«Авантюристка»

Кэтрин Нэвилл Авантюристка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дайте мне время, и я оседлаю фортуну.

Джей Гульд

Я стану богачом.

Джей Кук

Я обязан быть богатым,

ОБЯЗАН БЫТЬ БОГАТЫМ!

Джон Д. Рокфеллер

Ха, да я богач! Я — богач!

Эндрю Карнеги

Франкфурт, Германия, июнь 1815 г.

В тесном офисе, окна которого выходили на Юденгассе, сидел в ожидании рассвета бледный молодой человек. Судя по всему, он всю ночь не смыкал глаз: стол перед ним был заставлен чашечками с подсохшей гущей от турецкого кофе.

Молодой человек сидел в полупустой комнате, где было всего лишь несколько стульев да исцарапанный стол. Напротив окна находился небольшой камин, огонь в котором давно погас, и на решётке лежал слой лёгкого серого пепла. Человек был довольно прижимист и разжечь его снова не собирался. Из распахнутого настежь пыльного окна открывался вид на улицу. Возле этого окна находился то ли стеллаж, то ли этажерка, разделённая на необычно большие ниши, каждая из которых имела плетёную откидную дверцу. Сейчас все дверки были гостеприимно распахнуты.

Из скудной обстановки комнаты глаз привлекали лишь роскошное кресло сафьяновой кожи, в котором сидел молодой человек, и золотые карманные часы: они лежали, открытые, перед ним на столе. Только эти два предмета прекрасного качества да ещё дом на Юденгассе достались молодому человеку от отца.

Нетрудно догадаться, что Юденгассе — улица, где разрешали селиться евреям и где они могли в меру своих сил и способностей заботиться о хлебе насущном. И для большинства из них основным источником дохода стали меновые операции и ростовщичество. В этот предрассветный час улица была тиха и пустынна. Но скоро ростовщики вынесут на мостовую свои столики, и по ярким полотнищам над их жилищами можно будет безошибочно узнать их занятия. А через пару часов всю улицу заполнит пёстрая, шумная толпа продавцов и покупателей.

Молодой человек сидел неподвижно, лишь когда взошло солнце, он наклонился к оплывшей сальной свече, чтобы прикурить сигарету с турецким табаком. На край подоконника сел маленький серый голубь, недоверчиво кося то одним, то другим глазом, словно пытаясь разглядеть внутренности сумрачной комнаты. Юноша по-прежнему сидел неподвижно, только в его глазах вдруг вспыхнул холодный грозный огонёк, от которого взгляд его стал попросту страшен: обычно, встретив такой взгляд, человек старается опустить свои глаза.

На какое-то мгновение поколебавшись, голубь впорхнул в одну из устроенных возле окна ниш. Плетёная дверка за ним тут же захлопнулась.

Молодой человек докурил свою сигарету и допил кофе. Он внимательно взглянул на золотые часы и закрыл их крышку. Часы показывали пять часов семнадцать минут. Он прошёл по комнате к нише и приоткрыл плетёную дверцу. Осторожно просунув в неё руку, тихонько погладил голубя и затем извлёк его наружу.

К лапке птицы был привязан клочок вощёной бумажки, и человек, аккуратно сняв её, развернул. На ней было напечатано одно-единственное слово «Гент».

Гент находился в пяти днях верховой езды. И все же, несмотря ни на что, через пять суток после получения им послания, молодой человек, проскакав по местности, наводнённой остатками раздроблённых армий, пытавшихся охотиться друг на друга в Арденнских чащобах, и падая от усталости, соскочил со взмыленного коня на лужайке перед домом.

В здании было темно, и не желая лишнего шума, он отпер дверь своим ключом. На звук открывшейся двери вышла старушка в ночном чепце со свечой в руке. Молодой человек обратился к ней по-немецки:

— Пусть Фриц позаботится о лошади, а потом я жду его у себя в кабинете.

Тусклый свет, проникавший в большие чистые окна, отражался в гранях хрустальных графинов, расставленных на полках буфета из красного дерева. Воздух в комнате был напоён ароматом свежесрезанных мальв и гладиолусов, которые красовались в глубоких вазах, стоявших на низеньких мраморных столиках. Массивные часы в великолепном резном футляре стояли возле дверей. Эта комната, в отличие от той, где пребывал наш молодой человек во Франкфурте, содержалась в отменном порядке.

Войдя в кабинет, он сразу же прошёл к окну, из которого прекрасно видел дом напротив. Эти два здания разделял небольшой палисадник, и из окон кабинета можно было наблюдать за всем, что творилось в передней и в гостиной у соседей. Именно по этой причине три месяца назад он купил этот дом со всей обстановкой.

Отойдя от окна, достал из буфета коньяк и налил себе немного. Устав от дороги, он не мог отправиться сразу же спать. Через полчаса двери кабинета отворились, и вошёл рослый мужчина в грубом одеянии.

— Сэр, — обратился он к хозяину с немецким акцентом и замер в ожидании ответа.

— Фриц, я валюсь с ног от усталости, — еле слышно произнёс молодой человек. — Разбуди меня, как только прибудет гонец.

— Не беспокойтесь, сэр, я останусь здесь и покараулю. Если замечу хоть малейшее движение, сразу же разбужу вас.

— Смотри внимательно, не дай промашку, — предупредил хозяин. — Дело чрезвычайной важности.

Фриц провёл возле окна всю ночь. Наступило утро, поднялся его хозяин, умылся, оделся и сменил Фрица на посту в кабинете.

Ожидание длилось три дня. Проливные дожди размыли дороги, на много миль окрест сделав их практически непроезжими. Но на исходе третьего дня, когда молодой человек собирался обедать, в столовую вошёл Фриц.

— Прошу прощения, сударь, но со стороны восточного тракта, что ведёт на Брюссель, движется всадник.

Хозяин кивнул, бросил на стол салфетку и взмахом руки отпустил двух прислуживавших ему лакеев. Загасив свечу, он подошёл к окну и встал за одной из тяжёлых занавесей.

В доме напротив началось движение. По комнатам засновали лакеи, зажигая бесчисленные светильники. И вскоре внутренность дома осветилась, и теперь можно было отчётливо разглядеть его роскошное убранство: и хрустальные люстры под высокими потолками, и сиявшие в их блеске стены, увешанные гобеленами, потолки, украшенные лепниной, в золочёных рамах зеркала, а под ними — инкрустированные золотыми орнаментами мраморные столики.

Бледный молодой человек весь напрягся, когда заметил одинокого всадника, появившегося из густого тумана и по восточному тракту подъехавшего к крыльцу. Стоило ему спешиться, как двери тут же распахнулись, готовые впустить гостя, несмотря на его промокшее платье и заляпанные грязью башмаки. Конец неловко потоптался в передней, опустив голову и вертя в руках мокрую шляпу.

Наконец в гостиной появился высокий плотный мужчина в сопровождении целой свиты, которая застыла в нерешительности, увидев мокрого и грязного гонца. Высокий грузный мужчина тоже замер в ожидании, а гонец поклонился.

Следивший за ними молодой человек затаил дыхание. Он видел, как гонец, сделав несколько шагов, преклонил колено, словно отдавая почести царственной особе. Высокий мужчина стоял посреди комнаты, склонив голову, в то время как все присутствующие леди и джентльмены один за другим также приняли коленопреклонённую позу.

Бледный молодой человек закрыл глаза. Потом резко отвернулся и выбежал из кабинета.

В фойе, сидя в кресле, его ожидал Фриц. При появлении хозяина он тут же вскочил.

— Лошадь, — негромко приказал хозяин, направляясь вверх по широкой лестнице в свои апартаменты, чтобы собраться в путь.

Он, больше не вернётся в Гент, его миссия здесь закончена.

Трудно определить, сколько дней и ночей занял его путь по залитой дождями земле, которая превратилась в сплошное болото. Тучи нависали так низко, что невозможно было найти границу между хлябями небесными и хлябями земными. То и дело его лошадь проваливалась в наполненные жидкой грязью ямы. И хотя каждая клеточка измученного тела молила об отдыхе, он упрямо Продолжал двигаться вперёд, он не имел права на передышку. Юноша рвался в Остенд, к морю.

И только, кажется, на исходе второго дня, с трудом разлепив мокрые ресницы, он различил сквозь пелену тумана мигающие огни домов Остенда. Подъехав ближе, смог рассмотреть огромные лодки, пришвартованные к молу, а неистовые волны бились о набережную. На улицах не было ни одной живой души, да и сами дома как бы притихли и сгорбились под ударами урагана.

Он долго ехал вдоль набережной, пока не увидел таверну, хозяин которой не побоялся выбежать под дождь, чтобы, принять поводья и отвести измотанную дорогой лошадь под крышу. Всадник же проследовал в таверну. Мокрый и продрогший, он тут же потребовал бренди и устроился поближе к огню.

Сидевшие за соседним столом рыбаки, изрядно нагрузившиеся виски, на чем свет стоит проклинали непогоду, ведь они не могли выйти в море, а значит, теряли и работу, и деньги. Сизое облако сладковатого дыма от их трубочного табака висело под потолком. Несколько человек, прекратив разговор, тупо уставились на незнакомца, чьё появление нарушило их многочасовое затворничество в таверне.

— Откуда же вы добирались по такой проклятущей погоде, приятель? — поинтересовался один из рыбаков.

— Я приехал из Гента и направляюсь в Лондон, — отвечал незнакомец. Он намеренно назвал цель своего путешествия по-французски — «Лондрез», ибо успел заметить, что хотя компания и беседовала на фламандском, но большинство из моряков были французами, и решил сыграть на этом. В глубине души каждого француза найдётся хоть немного романтики, замешанной в немыслимый коктейль с любовью к наживе, в то время как фламандцам свойствен был, как правило, только хладнокровный практицизм.

Он поднял три пальца в сторону бармена, давая понять, что ему требуется ещё одна, увеличенная порция бренди.

— А мы уже целую неделю сидим здесь без дела, — посетовал второй рыбак. — Похоже, небеса прокляли нас вместе с нашими судами. Вчера волнами разбило два мола и унесло в море, как будто их никогда и не было. Все, кто успел, постарались вытащить свои лодки из воды, подальше от полосы прибоя. Вам придётся долго ждать, пока можно будет выйти в море, не рискуя отправиться на корм рыбам.

— Мне нужно отправиться в Лондон — опасно это или нет — не позднее нынешнего вечера, — отвечал незнакомец. — Кто из вас отважится перевезти меня через пролив?

В ответ рыбаки дружно захохотали. Ну что за весёлая шутка: вот уж никак не думали, что на свете есть такие дурни, как этот молодой балбес.

Возле очага сидел самый старый моряк, его морщинистое, обветренное лицо напоминало грецкий орех. Вся компания явно выказывала ему знаки почтения. Наш молодой человек предположил, что этот старик — капитан, а может, даже владелец собственного судна.

— Во всем Остенде ты не найдёшь моряка, который бы согласился нынче вечером повезти тебе через пролив, дружок, — весело ответил старик. — Море для моряка все равно что любовница, а сегодня оно взбесилось, словно обманутая кокетка. Ты не найдёшь в Остенде ни одного мужика, который бы полез под юбку своей милой, когда она не в духе.

Все дружно загоготали, и по кругу пустили чашу с пуншем. Каждый отпивал из неё по доброму глотку, словно пытался смыть мысль о том, что ожидает глупца, который сунется в такую непогоду плыть через пролив. Но старый капитан, не обращая внимания на их гогот, ястребиным оком следил за незнакомцем, понимая, что тот вряд ли успокоится.

— Какое же это важное дело, коли тебе так нужно в Лондон? — поинтересовался моряк.

— Да, дело крайней важности, — отвечал молодой человек, чувствуя, что аудитория насторожилась. — Я должен переправиться сегодня через пролив. И надеюсь, что найду отважного человека, который возьмётся меня перевезти.

Он обвёл взглядом всех находившихся в комнате и остановился на старом капитане.

— Но это так опасно…

— Мне нужно переправиться сегодня.

— Но это значит, что вы сегодня же погибнете — судно не сможет выйти из гавани в такой шторм.

— Я должен переправиться сегодня, — упрямо повторил он тихим и усталым голосом. Беседа за столом внезапно прервалась, моряки посерьёзнели и уставились в немом изумлении на заявившегося к ним отважного безумца. Никто из них ни разу в жизни не встречал такого человека, который спокойно рассуждал бы о собственной неминуемой гибели.

— Но послушайте, — решил наконец высказаться старый моряк. — Неужели существует такое дело, которое дороже самой жизни? Ведь стоит только сунуться в море, и вас утопит первый же шквал, можете не сомневаться.

Незнакомец молчал, огонь камина осветил его волосы и бледное лицо, а помертвевший от усталости взгляд, такой непохожий на живой и зоркий взор старика, напоминал холодный безжизненный простор зимнего моря.

— Ух ты, да у него взгляд как у самого дьявола, — прошептал старик и суеверно сплюнул три раза на пол.

На таверну обрушился новый вал воды, принесённый очередным шквалом. В камине затрещали от жара сырые дрова, а рыбаки вскочили от неожиданности и стали испуганно озираться, словно в таверне появилось привидение.

Молчание нарушил незнакомец. Несмотря на то, что он говорил очень тихо, сидевшие в комнате поняли все до единого слова.

— Я готов заплатить пять тысяч французских ливров золотом — и прямо сейчас — тому, кто перевезёт меня сегодня через пролив.

Все были потрясены. На такие деньги можно было купить два судна, причём самых лучших.

Моряки, как по команде, затянулись трубками и уставились в свои высокие кружки. Незнакомец не сомневался, что сейчас все они вспомнили о своих семьях и подумали о том, как богато заживут их жены и детишки с этакими деньжищами, ведь никто из них не видел столь огромной суммы. Они подсчитывали за и против — стоит ли ради таких денег полагаться на удачу и, рискуя жизнью, выйти в море.

— А я говорю, — чуть громче прежнего раздался голос старика, — что только самоубийце придёт в голову сунуться в пролив нынче ночью. Одному дьяволу под силу заманить в такую ловушку христианскую душу — и ни один христианин не пожелает продавать своей души дьяволу за пять тысяч ливров!

Бледный молодой человек оставил свой бокал с бренди на каминной полке и подошёл к дубовому столу в центре комнаты, где его могли видеть все присутствовавшие.

— А как насчёт десяти тысяч? — тихо спросил он. И швырнул на стол открытый кошель. Моряки, не в силах произнести ни слова, уставились на тусклые золотые монеты, рассыпавшиеся по столу и со звоном упавшие на пол.

Над Лондоном стоял лёгкий туман.

Когда распахнулись двери фондовой биржи и её члены начали занимать перед началом торгов свои обычные места, наш бледный молодой человек с голубыми глазами был уже среди них. Он снял свой плотный плащ и оставил его у портье вместе с тростью с золотым набалдашником. Пожав руки немногим знакомым, уселся на своё место.

Торги шли вяло, так как английские ценные бумаги из-за войны катастрофически обесценивались, и их предлагали по цене гораздо ниже номинала. Вести с полей сражений приходили исключительно плохие. Говорили, что сам Блюхер был выбит из седла, а его армия разбита французами под Лигни. И что Артур Веллеслей, герцог Веллингтонский, попал в ловушку из-за нескончаемых ливней возле Куатре-Брас, где застрял в грязи со своей тяжёлой артиллерией.

Судя по всему, дела союзников шли плохо, и, если англичане под командованием Веллеслея будут разбиты так же быстро, как и пруссаки, Наполеон вновь овладеет всей Европой, всего через три месяца после своего бегства с острова Эльба. И тогда облигации английского государственного займа, выпущенные для финансирования военных расходов, будут стоить меньше, чем та бумага, на которой они напечатаны.

Но один из присутствовавших здесь располагал более свежими новостями, чем все остальные. Бледный молодой человек невозмутимо стоял на своём и скупал все английские ценные бумаги. Если его решение окажется неверным, то он и его семья станут нищими. Но его решение основывалось на информации, а информация — это власть.

Ведь он своими глазами видел тогда, в Генте, как прибывший с поля битвы при Ватерлоо гонец склонился перед высоким грузным мужчиной как перед регентом. Этот простой жест ясно говорил о том, что войну выиграли англичане, а не французы, как полагали все присутствовавшие. Ибо того высокого мужчину из Гента звали Луи Станислав Ксавье, граф Прованский. А всей Европе он был известен под именем Людовика Восемнадцатого — короля Франции, низложенного Наполеоном Бонапартом ста днями раньше.

Но эта информация имела силу лишь в том случае, если ею можно было воспользоваться быстро и эффективно. Презрев опасности неоконченной войны и бушевавшей в проливе стихии, наш молодой человек добрался сюда, на лондонскую фондовую биржу, всего за несколько часов до того, как весть о разгроме французов при Ватерлоо пересекла Ла-Манш. Но по мере того, как торги продолжались, он скупал все больше и больше английских заёмных бумаг — и не мог не привлечь к себе внимания.

— Хотел бы я знать, что это нынче стряслось с нашим евреем? — шепнул один из членов биржи другому. — Или он знает, что Блюхер разбит под Лигни? А может, верить, что войну можно выиграть с оставшейся половиной армии?

— Вы бы лучше старались следовать его примеру, как это делаю я, — холодно ответил ему сосед. — Насколько я его знаю, он ещё ни разу не ошибся.

Когда наконец разнеслась весть о победе при Ватерлоо, оказалось, что молодой человек скупил практически весь рынок ценных бумаг — и менее чем за десять процентов их истинной стоимости.

Джентльмен, интересовавшийся поведением молодого коллеги, встретил его на следующее утро у входа на биржу и воскликнул:

— А вы молодец, Ротшильд, — и дружески похлопал его по плечу, — очень ловко обошлись вчера с государственным займом. Вам, по слухам, удалось получить чистой прибыли почти на миллион фунтов стерлингов — и все это меньше чем за день!

— Да неужели? — воскликнул кто-то.

— Недаром говорят, что у евреев талант вынюхивать деньги — и оттого, наверное, такие большие носы! — добродушно заметил джентльмен, чей собственный мясистый нос затмевал своими размерами носы всех окружающих. — А может, вы все признаетесь честно, что это было на самом деле? Хвалёная еврейская интуиция? Или вы раньше всех в Лондоне узнали о том, что Веллингтон выиграл битву?

— Да, узнал, — с невозмутимой улыбкой отвечал Ротшильд.

— Ну что за дьявольщина… вам что, птичка об этом прочирикала?

— Вы совершенно правы, — подтвердил Ротшильд.

НОЧЬ В ОПЕРЕ

Золото Рейна! Сокровище из сокровищ! О, что за великая магия скрыта средь волн речных! Только в пучине, на дне, сохраниться сокровище может! Подлость, коварство кругом воцарилися в мире!

«Плач рейнских дев». Рихард Вагнер, «Золото Рейна», действие первое.

Сан-Франциско

Мы как-то не обращаем внимание на тот факт, что во славу денег было создано намного больше музыкальных произведений, чем во славу любви, причём, как правило, первые имеют чаще счастливую концовку и увлекательное содержание, чем вторые. Из-за своей бедности какой-нибудь оголодавший маэстро разродиться не более чем жалостливым блюзом, тогда как богатство и роскошь обязательно удостоятся чести быть воспетыми в какой-нибудь многоактной опере.

И я как никто другой прекрасно знала, в какие высоты способны воспарить человеческие души, воспевающие деньги. Ведь я была банкиром. Правда, учитывая пол, предпочитала в шутку именовать себя «Бэнксткой»[1], подразумевая к тому же своё положение самой высокооплачиваемой особы женского пола, допущенной к манипулированию капиталами Всемирного банка, могущественного и известного финансового монстра.

Если бы я не делала большие деньги, то и не имела бы возможности арендовать постоянное место в ложе оперного театра Сан-Франциско. А если бы я в ту тоскливую ноябрьскую ночь не торчала в оперной ложе, то меня не осенила бы замечательная идея — как большие деньги сделать ещё большими.

Гранд-опера — последнее прибежище для отчаявшихся капиталистов. Ведь это единственный вид развлечений, где люди платят бешеные деньги для того, чтобы посмотреть, как эти бешеные деньги тратятся на малоэффективные попытки их развлечь.

До Рождества оставался ещё целый месяц. Зима в этом году стояла на редкость дождливая: дожди не только смыли весь туман, но и нанесли горы грязи, запрудившие дороги и мосты. И надо быть последним дураком, чтобы в такую погоду сунуть свой нос на улицу. Добравшись наконец до оперы, я обнаружила уже закрытые двери.

Вода лилась ручьями на мой бархат и жемчуга. У входа в оперу не было автостоянки, и мне пришлось шлёпать по лужам, словно партизану в марш-броске по джунглям. Мало того, что я опоздала, но ещё и чувствовала себя как мокрая курица: во всем виновата идиотская погода!

Я только что имела стычку со своим боссом. Как всегда, он здорово приложил меня, причём сделал это на сей раз так, что вряд ли забуду до конца своих дней. Я боролась с бушевавшим до сих пор во мне гневом, поднимаясь по широким мраморным ступеням. Служитель в белоснежных перчатках распахнул передо мною дверь в ложу, когда прозвенел третий звонок.

Я снимала это кресло уже в течение трех сезонов подряд, но появлялась и исчезала всегда так стремительно, что едва успевала обменяться вежливыми кивками с соседями по ложе. Все они принадлежали к той публике, которая кричит «брави» вместо «браво», помнит наизусть все либретто опер и держит под рукой ведёрко с охлаждённым шампанским. Мне бы очень хотелось, чтобы банковская работа оставляла мне немного времени для подобных причуд.

Уверена, что они заинтригованы моими постоянными опозданиями. Став десять лет назад крупным банкиром, я осознала, что манипулирование огромными подвластными мне чужими деньгами съедает всю мою энергию без остатка, так что мне нечего было тратить ни на общественную, ни тем более на личную жизнь.

Когда я пробралась к своему креслу в переднем ряду ложи, свет в зале уже гас. В сгустившейся тьме кто-то из соседей пододвинул для меня кресло и передал бокал с шампанским. Поблагодарив, я пригубила шипучую влагу и поёжилась в облепившем меня мокром насквозь декольте. На сцене тем временем поднялся занавес.

Опера Вагнера «Рейнское золото», первая часть его грандиозного творения «Кольцо Нибелунгов», — одна из самых моих любимых. Сегодня она как никогда соответствовала моему душевному состоянию. Завязкой в ней является похищение золотого сокровища со дна Рейна. По сути своей «Кольцо», состоявшее из четырех многоактных опер, являлось переложением древней, как мир, истории о продажности богов, чья жадность заставила их принести в жертву своё бессмертное существование в чудесном местечке под названием Валгалла. В последнем акте «Кольца» боги гибнут, а дворец Валгаллы разрушает чудовищное пламя.

Я взглянула вниз, таинственный свет рампы выхватывал из темноты сцену, изображавшую пучину Рейнских вод. Гном Альберих уже успел похитить золотое сокровище, и рейнские девы, эти непроходимые дуры, шлёпали за ним по дну, пытаясь вернуть золото. Я перевела взгляд на партер: отблески света, игравшие на драгоценностях дам, создавали ощущение, что и эти бесчисленные ряды кресел тоже дрейфуют по Рейну под сенью вод. И в самом деле, вдруг зал оперы в Сан-Франциско почему-то очень напомнил мне грандиозных размеров банковское подземелье. И я подумала, что разбираюсь в воровских приёмах ничуть не хуже, а, пожалуй, даже лучше, чем этот несчастный гном! Как-никак, я все-таки банкир. Да к тому же сегодняшние события просто вынуждают меня пойти на это.

В то время, как на сцене пучина рейнских вод сменилась восходом солнца над Валгаллой, где пробуждались ото сна боги, мой мозг заработал с интенсивностью калькулятора, захваченный осенившей только что идеей. Я уже не сомневалась, что смогу запросто украсть огромную сумму денег, и мне не терпелось попробовать сделать это как можно скорее.

В «Золоте Рейна» не было антрактов, но если вы счастливый обладатель места в ложе, то можете себе позволить, подобно особе королевской крови, приходить и уходить когда вам вздумается. А мне всего лишь надо было пересечь улицу, на которой расположен театр, чтобы попасть прямо в центр банковской информации. Запахнув свой мокрый плащ поверх мокрого платья, я проследовала вниз по мраморным ступеням в темноту вагнеровской ночи.

На улице стоял туман и было сыро, блестела мокрая мостовая. Огни проезжавших автомобилей, рассеянные туманом и отражённые мокрой мостовой, создавали странное ощущение, что они тоже движутся сквозь пучину вод, как и я.

Мои духи-хранители покинули меня, и я в который уже раз провалилась в бездонный омут отчаяния из-за потерпевшей крах карьеры. Мой шеф нависал вдали, на горизонте, подобно грозовой туче.

Перед поездкой в оперу после очередного выматывающего силы совещания я на минуту заскочила в свой кабинет. Но обнаружила, что в полутьме (свет был потушен, занавеси задёрнуты) за моим столом восседал босс… На его физиономии красовались тёмные очки.

Мой босс являлся старшим вице-президентом Всемирного банка, и величали его «Кислик Виллингли Третий». И хотя моя команда успела придумать целую кучу прозвищ для сей персоны, в глаза мы обращались к нему — Киви.

Киви был типичнейшим порождением американского образа жизни и с детства мечтал стать инженером. На поясе у него постоянно болталась логарифмическая линейка, а на рубашках из пластиковых кармашков непременно торчали всевозможные ручки и карандаши. Всегда в наличии имелся цанговый чертёжный карандаш на случай, если его попросят что-нибудь начертить, и чернильная ручка с золотым пером, если его попросят что-нибудь подписать. А кроме того, он носил с собой разноцветные маркёры. Если вдруг его осенит гениальная идея, он мог бы устроиться в первом попавшемся кабинете и воплотить свои мысли на пластиковой доске.

Киви был в меру жизнерадостным и целеустремлённым, и именно путём жизнерадостного и целеустремлённого подсиживания большинства своих коллег добился потрясающей должности и приличного жалованья.

Киви был когда-то членом школьной футбольной команды, и с той поры сохранил способность поглощать фантастические количества пива: его желудок мгновенно раздувался до нужного объёма, и зачастую полы рубашки расходились на пузе и вылезали из-под ремня, когда он в спешке появлялся перед подчинёнными, чтобы осчастливить их очередной осенившей его идеей.

Его матушка в своё время решительно настояла, чтобы он бросил футбол и пиво и, уж конечно, оставил дурацкую затею стать инженером. Он устремился по проторённой дорожке, и в итоге стал тем, кем стал. А неосуществлённая мечта сделала его несчастным. Во всяком случае, именно в этом, наверное, крылась причина наличия тёмных сторон в его натуре.

А уж тёмных сторон в его натуре было предостаточно, и с ними нельзя было не считаться, потому что они брали верх всякий раз, как у него возникала неприятность, с которой он был не в силах справиться. Киви носил очки с тёмными стёклами в помещении и очки с зеркальными стёклами на улице. Он задёргивал занавески и выключал лампы в кабинете, устраивая собеседования в этаком полумраке. Нормальные люди (а я причисляю себя к таковым) чувствовали себя не в своей тарелке, когда им приходилось разговаривать с голосом ниоткуда, из полумрака.

Когда на Киви в очередной раз находил мрачный стих, он пробирался в кабинет к кому-нибудь, устраивал полумрак и поджидал подчинённого в состоянии, именуемом им самим «формой инкогнито». Именно в такой форме и застала его ваша покорная слуга, заглянув к себе в кабинет в конце того злополучного дня.

— Не надо включать свет, Бэнкс, — промурлыкал он из темноты. — Никто не знает, что я здесь. Я пришёл инкогнито.

— Что-то случилось, Киви? — И поскольку его голос раздался со стороны моего рабочего стола, мне пришлось Я на ощупь устроиться в кресле в противоположном углу комнаты.

— А это вы мне скажите, Бэнкс, — тоном обиженного малыша произнёс он, приподнимая в воздух какой-то большой предмет, о внешнем виде которого я могла только догадываться в потёмках. Он постучал по нему пальцем. — Эта разработка — ваших рук дело?

Киви всегда раздражался, когда ему казалось, что подчинённые переступают границы дозволенного, в особенности если при этом им могла достаться пара-другая лучей от ореола гениальности, в котором купался сам господин вице-президент. Я действительно сегодня утром разослала всем старшим управляющим наших банков разработку с предложением некоторых мер для повышения безопасности работы компьютерных систем, участвующих в обороте денежных средств, и запросила средств для проведения этих мер в жизнь.

Я не рискнула обращаться к Киви за разрешением, поскольку знала наверняка, что, во-первых, он зарежет идею, рождённую не им, а во-вторых, его совершенно не интересовала какая-то рутинная работа над безопасностью компьютерных систем, ведь это никак не могло послужить на пользу его карьере. Я позволила себе действовать через голову Киви, разослала разработку, а он теперь об этом узнал. Но узнал ещё не все, и это позволило мне спокойно улыбнуться ему в лицо, благо в устроенной им темноте этого все равно не было видно. Мне казалось, что все-таки недалёк тот день, когда я наконец вырвусь из-под его гнёта.

Если не считать пустой формальности с негласной проверкой моего досье и официально оформленного заявления, я была уже фактически принята на службу директором по безопасности в Федеральный резервный банк, или ФЭД, который осуществлял страхование деятельности всех финансовых учреждений федерального уровня, существовавших не только в Америке, но и, возможно, но всем мире. И первым моим деянием на новом посту должна была стать организация во всех связанных с нами банках системы безопасности, которая к тому времени уже стояла бы на страже денег вкладчиков Всемирного банка.

Разосланная сегодня мною разработка, таким образом, являлась лишь пробным шагом. И, если я окажусь и кресле директора ФЭД, Киви волей-неволей придётся выполнять мои разработки, как бы он ни сопротивлялся.

— Этот проект мер по безопасности действительно мой, сэр, — созналась я, все ещё слегка улыбаясь во тьме. — Не сомневаюсь, что безопасность вкладов для вас небезразлична. — «Боже, зачем я перед ним распинаюсь», — подумала я.

— Истинная правда. — В его голосе, доносившемся из тьмы, прозвучали странные ноты, но я не придала этому значения. — Тем более удивительно, как вам пришло в голову разослать свой проект, не посоветовавшись со мной. Я обязан был вам помочь — в конце концов это прямая моя обязанность давать указания своим подчинённым.

Это следовало понимать так, что я работаю на него, а не на дядю, и к тому же в нашем Бэнкс достаточно более важных служащих, чем я, которым он должен давать указания.

— И ведь я не один, Бэнкс, кто считает, что вы являетесь врагом самой себе. Те, кто вершит дела в маркетинге, тоже прочтут вашу разработку, если уже не прочли. И как же прикажете им истолковать тот факт, что банку приходится предпринимать меры безопасности? Что подумают наши клиенты, если это подвергнется огласке? Да они тут же схватят свои денежки и побегут искать другой банк, который не сомневается в том, что депозиты его вкладчиков находятся в безопасности! И мы не можем разбазаривать фонды на подобные новшества, которые не только не привлекут новых клиентов, но и отпугнут старых! Ваш нелепый поступок как профессионала заставил меня объяснить людям из ФЭДа, что вряд ли вы являетесь подходящей кандидатурой…

— Простите, — не понимаю, о чем вы? — попыталась я сосредоточиться на том, что он бубнил себе под нос.

Внутри все оборвалось. Я ещё надеялась, что просто не правильно расслышала.

— Мне звонили сегодня днём, — пояснил он, а я изо всей силы вцепилась в зашатавшееся почему-то кресло. — И в голову не могло прийти, что вам предложат такой пост, Бэнкс. Ваша индейская кровь могла бы заставить вас с большим доверием относиться к своему вождю. И конечно, после фиаско с разработкой мне ничего иного не оставалось, как сказать им правду — что вы попросту ещё не готовы…

Не готова? Да что же я, по его мнению, — чайник со свистком, что ли? Да кто он такой, чтобы решать, готова я или нет? Я была так потрясена, что лишилась дара речи, с трудом перевела дыхание, а он заливался соловьём:

— Вы блестящий исполнитель, Бэнкс, — бубнил он в милом стиле «посыпь мне солью раны», не скрывая злорадства в голосе. — При соответствующем руководстве и трудолюбии вы, пожалуй, смогли бы достичь достаточного уровня, чтобы справиться с обязанностями помощника управляющего. Но как только вы позволяете себе углубиться в теоретические, так сказать, тонкости нашего бизнеса… Простите покорно, но я не отважусь дать вам ту оценку, которую вы бы хотели получить.

Я услышала, как он безжалостно разорвал мою разработку. Онемев от ярости, чувствовала, что меня бьёт крупная дрожь, и была благодарна укрывавшей меня тьме. Десять бесконечных лет я пахала ради этого, сегодня предложенного места, и вдруг после одного-единственного телефонного звонка все рухнуло. Медленно сосчитав до десяти, я встала, чтобы уйти: мне сейчас необходим был глоток свежего воздуха. Промелькнула мысль размозжить ему башку бронзовым стаканом для ручек, стоявшим где-то рядом, но вряд ли можно разыскать его в этой душной темноте…

Когда подходила к двери, услышала:

— На сей раз я отважился поручиться за вас, Бэнкс, и сумел убедить их; что вы больше не станете терять головы, рассылая ненужные разработки. Кстати, система безопасности абсолютно не нуждается в усовершенствованиях — наш корабль прекрасно держится на плаву в море бизнеса и без дурацких выходок с вашей стороны.

"Совершенно как когда-то «Титаник», — подумала я, направляясь к служебному туалету, где собиралась привести себя в божеский вид перед посещением оперы. Я достала из дипломата свои жемчуга и надела их, не сводя глаз с отражавшегося в зеркале бледного потного лица.

Меня все ещё бросало то в жар, то в холод. Войдя в стеклянные двери, я направилась наискосок через огромный холл, холодно блестевший полированным гранитом. Часовые стояли возле электронного пульта, куда поступали сигналы со всех видеокамер и контрольных пунктов. Мне показалось, что они приняли меня за пьянчужку, по ошибке ткнувшуюся не в те двери, потому что один из них, встревоженный, бегом направился в свою сторону.

— Да с ней все в порядке, — крикнул ему вслед напарник. — Ведь это же мисс Бэнкс, и она здесь живёт, не так ли, мэм?

Мне ничего не оставалось, как согласиться с тем, что я действительно живу в этом проклятом центре банковской информации.

«Тут-то и кроется главная ошибка моей жизни и деятельности», — подумала я, торопясь к лифту. Добровольно отказавшись от нормальной жизни, я превратилась в придаток вычислительной машины. За последние десять лет я ела, пила, вдыхала и выдыхала, я даже потела всей этой кучей денег, исключив из жизни все, что хоть в малейшей мере могло помешать служебным обязанностям и карьере.

Но ведь банковское дело было у меня в крови, оно являлось нашим фамильным бизнесом. Когда умерли мои родители, мой дедушка, Бенджамин Биддль Бэнкс, мы звали его Биби, поручил своей внучке пост вице-президента солидного финансового учреждения. И я стала первой женщиной, удостоившейся подобной чести. А теперь, за несколько коротких часов, собственно говоря, за время самовольно устроенного себе антракта в опере я, похоже, превратилась в первую женщину из племени «белых воротничков», покусившуюся на твердыню могущественного, известного во всем мире банка.

«Конечно же, — думала я, когда за мною закрылись двери лифта и кабина вознеслась на тринадцатый этаж, — у меня и в мыслях не было устраивать настоящее ограбление. И не только потому, что неизвестно откуда взявшееся богатство вызвало бы подозрения прежде всего у моих же собственных коллег, — а высокий пост вынуждал постоянно предъявлять для ревизии мои личные счета, — но и прежде всего потому, что моя работа, связанная с деньгами, приучила не придавать им особого значения».

Возможно, такие откровения покажутся странными для тех, кто не имеет отношения к финансам, но в рассуждениях о природе и свойствах денег люди зачастую делают две большие ошибки. Одну, что деньги сами по себе имеют существенную (или условно существенную) ценность. Другую, что деньги можно хранить физически, поместив их на счёт в Бэнкс или упрятав в какое-то укромное местечко. Все это не так.

Чтобы понять правоту моих домыслов, необходимо осознать, что деньги — это всего лишь символы. Чем больше денег вы пускаете в оборот и чем быстрее они обращаются, тем символичнее они становятся: очень трудно вычислить их абсолютную стоимость или хотя бы их местопребывание.

С развитием финансового дела изменялись и способы кражи, хотя идея и мотивы краж остаются неизменными. Люди крали друг у друга задолго до того как изобрели деньги. Но чем компактнее со временем становились символы богатства, тем легче их было украсть. Например, когда благосостояние семьи измерялось количеством имевшихся у них коров, перед вором вставала непростая задача. И с изобретением компьютера компактность денег возросла фантастически, по сути, она сократилась до одного «блип» в механизме вычислительной машины. Словом, наше время с его супертехнологиями банковских операций представляется мне логическим завершением Века Наивного Символизма, на смену которому пришла эра, когда капитал превратился в эфемерный проблеск на дисплее ЭВМ.

И я как никто другой знала механизм этих превращений. Ведь возглавляла в нашем Бэнкс группу под названием «Компьютерный обмен фондами», или КФТ. В наши обязанности входило перемещение капиталов из одного банка в другой. В каждом Бэнкс, снабжённом телефоном или телексом, имелась группа, подобная нашей. Так что мне было известно, с чем работают эти группы, и главное — как. И вот теперь мне показалось, что настал час воспользоваться этими знаниями.

Никому и в голову бы не пришло попытаться передавать деньги с помощью телефонного кабеля. Суть электронного обмена, которым мы занимались, состояла в том, что мы сообщали какому-либо банку, что он уполномочен снять определённую сумму с «соответствующего счета», открытого у них нашим банком. То есть, как бы выписывали чек. Большинство банков, которым постоянно приходится обмениваться фондами, имеют такие «соответствующие счета» друг друга. Если же их нет, то банки обращаются к посредничеству третьего, у которого есть счета обоих первых.

Только в Штатах в течение года подобным образом происходит оборот около трехсот триллионов долларов, сумма, намного превышающая сумму всех активов, хранившихся в банках страны. А все эти банки не имеют ни малейшего представления о том, сколько денег ушло у них по обменным счетам. Лишь к концу дня, когда будет подведён итог тому, сколько денег ушло из банка и сколько в него поступило, они смогут узнать это, и только с помощью КФТ.

А сколько таких государств, чьи правительства не имеют представления о суммах, ежедневно пересекающих их границы в обход установленных правил? Кто, к примеру, подсчитает, какое количество денег провёз некий господин из Ирана, совершивший несколько рейсов из Зальцбурга в Сан-Хосе и обратно? Да и как можно уследить за этим, если зачастую обмен значительными суммами сводится к дружескому рукопожатию двух джентльменов в каком-нибудь привилегированном клубе? И хотя правила банковской деятельности установлены, как говорится, издавна, правила компьютерного обмена фондами могут уместиться на четвертушке тетрадного листа. Если какой-то род банковской деятельности и нуждается в принятии мер безопасности, так это именно обмен фондами. Дело, которым я занимаюсь.

Как всякий потомственный банкир, в жилах которого вместо крови текут, как известно, чёрные чернила, я никогда не бросаюсь в новое мероприятие очертя голову.

Мой дедушка Биби привил мне основные правила банковской игры, когда мне было всего четыре года. «Всегда просчитывай степень риска», — это он мне твердил постоянно. К сожалению, сам однажды не удосужился последовать собственной мудрости. Биби был владельцем небольшой сети банков в Калифорнии, создал её буквально из ничего. И хотя дело было поставлено на высокий уровень, не хуже, чем у Веллс Фарго, Американского банка или Всемирного банка, этих финансовых монстров, именно дедушкины предприятия принесли в определённый момент гораздо больше пользы, чем любой из них. Как раз после окончания Великой депрессии, когда страну, и в особенности Калифорнию, наводнили толпы безработных иммигрантов из Испании, России, Армении, Биби путём разумного финансирования и обеспеченных капиталом вложений помог этим обездоленным людям встать на ноги, приобрести небольшие клочки земли для ферм и ранчо.

А в шестидесятые годы, когда у всех на устах зазвучала «конгломерация» и дедушкины предприятия стали общедоступны, их втихую скупила некая команда деловых парней со Среднего Запада. После чего они уже вовсе не втихую вынудили дедушку превратиться в консультанта с правом лишь наблюдать, как с визгом и улюлюканьем разносят они по кирпичику здание, на возведение которого он потратил всю свою жизнь. Биби умер через год. И в этот день я решила, что карьера банкира не для меня. Переехав в Нью-Йорк, окончила курсы информатики и превратилась в высокооплачиваемого манхэттенского технократа.

Но безжалостная судьба подстроила ловушку. Стоило мне перейти на работу в новую компанию, как её акции скупила другая команда, как когда-то скупили и разорили предприятие Биби, только на сей раз это проделал не кто иной, как Всемирной банк. Я переехала в Сан-Франциско, потому что мне, молодой двадцатидвухлетней женщине, предложили работу, от которой не хватило духу отказаться: деньги, власть и должность… Такого ещё не знала история банковского дела. И это обстоятельство так заворожило меня, что я не сумела прийти в себя целых десять лет.

Но, похоже, в Бэнкс по-прежнему относились ко мне так, словно я нуждалась в постоянном присмотре и мудром руководстве. Как я могла променять свои мечты да и надежды моего дедушки на жизнь в отблесках чужой славы с тусклой бронзовой табличкой с моим именем, привинченной к рабочему столу. Да, пожалуй, вместо «Вице-президент Верити Бэнкс» стоило бы написать «Величайшая шлюха банковского дела». Но ведь никогда не поздно изменить расклад, предложенный тебе судьбой. Слава Богу, дедушка успел научить и этому.

Тем более к тому же у меня был припрятан не один козырь.

Мой план состоял в том, чтобы пробить брешь в автоматизированной системе безопасности, проникнуть в недра обменных фондов и ухитриться перевести значительную сумму денег в такое место, где никто их не смог бы обнаружить, а уж потом звонить в колокола и разъяснять всем и каждому, как просто было это сделать.

Прежде всего банкир отвечает за безопасность денег, которые ему доверили клиенты. Если я ухитрюсь пробиться через существующую ныне систему обеспечения безопасности и наложу руки на живые деньги вкладчиков, это не только сотрёт ухмылку с физиономии Киви, но и послужит неопровержимым доказательством существования проблемы, для разрешения которой меня и собирался взять на работу ФЭД. Но сделать это было непросто, мне необходима помощь.

В Нью-Йорке у меня был друг, который знал о способах кражи денег больше, чем иной банкир о способах их накопления. Этот малый имел доступ к криминальным отчётам ФБР, секретным полицейским досье и даже к некоторым архивам Интерпола. Звали его Чарльз, и я была с ним знакома на протяжении вот уже двенадцати лет. Захочет ли он продолжить наше знакомство, узнав, какую роль я отвела для него в моем спектакле, — это другой вопрос.

Хотя в Нью-Йорке был уже полночный час, я не сомневалась, что Чарльз ещё бодрствует. И была вправе рассчитывать на его снисходительность, ведь в своё время я спасла не только его карьеру, но и его жизнь. Наступило время платить по счетам. «Пусть только посмеет проявить неблагодарность», — думала я, выходя из лифта и направляясь к своему кабинету.

Однако слово «благодарность» не входило в словарь Чарльза.

— Твоя затея с душком, — сообщил он своё мнение в присущей ему бесстрастной манере. — Вероятность успеха мала.

Идея, как я в двух словах ему изложила, состояла в манипулировании фондами обмена. Многие так или иначе хоть раз в жизни бывают вынуждены манипулировать с чеками, как правило, даже не отдавая себе отчёта в том, что их действия незаконны. Можно явиться в супермаркет в субботу и расплатиться чеком на двадцать долларов, хотя на вашем счёту нет денег, чтобы его обеспечить. В понедельник, прежде чем чек успевает поступить в наш банк, вы выписываете следующий, к примеру, на тридцать долларов в этот раз, чтобы покрыть предыдущий чек. Ну и так далее.

Единственное, что не даёт обывателям забавляться подобной игрой, это то, что в наши дни предприниматели имеют возможность предъявить чек к оплате быстрее, чем их успеет оплатить махинатор. Чтобы не выйти раньше времени из игры и накопить таким образом достаточно внушительную сумму, вы должны быть полностью уверены в том, что всякий раз успеваете оплатить фиктивный чек прежде, чем он попадёт в ваш банк. А мне играло на руку то обстоятельство, что при оперировании обменными фондами Всемирного банка, подобная информация поступала через компьютерную систему, которая находилась у меня в подчинении.

Мне неинтересно было знать, нравится Чарльзу моя затея или нет. Я лишь хотела, чтобы он рассчитал для меня степень риска, пользуясь той обширной информацией, которая у него имелась. К примеру, сколько фиктивных счётов мне необходимо открыть, чтобы с их помощью манипулировать деньгами? Как долго я смогу «заимствовать» деньги из обменных фондов, чтобы покрывать ими фиктивные счета? И наконец, какое количество денег я смогу «подвесить в воздухе», не опасаясь, если вдруг вся эта масса рухнет и погребёт под собою меня? Но самое главное — как долго я смогу играть в подобные игры, не опасаясь быть схваченной за руку?

В ожидании ответа на все эти вопросы, наверное, предстояло просидеть здесь всю ночь, не имея возможности вмешаться в игру, которая теперь велась по правилам Чарльза. Пока он занимался своими логическими построениями и умозаключениями, я сидела в ожидании, нетерпеливо барабаня пальцами по поверхности своего казённого полированного стола, и бездумно разглядывала обстановку кабинета.

Нельзя не признать, что место, в котором я по приблизительным подсчётам проводила не меньше двенадцати часов каждый день, совершенно не выглядело обжитым. А уж сейчас, ночью, в прозрачном свете люминесцентных ламп, и вовсе походило на склеп. Ни одна безделушка не украшала встроенных в стены стеллажей. Единственное окно кабинета упиралось в стену соседнего здания. Самой живой деталью интерьера являлась большая стопка книг на полу, за три года, я так и не удосужилась расставить их по полкам. Чтобы как-то оживить обстановку кабинета, я решила обзавестись комнатными растениями.

Чарльз нарушил мои наблюдения, соизволив поделиться результатами своих рассуждений.

— Согласно статистике, — сообщил он, — из женщин получаются более ловкие воры, чем из мужчин. Большинство воров из когорты «белых воротничков» принадлежит к вашему племени — и на удивление мало попалось.

— Женоненавистник, — сказала я.

— Не стоит благодарности, — парировал Чарльз. — Я всего лишь даю своё видение фактов.

Я уже ломала голову, как бы съязвить в ответ, но он нетерпеливо осведомился:

— Просмотрел факторы риска, о которых ты просила. Мне просто перечислить их или дать подробный анализ?

Я покосилась на настенные часы: десять с хвостиком, стало быть в Нью-Йорке второй час ночи. Меньше всего я бы хотела обидеть Чарльза, но меня раздражала его черепашья медлительность: складывалось впечатление, что он попросту пересчитывает кнопки у себя на пульте, а не работает. Словно некое Божественное Провидение подслушало мои мысли, и мой принтер проскрипел:

— МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ОТКЛЮЧИТЬ ЕГО ЕЩЁ В ПЯТЬ ЧАСОВ — БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ ДАТЬ ОТБОЙ.

Действительно, рабочий день Чарльза давным-давно кончился, и обслуживавшие его операторы там, в Нью-Йорке, по всей вероятности, собрались выключить его, чтобы заняться профилактическим осмотром, который проводили каждую ночь.

— ВСЕГО ДЕСЯТЬ МИНУТ, — нетерпеливо напечатала Я. — ПОПРИДЕРЖИТЕ ЛОШАДЕЙ.

— ПО РАСПИСАНИЮ ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ В 0100 НАМ ТОЖЕ ОХОТА ПОСПАТЬ НОЧЬЮ, МАДЕМУАЗЕЛЬ. МИЛАШКА, ЧАРЛИ ШЛЁТ ВАМ ПРИВЕТ. ПОКА, ФРИСКО[2].

С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ — БОБСЕЙ ТВИНС.

«Вот тебе и „Фриско», — подумала я, с невольной дрожью вспомнив о щекотливости работы, которую поручила выполнить Чарльзу. Хотя по сути он всего лишь дорогостоящая куча металлолома, я не могла не признать, что зачастую компьютеры его класса бывают проницательнее людей. Я вытащила дискету и сунула в ридикюль.

Собираясь отключить свою машину, я вспомнила, что неплохо бы распечатать поступившие за день сообщения — ведь из-за стычки с Киви у меня совершенно это вылетело из головы. Принтер как раз поставил последнюю точку, когда операторы Чарльза «утешили» меня, передав на мой дисплей:

— ИНТЕРЕСНЫЕ СПРАВОЧКИ НАВОДИМ, ФРИСКО. КОНЕЧНО, ИНТЕРЕС ЧИСТО ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ?

— НЕТ ВРЕМЕНИ ПРЕРЕКАТЬСЯ. А ТЕ, КТО ПОУМНЕЕ, ГОВОРЯТ САН-ФРАНЦИСКО, — отстучала я. — И МНЕ ПРЕДСТОИТ НОЧЬ В ОПЕРЕ. ТА-ТА ФОР НАУ[3].

— НОЧЬ В ОПЕРЕ — ДЕНЬ В БЭНКС? Т. Т. Ф. Н. — пришёл ответ, и экран потускнел.

Я вновь окунулась в промозглую сырую ночь и направилась в театр. Если продававшееся в опере шампанское было просто плохим, то кофе по-ирландски оказался ужасен. Я имела неосторожность заказать чашечку перед тем, как вернуться к себе в ложу. Пригубливая покрывавший чашку взбитый крем, я созерцала восхождение богов по радужному мосту, ведущему в Валгаллу. Золотое кружево музыкальных звуков обволакивало меня с ног до головы, а виски согрело сердце. Я расслабилась, почти забыв и про Киви, и про неудачу с разработкой, и про крушение карьеры, про никчёмную жизнь с идиотской идеей утвердиться, перевернув с ног на голову всю банковскую систему. Кому и что я хочу доказать? Кого обмануть? И тут я взглянула на распечатку.

Громовые крещендо налетали и разбивались, подобно могучим волнам, а я сидела, тупо уставившись в мокрый клочок бумаги с компьютерным текстом, распечатку поступивших для меня сообщений, которые не успела прочитать в офисе. Все вроде бы как обычно: счета от портного, бакалейщика, дантиста, несколько рапортов от подчинённых, но вот ещё одно послание, которое, судя по маркировке, было получено уже после окончания моего общения с Нью-Йорком. Казалось, литавры загремели не в оркестровой яме, а у меня в ушах, когда до меня дошёл смысл сообщения:

"ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРОЧЬ ОБСУДИТЬ ВАШ ПРОЕКТ, ПОЗВОНИТЕ МНЕ.

ИСКРЕННЕ ВАШ, АЛАН ТУРИНГ".

Это краткое сообщение ошеломило меня. Во-первых, Алан Туринг, знаменитая личность, виртуоз в компьютерной технике и математике, никак не мог знать о существовании такой серой мышки, как я. А во-вторых, он почил в бозе лет сорок назад.

ДЕНЬ В БЭНКС

Организованный финансовый рынок обладает массой преимущества. Но в то же время его нельзя назвать школой общественной этики или политической чистоплотности.

Р. X. Тауни

На следующее утро, когда я проснулась, мой мозг, подобно вспышке молнии, озарило воспоминание о послании, прочитанном ночью в опере, и теперь, стоя под струями горячего душа и потягивая апельсиновый сок, я постаралась припомнить все о настоящем Алане Туринге, чьим именем подписался загадочный корреспондент.

Туринг был одним из кудесников от математики, который жил и работал в Кембридже и создал первые процессорные компьютеры. Он прожил короткую жизнь, всего сорок один год, но успел стать видной фигурой среди лидеров английский информатики и прославился как творец искусственного интеллекта.

Большинство программистов в той или иной степени были знакомы с работами замечательного учёного, но я знала человека, технократа чистейшей воды, который считался в этой области экспертом, так как читал лекции о работах Туринга.

Двенадцать лет назад, когда я впервые попала в Нью-Йорк, он стал моим наставником. Это был очень скрытный человек, обладавший тысячей талантов. И хотя мне как никому иному предоставилась возможность познать его, все, что я могла о нем сказать, уложилось бы в десяток-другой фраз. Несмотря на то, что мы уже много лет не виделись, лишь изредка обмениваясь весточками, он сыграл огромную роль не только в выборе моего жизненного пути, но и наравне с Биби в установлении основных жизненных принципов. Звали этого человека доктор Золтан Тор.

Каждому программисту знакомо его имя; ведь Тор создал многоканальную схему и написал несколько работ по теории коммуникаций. Он был очень известен, и молодое поколение, изучавшее его работы, могло подумать, что этот авторитет давно умер. На самом же деле он пребывал в добром здравии, и ему не было и сорока.

А теперь, когда он позвонил после стольких-то лет, долго ли осталось пребывать в добром здравии мне? Если уж Тор решился вмешаться в мою жизнь, стало быть, я в беде. «Нет, пожалуй, „беда“ здесь не очень подходит, правильнее было бы сказать об опасности, которая меня подстерегала», — думала я, выходя из душа.

Среди бесчисленных талантов Тора было и его увлечение криптографией[4]. Он даже написал по этому поводу книгу, которую включили в список обязательного чтения для агентов ФБР, имеющих отношение к компьютерам. И я очень нервничала, поскольку именно в этой книге описывались различные способы проникновения в компьютерные коды, «взлом», кража информации, а также способы борьбы с подобного рода диверсиями.

Почему же Тор-Туринг позвонил мне? Как он догадался, какого рода «расследование» я начала прошлой ночью? Разве что ему удалось на расстоянии в три тысячи миль прочесть мои мысли и понять, что я собираюсь предпринять в ближайшее время. И я решила как можно скорее постараться разузнать, что думает он по поводу моей затеи.

Прежде всего нужно было его разыскать. А это непросто, ведь речь шла о человеке, презиравшем, телефонные номера и почтовые адреса настолько, что очень редко звонил и никогда не отправлял писем от своего имени.

Тор должен был иметь связи с командой, которая занималась его финансовыми делами, так называемой «Дельфийской группой», несомненно, по аналогии с оракулом, но их номер не значился в телефонной книге Манхэттена. Ну, да у меня-то он был.

Однако не следовало забывать, что Тор никогда не появлялся в своём офисе, а если туда и удастся дозвониться, то можно было нарваться на весьма странный ответ. И все же я попыталась.

— Дельфийцы, — проквакало в трубке. Эти ребята явно не отличались разговорчивостью.

— Мне нужно связаться с доктором Золтаном Тором. Он случайно не находится по этому номеру? — спросила я. — Сожалею, — отвечали мне голосом, в котором сожаления я и не почувствовала, — вы набрали неверный номер. Пожалуйста, проверьте ваши данные. — Ну прямо ЦРУ какое-то.

— Ну, а если у вас появится кто-нибудь с похожим именем, вы передадите ему мою просьбу? — теряя терпение, спросила я.

— О какой просьбе идёт речь?

— Пусть позвонит Верити Бэнкс, — рявкнула я и бросила трубку, пока мне не предложили повторить по буквам своё имя.

Завеса секретности, оказавшаяся намного плотнее, чем завеса системы безопасности в международных банковских связях, раздражала меня не меньше, чем десять лет назад раздражало его постоянное вмешательство в мою жизнь.

Как бы то ни было, у меня накопилось много работы, и я должна ею заниматься. Часы показывали девять, когда, одевшись, я спустилась на улицу и направила свой потрёпанный «БМВ» в густой смог, окутывавший Сан-Франциско. Банкир отправился на работу. Я обычно поднималась с первыми лучами зари, но в зимние месяцы эта самая заря занимается не раньше половины девятого. И все же меня не покидало странное ощущение: как бы поздно ни начался нынешний день, он обещал быть бесконечно долгим.

Как правило, у профессионального банкира имеется не меньше разного рода консультантов, чем язв у прокажённого. Всемирный банк содержал армию экспертов, которые объясняли нам, как мы должны распределять своё время и организовывать работу, а также как должны заботиться об окружающей нас обстановке. Я никогда не обращалась ни к одному из них.

К примеру, меня совершенно не интересовали исследования, с помощью которых доказывалось, что серые фланелевые костюмы создают некую ауру власти и благополучия. Я же предпочитала одеваться так, чтобы выглядеть владелицей данного банка, лишь на минутку заглянувшую сюда поинтересоваться, насколько в этом месяце возросли мои дивиденды.

И в это утро явилась в офис, завёрнутая в такое количество темно-синего шелка, что им можно было обшить турецкий диван. Мой туалет на первый взгляд выглядел как заурядная туника, но я не сомневалась, что над ним потрудились лучшие модельеры Милана. Пожалуй, им можно было бы так не стараться ради одного несчастного платья.

Выйдя из лифта, я заметила, как сотрудники банка сновали по коридору в привычных джинсах и кроссовках, а их майки украшали такие надписи, как «Приятного путешествия» или «Пейте пепси-колу».

Интерьер нашего тринадцатого этажа являлся, на мой взгляд, чем-то выдающимся. Этакое дьявольское порождение коллектива дизайнеров, по всеобщему мнению, призванное «создавать деловую атмосферу» и к тому же «стимулировать». Представьте себе холодные голубые стены… а на полу — пронзительно-оранжевый ковёр. Насколько я могу судить, такое сочетание цветов могло простимулировать разве что шизофрению, но, с другой стороны, вся наша программистская братия слегка с приветом.

Итак, я благополучно дошла до своего кабинета и закрыла за собой дверь, пока мой секретарь Павел готовил мне кофе. Павел, высокий, красивый молодой человек с манерами главы дипломатической миссии, имел внешние данные для того, чтобы стать звездой экрана. Да он и в самом деле занимался ночами, желая стать актёром. Служба в Бэнкс, как он говорил, давала ему богатую возможность изучить человеческую натуру в её самых низменных, сугубо эмоциональных проявлениях.

Все, кому со мной приходилось сталкиваться по службе, были в курсе «правила двух чашек»: пока я не выпью две чашки кофе или не наступит десять часов утра — со мною невозможно общаться.

Павел тихонько вошёл в мой кабинет с кофе и поставил поднос на стол передо мною.

— Чуть тёплый, как вы любите, — заверил он. — У вас на сегодня намечено три совещания. Я сделал пометку на вашем календаре. И как насчёт малого конференц-зала: вы все ещё хотите занять его на четыре часа?

— Отмените совещания, — заявила я. И Павел уставился на меня удивлённо. — А кофе я сегодня уже выпила столько, что мои почки заявляют протест. Киви уничтожил мою разработку вчера вечером. — Поскольку никому не было известно о предложенной работе в ФЭД, я предпочла об этом обстоятельстве умолчать.

— А я-то терялся в догадках, — едва слышно прошептал Павел, расправляя закатанные рукава своего пуловера. — Утром, войдя в кабинет, я нашёл обрывки распечатки в вашей корзине для бумаг. — И он уселся напротив меня. Он выглядел озабоченным: подался вперёд и упёрся подбородком в ладони. Я не удержалась от улыбки. — И что вы теперь собираетесь делать? — поинтересовался он.

— Новую разработку, — отвечала я. — Принесите мне все распоряжения, постановления, правила, руководящие указания для нашего банка — все брошюрки, напечатанные красными чернилами.

Павел улыбнулся и направился к двери, по пути картинно взмахнув кулаком.

— Вот она, власть над плебеями, — провозгласил он. — Накормите их собственным дерьмом.

Изучение правил, как в банковском деле, так и в крокете, лишь подготовка к игре. А вот умение играть по этим правилам — нечто совершенно иное.

Некоторые любят повторять, что правила на то и выдуманы, чтобы их нарушать, но я с этим не согласна. Я воспринимаю правила, как флажки на трассе слалома: вы постоянно помните об их наличии, приходите к ним вплотную, никогда не снижая скорости.

Всемирный банк — это очень большое учреждение, недаром имеет такое название: он был самым большим банком в мире. И как любой уважающий себя большой банк, имел великое множество правил. Никто не был в состоянии их изучить, а тем более следовать им.

У нас имелось множество отделов, чьи специфические нужды заставляли разрабатывать специфические правила для их работы, и весьма часто эти правила противоречили «официальным» правилам, по которым работали другие отделы. Каждую неделю мой рабочий стол бывал погребён под грудой новых формуляров и циркуляров, сочинённых подчас такими группами, о существовании которых я и не подозревала. Павел аккуратно отправлял всю эту кучу к остальным напечатанным красными чернилами документам, и про лих вскоре благополучно забывали. И вот теперь мне удалось раскопать нечто новенькое среди всей этой бюрократической галиматьи, нечто, весьма соответствующее моим нынешним целям. В конце-то концов, коль скоро понаписана такая прорва указаний, как управлять деньгами, среди них просто не может не оказаться хотя бы одного, которое давало бы мне возможность украсть те самые деньги и выставить перед всем светом Киви безответственным дураком, каким он на самом деле и являлся.

На поиски я не пожалела угробить добрую половину дня, и вот оно наконец: новейшее руководство, разработанное Всеобщей Информационно-Плановой Системой, или ВИПСом, как они предпочитали себя именовать. Я прекрасно знала эту команду: она являлась самой наглой сворой шакалов из всех служащих банка, пожалуй, они давно побили все рекорды по бумагомаранию за годы своей деятельности. И мне показалось, что шутка будет выглядеть ещё более изящной, если для её осуществления я воспользуюсь их же зубодробительными методами. Правда, для этого потребуется некоторая игра воображения — ну да фантазия у меня богатая. В лежавшей передо мною брошюрке внимание привлекла следующая фраза: «Эта методика с большим успехом применялась компанией „Юнайтед траст“ для проверки их системы безопасности».

Именно то, что мне необходимо.

Это была известная «Теория Зет», созданная в Японии. Я её знала, кроме тошноты она у меня ничего не вызывала. Когда я впервые прочла о ней в деловом журнале как о последнем достижении в менеджменте, то подумала, что со времён атаки на Пирл Харбор японцам ещё не удавалось нанести нам столь безжалостного удара. Но теперь, поскольку я собиралась стать теоретическим воришкой. «Теория Зет» окрасилась для меня в совершенно иные тона. Пожалуй, они были вполне розовыми.

Идея теории — никчёмность менеджеров как таковых, как нас уверяли, в Японии абсолютно всем управляют некие безликие команды, именуемые избранными кругами. Они делают все, что необходимо для получения продукта: создают проект продукции, производят её и проверяют. При этом все решения принимаются в ходе взаимных консультаций: этакий коллегиальный менеджмент. Теоретики банковского дела пускали слюни, восторгаясь этой расчудесной «Теорией Зет», полностью соглашались со всеми её положениями, носились с нею как с писаной торбой — только, к сожалению, сами толком не знали, что же им делать с нею.

Похоже, я могла бы им в этом помочь.

Вызвав по селектору Павла, попросила срочно связаться с главой службы безопасности «Юнайтед траст». Моему секретарю будет достаточно лишь сказать своим медовым голосом, что им звонят из Всемирного банка, и те завизжат от счастья. Наш банк был богат, как Крез, а деньги всегда вызывают к себе почтение.

Раздался ответный зуммер, и Павел сообщил мне, что глава службы безопасности на проводе.

— Он — просто сама любезность, — добавил Павел. — А зовут этого малого мистер Пикок[5] — клянусь, так оно и есть на самом деле!

— Да, мисс Бэнкс, — заполнили трубку раскаты голоса мистера Пикока. (Почему-то все нью-йоркские банкиры предпочитают обращаться к дамам «мисс»). — Мы весьма активно применяем в практике «Теорию Зет»: наш избранный круг занимается сейчас проверкой всех систем. Мы собрали в этой группе самых лучших, талантливых специалистов.

Судя по тому, что сообщил мистер Пикок, их избранный круг старался обнаружить слабые места в системе безопасности и подобраться к казённым деньгам, то есть они играли в прятки со службой безопасности: кто кого поймает раньше. Представляю, что пишут эти парни в своих отчётах.

— Мы именуем наш избранный круг ПоСиД-командой, — разливался соловьём мистер Пикок. — Это означает Поиск и Сила в Действии. — И он разразился громовым хохотом. (В нашей индустрии появилось повальное стремление все и вся обозначать аббревиатурами. Я могла бы назвать это ПМЖ — Проклятием Моей Жизни.) — Продолжим, — посерьёзнел мой собеседник, — нам удалось разнести в клочья систему паролей на наших секретных кодированных линиях, умыкнуть парочку солидных активов, а не далее как неделю назад мы заложили логическую бомбу в одну из программ — и теперь ожидаем взрыва. Ха-ха!

О, он излагал весьма реальные вещи. Чтобы похитить активы, необходимо подключиться в систему связи в момент, когда происходит передача данных (читай: денег), и изменить их в свою пользу, к примеру, увеличить сумму так, чтобы она покрывала все ваши счета и расходы. В отличие от этого при похищении пассивов вы «осторожно заимствуете» чей-либо банковский счёт и пароль и снимаете с него деньги.

Логическая бомба казалась мне гораздо более интересной задумкой, но для этого необходимо было иметь доступ к банковскому компьютеру: вы изменяете программу так, что в один прекрасный день машина выкидывает какую-нибудь совершенно неожиданную штуку: ну, к примеру, помещает на ваш счёт миллион долларов.

Меня порадовала готовность, с которой мистер Пикок делился своим опытом с совершенно незнакомой личностью. И мне удалось узнать все, что я хотела, поэтому не оставалось ничего иного, как пожелать ему успехов в дальнейшей работе.

Нынче вечером я разошлю новую разработку. Естественно, новая идея предполагает наличие новой аудиенции — и, честно говоря, я несколько неуверенно чувствовала себя: Совет директоров, сборище финансовых воротил, которые решают, как будет распределён по банкам бюджет на каждый год. Их авторитет неоспорим для любого из отделений, включая и наше, подвластное Киви, и хотя он не сподобился заседать в сём Совете, в нем председательствовал не кто иной, как его босс.

Оперируя предоставленной мне вчера ночью информацией из памяти Чарльза, я выстраивала свою линию. Почему их волнует состояние наших систем защиты? Я настаивала, чтобы они побеспокоились: шестилетняя кроха, способная тыкать пальчиком в кнопки, может пробить в ней брешь! А ведь возможные кражи через компьютер — лишь надводная часть айсберга. По-моему, банкирам это должно быть прекрасно известно. Именно они заинтересованы в сокрытии подобных краж и успешно скрывают их. Ведь клиентам вряд ли придётся по вкусу известие, что их денежки, надёжно упрятанные за семью замками, на самом деле разбазариваются по всему свету по тонким ниточкам телефонных кабелей. И чем дальше и гуще протянута их сеть, тем быстрее уплывают деньги.

И тут, напугав их до полусмерти, я нанесу им удар. А ведь мы располагаем технологией, способной справиться с этой серьёзной проблемой: это «Теория Зет», удивительная методика, с таким успехом применяемая в Японии! Технологией, ставшей официальной политикой и заслужившей самые восторженные отзывы у таких ведущих американских банков, как Юнайтед траст. Если Совет директоров выделит достаточные фонды, я сама готова подобрать необходимых экспертов, которые займутся проблемой нашей безопасности.

Я чувствовала себя превосходно, когда вручила новую разработку Павлу, и попросила как можно быстрее и незаметнее размножить её и вечером разослать. Я была уверена, что ни один из директоров Совета не станет мне возражать: ведь план был основан на принципиально новом способе решения старой проблемы. Отказываться от моих предложений — все равно что рубить сук, на котором они сидят. А я, избавившись от необходимости приносить в жертву своё доброе имя из-за возможных обвинений в воровстве, удостаиваюсь чести на законной основе похищать деньги, а потом возвращать их, перевязанные розовой ленточкой и с запиской: Верити Бэнкс, электронная Бэнкстка.

Весь день я старалась избегать встречи с Киви, сидя взаперти в своём кабинете. В восемь часов вечера я накинула-таки непросохший за день плащ, запихнула кое-какие рабочие бумаги в сумку и спустилась на лифте в гараж. Там было темно и безлюдно, но я знала, что везде натыканы наблюдательные видеокамеры, благодаря которым парни из охраны, сидящие наверху, смогут без труда созерцать, как на меня нападут злоумышленники. Я заехала за рампу, вставила свою карточку в сканирующее устройство, подождала, пока со скрежетом распахнутся тяжёлые стальные ворота, и сквозь плотный туман, по-прежнему царивший на улицах, поехала домой.

Не прекращаясь, лил дождь, мостовая представляла собою тёмный поток воды. Подъехав к своему дому, я безуспешно попыталась найти место, куда приткнуть машину. В конце концов пришлось въехать в ярко освещённый мраморный холл и подняться на лифте в гараж на крыше.

Когда я прихожу домой, никогда сразу не включаю свет. Мне очень нравятся силуэты моих бесчисленных орхидей на фоне сияния городских огней. В моем доме почти все белого цвета: и мягкие диваны, и пушистые ковры, и полированные стеллажи. На столешницах, сделанных из толстых листов стекла, в огромных стеклянных вазах красуются свежие гардении.

Тому, кто входил ко мне в квартиру, казалось, что он попадал в неведомый мир. Городские огни переливались в Неизменном облаке смога за широкими оконными рамами, а бесчисленные грозди орхидей окружали вас, словно на островке джунглей, всплывшем из тумана.

Я слишком любила свою квартиру, чтобы часто приводить в неё гостей. Да к тому же обстановка в ней вызывала слишком неоднозначные суждения: для меня не было секретом, что многие отзывались о ней как о мавзолее или, скорее, музее моей замкнутости. Каждый получает такую жизнь, какую сам заслужил. И я имела то, что больше всего ценила: мир и одиночество, а это так трудно было найти в суёте огромного города.

Пообедав, я долго общалась с Чарльзом, чтобы окончательно рассчитать степень риска. Ведь речь шла о совершенно невообразимых суммах денег. Через банковские коммуникации перемещаются биллионы долларов, и хотя всю эту кучу денег нельзя похитить так, чтобы это прошло незамеченным, я не сомневалась, что существует все-таки возможность ухватить от этого пирога изрядный ломоть. Вопрос заключался лишь в том, какова толщина у этого ломтя? И как мне лучше всего распределить его потом, чтобы скрыть следы своей деятельности?

Кроме того, мне хотелось бы узнать, в какой степени возрастает риск, если мои игры выйдут за границу Штатов, и уж тут я была без Чарльза как без рук. Только он мог обеспечить меня данными по количеству совершенных за год преступлений по проводившимся проверкам и ревизиям. Набросав кое-какие заметки после недавней перепалки с Чарльзом, я сочла себя готовой начинать:

— ДАЙ МНЕ ОБЗОР ПО ДОМАШНИМ КОМПЬЮТЕРНЫМ ХИЩЕНИЯМ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ ЛЕТ, — напечатала я.

— ТЫ МОГЛА БЫ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ АНГЛИЙСКИМ, — отвечал Чарльз, — Я ВСЕГО ЛИШЬ МАШИНА.

— СКОЛЬКО ДЕНЕГ БЫЛО ПОХИЩЕНО ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПЯТЬ ЛЕТ С УПОТРЕБЛЕНИЕМ КОМПЬЮТЕРОВ?

— ПОХИЩЕНО ОТКУДА? — осведомился Чарльз. — Моё терпение стало иссякать.

— ИЗ ДОМОВ, — повторила я, с силой ударяя по клавишам.

— ТЫ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ, СКОЛЬКО ДЕНЕГ ПОХИЩЕНО ИЗ ДОМОВ У ЧАСТНЫХ ЛИЦ? — дотошно выпытывал он. Ух, многомудрый осел!

— ПО ВСЕЙ КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ ТЕРРИТОРИИ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, — добавила я. — И ПЕРЕСТАНЬ ИГРАТЬ В БИРЮЛЬКИ.

— Я ОБУЧЕН ЛОГИЧЕСКИМ ПОСТРОЕНИЯМ, А НЕ РАСКРЫТИЮ СКРЫТОГО СМЫСЛА СЛОВ, — напомнил Чарльз.

И он заскрипел своими мозгами, не могу не заметить, весьма проржавевшими. Это был древний компьютер, хотя и редкостного качества. Питая слабость к нему как к личности, я могла лишь надеяться, что он останется в действии ещё хотя бы лет на десять. Я знала Чарльза почти всю его жизнь, он пережил своих сверстников. Фактически, если бы не я, он, наверное, не был бы жив по сей день.

Когда двенадцать лет назад я закончила школу, моим первым местом работы была нью-йоркская компьютерная компания «Монолит корпорейшн». Как и большинство программистов, я постоянно была занята поисками круглосуточно работавших информационных центров, где можно было бы пробиться на работу к большим машинам. И в один прекрасный день набрела на Центр научной информации, блуждая по страницам толстенного «Указателя информационных центров Манхэттена».

Естественно, ни один нормальный человек, прочтя такой адрес, не подумал бы сунуться туда в ночное время.

В тот вечер я взяла такси и подъехала к маленькому мрачному строению, зажатому между двумя огромными неприступными военными складами, недалеко от набережной Ист-Энда. Здесь не держали не только ночной охраны, но даже швейцара, и мне самой пришлось разыскивать допотопный лифт в задней части здания. Забравшись в полном одиночестве на шестой этаж, где, как говорилось в путеводителе, располагался центр, я обнаружила единственную жалкую комнатушку.

Её пространства едва хватало для того, чтобы разместить компьютер, к пульту которого можно было пробраться с трудом, перелезая через сам компьютер и через путаницу кабелей. Правда, в самом центре комнатки оставался ровно один квадратный дюйм свободной площади. Как только можно было работать в такой тесноте и неразберихе?

Ночные операторы — англичане, обоих звали Гаррисами — пришли в неописуемый восторг, когда я предстала перед ними. К услугам их подопечного годами никто не обращался, и они ночи напролёт скрашивали своё одиночество, играя с компьютером в шахматы или в другие игры.

Сам по себе этот центр, как мне удалось узнать, являлся архивом правительства Соединённых Штатов — его единственного клиента — и год за годом накапливал сведения обо всех малых и больших деяниях достопочтенных конгрессменов и президента.

В эту ночь я впервые повстречалась с Чарльзом. Чарльз-красавец, Чарльз-умница, Чарльз, чей удивительный, всеобъемлющий запас знаний долгие годы завораживал меня. И ни одна живая душа, кроме меня, не знала, где он находится и что он вообще существует!

Я налила себе коньяку и сидела во тьме, любуясь огнями небольшой яхты, шедшей со стороны Тибюрона в гавань Сан-Франциско. Туман поредел, но звёзд ещё не было видно. На Сан-Франциско спускалась чудесная колдовская ночь. В такой момент невозможно было представить, что жизнь моя замерла на самом краю пропасти.

И я предпочла хотя бы на какое-то время вообще об этом позабыть.

Вдруг зазвонил телефон, и от этого звука затрепетали лепестки цимбидиума, стоявшего на стеклянном столе. Я пролила несколько капель коньяка и вытерла их пальцем, пока снимала трубку.

— Привет, — прозвучал в трубке знакомый голос. — Ты мне звонила?

Голос был добродушным и мягким, с хорошо скрытой до поры до времени сталью.

— Ах, мистер Туринг! — воскликнула я. — Подумать только, услышать ваш голос через столько лет! А я-то думала, вы скончались ещё в пятьдесят третьем году!

— Старые технократы никогда не умирают, — возразил Тор, — никогда, если у них остаются такие протеже, как ты, продолжатели нашего дела!

— Протеже, — напомнила я, — обычно пользуются защитой и поддержкой. Пожалуй, в нашем с вами случае вряд ли может идти речь о подобных вещах.

— Может, чтобы защищать тебя от тебя самой, — невозмутимо сообщил он.

— Ты не думаешь, что поздновато затевать склоки по телефону? — осведомилась я. — И вообще имеешь представление, который час?

— У меня под окном уже чирикают птички, моя дорогая. Я пытался дозвониться тебе всю ночь. Похоже, ты все это время сидела на телефоне.

— Объясни наконец, ради чего такая спешка?

— Не пытайся увиливать. Я располагаю информацией из первоисточника: от самого мистера Чарльза, если угодно. Ведь ты же знаешь, что у меня постоянная связь со всеми компьютерами страны.

Для меня не было секретом, что это был лишь один из любимых, но неосуществимых проектов Тора, и я никак не могла понять, каким образом Тор разнюхал про Чарльза. В ушах зашумело, и пришлось отхлебнуть изрядный глоток бренди, чтобы успокоиться.

— Как же ты сподобился узнать про Чарльза? — спросила я. — Ведь в бумагах он вообще не существует.

— Совершенно верно, моя дорогая, — согласился Тор. — Ты давным-давно стибрила его досье, не так ли? И пользовалась в собственных интересах его банком данных всякий раз…

— Послушай, у тебя есть хоть малейшее основание для подобных обвинений? — перебила я, заранее зная ответ.

— Милая крошка, кого ты пытаешься обмануть? — снисходительно произнёс он. — Окажись на моем месте, и ты могла бы представить, что кому-то кроме тебя приспичит в кратчайший срок получить обзор стандартных мер безопасности в ФЭД, данные по межбанковскому обмену фондами в пределах Соединённых Штатов, все исторические данные по всем, международным межбанковским обменным фондам, а в придачу обзор уголовных архивов ФБР по раскрытию хищений из обменных фондов…

— Но ведь я — банкир, и моя профессиональная обязанность быть в курсе, насколько надёжна наша система безопасности, — возразила я с горячностью, которая только подтверждала моё чувство вины. — Я согласна, что это может показаться подозрительным, но…

— Подозрительным? Нет, преднамеренным, вот как это выглядит! Ты подделала данные на этот компьютер ещё десять лет назад и проникла в засекреченные файлы с помощью краденого компьютера…

— Но ведь никто из отвечавших за секретность не позаботился стереть из его памяти эти идиотские файлы, не так ли?

— Он сам не позаботился, — поправил Тор. — Моя милая юная леди, боюсь, что я знаю тебя чересчур хорошо, чтобы приписать твои действия всего лишь глупому любопытству. Уверяю, ты увязла в своей идиотской затее по уши, не подумав о последствиях. И эта твоя девичья бесшабашность не могла оставить меня равнодушным. А теперь я хотел бы задать тебе простой вопрос и получить на него откровенный ответ, после чего можешь отправляться в кроватку.

— Валяй.

— Ты собралась ограбить Федеральный резервный банк?

Я онемела. Хотя он не правильно вычислил конкретный банк, после его вопроса мой замысел предстал передо мной — в свете холодной беспощадной реальности — не более как нетерпеливая детская выходка. Боже правый, да о чем же я раньше-то думала? На том конце провода царила мёртвая тишина — я не слышала даже его дыхания.

— Не собиралась красть у них деньги, — наконец пробормотала я в трубку.

— Не собиралась?

— Не собиралась. — Я помолчала в нерешительности. — В мой планы входило лишь задержать некоторую сумму на какое-то время.

— Но Федеральный резервный банк не предоставляет ссуд частным лицам, только банкам, — возразил он. — Ты что, банк?

— Я не собиралась брать у них ссуду, — призналась я. Мои губы почти касались микрофона, я прижалась лбом к оконному стеклу. Закрыв глаза, я сделала ещё один глоток бренди.

— Понимаю, — наконец произнёс Тор. — Ну что, может, нам лучше обсудить это потом, например, утром, когда мозги у нас обоих будут посвежее.

— Ты разочарован во мне? Подавлен моей аморальностью? — спросила я.

— Нет. Не разочарован и не подавлен, — заверил он меня.

— Но что-то ты все-таки должен чувствовать? После продолжительного молчания он отвечал каким-то непонятным, отстранённым тоном:

— Мне любопытно.

— Любопытно? Что тебе любопытно? Я ведь уже объяснила, что собираюсь делать.

— Да уж, объяснила, — не постеснялась, — подтвердил он. — Но я хотел бы ознакомиться с твоим планом действий.

— Планом? Каким ещё планом? — Я не на шутку встревожилась.

— Я ведь старый пройдоха, детка. Кто знает? Может, мне удастся дать тебе пару хороших советов. Ну, а пока — доброй ночи.

И мы повесили трубки.

Я закурила сигарету и долго бездумно смотрела на раскинувшийся подо мною город. А потом развернулась и сквозь лабиринт из орхидей отправилась в спальню. Переполнявшие меня ощущения были мне абсолютно незнакомы — я бы не смогла даже подобрать им подходящего определения.

Но в ближайшим уик-энд я отправлюсь в Нью-Йорк. По крайней мере в этом-то я была уверена.

МОТИВ

Воротил современного бизнеса мало волнует, принесёт их деятельность пользу или вред индустриальной системе в целом, коль скоро они добиваются какой-то поставленной перед собою цели. А такая отдалённая цель имеется практически у каждого промышленного магната.

Торстейн Веблен. Век Машин

Я никогда не мечтал о богатстве ради богатства, — оно нужно лишь как средство достижения поставленной перед собою цели.

Томас Меллон

Я даже подумать боялась о том, какой оборот могло принять моё дело, не позвони Тор этой ночью. Я чувствовала, что теряю контроль над ситуацией с того момента, как в трубке раздался его голос. Тор, конечно, старался сохранить видимость, что во мне лежит причина происходящих перемен, а он всего лишь наблюдатель. Но я-то понимала, что ему недостаточно было властвовать над компьютерами, он жаждал власти над реальностью. Моей реальностью. И это не могло меня не беспокоить.

Первая перемена произошла на следующее же утро, когда, стоя в наполненной паром душевой, я взглянула в зеркало. Я всегда начинала день с соков и кофе, и лишь после изрядного цитрусово-кофейного возлияния считала возможным взглянуть на своё отражение. И чем вы становитесь старше, тем мудрее с вашей стороны предпринимать такие меры предосторожности. Но этим утром из зеркала, протёртого мною от осевшего пара, на меня взглянуло живое доказательство того, какой же бессовестной лгуньей я была до сих пор. На меня смотрела физиономия прирождённой авантюристки.

Как искусно мне удавалось скрывать это от себя самой. И вот после десяти лет изматывающего, до посинения сражения с Системой, когда сил у меня хватало лишь на то, чтобы кое-как тянуть ежедневную служебную лямку, я вдруг с нетерпением рвалась на работу! Я чувствовала себя превосходно, казалось, помолодела лет на десять и знала почему. Если Тор поможет мне, а он это пообещал прошлой ночью, я с лёгкостью положу на обе лопатки все зазнавшихся банковских чинуш. Насвистывая мелодии из «Полёта валькирий», я быстро оделась и поехала в банк.

Должна признаться, что если мой босс, Киви, был известен как вероломный предатель и убеждённый карьерист, то моя собственная репутация в определённых кругах была ещё почище. Ходили слухи, что я веду себя с сотрудниками отдела, как с рабами на галерах, но это было, конечно, преувеличением. Просто я отлично знала, что руководит действиями компьютерщиков.

Дело в том, что работающие с компьютерами резко отличаются от остальных. Психологи так и не подобрались к решению этой проблемы, да у них могло ничего и не получиться, поскольку они исходили из постулатов о том, что всякая личность имеет основные потребности в сне, пище и тепле человеческого общения. Тогда как описываемая мною разновидность людей ни в чем подобном не нуждается. Чаще всего таких называют технарями.

Технарям компьютеры гораздо ближе, чем другим. Самыми продуктивными для них являются ночные часы, когда все спят, а на охоту выходят лишь порождения ночных кошмаров. Технарь мало ест, причём предпочитает консервы и бутерброды. Он не видит солнечного света и не дышит свежим воздухом, расцветая под призрачным пламенем люминесцентных ламп в окружении аппаратов искусственного климата. Если он или она создают семью, что случается крайне редко, то пытаются классифицировать своих детей в виде ряда последовательных величин. О, я все знала про технарей, поскольку сама была из их числа.

Банковским технарям была известна эта моя репутация, и они слетались ко мне отовсюду, словно мотыльки на огонь, потому что были уверены: я воздам им по заслугам и заезжу до полусмерти на работе. Они жадно хватались за драконовские расписания, ненормированный день и проблемы, разрешая которые побледнел бы сам Эйнштейн, а Господь Бог попросту сломал бы голову. Оттого, что я всегда более или менее исправно старалась снабдить подчинённых мне технарей всеми этими заманчивыми вещами, про меня говорили, что я умею бросать мячи, и это означало своеобразное выражение уважения.

В то утро моя репутация сработала исправно как никогда: по прибытии в офис я обнаружила на своём столе объёмистый пакет от управляющего кадрами. В пакете находилась целая пачка экспертных отчётов от множества сотрудников банка и любезная записка от самого управляющего:

«Дорогая Верити, я и не знал, что вы занимаетесь набором сотрудников. Управляющий кадрами как всегда узнает об атом последним».

Управляющему кадрами вполне позволительно узнать об этом в последнюю очередь, зато управляемые кадры не зевали. Хотя я ни о чем никому не говорила, ведь моя разработка была составлена и разослана лишь прошлым вечером, в пакете находились экспертные отзывы от самых маститых технарей нашего банка, и все они как один предлагали себя для участия в новом проекте: создании избранного круга для внедрения «Теории Зет». Это, безусловно, означало, что массы знали то, о чем до сих пор не знала я, а именно: Совет директоров рассмотрел и одобрил мою разработку. И всем не терпелось принять участие в игре.

Была, однако, персона, которая очень страдала, оказавшись вне игры: Киви кусал локти, не имея возможности проникнуть в мой кабинет, пока Павел добросовестно держал оборону. Я просидела взаперти весь день, проводя собеседования с кандидатами в избранный круг, конечно, после получения на то официального разрешения. И уже включила в число членов круга некоего Тавиша, одно из самых талантливых технарей в Бэнкс, несмотря на горячие возражения его босса. Хотя удалось убрать с пути Киви, действуя через его голову, с ним мне все же предстояло решить одну проблему: будущую поездку в Нью-Йорк.

Этим утром я первым делом послала Киви запрос на командировку, надеясь, что он ещё не в курсе последних событий и одобрит план поездки. Я располагала своим командировочным бюджетом, и его подпись на запросе — лишь пустая, формальность. Кроме того, Киви нравилось, когда я уезжала, он мог распоряжаться моей командой. Как известно, у него были собственные «директорские» проекты, а подчинённые ему управляющие, хорошо зная свои дела и обязанности, попросту игнорировали его гениальные идеи как досадные помехи в работе. Когда я была в отъезде, разработкой этих проектов вынужден был заниматься мой отдел.

— О чем думает мистер Виллингли? — поинтересовалась я, выйдя из кабинета. — Куда пропало моё заявление о командировке? Он его до сих пор не подписал.

— Кто же знает, о чем он думает? — простонал в ответ Павел. — Он не знает этого сам. У него не хватает ума даже на то, чтобы создать видимость деятельности, поэтому, как вампир, гоняется за чужими идеями, так что опасно поворачиваться к нему спиной. Мы, секретари, зовём его «Куси-ка Виллингли в Брюхо».

— Павел, я задала тебе вопрос, — прервала я необычно резким тоном. Он удивлённо уставился на меня и принялся аккуратно раскладывать карандаши у себя на столе.

— Его величество желают видеть вас у себя в кабинете немедленно, — сообщил Павел. — Что-то насчёт Тавиша, ну того парня, с которым у вас только что прошло собеседование, и его босса, этого никчёмного дурака.

Боссом, против желания которого я приняла на работу Тавиша, был важный, как индюк, пруссак по имени Петер Пауль Карп. Я поняла, что проблему нужно решать как можно скорее, и оставила Павла вылизывать свой стол.

Чтобы попасть в кабинет Киви, находившийся на том же этаже, пришлось в очередной раз преодолевать порождение шизофренического бреда наших дизайнеров. Его секретарша кивнула мне, не отрываясь от клавиатуры пишущей машинки. Я постаралась приготовиться к худшему, но меня ждал сюрприз.

— Ах, Бэнкс! — приветствовал он меня, дыша так глубоко, словно только что закончил пробежку на длинную дистанцию. Мои оборонительные щиты тут же рухнули. — Добрые вести! Добрые вести! Но прежде всего, позвольте мне вернуть вам ваш запрос, я подписал. Значит, собираетесь на уик-энд в Нью-Йорк, да? И вам поручили разработку нового проекта, я слышал краем уха. — Он протянул мне мои бумаги.

— Я как раз собралась обсудить его с вами…

— И получить самую высокую оценку. Мне хотелось, чтобы вы не забывали: я всегда готов помочь, Бэнкс. Двери мои, всегда открыты для вас. Как сказал Бен Франклин: «Мы должны вместе тянуть за верёвку — иначе нас по одному повесят на этой верёвке!» И Бен Франклин был прав. — Он лукаво подмигнул.

Да уж, этот Бен Франклин был парень не промах. Все это означало одно: я выиграла первый раунд.

Совет директоров одобрил и разрешил финансирование проекта более объёмного, чем тот, который недавно уничтожил Киви. Его вероломное вмешательство в мои отношения с ФЭД ни к чему не привело. Он не сможет выбить у меня из рук этот проект, также как не сможет к нему и примазаться. Я уверена, у него нет даже копии моей разработки, чтобы её изучить. И конечно, он теперь всеми способами будет пытаться сунуть нос в мои дела, ну, с этим я уж смогу справиться.

— Не успела я мысленно поздравить себя с выигрышем, как он добавил:

— Только представьте моё удивление, когда я узнал, что вы не поделились со мной насущными проблемами, которые возникли до того, как ваш проект начал воплощаться в жизнь! — Насущные проблемы? О чем это он? — Наш приятель Карп из отдела систем международного обмена только что звонил мне. Похоже, он не желает, чтобы этот… — он сверился с записью в настольном блокноте, — этот Тавиш перешёл в ваше подчинение.

— Честно говоря, — начал я, мысленно проклиная Карпа за то, что он впутал Киви в это дело, — все произошло буквально десять минут назад. Карп почему-то вообще не одобряет моего проекта.

— Но ведь вы сказали ему, что если он не одобряет его, то может позвонить Лоренсу и высказать свои соображения?

Я с готовностью кивнула. Один из воротил во Всемирном Бэнкс, Лоренс председательствовал в Совете директоров и был боссом Киви. Я пошла на этот обман, поскольку знала, Карп ни за что на свете не станет никуда звонить. Да вряд ли вообще кто-то мог себе позволить звонить Лоренсу, он сам звонил. И когда это случалось, вы могли лишь мечтать, чтобы ваш номер исчез из его телефонной книжки.

— По-моему, лучше самим разобраться, что мешает вашему проекту. Ни вы, ни я не хотим, чтобы Лоренс копался в наших мелких дрязгах, не правда ли? — заговорил Киви. — Я пообещал Карпу, что мы с вами посовещаемся и придём к какому-нибудь решению. Если без этого щенка Тавиша у Карпа остановится работа, стоит ли нам переманивать его к себе? К тому же Карп уверял меня, что Тавиш и сам не желает от него уходить.

Это связывало мне руки. Основной проблемой для внедрения «Теории Зет» было то, что по определению избранный круг работает без менеджера. Я, конечно, сама выбираю членов этого круга, но однажды созданный, в дальнейшем он действует самостоятельно, без моего вмешательства. Следовательно, в этом круге у меня должен быть союзник — такой человек, который имеет достаточный вес в глазах созданной команды, и в то же время он должен стараться проводить в жизнь мою линию. Тавиш был единственной кандидатурой, удовлетворявшей всем этим требованиям, и попутно он смог бы воспрепятствовать Киви протянуть лапы к чужому пирогу. Однако я не могла, конечно, всего этого объяснить Киви.

Все-таки какая-то надежда у меня оставалась. Я знала, что Киви поддаётся внушению, хотя и не так уж легковерен. Мне показалось, что сейчас лучше всего отвлечь его внимание от притязаний Карпа. И поэтому пустились во все тяжкие.

— А про какие это добрые вести вы говорили, когда я вошла в кабинет?

— Ну… мне бы не хотелось, чтобы это обсуждалось на каждом углу… — пробурчал он, его рот растянулся в улыбке от уха до уха.

Скотина. Я проверила, плотно ли закрыта дверь, и уселась в кресле напротив него.

— Вы, конечно, не обязаны передо мною отчитываться, — промурлыкала я, — но ведь вам хорошо известно, что я могу хранить секреты.

— Только строго между нами, — сказал он, оглянувшись. — Угадайте, где я сегодня обедаю?

Я старательно перечислила названия всех дорогих ресторанов в городе, которые только смогла припомнить. Он отрицательно кивал головой, улыбаясь.

— Это нечто более выдающееся, — наконец не выдержал он. — Это приватный клуб.

Я сидела неподвижно, напрягшись, чувствуя, как внутри меня гнев перерастёт в ярость. Киви чуть не плясал от счастья, он напрочь забыл о том, что учинил надо мною всего два дня назад, разгромив в пух и прах мои надежды на продвижение по службе. Я же изо всех сил старалась изобразить на лице этакую приторную смесь восторга и энтузиазма.

— Вагабонд-клуб! — прошептал он, истерически повизгивая. — Меня пригласил Лоренс!

Известно, что Вагабонд-клуб был заветной мечтой, взлелеянной Киви. Он не задумался бы ни на минуту пожертвовать правой рукой, если бы ему пообещали, что подобная жертва позволит ему вступить под вожделенные своды Вагабонд-клуба.

В Сан-Франциско закрытых клубов для избранных, где собиралось исключительно мужское общество, было больше, чем во всей остальной Америке. Вагабонд-клуб был самым закрытым, хотя и не самым старым заведением подобного рода в Сан-Франциско. За его увитыми плющом стенами зачастую собиралось гораздо больше банковских воротил, чем можно было встретить на любом официальном совещании. Меня просто приводило в ярость то, что, хотя женщины и добились права голоса, права работать наравне с мужчинами, права сидеть с ними на совещаниях за круглым столом, их оставили вне игры, ухитрившись укрываться для принятия основных решений за закрытыми дверями. Фактически, банки даже платят за постоянное членство в подобного рода клубах, генеральная линия которых заключалась в том, чтобы удерживать всех прочих смертных (и меня тоже, к примеру), на положении горничных, с восторгом взирающих на деяния суперзвёзд. И им хватает совести тратить на это деньги налогоплательщиков! Перед дверьми этого самого Вагабонд-клуба стояло двое часовых, призванных бдить, дабы ни одна женщина не проникла в него и не увела бы у них из-под носа кусок пирога. Мать-природа все ещё брала своё. Чтобы попасть на этот их шабаш, мозгов было недостаточно.

Да, мне ничего не оставалось, как поздравить Киви со свалившимся на него счастьем, с тем неоспоримым фактом, что он — существо мужского пола.

— Раз уж Лоренс решил рекомендовать меня в члены клуба, — продолжал Киви с восторженным придыханием, словно школьница, отвечающая вызубренный урок, — не могу же я доставлять ему дополнительное беспокойство. Постарайтесь бросить этому Карпу хоть какую-нибудь кость, чтобы он грыз её, пока шумиха не уляжется? Если вам обязательно нужен Тавиш, найдите для Карпа равноценную замену. Я полагаюсь на вас. Бэнкс, вы ведь всегда были хорошим парнем… хорошей женщиной, конечно. А я звякну ему и пообещаю, что вы найдёте чудесную кандидатуру для замены.

Сжимая в руках свои бумаги, я вышла из кабинета Киви. В итоге все закончилось весьма недурно. Неразбериха с Тавишем теперь может подождать до завтра, пока я не придумаю, как мне его удержать, а в пятницу я уже буду в Нью-Йорке. Коль скоро Тор на моей стороне, меня ничто не может остановить на пути к цели. А возможность поиграть миллионом-другим долларов, пусть даже и недолго, компенсировала бы моральные издержки после выходок моего безжалостного босса. По крайней мере в тот момент именно так я и думала.

Вечером я пригласила Тавиша на обед в мой любимый ресторанов Сан-Франциско, «Ле Клуб». Перед отъездом в Нью-Йорк следовало наладить деятельность избранного круга. Я точно знала, чем им нужно будет заняться.

Талантливому технарю Тавишу, пожалуй, не понравятся некоторые мои идеи. А с другой стороны, если не дать ему руководящих указаний, они так и будут с умным видом плевать в потолок до моего возвращения. Мне хотелось организовать их работу. В конце-то концов им предстоит проникнуть в святая святых той системы, которой я управляла в течение десяти лет.

Подъехав к ресторану, я сразу же заметила Тавиша, слонявшегося под темно-зелёным тентом, натянутым над входом. Юноша был облачён в костюм, галстук и кроссовки. Его длинные, до плеч, белокурые волосы свободно развевались по ветру, и по его внешнему виду никто не дал бы ему больше его законных двадцати двух лет.

— Ничего себе! Надеюсь, ты не приобрёл этот костюм специально по случаю обеда в ресторане? — поинтересовалась я, припарковав машину и подойдя к дверям ресторана. — И куда ты дел свою футболку?

— Я надел поверх неё рубашку и костюм, прямо как супермен, — заявил он.

Несмотря на то, что выглядел Тавиш сущим мальчишкой, зубки у него были отнюдь не щенячьи: он, видимо, успел разгрызть не один твёрдый орешек.

Одной из странностей, свойственных информатике как области знания, является то, что зачастую безусые юнцы соображают в ней больше, чем их многомудрые боссы. Что касалось непосредственно Тавиша, то он успел достичь моего уровня, когда ему едва сравнялось восемнадцать лет. При его несомненной талантливости было тем более удивительно, что он работает на такого тупого бонзу, как Карп; он мог бы запросто найти себе лучшее применение. Мне хотелось узнать, что движет поступками Тавиша: для этого я и пригласила его пообедать. И не собиралась ходить вокруг да около.

— Мне нравится это место, — сказал он через полчаса, окидывая взглядом уютный кабинет, где мы сидели на зеленом бархатном диване. Официант подавал превосходно приготовленный обед и разливал шампанское в невозмутимом молчании. — И я счастлив, что имею возможность поблагодарить тебя за вызволение из лап Карпа.

— Боюсь, что ты спешишь считать себя спасённым, — возразила я, поливая бифштекс жгучим, как огонь, соусом. — Твой приятель Петер Пауль позвонил сегодня Киви, как раз после нашей беседы, и заявил, что все отменяется. Так что в какой-то степени этот обед можно считать твоим прощальным обедом. Он, похоже, уверен, что ты подчинишься его требованиям. Петер Пауль твердит на всех углах, что ты ему чем-то обязан.

— Да, я обязан ему, верно, — мрачно сказал Тавиш. — Пожалуй, из этого можно и не делать секрета: по крайней мере для тебя. Понимаешь, я начал работать с Карпом ещё там, на родине. Он нанял меня, чтобы привести в порядок списки текстильных товаров, которыми якобы собиралась торговать его фирма. Я должен был получить половину прибыли, по крайней мере он так пообещал, и кое-что ещё, что меня больше всего и привлекало.

— И что же это было?

— Он сказал, что будет моим спонсором для получения зеленой карты, то есть вида на постоянное жительство. Без неё я, как иностранец, не имею права быть принятым на работу в этой стране, разве что в обход законов. Но тут бизнес у Карпа прогорел, и он остался должен мне чуть ли не полмиллиона моих процентов с прибыли. Все мои денежки улетели Карпу в нос, но я не могу обвинять его, поскольку он является моим официальным спонсором.

— Ты имеешь в виду, что он нюхает кокаин? — удивилась я.

— Он пускает в пыль не меньше ста тысяч долларов ежегодно, и эти расходы не может покрыть даже его баснословное жалованье, — сообщил Тавиш. — Вот он и старается с помощью банковской компьютерной системы создать видимость законной торговли мануфактурой, а на деле занимается отмыванием денег. Хотя у меня нет вещественных доказательств, я более чем уверен, что его торговая фирма — лишь прикрытие. Он и меня старается втянуть в свои игры, угрожая, что иначе выдаст иммиграционной службе.

— Но ведь ты находишься здесь легально, — возразила я, — у тебя есть временное разрешение, и ты собираешься поменять его на зеленую карту. Я как раз сегодня утром заглянула в твоё личное дело.

— Он больше не имеет права быть моим спонсором. Фирма, которую он представляет, фактически не существует. И с этой точки зрения я вообще работаю сейчас в Бэнкс по фальшивым документам. Как видишь, он прижал меня к стенке. Если я вернусь на родину, мне в лучшем случае удастся задействовать одну сотую своего потенциала как специалиста. Ведь ты же знаешь, что хотя я и щенок, но щенок с головою.

— Получается, что я ничего не могу для тебя сделать, — сказала я (позже вы узнаете, каким чудесным образом повернулось колесо фортуны в течение нашего обеда). — Я не могу поднимать шума, поскольку не имею доказательства незаконной деятельности Карпа, даже если я и попытаюсь это сделать, тебя в лучшем случае депортируют, а в худшем потащат в суд. Но если бы нам удалось выиграть время, подсунув ему вместо тебя специалиста, от которого он не сможет воротить нос, мы попытались бы придумать, как вытащить тебя из всей этой заварухи.

— Ни о чем ином я и не мечтаю. Уверен, что этот удар он не отобьёт, — обрадовался Тавиш. — Я даже нашёл для него чудесную кандидатуру, кто спит и видит, как попасть на службу в его отдел.

— Кто-то хочет работать на Карпа? — недоверчиво переспросила я. — Пожалуй, у этого парня не все дома.

— Это не он, а она, — уточнил Тавиш. — И зовут её Перл Лоррейн, специализируется на международном обмене. Работает экономистом и является моей клиенткой с недавних пор. Она ослепительная — и чёрная. Карпу придётся изрядно поломать голову, и вряд ли он сумеет найти повод от неё отказаться.

— Перл Лоррейн? С Мартиники? Да, она разбирается в международном обмене намного лучше Карпа и имела дело с компьютерами. Но что она думает по поводу твоей идеи?

Я знала Перл Лоррейн, и мне казалось, что она вряд ли пошла бы на подобный шаг без уважительной причины, со своей репутацией непримиримого борца с карьеристами.

— Кроме всего прочего, Перл сказала, что Карп — настоящий нацист, он обращается с чернокожими подчинёнными как с дикарями из джунглей и на всех углах хвастается, что всегда нанимает только чёрных секретарш, потому что у них симпатичные ляжки.

— Боже правый, — сказала я, — но если все это правда, то откуда у тебя такая уверенность, что Перл Лоррейн согласится работать на этого парня?

— Все очень просто, — ухмыляясь, пояснил Тавиш. — Она лучше него разбирается в международном обмене и хочет занять его место. А если хочешь занять место какого-то игрока, лучше всего быть на подхвате, когда его удалят с площадки.

Я согласилась с Тавишем, — учитывая стеснённые обстоятельства, в данный момент Перл для нас просто находка. Подали сыр и фрукты, и я решила, что наступило время перейти к истинной цели встречи.

— В конце недели я отправляюсь в Нью-Йорк, — сообщила я Тавишу. — К этому времени все шестеро членов круга должны начать работать, и мне бы хотелось перед отъездом кое-что с тобою обсудить.

Тавиш серьёзно посмотрел на меня поверх серебряного столового прибора и кивнул в знак того, что готов слушать.

— Прежде всего, — сказала я, — вам нужно проникнуть в файлы, содержащие данные по обычным и переведённым банковским счетам, и затем разнести в клочья систему компьютерных обменных фондов.

— Компьютерных обменов? Твою собственную систему? — удивился Тавиш. — Но ведь это одна из самых сильных систем в Бэнкс, она защищена по меньшей мере по двум позициям…

— Вам придётся подобрать ключевые шифры, — кивнула я, — для проникновения в систему компьютерного обмена, а кроме того, понадобятся номера обычных счётов и секретные пароли, чтобы снимать деньги со специальных банковских счётов.

— То есть ты предлагаешь нам стащить ключевой шифр для одного дня, чтобы показать, что это в принципе возможно?

— Все эти чёртовы банки не могут менять ключи каждый божий день, — сказала я. — Поэтому подразумевается наличие в системе программы, в которой закодированы абсолютно все ключи и которая каким-то способом может определить их правильность, если даже смена ключа происходит без предупреждения.

— Поразительно, — воскликнул Тавиш. — Просто ушам своим не верю. Ведь если только была бы такого рода «спасательная» программа, любой мог бы снять деньги с любого понравившегося ему счета и перевести куда угодно, уверяя, что это его собственные деньги.

Я улыбнулась, взяла бумажную салфетку и набросила небольшую таблицу.

— Во всех отделениях банка имеются такие вот карточки. Номер в верхней графе указывает нам место действия, то есть номер отделения, которое переводит деньги. Первая вертикальная колонка — специальный код на текущий месяц, вторая колонка — для текущего дня, а третья колонка — количество переводимых денег в долларах. Именно эти четыре номера: номер отделения, номер месяца, номер дня и количество денег и являются ключевым шифром! Каждый ключ меняется с переменой дня и количества денег — вот и все!

— Да брось ты шутить, — сказал Тавиш. — Я всю жизнь работал по международному обмену и ни черта не смыслю в межбанковских обменных операциях. Но если это все действительно так просто, то ведь любой, кому не лень, может проникнуть в систему и воровать фонды!

— Возможно, они давно уже этим занимаются, — согласилась я, смакуя шампанское. — Это и предлагается вам выяснить. Задача, конечно, сложная, лично мне пока не доводилось видеть системы, способные раскодировать ключи.

— Каким идиотом надо быть, чтобы давать такие вводные? — восклицал Тавиш, размахивая салфеткой. — Послушай, но ведь это все пока твои предположения. Но если только ты права и все обстоит именно так — значит, система безопасности у нас вообще ни к черту не годится!

— Ты сожалеешь, что привлечён к работе над моим проектом? — спросила я.

— Лорда Мэйнарда Кейнетса спросили на смертном одре, сожалеет ли он о чем-либо в своей жизни, — отвечал Тавиш. — И его последние слова были такими:

«Хотел бы я выпить ещё больше шампанского!» И мы дружно выпили за это.

В разговоре с Тавишем я умолчала о том, что знакома с Перл Лоррейн уже не один год и настолько хорошо, что именно она отвозила меня в этот раз в аэропорт. Итак, наступила пятница после моей ночи в опере, и мы мчались по шоссе в её изумрудно-зеленом «лотосе».

Все, что окружало Перл, имело в той или иной степени изумрудный оттенок: от её пронзительно-изумрудных глаз на матово-чёрном лице до изумрудного цвета бархатных брюк в обтяжку. На всеобщее обозрение в виде ожерелья над немыслимо глубоким декольте были выставлены натуральные изумруды.

Перл чересчур лихо вела себя за баранкой, на мой взгляд. Я гадала, удастся ли ей преодолеть звуковой барьер, когда мы пронеслись мимо слившихся в неясное пятно эвкалиптов, затем, включив какой-то неизвестный мне механизм в коробке скоростей, мы на двух колёсах выскочили на скоростное шоссе.

— Эй, послушай, лучше бы ты отвезла меня в Нью-Йорк, добрались бы туда быстрее, чем по воздуху, — заметила я, безуспешно пытаясь найти точку опоры.

— Детка, не покупай скоростную машину если не умеешь ездить быстро, — отвечала она и со свистом обошла такси, тащившееся на каких-нибудь жалких восьмидесяти милях в час. — Я нарочно удрала с работы пораньше, поэтому у нас ещё было немного времени, чтобы посидеть, выпить освежающего и поболтать. Ты стала такой затворницей, что вряд ли я скоро вновь тебя увижу.

— Похоже, ты отвоевала нам прорву времени, — за-метила я. — Мы наверняка успели побить все мировые рекорды. Интересно, у вас на Мартинике все такие лихие водители?

— Сейчас весь мир помешался на скорости, ты тоже должна быть на высоте, милая, — кратко пояснила она, затормозив у входа. Перл оказалась снаружи до того, как успела осесть пыль из-под колёс её авто, всучила ключи зажигания и десятидолларовую банкноту остолбеневшему швейцару и наградила беднягу ослепительной улыбкой. — Заберите наши чемоданы, — и она впихнула меня в здание аэропорта.

— У них что, обслуживаемая стоянка? — поинтересовалась я.

— Не заглядывайте в зубы дарёному коню, — посоветовала она, маневрируя в толпе, собравшейся в холле, украшенном жуткими творениями полинезийского народного искусства, расставленными и развешанными так, словно здесь потрудилась команда сумасшедших мормонов из Гуама.

Перл заказала для нас Кровавую Мэри и уже жевала салат из сельдерея, когда я вернулась, сдав свой багаж.

— Спасибо тебе за то, что устроила мне работу у этой толстой рыбы — Карпа, — пробурчала она, не переставая жевать. — Когда-нибудь я отплачу тебе сторицей.

— Подожди хотя бы пару недель: боюсь, что ты передумаешь, — посоветовала я и осторожно пригубила изрядно разбавленный водою сок. — Тавиш говорил мне, что ты хочешь работать у Карпа, чтобы перехватить его бизнес, но я все же не могу понять почему. Я слышала о нем как о расисте. Это что, своего рода вендетта? По-моему, это не в твоём стиле…

— Ты хочешь, чтобы я притянула его к ответу за дискриминацию? — Перл расхохоталась и махнула официантке, чтобы та принесла ещё один коктейль. — Конечно же, нет, меня тошнит от всего этого дерьма: шушуканье с адвокатами и все такое прочее. Мне всегда казалось не случайным то, что на французском слова «юрист» и «авокадо» звучит одинаково. Нет, Карп мне не нужен, меня манит власть, милая, и ради неё стоит вступать в игру. У меня есть возможность найти наилучшее применение, поскольку я в совершенстве знаю экономику. Карп может получать вдвое большую зарплату, но ничего не способен сделать. Я скоро выставлю его полным ослом и вышвырну из кресла к чёртовой матери.

Когда десять лет назад я впервые повстречалась с Перл в Нью-Йорке, её отец занимался перепродажей произведений искусства жителей Африки и Океании, оказавшись первопроходцем в своей области. Вскоре для него наступила золотая пора, музеи и выставки стали гоняться за накопленными им за сорок лет сокровищами. А начинал он с нуля как уличный торговец.

И когда он умер. Перл, которой было всего двадцать лет, заканчивала с отличием экономический факультет в Нью-Йоркском университете. Там она и научилась говорить на принятом у янки сленге, полюбила хорошие автомобили, водила их с сумасшедшей скоростью и одевалась во все зеленое, что, по её словам, знаменует для неё цвет денег. Папа оставил ей в наследство немало «зелёнки». Пожалуй, это обстоятельство и полученные научные, степени помогли ей преодолеть не один барьер на пути к вожделенной власти.

Хотя Перл была более агрессивна, чем я, у нас с ней было немало общего: мы не гнались за деньгами.

Словно прочтя мои мысли, она сказала:

— Дело не в деньгах, а в принципе. Я имею в виду вопрос этики, а не вопрос наживы. Какое значение имеет то, что я достаточно богата и не нуждаюсь в средствах существования и службе? К тому, же об этом неизвестно никому в вашем Бэнкс, кроме тебя. Дело в том, что я заслужила право на эту работу, а Карп нет. Я съела собаку на международных обменах и способна принести банку миллионы прибыли. Если бы я гонялась только за деньгами, мне вообще не следовало садиться когда-то на корабль в Форт-де-Франс, и я сберегла бы себе десять лет жизни.

— Ты, конечно, права, но как же ты собираешься лишить Карпа работы, служа в его отделе, да ещё полностью находясь в подчинении?

— Рано или поздно он должен оступиться, — заявила Перл с загадочной улыбкой, — а я к тому же постоянно держу банановую шкурку за пазухой именно ради такого случая. Ну, а теперь давай-ка оставим эту тему, я хочу знать, как долго ты собираешься развлекаться в Биг Эппл?[6] Как-никак, это ведь наш общий родной дом!

— На все про все у меня одна неделя, — ответила я.

— Не будь дурой, — поморщилась Перл. — Зачем тебе назначать какие-то сроки, чтобы потом трястись над ними? Всем известно, что ты — надсмотрщик над галерными рабами, но зачем же быть надсмотрщиком над собой? Прошвырнись по театрам, накупи каких-нибудь невероятных финтифлюшек, поешь в своё удовольствие, познакомься с новыми людьми — потрахайся, наконец.

— Тебе не кажется, что это тема для более интимной беседы? — возразила я.

— Мы с тобой знакомы уже добрый десяток лет, — сообщила Перл, — и кстати, я, слава Богу, никогда не слыла добропорядочной тихоней. Меня не угораздило родиться в сером фланелевом костюме с карандашом, зажатым в безубых дёснах, как тебя. Я могу устроить отличный перепихон прямо в кабинете, но уверяю тебя, что с мужиками лучше всего общаться подобным образом после того, как просвистит пять часов. А вот ты, кстати, скоро станешь точной копией буддийского монаха!

— Я еду в Нью-Йорк по делу, — откровенно заявила я.

— Ах, ах! Мы ужасно заняты созданием этого дерьмового избранного округа. И чего только тебя потянуло с ним связаться, ты по своему усмотрению могла ворочить не меньше чем пятью миллионами долларов?

— У меня есть на то причина, — невозмутимо сказала я. — Я собираюсь ограбить банк.

— Ну и ослиха, — отвечала Перл, лихо прихлёбывая из бокала. — Да скорее я сожру свои изумруды. — И она изучающе уставилась на меня, постукивая по столу кроваво-красным ногтем. — Боже милостивый, если б я тебя не знала, то, может, и поверила бы тебе, — добавила она.

Я выдержала долгую паузу, а потом тихо произнесла:

— Я говорю правду.

— Да нет, ты шутишь. Ты, квинтэссенция банкирства, «Женщина года», «Девушка с Золотого Запада» — и вдруг собралась похерить все, о чем мечтал твой дедушка…

Тут она прекратила словоблудие и на минуту задумалась.

— Бог ты мой, а ведь ты, похоже, и впрямь имеешь это в виду, — воскликнула она, поражённая. — Желая отомстить за потерянное время и несправедливости… Но что именно заставило тебя, глыбу добродетели, свернуть с пути истинного?

Но тут объявили, что началась посадка на мой самолёт. Я встала и бросила на стол мелочь.

— Перл, тебя никогда не удивляло то, что, хотя банки битком набиты образованными, квалифицированными, порядочными и относительно низкооплачиваемыми управляющими среднего уровня вроде нас с тобой, в то же время на самой верхушке пасётся стадо невежественных, алчных, грубых и самоуверенных снобов, которых не волнует ничто, кроме их собственного благополучия?

Это было одно из самых откровенных моих признаний, и шло оно из самой глубины души, так что Перл от неожиданности даже не нашлась что ответить.

— О'кей, и почему же так происходит?

— Дерьмо не тонет, — ответила я.

А потом развернулась и пошла на посадку.

ВЕК МАШИН

Механизация взаимоотношений уничтожает то сочетание законности и порядка, которое всегда служило фундаментом для предпринимательской деятельности.

Что можно было бы предпринять для спасения человеческой цивилизации от опошления и разобщения, которые несёт машинная индустрия?

Торстейн Веблен. Век машин

Я всегда предпочитала летать первым классом. И было как нельзя кстати, что мой полет оплачивался по банковской кредитной карточке. Правда, даже здесь питание оставляло желать лучшего. Поэтому я, как правило, старалась захватить с собой корзинку для пикников, приготовленную в любимой мною траттории Виванда, находившейся неподалёку от моего дома.

Решив подкрепиться, я сняла с корзинки салфетку и с удовольствием разглядела произведения кулинарного искусства; здесь были охлаждённая икра и салат из белой фасоли, ажурные ломтики ветчины и воздушный лимонный торт, а также добрая порция ароматного «Вердиччио», чтобы кусок не застрял в горле. Поев, я откинула спинку кресла, надела наушники, в которых звучал мой любимый Моцарт, и постаралась выбросить все из головы. Но попытка оказалась тщетной, меня продолжали беспокоить детали разработанного мною плана. Ну и, конечно, предстоящее свидание с Тором.

Хотя мне удалось под звон фанфар запустить в ход избранный крут, раззадорить Перл и вырваться в Манхэттен, где будет положено начало моей миссии, я сознавала, что у меня ещё остаётся возможность пойти на попятный. По крайней мере, пока ещё не поздно. Пока я ещё не повстречалась с Тором.

Давным-давно он пару раз помогал мне выбираться из довольно щекотливых ситуаций. Но я слишком хорошо знала его, чтобы не догадываться: ввергало меня в подобные ситуации прежде всего его вмешательство! Вот и теперь просить содействия Тора в работе над компьютерными системами было равносильно тому, чтобы просить содействия в живописи Леонардо да Винчи: оно окажется безусловно бесценным — особенно в час расплаты.

И я знала, что Тор скрупулёзно хранит все неоплаченные счета. Впервые за много лет, прошедших с нашей последней встречи, я испытывала почти физическое ощущение головокружения и тошноты, чувствуя себя стоящей одной ногой на острие пирамиды под названием «долги требуют уплаты», а другой — на колесе рулетки. Согласитесь, не самое выгодное состояние для того, кто собирается сохранять контроль над ситуацией.

С Золтаном Тором я познакомилась двенадцать лет назад, я была наивной двадцатилетней девчонкой, только что принятой на работу в «Монолит корпорейшн» — одну из крупнейших компаний, которая занималась в то время торговлей компьютерами. Будучи полным профаном в информатике, я честно полагала, что «Ай-Би-Эм» — это марка иностранных часов, а «Хонсйу-элл» — система термостатов. В то же время, сподобившись получить в фирме незаслуженно высокий титул «технического эксперта», я должна была разъезжать по нашим клиентам, которым мы устанавливали новейшие сложные компьютерные системы.

Конечно, было нелегко справиться с множеством вопросов, задаваемых мне клиентами. Суетясь, как белка в колесе, я собирала в одну кучу все их замечания, вопросы и неслась к себе в отдел, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. На следующее утро я возвращалась к клиентам с готовыми ответами на руках. Я постоянно жила под угрозой разоблачения, но уже несколько месяцев мой маскарад действовал. И все же наступил день, когда покровы могли быть сорваны.

Однажды в понедельник, явившись к себе в офис, я застала там моего босса, Альфи, обрюзгшего занудного типа, который терпеть меня не мог. Он, недовольный, стоял возле моего стола, всей позой выражая неприязнь.

На работу меня принимал не он, а кто-то рангом повыше. Альфи же был приставлен ко мне в качестве этакого наставника. Для него было смертной мукой наставлять того, чьи способности были выше его собственных, поэтому и все свои усилия он тратил не на моё обучение, а на доказательство моей некомпетентности. И чем лучше мне удавалось справляться с постоянно сыпавшимися на меня поручениями, тем больше он злился.

— Верити, я хотел бы, чтобы вы немедленно явились ко мне в кабинет, — прогнусавил он, искоса поглядывая на притихших сотрудников, чтобы удостовериться, все ли успели заметить моё унижение.

Удачное расположение кабинета Альфи со стеклянными стенами позволяло беспрепятственно обозревать все до одной палубы подвластной ему галеры. Ему всегда хорошо были видны длинные ровные ряды столов, за которыми горбатились его рабы. Наблюдая за программистами, Альфи следил, чтобы они не смели отвлекаться от работы, и скрупулёзно подсчитывал, кто, сколько и какой работы выполнил. А затем он вывешивал эти данные у входа в зал в виде таблиц, для наглядности уснащённых золотыми, красными и. зелёными звёздочками — как в детском саду. Если мы имели наглость отвлечься от работы и обменяться парой слов, он звонил в колокольчик, стоявший у него на столе. Через каждые шестьдесят минут по столам передавалась ведомость, в которой все должны были отметить время и свой личный код — для последующей оплаты рабочих часов. В течение дня нам разрешалось два коротких перекура и полчаса на ленч — время, проведённое не за рабочими столами, не оплачивалось.

Оттого, что я по роду работы большую часть времени проводила вне стен офиса, то меньше других страдала от этой Диккенсовой атмосферы.

— Верити, — провозгласил Альфи, когда мы оба оказались за стеклянными стенами его кабинета, — я бы хотел, чтобы вы взяли на себя обслуживание ещё нескольких клиентов. — И с этими словами он протянул мне длиннющий список.

— Но, сэр, на моем попечении клиентов больше, чем у любого другого сотрудника, — заметила я, пробежав глазами список. — И к тому же здесь упоминается ряд фирм, которые пользуются оборудованием и машинными языками, с которыми я мало знакома. Это может занять некоторое время…

— Мы не имеем права разбазаривать время, — перебил он меня со злорадством. — А ежели вам не угодно работать как следует, то вы зря заявились в наш «Монолит»: мы не платим денег лентяям. Половина из ваших коллег, сидящих в этом зале, отдаст что угодно, чтобы получить ваше место, и можете не сомневаться — так оно и будет, если вы начнёте капризничать.

У меня действительно было в два раза больше клиентов, чем у остальных экспертов в нашем офисе. Кроме того, в новом списке значились либо самые придирчивые «пользователи», либо те, у которых стояло самое сложное оборудование. Не пройдёт и месяца, как меня могут раскусить.

Всю неделю я пахала от зари до зари и едва справлялась с выматывавшей все силы работой, а на столе громоздились горы бумаг, которые я собиралась унести домой, чтобы разобраться с ними на уик-энде. Была пятница, конец рабочего дня, когда перед моим столом замаячил Альфи в обнимку с устрашающего вида папкой монографий, которую он с грохотом опустил мне на стол.

— Луи намеревается оказать вам большую честь, — сообщил он. Луи Файндстоун — управляющий отделом — был боссом Альфи. — В понедельник, с утра, вы будете представлены правлению директоров Транспаси-фик рэйлроуд[7], нашему крупнейшему заказчику, и их новому представителю в нашей фирме. Не думаю, что вам будет предоставлено слово на совещании, но мне кажется, что вам не мешает почитать кое-какие материалы по Транспасифик, чтобы не попасть впросак, если вас вдруг о чем-то спросят.

Похоже, я действительно удостаивалась огромной чести. Технарей обычно не выставляют напоказ перед высшими кругами, подобными этому. Но как я успею прочитать все эти монографии и управиться со срочной работой, оставленной на уик-энд?!

Словно догадавшись, о чем я подумала, Альфи добавил:

— Не скрою, я был не согласен с тем, что именно вас собираются им представить: у вас ещё молоко на губах не обсохло, и вы только молотите руками по воде, а плавать не умеете. Однако я предпочёл предоставить это на усмотрение Луи, — и с этими словами он удалился.

Так я и осталась на работе в тот вечер, когда все остальные удалились вкушать радости уик-энда, осталась в бесплодных попытках хотя бы по диагонали проштудировать те фолианты, которые оставил мне Альфи: они были слишком тяжелы, чтобы тащиться с ними в метро, а взять такси было тогда для меня непозволительной роскошью.

С первых же прочитанных страниц мне стало ясно как Божий день, что дела мои плохи, ведь я разбиралась в том, что там было понаписано, не лучше, чем в чёрной магии. В монографиях не было ни одного слова, не имевшего отношения к бизнесу, а поскольку я могла похвастаться лишь математическим образованием, мне не под силу было даже прочесть простой финансовый отчёт!

И я решила отправиться в скитания по всему зданию в надежде встретить кого-нибудь, кто ещё остался на работе, — это вечером в пятницу! Я останавливала лифт на каждом этаже, но в открывавшиеся двери видела лишь непроницаемую тьму — и надежды мои угасали.

Я спустилась в круглосуточно работавшую справочную службу, в обнимку с одним из пухлых томов, может, кто-то из дежуривших ночью операторов сможет мне что-то подсказать.

— По мне, так это просто филькина грамота, — сказал один из них. — Наши ребята вышли пообедать, и, по-моему, во всем здании больше никого не осталось, но все же давай попробуем.

Он обернулся к контрольной панели и пробежался по этажам.

— Хм-хм, на двенадцатом этаже кто-то продолжает потреблять электричество, ещё один полуночник вроде тебя. Пойди посмотри сама.

На двенадцатом этаже двери лифта распахнулись, и я оказалась на небольшом тусклом островке света — тогда как все пространство этажа было погружено во тьму. Я обошла по стеклянной галерее этаж: кругом царили темнота и тишина.

— Могу я быть чем-то полезен, милая барышня? — раздался у меня за спиной вкрадчивый голос.

Душа ушла в пятки от страха, я чувствовала, как трясутся мои губы, и с трудом заставила себя обернуться.

За мной стоял, склонив голову набок, словно привык общаться с людьми меньшего роста, чем он сам, высокий мужчина поразительного вида. Худой, бледный, с полуприкрытыми пронзительными глазами и шевелюрой медного оттенка. Ястребиный нос нависал над узкогубым ртом. На вид ему было лет тридцать. Что-то в его облике сразу же успокоило мои взвинченные нервы. Но лишь позже я узнала, что действует так успокаивающе он не на всех.

В этом человеке чувствовалось что-то такое, что невозможно охарактеризовать обычными словами. В нем была скрыта какая-то энергия, как бы удерживаемая под контролем ценой неимоверных усилий. Позже, долго раздумывая, я пришла к выводу, что, наверное, в нем я почувствовала тот самый интеллект, которому трудно найти приложение в повседневной реальности. Обладающие этим даром как бы несут в себе заряд огромной взрывной силы. Такие люди обычно говорят тихо, движения их медленны — они словно постоянно стараются набраться терпения, чтобы переносить суету окружающего мира. Но в таком тихом омуте могут водиться не просто черти, там уместится вся преисподняя вкупе с райскими небесами.

Я долго простояла так, молча, пока не осознала, что он тоже смотрит на меня: совершенно бесстрастно, словно разглядывая впервые встреченную вещь. Я не могла понять, в чем дело, но возникло ощущение (причём не из приятных), что он попросту наблюдает, как шевелятся извилины в моем мозгу, причём я не раз испытывала такое ощущение и позднее, в процессе нашего общения.

— Меня зовут Тор, Золтан Тор, — неохотно представился он, словно удивляясь, что кому-то ещё неизвестно его имя. — Вы что, заблудились? Хотите, я помогу вам выбраться.

Его манера говорить — он словно отрезал слова тончайшими ломтиками, чтобы яснее была видна их несравненная прелесть, — заворожила меня и заставила задержаться с ответом. Это предложение прозвучало так, словно он собирался помочь мне выбраться из тенёт земного существования.

— Не думаю, что вы мне поможете, мне нужен не гид, а технический эксперт, — мрачно сообщила я. А уж он, кстати, ни в коей мере не походил на оного, в своём изысканном костюме-тройке. Возможно, дипломаты и носят шёлковые рубашки с золотыми запонками, но только не технари.

— Почему бы вам не посвятить меня в ваши проблемы? — с улыбкой промолвил он. — Иногда мои знания вполне удовлетворяют окружающих.

Я, конечно, ухватилась, как утопающий за соломинку, за его предложение помощи. И с чувством начала распространяться по поводу предоставившейся мне сегодня вечером прекрасной возможности, но он остановил меня, положив руку на плечо.

— Минутку, минутку, — быстро перебил он мою исповедь. — Вы говорите, что работаете на господина по имени Альфи? Это из отдела Файндстоуна — транспортные системы, не так ли?

Когда я утвердительно кивнула, лицо его расплылось в улыбке.

— Значит, Альфи с Луи предоставляют вам замечательную возможность выдвинуться, да? Я нахожу это весьма интригующим, весьма. — Он на минуту задумался, глядя в пространство, а потом, как бы решив что-то про себя, снова обратился ко мне:

— Но вы не верите всему, что они вам наговорили… — Это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта.

— Нет, не верю, — подтвердила я.

Тор пристально всматривался в моё лицо, наклонившись вплотную, словно заглядывал в волшебный хрустальный шар.

— Зато вы уверены в том, что пригласили вас на встречу с клиентом, чтобы выставить полной дурой. Но даже если это и так, а вы откажетесь участвовать, потом всю жизнь будете жалеть об утраченной возможности.

— Я сама ещё толком не разобралась в своих ощущениях, — призналась я, — но мне кажется, что вы не правы по поводу Альфи и Луи. Зачем, скажите на милость, людям, на которых я работаю, готовить мне ловушку, в которую я должна угодить на глазах их же клиента?

— Я уже давно оставил попытки разгадать мотивы поступков, совершаемых тупицами и невеждами, — сказал он, — на мой взгляд, это лишняя трата времени, которого так не хватает для более важных вещей. И когда же ожидается этот ваш дебют?

— Рано утром в понедельник, — отвечала я.

— Несмотря на вашу молодость, я думаю, у вас хватит разумения убедиться в том, что с вами может произойти, — в вашем мозгу запечатлеется толика новых знаний. Как вы отнесётесь к перспективе узнать все о работе компьютеров и промышленных компаний?

— О, я просто в восторге! И у меня есть ещё несколько книг вроде этой, — сказала я, демонстрируя фолиант, предложенный мне Альфи: все это время я сжимала его под мышкой.

— Он вам не понадобится, — возразил Тор, мельком взглянув на книгу. — Я и так знаю все, что необходимо, о Транспасифик рэйлроуд. Её председатель Бен Джексон, кажется?

— Совершенно верно, — сказала я, порозовев от волнения.

Наконец-то я услышала хоть что-то, содержавшееся в этой книге.

— Идёмте в мой офис, — предложил Тор. Кажется, он явно был чем-то доволен, но предпочитал не распространяться на эту тему. — Поскольку предстояла напряжённая работа, вы вряд ли что-то планировали на этот уик-энд. У меня он тоже свободен, и мне доставит удовольствие помочь вам.

Я не верила в своё счастье. И никак не могла понять, с какой это стати мой удивительный новый знакомый вдруг вознамерился тратить своё драгоценное время на возню с такой серой личностью, как я.

— Обещаю заслужить только отличные оценки, — радостно сказала я, семеня за ним по коридору.

— Это совершенно неважно, — заверил он, — я постараюсь, чтобы знания впечатались в юные мозги. Вы станете мыслить, как это делает компьютер. Кто не в состоянии идти в ногу с достижениями технической революции, через пару-тройку лет обнаружат, что оказались на обочине дороги, по которой идёт общество.

Так начался самый знаменательный уик-энд в моей жизни. Все это время мы просидели в офисе у Тора, хотя мне было позволено отлучаться, чтобы немного вздремнуть, помыться, переодеться и с первыми солнечными лучами вернуться к Тору. То, что поначалу представлялось неприятной необходимостью, превратилось в настоящее удовольствие, сравнимое разве что с восхождением на гору, когда забываешь обо всех лишениях, стоит только добраться до вершины.

Я вскоре обнаружила, что Тор обладает выдающимся даром объяснять самые сложные предметы. Разжёванная им премудрость поглощалась мною легко и быстро.

К концу первой ночи я уже изучила каждый тип компьютеров, оперативные системы, языки для составления программ и, наверное, смогла бы читать курс по информатике. К концу следующей ночи я знала не только обо всех фирмах, производящих различные системы компьютеров, но и как эти системы соотносятся с нашей. К концу воскресной ночи я могла бы объяснить кому угодно, как лучше всего использовать тот или иной тип компьютера в определённой отрасли бизнеса или промышленности. Все, от общих закономерностей до деталей, прочно запечатлелось в моем мозгу, как и обещал Тор, и при этом совершенно не понадобилось что-либо записывать.

Узнать же самого этого человека мне скорее помог первый взгляд, брошенный на его офис, чем трое суток, проведённых в нем в обществе хозяина.

Спеша за ним по коридору, я не сомневалась, что его офис ничем не отличается от всех остальных в этом заведении: стеклянные стены, металлические столы, стеллажи, заставленные папками. Но он провёл меня в самый центр здания, туда, где находились шахты лифтов и запасные пожарные выходы, — и распахнул дверь в комнату уборщиц!

Когда он включил свет, я разглядела швабры и ведра, а также ряды полок с канцелярскими принадлежностями — карточками, карандашами, бумагой, каким-то запчастями. На всем лежал толстый слой пыли.

— Помещение позади лифтовых шахт решено было отвести под склады для оборудования, — пояснил он, вынимая из жилетного кармана ключи и отпирая дверь, заставленную полками. — Но мне удалось найти ему лучшее применение — занять для работы это убежище со звуконепроницаемыми стенами. Ключи от него есть только у меня. Уединение, подобно пище и дыханию, одна из основных человеческих потребностей.

Мы переступили порог необычной, вытянутой в длину комнаты с паркетными полами, стены её были заставлены книгами, переплетёнными в кожу, и, бросив беглый взгляд на них, я поняла, что лишь некоторые из них имели отношение к информатике.

Чудесные пушистые персидские ковры пружинили под ногами, на них стояли уютные кожаные кресла, а лампы под сине-зелёными абажурами излучали мягкий свет. На одной из полок я разглядела принадлежности для приготовления чая, а на маленьком столике красовался старинный медный самовар с тремя краниками. В центре комнаты стоял внушительных размеров круглый стол, столешница которого была обтянута натуральный кожей, обрамлённой по краям толстым зелёным сукном. На столе расставлены десятки миниатюрных статуэток из металла, глазурованного фарфора, слоновой кости, дерева. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть их, а Тор, взяв одну из фигурок, поднёс её к моим глазам. Я заметила, что её основание было покрыто резьбой.

— Это не просто статуэтка, это печать, — пояснил он. — Вы что-нибудь знаете об этих штучках?

— Только то, что в старые времена с их помощью запечатывали письма, — сказала я.

— В старые времена — о да… — согласился он со смехом. — Под это определение современники подгоняют все, что появилось на свет за последние пять тысячелетий. Да, действительно, их ставили на сургуче, которым раньше запечатывали письма, но, кроме того, их впервые применили для создания тайнописи. Гравированные печатки служили своего рода шифром, если их ставили в определённых местах или в определённых сочетаниях. — А вы изучали тайнопись? — поинтересовалась я. — Ни один студент на свете не гонялся с такой жадностью за знаниями, как я за тайнами искусства шифрованного письма, потому что тайнопись — это искусство, — сказал он. — Возможность хранить секреты — единственное, что позволяет нам создать хотя бы видимость личной свободы в этом «лучшем из миров».

— Вам угодно цитировать доктора Панглосса? — спросила я, — или его творца, который сказал: «Я смеюсь лишь ради того, чтобы не повеситься!»

— Вот, вот именно! — воскликнул Тор, совершенно не обращая внимания на мой вопрос. — Вы кстати напомнили мне Кандида, эту наивную впечатлительную натуру, вынужденную расстаться со своими иллюзиями при соприкосновении с грубой реальностью мира. А вам нужно быть поосторожнее. Не забывайте, что способность видеть правду всегда будет служить вам на пользу, как в случае с ребёнком, который не побоялся сказать, что король голый, если, конечно, вам удастся не впасть в цинизм и отстраненность, подобно Кандиду. И вот именно сейчас, когда ваш мозг не что иное, как свежий, мягкий воск…

— Так вы собираетесь поставить на мне своё клеймо? — спросила я.

Тор, задумчиво перебиравший фигурки на столе, проницательно взглянул на меня. И тогда я смогла рассмотреть его глаза. Они привели меня в необъяснимое замешательство — в их глубине словно полыхало неукротимое медно-красное пламя, так не вязавшееся с его чопорными учтивыми манерами. Взгляд этих необыкновенных глаз проникал в вас, подобно лазерному лучу, одну за другой рассекая все оболочки, которыми пытается защитить себя человек, — и пронизывал до костей.

— Вы весьма необычное дитя, — заметил он, все ещё продолжая наблюдать за мной. — И обладаете способностью видеть правду, не всегда понимая, что она значит. Этот, пожалуй, сомнительный дар может даже стать опасным, если вы всегда будете рубить правду-матку, как сейчас.

Я и сама не знала толком, что же мне делать с обнаружившейся вдруг во мне правдивостью и бестактностью, и посему предпочла просто мило улыбнуться.

— Я очень долго занимался искусством тайнописи, — продолжил он, — шифровка, дешифровка, разведслужбы, шпионаж… а в конце концов спасовал перед одним-единственным фактом. Ничто не способно укрыться от рентгеновских лучей, на какие бы уловки ты ни пустился. Правда обладает божественными качествами, и способность видеть её — это дар, который невозможно приобрести, им наделяют нас боги.

— А почему вы считаете, что у меня он имеется? — спросила я.

— Это неважно: главное, что могу его распознать безошибочно. На протяжении всей жизни я не оставлял попытки найти того, кто способен бросить мне вызов, но понял, что величайшим вызовом является поиск вызова сам по себе. И, как это ни грустно, в итоге вызов явился ко мне в облике четырнадцатилетнего подростка.

— Мне двадцать лет, — заметила я.

— А выглядите вы на четырнадцать и ведёте себя соответственно, — со вздохом сказал он, положив руки мне на плечи. — Поверьте, дорогая, никто и никогда не посмел бы назвать меня альтруистом. И когда я трачу на что-то моё время, то ожидаю соответствующей отдачи. Если я подбираю беспризорную девчонку и предлагаю ей стать моей ученицей, это вовсе не означает, что я жажду принести жертву на алтарь восхищённого человечества.

— Так в чем же дело? — спросила я, ловя его взгляд. Он улыбнулся, и я никогда в жизни больше не видела такой интригующей улыбки.

— Я — Пигмалион, — сказал он. — И когда вы пройдёте через мои руки, вы превратитесь в шедевр.

Утром в понедельник я вполне ощущала, что стала шедевром, хотя внешне мало напоминала таковой. Волосы на голове свалялись в безобразный колтун, а под глазами залегли круги.

Но зато моя голова была набита знаниями, как и обещал Тор, я запомнила все, вплоть до мелочей. Впервые в жизни ощутила ту спокойную уверенность, которую даёт отличное знание предмета, — и теперь была ко всему готова. Я чувствовала себя обновлённой, будто окунулась в кристально чистый освежающий поток.

Конечно, я рвалась как можно скорее донести до Тора радостную весть, но и сама встреча с представителем крупного заказчика и последовавшая за ней суета заняли намного больше времени, чем я рассчитывала. Я много раз в течение дня заглядывала на двенадцатый этаж, но, обнаруживала запертую дверь даже в пыльный склад.

Уже в самом конце дня, когда ничего не оставалось, как отправляться домой, я обнаружила у себя на столе неизвестно как попавшую туда записку:

«Загляните в помещение склада, если представится возможность».

Стоило мне подойти к двери. Тор тут же распахнул её. Он выглядел очень элегантно в своём вечернем костюме. Когда он проводил меня в комнату, я увидела, что на месте самовара стоит большое серебряное ведёрко и два хрустальных бокала.

— Шампанского, мадам? — осведомился он, набросив на руку накрахмаленное белоснежное полотенце. — Я слышал, что сегодня вы добились значительных успехов.

— Извините, но я не пью, — сказала я.

— Шампанское не пьют — шампанским празднуют, — заявил он, наполняя бокалы шипевшей пузырящейся жидкостью. — У вас в гардеробе, случайно, не найдётся ли платья?

— Конечно, найдётся.

— Мне было бы приятно, если бы вы соблаговолили заехать домой и надеть его, — сказал он. — Я хотел бы пригласить сегодня на обед кого-то, у кого имеются ноги. Кстати, вам следовало бы оставить попытки казаться мальчиком: они настолько же глупы, насколько бесплодны.

— Вы что, приглашаете меня? — Я была ошарашена.

— Эта святая простота бесподобна, — отвечал он. — Пейте же шампанское.

Я отважно глотнула, но шипучая пена так заполнила мне нос и глотку, что я закашлялась и сделала попытку отставить бокал.

— Совсем не обязательно выпивать ведро за пять минут, вы не лошадь, — наставительно произнёс он. — Шампанское пьют медленно, небольшими глотками. — И он заставил меня снова взять бокал.

— У меня щиплет в носу.

— Ну так не суйте свой нос в бокал. А теперь расскажите о вашем сегодняшнем триумфе. Потом я отвезу вас домой переодеться во что-нибудь более приличное, если это возможно.

И я рассказала Тору, что, как мы и ожидали, Альфи собирался воспользоваться встречей, чтобы унизить меня перед лицом клиента. Он представил меня как сведущего во всех тонкостях эксперта и умудрился заставить вести собрание. Тогда Луи, который был не в курсе замыслов Альфи, принялся корчить рожи и бросать на Альфи многообещающие взгляды. Он доверил Альфи подготовку встречи, чтобы она прошла успешно, а не была саботирована. Но события обернулись совсем не так, как ожидали эти двое.

Благодаря Тору я оказалась более чем достаточно информирована об индустрии транспорта и о нашей в ней роли, так что с лёгкостью миновала расставленные мне ловушки. Когда встреча подошла к концу, наш клиент, явившийся с твёрдым намерением распрощаться с фирмой, вместо этого сделал крупный долгосрочный заказ на поставку оборудования. Председатель правления Бен Джексон даже отвесил Луи и Альфи комплимент за то, что они пригласили на встречу меня.

— Коль скоро вы вознеслись до уровня суперзвёзды, Что же поделывают Луи и Альфи? Кусают себе локти? — поинтересовался Тор, наливая в бокал, хотя у меня в ушах уже звенело.

— Я опьянею, — сказала я.

— Предоставьте судить об этом мне, — возразил он.

— Они приставили ко мне всю обратную дорогу, — продолжала рассказывать я, — желая узнать, как мне удалось подготовиться за такой короткий срок. Я надеюсь, что вы не обидитесь, мне пришлось признаться, что работала с вами. Поначалу они просто мне не поверили, а потом целый час распространялись, как это использовать в своих интересах.

— И как же именно? — с улыбкой спросил он.

— Ведь вы так толком и не объяснили мне, в чем заключается ваша работа здесь, — сказала я. — А из их речей я поняла, что вы нечто вроде нашего секретного оружия: мозговой трест «Монолит корпорейшн». — Он поморщился, но я не обратила на это внимания. — И теперь Луи решил, что, если удастся уговорить вас заниматься с несколькими избранными клиентами так, как вы занимались со мной, отдел будет приносить ему миллионы дохода.

— Совершенно верно, — подтвердил Тор, — но мне почему-то предпочтительнее заниматься с вами. Эти вещи выше уровня понимания Луи: его мозги устроены не сложнее, чем картотечный ящик.

Он наклонился, поставил пустую бутылку обратно в ведёрко, и встал.

— Они всерьёз поверили, что смогут использовать меня в качестве «отмычки», — продолжала я. — Что я смогу вас уговорить делать то, что им будет угодно. Луи проникся ко мне огромным уважением, и даже Альфи сделал попытку изобразить то же самое. Хотя оба недоумевают, зачем вам это было нужно.

— Действительно, зачем мне это нужно? — вымолвил Тор, предлагая мне руку и провожая к выходу. — Я буду с вами заниматься и в дальнейшем. Но полагаю, что обдумать этот немаловажный вопрос можно и на пути к ресторану.

У Тора был темно-зелёный «стингрэй», и он водил сто с потрясающей скоростью. Вначале он отвёз меня в район Ист-Ривер, где я снимала квартиру, и остался поджидать в холле.

Я переоделась в платье из чёрного бархата, причём очень короткое. Вернувшись в холл, я застала его сидящим в огромном кресле и мрачно созерцающим потолок. Увидев меня, он выразительно закатил глаза, а при моем приближении вскочил и галантно подал мне руку.

— Какое миленькое платье вам угодно было выбрать, — сказал он, шагая к выходу. — Реплика из репертуара Синей Бороды, не так ли? Хотя и не самая худшая.

Он не произнёс больше ни слова, пока мы усаживались в машину и отъезжали от дома.

— Я должен вас поздравить, — сообщил он, глядя сосредоточенно на дорогу, — по крайней мере теперь видно, что у вас есть ноги. И я одобряю ваше решение не слишком часто обнародовать этот факт: Манхэттен не самое лучшее для этого место. Скажите, вам нравится, как кормят у Лютеции?

— Я никогда там не была, но слышала, что у них все ужасно дорогое. К тому же не смогу прочесть меню, написанное по-французски, да и едок я никудышный, так что, пожалуй…

— Напрасно волнуетесь. Порции там маленькие, а заказ сделаю я. Детям не позволяют самим выбирать еду.

Тора хорошо знали у Лютеции: все обращались к нему «доктор» и выказывали знаки внимания, пока мы раздевались и шли к своему столику. Когда заказ был сделан, я решилась спросить о давно интересовавшей меня вещи.

— Вы встретили меня с распечатанной бутылкой шампанского. Как вам удалось узнать, что случилось нечто, достойное быть отпразднованным?

— Ну скажем так: мне чирикнула на ухо маленькая птичка, — отвечал он, изучая карту вин с таким видом, будто знал её наизусть. Наконец он оторвал от, неё взгляд. — Мне позвонил приятель, по имени Маркус.

— Маркус? Маркус Селларс?!

Маркус Селларс был председателем правления «Монолит корпорейшн». Я, конечно же, предполагала, что Тор — важная шишка, но не знала, насколько важная.

— Маркус позвонил мне, потому что ему позвонил Бен Джексон, ваш новый клиент, и ему захотелось узнать, откуда в списке поставляемого Бену оборудования могли взяться процессоры, которые ещё только предполагается выпускать. Поскольку в разговоре с Беном шла речь о продукции, которую мы не успели анонсировать, даже в узком кругу, Маркусу было небезразлично, откуда вы сподобились добыть такую информацию. Видимо, моё вмешательство не могло пройти незамеченным, а Маркус отнюдь не дурак.

— Вы хотите сказать, что предоставили мне в распоряжение аппаратуру, которая ещё даже не производится? — встревожилась я. — Что же тогда сделал Маркус?

— Прежде всего, он взял свою шикарную ручку и подписал приказ, а потом позвонил мне. Он был очень доволен, узнав, что я опять стал активно участвовать в бизнесе. Маркс давно уже гадал, каким способом можно простимулировать меня. Я давно забросил многих наших богатых клиентов. Он говорит, что они соскучились по мне.

— А что вы сами по этому поводу думаете?

— Я думаю, что нам лучше заняться обсуждением вина, — сказал Тор. — Какое вы предпочитаете?

— Я слышала про одно, под названием «Ланцерс»…

— Я сам закажу, — перебил он, взмахнув рукой… Официант по винам мгновенно материализовался у него за спиной, и после краткой консультации Тор выбрал вино с каким-то длинным маловразумительным названием. Когда вино было доставлено, опробовано и одобрено Тором, он снова вернулся к теме нашей беседы.

— Вы знаете, а это весьма забавно, что, по вашим словам, Луи с Альфи намерены использовать вас в качестве отмычки. Я начинаю думать, что мы могли бы воспользоваться этим обстоятельством, извлекая для вас пользу, — согласны со мною?

— Мне на пользу? Но я и так чувствую себя достаточно неловко, — напомнила я. — Они собираются добывать через меня всю необходимую информацию. И если я откажусь, Альфи постарается использовать это против меня.

— А зачем вообще вам нужен Альфи? — с интересом спросил он.

— Что вы хотите сказать? Он же мой босс!

— Ага, но почему он стал вашим боссом? Да потому, что вы это ему позволили!

— Он платит мне зарплату, — сказала я. Трудно было понять, чего же Тор от меня добивается.

— Зарплату вам платит фирма — никогда не забывайте об этом, — отчеканил он. — И они прекратят платить вам в тот момент, когда вы перестанете ковать для них монету. А теперь я снова задаю вопрос: зачем вам нужен Альфи?

Я задумалась и вдруг почувствовала, будто рассеялось облако, доселе затемнявшее мой рассудок. Действительно, ведь все это время Альфи только и делал, что ставил мне палки в колёса. А нынешним утром он из-за своих происков чуть не потерял клиента.

— Наверное, без его вмешательства я могла бы работать намного лучше, — призналась я, возможно, не без влияния выпитого шампанского. Но предпочла не брать во внимание последнее обстоятельство и даже пригубила ещё вина.

— Ну, наконец-то вы до этого додумались. Вам нужно избавиться от него, — сказал Тор, облегчённо откинувшись на спинку стула. — Вам нужно всего-то пойти к Луи и сказать, что вы отныне не нуждаетесь в опеке Альфи, что он только портит вам всю картину.

Мне и в голову не могло прийти, что все так просто.

В этот момент явился наш официант с первой переменой блюд.

— А вот и ваши устрицы, — заметил Тор, — пища влюблённых. Их надо высасывать из раковины и, не жуя, глотать. Вот так, чтобы они проскальзывали прямо в горло… Скажите на милость, чем вы недовольны?!

— Они же сырые! — воскликнула я.

— Конечно, сырые. Ради всего святого, ну что прикажете с вами делать?

— Не беспокойтесь — я постараюсь съесть их все до одной. Матушка учила меня, что людей, которые боятся пробовать новые кушанья, никогда не приглашают в рестораны.

— Мудрая женщина ваша матушка. Хотел бы я, чтобы она оказалась сейчас здесь: у меня недостаточно опыта в вытирании носов малолетним детям.

— Я не дитя, — возразила я.

— Моя милая, у вас эмоции трехгодовалого, мозги — девятилетнего младенца, грация мальчишки-подростка, а фигура недозрелой нимфетки. Правда, и не глядите на меня так грозно, ешьте лучше устрицы. В один прекрасный день вы станете взрослой женщиной. Интересно было бы на вас посмотреть.

— Меня больше устроило бы стать мужчиной, — вдруг заявила я.

— О, это я давно заметил, — ответил он с улыбкой, — но, увы, сие невозможно. Признайтесь себе в том, что вы — женщина, и, обещаю, это сразу же начнёт приносить вам максимум пользы.

Стюардесса попросила пассажиров пристегнуть ремни, так как самолёт заходил на посадку в аэропорт Кеннеди. От нечего делать принялась подсчитывать в уме, насколько бы стала богаче, если бы я изобрела эти самые ремни, и каждый пассажир, летевший коммерческим рейсом, платил бы мне за пользование ими по одному доллару. Я вообще-то люблю развлекаться подобными подсчётами…

Кроме тех замечательных перспектив, которые, как уверял Тор, открывались передо мною в качестве женщины, у меня возникли и серьёзные осложнения. В частности, всего через пару месяцев после того, как он убедил меня взбунтоваться против моего босса, Альфи, Тор покинул «Монолит корпорейшн», оставив меня в этом гадючнике совершенно одну.

— Ты сама знаешь, что надо делать, — заверил он меня, похлопав по плечу. — Тебе нужно лишь увязать одно с другим.

И в конце концов я сумела воздать Альфи по заслугам, однако далось мне это нелегко. Да и не принесло большой пользы: в «Монолит корпорейшн» мне все равно не светило значительное продвижение по службе. Привыкшие всегда находиться у руля, технари-мужчины по доброй воле не отдали бы руководство женщине, они скорее развалили бы свою фирму, или съели бы свои шапки, или сделали ещё что-нибудь в том же духе. Но когда я попыталась пожаловаться Тору на то, что расплата за бунт была слишком болезненной, он лишь рассмеялся:

— Они предоставили женщинам равные избирательные права, а ты недовольна, что они не желают поступаться какими-то мелочами.

Но почему-то никому не приходило в голову, что я гоняюсь вовсе не за этими самыми «правами». Похоже, это становилось проклятием моей жизни: все, кто сближался со мною, стремились преподнести мне мою жизнь в готовом виде на серебряном блюде. Десять лет назад, решив порвать с Тором, я вынуждена была очень многим пожертвовать — и не только в материальном смысле.

И теперь, когда мой самолёт кружил над знаменитой на весь мир взлётно-посадочной полосой аэропорта Кеннеди, я гадала, какими жертвами обернётся для меня новое свидание с Тором на этот раз.

СДЕЛКА

Перед тем, как отдать на сохранение другому серебро, золото или что-то ещё, нужно при свидетелях заключить сделку.

Свод Законов Хаммурапи

Большинство американцев неохотно отдадут Нью-Йорку пальму первенства среди остальных городов. Грязь и нищета, суета и грохот, истерика и насилие, хищничество и коррупция на каждом шагу — такие впечатления выносит незнакомец, впервые попавший в один из самых вроде бы опрятных и благоустроенных городов на Восточном побережье. Те же, кто знают Нью-Йорк, прекрасно понимают, что это лишь искусный камуфляж, как напускная бесшабашность, с помощью которой малодушный человек пытается подчас скрыть своё истинное лицо. И если вам необходимо жить в городе, то именно Нью-Йорк подходит для этого лучше, чем любой другой город.

— Вы из Нью-Йорка, леди? — спросил таксист через переговорное устройство, вмонтированное в разделявшую нас пластиковую перегородку.

— Я жила здесь довольно долго, — сказала я.

— Вы найдёте его таким же, как и прежде. Чем больше он меняется, тем больше он верен себе: все та же старая свалка. Но я все равно почитаю её своим домом, если вы понимаете, о чем я толкую.

Я понимала… Именно эта переменчивость — источник его неистовой, пульсирующей, словно расщеплённый атом атмосферы, излучавшей энергию, питавшую меня когда-то. Мы ещё не успели добраться до отеля, а моё сердце уже билось в унисон с огромным грохочущим сердцем Биг Эппла.

Я остановилась в «Черри-отеле» и дождалась, пока в номер доставят багаж, чтобы переодеться и спуститься в ресторан для позднего ужина и вечернего коктейля. Наслаждаться черри-бренди в «Черри-отеле» было моей маленькой традицией, напоминало мне, как я когда-то встречала Рождество в Нью-Йорке.

Сидя в гордом одиночестве, я разглядывала сквозь замёрзшие окна Пятую авеню, по которой спешили сквозь снегопад люди, увешанные пакетами с праздничными покупками. Сидя в тепле и уюте, смакуя ароматный напиток, я снова вспомнила о Торе.

Нью-Йорк может быть вечным, но людям свойственно меняться. С той поры, как мы расстались, Тор стал богатым, знаменитым и совсем отшельником, тогда как я превратилась в Бэнкстку. Я гадала, как он мог измениться внешне, может, у него теперь отвислый живот или лысая голова. И что может показаться мне в нем привлекательным после всех этих лет… Я думала о Торе, как ни странно, намного чаще, чем он звонил мне, — а потом и вовсе перестал…

Я рассматривала своё отражение в оконном стекле: длинная, тощая, на лице — одни глаза, рот да торчащие скулы. Да, я по-прежнему выглядела, как он тогда сказал, мальчишкой-подростком, который вприпрыжку собирается отправляться на рыбалку.

Покончив с ужином и коктейлем, я около десяти часов вечера направилась к стойке портье, чтобы взять ключи от номера. Вместе с ключами мне вручили записку:

«Твой любимый ресторан. В полночь».

Подписи не было, но я поняла, от кого она. Скомкав записку, я сунула её в карман и направилась в номер, собираясь лечь спать.

Моим любимым рестораном в Нью-Йорке было «Художественное кафе», расположенное на противоположном от «Черри-отеля» конце парка.

Как последняя дура, я поддалась желанию прогуляться под холодным снегопадом и пожалела об этом задолго до того, как добрела до середины Центрального парка. С трудом шагая навстречу пронизывающему ветру, засунув руки поглубже в карманы, я старалась укрепить свой дух настойчиво вызываемыми в памяти видениями купающейся в солнечных лучах гавани Сан-Франциско, моего зимнего сада, тех чудесных маленьких яхточек, скользивших по ультрамариновой глади, — и очень скоро поняла, что мне совсем не хочется тащиться на этот званый ужин. Конечно, я отдавала себе отчёт в том, что ничего не грозит моей и без того загубленной карьере, беспокоило меня не то, что я собираюсь преступить законы, готовя по сути дела грандиознейшее преступление, и даже не то, что я втянула в свои махинации коллег, заставив их вместе со мною трудиться над бомбой, которая может взорваться у нас в руках. Моё беспокойство в этот приезд в Нью-Йорк было как-то связано с Тором, только я никак не могла понять почему.

Стоило переступить порог «Художественного кафе», как на меня вновь обрушилось ощущение реальности — ведь я была в Нью-Йорке. Кафе было выстроено в двадцатые годы и до сих пор сохранило нечто от Парижа времён великого исхода людей искусства. Изначально это была забегаловка для живших поблизости художников, чьи мастерские в верхних этажах этого же здания со временем превратились в дорогие престижные апартаменты. Стены ресторана украшали фрески с изображениями джунглей, населённых попугаями, вперемешку с картинами, на которых конкистадоры сходили с кораблей на девственные берега, обезьяны прыгали по деревьям, а прелестные златокожие островитянки застенчиво выглядывали из буйных зарослей — словом, эта мишура, в которой было намешано все от Ватто до Гибсона Герла и Дене Руссо, — настоящий кич, порождение Биг Эппла.

В центре зала красовалась огромная, отделанная медью витрина, которая ломилась от фруктов, роскошных букетов, закусок и корзиночек со свежеиспечёнными хлебцами. Там имелись и фаршированный кролик, и изукрашенный розовый мусс, и много чего ещё.

Пройдя влево, в глубь помещения, где находилась стойка бара, я заметила Тора, сидевшего в уютном закутке в дальнем углу. Если бы он не махнул мне первым, я бы не узнала, так он изменился. Волосы медного оттенка завивались на концах, кожа на лице стала ещё бледнее, а глаза более пронзительными. Вместо элегантного костюма-тройки он был облачён в изрядно потрёпанную кожаную куртку, расшитую бисером, и замшевые брюки в обтяжку, сквозь которые проступали литые мышцы ног. Вид у него был цветущий, и он выглядел лет на десять моложе своего возраста, если бы не утомлённая улыбка.

— Ты что, пришла сюда из самого Сан-Франциско? — ехидно поинтересовался он, поздоровавшись со мною. — Ты опоздала на тридцать минут, а твой нос по цвету похож на миндальное черри.

— Молодец, нашёл что сказать мне после десяти лет разлуки, — ответила я, проскользнув в его кабинку и усаживаясь напротив. — А я заметила, что ты смотришься просто потрясающе в этом стильном прикиде.

Я принялась растирать застывшие пальцы рук, а он улыбнулся той самой ослепительной улыбкой, которая всегда отключала тревожные датчики в моем мозгу.

— Спасибо, — ответил он с сияющей улыбкой. — Ты и сама выглядишь весьма неплохо, вот разве только твой нос… Возьми-ка мой платок.

Я взяла его.

— Звуки соловья в ночи, а манеры попросту королевские, — констатировал он.

— Может, нам лучше заняться делами, — предложила я. — Мне вовсе не было нужды проделывать весь этот путь ради того, чтоб получить урок хороших манер.

— Ты слишком долго отсутствовала, — заметил он, — и, наверное, забыла, что мы никогда так не спешили. Прежде всего — аперитив, салаты, закуски, десерт, может быть, сыр, и уже после всего этого — дела. И не ранее.

— Счастлива понаблюдать, как ты будешь насыщаться, но я не в состоянии поглотить такое количество пищи.

— Чудесно, мне достанется больше. — И он взмахнул рукой, после чего возле столика тут же засуетился официант с бутылкой охлаждённого вина.

— Хотела бы я знать — как тебе это удаётся? — пробормотала я, провожая взглядом удаляющегося официанта.

— Ресторанная система мысленного контроля, — не моргнув глазом заявил он. — Срабатывает безотказно. Если ты способен передать пару-тройку разборчивых мыслеформ, ни к чему пользоваться медной проволокой, чтобы управлять окружающими. Как же иначе я смог бы вычислить твоего драгоценного мистера Чарльза и вообще выйти на связь с тобой?

Я наблюдала, как он наполняет мой бокал.

— Значит, ты просто настроился на нашу длину волны. Пожалуй, для меня это слишком опасно — сидеть за одним столом с Нострадамусом. Дорогой, ты не способен читать мои мысли, и не сможешь делать этого и впредь. Неужели ты надеешься, что я, сидя в ресторане в самом сердце Манхэттена, стану всерьёз обсуждать проблемы телепатии?

— Чудесно! Давай обсудим проблемы ограбления банков, судя по всему, эта тема пришлась тебе по душе.

Я огляделась осторожно, надеясь, что нас никто не слушал. Мне никак нельзя было расслабляться в присутствии Тора. И хватает же ему совести ставить меня в неловкое положение! К тому же все это слишком было похоже на то, что он-таки читал мои мысли и умело этим пользовался.

— Давай обсудим меню, — предложила я.

— А я уже сделал заказ, — сообщил он, крутя бутылку во льду. — Я всегда говорил, что детям нельзя позволять…

— Мне уже тридцать два, и я — вице-президент банка и довольно часто выбираю блюда сама.

Я не могла понять, что в поведении Тора вызывало раздражение. В очередной раз я убедилась — как только увидела его, поднимающегося мне навстречу, — что именно он был причиной моего отъезда из Нью-Йорка десять лет назад, а вовсе не заманчивое предложение Всемирного банка. Как в своё время мой дедушка, Тор тоже был самозабвенным скульптором, вечно пребывающим в поисках достойного его гения комка глины, ведь он сам мне в этом когда-то признался, правда? Так разве моя вина в том, что я сама желала стать творцом, со своей собственной судьбой?

Тор, получив эту небольшую отповедь, принялся рассматривать меня с выражением, которое я не в состоянии была объяснить.

— Понятно, — загадочно произнёс он. — Вижу, ты стала взрослой женщиной. — И он на мгновение задумался. — Итак, я вижу, что необходимо изменить первоначальный план.

Какой план? Вопрос так и вертелся на языке, но челюсти мои сковало, словно я только что разжевала лимон. С трудом я поддерживала светскую болтовню на протяжении всего ужина, стараясь не выдать своих смятенных чувств. Наконец принесли клубнику, чудо для этого времени года, покрытую толстым слоем крема по-девонширски.

Под конец трапезы на Тора напала странная сдержанность. Я буквально лопалась от нетерпения, но старательно работала над собой до конца ужина — и упрямо отвернулась, когда Тор попытался накормить меня клубникой с ложечки.

— Меня не нужно кормить силком, я не ребёнок…

— Мы уже условились об этом, — вежливо согласился он, разливая кофе из серебряного кофейника. — Ну что ж, поскольку у нас с тобою деловая встреча, почему бы тебе не ознакомить меня со своим планом?

Я извлекла из сумки пухлую пачку бумаг и про-тянула ему. Он просматривал одну за другой разрозненные карточки, отпечатанные для меня Чарльзом. Его пальцы пробежались по строчкам, в которых была проставлена степень риска в соотстветствии с количеством долларов.

— Боже правый, кто же для тебя все это напечатал — динозавр? — пробурчал он, покосившись на меня.

И извлёк из нагрудного кармана миниатюрную машинку, — меньше, чем портативный калькулятор, — один из карманных микрокомпьютеров, штампованных под прессом, не поступивших ещё в продажу. Нажимая на едва заметные клавиши, он низко склонился над экраном, считывая результаты.

Пока он был занят, выписывая какие-то данные на бумагу и переводя взгляд то на мои карточки, то на компьютер, я махнула подлетевшему официанту и заказала карамельный крем с как следует прожжённым сахаром.

Тор бросил на меня быстрый осуждающий взгляд.

— А мне казалось, что ты не в состоянии будешь проглотить ни кусочка, — заметил он.

— Быть непостоянной — одна из немногих прерогатив женщины, — возразила я.

А когда принесли десерт, он, не отрывая взгляда от карточек, умудрился подцепить ложкой кусочек крема и отправить его в рот, после чего недоуменно скривился.

— Я всегда втайне забавлялся, наблюдая за твоим желанием все устроить по-своему, — признался он. И постучал карандашом по стопке лежавших перед ним карточек. — Согласно всем этим выкладкам, ты имела возможность заниматься воровством на протяжении двух месяцев — не больше. Причём максимально большая сумма хищений — порядка всего-навсего десяти миллионов. — И он принялся за кофе.

— Полагаю, ты, конечно, знаешь способ, как сделать это лучше меня? — иронически осведомилась я.

— Моя милая юная леди, — с улыбкой отвечал Тор. — Знал ли Штраус, как сочинять вальсы? Похоже, из твоей головки выветрилось все, что ты когда-то выучила под покровительством маэстро.

Наклонившись вперёд так, что его лицо приблизилось вплотную к моему, он заглянул мне в глаза:

— Я могу украсть миллиард долларов за две недели. Вокруг нас порхал официант, освежая наш кофе и смахивая со скатерти крошки метёлочкой. Тор потребовал счёт и все оплатил сам, в то время как меня распирали эмоции.

— Ты обещал мне помочь, а не устраивать дурацких состязаний! — прошипела я, когда наконец официант удалился. — Ты сказал, что если я познакомлю тебя со своим планом, ты сможешь его усовершенствовать, и только ради этого я приехала сюда!

— Так я и усовершенствовал его, — ответил он, улыбаясь, словно Чеширский кот. — У твоего плана куча недостатков. Вот я и составил свой, так сказать, усовершенствованную модель. Ты понимаешь, я всегда был убеждён, что гораздо легче было бы украсть действительно огромную сумму, вовсе не пользуясь компьютером!

— Ну уж нет, не надо меня втягивать в эти дела, — заявила я, собирая со стола свои карточки. — Если ты полагаешь, что я настолько ненормальная, чтобы красть миллиард долларов без употребления компьютера, значит, ты сам свихнулся.

— Да перестань болтать глупости, — сказал он, взяв меня за руку. — Конечно, я ничего подобного не полагаю и не думаю предложить тебе нечто подобное! Я веду речь лишь о себе!

Я застыла, не в силах оторваться от его лица: его потемневшие глаза блестели, ноздри раздувались, как у боевого коня при звуке трубы. Я понимала, что это предупреждение, — мне ведь был слишком хорошо знаком этот мрачный взгляд — и позже я здорово поплатилась за свою беспечность. Ну что поделаешь, если в тот момент я не в силах была совладать с охватившим меня любопытством?!

— Как это понять — о тебе? — заинтригованно спросила я.

— Я бы хотел предложить тебе маленькое пари, — отвечал он. — Каждый из нас украдёт какое-то количество денег: ты, пользуясь компьютером, и я, не пользуясь им. Образно говоря, я буду этаким кузнецом Джоном Генри со своим верным молотом, а ты — злым гением, вселившимся в сердце машины. Вечное соревнование человека с механизмом, соревнование души со сталью!

— Весьма поэтично, — заметила я. — Вот только тема чересчур грубая.

— Джон Генри выиграет пари, я это предсказываю, — торжественно провозгласил Тор.

— И попутно он может расстаться с жизнью, — напомнила я.

— Нам всем суждено умереть, кому раньше, кому позже, — принялся рассуждать Тор. — Лучше уж иметь одну большую смерть, чем множество мелких — ты не согласна?

— Я не собираюсь нынче вечером играть в лотерею со смертельным исходом только потому, что вообще смертна, — возразила я. — То, что началось как небольшой разбой с целью проверки банковской системы безопасности, не заслужило подобных жертв. Ты пообещал помочь мне, теперь выходит, что ты собираешься спровоцировать международный финансовый скандал. Мил-лиард долларов? Мне кажется, у тебя просто поехала крыша.

— Ты что же думаешь, что только вы, банкиры, вынуждены работать со всяким отребьем? — серьёзно спросил он. — Я достаточно долго проработал в ВЭС[8], занимаясь его внешними связями в промышленности, торговле и секретной разведке. И могу рассказать о царящих там порядках такое, что у тебя кровь в жилах застынет. И лучшая помощь, которую я способен тебе оказать, моя милая подопечная, это расширить твои горизонты.

Он поднялся и предложил мне руку.

— Куда мы направляемся? — поинтересовалась я, когда мы оделись и двинулись к дверям.

— Взглянуть на мои гравюры, — ответил он загадочно. — Похоже, мою девочку необходимо вначале соблазнить, чтобы потом склонить к действиям.

Оказавшись в такси, мчавшем нас по городу, Тор обернулся ко мне.

— Я хочу продемонстрировать тебе свою часть пари, — сказал он, — чтобы ты убедилась, насколько моё предложение серьёзно.

— Ты же знаешь, что я собираюсь вернуть деньги назад, — сказала я. — Я даже пальцем к ним не прикоснусь, просто переведу их туда, где они окажутся недоступными в течение какого-то времени. Все, чего я хочу, — так только увидеть их физиономии, когда они поймут, что не смогут отыскать эти деньги. И даже если я соглашусь заключить с тобою это смешное пари, что тебе с него?

— Что «мне с него», как ты только что очаровательно наметила, — практически то же, что и тебе с него, если не больше. Я хочу не только увидеть сильно изменившиеся физиономии, но и заставить их сменить образ действий.

— Кстати, кто это «они»? — иронически поинтересовалась я. — Ты даже не намекнул, где собираешься раздобыть свой миллиард долларов.

— Разве? — улыбнулся Тор. — Что ж, позволь мне исправить такое упущение, дорогая. Итак, я намерен обчистить Большой Совет, то бишь Нью-Йоркскую фондовую биржу, а равным образом и американскую.

Недаром говорят: от гениальности до безумия один шаг, видимо, Тор уже сделал его. И в свете такого открытия мой собственный план действий уже не казался результатом трезвого расчёта. И с каждым часом я все больше в этом убеждалась.

Такси доставило нас в нижнюю часть Манхэттена, в лабиринт финансовых джунглей, где испарения реки неподвижно висели в тесных ущельях между небоскрёбами. Мы стояли перед сооружением из стекла и бетона, чьи сорок этажей нависали над Уотер-стрит, носившую к тому же номер «Пятьдесят пять», обозначенный на светящихся табло огромными цифрами.

— Вот в этом здании и хранятся мои гравюры, — улыбаясь и потирая замёрзшие руки, сказал Тор. — Или, правильнее было бы выразиться «бесценные отпечатки», ибо внутри этого монстра скопились крупнейшие залежи фондовых и ценных бумаг за три десятилетия. История началась в середине шестидесятых, — продолжал Тор свою лекцию, — когда большинство торговых фирм мира вдруг обнаружили, что не в состоянии управиться с завалившими их горами бумаги. С передачей акций и облигаций оказалось связано так много суеты, что решено было положить этому конец. Ценные бумаги обрели постоянный приют в стенах той фирмы, которая их приобрела. И в дальнейшем эта же фирма лишь осуществляла контроль за происходившими куплей-продажей бумаг, которые все это время продолжали храниться здесь. Это — самое важное здание в финансовом мире Нью-Йорка, его называют Трест Депозитов.

— И все ценные бумаги, проданные когда-то в Соединённых Штатах, собраны в этом единственном здании? — не поверила я своим ушам.

— Никто не смог бы сказать точно, какая именно их часть, ведь немало облигаций и акций по-прежнему припрятано и у частных лиц, и в сейфах брокерских компаний, и в банках, но по крайней мере было приложено немало усилий, чтобы собрать их здесь как можно в большем количестве.

— Не понимаю, как можно было идти на такой риск: а если кому-то придёт в голову заложить в здание бомбу?

— Эта махина — лишь часть огромного комплекса, — заверил он, пока мы не спеша обходили небоскрёб, чтобы лучше рассмотреть его. Тор смахнул первую снежинку начавшегося снегопада с моего лица, осторожно обнял меня за плечи и продолжил свой рассказ.

— Не далее как на прошлой неделе меня пригласили на собрание в ВЭС. Туда же приглашены были представители от крупнейших торговых фирм и самых богатых банков. Цель собрания — уговорить всех этих банкиров и торговцев воспользоваться услугами компьютерной системы, предоставляемой за счёт ВЭС, чтобы выявить места физического пребывания ценных бумаг на данный момент.

— Ценные бумаги не зарегистрированы в компьютерах? — снова удивилась я.

— Операции с ними — да, но не их физическое местонахождение, — сообщил мне Тор. — Деятели из ВЭС уверены, что от пяти до десяти процентов ценных бумаг, до сих пор хранящихся в подвалах банков в их древних ненадёжных сейфах — даже и здесь, в Тресте Депозитов, — либо украдены, либо подделаны. Если же мен эта гора бумаги будет перенесена в компьютерные файлы, по крайней мере появится возможность выявить те, которые были продублированы или сфальсифицированы иными путями. Короче говоря, они хотят произвести физическую инвентаризацию — и немедленно.

— Это выглядит как прекрасный шанс для всех желающих навести порядок в собственном доме, — согласилась я.

— Не правда ли? — подхватил Тор, приподняв одну бровь, он разглядывал меня в сгущавшейся темноте. — Ну, тогда ты, возможно, сможешь дать объяснение тому, отчего все отдельно взятые компании — причём все без исключения — откажутся это делать.

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы назвать причину. ВЭС не является собственником банков и компаний и поэтому не имеет права принудить их проводить инвентаризацию — пусть даже на своей аппаратуре. И ни одна из этих компаний не захочет разбираться, какие из их собственных ценных бумаг не стоят ни гроша! До той поры, пока они почитают их подлинными, они могут использовать их для купли-продажи или иных операций. Если же будет установлено, что это фальшивки — черт возьми, — да они же окажутся с пустыми руками! Внезапно до меня дошла вся отвратительная подоплёка механизма, действовавшего в святая святых нашей финансовой индустрии, — все в точности так, как сказал мне Тор. И это не оставило меня равнодушной.

А кроме того, я поняла ещё одну вещь, и это меня ошеломило: я была несправедлива к Тору, почитая его перешедшим грань от гения к сумасшедшему. Как я могла быть такой самодовольной, почитавшей себя единственной на всем свете личностью, наделённой некими моральными принципами, кои мне должно проводить в жизнь? Он был абсолютно прав, когда советовал мне расширить горизонты. Теперь я понимала, что надо делать.

Я подняла глаза и заметила, как напряжённо он следил за мною, стоя в густом тумане, превратившемся уже в настоящий снегопад. Он улыбался своей кривой улыбкой, и, как обычно, я заподозрила, что он видит работу извилин под моей черепной коробкой и все до одной реакции, приведшие к вычисленному им заранее результату.

— Итак, ты все же принимаешь моё пари? — спросил он.

— Не так быстро, — сказала я. — Если это действительно пари, а не просто двойная кража, не нужно ли обговорить ставки?

— Об этом я не подумал, — признал он, на мгновение растерявшись. — Но ты права. Если мы решимся обречь себя на все эти испытания, надо поставить условия.

Тор немного подумал, пока мы рука об руку брели по тёмной пустой улице в поисках такси. Наконец остановился, повернулся ко мне, положил руки на плечи и заглянул в глаза.

— Я придумал, — сказал он с обезоруживающей улыбкой, от которой я всегда оттаивала. — Тот, кто проиграет, должен исполнить самое сокровенное желание победителя.

— Желание? — переспросила я. — Звучит как в сказке. Кстати, не может случиться так, что проигравший будет не в состоянии выполнить подобное желание.

— Возможно, — согласился он, все ещё улыбаясь. — Однако я уверяю, ты будешь в состоянии выполнить моё желание.

СОТРУДНИЧЕСТВО В РАМКАХ ДОГОВОРА

Человеку, не защищённому дублёной шкурой, подверженному укорам совести, в мире бизнеса делать нечего. Излишняя чувствительность будет выглядеть здесь как шёлковый передничек на деревенском кузнеце.

Не важно, каким путём вам удалось раздобыть деньги, важно то, что вы намерены с ними делать.

Бук Уайт. Книга Дэниэла Дру

Конечно, на следующий день я не могла упустить возможности прогуляться после ленча по Уолл-стрит. Позже Тор чуть ли не силком затащил меня на роскошный обед, заказанный им в ресторане отеля «Плаза». Отведав многочисленные разнообразные блюда и перейдя к кофе с коньяком, мы приступили к уточнению условий нашего пари.

Тор не соглашался сказать мне, какое желание потребует выполнить, если победа достанется ему. Поэтому я решила условиться о более материальных вещах в качестве ставок. По сути говоря, мы то и дело возвращались к этому предмету на протяжении всего обеда, так что задолго до того, как подали коньяк, моя голова уже гудела, и все же я впервые за многие годы так веселилась.

Тор не только обладал даром все объяснять с поразительной лёгкостью, но в часы веселья и отдыха никто искуснее его не мог сочинить шутку, или розыгрыш, или найти совершенно неожиданное объяснение самым разным вещам. Я понимала, что и пари наше он выдумал не только от морального негодования, но и от скуки. Да, он по-прежнему был готов бросить вызов всему на свете, даже самой жизни.

— Пожалуй, будет слишком просто, — заметил он по поводу пари, — положить в карман миллиард долларов и удалиться — на такое способен любой взломщик. Чтобы сделать это действительно интересным, надо суметь скрыть истинную сумму похищенных денег.

— Но как же тогда мы определим победителя? — поинтересовалась я.

— Мы договоримся об определённом отрезке времени — месяца три, например, — для оптимальной проработки деталей. Затем мы возьмём «позаимствованные» деньги… и вложим их! То есть, устроим дополнительное соревнование — как лучше их приумножить. И значит, суть пари будет состоять не в том, кто из нас лучший вор, а кто найдёт деньгам наилучшее применение. Мы обговорим приемлемые суммы. И первый, кто их получит, станет считаться выигравшим.

— Стало быть, просто украсть миллиард долларов для тебя недостаточно, — прокомментировала я, не надеясь услышать ответ.

Но Тор увлечённо нажимал клавиши своей карманной машинки.

— Тридцать миллионов долларов! — провозгласил он, поднимая на меня глаза. — Эту сумму ты сможешь получить на протяжении трех месяцев, — и, не дожидаясь, что я отвечу на это, уткнулся в маленький календарик.

— Сегодня у нас двадцать восьмое ноября, — принялся подсчитывать он, — почти что декабрь. Как я уже говорил, на кражу мне понадобится две недели, потом три месяца, чтобы пустить деньги в оборот, ну ещё пара недель на всякие подготовительные моменты, и я буду готов… первого апреля!

— В апрельский День Дураков?! — рассмеялась я. — А как насчёт меня? Мы с Чарльзом сможем похитить только десять миллионов. Как я смогу вложить их в оборот, чтобы получить тридцать?

— Я всегда относился к Чарльзу с должным почтением, — с улыбкой отвечал он. — Но ведь я уже видел тон карточки. Как это часто случается, ты сама задала ему неверный вопрос: сколько денег ты можешь украсть с личных обменных счётов — но ведь это капля в море! А как насчёт денег, обращающихся за пределами Соединённых Штатов?

Боже милостивый, а ведь он прав! Эта сумма во много раз больше, а я не включила международные обменные фонды в свой «эксперимент». Хотя я и не контролирую такие системы, как «Чипс» и «Свифт» — то есть грандиозную сеть правительственных электронных обменов, — и постоянно сталкивалась с ними, ведь через наш банк проходили и относившиеся к ним деньги.

— Кажется, начинаю испытывать к тебе чувство благодарности, — улыбнулась я, пригубив свой коньяк. — И будет просто здорово, если мы сумеем договориться. Я знаю, чего бы я хотела, думала об этом весь нынешний день. Хочу стать главой службы безопасности в ФЭД: так или иначе, мне уже предлагали это место, но в последний момент не приняли на работу из-за происков босса. Я не сомневаюсь, что ты при твоих связях сумеешь обеспечить мне снова это место. Но мне бы не хотелось выступать перед тобою в роли просительницы, пусть это будет моя ставка в игре.

— Хорошо, — согласился он недовольно. — Но, милая моя, я ведь ещё двенадцать лет назад говорил о том, что ты не создана для банковских учреждений. Люди, работающие там, не в состоянии отличить чёрное от белого: для них вся картина мира сводится к тому, что заём — это актив, а депозит — это пассив. Ты должна принадлежать только мне: я потратил слишком много времени на твоё обучение, чтобы теперь наблюдать, как ты ворочаешь горы бумаг для своих боссов, этих невежд, неспособных оценить, какое сокровище попало к ним в руки.

— Мой дедушка тоже был банкиром, — запальчиво возразила я.

— Нет, он не был банкиром, банкиры сняли с него последнюю рубашку. Поверь, я прекрасно знаю всю эту историю. Чего же ему не хватало — ты хоть раз задавала себе подобный вопрос? Уж во всяком случае, ты вряд ли скажешь, что он был глуп или необразован.

Он махнул официанту, чтобы тот принёс счёт, и продолжил, все больше раздражаясь.

— Хорошо — ты получишь то, что хочешь. Но если выиграю я, а, надеюсь, так оно и будет, то уж я точно знаю, чего хочу. Ты станешь работать на меня.

— В качестве Галатеи, твоего прекрасного творения? — рассмеялась я, хотя на самом деле не находила в этом ничего забавного. Десять лет назад я сумела избежать такой участи. Но даже если мне суждено проиграть, я не намерена превращаться в послушную глину в руках Тора до скончания века.

— И на какой срок ты рассчитываешь? — спросила я. — Не будет же это продолжаться всю жизнь. Он на мгновение задумался.

— На один год и один день, — загадочно произнёс он, глядя в сторону.

— «Сова и Киска»! — воскликнула я. — Как же, помню этот стишок: «Взяла мёда немножко и денег в дорожку…»

— «Завёрнутых в пятифунтовый банкнот», — продолжил Тор, приятно удивлённый.

— «И уплыли в поход на один день и год, под сиянием лунным — вперёд и вперёд», — закончила я.

— Вот видишь, каким бы солидным банкиром ты ни пыталась представить себя перед всем светом — все-таки ещё помнишь выученные когда-то в детстве побасёнки, моя милая Киска, — улыбнулся он. — Кто знает, — может, ты ещё будешь рада тому, что проиграла наше пари.

— И не надейся, — отрезала я.

Но одно обстоятельство в нашем споре внушало Тору беспокойство. Для того, чтобы выполнить свою часть пари, ему необходим был помощник. Хотя он знал абсолютно все о компьютерах и очень много обо всем остальном, все-таки существовала область, в которой он был практически полным профаном.

— Мне нужен фотограф, — признался он, — причём очень хороший.

А я как раз была знакома с одним из лучших фотографов Нью-Йорка и согласилась познакомить его с Тором на следующее утро.

— Расскажи мне об этом твоём приятеле, — попросил он, усевшись в такси утром воскресного дня. — Он заслуживает доверия? Можем ли мы рассказать ему правду о своих планах?

— Во-первых, это не он, а она, и зовут её Джорджиан Дамлих, — отвечала я. — Она — моя лучшая подруга, хотя мы не виделись уже несколько лет. Я голову даю на отсечение — она заслуживает любого доверия, а вот ты не должен верить ни одному сказанному ею слову.

— Все ясно, — сказал Тор. — Мы едем на встречу с законченной шизофреничкой. Она знает, по какому поводу мы собираемся с ней встречаться?

— Не уверена, что она вообще предполагает о нашем появлении.

— Не будешь же ты уверять меня, что разговаривала с её матерью? — удивился Тор.

— Лелией? Ну да, конечно, но это не играет никакой роли.

Тор замолк до конца поездки.

Действительно, мы с Джорджиан были лучшими подругами. Обычно она жила в апартаментах своей матери, в самом начале Парк-авеню. Но редко засиживалась подолгу на одном месте: она была удивительно непоседливая и независимая натура.

Вряд ли Джорджиан была столь уж независима в финансовом отношении — или, пожалуй, лучше было бы сказать, что никто в точности не знал, сколько у неё денег. Будучи фотографом, она постоянно разъезжала по свету и всегда при этом останавливалась в дворцах и виллах, которые были не всякому по карману. А с другой стороны, она постоянно носила потёртые джинсы и футболки, а на пальцы нанизывала столько золотых колец, словно это были медные побрякушки.

Большинство знакомых относилось к Джорджиан как к помешанной на сексе, экстравагантной особе. Я же видела в ней серьёзную, склонную к уединению натуру. Вы спросите, как же могла одна личность производить столь противоположное впечатление? Да просто она была неповторимым, единственным в мире созданием. Она и фотографом стала, чтобы иметь возможность сотворить для себя свою собственную вселенную — и жить в этой вселенной.

Я старалась видеться с нею пореже, потому что при встречах она постоянно агитировала меня сделать то же самое.

Как только я согласилась познакомить Джорджиан с Тором, меня стали одолевать сомнения, потому что у них было много общего: они относились ко мне как к своей собственности и были уверены, что способны исправить во мне то, что, по их мнению, было у меня не в порядке. Только предполагаемые ими пути исправления казались диаметрально противоположными: Тор хотел окунуть меня в реальность, тогда как Джорджиан мечтала вообще исключить слова «реальный мир» из моего словаря. Я боялась, что они возненавидят друг друга после знакомства.

Просторный холл особняка, в котором обитали Лелия и Джорджиан, напоминал какую-то выставку автомобилей из-за стоявших там нескольких «кадиллаков». Грандиозные люстры, словно навек замороженные ветки древних папоротников, свисали с высоченных потолков. В углах стояли обитые темно-красным плюшем диваны, причём возле каждого из них красовалась медная плевательница. Кроме того, в интерьер холла входили многочисленные колонны, их здесь было не меньше, чем когда-то в Помпее, а также золочёные барельефы, украшавшие все стены. В массивных чёрных траурных урнах стояли разноцветные искусственные цветы, а над дверями лифта свисали густые плети пластиковой кориникопии, унизанные плодами, которые так и норовили стукнуть вас по лбу.

— Ну и вкус! — пробурчал Тор, шагая вместе со мною по скользкому полу.

— Подожди, ты ещё не видел убранства апартаментов Лелии, — возразила я. — Она воспитана на французском декадансе.

— Но ты же сказала, что она русская, — удивился Тор, пробираясь к лифту.

— Родилась в России, воспитывалась во Франции, — пояснила я. — Поэтому не может хорошо говорить на своём родном языке да и на всех остальных. Этакая лингвистическая куча мала.

— Боже, никак сама мисс Бэнкс! — воскликнул лифтёр, которого звали Фрэнсис. — Сколько лет, сколько зим! Баронесса будет в восторге — она ведь знала, что вы в городе?

Таким образом Фрэнсис спрашивал нас, надо ли ему сообщать о нашем прибытии. Я заверила его, что беспокоиться не стоит.

На двадцать седьмом этаже Фрэнсис открыл своим ключом двери лифта, и мы перешагнули порог огромного мраморного фойе, где нас с несколько меньшей учтивостью встретила горничная, которая проводила в просторный коридор, также отделанный мрамором и по стенам которого были развешаны зеркала, как в Версальском дворце.

Горничная удалилась, чтобы разыскать ещё одну служанку, а Тор обратился ко мне с вопросом:

— Баронесса, это кто?

— Это Лелия. Я думаю, что титул — лишь дань её любви ко всему необычному. Ну, к примеру, когда кто-то из русских говорит, что он Романов, ведь никому не придёт в голову докапываться до правды?

Нам пришлось немного подождать, пока до наших ушей не долетел некий шум, раздавшийся издалека: мы различили женские вскрики, сопровождавшиеся хлопаньем дверей. Наконец дверь хлопнула в соседней комнате — зазвенели хрустальные подвески на канделябре.

Одна из зеркальных раздвижных дверей открылась, и к нам ворвалась Лелия собственной персоной, облачённая в атласное кимоно со шлейфом, украшенное перьями марабу, которые колыхались при каждом её движении. Близился полдень, но её медового оттенка волосы были так всклокочены, будто она сию минуту выскочила из кровати.

Вцепившись в меня, она прижалась щекой к моей щеке, как это принято у французов, после чего перешла к крепким медвежьим объятьям, как это принято у русских, так что перья марабу защекотали у меня в носу.

— Таракая! Счастье, счастье, счастье! Очень плохо тебе надо сделать подождать, но Джорджиан сегодня тре муве.

Мало того, что речь Лелии, составленную из слов на разных языках, было трудно понять, так она ещё имела привычку на полуслове забывать, о чем собственно толковала, или отвечать на вопрос, который вы задали полчаса назад. Имя своей дочери Джорджиан в её устах звучало как «Зорзион», вызывая у многих ассоциацию с известным итальянским десертным блюдом.

— Я привела моего друга доктора Тора, чтобы познакомить с нею, — сказала я, представляя ей Тора.

— Се кель э шарман! — вскричала Лелия, прожигая Тора блестящими глазами.

Она протянула ему руку для поцелуя.

— Этот чудесный мужчина ты приводишь, как златая статуя кажется он. Ви ние очин ныравитис — ах, и его костюм, тре шик — чудесный итальянский покрой! — И она кончиками пальцев пробежалась по его спортивному костюму, словно перед нею было произведение искусства. — Всегда я в отчаянии за тебя, моя таракая, ты работаешь так много — нет времени для молодых людей, — а вот теперь ты привела такого красивого…

— Кончай, Лелия, — прервала я её тираду. Сосредоточившись на возможных трудностях, связанных с привлечением Джорджиан к работе Тора, я как-то позабыла, что Лелия может быть достаточно невыносимой, когда пускается в рассуждения о моей личной жизни, — Доктор Тор — мой коллега, — поторопилась я добавить, пока она вела нас по коридору.

— Кель домаж, — помрачнев, прокомментировала мою реплику Лелия, посмотрев на Тора так, словно это была форель, сорвавшаяся у неё с крючка.

— У нас есть дело, которое необходимо обсудить с Джорджиан, — пояснила я, мельком заглядывая в полуотворённые зеркальные двери некоторых комнат. — Её что-то задерживает?

— Ох! — фыркнула Лелия. — Невозможно! Она одевается, будто собралась работать на тракторе! Кель инфант террибль. Вы присядьте: я пойду приготовлю что-нибудь вкусное поесть. Зорзион скоро придёт.

Лелия усадила нас за занавешанными жалюзи дверями Голубой комнаты — её любимого цвета, — это означало её полное одобрение представленного только что Тора. Лелия вообще все классифицировала по цветам. Она чмокнула меня, потрепала по щеке и, бросив очередной одобрительный взгляд на Тора, удалилась.

Через несколько минут появилась горничная с маленьким подносом, на котором стояли хрустальный графин с водкой и две стопки. Тор разлил водку, но я отказалась. Он же опрокинул свою стопку.

— Столичная, — определил он.

— Ты плохой эксперт, — заметила я. — Эту водку Лелия делает сама и получает два миллиона дохода.

Если будешь продолжать в том же духе, быстро свалишься под стол.

— Именно так полагается пить водку, — возразил Тор. — А вот отказываться от выпивки в русском доме — высшая степень невоспитанности.

Когда горничная вернулась и сообщила, что «мадемуазель» готова нас видеть. Тор поспешно опустошил и мою рюмку, не смущаясь, что служанка это видит. И мы втроём проследовали в Павлинью комнату. Эта комната служила для музицирования: её стены были обшиты полированными деревянными панелями. Вся остальная обстановка претерпела кое-какие перемены с тех времён, когда я была здесь в последний раз.

Старое пианино марки «Бесендофер» задвинули в дальний угол наискосок от входа. Кресла, стоявшие вокруг инструмента, были покрыты холщовыми чехлами, а пушистые абиссинские ковры персикового, лилового и серого цветов, как мне помнится, обычно покрывавшие паркет, сейчас были скатаны в рулоны и выстроились вдоль стены.

В данный момент пол был застелен темно-зелёным брезентом, на котором располагалось хитроумное сооружение, должное, видимо, имитировать деревья из сердца джунглей. В углах воображаемого равностороннего треугольника торчали три манекенщицы, задрапированные в атлас и украшенные монистами и плюмажами из перьев. Они благоговейно застыли в своих позах и, похоже, даже боялись дышать.

Высоко под потолком, болтаясь на канатах, как паук на паутине, висела сама Джорджиан: с камерами на шее, а ещё несколько — разнообразных размеров — громоздились на хитроумных подставках внизу. Свет многочисленных юпитеров резал глаза.

— Привет! — сказала Джорджиан. В этот момент одна из моделей слегка повела бёдрами. — Наоми, я не вижу твоё бедро… да, вот так. Биргит, твой нос закрыт перьями — подними подбородок… правый локоть… стоп, — щёлк. — Фоэбе, плечо назад, правая ступня наружу, — щёлк. — Опусти плечи… подними перья, они дают тень. Хорошо, — щёлк.

Тор с интересом наблюдал за всем этим: залитая светом площадка, висящая на канатах под потолком Джорджиан, объективы камер, направленные на модели, которые словно роботы двигались по двенадцатитонной махине сооружённых для них подмостков. Наконец он с улыбкой взглянул на меня.

— Она мне очень нравится, — тихонько сказал он.

— Тишина в студии! — рявкнула Джорджиан и снова обратилась к моделям:

— Головы опустили, руки подняли. Хорошо, — щёлк.

Это загадочное стакатто в исполнении Джорджиан и её моделей продолжалось примерно с полчаса, наконец моя подруга развесила аппараты на арматуре, закрыла крышками объективы и ловко спустилась вниз по канатам, как заправская обезьянка.

— Свет! — крикнула она куда-то во тьму, где, видимо, находился рубильник, выключавший потоки безжизненного холодного сияния, заливавшего съёмочную площадку. Модели показались нам неожиданно странными и неуклюжими созданиями, когда прямо здесь же стали переодеваться и приводить себя в порядок: менять нижнее бельё, мазать лицо кремом, не обращая внимания на нас.

— Боже правый! Ты вернулась! — вскричала Джорджиан, кинувшись ко мне через всю комнату, не обращая внимания ни на Тора, ни на остальных присутствовавших.

Она запечатлела у меня на губах крепкий, смачный поцелуй, а потом взяла меня за руку и мельком взглянула на Тора.

— Не обижайся, мы скоро вернёмся, — сказала она ему, увлекая меня из комнаты.

— Где ты его раскопала? — зашептала она, как только мы вышли за дверь. — Для девицы, которая никогда этим не интересовалась, — это просто невообразимо, из него же секс так и прёт!

— Доктор Тор — мой коллега, он мой наставник, — пустилась я в объяснения, чувствуя почему-то некоторую скованность. Джорджиан с Лелией вешаются на него, будто он какой-то греческий бог.

— Мне хотелось бы, чтобы у меня водились такие коллеги, — заверила меня Джорджиан. — А то все, с кем мне приходится работать, только и норовят на тебя влезть, стоит заговорить о деле. Мать его уже видела?

— Да, он поцеловал ей руку, — сообщила я.

— Наверное, сейчас она суетится на кухне, готовит штрудель. Она времени зря не теряет. В отличие от тебя. Ты похожа на танк в броске. Неужели за все эти годы я так ничему тебя не научила? Чувства — вот чего тебе не хватает. Надо же додуматься: представить его «доктором». Разве у него нет имени? Филолаус или Мстислав — держу пари, что-нибудь сверхсексуальное. Или Тор!

— Он, Золтан, — сказала я.

— О, она делает пирожки!

— Кто?

Моя мать, кто же ещё? — удивилась Джорджина. Идём со мной, я просто обязана кое-что сделать, причём немедленно.

И она потащила меня через анфиладу комнат в свой кабинет, расположенный в задней части здания, что-то бормоча себе под нос.

У Джорджиан длинные изящные руки скульптора, огромные сине-зеленые глаза, широкие скулы, лицо — то весёлое, то грустное, — в зависимости от её настроения, и крупный, чувственный рот с великолепными белоснежными зубами.

— С такими зубами, — говаривала её мать, — я бы съела пол-Европы.

Заведя меня к себе в будуар — комнату, которая была вся в занавесочках, салфеточках и безделушках, — она плюхнула меня на стул перед туалетным столиком и принялась расчёсывать мои волосы, вытаскивая скреплявшие их шпильки.

— Что-то ты слишком разнервничалась, критикуя мой костюм, — заметила я, косясь на её рваную футболку. Похоже, что дырки на ней были расположены не просто так, а с умыслом, дабы достичь максимального эффекта.

— Как и все бездельники, я люблю делать из мухи слона, — рассмеялась она, продолжая ловко наводить блеск на моих губах и затем нанесла какие-то загадочные вещества на моё лицо из беспорядочной массы скляночек и коробочек, громоздившихся на туалетном столике.

— Если бы у тебя был мой стиль, все давно валялись бы у твоих ног.

— Мне кажется, что лак с блёстками и золотые туфельки — совсем не соответствуют обстановке Всемирного банка. Поскольку я — деловая дама, а не вольная художница, подобно тебе, то попросту не могу себе позволить…

— Позволить? Так бросай к чертям собачьим свой проклятый банк, — сказала она. — Или ты боишься, что они рассылают повсюду шпионов, которые следят за твоим поведением? Ты являешься сюда, приводишь с собою золотого мужика и продолжаешь бормотать, что он твой коллега, твой наставник!. Поверь, когда он смотрит на тебя, то вовсе не думает о том, что надо преподать тебе пару-тройку полезных уроков. Признайся, когда в последний раз ты просто вставала утром с кровати, распахивала окно и говорила: «Благодарю тебя, Боже, ты даровал мне жизнь! Сегодня — прекрасный день, и я собираюсь совершить что-то невероятное, что изменит мой внутренний мир?»

— Это надо сказать до кофе? — смеясь, спросила я.

— Ты невозможна! — вскричала Джорджиан, взъерошив мне волосы, заставив подняться со стула. — Ты же знаешь, как я тебя люблю. Единственное, чего я хочу от тебя добиться, — чтобы ты перестала постоянно обдумывать свою жизнь и начала её чувствовать.

— А ты полагаешь, это разные вещи? — поддразнила я.

— Вот — полюбуйтесь-ка на неё, — надула губы Джорджиан.

Она подошла к гардеробу, скинула с себя футболку и надела пушистый розовый свитер, очень подходивший к её гладко зачёсанным платиновым волосам.

— Ты можешь сказать, положа руку на сердце, что он тебя совершенно не привлекает? — спросила она серьёзно.

А вот на этот вопрос я избегала давать ответ даже самой себе. Тор был моим наставником, моим Пигмалионом, но почему никому ни разу не приходило в голову спросить мнение самой Галатеи?! Что чувствовала она — после того, как её превосходно сотворил Пигмалион, — превратившись из мёртвого камня в существо из плоти и крови? У меня и без того было достаточно проблем и с карьерой, и с личной жизнью, и я не была готова решать сейчас этот вопрос — да и вряд ли стану решать его в будущем.

— Если он тебе безразличен, подруга, — продолжала гнуть своё Джорджиан, — я с радостью вырвала бы его из твоих лап.

— Пользуйся на здоровье, — торопливо ответила я, удивляясь, с чего это вдруг у меня дрогнул голос.

— Ха-ха-ха! — демонически рассмеялась во все горло Джорджиан. — Слишком быстро я взяла его на мушку, так, наверное, тебе кажется?

Мне стало досадно, зачем я додумалась привести Тора сюда. Когда на физиономии Джорджиан появилось такое выражение, то это предвещало весьма опасный оборот дела — она же способна выкинуть все, что угодно.

— Сделай одолжение, возьми себя в руки, — убедительно попросила я. — Он действительно мой коллега, и мне совершенно ни к чему, чтобы ты вместо делового обсуждения нашего проекта устраивала цирк.

— О, я уже успела составить свой собственный проект, — загадочно заявила она. — Как всегда, ты лжёшь себе, но это меня сильнее стимулирует: желание раскрывать людям глаза на самих себя всегда побуждает меня к активной деятельности.

Обняв за плечи, она потащила меня обратно по лабиринту комнат, напевая что-то весёлое. Я же готовилась к самому худшему. Оказавшись в коридоре, мы услышали мирный разговор, доносившийся из Голубой комнаты.

— Это портреты ваших родных? — спрашивал Тор, когда мы вошли.

— Ниет, — отвечала Лелия. — Моя родные все умерли. Это друзья: Полина, которая шьёт костюмы, — как это вы говорите — портниха, Полина Трижер.

А это Шап, он умер, он тоже шил костюмы. А это графиня ди…

— Чем это ты донимаешь нашего гостя, мама? — осведомилась Джорджиан, подходя и беря мать за руку.

— А кто этот старик? — спросил Тор. — Он кажется мне знакомым.

— Ах… Это же Клод, мой очень дорогой ами. Он был такой милый, как он любил свои цветы. Но несчастный он был, как это вы говорите, трудно видеть. Я должна была гулять по его саду в Живерни и объяснять, какими кажутся мне там цвета, а он рисовал их на своих полотнах. Он говорил, что я — его молодые глаза.

— Живерни? Так это Клод Моне? — Тор удивлённо взглянул на Лелию, а потом на нас.

— Да, Моне, — подтвердила Лелия, грустно глядя на фото. — Он был очень старый, а я была очень молодая. Там был один цветок, он нравился мне больше всех — ты помнишь, Зорзион? Он написал мне маленькую акварель. Как же называется этот цветок?

— Водяная лилия? — предположила Джорджиан.

— Это был очень длинный цветок, — покачала головой её мать, — пу-урпу-урный, цвета ягод, которые вы зовёте виноградом. Пурпурный — такое слово?

— Длинный и пурпурный, как виноград? — переспросила я. — Может быть, сирень?

— Неважно, — успокоила нас Лелия. — Это вспомнится мне позже.

— Мама, — нетерпеливо перебила её Джорджиан. — Правда ещё не познакомила меня со своим другом.

— Конечно! — фыркнула Лелия. — Потому что ты бросаешь своих гостей в передней! И никакого о' ре вуар манекенщицам — им пришлось уходить через заднюю дверь, будто фамм де менамс[9]! Благодари ле бон Дью, что у тебя есть мать, которая исправит все твои мелкие грубости.

— Да, конечно, я каждый день благодарю за это Бога, — сухо заверила Джорджиан.

— Джорджиан, позволь познакомить тебя с доктором Золтаном Тором, — церемонно произнесла я. — Он, как и ты, мой старый друг.

— И это имеет какое-то особенное значение? — мило поинтересовалась моя подруга.

— А вы зовёте её Правдой? — спросил Тор. — Интересно.

— Ведь это почти то же самое, что и Верити[10], не так ли? И уж во всяком случае не так по-банкирски сухо. «Верите-доверите» — и все такое, — обернувшись к Лелии, она добавила:

— Мама, Правда хочет обсудить какое-то дело со мной и со своим другом, почему бы тебе не выйти и не присмотреть за тем, чтобы нас не беспокоили?

На лице у Лелии появилось выражение великомученицы, но Джорджиан твёрдой рукой буквально выпихнула её из комнаты. За дверью раздалась перебранка шёпотом на французском, после чего Джорджиан вернулась одна.

— Мама обожает во все совать нос, — пояснила она.

— Ваша мама очаровательна, — улыбнулся Тор. — Скажите, она действительно знала Клода Моне?

— О, мама знает всех на свете, — отвечала Джорджиан и добавила ещё громче:

— Просто потому, что вечно лезет не в свои дела.

За дверью послышались лёгкие шаги, удалявшиеся по коридору. Джорджиан улыбнулась, пожав плечами, и плюхнулась на диван.

— Прошу меня простить за то, что я похитила Правду, — начала она оправдываться, когда мы с Тором уселись рядом, — но ведь я так давно её не видела. Она часто приезжает в Нью-Йорк, но никогда мне не звонит.

Да будет вам известно, что в ней скрываются две совершенно разные личности.

— Две личности? — переспросил Тор. — Боюсь, что я знаком лишь с одною из них, — добавил он заинтригованно.

Джорджиан многозначительно прикрыла глаза. «Вот оно, начинается», — подумала я, с трудом сдерживая желание стукнуть её чем-нибудь тяжёлым.

— В этом нет ничего удивительного, коль скоро ей угодно именовать вас «коллегой», однако она вовсе не что-то такое банкирское до мозга костей, что пытается сейчас из себя изобразить, — распространялась Джорджиан, помахивая рукой.

— Я всегда это подозревал, — согласился Тор.

— Так, значит, вам ничего неизвестно о наших с ней похождениях? — удивлённо подняла брови Джорджиан. — О том, как мы, например, жили в гареме в Риаде? Об одиссее кама-сутра в Тибете? Как мы превратились в белых рабынь в Камеруне? Или путешествовали в Марокко на скотовозе?

— Джорджиан, — злобно одёрнула я.

— Пожалуйста, продолжайте, — перебил меня Тор с неподражаемым спокойствием, и добавил:

— Оказывается, ты кое-что старалась от меня скрыть. Но мне кажется, я вправе ознакомиться с твоим прошлым, прежде чем продолжать с тобою деловое сотрудничество.

«Моё прошлое, мои идиотские выходки», — думала я. А Джорджиан уже неслась во весь опор.

— Совершенно верно, — провозгласила она. — Моя подруга — любвеобильна, но чересчур лицемерна. Итак, я расскажу о нашем первом приключении. Правда и я — мы были совсем юные…

— И сколько же нам было лет? — запальчиво спросила я, стараясь сбить её с толку.

Но она лишь презрительно покосилась в мою сторону, проигнорировав вопрос.

— Ну это было не так уж давно, мы были ужасно бедные, ну просто совсем без денег, но сгорали от желания попасть в Марокко. Единственный корабль, на который у нас хватало денег, оказался старым скотовозом, буквально кишевшим паразитами — мухами в навозе, ну и так далее. Нам пришлось плыть третьим классом.

— Вы не шутите? — переспросил Тор.

— Нисколько. Мы спали прямо в коровнике — просто кошмар. Но Правде улыбнулась фортуна: капитан положил на неё глаз. Однажды ночью он заявился к нам, увидел, как Правда спит в навозе, и воскликнул: «Йах! Дас ист воман!» — ну или что-то подобное.

— Он что, был немцем, этот ваш капитан? — уточнил Тор с самой милой из своих улыбок, на которую я постаралась не обращать внимания.

— Высокий, белокурый и очень красивый, — подтвердила Джорджиан. — Кстати, он был очень похож на вас.

— Неужели? — удивился Тор, откинувшись на спинку со скрещёнными на груди руками. Я заметила, что он почему-то отвёл от меня взгляд.

— Капитан схватил её в охапку, уволок к себе в каюту и соблазнил, не тратя лишних слов. Он продержал её у себя взаперти трое суток, и когда Правда наконец смогла выйти, то была в весьма смятенных чувствах, как и следовало ожидать. Но в конце концов утешилась тем, что приобрела полезный опыт. А чем все это время пришлось занимать мне? — театрально воскликнула она. — Я гребла с палубы коровий навоз на протяжении всей поездки! Пока она платила за проезд до Марокко, утоляя сексуальный голод златокудрого красавца капитана и его матроса, который был подобен юному Адонису…

— Стало быть, и матроса тоже, — приподнял Тор одну бровь.

— Да был такой, ему едва исполнилось двадцать лет, — с чувством продолжала Джорджиан, задыхаясь от волнения. — Она купалась в лагуне, подобно дельфину, в обществе юных, прекрасных собою офицеров, и они кормили друг друга кусочками папайи…

— Ты говорила про Марокко, а не про Таити, — напомнила я, топая ногою от возмущения.

— …это выглядело славным эпизодом из «Восстания за Баунти».

— Часть третья, страница двадцать седьмая, — вставила я, гадая, когда же прекратится эта пытка.

— Но ведь существовал же тот капитан, и она действительно не устояла перед ним, — заявила Джорджиан. — Женщины типа Правды нуждаются в руководстве, потому она и восхищалась им, ведь он заставил её себе подчиниться…

— Из этого можно извлечь урок, не так ли? — заметил Тор, все ещё стараясь сохранять серьёзный вид.

— Я ни минуты не сомневаюсь, что величанье коллегой, чопорные манеры и все в таком духе — полная, чушь. Я бы на вашем месте не поддалась на её холодный тон и вид недотроги!

Она вскочила, подошла ко мне сзади, запустила руки в мою и без того растрёпанную шевелюру и растрепала её ещё больше.

— Ведь под ними скрывается ненасытная масса нерастраченной страсти!

— Спасибо, мне повезло: вы сняли пелену с моих глаз, — произнёс Тор в то время, как я пыталась отплеваться от волос, попавших мне в рот. — Моя дорогая Верити! Теперь, когда я ознакомился с ещё одной гранью твоей натуры…

— Какой гранью! — взорвалась я. — Нет у меня никаких граней! Можем мы наконец перейти к делу?!

— Конечно, — заверил меня Тор, взглянул на Джорджиан. — И теперь, после такой откровенной беседы, могу заметить, что мы положили начало плодотворному сотрудничеству?

Хотя Джорджиан стояла по-прежнему у меня за спиной, я почувствовала, и готова была поклясться, что эта парочка обменялась заговорщическим подмигиваньем.

Я уже как-то забыла, что в своё время Голубая комната напоминала мне одно из семи чудес света. Она показалась мне поначалу маленькой, но я сумела оценить её истинные размеры, помогая однажды Лелии развешивать вдоль стен тончайший газовый полог, расшитый пухлыми херувимами в обнимку с дикими лебедями в зарослях дикой розы.

В этой комнате свободно размещалось не меньше семнадцати кресел, диванов, оттоманок, козеток и пуфиков — все они были обиты холодно-голубым шёлком, расшитым белой гладью, в стилях от времён Людовика Двенадцатого до Людовика Шестнадцатого. Столики, подходящий по высоте, были загромождены всяческими безделушками из слоновой кости, эмали и фарфора, и в таком количестве, что, казалось, изящные ножки столиков вот-вот подломятся под грузом.

Стены были украшены витыми решётками причудливых узоров, в которых при желании можно было высмотреть самые немыслимые картины, так что прогулка вокруг комнаты могла превратиться в своего рода кругосветное путешествие.

Везде, на любом кусочке свободного места, были понапиханы альбомы с собранными Лелией коллекциями фотографий и миниатюр. Многие из этих памятных вещиц были прикреплены прямо к решётке, так что создавалось такое впечатление, что из всех уголков на тебя смотрят сотни внимательных глаз.

Именно в такой обстановке мы с Джорджиан и Тором просидели не менее четырех часов — поверьте, суровое испытание на выносливость. Наверное, нам помогла водка. К концу третьего часа мы втроём, распластанные по полу, дружно распевали «Тройку», причём я исполняла партию бубенцов, поскольку не знала русский. Но нам помешала горничная, хотя она и вошла весьма деликатно, ловко перешагивая через наши тела и неся к столу огромный поднос с угощением.

— А что я тебе говорила?! — воскликнула Джорджиан, с трудом сфокусировав взгляд на подносе. — Пирожки!

— И настоящий борщ! — подхватил Тор, ловя запахи, словно охотничья собака. — И настоящая русская сметана!

Он принял вертикальное положение и с большими церемониями разлил все, что полагается, по тарелкам и бокалам, правда, почему-то постоянно брызгая на. стол. Я даже не предполагала, насколько проголодалась, пока не почуяла ароматов Лелииной стряпни.

— Этот борщ просто великолепен, — пробурчал Тор между двумя глотками.

— Не ешь слишком много, ты спровоцируешь её, — посоветовала Джорджиан, так и не поднимаясь с пола. — И тогда пища начнёт поступать с волшебной скоростью, как в «Ученике чародея», и мы окажемся погребёнными под грудами съестного, тогда придётся закрывать своими телами дверь, чтобы это прекратить.

— Я с радостью приму смерть в таком случае, — пропыхтел Тор, впитывая аромат пирожков. Он потянулся за ближним к нему и мигом проглотил. — А теперь, поскольку мы уже все спели, наконец могу сообщить тебе, зачем мы пришли.

— Боже милостивый — опять бизнес? — застонала Джорджиан, перекатившись на живот и спрятав голову под подушкой.

— Мы в Верити заключили небольшое пари, — вещал Тор, обращаясь к подушке. Он остановился и проводил взглядом стекавшие со стола капли пролитого борща, словно разглядывая потоки крови. — И вот, если она проиграет пари, то должна будет исполнить моё самое сокровенное желание.

Из-под подушки показалась голова Джорджиан. Она уселась и посмотрела на меня.

— Желание? Дай-ка мне бокал с этим супчиком.

И что же это за пари?

— Такое пари, что уверен — тебе захочется участвовать в нем, — сообщил Тор, улыбаясь и протягивая ей суп. — Понимаешь, чтобы победить её, мне нужны услуги фотографа — очень хорошего фотографа.

Джорджиан насторожилась и, кажется, протрезвела.

— Что получает каждый из вас в случае, если он выигрывает? — спросила она у Тора.

— Если выиграет Правда-Верити — она получает работу в ещё более занудном финансовом заведении, чем то, в котором надрывается сейчас, — сказал он, а Джорджиан брезгливо сморщилась. — Но если выиграю я — она должна будет переехать в Нью-Йорк к работать на меня, стать моей рабыней, если хотите, — на год и один день.

Джорджиан не сводила с него глаз, на её лице появилась блаженная — и тем более опасная — улыбка. Она протянула Тору руку, и тот пожал её.

— Ты не обидишься, если я буду вместо Золтана звать тебя Тором? — спросила она.

— Тором? — недоумевающе переспросил он. — Мне кажется, это имя из Древней Скандинави — для пущей секретности, — заметила я.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Франкфурт, Германия, осень 1785 г.

Тридцатью годами ранее того утра, когда Натан Ротшильд ожидал почтового голубя, сидя в маленькой комнатушке на Юденгассе во Франкфурте, в роскошном загородном замке развлекались игрою в шахматы двое мужчин. Они и представить не могли, что их приятельское шахматное сражение положит начало банкирской династии Ротшильдов, которой суждено было родиться в эту самую ночь.

— Итак, вы принимаете мой совет, Ландгрэйв? — спросил генерал, попивая коньяк.

— Конь на е-семь, — сказал Ландгрэйв, и его лицо покраснело и залоснилось от напряжения. Он тоже не забывал прикладываться к коньяку. Откинувшись в кресле и не отрывая глаз от доски, он продолжал:

— Я отправил сегодня утром гонца с приказом доставить сегодня из гетто этого еврея. Правда, нам придётся продержать его здесь до утра: ворота закрывают и запечатывают после захода солнца.

— Позорно держать их взаперти подобным образом, — задумчиво заметил генерал. — Конь на ж-пять.

— Это сделано для их же безопасности, — возразил Ландгрэйв, — Вы же знаете, какие кровавые стычки происходят, если они шляются на свободе, так пусть уж лучше сидят в гетто. Не желаете ли ещё коньяку? Я привёз его когда-то из Франции, и он состарился вместе со мной. Давайте ваш бокал.

— Благодарю, — отвечал генерал. — И все же мне кажется это позорным. Возьмите хотя бы этого Мейера Амшеля — он весьма незаурядная личность.

— Ха, они все незаурядны, я в этом и не сомневаюсь. Менялы, торговцы, у них нет культуры. Вам ведь это известно не хуже, чем мне, фон Эсторфф.

— Я думаю, узнав поближе этого парня, Ландгрэйв, вы будете другого мнения о них. Впрочем, к чему лишние слова: вы вскоре все увидите сами.

— Вот, отведайте-ка лучше это, — сказал Ландгрэйв, протянув фон Эсторффу его наполненный бокал. — Если вы напьётесь, может быть, я смогу вас обыграть.

— Если только вмешается само Провидение, — рассмеялся генерал. — Ведь вам не удалось ни разу сделать этого на протяжении двадцати пяти лет! Однако ваш ход.

— Конь берет слона, — сказал Ландгрэйв. — И все же мне претит передавать свои дела в руки евреям, фон Эсторфф, и вы зря уговариваете меня. Хотя я всегда прислушивался к разумным советам. Если то, что я слышу, устраивает меня и может принести доход, я никогда не оставлю такого человека без внимания.

— Ну, подобные речи можно слышать от кого угодно, — отвечал генерал, — я же хочу обратить ваше внимание на то, что он отличный эксперт в нумизматике, вашем излюбленном увлечении! Конь берет пешку на эф-семь.

— Черт! И зачем вы пошли сюда? — раздражённо воскликнул Ландгрэйв, покосившись на вошедшего в комнату слугу. — Что тебе надо? — рявкнул он. — Ты что, не видишь, что мы заняты?!

— Тысяча извинений, сэр. Но у дверей стоит еврей, который уверяет, что его привезли, чтобы увидеться с вами. И хотя я объяснил ему, что уже поздно и к тому же вы заняты, он настаивает…

— Да, да. Пусть войдёт.

— Как вам будет угодно, сэр. — Слуга поклонился и исчез за дверью. Спустя несколько секунд он появился снова и щёлкнул каблуками. — Мейер Амшель, еврей! — провозгласил он, почтительно поклонился и вышел.

Ландгрэйв сосредоточенно уставился на доску. Вся его фигура выражала глубокую задумчивость, а глаза перебегали с одной фигуры на другую. Он не сразу понял, кто закрывает свет, бросая тень на стол. Подняв глаза, увидел, что над доской склонился вошедший человек, внимательно изучая положение дел на поле.

— Как бишь зовут этого малого? — спросил, обращаясь в пространство, Ландгрэйв.

— Мейер Амшель, — напомнил генерал.

— Прошу простить меня, сэр — поправил его Мейер Амшель, — но я веду дела под именем Рэд-Шильд[11].

— Ах да, я и забыл, — подхватил генерал. — Он взял себе это имя, согласно цвету военного щита, который висит над его заведением на Юденгассе.

— Это что вы имеете в виду герб? — осведомился Ландгрэйв, приподнимая брось. — Это что же такое, фон Эсторфф? Ну ладно, Рот-шильд, «рыцарственный» еврей, сядь куда-нибудь, покуда мы с генералом не закончим партию, — ты загораживаешь мне свет.

— Простите, сэр, но я предпочёл бы стоять, если вам это не помешает.

— Вот, видите, что получается, фон Эсторфф, — сердито покачал головой Ландгрэйв. — Сначала евреи присваивают себе гербы, потом начинают «предпочитать». Послушайте-ка, герр с гербом, у тебя нет никаких прав на воинский щит, поскольку ты не рыцарь, и никаких прав в это время находиться за пределами гетто. Сядь сию же минуту, не то я отдам тебя под стражу за нарушение распорядка!

— Простите меня, сэр, — но сейчас ваш ход! — сказал Ротшильд.

— Что? — удивился совершенно сбитый с толку Ландгрэйв.

— Да, Мейер, — вмешался генерал с весёлым блеском в глазах, — сейчас должен ходить Ландгрэйв — ведь он играет чёрными.

— В этом случае, Ландгрэйв, — произнёс Мейер Амшель, — позвольте вам указать, что вы можете выиграть в одиннадцать ходов!

— Что? — взревел разъярённый Ландгрэйв. — Да как ты смеешь учить меня играть?..

— Вильям, Вильям, — со смехом увещевал его генерал, удерживая на месте, — давайте лучше посмотрим, что он задумал. С одной стороны — я заинтригован, а с другой — ну что нам мешает сыграть новую партию, если он не прав?

— Фон Эсторфф, вы что, совсем рехнулись? Представляете, если весь Франкфурт начнёт шептаться о том, что у меня завелась привычка играть в шахматы с евреями?! Меня и так кое-кто не желает принимать за серьёзного игрока!

— Но вы и не собираемся играть в шахматы с ним, мы только милостиво выслушаем его советы. Собственно говоря, ведь для того вы его сюда и доставили? Какая разница — выслушать его советы по поводу денег или по поводу шахмат?

— Если вы хотите доказать мне, что евреи способны что-то понимать в такой тонкой игре, как шахматы, фон Эсторфф, то почему бы вам не привести сюда мою борзую — пусть бы полаяла нам по-латыни?! — Но, заметив, как помрачнело лицо его старинного друга, Ландгрэйв добавил:

— Я прекрасно знаю, какое у вас великодушное сердце. Только имейте в виду, герр с гербом, что по этой игре я буду судить о вашей дееспособности и в остальных областях.

В течение всей этой перепалки Мейер Амшель хранил абсолютную невозмутимость, словно был куском обоев, покрывавшим стены. Заложив руки за спину, он спокойно все выслушивал.

— Вам нужно будет просто сделать рокировку, — сказал он.

— Да побойся ты Бога, малый! Это же откроет ему мою королеву! И она достанется его кавалерии!

— Королевы неоднократно попадали в руки кавалерии, в былые времена, Вильям, — сказал генерал, искренне развлекаясь, — и мало кто из них после этого выжил.

Ландгрэйв, качая головой и что-то бурча себе под нос, все же сделал рокировку. Генерал фон Эсторфф наблюдал за его действиями с самодовольной улыбкой, как учитель, чьи ученики выполняют давно известные ему упражнения.

— А теперь, Мейер, — сказал он, — какого хода ты ожидал бы от меня?

— На самом деле это не имеет значения, — отвечал тот, — так как Ландгрэйв уже выиграл партию.

Лицо Ландгрэйва исказила гримаса отвращения. Сделав большой глоток коньяку, он отвернулся от доски.

Немного поколебавшись, генерал, не спуская глаз с профиля Ландгрэйва, протянул руку и взял конём его королеву.

— Боже мой! Боже мой! Он взял мою королеву! — вскричал Ландгрэйв, его лицо покраснело и покрылось испариной, он изо всей силы вцепился в край стола.

— Будьте благоразумны, сэр, — невозмутимо напомнил ему Мейер, — ведь судьба королевы не решает партию. Вы, надеюсь, понимаете, что именно король достоин вашего величайшего и неусыпного внимания!

Ландгрэйв побледнел, дыхание его стало хриплым и учащённым, а руки, сжимавшие столешницу, задрожали. Встревоженный фон Эсторфф потянулся к столику в углу, налил стакан воды и подал его своему другу, а сам обратился к Мейеру:

— Вы уверены, что нам стоит?..

— Абсолютно. Давайте продолжим. Ландгрэйв оттолкнул стакан с водой: вместо неё он залпом осушил бокал с коньяком.

— Чем же сей великий мастер шахматной игры предложит мне пожертвовать на сей раз, — прорычал он, — чтобы окончательно выиграть партию?

— Ничем, — невозмутимо отвечал Мейер. — Теперь вы можете объявить шах королю.

Глаза обоих игроков расширились от удивления, когда они внимательно присмотрелись к расположению фигур на поле.

— Ага! — вскричал наконец Ландгрэйв, передвигая слона. — Шах! — рявкнул он, откинувшись на спинку стула и блаженно улыбаясь.

— Будьте благоразумны, — заметил невозмутимо Мейер, — ведь шах — ещё не мат, хотя не вызывает сомнений то, что, невзирая на любые контрудары противника, ваша позиция остаётся выигрышной. Законы, по которым движутся шахматные фигуры, столь же прекрасны, как и те, по которым движутся вселенные, — но они столь же и опасны.

По мере того, как игроки, пользуясь советами Мейера, продолжали переставлять свои фигуры, Ландгрэйв все больше расслаблялся. В конце концов и сам генерал откинулся на стул с одобрительной улыбкой на лице, хотя для него партия оказалась безнадёжно проигранной.

— Мой дорогой Ред-Шильд, — обратился он к Мейеру, — я впервые получил наслаждение, играя в шахматы, и впервые игра для меня оказалась столь блестящей.

Признаюсь, что, хотя сам я играю каждый день, вы с лёгкостью дадите мне десять очков вперёд. И мне доставило ещё большее удовольствие, если бы по окончании игры вы произвели её полный анализ, чтобы я увидел упущенные возможности и в будущем смог избежать ошибок.

Итак, Мейер Амшель надолго оставался у шахматной доски, объясняя игрокам различные последовательности ходов — он называл их комбинациями, — так что оба игрока под конец уяснили все возможные нюансы сыгранной партии.

И только когда солнце поднялось и позолотило воды Майна, троица поднялась из-за доски, чтобы отправиться спать. Ландгрэйв задержался на лестнице, положив свою руку на плечо маленького мастера игры в шахматы.

— Ротшильд, — сказал он, — если вы манипулируете деньгами с таким же искусством, как это проделываете с маленькими фигурками из слоновой кости, я предполагаю, что вы сумеете сделать меня очень богатым человеком.

— Но вы и так уже богатый человек, — возразил ему Мейер Амшель.

— Лишь по стечению обстоятельств. Но вы рождены для богатства совсем иного рода, мир сможет восторгаться им лишь сотню лет спустя. Хоть я и не гений, но достаточно проницателен, чтобы распознать кого-то более сведущего, чем я, и использовать такого человека в своих интересах.

— С такими рекомендациями, сэр, — отвечал Мейер Амшель, — миру, пожалуй, не придётся ждать сотню лет.

ЗВОН МОНЕТ

Деньги — проза жизни, о которой не принято говорить в светском обществе, но в итоге своего закономерного обращения они могут преподнести результаты столь же прекрасные, как розы.

Ральф Уолдо Эмерсон

Понедельник, 30 ноября

Ровно в восемь часов утра Тор вошёл в двери нью-йоркской Публичной библиотеки и спросил у служительницы, как попасть в отдел бизнеса. Дама объяснила и проводила его со вздохом искреннего сожаления, наблюдая, как тот поднимается по широким мраморным ступеням. Ещё бы, в их библиотеке подобные посетители — большая редкость.

В то утро Тор прекрасно выглядел в строгом деловом костюме-тройке из чёрного итальянского габардина. Бледно-серый галстук в едва различимую тонкую полоску украшала золотая булавка, идеально сочетавшаяся с выглядывавшими из-под обшлагов золотыми запонками. Пока он шёл к отделу бизнеса, многие обратили на него внимание. Оказавшись на месте, он выяснил, где находились подшивки нужных ему экономических изданий.

Зайдя за стеллажи, Тор снял тяжёлую подшивку с полки и быстро пролистал последние выпуски журнала. Наконец он нашёл то, что было ему нужно.

Быстро оглянувшись и заслонив подшивку, он быстро извлёк из кармана острый, как бритва, нож и отрезал страницу. Аккуратно сложив, отправил её в карман вместе с ножом. Затем вернул подшивку на место поблагодарил служительницу и покинул помещение.

Менее чем через час Тор входил в брокерскую контору Луи Страуба на Мэйден-Лэйн. Через стеклянную дверь ему была видна комната, в которой брокеры сидели в обнимку со своими телефонами: их галстуки были распущены, а пиджаки наброшены на спинки стульев. Секретари и клерки сновали от стола к столу, принимая телефонограммы. В помещении стоял страшный гвалт.

У самой двери за столом сидела девушка, которая умудрялась жевать резинку, красить ногти лаком и разговаривать по телефону. Ей пришлось оторваться от своих занятий и поинтересоваться у Тора, может ли она быть чем-нибудь ему полезна.

— Я бы хотел открыть новый счёт всего лишь, — отвечал он с кривой улыбкой.

Она покраснела, попросила собеседника подождать и нажала кнопку интеркома.

— Мистер Людвиг, — сказала она в микрофон, и её голос перекрыл гул, убивший в помещении. — Новый счёт на первый стол. Пожалуйста, позаботьтесь.

— Подождите минуту, — попросила она Тора и продолжила беседу по телефону.

Фирма Луи Страуба ворочала несметными количествами ценных бумаг для тех, кто не нуждался в помощи при планировании своих пакетов ценных бумаг или вложений в недвижимость. А сам он был крупнейшим брокером.

Пять лет назад молодой человек разглядел созревшую в Соединённых Штатах необходимость в брокерской фирме, которая торговала бы акциями и векселями так, как торгуют товарами в супермаркете, где клиенты могли выбрать, что им самим придётся по вкусу, а брокеру достаточно было сделать звонок, чтобы совершить продажу. Клиентам не предлагали выпить кофе да и вообще не удостаивали их особым вниманием. У Луи Страуба все происходило так быстро и без заминок, что брокер потом сам не смог бы вспомнить лица недавнего клиента. Именно поэтому Тор пришёл сюда.

Мистер Людвиг, щуплый лысеющий человечек, вошёл в комнату и пожал протянутую Тором руку, даже не взглянув ему в лицо.

— Вы хотите открыть счёт, мистер…

— Дантес. Эдмон Дантес, — представился Тор. — Да. Фактически я открою его и тут же закрою. Я бы хотел купить несколько облигаций в качестве рождественского подарка для своих племянниц и уже составил список того, что мне нужно.

— Так, значит, это будет оплаченная сделка? Мы принимаем кредитные карточки или персональные чеки, — мистер Людвиг вёл Тора через всю комнату в сторону маленького письменного столика.

— Я сделаю денежный депозит, мы выберем облигации, а после того как вы их зарезервируете для меня, я в течение получаса принесу вам чек из кассы.

— Мы не имеем права ничего предпринимать до того, как получим деньги или номер кредитного счета с подтверждением его платёжеспособности, вы же понимаете, — возразил Людвиг.

Тор кивнул и протянул Людвигу вырезанную из журнала страницу со списком облигаций, обведённых жирным кружком.

— А у вас много племянниц, — заметил клерк, взглянув на Тора с улыбкой.

— Я делаю это на каждое Рождество, — отвечал Тор. — Обычно облигации покупает для меня мой брокер, но в этот раз я припозднился, а он успел уйти в отпуск. Мои племянницы очень милые девочки, мне совсем не хотелось бы портить им Рождество.

Людвиг внимательно посмотрел на Тора, стараясь угадать, сколько же лет этим его девочкам и насколько тесны их родственные отношения. Но тут же поспешно склонился над пультом, нажимая на клавиши своего компьютера.

— Без проверки через компьютер я не смогу точно сказать вам, какие из них свободны, а какие уже проданы в данный момент. Да, так выходит, что вы ведёте речь о бумагах на сумму около пятидесяти тысяч долларов, мистер… э…

— Дантес, — повторил Тор. — Отлично. Мой офис находится на Тридцатой Парковой авеню — это «Кристо корпорэйшн», если вам нужно будет со мною связаться. Прошу вас сейчас заняться моим списком, а я вернусь к половине одиннадцатого с чеком на пятьдесят тысяч. Если при точном подсчёте окажутся некоторые расхождения в цене, вы сможете открыть мне кредит или выдать чек на сумму разницы.

— О'кей, — согласился Людвиг. — Не обижайтесь, но мне кажется, вы просто выбрали по одному из каждого типа перечисленных здесь бумаг, и получились десятки различных типов. Почему бы вам не подарить племянницам по одному из меньшего количества разновидностей? Все тогда удалось бы оформить гораздо проще и быстрее, потому что я смог оформить их покупку блоками. А вы можете просто выдать мне отдельные сертификаты.

— Дело в том, что Сюзи не понравится, если она получит подарок точно такой же, как и Мари-Луиза, ну и так далее, — пояснил Тор.

Не мог же он открыть истинную причину того, почему вдруг понадобилось покупать по одной облигации каждого типа. И он заторопился к двери, не удостоив даже кивком жёлчную молодую особу у первого стола. Тор направился в маленькое кафе на Уолл-стрит, поблизости от своего банка. Банк открывался в десять часов, но он надеялся, что сумеет быстро получить у своего кассира чек на пятьдесят тысяч. И тут же пустить их в дело.

Пока Тор в ожидании открытия банка пил кофе, Джорджиан выходила из такси, остановившегося у входа н массивное бетонное здание, расположенное в Бронксе.

Здание было окружено высоким сетчатым забором с рядами ключей проволоки над верхним краем, а у входа стояла охрана. Через каждые сто метров забора так же стояли вооружённые часовые с немецкими овчарками. Они внимательно наблюдали за тем, как Джорджиан приближается к будке часовых у ворот.

Она была в открытом платье в обтяжку из замши цвета электрик, в высоких чёрных сапогах из превосходной кожи, а на плече — небрежно накинутая чёрная пелерина из тончайшей шерсти.

— Привет, — обратилась Джорджиана к охраннику. — Надеюсь, я успела на десятичасовую экскурсию. Я как можно ближе постаралась подъехать сюда на метро, а потом пришлось взять такси. Я чувствую себя совершенно разбитой и к тому же ужасно замёрзла.

— Все в порядке — экскурсия ещё не началась, — заверил её охранник. — Экскурсанты только собираются там, у главного входа. Хотите, зайдите ко мне и обогрейтесь, а я пока выпишу для вас пропуск. Они всегда оставляют на всякий случай несколько резервных карточек.

— О, я была бы вам так благодарна, — отвечала Джорджиан, переступая порог будки. Охранник сразу же связался со своим коллегой возле главного входа. Джорджиан сняла митенки с изображением Санта Клауса на тыльных сторонах ладоней и потёрла замёрзшие руки. Через стеклянные стены будки ей было видно, как стоявшие по периметру ограды часовые с собаками переглядывались с многозначительными гримасами и кивали в их сторону. Охранник закончил разговор и обратился к ней:

— И как только такую девушку, как вы, угораздило попасть на экскурсию по печатной фабрике в такую погоду?

— Я не предполагала, что на улице может быть так холодно, — отвечала Джорджиан, закатив глазки на нависшие небеса, готовые разродиться новым снегопадом. — Но я — студентка Художественного молодёжного союза и так давно мечтала попасть на экскурсию на эту фабрику! А наши преподаватели твердят в один голос, что у вас здесь собраны работы лучших граверов на всем Восточном побережье.

— Они правы, — подтвердил охранник. — Банкнота Соединённых Штатов — самая старая ценная печатная бумага, выпущенная в нашей стране. У нас работает много отличных граверов, и постоянно на их работу приходят смотреть такие студенты, как вы. Когда начнётся экскурсия, обязательно загляните к граверам, и они с радостью все вам расскажут и покажут. А вот и ваша карточка-пропуск, и я даже не потребую, чтобы вы подписали её у начальства. Только запишите в этом журнале ваше имя и адрес, если вас не затруднит, — и он протянул ей журнал.

Джорджиан аккуратно печатными буквами вывела:

«Джоржетт Хейер». А рядом, в колонке с грифом: «От какой организации» написала: «Художественный молодёжный союз». Она была счастлива, что ей не надо больше болтать с охранником: ведь она не имела ни малейшего представления, где находится этот самый союз.

— Я и представить не могла, — уверяла Джорджиан своих собеседников, смутно различимых в полутьме бара, где её угощали пивом, — что на банкноте Соединённых Штатов напечатано такое множество разных штук!

Я счастлива, что пришла на эту экскурсию а имела возможность познакомиться с такими удивительными мастерами, как вы, джентльмены.

За красным пластиковым столом собралось пятеро граверов, сотворивших изображение банкноты Соединённых Штатов. Перед каждым из них лежал на тарелке полусъеденный сэндвич с колбасой и стояла полувыпитая кружка пива. Все они были заворожены проявленной Джорджиан ненасытной жаждой знаний, словно она собиралась поступать в ученики гравера.

— Подумать только, — не унималась она, — почтовые марки, аккредитивы, облигации, акции — столько всего! Но вам разве не приходится специализироваться на чем-то одном? Я имею в виду: каждый из вас является экспертом но всех случаях, или, к примеру, один лучше разбирается к отпечатках с гравюр, а другой в рото… рото…

— …принтах, — помог один из мужчин, и все дружно рассмеялись.

Джорджиан изобразила крайнее смущение и окинула восхищённым взглядом широко распахнутых глаз всех собравшихся за этим столом.

— Мы специализируемся в разных отраслях, — признался один из них. — И всегда рады, когда студенты приходят сюда на экскурсии. Кто знает, может, кто-то из вас заинтересуется этим всерьёз? Сегодняшние студенты могут завтра стать мастерами-граверами.

Его товарищи дружно поддержали его и принялись за свои сэндвичи и пиво.

— Меня больше всего интересует, — сказала Джорджиан, сдувая пену с пива у себя в кружке, — фоотогравюра. Я занимаюсь фотографией и очень бы хотела превратить кое-какие свои работы в гравюры. Вы занимаетесь здесь фотогравюрой?

— Совсем немного, — отвечал один из мужчин. — Виртуозы этого дела работают в Японии: их цветные литографии и гравюры непревзойденны. Вам надо пойти в какой-нибудь из музеев в Манхэттене и посмотреть на чудеса, которые там выставлены.

— А на нашей фабрике прежде всего изготавливаются ценные бумаги, как, например, аккредитивы, в этом случае все клише должны быть ручной работы, — добавил другой. — Да и при печати необходимо использовать как можно больше ухищрений, чтобы напечатанные нами бумаги нельзя было подделать. Например, иногда на одном документе используется около тридцати разных оттенков краски. Вряд ли вы используете столько же, чтобы отпечатать фотографию.

— Хотела бы я знать, как мне это удалось бы сделать, — мило улыбнулась Джорджиан. — Вы, случайно, не подскажете, кто мог бы мне такое показать?

— На самом деле есть один японский фотограф, здесь, в Штатах. Он работает у себя дома и иногда изготавливает подделки — для коммерции, но в основном из любви к искусству. Ты не помнишь, как его зовут. Боб? Ну, это тот, кто сделал клише для банкнот в один доллар и выставил его на галерее. Его клише оказались столь искусной подделкой, что ФБР не поленилось заявиться к нему домой, чтобы их уничтожить! Как его звали?

— Ах да, — воскликнул второй, — вспомнил, это был Сегеи Кавабата.

Вторник, 1 декабря

Близился полдень, когда Джорджиан, с головы до ног закутанная в чёрный плащ, покинула паром, перевёзший её через пролив. Она прошла по причалу сквозь густой снегопад, остановила первое попавшееся такси и назвала адрес.

Расплатившись с водителем, вышла напротив старинного домика, чем-то напоминавшего пряничный, стоявшего на обсаженной деревьями улице.

Пройдя по обледенелой дорожке, Джорджиан поднялась по скользким ступеням на крыльцо и дёрнула за шнурок колокольчика. Через несколько мгновений раздался звук приближавшихся шагов. Дверь приоткрылась, и в щёлку выглянуло маленькое сморщенное личико.

— Мистер Кавабата? — спросила Джорджиан. Старик кивнул, внимательно разглядывая её, но не открывая дверь шире. — Я Жоржетта Хейер, звонила вам из города. Я из Художественного молодёжного союза. — Джорджиан улыбнулась ослепительной и очаровательной улыбкой, а про себя прокляла старика за осторожность: она ведь продрогла на холодном ветру.

— Ах да, — наконец сказал мистер Кавабата, распахнул дверь и впустил её внутрь. — Художественный молодёжный союз? Я часто читал там лекции. У кого вы обучаетесь? Наверное, я знаю их. Могу я предложить вам чаю?

Джорджиан за чаем с пирожными пришлось признаться мистеру Кавабате, что она вовсе не студентка Художественного молодёжного союза, а якобы коммерческий фотограф и собирается заниматься фотогравюрой. Но не хочет, чтобы кто-то из работодателей знал, что она старается специализироваться в новой отрасли. Конечно, такое объяснение откровенно было притянуто за уши, но мистера Кавабату оно устроило.

— Мистер Кавабата, граверы с фабрики, на которой печатают деньги, рассказали мне, что вы изготовили превосходные клише для однодолларовой бумажки. Это правда? — спросила она, следуя за мистером Кавабатой по анфиладе комнат с высоченными потолками в викторианском стиле.

Во всех комнатах царила не правдоподобная чистота, в нишах высоких окон находились бумажные экраны, расписанные от руки, а стоявшие на лакированных столиках глиняные вазы пастельных тонов с торчавшими из них пучками художественных кистей казались настоящими произведениями искусства.

— Да, — подтвердил Кавабата, — правительство было очень сердито на меня за это. Когда открылась моя галерея, они вломились ко мне домой и устроили обыск, разыскивая другие клише. Они приняли меня за профессионального фальшивомонетчика, и я с трудом смог им объяснить, что это была лишь жалкая попытка доказать, что в своём искусстве я достиг истинных высот и сумел продемонстрировать это западному миру. Если хотите, я покажу вам оттиск из той серии, который они не конфисковали.

Кавабата привёл её в комнату, напоминавшую настоящий китайский садик с маленьким бассейном, с гладкими чёрными камнями, которыми были вымощены дорожки между аккуратнейшим образом ухоженных шпалер карликовых деревьев. Пол между деревьями был застлан плетёными циновками, а в углах комнаты были набросаны расшитые вручную подушки.

На одной из стен висела небольшая гравюра около фута в диаметре. Темно-серый превосходно проработанный задний план выгодно оттенял изображённое в центре маленькое яблоко, лежавшее на столе, и к нему была прислонена однодолларовая банкнота. Она выглядела так, словно только что вышла из-под печатного пресса, и её прикрепили к коллажу.

— Это великолепно, — прошептала Джорджиан.

Она вытащила из сумочки долларовую бумажку и сравнила с гравюрой.

— Это и есть фотогравюра, — заметил Кавабата тихим голосом. — На самом деле я сфотографировал доллар, а затем яблоко на столе, и наложил фотографии одна ни другую. Клише изготовлялось отдельно. Если вам интересно, я покажу, как это делается.

Он проводил Джорджиан в комнату, где на массивных деревянных столах стояло множество маленьких ручных прессов и один большой у дальней стены. В центре комнаты с толстых балок, укреплённых под самым потолком, свисала широкоформатная камера, под которой располагался гигантских размеров стол, застланный чистой белой бумагой. Все находилось в идеальном порядке.

— Может, сделаем один отпечаток? — предложил Кавабата. Он нажал на кнопку, и камера со скрежетом поползла вверх. — Чтобы получить превосходные гравюры, нужно пользоваться крупноформатной камерой. Чем крупнее негатив, тем больше деталей можно проработать, совсем как в фотографической печати. Такой порядок воспроизведения деталей требует большого внимания и терпения. Возьмите фотографическую лупу и взгляните на вашу долларовую банкноту.

Джорджиан приняла маленький стеклянный кубик и взглянула через него на свой доллар. Увеличенный во много раз, он словно ожил. Простой светло-зелёный орнамент оказался сложнейшим сплетением мириад линий, спиралей, завитушек, оттенённых к тому же более глубоким зелёным фоном.

— Если вы посмотрите на левую половину Большой Печати, той, что с египетской пирамидой, — продолжал Кавабата, — увидите, что парящий над нею магический масонский глаз окружён старческими морщинами! Вот к такому филигранному изображению мы и должны стремиться.

Джорджиан с трудом оторвалась от необыкновенного зрелища, открывшегося ей с помощью лупы.

— Что мы напечатаем? — спросила она.

— Может, вашу долларовую банкноту? — улыбнулся Кавабата, вынимая её из-под лупы. — Только давайте сделаем нашу задачу ещё более интересной. Поскольку это всего лишь упражнение, позволим доллару стать разноцветным, подобно валюте некоторых других стран. — Красным отточенным карандашом Кавабата осторожно подкрасил мистический глаз.

— Мне хотелось бы продемонстрировать вам как можно больше самых сложных приёмов фотогравюры. В наши дни молодые люди зачастую бездумно, в спешке стараются ухватить информацию, не думая, как они будут использовать полученные знания. Но искусство гравера не терпит суеты. Гравюра подобна чайной церемонии: в определённый момент делается определённый шаг, и лишь через положенное время — следующий. И только тогда она раскроет свои секреты, словно распустившийся цветок.

Кавабата провёл Джорджиан в смежную со студией тёмную комнату. И там продемонстрировал ей кропотливый процесс постепенного нанесения маски на фотопластинку, покрытия плат для клише фоточувствительной эмульсией, приготовления кислотной ванночки, причём тщательно соблюдая определённое время на каждую операцию.

— Смешивать краску, — пояснял Кавабата, когда они промыли и просушили последнюю плату, — надо тщательно и аккуратно, чтобы, даже создавая просто чёрный цвет, вы получили действительно чёрный. Цвет нужно чувствовать душой. А теперь пройдёмте в мой кабинет для медитации.

— Медитации? — смутилась Джорджиан.

— Первоклассный гравер перед тем, как составлять краску, всегда должен медитировать, — пояснил Кавабата, — чтобы его душа находилась в гармонии со вселенной.

Джорджиан была так увлечена работой, что потеряла счёт времени. Было уже довольно поздно, когда они закончили печатать. Они с Кавабатой сидели в просторной гостиной, напившись чаю. Теперь Джорджиан глотками отпивала превосходный тёплый сакэ и вертела в пальцах новенький чудесный красно-зелёный доллар. Ощущение у неё было такое, будто только что получила диплом об окончании десятилетних граверских курсов.

— Мистер Кавабата, — призналась она, размечтавшись после успешно законченной работы и выпитого сакэ, — я не в состоянии объяснить вам, что для меня значит сегодняшний день. Возвратившись домой, я сразу же начну практиковаться во всем, чему вы меня только что научили.

— У вас есть пресс для работы?

— Нет, но надеюсь, что смогу купить. В газетах не печатают объявления о продаже прессов?

— Все новые прессы снабжены автоматическими цветосмесителями. Они пригодны только для выпуска ширпотреба. Но для такого художника, как вы, мне кажется, нужен пресс старой конструкции, чтобы все контролировать руками. На нем вы сможете составлять цвета совершенных оттенков и филигранные детали ваших гравюр.

— Где бы мне найти такой пресс? — спросила Джорджиан.

— У меня есть один, и я мог бы дать вам его на время или даже продать, мисс Хейер. Он старый, но в прекрасном состоянии и совершенно исправен. Как вы будете добираться домой? Мы, наверное, смогли бы дотащить его до мостовой и погрузить в самое большое такси.

Телефон разрывался от звона, и Лелии пришлось перевернуть гору подушек на диване, чтобы его найти. Наконец, сняв трубку, она ответила.

— Алло! Алло! — закричала она. А потом, через минуту, сказала:

— Ох, нет! Ох, мерд! Уи, он здесь. Да, я сейчас же его отправлю к тебе. Но ты — комплетман фу, моя шери.

— Не могу понять, — сказал Тор, выходя из кухни, руки его были в тесте, — почему у тебя изюм такой мягкий, когда ты помещаешь его в штрудель между двумя слоями теста… А что случилось?

Лелия стояла перед ним с вытянутым лицом.

— Это Зорзион, — сказала она, со вздохом кладя трубку на рычаг. — Ты должен поехать и доставить её сюда.

— Где её носит? — возмутился он, вытирая руки о полотенце, завязанное вокруг талии. — Уже почти пять часов, и она должна была вернуться после полудня.

— Уи. Она ждёт тебя у парома.

— Почему бы ей не добраться сюда на метро? — спросил он.

— Она ждёт у парома на той стороне пролива, — уточнила Лелия.

— Так почему она не сядет на паром, а потом в метро?

— Потому что, мон шер ами, не нашлось никого, кто помог бы ей погрузиться и сойти с парома с её печатным прессом.

КОМПАНЬОНЫ

Деньги не растут сами по себе.

Аристотель

Пятница, 4 декабря

Я не видела ни Джорджиан, ни Тора на протяжении всей недели. Они держали развёрнутую ими деятельность в строгой секретности, правда, заверили меня в том, что мы непременно встретимся вечером в пятницу, на прощальном обеде перед моим отлётом в Сан-Франциско. А тем временем мне предстояло заняться собственными делами.

Нью-Йорк не страдал от недостатка банков, а мой секретарь Павел, коньком которого были междугородные звонки, скрупулёзно обзвонил все эти заведения, обеспечив мне зелёный свет по всему маршруту. Правда, мои посещения здешних служб безопасности имели целью лишь закамуфлировать необходимость повидаться с Тором, который отныне стал моим соперником в заключённом пари. Он больше не являлся моим советчиком, правила игры изменились, как изменились и её ставки. Но раз уж я попала в Нью-Йорк, не лишним было поинтересоваться работой здешних коллег.

Посещение мистера Пикока из «Юнайтед траст» стояло одним из последних в моем списке, но у него не нашлось ничего нового, что бы он мог мне рассказать, так что пришлось терпеливо выслушивать его болтовню за ленчем. Мне многое нужно было обдумать в одиночестве. Однако, когда я обратилась к последнему пункту своего маршрута, меня ожидал сюрприз.

В Нью-Йорке проживают сотни тысяч человек, которых зовут Гаррисами, и, можете представить моё удивление, когда Гаррис, заведовавший службой безопасности в Сити-Бэнкс, оказался одним из моих старинных знакомцев!

Десять лет назад, когда я виделась с ним в последний раз, это был тощий человек, весь обсыпанный пеплом от сигарет, он никогда не причёсывал волосы и носил рубахи навыпуск. Время и достаток хорошо поработали над его внешним видом.

Когда он поднялся мне навстречу из-за своего рабочего стола розового дерева, на котором красовалась коллекция диковинных заморских трубок, в глаза бросились его аккуратно подстриженные серебристые виски, кашемировый блейзер и идеально завязанный репсовый галстук.

— Гаррис! — вскричала я, очутившись в его горячих объятиях. — Как тебе удалось попасть на работу сюда? Ведь на прошлой неделе, когда я говорила с Чарльзом, ты был там, в центре информации…

Гаррис прижал палец к губам и предостерегающе взглянул на окошко в своей двери.

— Не дай Бог, если там что-то перехватят, — сказал он. — За мной следят в четыре глаза. Какие у тебя планы на время ленча? Давай-ка куда-нибудь пойдём и поболтаем.

Гаррис подхватил своё пальто из верблюжьей шерсти, накинул на шею шёлковый шарф с бахромой, и мы направились во «Времена года» — ту самую забегаловку, в которой когда-то часто бывали.

Покончив с ленчем, на такси мы доехали до дома, где размещался Научный информационный центр, в котором ничего не изменилось за последние десять лет. Только стены закоптились, словно здесь бушевал пожар. Оголённые медные провода, оплетавшие сердце Чарльза, наверное, совсем позеленели от миазмов, долетавших сюда с «Куинс фактори», если они по-прежнему держат форточку открытой, чтобы охладить ему мозги, как они выражались.

Парочка под именем «Бобсей Твинс», как и все англичане, обращались друг к другу по именам, что затрудняло общение с ними, так как звали их одинаково. Чтобы не возникало недоразумений, они, как истинные технари, разрешили проблему путём нумерации: Гаррис Первичный и Гаррис Вторичный.

Когда мы вошли в информцентр, Гаррис Первичный стоял к нам спиной у своей машины, а у неё все куда-то двигалось и ехало, судя по всему, она складывала и запечатывала конверты. Стоял невообразимый грохот.

Само помещение казалось более чистым, чем прежде. И в его центре возвышался мистер Чарльз, ухоженный и счастливый, бока его лоснились от свежей небесно-голубой краски, а на верхней консоли красовалась бейсбольная кепка команды «Бруклин Доджерс».

— Чтоб я пропал, да ведь это Верити Бэнкс! — взревел Гаррис Первичный, когда, обернувшись, заметил наше присутствие. — Чарльз, малыш, взгляни-ка, твоя мама пришла!

— Выключи этот дьявольский грохот! — прокричал Гаррис Вторичный. — Я даже своих мыслей в мозгу не слышу!

Гаррис Первичный выключил изготавливавшую конверты машину и, сияя, подошёл к нам. Он тоже выглядел на удивление прилично в своём твидовом пиджаке с кожаными нашивками на локтях и вязаном шерстяном свитере. Отрастил себе окладистую бороду, и каждый дюйм его фигуры излучал респектабельность.

— Вы оба отлично смотритесь, — заметил я. — Судя по всему, дела идут неплохо, и вы умудрились натащить сюда ещё больше металлолома, чем прежде.

— Дело в том, что мы занялись в некотором роде почтовым бизнесом, — пустился в объяснения Гаррис Вторичный. — Чарльз — президент нашей компании, а мы — вице-президенты. В этих помещениях за долгие годы скопилась куча устаревшего ненужного оборудования. И мы подыхали от бесконечной тоски, просиживая ночи напролёт, поэтому Гаррис Вторичный устроился днём работать в Бэнкс. А потом сообразили, что можем использовать и это место, даже если один из нас прирабатывает на стороне. Подойдя к делу творчески, мы сумели открыть бизнес. И за последние годы так сработались, что стали как бы единым целым.

— Звучит неплохо, хотя и несколько противозаконно, — заметила я. — Ведь, как бы то ни было, вы не владельцы этого информационного центра.

— Да ведь и ты пользовалась Чарльзом в своих интересах все десять лет, — напомнил Гаррис Первичный. — Мы читали твои вводные и помним, что, не спаси ты ему когда-то жизнь, мы не смогли бы добиться того, что имеем сейчас. Существование Чарльза само по себе натолкнуло нас на мысль о необходимости стать его антрепренёрами.

Пока шёл наш разговор, я пролистала бумаги, накопившиеся в корзине возле принтера.

— А это что за галиматья? — спросила я.

— Это перечень почтовых отправлений, которые мы делаем для одного крупнейшего клиента, — пояснил Гаррис Вторичный, — для консорциума университетов Вое-. точного побережья. Они собрали в кучу все списки своих выпускников, чтобы выбрать самые сливки — тех, кто побогаче, и разослать им специально сочинённые просьбы о денежных пожертвованиях.

— Эти данные мы дополнили, — вмешался Гаррис Первичный, — почерпнув информацию из Дана и Бред-стрита, авторов «Социального регистра», а также из некоторых других источников об их участии в различны компаниях, предприятиях, о владении. недвижимостью и так далее. Если бы мы сейчас захотели продать этот список, то смогли бы заработать на нем не меньше полумиллиона.

Я изучила список повнимательнее. Он включал не только имя, ранг, серийный номер, но и количество членов семьи, их политические амбиции, деловые связи, членство в клубах, а также имевшуюся в их распоряжении собственность и свободные от налогов взносы в различные организации. Этот список мог бы принести Бобсей Твинс полмиллиона, но мне он, несомненно, принесёт намного большие деньги.

Я улыбнулась — мистер Чарльз приходит мне на выручку снова. Вернувшись в Сан-Франциско, надо будет распределить мои тысячи по различным фиктивным счетам, не так ли? На этих счетах похищенные мною деньги будут находиться до тех пор, пока я их во что-нибудь не вложу. Вряд ли я сама смогла бы подобрать более необходимые для этого имена, чем те, которые уже значились в лежавшем передо мною списке. И теперь мне не нужно было выдумывать номера их страховых полисов или данные о кредитоспособности: все это было здесь обозначено аккуратнейшим образом.

В этом списке была ещё одна весьма привлекательная деталь: многие среди обозначенных в нем толстосумов являлись к тому же и членами Вагабонд-клуба! Что ж, может быть, на свете и существует высшая справедливость.

Я легкомысленно насвистывала всю дорогу до отеля. Пятая авеню сияла огнями, словно рождественская ёлка. Воздух был наполнен зимним ароматом, и прохожие торопливо сновали по сверкавшим заснеженным мостовым. Стемнело, когда я вошла в зеркальные двери «Черри-отеля».

Зайдя в номер, чтобы переодеться к обеду, я заметила горящую красную лампочку на телефоне и позвонила портье узнать, не было ли для меня сообщений. Мне ответили, что было два звонка из Сан-Франциско: один от Перл, а второй от Тавиша. Взглянув на ручные часы, поняла, что в Калифорнии половина пятого — не так поздно, чтобы позвонить в банк.

Я решила принять сначала душ. Позвонив вниз и заказав бутылку черри в номер, отправилась заниматься своим туалетом. Когда через пятнадцать минут я вышла из ванной, обмотав влажные волосы полотенцем, то обнаружила в гостиной поднос с бутылкой и бокалами. Налив себе черри, я занялась телефоном.

— Мисс Лоррейн не отвечает по этому телефону, — сообщила мне секретарь банка. — Теперь она работает у мистера Карпа. Пожалуйста, не кладите трубку, я соединю вас.

Через минуту Перл была на линии.

— Хелло, милая, — поздоровалась она. — Хорошо, что ты перезвонила. Мне кажется, я должна ввести тебя в курс происходящих событий. Наш дружище Карп и твой босс Киви замышляют какие-то пакости в твоё отсутствие. Мой офис расположен рядом с офисом Карпа, если только предоставленную мне дыру можно назвать офисом, и через стенку я слышу все их переговоры с Киви. По-моему, тебя ожидает заокеанский вояж в ближайшем будущем.

— Что ты имеешь в виду? Они подводят под меня мину?

— Намного хуже, моя сладкая, — мрачно сказала она. — Каким-то образом им удалось пронюхать, что твой маленький избранный круг с особо пристальным вниманием изучает именно их отделы. Поэтому они решили перевести тебя во франкфуртский филиал до конца зимы, прелестное место, особенно в это время года. Если их не остановить, они преспокойно угробят твой проект, запросто избавятся от меня, после чего Карп сможет вить из Тавиша верёвки. Кстати, они имели в виду Франкфурт в Германии, а не в штате Кентукки — и вовсе не имели и виду перевод с повышением по службе!

— Это дворцовый заговор, — согласилась я. — Ну что ж, завтра утром буду дома, и мы обсудим все подробнее, если ты сможешь подвезти меня из аэропорта. Прихвати, пожалуйста, с собою Тавиша, мне надо будет поделиться с вами кое-какими новостями.

— Кстати, раз уж мы с тобою наедине, позволь спросить: как твои дела в Манхэттене?

— Провела все это время, отражая бешеные попытки «потрахаться», я ответила на твой вопрос? Ты это имела в виду? — резко отвечала я.

— Да брось ты, — со вздохом ответила Перл.

— Благодарю за мудрый совет, — сказала я и повесила трубку.

«Тавиша, вероятно, нет на месте», — подумала я, набрав другой номер и слушая длинные гудки в трубке. Наконец кто-то ответил, и я могла слышать скрип роликов по полу и гул от установок искусственного климата, пока Тавиша позвали к телефону.

— Где ты был — в операторской? — спросила я. — Ты можешь со мною говорить?

— Вообще-то ты позвонила не в подходящий момент, — отвечал он. — Но хочу сказать, что ты сама знаешь, кто проявляет особенный интерес к нашей работе. Он требует отчёта каждый день — чуть ли не по часам.

— Ты говоришь о Киви, — сказала я. — И что ты ему рассказал?

— Но ведь я работаю на тебя, а не на него, — заметил Тавиш. — Хотя он имеет большое влияние на всех остальных членов круга, рад тебе сказать, что среди них не нашлось пока предателя. Но, думаю, что это вопрос времени: рано или поздно он сумеет все взять под контроль, поскольку движется к этому, хотя и медленно, но упорно. Когда ты собираешься вернуться?

— Завтра. Перл Лоррейн обещала подвезти меня из аэропорта: ты бы не мог подъехать вместе с нею?

— Отлично. А я и не знал, что вы так хорошо знакомы. Кстати, мы с ней предприняли здесь кое-какие шаги, чтобы хоть что-то сохранить в твоё отсутствие…

— Я только что переговорила с Перл. Ты мне скажи: вам удалось пробраться хотя бы в один файл?

— Нет, хотя мы усердно трудимся над этим, — отвечал Тавиш. — Возможно, к завтрашнему утру у нас уже будут какие-то результаты.

Меня разочаровало известие о том, что Тавиш не смог подобрать ключевые шифры или хотя бы проникнуть в файлы с обычными счетами. Пока не будет в них доступа, я не смогу даже определить номера счётов, открытых для тех важных персон, которые значились в списке Бобсеев Твинс.

А с другой стороны, может, это и к лучшему. Если бы кругу избранных уже удалось разобраться с файлами или кодами, об этом мог пронюхать Киви и, конечно, донёс бы до начальства. И тогда бы он присвоил себе свою славу, а меня отстранил от «решения проблемы».

Теперь ясно, что с моей стороны было ошибкой запускать в работу круг избранных в своё отсутствие и ещё более безрассудно предоставлять Тавишу действовать в вслепую. Чтобы рассчитывать на его реальную помощь, я должна была посвятить его в свои планы.

И все же самая большая моя ошибка — то, что я оставила без присмотра Киви, пусть всего на неделю. Если ему удастся вытурить меня в Германию, мои планы рухнут, а пари окажется проигранным, ещё до того, как я смогу начать действовать. Какое счастье, что завтра я уже вернусь. Возможно, у меня ещё останется время для быстрого манёвра.

Я привела себя в порядок, причесалась, надела вечернее платье и спустилась на Пятую авеню в поисках такси, которое доставило бы меня к Лелии. Надо же мне в конце концов узнать, как продвигается вторая часть нашего пари.

В связи с приближавшимся Рождеством в холле дома, где жила Лелия, возвышалось гигантских размеров дерево из розовой фольги, на ветках которого ослепительно сияли гирлянды. Наверное, приблизительно так выглядели воплощённые в явь сны Марии Магдалины — до её встречи со Спасителем.

— Шампанское специально для гостей, — сказал лифтёр Фрэнсис, протягивая мне пластиковый бокал.

В передней у Лелии меня встретила горничная, коротко стриженная розовощёкая деваха, протянувшая мне бокал, до краёв наполненный пуншем. Я допила шампанское, прихватила немного печенья с серебряного подноса и направилась в апартаменты. Дверь в Алую комнату посредине зеркального коридора была полуоткрыта.

— Обед подадут всего через полчаса, — заметил Тор, как только увидел, что я тащу горсть печенья.

— Пусть себе кушает! Ей надо поправиться! — воскликнула Лелия.

Она раскинулась в уютном обитом алым шёлком кресле, поставив ноги на мягкую кожаную оттоманку. Около неё стоял Тор в бархатном смокинге с кружевной манишкой персикового цвета, в руках у него был бокал с грогом. Его кудри отливали медью в отблесках пламени от камина. Он выглядел так, словно явился к нам из прошлого века. Не иначе как Лелия успела приложить руку к его нынешнему облику.

Лелия выглядела ослепительнее, чем обычно, на фоне стоявшего за креслом пышного рождественского дерева, чьи ветви украшали атласные банты и восковые свечи. На ней был кафтан из темно-красной парчи, удивительным образом подчёркивавший красоту ожерелья из двух рядов ярко-жёлтых бриллиантов. Обычно весьма всклокоченные волосы были зачёсаны назад, чтобы открыть взору украшавшие её уши серьги — огромные чёрные алмазы в обрамлении небольших огранённых бриллиантов, — свисавшие чуть не до плеч. Когда я наклонилась поцеловать её, то уловила запах ванили и гвоздики.

— Вы оба просто великолепны, — сказала я. — А где Джорджиан?

— Она готовит тебе сюрприз, — сообщила Лелия. — Надеется очень, что, когда увидишь её работу, ты удивишься.

И, надув губы, она неодобрительно окинула меня взором.

— Дорогая, снова ты в чёрном — но почему? Здесь никто не умер, и тебе нет нужды рядиться в траур. Когда я была в твоём возрасте, молодые люди, встречаясь со мною на Елисейских полях, застывали от восхищения. Они преподносили мне цветы, целовали руки и сохли от тоски, если я забывала поприветствовать их.

— Времена меняются, Лелия, — возразила я. — '. И теперь дамам одних цветов мало.

— Что ещё может быть лучше? — удивлённо приподняла она брови. — Ты просто ничего не понимаешь. В твоей жизни наверняка есть огромная макю, которая заставляет говорить тебя подобным образом.

— Ради Бога, что это такое — макю? — с улыбкой переспросил Тор.

— Кель сафройд, — подхватила Лелия. — Она всегда была тре дифисель, эта особа.

— Совершенно с вами согласен, — подтвердил Тор. — Она действительно тре дифисель и на французском, и на английском, и на любом другом языке. Вы же видите, она носит чёрный цвет не оттого, что грустит по ком-то. Просто чёрный цвет ассоциируется с властью, а именно власти она жаждет.

— Что есть власть? Обаяние — это главное, — воскликнула Лелия. — Вы, к примеру, обаятельный мужчина, тре джен…

— С прекрасными манерами, обходительный, — подхватила я, ехидно улыбнувшись Тору.

— У этого обаятельного мужчины лишь одна мысль, — распространялась Лелия, — он хочет делать любовь с тобой. Но ты не настолько дура, что не видишь этого!

Тор уже не улыбался.

— Вот как? — холодно осведомился он у Лелии. — Чересчур смелый вывод насчёт моего интереса к облачённым в чёрное заумным занудам. И не так они привлекательны, как можно предположить. Пожалуй, лучше пойду посмотрю, не надо ли помочь Джорджиан. — И он удалился, не удостоив меня даже взглядом.

— Лелия, ты смутила доктора Тора, — укоризненно сказала я. — Ваша заокеанская мудрость часто приводит к конфузу.

— А я говорю, что он любит тебя, — задохнувшись от возмущения, прошипела Лелия. — Ты можешь обзывать меня старой, выжившей из ума дурой, но часто именно ла фоль удостаивается чести во всеуслышание сказать слово правды. Я сумела помочь Моне победить слепоту — я могла видеть цветы для него, — но нельзя помочь победить слепоту, которая идёт из сердца.

В этот момент появилась Джорджиан в полупрозрачном, не длиннее мужской рубахи платье, расшитом розовыми блёстками, сверкавшими при каждом движении.

— Тор отправился в Павлинью комнату, — провозгласила она. — Идёмте же и мы, идёмте! Все уже готово.

В Павлиньей комнате, в самом центре, на разостланном на полу брезенте гордо возвышался печатный пресс. Рядом стояли столы с коробками, набитыми всяческими принадлежностями для печати. На знакомых мне по прошлому посещению стояках арматуры были смонтированы внушительных размеров фотоувеличитель и камера, объективы которых в данный момент были опущены на поверхность просторного стола.

Джорджиан застыла перед всем этим и, словно ребёнок, широко распахнутыми глазами любовалась на чудо фотографического гения.

Вокруг этой аппаратуры, что-то подкручивая и подвинчивая, поднимая и опуская разные части механизмов, с невообразимым шумом суетился Тор. Когда мы вошли, он не обратил на нас внимания.

Я гадала, что же удалось Лелии разнюхать о сути нашего спора. Она стояла, вся превратившись в слух, у меня за спиной, в дверном проёме.

— Разве это не удивительно? — спросила Джорджиан, не в силах сдержать свой восторг.

— По крайней мере впечатляет, — согласилась я. — А зачем вам этот металлолом?

— Мы собираемся делать ценные бумаги, — сказал Тор, продолжая возиться с прессом, — как я тебе и говорил ранее.

— Ты мне никогда об этом не говорил, — возразила я. — Мне казалось, что ты собирался ограбить Трест депозитов, чтобы доказать, с какой лёгкостью это можно проделать.

— Не Совсем так, — отвечал Тор, наконец оторвавшись от своих механизмов и глядя на меня со своей неотразимой улыбкой, — Я не вижу смысла в похищении ценных бумаг. В этом нет необходимости, если можно устроить так, чтобы вначале они попали в этот самый трест. Ну подумай, зачем бы мне понадобился фотограф, если я замышлял простое ограбление?

До меня наконец дошло. Они изготовят копии акций и облигаций — придержав у себя настоящие — и отправят на хранение в трест фальшивки. Как я не додумалась до этого раньше? Но и теперь не поздно, на мой взгляд, выяснить ряд вопросов.

— Если ты не собираешься проникнуть в хранилище ценных бумаг, как ты подменишь настоящие акции фальшивыми? — удивилась я. — По-моему, тебе надо было бы их подменить до того, как они отправятся в трест.

— Прелестно, — улыбнулся Тор.

— Позволь мне объяснить, — перебила его Джорджиан.

Взяв со стола документ, она протянула его мне. Я увидела голубую кайму и плотный рифлёный текст, проведя пальцами по нему, ощутила неровную, проработанную поверхность.

— Тор раздобыл образцы облигаций, больше всего проданных за последний месяц, — сказала она. — Они-то и составляют основную массу ценных бумаг, которые будут в ближайшее время отправлены в Трест депозитов. Копии со всех образцов облигаций мы размножили, — вот образец, — она указала на документ у меня в руках.

— Так это ты напечатала? — удивилась я, а когда она с гордостью кивнула, спросила:

— Но ведь все ценные бумаги имеют серийные номера?

— Не только, но много и других хитростей, — согласился Тор. — Мы не можем предположить, сколько степеней защиты будет у каждой облигации, пока она не попадёт к нам в руки. Но когда она будет отослана в Трест депозитов брокерской конторой или банком, мы её уже не увидим.

— У нас остаётся очень мало времени, чтобы вписать на каждую облигацию её серийный номер, — добавила Джорджиан. — Единственное ограничивающее нас обстоятельство — время высыхания чернил. Нужен быстро сохнущий чернильный растворитель и медленно сохнущая чернильная краска, чтобы получить безупречную подделку.

— Но та, которую ты мне показала, выглядит очень даже неплохо, — призналась я. — А есть у вас какой-нибудь эксперт, к которому можно обратиться за консультацией?

— Нет, разве что ты любезно позвонишь в госдепартамент и поинтересуешься их мнением, — сухо заметил Тор, прислонившись к стене со скрещёнными на груди руками.

У меня в голове роилась масса вопросов, но о чем бы я ни спросила эту парочку, по их словам, все выходило легко и просто.

— И как же вы собираетесь наложить руки на все эти ценные бумаги — ограбить инкассатора? — поинтересовалась я. — А водяные знаки? Ведь ими снабжены все ценные бумаги — даже денежные купюры самого маленького достоинства…

— Ах, ну должны же мы сохранить хотя бы некоторые секреты! — с улыбкой прервал меня Тор. — Как-никак ты наш соперник!

— Это точно! — подтвердила Джорджиан. — Мы начинаем состязание! И отныне уста наши запечатаны.

— Мне кажется, вы преждевременно отказались от моей помощи, — возразила я, внезапно почувствовав себя очень одинокой и всеми брошенной. — Я все же банкир.

Держу пари, например, вы не продумали опасность регистрации.

— Какой ещё регистрации? — потребовала немедленных разъяснений Джорджиан.

— Когда кто-то приобретает акции, на них печатают имя покупателя, даже если они приобретаются блоком через какую-то компанию, в наименовании компании должно быть зашифровано имя владельцев акции. Тор в курсе этих вещей, он сам мне про них рассказывал.

— Это правда? — грозно спросила Джорджиан.

— Абсолютная, — согласился Тор с загадочной улыбкой, — и именно поэтому мы не собираемся подделывать акции, моя маленькая взъерошенная синичка. Вместо этого будем фабриковать облигации на предъявителя. Облигации на предъявителя — чистое золото, моя милая!

С самого начала нашей беседы Лелия тихо удалилась и не показывалась до тех пор, пока не пришла горничная и не сообщила, что уже накрывают на стол. И мы втроём направились по коридору.

— Насколько посвящена во все дела Лелия? — спросила я у Джорджиан.

— Ты же знаешь мою маму, от неё невозможно ничего удержать в секрете. Она так и рвётся всем и во всем помогать. Однако я не уверена, поняла ли она, что наша затея — не игра. Ведь мы действительно занимаемся противозаконными делами, какими бы чистыми ни были наши побуждения. Если нас схватят до того, как мы успеем вернуть на место деньги, то угодим в тюрьму!

— И это главная причина, чтобы держать Лелию от всего этого подальше, — продолжала настаивать я. — Ты же знаешь — это не для неё.

Тор плёлся за нами, внимательно разглядывая каждую из множества картин, висевших на простенках между зеркальными дверями.

— И знаешь, я бы и тебе не советовала увязать в этом по самые уши, — добавила я. — Честно говоря, хотя именно я выдала в своё время идею этой авантюры, мне кажется, что все зашло слишком далеко. А тут ещё Тор вмешался и превратил все в какой-то балаган. Он обожает проделывать это со мною, поэтому я избегала его все эти годы.

— Хочешь знать моё мнение, — сказала Джорджиан, — он — самое лучшее, что у тебя было в жизни. Ты не предприняла ничего, даже отдалённо напоминавшего приключения, на протяжении этого времени.

— Ты же не видела меня десять лет, — возразила я. — Откуда ты знаешь, что было со мной?

А про себя подумала, что она, пожалуй, права. Если бы не вмешался Тор, вряд ли бы я отважилась воплотить в жизнь свой безрассудный план. И это меня беспокоило.

Тор нагнал нас уже возле самых дверей в столовую, но Лелии мы там не обнаружили. Роскошный, чёрного дерева стол был навощён до блеска, и в его поверхности отражались чудесные нарциссы и остролист, оживлявшие обстановку. На нем двумя рядами выстроились канделябры с множеством свечей в каждом, и на концах стола красовались серебряные ведёрки с погруженным в них шампанским. Сияние свечей околдовывало: мы почувствовали аромат Рождества.

Когда мы рассаживались по местам, в столовую ворвалась Лелия.

— Я сделала решение! — выпалила она в восторге. С заговорщической улыбкой она протянула спрятанный у неё за спиной большой, в форме револьвера, фен для сушки волос. Мы уставились на неё в немом изумлении.

— Мама, ты — гений! — наконец вскричала Джорджиан. — Я сама должна была до этого додуматься!

— Это было так же гладко, как волосы на твоей голове, — самодовольно подтвердила Лелия. — Я сделаю для него маленькую подставку, чтобы он стоял, пока ты будешь сушить свои бумаги для большого преступления. Тогда я стану важной или нет?

— Тогда ты станешь важной, да, — подтвердил Тор, горячо её обняв.

Как всегда на обеде у Лелии, все было очень вкусно: холодный морковный салат, заливное с мелкими овощами и чёрными трюфелями в прозрачном желе, печёный фазан в крыжовниковом соусе и с каштановым пюре;

Когда мы уже не в состоянии были съесть ни кусочка, подали десерт и кофе.

Лелия передала Тору коробку сигар, оставив себе одну, обрезала её концы и прикурила от свечки. Тор, насладившись первой затяжкой, настроился на разговор. Лелия заботливо пододвинула к нему бутылку коньяку.

— Ты знаешь, — сказал Тор, обращаясь ко мне, — я размышлял над проблемой с депозитами долгие годы. Но если бы ты не выскочила с этой своей скандальной идеей, я бы, наверное, так и не осуществил свои планы на практике.

— Не думаю, что тебе требовалось моё вмешательство или наше пари, — возразила я. — Ты смог бы привлечь их внимание, если бы просто похитил несколько миллионов долларов, а потом переслал их обратно.

— Пожалуй, можно было ограничиться меньшей суммой, чем миллиард, чтобы доказать правоту моего взгляда на состояние дел с ценными бумагами, — согласился он. — Но мне хотелось бы преподать, кроме того, ещё один жизненно важный урок. Вот почему я и счёл необходимым наше с тобою пари. Я столкнулся с проявлениями беспардонной коррупции и алчности в мировых финансовых кругах. Люди доверяют банкам хранение своих денег, а они и некоторые инвесторы начинают распоряжаться ими, как своими собственными, вкладывая их в сомнительные предприятия, пускают в оборот, не считаясь со степенью риска. Ими движет жажда наживы. И в один прекрасный день эта безумная рулетка может подорвать устои цивилизации.

— Понятно, — ехидно улыбнулась я. — Ты решил стать рыцарем-крестоносцем, который стоит на защите интересов мировой экономики.

Но в душе я понимала, что Тор был прав: что-то надо было предпринимать, причём срочно. Банки занимались махинациями, практически не осталось ни одного порядочного или хотя бы компетентного директора. В моем собственном Бэнкс постоянно случались «ошибки» — от невольной некомпетентности до откровенных наглых хищений, и никто не бил тревогу, никто не пытался схватить преступников за руку. Даже тупое упрямство Киви в отношении службы безопасности было просто детской шалостью по сравнению со всем остальным.

— Объясни мне, — попросила я, — как наше маленькое пари может стать событием мирового значения?

— Хочешь верь, хочешь не верь, но именно оно станет таковым, — заверил он, попивая коньяк. — То, как я собираюсь вложить наши деньги, должно произвести определённый эффект. Позже я все объясню в деталях.

— Я готова терпеливо ждать, — сказала я заведомую не правду. Меня сжигало желание разгадать замысел Тора.

— Если бы мир больших денег развивался по своим исконным законам, которые правили им, к примеру, до эпохи воцарения Ротшильдов, он был бы совершенно иным. Изощрённым, возможно, даже жестоким, но не коррумпированным. Ротшильды, взяв в свои руки создание современных международных банковских отношений, радикальным образом повлияли на состояние финансовых сфер в наши дни. Они стабилизировали межгосударственный оборот валюты, то есть укрепили систему мировой экономики, в которой до той поры царили разобщение, враждующие между собой группировки…

— Такая ужасная история, — вдруг перебила его Лелия. — Они должны были делать свадьбу авек ля пропре фамий, чтобы держать все в руках. Этот старикашка… он был настоящий кафар!

— Таракан, — перевела я для Тора, который не меньше меня удивлялся этим её неожиданным взрывам. — Ротшильды вынуждены были заключать внутрисемейные Праки, чтобы не упускать из рук наследство, по крайней мере я так её поняла.

— Кель кошт, — пробурчала Лелия.

— Какая свинья, — пояснила я.

— Мама, хватит, — вмешалась Джорджиан. — Мы все поняли, и это было давно.

— Если не говорить правду, эти вещи пойдут как ронде Уштор, — словно впав в прострацию, продолжала Лелия. — Твой пап-а, он ворочается в твоей томбю… он был убит в своей… комм ди — он аме, моя таракая?

— В его душе, — продолжала переводить я. — Если мы не станем обсуждать эти вещи, история повторится. У твоего отца убили саму душу, и он не найдёт покоя в могиле, если…

— Я и так знаю, что она хочет сказать! — взорвалась Джорджиан. — Черт побери, как-никак это моя собственная мать!

— Наверное, я зря завёл об этом разговор… — начал было Тор, но Лелия снова его перебила.

— Вистерия, — сказала она.

— Простите? — Тор был совершенно сбит с толку.

— Вистерия, вот как это название, — повторила Лелия.

— Вистерия — это название цветка, который так нравится Лелии, — растолковала я Тору и добавила:

— В саду у Моне, в Живерни.

— Я понял, — сказал Тор.

— Наш давнишний разговор, — напомнила я.

— Совершенно верно, — подтвердил Тор.

— Я хотел бы кое-что тебе сказать, — сообщил Тор, когда вывел свою машину из подземного гаража под домом Лелии, и мы помчались по Парк-авеню.

— Боже правый, уже почти полночь! У меня самолёт завтра утром — ты не мог бы это отложить?

— Не бойся, это не займёт много времени, — заверив он меня. — Я хочу тебе сказать о моей новой покупке. Интересно, одобришь ли ты такой вид вложений.

— Если ты уже приобрёл что-то, какая разница, что я об этом подумаю? Надеюсь, это не тот род вложений, который можно увидеть только с диванных подушек?

— Ну что ты, — расхохотался он, — мне и в голову бы не пришло покушаться на твоё целомудрие. Поверь, это вложение требует многих сотен ярдов открытого пространства, чтобы быть должным образом представленным.

— Открытого пространства? Да ты шутишь — это ночью-то? Куда мы едем? Зачем ты повернул к мосту!

— Мы едем на Лонг-Айленд, куда в это время года не ступает нога цивилизованного человека. Но ведь, в конце-то концов, мы с тобою никогда не были цивилизованными до конца, правда? — Он взъерошил одной рукой мне волосы, а другой вывернул руль так, что машина стрелой взлетела на мост.

Когда я проснулась, мне показалось, что прошло много времени. Голова моя покоилась у Тора на коленях. Он ухитрился скинуть своё пальто и накрыть им меня и теперь задумчиво глядел в окно, лаская мои волосы.

Я уселась и попыталась что-нибудь разглядеть сквозь. покрывшиеся изморозью стекла. Взору открылась необъятная тёмная поверхность океана. По крайней мере я поначалу приняла это за океан. Но вскоре поняла, что это гладкий лёд то ли озера, то ли пруда. Вмёрзшие в него лодки рядами выстроились у причалов.

— И как только люди бросают здесь на зиму свои лодки? — удивилась я. — Разве они не испортятся среди льда и снега?

— Конечно, испортятся, если это обычные лодки, — согласился он. — Но перед тобой — волшебные, ледяные лодки. И та, с высокой красной мачтой, принадлежит мне.

— Ледяная лодка — так вот каково твоё вложение? — спросил я.

— Идём. Я покажу тебе её.

Мы вышли из машины в наших вечерних костюмах и зашагали по хрустевшему снегу. На открытом воздухе было гораздо холоднее, чем мне казалось, а усилившийся ветер вздымал облака снега с поверхности льда. Это придавало озеру загадочный, чудесный облик. Я сразу вспомнила сказку про Снежную королеву, которая неслась по небу в волшебной повозке и рассыпала по пути осколки льда, чтобы пронзить и заморозить сердца детей.

— Понимаешь, — возбуждённо продолжал Тор, помогая мне пробиться к причалу, преодолевая напор ветра, — эта лодка удивительно лёгкая, и у неё есть парус, чтобы использовать движущую силу ветра. Она установлена на двух полозьях…

— Как коньки, — сказала я.

Он отпер какой-то ящик на палубе лодки, извлёк из него внушительных размеров полотнище и принялся поднимать его на мачту.

— Принцип движения у моей лодки такой же, как и у обычной: её толкает ветер, надувая парус. А поскольку лодка движется по поверхности скользкого льда, которая почти не оказывает сопротивления, можно развить очень большую скорость даже при слабом ветре.

— А зачем ты его поднимаешь? — спросила я, наблюдая за его вознёй с парусом. — Не собираешься ли ты отчаливать сейчас?

— Садись, — сказал Тор, подтолкнув меня к скамейке. — Вот тебе ремень и щит от ветра.

Пока я возилась со всеми этими приспособлениями, Тор тем временем уверенными движениями расправлял парус. Прекрасный тёмный лёд вдруг показался мне угрожающим. Услужливое воображение мигом нарисовало такие картины, как я вываливаюсь из лодки, меня со страшной скоростью тащит вслед за ней, а безжалостные ледовые когти сдирают с костей мою плоть. Или ещё лучше, как ненадёжный лёд проваливается подо мною, и я окунаюсь в пучину зимних вод…

— Ты получишь громадное удовольствие, — с улыбкой заверил меня Тор, натягивая верёвку и накручивая её конец на кнехты[12].

Ветер надул парус, и лодка рывком выскочила на простор озера, набирая быстро скорость.

Стоило мне повернуться лицом к ветру, как колючие снежинки, вихрившиеся над поверхностью льда, иглами впились в щеки. Я зажмурила глаза и почувствовала, как холодный ветер обжигает кожу.

— Как тебе удаётся править этой штукой? — старалась я перекричать вой и свист ветра в ушах.

— Я или перераспределяю своей вес, или поворачиваю парус, — отвечал Тор, в то время как под днищем оглушительно загрохотал неровный участок льда, — или слегка двигаю рулями. — Его голос звучал так спокойно и уверенно, что я попыталась взять себя в руки.

Мы неслись по льду с такой скоростью, что казалось, вот-вот взлетим. Судорога страха, сводившая мои внутренности, сменилась ощущением холодного стального клинка, пронзившего живот, страх перерастал в ужас. Глазам было нестерпимо больно, я ничего не могла разглядеть от слез и лишь удивлялась, как Тор может что-то видеть без защитных очков.

Когда мне наконец удалось разлепить мокрые веки и осмотреться, я поняла, что мы сменили курс и несёмся к противоположному берегу озера. С головокружительной скоростью приближались заснеженные прибрежные кусты и деревья…

Береговая полоса быстро надвигалась на нас, и я решила, что Тор, ослеплённый и оглушённый ветром и снегом, попросту ничего не видит. Кусочки льда пулемётными очередями барабанили по корпусу лодки, а вздымаемые нами вихри снега заслоняли обзор. Мы летели все быстрее. В очередной просвет между снежными вихрями я заметила, что прибрежные деревья и скалы словно прыгнули нам навстречу, а полоса разделявшего нас льда сократилась настолько, что — о, ужас! — нам уже поздно было поворачивать!

В горле у меня пересохло, руки тряслись, а кровь стучала, казалось, в ушах. Я изо всей силы вцепилась в борт лодки и заставила себя не зажмуривать глаза, а смотреть, как мы очертя голову, потеряв контроль над лодкой, врежемся в грозную чёрную линию берега.

Но в последний момент Тор переместил тяжесть тела, и лодка пошла по кривой, повторявшей изгибы береговой линии. Время словно прекратило свой бег, я уже не слышала ни ветра, ни грохота льда — только кровь шумела в ушах.

Когда берег стал постепенно удаляться, по телу моему разлилась волна облегчения.

— Тебе понравилось? — возбуждённо спросил Тор, даже не взглянув на меня и не обратив внимания на моё состояние.

Казалось, что мои конечности совершенно онемели.

Ни разу в жизни мне не доводилось испытывать подобный страх. Я была в ярости и всерьёз прикидывала, удастся ли мне самой добраться до берега, если сейчас прикончу Тора в отместку за пережитый мною ужас.

— Ну а теперь, когда мы слегка разогрелись, можно попытаться попробовать что-то действительно волнующее, не правда ли? — предложил он.

Мне казалось, что моё сердце едва ли выдержит ещё какое-либо волнение. И я, находясь в состоянии шока, не нашла в себе сил вымолвить хотя бы слово. Более того, я полагала, что малейшее проявление недовольства с моей стороны только усугубит положение: Тору всегда доставляло наслаждение щекотать мне нервы.

Не дождавшись от меня ответа, он снова развернул лодку по ветру и стал набирать скорость. И вот уже мы неслись так, что берега слились в одну сплошную полосу, едва уловимую краем глаза. Но пока мы двигались вдоль берега, у меня было какое-то ощущение надёжности и уверенности. А стоило Тору развернуть лодку в сторону водной глади, и её необозримая пустота разверзлась предо мной, словно холодная чёрная пасть смерти.

— Такие лодки могут развить скорость до сотни узлов, — прокричал он, стараясь пересилить монотонный вой ветра.

— Сколько-сколько узлов? — заставила я себя вымолвить, хотя мне это было совершенно безразлично. Я только надеялась, что, заговорив ему зубы, смогу отвлечь его от претворения в жизнь идеи насчёт «чего-то действительно волнующего».

— Морских миль, — пояснил он, — то есть намного больше, чем сто сухопутных миль в час. Мы уже набрали не меньше семидесяти.

— Как захватывающе! — отвечала я предательски дрогнувшим голосом.

— Ты не испугалась? — спросил Тор, искоса взглянув на меня.

— Не будь смешным, — прокричала я, едва не ослепнув от гнева.

— Великолепно! Тогда полетим, как птицы! — с ликованием воскликнул он.

Боже милостивый, теперь я точно отдам концы! Ветер наполнил паруса так, что, казалось, сейчас они лопнут. Нос лодки вошёл в плотное облако снега, и она продвигалась в каком-то белесом туннеле. Внезапно мы сказались изолированными от остального мира, и это мгновенно заставило меня напрячь зрение и слух. Тишина была устрашающей.

В следующий миг снежная пелена исчезла, а я чуть не лишилась чувств.

Мы вплотную подкатили к причалу. Вокруг нас выросла, словно сборище безмолвных чудовищ, стена пришвартованных лодок, в которую мы едва не врезались. И не будь я пристёгнута, кубарем вылетела бы из лодки. Разворот был таким резким, что, казалось, мы вот-вот слетим с полозьев и врежемся в причал. В течение нескольких мгновений моя голова почти касалась льда, а сила тяготения пригибала её все ниже и ниже. Но вот со скрежетом мы стали выравниваться и легли на плавную кривую, по направлению к причалу.

Кое-как переведя дух, — мне не хватало воздуха, — я молча застыла на скамейке. Тор курсировал неподалёку от берега, меняя направление лодки, совершая небольшие изящные виражи. Решив наконец возвратиться, он спустил парус, предоставив лодке на малом ходу ткнуться носом в причал и соскочил с палубы, чтобы её пришвартовать.

Я, парализованная страхом, застыла на месте, настолько потрясённая, что не могла даже встать на ноги. Когда Тор нагнулся ко мне и протянул руку, я не была уверена, что смогу двигаться. Но все же встала на подгибавшихся ногах и с его помощью выбралась на причал, с удивлением почувствовав, как меня заливают волны могучей энергии, не имевшей ничего общего ни с возбуждением, ни с истерикой. И я не могла понять, что это за ощущение. Это была эйфория.

— Мне понравилось, — громко произнесла я, удивляясь самой себе.

Я так и думал, что тебе понравится, — сказал Тор. — А ты не могла бы объяснить, почему?

— Мне кажется, это был страх, — выпалила я. — Верно, страх смерти как утверждение жизни, — подхватил он. — Мужчинам это чувство хорошо известно. Но женщинам — почти никогда. Я разглядел твой страх ещё в самый первый раз, когда ты стояла в коридоре, словно потерявшийся ребёнок. Ты была так напугана, что подскочила, когда я заговорил с тобою. Так же ты была напугана и тем что могло случиться у тебя на работе, но эти страхи не заставили себя отказаться от намеченной цели. Я протянул руку помощи, ты приняла её, пошла всем наперекор и выстояла — одна против всех.

Он улыбнулся, приподнял меня над палубой причала и почему-то долго не отпускал. И я почувствовала тепло его тела даже через плотное сукно пальто, а он спрятал лицо в моих волосах. Внезапно на меня накатил необъяснимый страх.

— Вот почему я и выбрал тебя, — наконец произнёс он.

— Выбрал меня? — переспросила я, отстраняясь, чтобы заглянуть ему в лицо. — Скажи на милость, что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду, — отвечал он.

Он выглядел смущённым. Бледный лунный свет посеребрил его шевелюру. Он положил мне на плечи руки и заглянул в глаза. Никогда прежде не видела я такого выражения его бледного лица.

— Возможно, я просто устал, — сказал Тор. — Меня всегда раздражали окружавшие. Я так и не встретил в своей жизни людей, равных по интеллекту. Моя дорогая, я скучал по тебе и счастлив, что ты вернулась.

— Я вовсе не вернулась, — возразила я, чувствуя странное сердцебиение. Конечно же, это сердцебиение было следствием только что пережитого мною в лодке страха. — И, кстати, мне показалось, что это я — усталая С растраченными эмоциями личность, ты ведь всегда говорил, что у меня их нет.

— Твои эмоции не растрачены — они подавлены, — холодно возразил он. — Как можно растратить то, что никогда не находило применения?!

Он резко развернулся и направился к машине. Мне ничего не оставалось, как заковылять следом за ним в моих до смешного нелепых в данной обстановке вечерних туфлях. Вообще повезло, что они не слетели у меня с ног во время «увеселительной прогулки».

— Мои эмоции находили применение, — выкрикнула я ему вслед.

Увидев, что он распахнул дверцу машины, я заспешила, проваливаясь в сугробах.

— У меня сейчас возникла одна эмоция, — заметил он, запихивая меня в машину. — Это — гнев, и тебе удалось вызвать его во мне так, что удивляюсь, почему до сих пор удержался от сильного желания отхлестать тебя кнутом! — и с силой захлопнул дверцу.

Нервно натягивая перчатки, Тор обошёл машину. Затем сел за руль, включил зажигание и стал ждать, пока прогреется мотор. Я молча наблюдала за ним, не зная, как завести разговор.

— Мне кажется, это хорошее вложение капитала, — вымолвила я наконец.

— Ты хочешь сказать, что дать выход эмоциям — хорошее вложение? Или ты имеешь в виду приобретение пастушьего кнута?

— Нет, приобретение ледяной лодки, — пояснила я. — Мне кажется, что это хорошая покупка. Он смеялся так, что из глаз брызнули слезы.

— Ну чего ты хохочешь, Как безумный? Разве не для этого ты меня сюда приволок?

— Прелестно, ледяная лодка оказалась превосходным помещением капитала. Банкир года выносит вердикт после того, как сама опробовала её. Я рад, что ты оценила её, дорогая, и впредь можешь пользоваться моей лодкой, когда тебе будет угодно.

— Перестань паясничать, — как можно более сдержанно пробурчала я и, чтобы как-то избавиться от неловкости, занялась сигаретой. — Я не могу пользоваться ледяной лодкой, потому что живу в Сан-Франциско, и там собираюсь оставаться.

— Ты живёшь в мире фантазий, — рявкнул он тоном, который мне не доводилось слышать от него ни разу.

И рванул машину так, что она буквально выпрыгнула на шоссе, взметая вихри снежной пыли.

Мне оставалось лишь созерцать его мрачный профиль. Честно говоря, я не сразу обрела дар речи.

— Не могу тебя понять, — наконец промолвила я, — и никогда не понимала. Ты говоришь, что хочешь помочь мне, а сам явно пытаешься завладеть мною и постоянно стараешься подогнать меня под некий порождённый твоим воображением идеал. Вот только не понимаю, зачем тебе это надо.

— Я тоже, — неожиданно спокойно подтвердил он. А потом повторил шёпотом, словно про себя:

— тоже. Мы оба замолчали. Прошло довольно много времени, когда я снова взглянула на него и увидела, что он улыбается.

— Остаётся предположить, что я отношусь к тебе примерно так же, как ты отнеслась к ледяной лодке, — признался Тор. В полутьме салона он посмотрел на меня и загадочно улыбнулся.

— Вероятно, ты можешь стать хорошим помещением денег и сил, — добавил он.

СКАЧКИ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

Убеждён, что вы поступите очень удачно, если с пеной у рта будете торговаться с крестьянином, пока тот не уступит вам свой товар за бесценок. После этого он наверняка проникнется к вам глубочайшим доверием.

Ясно, как Божий день: коль вы не удосужились припасти меду в горшке, придётся источать его устами.

Бук Уайт. Книга Дэнэла Дру

Мой самолёт кружил над аэропортом Сан-Франциско, а я любовалась на сиявший красками небосвод, на не правдоподобно голубой залив, на игрушечные домики пастельных тонов по пологим склонам холмов, на густые кроны эвкалиптов, волновавшиеся под утренним бризом. Проливные дожди, шедшие всю предыдущую неделю, словно дочиста отмыли этот мир.

Перл и Тавиш поджидали меня в зеленом автомобиле, щеголяя одинаковыми футболками с надписью «Всесторонне проверены». Я ведь даже не подумала о том, как мы уложим весь мой багаж и сами сможем разместиться втроём в малолитражке с открытым верхом.

— Предоставим разрешать эту проблему Бобби, — воскликнула Перл, выскочив из машины и крепко меня обнимая, — у мужиков всегда лучше это получается.

— В Шотландии, — пропыхтел Тавиш, ворочая мои чемоданы, — багаж разгружают женщины, в то же время как мужчины удаляются в уютную пивную, чтобы обсудить роль труда в жизни общества.

И все же нам всем пришлось принять участие в распихивании моих чемоданов по жизненному пространству машины, после чего Тавиша по возможности осторожно поместили в оставшиеся между ними щели.

— Ребята, я должна вам кое в чем сознаться, — заговорила я, как только Перл устроилась за рулём. — Я не только собираюсь проверить систему обеспечения безопасности и доказать Киви свою правоту, но и намерена грабануть наш банк.

— Ну, ты даёшь, — криво усмехнулась Перл. — Кто поверит, что ты собралась отправить коту под хвост карьеру ради того, чтобы доказать свою точку зрения.

— Все оказалось гораздо сложнее, чем я думала вначале, — принялась разъяснять я. — И я уже не доказываю свою точку зрения — я заключила пари, что сделаю это.

— Час от часу не легче, — прохрипел Тавиш из своей щели, — ты держишь пари о том, что можешь грабануть банк, зато я держу пари, что все мы угодим за решётку, не успев даже чихнуть. Мадам, снимите розовые очки!

— Ох, черт, — вмешалась Перл, бросая недовольный взгляд в зеркало заднего обзора. — Похоже, кто-то хочет составить нам компанию.

Она свернула на обочину, затормозила и выскочила из машины, не забыв предварительно пониже спустить плечи футболки, чтобы были достаточно хорошо видны её «всесторонне проверенные» прелести.

Я, немыслимым образом изогнувшись через собственное плечо и Тавишевы коленки, попыталась получше разглядеть рослого, красивого — и совсем молоденького — патрульного, который решительно шагал в нашу сторону.

— Я следовал за вами от самого аэропорта, мэм, — заговорил он с Перл. Кивнув на нас с Тавишем, он добавил:

— В вашей машине слишком много пассажиров, а это небезопасно, и я должен ваш оштрафовать. Вы заскочили на встречную полосу, превысили скорость, позабыли об осторожности: какое-то время вообще ехали на двух колёсах, — у вас нет пристежных ремней безопасности в салоне… — Осуждающе качая головой, он с решительным видом приготовил книжку штрафных квитанций.

— Батюшки!.. Ну что за восхитительный костюмчик, офицер! — пропела Перл, теребя ткань его форменной рубашки. — Это что, новая модель?

Офицер выронил книжку, а она тут же подхватила её и с милой улыбкой возвратила. Кажется, мальчишка покраснел, хотя я и не могу утверждать этого с уверенностью. В жизни не встречала копа, способного устоять перед Перл.

— Да, мэм, — отвечал они попытался вернуться к делу:

— Ну, а теперь вы не могли бы позволить мне взглянуть на ваши права и регистрационный номер на машину…

— Он сидит так чудесно. Вы шили его у портного? — Да, пожалуй, нам здорово повезёт, если её не отправят в участок за неуважение к копу «при исполнении». — Офицер, я несомненно должна извиниться, но, хочу вам признаться, временами я просто не в силах справиться с характером моего автомобиля. Время от времени он начинает вести себя, как ему самому заблагорассудится.

— Да у вас первоклассная модель, — согласился полицейский. — Я знаю марку «лотос», но такую модификацию вижу впервые.

— О, вы, должно быть, прекрасно разбираетесь в автомобилях, — с восторгом подхватила Перл. — Я сама — член «Лотос-клуба», и у меня не серийная модель машины этой марки, таких собрали всего пятьдесят штук, по спецзаказу. Немного найдётся людей, столь же проницательных, как вы, чтобы об этом догадаться.

— В армии я работал механиком, — сказал, приосанившись, он.

— Ах, так вы служили в вооружённых силах! — разливалась соловьём Перл. — Боже, но ведь вы так молоды, а там такие нагрузки, столько обязанностей! Вы не могли бы мне подсказать, что я должна спросить с механиков в гараже, когда доставлю туда своё авто на техосмотр — ну, чтобы оно не выкидывало больше подобные штуки?

— Вы позволите мне заглянуть под капот? — галантно предложил свои услуги коп. Книжку квитанций, естественно, уже он положил обратно в карман брюк.

Мы с Тавишем обменялись ехидными улыбками.

— О, не могу даже выразить, как буду вам благодарна за это, — проговорила Перл и предоставила офицеру возможность блеснуть своими инженерными познаниями.

Наш ленч прошёл под кронами пальм, осенявших стеклянные своды «Палас пальм корт», подавали свежайшие яйца под соусом, шипучее вино и крепкий чёрный кофе. Когда официант наполнил наши бокалы прохладительным, мы приступили к делу.

— Похоже, ты удачно выбрала себе сообщницу для попытки грабежа, — заметил Тавиш. — Мы только что имели счастье наблюдать, с каким искусством мадемуазель Лоррейн вышла сухой из воды, нарушив не меньше половины правил дорожного движения и чуть не совершив подкуп полицейского офицера посредством собственного тела.

— Он был всего лишь постовым на шоссе, — невозмутимо уточнила Перл. — Калифорнийские постовые — самые тупые во всей Америке, и мне доставляет большое удовольствие водить их за нос.

Ресторан был почти пуст, и его пушистые золотисто-розовые ковры, мраморные колонны и накрахмаленные белоснежные скатерти навевали на наши ублажённые ленчем души чудесную расслабленность.

— Хочу поговорить с вами по душам, — решилась я разрушить очарование. — Неделю назад я получила предложение занять отличную должность директора по безопасности в ФЭД. Всю жизнь занималась тем, что осваивала премудрости банковского дела — по мере своих сил и возможностей. Но мои усилия оказывались напрасными: я уже не могла бы подняться выше того положения, которое занимаю сейчас. Конечно, удача для женщины — стать вице-президентом банка, но о том, чтобы продвинуться выше, не приходится и мечтать. Однако десять лет я продолжала искать выход из подобной ситуации и, мне казалось, нашла его — это работа в ФЭД.

— И что же случилось? — поинтересовался Тавиш.

— Киви отсоветовал им взять меня на работу, и знаешь почему?

— Потому что, оказавшись на этом посту, ты намылила бы ему толстую шею и заставила заниматься всем, что он предпочитал раньше игнорировать, — догадался Тавиш, — ты бы стала его учить, как надо трястись над каждым центом, положенным клиентом в наш банк.

— Так, значит, это вендетта, — заключила Перл с торжествующей улыбкой. — И ты призываешь нас вместе грабануть контролируемую им систему и доказать, что он просто невежественный мыльный пузырь.

— Поначалу именно так и рассуждала, — согласилась я. — Но потом стало известно многое другое. Киви — всего лишь верхушка айсберга, а таких, как он, великое множество. И я решила прижать к ногтю всю его свору, но для этого мне необходима ваша помощь.

— Постой-постой, — переспросил Тавиш, прихлёбывая кофе. — Мы что же, должны вывести на чистую воду всех недобросовестных банкиров на свете и заставить мировое банковское сообщество играть по-джентльменски, грабанув никому не известную службу безопасности нашего провинциального банка?

Ох уж эти наглые юнцы! Однако я с удовольствием отметила, что он говорил «мы».

— Не могу не согласиться с этим неотёсанным шотландцем, — сказала Перл. — Наверное, ты уже вступила на эту опасную дорожку, но прошла по ней ещё не так много, чтобы не было возможности вернуться. Прости, но я ещё вчера по телефону должна была предупредить тебя о том, что мы с Тавишем кое-что предприняли в твоё отсутствие. И это может повлиять на наши планы.

— Ведь и в голову не могло прийти, — подхватил он, — что ты носишься со своей безумной идее насчёт кражи. Просто испугались, что тебя упекут во Франкфурт в самый разгар зимних холодов, а мы останемся здесь в полной власти Киви и Карпа и уже безо всякой надежды на избавление.

— Да вы что! — воскликнула я, чувствуя, как все замерло в груди. — Немедленно выкладывайте, что вы успели вытворить!

— Мы направили в Совет директоров официальный рапорт, — сказала Перл, — в котором настоятельно рекомендовали отстранить тебя от курирования избранного круга…

В глазах у меня потемнело, и им пришлось немедленно заказать ещё один коктейль, чтобы привести меня в чувство. После всех треволнений и суеты — одним росчерком пера — они лишили меня и избранного круга, и надежды выиграть пари. У меня определённо не хватило бы гениальности успеть составить новый план — за такой короткий срок, да к тому же после полного провала первой схемы. И если я скоро не смогу найти выхода из данной ситуации, то меньше чем через месяц окажусь в Нью-Йорке и буду работать на Тора.

Рассыпаясь в извинениях, они упрямо настаивали на том, что поступили мудро. Наконец я сумела овладеть собою настолько, чтобы связно объяснить им, что же на самом деле они натворили.

— Мы ведь не настаивали в своём рапорте на том, что избранный крут не должен работать именно на тебя, — оправдывалась Перл. — Ты ведь знаешь, как Киви мечтает подмять под себя твоё создание. Возможно, с целью отдать его в лапы Карлу для того, чтобы быть уверенным, что ему с этой стороны ничто не угрожает. Он собирался сослать тебя во Франкфурт. И мы ничего не могли с этим поделать.

— Вот мы стали говорить всем и каждому, — подхватил Тавиш, — что избранный круг — в свете щекотливости некоторых аспектов его деятельности — не должен подчиняться менеджменту вообще, пока он занимается проверкой надёжности работы наших систем. В конце-то концов, он и по этой чёртовой «Теории Зет» должен быть абсолютно независим и секретен, разве не так?

— Мы надеялись, что, если нам удастся лишить тебя влияния на избранный круг, Киви передумает отсылать тебя во Франкфурт, — сказала Перл. — Разве мы поступили неразумно?

— Возможно, ты права, — устало отвечала я. Мой гнев утих, осталось лишь чувство отчаяния. Действительно, они действовали из лучших побуждений. — Ты случайно не знаешь, куда они намерены переместить вашу команду? Вряд ли она достанется Карпу, ведь у него в распоряжении тоже имеются системы контроля за оборотом денег.

Но стоило мне об этом подумать, как стало ясно, что ни один нормальный банкир не решится принять на себя ответственность за команду, которую я составила: разве что до неузнаваемости извратит её цели и стиль деятельности. Ведь иметь в своём отделе избранный круг в его изначальной модификации равносильно сидению на бомбе с часовым механизмом.

— Нами внесено предложение не передавать нас ни в чьё ведение, — сообщил Тавиш. — По крайней мере не назначать нам официального менеджера. Ведь нам лучше всего находиться в полной от них независимости.

— Они обязательно куда-нибудь вас приткнут, — возразила я. — Ведь вы не беглецы с волчьим билетом — у вас абсолютно легальное положение, и оно одобрено в самых высших сферах.

Я не могла не отдать должное их изобретательности. Полное отсутствие руководства — в этом что-то есть. Пожалуй, ещё не все было потеряно.

— А что, если я сама стану членом избранного круга — в роли координатора? — предложила я. Они изумлённо воззрились на меня.

— Милая моя, — Перл сочувственно пожала мне руку, — ты понимаешь, что тебя только что смыло на самое дно. Сколько же времени тебе понадобится, чтобы опять выкарабкаться на поверхность нашего болота при всех твоих замечательных способностях?

— И ты пойдёшь на все эти муки, — добавил Тавиш, — только чтобы доказать, что способна ограбить банк? Да ты и впрямь рехнулась.

— Ну я же объяснила тебе, что заключила пари, — не сдавалась я. — И с этого момента меня, возможно, больше волнует репутация хорошего вора, чем репутация хорошего банкира. Джентльмен, с которым я поспорила, нагло утверждает, что явился лучшим вором, чем я. Не могу спустить ему это с рук.

— Что ж, возможно, рехнулась не только ты, но и весь свет, — сказал Тавиш. — И подумать только, всего неделю назад я считал Карпа величайшей проблемой в своей жизни. — Он задумчиво уставился на меня, теребя свои белокурые волосы. — Итак, кто же он, утверждающий, что умеет воровать лучше тебя?

— Вы слышали о докторе Золтане Торе? — спросила я.

Они на мгновение опешили.

— Ты шутишь, — наконец обрёл дар речи Тавиш, хлопая ресницами. — Он что, ещё жив?

— Я обедала с ним вчера вечером в Нью-Йорке, — заверила я их. — Мы с ним знакомы уже десять лет.

— Я прочёл все книги доктора Тора, — сказал Тавиш, обращаясь к Перл, не в силах скрыть удивление. — Он не простой гений, он чародей. Именно увлечение его трудами побудило меня заняться компьютерами, когда я был сопливым мальчишкой. Боже правый, я счёл бы за счастье повстречаться с таким человеком, как он. Наверное, он уже глубокий старик.

— Не старше тридцати девяти, а выглядит и того моложе, — отчеканила я. — Вы интересовались, кто же заключил со мною это пари. Так это доктор Тор.

Я стала в подробностях рассказывать о том, что же произошло со мною в Нью-Йорке. Они внимали в благоговейном молчании. Когда я закончила свой рассказ, Тавиш сиял, как медный самовар у Тора в кабинете. Перл изумлённо всплеснула руками.

— Да ты просто везунчик, — сказала она. — А я-то все эти годы считала тебя тихоней и синим чулком! Беру свои слова назад, ты оказалась вовсе не запакованной в серую фланель банкиршей, если способна вот так отважно все поставить на карту.

— Это не просто отвага, — возразил ей Тавиш. — Это дело принципа, и, положа руку на сердце, признаю, что она права, и жалею, что отправил это письмо. Остаётся лишь надеяться, что оно не окончательно смешало наши карты и есть ещё пути отхода. Можешь на меня рассчитывать. Верити, я помогу тебе выиграть пари.

— Возможно, вы поступили правильно, написав письмо, — утешила я его, — во всяком случае, дело уже сделано, и нам ничего не остаётся, как постараться использовать его с максимальной выгодой для себя. Ведь отныне мы одна команда?

Они горячо пожали мою руку.

Кабинет Лоренса был типичным кабинетом банкира: ни одной бумаги на столах, ни одного диплома или картины на стенах, никаких поделок его обожаемой супруги и фотографий малышей на полках — ничего, на чем бы мог отдохнуть взор. Эффект был такой, словно вам вкатили изрядную дозу препарата, подавляющего всякую активность: вы лишались всего, что было вам доселе более или менее понятно, всего, кроме Лоренса.

Его фигура бросалась в глаза подобно нестерпимо-ослепительной вспышке пламени: абсолютно обособленный от остального мира супермен, без личных вещей, без человеческих эмоций — без всего, что могло бы оказать влияние на принятие им бесповоротных гениальных решений. Этот сорокалетний человек был прекрасно сложен, красив, обаятелен и смертельно опасен.

Войдя утром к нему в кабинет, я увидела, что он облачён в серый костюм, а глаза спрятал под стёклами очков в золотой оправе. Его аккуратнейшим образом уложенные белокурые волосы, серебрившиеся у висков, отливали блеском в сиянии, струившемся сквозь стеклянные стены кабинета. Он встал с кресла, бесстрастно наблюдая за моим продвижением по ковру, вероятно, так же наблюдает паук за попавшим в его сети насекомым, не придавая значения тому, съест он его на обед или на ужин. Лоренс был прирождённым хищником, причём принадлежал к тому редкому виду хищников, который убивает не столько ради необходимости выжить, сколько для удовольствия.

— Верити, я должен извиниться перед вами за то, что послал вам приглашение в столь категоричной форме. Очень рад, что у вас нашлась для меня минутка времени.

Лоренс обожал с ходу обращаться к вам запросто, по имени, так что поначалу вы ощущали себя совсем как дома, но тут же по его тону понимали, что, окажись на то его воля, не видать вам никакого дома на этом свете до конца своих дней.

Существует ещё одна закономерность во взаимоотношениях с личностями, наделёнными властью. Усевшись на то место в их кабинете, которое они сами вам предложат, вы попросту развяжете им руки. К примеру, матовая серая поверхность стола, за которым сидел Лоренс, отделяла его от несчастной жертвы по меньшей мере двенадцатью футами безвоздушного пространства. А кресла были устроены так, что, усаживаясь, вы оказывались на голову ниже его.

— Давайте присядем вот сюда, — предложила я, кивнув в сторону мягкого уголка, устроенного в нише одного из окон: там стояли только кресла и не было стола, который стал бы между нами барьером.

Но Лоренс с честью вышел из ситуации и устроился в кресле, повёрнутом таким образом, что отражавшиеся в стёклах его очков дома на противоположной стороне улицы совершенно скрыли его глаза. Но я была начеку и выкинула совершенно неожиданный номер: осмелилась развернуть своё кресло так, что мне не мешали блики света на стёклах его очков.

Правда, созерцание Лоренсовых глаз было занятием не из приятных: он обладал уникальной способностью подобно кошке мгновенно сужать зрачки в те моменты, когда не хотел выдавать своих мыслей собеседнику.

— Насколько я понимаю, мы только что вернулись из Нью-Йорка? — начал он, когда мы наконец расселись. — О, как я вас понимаю. Первые свои десять лет в Бэнкс я работал в манхэттенском филиале. Расскажите, как вы провели время, наверное, не преминули походить по театрам?

Это дружеское вступление вовсе не расходилось с предполагаемой развязкой нашей беседы. Хищники всегда были известны своим дружелюбием по отношению к жертве: они могли часами забавляться с нею, чтобы потом все же съесть.

— У меня совершенно не было для этого времени, сэр, — отвечала я. — Но зато я побывала во многих превосходных ресторанах — вы убедитесь в этом, когда я предоставлю финансовый отчёт о поездке!

— Ха-ха. А вы, я вижу, не лишены чувства юмора, Верити.

Лоренс был единственным из моих знакомых, обладавшим уникальной способностью смеяться, не выказывая при этом и тени улыбки.

— Верити, возможно, вы уже знаете о том, что в ваше отсутствие я получил рапорт от курируемого вами круга избранных?

— Он был составлен и отправлен согласно моей рекомендации, сэр, — сообщила я в полном соответствии с тем, как мы условились действовать с Перл и Тавишем.

— Значит, вы, Верити, должны знать и о том, что в сём документе содержится предложение лишить круг избранных какого бы то ни было руководства. Если быть точным, они не желают подчиняться менеджерам, в чьём ведении находятся непосредственные операции с финансами, которыми распоряжается наш банк.

— Я читала этот рапорт, — сказала я. Лоренс даже не удивился и глазом не моргнул, каким образом мне удалось, переступив порог банка, прочесть меморандум на пятидесяти страницах.

— Значит, вы предлагаете, чтобы эта избранная команда, которую вы собственноручно создали и запустили в работу, была выведена из-под вашего контроля?

Обмирая, я все же отважилась взглянуть Лоренсу прямо в глаза.

— По моему глубокому убеждению, такому предложению нет и не может быть альтернативы, сэр, — слова еле шли у меня из глотки.

— Вот как? — его зрачки сузились. — Возможно, мы с вами несколько по-разному смотрим на эти вещи.

— Говоря проще, они настаивают на том, чтобы наблюдатели были независимы от объекта своих наблюдений, — пояснила я. — Разве такая постановка вопроса вызывает у вас возражения?

Его зрачки совсем сузились, так что практически перестали быть различимы, и я не замедлила мысленно поздравить себя с удачно выбранной позицией для беседы. Но ни на секунду не забывала, насколько опасны игры с хищниками: ни в коем случае нельзя терять взятый темп, показывать им, как ты их боишься, и позволить им взять твой след.

— Что-то я не совсем понимаю, — сказал Лоренс. Да уж, дураком его никак не назовёшь, он упорно движется вперёд. — Не хотите ли вы сказать, что сами не рекомендуете мне отбирать из-под вашего контроля эту вашу команду? Что ж, давайте копнём поглубже. Вы создали группу для строжайшей проверки систем банковской безопасности и убедили Совет директоров выделить для этого фонды, не получив поначалу поддержки у собственного руководства…

Удар ниже пояса, ну да черт с ним.

— Вы отправились в Нью-Йорк, чтобы заручиться поддержкой столичного банковского общества — я верно разгадал ваши действия?

— Да.

— И вот в ваше отсутствие мне присылают рапорт, составленный, по вашим словам, с вашей подачи, который гласит, что руководители, подобные вам, то есть имеющие доступ к руководству финансовыми операциями, должны быть вовсе лишены возможности вмешиваться в деятельность созданной вами группы.

— Правильно.

— При этом они ссылаются на возможное столкновение интересов: они желают быть уверенными, что их группу не станут вынуждать проявлять к проверке какой-то одной системы интерес больший, чем к остальным, или меньший. И вы по-прежнему будете заявлять, что это не означает вашего окончательного отстранения от работы избранного круга?

— Но ведь это не является единственным выходом из положения, сэр.

— Да, вы предусмотрели как минимум десяток запасных выходов из любой ситуации, — холодно сказал он. — Для меня же единственным выходом является отстранение вас от работы, связанной с оборотом денежной массы.

— Похоже, что так, — согласилась я.

На мгновение он задумался. Не могу с уверенностью сказать, но мне показалось, что в его взгляде на миг промелькнуло нечто, напоминавшее уважение, и тут же он принялся за подсчёт возможной выгоды от того или иного решения. А потом нанёс мне великолепный удар.

— Верити, вы бы посоветовали мне дать ход этому рапорту?

Я должна была это предвидеть. Если я скажу «да», не поставив никаких предварительных условий, меня тут же растерзают. Если же скажу «нет», то окажусь в его глазах крупной дурой, поскольку предположительно сама являюсь инициатором создания этого рапорта.

А вот если мне удастся выбить из Лоренса предложение, в качестве предварительного условия, перевести меня вместе со всей командой к нему под крыло, нам, возможно, удастся устоять перед всеми грядущими штормами. Что ж, постараемся перебросить мяч на половину Лоренса и будем надеяться, что он ответит необходимым образом.

— Сэр, — с запинкой произнесла я, — а какой вам интерес отклонять зто предложение? Он уставился на меня.

— Бэнкс, вы умеете играть в шахматы? — спросил он, отведя взгляд в сторону.

— Да, сэр, играю немного, — призналась я.

— Скажите, чего вы добиваетесь?

— Простите, не поняла.

— Чего вы, Верити Бэнкс, хотите от всего этого? — Он развернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — О чем вы думали, когда поднимались сюда, в мой кабинет? На какой выигрыш надеялись в результате нашего милого разговора?

— Но ведь это вы пригласили меня к себе, сэр, — напомнила я.

— Да, я об этом помню, — отвечал он. — Но ведь вы ожидали, что я обязательно приму какое-то решение, коль додумались отослать это проклятое письмо. Итак, что же это будет: круг избранных или система обменных фондов? Вы не можете продолжать сидеть на двух стульях.

Нет, он пока ещё не сказал, что избранный круг будет отчитываться непосредственно перед ним!

— Сэр, я не смею предполагать…

— Ничего и не требуется предполагать — я сам говорю вам. Вы же буквально загнали меня в угол? Если я не отделю этот круг избранных ото всех производственных групп, мне попросту не будет покоя ни днём, ни ночью. Значит, круг избранных должен посылать рапорты непосредственно мне, как это уже имело место сегодня. Вы продолжите работы с ним, или же останетесь в обменных фондах у Виллингли, который, кстати, не из тех щенков, которые добродушно спускают всякому, отдавившему ему лапу. А вы только тем и занимались на протяжении последнего месяца.

Наверное, появившееся на моей физиономии выражение вызвало у него бурный приступ веселья.

— Для вас, конечно, такие мои рассуждения о Виллингли явились неожиданностью, — отсмеявшись, промолвил он. — Но, если уж вы решитесь перейти ко мне, я бы не хотел, чтобы у вас осталось ощущение сжигаемых мостов.

— Мне кажется, — сказала я, — что кое-какие мосты уже успели рухнуть сами по себе, сэр. И я сделала свою ставку на вас.

С этими словами я поднялась, чтобы удалиться, и он проводил меня до дверей.

— Бэнкс, должен вам признаться, что, хотя вы и женщина, вам удалось забросить столько удачных мячей, сколько мне не доводилось получать ещё ни от кого. Я надеюсь, что это не раздует излишне ваше самомнение, такой опыт, как правило, бывает слишком болезнен. Я не обещаю, что займусь этим прямо сию минуту, но в ближайшее время обязательно освобожу для вашей команды ряд офисов вдоль западной стены. Так что будьте готовы к переезду. И кстати, постарайтесь не попадаться на глазах Виллинли, хотя бы в течение часа, пока у меня не появится возможность лично растолковать ему положение дел.

Он протянул мне руку. Я приняла её, но замешкалась в дверях.

— Рассуждая подобным образом, сэр…

— Да? — он вопросительно приподнял бровь.

— Офисы вдоль восточной стены выходят окнами на залив.

Спускаясь на лифте, я мысленно поздравила себя с тем, что предусмотрительно проверила, позаботились ли Перл с Тавишем отослать копии своего письма и в ВИСП, и в попечительский совет.

Чувствуя себя на седьмом небе и насвистывая от радости, я шествовала от лифта к своему офису. Но слишком поздно обратила внимание на то, что Павел дико размахивает руками, пытаясь меня о чем-то предупредить. Из-за дверей кабинета послышался милый моему сердце голос Киви.

— Отзови меня хотя бы на пару минут под предлогом срочного звонка, — прошипела я на ходу Павлу.

Он преданно кивнул и распахнул дверь в офис. За моим столом восседал Киви, вооружённый зеркальными очками. Что ж, ещё десять с лишним лет назад Тор обучил меня, как надо себя вести с боссами, в которых я более не нуждаюсь. Как жаль, что мне редко доводилось играть в эту игру.

— Привет, Киви! — прощебетала я, распахивая занавески и впуская в кабинет потоки света. — С вами что-то произошло?

— Это с вами произошло что-то не совсем хорошее! — сообщил он мне тоном, который не произвёл на меня ни малейшего впечатления.

Я принялась копаться в корзинке с маркировкой «входящее» и разбирать поступившую почту так, словно его здесь и не было.

— Может, вы объясните мне, в чем дело, — недоуменно обратилась я к нему. — Я ведь целую неделю была в Нью-Йорке…

— И строили мне козни все это время и там, и здесь! — взвизгнул он. — Нечего прикидываться передо мной святой невинностью!

Хотя на сей раз приступ паранойи, пожалуй, имел реальную причину, я почему-то совершенно не чувствовала себя виновной.

— Вам не кажется, что вы выражаетесь чересчур эмоционально? — заметила я. — Почему бы просто не объяснить, что вас так волнует, а не играть со мною в кошки-мышки?

— Нет, это вам придётся мне все объяснить! — завизжал Киви. — Если вы ни причём, то почему же не сказали мне, что только что вышли из кабинета Лоренса, почему?! Чем вы там занимались, ведь вы торчали у него чуть ли не все утро?!

Господи Иисусе, у него и впрямь сидит по шпиону в каждой щели! В этот момент зажужжал зуммер интеркома.

— Срочный вызов, мисс Бэнкс, — раздался в микрофоне голос Павла. — Будьте добры подключиться к шестой линии, пожалуйста.

— Прошу прощения, — обратилась я к Киви по возможности вежливо.

Ему ничего не оставалось, как поднять задницу с моего кресла и пустить меня за рабочий стол, чтобы я могла ответить на звонок. Переместившись в кресло напротив, он не спускал с меня глаз, пока я поднимала трубку.

— Здравствуй, милая подруга, представь себе, чем мы здесь заняты? — услышала я низкий голос Джорджиан. Ха, да это настоящий междугородный вызов!

— И чем же вы заняты?

Я покосилась на Киви. Даже сквозь его непроницаемые зеркальные стекла ощущался жар праведного гнева, коим он пылал. Как бы этот паровой котёл не взорвался прямо у меня в кабинете.

— У тебя озабоченный голос, — заметила Джорджиан. — Может, мне лучше перезвонить попозже?

— В ситуациях подобных этой, я полагаю, надо подходить к вопросу с нескольких различных точек зрения, — проинформировала я её.

— Что за чертовщину ты несёшь? — удивилась Джорджиан. — У тебя что, кто-то в кабинете?

— Просто чудесно, — отвечала я. — Я очень рада, что вы не забываете о проблемах, возникающих с нашей стороны.

— У тебя кто-то есть, но ты не хочешь прерывать со мною разговор, — догадалась Джорджиан. — Что я должна делать дальше?

— Не терять времени даром и подробнейшим образом объяснить мне, что у вас происходит, — отвечала я. — Мне нужно ознакомиться со всеми фактами, чтобы ввести в курс дела моего босса, он, по счастью, находится сейчас у меня в офисе.

Хотя очень скоро Киви перестанет быть моим боссом, я должна была соблюдать правила игры, пока сам Лоренс не объявит ему тайм-аут. Я многозначительно взглянула на Киви, приподняв брови, словно на том конце линии действительно творилось что-то из ряда вон выходящее.

— Твой босс? Надеюсь, у тебя все в порядке? — всполошилась Джорджиан. — Ух ты, я чувствую себя сверхсекретным суперагентом. А ты уверена, что ему меня не слышно?

— Мне кажется, мы должны предпринять все возможное, чтобы быть уверенным, что ничего подобного не произойдёт.

Даже если Джорджиан перейдёт на шёпот, она запросто перекроет голос самого популярного диск-жокея в Америке.

— Тор провёл у нас всю эту неделю, — сообщила она. — Он не отходил от меня и моих отпечатков и лишь изредка отлучался на кухню с мамой. У него получаются просто божественные картофельные котлетки.

— Постарайтесь не отвлекаться, — напомнила я, понимая, что Киви долго не выдержит. — Как продвигается ваш проект?

— Прошлой ночью меня посетила гениальная идея, — отвечала Джорджиан. — Я поняла, как можно напечатать водяные знаки, используя для этого глицериновое масло. Если посмотреть потом эти бумаги на свет, рисунок будет точно такой же, как от водяных знаков. Их можно отличить от настоящих только с помощью рентгена, я в этом уверена. Но вряд ли они проверяют так тщательно поступающие к ним бумаги…

Киви схватил с журнального столика какой-то еженедельник и принялся листать его, а сам при этом так елозил на кресле, что было ясно, терпение его подходит к концу.

— Тор переоборудовал немного мою аппаратуру, он называет это инженерным усовершенствованием, и теперь мы можем поместить восемь сертификатов на одном отпечатке одновременно. Если, к примеру, печатать облигации стоимостью по сто тысяч, то с помощью одного отпечатка мы получаем едва ли не миллион баксов! Учитывая кое-какие наши планы, это совсем не плохой результат!

Постаравшись заслониться настольным письменным прибором, я наблюдала за истерически подергивавшимся Киви. Он готов был вот-вот взорваться, и я уже почти не слушала болтовню Джорджиан.

Вдруг он вскочил, отшвырнул журнал и принялся метаться по кабинету, с каждым разом подбираясь все ближе к телефону. Я, как могла, заслонила аппарат своей широкой спиной и отвечала на реплики Джорджиан маловразумительными междометиями, но Киви уже дышал мне в затылок.

— Ну, а как же с основной линией? — не выдержала я, стараясь укротить многоречивость моей подруги. — Вы не выбились из графика, готовы приступить к следующей стадии?

— Мы будем готовы на той неделе — а может быть, и раньше, — заверила она.

Черт, а я-то даже ещё не подобралась к паролям для файлов.

— Но послушай, Верити, теперь, когда это вот-вот случится, я чувствую, как начинаю впадать в панику, понимаешь? Ведь будет незаконно, если нас поймают на полпути. Я не могу понять, так ли уж мне этого хочется? А что чувствуешь ты?

— То же самое.

— Мы же не намерены воровать эти самые деньги. Единственным утешением мне служит то, что мы преследуем исключительно благие цели.

— Я тоже так считаю.

— Конечно, во всем этом имеется элемент авантюры. Когда Золтан рассказал про пари, я поняла потом будет хоть что-то стоящее вспомнить про свою жизнь.

— Я тоже.

— Ас другой стороны, если нас схватят, мы можем передать всю добычу Матери Терезе, возможно, это хоть чуть-чуть скрасит моё пребывание за решёткой.

— Мне тоже.

Киви переменил позицию и пыхтел теперь не за спиной, а мне в лицо. Потом сорвал с носа очки и попытался прожечь меня взором.

— Я тоже, мне тоже!.. — передразнил он. — Что это ещё за деловая беседа?

— Прошу прощения, — обратилась я к Джорджиан, — но у меня в офисе внезапно подскочило напряжение, — а потом сказала Киви. — Вы же видите, я говорю по телефону. Может быть, мы отложим предстоящую разборку на более удобное время?

— Мы будем говорить, и говорить сейчас, Бэнкс, — прохрипел Киви. — Меня не вытащат отсюда ни дикие лошади, ни даже сам Господь Бог; считайте, что я прирос к полу. А теперь кончайте вашу болтовню, да поскорее.

— Прошу извинить меня, мистер Виллингли, — раздался от дверей голос Павла. — У меня на телефоне миссис Харбинджер. Она говорит, что её босс требует вас к себе в кабинет — и немедленно.

Миссис Харбинджер была секретаршей Лоренса. Я мило улыбнулась, разглядывая Киви, который прирос к полу в сильном замешательстве.

— Скажите, что я отправлюсь через пару минут, — пробурчал он наконец.

— Не лучше ли тогда вам самому переговорить с нею, сэр, — предложил Павел. — Она ещё не отключилась от моей линии и сказала, что по указанию босса пытается разыскать вас с самого утра, но вы отсутствовали в своём офисе.

— Мистер Виллингли присутствовал в моем офисе с самого утра, — вежливо подсказала я. Киви злобно уставился на меня.

— Да, и наконец-то его удалось здесь отыскать. Мне кажется, это что-то серьёзное, сэр, — в унисон мне отвечал Павел.

— Ну ладно, ладно, — проворчал Киви, топая к двери. — Но вам лучше не отлучаться из своего кабинета. Когда я вернусь, Бэнкс, желаю найти вас здесь и в этом самом кресле.

И он отбыл, а мы с Павлом улыбнулись друг другу.

— Что у вас там творится? — дошёл до меня из трубки голос Джорджиан.

— Табун диких лошадей и даже сам Господь Бог только что явились ко мне в кабинете и уволокли прочь моего босса, — пояснила я.

— Похоже, ваша жизнь в Бэнкс вовсе не такое уж болото, каким я его всегда представляла, — заметила Джорджиан.

— Это всего лишь минутка юмора, — посетовала я. — Ну, а теперь давай кончать, мне нужно обзвонить кучу народа. И велено находиться в моем собственном офисе и в моем собственном кресле. Вот только мой офис отныне будет располагаться не на тринадцатом, а на тридцатом этаже.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Просто бурчу себе под нос, — отвечала я. — Лучше скажи мне толком, как далеко удалось вам продвинуться?

— Я напечатала пустые копии всех облигаций, которые принёс Тор. Но мне теперь нужны образцы подлинных ценных бумаг, с которых я могла бы списать номера и псе прочее и впечатать на мои подделки. И это может произойти в любой день, в любой момент. Все зависит от 'Гора, и он уже присматривает работу.

— Работу? Но для чего? Он же и так владеет целой компанией, — удивилась я.

— По-моему, ему необходима именно эта работа, — настаивала она. — Послушай, вот как все должно произойти…

НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА

Я был юн и неопытен. Но время моё пришло. Раньше начнёшь — раньше закончишь. В те дни я постоянно был на ногах, не позволял себе лентяйничать. Лучше прикрыть ноги обувью, чем саваном — таков был тогда мой девиз.

Кто рано встаёт, тому Бог даёт.

Бук Уайт. Книга Дэниэа Дру

Вторник, 8 декабря

Дюк Джимми расстегнул ширинку и принялся обрызгивать асфальт в своей любимой подворотне на Третьей авеню. Затем, застегнув штаны, он прикрыл живот старым, но тёплым кашемировым свитером, который получил в своё время в Армии Спасения Святого Марка. Свитер цвета красного вина прекрасно гармонировал с заплатанным твидовым пиджаком, подаренным Миссией Божественного Озарения.

Он направился к Юнион-сквер, где надеялся разжиться, как обычно, утренним подаянием. Там ему было известно здание с тёплыми вентиляционными решётками: сидя на них, можно было с удовольствием и не спеша попивать то, что удавалось раздобыть на завтрак. Но это утро оказалось намного холоднее, чем представлялось поначалу. И пока он доковылял до Юнион-сквер, его руки, которые он глубоко засунул в пустые дырявые карманы, превратились в ледышки, а в башмаки набился холодный и колючий снег. Даже газеты, которыми он предусмотрительно обернул ступни ног, не спасали от холода.

Он устроился у решётки, мрачно созерцая дырки на одном из башмаков, который снял и держал в руках, и вдруг заметил, что за ним наблюдают. Равнодушно оглядев незнакомца, Дюк Джимми ощутил какое-то неудобство, заставившее его присмотреться повнимательнее. Наконец он понял, в чем дело. Джимми никогда не видел такого выражения глаз, как у этого незнакомца. Его глаза походили на глаза мартовского кота, почувствовавшего весеннюю озабоченность кошачьих забав.

— Приятного вам утречка, сэр, — вежливо поздоровался Джимми.

— Хэлло, — отвечал Тор. — Утречко сегодня холодное, чем ожидали. Тебе, поди, не очень-то уютно в такой одежонке?

— Совершенно верно, — согласился Джимми. — Я вот как раз сидел и думал, что бутылочка красного винца неплохо бы согрела мои старые кости.

— Позволь спросить, — сказал Тор, — не можешь ли ты на минуту встать на ноги?

— Надеюсь, вы не собираетесь меня ограбить, — прохрипел Джимми, напяливая башмак и поднимаясь перед Тором. — В таком случае, вы будете разочарованы: в моих карманах пусто.

Тор медленно обошёл вокруг оборванца, оглядывая его с головы до ног.

— Кажется, ты подойдёшь, — сказал он старому бродяге. — Не хотел бы ты подзаработать деньжат?

— Смотря сколько и как, — заинтересованно ответил Дюк Джимми.

— Мы с тобой, похоже, одного роста. Да и размеры одежды совпадают. Как ты отнесёшься к тому, чтобы нагнать мне свою одежонку? Я имею в виду только то, что сверху, — нижнее бельё меня не интересует, — торопливо добавил Тор. До него донёсся густой запах перегара, и он засомневался, удастся ли дезинфицировать эти лохмотья, чтобы избавиться от наверняка висевших в них вшей.

— А сколько вы мне предложите? — спросил Джимми. — Учтите, это, можно сказать, моё фамильное наследство, и я не смогу позволить себе за бесценок расстаться с ним.

— Пятьдесят долларов, — отвечал Тор.

— Недурно, — согласился Джимми. — Но во что же мне прикажете одеться, если я продам вам своё последнее барахло?

— Тор об этом не подумал. Его вовсе не устраивала перспектива таскаться с бродягой по магазинам подержанного платья, чтобы приобрести замету.

— А как насчёт той одежонки, что надета на вас? — выдвинул Джимми встречное предложение. — Ведь размеры у нас одинаковые.

— Этот костюм слишком дорого стоит, — неуверенно возразил Тор.

— Вот и чудно, — подхватил Джимми. — Ведь меня не даром кличут Дюк[13] Джимми — ежели вижу добротную вещь, я уж её не упущу.

— Будь по-твоему, — завершил разговор Тор.

Расположенное в самом сердце Манхэттена курьерское агентство было битком набито потными телами. Непрерывный гул голосов, словно морские волны, периодически затихал в те моменты, когда клерк выкрикивал чей-то личный номер.

Тор пытался пробиться к конторке из задней части помещения, когда услышал свой номер. Он был окутан плотным облаком запахов от растворителей, употребляемых в химчистке, вместе с вонью, пропитавшей его тряпьё после дезинфекции. Однако никто в этой потной толпе не почувствовал столь специфические запахи.

Следом за клерком он прошёл в просторную заднюю комнату, в которой стояло множество столов.

— Мистер Дюк? — уточнил служитель, не удостоив взглядом своего опрашиваемого.

— Да — Джимми Дюк, — отвечал Тор, стараясь спрятать ухмылку.

— Я бы хотел вписать сюда Джеймс, — вы не против? Ведь вас крестили под этим именем?

— Приятели кличут меня Джимми, — сказал Тор.

— Хорошо, — продолжал служитель. — Могу я взглянуть в ваш опросный лист? — И, пробежав глазами протянутую Тором бумажку, добавил:

— Вы когда-нибудь выполняли подобную работу?

— Я был рассыльным в зеленной лавке, — сказал Тор.

— А, да, здесь вы об этом и написали, — кивнул служащий. — Ну что ж, давайте я разъясню ваши обязанности. К нам поступают вызовы как из брокерских контор, так и из пунктов обмена ценных бумаг. Если вас вызовут, вы отправляетесь по указанному адресу. Там будут приготовлены ценные бумаги, уложенные в сумку. Прежде чем выдавать брокеру расписку, необходимо обязательно проверить наличие ценных бумаг по списку. После этого их при вас упакуют и поставят пломбу, чтобы все были уверены в сохранности документов.

— Что я должен делать потом? — спросил Тор.

— Доставить их в Трест депозитов, где ценные бумаги примут на хранение. Там тоже должны будут проверить по списку наличие всех документов и выдать вам расписку. За доставку мы берём с них десять долларов, вам же будут платить по восемь долларов в час. Большая часть поручений займёт совсем немного времени, поскольку почти все конторы такого рода расположены в деловой части города. Для разъездов вам предоставляется мотоцикл. Вот и вся премудрость.

— Отлично, — сказал Тор. — Когда приступать к работе?

— Обычно на проверку досье и заключение договора уходит около двух недель. Но, судя по анкетным данным, у вас не было приводов в полицию, к уголовной ответственности вы не привлекались. Поэтому, учитывая, что у нас дел невпроворот, можете начинать работать прямо сейчас. А когда через неделю-две ваши бумаги и договор будут готовы, мы просто перешлём их по месту работы. Завтра утром в восемь обратитесь в рассыльную контору на Броад-стрит, где вас будут ждать.

— Хорошо, — ответил Тор и удалился. Он не станет дожидаться, пока перешлют его досье и договор, по той простой причине, что за это время уже успеет выкрасть все, что нужно.

Среда, 9 декабря

В девять часов утра девятого декабря в двери брокерской фирмы «Меррил Линч» вошёл мужчина в потрёпанном твидовом пиджаке и темно-красном свитере.

Заляпанные грязью брюки были стянуты у колен мотоциклетными клипсами. В руках у него была папка-скоросшиватель, в которой находилась толстая пачка бумаг.

— Доставка в Депозиты, — сказал он, приблизившись к конторке регистратора.

— Вы — курьер? — уточнила она, и Тор кивнула. — Поднимитесь этажом выше.

Тор поднялся в лифте на следующий этаж. Перед ним открылся длинный пустой коридор. На двери в его дальнем конце висела табличка: «Доставка». Он нажал на дверную ручку, и та бесшумно распахнулась.

— Доставка в Депозиты, — сообщил Тор мужчине, сидевшему за стеклянным окошечком.

— О'кей, он здесь! — крикнул мужчина через плечо. — Шевелитесь, ребята, время дорого. Есть ещё что-нибудь от «Эй» до «Джей»? У меня до сих пор нет пачки от «Ейч» до «Эм». Лишь от «Эс» до «Зет», пока полный комплект…

Он с фантастической скоростью прошёлся по громоздившимся на его столе пачкам ценных бумаг, сверясь со своим списком.

— О'кей, теперь вроде все на месте, — обратился он к Тору.

Затем они уже вдвоём, сверяясь со списком, стали проверять наличие ценных бумаг. Тор уложил их в холщовую сумку, которую протянул ему служащий. Потом написал расписку, а клерк поставил свою подпись на одной из бумаг в папке у Тора.

— Вы располагаете их в алфавитном порядке? — поинтересовался Тор.

— Ну да, а вам-то зачем это знать? — ответил служащий.

— Если мне прикажут вернуть часть из этих бумаг, я должен принести их опять вам?

— Нет. Они направляются в отдел поступлений — пажом выше.

— Спасибо, — сказал Тор. Обернувшись к двери, он пробормотал:

— Воистину правая рука не ведает того, что творит левая.

— Что такое? — переспросил мужчина, уже занявшийся какими-то своими делами.

— Цитата из Библии, — отвечал Тор, закрывая за гобой дверь.

Пожалуй, теперь только библейское чудо поможет подвести точный баланс входящих и исходящих ценных бумаг, именно тех, какие он нёс сейчас в холщовой сумке, подумал, Тор, шагая обратно по коридору. Когда ценности распылены по многим конторам и с ними работает такое же множество служащих, вряд ли возможно подсчитать, сколько долларов входит и выходит сквозь двери «Меррил Линч» каждую минуту. Тор самодовольно улыбнулся.

Снег на мостовой превратился в немыслимую грязную кашу. Тор подошёл к своему мотоциклу и положил сумку с бумагами в некое подобие багажника, прикреплённого к задней части рамы. Сняв замок с мотоцикла, он завёл мотор и с грохотом покатил через бетонно-стеклянные джунгли Уолл-стрита.

Часов позже, обляпанный грязью и нагруженный множеством холщовых сумок, его мотоцикл осторожно притормозил возле входа в метро на Уолл-стрит.

Кое-как дотолкав мотоцикл до специального места на стоянке, Тор запер его на замок и перевесил сумки к себе на плечо. Слегка крякнув под их тяжестью, он спустился в метро.

Как только горничная распахнула перед ним двойные внешние двери, ему навстречу бросилась Лелия.

— Майн Готт ин химмелы! — восклицала она. — Мокрый! Мокрый! Кес кель фэт? Не позволяйте ему войти — он испортит мой паркет! Что хочет он делать?

— Лелия, моё очарование, где же ваше радушие, — отвечал Тор, пытаясь носовым платком стереть слой грязи с лица.

— Ах, мон шер, — причитала Лелия. — Что он" с вами сделали?! Вы одеты как нищий, и такой грязный! Где вы только в таком тряпьё?

— Это самая подходящая одежда курьера, — заверил он её. — И я изрядно в этой работе преуспел. Агенты в брокерских фирмах могли заподозрить неладное, если бы я явился к ним в своём дорогом костюме. Похоже, они предпочитают курьеров, больше похожих на оборванцев.

— Вы должны немедленно снять эти сумки, и мы попросим Нану приготовить для вас отличную горячую ванну, — сказала она, слегка сморщив носик от донёсшегося до неё запаха.

— Мне некогда принимать ванну, дорогая, — возразил Тор. — Где Джорджиан? Пришло время и ей заняться делом.

Джорджиан поджидала в Павлиньей комнате, раскладывая по местам бумаги и настраивая в который раз свою аппаратуру. Тор с Лелией перетащили туда все привезённые им холщовые сумки. Открывая одну за другой, они тщательно регистрировали, что и откуда доставали, складывая отобранные для работы ценные бумаги в отдельную стопку на полу.

Лелия, кроме того, записывала цену каждой бумаги, которую они собирались подделать.

— Ты бы хоть руки вымыл, прежде чем хвататься за них, — заметила Джорджиан. — Ты же все тут перепачкаешь.

— Если ты сделаешь своё дело как следует, — Тор сверкнул белозубой ухмылкой на грязном лице, — нам вообще не придётся их возвращать.

— Мой Бог, неужели это именно оно — это действительно оно, не так ли? — взволнованно глядя ему в лицо, вскричала Джорджиан.

— Не имею понятия, что ты подразумеваешь под словом «оно». А то, что лежит здесь, — это действительно настоящие ценные бумаги, и мы должны списать их номера, стоимость в долларах и впечатать эти цифры на наших заготовках. Неужели тебя стали одолевать сомнения?

Джорджиан застыла в нерешительности.

— Аллонз, аллонз! — вмешалась Лелия. — Марш шнелль! Мы должны успеть все закончить быстро. Начинай делать свои фото, а я приготовлю немного потаж для бедного Золтана. Ему нужно хорошо питаться, чтобы сохранить здоровье.

— Мам, ради Бога, ты ни о чем другом не думаешь, кроме еды?

— Пища даёт силы для успешных преступлений, — провозгласила Лелия, поднимаясь с пола.

Тор, не обращая на них внимания, перебирал пачку отложенных бумаг. Вид у него был довольно мрачный.

— Мы отобрали только двадцать экземпляров, — произнёс он.

— Двадцать экземпляров чего? — не поняла Джорджиан.

— Двадцать сертификатов, с которыми сможем работать, — из всей этой кучи бумаг. Для остальных у нас нет заранее заготовленных отпечатков. И если так пойдёт дальше — по двадцать штук на пять тысяч долларов каждая, — наше предприятие растянется на месяцы.

— Да, ведь мы целый уик-энд провозились только с теми облигациями, что ты купил в первой партии, — согласилась Джорджиан. — И у нас уйдёт целый день на то, чтобы вписать номера только этих двадцати сертификатов.

— Мы не располагаем целым днём, — рявкнул Тор. Он резко наклонился и снова просмотрел пачку бумаг. — Здесь не будет даже десяти миллионов, — раздражённо прошипел он.

— Ну и что? — удивилась Джорджиан. — Ты же поспорил с правдой, кто первым успеет украсть тридцать миллионов? И мы с первого же выстрела попали почти в десятку!

Тор, вздохнув, поднялся с пола.

— Не украсть тридцать миллионов, — терпеливо разъяснил он, — а заработать тридцать миллионов! С моей стороны ставка была в миллиард.

— Ну так доставь тогда мне ещё больше сертификатов, которые бы я скопировала, — вполне логично заявила Джорджиан.

— Именно это я и стараюсь делать, — отвечал Тор, чеканя каждое слово. — Но, учитывая то, что я должен представить наши махинации как невинный обмен ценных бумаг, а тебе ещё следует достичь высот мастерства в деле, которым ты начала заниматься лишь несколько дней назад, — мы провозимся как минимум до июня… следующего года!

— А что же ты думал, — со слезами на глазах воскликнула Джорджиан. — Мне придётся изготавливать абсолютно новые клише — то есть делать снимок, проявлять плёнку, готовить кислотные растворы, все эти чёртовы прибамбасы — практически для каждой вонючей бумажки, которую ты мне притащишь. Ты же видел, какой это трудоёмкий и занудный процесс. Да к тому же, — возмутилась она, выхватив из пачки одну из бумажек и размахивая ею перед носом у Тора, — на половине твоих дурацких сертификатов номера даже не выгравированы, они попросту впечатаны с помощью ручного пресса. Так какого черта я должна тратить столько сил…

— Что ты сказала?! — перебил Тор, завладев облигацией и рассматривая её.

Постепенно лицо его просветлело. Наконец он поднял взгляд на Джорджиан.

— Мой милый гений, — пропел он, — поверь мне, ты только что спасла наши шеи от верёвки палача!

Тор доедал уже вторую порцию вкуснейшего супа, приготовленного Лелией, попутно обсуждая с Джорджиан особенности процесса лежавших перед ним ценных бумаг.

— Как мы и предполагали, можно заранее приготовить клише с выгравированными лицевыми финтифлюшками, прежде чем к нам попадёт та ценная бумага, которую мы собираемся скопировать. Мы заготовим узор по краям, реквизиты того, кто её выпускает, и даже номер — все, что обязательно присутствует на каждой бумаге, оставив лишь свободное место для указания цены в долларах и номера серий.

— Верно, — согласилась Джорджиан. — Все остальное можно будет потом сфотографировать и впечатать прямо с негатива, не теряя время на возню с изготовлением клише. То есть, можно впечатать все, кроме цифр денежной номинации — лицевой стоимости — нашей бумаги, которые, похоже, все-таки выгравированы на клише, а не впечатаны.

— А ты пощупай фактуру бумаги, где напечатаны эти цифры, — сказал Тор. — Они выглядят как гравированные, но мастика на них почти такой же толщины, как и на тех частях облигации, которые просто напечатаны. Кроме того, цифры номинала расположены посредине сертификата. В таком случае, если все завитушки по краям выгравированы, тебе трудно будет заметить, выгравирована или впечатана середина. Ну-ка, проверь это на остальных облигациях.

— Если это так, то мы сэкономим массу времени, — ухватила мысль Джорджиан. — Ведь я могу разместить на одном негативе сразу восемь облигаций и печатать их одновременно. А это намного проще, чем готовить восемь отдельных негативов и клише.

— Что ж, давай, пожалуй, рискнём, — сказал Тор. — В конце концов, я доставлю потом эти фальшивки в Трест депозитов. И именно с меня снимут последние штаны, если наш номер не пройдёт.

— Хотела бы я иметь возможность сфотографировать это, — захихикала Джорджиан. Однако вид у неё оставался озабоченный. — Я ужасно психую, когда хоть какая-то мелочь нарушает план. Ощущение такое, будто живёшь в кошмаре наяву…

— Не время для кошмаров, как и для сожалений, — провозгласила Лелия, собирая со стола тарелки. — Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра.

— Хорошо, мама, — вздохнула Джорджиан. — Тащи сюда свою сушилку для волос, мы начнём работу.

Около половины третьего пополудни Лелия вошла в старинный, пропахший морем и рыбой вестибюль Саус-энд-Яхт-клуба, расположенного в самом конце Ист-Ривер-Драйв, недалеко от Уайтхолла. В зажатом у неё под мышкой большом конверте находилось двадцать готовых сертификатов.

— Прошу прощения, мэм, — остановил её портье, — но вы не можете войти сюда без сопровождения члена клуба.

— Но доктор Тор ожидает меня по делу чрезвычайной важности, — заявила она.

— Возможно, он просто задерживается, — отвечал портье. — Я ещё не видел его сегодня.

Лелия собралась было возмутиться, но заметила, с каким испугом портье воззрился на входную дверь. По ступням крыльца поднимался Тор, весь заляпанный жидкой грязью, в давешнем заплатанном твидовом пиджаке и застиранных брюках, неся на плече, словно перемётную суму, холщовые мешки с мотоцикла.

— Как я рад, что ты дождалась меня, дорогая, — произнёс он, осторожно прикоснувшись к рукаву её роскошного одеяния. — Джордж, это — баронесса Дамлих. Мы попьём с нею чаю в отдельном кабинете, он заказан заранее. И пришлите нам бутылочку кларета тридцать второго года.

Растерянный портье старательно пытался не обращать внимания на облачение Тора, когда проводил его в гардеробную и выдал полагавшийся члену клуба галстук с вышитой эмблемой. Тор накинул его на шею и аккуратно завязал узел поверх своего красного свитера, После чего он предложил руку Лелии и повёл её в кабинет.

— Ах, кстати, Джордж, — крикнул он через плечо, — присмотри за моим мотоциклом, ладно? Он стоит у входа.

— Обязательно, сэр, — отвечал Джордж. — Какой чудесный кларет, — сказала Лелия, сидя у камина в отдельном кабинете клуба.

— И какие превосходные отпечатки, — отвечал Тор, в который раз уже осторожно перебирая всю пачку. — Теперь мы можем сложить их в сумки и доставить на место. Пока вы с Джорджиан трудились над этими, я успел раздобыть немало новых бумаг. Сейчас около трех часов; как ты думаешь, успеешь ли добраться до дома, изготовить копии и привезти их мне до пяти часов — чтобы уже сегодня я сдал их в Трест депозитов?

— Это будет дифисиль, — отвечала Лелия. — Хотя последнюю партию отпечатков она уже сумела изготовить меньше чем за час. Это мне придётся потратить массу времени, добираясь к тебе на метро — так долго… Хотя все же быстрее, чем в такси.

— Может быть, нам лучше встретиться в метро? — предложил Тор. — И пожалуйста, не задерживайся больше сегодня для ленчей и коктейлей, ладно? Время решает все, и я просто счастлив, что ты согласилась стать нашим рассыльным. Надеюсь, ты понимаешь, чем рискуешь.

— Что за жизнь, если ты упустишь твой шанс? — вымолвила Лелия.

Тор посмотрел на одну из изготовленных ими фальшивок. Его пальцы пробежались по затейливым завитушкам красовавшегося в середине номинала: «$ 5.000» — Nо/100 — цифрам, которые оказалось проще впечатать, чем выгравировать. Лишь опытный эксперт смог бы обнаружить подделку…

Они напечатали долговое обязательство — фактически, расписку, по которой обязуется платить тот, кто выпустил оригиналы этих облигаций. Как же он раньше об этом не подумал?

Ах, ладно, сомнения в сторону, обратного пути уже нет. И, как только что сказала Лелия, что есть жизнь, если ты упустишь свой шанс?

И Тор опустил облигацию в сумку для Треста депозитов.

Сорокаэтажная громадина из стекла и бетона здания Треста депозитов внутри напоминала некий невероятных размеров склеп, в котором были погребены тысячи и тысячи ценных бумаг, подобных тем, что находились сейчас в сумках у Тора.

Большинство стандартных поступлений от клиентов попадало сюда через центральный вход, помещения вокруг которого арендовались Банком химической промышленности. Но те бумаги, которые присылали брокерские фирмы, то есть основная масса участвовавших в обороте ценных бумаг, поступали с заднего двора здания.

Здесь находились двустворчатые громоздкие двери из двенадцатидюймовой стали, обращённые в сторону Пятьдесят пятой Уотер-стрит. За ними располагалась хитроумная система оборудованных тамбурами с двумя дверьми «пропускников», через них на протяжении всего дня вливался непрерывный поток неутомимых рассыльных в потрёпанных джинсах и выцветших брюках. Они тащили тяжёлые сумки с муниципальными и корпоративными акциями, обычными и краткосрочными облигациями.

Помещения, где хранились все эти ценные бумаги — запутанный, многоэтажный лабиринт, — находились в глубине здания. Но, конечно, рассыльные никогда не попадали в эти хранилища — а уж тем более в те секретные помещения, располагавшиеся под цокольным этажом. Все, что происходило за толстыми стальными дверьми, неусыпно контролировалось телекамерами, датчиками и целой армией охранников.

Ровно в четыре сорок пять вечером девятого декабря в стальные двери Треста депозитов вошёл мужчина в поношенном твидовом пиджаке, темно-красном свитере и испачканных грязью брюках. Через его плечо был перекинут ремень, на котором болталась пара корзинок, набитых также обляпанными грязью холщовыми сумками с ценными бумагами. Он вошёл в стальные двери, подождал в тамбуре, пока его осмотрела охрана с помощью телекамеры, и зашёл в тесную приёмную. Пристроившись в хвост очереди из таких же посыльных, он стал дожидаться, когда его впустят в следующую дверь.

За ней он увидел приёмщицу, сидевшую за небольшой конторкой, на которую одну за другой принялся опорожнять свои сумки. Служащая, вскрывавшая холщовые упаковки, торопливо проверяла наличие бумаг по списку, предложенному ей Тором.

Каждая сумка сопровождалась квитанцией, состоявшей из четырех купонов. Один из них служащая прикладывала к поступившей на хранение пачке бумаг, другой оставляла себе, а два последних, заполнив соответствующим образом, вернула Тору в качестве расписки в том, что все получила полностью. Один купон рассыльный обязан был предоставить в нанявшую его контору как свидетельство выполненного поручения.

Тор собрал все полагавшиеся ему расписки и вышел из здания через стальные двери. Подлог состоялся.

Выйдя на улицу. Тор взглянул на часы. Они показывали всего пять, но небо уже было совсем тёмным. Устало поплёлся он обратно в обход здания, где напротив главного входа оставил свой мотоцикл. Отпирая замок, он ещё раз оглянулся на здание треста. Окна Химического банка ярко сияли, но с этой минуты он уже был зарыт для посетителей до следующего утра.

Совершив сегодня два выезда и опробовав печатный станок Джорджиан, он «заработал» почти тридцать миллионов долларов в ценных бумагах. А те, которые он подменил, будут лежать в недрах Треста депозитов до скончания века.

И никто даже не позаботился взглянуть на них повнимательнее, чтобы убедиться в их подлинности.

Пятница, 18 декабря, Утрехт, Нидерланды

Это была последняя пятница перед рождественскими каникулами, и Винсент Веербум, сидевший в своём кабинете в РабоБэнкс, то и дело поглядывая в окно, лениво царапал в блокноте заметки для секретаря, Единственное окно с мутными стёклами, имевшееся в его неприступном кабинете, выходило на окутанную туманом, засыпанную снегом громаду Утрехта, являвшего собой нагромождение законченных, неуклюжих построек, вид которых не могла оживить даже тончайшая вуаль из осевших на неё снежинок.

Послышалось робкое царапанье в дверь, и появилась его секретарша.

— Сэр, пожалуйста, извините. Я знаю, что вы собрались отправляться на каникулы — но пришла баронесса Дамлих. Она настаивает на аудиенции.

— Меня нет на месте, — сказал он.

Веербум уже собрался уходить, так как банк закрывался через четверть часа. Последние несколько часов он только и думал, как покинет банк и что последует потом. Его супруга с детьми отдыхала в зимнем домике в горах Зерматта, и он не собирался появляться там раньше завтрашнего вечера. После работы Веербум намеревался провести романтический вечер в нежных объятиях своей любовницы, Улли, которая наверняка уже разогревает праздничный ужин в маленькой квартирке, снятой специально для неё на одной из уютных улочек Утрехта.

— Сэр, баронесса настаивает, что у неё дело чрезвычайной важности: она намерена совершить перемещение довольно значительного капитала.

— Прямо накануне рождественских каникул? — прорычал Веербум. — Это невозможно, это просто глупость! Пусть придёт после, когда мы снова откроемся.

— Но ведь банк закрывается на неделю, — осмелилась напомнить секретарша, — а баронесса нынче вечером отправляется в Баден-Баден.

— Да кто эта баронесса Дамлих? Какая-то знакомая фамилия…

Секретарша приблизилась и что-то прошептала Веер-буму на ухо, словно кто-нибудь мог бы их подслушать.

— Ах, понятно, — сказал Веербум. — Что ж, впустите её. Будем надеяться, что я быстро разделаюсь с нею. Ненавижу возню с этими визгливыми, истеричными немками.

— Баронесса по рождению русская, — сказала секретарша. — Вы понимаете, она из иммигрантов.

— Да, да, благодарю. Вся эта чепуха вечно вылетает у меня из головы. А каково имя баронессы, данное ей при крещении?

— Лелия, сэр. Её зовут Лелия Мария фон Дамлих. Секретарша удалилась, и несколько минут спустя в кабинет вошла Лелия.

На ней были роскошные меха и высокие сапоги из белой замши. Войдя в кабинет, она откинула с головы капюшон, и от блеска бриллиантов, украшавших её причёску, у Веербума перехватило дыхание. Стараясь сохранять остатки солидности, он выскочил из-за стола и поспешил ей навстречу, приняв с почтением протянутую для пожатия руку.

— Лелия, как я рад снова видеть вас, — сердечно произнёс он, считавший, что его обаяние, несомненно, помогло ему стать одним из самых преуспевающих банкиров в Нидерландах. — Вы ещё более ослепительны, чем раньше — все та же юная девушка, которую я помню. Сколько лет, сколько зим? Прошли годы — а ощущение такое, будто мы встретились вчера.

— Для меня, — неотразимо взмахнула ресницами Лелия, — время не играет никакой роли. — Она была уверена, что никогда в жизни не встречалась с этим мужчиной: эти банкиры все такие наглые…

— Я, как всегда, слишком сентиментален, — мягко посетовал он, провожая даму к креслу. Он устроил её подле своего стола и позвонил в маленький колокольчик.

— Возможно, мой помощник уже объяснил вам, что нынче вечером я до отказа завален массой неотложных дел, и, к несчастью, это ограничивает время, которое мог бы уделить вам. Посему осмелюсь предложить приступить к делу без промедлений. Что могло привести вас к нам, в Рабобанк, перед самым началом рождественских каникул?

— Деньги, — отвечала Лелия. — Наследство моего дорогого последнего супруга. Он оставил огромную сумму для воспитания нашей единственной дочери. И я бы хотела часть этих денег, если возможно, поместить в ваш банк.

— Конечно, это возможно. Мы будем счастливы довольствоваться той ролью, которую вам угодно будет для нас отвести. Не хотите ли вы, к примеру, назначить нас в опекуны над её наследством?

— Не совсем. Моя дочь именно сейчас путешествует по Европе, и я желаю обеспечить все её потребности. Но ведь я вверяю вам… мои личные средства… и не хотела бы, чтобы они обратились просто в деньги.

— Понимаю, — отвечал Веербум. — У вас есть что-то для дополнительного обеспечения — насколько я понимаю, под эти вложения вы желаете оформить заём? В таком случае, ваши сбережения не превратятся просто в наличные, и ваши интересы не будут ущемлены. Вы используете свои вложения лишь как обеспечение кредита. Хотели бы оформить этот счёт на имя вашей дочери?

— Нет — только на моё имя, — заявила Лелия. — И желаю, чтобы мне можно было снимать с этого счета деньги тогда, когда я захочу, — к примеру, прямо сейчас.

— Значит, это надо будет оформить несколько иначе, — заключил Веербум. — Вы хотите не просто получить кредит — а открыть счёт, в который уже естественным образом и будут включаться все срочные выплаты. Мы же оформим его в виде займа. Если я правильно понял, вы намерены выдавать своей дочери чеки, по которым она сможет получать деньги с этого счета. Таким образом, вы сможете полностью контролировать ваши капиталы. Весьма разумно, если мне позволено будет высказать моё мнение.

— Так это возможно сделать в вашем Бэнкс?

— Безусловно, нет ничего проще, моя дорогая леди. И на какую сумму вы предполагаете оформить заём, чтобы завести открытый счёт?

— Именно поэтому я и хотела говорить только с вами, мсье Веербум. Это довольно большая сумма.

— И насколько же она велика, моя милая баронесса? — вежливо улыбаясь, осведомился Веербум.

— Двадцать миллионов американских долларов, мой дорогой мсье Веербум.

Веербум на мгновение остолбенел, но вскоре снова обрёл дар речи.

— Ах, конечно. И какова же сумма дополнительного обеспечения вашего займа?

— Сорок миллионов долларов будет достаточно? — мило улыбнулась она.

— Сорок миллионов в обеспечение двадцати миллионов займа? — переспросил Веербум, не веря своим ушам. — Уверяю, что с этим не будет никаких проблем, милая баронесса. Но нельзя ли было — поскольку на носу каникулы и банк уже закрывается — предложить вам сейчас просто подписать некоторые бумаги, в потом бы я связался с вами примерно через неделю в Баден-Бадене, где, насколько мне известно…

— Это не может быть возможно, — возразила Лелия. — Я желаю брать с собой много миллионов сегодня — сейчас. Потому что у меня нужда, я принесла ценные бумаги — для дополнительного обеспечения — прямо с собой.

Лелия распахнула свой толстый портфель и высыпала из него кучу оригиналов ценных бумаг, чьи поддельные копии пылились ныне в хранилищах Треста депозитов в Нью-Йорке. Они завалили весь стол Веербума, и он, остолбенев от неожиданности, с большим трудом заставил себя взять в руки.

В этот момент появился лакей.

— Чай для мадам, — приказал ему Веербум, он весь трясся, в горле у него пересохло. — И не принесёшь ли мне бренди? На самом деле, принеси-ка прямо графин. Мадам, вы не откажетесь выпить со мною за компанию глоточек бренди?

Лелия милостиво кивнула и улыбнулась.

— Ах, да, Ганс, — добавил Веербум, внезапно кое-что вспомнив, — ты не передашь секретарю, что надо позвонить по номеру, по которому у меня была назначена встреча на шесть часов, и предупредить, что я задерживаюсь? Благодарю тебя.

ОПЕРАЦИИ С ФИНАНСАМИ

Если бы не новая экономическая система, сложившаяся после воцарения машинной индустрии, мы по-прежнему считали бы получение прибыли с вложенного капитала нормальным и безусловно законным источником дохода.

Торстейн Веблен Век машин

Двадцатого декабря, в воскресенье, исполнился почти месяц после той памятной ночи в опере. И нынешний дневной спектакль немецкие боги благородно пропустили ради прекрасных глаз известной французской охотницы за счастьем — давали «Манон». И это показалось мне вполне подходящей прелюдией перед рано наступившими, полными чудесных предчувствий вечерними сумерками.

Я обожаю ту сцену, в которой Манон отвергает жизнь королевы Парижа и, с головы до ног обвешанная бриллиантами, сломя голову мчится в Сен-Сюльпис, где совращает с пути истинного своего прежнего любовника, уже почти постригшегося в монахи.

Манон была классическим типом женщины, мечущейся между любовью к деньгам и любовью к мужчинам. И, как и во всякой порядочной опере, деньги под конец берут верх. Даже отдавая Богу душу, страдая от нищеты и унижения, Манон при взгляде на звезды в небесах вспоминает те бриллианты, что сверкали на ней тогда, когда она купалась в роскоши.

Я возвращалась домой туманным вечером в весьма приподнятом настроении — и не только из-за того, что люблю это оперу, но и из-за сознания того, что ведь это не я, а Манон потерпела в конце концов фиаско.

Вернувшись домой, я прошла на террасу, чтобы внести в комнату некоторые из своих зимних орхидей. Здесь туман оказался плотным до такой степени, что я даже не смогла различить возвышавшийся подобно фаллическому символу над Центральным телеграфом шпиль Траханной Лилии — несравненный памятник тому пожарнику, на пару с которым сия сумасбродная дама удивляла весь город.

Я как раз готовила чай, когда зазвонил телефон.

— Добрый вечер, моя дорогая, — промурлыкал в трубке знакомый вкрадчивый голос… Я решил позвонить, так как подумал, что тебе будет приятно поздравить меня с днём рождения.

— А сегодня день твоего рождения? — переспросила я. — А я-то считала, что сегодня день рождения Бетховена.

— Великими судьбами подчас управляет единый дух, — отвечал он. — А кроме того, мне и впрямь есть что сегодня праздновать: мы идём строго по графику.

Проклятье. Неужели он хочет сказать, что завладел всеми необходимыми ему ценными бумагами и уже готов переходить ко второй части пари — вложению капитала? А я все ещё топчусь на месте. Ведь, пока Тавиш с командой не подберётся к нужным мне файлам, я не имею возможности завладеть обменными фондами. И в эту минуту мысль о заключённом пари стала действовать на меня угнетающе.

— И что же ваша троица намерена предпринять для празднества? — спросила я его, стараясь переменить тему беседы.

— Мы с Джорджиан, конечно, весь день работали, — сообщил он. — К концу недели уже покончим с печатью. А Лелия отправилась в Европу, чтобы помочь нам не прозевать сигнал к старту.

Итак, я располагала как хорошими, так и плохими новостями. Хорошими, безусловно, являлись те, что они провозятся ещё несколько дней, — стало быть, в моем распоряжении остаётся вся следующая неделя. А вот плохие… я решила, что их надо уточнить.

— Вы что же, отправили Лелию в Европу совсем одну? — спросила я. — Надеюсь, вы хорошо сознаёте, на что пошли.

— Ей совершенно ничего не грозит, — возразил он. — Она повезла с собой те самые оригиналы ценных бумаг, которые мы подменили фальшивками, чтобы открыть кредитные счета в различных банках континента. Никому и в голову не придёт подробно расспрашивать даму, подобную ей, тем более что она открывает такие большие счета. Но она не просто превращает ценные бумаги в наличность — она готовит все к тому, чтобы в нужное время мы могли завладеть этой наличностью.

— Остаётся только надеяться, что стартовый сигнал, который вы так стараетесь не прозевать, не обернётся против вас, — предупредила я. — Я знаю Лелию достаточно давно. Она обожает всем вертеть по-своему.

— Представь мне судить об этом самому, — невозмутимо отвечал он. — Ну, а кроме того, кто-то же должен пустить пробный шар. К концу недели, как только мы закончим печатать и подменять облигации, будет уже слишком поздно, чтобы суетиться с открытием европейских счётов. Ведь Рождество на носу — и европейские банки закроются на каникулы. В противном случае нам придётся дожидаться начала года.

Боже правый, а ведь так оно и есть! А я-то совершенно упустила из виду то, что у меня в распоряжении всего четыре дня, а там — сочельник, и вся наша банковская машина будет приостановлена для ежегодного профилактического осмотра. И если до этого я не успею ввести программы, с помощью которых собираюсь ограбить обменные фонды, — мне тоже придётся дожидаться первых чисел Нового года. Тогда мы отстанем от Тора на целые недели — и все огромные суммы, которые можно было бы прибрать к рукам в момент повышенной банковской активности перед концом года, уйдут как вода в песок! Как я могла оказаться в дураках?!

— А как продвигается твоя маленькая кража, моя дорогая? — поинтересовался Тор, словно читая мои мысли.

— Просто великолепно, — браво солгала я, про себя чертыхаясь из-за его пресловутой прозорливости и пытаясь собраться с мыслями.

Чайник на плите засвистел. Я машинально сняла его и чуть не выплеснула кипяток себе на ноги. От моего неловкого скачка телефон с грохотом свалился на пол. Подняв его, я услышала смех Тора на другом конце провода.

— Послушай, у тебя совсем ничего, не выходит? Ну, я и не сомневался в том, что ты излишне самоуверенна. Зато тебе будет весьма приятно вновь оказаться в Нью-Йорке после стольких лет отсутствия и быть занятой той работой, которая тебе уготована самой природой. Почему бы тебе прямо сейчас не признать свой проигрыш?

— Цыплят по осени считают, — гордо возразила я, размазывая ногой образовавшуюся на полу лужу. — Почему ты так уверен, что я уже пропустила первый мяч?

— О, я всегда отдавал должное твоей выдержке — даже в преддверии полного и неотвратимого краха, — признался он. — Но ведь тебе так и не удалось проникнуть даже в простые файлы, скажи честно?

— Я просто заранее готовлю максимально выгодную позицию, — сообщила я, ковыляя вместе с телефоном в гостиную со стеклянными стенами, занавешенными белесым туманом. — И даже если мне не повезёт — и придётся работать на тебя, — это все равно не будет моим крахом, это будет всего лишь выплатой долга. Тебе не удастся запереть меня в клетке.

На том конце провода последовало продолжительное молчание. Наконец Тор с сочувствием произнёс:

— Ты успела нагородить вокруг себя столько стен, что мне бы и в голову не пришло лишний раз укреплять их, возводя какую-то клетку. И я хочу только одного: разрушить все эти стены и дать тебе свободу. Ты меня очень обяжешь, если поверишь в это.

— И именно поэтому ты втянул меня в наш маленький спор, — я полагаю, исключительно с целью освободить меня от тяжкого бремени избранной мною самой карьеры?

— Это твоё дело — верить мне или нет, — мягко отвечал Тор, — но все обстоит именно так. Если же, к несчастью, тебе удастся выиграть, я не откажусь от своей части пари. Как, впрочем, надеюсь, поступишь и ты. — Он снова помолчал, а потом добавил повеселевшим голосом:

— А теперь, если ты не возражаешь, я распечатаю бутылку шампанского по случаю своего дня рождения.

Он повесил трубку, а я до появления сумерек осталась неподвижно сидеть в застывшей в белом безмолвии гостиной. А потом, даже не вспомнив о том, что с самого утра крошки в рот не брала, отправилась спать. Теперь я не сомневалась: что бы ни случилось, я обязательно должна выиграть пари. Хотя и не представляла, как сильно будет мне препятствовать в этом вся моя предыдущая жизнь, весь мой прежний опыт и принципы.

С самого раннего утра в мой новый, сверкающий стеклянными стенами офис на тридцатом этаже заявился Тавиш. Он теребил по привычке свои волосы, а в руке держал недопитую чашку чая.

— Я тут придумал одну штуку и хочу знать, как ты к ней отнесёшься, — сообщил он. — Если я решил войти в систему компьютера, но он не принимает предлагаемого мною пароля, после третьей неудачной попытки меня блокируют, а мой терминал отключат. — И он выжидательно уставился на меня.

— Верно, — согласилась я, — это самая обычная мера безопасности: она не позволяет неизвестным личностям копаться в нашей компьютерной сети, как у себя в чулане. И в чем же заключается твоя идея?

— Ну, а что, если я буду некоей известной личностью, но забуду свой пароль, что будет тогда?

— Тебе предложат воспользоваться новым паролем, — отвечала я. — Но я пока не понимаю, чем это может помочь в нашем конкретном случае. Ведь любой новый пароль даст тебе доступ лишь к той части информации, что и раньше, по «забытому паролю». И уж наверняка он не будет иметь отношения к кодам, с помощью которых можно проникнуть в систему безопасности, а именно она нас и интересует.

— Ты права, — ухмыльнулся Тавиш. — Но если бы я был известной персоной из отдела безопасности, новый пароль будет допускать меня и в систему безопасности!

Я непонимающе уставилась на него.

— Его зовут Лён Мэйс, — продолжал втолковывать мне Тавиш. — Номер его терминала: три-один-семь. Это на одиннадцатом этаже. В прошлую пятницу он умотал на Тахоу и не вернётся до конца рождественских каникул.

— И как ты намерен получить вместо него его новый пароль? — спросила я с бьющимся сердцем.

— Я три раза пытался выйти на его терминал, система меня вырубила, и тогда я позвонил в отдел безопасности от имени Лена Мэйса и попросил снабдить меня новым паролем по моему собственному выбору — чтобы уж запомнить его наверняка. Чтобы ввести его в систему компьютера, необходимо иметь на руках письменное заявление — с визой вице-президента. А поскольку, к несчастью, босс Лена также отсутствует, я имел смелость предположить, что ты будешь тем руководителем, который наложит визу на заявление.

— Послушай, почему бы тебе не позаботиться обо мне и не принести мне тоже чашку чая? — предложила я. — А заодно, пока готовится чай, можешь попытаться действовать от имени известной личности. Мне кажется, что Лену Мэйсу срочно необходимо обзавестись новым паролем.

Конец года — самая горячая пора в деятельности любого банка. Девиз Всемирного банка к тому же гласил: наши двери открыты до тех пор, пока продолжают поступать деньги.

В последние дни перед Рождеством мы обычно начинали в изнеможении считать оставшиеся рабочие часы — и не только из-за желания потратиться на подарки и сувениры, но и из-за возраставшей активности деятельности обменных фондов. Ведь близился конец финансового года, а это означало лишь то, что разного сорта налоги в вложения не могут больше ждать своего часа.

Наши компьютерные системы, работавшие в это время с удесятерённой нагрузкой, каждый час фиксировали перемещение массы денег больше, чем на протяжении целых недель в другое время года. И, значит, тем больше я потеряю денег если не проберусь через ключевые тесты. Ведь я канун сочельника все тестовые системы перекроют. А любая новая программа — в том числе и та, которую я собиралась ввести, — прежде чем начинает действовать, проходит через эти системы. В моем случае это означало необходимость переместить на нужные мне счета деньги из обменных фондов. Во что бы то ни стало я должна была успеть проскочить в эти двери, пока они ещё не захлопнулись.

Но вот уже наступила среда, послезавтра — сочельник, а Тавиш все ещё копался с ключевым кодом, хотя и проник уже в систему безопасности. Черт бы побрал эту коротенькую программу, которая перекрывала нам доступ к обменным фондам, к клирингу наличных, которые мы хотели перевести на фиктивные счета.

Кстати, по поводу счётов. Мне будет очень трудно, за один день, не привлекая внимания, открыть тридцать совершенно новых счётов по тысяче долларов, да ещё и с нулевым балансом. В лучшем случае это будет выглядеть смешно и удивительно.

Итак, я нервно грызла ногти и с отчаянием взирала на десятки видимых сквозь стеклянные стены офиса стенных часов, чьи стрелки неумолимо отсчитывали безвозвратно уходящее время.

Утром в четверг, накануне Рождества, Тавиш все ещё не сумел пробиться сквозь секретные коды. Павел удалился, решив «бежать от городского безумия», и поэтому, когда зазвонил телефон, я сама сняла трубку.

— Таракая, — зашелестел в трубке почему-то осипший голос Лелии, — это есть вещь крайней важности! Такое несчастье я имею — и ты должна приехать сегодня, сейчас.

— Потише, потише, Лелия. Приехать куда? Я думала, что ты в Европе.

— Да. Я есть в Европе, но теперь я есть здесь — в своей спальне.

Я как-то забыла, что в минуты волнения для Лелии существовала лишь одна форма глагола.

— Давай разберёмся во всем по порядку, — отчеканила я. — Ты была в Европе, но теперь уже вернулась домой. А где Джорджиан с Тором? Есть поблизости кто-нибудь, способный все объяснить?

— Нет, Базе мой, я так фатик! Зорзион, она уехала в Европу вместе меня, но Золтан — о, он не будет желать говорить со мной. Она оба очень фаше авек муа.

— Это почему же они оба так на тебя сердиты? — всполошилась я. — Зачем Джорджиан понадобилось ехать вместо тебя в Европу? И почему бы Тору самому не позвонить мне, если у вас трудности?

— Там нет телефона, где он сейчас есть, — заверила меня Лелия. Ах, даже в тюрьме и то есть телефоны — где же он может быть?

— Так он сейчас не с тобой? — выпытывала я.

— Ля? Ма нон! Жэ суй данс ма чамбр!

— Я не имею в виду твою спальню — и имею в виду Нью-Йорк вообще!

— Он близко, но это невозможно для него говорить с тобой самому. Он хочет, чтобы ты приезжала в Нью-Йорк ту де сью — сегодня. И уже заказала тебе билет в аэропрт — ту еа венир? Жэм'эксплик, когда ты прилетишь.

— Когда ты собираешься все эксплик, Лелия? — взревела я. — Я занята здесь и не могу порхать в Нью-Йорк и обратно, когда на носу конец года! Ты лучше передай Тору, что если он хочет со мною поговорить, пусть позвонит сам, мне ненавистны подобные мелкопробные интрижки, и если честно, то меня удивляет, как ему хватило совести впутать в это дело тебя?

— Ту ме кревежур! — вскричала Лелия. — Ты не имеешь совсем доверия ко мне! Ты приедешь сюда — и я сделаю тебе маленькое объяснение, когда мы встретимся.

— Вот что я тебе скажу, — прорычала я, теряя терпение, — я оставлю запись на автоответчике у Тора, и, если это действительно так уж важно, он сможет перезвонить мне сам и все объяснит на английском языке.

— Ты не можешь понимать мой англез… — простонала Лелия.

Чувствуя, что с меня этих игр достаточно, я чмокнула в микрофон и повесила трубку.

И тот же миг замигала лампочка вызова на другой линии. Когда я узнала, кто звонит, тут же забыла о разговоре с Лелией. Менее всего я ожидала нечто подобное: сам господин Петер Пауль Карп, бывший босс Тавиша и нынешний босс Перл, приглашал меня на ленч собственной персоной.

Перспектива провести целый час в его обществе казалась мне хуже самой жестокой епитимьи, но я решилась на это, — по крайней мере можно будет постараться выяснить, что у него на уме.

Мы встретились в ресторане, который он выбрал сам: заведение во французском стиле, чьё название переводилось на английский язык примерно как «потеряй все, что можно». Блюдя старые добрые французские традиции, официанты в нем, видимо, считали, что обслуживать клиента — значит прогуливаться с небрежным видом мимо его столика не чаще чем раз в два-три часа, для того чтобы удостовериться, что вам ещё не надоело ждать и вы не покинули их заведение. Карп соизволил прийти с пятнадцатиминутным опозданием и тут же навёл шороху на весь обслуживающий персонал с метрдотелем во главе; тот, заинтересовавшись шумом в заде, выплыл под конец из недр помещения. Карп все же добрался до столика, за которым я его поджидала.

Он наотрез отказался сразу приступить к деловой части нашей встречи и туг же принялся подробнейшим образом изучать меню и карту вин; когда он наконец выбрал, что заказать, я чуть не подвывала от нетерпения.

— Я только что вернулся из поездки на родину, — сообщил он. — Как мне известно, вы по собственной инициативе отказались от назначения в наш филиал.

— Да, и спасибо вам за рекомендации, — съехидничала я, но он предпочёл этого не заметить.

— Это прекрасная страна, Бэнкс. Вам не следовало так поспешно отказываться от предоставившейся возможности. Хотя, конечно, между нами есть разница: я свободно, как и члены моего семейства, владею языком, и все мои предки…

— На самом деле? — перебила я. — Какое совпадение! Я имею в виду предков. Вот если бы ещё вспомнить, кем они были…

Наконец-то я задела его за живое, но всего лишь на миг: он просто предпочёл переменить тему беседы.

— Я пригласил вас сюда, чтобы кое о чем предупредить, Бэнкс, — многозначительно скривившись, пробурчал он. — Просто перекинуться с вами парой слов как коллега с коллегой. Я слов не нахожу, чтобы описать тот переполох, какой вы устроили, — весь банк гудит, как потревоженный улей. На прошлой неделе мне позвонил Виллингли и сказал, что желает срочно меня видеть. Пошёл к нему. И что он сказал: «Бэнкс больше не играет в наши игры». Вы понимаете, что за игры я имею в виду? Игры, в которые играют бизнесмены-мужчины. Будучи немцем, я особенно чутко улавливаю имеющиеся между женщинами и мужчинами различие, вы понимаете?

— Что вы хотите сказать? — спросила я, чувствуя, что скоро стану впадать в бешенство при упоминании об этом издевательстве Матери-Природы.

— Вы ведь знаете, что он весьма близок с Лоренсом — вашим боссом, этот Виллингли. Лоренс даже рекомендовал его в члены Вагабонд-клуба! Возможно, он будет принят уже к концу этого месяца.

— И что я должна изобразить по этому поводу — удариться в слезы? Это меня совершенно не касается. Зато Киви счастлив, Лоренс счастлив — все счастливы и довольны.

— Все, кроме меня, — мрачно возразил он. — Я рассказал вам все это, потому что вы кое-что мне должны.

— Давайте внесём ясность, Карп. Я не должна вам ничего, кроме потраченных на ленч денег — и то в том случае, если вы за меня расплатитесь с официантом. И я знаю все, что вы хотели бы мне сообщить. Киви сам рассказал мне об этом.

— Значит, вам известно и о том, что Виллингли получает повышение? Что его назначают на место Лоренса? И в самом скором времени. Как только Лоренс пересядет на самый верх.

— Пересядет на самый верх? — машинально переспросила я.

Я изо всех сил старалась не подать виду, что потрясена до глубины души. Самый верх — но чего? Да неужели же члены Совета директоров — как бы ни было ограниченно их скудное воображение — наивны настолько, чтобы выбрать такого разнузданного мерзавца, как Лоренс, в президенты банка! Да это же все равно, что посадить лису в курятник!

— Ну вот, теперь вы должны оказать мне услугу, — самодовольно заключил он. — Нет сомнения, что ваши дни сочтены. Вы снова окажетесь под началом Виллигли, — и наступить его очередь предлагать мяч.

— Подавать мяч, — машинально поправила я, хотя и так было ясно, что он имел в виду.

Меня сожрут целиком — с потрохами, если Киви сможет снова дотянуться до меня. Пожалуй, ссориться сейчас с Карпом не стоило: он мог знать о моей участи больше, чем знала я. Имея Киви в качестве босса, я тут же буду вынуждена распрощаться и с моей кражей, и с пари, и с работой, и с репутацией.

— А чего же вы хотите от меня? — спросила я наконец. — Вам лучше поторопиться с просьбой: похоже, я вскоре просто буду не в состоянии её исполнить.

Он перегнулся ко мне через столик и таинственно прошептал:

— Вы должны избавиться от неё! Она хочет меня уничтожить! Она хочет заполучить моё место, и об этом известно всему свету. И я не выдержу, скончаюсь от кишечной колики, если мне придётся дожидаться, пока Виллингли обретёт достаточно власти, чтобы избавить меня от неё. Но я знаю, что она вас слушается. Вы можете заставить её уйти.

— Вы говорите о Перл? — переспросила я, стараясь не расхохотаться ему в лицо.

— Да, — об этой шварц[14], — прошипел он. Эти игрища надо немедленно прекратить. Она точно рехнулась — принуждает меня целыми днями заполнять все положенные формы, выполнять все инструкции из брошюр с красными чернилами, она даже шпионит за мной у дверей отхожего места! Прекрасно известно, что никому и в голову не приходит возиться со всей этой писаниной, ведь тогда ни на что иное просто не останется времени! Но стоит мне позабыть о какой-нибудь ничтожной мелочи — она тут как тут, тычет меня в неё носом! О, она капает мне на мозги с утра до вечера! Мне кажется, что она — настоящая шпионка!

Посмотрев на его толстый раздувшийся нос, я невольно вспомнила, как Тавиш рассказал мне про его пристрастие к кокаину. Но кроме этого, я вспомнила и ещё кое-что, мне были известны его незаконные махинации с помощью компьютерных систем.

— Но чем же нужно заниматься, чтобы заинтересовать какого-нибудь шпиона? — как можно более сочувственно поинтересовалась я.

— Не думаете ли вы, что мне невдомёк, как вам удалось с самого начала разузнать про Франкфурт и избежать перевода? Как удалось обернуть дело таким образом, что вы стали работать под крылышком у Лоренса? Не думаете ли вы, что нам с Киви невдомёк, какие цели преследует на самом деле ваш избранный круг? Вам только и надо, что проникнуть в секретные файлы, чтобы доказать, что его система безопасности самая слабая в Бэнкс.

Боже мой, Карп, потеряв над собой контроль, выболтал все! Значит, Киви буквально наступает мне на пятки и знает все, к чему мы стремимся. Остаётся лишь надеяться, что он не знает пока, зачем нам это надо. И Карпу самому ни за что не удастся это разнюхать — даже если он высыпет себе в нос тонну кокаина.

Необходимо было что-то предпринять, причём немедленно.

— Петер Пауль, — с чувством сказала я, — хотя я не настолько близка с Перл, как вам кажется, я все же постараюсь найти возможность убедить её от вас уйти. Как вы отнесётесь к тому, что мне известно место, за которое она вцепится тут же, только о нем услышав?

— Я буду вам вечно признателен, Бэнкс, — и стану вашим преданным рабом.

— Подумаю, что сделать для вас, — пообещала я, хотя про себя гадала, что здесь можно ещё придумать. — И если мне это удастся, вы должны будете прекратить строить мне козни в компании с Киви. Давайте прекратим эту войну между нашими отделами — по крайней мере до тех пор, пока я не закончу работу над проектом. И вы, конечно, не получите назад Тавиша — надеюсь, это понятно?

— Абсолютно, — отвечал он с горячностью. — Да я и думать забыл про Тавиша.

«Ты просто отложил свою месть до поры до времени», — подумала я, вслух же сказала:

— Я верю вам.

Вернувшись с ленча, я тут же вызывала к себе Тавиша. Он выглядел весьма мрачно.

— Хочу, чтобы ты поменял пароли для всех файлов наших программ, — сказала я ему. — Каким-то образом Киви и Карпу удалось разнюхать, чем конкретно мы заняты, и что Перл с нами заодно. Если им удалось заставить проговориться кого-то из членов избранного круга, то они вполне могли докопаться и до наших попыток проникнуть в святая святых системы.

— Я немедленно сделаю, как ты хочешь, — согласился Тавиш. — Но прежде хотел бы сообщить тебе, что Киви сел мне на хвост: он сегодня пригласил меня на ленч.

Мысли мои тут же потекли по новому руслу.

— Похоже, союзнички вступили в конкуренцию, — заметила я. — Меня угощал ленчем твой милый друг Карп. Он хотел от меня получить некую услугу, а что хотел Киви?

— Он предложил мне работу — пожалуй, предложением это, правда, не назовёшь — он принуждал меня.

— Принуждал тебя? — удивилась я. — Что ты этим хочешь сказать?!

— Лоренс ожидает, что, как только мы успешно закончим насиловать пароли и коды секретных файлов и пришлём ему отчёт о проделанной работе, — нашу команду в тот же миг разгонят. Киви сказал, что я могу перейти работать к нему. Альтернативой может быть лишь моё возвращение к Карпу.

— А почему ты не хочешь остаться у меня для работы над новым проектом? — предложила я, стараясь хоть как-то его приободрить.

— Дело в том, что никакого твоего нового проекта не предполагается, — сообщил он. — Они действительно превзошли на сей раз самих себя: намерены, пользуясь моментом, избавиться от тебя, а заодно и от Перл.

Грандиозно. Эти два недоумка всерьёз надеются, что я поднесу им на тарелочке с голубой каёмочкой мою подругу Перл в качестве прощального презента. И нет никаких сомнений, что за всем этим стоит Лоренс. Ну и подонок! Почему же все подлецы и негодяи норовят устроиться банкирами?

— Если уж быть откровенной, — обратилась я к Тавишу, — то могу тебя утешить тем, что припасла ещё один козырь. Я рассказала тебе о заключённом с доктором Золтаном Тором пари, но ни словом не обмолвилась о назначенных нами ставках.

— Хотел бы я вообще никогда не слышать об этом ужасном пари, — пробурчал Тавиш, собираясь уйти. — Какое мне дело до ваших ставок? Они наверняка недосягаемо высоки. А меня либо упекут за решётку, либо депортируют как нелегального иммигранта — и все потому, что на миг я вообразил себя рыцарем без страха и упрёка и в качестве первого подвига решил ограбить банк.

— Ты можешь отказаться от участия в нашей затее в любой момент, — возразила я. — Но я-то не собираюсь отказываться от пари, а ставки в нем таковы: если проиграет Тор, он воспользуется своими связями и вернёт мне то место в ФЭД, от которого отлучил меня Киви, бросив чёрный шар. Но если проиграю я, то обязана буду в течение года отработать непосредственно на док-гора Тора.

— Работать на доктора Тора? — просиял Тавиш. — Что-то у меня такая перспектива мало вяжется с представлением о проигранном пари. Да доведись мне хотя бы просто повидаться с ним, пожать руку, о чем-то поговорить, — я бы уже чувствовал себя на седьмом небе от счастья. И я бы хотел попросить тебя, раз уж ты так хорошо его знаешь, устроить мне с ним встречу.

— Я даже могу сказать тебе, когда это случится, — отвечала я. — Это будет в тот самый день, когда ты наконец одолеешь проклятый код.

В пять часов в моем офисе появилась Перл и сразу же принялась метаться по кабинету, словно пантера в клетке.

— Итак, что же в итоге он сказал? — прорычала она.

— Он сказал, что я должна избавиться от тебя — подыскать новую работу.

— Где?

— Да хоть в самой Сибири — ему-то какое дело? Он плакался, что ты доведёшь его до сумасшествия, заставляя заполнять самому всю документацию, что ты провожаешь его даже до дверей мужского туалета…

— Это наглая ложь! — вскричала Перл. — Ну, может быть, я и дожидалась его около туалета раз или два…

— Подай на него в суд за клевету, — расхохоталась я. — Мне пришлось, не имея другого выхода, согласиться помочь Карпу избавиться от тебя. Если вечером мы не пробьёмся в систему, то я проиграю пари, и Тор сразу же об этом узнает. У меня есть надежда, что удастся добраться до значительной суммы денег, чтобы утереть нос Карпу и Киви. Именно это я и намеревалась сделать с самого начала. Но ты же видишь, теперь дела обстоят так, что весь банк дышит мне в затылок. И как только я начну действовать, они пойдут по моим следам. В этом случае, если в моей колоде не будет козырей, то придётся просто сматывать удочки и убираться подальше отсюда.

— Этим вечером? — переспросила Перл. — Медовая моя, я не верю, что ты успеешь. На это понадобится как минимум месяц. Кстати, для меня почему-то до сих пор все представлялось несколько абстрактно — словно мы играем в шахматы. Но ведь ты не отступилась от своего решения?

— Можешь держать пари, — отвечала я и только потом заметила свой невольный каламбур.

Ну конечно же, именно то глупейшее, опаснейшее пари, которое я имела неосторожность заключить меньше месяца назад, ввергло меня в те несчастья, которые навалились на меня сегодня. И как только Тору удалось все подстроить в тот короткий день в Нью-Йорке? Всего месяц назад я была самой высокопоставленной дамой, вершившей дела одного из крупнейших банков в мире. Я посвятила всю себя освоению премудростей банковского дела. За двенадцать лет работы я стала специалистом высочайшего класса и имела отличные перспективы в плане дальнейшей карьеры.

И вот скоро наступит вечер, когда я должна буду либо ограбить банк, либо отправляться первым же самолётом в Нью-Йорк, чтобы выполнить уговор, слишком смахивающий на превращение свободного человека в раба. И все это благодаря Тору, извратившему моё здоровое чувство справедливости до масштабов международной вендетты. Боже правый, ну когда я наконец поумнею?

И именно в тот самый момент раздался робкий стук в дверь. В коридоре за прозрачными стенами царил полумрак, как всегда, перед началом каникул ещё в три часа банк закрыли для посетителей и обычное освещение притушили.

Мы с Перл долго вглядывались в смутную фигуру за стеклом двери.

— Что мы скажем по поводу моего присутствия, если это пришёл Карп? — прошипела мне на ухо Перл.

— Мы обсуждаем твою новую работу, — прошипела я в ответ.

Наконец она решилась и распахнула дверь. Там стоял Тавиш с пачкой компьютерных распечаток в руках. Он протопал через комнату и вывалил всю эту кипу мне на стол. Однако взгляда на него мне было достаточно, чтобы понять, что произошло.

— Мы раскусили шифрованные ключевые коды, мадам, — сообщил он. — И добрались до обменных счётов нашего банка. Я уверен, что сегодня ночью на них начнут поступать весьма значительные суммы.

— Это судьба, — проникновенно сказала я. Оставалось только надеяться, что мы ещё не опоздали.

Я позвонила цветочнице и заказала цветы, непременно белые: лилии, хризантемы, нарциссы, белую сирень и ветви вишни — все, что нашлось в магазине. Цветочница была счастлива.

Я очень редко допускаю в свой дом посторонних, моё единственное убежище, где можно отдохнуть и привести себя в чувство. Но нынешним вечером я решила, что лучше всего именно отсюда нам с Перл и Тавишем начать атаку на банк, сопроводив наши действия хорошим ужином. Это будет гораздо приятнее, чем работа в офисе, и в какой-то степени обезопасит нас от чужих ушей и глаз.

Я позвонила в винную лавку, чтобы заказать охлаждённое шампанское, а на закуску — различные деликатесы из Сычуаньского ресторана, ориентируясь на то, что было в меню мистера Хзу.

Приехав домой, я увидела, как портье ставит у меня под дверью контейнер с сухим льдом, в котором остывало шампанское. Мистер Хзу восседал тут же, на верхней ступеньке лестницы, подпирая спиной пирамиду коробок из цветочного магазина.

— Мадам Правда, — пропел он, поднимаясь и приветствуя меня, — я сам принёс вам эти продукты — мне было по пути — я отправлялся домой.

— Мистер Хзу, вы не задержитесь, чтобы выпить со мною бокал шампанского? — предложила я, втаскивая внутрь коробки с цветами, в то время как он занялся шампанским и снедью.

— Нет, я спешу, меня ждёт жена. Но, прежде чем уйти, я бы хотел спросить вас: сколько гостей вы ожидаете на ужин сегодня вечером?

— Придут ещё двое. А почему вы спросили?

— Так я и сказал жене: мадам Правда всегда заказывает на тридцать персон, даже если ожидает всего двоих гостей. Моя жена не поверила, глупая женщина. Когда вы в следующий раз придёте ко мне в ресторан, растолкуйте ей, что это по-американски.

— Вы имеете в виду то, что лучше иметь слишком много, чем слишком мало? — уточнила я.

— Да. Мне очень нравится американский размах. И в один прекрасный день с помощью американцев я стану очень богатым человеком.

Я не стала вдаваться в подробности, объясняя мистеру Хзу, что все, кто работает с компьютерами, — просто-напросто утрированно воплощение «съехавших с катушек янки», пусть продолжает верить в американское чудо. Итак, после того, как мы все внесли в квартиру, мистер Хзу удалился.

У меня едва хватило времени на то, чтобы распечатать и расставить по местам цветы, разложить по блюдом еду и поставить её подогреваться в духовку, а потом ещё заскочить в душ и переодеться. Как только я успела напудрить физиономию, побрызгать себя духами и накинуть любимый просторный кашемировый свитер, в дверь позвонили.

Перл была облачена в нежно-розовый, очень свободный пуловер, на Тавише же я увидела неизменную футболку, выбранную наверняка не без подсказки Перл. Надпись на ней гласила: «Белужья икра — еда для Настоящих Мужчин!»

Итак, мы открыли бутылку и разлили по бокалам шампанское, бутылку поместили обратно в серебряное ведёрко со льдом и сели на диван, чтобы слегка расслабиться и отдохнуть перед предстоящим штурмом компьютерной твердыни.

— Находясь здесь, словно на крыше мира, в окружении цветов и попивая шампанское, — заметила Перл, — я начинаю думать, что все остальное: моя вонючая карьера, банк, этот выродок Карп — вовсе не существует.

— Но при этом, благодаря современной технологии, — заметил Тавиш, — все это находится в пределах досягаемости простого телефонного звонка.

«Звонка, который станет поворотным пунктом во всей моей жизни», — подумала я.

В девять часов мы все столпились возле моего блестящего лаком рабочего стола в кабинете. Тавиш, предельно сосредоточившись, работал на пульте. Мы с Перл, чувствуя себя изрядно утомлёнными сегодняшними волнениями и, возможно, парой лишних глотков шампанского, восстанавливали силы с помощью крепкого чёрного кофе, следя за манипуляциями Тавиша.

— Твой компьютер — мистер Чарльз, верно? Он явно обладает яркой индивидуальностью, — ухмыльнулся Тавиш, не отрывая взгляда от дисплея. — Он только что передал мне, что ожидает дополнительной платы за сверхурочную работу.

Ещё бы, ведь я заранее предупредила Бобсей Твинс, чтобы они держали моего Чарльза наготове и не отключали сегодня вечером. Таким образом мы получали возможность «пробежаться» по составленному им для Гаррисов списку адресатов, ввести его в банковский компьютер и открыть на их имена новые счета.

У банка появляются десятки новых клиентов каждый день, и наша возня со счетами пока не выходила за рамки обычной рутинной работы, тем более что у нас появилась наконец возможность обеспечить им необходимый баланс.

Для этого необходимо добыть деньги, запустив руку в электронные обменные фонды, как только наши «изменения в программе» пройдут через систему тестов и попадут в производственный блок. До тех пор, пока Бобби не удалось подобрать нужный код, я и сама толком не представляла, как именно будут выглядеть эти новые программы. Нам пришлось сейчас изрядно попотеть, пока мы их в срочном порядке не составили. Теперь оставалось ввести их в банк данных, и не позже нынешней ночи они должны на нас заработать.

Стоит заметить, что сегодняшний вечер был весьма удобен для того, чтобы постараться в последнюю минуту внести нужные нам изменения в оперативную банковскую программу. Ведь именно в конце года в каждом разделе нашей системы выстраивается длинющий хвост вводимых в последний момент разнообразных данных — и отдел обменных фондов в этом смысле являлся исключением. Мне просто останется присоединить наши программы к пакету остальных, и, несомненно, ещё до наступления полночи они начнут свою работу внутри компьютерной системы, рассылая денежки из обменных фондов по учреждённым нами счетам.

Часы показывали десять, когда произошло несчастье. Мы с Перл вышли на террасу подышать свежим воздухом и прийти в себя после трудного дня. Тавиш остался за компьютером набивать программы. Он как раз только что завершил перерегистрацию списка из блока памяти мистера Чарльза и распрощался с сим почтённым джентльменом, пожелав ему доброй ночи. И вдруг мы услышали вопль Тавиша:

— Ах, черт побери!

Мы ворвались в кабинет и увидели, как Тавиш уставился на дисплей.

— Что случилось? — воскликнула я, обегая стол, чтобы взглянуть на экран дисплея.

От волнения голос Тавиша я почти не услышала. Смысл происшедшего дошёл до меня, когда я увидела на экране текст:

СИСТЕМА ТЕСТОВ ВСЕМИРНОГО БАНКА ЗАКОНЧИЛА СВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

ЖЕЛАЕМ ВАМ САМОГО СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА И ВЕСЁЛЫХ КАНИКУЛ!

— Они отключили эту чёртову систему тестов! — Тавиш чуть не плакал. — Мои программы уже были включены в очередь на проверку, а они вырубили проклятую тестирующую систему на два часа раньше!

Дерьмо, — бормотала я, тупо уставившись на экран и пытаясь собраться с мыслями. Ни разу в жизни я не испытывала такого потрясения.

— А мы тут расслабляемся, — прокомментировала Перл, — смакуем китайские деликатесы, попивая коллекционное шампанское, как будто время нас совершенно не волнует. А что этот ваш визг означает на самом деле? Что, собственно говоря, случилось?

— «И если захочешь, ты сможешь понять их грёзы, — продекламировал Тавиш. — Их разочарованье, их отчаяние, их взлёты и падения — море, море грёз…»

— И все-таки что это означает? — недоумевала Перл, посмотрев на Тавиша так, будто у него крыша поехала.

— Это Дилан Томас[15] — объяснил он. — И это означает, что наши грёзы погибли — наша система погибла — наш проект погиб — и мы тоже погибли.

Он встал из-за стола и, словно сомнамбула, удалился из комнаты, не удостоив нас даже взглядом.

— Это правда? — обратилась Перл ко мне. — И ничего уже нельзя исправить?

— Не знаю, — отвечала я, все ещё не сводя глаз с экрана дисплея. — Я действительно пока ничего не знаю.

В гостиной часы пробили одиннадцать, и Перл только что предупредила Тавиша, что если он ещё хоть раз заикнётся «Если бы мы только…» — то ему явно не поздоровится.

И тут у меня родилась одна идея. Я понимала, что для её реализации предстоит преодолеть длинный и извилистый путь, но я уже вполне созрела для того, чтобы что-то предпринять.

— Бобби, ты пробовал составить целевые коды? — спросила я Тавиша.

— Могу постараться, — но, по правде говоря, это не моё хобби, — признался он.

— Что ещё за целевые коды? — заинтересовалась Перл.

— Машинная тарабарщина, — пояснил Тавиш. — Это те элементарные кусочки, из которых составляются более объёмные программы. Это словно мозаика, и каждый её кусочек содержит инструкцию, приказ, который машина может понять и выполнить.

— Что ты задумала? — спросила теперь Перл у меня, не отрывая глаз от Тавиша.

Не отвечая ей, я задала вопрос Тавишу:

— Ты не мог бы извлечь целевые коды из программ, которые написаны сегодня вечером, и ввести их прямо в операционный блок, как будто это части некоей уже прошедшей тестирование и принятой к руководству программы?

— Ну как же, несомненно, — наглой издевательской ухмылкой паясничал Тавиш. — Вот только для этого придётся пробраться в оперативный отдел и получить доступ к системе телеграфных обменов. Но я уверен, что любой из работающих там операторов с радостью уступит мне своё кресло (они ведь дежурят там круглые. сутки, не так ли?) — как только мы объясним, что намерены слегка ограбить банк.

— Я не об этом, — возразила я, хотя понимала, что то, что имела в виду на самом деле, ещё более безумная затея. — Я хочу сказать: если смогу прямо сейчас обеспечить тебе доступ в операторскую, ты сможешь внести в рабочую программу нужные изменения до тех пор, пока не отключилась и система телеграфных обменов?

Тавиш посмотрел на меня, а потом истерически расхохотался.

— Признайся, что ты шутишь, — произнёс он.

— Будьте добры, поясните, — вмешалась Перл. — Не означает ли ваша милая беседа, что у кого-то из нас ум за разум зашёл?

— Совершенно верно, она рехнулась, — подтвердил Тавиш. — В компьютерную систему банка входит множество первоклассных машин, которые принимают постоянно сотни данных с периферии, и информация проносится по их бокам, как импульсы по системе нервных узлов, и соответственно этому сотни ячеек памяти открываются, фиксируя информацию, и закрываются за тысячные доли секунды…

— Прекрати, — возмутилась Перл, — и перескажи это на общепринятом английском языке.

— Короче, — с нетерпением поморщился Тавиш, — представь себе чертовски искусного жонглёра, который работает одновременно не меньше чем с миллионом шариков, причём движутся они со скоростью света. И пытаться вмешиваться в эту механику — это все равно что, например, оперировать мозг кенгуру, руководствуясь показаниями секундомера.

— Гениальное истолкование, — похвалила его я. — И как ты полагаешь справиться с этим, если я обеспечу тебе доступ?

— Конечно, я сумасшедший — но не до такой степени, — веско произнёс он. — К тому же ты не сможешь подключиться в оперативную систему со своего частного терминала.

— Я и не предлагаю тебе действовать опосредованно, — улыбнулась я. — Мне кажется, мы могли бы попробовать сделать это на месте.

— Ты имеешь в виду — прямо в машинной операторской? — удивлённо ахнул Тавиш.

Онемев от ужаса, он вскочил с дивана, швырнув на пол салфетку.

— Нет! Нет! Нет, и ещё раз нет! — вскричал он, как только к нему вернулся дар речи. — Это абсолютно невозможно! — Он едва не дошёл до истерики, и я прекрасно понимала почему.

Если мы, влезая в святая святых жизнедеятельности компьютера, совершим хоть ничтожную ошибку, произойдёт мгновенный крах всей оперативной системы, да и не только её. Причём катастрофа будет сопровождаться таким ужасным рёвом, что, раз услышав его, всю оставшуюся жизнь будете нервно вздрагивать от самых невинных звуков, к примеру, сработавшей в супермаркете сигнализации. И ущерб, причинённый машине, будет не самым худшим результатом подобной развязки, поскольку окажется парализована деятельность всего Всемирного банка.

И в итоге, если в тот момент, когда это произойдёт, мы будем находиться в помещении операторской — в недрах банковского центра данных, в окружении нескольких колец насторожённых датчиков и постов охраны, — нас прихлопнет, как в мышеловке. И из этой ловушки нам уже никогда не выбраться.

— Да, ты прав, — мрачно призналась я Тавишу. — Я не имела права предлагать тебе такие опасные вещи. И я действительно рехнулась, если хотя бы на миг предположила, что смогу справиться с этим сама.

— Это все твои пари, похоже, оно скоро доведёт тебя до ручки, — согласился он, слегка успокоившись и снова пересаживаясь на диван. — Хотя, конечно, если бы твой приятель доктор Тор был бы сейчас здесь, все обстояло бы по-иному. Ему, сочинившему десяток книг как раз об этих вещах, нетрудно было бы справиться с тем, о чем ты просила.

Ужасно — а ведь я даже не потрудилась ответить на его просьбу, переданную Лелией. Но все равно Тор зря рассчитывал на то, что я сразу же поспешу ему на помощь. В конце-то концов, мы соперники, и он сам любит об этом напоминать.

И именно в этот момент зазвонил телефон. И, хотя такая синхронность мыслей была просто невероятна, у меня вдруг возникло дикое ощущение уверенности, что я знаю, кто это звонит. Тавиш, с моего безмолвного согласия, взял трубку.

— Какой-то малый по фамилии Лобачевский, — сообщил он, зажав рукой трубку, — говорит, что это очень срочно.

Криво улыбнувшись, я поднялась и подошла к телефону. Каким-то образом Тор почувствовал на расстоянии в три тысячи мили, что он выиграл пари.

— Ах, Николай Иванович, — пропела я в трубку, — как я рада вас слышать. Что-то не видать а печати ваших новых трактатов об Эвклидовой геометрии с самого, дай Бог памяти, тысяча восемьсот пятидесятого года, не так ли?

— С тысяча восемьсот тридцать второго года, если быть точным, — отвечал Тор. — Ты никогда не отвечаешь на мои звонки.

— У меня было дел по горло, — стала оправдываться я. — Если быть точной, меня просто взяли за глотку.

— Я отправляю тебе срочное послание, неужели не вправе в ответ рассчитывать хотя бы на вежливое внимание? По крайней мере я никогда не отказывал тебе в подобных вещах.

— Ты не заикнулся о вежливом внимании. А потребовал, чтобы я тут же вскочила в самолёт — только потому, что ты соизволил щёлкнуть пальцами, — и примчалась в Нью-Йорк, — возмутилась я. — Разве ты забыл, что у меня есть работа? Я уж не говорю про пари, которое надо выиграть.

По мере того, как до Тавиша доходило, с кем я беседую, его глаза раскрывались все шире и шире.

— Как я уже заметил, я никогда тебе не отказывал, — раздельно повторил Тор. — Ну а теперь ты наконец избавишь меня от необходимости барахтаться в этом проклятом тумане и, Может, позволишь подняться? То есть, конечно, если твой гость, или гости, не обидятся на моё вторжение.

У меня сразу же пересохло в горле.

— Так где же ты находишься? — хрипло спросила я.

— У дверей в твой подъезд, — отвечал Тор. — Я никогда прежде не видел этот твой городишко, не сподобился разглядеть его и сейчас. Ты сама-то уверена, что живёшь в городе и что он существует? Всю дорогу от аэропорта меня мучило чувство, что на голову напялили чулок, счастье ещё, что самолёту разрешили посадку.

Я зажмурилась, накрыла рукой микрофон и с чувством произнесла:

— Благодарю тебя, о великий Боже, — после чего подмигнула Тавишу.

— Какое совпадение, подумать только, — продолжала я разговор с Тором. — Можно подумать, что у нас с тобой и впрямь существует некая психогенная связь. Мы только что мечтали, чтобы ты оказался здесь.

Никогда в жизни я не была так рада кого-нибудь видеть.' Когда я впустила Тора в здание и дождалась, пока он, как всегда, элегантно одетый, в кашемировом пальто, с аккуратно уложенной шевелюрой, отливавшей медью в сиянии ламп в вестибюле, появился в дверях лифта, я еле справилась с желанием броситься ему на шею. Но подобный жест мог быть истолкован абсолютно неверно, особенно если учитывать просьбу, с которой я намеревалась обратиться к нему прямо с порога. Итак, вместо горячих объятий я просто приняла у него пальто.

После обмена краткими приветствиями — причём Тавиш ещё долго не мог выйти из состояния лёгкого ступора, в которое впал под впечатлением первой встречи со своим кумиром, — я оставила всю троицу в гостиной, предоставив Перл и Бобби жаловаться на несчастья, свалившиеся на нас в течение последних восьми часов.

Сама же отправилась на кухню, чтобы успеть продумать. свои действия.

— Очаровательный уголок, — произнёс Тор мне вслед. — Целомудренная белизна стен и обстановки — это напоминает мне некоторые главы из «Моби Дика»[16]

И как нельзя лучше соответствует сути вашей натуры, мадам.

Невзирая на столь циничное проявление чувства юмора — чего же ещё было от него ожидать, ведь речь шла обо мне! — я не сомневалась в одном. Хотя многие годы Тор уже не считался моим наставником, хотя именно он вовлёк меня в историю со злосчастным пари, хотя он ни за что без крайней нужды не решился бы даже на короткое время покинуть свой возлюбленный Нью-Йорк, — он никогда бы не позволил утонуть мне в той трясине, в которую меня угораздило провалиться нынче вечером. Более того, это лишний раз позволит ему блеснуть своим непревзойдённым технологическим гением.

Уединившись на кухне, я извлекла из ящика список телефонных номеров для срочных вызовов, в котором торопливо отыскала фамилию Чака Гиббса, шефа операторской службы. Как и мой собственный, его номер значился здесь в качестве последнего средства, к которому можно было прибегнуть в случае, если во время ночного дежурства начнутся сбои в работе главной оперативной системы.

Я хорошо знала Чака Гиббса. В прошлом мы провели немало ночей в недрах операторской службы, спасая от краха оперативные системы наших компьютеров. Мне было известно, что Чак Гиббс — любящий отец пяти чудесных крошек и верный муж своей властолюбивой жены, которая к тому же меньше всего на свете любила спать в одиночестве. Я понимала, в ночь накануне сочельника никого из его домашних не обрадует весть, которую я намеревалась ему сообщить.

— Чак, это говорит Верити Бэнкс из Фонда обменов, — представилась я. — Меньше всего хотелось бы беспокоить тебя в эту ночь, впрочем, как и в любую другую, но боюсь, что в операционной системе кризис.

Из микрофона доносились отдалённые голоса, и один из них, женский, громко произнёс:

— Да не может этого быть — накануне сочельника?

— Ничего, ничего, — пробормотал Чак в трубку, — это неизбежные издержки нашей профессии, — а голос у него при этом был такой, словно я только что бульдозером сровняла с землёй могилу его матушки. — А что, разве с этим не сможет справиться кто-нибудь из операторов? — без особой надежды в голосе поинтересовался Чак.

Конечно, операторы дежурят там круглые сутки, а его дом находился на Ореховом Ручье — то есть на противоположном берегу залива. Это означало, что из-за такой погоды придётся потратить не меньше часа на дорогу.

— Боюсь, у него ничего не выйдет, — сказала я. — Похоже, вышел из строя один из функциональных блоков, но они не смогут поменять его, не отключая систему в целом. А ты же знаешь, что сейчас её отключение равносильно самоубийству: конец года, и нагрузка сумасшедшая. Отключив периферийный блок, мы можем нечаянно нанести вред всей системе памяти. И если она, не дай Бог, накроется, нам придётся все восстанавливать с нуля.

— Вот это плохо, — уныло согласился он. А ведь я, черт побери, права, как никогда, — и почему только мне не пришло это в голову раньше: у нас уйдёт не одна неделя на то, чтобы восстановить всю систему в целом, в случае её выхода из строя из-за нашей суеты с целевыми кодами. Если Чаку придётся вырубить всю оперативную часть, за каждый час простоя банк понесёт убытки в сотни тысяч долларов, — и уж эту новость не удастся никак скрыть от широкой общественности. Тут, пожалуй, вмешается и сама госпожа пресса — ещё бы, банк такого уровня терпит крах накануне Рождества.

— Я собираюсь притащить туда толкового инженера, который хорошо разбирается в таких штуках, — сказала я Чаку для гарантии того, что все возможные меры будут приняты. Сама я подумала, что в случае неудачи Чак сможет сохранить своё место. — Мне кажется, что во время принятия решения там должен находиться кто-то из менеджеров: трудно предугадать, какой окажется реальная ситуация.

— Я согласен, — промычал Чак совершенно несчастным голосом. В трубке отчётливо послышался голос его жены:

— Нет, ты не поедешь через мост в ночь накануне Рождества! И не вздумай возражать!

— Послушай, Чак, — бросила я ему давно заготовленную сахарную косточку, — если ты не против, я смогу заменить тебя этой ночью. Ведь банк находится в пяти минутах от моего дома, к тому же, у меня нет детишек, которые караулят у камина, когда придёт Санта-Клаус! Если ситуация там окажется катастрофической, я перезвоню тебе. Было бы позором с моей стороны заставлять тащиться в такую даль, не убедившись, что без тебя невозможно обойтись.

— Верити, ты просто отличный парень! — воспрянул духом Чак, видимо, припав к телефону в бесплодной попытке пожать мою мужественную руку. — А ты уверена, что тебе это будет удобно?

— Я уверена, что ты бы сделал для меня то же самое, — великодушно отвечала я. — Только мне потребуется разрешение на то, чтобы провести в операторскую инженера.

— Считай, что оно уже есть, — с облегчением заверил меня Чак:

— Сегодня дежурит Мартинелли, а он в отличных отношениях с охраной. Так что, отправляйтесь спокойно: вас пропустят без придирок. И поверь, Бэнкс, у меня слов нет, чтобы выразить свою благодарность.

— Без проблем, — отвечала я. — И будем надеяться на лучшее.

Я положила трубку и вернулась в гостиную. Тор оживлённо беседовавший с Перл и Тавишем, с улыбкой обернулся ко мне.

— Только что твои любезные коллеги посвятили меня в ваши трудности, дорогая, — радостно сообщил он. — И я понял, почему вы ожидали моего вмешательства. Увы, по-видимому это судьба любого гения — постоянно вновь и вновь доказывать свою гениальность, — но рад, что могу помочь тебе. Только не забывай, моя легкокрылая колибри: после нынешней ночи ты мой должник.

— Да будет так, — провозгласила я, не переставая про себя удивляться, как же это легко получается у меня с ним каждый раз. — У нас мало времени — пора отправь литься к нашим машинам.

Просто удивительно, как всего лишь один телефонный звонок может открыть двери даже такой неприступной твердыни, как самое сердце компьютерной системы Всемирного банка. Перл с Тавишем мы, конечно же, отпустили домой, пообещав позвонить им позже.

Тор вышагивал вслед за мной, низко опустив голову, держа в руках дипломат, набитый составленными Тавишем целевыми кодами. В целях конспирации он надел непромокаемый плащ, который одолжил у Тавиша: так он больше напоминал среднестатического технаря и мог бы сойти за инженера из обслуживающего персонала.

— Босс сказал, что вы обнаружили неисправность в функциональном блоке, — сказал Мартинелли, дежуривший этой ночью в залитом ярким светом неоновых ламп информационном центре.

Мартинелли, смуглый итальянец, был облачён в сверкавшую чистотой сорочку, джинсы и армейскую кепку. В эти часы он являлся как бы единовластным вершителем судеб миллионов долларов, реками и ручейками струившихся по немыслимой путанице из последних достижений электронной техники, занимавшей три этажа в здании Всемирного банка общей площадью около десяти акров.

— Мы уже проверили все функциональные линии, — продолжал Мартинелли, в то время как Тор нахально водрузил на его рабочий стол свой дипломат, — но так ничего и не нашли.

— Нами был получен тревожный сигнал, когда попытались подключиться к блоку номер семьдесят, — вмешалась я. — Может быть, вы что-то прозевали.

Он недоверчиво насупился, но все же заглянул в свою рабочую схему.

— В этой системе нет блока под номером семьдесят, — заверил он меня, — что должно было означать: система отказалась подключать нас к блоку с этими номером, поскольку его не существовало вовсе.

Ещё бы, я только что его выдумала — надо же было что-то сказать. Я изо всех сил старалась обеспечить Тору доступ к проклятущей системе — и неважно каким путём я это сделаю.

— И все же боюсь, что там что-то не в порядке, — настойчиво продолжала я. — Наша система приняла для транзита деньги по электронному обмену, но каким-то образом из блока памяти исчезли данные об адресате. Твои парни не могли переключить на нас чью-то чужую линию?

— Никто не смеет и носа сунуть в эту систему, — уверенно отвечал Мартинелли, похлопав по крышке ближайшего к нему процессора. — Вот как раз через него данные об электронных обменах проходят на основной контур, а это самая современная техника с черт знает какой гарантией надёжности из всего, чем мы располагаем.

— Пока у кого-то не начнут чесаться руки, — упрямо возразила я. — Послушай, раз уж все равно мы платим этому инженеру за вызов, пусть хотя бы отработает свои деньги. Давай врубим главный детектор и позволим ему подключиться к супервизору — а там посмотрим.

Главным детектором мы называли диагностическую программу, которая работала вроде некоего компьютерного врача: беспрепятственно шаря по всей машине и проверяя программы одну за другой на прочность, не мешая работе всех остальных программ. Если при этом подключён и супервизор, то есть руководящая программа для всей системы в целом, то с его помощью можно вклиниться и внести изменения в любую из программ, которая покажется «больной», — и при этом никто ничего не заметит. Тор предупредил меня, что ему необходимо иметь в распоряжении эти две вещи, а там уж он сам разберётся, что к чему.

Мартинелли, бубня себе под нос что-то про жечшин на корабле, сдёрнул с ближайшего стеллажа какую-то ленту и вставил её в приёмное устройство, поддерживая плотный рулончик, пока тот не скрылся в недрах машины. Затем он открыл стеклянную дверь операторской, поднялся на консоль перед главным пультом и нажал несколько кнопок.

— Вы подключены, — сообщил он Тору и спустился обратно.

— У тебя найдётся для меня пара окурков? — спросила я Мартинелли, зная, какой он заядлый курильщик и как страдает от того, что не может дымить в строго контролируемой здешней атмосфере. — Пусть этот ма-лый отработает сам своё космическое-жалованье, ты не против? — предложила я, кивнув на Тора.

И мы с Мартинелли, прошли по пандусу к тесной комнате отдыха, находившейся за стеклянными дверями информационного центра. Краем глаза я заметила, что Тор уже взобрался на консоль и его ловкие пальцы вовсю бегают по клавиатуре. Я предпочла не думать о том, что случится, если произойдёт что-то непредвиденное и он совершит хотя бы малейший промах.

Я постаралась как можно дольше продержать Мартинелли в комнате отдыха, восторженно цепляясь к каждой фразе, произнесённой им по поводу успехов его команды курильщиков, выступавшей на соревнованиях в межбанковской лиге. Кофе из автомата, как; это ни странно, был хуже того, который он выдавал нам обычно днём.

Когда мы наконец вернулись в операторскую, Тор все ещё сидел за предложенным ему Мартинелли пультом и нажимал кнопки.

— Ну, Абеляр? — похлопала: я его по плечу. — Как делишки?

Скоро закончу, Хелози, — отвечал он, нетерпеливо дёргая плечом, чтобы сбросить мою руку. Его лицо показалось ещё бледнее, чем обычно, а лоб покрылся мелкими, едва заметными капельками испарины. Я мысленно молилась о том, чтобы у него все получилось как надо.

Я с беспокойством взглянула на лежащие перед ним распечатки, ведь он видел их в первые в жизни, Тавиш дал их ему пару часов назад. Записи были сделаны шестнадцатеричным кодом, и для меня были совершенно непонятны. Но Тавиш уже успел нацарапать красными чернилами на полях какие-то дополнительные цифры, сразу бросавшиеся в глаза. И хотя для любого нормального человека эти записи являлись полной галиматьёй, я знала, что моя жизнь, да и судьба нас обоих, зависит от того, будут ли они верны на все сто процентов. Одно неверное движение пальца, и нам ничего не останется, как попросту сделать харакири прямо здесь, в информационном центре.

— Вам удалось разобраться, что же это было? — поинтересовался Мартинелли, приближаясь к Тору с парой парней из своей команды. — Мы проверили весь корабль и не заметили ничего подозрительного. Что вы сделали, чтобы разыскать неполадку?

— Да нет ничего проще, мой милый мальчик, — отвечал Тор, к моему огромному облегчению отключив систему. — Я исправил неверную вводную и вклинил её обратно.

— Не может быть, — ахнул Мартинелли. — Вы хотите сказать, что ввели её прямо в программу — в тот момент, когда программа работала?!

— Естественно, а как же иначе, — подтвердил Тор. — Так что приглашайте нас почаще, ребята.

Мы прошли через последний пропускник к лифту. Выйдя из лифта в гараже, я едва доковыляла до машины: ноги дрожали и подгибались. Я обливалась холодным потом, меня тошнило от страха. Каждую секунду я ожидала, что вот-вот завоет сигнал тревоги, отрезая нас в здании банка от окружающего мира, если вдруг компьютер даст сбой от предложенных ему Тором кодов. Но мы уселись в машину и выехали из гаража, а сирены все не было.

Во время нашего бегства с места преступления на Тора напала странная молчаливость. Мне оставалось лишь гадать, о чем он задумался и испытывает ли такой же панический страх, как и я.

— Будем надеяться, что у проклятой системы не случится выкидыш часам к трём утра, — наконец решилась я нарушить молчание, старательно высматривая дорогу в плотном тумане.

— Какая трогательная, горячая благодарность, — прокомментировал он. — Воистину, стоило мчаться сломя голову за три тысячи миль на ночь глядя, чтобы подхватить тебя на краю пропасти.

— : Когда мы приедем ко мне домой, я куплю тебе самое лучшее бренди, — пообещала я.

— Мы не едем к тебе домой, в эту белоснежную мышеловку, — сообщил он. — Если ты жаждешь раньше времени оказаться завёрнутой в саван, можешь просто остановить машину и встать на первом попавшемся углу. Ты по-прежнему принадлежишь Нью-Йорку.

— Надеюсь, ты не собираешься лететь туда со мною прямо сейчас? — осведомилась я, с утроенным вниманием стараясь не пропустить поворот к дому.

— Я непременно поступил бы именно так, но увы, в эту самую минуту оторвался от земли последний самолёт, — признался он. — Поезжай прямо, пока не окажешься возле залива — я был вынужден изучить карту твоего ужасного города, коль скоро собрался посетить тебя. Мы направляемся к месту, именуемому Рыбачьим Молом.

— Возможно, ты и изучил карту, — возразила я, — но упустил из виду местные обычаи. Сейчас уже второй час ночи — в это время в Сан-Франциско закрыты все заведения.

— Отвратительный примитивизм, — пробурчал Тор. Ну конечно, в его собственном городе — Лас-Вегасе, к примеру, никогда и ничего не закрывается. — Как бы то ни было, езжай куда я сказал. Мне гарантировали, что место, куда мы направляемся, будем для нас открыто в любое время.

Меня это вовсе не радовало, но деваться было некуда, ведь отныне я была не только должницей Тора, но и обязана ему самой жизнью. Сомневаюсь, что нашёлся бы на свете кто-то ещё, кто смог или даже захотел бы сделать то, что сделал Тор для меня этой ночью. Причём сделал не после долгих уговоров, а после простой крат-кой просьбы. И если ему приспичило взглянуть на этот чёртов мол, то почему бы и нет?

Мы подъехали почти вплотную к Рыбачьему Молу — и этот час нетрудно было найти место для парковки, — и я тщательно заперла машину. Если бы не туман, я вряд ли бы решилась отойти от неё хоть на шаг, но сейчас меня утешало то, что злодею придётся сначала разыскать меня в этом тумане, чтобы потом попытаться убить.

Тор взял меня за руку и повёл вдоль по молу, мимо магазинов и бистро, дальше, где гремели цепями ^ на неспокойной воде, поблёскивавшей в просветах между остовами полуразрушенных ветхих лачуг, пришвартованные лодки.

— Кажется, это он, — произнёс вдруг Тор, взмахнув рукой в сторону маленького катера, едва различимого в тумане.

— Ты притащил меня покататься на лодке? — прошептала я, чувствуя себя на грани истерики. — Ты собрался сунуться в залив в такое-то время?

Но он, не обращая на меня внимания, спустился в катер и принялся что-то искать.

— Посмотри, ключи должны быть… ага, вот они, — услышала я его голос из тумана. — Ну а теперь сознайся, моя милая девочка, — и из тумана вынырнула его рука, протянутая мне, — я когда-нибудь предлагал тебе заняться тем, что тебе бы не нравилось?

— Похоже, сегодня ты впервые решил изменить этому правилу, — пожаловалась я. Но что мне оставалось делать? Я опёрлась на его руку и спустилась в катер.

Мы отошли от мола и уже пересекали залив, когда я поняла, как далеко катер оказался от берега, и на тёмной поверхности воды засверкали огни ночного города. Сам залив был свободен от тумана — лишь местами лежали его отдельные клочья. Небоскрёбы Сан-Франциско вздымались над облаками белесого смога, напоминавшего крем из взбитых сливок, подобно мифической Атлантиде, погружавшейся в пучину вод. Все это ярко освещала желтоватая полная луна, чей лик то и дело затеняли лёгкие бегущие облачка.

— Просто невероятно, — прошептала я Тору, хотя на многие десятки миль вокруг нас не было ни одной живой души. — Я никогда не видела залива ночью, не видела такого великолепия.

— И это лишь первое из тех восхитительных открытий, которые тебе предстоит совершить в самое ближайшее время, — пообещал он.

— Куда ты меня везёшь? Или это просто экскурсия? — попыталась я узнать.

— Мы направляемся на остров, на наш остров, — тихо ответил Тор. — Он расположен в сердце моря, тёмного, как красное вино…

НЕПРИЯТЕЛИ СБЛИЖАЮТСЯ

Ни мясник, ни пивовар не станут снабжать вас продуктами из соображений благотворительности: они просто действуют из соображений собственной выгоды.

Мы обращаемся к вам, возбуждая не их гуманные чувства, но их себялюбие, и при этом никогда не говорим о своих потребностях, но всегда — об их достоинствах.

Адам Смит

За десять лет, что я прожила в Сан-Франциско, мне доводилось слышать лишь об одном острове, находившемся в нашем заливе. Это был остров Алькатрац, но я никогда там не была. А вот Тор, только сегодня покинувший Нью-Йорк, ухитрился разыскать ещё один остров. Он просто обожал поражать воображение окружающих своим всемогуществом. Впрочем, за это я на него не обижалась. Пока все шло неплохо.

— Как тебе удалось разыскать это место? — спросила я.

— Так же, как разыскал тебя, — отвечал он. — С помощью магии и интуиции.

Так или иначе, но мне все это нравилось. Мы сошли с причала и пересекли лужайку перед миниатюрным двухэтажным сборным домиком. Благодаря слабому свету, струившемуся из окон, он выглядел очень уютно. Оказавшись на крыльце, Тор пошарил в цветочном горшке, извлёк оттуда ключи и отпер замок.

— Я изнемогаю от усталости, — сказал он, распахивая передо мною скрипучую дверь. — Ведь по нью-йоркскому времени сейчас раннее утро, около пяти часов. Под окнами моего дома в Манхэттене уже вовсю чирикают птицы. Мне кажется, давно пора вспомнить, для чего, собственно, предназначается ночь.

— Надеюсь, ты не собираешься сейчас лечь спать здесь? — спросила я.

— Конечно нет, — сердито отвечал он. — Мне необходимо время, чтобы прийти в себя. Согласись, что из-за тебя у меня сегодня был очень беспокойный день. К тому же я предвкушаю, как будет приятно встретить здесь новый день.

— А теперь послушай… — начала было я, но от его грозного взгляда поток моего красноречия мгновенно иссяк. Тор, взяв меня за руку, втащил в дом и заставил сесть на мягкий пружинящий диван в гостиной, буквально впечатав меня в диванные подушки.

— Нет, это ты послушай, — гневно сказал он. — Мы знакомы уже двенадцать лет, и разве за все эти годы я хоть раз пальцем посмел прикоснуться к тебе? Ты не сможешь назвать ни одной причины, чтобы оправдать страх, который почему-то сейчас испытываешь.

— Но ведь мы ещё ни разу не оставались наедине в заброшенном сельском доме? — возразила я.

— Я что, по-твоему, напоминаю своими манерами бродягу-моряка? — фыркнул он, направляясь к стоявшему возле камина сундуку, на крышке которого аккуратной стопкой были сложены полотенца и постельное бельё. — Здесь много ночных рубашек, простыней и одеял, — продолжал он, — а наверху, как мне сказали, по меньшей мере полдюжины отдельных спален. Ни один мужчина в здравом рассудке, устав так, как я, да к тому же зная обо всех твоих комплексах, не полезет штурмовать священную твердыню девственности. Почему бы тебе наконец не выбрать одну из спален, чтобы отправиться отдыхать?

Да, наверное, я выглядела смешно. Все, что он сказал, было совершенной правдой, но ведь меня не это сейчас беспокоило. Но тем не менее, я испытывала больший страх, чем час назад, в залитом свете зале информатора, когда для этого имелась более веская причина, А то, что так испугало меня здесь… абсурд какой-то. Не стоит мне так психовать.

Я молча приняла из его рук ночную рубашку и направилась наверх. Тор остался внизу и стал обследовать кухню. Через некоторое время он поднялся ко мне с бутылкой бренди и двумя бокалами.

Поставив свой бокал на край дубового умывальника возле кровати, он налил мне бренди и сказал:

— Выпей-ка на сон грядущий, ты это заслужила. Я зайду попозже и подоткну тебе одеяло.

— Это совершенно ни к чему, — торопливо возразила я. — Я уже сама нашла все, что надо — и ванную комнату, и все прочее.

Улыбнувшись, он вышел, тихонько притворив дверь. Быстро раздевшись, я накинула ночную рубашку и принялась размышлять о причинах своего страха. Наконец поняла. Тор выкачал из меня всю энергию и лишил меня воли к действиям. Он всегда умело провоцировал меня на то, чтобы принять на себя непосильную ношу, а потом с ухмылкой наблюдал, как я тону. Так произошло и сейчас. До тех пор, пока он не втянул меня в этот банкирский разбой, я была самой преуспевающей дамой на свете. И вот, пожалуйста, я опять увязла по уши и не видела путей к спасению.

Но было ещё кое-что похуже этой страсти рисковать моей головой. С тех пор, как умер дедушка Биби, Тор стал первым, кто заставил меня снова почувствовать свою беззащитность, и я бы не сказала, что такое ощущение мне нравилось. Он ввергал меня в ситуации, в которых я неизбежно теряла контроль и вынуждена была принимать его помощь. Он хотел, чтобы я, подобно Тавишу и всем остальным, просто покорилась превосходству его силы и интеллекта. И мне ничего не оставалось, как послушно следовать его воле. И это приводило меня в ярость. И если я опять этой ночью подчинюсь ему, он удвоит усилия, чтобы поработить не только моё тело, но и душу.

Я плеснула в умывальник воды из кувшина и сполоснула лицо, затем взглянула в зеркало. Из необъятных складок байковой ночной рубашки на меня смотрело личико маленького мальчика с всклокоченной шевелюрой. «Никто не позарится соблазнить этакую образину», — храбро подумала я и скорчила рожу своему отражению.

В комнату вошёл Тор. Он успел переодеться в голубую пижаму, а в руках держал целый ворох одеял.

— Что это ты разгуливаешь по полу босиком? — прикрикнул он на меня. — Ты же застудишься и заболеешь. Сейчас же марш в постель.

Когда я кое-как устроилась между холодными отсыревшими простынями, он принялся одно за другим наваливать на меня принесённые одеяла. Затем зажёг свечу, поставил её у изголовья кровати и выключил настенный светильник. Комната погрузилась во тьму, слегка рассеянную слабым огоньком свечи. Лёгкие золотистые блики напоминали руки, нежно ласкавшие дубовую обшивку стен и завитки резьбы кроватной спинки. На оконных стёклах мерцали капли осевшей влаги, слышался грохот волн, разбивавшихся о прибрежные скалы.

Тор присел на край кровати, не сводя с меня глаз, светившихся так поразившим меня когда-то блеском.

— С какой стати ты уселся ко мне на кровать? — осведомилась я.

— Хочу рассказать тебе сказку на сон грядущий, — улыбнулся он.

— А я-то думала, что от усталости ты не сможешь и пальцем пошевелить.

— Не совсем, — отвечал он. — Есть ещё кое-что, что мне необходимо было сделать давным-давно. — Оставалось только надеяться, что это не то, о чем я подумала.

Он облокотился на одеяла, так что его рука оказалась у меня на животе. Я тут же ощутила, какое исходит от неё тепло сквозь многочисленные слои гусиного пуха.

— Давным-давно жила на свете девочка, — заговорил он. — Это была очень плохая маленькая девочка.

— Это в каком же смысле? — спросила я.

— Я думаю, она хотела превратиться в маленького мальчика. И поэтому была ужасно независима.

— Но что в этом плохого? — спросила я. — И почему это так напоминает меня?

— Никогда не перебивай рассказчика, иначе не услышишь конца сказки, — сказал он.

— О'кей, так что же с нею случилось?

— Она получила по заслугам, — отвечал он. Его голос прозвучал еле слышно. Мне стало не по себе, как всегда бывало, когда он говорил таким тоном.

— И что же она заслужила? — продолжала допытываться я, хотя у меня уже пропало всякое желание это узнать.

— Она заслужила именно то, чего хотела. Ты знаешь, что?

— Нет.

— А вот я так не думаю, — улыбнулся он.

— Ну как, скажи на милость, я могу знать, чего же она хотела? — возмутилась я.

— Да потому, что ты и есть та самая маленькая девочка.

— Ах, так значит, это совсем не сказка?

— Сказка, но это твоя сказка, и только тебе известно, чем она кончится. Возможно, и я буду в числе её персонажей, но только ты можешь решить, какая роль достанется мне.

— А какую роль ты избрал бы для себя сам? — спросила я, сознавая, что лёд подо мною становится все тоньше и тоньше.

Он безмолвно смотрел на меня. Отражая пламя свечи, медью вспыхивали его глаза и волосы. Силы покидали меня. Казалось, что он заглянул в самую мою душу, стараясь высмотреть там некий заповедный уголок, куда я не отважилась ни разу заглянуть сама, и тем более недоступный для всего остального мира.

Его рука, лежавшая поверх одеяла, судорожно вцепилась в его мягкие податливые складки. Он отвёл в сторону взгляд. Его голос был едва различим, словно каждое слово давалось с огромным трудом.

— Я хотел бы быть твоим любовником, — сказал он. А потом одними губами, словно про себя, добавил:

— Очень, очень хотел бы.

В наступившей тишине стало слышно, как тикают часы где-то внизу, в гостиной, и шелестит галькой прибой. Ощущение было такое, как будто во мне что-то рухнуло, раскололось на мириады мелких частиц. Я затаилась, a Тор молча следил за пламенем свечи, словно и не было его последнего признания.

Мы надолго молча и неподвижно застыли. Его рука по-прежнему изо всех сил цеплялась за одеяло, как за единственную надёжную опору, оставшуюся в разрушенном им самим мире. Кажется, прошла целая вечность, но вот он зажмурился, перевёл дыхание и обернулся ко мне с явным нетерпением.

— Итак?

— Итак что? — уточнила я.

— Но я ведь только что признался, что хотел бы заняться с тобой любовью.

— Что мне предлагается на это ответить? — слабо пыталась отбиваться я. Я была потрясена и разбита, все мои благие намерения куда-то исчезли. И я не имела ни малейшего представления, что же теперь делать.

Тор вскочил в гневе.

— Ещё ни разу в жизни я не говорил с женщинами об этом и теперь уже вряд ли осмелюсь повторить попытку, коль скоро меня ожидал такой горячий приём.

— Ну а что бы ты хотел услышать в ответ? Что я должна сделать?! — воскликнула я, пытаясь сесть среди всех наваленных на меня и под меня одеял и подушек.

— О Боже мой, ты просто невозможна! — отвечал Тор. Он резким движением отшвырнул в сторону все тряпьё, схватил меня в охапку и едва не задушил в объятиях. При этом он идиотически хохотал, словно тронулся рассудком. Наконец отпустил меня, снова упаковал в одеяла и направился к дверям.

— Куда ты? — испуганно спросила я.

— Поискать для тебя то, в чем ты, несомненно, нуждаешься. Я скоро вернусь.

«Наверное, Тор пошёл за дробовиком», — подумала я, слыша, как он спускается в гостиную.

Меня совершенно развезло и всю охватила какая-то вязкая истома. Пытаясь овладеть собою, я заставила себя вскочить с кровати и принялась метаться по комнате, не находя себе места. Душа трепетала от навалившихся на меня смешанных чувств. Во имя всего святого, что я тут делаю? Как такое могло со мною приключиться? Это же полный конфуз!

К тому же Тор запропал куда-то, как мне показалось, на целую вечность. Но вот наконец он вернулся, неся поднос с двумя чашками.

— Мне кажется, я велел тебе оставаться в постели, — рявкнул он, опуская поднос на столик. — Ты хочешь подхватить воспаление лёгких? Здесь так сыро!

— Ты как заботливая бабушка, — отвечала я, снова забираясь под одеяла со странным чувством облегчения: хорошо, хоть он вернулся.

— Только не надейся, что я и вести себя буду как бабушка, — пообещал он. — А ну-ка подвинься, а то мне некуда лечь.

— Что за питьё ты принёс? — поинтересовалась я, став болтливой от пугающего, но неоспоримого факта: вот он здесь, рядом со мною, под одним одеялом.

— Это то необходимое, чем можно подкрепить твоё самочувствие.

Он протянул мне чашку, и я отважно попробовала содержимое.

— Да это просто вкуснотища, бабуля. Что ты туда намешал?

— Тёплое молоко, мёд и бренди — напиток Афродиты. Отличное средство для совращения маленьких мальчиков, думаю, на тебя оно подействует тоже.

Тор тщательно взбил и разложил в изголовье подушки, пока я пила, потом улёгся на них и сказал:

— У меня есть для тебя ещё одна сказка.

— О'кей, и о чем же она на этот раз? — Напиток действительно оказался чудесным, тёплым и сладким.

Я тут же ощутила его благотворное действие, словно по телу разливался целительный, умиротворяющий бальзам.

К тому же это помогло мне справиться с начинавшейся было истерикой.

— Давным-давно жила маленькая девочка, которая изо всех сил старалась превратиться в мальчика…

— Эту сказочку я уже слышала, — сказала я.

— Нет, на сей раз это будет моя сказочка, а не твоя. Так мне продолжать?

— Валяй.

— Ты же понимаешь, что она была не права. Хотя очень многие пытались доказать ей все преимущества того, что она — женщина.

— Я полагаю, теперь должен быть твой выход?

— У тебя ноги совершенно ледяные, — сказал он. — Я же просил тебя оставаться в кровати. И не вертись, никто не собирается тебя пытать раскалёнными углями. Здесь тебе не испанская инквизиция.

— Лучше расскажи, чем закончилась сказка, — напомнила я. Ох, уж эта его улыбочка! Я с трудом заставила себя сосредоточиться на том, что он говорит.

— И у этой маленькой девочки был друг, с которым они были знакомы много-много лет. И всегда относились друг к другу с почтением и уважением. Но никто из них и не подозревал, как им хотелось заняться друг с другом любовью. И вот однажды они очутились наедине в заброшенном доме на необитаемом острове…

— Разве я сказала, что хочу заниматься с тобой любовью? — возразила я, обращаясь в большей степени к себе, а не к Тору.

— Конечно, моя дорогая, вовсе не обязательно всякий раз озвучивать то, что хочешь сказать. Я прекрасно разбираюсь во всех этих мелочах и отлично знаю, что происходит сейчас в твоих мозгах. Поверь, для меня также не секрет то, чего ты боялась все эти годы.

Снова на меня горячей волной накатил страх. И смутно различимый в отблесках свечи профиль Тора показался мне зловещим. О, теперь я не сомневалась, что это лишь только начало.

— Ты всегда боялась потерять контроль над ситуацией, — тихо заговорил Тор. — Но он ничего не стоит, даже если это будет контроль над чьей-то чужой душой. Ведь для его сохранения тебе придётся возводить крепость, и она неизбежно станет твоей тюрьмой. Не сомневаюсь;, что за стенами такой тюрьмы ты пытаешься скрыть самое ценное для себя, все то, что во много раз дороже сокровищ мира. И нравится тебе это или нет, но твердыне суждено пасть, и именно этой ночью.

Мне захотелось сразу же сменить тему, я даже думать о таких вещах себе не позволяла.

— Итак, какой же конец у твоей сказки? — спросила я и тут же сама поняла, насколько нелепо и фальшиво звучит мой голос. — Как эти двое друзей вышли из положения?

— Они занялись любовью, потом ограбили банк, а после зажили счастливо и умерли в один день, — с улыбкой ответил он.

— А моя сказка имеет совершенно другой конец. Но, взглянув на Тора; я поняла, что время для болтовни было исчерпано. Он отобрал у меня чашку, которую я все ещё держала в руке, и отставил её в сторонку. А потом наклонился надо мною, его губы оказались в дюйме от моих.

— Я хочу тебя, — услышала я его тихий голос.

— Я бы предпочла сказку, где поменьше секса, — пробормотала я, отвернувшись.

— Я хочу тебя, — повторил Тор.

Его пальцы запутались в моих волосах. От него пахло молоком и бренди, горячее дыхание перемешалось с моим. Он принялся нежно перебирать мои волосы, словно это были нити драгоценного шелка.

— Я хочу тебя, — снова прошептал он.

Высвободив руку, он распустил узел тесёмки, стягивавшей горловину моей рубашки.

— Что ты делаешь? — попыталась возмутиться я. Но мой голос был почти не слышен.

— Я делаю именно то, что, по моим собственным заверениям, никогда не собирался делать, — отвечал он, двусмысленно улыбаясь. — Я тебя соблазняю.

— Ах, Боже мой, — прошептала я.

— Слишком поздно для молитв, — отвечал Тор. Он откинул пряди волос с моей шеи и спрятал лицо у меня под подбородком, показалось, что меня пронзили тысячи ледяных булавок. Но вот я почувствовала его нежный поцелуй, и тут же булавки налились приятным теплом. Потом Тор распустил ещё одну тесёмку на рубашке и принялся ласкать обнажённые плечи. Я вздрогнула, только сейчас разглядев его, склонившегося надо мною. В пламени свечи его лицо отливало бронзой, а волосы — золотом. Он показался мне столь вызывающе красивым, и мои бастионы пали, растаяли, словно снег под солнцем.

Я легонько отвела рукой Тора и ослабевшими пальцами сама расстегнула верхнюю пуговицу его пижамы. Затем, набравшись решимости, уже более ловко справилась с остальными. Он лежал неподвижно, облокотившись на подушку, и с блаженной улыбкой наблюдал, как я, откинув полы пижамы, ласкаю его мускулистую грудь, как пальцы мои путаются в покрывавшей её золотистой поросли. Неожиданно он перехватил мою руку и горячо припал к ней губами.

— Ты лгунья, — прошептал он. — Ты хотела этого с той самой первой ночи, хотела так же сильно, как и я.

— Но ведь это женская привилегия — иметь право скрывать мечты под покровом тайны, — сказала я, усмехнувшись над своей жалкой попыткой казаться храброй.

Его глаза широко раскрылись от удивления, но он тут же их прикрыл, скрывая вспыхнувший в них огонь.

— А привилегия мужчин, — отвечал он, мгновенно усевшись на кровати, — срывать эти покровы.

И, схватив ворот моей ночной рубашки, одним безжалостным рывком распахнул её до самого пояса. Затем склонился надо мной, приблизив свои губы к моим, и я впервые ощутила вкус его поцелуя. Он ласкал меня так нежно, что все тело затрепетало под его ласковыми руками. Сбросив с себя и с меня остатки одежды, он снова приник ко мне. Я почувствовала его горячие, тяжёлые бедра и его плоть, которая толчками наливалась и твердела.

Я вся напряглась и задрожала, словно туго натянутый канат. Он начал меня ласкать, а я буквально извивалась под его руками. Тор находил для ласк такие места, о существовании которых я прежде и не подозревала… Казалось, я начинаю терять рассудок, из последних сил пыталась сопротивляться… Все случилось так неожиданно и быстро — я не в силах была перенести это…

Будто ощутив моё отчаяние, он заглянул мне в глаза.. Его волосы растрепались, а тёмное пламя его глаз могло соперничать с пламенем горевшей у изголовья свечи. Словно перелившись в меня, оно судорогой свело моё тело. Во мне вспыхнуло неистовое желание, в котором я готова была раствориться.

И тогда Тор осторожно разжал мои сжатые в кулаки пальцы и с нежностью стал целовать мои ладони, приговаривая:

— Дай себе свободу, позволь всему идти своим чередом, ты должна это сделать, любовь моя… — Затем он приподнялся, снова заглянул мне в глаза и прошептал:

— Иди ко мне.

— Я боюсь, — онемевшими губами едва слышно произнесла я. Он ласково кивнул и улыбнулся.

И я пришла к нему в объятья, его руки сомкнулись вокруг меня. Я почувствовала, как сознание моё обволакивает блаженная тьма, а в жилах закипает кровь…

Потом я рыдала до полного изнеможения, рыдала над годами, полными тоски, отчаяния, одиночества, бессмысленной борьбы и сомнений. Я оплакивала всю прежнюю жизнь, и когда, казалось, уже овладевала собой, — плотину вновь прорывало, и сквозь брешь обрушивался новый водопад слез. Слезы все текли, неудержимые, горячие, обжигая горло, они душили меня, пока я не стала задыхаться от рыданий. Изо всех сил я пыталась цепляться за Тора, как утопающий за соломинку, но снова и снова мой плач возобновлялся, и с этим ничего нельзя было поделать.

Кажется, прошла целая вечность, когда наконец этот поток рыданий иссяк, и они превратились в слабеющие всхлипы, которые постепенно тоже затихли. Тор не выпускал меня из объятий ни на минуту, он ласкал меня, перебирая пряди моих волос, пока наконец накатившая на меня горячая волна не омыла всю мою душу и не ощутила удивительное, неведомое прежде умиротворение. Он нежно поцеловал меня в макушку, и когда я подняла на него глаза, то увидела на его щеках дорожки от слез: было непонятно, мои это слезы или его.

— И твои, и мои, — прошептал он, угадав мои мысли.

На меня вдруг навалилась усталость и апатия, казалось, я вот-вот засну, ласковое море и рокот прибоя у скал за запотевшими окнами убаюкивали меня.

— Невероятно, — сказал Тор, — но я по-прежнему хочу тебя. Нет, не снова, но по-прежнему.

— А мне кажется, что я удовлетворена полностью, — улыбаясь, призналась я.

— Ты? — Он расхохотался и дёрнул меня за чёлку. — Ты просто лгунья, моя дорогая, и отныне мы оба это прекрасно знаем. — Он схватил меня в охапку и поцеловал так жадно, словно истомился от жажды. — Мы, наверное, оба помутились рассудком, потратив на ожидание этого чуда двенадцать лет.

— Но ведь именно ты все ходил вокруг да около, — заявила я.

— А вот за такое заявление я тебя сейчас накажу, — с чувством пообещал он. А потом добавил:

— Так или иначе, но, кажется, тебе удалось уничтожить некую часть меня.

— Это какую же часть? Не эту ли? — всполошилась я, прикасаясь к тому, что было сейчас укрыто одеялом. — Нет, — рассмеялся он. — Эту ты как раз очень оживила.

— Но тогда какую? — не унималась я, а он поймал мою руку и поцеловал в ладонь. — Это трудно объяснить. Мне всегда казалось, что интеллект в сочетании со страстью дают опасную, легко воспламеняющуюся смесь, которую трудно контролировать. Ведь страсть ненасытна и неуправляема. Но одно могу сказать наверняка: не желаю больше держать под контролем те чувства, которые испытываю к тебе.

— Но почему же ты сдерживал свои чувства? — спросила я.

Тор провёл пальцем у меня под подбородком и заставил поднять на него взгляд.

— Знаешь, моя милая, если ты не перестанешь щекотать меня подобным образом, тебя может оросить изрядная порция страсти, причём в таком месте, где ты меньше всего ожидаешь.

— Ты будешь орошать мой живот?

— Ну что с тобой сделать?! — рассмеялся Тор и взъерошил мне волосы.

— У меня имеется несколько предложений по этому поводу… — начала было я.

— Да-да, и у меня также, — перебил он, а потом принялся целовать меня в губы, делая невозможной дальнейшую дискуссию.

Меня разбудил крик чаек за окнами дома. Небо было затянуто невообразимой белесой мутью, и я увидела, как три пеликана вынырнули из тумана и уселись на зеленой прибрежной лужайке. Тора в постели не было, но из коридора доносились странные пыхтенье и топот, словно бригада грузчиков тащила на второй этаж тяжёлый рояль.

Устроившись на скомканных простынях, я попыталась разобраться в той лавине чувств, что ночью обрушилась на меня. При мысли о том, что мне совершенно все равно, какие теперь грядут перемены, я радостно улыбнулась. На это Рождество я получила такой чудесный подарок, о котором не смела мечтать. Джорджиан с Тором вполне заслуженно обзывали меня лгуньей и лицемеркой: теперь мне самой стало ясно, что я являлась и тем и другим. И то бесконечное бегство, в которое я превратила собственную жизнь, было не более чем попыткой убежать от себя самой. Мне никогда не удастся убежать от своего чувства к Тору — это судьба.

Мои размышления прервало появление Тора. Увидев меня, восседающей посреди разорённой постели, облачённую в остатки ночной рубашки, он не удержался от улыбки.

— Ты уже не спишь, тогда поднимайся, я приготовил для тебя сюрприз.

— Что это у тебя на пижаме?

— Грязь, — отвечал он, окинув взглядом своё одеяние. — Вылезай из кровати и разденься, — скомандовал он.

— Чтобы выпить кофе? — рассмеялась я.

— Мы отправляемся купаться, — сообщил он.

— Неужели здесь есть бассейн с подогревом?

— Не будь идиоткой, мы же на острове, и кругом вода. Мы можем искупаться в заливе.

— Прошу прощения, но, недавно заглядывая в календарь, я выяснила, что сегодня — рождественское утро. Возможно, ты и можешь окунуться в залив, но лично я не собираюсь умирать от обморожения.

— Ты впервые в жизни почувствуешь себя живой как никогда, — возразил он. — Я купаюсь в Северной Атлантике каждое рождественское утро. По сравнению с этим здешний тёплый супчик покажется просто райскими водами, даже при этом жутком тумане над заливом.

Затем Тор перешёл от слов к делу, стащив с меня одеяла, несмотря на визг и протесты, поднял с кровати. Он перебросил меня через плечо и, выйдя из дома, потащил через лужайку на причал, у которого покачивался на волнах катер. Не выпуская меня из рук, он спрыгнул с причала, и мы оказались в воде.

В первый момент я подумала, что сразу же отдам Богу душу. Ужасный холод пронзил меня, я едва дышала, кровь застыла в жилах. Тор поддерживал меня над поверхностью волн, дабы быть уверенным, что я не пойду ко дну.

— Дыши глубже, делай вдох и выдох как можно медленнее, — посоветовал он. — Постарайся расслабиться — вот так. Наверное, окунуть тебя в воду разом было жестоко, но первый шок скоро пройдёт, и ощущение холода смягчится. Что ты чувствуешь сейчас?

— Садист, — фыркнула я, пытаясь удержаться на плаву среди холодных волн. — Ты, верно, рехнулся, никогда я не чувствовала себя хуже, чем сейчас. — Ещё бы, челюсти мои сводило судорогой, а зубы выбивали частую дробь, и вообще мне казалось, что сейчас утону.

— Ты все ещё слишком напряжена, — невозмутимо отвечал он. — Расслабь мышцы, и тебе понравится такое купанье.

— Думаю, что ты непременно загнёшься от пневмонии, — только и сумела я выговорить.

— Если постараешься плыть, то согреешься быстрее, — сказал он.

— Спасибо за совет. Чтоб тебе… — но конец моей фразы буквально потонул в морской пучине, так как Тор отпустил меня, и я окунулась с головой, 'отчего, кажется, окончательно застыли мои бедные мозги. Я начала отчаянно биться, выбираясь на поверхность воды, и тут же почувствовала, что согрелась.

— Ого, что же это случилось? — удивилась я. — Мне вдруг сразу стало так тепло и уютно.

— Это гипотермия, — проинформировал меня Тор, — первая стадия температурного шока. На следующей стадии ты замёрзнешь до смерти.

— Очень смешно.

— Нет, правда, нам нельзя торчать здесь слишком долго, необходимо обязательно плыть, двигаться, иначе летальный исход неизбежен. Температура воды не больше сорока градусов[17].

Мы немножко проплыли вдоль берега. А потом, замерзая на ходу, облепленные мокрыми остатками наших ночных туалетов, вскарабкались на каменистый берег и вприпрыжку помчались через лужайку к дому.

— Скорей сюда, — крикнул Тор, когда мы поднялись из гостиной на второй этаж. Он взял меня за руку и ввёл в комнату, которую я не успела осмотреть вчера вечером. И тут я поняла, что за грохот слышала, лёжа в постели.

Мы оказались в ванной комнате, гораздо более просторной, чем моя, с местом для отдыхая с необъятных размеров кроватью возле окна с видом на залив. У задней стены, напротив окна, был устроен гигантский камин, в котором бушевало пламя, пожиравшее водружённые на решётку огромные бревна. Тору наверняка пришлось подняться с первыми лучами солнца, чтобы перетаскивать дрова на второй этаж.

Пижаму, с которой все ещё стекала вода, он тут же сбросил на пол. А потом, подхватив меня на руки, отнёс в ванну, над которой стоял пар от горячей воды. Мою кожу тут же стало пощипывать и жечь. Тор забрался следом.

Ванна оказалась весьма солидным сооружением, с ножками в виде львиных лап. Я с наслаждением опустилась в воду по самый нос.

— Ну, как тебе это нравится? — с улыбкой спросил Тор.

— Бесподобно, — призналась я. Зажав нос, окунулась с головой, чтобы вымыть из шевелюры песок. А потом, отфыркавшись, заявила:

— Только теперь я умираю от голода.

— Я приготовлю тебе что-нибудь: вылетая сюда, я позвонил из Нью-Йорка, чтобы в этой избушке припасли для нас все необходимое. И хозяева, конечно же, позаботились, чтобы мы не умерли с голоду. Я привёз тебя сюда, чтобы у нас была возможность побеседовать без помех.

— Да уж, я до сих пор не могу прийти в себя после нашей милой беседы ночью, — ухмыльнулась я.

— Я вовсе не шучу, — заверил меня Тор. — Переступая порог твоего дома, я был совершенно не готов к тому, во что ты меня втянула, также и к тому, что последовало за этим. Хотя не могу не признаться, такая мысль не раз и не два посещала меня на протяжении этих двенадцати лет. Честно говоря, я прилетел вчера потому, что хотел попросить тебя о помощи. Разве Лелия не сообщила тебе о том, что умудрилась натворить?

— Она только сказала, что вы с Джорджиан на неё очень разозлились. Но не сказала почему.

— Тогда я объясню тебе все с самого начала. Она увезла в Европу наши облигации, но не открыла с их помощью кредиты, как я того хотел, а вместо этого получила деньги в виде займов.

— Но ведь это почти одно и то же, — заметила я.

— Если не учитывать наших интересов, то да, — согласился он. — Но мы ещё не готовы делать вложения капитала, а из-за выходки Лелии нам необходимо начать выплаты сейчас. И это ещё не самое худшее. Мне кажется, она совсем сошла с ума. Так мы хотя бы получили неплохие ставки, имея двести процентов Е1апенки на доллар. Но Лелия умудрилась ещё и подписать контракты с предварительной проплатой процентов!

Теперь, зная, что произошло, я уже не могла не согласиться, что дела действительно плохи. При таком повороте событий уже не удастся, если потребуется, одним махом вернуть деньги и сказать, что произошла досадная ошибка. Он просто не сможет достаточно быстро выкупить займы, потому что назначат такие штрафы, что последующие вложения капитала вообще могут не состояться, поскольку на них не останется денег.

— Мне совершенно непонятно, — продолжал Тор, тщательно намыливая себе плечи и грудь, — почему Лелия так поступила. Толком она не смогла ничего ответить, кроме маловразумительного бормотания «Это им покажет, это им покажет», — словно она кому-то хотела доказать что-то.

— Мне кажется, это все из-за Ротшильдов, — пояснила я. — Ты помнишь, как она разозлилась, когда мы заговорили про них в тот вечер? Но, думаю, дело не в самих Ротшильдах, скорее, в немецких банкирах или в банкирах вообще. Ты же знаешь, что Дамлихи были семейством немецких банкиров. Я их хорошо знаю через своего дедушку. Супруг Лелии был негодяем, этаким потрясателем основ, вытворявшим черт знает что со своей жизнью и с жизнью близких ему людей…

Я запнулась, когда поняла, что попала на скользкую дорожку. Тор злорадно улыбался: ещё бы, ведь мои слова можно было истолковать как подтверждение тому, что призвание быть банкиром вовсе не закреплено у меня в генах.

— В общем, Дамлих вытворял все, что ему заблагорассудится, — попыталась я сделать вид, что ничего не заметила, — но когда он заболел и приготовился помирать, ему понадобились деньги. Лелия помчалась в Германию, не сказав ему ни слова, попросила его семейство дать им в долг.

— И они отказали? — удивился Тор.

— Они заявили, что он сам виноват, бросил банк на произвол судьбы, пошёл своей дорожкой, и не дали ей ни гроша. Лелии пришлось заложить свои бриллианты, держу пари, что она до сих пор оплакивает их. Но с тех пор ей так и не удалось полностью оправиться. Зная, как относятся к банкирской братии и Лелия, и Джорджиан, я не сомневалась в том, что они согласятся вмешаться в наше пари.

— Так, значит, она хотела обелить своё имя, хотя бы на один день? — Тор задумчиво поднял брови. — Возможно, это и объясняет её безрассудное поведение, но я-то остаюсь при своих проблемах. Я раздобыл миллионы в облигациях, которые обеспечивают займы, сделанные на имя Лелии. И теперь, пока мы их не выкупим, мне придётся следить за ними, как ястребу за цыплятами; и не дай Бог их отзовут.

— Отзовут? — удивилась я. — Что это значит?

— Мы были в такой запарке с печатаньем фальшивок, — пояснил он, — что в один прекрасный момент я сглупил и согласился печатать дополнительно ещё и облигации, подлежащие изъятию, то есть такие, которые впоследствии могут быть отозваны, если выпустившая их фирма решит их выкупить. Таким образом, у владельца совсем немного времени, чтобы перевести их стоимость на лицевой счёт.

— И ты боишься, что настоящие владельцы затребуют их из хранилища, чтобы перевести на лицевые счета, и тогда-то обнаружатся наши подделки, — сказала я.

— Это ещё не все, — отвечал Тор. — Пока наши облигации (я имею в виду оригиналы) продолжают служить обеспечением сделанных Лелией займов, все европейские банки будут ожидать, что мы представим наши бумаги для перевода их стоимости на лицевые счета, собственно говоря, сами банки должны сделать это для Нас. Чтобы такого не случилось, нам необходимо либо срочно выкупить облигации, заплатив фантастический штраф, обговорённый в контрактах, бездарно подписанных Лелией, либо сделать дополнительные вклады, чтобы их обеспечить. И нам не остаётся иного пути, как раздобыть эти дополнительные деньги, ограбив банк.

— Ох, нет, не надо бы этого делать, — возразила я. — До тех пор, пока я держу переадресованные переводы внутри банка, тем более на именных счетах других людей, я фактически не совершаю ничего противозаконного. В крайнем случае может случиться лишь небольшой скандал, и пострадает моя репутация. Но как только я переведу свои заработанные кровью и потом «оперные деньги» в банк другой страны для обеспечения некоего реального займа, я совершу преступление федерального масштаба!

— Заработанные кровью и потом деньги? — ехидно переспросил Тор. — Похоже, ты уже позабыла, как тряслась прошлой ночью в информцентре. И кто же, по' твоему, был тем героем, который спас твою очаровательную, пухлую попку?

— Я припадаю к твоим коленям в знак благодарности, — заверила я, тут же чмокнув его в колено, торчавшее из воды. — И обязательно введу в компьютер список всех вложенных тобою ценных бумаг, чтобы следить за их перемещениями. А если говорить о дальнейших шагах, то я обязана спросить согласия у членов моей команды, которых ты видел вчера, ведь они вправе не пожелать рисковать своими головами только ради того, чтобы покрыть твои займы. Кстати, я могу поинтересоваться, куда ты намерен вкладывать всю эту кучу денег?

— Я намерен учредить некое платное убежище, место наподобие Монако или Багамских островов, где дельцы, желающие совершить свободные от налогов сделки, будут защищены от всяческих неприятностей. Мы будем иметь доход от того, что им волей-неволей придётся участвовать в обороте нашей валюты и следовать установленному нами финансовому законодательству.

— Но какая же страна согласится, чтобы на её территории кто-то учреждал свои законы, валюту и устраивал свободную зону?

— Естественно, никакая, — улыбнулся Тор, выбираясь из ванны и заворачиваясь в полотенце. — Поэтому-то я решил основать своё собственное государство.

Совершенно очевидно, после такого заявления у меня возникла целая куча новых вопросов, на которые Тор пообещал ответить позже и удалился. Я выпустила из ванны воду и включила душ, чтобы наконец как следует промыть волосы после нашего заплыва. Затем, тщательно вытершись, закуталась в махровое полотенце и направилась в гостиную, подсушить волосы у огня.

Тор развил бешеную деятельность: на столе красовался горячий кофейник и свежие лепёшки с мёдом и маслом, источавшие умопомрачительный аромат. Когда я вышла из ванной, Тор в костюме Адама поправлял дрова в камине.

— Теперь я знаю, что чувствует утонувшая в море крыса, — сказала я, распушив волосы перед огнём. Он обернулся и молча окинул меня взглядом.

— Бабулечка, а почему у тебя такие большие глазки? — рассмеялась я.

Отложив в сторону кочергу, он приблизился ко мне. В следующую секунду полотенце, в которое я была завёрнута, отлетело в угол.

— Это чтобы лучше видеть тебя, внученька, — промурлыкал он. Его руки медленно, едва касаясь, пробежали по всему моему телу, словно он старался запомнить каждый его дюйм.

— Бабулечка, а почему у тебя такие большие ручки? — продолжала я игру, ощущая, пожалуй, нечто большее, чем лёгкую слабость в коленках.

— Это чтобы лучше обнимать тебя, внученька, — прошептал он и, подхватив меня на руки, направился к кровати. — Надеюсь, ты знаешь, про что нужно спросить теперь? — промолвил он весьма двусмысленным тоном.

— Не надо самообольщаться, он не такой уж большой.

— Он уже достаточно велик, — засмеялся Тор, плюхнув меня на подушки.

— Бабулечка, — сказала я, — мне кажется, что он стал ещё больше.

— А это чтобы лучше ты-сама-знаешь-что, моя внученька, — отвечал он, улёгшись поверх меня.

— Ай-яй-яй, теперь я вижу, что ты вовсе не моя бабуленька! — завизжала я, изображая дикий ужас.

— Ну, если у тебя хватало ума заниматься такими вещами с бабушкой, то неудивительно, что перепутала, какого ты пола, моя дорогая.

— Я ничего не путала, я точно знаю, что и где должно находиться, — заявила я, уползая под одеяло.

— Это уж точно, — согласился он, наблюдая за моей вознёй. — Послушай, что ты там делаешь?

— Исследую некоторые части, чтобы решить, как с ними лучше всего поступить, — я пощекотала языком его живот, отчего он вздрогнул всем телом. — На вкус они очень солёные, как морская вода.

— Это официальный отчёт?

— Да, я потом пришлю обобщённые данные о проведённых исследованиях, — пробормотала я, опускаясь все ниже.

— О Боже, как это чудесно… что ты там… — но голос прервался.

Я почувствовала, как его руки вцепились в мои волосы, как он потянул меня к себе, и почувствовала уже знакомый вкус его губ, и отчаянные — до боли — объятия. На мгновение отстранилась и взглянула ему в лицо. В полусвете, сочившемся из окон, оно показалось мне даже бледнее, чем обычно, — и тем ярче полыхал тёмный огонь в глазах.

— Как можно желать то, что причиняет боль? — спросил он.

— Ну, для меня все же, наверное, более болезненно, чем для тебя, — возразила я. — Но это вовсе не значит, что я остановлюсь на полпути.

Я снова прижалась губами к его животу, и он весь напрягся. А потом я ласкала его так, словно творила его скульптуру, мои пальцы запомнили каждую складку его кожи. Я чувствовала, как под моими руками и губами нарастало трепетное нетерпение в его теле, и вот его сильные мускулистые бедра задвигались между моими. Он застонал, вскрикнул и прижал меня к себе изо всей силы. Его тело напряглось, затрепетало в конвульсиях и обмякло.

Я перекатилась на бок и стала разглядывать его. Я смотрела на его волевое лицо, на рассыпавшиеся по подушке завитки медно-рыжих волос. Тор, открыв глаза, взглянул на меня.

— Что ты со мною сотворила? Это было великолепно, — прошептал он.

— Настурции, — сказала я. — Увидев в его взгляде растерянность, добавила:

— Ты на вкус похож на настурции.

— На цветы? — улыбнулся он.

— Ну да, в саду у Моне в Живерни, — со смехом подхватила я.

Вдруг на лице его проступила какая-то тревога.

— Что-то не так? — спросила я.

— Мне кажется, я должен поставить тебя в известность об одной вещи, — отвечал он, внимательно глядя мне в лицо. — Боюсь, что это серьёзнее, чем проблема с Лелией и с ценными бумагами… это вообще не входило в мой первоначальный план.

— Что-то опасное? — охваченная смутной тревогой, спросила я, усевшись на подушках.

— И даже очень, — подтвердил он. — Моя дорогая, я люблю тебя.

ЖОНГЛЁРЫ ДЕНЬГАМИ

Нигде вы не найдёте таких чудесных, таких невероятных богатств, как в человеческих вожделениях.

Эзра Паунд Кантос

Пятница, 25 декабря

В этом году Сайд аль-Араби не сподобился отправиться паломником в Мекку.

Он работал оператором в отделе электронных обменов в Национальном коммерческом Бэнкс в городе Риад, что в Саудовской Аравии. В середине дня двадцать пятого декабря он в одиночестве находился в комнате для телексов, занимаясь переводом денег в Соединённые Штаты для очередной выплаты за приобретённые там Саудовской Аравией земельные участки с недвижимостью.

Сайд аль-Араби сел перед аппаратом телекса и быстро набрал секретный код, который был замаскирован так, что, согласно введённой программе, не высвечивался на дисплее, чтобы злоумышленник, находящийся, к примеру, в этот момент за спиной у оператора, не смог бы его подсмотреть.

Затем Сайд отстучал информацию, подлежащую отправке через океан:

Отправитель: Национальный коммерческий банк, Риад, Саудовская Аравия Номер счета: …

Получатель: Всемирный банк, Сан-Франциско, Калифорния, США Выплата по распоряжению: Эскроу, номер счета … Сумма: 50 000 Дата: 25 декабря 19.. г.

Письменное сообщение: Предназначено для выплаты за приобретённые участки на озере Тахоу, Калифорния Конец.

Сайд аль-Араби нажал на клавишу «отправка» на пульте телекса, и мгновенно линия освободилась. Из лежавшей на столе пачки Сайд вытащил следующую карточку обменного фонда.

Понедельник, 28 декабря

В половине девятого утра в операторской Всемирного банка, появилась Сюзан Элбрайдж. Из всей команды программистов её угораздило прийти первой на работу после Рождества, и операторская оказалась запертой. Сообразив, что теперь ей придётся принять на себя основной груз накопившейся за выходные дни работы, она разразилась проклятиями в адрес бессовестно опаздывающих коллег и начальников, вернулась вниз и взяла ключ у охранников от операторской. «Наверное, мои коллеги приходят в себя после праздничных возлияний», — мрачно думала она, отпирая дверь.

Сюзан включила в сеть свой терминал, достала зеркальце и стала подкрашивать губы. Но на дисплее загорелась надпись «готов». И ей пришлось вводить данные по первому телеграфному переводу за сегодняшний день:

Отправитель: Национальный коммерческий банк, Риад, Саудовская Аравия Номер счета: …

Получатель: Всемирный банк, Сан-Франциско, Калифорния, США Выплата по распоряжению: Фредерика Филлмора, номер счета…

Сумма: 800 Дата: 25 декабря 19.. г.

Письменное сообщение: Нет Конец.

«Довольно странно», — подумала Сюзан. Вообще-то арабы именно к концу каждого месяца переводят деньги для оплаты приобретённых здесь земельных участков, но при этом в дело идут гораздо более значительные суммы, чем восемьсот долларов. К чему, скажите, платить восемь долларов за столь незначительный перевод? Ну да кто их Поймёт, этих арабов?

— Коль скоро система приняла ключевой код, стало быть, перевод сделан по закону. Сюзан принялась печатать данные, чтобы приготовить дебетные и кредитные карточки, затем проштамповала их, скрепила вместе и опустила в свой конверт для ценных бумаг, дожидавшийся десятичасового курьера.

— Какое мне до них дело… — пропела она во весь голос, а на её дисплее уже высветились данные следующего перевода.

К десяти часам операторская наполовину заполнилась программистской братией. В положенное время в дверях возникла курьерша со своей тележкой.

— Есть для меня что-нибудь? — осведомилась она. Сюзан собрала конверты с накопившимися переводами, запечатала их, поставила штемпель на каждом и протянула курьерше.

— Не очень много, — извиняющимся тоном произнесла она. — Народ не торопится приниматься за дела после Рождества.

— Это точно, — подхватила курьерша. — Мы уже вкалываем, а кто-то только глаза продрал.

Она расписалась в получении конвертов, бросила их в корзинку и покатила тележку к лифту.

Джонни Хэнкс, клерк по дебету из отдела денежного клиринга[18], вскрывал конверты с телеграфными переводами десятичасовой доставки. Для того, чтобы провести все дебето-кредитные карточки через его контрольно-пропускную машину, потребовалось меньше чем полчаса. В наушниках, присоединённых к болтавшемуся у него на поясе плейеру «сони», гремел концерт «Guns and Rоses», призванный заглушить работу штемпелевочного механизма.

Когда все карточки оказались в приёмной ячейке, Джонни извлёк сразу всю пачку, запечатал специальной банковской лентой и промаркировал её. А затем небрежно бросил в находившуюся здесь же транспортную тележку.

«Эти девицы из операторской, должно быть, ещё не соизволили проснуться», — подумал он. В первый рабочий день после Рождества пачка переводов должна быть самой пухлой, а они не сумели набрать даже трех миллионов, да и количество переводов оказалось ненормально маленьким.

«Дерьмо», — думал Джонни, отбивая ритм тяжёлого рока. Мы, видите ли, должны ни свет ни заря тащиться на службу и глохнуть тут от грохота проклятых машинок. А кто-то ещё глаза не продрал, сидит себе в чистенькой операторской, нажимает наманикюренными пальчиками кнопочки на терминалах, красит глазки да сплетничает.

Глубоко в недрах неприметного здания на Маркет-стрит затаилось бомбонепробиваемое, пожарозащитное, суперохраняемое помещение площадью в четыре акра, заполненное миллионами долларов, за которыми следили неусыпные глаза разнообразных датчиков и всяческой аппаратуры. Табличка на бронированной двери гласила:

«Отдел тотальных перерасчетов». Именно здесь происходили клиринговые операции между всеми банками.

Каждый день в три часа пополудня, когда в банковских офисах наверху деятельность замирала, этот подвал наполнялся жизнью. Вот и в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое декабря деятельность здешних служащих бешено активизировалась. Непросвещённый увидел бы необъятное подземное море кочующих туда-сюда бумаг и мчащихся клерков, развивавших умопомрачительные скорости, дававшие возможность банкам подбить итоги ежедневной деятельности своих обменных фондов, прежде чем в девять часов утра на следующий день их двери вновь распахнутся перед клиентами.

Отдел тотальных перерасчетов не знал сбоев в работе. Ни финансовые катаклизмы, ни пожары, ни ураганы или землетрясения не могли приостановить или хотя бы замедлить его деятельность. Непрерывность работы обеспечивали прекрасно обученная и вооружённая последними достижениями техники охрана и многочисленные вспомогательные службы, автономные аварийные источники энергии и даже красовавшийся на дальней стене, видный из всех уголков хранилища огромный плакат:

БУМАГИ ПРЕЖДЕ ВСЕГО

Под бумагами следовало понимать те же деньги.

В ноль часов десять минут пачка дебетно-кредитных карточек на телеграфные переводы, в том числе и на перевод, полученный из Саудовской Аравии, поступила в недра громоздкой контрольно-сортировочной машины. Прежде чем попасть сюда, перевод был проверен и принят к оплате по меньшей мере в четырех пунктах нашего банка.

Машина отправила карточки считчику, и данные обо всех содержавшихся в пачке переводах были записаны на магнитную плёнку. Сняв записанную плёнку, оператор приклеил к ней ярлычок и положил бобину на полку. Вскоре появился диспетчер, который забрал плёнку в свою тележку на колёсиках.

— Много ещё осталось? — спросил диспетчер у оператора.

— Нет. Несколько плёнок. Пятнадцать, максимум двадцать минут, — отвечал тот.

Диспетчер, наполнив тележку плёнками с данными о телеграфных переводах, поднялся на лифте на другой этаж, где рабочие складывали коробки с плёнками и дискетами стопками вдоль стены. У дальней стены комнаты, где были устроены бронированные двери, грузчики сверяли наличие коробок со своими накладными. Затем, сложив коробки на тележки, выкатывали их за дверь, чтобы погрузить на платформу.

— Если вы, ребята, немного задержитесь, — сказал им диспетчер, подталкивая в их сторону свою тележку, — то подвезу последнюю сегодняшнюю порцию прежде, чем вы отправите платформу.

Грузчики кивнули и отправились до возвращения диспетчера перекурить.

Пробило уже час ночи, когда в другом конце города разгрузивший платформу клерк позвонил в двери информцентра Всемирного банка. Он подтолкнул свою каталку вверх по грузовому пандусу, охранник проверил пропуск, лежавший на коробках с плёнками, а потом проводил клерка к окошечку приёмки. Опорожнив каталку, клерк остался ждать, пока по другую сторону окошечка библиотекарь оформит расписку.

— Господи Иисусе, — пожаловался библиотекарь, — сколько времени уходит коту под хвост в ожидании этих плёнок.

Он включил микрофон, чтобы его услышали все операторы ЭВМ.

— Приготовьтесь ввести данные по денежному клирингу. Здесь тридцать семь файлов — занятие на всю ночь, ребята!

По машинной комнате пронёсся дружный стон, и через несколько секунд, как раз когда библиотекарь протянул расписку клерку, раздался голос Мартинелли, смотрителя всего этого невидимого кладбища данных.

— Скажи этим мудрецам из приёмки, чтобы меньше пили кофе и больше сидели возле микрофонов, на их трёп уходит по двенадцать часов, а нам приходится обрабатывать информацию за оставшиеся шесть.

Библиотекарь болезненно сморщился и улыбнулся клерку:

— Я полагаю, вы слышали, что он сказал. Затем, сложив коробки на другую каталку, увёз их в недра операторской.

Вторник, 29 декабря

В девять часов утра юный программист с белокурой всклокоченной шевелюрой сидел за терминалом в банковском информцентре. Он пришёл сюда в числе первых. Входившие следом за ним операторы раздевались и занимали свои рабочие места, не отвлекая его внимания от светившегося экрана дисплея.

Он извлёк из кармана измятый список и, сверяясь с ним, набрал пароль к файлу с личными счетами клиентов, чтобы проверить состояние баланса на некоторых из них. Первым в списке значился вновь открытый счёт на имя Фредерика Филлмора, и на нем имелся открытый баланс в восемьсот долларов.

Тавиш довольно улыбнулся и торопливо принялся проверять остальные счета по списку. На тысячах счётов, которые он, используя «принцип салями», нашпиговывал множеством телеграфных переводов, уже разместилось, согласно сегодняшнему отчёту, около миллиона долларов.

Утром тридцатого декабря Сайд аль-Араби отпер двери телеграфной комнаты в здании Национального коммерческого банка в Саудовской Аравии. Он включил свой терминал, чтобы проверить ночные поступления.

Оказалось, что его дожидается некое послание, и Саид запустил принтер, который выдал следующую распечатку:

Отправитель: Всемирный банк, Сан-Франциско, Калифорния, США Получатель: Отделение телеграфа Национального коммерческого банка, Риад, Саудовская Аравия Письменное сообщение: Поступила ваша телеграмма о переводе от 25 декабря 199.. г. Депозитов сделано не было тчк Телеграмма искажена во время передачи тчк Повторяем Депозитов сделано не было тчк Невозможно прочесть текст телеграммы тчк Пожалуйста телеграфируйте снова Конец.

Саид аль-Араби обречённо вздохнул. Линия связи в Саудовской Аравии работала из рук вон плохо. Проходившие по пустыням нитки песчаная буря. И как, черт побери, могут работать банки, если для ремонта оборудования приходится нанимать тупоголовых помощников верблюдов?!

Он снова набрал секретный код, отпер ящик стола и извлёк данные о переводе в адрес Всемирного банка. Тут он вспомнил, что банки в Америке закрываются на все дни Рождественских каникул. Что ж, остаётся снова отправить телеграмму и надеяться, что штраф за опоздание с выплатой за приобретённую недвижимость на него не наложат.

Он сел за терминал, чтобы отпечатать текст перевода. «Вряд ли в ближайшие сорок восемь часов эти деньги успеют дойти по назначению», — подумал он. Если сейчас, в Риаде, девять часов утра, то в Сан-Франциско семь часов вечера прошлого дня. Стало быть, Всемирный банк прекратил работу четыре часа назад.

АУКЦИОН

Золото — удивительная вещь. Обладающий им обладает всем, чего пожелает. С помощью золота можно даже отправить душу на небо.

Христофор Колумб

Когда утром в понедельник я появилась у себя в офисе, Перл уже восседала на моем столе, закинув ногу за ногу, и любовалась сверкавшим в солнечных лучах заливом.

— Так, так, так, — с ехидством пропела она, наблюдая, как я прошла к столу и разложила на нем свои бумаги. — Сейчас десять тридцать, пожалуй, поздновато даже для тебя, не так ли? Я звонила каждый день — тебя не было дома.

— Ты не находишь, что вырез на твоём платье чересчур глубок — «даже для тебя»? — передразнила я. — Или ты решила предпринять ещё одну попытку спасти свою карьеру?

— Если кто и пытался что-то спасти в этот уик-энд, то наверняка это была ты, — рассмеялась она. — Удачные романы накладывают свой отпечаток на облик женщины, а ты выглядишь так, будто прошла семидневный курс реабилитации в косметической клинике Ла Коста!

— Нахожу тему нашей беседы совершенно неприемлемой для данной обстановки, — пробурчала я, вскрывая конверты с почтой. — Да уж. Интересно знать, какая обстановка ока-жёгся более подходящей? Белые простынки? Благовония? Бассейн с подогревом?

— Весь уик-энд я провела в глубокой медитации, — пыталась оправдаться я.

— Не сомневаюсь, что он был великолепен, — гнула своё Перл. — А я-то распиналась, придумывала, чем бы тебе заняться в Нью-Йорке! Ха, Тавиш уже доложил мне, что ты совершила вылазку в информцентр ещё и на следующий день после того, как мы расстались. Думаю, ты была слишком занята, чтобы позвонить нам и поставить в известность.

— Ты не хочешь выслушать, чем на самом деле занималась я во время уик-энда? — перебила я её, поплотнее закрыв дверь кабинета. — Кстати, тебе не мешало бы это знать: дело в том, что новости касаются и твоей карьеры.

— Какая ещё карьера? — сокрушённо вздохнула Перл. — После твоего милого тет-а-тет с Карпом на прошлой неделе карьера накрылась. Мой замечательный босс уверен, что ты найдёшь для меня новую службу, как только я вылечу из банка.

— Но это именно так, я нашла работу, и ты действительно вылетишь из банка, — возразила я, усаживаясь так, чтобы иметь возможность беседовать с Перл, все ещё сидевшей на столе. — Я вовсе не шучу, Перл! Нам всем рано или поздно предстоит расстаться с банком. Это лишь вопрос времени.

— А есть ли жизнь за стенами банка? — спросила Перл. — Боюсь, что не готова покинуть его стены. А как насчёт тебя, моя соверчица-наперстница?

— В этот уик-энд я имела дело с Тором. Оказалось, что его часть пари будет выполнить намного сложнее, чем предполагалось.

— Могу поспорить, — криво ухмыльнулась Перл.

— Короче, чтобы всем было хорошо, — решительно прервала я её подначки, — у него есть отличная работа, такая, как раз с которой ты превосходно справишься, имею в виду твою квалификацию.

— О, я готова продемонстрировать ему мою квалификацию, если он покажет мне свою, — продолжала паясничать Перл. Но видя, что её шутки не достают меня, спросила уже серьёзно:

— Какой же специалист ему нужен?

— Специалист по двум пунктам, — отвечала я. — Первое — международный обмен. Я уверена, что ты в этом деле собаку съела.

— А второе?

— Умение тратить деньги, — сообщила я.

Как странно — я знакома с Тором уже двенадцать лет и была уверена, что знаю его как облупленного. Но проведённый с ним всего один уик-энд показал, что совсем его не знаю.

Как и я, он хранил в тайне некую часть себя, надёжно упрятав её и сделав недосягаемой для окружающих. Что же он скрывал? Сам он назвал это страстью. Но сомневаюсь, что под этим подразумевалось просто занятие любовью.

Три дня, проведённые на необитаемом острове, изменили не только отношения между нами, но многое и в нас самих. Ощущение было такое, будто нас вместе поместили в некий грандиозный циклотрон, в котором разобрали по молекулам, а потом собрали снова, причём так, что в каждом из нас теперь содержалась некоторая часть другого. Подобная перестройка вселяла в вас неизбывную тоску по утраченной вами части души. Не так ли описывает любовь в своих сочинениях Платон? По словам которого, любовь — это стремление души вновь обрести утраченную во тьме веков половину.

И эта тоска совершенно не способствовала рабочему настроению.

Я задумчиво смотрела на залив, стараясь разобраться в мешанине бушевавших во мне чувств, когда у меня в офисе появился Пётр Пауль Карп.

— Бэнкс, вы смотрите в окно! С вами ничего не случилось? — удивился он.

— Кое-что случилось, но не со мной, — отвечала я, с трудом приводя в порядок свои мысли и разбросанные на столе предметы. Не хватало раскиснуть перед Карпом. — Вы не забыли, мы в прошлый раз обсуждали вашу проблему? Так вот, мне кажется, что я нашла решение.

— Не может быть! — воскликнул он, подскочив в кресле.

— Я рекомендовала Перл в участники «Форекс» — симпозиума, то есть симпозиума бизнесменов, занимающихся международными обменами. Он проходит каждую весну и длится около трех месяцев. Вам нужно лишь санкционировать её пребывание там (то есть отсутствие здесь) и оплатить дорожные расходы.

— Санкционировать отсутствие, — повторил он, — стало быть, когда она вернётся, банк должен будет предоставить ей работу, но не обязательно в моем отделе, верно?

— Верно. Симпозиум открывается в Нью-Йорке в следующее воскресенье. — И я передала ему пачку бумаг на подпись.

— Бэнкс, я сию минуту даю ход этим бумагам, — заверил он, подписывая их, — и примите мою благодарность. Мне кажется, что Виллингли ошибался в вас и был абсолютно не прав в своих высказываниях.

Конечно, у меня сразу же возникло самое горячее желание поконкретнее узнать, какие же это были высказывания, но я заставила себя прикусить язык. В нашей тихой заводи плескалось много всякой рыбы, и Карп был лишь одним из первых, кому предстояло попасться на мой крючок.

— У меня для вас ещё один сюрприз, — продолжала я расставлять сети, — но хочу, чтоб все осталось между нами. Я почти закончила работу над своим проектом. И через неделю-другую смогу вернуть вам Тавиша. — Оставалось лишь поплевать на червячка, и Карп мигом проглотит мою наживку.

— Это превосходит все мои ожидания… — начал было он.

— Услуга за услугу, ведь именно вы предоставили мне важную информацию. А поскольку Киви старается, чтобы Тавиш не достался никому из нас…

— Что вы хотите этим сказать?! — грозно насупился Карп.

— Клянусь всеми святыми, я была уверена, что вы в курсе, — заверила я. — Киви затащил Тавиша на прошлой неделе на ленч и предложил ему работать на него, а не на вас.

Физиономия Карпа приобрела свекольный оттенок.

— Значит, Виллингли нечист на руку, — прошипел Карп. — Я не знаю, как отблагодарить вас за это сообщение.

Он был на полпути к дверям, когда ему вслед я добавила:

— Теперь вы не сможете сказать, что я не предупреждала о происках Киви, Петер Пауль. Полагаю, вам хватит благоразумия уверить всех, что последнее назначение Перл было вашей идеей. Не стоит давать повод к болтовне о том, что мы устраиваем заговоры за чьей-то спиной, хотя кто-то и не стесняется этим заниматься.

— Она покинет банк не позже конца этой недели, — пообещал Карп, стоя в дверях.

Выражение его багрового лица не оставляло сомнений, что посеянные мною семена взаимного недоверия в стане наших врагов, и особенно по отношению к Киви, совсем скоро успешно прорастут. Меня это очень устраивало.

Спускаясь вечером в гараж, я весело напевала боевой клич валькирий, когда заметила поджидавшую меня Перл.

— Что, черт побери, означают твои «Хой-отохо!»? — осведомилась она, усаживаясь вместе со мной в машину. — Они напоминают шаманские заклинания под бубён.

— Это всего лишь мольба, чтобы сделать твою поездку удачной, — отвечала я. — Сегодня днём у меня состоялась чудесная беседа с твоим боссом по имени Карп.

— Довольно глупо с твоей стороны этому радоваться, — заметила Перл. — Эта скотина вполне могла бы заменить обоих сиамских близнецов разом. Я чувствовала, что следует ожидать какую-то подлость: он хитро пялился на меня весь день, как идиот. Так и хотелось въехать ему по морде, чтобы сбить с неё эту ухмылочку. О чем ты с ним беседовала?

— О деньгах, — отвечала я. — Он решил выплатить тебе своего рода подъёмные, чтобы ты поскорее приступила к новой работе.

— Ты его обманула?

— Пришлось поступить именно так. Я подсунула ему на подпись кое-какие бумаги с официальным вызовом на «Форекс» — симпозиум. Ему хотелось отделаться от тебя на ближайшие три месяца, поэтому он подмахнул все бумаги не глядя. Ведь он только что подготовил пересылку значительных сумм, принадлежащих нашему банку, с неким кокаиновым перекупщиком, собравшимся на увеселительную прогулку в Гонконг. По крайней мере анализ кое-каких бумаг привёл нас к таким выводам. И мне кажется, что в этом файле нам предстоит открыть ещё немало интересного, но только в том случае, если Карп будет по-прежнему считать, что я в его команде.

Перл громко расхохоталась и смеялась всю дорогу, пока я вела машину вверх по Калифорнии-стрит, к Рашшн-Хилл.

— Но если ты не собираешься на самом деле отправлять меня на три месяца на «Форекс», о чем же мы должны договориться сегодня за обедом? — удивилась Перл.

— Хочу объяснить тебе, в чем будет заключаться твоя настоящая работа, — отвечала я с улыбкой, вспоминая задуманный Тором план действий. — Думаю, ты будешь довольна, ведь тебе предстоит провести много времени в обществе моих друзей с Парк-авеню.

— Очередной паноптикум из фигур в серой фланели?

— Это европейский высший свет, с лёгким уклоном в сторону Франции. И пока ты будешь знакомиться с их семейным бизнесом, сможешь досыта наговориться на своём родном языке.

— А что за бизнес?

— Насколько я понимаю, он как-то связан с аукционами.

Воскресенье, 10 января

В один прекрасный день из подземного гаража многоквартирного дома на Парк-авеню вырулил огромный чёрный лимузин.

На заднем сиденье уютно устроились две дамы, роскошно одетые и в таком количестве драгоценных украшений, что их наряды могли бы с успехом переплюнуть туалеты самых дорогостоящих нью-йоркских куртизанок.

— Расскажи мне о своей дочери, Лелия, — попросила Перл, пока лимузин мчался в сторону Мэдисон-авеню, к Вестерби-Лоун, известному своими выставками и аукционами. — Где сейчас Джорджиан?

— Ах, Зорзион, она есть во Франции. Мы сделали планы отправления в Грецию на принтемс — то, что вы зовёте время весны.

— Знаешь, ты можешь говорить по-французски, если тебе будет легче, — напомнила Перл.

— Но, теперь я чувствую себя более удобно на англез, — возразила Лелия. — На этом языке я говорю лучше всего — в нем есть то, что вы зовёте квинтэссенцией.

— Понятно, — вздохнула Перл, которой доставляло немало усилия внимать квинтэссенции Лелии на любом языке. — А чем она занимается во Франции, кроме подготовки вашего путешествия?

— О, она навещает Бэнксз: Агриколь-банк, Национальный банк в Париже, Лионский кредит… она, понимаешь ли, делает маленький вклад, чтобы обеспечивать наш путь за границу. Тот дрот! — Похлопала Лелия по плечу шофёра. — Ещё немного вперёд, мы скоро приедем.

— Так быстро? Я здесь совершенно не ориентируюсь, — сказала Перл.

— Муи асси. Прошло так много времени с тех пор, когда я в последний раз посетила аукцион галери.

Лимузин подкатил ко входу в галерею, шофёр выскочил, чтобы распахнуть дверцу перед Лелией и Перл. Прохожие уставились на эту парочку, разодетую в пух и прах, в муфточках, в невообразимых русских шубах, которые Лелия извлекла из пронафталиненных недр гардероба.

— Вот теперь ты увидишь ясно, шери, как богатые люди излучают ле женю некой павре, — шепнула Лелия, входя с Перл в услужливо распахнувшиеся перед ними двери.

— Но и тебя не отнесёшь к беднякам, Лелия, — напомнила Перл. — Ты имеешь великолепную квартиру, лимузин с шофёром, чудесную мебель и одежду, не говоря уж о твоих бриллиантах.

— Взяты напрокат, шери. А все, что можно было продать, давно продано. Бриллианты — поддельные. Их маленькие сестрички и братишки покинули нас давным-давно. А шофёр стоит мне двести франков в час — таковы теперь цены в прокате. Деньги — это все, деньги — это власть, и никто не станет тебя уважать, если у тебя их нет. Теперь ты узнала мой великий секрет, который неизвестен даже Зорзион.

— Но как же ты будешь участвовать в аукционе, если у тебя нет на это денег? — удивилась Перл.

— Это так волшебно, — улыбнулась Лелия, — мы купим землю на взятые в долг деньги, а потом станем богаты.

— Мы покупаем недвижимость? Что-то вроде доходного дома, или ранчо, или ещё что-то в том же духе?

— Но, — отвечала Лелия, заговорщически прижимая палец к губам. — Это будет бель иль что мы купим — и тогда мы поедем жить там, в пей де мервейл.

— Мы покупаем остров в стране чудес? — не веря своим ушам, переспросила Перл.

— Уи, — подтвердила Лелия. — Я надеюсь, ты любишь Эгейское море?

Лайонел Брим не поверил своим глазам, когда окинув привычным взглядом зал, где должен был проходить аукцион, заметил среди публики Лелию фон Дамлих. Конечно, он заметил фамилию Дамлих в списке участников, но никак не мог предположить, что здесь окажется та самая Лелия. Он не встречал её на протяжении многих лет.

Когда он был ещё юношей, именно она создала ему высокую репутацию в аукционном бизнесе, хотя никто об этом и не догадывался. Однажды она появилась у него с внушительной коллекцией своих драгоценностей и спросила, как их продать, предупредив, что не хотела бы иметь дело с тем, что не вызывает её симпатик.

Для Лайонела так и осталось загадкой, как умудрилась Лелия впасть в такую нужду, ведь даже его юный неопытный глаз мгновенно оценил баснословную стоимость лежавших перед ним драгоценностей, многие из которых принадлежали когда-то к сокровищам дома Романовых и считались навсегда утерянными в бурях революции. Ничего не зная о прошлом Лелии, он не сомневался, что все это богатство досталось ей по наследству.

Не один год он с должной осторожностью реализовывал через аукцион достояние Лелии. Её главным желанием было скрыть весь этот бизнес от неизлечимо больного ч мужа. Она нуждалась в деньгах, но при этом не открывала Лайонелу их источник, а ему и не хотелось вдаваться в подробности личной жизни клиентки. Он стал бы последним дураком, если бы упустил свой шанс. Распоряжаться аукционной распродажей достояния Дамлихов — да об этом любой аукционист мог только мечтать, а Лайонел к тому же был ещё неоперившимся юнцом, делавшим первые шаги в этом бизнесе.

Вскоре после кончины обожаемого супруга Лелия исчезла из поля зрения. Не исключено, что свою роль в этом сыграли и испытываемые ею финансовые затруднения. Временами Лайонел сталкивался с фамилией Дамлих, но не решался ей позвонить. Ему казалось, что своим появлением он может напомнить Лелии о том, чем в своё время она была вынуждена заниматься с его помощью, и те обстоятельства, которые заставили её расстаться с самоцветами.

И теперь, когда он заметил Лелию среди публики, память Лайонела услужливо вернула его в те дни, когда он впервые повстречался с нею. О, тогда она была в расцвете своей несравненной красоты, и такой юнец, как он, конечно же, не смог не влюбиться в неё. Она излучала некую трагическую ауру, в то же время подсвеченную непостижимым чувством юмора. Он запомнил её сверкающий взор, который намекал на какую-то восхитительную тайну, известную только им двоим. Она обладала всем, о чем только мог мечтать романтически настроенный юноша.

И вот Лайонел увидел, как из рядов публики на него смотрит Лелия, и её глаза блестят все тем же загадочным блеском, как и прежде. Он сразу же понял, что она узнала его, узнала, несмотря на то, что время обошлось с ним более беспощадно, чем с нею: он постарел, обрюзг, его шевелюра поседела и поредела. И в следующее мгновение Лайонела посетило до боли живое видение из прошлого: вот он сидит в Павлиньей комнате в её чудесной квартире и пьёт чай, а она играет что-то из Скрябина на почтённом Бесендорфере. Его глаза подёрнулись дымкой печали, и в следующее мгновение он покинул своё место на сцене и направился в зал, где сидела она.

— Лелия, — едва слышно прошептал он, беря её за руку.

На её правом мизинце поблёскивал страз[19], скопированный с рубина по имени Сокол, в окружении чёрных сапфиров и алмазов. Оригинал Лайонел продал в сорок девятом году Вильяму Рэндольфу Херсту.

— Я не в силах поверить в то, что вы снова здесь, — сказал он. — Как я скучал по вас все эти годы.

— Ах, мон шер Лайонел, — сказала она, произнося его имя как «Лайонэйл»[20]. — Я тоже есть так счастлива, счастлива, счастлива. И пришла, чтобы увидеть вас, как вы делаете прекрасный аукцион, ведь я никогда не видела этого прежде.

«А она права», — подумал Лайонел. Она не переступала порога зала аукционов с тех пор, как были проданы её самоцветы. Она лишь попросила, чтобы вырученные деньги были положены на её счёт в Бэнкс анонимно, чтобы не знать, в какую сумму оценили её драгоценности.

— Но, дорогая, что вы делаете здесь сегодня? — вполголоса спросил он. — Я должен вам сказать, что сегодняшний аукцион довольно необычный.

Публика начала приподниматься с мест, чтобы получше разглядеть даму, ради которой великий Лайонел Брим отсрочил начало аукциона, чтобы иметь честь лично её приветствовать. И хотя Лайонел был уверен, что никто из присутствующих не узнает и не вспомнит Лелию, он не мог не заметить заинтересованно-оценивающих взглядов, брошенных на украшавшее её декольте ожерелье из изумрудов работы Фаберже, вернее, бывшей точной копией того ожерелья, которое было продано королю Фаруку в сорок седьмом году.

— Я бы хотела делать представление вас моей очень дорогой амир мадемуазель Лоррейн, — сказала Лелия, и Лайонел сдержанно поцеловал руку Перл.

— Я польщён, — вежливо отвечал он, — и не могу не позавидовать мадемуазель Лоррейн, имевшей честь стать подругой воистину самой великолепной леди нашего столетия. Надеюсь, дружба с Лелией доставляет вам истинное наслаждение, как и всем, кто имеет счастье быть с нею знакомым.

Перл с улыбкой кивнула. Она чувствовала, что происходит нечто неординарное, но никак не могла понять, что же именно.

И тут Лелия поднялась со своего места и простёрла к Лайонелу руки, награждая его крепким русским медвежьим объятием. По рядам публики прошёл сдержанный шёпот. Перл показалось, что Лелия успела что-то прошептать на ухо Лайонелу.

— Вы знаете, я всегда к вашим услугам, — заверил Лайонел. — Хочу надеяться, что вы больше не исчезнете из моей жизни, теперь, когда мы наконец-то встретились вновь.

Легонько пожав ей руки, он возвратился на сцену и открыл аукцион. Занимаясь своим делом, он время от времени поглядывал на Лелию и улыбался так, словно они вдвоём владели неким секретом, неизвестным всему остальному миру.

Аукцион продолжался около пяти часов. По мере приближения вечера толпа в зале заметно редела. Лелия сидела в своём кресле, прямая и неподвижная. Перл оставалось лишь удивляться, откуда у женщины в её возрасте столько сил и выдержки. Сама она изрядно утомилась и от жары, царившей в помещении, и от раскатистого голоса аукциониста. Но в какой-то момент она вдруг почувствовала внезапную перемену обстановки в зале. Обернувшись, к Лелии, заметила, что та напряглась, как струна, — а может, ей это только показалось? Во всяком случае, Лелия глаз не сводила с аукциониста.

Лайонел внимательно следил за аудиторией, замечая, когда кто-то поднимал палец, или дёргал мочку уха, или каким-то иным образом давал понять, что повышает цену. Но после каждого такого повышения он непременно косился в сторону Лелии, чьи глаза блестели все ярче. Перл поняла, что Лелия очень заинтересована в выставленной на торги собственности. Перл решила разобраться, за что, собственно, шёл торг.

В программке под номером семнадцать была обозначена земельная собственность в виде одного из двадцати мелких островков у побережья Турции. Площадью в тридцать квадратных километров, островок состоял по большей части из камня: в его центре возвышалась конусообразная гора с остатками на её вершине кратера вулкана.

Аукционист сообщил; что вулкан перестал действовать много тысяч лет назад. Перл это мало волновало. Рассматривая прилагаемую фотографию, на которой красовался уродливый кусок скалы, Перл начала сомневаться в здравом уме Лелии. Зачем она делает такой выбор?

Остров назывался Омфаллос Аполлониус, или Аполлонов пупок. Брим рассказал заинтересованной аудитории, что имеется точно так же названный огромный каменный кубок в местечке Дельфы, и кубок этот служил основным орудием производства небезызвестному оракулу. Остров же получил своё наименование из-за аналогичной полости на вершине горы, являвшейся, конечно, не чем иным, как кратером потухшего вулкана.

Перл оставалось предположить, что Лелия попала под чары древнего оракула, иначе зачем так стремилась завладеть этим островом? Она по-прежнему сидела неподвижно, словно впала в какой-то транс. А цена на остров тем временем поднялась до пяти миллионов!

Перл, прикоснувшись к руке Лелии, посмотрела на неё с немым вопросом. Та лишь ободряюще улыбнулась и снова уставилась на кафедру аукциониста. Перл уткнулась в программку, пытаясь все же найти объяснение столь необычному выбору.

Оказалось, что на острове живёт сто восемьдесят человек, занимающихся в основном рыбной ловлей и прочими морскими промыслами. Единственное поселение, также именуемое Омфаллос, находилось на западном берегу островка, обращённому в сторону Греции. На пустынном восточном берегу не было ничего, кроме немногочисленных развалин времён господства венецианцев.

Далее Перл прочла, что архипелагом завладел некий югославский корабельный магнат, который приобрёл острова этой акватории вскоре после второй мировой войны. Похоже, когда поднялась неразбериха с переделкой старушки Европы, острова одновременно оказались в поле зрения Греции и Албании, а находясь между территориальными водами Греции и Турции, последняя также не преминула заявить на них свои права. Однако вскоре выяснилось, что острова не представляют ценности ни в стратегическом, ни в туристическом отношении. Порождённый вулканами, крайне неоднородный ландшафт не позволял возделывать на островах землю, а из-за изрезанной береговой линии можно было устроить гавань только для судов с самой мелкой осадкой. Даже сейчас на островах практически отсутствуют такие блага цивилизации, как телефон, водопровод, электричество, теплоснабжение. Ведь на этих скалах не было ни угля, ни дерева, ни земель, пригодных хотя бы для скотоводства. Большую часть продуктов, включая и продукты первой необходимости, привозили с материка.

Как только было выяснено, что отсутствуют малейшие перспективы для развития бизнеса на островах, международная склока быстро утихла сама по себе. А вскоре интерес к ним пропал полностью, так как корабельный магнат не пожалел денег и приобрёл официальные права на владения островами у трех заинтересованных правительств.

«Надо же, каким шустрым оказался этот славянин», — подумала Перл. Он отстроил роскошную виллу на самом красивом из купленных островов, а чтобы расплатиться со строителями, решил продать остальные на одном из самых престижных аукционов Нью-Йорка. Здесь могут найтись толстосумы, способные выложить большие деньги за никчёмную скалу только потому, что с неё открывается бесподобный вид на Эгейское море.

Торги за вожделенный остров шли более вяло, чем за предыдущие, уж слишком, видимо, он был непривлекателен. Под конец осталось всего два конкурента, кроме Лелии. Перл снова взглянула на компаньонку и ещё больше встревожилась за неё: лицо у той пылало от возбуждения, глаза блестели.

Вот наконец объявили цену в десять миллионов. Хотя это было немного меньше, чем предлагали за остальные острова, все же кусок казался чересчур жирным, и Перл не представляла, где Лелия ухитрится раздобыть такую кучу денег. Мистер Брим, между прочим, по-прежнему не сводил глаз с лица Лелии.

На самом деле Лайонел Брим оказался под влиянием чар Лелии с той самой минуты, как увидел её в публике. Никакие службы безопасности или финансовые круги не могут повлиять на успех или неуспех аукциона, поскольку список его участников составляется самими владельцами. Имени Лелии в первоначальном списке потенциальных покупателей не было, однако к началу аукциона ей удалось все же в него попасть. Оставалось лишь надеяться, что у неё найдутся деньги для того, чтобы оплатить ту земельную собственность, за которую она сейчас торговалась. Истинное положение дел Лелии не знал никто, кроме самого Лайонела да ещё Клода Вестерби.

Именно юный Вестерби в своё время оказался достаточно смелым, чтобы взять на продажу самоцветы, которые Лелия принесла Лайонелу. Хотя Лайонел Брим дал слово не открывать имя их владелицы, он все же должен был предъявить всю коллекцию одному из владельцев аукциона, прежде чем приступить к их реализации. И его выбор пал на Клода как на самого (Лайонел с улыбкой повторил выражение Лелии) симпатик. Так что Клоду было известно про эти драгоценности несколько больше, чем остальным.

И он тут же заверил Лайонела, что попавшие к нему в руки самоцветы не просто великолепны, но и некоторые из них являются раритетами из самых известных коллекций. Лайонел догадывался, что Клод Вестерби через свои источники установил истинного владельца коллекции.

Клод Вестерби сидел в заднем ряду зала, скрестив на груди руки, и внимательно следил за ходом торгов. Лайонел поймал взгляд директорского сына и так пристально посмотрел на него, чтобы тот понял, что ход торгов нарушается и он спросит совета. Недовольное пожатие плечами в ответ означало: Клод также озабочен оборотом дел, но в данный момент предпринять ничего не сможет. «Единственный выход — остановить торги, но это станет беспрецедентным скандалом», — подумал Лайонел.

Но вот наступил момент, когда конкуренция ослабла, и многолетний опыт подсказал Лайонелу, что Лелия выиграет торги. На душе стало спокойно, словно с плеч свалился тяжёлый груз.

Он тихонько стукнул своим молоточком и объявил:

— Продано мадам фон Дамлих за тринадцать миллионов долларов. Примите мои поздравления миссис фон Дамлих, вы приобрели прекрасную земельную собственность.

Лелия кивнула и, сопровождаемая Перл, поднялась, чтобы покинуть аудиторию. Среди многих, кто обернулся ей вслед, был и Клод Вестерби. Хотя это было и против правил, но когда Лелия подошла ко входу в галерею, он незаметно кивнул одному из охранников, чтобы те пропустили её без проверки приглашения. Он знал, что таковое ей не посылалось, поскольку лично составлял список. Немного погодя он тоже поднялся к выходу.

— Куда мы отправимся? — спросила Перл шёпотом, пока они двигались по коридору.

— Ла касе — в кассу, — ответила Лелия. — Дело сделано, и мы должны заплатить за л'аадисьон.

— Вот так шутка, — криво усмехнулся Перл, — но как, черт побери, ты собираешься платить за эту каменную лоханку? — Натурально, с помощью чека, — расхохоталась Лелия.

Да она и впрямь казалась не в себе. Перл встревожилась не на шутку, остаётся только надеяться на то, что Лелия все-таки стреляный воробей.

— Примите мои поздравления, мадам, — произнёс Клод Вестерби, догоняя их в коридоре.

Он подхватил Лелию под руку, сопровождая дам к кассе. Если что-то пойдёт не так, он предпочёл бы встретить неприятность сам.

— Мсье, мы ведь не были представлены друг другу ранее, — заговорила Лелия, — я…

— Я знаю, кто вы, моя дорогая, — Лелия фон Дамлих. И хотя в ваших глазах я наверняка изменился до неузнаваемости, вы остались все той же леди, признанной некогда самой обворожительной дамой в Нью-Йорке.

Лелия ослепительно улыбнулась в ответ.

— Меня зовут Клод Вестерби, — продолжал он. — Вы сегодня потратили немало денег, хотя и немало сэкономили. Я даже боюсь, что прежний владелец будет на меня зол, ведь он выручит за этот остров вдвое меньше, чем рассчитывал. Остаётся надеяться, что дальше дела пойдут лучше, хотя бы для меня. И мне так приятно, что именно вы приобрели такой чудный остров.

«А будет ещё приятнее, — подумал он, — если ты за него расплатишься». О, если этого не случится, что его ожидает?!

— А вот и касса, — сказал он. — Ну что ж, позволю себе удалиться, чтобы вы могли без помех выполнить неприятную часть процедуры. Но помните, я буду поблизости, если вам вдруг понадобится помощь. Простите мою дерзость, но не могу не сказать, как приятно было представиться вам по всей форме, пусть даже столько лет спустя.

— Мерси, мсье, — отвечала Лелия. — С этими словами она нежно взяла его за руку. Её голос затрепетал, что было принято Клодом за трогательное проявление женственности для дамы её лет. — И спасибо вам за… в прошлом вы выказали такой такт в отношении моих бижу — моих самоцветов. Я знаю, что именно вы помогли мне избежать тогда многих мучений. У меня долгая память на тех, кто делал мне добро. Ещё раз мерси, мон ами Клод.

Он удивлённо смотрел на неё, чувствуя, как замирает сердце. Она до сих пор была прекрасна… Сейчас она даже более прекрасна, чем сорок лет назад. И в эту минуту Клод был так счастлив за неё и её покупку, что ко всем чертям отбросил опасения по поводу того, сумеет она заплатить или нет. В конце концов он в состоянии купить этот остров и бросить к её ногам.

Нежно пожав на прощанье руку, он долго смотрел ей вслед, а потом как сомнамбула двинулся по коридору обратно в зал.

Франкфурт, Германия, январь, 1810 г.

В начале 1810 года Мейер Амшель Ротшильд все ещё жил во Франкфурте, дети его уже выросли, а любимый сын Натан и вовсе покинул отчий дом.

— Этой ночью я видел сон, — сказал Мейер Амшель своей жене Гутль за завтраком, состоявшим из сухого хлеба, размоченного в молоке.

— Сон? — равнодушно переспросила Гутль. На коротко остриженные волосы в строгом соответствии с установленной традицией был надет ненапудренный парик, а на нем — накрахмаленный голландский чепец с кружевами и лентами из тафты.

— И что же это был за сон? — спросила она, подливая мужу ещё молока. — Сон о большой удаче? По-моему, удач у нас более чем достаточно. Иногда я боюсь, как бы все это однажды не обернулось для нас бедой. — И она постучала по столу ложкой.

— Это был странный сон, — задумчиво отвечал Мейер Амшель. — Я видел наш дом в огне и воде. Но наши сыновья боролись плечом к плечу с грубыми силами природы, защищая одно общее дело, как когда-то Иуда Маккавей.

— Нам всем хорошо известны твои рассуждения о том, как легко сломать один прутик и невозможно сломать несколько собранных в пучок, — ответила Гутль.

— Этот сон предсказывает мне, что грядёт нечто выдающееся, — сказал жене Мейер Амшель. — И после этого дом Ротшильдов будет стоять столетия. Ты увидишь, моя дорогая, это случится очень скоро.

Как предсказал сон Мейера Амшеля, в 1810 году его сын Натан придумал смелый и рискованный план, поставивший под угрозу не только благосостояние членов всей семьи, но и их свободу.

Вот уже двенадцать лет Натан жил в Англии и добился там больших успехов. Начав в 1798 году свою деятельность в Манчестере, он занялся экспортом на континент английских хлопковых тканей, которыми торговали его отец и братья. В 1809 году Натан получил английское гражданство и вскоре открыл свой собственный банк. Он оказался самым энергичным из пяти сыновей Ротшильда.

В начале марта 1810 года Натан написал отцу во Франкфурт, что было бы желательно отправить в Париж его младшего брата Джеймса с разрешением посетить некоторые города во Франции, а также в Испании, Италии и Германии. Какой еврей мог быть пожалован такой привилегией? Ещё труднее было добиться разрешения жить в Париже евреям Ротшильдам, к тому же выходцам из Пруссии.

Однако веря в непреложность знамения, полученного во сне, Мейер Амшель надел цилиндр, кружевное жабо, лучший чёрный костюм и отправился навестить своего друга, князя Тёрна Таксиса, семье которого Ротшильды ссудили в прошлом большую сумму денег. Видимо, пришло время востребовать долг, хотя и не совсем обычным образом.

— Ротшильд, да ты сегодня выглядишь щёголем, — приветствовал его князь. — Если судить по твоему виду, это не просто светский визит. С Божьей помощью я постараюсь выполнить твою просьбу.

— Ваша светлость как всегда крайне проницательны, — отвечал Мейер Амшель. — Я пришёл просить вас о невозможном: чтобы моему сыну Джеймсу было пожаловано разрешение основать резиденцию в Париже.

— Это и в самом деле проблема, — подтвердил князь. — Даже я, настоящий пруссак, не могу получить такое разрешение.

— Знаю, моя просьба трудна, — отвечал Мейер Амшель. — Но мне необходимо во что бы то ни стало добиться её выполнения по глубоко личным причинам.

— Поскольку твои «глубоко личные причины», как правило, приводят к увеличению богатства Ротшильдов, полагаю, что помочь тебе, насколько это возможно, будет и в моих личных интересах. У тебя уже есть на этот счёт какие-либо идеи? Обычно ты не обманывал мои ожидания! — рассмеялся князь.

— Конечно, я не мог не придумать предварительно о способах разрешения проблемы, — скромно потупился Ротшильд. — Если бы удалось уговорить какого-нибудь вашего знакомого из высшей знати, собравшегося ехать во Францию, включить моего сына в свиту…

— Действительно, под этим предлогом он мог бы попасть в Париж, — слегка нахмурился князь, — но тебе наверняка известно, что там скоро соберётся пол-Европы…

— Вы имеете в виду королевскую свадьбу? — предположил Мейер Амшель.

— Если только бракосочетание некрещёного корсиканского выскочки может именоваться королевской свадьбой, — проворчал князь. — Боже милостивый! Не успела его первая жена предстать перед ликом Господа, как он берет в жены другую! Да от этого кровь стынет в жилах, вот что я скажу! У кардиналов даже не хватает духу при сём присутствовать. Зато европейская знать рвётся на это зрелище, как на петушиные бои. Дело твоё, Ротшильд, если тебе так уж необходимо обеспечить участие сына в этом представлении. Только не припомню среди своих знакомых никого, кому доставило бы удовольствие иметь в собственной свите, ты извини, сына еврейского торгаша. Нам надо хорошенько подумать, как решить эту проблему, ведь я сам вовсе не намерен там присутствовать.

— Да, ваша светлость. Нам надо найти кого-то достаточно влиятельного, кто хотел бы присутствовать при бракосочетании Наполеона и эрцгерцогини Марии-Луизы, но по некоторым соображениям, например, в силу стеснённых денежных обстоятельств…

— А! Я знал, Ротшильд, что ты не придёшь ко мне без готового плана! Так тебе нужен не мой совет, а мой чайник? — захихикал князь.

Это было вполне искренним признанием князя Тёрна Таксиса. Будучи главным почтмейстером Центральной Европы, в прошлом он не раз с помощью пара вскрывал официальные письма и к обоюдной выгоде делился их содержанием с Ротшильдом.

Князь дважды хлопнул в ладоши, и к нему подбежал слуга. Небрежно нацарапав на клочке бумаги несколько имён, князь протянул ему список.

— Ступай на почту и отбери все, что имеет отношение к данным лицам, — приказал он. — Ну, Ротшильд, надеюсь, тебе повезёт нынче же вечером.

— Если мне позволено будет заметить, ваша светлость бесконечно добры и искусны в разрешении любых проблем, — радостно блеснув глазами, сказал Ротшильд.

Великого князя фон Дальберга вовсе не обрадовало бы предложение включить Джеймса Ротшильда к себе в свиту. Однако, имея сведения о его финансовых затруднениях, князь Тёрн Таксис смог предложить ему некие услуги, на которые тот согласился. Ротшильд обязуется финансировать дорогу, роскошные туалеты и трапезы князя во время его путешествия и пребывания в Париже. В ответ на это великий князь добивается для сыновей Ротшильда не одного, а трех видов на длительное проживание во Франции. Предложение вполне устроило князя фон Дальберга.

В марте 1811 года, когда Карл и Соломон Ротшильды уже прочно обосновались во Франции, Джеймс, самый младший из братьев, угощался пирожными в кабинете у министра финансов господина Мольена. Кабинет был полон солнечного света и гиацинтов, собранных с заснеженных аллей в парке Тюильри.

— Господин Ротшильд, — сказал господин Мольен, стирая с губы кусочек жирного крема, — я отправил послание императору с вашими предложениями, о которых вы мне говорили. Но мне до сих пор не верится, что подобная удача может быть правдой.

— Помилуйте, да вы, видно, шутите, — отвечал Джеймс. — Неужели вы, министр финансов, допускаете мысль о том, что британец может в финансовых вопросах оказаться более ловким, чем француз?

— О нет! Безусловно, нет! Они глупцы — британцы! И весь мир считает их таковыми. У меня в голове не укладывается, как министры в Лондоне, если только они не последние предатели, девальвировали фунт на десять процентов, а гинею более чем на тридцать! Разве можно обесценивать свои собственные деньги в военное время.

— Но ведь вы сами, господин Мольен, видели письма, — сдержанно возразил Джеймс.

— Да, да, конечно. Истощение английского золотого и серебряного запасов будет в интересах французской империи политики. Вы же понимаете, армия не может сражаться на пустое брюхо или босиком. Нам известно, как теснят на полуострове их генерала Веллеслея. Уверяю вас, что война вот-вот кончится: мы перехватили послание Веллеслея к министрам, где он просит отозвать его армию, коль правительство не в состоянии обеспечить армию самым необходимым. Как говорят британцы, «правь, Британия, морями», а мы, французы, будем править сушей! Пока мы будем опустошать их золотой запас, они не смогут посылать поддержку к Веллеслею — ведь мы в состоянии перекрыть все их пути снабжения!

Закончив свою вдохновенную лекцию о войне и экономике, французский министр принялся за очередное пирожное.

— Хорошо, что император занял такую позицию, господин Мольен, — вежливо сказал Джеймс, — иначе мне было бы крайне сложно провозить британское золото через Германию. Пришлось бы с большим трудом пересечь большую территорию, совершив по пути столько подкупов, что в итоге выгода оказалась бы крайне мала. Теперь же, когда у меня есть разрешение на проезд через Дюнкерк, вся выгода от операции достанется французскому правительству. Не могу не отдать должное вашей предусмотрительности.

— Да, не могу не гордиться собой, — пробурчал Мольен с набитым ртом. Во Франции прекрасно осведомлены, что вы, евреи, больше заинтересованы в своей личной выгоде, чем в сближении с какой-либо нацией. В каком-то смысле, вы — люди без отечества. Возможно, похищение золота распадающейся Британской империи, может, поначалу и покажется вам чересчур дорогим удовольствием, но небольшая потеря для вашего кармана обернётся значительной прибылью для Франции. Когда же в Германии вступит в силу Наполеоновский Кодекс[21], евреи во Франкфурте, впервые за тысячу лет, получат возможность свободно распоряжаться своей собственностью и открыто заниматься бизнесом.

— Нам очень повезло, что господин Мольен так хорошо разбирается в ситуации, — заметил Джеймс. — И за это вы войдёте в историю.

В течение двух лет Натан, находясь в Лондоне, скупал золотые слитки у Ост-Индской компании. Скупал в неограниченных количествах, поскольку платил сразу и не торгуясь, в то время как Британское правительство обычно дожидалось снижения цен.

Но цены не падали, и к весте 1811 года, когда Британская казна уже была не в состоянии финансировать содержание армии, Натан стал продавать им золото по цене ниже рыночной, но по-прежнему не без выгоды для себя. Натан больше верил делам, нежели обещаниям, а Англия была единственной среди европейских государств, чьи законы позволяли иметь право на имущество всем гражданам, невзирая на вероисповедание. И он надеялся, что и впредь будет именно так.

— Мистер Херрис, — обратился Натан к верховному комиссару, — теперь, когда все вопросы разрешены, к полному вашему удовлетворению, могу ли я иметь дерзость спросить, что вы намерены делать со всем этим золотом?

— Это серьёзный вопрос, мистер Ротшильд, — отвечал Херрис, — и решать его надо незамедлительно, поскольку нам очень досаждает проклятый корсиканец, захвативший всю Европу и переженивший наших союзников со своими родственниками. Теперь они сидят на тронах во всех странах.

— И поэтому вы хотите использовать полученные деньги для укрепления военно-морских сил, чтобы защитить от вторжения английские берега? — спросил Натан.

— Не прикидывайтесь дураком, Ротшильд, — резко оборвал его Херрис. — Вы умнейший и самый предусмотрительный человек из тех, кого я знаю. И вам известно, в какую беду попал лорд Веллингтон. Его армия на Пиренейском полуострове уже месяц не получает денег, потому что нам нечего посылать. Экономика страны пришла в упадок, поднимают головы американские колонии, и я вполне допускаю, что они чувствуют себя достаточно сильными, чтобы бросить нам вызов из-за нашего первенства на море и в ближайшее время объявить нам войну. Король, говоря откровенно, слишком болен и ни на что не годится. Премьер-министр каждый день принимает противоречивые указы, раздражая народ. По секрету могу вам сказать, что нация находится в бедственном положении. Так что, если Веллингтон немедленно не одержит победу в войне на полуострове, он будет отозван из Испании.

— Неужели! — удивился Натан, словно и не был в курсе состояния дел в британской казне.

Ещё прошлой зимой Натан упорно скупал все неучтённые векселя, которые предшественник Херриса намеревался расклеить возле британского казначейства вместо плакатов с призывом пожертвовать деньги на военные нужды. Эти векселя попали в руки Натана через жестокий и вероломный Сицилианский финансовый блок, чьё богатство было накоплено исключительно на спекуляциях в странах, приходящих в упадок. Сицилийцы являлись подлинными хищниками среди членов Европейского финансового сообщества, они никогда и ничего не покупали дороже, чем за четверть цены. И то, что у них в руках оказались английские ценные бумаги, означало одно:

Веллингтон попытался продать их в надежде пополнить основной запас.

— Стало быть, вы намерены послать это золото лорду Веллингтону, чтобы поддержать его армию в Иберии? — спросил Натан.

— Да, мы покупали золото именно с этой целью, но боюсь, что замысел наш неосуществим, — грустно отвечал Херрис. — Посланные к ним корабли были затоплены возле побережья. А отправлять золото через территорию союзников — слишком опасно. Война может закончиться раньше, чем мы найдём способ переправить наше золото Веллингтону.

— В таком случае я мог бы вам кое-что предложить, — сказал Натан.

— В нашем положении мы с радостью выслушаем любые предложения, — хотя думаю, что все способы решения проблемы уже исчерпаны, — сказал Херрис.

— Пожалуй, не совсем так, — возразил Натан. — Остался ещё один, о котором вы забыли. Я сам мог бы переправить золото Веллингтону, конечно, за вознаграждение. И готов гарантировать его доставку.

— Вы сами? — удивился Херрис, недоверчиво улыбаясь. — Мой уважаемый Ротшильд, я знаю, что вы блестящий финансист, но ведь это ещё не даёт вам возможности ходить по воде, а иного способа попасть сейчас в Иберию я не вижу. И какие же вы можете предоставить гарантии?

— То количество золота, которое не будет доставлено по назначению, вы сможете изъять из моего собственного кармана, — невозмутимо заявил Ротшильд.

— Но как вы собираетесь это проделать?

— Пусть это останется моей заботой, — отвечал Натан.

В то время как Мольен в письме к императору поздравлял себя с успешным грабежом английской золотой казны, Джеймс Ротшильд на финансовом рынке в Париже занимался превращением получаемого от Натана золота в векселя, подлежащие учёту в испанских банках. Его братья Карл и Соломон по очереди путешествовали из Парижа через Пиренеи в Испанию и обратно, исчезая в горах с векселями, а возвращаясь с расписками от Веллингтона. Французам так и не пришло в голову, что золото, которое они позволили ввозить братьям Ротшильдам контрабандой из Англии во Францию, вполне законными путями проникает в Испанию и используется Веллингтоном на содержание армии.

Пополнив казну, Веллингтон вскоре одержал победу над французами на Пиренейском полуострове и вошёл в Мадрид.

Отец Натана, Мейер Амшель, оставался со старшим сыном во Франкфурте. Пользуясь услугами центрального почтамта, он неусыпно следил за военными новостями, которыми немедленно делился с заинтересованными лицами. Он был уже стар, и сил у него оставалось не так уж много. Кроме повседневных забот, он мог себе позволить заниматься разве что присмотром за новой голубятней, которая изрядно пополнилась недавно присланными Натаном из Англии птицами.

В сентябре 1812 года, когда Наполеон был под Бородином над подступах к Москве, Мейер Амшель упокоился вечным сном. Три дня спустя русский генерал граф Ростопчин поджёг Москву, вынуждая Наполеоновскую армию зимой отступать через всю Россию, терпя горечь поражения. Наступил конец целой эры.

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ РЕЗЕРВНЫЙ БАНК

Согласно конституции, создание денежной массы — право и обязанность Конгресса. Конгресс обладает всей полнотой власти в этом вопросе. Но Конгресс отказался от своих прав, отдал их на откуп банковской системе.

С точки зрения Конституции Федеральный резервный банк выглядит весьма подозрительным учреждением.

Райт Пэтмен

Когда кончилась очередная запарка, связанная с первыми днями Нового года, Тавиш пересмотрел программы, которые мы ввели в машину в ночь на Рождество, и довёл их до полного совершенства.

Каждый день мы грабили обменные фонды, присваивая довольно значительный процент от общей суммы поступавших в банк переводов, измельчая их, как начинку для салями, и шпигуя ими фиктивные счета, которые открыли в изрядном количестве, пользуясь списком толстосумов, заимствованным у Бобсей твинс. С самых первых шагов мы ухитрялись обрабатывать каждый перевод в течение не более двадцати четырех часов, так что у публики не возникало никаких подозрений. Прибирали перевод к рукам, поступали с ним сообразно своим интересам, а потом возвращали. Однако теперь сумма нашего «займа» составляла уже цифру с пятью нулями, и наши доходы стали возрастать гигантскими скачками, с ними все труднее было управляться. Ведь нам приходилось ежедневно тщательно перемешивать котёл с варевом — «по принципу салями».

Тор со своей командой, в которую теперь входила и Перл, целиком переключился на Европу. Похоже, что у обеих сторон дело пошло на лад. По крайней мере, так я подумала в тот момент, когда побеседовала с Тавишем утром в пятницу первой недели Нового года.

— У меня есть хорошие новости и плохие, — сказал он.

— Давай сначала хорошие, — попросила я.

— Я проследил за состоянием ценных бумаг доктора Тора из того списка, что ты мне давала, по экономическим отчётам в газетах. Не заметно, чтобы кто-то собирался отзывать их или выкупать, по крайней мере пока. Так что мы можем не трястись по поводу тех займов в Европе, которые, как ты сказала, обеспечивают эти ценные бумаги. Далее, я ввёл ряд изменений в программу, и теперь фарш для нашего салями можно будет готовить из более крупных кусков. Это увеличит ёмкость нашей кубышки до суммы около трехсот миллионов.

— Грандиозно, — похвалила я его. — Ну, а плохие новости?

— Я сам пересчитал те цифры, что ты получила от мистера Чарльза, сколько денег тебе надо наворовать и вложить в дело, чтобы получить тридцать миллионов к первому апреля, то есть через сорок четыре банковских рабочих дня. Твои выкладки оказались неверными: ты не успеешь уложиться в срок. Проблема гораздо более серьёзная, чем проигрыш твоей части пари. Если что-то случится со сделанными доктором Тором займами и нам придётся покрывать их, то на собственные нужды у нас попросту не останется денег. И к тому же не забывай, что мы можем удерживать собственно транзитные телеграфные переводы не дольше, чем на сорок восемь часов.

Как это так — нам не хватит денег на покрытие собственных нужд? Я не меньше десяти раз проверяла все до одного выкладки, и всякий раз все сходилось. Мои размышления прервал Тавиш, решивший растолковать все сам.

— Ты брала в расчёт все телеграфные переводы, проходящие через наш банк, — начал он. — И в твои планы входило отрезать от каждого проплывающего куска столько, сколько возможно, не привлекая ничьего внимания.

— Верно, — подтвердила я. — Так в чем же проблема?

— Самое большое количество денег переводят туда, куда нам не дотянуться, — в ФЭД, в Федеральные резервы. Переводы поступают к ним, там их сортируют и либо отправляют дальше, либо отсылают в наш обменный фонд с ФЭД. Но во всех этих случаях денежки остаются в лапах у ФЭД, а не у нас. Ты не должна была включать в свои расчёты взаимообмен с ФЭД.

Проклятье! Конечно же, он прав, и теперь проблема вырастает до гораздо больших масштабов, чем простое ограбление нашего банка. Обменный фонд ФЭД является собственностью правительства США. Тебя могут упечь в Федеральную тюрьму только за то, что ты припарковал машину на территории, являющейся правительственной собственностью, и мне страшно было подумать о том, что нас ожидает в случае, если накроют, поскольку мы запустили руки в их сокровищницу.

— Но и это ещё не все, — продолжил Тавиш свой обзор новостей. — Минуту назад я столкнулся в лифте с Лоренсом. И он передал тебе предупреждение. Похоже, ему удалось пронюхать о том, что мы забрались в систему безопасности. Конечно, мы и не рассчитывали сохранять это в тайне до бесконечности, но по его словам выходит, что даже аудиторский совет уже в курсе. Они ждут от нас какого-либо официального отчёта. Лоренс сказал, что сегодня вечером он отправляется в деловую поездку и желает, чтобы мы свернули проект, составили подробный отчёт и прекратили бы совать руки куда не надо, а систему безопасности восстановили бы во всей её первозданной красоте к тому времени, когда он соизволит вернуться. Так что у нас на все про все остаётся не больше двух недель. Что будем делать?

Я со вздохом сложила руки на столе. А потом ободряюще улыбнулась Тавишу и сказала:

— Похоже, у нас нет иного выхода, как грабануть ФЭД.

Здание Федеральных резервов располагалось в самом конце Маркет-стрит и представляло собою лес колонн из розового гранита, подпиравших украшенные завитушками решётки, за которыми прятался неуклюжий громоздкий фасад. На протяжении семидесяти пяти лет своего существования ФЭД не менял ни архитектурных симпатий, ни методов управления, ни концепций относительно принципов ведения дел. Казалось, что эти принципы корнями своими восходили к Парфенону.

Все американские банки, чья деятельность достигала федеральных масштабов, обязаны были стать членами ФЭД и иметь на его счёту весьма солидную страховочную сумму. Любая разновидность деловой активности Всемирного банка обязательно должна быть подкреплена соответствующей разновидностью учреждённого в ФЭД отдельного счета. По средам подсчитывалась сумма поступлений за неделю на каждый из страховочных счётов, чтобы мы могли удостовериться в том, что имеющаяся на них наличность удовлетворяет требованиям, принятым законом. Банки, чей баланс в течение двух недель подряд оказывался отрицательным, моментально опутывались ФЭДом по рукам и ногам. Тем не менее не в интересах банкиров оставлять такой жирный кусок в качестве страховых фондов: ведь он депонировался и не приносил дохода. Таким образом, банковский бизнес все время балансировал на грани законности. Подобное хождение по канату происходило постоянно и порождало бесконечные тонны деловой переписки.

«Тем лучше для меня», — подумал я. Когда банк, подобный нашему, увеличивает или уменьшает баланс на счёту в ФЭД, мы можем изъять или вложить деньги непосредственно в ФЭД — или мы можем продать или купить свои резервы у другого банка, именуемого Федеральным рынком резервов. Все виды подобных операций проходят под контролем ФЭД, через его обменный фонд, а это значит, что наличность движется непрерывным потоком как в него, так и из него, причём по множеству различных направлений. И если удастся проникнуть ещё и в эту сесть, то я смогу считаться непревзойдённым экспертом в области обеспечения безопасности деятельности обменных фондов.

— Похоже, это превращается в вопрос уровня квалификации, — заметил Тавиш, когда во второй половине того же дня мы заперлись в моем стеклянном кабинете, углубившись в изучение подноготной обменных фондов ФЭД, в которых незадолго до этого я попыталась разобраться сама. — Я имею в виду наш воровской бизнес, — пояснил он. — Один раз поскользнёшься, и по уши в дерьме. Одно не вызывает сомнений: мы можем грабануть ФЭД. Их система безопасности такая же убогая, как и наша.

— Один маленький шажок за черту закона — один большой-шаг к преступлению, — согласилась я. — Хотя, конечно, мы окажемся переступившими закон лишь в том случае, если нас поймают на полпути. Если же удастся провернуть кражу до конца, мы тут же ликвидируем из системы все свои коды и уничтожим следы. И никто никогда не докажет, что это сделано нами, как никто никогда не докажет, что это сделано нами, как никто не сможет проигнорировать результаты нашей деятельности: сотни миллионов долларов, подвешенных на счетах, на которых их вовсе быть не должно!

Я так долго была собственным тюремщиком, что теперь не смогла бы даже припомнить, когда в последний раз ощущала себя свободной. Но Тор наверняка будет гордиться мною (тут я подумала, что также мною гордился бы и Биби) за то, что сумела совершить такой прыжок практически без разбега. Теперь у меня не возникало сомнений, что мы действуем правильно.

И я разъяснила Тавишу свой план, настаивая на необходимость постараться продержать на дистанции аудиторский совет как можно дольше. Он задумчиво уставился на меня, теребя шевелюру.

— Ты намерена за две недели украсть миллиард или больше? — недоверчиво переспросил он. — Не думаешь, что ФЭД обязательно спохватится, куда вдруг пропала такая большая сумма?

— Но ведь это не их деньги, — это деньги нашего банка, — возразила я. — И к тому же у нас на их счёту содержится сумма гораздо более значительная, чем восемь миллиардов. Ведь мы обязаны лишь поддерживать уровень страхового счета в ФЭД в пределах, допускаемых законов. А это ещё не означает, что ФЭД должен знать, откуда именно и куда именно перемещаются деньги, связанные с нашим счётом. Даже если они и заметят какой-то дисбаланс, я буду действовать так, что у них уйдут месяцы на то, чтобы разобраться в собственном хозяйстве и проследить от начала до конца путь пропавших денег.

— Да, ты действительно видоизменила нашу первоначальную методику, — согласился Тавиш. — Теперь её можно назвать скорее салями наизнанку. Ну что ж, посмотрим, что из этого получится.

— Ну, Бэнкс, — обратился ко мне Лоренс, когда вечером того же дня появился у меня в офисе, экипированный для дальней поездки. — Вы не находите, что избрали не самое лучшее время для срочных совещаний? У меня скоро вылет.

— Я получила ваше предупреждение, — ответила я, — и поняла, что мне предписывается свернуть проект до того, как вы успеете вернуться. Боюсь, как бы нам в таком случае не промахнуться. Я как раз собралась подготовить очередную разработку, связанную с некоторыми проблемами…

— Я уверен, Бэнкс, что вы и так составили разработок больше, чем нужно, — грубо прервал меня Лоренс. — Все, что от вас требуется, — это написать подробный отчёт, что вы успели натворить, а уж я позабочусь, чтобы он попал по назначению. Насколько я могу судить, нет никакой необходимости продолжать работать в том же направлении. Через две недели я передам вас обратно в отдел Виллингли. Он добрый малый, этот Виллингли, и тем хуже для вас, что вы не сумели найти с ним общий язык. Дело в том, что вы оба обладаете исключительно сильными характерами, и к тому же противоположными: вы протагонист, а он…

— Антагонист? — вежливо подсказала я. Черт побери, этот выродок только что подписал мой смертный приговор. У меня остаётся совсем немного времени.

— В таком случае, — сообщила я, — прежде чем вы уедете, мне необходимо, чтобы вы подписали эти бумаги по обмену кадров. Я отсылаю Бобби Тавиша в отдел к его старому боссу Карпу. Кажется, у нас за спиной возникли некоторые разногласия по поводу того, на кого он теперь будет работать, но ещё задолго до этого я обещала его вернуть Карпу.

— Вам надо научиться работать с этими технарями, Бэнкс, — пробурчал Лоренс, нацарапав своё имя на подсунутых ему бумагах. — Вы не достигнете многого, если будете прислушиваться к их нытью, поверьте мне. Постарайтесь успеть свернуть ваш проект и разделаться с группой до моего возвращения, и ваши усилия не пропадут зря, даю вам слово.

— Да, сэр, — отвечала я. — Вы ведь знаете, как высоко я ценю ваше слово.

Лоренс покосился на меня, но счёл за благо просто пожелать мне доброго вечера и удалиться.

Я тут же схватилась за телефон и заказала билет до Нью-Йорка. Затем позвонила директору по кадрам и сообщила о том, что вопрос с переводом Тавиша решён, и что на него можно начинать оформлять соответствующие бумаги. Я позвонила Карпу, который принялся рассыпаться в благодарностях и прочем дерьме.

Затем позвонила Тавишу.

— Ну что, они проглотили наживку? — спросил он.

— Поклёвка, проводка, подсечка — и рыбка в сачке, — отвечала я. — Никого не удивит твоё отсутствие в понедельник — разве что одного Карпа, ведь до него все доходит с трудом.

— Как хотелось бы улететь вместе, — грустно сказал Тавиш, — хотя, конечно, понимаю, кому-то надо оставаться в тылу, чтобы контролировать ситуацию. Буду часто вспоминать о тебе в Нью-Йорке.

— Поцелуй за меня Чарльза и Бобсеев, — попросила я. Ведь мы с Тавишем решили, что ему несложно будет работать, пользуясь терминалом Чарльза. К тому же Бобсеи будут счастливы принять на работу того, кто смог бы им помочь или даже заменить на время, — ведь они так давно не были в отпуске. — Если повстречаешься с Тором или Перл, — продолжала я, — передай мои наилучшие пожелания и скажи, что мы по-прежнему твёрдо намерены победить.

Положив трубку, я почувствовала, как холодные тиски сжимают сердце. Я оставалась совсем одна, в окружении враждебно настроенных невежд, и кто знает, сколько продлится это одиночество? От Тора не было никаких вестей уже несколько недель, с того момента, как они отправились в Европу.

Я взглянула на настенный календарь. Сегодня было уже первое февраля, то есть давно минул второй месяц с той самой ночи в опере. За эти семьдесят два дня я успела ограбить два крупнейших финансовых заведения нашей страны (а если учитывать деятельность Тора, то и три), и вся моя жизнь пошла кувырком.

Мне тридцать два года, и по всем общепринятым меркам карьеру мою можно считать успешной. Правда, все достижения — это результат постоянно безжалостной борьбы с Системой. И теперь приближается тот день, когда этой системы не станет и бороться будет не с кем. Потому что скоро, очень скоро я разрушу её собственными руками.

И конечно, Тор знал все это с самого начала. Одним метким ударом он вышиб все мои прежние подпорки, и мне ничего не оставалось, как уцепиться за реальность.

Настоящую реальность, а не ту пародию на неё, которая создаётся путём навязывания различных систем, структур и прочих общепризнанных необходимыми оков, которые скрепляют общество. Тор хотел заставить меня внимательно и трезво посмотреть на собственную жизнь, чтобы положить конец тем играм, в которые вынуждено играть подавляющее большинство людей, не желающих дать себе отчёт в том, что выдуманная ими жизнь — не настоящая. Теперь, оглянувшись назад, вижу лишь руины созданного мною моста, — я знаю, что в такой момент Тор дал бы мне нужный совет.

Я неподвижно сидела в своём стеклянном офисе и разглядывала орхидею, умиравшую в вазе на столе. Несколько побуревших бутонов уже осыпались на блестящую полированную поверхность. И я слышала, как голос Тора еле слышно нашёптывает мне на ухо:

— Зажги спичку.

В понедельник перед возвращением Лоренса, то есть когда от меня ожидали окончательного расставания с проектом восстановления системы, я все ещё стояла перед дилеммой.

К этому времени мы с Тавишем уже покончили с передачей мониторинга[22] за нашими действиями в доблестные руки мистера Чарльза, хотя нам все равно необходимо было контролировать ход дела для того, чтобы быть все время в курсе, если кто-нибудь пронюхает о наших планах. Но если только я по предписанию Лоренса окажусь снова в лапах у Киви, у меня вряд ли останется время на что-то, кроме мытья его сортира с помощью своей зубной щётки.

Пробираясь по стеклянному сказочному лабиринту по направлению к кабинету Лоренса, я мрачнела с каждым своим шагом. Хотя Тор и твердил постоянно, что нападение есть лучший способ обороны, я все больше и больше сомневалась, смогу ли оказаться хотя бы замеченной перед сходом той лавины, которая вот-вот должна на меня обрушиться. Оставалось надеяться, что мой первый — и наверняка последний — выстрел не окажется промахом.

Лоренс приветствовал меня, не поднимаясь с кресла. Он чувствовал себя абсолютно неуязвимым за бастионами и амбразурами своего стола и покидать эту твердыню не желал. Но это не имело никакого значения, потому что моя мина будет заложена с помощью незаметного подкопа и сметёт все его укрепления.

— Позвольте взглянуть на ваш окончательный отчёт, — сказал он, протянув руку.

Он небрежно пролистал первые страницы и углубился в более подробное изучение следующих, нисколько не сомневаясь, что дни мои сочтены. Усевшись напротив него и стараясь не поддаваться гипнозу беспросветной серости окружения, я прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться. У меня в запасе был выстрел, и я надеялась, что попаду в цель.

— Бэнкс, — сказал он, закатывая глаза, — вы пытаетесь сделать из мухи слона. Вы предполагаете, что наша система безопасности может быть разрушена…

— Она была разрушена, — поправила я.

— И все же я не стал характеризовать наши системы как «слабые в плане безопасности». Это могут неверно истолковать. Мне кажется, что эти системы никогда не являлись одним из видов искусства…

— Поскольку искусством принято считать настенную живопись эпохи Ренессанса, — подхватила я.

— Скажу откровенно, у меня иссякло терпение из-за вашей возни с этой галиматьёй. Я больше не намерен тратить на неё деньги. Прочитав отчёт, беру на себя всю ответственность и заявляю, что ваша просьба о продолжении работ отклоняется.

— Но я не требую, чтобы вы финансировали какое-либо вмешательство в систему безопасности, — возразила я, — или чтобы этим занимался Совет директоров.

Я встала и сделала глубокий вздох. Сейчас или никогда.

— И именно поэтому я адресовала свои открытия аудиторскому совету. Их дело проследить за тем, чтобы в систему были введены необходимые изменения для обеспечения безопасности. После ухода Тавиша я осталась одна в качестве консультанта по наиболее слабым местам в системе безопасности.

Конечно, мне меньше всего хотелось, чтобы аудиторы совали нос в систему именно сейчас, но раз уж они знают о том, что я проникла в систему, оставалось надеяться, что они не знают, почему я это сделала. Они наверняка с нетерпением ожидают мой отчёт. И, чтобы свернуть мой проект, на меня натравили Лоренса. Но с другой стороны, если я стану до поры до времени работать с ними, это даст мне возможность контролировать их действия. И в какой-то степени защитит меня от посягательств Киви.

Однако ответ Лоренса оказался совершенно неожиданным, и поначалу я была просто ошарашена. По моим предположениям, он должен был либо упечь меня обратно в отдел к Киви, либо принять моё предложение. Но он довольно долго сидел над моим отчётом и молчал. А потом — мне показалось, что прошло не меньшей часа, — широко улыбнулся.

— Аудиторский совет? — переспросил он, удивлённо приподняв бровь, словно я предлагала Бог знает какое новшество. — Мне совершенно непонятно, зачем их нужно впутывать во все это.

Ответ неверный, мой милый. Так ты разом теряешь и ферзя, и ладью. Ибо правильным ответом директора такого крупного отделения банка, как наше, было бы призвать аудиторский совет сию же секунду. Именно он, а не я, должен печься о репутации банка. Именно он, а не я, должен настаивать на том, что нам нечего скрывать. Именно он, а не я, должен сразу же схватиться за телефон и пригласить какие угодно проверки и комиссии, пусть даже от самого прокурора.

Но он не сделал ничего подобного, и это свидетельствовало об одном: у нас есть что скрывать. Хотела бы я знать, что же именно.

А Лоренс тем временем поднялся со своего кресла и протянул руку через стол для пожатия, в то время как другая как бы невзначай опустила мой отчёт в ящик. Я терялась в догадках, что же заставило его так измениться в последний момент, но, как ни в чем не бывало, тоже поднялась, чтобы ответить на пожатие.

— Я бы не хотел впутывать в решение наших мелких проблем аудиторский совет; Бэнкс, — сказал он. — По крайней мере до тех пор, пока сами не примем решение и составим план действий. И вот что ещё. Я дам вам немного времени, ну, скажем, месяц, чтобы вы до конца разобрались с этими нашими системами безопасности. Если вам так хочется, можете раскромсать их на куски. Кто знает? Возможно, нам действительно стоит начать с нуля и создать принципиально новую систему безопасности, пусть даже и слегка опережая реальные потребности. А если вам понадобится помощь кого-либо из сотрудников или дополнительные деньги, дайте мне знать.

— О'кей, — отвечала я, совершенно смешавшись. — Я составляю смету, план и пришлю их вам не позднее завтрашнего утра.

— Требуйте все, что вам нужно, — сказал он, провожая меня взглядом, — главное, мы должны сделать все как надо.

Погрузившись в размышления, я потащилась по стеклянной галерее, ничего не видя вокруг. Самое странное, что этот человек всего две недели назад приказал мне сворачивать проект и разогнать ко всем чертям команду, а две минуты назад заявил, что сыт по горло моими расследованиями и разработками. И вдруг он делает поворот на сто восемьдесят градусов и уверяет, что расходы на мою работу не имеют значения. Когда я добралась до своего офиса, моя голова шла кругом.

— Вы все ещё числитесь на службе? — поинтересовался Павел. — По-моему, вы вернулись целой и невредимой. Вы уже пересчитали пальцы на руках и ногах?

— Мои пальцы все в целости и сохранности, — заверила я его, — но что-то важное я действительно упустила. Ты можешь начать распаковывать чемоданы, пока я постараюсь найти то, что потеряла. Судя по всему, мы с тобой ещё проживём какое-то время.

Я удалилась к себе в кабинет, закрыла дверь и задумчиво уставилась на туман, снова окутавший залив. Из белых клубов показался военный корабль. Я следила, как он удаляется в сторону моста через залив. И тут же вспомнила, как Тор вёз меня на катере на остров. С той ночи будто прошли целые столетия. Где только он пропадает, почему не звонит? Мне совершенно необходимо посоветоваться с кем-то, кто, в отличие от меня, хорошо разбирается в людях и в мотивах их поступков.

Туман, окутавший город, окутал и мои мысли. Одно было несомненно: Лоренсу нет никакого дела до обеспечения системы безопасности в нашем Бэнкс. И ещё меньше он заинтересован в том, чтобы безопасностью занимались аудиторы. Дело здесь не в безопасности и не в аудиторах и даже не в моей персоне. Дело в Лоренсе, и только в нем самом.

Все последующие недели я занималась исследованием счётов Лоренса, но не могла найти ничего компрометирующего. Это доводило меня до неистовства. Он выглядел невинным, как младенец. С другой стороны, скажите на милость, зачем Лоренсу, который получает на каждое Рождество прибавку к жалованью до полумиллиона баксов, пытаться каким-то образом лишить себя благополучия?

Возможно, тогда в кабинете он вспомнил не о том, что он делает, а о том, что намерен сделать. Но как мне распознать, что у него на уме? Я даже решилась подослать к нему Павла, чтобы в отсутствие Лоренса тот заглянул в его бумаги, но лишний раз убедилась, что бумаги Лоренс никому не доверяет и все хранит не в ящике стола, а у себя в голове.

Но ведь у нас в Бэнкс имелся ещё и файл для корреспонденции — и я располагала к нему ключом. Это был самый обычный почтовый файл, которым пользовались все операторы банка, когда надо было передать через компьютер какие-либо послания и предписания. Судя по нервозному поведению Лоренса при нашей последней встрече, то, что н планирует, должно произойти скоро. Я чуть не свихнулась, читая всю эту гору занудной банковской переписки, пока наконец не нашла то, что искала.

Передо мной лежала уместившаяся на половинке печатного листа записка, адресованная в Совет директоров, под заголовком «Прикрытие для инвестируемых фондов». Речь в ней шла об оборудовании некоей стоянки — из рода тех стоянок, которые к автомобилям никакого отношения не имеют. Речь шла о «стоянке» для их денег, и все предусмотренные здесь действия были нелегальными. Правда, и не очень оригинальными, поскольку подобными вещами занималось подавляющее большинство банков, пока их все же не хватали за руку.

Суть дела заключалась в том, что в конце каждого банковского рабочего дня оффшорные прибыли переводились в филиалы, находившиеся в свободной зоне, например, на Багамах. Таким образом значительная часть прибыли успевала избежать бремени налогов, чтобы быть тут же вложенной в какое-либо предприятие. Не находится ли эта записка в прямой связи с той схемой помещения капитала, которой руководствуется в данный момент мой наставник — доктор Золтан Тор?

Только я собралась во всем разобраться, как мои занятия были прерваны не предусмотренным по плану визитом Ли Джея Страуса, директора внутреннего аудиторского совета.

Ли Джей Страус являлся не просто важной шишкой в аудиторском совете. Его непосредственным занятием было расследование любых дисбалансов в счетах у наших депозитов в Федеральных резервах. В ведении департамента депозитов находились только обычные счета, а не обменные фонды. Появление в моем кабинете Ли могло означать лишь одно: кто-то что-то успел заподозрить.

— Верити, ведь я могу называть вас Верити? — осведомился он, глядя на меня отёчными, грустными глазами сквозь стекла очков в роговой оправе.

Я заверила что буду только рада.

— Считайте это дружеской беседой, не для протокола, — предупредил он меня. — Похоже, наши дела с резервными депозитами обстоят не совсем хорошо. Конечно, возможно, что это просто незначительное возмущение в системе.

И он рассмеялся своей остроумной шутке.

— Боюсь, что не смогу считаться большим специалистом по Федеральным резервам, — отвечала я. — Я даже не в курсе, сколько денег мы перечисляем им каждый месяц.

— На самом деле это происходит каждый день, — сообщил он, копаясь в своих бумагах, словно у него там лежал заранее заготовленный для меня вопросник.

— Так, значит, они подсасывают нас каждый день, верно?

— По-моему, шутки здесь не совсем уместны, — одёрнул меня Ли. — Как бы то ни было, именно Федеральные резервы содержат массу вспомогательных служб и защитных фондов, о которых в противном случае банкам пришлось бы заботиться самим. Вспомните, каким трудным было банковское дело до того, как учредили эту систему?

— Боюсь, что это было ещё до моего рождения, — посетовала я. — Но готова поверить вам на слово, что эта пашня была очень каменистой. Ну а сегодня — чем я могу быть полезной?

— Возможно, это всего лишь мелочь. Дело в том, что с конца января куда-то исчезла некоторая часть наших резервов, и мы не можем понять, как это произошло.

— Ну, по крайней мере у меня их нет, — расхохоталась я, демонстративно распахивая дверцы стола и выдвигая ящики.

— Нет, я не это имел в виду. Понимаете, мы знаем, куда они ушли, но не ясна сама техника перевода. Похоже, они попали прямиком в наш собственный банк — сюда, в Сан-Франциско.

— Так в чем же проблема? Разве вы не можете взять и отправить эти деньги по назначению?

— К сожалению, не все так просто, — мялся Ли. — Понимаете, те деньги, которые мы должны были переслать в Федеральные резервы, подлежали передаче дальше, другим банкам. Мы проделываем это иногда, когда нам следует сократить свои резервы, а другим банкам — пополнить. А в этом случае дело застопорилось, и мы не можем объяснить, почему деньги не пошли своим обычным путём.

Он подтолкнул ко мне через стол рыхлую пачку бумаг, на которых содержались данные о переводах, проштемпелёванные самыми разнообразными банками:

«Чейз Манхэттен», «Банк Агриколь», «Кредит Сыосс», «Ферст оф Тульса» и другие, менее известные названия. Я подняла взгляд от бумаг и улыбнулась.

— И это только по одному разделу переводов на депозиты в ФЭД, — сказал Ли. — Я целую неделю занимался расследованием, но все следы привели меня обратно в ФЭД. Я уверен, что при желании можно найти ещё массу подобных накладок, и все они сопровоцированы здесь, кем-то, связанным с нашей системой.

— И кем же? — спросила я, стараясь выглядеть как можно больше заинтригованной.

— Тем, кто связан с переводами в ФЭД, то есть, кто работает с обменными фондами.

— Понимаю. К несчастью, я больше не являюсь сотрудником этой системы, Ли. Я ушла оттуда несколько месяцев назад.

— Да, мы знаем, — сказал он и потупил взор. — Но нам также известно, что ваша нынешняя работа связана с проверкой системы безопасности в целом. Я подумал.. мы подумали, что некоторые из ваших открытий могли бы нам помочь.

Я готова была биться об заклад, что они только и делают, что сплетничают обо мне и моем проекте на своих аудиторских советах. Не говоря уже о том, что мой отчёт был наверняка положен под сукно и до них не дошёл.

— Боюсь, что в данный момент я просто не имею права расскречивать эту информацию, Ли, — сказала я. — Вам хотя бы приблизительно известно, сколько денег пропало подобным образом?

— Только за последнюю неделю января — порядка шестидесяти миллионов. Конечно, это ерунда по сравнению с общим объёмом нашего резервного баланса, но сумма может быть и больше. Транзитные переводные счета, по которым перемещаются деньги, в течение одних только суток проходят через тысячи пунктов приёма, проверки и отправки. Чтобы вскрыть причину неувязок, нам придётся проследить все от начала до конца.

— Увы, но мне ничего не приходит в голову! Вряд ли здесь компьютер может чем-то помочь аудиторскому совету, — сказала я. Уж если вешать лапшу на уши, так делать это капитально. — Поверьте мне, я всею душой вам сочувствую. И вот что я скажу: хотя и не имею права пока разглашать результаты своей работы, никто не запретит мне приватно обсуждать, например, с вами, столь мучительную для вас проблему и высказывать своё личное мнение. Так или иначе, при подобных накладках причиной могут быть неполадки в работе обменных фондов ФЭД, а не в нашей системе. Стало быть, мы здесь совершенно ни при чем.

— Да, это было бы просто отлично, — признался Ли. — Если бы нам удалось доказать, как именно пропадают эти деньги из резервов, у нашего совета освободилась бы масса времени для решения более насущных проблем. — Он поднялся и протянул мне руку.

— Ах да, Ли, — окликнула я его уже возле двери, — вы ведь ещё не обсуждали этот вопрос с Кисликом Виллингли, не так ли?

— Пока нет, — встревоженно отвечал он. — Вы — первая, к кому мы обратились.

— Вот и хорошо. Я знаю, что теперь это целиком его система, но, возможно, все же лучше не поднимать лишнего шума до тех пор, пока мы сами во всем не разберёмся.

Это крошечное зерно сомнения относительно персоны Киви, которое я заронила, наверняка даст буйную поросль в плодородной почве нервной обстановки аудиторского совета. Аудиторы подозрительны по самой своей природе, иначе они не были бы аудиторами.

О, когда придёт время, я смогу много порассказать мистеру Ли Джей Страусу. Однако не следует забывать, что аудиторы действуют наиболее эффективно, когда свойственная их природе недоверчивость ко всему и всем имеет достаточно времени для того, чтобы пышно разрастись. Точно так же разрастаются плесневые грибки — в полной темноте.

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБМЕН

Имеешь десять центов — положи их в банк Проживёшь и на один.

Джон Д. Рокфеллер

Среда, 3 марта

Перл совершала свой ежедневный утренний моцион по набережной острова Омфаллос. Через пролив виднелся турецкий берег. К радости Перл, остров оказался привлекательней, чем на фотографии в рекламном проспекте. Поверхность воды ослепительно сверкала под солнцем, и маленькие крикливо разукрашенные каюки[23] плясали на мелких волнах. Внизу, у кромки воды, молодые, полные здоровья греческие рыбаки расправляли сети на деревянных рамах.

На остров Перл прибыла с Лелией шесть недель назад и поначалу не принимала активного участия в проводимом Тором и К° разбое. Но морально поддерживала компаньонов да выступала в роли жилетки, в которую они могли плакаться, утомлённые бесчисленными трудностями и опасностями. Но шло время, и она постепенно становилась соучастницей грабежа. Перл стала смотреть на многие вещи совершенно по-другому. И прежде всего не без удивления обнаружила, что по большому счёту их так называемый разбой даже не был нарушением закона!

Конечно, противозаконно подменять ценные бумаги. Но ведь ни изготовленные ими подделки, ни даже попавшие к ним в руки оригиналы так и не были предъявлены к оплате! По сути своей использование их в качестве обеспечения взятого в Бэнкс займа было равносильно тому, если бы вы использовали в качестве такового документы на машину, которая недавно свалилась с утёса и разбилась! А документ, удостоверяющий, что вы владелец этой машины, остался у вас. И если постараться выкупить свой заём, да ещё с приплатой солидных процентов, никто не останется в накладе и не станет вас в чем-либо обвинять.

Итак, куплен кусок скалы, на который уже в течение пятидесяти лет не претендовало ни одно государство. Тор и К° провозгласили суверенитет (поскольку, как выяснил Тор, не существует такой международной организации, к которой надо обращаться с петициями о суверенитете для территории, на которую не претендует ни одно государство) и затем объявили свой остров свободной зоной.

Перл собственноручно создала свод экономических законов острова, согласно которому любые сделки, совершаемые на его территории, могли освобождаться от налогов (разрешение на это давала сама Перл) только в случае осуществления их в валюте, имеющей хождение на острове. И именно она, Перл, будет устанавливать курс этой «локальной валюты», руководствуясь её котировкой на международном рынке и собственной выгодой. Это и было по существу ФХ[24] — бизнесом. Въезжая в другую страну, вы обмениваете свои деньги на валюту этой страны, и их доходы зависят от обменного курса. Собственно говоря. Перл занималась этим каждый день во время службы в Бэнкс. Впоследствии, накапливая капитал с доходов от обмена, она «займёт место» в мировом валютном рынке, что приведёт к увеличению оборота капитала, то есть увеличению оптовой ФХ — торговли.

Но ни одно из этих действий не является нарушением законов, за исключением первоначальной подмены ценных бумаг. И даже после этой подмены, поскольку попавшие в хранилище бумаги всеми считаются настоящими, их истинные владельцы полностью получат то, что им причиталось!

Для Перл преимущества участия в предпринятом её друзьями разбое заключались прежде всего в том, что она одновременно могла сделать блестящую карьеру не менее чем в десяти различных отраслях финансовой деятельности. Она сама создала экономическую систему целой страны, причём систему доходную. Она была и ФЭДом, ВЭСом, и казначейством, и всеми до одного монетными дворами, брокерскими конторами и банками! Пожалуй, в будущем Перл не придётся страдать от безработицы, хотя вскоре вообще вряд ли ей понадобится какая-либо служба. Если они сумеют продержать этот «островной бизнес» на должном уровне, то расплатятся с займами, и тогда почему бы не поработать ещё месяц-другой, чтобы обеспечить себе достаточно денег на всю оставшуюся жизнь — и уже ни от кого не зависеть.

Перл наслаждалась красотой утра, вздохнула полной грудью и направилась вниз по каменной лестнице в гавань. Молодые греки прервали работу, завидев её, и радостно приветствовали. Она прошла к краю причала, где только что пришвартовался пакетбот с материка, и забрала свою пачку газет. Затем отправилась дальше вдоль берега, в матросскую пивную, выпить кофе.

Она уже допивала кофе и просматривала третью газету, когда внимание привлекла какая-то заметка. На мгновение Перл замерла, затаив дыхание, потом достала красный карандаш и обвела её. Чертыхаясь про себя, собрала разбросанные по столу газеты, оставив на столике мелочь, заторопились прочь.

Она поднялась на холм и пошла по мощённой булыжником улице к строению, напоминавшем амбар, в котором временно расположился их штаб. Войдя в помещение, она кивнула мальчишке-греку, который служил у них консьержем, рассыльным и сторожем одновременно. Поднявшись по расшатанной лестнице на второй этаж, без стука распахнула дверь первой комнаты.

— Прочти и прослезись, — сказала она удивлённо глядевшему на неё Тору, швыряя ему на стол снятую ещё два дня назад копию «Уолл-стрит джорнал». Он был открыт на той странице, где помещалось обведённая красным карандашом заметка.

Тор прочитал, и его лицо мгновенно помрачнело.

— Значит, они решили воспользоваться своим правом на отзыв облигаций, чтобы выкупить их. Какова общая стоимость этих бумаг и в скольких банках они содержатся?

— Только не падай со стула, — предупредила Перл. — Мы должны раздобыть примерно двадцать миллионов, причём немедленно, чтобы покрыть стоимость этих облигаций. Те, что были отозваны, обеспечивают наши займы в пяти французских банках и одном итальянском. Это как раз те деньги, на которые ты приобрёл наш чудесный остров. Если мы не сумеем покрыть займы, а в хранилище обнаружат фальшивки, то придётся провести немало времени за решёткой, скрашивая жизнь воспоминания о прекрасной, но, увы, слишком короткой жизни на этих берегах.

— Не понимаю, почему твои доходы до сих пор не доросли до требуемой суммы, — улыбнулся Тор. — Ты уже шесть недель торгуешь валютой в нашей свободной зоне. А кроме того, ты, несомненно, самый талантливый в мире специалист по ФХ — торговле.

— Это кто же тебе такое наплёл? — возмутилась Перл.

— Кто? Да прежде всего ты сама, моя дорогая. Но я предвидел подобный оборот событий и знаю, как нам приумножить наши деньги, не подвергая риску оказаться за решёткой и не прибегая к помощи друзей в Калифорнии. Если удастся сделать так как надо, я получу вполне достаточную сумму ещё и для того, чтобы выиграть пари!

— Если ты надеешься раздобыть деньги, продавая моё тело юным морячкам на берегу, то не обольщяйся, мы даже на обратную дорогу не заработаем, — сказала Перл. — Так что же ты придумал?

— Нечто более практичное и, с твоей точки зрения, менее интересное, — отвечал Тор, все так же лучезарно улыбаясь. — На самом дела я это предполагал и учёл в своём плане, нам придётся просто изменить первоначальное расписание на неделю или две. Моя дорогая, настало время продать наше маленькое государство.

Пятница, 12 марта

Увитое плющом здание Вагабонд-клуба располагалось на вершине холма в самой престижной части Сан-Франциско, вдали от городского шума, суеты и автомобильных выхлопов. Переступив его порог, вы оказывались в отделанном разноцветным мрамором вестибюле, из него можно пройти в огромный читальный зал, большие окна которого выходили на тенистую Тэйлор-стрит, спускавшуюся с холма. В тишине читального зала, в его обстановке: розово-голубых пастельных оттенков коврах, массивных столах, дубовых панелях и писанных маслом картинах парижских художников с различных выставок — во всем этом ощущалась гревшая душу аура Сан-Франциско середины прошлого века.

Далее, в Алой комнате, были устроены места для отдыха на сотню человек. Тихо журчал фонтан в центре зала, китайские фонарики освещали его своими загадочными бликами, и на каждом из круглых низких столиков в прекрасных вазах стояли кроваво-алые тёмные розы.

В следующей комнате, отделённой массивными дубовыми дверями, джентльмены, удостоившиеся чести носить чёрный клубный галстук, коротали время за коктейлями, ожидая обед. Здесь можно было встретить представителей самых различных профессий из многих стран, сближали этих людей по меньшей мере две общие черты:

ОНИ были членами Вагабонд-клуба, и им пришлось это право заработать. А заработали они это с помощью личных связей, баснословного богатства или преимущества имевшейся у них власти. Каждый из присутствовавших в этой комнате так или иначе должен был заплатить, Когда наконец перед ними распахнулись дубовые двери, джентльмены устремились в обеденный зал. Рассаживались всегда в строгом соответствии с установившимися издавна традициями. Члены клуба с самыми громкими титулами, должностями или самыми толстыми чековыми книжками располагались за главным столом, обрядовыми поцелуями демонстрируя установленные между ними отношения родственной близости и доверительности. Непосредственно перед главным столом возвышался подиум, с которого звучали послеобеденные спичи.

Лёгкая закуска в виде шотландской сёмги, которую члены клуба предпочитали всем остальным менее дорогим рыбным блюдам, сменялась жареной уткой — коронным блюдом местного шеф-повара. В соответствии с клубными традициями салат подавали после жаркого.

А разнообразные сыры самых изысканных сортов сменяли утончённые десертные блюда.

Когда наконец подали кофе, на подиум поднялся первый спикер, британский банкир. Он тихонько постучал по микрофону и подождал, пока в зале уляжется гул голосов.

— Джентльмены, я хочу заметить, что мы стоим на пороге важнейшего события, — начал он. — Как вы знаете, существует традиция, скорее, незыблемое правило, согласно которому в благословенных стенах этого клуба запрещается упоминать о мировой политике, войнах или бизнесе. Мы — вагабондцы и горды этим, не говоря уже о том, что в списках членов клуба больше фамилий известных всему миру дипломатов, особ королевской крови, президентов США, членов сената, глав корпораций — словом, намного больше белой кости и голубой крови, чем в любой другой ассоциации в мире! Итак, подчиняясь главному правилу клуба не обсуждать в его стенах те суетные каждодневные вещи, которые досаждают нам за его дверьми, позвольте предложить тост за то, что положено начало грандиозному предприятию, участниками которого являются все присутствующие и начало которого…

— Что ты хочешь всем этим сказать, Пауль? — под всеобщий смех перебил один из сидевших возле подиума.

— Давайте выпьем за наше новое предприятие, — сказал банкир, тоже смеясь.

Раздался мелодичный перезвон хрусталя. Официанты освежили вино в бокалах, после чего бесшумно покинули зал.

Британского банкира на подиуме сменил Ливингстон, вечерний оратор, глава всемирно известного нефтедобывающего объединения.

— Добрый вечер, мои добрые друзья. Я надеюсь, что вы все меня знаете. Я стал членом клуба в двадцать пять лет и с тех пор постарел всего лет на пять! — заявил он под сдержанный смех в зале. — Мои отец и дед также были вагабондцами, мужчины в нашей семье считали клуб своим вторым домом — и подчас он был к ним более дружелюбен, чем первый! — Опять послышались смешки и кивки одобрения. Ливингстон продолжил:

— Но за все десятилетия своего членства в клубе я никогда не был так горд и доволен, как в этот момент, стоя перед вами. Ибо, джентльмены, сегодня мы не просто учредили новое предприятие, мы открыли путь в мир новому бизнесу, отважному беспримерному рывку в будущее. Отправляясь в опасное плавание в бурном море современного финансового мира, мы сбрасываем с себя оковы и оставляем их нашему прошлому. В случае неудачи лишь история воздаст нам должное. Но если мы победим — да, та же история немедленно увенчает нас лаврами. Таким образом, наше предприятие можно назвать в некотором роде опасным приключением. Соединив усилия нашего братства, мы отважно забросим лот в поисках нового фарватера. И клянусь, потомки будут гордиться нами, открывавшими новую страницу в истории денег. Наши имена будут торжественно запечатлены на новой, совершенно новой странице мировой истории!

В зале раздался гром аплодисментов, члены клуба вскочили со своих мест, раздались выкрики: «Виват! Виват!», а затем последовал звон бокалов. Когда шум немного стих, Ливингстон продолжил:

— Вагабондцы, ставшие застрельщиками нашего предприятия, кто объединил свои капиталы для создания финансовой основы фонда, тоже находятся здесь, среди нас. Но боюсь что, поднимая бокал за каждого из них в отдельности, мы не сможем выйти отсюда на своих ногах! — Послышались выкрики и свистки. — Прошу вас подняться, джентльмены, вы знаете, к кому я обращаюсь, и примите наш поклон.

В зале поднялось со своих кресел около десятка человек. Их встретили громкие аплодисменты. Когда эти господа уселись, Ливингстон добавил:

— Надеюсь, вы разглядели их как следует, так что в случае краха наших начинаний знайте, к кому обращаться с претензиями!

Раздался новый взрыв хохота и аплодисменты даже в задних рядах присутствующих.

— Завтра наш представитель отбывает в Париж для завершения последней стадии переговоров. Если все пройдёт удачно, он с толком употребит займы, на которые мы потратили заработанные потом и кровью деньги. Как только переговоры будут закончены, в Грецию отправится более представительная группа директоров, чтобы принять дела от Европейского консорциума, который начал все дело. Итак, на будущей неделе, джентльмены, мы с Божьем помощью и немножко с помощью денег станем совладельцами нашего приватного государства!

Обеденный зал снова превратился в бурлящий ад. Все с радостными возгласами вскочили с мест, принялись радостно чокаться и опорожнять бокалы. Когда, немного успокоившись, они направились на послеобеденный коньяк, кто-то из членов клуба перехватил на выходе одного из только что чествованной десятки джентльменов.

— Ну-с, Лоренс, я вижу, ваши парни не теряли времени даром: сработано быстро и чисто, — с чувством сказал член клуба. — Если вам удастся как следует провернуть переговоры в Париже, все мы станем намного богаче.

— Наша выгода изначально являлась целью этой игры, — отвечал Лоренс, входя со своим собеседником в лифт.

— Да, и вот о чем я ещё хотел бы спросить. Ливингстон сказал, что именно вам пришла в голову светлая мысль разузнать побольше про этих европейцев, которые владеют сейчас островом. Удалось найти какие-нибудь способы нажима?

— И даже очень неплохие, хотя они об этом пока не знают, — сообщил Лоренс. — Они хотят тридцать миллионов долларов задатка и впоследствии компенсацию за продажу нам своего доходного бизнеса. Наше расследование показало, что они добыли деньги для начала операции — приобретения острова — с помощью массы займов, сделанных во многих европейских банках. Не далее как вчера мы перекупили все их займы.

— Вы хотите сказать, что теперь мы, то есть наш клуб, стали их кредиторами?

— Завладев этими бумагами, — заверил Лоренс, — мы технически завладели и их бизнесом. Стоит им попытаться предъявить какие-то требования, мы мигом выдернем коврик у них из-под ног, и их ждёт разорение и банкротство. Учитывая эти обстоятельства, наши экстренные мероприятия по сбору этих тридцати миллионов кажутся мне абсолютно ненужными.

— Блистательно, — отвечал собеседник. — Стало быть, ваши парижские переговоры сводятся лишь к тому, что вы завладеете ключами от острова. Кстати, что-то не видно было вашего нового кандидата Кислика Виллингли сегодня вечером? Почему-то мне казалось, что он непременно придёт сюда.

— Я вычеркнул его имя из списка кандидатов в члены клуба, — отвечал Лоренс. Компаньон не удержался от возгласа удивления: такого прежде никогда не случалось. — Так или иначе, кто-то должен бросить чёрный шар, когда дело дошло бы до голосования. И ему совершенно необязательно знать, что это сделал я.

— Отчего такая внезапная перемена мнения, Лоренс?

— На деле оказалось, что он не может быть среди нас, — отвечал Лоренс.

Среда, 17 марта

Недалеко от Триумфальной арки в сторону от Елисейских полей уходила уютная улочка Рю де Берри, больше напоминавшая прихотливо изогнутую узкую аллею.

Удалившись примерно на один квартал от Елисейских полей, вы увидели бы трехэтажное здание, на верхнем этаже которого расположилась частная водолечебница «Ла Банк», по существу являвшаяся клубом парижских банкиров. В уютном уголке главного клубного зала, устланного прекрасными, зеленого оттенка коврами, расположился Тор. Он неторопливо попивал пузырящийся красный напиток и смотрел в окно.

Его взор привлекли росшие на противоположной стороне улицы каштаны, начинавшие пробуждаться после зимних месяцев. Голые ветки, покрытые красноватыми набухшими почками, тихонько стучались в сделанные в форме иллюминаторов окна «Ле Бато», бывшей студии Пикассо в Париже. Склонившееся к закату солнце вызолотило пыльную поверхность оконных стёкол.

Тор сверился с часами, отпил из бокала ещё несколько глотков и посмотрел на дверь. В неё как раз в этот момент вошёл мужчина в сером с искрой костюме. Осмотревшись и заметив Тора, он сразу направился к нему и сел за его столик.

— Прошу извинить за опоздание — надеюсь, оно вас не очень обеспокоило, — сказал он Тору. — Что вы пьёте?

— Кассис и соду, — отвечал Тор.

— Мне виски со льдом, — сказал вновь пришедший подлетевшему к столику официанту и, обращаясь к Тору, он продолжил:

— Все уже практически готово. Нам нужна лишь ваша подпись на некоторым бумагах, и мы становимся вашими преемниками.

— Боюсь, вы кое о чем забыли, — возразил Тор, глядя на блики солнечного света, игравшие на стёклах очков в золотой оправе собеседника. — Так, ерунда, связанная с выплатой денег.

— А по-моему, вы ошибаетесь, — холодно отвечал Лоренс. — Вот, взгляните, мы перекупили все ваши бумаги, и теперь займы принадлежат нам. Технически мы являемся отныне владельцами острова с помощью этой операции. Вы сможете получить облигации, которые обеспечивали займы, когда подпишете эти бумаги.

— Понятно, — отвечал Тор, начиная испытывать раздражение от ослеплявшего блеска очков Лоренса. Он подождал, пока принёсший виски официант снова удалился, и спросил:

— А как же насчёт тридцати миллионов за комиссию? Как бы то ни было, вы приобретаете доходный процветающий бизнес, а не просто кусок скалы с видом на море.

— Мы изменили своё мнение, — отвечал Лоренс. — Ведь так или иначе ваши действия находятся на грани законности. В любой момент, как только станет ясно, что его стоимость возросла, на остров может начать притязать одна из трех соседних стран. Они попытаются подмять ваш бизнес под себя. Нам прекрасно известны подобные инциденты в прошлом. Кроме того, нет уверенности, что приобретённое у вас предприятие будет процветать по-прежнему. Но для того, чтобы ускорить события, мы, как кредиторы, согласны заплатить один миллион наличными, чтобы не устраивать публичных скандалов. Кроме того, мы не станем требовать с вас предварительной проплаты процентов, на которую вы согласились, подписываясь под своими займами.

— Один миллион против тридцати — мне это не напоминает торговлю, — возразил Тор с холодной яростью. — Ваше предложение неприемлемо.

— Это не предложение, — сказал Лоренс, допивая виски. — Это окончательное условие. По-моему, одного миллиона более чем достаточно, чтобы вы без задержки осуществили передачу острова. Одна ваша подпись — и дело с концом.

— Мне очень жаль, — сказал Тор с улыбкой. — Но в свете изменившихся обстоятельств я не имею достаточных полномочий для принятия окончательного решения. Вы должны были известить меня заранее. Я прибыл в Париж лишь в качестве юриста, полагая, что вы намерены просто довести до конца сделку. Однако главный инвестор, которого я представляю, не имеет ни малейшего понятия о том, что вы нарушили предварительную договорённость.

— О каком нарушении вы говорите, это самый обычный бизнес, — отвечал Лоренс. — Мои коллеги намерены взять под свой контроль ваше предприятие не более чем через неделю. За это время вы должны уговорить своего инвестора, иначе, если попытаетесь что-то предпринять по поводу своих займов, мы наложим руки на вашу собственность.

Тор понимал всю бессмысленность напоминания, что их займы обеспечиваются вовсе не островом или их бизнесом. Лоренс не дурак, он уже наверняка обратил внимание на облигации с правом отзыва и на то, что до сих пор не предпринимались попытки их выкупа. Учитывая требование Тора как можно быстрее заключить сделку, нетрудно догадаться, что Тор, пока не продаст остров, не имеет возможности выкупить облигации и погасить заём. Ему необходимо время, чтобы обдумать ответный ход.

— Я веду речь о единственном инвесторе, хозяине и вдохновителе нашего предприятия, — с улыбкой заверил он Лоренса. — Если бы вы смогли продлить свою командировку, хотя бы, скажем, до тридцать первого марта, возможно, за это время я успел бы все обсудить и прийти к некоему соглашению по поводу новых условий.

— Очень хорошо, — пробурчал Лоренс, поднимаясь со своего стула. — Но учтите — ни единым днём позже. Кстати, кто этот ваш владелец? Я впервые о нем слышу.

— Это баронесса фон Дамлих, — отвечал Тор. — Наверное, вы могли счесть её поведение несколько вызывающим, но кто знает, что будет с нами завтра?

СУЕТА ВОКРУГ АКТИВОВ

Деньги подобны репутации — их легче создать, чем сохранить.

Сэмюзль Батлер. Путь всякой плоти

Я была уже дома и переодевалась после работы, когда позвонил Тавиш.

— Привет тебе, о мой далёкий босс, — приветствовал он меня. — Как дела в Бэнкс, все склоки и интриги, как и прежде?

— Считай себя счастливчиком, погруженным в нирвану, — отвечала я. — А как поживает мистер Чарльз?

— Он поживает, неусыпно следя за судьбой наших инвестиций, большое спасибо, — сказал Тавиш. — Я не говорил тебе, что на прошлой неделе были отозваны некоторые из тех облигаций, о которых предупреждал доктор Тор. Но они так и не обратились к нам за помощью. А теперь, похоже, их планы и вовсе изменились.

— Как ты об этом узнал? — поразилась я. Ведь сама я слыхом не слыхивала ни о ком из них почти десять недель, словно провалились сквозь землю.

— Они, как всегда, стараются действовать под покровом тайны, — пустился в объяснения Тавиш, — но я все же получил зашифрованное сообщение от Перл: не ожидая твоего ни «да», ни «нет», она просто выслала тебе билет до Греции в один конец.

— Прости, не поняла?

— Перл передала сюда, мистеру Чарльзу, целый пакет информации: время, расписание, деньги, билеты, инструкции — всего по телефону не перескажешь. Ты должна отправиться в путь в будущую пятницу. И не вздумай возражать, что не можешь взять отпуск. Я ведь имею доступ к твоему персональному файлу. К тому же ни я, ни Чарльз, ни Бобсей больше не нуждаемся в том, чтобы ты стояла на страже наших интересов. Правда, мистер Чарльз мало что от этого выигрывает, зато я получил такой приз, о котором и не мечтал! Хочешь верь, хочешь нет, но доктор Тор передал мне приглашение на работу в его собственной фирме! Он утверждает, что блестяще составленные мною программы спасли ему жизнь в ту ночь в информцентре, хотя сам я в это не верю. Вы понимаете, мадемуазель Бэнкс, что сбываться самые дикие фантазии и что всем этим я обязан исключительно вам!

— Ох, Бобби, не стоит благодарностей. Конечно, я расположена к тебе. Но Тор ни за что в жизни не стал бы брать тебя на работу, если бы не думал так, как говорил. Так что благодари сам себя, а не меня, и прими мои поздравления! Интересно, с чем связана такая срочность вызова? — спросила я. — Ведь они ни разу не удосужились позвонить мне в течение нескольких месяцев. Я уже начала думать, что этого и не стоит ожидать раньше, чем Тор заявит, что выиграл пари. — И подумала, что моё желание выиграть пари неизбежно отступило на задний план после того, как произошло между нами.

— Кто его знает, почему он не звонил? — беззаботно отвечал Тавиш. — Может быть, они уже выиграли пари?

Я как-то об этом и не подумала. И Тавиш прав, здесь я больше не нужна. Я чуть не свихнулась, прошерстив все до одной системы, пытаясь раздобыть какие-нибудь материалы, связанные с Лоренсом. Но, кроме той несчастной записки, так ничего и не нашла. Хотя эта самая «стоянка» и могла быть нелегальной. Имея на руках одну-единственную записку, я не могла пока доказать, что именно он подталкивает банк на участие в своих играх. Не могла я и проконсультироваться по этому вопросу с Тором, поскольку вообще не знала, где он и что с ним. Поблагодарив Тавиша за звонок, я повесила трубку и застыла в задумчивости. Потом поднялась, выключила в квартире свет и стала размышлять.

Я прекрасно понимала, что меня тревожит. Спустя четыре месяца после той ночи в опере я снова сижу здесь в одиночестве и смотрю вовсе не на голую стенку напротив — нет, я смотрю на руины собственной жизни. Я ограбила пару банков, помогла в создании скорее всего нелегального государства, не говоря уже о незаконном проникновении в святая-святых финансового бизнеса. Я разнесла в клочья свою карьеру и переспала со своим лучшим другом, наставником и соперником, который после трех месяцев пребывания в неизвестности вдруг позвал меня к себе. Ощущение было такое, словно сама жизнь нанесла безжалостный удар. И если это именно те волнения и переживания, которые постоянно пыталась навязать мне Джорджиан, то благодарю покорно, предпочту вернуться в белоснежную утробу сотворённого мною убежища, которое Тору угодно было именовать мавзолеем. По крайней мере я была уверена, что в нем безопасно.

Понимала я и то, что сожалеть о содеянном слишком поздно, обратного пути нет, несмотря на то, что совсем не знала, как себя вести с Тором, когда я наконец доберусь до Греции. Судя по всему, пари я проиграла. Тавиш сказал, что эти облигации отозваны, но никто не отозвал меня. Абсолютно ясно, что Тор попросту не нуждается в услугах со стороны конкурента.

И все же самым худшим во всей этой мешанине мыслей и чувств было ощущение того, что из-за проклятого пари я потеряла все, что прежде составляло основу моей жизни. Она была сметена в одно мгновение, и в ней не осталось ничего, кроме Тора и билета на самолёт в Грецию. Я ещё долго сидела в темноте, а потом достала из стоявшей передо мною хрустальной шкатулки спичку и зажгла её. Глядя, как она медленно сгорает в темноте, представляла себе пылающий мост. И лицо моё осветилось улыбкой.

Нос нашего катера рассекал кристальную поверхность моря, чьи сверкавшие на солнце волны, словно драгоценные ленты, оплетали редкую цепочку скалистых островков. Но вот они остались позади, и над нами выросла тёмная остроконечная громада Омфаллоса. Его зазубренные лавовые утёсы сверкали мириадами бриллиантов, когда их покрывали брызги от волн, разбивавшихся о подножие скал.

Вдоль берега выстроились в ряд стройные кипарисы, На фоне белых домишек, толпившихся возле пристани, их силуэты казались нарисованными углём. Пристанью являлся небольшой каменный мол, выдававшийся в море. Под его защитой расположилось множество рыбачьих лодок, выкрашенных в яркие красные и синие тона. Волны молчаливо облизывали камни на молу.

Когда нос катера мягко уткнулся в причал, я увидела Лелию. С большого камня возле самого мола она махала мне руками, зонтик развевался на ветру. Её цветастое муслиновое платье с широкими рукавами, каштановые завитки волос, обрамлявшие лицо, корзина с цветами, стоявшая на краю мола, — все это показалось мне настолько прекрасным, что я едва удержалась от слез умиления.

— Таракая! — воскликнула она, награждая меня русским медвежьим объятьем, как только спустили сходни и я оказалась на берегу. — Я так беспокоилась, что ты не приедешь!

— Ну что ты, я не могла не приехать, — отвечала я. До меня донёсся приторный аромат её цветов. Мне хотелось сию минуту увидеть Тора.

— А где все остальные? — поинтересовалась я.

— Все трудятся — ту ле мин. Зорзион, она здесь, делает снимки острова. Она сочла его таким красивым, она не могла устоять. Перл делает нам деньги, как и всегда. А прекрасный Золтан во Франции.

— Во Франции? — не поверила я своим ушам. Значит, Тор заставил меня сломя голову мчаться в такую дель, а сам сидит во Франции? — Ну что ж, давай отправим в отель мой багаж и посмотрим, что поделывают наши девочки.

— Нет отель, — сообщила мне Лелия, сияя улыбкой счастливого собственника и увлекая меня за собою. — У нас есть шатд — замок, — тараторила она, в то время как я ковыляла по мостовой, стараясь не попадать каблуками туфель в щели между камнями, — и я сама там все украсила. Это бесподобно.

Мы миновали маленькую деревушку с домиками, белёнными мелом и увенчанными красными остроконечными крышами, и принялась карабкаться по извилистой пыльной тропке, опоясывающей гору. Наша рахитичная лошадка, по словам Лелии, часть местного национального богатства, судя по всему, прекрасно знала дорогу. Она уверенно двигалась куда хотела и с той скоростью, с какой хотела, между зарослей серебристых олив, обступавших маленькие звонкие ручейки, то и дело пересекавшие тропинку. Повсюду буйно пробивалась весенняя растительность. Это были и дикие ирисы, и барвинки синего, пурпурного и жёлтого оттенков, подмигивавшие сквозь тёмную зелень сочной листвы, и Бог знает какие ещё цветы и травы. Нам очень повезло, что ни одно из этих маленьких чудес не попало на фотографии в рекламном проспекте, иначе дело не обошлось бы тринадцатью миллионами долларов, за которые сторговала остров Лелия.

Взобравшись на вершину, возле самого кратера вулкана, на высоте около двухсот футов над водой, мы смогли окинуть взглядом суровые зазубренные чёрные склоны, вздымавшиеся над сверкающей поверхностью моря, которая была такой яркой в этот час, что показалась мне сработанной из одного невероятных размеров аквамарина. Даже с такой высоты я смогла разглядеть сквозь кристально чистую воду стайки ярко окрашенных рыб, двигавшихся вдоль берега. А на противоположном краю кратера расположился замок.

Лелия ничуть не преувеличивала, называя его именно так. Цитадель из грубо обтёсанных камней охристого оттенка окружала зубчатая стена, защищавшая внутренний двор. Лелия сказала, что замок построен властителями Венеции в шестнадцатом веке, чтобы защищать пролив между Турецким побережьем и остальными, более густо населёнными островами архипелага. И хотя прошлое замка ныне представляло собою сплошную загадку, похороненную под прахом минувших веков, Лелия была уверена, что Гримани — род могущественных Венецианских дожей — должны были провести свои годы в ссылке именно в этом месте.

Когда мы наконец добрались до замка и смогли взглянуть на море с другого края кратера, оказалось, что твердыня буквально нависает над обрывом, а единственное узкое окно, прорубленное в стенах цитадели, обращено в сторону моря.

Стоило нам снять с лошадки мой багаж, как она резко развернулась и моментально скрылась из виду.

— Наше транспортное средство дало деру! — вскричала я, пускаясь было в погоню.

— Ах, она просто возвращается домой, — со смехом заверила меня Лелия. — Она всегда возит багаж туристов и обучена, как голубь, возвращаться домой.

Домой? Внезапно я ощутила себя одинокой, покинутой, заброшенной черт знает куда, на самый край земли.

Лелия так и светилась от радости, что может угостить нас тушёной бараниной и пловом, которые с гордостью выставила перед нами на массивном каменном столе.

Перл помогала ей в хлопотах, а Джорджиан сидел спиною к нам на парапете, делая снимки заката над морем.

Лелия поставила принесённые цветы в находившиеся здесь же каменные урны, а в каждую щёлку каменных стен воткнула восковые свечки.

Перед нами раскинулось море, окрашенное в свете умиравшей зари во все оттенки красного: от едва различимого розового до густого кровавого. С наступлением вечера ощущалась сырость, но тёплые язычки свечей в освещённом ими янтарном кругу, словно хранили для нас тепло уходившего дня. Я поплотнее закуталась в тяжеленный свитер из чистой шерсти, который одолжила мне Лелия, и подошла к Джорджиан.

— Это так прекрасно, — сказала я. — Мне бы хотелось навсегда остаться здесь и позабыть обо всем на свете.

— У тебя это прекрасно получится, — вмешалась подошедшая сзади Перл, — как только ты впервые искупаешься в здешних водах нагишом.

— Или как только отправишься по нужде, — подхватила Джорджиан. — После долгих усилий, когда ты утомишься сидеть, свесив задницу над краем обрыва над водой.

— Пожалуйста! — вскричала Лелия. — Это уже не спор о романтике! Хватит, мадам ла фотограф. Мы должны съесть этот обед, что я приготовила для вас, или нет?

Джорджиан сползла со стены, на которой сидела, подметая камни своим расшитым гладью кафтаном (Лелия была облачена в такое же изделие ярко-синего, а Перл — конечно же, изумрудно-зеленого цвета), и вот мы все собрались вокруг каменной глыбы, служившей столом. Лелия разлила вино в бокалы на тонких ножках. Я занялась салатом, пока Перл произносила речь.

— Завтра я покажу тебе, чего нам удалось достичь. Тор вернётся часам к десяти, хотя мы ждали его сегодня. Но он позвонил в офис, единственное место, снабжённое средствами связи, и сказал, что случилась небольшая неувязка, с которой надо срочно разобраться.

— В Париже? — уточнила я.

Могу заверить, что я испытывала нечто большее, чем лёгкое разочарование. Ведь стоило ему щёлкнуть пальцами, и я помчалась сломя голову на край земли, а он меня не только не встретил, но и вообще отсутствует. Но Перл истолковала тон моего вопроса совершенно по-иному.

— Я уверена, что его опоздание не связано ни с чем серьёзным, — принялась она меня успокаивать. — У него все просчитано от начала до конца. Я убедилась в этом за те месяцы, что проработала вместе с ним. Хочу тебя поблагодарить за то, что ты отправила меня для участия в этой финансовой авантюре. Я нигде не смогла бы всего за два месяца приобрести такой опыт. Это в корне, думаю, изменит мою жизнь. Когда вернусь, я смогу пройти в огонь, и воду. Немногим счастливчикам представляется подобная возможность.

— Итак, ты все же собираешься вернуться? — ехидно спросила я. — А мне-то казалось, что вы так очарованы здешней идиллией, что готовы остаться на острове до конца дней своих.

— Не совсем, — отвечала Перл, заговорщически подмигивая Лелии. — Все мы можем предстать перед лицом грубой реальности несколько быстрее, чем рассчитываем.

Джорджиан вытащила меня из постели на рассвете — это её любимое время, — чтобы я могла полюбоваться на восход солнца.

Она безжалостно прервала мой сон на соломенном матрасе, служившем постелью для обитателей замка, и не успела я даже продрать глаза, как напялила на меня необъятных размеров кафтан и поволокла по выщербленным ступеням.

— Кофе, — туго соображая, пробормотала я, стараясь не скатиться кубарем вниз.

— Он тебе не понадобится, — утешила меня Джорджиан, беспардонно вытаскивая на яркий солнечный свет. — Посмотри, какой великолепный день! Ну разве твоё сердце не начинает сильнее биться при виде этакого чуда? Разве это не вселяет в тебя радость от того, что ты просто существуешь?!

— Кофе сделает меня безумно счастливой, — тупо твердила я. — У меня глаза жжёт, словно в них попал песок. По-моему, никому и в голову не придёт разглядывать все это до завтрака.

— Ты пойдёшь со мной и не вздумай увёртываться, — тоном, не терпящим возражений, заявила Джорджиан. — Когда Тор вернётся с материка, он наверняка завалит нас работой по самое горло. И тогда у меня уже не будет возможности распоряжаться своим и твоим временем.

Она схватила меня за руку и потащила вниз по тропинке, петлявшей по склону и спускавшейся к морю. У подножия горы из расщелины в скале пробивался горячий источник, чьи воды наполняли небольшое углубление в потоках застывшей когда-то лавы. Влага, перетекавшая через край этой драгоценной чёрной чаши, сверкавшей в солнечных лучах между небесами и морем, прежде чем устремиться вниз, к морю, образовала небольшой водопад. Дикие цветы и камнеломки с сочными мясистыми листьями сплошным ковром застилали ближние к пруду утёсы мёртвой скалы, омываемой волнами Эгейского моря.

Джорджиан в один момент скинула расшитый пурпурными и жёлтыми нитями кафтан и скользнула в бассейн. Вода курилась паром и забурлила вокруг неё, в платиновой шевелюре Джорджиан заблестели бисерики осевшей влаги.

И в этот миг, стоя в полусне над чудесным бассейном, я чуть не ослепла от внезапно вспыхнувшей передо мною реальной картины моей жизни. Я увидела банк с его люминесцентным освещением, душной атмосферой, контролируемой влажностью, секретными переходами, пропускниками и стенами из пуленепробиваемого стекла — словом, всеми его атрибутами, больше всего напоминавшими тюрьму. Как я могла отдать всему этому десять лет своей жизни, когда на свете существуют такие вот чудеса?!

— Кончай грёзы наяву, засоня, и полезай сюда, — позвала меня Джорджиан. — Этот ключ бьёт из недр самого вулкана. Когда мы попали сюда, была ещё настоящая зима. Я купалась в этом горячем источнике, а сверху меня поливал холодный дождь!

— Надеюсь, ты не забыла сделать снимки, — сказала я, осторожно пробуя воду ногой.

— Сколько мне тебя учить, нельзя сфотографировать волшебство, — наставительно произнесла она. — Это ты стараешься все выбелить, обесцветить и считаешь, что достигла совершенства. Потому и стала холодная, как змея. Мы с Тором полностью согласны, что настало время малость ослабить твои вериги.

— Ах, вот как? — воскликнула я, освобождаясь от одежды и погружаясь в бурлившую воду. — И что же вы намерены предпринять?

— Почему бы тебе не спросить об этом у самого Тора? Вот он как раз спускается к нам с горы.

Я подняла глаза и увидела, что Тор действительно собственной персоной спускался по древним утёсам, на фоне которых выглядел совершенно нелепо в своём костюме преуспевающего бизнесмена и итальянских туфлях, скользивших на влажной от росы траве.

— Я обнаружил парочку прелестных ундин, — обратился он к нам, не отрывая глаз от окружавших красот природы. — Даже не подозревал о существовании такого места! Лелия за шиворот стащила меня с борта катера и послала искать вас, посоветовав идти по этой тропинке.

Не могу не отдать ей должное — она оказалась права. Какое захватывающее зрелище!

Последняя фраза, как ни странно, адресовалась не к окружающему ландшафту, а ко мне. Он показался мне ещё прекраснее после нескольких месяцев нашей разлуки. На свежем воздухе он поздоровел и загорел, и медные завитки отросших волос касались белоснежного воротника шёлковой рубашки. Беседуя с нами, он принялся развязывать галстук.

— Я присоединяюсь к вам, если вы пообещаете не подглядывать. Должен признаться, что крайне стеснителен, а особенно в окружении милых, молоденьких девушек…

Джорджиан, весьма польщённая таким описанием своей особы, послушно отвернулась и даже закрыла глаза ладонями, пока Тор сбрасывал с себя одежду и забирался в наш бассейн. Мне оставалось лишь гадать, что им с Лелией успела насплетничать Перл по поводу перемены в наших отношениях.

— Взгляни, что я обнаружил, пока спускался по тропинке, — говорил Тор, продвигаясь ко мне по дну бассейна. В руке он сжимал веточку дикой орхидеи, которую вплёл мне в волосы, — Как чудесно, — отвечала я. — Может быть, мне удастся посадить такую у себя, когда я вернусь в Сан-Франциско.

Тор в замешательстве обменялся с Джорджиан мрачными взглядами и поднял брови:

— Она до сих пор полагает, что вернётся в Сан-Франциско, — произнёс он, — и ты позволила ей оставаться в заблуждении? Разве она не знает, что её похитили и заточили на Острове сокровищ?

— Это твоя специальность — разбираться в мозгах у серых фланелек, — возразила Джорджиан. — А теперь ты не подглядывай, я хочу выбраться из нашей горячей ванны.

Мы отвернулись, и вот уже через мгновение Джорджиан окликнула нас с ближнего уступа, облачённая в пурпурно-жёлтое одеяние, развевавшееся на ветру подобно крыльям гигантской бабочки.

— Не делайти ничего такого, чего бы не стала делять я! — с ухмылкой посоветовала она и исчезла за поворотом тропинки.

— А что именно Джорджиан не стала бы делать? — улыбаясь, осведомился Тор.

— Пожалуй, совсем немногое из того, что может прийти мне в голову, — отвечала я.

— Ну что ж, может быть, нам стоит заняться тем, что она стала бы делать наверняка? — предложил он. — Мне кажется, мы могли бы провести весь день, плавая в этом бассейне и обсуждая прелести секса.

Я рассмеялась, но не избавилась от терзавшего меня беспокойства. Неожиданное появление Тора после долгой разлуки застало меня врасплох. Мои чувства смешались, словно моток пряжи в лапках у котёнка, и я знала почему.

За эти двенадцать лет между нами возникла такая прочная душевная связь, что, как говорил Тор (и я была с ним согласна), она успела превратиться в своеобразную психическую пуповину. Затем последовали два месяца интеллектуального соперничества, пережитая вместе смертельная опасность в подвалах информцентра и уикэнд не необитаемом острове, наполненный восхитительными переживаниями.

А потом ничего. Ни звонка, ни письма, ни даже открытки: «Чудесно провожу время на Бора-Бора. Скучаю по тебе», — или ещё что-нибудь подобное. Он предоставил мне самой барахтаться в лавине обрушившихся на меня событий и чувств и удалился на поиски приключений, словно я вообще не существовала. «И вот теперь, — подумала я, чувствуя, как во мне вскипает злость, — ему угодно было решить, что достаточно будет одного телефонного звонка от третьего лица — и я снова брошусь в его объятия». Кстати, за эту свою покорность, '' на себя я злилась даже больше, чем на него.

— Прости, что не успел тебя встретить, — сказал Тор, словно прочитав мои мысли. — Я всей душой стремился сюда, но случилось нечто непредвиденное…

Преодолевая сопротивление чёрной воды, он приблизился вплотную, взял моё лицо в ладони и нежно поцеловал. Его пальцы запутались было в моих влажных волосах, но вот они высвободились и скользнули по плечам, по спине, вниз, вниз…

— Твоя кожа подобна шёлку, — едва слышно произнёс он, — я не могу не ласкать её. Ты вся словно влажный золотистый угорь…

— Угорь? — рассмеялась я. — Звучит что-то не слишком уж соблазнительно!

— Ты удивишься, если увидишь, какие картины это навевает на меня, — возразил он с улыбкой.

— Я и так все прекрасно представляю, — заверила я его. — Но мне кажется, что ты хотел рассказать мне о чем-то совершенно неотложном, что случилось в Париже.

— Эта волшебная тёплая вода, — отвечал он, зажмурившись. — Все мысли улетучиваются, и рассудок мой слабеет.

— Да, этот пруд обладает чудесными качествами, — согласилась я. — Но, может быть, тогда нам лучше выбраться и устроиться где-нибудь на мягком мху? Или это чересчур прагматично?

— Тебе не приходилось заниматься любовью в бассейне? — ответил он вопросом на вопрос, целуя мне шею.

— Нет, и никогда не собиралась этого делать, — заявила я, из последних сил сопротивляясь охватившей меня истоме. — Полагаю, что это будет трудно, неудобно и вообще я утону.

— Ты не утонешь, дорогая, — заверил он, продолжая ласкать меня. Не в силах больше сопротивляться, я затрепетала под его руками.

Собравшись возвращаться. Тор надел рубашку, не потрудившись застегнуть на ней пуговицы, подвернул штанины брюк, перекинул пиджак через плечо, а носки и галстук за ненадобностью рассовал по карманам. С улыбкой он окинул меня взглядом:

— Растрёпанная, мокрая, босая. Подумать только, вице-президент банка, а выглядишь как жертва насилия!

— Уж не вы ли тот насильник, мистер? — улыбнулась я в ответ. Ещё никогда в жизни моё тело не переполняла такая усталость и внутреннее тепло.

Взобравшись повыше на гору, мы издалека заметили Джорджиан, Лелию и Перл, разлёгшихся на парапете замка. Облачённые в купальные костюмы, дамы принимали солнечные ванны и подкреплялись шартрезом. При нашем приближении они поднялись.

— Все мои маленькие пулетс слетелись, значит, настало время для дежюн, — воскликнула Лелия, мигом притащив поднос, полный всякой снеди: длинные хрустящие хлебцы, а на них красовались и тунец, и маринованные оливки, и темно-бордовый лук со сладкой и острой приправами. Мы отдали должное её стряпне, заливая горевший во рту перец свежим ледяным пивом.

— Лелия сама пекла эти хлебцы, — похвасталась Перл, — в старинной каменной духовке, которую мы раскопали внизу, где раньше была кухня. Держу пари, этот маленький закусон прибавит мне весу не меньше чем на десять фунтов.

— Мы не о том говорим сейчас, — перебила её Лелия. — Что это за люди, которые собираются купить наш бизнес? — спросила она у Тора.

Купить их бизнес?! Так вот как они собрались выиграть пари! Они смогут выкупить свои займы — с немалой выгодой для себя, — а потом вернут похищенные облигации. И тогда уже никто не сможет доказать, что кто-то что-то когда-то украл. Ведь на деле выйдет, что они ничего не украли, просто заняли деньги в Бэнкс, а потом вернули. Никому и в голову не придёт, что ценные бумаги, служившие обеспечением займа, когда-то были «позаимствованы» у Треста депозитов. Если кого-то и заинтересуют подробности, дело будет выглядеть так, будто они просто взяли деньги взаймы без дополнительного обеспечения.

— И кто же покупатели? — спросила я, когда вся эта буря мыслей и догадок в моей голове несколько улеглась.

— Загадочные личности, — прошептала Джорджиан. — Никому, кроме Тора, не известно, кто они и откуда взялись. Прямо страшно. На свете найдётся немало ужасных типов, которые были бы рады наложить лапы на такой бизнес, как у нас. А мы оказались у них на пути.

— Могу я вмешаться в вашу милую беседу? — с лёгким нетерпением прервал её Тор. — По большому счёту, именно я затеял всю эту сделку — и теперь её результаты начинают казаться загадочными даже для меня.

Джорджиан покорно уселась на место, словно школьница, которую приструнил учитель, а Тор продолжал:

— Я вёл переговоры с группой бизнесменов из разных стран уже довольно продолжительное время.

— Это насколько же оно было продолжительным? — осведомилась я.

— С тех пор, как я побывал на том собрании СЭК, про которое тебе рассказывал, когда банкиры не захотели создавать акционерный капитал, вложив туда свои собственные деньги. Тогда-то я и начал составлять свой план…

— Но ведь это было задолго до того, как ты приобрёл остров и даже похитил облигации, — заметила я. — До того, как ты познакомился с Лелией, Джорджиан и с Перл… До того, как мы заключили пари! — вскричала я наконец.

— Абсолютно точно, — с ослепительной улыбкой подтвердил Тор. — Но я верю в эффективность долгосрочного планирования, моя милая, и знал, что ты не окажешься в стороне.

Ух, как я разозлилась. Мне пришлось до боли сжать руки в кулаки, чтобы не броситься на него. Этот негодяй запросто обвёл меня вокруг пальца! Он, видите ли, успел все спланировать и подыскать покупателей на остров ещё до того, как прозвучал стартовый выстрел для нашего соревнования. Если ему до сих пор хватает наглости надеяться на то, что я как дура отдамся ему в кабалу на целый год, он очень об атом пожалеет!

— Но кто же эти парни и как ты их раскопал? — спросила Перл, прерывая ход моих мыслей.

— Они все связаны между собой, поскольку являются членами различных компаний и корпораций. Но это не все, что их объединяет, — сказал Тор. — Я выкопал их из того же списка, из которого подбирала ты. Правда кандидатов в твой список, его предоставил мне мистер Чарльз.

— Боже милостивый! — воскликнула Перл. А я чуть не лопнула от возбуждения, когда до меня дошло то же, о чем догадалась Перл. — Я знаю, что связывает все эти имена: не только их высокий общественный ранг. Если не ошибаюсь, все эти ребята являются членами Вагабонд-клуба!

— Ты попала точно в яблочко, — улыбнулся Тор. — Надеюсь, вы оцените это по достоинству.

— Но ведь это значит, что среди них есть и Лоренс, не так ли? — спросила я.

— Именно так, — отвечал Тор. — Он-то и поставил передо мной ту проблему, что задержала меня в Париже. Понимаете, после стольких месяцев плодотворных переговоров наши милые джентльмены почему-то расхотели нам платить.

Так вот что означала та записка о «стоянке»! Этот выродок Лоренс собрался воспользоваться деньгами банка, конечно, незаконно, чтобы вложить их в приобретение свободной зоны для себя! Воспользоваться преимуществами своего служебного положения в интересах личного обогащения. Такое не прощается ни одному банкиру, — если только его схватят за руку!

И тут на меня напал безудержный истерический хохот. Ну и дела! Ведь я постаралась выбрать в качестве объекта для своей шутки самых отвратительных мне типов — и вот теперь оказывается, что они и без моей помощи учиняют нечто гораздо более гнусное, по сравнению с чем мои упражнения с компьютерами выглядят просто детской шалостью! «Какая же тонкая грань отделяет наши честные поступки от бесчестных», — думала я.

Однако в создавшейся ситуации самая злая ирония заключалась в том, что могла оценить лишь я одна:

Лоренс со своими прихлебателями сотворил над Тором и моими друзьями то же, что сотворили над моим дедушкой двадцать с лишним лет назад. Похитили чужую блестящую идею, рождённую и выпестованную в крови и муках. Извратив до неузнаваемости, они заставили эту идею работать на себя, а потом за ненадобностью отбросили в сторону. Да, история повторялась.

— Ну что за гадина, — заметила Перл, когда Тор покончил с объяснениями. — Значит, если в течение двух недель мы сами не выкупим наши бумаги, он как наш кредитор сделает это за нас и растерзает нас в клочья.

— Уи, — согласилась Лелия, — они сделают нам терзание своими когтями.

— Не думаю, что Перл имела в виду именно это, мама, — возразила Джорджиан.

— Но она недалека от истины, — добавил Тор.

— Нам надо вырвать из его лап краденые облигации, пока эта каналья не пронюхала, где мы их раздобыли, — продолжала Перл, обращаясь ко мне. — Мне вот что пришло в голову. У вас с Тавишем должно было накопиться достаточно денег, чтобы перевести их для выкупа наших займов?

Я прекрасно понимала, к чему она клонит. Но ещё тогда, как только Тор впервые высказал эту идею, я прекрасно понимала, насколько она опасна. Украсть из банка деньги для покрытия частных займов, да ещё совершенных в другом государстве, это совсем не то, что «занять» на время чужие ценные бумаги для обеспечения займа, который ты к тому же со временем собирался выплатить. И если нас схватят за руку прежде, чем мы успеем вернуть деньги в банк, дело мгновенно разрастётся до громкого международного скандала.

Но тут вмешался Тор.

— Я не могу принять помощь подобного рода, — отрезал он каким-то деревянным голосом. — Если уж на то пошло, то пари заключал именно я, все остальные к этому отношения не имеют. Мы с Верити все ещё остаёмся соперниками. Если я приму деньги подобным образом, это будет означать мой проигрыш.

— Но пять минут назад ты сам доказывал, что так или иначе с вас скоро снимут последние штаны, — растерянно напомнила я. — Почему бы тебе не согласиться с предложением прекратить это дурацкое соперничество? Из-за нашего несчастного пари я и так потеряла чересчур много: работу, карьеру, может быть, даже свободы — все, ради чего трудилась всю жизнь.

— Послушай, а тебе не интересно узнать, ради чего трудился всю жизнь я? — горячо перебил меня Тор. — Я трудился ради доверия, уважения и сотрудничества, когда каждый пожинает заслуженные плоды собственного труда, ради честной конкуренции на рынке, когда вознаграждаются добродетель и ум и обязательно наказываются бесчестье и порок, — он перевёл дыхание и окинул меня ледяным взором, — в то время как ты работала на Лоренса, — заключил он, в гневе отвернувшись в сторону.

— С твоей стороны весьма непорядочно описывать вещи подобным образом, — потрясённая, попыталась возражать я. Но тут же мне стало ясно, что Тор был прав.

С какой, интересно, стати меня так возмущало предложение работать на Тора? Какую независимость теряла я в этом случае? Возможность независимо играть в кошки-мышки с такими мерзавцами, как Лоренс, Карп и Киви, радуясь своим победам в этой мышиной возне, и не замечать, как в песок утекают мои лучшие годы, мои продуктивные способности, как выразился бы Тор. И чем на самом деле я стала, если не послушной дрессированной крысой в лабиринте?

— Меня совершенно не волнует, кто из нас выиграет, — говорила я, меряя шагами парапет, в то время как трое наших друзей глядели на нас с беспомощным отчаянием. — И пари я решила заключить из тех же побуждений, что и ты. Хотела показать всему свету, сколько мошенников, воров и лжецов угнездилось в финансовых кругах. И я не собираюсь возвращаться в банк независимо от того, кто из нас выиграет. Хочу остаться здесь и помочь тебе победить их. Но ума не приложу, как сделать это, не выкупая твоих займов…

— Мы и с этим уже опоздали, — возразил Тор. — Давным-давно опоздали.

— Но я не желаю, чтобы мои друзья оказались за решёткой, в то время как в моих руках ключ к их спасению, — настаивала я. — Кстати, ведь ты же помог мне, когда я в этом нуждалась!

— Да неужели? — грубо переспросил меня Тор. — Ты действительно так думаешь? Значит, только я считаю, что все вышло наоборот.

Он неожиданно сорвался с места и ринулся прочь, а мы с Перл в немом изумлении воззрились друг на друга.

— И как прикажете это понимать? — обратилась в пространство Джорджиан. — Она предлагает помочь спасти наши задницы, а он отказывается, потому как это, видите ли, «джентльменское пари». Черт побери, но мне оно начинает казаться чересчур джентльменским!

— Это потому, что ты не можешь слышать, что происходит в глубине сердце, — снисходительно пояснила Лелия. — Божественный Золтан, он чувствует, что поступал неверно, когда заключал с Верити пари, и позже, когда помог ей и она уже не могла отказаться. Если бы не его помощь, она по-прежнему оставалась бы в безопасности, а не столкнулась бы с тем, с чем столкнулись мы. А мы её друзья, и он чувствует свою вину и перед нами. Но он должен понимать, что мы взрослые люди. И все, что сделали, сделали по собственному выбору и без принуждения.

Она была права, именно чувство ответственности за наши судьбы было причиной того отчаяния и гнева, что бушевали в груди Тора. Мне пришлось не меньше получаса бродить по роще и спускаться к морю, пока я не заметила его. В той же белой шёлковой рубашке и подвёрнутых брюках он одиноко сидел на нависшей над морем скале.

— Итак, ты просто не в состоянии остановить наш бег наперегонки, — сказала я, улыбаясь как можно беззаботнее и устраиваясь у него на коленях. — Мистер слишком горд, чтобы принять мелочь из моего кошелька.

— Но ведь это действительно «твой кошелёк», как ты мило мне напомнила. А я не желаю потерять уважение к себе как к мужчине, — упрямо возразил он. — И когда ты предлагаешь мне помощь, за которую можешь поплатиться двадцатью годами свободы, я не в состоянии переступить через себя. По-твоему, это простая неучтивость?

— О'кей, стало быть, это война, — уступила я, по-прежнему улыбаясь. — И позволь тебя спросить, каков же будет следующий шаг?

— Если б я знал, — отвечал он, целуя мне руки и не сводя глаз с моря. — Я должен был продумать такой вариант до того, как он стал реальностью. Я слишком положился на свои хитроумные расчёты, и вот теперь всем нам угрожает опасность оказаться в тюрьме. Не могу поверить, что именно меня так запросто обвела вокруг пальца эта двуличная гадина.

— И все-таки что ты будешь делать?

— Пока постараюсь выиграть время, ссылаясь на то, что всем здесь распоряжается Лелия и что необходимо все согласовывать с ней. Но уже недели через две они заявятся на остров, уверенные, что мы безропотно подпишемся под всеми их требованиями. В противном случае они подвергнут атаке наши активы в европейских банках.

— Послушай, допустим, я уже удостоверилась, что Лоренс — отъявленный мошенник, — пустилась я в рассуждения. — Но это невозможно доказать с помощью одной лишь коротенькой записки и прочих косвенных улик, вроде факта его членства в Клубе. Наверняка Лоренс позаботился о собственной безопасности и перекупал наши займы через подставных лиц. И все же две недели лучше, чем ничего, и раз уж мы ими располагаем, я все же надеюсь, что ты не откажешься от моей помощи, хотя бы в качестве консультанта по вложению капитала?

— Если ты действительно думаешь так, как говоришь, — отвечал он, заглядывая мне в самую душу заполыхавшим столь знакомым мне пламенем взором, — тогда помоги одержать над ними победу и воздать им по заслугам.

Лондон, сентябрь 1814 г.

Через два года после смерти Мейера Амшеля Ротшильда, почти день в день, в Вене состоялась встреча глав государств Европы, посвящённая переделу границ после того, как Наполеона сослали на остров Эльба.

В Лондоне Натан Ротшильд принимал в своих апартаментах новую звезду, взошедшую на политическом небосклоне, того, кто непосредственно участвовал в крушении Наполеона.

— Лорд Веллингтон, — сказал Натан, — насколько я понимаю, ваше прошение все же было удовлетворено и вам разрешили покинуть поля сражений.

— Да, — ответил Веллингтон. — Как я неоднократно замечал, всякий, кто наблюдал за боем хотя бы в течение дня, ни за что не захочет по доброй воле снова увидеть его даже в течение часа.

— И все же на поле брани вы отлично справлялись с делом, пусть даже не имея к нему вкуса. Представляю, каких бы высот вы смогли достичь, доведись заниматься тем, что пришлось бы вам по душе.

— Да, и вы, Ротшильд, живое подтверждение этой мысли. О вас говорят, что вы любите деньги, как никто другой. И ныне вы — самый богатый человек, вы так богаты, что сумели спасти от полного краха не одну Британскую империю, но и добрую часть Европы.

— За деньги можно купить личную свободу и тот образ жизни, который и не снился даже моему отцу, когда он начинал, — согласился Натан. — И силу денег — к добру ли она или к злу — никогда не следует недооценивать.

— Я слышал, что в недавно освобождённой Европе вы с братьями начинаете нечто новое, что должно принести ещё большую власть Ротшильдам.

— Это действительно так, учреждаемый нами вид услуг финансисты оказывали уже веками, только неофициально. Мы называем это клиринговой палатой.

— В которой вы станете обменивать деньги для коронованных особ Европы, не так ли?

— Не только, — отвечал Натан. — До настоящего времени банки лишь обеспечивали вклады или проценты по депозитам. Но отныне мы сможем менять валюту и не давать ей резко обесцениваться даже во время войн. Результатом подобной деятельности будет большая стабильность валют.

— Учреждение некоего валютного рынка станет великим благом для Европы, — согласился Веллингтон. — Признаюсь, я был несказанно удивлён, когда покидал Испанию после разгрома французской армии. Мы вступили во Францию навстречу отступавшей из России армии Наполеона, и вдруг я получаю от вас золото, которое переслали через вражескую Францию и во французской валюте! Как вы сотворили подобное чудо?

— Мы убедили британское правительство распустить слухи о том, что они девальвировали свою валюту. И тогда французы разрешили нам перевезти во Францию английское золото, полагая, что наносят непоправимый удар по вражескому золотому запасу. А мы использовали провезённые деньги для закупки аккредитивов, по которым нам платили испанские банки. Таким образом, наши деньги пересекали государственные границы, не вызывая подозрений и не облагаясь налогами. Мой уважаемый Веллингтон, в один прекрасный день до государственных мужей дойдёт истина, давно известная банкирам: большие деньги порождают деньги ещё большие. А ведь предоставить экономике свободно развиваться может лишь правительство.

— Ах, Ротшильд, вы человек великого гения и большого честолюбия. А я всего лишь бедный солдат, смертельно уставший от войны. Мне вполне достаточно моей ежегодной ренты, моего титула, и стремлюсь я только к миру. Завтра отправляюсь к себе в поместье, в Ирландию, где стану согласно совету Вольтера «возделывать свой сад». И очень надеюсь, что нам больше не доведётся испытать ужасов войны. То, что вас обогатило, меня утомило.

— Мой вам совет — не очень-то увлекайтесь садоводством, — сказал Натан. — Никто не знает, что нас ждёт в будущем. Вы ведь знаете, что мой отец был превосходным шахматистом. Он всегда говорил, что лучший игрок не тот, кто может рассчитать игру на много ходов вперёд, а тот, кто способен применить свою стратегию к ситуации, складывающейся в каждый данный момент. И это верно для многих вещей помимо шахмат.

— В способности сражаться, несомненно, есть своя истина, — согласился Веллингтон. — Но я зашёл к вам, чтобы попрощаться, прежде чем отправиться в Ирландию. Я пытался было думать о подарке в знак благодарности за все, что вы для меня сделали, но так и не смог себе представить, что можно подарить человеку вашего достатка и положения. Вам даже пожалован титул, в котором, как вижу, не очень-то и нуждаетесь. Есть ли хоть что-нибудь, что я смог бы выполнить в благодарность за оказанную вами помощь?

— Честно говоря, есть, — отвечал Натан. — Мне было бы приятно преподнести подарок вам.

— Преподнести подарок мне? Но это невозможно! Вы и так многое сделали…

— Мой уважаемый Веллингтон, не забывайте, что, подарки богачей никогда не являются просто подарками, иначе как бы богачи так разбогатели?

— Но что же это может быть? — засмеялся Веллингтон заинтригованно. — Вы разбудили во мне любопытство.

— Это маленькая корзинка, — сказал Ротшильд, — которую, я надеюсь, вы всегда будете держать при себе. Нет, не надо открывать её сейчас. Внутри вы найдёте таких маленьких серых птичек, и я объясню вам, что с ними надлежит делать…

РАСПЛАТА

Деньги являются основой всей цивилизации.

Уилл и Ариель Дюран

На следующий день утром Джорджиан, Тор и я карабкались через холм, а Лелия с Перл ехали следом за нами в двуколке; наверное, мы выглядели миниатюрной армией, готовящейся к бою.

Через две недели, когда сюда явятся представители Вагабонд-клуба в качестве новых владельцев острова, кто-нибудь из нас должен будет продемонстрировать им наш бизнес, который переходит к ним в руки. Поскольку Лоренс мог узнать Перл и, уж конечно, меня, то нам предстояло на время их присутствия укрыться где-нибудь за стенами замка.

Таким образом, мы решили позаниматься с Джорджиан, чтобы посвятить её в тонкости международного валютного обмена. Сегодня был первый день её обучения, который не доставил ей никакого удовольствия.

— Если я в чем-то и разбираюсь, так это в Ф-стоп-камерах и прочих подобных вещах, — жаловалась она, кока мы брели перед двуколкой, загребая сандалиями пыль. — А со мной обращаются так, словно я всю жизнь просидела в Бэнкс и смогу запросто разъяснить всю эту галиматью.

— А почему бы и нет? — возразила я. — В конце концов, если Перл удалось за несколько месяцев заработать миллион, значит, с этим может справиться и любой другой!

И я опасливо покосилась на Перл, которая наградила меня весьма выразительным взглядом, балансируя на своём насесте в двуколке. Затем мне с Джорджиан и Тором пришлось посторониться, чтобы пропустить вперёд тряский экипаж, в котором Лелия с Перл начали спускаться с холма.

Мы направились по улице между рядами маленьких оштукатуренных домишек, разрисованные бирюзой и золотом фасады которых украшали золотые балкончики и цветочные шпалеры. В конце улицы возвышалось длинное доисторическое сооружение, напоминавшее амбар.

— Здесь делали парусники, это было единственное местное производство, — пояснила Перл. — Когда мы сюда приехали, то срочно нуждались в помещении для ведения своих дел. А прежним хозяевам мы заплатили достаточно, чтобы они смогли спокойно переехать на новое место.

Здание оказалось просторным и тёмным, слабо пахнувшим плесенью и морем, с высокими сводчатыми потолками и лестницей в центре, по которой мы попали на второй этаж, напоминавший чердак. На большой доске я прочла список названий нескольких довольно известных в мировых финансовых кругах фирм, с которыми, по-видимому, в настоящий момент, велись дела.

— Европейский клиенты? — спросила я Тора, пока мы поднимались по лестнице.

— Да, с Ближнего Востока… Азии… сама сейчас увидишь, — с улыбкой отвечал он. — Мы приветствуем всякого, кто хочет избежать гнёта налогов и согласен играть по нашим правилам.

Наверху оказался длинный коридор с маленьким окошком в конце. По обеим сторонам коридора располагались двери, и мы вошли в первую комнату слева. Перл приблизилась к большому столу, на котором стояла лишь лампа, и взяла пачку бумаг. Рядом находились миниатюрный коммутатор последней модели и множество телефонов. Вместо обычного телеграфного аппарата с проводом и лентой Перл использовала школьную доску и кусок мела, которым уже успела нацарапать сегодняшние котировки валют, пока мы расставляли стулья и рассаживались.

— О'кей, друзья, — деловито начала она. — Мы занимаемся здесь обменом валюты, для вас это называется ФХ, и этот бизнес, как и всякий другой, имеет свой жаргон. Джорджиан, когда придут покупатели — ты наш закалённый профессиональный торговец. Первое, что должна будешь им объяснить, это как мы делаем деньги. Держись просто. Покажи наши расценки и посвяти в некоторые детали. Скажи, что каждое утро обзваниваешь все крупные банки, чтобы узнать мировые ставки, а потом устанавливаешь обменный курс нашей «локальной валюты» по отношению к «условной валюте», например, золотому крюгерранду.

— Что такое «условная валюта»? — осведомилась Джорджиан.

— Это, моя сладкая, выбранная нами валюта, с котировкой которой мы сравниваем котировки всех остальных, чтобы производить перерасчеты.

— Я эксплике, — вмешалась Лелия, подняв руку. — Видишь ли, шери, ты не можешь поменять доллары на франки, франки на марки, а марки на фунты стерлингов — это все будет делать слишком замешательство. Поэтому ты выбираешь один вид денег, как ценность относительно всех остальных.

— О'кей, — слегка растерянно пробормотала Джорджиан, и Перл продолжила:

— После того, как ты объяснишь им подробности установки среднего тарифа, расскажешь, как мы…

— Постой, — перебила Джорджиан, — как мы устанавливаем… э… средний тариф?

— Мы ставим его на несколько пунктов выше рыночного Я покажу тебе формулу, когда мы…

— А что такое пункты? — спросила Джорджиан уже в отчаянии.

— Это процентное выражение выгодного для нас курса… — начала было Перл с плохо сдерживаемым раздражением, а потом оглянулась на нас с Тором, вопросительно подняв брови, не уверенная, стоит ли продолжать.

— Почему бы не начать собственно с терминологии? — предложила я Перл. — Может, так будет легче.

— Неплохая идея, — одобрила Перл. — Известно, что каждая валюта имеет своё прозвище. Ты не найдёшь их ни в одной книге, это сленг, которым мы, торговцы, пользуемся при заключении сделок. Например, итальянская лира называется «спагетти», а британский фунт стерлингов — «кабель», французский франк — «Париж», а арабский реал — «сауди». Когда приступают к сделке, то начинают торговаться с самых маленьких величин, именуемых у нас ярдами. К примеру, один миллион лир будет у нас «ярд спагетти».

— Я не могу выучить весь этот жаргон за две недели, — вздохнув, созналась Джорджиан. — Я не в состоянии даже запомнить, что такое эти ваши «канаты».

— Кабели, — поправила её Перл, уже не в силах скрыть раздражение. — Но ведь очень важно в этом разобраться, я обязательно составлю для тебя список. Также необходимо, чтобы ты поняла, как осуществляется торговля. Послушай, в ФХ-бизнесе есть две установки для торга: с учётом нынешних котировок валюты и с учётом их возможных будущих котировок. Этим можно подстраховать себя от лишних потерь и спекуляций. — И она снова взялась за мел.

— Понимаешь ли, шери, — вкрадчиво вмешалась Лелия, — это действительно очень просто, когда ты сама подумаешь о том, что можешь предлагать цену, которую деньги имеют сегодня, или вместо этого ты можешь выбрать цену с учётом возможных котировок на завтра. Но есть разные пути к сделкам по продаже валюты и…

— Это невыносимо! — вскричала Джорджиан, не в силах усидеть на месте. — Даже мама понимает в этом больше меня!

— Несомненно, — подтвердила Перл. — Лелия, а как бы ты отнеслась к тому, чтобы заменить на торговом поприще свою дочь?

— О, я счастлива, счастлива делать такое важное дело! — ответила Лелия, зардевшись от признания её достоинств. — Но есть одна проблема, которую я боюсь, — мой английский. Мне кажется, что это слишком большое испытание даже для ваших ушей…

— Ерунда, моя сладкая, — заверила Перл, обнимая её за плечи. — Я натаскаю тебя так, что ты станешь классной специалисткой, а тогда уж говори хоть по-русски, все равно никто ничего не заметит.

Перл предложила нам отправиться по своим делам, чтобы всю вторую половину дня посвятить только интенсивной подготовке Лелии. Джорджиан с облегчением удалилась делать очередные снимки окрестностей, а мы с Тором пошли в замок на ленч, чтобы обсудить наши ближайшие планы, пока не настало время для очередных переговоров с Тавишем в Нью-Йорке.

Знаю, Лоренс — плут, — сказала я Тору. — Я обнаружила его записку с указаниями по поводу денег для «стоянки»: он планировал свою афёру ещё тогда, когда ты только задумывал свою. Если бы мне удалось доказать это раньше, чем он успел так много о нас разнюхать.

— По-моему, не стоит из-за этого психовать, — успокаивал меня Тор, поднимаясь на холм. — Не думаю, что кто-нибудь из нас и вправду отправится в тюрьму или хотя бы публично будет призван к ответу. Эти джентльмены не рискнут задеть нас, потому что это впоследствии привлечёт внимание к ним. Уверен, что, вынуждая подвластные им фирмы приобретать наши денежные «стоянки», они создавали убежище от налогов исключительно для своих личных капиталов. С учётом твоих данных мы имеем налицо не только нелегальное уклонение от уплаты налогов, но и использование своего служебного положения ради личного обогащения. Более того, банкирам, в том числе и Лоренсу, законом об ФХ-торговле запрещена косвенная конкуренция со своими собственными учреждениями. Так что им угрожает двойная опасность. Они, конечно, будут скрывать свою причастность к таким действиям, но тогда не смогут доказать и нашу причастность действиями, которые можно было бы расценить как воровство.

Это была правда. Хотя в Тресте депозитов имелось много фальшивок, проследить, как они туда попали или где исчезли подлинники, будет крайне трудно. Несмотря на то, что Лоренс перекупил займы Тора и завладел бумагами, служившими обеспечением займов, мы могли быть уверены, что он не заподозрил о существовании где-то за океаном дубликатов, ведь, в конце концов, облигации, лежавшие в европейских банках, были подлинные! И он согласен вернуть нам облигации, как только завладеет островом. У нас все оставалась возможность поступить подобным образом, пока не истёк срок отзыва облигаций.

Что касалось нас с Тавишем, то нам надо всего лишь стереть введённые в компьютер программы и уничтожить следы. За все время своей деятельности мы ни разу не прибегали к личным паролям и не переводили деньги на личные счета. Фактически от этого преступления никто из нас не имел выгоды. Да и практически невозможно было бы доказать, что именно мы приложили ко всему этому руки.

Итак, у нас ещё оставалась возможность более или менее изящно свернуть дело и не быть пойманными. Но мне этого было недостаточно. Я уже перестала трястись за собственную задницу, ведь угробила целых четыре месяца своей жизни и ни на шаг не приблизилась к той проклятой цели, которую мы с Тором поставили перед собой. Да, конечно, дела наши выглядели весьма мрачно, но это был ещё не конец. То, что мы пока промахнулись, вовсе не говорит о том, что наша цель недостижима.

Мы вошли в рощу цветущих апельсиновых деревьев, душистые лепестки цветов которых ковром устилали землю. Тор обломил веточку с ближайшего дерева и воткнул её мне в волосы. Обняв меня за плечи, он с наслаждением вдохнул аромат цветов, и мы продолжили путь.

В роще мы встретили группу мальчишек, носившихся между рядами деревьев. В руках у них были грубо вырезанные из дерева птицы, украшенные весенними цветами. Тор засмеялся и бросил им пригоршню мелочи. Мальчишки, весело щебеча слова благодарности, тотчас подобрали монеты и убежали.

— Это древняя средиземноморская традиция, — пояснил Тор. — Перед Пасхой мальчишки вырезают из дерева ласточек, раскрашивают их, убирают цветами и ходят с ними, выпрашивая монеты.

— Замечательный обычай, — согласилась я.

— Мне это напомнило детскую сказку о птичке в клетке. Птичка, как и ты, сидит в золочёной клетке, хотя предназначена для свободы и песен. Я часто думал об этом в последние месяцы. После того, что произошло между нами, новая разлука была для меня невыносима. Я жаждал услышать твой голос, каждый вечер рвался позвонить тебе, хотел просыпаться утром рядом с тобой. Но понимал, что любой подобный порыв с моей стороны был бы не правильно тобою истолкован…

— Что? — застыла я на месте, не сводя с него удивлённого взгляда, не веря своим ушам. И на меня напал истерический хохот. Тор тоже остановился и непонимающе посмотрел на меня. А я, не в силах остановиться, хохотала и хохотала до слез. Тор с каменным лицом молча выжидал, пока я приду в себя.

— Может, ты все же поделишься со мной своей радостью, если тебя это не затруднит, конечно, — раздражённо предложил он. — Вероятно, развеселило то, что я хотел тебя.

— Да дело не в этом, — с трудом подавляя новые приступы смеха и утирая слезы, возразила я. — Ты ничего не понял. Я была в ярости, когда ты неожиданно испарился. Мне хотелось позвать тебя, да ведь ты не сказал мне, как это сделать! Я была в полном отчаянии, гадала, где ты, что с тобой, почему не позвонил, не написал. А ты все это время старался осчастливить меня, предоставив полную свободу, как той маленькой птичке!

И тут до нас обоих дошло, в чем я только что призналась. У Тора в глазах мгновенно зажглось ставшее для меня уже привычным странное пламя, и лицо озарилось прежней улыбкой.

— Как странно, — заметил он, — что для двоих, чей разум способен слиться в одно могущественное целое и — не могу не напомнить — чьи тела так же божественно сливались друг с другом, — необходим переводчик, чтобы объяснить такую простую вещь, как чувство.

— Надеюсь, что это простое чувство ты сможешь понять и без переводчика, — улыбнулась я в ответ. — Я люблю тебя.

Тор замер на мгновение, а затем порывисто обнял меня и зарылся лицом в моих волосах.

— Наконец-то это случилось, — прошептал он.

Хотя мы с Тором наконец-то разобрались в наших романтических переживаниях, неумолимые обстоятельства вынуждали нас обратиться к боле практическим материям.

Дни уходили, приближая дату появления новых хозяев острова. И моё настроение менялось от неподдельной ярости (как назвала это Лелия, — венедетта импассионата) к праведному негодованию, затем к безрассудному отчаянию и в конце концов к безнадёжному крушению всех надежд, завершившемуся полным изнеможением. И, хотя я ежедневно советовалась с Тавишем и неустанно ломала голову над тем, как нам вырваться из цепких лап гнусного Вагабонд-клуба, ничего стоящего я так и не придумала.

При этом, во всех моих размышлениях главным соображением было то, что именно против этих людей мы заключили своё пари. Таких, как они, необходимо было разоблачить во что бы то ни стало, невзирая на связанный с этим риск.

К подобному типу дельцов относились те, кто когда-то выкинул Биби из его банка, для которого его учредители не пожалели последних, заработанных с кровью и потом грошей. Банк был создан людьми, верившими, что банкиры по роду своей деятельности обязаны будут держать слово, защищать пассивы и увеличивать активы, а не устраивать с помощью махинаций с чужими деньгами фальшивые займы для своих дружков и давать огромные взятки для сластолюбивых сенаторов. Таких деляг необходимо было ловить и выставлять для всеобщего обозрения в центре каждого города, где есть банк, вместо того, чтобы приглашать на обед в Белый Дом.

И, как это ни покажется странным, для меня по-прежнему самым наглым вызовом являлось процветание Вагабонд-клуба. Да и не только Вагабонд-клуба, к которому у меня имелись конкретные претензии, — нет, ко всем клубам подобного типа, существование которых никак не украшало наш мир. Они не заняты выполнением каких-либо услуг, не поставляли продукты, не обеспечивали хотя бы такие потребности, как совершенствование состоящих в нем членов с помощью обучения или предоставления им рекомендаций для продуктивной и значимой деятельности в обществе. Нет, эти люди объединились в своих частных клубах как раз потому, что уже считали себя самыми ценными членами общества и не желали допустить в свой круг кого-либо чужого.

Если бы целью создания Вагабонд-клуба было просто учреждение небольшого полумальчишеского товарищества, едва ли это вызвало чьё-то беспокойство. Но это так называемое братство давало возможность иметь вне стен клуба незаслуженные привилегии, и притом немалые. Последние три президента Всемирного банка, к примеру, были выбраны именно в стенах частных клубов, подобных Вагабонду. Выбор пал на них не потому, что они выделялись своей интеллигентностью, работоспособностью или высокой образованностью. Нет, они были избраны лишь потому, что являлись членами клуба!

Я прекрасно понимала, что настало время положить конец этой практике учреждать теневое правительство американской экономики, но цель была по-прежнему далека. И вот неотвратимо, как судьба, на нас надвигалась ночь, последняя ночь перед прибытием ваганбондцев. Я позвонила Тавишу, совсем не надеясь, что ему удалось раскопать какую-нибудь зацепку, с помощью которой я смогла бы разоблачить Лоренса. За две недели я дошла до такого отчаяния, что даже попросила его обзвонить своих банковских приятелей, чтобы в дружеской болтовне с ними попытаться выловить нашу «золотую рыбку».

Сегодня вечером его голос звучал особенно уныло, что вполне соответствовало моему настроению. Мы оба знали, что в десять часов утра, когда по расписанию прибудет с материка катер, все будет кончено. У нас не оставалось никакой возможности что-нибудь предпринять.

— Хоть положение наше безнадёжно, — сказал под конец Тавиш, — есть одна забавная информация, может, она немного тебя взбодрит. Я говорил с твоим секретарём (Павел всегда в курсе сплетён, что гуляют по нашему банку), ты не можешь представить себе, что приключилось с твоим прежним боссом Киви! Его забаллотировали на выборах в члены Вагабонд-клуба!

— Да неужели? — удивилась я. — И как только такое могло произойти?

— .Конечно, он мог не пройти во время секретного голосования за принятие его в клуб, — пояснил Тавиш. — Но до Павла дошли слухи, что Лоренс заранее расстроил голосование.

— Не может быть, — не поверила я. — Я точно знаю, что именно Лоренс был его единственным спонсором. Ты ведь не назовёшь его человеком, который меняет своё мнение перед, самым финишем?

— Точно так же думает и Киви, — сказал Тавиш. — Ты не представляешь, что он вытворяет. Павел сказал, что он несколько дней с утра до ночи просидел взаперти у себя в кабинете, напялив зеркальные очки и брызгая слюной от бешенства! И теперь уже никто не уверен в том, что останется ли он преемником Лоренса в Бэнкс. Меня очень утешило бы известие, что Карпа депортировали в Германию!

Мы ещё немного посмеялись и повесили трубки, при творившись, что наше настроение улучшилось, хотя ни он, ни я на самом деле не ощущали этого. Я пообещала Тавишу позвонить на следующий день и зачитать наш некролог, как только станет известно его содержание.

Над морем во всем великолепии поднималось солнце, освещая утро этого ужасного дня, заставляя волны сверкать так, что на ум невольно приходила известная притча про бисер, размётанный перед свиньями.

Катер со свиньями ещё не прибыл, и наши друзья отправились через гору им навстречу, причём лица у них были такие, как будто они шли на заклание. Мы с Перл не пошли с ними, чтобы не попадаться на глаза знакомым. В полном бессилии я разлеглась на залитом солнцем парапете, бездумно следя за полётом бабочки, порхавшей, словно кусочек серебристой фольги, над принесёнными Лели ей цветами.

В голове моей никак не укладывалось, что вот-вот наступит развязка. После всех наших трудов такая полная безоговорочная капитуляция казалась невозможной.

Не в силах вынести навалившееся на нас состояние абсолютной беспомощности и вынужденной необходимости покорного ожидания грядущих ударов судьбы, Перл отправилась в одиночестве купаться в горячий пруд.

А я продолжала наблюдать за бабочкой, которая бестолково кружила над парапетом, то и дело налетая на стену, беззаботно отдаваясь на волю воздушных потоков и совершенно не интересуясь цветами. Как странно, пришло мне на ум, что насекомые могут жить вот так, совершенно бесцельно, а люди почему-то не могут.

Взять хотя бы Лоренса. С самого начала я знала, что каждый его шаг был направлен для достижения определённой цели, хотя и не имела возможности доказать всю низость и незаконность его целей. Нежелание Лоренса впутывать в дело аудиторский совет объяснилось вынашиваемым им планом приобрести на банковские средства здешнюю «стоянку» для денег, а желание пропихнуть Киви в члены Вагабонд-клуба…

Все ещё неподвижно лёжа на парапете, я по-прежнему наблюдала за порхавшей перед моим носом бабочкой. Её утомительное бестолковое кружение вокруг одной точки — не могло ли быть просто тактикой уловок? Зачем Лоренсу надо было рекомендовать Киви в Вагабонд-клуб? Ведь если делец типа Лоренса покровительствует дельцу типа Киви, первый должен быть стопроцентно уверен, что никто не бросит чёрный шар в корзину второго. Нет никаких оснований, что это сам Лоренс забаллотировал Киви, но тогда почему он это сделал?

И тут меня внезапно осенило. Я же все время задавала себя не правильные вопросы. Я должна была допытываться не почему, а когда.

Когда Лоренс предложил Киви членство в Вагабонд-клубе? Ответ: тогда, когда начал работать мой круг избранных.

Когда Лоренс дал ход моему проекту, чтобы придать ему официальный статус? Ответ: когда Перл с Тавишем намекнули, что могут дойти или до Совета директоров, или до аудиторского совета.

Когда Киви заббаллотировали на приёме в Клуб? Ответ: когда я закончила работу и уехала в отпуск.

Последний вопрос: если целью всех вышеперечисленных действий Лореса была необходимость избавиться от меня как от главной помехи для его махинаций с банковской компьютерной системой, то когда наступает самое подходящее время для того, чтобы он начал действовать? Ответ: Теперь! Теперь!!!

Какой же я была слепой идиоткой! За всеми моими бедами с самого начала скрывался именно Лоренс! Лоренс, который зарубил мою самую первую разработку о системах безопасности, Лоренс, который лишил меня малейшего шанса сотрудничать с ФЭД, Лоренс, который старался спровадить меня на всю зиму во Франкфурт.

При этом Лоренсу удалось так замаскировать то, что он один владеет и управляет ситуацией, что даже бедняга Киви воспринял внушённые ему идеи как свои собственные и до сих пор не верит, что именно Лоренс, а не кто-то другой вышвырнул его из Клуба. Вот и получается, что Киви был выведен из игры, так как оказался полностью бесполезен, меня в Бэнкс уже нет, и Лоренс вот-вот объявится на острове. Стало быть, время его действий наступило. Как же я раньше не додумалась до этого?

Нужно поскорее добраться до телефона и ещё раз позвонить Тавишу. Я мигом вскочила и помчалась в замок. Времени, чтобы добежать до пруда и позвать Перл на помощь, не оставалось, а ведь я не имела ни малейшего понятия, есть ли в замке какая-нибудь одежда, которую можно использовать для маскировки.

Пришлось обследовать три или четыре комнаты, шаря по всем чемоданам, бочонкам и коробкам, до тех пор, пока я не обнаружила потрёпанный чёрный бурнус с капюшоном, под которым можно было спрятать причёску. Я быстро напялила его, а потом прихватила один из больших шёлковых носовых платков Тора и обвязала им нижнюю половину лица. Бросив беглый взгляд в зеркало, висевшее на стене, решила, что здорово смахиваю на францисканского монаха, надевшего хирургическую маску. Довершив свой маскарад парой кожаных сандалий, я подобрала полы бурнуса и, не желая тратить драгоценное время на более безопасный спуск по извилистой тропинке, побежала прямо по склону горы, рискуя сломать себе шею.

Мне пришлось мчаться не менее получаса. Наконец-то я увидела крыши крайних домишек поселения. Временами мой путь пролегал по самому краю нависших над водой крутых обрывов, так что к концу пути я изрядно запыхалась не столько от усталости, сколько от пережитого страха. Однако я не боялась сорваться вниз, боялась опоздать.

Приблизившись к бывшей корабельной мастерской, я нахлобучила на голову капюшон так, что из-под него выглядывали одни лишь глаза. Но стоило мне ткнуться в дверь, как навстречу вывалился малый вполне восточного вида, хотя и одетый по-европейски. От такой «удачи» душа соя ушла в пятки: этот «земляк» мог запросто раскусить мою маскировку.

— Аллах керим, — обратился он ко мне в некотором замешательстве.

— Бог подаст, — отвечала я, иными словами давая понять, чтобы этот попрошайка вымаливал милости у Аллаха, а не у меня. Да, надо будет серьёзно поговорить с Джорджиан по поводу состояния гардероба. С другой стороны, может, это хотя бы на время сослужит мне службу.

Путаясь в полах бурнуса, я взлетела вверх по лестнице, к комнате с телефоном. Распахнув дверь, я ворвалась внутрь… и застыла как вкопанная.

Лелия замерла возле доски с мелком в руках, а перед нею, словно послушные школьники, сидели Тор, Джорджиан и кто-то из членов Вагабонд-клуба.

Лелия изумлённо уставилась на меня, слушавшие её джентльмены стали оборачиваться, чтобы выяснить причину такого шума, а сидевший всего в дюйме от меня в заднем ряду Лоренс поднялся со стула. Я тут же развернулась и метнулась к двери, пытаясь поскорее захлопнуть её за собой. Однако Тор оказался ещё проворнее. Как только он увидел меня, в три коротких прыжка пересёк комнату, вытолкнул меня в коридор и захлопнул за нами дверь.

— Какого черта ты здесь крутишься? — горячо зашептал он. — Ты что, рехнулась? А если тебя узнают?

— …безнадёжный… телефон… пропыхтела я, сражаясь со складками капюшона и «паранджи».

— Да что у тебя во рту — яблоки? — нетерпеливо переспросил Тор, сдёрнув с меня капюшон. С недоумением он уставился на свой носовой платок, а потом улыбнулся, приподнял моё лицо за подбородок и принялся поворачивать, любуясь моей физиономией под «вуалью». — Как очаровательно, — пришёл он к выводу, все ещё улыбаясь. — Мне нравится твой новый облик. Вот если бы на тебе ничего больше не было, кроме этого носового платка…

И в этот момент неплотно прикрытая дверь распахнулась. Лелия опять застыла с мелком в руке, Джорджиан поморщилась от безвкусно выбранного мною наряда, тогда как остальная публика уставилась на меня в полном недоумении. Тор все ещё сжимал мою руку, другой держал меня за подбородок и растерянно улыбался перед ошеломлённой аудиторией.

— Прошу прощения, — начал он, откашлявшись. — Джентльмены, позвольте представить вам мадам Рахаджи, жену одного из наших крупнейших клиентов из Кувейта. Она пришла, чтобы ей указали комнату, где можно было бы подождать, пока её супруг занят делами. Вы позволите мне покинуть вас на некоторое время?..

— Конечно, — ответила Лелия, приветственно кланяясь. — И саха вам, мадам Рахаджи! — Когда Тор снова закрыл за собою дверь — на сей раз более тщательно, — я услышала, как Лелия сказала:

— Позвольте мне продолжать, джентльмены.

Тор чуть ли не волоком тащил меня по коридору. В дальнем его конце он затолкал меня в пустую комнату, захлопнул дверь, приклонившись к ней спиной, а потом привлёк меня к себе, сорвал «вуаль» и поцеловал так, что у меня от слабости подогнулись колени.

— Мадам Рахаджи, — прошептал он, когда мы наконец смогли перевести дыхание, — надеюсь, ваш муж не обидится, если я позволю себе залезть к вам под бурнус?

— Это серьёзно? — горячо возразила я, стараясь сосредоточиться на том, зачем примчалась сюда.

— Конечно, серьёзно, — подтвердил Тор. — Я не в силах совладать со своими руками, когда ты рядом, и не в силах при этом рассуждать здраво! — И он снова наклонился от макушки до самых пяток. — Мадам Рахаджи, — продолжал он, — я намерен изрядно потрудиться, прежде чем верну вас супругу. Почему бы нам не запереть дверь и не попытаться представить, что вы вовсе не замужем?

Я набрала полную грудь воздуха и изо всех сил оттолкнула его, когда он вновь попытался меня обнять.

— Мне надо добраться до телефонов и позвонить Тавишу, — с усилием выговорила я. — Я полностью раскусила плутни Лоренса и знаю, как это можно доказать.

— Ты хочешь сказать, что придумала что-то новенькое? — спросил он, радостно блеснув глазами.

— Мне кажется, что он является их банкиром, — пояснила я. — Где же ещё они смогли бы раздобыть столько деньжищ? Ведь на то, чтобы перекупить наши займы, им понадобились сотни миллиардов долларов? Я почти уверена, что за последние две недели именно он обеспечил финансирование афёры с займами.

— Без прохождения взятых им денег через департамент займов в вашем Бэнкс, где обязан был получить разрешение? — подхватил Тор.

— Конечно, ведь он же глава всех служб, занимающихся банковскими операциями. Уж если мы смогли пробраться в их систему и ограбить её, почему бы то же самое не сделать и ему? Ведь ему и деньги-то нужны были на совсем короткое время…

— И к тому же он одним махом рубил несколько узлов, как, к примеру, необходимость расплачиваться с нами, — согласился Тор. — Кажется, это дельная мысль. Но у нас работает лишь один телефон для международной связи, да и тот находится в комнате, где полно народу. Я передам Лелии, чтобы она поскорее закруглялась из комнаты и повела их любоваться природой. Не беспокойся, я проведу тебя туда.

— Ты что, не могла позвонить в другое время? — возмутился заспанный Тавиш. — Ты хоть представляешь, который здесь сейчас час?

— Дело не терпит, — отрезала я. — Поднимайся немедленно, сунь голову под ледяную воду, выпей котелок кофе, словом, сделай что угодно. Мне надо, чтобы ты подключился к линии нашего банка в Сан-Франциско и просмотрел один за другим все файлы, пока не найдёшь тот, который мне нужен.

— А что тебе нужно? — спросил он.

— Деньги. Огромные-преогромные деньги. Порядка четырехсот миллионов долларов, в краткосрочных, малообъемных, не подлежащих обложению налогами займах.

— Имеет ли все это отношение к кому-либо из наших общих знакомых? — намного бодрее поинтересовался Тавиш.

— Время покажет, — отвечала я.

Однако двумя часами позже уверенность моя изрядно поуменьшилась. Мы по-прежнему висели на телефоне. Тор с Лелией оставили записку, что проведут с вагабондцами прогулку по острову, а потом будут ждать меня на коктейль в замке.

Я лежала на полу в пыльной комнате, на груди у меня стоял телефонный аппарат времён второй мировой войны, телефонная трубка пристроилась на полу возле уха, и вот уже третий час мы с Тавишем пытались найти нужную информацию.

— Я проверил все краткосрочные малообъемные займы, будь они прокляты, — сообщил мне Тавиш. — Я проверил даже те займы, которые взяты для приобретения автомобилей, путешествий во время отпусков, покупки персональных яхт и получения высшего образования. Боюсь, у нас в стране нет таких колледжей, где за четыре года обучения пришлось бы выложить больше пятидесяти миллионов долларов, хотя, судя по слухам, они должны быть.

— Но там должно быть что-то, — настаивала я, чертыхаясь про себя. — Ведь приехало всего лишь несколько вагабондцев. Если брать с каждого по двадцать пять — пятьдесят — ну пусть даже по сотне миллионов, — то скольким членам клуба пришлось бы доверить этот секрет? Те, кто прибыл к нам, являются президентами крупнейших корпораций, а отнюдь не беспечными маменькими сынками. Их должности оплачиваются высоко, но не настолько высоко, чтобы они запросто смогли выложить такие деньги, сняв их с собственных счётов в Бэнкс. Нет, они где-то их раздобыли, и это «где-то» обеспечил им Лоренс. Иначе почему он так рьяно старался не допустить в нашу систему ни меня, ни аудиторов?

— Какой ужас, — отвечал Тавиш, — меня просто трясёт от всего этого. И все же подвиги, которые я совершил, переворачивая горы макулатуры в поисках твоего файла, меня изрядно утомили. Нет ли у тебя какой-нибудь новой идейки, достойной того счета за оплату спутниковой связи, который нам скоро предъявят за эту болтовню?

— Постарайся пробраться в секретный файл с паролями, — предложила я. — Что бы ни сделал Лоренс, он должен был при этом пользоваться своим личным паролем.

— Только не уверяй меня, что говоришь серьёзно, — возмутился Тавиш. — Да в этой системе не меньше пятидесяти тысяч файлов, и у всех свои пароли. Он мог воспользоваться любым из них, или парой-тройкой, или десятком, или сотней!

— Попробуй «Лоренс», — предложила я.

— Прости, не понял?

— Лоренс! — прокричала я в трубку. — Л-о-р-е-н-с. "Л" — как в «Ларри» и так далее.

— Не болтай ерунды, — снисходительно отвечал Тавиш. — Никому не придёт в голову сделать паролем своё имя, как и дату своей свадьбы или девичью фамилию матери. Ведь всем известно, что воры в первую очередь пытаются воспользоваться именно этими словами.

— Мы ничего не потеряем, если попробуем, — настаивала я. — Ну, порадуй меня, проверь ещё и это.

Недовольно бурча, Тавиш удалился, но через несколько мгновений в трубке раздалось его восклицание и затем радостный вопль.

— Это и был пароль Лоренса! — кричал Тавиш. — Черт побери, да ведь это же самое ужасное, самое гнусное, самое наглое преступление, с которым я когда-либо сталкивался!

— Да что же там такое? — кричала в ответ я, усевшись на полу и крепче прижимая к уху телефонную трубку.

— Я распечатаю все это на Чарльзе, так что скоро у тебя будет полная копия, — отвечал Тавиш. — Ведь твоя лини не снабжена принтером. Но кое-что я зачитаю сейчас. Надеюсь, у тебя имеется под рукой бумага и ручка.

— Так, что там такое? — снова спросила я, хватая блокнот и ручку.

— Это акции, голубушка. Триста миллионов долларов в акциях банка, и все они перечислены в течение двух последних недель.

— В акциях банка? Ты имеешь в виду акции Всемирного банка?

— Да, совершенно верно. Я не могу выяснить, откуда; они поступили, но могу прямо сейчас назвать тебе достоинство, серию и номер акций на множество миллионов долларов.

Тавиш не догадывался, откуда поступили эти акции, но для меня это не являлось загадкой. И я не удержалась от улыбки. Совсем нетрудно вычислить, где столь доступно для мошенников мог содержаться блок банковских акций такого объёма. Собственно говоря, туда можно было запустить лапу и без помощи компьютерной системы.

Они ободрали пенсионный фонд собственных служащих.

Солнце клонилось к закату, когда я продралась через лес и спустилась по склону ниже замка, чтобы попасть к нему со стороны маленького полуострова. Оттуда по извилистой, едва заметной тропке можно было попасть прямо в сторожевую башню, с которой легко обозревался парапет замка и море. Я выбрала этот путь, чтобы не пересекать внутренний двор с риском попасться кому-нибудь на глаза.

Зная, что звуки лучше распространяются снизу вверх, я надеялась, что при некотором везении мне вовремя удастся ознакомиться с обстановкой, сложившейся в ходе переговоров. Лелия, Тор и вагабондцы должны были сейчас отдыхать за коктейлями.

Но когда я выглянула в узкое оконце, то на фоне морского пейзажа увидела лишь три фигуры: Лоренса и двоих моих друзей. Их голоса доносились до меня так чётко, словно мы стояли друг от друга не далее чем в трех футах.

— Баронесса Дамлих, — говорил Лоренс, пока Тор разливал шампанское, — доктор Тор информировал меня, что вы являетесь главной фигурой в вашем консорциуме. Надеюсь, вас не слишком обидит то, что я позволю себе заметить: не похоже, что вы достаточно долго вращались в мировых финансовых сферах. И наивное желание получить дополнительную выплату за ваш бизнес в размере тридцати миллионов выглядит совершенно по-детски.

— Тогда почему же вы согласились на его инитиалмент, мсье? — мило спросила Лелия.

— Не только потому, что этот голый кусок скалы ничего не стоит, — продолжал бубнить Лоренс, игнорируя её вопрос. — Но ещё и потому, что, приобретая его, мы не уверены, что и впредь сможем эксплуатировать остров в качестве свободной зоны. Географически остров расположен между территориальными водами Греции и Турции. И если эти два государства вздумают оспаривать друг у друга право собственности, как это произошло, к примеру, мы неизбежно столкнёмся со множеством неприятностей.

— И все же вы желаете приобрести наш ничего не стоящий бизнес так страстно, что готовы силой отнять его у нас. Надеюсь, вас не слишком оскорбит то, что я теперь позволю заметить: вы не очень-то жентиль, мсье.

— В нашем реальном мире, мадам, — мире бизнеса и финансов — вряд ли так уж обязательно быть джентльменом. И если вы не подпишите подготовленные нами бумаги, удовольствовавшись одним миллионом долларов, то смею вас заверить, что нам придётся прибегнуть к абсолютно неджентльменским мерам для выдворения отсюда вас и ваших коллег. Предприятие рискованное, мы все согласны идти на риск, но на риск рассчитанный. И проведённые мною расчёты говорят о том, что мы рисковали, перекупая те займы, с помощью которых вы финансировали начало вашей деятельности.

— Ну, не так-то уж вы и рисковали, — возразил Тор, обнося всех шампанским, — тем более что в ваши планы входило устроить здесь «стоянку» для активов своего банка и многих других корпораций, членами которых являются ваши коллеги. Заключать здесь сделки, избегая налогообложения, как только вы завладеете островом, — риск небольшой и вполне выгодный.

— Закон запрещает банкам и корпорациям размещать резервы в свободных зонах, — ледяным тоном возразил Лоренс, — как вам известно.

— Тем не менее все, кто может, это проделывает, — как вам известно, — улыбаясь, парировал Тор.

— Не знаю, откуда у вас такая информация, но за подобный высказывания вас можно было бы призвать к ответу, — огрызнулся Лоренс.

— Но здесь не зал суда, и ни одна кристально чистая репутация не оказалась запятнанной под градом инсинуаций, — заметил Тор.

Но почему же его не удивляет, как, например, меня, что Лоренс проявляет такое равнодушие к своей репутации в Бэнкс? Неужели они заранее не предпримут никаких мер, если откроется, что один из воротил банка замешан в незаконных махинациях по созданию свободной зоны для собственных интересов? Неужели Лоренс обладает ещё большим влиянием в Бэнкс, чем я предполагала?

И тут наконец я все поняла, кровь ударила мне в голову. Он не воровал акции из пенсионного фонда, он владел ими! Это вовсе не были краткосрочные вклады, сделанные в наш маленький островной бизнес: это была лишь надводная часть айсберга. Они не просто хотели укрывать здесь от налогов свои деньжищи, они желали обзавестись собственным государством! И теперь я знала зачем!

— Вы, вероятно, не совсем понимаете, с кем имеет дело, — говорил Лоренс Тору.

— Зато я вполне понимаю! — выкрикнула я через свою бойницу в башне, не в силах больше сдерживаться.

— Все трое, сощурившись от солнца, задрали вверх головы, и я заметила, что Тор улыбается.

— Ах, — сказал он с врождённой вежливостью, — вот и наш молчаливый партнёр обрёл дар речи.

— Молчаливый партнёр? — тупо уставился на меня Лоренс.

Я подобрала полы бурнуса и в три прыжка одолела винтовую лестницу, стремясь поскорее присоединиться к ним.

Лоренс холодно окинул меня взором. Даю голову на отсечение, что он не ожидал здесь встретить меня, но, надо отдать ему должное, не подал виду.

— Бланке, может быть, вы потрудитесь объяснить, чем вы тут занимаетесь? — спросил он.

— Лучше вместо этого постараюсь объяснить, что здесь делаете вы, — отвечала я, стараясь сдержать бушевавшую во мне ярость. — Вы, сукины дети, переводите сюда банк!

Тор резко обернулся ко мне, а Лелия заломила руки. Лоренс стоял неподвижно, его лицо стало похоже на бесчувственную маску, а зрачки глаз превратились в микроскопические точки. Он поставил на парапет свой бокал с шампанским и извлёк из кармана пачку документов.

— Именно это мы и делаем, — веско сказал он. — И то немногое, что вы ещё можете предпринять перед неотвратимостью надвигающегося события, — это поставить подписи под нашим соглашением и с благодарностью принять один миллион долларов. Так что поскорее решайте, кто из вас имеет право подписать…

— Может, кто-нибудь объяснит мне вначале, что же все-таки здесь творится? — вмешался Тор.

— Понимаешь, они создавали план, который должен был работать «на века», — объяснила ему я. — У них в банковских акциях многие миллионы, которые они вполне могли ухитриться скупить оптом за собственные денежки по полсотни центов за шутку.. Как только они получат власть над островом, они смогут создать здесь свою акционерную компанию по своим собственным законам, потом переведут сюда все купленные ранее акции и овладеют Всемирным банком!

— Точное разъяснение, — подтвердил Лоренс, все ещё держа в руках контракты. — Мы планировали создать такое объединение в Люксембурге, на Мальте или где-нибудь ещё, но нам очень кстати подвернулся этот удобный для всех вариант. Однако мне кажется, что я и так потратил на вас слишком много времени, а оно, как известно, деньги. Пора закругляться. Надеюсь, в убедились, что нас ничто не остановит, что бы вы ни предпринимали сейчас. Короче говоря, мы приобретаем ваш остров и банк впридачу.

О, он был прав, и я знала, как они начнут действовать, прибрав к рукам остров. Они так рьяно рвались овладеть им вовсе не потому, что хотели усовершенствовать систему управления, или улучшить уровень оказываемых услуг, или повысить стоимость общественной собственности для других держателей акций. Нет, когда такие, как они, запускают лапы в подобного рода бизнес, то выдаивают его досуха, и не только путём непомерного увеличения дивидендов. Они учиняют то же, что некогда учинили над банком Биби. Только на сей раз в гораздо более устрашающих масштабах. То, что они намеревались осуществить, могло подорвать всю экономику США.

А благодаря тому, что мы вручали им абсолютно новую страну, все, что они собирались предпринять, не выходило бы за рамки законов, которые они же сами бы и создавали!

Самой большой моей ошибкой было то, что я не распознала настоящее зло, хотя столкнулась с ним лицом к лицу, вместо этого я продолжала танцевать на задних лапках перед Лоренсом, расписывая недостатки банковской системы безопасности. Какой же я оказалась дурой, ведь истоки коррупции коренились в самой банковской верхушке, и зло порождалось вовсе не недостатками работы наших сотрудников или несовершенством компьютерной системы. Зло порождалось мрачным гением одного-единственного мерзавца, рвущегося к власти. И, хотя у меня все равно не хватило бы сил на то, чтобы его остановить, я могла бы по крайней мере не способствовать, пусть и невольно, его продвижению к цели.

Внезапно около меня появился Тор, он с милой улыбкой протянул бокал шампанского. Следующий его ход буквально ошеломил меня.

— Моя дорогая Верити, я предлагаю поднять бокалы в честь этого неплохого человека, и постараемся смириться с поражением, воспользовавшись тем миллионом, который он нам предлагает. Мы сражались до конца, но случается, что даже самому умному стратегу не всегда удаётся одержать победу над врагом.

Я молча уставилась на него, не понимая, что он задумал. Тор никогда не сдавался без борьбы. Да, да, я ни разу не. видела, чтобы он отступал; даже начав безнадёжное ухаживание за мной, он не остановился, пока не добился своего.

Он чокнулся со мной и приподнял бокал, взглянув на Лелию, которая растерянно ответила ему тем же.

— За Лоренса и его соотечественников, где-то бродящих по острову. Жаль, что их здесь сейчас нет, в момент нашей капитуляции. Но они будут очень довольны, когда обнаружат, что составленные ими контракты подписаны и оформлены по всем правилам. — Он отпил из бокала ещё глоток и с силой сжал мою руку. — И за Верити, нашего молчаливого партнёра, чей гений все это время был нашим проводником. И хотя мы рассчитывали не на такой мизерный приз, я все же надеюсь, что он в какой-то степени компенсируют утрату любимого тобою за последние три или четыре месяца миллиарда?

— Какое отношение имеет Бэнкс ко всем этим деньгам? — требовательно спросил Лоренс. — Я до сих пор полагал, что за этой сделкой стоите вы, баронесса.

— Не «за», а впереди, — возразила Лелия с заговорщической улыбкой.

Я совершенно не понимала, что здесь происходит.

— Как отметила баронесса, — сказал Тор, — именно она обеспечивала внешнюю сторону сделки. То есть покупку акций, которые мы использовали для получения наличных денег, затем приобретение острова и открытие нашего бизнеса. Однако главным действующим лицом, финансовым ангелом-хранителем, все время была Верити Бэнкс.

— Но это же полный абсурд, — не поверил Лоренс. — Откуда она могла взять столь значительный капитал? Вы же говорите о миллиарде в ценных бумагах!

Он был явно встревожен и, конечно, понимал, что каким-то непостижимым образом ситуация выходит из-под контроля.

— Может быть, ты все же объяснишь Лоренсу, как тебе удалось раздобыть деньги, — предложил Тор с двусмысленной улыбкой. Он опять пожал мне руку, правда, не так сильно. — Особенно подробно расскажи ему, как ты украла свой миллиард долларов.

И тут, наконец, до меня дошло, чего добивался Тор, и я уже не смогла сдержать торжествующей улыбки.

— Я украла их, — беспечно сообщила я, быстро допила своё шампанское и удалилась, чтобы вновь наполнить бокал.

— Извините, что вы сказали? — переспросил Лоренс.

Мельком взглянув на него, заметила, что зрачки его практически исчезли. Зачем-то сняв очки, он принялся их старательно протирать, словно это помогло бы ему лучше шевелить мозгами.

— Я что, заикаюсь? — недоуменно приподняв брови, осведомилась я. — Украла миллиард долларов из банковских обменных фондов, ах да, извините, и ещё немного из обменных фондов ФЭДа, об этом тоже нельзя забывать. Воспользовавшись этими деньгами, чтобы приобрести акции, мы собирались вернуть все обратно, как только получили бы свои тридцать миллионов. Но конечно же, теперь, когда вы пошли на попятную, сделать это уже невозможно.

Лоренс так и застыл на месте, в то время как наша троица расцвела улыбочками.

— Но конечно, для нас это и не имеет значения, поскольку я, разумеется, не переводила деньги на мои личные счета. И эти похищенные из фондов деньги никогда не припишут мне, — продолжала пояснять я. Затем, выдержав трагическую паузу, добавила:

— Их припишут вам и вашим милым приятелям.

И наступила тишина. Лоренс, смертельно побледнев, так вцепился в свой бокал, что, казалось, сейчас его раздавит. Видимо, до него дошло, что ни один суд не поверит в то, что человек, собравшийся прибрать к рукам крупнейший в мире банк и даже целую страну, оказался неспособен вовремя заметить, как кто-то впихнул миллиард долларов на его личный счёт в его же собственном Бэнкс.

Внезапно Лоренс схватил бокал и, целясь мне в голову, с силой швырнул его. Тор вовремя успел оттолкнуть меня, так что бокал разбился о парапет.

— Ничтожная проклятая сука! — заорал Лоренс, и его голос больше походил на звериный рык. А в следующее мгновение на парапете воцарился кромешный ад, поскольку с тропинки примчались Перл и Джорджиан в сопровождении толпы вагабондцев. Все вопили, и никто ничего не понимал, пока Тор не усадил визжавшего громче всех Лоренса в оказавшееся рядом кресло.

Лелия принялась стучать ложкой по бокалу с шампанским, пока все не успокоились.

— Джентльмены, — сказала она, мило улыбаясь, — как вы поняли, наши дела ещё не завершины. Прошу вас по возможности найти для себя подходящие места и выслушать меня, отмечу, однако, что это не имеет непосредственного отношения к контракту.

— Что здесь происходит, баронесса? — спросил один из вагабондцев, не сводя глаз с бившегося в истерике Лоренса.

— Мы как раз собираемся сделать вам терзание когтями, — мило сообщила Лелия, приветственно приподнимая бокал.

— Тебе понравилось? — спросил Тор, всматриваясь в моё лицо при свете свечей.

— Это самая отвратительная дрянь, которую я когда-либо пробовала, — отвечала я, сплюнув чрез парапет.

— Может, кому-то и нравится вкус резины, — возразила Перл.

— Мне это больше напоминало хлорку, которую добавляют в воду в бассейнах, — сказала я.

— Это сосновая смола, — объяснил Тор. — Древние греки держали вино в сосновых бочонках, чтобы на него не позарились римляне.

— Верно, — подхватила Джорджиан, — давайте мне его каждый день, чтобы напрочь отбить аппетит перед едой.

Она стояла на краю крепостной стены на фоне персикового цвета неба и цвета пера фламинго моря, облачённая в кроваво-красный кафтан. Рядом с нами маленьким кружком расположились музыканты, и тихое позванивание сантуры сливалось со сладостными переливами бузуки. Тор показывал Лелии какие-то движения греческого танца. Остальные следили, как оплывают и гаснут одна за другой свечи.

— Та маленькая флейта — это флогера, а барабан — дефи, — сказала Джорджиан. — До вашего приезда мы часто слушали эту музыку внизу, на пристани. Как жаль, что нам придётся расстаться с островом. Хорошо, хоть у нас в запасе ещё неделя, пока Тор будет находиться с вагабондцами в Париже, вызволяя наши ценные бумаги.

— Как ты думаешь, Лоренсу когда-нибудь позволят выйти из роскошной психушки в Лурдесе? — спросила Перл. — По-моему, такой эмоциональный стресс может начисто сжечь мозги любому.

— Да, у него явно крыша поехала, — согласилась я. — И его коллегам пришлось самим расхлёбывать всю эту кашу. Они вернули наше обеспечение займов, уничтожили свой «заёмный фонд» и молча, без возражений подписались под признаниями в своих преступных действиях. Мы возвращаем все украденные ранее деньги и уничтожаем открытые на их имена счета. Хотя им и придётся как следует раскошелиться, но отделаются они всего лишь лёгким испугом. И наверняка постараются сделать Лоренса козлом отпущения, ведь сам он не сможет больше за себя постоять.

— Нам повезло, что удалось в нужный момент подогреть их, — рассмеялась Джорджиан. — Мы с Перл умудрились посадить их в весьма горячую лужу. У меня имеется несколько замечательных снимков полароидом, которые вас позабавят…

И она протянула пачку глянцевых отпечатков, на которых были запечатлены вагабондцы, нагишом плескавшиеся в пруду и поливавшие шампанским Перл. Чертовски милое времяпрепровождение!

— Мы подумали, что в любом случае не помешает обзавестись кое-чем для возможного шантажа, раз уж события разворачиваются не в нашу пользу, — пояснила Джорджиан, любуясь своими творениями. — Взгляни, на её груди можно разглядеть каждую капельку шампанского! Чтобы сделать эти снимки, мне пришлось спрятаться в кустах.

— Вы просто безжалостная парочка, — рассмеялась я.

— Мы боролись за выживание, — подтвердила Перл. — Ты ведь сама нас этому учила.

После полуночи, когда музыканты ушли, мы все ещё сидели в прохладной, влажной темноте и следили за крёстным ходом, поднимавшимся в гору. На берегу сверкали огоньки редких свечей, освещая двигавшиеся друг за другом с пением фигуры.

— Они поют Акафист, древний торжественный гимн, — прошептал Тор, который сидел рядом, обняв меня за талию. — Его написал патриарх Сергий в канун освобождения Константинополя от персов. И он исполняется каждый год на праздник Пасхи.

— Это прекрасно, — прошептала я.

— Пойдёмте послушаем службу, — предложила Лелия. Но когда все собрались уходить, Тор удержал меня.

— Вы идите, а мы ещё не покончили с делами, — пояснил он, обращаясь к нашим друзьям.

Все поспешили за крёстным ходом, направлявшимся на другой конец Омфаллоса к небольшой церквушке.

Когда в темноте ночи скрылся последний огонёк их свечей, Тор обернулся ко мне.

— Сегодня кончается срок нашего пари, — сказал он. — Считаю, что ты выиграла. По крайней мере тебе удалось гораздо ближе подобраться к контрольной сумме, чем мне. Готов обсудить условия капитуляции, но прежде хотел бы поговорить о нас с тобой.

— Я не знаю, что об этом и подумать, — отвечала я. — У меня такое чувство, будто рухнула вся моя прежняя жизнь и началась какая-то иная, новая, с которой так и не освоилась. Мне хотелось бы быть вместе с тобой, но совершенно не представляю себе наших будущих отношений, хотя думаю об этом уже четыре месяца.

— О, я бы не хотел отношений, начинающихся с заглавной "О", — признался Тор, внимательно всматриваясь в моё лицо в тусклом сиянии луны. — Как насчёт того, чтобы начать отношения с маленькой "о"?

— А если вообще избавиться от "о"? — с улыбкой предложила я. — Тогда получается не «отношения», а «тношения».

— Замечательно, — улыбнулся Тор в ответ. — Но ведь если ты получишь работу в ФЭДе, то уедешь в Вашингтон, а я останусь в Нью-Йорке. Разве недостаточно тех лет, которые мы прожили врозь? Ну-ка скажи, сколько тебе сейчас лет?

— Могу признаться, что давно перевалило за двадцать, — отвечала я. — А почему ты спрашиваешь?

— Значит, ты уже можешь понять, что немногим выпадает в жизни такое счастье, которое снизошло на нас. И я бы хотел… Минутку, я сейчас вернусь.

И он поспешил в замок, оставив меня у парапета с бутылкой коньяку и бокалами. Я налила себе немного коньяку и стала наблюдать за тучками, набегавшими на лунный диск, слушая невнятный лепет волн, разбивавшихся внизу о стены крепости. Вскоре Тор вернулся с пухлым портфелем. Вывалив его содержимое на камни, он зажёг спичку. Я любовалась, как отливают медью его волосы в отблесках пламени. Потом все-таки обратила внимание на то, что лежало перед нами. Он вынул из общей кучи лист бумаги и поднёс к нему спичку.

— Что ты делаешь? — испуганно вскрикнула я. — Ведь это облигации! Настоящие! Ты же сейчас подпалил миллиард долларов в ценных бумагах! Ты что, свихнулся?

— Возможно, — с улыбкой отвечал он, и в отблесках учинённого им пожарища пламя в его глазах окрасилось в золотистые тона. — Находясь в Париже, я связался с Трестом депозитов и затребовал фальшивки, ведь у меня оставались номера их серий. Я подумал, что лучше уничтожить всякую возможность в чем-то нас уличить. Даже зная, что у вагабондцев никогда не хватит мозгов на то, чтобы подстроить нам каверзу наподобие той, что подстроили мы им, это следует сделать. Тем брокерам и банкирам, которые откажутся от проведения инвентаризации, придётся попотеть, объясняя, каким образом отосланные ими в Трест депозитов облигации оказались поддельными… Да сядь же ты наконец, дорогая, и не стой на одной ноге, ты меня нервируешь!

Я его нервирую! Усевшись на край каменного стола, я наблюдала, как одна за другой поддельные облигации исчезают в языках пламени. И вот уже огоньки начали гаснуть в образовавшейся кучке пепла, и вскоре её сдуло с парапета налетевшим с моря бризом. К тому времени, как стало светать, наш миллиард долларов превратился в ничто, исчез, не оставив и следа. Неужели мои следующие тридцать два года жизни станут похожи на предыдущие? Словно прочитав мои мысли, Тор подошёл и обнял меня, уткнувшись лицом мне в затылок и зарывшись в волосы.

— Я хочу поехать домой, полить орхидеи и немножко посидеть и подумать, — сказала я, прижимаясь к нему. — Когда мы заключали пари, мне и в голову не могло, прийти, что к окончанию его срока я стану совершенно другим человеком. У меня нет того дара предвидения, каким обладаешь ты.

— Все понятно, — сказал он, целуя мне шею и отклоняясь, чтобы заглянуть в глаза. — Но, может, вместо того, чтобы оплакивать прошлое и опасаться будущего, нам лучше всего подумать о настоящем? Меня не покидает ощущение, что мы что-то не доделали.

— Не доделали? — удивлённо переспросил я.

— Неужели ты не понимаешь, что, несмотря на то, что нам удалось остановить победное шествие вагабондцев, могут найтись такие, которые захотят совершить нечто подобное, имея или не имея в своём распоряжении целое государство? Кроме того, любой банк может с лёгкостью скупить другой банк, воспользовавшись для этого его неучтёнными фондами. Современная банковская система не даёт никаких гарантий того, что банковские активы будут должным образом оценены и застрахованы. Всегда существует опасность, что очередной ненасытный выродок захочет учинить завтра нечто подобное тому, что чуть было не случилось сегодня.

— И какое это имеет отношение к нам? — спросила я.

— Если бы ты в ФЭДе занималась проверкой их резервов и ликвидных активов, — начал он со знакомой двусмысленной улыбкой, — и если бы я производил анализ пакетов ценных бумаг, приобретённых в ходе межбанковского обмена, то мы смогли бы проделать неплохую работу, не так ли? Держу пари, что мне удастся за год раскусить большее число незаконных объединений и фактов коррупции, чем тебе! Как тебе это нравится, моя маленькая соперница?

Я попыталась было рассердить и облить его презрением, но не смогла. Я громко рассмеялась.

— О'кей, и какими же будут на этот раз ставки? — спросила я.

Примечания

1

«Бэнкстка» — игра слов: на жаргоне программистов то же самое, что и «шина» — система, обеспечивающая взаимодействие отдельных блоков программы (Здесь и далее прим. перев.)

(обратно)

2

Сан-Франциско

(обратно)

3

Сигнал отбоя

(обратно)

4

Способ тайного письма, понятного лишь посвящённым, тайнопись. (Прим ред.)

(обратно)

5

Павлин (англ.)

(обратно)

6

Нью-Йорк-Сити (англ. сленг)

(обратно)

7

Трансокеанская железная дорогая

(обратно)

8

Верховный Экономический Совет

(обратно)

9

Служанкам (фр.)

(обратно)

10

Истина (лат.)

(обратно)

11

Красный щит (англ.)

(обратно)

12

Парные тумбы на палубе судна у его борте", служащие для закрепления канатов (Прим. ред.)

(обратно)

13

Герцог (англ.)

(обратно)

14

Чёрной (нем.)

(обратно)

15

Томас Дилан (1914 — 1953) — английский поэт из Уэльса (Прим. ред.)

(обратно)

16

«Моби Дик, или Белый Кит» — известный роман Германа Мелвилла (1819 — 1891) о полулегендарном ките, смертельном враге китобоев

(обратно)

17

По шкале Фаренгейта

(обратно)

18

Система взаимных расчётов между банками по общему итогу без оплаты наличными каждого отдельного счета, векселя и проч.

(обратно)

19

Искусная подделка под драгоценный камень, выполненная из стекла

(обратно)

20

Львиный коготь — игра слов (англ.)

(обратно)

21

Свод законов, вводимый Наполеоном I на захваченных им территориях

(обратно)

22

Непрерывного, постоянного наблюдения.

(обратно)

23

Небольшая речная лодка с плоским дном и двумя вёслами

(обратно)

24

ФХ — fоreign exchange — международный обмен (англ.)

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  НОЧЬ В ОПЕРЕ

  ДЕНЬ В БЭНКС

  МОТИВ

  ВЕК МАШИН

  СДЕЛКА

  СОТРУДНИЧЕСТВО В РАМКАХ ДОГОВОРА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  ЗВОН МОНЕТ

  КОМПАНЬОНЫ

  СКАЧКИ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

  НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА

  ОПЕРАЦИИ С ФИНАНСАМИ

  НЕПРИЯТЕЛИ СБЛИЖАЮТСЯ

  ЖОНГЛЁРЫ ДЕНЬГАМИ

  АУКЦИОН

  ФЕДЕРАЛЬНЫЙ РЕЗЕРВНЫЙ БАНК

  МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОБМЕН

  СУЕТА ВОКРУГ АКТИВОВ

  РАСПЛАТА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте