«Шампанское для аферистки»

Шампанское для аферистки (fb2) - Шампанское для аферистки 1992K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анастасия Александровна Логинова

Ирина Уланова Шампанское для аферистки

Граница России с Казахстаном

Апрель 2011 г.

Двадцать первого апреля груженный товаром КамАЗ пересек границу России и Казахстана. Таможенный досмотр прошли без осложнений, хотя очереди своей ждали, конечно, долго: экспедитор — молодой казах беззвучно бесился и потел, водители нервничали. По ту сторону границы фургон давно уже ждали русские. Партию казахского чая заказала какая-то петербургская оптово-закупочная фирма. До российской границы груз обязались доставить поставщики, а от границы до Санкт-Петербурга — русская фирма «Транзит-Плюс». И все-таки обошлось без эксцессов, что бывает редко: таможенники посмотрели документы, почитали накладные, один, самый деятельный, заглянул в фуру, вскрыл коробку на выбор. Коробка доверху была заполнена пакетами с тем самым чаем. Таможенник лениво разворошил их, махнул рукой и бросил вскрытую коробку обратно.

— Езжай! — дал он добро.

Вскоре добрались до места под Троицком, где давно уже дожидались двое водил: совсем молодой парнишка по имени Стас, не расстающийся с айподом, и едва держащийся на ногах мужчина лет пятидесяти. Валентин Егорыч снова был пьян. Его держали в «Транзите», потому что он был тестем главного механика и последние годы в организации лишь числился — ни на один междугородний рейс его не ставили. Почему везти казахский чай аж из Троицка поставили именно его — загадка. Егорыч, конечно, не выдержал: вчера сорвался и напился как черт. Это значило, что Стасу придется вести КамАЗ сутки как минимум, потому что, ясен перец, в таком виде Егорыча за руль сажать нельзя.

Казах-экспедитор опять потел, торопливо сдавая всю документацию на груз русским — сопровождать чай по России он не собирался. Коробки быстро перегрузили в фуру с питерскими номерами, погрузили и Егорыча. Стас воткнул наушники в уши и сел за руль. Тронулись с Богом.

Через два часа миновали Челябинск. Потом пошло хуже: дорога испортилась — пришлось снижать скорость, да и сумерки уже спускались. А в это время нужно ехать особенно осторожно. Очухался Егорыч. Был он все-таки опытным водилой — трассу проезжал не раз.

— Хреново, что охраны-то не выделили… — Егорыч так смачно зевнул, что и Стасу захотелось спать. — Вдвоем-то страшновато.

«Вдвоем… — зло подумал парень. — С тобой-то все равно что в одиночку».

А вслух ответил:

— Сдалась она тебе — охрана. Мы ж не компьютеры везем, а дребедень всякую — чай, специи какие-то.

— Чай… — словно на вкус попробовал слово Егорыч. — А ты хоть груз-то смотрел?

— Фиг ли его смотреть? Вон, в накладных все написано.

— В накладны-ых, — недовольно передразнил Егорыч. — Сами-то коробки открывал? А ежель там не чай? Вот так недогляди, а!

— А что же там, если не чай? — гоготнул Стас, даже делая звук в айподе потише и ожидая, что старик его сейчас повеселит.

— Ну-ка останови, — вдруг насупившись, велел тот.

— Ты что, Егорыч? Поздно уже…

— Останови-останови. Все равно мотору остыть нужно. Едешь-то, поди, с самого Троицка.

— Все равно темень. Не увидишь ни хрена! — крикнул парень деду, когда тот вылез из кабины.

Егорыч копался долго, минут десять. Вернулся довольный, даже подмигнул Стасу. Минут через пять езды не выдержал: вытащил из ветровки куртки два плотных пакета с чаем:

— Гляди, что я припас. Чайку-то заварим?

— Совсем ты, Егорыч, сдурел… — пробурчал Стас.

— Ну-ну!.. Ты на старших-то не больно… — рассердился дед и сунул пакеты обратно.

Смеркалось. Южные голые поля оставались позади — теперь фура летела через зеленеющие леса средней полосы. Вечнозеленые сосны высились по обе стороны шоссе, а между стволами мелькало, слепя глаза, медное предзакатное солнце. Под Екатеринбургом в лесах висела тяжелая тишина, нарушаемая только ревом летящих по трассе машин. Природа, которая все чувствует, безусловно, тоньше, затихла в ожидании, как будто предупреждала.

Но в кабине КамАЗа тишину не замечали: Егорыч спал, а Стас был поглощен композицией, звучавшей из наушников. Он вел фуру весь день и уже порядком устал, а серая лента дороги кончаться и не думала. Пора было останавливаться на ночлег. Парень ориентировался только по карте и где ближайшая станция понимал плохо. А Егорыч беззаботно дрых рядом. Трасса постепенно пустела. Где-то впереди часто мигали красные габаритные огни легковушки.

«Вот повезло кому-то, — подумал Стас, — кажется долбанулись…» И правда: почти поперек дороги стояли искореженные «жигули» и отчаянно мигали габаритами. Притормозить пришлось бы в любом случае: просто так их не объедешь. Выкручивая тяжелый руль, Стас пытался разглядеть салон легковушки, и в этот момент из машины выскочила девица лет двадцати. Испуганно глядя на Стаса, она кричала ему что-то. Он, не заглушая мотор, остановился, опустил стекло. Крикнул:

— Что случилось?

Девчонка смотрела растерянно, но не отвечала. Стояла она довольно далеко от КамАЗа и подходить не торопилась. Проехать мимо Стас уже не мог: слишком много испуга было в глазах девчонки. Да и в искореженной машине умирает, может, кто. Он открыл дверцу, спрыгнул на асфальт. Сбоку, за открытой водительской дверцей, что-то коротко свистнуло — Стас метнул взгляд вправо, но увидел только стекло дверцы, покрывающееся непрозрачной сеткой, а потом — темнота.

Через секунду тот же свист еще раз рассек тишину легкого весеннего вечера. Егорыч ничего не почувствовал — он все еще спал.

Тело старика за ноги выволокли из кабины, столкнули под откос, туда же стащили мертвого Стаса. От пинка ногой следом полетел и шипящий айпод.

В КамАЗ забрались стрелявший и девушка, а «жигули», хоть и были побиты, но оказались на ходу. Третий быстро завел движок легковушки. Через минуту на участке трассы Челябинск — Екатеринбург снова стало спокойно. Солнце окончательно спряталось за соснами.

Глава 1 Утро воспоминаний

Я шуганул кошку с постели, с трудом сел на кровати и подумал, что отмечать день рождения посреди рабочей недели — это все-таки плохая мысль. Господи, как меня угораздило так нажраться-то?.. Последний раз подобное было, еще когда я в ментовке пахал, а было это ох как давно…

В кармане джинсов верещал сотовый — он-то меня и разбудил. Знать бы еще, где эти джинсы. События вчерашнего вечера вспоминались туго, со скрипом, а некоторые моменты вообще отказывались всплывать в памяти. Повод был, конечно, веский: во-первых, у моей любимой женщины — Наденьки случился вчера юбилей. А во-вторых, Марина меня бросила — тоже вчера. Может, хоть в этот раз навсегда?

Где джинсы?.. Наплевать на звонок я не мог — помнил, что сегодня пятница, вполне рабочий день. Антон уехал в командировку, а меня оставил в конторе за старшего: сейчас, должно быть, все тридцать два наших сотрудника поочередно мне названивают.

Джинсы я нашел аккуратно висящими на спинке стула, но про телефон и контору мгновенно забыл, потому что посреди моей спальни лежал некий предмет, который быть здесь никак не должен. Черная замшевая туфля, определенно женская. Мне резко поплохело…

Черт! Черт! Черт! Неужели я допился до того, что позвонил вчера Марине и попросил прощения? А она простила. Ну за что мне это?..

Теперь я уже ясно слышал шум душа. Не выпуская из рук туфлю, я дополз до двери ванной, дернул ручку — заперто — и тихонько поскребся в дверь.

— Я сейчас! — отозвался звонкий женский голос. — Через три минуты освобожу ванную.

С одной стороны, я приободрился — голос явно был не Маринкин, что хорошо. Правда, я, хоть убей, не помнил, как зовут его обладательницу и как она выглядит, что не очень хорошо.

Я молча сполз по косяку на пол, приложил к горящему лбу холодный металлический каблук и попытался хоть немного восстановить в памяти события вчерашнего вечера…

Итак, отмечали день рождения моей любимой женщины, Наденьки Аристовой. Муж моей любимой женщины как раз сегодня уезжает в Москву по работе, потому и собрали они компанию не на выходных, как следовало бы, а в будний день. Гуляли дома у Аристовых, что значительно сужало круг — значит, та, что заперлась в моей ванной, мне более-менее знакома. Путем логических умозаключений я установил, что это либо одна из подруг Наденьки по работе, либо кто-то из ее бывших однокурсниц, либо коллега Стаса — ее мужа.

Первое и второе очень и очень сомнительно: дело в том, что моя Наденька судебный медик, а отношения у меня с представителями этой профессии сложные. Исключая Наденьку, конечно, но с ней мы еще в школе вместе учились, так что это песня отдельная. А остальные… Что говорить, если дамы весь вечер громко обсуждали эффективность применения опарышей в медицине. С чувством рассказывали, что если в загнившую рану на некоторое время поместить личинку, то она, не будь дурой, съест все мертвые клетки, оставляя ткани чистыми. Нет, не мог я уехать домой ни с Надиной подругой, ни с однокурсницей — мне столько просто не выпить!

Преподавательницы — коллеги Стаса? Вот это уже теплее… Я даже оживился, вспоминая. Была там одна такая в коротком голубом платье. Очень коротком. Даже имя ее помню — Мила. Да-да, вот сейчас вспоминаю: как раз во время разговора об опарышах Марина заявила, что ее сейчас стошнит, и вышла на балкон освежиться, а эта Мила подсела ко мне и начала рассказывать что-то о непонимании современным обществом всей значимости поэзии раннего Гумилева. И так, черт возьми, она хорошо рассказывала, что мы пошли с ней танцевать аргентинское танго под Катю Лель.

Точно-точно!

А потом вернулась Марина и очень эмоционально заявила Миле, что безвкусно надевать под голубое платье красное нижнее белье. Мила ей, кажется, возражала. В это время судебные медики — среди них были не только женщины — немножко увлеклись спором об опарышах, и один даже предложил другому выйти на лестничную площадку и решить вопрос чисто по-мужски. Я начал их разнимать, отвлекся от Марины и упустил момент, когда она, не простившись с коллективом, покинула квартиру.

Значит, Мила! Внеся хоть какую-то ясность, я сравнительно легко поднялся с пола и почти бодро добрался до кухни — попить минералки. Но тут воспоминания поперли уже против моей воли…

Договорить о Гумилеве нам так и не дали — через какое-то время после ухода Марины явился муж Милы. Он тоже громко и возмутительно говорил что-то о красном нижнем белье, но моя Наденька обладает способностью урегулировать любые конфликты, так что через десять минут мы втроем — я, Мила и муж уже пили за встречу. Вечер подходил к концу, так что вскоре они ушли, а следом двинулся домой и я.

Машину в тот день я предусмотрительно оставил на стоянке у дома, потому возвращался на такси. В дороге успел протрезветь, вследствие чего мне сделалось тоскливо и одиноко. Не желая заканчивать вечер, по пути домой я наведался в ночной клуб — хряпнуть вискаря на дорожку. У барной стойки сидели штук пять девиц. Ни с одной я заводить знакомство вроде бы не собирался, но одна из них обратилась ко мне сама. Даже не обратилась, а просто собралась прикурить, но не смогла найти зажигалку. Ну как было не помочь? Разговорились. Помню, она сетовала, что мосты уже развели, и ей, бедняжке, теперь придется коротать ночь в клубе. В общем, мы поговорили в таком духе минут десять, потом купили еще бутылку вискаря и направились ко мне.

Н-да… а ее имя и внешность я, между тем, так и не вспомнил. Собрался уже смириться с этим фактом, но тут взгляд мой упал на женскую сумочку, живописно лежащую посреди прихожей. Немало не смущаясь, я вдоволь порылся в сумке, но ничего предосудительного не увидел, даже наркотиков. Зато нашел паспорт на имя Караваевой Юлии Александровны с пропиской в доме на Петровской набережной — хм, действительно через мосты ей ехать нужно было.

Едва я успел пристроить паспорт на место, как из ванной выплыла сама Юленька. Она оказалась, пожалуй, хорошенькой. Нет, правда, после того как весь вечер алкоголил со страшной силой, я и не ожидал подцепить девчонку настолько симпатичную.

— Доброе утро, Юля, — бодро поздоровался я.

— Доброе утро… — пролепетала она, стыдливо кутаясь в не слишком широкое полотенце. И судя по тому, как она на середине оборвала фразу, я понял, что ее мучают те же вопросы, что и меня минуту назад: «Надо же было так напиться!» и «Как, интересно, его зовут?»

— Леша, — подсказал я и отдал сумочку, которой она тут же, как могла, прикрылась.

Я умилился: какая своевременная скромность.

— Кофе хочешь? Или позавтракать?

— Нет, я и так опаздываю.

— Как знаешь… — я пожал плечами и скрылся в ванной, чтобы еще больше ее не смущать.

Через полминуты Юля постучала ко мне в дверь:

— Леша, я забыла сказать, тебе где-то полчаса назад звонили. Вроде что-то срочное. Звонок на автоответчик записан.

— Спасибо, — отозвался я. — Завтракать точно не будешь?

— Нет, я уже убегаю…

— Тогда увидимся, — пообещал я.

— Ага, увидимся, — и громко хлопнула входная дверь.

«Не дай бог!», — наверняка подумала она. Впрочем, я подумал то же самое.

Когда покинул ванную, в квартире уже ничего не напоминало о моей ночной гостье. Я поставил чайник кипятиться и ушел перестилать постель. Пришлось еще раз шугануть кошку с кровати — вообще-то эта дармоедка не моя, а мамина. Мама уехала на дачу, а рыжее наглое чудовище примостилось спать теперь в моих ногах. Разбаловали ее.

Зазвенел домашний телефон, я включил громкую связь и вернулся к уборке квартиры. На работу все равно опоздал, так что уже можно не торопиться.

— Леш, привет! Как настроение? Если до сих пор не в офисе, значит, посидели вчера хорошо? — сколько сарказма было в этом голосе…

— Здравствуй, Ань. Посидели, как всегда, замечательно. Антон не приехал?

Аня — это секретарша Антона, то есть сейчас временно моя секретарша.

— Нет, раньше понедельника не вернется. Ты просил напомнить, если сам забудешь — а я вижу, что забыл, — что сегодня в одиннадцать у твоего Красильникова допрос в «Крестах», тебе нужно присутствовать.

Вот черт… Действительно забыл. А надеялся, что сегодня отсижусь в офисе.

Не успела отсоединиться Аня, как телефон снова разошелся — на этот раз звонил муж моей любимой женщины.

— Ты как? Живой там? — хриплым голосом спросил Стас.

— Почти. Слушай, если такие дни рождения будут чуть чаще, я скоро сопьюсь. Чего звонишь-то в такую рань?

— Кому рань, а кто-то уже полдня на ногах. Я по делу звоню: что ты решил?

Я сел напротив телефона и задумался. Терпеть не могу такие непонятки:

— По поводу чего решил?

— Ну, я так и думал: проснулся и не фига не помнишь с пьяных глаз. Вспоминай, вчера мы пошли за Мариной, и я тебе рассказал про своего приятеля, вспоминаешь?

Очень медленно, но я действительно начал припоминать, что, после того как Марина пулей вылетела из квартиры Аристовых, муж моей любимой женщины не оставил этого так и убедил меня, что нужно ее найти и вернуть любой ценой. И мы отправились в темноту питерской ночи искать Марину. Нашли, но она, не делая скидок на степень нашего опьянения, резво доскакала до проезжей части и умчалась на такси. А мы, пьяные и беспомощные, побрели обратно.

Прохладный ночной воздух меня здорово отрезвил, в мозгу даже мелькнула мысль, что поступил я с Мариной по-свински. Причем уже тогда, когда привел ее, не пьющую ничего крепче мартини, в компанию, где мартини считалось чем-то вроде газировки. Но такие уж у меня друзья, да и я сам не лучше — почему, интересно, Марина поняла это только вчера?

Тогда-то, на улице, Стас и завел тот разговор:

— Кстати, — сказал он, останавливаясь и прикуривая, — еще днем хотел спросить, у тебя с клиентурой как?

— Хочешь работу мне подкинуть? — спросил я, тоже поджигая сигарету.

— Да приятель у меня один есть, влип он по полной программе. Подозревают в убийстве жены, в «Кресты» на днях переводят. Жена таблеток наглоталась — чистый суицид, а ему нервы треплют. Адвокат нормальный нужен.

— Если в «Кресты» переводят, значит, обвинение вынесли, уже не суицид, — заметил я. — Следаки из Следственного комитета не идиоты ведь лишнюю работу на себя брать.

В подпитии я плохо запоминаю имена, зато по работе соображаю, наверное, даже быстрее — парадокс!

— Припоминаешь? — спросил Стас уже сегодня.

Была пятница, вникать в рабочие вопросы до смерти не хотелось. Я смутно представлял, где я в конце недели найду для Стаса адвоката. Да еще и такого, чтоб за него не стыдно было. О том, чтобы заняться этим самому, и речи не шло.

— Стасик, я мокрым уже не занимаюсь, — неохотно заговорил я в трубку. — А приятель твой сам поискать адвоката не в состоянии? Ты-то что дергаешься?

Стас помолчал:

— Он, Леха, сейчас думать и то не в состоянии. И уж тем более не станет сам никого искать. Защитника, конечно, вызвали — девочку какую-то, стажерку полуграмотную. Сам понимаешь, забесплатно кто ж подсуетится? Возьмешься?

Вообще идеей убийства путем отравления мог заразиться только человек, начитавшийся детективов. При нормальном бытовом убийстве — приревновал там, с любовником застукал или просто водки перепил — мужик скорее чем-нибудь колюще-режущим воспользуется или душить начнет. Это еще старик-Шекспир приметил. А таблетками травить как-то… В теории, конечно, много чего можно придумать, но на практике это чаще всего способ самоубийства.

Короче говоря, Стас пообещал, что координаты парня оставит Наде, а я обещал, что как-нибудь заеду. После звонка Стаса я уныло смотрел на телефон и думал о том, что Марине нужно позвонить и хотя бы спросить, как она доехала, чтобы не быть совсем уж свиньей. Автоответчик между тем назойливо сообщал, что есть один непринятый звонок. Ни капли не сомневаясь, что этой ночью я совершил еще один идиотский поступок, о котором меня сейчас оповестят, включил воспроизведение. И едва услышал голос, у меня натуральным образом отвисла челюсть.

— Здравствуй. Узнал? Это Катя. Зря я, наверное, звоню, да еще так рано, просто захотелось с кем-нибудь поговорить, — она всхлипнула, и, ей-богу, я подумал, что плачет. — В общем, я буду около телефона еще минут тридцать, даже сорок пять. А потом вернусь домой только к семи. Если ты не перезвонишь, я пойму, правда… Ну, не прощаюсь.

Еще не дослушав сообщение до конца, я начал набирать Катин номер, только потом заметил, что с момента ее звонка прошло уже полтора часа, так что трубку на том конце провода, конечно, никто не снял. Хотел было позвонить на мобильный, но вдруг резко передумал.

Дело в том, что наши с Катей отношения совсем не те, при которых один запросто звонит другому. Да, около полугода назад у нас было что-то вроде романа, который вполне мог иметь продолжение, как мне казалось, но Катя ясно дала понять, что мое присутствие не только безразлично ей, но даже мешает. А навязываться — это не по мне. Хотя я все равно пытался до нее дозвониться пару раз, а она даже не потрудилась снять трубку. Так что до сегодняшнего утра между нами было все предельно ясно. И теперь она мне вот так запросто звонит! Может, она тоже пьяная? Или номером ошиблась?

А скорее всего ей, как всегда, что-то от меня нужно.

— Дядь Леш, а меня точно отпустят? — резко прервал мои размышления о загадочной женской душе клиент.

— Красильников! Какой я тебе дядя Леша? Отпустят, не ссы…

Славка Красильников был моим клиентом, точнее, сыном моей клиентки — девятнадцатилетний оболтус. Первый раз мы встретились, когда ему еще шестнадцать было, я тогда батрачил следаком в РУВД и получал зарплату от государства. Славка попался на сбыте наркотиков. Гаденыш, сам не употреблял, только продавал в своей же школе, бизнес налаживал потихоньку. Зацепили его в тот раз крепко, но пацан Славка неглупый, оперативникам столько информации всякой интересной слил, что те потом на месяц вперед план по задержаниям сделали. Так что отделался условным сроком. Так потом еще мамаша Красильникова передо мной в благодарностях рассыпалась, вспоминать до сих пор противно. Когда Красильников залетел во второй раз, я уже трудился адвокатом в Тохиной конторе «Фемида-гарант», его мамаша сразу ко мне побежала. Сейчас мы с ним столкнулись уже в третий раз — он опять из-за наркоты влетел и опять с ментами «дружит», признание уже написал.

— Алексей Викторович… я хочу, чтоб сейчас вот отпустили, до суда. Под расписку или как там еще… — делился Славка.

— Сидеть не нравится? — я спрятал усмешку. — Это всего лишь «Кресты», Славик, а после них обычно на зону отправляют. Восемнадцать тебе уже есть — куда-нибудь в Ямало-Ненецкий автономный округ загремишь запросто. Наслышан, небось, про зону-то?

Мы разговаривали в допросном кабинете следственного изолятора номер один, больше известного в народе как «Кресты». Следователь по Славкиному делу только что зачитал ему обвинение, и в принципе никаких преград к освобождению под подписку о невыезде быть не должно. Ну это я потом еще один на один пообщаюсь со следаком, а пока что я выгребал из объемистых пакетов гостинцы от мамаши Красильниковой.

— В общем, Славик, у хозяина совсем не сладко. Бросал бы ты свою наркоту: ты же не глупый пацан вроде, в институте вон учишься…

— Ага… на юрфаке! — тяжко вздохнул Славик. — Я раньше думал, следователем пойду, а, оказывается, туда с судимостью не возьмут. Придется адвокатом…

Допросный коридор я всегда старался миновать быстро, не оглядываясь по сторонам и ничему не удивляясь, но тут невольно даже на месте остановился и похож стал, наверное, на девочку-практикантку, в первый раз сюда попавшую. Мимо меня контролер вел мужчину лет тридцати-тридцати пяти, но выражение его лица… ей богу, покойники иногда живее выглядят. Задержанный шел, с трудом перетаскивая ноги, так, чтобы не потерять по дороге ботинки без шнурков. Брюки были ему чуть широковаты и без ремня норовили сползти вниз. Задержанный сзади поддерживал их руками, скованными наручниками. Я отошел к стене, пропуская парочку. И следом мимо меня проплыл Вова Лихачев — знакомый опер.

— О! Лихачев, место встречи изменить нельзя!

— Никитин… — Вова окинул меня взглядом и нехотя, как мне показалось, пожал мою протянутую руку. — Ну здорово. Какими судьбами?

— С клиентом общался. Твоего, что ли, ведут? — я кивнул на задержанного. — Вы тут что, совсем озверели? Вы что с человеком сделали?

— А ты к нему в защитники набиваешься? — огрызнулся Лихачев. — Да этого еще даже в камеру заселить не успели — свеженький.

— А чего тогда он такой пришибленный? Под дурью?

— Под какой дурью! Он профессор, между прочим… Жену грохнул, вот и переживает, наверное. — Лихачев тут же решил, что сказал лишнее. — Ладно, побежал я.

— Бывай.

К семи часам вечера центром моей квартиры стал журнальный столик с телефоном.

В течение дня я несколько раз порывался позвонить Кате, останавливала только догадка, что утренний звонок был ее очередной уловкой. Но в то же время меня убивала мысль, что ей действительно нужна моя помощь.

В какой-то момент я даже представил, что Катя точно так, как я сейчас, гипнотизирует телефон: интересно, у кого нервы сдадут первыми — у меня или у нее?

В восемь я понял, что Катя звонить не собирается. В восемь тридцать перестал смотреть на аппарат. Она позвонила в три минуты десятого и после недолгих приветствий обронила:

— Я ждала, что ты перезвонишь мне утром.

В ее голосе послышался упрек — меня это даже рассмешило: на что она, собственно, надеялась?

— Ну извини, я был слегка занят. Ты же не думаешь, что я бы бросился тебе перезванивать, едва услышав твое сообщение?

— А почему бы и нет? — открыто усмехнулась Катя, но сразу спохватилась. — Ладно, Леш, извини, конечно, я не думала. Ну как у тебя дела? Что нового?

Подобные вопросы в Катином исполнении выглядели настолько фальшиво, что я психанул:

— Слушай, ты же просто так никогда мне не звонишь, так что давай сэкономим время: что тебе нужно?

— Ничего, — растерялась она, — просто захотелось поговорить… Леша, а почему такой тон? Я надеялась, что ты хотя бы извинишься, хотя бы попытаешься объяснить, почему за эти полгода даже не позвонил ни разу! Но ты, похоже, и имени моего не вспомнил. Ладно, извини, что побеспокоила.

Ответить я ничего не успел — в трубке пошли короткие гудки, да я и не знал, что мне ответить. Это я должен извиняться?

— Это я должен извиняться? — спросил я через пятнадцать секунд, когда набрал Катин номер, а она сняла трубку.

— А кто — я? — у нее даже голос зазвенел от возмущения. — Это не я тебя соблазнила, бросила и умотала в другой город!

— Кто кого соблазнил, еще разобраться надо… — я попытался вспомнить события полугодичной давности. — А бросил тебя только потому, что ты меня разве что прямым текстом не попросила тебя больше не беспокоить.

— Я?! — ужаснулась Катя. — Знаешь что… Дурак ты, Леша.

Она снова бросила трубку, не дав мне сказать, а я, путая кнопки, опять набрал ее номер:

— Это почему дурак? — потребовал я объяснений.

— Да потому что! Ты что, баб только на картинках видел? Понимаешь, Леш, — тон Кати резко сменился и она заговорила, волнуясь, даже, пожалуй, оправдываясь: — Когда женщина говорит, что не хочет тебя видеть, это не значит, что она не хочет тебя видеть вообще. Просто в конкретный момент она… не в том настроении. Настроение сменится, и она, скорее всего, передумает. Понимаешь?

Сбылась-таки мечта идиота: Катя Астафьева позвонила — сама позвонила! И пусть завуалированно, но признала, что была не права. Только ненатурально как-то все это было. Та Катя Астафьева, которую я помню, скорее отгрызла бы себе руку, чем первой пошла на перемирие.

— Ну, допустим, понимаю, — пробормотал я, — но если так, то почему ты не брала трубку, когда я тебе звонил? Я ведь звонил тебе!

— Ты мне звонил? — изумилась она и снова начала осыпать меня упреками: — Наверное, ты звонил на старый мой номер, хотя мог бы подсуетиться и узнать новый мобильный, домашний и рабочий. Хотя бы через приятеля твоего — Ваганова.

Нет, она все-таки неисправима: все равно виноватым остался я. Юра Ваганов действительно был моим приятелем и в то же время непосредственным начальством Катерины — она следователь Следственного комитета. В то время, когда вспыхнул наш с Катей недолгий роман, мы с Вагановым рассорились. Причем из-за Катьки и рассорились, еще раз подтверждая теорию, что все войны происходят из-за женщин. Позже мы с Юркой, конечно, примирились, хотя тему Катерины всячески при общении избегали, потому и не спрашивал я у него ее телефоны.

— Леш, — устав, видимо, ждать моего ответа, пропела Катя. Голос у нее был сладкий, что называется, приторный, — чем ты занимаешься? Какие на вечер планы?

— Катюш, у меня все вечера проходят тихо и однообразно: сейчас почищу зубки, а потом баиньки. Ну а ты что делаешь?

— Скучаю. Лежу в ванной. Слышишь, вода шумит?

— Слышу, — разговор становился все более интересным. — И что же, во всем Старогорске не нашлось достойного, с которым ты могла бы поговорить, лежа в ванной?

— Пошляк! — констатировала Катя и вздохнула: — Представь себе, не нашлось. С нашими комитетскими о чем говорить — о работе? Так если еще и вне конторы о ней говорить, то запросто свихнуться можно. А другие темы себя изживают, не успев начаться.

— А Ваганов? — поддел я. — Ты же так им восторгалась еще недавно.

Катя в ответ чуть не зашипела:

— Даже не напоминай об этом упыре!

— Почему? А куда делся нимб вокруг его головы?

— Да этот кровосос спит и видит, чтобы меня из СК выжить! Что он только не вытворяет, лишь бы заставить меня уволиться: к каждой мелочи придираться уже прекратил, теперь, наоборот, делами заваливает. И ладно бы действительно у нас аврал был, но он у полиции дела забирает и на меня сваливает! Но ничего, еще посмотрим, кто кого…

Я даже не знал, что сказать: при всей сложности наших с Вагановым отношений я знал, что человек он вполне адекватный. А уж выживать кого-то с работы, тем более девушку, вовсе не его стиль. В чем я тут же попытался убедить Катю.

— Катюш, ты, по-моему, к Ваганову несправедлива, он профессионал — если забирает в СК полицейское дело, значит, все не так просто.

— Да простое оно, как пять копеек… Вот лица всякие значительные замешаны — это да. Квартиру дочки главы нашей администрации обчистили. Все до последней сторублевки. Дело, сам подумай, чисто полицейской подведомственности. С какой стати им СК занимается?

Катя еще что-то говорила, возмущалась несправедливостью жизни, а я отвлекся, потому что понял, о каком деле она говорит. Та квартирная кража произошла месяца два назад, и дело было достаточно громким, потому что похитили из квартиры родственницы главы администрации далеко не только сторублевки, но и коллекцию старинных золотых монет, стоящую соответственно. Как они попали к дочке старогорского мэра — тема отдельная. В июле об этих монетах не писали только профнепригодные журналисты, резонанс дошел аж до Питера. К слову сказать, с Санкт-Петербургом эта история оказалась связана напрямую: ходили слухи, хотя и ничем не подтвержденные, что вывозить монеты за границу собирались именно через Финский залив.

Странно, что Катька этого всего не знает и уверена, что дело рядовое.

Или знает? И звонит только для того, чтобы выпытать у меня подробности питерских разработок этих монет? С нее станется…

— Да, вроде бы действительно подведомственность полицейская, — осторожно решил я подыграть и разведать обстановку. — Но ты Ваганова тоже пойми — его сверху попросили себе в отдел забрать дело, а как он откажет, если давно уже сам в областную метит?

— Это точно! А хочешь послушать, на каком основании СК возбудил дело? Мы ведь официально как бы расследуем дело об убийстве — СК же все-таки!

— Каком еще убийстве? — я действительно был удивлен.

— Ты обхохочешься… только это между нами? — Катя понизила голос. — Короче говоря, в твоем Санкт-Петербурге буквально неделю назад грохнули одну тетку. Причем с выдумкой так грохнули, обставили все как самоубийство путем отравления. А эта тетка на беду свою не так давно вернулась из Старогорска. И Ваганов, не долго думая, официальной версией признал, что убитая была наводчицей на ограбленную квартиру. И все это только ради того, чтобы дело попало именно в СК! Ну не дурдом ли?

— Ага… — пробормотал я. — Убийство, обставленное как самоубийство, говоришь?

— Да ничего я не говорю! Надоел он мне — сил нет!

— Нет сил — увольняйся.

— Не дождется!

— Тогда терпи. Ладно, Катюш, не скучай там у себя в ванной. Созвонимся как-нибудь, хорошо?

Катя, должно быть, не рассчитывала, что я так быстро попрощаюсь, потому и молчала, а я нажал отбой. Что-то в последнее время в Питере стало появляться много трупов с признаками отравления и подозрением на убийство. Интересно, муж моей любимой женщины уже уехал в Москву? Я набрал домашний номер Аристовых — трубку неожиданно снял Стас:

— А ты чего дома?

— Вот я вас и застукал, гады… — усмехнулся Стасик. — У меня билет на «Стрелу», раньше двенадцати не уеду.

— Да? Я тут вспомнил, что ты мне клиента хотел навязать, предложение еще в силе?

Стасик сразу оживился:

— А я уж решил, что ты откажешься. Данные парня у Нади… Или, если на Московский вокзал успеешь, я сам тебе все расскажу.

Кому-то наши отношения обязательно покажутся странными. Марина, которая как-то наблюдала, как я в присутствии Стаса называю Наденьку своей любимой женщиной и рассуждаю на тему, что фамилия Никитина ей подошла бы гораздо больше, чем Аристова, презрительно фыркнула — высокие, мол, у вас отношения. Я даже не знаю, что она в тот момент о нас подумала, но бросила меня тогда аж на целую неделю.

Сколько лет я был влюблен в Наденьку, я и не вспомню сейчас, но с первого по десятый классы она была моей соседкой по парте, и я списывал у нее математику и физику. С русским и всеми гуманитарными предметами у меня проблем никогда не было: грамотность я, можно сказать, впитал с молоком матери, а говорить вообще могу о чем угодно и сколько угодно. Так вот… Наденька не то чтобы была первой красавицей, но имела тот самый изюм, благодаря которому давала фору любой красавице. Плюс ко всему была она редкой умницей: рядом с ней любой мальчишка стремился выглядеть умнее, чем есть на самом деле. Училась Наденька всегда на отлично и с начальных классов знала, что станет доктором.

У Нади всегда было полно воздыхателей, но серьезных конкурентов у меня не появлялось вплоть до девятого класса, когда наш староста — активист и лидер Антон Березин твердо решил Наденьку у меня отбить. Да еще перевелся в наш класс пронырливый очкарик Стасик Аристов, который вообще пользовался запрещенными приемами — бренчал ей на гитаре слезливые песенки собственного сочинения.

Весь девятый класс я и мои соперники тихо ненавидели друг друга, время от времени устраивая драки на заднем дворе школы, но однажды в такой же осенний день, как вчера, Надя нас троих пригласила на свой день рождения. Там мы устроили мини-скандал, распугав остальных гостей, и были выдворены на улицу с указанием от Наденьки не возвращаться, пока не помиримся. На улице мы подрались уже более основательно, в результате чего Березин сломал мне нос. А так как милиция в те времена работала куда эффективней, чем сейчас, то нас заметил участковый и вознамерился отправить на ночь в ИВС, то бишь в изолятор временного содержания. В ИВС никому не хотелось, мы удирали от патрульной машины проходными дворами, а потом еще полночи отсиживались на каком-то чердаке. Там и пришли к выводу, что все мы трое вполне неплохие ребята, а Наденька… Хоть она классная девчонка, но ссорится нам из-за нее — себя не уважать.

По ночному Питеру, проспекты которого наконец-то были свободны, я добрался до вокзала за каких-то полчаса. Стас курил на платформе и, видно, давно уже высматривал меня.

— Здесь его полное имя и телефон следователя, — сразу сунул он мне блокнот с записями. — Так ты точно возьмешь дело себе?

— Попробую. В крайнем случае отдам Тохе. Слушай, а ты этого Аленкова, — я прочитал фамилию моего будущего клиента, — хорошо знаешь?

— Не очень. Но он парень неплохой. Вообще-то Аленков с другой кафедры — историк, мы пару лет назад ездили в один из отдаленных филиалов лекции читать: он по истории, я по гражданскому праву. Ехали в поезде в одном купе, на той почве и сдружились. Закадычными друзьями, правда, так и не стали, у него вообще характер сложный — друзей немного, весь в себе. А жена его… Честно говоря, я вообще не знал, что Гриша женат. Ты попробуй что-нибудь сделать, а, Лех?

Я пообещал, что попробую.

Сонная проводница объявила, что посадка окончена, мы распрощались, и Стас шмыгнул в вагон. Я подождал, пока поезд не скрылся из виду, докурил и вернулся на стоянку. Думал я о том, насколько можно верить в совпадения. Женщина, убитая профессором с пустыми глазами, Катина отравленная якобы наводчица, наконец жена историка Аленкова, тоже отравленная… Что если это действительно только совпадения? Но мне очень уж хотелось помочь горе-следовательнице Катерине, потому я надеялся, что во всех трех случаях речь идет об одной женщине. Но гадать я не привык, так что в любом случае нужно встретиться со следователем по делу Аленкова, но это уже завтра. Утро вечера мудренее.

Глава 2 Профессор истории

Субботний день в конторе был выходным, но планы у меня сегодня были наполеоновскими. Доедая яичницу с ветчиной, я продумывал план действий — кому позвонить в первую очередь и что сделать. И вот, допив кофе, тщательно вымыв и протерев посуду, я разобрал электронную почту и сделал первый на сегодня звонок. Звонил я в СК по указанному Стасом телефону. Хоть сегодня и суббота, но вполне могло оказаться, что следователь Зайцев, занимающийся делом Аленкова, на месте. Следователя я в конторе не застал, но добрые люди подсказали, что Зайцев буквально пять минут назад уехал в СИЗО допрашивать Аленкова. В общем, планы пришлось срочно перекраивать и нестись на допрос.

Полноценного свидания с моим новоиспеченным клиентом тоже не вышло — я едва успел к началу допроса и мог только сидеть и указывать на нарушения прав моего подопечного, если таковые, конечно, имелись.

Следователь Зайцев был приблизительно моим ровесником, приземистым, упитанным и радостным настолько, будто работал не следователем, а конферансье. Что касается моего подзащитного, то его я узнал сразу — именно его вчера вел по коридорам Лихачев, да и в образе его мало что изменилось. На меня клиент даже не посмотрел, происходящее, похоже, интересовало его мало. Выглядел он совсем плохо: одежда помята, волосы взъерошены, глаза воспаленные. Руки, закованные в наручники, распухли и покраснели, но он этого даже не замечал.

— Пусть с моего клиента снимут наручники, — попросил я. — Куда он отсюда денется?

— Не положено, — отчеканил следователь. Однако, взглянув еще раз на Аленкова, все же сжалился: не спеша вызвал контролера, и тот слегка ослабил браслеты.

Потом мне позволили полистать уголовное дело.

Здесь были протоколы осмотра места происшествия, обнаружения трупа Аленковой Дарьи Ивановны тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения, уроженки поселка Южного Московской области. Неработающей. Присутствовали допросы свидетеля, нашедшего ее, — подруги покойной, данные я сразу переписал себе. Имелся протокол вскрытия трупа: по заключению эксперта смерть наступила в результате паралича дыхательного центра… — далее я пролистнул несколько страниц ничего не говорящей мне медицинской тарабарщины. Вот! А паралич дыхательного центра — это следствие принятия внутрь седативного средства — фенобарбитала в количествах, несовместимых с жизнью. Ну и что? Причем здесь муж? Обыкновенный суицид, каких за день в Питере происходит десятки. Препараты группы барбитуратов, к коим относится фенобарбитал, — излюбленное средство самоубийц. Продается, правда, только по рецепту, но достать этот рецепт не так уж сложно, потому как это всего лишь снотворное. Насколько я помню, даже у меня в аптечке валяется пара упаковок.

— Извините, но я лично не вижу здесь состава преступления, — возвращая дело, заметил я. — По-моему, чистый суицид: жена моего подзащитного сама приняла этот препарат. При наружном осмотре тела не зафиксировано никаких повреждений ротовой полости, нет следов борьбы, в комнате идеальный порядок и нет следов посторонних людей.

Следователь, слушая меня, только благодушно улыбался, будто я рассказывал что-то очень приятное, и наконец спросил:

— А вы прочитали протокол осмотра места происшествия?

— Конечно, — бодро ответил я, — обратил внимание, что рядом с потерпевшей не было ни предсмертной записки, ни таблеток фенобарбитала…

— Я вам скажу больше, — перебил меня Зайцев, — фенобарбитала не было не только радом с ней, но и вообще в квартире. Даже лекарств, содержащих его в мизерном количестве, не было. У вас есть этому объяснение? — не скрывая радости, обратился он ко мне.

Признаться, я не нашел, что ответить.

— А я вам скажу, почему флакона нет, — продолжил следователь. Потому что убийца, вынудив потерпевшую принять лекарство, забрал флакон с собой и ушел. Пока только не понятно зачем… В любом случае не получается самоубийства, гражданин Аленков, не получается.

— А почему вы исключаете, что жена моего клиента сама уничтожила остатки препарата и флакон — теоретически она могла это сделать.

Зайцев рассмеялся противным скрипучим смехом:

— Тогда уж не уничтожила, а подкинула гражданину Аленкову…

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что при задержании в вещах гражданина Аленкова было найдено несколько рецептов на покупку фенобарбитала! — Зайцев сиял, словно начищенный самовар. — Тогда мы обратились к лечащему врачу Григория Григорьевича — мало ли, может, человек болен, и ему это лекарство жизненно необходимо. Но нет! Ничего подобного врач не выписывал. Где взяли рецепты, Аленков?

Не мигая и перестав улыбаться, Зайцев теперь в упор смотрел на моего подзащитного, а тот сжался еще больше — силился сказать что-то и не мог.

— Я… я… — мялся Аленков, — я плохо сплю в последнее время. Рецепты мне продал один знакомый… — он глубоко вздохнул, собираясь говорить дальше.

Тут я его перебил, не в силах больше слушать, как мой клиент губит дело:

— Я прошу прервать допрос. Мне нужно переговорить с клиентом наедине.

Зайцев кинул на меня недобрый взгляд, но обвиняемый действительно имел право на свидание с защитником наедине, ответить Зайцеву было нечего. Он медленно собрал все свои бумаги и так же неспешно покинул допросный кабинет. Лязгнул металлический засов, и мы остались вдвоем с Аленковым. Тот молчал.

— Григорий Григорьевич, я знаю, что вы не настаивали на предоставлении вам адвоката и, возможно, в защите ваших интересов не нуждаетесь вообще. Я должен был уточнить это сразу, и мы бы не тратили время попусту. Так вам нужна моя помощь?

В самом деле, может быть, этот профессор-тихоня и грохнул жену, а теперь раскаивается и хочет в тюрьму на большой срок? Для чего мне из-под себя выпрыгивать?

— Кто вас прислал? — не ответив на мой вопрос, спросил Аленков.

— Меня никто не присылал. Но ваш знакомый — Станислав Аристов передал мне, что вам нужна помощь квалифицированного юриста. Я могу ее предоставить, но и вам нужно кое-что сделать.

Он упрямо молчал — я не сдавался:

— Послушайте, на вас у них ничего нет! Даже факт убийства не установлен на сто процентов. Если грамотно к вопросу подойти, то, я уверен, окажется, что вас даже задержали незаконно! Чуть-чуть надавить — и вас уже сегодня с извинениями выпустят на свободу!

— Тебя как зовут? — перебил меня Аленков.

— Алексей.

— А я Гриша, — признался он и вздохнул.

Только в этот момент лицо его выразило нормальные чувства, а не аморфную безучастность. И я чисто по-человечески ему посочувствовал: он потерял близкого человека, а мы с Зайцевым — два моральных урода — с пеной у рта спорим, кого хотела подставить Аленкова своим самоубийством.

— Послушай, — снова осторожно начал я, стараясь все же достучаться до него, — тебя ведь не было рядом, когда она принимала эти таблетки?

— Нет! Конечно нет!

— А могли у нее быть причины это сделать?

— Не знаю… В последнее время она странно себя вела: всего пугалась, вздрагивала без причины, целыми днями просиживала дома взаперти. Когда я думаю, что мог ей хоть чем-то помочь и не помог…

— Вряд ли ты бы ей помог, если задумала убить себя. Сейчас главное — вытащить тебя, поэтому в подробности с Зайцевым не вдавайся — отвечай кратко и по существу. Вот если следователь тебя спросит, считаешь ли ты себя косвенно виновным в ее смерти, можешь ответить, что да, чувствуешь свою вину.

Гриша закивал, подтверждая, что так оно и есть.

Да уж, ситуация у него — врагу не пожелаешь. А главное, с каким цинизмом я это ему говорил — а что делать? Сочувствие сочувствием, но лучше пусть потом в церковь ходит и свечки своей Даше ставит, чем зону топтать по-дурости. Признаться, я не был теперь уверен, что Аленкова покончила с собой, но и то, что убил ее не Гриша, казалось мне очевидным.

Вернулся Зайцев, дожевывая что-то на ходу и пряча за папкой с уголовным делом булочку.

— Ну? Поговорили? — радостно спросил он. — Будете отвечать на вопросы, Аленков?

— Буду, — решительно кивнул Гриша и глянул на меня, ища поддержки.

— Вот и славно.

Тут же посыпались вопросы: имя, фамилия, год рождения, род занятий. Покончив с официальной частью, следователь перешел непосредственно к делу:

— Аленкова Дарья Ивановна — ваша супруга?

— Да.

— Как давно вы женаты?

— Около года.

— Последние месяцы вы жили вместе?

— Нет… — помялся Гриша и, вспомнив, видно, мои наставления, ничего добавлять не стал.

Вот и хорошо. Чем больше уточняющих вопросов задает Зайцев, тем проще понять, в какую сторону он клонит. Ведь должны ж быть какие-то доказательства посерьезней — не косвенные, а прямые. Потому что, что бы я клиенту ни говорил, ни один следователь не вынес бы обвинение Аленкову без достаточных на то оснований.

— А почему вы не жили вместе? — поинтересовался Зайцев.

— Ну… мы собирались оформить развод.

— Прожив вместе всего год? А почему?

— Это личное… — Гриша с мольбой посмотрел на Зайцева.

— Прошу вас ответить, — настаивал следователь.

Гриша теперь с мольбой посмотрел на меня. Я еле заметно кивнул. А что? В уголовном процессе нет понятия «неприличный вопрос».

— Мы поссорились. Даша уехала к матери, а когда вернулась, сказала, что встретила другого и подает на развод.

— Значит, ваша жена первой заговорила о разводе?

— Ну да…

— А вы этого не хотели?

— Конечно нет! — вспылил возмущенно Гриша.

— Мой клиент имеет в виду, что как всякий нормальный человек, пытался сохранить семью, — вставил я. — Разумными методами.

— Ну да, ну да… — закивал следователь. А Гриша, похоже, даже не понял, что только что признался, что имел мотив убить супругу. Мотив этот называется ревность. Об этом разводе я не имел ни малейшего понятия, иначе, естественно, проинструктировал бы Гришу.

А Зайцев уже даже не допрашивал, а вел беседу — милую, непринужденную. Все-таки хорошо, гад, свое дело знает: Аленков уже расслабился и почти забыл, где он находится и с каким волком в овечьей шкуре разговаривает. А вот я сидел, сжавшись как пружина: сейчас Зайцев задаст самый главный вопрос. Задаст таким же легким тоном, а Аленков не сумеет сориентироваться и ответит не то…

— Вы давно видели жену?

Гриша вдруг снова напрягся:

— Не помню. Давно.

И тут я понял, что он врет.

Зайцев едва заметно ухмыльнулся — значит, вот их главная улика: есть свидетель, который покажет, что Гриша с женой виделся на днях. Не дай бог еще, что это было в день смерти Аленковой.

— В конце августа вы были в городе? — продолжил следователь.

— Нет. Я был в командировке.

— В Москве — я это знаю. Григорий Григорьевич, но у меня есть свидетели, которые утверждают, что двадцать восьмого августа — а это, напомню, канун смерти вашей жены — рано утром вы, поговорив по мобильному телефону на повышенных тонах, внезапно сели в свой автомобиль и уехали. Вернулись поздно вечером. Вы были в Санкт-Петербурге?

— Да… — помолчав, ответил Гриша.

А я подумал, что если вдруг сумею доказать не виновность Аленкова, то это дело станет жемчужиной моего резюме.

* * *

Из СИЗО я направился на Васильевский остров к отделению полиции, на территории которого находилась квартира Аленковых. По дороге купил в какой-то забегаловке стаканчик гадкого кофе и два хот-дога, устроился в машине и принялся ждать. Здесь я вышел в Интернет через мобильник и попытался разыскать поселок Южный в Московской области. И даже не удивился, когда тот нашелся в пятидесяти километрах от Старогорска, где были похищены старинные монеты. Старогорские правоохранительные органы, в частности Ваганов, уверены, что ограблена квартира была с помощью женщины, погибшей при странных обстоятельствах две недели назад в Петербурге… Не бывает таких совпадений! Я на что угодно готов спорить, что их наводчица и есть Дарья Аленкова.

В этом уверен Юрка, а Катя вчера звонила мне и всячески пыталась убедить, что Ваганов подлый непрофессионал, а версия с наводчицей притянута за уши. Зачем, интересно?.. Стоп! Ей достаточно было упомянуть то громкое ограбление, чтобы я заинтересовался и попытался через свои связи в это дело вникнуть. Ну а то, что она обругала Ваганова, — это еще проще: чтобы я, дурак, растаял! Мне же эти слова да из ее уст как манна небесная. Вот… — я долбанул кулаком по рулю ни в чем не виноватой бэхи и попытался придумать достойное Катьки ругательство, но не успел: из дверей отделения бодрой пружинистой походкой вышел Вова Лихачев, а ждал я именно его.

Я посигналил несколько раз, только после этого Лихачев соизволил посмотреть в мою сторону. Судя по тому, что лицо его ничуть не изменилось, нас с бэхой он приметил сразу, но надеялся проскочить не поздоровавшись.

— Лихачев, — крикнул я, опуская окошко. — Стой! Куда так торопишься?

— Здорово! Что-то часто мы с тобой встречаться стали, Никитин… — протянул он руку в окно.

— Садись, подброшу куда нужно. Разговор есть, Володя, — мягко и примирительно ответил я.

Лихачев от моего предложения был не в восторге, суетливо оглянулся на крыльцо РУВД и куривших там полицейских и проворчал негромко:

— Место ты, конечно, выбрал самое то… Давай через два часа у входа в метро, — и, ссутулившись, пошел прочь.

С Володькой я знаком еще с тех времен, когда был следователем РУВД… Да, было в моей жизни и такое, сейчас с ужасом вспоминаю то время. Какой черт меня дернул туда податься, до сих пор не понимаю. Но, как ни крути, а практически вся моя нынешняя клиентская база сколочена была именно на прежней службе. В те далекие времена мы с Володькой были не то чтобы большими друзьями, но по работе приходилось пересекаться часто. Правда, после того как я «переметнулся», нас уже и приятелями-то назвать можно было лишь с натяжкой: Вова был опером идейным и предательства — а мой уход он расценил именно так — до сих пор не простил.

Кроме дела Аленкова я на сегодня все равно больше ничего не планировал, так что, дожидаясь Лихачева, поколесил по острову в поисках более-менее приличной кафешки. На Седьмой линии удалось наконец по-человечески позавтракать.

Думал я за едой о том, что если жена Аленкова действительно наводчица на богатые квартиры, то в смерть ее в результате несчастного случая верится с большой натяжкой. Самоубийство тоже как-то не очень подходит. Гораздо вероятнее, что организатор квартирных краж — без сомнения умный и осторожный человек — получив с помощью Аленковой монеты, захотел от нее избавиться. Кому нужен свидетель, способный тебя опознать, с которым к тому же нужно делиться? А поделившись, всю жизнь бояться, что он тебя сдаст. Самое обыкновенное решение — избавиться от ненужной теперь подельницы, причем лучше всего так, чтобы подозрения не пали на организатора и убийцу. А еще лучше, чтобы убийство вообще было похоже на несчастный случай.

Все мои рассуждения сводились к тому, что Гриша Аленков стал козлом отпущения, но отчего-то случайной жертвой обстоятельств он мне не казался — слишком многое скрывал, слишком странно реагировал на события. В день смерти Аленковой мой клиент был, оказывается, в городе — специально приехал из Москвы. Зачем? И почему об этом факте умолчал? Испугался, что его обвинят в убийстве жены? Нет, при первом его допросе еще никто не сомневался, что это было самоубийство. К тому же скрывать такие вещи глупо, свидетели все равно найдутся. На этот вопрос Гриша даже мне, своему адвокату, ничего вразумительного не ответил.

Правда, был один человек, способный помочь мне в этом разобраться. Прямо из кафе я набрал номер свидетельницы Захаровой, нашедшей труп. В уголовном деле имелся только номер ее домашнего телефона, но и его трубку долго не снимали. Только после седьмого гудка, когда я уже собрался сдаться, встревоженный женский голос ответил:

— Слушаю вас!

— День добрый, мне бы Лилию Захарову услышать.

— Нет Лили! И прекратите сюда звонить, слышите?! — выкрикнула женщина, и если бы так отчетливо не слышался испуг в ее голосе, я бы решил, что мне угрожают. — Я в милицию пойду…

После слов о милиции дама разрыдалась. Все мои попытки прояснить ситуацию ни к чему не привели, единственное, чего я смог добиться, — это убедил женщину записать номер моего сотового и передать его Захаровой.

Странный вышел разговор.

К назначенному времени я поехал к метро, оставил машину неподалеку и еще минут десять прохаживался по площади с делано скучающим видом. В какой-то момент даже начал психовать, что Лихачев не приедет вообще. Но тот появился минута в минуту. Зыркая из-под бейсболки колючим взглядом, он с ходу спросил, в чем дело, причем тут же отвернулся, делая вид, что просто стрельнул у незнакомого мужика сигарету.

Наши шпионские игры, к слову сказать, не были пустой перестраховкой — это мне ничего не грозило, а если кто из сослуживцев Лихачева узнает, что он является на свидания с адвокатами, могут начать задавать много вопросов. А то и вовсе в предатели запишут, примерно как он меня. Лихачев, наверное, и вовсе бы не пришел, но так уж вышло, что он был моим должником.

— Володь, Аленковым, я слышал, твой отдел занимается?

— Ну мой… — нехотя подтвердил Лихачев и прищурился: — а ты все-таки защитником к нему заделался?

— Ну защитником! — весело поддержал я его тон.

— И какие у нас с тобой могут быть разговоры?

— Деловые, друг Вова, исключительно деловые. Ты тему с ограблением мэра одного подмосковного городка в июле этого года помнишь? Вся полиция на ушах стояла, наверняка и ваш отдел напрягали.

— Забудешь такое… — заинтересованность, если она и была, на лице Лихачева не отразилась.

— Так вот, правоохранительные органы этого городка вовсю примеряют на роль наводчицы на квартиру одну девушку, таинственную смерть которой ты имеешь удовольствие расследовать. Догадываешься, о ком я?

Лихачев же был настроен скептически и только сморщился:

— Чушь! Заняться им там нечем, что ли?

— Мое дело намекнуть. Но учти, сегодня об этом мало кто знает в Питере и ты еще можешь успеть поднапрячься и заработать себе новую звездочку на погоны. А к понедельнику эпопея со старогорскими цацками возобновится, и тогда уже ты заработаешь только новый пинок за то, что не подсуетился вовремя.

— Твой какой интерес? — напрямик спросил Вова.

— Прямой, — честно ответил я. — Вы вплотную занимаетесь старогорскими кражами, ищите организатора, он же — зуб даю — убийца Аленковой, и прекращаете мариновать моего клиента. Все счастливы и довольны.

Лихачев наконец развеселился, только мрачно как-то:

— Ага, иными словами, ты хочешь, чтобы твоего Аленкова отпустили на свободу. Ты в своем уме, Никитин? Против него статья и доказательства железные!

— Ну, положим, не доказательства, а пшик один — и ты сам это прекрасно знаешь.

Ответить Лихачеву было нечего, он только надвинул бейсболку на глаза, снова ссутулился и буркнул:

— Ладно, созвонимся.

После чего зашагал вдоль линии, не попрощавшись. Я постоял еще немного согласно конспирации и тоже пошел к своему автомобилю.

Внезапное возвращение Аленкова в город накануне смерти жены все не давало покоя. В надежде, что хоть какую-то информацию получу от его коллег, я поехал в университет, где тот преподавал. В деканате исторического факультета я в два счета выведал у симпатичной секретарши, что Григорий Григорьевич — первоклассный специалист по истории Восточной Европы, является автором моря статей и нескольких монографий. Командировки у него случаются довольно часто — то лекции и прием экзаменов в филиалах, то приглашения на международные симпозиумы археологов, Аленков ведь историк с мировым именем! В июле-августе этого года мой подопечный был в московском филиале своего университета, но для чего он мог внезапно сорваться в Петербург двадцать восьмого августа, секретарь мне ответить не смогла.

* * *

Уже когда я собирался окончить свой рабочий день и поехать домой, раздался телефонный звонок, но номер мне знаком не был:

— Алексей Викторович? — неуверенно спросил тонкий, совсем девчачий голос.

— Да, — ответил я.

— Это Лиля Захарова. Мама сказала, что вы звонили и хотели со мной переговорить… Вы действительно звонили по поводу смерти Даши?

— Да, — снова подтвердил я, раздумывая, чего ради свидетельница вдруг связалась со мной сама, да еще так скоро. Неужели гражданская сознательность? — Лиля, мне действительно нужно с вами поговорить. Где вам удобно встретиться?

— Нигде! — слишком быстро отозвалась Захарова. — Меня сейчас нет в городе, и приехать я никак не могу. Но я отвечу на все ваши вопросы по телефону, — заверила она меня.

Я запнулся: ведение допроса по телефону — это что-то новенькое, хотя… А что, собственно, интересного может сказать Захарова?

— Лиля, расскажите, зачем вы приехали к Дарье утром двадцать девятого августа? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

Ничего нового она, конечно, не рассказала, все это я уже читал в протоколе ее допроса. Лилия Захарова — подруга Аленковой. Двадцать девятого девушки договорились вместе ехать на дачу, отдохнуть пару дней. Встретиться собирались у метро, так как обе живут на Васильевском острове, вместе доехать до станции, а оттуда на электричке — на дачу. Утром двадцать девятого Лиля полчаса прождала Дарью у метро, но так и не дождалась и отправилась к ней домой. Долго звонила в дверь, звонила и на сотовый, и на домашний — никто не отвечал. Лиля забеспокоилась.

Дело в том, что и на дачу-то они решили ехать только потому, что Дарья очень переживала из-за грядущего развода с мужем и хотела немного отвлечься. Хотя Лиля подозревала, что есть еще что-то посерьезней.

Дверь никто так и не открыл, и Лиля отважилась вызвать слесаря. Дарья лежала в постели — в халате, укрытая одеялом, как будто приготовилась ко сну. Но она была мертва. Лиля тут же вызвала полицию.

— Значит, вы уверены, что Дарья покончила с собой? — подвел итог я.

— Конечно… — немного удивленно ответила Захарова. — Не могла же она перепутать лекарства!

— Лиля, а следователь считает, что Дарью Аленкову убили, — произнес я и ожидал реакции Лили. В этот момент я жалел, что не могу видеть ее лица.

— Убили?.. — тихо и испуганно переспросила девушка. — Но кому это может быть нужно? Да нет, это ерунда… Или убийцу уже нашли?

В последнем вопросе мне послышался неподдельный интерес.

— Следователь считает, что к этому причастен муж Дарьи. А я его адвокат. Собственно, я по этому поводу и звоню: может быть, вы…

— Гриша?! — ужаснулась Захарова, перебив меня. — Нет, вы что-то путаете… Извините, я не могу говорить, я перезвоню…

— Лиля, подождите!.. — попытался я ее вернуть, но уже послышались гудки отбоя.

— Вот ч-черт!

Где была моя голова! Это же азы делопроизводства: нельзя вести допрос по телефону. Вот теперь Захарова положила трубку и может даже не позвонить больше. А я даже не знал, где находится эта ее дача. И звонила она с сотового — адрес без санкции не вычислишь! Ч-черт!

Глава 3 Няня

В бар на Университетской набережной, где теперь уже сам Лихачев назначил мне встречу, первым приехал я. Пока потягивал холодное пиво из запотевшего бокала, подошел Вова. Сглотнул, глядя на мой бокал, и тоже заказал кружку. Несколько минут мы молча пили, думая каждый о своем, о приятном.

— Откуда информация про связь Аленковой со старогорскими кражами? — спросил Лихачев. Спросил вполне дружелюбно, не так, как вчера. Не знаю, подобрел он из-за пива или из-за чего-то еще, но теперь с ним вполне можно было иметь дело.

— От проверенного человека. Что, подтвердилось?

Вова пожал плечами:

— Аленкова была няней в семье Фарафоновых — тех самых, ограбленных. Уволилась за две недели до кражи.

— А что там за монеты, действительно таких бешеных бабок стоят? И главное, как они попали к мэру?

— Такая шумиха поднялась в Старогорске после кражи этих монет, — хмыкнул Лихачев, — что сам глава администрации в больницу с сердцем загремел. Зятя отстранили от работы — он тоже в администрации трудится. Говорят, монеты принадлежали именно ему. Фарафонову-младшую на допросы таскают. В июле, сразу после кражи, проскочил слушок, что коллекция ушла к нам. Но слух ничем не подтвердился — монеты так нигде и не появились.

Я не стал намекать, что бравые сыщики могли банально «проворонить» вывоз коллекции за границу. Впрочем, Лихачев и сам наверняка это допускал, он ведь далеко не дурак.

— Вот видишь! — воодушевленно заговорил я. — Организаторы кражи не найдены — это раз, старогорцы установили, что Аленкова — наводчица, — это два. Не кажется тебе, что есть посущественней мотив убить Аленкову, чем ревность? Моего клиента нужно выпускать. Ты с Зайцевым говорил?

— Зайцев упертый… — поморщился Вова. — Ему доказательства нужны. Против Аленкова доказательства есть, а за — нет, только косвенные. Он не собирается его освобождать даже под подписку о невыезде. Главное доказательство — двадцать восьмого, за день до того, как нашли труп Аленковой, ее муж был в городе. А что он здесь делал и зачем приезжал, он говорить отказывается.

Так ни о чем и не договорившись, мы с Лихачевым разошлись, но взяли друг с друга слово, что созвонимся, как только станет что-то известно.

Еще во время своей работы в РУВД я понял, что восемьдесят процентов работников правоохранительных органов — это лентяи, мучимые единственным вопросом: где бы заработать денег. Как говорят гуманисты, не они такие, жизнь такая. К этим-то восьмидесяти процентам я, ни минуты не сомневаясь, причислял и следователя Зайцева. Так прытко он взялся за Аленкова по одной лишь причине — Аленков сам шел в руки. Я представляю, как он на месте происшествия рвал на себе волосы и кричал, что это он во всем виноват. Разумеется, что когда появились намеки, что это убийство, первый, кого примерили на роль убийцы, был Аленков. Ну а в дело соответственно вносились исключительно те факты, которые эту версию подтверждали.

Потому выводам Зайцева я доверял не очень-то, а, сделав себе копии заключения судебного медика, поехал за консультацией к независимому эксперту. К Наденьке, конечно. Дома у Аристовых трубку упорно не поднимали. Я ужаснулся: неужели на работе? Сегодня было воскресенье… Ну так и есть: детей бабушка с дедом забрали на дачу, а скучающая Надя не нашла лучшего развлечения, чем поехать на работу — подготовить заключение, которое обещала сделать к понедельнику. А работала Наденька в морге.

После школы она, как и рассчитывала, поступила в медицинский, точнее, в Военно-медицинскую академию. В ранней юности мечтала Надя стать хирургом, как ее отец, ну а потом переклинило что-то, пошла в судебную медицину. Сейчас она возглавляет целый отдел и носит погоны майора медицинской службы. В общем, моей любимой женщиной я имею все основания гордиться.

Наденька сидела, конечно, не в морге. Это мне, гражданскому, все здание ее службы чудится одним огромным прозекторским отсеком, а вообще у нее там довольно мило: отдельный чистенький кабинет и цветочки на подоконнике.

— Она отравилась не таблетками… — надев очки и минуты полторы просматривая заключение судмедэксперта, выдала Наденька.

— А чем?

Я отставил чашку с чаем и ждал, что Надя вот-вот скажет что-то очень важное, что позволит в два счета освободить Аленкова.

— Капсулами! — многозначительно, будто это невесть какая важная информация, закончила она и, забыв уже о ксерокопиях, потянулась к коробке с печеньем. Видя мое непонимание, Наденька все же продолжила: — В желудке и пищеводе медик нашел полурастворившийся желатин. Оболочки капсул делают из желатина. Странно, что следователь не сделал из этого выводы.

— Какие выводы? — Наденька — единственный человек в этом мире, перед которым я, не глупый в общем-то мужчина, чувствовал себя дураком. Но она же и единственная, перед кем я этого не стеснялся. — Ну не таблетки она приняла, а капсулы — какая разница?

— Разница в том, что фенобарбитал в капсулах не выпускают — только в таблетках.

— Хочешь сказать, что она отравилась не фенобарбиталом?

Надя закатила глаза:

— Хочу сказать, что она отравилась фенобарбиталом, но так как его выпускают только в таблетках, то твоя Аленкова перед самоубийством растолкла приблизительно восемь пачек фенобарбитала, пересыпала получившийся порошок в капсулы из-под другого лекарства, а все упаковки тщательно уничтожила.

Она замолчала и потянулась за очередным печеньицем. А я с умным видом кивал, боясь выглядеть в глазах Нади еще большим идиотом. Но, поняв, что до разгадки я сам так и не додумаюсь, все же спросил:

— А как ты думаешь, зачем ей такие сложности?

— Ей-то незачем, но если допустить, что это было все же убийство и кому-то понадобилось выставить его самоубийством…

Дальше я уже и сам сообразил: убийце не нужно было дожидаться, когда Аленкова примет фенобарбитал, а потом забирать упаковки. Он заранее — за неделю, может, даже за месяц или два принес в квартиру капсулу с порошком фенобарбитала и подбросил ее во флакон с какими-нибудь другими капсулами — вполне безобидными. А дальше ему оставалось только ждать, что рано или поздно она ее примет!

— Надюша, ты гений! — искренне сказал я, целуя мою любимую женщину в висок.

Оставалось главное — понять, как вновь поступившая информация может помочь моему подзащитному. И тут же я понял, что никак. Аленкову как никому другому удобно было подбросить капсулу с фенобарбиталом, потому как отношения с женой он поддерживал и время от времени в ее квартире бывал. Разве что теперь не имело смысла, был ли он в Петербурге двадцать восьмого августа или не был. На этом я и попытаюсь сыграть, чтобы освободить Гришу хотя бы под подписку о невыезде.

И все-таки зачем Аленков приезжал двадцать восьмого в город? Почему не хочет об этом говорить начистоту даже со мной? Почему так упорно твердит, что виноват в смерти жены? А может, и правда виноват?.. Допустим, Аленкова позвонила ему двадцать восьмого, наговорила гадостей — женщины умеют одной фразой настроение портить. Он взбесился, поехал в Питер, основательно с женой поскандалил, после чего вернулся на свои раскопки, а она наглоталась таблеток…

Я понял, что гадать бесполезно — нужно собрать побольше информации об отношениях четы Аленковых, а помочь мне в этом могли только приближенные к их семье. В подругах Дарьи, по моим данным, числилась лишь Захарова. В надежде, что свидетельница уже вернулась, я поехал на Васильевский остров, где та жила.

Дверь в квартиру Захаровой меня озадачила. Много таких дверей я повидал за время службы в РУВД: держалась она на одной петле, вторая вместе с куском ДСП торчала наружу. С другой стороны крепилась к косяку — тоже вывороченному, но грубо прибитому двумя гвоздями. Квартирку вскрыли, и, похоже, совсем недавно.

Двух парней, куривших у окна между лестничными пролетами, я заметил не сразу и пару секунд их рассматривал. Те в свою очередь смотрели на меня. Это были не бесприютные бомжи: оба замерли и даже, по-моему, не дышали, но стоило мне сделать одно неверное движение, как они оказались бы радом.

Я еще раз скользнул взглядом по двери Захаровой и — вдавил звонок ее соседей.

— Кто там? — настороженно спросил женский голос.

— Полиция! — нагло соврал я и невзначай продемонстрировал парням корочки адвокатского удостоверения, благо, если не приглядываться, они очень похожи на полицейские.

Дверь приоткрылась на длину дверной цепочки, пара огромных глаз за увеличительными стеклами очков внимательно читала надписи в удостоверении, а я оглянулся назад. Только уже не растерянно, а оценивающе, примерно так рассматривал свой контингент Лихачев и его коллеги. Парни так и сверлили меня взглядом, но не двигались.

Дверь захлопнулась и тут же отворилась полностью.

— Заходите, — хозяйка, худенькая старушка, с ненавистью глянула на тех же парней и захлопнула дверь за моей спиной. Потом торопливо повернула все замки, плотно притворила и внутреннюю дверь. Деловито подтолкнула меню в сторону кухни — снова закрыла дверь. Села на табурет и потом только прояснила ситуацию:

— Так ты, сынок, адвокатом, значит, будешь? К Захаровым?

— Да… Их, я понимаю, дома нет?

— Лиля уехала, куда — не знаю, не спрашивай! Тамара Васильевна тоже у подруги живет, но каждый день квартиру навещает…

— Сегодня она уже была? — осторожно спросил я.

Старушка внимательно на меня посмотрела:

— А тебе, сынок, она зачем?

— Мне вообще-то с Лилей поговорить нужно. У нее недавно подруга погибла… А что тут случилось?

— Так ты не знаешь, — недоверчиво оглядела меня старушка, как будто прикидывая, имею ли я отношение к тем двум, на лестнице. — Ну слушай. Меня, сынок, Антонина Николаевна Нестерова зовут. В конце августа это случилось, в пятницу. Уже под утро слышу — звонят к Тамаре Васильевне. Долго звонили. Потом стучать начали. Потом ругаться на всю парадную. Потом слышу: треск — дверь ломают… Я в полицию-то, конечно, уже позвонила, а они все не едут и не едут! В квартиру к Тамаре Васильевне ворвались, разговаривали о чем-то негромко, потом ушли. Полиция только через час приехала, а Лилечка — сама заплаканная, растрепанная — выбежала в парадную: «Уезжайте, — говорит, — сами разберемся». Долго они препирались, потом уехали.

— А кто в дверь ломился? Эти же? — я кивнул в сторону лестничной площадки.

— Они, ироды, они…

— Антонина Николаевна, а Тамара Васильевна не говорила вам, чего от них хотели?

— К Лиле, сынок, приходили. А Тамара Васильевна сама у Лилечки допытаться не смогла.

— А куда Лиля уехала, Антонина Николаевна, вы не знаете?

— Не знаю, сынок. Да и зачем мне это — и Лиле так спокойнее, и мне.

История, конечно, занятная, только на что она мне? Местонахождение Захаровой я по-прежнему не знаю. Остается только надеяться, что она позвонит сама.

Я поблагодарил хозяйку, оставил визитку и взял обещание перезвонить, если Захаровы появятся:

— Да погоди ты, сынок! — старушка костлявой, но крепкой рукой усадила меня обратно. — На следующий день рано утром приехала к Лиле подруга ее… та, что отравилась потом. Чуть позже мужичонка приехал. В очках, худущий такой. Как же его она называла? Дай бог памяти…

— Гриша? — еле слышно спросил я.

— Гриша, Гриша! — подтвердила хозяйка. — Весь день почти сидели они там втроем. Под вечер только уехали.

Заглянув в календарь, я убедился, что пятница в конце августа приходилась как раз на двадцать седьмое число.

Лиля Захарова казалась мне все более интересной штучкой. Парни-то на лестнице явно бандитской наружности, а у нее с ними дела. Конфиденциальные. Полиции не касающиеся. И следователю дамочка наврала: на дачу она собралась ехать не из-за каких-то переживаний Аленковой, а исключительно спасая свою шкурку. Вот и сейчас она спряталась, а я отчего-то был уверен, что так просто ее не найду, но нужна она мне была еще больше. Лиля могла подтвердить алиби Аленкова, рассказать, что приезжал двадцать восьмого Гриша именно к ней и что уехал он вовсе не с женой. Я даже понял, почему Гриша обо всем этом молчит как партизан: парни эти наверняка запретили Захаровой в полицию обращаться.

А в «Крестах», куда я сразу же поехал прояснить ситуацию, меня ждал сюрприз…

На освобождение Аленкова до суда теперь можно было и не рассчитывать: при задержании, как заявил следователь, он оказал сопротивление, хотя какое, интересно, он мог оказать сопротивление, если тяжелее ручки в жизни ничего в руках-то не держал? Помогать следствию не желает, а сегодня ночью вдобавок чуть не устроил побег из СИЗО. Чуть — это, конечно, громко сказано. Гриша просто вырвался от конвоя, когда его вывели из камеры на очередной допрос, и рванул бежать. Добежал аж до следующей запертой решетки — на том побег и закончился. Но Зайцеву, естественно, сообщили, что обвиняемый задержан при попытке к бегству. И вот теперь сидел передо мной Аленков снова в наручниках — похудевший, осунувшийся, к тому же с разбитой губой и рассеченной бровью. Хорошо, что стрелять не начали, хотя имели полное право.

— Ну и зачем ты устроил этот дурацкий побег? — спросил я.

— Ты не понимаешь, мне нужно выйти отсюда… — Аленков жалостливо посмотрел на меня. — Ненадолго… На сутки хотя бы. Дай закурить?

Я выложил на стол пачку. Гриша жадно вытащил сигарету и неловко покрутил ее пальцами. Курил он, видно, нечасто. Неуклюже чиркнул зажигалкой.

— Зачем? — спросил я. — Из-за Лили?

Он прямо на глазах осунулся еще больше.

— Так ты все знаешь? А они? — он, вероятно, имел в виду правоохранительные органы.

— Пока нет. Но узнают, конечно. Где Захарова прячется?

Гриша вытаращил на меня глаза:

— Так она все-таки уехала?! — кажется, он обрадовался. — Молодец девочка… Я думал, она меня не послушает.

Гриша сморщился от вкуса сигареты и смял ее в упаковке из-под маргарина, служившей пепельницей.

— Ты что, не понимаешь — она единственная, кто подтвердит твое алиби! — вкрадчиво объяснил я.

Аленков же безразлично пожал плечами, будто над этим не стоило и раздумывать.

— Кто ее ищет? Чего хотят? — я попытался подойти с другой стороны.

— Ее хотят убить, — просто ответил Гриша. — Я сам толком ничего не знаю, она не рассказывала — боится. Я знаю только, что люди они страшные и что они ей угрожают. Самое верное решение для нее — уехать. А я и здесь могу посидеть, — Гриша дотронулся до ссадины на брови, — здесь не так уж и плохо…

— Как с сокамерниками отношения?

— Нормальные мужики… Договориться со всеми можно, — он смущенно улыбнулся. — Я в камере чемпион по нардам. Можно я заберу? — он беззаботно спрятал мои сигареты в карман. — А то заняться совершенно нечем. И еще… я тут до Ариночки, секретарши моей, дозвонился, попросил ее книги мне собрать и записи мои. Привези мне их в следующий раз, а? Пока тут сижу, хоть монографию закончу.

Я в ответ на это беззвучно взбесился:

— Как мне тебя защищать, если ты мне вообще не помогаешь?!

— Ну ты же адвокат — вот и придумай…

Глава 4 Семья Фарафоновых

Старогорск

Оксана выключила фен и, замерев, прислушалась к звукам, доносящимся снизу. Ну да, это телефон! Он ей позвонил, ну наконец-то… Опрометью девушка бросилась на первый этаж, но уже на лестнице остановилась:

— Да, папа. Хорошо, папа. Я ему обязательно передам… — это опять не ее. По телефону разговаривала мать и уж точно не с ним.

Медленно, еле передвигая ноги, словно ей было не восемнадцать, а восемьдесят, Оксана вернулась к себе. В комнате она прислонилась спиной к двери, закрыла лицо ладонями и, тонко заскулив, собралась уже расплакаться от обиды на него, от злости на свою слабость и на весь этот несовершенный мир. Но тут же одернула себя — сейчас нет времени на слезы, нужно хотя бы до Настьки доехать.

Через сорок минут она снова спустилась в холл и придирчиво рассматривала себя возле большого зеркала: одета просто, но стильно, минимум косметики, но глаза подкрашены. Идеально гладкие волосы благородного каштанового оттенка расчесаны на косой пробор.

— Дочь! — услышала Оксана голос матери из кухни и даже вздрогнула от неожиданности.

Маман была во всей красе: в строгом деловом костюме, со сложной прической и тщательным макияжем, она стояла, опершись спиной о холодильник, и курила, сбрасывая пепел в миниатюрную вазочку китайского фарфора. Пепельниц в доме не держали.

— Дочь, — повторила она, когда Оксана подошла, — кто сказал, что нет человека — нет проблемы?

— Сталин, мам, — вздохнула Оксана и сунула матери блюдце попроще, — кто звонил? Дедушка?

— Дедушка. Пообещал, что, когда его выпишут из больницы, он убьет нашего папу. Самолично и с особой жестокостью.

— Ты все из-за тех монет переживаешь? Да ладно тебе, мам, все равно никто никогда не докажет, что это была взятка. Пройдет пару недель, и они еще сами папу назад позовут, прибегут как миленькие…

Мать вдруг резко схватила Оксану за плечо и повернула лицом к себе:

— Запомни, Оксана, — глаза ее при этом стали холодными, будто разговаривала она не с любимой дочерью, а с одним из своих подчиненных, — раз и навсегда запомни: это была не взятка. Даже думать так об отце не смей, ты меня поняла?

— Да все я понимаю, не маленькая… — мать все еще сверлила ее пазами, и Оксана решила поскорее убраться из дома. — Ладно, мне пора.

Но добраться до коридора опять не удалось — спустился вниз папа:

— Почему не в институте? — угрюмо спросил он.

Другого настроения у отца не было уже месяца два — с тех пор, как случилось это пресловутое ограбление. Впрочем, это и понятно: он чуть всю семью под монастырь не подвел!

— Первых пар нет, — не глядя на него, Оксана застегивала ремешок босоножки.

— У тебя всю неделю первых пар нет. Что же за институт такой?

— Обыкновенный, — фыркнула девушка. — Мама выбирала, к ней все претензии. — Буду поздно! — крикнула Оксана в кухню, чтобы маман услышала.

И хлопнула дверью, прошипев в сердцах:

— Как же вы мне надоели все!

Не семейка у нее, а сумасшедший дом! А после того, как городскую квартиру ограбили, и вовсе дома появляться не хочется: все нервные стали, дерганые… Цепляются к каждой мелочи. А главное, было бы из-за чего нервные клетки тратить — про эту взятку уже забыли все, кроме них!

Университет, где Оксана училась, находился в Москве, и на дорогу всегда уходила уйма времени, но девушке это даже нравилось. За рулем она чувствовала себя уверенно, дорогу любила — столько можно передумать за это время. А если еще подгадать и ехать на учебу не к первой паре, а, скажем, к третьей, то вообще красота — пробок почти нет. Одно только плохо: когда поздно приезжаешь в университет, места на парковке все заняты. Но сегодня повезло: еще издалека Оксана увидела, как отъезжает темно-синяя «Шевроле-Лачетти». Девушка проворно заняла место, поставила машину на сигнализацию и в полной уверенности, что день сегодня будет удачный, направилась на площадь напротив университета. Здесь в киоске она купила парочку журналов, чтобы не скучно было сидеть на лекциях, а потом, не убирая кошелек, привычно направилась на противоположную сторону площади.

Здесь находилась небольшая уютная кофейня, где Оксана с друзьями обедала иногда или просто отдыхала после лекций. Но сейчас не кафешка интересовала Оксану — в двух шагах от входа зимой и летом в любую погоду стояла в поношенном, но опрятном пальто старушка.

— Доброе утро, баб Лель! — приветливо поздоровалась Оксана и положила в картонную коробку у старушки в руках несколько сотенных бумажек. — Погодка сегодня неважная, баб Лель, вон и дождь собирается. Может, домой пойдете?

— Постою еще немного, дочка, да пойду, — ласково улыбнулась та.

Оксане отчего-то было приятно слышать это «дочка», может, поэтому она взяла на себя некоторую опеку над старушкой? Пару раз даже под ручку доводила ее до дома.

— Не приезжал он, дочка, — горестно ответила баба Леля на немой Оксанин вопрос. Потом добавила: — И не приедет уже. Не ждала бы ты его.

Как ни разгневалась Оксана на эти последние слова, но не ответила. Только посоветовала:

— Идите-ка домой, баб Леля. А то простудитесь, как весной.

И, развернувшись, зашагала в университет. А в глазах уже стояли слезы.

Полгода назад баба Леля еще была для Оксаны никем. Девушка в тот день только что расплатилась в кофейне и, заглянув в кошелек, с неудовольствием отметила, что мелочи скопилось много. Приметив эту старушку, Оксана решила высыпать все ей, а то уже бумажник не закрывался. Но тут к обочине дороги резко подкатила «Тойота-Камри», из нее выскочил мужчина в пиджаке и при галстуке. Быстро положил в старушкину коробку довольно приличную сумму, коротко о чем-то с ней переговорил, после чего вернулся в машину.

Оксану это заинтересовало: ее приятели старушке подавали часто, но исключительно на выходе из кофейни, когда деньги еще не успели убрать, или же демонстрируя широту своей души подругам, шедшим рядом. А Оксанин папаша если и переводил какие-то суммы на счета детских интернатов или домов престарелых, то заботился, чтобы ни одна газета не упустила этого события. Оксана же подобную показуху не любила и даже презирала. А то, что она наблюдала сегодня, было, по ее мнению, настоящим мужским поведением. Пока мужчина не сел в «тойоту», девушка рассмотрела его более внимательно: молодой — лет двадцати пяти — тридцати, с благородными чертами лица, интеллигентный, в строгих очках… Вдруг Оксана ойкнула: ведь это брат Дашки — она знакомила их всего три дня назад!

Его звали Грег. Только сейчас Оксана поняла, насколько имя подходило ему — такое же необыкновенное и непривычное, как и он сам.

После занятий Оксана ненадолго задумалась, куда поехать. Можно было поехать в «Скорпион» — Настя наверняка уже там. Настька — единственный человек на свете, с которым можно не притворяться. Настька даже в курсе всех ее секретов. Еще можно поехать домой — вдруг он приехал и ждет ее там? Хотя нет, с чего это он будет ждать ее дома? А значит, и ей дома делать нечего. Оксана попрощалась с однокурсниками, села в автомобиль и направилась в «Скорпион».

Друзья наверняка думали, что Оксана посещает какие-нибудь супер-мега-клубы, куда вход доступен только внучкам мэров. Где она запросто тусуется с Ксенией Собчак и Тиной Канделаки. Дураки. Любимым ее местом было заведение довольно-таки удаленное от центра. Больше всего Оксане нравилось, что завсегдатаев «Скорпиона» она никогда не встретит в своей повседневной жизни. Что они, запросто называя ее Окси, и не догадываются о ее знаменитых родственниках.

— Кузя, Настя уже здесь? — присаживаясь на высокий табурет, спросила она бармена.

— Еще днем приехала. И не одна, а опять со своим провожатым.

Оксана уже и не удивилась этому, только велела:

— Приготовь-ка мне коктейль как обычно.

— С десертом? — маняще прищурился бармен.

— М-м-м… пожалуй, да, — от предвкушения и сердце забилось чаще. Оксана даже подумала, действительно ли она сюда приехала для встречи с Настькой. Или только за «десертом»?

Пока Кузя выполнял заказ, Оксана огляделась по сторонам и сразу увидела в полупустом зале Настьку. Худая, бледная как смерть, она умиротворенно смотрела в пространство и даже чуть улыбалась.

— Привет. Смотрю, давно уже сидишь? — уселась напротив Оксана.

— Опять ты? — неприветливо отозвалась подруга и отвернулась к стене.

— Душевный ты человек, Настя, — укорила Оксана.

— Отстань. Снова будешь мне на своего Грега жаловаться?

Оксана только вздохнула:

— Что мне делать, Насть? Я ведь люблю его.

— Нет никакой любви, понимаешь? — устало ответила Настя и даже изволила повернуться к ней. — Для дела он тебя использовал и уехал! Дойдет это до тебя когда-нибудь?

— Для… для какого дела? — слова Настьки больно ранили. Оксана в очередной раз пожалела, что завела этот разговор с подругой. Хотя… А кому еще она могла довериться?

— А ты подумай? — усмехнулась Настя. — Вспомни, когда квартирку твоих родителей обнесли и когда твой драгоценный Грег свалил.

Оксана успела только всхлипнуть, как на диван радом с ней приземлился Макс:

— О чем сплетничаете, девочки?

— А тебе не все равно? — грубо спросила Оксана.

Этот Макс то ли родственник, то ли приятель Настьки, видит здесь его Оксана уже недели две, и с тех самых пор он всячески набивается к ней в друзья. Даже о любви с первого взгляда что-то говорит. Мерзкий тип!

— Твой заказ, Оксаночка, — к их столику подплыл Кузя с небольшим подносом в руках.

Он аккуратно поставил высокий стакан с мохито, но после того, как убрал руку, на столе остался еще и маленький бумажный сверток, который Оксана проворно смахнула в сумочку. Ей казалось, что никто ничего и не заметил. Однако уже в следующее мгновение Макс вдруг схватил ее за руку и громко крикнул:

— Понятые!

К столику двинулись какие-то люди.

— Да ты!.. Что ты себе позволяешь!.. — Оксана от возмущения слов подобрать не могла. Она попыталась встать, но Макс с силой усадил ее на место, по-прежнему не давая вытащить руку из сумки.

Попыталась подняться и Настька, но рядом с ней молча села на диван женщина с папкой в руках и в форменном кителе. Тогда-то Оксана прекратила вырываться и слегка растерялась.

— Оксана Викторовна, вы подозреваетесь в незаконном приобретении наркотических средств согласно части первой статьи двести двадцать восьмой Уголовного кодекса Российской Федерации. Я прошу вас держать руки на столе и предъявить содержимое сумки.

Оксана уже не чувствовала железную хватку Макса на своем запястье — она с силой, почти до крови впилась ногтями в собственные ладони и перевела ненавидящий взгляд на Настьку. Та только отвернулась, пряча глаза и признавая тем самым, что сдала ее именно она.

— Вы все равно ничего мне не сделаете. Вы знаете, кто мой дедушка?

— Знаем, — ответила женщина, и Оксана поняла, что разговаривать нужно именно с ней. — Но все равно я прошу вас показать мне сумку.

Оксана еще раз взглянула на женщину, и ей показалось, что она ее уже видела:

— Подождите, вы ведь… вы допрашивали уже всех нас. В июле, когда квартиру ограбили! Ваша фамилия Астафьева, правильно? — Оксана совершенно не понимала, что происходит.

— Совершенно верно, я и сейчас работаю по тому же делу. Оксана Викторовна, я могу не заглядывать в вашу сумку, если вы этого не хотите, но взамен вы должны мне рассказать об одном человеке, с которым вас познакомила Дарья Аленкова.

— Каком человеке? — прошептала Оксана, уже догадавшись, что речь идет о Греге. Они, так же как и Настька, думают, что это Грег ограбил их квартиру и сбежал с деньгами.

— Это все ее вранье! — Оксана кивнула на притихшую Настю. — Грег здесь ни при чем! Он состоятельный человек — зачем ему грабить нас?

— Вы не думали, что он мог вас обмануть?

— Я знаю, что он ни при чем, — отчеканила Оксана. Потом поставила сумку на стол: — Я ничего вам не скажу! Обыскивайте! Только учтите, сегодня вы мне треплете нервы, а завтра вам… — она гневно глянула на следовательницу, потом еще более гневно на Макса. — И тебе тоже… — она звонко шлепнула его по руке, которая все еще клещами держала ее запястье. — Вам обоим устроят такую взбучку, что вы этот день будете еще долго вспоминать!

И все-таки Оксана жутко, до нервной дрожи боялась, что сейчас в сумке они обязательно найдут сверток с кокаином, задокументируют это все и еще дело возбудят. А могут вдобавок отвезти ее в мерзкую грязную камеру, где обитают самые настоящие преступники. С них станется!

Но девушка больше всего боялась даже не этого, ведь сегодня еще до конца рабочего дня папа все уладит. Если понадобится, родители и дедушку из санатория выдернут, чтобы тот помог. А у него сердце. Он после папочкиной взятки с инфарктом слег, а уж единственную внучку любит всяко больше, чем зятя.

А что за эту историю устроит мама!

Оксана так глубоко погрузилась в собственные переживания, что не видела, какой молчаливый диалог шел между следовательницей и Максом. Макс, в конце концов, поднялся с дивана и быстро прошел к выходу из клуба. Оксана оглянулась на него и убедилась, что даже если сейчас встанет из-за столика, покинуть клуб ей не позволят.

— Вы тоже можете идти, — Астафьева посторонилась, выпуская из-за столика Настьку. — Оксана Викторовна, сведения, что к ограблению квартиры причастен ваш знакомый по имени Грег, я получила не от вашей подруги.

— Все равно — Грег ни в чем не виноват!

— А Дарья Аленкова? Ее причастность вы допускаете?

— Ее? Вполне. Вот ее-то вам и нужно искать, я вам Это уже говорила.

— Аленкова найдена мертвой две недели назад в Санкт-Петербурге.

Оксана вздрогнула и настороженно посмотрела на следователя, не зная, стоит ли ей верить.

— Вспомните, кто познакомил вас с Грегом? Именно Дарья, верно? — продолжала Астафьева. — И вы по-прежнему верите этому человеку?

— Да, — ответила Оксана, в упор глядя на Астафьеву.

Та довольно долго молчала и продолжила:

— Хорошо. Допустим, человек по имени Грег действительно невиновен. Тогда чего вы опасаетесь? Вы не думали над причиной, по которой он не может вернуться в Старогорск? Что, если ему сейчас нужна помощь — любая, даже правоохранительных органов? Подумайте, может, как раз сейчас у вас есть шанс помочь ему.

Оксана забеспокоилась еще больше: что если это правда? Ведь Грег не мог просто бросить ее — он ее любит, Оксана это точно знала! Тогда почему не едет?

Ему не позволяют — ответ нашелся сразу.

А если он все-таки может приехать, но не хочет? Тогда он об этом пожалеет!

Санкт-Петербург

— Леш, я сегодня обманула одну девушку. Неплохую в общем-то, только глупую. И вроде умную… но глупую. Я пообещала, что помогу ее парню. Но я не собираюсь ему помогать, наоборот, я сделаю все от меня зависящее, чтобы он оказался за решеткой, потому что он убийца. Но это ничего не меняет — я все равно ее обманула. Я плохо поступила?

Я шумно вздохнул: Катя никогда не задавала легких вопросов.

— Ну… если бы этот убийца когда-нибудь вернулся к той девушке, вряд ли вышло бы что-то хорошее. Это называется ложь во благо, Кать.

— Думаешь?

Она замолчала, как будто обдумывала мои слова. Потом снова спросила:

— Значит, ты на меня не сердишься?

Я сперва не понял, что Катя имела в виду прошлый свой звонок. А когда понял, усмехнулся:

— У меня силы воли не хватает на тебя сердиться!

— Понимаешь, — начала Катя, — если бы я обратилась в официальные органы, мне бы все равно ничего вразумительного отвечать не стали. Дело о монетах громкое, Питер не стал бы такой информацией делиться. А кроме тебя, у меня нет ни одного знакомого в Санкт-Петербурге.

— А почему бы тебе просто не спросить меня? Обязательно нужно все делать с выкрутасами? Со спектаклями?

— Вдруг бы ты подумал, что я звоню только из-за этой кражи!

— А это не так?

— Не так… — тихо ответила Катя. Тут я услышал, как в трубке принялся пищать ее сотовый, да и она заговорила торопливо, не давая мне вставить ни слова: — Все. Мне совершенно некогда, созвонимся как-нибудь…

— Кать, подожди, — сумел все-таки остановить я ее, — может, хватит нам выдумывать повод, чтобы просто поговорить? Подожди, не перебивай… Ты, наверное, удивишься, но я не помню, что еще в последнее время меня так радовало, как твое вчерашнее сообщение на автоответчике.

Вот теперь я ждал, что скажет она. Только Катя молчала, а на заднем фоне разрывался ее сотовый.

— Скажи хоть что-нибудь!

— У меня телефон звонит… — неуверенно произнесла Катя.

— Хорошо. Тогда я позвоню завтра?

— Как хочешь, только трубку я не сниму.

— Почему?

— Потому что я буду в другом городе. В Петербурге. Не обольщайся, я буду там исключительно по работе, так что можешь даже на цветы не тратиться, — предупредила Катя.

— Исключительно? — с сомнением переспросил я.

— Без вариантов.

Мне показалось, или она произнесла это с улыбкой?

Глава 5 Пропажа

Старогорск

Парня в знакомой темно-синей ветровке Оксана увидела сразу, как только выехала на проселочную дорогу, ведущую к особняку, и несколько раз просигналила.

— Привет, братишка, — поравнявшись с ним, она открыла дверцу. — Папеньки, я так понимаю, дома нет?

Это был Пашка — сын отца от первого брака. С родителем, правда, у него отношения были неважные, так что Паша предпочитал появляться в особняке, когда того не было дома.

— И его, и Ларисы нет — Дениска по телефону сказал. Я давно уже обещал ему заехать, еще месяц назад стрелялку специально для него русифицировал — играет во всякое барахло пиратское…

— Паш, вот только не грузи меня подробностями, и без того тошно, — перебила брата Оксана, поморщившись.

— А что так? С парнем проблемы?

Пашка был проницательным, но углубляться в эту тему, слава богу, не пришлось — уже въезжали во двор.

Маман перезвонила через несколько часов и предупредила, что они на каком-то банкете у знакомых и вернутся поздно ночью, так что Пашка после недолгих уговоров согласился остаться на ужин. Сидели в Денискиной комнате: Паша и младший брат химичили над своей стрелялкой, переговариваясь малопонятными терминами, а Оксана сидела в углу дивана и подпиливала ногти. Она такие вечера обожала — когда родители были дома, Оксана никогда не могла расслабиться, каждую минуту ожидала, что сейчас или мама начнет допрашивать отца, почему он поступил именно так, а не эдак; или отец будет отчитывать домработницу за то, что та передвинула его «древности», когда протирала пыль; или Дениска начнет канючить и цепляться к матери, а та нервничала, когда ее отрывали от работы, и частенько срывалась. Или, что еще хуже, к родителям приезжали гости, и все дружно начинали изображать идеальную семью…

— Как у родителей дела? Краденое не нашли? — не отворачиваясь от компьютера, спросил Павел.

— Смеешься? Нет конечно. И не найдут уже. Да маман сама не рада, что заявление о краже написала. Пашка, вот она вроде неглупая женщина, полтинник давно разменяла, а думает все задним числом. А я вот сразу чувствовала, что не надо с ментами связываться, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ксюш, не говори так о Ларисе — она взрослая умная женщина. Наверное, у нее были причины заявить в полицию.

— В том-то и дело, что взрослая, а ума — как у пятилетней!

— Оксан, пойдем на балкон? — предложил Паша.

Девушка нехотя отложила пилочку, поднялась с уютного кресла и вылита за братом. Над Подмосковьем уже была ночь. Оксана поежилась и пожалела, что не захватила свитер. Хотела вернуться, но Пашка поспешно снял свой и накинул Оксане на плечи, заботливо поправив ей волосы и длинные серьги, попавшие под свитер.

Потом он достал сигареты и прикурил, а Оксана ждала, что Пашка сейчас опять начнет оправдывать мать и рассказывать, какая она хорошая. Удивительное дело: отец бросил первую семью, когда Пашке еще не было и трех лет, а ушел он к Ларисе. По всем законам логики, как считала Оксана, Пашка должен был люто ненавидеть Ларису как женщину, лишившую его отца. Или хотя бы относиться с легкой неприязнью. Но Паша мачеху почти боготворил. Приписывал ей качества, которых у той и не было никогда. А еще недавно он объявил Оксане, что ее мама, оказывается, красавица и самой Оксане стоит многому у нее поучиться.

После этого заявления Оксана окончательно поняла, что Пашка влюблен в ее мать — женщину на двадцать шесть лет его старше. Смешно даже! Может быть, поэтому всякий раз в разговоре с Пашей Оксана старалась сказать о маме какую-нибудь пакость — провоцировала его. А вообще-то девушка вовсе не думала о ней того, что говорила. В глубине души Оксана совсем не прочь была стать такой, как мама, — рассудительной, властной, сдержанной. Да и выглядит маман в свои годы замечательно, чего уж там.

Пашка почему-то не бросился защищать мать.

— Ксюш, ты мне денег не одолжишь?

— Да не вопрос, — пожала она плечами, — отдашь, когда сможешь.

С деньгами у Пашки всегда была беда — он толком нигде не работал, мать его не баловала, отец подкидывал разве что по большим праздником, да и не просил у него Паша никогда. Разве что Оксанина мама частенько снабжала его наличностью.

«Чтобы глупостей не наделал», — говорила она домашним.

Так что просьбе Оксана не удивилась. Но брат все еще испытующе на нее смотрел:

— Ксюш, мне много нужно.

— Ну сколько?

— Тридцать тысяч… — помялся он.

— Долларов?! — ужаснулась Оксана и, опасаясь, как бы не услышал Дениска, плотнее прикрыла дверь в лоджию.

— Рублей, — неловко улыбнулся Паша.

— Ну… с собой у меня их нет, но все равно не вопрос — у маман попрошу. Скажу, что телефон новый нужен.

— А она не догадается? — засомневался брат.

— Не догадается. Она ко мне в комнату заглядывает раз в пятилетку. И никогда ни о чем не спрашивает — золото, а не мать. Ты мне лучше скажи, зачем тебе столько сразу? Ты что, опять играть начал?

Пашка отвел взгляд, и Оксана поняла, что так и есть. Он был не очень-то занятым парнем — не работал, институт бросил еще в прошлом году. От армии его папа отмазал. Так что Паша любил проводить время за игровым автоматом и иногда слишком уж увлекался. Два года назад, например, он тоже задолжал казино приличную сумму — намного большую этой. Тогда все уладила мама, а с Пашки она взяла обещание, что играть он больше не будет.

Пашка, конечно, играл, только Ларисе об этом не говорилось.

— Я попрошу у мамы, и не волнуйся, она не узнает для чего. Только ты действительно отдай их в счет долга, ладно? А не новую ставку делай. И вообще, если бы ты взялся за ум — восстановился в институте, нашел работу хоть какую-то, с папой помирился, он тебя бы и так деньгами снабжал! В любых количествах. Он не жадный.

Пашка скривился:

— Вот только правильную девочку из себя не строй! Сама в «Скорпионе» зависаешь, коксом балуешься, а мне нотации читаешь.

Оксана снова плотнее закрыла дверь и зашипела:

— Ты еще при Дениске это сболтни! Дурак! Да от твоих сигарет, хочешь знать, вреда больше, чем от моего кокса. Никогда больше не буду тебе ничего рассказывать!

Оксана отвернулась и попыталась насупиться, а Паша рассмеялся:

— Ты это в Интернете, наверное, прочитала, да? Ты скоро на Настю свою будешь похожа, доиграешься. Ладно, поздно уже, пойду с Дениской попрощаюсь.

Оксана, чтобы показать, как она зла, даже не предложила довезти брата до станции.

* * *

Рано утром в понедельник позвонил Макс — тот самый, который оказался ментом, и потребовал, чтобы Оксана приготовила одну из фотографий Грега. Фотографии, разумеется, были — немного, но были. Когда Грег приезжал в последний раз, они много гуляли по Москве, взявшись за руки, иногда фотографировались на Оксанин мобильный телефон — эти-то фотографии она сейчас и искала. С телефона она давно, еще при Греге, перенесла их на компьютер да больше и не просматривала, наверное, ни разу. Зачем? Ведь Оксана и так вспоминала его лицо каждый раз, как закрывала глаза. Иногда, правда, ей хотелось посмотреть, насколько хорошо они смотрятся вдвоем, но, видимо, так хорошо спрятала фотографии, что найти их не удавалось…

«Но сейчас-то нужно обязательно найти!» — твердо решила Оксана, села за компьютер и начала методично просматривать все папки, где могли бы быть фотографии.

Забеспокоилась она только когда поняла, что просматривает папки по второму кругу — фотографий на компьютере не было.

Исчезли.

Испарились.

Но как? Сама они их уничтожить не могла, значит, кто-то стер фотографии…

Оксану внезапно охватила такая ярость, что она, не задумываясь, сейчас же убила бы того, кто это сделал! Мерзкий Макс? Нет, иначе он не просил бы ее найти фотографии. И потом, ему бы никто не позволил проникнуть в особняк.

Это сделал кто-то из домашних!

Мама? Вряд ли, она слишком уважает частную жизнь Оксаны.

Папа? Тем более нет — он бы не обратил внимания на снимки, даже если бы на них Оксана обнималась с каким-нибудь зеком в наколках.

У Оксаны мелькнула мысль, что это вполне мог сделать кто-то из домашней обслуги — дверь в комнату девушка не привыкла запирать, да и паролей на компьютере нет. Вдруг ей гораздо более перспективной показалась мысль, что это сделал Дениска. Этот юный хакер, когда не было новых стрелялок, обожал дразнить тем, что копался в ее компьютере. Не раздумывая, Оксана бросилась в комнату брата:

— Ты к моему ноуту подходил? — Оксана встала в проеме дверей и скрестила руки на груди.

— Не-а! — буркнул Дениска, не отворачиваясь от любимого компьютера.

Оксана была упрямой девушкой и просто так не сдавалась. Она подошла и схватила брата за ухо:

— Признавайся, мелочь, ты фотки удалил?

— Ай! — взвизгнул мальчишка. — Больно! А чего сразу я-то? Может, это вообще Пашка — он вчера за твоим компом сидел! Пусти!

— Пашка? — растерялась Оксана и оставила в покое ярко-малиновое Денискино ухо.

— Все маме расскажу! — слезливо пообещал брат.

Оксана его не слышала. Словно зомби, она вышла в коридор и вернулась к себе, постепенно понимая, что, кроме Паши, действительно никто этого сделать не мог. Бог его знает, зачем ему фотографии — может быть, мама начала о чем-то догадываться и рассказала ему, а он и рад стараться. А может быть, его попросила эта дура Настька — они ведь общаются. Или, еще хуже, полиция его заставила… Да какие угодно у него могли быть причины, важно, что он наплевал на их дружбу и выкрал фотки.

Девушка, плохо соображая, что делает, нашла телефон и набрала номер Пашки. Она тогда и не думала, что скажет ему. Наверное, что-нибудь грубое, резкое, чтобы отомстить…

— Да! — устало ответил старший брат.

— Я знаю, что это ты удалил фотографии, — не своим голосом произнесла Оксана. Она была очень зла.

— Какие фотографии? — спросил он и ждал ответа.

Оксана молчала, хотела, чтобы он признался сам.

— С Грегом твоим, что ли? — ответил наконец брат и усмехнулся.

Точно он. Откуда еще Пашка мог знать про Грега, Оксана ведь ему ничего не рассказывала? Еще и издевается…

— Ты, ничтожество, — звенящим от ярости голосом сказала она, — если ты сегодня же, сейчас же не вернешь фотографии, я… я тебя уничтожу! Раздавлю! Ни копейки не получишь ни от мамочки, ни от папочки! Ты вообще дорогу сюда забудешь!

— Ты кем себя возомнила, принцесска? — в голосе Паши появились холодные и очень неприятные нотки. — А теперь слушай: фотографии твои я не брал и даже не видел их. Ты подумай лучше, кто из приятелей твоего Грега мог в компьютере копаться. Кроме тебя ведь еще кто-то помогал ему родителей грабить, правильно? — он снова усмехнулся, давая понять, что знает все. — Ты меня поняла? А теперь валерьянки иди попей, истеричка.

И отключил телефон.

Оксана стояла посреди комнаты — растерянная и испуганная. Пашка тоже считает, что квартиру ограбил Грег. Кроме того, он думает, что она, Оксана, Грегу в этом помогала! И ведь он собирается рассказать эти бредни родителям… А они могут и поверить. Стоять не было сил. Хотелось добраться до кровати, зарыться под одеяло, под подушки и заснуть, навсегда заснуть. Чтобы не слышать, что наговорит мама, отец, дедушка. Как жить после того, как вся семья решит, что она воровка, позор семьи, она не знала.

Оксана лежала, укутавшись в одеяло, без сна с сухими воспаленными глазами. Ее знобило, но истерика давно прошла, мысли строились на удивление плавно и логично. До сего дня девушка была уверена, что персональный конец света наступит для нее, если Грег никогда больше не приедет. Сейчас же она вдруг поняла, что могут произойти вещи гораздо более неприятные.

Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы на семью пала тень. Пропадет семья — пропадет и сама Оксана. А сейчас еще она вполне может все исправить.

Девушка резко откинула одеяло, тщательно причесалась у зеркала, до конца продумывая план. Убедившись, что в коридоре никого нет, она пробралась в комнату родителей, заперла за собой дверь и прошла к маминому туалетному столику, в стену рядом с которым был встроен сейф. Дверца сейфа никогда не закрывалась — этим-то Оксана и воспользовалась, вытащив коробку с гарнитуром из жемчуга и бриллиантов — самым дорогим в маминой коллекции. Потом, подумав, стянула с ушей свои любимые длинные серьги, хорошо помнив, что вчера до них дотрагивался Пашка. Все это она сложила в футляр с гарнитуром, а сам футляр замотала в один из маминых шарфиков.

С чувством выполненного долга Оксана уже в своей комнате уложила сверток в простенький пакет, схватила ключи от машины и покинула дом.

Санкт-Петербург

Авторадио еще минут пять назад «порадовало», что на углу Невского и Маяковки столкнулись два автомобиля, в результате чего движение встало, так что застряли мы с Катей и бэхой, видимо, надолго. Впрочем, мне это не мешало нисколько, Кате, я думаю, тоже. Да и другие водители, давно привыкшие к несовершенству городских магистралей, не нервничали, а занимались своими делами. Только вот тот, кто оказался непосредственно за нами, ежеминутно начинал вопить, что он, мол, торопится. Вопрошал у соседей, почему, интересно, стоим, куда катится этот мир и вообще зачем было голосовать за Путина. А еще, как только перед нами освобождался клочок асфальта, он принимался остервенело сигналить, как будто, если моя бэха продвинется на два метра вперед, ему сразу станет легче.

Но в этот раз мы с Катей решили быть непреклонными: я сделал музыку погромче, чтобы не слышать его воплей, Катя перегнулась через коробку передач, устроилась у меня на груди и продолжила прерванный поцелуй.

— Уснул ты там, что ли?! Проезжай, проезжай!!! — крики прорывались сквозь лирику Фредди Равеля, льющуюся из магнитолы.

— Надо было Рамштайн ставить, — заметила Катюша.

— Кать, может, все-таки проедем? — я попытался усадить ее на место, потому что мне после ее поцелуев еще надо было как-то машину вести.

— Перебьется. Подождет еще пять минут.

Она зарылась теплыми ладошками мне под рубашку, и мне даже любопытно стало, что она собирается за эти пять минут сделать. Но теперь непреклонным был я:

— Все! Сядь на свое место. Далеко сядь, — на радость стоящего позади я таки проехал вперед на те самые два метра.

— Зануда ты, Никитин… — фыркнула Катя, собирая заколкой ворох медно-золотых волос. — А этому… я сейчас устрою! Сейчас достану свое следовательское удостоверение — спорим, что сразу заткнется?

— Ага, только помаду сначала поправь, следователь, — усмехнулся я.

— Ты тоже! — огрызнулась Катюша и бросила в меня влажную салфетку из своей косметички. — Кстати, а куда ты меня везешь?

— К себе. А ты имеешь что-то против?

— Да нет, но мне нужно сегодня встретиться со следователем по делу Аленкова…

— С Зайцевым? Так он по понедельникам только с двух часов принимает. У нас уйма времени.

Катя слегка нахмурилась, словно стирание помады было очень сложным занятием:

— А откуда это ты так хорошо знаешь его график? Ты что, разговаривал с ним? — в голосе ее был неподдельный ужас.

— Катюш, конечно разговаривал. Ты же сама хотела, чтобы я разузнал, какие слухи ходят об этом деле.

— Так слухи, а не информация из первых уст! Так, и в качестве кого ты с ним общался? Леша, только не говори, что ты защищаешь интересы Аленкова.

Ненавижу, когда она задает провокационные вопросы… Я действительно был адвокатом Аленкова, но, когда подписывал договор, представить себе не мог, что мне придется соперничать с Катькой.

А ей словесного подтверждения от меня и не требовалось — она уже все поняла:

— Леш, ты хоть понимаешь, что ты сделал? Я же рассказала тебе практически все, что мы в Старогорске нарыли по этому делу, а теперь ты собираешься эту же информацию пустить против меня?! Ты вообще в курсе, что это тайна следствия, что за ее распространение могут засудить?

— Ерунда, кто меня засудит? Я не подписывал никаких бумаг о неразглашении… — машинально ответил я и тут же об этом пожалел.

Катя дернула ручку дверцы, чтобы выскочить из машины, благо мы опять стояли, но я успел нажать блокиратор:

— Кать, не валяй дурака! Я взялся его защищать только потому, что Аленков действительно невиновен! Да ты сама будешь его допрашивать и поймешь, что к твоей краже он никакого отношения не имеет!

— У меня есть свидетельница, которую Аленков соблазнил и с ее помощью получил доступ к квартире Фарафоновых. Выпусти меня из машины. Я не хочу, чтобы нас видели вместе — я вообще не имею права с тобой разговаривать в нерабочее время.

Ну что я мог на это ответить? Катя вышла из автомобиля, огляделась и бодро зашагала вдоль дороги. Самое досадное, что я опять не знал, когда увижу ее: может быть, еще через полгода, а может, она позвонит мне к вечеру и извиняющимся голосом скажет, что вспылила. Я не могу предугадать ее действий. Странно, что даже в этой ситуации у меня и мысли не мелькнуло отказаться от защиты Аленкова.

* * *

Не успел я выбраться из пробки, как на сотовый позвонили — отобразился номер следователя Зайцева. Он торжественно объявил, что в двенадцать часов дня начнется допрос моего подзащитного Аленкова по делу о причастности к квартирной краже в Старогорске. Я мысленно аплодировал Катерине — чтобы уговорить Зайцева начать рабочий день на два часа раньше, определенно нужны способности.

Допросный кабинет «Крестов», наглухо запертый снаружи, казалось, был изолирован от всего мира. В отдалении лязга ли решетки, трещали с потолка лампы дневного света, но в кабинете все равно царил тоскливый полумрак. Катя сидела вполоборота ко мне, закинув ногу на ногу, и покачивала носком туфельки. Она, хмурясь, листала протоколы предыдущих допросов и делала вид, что в упор не замечает моих взглядов. Между нами сидел не менее хмурый Зайцев, сосредоточенно глядел в компьютер-наладонник и, несмотря на вырывающиеся оттуда веселенькие электронные мелодии, занимался, конечно, важным делом.

Аленков держался намного лучше, по крайней мере безысходности в его взгляде не было — только ленивая усталость, с которой он отвечал на вопросы Катерины. Занервничал он лишь раз, когда Катя упомянула, что она «по другому делу». О чем конкретно Катя собиралась говорить с Аленковым, я понятия не имел, а начала она издалека: полное имя, где родился, чем зарабатывает и все в таком духе. Наконец пошли вопросы о Гришином знакомстве с Дарьей Мерешко — это девичья фамилия его жены.

— Мы познакомились в Австрии, в Вене, в июле прошлого года. Даша там отдыхала, а я был на конференции археологов, представлял свою недавно вышедшую монографию. Называется «Аналитический метод в исследовании монет Восточной Европы XVII века». Между прочим, ее очень хвалили и мне настойчиво предлагали вести курс лекций.

— Григорий Григорьевич, — любезно спросила Катя, — вы монетами увлекаетесь, как я поняла?

Аленков, по-моему, смутился:

— Ну немного. Теме исследования средневековых монет я посветил девяносто восемь больших статей и две монографии. Третья пока в работе.

— Наверное, у вас и коллекция монет имеется?

— Конечно имеется. Совсем небольшая, правда, но у меня есть несколько довольно редких экземпляров. Кстати, в монографии, которую я сейчас пишу, я упомяну одну из своих монет.

— А монет времен Екатерины II у вас случайно нет?

— Екатерины? Нет… Я российские монеты не коллекционирую. Но в моей новой монографии я обязательно затрону и тему российских монет…

— Времен Екатерины?

— Да нет же! Но она и без Екатерины, я уверен, произведет фурор в нумизматической науке… если я отсюда когда-нибудь выйду, конечно.

Гриша тяжело вздохнул, но по изумрудным Катиным глазам я видел, что на фурор в науке ей плевать, она хочет Аленкова как раз засадить на всю жизнь.

— Мы говорили о вашей супруге, — напомнила она.

— Даша тоже увлекалась монетами, — снова вздохнул Аленков. — Отдыхала она в Бад-Киссингене в Германии, но, узнав о конференции археологов, специально поехала в Вену. После моего доклада она подошла, мы разговорились…

— До этого вы с Мерешко никогда не встречались?

— Нет конечно.

— Ясно. А где жила Дарья до вашей встречи?

— В Петербурге.

— Она коренная петербурженка?

— Понятия не имею… — страдальчески морщась, признался Аленков. — Коренная, некоренная — какая теперь уж разница?

— Разница есть, Григорий Григорьевич. Вспомните, пожалуйста, наверняка Дарья рассказывала что-то.

— Я не знаю. Мы с ней об этом не говорили. Подождите, у нее мать ведь жила в Московской области, кажется. Она еще к ней уехала… тогда…

— Когда тогда? — быстро спросила Катя.

Гриша замялся.

— Вы крупно поссорились с Дарьей, и после этого она уехала к матери, так? — ответила за него Катя. — А как назывался этот город? Вспомните, пожалуйста.

— Послушайте, что вы ко мне в душу лезете! — взбесился вдруг Гриша. — Какая разница, что это за город?.. Какое вам дело до наших отношений? — Гриша привстал и густо покраснел от гнева.

Я поспешно придержал его за рукав и попытался утихомирить. Когда Гриша успокоился и сел на место, Катерина принялась учить его жизни:

— Я процессуальное лицо, Аленков, и имею право задавать любые вопросы, которые сочту нужными. Так вы никогда не были в родном городе вашей жены и не виделись с ее родственниками?

— Нет, — сквозь зубы ответил Гриша.

— На что жила Дарья до вашей встречи? Работала?

— Не знаю.

— Она знакомила вас со своими друзьями, родственниками?

— Нет.

В абсолютной тишине под треск лампочек Катя записала подробности диалога в протокол, после чего, слегка прищурившись, спросила:

— Григорий Григорьевич, вот вы сказали, что Дарья никогда не знакомила вас со своими друзьями. Вы уверены? — и добавила: — Помните, что за дачу ложных показаний вы несете уголовную ответственность.

Гриша смешался и бросил взгляд на меня — наверняка был уверен, что я проболтался Катьке о Захаровой. Но я сам ничего не понимал — я ведь ни словом о Захаровой не обмолвился!

— Я имею в виду Оксану Фарафонову, вы ведь с ней знакомы?

— Я не знаю никакой Оксаны Фарафоновой, — довольно натурально покачал головой Гриша.

— Как же так? — удивилась Катя. — А она вас знает.

Аленков безразлично пожал плечами, что в его положении было самым правильным. Я подумал, что он способный ученик — еще немного и сам будет давать мне советы, как отвечать на Катькины вопросы.

Мы с Аленковым по очереди подписали Катины протоколы, и она ушла. Я догнал ее уже на проходной. Аленков меня удивлял все больше — про свою супругу он не знал вообще ничего! «Кажется, петербурженка…» — он даже этого не знал точно! Чем занималась? На какие средства отдыхала в Германии?

На Арсенальной набережной, где вечно толпятся родственники заключенных, Катю преданно дожидался опер Вова Лихачев.

— Ваш Аленков всегда такой дерганый? — спросила Катя, опершись о гранитный парапет и глядя с набережной вниз, на Неву. День был жаркий, и ветра не чувствовалось, мутно-зеленую воду искажала легкая рябь. — Я думала, он кинется меня душить.

— Кать, ты хотя бы попытайся его понять: жена погибла, а наши доблестные органы еще и его самого обвинили в убийстве. Представь, что он чувствует! Да к тому же он — ученый! С мировым именем, между прочим, а его в наш российский обезьянник засунули с соответствующим контингентом…

— А что ж его, — с вызовом спросил Лихачев, — в камеру для VIP? убийца должен сидеть в тюрьме!

— Ты докажи сначала, — бросил я с легким раздражением. — Все доказательства против Аленкова вилами по воде писаны, а то, что его до сих пор здесь держат, только лишний раз подтверждает, какой бардак творится в вашей системе.

— Давно ты сам в этой системе работать перестал?

— Перестал — решающее слово, друг Вова! — спорить мне с ним было откровенно лень. — Ребята, может, посидим где-нибудь — тут недалеко кафешка…

— А нам, друг Леха, некогда по кафешкам рассиживаться! Пойдем, Катя?

От меня не укрылось это фамильярное «ты», но и почти робкий голос бравого опера я тоже отметил.

— Пойдем, Володя, — милостиво согласилась Катерина, оторвав взгляд от реки. — До свидания, Алексей Викторович, нам действительно нужно работать.

Этот «Алексей Викторович» меня добил окончательно… Долго еще я не мог сосредоточиться на деле Аленкова.

Глава 6 Друзья

План Оксаны был прост — оставить сверток с украшениями в квартире Пашки. Причем с таким расчетом, чтобы он попался на глаза его матери. С ней Оксана была немного знакома — выгораживать сына она точно не станет, побежит жаловаться Оксаниному отцу. А родители к этому времени уже будут подготовлены: мама обнаружит пропажу гарнитура и первым делом, конечно, спросит у Оксаны.

Девушка уже в деталях представила эту сцену… Она невинно хлопнет ресницами и растерянно произнесет: «Я не брала… Скорее всего Дениска с ними играет». Мать направится к Дениске, а тот, как сегодня утром, переведет стрелки на Пашу. Сам же и проболтается, что старший брат вчера заезжал, сидел за Оксаниным компьютером. А она вдруг «вспомнит», что в последний раз свои любимые сережки видела как раз на столике рядом с компьютером. Мама побледнеет и начнет ее допрашивать с пристрастием, зачем Пашка приезжал. Оксана будет долго ломаться, а потом «признается», что приезжал он потому, что снова проигрался в казино и ему понадобились деньги. Он просил у Оксаны, но у нее, естественно, таких денег нет! Вот Пашка, видимо, и решил одолжить Ларисины украшения…

Конечно же, после этой истории родители не поверят никаким рассказам Пашки о Греге.

Только на мгновение подумала Оксана, что поступает не очень хорошо, но тут же эти мысли прогнала. Она делала это только для спокойствия родителей и дедушки! И вообще, Пашка первый начал — пусть теперь расплачивается. Да и не съедят ведь его родители: не станут же они в полицию заявлять! Деньги карманные какое-то время давать не будут, да ему не привыкать… Поругают немножко и забудут.

Ее гениальному плану мешало только одно — она не знала, как попасть в квартиру Пашки. Даже если Оксана приедет к нему якобы мириться, все равно у нее не будет возможности как следует спрятать украшения — квартиру брата она знала плохо…

Но девушка не сомневалась, что что-нибудь придумает.

Сейчас Оксана мчалась в «Скорпион», чтобы найти Настьку. Рассказать брату о Греге могла только она — больше некому! Ну и устроит она сейчас этой идиотке…

— Настька здесь? — едва ворвавшись в клуб, спросила у Кузи.

— Недавно ушла, минут тридцать назад. Дозу взяла и уехала.

— И что, не вернется уже? — Оксана пытливо обвела взглядом зал, но подруги действительно не было.

Кузя пожал плечами — ему было все равно.

— На дорожку ничего не хочешь? — спросил он, увидев, что Оксана собирается уходить.

Девушка задержалась. Еще свежи были воспоминания, как парочка из ментовки шантажировала ее, а она совсем ничего не могла сделать. Оксане очень не хотелось попасть в подобную ситуацию снова. С другой стороны, сейчас ей так необходимо было спокойствие и умиротворение, которое приходило только после принятия порошка.

Руки сами полезли за кошельком.

Жила Настька в высотке как раз напротив «Скорпиона», к ней домой, не долго раздумывая, Оксана и направилась. Задержалась у машины — сверток с украшениями лежал на сиденьи радом с водительским, и девушка справедливо решила, что лучше его здесь не оставлять — район неблагополучный, мало ли…

Настя обитала в однокомнатной квартире одна. Родители ее — как ни странно оба бывшие преподаватели, интеллигенты — давно разошлись: мать несколько лет назад повторно вышла замуж и жила сейчас в другом городе. Отец вроде занимается бизнесом — стал довольно состоятельным человеком. Поднявшись на нужный этаж, Оксана хотела было позвонить, но дверь от первого же ее прикосновения медленно и со скрипом уплыла вглубь.

Девушка насторожилась. Да, Настька была наркоманкой, но еще не опустилась до того состояния, когда квартира превращается в притон, заходят все кому не лень и нет ни одной вещи, кроме шприца, жгута и алюминиевой ложки. И двери обычно она закрывала…

Оксана осторожно толкнула дверь и все-таки вошла.

— Настя! — громко позвала она.

Никто не отвечал. Оксана быстро прошла в кухню, где чаще всего можно было застать подругу, но здесь было пусто. Только радом с газовой плитой стояла кастрюлька с остатками присохшего к стенкам лекарства и шприц, перемазанный кровью. Потом Оксанин взгляд упал на ополовиненную бутылку, на этикетке которой написано, что это коньяк — тот, что по сто рублей за литр.

— Ты что, спиртное с герычем смешивала? Ну ду-ура… — Оксана оставила сверток с гарнитуром на кухонном столе и метнулась в комнату, но и здесь никого не нашла. Только сейчас она ощутила на спине неприятный холодок.

— Настя…

Оксана звала уже почти жалостливо, она снова вышла в коридор и теперь чуть не вскрикнула: Настька полусидела в углу между входной дверью и стеной — потому-то Оксана ее не увидела, когда вошла. Подруга дрожала всем телом, страшно закатив глаза. Оксана в один прыжок оказалась на полу рядом, положила ее голову себе на колени и принялась хлопать по щекам, приводя в чувство.

— Настька! — тормошила ее Оксана. — Вот дурища-то, дурища… Зачем ты эту дрянь пила?! Да еще под героин!

С третьей попытки удалось все-таки дозвониться до «Скорой» и вызвать бригаду. Нажав отбой, Оксана вздохнула свободней — все, что могла, она сделала. И даже Настька уже трястись перестала, вот только лицо ее, и без того бледное, стало сперва безжизненно белым, матовым, а потом начало синеть…

— Настька! Настька! — уже кричала девушка, не на шутку испугавшись.

Подруга была в сознании — мертвой хваткой она вцепилась в Оксанину руку, беспомощно вращала глазами и как будто силилась сказать что-то, но не могла. Не сразу Оксана сообразила, что Настя не дышит, точнее не может вдохнуть — словно ей что-то мешало.

— Сейчас, Насть… Сейчас… — прямо на полу Оксана перевернула Настькину голову на бок, одновременно пытаясь отрыть ей рот — может, она проглотила что? Открыть рот почему-то не получалось, должно быть, судорогой мышцы свело, при передозе такое случается. Исцарапав Настьке кожу, поранив свои пальцы о ее зубы, Оксана все-таки это сделала и тут же поняла, в чем дело. Настин язык, пока та была без сознания, провалился в дыхательные пути, не давая ей дышать. Уже наплевав на гигиену, Оксана всей пятерней залезла в ее рот, впиваясь пальцами и ногтями в одеревенелый язык, и, крепко стиснув его, потянула на себя.

Едва вытащила руку, как Настька еще больше округлила глаза и начала жадно хватать ртом воздух, одновременно закашлявшись. Как только она начала дышать нормально, то снова «поплыла» — голова безвольно повисла, веки норовили сомкнуться.

— Нет уж, не смей спать! — Оксана снова принялась шлепать подругу по щекам.

В результате отойти не удалось ни на шаг. Сколько Оксана так просидела, ведя бессмысленный диалог то ли с Настькой, то ли с самой собой, она не знала. Только щеки у подруги от ее шлепков стали уже ярко-малиновыми. Ну хоть не синюшными…

Двое мужчин в синих комбинезонах, ворвавшись в квартиру, как приблудного щенка, отогнали Оксану в сторону. Один из них тут же принялся, как и Оксана, хлопать Настьку по щекам, задавал ей какие-то вопросы.

— Передоз? — не поворачиваясь, спросил второй.

Оксана даже не поняла, что это к ней обращаются.

— Да… не знаю… — она понятия не имела, что говорить в таких случаях.

Санитар сноровисто протер Настькину руку спиртом и вогнал иглу шприца.

— Клиническая смерть была?

— Не знаю…

— Сердце останавливалось?

— Откуда я знаю, я не врач! — истерично выкрикнула Оксана и вдруг разрыдалась. Громко, по-детски, захлебываясь от собственных слез.

Санитар точно так же профессионально и без эмоций вколол что-то и ей, от чего Оксану сразу начало клонить в сон. Реагировать на ситуацию, думать сразу расхотелось. Еле передвигая ноги, она прошла в ванную, где взглянула на себя в зеркало и не узнала в первый момент. Даже если не обращать внимания на красный распухший нос и размазанную по лицу тушь, это была совсем не та Оксана, которую она видела утром в зеркале.

Так страшно, как сейчас, когда она осознала, что случилось с Настькой и что могло бы с ней случиться, Оксане еще никогда не было. Перед глазами все еще стояло перекошенное лицо подруги, а пальцы помнили прикосновение к ускользающему языку, который нужно вытащить во что бы то ни стало…

— Имя, фамилия, телефон? — спросил один из санитаров, едва Оксана вернулась в комнату.

— Мой?

— Ваш.

— Э-э-э… — нельзя было называть настоящую фамилию. — Ольга. Иванова Ольга.

Санитар исподлобья на нее посмотрел:

— Телефон?

— Телефона нет. Совсем.

Санитар снова посмотрел, потом убрал заполняемый бланк:

— Вот что, Иванова Ольга, или давайте номер телефона, или поедете с нами в медицинский пункт. Куда нам потом вашу подругу пристраивать?

— Хорошо, я поеду…

Настьку на носилках уже выносили из квартиры, и Оксана едва успела догнать ее и взять за руку.

Санитар захлопнул входную дверь, а девушка даже не вспомнила, что в Настькиной кухне оставила сверток, тянущий на несколько тысяч долларов.

Санкт-Петербург

В конторе меня огорошили новостью, что заслушивание дела моего наркомана Красильникова в суде будет уже на следующей неделе. Зато вторая новость компенсировала большинство сегодняшних неудач — вернулся из командировки Антон, чему я несказанно обрадовался и тут же направился к нему сдавать дела.

Моего шефа Тоху Березина я знал большую часть своей жизни. Есть такие люди — прирожденные лидеры. В любой компании, в любом деле они всегда будут первыми. Я уверен, что если бы Антон когда-нибудь вздумал участвовать в конкурсе белошвеек, то он, может быть, и не выиграл бы его, но точно сорвал приз зрительских симпатий. Лидером, массовиком-затейником и старостой в одном лице он был с первого класса. Учился исключительно на отлично, с малолетства знал, чего хочет от жизни, и уверенными шагами продвигался к своей цели.

Дружба у нас с ним не сложилась сразу, наоборот, до девятого класса мы были в легких конфрах. Не только из-за Наденьки, просто меня тогда раздражали правильные мальчики, которые на переменке, вместо того чтобы сбегать покурить за угол, сидят и читают тему следующего урока. К таким я относил Антона в первую очередь. Зауважал я его как раз тогда, когда он сломал мне нос: хоть и отличник, а удар правой поставлен хорошо… А потом юношеский максимализм прошел, и вскоре я начал ценить Антона как раз за те качества, за которые когда-то презирал.

После школы Надя, как и планировала, поступила в медицинский, а Антон, как и планировал, на юридический, еще и нас со Стасиком за собой сманил. Мне принципиальной разницы, где учиться, не было, а Стас вообще все еще бренчал на своей гитаре и мечтал о славе рок-музыканта. Зато к концу учебы в университете Аристов втянулся настолько, что решил остаться на кафедре — он и по сей день преподает юридические дисциплины в родном вузе.

Антон же после университета года два был подручным в конторе какого-то своего родственника, набрался опыта, подзаработал деньжат, назанимал, конечно, где мог, и в итоге открыл адвокатскую контору «Фемида-гарант», которую сам же и возглавил. С тех самых пор он не переставал капать мне на мозги с вопросом, какого черта я просиживаю в РУВД. Уверял, что в милиции мне ничего не светит и что единственное место, где меня оценят по заслугам, — это его «Фемида». Я почти пять лет не принимал его предложение, но в конце концов сдался, о чем, кстати, не пожалел ни разу. И даже на нашей дружбе, вопреки моим опасениям, это не отразилось.

Антон выглядел вымотанным и мрачным, из чего я сделал вывод, что эти его переговоры с партнерами, ради которых он ездил в Подмосковье, прошли неудачно. В подробности, однако, меня посвящать не стал, вместо этого довольно напряженно спросил:

— Ты, я слышал, взялся за дело об убийстве. Аленкова, кажется, защищаешь? — Березин стоял, облокотившись на спинку своего кресла и, прищурившись, изучал меня. — Чего вдруг? Ты мне для другой работы нужен — где и суммы посолиднее, и люди покрупнее. Я ведь предупреждал. А мелочь эту передавай кому-нибудь.

— Ничего себе мелочь! — хмыкнул я. — Дело об убийстве. Кроме того, клиент не с улицы пришел, его мне наш Стасик подогнал.

Антон бросил на меня взгляд, из которого я сделал вывод, что он в курсе про Стаса. И вообще было похоже, что он знает о деле довольно много. Странный он какой-то сегодня.

— Ты против того, чтобы я поддерживал защиту? — напрямик спросил я.

— Да нет, почему же… — пошел на попятную Антон. — Ты специалист по уголовным делам… А что, по-твоему, есть перспективы?

— Обвинительное заключение вынесено на том основании, что Аленков в день смерти жены специально приехал из командировки. Сам он подтвердил, что в тот день виделся с женой, но вот зачем конкретно приезжал и что они с Аленковой обсуждали, отвечать оказывается. Даже мне.

— Может, покрывает кого? Кто проходит свидетелями?

Березин, как всегда, смотрел в корень.

— Основной свидетель обвинения — подруга Аленковой, некая Захарова, журналистка. В городе ее нет, я разговаривал с ней по телефону… Странная, кстати, девушка. Сама же мне звонила, расспрашивала про Аленкова, а приехать категорически не хочет.

— Да? Так ты попробуй ее выманить. Скажи, что без ее показаний Аленкова не вытащить. Если она, конечно, заинтересована в его освобождении.

— Не понял… — нахмурился я. — А зачем мне выманивать, как ты говоришь, Захарову? Я сомневаюсь, что ее показания всерьез повлияют на исход дела. Чем она может нам помочь?

Тоха посмотрел на меня с такой безнадежной тоской, что я усомнился: может, я действительно идиот и не понимаю элементарных вещей?

— Судя по тому, что Захарова позвонила тебе только для того, чтобы расспросить про Аленкова, между ними отношения более близкие. А что, если она не столько подруга самой Аленковой, сколько ее мужа? Тогда ведь совсем другая история получается.

Над мыслью, высказанной Березиным, я и сам думал: Захарова могла решиться отравить Аленкову из ревности. Она числилась ее подругой, часто бывала в доме — запросто могла подбросить капсулу с фенобарбиталом куда угодно. Только вот о том, что Гриша покупает фенобарбитал по каким-то левым рецептам, она тоже должна была знать — и понимать, что своими действиями подставляет в первую очередь его.

— Попытайся все-таки разузнать, где она. И меня держи в курсе, — напутствовал Антон.

Договорить мы не успели — у меня запищал сотовый, и я вышел в коридор поговорить. Звонила Катя.

— Леш, ты ведь на работу к Аленкову поедешь? — как ни в чем не бывало, поинтересовалась она.

— Ну допустим… — хотя до этого момента я в университет ехать не собирался.

— Не в службу, а в дружбу: можешь узнать сроки командировок Аленкова за весь этот год? И заодно список мест, куда он ездил?

Сама непосредственность!

— Мне-то от этого какая выгода? Я все еще адвокат Аленкова… И кстати, почему вы мне тыкаете?

— Леш, ну не дури, хватит! — с оттенком раздражения произнесла Катя. — А выгода тебе, допустим, самая прямая: если сроки мне не подойдут, то пусть твой Аленков гуляет на все четыре стороны. Ну трудно тебе, что ли?

Стоит ли говорить, что свои планы поехать домой и покормить голодную кошку я тут же перекроил и направился в университет. Только запоздало подумал: каким образом я эти распечатки Катерине передам? Не удивлюсь, если она придумает что-то вроде ячейки на вокзале, оформленной на подставное лицо…

Но Катя меня опять удивила: в семь часов вечера, когда я успел вернуться из университета назад в контору, всерьез занялся работой по Красильникову и у меня начала пухнуть голова от изобилия информации, она просто позвонила.

— Леш, я тут гуляла и вроде заблудилась… — призналась она скучным голосом.

Я хмыкнул. Ох уж эти москвичи!

— Ты где? — спросил я, закрывая записи и накидывая пиджак. — Рядом есть что-нибудь приметное?

— Мост.

— Катенька, как ты думаешь, почему Питер называют городом мостов?

— Это миленький такой мост, небольшой. Тут еще лошади рядом.

— Ты в зоопарке, что ли?

— Да нет, каменные лошади… Это по Невскому где-то.

— Ты, наверное, на Аничковом мосту, — пробормотал я. — Что ты там делаешь, а?

— Мороженое покупаю, — беззаботно откликнулась Катя. — Тебе взять?

По счастью или случайно офис «Фемиды» был очень недалеко от Аничкова моста, и когда я туда подъехал, мое мороженое еще даже не растаяло. Выглядела Катюша вполне спокойно и благодарить своего спасителя не спешила. Посмотрев на табличку над ее головой с надписью «Аничков мост» и туристов, бодро шагающих в сторону ближайшего метро, я подумал, что девушка меня снова развела. Только я пока не понял на что.

— Ну как? — я не сразу сообразил, что спрашивает она, конечно, о записях, добытых в деканате университета.

Когда я показал Кате свой блокнот, она набросилась на него почти с такой же скоростью и таким же блеском в глазах, как мамина кошка вчера, когда я предложил ей кусок ветчины.

— Лешечка, я твоя должница до конца дней… — не глядя на меня, Катя уже вчитывалась в записи.

Ох, зря она это сказала!

— Катенька, а долг платежом красен.

— Что? — она нехотя оторвалась от чтения и мыслями все еще была далеко. Потом, заметив в моем взгляде иронию, возмущенно хмыкнула, а в изумрудных глазах мелькнуло чисто женское кокетство. — Только долги в разумных пределах, да? Если вдруг по работе что-то понадобится.

— Ну конечно! — заверил я ее, взял за руку и быстро повел к машине. — Когда понадобится кого-нибудь засадить в тюрягу, к тебе первой обращусь. А пока… тут такое дело — мама уехала на дачу, так что у меня в холодильнике мышь сдохла от голода. Приготовь мне что-нибудь поесть, а?

Катюша согласилась, но, по-моему, была слегка разочарована.

Все складывалось более чем удачно. Мы целовались сначала машине, потом в лифте, в прихожей все обещало сложиться еще лучше, но здесь вылезло и замяукало мамино чудовище. Вот как чувствовал, нужно было отправить его следом за хозяйкой. Лучше своим ходом… Катя, конечно, сразу умилилась:

— Какая хорошенькая… И рыжая к тому же!

А когда я попытался кошку отпихнуть, чтобы не путалась под ногами, Катя и вовсе возмутилась и вдруг вспомнила, зачем сюда приехала. В результате я был оправлен на улицу, где в машине мы оставили пакеты с продуктами.

— Учти, я на тебя все еще злюсь, — предупредила Катюша, когда я вернулся.

— Из-за кошки?

Неужели она так трепетно относится к животным?

— Из-за Аленкова!

— Кать, ты еще не поняла, что он ни при чем? Ты же его видела — типичный профессор! Какой из него грабитель-организатор? Да еще и соблазнитель…

— За эталон соблазнителя ты принимаешь себя?

Катерина села на табурет на кухне, подперла кулачком подбородок и смотрела на меня, как мне показалось, издевательски.

— Ну…

— Лешечка, а ты его вообще видел? Его фигуру, его плечи, его руки? Он спортом занимался, милый, и очень серьезно. А про то, как он отключил охранника и едва не устроил побег из ваших хваленых «Крестов», ты слышал?

— Да прям уж отключил!..

— Представь себе! Контролера потом нашатырем в чувство приводили. И на организатора он вполне тянет: умный, образованный, с воображением… — по-моему, Катька уже восхищалась моим Аленковым. — А какой артист! Ты вспомни, как он сегодня на допросе соловьем заливался. Как на жалость давил! Зайцев, кажется, чуть не всплакнул от сочувствия. Даже я в какой-то момент поверила, но когда он в третий раз начал рассказывать про свою монографию, я поняла, что он над нами всеми издевается!

Выговорившись, Катя спросила у меня дорогу в ванную — вымыть руки, а я остался думать. Первым делом вышел в коридор, где висело зеркало, и попытался понять, видно ли по мне, что я в юности тоже занимался спортом. Мастер спорта по пинг-понгу, между прочим.

Если честно, мне тоже показались странными лирические отступления Аленкова про монографии. Когда мы разговаривали с ним раньше, он про них и не вспоминал. А сейчас что случилось? Понял, что Катька приехала по делу об ограблении Фарафоновых, и заволновался? Сдуру начал молоть чепуху?

— Кать, может быть, расскажешь мне, что вы там, в Старогорске, нарыли?

Она надела фартук поверх блузки и начала разбирать пакеты, даже не глядя на меня.

— Пойми, я верю Аленкову. Пока верю. И хочу во всем разобраться, — я заглянул Кате в глаза и сказал абсолютно искренне: — Ты ведь знаешь, что никогда не буду делать ничего тебе во вред.

Катя шумно вздохнула, отложила пакет и ушла в прихожую. Вернулась с кожаной папкой, из которой вынула какой-то бланк и стала быстро его заполнять.

— Это расписка о неразглашении данных предварительного следствия. Подпиши.

Я криво усмехнулся, подумал и расписался.

— Ну теперь другое дело… Учти, Леша, арест до трех месяцев, — серьезно предупредила Катя и аккуратно вложила листок в папку.

— Городская квартира Ларисы Фарафоновой, дочери главы администрации Старогорска, была ограблена в июле этого года. Женщина заявила в полицию, следственный отдел возбудил дело, начали расследование. И тут приплыли. В описи похищенного имущества значились девять золотых монет тысяча семьсот семьдесят седьмого года выпуска. Подлинных, с документами. На общую сумму около трехсот тысяч долларов.

— Не хило…

— Вот и следователь полицейский то же самое сказал. Он один раз спросил у Фарафоновой, откуда такое богатство. Второй раз спросил. В третий раз спросить не успел, потому что неожиданно уволился, а перед этим его наградили за успешную службу трехкомнатной квартирой. А делом попросили — именно попросили — заняться Следственный комитет, начальник следствия СК Трухин ведь дяденька добрый, он никогда не откажет.

Катя рассказывала буднично, ловко нарезая кусочками мясо. Я же чистил картошку.

— А почему вы сразу-то Аленковой не заинтересовались? Если она уволилась как раз перед ограблением, сам бог велел ее подозревать.

— А кто тебе сказал, что мы ею не заинтересовались? Она еще у предыдущего следователя, который теперь с квартирой, была подозреваемой номер один. Но не будем же мы ее задерживать с такими доказательствами? Мы наводили справки. Кроме того, полиция задержала одного из грабителей, парня девятнадцати лет, а он опознал дочь Ларисы Фарафоновой как подельницу. Самого организатора он не видел — даже во время ограбления оба были в масках, а связь держали как раз через Фарафонову.

— Ну и прекрасно! Почему тогда снова про Аленкову вспомнили?

— Я разговаривала с этой Оксаной. Леш, он использовал ее втемную, она передавала письма и сама не знала, что делает. Мне кажется, организатор не был уверен в Аленковой. Скорее всего, между ними произошла ссора, и он был готов к тому, что Дарья откажется ему помогать. Для этого он и держал Фарафонову-младшую на коротком поводке.

— И убрать Аленкову после ограбления у него в этом случае причины веские… Вообще как-то странно: она работала у Фарафоновых под своей фамилией, после ограбления не пыталась скрыться, вместо этого спокойно жила по прежнему адресу. Может быть, это ее, а не Фарафонову-младшую использовали втемную?

Катя покачала головой:

— Вряд ли. Она просто не могла предположить, что Фарафоновы заявят в полицию. Муж Фарафоновой заведует земельным фондом в администрации и увлекается коллекционированием предметов старины, хотя ничего особо ценного у него не было, кроме этих монет. А монеты ему подарили как раз перед тем, как он отписал участок земли одной фирме под строительство супермаркета. Участок в очень неплохом месте расположен, и его многие не прочь были выкупить. Так вот, организатор и Аленкова были уверены, что Фарафоновы не захотят обнародовать эти факты и не заявят о краже. Только потому они на эту квартиру и нацелились. Да и к работе у Фарафоновых Аленкова подготовилась слишком основательно для совпадения.

Пока я прозябал в офисе, Катя, оказывается, посетила детский сад, где Дарья Аленкова работала воспитателем до того, как вышла замуж. О том, что Дарья по профессии воспитатель, рассказала Лариса Фарафонова. А вот заведующая садиком даже заикаться начала от волнения, когда следователь СК попросила выписку о сроках работы здесь Аленковой, тогда еще Мерешко. В общем, спустя десять минут директриса призналась, что Дарья Мерешко никогда у них не работала, она даже не видела ее никогда. Просто одна из знакомых попросила ее выдать справку на имя Мерешко, что та работала здесь с такого по такой-то год. Что заведующая и сделала.

— И что за знакомая просила эту справку выдать?

Я умолял судьбу, чтоб ею оказалась Лиля Захарова — она хоть и вне зоны досягаемости, но тогда круг хотя бы сомкнется. Но подругой оказалась некая Елена Алексеевна Волчек тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, сама воспитатель по образованию. Сейчас она проживала на Выборгской стороне вместе с мужем и сыном. Катя даже успела позвонить ей домой, хотела назначить встречу на завтра. Но к телефону подошел супруг — Елена Волчек с ребенком отдыхает на море и вернется не раньше начала октября.

— Зачем тебе командировки Аленкова?

Катя недобро улыбнулась:

— В этом году у Аленкова были три длительные командировки: одна в августе — археологические раскопки, а две другие в Москву, где он принимал экзамены у студентов филиала. Из Москвы до особняка Фарафоновых час езды. И ездил Аленков в Москву по твоим же данным в начале января и конце июня. Ты не поверишь, — она делано всплеснула руками, — но именно в это же время воздыхатель Оксаны по имени Грег, он же якобы брат Дарьи Аленковой, очень похожий по словесному портрету на твоего клиента, навещал свою сестрицу. В доме Фарафоновых он с Оксаной и познакомился. Кстати, у тебя Интернет есть?

Я рассеянно показал Кате, где компьютер.

Все указывало на то, что к кражам причастен мой клиент, да и я сам уже готов был с этим согласиться. Но принимать какие-либо решения сегодня я себе запретил: обилие информации нужно было переварить. В кухне уютно булькала кастрюлька с картошкой, в духовке запекалось мясо. Я взял бутылку вина, бокалы и пошел к Кате.

Она сидела, склонившись над ноутбуком, одной рукой набирала текст, второй перебирала шерстку на загривке кошки, устроившейся на ее коленях. Дармоедка опасливо глянула на меня, но успокоилась: настроен я был миролюбиво.

— Отправляю фотографию Аленкова Федину. Если наша свидетельница его опознает… В общем, лучше отказывайся от дела сейчас.

— Если я услышу еще одно слово про Аленкова, у меня голова взорвется, — я захлопнул крышку компьютера и подал Кате бокал с вином. — Ну? За удачный исход дела?

Катя согнала кошку с колен, повернулась ко мне:

— За удачный исход моего дела! — и звонко ударила своим бокалом о мой. — У тебя телефон звонит.

Я прислушался — сотовый на кухне действительно разрывался. Номер на дисплее высветился неизвестный, звонили с городского телефона.

— Алексей Викторович? — голос был старушечий, смутно знакомый. — Здравствуй, сынок. Антонина Николаевна беспокоит. Горечко у нас… Я милицию уже вызвала, решила тебе позвонить — не знаю, может зря…

— Что случилось? — не ожидая ничего хорошего, поторопил я.

— Сынок, Лилечку, соседку мою, убили.

Глава 7 В квартире

— А… где полиция? — насторожилась Катя, едва мы въехали во двор нужного дома на Четвертой линии Васильевского острова. — Твоя свидетельница вроде сказала, что туда уже звонила.

— Значит, не приехала еще. Сама ведь знаешь, пока доблестные органы договорятся, чья очередь, место преступления паутиной покроется. Ты со мной?

Катя очень неохотно пошла следом и, пока поднимались на этаж, два раза предлагала дождаться наряда на улице. Честно говоря, я караулить полицию вообще не собирался: хотел только поговорить с Нестеровой и незаметно убраться. Интуиция моя молчала, мне даже в голову не приходило, что может быть хуже, чем сейчас.

Дверь в квартиру Захаровых на этот раз отсутствовала вовсе — она была просто выбита и лежала, занимая всю прихожую. Заходить в квартиру я не стал, там только моих следов не хватало, вместо этого я принялся звонить в дверь Нестеровой.

— Антонина Николаевна, это Никитин! — но за дверью была тишина.

— Леш! — шикнула на меня Катя — она старательно прислушивалась к чему-то.

Я тоже затих и вдруг услышал неясное то ли мычание, то ли стон, доносившийся из квартиры Захаровых.

— Она жива! — мы с Катей переглянулись, и, не успев подумать, я рванул в квартиру, но уже в следующее мгновение замер, словно парализованный. Из-за двери, ведущей в комнату, чуть виднелась женская ножка, обутая в замшевую туфлю с металлическим каблуком…

Я смотрел на лицо женщины и не мог поверить собственным глазам: это была Юля Караваева с Петровской набережной. С ней я познакомился в баре. Только как она здесь оказалась? И куда делась Захарова?

Девушка лежала на боку на пороге в комнату, глаза ее были закрыты, лицо выражало умиротворение, будто она спала, но проверять пульс не имело смысла — правый висок был изуродован входным отверстием пули.

— Господи!.. — В комнату вошла Катя и тут же отпрыгнула к стене.

Я проследил, куда она смотрит, и оказалось, что поразил ее вовсе не вид убитой женщины, а двое парней, которых я до этого не заметил вовсе. Они сидели на полу спинами друг к другу и были связаны синей веревкой для альпинистского снаряжения. Оба были избиты, причем настолько, что я лишь по одежде опознал в них тех, которых видел на лестничной площадке два дня назад. Голова одного безвольно болталась, изо рта крупными каплями сочилась кровь, а второй хоть не замечал нас, но с выражением муки на лице шевелился — он-то и издавал стоны, которые мы с Катей услышали с лестницы.

— Если Захарову убили они, то кто же их так?

— Это не Захарова. Ее фамилия Караваева, — глухо сказал я. — Все, незачем здесь отсвечивать, пойдем-ка отсюда.

— Но… им ведь надо помочь хотя бы…

— Как ты им поможешь, ты что, врач? Пойдем!

Я схватил упирающуюся Катьку за руку и потащил к выходу. До меня только сейчас дошло, что нас как будто специально сюда заманили. Ну Антонина Николаевна, старушка — божий одуванчик! Лишь бы теперь не оказалось поздно…

Мы почти добрались до выбитой двери, когда навстречу нам спокойной, но уверенной походкой вышел мужчина — мой ровесник или чуть старше, со светлыми вьющимися волосами, в дорогом черном пиджаке и со жвачкой, которую он перекатывал от одной щеки к другой.

— Девку в ванную, этого — на кухню, — негромко произнес он.

За ним уже входили еще двое: один, тяжело глядя на нас, остался сторожить дверной проем; второй молча и без лишних движений ухватил Катьку за плечо и, как котенка, швырнул за ближайшую дверь, которую тут же закрыл на щеколду, я и дернуться не успел. Потом чуть подоткнул меня в спину в сторону кухни.

С минуту мы стояли, безмолвно изучая друг друга, пока его хозяин прогуливался по квартире и, по-моему, пытался о чем-то договориться с избитыми парнями. Из ванной, как я ни прислушивался, не доносилось ни звука.

Я лихорадочно соображал, что можно сделать, но выходило, что мне уже не выбраться. Пожалуй, я смог бы отвлечь на себя этих троих, даже того, что сторожил вход, а Катька могла бы выбить дверь ванной и убежать — щеколда там простенькая. Но, черт возьми, она ведь не умеет читать мои мысли!

Главный, тот, что со жвачкой, вернулся в кухню и, откинув пиджак, сел на табурет.

— Документы, — бросил он непонятно кому.

Второй меня снова толкнул, заставив повернуться лицом к стене и поднять руки, и обыскал так профессионально, как умеют только менты. Зуб даю, что он служил когда-то в полиции.

— Во внутреннем кармане пиджака, — подсказал я, давая понять, что готов дружить.

Но говорить со мной пока не собирались.

— Да он не мент! — громко усмехнулся тот, что обыскивал, когда нашел мое удостоверение, и передал его главному.

Мне позволили повернуться и, надавив на плечо, заставили сесть.

— Никитин Алексей Викторович, адвокатская контора «Фемида-гарант», — зачитал он. — Тебе что здесь нужно, Алексей Викторович?

Главный закрыл книжицу и швырнул ее мне, что несколько приободрило. Трупам-то документы не очень нужны, значит, убивать не собираются.

— Так… бабка сказала, что Захарова убита.

Я уже готов был к удару в челюсть, так как заранее знал — ответ неправильный.

Но удара не последовало, а главный снова спросил:

— Так ты думаешь, это Лилька там? — они переглянулись и даже усмехнулись.

— А кто? — тревожно спросил я.

— Ты в первый раз зачем к Лильке приходил? — сформулировал главный вопрос точнее.

— Она свидетель по делу, которое я расследую. Ее подругу убили, а я просто хотел расспросить Захарову, что она знает.

— Имя подруги?

— Дарья Аленкова. Ее отравили две недели назад — можете уточнить в Василеостровском РУВД. И больше мне ничего не нужно, я даже не хочу знать, кто и зачем убил Захарову.

Парни снова переглянулись и хохотнули, будто я рассказывал что-то очень веселое.

— А кто ее убил, тебе как раз необходимо знать, — вкрадчиво объяснил светловолосый.

Мне приказали подняться и пройти в комнату, где все еще лежал труп Юли. Не обращая на тело никакого внимания, главный указал мне на пистолет, лежащий ровно посередине между связанными и трупом девушки. Я готов был поклясться, что еще двадцать минут назад его здесь не было.

— Застрелили ее из этой пушки, понял? Вон те товарищи застрелили, — он кивком указал на связанных. — Потом тебе позвонила бабка, и ты приехал сюда, увидел этих двоих и, как и полагается добропорядочному гражданину, обезвредил.

— То есть как обезвредил? Я что, на Рэмбо похож? — я даже опешил от такого поворота событий.

На связанных живого места от побоев не было. Да и какой идиот поверит, что двое киллеров сидели рядом с убитой и дожидались, пока я через весь город сюда доеду?

— Это меня не касается. Сейчас мы уйдем, а ты позвонишь ментам и им это расскажешь. Понял? Можешь от себя что-нибудь добавить, но немного. Скажешь, что нас здесь видел, — найдем твою девку и будем делать ей очень и очень больно.

— А может ее сейчас… того? — сделал характерное движение бедрами «мент». — Чего добру пропадать?

Светловолосый хмыкнул и пожал плечами, внимательно глядя на меня. Что было у него на уме, я понятия не имел: мог сейчас развернуться и уйти, а мог и доказать, что не шутит. Нужно было делать что-то и как можно скорее…

— Ну как, все понял, или еще раз повторить? — спросил светловолосый.

— Все. Только девчонку не трогайте, а то с Кастетом проблем не оберетесь.

Парни снова переглянулись, но уже без улыбок:

— А ты что, из кастетовских будешь?

— Типа того, — вдохновенно врал я, — он контору нашу содержит.

Главный явно о чем-то задумался, и «мент» смотрел на него так же вопросительно, как и я.

— Да расслабься, — светловолосый наконец улыбнулся мне вполне располагающе. — Не нужна нам твоя девчонка, мы что, на нелюдей похожи? Это Гена шутит так. Гена у нас в ОМОНе подъедался — они квартирку одну, где душегубец заперся, штурмовали, а тот возьми и шарахни гранатой. Вот наш омоновец после контузии и не в себе малость. Правда, Гена?

Омоновец Гена даже в лице не изменился.

— Ты не думай, это, — главный кивнул на убитую Юлю, — не наша работа. Короче, слушай, как дело было… Меня, кстати, Женей зовут.

Этот Женя, уже по-дружески похлопывая меня по спине, предложил вернуться в кухню. У него, оказывается, так же, как и у тех, что ныне связаны и избиты, были некие вопросы к Лиле Захаровой. Захарова же решила на вопросы не отвечать и в квартире не появлялась. Избитые, сменяясь через сутки, уже вторую неделю караулили ее на лестничной площадке, а люди Жени следили за входом в парадную из дома напротив. Мое первое появление они, конечно, заметили — узнали, что приходил я именно к Захаровой, и решили, что со мной нужно поговорить в любом случае.

Лилия Захарова — они по-прежнему уверяли, что это была именно она, — появилась только сегодня. Парни сразу направились за ней, но пока переходили улицу и взламывали дверь, потеряли время, и, когда ворвались в квартиру, девушка уже была мертва.

— Не по-мужски это — на бабу руку поднимать, — рассказывал мне Женя, — потому мои ребята тех парней и отделали. Ну, может, перестарались чуток… Хотя я их не виню и даже премию за это выдам. Потом повязали их, а что дальше делать не понятно. Не в полицию ведь вести? Просто так уехать тоже не получится — видели нас. И уроды эти избитые начнут заливать, что не они бабу грохнули, а мы. Да и менты сообразят, что кто-то помимо них здесь был — не святой дух ведь этих так уделал! В общем, побалакали мы с этими ребятками, они и сболтнули, что паренек, который на днях сюда явился, ты то есть, из ментуры. Вот мы и решили через бабку тебя сюда выдернуть. Ты, конечно, не мент, но адвокат как свидетель их все равно устроит. Тем более если ты из кастетовских, — они снова переглянулись и заржали. — Так ты все понял?

— Все, — с готовностью ответил я.

— Ну тогда бывай, Алексей Викторович, — Женя зачем-то мне подмигнул напоследок.

Я напряженно смотрел из окна, как отъезжала их машина, только потом, еще не до конца веря, что из этой передряги удалось выбраться практически без потерь, метнулся в ванную, где заперли Катьку.

Дверь я открывал очень осторожно. Моя Катя — девушка сообразительная, наверняка нашла для обороны какой-нибудь молоток или гаечный ключ… что там еще могут держать в ванной?

— Катюш, — позвал я, нерешительно заглядывая в помещение.

Перед моим лицом возник всего лишь флакон с дихлофосом, причем Катькина реакция оказалась куда лучше моей — она опознала меня, прежде чем травануть.

Она стояла, забившись в угол за дверью, бледная, с лихорадочно горящими глазами. Только услышав, что Женя и его команда уехали, бросила свой дихлофос и вдруг разрыдалась, уткнувшись мне в плечо:

— Слава богу, они тебе ничего не сделали… Ты знаешь, кто это был?! — сквозь слезы шептала она.

— Какой-то Женя…

— Женя… Это Перегудов!.. Авторитет наш, старогорский. Под Патровой ходит.

Старогорский… Каким боком здесь старогорские-то? Я вообще ничего не понимал.

— А Патрова — это кто?

Вдоволь наревевшись, Катя принялась умываться под краном:

— Баба одна. Бизнес-леди. Перегудов у нее вроде как начальник охраны, а на деле выполняет разного рода щекотливые поручения. А когда поручений нет, творит что хочет. Его обвиняли в организации нескольких убийств в Москве, но то ли доказательств у следователя не хватило, то ли взятку получил, но Перегудова два месяца назад выпустили из СИЗО.

Умывшись и окончательно успокоившись, Катя теперь смотрела на меня измученными глазами и ждала только одного — когда я предложу ей уйти из этой проклятой квартиры.

— Катенька, солнышко мое, — я обхватил ладонями ее лицо и говорил так проникновенно, как только мог, — нам нельзя пока отсюда уходить. Нам нужно вызвать полицию.

— Я уже вызвала — у меня телефон не отбирали. Вова Лихачев с опергруппой через десять минут будет здесь. Дождемся их на улице! Я рехнусь, если придется задержаться еще хоть на минуту.

— Нет, милая, нам лучше пока остаться здесь, я расскажу тебе, как все было на самом деле… Понимаешь, девушку застрелили все-таки не ребята Перегудова или как там его… Они оказались здесь совершенно случайно. Им просто проблемы не нужны. Они бы и в полицию сами позвонили! Да что там, они были уверены, что я из полиции, только потому меня сюда и выдернули!

Катя кивала, но взгляд ее становился все более жестким, а когда я закончил, она стряхнула мои руки и резко спросила:

— Никитин, ты мозги с собой на выходные не берешь, да? Ты мне предлагаешь пойти на поводу у бандитов и пересказать следователю ту ересь, которую ты сейчас нес?!

Я устало сел на край ванной и не знал, какие еще аргументы привести. Ну почему она такая упрямая?

— Значит, это плата за то, что меня не трахнули здесь, так? — продолжала Катя. — Может, мне тебе еще спасибо сказать?

— Кать, если ты думаешь, что я им верю, ты ошибаешься. Если ты думаешь, что мне очень нравится то, что придется сказать, — ты тоже ошибаешься. Но когда мы упомянем Перегудова и его компанию, ты рассчитываешь, что его станет кто-нибудь искать? К тому же мы не знаем, что здесь произошло. Слова Перегудова вполне могут быть правдой. А вот мы с тобой проблем себе заработаем как пить дать!

— Мы их уже заработали!

Но по лицу было видно, что она сама сомневается. Катя вышла из ванной, забывшись, хотела войти в комнату, но, увидев мертвую Юлю, в ужасе отшатнулась и почти убежала в кухню.

— Сейчас здесь будет Лихачев. Тебе лучше уехать.

— Кать… — поморщился я, решив, что она опять собралась играть в конспирацию.

— Я в Питере проездом, — перебивая меня, еще жестче продолжила она, — я следователь, и я точно не могла быть знакома с этой девушкой. Значит, и мотива ее убивать у меня нет. А вот ты!..

Ну да, об этом я не подумал.

— И что ты им расскажешь? — спросил я, уже догадавшись, что Катька тысячу раз права.

Она тяжело вздохнула, явно борясь сама с собой:

— Я скажу, что заезжала сюда накануне, что это я, а не ты просила твою Нестерову связаться со мной, если что. Она мне позвонила, и когда я приехала, то увидела этих двоих, связанных, а рядом с убитой девушкой лежал пистолет. Нестерову я уговорю не упоминать ни перегудовских, ни тебя. Устраивает такая легенда?

Когда я покидал двор, мимо меня пронесся полицейский УАЗ. Может быть, мою машину даже заметили и узнали. Я только запоздало подумал, что уехал оттуда очень невовремя — на часах начало четвертого, а это значит, что все мосты Большой Невы уже разведены, и домой я попаду не раньше, чем на рассвете. У меня было лишь минут двадцать, чтобы проскочить через Тучков мост на Петроградскую сторону, что я и сделал. Правда, и отсюда я мог добраться домой разве что вплавь.

Хотя, чем заняться здесь, я уже знал — я направлялся на Петровскую набережную.

Точного адреса Юли я не помнил, сомневался между тройкой и пятеркой в номере ее дома и ехал почти наугад. Мысли были самые невеселые: остались ли у нее родственники, а если остались, то что я им скажу? А говорить что-то нужно, иначе как я узнаю, что Караваеву связывало с Лилей Захаровой?

Подъезд к парадной одного из предполагаемых Юлиных домов нагло перекрывала серебристая «Тойота-Авенсис». Чтобы не привлекать лишнего внимания, я решил не приближаться, а подождать, пока автомобиль уедет. Но тут увидел то, чего совсем уж не ожидал: у дверей курил парень — тот самый, из перегудовских, что стоял на стреме в квартире Захаровой. Он находился спиной ко мне, но, едва я выключил фары, повернулся и посмотрел как раз в моем направлении. Я, кажется, даже дышать перестал: если он узнает машину, мне конец. Спасло то, что в этот момент заскрежетала, открываясь, дверь парадной, и парень отвлекся от меня. Вышел омоновец Гена, с ним были еще двое, этих я раньше не видел. Все они, не теряя времени, расселись кто в «Авенсис», кто в стоявшую поодаль другую иномарку и уехали.

В дом мне все-таки очень хотелось попасть, но повторять прежние ошибки я не стал: в ближайшем баре купил бутылку «Талискера» и тут же доброй его третью полил асфальт. Машину отогнал в соседний двор, потом перед зеркалом принял максимально тупое и осоловелое выражение лица и в таком виде покачивающейся походкой вернулся назад.

— Вы к кому? — сурово спросил охранник.

— К Лельке… — я не удостоил его взглядом, а все той же шатающейся походкой прошел к лестнице.

Будь в моих руках «Балтика», меня бы наверняка притормозили, а так оставался шанс, что меня примут за местного, в силу объективных причин слегка перепутавшего адрес.

В доме было всего четыре этажа. Поднимаясь по лестнице, я наконец нашел то, что искал, между третьим и четвертым этажами: за квартирой Юли наблюдали точно так же, как и за квартирой Захаровой. Работали, правда, аккуратно: углы в качестве сортира не использовали и окурки не валялись по всему подоконнику. О том, что здесь кто-то был, говорил лишь несколько затоптанный пол рядом с окном и едва заметные хлопья пепла. Жильцы подобных домов в парадных не курят, да и лестничную площадку надраивают по пять раз в сутки. Значит, покуривал здесь кто-то чужой и покинули место только что.

В офис я сегодня приехал раньше всех — едва свели мосты. Просто отправляться домой было бесполезно, я бы все равно не уснул. Несколько раз по дороге набирал номер Кати, но она то сбрасывала звонки, то раздраженно отвечала, что занята и перезвонит через десять минут. Ни через десять, ни через двадцать она, конечно, не перезванивала. Уже по своим каналам я выяснил, что по факту убийства женщины в квартире на Четвертой линии Васильевского острова возбудили дело, но саму ее так и не опознали. Соседи лишь подтвердили, что это не Захарова.

Катя если и запомнила ее фамилию, случайно оброненную мной, то следователю сообщать не стала и правильно сделала — пришлось бы как-то объяснять факт знакомства.

Что касается связанных ребят, найденных в той же квартире, то один из них скончался до прибытия «Скорой» от черепно-мозговой травмы. Второй сейчас был в реанимации, говорить не мог.

Вова Лихачев, который осуществлял оперативное сопровождение, был опером настырным, въедливым, но тратить силы понапрасну не любил. Если, к примеру, маньяк в его районе объявится, или убийство на личной почве случится, или кражи, или разбойные нападения, он днем и ночью будет рыскать в поисках злодея. Зато у него была уверенность, что в так называемых бандитских делах до сути докопаться решительно невозможно: потерпевшие через пару дней заявления забирают, родственники убитых чуть не на коленях упрашивают расследование прекратить, потому как ниточки рано или поздно приводят к таким людям, с которыми лучше не связываться.

Поэтому я был практически уверен, что следователь, подстрекаемый Вовой, едва оставшийся в живых избитый придет в себя, вынесет ему обвинительное заключение. А то, что предполагаемые убийцы были связаны до приезда наряда, надо думать, спишут на появление в Питере неизвестного доброжелателя, который обезвредил плохих парней и побежал творить добро на другую улицу.

Да, кстати, по неподтвержденным пока данным оба парнишки работают в службе безопасности Дмитрия Алексеевича Кастецкого, которого по старой памяти многие еще называют Кастет. В лихие девяностые это погоняло гремело и было на слуху у многих. Потом Дима-Кастет попал ненадолго в «Кресты» и его вина даже была доказана. Правда, уже через два года он вышел, зато позже в каждом своем интервью утверждал, что, мол, свое он уже отсидел и совесть его теперь кристально чиста, к старым делам он возвращаться не собирается. Действительно, бизнес его к этому моменту был уже полностью легализован — ни почтенному Дмитрию Алексеевичу, ни его подчиненным не было больше нужды заниматься рэкетом.

А перегудовские, получается, знали, чьих парнишек так отделали. И мне наконец-то стало понятно, что их так развеселило, когда я «признался», что состою в кастетовской группировке. А ведь я тогда был не так уж далек от истины. Кастецкий действительно несколько раз обращался в «Фемиду» — Антон помогал ему оформлять какие-то бумаги… А может, стоит поговорить с Антоном, чтобы он вывел меня на Кастецкого — тому ведь наверняка любопытно знать, что на самом деле случилось в квартире на Четвертой линии?

Кастецкого я решил оставить на крайний случай. А пока мне нужно было найти Захарову. Хоть из-под земли, но достать ее!

Юля Караваева и Лиля Захарова были чем-то связаны — теперь я в этом уже не сомневался. И они не просто были подругами: Юля была замешана в той же истории, из-за которой так внезапно покинула Петербург Лиля. Черт возьми, это даже объясняло, почему такая барышня, как Юля, решилась коротать ночь с первым встречным, в смысле со мной. Ей просто некуда больше было пойти — она знала, что дома засада.

Начать поиски Захаровой я решил с ее же квартиры. Ни полиции, ни бандитов на Четвертой линии уже не было — я несколько раз прошелся мимо парадной, но ничего не заметил. Дверь в квартиру была опечатана работниками СК, но мне она была без надобности. Я задумался, стоит ли обращаться к соседке, но все же позвонил. За дверью молчали, хотя, судя по шорохам, тщательно изучали меня в глазок.

— Ну что ж вы, баба Тоня, такую подлянку мне устроили! — с укоризной довольно громко произнес я. — Я же вам поверил, понадеялся…

Щелкнул замок, и дверь отворилась:

— Не кричи так, сынок, перед всеми соседями меня позоришь. Проходи… Ты прости меня, сама извелась, что грех на душу взяла. Да что же мне делать было, когда бандиты эти пришли и заставили тебе позвонить, иначе убить обещали всех — и меня, и Людочку-дочку, и зятя, и внучат…

— Так, баба Тоня, давайте-ка все по порядку: кто это говорил и когда?

— Ироды эти — бандиты и говорили! Часов двенадцать было, я спала уже. Слышу — опять шум-гам на лестничной площадке. Я к глазку… А там девушка эта и бандиты, которые все Лилю ждали. Они вообще-то и не ругались, просто разговаривали громко так. Эмоционально. Бандиты у девушки что-то спрашивали, а она оправдывалась.

— А дверь тогда кто сломал?

— Это потом другие пришли. Что дальше было, я уже не видела: один из них прямо к глазку встал спиной и мне все загородил… Я слышала только, как дверь трещит, а потом они все в квартиру зашли.

— Выстрел вы слышали?

Баба Тоня покачала головой:

— Совсем ничего не слышала. Но пистолет видела. Ирод этот из квартиры вышел — сначала по телефону разговаривал с Евгением Павловичем каким-то… а у меня половица и скрипнула — он, видно, услышал. Пистолет-то достал и прямо в глазок дверной упер. И спрашивает, позвонила я уже в полицию или нет. А я действительно еще не звонила — перепугалась насмерть. Молчу. Ну вот он-то про тебя мне и напомнил. Про Лилю тоже он научил сказать. Звони, говорит, а то выйдешь на улицу, там мы тебя, старую, и пришибем…

По сухим щекам старушки давно уже текли слезы, а после этих слов она, схватившись за сердце, начала оседать на пол. Хотя тут же начала уверять, что все хорошо, я все же довел ее до дивана, сунул в руки аптечку, которая лежала здесь же — видимо, за последние дни ею пользовались часто, и метнулся за водой.

— Антонина Николаевна, — осторожно продолжил я, когда она выпила воду с валокордином и вроде успокоилась, — девушка, которая сюда приехала… вы сразу поняли, что это не Лиля? И могли ли парни эти, бандиты, принять ее за Лилю?

Та решительно покачала головой:

— Нет, точно не могли. Они ее даже по имени как-то называли… Юлией Александровной, точно.

— А вы сами ее раньше здесь видели? С Лилей?

— Видела. Не сразу, правда, но потом я вспомнила, что месяц назад или даже два она сюда приезжала. Я из булочной возвращалась, а Лилечка в машину к ней садилась. Это точно она была. Женщина видная такая, холеная.

Выйдя из квартиры, я спустился на этаж ниже — здесь находились почтовые ящики — и сразу отыскал номер Захаровых. Замок, как и на всех подобных ящиках, был простеньким, с поворотным механизмом, и открывался элементарно: достаточно просунуть вдоль дверцы пластиковую карточку или лезвие ножа и повернуть язычок замка. Что, воровато оглядевшись по сторонам, я и проделал.

Из ящика тотчас посыпался ворох газет, рекламных листовок и разного рода агиток из избирательного центра. Однако ни писем, ни телеграмм, ни открыток от иногородних родственников, на что я так рассчитывал, не было. Я нашел лишь счет за электроэнергию и телефонные разговоры — это уже кое-что.

Устроившись в машине, я просмотрел телефонный счет. Говорили по межгороду Захаровы много. Счет был за прошлый месяц: четыре раза Захарова звонила аж в Барселону, несколько звонков в Хабаровск, в Москву и, что гораздо больше мне подходило, в Новгородскую область, город Валдай. Я искал знакомых Лили, к которым, предварительно созвонившись, она могла бы уехать. Конечно, была вероятность, что Лиля город вообще не покидала, а просто сняла где-то квартиру, но я вспомнил из разговора с Гришей Аленковым, как он обронил фразу: «Значит, она все-таки уехала?». Должно быть, он советовал ей все же покинуть Питер…

До офиса я в тот день больше не доехал, а просидел в исследовательском центре ГУВД, где работала моя хорошая знакомая Светочка. С ней-то мы и искали по базе данных Захарову Лилию Анатольевну тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения и всех ее родственников. Родственников, кроме матери, у нее не оказалось, а отец умер десять лет назад. Захарова родилась в Санкт-Петербурге и практически всю жизнь жила здесь, исключая студенческие годы — высшее образование она получала в Москве. Никаких близких друзей, проживающих в Новгородской области, в ее биографии не числилось. Имелись, правда, студенческие друзья в Хабаровске, но я очень сомневался, что Захарова сорвалась ехать так далеко — для покупки билета ей обязательно пришлось бы засветить паспорт.

— А Аленков Григорий Григорьевич? — я не желал так просто сдаваться.

У того родственников было полно — по всей России. А родной брат его матери проживал в своем доме под Валдаем.

Когда Светочка дала мне точный адрес этого валдайского родственника, я в сердцах расцеловал ей ручки. Да что там ручки — она столько раз меня спасала, что я давно уже должен на ней жениться.

Положительный настрой был нарушен на первом же светофоре: чуть позади меня в соседнем ряду я заметил белую «восьмерку» со слегка поцарапанным правым передним крылом. Я готов был поклясться, что видел эту же «восьмерку», когда ехал на Васильевский остров. Или мне показалось? Уже на Декабристов я никакой «восьмерки» не разглядел, как ни силился, значит, все-таки показалось.

В Новгородскую область я собирался поехать сегодня же — чего ждать? Только заскачу домой, покормлю кошку и сменю костюм от Ланселот на что-нибудь попроще.

«Восьмерка» въехала во двор дома сразу за мной.

Давненько я не попадал в такие переделки… Я даже засомневался: может, не стоит ехать к Лиле сейчас? Они застрелили Юлю Караваеву, если я наведу этих архаровцев на Захарову, ее смерть уж точно будет на моей совести. С другой стороны, они могут и неделю за мной ездить…

Войдя в подъезд, я сразу почувствовал неладное: коромыслом висел сигаретный дым. А надо сказать, в нашей парадной на шесть квартир из курящих были только я и пенсионер Михалыч, который курил исключительно «Беломорканал», а его по запаху ни с чем спутать нельзя. Эти же сигареты, черт возьми, явно были дорогими…

Глава 8 Маневр

По лестнице я поднимался медленно и не очень уверенно. Разумнее всего было поехать прямо сейчас к Лихачеву и все ему рассказать. Конечно, это чревато, ведь придется объяснять, почему я сбежал из квартиры Захаровой, почему Катя дала ложные показания… Да и отношения у нас с Лихачевым не очень-то дружеские, он вполне может мне не поверить.

На подоконнике рядом с моей квартирой действительно кто-то сидел — ясно виднелась тень. Я крадучись, чуть ли не ползком добрался до площадки и выглянул. Господи!.. Я так когда-нибудь сердечный приступ схлопочу… У моей квартиры сидела всего лишь Катя. Прислонив голову к стеклу и чуть приоткрыв рот, она спала. Видно сказалась вчерашняя бурная ночь с ментами Василеостровского РУВД. Что-то сидит она как-то неестественно… Меня опять бросило в пот:

— Катя! — я подпрыгнул к ней.

Она вздрогнула и соскользнула с подоконника. Тьфу ты, уже черт знает что мерещится…

— Да, это я, — пояснила она, по-моему, все еще не проснувшись. — Лешечка, у тебя кофеек есть, а то я сейчас усну?

В подтверждение она дошла до ближайшего дивана в моей квартире, села, подобрав под себя ноги, и устроила голову на спинке.

— Хотела в гостиницу поехать, а потом вспомнила, что моя сумка с вещами осталась у тебя в машине. Сейчас заберу и уеду, — она прикрыла глаза. Потом открыла и напомнила: — Кофе.

Да, от кофе я и сам бы сейчас не отказался. Пока вскипал чайник на кухне, я раздумывал, стоит ли рассказывать Катьке о Новгородской области. Решил, что не нужно, и дело даже не в том, что это может навредить Аленкову. Я был уверен, что Захарова вмешалась в дела намного более опасные и совсем не женские. Впутывать в них Катьку ни к чему. Нужно будет придумать какую-нибудь отмазку, чтобы выпроводить ее в гостиницу, а самому отправляться в Валдай.

Впрочем, проблема разрешилась сама собой: когда я вернулся в комнату с кофе, Катя сладко спала, обнявшись с подушкой и свернувшись калачиком.

— Вот и славно, — порадовался я.

Я выпил две порции кофе — свой и ее, укрыл Катерину пледом и ушел собираться. Оставалась, правда, еще одна проблема. Я выглянул из окна:

— Стоит, родимая, — это я о белой «восьмерке», нагло припаркованной у входа в парадную. — Ладно, посмотрим, кто кого…

Я разложил по карманам деньги, мобильник и права, потом нашел в кладовке длинный, до пола, плащ, вышедший из моды лет десять назад, кепочку а-ля мэр Лужков. Свернул одежду кульком, запер квартиру и вышел во двор. Когда выруливал на своей бэхе со стоянки, с удовлетворением отметил, что белая «восьмерка» двинулась за мной совершенно не скрываясь. Тем лучше: значит, просто запугивают, и опасаться всерьез их не стоит.

Я набрал номер Стаса Аристова. Рядом с ним что-то оглушительно шипело и булькало, наверное, возился на кухне. Наденька ведь карьеристка, ей не до готовки. А Стасик… Никогда не забуду, как он вздохнул когда-то и сказал:

— Я вот тоже раньше готовить не умел, но потом женился и…

— Друг мой, — поглядывая в зеркало заднего вида, заговорил я, — у тебя сейчас есть шикарная возможность искупить вину за то, что ты женился на женщине моей мечты.

— Чего тебе надо? — неприветливо отозвался Стас. — Я же сказал, что не стану больше прикрывать тебя от Маринки и врать, что был с тобой на рыбалке…

— И не надо! — подхватил я. — Надя дома?

— Нет.

— Вот и отлично, жди на машине у метро на площади Восстания. Встань как-нибудь поудобнее — уезжать придется быстро.

Пока Стасик соображал, что ответить, я отключился. Подвести он не должен.

В пять часов дня на центральных проспектах, как всегда, начиналось смертоубийство: пробки были непроходимыми, водители зверели, а «восьмерка» отставала от меня ровно на два автомобиля. Был большой соблазн бросить бэху прямо здесь и затеряться в толпе пешеходов, но, признаться, мне было жаль машину. Так что эту мысль я от себя гнал и с навигатором в руках просчитывал, как удобнее уезжать с площади Восстания.

Добравшись до станции метро «Маяковская», я оставил машину на стоянке и, протирая стекла, попрощался со своей красавицей. Еще одновременно поглядывал, как мои провожатые тоже паркуются. Идеально было бы, если б их заперли другими машинами, но водители, даже самые лихие, отчего-то на это не решались. Стас уже не в первый раз звонил мне, видимо, приехал на место и, не найдя меня, нервничал. В конце концов я, сжимая в руках плащ, двинулся в здание метро.

Спускаясь на эскалаторе, я обернулся, выловил взглядом озабоченное лицо одного из преследователей и весело подмигнул. Они занервничали еще больше, уже морально готовые к тому, что сейчас я нырну в первый попавшийся вагон — в метро в час пик потерять кого-то можно, даже если держишь его за руку, а нас разделяли десять метров плотного людского потока.

Я постарался оправдать ожидания: как раз подошел поезд, и выходящие пассажиры, смешиваясь с входящими, создавали такую толкотню, что мой «хвост» отбросило еще дальше. Я же сделал последний рывок и шагнул за колонну, рядом с которой только что разошлись двери вагона. Тут же до меня долетели крики возмущения, ругань и перекрывающие все звуки голоса:

— Заходи в вагон! Смотри за другими выходами! Вернись к эскалатору! — провожатые волновались уже не на шутку.

Двери вагонов сошлись, и поезд резво умчался, наверняка унося с собой кого-то из провожатых. Пока плотность народа не уменьшилась, я вышел из-за колонны, одетый уже в мешковатый плащ и кепку, и влился в людской поток, позволив нести меня к станции «Площадь Восстания».

Я не оборачивался, хотя лопатками чувствовал, что за мной кто-то идет, пытаясь выловить взглядом из толпы мой переломанный с горбинкой нос. А может быть, это были просто нервы. Все равно, добравшись до эскалатора — здесь я уж точно был виден, как на ладони, я без спроса схватил впередиидущего ребенка на руки и требовательно взялся за ручку тяжелой авоськи в руках его матери:

— Разрешите, я вам помогу? — улыбнулся я обезоруживающе.

Мамаша несколько настороженно отдала сумку и принялась поправлять панамку на малыше.

— Почему так долго? — нервничал Стасик, когда я приземлился на пассажирское сидение его «форда».

— Потом расскажу. Давай, выруливай на Гончарную…

Проходными дворами и узкими, почти пешеходными улочками, постоянно оглядываясь и делая лишние крюки, мы добрались до метро «Елизаровская», где я попросил Стасика остановить:

— Все, ты выходишь здесь. Машину верну позже в целости и сохранности.

— Издеваешься?! Ты увез меня на другой конец города! Скоро Наденька домой придет, а у меня еще ужин не готов!

— Дать денег на маршрутку? — раздраженно спросил я.

Стас оглушительно хлопнул дверцей своего Форда и, насупившись, пошел к метро. Сам я еще какое-то время поплутал по городу и только когда на сто процентов стал уверен, что хвоста нет, выехал на Московское шоссе.

Несколько раз мне приходилось ездить в Москву на автомобиле, и самый удобный путь проходил как раз через Новгород, так что дорогу более-менее я знал. В начале девятого, едва начало смеркаться, я добрался до объездной дороги Валдая. Вот здесь уже пришлось поплутать, воспользоваться навигатором и даже поспрашивать дорогу у местных. Но еще через двадцать минут я добрался-таки до дачного поселка Николино, где, по моим предположениям, скрывалась Лиля.

«Форд» мне пришлось оставить на перекрестке и искать нужный дом пешком. Он оказался более чем добротным: решетчатый забор в человеческий рост, ворота, открываемые электронным механизмом. Пришлось долго жать на кнопку домофона, а в голову лезли не самые приятные мысли, что семейство родственника Гриши Аленкова сейчас преспокойно ужинает и смотрит сериал про Катю Пушкареву и ни о какой беглой журналистке Захаровой и слыхом не слыхивало.

На мой звонок тем временем никто не реагировал, хотя сквозь прутья забора мне отлично был виден свет в окнах. Позвонив еще пару минут, я убедился, что замок на воротах я так легко не вскрою, и начал методично обходит забор, ища место, где бы перелезть…

Ох и тяжелая у нас, адвокатов, работа… Я спрыгнул на землю и замер, услышав совсем рядом рычание, которое ничего хорошего не предвещало. В два раза шустрее, чем в первый раз, я снова влез на забор и оттуда, с высоты, разглядел и устрашающего вида зверюгу, и будку, и цепь между ними — метра два длиною, не больше. Мудрые люди родственники Аленкова, ничего не скажешь… Уже смелее я спустился с забора и, по дуге обходя собачку, направился к дому.

Как ни странно, входная дверь оказалась не заперта. В доме сборища семейства явно не было. Но кое в чем я был все же прав: здесь смотрели Катю Пушкареву — телевизор громко работал и здесь ужинали. На резном столике у телевизора лежала вскрытая упаковка обезжиренного творога и стакан недопитого кефира со следами губной помады на ободке. Н-да, даже в минуту смертельной опасности, скрываясь от бандитов, девушка тщательно следит за собой. Мне сразу подумалось, что Лиля — блондинка.

Едва я выключил телевизор, чтобы расслышать самый негромкий шорох, как в глубине дома что-то отчетливо стукнуло, как будто кто-то упал.

— Лиля! — позвал я, шагая на звук. — Я ничего вам не сделаю, я хочу просто поговорить…

Я оказался перед крутой винтовой лестницей, застеленной ковром, один угол которого был небрежно завернут, как будто о него споткнулись.

— Это касается Аленкова, — я быстро, будучи уверенным, что девушка сама себя загнала в угол, поднимался по лестнице. — Лиля!

Однако как только я дернул ручку двери на втором этаже, снизу послышались легкие шаги, а за ними звонкий стук открываемой рамы. Поняв, что меня обманули, я бросился теперь вниз, метнулся в летнюю кухню, откуда тянуло холодным воздухом, и полез в окно…

На улице окончательно стемнело. Бежал я осторожно, очень не хотелось нарваться на вторую собачку — вдруг на этот раз поводок окажется длиннее? Едва виднеющаяся фигура впереди, которую я различал только по белеющему свитеру, долго возилась у забора и на мои окрики не реагировала. Когда я подбежал к забору, то оказалось, что здесь находится еще одна калитка, попроще, чем въездные ворота. Эту-то калитку Лиля и открывала. А за ней был самый настоящий лес, мне даже немного не по себе стало. Фигура в белом мелькала впереди, бежала девушка так резво, что в какой-то момент я смирился, что не догоню ее. Она пробыла здесь достаточно, чтобы изучить местность, а если понимает, в какую передрягу попала, то уже должна была придумать себе и пути отхода. Куда мне за ней угнаться?.. Только заблужусь. А здесь натуральный лес, деревья вон в два обхвата толщиной, может, и волки есть, а может, и медведи. А я, дитя питерских трущоб, обращаться с ними не привык.

Когда я уже решил вернуться назад, впереди послышался сдавленный вскрик, а белое пятно упало вниз и почти застыло.

Я с новым приливом сил бросился следом и вскоре догнал, но Лиля все равно сдаваться не желала: она сильно хромала, и мне было видно, как из ее голени, насквозь пропитывая джинсы, сочится кровь — видимо, слишком неудачно упала.

— Лиля, мое имя Алексей Никитин, мы разговаривали с вами по телефону… Подождите…

Девушка упрямо пыталась бежать, хотя теперь это смысла не имело. Я преодолел последний метр, который нас разделял, и уже протянул руку, пытаясь ее остановить, но Лиля, резко развернувшись, замахнулась на меня чем-то черным, чего я в темноте разглядеть не смог…

Следующее, что я увидел, были созвездия Большой Медведицы на ясном новгородском небе. Созвездий было сперва четыре, потом два, когда осталось одно, я наконец пошевелил головой и сфокусировал взгляд на юном создании женского пола, которое, морща лоб, разглядывало мое удостоверение.

Лиля была не блондинкой. Это была брюнетка с короткой растрепанной стрижкой и темными глазами. Она была невысокой и субтильной настолько, что ее запросто можно было принять за старшеклассницу. Когда девушка заметила, что я очухался, то быстро поднялась с земли, все еще прихрамывая на больную ногу, и произнесла:

— Лежать!

В руках у нее был самый настоящий пистолет, нацеленный на меня, так что пришлось повиноваться. Я даже чувствовал благодарность к ней: рукояткой этого пистолета она только что оприходовала меня, а ведь могла и обойму разрядить. Хотя что там обойма — мне бы вполне хватило одной пули. И все — сушите весла, Алексей Викторович. Разделили бы мою тушку новгородские волки и фамилии бы не спросили. Заплачет мать-старушка, и молодая не узнает, какой у парня был конец… Кстати, а почему это я расслабился? Пистолет все еще у этой ненормальной, и мы с ней еще не подружились.

— Лиля, вы же видели мои документы, — попытался образумить я ее, принимая сидячее положение. — Я из адвокатской конторы.

— А что всего лишь из адвокатской? — морщась от боли, с вызовом спросила девушка. — Хочешь, подскажу, где делают эфэсбэшные? Не намного дороже…

Лиля осеклась, потому что в кустах малины прямо за ее спиной шумно затрещали ветки, будто там разворачивался небольшой трактор. Мы с Лилей застыли на месте, не решаясь шелохнуться. Мне уже было не просто не по себе, а по-настоящему жутко.

Потом из кустов фыркнули так, что с окрестных деревьев вспорхнули птицы. Лиля дико взвизгнула, забыв про раненую ногу, подпрыгнула на месте и в одно мгновение оказалась за моей спиной.

— Это медведь! — истерично кричала она, подталкивая меня в сторону малинника. — Я в Интернете читала, что они здесь водятся! Сделай что-нибудь, что ты стоишь…

— У тебя же пистолет! Стреляй!

— Он ненастоящий!..

— Тогда медленно… — я, еле дыша, нагнулся, чтобы поднять с земли свое удостоверение, — осторожно… без резких движений… уходим назад.

Как завороженные, мы впились взглядом в малинник и пятились, не решаясь бежать, даже когда добрались до спасительной калитки. Роднее меня в этот момент у Лили, наверное, никого не было, но, заперев засов, она одумалась — отскочила от меня и снова уперла мне в грудь «ненастоящий» пистолет.

— Не подходи!

Я ухмыльнулся и протянул руку за игрушкой:

— Не валяй дурака!

Она тут же перехватила пистолет за ствол и приготовилась замахнуться:

— Я буду кричать!

— Кричи. Ты еще не поняла, что услышат тебя только медведи?

Я резко дернулся вперед, перехватил ее запястье и, пока отбирал пистолет-муляж, Лиля выкрикивала ругательства, прямо-таки недостойные уст юной леди с филологическим образованием.

Муляж был очень похож на настоящий. Разве что намного тяжелее, видно, отлит из цельного куска металла. Швырнув игрушку подальше и все еще не отпуская ее рук, я продолжил уговаривать:

— Лилия Анатольевна, предлагаю вам еще раз подумать, посмотреть на эту печать, — я раскрыл перед ее носом удостоверение, — и убедиться, что она не поддельная. Если вы напряжете память, то вспомните, как неделю назад звонили мне на сотовый, а потом самым беспардонным образом бросили трубку.

— Как вы меня нашли? — дерзко спросила Лиля.

— Счет за переговоры. Когда в следующий раз захотите спрятаться, не нужно оставлять такие подарки в почтовом ящике.

— Вы правда тот самый Алексей Викторович, которому я звонила? — теперь с надеждой спросила она.

Лиля Захарова училась на втором курсе факультета журналистики, когда ей пришлось переехать в Москву и соответственно перевестись в московский вуз. Причиной тому было ее замужество с успешным и амбициозным служащим петербургского филиала довольно крупной столичной компании. Мужа, уж неизвестно за какие заслуги, повысили и предложили возглавить отдел в Москве. Семейная жизнь, однако, не сложилась — уже через полгода после переезда супруги оформили развод, но доучивалась Захарова в МГУ, там же очень коротко сошлась с Натальей Черных, которая училась двумя курсами старше и уже делала большие успехи в журналистике. Правда, карьера у Черных так и не сложилась, а вот Лиля, получив диплом, вернулась в Петербург, какое-то время была внештатным корреспондентом газеты, потом попала в штат и в настоящее время считала себя человеком вполне состоявшимся. С Натальей они хоть и виделись после университета всего дважды, но часто перезванивались и переписывались. Поэтому, когда в конце апреля этого года Черных оказалась в Питере и предложила Лиле встретиться, та только обрадовалась.

— Она много расспрашивала меня про работу — о моих возможностях, о газетах, с которыми я сотрудничаю. Потом рассказала, что есть очень интересная тема о краже наркотиков, и спросила, не хочу ли я ею заняться.

— Подождите, — вмешался я, — я правильно понял, что Черных тоже журналистка? И она вот так просто поделилась информацией?

— Тогда меня это не насторожило. К сожалению. Наташа давно не занималась расследованиями, полностью ушла в преподавательскую деятельность. Сказала, что сноровку потеряла, но у нее в этом деле своя заинтересованность, поэтому она хочет, чтобы статья вышла. А рассказала она такое, что действительно было достойно публикации.

Суть Натальиного рассказа сводилась к тому, что меньше месяца назад известный в городе предприниматель Дмитрий Алексеевич Кастецкий, пользуясь услугами грузоперевозочной компании «Транзит-Плюс», перегонял из Казахстана в Санкт-Петербург партию героина. Перегонял, естественно, прикрываясь вполне легальными товарами. Только руководитель «Транзит-Плюса» Александр Караваев о перевозке героина узнал, хотя не должен был и, вместо того, чтобы доложить в правоохранительные органы, решил поступить по-своему: организовал нападение на фургон. Водители были застрелены, а наркотики пропали.

— Я, правда, скептически отнеслась к рассказанному Натальей и решила перепроверить кое-что по своим каналам. Оказалось, что Кастецкий действительно обращался в «Транзит-Плюс» и на фургон с грузом напали под Екатеринбургом. Местный следственный комитет возбудил уголовное дело по факту убийства двух водителей, в нескольких километрах от трассы нашли и фургон — пустой. Мне рассказали, что Кастецкий был очень заинтересован в поиске груза, буквально рвал и метал. Его ребята чуть ли не с лупами всю трассу обыскали. Ну а что конкретно они искали — чай или героин — узнать невозможно. Только вот… — Лиля понизила голос, — в кармане куртки одного из убитых водителей оперативники нашли пакет с казахским чаем. Но когда пакет вскрыли, в нем оказался расфасованный и готовый к продаже героин. Правда, внимания этому практически не уделили — возможно, Кастецкий постарался.

Я живо представил, как оперативники дружно написали в рапортах, да еще и доказательства наверняка нашли, что героин — собственность бедолаги-водителя. Ну а то, что он был в запаянном чайном пакете — детали.

— Когда я об этом факте узнала, — продолжила Лиля, — уже не сомневалась, что Наташа рассказала правду. Я написала статью и опубликовала ее. Ну а потом… Не прошло и недели, как ко мне на работу пришел представитель, как он назвался, Дмитрия Кастецкого. Так и ходил в течение недели, капал на мозги, говорил, что я оклеветала его клиента, судебным иском запугивал. А в основном требовал рассказать, откуда я взяла информацию. В моей работе это, знаете ли, обычное дело, каждый второй плачется, что я его оговорила, и требует меня уволить. Дальше этого никогда дело не заходило. Вот и в тот раз я не слишком обеспокоилась: достала игрушку… — она кивнула на муляж пистолета. — Настоящий покупать мороки много, да и стрелять я не умею, а эта штучка меня уже не раз спасала. Потом у меня был отпуск, я уехала из страны и почти забыла обо всем. А когда вернулась, стала замечать за собой слежку — меня практически везде сопровождали. Тогда я начала интересоваться судьбой Караваева и узнала, что он покончил с собой. Давно, в тот же день, когда вышла моя статья. А «представитель» уже прямым текстом спрашивал у меня, где героин. Я испугалась, начала звонить Наташе, но та не снимала трубку. Потом я решила поговорить со вдовой Караваева — чувствовала себя виноватой перед ней. Ее я не застала, мне сказали, что она за границей, зато я нашла кое-какую информацию о ней и увидела ее фотографию. Это была та самая Юля…

— Кто такая Юля? — перебил я.

— Однажды я пришла в кафе, где мы договорились встретиться с Наташей, чуть раньше и застала там эту девушку — они что-то обсуждали. Наташа представила ее как свою подругу Юлю, но та почти сразу ушла.

Лиля поняла, что именно от Караваевой Наталья получила большинство сведений о перевозке героина, а если та имела доступ к делам мужа, то, возможно, и аферу провернула именно она. И Лиля почти не сомневалась, что вдова Караваева знает о дальнейшей судьбе наркотиков.

— Я раздобыла ее телефоны, но нашла Караваеву аж в Барселоне, судя по всему, возвращаться в Россию она в ближайшее время не собиралась. Тогда я пригрозила, что сдам людям Кастецкого как ее, так и ее местонахождение. Она приехала через три дня. Была напугана не меньше меня, сказала, что за ее квартирой следят и она боится появляться дома. Еще рассказала, что Наташу убили — наверняка из-за героина. Но Юля все-таки призналась, что действительно знает, где наркотики, и даже договорилась о продаже всей партии. Обещала поделиться деньгами, лишь бы я не сдавала ее Кастецкому.

— А вы?

— Не поверила. Не поверила, что она станет делиться: она из-за денег фактически убила мужа — ведь знала, что последует за публикацией статьи. Я думаю, что и к смерти Наташи она имеет отношение.

— Так вы прячетесь здесь от Караваевой? — недоверчиво спросил я.

— Ребята Кастецкого ничего бы мне не сделали, — снисходительно улыбнулась Лиля. — Они только не отходили от меня ни на шаг, все ждали, когда я приведу их к наркотикам. Я к ним даже привыкла. А вот Юле я действительно мешала.

— Лиля, Юлию Караваеву убили вчера ночью. Застрелили. В вашей квартире, — произнес я и ждал, как она отреагирует.

— Этого не может быть! — неуверенно запротестовала она. — Кто мог это сделать? И почему ее привезли ко мне домой?

— Скорее всего, она сама приехала на Васильевский остров — искала вас. А убить ее могли люди Кастецкого, например. Получили информацию, что она знает, где партия героина, и…

— Ее пытали? — онемевшими губами спросила Лиля, понимая, что и ее ждет то же самое.

— Нет… — вспомнил я рассказ Нестеровой. — Просто застрелили.

И сам заметил нестыковки в своем предположении: Кастецкому точно не нужна была смерть Караваевой. Ему требовалось заставить ее говорить, а выстрел в голову через три минуты разговора с этим никак не вязался. Значит, Юлю застрелили люди Перегудова. Зачем? Ответ напрашивался сам собой: чтобы она не рассказала ничего кастетовским.

— Лиля, — обратился я к девушке, которую весть об убийстве Караваевой шокировала настолько, что она впала в ступор и на мой голос отреагировала не сразу. — Юля не упоминала, кому она собиралась продать героин?

— Нет, но, я думаю, она договорилась с заезжими, не с местными.

— Почему вы так думаете?

— Когда мы говорили, она обмолвилась, что покупатели уже в городе, значит, они не из Питера… — Лиля отвечала машинально, мысли ее были заняты совсем другим. Наконец она не выдержала: — Алексей, что мне делать? Всю жизнь здесь прятаться? Может, лучше пойти в полицию?

— Может и лучше… — пожал я плечами.

Если я все понял правильно, то покупателем героина у Караваевой был Перегудов. Но ссориться из-за этого с Кастецким ему не хотелось, потому свидетелей сделки — в первую очередь Юлю — он убрал. А Захарова почти ничего не знает, он и слежку за ее квартирой снял, да и из города, скорее всего, уже уехал: после того, что его ребята устроили в квартире на Четвертой линии, ему оставаться здесь не за чем. Значит, в Петербурге Лиле опасаться больше некого. Раз кастетовским она полностью доверяет.

Когда я поделился с ней своими соображениями, Лиля решилась:

— Завтра я вернусь в город.

— И остаток жизни будете бояться, что Перегудов вернется? Лиля, вы ведь можете защититься от него — вы журналистка, вам легко было бы распространить информацию о наркотиках. Перегудов ведь тоже на кого-то работает, эти люди наверняка не знают о его сделке и о том, что он едва не ввязался в войну с кастетовскими. Могут и приструнить его.

Лиля испугано подняла на меня черные глаза, я отвел взгляд. Я практически прямым текстом предлагал ей обнародовать историю с покупкой Перегудовым наркотиков. Чтобы Перегудова приструнили, мне нужно было не меньше Лили: я все еще боялся за Катю. Но о моей роли мало кто будет знать, а вот как это отразится на Лиле — неизвестно.

— Я вас поняла, я подумаю… — медленно произнесла она. Потом спросила: — Как Гриша?

— Ну… ему сейчас все-таки лучше, чем вам.

О Грише Аленкове я, конечно, помнил, но решил, что у Захаровой сейчас полно собственных проблем, чтобы вникать еще и в дела моего клиента.

— Ведь Гришу подозревают лишь потому, что он защищает меня, — продолжила Лиля. — Он не признается, зачем вернулся из командировки накануне смерти Даши, так?

— Так, но это не главное доказательство.

— А если я дам показания, что он был со мной, пока не уехал из города? Тем более что он и так был у меня дома — вместе с Дашей. Они ушли вместе, но я скажу, что Гриша через пятнадцать минут вернулся.

— Но это же неправда?

— А если сказать правду, то его посадят! Хотя он никого не убивал…

Я сдался.

— Тогда вам нужно будет досконально продумать, что вы скажете следователю. И стоять на этой версии, что бы ни случилось. Даже если следователь найдет в вашем рассказе нестыковки, даже если будет говорить, что Аленков утверждает обратное. Даже если вас пытать будут — вы должны стоять на своем! Иначе ваша ложь станет еще одним доказательством виновности Гриши.

— Я понимаю.

Я вырвал из записной книжки лист и написал на нем номер сотового телефона и имя:

— Позвоните по этому номеру завтра часов в десять. Нет, лучше в двенадцать. И убедите следователя приехать сюда, к вам, — она шевелила губами, проговаривая и пытаясь запомнить номер. — Правильно, а листок потом лучше уничтожить. И разумеется, меня здесь не было.

— Я понимаю, — еще раз сказала Лиля.

Наверное, у нее были очень веские причины так поступать.

— Да, а человек, который приходил от Кастецкого, не называл свое имя? — спросил я, уже собираясь уходить. — Или, может, телефон оставил?

— Он визитку оставил. Сейчас… — Лиля, недолго поискав в сумке, достала визитную карточку со знакомым логотипом:

— Здесь его телефон и имя — Березин Антон Александрович, — прочитала она.

Глава 9 Особенный клиент

На третий день пребывания в больнице Настя почувствовала, что зверски голодна. Ей захотелось не больничного пустого бульона или овсянки, а чего-нибудь по-настоящему вкусного, вроде пирожков или даже мороженого. Она попыталась вспомнить, когда в последний раз ела мороженое, и не смогла.

Посетителей у нее не было. Доктора пытались узнать номер телефона родителей, но Настя соврала, что у нее никого нет. Оксана больше не приезжала, приятели из «Скорпиона» тем более. Да ей и не хотелось никого видеть. Доступа к наркотикам, правда, теперь не было, зато ее пичкали обезболивающим, что вполне помогало держаться. Пару раз в день Настя выбиралась в холл смотреть телевизор; стиснув зубы, считала, с какой попытки неумеха-медсестра попадет иглой ей в вену; изредка перебрасывалась парой фраз с соседками по палате, а в основном глядела целыми днями в окно, рядом с которым находилась ее койка. В окно-то она и увидела капитана Федина и сразу запаниковала: даже здесь от него покоя нет!

Следователи, работавшие по делу об ограблении квартиры Фарафоновых, вышли на Настю сразу. Общалась с дочерью владелицы квартиры, наркоманка, безработная — конечно, ее подозревали в причастности. Насте пришлось убедительно доказывать, что она ничего не знает. Она и сама не заметила, как в попытках оправдаться наговорила много лишнего и об Оксане, и о ее Греге, и о няне Аленковой, и о Пашке, который вечно нуждался в деньгах.

Капитану Федину, который допрашивал Настю, доносы ее — по-другому она свои показания назвать не могла — видимо, очень пригодились. Он даже на полном серьезе предложил оформить Настю агентессой: похвалил, что память у нее хорошая и способ мышления аналитический. Среди наркоманов таких мало. Обещал деньги иногда подкидывать и от ОБНОНа защитить при случае. Место теплое. Взамен она должна будет регулярно докладывать обо всех событиях криминального характера в округе. Стучать, если по-простому…

— Ну даешь! Я все утро морги да больницы обзванивал, а ты здесь загораешь! — ворчал Федин, пока выкладывал ей на тумбочку фрукты. — Могла бы и позвонить: я же волнуюсь! Беспокоюсь, вдруг это и правда ты фарафоновскую квартиру обнесла, обвела нас всех вокруг пальца и на Мальдивы свалила.

Впрочем, надолго он, слава богу, не задержался. Поговорил с лечащим врачом, спросил ради приличия, не нужно ли чего Насте — друзьям-знакомым что-то передать или одежду сменную привезти.

— Видишь, как я о своих агентах забочусь? Так что говори, не стесняйся.

— Я вам не агент, — буркнула Настя.

Но тут же подумала, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь, хоть этот мент, привез ей из дома спортивный костюм и тапочки. А еще мыло, шампунь и зубную щетку.

И отдала ему ключ от квартиры.

Капитан вернулся под вечер, когда вход для посетителей уже был закрыт, но, вероятно, для него сделали исключение. Настя ни о чем не подозревала, поэтому, когда Федин грозно спросил, что в ее убогой квартирке делает гарнитур из жемчуга, где на кулоне выгравировано: «Дорогой Ларисе в день сорокалетия», совершенно растерялась. Только вяло отпиралась, что это не ее.

— Ежу понятно, что не твое! — хмыкнул оперативник. — Вот я и спрашиваю, у кого ты золотишко сперла? Сдается мне, что у Фарафоновых.

— Это не я…

Федин молча походил вокруг ее кровати, как будто прикидывая, правду она говорит, или нет. И сделал вид, что поверил:

— Ну ладно, а кто, если не ты? Давай тогда вспоминать, кто к тебе в последнее время в гости забегал.

Настя уже чуть не плакала, но сопротивляться не было сил. Ненавидя саму себя, она начала перечислять:

— Ну Кузя заходил…

— Кузьмин, что ли? Из «Скорпиона»? Этот с Фарафоновыми не знаком, не подходит. Еще кто?

— Оксана приезжала…

— Эта тоже не подходит: на кой ей мамашин гарнитур сдался. Дальше?

— Не было больше никого! Думаете, я всех подряд домой пускаю? Ну, Пашка Фарафонов еще был…

Федин прищурился, и Насте показалось, что он опять ей не верит:

— А ему-то что у тебя понадобилось? Давно он приезжал?

— Недавно… Как раз в тот день, когда я сюда попала. Мы с ним никогда и не разговаривали толком, а тогда я зашла в клуб, а Пашка уже там сидит, меня дожидается. Потом предложил в спокойном месте поговорить — в клубе тогда и присесть было негде. Я его домой привела, а он еще коньяк этот злосчастный притащил…

— Ну? И чем говорили-то? — поторопил опер.

— О хахале Оксанкином! Дался вам всем этот Грег… А что я могла ему рассказать, если я даже не видела его ни разу. Разве что на фотках…

Федин насторожился:

— На каких фотках?

— На Оксанкиных. Которые она потеряла. В смысле сначала она мне их показывала, Грегом своим хвалилась, а потом потеряла.

— Так выходит, ты Грега в лицо знаешь? — глаза молодого опера загорелись, и он принялся рыться в своей папке.

— Ну более-менее…

Федин уже сунул ей под нос фотографию, отпечатанную на цветном принтере и заботливо наклеенную на картонку:

— Узнаешь? — торопливо спросил он.

— Вроде похож…

— А точнее?

Настя взяла из его рук фотографию: очки, светлые кудри, удлиненное лицо с умными глазами…

— Точно он! — уже увереннее сказала она. — А Оксанка его что, не опознала?

— Значит, он! — Капитан не скрывал радости, а вопрос предпочел не расслышать. — Анастасия, ты золото, а не агентесса.

— Я не агентесса… — слабо возразила Настя, но опер опять не расслышал.

— Все, я побежал, а ты лопай апельсины и выздоравливай. Мы с тобой еще таких дел наворотим!

Наутро, едва закончился обход пациентов, Федин явился снова. Так как на этот раз в палате они были не одни, предложил выйти в холл. Усадил Настю на диван и дал в руки мобильник.

— Телефон Павла Фарафонова знаешь? Или напомнить? Вызванивай его сюда: дашь ему ключ от квартиры и под каким-нибудь предлогом пошлешь к себе домой.

— Зачем?..

— Тайна следствия. Звони давай!

«Не кончится это хорошо…» — подумала Настя и едва ли не в первый раз попыталась сопротивляться:

— Ага, вы придеретесь к какой-нибудь ерунде и Пашку посадите, а мне оно надо? Вам нужно, вы и звоните!

Настя, как будто опасаясь самой трубки, положила ее как можно дальше от себя и даже спрятала руки в карманы.

— Анастасия, у тебя, оказывается, и зубки есть?! — делано удивился опер, а больше издевался. — Ты пойми, солнце мое, у Пашки мама с папой есть — они его в обиду не дадут. А о тебе кто позаботится, кроме меня? Ты лучше подумай, какое совпадение шикарное: Фарафонов приносит тебе кулечек с золотишком, и в тот же день ты улетаешь в больничку!

Настя чуть не задыхалась от возмущения: что за дикие вещи он говорит! А капитан продолжал:

— Расскажу, как дело было! Фарафонов проигрался в автоматы, одолжил жемчуга у мачехи — без спроса, разумеется. Домой нести их побоялся, а к тебе — в самый раз. Только вот тебя из квартиры нужно было убрать, чтобы под ногами не путалась. Я б на твоем месте уговаривал меня остатки коньяка, что он принес, на экспертизу отправить, а ты его защищаешь!

Федин укоризненно покачал головой и отвернулся, будто смертельно разочаровался в девушке.

— А зачем он вообще ко мне этот гарнитур принес? — растерянно спросила Настя. — И как бы он потом забрал его, если у него ключей нет?

— Откуда ты знаешь, что нет? Может, он уже дубликаты сделал. Или как раз на днях явится к тебе в палату — ключ выманивать.

— Я бы заметила сверток после его ухода… — совсем уже тихо пробормотала Настя. — Это не он.

— А кто?!

Если не Пашка, то Оксана — больше к ней в тот день никто не заходил. Но Оксана-то ограбить родителей точно не могла, зачем ей это делать? Или она не грабила вовсе, а Лариса сама попросила ее что-то с гарнитуром сделать? А Оксанка его нечаянно забыла, когда «Скорая» приехала… Точно! Так и было…

«Позвоню Пашке, — Настя молча потянулась к трубке, — менты рассчитывают, что он, как попадет в квартиру, сразу за гарнитуром бросится. А он не бросится, потому что и не знает ничего о нем!»

Еще больше Настя убедилась в своем выводе, когда Павел очень нехотя отозвался на просьбу съездить к ней домой. Пообещал прислать к ней Оксану, а сам сослался на занятость.

— Звони еще раз, — велел Федин, когда Настя положила трубку.

Со второй попытки Пашка и правда согласился, а дальше все пошло как по маслу. Федин наконец-то убрался, приехал Павел, забрал ключ и тоже уехал. А Настя, утомленная допросами, пошла в буфет за пирожками.

— Дочь, ты не помнишь, я гарнитур с жемчугом на дачу забирала или оставила в городе?

Родители уже второй час собирались на банкет по поводу открытия нового ресторана и все никак не могли уйти. Оксана открыла рот, чтобы раздраженно ответить, что не помнит, но… поняла, что делать этого нельзя. О похищенном из родительского сейфа футляре с украшениями Оксана забыла напрочь. Да и мама хватилась его вовсе не на следующий день, а по прошествии целой недели.

— Конечно в городе! — выпалила Оксана. — Сама же говорила, что здесь он тебе не понадобится.

— Да? — удивленно переспросила мама. Рассеянно скользнула взглядом по Оксане. — Ну хорошо…

Мать не страдала провалами в памяти и наверняка что-то поняла.

«Черт! Вторая часть фразы явно была лишней! — слишком поздно сообразила девушка. — Нужно вернуть гарнитур в сейф до их возвращения! Затолкаю футляр подальше, а потом при маме найду. Коряво, конечно, выйдет, но уж лучше так…»

Она бросила в сумку ключи от машины и покинула особняк раньше родителей. Футляр, должно быть, до сих пор находился в квартире Настьки. С того злополучного дня, как подруга попала в больницу, Оксана не навестила ее ни разу. Безжизненно-бледное с синюшными губами лицо подруги все время стояло у нее перед глазами, и увидеть его воочию снова Оксана безумно боялась. Она была уверена, что ее нервы этого не выдержат.

Несколько раз мелькала мысль забыть о Настьке вовсе, будто и нет ее. В самом деле, что их связывает? Подумаешь, год с лишним назад они оказались соседками по парте на подготовительных курсах по математике. Настька по предмету соображала гораздо лучше, задачки со сложными логарифмами решала играючи, так что Оксана сама же предложила обменяться телефонами и держаться вместе. После того первого занятия Настя в университете больше не появилась, а Оксана сдуру принялась звонить и выяснять, в чем дело. Как же давно это было…

Настя тогда еще не кололась. И подругой для внучки мэра была, по маминым меркам, вполне подходящей — девочка из профессорской семьи. У профессора в тот момент возникли временные финансовые трудности, которые со временем переросли в хронические. Настькины родители развелись, из огромной квартиры в центре Москвы она с матерью переехала в Митино. Отец женился вторично и вроде бы вообще из столицы уехал. Мать тоже устроила личную жизнь, оставив квартиру в полное Настькино распоряжение. Как раз тогда в друзьях у нее появился бармен Кузя из «Скорпиона».

В довершение всего в день первого Настькиного экзамена умерла ее бабушка. Оксана помнила: подруга уверяла, что обязательно будет поступать на следующий год, но не сложилось.

Настька, одетая в спортивный костюм, по-турецки сидела на больничной койке и с аппетитом уплетала подозрительного вида чебурек, купленный, скорее всего, в местном буфете. На щеках играл легкий румянец, взгляд был вполне осмысленным, и Оксане даже показалось, что у подруги сегодня приподнятое настроение. Такого не было давно. О том, что находилась Настя все же в больнице, а не дома на диване, говорила лишь капельница рядом с койкой.

— Ты как? — неловко спросила Оксана, складывая на прикроватную тумбочку пакет с фруктами и не решаясь сесть.

— Нормально, — едва ее заметив, Настя насторожилась, даже перестала есть.

— Я тебе яблок принесла, апельсинов… — потеребила девушка ручку пакета.

— Спасибо.

Настька так явно показывала, что не рада ей, что Оксана разозлилась. Не хочет разговаривать — и черт с ней!

— Я вообще-то по делу, — уже уверенно продолжила девушка, — я у тебя в квартире оставила одну вещь. Ну в тот раз…

Оксана все-таки запнулась, а у Настьки отчего-то беспокойно начали бегать глаза.

— В общем, выпишут тебя, наверное, не скоро, а вещь мне нужна срочно. Дай мне, пожалуйста, ключи от квартиры.

— Туда Паша поехал, — выговорила Настя через силу. — Я отдала ключи ему.

— Зачем? — еле слышно переспросила девушка, еще не до конца осознавая, что натворила…

«Я же не хотела этого! Не хотела! Это глупость была, минутное помешательство!»

Оксана мчалась к Настькиной квартире. Несколько раз набирала номер Пашки, но его телефон был отключен, что заставляло еще больше нервничать. Оксана совершенно не помнила, где именно оставила злополучный сверток с гарнитуром, но знала, что пакет, в котором он лежал, обыкновенный. Совершенно неприметный. Один шанс на миллион, что Пашка, войдя в квартиру, захочет заглянуть в этот пакет. Но девушка все-таки волновалась.

На минуту она задумалась, чего боится больше — что Пашка возьмет гарнитур в руки, а эти сволочи из полиции обвинят его в краже, или что брат догадается, что она хотела его подставить, и расскажет обо всем родителям.

«Надо уговорить его молчать! Главное успеть до приезда полиции…»

Во дворе Настиного дома было тихо. Оксана оставила машину в соседнем дворе, внимательно оглядела окрестности и, не заметив ничего подозрительного, вошла в парадную. Здесь тоже было тихо, дверь нужной квартиры заперта. Собравшись с силами, Оксана вдавила кнопку звонка — тишина.

Только тут она расслабленно выдохнула. Выходит, она мчалась так быстро, что успела сюда не только до приезда полиции, но и до Пашкиного визита. Осталось только дождаться брата во дворе, пообещать, что привезет вещи Настьке сама, и забрать у него ключ.

Раздался телефонный звонок — это была мама:

— Дочь, ты где?

— В городе, — бодро ответила девушка.

— Срочно приезжай. На звонки с незнакомых номеров не отвечай, если на улице подойдут — хоть с удостоверениями, хоть без — отвечай, что без адвоката слова не скажешь. И тут же мне перезвони. Поняла?

— Мама, что случилось? — еле выдавила вопрос перепуганная Оксана.

— А ты не догадываешься что? — звенящим голосом спросила мама. — Павла в полицию забрали!

Санкт-Петербург

Добрался домой я в четвертом часу ночи, предварительно вернув машину Стасу и забрав от метро свою. Горе-преследователи в «восьмерке», рассудив, видимо, что когда-нибудь я домой все же вернусь, ждали меня у парадной. Они даже не спали и не потрудились потушить свет в салоне — один курил, второй разгадывал кроссворд. Я, проходя мимо их машины, приветливо махнул рукой — чтоб не беспокоились — и вошел в парадную. Я старался казаться беззаботным и неунывающим, хотя настроение было такое, что хоть вой. Из-за Антона, конечно. Вспомнил я, как он выведывал у меня информацию о Лиле и как советовал выманить ее, наверняка попыток не оставит. Что мне со всем этим делать, я не знал.

Открыв дверь квартиры и увидев, что включен свет, я вспомнил о Кате. Она все еще была здесь и не спала. Мне бы радоваться: разве не этого я ждал с той самой минуты, как она приехала в Питер? Однако самой первой моей мыслью было малодушно сбежать из квартиры, лишь бы оттянуть хоть на время допрос на тему, не с вражескими ли агентами у меня была встреча. И еще больше мне не хотелось врать, что не с вражескими.

Нарочито медленно я снимал куртку, а когда расстегивал ботинки, краем глаза увидел приблизившиеся из комнаты босые женские ноги. Катины, разумеется. Я мгновенно выпрямился, Катя отчего-то тоже застыла на пороге. В опущенной руке раскрытая книга, через плечо перекинута небрежно заплетенная коса. Из одежды на ней была только моя рубашка, застегнутая на несколько пуговиц. Я подозревал, что эта рубашка прозрачная, но не знал, что настолько. В глазах подруги читалось нетерпение сказать что-то, но она молчала. И допрос явно откладывался на неопределенный срок — беспокоило Катю явно не мое отсутствие.

— Ты голоден? — спросила она. — Я нашла у тебя мясо и приготовила ростбиф. Давно, правда, но можно разогреть.

— Можно, — пожал я плечами. Хотя Катины ноги были так откровенно оголены, что еда — это последнее, о чем я думал.

Она же, слегка замешкавшись, аккуратно закрыла книгу, положила ее на телефонный столик, но вместо того, чтобы свернуть на кухню, вдруг обняла меня, зарылась пальцами в мои волосы и поцеловала. Но тут же отстранилась и недоуменно посмотрела мимо меня на свою ладонь, только что побывавшую на моем затылке. Ладошка была в пыли и сухих листьях. Ну и видок у меня, должно быть. Я открыл рот, чтобы хоть что-то сказать, но Катя опередила:

— Давай ты потом все расскажешь… — и повела меня в ванную.

Потом она, сидя на краю ванной в намокшей рубашке, мыла мне голову, то и дело касаясь меня то бедром, то грудью и делая вид, что не замечает, что творят со мной ее прикосновения. А в изумрудных глазах вовсю резвились бесенята. Закончилось купание тем, что я сперва стащил ее, хохочущую и отбивающуюся в ванну, а потом, предпочтя экзотике качество, все же отнес в кровать. Хохотать Катя перестала, но мои несчастные соседи только благодаря врожденной тактичности не стали молотить шваброй по батарее с призывами заткнуться…

— Пока тебя не было, приходила девушка, — как будто нехотя произнесла Катя.

— Марина?

— Ну уже не знаю — Марина, Ирина… Мы как-то не успели познакомиться! Не смотри, пожалуйста, на меня так испуганно, я ее не убивала и не сбрасывала труп в Неву, — пошутила нервно.

Я откинулся на спину и не знал, что сказать. О Марине я за эти дни совершенно забыл. Забыл, что у нее есть ключи от квартиры и что она может прийти сюда в любой момент. Как все складывается-то по-дурацки.

— И… что ты ей сказала? — только и смог выдавить я.

— Я думала, что это ты, и открыла ей дверь, одетая в твою рубашку на голое тело, — мне нужно было что-то говорить?

— А она?..

— Тоже немного. Только то, что ты не любишь, когда надевают твои рубашки. Потом расплакалась, оставила там, на тумбочке, ключи и ушла. Леш, — Катя приподнялась на локте и заглянула мне в глаза со всей искренностью, — я хотела ее догнать и все объяснить, но она очень быстро бегает, а я была босиком и не одета… Но мне показалось, что она не глупа и тебя любит. Если ты с ней поговоришь — наверняка поймет и простит.

Я тоже приподнялся, желая внести ясность:

— Катюш, ты все не так поняла: мы с Мариной давно не…

Она не дала договорить, закрыв мне ладошкой рот:

— Я не хочу знать, что у тебя с Мариной, это не мое дело. У тебя своя жизнь, не надо было мне вот так являться к тебе без приглашения.

— Катюш, я… — она опять закрыла мне рот.

— Молчи. Я и так знаю, что ты мне всегда рад. Поэтому после ухода твоей девушки я и подумала, что раз тебе все равно придется оправдываться перед ней, если уж она меня здесь застала, то хотя бы будешь оправдываться за дело.

Странно, но нам опять не стучали по батарее. У меня чертовски терпеливые соседи.

— Не хочу, чтобы наступало утро, — призналась Катя. — Я его боюсь.

Я ее понимал. Катя не хотела портить вечер — наш единственный скорее всего. Потому и не задавала вопросов, над которыми, я уверен, думала до моего возвращения. Которые обязана задать, не имеет права не задать. Потому и мне не позволяла рассказывать выдуманную полуправду — знала заранее, что не поверит и что мы на этой почве обязательно поссоримся. И жизнь у нас у каждого своя, устоявшаяся: Марина хотя и вернула мне ключи, но я не знал, что придет ей в голову завтра. Вдруг опять простит? И Катя — может, у нее в Старогорске кто-то есть. Тот же Юрка Ваганов или кто-то другой. Она слишком хороша, слишком темпераментна, и ее окружает слишком много мужчин, чтобы быть одной. И конечно, она не решится променять эту свою устоявшуюся стабильность на призрачное непонятно что. На затянувшийся командировочный роман. Слишком сложно все.

А утро, между тем, уже вступило в права: на улице пока стояла тишина, но солнце настойчиво светило сквозь щель между шторами. Я, боясь шелохнуться, чтобы не разбудить, скосил глаза на Катино лицо, но она не спала, а, как и я, сухими глазами вглядывалась в полоску света на окне.

— Уже утро, — сказала она, — пора вставать.

Но, вопреки словам, только уткнулась лицом мне в шею и снова затихла.

Вскоре ей нужно было убегать по своим командировочным делам, а мне чуть позже, но все же явиться в контору — я еще работал у Антона. Пришлось признать, что начался новый день…

Я вываливал в кошкину миску ее еду, когда в кухню вошла Катя, снова одетая в мою рубашку, и деловито заглянула в холодильник. Было в этом что-то домашнее, уютное, и мне неожиданно понравилось. Не понравился только вопрос, который Катька задала:

— И все-таки где ты был ночью?

Впрочем, глупо было надеяться, что она об этом не спросит.

— Срочные дела по работе. — Я сел на табурет и начал невозмутимо переключать телевизор. — У нас это часто случается, не удивляйся.

— Работа — это очень важно, — серьезно согласилась Катерина, взвешивая в руках сковородку. — Болтушку? Или глазунью?

— Болтушку. Тебя отвезти в РУВД?

— Не нужно, сама доберусь.

— А после работы? Давай я за тобой заеду? — сделал я еще одну попытку. — Погуляем по Питеру, посидим где-нибудь.

— Зачем? Чтобы ребята из РУВД потом замучили меня расспросами, не сливаю ли я правозащитнику Аленкова все их гениальные планы?

— Но я могу тебе хотя бы позвонить?

— У меня много работы в течение дня, все равно поговорить не удастся.

Катерина стояла в двух шагах от меня, но было ощущение, что она уже не со мной. Не зря мы оба боялись этого утра. Неужели она и правда сейчас просто уйдет, будто ничего не было? Бред какой-то…

Отпускать ее не хотелось. В попытках хоть как-то удержать Катьку, я обхватил ее за талию и, усадив себе на колени, вновь принялся целовать.

— Яичница сгорит… — слабо возразила она, но отвечала на поцелуи охотно.

— Катюш, ну почему нам хотя бы не попробовать? Нам же хорошо вместе. Да, географический вопрос многое усложняет, но что такое семьсот километров в наш век? — шептал я на ушко. — Даже в стародавние времена люди к этому спокойней относились, чем ты сейчас. Сколько угодно примеров: Есенин и Айседора Дункан…

— Есенин потом повесился, — Катя посмотрела на меня со скорбью — видимо, очень жалела Есенина. Однако в глубине изумрудных глаз снова резвились бесенята.

— Ладно, пример неудачный… Да и вообще, не понравится — разбежимся. Ты так переживаешь, как будто я тебя замуж зову!

Катя хмыкнула и резко встала с моих колен. Отвернувшись, она снова занялась яичницей.

— Да даже если и замуж… — очень осторожно, сам не зная толком, к чему это приведет, продолжил я. — С моими связями нас разведут в течение трех дней.

Катька и ухом не повела, видимо приняв все за шутку.

— Ты не боишься, что соглашусь? А у меня сложный характер, я не твоя Марина и не стану прощать тебя в тысячу первый раз. С ней тебе было бы проще.

— Думаешь, я этого еще не понял?

— Я часто бываю вспыльчивая — буквально из-за ерунды. Я, конечно, быстро остываю, но… — она поставила передо мной тарелку с яичницей — все же не подгоревшей, — бывает, что поздно. Иногда жалею о сделанном, очень жалею. А у меня такая должность, что сделать я могу очень много. К примеру, узнать, где конкретный человек был в конкретное время. Ты знаешь, что это пара пустяков? Тем более если у этого человека в машине стоит навигатор.

— Катюш, я правда разруливал рабочие проблемы! — я даже не соврал в этот раз.

— А я разве сказала, что тебе не верю? — успокоила Катя и ласково улыбнулась. — Чай или кофе?

— Кофе.

— А еще я страшная собственница, — продолжила она. — Можно сказать, клинический случай. Помню, у меня были босоножки, — взгляд девушки стал мечтательным, — на тонюсенькой высоченной шпильке, ремешки из нежнейшей кожи. А на застежках стразики. Я в них не ходила, а летала… Папа из Италии привез — ни у кого таких не было! Сестренка мне страшно завидовала, выпрашивала поносить, а я не давала. У нее нога на два размера больше, к тому же сестра даже стояла на шпильках с трудом. Вот скажи, зачем они ей понадобились? Но однажды, пока я гуляла с подружкой, она надела эти босоножки и ушла в них на дискотеку!

— Ужас!

— Она надела их на желтенькие носки в полоску, облила, конечно, пивом, и на них наступили как минимум пять раз. А одного стразика мы так и недосчитались. Как ты думаешь, что я сделала?

— Наверное, с тех пор у тебя нет сестренки?

Катя покачала головой, давая понять, что я безнадежен:

— Нет, серьезно, зачем ты мне все это рассказала — про вспыльчивость свою, про босоножки? Это метафора такая? Ты думаешь, что вчера ночью я был у любовницы, да? Катенька, ты мне льстишь.

— Пей свой кофе.

— Что стало с сестренкой? — потребовал я ответа.

Катя вдруг отвлеклась — услышала знакомое слово по бубнившему в углу телевизору: Старогорск.

— Сделай погромче.

— Сестренка уже разговаривает? — веселился я, снова усадив себе на колени и не давая дотянуться до пульта. — Сначала ответь!

Катя пожала плечами:

— Я подарила ей эти босоножки.

«Это все-таки метафора», — подумал я и добавил громкость.

— Напомним, — торопливо говорил корреспондент, — что рано утром седьмого сентября в подмосковном Старогорске в результате кровавой разборки было убито четыре человека. — Камера беззастенчиво скользила по земле, усеянной россыпью гильз, задержалась на черных мешках с телами, которые уже грузили в машины. — Все погибшие, по имеющейся информации, были сотрудниками охранного предприятия «Брэнд». В настоящее время Следственный комитет Старогорска рассматривает несколько версий случившегося. Берегите себя, — доверительно закончил диктор.

— Неспокойно в Датском королевстве… — усмехнулся я, делая глоток кофе. — Распустились без тебя.

А Катя была не на шутку взволнована:

— Леша, глава «Брэнда» — Евгений Перегудов… Про него что-нибудь сказали? Он тоже убит?

— Нет, вроде не говорили.

Я и сам заволновался: конечно, первой мыслью было, что наш с Лилей план сработал — причем кардинально. От этой догадки на душе стало мерзко: получается, я имею прямое отношения к смерти этих четверых… Но я тут же опомнился: перестрелка случилась аж утром седьмого, а разговор с Лилей состоялся только вчера, восьмого.

Мысль, что я ни при чем, стала спасительной, за нее хотелось держаться изо всех сил. И все-таки оставалась легкая досада, что Перегудова среди убитых не оказалось. Ведь выйдет Лилина статья, и его убьют, наверняка убьют. Я буду виновен в смерти человека — я вдруг впервые ясно это понял.

— Лешка, ты что? — наверное, все мои думы, как обычно, были написаны на лице. Катя погладила меня по щеке, в который раз заставив окунуться в омут ее глаз. — Все ведь обошлось, какой смысл об этом думать?

Катя, конечно, не угадывала мысли, но я согласно кивнул и поцеловал ее ладонь.

Раздался звонок ее сотового. На часах был ровно полдень. Катину руку пришлось отпустить. Этого звонка я ждал и боятся одновременно, после него многое изменится, может быть, непоправимо.

После телефонной беседы настроение Кати мгновенно улучшилось. Уложившись в двадцать минут; она полностью оделась, собрала сумку и уже из прихожей попыталась меня удивить:

— Мне звонила Лилия Захарова. Сама! Сказала, что хочет встретиться. Так что можешь начинать сушить сухари для своего Аленкова. Только вот интересно, откуда она знает номер моего сотового? — Катя задумалась и резко застыла, не обув вторую туфлю.

— Наверное, сначала она позвонила в Василеостровское РУВД, а там дали твои координаты, — выглянув в прихожую, подсказал я.

— Наверное, — тут же согласилась она. Дотянулась до моих губ и поцеловала — то ли в благодарность за подсказку, то ли на прощание:

— Я постараюсь освободиться пораньше и приехать к тебе, — шепнула она напоследок.

Во взгляде ее было столько доверия, что я тут же почувствовал себя распоследней сволочью.

День обещал быть длинным и невеселым. В офис я ехать передумал — не хотел встретиться там с Антоном. Не знал я, как вести себя с ним. Вчера у меня не было друга ближе, чем он, изменилось ли что-то сегодня? Да, прибандиченный Кастецкий — его клиент. Особый клиент, если можно так выразиться. Но что это меняет? Мало ли у кого какие клиенты…

Но почему-то все равно не отпускала мысль, что меня предали, сыграли на моих чувствах и вот-вот выбросят на помойку.

Ближе к трем часам дня позвонила Аня и чуть не плача сообщила, что Антона с утра нет, на звонки он не отвечает. Наши юристы зашиваются с работой, и все со своими бумажками и рабочими проблемами идут к ней. В общем, она не справляется и, если я через полчаса не приеду, уволится. Пришлось ехать.

— А что с Антоном? Опять в командировке? — спросил я уже в офисе.

— Не дай бог! — глаза у Ани были покрасневшими, видно, наши юристы и правда довели ее до слез. — Он в прошлый раз на три дня уехал, так его клиенты меня звонками чуть до истерики не довели…

«Кстати, его последняя командировка… — слушать Аню я перестал. — Куда он ездил? В Подмосковье, кажется. А вернулся седьмого в первой половине дня. И тем же утром в подмосковном Старогорске расстреляли машину Перегудова. Да нет, бред!»

— Аня, — оборвал я ее на полуслове, — ты можешь поднять данные, куда в последний раз в командировку ездил Антон? В какой город и по какому вопросу?

Аня растерялась, а в глазах снова заблестели слезы: поиск соответствующего документа в архиве бухгалтера — это еще как минимум час работы, а стопка текущих бумаг, которую за отсутствием начальства придется разбирать ей, сама собой не исчезнет.

— Анечка, когда найдешь что-нибудь по командировке, можешь идти домой. С документами я сам разберусь, — секретарь тут же встрепенулась и радостно кивнула.

Информация подобного рода вообще-то была конфиденциальной, но, видимо, у нас в конторе очень привыкли к тому, что у Антона от меня секретов нет. Я и сам так думал до недавнего времени. К тому же Ане очень хотелось домой.

Перезвонила она мне через пятнадцать минут:

— Леша, я с бухгалтером сейчас поговорила, она вспомнила, что выдавала командировочные для поездки в Старогорск. Или тебе официальный документ из архива нужен обязательно?

— В Старогорск… — обреченно повторил я. — Нет, ничего больше не надо. Да и запрос мой нигде фиксировать не нужно, хорошо? Подожди, а на сколько дней предполагалась командировка?

— На неделю вообще-то. Он раньше вернуться не рассчитывал — это я точно помню.

Секретарь ушла, оставив меня один на один с кипой документов. Какое-то время я пытался вникнуть в их суть, но мысли все равно возвращались к Антону. Уезжал на неделю, а вернулся внезапно всего через три дня мрачным и озабоченным. Мне еще тогда подумалось, что у него не просто неприятности по работе, а что-то личное. И удивился, что со мной он делиться не стал. Пожалуй, если бы Антон оказался свидетелем перестрелки в Старогорске, у него могло быть как раз такое настроение.

По всему выходило, что стрельбу затеяли с позволения Кастецкого. Особенно если допустить, что всплыла история с похищением наркотиков. А от кого Кастецкий мог узнать о покупке наркотиков Перегудовым? Только от Лили Захаровой… Значит, если Перегудов еще жив, возможно, ей будут мстить. Я быстро набрал номер Лили:

— Лиля, вы уже в Петербурге?

— Алексей Викторович, я здесь, — голос у нее был взволнованный, но почти счастливый, — я только что разговаривала с Екатериной Андреевной, и, по-моему, она мне поверила! Они отпустят Гришу!

— Да, очень хорошо… — машинально поддержал ее я. — Лиля, вам нужно немедленно, прямо сейчас покинуть город. В Валдай лучше больше не ездить. У вас есть куда уехать?

— Есть, — голос мгновенно потускнел, но лишних вопросов она не задавала. — Хорошо, я поняла.

И отключилась.

Так, значит, с Катей она поговорила только что. Я уставился на телефонную трубку и принялся считать, через сколько секунд перезвонит Катя.

Через семь.

— Никитин! Ненавижу тебя, никогда этого не прощу! Вы с Аленковым подкупили Захарову, чтобы она дала ложные показания, да?!

— Катюш, ты о чем, милая? — удивление в голосе получилось фальшивое, будто я еще и издеваюсь.

— Ах ты!.. — подобрать подходящее слово она не смогла, но внезапно договорила спокойно и подчеркнуто холодно: — Не звони мне больше никогда!

Сволочь ты, Никитин, одним словом…

В следующий раз телефон зазвонил неожиданно и особенно тревожно. Я почему-то был уверен, что хороших вестей сегодня не будет.

— Алексей Викторович, выйдите, пожалуйста, из офиса, — бесстрастным голосом произнесли в трубке. — Вас ждут.

— Кто это? — задал я вопрос, но уже пошли короткие гудки.

Догадываясь, что я там увижу, подошел к окну: через дорогу от агентства стояла белая «восьмерка», из нее выходили двое знакомых мне мордоворотов, у которых в глазах читалось желание поквитаться за мои вчерашние проделки в метро.

Кто их прислал — Перегудов, Кастецкий? Если Перегудов, то дела мои совсем плохи, я ведь знаю все то же самое, что и Лиля.

Приплыли. Вот теперь точно приплыли.

Я закрыл жалюзи и беспокойно заметался по кабинету. Первым желанием было броситься искать черный ход из офиса, но я тут же одумался — откуда здесь черный ход?

Звонить Лихачеву? Поздно, он мне уже не поверит.

И, даже если выберусь, что мне делать? Прятаться где-нибудь в Валдае? Всю жизнь? А что будет, когда мама вернется в город?

На меня навалились тоска и ощущение безысходности. Бежать куда-то не имело смысла. Надо идти.

Я в каком-то оцепенении сложил бумаги в ровную стопку и выключил компьютер. Подумав, вынул из карманов ключи, записную книжку, мобильник — сложил все в ящик стола и запер кабинет. Уже выходя на улицу, пожалел, что не удалось нормально попрощаться с Катей.

От «восьмерки» меня отделяла дорога с непрерывным потоком машин, которые не давали возможности пройти. Приоткрылась дверца стоящего рядом с ней «мерседеса» S-класса, который я до этого не выделял на фоне других автомобилей, и из салона выглянул Тоха Березин.

Два раза он махнул мне рукой, подзывая к машине, и прокричал что-то, но все слова растворялись в шуме автотрассы. Всего за несколько мгновений выражение его лица сменилось с рассеянности, совсем несвойственной ему, до панического страха и какой-то наигранной веселости. А я стоял, как приклеенный, на крыльце офиса и силился разобрать, что он пытается мне сказать. Наконец Антон выбрался полностью и, лавируя между летящими автомобилями, добрался до меня, ухватил за плечо и потащил обратно:

— Ну что ты стоишь как вкопанный? — рассеянно и не глядя на меня, твердил он. — Я тебя зову, зову, а ты стоишь…

Я плелся за ним, как телок на убой, но сопротивляться даже не думал. Не видел смысла. Березин открыл дверцу автомобиля и подтолкнул меня вперед.

Свет внутри просторного салона был приглушен, и я даже не сразу разглядел мужчину, вольготно расположившегося в углу. Он был спортивного телосложения, волосы почти на две трети седые, хотя ему явно было не больше сорока. Глаза были спрятаны за очками с чуть тонированными стеклами, так что взгляда я увидеть не мог, что меня напрягало. Я понятия не имел, кто это, и чего от меня хотят.

— Кастецкий Дмитрий Алексеевич, — суетливо представил мужчину Антон. Он все еще стоял у раскрытой двери «мерседеса» — одной ногой в автомобиле, другой на асфальте. Явно хотел войти полностью, но как будто ждал приглашения.

Кастецкий… Так вот как он выглядит. Признаться, я ждал, что у него более брутальная внешность, но выглядел Кастецкий скорее как бизнесмен. Очень респектабельный бизнесмен. Разве что стертая наполовину татуировка в виде якоря на тыльной стороне ладони говорила о бурной юности и тюремной молодости, когда он протянул мне руку, здороваясь.

— Рад наконец-то с вами познакомиться, Алексей Викторович, — сказал он, улыбнувшись уголком рта. Я кивнул, невнятно ответив что-то, а Кастецкий неспешно повернулся в сторону мнущегося на пороге Березина. — Антон, у вас разве нет дел в вашей конторе?

— Но… я думал… — начал было Антон. Кастецкий перебил его довольно жестко:

— Всего доброго, Антон, вы мне сегодня больше не понадобитесь.

Березин в последний раз окинул взглядом салон, задержался на мне — только он не подсказать мне что-то пытался, не объяснить, а смотрел так, словно я занял его любимое кресло. Потом он коротко кивнул и ушел, тихо прикрыв дверцу.

— До меня дошли сведения, что вам известны обстоятельства одного убийства на Васильевском острове, — отпустив вслед за Антоном и своего водителя, начал разговор Кастецкий. — Мне нужно знать, кто это сделал.

— А… могу я узнать причину такого интереса?

Не знаю, насколько не понравился ему мой вопрос — я не видел его глаз, но Кастецкий все-таки ответил:

— Покойная забрала у меня кое-что, что ей не принадлежало. Украла, если хотите. Но ее уже наказали — она сама себя наказала своей глупостью. У меня остались вопросы только к тому, кто этот товар у нее купил.

— Так вы вроде и так знаете, кто это? Почему бы не спросить у него напрямую?

— А я пытался. Ездил на его территорию, хотел добром все решить — даже юриста брал, чтобы все по закону было. А он по нам стрельбу открыл, людей своих под пули подвел. А сам сбежал, как крыса.

— Тогда что вы хотите от меня? Разве это не доказывает, что ваш товар увел именно он?

— Нет, не доказывает. Не люблю делать предположения, мне нужны факты. Ведь если я накажу этого человека, а потом выяснится, что мои предположения оказались ошибочными, сами понимаете, это поссорит меня со многими влиятельными людьми. Вот если бы его имя назвала покойница с Васильевского острова — это было бы фактом, но она не успела. Так что теперь говорите вы. Мне известно, что вы там были и все видели.

Я сглотнул и, набравшись храбрости, спросил:

— А зачем мне вам это говорить?

Кастецкий молчал, а я опять пожалел, что не вижу его глаз.

— Я не собираюсь угрожать вам, как он, если вы об этом, — давно уже пытаюсь сменить методы работы. Правда, с переменным успехом. Но вам я угрожать не стану, вы и сами все расскажете, потому что боитесь, что он сдержит обещание в отношении вас и некоторых ваших знакомых. Это вас стимулирует лучше всех моих угроз.

Ну да, он прав, во всем прав. Это еще как меня стимулирует. Держала меня только его оговорка про переменный успех и страх, что освободившись от Перегудова, я попаду в еще большую кабалу. С Перегудовым я хотя бы связался не по своей воле, а с Кастецким я общаюсь практически добровольно. Никто меня в этой машине не удерживает, могу встать и прямо сейчас уйти. Пока что могу, но если останусь и сдам Перегудова, то буду повязан кровью — понятно ведь, чем это для Перегудова закончится. И никуда я от Кастецкого уже не денусь. Разве что когда-нибудь сдам его кому-то, кто покруче его самого — и вляпаюсь еще больше.

Хотя куда уж больше.

Глава 10 Супермаркет «Снежинка»

Старогорск

Парень вел себя странно: делал вид, что рассматривает витрину с дисками, но постоянно нервно оглядывался то на выход из супермаркета, то на торговый зал.

«Утащил, наверное, что-то? — настороженно подумала Катя. — Или только собирается?»

Она машинально отыскала взглядом охранника — тот на паренька не обращал внимания, а, умиленно улыбаясь, вглядывался куда-то в глубь магазина. Рассматривал он ноги Катиной подруги Лины, едва прикрытые очень недлинной юбкой. Лина, забыв обо всем на свете, перегнулась через борт рефрижератора с мороженым и самозабвенно в нем рылась — судя по всему, уже давно.

— Господи, Линка, ну мороженое-то нам зачем? — простонала Катя, подбегая к ней и отбирая упаковку с розовым пломбирным чудом в форме сердца.

— Да мороженое из «Снежинки» самое вкусное! — Лина попыталась не отдать добычу. — Ты его хоть пробовала?

— Не пробовала! И видимо, не попробую уже, — Катя оказалась сильнее, и мороженое было возвращено в холодильник. На этом она не успокоилась и начала проводить ревизию в тележке: — Кукурузные хлопья… Шоколадная паста… Зефир в шоколаде?!

— Он вкусный…

— Ты на ценник посмотри! И вспомни, что ты уже не жена олигарха!

Лина посмотрела на ценник, ойкнула и испуганно положила зефир на полку.

— Арахис в глазури?! Мы что, на утренник в детском саду собираемся?

— Да он дешевый совсем…

— Он нам не нужен! — отчеканила Катя. — Ты забыла, какой у нас план?

Лина закатила глаза:

— Ну хорошо, пойдем в винно-водочный отдел… — только проворчала едва слышно: — Катька, ты когда в депрессии была, такая тихая ходила — молчаливая, задумчивая. Я так скучаю по тем временам иногда…

Пока Катя затаривалась в отделе спиртных напитков, Лина продолжала рассуждать:

— Нет, ты, конечно, права: мороженым их не возьмешь. Зефиром тоже. Но и водку нужно с умом брать: чтобы они поразговорчивее стали и чтобы их не развезло совсем.

Катя невозмутимо изучала этикетки.

— Ужас, чего не сделаешь ради карьеры… — Лина выглянула из-за полок, убеждаясь, что рядом никого нет, и уже не пыталась понизить голос: — А все из-за того, что у нас не город, а болото. Тихо, как ночью на кладбище, — абсолютно ничего не происходит. У нас даже отопление включают вовремя! Вот о чем мне как журналистке писать?! Зато у Максика в его угрозыске все время что-нибудь случается. Хоть какая-нибудь пьяная драка или ограбление квартиры обязательно раз в неделю происходит. А он мне ничегошеньки не рассказывает… Когда он мне признался, что твой Ваганов его в группу по расследованию перестрелки на Южном кладбище зачислил, как я радовалась! Думала, настал мой звездный час. Куда там… Зато на природе, под коньячок и шашлычок, разговорится как миленький — это ты здорово, Катька, придумала… Чего они там орут, а?

Сквозь привычный монотонный гомон супермаркета в этот момент действительно прорезался женский крик, потом резко замолчала развлекающая покупателей музыка. Катя, несколько взволнованная, выглянула в проход и сразу увидела нескольких мужчин в масках и омоновском снаряжении. Те быстро и целенаправленно рассыпали по залу, а Катя на мгновение замешкалась, не зная, как ей поступить: достать удостоверение и твердым голосом спросить, что происходит, или ничего не делать?

Между тем в супермаркете явно шла операция по задержанию: мужчины в форме уложили охранника лицом в пол — один остался его сторожить, а цель действия остальных Катя никак не могла понять. Вместо того чтобы успокоить людей, они принялись молча и сосредоточенно крушить все на своем пути — товар, витрины, полки.

Считаные секунды Катерина стояла в проходе, но этого хватило, чтобы один из омоновцев, обведя помещение взглядом, ее заметил и тут же двинулся к ней. Астафьева с бешено колотящимся сердцем мигом нырнула за полки, увлекая за собой обмершую от страха Лину, но было, конечно, поздно.

«Это не омоновцы, — лихорадочно соображала Катя, — но кто? Террористы? Грабители?»

А в глубине души она уже догадалась, кто эти люди и зачем пришли — конечно, это «привет» от Перегудова… Еще больше она убедилась в этом, когда «омоновец», добравшись за пару мгновений до их закутка, двинулся прямо на Катерину, никакого внимания не обратив на притихшую Линку.

Катя пятилась, вглядываясь в прорези для глаз в маске и, кажется, по глазам узнала того бандита из квартиры Лили Захаровой, который запер ее в ванной. Бежать было некуда: выход из отдела загораживал «омоновец», а с трех других сторон девушек окружали полки. На одну из них Катерина в конце концов натолкнулась спиной. Только теперь она и заметила, что в руках у «омоновца» длинная увесистая монтировка, которую тот нарочито медленно заводил за голову, чтобы нанести удар. Катя, пытаясь защититься, присела, сжимаясь в комок и отгораживаясь руками…

Удара не последовало, вместо него на Катину голову посыпался град из колючих осколков и брызги вина. Длилось это невероятно долго. «Омоновец» уже расколотил все бьющееся в пределах видимости и отошел крушить витрины в другой отдел, а Катя еще вжималась в угол, всерьез опасаясь, что он вернется и таки добьет ее своей монтировкой. Розовощекая некогда Лина была бледнее белоснежного кафеля под ногами, но не шевелилась и, слава богу, молчала. Несколько раз, уловив момент, когда «омоновцы» на нее не смотрели, Катя порывалась нащупать в сумке телефон, чтобы набрать номер Федина. Но даже найти сотовый было невозможно: Кате казалось, что только за ней и наблюдают и при первом несанкционированном движении прибьют на месте.

Набрать Федина удалось, только когда парни с монтировками организованно и быстро покинули супермаркет. Причем звонить кинулась не одна Катя. Кто-то завыл и запричитал в голос, почувствовав облегчение, кто-то рванул из магазина, кто-то по-прежнему боялся выбраться из своего убежища…

Катерина, уже пришедшая в себя настолько, чтобы жалеть свой безнадежно испорченный плащ, принялась тормошить Линку — все еще бледную и собирающуюся, кажется, прямо сейчас упасть в обморок.

— Линочка, хочешь арахиса? А мороженого? — бормотала она, выводя подругу на воздух.

— Не хочу… Позвони Максиму, пусть приедет.

— Уже позвонила, он обещал через десять минут быть. Лин, ты смотри на это с другой стороны: все живы, почти здоровы… Теперь даже есть про что статью писать.

Катя искренне хотела ее подбодрить, но Линка, внимательно посмотрев на подругу, вдруг разрыдалась совсем по-детски.

Тут же к ней подоспели врачи из «Скорой» и увели с собой — больно уж отчаянно она рыдала. Катя огляделась: видимо, кто-то еще во время налета успел вызвать полицию и «Скорую», потому что площадку вокруг супермаркета уже огораживали лентой, шныряли туда-сюда постовые. Взглядом она почти сразу выловила начальника угрозыска Сашу Русакова, дававшего указания своим ребятам.

— Давно вы здесь? — окликнула его Катя. — Есть версии, что это было?

Говорить она старалась спокойно, точно так, как спрашивала уже тысячу раз по работе, когда произошедшее не имело к ней отношения.

— Налет это был, — тот лишь мельком взглянул на нее, — вот только не понятно пока, с какой целью. Кассы не трогали, но, может, не успели просто… А что это прокуратурка так быстро нарисовалась? Или…

Он уже более внимательно оглядел Катю и заметил, видно, что и с прической у всегда аккуратной следовательницы что-то не то, и одежда странной расцветки. И сам поразился своей догадке:

— Ты что же, там была?..

Отпираться Катя не видела смысла.

Над ней хлопотали как над тяжелобольной, и, что скрывать, было даже приятно, когда ежеминутно спрашивали: не холодно ли, не жарко? Не принести ли кофе? Не поджечь ли сигарету? А как настроение? А может, анекдот рассказать?

Катерину с Линой усадили в один из УАЗов, а врач «Скорой» измерял им зачем-то давление. Дождавшись, когда он закончит и выйдет, Русаков тут же пристроился на заднее сидение к девушкам. Опера Федин с Соколком запрыгнули на передние сидения и во все глаза уставились на пострадавших.

— Там был парень, — рассказывала Катя, — лет девятнадцати-двадцати. Славянской внешности, волосы русые. Синяя футболка, джинсы. Я его хорошо запомнила, можно составить фоторобот. Он все крутился около входа — думаю, подавал им сигнал.

Русаков кивал, запоминая, потом спросил:

— Катерина, ты подумай, может, это, — он кивнул головой в сторону супермаркета, — по твою душу? Ты следователь хоть и молодой, но в громких делах успела засветиться. И из командировки вернулась только-только. Произошло при тебе в Питере что-то?

Говорил Русаков абсолютно серьезно, так что Кате тут же стало не по себе. Подхватил мысль начальника и Ваня Соколок:

— И в супермаркете того… Ничего не украли, только переколотили все. Как будто запугивали кого-то.

Катя нашла в себе силы улыбнуться:

— Из-за меня одной целый магазин громить? Да меня достаточно подкараулить в скверике, через который я каждый день по темноте бегаю, мне впечатлений до старости хватит. Зачем такие сложности?

Мужчины принялись пожимать плечами, соглашаясь, но тут вмешалась Лина:

— Катька, ну что ты врешь?! Я же видела, как этот верзила с монтировкой прямо на тебя шел. Я еще думала, сейчас Катьку убивать будут, надо что-нибудь сделать, а сама даже шевельнуться не могла! Словно приросла к месту!

Оперативники — все трое — перевели взгляд с Лины на Катю и пока молчали, переваривая информацию. Но Астафьева догадывалась, что это ненадолго: сейчас в нее вцепятся мертвой хваткой и не оставят в покое до тех пор, пока она не расскажет о происшествии в квартире Захаровой, об угрозах Перегудова и всем остальном. А ей еще нужно обдумать, что рассказывать, а что нет. Надо срочно брать тайм-аут.

Она мученически прикрыла глаза и принялась усердно обмахивать себя ладошкой:

— Ой, что-то мне нехорошо… Ребята, откройте окна…

— Что, Катенька? — захлопотал Саша. — Душно? Федин, живо врача позови! Водички принести?

— Если тебе не трудно, — слабо простонала она.

Тот моментально убежал. В машине остался только Ваня, пытающийся обмахивать ее папкой с документами, и Лина.

— Ванечка, будь другом, поймай такси. Завтра выйду на работу и первым делом дам вам показания, подпишу протоколы и вообще сделаю все, что захотите. А сегодня я устала.

Ваня, поколебавшись, вышел, но вместо него вернулся Русаков с бутылкой минералки, а за его спиной уже маячил Федин, чуть ли не в охапку тащивший за собой доктора. — Ну, если доктор не нужен, езжай домой… — сжалился Саша Русаков и подозвал водителя УАЗа: — Леня, развези девушек по домам. Бензина-то хватит? Далеко ехать, до Алабино.

— Не хватит — по дороге заправимся, — вышла из образа Катя и живо захлопнула дверцу. — Спасибо, Саша!

— Мальчики! — высунулась из окна Лина. — Мальчики, когда закончите, ждем вас к себе! Мы же еще вчера договаривались — у нас уже и мясо замариновано!

Мальчики смущенно пожали плечами.

— Если Кате лучше… — ответил за всех Ваня.

Линка повернусь к подруге и зашептала еле слышно:

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…

— Кате лучше! — заверила Астафьева, хотя была не уверена, что выдержит прием гостей.

Ехали в Алабино — подмосковный дачный поселок в сорока километрах от Старогорска, где находился загородный дом Астафьевых и где Катя прочно обосновалась в последние два месяца. По комфортности дом едва ли уступал городской квартире, даже выход в Интернет имелся. Сюда регулярно ходили маршрутки и электрички, а покой Катерины охранял сигнализация и английский мастиф Бетси.

Каждый день ездить отсюда в город, на работу, конечно, проблематично, куда приятней было бы воспользоваться гостеприимностью Лины и остановиться у нее, в Старогорске. Собственно, в первые недели Катиного пребывания в городе так и было, а потом у Линки закрутился роман с Катиным другом и коллегой Максимом Фединым, и Катино присутствие стало, на ее взгляд, совершенно лишним. Линка всячески отговаривала и пыталась даже обидеться, когда подруга надумала съезжать, но уже спустя пару дней сочла своим долгом навещать Катерину в Алабино, нередко оставаясь ночевать, а в выходные и вовсе задерживаясь на два-три дня. За Линой тянулся ее возлюбленный Федин, а за ним и его друзья-коллеги. Временами Кате казалось, что Алабино — это такой филиал уголовного розыска.

Сегодня Кате с периодичностью раз в полчаса звонили коллеги и знакомые — спрашивали, все ли у нее хорошо и не нужно ли что-нибудь привезти. Даже начальник следственного отдела Трухин удостоил личного звонка:

— Екатерина Андреевна, а вы уверены, что действительно не пострадали? — настороженно спросил он. — А вы уверены, что среди налетчиков не было людей, испытывающих к вам неприязнь?

— Они же в масках были, Константин Алексеевич.

— Ну да, ну да… — согласился тот, хотя было заметно, что ответ его не удовлетворил.

«Надо же, неужели волнуется?» — поразилась Катя. Она считала начальника человеком черствым, бездушным, от которого слова доброго не дождешься.

Но Трухин не позволил Кате больше минуты пребывать в приятном заблуждении и поспешил задать главный вопрос:

— Тогда, надеюсь, сегодняшнее происшествие не помешает вам завтра приехать в контору вовремя?

Лина, довольно быстро отойдя от испуга, все же вняла Катиному совету написать статью о погроме в «Снежинке». Она еще в дороге углубилась в сочинение первой строчки, а едва войдя в дом, позвонила в редакцию и пообещала выслать по электронной почте очерк о сегодняшнем ЧП, после чего прочно и надолго заняла компьютер. Катя же не отходила от телевизора — по областным телеканалам только и говорили о «Снежинке». Жертв, слава богу, нет, пострадавших тоже. Покупатели отделались испугом и легкими порезами от битого стекла. У нескольких пожилых людей прихватило сердце, но от госпитализации все отказались.

Часов в пять дня Лина вдруг оторвалась от компьютера и ойкнула:

— Кать, совсем забыла, я ведь хотела тебя попросить твой фирменный слоеный пирог сделать. Максик его так любит!

Печь пироги не было никакого настроения.

— А может, Максик обойдется?

— Катечка, я ему уже обещала, — сделала жалостливое лицо Лина. — Но если ты устала, придется мне самой печь.

Это уже было похоже на угрозу. Готовить Лина не умела совсем: в лучшем случае после ее готовки пришлось бы покупать новую утварь на кухню взамен разбитой, в худшем — идти всей компанией на промывание желудка.

— Я тебе помогу! — пообещала радостно Лина.

Помощь состояла в том, что подруга надела кокетливый передник, придирчиво осматривая себя в зеркале и проверяя, не полнит ли он ее. Потом склонилась, нахмурив брови, над поваренной книгой и сделала вид, что внимательно следит за всем, что делает Катя. Хватило Лины секунд на тридцать.

— Какое же это муторное дело — готовка… Кать, что ты такая квелая? Я думала, ты с этим пирогом хоть отвлечешься — я же вижу, что мыслями ты еще там, в этом магазине.

— Не в магазине дело, — помолчав, ответила Катерина, — просто когда ребята приедут, начнут расспрашивать, во что такое я ввязалась в Питере, что теперь опасаюсь за свою жизнь. А я не знаю, что отвечать.

— Так ты действительно во что-то ввязалась?

Катя нехотя призналась:

— Если рассказывать ребятам все начистоту, да еще задокументировать это — у одного человека в Петербурге будут проблемы.

— Ну ничего себе! — Лина так широко распахнула глаза, что, казалось, они сейчас выпрыгнут. — Тебя чуть не прибили, а ты о ком-то там в Петербурге беспокоишься!

— В том-то и дело, Лин, что я даже не знаю наверняка, кого запугивали — меня или кого-то другого.

Лина замолчала, задумчиво хрустя морковкой, а потом спросила настороженно:

— А кого это ты в Питере защищаешь, уж не адвоката ли своего? Ты же мне вчера только говорила, что у вас — все! Ну, Катька… Ты уж определись как-то. Что у тебя семь пятниц на неделе?!

— У нас действительно все! — строго сказала Катя, пытаясь убедить в этом то ли себя, то ли Линку. — Но это же не значит, что я при первой возможности должна его подставлять?

Но Лина, найдя для себя интересную тему, на посторонние моменты уже не отвлекалась:

— Точно все? — въедливо переспросила она. — А то знаю я тебя: подсознательно, — подруга выделила голосом слово, — наверняка еще надеешься, что не сегодня так завтра он прибежит признаваться тебе в любви.

Катя уже в который раз после приезда принялась твердить себе, что Никитин за то, как обошелся с ней, не имеет права на прощение. А Линка, сгрызя еще одну морковку, вдруг выдала:

— Я знаю, что тебе нужно! Тебе нужно закрутить роман — несерьезный и необременительный. Вот тогда — подсознательно — ты точно поймешь, что у вас с Никитиным точка — большая и жирная. Я даже придумала, с кем у тебя будет роман.

— С кем? — оживленно спросила Катя. С Линкой ей скучать никогда не приходилось.

— А вот с Сашей с этим. Начальником моего Максика.

— С Сашей? С Русаковым? — Астафьева начала догадываться, что Лина шутит, и приготовилась рассмеяться. Но подруга была серьезна как никогда.

— А что? Он ведь не женат, высокий, плечистый. Лет ему чуть-чуть за сорок, наверное, да? Не Том Круз, конечно, но…

— Но и я не Николь Кидман, да? — развеселилась Катя.

— А главное — как он на тебя смотрит!

— Как?

— Как-как… А то ты не замечаешь!

— Ну почему — замечаю. Когда ему нужно, чтобы я кому-нибудь из его орлов постановление на обыск задним числом подписала, он еще не так смотреть умеет.

Но вскоре Лина почти убедила подругу, что Саша смотрит на нее «таким» взглядом вовсе не из корыстных побуждений. Когда поставили пирог в духовку, Линка настояла, чтобы к приходу гостей Катя надела не джинсы с футболкой, а сарафан в облипочку и босоножки на каблуке. Пока Лина собственноручно укладывала ей волосы, не уставала расписывать достоинства едва знакомого ей Русакова, Катя почти поверила, что он лучший из мужчин. По крайней мере, в отдельно взятом Старогорске.

И вдруг зазвенел Катин сотовый.

— На ловца и зверь бежит! — обрадовалась Линка, подавая ей трубку, — на дисплее отобразилось имя Русакова.

— Катя… — с придыханием заговорил он. — Может, купить чего надо? А то в магазине вы ведь так и не затарились.

Подумав, она перечислила список продуктов.

— Катя, — все не клал трубку тот, — а ничего, если с нами Диана приедет? Она салат обещала сделать с крабовыми палочками. Да и вам, девушкам, с ней веселее будет.

— Какая еще Диана? — удивилась Линка, которая настырно прильнула к трубке и все слышала.

— Диана, которая секретарь в твоей приемной? — переспросила Катя.

— Она, она!

— Не надо нам никакой Дианы из приемной! — отчаянно зашептала Лина. — Пусть даже не думает ее сюда привозить!

— Конечно, приезжайте с Дианой, — поспешила заверить Катя, едва сдерживая смех. — Тем более если с ней весело.

До самого приезда ребят Лина дулась на подругу: в мечтах она, должно быть, уже решила, какое платье наденет на Катькину свадьбу, а та в упор не видит своего счастья и приваживает какую-то Диану!

Только когда позвонил Федин и заверил, что они уже едут, несколько приободрилась:

— Ну ничего, может, эта Диана из приемной вовсе не с Русаковым нашим приехала, а с Ванькой. Правильно?

Надежды эти не сбылись — Диана приехала с Сашей. По крайней мере, помог выйти из машины ей именно Русаков, он же и развлекал ее разговорами. Был уже десятый час вечера. Похолодало, а на веранде, где установили мангал для шашлыка, кружили голодные комары. Вечер обещал быть тихим и уютным. Ваня Соколок ремонтировал крыльцо, которое, по его словам, скрипело как-то не так. Максим сосредоточенно нанизывал мясо и овощи на шампуры, Катя давала ему советы, на ее взгляд, ценные. Русаков с Дианой бродил по участку среди немногочисленных грядок, то и дело задавая Кате вопросы о посадках. Только Лина бегала от одной компании к другой, то делано улыбаясь Диане и что-то у нее выведывая, то подбегая к Катьке и слово в слово ей все пересказывая.

— Ты смотри, смотри, как она к нему прилепилась! Как будто чувствует, что мы тут замышляем, зараза такая! Ни на шаг не отходит! И что он в ней нашел? Из всех достоинств только грудь третьего размера и рост метр восемьдесят! И фигура у нее непропорциональная — ноги слишком длинные… В одежде еще ничего, а вот если ее раздеть, заметно. Макс, вот ты как мужик скажи, кто лучше — наша Катька или эта Диана из приемной?

— Э-э-э… — врать в угоду Линке Максиму явно не хотелось.

А Астафьева деловито уточнила:

— Если нас раздеть?

— Дураки! — фыркнула Лина и снова ушла шпионить за Дианой.

Максим, убедившись, видимо, что Лина на этот раз скоро не вернется, задал долгожданный вопрос:

— Ну? Ты собираешься рассказывать, что в Питере произошло? — спросил, не глядя на Катю, а по-прежнему занимаясь мясом.

Катя, поколебавшись мгновение, решилась рассказать Максиму все как есть. Про то, как выяснилось, что Леша Никитин тоже расследует убийство Аленковой, как у него оказались контакты Захаровой и как они вместе приехали в квартиру на Четвертой линии. Рассказала, что Леша с убитой девушкой был знаком. Знаком так близко, что вполне допускал мысль, что его могут обвинить в ее убийстве. Назвала и имя убитой, случайно оброненное Никитиным.

— Юлия Караваева? — недоверчиво переспросил Максим. — Не та ли это Караваева, которая у нас фигурировала в деле о питерских наркотиках? А ты не думала, что твой Никитин мог ее сам…

— Ага, а потом пошел в эту квартиру! Вместе со мной пошел!

Пришлось рассказать и про то, как они встретились с Перегудовым — тот приказал Никитину выступить в роли свидетеля и дать показания, что Караваеву убили люди Кастецкого. А чтобы он не вздумал отказаться, угрожали Кате.

— Никитина я оттуда выпроводила, пообещала ему сказать все, как хотел Перегудов. Но это следователю, а одному из оперативников — Лихачеву — рассказала, как все было на самом деле.

Максим уже забыл про шашлыки — он во все глаза смотрел на Катерину как на ненормальную.

— Кать, ты соображаешь, что ты сделала? — наконец спросил он. — Сколько ты знакома с этим Лихачевым? Три дня? А что если он куплен с потрохами Перегудовым?! Бли-и-ин… А мы тут всем отделом голову ломаем, кого это с такой помпой запугивали в «Снежинке»!

Катя и сама уже не рада была, что в погоне за пресловутой справедливостью вздумала тягаться с Перегудовым. Результат она наблюдала сегодня в «Снежинке», а от мысли, что это только начало, стало по-настоящему страшно. На глазах выступили слезы, а голос норовил сорваться на рыдания:

— Максим, ну я же не думала, что так получится… Да редкий мой обвиняемый не грозится что-нибудь со мной сделать — что же мне, каждый раз паниковать и прекращать дело?

— Макс! У тебя же мясо горит! Без ужина нас хочешь оставить? — возмутилась, подходя к ним, Лина, и вся компания потянулась на веранду.

Этот дружеский ужин веселым или уютным назвать было сложно. Переговаривались только Лина с Дианой, да и то с язвинкой в каждой фразе. Изредка вставляли слово Саша Русаков или Ваня. Катя время от времени судорожно всхлипывала и старалась, чтобы ее мокрых глаз никто не заметил. Федин обычно был душой компании, но сегодня больше молчал, машинально поедая мясо.

Под столом Лина пнула Катину ногу и, наклонившись к ней, зашептала:

— Ты представляешь, ей еще и двадцати нет! Не веришь?

Катя не ответила — ей вообще-то было все равно, но Лина спешила свои слова подтвердить:

— Дианочка, детка, так ты, говоришь, еще в школе учишься, да?

— Нет, я школу в прошлом году закончила, а в этом году в институт поступаю, — девушка любезно улыбалась, но по ее глазам Катя видела, что той давно уже хочется придушить Линку.

— Да что ты говоришь… — не отставала та. — А мама с папой-то не заругают, что так поздно гуляешь?

Лина уже забыла, что хотела сосватать Русакова подруге, и тем более забыла, что хотела узнать подробности перестрелки на кладбище и сегодняшнего нападения на «Снежинку». Ее куда больше увлекала словесная перепалка с Дианой. Зато все помнила Катя:

— Саша, а что у вас здесь произошло седьмого утром? Даже в Питере в новостях о вас говорили, — негромко спросила она.

Русаков, уже сто раз пожалевший, что привез молоденькую подружку в эту хищную компанию, сам рад был сменить тему.

Утром седьмого сентября на разъездной дороге Южного кладбища нашли четыре мужских трупа с огнестрельными ранениями. Судя по наличию у них оружия, россыпям стреляных гильз и следам протекторов, принадлежавших трем разным автомобилям, на кладбище произошла бандитская разборка «привет из девяностых». Подтвердил версию и кладбищенский сторож: по его словам, в половине шестого утра мимо его сторожки на территорию кладбища проехали несколько машин. Посмотреть номера он не догадался, сами автомобили описал приблизительно: черный джип, отечественная «Нива» и белая легковушка. Сторож на них особого внимания не обратил, тем более что ему очень хотелось спать.

В начале седьмого мимо него к выезду с кладбища пронесся на большой скорости тот самый джип — да так пронесся, что не вписался в поворот и задел багажником оградку одного из памятников. Пока сторож выбирался из будки, джип уже уехал. Номер дед опять не запомнил. Как с вверенной территории уезжали две остальные машины, сторож не видел. Дело в том, что с одной стороны кладбища забор отсутствует вовсе, через него вполне возможно незаметно выехать на объездную трассу Старогорска.

— То есть машин на кладбище не осталось ни одной? — с сомнением уточнила Катя.

Это было нетипично: ведь брэндовцы на чем-то въехали на кладбище, а раз расстреляли их всех, то и их машина должна была остаться.

— «Ниву» нашли припаркованной в одном из дворов. Двери открыты настежь, вмятины от пуль на бампере. Бдительные жильцы обратили внимание. Числится машина на одном из убитых на кладбище.

— Что ты, Васильич, вокруг да около ходишь, — подал голос Максим. — Перегудов на ней с кладбища уехал, так и говори! А потом бросил машину и свалил от греха подальше.

— А Перегудов что говорит? Его допрашивали?

— Он ничего не говорит, он пропал. Даже жена не знает, где он. По крайней мере, нам так сказала. За их домом наши присматривают, конечно, но если она что-то и знает, то ведет себя очень аккуратно.

— Ладно, а есть версии, с кем брэндовцы на кладбище встречались?

Русаков помялся:

— Седьмого, после того как тела нашли, весь город на ушах стоял. Четыре трупа за раз… У нас такого с девяносто пятого года не было.

— Ты бы, Катька, видела, что здесь творилось! — вставил Максим.

Русаков подтверждающе покивал:

— Конечно, всех агентов начали трясти, но так и не узнали ничего конкретного. Хотя просочилась информация, что накануне перестрелки в Старогорск приезжала какая-то иногородняя команда для решения денежных вопросов. Не ясно, откуда приезжали и к кому, но уехали они отсюда ранехонько утром седьмого.

— Ага, как раз после того, как брэндовцев положили, так и уехали, — снова перебил Федин.

— Я бы не стал делать таких заявлений, — исподлобья глянул на него начальник и дипломатично добавил: — Но одна из основных версий — эти приезжие замешаны в перестрелке.

Во втором часу ночи все были размещены по комнатам, а еще через полчаса дом погрузился в тишину. Катя некоторое время лежала в темноте с открытыми глазами и горящей от несвязных мыслей головой. Потом пробовала читать книгу и, наконец поняв, что уснуть не сможет, снова оделась и спустилась в летнюю кухню — мыть гору жирной посуды, оставленной на утро. Ходу мыслей это не мешало совсем, и вскоре Катя уже вернулась в Петербург, в квартиру Лили Захаровой, и в сотый раз попыталась ответить на вопрос, нужно ли было предоставить Леше самому разбираться с Перегудовым.

До сегодняшнего утра она не сомневалась, что поступила правильно, а теперь?.. Получается, что подставила и себя, и его, наверное, тоже. Было неспокойно за Алексея, терзали недобрые предчувствия, и мучительно хотелось с ним поговорить. Останавливало только желание быть последовательной: она ведь сама запретила ему звонить.

Сейчас Катя даже не была уверена, что Аленков действительно виновен. Ей просто очень хотелось, чтобы это было так…

Скрипнула дверь, в кухню осторожно вошел Максим.

— Не спится? — негромко спросил он, доставая сигареты. — Мне тоже… Пойдем, что ли, покурим?

— Пойдем, — Катя даже обрадовалась возможности поделиться своими бедами. Она наскоро убрала тарелки, накинула палантин на плечи и следом за Максимом вышла во двор.

Ночь была по-осеннему холодной, ясной и тихой, как бывает только за городом. Надоедливые комары уже не кружили, так что находиться на воздухе было на редкость приятно. Катя с Максимом сели на верхние ступеньки крыльца и некоторое время молча слушали, как в отдалении стучит колесами поезд. Мастиф Бетси настороженно подняла голову на звук шагов, но, распознав своих, снова затихла.

— Хорошо здесь, — вздохнул Федин.

— Хорошо… Тихо только уж очень. Что нового по ограблению Фарафоновых?

Максим сморщился:

— Ну его к черту, это ограбление… Тут такие дела пошли, что Фарафоновы уже никому не интересны. Да они и сами не рады, что обратились в полицию, вот-вот заберут заявление.

— Значит, ничего нового не появилась, — констатировала Астафьева. И, помолчав, добавила: — Ты знаешь, в Питере решили, что Аленков к смерти жены отношения не имеет. С него сняли все обвинения и уже выпустили из СИЗО. А раз так, то и в нашем ограблении его подозревать нет оснований.

Максим хмыкнул:

— Ну не знаю, как там со смертью жены, а к ограблению он имеет самое прямое отношение. Его опознала Настя Волчек как любовника ее подруги Фарафоновой.

Катя уставилась на него удивленно:

— А сама Фарафонова что говорит?

— А Фарафонова в отказ: «Первый раз в жизни его вижу, мой Грег совсем не такой».

Снова замолчали, слушая мчащийся поезд. Катя лихорадочно думала, почему Максим, обладая такими сведениями, ничего не делает. Должно быть, есть веские причины.

— И что с Настей — ей можно верить? Она ведь наркоманка, и вообще…

Максим скривился:

— Ну и что, что наркоманка? Наркоманы не люди, что ли? Да у этой наркоманки голова соображает лучше, чем у некоторых наших начальников из УВД… Она школу, хочешь знать, с золотой медалью окончила. Жизнь, Кать, такие фортели иной раз выдает, что диву даешься.

— Так ты уверен, что Аленков — организатор кражи?

— На сто пятьдесят процентов!

Катя улыбнулась: громкие заявления Максим делать любил, водился за ним такой грех. Сама же она, к своему удивлению, именно сейчас подумала: а что, если Леша Никитин был прав и Аленков — безобидный профессор, по недоразумению попавший в их поле зрения.

— Раз ты так уверен, почему не задерживаете? Меня ждете?

— Настька под протокол ничего говорить не хочет. Может, ей подружка успела мозги прополоскать. Оксана эта… пугануть бы ее еще раз…

Произнеся это, Федин вопросительно посмотрел на Катю, ожидая ее согласия, но та только поморщилась. Конечно, Максим имел в виду тот случай в «Скорпионе», когда они вдвоем якобы собрались составлять протокол на Оксану Фарафонову за хранение кокаина. Та история была блефом от начала и до конца: у Астафьевой на тот момент не было никаких полномочий задерживать кого-то. Не говоря уже о том, что те жалкие полграмма даже на статью за хранение никак не тянули.

— На меня не рассчитывай — я в этом больше не участвую, — твердо сказала она. — Я до сих пор боюсь, что мы тут с тобой разговариваем, а в областной прокуратуре на нас уже докладная лежит, что мы, пользуясь служебным положением, занимались шантажом.

— Да ладно, Катька, — Максим сам поежился, — подумаешь, докладная… Что они нам сделают? Не расстреляют ведь. У нас мораторий.

Глава 11 Грег

— Спасибо, Катерина Андреевна, вы хорошо поработали, — рассеянно поблагодарил Катю замначальника следствия Юрий Николаевич Ваганов, когда она закончила зачитывать на утренней летучке отчет о командировке.

По лицу его было видно, что Фарафоновы волнуют его намного меньше, чем неделю назад, перед командировкой, а в словах «вы хорошо поработали» Кате и вовсе послышалась насмешка. Она-то знала, что сработала плохо, только время в Петербурге потеряла — зачем он издевается?!

После Катиного выступления пошли доклады о проделанной работе по перестрелке на Южном кладбище и налету на «Снежинку». Ваганов заметно оживился и недвусмысленно дал понять, что эти два дела — какое из них главней, он так и не решил — на сегодня являются первоочередными. По перестрелке уже неделю как работал Василенко, а «Снежинку» сегодня поручили старшему следователю Элле Эдуардовне.

— Юрий Николаевич, — тут же возмутилась та, — у меня столько заявок, столько дел — и все срочные! Я и так сижу в конторе от рассвета до заката, а теперь мне и вовсе здесь ночевать?!

Странно было бы, если бы она не воспользовалась ситуацией и не попыталась извлечь какую-то пользу.

— Понимаю, Элла Эдуардовна, — Ваганов на уступки, конечно, пошел, — я только за, если вы часть дел передадите менее загруженным сотрудникам. Катерина Андреевна, поможете коллеге?

Катиного ответа, в прочем, не ждали. Следовательница покосилась на Астафьеву, очевидно прикидывая, какие из ее дел самые нудные и бесперспективные, и успокоилась.

«За что он меня ненавидит? — сверля Ваганова взглядом, думала Катя. — А главное, почему никто не замечает, что он меня ненавидит? Некоторые вообще уверены, что у меня с ним роман, и ведь не переубедишь…»

В коллективе про них с Вагановым действительно ходили слухи один другого занимательней. По одним данным, у Катерины не было ни образования, ни опыта работы, а попала в СК она исключительно благодаря протекции Юрия Николаевича. По другим — жена, с которой он развелся года два назад, ушла от него, после того как застала с Астафьевой. А после случайно подслушанного в курилке разговора Катя и вовсе взяла себе за правило находиться с замначальника следствия в одном помещении либо при свидетелях, либо при открытых дверях…

На летучке Астафьева сдерживалась и кипела молча, но когда пауза между докладами несколько затянулась, неожиданно для себя самой подняла руку. Замначальника в это время обводил взглядом собравшихся, но руку ее не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Но Астафьева все равно поднялась и заговорила:

— Юрий Николаевич, а почему вы считаете, что я менее загружена? Если помните, я работаю параллельно с Петербургом по убийству Аленковой. Плюс дело Фарафоновых, которое всего неделю назад было таким же первоочередным.

Новость о том, что сами Фарафоновы в расследовании перестали быть заинтересованы и что вот-вот заберут заявление, была настолько очевидной, что ее даже не считали нужным озвучивать. А Катя именно этого и ждала, так как ответ, который, на ее взгляд, должен сразить Ваганова наповал, у нее уже имелся. Но замначальника ей подыгрывать не стал:

— Если вы настаиваете, Катерина Андреевна, то дела Эллы Эдуардовны распределят на всех, кроме вас, — пожал он плечами.

Катя поежилась, так как поняла, что только что нажила себе новых врагов, даже Толик Василенко зыркнул на нее недобро.

— Нет, почему же, я не против… — тут же пошла на попятную она, уже оправдываясь, — просто у меня сложилось впечатление, что мне предлагают приостановить дело Фарафоновых…

— Да нет же, Катерина Андреевна, кто же вам такое предлагает? Работайте на здоровье…

Вот теперь издевка была настолько явной, что Катерина вполне заслуженно рассчитывала, что за нее хоть кто-нибудь вступится. Но следователи делали вид, что ничего не происходит. А юная и романтичная стажерка Лидочка наблюдала за ними и вовсе с улыбкой.

«Воркуют, как голубки…» — прочитала Катя в ее глазах.

— Спасибо за разрешение! — не сдержалась Астафьева.

— Пожалуйста. Только… с обвиняемым в краже Решетейниковым да, все прошло гладко, но, кроме него, у вас ведь больше ничего нет. У вас был Аленков — теперь и его нет. С него сняли все обвинения! С чем вы собираетесь работать?

— У меня есть показания Решетейникова: он опознал Оксану Фарафонову как подельницу организатора. Этого мало?

— А вы считаете, этого достаточно? Тогда чего вы ждете? Вперед — арестовывайте Фарафонову…

— Разрешите прямо сейчас идти?

— Идите. Что ж мы будем вас задерживать своими глупостями.

Борясь с собой, чтобы не сказать что-то такое, о чем вскоре пожалеет, Катя молча собрала со стола бумаги и вышла вон.

Пока Астафьева летела по коридору, от вздорной мысли арестовать Оксану ничего не осталось. У той алиби на момент ограбления, а знакомства ее с Решетейниковым ничто не подтверждало. Да и не участвовала она в ограблении — Катя отлично понимала это. Другое дело, что Фарафонова точно знала, кто в нем участвовал.

«Еще посмотрим, кто из нас топчется! — прошипела Катя, вспомнив вагановские слова. — Нужно разговорить Фарафонову… Она ведь не совсем идиотка и должна когда-нибудь понять, с кем связалась».

У запертой двери кабинета ее ждал Федин. Один почему-то, хотя Катя наметила на сегодня ряд мероприятий по делу об ограблении и просила явиться обоих оперативников, бывших в ее распоряжении.

— Где Соколок? — вместо приветствия нелюбезно спросила она. — Спит? Время половина одиннадцатого!

— Нет, не спит — по работе где-то бегает. Он по ограблению больше работать не будет, Кать.

— Как не будет? — опешила Астафьева, так и остановившись посреди кабинета с ключами в руках.

Федин захлопнул дверь, по-хозяйски выбрал у стены стул и поудобнее на него уселся, закинув ногу на ногу. Только потом ответил:

— А так. Русаков запретил: мол, кражи — это ерунда, у нас работа и посерьезней есть. Он и меня отозвать хотел — я сам запротестовал. Но меня все равно новыми делами загрузили, а твои кражи уже так… вроде как в свободное от работы время.

Растерянность отступила, и Катя снова начала внутренне беситься. Швырнув пресловутое дело на стол, она села в кресло и, придвинув телефон, яростно начала набирать номер Русакова. Причем не понимала толком, на кого злилась: на начальника уголовного розыска, с которым вчера только ела шашлык, а он уже знал, что наутро устроит ей подлянку, на Соколка, который так легко отступил, или на вечную нехватку толковых оперативников.

— Что значит — мои кражи! — сорвалась она в итоге на Федина. — Я что, для собственного удовольствия с этим делом вожусь?! От нечего делать! — на другом конце трубку не снимали долго, но, наконец, ответили. — Александр Васильевич, — Катя машинально перешла на официальный тон, — что это значит? Почему вы забрали у меня Соколка? С кем мне, по-вашему, работать?

— Екатерина Андреевна, — не менее холодно и сухо отозвался начальник угрозыска, — вы же знаете, что у нас сейчас аврал: убийство на кладбище, налет на «Снежинку». Троих у меня сегодня в область забрали! На меня тоже сверху давят. Кать, им раскрытие убийств нужно, а не твоя кража…

— Она такая же твоя, как и моя! — рявкнула Катя. — Послушай, я ведь могу и забросить это дело подальше, а потом и вовсе приостановить. А на твоем отделе оно так и будет висеть мертвым грузом!

— Испугала! — Русаков открыто усмехнулся. — У меня на недостроенном объекте еще в начале месяца утащили тридцать одну батарею теплового отопления, два шуруповерта и мотоблок — и все висяки. Так что мне одно успешное раскрытие — что мертвому припарки.

Катя уже и сама поняла свой промах: взять Русакова за жабры подобным ультиматумом было сложно. Его точку зрения Катя понимала: раскрытие кражи даже самих Фарафоновых волновало мало, почему оно должно волновать Русакова? Тем более если начальство хотело обратного…

— Могу предложить Колю Бирюкова, — попытался он найти компромисс.

Колю все его знакомые гораздо лучше знали под прозвищем Дуб, которое дано было вовсе не за могучесть и основательность. Успешно работать с Колей получалось только у очень терпеливых людей, которые доносили мысль до его мозга подробно, образно и по нескольку раз.

— Ты еще Диану свою предложи! — бросила отчаянно Катя. — Вернешь Соколка?

— Соколка не верну.

— Я напишу жалобу начальнику РУВД! — пообещала Астафьева.

— Пиши…

«Ну и черт с тобой!» — не прощаясь, она бухнула трубку на аппарат.

— Ты представляешь, — возмущенно заговорила она уже с Максимом, — он мне Колю Дуба предлагал! Да после него только ручки со стола пропадают!

— Что ты бесишься, Катька, больше всех надо, что ли? Обидно, конечно, столько работали по ограблению, а на полпути все бросать приходится. Но конъюнктуру, сама понимаешь, тоже надо учитывать. Фарафонова-то с четверга отстранили, дело завели в областной… Рассказывай лучше, что ты там придумала грандиозного? — зевая, отозвался Максим.

Всем своим видом он показывал, что делает ей одолжение. Еще больше Астафьеву задевало то, что никакого грандиозного плана у нее не было. План простой и универсальный: искать людей и допрашивать, допрашивать, допрашивать, отфильтровывая восемьдесят процентов словесной воды и по крупицам отбирая полезную информацию.

— Какой тебе нужен грандиозный план? Работать по-обычному уже не твоя квалификация?!

— Да на меня-то ты что рычишь, как собака Баскервилей? — Максима она все-таки довела. — Ей-богу, Катька, если бы не знал, что ты по жизни такая стерва, предложил бы тебе мужика найти!

Астафьева чуть не задохнулась от гнева: умом она уже поняла, что надо сбавлять обороты — Максим был единственным, кто ее поддерживал, но эмоции переполняли:

— А не пошел бы ты со своими предложениями!

— Да я-то уйду, а ты одна остаться не боишься?

Он поднялся и, к удивлению Кати, действительно вышел за дверь.

«Ну и отлично! Сама справлюсь!» — мысленно проводила она его.

Работать по Фарафоновым она решила теперь уже из принципа — пусть в одиночку и пусть назло всем. Воспользовавшись тем, что никто ее не беспокоил, она обложилась документами, привезенными из Петербурга, и начала оформлять их для подшивки в дело. Очнулась только в три часа дня, отложила ручку и потянулась в кресле, разминая затекшие суставы. Тогда и показалось странным, что за четыре часа ни разу никто не позвонил, не заявился Толик попить кофе, не забежала секретарь Наташа похвастаться очередной кофточкой, не заглянула Элла Эдуардовна рассказать о своих кошках…

Только сейчас Катя подумала, что за сегодня перессорилась со всеми, с кем могла. А если она не возьмет на себя какое-нибудь из Эллиных дел, то реабилитироваться уж точно никогда не сможет. Идти и самой выпрашивать дело не хотелось, но Катя точно знала, что в принудительном порядке ей никто ничего выделять не станет — все же думают, что она у Ваганова на особом положении, что он ее от лишней работы ограждает.

Выпрашивать у Эллы ничего не пришлось, она радостно протянула уже приготовленную папку:

— Там сущая ерунда, Катерина Андреевна, работы на два дня…

— Опять превышение служебных полномочии? — посмотрела Катя на номер инкриминируемой статьи. — Я займусь.

— Займитесь, займитесь. А то у меня столько работы по «Снежинке» — не знаю, за что хвататься.

— А есть что-то интересное, да? — Астафьеву не приглашали, но она присела на стул для посетителей. — Нашли машину, на которой уехали налетчики?

— Нашли, конечно, — ее в соседнем дворе бросили. Уже и вещдоки мне доставили… — Элла кивнула на коробки, сложенные в углу кабинета.

— Я посмотрю?.. — спросила Катя, хотя уже бросилась к коробкам и начала изучать содержимое.

Элле это не очень нравилось, но она молчала, а Катя отступать не собиралась. Вещдоками была омоновская форма — семь экземпляров, больше ничего в машине не нашли. Катя одежду осмотрела бегло, основное внимание уделила этикеткам, где значилось, что форма пошита на текстильном комбинате имени Розы Люксембург.

— А где этот комбинат находится, узнали? Наш, местный?

— Ищем, — отозвалась Элла, давая понять, что делиться информацией не намерена.

Испытывать ее терпение дальше Астафьева не стала, а, прихватив новое дело, удалилась к себе.

Усевшись в кресло, сообразила, что зря не взяла Колю Бирюкова, пока предлагали — он хотя бы местный и сразу бы ответил, далеко ли от Старогорска находится комбинат и не имеет ли к нему отношение Евгений Перегудов. Или хотя бы Софья Патрова… Катя очень боялась, что это так. Тогда точно стало бы известно, что запугивали в «Снежинке» именно ее, но, по крайней мере, все стало бы логично и понятно. Подумав немного, Катя набрала номер Лины Сухаревой — та тоже родилась и выросла в Старогорске.

— Не знаю… — не смогла ей помочь Лина. — В первый раз слышу это название. Но если тебе срочно, я мигом найду…

Не вешая трубку, Лина направилась куда-то, отодвинула с шумом стул и торопливо защелкала клавишами клавиатуры. Катя под эти звуки меланхолично думала о том, насколько бы ускорилась их работа, если бы кто-нибудь догадался обучить всех оперативников поиску в гугле.

— Ага, нашла… — отозвалась Лина. — Вот он, твой комбинат, находится в Ленинградской области.

«Далековато, — подумала Катя, не зная, радоваться ей или насторожиться. — До Ленинградской области влияние Перегудова вряд ли распространилось. Там свои деятели…»

— Лин, а ты можешь поподробней про этот комбинат узнать?

— В принципе могу. Я сегодня уже разослала свои очерки о «Снежинке», так что теперь бездельничаю. А что, у вас там Интернета нет, что ли?

Катя вежливо посмеялась. Она не стала шокировать подругу тем, что некоторые следователи вообще работают до сих пор на печатных машинках «Любава». Какой уж тут Интернет?

Стараясь не делать поспешных выводов и дождаться Лининых новостей, она раскрыла свежеполученную папку и едва не потеряла дар речи. Это была дело, возбужденное против Федина Максима Георгиевича.

— Ох, Оксанка, ну и колбасу ты купила — дрянь, а не колбаса… Здесь же написано — эмульгаторы!

Старуха Фарафонова — Пашкина мать разбирала пакеты с продуктами и была недовольна. За три дня, что они общались, Оксана достаточно изучила ее характер, чтобы понять — спорить бесполезно. Поэтому она набрала в легкие побольше воздуха и дала себе слово молчать, что бы та ни сказала.

Но Фарафонова, не дождавшись ответа, продолжила сама. Причем казалась еще более недовольной, чем если бы Оксана ей возразила:

— Нажрутся люди такой колбасы, а потом дети рождаются уродами. И болезни всякие именно от такой колбасы случаются… Витька-сволочь мне всю жизнь загубил, так еще и дочка его мечтает меня в могилу свести!

Голос женщины дрогнул, и дальше по сценарию она должна была расплакаться. И Оксана все-таки не сдержалась:

— Мария Павловна, зачем вы так? Вы ведь меня сами просили колбасу купить.

— Так я просила хорошую купить, а не это дерьмо!

— Да где вы видели колбасу без эмульгаторов?! Без них любой продукт протухнет через сутки!

— Много ты знаешь, да мало понимаешь! У нас в подвальчике замечательная колбаса продается — и вкусная, и полезная, и с витаминами. Пятьдесят восемь рублей всего стоит! А эту дрянь ты где покупала? В дорогущем магазине, небось?! Пашенька ту колбаску так любил…

Лицо Фарафоновой скривилось, и она все-таки расплакалась, растирая по лицу слезы.

«Рыдает, как по покойнику…» — зло подумала Оксана.

Терпению ее пришел конец, и она, выдернув из-под горы пакетов с продуктами свою сумочку, вылетела из квартиры. Однако дальше лестничной площадки убежать не смогла. Ей вдруг стало так жалко себя, что тоже захотелось расплакаться.

Оксана ненавидела эту московскую квартиру с евроремонтом на папины деньги, но все равно грязную и неуютную. И ненавидела эту женщину, скандальную и грубую, словно торговка на рынке. Ненавидела даже Пашку, из-за которого чувствовала себя виноватой. Ну кто просил его заглядывать в тот пакет с маминым футляром? Кто просил забирать его и куда-то нести? Кстати, а зачем он его вообще взял — может, и правда спереть хотел?.. И уж точно никто не просил его ввязываться в драку с ментами! Если б не эта драка, его бы наверняка уже отпустили…

Когда Оксана узнала, что Пашу арестовали, она мучилась целый день. То ли от осознания своей вины, то ли от страха, что Пашка расскажет о ее выкрутасах родителям. Она даже уснуть не смогла в тот день. А наутро убедила себя, что это все-таки чувство вины.

О мерзком характере Марии Павловны Оксана знала давно. Больше всего на свете та любила жаловаться. Сыну на бывшего мужа, бывшему мужу на сына, соседкам на семейство Фарафоновых, семейству Фарафоновых на соседей… Была она всего лет на пять старше Оксаниной матери, но за склочный характер, за вечную неопрятность Оксана про себя звала ее старухой. Оксана подумала: когда Пашку выпустят из тюрьмы — она была уверена, что судить его не посмеют, брат, узнав, что все это время она помогла его матери, поймет, насколько ей стыдно, и не будет ничего рассказывать родителям.

— Мария Павловна, — Оксана, как ни в чем не бывало, вернулась в квартиру, благо дверь захлопнуть не успела, — я поеду, мне на занятия пора… Завтра забегу к вам в это же время, купить что-нибудь нужно?

Фарафонова все еще сидела на кухне и жевала, запивая чаем, кусок «дрянной» колбасы с хлебом.

— Ага, купи-купи, Оксаночка, на ужин что-нибудь покушать. И сладенького захвати обязательно. А колбаса все-таки дрянь… — покачала она головой, отрезая следующий кусок.

Оксана солгала — на занятия она ездила с утра, а сейчас, в пятом часу дня, самое время было направляться домой. Но и туда девушка не собиралась: дома был траур, хотя никто не умер. Дениску посреди учебного года сорвали с занятий и отправили отдыхать, лишь бы под ногами не мешался. С четверга, как папу отстранили, тот только и делал, что сонно слонялся из спальни в кабинет и придирался к каждому, кто попадался на пути. Оксана несколько раз заглядывала к нему — пыталась позвать обедать. Отец сидел в домашнем мини-музее, с маниакальной настойчивостью стирая пыль со своих «древностей». Обед ему носили туда же. Спустился вниз он за это время только дважды — в первый раз до скандала разругался с мамой из-за какой-то мелочи, во второй раз уволил повариху, которая подала ему сметану не в том соуснике.

Маму, напротив, дома застать было невозможно. С утра пораньше она ехала в администрацию, оттуда — консультироваться в очередной раз с Пашкиным адвокатом, потом в Следственный комитет, потом снова в администрацию. Вечерами до полуночи засиживалась у дедушки, делясь нерадостными новостями и продумывая план на завтра. По ночам Оксана часто просыпалась из-за ругани родителей в кабинете. Слава богу, что Дениска все-таки уехал и не слышал этого… Мама хотела и Оксану отправить с братом, девушка даже успела собрать чемодан в поездку, но в последний момент заупрямилась. Пришлось врать, что за прогулы ее немедленно отчислят из университета.

Ехать пришлось недолго. С проспекта Оксана выехала на Николоямскую улицу и издалека увидела его, прогуливающегося вдоль резного забора. Светлые волнистые волосы трепал ветер, воротник на ветровке был поднят, хотя было даже жарко, глаза закрывали солнечные очки и надвинутый козырек бейсболки. Она совсем не шла к его лицу — благородному, тонкому. Еще больше его портила чуть отпущенная щетина. Каждый раз, как кто-то подходил, он смешно отворачивался, боясь быть узнанным. Оксана припарковалась на противоположной стороне и, положив подбородок на руки, сжимавшие руль, улыбалась, наблюдая за ним. Ощущение непередаваемого, уютного счастья охватило ее.

Потом девушка выбралась из машины, захлопнула дверцу и короткими перебежками, как озорная школьница, добралась до набережной. На цыпочках подкралась к нему и, радуясь, что он не услышал, собралась хлопнуть по плечу, но вдруг он резко обернулся и схватил Оксану за запястье. Девушка даже ахнула испуганно.

Секунд десять он без улыбки смотрел, стальной хваткой сжав ее руку. Оксана в какой-то момент даже усомнилась — он ли это? С этой ужасной щетиной и в очках он сам на себя был не похож. Наконец губы его растянулись в улыбке, и он довольно произнес:

— Попалась!

Оксана тут же рассмеялась, бросаясь ему на шею:

— Гришка, как я по тебе соскучилась!

— Я по тебе тоже, малыш. Далеко ты машину оставила?

Оксана прихорашивалась в ванной, готовясь ехать домой. Час был уже поздний, и, как ни нравилась ей эта маленькая квартирка, которую снял сегодня для них Грег, нужно было ее покинуть. Ненадолго — Грег пообещал встретить ее завтра. Оксана всегда знала, что она одна права, никто ей не верил, а Грег все-таки вернулся.

Три дня назад, когда она скучала на лекции по экономике, в дверь аудитории постучал и тут же заглянул молодой мужчина — небритый, в солнечных очках, так неуместных в помещении, и спортивном костюме. Только на мгновение у Оксаны кольнуло сердце, очень знакомыми показались движения…

— Оксану можно? — спросил мужчина у преподавателя.

Тот, кажется, возмутился и попытался его выпроводить, но Оксана, не веря в собственное счастье, поднялась с места и вышла в коридор — пусть бы кто-нибудь попробовал ее остановить.

Это был он, Грег. Живой, невредимый и по-прежнему любящий. Колючая щетина нисколько не мешала целоваться, а за темными очками прятались его глаза — ласковые, все с той же задорной искоркой. Грег пытался уговорить ее досидеть до конца пар, но Оксана и слышать ничего не желала. Она даже не хотела возвращаться в аудиторию за вещами — боялась, что Грег исчезнет, как мираж.

Под растерянное молчание преподавателя Оксана побросала тетрадки в сумку и, очаровательно улыбнувшись, попрощалась со всеми. В тот момент ей казалось, что сюда она никогда уже не вернется: понимала, что у Грега какие-то неприятности и в Москве он ненадолго. Если бы он тогда попросил ее поехать с ним, она бы не задумываясь бросила и университет, и семью.

Только Грег ничего такого не предложил. Наоборот, он дал понять, что уезжать снова пока не планирует, и просил у Оксаны помощи. Как тогда, летом, она должна была созвониться с Костиком.

Вспомнив про этого парня, Оксана мгновенно потускнела. Вернувшись в комнату, забралась к Грегу на диван и, заглядывая ему в глаза, вздохнула:

— Гришенька, а ведь я так и не дозвонилась до Костика…

— Уже не актуально, Ксюш, — посерьезнел тот, поднимаясь с дивана. — Костик в СИЗО — я сам только сегодня утром узнал. СИЗО — это тюрьма.

— Я знаю, что такое СИЗО, — невольно огрызнулась девушка — Оксана не переносила, когда ее считали глупой. Вдобавок она и на себя злилась: слышала же, как родители говорили о том, что какого-то Костю Решетейникова подозревают в ограблении их квартиры. У нее тогда еще мелькнула мысль, не тот ли это Костик. Но потом о подслушанном разговоре забыла. А если Костика подозревают в ограблении родителей, значит, и Грег…

Оксана вскинула на него взгляд — одновременно вопросительный, умоляющий и влюбленный, но спросить ни о чем не посмела. И Грег больше так и не вернулся к этой теме, хотя пару раз Оксана была уверена, что сейчас он задаст вопрос.

— До завтра? — неуверенно спросила Оксана, целуя его на прощание.

Грег улыбнулся:

— На том же месте, в тот же час.

Глава 12 Поездка

Сейчас, спустя три дня, Максим почти готов был признать, что погорячился. Не нужно было задерживать Павла Фарафонова! Но тогда и времени не было на раздумья, нужно было действовать быстро. По всем правилам, с понятыми и протоколами, Федин изъял из квартиры Насти бутылку с остатками жидкости на дне, заручился подписями свидетелей, что в квартире действительно находился футляр с золотыми украшениями, и только после этого дал команду Насте звонить Павлу. Из соседних кустов Федин наблюдал, как Фарафонов с пустыми руками вошел в парадную дома, а через десять минут вышел — уже с пакетом, который прижимал к себе, воровато оглядываясь…

Не успела хлопнуть дверь парадной, как Максим с напарником Ваней Соколком вынырнул из кустов, держа удостоверение наготове. Парень сперва растерялся, но в следующее мгновение замахнулся свертком, как оказалось увесистым, и заехал им Максиму прямо по левой скуле… Сверток полетел в сторону, а Федин не знал, то ли подбирать его, то ли хвататься за ноющую скулу, то ли ловить парня, метнувшегося обратно в парадную. Вокруг уже скапливалась толпа, а кто-то даже успел подобрать сверток с футляром — пришлось спасать вещдок. Ваня среагировал быстро, и, пока Максим забирал сверток, уже выводил Фарафонова на улицу — в наручниках, в потрепанной ветровке и с распухшим носом.

В свертке оказался футляр с украшениями. То, что взял его Фарафонов именно из Настиной квартиры, подтвердили свидетели. Кроме того, Федин, собаку съевший на подобных тонкостях, уже сбегал в медпункт, где врач без проблем зафиксировал его синяк как побои. Правда, задерживать по подозрению в краже Павла и тогда было рано — потерпевшая заявления не писала, а вот отправить в ИВС[1] на сорок восемь часов под предлогом выяснения личности сам бог велел.

Предполагалось, что за это время Лариса Фарафонова напишет заявление о пропаже украшений, экспертиза подтвердит, что к коньяку из Настиной квартиры было что-то подмешано. А там, глядишь, и сам Павел сознается в обоих ограблениях.

— И что Лариса? — спросила Катя, выслушав историю. — Подтвердила пропажу?

Максим выглядел растерянным. Осторожно, как будто боясь самой папки, он листал заведенное на него дело и, кажется, только сейчас осознал, чем для него может все обернуться.

— Сначала-то подтвердила… Я же знал, что пасынка она ни за что не сдаст — честь семьи дороже. На хитрость пришлось пойти: пока она еще о Павле не узнала, вызвал ее на допрос и предъявил футляр. Мол, он с того июльского ограбления, а мы его нашли. Она и опознала, и надпись дарственную показала. Сколько ж у нее этих цацек, что она не помнит, какие украли, какие нет? Ну а потом, когда про Павла все выяснилось, явилась сюда уже с адвокатом и пела, что украшения перепутала и именно этот футляр день назад одолжила своему пасынку.

— А Павел что говорит? Он их принес в Настину квартиру?

— Сначала заявил, что не знает, как футляр к Насте попал, ну а после того, как с адвокатом пообщался, как по писаному начал толковать, что принес к Настьке футляр сам, на другой день забрал, а подлые менты его на выходе повязали и даже не объяснили за что. Сорок восемь часов вчера истекли, следователь собрался уже Фарафонова отпускать, а тут я со своим синяком вмешался, так что его опять задержали — теперь за нападение на сотрудника полиции. Оно мне надо было?! Дурак!

Федин швырнул папку, и та бы свалилась на пол, если бы Катя ее не подхватила. Понятно, что именно после этого адвокат Фарафоновых посоветовал Ларисе переходить от защиты к нападению и вспомнить про разбитый нос Павла.

— Максим, может, и не было никакого Грега-организатора? Не поторопились ли мы исключить всех Фарафоновых из круга подозреваемых? Павел постоянно нуждался в деньгах, был в ссоре с отцом, но благодаря Оксане имел доступ в квартиру… А что с коньяком?

— Экспертиза ничего не нашла, — Максим морщился — думать о Фарафоновых сейчас ему явно не хотелось. — Но раз он бутылку в квартире не побоялся оставить, так, может, он в стакан Настьке что-то бросил? И вообще, по этому делу мне Ваганыч теперь точно заявит отвод, так что больше меня про ограбление не спрашивай.

— На отвод не надейся. Фарафоновым лишний шум не нужен: выпустим Павла — тем более что задерживать его действительно не за что — и Фарафонова заберет заявление. Вот увидишь.

Дело Павла Фарафонова находилось в производстве, но следователь, видя его бесперспективность, с радостью согласился объединить его с делом по ограблению Фарафоновых и передать Кате.

Лариса Фарафонова прибыла на допрос не в сопровождении мужа, что было бы логично, а с адвокатом — чрезвычайно серьезным, энергичным и молодым, что не мешало ему быть при этом профессиональным, в чем Катя уже успела убедиться. Едва увидев в коридоре Катерину, Фарафонова обрадовалась, будто встретила старую знакомую:

— Катерина Андреевна, как же я рада, что дело Паши передали вам! Уж вы-то сумеете разобраться, а то предыдущий следователь бог знает что наговорил про мальчика! А я сама дала ему эти украшения, сама!

Все это женщина произнесла еще до того, как Катя пригласила ее в кабинет. Астафьева, которая готовилась едва ли не к войне, слегка растерялась, но, смерив Фарафонову взглядом, поняла, что та действительно настроена доброжелательно. Уж неизвестно, каким ангелом прикидывался ее пасынок, но та уверена, что «мальчик» невиновен, а пропажа украшений — недоразумение. Если так, то не нужно с ней ссориться — пускай забирает своего мальчика и оставит в покое Максима.

— Кофе, Лариса Георгиевна? — улыбнувшись, предложила Катя.

— Нет, спасибо, я очень тороплюсь, — она нерешительно села на предложенный стул и во все глаза смотрела на следователя. — Скажите, когда отпустят Пашу?

Пришла очередь Кати трогательно улыбаться:

— Сегодня. И хочу принести извинения за дознавателя, который задерживал Павла — конечно, на то не было оснований. Заявление о нанесении побоев он уже забрал, с украшениями, которые у Павла изъяли, как вы говорите, произошло всего лишь недоразумение, так что уже сегодня с вашего пасынка снимут все обвинения.

Произнося эту слащавую фразу, Катя сама поражалась, какой она, оказывается, могла быть лицемеркой. Мысли ее отличались от слов как небо и земля. Но самое главное сейчас было вытащить Максима.

— Правда? — еще больше расцвела Фарафонова. — А когда именно?

— Да вот, — Катя подняла стопку бумаг, — сейчас только на подпись нужно отнести документы. Если подождете минут тридцать, то сможете уехать отсюда вместе.

У адвоката вытянулось от неудовольствия лицо: раз ему не пришлось вставить ни слова, видимо, ему не заплатят. Фарафонова же на мгновение помрачнела и тут же, извиняясь, развела руками:

— У меня совершенно нет времени. Могу я передать для Паши деньги на такси? Или, еще лучше, я сейчас позвоню, и за ним приедет мой водитель…

И Катя ясно поняла, что лицемеров в этом кабинете как минимум двое. Лариса не хотела забирать Павла сама. Скорее всего, она вообще не хотела с ним разговаривать — значит, была зла на него. Она прекрасно понимала, что выкрал украшения именно он. И возможно, понимала, что и в первый раз их ограбили при его участии. Понимала, но изо всех сил пыталась сохранить лицо и семью.

— Катерина Андреевна, у меня к вам еще одно деликатное дело… — Фарафонова бросила короткий взгляд на адвоката. — Я хотела бы отозвать первое заявление. Хочу, чтобы вы прекратили дело.

Догадка только подтвердилась.

— Вы имеете в виду ограбление вашей городской квартиры? Почему? — изобразила Астафьева удивление. — Мы ведь уже нашли грабителя, дело за малым — доказать.

По лицу Фарафоновой снова пробежала тень, даже испуг. Она нервно переглянулась с адвокатом, вероятно думая, что Астафьева говорит о Павле. Тот вкрадчиво кивнул.

— Я имею в виду Решетейникова, — еле сдержала Катя улыбку.

Возможно, на этот раз Фарафонова поняла, что с ней играют:

— Все равно я хочу забрать заявление, — жестко повторила она. — Я имею право.

Право она действительно имела. Катя в принципе ждала такого шага, потому начала заполнять уже заготовленные бланки. Фарафонова же, решив, что ссориться с работниками Следственного комитета ей не стоит, вернула свой измученно-просительный тон:

— И вам так будет проще, Катерина Андреевна, я ведь понимаю, что украденное вернуть уже не получится, только зря нервы буду тратить свои и ваши. Так что я с мужем посоветовалась, и мы приняли решение отозвать заявление…

Катя понимающе покивала и протянула бумаги на подпись. Пока Фарафонова совещалась по поводу каждой запятой с адвокатом, Катя несколько раз порывалась заговорит о главном, о Максиме, но ей казалось, что еще рано.

— Лариса Георгиевна, — приняв бумаги, подняла Астафьева еще одну тему, — вы, наверное, уже знаете, что совместно с Санкт-Петербургским Следственным комитетом я занимаюсь расследованием убийства Дарьи Аленковой, а ваша семья в последний год больше всех общалась с убитой. Я не могу вас не опросить…

— Да-да, конечно… — поспешно согласилась Фарафонова. — Только я все про Дашу рассказала в прошлый раз, да и знала я о ней немногое.

— Дарья была скрытной?

— Я бы так не сказала, — помялась Лариса Георгиевна. — Даша любила поговорить, но о личной жизни никогда не рассказывала. Да я и не спрашивала — я ее работодатель, а не подружка.

— А рекомендательные письма с прошлого места работы? Вы обещали, что поищите их.

Фарафонова снова помялась, глянула на адвоката и, решив что-то про себя, выдала:

— Катерина Андреевна, нет никаких писем. Даша раньше никогда не работала гувернанткой — она была воспитателем в детском саду. Ее привела моя дочь.

Катя осторожно кивнула, чтобы Фарафонову не спугнуть. На прошлом допросе та насмерть стояла, что никто из ее семьи не был раньше знаком с Дарьей. А сейчас? Неужели так расслабилась, когда Астафьева согласилась закрыть дело?

— А Оксана не упоминала, где она могла познакомиться с Аленковой?

— Вам лучше у нее спросить, — покачала головой Лариса. — Я скажу Оксане, чтобы она заехала к вам в ближайшее время. Я могу идти?

— Еще одну минуту… Лариса Георгиевна, вы же понимаете, что дело Федина продолжения не получит. Вашего пасынка задержали с футляром в руках. Да, позже выяснилось, что это недоразумение, но Федин ведь тогда этого еще не знал — юридически он имел право его задержать. И потом, эта драка…

Лариса Георгиевна, которая уже поднималась с места, села обратно и, прищурившись, уточнила:

— Вы предлагаете мне отозвать заявление?

В голосе была насмешка и властность — вот теперь Фарафонова была сама собой.

— Нет, я прошу вас не вмешиваться, когда Павел Фарафонов будет забирать заявление, — не менее холодно отозвалась Катя.

Лариса все же поднялась, адвокат помог ей надеть плащ и открыл дверь. Только тогда, обернувшись, она изволила ответить:

— Мальчику предъявили какие-то нелепые обвинения, избили — я сама видела разбитый нос. Почти неделю держали в одном помещении с бомжами и наркоманами. Я не позволю, чтобы вашему Федину все сошло с рук! А вы… Советую научиться разделять личное и работу.

Фарафонова снова взглянула на адвоката, как будто спрашивая, правильно ли все сказала, и вышла в коридор. Катя, еще не теряя надежды, вылетела из-за стола и метнулась за ней, но от Ларисы ее быстро отгородил, словно телохранитель, адвокат:

— Екатерина Андреевна, и речи быть не может о том, чтобы Павел забрал заявление, — и уже мягче добавил: — Сами подумайте, как это будет выглядеть: а если кому-то придет в голову, что драку начал не Федин? Всего доброго.

И ушел вслед за хозяйкой. Бежать следом Катя посчитала бессмысленным. Она прислонилась спиной к стене и захотела расплакаться от ощущения собственного бессилия. А ведь еще предстояло разговаривать с Максимом, которого она обнадежила, что вмиг ликвидирует проблему.

Федин как всегда проявил чуткость.

— Это было гениально, Катерина Андреевна! Сначала убедить меня забрать заявление, потом отпустить главного подозреваемого на все четыре стороны, закрыть дело, над которым весь угрозыск два месяца бился, и между тем мне до сих пор грозит зона. Гениально, просто гениально!

Максим, как тигр в клетке, метался от стены к стене в маленьком Катином кабинете, два раза пнул ни в чем не повинный стул и злобно сверкал глазами. Катя хладнокровно сидела за столом и делала вид, что контролирует ситуацию.

— Еще гениальнее было хватать человека на улице, ни с кем не посоветовавшись, и тащить его в ИВС! — парировала она. — А то, что ему нос сломали, вообще ни в какие ворота!

— Да меня рядом не было с его носом! — упав на стул, принялся оправдываться Федин. — А Соколок говорит, что Фарафонов сам споткнулся на лестнице в парадной! Я вообще ни при чем!

— Вот только Соколка сюда приплетать не нужно! Этой, с позволения сказать, операцией руководил ты, еще и Ваньку втянул. Тебе и отвечать!

Федин утих и насупился:

— Кать, что мне делать?

— Поговори с ней, — лучшего выхода Катя не видела. Хотя сомневалась, что Фарафонова сменит решение, даже если Максим перед ней на колени упадет. — Сейчас ты для нее только разменная монета, перестраховка на случай, если ее драгоценному Паше еще что-то предъявят. А узнает тебя получше, поймет, что тебе не только карьеру, но и жизнь ломает…

— Еще чего! — даже не дал договорить Федин. — Может, мне еще на жалость надавить? Про невесту беременную рассказать?

— Неплохая идея, кстати, — пожала плечами Катя.

— А может, мне еще перед этим молокососом ее извиняться?!

Астафьева смотрела на выпады Федина уставшим взглядом:

— Посадить тебя не посадят — в конце концов я училась на таком же юрфаке, как ее адвокат. Но погоны с тебя снимут на раз. Да ты сам здесь оставаться не захочешь, когда дело до суда дойдет.

Максим, злой на весь белый свет, вскоре ушел. Ушел, скорее всего, в пиццерию напротив — топить горе. Катя даже начала опасаться в какой-то момент, что он в таком состоянии и вправду заявится к Ларисе, но вместо того, чтобы поговорить, начнет спорить, а то и угрожать…

Сама Катя еще часа два сидела, вчитываясь в листы протоколов. Разнообразные неточности и слабые места она заметила уже на первой странице, дело можно было закрыть за отсутствием состава преступления еще до конца недели. Только никто не гарантировал, что разъяренная Фарафонова не ворвется к начальнику следствия и не потребует, чтобы дело передали другому следователю, менее лояльному к Федину. И что тогда?

Мать Дарьи Мерешко-Аленковой проживала в поселке Южном в двадцати километрах от Старогорска. Катя посылала ей повестки каждый вторник на протяжении уже двух месяцев, надеясь взять хотя бы измором, раз ей настолько наплевать на смерть дочери. Но Анна Мерешко не реагировала, даже не звонила. Петербургский следователь Зайцев и не надеялся, что Мерешко приедет к нему, но о необходимости явиться на допрос все равно известил.

Следователям было известно, что сам Аленков сразу после смерти жены отправил в Южный телеграмму и попросил тещу приехать хотя бы на похороны, обещал оплатить дорогу и прочие расходы. С тем же успехом. Это уже было странным — мать все-таки.

Так что в этот вторник вместо отправки привычной повестки Катя твердо решила отправить в Южный кого-нибудь из оперативников. Ситуацию осложняло то, что Максиму все-таки заявили отвод, так что заниматься делами, которые хоть как-то касались Фарафоновых, он не имел права. Правда, был еще безотказный Ваня Соколок — да, того загрузили другими делами, но Катя была уверена, что уговорит его. Не посмеет же он предложить ей тащиться в Южный самой, когда увидит, что одета она совсем не для поездки — об этом Астафьева позаботилась заранее и надела нежно-кремовый брючный костюм и белые босоножки.

Только все оказалось напрасно — Иван был в отъезде, его коллеги сомневались, что он появится в отделе до конца дня. А остальные опера к ее нарядам были равнодушны.

— А Федин неужели еще не появлялся? — спросила Катя заместителя начальника отдела.

— Я его не видел, — пожал плечами тот, — спросите лучше в дежурной части…

Астафьева даже сбегала в пиццерию через дорогу — узнала, что вчера Максим сидел здесь. Сидел долго и пил водку. Один. А потом вдруг резко сорвался и куда-то уехал. Это было хуже всего: достаточно трезв для решительных действий, но недостаточно, чтобы критически оценивать поступки.

Катя плелась на свой этаж и думала о том, что, если Федин вчера поехал к Фарафоновым, это конец. Скандал будет таким, что она уже ничего не сможет сделать… Поэтому, когда увидела Максима, подпирающего спиной дверь ее кабинета, растерялась.

— У меня для тебя хорошая новость, — бодро встретил он ее. — Угадай какая?

Несмотря на то, что стоял он на ногах твердо и взгляд был осмысленным, запах перегара от него ощущался явно.

— Ну не знаю… — вздохнула она, будучи готовой ко всему. — Наверное, ты взял Фарафоновых в заложники и те согласились забрать заявление.

— Вечно ты на меня, Катерина Андреевна, наговариваешь! — Федин вальяжно прошел в кабинет и занял любимый стул. — Парня из видеоотдела помнишь? Ну того, из «Снежинки»? Нашли его. Живого. И даже личность уже установили.

Катя вся превратилась в слух. Федин же, видя, что она заинтересована, наслаждался повышенным к себе вниманием:

— Сижу я, значит, вчера в пиццерии, а через два столика от меня ваша Элла с Васькой Кречетовым засели и треплются о работе. Типа тихое место нашли, а то в кабинетах стены тонкие. Конспираторы, блин…

— Федин, давай ближе к делу! — поторопила Катя.

— Грубая ты, — оскорбился он, — и негостеприимная. Кофейку бы предложила, а еще лучше пивка с сушеной воблой…

— А за шампанским с ананасами тебе не сбегать?

— Эх, Катя, Катя… Я тебе сейчас такое расскажу, что тебе сразу станет стыдно.

— Так рассказывай, не томи! — уже начала злиться Катя, но чайник все-таки поставила.

— Ну ладно, ладно… В общем, Кречетов и рассказал Элле, что паренек сознался в содействии налету на супермаркет. Его родной дядя попросил помочь. А фамилия дяди — Сыромятников.

Максим, видимо, сказал все, что хотел, потому что смотрел гордо и ждал похвал.

— И? — теперь уже со скепсисом спросила Катя. — Пока что на ананасы ты не заработал.

Тот подивился ее непонятливости:

— Ну, Катерин Андреевна, ты даешь — столько времени провела в Питере и не знаешь, что Роман Сыромятников — это правая рука Димы-Кастета. Чем ты там занималась, интересно?

— В «Снежинке» на стреме стоял родственник Романа Сыромятникова? — перебила Катя и вдруг замолчала. Радостно ей от этой новости не было отчего-то, хотя новость для нее лично была просто замечательной.

Это означало, что организовал налет не Перегудов, не Патрова, а Кастецкий — то есть ни запугивать, ни мстить ей не собираются. С Кастецким-то у Кати лично никаких проблем не было.

Максим все еще смотрел на нее и ждал восторга.

— Это хорошо, — сдержанно ответила Катя, но даже не потрудилась улыбнуться.

Чтобы взять хотя бы десятисекундную передышку и подумать, она рассыпала по чашкам растворимый кофе, залила кипятком и достала из ящика коробку с рафинадом.

— Теперь все указывает на Кастецкого, так? — задумчиво произнесла она. — Человек из его команды был на месте происшествия, и взяли его совсем легко…

— Ну да, — хмыкнул Федин, — из окна уютного кабинетика все выгладит легко да скоро. У тебя там еще кексы вчера оставались с обеда, — подсказал он.

Катя машинально достала и кексы:

— …и супермаркет «Снежинка» ведь принадлежит торговой компании Патровой, а наиглавнейший конкурент Патровой — Перегудова в Старогорске как раз Кастецкий.

Астафьева искоса глянула на Федина — тот уже не торопился возражать, даже за кексом тянуться передумал, а напряженно хмурил брови. Она продолжила уже более уверенно:

— Еще и фабрика, где форма омоновская пошита, находится в Ленинградской области — под боком у Кастецкого. Чтобы уж вообще сомнений не возникало. А этикетки налетчики, видимо, по забывчивости не срезали, да?

— Подставили Кастецкого? Зачем?

Ответа Катя не знала. То есть предположить можно много чего, но это сродни гаданию. Пили кофе молча. Катя попробовала еще раз закинуть удочку насчет того, чтобы Максим просто поговорил с Фарафоновой, но тот категорично отказался. Катя, обидевшись, больше ни одну тему поднимать не стала. Зато на Максима, услышавшего, что нужно съездить в Южный, нашел приступ альтруизма:

— Давай я смотаюсь туда-сюда, — охотно предложи он, — я моментом — никто и не узнает.

Как ни жаль было Катерине нового кремового костюма, но она покачала головой:

— А если в Южном что-то важное откроется? Ты ведь даже протокол составить не имеешь права. Так что лучше жуй клубничную жвачку и прячься от начальства. А еще лучше езжай домой — проспись.

— Ага, домой… — горько усмехнулся Максим. — Мне сегодня еще предстоит долгий и нудный допрос жены Перегудова по делу о перестрелке на кладбище.

— Думаешь, Перегудов держит с ней связь? — с сомнением спросила Катя.

— Уверен. Уж больно спокойно она держится. Но легко ее не расколешь: не баба, а Зоя Космодемьянская.

В Южный Катя поехала сама. Все в том же кремовом костюме, который пострадал уже при посадке в УАЗ, она добралась до поселка. Начальство отнеслось к идее скептически: Трухин удивился, что для поездки не выделили оперативного сопровождения, и пообещал разобраться. Забыл, конечно, об обещании уже через пять минут. Ваганов просто не одобрил, сказал, что смысла в этом нет, и попросил быть осторожнее.

Местное отделение полиции находилось в одноэтажном кирпичном зданьице с раскрытыми настежь дверьми и окнами. Водитель, едва припарковавшись, бросился к капоту их УАЗа, откуда столбом валил пар. Катя же, напустив на себя важный вид, вошла в полутемное помещение, где было еще более душно, чем на улице. В нос сразу же ударил острый запах краски, а потом Катя нашла и его источник. Сутулый улыбчивый мужчина красил решетку камеры ИВС.

— Здрас-с-сте! — в оглушительной тишине произнес он и еще шире улыбнулся, сверкнув золотой фиксой. Одет он был в растянутый и перепачканный краской спортивный костюм, и Катя даже не надеялась, что этот субъект имеет отношение к органам правопорядка. Это был задержанный. Видимо, местный участковый рассудил, что бежать заключенному некуда, и пристроил его на мелкий ремонт — чтоб не прохлаждался без дела в камере.

— Здравствуйте, — вежливо отозвалась она, — участкового могу…

— Это вам дальше по коридору, — не дал даже договорить мужчина и вернулся к покраске, — последняя дверь слева.

Катя поблагодарила и направилась искать кабинет, спиной чувствуя взгляд.

— Не перепутайте с сортиром… э-э-э… пардон, туалетом — он направо! — крикнул мужчина вдогонку.

В коридоре было оживленно: два мужских голоса — один сиплый и пропитый, второй бодрый и молодецкий что-то выясняли на повышенных тонах:

— Что ты мне лапшу на уши вешаешь?! Если не ты кур у тети Маши спер, то кто? Или скажешь, улетели?

— Может, и улетели — я почем знаю?

Катя несколько минут томилась у раскрытой настежь двери, раздумывая, сколько времени полицейский может раскалывать этого особо опасного преступника. Прочитала на дверной табличке: «Николаев В. В., старший участковый уполномоченный Южного района». Через две минуты она все-таки решилась заявить о себе — может, участковый сжалится и поговорит с ней вне очереди?

— Извините… — заглянула Катя в кабинет.

И допрашиваемый, типичный алкоголик, на которых Катя насмотрелась вдоволь, и полицейский — совсем молодой, одетый в штатское парень с интеллигентным лицом резко замолчали и обернулись в ее сторону.

Интеллигентное лицо полицейского сразу стало злым. Он вылез из-за стола и подошел к Кате: — Подождите в коридоре, гражданка, видите, я занят! — и с грохотом захлопнул дверь перед ее носом.

Направляясь к выходу, Катя шептала про себя ругательства и злилась, что в ней опять не распознали следователя.

— Что, не пустил вас начальничек? — покровительственно рассмеялся мужчина в спортивном костюме. — Ну вы не обижайтесь на него: Ваську на этот раз обязательно закрыть нужно. Вреднючий он человек — я его давно знаю. Вы посидите здесь, на стульчике, гражданочка.

— Я вам не гражданочка, я следователь СК! — сорвалась на этот раз Катя и выскочила на улицу.

Выбирая места почище, чтобы перейти улицу, она добралась до заведения с многообещающей вывеской «Кулинария-best». Внутри пахло почему-то копченой рыбой, а на рефрижераторе с мороженым спала кошка. Купив бутылку минералки, Катя одним глотком выпила почти половину и вдруг сообразила, что полиция с ее похищенными курами ей не так уж нужна в поисках Анны Мерешко. Она вернулась в кулинарию.

— Здравствуйте, — обратилась она к дородной владелице заведения, — могу я вам несколько вопросов задать?

Женщина неохотно отвернулась от переносного телевизора, по которому показывали сериал про полицейскую собаку Муху, которая была умнее всех сериальных оперативников вместе взятых, и лениво посмотрела в раскрытое Катино удостоверение.

— А мы не вызывали милицию… У нас ничего не украли… — немного заволновалась она.

— Я не из милиции, — ласково улыбнулась Катя, — и даже не из полиции — я из Следственного комитета. Мы иногда приходим сами.

— А я вам ничего говорить не стану, — еще больше заволновалась продавщица. — Вы сначала докажите, что Сенька-алкоголик именно после моих котлет загнулся! Пьет дрянь всякую, а я отвечай! И вообще, я говорить без адвоката отказываюсь! Имею право!

«Один вред от этих сериалов», — подумала Катя.

— Послушайте, я ничего не знаю о Сеньке… Я по совершенно другому вопросу…

— Я вас даже слушать не стану! И вообще, если вы немедленно не уйдете, я… я милицию вызову и скажу, что взятку вымогали! Милиция!!! — и правда заверещала женщина, да так громко, что Катя испугалась, что Николаев Вэ Вэ действительно сможет ее услышать, и поспешила покинуть магазин.

По дороге она выбросила бутылку с недопитой минералкой и посоветовала своему водителю ни в коем случае не покупать в кулинарии котлеты. Потом все-таки вернулась в здание полиции. Здесь уже никто ничего не красил. Катя настороженно вглядывалась в темные углы неосвещенной дежурной части и вздрогнула от неожиданности, когда над самым ее ухом знакомый голос произнес:

— В жизни бы не поверил, что вы следователь, — Катя резко обернулась, — я их столько на своем веку перевидал… Ну что? Давайте я вас до кабинетика провожу?

Мужчина широко улыбнулся, как будто специально демонстрируя свою фиксу.

— Пойдемте-пойдемте, — он даже шанса не дал возразить, — уж я его как-нибудь уговорю.

Коридор был очень узким, а субъект с фиксой все время вел Катю как под конвоем. Впрочем, казался он безобидным, и Астафьева начала думать, как он собирается уговаривать этого Николаева.

Катин провожатый открыл дверь в кабинет легким пинком ноги. Оживленная дискуссия мгновенно прервалась, а лицо полицейского стало просто яростным:

— Я же работаю!

Мужчина с фиксой как будто даже сделался выше ростом, он легко и властно положил руку участковому на загривок и подтолкнул к выходу из кабинета:

— На свежем воздухе доработаешь. Давай-давай! И на будущее: пока начальство, — он кивнул на Катерину, — копчиком чувствовать не научишься, не выйдет из тебя опера.

Сам же под ошеломленным Катиным взглядом сел на начальственный стул, на котором смотрелся неожиданно гармонично, и предложил Кате сесть напротив. Одет он уже был не в спортивный костюм, а в серые форменные брюки и голубую рубашку с капитанскими звездочками на погонах — видимо, переоделся, пока Катя общалась с продавщицей.

— Вы что же — его начальник? — невольно вырвалось у Астафьевой.

— Вроде того… Племяш это мой: школа на ремонте, вот я его и пристроил, чтобы без дела не болтался. А Николаев Вэ Вэ — это я. Чайку желаете?

— Мне бы с Анной Мерешко переговорить, — перешла наконец к делу Катя, выяснив все остальные вопросы, — по поводу ее дочери. Что за люди Мерешко, чем живут. Вы ведь давно в поселке работаете?

Владимир Владимирович вкрадчиво кивнул:

— Работаю-то я давно… но ума не приложу, что вам про Анну Семеновну рассказать. Учительница она у нас в поселке, сейчас как раз в школе должна быть, ремонтом руководит. Все у нас ее уважают — добрая, умная, интеллигентная женщина. Не знаю, чем она могла Старогорскому СК насолить, — он бросил короткий взгляд на Катю, — да и не мое это дело. А дочка ее и подавно. Может, чего когда и натворила в городе-то, так она уже лет пять как померла.

— Пять лет? Вы, наверное, про другую дочь говорите. Меня интересует Дарья Ивановна Мерешко.

— Да одна у Анны Семеновны дочь, Дарьей звали. Я ее хорошо помню: славная была девчушка. Как школу окончила в семнадцать лет — умотала в Москву. Года три сюда носу не показывала, а тут приехала на лето, пошла на реку и на тебе — утонула. Муж Анны Семеновны, Дарьин отец, лет десять назад погиб, на машине разбился, с тех пор одна у нее радость была — дочка. Жалко ее, посерела вся после похорон. Вы уж если про дочку расспрашивать будете, то поаккуратней…

В Москве Дарья Мерешко успешно поступила в университет, писала матери письма, часто звонила, несколько раз даже присылала деньги — довольно крупные суммы. Летом две тысячи седьмого впервые за три года приехала в Южный. Утонула совершенно случайно: поехала с подругами кататься на лодке, лодка перевернулась. Течение в том месте сильное было, да и вода холодная, две девчонки выплыли, а когда вытащили Мерешко, та уже воды наглоталась, откачать не смогли. Наступление смерти зафиксировал фельдшер местной поликлиники.

Доктор — пожилой дядечка с аккуратными серебристыми усами, погрустнел, вспомнив Дарью Мерешко.

— Жалко девчонку, жалко… — приговаривал доктор, стоя с Катей у входа в поликлинику. — Я же ее еще маленькой помню: Анна Мерешко — моя соседка, через забор живем. Плавать-то Дашка никогда не умела, да и водица у нас в реке холодная, мышцы судорогой сведет — и уже не выплывешь. Мне осталось только смерть зафиксировать. Там и Владимир Владимирович был, участковый наш, все честь по чести оформил.

— А труп вскрывали?

— А как же! Но это уже в районном центре было, причина подтвердилась, разумеется.

— Вы говорите, что знали Мерешко с детства, все ее проблемы со здоровьем тоже вам известны?

— Да не было у нее никаких особенных проблем со здоровьем. Здоровая девчонка — резвая, веселая. Умница.

Выяснилось, что мать Мерешко, зная, что дочь погибла, была уверена, что повестки приходят по ошибке, потому и не реагировала. А когда незнакомый ей Аленков прислал телеграмму с просьбой приехать на похороны дочери, так вообще проплакала два дня, поражаясь, какие жестокие шутки у людей. Уже темнело, когда Катя опросила всех близко знакомых с Дарьей. По-прежнему не верилось, что речь идет все о той же Дарье Аленковой. В попытке разобраться Катя даже отправилась на местное кладбище, где девушка была похоронена. Чистая, убранная могилка с садовыми гладиолусами у памятника. На металлической табличке — имя Мерешко и годы жизни. А с выцветшей фотографии смотрела круглолицая шатенка, ничего общего не имеющая с той хрупкой блондинкой, которая работала няней у Фарафоновых.

Глава 13 Ложь

Грег не появился на следующий день после их разговора, хотя обещал. Оксана прождала в условленном месте на набережной почти час. В тот вечер у девушки случилась почти истерика, но тихая, беззвучная. Плакать она не смела, потому что родители обязательно начали бы расспрашивать, в чем дело.

Он объявился через день. Снова вошел в аудиторию посреди лекции и, извинившись, попросил Оксану выйти. Преподаватель — все тот же, по экономике, вопросительно уставился на нее, но девушка на этот раз не реагировала. Ей много стоило перебороть себя, но она досидела до конца пары. Вышла с толпой студентов и холодно бросила, не оглядываясь, что у нее еще один семинар.

Во время этого семинара Оксана не слышала никого. Она вполне отдавала себе отчет, что Грег может разозлиться, уехать и не вернуться уже никогда. Как она это переживет, Оксана не знала, но поставила себе условие, что если это произойдет, искать встреч уже не станет. Выйдя в коридор, огляделась — Грега не было. Не дождался.

— Ну и пусть, — полушепотом произнесла девушка, вздергивая голову и набирая в легкие побольше воздуха, чтобы не расплакаться, и уперлась взглядом в огромный розовый букет. Держа его в вытянутых руках, Грег глядел на нее наигранно печальными глазами. Для него это все было милой шуткой.

— Нет мне прощения, я знаю… — придуриваясь, он бросился на колени прямо посреди коридора. Однокурсницы с интересом наблюдали, некоторые даже, наверное, завидовали Оксане.

— Прекрати паясничать! — прошипела она, уже не на шутку разозлившись.

Так и не взяв розы, она дошла до автомобиля, боковым зрением видя, что Грег плетется следом. Сесть ему не предложила, но и не отъезжала, а, нервно постукивая ногтями по рулю, дала понять, что ждет, когда он усядется.

— Ксюш, ну прости, — Грег долго ждать себя не заставил. Бросил ненужный букет на заднее сидение и устало опустился рядом с Оксаной. — День вчера был напряжный, даже некогда было позвонить…

— Ты знаешь, почему я ждала тебя эти два месяца? — перебила его Оксана. — Потому что ты предупредил меня, что уедешь, и обещал, что вернешься. Но больше я тебя ждать не стану: если когда-нибудь исчезнешь, то можешь уже не возвращаться!

— Я тебя понял, Ксюш, обещаю, что это больше не повторится. Поехали?

Грег больше шутить не пытался, но все равно отнесся к произошедшему как-то слишком легко. Это Оксана изводилась вчера и сегодня, не зная, останется он с ней еще хотя бы на день, а он хорошо знал, что все зависит только от него. Что достаточно купить паршивый букет или пообещать — и все снова будет хорошо. И — что больше всего бесило Оксану — он был прав.

Оксана унаследовала эту черту от мамы, ей нужно было знать, что она — она, и никто другой, контролирует происходящее в собственной жизни. А свои чувства к Грегу, и тем более его самого она контролировать не могла — у нее этого не получалось, и это злило.

Девушке даже казалось иногда, что он ее любит совсем не так, как она его. Грег как будто каждый раз проверяет, что она готова стерпеть ради него…

— Ксюш, нам после поворота налево.

— Почему, — растерялась Оксана, — мы разве не к тебе едем?

— Нет, Ксюшенька, мы едем в Старогорск. Ты помнишь Костика? Он сейчас в СИЗО…

И надолго замолчал. Оксана заглянула Грегу в лицо и поняла, что он не просто так замолчал, а тщательно обдумывает, что сказать.

— Понимаешь, — осторожно подбирая слова, заговорил он, — мы — и ты, и я какое-то время общались с Костиком, и если его вдруг спросят о нас, он может рассказать. Нельзя, чтобы он что-то рассказал, Ксюша, нельзя.

Единственное, о чем Оксана подумала в этот момент: каким образом он собирается заставить Костика молчать?

— Ты что, убить его хочешь? — глухо спросила она, глядя на любимого во все глаза.

Пару секунд Грег недоуменно смотрел в ответ, а потом вдруг усмехнулся. А следом вовсе расхохотался, впрочем, ненадолго. Пока стояли на светофоре, он обнял Оксану, гладя по голове, как маленькую:

— Бедная, бедная моя девочка, как ты, наверное, устала от всего. Это у меня сумасшедшая жизнь, для меня это нормальное состояние, и я все время забываю, что для тебя, должно быть, каждое мое слово — шок.

Грег отстранился и, словно гипнотизируя девушку взглядом, произнес очень серьезно:

— Разумеется, никто не собирается Костика убивать, — и, уже отвернувшись к окну, добавил: — Предложим ему деньги, чтобы он молчал о нас, вот и все.

Оксане почему-то показалось, что Грег врет. Или по крайней мере недоговаривает. Она припарковалась в первом попавшемся свободном «кармане» и заглушила двигатель.

— Я никуда не поеду, пока ты мне все не расскажешь, — упрямо произнесла Оксана.

Грег спорить не стал. Через двадцать минут они уже сидели в кафе неподалеку, но Грег все равно молчал, делая вид, что занят выбором обеда.

Оксана исподтишка разглядывала его, удивляясь самой себе, откуда взялись такие мысли. Она впервые задумалась о том, что почти не знает его. Даже паспорта его не видела — может, его и не Грегом зовут, и даже не Григорием. Даша представляла его своим братом, но сейчас Оксана в это не верила. Сам Грег рассказывал о себе крайне мало, только раз обмолвился, что является директором какой-то оптово-закупочной фирмы. Продает то ли бытовую химию, то ли продукты. Находится фирма то ли в Омске, то ли в Новосибирске. В подробности Грег не вдавался, да Оксана и сама пресекала все попытки говорить о его работе. Вывод о том, что мужчина он состоятельный, привыкший к роскоши и комфорту, она сделала сама: было заметно, что в костюме от Армани он чувствует себя уверенно, прекрасно разбирается в московских ресторанах и по свету поездил много — то обещал сводить Оксану в свой любимый ресторанчик в лондонском Ноттинг-Хилле, то упоминал о понравившемся отеле на Лазурном берегу.

И в то же время Грег не был надутым индюком, подобно значительному числу людей его круга. Наоборот, он казался очень простым. Своим парнем, что называется. Оксана хотела надеяться, что деньги на поездки к Лазурному побережью он действительно заработал, но… в последнее время верила в это все меньше и меньше. Гопницкого вида приятель Костик, какие-то непонятные проблемы с бизнесом, из-за которых Оксана не могла ему даже позвонить два месяца, а сейчас вынуждена терпеть спортивный костюм и щетину — его маскировку. Теперь еще и туманные планы заставить Костика молчать…

— Ксюша, я все продумал до мелочей, договорился с людьми, поэтому, кстати, и не смог вчера выбраться к тебе. Дело за малым, но мне без тебя не справиться. Ты мне нужна, Ксюшенька.

— Ты объявляешься, только когда я тебе нужна, — отходить от обид быстро Оксана не умела и все еще не могла побороть злость на Грега.

— Ну что ты такое говоришь, ты всегда мне нужна! Каждую минуту. Я люблю тебя, малыш.

Оксана не ответила. Сделала большой глоток сока и только потом сказала, как будто не слышала:

— Даша правда была твоей сестрой?

Оксана очень явно почувствовала, что ему эта тема неприятна. Грег даже поежился.

— Правда. Только не родной, а дальней родственницей.

— И неужели ты не мог подыскать ей в твоей фирме работу поприличней, чем няня в чужой семье?

— Ну… мы мало общались.

— А мне показалось, что вы общались как очень близкие люди.

Грег рассмеялся:

— Оксан, хватит, я чувствую себя как у прокурора на допросе.

— А тебе часто приходилось бывать у прокурора?

Он прекратил смеяться и теперь уже мучительно выдумывал, что ответить.

— Ты знал, что Даша — преступница, наводчица? — снова спросила девушка.

— Да с чего ты это взяла?! — Грег даже на стуле подпрыгнул как ужаленный.

— Чтобы догадаться, не нужно быть ни прокурором, ни следователем! Как только она уволилась, нас ограбили! Она и код сигнализации знала, и пароли сейфов. Иначе зачем ей нужно было наниматься в нашу семью — она ведь никогда не работала няней или воспитателем?

Грег ничего не ответил, просто вернулся к обеду. Оксане казалось, что и сейчас он уверен: она ограничится неприятными вопросами и все равно побежит претворять в жизнь его план. Девушка решилась:

— Скажи, это ты организовал ограбление нашей квартиры?

Грег молчал.

— Скажи хоть что-нибудь! — потребовала девушка.

— Зачем? Ты ведь уже все решила и мне не поверишь, что бы я ни сказал.

— Значит, скажи так, чтобы я поверила!

Грег дожевал салат, потом поднял взгляд и устало ответил:

— Нет, это не я.

— И ты даже не знал об ограблении?

— Не знал, — не отводя взгляда, ответил он и улыбнулся.

У Оксаны в глазах уже стояли слезы. Она отвернулась к окну и всхлипнула:

— Я тебе не верю.

— Ну я же говорил, что не поверишь, — усмехнулся Грег и вернулся к салату.

В этот момент терпение Оксаны лопнуло. Она, стараясь, чтобы не дрожали руки, отсчитала деньги за обед, положила на столик и, не говоря ни слова, поспешила к выходу. Оксана шла и даже теперь мечтала только об одном: чтобы Грег ее остановил.

И он остановил.

— Ксюша, не бросай меня, — Оксана даже не слышала, как он подбежал, просто в одно мгновение оказалась в его объятиях. — Если ты мне не поможешь, мне не к кому больше обратиться.

Как хотелось помочь! Как хотелось быть нужной ему и надеяться, что это его хоть капельку изменит!

— Как я могу тебе помогать — ты ограбил моих родителей! Ты морочил мне голову столько времени! — громким отчаянным шепотом ответила она. Других посетителей кафе Оксана словно не замечала, хотя смотрели на них все.

Грег торопливо вывел ее на улицу, крепко держа за руку, словно боясь, что она опять убежит. Непонятно было, что не нравилось ему больше — что она так думает о нем или что ее слова слышало все кафе.

— Я не могу всего сейчас рассказать, малыш, это долго, а у нас нет времени. Но когда все закончится, я обещаю сказать тебе правду.

Грег смотрел в заплаканные Оксанины глаза и, видимо заметив в них готовность снова бежать за ним на край света, улыбнулся и повел к машине.

Снова кафе, но теперь уже в Старогорске. Тесный зальчик с рядами ярко-красных дерматиновых диванов и столиками между ними. В этот час кафе пустовало: кроме Грега с Оксаной, обедала еще одна парочка, мужчина у барной стойки глухим голосом рассказывал что-то официантке, которая делала вид, что ей смешно, да сидела в дальнем углу девушка с ноутбуком.

Грег излагал свой план. Он зарисовывал что-то на салфетке, то и дело просил Оксану повторить сказанное и уточнял, поняла ли она. Та огрызалась, что не глупее некоторых — она и правда механически запоминала, но в суть вникнуть не могла. Да и не старалась, так как мысли были заняты другим. Она думала, что, наверное, не имеет права требовать от Грега, чтобы он изменился. Это ее не устраивает, а ему его жизнь, похоже, нравится. По крайней мере, когда Грег пересказывал ей «грандиозный план», у него впервые за день засветились глаза. Он был авантюристом по жизни, его происходящее гораздо больше забавляло, чем доставляло беспокойство.

— Ну вроде все, Ксюш. Остальное завтра… — его прервал затрещавший телефон Оксаны. — Что-то случилось?

— Да, это следователь из Следственного комитета. Что им еще нужно?

Оксана испуганно смотрела на дисплей телефона, не зная, что лучше: не снимать трубку или вовсе сбросить вызов. Ничего хорошего она от беседы не ждала, у нее даже мелькнула мысль, что их с Грегом сейчас подслушивали — навешали жучков, выследили… неспроста ведь звонят!

— Так сними трубку и узнаешь, — как ни в чем не бывало ответил Грег. — Снимай-снимай, Следственный комитет нужно уважать.

Вопросительно взглянув на него еще раз, Оксана нажала прием. Следовательница Астафьева, разумеется, в курсе их разговора не была, по крайней мере, никаких претензий Оксане не предъявляла, просто просила о встрече.

— Я еще раз говорю вам, я не знаю, где сейчас Грег! — ответила Оксана, бросив взгляд на возлюбленного, который, казалось, даже не удивился.

— Речь пойдет не о нем, а о Дарье Аленковой. У следствия появились новые сведения, мне нужно задать вам несколько вопросов. Когда вы сможете приехать?

— Каких еще вопросов? — дико волнуясь, спросила Оксана. — И вообще, если я к вам и приеду, то только с адвокатом…

Грег взял новую салфетку и начал что-то писать.

— Как вам будет угодно, Оксана Викторовна, — согласилась Астафьева. — Сможете приехать сегодня до шести?

«Пускай приезжает сама — сюда и сейчас!» — прочитала Оксана на салфетке и беспомощно уставилась на него. Грег кивнул, подтверждая написанное.

— Э-э-э… лучше вы приезжайте сюда, я готова сейчас с вами поговорить…

Следовательница, как ни странно, спорить не стала, а спросила адрес кафе и пообещала, что будет через час.

— Грег, зачем ты ее сюда позвал? — Мысли у Оксаны были самые нерадостные. — Ты ведь не собираешься ничего с ней сделать?

— Глупышка, — только рассмеялся он, — не бойся, все будет хорошо.

Астафьева приехала даже раньше, чем обещала. Грег все это время подбадривал Оксану, утверждая, что опасаться нечего — про Дашу можно рассказывать все что угодно. Тем более что Оксана про нее и так ничего не знала. Грег ничуть не спешил, и в какой-то момент девушка даже подумала, что уходить он не собирается вовсе, а решил поговорить с Астафьевой лично. Но когда мимо тонированного окна кафе прошла к дверям следовательница, Грег, еще раз задорно подмигнув, подхватил свою чашку с кофе и переместился за соседний свободный столик. Оксана только и успела обернуться к выходу и махнуть Екатерине Андреевне рукой.

— Извините, что отвлекаю, Оксана Викторовна, но мне необходима ваша помощь, — перешла к делу Астафьева, присаживаясь на место, где минуту назад сидел Грег. — Это не займет много времени. Скажите, это вы помогли Дарье Аленковой устроиться няней в вашу семью? При каких обстоятельствах это было?

Оксана через плечо Астафьевой взглянула на затылок Грега — он диалог, конечно, слышал — и пожала плечами:

— Что здесь вспоминать, сначала она позвонила мне и попросила денег в долг.

— Это было в Старогорске?

— Нет, в Москве, кажется, в августе того года… Я ей не отказала. Договорились встретиться в кафе, слово за слово — выяснилось, что ей нужна работа. Она сама намекнула, что воспитателем в саду работала когда-то. А мама как раз няню Дениске подыскивала… Но подыскивала такими темпами, что Дениска бы и школу успел окончить. Вот я и решила сразу два добрых дела сделать, — Оксана скептически усмехнулась, — и семье помочь, и Дашке. Я ведь не знала тогда, какая она на самом деле.

— Понятно. Вы говорите, что Даша вам на сотовый позвонила — денег занять. Значит, вы до этого были уже знакомы?

— Да, мы где-то за неделю до этого в клубе виделись. В «Скорпионе», — девушка опасливо взглянула на следовательницу, больше всего опасаясь, что эти сведения попадут в протокол. Но говорить правду ее просил Грег.

— И вы в тот же день дали ей номер своего телефона?

Оксана отвлеклась от разглядывания затылка Грега и всерьез задумалась. Она помнила, как сидела в набитом посетителями зале «Скорпиона» с Настькой и какими-то ее приятелями. Контингент в клубе был более-менее постоянным, потому новенькая — невысокая, стройная и довольно симпатичная блондинка — из общей толпы выбивалась. Заметно было, что попала она сюда случайно. Оксана из любопытства даже пыталась понаблюдать, с кем она сюда пришла, но так и не поняла.

Когда в очередной раз вышла в дамскую комнату, блондинка вошла следом и с таким видом, будто они уже лет сто знакомы, посетовала, что это место ей не нравится, на что Оксана ответила что-то стандартное. Блондинка в ответ улыбнулась, протянула руку, прямо как в приличных обществах, и представилась Дашей. Как Оксана дала этой Даше номер своего телефона, она не помнила. Да и странно было, что вообще дала — продолжать знакомства с народом из «Скорпиона» она обычно не стремилась. Но когда через неделю Даша позвонила и попросила встретиться, вспомнила ее сразу. А вопросом, откуда у нее номер телефона, даже не задавалась.

Только сейчас Оксана ужаснулась — как она могла привести в семью едва знакомую девицу из «Скорпиона»?! Но тогда она настолько прониклась Дашкиной проблемой, такой милой и несчастной казалась девушка, что Оксане самой захотелось ей помочь…

— Ну в общем, так мы и познакомились. Наверное, в тот вечер я и дала ей свой номер, — нерешительно ответила Оксана.

— То есть вы не исключаете, что ваш номер Аленкова могла взять где-то еще, а в «Скорпион» пришла с единственной целью — познакомиться с вами?

Оксана пожала плечами:

— Может быть…

— И вы так и не выяснили, с кем она тогда была в клубе?

Девушка покачала головой.

Засиживаться Астафьева, как и обещала, не стала, а вскоре, попрощавшись, ушла. Только краем глаза — уж больно занята Оксана была своими мыслями — она отметила, что Грег тоже поднялся и вышел следом.

Оксана не могла не признать, что следовательница права. Дашка — профессиональная аферистка и явилась в тот день в клуб только для того, чтобы завести знакомство с ней, с Оксаной. И конечно же, Даша была в «Скорпионе» не одна. Она была там с Грегом. Наверняка! Эти двое обманули ее тогда, а сейчас один Грег, без Дашки, продолжает плести какие-то интриги. Почему она даже не пытается сопротивляться?

Грег вернулся минут через пять и сразу начал торопить Оксану:

— Мы и так здесь весь день сидим, поехали, Ксюш… Что опять случилось?

Оксана, вглядываясь в его лицо, все больше приходила к выводу, что права — он ее обманывает. Каждую минуту, каждую секунду, каждым словом.

Вдруг оживленная веселость сошла с его лица, и он сел напротив. А потом горько усмехнулся:

— А ведь я знал, что ни к чему хорошему твоя беседа с Астафьевой не приведет.

— Зачем тогда уговорил меня встретиться с ней?

Грег пожал плечами:

— Не в моих правилах лишать человека выбора. Вот теперь ты ее выслушала и можешь поступить как хочешь. Ты мне очень нужна, малыш, но если сейчас встанешь и уйдешь — обещаю, что никогда больше беспокоить тебя не стану.

И он, уже не улыбаясь, смотрел ей в глаза, давая понять, что решение за ней.

А Оксане было бы намного легче, если бы он просто ушел сам. Бросил ее. Она бы, конечно, страдала какое-то время, но обязательно смирилась. В самом деле, наивно полагать, что в восемнадцать лет встретишь человека, с которым проживешь всю жизнь. Но азарт у Оксаны был в крови — все-таки существовал один на миллион шанс, что Грег не грабитель и не убийца. Шанс, благодаря которому она могла надеяться, что стоит потерпеть еще чуть-чуть, и все кончится, они с Грегом останутся вдвоем навсегда и будут счастливы. Отказаться от этого шанса Оксана не могла.

— Я ведь обещала помочь тебе, — смогла улыбнуться девушка и со всей серьезностью добавила: — Но если, как только я все сделаю, ты мне не объяснишь, для чего это, — пеняй на себя.

Грег почему-то не поверил — рассмеялся с явным облегчением и наклонился, чтобы поцеловать Оксану.

Глава 14 Афера

— Я все выяснил, у этой твоей Астафьевой обед начинается в половине первого, — Грег посмотрел на наручные часы, — то есть уже скоро… а вон, кстати, она идет. Да, не перерабатывают работнички прокуратуры.

Из дверей главного входа действительно неспешной походкой вышла следовательница Астафьева в сопровождении дамы в форменном кителе, обе направились к пешеходному переходу.

— И чего ты так боишься ее, Ксюш? По-моему, вполне безобидное создание, — усмехнулся Грег.

— Никого я не боюсь! — огрызнулась девушка, вспоминая, как это «безобидное создание» угрожало завести на нее уголовное дело. Оксане до сих пор делалось дурно при мысли, что Астафьева в любой момент могла рассказать об этом родителям. — Просто она вечно суется, куда не нужно. Как будто специально отравляет мне жизнь!

— И что, даже взяток не берет?

— Мама наводила справки: отец у нее очень уж состоятельный. Был. Отца убили, а наследство осталось. В общем, деньгами ее вряд ли возьмешь.

Астафьева тем временем скрылась из виду, пора было действовать, как задумывали.

— Я пошла, — собралась с силами Оксана, — но если она вернется — сразу мне звони!

— Ладно, — рассмеялся Грег, явно не разделяя ее опасений.

Оксана, напустив на себя легкомысленный вид, вышла из машины, быстро перебежала дорогу и вошла в здание Следственного комитета. Схему его она изучила заранее с Грегом и знала, что собственно Следственный комитет занимал второй и третий этажи, а первый целиком отводился РУВД, которое сейчас ей и было нужно ей.

Оксана уже бывала в этом здании и помнила, что турникет возле дежурной части ей не пройти, но все равно беспомощно ткнулась в него. Ее манипуляций никто не заметил: настало время обеда, и все РУВД было чрезвычайно занято. Оксана ткнулась еще раз, уже более уверенно.

— Девушка! Вы куда? — наконец на нее обратил внимание суровый упитанный мужчина в форме, сидящий в застекленной будке дежурной части.

— Ой, — сказала Оксана и принялась рыться в сумочке, — мне паспорт делали и вот, смотрите… — попыталась она под стекло просунуть документ, — и вместо восемьдесят шестого года рождения напечатали шестьдесят восьмой! Мне что, по-вашему, сорок лет? Вы посмотрите, посмотрите!

Паспорт под стекло, конечно, не пролез, да дежурный и не горел желанием в него заглядывать:

— Э-э-э… так вам в паспортный стол надо — это по другому адресу.

— Так я оттуда только что! Меня к вам послали… Что вы меня гоняете? Где ваш начальник, позовите!

— Это РУВД, девушка, мы паспортами сроду не занимались, — попытался дать отпор дежурный.

— Послушайте, как ваша фамилия? — Оксана слышала однажды, как этот вопрос задавала мама кому-то несговорчивому по телефону. Повторить у нее получилось превосходно и с теми же интонациями. — И позовите сюда начальника!

— Начальник на обеде!

— А я подожду!

Оксана демонстративно встала напротив окошка, давая понять, что на улице ждать не собирается. Уже через пять минут дежурный не выдержал презрительно-надменного взгляда и нажал заветную кнопку, снимая турникет с блокиратора:

— Проходите… восемнадцатый кабинет.

— А вашу фамилию я все равно узнаю, — пообещала напоследок Оксана.

В коридорах было тихо, безлюдно. Лишь изредка из кабинета в кабинет сновали какие-то люди — кто в форме, кто в гражданском, но совсем никто не бросался спрашивать у Оксаны, зачем она пришла, и тем более не требовал документы, вопреки опасениям. На Оксану вообще внимания не обращали. Опасаться ей стоило только тех немногих, кто мог ее узнать. Ни к какому начальнику она, конечно, не пошла, а прямиком направилась к лестнице сразу за дежурной частью, ведущей в цокольный этаж. Здесь, как объяснял Грег, находились камеры изоляторов временного содержания. Разумеется, посторонним сюда вход был воспрещен, но, по словам Грега, этого знатока человеческой психологии, во время обеда отсюда хоть побег устраивай с заложниками — никто ухом не поведет. Оксана же была уверена, что он преувеличивал, и имела замечательную возможность проверить это…

Довольно уверенно девушка спустилась по лестнице, твердя себе, что если ее кто и остановит, то она всегда сможет сказать, что заблудилась. Уже дойдя до двери внизу, Оксана вдруг замерла, прислушиваясь: ей показалось, что она слышит сверху голос Астафьевой. Через мгновение поняла, что ей не послышалось. Девушка засуетилась — спрятаться на лестнице было совершенно негде. В панике Оксана бросилась наверх и не сразу сообразила, что идет Астафьева как раз в ее сторону.

«Почему Грег не предупредил?! — мучилась она вопросом, прижимаясь к стене и пачкая тончайшую шелковую блузку известкой. — У них по всему зданию натыканы камеры? Грега арестовали, и он сдал ее? Или вездесущая Астафьева кожей чувствует, когда ее хотят обмануть?!»

Голос следовательницы слышался совсем близко — Оксана даже различала слова, вот только смысла никак уловить не могла, а из-за угла коридора девушка даже видела ее тень. Когда Астафьева договорила с кем-то и двинулась к проему, где пряталась Оксана, девушка зажмурилась, совершенно не зная, как будет оправдываться — в историю про «заблудилась» Астафьева не поверит точно.

Цокающие в гулком коридоре звуки шагов подобрались совсем близко, а потом вдруг начали отдаляться, пока совсем не стихли.

Прошла мимо, слава богу…

Оксана открыла глаза и, облегченно выдохнув, снова спустилась вниз — на этот раз без приключений.

Тяжелая бронированная дверь, крашенная зеленой краской, не поддавалась. Оксана постучала в нее костяшками пальцев несколько раз — тишина. Только после этого девушка вынула ключ — его дал Грег. Бог знает, где он сам достал эту уродливую длинную железяку, которая едва помещалась в ее сумочке… Оксана вставила ключ в замочную скважину. Тяжело, с оглушающим, как ей казалось, скрипом тот повернулся два раза, после чего что-то внутри замка щелкнуло и дверь с еще более чудовищным скрежетом поплыла внутрь.

Оксана удерживала ее, сжавшись в комок и не понимая, почему до сих пор не прибежали какие-нибудь омоновцы или собровцы с автоматами, пока не убедилась, что ее действительно никто не слышал…

В небольшой комнатке, где находился пост дежурного, никого не было — видимо, и правда все разошлись обедать, только телевизор работал, нарушая тишину. Дальше, за дверью-решеткой с крупными прутьями, которая даже не была заперта, опять же было пусто — ни заключенных, ни стражи, лишь грязные зеленые решетки по обе стороны коридора. В растерянности Оксана остановилась, вспоминая, не забыла ли чего-то из напутствий Грега… Мысли разом вылетели из головы, когда чья-то рука властно и сильно обвила ее талию, прижимая к одной из решеток. Оксана дико вскрикнула и с усилием вырвалась.

— Ты к кому такая красивая? — между прутьев из темноты на нее смотрело безобразное лицо, заросшее щетиной, и гадко улыбалось.

— Руки убери! — опомнившись, велела Оксана. — У себя на районе будешь девок лапать!

Все-таки времяпрепровождение в «Скорпионе» ее многому научило. Поправив волосы, Оксана подняла презрительный взгляд:

— Ты Котов?

— Не-а, — не прекращало улыбаться лицо, и вдруг отвернулось в глубь камеры, где, как только что рассмотрела Оксана, находились еще трое: — Котов есть такой?

Остальные узники вразнобой покачали головами.

— Нету Котова, красавица. Может, я сгожусь? — и снова заулыбался, демонстрируя гнилые зубы.

— Обойдешься… — передразнила его девушка, скорчив гримаску.

— Я Котов! Чем могу быть полезен? — из камеры, расположенной чуть дальше, выглянуло еще одно лицо, на удивление приличное.

Оксана тут же поспешила к нужной решетке. При ближайшем рассмотрении Котов оказался человеком довольно преклонного возраста — седовласый, с колючим проницательным взглядом и резкими линиями морщин на щеках и лбу.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась Оксана и произнесла заученную накануне фразу: — Вам посылка от товарища Бендера.

И просунула сквозь прутья томик Ильфа и Петрова «Золотой теленок». Это было у Грега чем-то вроде пароля. Котов, усмехнувшись, пролистнул книжицу и поднял взгляд на Оксану.

— Ну… день, к сожалению, не очень добрый, но все равно здравствуйте. Можете называть меня Георгий Павлович. А мне к вам как обращаться?

— А… Гре… то есть товарищ Бендер не разрешил мне вам свое имя называть, — честно ответила Оксана.

— Но как-то ведь мне нужно к вам обращаться? Несмотря на обстановку, в которой приходится вести беседу, я так понимаю, что разговор будет долгим.

— Можете звать Олей, — прервала его Оксана, боясь, что тот не отстанет. — И на словах товарищ Бендер не велел ничего передавать, все написано на тридцать пятой странице. В книжке.

Загадочный Котов снова пролистнул книгу, уже более внимательно, а Оксана почти с любопытством смотрела на него. Георгий Павлович даже одет был не как его сокамерники — в замызганные майки и растянутые тренировочные штаны, а во вполне приличный спортивный костюм. В настоящий «Найк», между прочим, не рыночный. Она никогда бы не подумала раньше, что преступники бывают такими.

— Оля, а товарищ Бендер больше ничего не передавал мне? — закрыл книгу Котов.

— Передавал, — спохватилась девушка, доставая из сумочки новый сотовый телефон с чистой сим-картой. — Вот…

Котов, отойдя в угол камеры, набрал по памяти номер и недолго разговаривал. Оксана знала, что говорил он со своей женой Верой, к которой они с Грегом заезжали сегодня утром и оставили ей кредитную карту с оплатой труда Георгия Павловича. Сейчас Вера должна была сообщить ему, что деньги получила.

— Все в порядке, Оля, спасибо, — с видимым сожалением вернул он телефон.

Грег рассказал Оксане, что Котова завтра переводят в СИЗО и телефон, который был единственным средством связи с родными, все равно пронести не позволят.

— Может, вам еще кому-то нужно позвонить? — сжалилась Оксана. — Я подожду, у меня есть время.

— Нет, больше некому, — посуровев, ответил Котов, — но все равно спасибо, Оля. А товарищу Бендеру передайте, что я все сделаю.

Сев в машину, Оксана вела себя подчеркнуто холодно и на вопросы Грега не отвечала.

— Почему ты не предупредил, что Астафьева вернулась? — наконец спросила она, в упор уставившись на него.

Грег улыбнулся:

— Ну прости, Ксюш… Я решил, что незачем тебя волновать: один шанс из десяти, что ты вообще заметила бы ее.

— Ах вот, значит, как?! — вспылила Оксана. — Ты делаешь вид, что мы с тобой как бы обсуждаем все вместе, а на самом деле давно уже все решил! Забирай свой проклятый телефон, радуйся, что я опять сделала все так, как ты хотел.

Она всучила ему сотовый и наблюдала, как Грег совершенно невозмутимо вытаскивал из него симку. Только убрав разобранный телефон в карман, он приобнял Оксану, целуя ее в щеку.

— Прости, малыш. Пришлось торопиться: Котова переводят в СИЗО завтра утром и очень важно, чтобы он встретился с Костиком и передал ему мои слова. Не сердись на меня.

Оксана уже остыла. Она просто не видела смысла дуться. И в конце концов, все ведь обошлось, да и действительно — чего она так боится эту Астафьеву? Сейчас только хотелось, чтобы все быстрее кончилось, такие приключения были девушке не по душе.

— Грег, а что будет потом? — вдруг спросила она.

Он в этот момент опять сверялся с какими-то своими записями и мысленно был далеко.

— Что будет? Котов встретится с Костиком в СИЗО, предложит ему денег от моего имени — за молчание. Тот согласится — точно знаю, что согласится. Он понимает, что за кражу в составе группы больше дают, чем по той же статье, но в одиночку. И потом… Ну отсидит паренек какое-то время, зато его будет греть мысль, что, когда выйдет, будет жить припеваючи.

— Я не про Костика, я вообще… — отозвалась Оксана. — Допустим, Костик и правда согласится о тебе молчать, уладишь ты все свои дела в Старогорске, а что будет потом?

Грег оторвался от записей и, кажется, действительно задумался:

— Не знаю, малыш, я не привык так далеко планировать… Хотя нет, знаю: мы с тобой займем места в самолете и закажем шампанского. Ты знаешь, в самые безнадежные моменты я всегда представляю себе эту картинку: я смотрю из иллюминатора на облака. Внизу мелькает Москва — маленькая-маленькая, разделенная на квадраты и почти уже не существующая. И еще я точно знаю, что уже через несколько часов начнется новая жизнь, и мне становится спокойно.

Грег улыбался, лицо его в этот момент было умиротворенным. Оксана тоже улыбнулась, всеми силами стараясь визуализировать эту картинку, и прижалась к плечу Грега. Больше всего ей нравилось, что он сказал «мы» — причем вышло это легко, не вымученно. Значит, он действительно мечтает уехать с ней, а не один.

— И не надоело тебе каждый раз начинать заново? — улыбаясь, спросила она, действительно представляя золотистые облака, проплывающие мимо иллюминатора. — И куда все-таки мы полетим?

— Не знаю, Ксюш, — посерьезнел вдруг Грег, — я уже везде бывал, так что куда захочешь, туда и полетим… А пока давай-ка отъедем в другое место, а то уже битый час отсвечиваем возле Следственного комитета.

Оксана пребывала в замечательном настроении — редкость за последние дни. Она обдумывала, куда ей больше всего хочется уехать с Грегом и нужно бросать университет совсем или пока оформить академический отпуск, когда Грег вдруг попросил остановить машину:

— Мне еще тут по делам нужно сбегать, а ты езжай. Тебе, наверное, на занятия нужно.

— Ничего страшного, подождут занятия, — все восторженные мечты в мгновение разлетелись, как осколки, и Оксана снова насторожилась, готовая подозревать Грега во всем смертных грехах. — К тому же ты обещал мне все-все рассказать, ты помнишь?

Он сделал мученическое лицо и выразительно посмотрел на часы:

— Ксюшенька, любимая, я все тебе расскажу, но не сейчас — у меня еще полно дел.

— Раньше ты свои дела решал вместе со мной, — Оксана посмотрела на него и ясно поняла: когда Грег выйдет из машины, то уже не вернется. Сядет в самолет, только один, без нее. — Если ты прямо сейчас все не объяснишь, то можешь не возвращаться, — твердо закончила она, глядя в его глаза.

Грег, уже открывший дверцу, как ни странно, сел на место и снова ее захлопнул.

— Хорошо, я все расскажу — прямо здесь… Ксюш, я действительно имею отношение к ограблению квартиры твоих родителей, но делал я это не по своей воле. Понимаешь, я агент под прикрытием, — он взял ее за руку, как будто боясь, что она сейчас убежит, и заговорил торопливо и несвязно: — Меня внедрили в банду, где состояла Даша и… еще один человек — организатор. Естественно, мне пришлось участвовать во всех их делах. Банду намеревались арестовать сразу после последнего ограбления, но Даша неожиданно исчезла, а спустя два месяца ее нашли мертвой в Петербурге, украденное пропало. Мое руководство даже меня подозревало! Естественно, что пришлось прятаться. Ты мне веришь?

Оксана вырвала свою руку и, не зная, как отреагировать на сказанное, повернула ключ зажигания. Впрочем, шок прошел быстро, она завела машину спокойно и сосредоточенно:

— Ну да, конечно, верю, — девушка, перегнувшись через Грега, открыла его дверцу и велела: — Выметайся. Агент под прикрытием!

— Но Ксюша… — растерялся он.

— Убирайся из машины! — вскрикнула девушка. — Найди себе другую дуру и рассказывай ей про облака над Москвой и агентов.

Грег все еще сидел и пытался что-то сказать, но Оксана, едва сдерживая слезы, буквально вытолкала его из машины. Взяла с приборной доски его папку с «агентурными» записями и швырнула следом, после чего захлопнула дверцу и уехала.

Через полтора часа, уже дома, лежа в горячей с пышной пеной ванне, она поняла, что сегодня совершила единственный правильный поступок за последнее время, потому что так легко и спокойно ей не было уже давно.

День начался мерзко. В семь сорок пять, не дав доспать законные пятнадцать минут, разбудил звонок из дежурной части Левобережного РУВД:

— Екатерина Андреевна, уж извините, что так рано, но от СК сегодня дежурите вы, — немилосердно напомнил оперативник.

— Я помню, — Катя на автомате поплелась в ванную, так как звонили ей точно не для того, чтобы предложить поспать еще.

— У нас труп на чердаке. Жильцы верхнего этажа думали, кошка сдохла, полезли убрать — а там мужчина, бомж.

— Чердак хороший? — разглядывая в зеркало заспанное лицо и начиная соображать, отозвалась Катя.

Чердаки и подвалы — самые излюбленные места преступлений в России, это факт. Потому следователя мало что так радует в жизни, как удобный вход на чердак или в подвал.

— А я откуда знаю? — хмыкнул опер. — В общем, вы собирайтесь, дежурная машина будет с минуты на минуту.

Дежурство… Это означало, что помимо всех текущих дел, таких как университетский преподаватель-взяточник и восемнадцатилетняя красотка, убившая забавы ради инвалида — соседа по коммуналке, не говоря уже о раздвоении личности Дарьи Аленковой, Кате придется сегодня реагировать на каждое заявление с подозрением на криминал…

Чердак оказался нехорошим. Глядя, задрав голову, на вертикальную железную лестницу, сантиметров восемьдесят недостающую до пола, и темнеющий квадрат в потолке, Катерина могла радоваться лишь тому, что вовремя отвергла идею вырядиться сегодня в юбку — а ведь была такая мысль, была! Изумительно бы в той юбке следовательница Астафьева смотрелась повисшей на лестнице. Что до трупа, то осмотр места происшествия проводили скомканно и с нарушением всех существующих правил: труп пролежал на чердаке недели две, находиться рядом с ним можно было только в противогазе.

— О, Катерина Андреевна, — порадовался чему-то судебный медик Топорков, — надо нам с вами скооперироваться и наладить бизнес по продаже опарышей рыболовам. Озолотились бы!

Дежурный оперативник, прибывший на место первым, без лишних слов провел следователя к голове трупа, в непосредственной близости от которой торчали оголенные электрические провода, а в вытянутой трупьей руке зажат был почерневший перочинный нож.

— Все ясно как божий день, Катерина Андреевна, бомжик Интернет себе захотел провести. А если серьезно, то попытался провода срезать — его и шибануло. Не наш случай, отказной материал.

— Протокол осмотра все равно составлять надо, — с сомнением разглядывала Катя нечто красное, засиженное мухами, бывшее когда-то человеком.

Медик Топорков тем временем не спеша натянул перчатки и попытался немного изменить положение трупа, очевидно, чтобы проверить наличие огнестрельных или ножевых ран. Зря он это сделал. С чавкающим звуком мясо отделилось от костей, и чердачная атмосфера живо наполнилась новой порцией непередаваемых ароматов. Катя первой метнулась к вожделенной дырке в полу — глотнуть свежайшего после чердака воздуха лестничной клетки.

— Я, пожалуй, в машине доработаю — что я, чердак не опишу? — тут же сдалась она. — Только, Петр Иванович, если в морге хоть одну сломанную кость найдете, дайте знать обязательно. Может, у него череп проломлен, а я отказник писать буду…

И малодушно сбежала.

Пока спускалась с чердака, пришлось проявить свои акробатические таланты, а внизу нос к носу столкнулась с неким типом, дышащим перегаром и смолящим сигаретку. Очень вежливо она представилась и показала удостоверение, после чего попросила принять у медика тяжелый чемоданчик, с которым он сам точно спуститься бы не сумел. На это тип невежливо сплюнул, предложил следователю пройти в каком-то непонятном направлении и к тому же в очень грубой форме назвал ее падшей женщиной. Катя этого не любила. Вступать в споры с типом она не стала, тем более что его уже принялся учить жизни опер. Она просто спустилась к машине и попросила водителя вызвать наряд и забрать хулигана.

Оскорбление должностного лица при исполнении — это триста девятнадцатая статья Уголовного кодекса, наказывается исправительными работами плюс весьма солидным штрафом. Правда, хлопотать о возбуждении уголовного дела и искать свидетелей Кате было откровенно лень. Зато забрать типа в медвытрезвитель, после чего сорок восемь часов подержать в ИВС до выяснения личности сам бог велел. Однако пока Катерина в машине сочиняла протокол осмотра места происшествия, водитель зачитывал анекдоты из газеты, а медик оформлял изъятые вещ доки, оказалось, что тот самый тип решил слазить на чердак. Открыть его он не сумел, зато навернулся с лестницы и сломал себе руку. В результате, вызов наряда отменили и начали вызванивать «Скорую».

— И так будет с каждым, кто посмеет обидеть Катеньку Андреевну! — продолжал веселиться медик.

В конторе мелкие, но очень напрягающие неприятности продолжились: свидетель по делу о взяточнике — студент, подкупивший преподавателя бутылкой коньяка за отметку по сопромату, вдруг решил сменить показания и настаивал теперь, что коньяк он преподнес уже после того, как получил отметку. А взяткой это назвать никак было нельзя. Кроме этого студента, у Катерины имелось еще семеро сдавших пресловутый сопромат таким же способом и признавшихся в этом следствию. Плюс имелся один особо ушлый, который не только положил денежку в зачетку, но и записал недвусмысленную беседу на диктофон. Так что обвинение взяточнику можно было выносить и без коньячного студента, но Катя все равно битых три часа мучила его вопросами и грозила очными ставками, пока тот не сдался и не подтвердил первоначальные показания.

После студента Катя рассчитывала отдохнуть: у нее в сейфе уже три дня хранилась дамская сумка, изъятая с места преступления — бомжатника и набитая разнообразным женским барахлом. Барахло нужно было подробно описать в протоколе осмотра. Правда, вскрывать сумку следовало в резиновых перчатках, а то и в респираторе и тщательно следить, чтобы оттуда не выпрыгнула какая-нибудь резвая блоха, но по сравнению с допросами это был все-таки отдых.

— Здравствуйте, можно? — в кабинет заглянула и потерянно встала в дверях Настя Волчек, глядя на следовательницу настороженно и недобро.

Вообще-то Катя уже неделю пыталась дозвониться до этой девицы со звучной фамилией и извела пачку повесток, приглашая ее на допрос. А Максим так и вовсе выражал сомнения, что Настя еще жива. И вдруг она явилась сама.

— Присаживайтесь… — от неожиданности Катя даже не знала, с чего начать, и выдала скороговоркой: — Я хотела бы поговорить о вашей подруге Дарье Аленковой и уточнить, как долго вы с ней знакомы.

Произнесла это Катя почти наобум, надеясь, что раз девушка наркоманка, то соображать быстро и врать ловко не умеет по определению. Вообще раньше ни на одном Настином допросе — а их было много, ни в одном из показаний других свидетелей не проскальзывало намеков, что они с Аленковой были знакомы и тем более что были подругами. Но Кате не давал покоя последний разговор с Оксаной Фарафоновой: кто подсказал Аленковой, что Оксану можно застать в «Скорпионе»? И кто из «скорпионской» компании был знаком с Оксаной настолько хорошо, что знал ее номер телефона? Только Настя!

— Не понимаю, о чем вы говорите. Я даже не видела эту Аленкову никогда — все знаю со слов Оксанки.

Говорила Настя настолько неуверенно, что следовательница просто обязана была заподозрить ложь. Только Катя никогда и не слышала от этой девушки других интонаций: наркоман в каждом человеке в погонах видит врага, каждую минуту ждет, что сейчас его начнут обвинять. Да и, что бы ни говорил Максим о якобы аналитическом способе мышления Насти, Катя с трудом верила, что это создание может просчитывать вперед дальше чем на один шаг. Ну да, в школе была отличницей, большие надежды подавала в отрочестве — но сколько доз героина она приняла после этого?

И потом, смысл отрицать знакомство с Аленковой есть только в том случае, если Настя замешана в ограблении Фарафоновых. А подозрение, что Решетейников взял себе в подручные девчонку-наркоманку или что наркоманка была организатором этого ограбления, Катя справедливо считала бредом.

Насте она поверила.

— Может быть, вы знали когда-то Дарью Мерешко? — для очистки совести спросила Катя напоследок.

Как на этот простой вопрос отреагировала Настя, ей не понравилось: девушка посмотрела совершенно перепуганным взглядом и, чуть приоткрыв рот, молчала секунд пять. Потом вдруг встала, как будто приготовившись бежать, но тут же села и уверенно ответила:

— Я не знаю Дарью Мерешко. И не знаю Дарью Аленкову. Можно я пойду домой?

Катя пыталась к ней подступиться еще какое-то время, но та плаксиво-неуверенным голосом твердила одно и то же: обеих девушек она не знает. У Кати самой уже не было моральных сил на второй трехчасовой допрос за день. Рассудив, что Настя все равно никуда не денется, она отпустила девушку на все четыре стороны. Наркоманы крепко привязаны к родным местам, точнее, к родным точкам сбыта героина. Найти новые не так уж легко, поэтому Настя не станет рисковать и пускаться в бега.

Глава 15 Человек пропал

Утром в час пик достойно добраться в центр почти невозможно. Автобусы ходят по какому-то своему, никому не понятному расписанию — раз в полтора часа. В маршрутку можно влезть только с боем и с накопленной ненавистью к человечеству, и даже в этом случае приходится стоять на ступеньках, согнувшись в три погибели, и тщательно следить, чтобы никто стоящий рядом не порезал сумку в поисках зарплаты, а милый ребенок на маминых руках не выплюнул тебе в волосы жвачку. Впрочем, без этих прелестных мелочей среднестатистический горожанин своего существования и не мыслит.

Это был обычный ежеутренний сценарий, но сегодня, к удивлению Катерины, маршрутки был и полупустыми, правда, ни одна из них не шла в центр.

— Так к нам же префект округа должен приехать, даже в газетах об этом писали… — охотно пояснила пенсионерка, тоже ожидающая транспорта. — Вот наши и облагораживают главный проспект. Движение там сегодня перекрыто, до центра только в объезд добраться можно.

Еще лучше. В объезд добраться в контору получится как раз к обеду. Катя уже принялась высматривать нужную маршрутку, но вдруг передумала. Пешком до конторы идти какие-то три остановки, обувь сегодня вполне удобная, погодка отличная, воздух… почти свежий. Отчего бы не прогуляться?

Астафьева закинула сумку на плечо, поправила шарфик и размеренно зашагала вдоль проспекта. Вскоре она даже нашла удовольствие в прогулке, потому как жизнь следователя подвижной назвать сложно: вставала с рабочего кресла Катя только для того, чтобы пересесть в кресло автомобильное. Благостно улыбаясь, она приблизилась к палатке с мороженым, чтобы прогулка стала еще приятней.

— Как у вас дешево-то все, — поразилась Катя, выбрав себе замороженный ананасовый сок. — Товар просроченный, что ли?

— Да что вы, девушка, товар самый лучший, ночью только завезли. А цены у нас всегда на порядок ниже, чем в городе, — не без гордости заметила продавщица.

— Да? — Катя отступила на шаг и посмотрела на вывеску. Оказалось, что палатка работает от торгового комплекса «Эдельвейс», который открыл в Старогорске не кто иной, как известный петербургский бизнесмен Дмитрий Кастецкий.

Настроение разом испортилось, даже мороженое теперь стало не в радость. Кто являлся руководителем «Эдельвейса» ни для кого не представляло особенного секрета, как не было секретом и то, что Кастецкий со своими «ценами на порядок ниже, чем в городе» представлял серьезную конкуренцию торговым сетям Софьи Патровой. От состояния холодной войны между ними до открытых боевых действий был один шаг, спровоцировать который могло что угодно. Это значит, что налеты вроде того, в котором Катя стала потерпевшей, станут постоянными, работы правоохранительным органам прибавится, не говоря уже о безопасности на улицах.

О «Снежинке» Астафьева уже неделю собиралась поговорить с Вагановым, но всякий раз не знала, с какой стороны подойти к этому вопросу: мелкие, но регулярные стычки мешали им даже курилку посещать в одно и то же время. И вообще эту дурацкую вражду давно нужно прекращать!

С проезжей части посигналили так громко и неожиданно, что Астафьева подпрыгнула на месте и чуть не подавилась куском мороженого. «Волгу» Катя моментально опознала как служебную машину самого Ваганова. Ну разумеется: кто еще ненавидит ее настолько, чтобы попытаться довести до инфаркта?

— Опаздываете, Катерина Андреевна, — выглянул с плохо скрываемой издевкой в глазах из окна пассажирского места сам замначальника. Потом вдруг выбрался из автомобиля и открыл дверцу сзади: — Садитесь, нам вроде как по пути.

Катя села, мельком подумав, что, может, Юрий Николаевич и сволочь, но воспитан хорошо — этого не отнимешь. Сам он обошел машину и сел рядом с Катей.

— Вы в курсе, что сегодня движение только через Правый берег? Бар-р-рдак! Сегодня же позвоню в транспортное хозяйство, они у меня лично, своими руками будут дорогу восстанавливать…

— И не говорите, Юрий Николаевич, могли бы хоть одну полосу оставить, люди ведь на работу опаздывают, — полностью согласилась Катя.

— Вот именно…

Тема для разговора исчерпала себя моментально, а ехать им было еще далеко. Ваганов, впрочем, вскоре занялся какими-то документами, умудряясь читать их в полутьме салона. Бел он себя вполне спокойно, внимания на Катю не обращал, ей даже подумалось, что он ее вовсе не ненавидит, как она всегда считала. Может, она и правда относится к Юрию Николаевичу предвзято? Ведь были же — особенно на заре Катиной карьеры в следствии — эпизоды, когда ей казалось, что Ваганов ей даже симпатизирует. В смысле как женщине. А однажды ей даже почудилось, что Юрий Николаевич пригласил ее на вполне романтическое свидание: ей тогда по наивности казалось, что вечером в воскресенье начальник подчиненную ну никак не может звать работать.

Любопытно, если бы то свидание не было плодом воображения, что было бы дальше? Наверное, они бы благополучно отужинали вместе, потом, как логическое продолжение, позавтракали; через неделю Юрий Николаевич, не особенно интересуясь ее мнением, перевез бы к себе в квартиру ее вещи вместе с нею; а еще через одну Астафьева уже стояла бы в ЗАГСе в подвенечном платье. Брр!..

— Что это вы, Катерина Андреевна, все улыбаетесь?

— Да я, Юрий Николаевич, думаю о том, что мысль, наверное, материальна. Я вот сейчас только шла и о вас вспоминала, а тут вы сигналите.

Ваганов отвлекся от бумаг и посмотрел на нее так, будто приценивался.

— Странно, что вы это сказали, Катя, потому что я тоже сегодня думал о вас. Впрочем, как и вчера, и как каждый вечер…

Ваганов резко снял очки и смотрел на нее проникновенным, полным тоски взглядом.

— Правда? — только и смогла выдавить Астафьева. Она последними словами ругала себя за попытку пофлиртовать с шефом, ведь ясно же, что ничего легкомысленного по отношению к нему позволять себе нельзя. Он не поймет! Угроза подвенечного платья снова замаячила на горизонте.

— Ну разумеется правда, — Ваганов надел очки и опять начал перебирать бумаги. — Я уже неделю жду, когда вы сдадите в архив дело об ограблении Фарафоновых. Мне каждый божий день начальство на мозги с этим вопросом капает. Чего вы ждете?

Настала очередь Кати нервничать и ерзать:

— Дело в том, что эта банда… чета Аленковых… эпизод с ограблением Фарафоновых наверняка был не единственным. Вот-вот всплывут остальные, и тогда у меня будет чем прижать Григория Аленкова, — почувствовав, как жалко звучит ее оправдательный тон, Катя без паузы продолжила: — Юрий Николаевич, ну почему всякий раз, когда я пытаюсь нормально с вами поговорить, вы провоцируете ссору?!

— Ссору?! Когда это мы с вами ссорились, Екатерина Андреевна? Это называется рабочий процесс.

Замначальника снова смотрел с издевкой.

— Но ведь это вы постоянно критикуете мою работу, шпыняете меня еще больше, чем Толика Василенко, хотя я передаю дел в суд на порядок больше. И это ведь вы запретили Элле Эдуардовне делиться со мной новостями по «Снежинке», хотя знаете, что меня это дело касается напрямую.

— Так потому и запретил! По закону потерпевшим запрещено участвовать в расследовании дела. Сами подумайте, что начнется, если каждой жертве следователь будет рассказывать о своих действиях.

Катя демонстративно отвернулась к окну, а Ваганов, борясь с собой, все же придвинулся ближе и заговорил на тон тише: информацию не полагалось разглашать даже Кате, а уж тем более шоферу.

— Да и делиться пока нечем, одни догадки. Следователи вычислили, что форма лжеомоновцев вроде бы пошита на фабрике под Санкт-Петербургом. Еще оперативники нашли того парня, которого вы видели в магазине, предположительно он имеет отношение к группировке Кастецкого. Повторяю — предположительно! — Юрий Николаевич поморщился. — Но… не знаю, как-то слишком явно все указывает на Кастецкого. И все же у Эллы Эдуардовны это пока основная версия.

— Ну а если все же предположить, что Кастецкого подставили? Сами знаете, недоброжелателей в Старогорске у него сейчас полно.

Автомобиль как раз сворачивал мимо очередного супермаркета «Снежинка», и Катя кивком головы указала на него:

— Не сама Патрова, разумеется, а ее помощники.

Ваганов, глядевший на магазин, пока тот не скрылся из виду, снова поморщился:

— Пока Перегудов не найдется, гадать можно до бесконечности.

Перегудов после пресловутого налета на «Снежинку» — если это вообще был он — не давал о себе знать. К тому же он сам имел основания беспокоиться за свою жизнь, так что вероятность того, что он вспомнит свои угрозы, казалась Кате мизерной. Астафьева успокоилась, осмелела и спустя время дошла до того, что снова бегала от остановки до Следственного комитета мимо парка имени Ленина — мрачнейшего места, обиталища бомжей и наркоманов.

И все же, когда Катя услышала фамилию Перегудова в стенах Следственного комитета, она вздрогнула. Хотя фамилия была произнесена в женском варианте.

— Я Кира Перегудова, я вам звонила. Пе-ре-гу-до-ва! Не делайте вид, что вам незнакома эта фамилия!

Насторожившись, Катя выглянула в коридор и сразу же наткнулась взглядом на стройную брюнетку, одетую в кипенно-белый песцовый жилет и светло-голубые джинсы. Все выдавало в ней даму более чем состоятельную, кроме, пожалуй, лица, на котором не было ни грамма косметики, и волос — не очень чистых и небрежно собранных в узел. В позе просительницы она стояла у раскрытой двери кабинета Эллы Эдуардовны и нервничала так сильно, что даже на расстоянии Катя видела, как трясутся ее руки.

— Так я же вам еще по телефону сказала, — слышала Катя холодный и невозмутимый голос невидимой ей Эллы, — что искать вашего мужа мы сможем только по истечении десяти суток с момента пропажи. Кроме того, вы не думали, что он мог просто уйти в загул, например? Или, может, к любовнице уехал. А вы переживаете раньше времени.

Элла Эдуардовна тоже появилась в коридоре с увесистыми папками под мышкой и начала запирать кабинет.

— Да поймите вы… — снова заговорила Перегудова, но Элла ее строго перебила: — Кира Валерьевна, я вам все сказала — добавить мне нечего, — и неторопливо ушла по направлению к кабинету начальника следственного отдела.

Перегудова дернулась было за ней, но через полшага вдруг передумала и нерешительно застыла посреди коридора. Плечи ее были опущены, глаза без интереса смотрели в пол, а лицо выглядело измученным и резко постаревшим — по нему Перегудовой можно было дать лет тридцать пять или даже сорок, если бы Катя точно не знала, что ей не так давно исполнилось тридцать.

Кира Перегудова была университетской подругой Катиной сестры — не слишком близкой, слава богу, и Катя знала ее лишь заочно. Но то, что она знала, напрочь отбивало желание знакомиться ближе. Кате была неприятна эта женщина, а Евгения Перегудова она и вовсе боялась, но сейчас поймала себя на том, что сочувствует Кире. Да к тому же, если хоть кто-то из этой семейки захотел пойти на контакт, надо этим пользоваться! Зачем Элла гонит ее?

Немного сомневаясь, имеет ли моральное право вмешиваться в дело, которое ведет коллега, Катя направилась к Перегудовой:

— Кира Валерьевна? Я правильно поняла, что вы хотите подать заявление о пропаже вашего мужа?

Та повернула голову и рассеянно оглядела Катю. Впрочем, уже через мгновение от рассеянности не осталось и следа: заметив Катин интерес, Перегудова в две секунды преодолела расстояние между ними и вцепилась в Катину руку мертвой хваткой с явным намерением не отпускать, пока не добьется своего:

— Я его уже несколько дней не видела, телефоны не отвечают… — торопливо и сбивчиво заговорила она. Вы должны что-то сделать, я прошу вас! Его же могут убить в любую минуту!

— Хорошо, пойдемте со мной.

Катя повела женщину к Ваганову и надеялась, что тот окажется у себя. Так как кабинеты замначальника и начальника следствия объединялись общей приемной, она воровато заглянула туда первой и, убедившись, что Элла только что вошла к Трухину, оставила Киру за дверью, а сама постучалась к Ваганову.

— Юрий Николаевич, тут жена Перегудова хочет дать показания.

Тот, хмурясь, набивал что-то на клавиатуре, недовольный, что его отвлекают, глянул на Катерину поверх монитора:

— А разве ею не Элла Эдуардовна занимается?

Катя, опасаясь, что Перегудова их услышит, прикрыла дверь и заговорила негромко:

— Она не хочет ее принимать — выгнала только что. Но мы же сами ищем Перегудова, нужно обязательно ее опросить!

— А сами почему не опрашиваете? — и тут же вспомнил: — Вы же у нас свидетель по «Снежинке». Ну ладно, зовите…

Закрыв материалы и приосанившись, Ваганов приготовился слушать.

В конце марта этого года семейству Перегудовых пришлось резко сменить место жительства, оставив обжитый дом на Рублевке и роскошные апартаменты в Москве. Причина — элементарный страх за собственную жизнь.

— Я думаю, все в этом кабинете понимают, чем занимался мой муж, — Кира бросила на Ваганова взгляд, в котором читался неприкрытый вызов и не было ни капли заискивания. Впрочем, тут же вспомнив, что здесь она выступает в роли просительницы, Кира опустила глаза. — И разумеется, он имел множество врагов. А в марте к тому же ему вынесли обвинение…

— В организации двух убийств, — напомнил Ваганов.

— Кажется. Вынесли обвинение и поместили в СИЗО. Женя боялся оставлять меня с детьми одну, и, наверное, по его просьбе Софья Патрова, у которой мой муж в то время был начальником службы безопасности, проявила заботу о нас. Она предложила мне и детям некоторое время пожить в ее особняке в нескольких километрах от Старогорска. Он хорошо охраняется, и жили мы там чуть ли не инкогнито… Потом, когда обвинения с мужа были сняты, мы приняли решение не возвращаться в Москву, пока все не уляжется.

Ваганов, зная о личной Катиной заинтересованности в деле о «Снежинке», присутствовать на допросе ей позволил. Не мигая, Астафьева смотрела на эту женщину — уставшую и измученную, но желающую казаться сильной. В Кате боролись сейчас потерпевшая, о чьем едва не случившемся убийстве сейчас Перегудова небрежно сказала «кажется», и следователь без эмоций и с холодной головой.

— Расскажите про последнюю командировку вашего мужа. Куда и зачем он ездил? — спросила Катя, надеясь, что следователь в ней все же победит.

— В Петербург, — с готовностью ответила Перегудова, — но в тот раз он ездил ненадолго — дня на два. А зачем — не знаю. Женя мало посвящал меня в свои дела.

— Перед поездкой вы ничего странного в его поведении не заметили? — спросил Юрий Николаевич.

— Вы о перестрелке на кладбище? Я заметила, что он был немного напряжен, но в целом все как обычно. Я только намного позже поняла, что в то утро он чудом остался жив, а все, кто был тогда с ним в машине, убиты.

И снова Кира гордо вскинула голову, чтобы никому не пришла мысль ее жалеть. Но никто в кабинете Ваганова ее и не жалел: Катя, уже поняв, что ничего нового для себя из этого допроса не вынесет, лишь отстраненно думала, что, оказывается, Перегудова, человека, которого она боится и ненавидит, можно искренне любить. Хотелось, конечно, надеяться, что эта женщина вышла за него замуж из-за его социального положения или денег, но стала бы она в таком случае унижаться перед следователями, чтобы попытаться найти его?

Ваганов тоже не жалел, он нетерпеливо постукивал карандашом по столешнице, и в его отведенном в сторону взгляде Катя читала почти презрение:

— Выходит, вы знали, что он в Петербурге, — произнес он, — так почему же, когда к вам пришли сотрудники полиции утром седьмого сентября, вы им об этом не сказали?

— Женя мой муж! Я не собираюсь оправдываться перед вами за то, что не выдала его! — и снова, вспомнив о цели визита, резко сменила тон: — Ну как же я могла выдать отца своих детей!

— Не говорите мне о детях, — перебил, морщась, Ваганов. — В супермаркете во время налета тоже были дети — всем от пяти до двенадцати лет. А девочка, которой пять лет, сутки после нападения не разговаривала! Вам не приходило в голову, что если бы вы сразу рассказали, где ваш муж, налета не было бы?

— Не доказано, что к налету причастен Женя, — едва слышно возразила Перегудова.

— Вы мне будете рассказывать, что доказано, а что нет? — гаркнул Ваганов.

— Послушайте, что вы меня изводите… — Кира вздрогнула, глаза ее увлажнились — к такому обращению она явно не привыкла. — Я всего лишь женщина, пришла к вам, потому что мне больше не к кому обратиться…

— А почему было не обратиться к Софье Патровой, которая вам покровительствовала?

— Она отказалась мне помочь. Даже разговаривать не захотела.

— Тогда вы решили ей отомстить и, наверное, сейчас выложите какой-нибудь страшный компромат?

Перегудова не ответила, только сжала плотнее губы и решительно поднялась со стула. Пока она молча шла к двери, оскорбленная до глубины души, Катя в замешательстве переводила взгляд с нее на бесстрастного Ваганова. Что же, он даст ей уйти?

— Сядьте! — лениво приказал замначальника следствия.

Кира, как ни странно, сразу же села на прежнее место, теперь уже не пытаясь спрятать блестящие от слез глаза. Ваганов, хмурясь, выбрал чистый бланк протокола допроса и без лишней деликатности начал выспрашивать, что случилось в день исчезновения Евгения Перегудова.

Вернувшись из Петербурга, Перегудов приехал домой и рассказал жене, что у него проблемы на работе. Что скорее всего его будет искать полиция, но Кира не должна называть место его укрытия. Сама Кира адрес знала, хотя догадывалась, что за ней следят, следовательно, приходить ей в ту квартиру стоило только в крайнем случае. За все время, пока муж был в бегах, она на той квартире так и не появилась. Зато часто звонила — со всеми мерами предосторожности, разумеется, чтобы не нарваться на полицейскую прослушку.

— Я звонила ему позавчера на сотовый как обычно в десять часов вечера. А он не снял трубку… Я звонила ему весь вечер и все утро следующего дня. А вчера не выдержала и все-таки поехала на ту квартиру. Ключ, который Женя дал мне, к замку подошел, но внутри я никого не застала. Там точно происходила борьба — вся мебель перевернута, а в разбросанных Жениных вещах я нашла это.

Женщина протянула Ваганову зажатый кулачок, из которого выпал на стол обыкновенный патрон — большой, как от автомата Калашникова, закрепленный на порванной золотой цепочке.

— Это Женин талисман еще с Афганистана. Я знаю, он никогда бы не расстался с ним по своей воле.

Ваганов все тем же карандашом расправил цепочку на столе, особенно уделяя внимание месту разрыва, где звенья были сильно изогнуты, и спросил:

— Вы заметили следы крови в квартире?

— Нет, крови не было. То ест, я ничего такого не заметила…

Догадавшись, к чему клонит Ваганов, Кира зажала дрожащей ладонью рот. Кате даже показалось, что она вот-вот лишится чувств, даже Юрий Николаевич не выдержал и предложил ей воды…

Вскоре собрали следственную группу, которую возглавила Элла Эдуардовна, и поехали проводить осмотр квартиры, где скрывался Перегудов. Перед отъездом, правда, следовательница успела забежать к Кате:

— По какому праву вы вмешиваетесь в дела, которые поручены мне? — такой разгневанной Кате Эллу видеть еще не приходилось. — Вы понимаете, что мешаете работать, что сбиваете все мои планы?!

— Но вы ведь сами отказались опрашивать Перегудову! — сразу догадалась Катя, о чем она.

— Вы еще и подслушивали… — зашипела Элла. — Когда ко мне ворвалась эта Перегудова, я по телефону говорила с Трухиным, он просил меня срочно зайти. Или мне нужно наплевать на просьбу начальства и внимать этой даме, которая столько времени морочила мне голову? Глядя в глаза, врала, что понятия не имеет, где ее муж! Всем видом давала понять, что ей нет никакого дела до налета на супермаркет!

Ушла и Элла. Осадок после разговора остался, но это вполне можно было пережить: к тому, что следовательница возмутится, Катя была готова. А о версии, что Перегудов причастен к произошедшему в «Снежинке», Элла Эдуардовна вообще могла узнать разве что пять минут назад от Ваганова. Как бы там ни было, Катя о сделанном не жалела.

Сосредоточиться на документах получилось не сразу: мысленно она опять возвращалась к Кире и даже попыталась примерить на себя ее роль.

«Не дай бог, — тут же передернула Катя плечами, — лучше вообще не выходить замуж, чем всю жизнь бояться, что мужа посадят или убьют».

Мысли переключились на Лешку Никитина. Она давно уже на него не злилась. Осталась только обида за то, что он не посчитался с ее мнением в тот раз. И за то, что не звонит. Положив рядом с клавиатурой свой сотовый и гипнотизируя его взглядом, Катя как раз размышляла, почему Никитин не звонит.

Дверь резко и без стука распахнулась:

— Катенька, я в морг еду, тебе что-нибудь привезти? — как всегда, бесцеремонно ввалился Толик Василенко.

Катя машинально спрятала телефон в сумочку, как будто опасаясь, что Толик прочтет ее мысли. Вопрос Василенко, впрочем, был не праздным: бюро судебно-медицинской экспертизы находилось довольно далеко от Следственного комитета, потому между следователями существовало неформальное правило: если кто-то ехал туда, то выполнял попутно мелкие поручения коллег.

Сегодня у Астафьевой не было в морге никаких дел, но Толика она все равно задержала.

— Толь, ты ведь вместе с Эллой по «Снежинке» работаешь? Есть у вас идеи, куда забрали Перегудова?

Василенко явно неохота было погружаться в рабочие вопросы, но все же он сел ближе к Кате и сделал страдальческое выражение лица.

— Как чувствовал я, что проблем с делом будет море. Ваганов приказал хоть весь город вверх ногами перевернуть, но Перегудова найти, а я нутром чувствую, что тот уже покойник. У меня на такие вещи чутье, Кать.

— Меня больше интересует, от кого Перегудов прятался. Сомневаюсь, что от нас с тобой.

— А чего здесь голову ломать — от Патровой, — простодушно заявил Василенко. — После того как он устроил такой цирк в «Снежинке», вполне следовало ждать, что она ему этого не простит. Да и жена Перегудовская, кажется, сама подтвердила, что Патрова была ее мужем недовольна.

Мнение это было весьма популярно в последние дни, но Астафьева с ним согласна не была.

— Подожди, но для чего Перегудов вообще устроил налет на Снежинку? Личного интереса у него здесь не было. Зато вспомни перестрелку на кладбище: Перегудов встречался там с приезжими, которые перестреляли всю его команду. Он чудом остался цел и с небольшой группой помчался в Петербург, чтобы… — Катя неловко замолчала. Рассказывать об убийстве Перегудовым женщины по фамилии Караваева и причастности к этой истории Никитина она благоразумно не стала. — Не знаю, зачем он туда поехал, но, вероятно, это было что-то важное, раз он рисковал! А позже он инсценирует налет на «Снежинку» и буквально подкидывает нам улики против Кастецкого. Перегудов чем-то насолил ему и, боясь мести, решил настроить против него и Патрову.

Пока Катя говорила, Толик смотрел на нее со смесью недоверия и тоски во взгляде.

— Говорил же я, что дело противное и заковыристое. Ну почему, как мерзость какая-нибудь приключается, так сразу Толика зовут! Что я — крайний?

В дверь еле слышно постучали:

— Извините, можно…

На пороге стояла, переминаясь с ноги на ногу, Настя Волчек. Была она настолько маленькая и худая, что ее вполне можно было принять за ребенка, не вписывалось в картину только лицо — изможденное, делающее ее даже старше Катерины.

— Проходи, садись, — Катя поспешно убрала свою сумку со свободного стула, раздумывая, зачем Настя пришла снова. Неужели что-то знает о Мерешко и решилась рассказать?

Толик благоразумно не стал задерживаться.

Настя все мялась, усаживаясь и старательно отводя глаза, а Катя не хотела ее торопить — пусть сама дозреет.

— Я хорошо подумала над вашим вчерашним вопросом, — на выдохе произнесла Настя.

— Хочешь рассказать о Дарье Мерешко?

Настя сжалась в комок и покачала головой:

— Нет, о Дарье Мерешко я ничего сказать не могу.

Катя потеряла терпение: зачем тогда она сюда явилась и отнимает время? Денег на дозу пришла просить, что ли?

— И телефон своей подружки Оксаны ты никому не давала! И клуб «Скорпион», наверное, не знаешь!

— Телефон Оксаны я давала, — осторожно подбирая слова, ответила Настя, — но не специально… И не Дарье.

И снова замолчала, рассеянно отколупывая остатки черного лака с ногтей.

— А кому? — так и не дождавшись продолжения, уточнила Катя.

— Одной девушке, — только и обронила Настя.

Астафьева закатила глаза, а потом остановила взгляд на увесистом «Руководстве для следователя» в бордовой кожаной обложке. Книга лежала на столе больше для солидности, но сейчас Кате очень захотелось пустить ее в действие и стукнуть Настю по голове, чтобы соображала быстрее.

— Как зовут девушку?

— Я расскажу вам, что знаю, только при условии, что вы не спросите, откуда я это знаю, — еле слышно отозвалась Настя.

— Хорошо, — быстро согласилась следователь, ни минуты не сомневаясь, что при необходимости девчонку всегда можно дожать.

Настя же поверила и заговорила куда охотней:

— Я знаю не так много, поверьте! Ее зовут Яной, пять лет назад она училась в одном университете в Москве. Точное название потом дам, если нужно. Специальность была связана с электроникой… Еще у нее была подруга — Дарья Мерешко, но ее я знала мало, потом она умерла. А Яна оказалась замешана в ограблении квартиры в Москве, ее даже судили…

— И в августе прошлого года ты привела в «Скорпион» именно Яну?

Настя упрямо покачала головой:

— Я ее туда не приводила… Но она могла и от других узнать, что Оксанка там бывает. Она из этого особой тайны не делала.

Выйдя от следователя, Настя спустилась на этаж РУВД и привычно заглянула в кабинет Максима Федина.

— Я все рассказала, — села она напротив него.

— Вот и молодец, Анастасия, вот и умничка! — обрадовался тот. — Говорил же, сработаемся. Вот прям чувствую, ты будешь самой лучшей моей агентессой.

Настя только вздохнула и уже не спорила. Никаких бумаг она не подписывала, но сегодня утром пообещала Федину, что будет с ним сотрудничать. Так было надо.

— Чего грустная такая? Обидел кто? Ты только скажи… А хочешь, я тебя в больничку устрою, тебя там подлечат, подлатают. А то черт знает на что похожа.

— Спасибо, обойдусь. Вы мне денег обещали.

Федин не очень охотно, но полез в кошелек.

Вообще Настю наличностью снабжал отец — он неплохо зарабатывал, но от халявных денег она не отказывалась. Никогда не знаешь, что будет завтра.

Из Следственного комитета Настя поехала на вокзал. Покупая билет в прохладном после жаркой улицы здании, она невольно вспомнила другой такой же вокзал. В Москве. Правда, тогда был август, но стояла такая же точно жара. И очень хотелось пить…

Можно уехать в другой город, измениться почти до неузнаваемости и много лет не общаться со старыми знакомыми. Можно совершить тысячу глупостей, лишь бы откреститься от старой жизни, но ничто не гарантирует, что однажды какой-нибудь призрак из прошлого не встретится с тобой лицом к лицу.

Надо же было Насте встать именно в эту очередь за минералкой…

— Настя? — «призрак» сам испугался, узнав ее.

Растерянно хлопая ресницами, на Настю смотрела блондинка с фарфоровой кожей и тонкой фигуркой лет двадцати пяти, ухоженная, дорого и со вкусом одетая.

— Яна… — Настя и не попыталась скрыть недовольство встречей.

Та замешкалась, но тут же поправила:

— Нет, ты перепутала, я Даша. Яна — это моя подруга. Ты ее помнишь?

Блондинка смотрела так внимательно, будто ее жизнь зависела от того, помнит ли Настя ее подругу. Настя, разумеется, помнила — несмотря на разгульную жизнь, на память она не жаловалась. Две подружки-однокурсницы: тоненькая блондинка Яна и полненькая шатенка Даша. Зачем Янка выдумывает?

Но вслух Настя этого не сказала: ей очень хотелось побыстрее отделаться от старой знакомой.

— Смутно, — буркнула она. — Я тороплюсь вообще-то, я отца провожаю.

— Так ты не одна здесь? — от Насти не укрылось, что глаза Яны беспокойно забегали по лицам провожающих, выискивая отца. — Тогда не буду мешать, побегу… Всего хорошего!

Янка натужно улыбнулась и, так и не купив минералку, затерялась в толпе.

Через неделю Настя встретила Яну в «Скорпионе». Знакомство Насти и Оксаны вовсе не было большой тайной. Янка — хитрая стерва узнала от кого-то новый Настин адрес, а сделать это было не трудно, потом пообщалась с местным контингентом и, разумеется, ей выложили всю подноготную Оксанки. К тому времени Настя вспомнила про судимость Яны, потому ничего хорошего от встречи не ждала.

— Говорят, ты с дочкой Фарафоновых дружбу водишь? — подсела лже-Дарья однажды к ней.

— Тебе-то что?

— Тоже хочу с ней подружиться. Телефончик ее подкинешь?

— Еще чего! — хмыкнула Настя и совсем осмелела: — Кстати, Яна, а тебя разве так и не посадили?

Девушка всем в клубе представлялась Дашей, так что от упоминания родного имени ее аж передернуло.

— А я так надеялась, Настька, что память у тебя отшибло, — негромко ответила она. — Смотри, лишнего не болтай, а то у наркоманов век недолгий. То передозировки, то с крыши сигают от помутнения рассудка. Думаешь, кто разбираться будет? Только попробуй что-нибудь Оксанке вякнуть. Хотя… — Яна усмехнулась, — тебе и так никто не поверит.

Оксанин телефон Янка все равно вызнала: когда Настя здесь же, в клубе, вколола себе очередную дозу и впала в полузабытье, подплыла Янка-стерва и беспрепятственно отобрала у нее сотовый.

А Насте действительно никто не верил. Приятели из клуба, когда она пыталась рассказать про судимость Яны, которая и правда больше похожа была на принцессу из сказки, чем на зэчку, только смеялись, думая, что Настя бредит. Оксана тоже пропустила все предостережения мимо ушей и даже уговорила мать взять Янку на работу. Финал был вполне предсказуем.

Глава 16 Две Дарьи

Причастность к делу девушки по имени Яна была лишь версией, высказанной наркоманкой, но версия эта не выходила из Катиной головы. Кто-то действительно присвоил себе имя покойной Мерешко, так почему это не могла сделать неизвестная Яна?

Настя рассказывала, что познакомилась с обеими девушками пять лет назад, когда Мерешко была студенткой. Бывшие однокурсники Дарьи должны были помнить что-то о Яне. А может быть, повезет и окажется, что девушки учились вместе.

А находился университет в Москве. Наивно было рассчитывать, что прижимистый Трухин согласится командировать в столицу следователя работать над столь необоснованной версией, но попробовать стоило, а то обидно даже: кое-кто из коллег хвастался, что уже пол-Европы объездил за государственный счет, а ей даже поездки в маршрутках по работе возмещать отказывались…

Полная решимости, Катерина постучала к начальнику следствия. Тот был не один — за приставленным буквой «Т» столом сидел Ваганов. Катя села напротив Юрия Николаевича.

— Очень маловероятно, что убийство м-м-м… Аленковой связано с ее однокурсниками… — Трухин оказался предсказуем. — И вы уверены, что командировка в Москву поможет расследовать именно убийство, а не ограбление Фарафоновых?

Начальник следствия все еще думал, что хитрая Астафьева тайком ото всех расследует квартирную кражу, потому был настроен скептически, не говоря уже о том, что своим долгом он считал спасти казенные средства от ненужных, на его взгляд, трат.

— Дело Фарафоновых закрыто, — холодно напомнила Катя, — хотя я не могу поручиться, что в процессе расследования убийства не всплывут какие-то факты по ограблению.

Константин Алексеевич морщился и нервничал, было видно, что подписывать командировочный лист он не хочет и мучительно ищет причину. И вдруг его осенило:

— У вас же, Екатерина Андреевна, в столице матушка живет, если не ошибаюсь? Вы к ней на выходные все равно поедете, наверное, вот и забегите по пути в университет. Двух зайцев убьете: и посреди рабочей недели уезжать не придется, и с командировкой меньше волокиты.

— Смею напомнить, Константин Алексеевич, — сдерживаясь, ответила Катя, — что в субботу в университете выходной. По крайней мере, руководство я точно не застану.

— Но кого-то же застанете! — ничуть не смутился тот. — Уж домашние адреса декана да преподавателей вам как представителю власти точно дадут.

В субботу Катя действительно собиралась заехать к маме, а потом намеревалась с одной из московских подруг посидеть в кафе. Но сейчас представила, как будет выпытывать у университетского сторожа адрес декана, потом ехать в гости к этому декану куда-нибудь в Бибирево. Дома того, разумеется, не окажется — осень, так что он будет перекапывать огород на даче в деревне Верхнее Зюзино Псковской области.

Начальник следствия все-таки проницательный человек, потому сумел угадать, что Катя в этот момент о нем подумала. По крайней мере, он смущенно кашлянул и заговорил уже менее уверенно:

— Ну что же вы… У нас же все-таки ненормированный рабочий день. Даже мы с Юрием Николаевичем, как видите, сверхурочно работаем…

Надо заметить, что на часах действительно было уже аж пять минут седьмого.

— Разрешите идти? — догадавшись, что ничего не добьется, Катя встала из-за стола.

— Константин Алексеевич, — подал голос Ваганов, молчавший до этого, — но без командировочного листа действия Катерины Андреевны не будут иметь юридической силы. А что, если показания свидетелей придется вносить в уголовное дело?

Трухин снова помялся, теперь уже сомневаясь:

— Ну хорошо, хорошо… — скрепя сердце, он поставил подпись на принесенном Катей документе. — Зайдите в бухгалтерию, получите командировочные. Но учтите, за выходные вы должны управиться!

— Вот и отлично! — Ваганов, кажется, обрадовался больше Кати. — А что до того, что в выходные вуз не работает, так почему бы вам не выяснить интересующие вопросы по телефону? Возможно, и ехать никуда не понадобится…

Катерина лишь сдержанно поблагодарила обоих начальников и распрощалась.

Впрочем, вернувшись к себе и взвесив факты, она решила, что позвонить в университет заранее действительно самый разумный шаг.

По телефону удалось выяснить немного: декан факультета электротехники и общей электроники выразил сожаление, что перевели его в этот университет уже после отчисления Мерешко, а прежний декан давно не работает и вроде бы вовсе уехал из Москвы. Однокурсники девушки успели окончить обучение, и разыскать их с ходу не получится.

Катя положила трубку и подумала, что Трухин на этот раз оказался прав — командировка ничего бы не дала. Но буквально через десять минут тот же декан не поленился перезвонить и продиктовал номер телефона бывшей старосты группы Мерешко…

В субботу утром Катерина уже стучала в дверь к очередной свидетельнице: староста Валентина — молодая мама, сидящая с ребенком в декретном отпуске, любезно предложила Кате приехать к себе домой. Мерешко Валя помнила плохо: та проучилась с ними всего три курса, была девушкой тихой, скромной и неприметной. Мать ее, женщина деревенская и небогатая, деньгами помочь не могла, чтобы выжить в столице, девушка одновременно с учебой работала.

— Ей Яна с работой помогла. Яна Раевская, они очень дружили.

— Яна? — мгновенно среагировала Катя на знакомое имя.

Валентина мгновенно оживилась — видимо, про вторую однокурсницу она могла рассказать куда больше:

— Даша как тень за ней ходила: куда Янка — туда и она. Подождите…

Валя поднялась с дивана и принялась искать что-то среди книг, потом положила на журнальный столик, за которым они пили кофе, альбом с фотографиями.

— Вот они — шерочка с машерочкой… — указала она на пару девиц на общем снимке курса. Девушки стояли рядом и как будто чуть обособленно от остальных. Шатенка Мерешко действительно выглядела скромной и незаметной, но Яна — яркая блондинка с дерзким взглядом и открытой улыбкой наверняка была душой любой компании.

— Янка только с виду такая благополучная, — как будто прочитала Валя Катины мысли. — В семье у нее что-то не ладилось. Мать пила по-страшному, у Янки и детства-то не было никогда, только после смерти матери они с отцом начали жить более-менее. Хотя… и отец ее выпивал, а после того, что Янка учудила, так вовсе, наверное, спился…

— А что произошло? — откладывая фотографии, спросила Катя.

Староста только пожала плечами:

— Дело было летом, уже после всех экзаменов и защит, так что студентам мало что было известно. По университету, конечно, слухи ходили разные, что была какая-то криминальная история… Девочки ведь обе работали в охранной фирме, которая сигнализацию в квартиры устанавливала. Диспетчерами. У Яны отец милиционер, у него связи были. И говорили, что они во что-то такое впутались. Только никто ничего не знал толком: Янка хитрющая, говорила только то, что ей нужно, Даша тоже не из болтливых… Да и декан наш, Антон Антонович, наверняка знал, что там случилось, но позаботился, чтобы в вузе все на тормозах спустили. Зачем ему такое пятно на курсе? Только девчонки почти одновременно университет бросили, да и декан вскоре перевелся работать в другой город.

Петр Сергеевич Раевский жил по тому же адресу, который дала Кате староста Валентина. Но разговор все равно откладывался на неопределенный срок, потому что Раевский дверь открывать не пожелал. Катерина слышала, как он ходил по квартире, как пьяным голосом кричал, чтобы все визитеры убирались вон, но проникнуть в квартиру не могла. Да и имело ли это смысл, раз тот пьян?

Катя собралась уже сдаться и поехать домой, но как раз в этот момент по лестнице поднималась женщина, очевидно соседка:

— К Петру Сергеевичу? — спросила она следовательницу. — Бесполезно, он сегодня выходной, так что с утра пьет.

— Так он до сих пор в полиции работает? — уточнила Катя.

— Конечно, — соседка поднялась на площадку, поставила огромную продуктовую сумку возле своей двери и начала обмахиваться газетой. — Петр Сергеич всю жизнь там работает. Правда, уже не в нашем районе… А вы, наверное, тоже из полиции?

Катя поспешно полезла за удостоверением, успев поразиться догадливости соседки.

— Из Следственного комитета вообще-то. Я поводу дочери Петра Сергеевича — Яны.

— Ах, Яны… — соседка отчего-то поморщилась. — Так нечего ее здесь искать, она у отца и не появляется никогда. Хоть бы раз Петра Сергеевича навестила, так нет же — деньгами думает откупиться. Шлет и шлет переводы! Это он сейчас пьет по-черному, а раньше какой человек был… Тихий, вежливый, слова дурного сроду не скажет.

Махнув в сердцах рукой, соседка Раевского зазвенела ключами, отпирая свою дверь. Катя же торопливо полезла в папку с документами:

— Скажите, вам кто-нибудь из этих девушек знаком? — показала она ксерокопию с университетского фото, где крупным планом были запечатлены девятнадцатилетние Мерешко и Раевская.

Соседка, едва взглянув на фото, уверенно указала на ангельски улыбающуюся блондинку, окончательно разгоняя все Катины сомнения:

— Так вот же она — Янка! А вторую я не знаю…

С отцом Яны Раевской удалось поговорить только на следующий день. Догадываясь, что в течение рабочего дня сотрудника полиции дома поймать сложно, а с работы он вернется и вовсе неизвестно когда, Катя решила перехватить Раевского утром. В половине девятого она подошла к нужной парадной и опять замешкалась — дверь была с домофоном. Правда, прежде чем Катя успела решить, что ей делать, дверь отворилась. Мужчина лет пятидесяти, худощавый, подтянутый, невысокого роста вышел на улицу и придержал дверь. Благодарной Катиной улыбки он, кажется, даже не заметил. Астафьева проскользнула внутрь, поднялась на несколько ступенек вверх и застыла, пораженная догадкой. А потом метнулась снова на улицу. Мужчина уже щелкнул сигнализацией старенькой «Нексии» и готовился сесть в машину.

— Петр Сергеевич? — неуверенно спросила Катя, быстро перебегая к стоянке.

— Да, чем могу помочь? — неохотно отозвался тот.

Для Кати самым трудным всегда было сообщать родственникам о смерти близких. А тут дочь — единственная. В том, что покойная Аленкова — дочь Петра Раевского, она уже не сомневалась. Без слов полезла в свою папку и достала фотографии: свадебную Аленковых и Валину университетскую.

— Знаете эту девушку? — указала она на Аленкову.

— Яна… — помрачнев лицом, отозвался Раевский, и Катя уловила движение его руки за левую полу пиджака. Но раскисать мужчина не собирался: — С кем я разговариваю?

Астафьева поспешно раскрыла удостоверение:

— Ваша дочь была найдена мертвой в Петербурге. Я расследую обстоятельства ее смерти.

— В Петербурге… — эхом отозвался тот. Снова рука нырнула за полу пиджака, но больше никаких проявлений чувств Катя не заметила. Раевский еще раз мигнул сигнализацией, теперь уже запирая машину, и указал рукой на парадную: — Пройдемте ко мне.

Квартира майора Раевского была скромной почти по-спартански. Только необходимые вещи: в гостиной, совмещенной со спальней, узкий раскладной диван, в углу импортный, довольно старый телевизор. Рядом с диваном жесткое кресло, в которое хозяин квартиры усадил Катерину, да пара стульев за письменным столом.

Пока Катя разглядывала обстановку, пытаясь отыскать хоть какое-то напоминание о вчерашнем запое, вернулся Раевский с обещанным кофе. Астафьевой бросилось в глаза, что он за эти пять минут очень резко изменился: если на улице его никак нельзя было назвать пожилым человеком, то сейчас ей предлагал кофе уставший от жизни старик, в глазах которого светилось единственное желание — чтобы его оставили в покое.

— Как это произошло? — не глядя на Катерину, сухо спросил хозяин.

— Отравление фенобарбиталом. Она умерла во сне.

— Его нашли?

— Убийцу? — мельком удивилась Катя осведомленности, что это было убийство. — Нет. Я надеюсь, что в этом поможете вы.

Раевский бросил на следователя взгляд — смесь недоумения и опасения:

— Вряд ли я смогу чем-то помочь, — выдавил из себя он, но Кате на мгновение показалось, что он хотел сказать что-то совсем другое.

В последний раз Раевский видел Яну на улице около здания суда пять лет назад. Он уже не был зол на нее, собирался просто отвезти домой и спросить, зачем она это сделала. Чего ей не хватало? Да, они всегда жили небогато, но разве это повод чтобы опускаться до воровства?

— Ее освободили в здании суда? — попыталась скрыть удивление Катя: со статьей, которая инкриминировалась Раевской, обычно сидят. Хотя чему удивляться — ее отец майор полиции, разумеется, он нанял лучших адвокатов, сделал все возможное ради единственной дочери.

Раевский ответил неохотно, видно было, что тема для него до сих пор болезненная.

— Дали условный срок.

— Вы знали, куда уехала Яна и с кем?

— Не знал… Я тогда не отнесся к ее заявлению серьезно, думал через день-два вернется домой. Знал бы, что в последний раз ее вижу, силком бы домой притащил, ни на шаг от себя не отпускал. А всех этих ее якобы друзей на месте бы перестрелял, ей-богу!

При последних словах Раевский резко сорвался с места под предлогом принести еще кофе, но Катя поняла, что он не хотел показать своего взвинченное до крайности состояние. Когда снова вернулся в комнату, начал расспрашивать подробности смерти дочери. Сама того не желая, Катя рассказала старому сыщику и об участии Яны в ограблении Фарафоновых, и о ее жизни в Петербурге, и о ее муже профессоре Аленкове. Только о версии причастности Аленкова к убийству умолчала: Раевскому уже нечего терять в этой жизни, зато табельное оружие всегда при нем, а до Питера ехать не так далеко…

Раевский же после ее рассказа как будто стал чуточку мягче. Даже разговорился:

— Я знаю, почему Яна ни разу ко мне не приехала и не позвонила, только деньги эти проклятые слала… Она думала, что я ее возненавидел после истории с судом. Но ее я никогда не осуждал. Сначала винил во всем… — Раевский осекся и снова бросил на Катю тот опасливо-недоверчивый взгляд, — ее друзей, а потом понял, что это я сам сделал ее такой. Если бы не моя проклятая работа, если бы я чаще бывал дома, больше внимания ей уделял, глядишь, и жена бы не так пила, и Янку бы не упустил.

Очень осторожно и мягко Катя снова вернула беседу к теме, которая ее интересовала:

— Вы сказали, Яна присылала вам деньги?

— Да, — неохотно отозвался Раевский, — деньги ее я не брал, но извещения приносили исправно. Вам, наверное, эти бумажки нужнее будут…

Раевский поднялся и, поискав в серванте, положил перед Катериной целый ворох почтовых бланков, перетянутых аптечной резинкой. Астафьева забирать их не спешила — нужно было официально оформлять выемку с участием понятых, а пока она лишь мельком отметила, что деньги Яна высылала нерегулярно: то каждый месяц, то раз в полгода. Последний перевод пришел в июле этого года, правда, сумма была совсем небольшая.

Закончив, Катя не сразу решилась отвлечь Раевского от его занятия: сухими, но полными боли глазами он смотрел на принесенную Катей фотографию, где две девушки девятнадцати лет улыбаясь и светясь от счастья, смотрели в объектив. Одна из них через несколько месяцев утонет в реке, другая остаток жизни проведет под чужим именем и будет отравлена в собственной постели.

Выходные насмарку. С московской подругой Кате встретиться так и не удалось, и та, кажется, обиделась:

— Работа, работа… Ты так, Катька, всех друзей порастеряешь! Ладно, позванивай.

С мамой, которой Катя еще две недели назад обещала пройтись по магазинам и выбрать обои для ремонта, удалось увидеться лишь мельком, хотя именно сейчас, после разговора с Раевским, захотелось побыть с ней подольше.

Катерина, созвонившись предварительно с дознавателем, который пять лет назад вел дело Яны Раевской, ехала теперь в УВД. Никого не смущало, что сегодня было воскресенье, вторая половина дня. Большая часть сотрудников были на местах. Астафьева и сама замечала, что по выходным в конторе становилось на редкость уютно. Численность народа сокращалась в разы, никто не носился по коридорам, изображая бурную деятельность, не донимали граждане со своими заявлениями и просьбами, не трезвонили ежеминутно телефоны, не торопило начальство по поводу срочных, неотложных дел…

Кабинет начальника УВД Сорокина был не в пример Катиному просторным. Огромные столы, удобные мягкие стулья — не то что у нее колченогие; и кресло — просто королевский трон. Обстановку портил разве что убогий фикус на полке с литературой. Если бедное растение и поливали когда-нибудь, то только остатками чая.

Владелец кабинета громогласно разговаривал по телефону. Катя, усаженная напротив, пила маленькими глотками горячий ароматный кофе и, невольно подслушивая реплики Сорокина, решила почему-то, что он вполне неплохой парень.

— Ну, предлагаю не выкать. Андрей, — представился он, отключая телефон и переводя на Катю веселый взгляд ярко-синих глаз. Под этим взглядом оставаться погруженной в мрачные мысли было просто невозможно.

— Катя, — улыбнулась Астафьева и сразу перешла к сути: — я понимаю, мне лучше в архиве суда поискать, но личные впечатления от дела мне важнее.

— Дело Раевской я помню, — поспешил заверить ее Андрей. — Это было одно из самых первых моих дел и самая первая неудача. Адвокат был сильный — наголову разбил государственное обвинение. Девчонке дали условный срок и освободили в зале суда…

Раевская Яна Петровна, студентка третьего курса технического вуза, была осуждена по сто пятьдесят восьмой статье УК — квартирная кража со взломом. По протекции своего отца она, как и ее подруга Мерешко, подрабатывала диспетчером в охранном агентстве. Однажды одну из охраняемых квартир — очень богатую — все же ограбили. Вынесли много ценностей. Когда стали проверять, почему не сработала сигнализация, выяснилось, что сигнал все же был — сработал в смену Раевской, но диспетчер его блокировала. Надо сказать, что сыщикам очень повезло: систему, отслеживающую и фиксирующую действия диспетчера, установили буквально на днях. Яна Раевская о ней просто не знала.

Позже среди ее личных вещей нашли записи, касающиеся той самой квартиры: кто в ней проживает, перечень ценных вещей, а также время, когда квартира пустует. Приговор — два года условно.

— Никто из подельников просто не рассчитывал, что на Раевскую вообще падет подозрение.

— А подельники действительно были? — уточнила Катя.

— Да уж точно были! Раевской двадцать лет тогда едва исполнилось, не додумалась бы она сама до такого. У меня даже догадки были, кто это, данные этих людей я вам дам. Только она никого не сдала. Ладно я — зеленый совсем был, но ее допрашивали и опера, которые таких экземпляров раскалывали, до которых Раевской расти и расти… Но и они ничего от нее не добились.

В глазах бывшего дознавателя мелькнуло уважение к Яне Раевской.

Больше ничего существенного Андрей не вспомнил.

По крайней мере, понятно, зачем Раевской понадобилось присваивать фамилию Мерешко: схема проникновения в богатый дом под видом няни наверняка использовалась не единожды, глупо было надеяться, что родители наймут своему ребенку гувернантку с судимостью. Пусть даже условной.

В Старогорск Катерина в тот вечер не вернулась. Пока ехала к маме, где собиралась переночевать, и мучительно продумывала телефонный разговор с Трухиным. Выйти завтра на работу она никак не могла, так как утро рассчитывала провести в районном суде Москвы и изучить дело Яны Раевской. А пока главной задачей было уговорить Трухина продлить командировку хотя бы на день. И только набирая номер начальника, Катя поняла, что выпросить что-то у него практически нереально…

— Константин Алексеевич, я остаюсь в Москве еще на день, — категорично заявила она, едва поздоровавшись.

Трухин не знал, что ответить: то ли не ожидал такой наглости, то ли смотрел телевизор перед сном и не сразу понял, чего от него вообще хотят.

— Но… у нас же полно другой работы… и потом, если вы за два дня не нашли даже зацепки, смысл оставаться еще?

— Зацепки есть, — поспешила заверить Катя, — завтра я как раз и собираюсь их подтвердить.

Трухин окончательно вспомнил суть проблемы и был уже непреклонен:

— Послушайте, Екатерина Андреевна, вы слишком увлеклись этим делом. В конце концов, убийство произошло не в нашем районе, даже не в нашем городе! Дело Фарафоновых, которое хоть как-то привязывало к нам убийство, закрыто! Я завтра же свяжусь со Следственным комитетом Санкт-Петербурга, пусть забирают все материалы себе. Сегодня же возвращайтесь в Старогорск — у нас полно действительно серьезной работы!

Катерина давно уже ожидала чего-то подобного, так что, не особо удивившись, холодно спросила:

— На каком основании?

— Что?

— На каком основании вы меня отзываете? Если вы заберете дело, я вынуждена буду обратиться в прокуратуру, где вполне могут предположить, что вы срываете следственные действия в связи с личной заинтересованностью в деле.

Начальник опешил:

— Да вы… Да что вы себе…

— Это только предположение, Константин Алексеевич, но этим вопросом непременно зададутся, — поспешно добавила Катя.

Полное немого возмущения молчание начальника она восприняла как согласие и, попрощавшись, положила трубку.

Когда Константин Алексеевич не мог чего-то добиться от подчиненных или чего-то не понимал, он тут же, даже не пытаясь еще раз все обдумать, бросался звонить своему заму. Потому Катя, нажав отбой, не выпустила телефон из рук и ждала входящего звонка. Она надеялась на понимание со стороны хотя бы Ваганова, но не рассчитывала лишь на него — она следователь, процессуально независимое лицо, справится и без его поддержки.

— Екатерина Андреевна, что вы сказали Трухину? — в голосе Ваганова была смесь изумления и иронии. — Очень уж он разгневан. Предъявлял мне претензии, что я разбаловал следователей своей мягкостью.

Невольно Катя усмехнулась: только Трухин мог назвать Ваганова человеком мягким.

— Может быть, я действительно разговаривала с Константином Алексеевичем резко, но мне нужен этот дополнительный день командировки, чтобы попасть в архив суда.

— Надеетесь, что подельники Раевской, которых она укрывала пять лет назад, причастны и к ограблению Фарафоновых?

— И к убийству самой Раевской тоже! — торопливо добавила Катя.

— Зачем вам это? Это что-то личное? — помолчав, спросил Ваганов.

— В каком-то смысле, — нехотя призналась Катя. Ей очень хотелось, чтобы организатором краж был все-таки Аленков, ведь тогда окажется, что в споре с Никитиным она была права, а он ошибался. Только в этом случае Катя смогла бы сама ему позвонить. Не говоря уже о том, что она вообще крайне тяжело переносила собственные проигрыши. — Этот Аленков мерзкий человек, я с ним общалась, я чувствую, что это он убийца. Кроме того, его опознала та наркоманка, свидетельница Максима.

— Подкрепляйте свои чувства доказательствами, Екатерина Андреевна, и, как только освободитесь, возвращайтесь в Старогорск.

Как же Катерине хотелось, чтобы в деле пятилетней давности мелькнула фамилия профессора Аленкова! Или хотя бы мужчина по имени Григорий Григорьевич. А под конец она уже выискивала среди свидетелей всех мужчин с подходящим годом рождения… Данные подозрительных фигурантов она скрупулезно выписывала на отдельный лист, и один из свидетелей — тоже профессор, правда, технических наук все же привлек ее внимание.

Глядя в задумчивости на его фамилию, Катя вздрогнула, когда в мрачноватой тишине помещения архива, который располагался в подвале старинного здания, раздалась трель ее сотового. Звонил Максим Федин.

— Катерина Андреевна, что же ты такого сказала Трухе? Он рвет и мечет. Мне Наташка проболталась, что он даже твое личное дело запросил. Ты осторожней, Катька, начнут и на тебя дело шить — кто тогда будет меня от зоны отмазывать?

Федин откровенно веселился. Катя же острить на тему фединского уголовного дела была не готова, зато, пользуясь случаем, решила выяснить интересующие ее вопросы:

— Максим, эта твоя наркоманка, Настя Волчек, — что ты про нее знаешь? Чем раньше занималась, как на наркоту подсела, кто родители? Любые мелочи!

Федин, кажется, опешил от такого напора и даже пожалел, что вообще позвонил:

— Да ничего особенного… Обычная биография: мать после развода с отцом переехала в неблагополучный район, девчонка — Настьке тогда шестнадцать было — попала в дурную компанию, в «Скорпион», тот еще гадючник.

— Ты же рассказывал, что раньше семья вполне благополучной была, отец вроде из преподавателей.

— Ага, Настька говорила, что он профессор.

— А имя-отчество у этого профессора какие?

— Так… Настька у меня Анастасия Антоновна, а вот отчества ее папаши я не знаю. Это важно?

— Пока сама не знаю, но ты расспроси ее на всякий случай… — пробормотала Катя. — Говоришь, он с Настиной матерью развелся? А где теперь живет? Тоже в Москве?

— Где теперь — не знаю. Но после развода вроде перебрался в Питер… Подожди, ты думаешь, что…

— Ничего я не думаю, — прервала его Катя, выяснив все, что ее интересовало, — я тебе перезвоню, пока!

На причастность к делу Аленкова по-прежнему ничего не указывало, но у Катерины отчего-то все равно поднялось настроение. Тонкой карандашной линией она подчеркнула данные одного из преподавателей вуза — декана факультета электроники и общей электротехники Волчека Антона Антоновича.

Глава 17 «Скорпион»

Вспомнилось Кате, что женщину, по чьей просьбе заведующая садиком выписала Раевской-Мерешко липовую справку с места работы, звали Еленой Волчек. И Катя готова была поспорить, что Антону Волчеку та приходилась женой. Не первой — матерью Насти, а второй, питерской. Выходит, по телефону Катя говорила с самим Волчеком…

Она даже самой себе не решалась признаться, что рада еще и тому, что теперь, скорее всего, снова придется ехать в Петербург — опрашивать Антона Волчека. И даже если вдруг, случайно и незапланированно, она встретится с Алексеем, это будет выглядеть совершенно обычно. Можно даже будет попенять ему, что он, видимо, ее преследует: стоит приехать в Питер — он вечно путается под ногами!

Возвращаться в Старогорск тем вечером Катя снова не стала. Она вдруг поняла, что Настя Волчек неспроста отказалась рассказывать, как познакомилась с Раевской. Настя укрывала отца и вторично на допрос просто не приедет. Нельзя ее вызывать в Следственный комитет, лучше самой наведаться в «Скорпион». Да, это не было безопасно, но однажды уже приходилось там бывать — ничего особенного. Правда, тогда она была в прокурорском кителе и с сопровождением в виде Максима. Сегодня же подумала, что нужно слиться с тамошним контингентом или хотя бы не слишком выделяться.

Решив, что кожаная юбка и чулки в сеточку все-таки перебор, Катя облачилась в джинсы со стразами и ярко-красный топ на бретельках. На губы вместо привычной матовой помады нанесла малиновый блеск и с удовлетворением отметила, что лет пять ей эти манипуляции скостили.

Уже в прихожей Катя долго раздумывала, куда девать удостоверение. Дело в том, что вместо сумки она взяла алый лаковый клатч — нашла его среди обновок мамы и решила, что он как раз будет в тон топу. Он был немного в стиле ретро, с застежкой-«поцелуйчиком» и золоченым ремешком, миниатюрный настолько, что в него едва помещались пачка сигарет, телефон и помада. Если постараться, можно было бы впихнуть и удостоверение, но тогда оно было бы на виду каждый раз, когда Катя открывала бы клатч. Недолго раздумывая, она бросила документ вместе со вложенным командировочным листом в ящик комода и, попрощавшись с мамой, отбыла.

Оказывается, когда Катя была в «Скорпионе» в прошлый раз, здесь было тихо и безлюдно. Сейчас же, ближе к ночи, становилось понятно, почему знающие люди называли это место гадючником. Едва войдя в заведение, Катя наткнулась на прелестную троицу:

— Молодой человек, ну возьмите девушку. Недорого совсем! — пухлый мужчина, держа за локоть безучастное ко всему существо на шпильках, настойчиво предлагал его худосочному юноше. Тот, похоже, не знал, как отделаться от местечкового сутенера.

— Не нравится блондинка? А брюнетку хочешь? Смотри какая… — пухлый выдернул откуда-то еще одну девицу, отличающуюся от первой только цветом волос и фасоном платья, и смачно шлепнул ее по бедру.

Катя, беспокойно косясь на эту компанию, с трудом продиралась через толпу, увлеченную музыкой. В процессе два раза с ней пытались потанцевать, ущипнули пониже спины и чуть не отобрали клатч. С танцпола она выбралась как с поля боя и, возмущенно фыркнув, принялась выискивать взглядом Настю Волчек. Свидетельницу Катя так и не нашла — зал был плохо освещен, а народу было слишком много на квадратный метр. Зато как раз рядом вдруг освободился стул у барной стойки, быстро догадавшись, что такое случается нечасто, следовательница проворно его заняла. Бармен — молодой и на удивление приличный для столь злачного места человек — задушевно беседовал о чем-то с девицей в точно такой же юбке, какую хотела надеть Катя. Астафьева еще раз осмотрелась, потом от нечего делать принялась изучать винную карту. Цены приятно удивили, а потом Катя догадалась, что основной доход заведению приносит совсем другой товар.

Наконец подошел бармен:

— Вы к нам потанцевать или отдохнуть? — с игривой улыбкой спросил он. — Может быть, развлечься?

— Я здесь с молодым человеком, он сейчас подойдет, — погромче ответила Катерина, дабы предостеречь всех желающих познакомиться.

Бармен делано расстроился:

— Такая эффектная девушка — и в Тулу со своим самоваром. Обидно даже. Может, пока коктейльчик?

Катя, подумав, что раз бармен попался разговорчивый, надо выведывать все, что нужно, милостиво согласилась на коктейльчик. Мальчик за стойкой аж подпрыгнул от радости:

— Чего желаете? «Мохито», «Маргарита»? А может, наш фирменный — «Секс с капитаном»?

— А это как?

— М-м-м… там водка, чуть-чуть шампанского и много-много рома. А сверху вишенка от меня лично — в подарок.

— А наутро просыпаешься с капитаном?

— Ну, главное, что не в медвытрезвителе.

Катя вежливо рассмеялась…

— А где ваш молодой человек-то заблудился? — услужливо поднеся огонек к Катиной сигарете, поинтересовался бармен.

— Да сама не знаю, где он, жду-жду его уже черт знает сколько… — абсолютно искренне вздохнула Катя и вдруг сообразила, что еще пара коктейлей, и ее развезет совсем. Пора было переходить к делу: — Кузя, дорогой… — Кузей звали бармена-милашку: после двух «Маргарит» и одного «Секса» контакт был установлен полностью. — А Насти сегодня нет, что ли?

— Какой Насти? — бармен все так же игриво улыбался.

— Ну Насти Волчек — подруженции моей школьной, — сильно польстила себе в возрасте Катя. — Она тут через дорогу живет и постоянно у вас тусуется.

— Настька, что ли? Здесь где-то — она обычно в конце зала сидит, в углу.

— О! Спасибо тебе, Кузечка, я тогда к ней!

По пути к столику Катя тряхнула головой и даже отшлепала себя по щекам, пытаясь разогнать туман. Настя действительно сидела за столиком в углу, где было практически темно. Сидела в одиночестве, правда чуть раньше Кати к ней подошел худой парень в натянутом на голову капюшоне, и они, коротко пошептавшись, чем-то обменялись. Едва парень отошел, за столик приземлилась Катя и тоном старой зануды затянула привычную песню:

— Настя, мне нужно задать несколько вопросов.

— О чем? — от неожиданности девушка выронила на стол то, что ей дали — маленький пакетик с белым порошком.

— О твоем отце. Сейчас мы выйдем отсюда и поедем в местное УВД, там ты дашь показания.

— Никуда я с вами не поеду, — тихо, но неожиданно твердо ответила девушка, — вызывайте повесткой, если хотите.

У Астафьевой не было сомнений, что повестка, отправленная по почте, получателя никогда не найдет — обязательно затеряется в дороге. А возможно, Насте и вовсе придет в голову уехать к папочке в Петербург. Ромовые градусы, смешанные с пузырьками игристого вина, заметно добавляли решительности и напрочь блокировали тормоза. Катя перевела взгляд со свидетельницы на белый сверток, по-прежнему лежащий на столе, и, прежде чем Настя сообразила, накрыла его ладонью. А потом демонстративно спрятала в свой клатч:

— Отдам после нашего разговора.

Настя, взгляд которой мгновенно стал ненавидящим, а губы мелко затряслись, дернулась через весь стол, надеясь отобрать наркотик, но Катя проворно спрятала сумку за спиной:

— Драться со мной будешь?

Наркоманка сникла и опустилась на место:

— Что вы от меня хотите? Я ничего не знаю…

Настя едва не плакала от обиды и бессилия что-то сделать — денег на вторую дозу у нее сейчас просто не было. Не отрываясь, она смотрела на маленькую красную сумку, и вдруг поняла, что ей действительно придется все рассказать. Да они и без нее все бы узнали — это только вопрос времени…

Сумочка — маленькая, лаковая, на золотом ремешке — почти такая же была когда-то у Настиной бабушки. Маленькая Настя все не могла дождаться, корца станет взрослой, богатой и очень красивой и сможет носить платья и туфли, как у мамы, и такую же замечательную сумочку. Как же давно это было…

Настя выросла в просторной и светлой квартире, где был блестящий паркетный пол, огромные окна, выходящие на Тверской бульвар, и полки с книгами. Множество книг, кажется, за всю жизнь не перечитать. В квартире жил карликовый шпиц Марсель — лучший и практически единственный ее друг, потому что Настя росла домашним и болезненным ребенком и мало с кем из одноклассников и соседских детей общалась. В детский сад Настя никогда не ходила, с ранних лет ее воспитанием занималась бабушка. Кроме них троих, были, конечно, мама и папа, но они были ведущими инженерами в одном чрезвычайно серьезном НИИ, пропадали там дни и ночи, и на общение с Настей у них было не так много времени. Родителей на работе очень ценили: им постоянно давали премии, звания, путевки на море и даже один раз в ФРГ.

А потом НИИ почему-то расформировали. Ректор, который все время хвалил родителей, сказал, что то, чем занимается весь институт уже несколько лет, дело неприбыльное, неперспективное, и родителей сократили. Почти год они сидели без работы, жили на бабушкину пенсию, пособия по безработице и случайные заработки. Папа все повторял, что это ненадолго, что его пригласили работать в американском городе Бостоне, и они очень скоро туда переберутся. Настя радовалась и с подачи бабушки даже всерьез занялась английским. Правда, папу так никуда и не пригласили, зато он начал преподавать в ПТУ, очень уставал на той работе, но зарабатывал всего ничего. На возвращение к прошлой жизни нечего было и рассчитывать.

Мама тоже начала работать. Ей, правда, не досталось места даже в ПТУ, так что она продавала женскую обувь на вещевом рынке. С одной стороны, это было хорошо — стало немного посвободней с деньгами и у мамы всегда было полно туфель. Правда, эти туфли очень быстро снашивались и были некрасивыми, но их было много. У мамы сильно испортился характер: теперь она кричала на папу по любому поводу. Говорила, что имеет на это право, потому что это она содержит семью, а папа в своем училище ничего не зарабатывает.

Так продолжалось несколько лет. Мама со временем преуспела в своем туфельном бизнесе, называлась теперь индивидуальным предпринимателем и сама ездила в Турцию и Китай за новым товаром.

Папа защитил докторскую диссертацию, его даже пригласили преподавать в один из университетов Москвы. Марсель на одной из прогулок сорвался с поводка, убежал, и больше его Настя не видела. Сильно постарела бабушка и теперь практически не выходила из дома. Этим летом Настя планировала поступать в университет, хотела получить диплом экономиста.

Знакомство с Яной она помнила очень хорошо: просто в то время в ее жизни вообще было очень мало знакомств. У школы ее окликнула милая девушка лет двадцати:

— Вы Настя? — заулыбалась девушка. — Я вас именно такой и представляла…

Яна время от времени встречала ее у школы, предлагала посидеть в кафе. Очень много расспрашивала про отца и не скрывала зачем. Эта милая девушка, оказывается, папина студентка и давно уже в него влюблена. Сначала Настя относилась к ней настороженно: не хотела, чтобы отец развелся с матерью и сбежал к этой девчонке, ее ровеснице. Но Яна просить ее стать сводней и не думала, да и очень скоро тема ее отца в их разговорах отодвинулась на второй план. У Насти впервые появилась близкая подруга, с которой можно делиться чем угодно. Тогда же Янка познакомила ее с Дашей Мерешко. Неплохая у них получилась троица.

А потом как снег на голову: в светлую бабушкину квартиру стали приходить люди из милиции, запирались с отцом на кухне и долго разговаривали. Янка Раевская оказалась обыкновенной воровкой — ограбила квартиру какого-то бизнесмена, а отца допрашивали как свидетеля. Настя тогда и подумать не могла, что его допрашивали в каком-то другом качестве. После того как милиция уезжала, в той же кухне с отцом запиралась мама, но Настя и через двери слышала, как они ругались… Накануне первого вступительного экзамена слегла с инфарктом бабушка. Мать, наплевав на все, уехала за очередной партией товара, отца таскали на допросы, а Настя каждый день ездила в больницу.

В середине июля бабушка умерла. Настя слишком ее любила, была слишком впечатлительной и слишком инфантильной, чтобы найти в себе силы думать в это время об учебе. Родители же посоветовали поступать на следующий год, а пока мама пристроила дочь продавать туфли на рынке.

Наступило затишье. Состоялся суд над Янкой, но Настя даже не интересовалась, — чем та история закончилась.

А через несколько дней после суда в бабушкину теперь уже не такую светлую квартиру снова стали приходить люди. И даже не из милиции. Опять были тихие разговоры с ними на кухне, потом на кухне же — громкие скандалы мамы. Только теперь мама кричала не о том, что отца посадят, а о том, что их всех убьют. Оказалось, что хозяева ограбленной Янкой квартиры решили почему-то, что папа знает, где награбленное, и наняли людей, чтобы они заставили папу возместить ущерб.

Той же осенью отец продал бабушкину квартиру, чтобы откупиться от бандитов. Настя с мамой перебрались в другую — маленькую, грязную, в отдаленном районе. Папа с ними не переехал: к тому времени в университете он уже не работал, с матерью они оформляли развод, и отец собирался уехать в Санкт-Петербург.

Возвращаться домой, в тесную и неуютную квартирку, Настя с тех пор разлюбила, как могла оттягивала этот момент. Однажды, с привычной неохотой шагая к дому, она познакомилась с Валентином Кузиным, или Кузей, как его звали друзья. Тогда он показался неопытной в отношениях с противоположным полом Насте чуть ли не принцем из сказки: очень привлекательный внешне, разговорчивый, обаятельный. Льстило, что она искренне интересна такому необыкновенному человеку.

Кузя работал барменом в ночном клубе, что находился в двух шагах от Настиного дома. Попав в этот клуб однажды, Настя поняла, что для нее открылся огромный, неизведанный доселе мир…

Как ни была Катерина скептически настроена по отношению к Насте, даже ей было отчаянно жаль сейчас девушку. Очень хотелось прийти к выводу, что это Кузя, который был типичным наркоторговцем, виноват во всем, но Катя понимала, что он Настю не заставлял и не принуждал. По сути, он всего лишь предложил ей выход, который она сама искала. Но кто загнал ее в этот тупик? Родители своим безразличием? Сама своей безвольностью? Может быть и сама, но Настю было все равно жаль.

— Ты дашь показания в суде? — кашлянув, спросила Астафьева.

Настя беззвучно плакала и старалась спрятать мокрые глаза. Она порывисто мотнула головой:

— Нет, и не просите, — неожиданно твердо сказала она.

Катя, хоть ее и не устраивал ответ, настаивать не посмела. К тому же она теперь знала, где искать Волчека, если сумеет доказать его связь с Яной, скрывавшейся под именем Дарьи Мерешко-Аленковой, остальное будет делом техники.

Настя все еще молча глотала слезы, когда Катерина в некотором смятении быстро покидала клуб.

— Ждем вас в следующий раз! — окликнул ее у стойки Кузя и улыбнулся.

На улице окончательно стемнело. Район, где находился клуб, был угрюмым и неблагополучным, никакого желания задерживаться здесь у Кати не было, и она быстро шагала к остановке автобуса, не подумав о том, что следовало бы вызвать такси.

Она не видела, что, едва она вышла из клуба, открылись дверцы микроавтобуса, стоявшего напротив входа, и двое молодых мужчин в надвинутых на глаза бейсболках неспешным шагом направились за ней. Один, впрочем, почти сразу свернул на боковую улицу, второй же довел до арки с тускло горящей лампой и, убедившись, что рядом никого нет, окликнул Катю.

— Девушка! Да, вы, вы… Вы мне не поможете?

Катя, едва оглянувшись на мужчину, лица которого не видела, поняла, что добром встреча не закончится, и инстинктивно прибавила шаг, еще надеясь выскочить из арки. Но навстречу ей уже шел второй — гораздо выше напарника и полнее. Делано улыбаясь, он широко распахнул руки.

Астафьева, не на шутку испугавшись, прижалась спиной к стене и, рискуя надорвать связки, заверещала:

— Помогите!!! — Только никто все равно не появился, зато преследователь, как ужаленный подскочили к ней. — Кто-нибудь пом… — закончить ей уже не дали, ладонью зажав рот.

— Ну зачем орать-то? — насмешливо спросил тот, что шел сзади. Именно он закрывал ей рот, а второй мертвой хваткой сцепил Катины запястья за спиной. — Все равно приличные люди спят давно или сериалы про ментов смотрят, а по улицам сейчас одни бандиты шастают.

Второй молча дернул сумочку, висящую на плече.

— Послушайте, — насмерть перепугавшись, лепетала Катя, — вам лучше меня отпустить, потому что я следователь Следственного комитета. Если отпустите прямо сейчас, обещаю, что проблемы…

Но мужчины, не особенно прислушиваясь к словам, силой тащили ее обратно к клубу. Только тот, что держал руки, рассмеялся:

— Колян, ты слышишь, нам, кажется, угрожают.

— И кто, — поддержал Колян, — следователь!

Теперь они смеялись вдвоем.

Проходя мимо дверей клуба, Катя увидела, как на крыльцо вышел Кузя. Она хотела было его окликнуть, но Колян, оторвавшись от нее, направился в его сторону. Повернув в отчаянии голову, Катя увидела, как эти двое переговариваются вполне по-дружески. В следующий момент Астафьеву уже втолкнули в темно-синий микроавтобус с заляпанными грязью номерами. Никто из проходящих мимо граждан и голову не повернул в ответ на ее крики.

В салоне автобуса с двух сторон от нее уселись оба провожатых, не давая никакой возможности дернуться. Напротив них, в самом конце салона, сидела ярко накрашенная рыжая девица и лениво жевала жвачку. Катя собрала все силы, чтобы голос звучал по-рабочему твердо и начальственно:

— Я действительно следователь Следственного комитета. Вы что, мне не верите?

— Ну да, следователь… — толстяк возился где-то на соседнем сидении, — ты школу-то хоть закончила, следователь?

— Да я!.. — возмутилась было Катя и машинально ответила: — Удостоверение в сумке.

Второй, хмыкнув, раскрыл ее красный клатч и бесцеремонно вытряхнул содержимое на сиденье. Только тогда Катя вспомнила, что легкомысленно оставила свои документы дома, а это, возможно, был ее единственный шанс на спасение. Но мужчина, похоже, найти удостоверение и не рассчитывал, зато обнаружил нечто, что очень его заинтересовало:

— Колян, смотри-ка, что я нашел у нашего следователя…

Концом авторучки он брезгливо подцепил пакетик с белым порошком.

— Ого! — не замедлил отозваться Колян. — Хороший улов, ради такого и понятых надо бы организовать.

— Ребятки, миленькие, так вы из полиции, что ли? — дошло вдруг до Астафьевой, и она обрадовалась вполне искренне.

Радовалась, впрочем, не долго — ровно до того момента, как полицейский начал заполнять до боли знакомый бланк протокола изъятия наркотиков. Только сейчас Катерина сообразила, в какую передрягу попала: при ней нашли героин, и если сейчас это отразят в официальных документах, то обратного хода уже не будет, даже если потом Катя докажет, что она действительно следователь, а наркотики — часть операции. С должности уволят — это еще ладно, но ведь и посадить могут запросто…

— Ребята, ну я правда следователь, я здесь свидетельницу допрашивала — пришлось отобрать у нее героин… Удостоверение не взяла, потому что глупо идти с документами в такой гадючник. Ну как мне вам доказать, а?

Она с мольбою смотрела на Коляна, угадав уже, что он здесь главный. И то ли действительно прав Лешка, и перед ее просьбами любому мужику невозможно устоять, то ли речь ее никак не вязалась с образом наркоманки-пэтэушницы, но толстяк смягчился:

— Можно, в принципе, позвонить… Какой Следственный комитет?

— Старогорский! Следственный отдел Следственного комитета города Старогорска.

— Какого-какого города? — снова напрягся толстяк. — Серега, ты город такой знаешь — Старогорск? И я не знаю. Ты нам еще Изумрудный город припомни. Или Тридевятое царство. Короче, разозлила ты меня, подруга, сиди смирно и отвечай на вопросы. Серега, я за понятыми.

— Имя, фамилия, отчество? — бесстрастно спросил Серега.

— Послушайте, можно мне хотя бы позвонить? Я попрошу маму привезти документы.

— Вот сейчас все оформим, — поморщился полицейский, — и можешь звонить хоть маме, хоть папе, хоть бабушке. Имя, фамилия, отчество?!

Катя не могла не отметить, что каждая ее реплика, каждая отчаянная попытка оправдаться до боли напоминала фразы ее собственных задержанных. Практически каждый на первом допросе ссылался на высокие связи в другом городе, иногда назывался следователем или эфэсбэшником, а под конец слезно умолял позвонить маме. Хотя по закону звонки и встречи с родственниками и адвокатами позволялись лишь после составления протокола. Кому, как не Астафьевой, было это знать?

Осознав комизм, Катя вдруг усмехнулась. Потом нервно хохотнула. Потом, запрокинув голову, расхохоталась к удивлению полицейского:

— Эй, ты чего? — обеспокоенно спросил он.

— Дурдом «Ромашка»… — недовольно цокнула девица на заднем сидении.

— Что тут у вас? — вернулся толстяк Колян.

— Да вот, хохочет…

— Ну дай ей воды, пусть успокоится! — раздраженно ответил толстяк. — У нас, кроме нее, полно народу, и всех надо опросить.

Воды Кате не дали, просто усадили рядом с рыжей и, отложив недописанный протокол, занялись следующим наркоманом. Истерики у Катерины не было. Наоборот, она ясно понимала, что нужно тянуть время — любым способом. Если понадобится, придется кататься по полу в истерике или прикинуться несовершеннолетней и требовать детского психолога. И нужно думать, как решить проблему.

— Ну? Успокоилась? — Серега закончил оформлять бумаги по очередному клиенту и теперь готов был заняться Катей. А она решила сменить тактику:

— Прошу обращаться ко мне на «вы». Кроме того, вы, надеюсь, помните, что запрещено вести допрос после двадцати трех часов. О нарушении закона непременно будет сообщено моему адвокату. И отметьте, пожалуйста, в протоколе, что вы предупреждены о том, что в ночном клубе «Скорпион» проводилась операция, санкционированная замом следственного отдела СК. Отметьте также, что мое предупреждение было проигнорировано.

Она сама, без дополнительных просьб, перебралась на переднее сиденье и начала диктовать свои паспортные данные. Серега отчего-то записывать их не спешил, а, попросив подождать, выбрался из микроавтобуса. Через стекло Катя видела, как он что-то говорит Коляну. Через минуту тот заглянул в салон:

— Кому мне позвонить, чтобы подтвердили ваши слова?

— Сорокин Андрей Валентинович, — все так же без эмоций ответила Катя и назвала его должность и номер телефона.

Катя не знала, что ей делать, если сотовый Андрея Сорокина оказался бы выключенным. Не знала, что делать, если он ее не вспомнит — сколько людей через него проходят за день. Но на этот раз повезло — начальник УВД пообещал приехать через час. Этот час Катерина провела в дежурной части РУВД, где оперативники Колян и Серега, оказавшиеся капитаном и лейтенантом, несколько смущенно предлагали ей выпить чаю или позвонить маме. Звонить маме смысла уже не имело — после телефонного разговора с Сорокиным опера поняли, что Катя действительно следователь. А от чая она не отказалась.

— Мы же не знали, что у вас в «Скорпионе» тоже операция, — сконфуженно заметил толстяк Колян, решивший, что раз жертва их произвола согласилась выпить чаю, то она не сердится. — Я вас, конечно, не виню, но ваше руководство могло бы и поставить наш отдел в известность. Мы же не ясновидящие! Вы нам, между прочим, рейд сорвали…

— Это все Кузя… нашел, кого нам подсовывать. В следующий раз увижу — шею сверну!

Катя хоть и согласилась на чай, но заводить с операми дружбу и мило общаться не собиралась. Она сидела с несколько надменным выражением лица и ждала приезда Андрея, чтобы поскорее отсюда убраться. Но, когда услышала знакомую кличку, любопытство в ней пересилило неприязнь, и она переспросила:

— Кузя? Так он ваш агент?

Парни сконфузились еще больше, потому как агент — он на то и агент, чтобы о его связи с полицией никто не знал. Порой даже свои. Когда информация об агенте становится достоянием общественности, он никакой ценности уже не представляет.

— Ну в общем да. Курируем-то его не мы, но информацию по наркоте он дает что надо — из первых рук, можно сказать.

— Парень скользкий, конечно, себе на уме, но он только с вами и прокололся в первый раз…

Сквозь стекла дежурки Катя увидела, как в вестибюль УВД вбежал Андрей. Он покрутил головой и заметил их компанию:

— Катя, все хорошо? Что случилось?

Астафьева, отозвав его в сторону, принялась в общих словах объяснять, что произошло, а Сорокин на удивление быстро все сообразил сам. Он вынул из кармана удостоверение и подтвердил, что Катя — действительно следователь старогорского Следственного комитета, а в «Скорпионе» была по работе.

Пока капитан внимательно изучал удостоверение Андрея, Катя снова взглянула сквозь стекло и вдруг увидела Петра Сергеевича Раевского собственной персоной. Неспешной, но по-военному четкой походкой он шагал мимо дежурки к выходу из УВД, но, завидев Катерину, сперва резко остановился, а потом подошел к ней.

— Здравствуйте, Петр Сергеевич, — первой поздоровалась она, — не знала, что это ваш отдел.

— Добрый вечер. Да уж, вот так совпадение… — он выглядел растерянным и бледнел на глазах. — Вы здесь по работе?

— Да нет, — улыбнулась Катя, — я здесь случайно.

— Петр Сергеевич, — Раевского заметил и Колян, — не знал, что вы еще здесь. Домой собрались?

— Да, — Катя видела, что бледность постепенно сходила с лица Раевского, но теперь оно каменело, слово в этот самый момент он решался на что-то. — Вы в «Скорпион» ездили?

— Ага, — горько усмехнулся опер, — только улов сегодня так себе. А все ваш Кузя…

Раевский перевел спокойный холодный взгляд с него на Катерину и, ничего не говоря, развернулся и опять двинулся в сторону кабинетов. Катя, у которой в голове вдруг мелькнула догадка, невольно направилась за ним, желая эту догадку подтвердить. И чем быстрее шел Раевский, тем больше крепло у нее понимание, какую роль он сыграл в этой истории.

— Катя! — окликнул за спиной Андрей и направился следом.

— Эй! Вы куда все? — чуть не бегом поспешили за ними Серега и Колян.

Раевский, вдруг сменив быстрый шаг на бег, в десять секунд поднялся по лестнице и скрылся за дверью своего кабинета. Катя, совершенно уверенная, что медлить нельзя, резко распахнула дверь и, глухо вскрикнув, замерла на пороге, вцепившись взглядом в черный табельный пистолет, который держал Раевский.

Почти в то же мгновение по лестнице поднялся Андрей Сорокин и молча застыл, не решаясь шелохнуться. Вслед за ним в кабинет протиснулись оба оперативника, и никто не знал, что делать. Петр Раевский, всегда сдержанный, интеллигентный и невозмутимый, переводил яростный взгляд с одного лица на другое, шумно дышал после бега и сжимал побелевшими пальцами рукоять пистолета. Он целился то в одно лицо, то в другое. Катя отчетливо видела, что оружие снято с предохранителя и уж точно заряжено, а по выражению лица Раевского можно было быть уверенным, что он собирается выстрелить.

На мгновение Астафьевой показалось, что взгляд Раевского прояснился, и вдруг остановился на ней.

— Запомните, я не считаю себя виноватым, — рука с побелевшими от напряжения пальцами еще сильнее сжала рукоять пистолета. — Я просто не вижу другого выхода…

Едва договорив, он резко поднял правую руку к виску и нажал на спусковой крючок.

Глава 18 Операция

В дом Фарафоновых, кажется, наконец-то пришел мир. Разумеется, папу не упрашивали вернуться на прежнюю должность и в Следственный комитет не прекратили таскать, но к этому все шло. Дело у следователей не продвигалось, доказать, что пресловутые монеты были взяткой, они не смогли. Очень помог дедушка, он выхлопотал для папы какую-то командировку в отдаленный регион и сказал, что за это время страсти в Старогорске улягутся и все о монетах забудут.

С Паши окончательно сняли обвинения, на днях Оксана даже виделась с ним. Правда, встреча оставила неприятный осадок…

Паша смотрел на нее недружелюбно и даже не предложил сесть. Не помогли и намеки, что Оксана все это время помогала его матери.

— Что, Оксанка, совесть, что ли, замучила? — ухмыльнулся на это брат. — Или боишься, я про твои шалости Ларисе расскажу? Можешь не волноваться, она теперь меня видеть и слышать не хочет. Предпочитает все вопросы решать через мамку мою, представляешь, до какой степени я ей противен?

С этими словами Паша прошел к входной двери и раскрыл ее, ожидая, когда Оксана уйдет. А девушку неожиданно довольно сильно задело, что Паша думает, будто ее не может мучить совесть.

— Я к тебе мириться, между прочим, пришла, — с возмущением ответила она. — Я готова признать, что виновата. Вспылила, с кем не бывает! Ну что ты, теперь до конца жизни будешь на меня дуться?

Паша раскрыл дверь еще шире:

— Иди, Оксана, я от тебя устал.

Еще раз возмутившись, Оксана вышла на лестничную площадку. Но решила все-таки уточнить:

— Ты действительно ничего не говорил маме?

— Не говорил! И не собираюсь. Я очень уважаю твою мать, не хочу, чтобы она знала, какое чудовище воспитала.

И закрыл дверь перед самым Оксаниным носом.

Девушка ехала в особняк в растерянности. Она не понимала, за что Паша так жесток к ней: она, конечно, виновата, но ведь все же обошлось. И мама обязательно простит его через некоторое время. И уж, конечно, чудовищем Оксана себя не считала. Вот Грег, или как его там на самом деле, чудовище! А она просто очень несчастная и невезучая…

Кстати, любые ее рассуждения по-прежнему так или иначе касались Грега. Правда, теперь она уже не жила ожиданием его звонка, не мечтала увидеть его тонкое лицо с щетиной или без — все равно. Зато она, припоминая все его поступки и слова, пыталась найти доказательства, что правильно поступила, выгнав его, потому что сомнения время от времени ее все же мучили.

Да, с момента расставания жилось намного спокойнее: никаких неожиданностей, никаких тайных встреч с подозрительными личностями, никакой неуверенности в завтрашнем дне. Но… вчера впервые за долгое время Оксана снова наведалась в «Скорпион», где купила пакетик с белым порошком, хотя, пока была с Грегом, не вспоминала о кокаине ни разу. Не связать эти два случая она не могла.

И еще немножко беспокоило то, что Грег не попытался позвонить или встретиться с ней. Это означало, что он только обрадовался, что освободился от нее, а признавать этого ох как не хотелось… Поэтому, когда Оксана увидела его на скамье в сквере рядом с университетом, сперва обрадовалась, лишь потом насторожилась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она недружелюбно.

Втайне она ждала: Грег скажет, что не может без нее жить. Что сделает все, что она попросит лишь бы она осталась с ним. Оксана вряд ли бы осталась, но услышать эти слова очень хотела.

— Сам не знаю… — морщась от солнечного света и не глядя на Оксану, ответил Грег. — Сядем?

Вслед за ним Оксана опустилась на скамью, скрытую в зарослях уже начавшего желтеть шиповника, и настороженно ждала, что он скажет дальше.

— Ксюш, я много думал после того нашего последнего разговора, — он по-прежнему не смотрел на нее. — Ты тогда спросила, не надоело ли мне каждый раз начинать все заново. Надоело, Ксюша, до смерти надоело. Я устал от суеты и беготни. А когда ты ушла, я понял это особенно ясно. Я хочу жить нормально, как все. А ты — мой единственный шанс на нормальную жизнь, — только теперь он поднял взгляд, как будто ждал ответа.

— Нормально жить — это как? — Оксану его слова чрезвычайно заинтересовали, но очень не хотелось, чтобы это заметил Грег. — Сидеть в офисе с девяти до шести, смотреть футбол вечерами и ездить к родственникам по выходным?

Он улыбнулся:

— А почему бы и нет? Это, должно быть, забавно.

— А если тебе не понравится?

— Тогда будем решать проблемы по мере их поступления.

Он взял Оксану за руку, хотя она еще ничего не решила, не смогла ни прервать его, ни уйти. И снова в ее голове зародилась рискованная мысль: а что, если и правда попробовать?

— Оксана, я довольно обеспеченный человек, ты ни в чем не будешь нуждаться… У меня есть небольшой дом в пригороде Вены, небольшой бизнес там же. Давай уедем ото всех?

Оксана, испугавшись такого напора, отняла руку и встала:

— Я не могу уехать: у меня здесь университет и родители… Даже если бы я была уверена в тебе на сто процентов, я бы еще подумала, стоит ли уезжать, а ты… И вообще, мне пора домой.

Взволнованная, она развернулась и почти побежала к стоянке. Но все же через два шага обернулась. Грег лукаво улыбался.

— Тогда я подожду, когда твои родители сами захотят выдать тебя за меня! — крикнул он ей.

«Сколько самомнения!» — подумала Оксана. И тут же поняла, что ей это нравится.

На следующее утро, когда она спустилась к завтраку, домработница вынесла ей длинную коробку без надписи.

— Курьер привез десять минут назад, — пояснила женщина.

Оксана с нетерпением распаковала, ни минуты не сомневаясь, что десяток нежно-белых роз, еще не распустившихся и свежих настолько, будто их только что срезали с куста, от Грега. Обняв цветы и вдохнув их аромат, она развернула записку, затерявшуюся среди стеблей, и улыбнулась совершенно счастливо: «День первый нормальной жизни. Кажется, так в приличных домах принято ухаживать за девушками?»

Правда, потом Оксана весь день корила себя, что так радовалась глупым цветам, и решила, что как только Грег позвонит, отчитает его за ненужную посылку. Однако Грег не звонил. Не присылал эсэмэсок и не встретил после учебы. К концу дня Оксана твердо уверилась, что с ним что-то случилось, но и на следующее утро ей принесли цветы. В записке на этот раз было: «День второй нормальной жизни», что снова умилило Оксану.

А через некоторое время он позвонил сам:

— Ксюшенька, ты обдумала мое предложение? Ты уедешь со мной?

— Я же сказала, что нет! — делано удивилась такой настойчивости Оксана. — Или ты решил, что я пошутила?

Прижимая трубку плечом, она улыбалась и ставила розы в воду.

— Значит, нет, — легко согласился Грег. — Тогда пойдем длинным путем. Жди в гости: буду знакомиться с твоими родителями. Что подарить папе я знаю, а что любит твоя мама?

В таком духе они проговорили больше часа. Когда Оксана вспомнила об университете и попрощалась, оказалось, что она безнадежно опоздала.

«Интересно, что он имел в виду, когда сказал, что знает, что подарить папе?» — думала девушка, выезжая за ворота особняка.

И настроение резко испортилось. Конечно, Грег знает, что папа будет безумно рад какой-нибудь вещице с историей — «древности». А знает он это, потому что собственноручно увел его коллекцию… Как она может флиртовать с этим человеком и еще задумываться о том, чтобы куда-то с ним уехать? С другой стороны, если Грег — вор, то ему нужно ее опасаться — она ведь все про него знает. Почти все. Достаточно для того, чтобы сдать его полиции.

Или… а что, если он действительно какой-нибудь агент ФСБ или что-то в этом роде?

И, передумав ехать в Москву, Оксана твердо решила, что нужно этот момент прояснить, ведь ей даже есть у кого спросить — у Костика Решетейникова! Как она сразу не догадалась с ним поговорить?!

Костика найти можно было только в СИЗО. Проникнуть туда тайно, как в изолятор РУВД, Оксана и не думала. Она была уверена, что сможет повидать парня абсолютно законно — предусмотрены же у заключенных встречи с родственниками. Вот она и представится его сестрой, а еще лучше невестой. Главное, не нарваться снова на Астафьеву.

Уверенно Оксана подошла к контрольно-пропускному пункту следственного изолятора. Правда, турникет не позволил ей сделать и двух шагов.

— Ваш пропуск? — в застекленной кабинке рядом с турникетом сидела девушка-блондинка с голубыми и невероятно наивными глазами и в темно-зеленой пилотке, кокетливо сдвинутой набок. — Будьте добры, предъявите пропуск, — повторила девушка, видя, что Оксана ее не понимает.

— Я на свидание, — растерялась Оксана. — У меня там жених.

— Следователь, который ведет дело, должен был дать вам пропуск, — охотно объяснила контролер, — бумажечку такую.

— А можно я в другой раз принесу? — умоляюще посмотрела Оксана.

— Нет, нельзя, — улыбалась девушка.

Надежда поговорить с Костиком рассеивалась как дым. Оксана вышла на улицу и, отойдя на пару шагов, принялась смотреть вверх, на темные зарешеченные окна. Где-то там сидит Костик — вот бы он ее увидел… Наверняка ведь можно докричаться отсюда.

Пока Оксана раздумывала, стоит ли кричать, не сразу заметила, что полицейский — молодой парень, стоящий возле одной из запертых дверей в СИЗО, уже не первый раз зовет ее.

— Вы меня? — уточнила девушка, приближаясь.

— Да-да, вас, — парень нервно оглядывался и говорил негромко. — У вас жених здесь вроде? Могу провести, если надо.

— Так не пускают ведь. У меня пропуска нет…

— Это на главной проходной не пускают, но дверей-то много, — подмигнул парень. — Деньги есть?

— А сколько надо?

— А сколько есть?

С новым приливом надежды Оксана полезла в сумочку и, тоже оглянувшись по сторонам, протянула парню пятитысячную купюру.

— Ну что вы… — заволновался тот, поспешно комкая бумажку и пряча ее в карман. — Не на улице же! Пойдемте…

Он вел Оксану тускло освещенным и невероятно длинным коридором. Открывал со крипом какие-то решетки, перекрытия, потом они поднялись на один лестничный пролет вверх и пошли по другому коридору — чуть более светлому и с дверьми по левой стороне.

Одну из этих дверей полицейский отпер большим ключом и пригласил Оксану внутрь. Комнатка была совсем маленькой, с единственной лампой под потолком, ободранным письменным столом и зарешеченным помещением перед ней.

— Как жениха-то зовут? — выдвинув для Оксаны не менее ободранный стул, спросил парень.

— Константин Решетейников. Его к вам недели две назад перевели.

— Ожидайте, — широко улыбнулся парень и оставил ее одну.

Она сидела на краешке стула, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу за дверью. Прошло минут пятнадцать. Оксана уже освоилась здесь и невероятно устала ждать, когда дверь снова лязгнула. Но вошел все тот же полицейский, только без Костика, выглядел он растерянным.

— А вы это… уверены, что вашего жениха сюда перевели? Может, в какой другой изолятор? Нет его в списках.

— Как нет? В Старогорске один изолятор — куда еще его могли перевести? Подождите, а Котова Георгия Павловича можете поискать? Их вместе переводили.

— Котова? Котов здесь — его и искать не нужно. Привести, что ли?

Оксана все не могла сообразить, куда же делся Костик.

— Скажите, а у вас за эти две недели несчастные случаи были? — едва двигая одеревеневшими вмиг губами, произнесла она.

— Были, не без этого… — кивнул парень. — В понедельник во втором блоке кто-то шею сломал. То ли сам навернулся, то ли помогли. Поискать, что ли, вашего жениха в том списке?

— Нет, не надо! — Оксана мгновенно подскочила на стуле. — И вообще, забудьте, что Решетейникова кто-то спрашивал. Ни слова обо мне, ясно?

— Хорошо…

Они вернулись на улицу. Оксана почти бежала, торопливо нашла свою машину, села, завела двигатель и расплакалась. Она не знала, что ей делать теперь, как разговаривать с Грегом. Она приехала сюда, чтобы получить подтверждение тому, что Грег не вор, а вместо этого поняла, что он убийца.

Грег не сомневался, что Костик его не сдаст, а как можно быть уверенным в этом на сто процентов? Только если знаешь, что опасный человек мертв. Грег заказал Костика этому Котову, Котов — наемный убийца… Все было враньем, все! И даже домика в пригороде Вены у него наверняка нет… Но тогда зачем же Грег так зовет ее с собой?

Догадка поразила Оксану настолько, что она замерла, не в силах вздохнуть. Она ведь знает все про Грега. Она для него опасна ничуть не меньше, чем Костик! Он собирается убить ее…

— Я уже в пятый раз повторяю: удостоверение лежит дома. Если хотите, мы прямо сейчас туда поедем и заберем его…

Больше всего в этот момент Кате хотелось накрыться с головой одеялом, спрятаться от всех и уснуть. Допрос следователя лишил ее последних сил, а ведь это всего лишь первый допрос, будет еще и второй, и третий. Сперва Катерина искренне хотела помочь следствию — пыталась объяснить поступок Раевского и свою роль в этом, но выводы следователь делал такие, будто не слышал ее вовсе.

Оперативники Коля и Сергей говорили с ней теперь еще более враждебно, чем там, в микроавтобусе. Еще бы: всего за одну ночь из-за нее образовалось столько проблем. Еще и один из их лучших сотрудников прилюдно застрелился, перекинувшись с ней парой слов. А Катиного удостоверения по-прежнему никто не видел.

Воспользовавшись тем, что ее наконец оставили в покое, Катя села в углу и достала сотовый — очень хотелось позвонить кому-нибудь, чтобы ее забрали. Только некому. Как Катерина любила Москву раньше, и как одиноко ей было здесь теперь: все ее друзья были в Старогорске. В Москве не осталось ни одного человека, которому она могла бы позвонить ночью с подобной просьбой. Сестра с мужем и те в отъезде, в Москве оставалась только мама, но Катя предпочитала, чтобы она о ее проблемах не знала. Пальцы сами начали набирать номер Леши Никитина. Он, конечно, не сможет ее забрать, он вообще в Петербурге, но с ним хотя бы можно поговорить… И опять сбросила не набранный до конца номер.

Тоска накатила с прежней силой, но тут Катин взгляд упал на Андрея Сорокина, который стоял в конце коридора и тоже скучал, лениво оглядываясь по сторонам. Катя направилась к нему.

— Ты на машине? — спросила она и вдруг уловила от него едва заметный запах спиртного. — Ты что, выпил?

Он неловко улыбнулся и осторожно, чтобы не заметили снующие туда-сюда полицейские, вынул из кармана металлическую плоскую фляжку:

— Никаких нервов не хватает трезвым ходить, — пояснил он, — этот мужик ведь прямо в нас целился. А если бы выстрелил?

Катя мотнула головой:

— В нас бы он не стал стрелять… Там еще осталось?

Андрей передал ей фляжку, и Катя за его спиной сделала глоток. Внутри оказался коньяк.

— По твоим объяснениям я понял, что кого-то он все-таки убил, значит, мог и выстрелить, — не согласился Андрей, тоже прикладываясь к горлышку. — Слушай, я голодный как волк. Ты как? Может, отъедем куда поедим?

Катя сама умирала от голода. Не считая вчерашнего завтрака, он съела только вишенку из коктейля.

— Куда? Пять утра — еще закрыто все.

— А у нас свое, — улыбнулся Андрей, доставая из кармана два чупа-чупса.

Катя невольно улыбнулась, и мир для нее стал чуть менее мрачным.

Потом они сидели в машине Андрея прямо под окнами УВД, грызли карамельки и запивали коньяком из горлышка. Катя рассказывала про Раевского, про его дочь и про Настю Волчек. Она осознавала, что не надо бы этим делиться с едва знакомым человеком, но сказалось спиртное на голодный желудок — контролировала себя она плохо.

— Никого он не убивал… Он говорил мне, что Яну ни в чем не винит, я думала, что винит он себя, но я его просто не поняла. Он считал, что это Антон Волчек втянул его дочь в эту историю и из-за него она не хочет возвращаться домой. Наверняка Раевский даже был прав, но не в этом суть. Он винил во всем Волчека и хотел ему отомстить. И хотел, чтобы месть была равносильна вине.

Раевский перевелся работать в тот же район, где теперь жила Настя — дочь Волчека. Пользуясь своим положением, нашел ее, конечно, в два счета, выяснил про нее все, что ему было нужно. А потом подослал к ней своего агента-наркоторговца Кузина, чтобы тот прочно посадил ее на иглу… Хотел, чтобы отец Насти мучился так же, как он.

— Раевский перед смертью не раскаялся, — без эмоций произнес Андрей. — Кать, что наша работа делает с людьми… Мы в зверей превращаемся! Или полиция — это такой отстойник, куда все дерьмо сливается? Не знаю теперь уж. Ты веришь, я в милицию шел работать, чтобы людям помогать, — он криво улыбнулся, — вот дурак-то был. Противно так бывает, хоть в петлю лезь, даже друзей нормальных уже не осталось — общаюсь только с подобными себе.

Последнюю фразу Андрей произнес почти с презрением. Катя попыталась ему возразить:

— Нет-нет-нет… Это ты уж слишком: дерьма везде хватает. И из подобных нам очень много нормальных людей. Я нормальная. Ты нормальный! И Макс Федин нормальный. И Ваганов, в принципе, тоже…

Катя снова отвинтила крышку фляжки и с сожалением обнаружила, что та пуста. Андрей рассмеялся:

— Смотрю, ты уже дошла до кондиции. Это я-то нормальный?

Спрятав пустую фляжку, он неожиданно наклонился к Кате и, как ей показалось, попытался обнять. Астафьева, теперь уже злясь на себя за легкомысленность, попыталась его оттолкнуть и жалобно попросила:

— Андрюш, отвези меня домой…

Андрей ее словно не расслышал, но и обнимать не торопился, а, поискав под сиденьем, вытащил вторую такую же фляжку. Отдав ее Кате, сел на свое место и немного сконфуженно ответил:

— Кать, ты извини, но я как бы женат. Если хочешь, я тебя лучше с кем-нибудь из приятелей познакомлю.

Катя густо покраснела и отвернулась к окну:

— Да я сама как бы замужем, — соврала она, — я просто думала… Не важно.

Больше они не обмолвились ни словом.

Перед тем как заснуть — время было половина восьмого утра — Катя все же вспомнила о работе и позвонила в контору. Предупредила, что заболела и сегодня не приедет. Но поспать удалось недолго: разбудил телефонный звонок. Просыпаться категорически не хотелось. Только одному человеку она была бы сейчас рада… Как ужаленная Катя подскочила с кровати и бросилась искать телефон в надежде, что это Леша.

— Екатерина Андреевна, он хочет меня убить. Сделайте что-нибудь!

Нет, это был не Леша.

Голова раскалывалась и трещала, когда Катя усилием воли заставила себя сконцентрироваться на рассказе Оксаны. Они теперь сидели в кабинете Следственного комитета Старогорска. Катя, не стесняясь свидетельницы, пила большими глотками горький кофе, лишь бы проснуться, Оксана, смотрела на нее заплаканными глазами. Обеим было совершенно не до приличии.

— Я ведь раньше даже не думала об этом: я же единственная… почти единственная, кто знает его в лицо, — повторяла Оксана. — Я для него просто опасна! Поэтому он и держал меня при себе, поэтому и вернулся…

— Подождите, Оксана, то есть все-таки вернулся?

— Ну да, я вам солгала, когда сказала, что не знаю, где он.

— То есть он сейчас здесь, в Старогорске?

Кофе сразу стал не нужен, Астафьева даже привстала с кресла, как будто желая прямо сейчас бежать распоряжаться насчет опергруппы для задержания.

— Нет, он не в Старогорске. Он в Москве.

— Но вы знаете, где его найти, так?

— Нет, я не знаю, где он остановился. Мы бывали только на съемных квартирах.

Катя снова без сил опустилась в кресло. Опять захотелось спать.

— Но я знаю, где он будет сегодня вечером около семи… — помедлив, Оксана открыла сумочку и положила перед Астафьевой картонную карточку размером с визитку с логотипом известной цветочной компании и неразборчивым мужским почерком на обороте: «День третий нормальной жизни. Малыш, жду тебя сегодня в семь на нашем месте. Родителям скажи, что переночуешь у подружки. Всегда твой Г.».

— Это он прислал сегодня утром с цветами, — пояснила Оксана и всхлипнула. — Он, наверное, хочет, чтобы меня подольше не искали, поэтому попросил соврать родителям.

Катя, осторожно держа карточку, чтобы не смазать возможные отпечатки пальцев, с сомнением покосилась на девушку. На ее взгляд, записка была самой невинной: где здесь Оксана разглядела намерение убить ее — непонятно.

— Вы уверены, что вам грозит опасность? — переспросила Катя.

Оксана сосредоточенно кивнула.

Конечно, оговорить бывшего возлюбленного, потому что он Оксану, к примеру, бросил — тоже в ее духе, но Катя сейчас старалась не забивать себе голову лишними раздумьями. Тот, кого они так долго искали, вот-вот может оказаться в их руках.

Место, которое указала Оксана, было достаточно безлюдным. Это была Николоямская набережная в Москве. Аленков — Катя не сомневалась, что именно его Оксана знает под именем Грег, — обычно дожидался ее на пешеходной дорожке, у самых перил, глядя с высоты на воду. По другую сторону дорожки простилалась проезжая часть — движение здесь было в три полосы, но односторонним. Место далеко не самое романтичное, оно больше подходило для уединенных бесед, благо посторонних ушей здесь практически нет. Зато набережная была видна с этого места как на ладони, что на всю опергруппу навевало невеселые мысли: если Аленков даже для встречи с девушкой так перестраховывается, задержать его будет нелегко.

Так как СОБР в данном случае задействовать было нереально — бригаду мужчин в камуфляже и при полном обмундировании просто негде спрятать — решили, что задержание будут проводить сами старогорские оперативники, одетые в штатское и расставленные вокруг в строгом порядке. Москвичи обещали помочь с транспортом: по сигналу в тот момент, когда опера уже скрутят Аленкова, вплотную к пешеходной дорожке должны будут подкатить две машины с хорошо вооруженными людьми. По плану, который к семи часам вечера все же утвердили, искурив в процессе по две пачки сигарет, выпив литры кофе и четыре раза крепко поругавшись, вся операция должна была занять не больше пяти минут. Случайные прохожие заметят только легкую потасовку. Правда, все легко и четко выходит, как правило, только в планах…

Ровно без двадцати семь у пешеходной дорожки на набережной притормозило желтая маршрутка «газель». Из салона выбрались восемь человек — мужчины, женщины, двое подростков — женщины визгливо возмущались тем, что их высадили в неудобном месте, подростки робко просили у водителя вернуть деньги за проезд, раз маршрутка так некстати заглохла. Сам водитель, выпроводив всех и захлопнув дверь пассажирского отделения, с матерком открыл капот и принялся с упоением что-то отвинчивать.

Навряд ли кто-то заметил, что в салоне маршрутки еще остались люди.

— Сигнал слабый… вода его гасит… — морщась, мужчина в потрепанной спецовке настраивал радиоприемник. — Надо было антенну устанавливать мощнее, Ваганыч, эта же ни фига не ловит.

Ваганов тем временем сдвигал в сторону занавески на тонированных стеклах, открывая вид из своеобразного передвижного штаба на пешеходную дорожку.

— Нельзя мощнее, Лева, — не отрываясь от своего занятия, ответил он, — и эту-то только слепой не заметит. Что, совсем не ловит?

— Может, он специально глушитель сигнала какой поставил, а? Если он такой перестраховщик, то вполне мог, — заметила Катя.

Ваганов ей даже не ответил, только еще усердней стал всматриваться в окно.

— Катерина Андреевна, — после паузы отозвался техник Лева, — что вам дома-то не сидится? Не женское это дело — задержание.

— А Катерина Андреевна боится, что я первым Аленкова допрошу и все лавры мне достанутся, — усмехнулся Ваганов.

— Если я чего и боюсь, Юрий Николаевич, то уж точно не вас, — не осталась в долгу Катя и, насупившись, села к окну в дальний угол маршрутки.

Когда разрабатывали план, самые жаркие споры были как раз между Катей и Вагановым: Астафьева предлагала вообще не задействовать Оксану Фарафонову, тем более что девчонка чуть ли не зубами стучала от страха, а Ваганов доказывал, что Оксане нужно хотя бы издалека показаться, чтобы Аленкова успокоить.

Остановились на том, что на Фарафонову наденут легкий бронежилет, а чтобы он не слишком был заметен, сверху девушка накинет бесформенный плащ. И появится в поле зрения она только в крайнем случае, до которого, как все надеялись, не дойдет.

Снаружи, за окном маршрутки, о намечающейся операции ничего не говорило: палаточник прямо на пешеходной дорожке вяло торговал газетами, неспешно прогуливались вдоль реки парень с девушкой. Кате даже подумалось, что народу в этом вечно безлюдном месте сегодня многовато, вдруг это насторожит Аленкова?

Никого похожего на него по описанию между тем поблизости не было, хотя стрелки часов подбирались уже к пятнадцати минутам восьмого.

— Я позвоню Оксане, — предупредила Катя и начала набирать номер сотового.

Девушка сейчас сидела в двух кварталах от места, в частной машине сотрудницы РУВД. По легенде, которую при необходимости Оксана расскажет Аленкову, у нее сломалась машина, потому до места ее подвезла подруга. Просто Катя считала, что нельзя Фарафонову оставлять без присмотра.

— Екатерина Андреевна, он еще не пришел? — обреченно спросила Оксана, едва сняла трубку.

— Пока нет. Оксана, а он раньше всегда приезжал вовремя?

— Даже немного раньше, насколько я знаю, — помолчав, ответила та. — Это я всегда задерживалась минут на пятнадцать-двадцать.

Ваганов, который также вслушивался в диалог, благо гробовая тишина в микроавтобусе это позволяла, шумно выдохнул:

— Слишком много их там крутится! — он имел в виду рыжего коренастого парня и блондинку модельной внешности, которые вели себя довольно шумно.

— Сигнал появился, Ваганыч, — заметил Лева. — Убрать их?

— Пусть отойдут дальше, — Ваганов немного помолчал и сказал серьезно: — Катерина, нужно везти сюда Фарафонову.

Катя уже и сама понимала, что без этого не обойтись. Аленков не задерживался. Он сейчас, в эту самую минуту, стоял где-то поблизости и рассматривал облюбованную пешеходную дорожку, гадая, почему здесь столько народу. Случайность это или ему стоит опасаться? А появление Оксаны, возможно, его успокоит.

Маша привезла девушку через три минуты: пробок на этом участке не было, движение было даже вялым. Позади желтой «газели» лихо припарковался, наехав на дорожку, ярко-красный «Рено-Логан». С пассажирского места неохотно, но старательно улыбаясь, вылезла Оксана, обошла машину и обнялась с высунувшейся в окошко водительницей. Потом крикнула ей: «Увидимся!» — и, запахнув поплотнее плащ, зашагала вдоль перил. Учитывая ее взвинченное состояние, сыграла свою роль Оксана очень неплохо.

Катерина так увлеклась оценкой душевного состояния Оксаны, что не сразу заметила, как в самом конце пешеходной дорожки появился еще один человек — светловолосый мужчина в бейсболке и черной кожаной куртке. Он стоял лицом к Фарафоновой в метрах тридцати от нее, и девушка непременно бы его заметила, если бы не высматривала в противоположной стороне дорожки. Не отрывая от мужчины взгляда, Катя похлопала по плечу Юрия Николаевича.

— Что?.. — замначальника тоже припал к окну. И тут же потянулся к наушникам с микрофоном.

Катя, едва вслушиваясь в отдаваемые им команды, следила за фигурой в бейсболке. Оксана тоже ее увидела, но, разом забыв инструкции Кати и Ваганова, застыла как вкопанная.

Астафьева, судорожно вцепившись в шторку на окне, уже понимала, что девчонка сейчас завалит им всю операцию — не обратить внимания на ее мертвенно-бледное лицо Аленков просто не может! Их объект между тем неспешно шел навстречу девушке и, похоже, действительно ничего не замечал. Он уже почти добрался до палатки с газетами, а навстречу ему шли, любовно держась за руки, парень с девушкой.

Мужчина в бейсболке остановился. Катя скорее почувствовала, чем увидела, что он скользнул взглядом по палатке, по шумной парочке, а потом по маршрутке.

— Он сейчас уйдет… — едва слышно прошелестела Катя.

Аленков снова медленно двинулся. Девушка-блондинка, приближаясь, уже открыла рот, чтобы что-то спросить у него — по заранее разработанному плану, палаточник сжимал под прилавком наручники, Максим Федин — рыжим парнем был именно он — внутренне был готов к силовому приему.

Аленков повернул голову в сторону блондинки и вдруг, ускорив шаг, резко свернул на проезжую часть. Невероятно ловко проскочил он перед белой «ауди», которая тут же дико завизжала тормозами. Сиганувший следом за Аленковым Максим только чудом не оказался под ее колесами. Точно так же Аленков метнулся мимо синей «шестерки», шедшей в следующем ряду. Водитель оказался менее проворным — он резко крутанул руль, и машина вылетела на соседнюю полосу, где столкнулась с другим автомобилем.

Аленков же, перебежав дорогу, распахнул дверцу припаркованной на обочине «тойоты» и выдернул за плечо водителя, болтающего по телефону. Сел на его место и дал по газам.

Пока Максим перепрыгивал через капоты столкнувшихся машин, девушка-блондинка что-то кричала и целилась из табельного пистолета в спину Аленкова, но так и не выстрелила — побоялась задеть посторонних. На московскую подмогу, уже мчавшуюся к месту, теперь не имело смысла рассчитывать: им просто не пробиться через образовавшуюся пробку. Зато водитель маршрутки, быстро сориентировавшись, захлопнул капот и бросился в кабину.

Катя и рада была бы выскочить из маршрутки и переждать на улице, но их водитель, не спросив ее мнения, уже старательно объезжал место аварии, пристраиваясь за «тойотой». Астафьевой осталось только пристегнуть ремень безопасности.

Аленков мчался, обгоняя автомобили, благо отсутствие пробок позволяло ему это делать. С Николоямской набережной он въехал на Андроньевскую, с Андроньевской на Золоторожскую, но здесь ему наперерез уже летели машины ДПС, так что рядом со зданием Мосводоканалниипроекта пришлось резко сворачивать.

К удивлению Астафьевой и под непонимающий возглас Ваганова «Куда?!», их водитель не повернул следом, а проехал чуть дальше по набережной и свернул в узкий проезд. Он летел наперерез Аленкову мимо оцепленных сеткой территорий и производственных построек, пока не выехал на Волочаевскую улицу.

— Он впереди! — не веря в удачу, выкрикнула Катя.

Темно-синяя «тойота» действительно мчалась прямо на них, но, словно загнанный зверь, свернула в первый попавшийся проулок. «Газель», надрываясь из последних сил, свернула следом. Совершенно некстати здесь была детская площадка, а прямо на узкой проезжей части двое детей играли в мяч. Завидев летящую на них «тойоту», дети застыли, мать одного из них кинулась к ребенку, но успеть, конечно, была не в состоянии…

Аленков, думается, и сам был не рад, что свернул именно в этот двор — он попытался снизить скорость, но автомобиль по инерции мчался прямо на детей. Когда оставалось каких-то три метра, водитель «тойоты» все же крутанул руль влево. Автомобиль налетел на мусорные баки, но не остановился, а, на огромной скорости проехав метров пять по клумбе, врезался в ствол дерева и застыл.

Катя, вслед за Вагановым выпрыгивая из маршрутки, в ужасе смотрела на смятый в гармошку капот, покрытое мелкой сеткой лобовое стекло и покореженную крышу. Юрий Николаевич сперва рассеянно двинулся к машине, потом в надежде, что Аленков еще жив, бросился бежать. Дверца водительского места не открывалась, пришлось воспользоваться принесенной водителем «газели» монтировкой. Пока Ваганов буквально выламывал дверь автомобиля, подъехали машины ДПС и та самая подмога, начали останавливаться прохожие.

Едва дверцу открыли, Катя увидела мужчину, пытающегося выбраться из-под подушки безопасности.

Мужчина был жив и почти не ранен, но это был не Аленков.

Глава 19 Не-Аленков

Задержанный не был похож на Григория Аленкова. Всего лишь один типаж: светлые волосы, интеллигентное лицо. К тому же этот был лет на семь моложе.

— Фамилия, имя, отчество?

Расположившись все в той же «Газели», Катя оформляла протокол задержания. Максим Федин, защелкнув на запястьях задержанного наручники, обшаривал его карманы, выкладывая все на сидение рядом с Катей.

— Фамилия, имя, отчество?! — повторила Астафьева, уже догадавшись, что работать будет нелегко.

— Иванов Иван Иваныч, — без улыбки ответил тот и посмотрел на Катю ясным взглядом.

Астафьева отложила листы протокола.

— Максим, документы есть?

— Билеты есть какие-то. На имя Кузнецова Валерия Александровича и Кузнецовой Оксаны Викторовны. На самолет. До Вены вроде.

— Чего-чего? Оксаны Викторовны? — не поверив, Катя начала сама рассматривать билеты. — Ну а пистолет? Есть оружие какое-нибудь?

— Оружия нету, есть вот это.

Федин положил на Катину папку синий бархатный футляр для ювелирных украшений. Взглянув на упорно молчавшего «Иванова», Катя открыла коробочку: внутри было кольцо с посверкивающим в полутьме камнем. Признаться, у нее в первый раз в вещдоках значилась подобная вещица.

Неловко кашлянув, она снова разложила бланки протоколов:

— Так как, говорите, ваше имя?

— Иванов Иван Иваныч. Или Кузнецов Валерий Александрович — как угодно.

Катя записала второе имя с поправкой, что и оно, скорее всего, вымышленное.

— Вы знаете, по какой причине вас задержали?

— Понятия не имею.

— А почему тогда пытались убежать?

— Мне показалось, что вот этот рыжий, — он кивнул на Максима, — хочет меня ограбить. Он ведь не показал удостоверение.

— Сотрудница полиции оповестила вас, кто она, и просила остановиться, — возразила Катя.

— Я не слышал. Испугался очень.

— Ладно, — вздохнула Астафьева, — с Фарафоновой Оксаной Викторовной вы знакомы?

— Нет.

Чего и следовало ожидать.

— А Кузнецова Оксана Викторовна — это кто?

— Одна знакомая.

— Телефон ее подскажете?

— Запамятовал.

— Так и запишем… Что вы делали сегодня в семь часов вечера на Николоямской набережной?

— Прогуливался.

Астафьева терпеливо записала и это.

— У вас есть что добавить к протоколу? — осведомилась она напоследок.

— Есть, — «Иванов» снова поднял на нее ясный взгляд. — Как такую очаровательную женщину занесло бороться с жуликами?

— Все?

— Нет, не все. Если вы отпустите меня прямо сейчас, то дело еще можно будет замять, а если зарегистрируете задержание в ваших учетных книгах, то у вас буду проблемы. Я сотрудник ФСБ.

Федин даже хрюкнул, усмехнувшись, Катя скептически изогнула бровь.

— Теперь все? — уточнила она. — Максим, уводи его.

Сама она выбралась из микроавтобуса следом и сразу зябко поежилась: накрапывал мелкий холодный дождь. Да и в остальном осень уже вступила в права — когда успела?

Невдалеке от Астафьевой стояла Оксана, все еще очень бледная, и, не отрываясь, смотрела на полицейский УАЗ, куда только что усадили «Иванова».

— Оксана, вам знакомо имя Валерий Кузнецов?

— Нет, а кто это? — Девушка словно вышла из транса и оторвала взгляд от УАЗа.

— А когда вы поняли, что этот мужчина собирается вас убить? — не ответила на ее вопрос Катя.

— Я бы сама никогда не догадалась, — тихо отозвалась та, — но вчера я была в СИЗО, пыталась встретиться с Костиком Решетейниковым. Ну тем, грабителем. И узнала, что его убили. Я даже знаю, кто убил: я ведь сама передала этому киллеру слова Грега.

— А почему вы решили, что Решетейников убит? — осторожно задала вопрос Катя.

— Контролер — тот, который меня туда провел, не смог его найти. Значит, киллер его все-таки убил.

Оксана затихла, по-видимому, винила себя в чужой смерти.

Катя тоже молчала — просто не знала, что сказать, потому что около недели назад она подготовила все документы по Решетейникову, с него было снято обвинение. В то время как его считали мертвым, Костик, должно быть, сидел дома и смотрел телевизор. Над выводами Оксаны Катя даже посмеялась бы при других обстоятельствах.

Но Астафьева понимала: объясни она сейчас Оксане, что ее мать забрала заявление об ограблении и это автоматически освобождало Костика, мнение ее о Греге изменится кардинально. А без ее показаний доказать связь «Иванова» с Дарьей Аленковой будет невозможно. Если она есть, эта связь.

Катя уже и сама ни в чем не была уверена: она все силы отдала поимке парня Оксаны, думая, что он и есть Аленков. Сегодня лично убедилась, что это не так. Да и его заявление о ФСБ… Астафьева не могла не отметить, что последняя часть их разговора очень напоминала ее вчерашние оправдания перед оперативниками. А они ведь тоже не верили, что она следователь.

Астафьева уже уверенно направилась к УАЗу с задержанным намекнуть оперативникам, чтобы они были с задержанным помягче — мало ли… Может, и правда к эфэсбэшникам отношение имеет. Но ее остановила Оксана, задержав за руку:

— Екатерина Андреевна, а что с ним будет? Его все-таки посадят?

— Оксана, не беспокойтесь, опасаться вам нечего. Вам сейчас лучше поехать домой. И, ругая себя, все же не смогла удержаться: — Скорее всего, у него не было намерения вас убить: при нем не было никакого оружия, только билеты на самолет.

— Билеты?

— Да. И кольцо.

— Кольцо… — эхом отозвалась девушка, и Кате показалось, что та сейчас упадет. Астафьева поспешила добавить: — Но не забывайте, что этот человек участвовал в ограблении квартиры ваших родителей и, возможно, Дарью Аленкову убил именно он. Вы совершенно верно поступили, когда рассказали мне все о нем.

Девушка, похоже, ее не слушала. Не придумав ничего лучшего, Катя выловила среди полицейских молодого и привлекательного и распорядилась доставить Фарафонову домой.

В особняк Оксана приехала далеко за полночь. Открывая дверь, больше всего надеялась, что все уже спят: до смерти не хотелось ни с кем разговаривать. Как бы не так: в холле горел свет, а на звук ее шагов тут же выбежала мама.

— Где ты была столько времени?! — отчаянно зашептала она. — Почему даже не позвонила?! Мы с отцом как на иголках весь вечер, места себе не находим!

«Ну да, места себе не находят…» — мрачно подумала девушка.

Из гостиной виднелся мамин ноутбук, на котором та с упоением, как всегда, работала. Остальные домашние и вовсе мирно спали и смотрели сны.

«Никому до меня нет дела… Только Грег меня любил, а я его сдала полиции», — отстраненно думала девушка, сбрасывая плащ и туфли в прихожей, не глядя на мать, прямиком направилась к лестнице на второй этаж. Только и сказала:

— Мам, я завтра все объясню, спать хочу.

— Но ты могла хотя бы позвонить, — не отставала мама. — Ксюшенька, мы же волнуемся. Я тебе не рассказывала… Помнишь, тот грабитель — Решетейников — его выпустили из тюрьмы. Кто знает, что у него на уме? Он ведь может начать нам мстить.

До Оксаны не сразу дошел смысл сказанного.

— Так Решетейникова выпустили? Поэтому его нет в СИЗО?

Как Оксане было муторно и беспокойно до этого, как ныло сердце! А признание мамы совершенно ее добило. Захотелось умереть — сейчас же, в эту же минуту. Она предала человека, который ее любил, причем совершенно невиновного человека. Она не имеет права жить после этого. На мгновение Оксана пожалела, что не делает заначек кокаина: стоит увеличить дозу, и проблемы разрешатся сами. Оксана медленно и тяжело поднималась по лестнице и вспоминала, где в их доме хранятся лекарства. Наверняка в аптечке должно быть что-то сильнодействующее… Но, остановившись, Оксана вдруг резко повернулась к матери:

— Мам, не нужно сердиться на Пашу, он ни в чем не виноват.

Та, все еще обеспокоенно глядя на дочь, произнесла:

— При чем здесь Павел?

— Мама, он ни в чем не виноват — это я взяла твое колье.

Мать, поняв, что Оксана говорит правду, совершенно растерялась:

— Но зачем? Мы ведь с отцом всегда снабжали тебя деньгами, доченька…

— Нет, ты не поняла. Я взяла колье, чтобы подбросить его Пашке, — Оксана в эту минуту ненавидела себя. Ей отчего-то захотелось, чтобы и мама, и остальные поняли, какая она на самом деле, и возненавидели также. Тогда ее точно ничего уже не будет держать на этой земле. Она продолжила: — Я хотела подставить его. Перед тобой.

Мама, глядя полными ужаса глазами, кажется, все еще ждала, что Оксана сейчас рассмеется и скажет, что шутит. Но девушка молчала.

Лицо мамы вдруг стало жестче, девушке даже показалось, что та на нее сейчас накричит. Но мама только сказала очень тихо и решительно:

— Отправляйся спать. Завтра поговорим.

Добавить что-то или хотя бы посмотреть еще раз на маму девушка не посмела. Мигом поднялась к себе и затихла.

От задумки лишить себя жизни Оксана в ту же ночь отказалась. У нее просто не хватило духу. Наутро же пришло понимание, что глупостей и ошибок — теперь уже непоправимых — она и без того натворила достаточно. Не хватало еще своим самоубийством свести в могилу дедушку.

Грега она после этого видела лишь раз, но так уж сложилось, что напоминание о нем всегда было с ней: через месяц Оксана поняла, что беременна. Родители, переварив шокирующую новость, потребовали немедленно представить им отца ребенка и будущего супруга. Таковой быстро нашелся среди однокурсников Оксаны. Очень хороший мальчик из интеллигентной семьи. Сын нефтепромышленника из Сургута. Едва ли он как-то особенно любил Оксану, скорее ее заочно любили родители мальчика и возлагали на их союз большие надежды.

«Иванова» все еще держали в ИВС, пытаясь установить его личность, а пока звали его между собой Красавчиком. Катя с Максимом по очереди вызывали его на допросы как минимум раза по три на день и разыгрывали классическую схему. Сперва Федин всячески стращал якобы имеющимися железными доказательствами его вины. Пугал зоной, которая не щадит таких симпатичных парней, как он, обещал посадить не только за угон автомобиля — а больше пока зацепиться было не за что, но и за ограбление Фарафоновых, за убийство Дарьи Аленковой, за изготовление фальшивых документов и за угрозы Оксане Фарафоновой.

Потом Красавчика приглашала к себе Катя, угощала чаем с домашней выпечкой, сетовала, что лучше бы «Иванову» и правда рассказать, как все было, потому что с капитаном Фединым шутки плохи. Он одному такому подозреваемому нос разбил и руку чуть не сломал, на него и дело уже уголовное завели.

Красавчик не реагировал. Говорил он вообще крайне редко и в основном не по теме.

После очередного допроса Астафьева привычно распорядилась отвести задержанного назад в камеру и начала перемывать посуду. Ей казалось, что они уже никогда не заставят «Иванова» говорить. Он так уверен, что выйдет из этой истории сухим, может, и правда «эфэсбэшник».

Федин без стука вошел в Катин кабинет, оседлал стул напротив стола, подпер подбородок рукой и молча уставился. Невооруженным взглядом было видно, что его так и распирает желание чем-то поделиться.

— Ну? Говори уже! — с затаенным любопытством поторопила Астафьева. — Данные пришли, что ли?

Хитрая улыбка сползла с лица Максима:

— Ничем тебя не удивишь. В общем да, его отпечатки нашли в базе. Наш Красавчик уже сидел, оказывается: в две тысячи седьмом был осужден за мошенничество на четыре года. Через два за хорошее поведение вышел на УДО. Кличка — Бендер. Родное имя — Седов Руслан Юрьевич, но после освобождения пользовался им нечасто. Что самое любопытное, осужден он был тем же районным судом, что и Раевская, с разницей в несколько дней. То есть теоретически они могли познакомиться еще тогда.

— А с Волчеком он мог пересекаться?

Максим пожал плечами:

— По крайней мере, в его вузе он не учился и не работал. Скорее, их Раевская свела. Кать, я вот чего не пойму: почему наш Красавчик так упорно молчит? Да он, чтобы обелиться, должен сдать нам Волчека с потрохами!

— Это стандартный подход, а Красавчик — парень нестандартный. Макс, я не знаю, какие у него мотивы, — развела руками Катя. — Я уже все передумала: и что он эфэсбэшник, и у него на Волчека свои планы, и что он и есть организатор краж…

Федин, поморщившись, перебил:

— Слышать больше не хочу про кражи. Мы ищем убийцу Раевской — все! Кстати, мне начальство уже командировочные выписало: сегодня ночью уезжаю в Питер допрашивать Волчека. Может, привет кому передать?

Взгляд снова стал хитрым — наверняка имел в виду Никитина. Язык бы Линке оторвать за болтливость!

Едва Федин ушел, у Кати мелькнула мысль вызвать Седова снова, но время уже подходило к одиннадцати вечера, потому она отложила ответственный разговор на завтра и поехала домой, о чем утром сильно пожалела.

— А ночью к твоему Красавчику кто-то приходил, Катюша.

Катя только вошла в свой кабинет, где старенькая уборщица тетя Валя домывала пол. Та обронила фразу как бы невзначай.

— То есть как приходил? — до Астафьевой смысл сказанного дошел не сразу, но едва дошел, она, не поблагодарив уборщицу, не закрыв кабинет и не сняв плащ, сорвалась бежать в крыло РУВД.

Тетя Валя по обыкновению приходила в Следственный комитет раньше всех и позже всех уходила. Внимание на нее обращали здесь не больше чем на мебель, потому и не стеснялись. А вот она подмечала многое и под настроение частенько наблюдениями делилась.

Катя, перепрыгивая через ступеньки, неслась в дежурную часть. Кто посмел кого-то пустить к Седову без ее санкции? А если ему что-то передали?

— Кто дежурил ночью? — довольно невежливо отстранив заявителей, Катя заглянула в застекленную кабину.

— Я дежурил… Доброе утро, Катерина Андреевна.

— Кто-то приходил к моему подследственному? — оснований не верить тете Вале не было, а потому Астафьева уже заранее взглядом буквально прожигала дежурного, а голос ее звенел от ярости.

— К какому подследственному?.. У вас много их…

Дежурный мямлил и отводил взгляд — ребенок бы догадался, что ему есть что скрывать. Астафьева, решив, что с дежурным разберется потом, проскользнула через турникет и, отбивая каблуками дробь, зашагала к камерам ИВС.

Седов вел себя как ни в чем не бывало. Катя с подозрительностью обошла вокруг него, велела даже камеру обыскать — ничего.

— К вам кто-то приходил ночью? — уже сдержаннее спросила она.

— Кто?

Астафьевой показалось, что он чуть улыбнулся.

— Ведите ко мне в кабинет, — распорядилась она полицейским и направилась к себе.

— Екатерина Андреевна, что вы все смотрите на меня, как будто я вам муж неверный? — спросил Седов, когда контролер привел его в Катин кабинет. — И не хмурьтесь вы ради бога, а то мне хочется в лепешку расшибиться, лишь бы такая красивая женщина улыбнулась.

Катя улыбнулась. И сама почувствовала, что улыбка вышла хищной.

— Ошибаетесь, Руслан Юрьевич, настроение у меня очень хорошее. Догадайтесь почему.

Седов только чуть моргнул, когда услышал свое имя, но улыбка стала еще шире.

— Долго же вы мои отпечатки сверяли. Тогда я вам еще улучшу настроение. Вы знаете, я тут посидел, подумал и решил все вам рассказать. У вас, надеюсь, скорость набора текста большая? Печатайте. Два раза повторять не стану.

В этот момент Катя ничего анализировать не пыталась: Седов действительно начал подробно излагать историю их с Яной Раевской похождений, а Катя только и успевала стучать по клавишам, изредка задавая уточняющие вопросы.

Работать их небольшая группа начала с две тысячи девятого года, едва Седов вышел на свободу. Работали втроем: Яна с поддельным паспортом на имя Дарьи Мерешко, сам Седов с паспортом на имя Кузнецова и Организатор, который лишь давал наводки на квартиры и детально разрабатывал план. Лично в ограблениях он не участвовал.

Залогом успеха служило то, что они с Яной буквально вживались в семью, которую предстояло ограбить, становились почти родными людьми, которым доверяют настолько, что при них открывают сейфы, поручают ставить дом на сигнализацию, заранее оповещают, когда в доме появятся большие деньги… На это обычно уходит много времени. Яне пришлось изображать няню у Фарафоновых почти год. Седов практически в это же время обрабатывал семью недобросовестного хранителя музея, в чьей квартире находились несколько подлинников, тянущих на весьма солидную сумму. В том случае Седов представлялся женихом дочки хранителя. Дело дошло практически до свадьбы, Седов сбежал с картинами буквально за неделю до события. Годом раньше они так же обошлись с квартирой чиновника администрации другого подмосковного города. Тогда Седов выкрал раритетные книги и музыкальные инструменты, полгода выдавая себя за репетитора по английскому языку для великовозрастного сына чиновника. Яна в это же время числилась в любовницах начальника одного из УВД Подмосковья и «облегчила» его сейф, выкрав ювелирные украшения, принадлежавшие некогда царской семье, потом изъятые у какого-то полукриминального бизнесмена и очутившиеся в результате в шкатулке жены начальника.

Разумеется, после пропажи в полицию начальник не обращался, как и хранитель музея, и чиновник администрации — на это организатор и делал ставку. Он полагал, что и с монетами, хранящимися у Фарафонова, проколов не будет, но тот неожиданно подал заявление о краже.

— И Григорий Аленков должен был стать одной их жертв? — прервавшись, спросила Катя.

Руслан улыбнулся:

— Нет, что вы. Это целиком и полностью инициатива Яны: она собралась «соскочить», а для этого ей нужно было под любым предлогом сменить фамилию. Он… организатор уже не доверял ей во время работы с Фарафоновыми, потому послал меня — для подстраховки.

— То есть Оксана Фарафонова была подстраховкой? — с едва заметной улыбкой спросила она.

Вопрос был не совсем по делу, больше издевательский.

Седов отчего-то не торопился отвечать — Катя уже успела дописать предложение и подняла взгляд. Наверное, впервые она заметила в лице Руслана явную неприязнь.

— Екатерина Андреевна, — буравя ее глазами, едва слышно заговорил Красавчик, — если в твоих бумажках хоть слово, хоть запятая уронит тень на нее, я от показаний откажусь. Тебе влетит от начальства, а потом еще ты устанешь оправдываться перед Фарафоновыми, почему чернишь их дочку. Оксана про ограбление ничего не знала, усекла? Только на этом условии я буду с тобой говорить.

Астафьева была поражена, как быстро Красавчик перестал быть милым улыбчивым парнем. Конечно, она сама его спровоцировала, но все равно задело, что он посмел разговаривать в подобном тоне. Катя даже немного опасалась его сейчас и только усилием воли заставила себя сидеть на месте и говорить насмешливо:

— Ты мне будешь еще условия ставить? — попыталась она все-таки ответить достойно.

— Буду, Екатерина Андреевна, буду, — Руслан откинулся на стуле, положив ногу на ногу, и снова улыбнулся. — Может, я резковато выразился, но вам мои показания позарез нужны, верно? А мне нужно, чтобы вы Оксанку не трогали. Тогда договоримся.

Катя в искренность улыбки уже не верила, но работать все равно было нужно:

— Ладно, проехали… Как Организатор находил нужные квартиры? Почему был уверен, что хозяева не станут обращаться в полицию?

Седов посмотрел так, будто Катя сказала что-то необыкновенно наивное:

— Поверьте, для него это не проблема. У него целая картотека таких людей. И связи такие, что даже после моих показании нет гарантии, что вы его посадите…

Максим Федин в Санкт-Петербурге уже мчался с группой захвата на квартиру Антона Волчека. Пока что он собирался задержать Волчека в качестве подозреваемого в ограблении две тысячи седьмого года, в котором обвинялась Яна Раевская, и прижать показаниями Насти.

Группа из шести человек — здоровые парни в бронежилетах, вооруженные автоматами Калашникова, — гуськом поднялись на третий этаж жилого дома. Старушка, выносившая в этот момент мусор, прижалась к стене и стала мелко креститься.

Вова Лихачев, по бумажке сверяясь с адресом, вытащил из кобуры табельный пистолет, взвел курок и переглянулся с Фединым, стоящим по другую сторону двери:

— Кто звонить будет?

Максим охотно вошел в поле зрения дверного глазка и, спрятав руку с оружием за спиной, позвонил в дверь.

Тишина.

Он позвонил еще раз — долго и требовательно. Наконец за толстой бронированной дверью послышались шаги, и тонкий детский голос спросил:

— Кто там?

Лихачев еле слышно выругался: ребенок в квартире дело значительно осложнял. На памяти Максима не раз бывало такое, что папаша в минуту опасности прикрывался собственными детьми как живым щитом и пытался уйти.

— Это с работы к папе, — Федин постарался произнести фразу беззаботно.

Максим даже не дышал, пока ребенок щелкал, пытаясь открыть замок. Наконец дверь плавно отворилась, и едва Федин увидел худенького большеглазого мальчика в пижаме с утятами, быстро закрыл ему ладонью рот.

— Не шуми! Не будешь кричать?

Мальчик даже не шелохнулся, но Максим, не до конца уверенный, передал его на руки Лихачеву. Сам, толкнув внутреннюю дверь, вошел в полутемную прихожую.

— Вадик, это бабушка, наверное, открой ей, пускай в комнату проходит… — послышался женский голос из-за ближайшей двери.

Понимая, что рядом с женщиной может сидеть Волчек, Федин с пистолетом в вытянутой руке ворвался в комнату. Женщина протирала пыль и, увидев пистолет, негромко ахнула, распахнув огромные, как блюдца, глаза.

— Где он?

— Т-там… — тряпкой, зажатой в руке, женщина указала в сторону коридора. — Где Вадик?

Лихачев охотно отпустил к ней сына и, закрыв дверь комнаты, остался с ними. Максим же и ребята с автоматами еле слышно крались к двери в конце коридора.

Катя стояла у окна и, скрестив на груди руки, недоверчиво смотрела на Руслана Седова.

— Вас послушать, так ваш организатор неуловимый какой-то. Доктор Зло — не меньше.

— Ну доктор не доктор, а каждый ваш шаг знает заранее. К примеру, он уже в курсе, что вы меня взяли. И он понимает, что сегодня-завтра вы придете за ним. Он уже готов к этому, поверьте.

Катя подумала, что надо бы позвонить Максиму. Правда, он обещал сам отзвониться перед началом операции, так что наверняка в Петербурге только собирают группу, со звонком можно подождать.

— Расскажите, что вы знаете об убийстве Раевской.

— Это он ее убил. Организатор. Он понимал, что самый надежный способ скрыть убийство — выставить его как самоубийство. Он знал, что Янка регулярно принимает витамины, ему не составило бы труда проникнуть в любую квартиру, даже если она находится в Санкт-Петербурге. Согласитесь, если бы Яну не подозревали в ограблении Фарафоновых, никто бы никогда не назвал ее смерть убийством. Идеально, по-моему.

— Вы точно знаете, что это он убийца?

Седов недолго помолчал:

— Или он, или ее муж.

— А владельцы ограбленных квартир? Если они не заявляли в полицию, это не значит, что они не искали грабителей.

— Тогда бы они не дали ей так легко умереть: они бы сперва выпытали, где награбленное.

Катя не могла не признать, что он прав.

— Был еще один человек, который мог ее убить, и это вы.

Седов усмехнулся:

— Ну разумеется, вы не должны упускать эту версию. И мне дико любопытно, какие мотивы ее убийства вы мне припишите. А вот у Организатора мотивы убить ее самые прямые. Я уже говорил, что Яна хотела уйти, она заявила, что дело Фарафоновых — ее последнее. Он с этим согласился, по крайней мере, и Яна, и я в это поверили. Яна верила в это до своего последнего дня. Но нужно знать Организатора, чтобы понять: он не был бы спокоен, зная, что она в любой момент может его сдать. Да, пока Янка не помышляла об этом, но кто поручится, что пришло бы ей в голову через год, через два, через десять лет. Он слишком многим рисковал, если бы оставил ее в живых.

— Значит, он убил ее только для перестраховки?

— Да. Его профессия этому научила.

Катю уже в который раз насторожила мысль, что Волчек — отчаявшийся от безденежья преподаватель настолько хорошо разбирается в их системе, что в нем можно заподозрить работника полиции… И если у него в подчиненных согласился быть такой незаурядный человек, как Руслан Седов, то хотелось бы Кате посмотреть на самого Волчека. Странно, что при таких талантах и способностях Волчек лишь рядовой преподаватель, а во время перестройки и вовсе нищенствовал…

Катерину невероятно смущал еще один момент:

— Руслан, почему вы сказали, что для Организатора не проблема попасть в квартиру, даже если она находится в Петербурге?

Тот приподнял бровь, как будто удивившись Катиной непонятливости:

— Просто потому, что его основное поле деятельности — Москва, Екатерина Андреевна. Вот там он точно царь и бог.

Астафьева молча потянулась за телефоном — нужно было срочно предупредить Максима, пока он не добрался до Волчека.

В абсолютной тишине Максим стоял у двери. Его страховали СОБРовцы, но расслабляться все равно не стоило. Он звонко постучал в дверь — тишина. Ручка тоже не поддавалась, было заперто изнутри. Тогда Федин, чуть посторонившись, пропустил СОБРовца. Тот без лишних движений пнул хлипкое дерево подошвой ботинка и ворвался в помещение. За ним влетели остальные с автоматами наизготовку, а следом Максим с Лихачевым.

Волчек был здесь. Он сидел напротив двери за письменным столом, зажав в руке авторучку. Это был грузный и совершенно неподъемный с виду мужчина с бегающими и перепуганными глазами за толстыми стеклами очков.

«Что-то не то…» — мелькнуло в голове у Максима. И тут зазвенел его сотовый — звонила Астафьева.

— Макс, ты где? Уже у Волчека, что ли? Уходи оттуда, оставь его в покое. Он нам не нужен.

— А кто нам нужен?

— Андрей Сорокин, начальник УВД из Москвы. Максим, помнишь, ты как-то говорил, что и Седов, и Раевская были осуждены в одном районном суде? Это случилось, потому что их дела были возбуждены в одном и том же УВД! И одним следователем Сорокиным.

— Это точно? Седов признался, назвал фамилии?

— Точно. Седов как раз сейчас пишет признание. Возвращайся быстрее, я к Ваганову за санкцией.

— Подожди, по… — Катя уже отключилась.

Максим перевел взгляд на бледное, истекающее потом лицо Волчека и поспешно опустил пистолет.

— Здравствуйте, — запоздало, но вежливо поздоровался он и отдал команду убрать оружие. — Вы, пожалуйста, зайдите в Следственный комитет, мы вам там повестку принесли…

Волчек торопливо закивал.

— Только обязательно зайдите, — обходя лежавшую на полу выломанную дверь, добавил Федин.

Глава 20 Находка

Что касается Волчека, то в ограблении Фарафоновых он замешан не был, хотя его жена действительно делала фальшивую справку из детского сада. Только о смерти Дарьи Мерешко Волчек тогда не знал и искренне хотел помочь своей бывшей студентке с трудоустройством.

Показаний Руслана, разумеется, было недостаточно дня вынесения обвинения Сорокину — любой здравомыслящий человек мог возразить, что Руслан просто мстит следователю. Но у Кати в запасе был еще один козырь: Вова Лихачев прошелся по всем этажам в доме Аленкова и предъявил жильцам фотографию Сорокина. Человек пять его вспомнили. Трое даже смогли уточнить, что видели его здесь несколько месяцев назад, он показывал удостоверение сотрудника полиции и задавал разнообразные вопросы. В том числе о семье Аленковых.

С этими показаниями вполне можно было двигаться дальше, только однажды дождливым сентябрьским днем к Кате в кабинет вошли двое мужчин, одетых дорого и скучно. Они показали удостоверения, в которых она смогла разобрать только название ведомства, и попросили приготовить материалы по Сорокину для передачи им.

Катя примерно этого и ждала. Как выяснилось, Сорокина разрабатывали давно, но должность он занимал достаточно высокую и по натуре своей был человеком осторожным, подобраться к нему было нелегко. Зато теперь, когда он подозревался в убийстве, все значительно упрощалось.

— Что будет с Седовым? — задала единственный вопрос Катя.

— С ним будут работать. Это ведь основной свидетель, да еще в курсе всех дел Сорокина, он много чего может рассказать, — уловив в глазах Кати недоверие, следователь мягко улыбнулся и решил ответить поточнее: — Вероятно, вам он тоже рассказал про агента ФСБ? Это его излюбленная фишка, Екатерина Андреевна. Седов еще в заключении любил всем про свое якобы внедрение рассказывать, и даже начальство тюремное в это верило. Артист да и только, его бы таланты да в мирное русло. Сами подумайте, если бы он имел отношение к спецслужбам, разве позволили бы ему на каждом шагу об этом рассказывать?

Катя ничего не ответила и спрашивать больше не стала, ей и так рассказали больше, чем положено. Однако она осталась при своем мнении и, чтобы лишний раз в своей правоте убедиться, спустилась вниз и постучала в окошко дежурной части. Заявителей в этот час не было, и дежурный, освобождая от фольги бутерброд с раздавленной красной икрой, собирался обедать.

— Так кто приходил к Седову без моего ведома? — резко спросила она.

Аппетит у дежурного, кажется, испортился.

— Никого не было, Екатерина Андреевна… Ну честно не было…

Катя кивала и ласково улыбалась. Так они молча смотрели друг на друга секунд тридцать. Томился на блюдце бутерброд.

— Девчонка приходила, — не выдержал дежурный. — Волосы такие длинные, одета прилично…

Астафьева понимала, что описывает он Оксану Фарафонову, зная ее характер, Катя вполне допускала ее приход.

— И долго она там пробыла? О чем разговаривали, слышал?

— Пробыла недолго, выбежала вся в слезах. Я в камеру-то сразу спустился, думал, бандюган этот ее обидел, а он тоже сидит бледный, весь в расстроенных чувствах. Я, Екатерина Андреевна, думаю, что попрощались они так. Да и правильно! Она-то, сразу видно, из приличной семьи, а он — бандюган, одно слово…

— Много она тебе денег оставила? — прервала Катя.

— Пятихатку, — честно смотрел дежурный. Катя улыбалась. — Ну ладно, штуку…

— Сдашь в общую кассу полторы, — железным голосом велела Астафьева. — Я проверю!

Остаток дня она провела в областном СК, сдавая дело. Уже под вечер совершенно вымотанная, с единственным желанием прямо сейчас поехать домой, вернулась в контору забрать кое-какие документы. На скамейке у ее кабинета сидела Лариса Фарафонова и, нахмурившись, смотрела в стену перед собой.

— Вы мне повестку прислали на сегодня, на шесть часов, — повернула она голову на звук Катиных шагов.

Астафьева машинально посмотрела на часы — половина восьмого.

— Проходите, — поспешила она отпереть кабинет.

Катя действительно в очередной раз вызвала Фарафонову по делу Максима. Она, да и сам Федин, уже смирились, что просто избавиться от того заявления не выйдет, значит, нужно, чтобы его дело хотя бы спустили на тормозах. Ссориться с Фарафоновой нельзя.

— Кофе, Лариса Георгиевна? Как вы любите?

— Не нужен мне ваш кофе! — грубо ответила та. — Я что, для этого здесь два часа проторчала? Вместо того, что посадить этого оборотня в погонах Федина, вы меня таскаете на допросы! Измором решили взять?!

Катя, привыкшая к подобным выпадам, не отреагировала, тем более что Лариса вскоре сама затихла. Астафьева все же приготовила кофе, думая о том, насколько же, должно быть, плохи дела у той дома, раз ей больше по душе сидеть два часа под дверью следователя, чем общаться с мужем и дочерью. Не из гражданской ведь сознательности Фарафонова ее ждала? Ларисе, наверное, очень тяжело сейчас.

У Кати лишь на мгновение мелькнула мысль, что воспользоваться этим неэтично. Но, с другой стороны, не воспользоваться и позволить поломать Федину карьеру — глупо…

В сейфе у Астафьевой стояла бутылка коньяка — из дела преподавателя-взяточника. Катя, неловко кашлянув, вытащила ее из сейфа, как бы невзначай пронесла перед носом Фарафоновой и убрала в шкаф. Лариса отреагировала мгновенно:

— Вы еще и пьянствуете на работе?! Хороша прокуратура!

— Что вы, Лариса Георгиевна, — искренне запротестовала Катя, — это вещдок. Очень важная улика.

— Коньяк? Им что, отравили кого-то?

Астафьева улыбнулась:

— Нет, с коньяком все в порядке — он из дела о взяточнике. Приступим к опросу? Еще раз расскажите, в каком состоянии в тот день вы нашли вашего пасынка?

Фарафонова не отвечала. Катя подняла взгляд — та просяще смотрела на нее:

— Екатерина Андреевна, у вас ведь рабочий день уже окончился?

— Да, два часа назад.

— А может, тогда плеснете коньячку немного в кофе себе и мне?

Два раза Астафьевой предлагать не нужно было — упускать шанс поговорить по душам с Фарафоновой она не собиралась.

На этажах Следственного комитета было темно и тихо, только тетя Валя звенела в конце коридора ведрами. В запертом изнутри кабинете Астафьевой сидели две женщины. Одна — в кителе с погонами в следовательском кресле, закинув ноги в туфлях от Кристиана Лабутена на письменный стол, — это была Лариса; вторая, сняв туфли и по-турецки усевшись на стуле для посетителей, заливисто над чем-то хохотала:

— Ну ты даешь, Лара!

— Это еще что, Катюш, у нас в администрации такие анекдоты каждый день! Никому уже не смешно, — она резко погрустнела. — На работе-то весело, а домой идти иногда вообще не хочется. Муж — тряпка! Ни помощи от него, не поддержки, только над древностями своими трясется целыми сутками… Ну и шел бы тогда в музей работать, чего в политику переться, если ни черта в ней не понимаешь?! Да ладно, я уже смирилась с этим, но Оксанка! До сих пор не могу понять, когда я ее упустила…

— Все образуется, Ларочка, — растрогалась Астафьева. — Оксана просто молоденькая совсем, но она не плохой человек… Я, конечно, в воспитании детей ничего не понимаю. Да и нет у меня детей. И мужа нет, — она вдруг всхлипнула от жалости к себе, — никакого. Да и не будет уже.

— Не говори глупостей, Катюш, — теперь растрогалась Лариса. — Ты молодая, красивая. Да пальцем помани только, любой…

Но Астафьева только отмахнулась, с трудом сдерживая слезы — после бутылки коньяка на двоих ее совершенно развезло.

— А он тебе замуж предлагал идти, да? — с любопытством спросила Фарафонова, убирая со стола ноги.

Катя, утирая слезы, кивнула:

— Почти… Я не уверена, но, по-моему, предлагал.

— Это как? — расхохоталась Лариса.

— Я до конца выяснить не успела. Поругалась с ним из-за ерунды…

— Подумаешь, поругалась! Помиритесь еще.

— Нет, уже не помиримся. Между нами эти… непреодолимые преграды.

— Какие еще могут быть преграды?! — и вдруг лицо Фарафоновой озарилось догадкой. Она уселась в кресле и спросила начальственным тоном: — Где?

— Кто?

— Заявление это паршивое где? Про сломанный нос моего Пашки?

Катя, всхлипнув в последний раз, мигом утерла слезы и бросилась искать нужную бумагу. Она с трепетом, не зная, чего и ожидать, подала ее Ларисе, а та, демонстративно разорвала документ на множество мелких кусочков.

— Вот и нет никаких преград, — констатировала Фарафонова, — но если после этого твой Федин вдруг передумает на тебе жениться…

Лариса не закончила фразу, но смотрела так, что Катя поняла — Федину будет очень плохо.

Остаток вечера Астафьева помнила отрывками. Вот она врывается в спальню к Линке и Федину и, нервно смеясь, требует, чтобы он немедленно женился — на Кате. И купил ей бутылку коньяка взамен выпитого. Вот — решительно набирает номер Никитина, бесится, когда вместо его голоса слышит автоответчик. Вот рассказывает, не стесняясь в выражениях, все, что она о нем думает.

Признаться, что конкретно говорила, она не помнила, но наутро единственным желанием было любыми законными или незаконными способами уничтожить то сообщение с никитинского автоответчика. Как именно его уничтожить? Этим вопросом Катя сперва мучила поисковик Интернета, а потом всех знакомых, встретившихся по пути. Правда, ни Интернет, ни знакомые ничего мудрого не ответили, только Федин посоветовал меньше пить.

Катя страдала: Леша вряд ли простил ей последний скандал, когда она обвинила его в подкупе свидетеля, а уж после вчерашнего пьяного телефонного разноса и вовсе знать ее не захочет. Спасало ситуацию лишь то, что сегодня Катя опять дежурила по району и на самокопание времени не было.

— На выезд надо бы выбраться, Екатерина Андреевна, — бодро поздоровался дежурный оперативник, — бомжа нашли с признаками насильственной смерти. Похоже, водкой паленой траванулся. Эксперт еще не смотрел — едет. Тут недалеко совсем, в парке имени Ленина.

— Сергей Сергеевич, а как стереть сообщение с чужого автоответчика, вы случайно не знаете?

— Чего? — не расслышал тот. — Екатерина Андреевна, так вы поедете?

Катя, конечно, поехала. Точнее, пошла: парк находился как раз на отрезке пути от остановки до СК. Она по пять раз в день бегала мимо, но ее не смутило, что там, возможно, кого-то убили. Удивило то, что здесь нашли всего один труп. А остальные? По ее ощущениям, здесь под каждой березкой, у каждой помойной кучи можно было при желании откопать чьи-то останки.

— Участковый уполномоченный Буренко, — козырнул парень, стороживший дыру в заборе. По-видимому, это был самый удобный вход в парк.

— Следователь Астафьева. Может быть, вы знаете, как стереть сообщение… — Буренко слушал ее очень внимательно, но явно не понимал, чего от него хотят. — Ладно, проехали. Тело где?

Буренко в мгновение ока пролез в дыру и протянул руку Катерине, приглашая действовать так же. Делать нечего — она уцепилась за ладонь, полезла следом, пытаясь о прутья не разодрать колготки. И тут стало жутко. Парк в центре города словно был другой планетой, где на сотни километров ни единой живой души. Только грязь, гробовая тишина и заросли колючего кустарника повсюду.

— Труп там, в конце парка… Несчастный случай чистой воды, — принялся убеждать участковый. — Бомж добыл где-то бутылку водки, распил в одиночку. Пришел второй, сосед его, — тот уже остывает. Рядом ополовиненная бутылка. Яснее ясного все…

Труп мужчины неопределенного возраста лежал, скорчившись и поджав ноги, на полу в помещении. С натяжкой помещение даже можно было назвать жилым — сторожка, облюбованная бездомными.

— А что? Пока холода не наступили, живется здесь неплохо… тихо… — объяснял Катерине мужчина-бомж, возраст она опять определить не смогла.

Рядом с трупом перевернутый ящик, служивший столом, на ящике уже ничего не было — бутылку с остатками жидкости заканчивал обрабатывать кисточкой эксперт. И от трупа, и от бутылки исходил запах ацетона, так что причина смерти ни у кого сомнений не вызывала. Минут через сорок, работая в хорошем темпе, Катя окончила описание места происшествия, благо описывать здесь было нечего. Черкнув роспись, она подозвала соседа погибшего.

— Мне нужно переписать ваши данные, паспорт есть? — поинтересовалась она.

— Петров Иван Дмитриевич, — ответил мужчина, — паспорта нет, тогда еще сгорел…

— Здесь что, пожар был?

— Нет, это дом мой сгорел — деревянный был, ветхий. Еще прошлой весной. Летом здесь с Ленькой околачивались, а к зиме придется подвал искать. Так у меня все вещи вместе с домом и сгорели.

— А новый паспорт почему не сделали?

— Так денег же стоит…

— Не ври, — возник за Катиной спиной участковый, — Катерина Андреевна, в углу мешок валяется, а в мешке — паспортина.

— Да это Ленькин мешок! — вскочил Петров Иван Дмитриевич, — я ни сном ни духом, что там!

— Опять врешь! Вот ксива, — потряс измятым паспортом Буренко, — в кармане у него лежала.

Катя раскрыла документ — на фотографии и правда мужчина, имевший схожие черты с лицом трупа. Отправились потрошить Ленькин мешок. Участковый, явно опасаясь поймать блох, просто вытряс содержимое на дощатый пол, потом брезгливо начал перебирать ворох тряпок неясного назначения: среди добра оказались черные солнечные очки, наручные часы, связка ключей на брелоке и действительно паспорт — почему-то в оплавленной обложке.

— Ну-ка, ну-ка… — Буренко больше заинтересовали часы — явно недешевые.

— Давайте не будем вещественные доказательства трогать, — резко сказала Астафьева. Буренко она видела в первый раз и не могла поручиться, что часики не исчезнут в неизвестном направлении. — На чье имя паспорт?

— Перегудов Евгений Павлович, — неохотно прочитал участковый и, ухмыляясь, обратился к бомжу: — Чего это ты, Евгений Павлович, имечко свое скрываешь? Натворил что-то?

— Да это не мое… — пробормотал мужчина.

Катя же на фамилию Перегудов среагировала мгновенно — бомж ее больше не интересовал, все внимание было приковано к паспорту.

— Не мое это, не мое… — как заведенный повторял мужчина, назвавшийся Петровым.

От паспорта и часов он шарахался как от проказы, это давало все основания полагать, что он знает о Ленькиных сокровищах гораздо больше, чем говорит. Сейчас у Кати практически не было сомнений, что Перегудов мертв и все его добро Ленька снял уже с трупа. От бомжа теперь требовалось всего лишь показать, где тело Перегудова, но именно этого он говорить не желал, твердо уверенный, похоже, что убийство повесят на него.

Участковый Буренко, не понимая, кто такой Перегудов, пообещал, что все сделает в лучшем виде, и начал с того, что еще больше запугал Петрова обвинением в убийстве. Петров ничего не признавал, Буренко орал и бесился, и только присутствие Кати мешало ему пустить в ход силу.

Астафьева какое-то время терпела, но в конце концов не выдержала и взялась за допрос сама:

— Ладно, допустим, мешок действительно притащил Ленька. Когда притащил, откуда?

— Ничего не знаю… не помню… — затравленно ответил бомж.

— И вы даже не заглянули в него? Неужели не было интересно?

— Я в чужих вещах не роюсь! — гордо заявил Петров. — Нет у меня такой привычки.

— Допустим, — согласилась Катя, — и что, вы за три месяца никому не смогли часы продать?

Петров опять забормотал было привычную свою песню, но моментально опомнился:

— Ха-ха, товарищ следователь, поймать меня хотели? Не знал я, что в мешке, ясно вам?

Участковый с досады плюнул и уже, не стесняясь, приподнял Петрова за ворот изъеденного молью свитера. На столе пиликнул телефон:

— Астафьева, слушаю, — подняла трубку Катя.

— Кать, — звонила Наташа, секретарь из приемной, — ты чего заперлась? Трухин на людей скоро кидаться начнет — ему срочно понадобилось твое обвинительное заключение по взяточнику. Неси!

— Ага, хорошо как, сейчас выезжаем! — делано обрадовалась Катя и тут же положила трубку. Так как проговорила фразу она громко, и Буренко, и Петров посмотрели в ее сторону.

— Так, надоело мне с вами возиться, Петров, — не растерялась Катя и начала быстро строчить постановления. Потом обратилась уже к Буренко: — Кончайте с ним — ведите на дактилоскопию, потом в морг на биологию. Только покормите сначала. В последний-то раз.

— А потом?

— В ИВС… — удивилась Катя наивному вопросу участкового. — Куда его еще девать?

От этих слов гражданин Петров побледнел.

— А показания? — участковый тоже расстроился, что ему не позволили довести допрос до конца.

— Уже не нужны. Вы слышали, только что мне звонили: нашли труп Перегудова. Сейчас проведем экспертизу, когда отпечатки пальцев гражданина Петрова совпадут с отпечатками на вещах из мешка и теле Перегудова, можно предъявлять обвинение.

— А-а-а… — после слов об отпечатках на теле Перегудова до Буренко дошло, что Астафьева тоже решила запугать бомжа, и он решил подыграть. Тогда лучше сначала в ИВС, потом в морг.

— Эй!.. — не на шутку испугался Петров. — Не надо в морг! Ну да, трогал я часы — Ленька их показывал…

— Труп Перегудова Ленька тоже потрогать разрешил? — не обращая на него внимания, Катя печатала постановление.

— Труп я не трогал, и Ленька не трогал! Он мне только рассказывал, что видел, как его тащили.

— А паспорт и часы у Перегудова по пути из карманов выпали, да? — издевательски уточнила Катя.

— Нет! Их сжечь хотели, а Ленька-дурак вытащил! Сначала продать хотел, потом испугался, что на него убийство и повесят, часы-то с трупа!

— Почему потом не выбросил?

— Так… денег же стоят, жалко…

В тот день была ясная солнечная погода и Ленька с Ваней Петровым опохмелялись огуречным лосьоном в кустах у родной сторожки. Вдруг услышали голоса и почувствовали запах гари — где-то поблизости явно что-то жгли. Сперва решили, что их заядлые враги-наркоманы опять подожгли парк, но ума хватило не поднимать шум. Подобрались ближе. В углу парка, за зарослями кустарника мужчина — по виду вовсе не местный бродяга или наркоман — копал землю. Чуть ближе к бомжам были еще двое: один лежал на земле, а второй, склонившись над ним, вытаскивал из карманов какие-то мелочи и бросал в еле тлевший рядом костер, потом присоединился к копавшему.

Ленька нутром чуял, что в костер бросили дорогие вещички. Он хотел подползти и посмотреть, но боялся лежавшего мужика. Но того подхватили под руки и ноги и бросили в выкопанную яму. Слегка забросали землей. Ленька и Ваня уже сообразили, что здесь происходит, но боялись пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание. Так и пролежали молчком, пока эти двое не ушли. Тогда-то Ленька и рванул к костру, пытаясь спасти хоть что-то. Чудом уцелели лишь очки, ключи — Ленька еще надеялся, что и машина рядом, часы и паспорт в обложке, который приняли за портмоне с деньгами.

Второе явление следственной группы в парк имени Ленина было более массовым. Съехалось начальство, за лентой ограждения уже толпились журналисты — как только пронюхали? Евгений Перегудов был фигурой узнаваемой и в каком-то смысле даже знаковой, интересовались его убийством все.

Катя с судмедэкспертом Топорковым курили в сторонке, а в зарослях явно что-то раскопали. Саша Русаков двинулся в сторону следователя:

— Ох, везучая ты, Катерина Андреевна, — заговорил он, делая вид, что они и не ссорились. — Мы всем отделом Перегудова искали, каждый неопознанный труп в области ездили смотреть, а он у нас под носом — в пятидесяти метрах от комитета. Смешно, ей-богу!

— Действительно он?

Саша поспешно кивнул:

— Лицо неплохо сохранилось. В черепе — дыра.

— Да… — усмехнулся доктор Топорков, — Катенька, везучая ты, возражений нет. Как в том анекдоте везучая: послала мачеха падчерицу за подснежниками, а она весь сарай трупами завалила. Ну что, пойдем протокольчик писать, лапушка моя?

Лапушка притворно вздохнула и пошла работать.

Темнело по-осеннему рано, парк погрузился в мрачноватые сумерки, и даже обилие людей не делало его менее жутким. Катя оторвалась от протокола и посмотрела на часы: всего-то половина восьмого.

— Двужильная Катерина Андреевна вспомнила, что рабочий день как бы кончился… — уловив ее взгляд, еле слышно пошутили оперативники.

Катя оглянулась на них и сказала резко:

— Для вас, Самойлов, рабочий день кончится, когда вы передадите мне рапорты об опросе всех свидетелей. Почему не работаем?

— А у меня перекур!

— У вас уже полчаса перекур.

Опер швырнул сигарету и, бормоча что-то неласковое об Астафьевой, вернулся в микроавтобус, где томился очередной неопрошенный свидетель. Катя уже в который раз за день почувствовала себя редкой стервой. И замерла: или ей послышался голос Леши Никитина, или она и правда заработалась и у нее начались галлюцинации. Астафьева начала беспокойно вглядываться в темные уголки парка, пока не увидела Никитина собственной персоной. Он стоял за ленточкой-ограждением и препирался с бдительным полицейским, который не хотел его пускать.

Не до конца веря, что ей не привиделось, Катя направилась к Никитину. Леша, увлеченный спором, ее не замечал и увидел лишь тогда, когда она дотронулась до его руки.

— Откуда ты здесь? — не решаясь отпустить руку, спросила Катя.

Лешка отчего-то смутившись, пожал плечами:

— Ты же сама мне сообщение оставила — очень просила приехать.

— Правда просила? — не поверила Астафьева.

Леша улыбнулся.

А Кате так тепло стало от этой улыбки, что ей самой захотелось смеяться. Захотелось, не обращая внимания на издевательские подначивания опера Самойлова, бросить место происшествия на произвол судьбы и убежать за Лешкой куда угодно.

Она даже не придала значения тому, что Леша фактом убийства Перегудова вовсе не был удивлен.

Свадьбу Оксаны Фарафоновой сыграли в ноябре — хоть и второпях, но все равно пышно. Родители с обеих сторон были более чем довольны; новоиспеченный муж, человек, далекий от романтики, трезво рассудил, что с невестой (и особенно с ее родственниками) ему очень повезло. Грег, которому Оксана рассказала все, как есть, ее поддержал и, кажется, был вполне рад, что она скоро будет замужем.

Что касается самой Оксаны… Уже намного позже, оценивая свое незапланированное замужество, она поймала себя на мысли, что в ее жизни все сложилось вполне счастливо.

ИЗДАТЕЛЬСТВО «БУКМАСТЕР» ПРЕДСТАВЛЯЕТ НОВИНКИ КНИГ

Ирина Уланова

Моё чужое имя

После смерти отца жизнь адвокатессы Кати Астафьевой становится невыносимой. Сюрпризы следуют один за другим. Поначалу ей назначает встречу секретарша убитого отца — якобы у нее есть секретные документы, которые выведут Катю на виновника смерти. А в тот же день она находит у себя дома секретаршу убитой. Вот так поворот!

Стараясь избежать обвинений в свой адрес, Катя уезжает за город. Найденный в квартире женский труп принимают за Катин, и «охотники» за документами оказываются совершенно сбитыми с толку…

Виктория Борисова

Просто приворот

Ирина счастлива замужем, и ее жизнь — это забота о муже и сыне, приготовление обедов, уборка и чтение женских романов. И вдруг в эту размеренную и благополучную жизнь врывается страшное открытие: муж ей изменяет! Разводиться Ирина не готова, поэтому бросается за помощью к профессиональной колдунье и старательно выполняет сложный магический ритуал. Этот поступок вовлекает героиню в цепочку загадочных событий.

Все заканчивается хорошо. Ритуал сработал или что-то другое?

Людмила Михайлова

Падающие облака

«Что знаем мы о тех, с кем живем рядом?» — Лина никогда не задавала себе этот вопрос. Своя дорога, свои проблемы — с этим бы сначала разобраться! Но однажды тайны из жизни родных привели ее на край пропасти. Кто поможет в безвыходной ситуации? Подруга Гражина, чье поведение не поддается объяснению? Или, может, Стас, который подозрительно вовремя появился в жизни Лины? Кто он: друг, что удержит от падения, враг, ждущий момента толкнуть в спину, или просто охотник за старинными аметистами польской королевы?

Рада Мурашко

Не чужие люди

Лера всегда всего боялась: боялась заводить друзей, боялась, что случайно наедет машина, упадет на голову кирпич. В это трудно поверить, глядя на нее — такую успешную, обеспеченную, самоуверенную. Только однажды ей все же придется научиться бороться со своими страхами.

Узнать, кто из окружения развлекается тем, что взламывает магазины и оставляет маленьких плюшевых медвежат, не так-то просто: слишком мало тех, кто любит Леру.

Ирина Уланова

Шампанское для аферистки

Кто бы мог подумать, что безобидный с виду профессор Аленков способен на такое… Его подозревают в убийстве собственной жены. Адвокат Леша Никитин берется за это дело. Следователь Катя Астафьева расследует никак, на первый взгляд, не связанное с убийством дело о похищении из квартиры в Подмосковье редкой коллекции монет XVIII века. Но действительно ли дела не связаны? Ведь профессор как раз интересуется старинными монетами, а наводчицей на ограбленную квартиру оказывается его жена…

16+

ISBN 978-985-549-801-9

По вопросам реализации обращаться в «ИНТЕРПРЕССЕРВИС».

Тел. в Минске: (10375-17) 387-05-51, 387-05-55.

Тел. в Москве: (495)-233-91-88.

E-mail: interpress@open.by

интернет-магазин OZ.by

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

ИВС — изолятор временного содержания.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Утро воспоминаний

Глава 2 Профессор истории

Глава 3 Няня

Глава 4 Семья Фарафоновых

Глава 5 Пропажа

Глава 6 Друзья

Глава 7 В квартире

Глава 8 Маневр

Глава 9 Особенный клиент

Глава 10 Супермаркет «Снежинка»

Глава 11 Грег

Глава 12 Поездка

Глава 13 Ложь

Глава 14 Афера

Глава 15 Человек пропал

Глава 16 Две Дарьи

Глава 17 «Скорпион»

Глава 18 Операция

Глава 19 Не-Аленков

Глава 20 Находка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg