Ночь падших ангелов (epub) - Ночь падших ангелов 1248K (книга удалена из библиотеки) (скачать epub) - Дарья Сергеевна Кожевникова

Дарья Кожевникова Ночь падших ангелов

Посвящается Ярызько Сергею Александровичу, человеку необыкновенной силы воли, мужества и отваги, вызывающих у меня искреннее восхищение..

От Автора

© Кожевникова Д. С., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

1

Иннокентий Евстахов изучил последний листок отчета, составленного его помощниками, и убрал папку с документами в тайник под сейфовым замком. Слишком криминальная была бухгалтерия, чтобы можно было хранить ее где-то еще.

– Дела неплохо идут, – поделился он мыслями с Захаром, своим помощником. – Теперь надо бы эти деньги легализовать да пустить в оборот под проценты. Есть у меня один подходящий вариант: банк я хочу к рукам прибрать. Только для этого придется вначале справиться с его хозяином, слишком уж стреляным воробьем. Такого легче устранить, чем обвести вокруг пальца. Но я дам ему шанс. А пока… что у нас там со следующей отправкой товара, решили вопрос?

– Решили – лучше не бывает! Курортный город, курортный сезон! Самое подходящее время! Найти машину из нужного нам региона – раз плюнуть! Сейчас вот начиним одну товаром, и водила на халяву доставит нам его в нужное место, знать ничего не зная. А там, на месте, останется только еще раз до машины добраться да незаметно вынуть все заложенное. Ребята у нас в мастерской специально так прячут, чтобы изъятие можно было провести быстро и без проблем. Почти никакого риска!

– Никакого, кроме финансового, если вдруг что-то пойдет не так, – проворчал Иннокентий, очень не любивший терпеть убытки. Особенно эта нелюбовь обострилась в последние два года, за которые он не раз прогорал, лишившись поддержки своего влиятельного компаньона, Бориса. Еще пару лет назад Борис был в этом городе подпольным императором, той сметающей любые препятствия силой, к которой Иннокентий всегда мог обратиться за помощью. В обмен на половину прибыли, разумеется. Но по тем временам прибыль была такова, что, даже отдав Боре его жирный кусок, оставалось, чему порадоваться.

Борис держал стальной рукой и город, и весь район. У него были связи для решения административно-дипломатических вопросов, а также отряд боевиков, способных уладить все, на что связей не хватало. При такой поддержке Иннокентий не знал провалов в реализации своих идей. А потом все резко закончилось. Боря внезапно и глупо погиб, и с кончиной императора сама его империя развалилась почти в одночасье.

Никто из Бориных приспешников не смог занять его место, не сумел вести дела так, как он. Ни хитрости, ни авторитета ни у кого для этого не хватило.

И надо же Боре было так нелепо погибнуть в самом расцвете лет, всего лишь погнавшись за каким-то сопляком на мотоцикле! Сопляком, посмевшим шантажировать Борю – то ли по глупости своей, то ли от незнания, с кем он, вообще, имеет дело.

Борю этот щенок очень тогда рассердил. И попадись он, Борины бойцы его без наркоза на молекулы бы разобрали. Боря, вообще, такие забавы любил, оттого и принял личное участие в той «охоте на дичь». Но на стороне щенка сыграла сама судьба, распорядившись, чтобы Боря во время погони попал в автокатастрофу. И с его гибелью сразу все пошло наперекосяк.

Полиция резко активизировалась. Боевики, наоборот, рассредоточились, потеряв своего главнокомандующего. А отлаженные Борей системы обогащения начали ломаться одна за другой, начиная с «Золотой тайны», стриптиз-клуба, в котором Боря организовал очень даже прибыльные гладиаторские бои, где девушки выходили сражаться против собак, а ставки взлетали до небес.

Это любимое Борино детище было захвачено ОМОНом в первый же день после его гибели, а Иннокентий там тоже свою немалую долю имел. С тех пор дела у Иннокентия пришли в упадок. И до недавнего времени все его попытки поправить свое финансовое положение заканчивались крахом. Успех замаячил на горизонте лишь в последние месяцы, когда отчаявшемуся Иннокентию пришла мысль обратиться за помощью к самому богу. Прибыль, такая, к какой он привык при Боре, наконец-то снова потекла к нему в руки. Но страх перед убытками все равно оставался: чем больше увеличивались доходы, тем страшнее было терять.

– Что-то может пойти не так и у наших собственных курьеров, от случайности никто не застрахован, – возразил Захар, не догадывавшийся о мыслях своего босса. – Те, если попадутся, то еще и что-то выболтать могут. А наши перевозчики поневоле – ничего. Мы же будем использовать их вслепую. Знай выбирай регион да начиняй машину перед отъездом.

– Ладно, молодцы, хорошо придумали, – сдался Иннокентий. Задумчиво потер рукой кончик носа – привычка, от которой он никак не мог избавиться. Хотя она никого так не раздражала, как его самого. Словно он этим своим жестом специально активировал внимание на этой своей части лица, мясистой и вздернутой, за которую, как он знал, ему даже прозвище дали: Ноздрев.

Ах, как его это из себя выводило! Он в свое время даже хотел пластику сделать, но не стал, чтобы не показывать окружающим, как его задевает их внимание к его носу.

Но теперь все изменилось. Отныне его лик совершенен, как бы он при этом ни выглядел! На него молятся, перед ним падают ниц! И почему это ему раньше в голову не пришло: там, где невозможно чего-то добиться нахрапом, как это Боря умел, можно действовать исподволь, завладевая умами людей.

Он, врач-психиатр по образованию, начал этот свой новый бизнес вроде как с лекций о здоровом образе жизни. Обрел своих почитателей, начал собирать полные залы. А потом ненавязчиво, но весьма стремительно его учение начало приобретать религиозную окраску. И – успех!

Этому многое способствовало: его проникновенный голос, его тщательно продуманные речи. А главное – добавки, что тлели в кадильницах у его помощников, вызывающие восторженное состояние, доходящее почти до эйфории. Против такого коктейля мало кто мог устоять, и количество горячих поклонников Иннокентия (теперь – святого Евстафия) стремительно росло. Сейчас дошло уже до того, что они организовали свою общину на территории города, где у Иннокентия еще в его лучшие времена с целью вложения денег был выкуплен солидный участок земли – бывший пионерский лагерь.

Тут некоторые Борины солдафоны, оставшиеся беспризорными, попытались сунуться к Иннокентию с рэкетирским наездом, и это оказалось очередной удачей. Он узнал их, а они – его, после чего все взаимные претензии сошли на нет, а вместо этого появилось совместное дело. Да теперь уже не одно! Так что в последнее время «Святой Евстафий» лично уже не проповедовал. Теперь он лишь изредка появлялся среди своей паствы, чтобы поддерживать в них религиозный огонь. Ну, и еще одно исключение делал – для своих девочек, для своих несравненных «падших ангелов», которые ради преподобного были готовы на все.

Вот и сейчас, заканчивая разговор, Иннокентий поинтересовался у Захара:

– Ты сестру Млаву с собой привез?

– Конечно, как вы просили.

– Тогда ты свободен, а ее сюда позови.

Помощник понимающе ухмыльнулся и вышел, заставив Иннокентия нахмуриться: каков мерзавец, а? Или думает, этой его ухмылки не было заметно? Впрочем, за верную службу многое можно простить. Даже то, что и этот ушлый тип, и три курирующих лагерь «наместника» тоже не упускали случая побаловаться с «падшими ангелами», покорными их «святой воле».

– Здравствуй, дитя мое! – проникновенно сказал он ладной и статной девушке, шагнувшей к нему через порог.

– Здравствуйте, преподобный! – благоговейно выдохнула она, не поднимая глаз.

– Ну, что же ты стоишь у дверей? Пройди, дитя! – позвал Иннокентий, разваливаясь на диване и задирая свою рясу, специально надетую для этого случая. – Помоги мне! Послужи мне своим светлым грехопадением!

Неслышно ступая, сестра Млава подошла к дивану и опустилась перед ним на колени.

* * *

Роман Тарталатов возвращался с работы. Генка подкинул его на машине от промзоны, где находилось их предприятие, до города, а дальше – сам, один. Пешком, неторопливо по набережной, оглядываясь на проходящих мимо людей. Те шли каждый со своими мыслями, и наверняка ни один из них не думал о том, какое это счастье – просто уметь ходить.

Эту свою возможность люди воспринимали как должное, не то что он, который несколько лет был прикован к инвалидному креслу. А вот сегодня он тоже шел, сам, с работы домой! Правда, с тросточкой, теперь – с его неизменной спутницей, но после всего пережитого это была уже сущая ерунда.

Он ходил! И даже не поленился сделать сегодня крюк, чтобы на набережной побывать.

Роман остановился у невысокой, по пояс, балюстрады, огораживающей набережную от пляжа и спуска к нему, подставил лицо освежающему бризу. Летний южный день уже шел к своему завершению, солнце уже не палило так, как в полдень, но воздух был напоен зноем, и тонкая рубашка на спине все равно была влажной.

А вода заманчиво играла перед ним золотыми переливами солнечного света, скользящего по волнам, таким же легким, как и поднявший их ветерок. Она была прозрачной, словно хрусталь, можно было разглядеть каждый камешек, каждую веточку водорослей на дне. И дальше, где дно уже не охватывалось взглядом, эта прозрачность все равно угадывалась – по цвету морской воды, более светлой над песчаным дном и более темной там, где дно было покрыто подводным лесом.

Скинуть бы сейчас с себя одежду, разогнаться бы и нырнуть! Вынырнуть уже далеко за линией прибоя и мощными гребками понести себя дальше, сквозь этот прохладно-лазурный шелк!

Но вот об этом Роман мог только мечтать, любуясь водой с берега. В море он забирался только при помощи Генки, своего названого брата, мужа сестры. Да и то они выбирали для этой цели пустынные дикие пляжи, потому что здесь, среди множества людей, особенно среди бегающих по мелководью ребятишек, Роман стеснялся раздеваться и показывать свое тело.

Гена с Аглаей, его родной сестренкой, дружно уговаривали его: «Да не сходи ты с ума, будь ты проще! У тебя же что плечи, что торс – как у Аполлона, вообще, статуи можно лепить!» Да, наверное, так. Можно лепить статуи, если при этом ниже пояса не смотреть.

И преодолеть себя, скинув на многолюдном пляже брюки, Роман не мог. Быть может, в будущем, когда он станет старше, он сможет побороть свои комплексы, или они сами к тому моменту отступят на второй план. Скажем, годам к сорока. Но сейчас ему еще и тридцати не исполнилось.

– Молодой человек! Можно задать вам вопрос?

Он был не старым и не собакой, просто так задумался, что не сразу понял: это к нему обращаются. Девушке пришлось еще раз его окликнуть, чтобы он наконец развернулся к ней. И застыл, разглядывая это чудо. Право, было, на что посмотреть! Девушка была тоненькой, какой-то уже за гранью реальности, особенно руки, сжимающие уродливую холщовую торбу. Юбка на ней, как у цыганки, была почти до земли. Но у цыган одежда пестрая, радует глаз, а у этой – черный низ, коричневый верх. Кофта с рукавами, несмотря на жару. Вон, даже капельки пота виднеются на аккуратном курносом носике. Волосы золотистые, прямые, длинные, поперек лба на древнеславянский манер перехвачены узкой ленточкой.

– И что же тебе, дитятко, надо? – Роман сумел не улыбнуться, когда увидел ее, но не удержался от иронии – ну слишком уж серьезный вид у нее был.

– Я не дитятко! – девушка смутилась, вспыхнула.

– Правда? – спросил он, стараясь сохранять серьезный вид. – Ну ладно, поговорим тогда как взрослые люди! – Чего она от него хотела, и так было ясно: этот серый мышонок, так диссонирующий с залитой солнцем набережной, мог быть только из очередной какой-нибудь секты. Вроде в этом году какие-то «дети солнечного бога» были у них в городе на слуху. – Хочешь узнать, верю я в бога или нет? Таки да, малыш! В Гефеста, в Посейдона. В Бахуса – так вообще не вопрос!

– Бог может быть только один! Истинный бог! – с жаром выдохнула девчушка. – Свет и любовь! Все остальное – ересь, ведущая во зло и во тьму!

Ну да, как всегда! Имена богов меняются, суть остается прежней: только у них, в секте, истинный, все остальное – фигня! Как будто для каждой религии на небе сидит свой персональный бог, а на земле просто надо выбрать кого-то из них, ну чисто депутата из общей кучи рвущихся на вожделенное место! Смешно!

Но девчонка такая вся какая-то беззащитная, с таким трогательным лицом и чистыми глазами, какие обычно бывают лишь у детей. Не хочется обижать ее, отправляя посылом куда подальше. Только он сегодня устал. Остановился вот на море полюбоваться, а тут эта дуреха с ее «божественными идеями» и с книгами, легко угадывающимися в уродливой торбе. Стоит и так на него смотрит, что больше всего ее хочется просто приобнять, ласково похлопав по тоненьким плечикам, а не всякие бредни выслушивать.

Нет, не может он этого ребенка обидеть!

– Ты хочешь, чтобы я послушал о твоем боге, малыш? – Роман усмехнулся, заметив, как ее смущает такое его обращение. Но он никак не мог назвать ее по-другому! – Хорошо, я согласен, если ты меня слишком рьяно мучить не будешь. Только для начала давай с тобой присядем вон на ту скамеечку, – он кивком указал на скамью со спинкой, заманчиво пустующую под сенью пицундских сосен. Местечко было уютное, даже с претензией на некоторую интимность, так что наверняка пользовалось популярностью у влюбленных парочек с наступлением темноты. Но девчушка и сейчас вся вспыхнула:

– Я… да вы что?!

– Успокойся, я ничего дурного не имею в виду. Не в моих привычках детей обижать. Просто наш с тобой разговор займет какое-то время, а мне долго стоять тяжело.

Тут только девушка заметила его трость, приставленную к балюстраде. Перевела взгляд с нее на лицо ее хозяина. Он улыбнулся ей не слишком-то весело, а потом жестом фокусника приподнял обе свои брючины, обнажая не ноги, а современные конструкции из металла и пластика. Аечка, сестренка, на пару с Геной постарались, чтобы у него были одни из лучших протезов, потому что обеих ног у него не было до самой верхней части бедра, так что даже один сустав пришлось протезировать.

Как и следовало ожидать, девчушка после такой демонстрации снова залилась краской, но уже совсем по другой причине. Тон ее изменился, стал участливым:

– Прости, брат мой! Я вижу, что ты в этой жизни страдал! Тогда нам есть о чем поговорить. Пойдем. Устраивайся, как тебе будет удобнее.

Он устроился – сел на скамейку отточенным движением, чтобы при смене положения не сбить крепления на протезах. Как ни крути, а передвигаться на них было совсем не то, что на живых ногах, и имелось множество нюансов, неведомых здоровым людям. Но он, в прошлом мотоциклист-ас, обладающий отменной координацией, сумел освоить эту науку. Тем более что выбора у него все равно теперь не было.

– Ну вот… тебе удобно… ничего не беспокоит? – заботливо спросила девчушка, присаживаясь на самый край скамейки, вполоборота к нему.

– Нормально. – Он снова окинул девушку взглядом. Сдержал улыбку, заметив, что она опять смутилась, такая вся беззащитная и диковатая, как маленький котенок. – Может, скажешь, как тебя зовут, малыш?

– Милана… сестра Лана, так меня называют.

– А я – Роман.

– Брат Роман. Ты позволишь так тебя называть? Я чувствую в тебе душу, способную познать бога во всех его откровениях.

– Ну что ж, давай. – Его забавляла восторженность в ее глазах, она теперь смотрела на него, как на мученика. Но сам он таковым себя не считал.

Совсем не слабак по натуре, он, потеряв обе ноги, может, и готов был сломаться, но Айка с Геной не дали. Расшевелили, да еще как! Он быстро забыл о своей депрессии, когда ему пришлось бороться с убийцей любимой девушки и спасать от смерти собственную сестру. А дальше были клиника и протезы. И работа в автомастерской, начатая, еще когда он с кресла не встал. В общем, шаг за шагом, но он в этой жизни поднялся после того, как его искалечили, пусть и не на свои ноги, и не видел повода зацикливаться на своем состоянии, разве что на пляже. А помимо пляжа он привык бороться и идти вперед, дорожа каждой маленькой победой, что вроде бы мученикам совсем не пристало. Или он как-то не так их себе представлял.

Лана начала свою проповедь издалека. Он не слишком вдумывался в то, что она говорит, а просто пытался ухватить смысл сказанного. Сам же все смотрел и смотрел на нее, на тоненькую, робкую. И любовался этой нежной девчушкой. Он таких еще никогда не встречал! Даже в своей прошлой разгульной жизни, когда на своем великолепном байке катал то одну, то другую девчонку, а потом расставался с ними, не оглядываясь, хотя от него порой ожидали совсем другого.

Но он никогда никого не обманывал, потому что, поступи так кто с его родной сестренкой, он бы обидчика по стенке за это размазал. Так что каждой своей знакомой он сразу честно заявлял, что к серьезным отношениям не готов, предоставляя ей выбор: связываться с ним, непутевым, или послать подальше.

Некоторые в самом деле посылали, едва выслушав, за что он не обижался, ведь именно ради этого предупреждал. Некоторые воспринимали его таким, каков он есть, завязывая с ним непродолжительную, но увлекательную интрижку. А были и такие, кто непонятно на что надеялся, несмотря на его честное предупреждение.

Но в любом случае заканчивалось тем, что он уезжал в своей кожаной косухе под басовитый рокот мотора.

А потом судьба, словно ему в отместку, поменяла роли. И в его жизни появилась Аллочка, Айкина подруга, которую уже он, потерявший ноги, безнадежно влюбленный инвалид, просто боготворил. Прекрасно понимая, что перспектив у него с ней нет и что редкие счастливые минуты с ним наедине Аллочка дарит ему лишь из сочувствия. Он принимал их с благодарностью, больше ни на что не претендуя, а только мечтая после о том, как у них все могло бы быть, сложись все иначе.

Но даже к своей обожаемой Аллочке Роман не испытывал такой вот внезапной нежности, как к этой девчушке, что сидела сейчас перед ним. Тоненькая, хрупкая, беззащитная. И ради того, чтобы она еще побыла с ним рядом, Роман был готов выслушивать любой религиозный бред. Впрочем, зерно здравого смысла в ее речах было. Вперемешку с религиозным мусором и логика присутствовала, и философия. Роман мог оценить ее речь по достоинству, ведь высшее образование он не получил лишь потому, что вскоре после его возвращения из армии погибли их с Айкой родители, и он, тогда еще не инвалид, остался с сестрой-подростком на руках. В такой ситуации ему пришлось забыть о себе и своих планах на будущее, но это не означало, что он разучился читать и думать.

А Лана все вещала, вдохновленная его вниманием. О боге, о перерождении после смерти (не христиане, значит, ребята?), о поэтапном переходе от одной ступени жизни к другой. Это уже чем-то смахивало на буддизм. Впрочем, бессмысленно было пытаться квалифицировать то, что слеплено из кусков. Но слеплено было продуманно и добротно! И лейтмотив почти всех религий – смирение – поставлено во главу угла.

Смирись, и за это воздастся тебе в следующей жизни. А в нынешней жизни даже не помышляй о том, чтобы правду искать! Ведь те, кто сейчас правит миром, даже если делают это несправедливо, то не просто так это могут – нет, это им богом дано за заслуги в их прошлой жизни.

На каком-то этапе, слушая Ланочку, Роман ощутил прилив ярости: смириться, когда тебя калечат за то, что ты отказываешься участвовать в убийстве? Или смириться, когда обнаглевший от своей безнаказанности старый садист, мнивший себя хозяином этого города, пытается твою сестру растерзать зубами неадекватной, наколотой препаратами собаки? Так же, как растерзал уже Аллочку, ставшую его первой жертвой?

Будь перед Романом сейчас не Лана, он, переживший все это, нашел бы, что ответить на призывы к смирению. Но у нее лишь спросил, сдерживая эмоции:

– Скажи, малыш, а если эти, кто сейчас на верхней ступени перерождения, выделывают такое, что даже последней твари в голову не взбредет? Тогда перед ними тоже не следует роптать?

– Да! – выдохнула девчушка после небольшой паузы и с таким видом, что нетрудно было догадаться: она и сама не раз задавалась этим вопросом, но сумела себя убедить в правильности проповедуемых заповедей. – Бог их будет судить по окончании очередного этапа их жизни. А сейчас им позволено все за их прошлые заслуги.

– Понятно. – Роман вздохнул. Его так и тянуло спросить: «Девочка, милая, наивная, как ты попала сюда? Может, родители тебя сейчас ищут вовсю по всей матушке-России? А ты здесь, как в липкой паутине. И свято веришь, что так и надо, что ты тут необходима, чтобы творить добро». – Лана, а сколько тебе лет?

– Зачем тебе это, брат мой? – растерялась она.

– Ну вот, только я отвернулась, как он себе еще одну сестренку завел! – усмехнулась незаметно подошедшая к ним девушка.

Айка! Как некстати! Наверное, шла с работы – кафе, где она работает поваром, расположено неподалеку, на набережной, – и, наученная в этой жизни все примечать, сумела высмотреть брата даже в его маленьком убежище на скамейке. Но не судьба было при этом сообразить, что к чему, и мимо пройти?

Ромка постарался, чтобы по его лицу сестра поняла, что он сейчас про нее думает, однако Айку это не заставило быстренько исправиться и исчезнуть.

– Здравствуйте! – кивнула она девушке, без приглашения присаживаясь на скамейку рядом с братом. – А и в самом деле, сколько вам лет?

– Двадцать четыре, – тихо пролепетала Лана.

Надо же! Оказывается, она даже чуть старше Айки! А он бы ей больше восемнадцати никак не дал. Наверное, ее хрупкость тому причиной, и лицо трогательное, беззащитное. Айка, сестренка, тоже была худенькой, но смотрелась совсем иначе. Отчаянная девчонка, которой палец в рот не клади, и уж вторую щеку обидчику точно никогда не подставит! Может, Ромкино «мальчишеское» воспитание на ней так сказалось, но у Айки даже по глазам видно, что она не из робких безответных ангелов. А вот Лана… та, казалось, сейчас готова была заплакать.

– Лануська, малыш… – Роману ничего не оставалось, как представить девушек друг другу под внимательным взглядом сестры.

Ну догадалась бы отсюда свалить, ведь всегда же все понимала на уровне мысли! Но, похоже, на этот раз Айка просто не желала оставлять его здесь. Что ему оставалось делать? Не силой же ее отсюда выталкивать! А в ее присутствии дальнейший разговор с Ланой не заладился. Пришлось, смиряя, как и заповедано, все свои эмоции, подниматься с милой сердцу скамейки под взглядом Ланы, зовущим и трепетным.

Но Роман не прощался с Ланочкой насовсем! Пусть там Айка хоть обфыркается у него за спиной, а несколько книг он у девушки взял и дал ей свой телефон, чтобы они могли договориться о следующей встрече.

Отойдя от заветной скамейки, Роман хмуро обратился к сестре:

– Давай сюда пакет, книжки в него заодно положу.

– Смотри, чтобы не запылились, – вздохнула она с фальшивым сочувствием, без споров отдавая ему свою ношу. Знала, что в этом отношении он не терпит к себе поблажек: сумки должен нести мужчина, а с ногами он или без, это уже его собственные проблемы.

– Не запылятся, – буркнул он, не делая попыток равноценно ответить на ехидный выпад сестры.

– Ваша светлость не в настроении? – спросила Айка, озадаченно взглянув на брата.

– Представь себе! Айка! Какого лешего тебя принесло? Ведь я же не суюсь на кухню, когда вы там, типа втихаря, с Генкой целуетесь!

– Ромка! – Теперь сестра выглядела удивленной. – Я-то думала, что эта девица взяла тебя в оборот, а ты по доброте душевной не можешь сам от нее отмазаться. А ты что, оказывается, запал на эту бесцветную шва… ой, прости! – осеклась она под хмурым взглядом Романа. Но все же закончила, уже с озорным огоньком в глазах: – …бру? – И продолжила, снова переключаясь на серьезный тон: – Ромка, а оно тебе надо, с такими связываться? Она же сектантка! Запудрит тебе мозги…

– Айка, мне сколько лет? – невинно осведомился он.

– Да большой, большой уже мальчик! Но знаешь, в эти секты людей постарше тебя, а может, и поумнее затягивали. Это же целая наука, поставленная на поток!

– Не переживай, со мной все в порядке будет. Да пробегу глазами по ее брошюрам, но только чтобы с ней в следующий раз беседу поддерживать.

– Все начинается с малого! – не сдавалась сестра.

– Айка, ну хватит! – Роман все еще был под впечатлением от Ланочки, так что говорить ему сейчас не хотелось, а думать тянуло совсем о другом. – Вижу, что она тебе не приглянулась. Но вспомни, что Генку я в первый раз тоже не слишком приветливо встретил. А теперь?

Теперь, после всего пережитого, они были друзья – неразлейвода. Еще с тех пор, как Генка на спине стаскивал его, безногого колясочника, с лестницы, чтобы на море первый раз отвезти. Потом Гена открыл Роману глаза на то, что его сестра участвует в подпольных боях с собаками в клубе «Золотая тайна», где Аллочка была убита, и они вместе продумывали, как Айку оттуда вытащить, попутно развалив все это подполье.

Получилось. Владелец клуба, Борис, был теперь мертв, а следствие по делу о нелегальном ринге велось до сих пор. Влиятельные дяденьки, зрители ринга, попавшиеся на этой забаве, затягивали его, как могли. И Романа это выводило бы из себя, если бы не одно «но»: Айка, как участница тех событий, тоже до сих пор была под следствием. Один только Гена смог этого избежать, потому что он, бывший тогда одним из охранников, как раз в момент захвата клуба ОМОНом отлучился на склад за вином. А когда другие охранники клуба попытались заикнуться про него приехавшему следаку, тут уж Айка вмешалась: либо о Генке, без того уже судимом, они молчат себе в тряпочку, либо она раскроет рот и такого про них про всех наплетет! Чего было и чего не было! Вовек не отмоются.

Ах, не по совести поступает? А топить с собой товарища, которому повезло ускользнуть, – это по совести? Вам от того, что у него тоже будут неприятности, все равно легче уже не станет!

И ведь сумела там всех убедить!

Зная Айкин характер и то, что она не станет слов на ветер бросать, никто про Генкино участие в том деле даже не заикнулся. Он же, Генка, стал с того времени опорой для их семьи. Работы в «Золотой тайне», конечно же, лишился, но гулял без нее недолго. Их с Ромкой общие приятели помогли, из местного байкерского клуба «Летящая стая». Дали ему рекомендации в крупную автомастерскую, куда Генку, классного автослесаря, и так бы приняли, если бы не его судимость. Таких работодатели остерегаются брать, поэтому Генке пришлось максимум усилий приложить, чтобы оправдать оказанное доверие. Но он справился, даже сумел выбиться в старшие смены.

А потом… потом он взялся за Ромку: ты, брат, со своим богатым опытом не хочешь ли тоже делом заняться? Ног нет? Но голова-то и руки твои золотые на месте! Будешь сидя работать, это осуществимо, а дел там – невпроворот.

И Ромка решился! За что потом не раз Генку благодарил. И дело было даже не в стабильном источнике дохода. Просто благодаря работе Ромка еще до того, как встал на протезы, снова почувствовал себя самостоятельным и нужным. Одним словом, вернувшимся в строй.

Вот только с личной жизнью все обстояло хуже. Возможности для знакомства были, и на работе женский пол проявлял к нему интерес, даже зная о его увечье. Но после Аллочки ни одна из женщин не находила отклика у Ромки в душе. Не цепляло. Вплоть до сегодняшнего дня, когда его угораздило встретиться на набережной с этим нелепым и трогательным существом.

Бывает же такое! Вот тебе и ответ на вопрос, существует ли любовь с первого взгляда! Еще сегодня днем Ромка, не колеблясь, ответил бы «нет» на подобную глупость. А вот теперь этот вопрос заставил бы его задуматься. Потому что он никак не мог выкинуть Лану из головы! И даже испытывал что-то вроде ревности при мысли, что не только к нему она подходила со своими беседами. Что всяк, кому не лень, может с ней болтать, а кто-то – еще и ранить эту милую девочку грубым словом.

2

Семейка у них была как на подбор! Айка, ради того, чтобы заработать брату на протезы, начавшая участвовать в подпольных гладиаторских боях. Гена, когда-то уничтоживший подонка, погубившего его сестру Верочку, но благодаря влиятельному папаше сумевшего избежать законного наказания. И он, Роман, вначале работавший на Бориса, «серого кардинала», когда-то захватившего весь этот город, потом искалеченный его боевиками за неповиновение, а после принявший активное участие в уничтожении этого нелюдя наравне с Геной и Айкой. Но зато они, все трое, знали, кто чего стоит, и не имели друг от друга никаких секретов.

Вот и свои вспыхнувшие к Лане чувства Роман не стал скрывать. Гена с Айкой удивились его неожиданному признанию и явно его не одобрили, но при этом без споров взялись ему помочь: Роману нужна была информация об этой новоявленной секте, и они обещали ее собрать. А сам он в свободное время взялся за изучение Ланиных книжек, из которых почерпнул самое главное: если хочешь зомбировать человека, тверди ему одну и ту же «истину» постоянно, через каждые несколько фраз, но только делай это на разные лады, стараясь не повторяться. И тогда человек, не имеющий в этой жизни сильных пристрастий или реально близких ему людей, сам не заметит, как такое вот «учение» заполнит его душевную пустоту. Он зациклится на нем и сам придет в общину, где все это проповедуют. Уверенный в том, что все это ему крайне необходимо и что другого пути у него просто нет. Если, конечно, идти путем праведным. Но ведь только такой и надо в жизни искать, разве нет? А там главное – только б с него не сбиться! Это становилось навязчивой идеей. Ведь иначе – верная гибель!

Читая весь этот хорошо продуманный текст, сулящий спасение кающимся и гарантирующий им счастье в следующей жизни, Роман не мог не оценить писателя по достоинству. Как он там себя называет? Святой Евстафий? Умен, ничего не скажешь! Как грамотно сплетающий свою паутину паук, из сетей которого уже мало кто сможет выбраться.

* * *

Спустя неделю, получив новые отчеты, Иннокентий остался очень доволен: дела шли даже лучше, чем он ожидал. Община росла, увеличивая его благосостояние с каждым новым адептом. Ведь даже если новообращенный в своей прежней жизни не был обременен недвижимостью и не принес светлейшему Евстафию документы на свою квартиру в обмен на старый летний домик в лагере с птичьими правами на проживание в нем, тому это все равно было выгодно. Потому что работающий человек ежемесячно нес в общину свою зарплату, а питался и обходился уже только тем, что ему взамен за это дадут: перловкой, плюс списанными пищевыми отходами с рынка да дешевым тряпьем. Те же, кто до прихода в общину нигде не работал, становились дармовыми (лишь за еду!) рабочими лошадьми, тоже вносившими свою лепту в обогащение «святого сообщества».

Иннокентий уже успел обзавестись пошивочным цехом, загородной фермой, а также сырьевым заводиком на месте карьера. Работа на этих объектах была тяжелой, но попавшиеся на крючок адепты продолжали регулярно зомбироваться тщательно продуманными проповедями, так что даже не пытались роптать. Наоборот, видели в своем тяжком труде радость очищения от прежних грехов. Что позволяло Иннокентию радоваться при виде еженедельных отчетов о прибыли. Хотя, конечно, главная прибыль была не от рядовых членов общины.

Взгляд Иннокентия остановился на итоговых цифрах. Львиную долю прибыли ему несли работники его подпольной лаборатории во главе с Архипом, спившимся гением-химиком, которого Иннокентию когда-то пришла счастливая мысль подобрать. И хотя от Архипа, законченного алкаша, бывало немало хлопот, «святой Евстафий» порой сам на него готов был молиться. Ведь именно Архип изготавливал не имевшие цены гормональные препараты, которые Иннокентий уже не раз применял во многих своих замыслах, начиная с «Золотой тайны». А кроме того, под руководством этого химика команда его лаборантов синтезировала несколько видов «дури».

Некоторые из наркотиков шли для внутреннего использования, а остальные – на продажу. И они стремительно завоевывали рынок. Опасаясь сразу наводнять препаратами город, чтобы не выдать место их производства, да и просто расширяя свою торговлю, Иннокентий сбывал их в разных регионах. Он нашел точки сбыта, поскольку еще при Боре занимался похожим бизнесом. А его помощники придумали, как переправлять товар, начиняя им машины ничего не подозревающих лохов. Проделывалось это ночью, когда машины тайком от владельцев доставлялись на трейлере в автомастерскую, оборудованную на территории общины.

А еще у Иннокентия был нищенский бизнес, который ему помогли захватить Борины, а теперь его собственные боевики. Пришлось повозиться, потому что прежние хозяева не желали расставаться с прибыльным делом, так же как и с городским рынком, который Иннокентию тоже удалось отвоевать.

Ну и еще одним, очень прибыльным и, несомненно, самым чарующим источником дохода у Иннокентия были девочки. Его неотразимые «падшие ангелы», днем способные завлечь проповедью новых адептов, а ночью успешно собирающие дань с мужчин при помощи «богоугодного грехопадения».

«Падшие ангелы» с их религиозным рвением на многое были способны. Иннокентий и сам испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда развлекался с очередной из них.

Убрав отчеты, он сладко зажмурился. Сегодня он заказал своему наместнику, Агафону, чтобы тот прислал ему из общины сестру Лану. Эта хрупкая девчушка, похоже, ненавидела секс и выполняла свое «послушание» с каким-то надрывом, словно занимаясь самоистязанием, но от этого бывала особенно усердна и горяча. Иннокентий слышал от Агафона, принимающего исповеди, что в прошлом у девочки была какая-то трагедия в семье, которая и привела ее в секту.

Ни Агафону, ни Иннокентию, по большому счету, не было важно, что там случилось, так что они не стали выяснять подробности. Однако оба сходились во мнении, что побольше бы таких вот трагично надломленных девочек, потому что наряду с безропотным повиновением они еще и работают с полной самоотдачей.

– Здравствуй, дитя! – как можно сердечнее приветствовал он Ланочку, появившуюся в дверях его кабинета. – Я скучал по тебе. Иди сюда, не стой на пороге!

– Да, преподобный! – тихо ответила девушка. Она пересекла комнату, опустилась перед ним на колени и взглянула снизу вверх большими и выразительными глазами мученицы. Тут же потупилась, но Иннокентию хватило и этих нескольких мгновений, пока она на него смотрела, чтобы завестись.

Считаешь себя грешной, детка?! Вот и давай, расплачивайся за свои грехи! А твой наставник позаботится о том, чтобы ты их искупила по полной!

* * *

После знакомства с Ланочкой жизнь Романа словно поменяла русло. Все повседневные дела отступили на второй план, просто став времяпрепровождением между свиданиями с этой девчушкой на заветной скамейке.

Свидания эти были патологически коротки. На каждую беседу с ним Лана могла выделить только час, потому что у нее были и другие «слушатели». И Роман каждый раз терзался, провожая ревнивым взглядом ее спешащую куда-то фигурку. Желая растянуть их свидание, он не раз просил у нее разрешения хотя бы ее проводить, но она всегда отказывала и была непреклонна. И даже оглядывалась, уходя, чтобы убедиться, что он не пытается идти за ней следом, вопреки ее запрету.

Но тут ее опасения были напрасны: Роман на своих протезах однозначно бы за ней, такой легкой на ногу, не успел. Оставалось только смотреть ей вслед, пока она не скроется из вида, и проклинать свое увечье. А заодно и тех, кто когда-то изломал ему ноги, намеренно сделав это так, чтобы их было уже не собрать, даже на операционном столе.

Впрочем, пользы от этих вспышек гнева не было никакой, и Роман быстро справлялся с собой. Вот только, глядя вслед упорхнувшей Ланочке, было особенно досадно осознавать свою беспомощность. Ведь каждая минута с ней ему была дорога.

Когда Ланы не было рядом, ее нежное личико часто вставало у него перед глазами, а мысленно произнесенное имя заставляло сердце Романа биться быстрее. И даже ее брошюры не вызывали у него такого отвращения, какого следовало бы ожидать от человека его натуры. Так же, как и Ланочкины религиозные речи. Правда, тут Роман жульничал: он старался уловить только суть ее проповедей, чтобы не ответить невпопад, если Ланочка о чем-то спросит. А на самом деле наслаждался отведенным ему часом, слушал ее нежный голосок, смотрел в ее глаза, такие чистые и глубокие. Иногда по-доброму подтрунивал над ней, любуясь ее смущением, изредка сопровождавшимся робкой улыбкой, которую она тут же старалась погасить. И все больше утверждался в мысли, что такая, как она, даже цветок-то сорвать за грех посчитает.

Думая об этом, на одной встрече, прямо во время Ланиной проповеди, Роман решился взять ее за руку. Нежно, осторожно расправил на своей грубой ладони другой рукой ее тонкие пальчики. Она умолкла, затрепетала. Потом робко начала его убеждать, что не надо этого делать, но все же не отнимала руки. Хотя он не удерживал, а просто держал ее в своей ладони. А затем сам ее отпустил, после того как, глядя ей в глаза, коснулся этих трепетных пальчиков своими губами. Нежно сжимая, вернул ее худенькую лапку на прежнее место, откуда взял. Накрыл своей ладонью, погладил, после чего сделал над собой усилие, разрывая этот контакт. После этого они минут десять сидели рядом, и она все никак не решалась заговорить. А когда заговорила, в ее голосе слышались слезы:

– Ты больше так не должен делать, брат Роман!

– Ланочка, малыш! Разве я тебя хоть чем-то обидел?

– Сестра Лана! – голос ее подрагивал, но звучал строго.

– Ну да, сестра! – Роман обреченно вздохнул. – Но тогда задам вопрос по-другому: разве я сделал хоть что-то, что не было бы позволено брату?

– Ты сам знаешь, что нет. Но разве твои помыслы были при этом так же чисты, как дела?

– Представь себе, да! Да! – твердо повторил он, отвечая на ее недоверчивый взгляд исподлобья. Действительно, все, чего бы ему сейчас хотелось, – это сгрести ее в охапку и без всякой задней мысли просто прижать к себе. Защитить, согреть, успокоить ее, всю такую трепетную и диковатую. И замереть с ней, как замер бы человек, к которому на ладонь вдруг доверчиво села птичка. И, кажется, Ланочка сумела угадать по его лицу все его мысли, потому что ее замершее личико вдруг словно оттаяло, посветлело, а потом она снова смутилась сильнее прежнего. Потупилась, давая Ромке возможность украдкой любоваться собой. Мог ли он, заправский Казанова на великолепном байке, когда-то хотя бы представить себе, что, став несколькими годами старше, будет сидеть рядом с девушкой, как школьник, посмев за все это время ей только руку поцеловать? Да потом еще и оправдываться за это? – Лануська, прошу тебя, не обижайся, малыш!

– Я не обижаюсь, – ответила она, глядя куда-то в сторону. – Но ты всегда должен помнить, что я принадлежу только Богу! А ты, если решил познать Его учение, не должен посягать при этом на то, что принадлежит Ему. Особенно теперь. Есть день и свет, есть ночь и тьма, и всему свое время.

Он не совсем понял смысл ее речей, в которых угадывалось нечто завуалированное, но послушно буркнул:

– Хорошо, я больше не буду!

Да, с ней надо действовать очень деликатно, если только он не хочет ее спугнуть! Она ведь не такая, как все, она сектантка с промытыми кем-то мозгами и засаженными туда тараканами. И если он хочет их оттуда изгнать со временем, то начинать надо очень издалека, вслепую нащупывая брод на этом неверном пути. Ведь, например, когда он однажды попытался пригласить ее с этой скамейки к себе домой, просто на чашку чая, желая в процессе еще хоть чем-то накормить это хрупкое существо, она среагировала на это так, как будто ей пощечину закатили. Отшатнулась, лицо побелело. И ему в очередной раз пришлось ее убеждать, что ничего дурного у него и в мыслях при этом не было. Вообще, ни единой греховной думы!

Вроде она ему поверила. Успокоилась, но повторно он пока не смел ее приглашать, даже на этот вот несчастный, отведенный для него час.

Ну как вот ее понять, этого воробья?! Вроде и тянется к нему – даже свои пальчики не стала из его ладони выдергивать, пуская в ход лишь слова – и в то же время словно его боится. И кто их только выдумал, эти чертовы секты?! Вроде законом их уже не раз запрещали, и что? Впрочем, насколько Айка уже успела выяснить, именно эта секта позиционировала себя как, ни много ни мало, «научное сообщество, изучающее и внедряющее методики здорового подхода к физическому и духовному образу жизни». Или что-то вроде того. Звучало очень солидно! А главное, со стороны закона не подкопаешься! Особенно если организаторам секты уже удалось с «божьей помощью» дополнительно договориться с представителями законной власти.

Да, в ОВД их города многих сменили после того, как раскрылась история с «гладиаторскими боями», но ведь коррупция – вещь практически неистребимая. И порой честность или пугливость очередного чиновника зависит лишь от суммы, которую ему предложили за закрытые глаза. Денег же у этой секты должно хватать, в том числе и на взятки, иначе для чего бы ее было организовывать, если не для прибыли? Точно уж не ради того, чтобы спасать этот мир! В такое могли верить только Ланочка и ей подобные. Но Роман в их число не входил.

– Брат Роман, – между тем тихо окликнула Ланочка. – Мне скоро уходить. Готов ли ты продолжить нашу беседу или нам лучше ее отложить до следующей встречи?

– А если я попрошу отложить, ты не уйдешь прямо сейчас? Можешь просто посидеть со мной рядом эти оставшиеся минуты?

– Зачем? – она снова как-то вся напряглась.

– Просто так. Просто потому, что мне очень хорошо, когда ты рядом. Не пытайся снова искать в этом моем желании какой-то подвох, его нет! Я никак не могу понять, почему тебе так трудно в это поверить. – Заметив, что его слова снова чем-то ее смущают, он отвернулся и бросил взгляд на солнечный диск, сулящий ему скорую разлуку с этой дикой девчушкой.

По мере того, как солнце все ближе склонялось к горизонту, его заслоняли высокие кроны растущих поблизости старых ясеней. И при этом казалось, сам воздух начинал темнеть, сгущаясь перед грядущими сумерками. От этой агонии уходящего дня на душе становилось то ли тоскливо, то ли тревожно. И не только у него – у Ланочки тоже.

Он понял, что их мысли созвучны, сразу, как только снова повернулся к ней и увидел ее широко распахнутые глаза, в которых отражались лучи скрывающегося за ветками солнца. Почувствовав, что он на нее смотрит, она тоже перевела взгляд на него. Их глаза встретились, и по ощущениям это вдруг оказалось даже сильнее, чем недавнее соприкосновение рук. Ланочка побледнела, дыхание у нее сбилось, но, как под гипнозом, она продолжала смотреть Роману в глаза. А он, безжалостно подавив в себе вдруг вспыхнувшее желание поцеловать ее, тихо сказал:

– Давай с тобой просто помолчим и посмотрим на солнце. На то, как оно уходит, прямо как ты от меня каждый раз. Ты тоже не любишь закат, да? Я его с некоторых пор терпеть не могу, хотя им и невозможно не любоваться. Он прекрасен. Но неспособен ранить лишь тогда, когда за ним наблюдаешь не в одиночку.

Лана ничего ему не сказала, но ее глаза сделали это за нее. И слезы, вдруг навернувшиеся на них. Не смея ее обнять, как ему хотелось, Ромка опять дотронулся до ее руки, лежащей на скамейке. Легко, едва касаясь, провел пальцами по тыльной стороне Ланочкиной ладони. Она отвела свою руку, но опять не сразу, а с некоторым опозданием. А потом и сама отвернулась, замерла, не глядя больше ни на Ромку, ни на солнце, а только прямо перед собой.

– Ланочка, малыш, – тихо позвал он.

– Пожалуй, мне стоит уйти, – выдавила она с трудом.

– Нет! Ну побудь еще немного со мной, куда ты спешишь?

Однако девушка решительно поднялась со скамейки. Протянула ему очередную книгу:

– Вот. Ознакомься с текстом, а в следующий раз мы с тобой обсудим его.

– Завтра, в это же время? – повинуясь неизбежному, он поднялся вслед за ней и принял книгу из ее рук.

– Нет, – поколебавшись, ответила она. – Завтра я не смогу. Пусть это будет в четверг.

– Почему так долго? Сегодня только понедельник.

– Потому что я принадлежу не себе, а богу, – ответила она, отворачиваясь. И почти кинулась прочь.

Выйдя из-за сосен, Роман провожал ее взглядом до тех пор, пока она окончательно не скрылась из вида. Потом вернулся на скамейку и еще долго сидел там, воображая, что Ланочка рядом. И только когда день окончательно угас, стерев за собой последнюю полосу света над западной частью горизонта, Роман отправился домой. Очень медленно, потому что даже на ходу всеми своими мыслями вновь и вновь возвращался к пережитым сегодня минутам.

* * *

Оказавшись дома, Айка обвила руками мощную Генину шею и заглянула мужу в глаза. Гена был из тех людей, красоту которых невозможно было увидеть, потому что ее попросту не было, – нет, в этом человеке ее можно было только почувствовать. Внутреннюю красоту.

Вот и глаза у него были небольшие, почти утопающие в тени надбровных дуг, но умные и внимательные. А если вглядеться в них получше, так еще и добрые, очень.

Но сейчас они глядели тревожно. А еще, отвечая на Айкин взгляд, Гена удрученно вздохнул. В отличие от Ромки, после своих свиданий еще долго засиживающегося на скамейке под соснами, Айка с Геной уже вернулись домой, только что, окончательно все выяснив и расставив все точки над «и».

Они своими глазами видели, как сектантки, собираясь после своих дневных проповедей, садились в тот микроавтобус, что увозил их на территорию общины. А потом, спустя пару часов, отследили обратный путь микроавтобуса, тайком сопровождая его на своем мотоцикле от ворот бывшего пионерлагеря снова на набережную. И с трудом верили сами себе, когда наблюдали за высаживающимися из него преобразившимися проповедницами.

Днем скромные и незаметные, с распущенными волосами и в нелепой одежде, в ночное время девицы выходили из автобуса с ярким макияжем и с затейливыми прическами. Ну и, разумеется, в совершенно другой одежде и даже на каблуках.

В отличие от обычных проституток, «падшие ангелы» выходили на панель не в коротких юбках, а в длинных вечерних платьях, только с разрезами до верхней части бедра, а еще с глубокими декольте или с открытыми спинами.

Одежда совершенно преображала девиц, придавая им даже некий налет аристократичности. Правда, была не самой удобной для того, чтобы дефилировать в ней по набережной, но многим сектанткам и не приходилось этого делать: подавляющую часть девиц мужчины уже с нетерпением ждали возле микроавтобуса. Так что от точки прибытия расходилось меньше половины, и то, как правило, недалеко, потому что их быстро перехватывали: как выяснилось, «падшие ангелы» пользовались большим спросом у мужской части населения.

– Даже не знаю, как мы Ромке сообщим эту новость, – выдохнула Аглая. Они с Геной до последнего надеялись на чудо: что Ланочка среди сектанток является исключением и не принимает участия в торговле собой. Поэтому тайком следили за «падшими ангелами» не один, а несколько вечеров, чтобы твердо во всем убедиться. Ведь хоть Айка и знала Лану в лицо, но девиц очень трудно было опознать после их разительного ночного перевоплощения. И вот сегодня Аглае все-таки удалось это сделать: рассмотреть из своего укрытия злополучную Ланочку так, что сомнений в ее участии в ночной деятельности больше не оставалось. – Может, пока промолчать?

– Нет, Айка, это не выход. Все равно ведь он рано или поздно узнает. Так лучше пусть от нас, чем от кого-то чужого, да еще и, по закону подлости, в самый неподходящий момент. И главное, чем раньше мы ему это скажем, тем лучше. Он и так уже к этой девице успел прикипеть, его же не узнать в последнее время. Добросовестно изучает всю ту муть, что ему эта Ланочка подсовывает, а каждую свободную минуту витает где-то в облаках. Да что я тебе расписываю, ты же сама все это видишь не хуже! Так что пусть Ромка сейчас перебесится, пусть даже в запой уйдет на несколько дней, но с этой Ланой надо кончать.

– Надо, – согласилась Айка и содрогнулась. – Только ты уж сам начни разговор на эту тему, ладно? Потому что, боюсь, у меня на это духу не хватит.

3

Айка с Геной встретили припозднившегося Романа дома, выглядели они мрачнее тучи.

– Привет! – бросил он им, ни о чем не спрашивая. Знал уже, что они не в восторге от его отношений с Ланой. Опасаются! За него! Да надо совсем его не знать, чтобы думать, будто он может быть втянут в какую-то секту! Но это были его близкие и любимые люди. Поэтому, ненадолго оторвавшись от своих грез, Роман все-таки поинтересовался:

– А вы чего такие хмурые-то?

– Сейчас все узнаешь, брат, – ответил Гена как-то уж слишком серьезно. – Иди на кухню. Садись, и поговорим.

Роман сел за стол, на котором стояла бутылка водки. Это было уже что-то необычное! Ведь у них с Генкой было правило: выпивать только по выходным, если только не возникнет особый случай.

Роман покосился на сестру. Может, они с Генкой хотят сообщить ему, что скоро он станет дядей? Но не с таким же пасмурным видом делать подобное сообщение! Лично он будет этому только рад! И даже станет помогать, чем только сможет. Все-таки и Айка у него на руках выросла, и младшего брата он когда-то нянчил, пока тот в аварии не погиб, так что опыт имеется. И детишек Ромка любил.

– Ну что у вас там? – спросил он, когда Гена, опровергая его догадку, налил им всем троим, включая Айку. – Я как-то не настроен сегодня пить. Может, огласите повод?

– Пей. – Гена коснулся его стопки своей. – Так нам всем будет проще.

Насторожившись, Роман хотел отказаться и прижать уже этих шифровальщиков к стенке прямыми вопросами, но потом передумал. С близкими людьми он предпочитал никогда не спорить. Так что опрокинул стопку, поставил ее на стол и требовательно заявил:

– Все! Теперь я вас слушаю.

– Брат… – Гена запнулся. – Мне с тобой будет нелегко говорить, так что выслушай, не перебивая. Сведения проверенные. Мы с Айкой сами не хотели вначале в них верить, так что убеждались несколько дней, до тех пор, пока не осталось никаких сомнений. В общем, эта секта не только лохов заманивает, у них есть и другие источники дохода. И один из них… Короче, Лана твоя… В общем, брат, днем она, как и другие девчонки из секты, проповедует, а по ночам на той же набережной вместе с ними торгует собой. Она проститутка, как и все эти проповедницы.

– Что?! – первым Ромкиным порывом было вскочить, но протезы не позволили, напомнив, что они не любят резких движений. Так что, едва привстав, он вынужден был упасть обратно на табуретку. – Да ты в своем уме вообще?!

– Ромка! – Сестра метнулась к нему, обняла руками сзади за шею, припала щекой к его щеке. – Да ты знаешь, чего нам стоило это тебе сказать?! Мы же видим, что ты на эту свою сектантку подсел, как на наркоту!

– Только выхода нет, потому что все это правда, – вторил Гена. – С утра она святая с книгами, а ночью ее может разложить любой, кто заплатит нужную сумму. Немаленькую, надо сказать. Брат! Ни я, ни Айка не хотели в это верить, но против фактов не попрешь. Если тебе нужны железные доказательства, то я могу ее хоть сейчас отыскать и сюда к тебе привести. Только, думаю, это будет слишком жестоко.

Несколько минут Роман молчал, глядя в пол и просто пытаясь осознать услышанное. Потрясение было слишком сильным и неожиданным. Лана, Ланочка! Ранимая, чистая, трепетная! И чтобы она… Да разве такое можно хотя бы представить?! Но он совершенно точно знал, что сестра с Геной никогда бы не стали ему лгать насчет нее. Не такими они были людьми и не так к нему относились. Значит, это все-таки была правда. Но он не мог, не способен был ее принять!

– Уйдите, – через силу выдохнул Ромка, движением плеч высвобождаясь из обвивавших его Аглаиных рук. – Оба.

– Пойдем, Айка. – Гена послушно поднялся. – Пусть он побудет один.

Они ушли. Точнее, Гена утянул Айку вслед за собой, оставив Ромку наедине с тем кошмаром, который они ему и раскрыли. С худшим из всех.

Лана! Разве она могла?! А он? Разве он способен был так заблуждаться на ее счет? Да нет же, он эту девочку словно сердцем чувствовал! И вдруг… А может, и в самом деле послать сейчас Генку за ней, чтобы все своими глазами увидеть? Потому что он никак не мог себе представить, что она может так страшно преображаться. Она, чьи пальчики трепетали в его руке! Но разве он посмеет, даже сейчас, зная все, прикоснуться к ней как-то иначе? Да он теперь даже в глаза ей не решится взглянуть, как будто сам сто раз в чем-то перед ней виноват. В ее чистые глаза… Нет, это было невыносимо!

Через пару часов Гена тихонько зашел на кухню. Наверное, хотел оттащить на кровать бесчувственное Ромкино тело. Но сегодня бутылка осталась нетронутой. У Романа хватало в жизни горя, которое он пытался залить, только это был не тот случай. Он никак не мог осознать то, что услышал, не мог смириться.

– Брат! – Гене хватило одного взгляда, чтобы все оценить. – Прости, конечно, но сам понимаешь, что надо было тебе это сказать. А теперь пойдем, хватит уже тут сидеть. Утро вечера мудренее.

– Мудренее, – согласился с ним Ромка.

Чего он только не передумал за прошедшее время, каких только картин себе не нарисовал! Начиная с того, что он изобличает двуличную Ланочку, и заканчивая тем, как изощренно убивает всех ее «духовных наставников». В итоге от всех этих фантазий его боль не исчезла, но притупилась, расползлась по всей душе из одной точки в районе сердца, которая вначале словно прогорала насквозь.

– Давай я тебя провожу. – Гена подошел вплотную. И не зря: культи у Ромки успели затечь. Так что, поднимаясь самостоятельно, он бы, скорее всего, упал сейчас на своих протезах. Но Генка поддержал, подхватил под плечо, помог разогнуться и устоять. Роман застыл в вертикальном положении, пошатываясь и не торопясь сделать первый шаг.

Вот так всегда и было у них в семье: если один терял равновесие, то двое других сразу спешили, чтобы создать опору. И в прямом, и в переносном смысле. Один за всех, и все за одного! Так что Ромке просто необходимо справиться со своей бедой в кратчайшие сроки, чтобы не огорчать своих близких людей, не заставлять их переживать за него.

Утро. Вечера. Мудренее.

Решившись сдвинуться с места, Роман сделал по шагу на каждое слово. А потом еще. И еще, повторяя про себя эту народную мудрость. Он пережил смерть родителей и младшего брата. Свое увечье. Аллочкину гибель. И это переживет: то, что его нежная Ланочка сегодня для него умерла. А ведь он любил ее! Даже сильнее, чем ему казалось. Любил!

* * *

Утром Роман вышел к столу. Поздоровался, сел. И, зажав между ладоней поданную Айкой чашку чая, попросил, ни на кого не глядя:

– Я хочу, чтобы вы разузнали мне об этой секте все. Вообще, все, что только возможно.

– Это уже сделано, брат. Мы с Айкой раз десять все перепроверили. Прежде, чем сумели узнать о девочках, успели узнать и о прочих «святых делах».

– Хорошо. – Ромка помолчал, потом спросил: – Какие у вас планы на выходные?

– Какие скажешь. Ты что, надумал по городу пройтись вечерком?

– Нет. Не сейчас. Делаем так: я все перевариваю. Заодно пусть осядет эта муть на душе. А в субботу едем на море. Вам – шашлыки, а мне – всю правду без приукрас… хотя что тут еще можно приукрасить? Куда уж больше? Ну, тогда с мелочами и всеми подробностями.

– Идет.

Больше они на эту тему не разговаривали. Проводили Айку, приехали в мастерскую и разошлись по своим рабочим местам.

Сегодня Ромка работал с внутренним остервенением, которое со стороны можно было принять за легкость: даже застарелые гайки давались ему без труда. И все кипело в его руках, без перерывов и передышек, во время которых его могли бы снова атаковать проклятые мысли о Лане.

Домой Роман ехал уставший, не поднимая головы. Но не потому, что сил больше не было, а просто боялся увидеть за окном промелькнувшую фигурку-тростиночку. До сегодняшнего дня специально ее высматривал, а теперь боялся увидеть. Только все равно, не переставая, думал о ней, несмотря на усталость и принятое решение напрочь ее забыть. Но не получалось иначе! И мысли про четверг, когда Лана будет ждать его на скамейке, поначалу так смутившей эту хрупкую девочку, жгли его раскаленным железом.

Не ходить туда! Не видеть больше эту маленькую лживую дрянь! И номер на телефоне сменить, чтобы она никогда больше не могла до него дозвониться со своего закрытого номера, принадлежащего, как и она сама, секте.

Что там Айка говорила про сектантов? Что это целая наука, поставленная на поток? А ведь права была! А он-то, дурак, еще был уверен, что его-то точно никуда не заманят. Как бы не так! Всех заманивают, только каждого своим способом. И он лишь чудом сорвался с крючка, лишь благодаря Гене с сестрой. Ведь еще немного, и он бы за Ланочкой даже на край света отправился. Он же на нее уже сейчас готов был молиться. А между тем она оказалась самой продажной из всех известных ему проституток.

– Да мать твою! – выдохнул Роман, отвечая на все свои мысли.

– Пройдет, брат. – Сидящий за рулем Гена покосился в его сторону. – Все в этой жизни проходит.

– Куда ж оно денется, – проворчал Ромка сквозь зубы. Да, пройдет! Да только вот не бесследно. Потому что жизнь вообще так устроена: любит вставлять палки в колеса на полном ходу. А когда ты, вылетев из седла, уже отправился в свободный полет, так еще и пень у тебя на пути поставить, дабы ты встретился с ним своей головой.

* * *

На встречу с Ланочкой Роман все-таки пошел. Через силу, как будто его туда тянули. Несмотря на все свои сгоряча принятые решения и несмотря на то, что упорно пытался убедить себя, будто Ланочка умерла. Но чем ближе был момент встречи, тем сильнее у Романа билось сердце, как будто вело обратный отсчет. Он буквально места себе не находил. Так что даже Айка с Геной, глядя на него, довольно быстро отказались от всяких попыток отговорить его от этой последней встречи. Хотя в душе, конечно, оба были резко против, в этом даже сомневаться не приходилось.

И вот заветная скамейка уже видна! И Лана была уже там! Пришла чуть раньше, как и он сегодня. Он уехал с работы пораньше, с попутным водителем и пришел на встречу из дома. Но Лана, оказывается, его все же опередила.

По уже сложившейся привычке она ждала его со стороны набережной. А он подошел сбоку и мог отсюда видеть ее хрупкую фигурку на скамейке меж сосен, застывшую в напряженном ожидании. Вот она заметила какого-то прихрамывающего мужчину с тросточкой, идущего вдоль балюстрады. Дернулась, порываясь подняться ему навстречу. Но быстро осознала свою ошибку, с разочарованным видом откинулась назад и снова вся обратилась в ожидание.

Роман застыл, с трудом проглотив вдруг образовавшийся в горле комок. Сейчас, в эти минуты, когда она была уверена, что он ее не видит, ей не было нужды играть какую-то роль. Она могла позволить себе роскошь быть самой собой. И как же она его при этом ждала! Глядя на это, уже невозможно было сомневаться в том, как она к нему относится. Все было ясно, как божий день… но при этом весило едва ли меньше креста, несомого на Голгофу. Несомненно, она, эта подневольная рабыня, продаваемая ночами на набережной, тоже имела неосторожность его полюбить.

Отправляясь на это свое последнее свидание, Роман все никак не мог решить, как же ему начать свой разговор с Ланочкой, с каких слов, в каком тоне. Слишком уж противоречивые чувства обуревали его. И сострадание к этой маленькой беззащитной лгунье, и гнев на нее. И желание изобличить ее, уколов побольнее, чтобы тоже прочувствовала все испытанное им за эти дни. И в то же время он не хотел наносить ей неблагородно-жестокий удар. Но сейчас, когда он смотрел на эту фигурку, в нетерпении застывшую струной, все его метания показались ему такими жалкими, что впору было себя за них презирать. Роман до боли сжал рукоятку трости, глядя на Ланочку так, что она лишь чудом этого не почувствовала. А потом пошел, пошел к ней. Если бы мог, то и побежал бы, наверное.

Ожидавшая его появления совсем с другой стороны, она заметила его только тогда, когда он оказался у входа в сосновый шатер, раскинувшийся над скамейкой. От неожиданности она не успела обуздать свои чувства, позволив своему лицу на миг осветиться, будто солнечный луч по нему проскользнул. Но почти сразу скрыла все под привычной ей маской строгой наставницы. И сдержанно произнесла:

– Здравствуй, брат Роман!

– Здравствуй… Ланочка. – Он замер над ней, сидящей на скамейке, снова изо всех сил сжимая спасительную рукоять своей трости. – Здравствуй, малыш…

– У тебя что-то случилось? – быстро спросила она, рассмотрев его лицо. Судя по Ромкиным ощущениям, бледное и застывшее.

– Случилось, – выдохнул он. – Лана. Я пришел поговорить с тобой. Не как очередной лох с сектанткой, а просто как человек с человеком. Сможешь ты ненадолго скинуть с себя эту маску и просто выслушать, что я скажу?

Ее брови дрогнули, потом она посмотрела ему в глаза. И побледнела, прочитав все по ним без слов. Ничего не говоря, она отвела от Романа взгляд, вскочила и повернулась к своей торбе.

– Лана! – почти крикнул он, поняв, что она собирается просто уйти. Пока еще мог, ухватил ее за длинный рукав безликой и уродливой кофты.

– Что? – она так и застыла к нему спиной, не пытаясь вырваться, лишь тяжело дыша. – Ты ведь теперь все знаешь? То есть нам не о чем больше с тобой говорить.

– Есть о чем! – Ну что за дурак он был, когда пытался заранее спланировать их разговор! Это было, как свои действия на пожаре планировать, совершенно не зная, куда в следующий миг метнется бушующее пламя. Нет, такие разговоры ведутся только стихийно. И говорить нужно не разумом, а исключительно душой! – Да, я все узнал! Но мы ведь с тобой можем все изменить! Прямо здесь и сейчас! Для этого много не требуется! Просто брось тут эти свои брошюры, и пойдем со мной. Ко мне домой. Мои брат с сестрой тебя примут, это даже не обсуждается. И ты все забудешь, как страшный сон. Клянусь тебе, что даже пальцем тебя не трону, если ты сама этого не захочешь! И никогда в жизни тебя твоим прошлым не упрекну. Малыш, я никому тебя в обиду не дам! И не заставлю тебя пожалеть о сделанном выборе!

– Нет! – Когда он попытался ее обнять, она рыбкой извернулась в его руках, уперлась обеими ладошками ему в грудь. При этом проклятая трость выскользнула из пальцев Романа и полетела на землю. – Никогда! Это невозможно!

– Но почему? Почему?! Что тебя держит в этой секте? Как ты им вообще позволила втоптать тебя в эту грязь? Лана, одумайся!

– Нет! – Она все-таки вывернулась и отскочила от него на пару шагов, судорожно сжимая свою дурацкую торбу, которую успела-таки ухватить со скамейки. Теперь она вся дрожала, и ее голос прерывался всхлипами: – Никто меня никуда не втаптывал. Я просто живу там, где должна! Ты же ничего обо мне не знаешь. Но это моя кара, это моя расплата за совершенный грех! Я должна через все это пройти! Да, я падшая, я сама это знаю! Я служу нашей общине, где и как могу, словом и телом! И никто, даже я сама, не может знать, сколько светлых искр веры занесла я в души людей в самый момент своего и их грехопадения. Тогда, когда человек подсознательно стремится покаяться и наиболее восприимчив к Слову Божьему. А потом я расплачиваюсь за это, осознавая, кто я есть. Но это мой крест, я все это заслужила.

– Да чушь это все! Ланка, ну что ты такого могла сотворить, чтобы так потом за это казниться?! Ведь я же вижу, что ты собой представляешь на самом деле! Я всем нутром тебя, дуреху, чувствую! Сам бы не подумал, что такое бывает, а вот! И я уверен, что ты не способна на зло! Не на такое, за какое ты себя тут караешь!

Она содрогнулась, слушая его. Отступила на шаг назад, еще на один.

– Не уходи! – взмолился он.

Но она развернулась и побежала прочь. Ромка рванулся было за ней, но почти сразу был вынужден остановиться. Да и все равно бы не догнал. А тут еще и трость, что валялась сейчас на земле. Без нее он свободно мог разве что передвигаться по квартире с ее ровным полом, но не по городу. Нагнуться же за ней было невозможно. Потому что если он такое и проделывал, то как раз опираясь при этом на трость. Оставалось только стоять и, до боли сжав кулаки, беспомощно смотреть вслед убегающей Ланочке. Плачущей – он видел, как она то и дело вытирает на бегу слезы свободной рукой. Видел это до тех пор, пока она не скрылась за высокими туями, заслоняющими ведущий от набережной тротуар. Потом сделал два шага до скамейки и тяжело опустился на нее, ненавидя себя и свою инвалидность и чуть ли не все на свете заодно.

В ярости припечатал к жесткому сиденью кулаки. И еще, и еще. Разбил в кровь костяшки пальцев, но зато боль немного его отрезвила. Заставила собраться, заново осознав окружающий мир с его солнцем, длинной хвоей пицундских сосен и порхающими птичками и с жизнерадостным шумом людей поблизости, на морском берегу. Дурацкий мир, в котором по неведомой причине Лана, нежная и чистая душой – он просто не мог ошибаться в этом! – добровольно позволила сделать себя сексуальной рабыней. А он даже не сумел у нее выяснить, почему она на это пошла. Но точно не потому, что ей хотелось так жить!

Напротив, все говорило Ромке о том, что эта девчушка с ее трогательной беззащитностью попала в беду. С тем, чтобы рано или поздно сгинуть в этой секте навек, как отслуживший свое расходный материал. Если только однажды не найдется кто-то, кто окажется способен ей помочь.

Но как? Легче и логичнее было бы связаться с ее родителями, поставить их в известность, где им искать свою дочь, а те уж пускай все дальше сами решают. Да только удастся ли их найти, не имея никаких исходных данных, кроме возраста и имени девушки? Притом имя ей могли дать уже в самой секте.

Так что… нет, Тарталатов, не удастся тебе умыть руки! Потому что других помощников, готовых отдуваться вместо тебя, ты вряд ли найдешь. А бросить все на самотек… Можно, конечно. Но обретешь ли ты после своего трусливого побега покой? Или каждую ночь будешь просыпаться с мыслью о Лане, продаваемой на улице? И вслушиваться в далекие крики гуляк, терзаясь от того, что она сейчас, может быть, среди них, словно отданная на забаву игрушка? А ее саму сможешь ли ты забыть так легко? И вообще, сможешь ли? После того, как она с самой первой встречи завладела всеми твоими мыслями? И твоим дурным сердцем, которое так неистово бьется в груди? Ведь, повинуясь именно ему, а не здравому рассудку, ты всего несколько минут назад заявил этой девочке, что, несмотря ни на что, готов даже связать с ней свою жизнь!

– Ромка! – вместо убежавшей Ланочки возле скамейки внезапно появилась родная сестренка. – Я как чувствовала, что ты все еще будешь здесь, даже с работы специально ускользнула пораньше.

Не дожидаясь просьб, Айка подняла и подала ему упавшую трость. Потом присела с ним рядом, обхватив его рукой за плечи:

– Ну что, увиделись? Объяснились?

– Объяснились, – выдохнул он, даже головы в ее сторону не повернув.

– Ну и ладно. И нечего тут. Небось и похуже бывало. Пойдем-ка домой?

– Ты иди, а я еще здесь посижу. – Ему сейчас было не объяснить, да Айка, возможно, и не поняла бы, что это еще не конец и что она сейчас только раздражает его своим нарочито бодрым голосом.

Ему хотелось еще немного побыть одному, прийти в себя, прежде чем выйти из этого зеленого укрытия. А еще мучительно хотелось встретить грядущий закат именно здесь. Еще одну агонию уходящего дня. Словно этот закат мог разделить с Ромкой все его чувства.

– Ладно. – Айка вздохнула, но спорить не стала. Слишком хорошо знала брата и давно уже привыкла к перепадам его настроения, ставшим актуальными после того, как он получил увечье. – Пойду. Но ты обязательно звони, если что. Не строй из себя героя. Или, иными словами, не будь упрямым дураком.

– Хорошо, – кивнул он, когда она, так и не дождавшись от него ответа, развернулась к нему уже на выходе из соснового шатра. – Позвоню, если что. И слишком долго не задержусь, – добавил он, предвосхищая следующую Айкину просьбу.

Хотя, вот интересно было бы знать, к чему она все это ему сейчас говорит? Ведь почти наверняка, придя домой, поужинает с Генкой на скорую руку, а потом пойдет с ним, якобы прогуляться, на набережную. Может, эта прогулка и впрямь будет для них обоих не лишена удовольствия, потому что Айка с Генкой, за что бы вдвоем ни взялись, почти все делают с удовольствием. Однако маршрут их будет скорректирован так, чтобы во время прогулки особо не удаляться вот от этой скамейки.

Ну, честное слово, да сколько ж его уже можно пасти?! Это продолжается с тех пор, как он встал на протезы и начал самостоятельные прогулки. Словно он дитя малое! Но в то же время эта забота близких людей согревала душу. И сил была способна придать, будто чудодейственный эликсир. Глядя теперь вслед уходящей сестренке, Роман почувствовал, как сам он медленно воскресает, словно пресловутая птица Феникс из пепла.

Роман вздохнул полной грудью и расправил опущенные плечи с мыслью о том, что не все еще потеряно.

4

На свое пустынное побережье Ромка и Айка с Геной приехали ранним субботним утром. Все трое любили рассветное море, такое умиротворенное и чистое, отзывающееся игрой золотистых бликов на прикосновение первых солнечных лучей, и с лениво-медлительной, крупной волной прилива. И тихий-тихий шелест воды, мерно накатывающей на гальку меж валунов.

Песка на этом пляже не было. Но зато и посторонних людей – тоже. Разве что в самый разгар сезона появлялись тут «дикари» с палатками. Но этих вольных хиппи, в отличие от курортников на центральных пляжах, Роман почему-то даже и не думал стесняться. Наверное, потому, что их бывало немного, и все они при этом были на своей волне и практически не обращали внимания на расположившихся поодаль соседей по дикому пляжу. Ну а именно сегодня на «их» пляже не было вообще ни души.

– Давай, брат! – Для начала Гена развел костер из выброшенного на берег и просохшего топляка, а потом, сноровисто раздевшись, присел перед Ромкой, тоже успевшим скинуть одежду. И, с куда меньшей охотой – снять свои протезы, снова становясь инвалидом без ног.

Но, будучи прекрасным пловцом, в воде Ромка об этом почти забывал, и там ему тяжелые металлопластиковые конструкции только мешали бы, не говоря уже о том, что их могла испортить морская соль. А так – короткий путь до воды, обхватив Генку за плечи, тихий всплеск, и вот он, обласканный ленивой утренней волной, снова способен передвигаться самостоятельно. Сливаться с морем, дышать им и чувствовать его вкус на губах. И за вуалью золотистых бликов видеть сквозь прозрачную воду дно. Даже тогда, когда заплыл достаточно далеко от берега.

Были времена, когда Гена с Айкой за него опасались и не отпускали плавать без спасательного жилета. Потом убедились, что он освоился в воде даже в своем нынешнем состоянии, не имея ног, и перестали над ним трястись почем зря.

Теперь бы вот и на суше им так же поменять свое отношение к его стремлению быть независимым. А то опасаются неизвестно чего. Того, что он может упасть? Так ведь и абсолютно здоровые люди, случается, падают. Или того, что кто-то может до него докопаться? Та же картина!

Впрочем, приезжие с местными предпочитают не связываться, не желая заводить себе лишних проблем и каким-то образом легко вычисляя аборигенов среди общей массы. А что касается своих, то Ромка сам когда-то вращался не в самой законопослушной среде, и его там неплохо знали. Так что скорее пришли бы на помощь, чем наоборот. Ну а самое главное, в случае чего он все еще способен был и сам за себя постоять. Пусть уже и не так, как когда-то, но все же. Потому что, как говорила Айка – и в этом он был с ней полностью согласен, – мужчину делали таковым вовсе не яйца или бицепсы, а исключительно сильный мужской характер, без которого любой качок мог смело считаться бабой, а при наличии которого даже худосочный недокормыш или такой, как он, инвалид имел полное право называться настоящим мужчиной.

Так что придется напомнить сегодня сестренке эти ее слова, когда он изложит им с Генкой свой план.

Ромка даже не сомневался, что они оба воспримут его в штыки. Но он свое решение уже принял. Окончательно. Еще вчера, в пятницу, когда опять допоздна сидел на их с Ланой скамейке. Все надеялся, что, может быть, она догадается, что он ее снова ждет, и тоже придет в этот сосновый шатер.

– Брат! – окликнул его Генка из воды. – Я выхожу. А ты как, тоже на выход или еще нет?

– Пойдем, – согласился Роман.

И в самом деле, хватит на первый раз, они ведь сюда на весь день приехали, так что успеет еще наплаваться. Поэтому он, как и Генка, мощными гребками понес себя к берегу.

Они оба двигались к одной точке на мелководье, рисуя на воде быстро исчезающий сходящийся клин. Причем с Генкиной стороны линия была немного искривлена: он старался плыть не быстрее Ромки, заметив однажды, что тому не по нраву, если его потом дожидаются. Хотя Роман, как мог, пытался избавляться от этих своих пунктиков и учился как можно невозмутимее воспринимать жизнь такой, какова она есть.

Теперь же и вовсе придется о многом забыть, а многим даже и поступиться. Возможно, возникнет необходимость плюнуть даже на чувство собственного достоинства и растоптать свою гордость.

Это осознание неприятно царапало Романа изнутри, но отступать от задуманного он тем не менее не собирался.

Оказавшись с Генкиной помощью на берегу, к запланированному разговору Роман подошел издалека и не сразу. Вначале устроился на большом плоском камне, оперевшись спиной о выброшенный на берег массивный кусок древесного ствола, во время странствий по волнам лишившегося всей своей коры. Потом принялся помогать Айке с шашлыками, нанизывая их на шампуры. Просто чтобы чем-то заняться: он ненавидел это свое состояние, когда его ноги, пусть и искусственные, стояли от него в стороне. Прекрасно понимал, что нет смысла надевать протезы каждый раз между заплывами и что Айка с Геной никогда не станут смотреть на него сверху вниз, в каком бы виде он ни сидел, но все равно – ненавидел. Особенно вот так, когда был даже без своего кресла-каталки. Поэтому с особым старанием надевал куски мяса на тонкие железные прутья, пока Генка доводил до ума угли в установленной жаровне, а Айка готовила к запеканию овощи.

Но когда мясо было передано дальше по инстанции и начало потрескивать над огнем, испуская способный свести с ума аромат, Роман все-таки заговорил:

– Вы обещали мне все подробно рассказать о секте.

– Ты все никак не успокоишься, брат? – Гена вздохнул, переглянувшись с Айкой.

– Нет, не успокоюсь. Так что, раз уж вы все равно не поленились собрать информацию, то давайте, вываливайте, я вас внимательно слушаю.

– Ну, раз так… – Гена присел с ним рядом, доверив Айке переворачивать мясо и участвовать в разговоре пока только в качестве слушательницы. – Короче, это даже и не секта, а целое поселение со своим периметром и инфраструктурой внутри. Помнишь, в советские времена здесь был пионерский лагерь «Алая зорька»?

– Конечно! – Роман тяжко вздохнул.

Еще бы не помнить! В их городе, как, наверное, и во многих других курортных городах современной России, такие лагеря были больной темой для местных жителей, у которых все творилось прямо на глазах. Когда пионерские лагеря и профсоюзные базы отдыха, где раньше мог себе позволить отдохнуть любой работяга, вдруг превращались в наглухо огороженные запустевшие территории, купленные неизвестным дядей за немалые деньги.

Потом вместо прежних милых летних домиков на этих территориях начинали расти, как грибы, огромные каменные коттеджи, а на огораживающих их заборах появлялись заметные издали плакаты с надписями. Всегда с одними и теми же: вначале «Продается», а потом, позже – «Сдается». И кто-то начинал единолично наваривать деньги на том, что когда-то принадлежало целым организациям.

Насколько Роман знал, «Алую зорьку», откуда в давние времена его детства раздавались жизнеутверждающие звуки пионерского горна, тоже не миновала эта печальная и грязная участь. И теперь купленный кем-то лагерь был надежно закрыт. Но стройку там вроде бы еще не начинали – территория бывшего лагеря располагалась на возвышенности, на склоне горы, так что любая масштабная деятельность там была бы заметна издали, даже невзирая на новый высокий забор.

– Так они что, там обосновались?

– Именно. Так что о размахе этой секточки можешь судить по ее площади. А о доходах – по тому, что новый владелец предпочел всю эту большую и недешевую площадь не застраивать, как это другие делают, а вместо этого сразу ее заселить. Видимо, там такие бабки вертятся, что затевать банальный коттеджный бизнес ему ни к чему.

– Ну да, – согласилась Айка, в очередной раз отточенным движением переворачивая шампуры. – Эта секта выжимает из своих адептов все, что только возможно.

– Знаю, уж об этом-то можешь не напоминать! – процедил Ромка сквозь зубы.

– Да это только одна статья дохода! Помимо этого по очень тихим и никем не подтвержденным слухам, там и наркотики не брезгуют гнать на продажу, и весь нищенский бизнес верховный алозорькинский духовный наставник, говорят, тоже прибрал к рукам после весьма нехилых разборок с его прежними заправителями. Среди сектантов есть те же боевики, что и в других группировках, и даже еще хуже, потому что, кроме всего прочего, они еще и фанатики. Ни закон, ни совесть им не указ, а только слово их непосредственного божества. Так что спорить с ними без толку, и местные мелкие мафиози начали сдавать свои позиции один за другим. Даже на центральном рынке, говорят, идет глобальная переделка собственности. А такие куски, ты знаешь, никто не выпустит просто так.

– Ничего себе! – Романа поразила масштабность происходящего. Он-то думал, что речь идет об обычной секте из тех, что время от времени появляются, быстро жиреют на активной рекламе, а потом так же быстро давятся, как нажравшиеся клопы. Но тут… – Да чел, который взялся этим всем заправлять, вполне достоин нашего почившего Бори! Недолго, выходит, трон этого сатаны пустовал? Давно ли мы извели ту нечисть? Года два назад?

– Нет, этому-то до Бори далеко, – не согласился Гена. – Боря всех своей силой держал, извращенным умом и жесткой организацией. А этот просто сумел хорошо устроиться: головы людям дурит, на том и играет до тех пор, пока ему верят. Но играет по полной, куда только ручонки дотягиваются!

– А кто он? Ты о нем самом хоть что-нибудь знаешь?

– Кто он и откуда – о том история умалчивает. Именно сейчас он зовется преподобным Евстафием. От его имени с сектой постоянно работают три так называемых наместника, каждое слово которых – закон для всех остальных. А сам «святой» раньше проповедовал даже в городе, но теперь с этим делом завязал. Теперь он толкает проповеди лишь со сцены бывшего пионерского театра, на территории своего лагеря, да и то, говорят, по праздникам. Так что постороннему на него уже не взглянуть, как в былые времена. Да и толку с этого было бы немного, потому что, если верить восторженным отзывам внимающих ему дурней, черт его лица все равно не разобрать, «только свет исходит от лика». Я так понимаю, все дело в грамотной подсветке, типа в каких-нибудь диодах, заткнутых за шиворот. Ну, еще какой-нибудь фокус с микрофоном наверняка провернули, придав голосу «глубину неземную», вот тебе и все чудеса. Однако в массе восторженных поклонников вся эта комбинация идет «на ура». Так что… нет, этот чел, конечно, далеко не Боря. Но ты прав, он сейчас пытается занять в этом городе трон сатаны. Не взбираясь нахрапом, а очень хитро и грамотно на него заползая.

– Только нам это все уже глубоко до лампочки! – вставила свое слово Айка. – Потому что мы свою лепту в борьбу со злом уже внесли и с нас этой дряни хватит. И посему… Генка, тащи сюда блюдо! Есть чистая вода и теплое солнышко, есть уже готовые шашлыки. И я не знаю, какого хрена кому еще надо от жизни при таком изобилии.

– Кому чего, – проворчал Роман. – Это уж зависит от индивидуальных потребностей.

Он еще и словом не заикнулся о сути дела, а они оба его уже поняли! Гена так и застыл с блюдом в руках, а Айка – та вообще в полуобороте к жаровне. Потом, подстрекаемая к действию потянувшим от жаровни дымком, отмерла и вкрадчиво поинтересовалась у брата:

– Так что тебе там эти твои потребности нашептали?

– То и нашептали. – Роман помолчал, собираясь с мыслями под их напряженными взглядами, а потом выдохнул: – Я не могу оставить все так, как есть! Что хотите думайте – не могу! Хочу на эту секту изнутри, своими глазами взглянуть. Оценить, как там выстроены отношения между «верующими» и насколько крепко они вообще повязаны друг с другом и с этой общиной.

– И все из-за этой тощей куклы? Да сдалась она тебе, брат!

– Я подозревала, что ты не в своем уме с некоторых пор. Но чтобы настолько…

– Сдалась. И пусть буду не в своем, – ответил он обоим сразу. – Делать все равно буду то, что считаю нужным. А вы мне либо помогаете, либо нет, это уж пусть будет ваш выбор.

– Да чтоб тебе в пивном ларьке такой выбор всегда оставляли, как ты нам сейчас! – пусть и шутя, но с чувством «прокляла» его Айка.

– Брат, ты же прекрасно знаешь, что мы тебе в помощи никогда не откажем! – Генка плюхнул блюдо с мясом прямо на камни и сам присел рядом. – Но одно дело, когда она действительно необходима, а другое – тут. Что ты собираешься сотворить? Самому сунуться в секту из-за этой соплюхи? Которая, между прочим, по доброй воле оттуда вряд ли согласится уйти.

– Вряд ли, ты прав. Потому что мозги ей обточили на славу! А еще, как я успел понять, у нее пунктик имеется, она считает себя обязанной расплатиться за какой-то там совершенный ранее грех. Я хочу для начала выяснить, что с ней произошло, почему это привело к таким фатальным последствиям и насколько глубоко она в этой секте увязла.

– Ну а что потом? И чем хоть она тебя так зацепила?

– Чем зацепила и что потом – этого я и сам пока не знаю наверняка. Я просто хочу ей помочь. Потому что ну никак она не вяжется с тем занятием, в которое ее втянули! Хоть вы меня убейте – никак! Вот я и решил для начала составить обо всем свое собственное представление, изучить ситуацию на месте и до конца.

– И ты уверен, что оно тебе надо? Она – взрослый человек, выбрала в жизни свою дорогу.

– Дороги, знаешь ли, бывают разные. И некоторые из них не выбираются, на них просто заносит виражами судьбы. Да что я вам все это расписываю? Вы должны не хуже моего это знать! Сами влипали по самые уши! Так что попытайтесь меня понять. Если я сейчас откажусь от того, что собрался сделать, то мне потом спокойно не жить.

– Короче, полный трындец, – обреченно подытожила Айка, наблюдая за братом. – Если в твою дурную башку уж что-то запало, то отговаривать тебя смысла нет. А уж если тут еще и чувства замешаны – тем более. Но я все же хочу попытаться. Просто спросить у тебя: ты хорошо представляешь, на что подписываешься? Насколько ты внимательно слушал, когда тебе Генка про эту секту рассказывал?

– Внимал, почти не дыша, – невесело улыбнулся Ромка сестре. – Можешь в этом даже не сомневаться. И – да, я знаю, на что иду. Здоровые люди приходят в эту секту, чтобы стать практически рабами тех, кто в ней заправляет. Не ошибусь, если скажу, что это хуже любой армии со всей ее дедовщиной. И естественно, что мне, как инвалиду, там будет еще сложней, чем другим. Так что я первый был бы рад, если бы мне удалось без всего этого обойтись. Да не удастся. Именно это я и прошу вас понять.

– Приехали! – присевшая на камни сестра ударила себя по коленям сжатыми кулаками. – Да это ж ни в какие ворота не лезет! Полный абсурд! Может, ты с этим своим решением все-таки не будешь торопиться? Подумай хорошенько, еще раз все взвесь!

– Подумал бы. Да времени нет! – Ну как сестра не понимает, что каждый день промедления – это еще один вечер? Вечер, когда кто-то снова выведет Лану на улицу, чтобы там просто ее продать? Или все-таки понимает, оттого и потупилась, отказавшись от дальнейших споров? Вздохнула, взглянула на мясо без всякого аппетита. Потом пододвинула блюдо к Ромке поближе:

– Ладно, давайте уже перекусим, что ли? Отъедайся, братец, пока у тебя еще есть такая возможность. Потому что в «Алой зорьке» и хлеба-то, говорят, не вволю дают.

5

«Алая зорька»! Когда-то, еще детьми, они прибегали сюда с окончанием лагерного сезона. Бегали по опустевшей территории, снова наполняя веселыми голосами ее осеннюю тишину. Дурачась, сметали и вновь раскидывали пряно пахнущие желтые листья, нападавшие с огромных столетних ясеней. Прямо с деревьев горстями ели поспевший боярышник. Заглядывали в заколоченные окна домиков и, легко сняв немудреный замок, катались на большой и старой механической карусели. Тут уж надо было держать ухо востро, потому что сторож, снисходительно относившийся ко всем другим шалостям, за эту мог и шугануть.

Это ощущение близкой опасности придавало катанию еще большее удовольствие. А потом, когда на горизонте появлялся сторож с метлой, услышавший скрип карусели, и кто-то звонко кричал остальным: «Шухер!» – они все убегали дружной стайкой, чтобы уже за лагерным забором ощутить себя счастливчиками, избежавшими очередной пацанячьей опасности.

Причем Ромка убегал, еще и Айку успев себе на спину подхватить – эта мелочь вечно напрашивалась с ним на прогулки. Он возмущался и протестовал до хрипоты, но родители все равно ее ему навязывали, потому что не могли выносить ее рев, неизменно следовавший в том случае, если он исчезал, а она оставалась дома. Вот в итоге ему и приходилось с ней нянчиться. И не только он сам, а даже его приятели как-то незаметно к этому привыкли. Так что, когда мелкая выплевывала собранный для нее боярышник, состоявший преимущественно из костей, и начинала хныкать: «Печеньку хочу!» – порой не только Ромка доставал из своих карманов безнадежно изломавшееся там печенье, но и другие мальчишки тоже. И кормили малявку – видели б это родители! – с немытых ладоней, засыпая обломки да крошки ей прямо в рот, потому что как-то иначе их было уже трудно употребить.

Годами позже, когда повзрослевший Ромка уже катал Айку на своем байке, он, случалось, подкалывал ее во время клубных сборов с приятелями: «Аечка, печеньку не хочешь?» Она, вольготно расположившись на замершем мотоцикле, фыркала в ответ, что он ее достал, и посылала его на фиг, а Ромкины друзья, вместе с ним ставшие теперь ядром байкерского клуба «Летящая стая», смеялись и подхватывали: «Ну как же! Печеньку, Айка!»

Пытаясь их игнорировать, Аглая смотрела только на брата и с чувством обещала ему: «Убью!» Но не убила, а сама взялась рисковать своей жизнью ради него, когда он лишился ног и потребовались деньги ему на операцию. Любимая сестренка, самый родной человек! И теперь Ромка сам не мог понять, как же так получилось, что он оказался способен нарушить ее покой ради совершенно другой, чужой им всем девушки.

Айка всей душой была против затеянной им авантюры и весь предыдущий вечер не отходила от него ни на шаг. Но не была бы сама собой, если бы уже утром, расставаясь с ним, ехидно не бросила:

– Может, навещу тебя как-нибудь. Печеньку даже, может быть, с собой прихвачу.

– Смотри, не забудь! – усмехнулся Роман, целуя сестру на прощание.

И – вот она снова, «Алая зорька»! Спустя столько лет и столько событий тоже.

Лагерь располагался не у самого моря, а на некотором отдалении, на склоне горы, так что, если выйти на набережную, его можно было видеть – по крайней мере, все то, что не скрывали собой вековые ясени, растущие на территории. И, снова начав ходить, Роман нередко смотрел на лагерь с берега, вспоминая детство. Но давно уже не приближался к нему. Тем более так, как сейчас, в инвалидном кресле, оставив дома свои дорогостоящие протезы, которые ему были ни к чему, согласно выбранной роли. По старой асфальтированной дороге, оставшейся еще с советских времен. К старым же массивным воротам, на которых еще можно было рассмотреть облезлую пионерскую атрибутику – горн, барабан и пионерский галстук. И все это на фоне восходящего солнышка, символа лагеря. Только оно вопреки названию было когда-то не алым, а желтым и лучистым – на алом фоне потерялся бы красный галстук.

Эти ворота многое повидали! И те времена, когда лагерь был действительно пионерским, и те, когда он стал просто детским лагерем отдыха, каким его хорошо помнил Ромка. Потом он все-таки закрылся вслед за мучительной агонией и развалом шефствовавшего над ним предприятия. Ну а теперь и вовсе был кем-то выкуплен. И солнышко стало серо-зеленым, облезнув и окислившись.

Но ворота по-прежнему стояли на своем месте. Зато забор, отбегающий в обе стороны от них, был новым. Глухим, высоким, из добротных листов железа. И глазки камер установлены, вместо двух пионеров, во время сезона дежуривших у входа на территорию.

Роман застыл перед воротами в своем кресле, отдыхая после преодоленного пути и прекрасно понимая, что рано или поздно его должны здесь будут заметить. Последние минуты, проведенные на свободе! Когда он теперь будет принадлежать самому себе, не чувствуя себя заключенным?

Но не успел он об этом подумать, как за воротами мелькнула тень, скрипнула прорезанная в них калитка, и навстречу Роману шагнул бородатый мужчина с волосами, перехваченными кожаным ремешком, и в такой же безликой, как у Ланы, одежде.

– Мир тебе, человек! – приветствовал он Романа, не поднимая глаз. – Что ищешь ты здесь?

– Мир тебе, брат мой в вере! – ответил Роман, не зря в свое время хотя бы вполуха слушавший Ланочкины проповеди. По крайней мере, манеру общения, принятую в этой секте, он усвоил. – Познав ваше учение, я пришел к вам, чтобы продолжить приобщаться к вере истинной. Примут ли меня здесь?

– Конечно, брат мой! – Теперь привратник взглянул на вновь прибывшего с такой теплотой во взгляде, что в другой ситуации Роман ни за что не удержался бы от на редкость язвительного комментария. Но человек, пришедший сюда, чтобы стать новообращенным адептом, от этого взгляда должен был просто растаять, что Ромка и постарался добросовестно изобразить. – В этих стенах с радостью примут каждого, кто готов служить богу, вместо того чтобы губить свою душу служением сатане, – коротким взмахом руки мужчина указал на город, раскинувшийся вдоль длинной набережной. А потом во всю ширь распахнул калитку. – Проезжай, брат мой! Я провожу тебя к наместнику Никодиму, и дальнейшую беседу ты будешь вести уже с ним.

Роман заехал. Потом двинулся на своей каталке по мощеным дорожкам, почти не изменившимся за пролетевшие годы. Разве что от статуй вдоль них остались теперь одни полуразрушенные пьедесталы. Но Ромка рассматривал не произошедшие изменения – нет, он отрывал глаза от дороги только тогда, когда боковым взглядом улавливал чье-то движение: не Ланочка ли там идет? Ведь здесь у него было гораздо больше шансов на то, чтобы ее встретить, даже случайно. Если только она в числе других сектантов снова не отправлена в город, проповедовать.

Но и в самом лагере людей встречалось немало. И все они проходили мимо по своим делам, даже не поднимая глаз от земли.

Наместник Никодим, обосновавшийся в бывшем домике коменданта лагеря, оказался куда общительнее и не в пример упитаннее всех тех, кого Ромка успел рассмотреть по пути.

– Мир вам, брат Никодим! – первым приветствовал его Ромка, едва только их встреча состоялась.

– Отец Никодим, – мягко, воистину по-отечески поправил его бородатый крепыш. – Отец всей нашей пастве. Вот они-то и будут твоими братьями и сестрами по вере твоей. Кто из них тебя приобщал, побудив сюда прийти?

– Сестра Лана, отец Никодим.

– Так ты брат Роман? – совершенно неожиданно спросил наместник. – Удивительно! Сестра Лана отзывалась о тебе, как о не подающем особых надежд.

– Да, это я, – согласился Ромка, сразу сделав для себя несколько выводов: во-первых, за отпущенными в город сектантами кто-то явно присматривает, пусть даже издалека, а во-вторых, требуют от них подробного отчета об их деятельности. Так что, в-третьих, тут ухо надо держать востро и даже в городе не расслабляться! – Сестра Лана по доброте душевной продолжала со мной работать. Видимо, чувствуя, что я все же не так безнадежен, как кажется. И была права! Я просто не люблю преждевременно выказывать своих мыслей и чувств, отец Никодим. Жизнь меня на этом прижгла, – он кивнул на свои культи. – Однако многое из того, что я услышал от сестры Ланы, оказалось мне близко. А еще меня давно раздражает вся бесцельная, мышиная возня этого мира. Хочется видеть идею и смысл в том, что я делаю. Вместо того, чтобы просто небо коптить в погоне за безделушками.

– Я понимаю тебя, сын мой. Так что ты рассчитываешь в себе изменить, придя к нам?

– Многое. Но прежде всего – свое будущее. Чтобы хоть в следующей своей жизни нормально пожить. Ведь пусть многие над этим и смеются, но я лично верю в реинкарнацию.

Еще как минимум минут десять вдохновенно неся весь этот бред, Роман мог только надеяться, что не выглядит сейчас совсем уж откровенным идиотом. Но оказалось, что нет! Или здесь привыкли иметь дело с людьми совершенно иного склада? А может, наместнику на самом деле и вовсе было плевать на все устремления «духовного чада». Главное – в секту пришел еще один адепт, еще одна пара рабочих рук.

Выслушав Романа, Никодим сам задал ему несколько вопросов о его прежней жизни. Зная о размахе секты, Роман не исключал, что его, инвалида, с приходом сюда могут отправить на паперть. Но, всей душой испытывая отвращение даже при мысли об этом, он прежде всего заговорил с отцом Никодимом о том, по какой специальности он работает и какой вклад мог бы внести в общину. Наместник выслушал его благосклонно, но потом сокрушенно вздохнул:

– Роман, чадо мое! У нас могут возникнуть проблемы с персональной доставкой на твое прежнее рабочее место. Так что о твоем трудоустройстве мы после поговорим. Если ты и в самом деле хороший автослесарь, то твоя помощь и здесь бы иногда пригодилась. Однако я пока ничего не могу тебе обещать.

– Я хороший автослесарь, – заверил Ромка. – И пусть мое кресло вас не смущает.

Заинтересовавшись, отец Никодим все-таки распорядился проводить Ромку в автомастерскую, где его вежливо попросили диагностировать единственную находящуюся там старую, раздолбанную колымагу. Что Роман и сделал, попутно оценив мастерскую наметанным глазом. Яма оборудована на совесть, прекрасное освещение. А еще – отличный подъемник и пневматические домкраты. Для чего? Явно не для воскрешения дохлого металлолома. Но он не стал это обсуждать с собравшимися. Вместо этого четко выдал, какими способами можно реанимировать старое корыто, чтобы оно еще могло послужить. А под конец, словно бы в шутку, сообщив, что это нерентабельно и что гораздо проще угнать другое, похожее, просто перебив номера. Тут же спохватился под устремленными на него взглядами:

– Простите, братья мои! Мои мысли еще по-мирскому грешны…

– Все мы грешники, сын мой, – мягко утешил его отец Никодим, вместе с ним покидая мастерскую, перед которой Ромка заприметил колею, наезженную явно не старым корытом, стоящим внутри. Судя по отпечаткам колес, эта машина была крупнее и тяжелее.

Ромка взял себе на заметку выяснить, что она может сюда привозить. А пока вместе с Никодимом снова устремился к центру лагеря, где должна была решиться его судьба на ближайшее время.

6

Как выяснилось, Роман заблуждался, думая, что практичные руководители секты на следующий же день попытаются пристроить его к какому-либо делу и что у него будет свобода передвижения по территории лагеря, благодаря чему он вскоре сможет увидеться с Ланой. Нет, вначале ему, наряду еще с несколькими новичками, организовали вступительный период в бараке с почти тюремным режимом, от которого у менее крепкого человека, наверное, и крышу могло бы снести. С утра и до вечера – пост и молитвы, молитвы и пост. И проповеди, проповеди без конца!

Те, кто пришел в этот лагерь действительно с верой, из нее, наверное, и черпали силы, чтобы все это пережить. Роману оставалось уповать лишь на свой внутренний резерв. Вставать его, наряду с другими бедолагами, заставляли еще до рассвета, а падали они на свои матрасы уже в районе полуночи. На голые матрасы, брошенные прямо на пол. Впрочем, оно было и к лучшему, что спали на полу: учитывая плотность населения в этом небольшом бараке и душные летние ночи, при наличии кроватей было бы еще хуже.

Роман и так порой подолгу не мог заснуть, ворочался, пытаясь нащупать на своем тюфяке участочек попрохладнее и ловя между досками хоть какой-нибудь сквознячок, мечтая при этом включить кондиционер, принять душ и нормально пожрать. И заранее зная, что вскоре сквозь незаметно и тяжело навалившийся сон в одуревшую голову снова ворвется пронзительный голос кого-то одного из трех наместников: «На молитву, дети мои! На молитву! Солнце скоро встанет! Спешите спасти ваши души!»

Многие, тупея в такой обстановке, все никак не могли запомнить этих молитв, хотя совершенно искренне старались это сделать. Ромка запоминал. Хотя у него вместо религиозного рвения в душе ключом била желчь, а в мыслях вместо требуемого смирения уже день так на третий не осталось ни единого приличного слова. Но, наверное, эта злость, обостряемая еще и жестким постом, как раз и помогала ему существовать. Осматриваться, изучать обстановку, сохранять ясность мыслей. А вот сдерживать кипящие эмоции ему помогало уже наличие той самой цели, ради которой он сюда пришел.

Легче всего было вспылить и послать подальше всех «святых наставников» с их проповедями и молитвами. Но не сворачивать же с полпути после того, как сумел попасть в этот лагерь, преодолев все протесты Гены и Айки?

А еще он должен был выстоять потому, что и она когда-то все это пережила. И неудивительно, что после такой обработочки стала послушной рабой, позволяющей делать с ней все, что только вздумается наместникам. Они ведь попросту зомбировали тех, кто к ним приходил! И если люди пришли по доброй воле, без того внутреннего сопротивления, что было у Ромки, то, надо думать, в процессе такой «адаптации» их сознание превращалось в чистый лист, на котором потом можно было писать заново все, что угодно.

Ромка все больше убеждался в этом, слушая редкие и тихие разговоры своих соседей по бараку и поражаясь тому, что ни у одного из этих людей даже мысль не мелькнула опомниться и сбежать. Наоборот, в головах, стремительно тупеющих от такого образа жизни, все прочнее укоренялась вера в необходимость «молитвенного подвига», который совершается здесь. У Ромки порой создавалось впечатление, что находящиеся рядом люди подсаживаются на какую-то невидимую психологическую иглу, с которой слезть с каждым днем все труднее.

В конце недели у одного из новичков случился припадок. Он вскочил среди ночи, бегал, орал, что бесы пытаются утащить его отсюда, из гавани, способной спасти его душу, чтобы вдали от нее окончательно погубить. В итоге его куда-то утащили прибежавшие на шум «духовные братья» из старожилов, и в последующие несколько дней Роман его больше не видел. Впрочем, не особо и высматривал.

Кого он мечтал увидеть – так это Лану, хотя бы мельком! Но новички содержались отдельно от других, в укромном уголке огромного лагеря, куда, казалось, даже птицы лишний раз старались не залетать. Так что на исполнение этой мечты не стоило даже надеяться, равно как и на то, чтобы дать о себе знать Айке с Геной. Хотя при прощании они обговаривали такую вероятность, что в первые дни он, шагнув за этот высокий забор, полностью пропадет из зоны их досягаемости, но все равно он знал, что они там сходят с ума от тревоги. А сделать с этим ничего не мог. Оставалось только терпеть. И душными ночами, и во время молитв, все больше напоминающих шабаш психопатов, и во время проповедей, когда в сознание просто вдалбливали очередную «истину», повторяя ее на все лады хорошо поставленным, проникновенным голосом, и во время «трапез», где день за днем раздавали только теплую воду и черствый хлеб.

И вот в один прекрасный день все закончилось! После очередной молитвы отец Никодим не отослал всех, как обычно, в барак, а обратился к ним с вдохновенной речью о том, что все они достойно прошли через свое очищение, и теперь… Из всего озвученного репертуара четче всего для Романа прозвучала новость про праздничный ужин. Состоявший, как оказалось на деле, из миски каши. Впрочем, после длительного голодания это было, пожалуй, разумно, иначе наряду с иногда возникающими истериками наместникам пришлось бы еще столкнуться с проблемой кишечных колик.

Но они в своем деле были не новичками! Разбавили ужин проповедью, потом устроили внеплановый отдых. Не то чтобы полноценный, но все же оказавшийся способным освежить вскипающие от недосыпания мозги. А потом торжественно объявили о том, что сегодня «новообращенным братьям» выпадет великое счастье лицезреть не кого-нибудь, а самого преподобного Евстафия, который явится к ним собственной персоной для того, чтобы произнести перед ними напутственную речь, с которой все они вступят в новую жизнь.

Зная, что за ним, как и за другими, со стороны сейчас может кто-нибудь наблюдать, Роман постарался изобразить на своем лице восторг от услышанного. И наряду с другими поспешил в бывший летний кинотеатр – сооружение лишь с навесом, без крыши, где уже готовились к приему высокого гостя, который в другие дни, если верить рассказам наместников, изводил себя в уединении постом и молитвою.

* * *

Иннокентий приезжал в лагерь регулярно, чтобы лично забрать у наместников недельную выручку, на которую ему вначале приходили составленные отчеты. И еще для того, чтобы на месте обсудить с наместниками возникшие за неделю проблемы – здесь, на территории лагеря, тщательно охраняемой от постороннего проникновения, делать это было гораздо безопаснее, чем в его квартире или где-либо еще. Но даже тут Иннокентий про осторожность не забывал: все свои регулярные визиты в «Алую зорьку» он наносил не днем, а глубокой ночью, чтобы никто из рядовых членов общины его даже случайно здесь не заметил.

Однако сегодня, когда он решил выступить со «словом божьим» перед новообращенными, попутно и остальных «чад» вдохновив своим появлением, можно было, по совместительству, еще и внеплановое совещание провести. Чем Иннокентий и занялся, сразу после прибытия в лагерь тенью проскользнув из машины в особняк к наместникам. Собрал там их, всех троих, пока Захар гримировал его перед выходом к публике: наносил на его лицо специальный светящийся состав, еще одно творение Архипа, активизирующийся под действием тепла.

– Как брат Тихон? Все-таки твердо решил уйти из общины? – для начала спросил Иннокентий у Никодима, курировавшего в секте нищенскую братию и работников.

– Да. Уже ушел. Еще позавчера. Жена к нему, видишь ли, вернулась, и оттого все его жизненные планы враз изменились. Расхотел себя здесь хоронить, в грешный мир возжаждал вернуться. Но у меня уже есть, кем его заменить. Парень из новеньких. Похоже, неглупый малый, и, главное, настоящий инвалид. Правда, он же еще и специалист по автотехнике. На деле, не на словах: я ему тут маленький экзамен устроил…

– Сам решай, куда его лучше поставить, – перебил Иннокентий. – Только не торопись, если в мастерскую надумаешь отдать. Присмотритесь к нему вначале как следует. А что касается Тихона, то его теперь должна постичь кара божья за его отступничество и в назидание всем остальным. Тянуть с этим не следует, чтобы все выглядело именно как наказание, а не как несчастный случай. Скажем, пусть это завтра случится. А потом ненавязчиво, не сразу, но все в общине должны будут об этом узнать. Чтобы, если кому еще в голову взбредет нас покинуть, сто раз бы перед этим подумал. И уже предполагал бы, что такой шаг может для него не остаться безнаказанным. Не нами накажется – богом. Захар, ты у нас за господа будешь кару вершить, – распорядился Иннокентий, взглянув на стоящего за спиной помощника через зеркало. – Не убивай! Сделай так, чтобы для законников все походило на несчастный случай. А для нашей паствы – на промысел божий, и чтобы на них этот пример подействовал наверняка!

– Передоз пойдет? – невозмутимо спросил Захар, продолжая гримировать своего шефа. – Можно Архипа попросить, когда протрезвеет. Он умеет составлять такой коктейль, после которого подлый отступник, променявший бога на бабу, до конца своих дней останется овощем, на страх всем другим. Ну а я уж возьмусь ему это вколоть.

– Хороший вариант, – одобрил Иннокентий. – С этим решили, дальше идем. Банк. Мне нужен банк, не государственный, естественно. Но лицензированный и успешный. Если мы не обзаведемся таким в ближайшее время, то наши растущие капиталы так и будут валяться в сейфе без всякой пользы, вместо того чтобы легализоваться и множиться дальше.

– Так вы же говорили, у вас есть на примете подходящий, – подал голос Захар.

– Есть-то есть, да гендиректор у него слишком ушлый. Я предложил ему провернуть одну финансовую операцию, простенькую, но эффективную. И все его соучредители были на это согласны, а он – ни в какую! Видимо, в два счета просек, что если он согласится на предложенные мною условия, то своего банка ему вскоре после этого не видать. Поэтому выход остается один… – Иннокентий покосился на наместника Ферапонта, курировавшего автомастерскую и все, что с ней было связано. – Кирилла, гендира этого банка, нужно убрать! Это должна быть авария, в которую попадет его машина, с гарантированным смертельным исходом – как-то иначе вряд ли удастся к нему подобраться. Мы еще обмозгуем, что сделать с машиной и каким способом ее раздобыть у хозяина незаметно, всего на одну ночь, а то и вовсе на несколько часов – это уж как получится. Твои парни в любом случае должны будут в этот срок уложиться! Да, это будет сложнее, чем дурью кузов начинить, но пусть уж они постараются! Потому что банк, лучший из возможных, мы заполучим лишь в том случае, если не станет Кирилла, который сейчас его крепко держит в руках. В случае его смерти остальные – наследники и соучредители – нам уже не будут препятствовать, у них не та деловая хватка и дальновидность.

– Ясно! – кивнул Ферапонт. – Все детали в ближайшие дни разработаем.

– Чем быстрее, тем лучше, – уточнил загримированный Иннокентий, оценивая свое отражение в зеркале. – А пока переходим к следующей теме. Белобородов. С тех пор, как он возглавил городское управление Следственного комитета, нам буквально на каждом шагу вставляют палки в колеса! Он и на всю общину, и особенно на девочек наших точит зуб. А еще под его пристальным надзором не закрываются прошлые дела, в которых вы, как и я, замазаны по уши. Договориться с ним нет никакой возможности. То ли мало предлагали, то ли вообще не берет он взяток – есть же такие редкие экземпляры! С его непосредственными подчиненными, с теми, кто готов идти на контакт, тоже договариваться бесполезно, пока он в своем кресле сидит. Ибо все, что они могут сделать для нас под его руководством – это лишь чуть притормозить ход расследования или процесс возбуждения дела. Так что только и жди от него беды. Это я к чему? Это я к тому, что вы должны быть не меньше моего заинтересованы в том, чтобы гражданин Белобородов был устранен тихо и аккуратно.

Мне удалось добыть и изучить его медицинскую карту. Сердце – его слабое звено: три микроинфаркта за последние два года. Так что… – Иннокентий развернулся к наместнику Агафону, – у нас есть все шансы обставить все так, что комар носа не подточит: для этого нужна одна из девочек, на твой выбор, плюс чудо-духи. Только выбери такую, чтобы всей этой бредятины про бога нести не вздумала – с Белобородовым эта шутка не пройдет. Наоборот, как только он услышит нечто подобное, так уже никакие духи не помогут его возле девочки удержать. А чтобы он успел как следует ими надышаться, надо обставить его встречу с девочкой так, как будто это несчастный случай – скажем, у нее каблук подвернулся, и она с тротуара едва не свалилась под колеса его машины, отъезжающей с парковки. В такой ситуации, чувствуя себя отчасти виноватым в том, что случилось, он вряд ли не выйдет из машины, чтобы помочь. А дальше все уже пойдет как по писаному, если только девчонка не подведет.

– Не подведет, – заверил Агафон. – Я возьму для этих целей сестру Рогнеду и тщательно проинструктирую, как себя вести, чтобы обмануть дьявола в выбранном человеке. Она будет педантично следовать моей инструкции, это в ее характере.

– Вот и чудесно. – Только что приговоривший сразу троих людей Иннокентий улыбнулся и поднялся со стула. Последний раз взглянул на себя в зеркало, расправил рясу на животе. – А теперь мне пора идти. Мои дорогие чада уже заждались и жаждут услышать от меня слово божье. Так что, отцы-наместники, разжигайте свои кадильницы – и вперед! Дорогу мне расчистьте и создайте нашей пастве подходящее настроение.

* * *

Как заметил Роман, в зале собрались не только новообращенные, но и немало старожилов, тоже мечтающих по случаю лишний раз лицезреть «преподобного старца». Они, в отличие от новичков, томясь ожиданием, изредка тихо переговаривались между собой, и в их голосах звучала такая восторженность, что Роман и впрямь уже был готов уверовать в неземные достоинства «светлейшего Евстафия»… только не в святость, конечно.

Порядком заинтригованный, он вначале даже пытался высмотреть преподобного сквозь толпу, после того, как по мере своих возможностей убедился, что Ланочка сюда не пришла. Но потом понял, что с появлением «святого» возле входа начнется самая настоящая давка, и, чтобы не стать жертвой массового психоза, предпочел отъехать на своем кресле к стене, в дальний угол. И вовремя. Едва он занял это относительно безопасное место, как «гуру» показался вдали в сопровождении наместников, одним своим видом спровоцировав истинное столпотворение.

Роман не мог всего видеть, но, судя по доносящимся крикам, восторженная толпа падала ниц на его пути, моля о благословении. А иногда и вступая друг с другом в свары в попытках подобраться к «святому» поближе и при этом едва не сбивая с ног его спутников, активно машущих своими кадилами. И, как ни странно, а Роману показалось, что именно вокруг наместников с их воскурениями накал страстей достигает своего апогея. Хотя самих наместников это вряд ли могло радовать. Они срывали голоса, призывая «чад» к порядку. Потом им на помощь пришла «тяжелая артиллерия» – несколько дюжих молодцев, явно из компании по захвату рынка, о которых Генка упоминал. С их помощью преподобный наконец-то добрался до сцены. Поднялся на нее, остановился, обвел взглядом колышущееся в зале море людей. Кожа на его лице источала легкое сияние, прямо как в легенде о сотворении иконы Спаса Нерукотворного. Ромке это показалось кощунственным. А вот некоторые адепты, с обожанием глядя на своего «преподобного», начали в экстазе раздирать ногтями свои собственные лица.

А когда «святой» заговорил голосом проникновенным, сладким и мягким, как растекающийся мед, это было встречено восторженным стоном толпы. Которая, впрочем, быстро стихла: все жаждали услышать «святого Евстафия». Он для начала мягко пожурил тех, кто не соблюдает порядок, а потом уже начал говорить о том, ради чего сюда сегодня явился, нарушив свое обычное уединение. О душах, тонущих во тьме. О шансах на спасение, которых с каждым прожитым днем у грешников остается все меньше. О светлом огоньке веры, который будет светить до последнего даже самым закоренелым грешникам, потому что господь не оставляет надежд на спасение чад своих. И прочее, прочее, прочее. Что Роману, реалисту по натуре, а где-то даже и цинику, еще в Ланиных книжках успело набить оскомину.

Но не по одной только этой причине он перестал слушать преподобного буквально с первых же слов, в отличие от восторженно внимающей паствы. Нет! Просто он узнал этого человека.

Генка был прав, когда предполагал, что с внешностью «гуру» были проделаны кое-какие мелкие технические манипуляции, дабы обеспечить и «лик сияющий» и «голос неземной». Именно такой эффект и должен был производить преподобный на тех, кто сейчас стоял перед ним, жадно ловя каждое его слово. Но Ромка не стоял, он, единственный из всех, в силу своей физической ущербности сидел в инвалидном кресле. И видел преподобного совсем под другим углом, что позволило ему детально рассмотреть все черты его лица. И чуть не задохнуться от охвативших его чувств.

Якобы в порыве духовной восторженности он закрыл руками лицо. Поскольку на его лице застыло сейчас такое выражение, которое никому тут нельзя было показывать. Если бы он хоть на секунду усомнился в том, что эта секта – все-таки не сборище алчных негодяев, дурящих людям головы, то один вид ее духовного руководителя сразу избавил бы его от всяких сомнений.

Ромка не знал, как на самом деле зовут этого рыжеватого человека с вздернутым носом, он знал всего лишь его прозвище – Ноздрев. Зато, в отличие от имени, Роману Тарталатову были даже слишком хорошо известны некоторые факты биографии нынешнего «святого». Ведь именно по настоянию нынешнего «преподобного» лет пять назад Борис Мамонтов, тогда являвшийся «серым кардиналом» всего этого города, взялся надавить на несговорчивого директора одного из заводов, где у Ноздрева возникли свои криминальные интересы.

Способ для этого был выбран поистине дьявольский – уничтожить двух старших детей директора. Двух ни в чем не повинных подростков. Роману, являвшемуся тогда одним из «солдат» Борисовой «армии», было поручено участвовать в этой карательной операции в качестве курьера. А он попытался ей воспрепятствовать, ужаснувшись чудовищности готовящегося преступления. И именно за это поплатился обеими своими ногами. Ему их тогда просто раздробили за неповиновение в мелкую крошку по приказу Бориса и вот этого самого «преподобного», который стоял сейчас на сцене, проникновенным голосом вещая о боге.

Но это было еще не все! Еще Ноздрев был отцом того подонка, который надругался и довел до смерти Веруньку, Генкину родную сестру. Убедившись, что папаша отмазал сынка-отморозка от заслуженного наказания, Генка сам, своими руками, совершил правосудие, отсидев потом за это семь лет. И Генке наверняка было бы очень интересно узнать, что Ноздрев, который даже к нему на зону пытался подослать убийц, теперь заправляет религиозной сектой. Или как там они с Генкой охарактеризовали эту деятельность во время их последней посиделки на морском берегу? Пытается заползти на трон сатаны. Именно!

Каким-то образом этот тип сумел уйти от ответственности за все свои прежние «подвиги», в том числе и за участие в организации нелегальных «гладиаторских боев». Это, в общем-то, было неудивительно, учитывая, что «договариваться» с законом ему не впервой. Но, видимо, лишившись без Бориной поддержки большей части своих доходов, Ноздрев вынужден был на время умерить свои аппетиты, притихнуть. Однако нашел способ снова зажить на широкую ногу. Может быть, даже какие-то старые, общие их с Борей знакомства задействовав.

Святой старец! Отшельник! Преподобный Евстафий, мать его так! Ромка сидел и под летящие с трибуны речи пытался справиться с охватившими его чувствами. С ненавистью, с яростью. И с нетерпением в том числе: вот сейчас бы с Генкой увидеться! Всего-то на пять минут, просто огорошить его свеженькими новостями.

Это чувство вдруг так захватило Романа, что его даже потряхивать начало. И голова слегка закружилась, будто от опьянения. Это уже наводило на мысли о том, что не только чувства всему виной, а что во время проповедей, ради усиления реакции верующих, возможно, применяются не только технические эффекты, но и распыляется какая-то химия.

– Брат мой, ты в порядке? – когда в зале стихли и речи, и вызванные ими истерические овации, кто-то тронул Романа за плечо.

– Да, – он убрал руки от лица. – Просто невозможно было все это слышать, оставаясь спокойным.

– Как я понимаю тебя, брат мой! Когда я слушаю речи преподобного, то все мои совершённые грехи словно рвутся из души наружу, грозя меня задушить!

– Да, это выше обычных человеческих сил! – поддакнул Ромка, надеясь, что его случайный собеседник сейчас уйдет. Но тот оставался рядом:

– Отец Никодим поручил мне проводить тебя в твое новое жилище. Теперь, после посвящения, у каждого из вас будет новое назначение и новая жизнь.

О назначениях до утра говорить было рано, а вот жизнь действительно оказалась новой. Даже душ удалось принять, пусть из соленой и неподогретой воды – пресная у них в городе была недешева, так что ее тут, конечно, не лили без счета на всех подряд, – но Роман был непривередлив, особенно после дней, проведенных в грязном и душном бараке. Слава богу, хоть вшей он там не нахватал.

Он смыл с себя всю грязь, попутно с удовольствием вдыхая запах морской воды, ассоциирующийся у него со свободой. Потом переоделся в безликую мешковатую одежду, явно закупленную руководителями секты оптом на самых низкопробных китайских фабриках. Прижимая отросшие за прошедшее время волосы, надел на голову поданный ему кожаный ремешок – отличительный знак всех «детей солнечного бога». А после под руководством своего провожатого он переехал в другое жилье.

Это был один из вольно разбросанных по лагерю летних домиков с огороженными резными перилами крылечками. В домике имелась всего одна комнатка, рассчитанная на трех человек. В ней даже были кровати! А персонально для Романа еще и пандус на крыльце соорудили, чтобы он мог заезжать в жилье на своей каталке.

Его соседями по комнате оказались старожилы – во всяком случае, Ромка не помнил их по недавно покинутому бараку новичков. А личности были запоминающиеся: седой старичок со следами бурного прошлого на лице – брат Иван, и мужчина лет сорока, судя по наколкам – бывший зэк, брат Арсений. Последний оглядел Ромку цепким, внимательным, совсем не братским взглядом. Да и брат Иван, как заметил Ромка, своего соседа скорее побаивался, чем испытывал к нему братские чувства. Но соседей по комнате здесь выбирать не приходилось, поэтому Ромка, поздоровавшись, направился к свободной кровати.

– Слышь! – едва Ромкин провожатый скрылся за дверью, брат Арсений сделал шаг вперед и пнул колесо каталки. – Ночью чтоб тишина была! Ссать захочешь – терпи до утра, но чтоб своей повозкой тут не шуршал.

Отработанным движением Ромка развернул каталку на месте, оказавшись лицом к Арсению. И, с нарочитым вниманием оглядев того с ног до головы, спокойно ответил:

– Если захочу, то у тебя уж точно разрешения спрашивать не стану… брат мой по вере.

Арсений ничего ему на это не ответил. Он просто нехорошо ухмыльнулся, а в следующий момент каталка была опрокинута на пол сильным толчком. Но Ромка этого уже ждал! Сгруппировался, перекатился, ловко избежав последовавшего сразу за падением удара ногой. А когда промахнувшийся брат Арсений попытался пнуть упавшего на пол инвалида еще раз, тот молниеносно перехватил его за ногу. И, использовав болевой прием на икроножную мышцу, заставил недруга тоже упасть. На пол, рядом с собой, максимально уравнивая шансы. Не зря в свое время отслужил далеко не в самых безобидных войсках! Не говоря уже о пройденной школе жизни. А руки… руки у Ромки теперь были гораздо сильнее, чем у обычного здорового человека.

– Ногу… пусти, гад! – сдавленно взвыл Арсений, корчась на полу в жестких тисках Ромкиных пальцев.

Роман отпустил. Чтобы, не дав опомниться, тут же быстрым захватом вцепиться противнику в горло. Не настолько, чтобы полностью перекрыть кислород, однако оба понимали: все можно изменить в доли секунды, просто сжав пальцы чуть посильнее.

– Все, – прохрипел Арсений, осознав свой проигрыш и даже не пытаясь барахтаться. – Отпусти! Убедил! Ссы когда хочешь.

– Спасибо, – кивнул Роман. – Если приспичит, я постараюсь вас не будить. Но не потому, что ты приказал, а потому, что я в эту общину пришел с верой и смирением. Чего и тебе желаю. А то тебе этого, по-моему, недостает. Как будто с зоной все еще никак расстаться не можешь. Только не путай понятия: здесь-то не хозяин правит, а бог!

Ромка разжал пальцы, и Арсений поднялся. Но выпрямиться сразу не смог, закашлялся. А Ромка тем временем перекатился по полу, примерился руками к своей кровати и, подтянувшись, одним рывком забросил себя туда. Глянул на застывшего посреди комнаты старика:

– Отец, каталку мне не поднимешь?

– Конечно! Почему бы и нет? – засуетился тот, искоса поглядывая на Арсения. Но Арсений даже головы в его сторону не повернул. Сел на свою кровать, потирая шею с затылком, и бросил Ромке:

– Чуть гортань не сломал мне, урод!

– Ну прости! – Ромка вытянулся на старых-престарых, явно еще с лагерных времен, но все-таки простынях. – Не я первый начал. Я человек мирный, драк не люблю.

– Заметно! – Арсений скривился в усмешке. – И где ж ты так нелюбимому делу-то обучился?

– Да много где учили. Улица, морская пехота, снова улица.

– А ноги в каком из этих мест оставил?

– Ноги – на трассе. Авария с мотоциклом, – выдал Ромка официальную версию. Ту, что и приехавшему к нему в больницу следователю неустанно твердил, пока это дело вообще не закрыли.

Правду знал только он, те трое, что его калечили, да Боря с Ноздревым, по чьему приказу это было сделано. Ну, через несколько лет под давлением сложившихся обстоятельств пришлось еще и Айке с Геной все рассказать. Тогда-то и выяснилось, что Ноздрев – их общий с Генкой знакомый.

Ноздрев… Преподобный Евстафий, отправивший Лану на панель.

Арсений больше не докучал Ромке вопросами, лишь кряхтел и ворочался на своей кровати. Ивана, вышедшего перед сном помолиться на улицу, и вовсе пока не было. Так что Роман мог беспрепятственно думать и думать. О том, как и когда ему удастся связаться с Аглаей и Генкой. О том, как глубоко успела эта секта запустить свои щупальца в жизнь их города… да, скорее всего, и в жизнь за его пределами тоже, учитывая, что в курортный сезон в их город откуда только люди не приезжали. Знай только лови да обрабатывай. И филиалы потом по всей стране создавай.

А главное – Ромка думал о Лане. Когда он наконец сможет ее увидеть? Поговорить с ней? Ведь ради этого сюда и пришел! Интересно, сообщил ли ей Никодим, что ее проповеди оказали свое действие и что ее непутевый воспитанник теперь здесь, среди них? И если сообщил, то как она это восприняла?

7

Новая жизнь для Романа началась с того, что в этот день никто не поднял его на самой заре, когда предрассветная прохлада, сменяющая ночную духоту, только и дает наконец нормально уснуть. Нет, на этот раз ему с утра была подарена парочка дополнительных благословенных часов, за которые он наконец-то хоть как-то выспался.

Хотя где-то в глубине подсознания билась мысль о том, что от Арсения еще могут последовать неприятности. Но Ромка отмахнулся от нее: если все время ждать неприятностей, так что ж теперь – и вовсе не спать? Тогда не исключено, что они еще раньше наступят от собственноручно спровоцированных нервных расстройств. Так что он плюнул на все и проснулся только тогда, когда Арсений настойчиво потряс его за плечо:

– Эй, ты, вставай, завтрак проспишь!

– Спасибо, брат Арсений, – с видом кроткого смирения поблагодарил его Роман.

Тот, отходя, покосился в его сторону и лишь после продолжительной паузы выдавил из себя:

– Пожалуйста!

Подтянувшись на руках, Ромка перебросил себя с кровати на каталку, заботливо пододвинутую Иваном поближе. Потом в компании своих соседей, которым было с ним по пути, совершил вояж по маршруту туалет – умывальник – трапезная.

– Давай, что ли, подкачу? – предложил Роману Арсений на последнем этапе пути к трапезной, расположенной почти в самом центре лагерной территории.

– Спасибо, я сам. – Ромка накручивал дурацкие колеса, с нежностью вспоминая оставленные дома протезы. Ноги, пусть даже и искусственные.

– Не доверяешь?

– Не в этом дело. Просто не позволяю себе ни от кого зависеть, особенно в мелочах.

– И как оно при этом живется?

– Нормально. Если сопли попусту не распускать.

– Ну, тут у тебя выпускная гайка туго завернута. А что хоть сюда-то надумал податься? В миру-то что не жилось?

– Да вот, не жилось. Сестре с мужем стал не нужен, а жили в одной квартире. Ну и самое главное: успел за свою жизнь немало чего натворить. Такого, что успеть бы теперь замолить за оставшееся время. Хорошо, что господь образумил вовремя, – Ромка врал так спокойно и уверенно, с оттенком легкой усталости в голосе, что даже сам себе почти поверил. Потом поинтересовался: – А вас с Иваном какими судьбами сюда занесло?

– Да похожими. По молодости ломаешь дрова, не задумываясь, а потом, когда тебя жизнь самого саданет под ребра не раз и не два, уже начинаешь что-то осознавать. Вот и пришли сюда после того, как добрых людей на улице встретили, побеседовали. Я – так, осмотреться чуток. Может, еще и свалю отсюда, как основные грехи замолю. А старый хрыч совсем сбрендил со своим покаянием. Помимо общих молебнов еще и в комнате повадился устраивать персональные. Даже среди ночи пытался голосить, пока я несколькими затрещинами немножко ума-то обратно ему в башку не вернул. Ну а только у нас тишина настала, так тут ты нарисовался. И это после тех ночей, которые нам во время «вступительного очищения» устраивали… ну, сам знаешь. Так что ты уж за встречу-то зла не держи, сорвало меня вчера.

– Проехали, – только и ответил Ромка.

Дальнейший путь они проделали в тишине. Присоединились к состоявшемуся в трапезной обязательному утреннему молебну. Потом расправились с выданной на завтрак миской перловой каши.

– Бог, говоришь, тут правит? – с кривой усмешкой спросил у Ромки Арсений. – А по еде так от хозяина и не отличишь.

– Не пожрать в жизни – главное. – Роман отставил пустую миску, задаваясь вопросом: «А что теперь?» Остальные стали расходиться из трапезной, судя по репликам, имея каждый в этом лагере свое конкретное дело. Иван, работавший в каком-то пошивочном цехе, уже успел тихонечко ускользнуть, со всем рвением спеша на свое рабочее место. Арсений, работавший на карьере за городом, тоже начал прощаться, не только из-за рвения, но и из-за ожидавшей рабочих машины. Он уже уходил, когда к ним подошел вчерашний Ромкин провожатый:

– Брат Роман, отец Никодим тебя хочет видеть.

– Так поспешим же к нему, брат мой, – совершенно серьезно ответил Ромка.

И снова уже привычный путь по вымощенным лагерным дорожкам, бегущим сквозь раскинувшийся на территории ясеневый парк. Снова – взгляды, с замиранием сердца украдкой бросаемые на всех, проходящих мимо, в надежде наконец-то увидеть среди них Лану. И, глухим уколом в глубине души – мысли об Айке, которая, наверное, уже вся извелась в неизвестности. Но как подать ей весточку о себе? Вход на территорию посторонним строго закрыт, к первому встречному с такой просьбой не обратишься. Телефон, даже если его, наряду с другими личными вещами, не изъяли бы в первый же день Ромкиного появления здесь, все равно давно бы уже разрядился. А выход в город для Ромки пока недоступен. Оставалось лишь надеяться, что, собирая сведения о секте, Генка с Айкой и про «вступительное очищение» тоже хоть что-то успели узнать. И догадываются, что он исчез из поля их зрения именно поэтому, а не потому, что с ним что-то случилось. Хотя… да все равно сомневаются и волнуются так, что словами не передать! А он ничего с этим не может поделать.

Терзаемый такими мыслями, Роман гораздо спокойнее, чем сам от себя ожидал, встретил поступившее от Никодима известие о том, что нищенской стези ему в этой секте избежать все-таки не удастся. Никодим начал издалека:

– Чадо мое, Роман, ты ведь должен понимать, что каждый, кто состоит в нашей общине, старается что-то в нее привнести? Одни ведут свой духовный подвиг, проповедуя и приобщая к богу заблудшие души. А другие вносят свою лепту трудом, потому что у каждого, здесь находящегося, есть множество духовных сестер и братьев, которым каждый день необходимо вкушать хлеб наш насущный. Поэтому каждый стремится заступить туда, где он будет полезен.

– Я тоже так сделаю, отец Никодим. Куда и когда скажете.

– Успев оценить твои знания, я бы с радостью устроил тебя в мастерскую. Но наша община небогата, у нас немного машин, так что большей частью мастерская пока пустует.

Роман мог бы на это ответить, что небогатая община с пустующим автопарком вряд ли взялась бы закупать в мастерскую такое оборудование, какое он успел там заприметить. Но вместо этого с молчаливым ожиданием посмотрел на отца Никодима. И тот не подкачал:

– Поэтому, сын мой, я бы пока предложил тебе добывать для общины средства подвигом нищенства. Это тот святой путь, на котором ты должен будешь преуспеть. Если только, как заповедовал нам господь, смиришь гордыню свою и осознаешь, насколько твоя миссия важна для сестер и братьев твоих.

Он, наверное, ждал, что Роман начнет ему возражать. Но тот опустил глаза к полу и смиренно произнес:

– Я готов, отец Никодим. С верой и рвением пришел я сюда. И понимаю, что сам до сих пор ел здесь свой хлеб задаром («именно хлеб, в то время как вы тут явно не голодаете, а ваш преподобный, поди, уже не один счет в банке открыл»).

– Никто не упрекнет тебя куском хлеба, сын мой! Но если ты чувствуешь в себе силы стать одним из тех, кто его добывает…

– Я считаю, что это мой долг, отец Никодим! («И через все пройду, потому что это даже ни в какое сравнение не идет с тем, что вы делаете с ней!»).

– Так снизойдет на тебя благословление господа нашего, к которому я скромно присоединю и свое отеческое благословление! – торжественно воскликнул наместник перед тем, как проститься с «духовным сыном».

Те, к кому Ромка перешел от него, так сказать, по этапу, изъяснялись уже гораздо проще. Коротенько обучили его:

– Много с людьми не болтай, если только не поймешь, что деньги можно стрясти. Благодари от души, да и на пожелания с благословениями не скупись, люди это любят. Иной и не собирается ничего давать, но послушает и передумает. А еще много денег в миске не держи, лишнее убирай в кармашек. Так, чтобы проходящие мимо видели: на хлеб-то тебе, может, этим вечером и хватит, а вот на пакет молока уже точно нет. Да, и каталку мы твою здесь оставим.

– Ну уж нет! – взбунтовался Роман, которого эта последняя капля – попрошайничать, сидя на земле под ногами прохожих, – грозила добить. – Каталка у меня рядовая, такие всем инвалидам регулярно и бесплатно, через соцслужбы выдают, так что роскошью это не назовешь. А вы из людей идиотов не делайте! Сейчас столько разговоров про нищенскую мафию идет! А вы что, хотите дать клиентам информацию к размышлению? Как бы я на точку добрался, если у меня каталки нет? Разве что крышующие боссы меня сюда привезли.

– Да, тут ты прав, – согласился один из двух «бойцов», взявшихся доставить его, наряду с несколькими другими побирушками, к месту действия. – Берем твой тарантас. И еще: если кто-то не по делу начнет к тебе цепляться, вопросы всякие задавать, сразу посылай всех открытым текстом. Этот бизнес теперь наш, так что защиту мы тебе обеспечим.

А значит, и следить за ним будут, понял Роман. Впрочем, как и за остальными. Ну как, как в такой ситуации послать весточку Айке с Генкой? Его просто изводила мысль о том, что они оба сейчас за него волнуются.

8

Аглая действительно волновалась за брата, и еще как! Ведь знала, куда он отправился: в место, где царствует ложная святость. Туда и здорового человека тревожно было бы отпускать, а не то что инвалида, каким Ромка был. Ну а самое главное – Аглая знала отчаянный, бескомпромиссный характер брата. С таким в разы увеличивались шансы найти на свою голову приключения. Поэтому Аглаиного терпения хватило лишь на три дня. А потом, не дождавшись от Ромки известий – он ни в «Парус» к ней не заглянул, как они заранее договаривались, ни к тщательно охраняемому забору «Алой зорьки» в условленный час не приблизился, ни по своему или чужому телефону не нашел способа ей весточку передать, – она начала приставать к Гене:

– Муж, ты не хочешь мне изменить?

– Айка, да ты что, спятила?! – воззрился он на нее. – Как хоть такое вообще могло прийти тебе в голову?

– А что? Два года вместе живем, пора уже тебе разнообразить эротическое меню. Я, как образцовая жена, даже денег тебе готова на это выделить из семейного бюджета.

– Ну, чумовая! – Он наконец понял, что она имеет в виду. Усмехнулся, переводя дыхание, покачал головой: – Так бы сразу и сказала, что хочешь эту Ланочку в городе отловить для беседы.

– Снять, – жестко поправила Аглая. – Днем с ней на нужную тему спокойно не поговорить: не удастся для этого достаточно уединиться, и ее будет не удержать, если она вдруг захочет встать и уйти. Ну а ночью она не ловится, ночью она снимается, эта святоша. Вот и закупим, а потом и припрем ее к стенке, тут ей деваться будет уже некуда. И расспросим, что там, в ее «святом сообществе», с Ромкой творят. Знаешь, я ее терпеть не могу! Даже не представляю себе, что будет, если Ромке взбредет вдруг в голову ее к нам домой привести! А ведь с него станется!

– Да хорошо бы, если б привел! Это ведь будет означать, что и сам он вернется.

– Да, с этой стороны ты прав…

– Только, Айка, сейчас ее к нам нельзя приводить. Наверняка ведь за этими девчонками ведется какой-то надзор. И, если что, никто не должен связывать ее с прежним Ромкиным местом жительства. Так что я для начала с нашими парнями поговорю, с байкерами из «Летящей стаи». И попрошу кого-то из них к себе на хату эту девочку приволочь. Там уж мы с тобой ее будем ждать – ты ведь тоже не удержишься, захочешь с ней поговорить.

– Очень бы хотелось! И не только поговорить, а еще и влепить ей парочку оплеух! Но я буду паинькой, обещаю. На что только ради родного брата не пойдешь! Хотя… мне было бы проще еще один бой на арене выстоять, чем с ней цивилизованно разговаривать, с этой святой метелкой, с двуличной гадиной.

– Айка, ну ладно, не заводись! – Гена обнял ее за плечи своей богатырской рукой. – Наверное, Ромка в ней что-то сумел рассмотреть, раз так на нее запал. Так же, как ты на меня в свое время. Что-то же во мне ты тоже тогда нашла?

– Сравнил, блин! – выдохнула Аглая, пряча лицо на широкой Генкиной груди. Были времена, когда она его даже откровенно боялась, этого могуче сложенного типа мрачного вида, обеспечивавшего охрану их подпольного ринга. Пока жизнь не столкнула их ближе и она не узнала его получше. После чего уже не захотела с ним расставаться. – Ты в сто крат лучше ее уже одним только тем, что никогда не пытался из себя корчить святого. А вот она пытается! При всем при том, что представляет собой на самом деле!

– Ну-ну, ладно тебе! – Как большинство крупных людей, Гена обладал на редкость спокойным нравом, в отличие от Айки с ее взрывным темпераментом. И ему уже не раз приходилось ее успокаивать, предотвращая очередную вспышку. – Не будем о ней так строго судить. И потом, ты ведь хочешь, чтобы она на твои вопросы ответила, а не оборонялась, припертая к стенке?

– Я ведь уже обещала, что паинькой буду, – буркнула Аглая в ответ.

В качестве помощника (или же агента-связного) Гена выбрал среди знакомых байкеров одного, с иностранным именем Поль, что на самом деле было сокращением от исконно русского Ярополк. Выбран Поль был по нескольким причинам: во-первых, он был хорошо знаком с Ромкой, так что теперь охотно готов был помочь. Во-вторых, умел держать язык за зубами, даже среди своих и не только в трезвом виде. А в-третьих, жил один в небольшом частном домике с садом, где несложно было организовать практически любое свидание. За что он и взялся, выслушав подробнейший инструктаж. Более того, Аглая даже прогулялась с ним по набережной, туда, где в укромном местечке стоял недавно подъехавший микроавтобус с алозорькинскими девочками.

– Ты ее запомнил? – спросила Айка у Поля, когда они отошли, высмотрев Ланочку среди остальных девиц.

– Запомнил, конечно! – усмехнулся Поль. – Кабы не знал, что Ромка на нее глаз положил, так даже сам не отказался бы с ней пообщаться в более уютной обстановке.

– Одним клиентом больше, одним меньше, – враждебно проворчала Аглая. – Ей-то это, наверное, уже без разницы. А вот Ромке ты бы этим нож в спину воткнул.

– Да уж. Если он ради нее так с катушек слетел…

Он не договорил, но они с Аглаей поняли друг друга. Ромка очертя голову кинулся в секту за Ланочкой. За девушкой, в которую кто-то мог бы однажды ткнуть пальцем со словами: «Да я ее покупал», если не еще с какими, похуже. И, может быть, Ромка действительно просто хотел ей помочь, этой заблудшей овечке, – у него в крови было заступаться за тех, кто слабее, – но вот только Аглая не была уверена, что на этом у ее брата с Ланочкой все и закончится. Да Ромка, кажется, и сам в этом был совсем не уверен. А значит, он уже сейчас для себя решил, что может оказаться выше всех сплетен и пересудов. Так что, похоже, полет с катушек состоялся на славу!

– Ну, давай, действуй! – Аглая, как могла, отмахнулась от этих мыслей и все свое внимание переключила на Поля. – Шагай уже за ней, пока тебя кто-нибудь не опередил! А мы с Генкой у тебя дома будем вас ждать.

Когда Поль привел Лану к себе, ей хватило всего одного взгляда, чтобы узнать встретившую ее там Аглаю. Лана резко побледнела и отшатнулась, ее глаза затравленно метнулись по комнате. От Аглаи – к Полю, потом к Генке. И лишь убедившись, что больше тут никого, кроме этих троих, нет, Лана снова начала дышать, устремив взгляд на Айку.

– Его здесь нет, как видишь, – сказала Аглая, сразу сообразив, кого Лана так боялась увидеть, оказавшись на этом «грехопадении». – И быть не может, разве ты не в курсе?

– В курсе чего? – Лана вздрогнула, подалась вперед: – С ним что-то случилось?! Что?!

Гена пододвинул девушке стул, предложив сесть, но она этого даже не заметила, продолжая неотрывно глядеть на Аглаю в ожидании ответа.

– Вот как раз это я от тебя и хотела узнать. – Подавая Лане пример, Аглая первая села на свой стул. Подождала, пока Лана, так и не сводившая с нее глаз, под Генкиным руководством сделает то же самое, и продолжила, всеми силами пытаясь скрыть в своем голосе неприязнь. – Или ты не знаешь, что он за тобой в ваше сектантское болото нырнул? Еще в воскресенье! И с тех пор от него ни слуху, ни духу.

– Он… что сделал?

– Ушел из дома и вступил в вашу дурацкую общину.

Услышав новость, Лана несколько минут просто сидела, словно оглушенная, уставившись в одну точку прямо перед собой и крепко сжав свои кулачки. Потом тихо выдавила из себя:

– Нет. Это невозможно. Я ведь никогда не звала его за собой и ничего ему не обещала! Он не должен был этого делать!

– Честно говоря, я тоже была против, – откровенно призналась Аглая. – Но он меня даже слушать не стал! Так что осталось, вот, лишь сведения теперь о нем собирать. Так вы что, и в самом деле за все эти дни ни разу с ним не увиделись?

– Нет. И не могли бы, потому что… – вкратце Лана рассказала о царящих в секте порядках, о разделении населения по корпусам и про «обряд очищения» тоже, когда новички оказываются практически изолированы от всех остальных. Потом уточнила: – Когда этот обряд завершится, Роман обретет больше свободы, чем прежде. А все остальное будет зависеть от того, на какую работу его благословят. Хотя сразу могу сказать, что на любой стезе излишняя общительность между нашими братьями не приветствуется. А с посторонними нам и вовсе не рекомендуется заговаривать без крайней необходимости.

– Ясно. Спасибо за информацию, а то мы уже не знали, что нам и думать, – кивнула Аглая, выслушав Ланин рассказ. – Но раз у вас там такие порядки, то это значит, что, даже когда его из изоляции выпустят, нам все равно к нему будет не так просто подступиться? Ну а ты можешь поточнее узнать для нас, как он и что? И сейчас, и перспективы на будущее? Уж постарайся, сделай такую милость! – попросила она, подавляя свою неприязнь к собеседнице. – А то нам просто не к кому больше обратиться. Возьмешься помочь?

– Да, – с готовностью отозвалась Лана. – Я сделаю все, что только смогу.

– Тогда – спасибо. А сколько тебе на это потребуется? За пару дней справишься? А потом Поль тебя снова сюда приведет, для беседы.

– Этот мой повторный визит вам снова обойдется недешево, – заметила Лана, до корней волос заливаясь краской.

– Тебе-то что? А мне за Ромку никаких денег отдать не жалко.

– Не надо, – разговаривая с Айкой, хрупкая сектантка оглянулась на Поля. – Будет лучше, если послезавтра вечером, часам к пяти, ваш товарищ просто выйдет на набережную. Туда, где скамейки, ты это место знаешь. Я подойду к нему под видом проповедницы, и мы сможем побеседовать несколько минут. Обещаю, что я сделаю все возможное, чтобы подробно узнать о Романе. Где он сейчас находится, как ему там живется и все остальное тоже.

– И ему не забудь шепнуть, что мы держим руку на пульсе. А то, поди, изводится там, что весточку нам не может подать. Знает ведь, что переживаем за него вообще не по-детски.

– Нет, – поколебавшись, ответила Лана. – Об этом меня, пожалуйста, не проси.

– Почему? – Аглая не сумела сразу понять причину. – Там за вами что, так пристально следят, что ты и подойти к нему не сможешь?

– Я смогла бы, как его первая наставница. Но… не проси меня, я не хочу тебе лгать, что сразу же сделаю это! И не надо на меня так смотреть! Знаешь, что одна из господних заповедей гласит? «Не судите, да не судимы будете!» Ты можешь спорить с другими заповедями, но эта касается всех! Так что не пытайся меня судить! Я и сама неплохо с этим справляюсь, неся назначенное мне покаяние!

– Да никак я на тебя не смотрела. – Огорошенная этой внезапной вспышкой «святоши», обычно такой тихой и робкой, Аглая поначалу даже усомнилась в ее адекватности. И даже не сразу решилась после этого заговорить: – Но с Ромкой-то что нам делать?

Ланочка хрустнула крепко сцепленными пальцами. Потом тихо произнесла, глядя в пол:

– Я подойду к нему, обещаю. Я должна буду поговорить с ним, но мне нужно время, чтобы на это решиться. Необходимо убедить его, чтобы он одумался и вернулся домой. Ведь он не с истинным рвением к нам пришел! А других причин у входящего в общину быть не должно.

– У него, как видишь, нашлись, – тяжко вздохнула Аглая. – Не стану лукавить: я не могу понять, что он в тебе разглядел. В прошлые времена он девчонок менял как перчатки, мы иногда с ним из-за этого даже ссорились. А тут… Вбил себе в голову, что ты попала в беду и что тебе непременно нужно помочь. И кинулся в этот ваш сектантский омут. Он, конечно, всегда был таким, готовым прийти на выручку практически любому, кто в этом нуждается, но чтобы ради этого в секту… А у тебя, если не секрет, действительно что-то случилось?

Вместо ответа Лана, еще не дослушав, вскинула лицо к потолку. И тихо шмыгнула носом, все-таки выдавая слезы, которые пыталась скрыть.

– Ну ты что? – Аглая совсем растерялась, чувствуя, что в ней гаснут последние искры злости на эту тоненькую, хрупкую девчонку, по вине которой ее брат ушел из дома. – Если случилось, ты только скажи! И тогда не только Ромка, а и мы тоже тебе помочь постараемся.

– Нет. Все нормально. – Голос и покрасневшие глаза все еще изобличали Ланочку, но накатившие слезы ей удалось-таки победить. – Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы Роман покинул нашу общину. Обещаю.

– Девочки, время. – Гена решился вмешаться в разговор под давлением необходимости.

– Значит, мы договорились? Послезавтра. К пяти часам. На то место, возле скамейки, – сказала Лана, выпрямляя спину, а на лицо возвращая безупречную маску жрицы сразу же, как только ей напомнили, что она здесь далеко не гостья и что срок ее эксплуатации подходит к концу.

– Господи, да каким хоть раствором тебе мозги промывали? – не удержалась от вопроса Айка, глядя на эту трансформацию.

– Не упоминай его имени всуе, – с мягким укором попросила Лана. Потом поднялась со стула. Игрушка, раба, но все же сохраняющая в своем облике какое-то тихое достоинство. Вот уж воистину падший ангел! Глядя, как она уходит, Аглая испытывала очень противоречивые чувства. Это что ж надо было пережить, под какой пресс попасть, чтобы так рассориться с головой? Может, Ромка прав и эта Лана действительно отчаянно нуждается в помощи? Он-то наверняка успел о ней больше узнать.

Едва Лана скрылась за дверью, как Поль, уже не опасаясь, что их могут подслушать из сада, распахнул окно во всю ширь. Немного смущенно взглянул на Айку. Но, видимо, решив, что для пользы дела откровенность важнее всех приличий, обратился к Гене:

– Ты тоже это ощущаешь? Нездоровое оживление в организме?

– Почему нездоровое? – Гена натянуто усмехнулся. – Здоровое, и весьма! Но совершенно беспричинное, на первый взгляд. Это чем, интересно, девочек таким поливают? Не иначе, как какими-то феромонами для пущего эффекта, к слову-то божьему.

– И это мы с ней просто в одной комнате посидели, соблюдая дистанцию, – поразился Поль. – А представляешь, что творится с теми мужиками, которые идут на… гм… более тесный контакт? Да им наверняка весь чердак так срывает, что они становятся согласны на все, что бы у них девочки ни попросили! Даже на то, чтобы в конце выслушивать любые нудные проповеди, не упустив из них ни единого слова. А дальше – больше. Одна встреча, другая… И смотришь: вот мужик уже в секте, бросив дом и семью. Не так ли и с Ромкой случилось?

– Не думаю, – вмешалась в разговор Аглая. – Днем эта Ланочка совсем иначе выглядит. Да и Ромка на нее смотрел совсем с другими чувствами… Уж я-то знаю, как и в каких случаях у вас, у мальчиков, меняется внешний вид, – добавила она, предвосхищая возможные возражения. – Хотя, Поль, у тебя послезавтра будет шанс все проверить. Ты же с ней встретишься днем! Вот и оценишь тогда свои ощущения, чтобы их сравнить.

– Ладно, обязательно… – Тот с потрясенным видом покачал головой. – Слушайте, да я просто готов аплодировать тому, кто все это дело организовал! Так четко все просчитать, так грамотно расставить ловушки для простодушных лохов! Это ж какой талант иметь надо!

– Вот узнать бы еще, кем именно является этот столь богато одаренный субъект! – проворчала Аглая. Взглянула на чрезмерно оживленного Поля, на Генку и постановила: – Ладно, мы сейчас – домой. А все остальное на следующей встрече обсудим.

– Согласен! – с явным облегчением Поль проводил их с Генкой до выхода.

Оказавшись на улице, Аглая сжала рукой напряженные, словно одеревеневшие, пальцы мужа. Генка всегда умел держать себя в руках, но сейчас ему это, определенно, давалось непросто. После такого эффекта оставалось только гадать, что же за химию используют в секте и где вообще такое берут. А самое главное – знает ли Ланочка и остальные «падшие ангелы» о том, что им с помощью каких-то специальных духов активно помогают «заронить искру божью» в переживших любовный экстаз мужиков? Да еще и за деньги, которые эти мужики снова и снова готовы будут нести к подъехавшему микроавтобусу вовсе не ради спасения души? Или организаторы секты используют девочек вслепую, вбивая в их головки религиозный бред об их «великой миссии», а тем временем тихонько поливая их одежду чем-то таким?.. И не был ли Поль все-таки прав, предполагая, что именно на этот эффект повелся Ромка? Что чувства вовсе здесь ни при чем?

Ответ на свои вопросы Аглая получила через неполных два дня крайне томительного ожидания. Тревога за брата, так и не подающего о себе вестей, становилась все сильней с каждым днем. И, наверное, все это легко читалось у нее на лице, потому что, едва завидев ее, Поль сразу поспешил успокоить:

– Да ничего с ним страшного, жив и здоров! Хотя наверняка не слишком доволен нынешней жизнью.

Далее последовал рассказ о Ромкиных буднях, пока еще протекающих в бараке для новичков, и о его ближайшем будущем тоже. Все, что Ланочка успела узнать. Это было не такой уж и легкой задачей, учитывая, что напрямую девушка вряд ли кого-то могла подробно расспрашивать о новом адепте. Но все же она постаралась о нем разведать на совесть. Возможно, не только для этих троих, но и для себя тоже.

– Значит, пока у него на повестке дня пост и молитвы? Ну что ж, а вдруг эти мероприятия да смогут прочистить ему мозги? – выслушав все, ехидно заметила Аглая, пытаясь за этим ехидством скрыть никак не желающую утихать тревогу.

– Нет, такой мелочью Ромку от задуманного не отворотить. – Гена вздохнул.

Понимая их состояние, Поль поспешил сообщить обоим еще более свежие новости:

– У нас теперь будет возможность вполне регулярно узнавать о жизни Тарталатова почти в режиме онлайн. Эта Ланочка постаралась. Сказала, что раз в два-три дня будет оставлять нам коротенькие записки о нем. Первая будет спрятана под сиденьем скамьи, на которой они с Ромкой общались. И в этой же записке будет сказано, где мы сможем вторую потом найти.

– Конспираторша, блин! – проворчала Аглая.

– И все же, Айка, ты только подумай: эта девочка, возможно, впервые за свою жизнь в этой секте пошла на нарушение царящих там правил, – вступился за Ланочку Гена. – Ведь о записках-то мы ее даже и не просили! Она сама вызвалась их писать. Четко понимая, что настоятели бы этого не одобрили, иначе бы так не пыталась все от них скрыть.

– Да, что-то хорошее в ней есть, – вынуждена была признать Айка. – И Ромка ей тоже небезразличен, она своим поведением при нашей встрече выдала себя с головой. И может, она совсем не виновата в том, что из-за нее мозги у Ромки съехали набекрень, но… кстати! – Спохватившись, она развернулась к Ярополку: – Что ты сегодня скажешь про общение с ней?

– Вообще никаких побочных эффектов! – заверил он, сразу поняв, что Аглая имеет в виду. – Даже никакого намека!

– Ясно. – Аглая вздохнула. С позавчерашнего дня теплилась в ней надежда: убедиться, что дело вовсе не в Ланочке, а в ее коварных духах. А потом и Ромку как-то ухитриться в том убедить. Но оказалось, что на самом деле все не так просто. Все гораздо сложнее! Аглая упорно не понимала брата умом, но словно бы чувствовала все то, что побудило Ромку ко всем его действиям. А тут еще и Ланочка эта, как специально, так себя вела, что у Аглаи поневоле проходила вся злость на нее.

9

Хоть Ромка и на многое был готов, когда принял свое решение о внедрении в секту, но на свою первую «рабочую смену» он отправился как на казнь, стараясь при этом не думать о том, что его ожидает. Но все равно руки словно цепенели, отказываясь крутить колеса инвалидного кресла. Так что Роман едва поспевал за своим проводником, указывающим дорогу.

Проповедником был один из тех «бойцов», что были подручными у отца Никодима и курировали территорию рынка. Тот шел чуть впереди, будто не имея к Ромке никакого отношения.

Согласно полученным инструкциям Роман должен был соблюдать между ними дистанцию и просто следить, где «боец» махнет рукой, указывая нужное место. После чего тот пойдет дальше как ни в чем не бывало, а новоиспеченный «нищий» останется и приступит к делу, при одной мысли о котором у Ромки все внутри переворачивалось.

Он успокаивал себя как мог: что у них на рынке куда больше приезжих, чем местных, которые его могли бы узнать. Что люди обычно проходят мимо нищих, стараясь и вовсе на них не смотреть, а стыдливо отводят глаза, даже когда что-то при этом им подают. И, наконец, что он, судя по своему увиденному отражению в стеклах, так изменился за эти дни, так оброс и похудел, что теперь его при встрече даже не всякий хороший знакомый смог бы узнать… Но все равно, на душе было гадко до тошноты. Потому что в реальной жизни он ни за что бы не пошел на такое, даже если бы ему пришлось от голода умирать. А тут…

Роман настолько ушел в свои мысли, что чуть было не пропустил условный сигнал: просто короткий взмах руки в направлении небольшой ниши между двумя торговыми палатками, стоящими под углом друг к другу. К счастью, обе стены этих палаток, обращенные к Роману, были глухими. Это позволяло надеяться, что не придется объясняться с продавцами, которым могло бы не понравиться иметь у себя перед глазами нищего-попрошайку. Но когда Роман заехал в указанное место, поставив каталку на тормоза, он обнаружил у себя за спиной, в просвете между палатками, другой неприятный сюрприз: какого-то вусмерть пьяного ханурика, отсыпающегося в тенечке за задними стенами. Пока вроде не обещающего проблем, но поди угадай, что придет ему в голову, когда он надумает проснуться.

Досадливо поморщившись, Роман пока предпочел про него забыть. Собрал привезенную с собой картонную коробку, поставил ее на землю. Потом вытащил на свет плошку, выданную ему в «Алой зорьке», пристроил ее на эту коробку, прямо перед каталкой. И замер, ни на кого не глядя. Может, от него и ожидали, что он будет из шкуры вон лезть, чтобы заработать денег для секты, но в самый первый день даже отец Никодим вряд ли его упрекнет в том, что он был не слишком усерден.

Люди проходили мимо. Вход на рынок был расположен недалеко, так что двигались они большей частью почти непрерывным потоком. Роман опустил голову, чтобы, не дай бог, не встретиться с кем-нибудь из них взглядом! Но чувствовал все их взгляды на себе. Даже те, которых, может быть, и не было. Потом в его плошке звякнула брошенная монетка, заставившая его передернуться, словно ему закатили пощечину. Чуть приподняв голову, он пробормотал благодарность, мечтая о том, чтобы провалиться сквозь землю. Тем временем алкаш за его спиной шевельнулся, громко зевнул. Ромка напрягся еще сильнее, ловя чутким ухом каждый издаваемый пьяницей звук. Но вставать тот вроде бы не собирался. Просто, кряхтя, перевалился на другой бок. После чего до Романа тихо и отчетливо донеслось:

– Бог в помощь, брат! Только по голосу тебя и узнал!

Роман едва уловимо вздрогнул. Он тоже не мог не узнать этот голос, тихий и совершенно трезвый, несмотря на исходящее от «алкаша» спиртовое амбре. И как же отличалось это их байкерское грубоватое и короткое «брат» от того же самого слова, елейно произносимого в секте!

– Генка, хрен ты эдакий! – прикрыв лицо ладонью, чуть слышно произнес Ромка в ответ. – Как ты здесь оказался?! Как вообще смог заранее узнать, где нужно залечь?

Кто-то снова бросил монетку в блюдце, и Роман поблагодарил этого человека с искренней, чуть смущенной улыбкой. Надо же, как сразу изменился мир вокруг! И всего лишь оттого, что Ромка почувствовал: он здесь не один. Что за его спиной – не потенциальный неприятель, а самый лучший из друзей. Но яркое южное солнце засветило для Ромки еще ярче прежнего, когда он вдруг услышал в ответ:

– Ланочка твоя подсуетилась.

Ланочка! Так она все же знает о нем! И пусть за все это время ему ни разу не показалась, зато вон, оказывается, пытается при этом как-то помочь! Без нее он еще долго ни с Геной, ни с Айкой не смог бы связаться.

– Благослови вас бог! – от души, на подъеме чувств сказал Роман очередному подавшему. А потом, уже тише, попросил Генку: – Расскажи мне о ней! Я ведь ее за все это время даже ни разу не встретил!

– Не встретил – это оттого, что у нее режим дня в корне от твоего отличается. А рассказывать-то нечего, брат. Вернее, есть, да не о ней. Ты слушай сюда. Лана это место сама вычислила, когда узнала, куда тебя подрядили. Вычислила потому, что оно недавно освободилось. Прежний сектант, который здесь сидел, решил уйти из общины. Вернулся к себе домой.

– Ну, ушел, так и ладно, – ответил Ромка, сердечно благословив очередного подателя.

– Ладно, брат, да не очень! Получив эти новости, я подкараулил Лану на набережной и попросил, чтобы она узнала его имя-фамилию, если сможет. И она узнала от какой-то из знакомых с ним проповедниц. А я уже по этим данным разузнал его адрес. Хотел с ним встретиться и пообщаться на предмет подробностей о вашей лагерной жизни, потому что Лане-то особо некогда об этом распространяться, она нам только записки с главными новостями передает. А нам с Айкой детали хотелось узнать, чем больше, тем лучше. Так вот, когда я добрался до этого «брата Тихона», то выяснилось, что он после своего возвращения из секты почти сразу в больницу попал. Я пошел его навестить – мало ли что могло приключиться с человеком? Поговорить-то мы бы и там с ним могли. Но не вышло. Потому что, по словам врача, он теперь – овощ на всю оставшуюся жизнь! Вроде какой-то наркотик себе то ли некачественный вколол, то ли передозировал, но в результате полностью оказался уничтожен как личность. Ты понимаешь, к чему я веду?

Тут один из продавцов вышел из своего киоска покурить. Прошел мимо Ромки, даже не взглянув в его сторону. Едва не споткнулся о Генку, снова прикинувшегося бесчувственным пьяным кульком, что-то проворчал по этому поводу. Выкурил в полной тишине свою сигаретку и вернулся назад, за прилавок.

– А веду я к тому, – снова тихо заговорил Генка, – что этот тип никогда в жизни прежде такими вещами не баловался, я специально это уточнил. Окольными путями, разумеется, но информации можно верить. В секте его тоже вряд ли к этому пристрастили бы так серьезно, до внутривенных уколов. Хотя бы уже потому, что дурь денег стоит, и никто бы не стал регулярно ублажать ею рядового адепта. Вот тут и возникает вопрос: а сам ли он вообще эту гадость себе вколол? Не сделали ли ему укол помимо его хотения, едва он успел вернуться к себе? Так что, брат, остаются такие предположения: войти в секту легко, а вот выйти обратно куда сложнее, потому что добром они, кажется, уже оттуда не выпускают. Вроде как и не возражают, если захочешь уйти, но не успеешь ты дома даже вещи распаковать, как на все оставшиеся дни окажешься растением на больничной койке. Дай бог, конечно, чтобы я ошибался! Только рисковать и проверять пока не советую. Будь осторожен! Очень! До тех пор, пока мы не выясним все до конца.

– Можешь не трудиться! – бросил Ромка в ответ, не оборачиваясь. – Я тебе и так скажу, что все озвученное тобой – вполне в духе основателя этой секты. Потому что преподобный Евстафий – не кто иной, как наш с тобой старый знакомый Ноздрев.

– Что?! – Генка умудрился спросить это, не повышая голоса, но зато аж сам приподнялся. – Ты в этом уверен?

– На все сто. Сам его видел, лично, своими глазами. Ну а уж я-то ошибиться, как ты знаешь, не мог. Слишком многое у меня с этой тварью связано, чтобы я его не узнал, как бы он при этом ни вырядился… Благослови вас бог! – Кажется, Ромка начал входить в роль, реагируя на подаяния все более сердечно и непринужденно. И главное, прямо с ходу, легко переключаясь с одной темы на другую.

– Ну, сука! – зло выдохнул между тем успевший восстановить утраченное дыхание Генка.

Продавщица из второго ларька, вышедшая на очередной перекур, шарахнулась от него. Потом, убедившись, что «пьяница» снова недвижим, успокоилась, постояла с сигаретой, вернулась обратно к себе, в Ромкину сторону даже головы при этом не повернув, как будто его тут и вовсе не существовало. Что навело его на мысль о том, что с продавцами уже успели побеседовать еще во времена «работавшего» тут предшественника. Или что они сами «в деле» и тоже имеют какое-то отношение к секте.

Подобные мысли уже наводили на подозрение о развивающейся паранойе, но ни Ромка, ни Гена не собирались отмахиваться от них: зная теперь, с кем они имеют дело, они предпочитали переосторожничать, чем недостраховаться.

– А я-то надеялся, что эта сволочь давно под арестом, – с чувством произнес Генка, как только продавщица скрылась в своем ларьке. – С реальной перспективой получить хотя бы половину того, что он заслужил.

– Как видишь, не сбылось!

– Вижу. И даже думать теперь боюсь о том, куда тебя занесло! И не превратностями судьбы, а одной только твоей собственной волей дурной!

– А ты не думаешь о том, что судьба дает нам с тобой еще один шанс? Помочь преподобному занять подобающее ему место – в камере, под надежным замком?

– Легко сказать! Да как только сделать?

– Пока не знаю. Но могу сказать одно: если бы я заранее знал, что секту не покинуть так просто, все равно бы своего решения не изменил. И даже рад теперь, что в нее сунулся. Узнал, кто ею заправляет, и теперь вдвойне хочу понаблюдать за тем, что в ней творится!

– Ты смотри только слишком не увлекайся! Не мне тебе рассказывать, чем это может закончиться. Кстати! А как насчет того, что кто-то из нынешних ноздревских боевиков может оказаться тем, кто раньше на Борю работал? Такое очень даже возможно! И вдруг кто-то из них сможет тебя узнать? Вы ведь когда-то довольно тесно общались…

– Сколько с тех пор воды утекло… Да и я сейчас сам на себя не похож. Даже ты вон только что признался, что лишь по голосу меня узнал. Так что… нет, думаю, не стоит этого бояться. Впрочем, даже если кто-то из них и в самом деле меня умудрится узнать, то что? Став инвалидом, я за прошедшие годы вполне мог созреть для осознанного обращения к богу. Как и остальные, кто туда по доброй воле пришел. Ланочка в том числе.

Немного успокоенный Ромкиными рассуждениями, Гена в ответ только вздохнул. Про случайно сделанное открытие – про коварные духи «падших ангелов», Ланочки и ее подруг по несчастью – он предпочел не рассказывать. Решил, что пользы Ромке от этой информации все равно не будет, она ему только душу еще сильнее растравит, и все. Так что, еще немного пообщавшись с Романом под звон периодически падающих в миску монет, Гена предупредил его о том, что однажды от них с Айкой ему могут кинуть записку, завернутую в купюру, – пусть сразу такую вытаскивает и прячет до лучших времен, пока не сможет прочесть. Потом попрощался, поднялся и поплелся прочь, старательно изображая из себя в стельку пьяного. Понес новости Айке, которая с нетерпением их ждала. А Ромка целиком переключился на свою «деятельность».

Теперь, после поддержки, так своевременно оказанной ему Генкиным появлением и разговором, он словно переступил какую-то черту, попав в иное измерение, где ранее казавшиеся невозможными вещи становились вполне по плечу. Хоть и приятнее от этого, конечно, не делались. Но Роман теперь точно знал, что вынесет все, что ни потребуется!

Пользуясь относительным затишьем в потоке людей, он выгреб из миски часть денег, засунул их в специальный карман, сразу ставший ощутимо тяжелым. Надо же! Долго ли он здесь сидит? А накидали-то в миску немало! И вот снова кто-то бросил монету.

– Благослови вас господь! – произнес Роман сердечно и со сдержанным достоинством. И как-то уже привычно. Следовавшая за подателем женщина, услышав это, взглянула на Романа и тоже полезла в сумочку за кошельком. Ее он тоже благословил.

Вечером, когда он передал выручку «бойцам», ожидавшим его в укромном местечке за рынком, в припаркованном микроавтобусе, те удивленно взглянули на него, прикинув вес собранных денег. Но промолчали. Зато отец Никодим не преминул поздравить:

– С почином тебя, сын мой! Я вижу, старался ты от души, – он прикинул на руке Ромкину выручку, теперь целиком ссыпанную из карманов в полотняный мешочек. – Сколько здесь?

– Не знаю, отец мой! – Роман удивленно взглянул на Никодима: не думает ли тот, что он фотографировал взглядом и подсчитывал каждую поданную монетку? Но оказалось, что именно так и следовало поступать. Тут Роман, утомленный тяжелым днем, не выдержал и взбунтовался:

– Отец мой! Я собиратель, а не счетовод!

– Все в деле важно, сын мой, – мягко возразил ему наместник. Но больше не стал настаивать на своем, а просто присоединил Ромкин мешочек к другим, похожим. Только, судя по их объемам, содержащим в себе куда меньше налички.

Ромке оставалось только гадать, с чего бы ему подавали больше других. Место хорошее? Или сыграла роль его подлинная инвалидность, какую при всем желании невозможно подделать? Или его благообразный вид – явно не алкаш, а просто эдакий попавший в трудные условия человек? Да еще и с чувством благодаривший людей? Но в чем бы ни крылась причина, а на душе у Романа было гадостно, оттого что именно он сумел сегодня обмануть большее количество народа, чем другие.

– Стахановец, блин! – процедил он, выехав от отца Никодима и поймав свое отражение в оконном стекле.

С отросшими волосами и бородой, в которых уже пробивалась ранняя седина, а еще исхудавший за последнее время, он выглядел сейчас намного старше своих лет и, надо признать, действительно был весьма харизматичен. Встреть он такого на улице, и сам бы ему подал. Пусть и не последнее, но честно заработанный трудовой рубль, один из многих, которые ручейком потекут на счета Ноздрева.

Роман аж зубами скрипнул от охватившей его злости, вспомнив «преподобного», стоящего на сцене. Есть же такие скользкие твари, которые способны вывернуться буквально из любой ситуации! И, снова удачно устроившись, сосать, сосать из других все, что только возможно…

Осознав, что охвативший его гнев готов исказить лицо, Роман взял себя в руки. И поехал в трапезную, на ужин, уже привычно высматривая Ланочку среди проходящих мимо людей. Хотя теперь и знал, что напрасно. Что там Генка сказал? «У нее режим в корне от твоего отличается»? А ведь верно! Если по ночам она… Ромка предпочел не додумывать до конца эту мысль… Тогда, значит, ложится спать она уже на рассвете и, следовательно, спит, как минимум, до обеда. А с обеда и до заката снова идет в город проповедовать на набережной. Так что если он хочет увидеть ее, то надо попытаться рассчитать, когда это может быть возможно. Учитывая, что сам он теперь будет занят с утра до вечера, без выходных.

При мысли о том, что и завтра ему предстоит такой же тяжелый день, какой он не без труда ухитрился пережить сегодня, и что последующие дни будут ничуть не лучше, Роману захотелось остановиться посреди дорожки и волком завыть. Но он быстро подавил в себе это упадническое настроение, просто запретив себе думать о своих «рабочих сменах», не особо изматывающих физически (хотя неподвижно сидеть целыми днями тоже было не сахар), зато эмоционально способных прямо-таки выпотрошить.

Однако это было то, к чему он с самого начала был готов, да и отступать было поздно. Впрочем, он и не собирался этого делать. Это уж так, накатила внезапная хандра, которую надо просто преодолеть, чтобы не мешала двигаться к цели.

10

Особенно остро свое отвращение к новой «работе» Роман ощутил спустя несколько дней, изматывающих своей томительной монотонностью. Сценарий у лагерной жизни всегда был один и тот же: подъемы – завтраки, сдобренные щедрыми молитвами, – выезды на точку – возвращения, со сдачей выручки «святому наместнику» – ужины с зомбирующими мозги проповедями (во время которых, как и ожидалось, «святые отцы» упомянули-таки про «отступника» брата Тихона и постигшую его кару – божью, по их словам) – отбой. Даже в армии было гораздо лучше! Там, по крайней мере, в течение дня приходилось двигаться, а не сиднем сидеть. Чтобы устранить последствия дневной неподвижности, Ромка, деятельный по натуре человек, со второго же дня взял себе за правило делать по утрам зарядку. Зафиксировав кости таза под спинкой кровати, делал упражнения на спину и пресс, а потом, выехав на крыльцо, уже с каталки хватался за имевшуюся там перекладину, чтобы выполнить подтягивания на руках. Молчаливый брат Иван только головой качал, глядя на все это, и лишь иногда бормотал, проходя мимо:

– Ну, будет тебе уже, будет. Поехали завтракать.

Арсений проявлял к Ромкиным художествам больше интереса, даже брался считать количество сделанных им упражнений. Но потом пожимал плечами и интересовался:

– А оно тебе надо?

– Если б не было надо – не делал бы, – философски отвечал разгоряченный нагрузкой Ромка, возвращаясь обратно на свое кресло, чтобы добраться до умывальника с его соленой морской водой.

Больше соседи, собственно, и не общались: у них не было ничего такого, что бы они могли обсуждать, да и характеры у всех троих были совершенно разные. А главное, Ромка в течение дня так от общения с людьми уставал, что порой на них и просто смотреть уже не хотелось. Хотя, казалось бы, что было сложного в его занятии: сиди и благодари, когда тебе подают? Но нет, выматывало уже само пребывание «на публике», не говоря о нравственных мучениях, которые он испытывал каждый раз, принимая деньги. Даже если самую мелочь.

Утешал себя лишь тем, что все это вскоре должно будет закончиться. Не жить же он сюда пришел, в самом-то деле! А если добром из секты не выпускают, то это был лишний повод приложить все свои усилия к тому, чтобы ее развалить. Как, Ромка пока себе даже не представлял. Но его поддерживала мысль, что когда-то он и с Борей даже не надеялся расквитаться. Однако лиха беда – начало…

Окончательно влившись в секту, Роман не стал терять времени зря, а уже пытался наметить себе какой-то план действий. Он хотел выяснить, пусть даже и по крохам, чем и как сейчас зарабатывает себе на хлеб «преподобный» Ноздрев. Не в общих чертах, как Генка ему описал, а с подробностями. Которые – Ромка был в этом твердо уверен – выпирали за рамки закона, насколько хватало глаз.

Для этих целей он сперва, собирая информацию любыми доступными способами, – свободные передвижения адептов даже по территории ограничивались – начал составлять себе нынешнюю карту лагеря, существенно отличающуюся от прежней, хорошо ему известной еще с детских лет не расположением зданий, а их новым назначением. Про «контору» наместников, где они своих «чад» принимали в дневное время, он узнал при первом же своем появлении здесь – это ни для кого не было тайной. Про автомастерскую узнать в тот же день ему, можно сказать, посчастливилось. Позже он сумел вычислить, где наместники жили, – сумел высмотреть «святых отцов» при их очередном отходе ко сну. Как оказалось, те, все трое, обосновались в просторном особняке бывшей дирекции лагеря.

По мере своих возможностей Роман намеревался теперь не оставлять без внимания этот красивый каменный дом: что-то подсказывало ему, что однажды он может заметить в его пределах нечто такое, на что ему будет весьма интересно взглянуть. И что случится это скорее ночью, чем днем. Но пока для него главной задачей (и навязчивой идеей!) стало узнать, где живут «падшие ангелы».

Наблюдая за расселением в лагере, Ромка успел понять схему: чем значимее был адепт, тем ближе к центру располагалось его жилье. В разбросанных по лагерю маленьких летних домиках жили простые работяги, вроде него и его соседей. В трех каменных корпусах в центре лагеря, как Ромка успел заметить, поселились ноздревские боевики – то они мелькали в окнах, то вываливались оттуда толпой. Оставалось выяснить, кто занимает еще три центральных корпуса, где царила почти кладбищенская тишина. Для этой цели, очередным утром выбравшись из трапезной, Ромка не стал сразу возвращаться в свой домик, а пустился в объезд, по мощеным дорожкам, с обеих сторон стискиваемым полуразрушенными клумбами с одичавшими, разросшимися растениями, либо зарослями давно не стриженного самшита.

Время на прогулку у Ромки было: вначале лагерные микроавтобусы развозили по «предприятиям» работников, а уж потом возвращались за «нищенской братией». Так что Ромку подвозили «на точку» где-то уже в районе девяти. Его это вполне утраивало: возвращаясь после завтрака в дом, без своих уже уехавших на работу соседей, он каждое утро пару часов мог провести совершенно один, поистине отдыхая душой за этот недолгий период полного уединения. Но сегодня он «прогулочным шагом» направился по дорожкам, бегущим от трапезной не к его домику, а в сторону шести каменных корпусов.

Он не исключал, что его кто-то может окликнуть, поинтересоваться, с чего это его вдруг понесло не в свой сектор, а куда-то не туда, куда нужно. Но обошлось! Возможно, благодаря тому расположению, которое начал выказывать ему «отец» Никодим. А может, могли решить, что «брат по вере» как раз и едет к наместнику.

Как бы там ни было, но Ромка беспрепятственно совершил свой вояж. И на первом же крыльце интересующего его корпуса он вдруг увидел не что-нибудь, а женскую обувь! Изысканные, броские вечерние туфли на высоких каблуках, небрежно сброшенные у самого входа уставшими девушками, всю ночь ходившими в них по набережной.

Сердце у Ромки забилось, как у мальчишки, потом сжалось мучительной болью, хотя то ли ему еще предстояло пережить в ближайшем будущем, если он решится встретиться с Ланой в попытке вызвать ее на разговор? Ведь вариантов для встречи у них было не так уж и много. Точнее, учитывая график их существования в лагере, вариант был всего один… И Ромка все на свете бы отдал, чтобы как раз его избежать. Но ничего другого просто не оставалось. Ведь они не могли увидеться ни днем, когда его самого тут не было, ни вечером, когда его привозили с рынка, а она, наоборот, в очередной раз покидала этот проклятый лагерь. Только на рассвете. Тогда, когда она возвращалась в эту несчастную «Алую зорьку», если называть вещи своими именами, с панели. И именно об этом ему одним своим видом сейчас цинично напоминали многочисленные пары красивых женских туфель, кучей лежащие на крыльце.

Он и предположить не мог, какая из этих пар могла принадлежать Ланочке. И на каком именно крыльце из трех искать ему ее туфли? Но сам вид этой изысканной обуви отчего-то уже оказался способен на то, чтобы весьма ощутимо ранить.

Выплескивая охватившие его чувства на каталкины колеса, Ромка завертел их, устремляясь прочь от последнего корпуса с туфельками по дорожкам, вдоль которых рос давно не стриженный самшит. Вот здесь… и здесь, где они изгибаются, он вполне мог бы затаиться и окликнуть Лану. Сделать это незаметно даже для ее подруг по несчастью, когда она в очередной раз пойдет от вернувшего их в лагерь микроавтобуса, паркующегося, как и все остальные, на площадке сразу за воротами.

Во сколько именно возвращаются «ангелы», Роман уже успел узнать. Просто затеял шутливый разговор по пути к рынку со своей собственной «крышей»: мол, не обидно ли вам увечных по точкам возить, в то время как другие, вон, девчонок красивых развозят? На что ему ответили с ленивым зевком, что нет, не обидно. Потому что лучше возить увечных, да спать при этом ночью в своей кровати, чем валандаться с этими девками до четырех утра, не смыкая глаз. Теперь оставалось только уточнить, в каком именно из трех корпусов живет Лана, чтобы выбрать место предстоящей встречи наверняка.

* * *

В течение двух дней после разведывательной прогулки по лагерю Ромка добросовестно выполнял свои обязанности на рынке, тем самым все больше завоевывая расположение «отца» Никодима. Заодно он присматривался, с кем там общается его «крыша». И прислушивался к их разговорам, когда они обменивались между собой репликами в микроавтобусе либо перед посадкой в него, поджидая пассажиров – нищих, развозимых по точкам.

Многого не узнал, но несколько раз в разговорах промелькнуло прозвище Сигар, данное, судя по всему, полицейскому, состоящему с «рыночными» в доле. Прозвище, которое вполне могло быть образовано от фамилии. Ромка его запомнил.

Кроме того, он высмотрел среди ноздревских боевиков одного, с которым раньше и впрямь был знаком. И, зная кое-что о его родственных связях, взял себе на заметку: разведать при случае, где сейчас находится его сводный брат, в прошлом – страховой агент, очень талантливо умевший организовать разводы на деньги.

Ну а еще он обдумывал, каким путем ему выяснить точный адрес Ланочкиного проживания: все-таки три корпуса «ангелов» стояли на расстоянии друг от друга, и к каждому своя дорожка вела. Поджидать же Лану ближе к парковке, где дорожки еще не разветвлялись, не было смысла, потому что там девушки шли вперемешку со своей охраной, еще не свернувшей по пути от автобуса к собственному жилью. И окликнуть ее, пока она находится в такой компании, он точно бы не рискнул.

Стараясь решить для себя эту задачу, Роман после окончания очередной своей «смены» ехал от закрывающегося рынка к тому месту, где его, наряду с «коллегами», должен был поджидать микроавтобус. Морально выпотрошенный прошедшим днем, он чисто механически крутил колеса каталки, мало что замечая вокруг, когда по тротуару мимо него вдруг проскользнула тоненькая фигурка. Неожиданно появилась из-за кустов и тут же скрылась, смешавшись с прохожими где-то позади его инвалидного кресла, не дав себя рассмотреть, лишь оставив у Ромки в пальцах маленький сверток бумаги. Он сжал его крепче, потом, стараясь сделать это незаметно, спрятал за пояс.

Он не успел рассмотреть девушку, появившуюся внезапно и исчезнувшую быстро, как тень, но сердце, вдруг забившееся в два раза быстрее обычного, подсказало ему, кто это был. Ланочка! Передавшая ему записку. От Гены с Айкой или же от себя?

Роман едва смог дожить до прибытия в лагерь, где, отыскав укромный уголок, получил возможность наконец ознакомиться с сунутой ему бумажкой. Развернул ее, разгладил, жадно вперив взгляд в написанные там две строчки. «Сегодня, после двух часов ночи. У фонтана с дельфинчиком, это по пятой аллее слева от центра», – гласили они.

Ромка замер с запиской в руках, разглядывая и одновременно пытаясь запомнить Ланочкин почерк. Потому что записку, как ни жаль, а безопаснее всего было уничтожить. Но вот предстоящее свидание… Роман не знал, что и думать о нем! Старый фонтан в виде большой чаши на подставке, в которой резвился гротескный дельфин, он прекрасно знал. Тот располагался как раз неподалеку от третьего корпуса – из тех, где жили «ангелы». Но его смущало время. После двух часов ночи?

Насколько он знал, в этот период Лана еще должна была находиться на набережной и вряд ли могла оттуда вернуться самовольно и пешком. Однако записку передала она, все чувства Романа говорили ему об этом. Так, значит, она в самом деле будет его там ждать?! Тогда он поедет! Непременно!

Проспать он не боялся – еще с давних времен умел, словно заправский разведчик, открывать глаза минута в минуту, когда было нужно. Да и сомневался, что вообще сможет заснуть перед предстоящим свиданием – одна только мысль о том, что он вскоре увидит Лану, и пугала, и будоражила его настолько, что какой уж там сон!

Как Ромка и предполагал, после полуночи он уже был весь на взводе. Стараясь не ворочаться, чтобы не потревожить своих мирно спящих соседей, он не раз и не два посмотрел на свои маленькие исцарапанные наручные часики без ремешка, которые принес с собой из дома и на которые Никодим, изымая все его остальные личные вещи, даже не взглянул.

В конце концов Роман решил, что больше не выдержит, валяясь в кровати. И что будет даже лучше, если он выедет чуть пораньше, ведь ему же предстояло не своими ногами идти.

Он тихонько поднялся, пересел на каталку. Так же тихо проехал на ней мимо безропотного, тихо похрапывающего Ивана и мимо раскинувшегося на кровати Арсения, сон у которого на проверку оказался гораздо крепче, чем можно было опасаться. Потом, тихо шурша колесами, Роман соскользнул по пандусу с крыльца на дорожку, в густую южную ночь и двинулся в сторону центра. Неторопливо, чтобы растянуть время, а заодно, чтобы невзначай на кого-нибудь не наткнуться.

Он еще с детства хорошо помнил этот лагерь, так что мог в нем свободно ориентироваться даже в темноте, при давно погасших, пришедших в негодность парковых фонарях. Впрочем, их функции довольно успешно выполняла луна, достигшая трех четвертей, а еще – далекие огни курортного города с его изогнутой и по-праздничному (туристический сезон!) иллюминированной набережной. Так что отправившемуся в свое путешествие Роману не приходилось гадать, где он находится и куда ему повернуть.

Он проехал поляну со старой, печально перекосившейся и умершей каруселью, потом – пионерский плац с небольшой трибуной и надломившимся флагштоком. Дальше, за просторным зданием трапезной раскинулась фасадная часть «Алой зорьки». Парадные дорожки, газоны со статуями и арками и солидные каменные корпуса вместо маленьких летних домиков. А чуть в стороне – бывший дом администрации лагеря, где нынче обитали все три наместника и где отчего-то не спали в столь поздний час.

Оказывается, Роман не зря мимоходом решил на него взглянуть. Он замер, привлеченный светом ночника, мелькнувшим в щели между шторами. Шторы?! Они-то откуда взялись? По одному из уставов вешать их не полагалось. И у «отцов-настоятелей» в дневное время их тоже не было, наместники демонстрировали свою открытость перед чадами. Так кто же и с какой целью наспех – иначе бы не осталось щелей – приколол их сейчас?

Это был вопрос, ради ответа на который стоило здесь задержаться, отклонившись от курса.

Ромка снова взглянул на часики, сумев разобрать на них цифры благодаря едва тлеющей подсветке. Два уже скоро! Тот срок, после которого Ланочка в любой момент может подойти к фонтану на назначенное ею свидание. И он, замирая в душе при мысли о предстоящей встрече, рвался туда всем сердцем. Но разум ему подсказывал, что гораздо важнее выяснить, чем в такое позднее время заняты наместники. Несомненно, чем-то не рядовым, если даже глубокой ночью принимают такие меры предосторожности.

Ромка колебался недолго. Ланочка! Он даже ее имя не мог спокойно произнести в своих мыслях! И скоро она его будет ждать, неведомо как сумев подготовить эту встречу! Будет волноваться, будет гадать, почему он задерживается… Но у него еще будут шансы ее увидеть. В то время как сейчас он может упустить возможность узнать нечто весьма существенное. Возможность, которую ему посылала сама судьба.

Роман бросил отчаянный взгляд в сторону фонтана, а потом, развернув каталку, съехал на ту дорожку, что вела к жилью «отцов-настоятелей».

Окна перед задернутыми шторами были открыты. Роман убедился в этом еще издали, иначе и смысла не было приближаться. Вначале он продвигался на коляске, съехав с дорожки, избегая клумб и благодаря пересохшую глинистую почву за то, что на ней не остается следов. Потом, отыскав подходящую скамейку в кустах, оставил там свой верный транспорт. Подогнал его к скамейке вплотную, перебрался на нее, а уже оттуда соскользнул на землю. Прикинул оставшееся до окна расстояние. Гораздо большее, чем хотелось бы, но где попало и на виду каталку не бросишь, а подобраться к открытому окну прямо на ней было почти равносильно тому, чтобы просто постучаться к наместникам в дверь: и услышать могут, и заметно издали.

Так что дальше добираться пришлось старым проверенным способом, перекатываясь по земле, так как ползать он не мог. Это было не слишком-то удобно, зато гораздо тише и незаметнее, чем это сделал бы любой здоровый человек. Разве что медленнее…

Еще в детстве он зачитывался романом о Герое Советского Союза Алексее Маресьеве, восхищаясь характером и силой воли военного летчика. И, конечно же, даже не предполагая тогда, что однажды сам окажется в сходной с ним ситуации, станет инвалидом без ног. Но когда это случилось, книга очень ему помогла. Не без умысла притащенная Айкой еще в больницу и вначале отброшенная им в сердцах. Но потом кем-то поднятая и положенная на тумбочку, а затем все-таки открытая… Мальчишкой он перечитывал этот роман несчетное количество раз, некоторые места даже мог цитировать. Но после полученной травмы читал книгу словно впервые, настолько теперь иначе, острее и ближе воспринимались все переживания и чувства героя. А еще он на протяжении всей книги словно учился у Алексея Маресьева заново жить. Но один эпизод имел для него не только духовный, но еще и практический смысл: тот, где летчик с отмороженными ногами, не в силах больше ползти, принялся перекатываться по земле, чтобы все-таки продвигаться вперед. Быть может, Ромка и сам бы когда-то до такого додумался, но гораздо позже. А так он взял этот способ на вооружение, едва вернувшись из больницы домой. Когда оставался в квартире один, когда, случалось, падал с коляски. И со временем приноровился весьма ловко передвигаться таким вот нестандартным способом. Спина-бок-живот-другой бок… Да, конечно, это было не подбежать к окошку на полусогнутых ногах за считаные секунды! Но через несколько минут он все-таки был уже под самой стеной. Прислушался к доносящимся из открытого окна голосам и был крайне удивлен, обнаружив, что там сейчас ведут речь как раз о нем.

– Парни в мастерской справляются с трудом, едва успевают укладываться в срок, и их за это трудно винить, – говорил, судя по голосу, наместник Ферапонт. – Работа кропотливая, машины доставляются поздно, уже после полуночи, а светает сейчас рано. Времени остается в обрез. Так что я уже предлагал направить им в помощь брата Романа. Тот, даром что без ног, но дело знает, его по прибытии сюда проверяли. Он – умелый автослесарь. Грех такого к работе не привлечь!

– Грех такого с точки убирать, – возразил ему Никодим. – Ты знаешь, какую выручку он собирает нам за день? А парни твои, хоть и с трудом, но вполне пока обходятся без него. К тому же если им, бездельникам, в мастерской помощника подогнать, то, скорее всего, они просто позволят себе чуть расслабиться, так что результат останется прежним. Зато прибыль с подаяний сразу снизится, если Романа не будет на рынке.

– А что, он там действительно так успешен? – поинтересовался еще один голос, заставивший Ромку вздрогнуть. Так вот почему «святые отцы» собрались на совещание именно ночью, как будто им на это дня не хватило! И вот почему окно постарались завесить! Потому что сейчас среди них присутствовал не кто иной, как сам «преподобный»! Отшельник, который в данный момент должен был в уединении предаваться молитвам, подумал Ромка с издевкой, а не обсуждать с наместниками какие-то грязные делишки.

В том же, что дело было явно нечисто, Ромка даже не сомневался. Ведь они сейчас говорят об автомастерской с ее навороченным оборудованием! Что это за машины туда подвозят в такой поздний час и зачем?

– Да ему бы впору остальным нашим попрошайкам уроки давать! – тем временем с жаром воскликнул Никодим, отвечая на вопрос.

Такая «похвала» заставила Ромку сморщиться, словно у него зубы свело. Но, заставляя его забыть об этом оскорбительном комплименте, в разговор снова вступил «преподобный» Ноздрев:

– Значит, пусть пока остается на месте! Неизвестно еще, как он вообще отнесется к смене деятельности, особенно когда поймет, что именно делают в мастерской.

– Я думаю, с этим как раз не будет проблем, – снова высказался Никодим. – При посещении мастерской он выказал себя не слишком щепетильным. Ну и, кроме того, ему просто некуда отсюда идти. Мы наводили справки, и по всему выходит, что из квартиры его сестра с мужем выжили. Так что он будет, будет за нас держаться.

Информация про сестру с мужем заставила Ромку задуматься. Откуда, интересно, Никодим ее получил? Сам ведь его в свое время не стал об этом спрашивать. Так не в городе ли узнал, где Айка с Геной постарались внедрить официальную версию в массы, правда, под немного другим углом, объясняя соседям и знакомым, что он психанул на них и съехал? Или от того единственного, кому Ромка тут, в лагере, сам эту версию изложил – от Арсения? Но тогда, выходит, что тот шпионит для Никодима? Надо с ним быть осторожнее…

– Это хорошо, если идти некуда, – тем временем одобрил Ноздрев. – С такими проще дело иметь. Так что, если совсем станет тяжко, будем его подключать. Но пока… Пока пусть эти бездельники в мастерской сами работают, а не спят! Они, как-никак, еще и свою долю в этом деле имеют, так что ради результата из шкур лезть должны. Кириллову тачку мы подгоним завтра или послезавтра, как удастся, и чтобы к рассвету у них все было готово! Нам ее непросто будет с охраняемого двора увести, а еще сложнее будет незаметно поставить на место. Так что чем раньше они с ней закончат, тем лучше.

– Хорошо, я им все передам, – заверил Ферапонт. – Может, им для стимула еще премиальных накинуть?

– Пока только пообещай. А там уж видно будет, заслужат они их или нет.

Ромка так заслушался, пытаясь на ходу разгадать то, что скрывалось за этими речами, что совершенно забыл про улицу и про то, что недруги могут скрываться не только внутри. Вспомнить его об этом заставил тихий шелест шагов по дорожке. Торопливых и быстро приближающихся шагов.

Застигнутый врасплох Ромка вздрогнул, будто его током ударило. Здоровый человек на его месте мог бы сейчас сорваться в панику, кинуться бежать от окна. Но Ромке не дано было бегать. Поэтому все, что ему оставалось, – это просто замереть в темноте, частично скрывшись за дождевой бочкой и как можно плотнее прижавшись к серому фундаменту, и уповать на то, что его не заметят. Шансы у него были неплохие, потому что у обычного человека, не инвалида, совершенно иные габариты и очертания. Да и за бочкой здоровый человек вряд ли смог бы так разместиться.

Это Ромку спасло или что другое, но его действительно не заметили. Визитер торопливо поднялся по ступенькам на крыльцо и скользнул за дверь.

– Ну что, Захар? – нетерпеливо поинтересовался Ноздрев сразу после того, как дверь затворилась.

– Все! Он готов! Больше о нем можно не беспокоиться!

– Следов не оставили?

– Нет, все чисто. Я побывал на месте действия и лично все проверил. Все провернули по вашему плану. Подослали к нему эту девку, Рогнеду. Она использовала чудо-духи в предельной концентрации, так что крышу ему сорвало, как и ожидалось, конкретно, и он ее к себе на дачу привез. Там девка для верности еще напоила его энергетиком под видом шампанского, это мы ей сунули с собой такую бутылку, а потом взяла его в оборот. При таком марафоне где-то через полчаса он уже был труп! Девчонка говорит, посинел, захрипел, потом пена пошла изо рта. Мы ее увезли оттуда, объяснили ей все, как могли. Но пока не стали возвращать ее в лагерь. Понаблюдаем, насколько она приняла наши объяснения? А заодно выясним, не засветилась ли она, когда подсаживалась в тачку к клиенту. Если что, то ее придется тоже убрать. Ну а так все в ажуре!

– Это прекрасно! – пробормотал Ноздрев, потом повысил голос, обращаясь, надо думать, уже к наместникам, всем троим: – Ну вот, главная из проблем решена! Так что и вы теперь давайте, активизируйтесь! Курортный сезон не вечен, и надо основательно подготовиться к его окончанию. Это ведь только кажется, что до окончания еще далеко. А на деле время пролетит быстро. И за этот период нам надо успеть тут такое ядро сколотить, которое будет на нас уже в любое время года работать. Так-то вот… братья мои по вере, – закончил он глумливо, после чего направился к выходу. Остальные, судя по шагам, вознамерились его проводить. Осознавая, что сейчас на крыльце появится не один человек, а уже пятеро, Ромка, как мог, вжался в стену. Ему удалось притиснуться к фундаменту вплотную. Сделав это, он замер. Других вариантов не было. Даже если знаешь, что сейчас мимо тебя пройдут, спускаясь по ступеням, пятеро отборных подонков, один из которых, судя по его недавно сделанному докладу, мог еще и киллером быть, все равно только это и остается.

Его опять не заметили, спустились с крыльца на дорожку. Однако еще рано было радоваться, поскольку вся компания остановилась перед домом, чтобы попрощаться. Ромка весь извелся, не в силах дождаться, когда они наконец разойдутся. Ведь все еще оставался риск, что он попадется под чей-то случайный взгляд, который вдруг сможет выхватить из ночной тени очертания человека. А по времени он, возможно, мог бы и к Лане еще успеть, если бы отправился к ней прямо сейчас!

Но даже когда Ноздрев с незнакомцем ушли, трое наместников задержались во дворе, глядя обоим вслед и обсуждая текущие дела, которых они, судя по всему, касались в разговоре со своим хозяином раньше, еще до Ромкиного появления. В том числе про «брата Тихона», недавно покинувшего общину, вскользь упомянули. Совсем не в том ключе, в каком уже упоминали его перед паствой во время проповедей, а так, что Ромке сразу стало понятно: все Генкины подозрения были не напрасны, и «святые отцы» в самом деле приложили руку к трагедии, произошедшей с «отступником веры». Потом они стали говорить о ничего не значащих мелочах, испытывая Ромкино терпение, и стояли так довольно долго. Чувствуя, как тело начинает затекать от вынужденной неподвижности, он едва дождался, когда наместники, наговорившись, все-таки зайдут в дом.

Когда они, сорвав штору, погасили свет и затихли, Ромка еще какое-то время не решался пошевелиться, потому что окно так и осталось открытым, а чья-то кровать поскрипывала совсем недалеко от него. И лишь услышав легкое похрапывание, начавшее доноситься из окна, он отважился на то, чтобы пуститься в обратный путь, к своей коляске – тем же способом, что и добрался сюда.

Докатившись до скамейки, взобрался на нее, потом, уже оттуда, пересел на кресло. И только теперь перевел дыхание, выплеснув свои эмоции в короткое нецензурное словцо, тихо слетевшее с губ. Ведь что ни говори, а как-то сподручнее оказаться с врагами лицом к лицу, чем валяться у них под ногами, молясь, чтобы тебя не обнаружили. Хотя, с другой стороны, именно так ему и удалось подслушать весь разговор.

Вот уж воистину, съездил на разведку, подумал он, выбираясь на каталке к дорожкам. И теперь у него на повестке дня стояли сразу три вопроса: во-первых, чем все-таки занимаются по ночам в мастерской? Во-вторых, кто у них в городе оказался этой ночью «готов» настолько, что с ним больше не будет проблем? А в-третьих, где же живет Ноздрев, если не в лагере?

Он должен был приехать в лагерь на машине, которую ночью у него не было мотивов скрывать. Зная время и дорогу, можно озадачить Генку, чтобы тот, в свою очередь, попытался получить информацию с камер, развешанных по пути. А уже по машине, может быть, удастся и нору ее хозяина вычислить. Всегда полезно знать, где можно найти этого нелюдя.

А пока можно было бы каким-то образом установить слежку за его квартирой и, возможно, получать после этого гораздо больше информации, чем от редких визитов Ноздрева в лагерь. Заодно можно подкинуть Генке информацию про какие-то чудо-духи. А вот что касается этой девушки, Рогнеды, ставшей орудием убийства… ее, конечно, жалко, несмотря на сыгранную ею роль, но, не зная, где ее могут держать, Ромка не видел возможности ей помочь.

Да как бы еще теперь с самим Генкой-то связаться, чтобы все ему рассказать? Они – молодцы, придумали ему записки в купюрах передавать, а вот наладить обратную связь не озаботились. А между тем у него уже есть, что им сказать. И будет еще. Про человека, предположительно убитого этой ночью, в городе и так наверняка будут с утра вестись разговоры, так что здесь Роман мог бы только обозначить причину его гибели заинтересованным лицам. А вот про мастерскую необходимо будет все выяснять самому. Даже в том случае, если его не пригласят туда поработать. И тоже потом искать способ, как передать эти новости «за забор».

Лану он для этих целей даже не рассматривал. И не потому, что девушка могла сама отказаться, узнав, чем он тут занимается. Нет, он просто не хотел ее в это впутывать. Слишком было рискованно. А он по личному печальному опыту знал, на что способны бывшие Борины, а нынче ноздревские боевики. Так что если ему суждено здесь будет попасться, то расплачиваться за свою деятельность будет только он один, и компаньоны ему на этом поприще ни к чему.

Оказавшись на мощеной дорожке, Ромка бросил взгляд на небо, потом на свои маленькие исцарапанные часики. И понял, что к Ланочке он уже не успевает. Слишком много времени отняло у него его непредвиденное отклонение от курса при его-то способах передвижения. И вынужденная игра в прятки перед крыльцом наместников тоже отхватила от времени весьма солидный кусок. Так что…

А сколько Ланочка вообще могла его ждать? Час? Два? Вряд ли больше, потому что вскоре должны уже вернуться остальные девушки.

Охваченный отчаянной надеждой, он все же кинулся к фонтану со всей той скоростью, на которую был способен. Он крутил колеса изо всех сил, сильно запыхался, но в итоге успел лишь увидеть тоненькую фигурку, мелькнувшую в лунном свете и растворившуюся в тени перед третьим корпусом.

Ромка смотрел Лане вслед до тех пор, пока не услышал, как тихо хлопнула входная дверь на пружине. Но окликнуть ее, пока она еще могла его услышать, так и не посмел. Не в этом лагере было так заявлять о себе. Он подверг бы риску и себя, и, главное, ее, если вдруг его призыв достиг бы чьих-то еще ушей. Так что оставалось, осознав свое поражение, развернуться и с тяжелым сердцем поехать обратно к себе. Утешаясь тем, что теперь-то он, по крайней мере, точно знает Ланочкин корпус.

11

Утром Ромку, крепко уснувшего сразу после своего возвращения, разбудил Арсений:

– Эй, вставай, а то на зарядку на свою не успеешь до завтрака.

– Главное – это сам завтрак не прогулять, – ответил Ромка, потягиваясь в кровати. Чтобы потом, без всякого перехода, откинуть укрывавшую его простыню и сесть одним ловким, быстрым движением. Сцепить и вытянуть руки, хрустнув суставами, затем легко переместиться на коляску.

– А пресс кто будет качать?! – возмутился Арсений уже ему вслед.

– А тебе-то что? – спросил Ромка, сегодня сразу хватаясь за перекладину на крыльце. – Переживаешь так, как будто сам вводил эту повинность.

– Мы все в ответе за тех, кого приручили, – буркнул тот. – Так что нечего тут ритуал нарушать, раз уж сам его ввел в обиход, а мы успели к нему привыкнуть. И, кстати, где ты шлялся сегодня ночью? – спросил он словно бы в продолжение беседы.

– Живот прихватило. А что? – ответил Ромка, теперь даже порадовавшись, что, вроде как в подтверждение своих слов, не начал утро с нагрузки на пресс. – Вас-то вроде не разбудил, когда выезжал. Был, как и обещал, осторожен.

– Да нет, проснулся-то я потом сам. Но только на толчке тебя тоже не было.

– И что с того? – быстро нашелся Ромка. – Мог я под покровом ночи расположиться не в вонючем сортире, а на природе, с удобствами?

– Ну-ну! – только и ответил Арсений, постаравшись вложить в свой голос максимум скептицизма. И, больше не задавая вопросов, пошел по дорожке к умывальнику.

Не торопясь отпускать свою перекладину, Ромка посмотрел ему вслед. Неудачно получилось, что Арсений засек его ночную вылазку! Теперь каждая последующая будет связана с дополнительным риском, особенно если Арсений действительно стучит Никодиму на соседей. Но отменить свои ночные прогулки или хотя бы отложить их на время Роман не мог. И не из-за Ланочки. Наоборот, теперь он вообще сомневался, может ли позволить себе с ней встречаться? Ведь если вдруг он попадется на своей ночной деятельности, то и ее невольно может подставить под удар, даже если случайно всплывет всего лишь сам факт их общения.

А он должен, должен был выяснить, что здесь творится! Ведь словно сама судьба прошедшей ночью дала ему в руки конец той ниточки, за которую он мог теперь потянуть, чтобы в итоге попытаться развалить всю эту секту к чертям, ее покровителям. И тогда, если он справится, то уже и с Ланочкой сможет общаться без помех.

Но один раз он все-таки должен будет увидеться с ней, ближайшей же ночью, как только получится. Просто чтобы сказать ей, что она не дождалась его по независящим от него обстоятельствам, и чтобы она не подумала, что он смог проспать такую встречу или, еще того хуже, по каким-то причинам не захотел на нее прийти. Ведь он ни есть, ни спать спокойно не сможет до тех пор, пока этого ей не скажет!

Оказавшись на рынке, Ромка, как мог, старался не думать о предстоящем свидании с Ланой: оно и так обещало быть непростым. И для него, все-таки вынужденного увидеть, как она будет возвращаться с набережной, и для нее, ведь она уже не будет ожидать его появления.

Уже привычно занимаясь ненавистным делом, он все никак не мог избавиться от этих мыслей. Отгоняемые, они снова накатывали волной, даже несмотря на то, что сегодня Роман как никогда внимательно прислушивался к разговорам снующих мимо него людей в попытке узнать городские новости. Интуиция подсказывала ему: если сегодня ночью по приказу Ноздрева совершили убийство, то отнюдь не рядового горожанина – простой обыватель вряд ли мог доставить Ноздреву существенное беспокойство, о котором шла речь. И, подтверждая эту догадку, ближе к обеду по заполненному людьми рынку пробежал слушок о том, что сегодня ночью руководитель городского управления Следственного комитета Белобородов скончался у себя на даче от сердечного приступа. Подробности, естественно, не уточнялись: даже мысли невозможно было допустить, что бывшие коллеги позволили бы разгласить информацию о том, что приступ у чиновника такого ранга был спровоцирован проституткой.

Ромка оценил грамотность такого подхода к делу: оберегая репутацию покойного, никто не назовет во всеуслышание его смерть убийством. Даже если и будут что-то подозревать. Воистину Ноздрев многому успел научиться от Бори за годы своего общения с ним! Надо будет Генке подробно все рассказать. А еще попытаться придумать способ связи с ним, надежный и незаметный. И чем быстрее, тем лучше. Потому что в ближайшую ночь или две у Ромки должны еще появиться новости.

Что там Ноздрев говорил про какую-то тачку? Что ее должны незаметно выкрасть у какого-то там Кирилла и подогнать в мастерскую всего на несколько часов этой ночью или же следующей. И явно не для того, чтобы помыть!

Ромка собирался сделать все, от него зависящее, чтобы выяснить, что же будут делать с этой машиной. Да, ради этого придется тайком выбираться на улицу под носом у Арсения, спать лишь урывками, а главное – совершать весьма рискованные вояжи вблизи мастерской. Но он даже не сомневался, что его цель оправдает все приложенные усилия.

Почти не спавший прошедшей ночью, во второй половине дня Ромка чувствовал себя уже не человеком, а сонной мухой, почти не реагируя на делаемые подаяния. Даже позволил себе задремать. Но – что за парадокс?! – ему все равно подавали, от одного его вида проникаясь к нему сочувствием. Ощущая вечером вес набитой в карманы выручки, Роман с досадой подумал о том, что Никодим будет доволен его успехами, особенно докладывая об этом Ноздреву. Вот, мол, не зря настаивал на том, чтобы пока оставить «брата Романа» на «точке»! Но, пораскинув умом, Ромка решил, что ему и самому не стоит пока стремиться к перемене рода деятельности. Пусть лучше он будет добывать информацию о мастерской по ночам, с риском и сложностями, но зато, если сумеет не попасться при этом, никто из настоятелей даже не заподозрит его в глубокой информированности об их темных делах.

* * *

Несмотря на предыдущую бессонную ночь, Ромкина мысленная команда о ночном пробуждении, отданная себе самому, сработала, как всегда, безотказно. Но, добравшись до автомастерской, он обнаружил, что сегодня она совершенно безлюдна. Оставалось только еще раз удивиться, как же это и с чем местные работники ухитряются «не справляться»?

Ромка понадеялся, что завтра-то уж точно получит ответ на этот вопрос. А пока, пользуясь случаем, медленно объехал здание по периметру, восстанавливая в своей памяти все его ниши, выступы и окошки. Они и тут с мальчишками в детстве лазили! Разве могли они оставить без внимания вон те торчащие из стены скобы пожарной лестницы?! Особенно если учесть, что она пробегала мимо небольшой и таинственной отдушины, единственной на всю эту стену, видневшейся метрах в трех над землей! Правда, к разочарованию мальчишек, быстро выяснилось, что это был не какой-то секретный лаз, а всего лишь вентиляция, ведущая из будки киномеханика: когда-то в этом здании был крытый кинотеатр, построенный, видимо, на случай плохой погоды.

Но Ромка не помнил случая, чтобы этот театр использовался по своему назначению. Он так всегда и стоял пустой, тихий, с наглухо закрытыми окнами, потому что в хорошую погоду, преобладающую в их солнечном городе, фильмы крутили в летнем театре, где недавно выступал «преподобный». И куда они, местные ребятишки, тоже иногда нелегально прокрадывались на киносеанс.

Усмехнувшись этим детским воспоминаниям, Ромка пристально осмотрел скобы пожарной лестницы: вроде, вполне еще прочна. А будка киномеханика, насколько он знал, с изменением технологий и с приходом видиков на смену бобинным проекторам давно была превращена во внутренний балкон. Просто однажды видел, как из театра выносили строительный мусор. Так что можно будет попытаться взглянуть на мастерскую именно отсюда. Это, конечно, будет сложнее, но зато гораздо результативнее и безопаснее, чем пытаться подглядывать в щель у закрытых ворот.

Закончив осмотр, Ромка развернулся в своем кресле, думая уже совсем о другом – о Лане. Раз ему не было сегодня нужды надолго задерживаться возле мастерской, то он вполне мог (и как раз успевал!) добраться до дорожки, ведущей к третьему корпусу. И найти там подходящее укрытие, в которое смог бы заехать на своей каталке, чтобы дождаться ее возвращения.

Путь до центральных аллей одновременно показался Ромке и коротким, и растянутым в пространстве со временем так, будто он увяз в каком-то густом киселе. Он хотел увидеть Лану, очень хотел! Но в то же время прекрасно понимал, что эта встреча не принесет ему радости. Так же, как и Лане, сегодня совершенно к этому не готовой и неизвестно еще, с какой целью хотевшей встретиться с ним вчера.

Добравшись до нужного участка дорожки, Роман не сразу отыскал такой просвет между кустами, через который за эту надежную зеленую ограду могла бы проехать его каталка. Но зато эти заросли должны были надежно скрыть их с Ланочкой от посторонних глаз. Она-то, тоненькая и гибкая, в отличие от него, сумеет быстро сюда проскользнуть. Если только захочет.

Чем ближе становился час возвращения девушек в лагерь, тем тревожнее становилось у Романа на душе. В какой-то момент он ощутил, что его даже потряхивать начало. Стиснув руками подлокотники кресла что было сил, он глубоко вздохнул, пытаясь унять эту дурную вибрацию в теле. Вскинул голову, глядя в небо, кое-где просвечивающее сквозь густые кроны высоких ясеней. Даже парочку звезд сумел разглядеть. Скоро они начнут таять перед рассветом, становясь все прозрачнее. А над морем, с восточной стороны, алым мазком проступит заря, вначале неуверенно заявляя о себе больше краской, чем светом. Само же море замрет ненадолго, так же, как и ветер, уже сейчас полностью утихший в этом парке.

Роман давно не встречал на море зарю. Много лет. А вот сейчас вдруг мучительно захотелось взять да и оказаться на набережной. И желательно бы – вместе с Ланочкой, сжимая ее хрупкую ладошку в руке. Встретить с ней рассвет наперекор всем тем закатам, которые уже не раз заставляли их расставаться.

Ромка прерывисто вздохнул, отгоняя от себя воспоминания об их свиданиях на скамейке, когда он о Лане еще знать ничего не знал. Давно ли это было? По его восприятию – словно века назад.

Ромка криво усмехнулся, вдруг вспомнив, как одна из его бывших подружек как-то раз бросила ему в лицо, словно проклятие: «Тарталатов, да чтоб тебе, после всех твоих похождений, в проститутку влюбиться!» Не сбылось ли оно? Или все-таки нет? Что он вообще знает о Ланочке? Кроме ее глаз, ее трепетных пальчиков, не лгавших ему, он был в этом уверен! Ибо видел, как она его ждала на той проклятой скамейке в последний раз!

Тут Роман услышал вдали, в предрассветной тиши чуть слышный скрип лагерных ворот. Рокот въезжающего в них микроавтобуса он уже скорее угадал. Встрепенулся. Выпрямился в кресле, забыв про небо и только ловя теперь каждый звук. Автобус заехал на парковку: ворота еще раз скрипнули, закрываясь. Потом наступила абсолютная тишина, как будто автобус не девушек привез, а покойников. Или это вообще какой-то не тот автобус?

Взглянув на часы, Роман обнаружил, что тот прибыл раньше положенного. Но в этот час никакого другого транспорта просто не должно было быть.

Мысленно обругав свое сердце, пытающееся отчаянным стуком заглушить любые другие звуки, Роман подался к самым кустам. Чуть раздвинул характерно пахнущие ветки самшита. Осторожно выглянул сквозь мелкие лаковые листики на дорогу и вздрогнул, неожиданно увидев пару девчонок, уже заворачивающих сюда. Так вот почему он их не услышал! Потому, что они и не шумели. Вообще! Шли, как живые тени, выпотрошенные, опустошенные, ни на что не глядя и даже снятые туфли неся в руках. Просто передвигались «из пункта А в пункт Б».

У Ромки, никогда не отличавшегося религиозностью, при виде них помимо воли вспыхнула в мыслях молитва, обращенная к богу, к единственному и настоящему, которого тут точно быть не могло. Короткое воззвание, безмолвный крик о помощи. И – снова взгляд на дорожку! Две девчонки прошли. За ними еще одна. И еще. Такие же, будто вышедшие из строя зомби.

А потом его будто током прошибло: она! Он понял это, даже не успев ее толком разглядеть. Ему осталось лишь убедиться, что ни зрение, ни чувства его не обманывают. Дождаться, когда она поравняется с его убежищем и, собравшись с духом, тихо окликнуть:

– Лана!

Она вздрогнула, замерла. Он отвел ветку, обеспечивая ей лазейку, и снова ее позвал. После чего несколько томительных секунд, глядя на нее, ждал: юркнет ли к нему, пока ее никто не видит? Или сейчас сорвется и убежит? Судя по ее виду, она больше склонялась к мысли о втором варианте. Но потом, вдруг решившись, оглянулась по сторонам и все-таки метнулась к кустам. Придержала длинное платье, проскользнула между ветками, пытаясь не зацепиться ни за одну из них. Следуя безмолвному Ромкиному призыву, отошла с ним от дороги подальше в парк.

И вот они оказались лицом к лицу, благодаря рассвет за то, что он не торопится, а сумерки – за то, что они есть. Хотя даже в густых сумерках он не мог не заметить, какая она стоит перед ним – вся поблекшая и осунувшаяся, несмотря на вечерний макияж. Разом прибавившая несколько лет. Теперь она, даже в вызывающе красивом вечернем платье вместо дневного «чучельного» наряда, смотрелась на все свои двадцать четыре, если не больше. В какой-то момент у Ромки возникло ощущение, что перед ним сейчас вообще стоит не Лана, а совершенно другая девушка. «Есть день и свет, есть ночь и тьма» – как она сама однажды ему говорила.

Чтобы избавиться от этой иллюзии, он потянулся к Лане, взял ее за руку. Но не успел толком ощутить в ладони ее холодные и хрупкие пальчики, как она вырвала у него свою руку, быстро и резко, совсем не так, как в их прошлой жизни, словно века назад протекавшей на скамейке под соснами. После чего тихо и отрывисто спросила:

– Зачем ты пришел?

– Лануська, малыш, ты же сама меня позвала. Но у меня вчера обстоятельства так сложились, что не было никакой возможности выбраться. Я очень хотел приехать к тебе, клянусь, но не смог.

– Я спрашиваю тебя не про сегодня, а про вообще. Собственно, ради этого я и хотела с тобой увидеться. Просто выяснить, каким ветром тебя сюда занесло и понимаешь ли ты, насколько глупо поступил? Зачем это тебе было нужно? Ты ведь за все время наших встреч так и не обратился мыслями к богу.

– Нет, не обратился, – теперь Ромке не было смысла лукавить и притворяться на этот счет. – Прости, малыш, но я вообще не из тех, кто ведется на весь этот религиозный бред. Так что приходил я на эти встречи лишь по одной причине: из-за тебя. – Он сделал паузу, попытался поймать Ланин взгляд, но она даже головы не подняла, окутанная предрассветными сумерками, как вуалью. И молчала, так что он снова заговорил: – И ты ведь приходила тоже поэтому. Видела же, что я безнадежен, даже Никодиму об этом говорила. Но продолжала встречаться со мной.

– Надежда всегда остается. Господь заповедовал нам бороться до последнего за каждую душу, которую есть еще шанс спасти.

– И кому ты сейчас пытаешься лгать, себе или мне? Впрочем… похожей фразой и я могу тебе ответить на твой вопрос, почему я здесь. Только без религиозной окраски. Мы так и не закончили наш с тобой последний разговор, ты оборвала его, убежала. А между тем я тоже до последнего бороться готов. За тебя.

– Да с чего ты себе в голову вбил, что мне это нужно?!

– Это нужно мне. А ты просто попала в переплет. Не знаю, в какой, но в очень серьезный. Ведь из-за ерунды так себя не берутся уничтожать, как ты с собой это делаешь. И я хочу знать, почему ты за это взялась. Имею на это право после стольких вечеров на нашей скамейке.

– Я себя не уничтожаю, я так живу! – Лана вся подобралась, глядя на Ромку почти враждебно. – И не надо, прошу, не надо лезть ко мне в душу! Для этого у меня есть исповедники.

– Уж не Агафон ли? – Ромка почти выплюнул это имя.

Еще днем, сопоставив все факты, он догадался, почему прошлой ночью Лана была свободна уже в два часа, даже раньше. Она просто пропустила свое вчерашнее «послушание» на набережной, потому что «святые отцы» оставили ее в лагере, чтобы она скрасила им время в ожидании ноздревского приезда! Лане о своих догадках он, разумеется, даже словом бы ни за что не обмолвился, но вот своего отношения к лживому исповеднику скрыть не смог.

– Агафон! – подтвердила Лана. – И он со своей миссией справляется, а вот на тебя никто ее не возлагал. Поэтому я прошу тебя, возвращайся домой завтра же и забудь обо всем. Твои близкие за тебя беспокоятся и очень ждут, а я чувствую себя виноватой в том, что ты здесь оказался. Когда я решила, что могу работать с тобой, это стало моей ошибкой.

– Отчего же? Ты ведь подошла ко мне в первый раз, надеясь привести в эту секту нового адепта? Как видишь, у тебя это получилось.

– Не в секту, а в общину. И главной моей целью было не привести тебя к нам, а заронить в твою душу зерно веры.

– Так я же сразу тебе признался, что верую. Особенно в Бахуса.

– Да ты просто паяц! – резко отвернувшись от него, выдохнула Лана куда-то в сторону. – То шуточки шутишь, а то взглянешь так, что это и без слов становится ясно. Глядя на тебя при первой встрече, я даже предположить не могла, что ты искалечен, пока ты сам мне свои ноги не показал, причем снова с улыбочкой. А подошла я к тебе, потому что ты на море смотрел… совсем не так, как обычно смотрят. – Лана говорила все быстрее, в ее голосе послышались слезы.

– Лануська, ну что ты. – Желая ее успокоить, он снова взял ее за руку, накрыл ее ладошку второй рукой в попытке согреть. Не сжимая, потому что уже предполагал, что она, опомнившись, попытается вырваться. Но вместо этого Лана рухнула на колени перед его каталкой, жарко прошептав срывающимся голосом:

– Покинь общину, я тебя умоляю! Не трави мне душу! Хочешь, я сегодня исполню любое твое желание, только завтра же уезжай! – Она обеими руками вцепилась в его брюки, пытаясь их расстегнуть.

– Ланка, да ты что, сдурела?! – Осознав, что она сейчас собирается сделать, он не стал перехватывать ее руки, а вместо этого сжал в ладонях ее лицо, ощутив, как по ее щекам текут слезы. Преодолевая сопротивление, заставил ее поднять голову и посмотреть себе в глаза. И отчеканил: – Если бы я тупо перепихнуться хотел, мне не нужно было бы идти ради этого на такие сложности. Ты понимаешь это сейчас или нет?!

Ее руки безвольно скользнули вдоль его культей вниз. А сама она уронила голову, прижавшись лбом к краю его каталки, как, бывало, Айка еще пару лет назад прижималась, когда приходила домой уставшая или расстроенная. Привычно среагировав на это, Ромка накрыл ладонью Ланину склоненную голову, погладил, перебирая ее волосы пальцами. И не сразу понял, что она почти захлебывается от рыданий, практически беззвучных, но выдаваемых дрожью ее худеньких плеч.

– Ну что ты, малыш? – Изогнувшись в своей каталке, он, как мог, обхватил эти трясущиеся плечи руками, потом принялся успокаивающе поглаживать. – Да что с тобой такое творится?! И сейчас, и вообще? Можешь ты мне, наконец, объяснить?

– Перестань! – выдохнула она сквозь слезы. Скользнула на землю из-под его рук, так, чтобы он больше не мог до нее дотянуться, согнулась там почти пополам. И, дрожа и всхлипывая, нашла в себе силы заговорить: – Я не стою твоего участия, поверь! На мне кровь, на мне смертный грех! Никакая я не «Лануська» и не «малыш», как ты меня тут называешь! И тебе не надо было из-за меня менять свою жизнь! Это тоже моя вина, что ты так поступил!

– Лана, я за свои поступки только сам отвечаю, – отрезал Ромка, приблизившись к ней на своей каталке, насколько это было возможно. – И чего ты стоишь для меня, позволь мне решать самому. Я не знаю, за что ты себя судишь, но ты думаешь, что все остальные вокруг тебя ангелы? Да взять хотя бы меня… Если бы я решил тебе про себя рассказать хотя бы половину всего, ты бы от меня сейчас кинулась, как чертик от ладана… ну, или типа того, – добавил он, заметив, что его сравнение заставило набожную Ланочку вздрогнуть. – Так что не буду этого делать, чтобы тебя не пугать и потому что времени сейчас на это нет. Если будет интересно, в другой раз когда-нибудь меня об этом спросишь, я от тебя не стану правды таить. А пока… я, конечно, не Агафон, чтобы ты мне тут исповедалась, но довериться ты мне можешь всегда.

– Довериться… Нет, не могу! – Лана подняла к нему свое залитое слезами лицо.

Рассвет постепенно вступал в свои права, медленно, но непрерывно открывая их взорам все больше деталей, которые они могли рассмотреть друг в друге. Они не прятали глаз, потому что обоим легче было воспринять такое вот медленное проявление, как на допотопной фотобумаге, черно-белой, поскольку краски еще не пришли в этот мир. Они смотрели, не отрываясь. Как под мучительной пыткой, от которой ни один из них не был готов отказаться.

– Почему нет? Не бойся, я никогда и никому не выболтаю того, что услышу. И уж тем более судить тебя не возьмусь, это не в моей компетенции. Ланка, ты взрослый человек и сама уже должна знать, что святых на этой земле не существует! Все люди делятся лишь на две категории: на тех, кто потом раскаивается в своих преступлениях, и на тех, кто даже не думает этого делать. Мне тоже есть, в чем каяться. Совесть порой просыпается и не хочет покоя давать, несмотря на то, что ту сволочь, к уничтожению которой я в свое время руку приложил, следовало еще задолго до этого пристрелить, словно бешеную собаку.

Услышав это, Лана застыла, пристально глядя ему в глаза. Он выдержал этот взгляд. Совесть совестью, а умом он прекрасно понимал, что был тогда прав. И что, если бы он не остановил Борю на его кровавом пути, то своим бездействием погубил бы куда больше людей. В том числе среди них могла оказаться и его родная сестренка.

– Тебя там, у вас, не могут хватиться? – спросил он у Ланочки, нарушая затянувшееся молчание. – Точно нет? – переспросил он, увидев, как она мотает головой.

– Меня нет, а вот тебя могут, – ответила Лана, как будто отмерев и медленно поднимаясь с земли. Он протянул ей руку, но она так и не воспользовалась его помощью. Застыла перед его каталкой, глядя на него теперь сверху вниз. – Я прошу, я просто заклинаю тебя, уезжай отсюда! Не сейчас, а вообще. У меня не будет другой возможности с тобой побеседовать, потому что каждую неделю у нас в общине остаются разные сестры… – она осеклась, словно сболтнула что-то лишнее. Ромка понял, что именно, но вида не подал, только стиснул руки в кулаки. – Прибегать, как сегодня, я тоже больше не стану, даже не пытайся меня звать снова. Так что, как видишь, тебе незачем здесь оставаться. Поэтому я хочу, чтобы ты мне прямо сейчас пообещал, что не станешь тянуть с возвращением в семью. Пойми, что здесь ты все равно не сможешь ничего изменить!

Вот тут она как раз ошибалась! Изменить он мог много чего и собирался все силы к этому приложить. Но именно поэтому, зная, во что ввязывается, он и сам больше не планировал искать встреч с Ланочкой. По этой же причине он не стал больше выпытывать у нее, что за трагедию она пережила в своей прежней жизни: что бы она ему ни рассказала, именно сейчас он все равно не смог бы ей помочь. Ни прервать ее самоистязание, ни забрать ее из этой секты, из которой ему и самому сейчас не было выхода.

Впрочем, теперь Ромка догадывался, как ее сюда занесло. То ли случайно, то ли в порыве отчаяния она действительно совершила какое-то серьезное преступление, уголовного наказания за которое ей, судя по всему, удалось избежать. Но вместо тюрьмы она сама себе другую кару назначила.

– Ничего! – повторила она тем временем. – Так что забудь обо всем и езжай себе с миром. Обещай мне, что ты это сделаешь! Ну пожалуйста! Я твоей сестре обещала, что сумею тебя убедить!

– На этот счет ты можешь не беспокоиться. Я думаю, Айка не сильно надеялась на то, что у тебя это получится. Она, в отличие от тебя, слишком хорошо меня знает.

– Ты упрямый человек, Роман. Но здесь ты своим упрямством ничего не добьешься. Если ты здесь все-таки из-за веры, то бог тебе в помощь! А вот если из-за меня, то тебе это ничего не даст. Мы с тобой больше не будем общаться. Надеюсь, ты вскоре поймешь, что лишь впустую тратишь время. И сам, без уговоров, решишь уехать.

Рассвет продолжал разгораться, отгоняя ночные тени, и это дало Ромке возможность рассмотреть, что Ланочкины губы говорят одно, а глаза – совершенно другое. Она, как и он, не могла оторвать от него взгляд, не могла на него насмотреться. И вопреки всем ее словам ей очень не хотелось сейчас уходить. Но на поверку у этой милой и хрупкой девочки оказался очень твердый характер, потому что, высказавшись, она коротко попрощалась с Ромкой, сразу же развернулась и пошла прочь, к зарослям самшита, отделяющим парк от дорожки, и быстро исчезла за ними, так ни разу и не оглянувшись. Ромке оставалось лишь проводить ее взглядом. После чего он принялся крутить колеса своей каталки, понимая, что ему тоже пора возвращаться к себе. Чем быстрее, тем лучше.

Но почти уже оказавшись у цели, Ромка понял, что быстрее никак не получится. Потому что такое вожделение, какое его сейчас охватило, он до этого разве что подростком испытывал, налиставшись первых в своей жизни откровенных журналов. Он остановился, дыша как после хорошей пробежки и чувствуя, что кровь бьет в нем ключом. Только с чего бы вдруг? Точно не от общения с Ланочкой, потому что в тот момент он думал совсем о другом, и даже ее откровенные провокации возымели эффект, обратный ожидаемому. Иначе и быть не могло! Хотя… нет, он и тогда уже испытывал какое-то подспудное оживление в организме, сумев его в себе попросту задавить. А вот сейчас он понял, что еще раз этого сделать уже не получится. И что в таком состоянии он не может вернуться в ту общагу, в которой сейчас живет.

Плюнув на все, Ромка заехал в ближайшие чернеющие на фоне рассветного неба кусты и снял охватившее его напряжение старым, проверенным еще в армии способом. Потом застыл, пытаясь отдышаться и просто прийти в себя. И даже не заметил, как к кустам подошел Арсений. Раздвинул ветки, оценил взбудораженный Ромкин вид и усмехнулся:

– Что, снова не спится? Так вот, значит, что у тебя с животом?

– Ты, что ли, без греха? – спокойно спросил Ромка, даже и не пытаясь что-то мямлить в свое оправдание. Во-первых, наверняка это так и есть, ведь Арсений тоже живой мужик, и нормальный, судя по виду, без всяких там отклонений. А во-вторых, пусть уж лучше списывает Ромкины ночные отлучки на такие вот развлечения. Тогда точно не будет искать других причин и лишнего не угадает. И вряд ли еще раз захочет за ним проследить.

– Да тоже всякое бывает, – не стал отпираться Арсений. – Но не обо мне сейчас речь. Вот смотрю я на тебя и все никак не могу понять, как тебя сюда все-таки занесло? Эта ж секта – она тебе ни по темпераменту, ни по возрасту…

– Зато по размеру, – усмехнувшись, Ромка кивнул на свои культи.

– Да что ноги? Бабы и не на таких ведутся. Так неужели ты себе в городе бабу не смог найти, такую, которая приютила бы тебя после твоих скандалов с сестренкой?

– Даже и не пытался. Жить у кого-то за пазухой – это не для меня. Предпочитаю вольные отношения.

– Вольные? Это в секте-то?

– Здесь я наравне с другими живу. Что-то по мере сил сюда вкладываю, что-то получаю взамен. И не жду, что мне здесь в один прекрасный день могут даже из простого каприза на дверь указать.

– Ясен пень, что здесь не укажут, при твоих-то успехах. Но не обидно, что ты вкладываешь в эту секту гораздо больше того, что получаешь взамен?

Памятуя о своих подозрениях относительно Арсения, Ромка насторожился. К чему этот тип сейчас клонит, то ли беседуя, то ли пытаясь его прощупать?

– А что, ты что-то получше можешь мне предложить? – спросил он.

– Да пока нет, – Арсений только руками развел.

– Вот если сможешь, тогда и поговорим. А до тех пор нечего сотрясать воздух попусту. Давай лучше назад, в избушку да по койкам, и так уже скоро вставать.

Он крутанул колеса, первым выбираясь из своего зеленого убежища. Арсению ничего другого не оставалось, кроме как пойти вслед за ним.

12

Следующей ночью Роман выбирался на улицу, стараясь не то что не издать ни единого шороха, а даже едва позволяя себе дышать. Очень уж не хотелось, чтобы Арсений снова заметил его ночную отлучку, даже имея ей теперь логичное объяснение. Все-таки третий раз подряд – это как-то уже тянуло на перебор. Однако отложить свой выезд хотя бы на одну ночь Ромка не мог, зная об упомянутой Ноздревым тачке какого-то Кирилла, которую должны подвезти в мастерскую. Сегодня он должен там побывать!

Отъехав от жилья, Ромка быстро двинулся по дорожкам. Не забывая, впрочем, прислушиваться и осматриваться вокруг. И именно слух подсказал ему в первую очередь, что сегодня в мастерской совсем не та обстановка, что была вчера. Доносящиеся оттуда звуки были приглушены закрытыми воротами, установленными при переделке здания, но определенно там что-то происходило. Как будто бы лебедка работала. Ромка объехал мастерскую, держась от нее пока на приличном расстоянии и оглядывая со всех сторон. Людей во дворе не заметил. Значит, можно попробовать подобраться поближе, чтобы внутрь заглянуть. План, как это сделать, у него был намечен еще вчера. Он заехал с тыльной стороны здания, бросил взгляд на высоко расположенную отдушину. Убедился, что через нее тоже пробивается свет, не тусклее того, что виднелся в щелях между воротными створками. Это подтверждало, что его усилия здесь даром не пропадут и что стоит постараться ради того, чтобы заглянуть в это маленькое окошко.

Приняв решение, Ромка снова оставил в кустах каталку, выбрав заросли погуще и надежно ее там замаскировав. Потом двинулся вперед не самым быстрым, зато надежным и проверенным способом, перекатываясь по земле. Заросли, дорожка, газон. И, наконец – вот она, стена. Подобравшись к ней вплотную, изгибаясь ужом и задействовав даже культи, Ромка смог дотянуться до самой нижней перекладины – первой ступеньки пожарной лестницы. А дальше все уже было делом техники. Не сложнее, чем на турнике или шведской стенке, на которых он еще в школьные годы подтягивался, легко перекидывая себя с одной перекладины на другую. Сейчас в чем-то было даже и проще: без ног, которые он в этих упражнениях все равно никогда не задействовал, он весил ощутимо меньше. Оставалось только молиться, чтобы ни одна из скоб внезапно не заскрипела. Ну и, конечно же, чтобы выдержала его вес.

Заминка у Ромки вышла только перед отдушиной, когда ему пришлось прикидывать, как бы половчей до нее добраться. На его счастье, она была не застеклена и располагалась близко от лестницы. Только бы дотянуться одной рукой и вцепиться в подоконник той мертвой хваткой, которая у него выработалась за последние годы в процессе езды на каталке, а главное – в результате активных тренировок.

Он заставлял себя тренироваться еще с тех пор, как выписался из больницы. Наоборот, тогда он занимался даже интенсивнее, чем в последующие годы, прямо с каким-то остервенением, выплескивая во время упражнений весь свой внутренний протест против изломанной жизни, всю свою накопившуюся боль. Айку даже пугал иногда, но становилось и правда легче. И теперь вот тоже помогало, уже с практической точки зрения.

Зафиксировавшись одной рукой на подоконнике, Ромка второй рукой еще продолжал какое-то время держаться за скобу: хотел убедиться, прежде чем ее отпускать, что обратный путь ему тоже окажется по плечу. Прикинул, оценил свои силы. А потом решился, повиснув уже только на крае отдушины. Подтянулся. Понял, что времени у него в запасе немного: плечи внутрь не пролезали, только лишь голова. Следовательно, долго ему тут висеть не стоило, потому что руки могли затечь. А ему на них еще обратный путь предстояло преодолеть. Особенно переход от окна снова к лестнице. Поэтому Роман, не теряя времени, сразу попытался оценить обстановку внутри мастерской.

Отдушина в этом плане его не разочаровала, открывая прекрасный обзор как раз на центр помещения. И в нем – прекрасная белая «бэха». Сверкающая, новехонькая, даже несмотря на свое незавидное положение: трое мастеров активно взяли ее в оборот, вывернув ей потроха. Двое что-то там подкручивали, а один из них, стоя в респираторе возле верстака, осторожно капал что-то на вытащенную деталь из длинной стеклянной пипетки.

С такого расстояния и из своего неудобного положения Роман мог только предполагать, что именно они там проделывают. Будучи прекрасным специалистом, он все равно бы недалеко ушел от истины. Но мелкие подробности стали ему не важны сразу после того, как он увидел номер машины. Это был очень знакомый номер. Поэтому дальше испытывать судьбу не было смысла.

Бросив на машину последний взгляд, Ромка потянулся назад, к скобе. Запоздало осознал, что подоконник – не узкая перекладина, которую можно легко сжать всеми пальцами. В последний момент рука скользнула по бетону, не находя на своем пути ни одной зацепки, и он едва не сорвался вниз. Практически уже падая, он все-таки успел ухватиться за лестничную скобу ниже той, на которую нацеливался вначале, и при этом ощутимо ударившись обо что-то лицом. По ощущениям скулу будто расщепило. Боль отдалась и в зубы, и в нос, и даже слезы выдавила из глаз. Но главное – он-таки не упал, что наверняка повлекло бы еще более печальные последствия. И шума вроде бы сумел не наделать.

Крепко сжимая скобу обеими руками, Ромка неподвижно повис на ней, приходя в себя. Прислушался, пытаясь за звоном в ушах уловить другие, посторонние звуки. Но вокруг, за исключением возни в самой мастерской, по-прежнему было тихо. И успокоившись на этот счет, Роман пустился в обратный путь. Вначале по перекладинам, потом по земле. Докатился до кустов, ощущая ушибленной скулой каждый свой поворот, и замер в них: ему вдруг показалось, что вокруг мастерской еще кто-то бродит. Но тени оставались только тенями, и слышалось только стрекотание сверчков.

Зато боль в голове то чуть утихала, то снова начинала пульсировать и нарастать. Лед бы сейчас приложить! Ну, или хотя бы мокрую тряпку. С такими мыслями вскарабкавшись на каталку, Роман и поехал прочь. Главное, что он хотел, он узнал. Пожалуй, даже гораздо больше того. А кто еще мог околачиваться вокруг таинственной мастерской, его не касалось. При условии, что он вообще не ошибся и ему это просто от боли не померещилось.

Уже возле умывальника, намочив в воде снятую с себя майку, Роман услышал вроде как несколько приглушенных расстоянием криков. И, похоже, донеслись они от мастерской. Он быстро выехал на открытое пространство, пытаясь уловить еще хоть какие-то звуки. Показалось ли ему или где-то вдалеке кто-то действительно пронесся тяжелыми скачками, ломая кустарник? И не один человек? Но потом все стихло, и снова принялись стрекотать сверчки.

Выждав еще немного, Роман снова вернулся к процедурам с тряпкой. Главное, перелома бы не было! А появление синяка человек в его состоянии всегда может легко объяснить. Неудачным поворотом каталки, случайным падением. При условии, что этот синяк вообще будет заметно, потому что теперь все его лицо заросло бородой, которую он даже не пытался как-то подкорректировать: она была для него словно ширма, за которой он скрывался от риска быть случайно опознанным кем-то из знакомых во время своей постыдной деятельности на рынке.

Так что синяк был для него не проблемой. Проблемой было связаться с Генкой. Срочно! Сегодня же! Потому что машину утром увезут, вернут хозяину! А ему ну никак нельзя на ней ездить! Ведь судя по тому, что Ромка успел увидеть, авария на ней была гарантирована в ближайшие дни. Ромке же была небезразлична судьба ее владельца, которого действительно звали Кирилл.

Сам Роман с ним не общался, но немало о нем знал, потому что тот был хорошим знакомым Айки. Когда-то, еще во времена подпольного ринга, этот респектабельный мужик, очень влиятельный экономист, банкир, пытался приударить за его сестрой. Но в итоге оказался сражен наповал не ее красотой, а умением хорошо готовить. Айка тоже прониклась к нему симпатией за его широкую натуру, за его добрый нрав – на боях этот Кирилл появлялся, скорее, сочувствуя девчонкам, нежели спеша полюбоваться зрелищем. Именно благодаря этому по настоянию сестры в день захвата клуба он стал единственным, кто был выведен из-под удара. Перед прибытием ОМОНа его заранее отозвали оттуда анонимным звонком.

Конечно, Кирилл так и не узнал, кто была та добрая фея, благодаря которой ему удалось избежать крупных проблем с законом. Нет, к Айке у него прочно сохранился другой интерес: он ей иногда звонил и уговаривал в очередной раз побаловать его чем-нибудь вкусненьким. И если она соглашалась, то заезжал за ней и увозил к себе почти на весь день, потому что готовить приходилось как на целую роту.

Дело было в том, что Кирилл просто не мог предаваться чревоугодию единолично. Нет, он любил ублажить не только себя, но и весь штат своих работников, от мажордома до дворника, устроив им праздник, и даже свою собаку, толстого увальня, которого давно пора было сажать на диету. Неудивительно, что, несмотря на хорошую оплату, при такой нагрузке от Кирилла рано или поздно сбегали все его повара, пытавшиеся у него работать на постоянной основе.

Айка после устройства таких пиров тоже возвращалась домой чуть живая от усталости. И не раз мечтала о том, чтобы откреститься от этих «подработок», несмотря на то, что платил ей Кирилл очень щедро, а в придачу, следуя своей натуре, лично набивал еще и целые сумки продуктами самого высшего качества, чтобы она взяла их домой. Но в ответ на его уговоры сестра снова и снова соглашалась приехать только из-за того, что не могла огорчить решительным отказом хорошего человека. Очень хорошего, если верить ее словам. И в очередной раз вздыхала: «Хорошо, Кирилл!», когда слышала его мечтательный голос из трубки: «Аечка, я же вам давно не звонил. А мне бы так хотелось вашу уточку с черносливом. И блинчиков. И…» В итоге Кирилл снова подкатывал к их подъезду за Айкой на этой вот своей сверкающей «бэхе», которую Ромка только что видел в мастерской. И, открывая перед девушкой, как истинный джентльмен, дверь машины, громко, с чувством сетовал Аглае на то, что его бросил очередной «дезертир», оставив «всех умирать голодной смертью».

Глядевший вслед сестре Роман лишь усмехался, когда до него доносились эти жалобы: речь шла о голодной смерти, от которой не всякий ресторан мог спасти.

Можно было только гадать, что же могли не поделить между собой такие разные люди, как «душка Кирилл» (так его Айка звала) и Ноздрев, и где вообще их дорожки могли пересечься теперь, после разгрома «Золотой тайны». Но самое главное, необходимо было найти какой-то способ, чтобы уже этим утром предупредить Генку о готовящемся покушении. И чтобы тот передал информацию дальше, адресату. Срочно!

Убедившись, что с идеями на этот счет у него сейчас туго, а со своим ушибом он все равно больше ничего сделать не сможет, Ромка уже собирался вернуться в постель, когда послышались тихие, быстро приближающиеся по дорожке шаги.

– Я почему-то даже и не сомневался, что это снова окажешься ты, – насмешливо приветствовал Ромка Арсения. – Мы прям с тобой как две кометы, у которых орбиты пересекаются.

Тот что-то неразборчиво буркнул в ответ, проходя мимо. Подошел к умывальнику, зажурчал водой, экономно пустив тонкую струйку, и довольно долго плескался под ней. Ромка вначале наблюдал за ним, потом решил махнуть на это дело рукой: ему-то какая разница, что Арсений там выполаскивает? Чем совать нос в чужие дела, лучше пойти и лечь, урвав себе на отдых несколько лишних минут. Это он и сделал, уснув крепким сном еще до того, как в свою койку вернулся сосед, прочно застрявший перед умывальником.

Но зато пару часов спустя, после утреннего подъема, когда Ромка сумел как следует разглядеть Арсения, его пробило на истерический смех.

– Чего ты ржешь-то, придурок? – мрачно поинтересовался тот, всем корпусом развернувшись к Ромке и во всей красе являя ему синяк вполлица.

– Я-то вчера чуть с коляски не упал, – продолжая смеяться, Ромка убрал руки от своего лица, на которое ему не было необходимости смотреть, чтобы понять, что там гематома, заползающая даже на глаз, и продемонстрировал его Арсению. – А вот ты-то где? Это что, заразно?

– Понятия не имею, – буркнул Арсений, которого это совпадение не смогло насмешить. О том, где он так умудрился приложиться, он вообще не сказал ни слова.

Видя, что он явно не в духе, Ромка не стал настаивать на уточнениях. Оба они, припозднившиеся сегодня, вышли вслед за давно уже ушедшим умываться братом Иваном. Дождались его на дорожке, не считая нужным повторять недавние водные процедуры. И так, молчаливой процессией, двинулись в трапезную, вливаясь в постепенно густеющий поток людей, идущих в том же направлении.

Сегодня, в честь какого-то дня – Ромка себе этим голову не забивал, – там должны были подать на завтрак не пустую кашу, а с мясом. С очередной тухлятиной, списанной с рынка.

С тех пор, как рынок был подмят под себя Ноздревым, весь неликвид прямиком шел в «Алую зорьку», сектантам в пищу. И Ромка сильно подозревал, что на самом деле периодическое расширение их рациона было связано не с религиозными праздниками, а как раз с днями списания, к которым эти праздники просто приурочивались. Но люди, давно забывшие здесь вкус нормальной еды, были и этому рады. Входили в трапезную, занимали свои места и невольно принюхивались. Даже самые религиозные из них, всегда готовые с рвением повторять за наместником утреннюю молитву, такую же неизменную, как и полная «отеческой любви» проповедь, которую наместники припасали на ужин.

Но сегодня с самого начала все пошло не так, как обычно. Когда все сектанты, завтракавшие в это время, расселись за длинным столом, занявший место во главе отец Ферапонт, вместо того чтобы сложить для молитвы ручки, воздел их к потолку. И трагически изрек:

– Обожаемые чада мои, сегодня у нас случилось неслыханное!

Дальше последовал рассказ о том, что среди ночи в одно из хозяйственных помещений секты пробрался вор! И должен он быть из местных, из своих же братьев, потому что посторонним доступ на территорию перекрыт. На счастье отступника, другие братья, вовремя обнаружившие его, не дали ему совершить задуманный грех. Но он совершил, возможно, еще худшее деяние, когда бросился в драку со своими благодетелями, пытавшимися его остановить, а потом сбежал. И вот сегодня отец Ферапонт хотел, чтобы отступник всенародно признался и покаялся в своем грехе. Либо пусть его братья, желающие ему только добра, встанут и укажут на этого заблудшего, если им что-то известно о нем.

Слушая, как распинается наместник, курирующий как раз мастерские, Ромка все поглядывал на сидящего рядом с ним Арсения. На его замершую фигуру с крепко стиснутыми руками, на его застывшее лицо с синяком, подобный которому, по утверждению Ферапонта, должен был теперь отмечать и «чело преступившего». И спрашивал себя: не этот ли дурень крутился ночью вокруг мастерской, вынюхивая то самое «дельце получше», на которое он намекал Ромке в их недавнем разговоре? Но, в отличие от Ромки, даже не смог оттуда уйти незамеченным. Горе-разведчик!

Если Ромкины предположения верны, то интересно, имеет ли Арсений хоть какое-то реальное представление о том, во что вчера вляпался? И почему именно «святые отцы» так активно пытаются сегодня вычислить «грешника»?

– Надеюсь, это был не я! – вздохнул Ромка в звенящей тишине, наступившей после того, как наместник закончил свою пламенную речь. Коснулся своего лица, акцентируя всеобщее внимание на полученных им повреждениях и спровоцировав этим сдержанно прошелестевший над столами смешок.

– Роман, чадо мое, с этим не шутят! – строго одернул его присутствовавший здесь же Никодим. – Один из твоих братьев оступился, попал в беду… – Тут его взгляд перескользнул с Ромки на Арсения, замершего на соседнем стуле. Вначале сам наместник, а следом за ним и все остальные с молчаливой сосредоточенностью принялись рассматривать синяк на его лице. В трапезной наступила еще более нехорошая тишина.

– Отец Никодим, могу я с вами поговорить? Безотлагательно? И желательно наедине, – не имея возможности встать, Ромка вскинул руку вверх, как на уроке. Арсений резко развернулся к нему. Взглянул ему прямо в глаза жестким взглядом припертого к стенке зверя.

– Ты хочешь сообщить мне о преступлении твоего брата по вере, живущего под одной крышей с тобой? – осведомился наместник. И повелел: – Тогда говори прямо здесь, пусть все это слышат!

– Да я не хотел всенародно ябедничать, – пробормотал Ромка, изображая смущение. – Но раз тут такая каша заварилась, то я, чтобы вы на брата Арсения не подумали лишнего… – Он снова прикоснулся к собственному лицу. – В общем, мы друг на друга больше зла не держим. Это произошло случайно, и оба мы виноваты.

– Позор! – всенародно и с чувством осудил Никодим, осознав услышанное. – Братья по вере разодрались, аки звери, под крышей своей!

– Это все я начал, – ухватившись за протянутую ему руку помощи, Арсений поднялся из-за стола и повинно опустил голову. – Больше такого не повторится. Простите, братья мои. И вы, отцы, тоже простите.

– У пострадавшего от тебя проси прощения в первую очередь! У инвалида, на которого ты поднял свою горячую длань! И грех того, что он тебе ответил, тоже падет на твои плечи!

Дальнейшая идиллия, с покаяниями, проповедью и взаимным прощением, стала настолько приторной, что Романа почти затошнило. К счастью, длилась она недолго, потому что настоятелей интересовало совсем другое: кто все-таки мог этой ночью попытаться проникнуть взглядом за стены их мастерской? И вскоре они снова принялись выискивать грешника. Найти не нашли, но так активно запрограммировали всю паству, что теперь можно было даже не сомневаться: в ближайшие дни все братья и сестры при встрече будут внимательно вглядываться в лица друг друга. И, обнаружив малейший намек на синяк, тут же кидаться с докладом к отцам-настоятелям.

Эта сегодняшняя задержка в трапезной отхватила у Романа солидный кусок времени от тех двух часов, которые он мог провести в уединении, в домике, пустеющем после отбытия соседей. Это было тем более досадно, что сегодня он хотел использовать отведенное ему время на то, чтобы все-таки попытаться придумать способ связи с внешним миром. Но сокрушаться о потерянном теперь уже не было смысла.

К тому же нельзя было сказать, что Роман не попытался обернуть эту потерю себе на пользу. Ведь, исходя из того, насколько Роман разбирался в людях, Арсений был мужиком «с понятиями». И если даже Никодим какими-то своими способами действительно убедил его «стучать» на своих соседей, все равно Роман был уверен, что теперь Арсений не поторопится доносить на него «святому отцу». Даже в том случае, если что-то в Ромкином поведении покажется ему подозрительным, а такое вполне могло случиться.

Хотя первым Ромкиным порывом, когда он «отмазывал» Арсения, было, конечно, не обезопасить себя от возможного доносчика, а просто спасти дурака, по неведению сунувшегося вместо брода в глубокий омут. Ведь если в мастерской вчера готовили покушение, да еще на такого значимого в городе человека, как Кирилл, то с возможным свидетелем такой подготовки «святые отцы» уж точно не стали бы церемониться. Ромка ведь знал о способах «работы» Ноздрева не понаслышке. Да Арсению, этому дурню, в случае поимки все его кишки на шею бы намотали, выпытывая его о возможных сообщниках! А потом добили бы, факт!

Впрочем, он сам бы об этом уже мечтал к тому времени. Это Ромке тоже было знакомо. Потому что его самого не добили в свое время лишь по одной причине: от него все еще требовалась кое-какая информация, которую он так и не выдал своим мучителям даже под пытками, впадая в болевой шок. Но позже, уже в больнице, все равно им все выложил, когда они ему пообещали, что за Айку возьмутся…

Охваченный этими воспоминаниями, Роман выкатился из домика прочь, под кроны ясеней, на которых уже заводили свои песни цикады, согретые утренним солнышком. Хотя мог бы еще немного посидеть в уединении перед очередным «рабочим днем», но не сиделось уже.

13

Оказавшись снова на рынке, Ромка продолжил интенсивно обдумывать волнующий его вопрос: как же связаться с Генкой? Время было неумолимо, и Кирилл, обычно сам водивший свою машину, уже сейчас мог сесть за руль. Необходимо было срочно действовать, чтобы предотвратить грядущую аварию!

Идеи в голову приходили самые разные, но Ромка тут же отметал их как несостоятельные. Самым реальным вариантом было попросить у кого-нибудь телефон и просто сделать один звонок Генке, чей номер Ромка знал наизусть. Но… Где была гарантия, что за этим занятием его не заметят те, кто крейсирует по этому рынку от прилавка к прилавку, от нищего к нищему, внимательно следя за ноздревским хозяйством? И если эти типы заинтересуются сделанным звонком, то как бы из Ромкиной попытки не вышло больше беды, чем пользы, и не только для него самого, но и для Айки с Геной. А Ромке сестра с зятем были в разы дороже, чем какой-то Кирилл, будь он хоть сто раз «душкой».

Но, с другой стороны, было невыносимо осознавать, что ты можешь предотвратить убийство, однако затягиваешь с предупреждением. И опять же, уличные камеры, по которым Генка все еще мог бы ноздревскую машину отследить… Записи на них не будут храниться вечно, так что шансы заполучить их будут таять с каждым днем промедления. А Генка, паршивец, если не ради дела, то хотя бы просто за продуктами соизволил бы на рынок сходить! Так нет же, такое ощущение, как будто они сейчас с Айкой дома вообще не едят!

– Вот, сынок! – отвлекая Ромку от его мрачных мыслей, рядом как-то неожиданно возникла пожилая женщина в простеньком цветастом платьице и немудреной соломенной шляпке. И с ридикюлем, наверное, еще советских времен. – Я уж думала, что пенсии не дождусь, на тебя тут глядя. Возьми, мой хороший. – Натруженной сухонькой ручкой она не в миску, а ему в руку быстро всунула купюру, свернутую в тугую трубочку, так что он даже не успел на это среагировать. – Убери сразу, чтобы никто не видел, а то ведь нынче всякий народ попадается. Ушлые люди и у инвалида не погнушаются деньги вытащить. А ты хоть купишь себе на них чего-нибудь сверх самого необходимого.

Опять! Да еще в такой момент, когда ему и без того тошно! Ромка невольно съежился. Уже не первый раз он становился на этом рынке объектом внимания сердобольных старушек. Милых, с ласковыми глазами и голосом, пытающихся добрыми морщинистыми руками сунуть ему денежку, оторванную от своей невеликой пенсии. Они это делали от всего сердца, ухитряясь просовывать свернутую бумажку даже в его сопротивляющиеся, крепко сжатые кулаки. Ведь не ведали, что он сидит здесь лишь ради того, чтобы их деньги каплей исчезли в том потоке, который тек Ноздреву в карман.

Но для Ромки это было слишком. Даже сейчас, когда он уже много чем смог поступиться. Но только не самыми основами собственной совести. Поэтому, даже рискуя попасться на глаза своим кураторам, он все равно брался убеждать этих бабулек, этих милосердных ангелов, чтобы они отказались от своей затеи. Вот и сейчас надо было приложить все усилия к тому, чтобы еще раз добиться успеха в этом деле, по возможности тихо и быстро.

– Мать, стой! – окликнул он, когда, быстро сделав свое доброе дело, женщина уже собиралась от него отойти.

– Что, мой хороший? – она взглянула на него через стекла старомодных очков.

– Забери! – взмолился он. – Быстро, чтобы никто ничего не заметил! Ты ведь не понимаешь: это все обман, бутафория! Смотришь ведь, наверное, передачи по телевизору?

– Да не может быть! – не поверила женщина. – Я-то ведь вижу, что ты не такой!

– Может, сам и не такой, да из той же компании. Вот поэтому и забери, не отягощай мою совесть. Прошу! – пытаясь как можно надежнее донести до нее эту мысль, он посмотрел ей прямо в глаза. – Пожалуйста, сделай милость!

В этот раз ему тоже повезло, убедил! Женщина нерешительно приблизила руку к его руке. Со вздохом облегчения Ромка быстро и незаметно передал ей купюру обратно, тихо при этом бросив:

– Спасибо, мать! А теперь уходи! В кошелек уберешь потом, когда окажешься подальше отсюда.

Когда платье ушедшей женщины затерялось в толпе, у Ромки отлегло от сердца: все-таки снова получилось не обобрать хорошего человека, пользуясь его добротой! И сколько еще людей, проходя мимо, искренне ему сочувствуют? Даже если и не решаются пожертвовать ему какую-то существенную сумму? И слава богу, что не решаются! Будь их, таких, тут много, Ромка, наверное, уже с ума бы сошел. И так-то паршиво!

Все еще пытаясь восстановить утраченное присутствие духа, он машинально поблагодарил очередного прохожего, бросившего ему в миску мелочь. Потом, пользуясь очередным затишьем, привычно убрал часть содержимого миски в карман. И снова застыл неподвижной статуей, глядя на которую трудно было даже представить, насколько неспокойно у нее внутри.

– Сынок, ну хоть пирожок-то возьмешь? – прозвучал рядом все тот же ласковый женский голос. Ромка оглянулся на упорную старушку, улыбнулся:

– Пирожок возьму… Спасибо! – кивнул он, принимая из ее рук еще теплую выпечку. И не один, а целых три пирожка.

– Вот молодец! И давай, ешь. А я пока тут постою, чтобы тебя кто случайно не побеспокоил. Меня-то можешь не стесняться!

Он и не стеснялся. После лагерной перловки с тухлятиной, а то и без нее пирожки показались ему не просто едой, а самым изысканным деликатесом. И пусть только его «работодатели» попробуют упрекнуть его за то, что он их взял! Мелькнула озорная мысль: а не сдать ли один из пирожков как выручку? И вот бы этот успевший по пути зачерстветь пирожок тоже передали Ноздреву! Но ведь не передадут, так что и нечего шутки ради продукты переводить.

– Сынок, ты уж прости, что лезу со своими вопросами, но скажи мне, как ты все-таки тут оказался? – тем временем снова заговорила с ним женщина. – Ты ведь не алкоголик, не опустившийся человек, это сразу видно. Тебе что, идти стало некуда? Или еще какая беда приключилась? Смотрю, и ударил тебя кто-то недавно…

– Нет, это я сам, инвалиду упасть несложно.

– Ой ли? Или тебя все-таки кто-то обидел? Ты скажи. Может, я хоть чем-то смогла бы тебе помочь?

– Смогла бы. – Искренность этой женщины уже навела его на мысль обратиться к ней с просьбой. И теперь он окончательно решился, сжигая за собой все мосты. Впрочем, деваться все равно было некуда: – Ты сможешь, когда уйдешь с рынка, позвонить по тому номеру, который я тебе сейчас продиктую? И передать, что Кирилл ни в коем случае не должен садиться в свою машину! Пусть срочно буксирует ее на станцию, чтобы там проверили карбюратор и бензопровод. Запомнишь?

– Карбюратор и бензопровод? – Женщина вначале опешила от такой просьбы. Но, быстро овладев собой, деловито скомандовала: – Номер диктуй!

Он продиктовал, она повторила без запинки, дважды.

– И скажи, что есть еще информация, пусть выйдут на связь. А еще добавь, чтобы Генка камеры проверил по дороге от лагеря, – спохватился Ромка. Успел назвать также дату и время, а потом увидел типа со знакомой внешностью, сквозь рыночную толпу направляющегося прямо к ним, и понял, что слишком заговорился. – Все, мать! Теперь уходи спокойно и не спеша. И постарайся возле меня больше не появляться.

– Сынок… Ты скажи мне, ты что, из полиции? Я от кого сообщение передать-то должна?

– От Романа, – спохватился он. Молодец, мать, напомнила про такую маленькую, но существенную деталь! – Ну все, иди! – Незаметно он указал ей глазами в сторону своего приближающегося куратора. – Номер помнишь?

– Да.

– Тогда с богом! – вскинув руку, он благословил ее, картинно и с размахом, как заправский профессионал, играя этот спектакль не для нее, а для того шкафа с хмурой мордой, который подходил все ближе. Но женщина его поняла. Перекрестилась, поклонилась ему в пояс и медленно направилась к выходу.

Шкаф притормозил. Постоял, проводив «молельщицу» взглядом до самых ворот, а потом развернулся и потопал обратно, больше даже не взглянув в Ромкину сторону. Ромка тоже отвернулся. Ему опять подали, и еще. А ему оставалось только улыбнуться и поблагодарить, потому что больше он все равно ничего не мог сделать. Ни для этих людей, ни для Кирилла, который, как он надеялся, теперь будет предупрежден.

* * *

Звонок с незнакомого номера весьма озадачил Гену, особенно после того, как он выслушал адресованное ему послание до конца. Срочно! Машина Кирилла. Камеры. Связь. Это что, какая-то провокация? Или Ромка спятил там, в своей «Алой зорьке»? Или все-таки ухитрился что-то узнать? Но тогда каким образом это ему удалось при описанном Ланочкой образе жизни? Ведь это уже далеко не то, что рассмотреть выступающего на сцене проповедника. Тут уж надо было постараться, чтобы добыть эти сведения!

Ломая над всем этим голову, Гена выбрался из ямы, где возился с очередной машиной. Наспех вытер руки тряпкой, вышел с телефоном из бокса на улицу. На всякий случай сохранил номер неизвестной женщины, позвонившей ему. Перезвонить бы ей сейчас и расспросить поподробнее. Но она говорила таким торопливым и приглушенным голосом, что Гена, не зная, кто она и откуда, не решился испытывать судьбу. И вместо этого принялся звонить Айке. Когда он изложил ей Ромкину просьбу относительно Кирилла, Аглая отнеслась к этому серьезно, только спросила:

– А как я Кириллу все это объясню?

Коротко посовещавшись, они сошлись на том, что она просто даст его номер Гене, а он сделает анонимный звонок, тогда и объяснять ничего не потребуется. А дальше пусть уж Кирилл сам решает, верить этому звонку или нет. Человек он здравомыслящий, так что должен прислушаться к предупреждению.

Следующими на повестке оставались камеры. Ромка не передал, что именно на них надо было искать, но в глухую ночную пору там не слишком многое могло промелькнуть, поэтому, глядя на записи, долго гадать не придется. Главным теперь было – их заполучить. А для этого надо проехать по указанной дороге, выискивая, где могут быть установлены камеры.

Проще будет добыть записи не с официальных камер, закрепленных на дороге, а у частников, владельцев придорожных аптек или кафе. Но это уже могло подождать и до вечера. Так что, ненадолго отъехав с работы, чтобы предупредить Кирилла неотслеживаемым звонком, Гена снова вернулся к ремонтируемой машине. Только думал при этом не о работе – о Ромке.

И Айкины мысли, естественно, тоже все были о брате. Вечером, когда Айка с Геной встретились дома, первой ее фразой было:

– Господи, да куда же он влез?! Я даже представить боюсь! Эта Ланочка в своих последних записках писала только одно: «Нет новостей». Значит, она не в курсе?

– Думаю, нет. Ромка не стал бы ее втягивать в рискованные авантюры, это не в его характере. Так что… Он связь просил? Надо снова поговорить с Ярополком, он ведь все равно теперь постоянно Ромкой интересуется. Может, согласится разок «пьяницей у ларька» посидеть вместо меня? Надо чередовать персонажей, а то у меня слишком уж фигура заметная. И с работы мне сейчас никак не уйти, ведь отдуваюсь за нас с Ромычем за двоих, от зари и до ночи. А Поля Ромка давным-давно знает, так что все расскажет ему без утайки, как мне бы рассказал.

– Вариант, – согласилась Айка, тоже знавшая Поля с юных лет и даже печеньку когда-то из его рук получавшая, но после Ромкиной травмы переставшая бывать в их компании. – Звонить ему не будем, лучше прокатимся. К нему, а заодно и по дороге от лагеря. Поглядим, с каких камер записи можно стрельнуть. Может, они нам все и объяснят?

– Зная Ромку, могу предположить, что они нам только вопросов добавят, – вздохнул Гена, доставая ключи от гаража. Потом, на пару с Айкой, быстро переоделся в одежду, привычную для езды.

Ему не раз задавали вопрос: почему байкеры ездят на своих мотоциклах одетыми в кожу? Это что – мода, традиции или какое-то особое отличие? Ответ был гораздо проще: только кожаная одежда в случае падения мотоцикла не сразу превращается в лохмотья при встрече с асфальтом. И способна уберечь байкера если не от переломов, то хотя бы от того, чтобы он стесал себе об дорогу все мышцы до самых костей. Падать, конечно, никто специально не собирался, но полезная привычка укоренялась очень быстро. Особенно в том случае, если одежду все-таки приходилось хоть раз испытать на деле.

Улыбнувшись при взгляде на обтянутую кожей, ладную фигурку жены и на ее такое решительное лицо, выдающее сильный характер, Гена приобнял ее, выходя с ней на лестницу. Он обожал ее, свою Айку! Но все-таки именно ее отпустил добывать нужные сведения, когда они, пронесясь на мотоцикле по темному южному шоссе, на котором фонари смотрелись скорее яркими пятнами, чем источниками света, облюбовали подходящие камеры неподалеку от лагеря, на воротах ночной дискотеки. К Гене незнакомые люди, как правило, относились с опаской. А вот Айка, яркая, бойкая, из тех, что за словом в карман не полезут, обаяла и заговорила охранников так, что они отдали ей копии записей. И, судя по скорости, с которой она управилась, сделали это без вопросов и возражений.

– Порядок, – доложила Айка, снова занимая свое место на мотоцикле за широкой Гениной спиной. – Теперь давай к Ярополку. Ты ему не звонил?

– Звонил. Он нас ждет. И уже заранее согласен на все, так сам он сказал.

– Прекрасно. Едем! Только, знаешь, сделай-ка небольшой крючочек, хочу мимо Кирилловой виллы проехать. Тревожно мне за него что-то! Хочу взглянуть, отогнал он все-таки машину или нет.

– Крючочек, говоришь, небольшой? – скептически переспросил Гена, знавший об истинных размерах крючка. Но Айке он отказывать не умел. К тому же они были сейчас на мотоцикле, а поездка на нем должна отнять гораздо меньше времени, чем на авто.

Участок с роскошным домом Кирилла располагался уже в пригороде и был отделен от крутого морского берега лишь однополосной дорогой да небольшим, начавшим зарастать пустырем. Спрыгнув с мотоцикла, Аглая добежала до владений банкира уже пешком и попыталась заглянуть во двор через небольшие прорези в красивом заборе. Она неплохо знала домашний уклад Кирилла, так что надеялась, что таким нехитрым способом ей удастся быстро получить интересующую ее информацию насчет машины, оставшись при этом незамеченной.

Но что не могли заметить люди, то несложно было унюхать собаке. Пастена, американский бульдог Кирилла, неисправимо добрый увалень, сразу учуял, что не раз угощавшая его разными вкусностями благодетельница находится где-то поблизости, и понесся к забору так, как никогда в жизни не побежал бы, если бы однажды все-таки соизволил исполнить свой долг по отпугиванию жуликов. Он начал прыгать на забор, сопровождая свои движения радостным лаем.

– Там кто-то есть! – заметив поведение собаки, сразу же встревожились все работники, которые были во дворе. – Ну-ка, быстро! Надо взглянуть!

Отпрянув от забора, Аглая оглянулась туда, где ее ждал Генка с мотоциклом, невидимый отсюда благодаря скрывавшей его полосе растущих вдоль берега молодых ясеней и дубков. И поняла, что не успеет до него добежать, прежде чем мужики выскочат через ворота на улицу. Даже если они ее не догонят, то уж узнать-то сумеют наверняка! Поэтому Аглая отмела этот вариант и смело шагнула к открывающимся воротам:

– Привет, народ! Проезжала мимо. Дай, думаю, с Пастеной поздороваюсь! А вы что сегодня такие нервные все?

– Айка! Привет! – Мужики, узнав ее, дружно заулыбались. – Да так, неприятности у нас тут. Шеф аж аппетит потерял.

– Шеф? Аппетит? Да быть такого не может! – поразилась Аглая.

– Может, Аглаечка. – Кирилл, совершенно неожиданно, сам показался в воротах. Какой-то весь необычно собранный и серьезный, Аглая не привыкла его таким видеть. – А вы тут какими судьбами?

– Мимо проезжала. У мужа мотоцикл забарахлил. Ну, думаю, добегу до вас, на Пастенку взгляну, пока мой там ковыряется, а то заставит ему помогать. – Аглая улыбнулась, чувствуя себя полной дурой. И надо же, сама еще Генку уговорила, чтобы попасть в такую вот нелепую ситуацию!

– Василич, сходи помоги человеку! – попросил Кирилл своего шофера. – А лучше сюда его пригласи с мотоциклом. Где его найти, Аглаечка, вашего мужа?

– Ну что вы! Неудобно! – замялась Аглая, чувствуя, что ситуация из нелепой стремительно перерождается вообще в идиотскую. – Справится! Да и я уже пойду!

– Нет, подождите! – Кирилл распахнул ворота пошире. – Зайдите, мне с вами надо поговорить! Вы очень кстати сегодня здесь появились. Не беспокойтесь, наш разговор не займет много времени.

Отказаться не представлялось возможным. К тому же сегодня Кирилл излагал свою просьбу не как обычно, голосом голодного и обиженного ребенка. Нет, сейчас Аглая словно увидела его истинное лицо. Лицо крупного финансиста, владельца банка, распоряжающегося всеми его филиалами и сотрудниками. Такому просто язык не поворачивался отказать. И Аглая вошла. Вначале во двор, рассеянно погладив радостно прыгающего Пастену, потом в дом. По знакомым комнатам, по лестнице. К Кириллу в кабинет.

– Садитесь, Аглаечка! – Кирилл подвинул ей стул. Вслед за ней сам сел напротив.

– Кирилл, меня муж ждет! – сделала Аглая последнюю попытку отмазаться от предстоящего разговора. – И у нас с ним есть еще дела на сегодня.

– Аглаечка, я долго вас не задержу, буду максимально краток. Одним из ваших сегодняшних дел было заглянуть ко мне во двор и убедиться, что я последовал вашему совету?

– Какому совету, Кирилл?

– А вот этими вопросами, Аглаечка, вы сами себя задерживаете. Ладно, чтобы между нами больше не было недомолвок, я вкратце обрисую вам картину, которую мы с вами и так оба неплохо знаем. Начну издалека, но говорить буду сжато. Идет?

– Я вся внимание.

– Прекрасно! Итак, я начну со своей давней попытки завязать с вами интрижку. Очень рад, что эта попытка переродилась в нашу с вами хорошую дружбу, но изначально-то цели у меня были совершенно другие. И я бы их достиг, если бы вы с самого начала так нетипично себя не повели: вместо того, чтобы обаять меня и запустить свою хорошенькую ручку в мой кошелек, как это делали другие девочки, вы при нашем первом и последнем свидании принялись готовить мне деликатесы. А наутро отказались от денег, которые я предложил вам за ваши труды.

Я вначале оказался настолько наивен, что поверил в бескорыстность ваших поступков. Но потом, когда в клубе «Золотая тайна» его владелец, Борис, начал яростно выпытывать у меня, что за отношения я кручу с его «гладиаторшами», я понял, что за этим что-то кроется и что вам под любым предлогом необходимо было проникнуть в мой дом с какой-то конкретной целью. С какой? Это я тоже понял, когда узнал, что Бориса начали шантажировать, присылая ему сообщения на его электронный адрес. Это ведь вы добыли адрес для того шантажиста, Аглаечка? Здесь, у меня, в этом вот кабинете. Я вас, конечно, сюда не приводил, но вы, бесспорно, ходили ночью по дому – иначе как бы вы, не выходя из спальни, узнали, что Пастена разбил в столовой фарфор? Ведь вечером, когда мы с вами покидали столовую, там все еще было цело. А сразу с утра вы мне об этом обмолвились.

– Когда вы уже спали, Пастена начал скрестись лапой в дверь спальни. Я услышала и вышла, чтобы его накормить.

– Между делом. Потому что вашей основной целью был все-таки адрес. Аглаечка, кроме вас, его просто некому было добыть, потому что Боря его направо и налево не раздавал! Я был одним из немногих, у кого этот адрес был. От меня вы его и узнали, а потом передали тому, ради кого это сделали. Благодаря вам этот человек получил возможность послать Боре свое требование. Дальше Борис попытался расправиться с вашим знакомым, осмелившимся на шантаж. Но, пустившись за ним в погоню, погиб в результате несчастного случая. Честно скажу, я не слишком расстроился, узнав эту новость: покойный был не слишком мне симпатичен. Что меня с ним связывало – так это чисто деловые отношения. Бизнес – такая штука, что в нем порой приходится общаться с совершенно чуждыми нам людьми. Поэтому я счел возможным умолчать о вашей роли в произошедшей трагедии, чтобы не доставить вам неприятности. Но, как видите, Аглаечка, мне все известно.

Аглая вздохнула в ответ. К счастью, Кириллу было известно далеко не все! Он не знал ни того, что она сама и была тем самым шантажистом на мотоцикле, за которым погнался Борис, ни того, что несчастный случай, повлекший за собой смерть старого садиста, на самом деле был специально спровоцирован. Знай это все Кирилл, он уже вряд ли так лояльно отнесся бы к Аглаиному шпионажу.

– Я даже знаю о том, – продолжил Кирилл, заставив ее едва заметно вздрогнуть, – что подпольный клуб в «Золотой тайне» сдали именно вы. Сделали это сразу, едва узнав от своего сообщника о несчастном случае, постигшем Бориса. И знаете, как я догадался об этом? По вашему доброму поступку, Аглаечка. Буквально за несколько минут до захвата клуба мне позвонили, срочно вызвав домой. Но когда я приехал, выяснилось, что вызов был ложным. Следующая новость, которую я узнал, – это что «Золотая тайна» как раз в это время была захвачена ОМОНом.

– А с чего вы решили, что это я вам звонила?

– Не вы, Аглаечка, но звонок наверняка был сделан по вашей просьбе. Вы забываете, девочка моя, что я бизнесмен далеко не последней руки. И что я никогда в жизни не достиг бы всего того, что у меня есть сейчас, если бы не умел логически мыслить. Экономя время, не стану озвучивать вам выстроенную цепочку моих умозаключений. Ведь главное – это суть, к которой они привели, а вам она известна не хуже моего.

– Пусть так, – не стала отпираться Аглая, взглянув на Кирилла совершенно по-новому. Она всегда находила, что они с Пастеной очень похожи, хозяин и его милый увалень-пес. Но сейчас Кирилл своими разговорами заставил ее вспомнить о том, что американский бульдог при определенных условиях может стать смертельно опасной собакой… – Но почему вы решили именно сегодня об этом заговорить? Да еще и так настойчиво, в срочном порядке?

– Из-за второго звонка, Аглаечка, – коротко ответил Кирилл.

Аглая не успела ни о чем у него спросить. Словно давая ей время на размышление, тренькнул ее телефон, сообщая об эсэмэске. Извинившись перед Кириллом, она взглянула на экран. Сообщение было от Гены: «Айка, ну ты где? Что случилось?»

«Все норм, жди», – быстро набрала она в ответ. И, подняв глаза от телефона, встретилась взглядом с Кириллом.

– Муж? – спросил он. И улыбнулся: – Правильно делает, что пишет, а не звонит. Его голос трудно не узнать, даже в том случае, если он пытается его изменить. Это ведь он звонил мне оба раза по вашей просьбе, Аглаечка? И тогда, в день захвата «Золотой тайны», и сегодня. Вот об этом я и хотел бы с вами поговорить после столь длинного предисловия. С какими бы целями вы ни проникли в мой дом в первый раз, а искренность в вашем отношении ко мне все же была. Я уже потом, после первого предупреждающего звонка, это понял. Лишний раз порадовался тому, что не рассказал о вас Боре в ответ на его настойчивые и яростные расспросы, и зарекся давать относительно вас любые показания следствию. Сейчас тоже все останется между нами. Но вы должны мне все выложить как на духу, ведь речь идет ни много ни мало – о моей жизни. Я сегодня успел доехать на машине до своего банка, прежде чем получил ваше предупреждение. Уже оттуда машину забрали на эвакуаторе и обследовали в мастерской. Осмотр показал, что в один из ближайших дней она должна была вспыхнуть факелом прямо на ходу. Если бы я даже успел из нее выбраться, то уже глубоким инвалидом, что было бы даже страшнее смерти. Поэтому вполне естественно, Аглаечка, что я хочу услышать от вас все подробности готовившегося на меня покушения. Если вы предупредили меня, то, значит, вам о нем что-то известно.

– Немногое. Предупреждение поступило из «Алой зорьки», где сейчас обосновались сектанты, так называемые «Дети солнечного бога». Послание всего в несколько слов, так что подробностей я и сама не знаю.

– Это правда? Аглаечка, я ведь вам, по-моему, уже доказал, что вы меня можете не опасаться. Да и какой человек в здравом рассудке стал бы вредить своему ангелу-хранителю? Но мне необходимо знать детали! Своим людям я доверяю, именно за это их больше всего и ценю. И в то же время кто-то покопался во внутренностях моей машины. Покушались на мою жизнь! Я хочу понять, как такое могло случиться? Кто может быть причастен к этому покушению? Мне просто необходимо вычислить этого Иуду! А через него, может быть, и заказчика удастся узнать.

– А вот заказчика я вам и так назову, – внезапно осенило Аглаю. – Или, по крайней мере, очень близкого к нему человека. Ведь раз предупреждение поступило из «Алой зорьки», то, значит, манипуляции с вашей машиной были проведены не без участия ее основателя. Правда, я не знаю, как его зовут, но он был близким приятелем того Бориса, о котором вы сейчас говорили, и прозвище у него Ноздрев.

– Кто? Кешка Евстахов?! – в крайнем изумлении воскликнул Кирилл. – Он-то каким местом может хоть к какой-то религии иметь отношение?

– Его главный бог – это деньги, так что удивляться нечему, ведь хорошо организованная секта способна принести очень богатый доход. А он теперь не кто иной, как ее настоятель, преподобный Евстафий.

– Преподобный… – Кирилл аж задохнулся от услышанной новости, подавившись смешком. – Я не могу! Это ж… Да слов просто нет! Аглаечка, вы точно не ошибаетесь?

– Насчет этого – нет! Информация верна на все сто!

– Ушам своим не верю! А впрочем… – Кирилл задумался, а потом заговорил, скорее размышляя вслух, чем делясь с Аглаей: – Он тут недавно пытался сделать вклад в моем банке. Да еще какой! На сумму, превышающую наличность самого банка, не пущенную в оборот. Я еще удивился, где он такие деньги нашел? А оно вон где, оказывается! Хорошо устроился, нечего сказать! Но это побочное. Главное, что я ему отказал. Теперь об этом вдвойне не жалею! Потому что попытка вложить деньги была сделана точно неспроста. Я – тертый калач, мне эта схема известна: берешь на вклад наличные, пускаешь их в дело, а тут появляется владелец и требует все срочно вернуть, пусть даже с потерей процентов. Но, поскольку в банке нет такой налички, так как основной капитал должен все время работать, а не лежать, то сразу вернуть вклад хозяину не получается: его вначале надо из оборота изъять. А на это требуется время. Владелец деньги ждать отказывается, а дальше схема проста: он предъявляет иск, банкротит банк и на вполне законной основе прибирает его к рукам. Так это что, выходит, Кеша после моего отказа решил иными путями следовать? Скорее всего, у него на примете есть другие способы захвата банка, только для их реализации надо меня с дороги убрать, как основного владельца.

– Я не знаю, что им может руководить, – честно сказала Аглая. – И мне уже пора ехать, Кирилл, правда! Меня очень ждут. Но теперь, если только у меня появятся еще какие-то новости, я буду вам их сразу сообщать прямым звонком, обещаю. А вам пока есть смысл как можно реже выбираться из дома. И еще не поддаваться на провокации с девочками, потому что они тоже есть на вооружении у Ноздрева, такие, что вполне способны втереться в ваше окружение, – она вкратце рассказала ему про духи «падших ангелов».

– И за это тоже спасибо, – сказал он, внимательно ее выслушав. – И все же, Аглаечка, я бы очень хотел лично пообщаться с вашим информатором. Готов заплатить ему за нашу беседу, сколько он скажет.

– Я дам вам знать, если появится такая возможность. Пока же я и сама не могу с ним встречаться. Информацию он стихийно передает через третьи руки, – последние слова Аглая говорила, уже поднявшись и сделав шаг к двери. Больше Кирилл не пытался ее удерживать.

– Аглаечка, вы для меня загадка, – сказал он, проводив ее до ворот и на прощание галантно целуя руку. – Даже предположить не могу, чем однажды вы еще окажетесь способны меня удивить.

– Удивить не обещаю, но вот еще два совета могу дать, они мне только что пришли в голову. – Аглая покосилась в сторону работников, севших пить чай за садовым столом. – Повара не нанимайте пока. И старайтесь в разных ресторанах обедать, не делая предварительный заказ. А еще поищите в своем окружении кого-то, кто в последнее время стал вдруг религиозен. Люди ведь, руководствуясь своими убеждениями, порой бывают способны сделать даже больше того, что сделали бы за хорошие деньги.

Высказавшись, Аглая коротко попрощалась с Кириллом и почти бегом направилась от ворот к тем зарослям, за которыми терпеливый Генка, наверное, уже терял последние крохи этого самого терпения. Но у нее теперь было, что ему рассказать об этой вынужденной задержке в пути! И ему, и Ярополку, уже успевшему, как выяснилось, заснуть в ожидании назначенной встречи. Но, разбуженный, он стал слушать новости с неменьшим интересом, чем Генка, с которым у Аглаи не было возможности поговорить в дороге, сидя за его спиной на стремительно несущемся мотоцикле.

14

Вечером Арсений, не успевший с Ромкой даже словом перекинуться после утреннего выхода из трапезной, буркнул ему:

– Спасибо. Я – твой должник.

– Не бери в голову. – Уставший Ромка вытянулся на кровати всем телом и попытался отмахнуться от собеседника, но не тут-то было. Убедившись, что брат Иван надежно застрял во дворе, совершая ежевечернюю дополнительную молитву по собственному почину, Арсений снова обратился к Ромке:

– Только вот непонятно мне, а зачем ты вообще это сделал?

– Тебе честно сказать? – поинтересовался Ромка, даже не открывая глаз.

– Честно, конечно. Абы что я и сам мог себе выдумать, не задавая вопросов.

– Ну, если честно, то мне люди еще на рынке до одури надоели. И я очень хочу от всего этого отдохнуть, а тут ты со своими «зачем» да «почему» в тишину ко мне лезешь.

– Будет тебе тишина. Сразу, как только ответишь. Я мутной воды, знаешь ли, не люблю. И предпочитаю точно знать, кто есть ху.

– Вот и помогай после этого людям. – Ромка поморщился. Но, чувствуя на себе настойчивый взгляд Арсения, выдавил из себя первое, что пришло на ум: – Шанс тебе дал, дураку. Это ведь и в самом деле был ты, я-то знаю. Видел твой походнячок и вообще картинку, когда ты к умывальнику шел. Без слов было ясно, что после драки и бега с препятствиями. Ну так вот… Если бы тебя выгнали, то кто его знает, кого бы подселили взамен. Мне пока и одного религиозного фанатика хватит. – Ромка махнул рукой за окно, где брат Иван продолжал твердить свои молитвы. – Поэтому я и отмазал тебя на этот раз. Но имей в виду, что второго раза не будет. Либо завязывай со своими дурными привычками, если решил остаться здесь, среди верующих, либо, если не можешь с ними расстаться, сам уходи, пока не выперли с позором, и оттачивай их в городе, подальше отсюда.

– А ты хоть приблизительно представляешь себе, какое бабло тут вертится? – спросил Арсений после паузы, явно что-то обдумав.

– Догадываюсь, что немаленькое. Но я уже сказал тебе: завязывай с дурными мыслями, раз ты сюда пришел. И со мной не пытайся такими делиться. Это не то, что я был бы готов от тебя выслушать.

(«Потому что тебя, идиота, могут тут пришлепнуть, как муху! А ты об этом даже и не догадываешься, пытаясь со святыми отцами в свои игры играть! Да лучше б ты у тигра голыми руками пытался мясо отнять, чем посягал бы на их добычу! Это было бы безопаснее».)

– С тобой все ясно! – проворчал Арсений в ответ, усаживаясь на свою койку и теряя к Ромке весь интерес. – В общем, спасибо, что выручил. Хотя, на мой взгляд, в этой комнате не один фанатик живет, а два. Вы с Ваней оба.

– Я не фанатик, я верующий, а это разные вещи.

– Угу. Как хрен да редька.

Ромка ничего ему не ответил, и разговор угас сам собой. Потом наступившая в комнате тишина плавно сменилась сном. По крайней мере, и вернувшийся Иван, и Арсений начали вскоре похрапывать. И лишь Роману не спалось. Сегодня он мог себе позволить поздно уснуть, потому что этой ночью никуда не собирался. Вот и лежал, думал о событиях ночи минувшей. Успели ли Кирилла предупредить? И как, интересно, его машина могла оказаться на территории лагеря? Ведь это совсем не то, что огурец без ведома хозяина стащить с огорода! Машину незаметно не выведешь с охраняемого двора. Значит, у Кирилла в доме должны быть ноздревские сообщники, хотя бы один. Но Ромке не с кем было поделиться этими выводами. Связь! Ему нужна была связь! Обычного мобильника было бы достаточно, но его мало того, что неоткуда взять – его здесь даже зарядить было бы негде. Так что о телефоне нечего было и мечтать. Оставалось только ждать, что там Генка сумеет придумать.

* * *

Утром, занимая свое место на рынке, Роман сразу заметил, что тенистый уголок между ларьками снова занят чьим-то проспиртованным телом. Но не Генкиным точно. Роман не стал его разглядывать, развернувшись лицом в противоположную сторону: если случайный алкаш, то пусть себе лежит. А если кто-то из своих, то и сам даст о себе знать.

– Опять двадцать пять! – проворчала выбежавшая на перекур продавщица из правого ларька, едва не споткнувшись об лежащего.

– Пусть, – заступился Роман. – Проспится и уйдет. Разве тебе жалко? С каждым ведь может случиться.

– Раз такой добрый, тогда следи за ним, чтоб он тут не нагадил! – ответила девушка.

– Хорошо, – Ромка усмехнулся. – Это даже больше в моих, чем в твоих интересах.

– Это точно, – не без ехидства согласилось тело, когда девушка скрылась в своем ларьке. – Спасибо, что заступился, божий человек.

Голос показался Роману знакомым. Он оглянулся, полуобернувшись на каталке, чтобы взглянуть на «пьяницу» повнимательнее. Тот приподнял голову, давая себя опознать.

– Полли, ты ли это? – вскинул брови Роман. И, уже занимая свое привычное положение, услышал летящее ему в спину:

– Засранец, еще раз так меня назовешь – получишь! Потом.

Ромка усмехнулся. Стоило им встретиться спустя несколько лет, как все сразу вернулось на круги своя! И эта дразнилка сама всплыла из прошлого, потому что Ярополк был его давним приятелем. Их пути разошлись после того, как Роман получил инвалидность. Не специально разошлись, а просто как-то так получилось. Ромка не осуждал за это ни Ярополка, ни остальных своих старых друзей. Возможно, и он бы так себя повел на их месте. Увлекаемый бурным потоком жизни, ее ритмом и целями, маячившими впереди, он, безусловно, вспоминал бы про своего товарища, после травмы выбившегося из их общей стаи. И, может, не единожды обещал бы себе: «Завтра я его навещу… Завтра уж обязательно…» Но очередное «завтра» превращалось бы в «сегодня», и все бы повторялось снова и снова, в сумме складываясь в целые, стремительно летящие годы. Что поделать? Это была правда жизни, от которой трудно было куда-либо деться: в мыслях – одно, а в реальности – все по-другому.

– А пока я тебя внимательно слушаю, – продолжил между тем Ярополк.

– Слушай, – кивнул Роман, стараясь делить свое внимание между приятелем и потоком спешащих на рынок людей так, чтобы со стороны никто ничего не заметил. И принялся последовательно все излагать: про убийство Белобородова, которое со стороны, даже на взгляд профессионалов, могло сойти за несчастный случай. Про использованные при этом какие-то «чудо-духи» и девушку. Про «преподобного», приезжавшего в лагерь среди ночи с помощником по имени Захар, так что это именно их машина должна была засветиться на придорожных камерах в указанное время. И про Кириллову машину, которую Ромка видел в мастерской своими глазами и над которой активно поработали специалисты. – И, судя по всему, таких машинок должно быть немало, – закончил он свой рассказ. – Не уверен, что все их переделывают именно под заказные убийства, но что-то с ними химичат, потому что мастерам на их рабочем месте скучать не дают.

– Кирилла успели предупредить, свою машину он обезопасил. Но у меня вот такой вопрос: а как все эти машины в лагерь-то доставляют, пусть даже ночью? Неужели гонят из хозяйского гаража, под камерами, через весь город туда и обратно?

– Ты прав! Как это я раньше сам не подумал?! Да и пробег бы наматывался, внимательный хозяин вполне это может заметить. Значит, привозить их должны на трейлере. Причем на закрытом. Точно, трейлер! А я еще гадал, чьи колеса отпечатались перед мастерской.

– Мы постараемся выяснить, как он выглядит. По тем же камерам, или засаду вдоль дороги устроим, понаблюдаем, что там от лагеря крейсирует по ночам. А потом наши парни из клуба покатаются по городу на мотоциклах, поищут, где еще этот трейлер бывает и куда скрывается днем. Заодно поищут и легковушку «преподобного», чтобы установить, с чем он еще связан, кроме лагеря, и где его логово.

– Хорошо. Пока это все, что могу сообщить. Но мне нужна с вами связь на будущее! Алкаши отпадают, третье завалившееся тут тело – это уже будет перебор.

– Мы над этим подумаем и подбросим тебе записку, – пообещал Ярополк. – Могли бы в условленный час к лагерному забору за новостями подходить…

– Исключено. Забор сделан на совесть, сплошь сварен из железных листов. Я еще в первые дни пытался его осмотреть, просто вдоль него разок проехался. Но «святые отцы» меня быстро остановили и порекомендовали вообще к нему не приближаться, потому что там еще какая-то дополнительная охранная система имеется. Наврали или нет, но выяснять это на опыте, я думаю, не стоит.

– Не тот случай, – согласился Ярополк.

Больше они ни о чем не разговаривали. Ярополк еще повалялся какое-то время, а потом, слегка «протрезвев», тихонько простился с Ромкой и двинулся восвояси. А Ромке оставалось только собраться с силами и добить этот день так же, как и все предыдущие.

* * *

О провале своего плана по устранению Кирилла Иннокентий узнал от Захара на следующий день. И был вне себя. Он уже видел, как, сметя со своего пути единственное препятствие, завладевает вожделенным банком со всеми его прекрасно отлаженными связями и механизмами работы. И как начинает прокручивать там деньги, заставляя множиться свой капитал. А потом выгодно размещает его и… И вот сладостным мечтам Иннокентия не суждено было сбыться. Вместо ожидаемой прибыли – консервация налички, никакой легализации, да еще и риск возможных потерь.

– Как?! Как такое могло случиться? – гремел он на Захара, не имея возможности сорвать гнев на истинном виновнике своей неудачи.

– Непонятно. Утром Кирилл выехал на работу, добрался до места. И больше не садился в машину. Во второй половине дня ее увезли со стоянки на эвакуаторе.

– Значит, он как-то узнал?!

– Может, так совпало, что у него просто машина забарахлила по пути от дома?

– Тогда почему ее просто не отогнали в ремонт? Зачем ему непременно потребовался эвакуатор?

– Это могло зависеть от того, какие проблемы возникли.

– И с чего бы? Да еще так вовремя? Не наши ли мастера там что-то наворотили сверх того, что было нужно?

– Они клянутся, что делали все четко по разработанному плану. Даже кислоту по каплям отсчитывали. Так что…

– Говори! – потребовал Иннокентий от своего замявшегося помощника.

– Ночью возле мастерской крутился какой-то тип. Датчики движения на него сработали, когда он пытался к ней подобраться. Парни из охраны, услышав сигнал, сразу кинулись его ловить. Один из наших даже успел его ухватить и засветить ему в глаз. Но тот оказался вертким! Провел какой-то хитрый прием, вырвался и удрал.

– И?.. – только и смог выдавить из себя «преподобный», теряя дар речи.

– Это кажется невозможным, но он ушел! Как сквозь землю провалился! Его искали ночью. Его искали с утра. Но все оказалось без толку.

– То есть вы на закрытой территории не смогли отыскать человека, у которого, как я понимаю, фингал под глазом?

– Отыскали таких, даже двоих! Но, по их словам, они между собой разодрались. Звучало весьма правдиво, особенно если учесть, что один из них – инвалид без обеих ног. Такой точно не побегает!

– И все же пусть Ферапонт с Никодимом еще раз их допросят. Обоих и порознь! Да поподробнее! Пусть про свою драку в деталях расскажут! Вам бы сразу надо было так поступить. А охрана пусть исследует периметр. Хотя я не верю, что кто-то посторонний мог незаметно проникнуть в лагерь, а потом еще и выбраться из него. Не для того мы защиту ставили!

– Да, маловероятно. Хотя в этом деле вообще много неувязок. Например, тот тип, что крутился возле мастерской, заглянуть-то в нее не мог! Датчики засекли его сразу, как только он попал в зону их охвата, а это минимум метров за пять от стен и ворот. Но даже если бы он что-то увидел, то как смог так быстро вычислить, кому принадлежит машина и что с ней готовятся сделать? Может, это просто неудачная цепь совпадений? Какой-то дурак бессонный ночью там бродил? Когда система на него сработала, то действовал уже из самообороны. Синяка избежал или получил его в каком-то другом месте – в драке наши и ошибиться с этим могли. А у Кирилла действительно машина забарахлила по дороге на работу по независящим от нас причинам?

– Может-то может, но этих двоих, так вовремя разодравшихся, все равно допросить! И с Кириллом теперь надо еще что-то делать. – Иннокентий тяжело задумался, пытаясь смириться с мыслью, что вожделенная добыча в виде банка до сих пор не в его руках. – Машину во второй раз незаметно угнать у него со двора мы не сможем, фокус с Кирилловым охранником и нашей девочкой мог прокатить один раз, но точно не два.

– Так, может, тогда подослать девочку к самому Кириллу? С нашим специальным «шампанским», по той же схеме знакомства? С Белобородовым же это сработало!

– А с этим будет даже проще, потому что он холостой и на красивых девочек падкий. И тучный к тому же, у таких изначально нагрузка на сердце повышена. Так что неплохая мысль! – одобрил Ноздрев. – Правда, второй такой случай за последнее время может уже насторожить ментов, но мы подчистим следы. Где сейчас сестра Рогнеда?

– Пока все там же, где мы ее и поселили сразу, как от Белобородова увезли: за городом, на вашей ферме. Там парни за ней присматривают. Я считаю, что рискованно возвращать ее к остальным сестрам. И сейчас, и потом. Хоть она и послушна, но мало ли, может о чем-то обмолвиться при них по своей простоте. Хоть про Белобородова, хоть про этого кирилловского охранника, которым она занималась, пока мы занимались машиной. А там уж, передаваемая сестрами из уст в уста, эта информация может и дальше двинуться по той же схеме.

– К Кириллу тоже пошлите Рогнеду, – распорядился Иннокентий. – Как говорится, бог любит троицу, вот и пусть троекратно нам послужит. А после этого ее надо будет быстро и тихо ликвидировать, все обставив под несчастный случай. Чтобы она никому и ничего уже не рассказала, даже в том случае, если следаки все-таки что-то заподозрят и сумеют ее найти. Убьем этим сразу двух зайцев: устраним опасную свидетельницу, а заодно лишний раз продемонстрируем нашим братьям и сестрам, что любого отступника неизбежно настигает божья кара. Надо будет только объявить, что из общины она сбежала сама.

– Хорошо, как скажете. Это все?

– Пока все. Но завтра буду ждать тебя с отчетом о результатах проверки в лагере.

* * *

Вечер на этот раз выдался у Романа не самым приятным. Сразу после ужина Никодим вызвал его к себе и попытался выяснить обстоятельства его драки с Арсением. Вроде как это делалось из отеческой заботы о «чаде» своем, но Роман понимал: на самом деле все обстоит куда серьезнее. Видимо, не сумели найти «святые отцы» на территории лагеря еще одного кандидата в преступники с «отметиной на челе» и почему-то были уверены в том, что он этот лагерь не покидал. Значит, вдоль ограды и в самом деле установлена еще какая-то дополнительная защита от пересечения периметра?

Над этим стоило задуматься, но не сейчас. Пока же Роман описал «святому отцу» их первую с Арсением драку, только перенес место действия на ночную улицу, надеясь, что Арсений догадается сделать то же самое, если его тоже возьмутся расспрашивать, и сожалея, что они заранее не согласовали с соседом этот вопрос. Но кто же мог подумать, что все не закончится простым признанием в трапезной?

Выдержав весь этот «отеческий допрос», Роман отправился восвояси, размышляя по пути. Сколько у них в секте человек? Около сотни? Или ближе к двум? Трудно было сказать, поскольку трапезную они посещали, как и пионеры в свое время, отрядами, а не сразу всем составом. Но людей в секте было немало. Так почему «святые отцы» уверены, что человек, сорвавший покушение на Кирилла, находится именно среди них? Или просто, раздосадованные провалом своего замысла, перепроверяют информацию на каждого подозрительного сектанта?

Первым побуждением Романа, добравшегося до своего жилья, было поговорить о мнимой драке с Арсением. И у того были такие же мысли. В этом Роман убедился, поймав с порога его беспокойный взгляд. Но, не сказав друг другу ни слова, они вначале дождались, когда брат Иван займет свой молитвенный пост на улице, тем самым гарантируя им как минимум полчаса общения с глазу на глаз.

– Молится, – озвучил Арсений, увидев в окно, как Иван раскрыл свою потрепанную Библию, и развернулся к Ромке: – Тебя сегодня не расспрашивали о том, как мы подрались?

– Тебя, значит, тоже? – догадался Ромка. И спросил с тревогой: – Что ты им рассказал?

Выяснилось, что, хоть соседи и не договаривались между собой, но мыслили в одном направлении, решив обойтись без лишних фантазий. И что Арсений отвечал Ферапонту примерно то же самое, что и Роман Никодиму.

– Бог нас от разногласий с тобой уберег! – выслушав Арсения, почти искренне выдохнул Ромка.

– Богу брехунов вроде как не положено оберегать, – не без иронии заметил Арсений.

– Вот и задумайся над промыслом божьим: а не дан ли тебе господом последний шанс на исправление? – назидательно произнес Роман.

Но задумался сосед или нет, а выводов из случившегося не сделал. В этом Роман убедился, когда проснулся ночью от легкого шороха. И обнаружил, что Арсений снова куда-то сбегает. В туалет? В кустики? Или все-таки ищет себе новые неприятности, не успев еще окончательно отмыться от предыдущих?

Ромка только вздохнул, переворачиваясь на другой бок. Арсений уже взрослый мужик и сам за себя все должен решать. Ромка сделал для него все, что мог. А дальше пусть он живет, как знает. И ни следить за ним, ни еще раз отговаривать его от опрометчивого поступка Роман не собирался. Только бы этот искатель приключений, если вдруг все-таки попадется, и своего недавнего спасителя в неприятности не втянул. Ведь если вскроется Ромкина ложь, ему тогда тоже придется несладко.

* * *

У Ярополка в этот вечер тоже не развлекались ни он, ни его гости, Айка с Геной.

– Пост мы уже устроили, – доложил Ярополк, не только введенный в курс дел, но активно начавший действовать, потому что Гена сейчас был завален работой за двоих, за себя и за Ромку. – Я с нашими ребятами из «Летящей стаи» договорился, сегодня очередная пара в ночную смену пошла. Решили, что по двое дежурить будет надежнее. Залегают поближе к лагерю и высматривают трейлер. Мы внимательно изучили те записи с камеры, которые Айка добыла. Там шесть дней фигурируют. И даже на том отрывке трейлер не раз попадал в объектив, но не в те дни, в которые легковушка. Где-то после полуночи он приезжает в первый раз, а потом, под утро, возвращается снова. По Ромкиным сведениям, он привозит и забирает умыкнутые откуда-то машины. Будем выяснять, какие и откуда. Только изображение трейлера нам пока мало что дает. Бесприметная машинка, и номеров на записи не разобрать. Такую только и вычислять прямым наблюдением. И наши это сделают! Выяснят всю подноготную этого трейлера.

Дальше что? Запись с ноздревской легковушкой. Так вот, получается, что Ромка засек Ноздрева в лагере как раз в ту ночь, когда убили Белобородова. И, что примечательно, в эту ночь ноздревское авто выезжало и возвращалось в лагерь дважды. Кто был за рулем, рассмотреть невозможно, но сам факт важен. Не по душу ли убитого ездил Ноздрев, или этот его упомянутый помощник, Захар, на его тачке?

В народе говорят, что убийство произошло у Белобородова на даче. Где находится дача такого крупного чиновника, узнать было несложно. Сейчас наши, где только возможно, снимают все уцелевшие записи того дня с камер вдоль дороги к ней. И если ноздревская тачка засветится по пути к этой даче… Это не будет прямым доказательством, что Ноздрев причастен к убийству, но все равно может стать весомой уликой. Кроме того, наши активно выясняют, куда еще каталась машинка и где предположительно обитает ее хозяин – всегда полезно знать, в каком месте находится змеиное логово.

– Дело, – одобрил Гена. – Спасибо тебе! Ты ни одной детали не упустил. Так что из всего, о чем Ромыч заикался, остается только Кирилл… Ну, этот о себе должен сам позаботиться. Не маленький, а главное, предупрежден. И насчет машины, и насчет возможной провокации с девочками… Кстати, Айка, ты бы ему озвучила, как именно эти сектанты схему с Белобородовым провернули. С Кириллом тоже ведь могут именно так попытаться.

– Кирилл уже в курсе. В детали я не вдавалась, но общий сценарий успела ему обрисовать. Сразу, как от Ромки его узнала. И до этого уже раз предупреждала про девочек с их духами, так что Кирилл теперь должен быть осторожен вдвойне. И с ним так, как с Белобородовым, точно уже не прокатит. А вот что касается Белобородова, то мне очень было бы интересно узнать, заподозрил ли кто-то вообще в полиции, что это было убийство, а не несчастный случай, обстоятельства которого лучше и вовсе не разглашать, а не то что расследовать? Было бы неплохо, чтобы эта информация как-то дошла до официальных органов!

– Дойдет и осядет, – отмахнулся Гена. – Сколько раз я уже сталкивался с нашим правосудием, столько раз убеждался, что против таких, как Ноздрев, оно не работает. Кого он подкупить не сможет, того по-тихому устранит. Вон он тебе, очередной яркий пример! Убит с чем-то не согласившийся крупный чиновник, глава Следственного комитета, а не абы какая мелкая сошка! Так что меня больше волнует вопрос: как далеко вообще заходят ноздревские интересы?

– Если нам удастся вызнать, где он живет, то можно будет попытаться за ним слежку установить, – снова заговорил Ярополк. – Узнать, где он еще бывает, кроме «Алой зорьки». А дальше, по его маршрутам можно будет уже судить и о всех его аферах, и главное – вычислить его уязвимые места.

– А пока суд да дело, Ромка по-прежнему находится в секте, – тяжело вздохнула Аглая, для которой именно это оставалось главным. – И ему теперь оттуда не выбраться до тех пор, пока вся эта контора не будет развалена до основания. Псих ненормальный! – вспылила она в тревоге за брата. – И что он только в ней нашел, в этой Ланочке, что за ней туда сунулся? Да что ж вы, мужики, так на тощеньких-то ведетесь?

– Я лично – нет. – Гена приобнял Айку за плечи. – Какая ты у меня будешь с годами, такую и буду любить.

– Да рядом с тобой, с медведем, любая будет смотреться Дюймовочкой, – усмехнулся наблюдающий за ними Ярополк. – А что касается этой Ланочки, то Ромка точно не на ее фигурку позарился, нет! Потому что за ее худобой такой шлейф в приданое тянется! Будь она хоть эльфийской принцессой, ей даже тогда никакой хрупкостью и красотой не удалось бы его уравновесить.

– Не трави душу, без тебя тошно, – попросила Аглая.

– Да я что? Сама ж начала.

– Я начала не о ней, а о Ромке. Не успокоюсь, пока он не вернется домой! Если б я только могла его вообще туда не пускать. А так… Куда еще этот ненормальный надумает сунуться? А ну как попадется? Есть ли хоть какой-то способ ускорить его возвращение оттуда?

– Если б был, давно бы уже задействовали, – вздохнул Гена. – Ну что ты опять начинаешь, Айка? Как будто остальные тоже не переживают и им все равно!

– А я думаю, что при том количестве народа, которое готово в этом деле участвовать, оно надолго не затянется, – сказал Ярополк. – Нет, я не посвящал наших ребят во все детали. Я только предупредил их, что риск велик. А потом сообщил, что речь идет о возможности рассчитаться с теми, кто когда-то искалечил нашего Лата. И после такого сообщения ни один не отказался помочь. Так что… пусть мы оказались не слишком хорошими друзьями, когда Ромка стал инвалидом, но уж в такой-то ситуации его не бросит никто!

– Я в этом даже не сомневаюсь, – заверила его Аглая, думая в то же время о том, что у нее есть дополнительный способ, прибегнув к которому она могла бы попытаться еще немного ускорить процесс Ромкиного возвращения.

Возможно, будь у Аглаи время на размышления, она заколебалась бы с окончательным принятием своего решения. Но все сложилось так, как будто сама судьба взялась вести ее за руку.

На следующий день была Аглаина рабочая смена в кафе. И так уж получилось, что под вечер, к ее окончанию, она заприметила в зале именно того человека, который был ей нужен. Худощавый, загорелый, как курортник, и совсем не наводящий внешним видом на мысль о своей профессии, он вошел в полупустой сейчас зал и уселся за свой любимый столик в углу, заказав при этом свои не менее любимые блинчики.

Следователь Михайлов Валентин Петрович, когда-то расследовавший дело об Аллочкиной гибели. И о боях в «Золотой тайне» – тоже. Именно здесь, в этом кафе, они с Аглаей познакомились, когда он пришел сюда в первый раз, чтобы сообщить ей о найденном теле убитой подруги. И с тех пор он довольно регулярно здесь появлялся, даже после того, как у него отпала необходимость встречаться с Аглаей по деловым вопросам. Просто стал поклонником местной кухни. Само же дело о собачьих боях, насколько Аглае было известно, было теперь передано другому следователю. Наверное, потому, что Михайлов пытался его вести, а не разваливать в угоду многим сильным мира сего, замешанным в той истории. Из чего Айка могла сделать два вывода: во-первых, Гена был прав, когда утверждал, что законы, как пресловутая избушка Бабы-яги, вполне могут поворачиваться к кому передом, к кому – задом. А во-вторых, даже сомневаться не приходилось в том, что Михайлов – по-настоящему честный и порядочный человек.

Именно поэтому Аглая продолжала общаться с ним до сих пор, иногда, по окончании смены, подходя к его столику, чтобы переброситься несколькими словами.

Михайлов встречал ее всегда приветливо: еще в те времена, когда он вел дело, у них с Аглаей установились куда более теплые отношения, чем должны бы быть у следователя и подозреваемой. Он не мог не замечать ее сочувствия, ее горячего участия в происходящем. А кроме того, как и Кирилл, Михайлов наверняка догадывался, кто ему дал ту анонимную наводку, с помощью которой «Золотую тайну» удалось наконец захватить, даже невзирая на имеющихся у этого заведения могущественных покровителей.

– Добрый вечер, Валентин Петрович! – По окончании своего рабочего дня Айка решительно вышла в зал к его столику. Коснулась рукой свободного стула: – Вы позволите?

– Здравствуйте, Аглая! Конечно! – Он едва не поперхнулся от неожиданности: обычно девушка никогда не напрашивалась ему в компанию. Просто подходила, чтобы коротко справиться о делах и здоровье. А были времена, когда и вовсе была бы рада улизнуть от разговора с ним, и тогда ее за этот столик приходилось усаживать едва ли не насильно. – Как это на вас не похоже, однако! Заказать вам что-нибудь?

– Нет, спасибо. Вы ешьте, я подожду. – Аглая махнула рукой Шурочке, официантке. Та уже без слов поняла, что по пути во двор, в летнюю часть кафе, где сейчас под открытым небом сидела основная часть посетителей, надо будет прихватить для коллеги стаканчик сока. Кивнула, подмигнула – не зная, кто такой Михайлов на самом деле, она считала его проигравшим Гене Айкиным поклонником.

Вскоре сок занял место на столе, позвякивая кубиками льда о края стакана. Аглая принялась молча цедить его, чтобы Михайлов имел возможность спокойно поужинать: знала ведь, что он приходит сюда после отнюдь не легкой работы. Которая, возможно, даже после ужина еще долго продлится. Но и следователь знал, что Аглая не подсела бы к нему за столик просто так. Поэтому все-таки ускорился, спеша узнать от нее, с чем она пришла.

И вот для Аглаи настал момент, когда отступать было уже поздно, даже если бы она все-таки решила пойти на попятный. Отставив в сторону опустевший столовый прибор, Михайлов внимательно посмотрел на нее и коротко доложил:

– Я вас слушаю.

– Могу я к вам частным образом обратиться? Не как к официальному лицу? А просто как к давно знакомому мне порядочному человеку?

– Даже так? Польщен вашим отзывом. И теперь, конечно, просто не в силах вам отказать. Что у вас на этот раз?

– На этот раз у меня к вам всего один вопрос: на днях у нас в городе глава Следственного комитета погиб, господин Белобородов. А вы, случайно, не в курсе, заведено ли дело о его убийстве?

– Что вы сказали? – Михайлов мигом преобразился, как кот, вдруг увидевший мышь. Подобрался весь, подался чуть вперед. А глаза и вовсе превратились в ледяные буравчики.

– Я сказала, что он убит. Не спрашивайте, как мне стало это известно. Вы меня знаете, ни слова лишнего я вам не скажу. В деле замешаны мои близкие люди, и мне их жизнь дорога. Но информация абсолютно верная. В подтверждение даже могу выложить вам подробности.

– Выкладывайте, – потребовал следак.

Аглая скрупулезно перечислила все по пунктам. Начиная с того, что разговор был подслушан неизвестным лицом ночью в «Алой зорьке», и закончив рассказом про чудо-духи, которые откуда-то достает основатель секты.

– Ваш, кстати, старый знакомый. По делу о «Золотой тайне» он тоже проходил, – добавила она напоследок. – Некий Иннокентий Евстахов.

– Врач-психиатр по образованию, – в свою очередь, поделился с ней информацией следак. – Поэтому, когда этой сектой заинтересовались, то прикрыть ее не получилось. Она официально зарегистрирована как какой-то там оздоровительный центр. И Евстахов отстоял ее, потрясая своим дипломом, несмотря на то, что по своей специальности, наверное, и дня не работал.

– Но знания, похоже, использует, – заметила Аглая. – Кто и по чьему рецепту эти духи синтезирует? Не его ли это изобретение? А те гормоны, что в клубе собакам кололи?.. – Она осеклась, спохватившись, что сболтнула лишнее. Но отстраненный от того дела следак не стал сейчас ее уличать. Просто спросил:

– Официальные показания вы, как я понимаю, давать не станете?

– Нет, конечно. И вас не стану осуждать, если вы вдруг откажетесь принять к сведению все то, что я вам рассказала. Вмешательство в евстаховские дела может слишком дорого обойтись, это уже господин Белобородов наглядно продемонстрировал. Своей смертью.

– Я был с ним знаком, – после паузы неожиданно сообщил Михайлов. – То есть не просто в лицо его знал, а гораздо ближе. Он ведь был назначен на должность после известной вам истории, когда был с треском уволен его предшественник. А до этого работал в нашем отделе.

– Тогда мои вам соболезнования. Искренние. Я знаю, что такое терять друзей, вам об этом известно.

Михайлов не ответил Аглае. Просто пару минут внимательным взглядом словно бы сканировал ее лицо. Потом поинтересовался:

– Ответьте хотя бы, что побудило вас вообще ко мне обратиться? Ведь могли бы и вовсе умолчать о том, что узнали.

– Не могла. Я крайне заинтересована в том, чтобы эта секта как можно быстрее прекратила свое существование. Раз и навсегда! И если к ее официальной деятельности по закону не придраться, то ведь можно с другого бока попытаться копнуть? Доказать, что там имеет место криминал? Ну, и потом… Наверное, я еще не окончательно потеряла веру в торжество справедливости. Так что сообщаю вам о преступлении с надеждой, что убийцам воздастся по заслугам. Хотя бы в этот раз.

– Намек понят, шпилька получена, – с горькой усмешкой Михайлов сжал руку, как будто туда и впрямь прилетела эта маленькая вещичка. – Спасибо вам, Аглая. Но вы должны понимать, что у меня к вам теперь, возможно, появятся еще вопросы. Ваш номер телефона тот же, что раньше? Не изменился с тех пор?

– Тот же. И буду рада ответить на ваши вопросы, на какие смогу, – пообещала Аглая перед тем, как проститься с заторопившимся прочь следаком. Можно было теперь только гадать, куда он так поспешил. Но явно не домой, как Аглая.

Уставшая девушка вышла вслед за Михайловым из кафе и неторопливо направилась к дому вдоль набережной, задумчиво ведя рукой по гладким белоснежным перилам балюстрады и все еще раздумывая, не опрометчиво ли она поступила, все рассказав Михайлову. Хотя, как известно, после драки кулаками не машут, но Аглая, зная о том, что ни Ромка, ни Гена ее поступка, скорее всего, не одобрили бы, просто теперь старалась найти как можно больше аргументов в его пользу.

Они были: Михайлов даст делу законный ход, и в крайнем случае к нему самому уже можно будет обратиться за помощью. Но, с другой стороны, оставались сомнения: удастся ли на этот раз собрать против Евстахова достаточно доказательств? Получится ли наконец его осудить законным путем? Потому что если нет, то учинить над ним самосуд, какой в свое время учинили над Борисом, теперь, после Аглаиного обращения к следаку, уже вряд ли удастся. Но в какой-то момент Аглая поймала себя на мысли, что, может быть, оно и к лучшему? Потому что не хотелось отягощать свою совесть еще одним преступлением. Равно как не хотелось, чтобы и близкие люди на такое снова пошли.

15

Где бы Арсения ночью ни носило, а утром он весьма заметно хромал. И еще один синяк успел заработать, на лодыжке. Это Роман все-таки сумел увидеть, пока тот наскоро одевался после подъема. Роман неодобрительно поморщился и, дождавшись, когда Иван уйдет вперед, поинтересовался:

– Надеюсь, сегодня в трапезной не устроят очередной осмотр братьев?

– Не устроят, не боись, – буркнул Арсений. Потом спросил: – А тебе-то что? Ты ж сказал, что умываешь руки и больше не будешь меня отмазывать.

– При этом еще очень хотел бы, чтобы такой ситуации и вовсе не возникло.

– Ну это уж как повезет. У тебя тут свои цели, у меня – свои. И нам с тобой не по пути, ты сам заявил.

– Смотри, как знаешь. Мое дело тебя предостеречь.

– Даже так? – Арсений внимательно взглянул на Ромку. – От чего, интересно?

– От греха, брат мой. От греха.

– Знаешь, смотрю на тебя иногда, и вроде как ты мне нормальным кажешься. Но иногда… – Арсений выразительно покрутил пальцем у виска. – Тут ведь такие залежи бабла, что Клондайк отдыхает! А вы с Ваней все о грехе да о боге!

Не имея сейчас желания увещевать своего настырного собеседника, Роман лишь пожал плечами в ответ, снова давая разговору тихо угаснуть. Выехал на последний отрезок пути, напрямую ведущий к трапезной, и снова поймал себя на том, что высматривает Ланочку среди окружающих, умом понимая, что она в это время должна спать как убитая, вымотавшись за ночь… Ромка аж зубами скрипнул, захлестнутый этой мыслью.

– Ты чего там? – заметил это Арсений.

– Ничего. В спину стрельнуло, – мрачно соврал Роман, в то же время лишний раз напоминая себе о том, что здесь нельзя ни забываться, ни давать себе слабину. Надо набраться терпения!

Сколько времени может понадобиться на то, чтобы вычислить все ноздревские «подвиги» и собрать на них доказательства? И чтобы уничтожить наконец эту проклятую секту раз и навсегда, вместе с ее основателем? Только бы Генка не тянул там резину! Но Ромка и сам не собирался сидеть сложа руки!

Что Генка с Ярополком уже не бездействуют, Роман начал догадываться, когда вечером микроавтобус вез их всех, нищую братию, с «точки» обратно в лагерь. На протяжении пути Ромка в этот вечер гораздо чаще обычного слышал до боли знакомые звуки проносящихся по городу мотоциклов. Окна в их микроавтобусе были завешены, так что увидеть большинство из них он так и не смог. Однако со своего места пару раз все-таки сумел заметить обгоняющие их байки через лобовое стекло. И главное – смог рассмотреть шлемы и одеяния самих мотоциклистов с очень хорошо ему знакомой эмблемой: три волкоподобных зверя, расправивших крылья и на бреющем полете, плечом к плечу несущихся над землей.

Это была эмблема их байкерского клуба «Летящая стая». Следовательно, и само оживление в рядах байкеров могло возникнуть неспроста, а по инициативе его друзей.

Стараясь, чтобы никто в салоне автобуса не заметил его волнения, Ромка низко опустил голову. Давно он не видел их, своих приятелей на мотоциклах! Хотя после того, как он встал на протезы, Генка не раз пытался затащить его в клуб, чтобы навестить старых знакомых. Но Ромка всегда отказывался: там, в клубе, все было связано в первую очередь с мотоциклами, именно в этом заключалась жизнь всех состоящих в «Летящей стае». Ему же, выбитому из седла своим увечьем, больше сесть на байк было не суждено. Так к чему было лишний раз себе душу травить, погружаясь в ту особую атмосферу своей прошлой жизни? Только лишь ради того, чтобы еще острее ощутить, чего теперь навсегда лишился?

Нет, осознанно обрекать себя на подобное испытание Роман не хотел, избегая появляться даже в окрестностях клуба. Но вот парни при этом все равно его, кажется, не забыли.

Вначале Ярополк, один из лидеров «Летящей стаи», нарисовался на рынке ради того, чтобы с ним встретиться. А теперь… Уж не Ноздрева ли байкеры сегодня пасут, сумев высмотреть в городе его легковушку?

Других идей не было, потому что для трейлера было слишком раннее время. Тот если и выедет сегодня из своего укрытия, чтобы забрать очередной груз, то гораздо позже. Когда надежно стемнеет и основная часть населения уже будет спать крепким сном. А он, Роман, чтобы помочь ребятам, уже на территории лагеря попытается выяснить, какие планы Ноздрев с сообщниками вынашивают на ближайшее время. Ведь за ограду, на территорию лагеря посторонним не проникнуть. Следовательно, тут вся надежда уже на него одного.

Главное – сиднем не сидеть, но в то же время и не переусердствовать, забывая про осторожность. Потому что у них с Арсением и так уж что-то слишком часто происходят ночные встречи. И пусть этот прохвост с некоторых пор уже не внушал Ромке слишком больших опасений, а все равно не стоило лишний раз давать ему информацию к размышлению.

Взвесив все «за» и «против», Ромка решил выехать на разведку не грядущей ночью, а следующей за ней. Потому что, трезво оценив свои силы, понял, что сейчас повторно заглянуть в мастерскую, когда у него лицо еще после прошлой попытки не зажило, у него вряд ли получится. Да и была ли в этом такая острая необходимость? Ведь информация была передана «за кордон», а погружаемые в трейлер машины можно было отследить не только здесь, но и в отправной точке.

А вот чего ребята точно не могли сделать извне – так это узнать, о чем снова будет беседовать Ноздрев со своими сообщниками при следующей встрече. А в том, что эти встречи происходят регулярно, Роман уже знал. Ланочка, сама того не подозревая, сообщила ему график ноздревских приездов в лагерь: раз в неделю. И, скорее всего, в один и тот же день, ведь Ноздрев должен сюда приезжать не только для того, чтобы контролировать троих своих главных помощников, но и чтобы забирать скопившуюся наличку. А уж такие-то визиты он вряд ли станет откладывать!

Что выехал он не напрасно, Ромка понял еще на центральной дорожке, снова заметив полоску света, золотой нитью протянувшуюся между рамой и краем штор. Настолько узкую, что на этот раз и не увидел бы ее, если бы уже прицельно не присматривался.

Убедившись, что «святая компания» снова в сборе, Ромка устремился к тем же кустам, в которых оставлял свою коляску в прошлый раз. Уже зная, с кем имеет дело, он тщательно замаскировал ее, чтобы она была как можно меньше заметна, а потом осторожно, короткими перекатами, стараясь не шуметь и постоянно прислушиваясь, начал продвигаться к дому наместников.

Именно осторожность его и спасла! Потому что он внимательно осмотрелся перед тем, как выкатиться из-за буйно разросшихся одичавших лилий на открытое место. На финишную прямую, ведущую от заброшенной клумбы к дому, под заманчиво распахнутое окно. Но, предварительно оглядевшись, Роман понял, что сегодня ему туда попасть не суждено. Сердце заколотилось от осознания опасности, которой он едва сумел избежать: на скамейке, стоящей прямо возле бегущей к дому дорожки, замер какой-то субъект. Почти незаметный в своей темной, сливающейся с тенями одежде.

Роман припал к земле, поняв, что сидящий субъект все-таки успел уловить какой-то шорох, исходящий с его стороны. Не тот ли это тип, который в первый Ромкин приход сюда отсутствовал, а потом появился с докладом? Захар, ноздревский помощник?

Сейчас он напрягся, прислушиваясь, и даже фонариком в Ромкину сторону посветил. Но со скамейки встать поленился, а скрывавшие Ромку лилии и в более благополучные для лагеря дни разрастались словно в джунглях. Теперь же, никем не сдерживаемые, и вовсе заполонили всю клумбу, размахнувшись вширь и ввысь. Так что увидеть Захар ничего не увидел, но для верности вдруг вытащил пистолет с глушителем и пальнул из него наугад в сторону услышанного шума.

Пуля ударила в бетонный поребрик клумбы, скрытый зарослями. Ромке в щеку – к счастью, в здоровую, а то было бы еще больнее! – ударила отскочившая каменная крошка и брызги сока от пробитых пулей листьев.

Большинство людей в таком случае наверняка бы вскочили и попытались убежать, пока бандиту не вздумалось повторить свою попытку, послав в заросли еще одну пулю. Но в Ромкином случае такой вариант даже не рассматривался, так что он просто замер, выжидая, что будет дальше. Бандит тоже замер, не убирая пистолет. Прислушался и, ничего не услышав, довольно быстро потерял интерес к Ромкиному убежищу. Однако больше двигаться Ромка при нем не посмел. Ни вперед, куда так хотелось попасть, чтобы все-таки разобрать, о чем сейчас вещают периодически невнятно доносящиеся голоса, ни назад, в более надежное укрытие из кустов. Оставалось просто залечь, досадуя на сегодняшнюю неудачу и дожидаясь того момента, когда гости наконец разойдутся, а хозяева улягутся спать.

Ждать пришлось долго. И особенно обидно было оттого, что сегодняшний разговор у Ноздрева с наместниками протекал крайне эмоционально, часто переходя на повышенные тона. Ромка дорого бы дал, чтобы хоть краем уха услышать, что они там обсуждают. Но прилетевшая пуля была очень весомым аргументом в пользу того, чтобы он оставался на месте. Впрочем, ему все же удалось ухватить кусочек разговора уже тут, на улице, когда наместники вышли проводить преподобного.

– И все-таки я… – нерешительно начал Агафон.

– Прекратишь дрожать из-за каждой тени! – оборвал его Ноздрев. – Девочки являются одним из самых значимых источников нашего дохода! И именно здесь, в курортном городе, в самый разгар сезона! Так что я соглашусь убрать их с улиц на несколько дней, только если ты будешь готов компенсировать мне убытки из собственного кармана. Нет? Тогда все остается как есть! Днем они проповедуют и назначают свидания мужикам, а ночью раскручивают их на деньги! Рогнеду мы все-таки еще попытаемся отыскать, она не могла исчезнуть бесследно. Следить за ней надо было лучше, чтобы точно знать, где именно это могло случиться и как! Вы же ни на что не способны! Ни жулика поймать на территории лагеря, ни за девками присмотреть! Поди теперь угадай, может, эта Рогнеда сама надумала удрать, учуяв, что ей уготовано? В полицию ее не привозили, это точно. Но в любом случае я не думаю, что она решится кому-то что-то сболтнуть. Скорее, затаится. Однако это не повод забыть про нее. Ищите всеми доступными способами! А после с ней разберемся. Что же до второй девки, то там действительно был суицид, так что тут назревает больше проблем с клиентом, чем с законом. И опять убытки! Поэтому про девок мне можешь больше не заикаться. Они будут работать до тех пор, пока действительно не запахнет жареным. А вот тогда и будем решать, что с ними делать дальше. Может, устроим им массовую оргию с передозом наркотиков, может, аварию микроавтобуса. Но – потом! Все потом! Когда из этого предприятия уже ничего нельзя будет выжать!

Высказавшись и даже не попрощавшись, Ноздрев устремился прочь, а тип со скамейки последовал за ним его тенью. Где-то уже ближе к воротам хлопнула дверца машины. Ромка как-то автоматически все это замечал, а в голове вертелось лишь одно слово: суицид! Что там могло случиться среди «падших ангелов», ведь речь шла про них?! Не с Ланочкой ли что?!

Тут наместники заговорили между собой, и он снова весь обратился в слух.

– Евстафий рискует! – продолжил настаивать на своем Агафон. – Две девушки, исчезнувшие почти одна за другой в течение недели, могут привлечь внимание полиции.

– А кто будет сообщать, что их было именно две? – усмехнулся Ферапонт. – Ты? Или оставшиеся девки заявлять побегут? Нет, пока что проблемы лишь с одной. Да и то не столько у нас, сколько у клиента, к которому мы всего лишь отпустили проповедницу на дом. А уж до чего он ее там довел – это не наша вина.

Наместники пошли прочь, к своему дому. Недолго поколебавшись, Ромка решил не торопиться с уходом, а, как только они скроются внутри, тоже последовать за ними и все-таки подобраться к окну.

Как только входная дверь за наместниками закрылась, он покатился через газон и дорожку, спеша услышать, о чем они еще будут говорить.

– Ты лучше подумай над завтрашней проповедью и над тем, как ты преподашь своим воспитанницам все эти новости, – оказавшись под окном в рекордные сроки, услышал Роман голос продолжившего свою речь Ферапонта. – Рогнеды уже неделю нет в общине, и ее подруги терпеливо ждут объяснений, куда она могла деться. Пора их дать! Чтобы у девочек впредь никаких вопросов не возникало, объяви-ка ты, что она сбежала с любовником. Она ведь в любом случае больше к нам не вернется, так что опровергать тебя будет некому. Так пусть же девочки узнают ее как отступницу, променявшую служение господу нашему на погоню за мирской суетой и похотью. А ты, типа, только что получил достоверные новости о судьбе пропавшей. Сообщи их и осуди ее! Но мягко, без излишеств. Пусть все остальное девочки сами себе накручивают и распаляют в себе свой гнев на предавшую общее дело. Что же до этой летуньи… Можно расписать, что в ее борьбе за душу клиента дьявол оказался сильнее. И объявить ее героиней, павшей в неравном бою со злом. Вот тут уж не стоит скупиться на речи! Толкни прочувствованно, не сдерживая себя. Скупую слезу, где надо, утри. Мы с Никодимом тебя поддержим.

– Поддержим, – заверил Никодим. – Только меня еще один вопрос беспокоит: а с чего девчонка вздумала сигануть? Прямо вот так, не притормаживая, да в окно девятого этажа? Что этот клиент с ней такое делал-то? Ведь либо садист попался, либо нам стоит уменьшить количество используемых духов. И мне кажется, уменьшить в любом случае надо! Потому что в последнее время девочки уже страдали от необузданности клиентов. А нам надо беречь наш нежный товар!

– Духи я наливаю строго по инструкции, – заверил Агафон. – Это в лаборатории стали нарушать концентрацию. Я уже пытался Евстафию говорить о том, что Архип порой напивается до чертиков, и поди знай, что творит в таком состоянии, еще и помощников своих спаивает. Да Евстафий меня не послушал. Он ведь на Архипа и своих этих химиков молиться готов! Они у него неподсудны!

– Еще бы! – усмехнулся Никодим. – Насколько его доходы возрастают благодаря этой химии? Что возбуждающие духи для девочек, что светящаяся мазь для его лица, что та дымовая смесь в наших кадильницах, с помощью которой можно спровоцировать восторженную истерию во время его проповедей. А та дурь, которой он так удачно торгует? Ясное дело: он молится на тех, кто это все производит, сколько б они всей компанией ни выжрали! Так что даже не пытайся их критиковать, а просто духов подливай поменьше.

Агафон что-то проворчал в ответ насчет того, что он не математик, способный высчитывать пропорции, но деваться все равно некуда. Потом наместники еще немного поговорили о своих насущных делах и разошлись по кроватям. Все стихло, свет погас. Не решаясь шуршать в наступившей тишине, Роман оставался неподвижным. Дожидался, когда они уснут, а заодно пытался осознать все услышанное.

Лана! Не она ли оказалась той выпрыгнувшей в окно в попытке спастись от обезумевшего клиента? А виной всему, оказывается, духи?!

Роман помнил то почти животное вожделение, которое охватило его после их с Ланой последней встречи. И теперь знал, чем можно его объяснить. От этого открытия на душе у него становилось еще тошнее, еще муторнее, чем прежде. Потому что девчонок не просто толкали в грязные руки клиентов – нет, тех еще распаляли, провоцируя на всякие непотребства.

«Тарталатов, да чтоб тебе… в проститутку влюбиться!» – снова прозвучало у него в ушах проклятие бывшей подруги. Но тут речь шла уже не о торговле телами, а фактически о жертвоприношениях, уже и со смертельным исходом. Только бы не Лана оказалась этой покончившей с собой девчонкой! Только бы уцелела!

После того как Ромка все-таки добрался до своей каталки, его огромным желанием было удостовериться, что Лана жива и здорова. И он, даже не думая о том, как завтра будет держаться на рынке после бессонной ночи, покатился не к своему жилищу, а на то место, где подкарауливал Ланочку в первый раз. Просто все равно знал, что не сможет уснуть, пока не убедится, что наместники вели речь не о ней.

Поджидая в своем укрытии, когда девушки будут возвращаться в свое жилье, Роман все никак не мог решить для себя, окликнуть ли ему Лану, если она окажется среди идущих, или не рисковать лишний раз и просто молча на нее посмотреть. Но обстоятельства сами за него сделали выбор: Лана на этот раз шла не одна. В одной руке держа снятые туфли, другой она поддерживала под руку девушку, которая едва способна была передвигаться, бессильно свесив голову. Роману оставалось только их пропустить.

К радости, испытанной, когда он убедился, что Лана – не та разбившаяся, о которой шла речь, примешался страх: а что же сделали со второй? Отчего она выглядит так, словно ее недавно отвязали от пыточного столба? И где гарантия, что завтра с Ланой то же самое не случится?

После того как девушки скрылись за поворотом, Роман спрятал лицо в ладонях, пытаясь прийти в себя. Нельзя, никак нельзя медлить, позволяя Ноздреву и дальше действовать в том же духе! Надо что-то срочно предпринимать! Но что? Попытаться вычислить лабораторию, в которой изготовляют все эти адские зелья? Но здесь ли она вообще?

Ему повезло, что в первый же день своего появления в лагере он узнал, где находится мастерская. Но вот как теперь самостоятельно отыскать лабораторию, Ромка даже не представлял. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что она все-таки должна быть именно где-то в «Алой зорьке». На тщательно охраняемой частной территории, где нет случайных людей и любопытных соседей. И где готовую продукцию можно беспрепятственно брать и сразу использовать. А между тем эта продукция является косвенным орудием убийства уже как минимум двоих человек: Белобородова и этой несчастной безымянной девочки, оказавшейся лицом к лицу с потерявшим человеческий облик клиентом.

16

Телефонный звонок застал Аглаю дома. Было раннее утро ее второго выходного дня.

– Здравствуйте, Валентин Петрович! – ответила она на приветствие следователя. – Даже не сомневалась, что вскоре вас услышу.

– Я вас об этом предупреждал. И вы, насколько мне помнится, с этим согласились. Так что теперь мне остается только уговорить вас прийти на свидание со мной. Как там ваш муж? Отпустит вас ко мне ненадолго?

– Не вопрос. Если честно, то я и сама только что вам звонить собиралась с просьбой о встрече, так что вы легки на помине. У меня тут появилось, что вам сказать.

– Прекрасно! Значит, увидимся на нейтральной территории? На нашем старом месте, возле «Сосновой рощи». Полчаса вам на сборы с дорогой хватит?

– Учитывая жару, давайте уж минут через сорок.

– Хорошо, буду вас ждать.

Но ждать Аглаю ему не пришлось: к пансионату, состоявшему из нескольких старинных белоснежных особняков с колоннами, они подошли одновременно. Он – со стороны дороги, где припарковал свою машину, она – от набережной, которая отсюда, с тротуара, казалась слепящей глаза полосой вдали. Полоса была двухцветной: вначале шла белоснежная балюстрада, а за ней – яркая синева моря, сверкающая солнечными бликами.

– Здравствуйте, Аглая, – приветствовал девушку следователь, вытирая платком свою загорелую шею: после душной ночи утро тоже прохлады не принесло, а здесь, в роще из старых сосен, напоенный их ароматом воздух казался густым и оттого еще более жарким. Но зато здесь было множество укромных местечек со скамеечками, где можно было спокойно поговорить, лишний раз не попадаясь на глаза посторонним людям. И у Аглаи со следователем среди этих скамеек даже была «своя», на которой им уже доводилось беседовать.

На ней они и устроились. Посидели, оценивающе разглядывая друг друга и ожидая, кто заговорит первым.

– Я перепроверил информацию о Белобородове, – первым нарушил молчание Михайлов. – И должен поблагодарить вас за сообщенные факты. Без них это дело наверняка бы попытались замять, причем из самых лучших побуждений.

– Но теперь не замнут?

– Нет. Теперь его будут расследовать. И в связи с этим у меня к вам возникли вопросы. – Он помолчал, а потом неожиданно задал первый из них: – В «Алой зорьке» сейчас находится ваш брат?

– Ну… да, – вынуждена была признаться Аглая. – Даже не спрашиваю, как вы об этом узнали!

– Начал работать. Сбор сведений, опрос населения. Вы обмолвились, что человек, от которого к вам поступила информация о Белобородове, вам близок и дорог. А я по опыту прошлого общения с вами знаю всего лишь двоих таких. Муж ваш вроде как на сей раз ни при чем. Значит, остается ваш брат Роман, который в последнее время перестал встречаться соседям.

– От вас ничего не скроешь. – Аглая вздохнула. – Да, он сунулся туда. Не подумайте, что в религию ударился. В данном случае это был бы, наверное, не самый худший вариант. Но нет, он в одну из сектанток влюбился по самые уши. И, очертя голову, кинулся туда, за ней! Вот так вот. Так что я, с одной стороны, сделаю все, чтобы вы не вздумали подставить его под удар, а с другой – я все-таки кинулась к вам в надежде, что вы сможете помочь и поскорее вернуть его оттуда домой.

– Рассказывайте мне все, что вы знаете. Как на духу, без протокола, – потребовал он.

– Да относительно «Алой зорьки» я немногое смогу добавить к тому, что уже рассказала вам при первой встрече. Наше с Ромкой общение очень затруднительно… – Аглая обрисовала следователю, как это происходит.

– Да, невелики возможности, – согласился он, выслушав все. – Ну а что касается не «Алой зорьки»? Вы так построили эту фразу, что сразу стало понятно: вам есть, что еще сказать. И потом, зачем-то же вы и сами мне собирались звонить?

– Да. Тут вопрос куда деликатнее. И напрямую относится к вашему начатому делу.

– Ну, так рассказывайте, Аглая. Если уж вы ко мне обратились, то нет никакого смысла притормаживать на полпути. Согласны?

– Согласна. Сразу хочу сказать, что всю вину за происшедшее беру на себя. И что причастный к этому человек лишь предоставил мне свою жилплощадь. Это произошло вчера вечером. Поздно, поэтому я и не стала вам сразу звонить. Решила, что ничего глобального не случится, если мы все вместе до утра доживем.

– Аглая, а ближе к делу нельзя?

– Я как раз к нему подошла. Слушайте. У меня есть знакомый, небедный и очень влиятельный человек…

От рассказа про переданное Ромкой по телефону предупреждение относительно машины Кирилла Аглая плавно перешла к тому, что покушение сумели предотвратить.

– И я только сейчас об этом от вас узнаю?! – возмутился Михайлов.

– Нет тела – нет дела, – мрачно отшутилась Аглая. – Все обошлось, а без Ромкиных показаний все равно ничего доказать невозможно. Но вначале дослушайте меня до конца. Кирилл теперь настороже. И сам неглуп, и я подробно предупредила его обо всех опасностях, какие могут его поджидать. В том числе рассказала и про духи «падших ангелов», стоившие жизни господину Белобородову. Так что он теперь, можно сказать, и живет с оглядкой, и сидит на хлебе с водой. Но поскольку очень любит вкусно покушать, то вчера не выдержал и позвонил мне, как единственному человеку, которому он может сейчас безбоязненно доверить приготовление ужина. Я в такой ситуации не могла ему отказать…

Аглая не стала расписывать Михайлову, с какой неохотой она согласилась вчера всю вторую половину выходного дня посвятить стряпне, которая ей и в рабочие дни надоела. Также опустила подробности того, как настояла, чтобы в кухонную дверь врезали замок, и как тщательно выбирала продукты. А закончив готовить, заперла кухню на ключ снаружи и стала под дверями дожидаться Кирилла, в преддверии ужина уехавшего по каким-то своим делам. Дожидалась просто потому, что, помня о выкраденной ночью машине, не была готова доверить этот ключ кому-то еще.

Кирилл, как назло, в этот вечер долго не возвращался, словно взявшись испытать Аглаино терпение. Она устала, она хотела домой! Так сильно, что даже не задумывалась над причинами, способными задержать Кирилла на пути к вожделенному ужину. Знала лишь одно: ключ передаст ему только из рук в руки. И такая ее щепетильность была вознаграждена самым неожиданным образом. Когда вернувшийся Кирилл, выйдя из машины, открыл вторую дверцу и подал руку какой-то красавице, помогая той тоже выйти, а потом развернулся к Аглае, на несколько минут все-таки отважившейся оставить без присмотра запертую дверь, и заявил ей:

– Вот, Аглаечка! Эта сестра Рогнеда, и она уверяет, что может меня спасти!

– Кто это?! – Красавица отпрянула, увидев Аглаю. – Брат мой, ты не говорил, что живешь не один…

– Ты и не спрашивала, – нервно ответил Кирилл, дышащий тяжело, как после быстрого бега, весь взмокший, с блуждающим взглядом человека, оказавшегося на грани своих возможностей. Казалось, еще минута – и он потащит эту девицу в свою спальню мимо Аглаи, наплевав на всякую осторожность! Несмотря на то, что был предупрежден о духах.

Надышался в своей машине, поняла Аглая! Окинула взглядом двор. Кирилл и впрямь сегодня задержался! Но такое и раньше не раз бывало, так что большинство работников, получив от Аглаи свой долгожданный ужин, на этот раз через окно, давно уже разошлись по комнатам. В этот поздний час во дворе остались только охранник с шофером, которого Кирилл, уезжая, с собой не взял, что тоже случалось нередко – в основном тот ухаживал за машиной, а не ездил на ней. Но, заприметив хозяина в компании сразу двух женщин, ни тот, ни другой не стали приближаться, решив, что в случае необходимости их и так подзовут.

– Кирилл! – окликнула Аглая. – Идите к себе! Скорее! Вам не стоит тут больше задерживаться! Кирилл! – Ей пришлось окликнуть его еще раз, чтобы наконец заставить двигаться прочь от коварной обольстительницы.

– Что происходит? – поинтересовалась та.

– Сейчас узнаешь! – пообещала Аглая, хватая ее за руку, чтобы удержать на месте. Она ожидала, что девица начнет вырываться, визжать. Но вместо этого сестра Рогнеда сказала:

– Я не хотела вносить раздор в этот дом! Отпустите меня!

– Я тоже тебе зла не желаю! – заверила ее Аглая. – Пойдем со мной!

Не зная, куда ее ведут, девушка без всякого скандала прошла за Аглаей в дом. Мимо кухни, по коридору. Прекрасно успев изучить Кирилловы хоромы, Аглая довела ее до кладовки на первом этаже, под лестницей, после чего быстро втолкнула туда и заперла дверь прежде, чем Рогнеда успела опомниться.

– Айка! – Игорь, охранник, все-таки возник на пороге. – Ты что тут творишь? И где Кирилл Андреевич?

– Он у себя. А ты пока иди на улицу, – скомандовала Аглая, забирая ключ с собой. – Не дыши здесь, иначе и у тебя крышу может снести.

– От чего это? – ошалело спросил Игорь.

– От духов. От супердухов, которыми эта девочка обработана. Мужикам их вредно вдыхать, так что вали отсюда, пока я тут не проветрю!

Игорь в замешательстве замер у дверей. Аглая уже думала над тем, какими словами его еще попытаться убедить, когда он все-таки послушал ее, резко развернулся и вышел. Распахивая в прихожей окно во всю ширь, Аглая заметила, что он нервно закуривает, остановившись под старой яблоней. Выглянув почти по пояс, она удостоверилась, что, кроме него да шофера, больше во дворе по-прежнему никого, после чего решилась подняться наверх, в Кирилловы покои. Прислушалась у закрытых дверей спальни, потом постучалась и решилась их приоткрыть.

Кирилл сидел на своей кровати, растрепанный и бледный, со стаканом в дрожащей руке.

– Кирилл, вам плохо? – встревожилась Айка, когда ей в ноздри ударил резкий запах корвалола.

– Ничего, Аглаечка. Ничего, – тихо ответил он, оттягивая воротник рубашки так, что отлетела уже не первая по счету пуговица. Потом добавил: – Эти девицы и впрямь способны убить! Если бы я заранее не был предупрежден, то у меня хватило бы выдержки лишь на то, чтобы добраться до ближайшей гостиницы. А там уж загнал бы себя, учитывая мой немаленький вес. С таким рвением да по жаре сердце бы точно не выдержало.

– А зачем вообще было ее в машину сажать?

– Так получилось. День вообще сегодня выдался бестолковый. Сколько сейчас времени? Уже одиннадцать? Часов до десяти вечера я был вынужден лично возиться с представителем страховой автокомпании, с которой сотрудничает наш банк, доказывая ему всю несостоятельность его «гениальной» идеи насчет вложения денег. Потом пришлось провести краткое совещание по удаленке с моими топ-менеджерами. Предупредить их, чтобы не наделали глупостей. А когда я, уставший до одурения, уже выезжал из центра, эта девица едва не попала ко мне под колеса. У нее каблук подвернулся, она буквально вылетела с тротуара через поребрик. Естественно, что я, несмотря на ваше, Аглаечка, предупреждение, не смог оставить ее в беспомощном состоянии. Тем более что мне показалось, будто я бампером ее слегка зацепил. Я был вынужден усадить ее в машину. Хотел в приемный покой отвезти. Но потом понял, что со мной происходит что-то неладное. А тут еще и она заговорила, что в благодарность за помощь хотела бы спасти мою душу. После этого я уже не сомневался, с кем имею дело, и кинулся домой. Честно говоря, уже мало что соображая, просто следуя какому-то подсознательному импульсу. И, на свое счастье, все-таки по пути догадавшись открыть окна в машине.

– Вы все сделали правильно! – одобрила Аглая. – Уж если она была послана по вашу душу, то возле больницы вы вряд ли смогли бы от нее избавиться. Не знаю, как, но она бы вам этого не позволила.

– Да и здесь тоже бы не избавился. – Кирилл снова потянул ворот, обрывая еще одну пуговицу. – Если бы не вы, Аглаечка. Где она сейчас?

– В кладовке. Мы позже с ней разберемся. А пока давайте все же вызовем вам врача? Должен же у вас быть свой, семейный доктор? Мне не нравится, как вы выглядите.

Кирилл в самом деле позвонил и вызвал врача. А пока они дожидались его вдвоем – Аглая так и не решилась оставить его одного, – раздался тихий стук в дверь.

– Это еще кто?! – Кирилл даже вздрогнул.

– Сейчас узнаем! – Аглая направилась к двери, предварительно вооружившись взятой из бара увесистой бутылкой шампанского. Но применить эту импровизированную дубинку ей не пришлось: на пороге спальни стоял Игорь, охранник.

– Кирилл Андреевич, могу я с вами поговорить? – выдохнул он. – За домом Василич пока по моей просьбе присматривает.

– Говори! – разрешил Кирилл.

– Нам наедине бы… – Игорь покосился на Айку, переступая порог.

– Аглая в курсе всего. – Кирилл окинул смущенного охранника внимательным взглядом и внезапно спросил: – Так ты все-таки что-то знаешь? Машину обработали как раз в твою смену. Но почему ты сразу мне не признался, если в ту ночь все же было что-то необычное?

– Я… Кирилл Андреевич, я даже не представляю, как это могло получиться! Помню только, что поздно вечером та самая девушка, которую Айка сейчас заперла, подошла к нашим воротам, чтобы у меня дорогу спросить. Мы с ней немного поговорили, а потом я вообще не понимаю, что на меня нашло! Какой там пост, какая охрана! Всего затрясло! Да если бы меня в этот момент даже пытались убить, я и то бы, наверное, не оглянулся! Я ее впустил, и мы в садовом домике с ней заперлись. Больше ничего не могу сказать. Опомнился только после того, как она ушла. По-моему, это было уже под утро.

– Это хорошо. – Кирилл вздохнул, потом уточнил: – Хорошо, что ты не оказался предателем. Еще вчера я бы сказал тебе, что ты идиот, не умеющий элементарно нести свою службу. Но сегодня уже и этого не скажу. Так что иди пока, потом с тобой разберемся. Займи свой пост и больше не болтай с посторонними. Да… и еще надо бы этой девице воды отнести. И покушать что-нибудь тоже. Кем бы она ни была, но не издеваться же над ней!

– Я этим займусь! – пообещала Аглая, невольно усмехнувшись: даже сейчас Кирилл оставался верен своей натуре! – Еще и шезлонг ей дам, и пусть пока там сидит. Вам туда никому не стоит соваться как минимум до утра. Вы, Кирилл, после осмотра врача ляжете отдыхать. Василич меня домой отвезет.

– А утром что с этой девушкой делать? Тут очень спорная ситуация…

– У меня есть знакомый следователь, очень надежный и порядочный человек. Надеюсь, он не расценит мою выходку как попытку похищения. Если позволите, я прямо с утра с ним свяжусь. Все возьму на себя.

– …и вот, я выкладываю вам все, как на духу, – закончила Аглая свой рассказ Михайлову, выбросив из него все несущественные подробности и все то, что, на ее взгляд, не следовало бы сообщать представителю власти без острой необходимости. – Девица накормлена-напоена, но сидит взаперти. Ведет себя на удивление достойно: не стучится в дверь, не визжит, не скандалит. Даже пыталась воззвать к моему здравому смыслу и уберечь от совершаемого греха – насилия над ближним своим. Поэтому, чтобы окончательно в этот грех не впадать, я бы хотела передать ее вам. Вы-то уж знаете, что с ней следует делать!

– Это точно! – согласился Михайлов. – И хотел бы забрать ее как можно скорее. Как для общения, поскольку она очень важный свидетель, так и для того, чтобы уберечь вас от обвинений в противоправном действии.

– Ну простите! – развела руками Аглая. – Просто не хотелось вас будить среди ночи.

– Вместо этого вы меня с ума однажды сведете, – мрачно предрек он. – Ладно… Будем считать, что этот вопрос решен. Но остается еще один, ради которого я и пригласил вас на это раннее свидание: мне все-таки необходимо связаться с вашим братом.

– Ни за что! Я вам уже сказала, что не позволю подвергать его риску!

– Нет большего риска, чем тот, которому он себя сам сейчас подвергает, шпионя в заведомо криминальной секте за ее основателями. Аглая, будьте благоразумны! Выдам вам служебный секрет: этой сектой уже занялись. Но ни привлечь ее основателей к ответу, ни хотя бы просто закрыть ее сейчас не получится, потому что все должно быть по закону, способному сломить даже заслон из дорогостоящих адвокатов! А для этого такая доказательная база необходима, какой сейчас просто нет! На данный момент мы не можем предъявить никаких серьезных обвинений ни Евстахову, ни его банде. Переданная вами девушка вселяет надежды, но ее еще надо разговорить. А вот если бы вы взялись помочь еще, всего лишь поделившись кое-какой информацией… Я не требую подвигов ни от вас, ни от вашего брата! Наш человек сумеет найти возможность всего лишь раз незаметно с ним побеседовать – и все! Просто выяснить у него те подробности, которых он не смог вам сообщить.

– Так что вам тогда мешает? Вы же знаете, где Ромку искать! И даже знаете, как он выглядит. Более того, у вас ведь наверняка даже его фото имеются в старом деле о той давней аварии. Или что, вы хотите получить мое официальное разрешение на встречу? Так оно вам вроде не требуется.

– Не требуется, да. Но есть в этом деле один нюанс: я на встречу с вашим братом пойти ни при каких условиях не могу, поскольку я очень хорошо известен в нашей местной криминальной среде. Беседа со мной посреди рынка, на глазах у бандитов, – это будет тот самый риск, которому вы бы не хотели его подвергать, ведь так? А если вместо меня к Роману отправится кто-то другой, так ведь он, в отличие от меня, будет ему неизвестен. И с таким человеком ваш брат сам откажется разговаривать. Не в той он сейчас ситуации, чтобы с ходу доверять заговорившему с ним незнакомому человеку. Вы понимаете, к чему я клоню? Вы могли бы мне дать какую-то вещь из вашего дома, которую Роман сразу смог бы узнать? И уже без всяких сомнений довериться ее предъявителю?

Аглая ответила не сразу, задумавшись. Следователь просил ее всего лишь о разговоре с Ромкой, но и это был риск. А что, если «святые отцы», узнав об утечке информации, каким-то образом догадаются, откуда она могла истекать? Но, с другой стороны, Ромка сам просил: ему нужна связь! И сообщенные им подробности могут ускорить его возвращение домой. Возвращение из этой проклятой секты, в которой у него и так никаких гарантий безопасности нет. Особенно при его характере да при той деятельности, которую он пытается там развивать.

– Валентин Петрович… – Аглая пристально посмотрела в глаза следаку. – Хорошо, я дам вам такую вещь. Но помните: если с Ромкой что-то случится по вашей вине, я вам никогда в жизни этого не прощу!

– Аглая, ну к чему эти лишние слова? – вздохнул тот, теряя терпение. – Или вы думаете, я сам ему зла желаю? Или жажду свою совесть отяготить?

– Не думаю. – Отвернувшись от него, Аглая нервно хрустнула сцепленными пальцами. – Простите. Что ж… Я сама ведь к вам первая обратилась. Так что будет вам разговор. Но чтобы после этого ваш человек исчез и больше Ромке на глаза не показывался!

17

В этот день Ромку на рынке снова пирожками кормили. Подошли две пожилые женщины с пакетом горячей выпечки и со словами:

– Вот, сынок, мы от Марии Петровны!

Он сразу догадался, кто это, хотя и не знал свою случайную связную по имени. Но пирожки! А кроме того, женщины были примерно ее ровесницы, и у них были такие же старомодные ридикюли, еще советских времен. И вообще, было в их облике что-то общее, располагающее к себе. Ромка с удовольствием провел в их обществе несколько минут, уплетая свежую выпечку. Правда, немного разочаровал их, когда, не решившись передавать таким путем информацию о суициде, сказал, что сообщений для передачи пока нет. Но пообещал своим добровольным помощницам, что непременно будет иметь их в виду после того, как они категорично заявили, что будут приходить сюда все по очереди, не реже двух раз в неделю. После чего распрощались с ним и ушли, картинно благословленные напоследок. А он снова остался на своем ненавистном посту, мрачно взирая на шкафа-надсмотрщика, на этот раз все-таки решившего с Ромкой заговорить.

– Ты тут что за собрания устраиваешь? – попытался наехать шкаф на Ромку.

– Какие надо, такие и устраиваю, – отрезал Ромка в ответ. – Вот когда отец Никодим будет недоволен моей работой, тогда и будешь претензии предъявлять. А до тех пор занимайся своими делами, в мои нечего лезть. Я знаю, что делаю.

Шкаф оказался явно недоволен ответом, но возразить было нечего, ведь Ромка у Никодима был действительно на хорошем счету. Поэтому удалился, ворча. А Ромка отбыл свой остаток дня на рынке с приподнятым настроением. Как мало, оказывается, порой человеку бывает надо! Всего лишь осознавать, что кто-то испытывает к тебе добрые чувства. Правда, настораживала общительность Марии Петровны, поспешившей рассказать подругам о пережитом на рынке событии. Но почему-то Ромка был уверен, что дальше этого круга пожилых женщин информация не уйдет.

Однако в этот день это было еще не все. Уже по пути с рынка к микроавтобусу Ромка вдруг заметил тонкую фигурку в безликой одежде, мелькнувшую между двумя лохматыми туями. Лана! Снова пришла сюда, на это место, мимо которого он каждый раз проезжал. В этот раз она не сделала попытки приблизиться к нему – наоборот, постаралась остаться незамеченной. И ей бы это удалось, если бы не природная Ромкина наблюдательность, дополнительно отточенная его прежней бурной жизнью. Он никак не дал понять девушке, что увидел ее. Просто проехал мимо этих туй, но сердце забилось быстрее. Ведь Ланочка пришла сюда, на это место и именно в это время, скорее всего, лишь затем, чтобы просто взглянуть на него. И Ромке это очень о многом способно было сказать! Так же красноречиво, как и на набережной, когда он увидел со стороны, с каким нетерпением она его ждет.

Однако по мере того, как увозящий его с рынка автобус приближался к «Алой зорьке», на душе у Романа становилось все холоднее и тревожнее. И именно из-за Ланы. Снова все его мысли были о ней. О той, которая, облитая «чудо-духами», вскоре будет увезена на набережную…

Съехав по брошенным доскам на каталке из автобуса, а потом, механически крутя колеса по пути к своему пристанищу, он уже в который раз задумался над тем, что делать дальше. Ему необходимо было собрать доказательства. Как можно больше доказательств того, чем на самом деле занимаются в этой секте ее руководители. Хотя бы устных, но таких, чтобы в случае необходимости те, кому это будет нужно, смогли бы их подтвердить. И во всем масштабе воссоздать зловещую картину происходящего здесь. Со всеми деталями и подробностями, чтобы «святым отцам» было уже никак не отвертеться от содеянного и чтобы впаяли им за все их «подвиги» по максимуму, так, чтобы никакие адвокаты не смогли бы помочь.

Самое главное, не давало ему покоя существование лаборатории, в которой изготавливали дьявольские препараты типа «чудо-духов». Неплохо зная лагерь, Роман пытался предположить, где она может быть устроена, если находится на территории. Не в жилых же корпусах! И не на кухне, которую и по сей день продолжают использовать по назначению. Может быть, в здании бывшей прачечной, которая теперь закрыта ввиду того, что сектанты сами себя обслуживают, кто как может? Или там, где у пионеров раньше был изолятор? Проехаться бы и взглянуть! Только не днем, когда и времени нет, и запросто можно вызвать ненужный интерес к себе своими передвижениями, а снова ночью. Тем более те, кто трудится в лаборатории, наверняка тоже активизируют свою деятельность в ночное время. Так что, если Роману повезет, то именно в ночное время суток ему будет легче всего вычислить этот «адский цех». По какому-нибудь дымку, по отблескам света изнутри, по шуму, вблизи от его источника лучше слышному на фоне ночной тишины.

В свою разведку Роман рассчитывал отправиться следующей ночью, эту отведя на отдых в качестве компенсации за предыдущую бессонную ночь: понимал, что стоит поэкономить силы. Но ровно в час ночи раскрыл глаза, как будто его толкнули. Сон словно рукой сняло, сердце тоскливо и тревожно сжалось. Какая там «экономия сил», если Лана в любую ночь может стать следующей жертвой, которая выбросится в окно в попытке спастись от…

Роман весь внутренне съежился и уже привычным усилием воли оборвал свою мысль. А потом сжал зубы и сел в своей кровати. Он поедет и будет делать все, что только от него зависит, не завтра, а сегодня, сейчас.

Отработанным движением, практически бесшумно Ромка перебросил свое тело в каталку и двинулся к выходу. Отъехав от крыльца, застыл в раздумье: куда направиться в первую очередь? К просторному изолятору? Или к заброшенной прачечной с ее сушилкой, где наверняка должны были быть хорошая вытяжная система и надежная электропроводка?

Но не успел Ромка принять решение, как с досадой услышал тихие шаги за спиной. Можно было даже не оборачиваться, чтобы понять, кому еще этой ночью не спится.

– Опять куда-то намылился? – тихо поинтересовался Ромка у остановившегося рядом Арсения, даже не посчитав нужным на него оглянуться.

– А ты? Опять гормоны бурлят в молодом организме?

– Ну даже если и так? Я, в отличие от тебя, развлекаюсь по-тихому, а не ищу по ночам неприятностей.

– Я тоже ищу не их. Это уже так прилетает, в нагрузку.

– Да, конечно. Прилетает! А если ты не уймешься, то этих прилетов и дальше будет не избежать. Точнее сказать, если ты наконец не образумишься. Когда до тебя уже дойдет, что здесь не то место, где можно чем-то разжиться? И что тебе твои эти попытки могут однажды выйти боком?

– Ты о чем?

– О том, что если тебя поймают, то не жди, что пожурят и отпустят, – раздраженно сорвался на недотепу Ромка, раздосадованный не столько его нежеланием задумываться о последствиях, сколько тем, что из-за этого ночного бродяги его собственные планы оказались на грани срыва. – Огребешь по полной! Рад будешь, если сможешь ноги живым унести.

– Ты, похоже, знаешь, о чем говоришь? Сам не унес, но выжил?

– А вот это уже и вовсе тебя не касается! Вали, куда собирался. Но если однажды все-таки влипнешь по самые уши, то вспомни, что я тебя не раз пытался предупредить!

Подводя жирную черту под этим пустым разговором, Ромка крутанул колеса, демонстративно разворачивая каталку в сторону давешних кустов. И даже успел отъехать где-то на метр, когда Арсений, ломая голос, насмешливо бросил ему в спину:

– Ромочка, печеньку не хочешь?

– Что?! – Ромка замер, резко остановившись.

– Что слышал. И можешь не сомневаться, что правильно понял. Мне сказали, что ты безоговорочно примешь этот пароль. Особенно здесь, в этом лагере. Самой печеньки, к сожалению, не прилагается. Так что за мной должок.

– Заметь: про должок я тебя за язык не тянул, – усмехнулся Ромка, разворачиваясь в своей каталке лицом к собеседнику. – Кто тебе рассказал про печеньку? И сам ты кто?

– Прямые вопросы требуют таких же ответов. Рассказал сотрудник Следственного комитета Валентин Петрович Михайлов, ты его должен знать. А сам он узнал про печеньку от твоей сестры. Недавно, когда мы пришли к выводу, что необходимо пообщаться с тобой начистоту. Я сегодня как раз хотел тебя разбудить и попросить, чтобы ты со мной на улицу выехал для разговора, но ты меня опередил.

– Вы пришли к выводу – это ты и Михайлов?

– Он и я. Удостоверения тебе предъявить, извини, не могу, с собой не захватил, – усмехнувшись, Арсений развел руками.

Тарталатов только отмахнулся в ответ: кем бы Арсений ни был, его чины интересовали Романа куда меньше, чем судьба сестры. Поэтому он веско спросил:

– А как вы с Михайловым умудрились выйти на Айку?

– Она сама проявила инициативу. Обратилась к Валентину с сообщением об убийстве Белобородова. Я знать об этом не знал! И вообще, остается лишь поражаться твоим успехам. Я был внедрен в эту секту раньше тебя, но ты меня обставил в два счета! Где ты умудрился подслушать этот разговор? И главное, как? Явно не по кустам развлекаясь! По крайней мере, не по тем. – Арсений кивком указал на ближайшие к их летнему домику.

– Не по тем, – согласился Ромка. Но, не торопясь раскрывать свои карты, спросил: – Ты говоришь, тебя сюда внедрили? Зачем именно?

– Собрать информацию об этой секте, естественно. Но это не единственная причина. Сюда меня привел след, который тянется за Иннокентием Евстаховым по кличке Ноздрев еще с его предыдущих дел. Как ты, возможно, знаешь, Валентина отстранили от расследования дела о подпольных гладиаторских боях в клубе «Золотая тайна». Он упоминал, что твоя сестра была одной из «гладиаторш», так что ты должен понимать, о чем идет речь. А отстранили его потому, что он пытался довести следствие до конца, чтобы все организаторы боев понесли за это заслуженное наказание. Но, не смирившись с тем, что дело, переданное другому следаку, принялись активно разваливать, Валентин обратился с заявлением в наше бюро. И мы начали свое расследование, выуживая на свет все новые подробности о тайной жизни некоторых местных высокопоставленных лиц.

Тут началась цепная реакция. Выяснилось, что многие из них не только участием в ночных забавах грешны. За последний год были возбуждены три новых дела уже по совершенно другим эпизодам. Евстахов попал в поле нашего зрения сравнительно недавно как фигурант одного из них. Однако по мере того как высвечивались ранее неизвестные факты его биографии, он начал вызывать у нас все больший интерес. И вот я здесь, в попытке собрать на него как можно более полное досье. А заодно и по секте прочную доказательную базу сколотить. Она должна быть закрыта!

– Я обеими руками только «за», – одобрил Ромка. И замолчал.

Сейчас обстоятельства складывались так, что рано или поздно ему самому пришлось бы прибегнуть к помощи правоохранительных органов, потому что в одиночку справиться с этой сектой он все равно бы не смог. Но оставался открытым вопрос: а как сильно он своим рассказом мог бы дела давно минувших дней всколыхнуть? Генка, отомстивший ноздревскому сынку за смерть сестры, свое отсидел. Айка… Она была причастна к сокрытию преступления, когда Аллочкино тело вывезли при ней из «Золотой тайны» на городской пустырь. Она умолчала об этом, хотя после активно помогала Михайлову в расследовании смерти подруги. А помимо этого сумела за нее расквитаться с Борей при содействии Гены и Ромки. Совершенно противоправным способом, но, скорее всего, абсолютно недоказуемым.

Насколько Роман знал, то дело было признано несчастным случаем и закрыто. Но лишнего все равно не стоит болтать. Лучше вообще прошлого не касаться. Разве что только тех эпизодов, которые напрямую были связаны с ним одним, еще до его увечья.

– Ром, ты тут не уснул? – окликнул его Арсений.

– Нет. – Ромка поднял на него глаза. Усмехнулся: – Никогда бы не подумал, что ты не тот, кем кажешься.

– Аналогично. Я ушам своим не поверил, когда Валентин назвал мне того, к кому я должен обратиться с «печенькой». Скажу больше: увидев в первый раз, я вообще тебя принял за подсадную утку, которую что-то заподозрившие «святые отцы» подослали для моей дополнительной проверки.

– Оттого и ввязался в драку со мной? А потом кинулся про меня им рассказывать? Я слышал, как Никодим сообщал остальным факты моей биографии, про которые в этом лагере я только тебе заикался.

– Так… Давай уже ближе к делу. Оставим второстепенное в покое, а остановимся на главном: на том, как ты смог подслушать беседы «святых отцов». Это основная из причин, почему я решился на откровенный разговор с тобой: за все прошедшее время мне так ни разу и не удалось незаметно к ним подобраться. То ли у них камеры, то ли датчики движения повсюду понатыканы, но меня неизбежно засекали еще на подступах к интересующим меня объектам. Пару раз я натурально едва ноги унес, о чем ты, как минимум, догадываешься. И это в то время, как ты по этому лагерю свободно разгуливаешь! Свободно подслушиваешь целые, можно сказать, заседания, про какую-то там машину что-то ухитрился узнать… Кстати, что именно? Валентин лишь вскользь об этом обмолвился, так что уж поделись информацией? Но, самое главное, расскажи все-таки, как ты ухитряешься обходить эти средства лагерной охраны?

– Да я об их существовании ни малейшего понятия не имел! – совершенно честно ответил Ромка. И даже ощутил, как по душе прокатился нехороший такой холодок: а ну как попался бы, подобно Арсению? В отличие от него, убежать бы точно не смог. Но не попался! Из чего следовало, что вокруг значимых объектов в «Алой зорьке» стояли все-таки датчики движения, а не камеры: на последних Роман все-таки хоть раз бы да засветился, просто не мог постоянно оставаться в их «слепой зоне». А записи с камер «духовные отцы» наверняка очень внимательно просматривали бы, да не раз, если б таковые имелись. По крайней мере, те эпизоды, в которых Арсений должен был фигурировать. Так что если Романа не высмотрели с ним за компанию, возле мастерской, то это говорило в пользу датчиков как ничто другое.

– Вот так, я думаю, – подытожил он, выложив Арсению все свои соображения по этому поводу. – А что касается датчиков, то я обходил их, даже не подозревая об их существовании. Тут все просто: если бы сенсоры были установлены слишком низко, то они срабатывали бы на каждую прошмыгнувшую мимо кошку, ежика и прочую мелкую живность. Значит, у них есть определенный запас высоты. Как раз такой, какого мне и хватило при моем способе передвижения.

– Это при каком же, если не секрет?

– Не секрет, – криво усмехнувшись, Роман описал Арсению, как перемещается без протезов и коляски. А потом их разговор плавно перешел на все те сведения, которые Роман ухитрился при этом добыть. Он пересказывал их со всеми подробностями, какие знал. Про ноздревского подельника Захара. Про Кирилла, Белобородова и брата Тихона. Про автомастерскую и ночные поездки машин и про «несправляющихся» мастеров, а заодно – и про родственника одного из бойцов, когда-то работавшего страховым агентом, а теперь, возможно, причастного к каким-то аферам с тайно привозимыми машинами.

Рассказал про Рогнеду, ставшую орудием в интригах Ноздрева, а теперь приговоренную им же. Но, к счастью для нее, пока ухитрившуюся куда-то исчезнуть. Однако не явившуюся в полицию, о чем Ноздрев был неплохо осведомлен.

Еще Ромка поведал Арсению про чудо-духи, из-за которых одна девчонка из «падших ангелов» уже выбросилась в окно. А также про лабораторию, где их гонят наряду с другими препаратами, которая вполне может располагаться где-то здесь, руководимая горьким пьяницей по имени Архип.

Разговор получился долгим – такой только ночью и можно было вести, не опасаясь возможных свидетелей и не оглядываясь на летящее время. Впрочем, один раз Ромка все-таки взглянул на часы: надеялся сегодня еще хоть куда-нибудь успеть. Но, поскольку сказано было далеко еще не все, понял, что уже бессмысленно дергаться: не успеет. И тихо с этим смирился, признав, что ночь была потрачена все же не зря.

– Ты куда, к подружке своей торопишься? – поинтересовался Арсений, глядя, как Ромка убирает часы в карман. – Мне сказали, что ты из-за девушки сюда сунулся.

– Не соврали. – Ромка выдавил из себя кривую усмешку. А потом добавил с ожесточением: – Только в лагере ее сейчас нет. Она ночью на набережной работает.

– Прости, я этого не знал.

– Теперь знаешь. И в связи с этим у меня к тебе встречный вопрос: почему ваши все это допускают? Готов согласиться, что с самой сектой непросто сладить, но как насчет регулярной торговли девчонками? Или вы что, до сих пор не знаете, что творится в городе прямо под вашим носом?

– Не все так просто, Ром. Белобородов пытался взяться за девчонок вплотную, да не успел. Не дали. Дело завязло, а с его гибелью и вовсе застопорилось. В связи с чем логично предположить, что кое-кто из наших тоже что-то имеет с этого бизнеса. Ведь если бы все наши сотрудники были предельно честны, то мне тогда не было бы смысла здесь сейчас находиться. Но, как говорится, в семье не без урода. Насколько я знаю, наши опера несколько раз пытались сделать на набережной контрольную закупку, чтобы доказать факт торговли живым товаром. Но сектантов каждый раз кто-то предупреждал. Предельно четко! В итоге наши сотрудники подолгу общались с выбранной девушкой, выслушивая ее проповеди, но поймать ее с поличным на проституции не могли, так как ни до секса не доходило, ни денег она с них не брала. Ни она сама, ни ее «духовный наставник», то бишь сутенер. В ответ на вопрос о вознаграждении за потраченное время лишь невинно хлопали широко распахнутыми глазами и лопотали про добровольные пожертвования. Необязательные, а так, на усмотрение клиента. То есть даже в незаконном предпринимательстве их было не уличить!

Я тебе больше скажу: пару раз наших сотрудников «срывало» при беседе с девушками, так что это уже им сектанты могли предъявить обвинение в попытке изнасилования проповедниц. Теперь-то понятно, что послужило причиной таких срывов! Долбаные духи! И я так полагаю, что в случаях с нашими операми «святые отцы» использовали их особенно щедро. Ведь знали, совершенно точно знали, когда ждать нашего сотрудника и кто именно это будет.

– Лихо! – оценил Ромка. – Во времена «Золотой тайны» среди ваших тоже был информатор, своевременно предупреждающий Бориса о предстоящих рейдах в этот клуб. И оборону они тоже тогда умели держать очень хитро… Знаешь, – спохватился он, – в разговоре рыночных бойцов не раз проскакивало прозвище Сигар, и речь при этом явно шла про мента. Ты передай своим, пусть поищут кого-то с подходящей фамилией. Возможно, именно этот тип вас и закладывает, и он же сообщил накануне Ноздреву о том, что Рогнеды нет в полиции. Я сам слышал, как Ноздрев очень уверенно об этом говорил, зная наверняка.

– Я все это передам Валентину! Может, еще что-нибудь вспомнишь? Ты подумай до утра.

– Подумаю. А пока, раз уж мы тут взялись заседать, то поделись-ка и ты информацией. Хоть про Айку мне пару слов расскажи. С чего она надумала к Михайлову сунуться?

– Потому что она у тебя не бездействует, а тоже делает все, что может. – Арсений вкратце описал, что именно с Аглаиной подачи началось расследование убийства Белобородова и куда девалась Рогнеда, с Айкиной помощью задержанная в доме Кирилла.

– Только не выпускайте эту Рогнеду из-под ареста! – встревожился Ромка. – Пока она у вас, она в относительной безопасности, но как только выйдет на улицу, тут ей и конец! Ноздрев совершенно недвусмысленно заявил, что ее пора устранить.

– Ну ты уж нас за дураков не держи! Конечно, найдем предлог задержать ее на максимально возможный срок. Если потребуется, то включим ее и в программу защиты свидетелей, – ответил Арсений. Потом поделился еще одной новостью: – А твои кореша из «Летящей стаи» трейлер-эвакуатор сумели вычислить. Оказывается, он принадлежит одной компании по автострахованию. Владельцы, скорее всего, не в курсе, как и где по ночам используется их техника, но вот водители трейлера в теме. Быть может, работают с подачи того агента, про которого ты упоминал? Твои приятели видели, как ноздревская машина подъезжала к этим водилам для беседы прямо средь бела дня: ведь ни они, ни Ноздрев даже не подозревают о том, что их уже пасут вовсю. Да еще и кто – байкеры! Которые обычно не очень с законом рвутся сотрудничать.

– Да, есть такое, – вынужден был согласиться Ромка, сам не раз эти законы, наоборот, нарушавший, хотя и по мелочи, когда еще был одним из «Летящей стаи». Еще до того, как связался с Борей, после чего градус его законопослушности вообще резко устремился вниз. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды Боря не попытался сделать его соучастником убийства. Да еще и не взрослых – детей… Преступление, на которое Ромка никогда в жизни бы не пошел. Даже сейчас, если бы все можно было вернуть и он бы уже заведомо знал, чем для него самого закончится его попытка этому воспрепятствовать. – Но ребята из «Стаи», как я догадываюсь, пошли на это ради того, чтобы меня поддержать.

– Исключительно ради этого. Что, впрочем, не умаляет их заслуг. Трейлер они засекли, и сведения о нем Аглая уже передала Валентину. А уж он, не откладывая, развил бурную деятельность: разослал сотрудников по всему городу. Опрос свидетелей и работников ГИБДД, показания с уличных камер. И опять же, новые разведданные байкеров. Получив и обобщив все эти сведения, Валентин начал воссоздавать полную карту маршрутов данной машины. Весьма скользкой машины, надо сказать: то на ней ночью номера умело подмажут, искажая цифры, то перетянут борта у тента. Спецы из трейлера активно нацеливаются на иногородние авто. Умело отключают сигнализацию и незаметно увозят их сюда, в мастерскую, чтобы вернуть обратно к утру. Сейчас наши должны перехватить в пути все установленные и уже выехавшие из города машины и детально разобраться, что там за ночь наколдовали в волшебной мастерской известные тебе мастера.

– Ты-то как ухитряешься обо всем этом узнавать, да в таких подробностях? – поразился Ромка.

– Ну, не у тебя одного алкаши под ларьками валяются, – улыбнулся Арсений. – У нас тоже есть свои способы связи, несмотря на то, что и за работниками карьера внимательно присматривают. Используем достижения передовых технологий. Машу лопатой – простаивать на карьере нельзя – и параллельно общаюсь по «пуговке». Так что последние сведения у меня свежие, вечерние. В том числе и про «печеньку» твою.

– Ясно. – Ромка вздохнул. Потом, не прибегая к помощи часов, взглянул на звезды, начавшие тускнеть: – Ну ничего себе, сколько времени мы тут с тобой проболтали!

– Но с пользой. С немалой пользой. Теперь учту, что, куда бы я ни нацелился, а к самому объекту иначе, как по-пластунски, подбираться нельзя.

– И какой же из них у тебя на очереди? – поинтересовался Роман. Потом, не дожидаясь ответа, подался вперед, к своему собеседнику: – Я прошу тебя, помоги мне найти эту лабораторию! Я не знаю пока, что с ней делать, но что-то надо, и срочно! Пока они этими духами всех оставшихся девчонок не погубили!

– Не дрейфь, лаборатория у меня одна из первых в списке. И не только из-за духов. Я сразу после своего прибытия заподозрил, что для пущего сплочения и подчинения паствы «святые отцы» иногда заправляют свои кадила не только ладаном. Как говорится, нюхнул и прочувствовал. А теперь, по твоим словам, выходит, что производят эту начинку тоже где-то здесь.

– Да, сам слышал. А уж когда сам «преподобный» сюда является, то тогда ладана в кадилах и вовсе оставляют только для запаха, – буркнул Ромка. – Я это понял еще в день моего «посвящения», когда в сторонке наблюдал за его прибытием. И за истерикой тех, кто его встречал. Мне, по стечению обстоятельств, много этой дряни не перепало, так что мог оценить эффект относительно трезвым взглядом. Больше всего народ бесновался именно возле кадил. Знатно эта штука работает!

– Знаю. Испытал это средство на личном опыте. И с той поры оно немало меня беспокоит. Что, если однажды этот лагерь все-таки придется брать штурмом? Ведь даже при наличии ордера «святые отцы» могут нас сюда добром не пустить. Вот тогда нашим ребятам придется встретиться здесь не просто с фанатично настроенной и весьма многочисленной толпой защищающих свою секту адептов. Нет, стоит только «святым отцам» произнести при захвате проповедь да как следует помахать перед носом у верующих своими кадилами, как, боюсь, на штурмующих попрет из лагеря озверевшее стадо, от которого уже ни дубинки, ни броники не спасут. И сам прикинь, сколько при этом может быть жертв! С обеих сторон.

Ромка только кивнул в ответ. Тут и прикидывать не требовалось, чтобы понять: очень много! Некоторые из их «духовных братьев» даже во время вполне обычных проповедей лица себе расцарапывали, а кто-то даже самобичеванием пытался заняться. Правда, «святые отцы» такое не поощряли: им нужны были прежде всего работники, а работник должен быть физически здоров. Но если таких вот истерично настроенных адептов, наоборот, подстегнуть, да еще и одуряющим дымком обкурить, то они любую группу захвата накроют, словно лавиной. Голыми руками растерзают, изувечат, босыми ногами затопчут. И сами при этом будут гибнуть десятками, даже не замечая того.

И, что самое страшное, этот возможный штурм может совпасть по времени с Ланочкиным пребыванием в лагере. И тогда она, одна из многих, тоже может оказаться уничтожена в образовавшейся мясорубке… Ведь Ноздрев трепетно относился лишь к собственной жизни. Ну, и еще когда-то так же относился к жизни своего отпрыска, уничтоженного Генкой. Папаша снисходительно взирал на то, как сынок калечит другим здоровье и судьбы, всякий раз откупая его, когда тот попадался. И засуетился, побуждая к действию всю правоохранительную структуру, только тогда, когда его сынок, с Генкиной подачи, наконец-то получил по заслугам.

– Сволочь! – вырвался у Ромки рык сквозь стиснутые от ярости зубы.

– Ты чего?! – Арсений даже отшатнулся от неожиданности.

– Нет, ничего. – Ромка покачал головой, приходя в себя. – У меня просто с этим Ноздревым очень много всего связано. Очень. Ты знаешь, ведь я какое-то время работал на того, с кем этот урод очень тесно, можно сказать, сотрудничал, – вырвалось у него. – Так что, если вы все-таки сумеете усадить «святого» Евстафия на скамью подсудимых, у меня будет, что добавить к рассказу о его подвигах. И я, черт возьми, дам эти показания! О том, что он творил несколько лет назад. В конце концов, мне терять нечего. Я в тех делах не замешан, не стал в них участвовать. Ну а в полицию не заявил потому, что уже не мог этого сделать из-за своего состояния, – Ромка кивком указал на культи. – И опять же, за Айку было страшно. Теперь-то, если что, за нее Генка заступится.

– В наше заступничество, я так понимаю, ты не веришь?

– Поверю, если сможете Ноздрева на пожизненное засадить. А пока хотя бы эту девчонку, Рогнеду, сумейте уберечь. Ведь не факт, что тайный ноздревский осведомитель даже в камере ее не попытается достать. Она ведь для них очень и очень опасный свидетель.

– Это точно. Но Валентин об этом уже подумал, поэтому у него есть план выманить предателя как раз на эту девчонку, – признался Арсений. – Поймать его «на живца». Так что за нее можешь не беспокоиться, а пока давай лучше думать о том, как нам с тобой местонахождение этой пресловутой лаборатории просчитать.

– Сегодня уже не успеваем до рассвета, а вот завтра ночью можно прогуляться в целях экономии времени одному из нас до прачечной, а другому до изолятора. На мой взгляд, это два самых подходящих помещения для устройства лаборатории. Еще, я думаю… раз там биопрепараты перегоняют… туда должны какое-то сырье привозить. Скорее всего, со скотобойни, ведь у Ноздрева есть своя ферма за городом.

– Такое сырье большими партиями не возят, – возразил Арсений, о чем-то задумавшись. Потом попросил: – Перескажи-ка мне еще раз, что ты слышал об этом Архипе.

– Да практически ничего. Только то, что он пьет по-черному, но благодаря заслугам ему все сходит с рук.

– Точно! – Арсений чему-то обрадовался. И, заметив Ромкино недоумение, пояснил: – Я тут как-то раз случайно заметил, как «святые отцы» кого-то под белы ручки вели. Аккуратно так. Мне тогда сразу показалось, что пьяного, но я эту мысль отмел, посчитав, что здесь, в секте, такое попросту невозможно и что человеку, наверное, просто стало плохо. А теперь вот пазл-то и сложился! Если этому Архипу все здесь позволено, то наместникам ничего другого не остается, как просто за ним приглядывать и нянчиться. Причем лично.

– И где ты их видел? – живо спросил Ромка, сразу поняв, к чему он клонит.

– А вот как раз недалеко от изолятора! Так что есть смысл с него и начать. Завтра же! Потому что сегодня и впрямь уже поздно, – сказал Арсений, с сожалением покосившись на небо.

18

– Что ты сказал?! – расслышал Иннокентий как раз все очень даже хорошо, но проблема была в том, что услышанное никак не желало укладываться у него в голове.

– Рогнеда объявилась у ментов. Связи с Сивогаровым нет, телефон с утра внезапно стал недоступен. Наша очередная машина с товаром задержалась где-то в пути, – обреченно перечислил Захар. – Но машина еще может объявиться, ее хозяин по пути домой мог просто заехать, например, к кому-то из родственников, мы же такие нюансы предвидеть не можем. Так что принимающая сторона по-прежнему ждет ее прибытия по адресу.

– А девчонка? – живо поинтересовался Иннокентий, тоже посчитав, что из-за машины, без ведома хозяина везущей в себе наркотики в другой регион, паниковать еще рано. Зато из-за Рогнеды – самое время. Девка участвовала в убийстве, и не кого-нибудь, а самого Белобородова! И если только раскроет рот… Нет, этого нельзя допускать! Необходимо ее заткнуть во что бы то ни стало и как можно скорее. Пока она послушна воле «святых отцов» и не попала в лапы какого-нибудь психоаналитика, который ее все-таки сможет разговорить. – Если не можешь дозвониться до Сигара… Сивогарова этого… то езжай и пытайся с ним встретиться. Срочно, сейчас! Я не знаю, как он собирается это сделать, но раз девка объявилась в ментовке, то нужно срочно ее убирать! Любыми путями! Отравление, суицид – что там еще можно сделать?

– Коктейль «от Архипа», – сообщил Захар. – Все уже готово. Архип с утра был трезв и ручается за результат. Девка не станет овощем, как брат Тихон, а просто съедет с катушек. От чего – это пусть еще попробуют установить! А она пусть себе потом болтает что хочет – что с невменяемой взять? Это гораздо безопаснее, и главное, вызовет куда меньше подозрений, чем ее внезапная смерть. Главное, чтобы Сигар сумел до нее добраться и вколоть то, что нужно.

– Действуйте! – поторопил Иннокентий. – Вези ему эту дурь, а потом сразу ко мне, с докладом!

– Да, сегодня с утра еще страховую компанию начали шерстить, – спохватился Захар. – Откуда мы трейлер берем. Теперь он временно под арестом, а другого у нас нет.

– Отложить поставку товара мы не можем, тут у нас обязательства перед закупщиками, – всполошился Иннокентий. – И копиться в «Алой зорьке» дурь не должна. Так что, если трейлер арестуют надолго, это будет катастрофа. Может, попробовать начинять выбранные легковушки дурью прямо на месте?

– Под камерами стоянок? Рискуя запалиться с товаром на руках? Нет, наши мастера на это не пойдут. Проще собственный трейлер тогда купить и возить выбранные машины в мастерскую на нем.

– Если вскроется факт угона машин до того, как мы успеем вернуть их на место, то тогда спрос будет уже не с компании, владеющей трейлером-угонщиком, а с хозяина этого вот, частного трейлера. Вот поэтому я его и не купил до сих пор! Соображай! Оптимально было пользоваться казенным. И все шло прекрасно, пока… – Иннокентий мрачно задумался, пытаясь понять, с какого момента его вдруг начали преследовать неудачи. С покушения на Кирилла! А еще – с того таинственного лазутчика, который неведомо как умудрился вырваться от охраны возле мастерской и удрать.

– Знаешь, Захар… У меня такое ощущение, что мы что-то упускаем из вида. А в это время у нас «крыса» по лагерю откровенно разгуливает. Ну не может к нам посторонний проникнуть! На всякий случай проверьте весь периметр еще раз, но… Нет! Так что, параллельно, надо бы нам заняться более пристальной проверкой всех тех, кто пришел в общину в последний месяц. Откуда они взялись? Не имели ли связи с ментовкой? Прошерстите! Да и по лагерю в ночное время пустить бы несколько патрулей из наших бойцов. Датчики датчиками, но пусть и они наудачу покрейсируют вокруг наиболее значимых объектов. Мы с таким трудом сколотили все это дело! И я не позволю какой-то крысе все пустить под откос.

– Будет сделано! – Захар и сам был не заинтересован в провале. Поэтому, расставшись с боссом, сразу начал действовать.

Для начала Захар поехал нанести личный визит Сивогарову и передать инструкции сразу вместе с препаратом. Выйдя из машины, он покосился на компанию байкеров, расположившихся вместе со своими стальными конями чуть в стороне от казенного здания. Что-то в последнее время они стали слишком часто попадаться на глаза! И по пути сюда Захара обогнали несколько мотоциклов. Слет у них, что ли, какой? А этих сюда, в полицию, наверное, на разборки вызвали.

Припарковав машину, Захар не без опаски прошел мимо этой компании. От байкеров всего чего угодно, можно ожидать. Так что, если есть такая возможность, лучше держаться от них подальше.

* * *

Вечером, дождавшись, когда Иван уйдет на молитву, Арсений тихо сообщил Роману:

– Есть! Одна тварь попалась! Не факт, что единственная, но и то уже праздник! Подняли личные дела сотрудников полиции и выяснили, что под прозвище Сигар только один подходит, некий Сивогаров. Его решили проверить, и тут твои ребята из «Летящей стаи» нам помогли, чисто сработали. Мы окольными путями преподнесли Сивогарову информацию о том, что Рогнеда задержана. А потом обговорили с байкерами, что Евстахов, получив такую информацию из рук осведомителя, медлить не будет, и дали им на Сивогарова наводку. Они подкараулили этого субъекта на улице, создали конфликтную ситуацию и разбили ему мобильник, чтобы запаниковавший Евстахов не мог с ним больше связаться. И этот план сработал, как мы и надеялись. В нападении байкеров Сивогаров не увидел ничего подозрительного. Задержал одного, потащил в отдел оформлять хулиганку. Остальные увязались за ним следом, караулить вход. Тем временем другие твои ребята детально засняли, как Захар кинулся на личную встречу с Сигаром, прямиком к нему на работу, причем сразу от Евстахова.

Там уже работали сообща твои парни и наши сотрудники. Сумели с разных ракурсов заснять на камеры разговор Захара с Сивогаровым и момент, когда Захар пакетик ему передал. Со шприцем для Рогнеды. А потом отследили дальнейший путь этого пакетика в кармане Сигара до той камеры, где Рогнеда была заперта.

Сивогарова схватили с поличным, когда он попытался ее уколоть, он даже пикнуть не успел. Теперь препарат на экспертизе, а с девчонкой специалисты работают, пытаясь ее раззомбировать, чтобы она наконец-то начала давать показания. А самим Сигаром на совершенно законном основании – все его действия были четко зафиксированы – занялся теперь отдел внутренних расследований.

– А этот Захар?

– Ему пока дали уйти. Про дальнейшую судьбу Сигара он ничего не знает. Рано еще за Захара браться, иначе все его подельники ускользнут. По этой же причине и все установленные машины выпустили из города, те, которые сюда трейлер в последние дни привозил. Проверили их на трассе – они все наркотой оказались начинены. Без ведома хозяев, разумеется. Их не стали задерживать, отправили по местам назначения, но под наблюдением, а «принимающей стороной» будут уже местные отделы заниматься.

Так же и Власов у нас пока только под наблюдением. Это ведущий специалист компании по автострахованию. Там начата проверка, но его самого пока не трогают. Ты был прав, он действительно родственник одного из местных бойцов. И, более того, тесно сотрудничал с Евстаховым все это время. Трейлер использовался точно с его ведома. И не исключено, что это именно он все иногородние машины как-то по базе Евстахову пробивал. В общем, на сегодняшний день у нас появилась такая масса зацепок, что дело теперь должно стремительно сдвинуться с мертвой точки. Уже сдвинулось.

– Я готов буду с тобой согласиться только тогда, когда вы захлопнете эту секту и Ноздрев окажется за решеткой. Не раньше того!

– Я тебе это обещаю. Сам все силы к этому приложу. Для начала сегодня же ночью, когда Ванька уснет, пройдусь в сторону изолятора и попытаюсь туда заглянуть.

– Меня ты с собой, как я понимаю, не приглашаешь?

– А стоит ли двоим рисковать там, где один может справиться? До этой поры ты был успешнее меня, пора теперь и мне свои лавры стричь. Самому главному – как миновать датчики – ты меня научил. Дальше – уже дело техники.

Дело техники… В общем-то, Ромка был с этим совершенно согласен. Но как это было объяснить своей неспокойной душе? Ночью он проснулся еще до того, как Арсений открыл глаза. Он проводил его, не вставая с кровати, лишь тихо пожелав удачи. Но мог ли он вылежать, дожидаясь, когда Арсений вернется? Если сна не было ни в едином глазу, а сердце колотилось так тревожно и сильно, что он его слышал?

Выдержав не более получаса, Ромка тоже поднялся, тихо пересел в свое кресло, выехал на крыльцо. Долго сидел там, вслушиваясь в ночь. Здесь, со стороны лагеря, тишину нарушала лишь мирная песенка сверчков, к которой периодически присоединялся чуть слышный шелест налетавшего ветра. Более чем мирные звуки, но только не для того, кто знает, какие события могут развернуться в этой тишине. Быть может, именно сейчас, пока Роман сидит на крыльце, алкаш Архип варит в своей лаборатории очередную партию «чудо-духов» с опасно нарушенной концентрацией? И кто его знает, спят ли сейчас «святые отцы» или замышляют очередное дельце, в котором, как в мясорубке, будут искалечены еще чьи-то жизни, помимо тех, которые уже пострадали или погибли?..

Не в силах больше сидеть неподвижно, вначале Ромка решил, что доедет всего лишь до умывальника. Плеснул там себе водой в лицо, пытаясь освежиться, и снова замер, вслушиваясь в окружающую его тишину, которая начинала казаться такой наэлектризованной, что не хватало только полощущихся на горизонте зарниц. А потом все-таки не выдержал и выехал на ближайшую лагерную дорожку. То ли нервное напряжение давало о себе знать, то ли включившаяся интуиция подсказывали ему, что этой ночью в лагере что-то пошло не так. Окончательно он в этом убедился, когда заметил оживление возле особняка наместников, на который решил взглянуть. Сегодня там не было ни света, ни штор, но зато какие-то тени активно мельтешили вокруг. Потом хлопнула дверь. Не автомобильная и не наместничья, которую Ромка уже знал по звуку. Оставался третий вариант: бывший домик завхоза, потому что никаких других строений в непосредственной близости не стояло.

Ромка свернул за полосу разросшегося самшита, выбирая проходимые участки, чтобы двигаться и не шуметь. На каком-то этапе пути притормозил, снова услышав хлопок двери с коротким металлическим лязгом. Потом и вовсе остановился, пропустив мимо себя, за густой живой изгородью, компанию из нескольких энергично шагающих бойцов, деловито переговаривающихся между собой.

– …сказал, что скоро подъедет, – уловил Ромка обрывок фразы. – Хочет у Архипа какой-то дряни взять, которая вроде язык хорошо развязывает.

– А потом мозги превращает в жидкую кашу, – ворчливо добавил второй голос.

– Нам-то что! Вывезем дебила куда-нибудь за город… – ответил первый голос, ставший уже неразборчивым из-за быстро увеличивающегося расстояния между говорившими и слушателем. Проводив взглядом их исчезнувшие во мраке фигуры, Ромка обмер в своей каталке и даже ощутил, как по телу пробежала дрожь, хотя трусом себя никогда бы не назвал. Но то, что он успел узнать о «коктейлях от Архипа», подслушивая наместников, обсуждавших судьбу брата Тихона, было страшнее смерти. По крайней мере, до тех пор, пока ты еще был способен осознавать действительность. И кому сегодня снова была уготована подобная участь?!

Технически узнать это было несложно: бойцы прошли как раз от завхозного домика, необитаемого ныне, который, судя по звукам, даже не заперли, ограничившись накинутой на двери щеколдой. Скорее всего, пленник был брошен именно там. Оставалось только подъехать и внутрь заглянуть. Но если при этом попадешься, то вряд ли «коктейля» не хватит на двоих. А дальше…

Роман содрогнулся, как будто по его венам уже ледяным потоком растекалась отрава. Несколько лет назад его навсегда лишили возможности даже не ходить, а ездить на мотоцикле, что для него стало куда более страшной потерей. И он, зная, с кем имеет дело, даже не сомневался, что возможности оставаться разумным человеком эти нелюди тоже лишат его без каких-либо колебаний. Так что… Бежать отсюда надо. Бежать подальше, пока еще не поздно!

Ромка так сжал руками подлокотники кресла, что ощутил боль в подушечках пальцев. А потом, еще раз оглянувшись в сторону ушедших бойцов, двинулся к злополучному домику, каждым своим нервом реагируя на любой посторонний шорох, будь то даже обычный шелест ветерка, коснувшегося листвы.

Прежде чем выехать из кустов перед неосвещенным входом, Роман замер, в последний раз оценивая окружающую обстановку. А потом, не обнаружив ничего подозрительного даже с помощью своих обостренных чувств, устремился к дверям. Преодолел на колесах невысокие ступеньки, осторожно, стараясь не лязгнуть, откинул щеколду. С дверью пришлось повозиться, открывая ее с каталки, но Ромка и с этим справился, умело сманеврировав, чтобы проскользнуть внутрь, затворив ее за собой. Замер у порога, пытаясь сориентироваться в кромешной темноте помещения, практически пустого, если верить ощущениям. И, сдерживая свое неспокойное дыхание, уловил чужое, не менее тяжелое, где-то на полу.

Не имея под рукой других источников света, Ромка попытался подсветить себе хотя бы своими часами. Увидеть с их помощью ничего не увидел, но человек вдруг тихо замычал. Уже начиная подозревать, кто это может быть, Ромка двинулся на звук, а потом поставил каталку на тормоза и попытался действовать на ощупь. Стараясь облегчить ему задачу, пленник кое-как поднялся с пола и сел перед ним. Ромка нащупал плечо… лицо… скотч. Потянул за край. Человек задышал освобожденным ртом, жадно хватая воздух. Потом прошептал:

– Ты как хоть здесь оказался?

– Колесами, – буркнул Ромка, теперь ощупывая подставленные Арсением руки, заломленные тому за спину. Не мудрствуя, ноздревские бойцы безжалостно скрутили их проволокой, так что оставалось лишь надеяться, что пленник пробыл в таких путах не настолько долго, чтобы причиненный ими вред стал непоправимым. Пока можно было лишь сказать, что отекли руки сильно. Раня себе пальцы, Роман принялся торопливо раскручивать туго затянутые проволочные концы.

– Мать моя! – мученически выдохнул Арсений, держа на весу освобожденные кисти, беспомощные и неподвижные. Наверняка он и сам был основательно избит.

– Давай, соберись! – поторопил его Ромка. – Как хоть тебя вообще угораздило попасться к ним в лапы?

– Они с сегодняшнего дня начали патрулировать территорию. Кто бы об этом знал?! Группами по три человека, с электрошокерами. Так что они успели не только меня связать, но еще и обыскать, и рассмотреть.

– Паршиво! Руки… Ты хоть что-то чувствуешь?

– Начинаю. – Арсений вдохнул, сдерживая болезненный стон. Но, понимая, что медлить нельзя, прокрался к двери и приоткрыл ее плечом, оценивая обстановку снаружи. – Все чисто! Сваливаем?

– И чем скорее, тем лучше. Если только не хочешь в дурке остаток дней провести.

– Я слышал, как они Захару по телефону звонили и что он им ответил. Был уверен, что все, мне кранты.

– Не факт еще, что не наступят, – выдохнул Ромка, трезво оценивая создавшуюся ситуацию. На пару с Арсением они выбрались из дверей, вернув щеколду на место, пересекли пустырь перед крыльцом и скрылись в самшитовых зарослях. – А теперь двигаем к ограде! Тихо и с оглядкой, нам тут недалеко! Что ты знаешь о ней? Где там может быть подвох?

– Камеры точно есть на столбах, и датчики тоже наверняка установлены. А еще провода поверху идут, и на ночь по ним ток пускают. Фишка в том, что с виду они изолированы, но на самом деле изоляция нарушена специально, и поди узнай, где. Точно могу лишь сказать, что такие участки есть на каждом пролете.

– Я что-то типа этого и предполагал. – Ромка взглянул на бледное лицо Арсения, периодически скрипящего зубами от боли в руках. Наверняка почти нестерпимой. – У тебя как, твои кисти дееспособны?

– Не знаю. Скорее нет, чем да, судороги. А чего ты хочешь?

– Выбираться надо. Срочно! Пока тебя еще не хватились. Иначе все эти патрули сразу кинутся прочесывать лагерь по новой, с еще большим энтузиазмом. А надо будет, так еще и паству подключат. В любом случае шансов скрыться на территории у тебя никаких. Остаются только шансы на побег, да и те сойдут к нулю сразу, как только бойцы осознают, что тебя уже нет на месте.

– Ты мне так все расписываешь, как будто я сам этого не понимаю.

– Понимать понимаешь, но должен быть еще и готов.

– К чему?

– К тому, – Ромка остановился перед останками старой деревянной беседки, к которой, хорошо зная лагерь, целеустремленно двигался во время этого разговора, – что мы с тобой сейчас расстанемся. Быстро и без лишних споров. Если сейчас сбежишь и если после этого успеешь, то еще сможешь помочь мне с той стороны. А будешь сейчас артачиться, тогда нам обоим каюк, потому что меня с тобой теперь в любом случае свяжут. Хотя бы по той отмазке про твой фингал.

– Парень… – Арсений застыл, развернувшись к Ромке лицом.

– Да уж точно не девка, – нетерпеливо перебил Ромка и кивнул Арсению на деревянный щиток от беседки, валяющийся на земле. – Вон, даже выламывать не надо! Хватай! Как сможешь! Только сумей мне его на плечи закинуть, дальше я подхвачу. Но везти меня тоже тебе придется, тут с занятыми руками я тебе не помощник.

– …на что ты меня подбиваешь! – выдохнул Арсений, между делом пытаясь подцепить край щитка. Получилось не с первого раза и очень неловко.

– На единственный выход, – ответил Ромка. Ощутимо получил кое-как закинутым на него щитком по плечу, но сразу подхватил эту деревяшку обеими руками, выровнял. – Все, держу! Теперь быстро в путь! Главное, постарайся каталку не опрокинуть.

Предупреждение было сделано не просто так, потому что в основном Арсений действовал предплечьями, а ехали они по траве.

– Только бы на патрули еще раз не нарваться, – выдохнул Арсений, приближаясь к забору.

– Сейчас под камеры попадем, и нас в любом случае засекут, – напомнил Ромка.

Арсений ответил невнятным коротким возгласом, в очередной раз скрипнул зубами. Оставалось только гадать, какую боль он сейчас терпит. Но вот дышали они с Ромкой одинаково тяжело, как будто Ромка тоже толкал коляску, а не сидел на ней. Подъехав к ограде вплотную, они в последний раз взглянули друг на друга.

– Помоги мне закинуть щиток, упри его краем в забор, – распорядился Ромка, ставя каталку на тормоза. – Я буду держать на себе второй край, а ты по нему взбежишь. До самого верха не хватит, придется прыгать через провода, но там немного останется. Главное, постарайся шею себе не сломать, особенно когда приземляться будешь с той стороны… Давай! – уже выкрикнул он, заметив вдали энергично движущиеся огоньки фонарей.

– Ромка, брат… – это было все, что сказал Арсений, прежде чем заскочить на получившийся у них шаткий мостик из досок.

Ромка старался их держать, но и его, и каталку ощутимо покачивало. В какой-то момент ему даже показалось, что Арсений сейчас упадет. Но тот сумел сохранить равновесие, взбежать и прыгнуть. Ромке очень бы хотелось прислушаться, чтобы понять, удачно ли он приземлился, но компания с фонариками не дала ему такой возможности. Подбегающие бойцы начали стрелять еще издали, целясь в Арсения, и даже после его прыжка не сразу смогли остановиться. Сами пистолеты были с глушителями, но вот пули, врезающиеся в забор и в доски, щелкали громко. А потом какофония от пуль затихла, сменившись голосами, топотом и руганью.

– Ушел! Быстро парней за периметр! – скомандовал в рацию один из бойцов. Потом перевел взгляд на Ромку, откинувшего доску и просто застывшего, потому что не видел смысла что-либо предпринимать: теперь никакие ухищрения не способны были уберечь его от грядущей судьбы. Ему это было знакомо, он это уже проходил. И сейчас, наверное, все на свете бы отдал, чтобы только не испытать все по новой. Но все же знал, что никогда не поступил бы иначе, даже если бы ему дали шанс повторить все снова и снова.

19

Бросили Ромку уже не в домике у завхоза, а в летнем домишке на окраине лагеря. Довезли на каталке и просто скинули на пол, каталку забрав с собой. Наверное, полагали, что никуда он без нее не денется, даже до порога не доберется, поэтому даже связать его поленились.

Но сейчас Ромке оставалось только мысленно благодарить своих тюремщиков за нерадивость, потому что ему было достаточно паршиво и без всяких пут. Он перевернулся на полу, сплюнул кровь, в очередной раз скопившуюся во рту. Если бы не его умение держать удар в драках и группироваться при падениях, то сейчас он вообще был бы чуть жив. Упустившие Арсения по эту сторону забора бойцы сорвали на Ромке свою злость, первым же ударом выбив его из каталки на землю, а потом работая ногами вовсю. Но при этом Ромка еще не был уверен, что не напрасно все это терпел.

Удачно ли Арсений спрыгнул с забора? Не успели ли его подстрелить? И не поймали ли все-таки с той стороны, когда по рации послали бойцов «за периметр»? Может, этим и объясняется то, почему за Ромку до сих пор не взялись, а определили именно сюда?

Страшно было думать, что жертва, на которую ты пошел вопреки всем инстинктам самосохранения, может оказаться напрасной, а все надежды на возможную помощь бессмысленны. Ромка гнал от себя эти мысли, но они возвращались снова и снова вместе с болью в избитом теле, резко усиливающейся при каждом его движении. А между тем время шло, продолжая терзать его неизвестностью.

В щели между досками летнего домика уже начинал просачиваться тусклый сумеречный свет. Потом снаружи все-таки послышалось какое-то движение. Уловив его, Ромка перекатился и сел, наползая спиной на стену. Лежать ему сейчас, конечно, было гораздо комфортнее, но он заставил себя двигаться, превозмогая боль, потому что хотел встретить своих недругов если не лицом к лицу, то хотя бы не валяясь у них под ногами.

Но вопреки его ожиданиям внутрь не ввалилась толпа дюжих молодцев, а проскользнула одна-единственная фигурка. Лана! Притворив за собой дверь, девушка разглядела Ромку и кинулась к нему. Опустившись перед ним на пол, схватила его за руку, поднесла к своему лицу и начала целовать, орошая беззвучно катящимися слезами.

– Лануська, да ты что, совсем с катушек слетела? – Ромка попытался отобрать у нее руку.

– Нет. – Лана не отпустила, а теперь просто прижала ее к своей щеке, глядя ему в лицо глазами, полными слез.

– Так что тогда тут удумала? И как здесь вообще оказалась?

– Прибежала, лишь только узнала от охраны о том, что с тобой случилось. Они же при нас переговариваются о своих делах, не стесняясь, как будто мы и не люди даже, а вовсе какой-то скот. Нас привезли, и те, кто оставался в лагере, начали делиться новостями с нашим сопровождением. – Голос у Ланы звучал хрипло все из-за тех же слез, которые текли по ее лицу непрерывно.

– Ясно. – В свое время Ромка точно так же, от непринужденно болтающей охраны, услышал прозвище продажного полицейского. – Но это был не повод, чтобы ты кидалась сюда. Ты понимаешь, чем ты сейчас рискуешь?

– А мне все равно! Мне даже не важно, за что тебя сюда бросили! Ты – самое лучшее, что было у меня в жизни! Кроме тебя, у меня вообще никого больше нет! И я буду рядом!

– Ланка, ну не может же быть, чтобы ты была совершенно одна. Ты что, из детдома? Нет? Тогда где твои родители или хотя бы какие-то другие родственники?

– Ты хотел знать, за что я несу свое покаяние? Просил тебе довериться?

– Но не сейчас, Ланусь. Убегай, я тебя заклинаю! Всеми святыми, в которых ты только веришь!

– Даже не уговаривай! Я буду рядом с тобой. До конца, что бы с нами ни сделали! А пока у нас есть еще время, я тебе все про себя расскажу. Пусть это будет моей подлинной исповедью. Тебе, единственному неравнодушному ко мне человеку.

После такого ее вступления Ромка просто не нашел слов, которыми еще можно было бы попытаться прогнать ее отсюда. Да она и не дала ему на это времени. Сразу приступила к своему рассказу. Говорила быстро, боясь не успеть. А голос ее звучал то резко, и сама она при этом вся вспыхивала, застывая напряженно вытянутой струной, то становился глухим и безжизненным, и тогда она будто каменела, сутулилась. Но, превозмогая себя, говорила, не останавливаясь. А Ромке оставалось лишь слушать страшную историю о девочке-подростке, оставшейся, как и он когда-то, сиротой. И тоже с младшей сестрой на руках.

Но на этом сходство Ромкиной и Ланиной судеб заканчивалось. Потому что Ромка к моменту гибели своих родителей успел вернуться из армии, и они с Айкой начали строить свою жизнь вдвоем, без чьего-либо вмешательства извне. Удачно или нет, но сами. А вот Лане на тот момент, когда умерла ее мама, было всего четырнадцать, и они с сестрой остались на попечении отчима.

Тот, вызывая уважение и восхищение окружающих, слыл образцовым отцом. И никто даже не подозревал, что почти с самых первых дней, когда они остались одни, этот «опекун» начал регулярно насиловать свою старшую падчерицу. Та затравленно молчала обо всем, потому что он сумел ей внушить мысль о своей неподсудности и о том, что с его влиятельными друзьями в полиции ему никакие наказания не грозят. А еще он шантажировал Лану, угрожая ей, что, в случае ее неповиновения, возьмется за Пелагею, младшую сестру. Запуганной Лане после этого только и оставалось молча терпеть все его издевательства.

Так продолжалось несколько лет, по истечении которых в один совсем не прекрасный день она заметила, что все ее страхи за сестру имеют под собой вполне реальную почву и что к Пелагее отчим тоже начинает проявлять совсем не отеческий интерес.

– Вот тогда… – Лана запнулась, потом выдохнула, – тогда я и решила его убить! Поняла, что сестре он изломает жизнь точно так же, как мне, и я ничего не смогу с этим поделать, если только не решусь на крайние меры. И что я должна на них решиться, просто обязана, чтобы Пелагея тоже не прошла через весь этот кошмар и не захлебывалась бы в грязи на каждом его этапе!

И вот я затеяла дома уборку. У меня все было продумано! Открыто окно, выкручен шуруп на карнизе для штор. А подоконник я натерла маслом так, чтобы со стороны это было незаметно. И попросила отчима закрепить карниз. Мы жили на девятом этаже, но высоты он не боялся, поэтому спокойно забрался на подоконник при открытых рамах. Но когда он поскользнулся на масле, как я и рассчитывала, то мгновенно извернулся, прямо как кот. Еще немного – и он бы спасся, спрыгнул бы с подоконника в комнату. И вот тогда… тогда я подбежала и толкнула его, лишая этой возможности. Он еще немного побалансировал на крае окна, хватая руками воздух, а потом сорвался и полетел, и заорал, как подбитый зверь. Этот крик мне до сих пор иногда слышится, а временами еще и снится, все целиком. Как он резко затих и как я не смела подойти к окну, чтобы выглянуть на улицу.

Потом внизу заголосила соседка, начали сбегаться другие люди. Кто-то из них пришел потом в нашу квартиру. Не помню даже, кто именно это был. Для меня все было как в тумане. И больше всего я боялась услышать, что отчим выжил и что теперь он обвинит во всем меня. У меня все поджилки тряслись, пока я не услышала от соседей, что он все-таки мертв. А потом стало еще хуже, когда я поняла, что же все-таки натворила.

– Ланка! – Ромка не выдержал, решившись ее перебить. – И ты из-за этой паскуды себя казнишь столько лет? Из-за того, что не позволила ему еще и твою сестру совратить? Да если б ты не молчала в свое время, то все то же самое, только в гораздо худшей форме, с ним бы давно уже сделали его сокамерники на зоне.

– Вот, может, мне и надо было все-таки заявить на него? А не решать его судьбу самой, устраивая самосуд? Но я боялась. Боялась того, что сбудутся все его угрозы, что друзья его отмажут от ответственности, и он потом вернется домой еще страшнее и деспотичнее прежнего.

– Раз так, то ты правильно сделала, решив эту проблему самостоятельно. Да Айка моя, например, этого гада порешила бы сразу после того, как он на нее в первый раз покусился! Есть вещи, которые нельзя прощать никому. А уж про педофилию и вовсе нечего говорить.

– Не знаю… наверное, ты прав. – Лана заломила свои тонкие руки. – Но это еще не все. Мы с Пелагеей прожили вместе несколько лет. Когда погиб отчим, я уже была совершеннолетней, так что мне позволили взять над ней опекунство. Она закончила школу, а потом вышла замуж. И ее муж переехал к нам. Я не возражала, счастье сестры для меня всегда было на первом плане. Но… – Она потупилась. Потом выдала с надрывом: – Спустя какое-то время ее муж тоже начал проявлять ко мне интерес, прямо как отчим в свое время!

Я не знаю, что за проклятье на мне лежит и отчего я пробуждаю в окружающих мужчинах подобные мысли! Но этот человек, в отличие от отчима, получил от меня яростный отпор. Я ни на секунду даже мысли не допускала, что у меня с ним что-то может быть! Только Пелагея обо всем узнала и истолковала это по-своему. Или он успел ей что-то нашептать, боясь, что я могу его опередить… Но такой грязи и такой ненависти я от родной сестры даже близко не ожидала! Всего того, что она на меня тогда выплеснула в скандале… И отчима тоже коснулась.

Оказывается, она догадывалась обо всем, что мне довелось от него вытерпеть. Но обвинила в этом тоже меня! И вот тогда… Именно тогда я во всей полноте ощутила тяжесть совершенного мной преступления. Я пошла на убийство… ради чего? Слушая Пелагею, я понимала, что уже не знаю, как и зачем я на это решилась. Я не имела на это права, и бог меня взялся за это покарать.

– А ты теперь активно в этом ему помогаешь, растаптывая себя день за днем? Ланка, да ты вообще о чем? Очнись! Если бы бог карал на этой земле всех виновных, то начал бы явно не с тебя! Есть куда более отличившиеся герои! В том числе и тот «святой», которому ты сейчас так верно служишь. А ты что, даже никогда и не задумывалась, что он собой представляет? Могла бы об этом судить хотя бы по тому, что собой представляют его помощники!

– Нет, не говори мне об этом, я тебя прошу! – выдохнула Лана с испугом.

– Отчего же? Уж не оттого ли, что ты и сама уже испытывала сомнения в его святости? Так я скажу тебе, чтобы ты больше даже не сомневалась: именно из-за этого человека я когда-то лишился ног. Потому что он был самым натуральным бандитом, прежде чем свою рясу напялил. И я даже смогу это тебе доказать. Если только ты возьмешься мне помочь. – План у Ромки появился внезапно, и он ухватился за него. План, как все-таки заставить Лану уйти отсюда подальше и поскорее, чтобы она, не дай бог, и в самом деле не разделила с ним здесь все то, что могло ожидать его в скором времени. Если только она не откажет ему в помощи теперь, после его опрометчиво смелых слов о «несравненном» Евстафии. Но она с горячностью отозвалась:

– Что я должна сделать? Только скажи!

– Уйти прямо сейчас, чтобы тебя здесь не застали. Дождаться, когда вас отвезут на набережную с вашими проповедями. А там зайти в кафе «Парус» и спросить Аглаю Завитаеву. Это Айка, моя сестра, ты ее знаешь. Если она сегодня не работает, то попроси ее коллег, чтобы помогли тебе с ней связаться. И только при личной встрече ты опишешь ей все, как есть, а потом передашь ей мою просьбу: мне нужна, просто жизненно необходима портативная камера, с помощью которой я смог бы записать тот разговор, который собираюсь здесь развязать. Это и будут мои свидетельские показания, которые я рассчитываю добыть не только для тебя, но и для других заинтересованных лиц. Но они гроша ломаного стоить не будут, если мне не удастся их зафиксировать. Так что… ты понимаешь, как это важно?

Охваченная волнением, Ланочка вначале только кивнула в ответ. Но потом все же смогла спросить:

– А ты как же? А если они вдруг раньше сюда придут?

– У меня есть план, как отсрочить этот разговор и как выманить на него самого Евстафия, лично. Буду тянуть, сколько получится. А вот ты не тяни и убегай прямо сейчас! Пока тебя тут не застали, иначе ведь никуда уже не выпустят.

– Хорошо. – Ланочка вся подобралась, заглядывая ему в глаза, словно в попытке отыскать там хоть какую-то гарантию на благополучный исход.

– Малыш, они в любую минуту могут нарисоваться, – напомнил ей Ромка.

Этого хватило. Ланочка порывисто поднялась и начала отступать спиной к двери, глядя на Ромку до тех пор, пока это было возможно. И лишь в самый последний момент отвернулась, выскользнув наружу. Так же решительно, как уже не раз от него убегала, сдержав напоследок готовый вырваться всхлип.

Ромка перевел дыхание, слушая ее тихие шаги по крыльцу. Уходит… Слава богу! Как хорошо, что ему в голову пришла вдруг такая спасительная идея: убедить ее, что она ему может помочь! Потому что просто уговаривать ее, чтобы она ушла, было бесполезно, он это видел. Но допустить, чтобы она осталась здесь, с ним, он тоже не мог. Этого только не хватало! Ему в одиночку-то суметь бы все пережить! Если помощь все-таки не подоспеет…

20

Гена был первым, кто в этот день получил тревожный звонок. С сохраненного номера уже знакомым голосом пожилая женщина информировала его о том, что Романа нет сегодня на рынке. Остальные уже сидят по своим местам, привезенные сегодня даже чуть раньше обычного, она специально все это проверила, а вот он так и не появился. Такая новость стоила того, чтобы ради нее отложить все дела, сколько б их ни было.

Гена вышел из мастерской, набрал Айкин номер. Аглая от полученных известий тоже встревожилась не на шутку:

– Хотелось бы думать, что он просто немного приболел. Но, зная его, я скорее, подумаю, что он куда-то все-таки влип! Вот что… Бросай все и бери мотоцикл! Заодно надо с Полем связаться. Я сейчас Зине позвоню, попрошу ее заменить меня на работе. А вы подъезжайте к «Сосновой роще», я туда выйду. Будем решать, что делать дальше.

– Договорились! – Гена отключился, торопясь все организовать. Они с Полем очень оперативно приехали на своих байках к месту назначенной встречи, но увидели, что Айка их там уже ждет и не одна. Рядом с ней была Лана. Девушку было трудно узнать в простеньком ситцевом халате, с волосами, вопреки обыкновению, заплетенными в две косы.

– Ты как здесь оказалась? – удивился Поль. – Ведь ваш дневной автобус приходит гораздо позже.

– Я не на нем. – Лана поправила локон, чтобы он не прилипал к свежей ссадине у нее на виске. Потом пояснила, стараясь прикрыть разодранным рукавом руку, почерневшую из-за кровоподтека от пальцев и до плеча: – Я сумела пробраться в ближайший автобус, увозивший с территории работников в пошивочный цех. Сразу после разговора с Романом. Его задержали, ему нужна ваша помощь. – Девушка принялась торопливо, но внятно излагать все, что знала.

– Видеокамера… – опешил Гена. – Он что, напрочь там сбрендил?

– Или дела обстоят гораздо хуже, чем можно предполагать, – выдала Айка, способная угадывать ход мыслей брата. – Короче, Михайлову надо звонить! Не с его ли подачи Ромку втравили в неприятности? А я его ведь предупреждала!

– Зачем вообще к следаку было лезть? Сами бы разобрались, – мрачно произнес Поль. – Хотя что уж теперь, поздно об этом говорить. Так что звони!

Аглая позвонила. С огромным желанием рассказать Михайлову, как бы ей хотелось его придушить, потому что именно его она считала главным виновником Ромкиных сегодняшних бед. Но ответивший ей следователь, судя по голосу, и сам был крайне встревожен.

– Аглая, у вас есть какие-то новости? Наш сотрудник сегодня утром не вышел на связь.

– Нам ехать к вам в отдел или сами к «Сосновой роще» подъедете? – только и спросила Аглая, не решаясь обсуждать дальнейшее по телефону.

– Давайте лучше не там и не там, а возле старой стоматологии.

– Заметано. – Аглая отключилась, взглянула на Лану: – Едем! Я с Генкой, а ты к Полю садись!

– Я? – Лана робко покосилась на стоящий поодаль мотоцикл.

– Ты! Если уж у вас с Ромкой такая дружба пошла, то грешно тебе байков бояться.

– А я и не боюсь, – заявила Лана, как-то вдруг расправляя плечи. – Сегодня я из лагеря выбиралась под днищем машины! Но это все ерунда, – оборвала она сама себя, решительно трогаясь с места.

* * *

– Что случилось?! – резко спросил Евстахов, по виду Захара сразу же угадав: тот явился не с теми новостями, которые приятно выкладывать. – Вы что, эту девку убрать не смогли?

– О ней пока нет никакой информации. Сигар со шприцом ушел к ней, и я его больше не видел. На связь он тоже не выходит, хотя обещал как можно скорее заменить свой разбитый телефон. Жмотится с покупкой?

– Нашел время!

– С ним мы еще разберемся! Но сейчас у нас и в лагере хватает проблем. – Дальше последовал рассказ о череде ночных происшествий, повергший Евстахова в шок.

– То есть ты хочешь сказать, что вас всех сделал безногий? – выдохнул он, обретая дар речи. – Увел у вас пленника, помог ему убежать?! Вы его хоть поймали, надеюсь?

– Кого? Безногого этого сразу скрутили, он даже не пытался скрыться, потому что и так, и так бы от нас не ушел. А того, второго… Того так и не нашли. Тубус клянется, что смог его подстрелить. Но если это так, то уползти тот далеко не мог за то время, пока парни выбегали за ворота. Однако под забором его уже не было. Только пара пятен крови – и все! Тогда наши кинулись по откосу, к трассе, все просвечивая фонариками. И снова ничего!

– А с чего вы взяли, что он именно к трассе рванул?

– А куда ж еще? В других же местах дебри, да еще и держика всюду растет, так что через них бы он быстро не пробежал. И либо следов бы наоставлял, ломая ветки, либо вообще было бы слышно, как он продирается. Но ничего! Парни всем скопом до рассвета там рыскали! Даже сомневаться начали, а точно ли он выпрыгнул. Или только сделал вид, а сам в слепой зоне камер скользнул вдоль ограды и притаился где-нибудь рядом. Жаль, что сразу это проверить не догадались.

– Значит, так. Шерстите все углы изнутри и снаружи, пока не выясните, куда тот беглец мог подеваться. С Сигаром непрерывно пытайся выйти на связь. Может, он нам чем-то сможет помочь. А безногого этого надо срочно допросить. Если он тому, второму, помогал, то хоть что-то о нем должен знать. И не мне тебя учить, как языки надо таким героям развязывать.

– Хотели развязать. Уже и с архиповским коктейлем к нему пришли. Но тут еще одна загвоздка появилась. – Захар смущенно прокашлялся. – Он просил передать, что будет говорить с вами лично. И что это в ваших интересах, если только вы хотите узнать все подробности о смерти вашего сына.

– Что ты сказал?!

– Это не я, это он. Дословно: «Передайте Ноздреву, что если он хочет детально узнать, как и с чьей подачи его сынок в овраг улетел и что сказал напоследок, то пусть приходит, я ему расскажу».

– Ты говоришь, обеих ног у него нет? – спросил Евстахов после продолжительной паузы.

– Ну да. И еще он просил передать вам привет от какого-то там курьера.

– Идиоты! – прорычал Евстахов. – Особенно наш Никодим! Он же на этого инвалида все никак не мог нарадоваться! А это же… Едем! Сейчас же! Машина у входа? – И, не дожидаясь, что ему ответит Захар, он устремился к двери.

* * *

Лишнее подтверждение тому, насколько Михайлов встревожен последними событиями, Аглая получила, наблюдая за тем, как он выходит из машины. Стремительно, толкнув дверцу уже на ходу и почти бегом направившись к ожидавшей его компании.

– Мой агент все-таки связался со мной, – сообщил он, еще только приближаясь и убирая телефонную трубку в карман. – Он в больнице, совершил ночью побег, сломал ногу, потерял много крови. Под утро он выкатился на трассу, там его и подобрали. Привезли в больницу в бессознательном состоянии. И как только он пришел в себя, сразу же позвонил. Он очень тревожится за вашего брата, Аглая. Говорит, что только благодаря ему он сумел сбежать. Я по его требованию уже вышел на связь с соответствующими инстанциями. Вскоре все будет согласовано, и наши люди будут готовы идти на штурм. А у вас какие новости?

Аглая в ответ лишь выразительно посмотрела на следователя, пока Гена взялся обрисовывать ситуацию.

– Камера… Что он задумал? – опешил Михайлов, услышав о странной Ромкиной просьбе.

– Он сказал, что собирается получить какие-то важные доказательства, – подала голос Лана.

– Вполне может быть, что у него и в самом деле есть какой-то план, учитывая, что они с Ноздревым старые знакомые, – поддакнул Гена. – Но вам теперь никак его этой камерой не обеспечить?

– Если только лагерь штурмом брать. Но тогда, если мы поторопимся, то сорвем ему все его задумки, если они у него действительно есть, – ответил Михайлов. – Кроме того, имеется еще одна загвоздка. По сведениям Арсения, на территории лагеря хранятся запасы наркотических средств, с помощью которых руководители секты могут бросить свою паству навстречу штурмующим. Именно это сейчас и обсуждает наше руководство: степень риска гибели невинных людей. Беда в том, что лагерь слишком большой, и сразу весь под контроль его не возьмешь.

– А кроме того, еще и Ромку могут грохнуть во время штурма как ненужного свидетеля? Вот что… – Гена развернулся к Ярополку: – Труби нашим по Сети общий сбор! – И заявил, обращаясь уже к Михайлову: – Мы вам обеспечим разведку, а также возможность незаметно подобраться поближе к нужным объектам. У вас имеется представление, где они могут быть?

– Да, Арсений успел это установить.

– Мы отвлечем сектантов, а ваши пусть не теряют времени зря. И еще… Судя по событиям, Евстахов сейчас должен торопиться в свой лагерь из дома. Можете устроить, чтобы ваши его задержали на этой дороге, пока у нас не будет все готово для встречи?

– Это уже сделано! Наши люди позаботились о том, чтобы лишить змею головы! На дороге от его дома к лагерю устроена грандиозная пробка, и меньше, чем за час, он оттуда даже альтернативными способами не выберется.

– Это хорошо! – одобрил Гена. – А будет еще лучше, если вы нам сумеете выдать несколько броников для страховки. Ну и камеру, если у вас есть что-то стоящее. И надо еще так рассчитать, чтобы Евстахов, несмотря на все препятствия, подъехал к лагерю сразу после того, как мы ее передадим. Сможете подогнать по времени его появление? А мы с Полем едем прямо сейчас к месту сбора.

– Я с вами! – Лана подалась вперед.

– Ни ты, ни Айка! – отрезал Гена.

– Если ты меня с собой не возьмешь, то я найду, к кому подсесть! – пригрозила Аглая.

– И думать забудь! Никто тебя не возьмет, если только не захотят со мной отношения портить! Это не игра! И главное, своего байка у тебя нет, а пассажиры сейчас будут только мешать. Наша задача – для начала всего лишь устроить в лагере переполох. Быстро влететь на его территорию и так же быстро оттуда свалить. И в это же самое время незаметно обеспечить Ромку тем, о чем он просил. Мы успеем! Должны!

– Так что, – обернулся к Ланочке Поль, – будет достаточно, если ты нам просто опишешь, где сейчас Ромка. Не сомневайся, мы быстро его найдем, потому что знаем этот лагерь намного лучше всех ваших сектантов, сколько б их там теперь ни собралось.

Тоже внимательно слушая Ланочкины пояснения, Гена под испепеляющим взглядом жены сел на свой мотоцикл. Примирительно протянул:

– Ну ладно тебе, Айка! Просто пойми! А на твою фигуру даже броника будет не подобрать, при условии, что нам их еще удастся добыть.

– Уже удалось! – Михайлов тоже успел с кем-то переговорить. – Сейчас их подвезут на шоссе, к повороту на «Алую зорьку», двигаясь с вами наперегонки. И чувствительную видеокамеру с таким же микрофоном для перестраховки. Одна сама пусть пишет, с другого ракурса все будем записывать мы. А еще… наши будут готовы пойти на штурм по команде Романа. Скажите ему, пусть он даст знать, когда закончит все, что хотел. Произнесет ключевое слово.

– Какое?

– Пусть это будет «печенька»!

– В самый раз! – хохотнул Ярополк, заводя мотоцикл.

21

Байкеры собрались очень быстро – в «Летящей стае» это был далеко не первый случай экстренного сбора. Так же быстро экипировались, получив амуницию из подъехавшей машины. Ярополк попутно вводил всех в курс дела без участия Гены, сделавшего крюк, чтобы заехать в их с Ромкой гараж. Тот подлетел в последнюю минуту, раздеваясь уже на ходу, чтобы втиснуть бронежилет под байкерскую куртку. А потом вся «Стая» – отказавшихся не нашлось! – рванулась на своих мотоциклах к воротам «Алой зорьки».

Сущие дикари на мотоциклах, они подлетели к лагерю, гикая и гремя цепями. Быстро продели эти цепи в прорехи, имеющиеся в воротах, закрепили на мотоциклах концы цепей и дернули за них, заполоняя все вокруг густым дымом усиленно работающих движков и шумом летящего из-под колес гравия.

– Дети бога! Божьи чада! – во всю глотку скандировали оставшиеся не у дел, приспустив забрала на разрисованных шлемах и тоже газуя на холостом ходу, чтобы создать над собой дымовую завесу, способную укрыть их от детального обзора с осаждаемой стороны. – Встречайте гостей! К вам дети сатаны в гости пожаловали!

Ворота со скрипом подались, байкеры поднажали, и одна створка слетела с петель. Дикий поток на мотоциклах хлынул в образовавшуюся прореху. Имевшиеся в лагере бойцы, из тех, кто не входил в ежедневное сопровождение работников, попытались оказать на входе сопротивление незваным гостям. То, что по ним даже стреляют, Гена понял, увидев, как пошатнулся приятель, ехавший чуть впереди. Потом и сам ощутил болезненный толчок в районе бронежилета, заставивший его сбиться с ритма движения. Но ненадолго! Защитники с их пистолетами не могли хорошо прицелиться в такой обстановке. А вскоре и вовсе остались далеко позади, не в силах угнаться за мотоциклами. А байкеры, распугивая с дорожек обитателей лагеря, неслись все дальше. Мимо корпусов, мимо карусели и через парк.

В намеченном месте Ярополк с Геной оторвались от общего потока. Свернули к указанному Ланой домику. Вопреки опасениям, никто их здесь не ждал – сегодня у бойцов был слишком напряженный день после такой же ночи, чтобы они еще взялись позаботиться о персональном карауле для безногого инвалида. Замок тоже сбивать не пришлось – ржавый старик, он был просто накинут дужкой на петли и не защелкнут.

* * *

Когда Ромка увидел в руках своих палачей шприц со знаменитым коктейлем, он, наверное, на все, что угодно, готов был пойти, лишь бы оказаться как можно дальше от этой иглы, избежать ее любыми путями! Но путь нашелся только один. И Ромка ухватился за него, как утопающий за соломинку.

Стараясь не показывать охватившего его страха, он выдал бойцам ту самую фразу, которую потом и передал Евстахову Захар. И бойцы отступили, не отважившись принимать самостоятельное решение в таком спорном вопросе, как личная жизнь их босса. Но проводивший их взглядом Ромка, утирая взмокший от ужаса лоб, понимал, что выиграл для себя не спасение, а только отсрочку от страшной судьбы. И что с приездом Евстахова у него уже не останется ни единого шанса продолжить жизнь полноценным человеком, пусть даже и без ног, но со своей головой. Напротив, теперь его смерть обещала стать куда более мучительной и долгой, чем могла бы, потому что гибель ноздревского сына, о которой Ромка знал во всех подробностях, он собирался взять на себя.

Но пока он все-таки отвоевал себе еще некоторое время на то, чтобы пожить, осознавая всю красоту этого мира, даже здесь, в заброшенном летнем домике, где сквозь щели в стенах лился яркий утренний свет, а в нем струились танцующие пылинки. Ромка смотрел на них, при этом стараясь не спрашивать себя, стоила ли для него овчинка выделки, и вообще стараясь не думать о будущем. Но именно в тот момент, когда ему стоило немалого труда совладать со своими чувствами, не сорваться в пропасть отчаяния и страха, он услышал далекий рев мотоциклов – звук, который он узнал бы на любом расстоянии. Потом загремели сорванные ворота.

Понятия не имея, что там может происходить, Ромка вслушивался в нарастающий шум моторов, словно в музыку. Но тут, заставив его вздрогнуть, на крыльце раздались шаги… Лицо! Ромка стиснул кулаки, стараясь совладать с его выражением. Никто сейчас не должен понять, что он чувствует на самом деле! Никто из его врагов, уже пытавшихся его когда-то сломить! Но в домик ворвались не враги, а друзья! Он это понял сразу, лишь увидев на шлемах эмблемы «Летящей стаи».

– Вот он, герой! – выдохнул Гена, снимая шлем. Метнулся к Ромке, присел перед ним, лишь чуть-чуть опередив более резвого Ярополка. – А мы к тебе! Какими судьбами – это долгая история, ты все узнаешь потом. У нас очень мало времени, сейчас наши пронесутся по лагерю и назад повернут. Так что слушай! И вот, держи! – перед Ромкой появились камера, микрофон и пистолет. Его собственный, который он со времен своего криминального прошлого хранил в гараже. Даже не спрашивая, как Гена про него вспомнил, Ромка схватил пистолет, машинально проверил и сунул за пояс, себе за спину. Теперь он хотя бы сможет умереть по своему выбору, а не стать овощем, снова усложняя собой Айке жизнь. Ну а если повезет, то и не один этот мир покинет, а в компании, за доставку которой ему еще и скидку должны будут сделать в аду.

Хотя, слушая Генины инструкции, он быстро понял, что у него теперь имеются и другие варианты. Камера и микрофон! И пресловутая «печенька», про которую он должен будет упомянуть.

– Арсений жив, Лана у нас, – подвел итог Гена, отвечая на вопросительный Ромкин взгляд. – Ну а теперь все, нам пора! К воротам мы должны подъехать всей толпой. Держись, брат! Помни, что ты не один. Мы не станем далеко отъезжать. А пока мы тут куролесили, отвлекая охрану, часть омоновцев уже должна была незаметно проскользнуть за периметр.

Коротко улыбнувшись, Ромка хлопнул-пожал протянутые руки друзей. Кто бы знал, что его попытка просто убрать Ланочку подальше от эпицентра действий вдруг обернется такой масштабной операцией?! Как она смогла так рано выбраться в город? Он обязательно это выяснит, но потом. А пока… Ромка принялся размещать миниатюрную аппаратуру. Прикрепил, убедился, что со стороны она незаметна, включил. Когда начнется спектакль, все должно работать на высшем уровне! А начала недолго осталось ждать.

* * *

Утверждение о том, что неприятности в одиночку не ходят, Евстафий вспомнил сразу, как только увидел сорванные ворота. И это после того, как он, торопясь попасть в лагерь, застрял на полпути, потому что какой-то идиот умудрился на своем «бычке» опрокинуться поперек дороги, еще и расшвыряв по ней груз. И вот, в довесок…

– Что здесь случилось? – напустился Евстафий на подчиненных.

– Байкеры… – сказал-выплюнул один из бойцов. – Обкуренные, как сволочи. А может, и в самом деле антихристы, как они тут орали? Потому что ни одного из них подстрелить не удалось. Ворвались, пронеслись туда-сюда и исчезли, как не было. А ворота теперь…

– А кроме ворот? – нетерпеливо уточнил Евстафий. – Вы все проверили?

– Все! И после них, и даже их самих пересчитать догадались, на входе и на выходе, чтобы никто из них тут не надумал затихариться. Но все совпало. И вообще мы даже пытались за ними пуститься на микроавтобусе, чтобы их из вида не упускать! Да забуксовали почти сразу… Дорожки узкие, заросшие, по таким только на байках и ездить. А пока мы выбирались, их уже и след простыл.

– Но все и всё осталось на месте? – снова уточнил Евстафий.

– Зуб даю! – загорячился боец. – Мы что, своего дела не знаем или вместе с вами во всем не повязаны?

– Мне не нравится, что это были именно байкеры, и именно сейчас, – веско ответил Евстафий, кое-что смутно припомнивший о курьере, передавшем ему сегодня привет.

Но тут вмешался Захар:

– Да они в последнее время по всему городу кипешуют! Тут ведь у них свой клуб какой-то даже имеется.

– Ладно… – Евстахов помолчал, обдумывая ситуацию, потом скомандовал: – Ведите меня к этому, безногому. Для начала переговорю с ним, а потом уже будем решать, что да как.

* * *

Проводив взглядом уехавших приятелей, Айка даже ногой в сердцах топнула. Потом попыталась ухватить Лану за руку:

– Пойдем скорее! Мы еще успеем добраться в нужное место! Если не вовремя, то почти… А это у тебя что? – Теперь она перехватила Лану за запястье, ладонью кверху. Потом взглянула на вторую ладонь. Обе являли собой сплошные открытые раны.

– Я же за машину цеплялась, за днище. Как уж получилось. – Лана только плечами пожала. Правда, сразу после этого как-то болезненно съежившись.

– Ну-ка… – Айка заглянула девушке за спину. Потом – в глаза: – На тебе после этой поездки хоть одно живое место осталось? Спина ведь тоже вся изодрана.

– Неровности, ухабы. У меня силы быстро закончились. Ну и опять же отцепляться пришлось на ходу, – Лана ответила так спокойно, как будто речь шла об обычной прогулке.

– И все это ради него, ради Ромки? – уточнила Аглая. Покачала головой, вздохнула: – Господи! Я так и не могу понять, что он изначально в тебе нашел. Но, кажется, не ошибся! Ладно… – Она еще раз бросила взгляд в конец аллеи, куда уехали Гена с Полем. А потом постановила: – Идем к нам домой! Эти перцы и без нас управятся в лагере! А тебя надо срочно лечить. Для начала хотя бы домашними средствами, а там уж как получится.

– Не надо!

– Да ты не переживай, я в этом деле специалист. Сама не раз в переплеты попадала.

– Я не из-за этого. Просто мною можно будет и позже заняться.

– Не дури! Я его сестра, и мне он тоже небезразличен. Но оттого, что мы будем толочься сейчас под оградой, события все равно свой ход не изменят. – Тут Айка, конечно, кривила душой. Если бы она была одна, то уже бы двигалась к лагерю. Пешком, на такси, автостопом – как придется! И не важно, что, оказавшись на месте, она ничего бы не смогла изменить. Просто быть там, рядом. Увидеть освобожденного брата одной из первых.

Но он же ей не простит, если увидит, в каком виде она бросила Лану! Да и самой Аглае было теперь искренне жалко эту дуреху, стоически старавшуюся не замечать своих рваных ран. Та, которая была готова ради Ромки на подобное самопожертвование, была достойна и сочувствия, и заботы с Айкиной стороны. Поэтому Аглая повторила:

– Пойдем к нам домой. Оперативно управимся. Генка все это время нам будет отчитываться о событиях по телефону, пусть только попробует не позвонить! А потом, если уж на то пошло, мы с тобой вызовем к дому такси, чтобы к ним присоединиться.

* * *

– Так это ты?! И все-таки жив?! – переступив порог, Ноздрев успел не только рассмотреть своего пленника, но и пнуть его в сердцах пару раз.

– А то как же. – Ромка нашел в себе силы перевести дыхание и усмехнуться. – Ты же сам поддакивал Боре, когда тот приказал вызвать мне «Скорую», потому что я не должен был сдохнуть раньше, чем вам спрятанный контейнер отдам. Контейнер с радиоактивной начинкой, для старших детей из первой семьи директора химзавода Повиликина. Кстати… я тогда долго в больнице валялся. Может, расскажешь, удалось вам то дельце довести до конца или нет?

– Удалось, – злорадно сообщил Ноздрев. – После того, как мы все-таки нашли и подкинули спрятанный тобой контейнер, вся его первая семья, в полном сборе, сыграла в ящик от лучевой болезни в течение месяца. После чего сам Повиликин стал тише воды и ниже травы, особенно когда ему намекнули, что и со второй семьей, и с его младшими детьми то же самое может случиться. Около двух лет он безотказно поставлял нам продукцию, гнал левый товар, а потом попал под суд за свои махинации, но это были уже не наши проблемы. Как и то, что он в камере повесился.

– Вы помогли?

– Чтобы лишнего не болтал. Он все равно был не жилец с его вечными муками совести из-за старших детей. Зато новый директор после него даже не пытался быковать, делал все, как ему скажут, до самой кончины Бориса.

– Да, шикарно вы тогда с Борей развернулись! Это не нынешняя паршивая секта.

– Паршивая или нет, а доход приносит исправно! – парировал Ноздрев.

Ромка покивал, а после задал несколько наводящих вопросов, провоцируя Ноздрева на откровенность о его нынешней деятельности. Не для себя – он и сам прекрасно все это знал, – а для бесстрастно фиксирующих показания камеры с микрофоном. Потом показушно поаплодировал «святому Евстафию».

– Хватит кривляться! – оборвал тот. – Я сюда пришел не для того, чтобы на твои выкрутасы или на твою рожу глядеть. Ты сказал, что знаешь что-то про моего сына.

– Знаю! – Ромка записал все, что хотел, но не мог отказать себе в маленьком удовольствии выплеснуть Ноздреву правду в физиономию. Даже заведомо зная, что его за это снова будут бить. – Твой сынок был насильником и отморозком. И когда он перед смертью оказался лицом к лицу с одной из своих жертв, без папенькиной поддержки, то это его так напугало, что он даже штаны испачкать успел. А потом удрал и рванул по крайне плохой дороге на полной скорости. Но у него же была очень крутая машинка! Только, как видишь, это его не спасло.

Правда была неполной, учитывая, что ее сейчас записывали. Но и этого хватило, чтобы взъярившийся Ноздрев снова пнул Ромку под ребра. Одно из них, кажется, уже сломанное до этого, так болезненно хрустнуло, что Ромка не выдержал, охнул:

– Печенька, мать твою так!

– Что? – опешил Ноздрев, а затем обратился к своим бойцам: – Не стойте, давайте сюда коктейль! Сейчас он у нас не так запоет!

– Я сказал «печенька»! – повторил Ромка как можно четче. И быстро понял, что был услышан не только здешними зрителями. Где-то в отдалении раздался короткий вскрик, потом вроде как сильный удар по закрытой двери. Значит, взялись за изолятор!

– Что за… – Ноздрев не слишком сильно обеспокоился, еще не понимая всех масштабов происходящего. Скомандовал паре сопровождавших его бойцов: – Разберитесь! Опять Архип ужрался до чертиков? Когда хоть успел?! Захар, а ты давай сюда шприц!

– Не так быстро. – Лишь только отправленные к изолятору бойцы выскользнули наружу, Ромка одним движением выключил ставшую ненужной камеру, выхватил пистолет и взял оставшихся на мушку. Мелькнула соблазнительная идея: прострелить сейчас Ноздреву обе ноги. Или заставить Захара под дулом пистолета вколоть последнюю порцию коктейля своему боссу. Чтобы ни у одного из присутствующих не возникло сомнений в подлинности оружия, Ромка пустил первую пулю в доски пола, перед самыми носками их обуви. Добавил на словах: – Стреляю я очень хорошо. Морская пехота – это вам не фантики разворачивать. Так что…

Его едва не вывернуло наизнанку, не от брезгливости, а от какого-то глубокого морального отвращения, когда он увидел, что у Ноздрева, оказавшегося под оружейным прицелом, мелко затряслись щеки и отвислый подбородок, а на брюках расползлось темное мокрое пятно. История повторялась…

Но, к счастью, в домик быстро ворвались бойцы в камуфляже, избавившие Ромку от этого тошнотворного зрелища. Он только и успел незаметно спрятать свой пистолет обратно за пояс, как один из мгновенно скрутивших всю шайку омоновцев присел перед ним:

– Ты – Ромка? Ты как, братан?

– Если бы вы мне подогнали обратно мою коляску, вообще все было бы отлично.

– Немного подождешь? Мы скоро вернемся!

– Конечно. – Ромка только кивнул, прекрасно понимая, что время заниматься его персоной наступит только после полного захвата всей территории. А про коляску это он просто так сболтнул, первое, что пришло на ум, потому что на самом деле хотелось просто истерически хохотать от охватившего его облегчения.

* * *

Когда Ромку на его раздобытой коляске торжественно выкатили из лагерных ворот, то его там встретила поистине адская какофония. Не допущенные ОМОНом за периметр байкеры собрались поблизости от высаженных ими же ворот и теперь приветствовали своего собрата – газовали, орали, жали на клаксоны.

Ромка крепко стиснул зубы, глядя на них: именно сейчас сдержать эмоции оказалось труднее всего. Хорошо, что Айка кинулась к нему, отвлекая его внимание на себя, иначе он в конце концов точно не выдержал бы и разрыдался.

– Где Лана? – сдавленно спросил он у сестры, в качестве приветствия своим братьям вскидывая сжатый кулак.

– У нас дома. Я ее заперла, когда сюда кинулась.

– Что?!

– Ну да. Она, как узнала, что ты вне опасности – омоновцы сюда по рации передали, а Генка мне перезвонил, – так начала нести какой-то бред насчет того, что она тебя недостойна. Вот я и решила, чтобы она не надумала удрать втихаря, не брать ее с собой, а оставить в квартире, заперев на ключ. Короче, сам теперь с ней разбирайся. По мне, так вы оба друг друга стоите. Да, она не ангелочек, но и ты, извини, с половиной города в свое время…

Прерывая Айкино выступление, к Ромке начали сбегаться его прежние приятели, наконец-то решившие оставить в покое своих железных коней. Гена, Ярополк, а за ними и все остальные, старые друзья, до боли знакомые лица.

– Явились! – Айка хмуро сверкнула глазами в Генину сторону.

– А где эта… Ланочка? – спросил Ярополк, не заметив ее поблизости.

– Поль! – Малейшей запинки в его голосе хватило Ромке на то, чтобы сразу подобраться, как перед броском. – И вы все, кто считает меня своим другом. – Он обвел взглядом столпившихся байкеров. – Я знаю, что слухи о Лане до вас точно дошли, а до кого-то уже и с подробностями. Так вот, на будущее. Если кому-то из вас в голову взбредет сболтнуть о ней какую-то гадость, то пусть он будет готов и к тому, чтобы потом подойти ко мне, глаза в глаза, и мне в лицо плюнуть. Если есть такое желание, то вперед! А если нет, то даже не заикайтесь о ней. Даже в мое отсутствие, даже по пьяни!

– Не заводись, брат, мы – могила, – раздался голос из плотных рядов.

– Ну тогда… – Ромка позволил себе оттаять, зная, чего стоят такие обещания, – как же я рад всех вас видеть! Вы даже этого не представляете, черти!

22

В инвалидной коляске, с ногой на аппарате Арсений выехал в больничный парк. Подъехал к ждущему его Ромке, стоящему на протезах, взглянул на него снизу вверх, усмехнулся:

– Ну вот мы и поменялись с тобой ролями! Теперь ты на ногах, а я на коляске. И как же я тебя теперь понимаю!

– Не понимаешь. – Ромка покачал головой. – Ты прекрасно знаешь, что у тебя все это не навсегда. Так что… в общем, поправляйся скорее и не пытайся примерять на себя мою шкуру. Расскажи лучше, как у тебя дела.

– Как, как… Руки, слава богу, спасти удалось, а с ногой еще месяца два валяться, если не больше. Не сумел я удачно приземлиться.

– Неудивительно. Ты и так не в лучшей форме был, а в прыжке тебя, говорят, еще и подстрелили.

– Зацепили, что стало последней каплей. Среагировал и не успел извернуться, шмякнулся о землю, как разжиревший кот. Но уже на земле я вовремя вспомнил твой рассказ о том, как ты передвигался. И, зажимая ногу, чтобы кровавый след не оставлять, я успел не отползти, а откатиться с открытого места. Это оказалось гораздо быстрее. Поэтому, когда ноздревская свора выскочила за забор, я уже успел в кустах притаиться. Они же подумали, что я удрал, раз под забором не валяюсь, и кинулись далеко вперед. Мне оставалось после этого лишь перекатываться дальше, перетянув ногу и периодически затаиваясь в укрытиях. Так и добрался в конце концов до дороги. А там уж, как только смог, сразу кинулся звонить Валентину.

– Ясно. – Ромка улыбнулся собеседнику. – Удача в этом деле упорно обходила тебя стороной, но вот мужества тебе не занимать!

– Тебе тоже. – Арсений оглядел его, словно изучая впервые. – Уважаю твой характер! И главное, старался ты не зря! Теперь добытые тобой сведения, плюс прошлые «заслуги» Ноздрева и результаты проведенного в его квартире обыска не оставили ему ни единого шанса на то, чтобы еще хоть когда-нибудь увидеть небо не в клетку. Остальных он уже сам за собой потянул. Знаешь, из тебя мог бы выйти превосходный спецагент. Даже сейчас, невзирая на твою инвалидность. Или даже как раз именно вот как есть.

– Из меня уже вышел вполне неплохой автослесарь, чем я вполне доволен. Больше испытывать судьбу не хочу.

– А поменять? – Арсений кивнул на стоящую в отдалении Ланочку, одетую строго, но со вкусом. И с двумя косами, так полюбившимися Ромке при их первой встрече в домашних условиях. Когда им, всем троим, пришлось уговаривать ее остаться. Хотя бы до тех пор, пока не найдет, куда ей пойти. – Это та самая девчонка?

– Та самая. И поменяю судьбу, обязательно. Такими, как она, не разбрасываются.

– Ясно, – Арсений вздохнул. – Ну что же, спасибо, что навестил. И жаль, что наши с тобой дорожки расходятся.

– Будешь мимо проезжать – заходи в гости, всегда будем рады.

– А вот возьму и когда-нибудь воспользуюсь твоим предложением! – пригрозил Арсений на прощание. – Счастья тебе!

Счастья! Да оно у Ромки как раз уже было. Трудное, неоднозначное. И все еще какое-то диковатое, хотя до самозабвения готовое жить только им, им одним!

Глядя, как он приближается, Лана шагнула ему навстречу. Он протянул ей руку, она подала свою. Ее пальцы все еще трепетали каждый раз, когда соприкасались с Ромкиной ладонью. Словно она все еще не верила в реальность, словно все еще боялась спугнуть этот волшебный сон. Он сжал их чуть крепче. А потом, поймав робкий Ланин взгляд, тихо сказал ей:

– Пойдем домой.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg