«Аномалия»

Аномалия (fb2) - Аномалия [The Anomaly - ru/litres] (пер. Екатерина И. Клипова) 3573K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Майкл Маршалл Смит

Майкл Маршалл Аномалия

Michael Marshall Smith

The Anomaly

Copyright © 2018 by Michael Marshall Smith

Photograph on page 95 © DesertUSA.com

© Е. И. Клипова, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2019

Издательство АЗБУКА®

* * *

Моему отцу – с любовью и благодарностью за его неустанную веру и поддержку

То, что мы больше всего хотим знать, сильнее всего желаем постичь, остается непознаваемым и лежит за пределами нашего понимания.

Джеймс Холлис. Архетипическое воображение

Пролог

Джордж бросился назад.

Каменный пол под его ногами сотрясался, как будто на него снова и снова опускалось что-то невероятно тяжелое.

Успеет ли?

Он замедлил шаг. Стоит ли оно того? Но, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, снова побежал.

– Сэмюэл! – хрипло крикнул он.

И наконец-то услышал ответ. Сдавленный стон, прерываемый глухими рыданиями. Слева, всего в нескольких ярдах.

– Посвети мне! – велел он индейцу Макку, и тот схватил с пола свечу.

Похоже, кроме них, никто не уцелел. Остальные либо погибли, либо заблудились в пещере, и их так и не нашли. Макк двигался позади Джорджа, который на ощупь пробирался туда, откуда доносился звук. Джордж целился в темноту, стараясь держать винтовку ровно, но руки его дрожали от слабости, а нервы были натянуты как струны.

Здесь.

В свете умирающего пламени они увидели скорчившегося Сэмюэла. Зажав в руке какой-то предмет, он что-то царапал им на стене. Нож. Рукоятка в крови, лицо и рубашка тоже перемазаны кровью.

– Боже милостивый, – прошептал Джордж. – Ты что это делаешь? Пошли, надо срочно выбираться отсюда.

Но Сэмюэл его словно бы и не слышал. Казалось, это безумное, бессмысленное занятие целиком поглотило его.

– Если не поторопимся – мы все здесь умрем.

Макк тоже принялся умолять Сэмюэла подняться, но и его мольбы остались неуслышанными.

И вновь из самых недр пещеры донесся крик. Протяжный, заунывный, еще более страшный, чем предыдущий, он мог означать лишь одно: тот, из чьего горла он вырвался, умолк навсегда.

Теряя терпение, чувствуя, что вот-вот поддастся панике, Джордж сделал знак Макку: они схватили Сэмюэла под руки и рывком подняли его с земли.

– Нет! – воскликнул он. – Я должен сперва закончить!

Но они не обращали на его вопли никакого внимания: напрягая последние силы, тащили товарища туда, откуда пришли.

И наконец увидели впереди узкую темно-синюю полоску – за стенами пещеры занимался рассвет.

Но что это за звук?

– Бегите! – простонал Сэмюэл. – Прошу. Бросьте меня!

Джордж еще крепче вцепился в его руку и побежал вперед, увлекая Сэмюэла за собой. И вдруг Макк, который подталкивал Сэмюэла в спину, резко, пронзительно вскрикнул.

Джордж обернулся, но успел увидеть лишь искаженное ужасом лицо индейца. Миг – и тот исчез в темноте.

Умоляя Господа дать им сил и уповая на Его милость, Джордж с Сэмюэлом мчались вперед, к спасительному свету.

Часть 1

Мы отправляемся в путешествие за Граалем не потому, что хотим его найти. Больше всего нас привлекает само путешествие.

Мартин Шоу. Снежная башня

И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время.

Быт. 6: 5

Глава 1

Хотя Кен вечно гонит как ненормальный, поездка из Лос-Анджелеса до Гранд-Каньона заняла целых шесть часов. Когда мы наконец остановились у отеля, день уже клонился к вечеру, и всем нам, озверевшим от жары, не терпелось поскорее выбраться из машины. Если бы салон «кенмобиля» – так мы называем между собой огромный старый внедорожник «лексус», купленный еще в лучшие времена, – не был под завязку забит сумками с вещами пятерых человек и аппаратурой Пьера (основную часть которой, я уверен, он взял с собой исключительно для того, чтобы пускать пыль в глаза), то четверо из нас провели бы эти долгие томительные часы со значительно бо́льшим комфортом. То обстоятельство, что Кен всю дорогу слушал на полной громкости прогрессивный рок семидесятых, не особенно радовало, однако стоит признать, что лучшего музыкального сопровождения для представших нашим взорам грандиозных видов – всевозможных оттенков красного и коричневого на фоне ярко-голубого неба – и вообразить было нельзя.

Гостиница, расположенная в двадцати милях от Гранд-Каньона, была почти новой и всецело соответствовала нашим ожиданиям: два трехэтажных крыла с одинаковыми, как близнецы, номерами; в центре лобби открытой планировки, с рестораном и баром наподобие тех, что бывают в аэропортах; а снаружи – ничего, кроме парковки и пустыни. Кен вечно выбирает такие отели (бронирование – это по части Молли, но будьте уверены, во всех случаях, когда предполагается расставание с деньгами, последнее слово всегда за ним): и номера дешевые, и баллы за проживание начисляют. Баснословная прижимистость Кена – его главный продюсерский и режиссерский талант: если бы не он, у нас вообще не было бы никакого шоу, а уж сейчас, когда за каждым нашим шагом наблюдает неусыпное око кабельного телевидения, сей дар просто бесценен. Пожалуй, я даже благодарен Кену, который берет на себя все организационные хлопоты, поскольку сам деловой хваткой точно не обладаю. И все же порой я с сожалением думаю, что неплохо было бы хоть изредка снимать наше шоу в более захватывающих декорациях, чем асфальтовая дорога, петляющая по бесплодной пустыне.

Итак, мы вывалились из машины, похрустывая затекшими суставами, охая и рыгая.

А теперь позвольте представить нашу команду.

Кен. Возраст – пятьдесят с чем-то, с чем именно – тайна, которую сам он по какой-то неведомой причине тщательно оберегает. Это пузатый лысеющий брюнет с физиономией престарелого мопса. В незапамятные времена переехал сюда из Англии (есть подозрения, что причиной тому явились нелады с законом на родине), сперва перебивался рекламными роликами и клипами, а в начале девяностых снял несколько ужастиков, которые даже принесли кое-какие деньги. Сегодня его единственный проект – шоу «Аномальные материалы»; это, по собственному признанию Кена, есть наглядное доказательство того, что его счастливая звезда угасла окончательно и бесповоротно.

Молли, помощница Кена. Возраст – двадцать восемь лет. Уверена в себе и привлекательна, как истинная дочь Южной Калифорнии, и явно достойна лучшей доли. В одной руке у нее айфон, с которым она даже во сне не расстается, в другой – огромная папка, а улыбается Молли обычно так, что сразу становится ясно: лучше делать то, что она говорит.

Пьер, наш оператор. Возраст – двадцать пять или около того. До неприличия хорош собой. Почему его зовут Пьер, понятия не имею: сам он не француз и французов у него в роду не было, на языке Гюго и Дюма наш оператор не говорит и даже во Франции ни разу не был (я специально уточнял). Пьер убежден, что в Голливуде его ждут не дождутся, и однажды, когда он окончательно меня доведет, я поведаю ему историю о том, что такое этот хваленый Голливуд на самом деле. Но не сейчас, поскольку на данный момент самое раздражающее в Пьере – это его трудолюбие и очевидный талант, коими все его предшественники были напрочь обделены. А кроме того, родители у Пьера люди небедные, поэтому вся аппаратура – его собственная, самая передовая и навороченная. И за это Кен его любит – насколько Кен вообще способен любить кого-то, кто не предлагает ему деньги или выпивку.

И наконец, временное дополнение к нашей честной компании – женщина, с которой я познакомился только сегодня утром, когда «кенмобиль» остановился у ее неприметного домишки в Бербанке. Бледная тихоня, этакое «дитя цветов» нового образца: мешковатая одежда, туфли из конопляной ткани и анкх на шее. У меня до сих пор язык не поворачивается называть ее Фезер[1] – ну и имечко! Однако, как выяснилось, ее действительно так зовут.

Кто там еще у нас остался? Ах да, ваш покорный слуга.

Однако я парень скромный и о себе писать, пожалуй, не стану.

Под предводительством Молли мы вошли в отель. Первым, само собой, зарегистрировали Кена. Он приказал Молли распорядиться насчет доставки его багажа в номер и заявил, что через час ждет нас всех в баре, куда незамедлительно и отправился. Начать пить за час до общего сбора – это для Кена священная традиция, нарушить которую он смог бы разве что под страхом смерти.

Следующими в очереди были Пьер и Фезер. Покончив с формальностями, они вместе побрели к лифту, причем Пьер увешался с головы до ног черными сумками с оборудованием. Он никогда не оставляет их в машине – якобы оттуда их могут выкрасть. Но по мне, так дело в другом: скорее всего, он таскает эти причиндалы с места на место для того, чтобы лишний раз похвастаться своими накачанными бицепсами.

Наконец пришел и мой черед. Я встал рядом с Молли и улыбнулся девушке-администратору.

– Привет, Ким. – Это имя я прочел у нее на бейдже. – Как дела?

Мои слова не произвели желаемого эффекта: Ким нахмурилась. Однако я тут же сообразил, что она просто пытается что-то вспомнить. И в итоге ей это удалось.

– Ого, – сказала девушка. – Так это вы.

– Что?

– Ну да, так и есть, – кивнула она. – Вы тот археолог с «Ютуба». Неразгаданные тайны и всякая мистика. Я вас сразу узнала.

Такое, прошу заметить, не каждый день случается. Я расплылся в чарующей улыбке и пожал плечами. Если бы в Википедии имелась статья под названием «Нечеловеческая скромность», моя фотография в этот момент была бы лучшей к ней иллюстрацией.

– Ну вот, раскусили, – сознался я. – Да, я Нолан Мур.

– Надо же. Отец ваше шоу терпеть не может.

– Вот как? Это почему же?

– Он настоящий археолог. Раньше ездил в экспедиции, а теперь преподает в Университете Северной Аризоны. Мой папа жутко умный. Если он что-то говорит, значит так оно и есть.

– Не сомневаюсь. Жаль, что наша программа ему не по душе. Теперь я могу зарегистрироваться?

Она застучала по клавиатуре, глядя в монитор.

– Что-то я нигде не вижу Нолана Мура.

– Это потому, что я забронировал номер на имя Рональда Бартса.

– С какой стати?

– Долго объяснять.

Вообще-то, история предельно короткая. Когда-то, еще в прошлой жизни, у меня был приятель, известный в ту пору актер. Мы иногда встречались, чтобы пропустить по стаканчику, и он рассказал мне, как на заре своей карьеры заселялся в гостиницы всякий раз под новым именем. Это давало ему ощущение, что он звезда, путешествующая инкогнито. Я тоже начал так делать, нередко – как сейчас, например, – убеждаясь в том, что это чертовски идиотская затея, особенно если тебя занесло за пределы Голливуда.

– Мне нужно удостоверение личности на это имя.

– У меня его нет.

Ким подняла на меня взгляд и улыбнулась без тени сожаления.

– Молли, – сдался я, – разберись сама с этим дерьмом, ладно?

И рассерженно затопал к выходу, чтобы перекурить.

Глава 2

Первым делом я принял душ, потом прогулялся по соцсетям и ответил на мало-мальски осмысленные комментарии, коих на странице нашего канала почти не бывает. Следующие полчаса я провел за еще более бездарным занятием: бродил по парковке, курил не переставая и осматривал окрестности, то есть пустыню, которую оживляли лишь редкие чахлые кустики да огоньки далекой заправки, поблескивающие в закатных сумерках. Ровно в семь я вернулся в отель, готовый подкрепиться.

Кен и Молли восседали на диванчике за центральным столиком. Во время рабочего процесса эти двое всегда держатся вместе, главным образом для того, чтобы хором кричать «нет!» каждый раз, когда меня внезапно осеняет какая-нибудь действительно стоящая мысль. Напротив них крутилась на стуле Фезер, обуреваемая жаждой деятельности. Пьер еще не появился: либо не устоял перед местным тренажерным залом, либо медитирует в номере. Как сам он неоднократно хвастался, водятся за ним такие слабости. И как только я до сих пор не влепил ему затрещину – ума не приложу.

Увидев меня, Кен поднял руку, показывая два пальца. Я перевел взгляд на девушек: Молли мотнула головой, а Фезер улыбнулась, ничего не понимая. Разумеется, в баре была официантка, но если Кену хочется еще водки, то ждать он не намерен, и тогда обязанности официантки ложатся на меня, несмотря на мой, пусть и теоретический, статус главной звезды шоу. По любым вопросам, связанным с работой, Кен мучает Молли, однако выпивка – это не работа, поэтому, когда Кену приходит время заправиться очередной дозой алкоголя, Молли даже не пошевелится. Вот такая сложная иерархия внутри маленького коллектива. Мой скудный ум не в состоянии постичь все эти тонкости, поэтому я просто делаю то, что велено.

Пока бармен наполнял стаканы, я изучал местную публику: парочки обсуждали завтрашние экскурсии по каньону, семейство из четырех человек мирно жевало одинаковые гигантские бургеры, одиночки спасались от скуки и неловкости, уткнувшись в смартфоны. На другом конце стойки какая-то худышка с рыжими волосами, собранными в задорный хвостик, бойко стучала по клавиатуре ноутбука. Улыбнувшись так, словно я ее забавляю, она демонстративно отвела глаза в сторону. Я тоже в долгу не остался: намеренно не глядя на нее, дождался заказа и ушел.

Молли за столиком не было: она расхаживала по лобби взад-вперед, что-то рявкая в айфон. Молли ведет дела с непробиваемой учтивостью, однако, как показывает практика, все, кто не желает играть по ее правилам, впоследствии горько в этом раскаиваются.

– Накрылась наша лодка, – сообщил Кен.

– В смысле?

– Утонула во время экскурсии. Но проблема решается.

– Это я вижу.

– Надеюсь, ты подготовился?

Я развел руки в стороны, всем своим видом демонстрируя неуместность данного вопроса.

– Это хорошо, – терпеливо продолжил Кен. – А на самом деле?

Я постучал пальцем по виску:

– Всё здесь.

Он вздохнул:

– Это здорово, приятель, но скажу тебе то же, что и всегда: я предпочел бы увидеть твой текст на бумаге.

– Ты ведь знаешь: я больше так не работаю.

– Знаю, увы. А что с тобой случилось, напомни?

– Я завязал с текстами на бумаге.

– Засранец ты. Ну да ладно. – Он коснулся своим стаканом моего. – Предлагаю тост. Пусть нам удастся забить еще один гвоздь в крышку гроба общепринятых истин и мерзопакостных интересов сами знаете кого – и при этом не выйти за рамки бюджета.

– Присоединяюсь, – встрепенулась вдруг Фезер и тоже подняла бокал.

Мы чокнулись.

Когда Пьер наконец появился, он выглядел до отвращения умиротворенным. Кен, Молли и я дружно замахали ему руками. Пьер сразу сообразил, что от него требуется, и послушно отправился к стойке. Про себя я отметил, как девица с хвостиком на него посмотрела, – это был оценивающий взгляд истинного знатока.

Фезер тем временем не сводила с меня сияющих глаз.

– Не хочу показаться фанатичной… – начала она, – хотя… чего уж там, я ведь и есть самая настоящая фанатка. Я просто обожаю вашу программу. Вы делаете безумно важное дело, Нолан, спасибо вам за это.

– Ну что вы, это мы вас должны благодарить, – заверил я ее с неожиданной для себя самого горячностью.

– Так здорово, что я могу вам в чем-то помочь, – откликнулась она. – Я очень рада.

– Хотелось бы знать, чем именно занимается фонд Палинхема, – сказал я, стараясь, чтобы мои слова прозвучали так, будто я в курсе всего, кроме пары незначительных деталей. На самом же деле я не знал об этом фонде ровным счетом ничего. Наши новые спонсоры вели переговоры напрямую с Кеном, и, скорее всего, он согласился, даже не выслушав их толком. Он взял бы деньги от кого угодно, будь это хоть активисты Национальной стрелковой ассоциации, если бы те пообещали ему полную свободу действий. И дали винтовку. Без денег фонда – и его контрольного пакета акций кабельной сети «Ньюэр уорлд» – мы никогда бы не пробились на телевидение. И потому моей главной задачей на ближайшие дни было плясать вокруг Фезер, о чем Кен без устали мне напоминал.

– Ищем правду, – тихо ответила Фезер. – Вот чем мы занимаемся.

– Даже не сомневаюсь, но… можно поточнее?

– Мы делаем то же, что и вы, Нолан. В каждом выпуске «Аномальных материалов». Нам нужен убедительный голос в борьбе с учеными, правительством и либеральными автократами, ведь они навязывают нам ложное представление о мире и об истории человечества, на корню уничтожая любые неугодные им идеи.

Я не особо понимал, кто такие «либеральные автократы» – хотя складывалось впечатление, что дорогу этим ребятам переходить не стоит, – но все же тепло улыбнулся и поддакнул:

– В точку.

– И все-таки, – вмешался Кен, – откуда у фонда деньги? Нет, солнышко, пойми меня правильно, мы очень благодарны вашей конторе за помощь и все такое. Просто любопытно.

– Сет Палинхем был промышленным магнатом, – начала объяснять Фезер. В ее устах это прозвучало как «законченный алкоголик». – Десять лет назад он умер. К счастью, незадолго до смерти Палинхем осознал, что наш мир больше и глубже привычных представлений о нем. И основал фонд, чтобы спонсировать исследователей, разделяющих такие же взгляды. Для меня это первый проект. Так здорово находиться здесь, с вами.

– А мы, со своей стороны, очень рады, что ты к нам присоединилась, – произнес Кен, добросовестно копируя мою радушную манеру. Хотя я-то помню, как его трясло, когда он узнал, что первый выпуск нового сезона мы будем снимать в присутствии представителя спонсоров: он разразился нескончаемым потоком таких шедевральных, мощных по изобразительной силе ругательств, каких в этом мире еще не слышали и навряд ли когда-нибудь услышат снова. Жаль, у меня не было с собой диктофона.

– От всей души надеюсь, Фезер, что вы не заскучаете, – сказал я. – Съемочный процесс – дело не всегда захватывающее: иногда приходится просто сидеть и ждать.

– Не заскучаю ни на минуту, я уверена. Мне не терпится приступить к работе, – выпалила Фезер. – Влиться в команду. Вы ведь поручите мне какое-нибудь задание?

– Не переживай, душа моя, – успокоил ее Кент. – Поручим обязательно. Молли точно найдет, чем тебя занять.

Я представил возможные «задания» от Молли: принеси ненужную штуковину; унеси ненужную штуковину; поделись своим мнением по ерундовому поводу; не путайся под ногами.

В этот момент сама Молли с довольным видом плюхнулась на диван. Кен встретил ее широкой ухмылкой.

– Ну и? Будет у нас обещанная лодка?

– Нет, – отрезала Молли. – Будет другая, больше и лучше. И за ту же цену.

– Умница моя.

– Проводник тоже другой, но, кажется, более опытный, чем предыдущий. Так что и здесь удача.

– Отлично. Хотя… к чему нам проводник, если у нас есть Нолан?

С этими словами он подмигнул Молли, и та подмигнула в ответ. Ну надо же, какая искрометная шутка!

Пьер вернулся не только с напитками, но и – к моему великому неудовольствию – в компании рыженькой ноутбутчицы. Я, конечно, видел его в деле, но это был явно рекорд по скорости.

– Ваш заказ, – сказал он с невозмутимым видом. – А это – Джемма.

– Замечательно, – ответила Молли. – А мой стакан где?

Пьер закатил глаза и снова направился к стойке. Ноутбутчица, брошенная на произвол судьбы, ничуть не смутилась и продолжала стоять, с улыбкой глядя на нас сверху вниз.

Кто-то должен был нарушить затянувшееся молчание.

– Приятно познакомиться, Джемма, – сказал я, поднимаясь и протягивая ей руку.

– Взаимно, Нолан. – Ладонь у нее была прохладная. – Давно хотела написать статью о вашем шоу.

Кен и Молли отодвинулись, предлагая Джемме сесть между ними, но она устроилась на стуле рядом со мой.

– Почему ты сразу не заговорила со мной у барной стойки? – спросил я.

– Про Гейзенберга слышали?

Кен наморщил лоб:

– Это мужик из сериала «Во все тяжкие»?

Джемма засмеялась:

– Да нет же. Просто мое присутствие неизбежно повлияет на динамику вашей маленькой команды. Поэтому я хотела понаблюдать со стороны, прежде чем к вам присоединиться, понять, что вы представляете собой как единое целое.

Мы с Кеном переглянулись. Выражение его лица осталось неизменным, лишь левая бровь чуть заметно приподнялась. Что означало: с этой девицей держи ухо востро.

Мы болтали, пили, ели гамбургеры и клаб-сэндвичи с картошкой фри.

– Ну все, засранцы! – прогремел Кен, когда время подошло к десяти, и решительно поднялся с дивана. Ведро крепкого алкоголя, которое он влил в себя за вечер, как обычно, никак на него не повлияло, разве что его голос стал процентов на двадцать громче, а сам Кен начал казаться процентов на десять шире. – Приключение начинается уже завтра, так что объявляется отбой. Подъем в пять, и чтобы в шесть все до единого стояли у машины. Кто опоздает – побежит на своих двоих.

Мы послушно засобирались.

– Если ты не против, – обратилась ко мне Джемма, – хочу задать тебе пару вопросов…

– Завтра, – оборвал ее Кен. – На сегодня у Нолана есть дела поважнее.

– У нас впереди целых два дня, – заверил я девушку, стараясь вложить в голос все обаяние, на которое был способен. Подействовало оно на Джемму или нет, сказать было сложно: она лишь вежливо улыбнулась и ушла.

Кен гоготнул – он обожает изображать плохого полицейского, – и мы вдвоем двинулись на улицу покурить.

– Не понимаю, что ты имеешь против Джеммы, – сказал я, когда мы остановились на парковке. – Разве плохо, если на сайте, который читает полмиллиарда человек, опубликуют статью об «Аномальных материалах»?

– Публичность не всегда хорошая штука, Нолан.

– Но я ведь предварительно каждое слово проверю: у нас все будет под контролем.

– Да какое там под контролем! Джемме достаточно нажать на кнопку на своем ноутбуке, и уже через две секунды кривая статья с кучей недостоверных данных появится на сайте. К тому моменту, как мы заставим редактора Джеммы убрать это позорище, оно уже станет достоянием общественности.

– Ну да, пяти человек, которым есть дело до такой ерунды, как наше шоу.

– Их уже больше десяти, – возразил Кен. – Твоя популярность растет, Нолан. Но наши преданные фанаты – эти повернутые на теориях заговора бедолаги – волнуют меня в последнюю очередь. Если «Аномальные материалы» распинает приличный, всеми уважаемый сайт новостей, это будет свидетельствовать лишь о том, что мы и впрямь на верном пути. Это беспроигрышная лотерея. К тому же нам не привыкать. Помнишь разгромную статью в «Медиа блиц»?

– Ту, после которой я долго не вылезал от психотерапевта? И вспоминать не хочу.

– Да уж. И тем не менее мы выжили. А вот о чем я действительно волнуюсь, так это о том, чтобы фонд Палинхема не сорвался с крючка.

– Все будет хорошо, – пообещал я.

– Нет, балбес, все должно быть просто идеально. – Голос Кена стал серьезным. – По какой-то неведомой причине, выяснять которую я и пытаться не буду, судьба бросила нам здоровенную сочную кость. У нас есть одна-единственная возможность попасть на кабельное ТВ, и если мы ее упустим – это конец. Имей в виду, Нолан: если нас снова отбросит назад, на «Ютуб», – я умываю руки.

Я собрался было пошутить в ответ, но Кен не дал мне и слова сказать.

– Прости, приятель. Все это, конечно, весело, но выхлопа мне едва хватает на водку и порнуху. Поэтому мне было бы спокойнее, если бы каждый раз, как вам с этой Джеммой приспичит поболтать, кто-нибудь из нас двоих, я или Молли, не отходил от вас ни на шаг – чтобы ты не сморозил какую-нибудь глупость. Да только и это навряд ли поможет. Поэтому просто повторяй за мной: «Я сделаю все как надо и не облажаюсь».

– Но, Кен…

– Повторяй, кретин.

– Я не облажаюсь, папочка, – пропищал я.

Он вздохнул:

– Теперь иди и потрудись на славу. А потом постарайся хоть немного поспать. Завтра тебе весь день скакать по горам и работать на камеру, так что было бы славно, если бы ты не выглядел как труп.

В вестибюле Джемма и Фезер ждали лифт. До меня донеслись слова Фезер:

– Кстати, о Гейзенберге: он предложил принцип неопределенности, а ты, скорее всего, имела в виду эффект наблюдателя. Надеюсь, я внесла ясность.

Пока Джемма молча хлопала ресницами, Фезер мило улыбалась.

Что ж, еще немного – и Фезер, пожалуй, мне даже понравится.

Из архивов Нолана Мура. «Феникс газетт», 5 апреля 1909 года

Глава 3

Я выпил несколько стаканов воды и, безуспешно провозившись с кондиционером, который явно решил заморозить меня насмерть, уселся за стол. Набросок текста был почти готов, но мне нравится править свою писанину в самый последний момент. Этот пост прочтет немало народа, можно даже не сомневаться: нашу рассылку получают более 30 000 человек, а в «Твиттере» у шоу уже 93 211 почитателей (не то чтобы я ежеминутно проверяю их количество). Не самые впечатляющие цифры, конечно, но есть основания надеяться, что они взлетят до небес, как только мы появимся на кабельном ТВ. Можно сколько угодно разглагольствовать о том, что наш главный зритель – то есть подсевшая на смартфоны молодежь – выбирает «Ютуб», однако правда такова: да будь ты хоть трижды профессионал, никто не станет воспринимать тебя всерьез, пока ты не займешь место в эфирной сетке какого-нибудь телевизионного канала.

Кен прав: нам выпал один шанс на миллион, а потому необходимо сделать все как надо. Но так ли уж важно указывать в заголовке поста точные дату и время? Я всегда говорил себе, что это создает у читателя ощущение достоверности материала, и, возможно, так оно и есть. А возможно, я просто заигрался в серьезного журналиста, ведущего серьезное расследование, и это нужно лишь мне самому. Как бы то ни было, пора!

Я закатал рукава и принялся набирать текст – последнюю весточку из мира, который совсем скоро изменится навсегда.

День 1: затишье перед бурей

Я сижу в номере отеля, расположенного в двадцати милях от Гранд-Каньона. Из окна мне видны фонари парковки, а за ее пределами простирается бескрайняя пустыня, погруженная в непроницаемый мрак, – территория, не предназначенная для человеческого взора и скрывающая – я верю в это – великие тайны, которые лишь ждут своего часа.

Мы добирались сюда почти целый день, и сейчас, как и всегда перед началом экспедиции, меня переполняют два чувства: предвкушения и ответственности. Ведь я знаю, сколь многие из вас разделяют мою убежденность в том, что мир намного интереснее, нежели нам позволено думать, и людям попросту не хватает фактов, проливающих свет на чудеса нашей страны, нашего биологического вида, нашей планеты… на которой предостаточно неизведанных уголков и удивительных загадок.

Но пока давайте взглянем на те факты, что у нас уже есть.

5 апреля 1909 года «Феникс газетт» – на то время одно из самых известных и уважаемых новостных изданий Аризоны – опубликовала на первой полосе статью под заголовком «ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ ОТКРЫТИЯ В ГРАНД-КАНЬОНЕ». Это был подробный рассказ охотника и исследователя Г. Э. Кинкейда о недавней экспедиции, организованной Смитсоновским институтом и возглавляемой неким профессором С. А. Джорданом. Их группа направилась к месту, обнаруженному Кинкейдом ранее, когда он в поисках залежей полезных ископаемых сплавлялся вниз по реке Колорадо (и слово «вниз» имеет здесь решающее значение, в чем вы сами убедитесь в ближайшие два дня).

Он плыл себе и плыл, как вдруг, примерно посредине отвесной скалы высотой в 3000 футов, увидел зияющую дыру. Добравшись до нее, исследователь понял, что это вход в пещеру, недра которой находятся чуть ли не на полмили ниже уровня пустыни. В пещере Кинкейд осмотрелся, подобрал несколько реликвий и впоследствии отправил их в Вашингтон. Эти находки так поразили Смитсоновский институт, что там тут же снарядили экспедицию с профессором Джорданом во главе.

В Гранд-Каньоне хватает пещер: та же пещера Стэнтона, к примеру, в которой не только обитают невероятные летучие мыши с огромными ушами, но и лежат фигурки, сплетенные из веточек, и бусины, которым 4000 лет, а еще там есть останки гигантских кондоров и горных козлов, чей возраст и того внушительнее – 10 000 лет. Но пещера Кинкейда порадовала исследователей не веточками или костями.

В ней обнаружилось… нечто поразительное.

Однако… уже поздно, а вставать завтра ни свет ни заря, поэтому я просто дам вам ссылку на оригинальную статью (вот она). Прочтите сами и узнаете, какое удивительное открытие ждало исследователей в пещере Кинкейда. Открытие, которое мировое археологическое сообщество до сих пор упорно не замечает или же поднимает на смех.

Решайте сами, что перед вами: пустышка или правдивый рассказ о подвиге бесстрашных, обладающих пытливым умом исследователей прошлого столетия, которые доказали, что в незапамятные времена Северную Америку посещали представители иной культуры. Идолы, артефакты, гробница, в которой якобы побывали Кинкейд и компания – и которую с тех пор больше никто не видел, – что это? Плод чьей-то фантазии или… правда?

Правда, которую от нас скрывают?

Что любопытно: в Смитсоновском институте утверждают, будто ни о каком Кинкейде они и слыхом не слыхивали, да и профессора Джордана там отродясь не бывало. Однако нас этим не удивишь: как мы помним из предыдущих выпусков «Аномальных материалов», сей институт всегда либо отмалчивается, либо делает «противоречивые заявления», когда речь заходит о чем-то, что не вписывается в концепцию интересов, которую данное заведение изначально призвано защищать.

Вопросы. Сомнения. Правда, скрытая за пеленой тумана. Лично мне не хочется прожить всю жизнь в тумане, и, судя по вашим комментариям здесь, в «Твиттере» и «Инстаграме» (ссылки даны внизу), вам тоже. Поэтому завтра мы снова попытаемся прорваться сквозь эту дымовую завесу и доказать, что дыма без огня не бывает.

Мы отправимся на поиски пещеры Кинкейда.

Да, это будет непросто. Мы нарушим закон, спустившись в каньон по тропе, закрытой для туристов (кстати – почему?). Я тщательно проанализировал данные первоисточника и пришел к выводу, что пещера находится не там, где ее пытались отыскать до нас, а в совершенно другом месте, куда я завтра и поведу свою группу.

Увенчаются ли наши попытки успехом? Это мне неизвестно. Но одно я знаю наверняка: в поисках истины это не столь уж и важно.

Главное – продолжать искать.

Однако пора закругляться. Мы выдвигаемся с первыми лучами солнца. Начнем с того, что спустимся по опасной тропе…

Я протер глаза.

Метафора с туманом и дымом никуда не годится, слишком неуклюжая. Где интрига, где будоражащее воображение обещание тайны и облачка звездной пыли? Если хочешь продать сказку – сначала поверь в нее сам.

А я не верил.

Для ощущения чуда мне не хватало кофе и сигареты – и именно в таком порядке: я рассудил, что, если сначала налить чашку горячего кофе, в курилке меня ждет двойное удовольствие. Вот и пусть теперь кто-нибудь скажет, что я не умею планировать на два шага вперед.

Пока готовился кофе, я пробежался по тексту и исправил несколько опечаток, а потом зашел в «Твиттер», чтобы ответить на комментарии. С прошлого раза их накопилось немного, так что управился я за пару минут. Правда, если быть совсем уж честным, их и раньше было всего ничего.

Ну да скоро это изменится. Вот увидите.

Кофеварка зашлась кашлем, как чахоточный старикашка, значит кофе будет готов через минуту. К сожалению, на эту минуту у меня не было никаких планов, поэтому я сделал то, чего обещал себе не делать ни под каким предлогом.

Я вбил в поле поиска имя пользователя.

Страница быстро загрузилась. Чувствуя себя взломщиком, я начал лихорадочно прокручивать ее вниз, мельком просматривая лаконичные, талантливо написанные твиты. Я всегда успокаивал себя тем, что мы с Кристи просто работаем на разные целевые аудитории, однако на самом деле, чего уж греха таить, у нее просто лучше, чем у меня, получается выражать свои мысли в формате «Твиттера». Да и вообще в принципе выражать свои мысли, если уж быть до конца откровенным.

В последний раз, когда я поддался искушению зайти на ее страницу, то есть несколько недель назад, аватарка была другой. На новом фото Кристи была запечатлена на фоне дикого заснеженного ландшафта. Выглядела она целеустремленной и решительной, но в то же время хрупкой и беззащитной.

В твите содержалась ссылка на новость, опубликованную всего два дня назад на основном сайте Кристи. Читать это сейчас было выше моих сил, поэтому я загрузил страницу в телефон. Посмотрю потом. А точнее, никогда.

Я вернулся в самое начало страницы. Судя по последним фотографиям, Кристи путешествовала по холодным и неприютным местам. Вместо того чтобы строить догадки, можно было просто прочитать описание под каждым фото, но я не стал этого делать.

К чему мне знать, где она?

С кружкой кофе в руке я спустился на парковку и встал в самом непримечательном ее углу. В силу своего пристрастия курильщики частенько выбирают такие закоулки, в которые большинству людей даже в голову не придет заглянуть, и потому становятся свидетелями удивительных тайн, не доступных глазу простых обывателей. Как-то раз я попытался втолковать Кену, что это отличная метафора для «Аномальных материалов», но он ничего не ответил – только пристально посмотрел на меня, а потом развернулся и ушел.

На улице не на шутку похолодало, и до меня вдруг дошло, что для ночевки в каньоне необходим свитер потолще. Жаль, я не догадался его с собой прихватить. А ведь есть же на свете люди, у которых со смекалкой все в порядке. Завидую я им.

Я выкурил почти половину сигареты, когда понял, что различаю среди тишины приглушенные голоса, мужской и женский. В основном говорила женщина. Слов я разобрать не мог, но интонации показались знакомыми.

Внезапно меня осенило: а что, если это та самая девушка, которая сегодня не желала заселять меня в отель? И поскольку за вечер я успел выпить достаточно алкоголя, то не сомневался, что нужно прямо сейчас пойти и извиниться за проваленную ранее попытку наладить успешную коммуникацию.

Я отправился в сторону голосов, но они внезапно замерли, словно незримые собеседники меня услышали. Несколько секунд царило молчание, а потом тишину нарушил звук спешно удаляющихся шагов.

Завернув за угол, я уже никого не застал. Запаха табачного дыма в воздухе не чувствовалось, да и на земле не лежало ни одного окурка. Наверное, это были попросту сотрудники отеля, которым захотелось пошептаться подальше от чужих ушей. Не знаю почему, но на какое-то мгновение я вдруг ощутил себя одиноким и никому не нужным.

Поднявшись в номер, я довел текст до ума и опубликовал пост, после чего завалился в кровать и вскоре уснул под мерное гудение кондиционера.

Глава 4

Едва забрезжил рассвет, на пороге отеля возник Кен. Вид у него был воинственный, в руке дымился картонный стаканчик с кофе.

– Ну и какого лешего мы так собой довольны? – спросил он у меня.

Я стоял тут уже десять минут и за это время успел обнаружить, что без четверти шесть утра в пустыне так же холодно, как и в полночь.

– Это не самодовольство. У меня просто лицо замерзло.

– Черта с два. По утрам ты смахиваешь на свежевыкопанный труп, а сегодня отчего-то выглядишь так, будто жизнь твоя обрела смысл. Что, надо полагать, чистой воды самообман. Остерегайся крошечных демонов с их вкрадчивыми голосами. Покончи со всем этим раз и навсегда.

– Кен, я не собираюсь накладывать на себя руки, так что обогатиться за счет моей страховки тебе не светит.

– Не командный ты игрок, приятель.

– Что ж поделать.

– Да ладно тебе, Нолан, выкладывай, что случилось.

Я хотел рассказать ему позже, но было ясно, что теперь он не отстанет.

– Пришло письмо.

– От кого?

– От издателя, насчет книг.

Кен вопросительно приподнял бровь:

– Каких еще книг?

– Моих.

Кен заулыбался во весь рот, отчего стал похож на большого ребенка, и сжал мое плечо, да так крепко, что я расплескал половину кофе.

– Чтоб меня. Это отличная новость, дружище.

Вообще-то, так оно и было. В прошлом году я за свои деньги напечатал две книги, обе по мотивам «Аномальных материалов», с кадрами со съемок и архивными фотографиями. Над составлением макета ваш покорный слуга трудился лично, поэтому результат напоминал творение в меру одаренного шестиклассника – типичный такой самиздат. Однако в письме, которое я получил сегодня утром, сообщалось, что права на книги выкупило настоящее издательство и в ближайшем будущем они появятся во всех книжных магазинах.

– И много тебе заплатят? – заинтересовался Кен.

– Почти ничего, но ведь…

– …дело не в деньгах. Я в курсе, дружище. Поздравляю. Да и рейтинги шоу теперь взлетят. Твою ж мать. Лучше бы нам найти ту пещерку, как думаешь?

– Хуже точно не будет.

Мы чокнулись стаканчиками. Не нарушая уютного молчания, мы прихлебывали дрянной кофе и наблюдали, как темнота неба понемногу отступает под натиском первых лучей рассвета.

Молли где-то раздобыла чудовищных размеров термос и в дороге отпаивала нас, сонных и замерзших, горячим кофе, который был несравнимо вкуснее гостиничного. Люблю я эту атмосферу, что царит в самом начале всех наших вылазок: и море-то кажется по колено, и горы – по плечо, и поубивать друг друга нам еще пока не хочется. Косые лучи утреннего солнца заглядывали в окна, а в салоне благодаря милосердию Кена на сей раз вместо прогрессивного рока звучали шутки и смех. Фезер веселилась наравне с нами, но Джемма не спешила вливаться в компанию и сидела с отрешенным видом. Судя по ее влажным волосам, душ она принимала на бегу и еще толком не проснулась. А может, она снова играла роль наблюдателя.

Наконец мы свернули с главной дороги и затряслись по пыльной тропке, петляющей между изогнутыми деревьями, как приказал нам всезнающий GPS-навигатор Молли. Эта штука была нам жизненно необходима. И не только для того, чтобы не сбиться со сложнейшего маршрута (который я, каюсь, попросту скачал из Интернета, однако справедливости ради стоит отметить, что до этого мною была проделана напряженная умственная работа): когда мы спустимся на дно каньона, телефоны в лучшем случае будут ловить еле-еле, а в худшем – не будут ловить вовсе. А уж о том, чтобы выйти в Сеть, и думать нечего, но это скорее плюс, чем минус: ненавижу все эти «репортажи с места событий», которые Кент заставляет снимать каждые пять минут и публиковать в соцсетях, чтобы наши зрители (все трое, ага) были в курсе последних новостей.

Через полчаса дорога закончилась. Кен остановился на расчищенном пятачке, который, по-видимому, служил здесь парковкой. Первым из машины выпрыгнул Пьер с камерой наперевес, за ним, с микрофоном на штативе, выбралась Молли. Я пригладил волосы и, дождавшись, когда Молли кивнет, вышел из «кенмобиля».

Сначала я окинул неспешным взглядом окрестности, а затем, изо всех сил стараясь сохранять на лице выражение торжественной задумчивости, направился в сторону каньона. Пока я продирался сквозь кривые кусты можжевельника и заросли низкорослых сосенок и тополей, Пьер с Молли держались рядом со мной, а Кен был занят тем, что не пускал в кадр Фезер и Джемму.

И вот каньон предстал перед моим взором. Ошарашенный увиденным, я напрочь забыл о камере и невольно замедлил шаг.

Прежде мне не раз доводилось слышать, что подготовиться к первой встрече с Гранд-Каньоном невозможно. И это сущая правда. «Громадный», «фантастический», «умопомрачительный» – все эти и им подобные эпитеты бессильны для описания его истинного величия.

Он казался бесконечным. До этого момента я даже не подозревал, что на свете существует такое буйство оттенков красного, оранжевого и коричневого. Я глядел вниз на реку и с трудом верил, что все это не обман зрения. Это был пейзаж с какой-то другой планеты, для сотворения которой боги не поскупились и выделили бюджет побольше.

Следовало срочно придумать достойную реплику, соответствующую грандиозности зрелища. Я приблизился к краю и замер, глядя вдаль и лихорадочно соображая, что бы такое сказать. Наконец, после долгой, многообещающей паузы, я изрек:

– Ого.

– Господи, – услышал я бормотание Кена. Он махнул рукой Пьеру, и тот остановил съемку. – Молли, налей-ка Нолану еще кофе и дай сигарету… а потом попробуем снова, лады?

Кен знает мои пристрастия, кофе с сигаретой благотворно подействовали на мои умственные способности, потому вторая попытка оказалась удачной. Я снова встал на краю пропасти и, не отрывая взгляда от умопомрачительной картины перед собой, начал:

– Говорят, что первая встреча с Гранд-Каньоном – неизбежный шок. – Я криво усмехнулся. – Это правда. Человек может построить гигантский небоскреб или создать крошечную микросхему, но ему никогда не сравниться с матушкой-природой: лишь ее творения способны потрясти до глубины души. Сейчас вы сами в этом убедитесь.

Я отошел в сторону. Пьеру хватило догадливости не последовать за мной, а продолжить снимать пейзаж. Через несколько секунд он снова направил камеру на меня, и я, теперь уже глядя прямо в объектив, продолжил:

– Неудивительно, что это уникальное место овеяно бесчисленными легендами. Так уж устроены люди: во всем чудесном им видится проявление внеземных, божественных сил. Но мы, исследователи, должны быть свободны от предрассудков. У человечества предостаточно и собственных тайн, на поиски одной из которых мы и отправляемся прямо сейчас. Присоединяйтесь!

Я выдержал паузу, потом развернулся и пошел вдоль края каньона с беспечным и самоуверенным видом человека, который понятия не имеет, куда именно лежит его путь.

– Нормально, – сказал Кен. – Пьер, сохрани. А теперь давайте взглянем на тропу.

Я родился и вырос в Калифорнии, а посему пеший туризм по неровной местности, то бишь хайкинг, – вынужденная необходимость, с которой я худо-бедно примирился. Мне это занятие даже нравится, правда если под ним подразумевается бесплатный променад по живописному лесу. Однако я быстро смекнул, что путь от края каньона до реки – предприятие совершенно иного уровня сложности.

Я заранее показал Молли на карте, где, по моему мнению, нам нужно начинать спуск, а она нашла на этом участке две тропы, не особо популярные среди туристов. Та, которой мы собирались воспользоваться, проходила по территории резервации индейцев навахо, то есть соваться сюда без официального разрешения было, мягко говоря, нежелательно.

Кривая узкая тропинка, петляя туда-сюда между расселинами, сбегала по осыпающемуся краю скалы вниз до самого дна пропасти, такой громадной, что в нее мог бы легко провалиться средних размеров город, по пути ни разу ни за что не зацепившись.

– Вы что, смеетесь? – Кен присвистнул.

– Надо было раньше признаваться, что ты высоты боишься, приятель.

– Да я больше за Пьера волнуюсь – ему-то каково придется, с камерой на плече?

Вместо ответа Пьер прыгнул вниз, изящно приземлившись на тропу футах в шести от нас. Он прошелся вперед, затем вернулся и окинул предстоящий маршрут взглядом профессионала. Ненавижу этот его взгляд.

– Все не так страшно, – сказал он. – Мне попадались тропы и похуже.

– Кто бы сомневался, – пробормотал я себе под нос.

Кен издевательски ухмыльнулся:

– Так, мальчик с камерой, ты отходишь на двадцать ярдов, а мы идем за тобой. Молли, нацепи на Нолана микрофон. А ты, Нолан, иди вперед и говори что-нибудь очень интересное. И постарайся не навернуться в пропасть.

– А мне что делать? – подала голос Фезер.

– По правде говоря, золотце, единственное, что сейчас требуется от вас с Джеммой, – это не путаться под ногами. Поэтому вы остаетесь здесь и держите оборону, пока не услышите крик «снято!». А если объявятся какие-нибудь отважные краснокожие, просто скажите, что нас послало правительство.

– Серьезно?

– Нет! – рявкнул Кен. – Дураку ясно, что это шутка. Просто… просто постойте здесь, ладненько? Обе. И молча.

Пьер и Кен начали спускаться. Молли тем временем прикрепила к моей ослепительно-белой рубахе навыпуск микрофон и сунула трансмиттер в задний карман моих джинсов. После этого она уверенно зашагала вниз, причем громоздкий микрофон на штативе ничуть не стеснял ее движений. Сдается мне, в ее семье любят побродить маршрутами и посложнее, чем те, что начинаются в «Старбаксе» и заканчиваются в каком-нибудь ресторане.

Когда все трое были в сборе, Кен поднял руку.

Я ступил на тропу, обвел взглядом сверхъестественной красоты пейзаж и начал спускаться, не сводя глаз с камеры и стараясь не думать о том, что от зияющей бездны справа меня отделяют каких-то два фута.

– Много лет назад, – произнес я, – жил на свете солдат, географ и исследователь по имени Джон Уэсли Пауэлл. Он возглавил первую научную экспедицию через Гранд-Каньон, а впоследствии стал директором Бюро американской этнологии при Смитсоновском институте. Этот человек оказал огромное влияние на представления о древнейшей истории Америки, и пусть это влияние не всегда оборачивалось благом, бесспорной заслугой Пауэлла является то, что именно он записал легенды о Великом каньоне, сохранившиеся у племен североамериканских индейцев.

Я протянул руку вправо:

– Так, например, в легенде племени валапай говорится, что все это явилось результатом потопа, который вызвал герой их эпоса Пакитхаави, правда я не уверен, что правильно произношу его имя. Он воткнул свой нож в землю и расшатывал его до тех пор, пока не появилась трещина, по дну которой потекла река, неся свои воды к Морю Заката.

До Пьера и компании оставалось всего несколько ярдов. Кен махнул рукой: давай, мол, дальше, а Пьер начал отходить назад, продолжая снимать и ни разу даже не споткнувшись.

– Другая легенда гласит, что Великий каньон был создан для утешения одного великого вождя, у которого умерла жена. Бог Тайова построил дорогу в прекрасную страну – по сути, рай, – чтобы вождь смог навещать свою супругу. Тайова взял с него обещание не рассказывать о стране соплеменникам, иначе те, измученные тяготами жизни, попытаются попасть туда раньше срока, и после этого затопил дорогу, чтобы навсегда преградить людям путь в чудесную страну. Это священное место. По словам Пауэлла, аборигены предупреждали его, что спускаться в каньон опасно, – можно прогневать богов. Однако Пауэлла это не испугало. Как и нас, хотя, конечно же, мы будем проявлять должное уважение к местным племенам и их верованиям.

Я уже истощил весь запас красноречия, но наша съемочная группа продолжала все так же пятиться.

– Итак, – сказал я с нажимом, давая понять, что если они не остановятся, то остановлюсь я, – перед нами два разных подхода, и мы выбираем подход исследователей, лишенных предубеждений. Мы также помним, что в каньоне имеются массивы пород, носящие названия Башня Сета, Башня Ра и Храм Изиды. Официальная версия утверждает, что это не более чем дань моде того времени, когда эти массивы были открыты, – и вполне вероятно, что так оно и есть. Однако мы не будем торопиться с выводами. А теперь я умолкаю и целиком сосредоточиваюсь на том, чтобы добраться до реки, не свалившись по дороге в пропасть.

– Снято! – крикнул Кен. – Слишком мудрено для массового интернет-зрителя, но любители фольклора заверещат от восторга. Отлично, ребята, вы все молодцы. Кроме тебя, Нолан. Ты был ужасен.

– Спасибо на добром слове.

– Пожалуйста. Ну что, халявщики, возвращаемся наверх и собираем свой хлам. Пора творить историю.

Глава 5

– Я тут как раз говорила, – произнесла Молли, многозначительно глядя на меня, когда мы дружно двинулись к машине, – что нам очень повезло с Фезер: она так нам помогает.

– Точно, – поддакнул я. И вообще-то, в этом была доля истины. Представительница спонсоров быстро осваивалась с ролью девочки на побегушках, не мешалась под ногами и упорно не теряла оптимизма. – Фезер, ты и впрямь здорово влилась в нашу команду.

Она довольно заулыбалась – ни дать ни взять школьница, которую похвалили за хорошие отметки.

– Я тут подумала: раз уж у нас пока есть связь, можно мне сфотографироваться с Ноланом? – И протянула Молли свой телефон.

Мы с Фезер встали рядом. Я, по своему обыкновению, втянул живот и расправил плечи, чтобы не выглядеть, как угловатый мужчина сорока с небольшим, которому не помешало бы почаще наведываться в спортзал.

Как только Молли сделала кадр, Фезер схватила мобильник и немедленно отправила кому-то наш снимок по почте.

– Это я мужу, – пояснила она. – Он тоже ваш преданный фанат.

Полистав альбом, она нашла какое-то фото и показала его нам с Молли: улыбающийся парень-хипстер, а рядом – маленький мальчик.

– Ой какая лапочка! – вежливо восхитилась Молли. – Как его зовут?

– Перри. Ему уже пять.

Я тоже взглянул.

– А… ребенку сколько?

По лицу Фезер скользнуло недоуменное выражение, но уже через пару секунд она заливисто расхохоталась. Молли перехватила мой взгляд и подмигнула: «Молодец, Нолан».

Пока наша команда вытаскивала из машины сумки с вещами, прикидывая, кому что нести, я отошел в сторону, чтобы покурить. Через несколько минут рядом со мной возникла Джемма.

– Ну так что, Нолан? Сейчас удачный момент для беседы?

Я широко улыбнулся:

– Удачнее не придумаешь.

– Должна признать, я и не подозревала, что ты такой хороший актер.

– Ты о чем?

– О твоей реакции. Ты повел себя так, будто и впрямь впервые увидел Гранд-Каньон.

– Вообще-то, – ответил я, – это сущая правда.

Она изумленно уставилась на меня:

– Что?

– Я ведь живу в Лос-Анджелесе, – принялся оправдываться я, – поэтому в отпуск выбираюсь куда-нибудь подальше.

– То есть ты ведешь людей на поиски какой-то мифической пещеры, существование которой и не доказано-то толком, – а сам даже ни разу не был в Гранд-Каньоне?

– Я и в Египте ни разу не был, – парировал я. – И что, это делает мое мнение о пирамидах несостоятельным?

– Да… возможно.

– А как же быть с мнением ученых, рассуждающих о Марсе?

Джемма слегка растерялась:

– Ну… это другое. Марс и пирамиды – они ведь точно существуют.

– Если с носом зарыться в общепринятые истины, то за деревьями можно и леса не увидать, – изрек я, думая, не пора ли мне вернуться и помочь остальным с вещами. – Долгие годы все были уверены, что предки нынешнего Homo sapiens вышли из Африки шестьдесят тысяч лет назад. Но в две тысячи пятнадцатом году при раскопках в уезде Даосянь на юге Китая в пещере, под слоем сталагмитов, были обнаружены человеческие зубы. И если возраст сталагмитов, определенный методом радиоизотопного датирования, равнялся восьмидесяти тысячам лет, то и дураку ясно, что зубы лежали там намного дольше – может даже, тысяч сто двадцать или сто двадцать пять. Слышала об этом случае?

– Нет.

– Однако тебя это не смущает. А между тем о нем даже статьи в журналах печатали. В тех, которые никто не читает. И несчастные исследователи-энтузиасты, над которыми потешался весь мир, остались не у дел: простите, детки, что раньше мы вам не верили, – у нас просто доказательств не было, но теперь мы их нашли, и поэтому все, что вы говорили, отныне считается правдой. А ну давайте бегите в свою песочницу и не мешайте взрослым работать: им историю контролировать надо. Так что не спеши с выводами.

– Ну, это точно не твой случай, – произнесла Джемма.

Я непонимающе моргнул:

– В каком смысле?

– Ты ничего не знаешь наверняка: ни сейчас, ни вообще когда-либо. Все, что ты говоришь, не более чем твои собственные домыслы или домыслы других, которые ты перевираешь на свой лад. Тебе самому не известно ровным счетом ничего.

– Вот уж не думал, что эпистемология – твой конек.

– Это наука о жуках?

– Нет. Это отрасль философии, в которой исследуются структура и строение знания как такового. Кант всю свою жизнь на это положил. Жаль, что он уже умер, – надо было ему сначала с тобой поговорить.

– Мудреные длинные словечки еще не делают человека умнее.

Я старался, чтобы мой голос звучал непринужденно, но давалось мне это ох как нелегко.

– Ага, равно как и обилие коротких словечек. И уж точно умнее не становишься, если долго тычешь пальцем в кнопку «Следующая страница». Или кликаешь на рекламу каких-нибудь обучающих курсов, на которые так щедр «Гугл».

– Дешевый трюк. Ничего, если я напомню, что не ты лично нашел те зубы? Это лишь информация из вторых рук – как и все, что я слышала от тебя до сих пор.

– Такие открытия не каждую неделю случаются.

– Само собой. Вот потому ты и повторяешь как заведенный: «Не важно, найдем мы что-нибудь или нет, главное – не переставать искать». Прямо-таки сплошной дзен. А уж как удобно! Ты ведь у нас уже стал профи в том, чтобы искать и ни черта не находить, верно?

– Если бы истину было так просто отыскать, – ответил я, – ее бы уже давным-давно обнаружили и сделали частью привычной картины мира. Однако все обстоит как раз наоборот: ее отрицают и стараются упрятать поглубже.

– Ладно, выкрутился. Но вернемся к шоу. Знаешь, какой выпуск мне особенно понравился? Тот, в котором ты под проливным дождем стоишь у ворот Смитсоновского института и твердишь служащему: «Хватит скрывать тайную историю Америки, покажите нам гигантские скелеты, спрятанные у вас в хранилищах». А тот, бедняга, раз за разом повторяет, что этих скелетов у них нет и никогда не было.

– Это неправда, – возразил я. – Во многих отчетах девятнадцатого века они упоминаются. А в отчете Этнологического бюро, детища Смитсоновского института – его в то время, кстати, возглавлял сам Джон Уэсли Пауэлл, самый преданный служитель традиционной науки, – в подробностях описываются семифутовые скелеты, найденные в Данлейте, штат Иллинойс, и округе Роан в Теннесси. Если хочешь, можешь сама убедиться – у меня в телефоне есть PDF-версия. И таких случаев пруд пруди. А в некоторых из них возраст пород указывает на то, что гиганты жили здесь еще до индейцев.

– Ничего себе! Ты что, готов зайти настолько далеко? Присоединиться к тем, кто заявляет, якобы «индейцы не являются коренными жителями Северной Америки, так что зря они ноют, будто с этих земель их согнали незаконно»? Ты и правда не боишься попасть под эту раздачу? Да ты не такой трус, как я думала.

– Конечно же, вопрос непростой, и однозначный ответ тут дать нельзя. Некоторые отчеты, вполне возможно, были сфабрикованы поселенцами с целью опровергнуть заявления индейцев об их изначальном праве обитать на этой земле. С другой стороны, некоторые индейские мифы, как ни парадоксально, описывают первых жителей континента и носителей культуры как светлокожих и рыжеволосых. Хотя, – тут же спохватился я, – у нас ведь имеются только записи легенд, переданных изустно, и можно ли им доверять или нет – трудно судить.

– Снова выкрутился. Осторожно обошел тему стороной, ничего толком не сказав. В который уже раз. Меня так и подмывает спросить: Нолан, тебе чай или кофе? Держу пари, ты ответишь: и то и другое. Или: ничего, спасибо.

– Слушай, к черту все это, – громко сказал я, уже не сдерживаясь, и заметил, как Кен обернулся в нашу сторону. – Ты говорила, что хочешь написать серьезную статью о шоу, – так с какой стати ты вдруг на меня взъелась? Профессионалы так друг с другом не общаются.

– Никакой ты не профессионал, – тихо произнесла Джемма. – Ты лишь корчишь из себя профессионала, чтобы сводить концы с концами. Да, я не знаю, что такое эта твоя эпи… хренология. Но ты абсолютный ноль в археологии и во всем остальном. Ты просто-напросто продаешь информацию – за то же, за что и покупаешь. Каждое твое заявление начинается со слов: «Возможно ли, что…» или «И многих это побуждает задаться вопросом: неужто…» – а в конечном итоге ты так ничего толком и не говоришь.

– Да я…

– А самое мерзкое – то, что ты сам ни во что из этого не веришь. Не веришь, что в Зоне пятьдесят один прячут летающую тарелку. Или что Ноев ковчег когда-нибудь найдут. Просто у тебя чутье на красивые сказочки, которые хорошо продаются, а уж втюхать их слабоумным фанатам, опутанным Всемирной паутиной, – в этом ты определенно поднаторел.

– И чем же, интересно, ты отличаешься от меня? Может, тебе не сегодня завтра Пулицеровскую премию дадут за твою писанину? Навряд ли. «Десять причин, почему Джессику Бил больше не снимают в кино». Да уж: свежо, остро, есть над чем подумать.

Я понял, что ударил по больному.

– Сейчас я пишу более глубокий материал.

– Пара бесплатных обзоров в «Хаффингтон пост» еще не делают тебя Вудвордом или Бернштейном.

– Ладно, проехали, – вспыхнула она. – Но раз уж мы заговорили о настоящих журналистах: тебя не бесит, что у Кристи дела идут лучше некуда?

– У какой еще Кристи?

Джемма осеклась, потом закатила глаза:

– Очень смешно. Ты прекрасно знаешь, у какой. У той самой Кристи, на которой ты был женат.

– Что значит «лучше некуда»?

– Ты издеваешься? Да все, что она пишет, тут же подхватывают и перепечатывают издания по всему миру, стоит ей лишь поставить последнюю точку своим изящным пальчиком. Ее выступление на «ТЕД токс» одно из самых популярных по числу просмотров. Кристи только что включили в список пятидесяти женщин, оказывающих наибольшее влияние на общественное мнение в США. Ну да, она лишь на сорок седьмом месте, но все же. У нее четверть миллиона подписчиков в «Твиттере». Прямо сейчас она на Аляске: пишет что-то сверхважное о вечной мерзлоте. Плюс ко всему Кристи такая миниатюрная и стройная, что, когда поворачивается в профиль, ее почти не видно. Вот что значит «лучше некуда».

– Вообще-то, звучит так, будто все это тебя бесит. А как же женская солидарность?

– И все-таки ты редкостная сволочь.

– Есть такое мнение.

– Ну а если серьезно: неужели это тебя не волнует?

– Моя репутация? Да я уже привык.

Джемма выжидающе смотрела на меня.

– Нет, ничуть, – сдался я. – Кристи все это заслужила. Она открыто и грамотно выражает свою позицию. Она – цельная личность. И умнейший человек из всех, кого мне доводилось встречать в своей жизни.

– Если уж Кристи такое чудо, почему тогда вы разбежались?

– Потому что ничего из вышеперечисленного нельзя сказать обо мне. – Я повернулся к машине. Все наши, водрузив рюкзаки на плечи, стояли возле нее, готовые тронуться в путь. – Нам пора идти.

Джемма чуть склонила голову набок и улыбнулась:

– Ну надо же: я-то думала, тебя не так просто положить на лопатки.

– Это правда: я вообще, чуть что, сразу падаю. – Я вдруг почувствовал смертельную усталость. – Зато почти всегда снова поднимаюсь на ноги.

Из архивов Нолана Мура. Гранд-Каньон. Пейзаж Томаса Морана, 1916 год

Глава 6

Через двадцать минут мы уже спускались по тропе. Первый участок был довольно крутой – мне даже не стыдно признаться, что я почти все время для подстраховки держался за скалу. Потом тропа запетляла изнурительным зигзагом, и продвигаться пришлось еще осторожнее. Каждый из нас, кроме рюкзака, тащил еще какое-то оборудование – по большей части аккумуляторы для камеры, коих была чертова туча, – и потому все смотрели исключительно себе под ноги, лишь изредка поднимая глаза и обалдело таращась на окружающую красоту.

Шествие замыкал я, плетясь на некотором расстоянии от всех. Мне не хотелось компании. Не потому, что так велел мне статус примадонны. И не потому, что я психанул на Джемму и теперь вынашивал коварный план мести. Я прекрасно знал, что она права. Может, не во всем, но в целом я был с ней согласен.

Да, меня с самого детства занимали загадки истории и необъяснимые явления, но археологом я не стал. Еще каких-то три года тому назад я крутился в киноиндустрии. Точнее, около нее. Потому что я писал сценарии, а в данном случае «я был вхож в мир кино» прозвучит примерно так же, как «я был на вечеринке» из уст официанта. Я много и тяжело трудился, зарабатывал какие-то деньги, прыгал через все обручи. Я пытался. Шли годы.

Но я просто никуда не годился. Можно сказать «был недостаточно хорош», но сути это не изменит. В конце концов я собрал свои пожитки и свалил. Произошло это после того, как я целый год проработал над одним сценарием – стопроцентным шедевром, который я без устали шлифовал, переписывая снова и снова. На этот раз речь шла о сериале: идея принадлежала одному парню, который имел почти непосредственное отношение к самой верхушке кинокомпании «Двадцатый век Фокс», а это означало, что ничто в мире не помешает моему детищу увидеть свет. Но однажды этот парень просто исчез – внезапно, без предупреждения, будто сквозь землю провалился, – а его преемница учинила разбор полетов по стандартной процедуре: в первый же рабочий день начала вышвыривать за борт все проекты, финансирование которых сочла неоправданным расточительством.

Я присутствовал на совещании, вел себя учтиво и профессионально – даже не заколол ее ручкой. Из офиса вышел, чуть ли не насвистывая. Я шагал по улице, размышляя, к каким из моих пробных сценариев мне следует вернуться, и уже собирался было позвонить агенту и сообщить, что я снова в седле и готов броситься в бой… И вдруг остановился.

Люди недовольно цыкали, обходя неожиданное препятствие в моем лице, а я просто стоял и пялился на свой верный телефон, словно это был какой-то инопланетный артефакт. Внезапно я осознал с ужасающей ясностью, что все мои многообещающие сценарии обречены. Они навечно останутся тем, чем были всегда, – не более чем пустыми обещаниями.

Я сунул телефон в карман и побрел дальше, пройдя в итоге расстояние от бульвара Пико до Санта-Моники, а путь этот – говорю на случай, если вы не знакомы с географией Лос-Анджелеса, – весьма неблизкий.

Когда я наконец добрался до океана, то едва дышал от жары и усталости. К тому же, пребывая в полном недоумении, обнаружил, что лицо у меня мокрое от слез, хотя я и не помнил, чтобы плакал. Это настораживало. Я был истерзан и разбит, мне хотелось повеситься от тоски. Я валялся на песке, с остервенением разгребал кучу пепла, в которую вновь превратился феникс моего самоуважения, и надеялся, что, как и прежде, мне удастся воскресить эту своенравную птицу. «Вот что, Нолан, тебе просто нужно передохнуть, – убеждал я себя, – тот парень был отличным продюсером, но ведь на нем свет клином не сошелся. И вообще, ты слишком уж зациклился на этом несчастном сериале – пахал и пахал как вол, без сна и отдыха. Успокойся, жизнь продолжается».

Но ничего не вышло.

Моя душа была выжжена дотла.

Я умер.

Когда наступили сумерки, я позвонил Кристи, она приехала и забрала меня домой. Вечером мы сидели в баре, крепко обнявшись, и она говорила мне, что я очень талантливый, что обязательно найду свое призвание и мои дела пойдут в гору и что она меня любит.

Вот какими мы были в то время.

Рядом послышались чьи-то шаги. Я оторвал взгляд от ботинок и увидел Кена. Тропа к этому моменту стала достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти двое.

– Что ж, – сказал он, – я рад сообщить, что команда пребывает в боевом расположении духа. Пьер снимает, материал получается шикарный, да еще эта маленькая хохотушка Фезер, как выяснилось, вовсе не собирается трепать мне нервы. Красота, одним словом. Вот только, чует мое сердце, в глубине того, что считается душой Нолана Мура, творится что-то неладное.

– Все нормально.

– Хрена с два у тебя все нормально. Слышал я заключительные аккорды вашего так называемого интервью. Беседовали вы громко.

– Имей в виду, Кен: я тебя убью, если только вздумаешь произнести: «А ведь я предупреждал».

– Да больно оно мне надо. Лучше послушай вот что: такое я редко тебе говорю, чтобы ты, не дай бог, не возгордился, и все же. Нолан, ты отлично справляешься со своей работой. Талант тут, разумеется, ни при чем – у тебя его нет. А вот нюх на стоящую историю и умение правильно ее преподнести – есть. И веришь ты в нее или не веришь – это уже дело десятое.

– Мне так не кажется.

– Потому что ты бестолочь. Вот тебе поучительный пример из прошлого. Как ты знаешь, самый успешный фильм в моей карьере назывался «Бессмертные мертвецы».

– Я… я так его и не посмотрел.

– Ничего страшного. Он был и остается куском говна. И тем не менее слава этого фильма шагала далеко впереди него, так что он с лихвой окупился еще до выхода на DVD. Это благодаря ему появился «кенмобиль». И новые титьки жены. Кстати, это был полностью ее выбор – мне и старые нравились. Ну да ближе к делу. Режиссером этой типичной вампирской бредятины была самая мерзкая скотина из всех, с кем я когда-либо имел несчастье работать. Звали этого типа Ник, Ник Голсон. Первостатейный мудак, скажу я тебе. И вот полгода назад встретились мы с ним в Сан-Диего на вечеринке для фанатов ужастиков – он нынче хрень про зомби на кабельном штампует, – и я давай шутить: какими, мол, убогими были эти самые «Бессмертные мертвецы». Он молча дождался, пока я закончу, а потом, поманив меня пальцем, стал продираться сквозь толпу. Наконец подвел меня к какой-то женщине, представил как продюсера «Мертвецов» и попросил повторить то, что она недавно сказала ему. Не буду утомлять тебя деталями, суть в том, что за месяц до выхода нашего шедевра на экраны у нее умерла мать. И в фильме эта женщина услышала один диалог – а его написал я, о чем Голсон, в порыве несвойственного ему благородства, уже сообщил зрительнице, – который дал ей силы жить дальше, принять случившееся, не пасть духом. Двадцать лет прошло – а она по-прежнему нам благодарна. Так и сказала, слово в слово.

– Приятно.

– Еще бы. Конечно, я не признался даме, что большую часть того диалога настрочил, пока сидел на унитазе. Так к чему я клоню? А к тому, что ни мне, ни тебе не дано знать наверняка, что в конечном итоге окажется важным для зрителя. Думаешь, правда? Да кому она нужна? Сколько идиотизма в Библии понаписано, и какие-нибудь десять тысяч придурков используют это как оправдание, чтобы вести себя как последние сволочи. Коран с Талмудом не лучше, как и та книженция, из которой буддисты свои заклятия заучивают. Но с другой стороны, за тысячи лет это дерьмо помогло миллионам – прожить день, не сойти с ума от горя или увидеть мир по-другому, пусть и всего на десять минут.

– Но, Кен, «Аномальные материалы» не имеют никакого отношения к высоким материям.

– Так уж и не имеют? Если в каждом эпизоде ты произносишь хоть одну фразу, которая заставляет хоть одного человека поверить в то, что Вселенная не такая уж и унылая дыра, то дело сделано, дружище. И плевать я хотел на то, что думает на сей счет эта малолетняя стерва Джемма! Скажите пожалуйста: правда, неправда… Да правда – она только для подростков и хиппи годится, мы же для всего этого дерьма слишком стары и уродливы. Как там какой-то умник сказал? «Если у тебя нет для меня интересной истории или стакана виски – на черта ты тогда вообще ко мне приперся?»

– Да ты, братец, оказывается, очень глубокий человек.

– Нет, я сволочной мудак. И ты тоже. Так что давай, выше голову, и пойдем искать эту пещеру.

– Мы ее не найдем, ты и сам это прекрасно знаешь, Кен.

– Найдем или нет – не это главное. Разве не так ты всегда говоришь?

Он прибавил шагу, и я последовал его примеру, стараясь не отставать.

Глава 7

– Хочешь сказать, что вот это – наша лодка?

День уже давно вступил в свои права, и солнце жарило вовсю. У меня во рту царило такое пекло, что, сунь я туда спичку, она бы тут же вспыхнула. Тропа оставалась вполне сносной, правда чем ниже мы спускались, тем уже она становилась. Большую часть времени мы медленно шли, петляя между обрывами, а иногда и вжимаясь в отвесную стену, чтобы, не дай бог, не оступиться.

Первые шестьдесят минут мы чувствовали себя отважными первопроходцами: воздух еще был свеж, а пейзаж, словно сошедший с обложки какого-нибудь старенького романа про покорение Марса, – поистине сказочным.

Однако так уж устроен человек: ничему не умеет долго удивляться, и даже бесконечное разнообразие жизни, стоит к нему попривыкнуть, уже не радует глаз. Поэтому следующие несколько часов показались мне, если честно, весьма утомительными. Я всегда говорю: если прогулка занимает больше сорока минут, значит ты слишком рано вышел из машины.

Когда до реки оставалось ярдов сто, наша компания снова воспряла духом. Наконец, обогнув последний выступ скалы, закрывающий нам обзор, мы остановились: на реке, недалеко от берега, виднелось огромное судно нежно-голубого цвета. Передняя часть была из белой пластмассы, а задняя представляла собой большую надувную лодку, скорее даже плот, с привязанной к ней крошечной шлюпкой.

– Ну да, – подтвердила Молли.

Кен сосредоточенно разглядывал это чудо техники.

– Так ведь она без мотора.

– Да, потому что это гребная лодка. С веслами. Будем грести.

– Это ты так шутишь?

– Нет. – Молли была само терпение. – Я ведь объясняла вчера. Мы изначально договорились насчет моторной, но произошла накладка. Зато теперь у нас есть эта лодка-плот: в два раза больше, да еще со спальниками и палатками в качестве бонуса.

– Но мотора-то у нее нет.

– Всегда приходится чем-то жертвовать.

– И мы сами должны грести? Веслами?

– Это полезно для здоровья.

– Твою ж мать.

Через двадцать минут мы ступили на скалистый берег.

– Вот это да! – восхитилась Фезер, задрав голову и медленно поворачиваясь вокруг своей оси. – С ума сойти! Потрясно! Обалдеть можно!

Мы все утро провели среди каменных стен, но теперь, на дне каньона, впечатление от их высоты и мощи усилилось стократ: они уходили вверх на милю, не меньше, зажимая с обеих сторон реку, которая на их фоне казалась ручейком. Меня не покидало ощущение, будто я попал в какое-то заповедное место, очень древнее и дикое, где не действуют правила человеческого мира и возможны самые безумные чудеса.

Из тени вышел молодой парень и направился к нам. С первого же взгляда стало ясно, что перед нами один из тех типичных мачо, у которых тестостерон хлещет через край, благодаря чему они лысеют еще до тридцати. Парень представился Диланом и зачем-то упомянул, что родом он из ЮАР.

Пожав всем руки, он повернулся ко мне:

– Так это ты здесь типа Индианы Джонса?

– Вроде того.

– Круто. Только вот что: на реке главный – я. Сегодня пройдем большую часть пути, ближе к ночи пристанем к берегу и разобьем лагерь. Завтра уже будем на месте. Плыть несложно, впереди, правда, пороги. Раньше они были поспокойнее, но в прошлом году там немного потрясло, куча булыжников в воду свалилась. Но есть пороги или нет – мы слишком далеко от цивилизации, так что никто не выпендривается, это ясно? Тебе часто доводилось плавать на таких лодках?

– Не особенно, – сказал я, чувствуя на себе взгляд Джеммы.

Дилан наклонил голову вбок:

– А поточнее? Чтобы уж знать наверняка.

– Поточнее? Вообще никогда.

– Тогда делаем то, что я говорю, и все будут счастливы. Согласен?

– Само собой, – ответил я.

Я не стал утруждаться и доводить до сведения проводника, что если ему так уж хочется поиграть в главного, то тягаться стоит не со мной, а с Кеном или Молли. Скоро он сам в этом убедится. И все-таки мне было бы немного легче, если бы Джемма не полезла за своим блокнотом. Наверняка прилежно запишет весь наш диалог и даже отредактировать его не подумает. А кое-что и в заголовок вынесет, с нее станется.

Кен подошел ко мне, испепеляя взглядом телефон, который держал в руках.

– Ни намека на сигнал сети, – пробормотал он. – Да тут чертово Средневековье.

– Вот и отлично, – сказал я. – Зато у нас есть шанс познать великие тайны, бережно хранимые нашими предшественниками, испытать духовное озарение, которое испытывали они в те далекие времена, когда технический прогресс еще не закабалил человечество и…

– Да заткнись ты, придурок!

Проклятущая лодка оказалась достаточно просторной – можно было не бояться, что в процессе гребли мы покалечим друг друга веслами или кто-нибудь свалится во время этого процесса за борт. Мы втроем – Кен, Пьер и я – обсудили, как следует рассадить команду. Естественно, в кадре в основном буду я, но зритель нынче довольно смекалист и сразу сообразит, что не может один и тот же человек и на камеру трепаться, и судном управлять. Поэтому Кен решил, что стоит показать и остальных: пусть все видят, что у нас серьезное, масштабное мероприятие, а не одиночная увеселительная прогулка на каноэ.

И закипела работа: уже завязанные веревки развязывались и завязывались снова, снимались и надевались заново спасательные жилеты. Когда Пьер нашел идеальный ракурс – я на фоне реки и имитирующих бурную деятельность коллег, – Кен поднял микрофон и кивнул: давай.

– Мы не первые, кто отправляется на поиски пещеры Кинкейда, – начал я, напустив на себя максимально задумчивый вид. – Да-да, как это ни удивительно, но таких попыток было предпринято довольно много. Однако… ни одна из них не увенчалась успехом. В своем описании Кинкейд то чрезвычайно дотошен, то не говорит ни слова по существу. И возможно, это не случайно. «Добраться до пещеры почти невозможно, – я цитирую его дословно. – Вход в нее расположен в отвесной скале, на высоте тысяча четыреста восемьдесят шесть футов».

Я встал вполоборота, и Пьер, медленно отклоняясь назад, взял в кадр скалу, возвышавшуюся на противоположной стороне реки.

– Затем он сообщает, что пещера находится на территории, которая охраняется государством, и добавляет, что любой, кто пересечет ее границу, будет арестован. Напомню, что в то время не было ни асфальтированных дорог, ни поездов, ни машин с кондиционером, то есть даже подобраться к каньону было задачей нешуточной, не говоря уже о том, чтобы продвигаться по нему, миля за милей, высматривая сокровенную пещеру в вертикальной скале. Но именно эти слова Кинкейда и кажутся мне самыми интересными во всей истории. Потому что, на мой взгляд, они означают одно: исследователи обнаружили нечто чрезвычайно важное. И сейчас мы с вами не гоняемся за химерой. То, что мы ищем, реально.

Я выдержал паузу – чтобы легче было склеить кадры при монтаже – и поманил рукой Дилана.

– Познакомьтесь с Диланом, – сказал я. – Он уже давно занимается сплавом по реке Колорадо и на данном этапе экспедиции будет нашим проводником.

Парень распрямил плечи, отчего стал еще больше похож на туповатого громилу, и уверенным шагом подошел ко мне.

– Здрасте.

– Скажи, ты когда-нибудь плавал туда, куда мы направляемся сейчас?

Он мотнул головой:

– Не-а. Если честно, то для меня это первый…

– Отлично, – перебил его я. – Нам всем уже не терпится отправиться в путь. Однако сначала мне хотелось бы задать тебе вопрос, который, я уверен, волнует большинство наших зрителей.

– Валяй.

– Каково точное водоизмещение этого плота в кубических дюймах?

Он растерянно заморгал:

– Чего?

– Ну, или в сантиметрах, если тебе так привычнее.

– Я… не знаю.

Я засмеялся:

– Да и какая разница, верно? А вот что действительно важно знать в нашем случае, так это когда европейцы впервые прошли по данному участку Колорадо. Ну же, в каком это было году?

– Э-мм… – промычал Дилан.

Я смотрел на него с невинной улыбкой на устах и не спешил прерывать затянувшуюся паузу.

Через пять долгих секунд Пьер вздохнул и демонстративно опустил камеру.

– В одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом, – продолжил я. – Экспедиция, возглавляемая Джоном Уэсли Пауэллом, работала тут с двадцать четвертого мая по тридцатое августа. Ничего особенного они не обнаружили. Но по крайней мере, будет что туристам рассказать, согласен? Кстати, а что, если создать такой маршрут – «По следам экспедиции Пауэлла»? Будешь народ катать, а это уже самая что ни на есть настоящая работа. Как по-твоему?

Дилан кашлянул.

– А можно мне другой вопрос?

– Нет, – отрезал Кен. – Нам уже пора. К тому же, парень, мы работаем по системе одного дубля. В этом у нас Нолан настоящий профессионал.

– Простите.

– Не переживай. – Я улыбнулся и похлопал Дилана по плечу. – Ты тоже к этому привыкнешь. Наверное.

Понурив голову, он поплелся к лодке. Пьер незаметно ткнул меня кулаком в бок, а Кен подмигнул.

Так-то: пусть все знают, что я тоже в случае чего могу пенисом поразмахивать.

Глава 8

Одно из достоинств моей так называемой работы – необходимость делать то, чего бы в своей нормальной жизни я никогда не сделал. В большинстве своем писатели (даже если они бывшие сценаристы) не любят отрывать зад от насиженного места – в прямом смысле слова, по крайней мере. Хотя, конечно, и тут без исключений не обходится. Хемингуэй, к примеру, с удовольствием отправлялся на природу, чтобы подстрелить пару-тройку перепелов или потягаться силами со здоровенной рыбиной. И все же, бьюсь об заклад, с еще большим удовольствием он возвращался домой: наливал себе чего-нибудь покрепче, садился на крыльцо и беседовал с любимыми кошками в свойственной ему манере – краткими, но емкими предложениями.

Как вы уже знаете из нашего разговора с Джеммой, я еще ни разу не удосужился побывать в Гранд-Каньоне. А теперь посмотрите на меня: плыву по самому его дну на плоту, в спасательном жилете и с веслами в руках, а вокруг – скалы высотой в милю, а то и больше. Мы с Кеном сидели на последнем, третьем ряду, будто пара двоечников на галерке. Дилан явно считал, что всем нам следует серьезнее относиться к происходящему, однако недавнее провальное интервью так его подкосило, что желания приструнить кого-нибудь из нас у мачо не возникало. Пока не возникало.

День понемногу клонился к вечеру, и в косых лучах солнца выщербленные скалы смотрелись особенно величественно, радуя глаз невероятными оттенками красного, оранжевого и коричневого. Это были в основном горизонтальные линии, но иногда встречались и вертикальные, и просто цветные пятна. Нижние слои пород были усыпаны кустиками и мелкими изогнутыми деревцами. На берегах, от подножия стен до самой воды, лежали огромные неровные камни. Довершала этот поистине инопланетный пейзаж река, которая достигала здесь шестидесяти футов в ширину и тридцати в глубину.

Скоро мне снова предстоит появиться в кадре, но на сей раз я буду немногословен, дабы не нарушать атмосферу таинственности, – ограничусь очередной хвалебной речью уклончивости Кинкейда, который оставил нам столь запутанное описание своего приключения (что лично я нахожу донельзя интригующим). Кроме того, если уж быть до конца честным, я не смог бы объяснить, почему мы придерживаемся именно этого маршрута: попросту не помню, с какого перепугу вдруг решил за него ухватиться. Я всего лишь сравнил пять разных интернет-статей о пещере, написанных с умопомрачительной дотошностью, от которой мозг нормального человека сведет судорога, и прикинул, где примерно стоит искать. У меня много достоинств (как я сам полагаю), но скрупулезное внимание к деталям в их число не входит.

Все бы ничего, но мне вдруг пришло в голову, что исследователи (или аферисты), чьи работы я сравнивал (занимался плагиатом, если уж называть вещи своими именами), не учли некоторых данных из оригинального текста, на первый взгляд незначительных, но лично я расценил их (и здесь стоит признаться, что на тот момент я успел выпить изрядное количество спиртного и покурить какой-то убийственной травы, которую купил у своей домработницы, эмигрантки из Латвии, – но от подробностей этой истории я, пожалуй, воздержусь) как доказательство того, что Кинкейд пытался направить всех по ложному следу. Я взял громадный кусок ватмана и принялся покрывать его расчетами и диаграммами, пока наконец у меня не родилась собственная версия относительно местонахождения пещеры (я все это сфотографировал и загнал в Evernote вместе с фотографиями). Такие художества обычно висят в гараже человека, которого арестовывает полиция, подозревая, что он кровожадный маньяк, терроризирующий всю округу последние десять лет. Но тогда мне казалось, что я на верном пути.

В итоге я сузил поле поиска до четырехсот ярдов – ничем не примечательного и никого не интересующего участка реки, который был необычайно широк и глубок одновременно.

Однако сначала нам нужно до него добраться.

Мы плыли уже час, как вдруг плот, до этого спокойно скользивший по воде, быстро понесло вперед.

– Скоро начнутся пороги? – догадался я.

– Ага, – ответил Дилан. – Лучше держитесь крепче.

Плот подпрыгнул, крутанулся на повороте – и нашим взорам предстала совершенно другая река. Вместо широкой водной глади нас встретил стремительный поток, раза в три уже, который несся на бешеной скорости, врезаясь в огромные валуны.

Не успели мы опомниться, как нас уже кидало из стороны в сторону. Плот то и дело подбрасывало, и он шлепался обратно на воду с такой силой, что у нас трещали кости. Еще один сумасшедший скачок – и плот накренился, так что правый борт оказался выше левого на два фута.

Мгновение – и Фезер рядом с нами уже не было.

– Твою мать! – заорал Дилан.

Он начал выкрикивать команды, стараясь увести плот влево, где река была поспокойнее, и вертел головой по сторонам, ища глазами Фезер. Выглядел он совершенно потерянным, отчего всем нам легче не становилось.

– Где же она? – проорала в ответ Молли. – Где…

И тут мы ее увидели. Она плыла параллельно нам, с легкостью управляясь с течением. Ловко обогнув торчащий на ее пути камень, она свернула в нашу сторону и несколькими уверенными взмахами преодолела расстояние до лодки.

Пьер протянул ей руку, Фезер схватилась за нее и взобралась на борт. На ее лице сияла широченная улыбка.

– Хочу еще!

Через несколько минут пороги наконец остались позади: узкий пролив вновь сменился широким водным простором, река более или менее успокоилась. Фезер была разочарована.

– Ты в порядке? – спросил я у нее.

– В порядке? Да я на седьмом небе! Дилан, нам сегодня еще встретятся пороги?

– Нет. И запомните все: если я говорю «держитесь крепче», значит вы должны держаться крепче. Здесь за вашу безопасность отвечаю я, это ясно?

Я подмигнул Кену:

– Жаль, что так вышло. Ты ведь надеялся, что это я свалюсь за борт и у нас получится отличное видео, да?

– Ясное дело, – кивнул он. – Но ничего – я подожду. От судьбы не убежишь, приятель.

Глава 9

– Так-то оно получше будет.

Вечер застал нас на маленьком клочке суши размером ярдов пятьдесят на двадцать пять, там, где стена каньона была пологой у основания. Мы с Кеном сидели на расшатанных складных стульях и созерцали противоположный берег, который представлял собой совершенно отвесную скалу. Солнце на прощание не жалело лучей, и стены каньона пылали на фоне потускневшего неба, словно охваченные огнем.

Неописуемое зрелище. И умиротворяющее – особенно если, подобно нам, наслаждаться им на сытый желудок. А дело в том, что, помимо стульев и трех крошечных палаток (последние мы единогласно решили отдать в распоряжение женской части нашего коллектива; Джемма, правда, долго не могла определиться, стоит ли ей воспринять это как оскорбление и обвинить нас в сексизме или промолчать и провести ночь в тепле, но в итоге все-таки остановилась на втором варианте), на лодке нашелся переносной гриль. После того как мы разбили лагерь, Дилан вооружился щипцами и лопаткой, достал из холодильника шпажки с нанизанными на них кусками ягнятины и курятины, и вскоре в воздухе разлился такой аппетитный аромат, что у всех без исключения громко заурчало в животах.

На природе, бесспорно, любая еда кажется вкуснее, однако в нашем случае это была не единственная причина: выяснилось, что Дилан целый год работал личным шеф-поваром где-то в Средиземноморье и потому мясо жарил с полным сознанием дела. Даже Фезер, которая – вот так неожиданность – оказалась веганом, не осталась голодной: для нее нашлись многочисленные контейнеры с салатами, один взгляд на которые говорил, что приготовлены они явно не любителем. И даже когда все прочие, сыто потягиваясь, расползлись кто куда, Фезер, у которой нос и лоб ярко пылали от долгого пребывания на солнце, по-прежнему сидела за столом и что-то жевала.

Дальше – лучше. Еще до начала экспедиции Кен заявил, что «насухую» работать не собирается, поэтому в путешествие с нами отправился холодильник с несколькими бутылками водки, одну из которых мы с ним вдвоем сейчас и распивали.

– Жить можно, – согласился я.

– Что там за история с окраской?

Вид у нас перед глазами менялся каждую минуту: солнце, садившееся все ниже, подсвечивало то красные полосы, то оранжевые, то коричневые, заставляя их отчетливо проступать не только на стенах скал, но и на валунах, лежащих на берегу.

– Это минеральные отложения.

– Сам знаю, балбес. Я про другое: нам ведь нужен кусок скалы какой-то особенной окраски?

– Значительная часть этой стены так называемого Мраморного каньона состоит из кристаллического сланца Вишну. Этому минералу два миллиарда лет, залежи образуются в недрах земли, на глубине десяти миль. Под давлением он спрессовывается, становится относительно твердым и приобретает темно-коричневый цвет. Но согласно Кинкейду, вблизи пещеры порода залегает не горизонтальными слоями, а «пятнами». Что сужает поле поиска до сектора протяженностью в пять миль.

– Пять миль сплошной каменной стены – за пару часов тут точно не управишься.

– Согласно моим расчетам, нам нужен участок всего-то в четверть мили. Его координаты Молли и сообщила Дилану, и, по его мнению, мы будем там завтра утром.

Кен подмигнул:

– Выходит, завтра у нас великий день. К вечеру, глядишь, изучим всю пещеру вдоль и поперек.

– Ха-ха.

Спустя некоторое время я, ни разу не запнувшись, выдал очередную порцию слов на камеру, а после устроился на большом валуне, чтобы в одиночестве выпить кофе и покурить. Вскоре я услышал, как в мою сторону кто-то идет.

– Не бойся. – Это была Джемма. – Я не стану набрасываться на тебя с неудобными вопросами. Просто отсюда открывается отличный вид.

Я подвинулся, и она примостилась рядом, в паре футов от меня. С минуту мы сидели молча, вглядываясь в сгустившиеся сумерки и слушая шум воды.

– Но все же один вопрос у меня есть, – сказала Джемма.

– Какова вероятность того, что мы снова подеремся?

– Практически нулевая. Чем тебя привлекают все эти загадки истории? Только избавь меня от своего коронного «главное – процесс поиска, а не результат». Давай начистоту: большинство тайн, за которые ты берешься, никогда не будут раскрыты. Разве тебе не обидно?

– Нет, – ответил я. – Стоит тебе заполучить в свои руки стопроцентный факт – это конец. Дело закрыто, отныне ему место в архиве – как и тебе самому. Если не хочешь, чтобы разум впал в спячку, бейся над неразрешимыми загадками.

– Не вижу связи. Разве новые горизонты открывает нам не познание истины?

– Истина всегда многогранна. Возьмем, к примеру, миф о Всемирном потопе – коль скоро уж ты сама недавно упомянула Ноев ковчег. Он существует у многих народов по всему земному шару, и отмахнуться от этого не получится. Нужно задуматься над причинами.

– Назови хотя бы одну.

– Я назову три. Первая: можно предположить, что когда-то человечество столкнулось с природным катаклизмом – настолько масштабным, что свидетельства о нем сохранились в разных уголках планеты в виде устных преданий, которые со временем оформились в миф.

– Да, но ведь никаких доказательств того, что этот катаклизм имел место, нет?

– Вообще-то, есть, хотя официальная наука их и не признает. Кому захочется заявить во всеуслышание: «Библейский потоп не выдумка!» – и прослыть сумасбродом? Однако, даже если закрыть глаза на результаты исследований, длившихся не одно десятилетие, нельзя не согласиться с тем, что потепление климата в конце ледникового периода вызвало поднятие уровня мирового океана. Прибрежные деревни смыло, многие заселенные территории оказались под водой – вспомним хоть тот же Доггерленд в Северном море. Но можно зайти и с другой стороны: существуют подтвержденные наукой данные о повышении уровня воды в районе нынешнего Ирака и Персидского залива – а десять тысяч лет назад эта область была колыбелью цивилизации, – на основании которых мы делаем следующие выводы: распространение мифа о потопе связано не с глобальной катастрофой – его принесли с собой народы, пострадавшие от наводнения на своей родине. Но даже если и так, факты говорят о том, что в древности люди перемещались с места на место намного быстрее, чем принято считать в традиционной археологии.

Кажется, Джемма всерьез задумалась.

– На худой конец, – продолжал я, – можно пойти по юнгианскому пути: допустим, что сама идея потопа (который всегда посылается человечеству божественными силами как наказание за непослушание, о чем говорится и в Библии, и в Коране, и в «Эпосе о Гильгамеше», и в вавилонском мифе об Атрахасисе) не что иное, как метафора архетипического страха, глубоко укорененного в психике человека, – страха социального коллапса, всеобщего хаоса и последующего зарождения новой системы. А чего это ты так ухмыляешься?

– Когда ты в ударе, то начинаешь говорить умные вещи. Я даже немного сбита с толку.

– Я лишь хотел донести до тебя мысль, что любое из этих объяснений может оказаться истиной и пролить свет на историю человечества. Однако наша замечательная наука смотрит на мифологию свысока, считая и Ноев ковчег, и Всемирный потоп «выдуманной хренью докомпьютерных времен». И это самое омерзительное: вместо того чтобы просвещать, ученые ведут себя как служители религиозного культа. Дескать, заткнитесь и уверуйте в нашу истину, и плевать, что она идет вразрез с тысячелетними традициями и что добрая ее половина есть точка зрения сильных мира сего или очередное модное веяние. И да, кстати, еще мы оставляем за собой право в следующем году передумать. И через два года тоже. А как же иначе – наука ведь не стоит на месте.

– Но ведь люди и раньше заблуждались, – возразила Джемма. – Например, вплоть до Средневековья считалось, что Земля плоская.

– Вовсе нет. О несостоятельности этой теории говорил еще Геродот в пятисотом году до нашей эры. А сама идея плоской Земли была выдумана писателем Ирвингом Вашингтоном и историком Эндрю Диксоном Уайтом с целью бросить вызов религиозным догмам.

– Ага, очередной чудовищный заговор в действии, да?

– Смейся, если хочешь. Но я считаю верхом самонадеянности игнорировать мудрость, накопленную человечеством в течение многих тысячелетий, слепо доверяя научным концепциям, которые как были, так и остаются не более чем теориями. Мы, люди, прошли долгий путь, чтобы стать теми, кто мы есть, а не вдруг, как по волшебству, поумнели за сто лет.

Услышав позади какой-то звук, мы обернулись: на соседнем камне стояла Фезер и хлопала в ладоши.

– Браво! – произнесла она.

Я лишь скромно пожал плечами. Так угодить спонсору – ай да Нолан, ай да молодец! Жаль только, Кен с Молли этого не видели.

Вспомнить бы потом еще, что я тут наговорил.

Из архивов Нолана Мура. Мраморный каньон. Старая фотография (дата съемки неизвестна)

Глава 10

Как же я замерз той дьявольской ночью!

Окончательно не окоченел я только потому, что забился в спальный мешок, свернувшись калачиком и не шевелясь, дабы не тратить понапрасну драгоценное тепло собственного тела. Заснул почти сразу, как улегся (день выдался богатым на физические упражнения, которые совершенно не вписываются в мой стиль жизни. Мне нравится эта формулировка – «стиль жизни»), однако меньше чем через час проснулся – как раз вовремя, чтобы засунуть назад в спальник почти обледеневшую голову.

Пробудившись в третий раз, я сел и закурил. Вскоре глаза, привыкшие к темноте, различили Дилана и Пьера, которые не стали рисковать и высовываться из своих мешков. В отличие от Кена. Но того грела канистра выпитой накануне водки, так что навряд ли он ощущал какой-либо дискомфорт.

Я снова прибегнул к проверенному методу – нырнул в спальник с головой, и пару часов мне удалось худо-бедно покемарить. Проснулся я в половине пятого и больше уже заснуть не пытался. В ожидании, когда наконец взойдет солнце и стены каньона снова приобретут трехмерность, я уставился на звезды, поблескивающие на безоблачном небе холодными голубыми огоньками.

Уже занимался рассвет, когда я почувствовал рядом чье-то присутствие. Понятия не имею, откуда это чувство взялось. Я повернул голову, не сомневаясь, что увижу нашу вечно организованную Молли, проснувшуюся раньше всех, чтобы как следует подготовиться к новому дню.

Но я ошибся.

Это была не Молли. Там вообще никого не было. Все наши по-прежнему спали, никто не выходил из палаток, не вылезал из спальных мешков.

Но ощущение, будто я не один, меня не покидало.

Я принялся вертеть головой по сторонам, внимательно рассматривая наш маленький пляж и скалы на противоположном берегу. Никого. Само собой. Нелепо даже думать о том, что кому-то еще приспичило забраться в такую даль от цивилизации да еще и следить исподтишка за мной.

За всеми нами.

Тут мне вспомнилась легенда индейцев хопи о том, что в самых глубинах Гранд-Каньона есть пещера, в которой живет бог Маасо – «страж смерти». Именно поэтому некоторые районы каньона имеют дурную репутацию: якобы в них постоянно происходят несчастные случаи, а людей зачастую охватывает необъяснимая паника.

Я не стал рассказывать эту легенду, когда мы начали спуск по тропе, по той же самой причине, по которой в свое время умолчал о ней и Пауэлл: я был уверен, что там нет и толики правды, а аборигены все выдумали лишь для того, чтобы чужаки держались подальше от некоего священного места.

Но эта уверенность не помешала мне встретить рассвет с радостью и облегчением.

Наконец остальные тоже начали просыпаться. Первым встал Дилан. Кивнув в мою сторону, он отправился готовить завтрак, и вскоре холодный воздух наполнился запахом жареного бекона. Вчерашние посиделки особенно сплотили наш мужской коллектив, и я даже подумывал о том, чтобы сегодня дать Дилану шанс блеснуть перед камерой.

Судя по темным кругам под глазами коллег, не у меня одного выдалась непростая ночка. Палатки оказались не более существенной преградой для чудовищного холода, чем спальники. Что до Кена, то он выглядел как обычно – то есть как потрепанный жизнью старый черт, правда из той особенной, неубиваемой породы старых чертей, которые даже после ночевки на дне Гранд-Каньона попивают кофе с таким невозмутимым видом, словно бы проснулись у себя дома в теплой постели.

После завтрака мы снялись с лагеря и в предвкушении новых приключений отправились в путь, бодро налегая на весла.

Однако к трем часам дня мы кое-что поняли.

Здесь ничего нет.

Ничего, кроме сногсшибательных природных красот, если быть точным, но мы-то тащились сюда не для того, чтобы полюбоваться пейзажами. Мы искали пещеру Кинкейда.

А ее здесь не было.

Мы гребли четыре часа, изнемогая от жары; нас снова вынесло на участок с сильным течением, хотя и не таким сильным, как в прошлый раз; благополучно преодолев его, мы потом еще час плыли по спокойной реке. И вот наконец GPS сообщил, что мы на месте.

Разделив гигантскую стену на горизонтальные полосы, мы тщательно всматривались каждый в свою, пока плот медленно скользил вдоль берега.

Ничего не обнаружив, мы не пали духом, а развернулись и поплыли в обратном направлении, все так же изучая стену.

Затем снова развернулись, но на этот раз поменялись полосами – вдруг уставшие от однообразной картинки глаза заметят что-то новое? Но все тщетно.

Тогда Молли предложила рассмотреть стену под другим углом. Мы послушно направили плот к противоположному берегу и принялись старательно вглядываться в отвесную скалу с расстояния в восемьдесят футов, однако вскоре убедились, что угол зрения тут ни при чем.

Мы поплыли обратно, потом снова спустились по реке, вновь поднялись и наконец остановились где-то посредине зоны поиска.

Ничего. Нас окружали лишь скалы – разноцветные, выщербленные, зазубренные и уже порядком нам осточертевшие. Два часа мы бесцельно гоняли плот туда-сюда, изнывая под палящими лучами солнца.

Но так и не обнаружили даже намека на эту проклятую пещеру.

Как правило, в наших провалах винить некого – точнее, виноваты все понемногу: сработали каждый во что горазд, и вот, пожалуйста, результат. Но мы не унываем: попытали счастья – уже хорошо, спасибо нам. Однако сейчас все было по-другому: я не мог отделаться от ощущения, что это я всех подвел – всех этих людей, которые безропотно следовали за мной, обгорая на адском солнце.

Пьер навел на меня камеру, я встал и поднял голову, устремив взгляд на исполинскую стену, и мне стало совсем паршиво.

Когда мы закончили, Кен спросил, не снять ли нам второй дубль. Я помотал головой, сел на свое место и достал сигарету.

– Дилан, только не начинай опять.

Проводник уже несколько раз пресекал мои попытки закурить, однако сейчас, видимо, решил, что для нотаций время не самое подходящее.

Боевой дух экипажа нашего судна, и без того держащийся на волоске, был сломлен почти окончательно, когда до всех дошло, что в отель мы сегодня не вернемся. Некоторые восприняли перспективу снова заночевать в каньоне с завидным спокойствием и даже – в случае Фезер – с энтузиазмом, но не все. Молли, всегда смело глядевшая в лицо любым превратностям судьбы, неимоверно страдала от полчищ комаров и потому никакого восторга от сложившейся ситуации не испытывала.

– То есть сегодня выбраться из этой глуши нам вообще не светит? – спросил Кен у Дилана.

– Ни при каком раскладе, – подтвердил тот, покачав головой.

Кен решительно кивнул:

– В таком случае у меня созрел новый план. Мне нужно выпить, поссать, потом еще выпить и снова выпить. Вы меня поддерживаете или нет? Напоминаю: зарплату плачу вам я, поэтому советую выбрать первый вариант.

Ребята пробормотали, что согласны, старательно изображая воодушевление.

– Эй, Нолан, да не расстраивайся ты так, по крайней мере мы попытались, – подбодрил меня Пьер.

– Ага, – ответил я. – Спасибо.

Кен хлопнул меня по плечу:

– Ты ведь знаешь, приятель, что мы должны сделать перед тем, как свернем лавочку. Только давай с первого дубля, ладно? Мне и правда надо отлить.

Они с Пьером поменялись местами, чтобы оператор мог снимать сидя, держа камеру низко, отчего великанская стена за моей спиной казалась совершенно невероятной. Молли, опершись коленями о соседнюю лавку, подняла над моей головой микрофон. Глядя на ее лоб, можно было бы подумать, что его жгли паяльной лампой.

– Ну что ж, – начал я, нацепив самую беспечную улыбку из своего арсенала. – Похоже, мы столкнулись с очередной загадкой человечества, которой суждено остаться неразгаданной, во всяком случае пока. Наши постоянные зрители уже знают – такое иногда случается.

– Скорее уж, всегда, – пробурчала Молли, а Джемма, стоявшая передо мной, тихонько хихикнула.

Я сделал вид, что ничего не заметил.

– Но это не повод для разочарования. Ведь то, что нас вдохновляет, дает импульс для развития не только самих себя, но и нашей культуры, – это не ответы, вовсе нет. Это наши попытки найти их. Главное – продолжать искать. – Краем глаза я видел, что Джемма шевелит губами, точно воспроизводя эти слова одновременно со мной. Интересно, а если я столкну ее за борт, это дело удастся замять?.. В любом случае нужно будет попробовать.

– Итак, вы сами читали отчет Кинкейда, – упрямо продолжал я. – Вы знаете о пещере. И теперь все зависит от вас. Я не собираюсь никому навязывать свое мнение – я призываю вас составить собственное. Думайте. Задавайте вопросы. Верите ли вы в то, что нам рассказывают об истории Америки и всего человечества? По душе ли вам тот факт, что официальная наука игнорирует любые идеи, не вписывающиеся в рамки удобной ей концепции? Если нет, то дайте мне знать в «Твиттере» или на «Фейсбуке». И прежде всего, помните…

– Стоп, – прервал меня Пьер.

Я метнул в него испепеляющий взгляд. Если он с чем-то напортачил, нам придется заново снимать весь этот стыд и срам, а я, честно говоря, и так был уже на пределе.

Однако оператор, оторвавшись от видоискателя, глядел куда-то мимо меня.

– Что это там?

– Все та же унылая хрень, на которую мы как дураки пялились целый день, – взорвался я. – Какого черта, Пьер?

– Нет, – возразил он. – Вон там, наверху?

Я развернулся и посмотрел туда, куда он показывал пальцем. Еще одна скала: высокая, очень высокая, с полосатой поверхностью… Всего-то.

– Слушай, Пьер, если ты решил, что сейчас самое время повеселить публику, то здорово прогадал с моментом. К черту все это. С меня хватит. Остальное допишем на берегу.

– Ну-ка погоди, – сказал Кен, поднимаясь с лавки. – Эй, капитан, можешь сделать так, чтобы нас не очень качало?

– Кен, если ты не заметил, у меня сегодня неважно с чувством юмора, так что…

– Замолкни, Нолан. И присмотрись хорошенько.

Я снова развернулся. Кен указывал на нижний уровень скалы, примерно четвертую ее часть, где, помимо отложений пород, виднелись многочисленные пятна. Выглядело это так, словно какой-нибудь циклоп выплеснул здесь на стену содержимое огромной чашки кофе.

И вдруг, буквально на какое-то мгновение, среди этих гигантских брызг появилась крошечная, более темная, точка.

– Она то исчезает, то появляется, – заметил Пьер. – Слишком мелкая, плюс лодка движется, да и освещение постоянно меняется.

– Я ничего не вижу, – произнесла Молли, щурясь от солнца. – А вы точно… Ой, вон она! И правда.

Теперь уже все мы стояли, вглядываясь в стену. Дилан сделал что-то с передними веслами, и на полминуты плот почти замер на месте.

– Тебе как профессионалу, конечно, виднее, – шепнул мне Кен, – но по мне, так это вполне даже смахивает… на какую-нибудь пещеру.

Глава 11

Для лагеря выбрали крошечный участок суши в излучине реки, который попался нам на глаза минут через двадцать после того, как мы отплыли от нашей находки. Он был наполовину скрыт нависающей над ним скалой и располагался под таким углом, что закатное солнце светило прямо на него. Хотелось верить, что за день камни накопили достаточно тепла, чтобы ночью – хотя бы в первой ее половине – мы не замерзли насмерть. Молли сменила гнев на милость, да и общее настроение в группе было приподнятым, хотя радовались все с осторожностью: мало ли что мы там сегодня нашли. И тем не менее радовались: нашли ведь, не ушли с пустыми руками, вот что главное.

После того как все вещи были вытащены на берег, мы втроем – Пьер, Кен и я – примостились в тени булыжника, чтобы без помех рассмотреть отснятый материал. Стена каньона в максимальном приближении выглядела размыто, покачивание лодки тоже не прибавляло картинке четкости, однако никаких сомнений быть не могло: в скале имелась небольшая расщелина.

Она находилась всего в трехстах футах над поверхностью воды, то есть намного ниже, чем рассказывал Кинкейд, но это лишь подтверждало мое подозрение: в своем отчете исследователь постарался запутать следы. Правда, три сотни футов – высота в любом случае приличная.

А учитывая, что расщелина располагалась в тени скального выступа, различить ее снизу можно было лишь под чрезвычайно узким углом.

– Пьер, ты молодчина, – сказал я. – Можно было бы запросто проплыть мимо, так ничего и не заметив. Я уж думал, придется возвращаться несолоно хлебавши.

– Мне просто повезло, – ответил он. – К тому же ты привел нас в правильное место. Это ведь та пещера?

– Та или не та, но что пещера – несомненно, – вставил Кен. – В худшем случае это просто пещера, которая еще никому не попадалась на глаза. Вопрос в другом: как мы в нее попадем?

Пьер перемотал запись назад и, постоянно нажимая на паузу, заново просмотрел определенный фрагмент.

– Заберемся по стене.

– Хрена с два, – возразил Кен. – Ты на меня посмотри!

– Да, это не так просто, – согласился Пьер. – Но стена по большей части вогнутая, в ней достаточно трещин и выступов, а значит, есть куда поставить ногу и за что ухватиться. Наденем перчатки для гребли. Если действовать осторожно – задача вполне выполнимая.

– Для тебя – может быть, – возразил я. – Но тут не все такие, как ты.

– Тогда я пойду первым, – спокойно ответил он. – Проложу маршрут. Не получится так не получится, тогда ты просто придумаешь новый план. Но я точно знаю, что Молли занималась скалолазанием, а судя по тому, как вела себя в воде Фезер, она в приличной физической форме. О Джемме мне ничего не известно, но думаю, она тоже справится.

– Чудно, – сказал Кен. – А я у нее на плечах поеду.

Мы переглянулись и захохотали.

– Решено, – объявил я. – Давайте вскарабкаемся на эту стену.

До ночи было еще далеко. Мы с Джеммой сидели друг напротив друга у костра, разложенного возле самой воды. Каждый член нашей компании был занят своим делом. Молли щедро намазывала лицо гелем алоэ. Обнаружив, что баночка с бальзамом для губ пуста, она злобно выругалась. Фезер застыла в позе йога. Пьер менял батарейки в своей аппаратуре и скидывал отснятый материал на жесткий диск. Дилан, как ни странно, читал книгу. А Кен, развалившийся в походном кресле, просто созерцал звезды, курил сигарету из моих запасов и прихлебывал водку из на удивление невместительного стакана.

Джемма посмотрела на меня.

– Поздравляю, – произнесла она.

– Всем когда-то везет, не так ли?

Она закатила глаза:

– Да я вовсе не о том. Я имела в виду, тебе есть чем гордиться.

– Пока рано об этом говорить.

– А ты и правда серьезно относишься к своей работе.

– Да. Потому что не всегда то, с чем мы имеем дело, – выдумки на пустом месте, – ответил я. – Кстати, любопытно, как многие из этих загадок перекликаются друг с другом. Возьмем, к примеру, Тутувени.

– Что, прости?

– Переводится как «Газетная скала». На небольшом участке этой скалы, что находится на границе штата Юта, обнаружено пять тысяч петроглифов – они просто выскоблены на черной поверхности. Согласно официальной версии, это символы клана, которые более тысячи лет подряд вырезали там юноши племени хопи. Это была часть обряда инициации. И надписи якобы означают: «Я здесь во славу моего племени и моих богов, как бывали тут и мои праотцы до меня». Однако, помимо традиционных для хопи изображений, таких как койоты и кукурузные початки, встречаются и весьма причудливые. Например, отпечатки ног с двумя или шестью пальцами, напоминающие скорее отпечатки ладоней. Ну разве не странно? Ведь если человек вознамерился потратить немалое время на то, чтобы высечь на камне изображение руки или ноги, то, думается мне, он знает наверняка, независимо от «примитивности» его культуры, сколько пальцев надо нацарапать.

– Это могут быть отпечатки звериных лап.

– Назови мне хоть одно шестипалое животное.

– Слоны, – незамедлительно последовал ответ. – И гигантские панды.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет.

– Допустим, но ни те ни другие не являются коренными обитателями северо-западной части США, согласна?

– А что, если раньше являлись? – спросила Джемма, заговорщически понизив голос. – Вдруг в древности здесь повсюду бродили стада непуганых панд, а мы об этом не знаем, потому что властям на руку наше дремучее невежество…

– Перестань. Суть в другом. Знаешь, что самое поразительное? Сейчас…

Я достал телефон и запустил Evernote. Приложение недовольно булькнуло, доводя до моего сведения, что связь с сервером отсутствует. Джемма пересела ко мне, и теперь, когда она была так близко, до меня вдруг дошло, что это не просто оппонент, которого я пытаюсь убедить в своей правоте, а самая настоящая женщина, из плоти и крови.

– А, ну удачи, – усмехнулась она, когда поняла, что я пытаюсь сделать, и указала рукой на темнеющее небо, исключавшее даже подобие сигнала.

– Связь мне без надобности. У меня в кэше тысячи страниц, и я хочу тебе показать… вот эту.

Я нашел изображение Газетной скалы и наклонил телефон так, чтобы Джемма могла его рассмотреть. Увеличив ту часть камня, которая была наиболее изрезана, я показал на две фигурки, расположенные рядом друг с другом. Еще одна такая же виднелась чуть выше.

– На верхнюю пока не обращай внимания, – сказал я. – Не исключено, что это что-то более современное – слишком уж смахивает на граффити.

– Бог ты мой, – восхитилась Джемма, – а теперь в тебе говорит беспристрастный исследователь. Да ты полон сюрпризов, Нолан.

– Не так громко. Взгляни-ка вот сюда.

Обе фигуры были почти одинаковые: мощные треугольные тела, короткие конечности, широко расставленные ноги, словно бы поднятые к ушам плечи, увесистые кулаки – ни дать ни взять классические громилы.

– Какие жуткие, – заметила моя собеседница. – Это медведи?

– Не исключено. Вот только у медведей нет рогов. Да и не водятся медведи в этих краях. Хотя, может быть, их просто сожрали доисторические панды-мародеры.

Джемма рассмеялась, причем совершенно искренне, чего раньше я за ней не замечал.

– Так, подожди. – Она склонилась над экраном, наморщив лоб. – У одного рога изогнутые, а у другого – прямые и напоминают оленьи. И потом, у этого на каждой руке по четыре пальца, а у этого – по три.

– Вот именно. Нет никаких сомнений в том, что это изображение одного и того же существа, а различия в деталях наводят на мысль, что этот образ не является неизменным символом какого-то клана. Скорее всего, рисунки выполнены двумя разными людьми, у каждого из которых было собственное представление о том, что он рисует.

– Хм… – Джемма задумалась. – И с чем это может быть связано?

– Куда из века в век, повинуясь священному обычаю, отправлялись все эти мальчишки из племени хопи? В место под названием Онгтупква, ныне известное как… Гранд-Каньон.

– Да ты просто кладезь нетривиальных знаний.

– Это мое проклятье. Думаешь, мне нравится выглядеть в глазах хорошенькой женщины занудой и психом?

Она вскинула одну бровь:

– Вы что, заигрываете со мной, сэр?

– Нет, – ответил я, – но если вдруг соберусь – дам знать, чтобы ты могла заранее подготовиться и отвергнуть меня, как и подобает девушке из приличного общества.

– Ой, да брось! – засмеялась Джемма. – Шестое чувство подсказывает мне, что тебе не привыкать просыпаться по утрам в номере какого-нибудь мотеля, на кровати среди скомканных простыней и задаваться вопросом: «А эта телка здесь откуда?»

– У твоего шестого чувства неверная информация.

– Да ну?

– У меня была жена.

– Знаю. А любовница?

– Нет.

– Похвально. А после развода?

– Мне хотелось доказать самому себе, что я все еще жив. Вот я и доказывал. Это вполне естественно. Но вскоре понял, что выбрал неверный путь. И кстати, моя личная жизнь тебя совершенно не касается.

– У тебя сильный характер.

– У меня его вообще нет. Насколько я помню, именно это ты пыталась доказать мне вчера утром.

– Ничего подобного я не говорила.

– Но ты на это намекала.

Джемма отвела глаза.

– Да, – призналась она. – Но я склонна время от времени менять свое мнение. Взрослым людям, как известно, это свойственно. Ты тоже когда-нибудь научишься.

– Господи, Джемма! Так ты ради этого стала журналистом? Чтобы иметь возможность в открытую грубить людям?

Она засмеялась:

– Нет. Это просто приятный бонус.

– Ради чего тогда?

– Чтобы изменить мир.

– Вот оно что. Как благородно.

Джемма скорчила рожицу:

– Ну ладно, ладно. Представляю, как это звучит. Если в двух словах, то дело было так. Однажды я слишком долго провозилась, собираясь в школу. Мне тогда было четырнадцать. Отец потерял терпение и повысил голос. А я воспользовалась случаем и устроила скандал. Зачем – до сих пор понятия не имею.

– Скандал ради самого скандала – для четырнадцатилетнего подростка это норма.

– Наверное. В общем, едем мы в школу, и всю дорогу в машине стоит гробовая тишина. Обычно первым шаг навстречу делал отец: спрашивал меня о чем-нибудь, и в итоге все заканчивалось веселой болтовней. Но только не в этот раз. Приехали. Я открываю дверь, собираясь выйти, а он смотрит на меня и говорит: «Знаешь, почему сегодня я торопился больше обычного?» Я мотаю головой: не знаю, мол, и знать не хочу. «Потому что сегодня у меня важная встреча, – продолжает он. – Очень важная. И я надеялся сначала заскочить в кафе, чтобы спокойно выпить кофе и морально подготовиться к этой встрече. Но теперь у меня нет на это времени». А я уставилась на него и думаю: «Что? Серьезно? Ты хочешь сказать, что раздул из мухи слона (точнее, не совсем так. То есть совсем не так – он-то как раз ничего не раздувал) просто потому, что ты кофе попить не успеваешь?» И я все это ему высказала. И не только это. Я накинулась на него, обвиняя их с мамой в том, что они заботятся только о себе, а на меня им плевать, и прочее в том же духе.

– А он что?

– А отец выслушал и кивнул: «Что ж, я тебя понял». Потом сказал, что любит меня и пожелал хорошего дня, а я хлопнула дверью и понеслась в школу, пылая праведным гневом.

Джемма замолчала, глядя куда-то в сторону.

– Оказывается, у папы был рак, – произнесла она наконец. – Он умер через десять месяцев. «Важная встреча» означала прием у врача, на котором ему должны были сообщить результаты анализов. Отец хорошо представлял себе, что его ждет.

– Вот черт!

– Ага. Но все закончилось благополучно, если можно так выразиться. У нас ведь еще оставалось время. Я умнела прямо на глазах. Увидела вдруг, что всегда зацикливалась лишь на его недостатках: дескать, папа ничего не замечает, кроме своей работы, часто бывает отстраненным, нетерпеливым и так далее, до бесконечности. К счастью, за оставшееся время я успела понять: он никогда не бросал меня, когда действительно был мне нужен. И любил меня, по-настоящему любил. Мы расстались добрыми друзьями.

– А как же?..

– Не факт, что именно в тот день он и узнал диагноз. Он просто хотел выпить этот дурацкий кофе. Провести каких-то лишних полчаса, надеясь, что все это ошибка и он будет жить долго и счастливо. А я их у него украла. И этого уже не исправить.

– Все мы иногда ведем себя как сволочи, – сказал я. – Время от времени слетаем с катушек и в конечном итоге, наломав кучи дров, оставляем на поверхности этого мира следы, которые уже ничем не свести. Они-то и делают тебя тем, кто ты есть.

– В точку. Угадай, кем был мой отец? Правильно, журналистом. И хорошим. Писал глубокие статьи о воротилах в фармацевтике, о СПИДе. Он из кожи вон лез, чтобы изменить мир к лучшему. Боролся за правду. Уж он-то точно оставил после себя след.

– Вот как.

– Ну что, я ответила на твои вопросы? Включая и тот, который ты не задал вслух: почему меня интересуют только факты, а не выдумки на пустом месте?

– Думаю, да. А с матерью вы ладите?

Она налила себе еще водки.

– Уже нет. После смерти отца я узнала о нем еще кое-что: он умел превосходно хранить секреты. Например, я даже не подозревала, что мама пьет. Неудивительно, что наши с ней отношения разладились. Когда мне было двадцать, она погибла в автокатастрофе.

– Проклятье, ты серьезно?

– Нет, – ответила Джемма. – Они оба живы и здоровы, а я просто морочу тебе голову.

И ушла.

Кен смотрел ей вслед.

– Она тебя провоцирует, – заметил он, когда Джемма скрылась в своей палатке. – А ты и рад стараться.

Я вздохнул:

– Знаю.

– Эй! – окликнула нас Фезер.

Мы обернулись. Оказывается, все это время Фезер сидела на песке, чуть поодаль от нас. Она поднялась на ноги и приблизилась к костру. Вид у нее был неуверенный и даже застенчивый.

– Можно мне тоже посмотреть на эту Газетную скалу?

Я протянул ей телефон. Она неловко ткнула в экран.

– Ух ты! Да у тебя здесь целая библиотека. Ты не против, если…

– Не стесняйся.

Она принялась прокручивать изображения вверх-вниз, вчитываясь в текст под некоторыми из них.

– Когда я была маленькая, – вдруг сказала Фезер, – бабушка часто говорила мне: «Каждому из нас нужно во что-то верить». Именно этим вы и занимаетесь, Нолан, – даете людям то, во что они могут верить. Но я уже давно поняла, что не все такие, как мы с вами. Некоторые сомневаются во всем, что видят и слышат, и этим счастливы. – Она отдала мне телефон и заключила: – Мне жаль этих людей.

И снова я проснулся среди ночи.

Высунув голову из спальника, я подполз к стене каньона и уселся, опершись о нее спиной. Все остальные спали крепким сном. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь монотонным плеском реки, несущей свои воды из пункта А в пункт Б, с упорством, не изменившим ей с незапамятных времен и явившимся причиной всего этого захватывающего дух великолепия.

В какой-то момент я поймал себя на том, что нервничаю. К ощущению невидимой угрозы, преследовавшему меня прошлой ночью, примешивалось также и волнение перед завтрашним приключением. Во-первых, я не очень люблю забираться на высокие объекты. Они порой оказываются выше, чем ожидаешь. А во-вторых, в кои-то веки нам выпал реальный шанс, и, если мы и правда найдем что-то стоящее, придется думать, как быть с этим дальше.

Безуспешно пытаясь отогнать тревожные мысли, я вдруг понял, чего хочу больше всего на свете. Раньше я всегда прибегал к этому способу, чтобы развеять сомнения и успокоиться, и он действовал безотказно.

Поговорить с Кристи.

Моя мать умерла, когда мне было тридцать. В последующие годы я осознал, что существенная часть меня ушла вместе с ней, поскольку отец, как выяснилось, почти ничего не помнил о моем детстве. И если лишиться матери – это все равно что сжечь личную Александрийскую библиотеку, то не иметь возможности посоветоваться с женой – практически то же самое, что потерять связь со старым другом-корреспондентом, с которым вы бок о бок, ни на минуту не расставаясь, прошли войну, испытав на своей шкуре все ее прелести. И пусть его заметки слишком субъективны и искажают истину (доказать этого ты все равно не сможешь, потому что твои собственные искажают ее еще больше), без этих воспоминаний твоя реальность становится плоской, ты чувствуешь себя словно бы наполовину опустевшим. Любому другому пришлось бы долго объяснять, что со мной, и к концу моей исповеди он посчитал бы меня идиотом или паникером.

А вот Кристи бы сразу все поняла.

Я достал телефон. Связь, естественно, не появилась, да и слава богу: посылать по ночам эсэмэски не самая лучшая идея. Тут я вспомнил про пост, который сохранил еще в отеле. Да, это окончательно подтвердило бы мою репутацию бесхребетного слюнтяя, но я все равно решил его прочитать.

Как же замечательно она пишет: лаконично и по существу. Итак, Кристи сейчас на Аляске, где в компании каких-то именитых геологов исследует влияние глобального потепления на вечную мерзлоту. С этой целью они измеряют температуру на разных ее уровнях, а также в недавно образовавшихся разломах. Кристи вообще известна своими статьями о проблемах окружающей среды, причем она всегда умудряется написать так, что даже скептики помалкивают. Дочитав до конца, я знал о заявленной теме несоизмеримо больше, чем раньше, однако не получил никакой новой информации об авторе. Такова уж Кристи: никогда не привносит в работу ничего личного (сам я, как вы наверняка успели заметить, лишен подобной добродетели). Я был рад за нее, ведь она так долго к этому стремилась.

Я уже собирался выключить телефон и попробовать снова заснуть, как вдруг мое внимание привлекли несколько строчек внизу страницы, написанные мелким шрифтом. Я увеличил текст и прочел следующее:

«Мы хотели бы выразить признательность нашему спонсору, без поддержки которого эта экспедиция была бы невозможна».

Логотип спонсора я узнал без труда. Он принадлежал фонду Паленхема.

Из архивов Нолана Мура. Газетная скала, штат Юта (фрагмент)

Глава 12

– Да ты что!

Фезер так и застыла с зубной щеткой в руке.

Было самое начало девятого. Все уже проснулись и спешно завершали утренние ритуалы: кто-то завтракал, кто-то пил кофе, а кто-кто предавался заботе о гигиене. Мы решили не сниматься с лагеря: даже если в той пещере ничего нет (предположим, нам все-таки удастся до нее добраться), гарантий того, что мы быстро управимся и успеем вернуться к цивилизации, почти никаких. Дилан сказал, что сегодня вероятность появления визитеров в этой части каньона невысока, но ценные вещи все-таки лучше захватить с собой. Пока мы грузили на плот оборудование и припасы, Фезер сидела на камне и чистила зубы. Когда она закончила, я показал ей пост Кристи.

– Вот это да. Какое суперкрутое совпадение!

– А разве ты не знала?

– Ни малейшего понятия не имела. Фонд – организация крупная. Не в том смысле, что там работает много народа: просто он состоит из громадного числа маленьких подразделений, разбросанных по разным городам. Этот проект, скорее, научный. Не вижу ни одного знакомого лица. – Внезапно она погрустнела. – О, Нолан, прости.

– За что?

– За то, что я такая дура. Для тебя это, наверное, не слишком приятно. А я сижу тут, восторгаюсь в голос.

– Да нет, всего лишь немного удивился. Лежишь себе ночью, спокойно почитываешь, и вдруг такой сюрприз.

– Могу себе представить! И все же это совсем другая экспедиция. Гораздо скучнее нашей. Между нами говоря, это глобальное потепление – такое занудство.

– Ты и правда так думаешь?

Фезер рассмеялась:

– Конечно. Все о нем слышали, но не все в него верят. И что бы там ни нашли на Аляске, от этого ситуация не изменится. А вот то, что, возможно, обнаружили сегодня мы… о, это докажет сильным мира сего – и людям вроде нашей подружки Джеммы, – что вся история человечества – один сплошной обман. И все благодаря тебе, Нолан. Не кому-то еще, а именно тебе.

И, тепло улыбнувшись, Фезер убежала помогать остальным. А я глядел ей вслед и не мог избавиться от странного чувства, как будто мне все-таки удалось поговорить с Кристи.

Через час мы были у подножия стены, причем большая часть этого времени ушла на то, чтобы зафиксировать плот. По каким-то неведомым мне законам гидродинамики местами волны неистово хлестали о скалу, а местами царил совершенный штиль. В конце концов Дилан, Пьер и я умудрились-таки привязать плот к выступающим кускам горной породы.

– Дай мне твою рубашку, – сказал Пьер.

– Что, прости?

Он снял футболку и выжидающе протянул руку в мою сторону. Я, как всегда на съемках, надел просторную рубаху светло-кремового цвета. И не надо смеяться – Кен говорит, что она идеально дополняет мой сценический образ.

– Мы оба в джинсах, – объяснил Пьер. – У нас обоих темные волосы. Я надену твою рубашку, снимать будет Молли – и получится, будто…

– Да бог ты мой, Пьер, – пробормотал я, – я не хочу первым туда забираться. Или создавать впечатление, будто я был первым.

– Но это же благодаря тебе мы нашли пещеру. – Пьер так и стоял, вытянув руку. – Так что ты у нас главная звезда.

– Делай, как он говорит, – рявкнул Кен.

Пока мы обменивались одеждой, я размышлял о том, что, возможно, совсем скоро мне предстоит серьезно пересмотреть свое отношение к Пьеру: если наш оператор не прекратит вести себя так благородно, я буду вынужден признать, что все это время меня бесили в нем лишь его молодость, вежливость и чересчур привлекательная внешность.

– Спасибо.

Снабдив Молли необходимыми указаниями, Пьер приготовился и, выждав момент, когда плот оказался вплотную у стены, уверенно шагнул ей навстречу. Его руки и ноги моментально оказались там, где нужно, а взгляд профессионала скользнул вверх, оценивая маршрут.

– Будь осторожен, – попросил я.

– Хорошо, – пообещал он.

Вскоре стало ясно, что Пьер не ошибся: стена действительно оказалась не такой уж и неприступной. Он поднимался все выше, легко и быстро. Правда, время от времени замирал, прикидывая, куда двигаться дальше, и временами, вместо того чтобы карабкаться по прямой, зачем-то отклонялся в сторону. Потом я понял, что он выбирает маршрут специально для нас – пусть и длиннее, зато менее сложный.

Итак, одетая в белое фигура медленно приближалась к расщелине в скале, и чем выше она забиралась, тем меньше шансов было у зрителей заподозрить подмену. Молли снимала, как якобы я штурмую каменную стену, в то время как настоящего Нолана Мура уже начало подташнивать от этого зрелища, и я отвернулся.

– М-да. – Кен взял сигарету, которую я ему протянул. – По мне, так эта затея из разряда фантастики. Ты у нас хоть бегаешь по утрам, а я? Нет, черта с два я туда полезу.

– Каков же тогда был изначальный план? – спросила Джемма. – Вы ведь знали, что пещера находится высоко.

– Признаюсь тебе как на духу, милая, – ответил Кен, – и навряд ли мои слова разобьют Нолану сердце: я ни единой секунды не сомневался в том, что мы уедем отсюда несолоно хлебавши.

– Какое откровение, – пробормотал я.

– Если верить Кинкейду, пещера должна находиться намного выше. Да, Нолан сказал, что этот тип мог и нарочно кое-чего приврать, ну да Нолан вечно мелет всякий вздор, поэтому лично я рассуждал так: если мы и вправду что-то найдем, то попросту скажем всем «продолжение следует», а потом вернемся с командой опытных скалолазов, и все дела.

– А вместо этого, – коварно улыбнулась Джемма, – вы сами будете скалолазами. Правда же здорово?

– Очень, – хором заверили мы ее.

Однако уверенности в наших голосах не было.

– Плевое дело, – заявил Пьер, спрыгнув в лодку. Хоть он и вспотел, но почти не запыхался. – Последний отрезок пути самый легкий, подниматься будем по прямой, и это хорошо, потому что в конце все уже порядком выбьются из сил. В общем, пара пустяков.

– Уверен?

– Это как тропа средней сложности, где все время надо карабкаться в гору, что, кстати, не идет вразрез с данными Кинкейда. Правда, расстояние до его пещеры было раза в три-четыре больше. Но он мог и ошибиться в расчетах.

Мы с Кеном переглянулись.

– Да серьезно, Нолан, с этим даже моя мама справится.

– Ты вроде рассказывал, что она забиралась на Эль-Капитан?

– Это было давно. И она едва одолела половину маршрута.

– Вот ленивая клуша! – фыркнул Кен.

– Эй, полегче! Думаешь, это так просто?

– Он пошутил, Пьер.

– Ясно. Ну хорошо: даже твоя мама легко с этим справится.

– Сомневаюсь, что это было бы ей под силу, – вздохнул я. – Даже при жизни.

– Вот черт, ну я и ляпнул. Прости, молчу.

– Так как же в итоге мы собираемся взять эту высоту? – спросил Кен, недоверчиво оглядывая стену.

– Пойдем все одновременно. – Пьер снял рубашку и протянул ее мне. – В паре ярдов друг от друга. На таком расстоянии человек позади меня будет видеть, что я делаю, за какие выступы хватаюсь. Есть пара неприятных участков, но я знаю обходной путь.

Кен некоторое время молчал, обдумывая услышанное.

– Вот проклятье! – Он повернулся к остальным. – Значит, так. Наш горный козел говорит, что цель вполне достижима. Само собой, я не собираюсь никого заставлять или упрашивать – даже тебя, Нолан, – но…

– Ни за что не пропущу такое приключение, – не дала ему договорить Фезер.

– Вперед и с песней! – подхватила Молли с невозмутимой готовностью, на которую способны только спортивные калифорнийские барышни, выросшие в обществе двух старших братьев.

Джемма явно испытывала не больше энтузиазма, чем я, однако, пожав плечами, сказала:

– Я с вами. В конце концов, живем один раз.

– Я тоже рискну, – проворчал Кен. – Но пойду последним. Если уж и сорвусь, то никого, кроме себя, не прикончу.

И тут все вопросительно уставились на меня.

– Боже, – простонал я. Однако деваться было некуда.

Глава 13

Итак, первым пошел Пьер, за ним, на достаточном расстоянии, – Фезер. За ней – Молли, потом – Джемма. А за Джеммой – я. Я был почти уверен, что вот-вот раздастся крик: «Бывайте, придурки!» – и я увижу, как Кен отвязывает плот и радостно приказывает Дилану плыть назад, за брошенной водкой. Я даже не выдержал и посмотрел вниз, чтобы убедиться наверняка, однако Кен висел в двух футах подо мной, цепляясь мясистыми пальцами за неровности стены.

– Ненавижу тебя, – пропыхтел он.

Все вещи были распределены по рюкзакам, однако с учетом не тяжести, а значимости. Так, Пьер, к примеру, нес камеру и аккумуляторы, Молли – всевозможные примочки для звука. А мне достался рюкзак с сэндвичами. Выводы можете сделать сами.

С минуту мы, по совету Пьера, собирались с духом и привыкали к обстановке.

А потом полезли наверх.

Сначала это напоминало скорее прогулку по маршруту средней сложности. Минут через пятнадцать стало потруднее, однако стена была неровной, ее покрывали многочисленные выступы и трещины. Пьер не спешил и часто останавливался, чтобы дать нам возможность передохнуть и размять затекшие пальцы.

От многих людей мне доводилось слышать, будто скалолазание подобно шахматам. Толку от этого сравнения лично для меня никакого, поскольку шахматист из меня тоже никудышный. И все же я, как мне кажется, понял, что эти люди имели в виду: когда размышляешь, куда поставить одну ногу, а потом вторую, за какой выступ ухватиться – в этом определенно есть что-то от шахматной стратегии. В какой-то момент меня снова посетило то же чувство, как и на реке: будто я совершаю нечто безумное и дерзкое – нечто такое, что самому мне бы никогда и в голову не пришло.

Иногда я замирал на несколько секунд, чтобы посмотреть по сторонам – на каньон, на реку, блестевшую уже далеко внизу, на Кена, который упорно карабкался следом за мной. Время от времени он разражался потоком ругательств, но вскоре стало ясно, что это лишь неотъемлемая часть процесса, а не свидетельство грозящей ему опасности.

Я был рад, что он рядом, что мы вместе занимаемся тут альпинизмом, причем небезуспешно. От этого я чувствовал себя намного лучше. И не только потому, что Кен менее, чем кто бы то ни было, подходил для подобного мероприятия. Я вдруг осознал – и это потрясло меня до глубины души, – что считаю Кена своим… другом.

Я даже подумал о том, что как-нибудь при случае скажу ему об этом. Однако тут же представил убийственную дозу сарказма, которую он выдаст в ответ на мое признание – я бы на его месте обязательно выдал, – и решил, что, пожалуй, не стоит.

Когда Джемма сорвалась, у меня на раздумье было секунды полторы.

К этому моменту мы преодолели большую часть стены, о чем настойчиво напоминали мои мышцы, однако я уже успел более или менее приноровиться, и вся эта авантюра не казалась мне чем-то сверхъестественным. Я по-прежнему поглядывал вниз (Кен не отставал, прилежно копируя каждое мое движение), но вместо того, чтобы любоваться пейзажем – слишком опасное занятие, на такой-то высоте, – размышлял над словами, которые скажу перед камерой. Может, и рановато – вдруг мы вообще ничего не найдем, – но лучше иметь в голове пару-тройку заготовок. Так, на всякий случай. И тут, в самый разгар моей умственной деятельности, раздался короткий пронзительный крик.

А следом – звук какой-то возни.

Не успел я толком понять, что бы это значило, как увидел Джемму, которая стремительно скользила вниз. Прямо на меня.

Даже если бы я знал, что рекомендуется предпринимать в подобных ситуациях, то все равно не смог бы сделать ничего, кроме того, что сделал, а именно: весь напрягся и крепко вцепился в стену обеими руками.

Нас разделяла всего пара футов, к тому же Джемма отчаянно цеплялась за камни, поэтому не успела как следует разогнаться, и тем не менее ощущение было такое, будто в меня врезался поезд: из легких вышибло весь воздух, а правую сторону поясницы разорвало от боли.

Как ни странно, у меня хватило сил не разжать руки, когда Джемма на полном ходу вписалась в пространство между мною и стеной.

Она тут же схватилась за какой-то выступ, так что ее вес я чувствовал всего несколько секунд.

Так мы с нею и повисли.

Я ощущал жар ее кожи, видел капельки пота, проступившие под собранными в хвостик волосами… И думал, что сейчас оглохну от ударов собственного сердца.

– Черт! – заорала Молли. – Вы там живы?

– Мы в порядке, да. То есть я в порядке, – ответил я не совсем твердым голосом. – Эй, Джемма, ты как? Давай больше не будем так делать, ладно?

– Я нормально, – отозвалась Джемма, рассматривая длинную царапину на предплечье, которая на глазах набухала кровью. Голос у нашей журналистки дрожал еще больше моего. – Вот черт, охренеть.

– Отлично сказано, – улыбнулся я. – Я ошибался насчет качества твоего слога, беру свои слова обратно.

Джемма бодро полезла наверх.

Пьер наблюдал за нами со скучающим видом.

– Ну что, готовы продолжать?

И мы возобновили наше восхождение.

Минут через десять Пьер снова к нам повернулся:

– Нолан?

– Да?

– Видишь небольшие выступы справа от меня?

– Вижу, и что?

– Я сейчас перебираюсь туда. Молл, Фезер и Джемма – вы за мной, а Нолан продолжает лезть наверх один.

– Это еще зачем?

– Тогда я смогу снять, как ты приближаешься к пещере.

– Пьер, прекращай…

– Да твою ж мать, делай, как он говорит, и не вякай! – взорвался Кен. – У меня уже руки отваливаются. И если эта хреновина наверху окажется просто щелкой в стене, ты мне до конца жизни выпивку покупать будешь, ясно?

Я подождал, пока остальные отползут вправо. Эти выступы выглядели не особо надежными – дюймов восемнадцать в глубину и довольно покатые, и девушки вцепились в них мертвой хваткой. Увидев, как Джемма вжалась в стену и закрыла глаза, я понял, что вся эта история ее порядком вымотала.

Пьер же аккуратно извлек из недр рюкзака камеру, взял ее в левую руку и, держась за стену одной правой, навел на меня.

– Начали!

Эти последние тридцать футов дались мне легко. Во-первых, я уже видел цель, а во-вторых, Пьер снова оказался прав: эта часть стены была вогнутой, так что ползти по ней не составляло особого труда. И все же, памятуя о непостоянном характере моей счастливой звезды, я не спешил радоваться и проделал остаток пути, ни на миг не теряя бдительности.

И вот наконец этот момент настал: я ухватился за край нависавшей над моей головой площадки, подтянулся на руках и втащил тело наверх.

Из архивов Нолана Мура. Великий каньон

Глава 14

Передо мной зияла расщелина футов около четырех в ширину и пяти в высоту. Внутри была навалена куча камней, но за нею явно имелся проход. Пространство пещеры освещалось футов на двадцать в глубину, но что там дальше – оставалось лишь догадываться. Стоя на четвереньках, я развернулся и глянул вниз.

От высоты меня замутило, но я собрался с силами и крикнул:

– Давайте сюда!

– Так это пещера?

– Да. Никаких сомнений.

– Очень глубокая?

– Пока непонятно. Но места здесь всем хватит.

Я отполз назад и стал ждать. Сначала появился Кен, за ним Джемма, потом Молли, Фезер и, наконец, Пьер. Пока поднимались остальные, мы с Кеном рассматривали стены пещеры. Они были из той же породы, что и стена каньона, по которой мы ползли, – грубые, неровные и разноцветные. В конце виднелось отверстие, через которое могли одновременно пройти двое.

– Неужели та самая пещера?

– Пока трудно сказать.

– А что эти камни тут делают?

– Не знаю.

– Чудно. Рад, что у тебя все схвачено. Когда Пьер отдышится, еще поснимаем. Смотри-ка. – Он провел рукой по стене. – Будто кто-то зубилом поработал, не находишь?

– Что-то есть.

– И Кинкейд об этом упоминал, так?

– Да.

– Черт побери, Нолан! А вдруг это и правда она?

– Давай не будем спешить с выводами.

Пьер уже держал камеру наготове. Молли быстро собрала микрофон, а все остальные вжались в стены, чтобы ненароком не попасть в кадр.

– Это было нелегко, – начал я. – И я хочу показать вам тех, благодаря кому я стою сейчас здесь. Пьер, поверни камеру.

Он в недоумении замер – я впервые упоминал в эфире нашу команду, – но я решительно поднял руку, указывая на остальных:

– Знакомьтесь: Молли, Фезер, Джемма. Вот этого парня зовут Кен, правда я понятия не имею, кто он такой и зачем за нами увязался. И конечно, наш оператор Пьер, без которого нас бы здесь сейчас не было: это он заметил пещеру в скале, сказал нам, что мы сможем до нее добраться, и показал, как это сделать. Большое тебе спасибо, Пьер.

Краем глаза я заметил на лице Джеммы странное выражение, но решил не останавливаться и подошел ко входу в пещеру, делая знак Пьеру следовать за мной.

– От реки нас отделяют триста футов. Это немало, однако вовсе не так высоко, как сообщал в той газетной статье Кинкейд. Возможно, мы ошиблись и попросту обнаружили какой-то новый объект. А возможно – и я уже говорил об этом раньше, – Кинкейд схитрил, намеренно предоставив неверные данные. Скрыть такую громкую находку было нереально, но вот уберечь ее от жадных лап авантюристов – почему бы и нет? Никто не знает наверняка. Перед нами загадка… волнующая, пленительная загадка. – Я потер ладони друг о друга, стряхивая с них пыль. – Что ж, думаю, пора взглянуть на то, ради чего мы сюда забрались.

Мы сделали перерыв в съемке, чтобы достать из рюкзаков необходимое оборудование и перекурить. Потом построились друг за другом: сначала я, за мной – Молли с микрофоном, за ней – вооруженные фонариками Фезер и Джемма, которые должны были направлять свет на все, что могло привлечь мое внимание. Пьер с камерой в руке свободно перемещался, куда считал нужным.

Я вошел в пещеру.

Уже через несколько шагов мы почувствовали прохладу и затхлость воздуха. Потолок возвышался примерно в трех футах над моей головой. Пахло здесь сухой пылью, как обычно в местах, где царствуют древние камни. Стены вогнутые. Пол очень неровный. Как-то не верилось, что над этой пещерой потрудились одни лишь силы природы, ну да не мне судить – я ведь не геолог.

– Обратите внимание на интересную особенность, – сказал я, показывая на часть стены, которую ранее заметил Кен. – Подобные следы, словно от кирки, наводят на мысль, что здесь работали люди. Жаль, среди нас нет археолога, уж он бы определил наверняка. А форма стен… ощущение такое, будто их выдолбили. Хотя нам известно, что некоторые творения природы выглядят так, будто их создал человек. Взять, к примеру, такие подводные образования, как Бимини-Роуд на Багамах или так называемый Монумент Йонагуни недалеко от японских островов Рюкю. В общем… смотрите сами.

Я медленно обошел пещеру, освещая стены налобным фонариком.

– Больше ничего особенного я не вижу. Никаких нарисованных или выбитых символов. Если предположить, что мы и правда в пещере Кинкейда, то это место, должно быть, служило чем-то вроде прихожей.

Я повернулся в сторону расщелины в стене.

– В самом конце есть какое-то отверстие шириной футов в шесть. Оно резко сужается кверху. Отсюда похоже на естественный разлом. Давайте подойдем поближе.

Я сделал несколько шагов вперед.

И вдруг осознал, что… дальше мне идти почему-то не хочется. Не то чтобы меня охватило какое-то зловещее предчувствие и внутренний голос завопил: «Куда угодно, только не туда!» Просто где-то глубоко, на уровне подсознания, появилась настороженность, подобная той, что я испытал вчера утром. Но в конце концов, оно и понятно: мы ведь практически первопроходцы, до нас здесь черт знает сколько времени не было ни души. Насколько мне известно, по крайней мере. И мы действительно находимся глубоко под землей, над нашими головами – слой породы невероятной толщины. А что, если она обвалится?

А еще – темнота. Не важно, сколько тебе лет и сколько видеороликов паршивого качества ты снял для своего ютуб-канала на камеру телефона трясущейся рукой, пока бродил по кладбищам, заброшенным психушкам и прочим веселым местечкам, нагоняющим ужас на любого нормального человека. К темноте невозможно привыкнуть.

– Кинкейд упоминал о каком-то проходе, – вещал я. – Около двенадцати футов в ширину. Этот намного уже, формой напоминает треугольник. Пол неровный и с уклоном. Возможно, это природный разлом. Чтобы узнать наверняка, давайте снова обратимся к описанию пещеры. По словам Кинкейда, пройдя пятьдесят семь футов по этому коридору, он и его спутники наткнулись на некое подобие двери. А за ней обнаружили диковинные артефакты. Нам остается лишь войти и проверить.

– Может, не стоит? – вдруг сказала Молли.

– Что?

– Нолан, мне это не нравится.

Пьер опустил камеру. Судя по выражению его лица, в этот момент мы думали с ним об одном и том же, а именно: к мандражу наша Молли склонна меньше всех на свете – не в ее это правилах.

– Послушай, это пока всего лишь трещина в стене. Я даже не уверен, есть ли там вообще что-нибудь.

– Мне это не нравится, – упрямо повторила Молли.

– Ясно, – кивнул я. – Я уважаю твое мнение. Но нам все равно нужно проверить, согласна?

– Я не хочу.

– Но… – Я растерянно замолк.

Молли глядела на меня, плотно сжав губы. Удивительный факт: стоит тебе к кому-нибудь привыкнуть – и ты больше не видишь в нем человека. Ты видишь лишь роль, которую ему приписываешь. Молли уже давно превратилась для меня в страшный сон всех компаний, которые имеют с нами дело. Даже когда все идет наперекосяк, волноваться нечего, ведь наша надежная, несгибаемая Молл исправит это в два счета. Она стала нам настоящей мамочкой. Поэтому, наверное, какая-то часть меня была свято уверена в том, что Молли старше нас. Матери ведь старше своих детей, это закон природы.

Теперь же я посмотрел на нее – на ее облепленный волосами вспотевший лоб, порядком обгоревший на солнце, – и вспомнил, что она, вообще-то, на пятнадцать лет меня моложе. Увидел, что Молли здорово нервничает, может, даже боится и совершенно точно не хочет никуда идти.

– Что ж, – сказал я. – Хорошо. Я понял. Тогда оставайся здесь.

– Я могла бы понести эту штуку с микрофоном, если вы не против, – застенчиво предложила Фезер.

– Было бы здорово, – ответил я. – И знаете что? Ведь это и правда здорово. Почему мы раньше до этого недодумались? Молл, ты можешь снять на телефон, как мы идем к проему? Получится отличная затравка для блога.

– Конечно, – тихо произнесла она, передавая микрофон Фезер. – Прости, Нолан. Знаю, я веду себя глупо.

– Да, но… с другой стороны, возможно, ты будешь единственной из нас, кого не сожрет гигантский монстр. Поживем – увидим.

Молли засмеялась, и мне значительно полегчало.

Фезер подняла микрофон. Молли, с телефоном в руке, подошла к проему, готовая снять, как мы исчезаем во мраке, а Пьер снова включил камеру.

– Ну, вперед, – скомандовал я.

Мы медленно продвигались по проходу. Джемма светила фонариком нам под ноги, чтобы у нас было меньше шансов растянуться на так называемом «полу», который становился все более опасным. Кен фонариком Фезер освещал пространство прямо перед нами. Он тоже ступал осторожно, крошечными шажками, опасаясь, как бы не споткнуться и не сломать себе шею. Едва мы одолели футов сорок, как коридор уже сузился настолько, что я мог дотронуться до обеих его стен сразу.

Я напряженно вглядывался в них, но так и не обнаружил каких-либо свидетельств того, что здесь потрудился человек. Расщелин в них тоже не было.

А через сто сорок футов коридор попросту закончился. Стенка, в которую мы уперлись, как и все остальное здесь, не походила на задумку дизайнера – это был самый обычный тупик.

– Мы, наверное, прошли мимо двери, – бодро предположила Фезер.

Мы отправились назад, у входа развернулись и снова побрели вглубь, на этот раз еще медленнее, освещая каждый дюйм.

Но никакого дверного проема здесь не было.

Коридор вел в никуда.

Глава 15

– Ты нашел пещеру, Нолан. Пусть и не ту, что искал, но ведь это уже кое-что.

Мы с Кеном сидели снаружи. Открывавшийся нашим взорам вид был все так же прекрасен, однако я его не замечал.

– Ну да, – огрызнулся я. – Кое-что, что не представляет никакого интереса.

– Да не будь же ты таким пессимистом, Нолан. Это доказывает…

– Ни черта это не доказывает, Кен. Мы обнаружили трещину природного происхождения, которая не имеет ничего общего с пещерой Кинкейда. Скорее всего, о ней уже давно известно, а на картах она не обозначена просто потому, что рисковать шеей ради удовольствия взглянуть на какой-то там разлом в скале – верх идиотизма.

– Ничего не поделаешь. Будем работать с тем, что есть.

– А что у нас есть? С чем тут вообще можно работать?

– Пока не знаю. На худой конец, включим ее в выпуск «Загадки, которые мы почти разгадали» или скажем, что это очередной миф и мы его успешно развенчали. Как по мне, так это даже неплохо – злопыхателям после такого будет нечем крыть. Мы же «Аномальные материалы» – бесстрастные охотники за истиной.

– А как по мне, так твой план – полное дерьмо. Сначала мы из кожи вон лезем, чтобы заставить людей во что-то поверить, а потом сами же приносим им на блюдечке доказательство того, что этого чего-то не существует.

– Нолан прав, – раздалось у нас за спиной.

Мы повернулись и увидели Фезер.

Кен пожал плечами:

– Это твои деньги, золотце, тебе и решать.

– Не совсем так, – ответила она. – И решения тут принимаю вовсе не я. Тем не менее я скажу вам, что обо всем этом думаю. В колледже я изучала психологию и уяснила одно: на некоторых людей повлиять невозможно – они циничны и недоверчивы от рождения. Им нравится ничего не видеть и не слышать, и знаете что? Они могут катиться к черту! Палинхем и ему подобные благотворительные фонды существуют для тех, кому не все равно.

– Речь настоящего бойца, – похвалил Фезер Кен. – Но нам-то что прикажешь делать?

– Не показывать свою слабость, – решительно ответила она. – И не сдаваться.

– Отлично сказано, сестренка, – улыбнулся Кен.

Я лишь кивнул. Единственным, что я из всего это запомнил, было слово «благотворительные».

Прошло полчаса. Мы понемногу готовились к спуску, и я улучил момент, чтобы перекурить в одиночестве. Мое разочарование почти сошло на нет. Не опроверг же я существование внеземной жизни, в конце концов. Просто я вымотался и больше всего на свете хотел снова оказаться в отеле, выпить пива и заснуть в настоящей постели, искренне уповая на то, что мы успеем убраться отсюда вовремя. Я уже почти докурил, когда Молли присела на корточки рядом со мной.

– Все нормально, – сказал я. – Честно. Ну не любишь ты туннели, не велика беда.

– Только не для меня. Я не привыкла сбегать с поля боя. И чтобы загладить свою вину, я хочу тебе кое-что показать.

– Что именно?

– Как ты относишься к сюрпризам?

– Ну, смотря что за сюрприз.

– Пойдем со мной.

И она потащила меня в пещеру.

– Вы что это там задумали? – спросил Кен, провожая нас взглядом.

– Понятия не имею, – честно признался я.

– Ладно, но в любом случае поторопитесь. В отеле меня ждут душ, выпивка и чизбургер размером с мою голову. Все это чрезвычайно важные составляющие моего прекрасного самочувствия, и если я лишусь их по вашей вине, пеняйте на себя – мало вам не покажется. Ясно?

– Так точно, босс.

Молли повела меня в самую глубь пещеры.

– После того как я вас бросила… – тихо начала она.

– Я тебе уже сказал, что это вообще не…

– Цыц, Нолан!

– Цыкать обязательно?

– Да.

– Тогда ладно, продолжай.

– В общем, после этого я, как ты и просил, отошла подальше и сделала несколько кадров – которые сброшу в наш Dropbox, как только мы вернемся в дивный мир вай-фая. Потом я сняла, как вы входите в этот проем. Я хоть и не Пьер, но видео получилось вполне сносное – как-никак HD-качество.

– Это все здорово, но…

– Когда вы снова туда отправились, я уже хотела нажать на «стоп», но передумала: два дубля всегда лучше, чем один, согласен? В этот раз я подошла ближе и даже немножко спустилась за вами, и тут… Я лучше тебе покажу.

Она покопалась в телефоне и, найдя нужное видео, нажала на кнопку воспроизведения. На экране, темном и мрачном, мы медленно двигались в сторону расщелины в стене.

– Основной материал у меня уже был, поэтому я решила поснимать все подряд, – объясняла Молли. – А когда, через две минуты, просматривала видео, то… вот оно.

– Где?

– Я перемотаю назад. – Она поднесла телефон ближе к моему лицу.

– И что я должен здесь рассмотреть?

– Гляди: Кен размахивает фонариком во все стороны как бешеный, считая, что так тебе лучше видно. Дальше, дальше… это будет в самом конце.

Я едва различал детали картинки: спины людей, идущих позади меня, непредсказуемые вспышки света от фонариков, мы все больше удаляемся от камеры, и вдруг…

– Это еще что?

Молли снова перемотала назад, запустила видео и в какой-то момент нажала на паузу.

– Именно про это я тебе и толкую.

Из-за недостатка освещения изображение на стоп-кадре было нечетким – бесформенное нечто из плеч, спин и голов, маячащее вдалеке. Однако Кен в этот момент направил фонарик вверх, благодаря чему часть потолка просматривалась довольно хорошо.

И на какое-то мгновение луч фонарика выхватил из темноты нечто странное. Три небольших выступа, каждый размером с кирпич: они шли друг за другом, верхний располагался точно над нижним, а средний – между ними, но был сдвинут в сторону. Мы их не заметили, потому что вверх не смотрели.

– Выглядят довольно симметрично, не находишь? Будто кто-то специально над ними потрудился.

– Может быть, – неуверенно ответил я. – Но, говоря по правде, Молл, не исключено, что мы просто имеем дело с дефектом изображения. Кроме… этого, у тебя больше ничего нет?

– Ничего, – сказала она. – Возможно, ты прав. Но что, если в стародавние времена кто-то и впрямь обустраивал эту пещеру для себя? Тогда, получается, это не пустышка.

– Получается, что так.

– Ну же, Нолан. Если я права, это уже совсем другой разговор. Значит, коренные жители знали об этом месте. По крайней мере, сюда понабегут археологи. В худшем случае назовут эту дыру в твою честь, но ведь это даже приятно.

– Ладно, ладно, – сдался я. – Пойду взгляну поближе.

– Нет, – заявила Молли. – Мы вместе пойдем и взглянем.

Мы достали фонарики и направились к проему.

– Ты вовсе не обязана этого делать.

– Нет, обязана, – возразила Молл. – Сегодня мне пришлось пережить кучу всего неприятного. Мучительное беспокойство. Паническую атаку. Короткий приступ булимии.

– Ох, – посочувствовал я. – Тебе, наверное, было… довольно погано.

– Да. Но это все в прошлом. Я поработала над собой и теперь снова в строю.

– А я, оказывается, многого о тебе не знал. Еще скажи, что ты республиканка.

– Так оно и есть.

– Ты шутишь?

– Нисколько.

– Нет, серьезно, ты и правда голосовала за республиканцев?

– У меня отец – конгрессмен от Республиканской партии.

– Тогда вопросов нет.

Включив фонарики, мы вошли в туннель. Теперь, когда мы были только вдвоем – все остальные упаковывали вещи, готовясь к спуску, – он казался совсем другим. Это было царство невообразимой, оглушающей тишины. И древности, исчисляемой сотнями, многими сотнями тысяч лет. Но не человека. В полутьме раздавалось неестественно размеренное дыхание Молли.

– Практикуешь йогу?

– Да, – ответила она.

– Супер. Помогает?

– Вызывает головокружение, если честно. Больше не буду.

Я всматривался в стены, пока мы медленно продвигались вглубь, надеясь, что в предыдущий раз попросту чего-то не заметил, однако не видел ничего, кроме однообразной бугристой породы.

Время от времени мы направляли лучи фонариков на так называемый потолок, а по сути, в открытое зауженное пространство, но и там не было ничего, кроме пляшущих теней.

Наконец мы уперлись в слепой конец коридора.

– Вот и все, – вздохнула Молли. Голос у нее немного дрожал. – Ты обыграл нас, гадкий, темный, тесный туннель.

– На фото все выглядело по-другому, – заметил я, поднимая фонарик.

– Тут есть выступ. – Молли напряженно вглядывалась в темноту. – Футах в десяти или, может, в двенадцати. Отойди немного назад.

Молли не ошиблась: под таким углом было видно, что наверху имеется какое-то углубление.

– А вот и те кирпичи, – проговорил я. – Раз, два, три.

– Что это, по-твоему?

– Не знаю. То есть да, они вроде как располагаются в определенном порядке, но… Ладно, сейчас проверим.

Я надел налобный фонарик, осмотрелся и заметил в одной из боковых стен две ниши. Поставив правую ногу в ту, что находилась пониже, я обеими руками схватился за край другой. И, упершись спиной в стену, начал осторожно, дюйм за дюймом, ползти наверх.

– Ого! – восхитилась Молли. – Да ты у нас прямо Человек-паук.

– Шла бы ты, Молл…

Пять минут пыхтения и нечеловеческих усилий – и я наконец преодолел те несчастные футы, что отделяли меня от цели. Сначала мне показалось, что я застрял: наполовину втащив тело наверх, я понял, что для второй его половины тут попросту нет места, однако все же как-то умудрился влезть в расщелину целиком.

– Здесь около шести футов в высоту, – сообщил я стоящей внизу Молли. – А в ширину – вообще фута четыре, не больше.

– А кирпичи видишь? Похоже, что их вытесали?

Света фонарика мне хватило, чтобы моментально сообразить: мы ошибались – изображение на видео ввело нас в заблуждение.

– Это вовсе не кирпичи, – сказал я. – Это углубления.

– От выпавших камней?

Я придвинулся ближе.

– Нет. Если только все камни не были совершенно одинаковыми по форме и размеру.

Я медленно запрокинул голову, направляя свет вверх. Потолка там не было.

– Здесь еще такие есть. Той же формы. Слева, справа, слева, справа – и так до бесконечности. Матерь Божья, Молл!..

– Что?

Я наклонился вперед и посмотрел на нее:

– Это же лестница.

Из архивов Нолана Мура. Гравюра из книги об экспедиции Джона Уэсли Пауэлла 1869 года (издана в 1875 году)

Часть 2

Высшее, чего человек может достигнуть, есть изумление.

Иоганн Вольфганг фон Гёте

И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.

Быт. 6: 6

Глава 16

Кен старался, чтобы его голос звучал беспечно, однако получалось это у него неважно:

– И высоко ты залез?

– Футов на двадцать, – ответил я. – Где эти ступени заканчиваются, я так и не увидел.

– Твои соображения?

– Может, Кинкейд вовсе не хитрил, говоря о высоте, и просто описывал другой вход, тогда как этот – еще один, расположенный ниже. Так что вполне вероятно, что пещерой мы не ошиблись.

– И собираемся хорошенько ее исследовать, да?

– Кто-то, кажется, упоминал о жизненной важности бургера?

– Не будь дураком, Нолан. Завтра съем два.

– То есть все, что у нас пока есть, – это несколько ступенек? – осведомилась Джемма.

Фезер так и пробуравила ее взглядом:

– А тебе этого мало, дорогуша?

– У нас не хватит еды, – вмешалась Молли. – Мы не рассчитывали на еще одну ночевку.

– Урежем порции, – бодро рявкнул Кен. – Растянем то, что осталось, и на обед, и на ужин.

– А завтракать чем будем?

– Пищей нам послужат свежий воздух и солнечный свет, вкусим их и обновленными предстанем пред взором милостивого Господа нашего!

– Ясно, – сказал я. – У тебя есть заначка. Давай ее сюда.

– Нет, но у меня есть толстый пуховик, чтоб не загнуться от холода, – ответствовал он. – И перспектива сожрать завтра двойную порцию жареной картошки. И луковых колец. Что вполне равнозначно заначке.

– Вот это да! Преклоняюсь перед твоей дальновидностью.

– Только благодаря ей я и достиг таких высот.

– Так, может, пора что-то менять?

– Слушайте, – прервал нас Дилан, с которым Молли держала связь по рации. – Вы пока осмотритесь, а я отлучусь. Тут в нескольких милях вниз по течению есть местечко, где телефон худо-бедно все-таки ловит. Свяжусь с приятелем, попрошу, чтобы привез еды. Если не получится – сам привезу, а значит, вернусь ближе к вечеру.

– Отлично, – обрадовался Кен. – Только не вздумай никому проболтаться, понял? Это сокровище – наше.

Мы сняли короткое видео, в котором я рассказал о нашей находке, после чего устроили совещание.

– Значит, так, – начал Кен. – Нолан, ты пойдешь первым, чтобы Пьер смог запечатлеть на камеру, как ты устремляешься в неизведанное. К тому же ты слишком неповоротливый, чтобы поспевать за нашим бодрым шагом. Остальные идут, кому за кем нравится. Замыкающим опять буду я – не хочу, чтобы чья-то голова впивалась мне в задницу каждый раз, как я вздумаю передохнуть.

– Погоди-ка, – сказала Молли. – А ты до лестницы-то сможешь добраться… без посторонней помощи?

Кен открыл было рот, но, взглянув на стену, которую ему предстояло преодолеть, снова его захлопнул.

– Давай лучше замыкающей буду я? – предложила Молли. – Клянусь, что твоя задница ни разу не столкнется с моей головой.

Мы вкарабкались на второй уровень, передохнули и начали друг за другом подниматься по ступеням шахты.

На мне был налобный фонарик, и время от времени я задирал голову, проверяя, что там наверху. У Джеммы, которая шла следом за мной, на шее висел светящийся шнур: все единодушно решили, что батарейки, конечно, беречь нужно, но передвижение в кромешной тьме чревато приступом клаустрофобии.

Теперь у меня не осталось никаких сомнений в том, что шахта – дело рук человеческих. Она имела квадратную форму, достигая в ширину и длину не более трех с половиной футов. Даже если предположить, что она уходит в глубину всего на пятьдесят футов, это все равно означает, что ее строителям пришлось выдолбить и вынести отсюда тонны камней, которые они, по-видимому, сбрасывали в реку.

Сложно представить, что эта колоссальная работа была проделана без какой-либо важной цели. Правда, у древних людей представления о времени и о колоссальности были несколько иными. Поужинав тем, что удалось поймать или подобрать с земли, и удостоверившись, что подрастающее поколение вне досягаемости панд-мародеров, они преспокойно усаживались у костра и обменивались мудростью предков. Более того, как я наглядно продемонстрировал в выпуске о Стоунхендже (прибегнув к помощи фотографий из Интернета, диаграмм и устрашающей 3D-модели, состряпанной одним из приятелей-кокаинистов Кена), их понятия о мобильности тоже значительно отличались от наших. Сегодня, родившись в городе А и имея хотя бы хиленькую мечту, ты ждешь не дождешься, когда появится возможность свалить от родителей в город Б или даже в страну В, и сваливаешь, а лет через двадцать снова оказываешься в исходном городе А, потому что вдруг осознаешь, что не существует в природе никакого Того Самого Места и сколько по свету ни мотайся – от себя не убежишь. Но даже если ты осел черт знает где и видишься с родственниками не чаще раза в год – в современном мире это норма.

А что было до нашей эры? Семьи тысячелетиями жили на одном месте, и потому вполне естественно, что потратить каких-то тридцать лет на перетаскивание здоровенных камней не казалось глупым занятием, ведь по умолчанию предполагалось, что благодарные потомки по достоинству оценят результаты тяжкого труда предков.

Такие, как вот эта шахта, например.

По моим ощущениям времени прошло немало. Я обернулся к Пьеру, который был центральным звеном нашей цепочки.

– Сколько мы уже прошли? – спросил я, тяжело дыша.

– Расстояние между ступенями около двух футов. – Он совсем не запыхался. – Я насчитал сто пятнадцать ступеней, значит, всего двести тридцать футов.

– Ясно, – сказал я. – Как вы там? Справляетесь? – (Девушки проворчали в ответ что-то утвердительное.) – А ты как, Кен?

– Да иди ты в жопу.

И я продолжил подниматься по ступеням.

Позже выяснилось, что весь процесс занял у нас сорок минут. Потом мы еще пару раз останавливались, когда руки и бедра наливались тяжестью или начинали дрожать от напряжения, но паузы длились совсем недолго, и мы снова упрямо ползли вверх. Совершая одни и те же, уже хорошо отработанные движения, я впал в своего рода транс. Что нас ждет наверху – этим вопросом я не задавался. Вообще, умение пребывать в настоящем, не пытаясь заглянуть в будущее, нередко спасало мой рассудок, хотя временами и способствовало тому, что жизнь сбивала меня с ног апперкотом, который я мог бы предугадать, и я в беспамятстве валялся на ринге, пока боги прозорливости потешались, тыча в меня пальцем.

Но сейчас о будущем я не думал. Молли ошибалась, полагая, что мне польстит, если это место назовут в мою честь. Отчасти потому, что, окажись оно той самой пещерой, ему следовало присвоить имя первооткрывателя, то есть Кинкейда. Но главная причина заключалась в другом: мне было попросту плевать. Изо всех сил отстаивая свою точку зрения, мы стремимся не к тому, чтобы оказаться в центре внимания целого мира. Мы хотим получить одобрение какого-то конкретного, особенного человека. Не важно, сколько тебе лет, – в душе ты всегда надеешься, что мама с папой похвалят и погладят по голове.

Казалось бы, главное – жить в гармонии с самим собой, разве нет? Ведь теоретически ответы на все твои вопросы, равно как и источник всех возможных удивительных переживаний, хранятся внутри тебя – стоит лишь заглянуть в свою собственную душу. Но на деле это не так. Мы ищем большего. Чего-то или кого-то лучше, чудеснее нас самих.

Вот почему мы так тянемся к богам.

Или к тому, кого любим.

В очередной раз осветив участок шахты над головой, я увидел, что лестница обрывается.

– Внимание, – сказал я. – Кажется, мы на месте.

И, подтянувшись, преодолел оставшиеся ступени.

Глава 17

Уже через мгновение мне стало ясно, что над шахтой располагается еще один коридор. Причем на этот раз самый что ни на есть настоящий. Я повертел головой, освещая пол: он был покрыт пылью, местами напоминающей по цвету сажу, и выглядел более или менее ровным.

Часть коридора, что я видел перед собой, убегала вдаль и скрывалась в темноте. Я развернулся: то же самое было и с другой стороны. Этот конец вел к стене каньона, где, в сотнях футах ниже, находился вход в пещеру.

Я вылез из шахты и осмотрелся. Стены очень ровные, не идеальные, но совершенно очевидно, что потрудилась над ними не природа. Сам коридор шириной футов в десять-двенадцать, высота примерно такая же – размеры вполне подходят под описание Кинкейда.

– Нам стоит подниматься или нет?

– Да, – сказал я. – Определенно стоит.

В ожидании остальных я прошелся немного вглубь. Ширина оставалась неизменной, а на стенах присутствовали отметины, оставленные каким-то предметом. В прохладном воздухе чувствовалась сырость. И безжизненность. Неудивительно, учитывая, сколько времени сюда никто не заглядывал.

Первой ко мне присоединилась Джемма.

– Давно хотела сказать, да все подходящего момента не было, – произнесла она. – В общем, спасибо тебе, Нолан.

– За что?

– Да за то, что жизнь мне спас, придурок.

– Я не нарочно. В тот момент я был поглощен тем, что спасал свою собственную, а твое спасение явилось лишь сопутствующим обстоятельством.

Она покачала головой:

– Нет, у тебя определенно проблемы.

– Какого рода?

– Понятия не имею, я же не психиатр. Возможно, ты все еще не отошел от развода, поэтому и ведешь себя так, словно вознамерился всем и каждому доказать, что ты кретин.

– Не успеваю я за тобой, Джемма. Еще вчера ты говорила, что я не так уж и плох, а сегодня – я снова веду себя как кретин.

– Я серьезно. Взять хоть эту пещеру: да любой на твоем месте надулся бы от гордости – и совершенно справедливо. Но ты же у нас не такой. Вместо того чтобы упиваться победой, ты изо всех сил пытаешься выставить героем Пьера. – Тут она понизила голос. – Он, конечно, славный парень и редкостный красавчик, но, скорее всего, даже выход из собственной квартиры без навигатора не найдет.

Я пожал плечами:

– Ну да, это я притащил вас всех сюда. Но по-прежнему не исключено, что это место – пустышка.

– И то верно, – согласилась она. – Что ж, сдаюсь. Может, ты и правда кретин.

– Проклятье, – пропыхтел Кен, кое-как вылезая из шахты. – А это, значит, и есть настоящий коридор?

– Ага.

– И что у нас дальше по плану? Я имею в виду, после того, как мое сердце передумает разносить на куски грудную клетку.

– Пойдем туда, – ответил я, махнув рукой в направлении стены каньона.

– А воздуха нам хватит?

– Думаю, да. Эта часть, по-видимому, ведет к еще одному входу – мы его не заметили, поскольку он расположен слишком высоко и различить его на фоне разноцветных отложений практически невозможно. Так что отправимся на разведку, а попутно проверим, нет ли здесь еще каких-нибудь помещений.

– Конечно есть! – воскликнула Фезер. К этому моменту все члены команды уже были в сборе. – Они должны быть. Это ведь пещера Кинкейда, так?

– Будем надеяться, – сказал я. – Пока рано судить. И давайте экономить батарейки, ладно? До запасных путь неблизкий, а я знаю, что случается с теми, кто бродит по пещерам в полной темноте: в кино видел.

– Действительно, – пробурчала Джемма, когда все, кроме нас с Кеном, погасили фонарики. – Зачем столько света, нам ведь совсем не страшно.

– Пьер, – скомандовал Кен, – включай камеру.

Пьер протиснулся между нами и встал позади меня.

– Подъем был долгим и непростым, – начал я, идя по коридору, – но вот мы здесь. Где именно «здесь» – не столь важно, но это место определенно создано людьми. Ничего общего с тем, что мы видели внизу. Это настоящий коридор: довольно просторный, с ровным полом и четко выраженными стенами и потолком. Кто-то на славу над ним потрудился, но зачем – вот вопрос! Надеюсь, скоро мы это узнаем.

Мы шли вперед, не замечая ничего нового. Я повернул голову вправо, чтобы свет падал на стену.

– Ничего заслуживающего внимания нам пока не попалось, за исключением вот таких отметин – следов применения неких орудий труда.

Тут я остановился как вкопанный.

– А вот это… действительно интересно.

И все мы молча уставились на дверной проем в стене.

Он был около четырех футов в ширину; идеально прямые стены смыкались наверху, образуя плавную арку высотой не менее десяти футов.

– С другой стороны еще один, – сказала Молли.

Все медленно повернули голову, а Пьер – камеру к противоположной стене. Молли была права.

– Нолан, – позвал Кен. – Кинкейд писал о таком?

– Да. По его словам, в пятидесяти семи футах от входа есть два проема, которые располагаются друг напротив друга и за каждым из которых имеется извилистый коридор. – Я осветил одну арку, затем другую. – Видимо, это он и имел в виду.

– Хочешь проверить расстояние до входа?

– Само собой.

И мы отправились дальше, считая шаги.

– А разве не должно становиться светлее? – спросила через минуту Джемма.

– Вообще-то, должно, – ответил я. – Давайте пройдем еще немного.

Через минуту мы поняли, почему светлее не становится, – коридор заканчивался тупиком.

– Но это же бессмыслица какая-то. – Молли уже заметно нервничала. – Мы ведь никуда не сворачивали, значит выход должен быть здесь!

Я вплотную подошел к возникшему на нашем пути барьеру и нагнулся, чтобы лучше его рассмотреть. И тут все встало на свои места.

– Его замуровали. – Я провел пальцем по видимому шву. – Завалили камнями и залили каким-то примитивным раствором. Я повернулся к Кену. – Вот откуда взялись те булыжники в пещере. Дилан говорил, в прошлом году эту часть каньона изрядно трясло и много камней обрушилось в реку, так?

– Да, – подтвердила Джемма. – Поэтому на порогах она стала еще более бурной, чем обычно.

– И поэтому обвалилась стена, возведенная внизу. Никто за сто лет не обнаружил эту пещеру, потому что до прошлого года она была полностью замурована. Кто-нибудь считал шаги, пока мы шли?

– Да, – ответил Кен. – Сейчас мы ярдах в двадцати от тех проемов, а это где-то футов шестьдесят. Или пятьдесят семь, что почти то же самое. Слушай, Нолан, твои метания меня уже порядком утомили. Мы нашли пещеру Кинкейда, признай ты это наконец.

– Скорее всего, так оно и есть. В этом случае остается последний вопрос: что дальше?

– Ты о чем толкуешь?

– О том, что нам здесь больше делать нечего. Возвращаемся к цивилизации, сообщаем о своем триумфе и передаем находку в руки специалистов.

– Нолан, но мы и есть специалисты.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Кен. Это уже работа для профессионалов – археологов, которые прочешут это место вдоль и поперек, задокументируют каждую щель и при этом, в отличие от непрофессионалов, не превратят его в черт-те что.

– Но сто лет назад Кинкейд с тем парнем из Смитсоновского института уже успели тут изрядно наследить.

– Значит, нужно быть вдвойне осторожней, чтобы оставить в сохранности еще и их следы. Мы доказали, что история с пещерой Кинкейда – правда, и это охренительно здорово, поэтому давайте постараемся сделать так, чтобы наше скромное достижение не обернулось досаднейшей потерей.

– «Скромное достижение»? – переспросила Фезер. – Нолан, да ты же нашел пещеру Кинкейда! Ты доказал тысячам людей, включая сотрудников Смитсоновского института, что они были не правы! Это открытие изменит… все!

– И поэтому давайте его защитим. Я говорю сейчас не только об «Аномальных материалах», Фезер. Руководителям вашего фонда навряд ли захочется, чтобы его прочно ассоциировали с грандиозным скандалом, а таковой обязательно разразится. Потому что проникновение в любую пещеру в Гранд-Каньоне без официального разрешения властей – действие не совсем законное. Вернее, «абсолютно незаконное», иными словами – «уголовное преступление», если уж называть вещи своими именами. А коль скоро это пещера, которой нет на карте, наши риски возрастают раз в десять, и беспокоиться нам стоит не о мировом археологическом сообществе и не о радикально настроенных коренных американцах, а о ярых последователях современной науки, которые с удовольствием нас распнут.

– Я не поняла: что тебя больше беспокоит? – спросила Джемма. – Сохранность этого места или будущее программы?

Мы с Кеном повернулись к ней и хором ответили:

– Все вместе.

Пьер выключил камеру и поинтересовался:

– Ну и как мы в итоге поступим?

И тут все, как по команде, уставились на Кена. Молли нам как мать, это правда, но в случаях особой важности мы всегда бежим к папочке.

– Как ни прискорбно, – сказал Кен, – но этот придурок в распашонке прав. Мы еще толком не нюхали пороха, потому что ничего подобного не находили. То есть вообще ничего не находили, чего уж там. Так что придется соображать на лету. Сдается мне, пара-тройка громких статей на первой полосе нам уже обеспечена, так почему бы не убедиться в том, что они точно будут хвалебными? И потому заявляю: никуда я отсюда не уйду, пока не гляну на те коридоры хоть одним глазком. Я считаю, мы все это заслужили. И если в процессе я ненароком примну вековые залежи пыли – что ж, можете подать на меня в суд. Как тебе такой вариант, Нолан?

– Очень даже неплох.

– Тогда все слушайте мою команду: возвращаемся назад и снимаем, как Нолан входит в арку. – Кен посмотрел на меня, и его рожа растянулась в широкой ухмылке, которую он не мог сдержать, как ни старался. – Молодец, парень. А я, между прочим, всегда говорил, что ты не совсем безнадежен.

– И тебя слушали?

– Нет. Но есть шанс, что теперь послушают.

Он повел остальных вглубь коридора, а я задержался, чтобы еще раз взглянуть на залитые раствором булыжники. Ко мне приблизилась Джемма.

– От души поздравляю тебя, Нолан, – произнесла она. – Нет, кроме шуток. Но кое в чем ты ошибся.

– В чем же?

– Ты сказал, что единственный вопрос, на который нам осталось ответить, это – «Что дальше?».

– Так и есть.

– А вот и нет. Лично меня интересует еще один.

– Поделись.

– Чего ради Кинкейд вообще решил замуровать это место?

Глава 18

– И что мы должны там найти? – спросил Кен.

Сложив рюкзаки у правой стены коридора, мы собрались у проема, зияющего в стене напротив. Пьер наставлял Фезер и Джемму, как правильно держать фонарики, чтобы видео получилось хотя бы сносным. А это была задача не из простых. Со всех сторон на нас давила густая, непроглядная тьма, которая неохотно отступала перед лучами света и при первом же удобном случае вновь заключала пришельцев в свои чернильные объятия.

– Ты что, статью не читал?

– Читал. Частично. Да брось, Нолан, мы же оба даже не надеялись на удачу. Ну, проскочил я последние абзацы. Как и первые. И те, что в середине.

– Кинкейд лишь упомянул, что в каждом коридоре есть какие-то помещения. Это все.

– Готово, – объявил Пьер.

– Поверьте, – начал я, глядя в объектив, – мы относимся к этому древнему месту со всем почтением и прекрасно понимаем, что в первую очередь заняться им должны археологи, которые досконально его исследуют и вынесут свое суждение относительно того, чем именно оно является и к какому историческому периоду относится. Но мы столько времени провели в поисках – и кому, как не вам, нашим преданным зрителям, об этом знать, – что, обнаружив наконец что-то действительно значимое, попросту не можем уйти, не взглянув на свою находку хоть одним глазком.

И я ступил в проем. Коридор за ним оказался чуть уже основного, но с таким же ровным полом и еще более тщательно обработанными стенами. Сразу после входа он резко поворачивал вправо и уходил прямо вперед.

Не успел я сделать и десяти шагов, как заметил в стене маленькую нишу. Я провел пальцем по ее краю – и палец почернел, как от сажи.

– Похоже, это предназначалось для того, чтобы крепить факел или лампу, – сказал я. – Кто бы здесь ни жил, в такой темноте без света ему точно было не обойтись. Естественно, возникает вопрос: с чего бы кому-то вообще селиться так глубоко под землей? А мы сейчас именно под землей, хотя, для того чтобы спуститься сюда, нам и пришлось долго карабкаться вверх. Мы уже слышали о племенах, строивших жилища в скалах. Это анасази, которые обитали в регионе, известном как «Четыре угла» и занимающем территорию юго-запада штата Колорадо, северо-запад Нью-Мексико, юго-восток Юты и северо-восток Аризоны. Другие племена называли анасази «древним народом». Их постройки до сих пор сохранились в таких местах, как каньон Чако в Нью-Мексико и национальный парк Меса-Верде в Колорадо. Однако, чтобы их увидеть, не нужно забираться вглубь скал по искусственным туннелям, потому что никаких туннелей в скалах анасази не прорубали. Так что же двигало строителями обнаруженных нами коридоров?

Тут я увидел, что впереди, шагах в десяти, в правой стене имеется арочный проем около шести футов шириной.

– Еще один коридор? – Я остановился напротив. – Навряд ли.

Я вошел в арку, выставив фонарик вперед, а Пьер примостился за спиной, держа камеру над моим плечом, чтобы снять происходящее как бы от первого лица.

Мы очутились в просторном помещении овальной формы. Потолок здесь был немного ниже, но пол и стены ничем не отличались от тех, что мы видели раньше. В каждой стене виднелось по три уже знакомых нам ниши; в конце комнаты располагалось что-то вроде стола или постамента. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что это был кусок стены, который при создании комнаты почему-то не тронули. Вместо этого его обтесали, и получился куб со стороной примерно три фута.

Я тщательно все осмотрел, но не обнаружил ничего, кроме пыли. Если это помещение и служило для каких-то целей, то установить, для каких именно, было просто невозможно. От человеческой деятельности здесь не осталось ровным счетом ничего.

– Чем дальше, тем больше непонятного, – сказал я. – Эта комната явно имела определенное назначение, сомнений нет, но вот в чем конкретно оно состояло – для нас это навсегда останется тайной.

Вдруг мне в глаза бросилась одна деталь, которую я до этого не замечал. В другом конце комнаты пол, как оказалось, был выровнен не полностью: из него торчала двухфутовая, идеальной формы пирамида с аккуратно вытесанными гранями. Это повергло меня в еще большее изумление. Для чего она здесь? И как может быть связана с кубом? Удивительно, насколько мы привыкли считать, что творения рук человеческих должны быть сплошь симметричными: стоит только столкнуться с вопиющей асимметрией – и вот мы уже сбиты с толку. А если на нашем пути возникает нечто, не умещающееся в нашу картину мира, мы все равно стремимся его туда запихнуть, пытаясь подобрать ему какой-нибудь из известных и привычных нам смыслов.

Я поделился этими размышлениями на камеру.

– Смотришь на такое – и спрашиваешь себя: «Боги милостивые, это еще для чего?» Если не украшение, то какой-то функциональный элемент, но в чем именно состояла его функция? Понятия не имею. Может, археологи это нам поведают.

Я еще раз прошелся по комнате, теперь уже молча, давая Пьеру возможность поснимать дополнительный материал, а затем вернулся в главный коридор.

– Интересные дела, – сказал я коллегам, но мне никто не ответил, даже Кен молчал.

И я понимал почему. Так действовала на нас эта звенящая, убийственная тишина. Мир снаружи бурлит звуками, он переполнен ими, и потому ты сам невольно стремишься издавать какой-то шум, чтобы заявить о себе, привлечь к себе внимание, доказать, что с тобой тоже нужно считаться, – и тогда чувствуешь себя живым.

Но здесь все было с точностью до наоборот. Где-то на уровне подсознания, в глубочайших и древнейших его слоях, какой-то голос настойчиво шептал: сиди тихо и не высовывайся.

– Давайте еще немного погуляем? – предложил я.

Следующий час мы провели, исследуя коридор. Комнат в нем оказалось много – в основном это были залы одинакового размера, лишь иногда попадались помещения побольше (одно было раза в три просторнее остальных и имело форму вытянутого ромба) или поменьше. Во всех, кроме двух, мы обнаружили вытесанный в стене куб, и почти в каждом – пирамиду, причем от комнаты к комнате их расположение менялось. Эти залы напомнили мне о каморке, найденной под пирамидой Хеопса: недостроенная, с низким потолком, разделенная на уровни и секции комнатка, предназначение которой человечеству еще предстоит выяснить.

– И что это за геометрические фигуры? – спросила Джемма, когда мы с ней осматривали одно из помещений побольше. Мы закончили снимать шоу и разбрелись по коридору, разбившись на пары.

– Не знаю, – ответил я. – И мне непонятна их расстановка. Искусство аборигенов имеет определенные стандарты – я вчера показывал тебе это на примере рисунков. Есть представление о предмете, и есть форма его изображения. Поэтому я склоняюсь к тому, что эти фигуры не имеют отношения к искусству и создавались с какой-то практической целью.

– С какой, например?

– На этот счет у меня соображений не больше твоего.

Тут в проеме показалась голова Кена.

– Нолан, давай сюда, ты должен на это посмотреть.

Мы отправились за ним.

– Уж не знаю, означает оно что-нибудь или нет, – сказал Кен, – но это не похоже на то, что мы видели в остальных местах.

Комната, в которую он нас привел, была маленьким круглым помещением десяти футов в диаметре, без привычных куба и пирамиды, зато с прямоугольным углублением в полу. Сначала я заметил, что камни в нем темнее, а затем до меня дошло, что и стены здесь такого же темного цвета.

– Похоже на место для разведения костра, – выдвинул я предположение. – Хотя… – Я поднял фонарик и оглядел потолок – никаких следов копоти. И никакого отверстия. – Кому придет в голову жечь костер под землей? Тут ведь через секунду будет нечем дышать.

– А помнишь эту… как ее? – Кен наморщил лоб. – Ну, хреновину для церемоний?

– Кива? Да, похоже.

Джемма явно не понимала, что происходит.

– Некоторые юго-восточные племена строили под землей помещения круглой формы, которые назывались кивы. Размером примерно как эта, иногда побольше. Их можно увидеть в Чако и Меса-Верде, и я, как ни странно, лицезрел их собственными глазами.

– Ха-ха. И для чего они нужны?

– Для ритуалов. Ну и для посиделок с приятелями – закон какой-нибудь придумать, жен пообсуждать. В центре обычно разводили костер. В стенах вырубали лавки, здесь их нет, – видимо, использовались деревянные скамьи или что-то вроде того. Правда, в потолке кивы имеется отверстие для выхода дыма, здесь же оно отсутствует. Может, этим и объясняется черная пыль… как знать.

Кен, уперев руки в бока, оглядывался по сторонам.

– Все это, конечно, очень занимательно, – произнес он. – И сдается мне, следующий сезон нашему шоу обеспечен. Но сейчас нам необходимо сосредоточиться на другой, действительно насущной, проблеме.

– И на какой же?

– Я, например, проголодался.

Глава 19

Мы вернулись к сваленным у стены рюкзакам и достали из них сэндвичи и бутылки с водой. Памятуя о том, что к ужину Дилан может и не вернуться, все члены команды решили последовать совету Кена и не съедать все сразу. Пьер, с сэндвичем в руке, отправился в арку напротив на разведку.

– Там то же самое, – доложил он через двадцать минут. – Такие же комнаты, те же пирамиды. Один из проходов был загорожен каменной плитой, сдвинуть я ее не смог.

– И далеко этот коридор ведет?

В ответ Пьер лишь пожал плечами. О размерах предыдущего мы тоже ничего не знали наверняка: до перерыва на обед нам удалось осмотреть двадцать комнат, и сколько еще их оставалось там, в темноте, мы даже не представляли.

– Я думал, Кинкейд говорил о каких-то статуях, урнах и иероглифах.

– Так и есть. Но нашел он их не здесь.

– Где же тогда?

– Он не упоминал о шахте, через которую мы попали внутрь. И все же мне кажется, что это примерно в ста пятидесяти футах отсюда: и огромный зал круглой формы со статуей в центре, и комнаты, набитые и урнами, и мумиями, и бог знает чем еще.

– И мы туда пойдем?

Я в ответ лишь пожал плечами.

Пьер отошел от меня и присел рядом с Джеммой.

Еще совсем недавно я убеждал всех покинуть это место, дабы сохранить его в первозданном виде и что-нибудь ненароком не испортить. Но выяснилось, что портить здесь попросту нечего. Да, материала, который мы отсняли, нам с лихвой хватит, но меня не покидало ощущение, что этого недостаточно. И мое раздутое «эго» тут было ни при чем. То, что мы здесь нашли, даже именитых академиков лишит дара речи, и все, что им останется, – в недоумении чесать затылки. Может даже статься, отец той девчонки из отеля посмотрит этот выпуск и решит, что любители тоже кое-что могут. Или по крайней мере, что им тоже иногда везет по-крупному (как бы выразилась Джемма). Нам уже гарантирован разворот в «Эйншант американ», не исключено, что о нас упомянут в «Обскьюр Академик» и в сборнике «О коренных народах» (тираж: 151 экземпляр, все до единого пылятся в самых дальних закоулках университетских библиотек, куда забираются лишь те, кому сильно за сорок, да юные парочки, ищущие уединения).

Но этого слишком мало. Так нам не пробиться к умам людей, слепо верящим в непогрешимость современной исторической науки, не достучаться до миллионов, которые судят о важности происходящих в мире событий, ориентируясь на популярные посты в «Твиттере». И это место – не Чако и не Меса-Верде, куда туристов привозят на автобусе и где они могут прогуляться по специально подготовленным для них дорожкам. Нет, мы говорим об отдаленном, малоизвестном и вообще закрытом для свободного посещения участке Гранд-Каньона. Как только археологи закончат здесь работу, это место запечатают и забудут, и все снова будет так, как раньше. А этого допустить нельзя.

На часах было два двадцать. Я повернулся к Кену, который сидел неподалеку и курил, уставившись в потолок.

– Кен, – позвал я.

– Полностью согласен.

– С чем?

– С тем, что ты задумал.

– Пару часов назад ты говорил по-другому.

– Слушай, Нолан, нам нужно нечто большее. Ну хорошо: не то чтобы нужно – мы хотим, заслуживаем большего. Мы нашли нечто потрясающее, но ограничиться пятью минутами съемки в темном коридоре, а потом свалить? Да надо быть больными на голову, чтобы упустить такой шанс. Мы должны сделать все для того, чтобы в наших трясущихся от возбуждения ручонках оказались эксклюзивные права на эту историю. И ты знаешь это не хуже моего. Я просто ждал, пока до тебя дойдет.

– А если бы вдруг не дошло?

– Я бы нашел способ аккуратно довести это до твоего сведения.

– Ясно.

– Так что мы ищем?

– Большую комнату. От нее отходят коридоры, как спицы от центра колеса. Кинкейд уверял, что все умопомрачительные штуковины они обнаружили именно там – золотые урны, мумии и тому подобное.

– И статую, да?

– Судя по его словам, да. Громадную и с многочисленными руками.

– Но ты же в это не веришь?

– Не верю. С этого места его отчет превращается в какую-то ахинею. Возможно, с ним случилось то же, что и с нами: он и правда нашел нечто потрясающее. Нечто, что уже само по себе было сенсацией. Но он знал, что это не заставит рядового обывателя отвлечься от кормушки. Кинкейд всю жизнь провел среди дикой природы – а в те времена природа Америки была еще по-настоящему дикой. И он хотел, чтобы народ на востоке понял, что это необыкновенная страна с глубокой, нестандартной историей. Потому и присочинил. Много чего.

– То есть там, скорее всего, пусто?

– Такова зачастую незавидная судьба беспристрастных искателей истины.

– Без тебя знаю. Ладно, пойдем глянем. А потом сваливаем. В лодке нас ждет запотевшая бутылка водки, и ты ее в кои-то веки честно заработал.

Через десять минут мы снова двинулись в путь. С осторожностью обошли отверстие шахты в полу – и ступили на неизведанную территорию.

Углубившись в противоположную часть коридора футов на сто, мы заметили резкие перемены: стены стали вогнутыми, а сам коридор заметно расширился и теперь напоминал туннель; кроме того, появилось ощущение, будто мы постоянно поднимаемся в гору. Было очевидно, что здесь поработали с особым тщанием, стараясь придать месту более величественный вид. Похоже, мы действительно приближались к самому сердцу этого невообразимого церемониального комплекса.

Пьер по-прежнему снимал, но говорил я мало: лишь обратил внимание на изменения и предположил, что уклон вверх имеет эмоциональное значение и символизирует духовный подъем. Я не знал, правда это или нет; возможно, никакого высокого смысла тут не было, просто строители промахнулись с расчетами. Но красиво говорить на камеру – это моя работа (как минимум одна из ее составляющих).

Однако большую часть времени я молчал. Внезапно что-то изменилось. Воздух стал заметно свежее, а стены с обеих сторон исчезли.

– Пришли, – сказал я. – Включаем свет.

За моей спиной один за другим вспыхивали лучи фонариков.

Воцарилась мертвая тишина.

– Бог ты мой! – ахнула Джемма.

Глава 20

Мы медленно разбрелись в разные стороны.

Это была самая огромная комната из всех. Сначала мы вообще не видели стен: мощности фонариков не хватало, чтобы пробиться сквозь плотную черную пелену. Но вскоре, по мере того как лучи света отвоевывали у темноты все новые куски пространства, стало очевидно, что это идеально круглое помещение с куполом вместо потолка.

В центре возвышался трехфутовый куб, вытесанный явно не из местной породы, а из какого-то другого, более твердого камня. Когда я впервые столкнулся с кубическими пьедесталами и пирамидами, меня удивила их геометрическая точность, но то, что предстало перед моими глазами теперь, выглядело просто совершенством. И как будто одного куба было недостаточно, чтобы мы потеряли дар речи, сверху на нем стояла… нет, не статуя многорукого бога, которую так подробно описывал Кинкейд.

А сфера. Тоже из камня и тоже совершенная. По моим подсчетам (в качестве эталона измерения был взят Пьер, который приблизился, чтобы снять это чудо во всей красе), в диаметре она достигала не меньше двенадцати футов.

– Разрази меня гром, – пробормотал Кен.

Пока мы ходили вокруг, он стоял, задрав голову.

– Да уж! – кивнул я.

– Ты раньше такое видел?

– Нет. В тридцатые годы на Коста-Рике нашли несколько сотен гранитных шаров. В Боснии, кажется, тоже подобные есть, но считается, что они природного происхождения, типа конкреций. С коста-риканскими все не так просто, но не думаю, чтобы среди них нашелся хоть один настолько же безупречный.

– То есть эта штуковина – единственная в своем роде?

– Учитывая, что она спрятана глубоко под землей да еще стоит на каменном кубе, – определенно.

– То есть интерес к новому сезону нашего шоу гарантирован?

– Да мы теперь на весь мир прославимся, Кен.

Тут нас окликнула Молли, которая к этому моменту отошла вглубь зала.

– Ребята, здесь какие-то рисунки на стене. И проход.

Мы поспешили к ней. Действительно, в стене были выбиты некие незнакомые мне символы, хорошо заметные благодаря осевшей в них черной пыли. За проемом – футов шести в ширину и двенадцати в высоту – царила непроницаемая тьма.

– Зачем вырубать такой здоровый проход?

– Без понятия.

– Здесь есть еще, – сказала Фезер.

Они с Джеммой осматривали часть залы у главного входа.

– Спицы колеса, – вспомнила Молли. – Кинкейд ведь так это и описывал?

– Правильно.

– Вот и отлично, – вдруг выпалила она. – Мы нашли его пещеру и еще какую-то невероятную штуковину в придачу. То есть мы – красавчики (пусть даже сейчас и перемазаны сажей и вообще выглядим нелучшим образом). Но теперь, надеюсь, мы отсюда уйдем?

Ее голос так же звенел от напряжения, как и в тот раз, когда мы разговаривали с ней в пещере внизу. И дело тут было не в клаустрофобии. И даже не в смертельной усталости, которая накопилась за последние пару дней. Просто во всех этих древних местах, что представляют собой рай для археологов, царит странная, жутковатая атмосфера. От людей, живших и творивших здесь, тебя отделяет гигантская временна́я пропасть; их логика, их побуждения недоступны для твоего понимания; ты не можешь представить себе этих людей, и потому в твоем воображении они лишены человеческих черт. В особенности если ты оказался под землей, куда не проникает ни единого луча солнца.

– Непременно уйдем, – заверил ее Кен, но по его голосу было понятно, что даже он чувствует себя здесь не в своей тарелке. – Записываем двадцатисекундное выступление Нолана на фоне большого каменного шара – и сваливаем. Нолан, смотри не оплошай. Можешь просто стоять и тыкать в него пальцем – это диво дивное и без твоих слов выглядит красноречивей некуда.

Мы с ним подошли к сфере, и Пьер показал Кену, как держать фонарик, чтобы получилась приличная подсветка. Я боялся, что остальные могут случайно помешать съемке, но они бродили в дальних концах зала, а мерцание их фонариков лишь добавляло обстановке таинственности. По поводу нежелательного шума можно было не переживать – все и без напоминания будут вести себя тише некуда.

– Итак, – произнес я, на ходу пытаясь подобрать нужные слова. – Как видите, мы все-таки кое-что обнаружили. И на фоне этой находки все, что мы видели здесь раньше, уже не представляется таким… значительным.

Я показал на сферу. Пьер медленно отклонился назад, чтобы взять в кадр всю ее целиком, затем снова навел камеру на меня. Я продолжил говорить, двигаясь в обход сферы:

– Уж не знаю, из чего она сделана, но камень совсем не похож на ту горную породу, из которой состоят эти скалы, да и каньон в целом. Довольно твердый материал, с виду напоминает гранит. Эту штуковину вытесали и каким-то образом доставили сюда.

Я отступил на несколько шагов.

– А вдобавок ко всему подняли на постамент в виде куба, который – сейчас вы это увидите – стоит в небольшом углублении. Все это попросту в голове не укладывается.

Я развернулся и посмотрел в объектив камеры:

– Буду с вами откровенен, друзья. Я не имею ни малейшего, даже самого крошечного, понятия о том, что бы это могло значить. Потому что никогда ни о чем подобном не слышал. Кинкейд сообщил о гигантской статуе – но он солгал. Почему? Пожалуй, одна мысль по этому поводу у меня есть. В его время люди вовсю открывали для себя загадочные красоты Америки. Только вспомните: каменные комплексы коренных народов, «Башня Дьявола» в Вайоминге, Брайс-Каньон, – возможно, Кинкейд посчитал, что на их фоне каменный шар будет выглядеть как не бог весть какая сенсация? Если так, то он ошибался. Все вышеперечисленное уже давно не представляет для нас никакой загадки, а вот то, что вы видите за моей спиной, – это, друзья мои, самая настоящая аномалия, обоснование которой лежит за пределами традиционной науки. И она принадлежит вам – нашим преданным зрителям, которые все это время затаив дыхание следили за каждым нашим шагом. Мы же скромно удалимся, уступив место экспертам. Спасибо, что совершили это замечательное путешествие вместе с нами.

Я подмигнул, давая понять, что закончил, и шагнул назад, за сферу. Пьер опустил камеру.

– Вроде нормально получилось, – сказал Кен. – А теперь давайте-ка…

– Эй, ребята, – позвала из глубины зала Джемма. – Перед тем как уйти, вы обязательно должны кое на что взглянуть. Это…

И тут раздался странный скрежет.

Звук был очень низким и шел откуда-то из-под земли. В нем не было ничего пугающего, кроме его внезапности.

Вдруг куб начал медленно опускаться и, когда его поверхность сравнялась с уровнем пола, остановился.

Это было настолько неожиданно, что никто даже не задумался о неизбежных последствиях этого удивительного действа.

А они не заставили себя долго ждать. Сфера опустилась вместе с кубом.

И покатилась вперед.

– Все с дороги, быстро!

Пьер отпрыгнул в сторону, мы с Кеном отбежали назад. Джемма была в безопасности, это я знал точно, и, судя по визгу, Молли тоже ничего не грозило.

А вот Фезер…

Она словно изваяние застыла у входа в зал и немигающим взглядом смотрела на катящийся прямо на нее каменный шар.

– Фезер! – заорал я. – А ну отойди!

Шар набирал скорость – а она все стояла как громом пораженная. Я бросился к ней, но мы были по разные стороны от шара, и на то, чтобы его обежать, у меня попросту не было времени. Все, что я мог сделать, – это продолжать вопить изо всех сил, надеясь вывести Фезер из ступора.

Наконец в ее глазах мелькнуло осознание.

Она кинулась бежать – но не туда, куда нужно.

Можно было просто свернуть с пути махины, а она… Не знаю, что в тот момент творилось в голове Фезер, и если вы никогда не видели, как на вас несется громадный каменный шар, то навряд ли можете представить себе весь ужас этого момента, когда тело и разум отказываются действовать сообща и принимать взвешенные решения – да хоть какие-нибудь решения – оказывается за гранью ваших возможностей.

Мы с Кеном принялись хором орать. До Фезер дошло, что она натворила, однако было слишком поздно. Расстояние между нею и шаром стремительно сокращалось. Она попятилась назад, а потом развернулась и помчалась по коридору.

Вслед за ней неслась каменная сфера.

Кен и я бежали что есть мочи, но шансов догнать громадину у нас не было. Попутно мы не переставая что-то кричали, но что именно – я напрочь забыл.

Вдруг землю сотряс удар, от которого мы едва удержались на ногах. Я никак не мог взять в толк, почему шар в итоге остановился, но потом вспомнил, что эта часть коридора расширялась, причем именно в том месте, где начинался уклон вверх. Теперь до меня дошло, что это не ошибка и не причуда. Все это было сделано специально для сферы.

Ударная волна прокатилась по земле, все вокруг задрожало, а затем вновь воцарилась мертвая тишина.

Глава 21

И тут началась паника. В отличие от нас с Кеном, остальные не видели, что произошло, и потому, ничего не понимая, метались по комнате и орали что-то друг другу, пытаясь выяснить, все ли живы. И когда сообразили, что не откликается одна лишь Фезер, принялись кричать с новой силой.

Кен был первым из нас, кто выдал членораздельную реплику.

– Что за фигня? – взревел он. – Какого дьявола?

Я же стоял как истукан, тупо глядя на шар и растерянно моргая. Мой мозг отказывался поверить в увиденное: такое бывает лишь в фильмах про Индиану Джонса, но мы-то не в фильме! Мое сознание разрывалось между двумя крайностями: убежденностью в том, что я стал свидетелем какого-то безумного спецэффекта, и шокирующим знанием, что все это случилось на самом деле.

Наконец каким-то образом оно умудрилось занять позицию посредине, и я на время успокоился – или просто так и не определился, стоит ли мне сейчас психануть или нет, и если стоит, то как именно. Я повернулся в сторону зала, пересчитал людей, ориентируясь на количество хаотично движущихся лучей фонариков, и пришел к выводу, что потерь больше нет и остальная команда в порядке. Как минимум, все живы.

После чего рявкнул, призывая к тишине. Через десять секунд мне таки удалось добиться желаемого.

Я поднял руку, показывая тем самым, что пока никому говорить не разрешается, и почти сразу же до нас донеслось:

– Нолан? Кен?

– Фезер! Ты цела?

– Да. – Ее голос немного дрожал, но звучал четко и на удивление близко. Причина заключалась в том, что шар, прокатившись по расширенной части коридора – теперь-то мне открылся ужасающий смысл этих вогнутых стен, – закрыл вход в более узкую и прямоугольную часть не полностью, оставив четыре зазора по краям. – Я в порядке. А вы там как?

– Мы нормально, – ответил я. – Ну, то есть никто не пострадал. Ты цела?

В голове мелькнула смутная мысль, что я уже задавал этот вопрос. Ну и пусть – лучше перестраховаться и спросить еще раз.

– Я упала, – ответила Фезер. – Ногу поцарапала. И лицо, кажется. Но… в остальном все хорошо.

– У тебя фонарик с собой?

– Да, налобный. Правда, в нем батарейка уже садится.

– Что ты видишь?

– Вокруг шара есть щели, но… я через них не пролезу. Нолан… что нам делать?

– Пока я вижу единственное решение, – сказал я. – Возможно, здесь есть и другой выход, но… нам потребуется время, чтобы его найти. Поэтому мне придется кое о чем тебя попросить: ты должна спуститься к реке и, если Дилан уже вернулся, все ему рассказать. И привести помощь. – Я повернулся к Кену с Молли. – Или у вас есть идея получше?

– Нет, – ответил Кен. – Поддерживаю твою. Только, Фезер, давай там поосторожнее, ладно? При спуске не гони – ни в шахте, ни снаружи. Зря не рискуй. Мы все равно никуда не денемся.

И лишь после того, как Кен произнес эти слова, мы наконец поняли, во что влипли.

Через пятнадцать минут все сидели на полу в центре зала. До этого мы еще поговорили с Фезер, убедились, что она не паникует, и раз десять попросили ее быть осторожной. А потом она ушла. Я не мог избавиться от мысли, что, живи мы в идеальном мире, на месте Фезер оказался бы Пьер, который справился бы не только быстрее, но и с меньшим риском для собственной шеи. Однако уже давно было очевидно, что от идеала этот мир бесконечно далек.

Молли на пару с Пьером принялись за инвентаризацию: вытряхивали рюкзаки и раскладывали содержимое на полу – воду, еду, оборудование, – чтобы иметь наглядное представление о том, сколько чего у нас осталось.

Я тем временем отвел Джемму в сторону.

– Как это вышло?

– Мне так… – Она была готова расплакаться.

– Джемма, не волнуйся. Я ни в чем тебя не обвиняю. На твоем месте мог оказаться любой из нас. Я вообще удивляюсь, почему это был не я, с моей-то исключительной везучестью. Просто мы должны знать, как избежать подобного в будущем.

Она посмотрела на меня с благодарностью:

– Там был… Пойдем, я лучше покажу.

Кен увидел, куда мы направляемся, и поспешил присоединиться. Мы приблизились к одному из проемов, черневших в стене. Рядом в полу виднелся небольшой прямоугольник, цветом отличавшийся от пола и погруженный в него на полдюйма.

– Я как раз обнаружила вот это и позвала вас взглянуть, – объяснила Джемма, указывая на часть стены у проема. Мы увидели буквы Т и О. Рядом была выбита еще одна: то ли М, то ли П.

– Шикарно, – проворчал Кен. – Какой-то придурок додумался нацарапать тут свое имя на память – в таком-то месте!

– Из-за этих букв я отвлеклась и…

Она замолчала. Я, чувствуя себя кретином, неуклюже похлопал ее по спине.

– Это уже в прошлом. А что у тебя с рукой?

Она посмотрела на правую руку: по предплечью струилась кровь.

– А, пустяки. Это я порезалась, когда мы с тобой чуть не сорвались со стены. Наверное, я где-то нечаянно содрала кожу.

– Одно из двух, – сказал Кен. – Либо мы прочесываем всю комнату на предмет таких же штуковин, либо сидим себе на одном месте и не дергаемся.

– Это если здесь есть еще что-то, что может прийти в движение, – заметил я. – А это необязательно. Тебе не кажется, что одной сферы вполне достаточно?

– Для чего? Чтобы отрезать путь к отступлению? А смысл?

– Без понятия, – признался я. – И… к тому же у нас нет оснований считать, что отсюда нет другого выхода.

– Согласен. Но если он и правда есть – зачем вообще тогда эта ловушка с шаром?

– Джемма, сделай одолжение: скажи Молли и Пьеру, чтобы отключили телефоны. И сама отключи.

– Зачем?

– Толку от них все равно нет, но когда в фонариках сядут батарейки, они нам пригодятся. Надо заранее позаботиться об освещении.

– Действительно. Отличная мысль.

Кен проводил ее взглядом и повернулся ко мне:

– Умно, конечно, но ты ее напугал, Нолан. Никого не обрадует перспектива сидеть здесь без света.

– Знаю. Но я хотел поговорить с тобой наедине. Который час?

– Почти четыре.

– Значит, Фезер будет на берегу около шести. Даже если Дилан уже вернулся, у них уйдет несколько часов на то, чтобы привести помощь. И я не думаю, что служащие парка, или полиция, или кто-то еще, к кому они обратятся, вот так запросто поверят словам какой-то расхипованной девицы и туповатого лодочника, который двух слов связать не может, и незамедлительно бросятся нас вызволять – в особенности учитывая тот факт, что нас тут, вообще-то, и быть-то не должно.

– То есть на ночь мы тут точно застряли. Это я понял.

– Нет, мы застряли здесь дольше чем на одну ночь, Кен. Даже если суматоха начнется уже завтра утром, нашим спасателям понадобится бурильная установка или взрывчатка, которую еще надо где-то найти и как-то доставить в каньон, а ведь это все еще как-то нужно сюда поднять, что выливается в дополнительные часы, множество дополнительных часов. И это не считая времени, потраченного на споры с теми, кто считает, что бурить дыры в археологически ценном объекте только ради спасения застрявшей в нем кучки дебилов – чистой воды преступление.

– Не будь таким болваном, Нолан. Они обязаны нас отсюда вытащить.

– Само собой. Но на это уйдут минимум сутки, а скорее всего – намного больше. Черт с ними, с сэндвичами и батарейками, – без них мы худо-бедно проживем. А вот без воды нам придется действительно туго. Сколько у тебя осталось?

Кен скривился:

– С полбутылки.

– Как и у меня. Я ведь не рассчитывал на то, что мы здесь задержимся. Сегодня мы дважды играли в скалолазов, в том числе и под палящим солнцем, то есть мы уже порядком истощены и обезвожены.

– От твоих слов мне все больше хочется пить, Нолан.

– Вот об этом я и толкую. Кстати, ты, случайно, не припрятал в рюкзаке бутылку водки?

– Если бы.

Некоторое время мы молча наблюдали за остальными, собравшимися в центре комнаты. Даже отсюда, глядя на сложенные на полу бутылки, мы видели, сколь ничтожны наши запасы воды.

– Может, мы и просидим здесь до самого конца, – снова начал я, – но эти коридоры все равно необходимо проверить. Просто на всякий случай.

– И что будем искать? Еще одну шахту?

– Как вариант. Или найдем коридор, который выведет нас к стене каньона. Или еще что-нибудь. У нас уйма времени, Кен, и глупо потратить его впустую. К тому же занятие каким-нибудь делом пойдет нам на пользу.

– А что у нас с сигаретами?

– Осталось меньше чем полпачки.

– Черт возьми! Когда закончатся, разразится настоящий кризис. Могут даже пострадать люди. От моей руки.

Кен задумался.

– Ты прав, Нолан, – произнес он. – Надо хорошенько здесь оглядеться.

Из архивов Нолана Мура. Потайная комната в пирамиде Хеопса

Глава 22

Молли долго и тщательно обдумывала, стоит ли принять наше заманчивое предложение и посмотреть, что таят в себе черные как ночь коридоры, но потом все-таки ответила «нет».

Пьер тоже отказался, причем вышло у него это так бесхитростно – он даже не пытался использовать Молли как прикрытие, – что я не смог на него разозлиться. Если и дальше так пойдет, придется перенести его имя в список «Люди, которые меня вообще не раздражают». А вот Джемма согласилась. Мы сделали по глотку воды и, оставив этих двоих держать оборону в центре, направились к темному проему, выбрав наугад один из коридоров, – надо же было с чего-то начинать.

– Что Кинкейд говорил про эти коридоры? – спросил Кен.

– Много чего, – ответил я. – Но если честно, он лишился моего доверия с того момента, как забыл упомянуть о здоровенном каменном шаре. Лучше будем полагаться на собственные глаза, чем на плоды чужой фантазии.

– А как мы узнаем, что и здесь тоже нет таких же шаров? – Джемма с недоверием вглядывалась в непроницаемую черноту проема.

– Никак. Но давайте рассуждать здраво: все, что нам встречалось до сих пор, являлось примером искусного мастерства и простоты. Если сфера в этом зале непременно заблокирует основной выход отсюда, то какой смысл создавать еще одну? Неразумная трата ресурсов.

– Это подход современного человека, руководствующегося соображениями целесообразности чего-то лишь на текущий момент, – возразила Джемма. – А тысячелетия назад люди мыслили не так, как дизайнерский отдел корпорации «Apple». Почему они строили такие высокие пирамиды? Да потому, что могли. Потому что фараон приказал. И потому что в их представлении пирамиды должны были быть именно такими и никак не ниже.

Я даже не нашелся, что возразить, ведь еще совсем недавно думал примерно о том же.

– Она права, – встрял Кен. – Плюс, если руководствоваться твоей логикой, никакого запасного выхода здесь и нет. Так зачем понапрасну рисковать?

– Я не понял, ты на чьей стороне?

– На стороне того, кто в итоге останется в живых, и я вместе с ним. Кстати, на будущее, – я всегда выбираю именно эту сторону.

– Я тоже. Слушай, скалолаз из Фезер неплохой, это правда. Но с Молли и Пьером ей не сравниться. Если в спешке она вдруг не туда поставит ногу и упадет – вытаскивать нас будет некому. А узнаем мы об этом, лишь когда начнем умирать от жажды. Пойдем мы в эти туннели или нет – мы рискуем в обоих случаях.

Держа фонарик перед собой, я подошел к проему вплотную.

– План такой: я пойду один. Вы ждете здесь. Если все нормально – идете за мной.

– Не мели чушь, Нолан, мы не хотим твоей смерти!

– А я бессмертный, – заявил я. – Неужто забыли?

И смело шагнул вперед.

Ничего не произошло.

Я постоял несколько секунд, затем вернулся в зал и отошел в сторону от проема. Мы прислушались, но не услышали ничего подозрительного.

– Один шаг еще ничего не доказывает, – сказал Кен.

– Знаю, – ответил я. Тем не менее этот шаг выполнил свою задачу: сломал психологический барьер. – Будем продвигаться постепенно, фут за футом, тщательно осматривая пол.

– Отлично, – сказала Джемма. – Только теперь первой пойду я.

– Хрена с два, – буркнул Кен.

– Это еще почему? Потому что я женщина?

– Именно. И можешь жаловаться куда хочешь, мне насрать.

– Ты помнишь, почему мы здесь застряли?

– Неблагоприятное стечение обстоятельств, – вставил я. – Так фишка легла.

– Ничего подобного, это случилось по моей вине. Поэтому прямо сейчас я возьму и сделаю вот так.

С этими словами Джемма выхватила у меня фонарик и быстро вошла в коридор. Как и я, она несколько секунд стояла не шевелясь. А потом шагнула вперед, наклонилась и начала водить фонариком туда-сюда, внимательно изучая пол. После чего выпрямилась, сделала еще один шаг – и повторила то же самое.

– Видишь что-нибудь?

– Ничего необычного. Иду дальше.

– Будь осторожна.

– Спасибо, что напомнил, Нолан. Иначе бы я бросилась бежать вприпрыжку.

Она действовала методично, не торопясь и не теряя терпения, – я бы так не смог. Мы с Кеном наблюдали за ней навострив уши, но ничего зловещего не услышали.

– Здесь еще один проход, – объявила Джемма.

К этому моменту она углубилась в коридор футов на тридцать.

– Как он выглядит?

– Жутко. Иду вперед.

Джемма шла и шла, все дальше унося с собой пятнышко света. И ничего интересного не говорила, лишь сообщала о том, что ей снова попался проем – справа или слева.

Она уже удалилась на приличное расстояние, как вдруг что-то в движении этого светового пятнышка привлекло мое внимание. Невзирая на сочные ругательства Кена, я нырнул в туннель и вытащил из кармана телефон.

– Мы же вроде как должны были выключить телефоны, – укоризненно заметил Кен.

– Я и забыл. Дай мне минуту, ладно?

Запустив нужное приложение, я положил телефон на пол. Джемма возвращалась к нам. Фонариком она все еще светила себе под ноги, однако теперь шла обычным шагом.

– Ты что делаешь?

– Это уровень. Смотри.

И, присев на корточки, мы втроем уставились на экран айфона.

– Пол немного покатый, видите? Этот коридор построен под уклоном, как и основной, но угол здесь меньше.

– По-твоему, это доказывает, что с той стороны ничего не выкатится и не раздавит нас, как тараканов?

– Не доказывает. Возможно, пол изгибается по параболе и в нашу сторону уклон тоже есть. Будь среди нас математик, он бы проанализировал зависимость между углом наклона пола, массой и размерами гипотетической сферы и вероятностью встретиться с нею в этом коридоре, но я точно на такое не способен. Я всего лишь хочу сказать, что если мы идем вниз по склону, а не вверх, то беспокоиться, скорее всего, не о чем.

Это прозвучало убедительно. Мы выпрямились, молча переглянулись и решительно, но осторожно, потопали в темноту.

По моим прикидкам, мы прошли примерно полторы сотни ярдов, когда уперлись в стену – ровную, аккуратно обтесанную стену, которая означала конец пути. Не то чтобы я ожидал увидеть лестницу с горящей над ней надписью «Выход», но все же эта стена меня порядком расстроила.

– Один вариант мы отработали. Осталось еще семь, – проворчал Кен.

– Здесь несколько проемов, – сказала Джемма. – Как знать, вдруг за одним из них скрывается что-нибудь поинтереснее?

– Не исключено, – согласился я. – Давайте проверим. И потолок заодно осмотрим. Молли ведь именно так и обнаружила вход в шахту.

– Да уж, – произнес Кен. – Вот только я почему-то больше не испытываю прежней гордости за нашу Молли.

– Однако попали вы сюда только благодаря ей, – возразила Джемма. – Ну да, сейчас мы в ловушке, но это ведь не отменяет того факта, что мы сделали впечатляющее открытие?

– Спроси меня об этом еще раз, когда я буду сидеть с кружкой пива в одной руке и сочным куском чего-нибудь съедобного в другой.

В общем, мы двинулись в обратном направлении. Джемма держала свой фонарик так, чтобы он постоянно освещал потолок, но над нашими головами не было ничего, кроме сплошной гладкой арки.

Первая комната, расположенная слева, отличалась от всех, что нам до сих пор доводилось здесь видеть: продолговатая, идеальной прямоугольной формы, в длину футов двенадцать, в ширину и высоту – десять. И совершенно пустая. Пол покрывал толстый слой уже знакомой черной пыли, а дальняя стена была сплошь усыпана выбитыми в ней аккуратными символами.

Иероглифами я бы их не назвал. Лукавить не буду: я не бог весть какой знаток этой системы письменности, но просмотрел достаточно фотографий, чтобы при взгляде на непонятные значки с определенной долей уверенности утверждать, иероглифы это или нет. Некоторые символы имели отдаленное сходство с реальными объектами – початком кукурузы, горой или рекой; символы, объединенные в группы, выражали, очевидно, какую-то сложную мысль или обозначали явление. Больше я ничего в них не увидел, и хотя пиктограммы были выбиты ровными строчками, по мне, так они скорее напоминали некую форму клинописи.

– Мы ждем, – нарушила молчание Джемма.

– Чего?

Она смотрела на меня, вздернув брови.

– Ну как же. Сейчас ты должен провести пальцем по стене и – сначала запинаясь и вполголоса, а затем все быстрее и громче – прочитать, что здесь написано.

– Ты перепутала меня с настоящим археологом. Я пасс.

– Вот и хорошо. А то вдруг это заклинание для вызова какого-нибудь древнего демона – в кино так часто бывает. Только демона нам сейчас не хватало.

– Есть идеи, что все это означает? – спросил Кен.

– Ни малейшей, – ответил я. – Кинкейд, говоря об иероглифах, имел в виду именно эти знаки, тут никаких сомнений. Но это не иероглифы, по крайней мере точно не египетские. Египет в то время был модным увлечением, отсюда и поспешные выводы. Не знаю, что это за язык. Может, финикийский? Анасази? Санскрит?

Покинув комнату, мы отправились в следующую, на противоположной стороне. Переступив порог, очутились в очередном, довольно узком коридоре.

– Эй, – сказал Кен, – а этот вроде как должен упираться в стену каньона?

– Верно. Правда, отсюда до стены путь неблизкий.

– Все равно стоит проверить. Гляди, еще какая-то писанина.

На сей раз символы были выбиты в строчку, футах в четырех над полом. Кен с Джеммой ушли вперед, а я задержался, разглядывая знаки и, да, ведя по ним пальцем, как будто это могло помочь. Если в комнате символы покрывали стену практически однородной массой, то здесь они были разделены на группы, каждая протяженностью фута по три. Это могли быть законченные предложения, или какие-то заметки, или инструкции. Настоящий ученый на моем месте бился бы сейчас в священном экстазе.

Если бы, конечно, вообще досюда добрался.

– О господи, – донесся до меня откуда-то издалека голос Джеммы.

Тут я понял, что уже прилично отстал, и прибавил шагу.

– Под ноги смотри, приятель, – предупредил меня Кен.

Они с Джеммой стояли, прижавшись к стене коридора. Сначала я удивился, но, подойдя вплотную, понял, в чем дело: никакого коридора впереди больше не было.

Глава 23

От налобного фонарика Джеммы было мало толку, поэтому Кен стянул с головы свой и тоже направил его в непроницаемую темноту.

– Это еще что, черт меня дери?

Ответ на этот вопрос оказался весьма неожиданным: вода. Целое озеро воды, настолько прозрачной, что под ее четырехфутовой толщей просматривался ровный каменный пол.

Я осторожно приблизился к краю и ощупал стены: обе были на удивление гладкими и расходились в стороны.

– По крайней мере, жажда нам больше не страшна, – объявил Кен.

– Ты шутишь? – возмутилась Джемма. – Я это пить не стану.

– Почему? На вид вполне чистая вода.

– И откуда она здесь?

Я взял у Кена фонарик и посветил наверх. Высокий потолок, естественно, носил отпечаток человеческой деятельности, но был покрыт многочисленными трещинами.

– Вот откуда, – сказал я. – Как минимум, частично. Попадает в бассейн, медленно стекая через трещины в породе.

– Иными словами, вода фильтрованная, – подхватил Кен. – Отлично. Жаль, бутылку односолодового виски с собой не прихватили.

– И все равно я не собираюсь это пить, – упрямо повторила Джемма. – Там наверняка полно микробов – мы же не знаем, как давно образовалось здесь это озеро.

Я присел на корточки и принялся разглядывать воду. Даже с близкого расстояния она казалась прозрачной – чересчур прозрачной, если подумать: никаких признаков водорослей и микроорганизмов, которые неизбежно заводятся в стоячей воде.

Я сел на пол, снял рубаху, ботинки и носки и аккуратно сложил в стороне вместе с телефоном, зажигалкой и сигаретами. Обнаружив в заднем кармане джинсов старый помятый спичечный коробок, о котором уже давно забыл, я бережно положил его на кучу вещей.

Кен молча наблюдал за процессом.

– Ну и какого хрена ты делаешь? – спросил он наконец.

– Пойду на разведку.

Я свесил ноги в воду. Она оказалась довольно теплой, хотя и ниже температуры тела. Я осторожно соскользнул вниз и встал на дно – вода доходила мне почти до груди.

– Эй, красавчик, спасателей здесь нет, – предупредила Джемма.

Включив налобный фонарик, я побрел вперед, осторожно ступая по гладкому каменному дну. Повсюду, насколько хватало луча света, я видел лишь водную гладь, не имевшую границ.

Тогда я решил сменить направление и двинулся по диагонали, внимательно глядя не только по сторонам, но и под ноги. Пройдя ярдов двадцать, я различил впереди стену.

Добравшись до нее, я разглядел несколько расположенных в ряд квадратных отверстий.

– Нашел что-нибудь?

Голос Кена прозвучал на удивление громко. Я поднял голову: в этом месте потолок представлял собой низкий купол.

– Здесь отверстия в стене, – сообщил я. – Для регуляции уровня воды, надо полагать. Чтобы не затопило все остальные проходы.

– Это из-за них вода такая чистая?

– Не знаю. Может быть. Но процесс это очень и очень медленный. – Я понюхал мокрую ладонь. – Вода ничем не пахнет.

Повернувшись к стене спиной, я снова двинулся по диагонали, на этот раз вправо. Через несколько ярдов я почувствовал какое-то препятствие, посмотрел вниз и сказал:

– Здесь в воде те же каменные пирамиды. Растут прямо из пола.

Я уже решил направиться в противоположную сторону, как вдруг кое-что заметил.

– Нолан, – позвала Джемма. – Может, нам уже пора возвращаться?

– Еще немного.

Я изменил траекторию и побрел в конец бассейна, полагая, что и там он огорожен стеной, однако я ошибся. Вместо стены здесь был выступ. Располагался он на такой же высоте, что и выступ с другой стороны, и представлял собой просторную открытую площадку.

Я ухватился за этот выступ и с минуту стоял, глядя вглубь площадки. От этого занятия меня отвлек обеспокоенный голос Кена:

– Эй, ты там живой?

– Давайте сюда. Здесь есть на что посмотреть, – сказал я.

Я сидел на краю выступа с включенным фонариком, наблюдая за Джеммой и Кеном. Джемма двигалась быстро и уверенно, с опаской поглядывая на воду. Кен неуклюже брел позади и выглядел так уморительно, что я не выдержал и расхохотался.

– Чего ржешь?

– Выражение «как в воду опущенный» на глазах приобретает новый смысл. Теперь я, пожалуй, буду употреблять его, добавляя твое имя: «Как Кен, в воду опущенный».

– Договорились, приятель. А я, в свою очередь, отныне перестану употреблять слово «мудак». Вместо этого я буду говорить «полный Нолан», что, как выяснилось, максимально раскрывает смысл вышеупомянутого термина.

Джемма не обращала на нас никакого внимания. Судя по ее напряженному взгляду, то, что находилось за моей спиной, представляло для нее гораздо больший интерес, чем наша перепалка. Положив локти на выступ, она подтянулась и выбралась из воды, а потом помогла мне вытащить Кена.

И мы втроем молча воззрились на представшую нашим глазам картину.

– Нет, ну это уже просто издевательство, – возмущенно пробормотал Кен. Вид у него был такой, будто ему нанесли личное оскорбление.

Площадка, на которой мы стояли, имела футов тридцать в длину и десять в ширину и была чуть покатой, с уклоном в нашу сторону. Ровно посредине возвышался вертикальный камень четыре фута высотой, своим видом напоминающий европейские менгиры.

Его окружали каменные кубы, расположенные тремя ровными рядами: десять кубов позади, десять впереди и восемь – в среднем ряду, центром которого был сам менгир. Двадцать восемь идеальных кубов. Но и это еще не все.

На каждом из них покоилась сфера определенного размера – от нескольких дюймов до трех футов в диаметре – и цвета.

– Из чего они? Это металл?

– Похоже, что да. Или какие-то минералы.

Сфера в середине первого ряда была явно отлита из меди. Другая, неподалеку от нее, – скорее всего, из стали, а третья – сделана из какого-то дымчатого полупрозрачного камня.

Пройдя вглубь площадки, я заметил еще одну сферу, до этого момента скрытую в тени. Это был шар диаметром не менее пяти футов, отлитый из какого-то матово-черного материала, и стоял он не на кубе, а в углублении в полу.

Рядом со мной возник Кен.

– Что это вообще такое?

– Остается лишь догадываться, – ответил я. – Возможно, изображения верховных божеств. Или модель Солнечной системы, включая кометы. Или чья-то коллекция камней. Не знаю.

– Взгляните-ка на это, – позвала нас Джемма, стоявшая у менгира.

Верхушка камня была плоской и гладкой, как будто лишнюю часть срезали невероятно острым ножом, и ее поверхность покрывали уже знакомые символы – десять строк по десять знаков в каждой.

– Сотня закорючек, – подытожил Кен. – О чем это нам говорит?

– Лично мне – ни о чем. Может, местные племена первыми додумались до десятичной системы счисления, что вполне возможно, поскольку у них, как и у всех людей, на руках и ногах было по десять пальцев, но мне ничего об этом не известно. Пусть над этой задачкой ломают головы ребята поумнее.

Джемма, как совсем недавно я сам, задумчиво водила пальцем по высеченным в камне строчкам, словно пытаясь прочесть послание, написанное древним шрифтом Брайля. Она снова умудрилась задеть рану на предплечье, и теперь та сильно кровоточила.

– Когда вернемся, – сказал я, – попросим Молли тебя перевязать. Иначе эта царапина никогда не заживет.

Она скорчила гримасу:

– Хорошо, папочка.

– Прекрати.

И мы снова замолчали, разглядывая изумительные, с невероятной тщательностью выполненные пиктограммы, смысл которых были бессильны разгадать: сто крошечных квадратиков, в каждом – несколько знаков, создающих единую причудливую картинку. Иногда, от картинки к картинке, знаки повторялись. Можно было предположить, что эти пиктограммы составлены по принципу египетских и китайских иероглифов, где каждый элемент служит для обозначения определенного предмета или понятия. Но что толку пытаться прочесть слово, если не знаешь алфавита? Две коротенькие загнутые внутрь палочки – как усики жука-скарабея; линия, напоминающая очертание горы… или пару орлиных крыльев?.. или это символическое обозначение ласкового ветерка, обдувающего лицо в теплый летний день?.. Голова шла кругом. Это место охотно подкидывало нам тайну за тайной, но ни разу не расщедрилось хотя бы на одну подсказку. Я уже порядком утомился, да и пить хотелось страшно.

– Пора возвращаться, – сказал я. – Пьер с Молли нас, наверное, уже потеряли.

Мои напарники рассеянно кивнули и продолжили заниматься каждый своим делом: Джемма по-прежнему водила пальцем по надписям, а Кен, уперев руки в бедра, яростно взирал на камни, как будто рассчитывал, что они испугаются и выложат о себе всю правду. Я неоднократно наблюдал, как под действием этого взгляда бармены, служащие отелей и даже серьезные представители телеиндустрии съеживаются и дают Кену то, что ему нужно. Однако в этот раз он явно не на тех напал.

Я направился к краю площадки и, ничуть не заботясь о приличиях, плюхнулся в воду.

– Мать твою, Нолан! – взвизгнула Джемма, когда поднятая мною волна окатила ее со спины.

А я, решив: будь что будет, сделал глубокий вдох – и ушел с головой под воду, а когда вынырнул, то жадно облизал губы. Обычный вкус, со слегка металлическими нотками, как у минералки, – кто знает, вдруг это озеро питает какой-нибудь подземный источник. В общем и целом – пить можно.

– Залезайте, – позвал я. – Вода отличная.

И Кен с Джеммой последовали моему примеру. Все-таки не каждый день выпадает шанс искупаться в озере на глубине тысячи футов под землей.

Глава 24

– Когда ты уже, наконец, это скажешь?

– Что именно?

Мы вернулись в главный зал пару часов назад. За это время нам удалось осмотреть еще два коридора, но ничего заслуживающего внимания мы в них не обнаружили. Пьер пожелал в одиночку исследовать один из оставшихся, а мы уселись в кружок на полу и стали ждать. Я обманул голод крошечным кусочком сэндвича и теперь прислушивался к ощущениям в организме, немного опасаясь, как бы проглоченная в бассейне вода не привела к каким-нибудь неприятным последствиям.

– Да то, что уже давно на язык просится, – ответил Кен. – Слушай, Нолан, я с великим почтением отношусь к краснокожим людям, отдаю должное их мудрости и признаю за ними первоочередное право на территорию этого хаотичного фарса, который мы именуем своей страной. Но я в жизни не поверю, что это место построили индейцы.

– Я тоже.

– Кто же тогда?

И все вопросительно уставились на меня.

Ну и что им ответить? «Возможно, мы в данном случае столкнулись с деятельностью инопланетян» – вот та заветная реплика, которую так и тянет произнести в подобной ситуации. Ведь это потрясающе – очутиться в эпицентре непостижимых вещей и явлений, объяснить которые можно лишь участием внеземной цивилизации. Но в реальности все оказывается не так. И произнести тебе хочется вовсе не эти слова. Любопытно, не правда ли?

В шоу я без конца повторяю: «Пришельцы – это не ответ». Все, что происходит на нашей планете, каким бы удивительным или невозможным оно ни казалось, является результатом деяний землян, и только их. Сама идея контакта с внеземными цивилизациями, если подумать, возникала в разное время, и почти всегда за нею стояли какой-нибудь авантюрист, сумасшедший, религиозный фанатик, евангелист, утверждающий, что «магия – это такая же наука», и прочие индивидуумы, по которым тоскуют палаты с мягкими стенами. Раньше мы верили в Бога и его ангелов, теперь им на смену пришли гуманоидные существа в блестящих скафандрах, но и те и другие – не более чем попытки объяснить то, что кажется нам необъяснимым. К тому же это очень удобно – можно уклоняться от споров, в которых, как известно, рождается истина, прикрываясь какой-нибудь невнятной магической концепцией или недоказуемым «богом из машины».

– Местные племена, – осторожно начал я, – действительно не создавали ничего подобного. Даже анасази, хотя их постройки и отличаются неординарностью.

– Твоя версия?

– Я подумал про римлян.

– Древние римляне? Здесь? Ты шутишь?

– Идея не такая уж и абсурдная. В представлении людей Америка – до сих пор Новый Свет, открытый совсем недавно, как будто весь остальной мир значительно древнее. Но она ничуть не младше той же Европы или Африки. Есть мнение – оно довольно спорное, но все же, – что до первых индейцев, переселившихся сюда из Сибири, на этих землях уже обитали люди. А некоторые и вовсе открыто удивляются: почему римляне не добрались до Северной Америки?

– Да потому что от Рима она находится далековато, умник. И не надо мне тут лапшу на уши вешать, будто в античные времена люди могли переплыть через Атлантику.

– Это бы римлянам и не потребовалось. Они ведь лет четыреста из Британии не вылезали, если я правильно помню, а оттуда можно запросто доплыть до нашего северного побережья – с остановками в Исландии, Гренландии и на Ньюфаундленде. На такое римский флот был вполне способен.

– Допустим, – сказала Джемма. – А есть хоть какие-то доказательства того, что это действительно произошло?

– Возможно. Меч у берегов острова Оук в канадской провинции Новая Шотландия, римские монеты, которые находят повсеместно. В языке индейцев микмаков, говорят, есть слова, связанные с морской тематикой, которые почти идентичны терминам на вульгарной латыни, а у самих представителей этого племени обнаружен один редкий ДНК-маркер, позволяющий – пусть и с некоторой натяжкой – отнести их к народам Восточного Средиземноморья. И предвосхищая твой, Джемма, вопрос: нет, я не могу перечислить достоверные источники, в которых ты прочтешь всю эту информацию. По крайней мере, прямо сейчас точно не в силах это сделать.

– Пусть так, но ведь Новая Шотландия в тысячах миль от нас!

– Верно, но не забывай: мы говорим о римлянах – самой развитой и неудержимой цивилизации всех времен. Их солдаты, при полной амуниции, спокойно проходили по двадцать миль в день. Учитывая такую скорость, досюда они добрались бы месяцев за пять. Хотя, конечно, в реальности это заняло бы у них гораздо больше времени – они ведь скорее осваивали неизведанные земли, нежели стремились попасть в какое-то конкретное место. Но это были крутые, крепкие ребята, которые, помимо собственного опыта выживания, имели и тот, что переняли у завоеванных народов – а это почти вся ойкумена. И они приносили с собой не только сельскохозяйственные культуры, но и лекарственные растения. Они вели серьезную игру. Это как сотня Рембо, только без ярко выраженных психологических проблем. Так что, подгоняемые своей страстью к исследованию мира, римляне вполне могли отправиться и в столь далекие края.

– Что-то в этом есть, – произнес Кен. – Я, кстати, могу поверить, что бассейн – дело рук римлян, как и шары, – с металлом они обращаться умели.

– Римляне не единственные, кому молва приписывает открытие Америки. – Я повернулся к Джемме. – Есть версии, согласно которым до Колумба здесь побывали викинги, ирландские монахи (якобы то там, то здесь находят предметы с огамическими надписями), даже египтяне, финикийцы и минойцы. Но лично мне подобное представляется маловероятным. А вот римляне – почему бы и нет? Если кто из вышеперечисленных и мог создать все то, что мы здесь наблюдаем, так это они.

– Но надписи-то сделаны не на латыни.

– Да. И это, признаю, слабое место в моей гипотезе. А хотя… погоди-ка.

Я встал и направился к коридору, ведущему к бассейну. Кен присоединился ко мне.

– Что?

Я показал на три буквы, которые заметила на стене Джемма.

– Кажется, они латинские, не находишь?

Кен мотнул головой:

– Но, кроме них, у нас больше ничего нет. И гляди сюда. – Он ткнул в непонятную черту в конце надписи. – Как будто кто-то впопыхах дописывал, да так и не успел закончить. Нет, приятель, это «Том», или «Тод», или что-то в этом духе. Как я уже говорил, какой-то придурок из команды Кинкейда решил отметиться.

– Наверное, ты прав.

– Сколько уже прошло?

Этот вопрос задала Молли. Все это время она сидела немного в стороне от нас, обхватив колени, и не сводила глаз с главного коридора. Она внимательно нас слушала, но сама не произнесла ни слова.

Когда мы вернулись, то нашли ее точно в такой же позе. Пока нас не было, Молли аккуратно разложила все наши запасы – остатки сэндвичей, бутылки с водой, пакетики с арахисом и злаковые батончики – отдельно друг от друга. Аккумуляторы для камеры и батарейки лежали рядом. Картина в целом выглядела удручающе.

Молли наложила Джемме повязку, а потом снова уселась в ту же позу. Пока мы рассказывали ей обо всем, что с нами приключилось, она слушала не перебивая. И казалась спокойной. Сначала я удивился, а потом понял, что с ней. Молл терпеливо ждала, когда все это наконец закончится. Это место ее больше не интересовало, равно как и наши находки: Молли хотелось одного – поскорее выбраться отсюда.

– Часа четыре, – ответил я. – Может, чуть больше.

Молли отвернулась и снова уставилась в черный проем коридора.

Вскоре вернулся Пьер и сообщил, что обнаружил нечто совершенно новое. Кен идти смотреть его находку отказался, но попросил, чтобы мы обязательно крикнули, если этим нечто вдруг окажется бар, до отказа набитый спиртным, или стрип-клуб.

Пьер повел меня в коридор, расположенный относительно главного входа в залу под углом в девяносто градусов.

– Как настроение? – спросил я его.

И тут же понял, что сморозил полную чушь. Какой смысл задавать подобные вопросы – в нашей-то ситуации?

Пьер тем не менее пожал плечами и ответил:

– Нормально. То есть, конечно, я был бы не против оказаться в каком-нибудь другом месте, но здесь все равно здорово.

– Как думаешь, Молли в порядке?

– Да, в полном. Просто ей не нравится сидеть в темноте. И потом, она ведь у нас человек-смартфон. Целых два дня без Интернета – это для нее слишком. Вот она и сходит с ума: как там без нее «Фейсбук»?

Я рассмеялся:

– У тебя аккумуляторы еще живы?

– Да, их еще надолго хватит. Но на диске уже почти нет места. Поэтому я перестал снимать все подряд. У вас с Кеном наверняка появятся какие-то идеи, перед тем как мы отсюда уйдем. При монтаже, скорее всего, придется кое-что вырезать, но я хотел бы сохранить материал по максимуму. Вряд ли мне когда-нибудь вновь выпадет шанс снимать что-либо подобное.

Через пятьдесят ярдов туннель вдруг резко повернул влево, то есть вглубь скалы. Такого среди этих боковых коридоров мы еще не видели, и я поделился своим наблюдением с Пьером.

– Ага. – Он остановился и вытянул руку, указывая вперед. – А еще он длиннее. Правда, заканчивается стеной. Но показать я тебе хотел вот что.

Он знаком велел мне пройти через проем, за которым было какое-то помещение. Едва переступив порог, я сморщился:

– Фу.

– Вот и я об этом.

Внутри стоял мерзкий душок, который перекрывал уже привычный запах пыли и сажи. Воображение мгновенно нарисовало гниющие в мышеловках крысиные трупики.

Комната была большой, но насколько большой – этого выяснить я так и не смог, поскольку хватило меня всего на десять шагов. Не в силах дальше терпеть усиливающуюся с каждым шагом вонь, я спешно ретировался.

– Как думаешь, чем это воняет? – спросил Пьер.

– Понятия не имею, – ответил я. – Правда, Кинкейд рассказывал, что они наткнулись на помещение, где пахло на редкость скверно. Он называл его «змеиная комната». Но вот змеями ли здесь несет или нет – не знаю.

И вдруг мы услышали крик.

Внезапный, бьющий по нервам, он доносился из главного зала.

Глава 25

Мы с Пьером влетели в зал, но там никого не оказалось. Не зная, что и думать, мы ошалело таращились по сторонам, пока не услышали голоса в главном коридоре. Прибежав на место, мы увидели, что Кен, Молли и Джемма столпились у сферы.

– Что стряслось?

Кен поманил меня рукой.

– Сначала тут что-то зашуршало, – объяснил он. – Я чуть не обосрался от страха. А потом мы услышали голос – и оказалось, что это она.

– Фезер? – спросил я.

– Ну да.

Он отошел назад, чтобы я мог приблизиться к просвету между стеной и сферой.

– Фезер? Как ты там?

– Я в порядке, – ответила Фезер, но голос у нее был измученный.

– Дилан с тобой?

– Нет. Его нет. Вообще нигде.

– То есть… то есть как это?

– Да не было его там! Просто не было!

– Дилана не было на плоту? А почему ты его не подождала?

– Потому что плота там тоже не было!

– Что? Так, Фезер, расскажи мне все по порядку.

Фезер немного помолчала, собираясь с силами.

– Я спустилась в шахту, – начала она. – Старалась не торопиться, как вы и велели, но все равно получилось быстро: путь вниз ведь всегда легче, чем наверх. Вышла наружу, посмотрела на реку – а плота нет. Там сейчас шторм и дождь льет.

Кен надул щеки и шумно выпустил воздух через сложенные трубочкой губы.

– Ну, милая, и что дальше?

– Я стала ждать, – сказала Фезер. – Что мне еще оставалось делать? Подумала, что Дилан, наверное, уплыл на плоту, решил, что бросать его здесь в такую непогоду опасно. Но разве он смог бы управиться с плотом в одиночку?

– Не знаю. Вероятно, смог бы, если бы у него не было другого выхода.

– Я тоже так рассудила. Поэтому легла на землю и стала ждать. Думала, когда он появится, я ему крикну. А потом до меня дошло, что плот мог просто отвязаться. Но тогда Дилан все равно вернулся бы, уже на лодке, правда?

– Несомненно, – подтвердил я, прокручивая в голове все возможные сценарии.

Допустим, Дилан уплыл на плоту и застрял где-то на реке. Или… он просто опаздывает. Или… парень вернулся, никого не застал и снова уплыл.

– И что ты сделала потом?

– Уже стемнело, – продолжила Фезер. – И я боялась, что Дилан меня не увидит, а докричаться до него сквозь шум реки я не смогу. Поэтому я собралась спуститься до того места, с которого мы начали подъем. Но тогда мне пришлось бы просто висеть на стене, в темноте и на холодном ветру, и… и я решила вернуться. Снова полезла наверх через шахту, и вот я здесь. Это ведь ничего, Нолан?

– Ты приняла правильное решение, – подбодрил я ее. – Мы уже начинали сходить с ума от беспокойства.

Краем глаза я увидел, как Молли развернулась и пошла назад. Я кивнул Пьеру, и тот направился следом за ней.

– Но теперь-то что? – спросила Фезер.

– Теперь… смотри, сейчас восемь вечера. Возможно, Дилан, так и не дождавшись нас, испугался, что с нами что-то случилось, и помчался за помощью, но из-за шторма где-то задержался.

– Думаешь?

– Почему бы и нет? В любом случае уже слишком поздно, чтобы возвращаться в пещеру. Да и что ты там будешь делать? Всю ночь пялиться в темноту? Нет уж, переночуем здесь все вместе, а завтра утром снова попытаем счастья. Согласна?

– Да, – пробормотала Фезер. Голос у нее был тихий и измученный.

– Погоди минуту, сейчас вернусь, – попросил я.

И побежал обратно в залу. Молли сидела все в той же позе, только на сей раз взгляд ее не был устремлен в коридор. Она смотрела в пол.

– Ты как?

Она не ответила. Я сгреб остатки своего сэндвича и бутылку с водой и побежал к Фезер. Опустившись на колени перед сферой, я просунул руку в зазор.

– Фезер, ты видишь мою руку?

– Где? А, да, вижу.

– Можешь до нее дотянуться?

Я услышал, как Фезер легла на пол, подползла ближе и попыталась протиснуться как можно дальше в пространство между шаром, стеной и полом. Тихо застонав, она все же дотянулась до моих пальцев.

Я отдернул руку, взял сэндвич и просунул его в щель между стеной и шаром.

– Бери.

– Нолан… я не могу.

– Бери, тебе говорят. У нас тут еще есть еда, а у тебя совсем ничего нет. К тому же ты вымоталась, и тебе надо подкрепиться. Не спорь.

Несколько секунд она колебалась, но потом все-таки взяла сэндвич. Следом я просунул бутылку с водой.

– Спасибо, – донесся до меня слабый голосок.

Я поднялся на ноги. Кивнув Кену, который не сводил с меня многозначительного взгляда, я посмотрел на Джемму, и та сразу все поняла.

– Я побуду с ней.

– Скверно это все, – сказал Кен, когда мы с ним отошли на приличное расстояние.

– Думаешь, Дилан и правда свалил?

– Нет. Он, конечно, кретин, но не мудило.

Я достаточно долго работал с Кеном, чтобы чувствовать разницу между этими терминами. И был с ним полностью согласен.

– Тогда в чем дело?

– Черт его знает. Река тут и без того неспокойная, а уж если шторм… Может, парень отсиживается сейчас где-нибудь. Будем надеяться, завтра утром он объявится.

Я почувствовал, как в желудке что-то переворачивается. Нет, это вовсе не вода из бассейна давала о себе знать – это говорило пугающее осознание того, насколько зыбко наше положение: ведь нынешнее «вполне сносно» способно уже завтра превратиться в «очень плохо, настолько плохо, что можно начинать паниковать».

Усилием воли я отогнал от себя эту мысль и поинтересовался:

– Каков план Б?

– Единственное, что остается…

– Попросить Фезер сплавать самой?

– Точно. Ничего себе просьба, да? Но если бы она доплыла до того пляжа, где мы ночевали, то могла бы привлечь внимание какой-нибудь лодки. Да, мы не знаем, сколько времени на это уйдет, но надо рискнуть. Если, конечно, у тебя нет какой-нибудь более гениальной идеи.

– Нет, я согласен. Ты ведь у нас мозг команды.

– Это-то меня и беспокоит. Мои способности ограниченны, а перспективы у нас дерьмовые. – Кен взглянул мне в глаза. – То есть плохо наше дело, Нолан.

Глава 26

Уж не знаю, во сколько я той ночью проснулся: телефон я в итоге выключил и включать его снова, чтобы проверить, который час, не стал, боясь кого-нибудь разбудить. Пока я лежал, пялясь в темноту, мне вспомнилась одна история, которую я где-то слышал. Человека отправили на Луну с исследовательской миссией; и вот спит наш астронавт на базе, и снится ему, что он едет на своем луноходе и вдруг замечает что-то впереди. Какой-то объект движется ему навстречу, и постепенно до человека доходит, что это точно такой же луноход, в котором сидит… он сам. Я еще пытался представить себе, каково бедняге: вот он смотрит на своего двойника, чувствует, как потихоньку съезжает крыша, а потом просыпается и с облегчением думает: «А, пустяки, это всего лишь сон». А через пару секунд вдруг вспоминает: «Матерь Божья, да я ведь на Луне!»

Так вот, когда открываешь глаза и обнаруживаешь, что лежишь на полу огромного зала, построенного под землей представителями какой-то неведомой цивилизации, и единственная надежда на спасение – это парень из ЮАР, который исчез в неизвестном направлении вместе со своим плотом, – это примерно то же самое.

Перед тем как лечь спать, мы еще долго разговаривали, строили догадки об этом месте и обсуждали наши предыдущие экспедиции. Кен погрузился в неуместные воспоминания о самых вкусных чизбургерах, какие ему доводилось пробовать, но умолк, не выдержав наших красноречивых взглядов. Чтобы Фезер не чувствовала себя одиноко, мы по очереди дежурили у сферы, сменяя друг друга через каждые полчаса.

Во время моего дежурства Фезер заснула. По крайней мере, отвечать она перестала. Мне нравится думать, что мой голос подействовал на нее успокаивающе, но, возможно, ей просто стало до смерти скучно.

К этому моменту все мы уже едва держались на ногах от усталости, голода и жажды и потому единогласно решили, что самое лучшее сейчас – лечь спать.

Мы устроились на полу в главном зале, положив под голову рюкзаки. Вы, наверное, думаете, что я еще долго ворочался, не в силах заснуть. Вовсе нет. Темнота, мертвая тишина и сильная усталость быстро сделали свое дело. К тому же ничего другого, кроме как забыться сном, мне попросту не оставалось. Надо признать, что, невзирая на все недостатки, порожденные моей негармоничной и незрелой личностью, одно достоинство у меня явно присутствует: я могу легко абстрагироваться от обстоятельств, над которыми в настоящее время не властен. Иногда, правда, под этими обстоятельствами подразумевается «жизнь как таковая».

Итак, я проснулся. Минут двадцать я просто лежал, пялясь в потолок, и вдруг услышал справа от себя какие-то странные звуки. Долго ломать голову над вопросом, кто бы это мог быть, мне не пришлось: я узнал этот размеренный ритм дыхания, который время от времени нарушался частыми вдохами и выдохами, словно бы Молли не хватало воздуха.

Я сел, нащупал шнур-фонарь, который положил рядом, перед тем как заснуть, и пополз в сторону Молли, стараясь производить достаточно шума, чтобы мое появление не стало для нее неожиданностью. Приблизившись, я на ощупь нашел ее руку и прошептал:

– Идем со мной.

Держа Молли за плечи, я повел ее туда, где, по моим ощущениям, находился вход в коридор. Промахнулся я всего на пару ярдов. Оказавшись в коридоре, мы прошли футов тридцать, после чего я зажег фонарик и опустил его, чтобы он светил нам под ноги.

Молли растерянно заморгала, щурясь от света.

– Что ты задумал? И почему мы здесь? – спросила она тихо.

– Хочу тебе кое-что показать, – так же тихо ответил я.

– Лучше не надо.

– Тебе стоит это увидеть.

– Нолан, я не хочу туда идти.

– Тогда оставайся здесь и страдай дальше, а я пошел.

С этими словами я решительно зашагал вперед. Молли присоединилась ко мне через несколько секунд.

Мы дошли почти до конца коридора и свернули налево, в узкий туннель.

– Теперь осторожнее, – предупредил я, удостоверившись, что мы почти на месте.

Когда пол перед нами внезапно исчез, я остановился и поднял фонарик выше.

В его слабом свете вода казалась мутноватой, а стен, ограничивающих бассейн, вовсе не было видно, и складывалось впечатление, будто это просто-напросто небольшое озерцо в пещере – привычный пейзаж для Молли, которая в детстве исколесила с родителями всю Калифорнию вдоль и поперек. И тем не менее сейчас она взирала на него с изумлением.

– А та площадка, что вы нашли, – она где-то там, дальше?

– Ага.

Молли стянула с себя футболку.

– Ты чего это? – растерялся я.

Она расстегнула джинсы и сняла их.

– Я не собираюсь спать в мокрой одежде.

– А, тогда понятно.

– Нижнее белье снимать не стану, не переживай.

Я пребывал в смятении: раздеваться или нет? Вещи будут сохнуть долго – в этом я уже убедился. Когда я наконец определился, Молли исчезла под водой, как профессиональная ныряльщица.

Я же вынул из кармана рубашки все ценное и осторожно погрузился в бассейн, чувствуя себя дедушкой, присматривающим за резвой внучкой.

– Вы заметили, что они все разные?

Молли рассматривала пиктограммы на поверхности камня.

Я подошел и принялся снова разглядывать рисунки. И понял, что Молли права. Еще в прошлый раз я обратил внимание на то, что каждый квадрат состоит из четырех-шести символов. Всего таких символов я насчитал около сорока: были среди них и простые геометрические фигуры, и снопы колосьев, и овалы с шестью исходящими от них лучами – я еще подумал, что это изображения солнца или какого-нибудь священного жука. Но если тогда все это казалось мне системой повторяющихся картинок – так уж устроено человеческое сознание: при первом взгляде на нечто подобное мы начинаем выискивать одинаковые образы, дабы было на что опереться, – то теперь я ясно видел, что каждый из сотни квадратов абсолютно уникален.

– Хм.

– Здесь пятно.

На отполированной поверхности темнела какая-то бурая клякса.

– Это кровь. У Джеммы рана на руке кровоточила.

– Нолан, так что это вообще такое?

– Не знаю. Словарь. Миф о Сотворении мира. Опись имущества. Ученые разберутся.

– При условии, что они вообще когда-нибудь это увидят.

Я и сам сомневался в реальности подобной перспективы, но признаваться в этом не стал.

– Обязательно увидят, Молл.

– Нолан, а как мы отсюда выберемся?

– Завтра утром Фезер снова проверит, вернулся ли Дилан. Если нет… Мы обсудили с ней возможный план действий: ждать его весь день или проплыть вниз по реке до места, где был разбит лагерь. Она согласна на оба варианта.

– Но куда, черт побери, мог подеваться Дилан?

Эта девушка, в мокром нижнем белье, с дрожащим от обиды и возмущения голосом, меньше всего напоминала сейчас непробиваемую Мамочку Молл.

– Ну, он ведь отправился на поиски еды. Наверное, попросту не рассчитал время. Или не справился с плотом, потому что начался шторм. Может быть, прямо сейчас, пока мы разговариваем, он успешно решает эти проблемы и завтра ни свет ни заря уже будет на месте, после чего наше положение начнет стремительно улучшаться.

Она посмотрела на меня с надеждой:

– Ты и правда так думаешь?

– Ты ведь его видела, Молл: у парня необъятное «эго», а значит, имеются амбиции и чувство собственного достоинства, которые не позволят ему позорно сбежать.

– Хорошо, кабы так.

– Молли, да что с тобой? Ты, разумеется, не обязана ничего объяснять, но если хочешь поделиться – я готов.

Взгляд Молли скользнул по картинкам; она оттолкнулась от камня и побрела к краю платформы. Там она уселась, поджав колени к подбородку и обхватив их руками.

Я устроился неподалеку и вынул из пачки сигарету. Осталось еще одиннадцать штук. Справедливо рассудив, что зажигалку стоит поберечь, я чиркнул спичкой и только сейчас обратил внимание на спичечный коробок. Он был из бара в Санта-Монике, где мы с Кристи провели тот достопамятный вечер, когда я решил поставить крест на киноиндустрии. Владелец бара был невероятным ретроградом, то есть вел непримиримую борьбу с прогрессом в любой его форме. Именно по этой причине в течение многих лет после того, как в Лос-Анджелесе ввели запрет на курение в общественных местах, он упрямо продолжал заказывать для своего бара фирменные спички. Наверное, посетителей, которым чуть за двадцать, этот факт порядком удивлял: зачем в баре, где нельзя курить, спички? Это все равно что вывесить меню в забегаловке, где не подают еду. Воистину, в повседневной реальности тоже есть место останкам давно отжившего прошлого.

Некоторое время мы сидели в тишине: я курил, Молли смотрела на воду.

– Понимаешь… – произнесла она наконец. – Даже не знаю, с чего начать. Я ведь даже к психотерапевту с этим ходила. Только не подумай, что со мной произошло нечто шокирующее и трагичное, что навсегда исковеркало мою судьбу. Вовсе нет.

– Значит, истории о мерзком дядюшке не будет? Какое облегчение.

– У меня просто замечательный дядюшка, – заявила Молл. – Он меня серфингу научил. Но вообще-то… без него тут и правда не обошлось. Хотя сам он об этом даже не догадывается. Короче говоря, как-то раз я проснулась посреди ночи. Мне было тогда семь лет.

Она замолкла и снова начала ритмично дышать: вдох-выдох, вдох-выдох.

А когда успокоилась, то поведала вот что.

Глава 27

– Обычно, если такое случалось, я просто засыпала снова, сама. Я к этому привыкла. К моменту, когда родилась я, родителям уже осточертело вскакивать среди ночи по первому писку моих братьев, поэтому на меня они махнули рукой. Однако в эту ночь что-то было не так. Что-то в доме, в целом мире… было не так.

Я выбралась из кроватки, намереваясь пойти в спальню родителей и попросить кого-нибудь из них меня убаюкать. На полпути я вспомнила, что отца дома нет: он уехал в Сан-Франциско. Но это было даже хорошо: мне нравилось, когда меня укладывала мама. В общем, я прошлепала в их спальню, встала у кровати с маминой стороны – и вдруг поняла, что мамы там нет.

Кровать была в ужасном беспорядке. Ее всегда заправлял отец, я переняла у него эту привычку: всего пара минут – и у комнаты совершенно другой вид. Но маме было все равно. Поэтому сначала я не могла понять: она уже встала или еще не ложилась. Часы с радио, которые мы с братьями ей подарили, показывали двадцать минут второго. Я знала, что когда папы нет дома, мама любит посидеть допоздна у телевизора, и решила проверить. Но это означало спуститься по лестнице на первый этаж, а мне этого не хотелось. Я окончательно проснулась, и дом, огромный и темный, казался мне жутким. А еще я вспомнила, что братьев тоже нет: один ушел к другу на день рождения с ночевкой, а второй уехал на экскурсию в Йосемити. То есть мы остались с мамой одни. Днем, когда мы с ней обедали, это было так здорово, мы еще шутили, что у нас тут настоящее девичье царство. Но сейчас… Я просто хотела, чтобы она лежала в своей кровати и мне не пришлось бы искать ее в этой жуткой темноте. Но еще я знала, что не могу просто вернуться к себе и заснуть – она обязательно должна меня уложить, подоткнуть одеяло. Это было совершенно очевидно и не обсуждалось. Поэтому… я стала спускаться по лестнице.

Сейчас родители переехали, но тогда мы жили в громадном доме. И в нем было очень тихо. Тем не менее я пошла вниз. Освещение давали несколько маленьких ламп, которые не выключали на ночь. Я добралась до гостиной. Мамы нет. Дошлепала до кухни. И там ее нет. Тогда я подумала: ну конечно же, она в комнате отдыха, смотрит телевизор. Но и там ее не оказалось. – Молли посмотрела на меня. – Ее вообще нигде не было.

– То есть ты хочешь сказать… Что именно ты хочешь сказать?

– Мама исчезла. Я заглянула в каждую комнату и в гараж, хотя он даже при свете дня наводил на меня ужас. Я была одна, во всем доме.

– Вот черт. И… что ты сделала?

– А как ты думаешь? Начала истерить. Правда, это была очень тихая истерика. Я снова обошла все комнаты, на обоих этажах. А потом заплакала. Я все ходила по дому, искала маму, а мое воображение рисовало картины одна другой ужаснее. Я пыталась понять, что же такого натворила, что все меня бросили. В конце концов я свернулась клубочком на лестнице да так и сидела там, точно зная, что теперь я одна в целом мире, что мама уже никогда не вернется, и все остальные – тоже.

Сначала исчез отец, потом братья, а теперь меня бросила и мама. А я-то думала, что мы всегда будем вместе, ведь мы – семья. Оказывается, я ошибалась. Дом превратился в холодную, мрачную пещеру, и все, что мне оставалось делать, – это сидеть и тихонько плакать. Вдруг до меня начало доходить, что дело тут совсем в другом: родные меня не бросили – их кто-то забрал. Маму, по крайней мере, точно. Какой-то монстр из темноты. Он похитил мою мамочку и скоро вернется за мной. Мне даже казалось, что я его слышу. Чую его запах. Вот он крадется во тьме, все ближе и ближе… вот уже он встает во весь рост, возвышаясь надо мной… – Молли сильнее обхватила себя руками. – А потом… снаружи раздался какой-то шум, дверь открылась, и в прихожую вошла мама. Я даже не шевельнулась. Не смогла двинуться с места. Я просто сидела, как каменная, и не сводила с мамы глаз. Но эта женщина уже не была моей мамой. Ведь моя мама спала бы в своей кровати или смотрела бы телевизор, понимаешь? Мой мир рухнул. Исчез. А вместе с ним исчезли и все, кого я знала и любила. А эта женщина – она была каким-то неведомым существом, которое проникло в дом под видом моей мамы.

«Это и есть тот самый монстр, – подумала я, – он просто притворяется мамой».

Но вот она подняла голову, увидела меня и бросилась по ступенькам наверх; я сказала, что думала, будто она ушла навсегда, а мама стиснула меня в объятиях так крепко, что я чуть не вскрикнула от боли, и ответила, что всегда будет рядом; потом она напоила меня теплым молоком, отвела в мою комнату, уложила в кроватку и подоткнула одеяло, а сама легла рядом и до самого утра проспала вместе со мной.

– Где же она пропадала?

– Мой дядя – папин брат – жил в десяти милях от нас, на побережье. Он поздно вернулся домой, отпустил таксиста и вдруг обнаружил, что, когда выходил из квартиры, захлопнул дверь, а ключи не взял. Само собой, он был пьян, это я поняла и без маминых объяснений. Не то чтобы он много пил, но иногда случалось. Мы, дети, к этому давно привыкли и даже любили, когда он приходил к нам подвыпивший, – он нас здорово веселил. Поскольку пьяным дядюшка за руль никогда не садился, то отправился пешком до ближайшего места, откуда можно было позвонить, – и позвонил нам. Мама решила, что успеет отвезти ему запасной комплект ключей и вернуться до того, как я проснусь. Потом она сказала, что была не права и сначала стоило меня предупредить. Только и всего.

– Черт возьми, Молл. Сочувствую.

– Чему тут сочувствовать? Я лишь бурно пережила трагедию, которую сама же и выдумала на пустом месте.

– Но ведь очевидно, что это не прошло для тебя бесследно.

Молли улыбнулась:

– И чтобы это понять, я, естественно, долго ходила к психотерапевту. Но… на этом история не заканчивается. Через несколько дней я обо всем забыла. Мы с мамой решили сохранить произошедшее в тайне. Ведь если братья узнают, как я испугалась, они мне потом жизни не дадут: засмеют, будут обзывать трусихой – им, засранцам, только дай повод. Да и вообще, какой смысл вспоминать об этой ночи, если вся семья снова в сборе, а мир вокруг по-прежнему гармоничен и прекрасен.

И вот как-то вечером я играла на улице, а родители на кухне готовили ужин. До меня доносились их голоса и звон посуды, и на душе у меня было радостно и спокойно, и казалось, что так будет всегда. И вот я слышу, как папа рассказывает маме о том, что встретил в городе дядю Пита и его нового бойфренда, что они втроем выпили немного после ужина и что этот бойфренд, судя по всему, отличный парень. На что мама отвечает: вот и замечательно, наконец-то и на улице Пита наступил праздник, он это полностью заслужил. После чего родители переходят на какую-то другую тему. А я некоторое время сижу, перевариваю услышанное – а потом опять принимаюсь за игру. И жизнь вновь идет своим чередом.

Тут Молли повернула голову и уставилась на меня, вопросительно вздернув брови.

– Я ничего не понял. – (Она терпеливо ждала, пока я соображу.) – Тебя потрясло, что твой дядя – гей?

– Господи, да нет же! Об этом все давно знали. Дядя Пит гордился своей ориентацией и не делал из нее тайны, и его семья относилась к этому совершенно нормально.

– А что тогда?

– Мои родители сейчас живут в Сан-Диего. Но детство я провела в Санта-Крузе.

– Да, ты рассказывала. А я вот из Беркли.

– В таком случае тебе хорошо известно и то, что все, кто живет у залива, говоря о «городе», имеют в виду лишь один город.

И тут меня наконец осенило.

– Твой отец рассказывал о своей недавней командировке в Сан-Франциско.

– Да, и в том году это был единственный раз, когда он ездил туда с ночевкой.

– А если дядя Пит со своим бойфрендом находился тогда в Сан-Франциско, то явно не мог звонить твоей матери и просить примчаться к нему на выручку.

– Точно.

– Ну и дела! И что дальше?

– Ничего. Как ты понимаешь, я не стала приставать к маме с расспросами, но мне никак не давала покоя одна мысль: это ведь она предложила сохранить все в тайне. Да, ей наверняка хотелось оградить меня от насмешек братьев, которые не упускали случая надо мной поиздеваться, но… Это было ее предложение, и говорила она очень убедительно. Я до сих пор не знаю, куда мама ездила той ночью. Навряд ли ей вздумалось просто покататься по пустому шоссе, озаренному лунным светом, – иначе она бы так и сказала. Нет, она с кем-то встречалась.

– С кем?

– Не знаю.

– Есть какие-нибудь идеи?

– Несколько месяцев спустя они с отцом вдруг начали ссориться. Ругались громко и подолгу, а следующие год-два вели себя как чужие люди. Папа очень переживал, часто выглядел отстраненным и подавленным. Но потом этот период закончился. Они до сих пор вместе и души друг в дружке не чают. Что бы тогда ни случилось, родители приняли вызов и с достоинством прошли через это испытание, которое в итоге лишь укрепило их отношения. И это прекрасно. Вот только я после того случая изменилась… – Молли пожала плечами.

– Ты знала что-то такое, чего не знал твой отец, – сказал я. – И твои братья. Твоего любимого дядю использовали как фальшивое алиби, но и ему ты тоже не могла ничего рассказать. Плюс ко всему твоя мать оказалась более сложной натурой, чем ты себе представляла, и ты, будучи одной из двух женщин в вашей семье, не могла не задаться вопросом: «А что, если и я такая же?» Короче говоря: прощай, привычный мир простоты и невинности, – здравствуй, порочная вселенная тайн и притворства.

– А ты в этом разбираешься, – улыбнулась Молли. – Прямо в точку попал. Я столько времени ходила по незнакомым людям, которые выслушивали меня за полторы сотни долларов в час. А в итоге все оказалось до банального просто: девочку оставили одну в доме с выключенным светом, поэтому ей теперь некомфортно в темных местах. Конец.

– Как говаривала моя бабуля: «Все мы простенькие кексы, облитые сверху толстым слоем разноцветной глазури».

– Серьезно? Так и говаривала?

– Вообще-то, нет. Женщина она была очень славная, но стряпать ни хрена не умела. Я сам это только что придумал.

– Ха-ха. Но правда состоит в том, что меня потрясла не сама ситуация.

– А что же?

– То, что я узнала благодаря ей. Что за твоей спиной всегда что-то происходит. Что даже те, кто тебя любит, тебе врут. И даже тем, кого любишь ты, доверять нельзя. И что иногда в глубине души ты понимаешь: с этим миром что-то не так – как я поняла тогда, проснувшись ночью. И знаешь, что самое страшное? Когда ты так думаешь – ты оказываешься прав. – Молли пристально посмотрела мне прямо в глаза. – Я ведь и сейчас права, Нолан. Это нехорошее место, в нем таится какое-то зло. И я жалею, что заметила шахту. Лучше бы мы вообще не находили эту пещеру.

Я стойко выдержал ее взгляд, собираясь сказать в ответ что-нибудь вроде: да брось ты, все будет хорошо.

Но так и не смог.

Мы выбрались из бассейна, и, пока Молли надевала свою восхитительно сухую одежду, вызывая во мне муки зависти и сожаления, я глядел на воду. В этот раз я снова отметил про себя, что вода уже не такая прозрачная, как раньше. Более того, по краю бассейна скопились какие-то сгустки, напоминающие простейшие водоросли.

Либо в прошлый раз они ускользнули от моего внимания, либо это мы нарушили баланс местной экосистемы, загрязнили воду чем-то, принесенным из мира снаружи.

И самими собой.

Глава 28

Когда я вновь проснулся, наша импровизированная спальня уже была тускло освещена лежащим на полу фонариком. Особого голода я не чувствовал, а вот пить хотелось страшно. За долгие-долгие годы у меня прочно вошло в привычку начинать день с двух-трех ведер кофе, и в этом Кен меня полностью поддерживает. Мне всегда было искренне жаль глупцов, которые тщились сравняться с нами в количестве кофеина, поглощенного до полудня: когда мы с Кеном в форме и действуем сообща – мы непобедимы. Но сегодня кофе у нас не было, а это означало, что день не предвещает ничего хорошего.

Я поднялся, хрустя суставами, и начал разминать затекшие плечи. Вчерашнее столкновение с Джеммой напомнило о себе тупой болью в пояснице. Прислушавшись к ощущениям в организме, я донес до его сведения, что, как бы ни была велика жажда, довольствоваться ему придется малым, но даже за это он должен быть признателен. После чего отхлебнул воды из бутылки и, прежде чем проглотить, с полминуты держал ее во рту. Кен сделал то же самое и критически оглядел свою бутылку, полную всего на треть.

– Скоро нам придется прогуляться до бассейна и заправиться, – заметил он.

– Не думаю, что это по-прежнему хорошая идея.

И я рассказал ему о событиях этой ночи, не упомянув, однако, о нашем с Молли разговоре. Молли тем временем встала, потянулась и бодро прошествовала мимо нас в главный коридор. Хотелось верить, что я был хоть немного, да причастен к этой перемене в ее настроении.

Кен пожал плечами.

– Если ты видел эти водоросли ночью, значит они были там с самого начала, – сказал он. – Потому что ничто не в состоянии расти так быстро. Разве что бамбук. Или счет в баре Вегаса, где работают одни женщины. Я его, кстати, все равно всегда оплачиваю. И потом, я годами, бывало, такое дерьмо на обед жрал, что тебе и не снилось, а ты меня пугаешь кучкой каких-то одноклеточных. Ты же сам пил ту воду – и ничего, с кишками все вроде в порядке.

– Ну да.

– Вот и славно.

– У меня вопрос, как раз по теме.

Это произнесла Джемма, которая, как выяснилось, стояла от нас всего в нескольких футах. Вид у нее был на редкость нерешительный и даже смущенный.

– Спрашивай.

– Я тут подумала: а какова схема действий в случае, если у кого-то из нас вдруг возникнет потребность избавиться от отходов жизнедеятельности организма? Мне… нужно… для одного моего друга.

– Чего-чего? – не понял Кен.

– Выбери любую комнату, – предложил я, – и отныне это будет нашей официальной уборной. Археологи нас, конечно, проклянут, но, по крайней мере, весь нанесенный ущерб будет сконцентрирован в одном месте. Хотя… К черту археологов! Это же не они оказались тут запертыми.

– Принято, конец связи.

И, с рюкзаком на плечах, Джемма двинулась в сторону одного из коридоров.

– Так вот она о чем, – догадался наконец Кен.

– Да. И ее слова напомнили мне, что мы обезвожены. И что лично мой организм уже давненько не избавлялся от отходов своей жизнедеятельности, включая и те, что в жидкой форме.

– И мой тоже. Ты и правда думаешь, что в бассейн соваться не стоит?

– Пока есть хоть какая-то надежда, я из него пить не стану. Если на фоне обезвоженности мы еще и диарею подхватим, нам конец.

– Обожаю наши с тобой беседы, Нолан. Они всегда такие занимательные.

Тут в зал влетела Молли.

– Ребята, – крикнула она, – Фезер не отвечает!

– Фезер! – уже в пятый раз позвал Кен, а до этого удачи поочередно попытали и я, и Молли, и Пьер.

– Ну и куда она, черт возьми, подевалась?

– Может, решила не дожидаться, когда мы проснемся, и ушла? – предположила Молли. – Сейчас полвосьмого, значит снаружи уже часа два как светло.

– С чего бы ей уходить без предупреждения?

– Вдруг она пыталась нас разбудить, но мы слишком крепко спали?

– Сомневаюсь, – возразил Пьер. – Я, например, проснулся в четыре.

– Серьезно?

Он слегка смутился:

– Мне дважды послышался какой-то звук, как будто упало что-то тяжелое. Приснилось, наверное, но после этого я уже не смог заснуть.

– А что, если Фезер попросту перепутала время?

– У нее на руке часы, – сказала Молли. – Она мне их показывала.

– Может, Фезер отправилась на разведку, – произнес Пьер. – Проверить, нельзя ли разрушить стену из камней в противоположном конце коридора. Или осматривает один из тех боковых туннелей – вдруг мы что-то упустили из вида. Ушла слишком далеко – они ведь длинные, – поэтому и не слышит, как мы ее зовем.

Я поразмышлял над его словами.

– С первым вариантом я, пожалуй, согласен. Но боковые туннели? Ты сам бы туда пошел? В одиночку?

– Ну да, если необходимо.

– А если такой необходимости нет? И у тебя с собой лишь фонарик с подсаженными батарейками, который может погаснуть в любой момент?

– Тогда навряд ли.

– Можно использовать в качестве фонарика телефон, – вставил Кен.

– Но у Фезер его нет, – возразила Молли. – Он остался в ее рюкзаке, а рюкзак у нас.

– В любом случае, – вздохнул я, – не верю я, что она в туннеле. А если бы ушла в противоположный конец коридора, то уже давно бы отозвалась.

– Где же она тогда? – спросила Молли.

Она уже некоторое время почесывала руку, и я решил, что это, вероятно, на нервной почве.

Я еще раз, очень громко, позвал Фезер. Все внимательно прислушались – но ответом нам по-прежнему была тишина.

– Кто последним с ней разговаривал? – поинтересовалась вдруг Молли.

– Я. Потом она заснула, – сказал я.

– С чего ты это взял?

– С того, что она перестала мне отвечать.

Молли уставилась на меня.

– Чего ты так смотришь? Что, скажи на милость, с ней еще могло случиться?

Она пожала плечами.

– Нет, Молл, ты сама подумай. Об этом месте ни одна живая душа не знает! Что, по-твоему, могло угрожать Фезер?

– Нолан, угомонись, – приказал Кен.

Я сделал глубокий вдох – и только после этого понял, что устроил настоящую истерику.

– Простите меня.

Молли тряхнула головой и улыбнулась: ничего страшного. Вот только сам я так не считал. В этот момент в коридор вошла Джемма и направилась к нам. Мы дружно повернулись к ней, не зная, как сообщить последние новости.

– Что такое? – вскинулась она. – Господи ты боже мой, ну сколько можно? Да, я только что сходила в туалет. Женщины тоже ходят по большому, ясно вам? Смиритесь!

– Фезер исчезла, – пробормотала Молли.

– Ой.

Вернувшись в зал, мы, словно действуя по какому-то негласному соглашению, принялись говорить о хорошем. Пьер высказал предположение, что Фезер либо отправилась за помощью вместе с Диланом, либо дала ему необходимые указания и скоро вернется. И остальные единодушно согласились со второй версией. А поскольку Фезер действительно ушла очень рано, стало быть, ждать осталось совсем недолго. Мы обсуждали это спокойно и уверенно, даже оживленно. Все отлично. Никто не паникует. Ничуть.

Все откусили по кусочку от своих сэндвичей. Кен предложил мне свой, но я отрицательно мотнул головой:

– Никаких перекусов до обеда. Боюсь аппетит испортить. Прибереги его для меня.

Внезапно я почувствовал, как что-то укололо меня в левую руку. Я дернулся и машинально шлепнул по месту укола правой ладонью. Когда я поднял ладонь, под ней краснело пятнышко крови.

– Комар.

– И какого лешего ему здесь делать?

– Комары вездесущи, друг мой.

– Нет, я серьезно: что ему здесь делать? Ему же до вчерашнего дня жрать было нечего.

– Залетел через шахту. Может, кто-то на своей одежде его принес. Или здесь есть какая-нибудь крошечная щель.

– Какая щель, Нолан? Отсюда в любую сторону – скала толщиной в четверть мили, как минимум.

– Кен, я не знаю. Да и какая разница – он все равно уже сдох.

– А я видел жука, – поделился Пьер. – Ночью. Я долго не мог уснуть и решил проверить, который час. Включил телефон, а на экране сидел какой-то жук.

– Типа комара?

– Нет, это был маленький жук.

Я повернулся к Джемме:

– Ты из нас самая умная. Чем питаются жуки?

– Не знаю. Листьями. Мелкими насекомыми. Кормом для жуков.

Кен воззрился на меня:

– Твои соображения?

– Не могу ничего утверждать наверняка, – ответил я, почесывая затылок, – но вчера Пьер показал мне вон в том коридоре одну комнату, в которой очень скверно пахнет. Даже воняет, откровенно говоря.

– А я с вами не пошел. Как обидно.

– Мы не успели толком ее осмотреть, потому что услышали ваши крики. Но если подумать: откуда там взялся такой запах?

– Какой именно?

– Сухой, затхлый, с нотками мертвечины.

– По описанию напоминает мерло.

– По мне, так это чистая органика. Постойте-ка… а вдруг там что-то гниет? Или уже давно сгнило, но запах не выветрился, потому что ветра здесь не бывает? Растения, возможно, или… или какое-нибудь мелкое животное?

– То есть, следуя твоей логике, если там гниет животное, то оно должно было как-то туда попасть?

– Совершенно верно. И я в жизни не поверю, что оно могло вскарабкаться сюда так же, как и мы, через шахту.

– А могло оно проникнуть сюда через выход, замурованный Кинкейдом? И как долго запах сохраняется в замкнутом пространстве?

– Понятия не имею. Но Кинкейд упоминал некое помещение, где стоял отвратительный запах. Это было сто лет назад. Столько ни один запах не продержится. А еще он говорил, что из-за вони и непроглядной темноты им так и не удалось исследовать ту комнату.

– И ты надеешься, что в ее глубинах скрыта еще одна шахта, в которую время от времени падает какой-нибудь зазевавшийся койот и по которой мы сможем выбраться наружу?

– Пока других идей у меня нет. А у тебя?

Глава 29

Мы оставили Пьеру с Джеммой телефоны, наказали тут же, как только вернется Фезер, бежать к нам сломя голову, взяли самый большой фонарик и отправились в тот самый коридор.

– Мать моя! – выдохнула Молли, едва мы переступили порог комнаты. – Ты был прав! Ну и вонь!

– А мне нравится, – сказал Кен.

– Это потому что ты извращенец.

– Ну что же, не стану спорить.

Молли, стоявшая между нами, водила фонариком из стороны в сторону. Комната представляла собой вытянутый правильный прямоугольник, как и зал с исписанной символами стеной, только здесь никаких надписей не было.

Мы продвигались вперед очень медленно, пытаясь хоть немного привыкнуть к весьма специфическому запаху. Несмотря на то что он был довольно слабым, в нем чувствовалось нечто исключительно мерзкое. Он буквально окутывал нас с ног до головы, вкрадчиво, неумолимо, и с каждым шагом становился все плотнее и насыщеннее. Пришлось дышать ртом, но особого облегчения это не принесло, и уже через минуту возникло ощущение, будто на языке осела какая-то дрянь.

– Я готов отказаться от этой затеи, – признался я.

– Я тоже. Но сначала посмотрите сюда, – приглушенно ответила Молли, зажимая рот и нос ладонью. – Она опустила фонарик, и его луч скользил по полу.

– Куда именно?

Молли осветила ту часть, которую мы уже прошли, а затем снова направила фонарик на пол перед нами.

– Разницу видите?

Впереди на полу было разлито что-то темное, и чем глубже мы продвигались, тем толще становился слой этого вещества. Его цвет был неоднородным и варьировался от темно-серого до иссиня-черного.

Я присел на корточки, послюнил палец и провел им по черному пятну.

– Гладкое, – сказал я. – И очень твердое. Как будто что-то запеклось при очень высокой температуре.

– Это от него тут такой аромат?

– Не уверен. Возможно. – Я понюхал палец. – Да, так и есть.

– Скверно, – проворчал Кен.

– Почему? – не поняла Молли.

– Потому что, найди мы пару дохлых крыс, у нас был бы шанс. Но если это всего лишь какая-то вонючая жижа, вытекшая из скалы в незапамятные времена, то плохо наше дело.

– Но мы пока не знаем наверняка, – возразил я. – Давайте осмотрим здесь все.

И мы снова двинулись вперед, по направлению к правой стене. Слой непонятного вещества на полу становился все толще, чернее и блестел, словно стекло.

– Вы на стены поглядите, – сказал Кен.

Молли направила фонарик вверх. Окраска стен здесь тоже претерпела изменения, но несколько иного рода. Они, как и потолок, были черными из-за въевшейся в них сажи.

– Прости, Нолан, – вздохнул Кен, – но, по-моему, ловить тут нечего. Был пожар, что-то сгорело, или расплавилось, или вытекло откуда-то на пол и окаменело, а теперь производит эту вонь, вот и все.

Я чувствовал себя странно. Мы стояли посреди комнаты, в которой сотни тысяч лет назад по какой-то неведомой причине, которую мы никогда не узнаем, бушевало пламя, и все, что осталось на нашу долю, – эти его неприятные отголоски, напоминавшие о том, что выхода отсюда у нас нет.

– Да. Думаю, ты прав.

Мы с Кеном ждали Молли, которая решила пройти еще немного вглубь комнаты. У меня уже давно болела голова, и боль становилась все мучительнее. Вдобавок мой желудок выдал громкое протяжное урчание.

– Когда вернемся – съешь кусок сэндвича, – наказал Кен.

– Ладно. Но скоро у нас закончатся и сэндвичи, и орешки, и батончики – и что дальше?

– Хреновая перспектива, Нолан. А знаешь, что с этим местом не так?

– Теряюсь в догадках. Вообще все?

– Здесь нет ничего интересного. Пусто. Только каменные шары в той комнате с бассейном – и больше ничего.

– Может, Кинкейд со товарищи все вынесли?

– Все до последней штуковины? Весьма дерьмовая археологическая практика, даже по меркам того времени. Ну да бог с ними. Я вот что хотел сказать. Раз уж с этой комнатушкой мы облажались, не поискать ли нам что-нибудь, что могло бы сгодиться для разбивания камней?

– Зачем?!

– Затем, что по-иному нам отсюда не выбраться.

– Ты шутишь, да?

– Я не говорю, что нужно прорубить туннель. Мы попробуем расширить зазор между стеной и сферой, чтобы через него мог проскользнуть кто-нибудь постройнее, Джемма к примеру.

– Это скалы, Кен. Имейся у нас специальные инструменты и динамит, еще бы куда ни шло. Но стучать по ним камешком – это слишком энергозатратное упражнение, которое мы просто не можем себе позволить.

Кен открыл было рот, но подумал – и снова закрыл. Затем кивнул:

– Да уж. Согласен. Но тогда… что будем делать?

Почему-то именно сейчас, слушая, как Кен почти серьезно рассуждает о необходимости выдолбить в стене проход, я внезапно осознал весь ужас нашего положения. Обычно, когда наступают трудные времена, какая-то часть тебя упорно отказывается поддаваться унынию и уверенно заявляет, что решение существует, просто пока ты до него недодумался. Этакий внутренний голос, который тихонько бубнит нечто утешительное вроде: «Ситуация, конечно, паршивая, но это ничего – тебя вот-вот осенит, и тогда все снова будет хорошо». А вдруг не осенит, поскольку никакого Гениального Решения в принципе не существует? Что, если ситуация, в которую ты попал, не просто паршивая, а безнадежная?

– Проклятье, Кен! – сказал я. – Мне так жаль, что я всех нас в это втянул.

– Не будь болваном, Нолан. Это чисто продюсерская привычка – вечно придумывать план Б. Все хорошо. Будем ждать Фезер. И чем дольше ждем – тем лучше.

– То есть?

– Это означает, что они с Диланом наконец встретились и вместе отправились за помощью. Вчера Фезер не было всего несколько часов, и она вернулась ни с чем, так? То есть, если ее отсутствие затянется, то лишь потому, что у нее появилась работа. По крайней мере, именно это я упорно внушаю самому себе.

– Ну и как? Помогает?

– Иди на хрен. Кстати, ты в курсе, что без конца скребешь затылок?

– Чего?

Он указал на мою руку, и тут только я понял, что так оно и есть. Причем я уже здорово расчесал кожу.

– А еще плечо. И Молли тоже постоянно чешется.

– Наверное, это из-за пота.

– Или из-за того, что вы оба плавали сегодня ночью в бассейне. Ты ведь говорил, что вода зацвела? Вот и чешетесь теперь, как блохастые кошаки.

– Ты на что намекаешь?

– Всего лишь указываю на причинно-следственную связь, приятель.

Я так и не понял, к чему он клонит. Голова гудела от боли, и пить хотелось нестерпимо.

– Эй, ребята, – позвала Молли. Ее голос доносился из дальнего конца комнаты. – Здесь в стене кое-что есть.

Глава 30

Оказалось, что между нами и Молли целых двадцать ярдов, – я даже не ожидал, что эта комната настолько длинная. Задняя стена отличалась от прочих тем, что ее оставили в неизменном виде, и выглядела она так, как и подобает выглядеть стене пещеры, созданной природой: никаких прямых линий, лишь грубая, шероховатая порода. А в стене зиял проем – трещина, судя по всему, естественного происхождения, достигающая в средней части двух-трех футов в ширину.

Молли посветила внутрь, и мы увидели кривой узкий проход.

– Совсем другое дело, – обрадовался Кен.

– Позовем остальных?

– Нет, – сказал я. – Пока хватит и нас троих. Да и Фезер может вернуться в любой момент. Позовем, если выяснится, что он действительно куда-то ведет. Эх, налобный фонарик бы сейчас очень пригодился, жаль, я, идиот, его не захватил.

Я взял фонарик Молли и шагнул в «коридор», который и в самом деле был всего-навсего разломом в скале. Очень странно: потратить немыслимое количество времени и труда на строительство комнаты – но так и не довести дело до конца.

– Впереди будет совсем узко.

– В каком смысле? – осведомился Кен.

– В прямом, балбес. Почему они не превратили это в очередной коридор?

– А что, если стена треснула после того, как здесь уже все построили? Например, в результате землетрясения. Может такое быть?

– Не знаю, я ведь не геолог. И все же, думаю, навряд ли. Стена ведь тоже не тронута. Скорее всего, потому, что, когда строители взялись за комнату, разлом в стене уже был, и по какой-то причине они решили оставить ее в первозданном виде.

Я продвигался очень осторожно: один неверный шаг – и вывих лодыжки обеспечен. За мной, на расстоянии нескольких футов, следовал Кен, а за ним – Молли.

Через какое-то время трещина резко пошла влево и стала еще уже – настолько, что двигаться нам пришлось сначала боком, а потом – еще и сгорбившись.

– А мы уверены, что он хоть куда-нибудь ведет? – Голос у Молли был напряженный. – Я имею в виду, куда-нибудь, куда нам нужно?

Еще футов через двадцать я остановился. Мало того что проход становился все уже, так еще и потолок опускался все ниже. Хорошо хоть мерзкий запах здесь почти не ощущался.

– Дальше придется ползти, – объявил я. – Если кто-то желает повернуть назад… пожалуй, сейчас идеальный момент.

– Не болтай попусту, – отозвался Кен.

Я повесил фонарик на шею и опустился на корточки. Глубокий вдох. Не могу сказать, что мне некомфортно в тесных помещениях, но в данном случае речь шла о предельно возможной степени тесноты. Тихий голосок на периферии моего сознания настойчиво предлагал удариться в панику. Если Молли сейчас не психанет, значит выдержки и самообладания у нее в разы больше, чем у меня. Что ждет нас в конце? Хотелось верить, что не глухая стена, хотя утверждать что-либо наверняка в тусклом свете фонарика было невозможно.

Мы упорно ползли вперед. Мне казалось, что разлом вел наверх, правда под совершенно незначительным углом – может быть, всего в несколько градусов. Если так, то, чтобы выбраться на поверхность, нужно проползти сквозь сотни миль породы. Я выставлял ногу вперед, ощупывал стены и потолок и только после этого передвигал вторую ногу. И потом повторял все заново.

Это был бесконечный, изнуряющий путь. Воздух загустел от нашего тяжелого дыхания и стонов, зато в нем не осталось и намека на ту прежнюю невыносимую вонь. В расщелине пахло лишь пылью, что, в сочетании с невообразимой теснотой, создавало ощущение каменного гроба.

Через десять минут, когда я уже был готов сдаться, потолок надо мной вдруг исчез, а сам проход стал несколько шире.

Меня эти перемены застали врасплох, и потому еще фута три я полз все в той же скрюченной позе, прежде чем отважился выпрямиться.

– Цель достигнута? – услышал я сдавленный голос Кена.

– Не знаю. Но уже можно встать во весь рост.

– И на том спасибо.

Я смотрел, как Кен выползает из тесной щели, будто пухлая, злая пробка из горлышка бутылки с шампанским. По его побагровевшему лицу ручьями струился пот. Появление Молли было более грациозным, однако и ей, судя по ее виду, наше приключение не принесло особой радости.

– Так, – сказал Кен. – А теперь давай ты повернешься – и обнаружишь у себя за спиной скоростной лифт, доверху заставленный пивом, который древние храмостроители предусмотрительно оставили здесь специально для нас.

Я повернулся, выставив перед собой фонарик.

Помещение, в котором мы оказались, было пятнадцати футов в ширину. В паре ярдов над нашими головами возвышался скошенный потолок. Над полом явно потрудились, чтобы сделать его хоть немного, но все же более ровным. Судить о том, как далеко простирается эта пещера, было невозможно – не хватало мощности фонарика.

Правая стена была грубой и необработанной, а левая – гладкой и плоской, непонятно, правда, благодаря чему – стараниям природы или человека. Но главное заключалось в другом: одного-единственного взгляда на нее было достаточно, чтобы начать задаваться вопросами совсем иного рода.

– Чтоб меня! – выдохнул Кен.

Стену покрывали рисунки.

Они начинались сразу, с того места, где разлом переходил в пещеру, – крупные изображения, каждое в высоту не менее двух футов, выполненные в небрежной манере. Среди них были и заштрихованные фигуры, но в большинстве своем рисунки представляли собой лишь контуры предметов и напоминали эскизы.

Не берусь сказать, что означал первый рисунок, но второй отдаленно походил на изображение птицы или, скорее, насекомого, поскольку у этого существа было больше двух ног.

Одна из картинок смахивала на орла или кондора с очень странной головой. Другая вызывала ассоциации с каким-то мелким зверьком, наподобие крысы.

Некоторые были нарисованы чем-то черным, возможно углем, другие – как будто мелом, и все они, избавленные от пагубного влияния стихии, выглядели такими яркими и свежими, словно их нарисовали лишь вчера.

Я направил луч фонарика вдоль стены – картинки шли сплошным рядом и исчезали во мраке. Если бы нечто подобное обнаружили во Франции или в Германии, их происхождение не вызвало бы никаких сомнений: слишком явное сходство с наскальными изображениями из пещеры Ласко, которым почти двадцать тысяч лет.

Вот так зрелище! Несколько минут мы просто стояли и с ошарашенным видом взирали на все это. У меня не было слов. Но у Кена они, само собой, нашлись.

– Нолан, это сделали неандертальцы. В хорошем смысле слова.

– Нет. Это поздний палеолит. Что совершенно невозможно, поскольку Северная Америка никогда не была колыбелью человека разумного. Здесь он появился много позже, уж точно не в эпоху наскальной живописи.

– Это кто сказал?

– Да практически все так считают. Тут даже ярые сторонники альтернативной истории скромно затихают: доказательств-то нет.

– За исключением здоровенной стены, разрисованной умельцами эпохи неолита.

– А Кинкейд и его спутники не были в этой пещере? – спросила Молли.

– Нет, – ответил я. – Их отпугнула вонь, так что дальше порога той комнаты они не прошли.

– Это колоссально, – восхитился Кен. – Мы ступили на неизведанную территорию, Нолан. Мы первые европейцы – а может, и вовсе первые люди со времен каменного века, – которые здесь побывали. Да это же, черт побери, всю историю с ног на голову перевернет, ты и сам знаешь.

– Да-а, – протянула Молли. Откинув назад свою симпатичную головку, она задумчиво разглядывала рисунки на верхней части стены. – Будет обидно, если мы так и умрем здесь, никому об этом не рассказав.

Мы с Кеном развернулись и возмущенно уставились на нее.

– Пардон, – смущенно пробормотала она.

Мы медленно шли вдоль стены, внимательно изучая каждое изображение. По мере того как мы продвигались, они становились все более грубыми и словно бы нарисованными наспех, как будто у художников уже не оставалось времени. Нам попались еще несколько птиц, бизон, рыба, существо, напоминавшее саблезубого тигра, паук с волнистыми лапами, и все они смотрели в одну сторону. О значении некоторых рисунков приходилось лишь догадываться. Возможно, волк. Этот зверь вроде бы похож на мамонта. А вот что-то вроде антилопы, стоящей на задних ногах, причем передние ноги совсем коротенькие.

– Нолан, – позвала Молли. – Посмотри-ка сюда.

На первый взгляд это был весьма упитанный олень, запечатленный либо вставшим на дыбы, либо в прыжке. Однако, рассмотрев изображение получше, я понял, что это вовсе не олень, а какая-то мощная фигура с огромной узловатой головой.

– Напоминает рисунки на Газетной скале в Юте, о которой ты рассказывал Джемме.

– Да. И это лишь в очередной раз доказывает, что юные хопи совершали паломничество в Гранд-Каньон. Причем… начиная с поистине незапамятных времен.

– А что там справа от него? – спросил Кен. – Это что-то значит?

Справа от медведеподобной фигуры, вопреки нашим ожиданиям, не было рисунков животных: вместо них стену украшали отпечатки ладоней – черные, коричневые и белые. Судя по тому, что художники оставляли след левой ладони, я предположил, что они были правшами, хотя один отпечаток правой я все-таки заметил.

– Это люди, – сказал я. – Животных рисовали, а людей обозначали отпечатками рук. Может, так они пытались сообщить миру: «Мы – другие. Мы отличаемся от зверей, поскольку умеем рисовать. И мы создали это место и все, что в нем есть». Меня другой вопрос интересует: когда именно все это происходило?

Изображения Ласко датируют пятнадцатым тысячелетием до нашей эры, однако это не самый древний памятник наскальной живописи: помимо других пещер, рисунки в которых относятся к раннему палеолиту и в два раза старше, обнаружены также и подземные локации с более примитивными изображениями, выполненными сто семьдесят тысяч лет назад.

– Но один человек тут все-таки есть, – заметил Кен. – Настоящий великан.

Едва я повернулся, чтобы тоже взглянуть на рисунок, как вдруг свет фонарика резко потускнел, окрасив стену в грязно-желтый цвет, и задрожал.

А потом погас.

Из архивов Нолана Мура. Наскальная живопись в пещере Ласко

Глава 31

Я несколько раз щелкнул кнопкой, выключая и включая фонарик, но результатом были лишь еще одна порция угасающего света, мерцание, а затем, когда батарейки сели окончательно, снова наступила темнота.

– Волшебно, – сказал Кен.

– У кого-нибудь есть запасной фонарик или телефон?

– Нет, – бесцветным голосом ответила Молли.

Я все ждал, когда глаза привыкнут к темноте, но вскоре понял, какой я идиот. Здесь ведь нет света. Вообще. Здесь с самого начала времен царит тьма. И все, что способны видеть глаза, – это цветные точки, которые порождает мозг в попытках хоть что-то различить в этой угольной черноте.

– Так, – произнес я. – Ладно. Это… это, конечно, не очень весело, но ведь могло быть и хуже.

– Я с большим нетерпением жду продолжения, Нолан. Ну же, развивай свою мысль.

– По крайней мере, мы знаем дорогу назад.

– Вот дерьмо! – внезапно и очень громко воскликнула Молли. – Мы в полной жопе!

Мне еще не доводилось слышать, как наша Молли бранится. Ее слова гулким эхом прокатились по пещере, и все снова стихло.

– Ничего, солнышко, – успокоил ее Кен. – Нолан прав. Мы вернемся по собственным следам, это несложно.

Я вытянул руку и, нащупав в темноте плечо Молли, легонько его сжал. Бедняжку трясло.

– Ну же, Молл. Все будет хорошо.

Она молчала.

– Нолан, – решительно заявил Кен, – ты идешь первым. Молл, вставай за ним и хватайся за это недоразумение, что на нем надето. Кстати, Нолан, а я говорил, что ты в этой рубахе похож на Гамлета в исполнении актера драмкружка? А еще на официанта из гей-ресторана восьмидесятых?

– Неоднократно. Однажды ты мне даже письмо по электронной почте отправил.

– Да что ты? А я и не помню.

– Вероятно, ты был в стельку пьян. Даже собственное имя с ошибками написал.

– А мне нравится эта рубашка, – тихонько сказала Молли.

– Понял? Так-то, – поддразнил я Кена, испытывая неимоверное облегчение. Нашим маленьким представлением мы добились желаемой цели. То есть я предполагал, что именно с целью успокоить Молли Кен и начал эту перепалку, хотя вполне могло статься, что ему просто захотелось лишний раз поиздеваться над моим нарядом. – Вот за нее, Молл, и хватайся.

– И не паникуй, если вдруг почувствуешь на плече чью-то руку, – добавил Кен. – Это моя.

Мы выстроились друг за другом и приготовились идти.

Первым делом я перешел на противоположную сторону: поскольку придется держаться за стену, то лучше за ту, на которой нет бесценных росписей. Двигался я определенным образом: медленно, в одном и том же темпе, слегка согнув колени; я выносил одну ногу вперед, проводил пяткой по земле, прощупывая неровности, а потом опускал носок и повторял то же самое второй ногой. Сначала я даже не отдавал себе отчета в том, что двигаюсь как-то по-особенному, – это получилось само собой. А потом кое-что вспомнил: однажды Кристи подарила мне на день рождения двухмесячный абонемент на занятия боевым искусством тайчи с индивидуальным инструктором. Зачем она это сделала – понятия не имею, сам я к подобным практикам никогда не проявлял интереса, – однако мне понравилось. И хотя самостоятельно, в перерывах между уроками, я почти не занимался, моя походка и движения изменились. И вот теперь, десять лет спустя, эти навыки дали о себе знать: я крался глубоко под землей, в полной темноте, ловко минуя препятствия, словно какой-нибудь ниндзя.

Какое счастье, что Кен этого не видел.

На то, чтобы вернуться к входу в пещеру, нам потребовалось десять минут. За это время Кен дважды ругнулся – предположительно, ушиб большой палец, поставив ногу не туда. Молли не проронила ни слова, но и хватку не ослабляла. Наконец я почувствовал, что стена стала более шершавой. Продолжая держаться за нее левой рукой, я начал шарить в воздухе правой, стараясь нащупать заднюю стену. Когда это произошло, я остановился.

– Ну все, – сказал я, – перемещаемся вправо, находим ту щель – и вперед.

– О боже, – прошептала Молли.

Щель нашлась уже через минуту. Я ощупал края и, опустившись на корточки, вполз в проем. Хоть я и старался действовать предельно осторожно, все равно треснулся макушкой о низкий потолок.

Оказавшись внутри, я на мгновение замер.

В прошлый раз свет не очень-то облегчал задачу, и его отсутствие сейчас навряд ли создаст дополнительное препятствие: ну да, ударюсь пару раз головой, получу несколько царапин, но в целом – какая разница?

Да самая что ни на есть громадная. Любой человек, не задумываясь, пройдет по узкой дорожке из выложенных друг за другом кирпичей. Но если эту дорожку поднять на сто футов над землей, лишь единицы не оступятся и не упадут. Для тела разницы нет никакой, но для мозга… Он в панике просчитает наихудший вариант развития событий и собьет тело с толку, заставив его забыть о врожденном чувстве баланса.

Так вот, протискиваться по тесному туннелю в условиях кромешной темноты – это почти то же самое. В этот момент в твоей черепной коробке скачет сотня мыслей, но среди них нет ни одной из разряда «О, вот здорово!».

Я сжался так сильно, как только смог, и, смирившись с перспективой возможных увечий, начал двигаться вперед, придерживаясь того же принципа, что и на пути сюда: выставить ногу на дюйм, ощупать стены, подтянуть вторую ногу и так далее. А чтобы глаза не вводили меня в заблуждение, порождая призрачные образы, я их закрыл.

И полностью сосредоточился на ощущениях, получаемых через другие органы чувств: шероховатости стен под пальцами, неровности пола под ногами, запахе пыли. Каждый шаг давался мне с трудом, но, к счастью, мы направлялись не туда, а обратно. И я знал, что меня ждет в конце. Если проявить терпение, рано или поздно достигнешь цели. Я полностью погрузился в процесс, отрешившись от всего остального, но в какой-то момент услышал за спиной учащенное дыхание.

– Молл? Как ты?

– Я не смогу. Больше просто не выдержу. Я хочу наружу.

– Мы туда и направляемся, милая, – терпеливо ответил Кен. – Наружу. Просто продолжай в том же духе.

– Не могу. Мне плохо. Мы все здесь умрем, я знаю, да и черт с ним, но только не в этом туннеле. Я не могу умереть в этом туннеле. Я хочу наружу. Я ДОЛЖНА ОТСЮДА ВЫБРАТЬСЯ!

Я остановился.

– Крикни еще раз, Молл. Не держи в себе.

– Я… – начала она, но не смогла продолжить и расплакалась.

– Молл, иди сюда, ко мне.

Молли подползла и уткнулась влажным лбом мне в плечо. Бедняжка дрожала всем телом.

– Ты ошибаешься, Молл. Мы здесь не умрем.

– Неправда.

– Правда. На Фезер можно положиться. Она спустится к реке. Или уже спустилась. Дилан наверняка там, а он у нас накачанный тестостероном мачо, который только и ждет удобного случая отличиться, и наше спасение – как раз тот самый случай. Ты же его видела – уж этот парень выложится по полной, иначе не видать ему вожделенных лавров героя. Как сама думаешь?

Она пробормотала в ответ что-то невнятное.

– И знаешь, что еще? – не унимался я. – Даже если Дилан вдруг струсил и сбежал, или потопил плот, или его похитили инопланетяне, нас спасет Фезер. Я верю, что она доплывет до берега и будет ждать там до тех пор, пока не увидит какую-нибудь лодку, а когда увидит – станет кричать во весь голос, пока ее не заметят. И кто-нибудь обязательно придет нам на помощь, Молл. Не сегодня, так завтра. Нам лишь нужно взять себя в руки и немного потерпеть. Да, это не просто, но мы обязательно справимся. А как же иначе? Ведь снаружи нас ждет самая настоящая слава. Разумеется, первым делом все-таки надо выбраться из этой расщелины. Потому что здесь на редкость хреново. Но именно отсюда – с этого самого места, с этого самого момента – начинается новый отсчет наших жизней. И мы пройдем по этому пути. Вместе. Согласна?

– Да, – еле слышно произнесла она. А затем снова, но уже громче: – Да! Простите меня.

– Не извиняйся. Ты молодчина, Молл. На твоем месте я бы уже давно взорвался. Признаться, я тоже не в восторге от нашей дерьмовой прогулки. Поэтому давайте побыстрее с ней покончим.

С этими словами я двинулся вперед и через несколько секунд почувствовал, как Молли снова вцепилась в мою рубашку.

Так мы и ползли. Медленно, очень и очень медленно.

А потом мы услышали крик.

Глава 32

Это был истошный вопль, внезапный и парализующий. И через секунду он повторился.

– Что за черт? – спросил Кен.

– Это Джемма, – ответил я.

Плюнув на осторожность, я рванулся вперед, обдирая в кровь локти. Я чувствовал, что начинаю задыхаться, но из последних сил старался не поддаваться панике. В очередной раз подняв руки, чтобы ощупать потолок, я понял, что его там нет: мы добрались до того участка, где можно было выпрямиться во весь рост.

– Мы почти пришли.

Этот отрезок пути оказался длиннее, чем я думал, но здесь по крайней мере больше не приходилось ползти на карачках. В спешке я угодил в какую-то щель в полу и едва не вывихнул лодыжку, поэтому был вынужден сбавить скорость. К сожалению, о том, что разлом находится выше уровня пола в комнате, я вспомнил слишком поздно.

– Я уже снаружи, – прокряхтел я, поднимаясь на ноги.

Тут мой желудок судорожно сжался, и я поскорей захлопнул рот: вонь стояла просто невыносимая. Прикрыв рукой нос, я сделал пару шагов вперед, пытаясь сориентироваться в пространстве. Позади меня раздался шум – это вывалились Молли с Кеном.

– Понял, куда идти? – спросил Кен.

– Думаю, да.

Я вытянул руки, нашарил обоих своих спутников и, схватив каждого за плечо, встал между ними.

И мы вместе шагнули во тьму. Я сразу сообразил: кое-что здесь не так, как в прошлый раз. Но не успел высказать свои соображения, поскольку Молли меня опередила:

– У вас тоже ноги прилипают?

– Ага, – отозвался Кен. – Эта черная хрень превратилась в смолу.

– Может, мы не туда свернули? – предположил я. – Хотя какая разница? Идем!

Как выяснилось, с направлением мы почти не прогадали, промахнувшись мимо дверного проема всего на пару футов. Выбравшись в коридор, мы увидели тусклый свет, исходивший из главного зала. Никогда бы не подумал, что подобное зрелище может так меня обрадовать.

Я выпустил Молли и Кена из своей мертвой хватки, и мы побежали.

Пьер и Джемма стояли посредине зала, спина к спине. У каждого в руке был зажженный фонарик.

– Что такое?

Джемма неистово размахивала своим фонариком в разные стороны. Молли медленно направилась к ней, выставив руки вперед, словно говоря: «Успокойся, все хорошо». А ведь сама еще десять минут назад была на грани нервного срыва. Вот бы мне такую способность к самовосстановлению.

Пьер поспешил нам навстречу:

– Джемма. Она…

– Я что-то почувствовала! – завопила Джемма. – Что-то коснулось моей ноги!

Я посмотрел на Пьера. Тот лишь пожал плечами.

– Ты смогла разглядеть, что это было?

– Мы сидели в темноте, – принялся объяснять Пьер. – Я подумал, что стоит поберечь батарейки.

– И молодец, – похвалил я. – А мы остались без света. Кстати, сейчас он не нужен.

– Ты прав.

Пьер выключил фонарик, но Джемма продолжала размахивать своим, как световым мечом. Молли положила ладонь ей на руку и что-то тихо сказала.

– Мы сидели в центре, спина к спине, – продолжал Пьер. – И разговаривали. Иногда ходили к шару, пробовали позвать Фезер. Вас все не было, и мы уже начали потихоньку нервничать. В общем, Джемма рассказывала мне про свои статьи, а потом вдруг вскочила, крича, что кто-то тронул ее за ногу.

– А ты что-нибудь почувствовал? Может, услышал какой-то странный звук?

Он покачал головой:

– Нет, я ведь смотрел в противоположную сторону. А вам попалось что-нибудь интересное? Могло это быть какое-то животное? Крыса, например?

– Навряд ли, – ответил я. – Мы нашли кое-что, но все неодушевленное.

– Тогда кто это был?

– Понятия не имею.

Оставив их с Кеном, я пошел туда, где стояли Молли и Джемма, которая уже слегка успокоилась.

– Здесь что-то было, – выпалила Джемма. – Оно коснулось моей ноги. И не надо говорить, что мне всего лишь показалось.

– А ты точно уверена, что это был не сквозняк? – осторожно спросил я. – Или… это лишь одна из версий, не более… рука Пьера? Вдруг случайно соскользнула? Или… не случайно?

– Нет! – Джемма вспыхнула от негодования. – Мы сидели спиной друг к другу. И Пьер не такой. Да и вообще, Нолан, иди ты в задницу со своими версиями! Я не идиотка и прекрасно знаю, что именно почувствовала.

– Хорошо-хорошо, – сказал я примирительно. – А ты… смогла понять, насколько оно большое? И на что вообще похоже?

– Оно явно больше мыши. Я сидела… – она плюхнулась на пол, поджала колени к подбородку и положила на них руки, – вот так. И вдруг что-то задело мою лодыжку. Что-то… меховое. Но мех не мягкий, как у кошки, а жестковатый. Как у собаки. Или у енота.

– Не думаю, что в пустыне водятся еноты.

– Тогда как у койота. Какого размера койоты?

– Не слишком крупные, – ответила Молли. – В детстве я часто видела их у нас во дворе. Они размером со среднюю собаку, только не такие массивные. Но ни один койот не сможет сюда забраться – ни сверху, ни снизу.

– Это точно, – подтвердил я. – Пусть даже они умные твари и умеют неплохо прыгать.

– Но ведь кто-то же забрался, – возразила Джемма, снова поднимаясь на ноги. – Кто-то попал в ловушку, точно так же, как и мы. Нолан, клянусь, я говорю правду.

– Я тебе верю. Просто ума не приложу, что нам делать. Возможно, стоит обыскать здесь все: ведь если кто-то сюда проник, значит выход наружу точно есть. Но сначала давайте немного остынем. Это существо ведь тебя не укусило – хотя вполне могло.

– А если оно приведет других? Койоты ведь стаями живут, да? На разведку отправляются в одиночку, а потом, если находят добычу, возвращаются за остальными?

– Так и есть, – кивнула Молли.

– Это не наш случай, – уверенно заявил я. – Не знаю, кто именно здесь бродит, но уж точно не койот.

Джемма гневно дернула плечами и зашагала прочь. Мы с Молли переглянулись.

– Что скажешь?

– Я на восемьдесят процентов уверен, что это была галлюцинация, вызванная обезвоживанием, – ответил я. – Плюс они сидели в полной темноте, а мы уже знаем, как темнота изменяет восприятие. Начинаешь чувствовать то, чего и в помине нет.

– Однако остается еще двадцать процентов.

– Джемма говорила так… уверенно.

– И что это значит?

– Это значит, что было бы здорово, если бы Фезер вернулась с хорошими новостями. И поскорее.

– Прямо сейчас, например.

– Это точно.

Мы уселись на полу в центре зала, оставив гореть самый маленький фонарик. Все отщипнули по чуть-чуть от сэндвичей, а Кен протянул мне свой и не сводил с меня глаз до тех пор, пока я не откусил кусочек. Жевал я его долго: хлеб почти превратился в сухарь, а сыр совсем затвердел. Теперь наши запасы еды составляли остатки бутербродов, которых могло хватить разве что на еще один укус, горсть орешков и по половинке зернового батончика на каждого. И все.

Головная боль уже плотным обручем стиснула мою голову, и я видел, что не я один неважно себя чувствую: кто-то болезненно щурился, кто-то постоянно тер глаза.

Мы с Кеном выкурили одну сигарету на двоих, таким образом сократив их количество до семи штук.

Пьер заявил, что пойдет проверить, не вернулась ли Фезер. Молли и Джемма собрались составить ему компанию. Джемма встала, покачнулась, как будто у нее закружилась голова, и медленно побрела за Молли.

Мы переглянулись – и Кен решительно кивнул.

Глава 33

Когда Пьер, Молли и Джемма вышли из зала, мы взяли мою бутылку, предварительно перелив остатки воды в бутылку Кена, вооружились маленьким фонариком и направились к нужному проему в стене. Когда мы углубились в коридор на расстояние вполне достаточное, чтобы подслушать нас было невозможно, Кен повернулся ко мне:

– Как поступим?

– Предлагаю себя в качестве подопытного экземпляра, – сказал я. – У меня желудок крепкий.

– Сомневаюсь, что он может тягаться с моим.

– С твоим вообще ничей тягаться не может. Но я говорю именно про устойчивость ко всяким микробам. Когда-то давно мы с Кристи устроили себе бюджетный отпуск в Мексике. Чересчур бюджетный. Кристи похудела на восемь фунтов и три дня не выходила из туалета, хотя пили мы только минералку, которой нас любезно снабжали в гостинице и ближайшем ресторане, где хозяином был один и тот же мужик, и преподносилось это как эксклюзивный сервис. И вот однажды вечером я застукал этого типа на заднем дворе отеля, где он наполнял бутылки водой из ржавого крана. А кран тот, между прочим, облизывал козел – я сам видел.

– Вот подонок! Не козел. Мужик.

– Я тоже так подумал. Поэтому на следующее утро мы съехали, прихватив с собой в качестве компенсации ведерко для льда, два одеяла, настольную лампу и все полотенца. Лампа до сих пор стоит у меня в комнате. Так я, собственно, про что: мы с Кристи тогда пили одну и ту же воду, но у меня даже легкого расстройства желудка не было. Поэтому сейчас я сделаю пару глотков – а там посмотрим. Если с водой что-то не так, это выяснится через пару часов. Хорошо бы Фезер к тому моменту уже вернулась, но если нет – спрошу у Джеммы, в какую из комнат она ходила. И буду надеяться, что меня не вывернет наизнанку.

– Да, риск есть. Но ведь игра стоит свеч?

– Ты же видел, в каком они все состоянии. Голод – неприятная штука, но, как я говорил вчера, нехватка воды добьет нас намного быстрее. Причем не только физически. Нам и так хреново, не хватало еще, чтобы кто-то слетел с катушек или начал шарахаться от каких-то глюков.

– По-твоему, именно эта беда и случилась с Джеммой?

– Не знаю. Но если мы не раздобудем воды – это случится со всеми нами.

Кен кивнул. И вдруг спросил:

– А как там у вас с Кристи?

Мы с Кеном познакомились, когда я был еще женат и только-только распрощался с киноиндустрией. Как часто бывает, это прощание не явилось окончательным и бесповоротным, и время от времени меня все-таки засасывало назад. Однажды по просьбе друга я, почти за бесплатно, согласился поправить сценарий пилотной серии какого-то сериала для телеканала НВО. А Кен, тоже по просьбе приятеля, согласился за определенную плату присмотреть за исполнительным продюсером шоу на первых порах производства, поскольку единственным доказательством компетентности парня было то, что он женат на родственнице кого-то из высшего руководства канала. Однажды за обедом Кен вырубил продюсера ударом в челюсть (клянусь, говнюк этот удар честно заработал), из-за чего ему, Кену, немедленно дали отставку, но именно тот день и положил начало нашим с ним нерегулярным встречам за бокалом пива, что в конце концов привело к рождению «Аномальных материалов».

– Да никак, – ответил я.

– Что, совсем глухо?

– Пару месяцев назад я ей написал: «Как дела?» – она ответила: «Нормально». Все.

– Не пойму я вас, ребята, – произнес Кен.

– Да брось, ты прекрасно знаешь, что произошло.

– Знаю. Но вы были такой хорошей парой, Нолан. И отношения у вас были не из тех, что из-за любой ерунды трещат по швам, не выдерживая натиска жестокой реальности, или чего там обычно не выдерживают отношения. Поверить не могу, что вы не справились со штормом, позволив ему разбросать вас по разным берегам, – уж прости за неуместную романтику.

– Да. Но так уж вышло.

– Ладно. Извини, что в душу полез. Но не все же время обсуждать диарею, согласись?

– Что верно, то верно. Кстати, ты и правда ненавидишь эту мою рубаху?

– Ну что ты. Она вызывает во мне самые нежные чувства.

– Ты не против, если остаток пути мы проделаем в тишине?

– Как скажешь.

Обязанности предводителя, ведущего свою команду сквозь темноту, мне уже порядком осточертели, поэтому я передал их Кену, вместе с фонариком. Темнота мне тоже осточертела. Через двадцать четыре часа – невыносимо долгие двадцать четыре часа – она перестала меня удивлять. Не знаю, хорошо это или плохо, но я быстро ко всему привыкаю. Если где-то в доме перегорает лампочка, я принимаю это как данность и напрочь забываю о том, что можно просто вкрутить новую, – к величайшему раздражению тех немногих людей, которым не посчастливилось жить со мной под одной крышей. Здесь темнота ощущалась по-другому и прежде всего потому, что была отнюдь не временным явлением. Она была неумолимой константой, означающей, что мы в ловушке.

У бассейна мы опустились на корточки, и Кен направил фонарик на воду, чтобы я смог наполнить бутылку. Но я даже не стал пытаться.

– Так, – устало проговорил Кен. – Что за срань тут опять творится?

Еще недавно прозрачная вода превратилась в жижу бурого цвета, пить которую не стал бы ни один здравомыслящий человек.

Однако странным было даже не это: две трети бассейна покрывали зеленые водоросли, которые радужно переливались, словно покрытые пленкой бензина.

Я взял фонарик и поднес его к самой поверхности: слой водорослей достигал четверти дюйма в толщину. Помимо этого, в воде плавали какие-то блестящие крупинки.

Я посветил вдаль и заметил что-то странное в толще воды. Приглядевшись, я понял, что на дне бассейна лежит металлическая сфера.

– Она-то как там оказалась?

Я вытянул руку как можно дальше и медленно провел фонариком из одного конца бассейна в другой. Справа от нас лежала еще одна.

– Сегодня утром, – вспомнил Кен, – Пьер вроде бы рассказывал, будто посреди ночи проснулся от какого-то шума?

– Да. Как будто упало что-то тяжелое. Но как это возможно?

– Эти хреновины стояли на пьедесталах – кубах. Как и тот здоровенный шар в главном зале. Мы уже видели его в действии. А та платформа с шарами расположена под углом к воде, так?

– Так.

– Значит, кубы ушли в пол, и сферы скатились в воду.

– Похоже на то. Проверять не горю желанием. Думаю, ты был прав: мы с Молли чесались из-за того, что искупались здесь вчера и эта гадость на нас попала.

– До сих пор так и чешется?

– Уже нет.

– А могло случиться, что вы ненароком задели какой-нибудь механизм?

– Сомневаюсь. По крайней мере, я ничего такого не заметил. Мы просто тут ходили, рассматривали шары и камень со знаками. Но к тому моменту вода уже зацвела. Думаю, процесс начался еще до нашего с Молли появления, может, вчера, когда мы плавали здесь втроем.

– Какой процесс?

Я покачал головой. Какой смысл вечно повторять, что я не имею ни малейшего понятия?

– Здесь что-то происходит, Нолан. И не только в этом бассейне. Ты и правда думаешь, что из трещины до выхода из вонючей комнаты мы просто шли другим путем? Или все-таки то черное дерьмо на полу по какой-то причине расплавилось?

– Но с чего бы ему вдруг плавиться? Здесь ведь довольно прохладно, и теплее не становится.

– Не знаю. Если я открою капот «кенмобиля», то в жизни не соображу, что там делают все эти металлические хреновины. Для меня, например, тайна, как функционирует сотовый. И еще много чего. Но оно все равно работает.

– Так, больше никаких исследований, – сказал я. – Никуда не ходим, ничего не трогаем. Своим присутствием мы уже изменили это место. Теперь главное – не сделать еще хуже.

– Боюсь, мы поздно спохватились, приятель.

– Надеюсь, ты ошибаешься.

– И я тоже на это надеюсь. Впервые в жизни.

Бросив последний взгляд на бассейн, мы отправились назад. Когда мы вошли в главный зал, Пьер, Молли и Джемма стояли в центре.

Молли, заслышав наши шаги, обернулась.

– Джемма кое-что обнаружила, – сказала она. – Кое-что… очень странное.

Глава 34

В руках у Джеммы был телефон. Вернее, белый айфон в бирюзовом футляре. Я сразу его узнал.

– Так и не докричавшись до Фезер, мы вернулись сюда. – Голос у Джеммы хоть и был уставшим, но звучал воодушевленно. – Молли рассказала нам, что у вас погас фонарик, и мы решили проверить, сколько вообще источников света осталось в нашем распоряжении.

– Хорошая мысль. И?..

– Светящийся шнур, один маленький фонарик и один большой. Налобный уже еле-еле светит.

– И это все?

– Да. И неизвестно, надолго ли хватит остальных. Может, на пару часов, а может, на десять минут. Пьер говорит, аккумуляторы в камере протянут часа два, а осветитель в ней мощный, так что это хорошие новости. Потом мы подумали, что стоит также проверить и заряд телефонов. Здесь, к сожалению, все очень грустно.

– Ясно.

– И вдруг я вспомнила, что у нас есть еще один телефон – Фезер. Я достала его из ее рюкзака, и… – Джемма протянула мне айфон. – Взгляни сам.

– А пароля на нем разве нет?

– Есть. Шесть-один-один-пять.

– А… как так получилось, что ты его знаешь?

– Я наблюдательная. Профессия обязывает. Не отвлекайся.

Я нажал на кнопку. На экране с простенькой заставкой высветились иконки приложений.

– И что дальше?

– Тебе ничего не бросается в глаза?

– Приложений мало.

– Именно. Если точнее, то никаких, кроме стандартных. Она даже «Фейсбук» не установила.

– Не у каждого есть аккаунт в «Фейсбуке», Джемма.

– Но у миллиарда с лишним людей, большая часть которых женщины, он есть. А Фезер – определенно одна из них, уж поверь мне: сидит в нем целыми днями, щедро лайкая посты друзей и посылая всем позитивные вибрации.

– Значит, она использует для этого компьютер, а не телефон.

– Возможно, но ты посмотри на ее фотографии.

Чувствуя себя неловко, будто подглядываю за кем-то в замочную скважину, я открыл соответствующее приложение и кликнул на самое свежее фото. На снимке, сделанном вчера утром, была запечатлена наша подготовка к сплаву на плоту.

– И что с того?

– Взгляни на предыдущие.

На предыдущих тоже не было ничего занимательного, лишь пейзажи и наши физиономии, сделанные с разных ракурсов. Таких фотографий полно у каждого, кто хоть раз бывал в отпуске. На предпоследней были запечатлены мы с Фезер, а на последней – ее муж с сыном.

– Джемма, я не понимаю.

– Я залезла в ее альбом только потому, что меня заинтриговало отсутствие «Фейсбука». Да, я знаю, это не преступление, и нет такого закона, который бы обязывал людей вести активную деятельность в соцсетях, но мне это показалось очень странным. Вот я и не удержалась. И вот оно, пожалуйста, – самое первое фото.

– Да, я его уже видел. И Молли видела. Дальше-то что?

– Меня насторожили два момента: первый – до вчерашнего дня это было единственное фото в этом телефоне.

– Да потому что она только что его купила, Джемма. И первым делом сфотографировала мужа и сына, что вполне естественно. Так все мамаши делают. Поэтому и кучи приложений нет – Фезер просто вечно некогда, ну или это ее первый смартфон.

– А ты присмотрись повнимательнее.

Я открыл фото, присмотрелся – и не увидел ничего нового. Симпатичный парень с хипстерской бородкой и ребенок, оба смеются.

– Джемма, хватит уже ходить вокруг да около.

– Тебе это фото не кажется постановочным?

– Само собой, они ведь позируют на камеру.

– А то, что одежда на них практически одинаковая, – это, по-твоему, не странно?

– Ну… да, может быть.

– И освещение прямо-таки идеальное, согласен?

Я вгляделся в изображение. Судя по длинным теням на земле, снимок сделали вечером, но на лицах характерных теней не было, что наводило на мысли о специальном освещении.

– Ей просто повезло. Или она включила заполняющую вспышку.

– Учитывая, что все остальные фотографии крайне убогого качества, я сомневаюсь, что Фезер вообще знает о существовании заполняющей вспышки, Нолан.

– Значит, этих двоих фотографировал кто-то другой. Не все ли равно?

– До чего же с тобой тяжело, Нолан. Ладно, не буду больше тебя мучить. Я знаю этого парня.

– Мужа Фезер?

– Заметь, я этого не говорила! – Джемма подняла указательный палец. – В общем, никакой он ей не муж. И я его не то чтобы хорошо знаю – просто раньше мы пересекались. Неоднократно. А как-то раз даже оказались на одной вечеринке.

– Да? И когда это было?

– Когда я писала о моде. Он модель, Нолан.

– Ну и что?

– И живет в Сан-Франциско.

– К чему ты клонишь?

– Господи боже, Нолан, да он гей. Модель и гей, и это не семейное фото. Этот снимок был сделан для гламурного журнала.

– Ты ничего не путаешь?

– Нет. И я почти на сто процентов уверена, что это была коллекция «Сандэнс», – слишком уж цвета знакомые. И вот еще что: в айфоне у Фезер, кроме фотографий, вообще ничего нет – ни сообщений, ни писем, ни звонков.

– И писем нет? Но она же сказала, что отправила нашу фотографию мужу по электронной почте. Молли, ты ведь тоже тогда была с нами?

– Да, – подтвердила Молли. – Я помню.

– Ну и пусть, это все равно ничего не доказывает. Возможно, Фезер одинока и комплексует по этому поводу. Или…

Кен все это время стоял немного в стороне и пялился в пустоту – точнее, в черноту, обступившую со всех сторон наш крошечный залитый светом островок.

– Кен? А ты что думаешь?

Он ответил не сразу. Продолжая буравить взглядом темноту, он задумчиво жевал нижнюю губу. А потом произнес:

– Мы с тобой встретились сразу же после того, как мне позвонили из фонда Палинхема и сказали, что на съемках шоу обязательно должен присутствовать их человек. Так?

– Ну да, – ответил я. – Ты воспринял это… без особого энтузиазма. И мы пошли в бар в Санта-Монике.

– Помню, я жутко злился, ревел как бешеный, а ты все подносил стаканы с выпивкой и твердил: ничего не поделаешь, надо так надо. В итоге я на это плюнул, мы сменили тему и хорошенько надрались. Поэтому вторую часть я тебе так и не рассказал.

– Какую еще вторую часть?

– Переход на кабельное ТВ подразумевал полный контроль со стороны канала. Мерзость, но куда деваться. Меня попросили выслать им список мест, которые нас интересуют. Так вот, пещера Кинкейда была чуть ли не в самом конце этого списка. Я ведь как рассуждал? Во-первых, хрена с два мы ее найдем; во-вторых, денег на поиски уйдет в разы больше, чем обычно; а в-третьих, придется еще и по горам скакать. Нет уж, спасибо, удовольствие ниже среднего. Однако они ухватились именно за пещеру: какая, мол, замечательная идея, с нее-то мы и начнем.

– И почему ты мне сразу об этом не рассказал?

– Тогда это казалось сущей ерундой.

– А сейчас уже не кажется?

– Нолан, я не знаю. Но Джемма права. Липовая фотография – это настораживает.

– Тсс… – шикнула Молли.

Мы замолкли. И вдруг услышали, как кто-то медленно хлопает в ладоши.

Звук прекратился почти сразу, но мы точно знали, где находится его источник.

Мы вышли в коридор и остановились в паре ярдов от шара.

– Фезер? – окликнул я. – Это ты?

– Да.

– Вот и хорошо. Я рад, что ты снова с нами. Забавно, но… мы как раз о тебе сейчас говорили.

– Знаю. Я слышала.

– Какое совпадение, что ты… вернулась именно в этот момент.

– Ну что ты, Нолан, никакого совпадения нет: я все время была здесь.

– Что?!

– Просто я сидела очень тихо.

– А разве ты не слышала, как мы тебя звали?

– Слышала, конечно.

– Почему же не ответила?

– Мне было нечего вам сказать.

Тут слово взял Кен:

– Привет, золотце. Так ты… в итоге попыталась еще раз спуститься и найти Дилана?

– Нет. В этом уже нет никакого смысла.

– Как так?

– Боюсь, Дилан умер.

– Что? – спросил я. – С чего… ты это взяла?

– Да с того, что я сама его убила.

Глава 35

Услышав подобное заявление, мы оцепенели.

– Фезер… если это шутка, – осторожно начал я, – то неудачная. И слишком жестокая.

– Не шутка, – ответила она. – Дилан вернулся с припасами и терпеливо ждал вас, как верный пес. Я спустилась, забралась на плот, а дальше – несчастный случай. Вынужденная необходимость.

– Фезер, – произнес Кен. – Это совсем не смешно.

– Да уж, могу себе представить.

– И что потом? – спросил я. – Ты снова залезла наверх и затаилась? Но зачем?

– Ну, сначала я отогнала плот к месту нашей стоянки, и кстати – управлять им в одиночку очень непросто. Там я поставила палатки, столы и стулья – получилось очень реалистично, – а уже потом на шлюпке вернулась и залезла наверх. Ну и денек выдался. Я прихватила немного воды, но это только для меня. Простите. Я утомилась.

– Шлюпка все еще там?

– Да, но я хорошо ее спрятала.

Все это по-прежнему казалось мне какой-то мерзкой шуткой. Человеческий разум ревностно защищает созданную им картину мира, а в особенности – те непоколебимые истины, на которых она зиждется. Например, когда умирает кто-то из близких или ты вдруг узнаешь, что жена изменяет тебе с тем веселым парнем, с которым ты пару дней назад ходил в бар и которого, вообще-то, считал своим другом, – твое сознание не способно моментально переварить новости подобного масштаба: оно отчаянно отбивается от доказательств произошедшего – будь то звонок отца, сообщающего, что у матери случился сердечный приступ, письмо от лучшей подруги жены, начинающееся со слов: «Мне кажется, ты должен знать правду…», – изо всех сил пытаясь сохранить целостность этой самой картины.

Но твоя душа знает. Задолго до того, как эти события прогремели громом среди ясного неба твоей жизни, душа, чувствительная к незримым и неосязаемым сигналам, к которым наш вечно занятой разум невосприимчив, уже обо всем догадалась и приготовилась к неминуемому.

И теперь ждет, когда ты наконец прекратишь упорствовать и признаешь очевидное.

Я стоял там, не зная, что сказать, и вдруг вспомнил тот момент, когда шар покатился прямо на Фезер и она застыла на месте – в ужасе и полной растерянности, как мне тогда показалось. Сейчас, благодаря хоть и запоздало, но все же вернувшейся способности мыслить аналитически, я сопоставил эту картинку с другой, более ранней: Фезер, выпавшая из лодки в бурную реку, уверенно и хладнокровно рассекает воду мощными гребками. И все понял.

То, что я прочел на ее лице, не было ни испугом, ни растерянностью: она прикидывала, как бы сделать так, чтобы ее поведение выглядело более убедительным.

Зачем? Я уже знал ответ на этот вопрос.

– Ты сказала «вынужденная необходимость», – снова заговорил я. – Это как?

– Дилан был идиотом, но идиотом с принципами, – ответила она. – Раз вы не вернулись, значит что-то случилось и нужно бежать за помощью.

– И почему ты не позволила ему это сделать? Что происходит, Фезер?

– Вы совершили невероятно важное открытие, Нолан. Возможно даже, самое важное в истории человечества. Я не врала, когда говорила, что я твоя преданная фанатка. Это правда. И не я одна – весь фонд тебя обожает. Вы не единственные, кто работает на нас. Есть и другие, в разных уголках планеты, которые точно так же не в курсе истинной цели своих поисков, – что естественно. Даже Кристи, известная интеллектуалка, ни о чем не догадывается.

– Что ты имеешь в виду? – медленно произнес я.

– Трещина в вечной мерзлоте на Аляске. Есть основания полагать, что там, на глубине, есть кое-что для нас интересное. Наподобие того же, что мы нашли здесь. Но судить пока рано – время покажет. Что там у них происходит, я не в курсе, ведь мой телефон у вас.

– Фезер, – сказал Кен. На его лице застыло выражение беспристрастности, а в голосе звучало ледяное спокойствие. В последний раз, когда я видел его таким, он устроил драку в баре. – Давай ты перестанешь вести себя как чокнутая сука и по-человечески объяснишь, что за фигня происходит.

– Ой, как невежливо, Кен.

– Невежливо. Но ведь ты убила парня, который был нашей единственной надеждой, причем не потому, что у тебя вдруг с перепугу поехала крыша, а с полным сознанием дела. Поэтому прости мой гребаный англосаксонский, золотце, и просто расскажи все как есть.

– Ничего рассказывать я вам не собираюсь, – заявила она. – Мне даны четкие указания: не вмешиваться в развитие событий, просто ждать, надеясь на успешный исход.

Фезер некоторое время помолчала, а когда снова заговорила, ее голос звучал тише, как будто она удалялась от нас:

– Но тебе, Нолан, исключительно из уважения, я скажу: ты сам знаешь, что вы здесь нашли. Ну или скоро узнаешь. Жаль, что ты там, а не здесь, со мной. Вместе мы бы многого добились. Ты умнее, чем думают остальные, и все куски головоломки уже у тебя в руках. Просто сложи их вместе. К сожалению, вас это не спасет, зато какое удовлетворение – напоследок удостовериться, что все время был прав.

– Фезер, погоди!

– Мир уже никогда не будет прежним, Нолан. Благодаря тебе. Ты можешь собой гордиться.

И с этими словами она ушла.

Часть 3

«Тогда зачем вам ход?»

«Затем, что разум стремится объять не только то, что можно и нужно делать, но и то, что делать можно, но верней всего не нужно»[2].

Умберто Эко. Имя Розы

И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их.

Быт. 6: 7

Глава 36

Мы вернулись в зал, сели в круг на полу и погрузились каждый в свои мысли. Когда мы услышали, что Фезер уходит, Пьер громко окликнул ее, однако коридор ответил безжизненной тишиной. Выглядело это глупо, но, разумеется, не по вине Пьера. Имя, которое за последние сутки мы выкрикнули бессчетное количество раз, волнуясь за его владелицу и надеясь на нее, теперь приобрело совершенно иной смысл. Она не нуждалась в нашей помощи и нам помогать не собиралась.

Я видел, что Молли и Пьер поражены до глубины души и, как и я сам недавно, отчаянно силятся осмыслить происходящее, анализируя слова и поступки Фезер. Джемма, которая благодаря своему любопытству раньше всех заподозрила неладное и, по идее, должна была оказаться готова к подобному повороту событий, тем не менее выглядела совершенно разбитой.

Кен сидел с непроницаемым лицом, но я знал: уж кто-кто, а этот мужик точно не потеряет голову, даже в такой поганой ситуации. Кен – прагматик до мозга костей, и, чтобы выбить его из седла, нужно хорошенько постараться. На его глазах обдолбанных актеров увозили на «скорой» прямо со съемочной площадки многомиллионного блокбастера, который он продюсировал; а однажды, исключительно по прихоти руководства кинокомпании, его уволили буквально за день до начала съемок фильма, сулившего ему деньги, славу и необъятные творческие перспективы.

Что же до меня, то я сохранил достаточно хладнокровия и присутствия духа, чтобы ясно понимать: все, что произошло, не имеет значения.

Главное – что мы будем делать дальше.

У курильщиков есть одно несомненное преимущество: в любой ситуации – хорошей ли, плохой или совсем скверной – они всегда знают, что делать. Я зажег сигарету и протянул ее Кену. Он задумчиво выкурил половину, а остальное отдал мне.

– О чем это она толковала?

– То есть?

– Что значит: все куски головоломки у тебя в руках?

– Не знаю. Фезер, похоже, весь день нас подслушивала, а до этого мы ей рассказывали о том, что здесь нашли. Получается, все, что известно нам, известно и ей тоже. Наверное, она имела в виду какие-то факты, которые, на ее взгляд, представляют собой нечто значимое.

– И что это за факты? Перечисли все, что у нас есть.

– Коридоры и туннели с помещениями, по большей части пустыми. Бассейн и платформа со сферами, которые с нее скатились.

– Скатились? – переспросила Джемма.

Кен рассказал, что мы с ним обнаружили в бассейне. О том, что воду нам теперь брать негде, было ясно и без объяснений.

Закончив, он кивнул мне: мол, продолжай.

– Еще у нас есть вонючая комната с разлитой на полу черной смолой, которая почему-то разжижается. В задней стене комнаты – трещина, через которую можно попасть в пещеру. Плюс еще нечто, что, по мнению Джеммы, задело ее ногу.

– Я точно знаю, что оно меня задело.

– Не стану спорить.

Кен задумчиво кивнул:

– Это все?

– Да, и что за картину все эти сведения составляют в сумме – для меня загадка. Я, конечно, заброшу исходные данные в компьютер у себя в мозгу, глядишь, что-нибудь из этого и выйдет. Но пока… никаких версий у меня нет.

– И что же нам делать?

– Перво-наперво смириться с тем, что от Фезер помощи не будет. И ни от кого не будет. – Тут я увидел, что Молли усиленно моргает. – Прости, Молл, но давай говорить откровенно – так оно и есть.

– Я знаю, – ответила она. – Просто у меня голова жутко болит.

У меня тоже болела голова, а ощущение во рту было такое, словно он набит картоном.

– Придется нам самим искать выход. Мы явно влияем на это место, причем негативно. Мы уже потеряли источник чистой воды, не хотелось бы делать еще хуже, так что…

– Но выбора у нас нет, – медленно проговорил Пьер и тоже моргнул, крепко сжимая веки. – Лучше здесь уже не станет. Не знаю, как вы, но я себя чувствую дерьмово: голова трещит и слабость во всем теле. Ничего не делать – это не вариант.

– Именно к этому я и веду, – подхватил я, – нужно действовать, причем быстро.

– Отлично. – Кен решительно поднялся на ноги, и его качнуло. – Ух ты! Даже голова кругом. Так. И какой у нас план?

Я пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Жаль, – вздохнул он. – А ведь так хорошо начал. Ладно, подумаем. Мы ведь не все коридоры проверили?

– Осталось еще два, – ответил Пьер.

Он повернулся и указал рукой в направлении двух проемов.

– Ими и займемся в первую очередь. – Кен пристально посмотрел на Джемму. – Как ты, золотце?

Джемма сидела на полу, положив голову на согнутые колени.

– Нормально, – ответила она. – Просто вдруг резко затошнило.

– Нам нужно поесть, – заявила Молли.

Она взяла свой рюкзак, который по умолчанию стал хранилищем наших запасов, и вынула из него аккуратно завернутые в салфетку остатки сэндвича.

– Я знаю, здесь совсем чуть-чуть, но не беречь же еду до самой смерти.

Она развернула каждый кусочек и первый отдала Кену, очевидно бессознательно повинуясь правилам нашей внутренней иерархии. Затем протянула кусочек Пьеру, а свой разломила на две части и одну дала мне.

– Настал мой черед делиться. Не буду скрывать, Нолан: мне жаль, что вчера в приступе галантности ты подарил свой сэндвич Фезер.

– Поверь мне, впредь ни одна оголодавшая женщина не получит от меня ни крошки – разве что через мой хладный труп.

Последний кусочек Молли протянула Джемме, и та взяла его без особого энтузиазма. Хлеб окончательно зачерствел, а сыр по вкусу напоминал пластик. Прожевать и проглотить такое угощение было непросто.

– Восхитительно, – сказал Кен. – Передайте мою благодарность шеф-повару. – И замешкался на секунду, вспомнив, что шеф-поваром был Дилан. – Итак, мы с Молл отправляемся вон в тот коридор, Пьер с Джеммой берут на себя второй.

– А я?

– А ты, Нолан, идешь назад к той круглой каменюке.

– Но зачем?

Кен понизил голос:

– Затем, что я не удивлюсь, если эта психованная курва до сих пор нас подслушивает. И ты с ней побеседуешь. Возможно даже, сумеешь ее разговорить. Ты единственный из нас, Нолан, кого Фезер воспринимает всерьез. Выведи ее на чистую воду. Выясни, какого хрена здесь творится и что нам со всем этим делать.

– Постараюсь.

– Нет, приятель, тебе придется выложиться на полную катушку. – Кен был серьезен, как никогда. – Это должно быть твое лучшее выступление.

Глава 37

Я проводил остальных взглядом, и тут меня осенило: нужно было сказать, чтобы не разделялись, а шли вместе – сэкономили бы батарейки. Однако потом я сообразил, что разницы никакой: коридоров-то все равно два, значит света в любом случае понадобится в два раза больше.

Мой мозг работал заторможено: думать было тяжело, все равно что брести в свинцовых сапогах по болоту, да еще и в густом тумане. Изредка толща этого тумана озарялась вспышками разрозненных мыслей, но они мгновенно гасли. А временами мне вообще казалось, что сознание существует отдельно, а тело – замученный, обезвоженный и вялый организм – отдельно.

Я провел языком по нёбу и зубам. Лучше не стало. Наоборот, возникло ощущение, будто десны раздулись.

Я заставил себя встать, выключил фонарик и заковылял к той, как выразился Кен, круглой каменюке.

Ну и темнота – хоть глаз выколи. И абсолютная тишина. На ощупь добравшись до шара, я сел рядом с ним и прислушался, но услышал лишь свои собственные тихие вдохи и выдохи.

С той стороны не доносилось ни звука. Я, признаться, был уверен, что Фезер уже и след простыл. Что ей тут делать? Все идет по плану, она сама сказала, так что можно возвращаться к сообщникам. Если, конечно, таковые у нее вообще имеются.

Я долго молчал, а потом все-таки произнес:

– Нас всегда убивает неопределенность. – Голос был странный, словно бы и не мой – какой-то вымученный и одинокий, такой обычно звучит в голове ночью, когда лежишь без сна и пялишься в потолок, снова и снова пережевывая ошибки прошлого. – Это гораздо хуже, чем пустые надежды. В надежде нет ничего разрушительного. Но вот неопределенность… это яд для души. Она обезоруживает, лишает возможности делать выбор… Фезер, с какой стати я вообще тебе это говорю?

Тишина.

Я не знал, как Кен представлял себе мою беседу с Фезер, но решил, что стоит попробовать хотя бы просто высказать мысли вслух. Раньше я всегда так делал: расхаживал из угла в угол по нашему с Кристи кабинету, или наматывал мили вдоль побережья, или бродил по окрестностям Санта-Моники и Венис-Бич и громко разговаривал сам с собой, надеясь таким образом выманить на свет божий новый сценарий, облечь зародыши мыслей в готовые фразы, чьи-то реплики.

– Ты не глупа, поэтому не буду скрывать: Кен послал меня сюда, поскольку считает, будто я могу как-то на тебя повлиять. Не думаю, что такое возможно. Ты целиком и полностью сосредоточена на своей задаче. Единственный вопрос: в чем заключается эта задача? И почему бы тебе просто все нам не рассказать? Ты говоришь: нельзя. Допустим, но ведь мы все равно застряли здесь навечно – так почему бы и нет? Кто об этом узнает? Трупы лучше всех хранят тайны.

Я замолк, обдумывая сказанное, и затем продолжил:

– Дело в тебе, да? Это ты будешь знать, что нарушила правила. И возможно, ты боишься, что рано или поздно не выдержишь и проболтаешься. И… тебя накажут. Или же ты достаточно хорошо знаешь себя, чтобы понимать: чувство вины не пойдет тебе на пользу. Оно будет пожирать тебя изнутри, сводя на нет все, чего ты здесь добилась, даже если сей поступок навсегда останется лишь твоим маленьким грязным секретом. Да, думаю, что так и есть. И поверь мне, Фезер, я прекрасно тебя понимаю.

В зале было тихо и темно, значит наши еще не вернулись. Наверное, не хотят спешить. Или не могут: медленно плетутся друг за другом; держатся за стену, чтобы не упасть; устало трут глаза. Ну или все они угодили в ловушку, где их порубило в мелкие кусочки гигантским топором, а я сижу тут в кромешной тьме и разглагольствую, пытаясь достучаться до женщины, которая, скорее всего, меня даже не слышит.

– Моя собственная жизнь разделилась на «до» и «после», – снова завел я, – именно из-за того, что я не пожелал сохранить один такой секрет. Кристи, моя бывшая жена… она мне изменила.

Лишь сейчас, когда эти слова наконец вылетели из моего рта, я понял, как редко озвучивал этот свершившийся факт. Да, я говорил про это Кену. И еще двум-трем нашим с ней общим друзьям, которые требовали объяснений: как это так – «Кристи плюс Нолан» больше ничему не равно? Но в разговоре с остальными я просто пожимал плечами: дескать, ничего не поделаешь, такое случается.

– Я даже не уверен, что это было так уж серьезно. То есть, само собой, когда твоя жена встречается с кем-то за твоей спиной – это серьезно. Но после того как ты простил ей предательство, поборол попранную гордость и прочее в том же духе – такая уж ли это великая трагедия? Трудно сказать. Требовать друг от друга хранить верность до конца своих дней – глупость. Люди меняются, это неизбежно. Даже если обычно вы идете одной и той же дорогой, кто-то из вас нет-нет да и свернет в другую сторону. Я бы и не узнал ничего, если бы мне ее подруга не написала. Но даже после того письма… Я мог бы спустить все на тормозах. Убедить себя, что так уж устроена жизнь. Я же не тупой идиот. И представляю себе, что такое роман. Встречаетесь тайком в мотелях. Радуетесь от осознания, что у вас столько общего. А чувство вины лишь связывает вас еще больше. Как будто заново открываете для себя секс. Впереди маячат соблазнительные горизонты, и плевать, что они не настоящие. Жизнь становится тайной, сном, будоражащим воображение. И твой любимый аромат отныне – запах его или ее кожи.

Там, наверное, все так и было, но дело вот в чем. Парень, с которым моя жена встречалась, приходился мне почти что другом. Он умный, забавный и не урод. Еще он способный, целеустремленный, и его волнуют проблемы экологии. И вот я подумал: а вдруг он и Кристи созданы друг для друга? Что, если моя роль в ее жизни изначально сводилась лишь к тому, чтобы познакомить этих двоих? Старая любовь необязательно лучше, или крепче, или более истинная, чем новая. Как знать, может, ее судьба – он, а не я?

Это и была та самая неопределенность, которая убивает. Я мог бы просто понадеяться, что в итоге все будет хорошо. Но я не знал, будет ли. Не знал, что именно эта измена означает для наших отношений: всего лишь ухабистый участок дороги или конечную остановку? Случись такое со мной сейчас, у меня бы хватило ума не вмешиваться, подождать, чем все это закончится. Но тогда, два года назад, я еще не был таким мудрым… Мы любили друг друга и наверняка справились бы с этим испытанием. Ну а если нет – это лишь доказало бы, что мы просто не любим друг друга так же сильно, как раньше, что пора сделать выводы и двигаться дальше. Но я не удержался… и как-то вечером, слегка перебрав, приехал к ее подруге.

Я хотел убедиться, что подруга на сто процентов уверена. Она впустила меня, мы поговорили, и, да, она сказала, что уверена, упомянула пару моментов в поведении Кристи, которые я мог бы и сам заметить, но не замечал… Потому что моя голова вечно чем-то занята и я на многое не обращаю внимания, воспринимая это как нечто само собой разумеющееся. Я знаю, Фезер, о чем ты сейчас подумала: что через час мы с этой подругой уже занимались сексом на диване, да? А вот и нет. Мы выпили вина, сошлись на том, что жизнь временами жутко сволочная штука, и я уехал на такси домой.

А через пару дней, когда мы ужинали, я задал Кристи вопрос: что происходит? Она напряглась. Спросила, о чем это я. Я ответил, что заметил кое-какие странности, отчего мне не по себе. И она призналась, что встречается с другим.

Мы проговорили всю ночь напролет и весь следующий день. После таких разговоров думаешь, что больше в жизни и рта не раскроешь – не захочется. Однако через несколько недель все начало как-то потихоньку налаживаться.

Но я не находил себе покоя. Потому что я солгал Кристи. Нет, я не святой, я и раньше лгал и как-то умудрялся с этим жить. Но в нашей ситуации я все повернул так, что Кристи оказалась воплощением зла, а я – безвинно пострадавшим, и это сводило меня с ума. Я постоянно говорил жене: пожалуйста, будь со мной честной, – а сам врал. В конце концов я рассказал Кристи правду. И эта правда уничтожила наши отношения.

– Но это же несправедливо, – вдруг произнесла Фезер.

Я растерянно заморгал. Давай, парень, только не молчи!

– Вообще-то, так и есть. Каждый раз, как жена спрашивала меня: «Почему ты начал подозревать?» – я принимался сочинять на ходу, приплетая какие-то факты, всплывшие уже после ее признания. А сам не переставая просил ее говорить правду. Да что там – я требовал говорить правду, и Кристи говорила. Ей было больно и стыдно, а я – я врал ей в лицо, все больше запутываясь в паутине собственной лжи. И я сейчас не про подругу, которая прислала мне то злополучное письмо. Подруге, кстати, потом досталось: Кристи возмутилась – с какой стати эта овца полезла не в свое дело? – позвонила ей и откровенно высказала все, что о ней думает. Они до сих пор не общаются.

Но самое ужасное, самое отвратительное в этой истории – вранье. Маленькая ложь, большая ли – нет никакой разницы. Как говорил какой-то умник, ныне покойный: «Проблема не в том, что ты меня обманул, а в том, что я больше не могу тебе верить». Из крепкой здоровой пары мы превратились в людей, готовых в любой момент соврать друг другу. Каждый из нас отныне жил в собственном мире, построенном из кирпичиков лжи. Нам понадобилось несколько месяцев, чтобы наконец расстаться: я долго пытался все склеить, и она тоже. Мы правда пытались. Но тщетно.

– И все равно – это несправедливо.

– Ничего не попишешь: что сделано, то сделано. Но главное, что я хотел донести до тебя, Фезер, – это то, к каким губительным последствиям приводит ложь. Я на личном опыте убедился, как важна чистая совесть, – благодаря ей живешь в согласии с собой. А ты сможешь так жить?

– Хорошая попытка, – похвалила меня Фезер. – Да, Нолан, я смогу. Выражаясь твоими же словами: ничего не попишешь. Спасибо за интересную беседу, но мне пора. Дела ждут.

– Какие дела?

– Это тебя не касается. Кстати, тебе полегчало? После того, как ты все мне рассказал?

– Не особенно.

– Жаль. Но мне не хочется, чтобы Кен думал, будто ты теряешь навык, поэтому вот тебе немного информации. Рисункам, которые вы нашли, пятьдесят тысяч лет – то есть они появились здесь задолго до того, как, согласно общепринятому мнению, первые люди добрались до Северо-Американского континента, – и это часть головоломки, которую ты, я не сомневаюсь, вскоре разгадаешь. Кинкейд же разгадал. Не без помощи Джордана, конечно. Джордан по возвращении в Вашингтон написал отчет и передал его в Смитсоновский институт. А там этот отчет похоронили. Сделали все очень быстро и закопали очень глубоко. Сейчас этот документ у нас. Нам было известно все – мы просто ждали подходящего момента. Нам оставалось выяснить лишь одно: то, что участники экспедиции держали в секрете, а ты выяснил благодаря своей прозорливости, сообразив, где именно нужно искать.

Ты еще можешь додуматься до разгадки, но ключики не только в этих комнатах и не только в твоей голове. Здесь спрятано нечто воистину колоссальное, Нолан. Считай, что мы обнаружили Ноев ковчег. Не разочаровывай меня. Я в тебя верю. Ты заслуживаешь того, чтобы узнать правду.

– Слушай, Фезер, просто скажи…

– Все, малыш. Я закончила.

Встал я не сразу. Фезер ушла, на этот раз совершенно точно ушла, я мог бы поклясться.

Я даже не старался обдумать ее слова, поскольку вообще сомневался, что в них есть хоть крошечная доля истины; к тому же мне было плохо: голова кружилась и раскалывалась на части. Я нисколько не жалел, что рассказал ей эту историю.

Кстати, я ведь и ей соврал.

Естественно, я переспал с подругой Кристи. Да, я и правда настолько тупой сукин сын. И разбежались мы как раз после того, как я признался Кристи в своей ошибке, которую совершил по пьяни. Кто-то может возразить: но ведь событие Б всего лишь явилось результатом события А. Логично? Может быть, однако логика в таких делах не самый лучший советчик. Да и вообще, со стороны легко судить о проблеме. Многое кажется не слишком серьезным, пока это не коснется лично тебя.

Наверное, я отключился на несколько минут или как минимум впал в дрему.

А потом внезапно услышал, что в мою сторону кто-то идет.

Он приближался не то чтобы быстро, но и не медленно – просто шел в своем темпе, мягко ступая по полу и, судя по характерному чирканью, слегка царапая его когтями.

Я даже не пошевелился.

Бежать мне было некуда.

Звук раздавался все отчетливее, а потом замер.

Всего в ярде от меня стояло какое-то существо. Я чувствовал исходящий от него слабый запах, так пахнет мокрый мех. Тварь втянула носом воздух, потом еще раз.

А потом я услышал, как она открывает рот.

Времени у меня было мало, но я успел примириться с Господом, самим собой и всем сущим и приготовиться к неизбежному.

В следующий момент я услышал быстро удаляющиеся шажки.

Глава 38

Я сидел в главном зале, наблюдая, как в двух проемах постепенно разгорается свет, – это возвращались остальные. Сначала я видел морду какого-то зверя с желтыми глазами разного размера; потом вдруг понял, что это две машины, которые ползут в густом тумане по шоссе. Так мой обезвоженный мозг вымучивал из себя новые образы, хватаясь за предложенную ему скудную информацию. Наконец в одном из туннелей показались Кен с Молли.

Кен помотал головой.

– Что, ничего нового?

– Только пустые комнаты, – ответил он, – но в них стоят такие же пирамиды, что мы видели раньше. Я потрогал одну – она теплая. Ну, или у меня уже едет крыша. В конце коридора, правда, сплошная стена. В потолке никаких отверстий тоже нет, я смотрел. А ты чем нас порадуешь?

– Ты был прав, – произнес я. – Фезер никуда не ушла.

– И?..

– Ничего утешительного. Снова намеки на некие фрагменты головоломки, из которых мы якобы можем сложить единую картину. Еще сказала, что рисункам пятьдесят тысяч лет.

– И?..

– И все.

Кен ждал.

– Ну ладно, ладно, – сдался я. – Теперь я точно знаю, что Джемму действительно кто-то тронул за ногу. Он снова приходил, пока я сидел в темноте, – познакомиться.

Молли от этой новости еще больше сникла.

– И кто это был?

– Не знаю. Как я уже сказал, я сидел в темноте. Но я совершенно уверен, что, реши это существо меня атаковать, победа была бы на его стороне.

Кен крепко задумался. Фонарик подсвечивал его лицо снизу, и в этом тусклом свете оно казалось исхудавшим… Ну хорошо, не исхудавшим, разве что щеки слегка впали, но мне все равно это не понравилось. В нашей культуре властвует убеждение: чем стройнее – тем лучше. Однако, попав в неблагоприятную ситуацию, быстро понимаешь его несостоятельность – мозг моментально перестраивается на тот тип мышления, что был для него нормой в старые недобрые времена, когда потеря в весе означала угрозу: припасы на исходе, а новые взять неоткуда.

– Ну что ж, – медленно произнес Кен, – это хорошо. Наконец-то и на нашей улице настал праздник.

– Ага, – кивнул я.

Молли недоуменно нахмурилась:

– И с чего вы это взяли?

– С того, что эта тварь не попыталась его сожрать, – объяснил Кен. – Что, в свою очередь, означает одно: либо у нее все в порядке со вкусом, либо она не так уж и голодна. В любом случае чувствует она себя весьма уверенно – видимо, потому, что может сбежать отсюда в любой момент тем же путем, которым сюда попала.

– Ой, точно.

– Дождемся Пьера с Джеммой, вдруг они что-нибудь да нашли, – предложил Кен. – А если нет, то…

– Попробуем еще раз. Согласен. Другого выхода нет.

– А можно и меня подключить к вашему коллективному бессознательному? – жалобно спросила Молли. – Или для этого нужно специальное приглашение?

– Пещера с рисунками, – вкратце пояснил Кен. – Мы так и не дошли до конца, потому что фонарик сдох.

– Ну уж нет, черта с два я снова туда пойду, – возмутилась она. – Я лучше…

– А мы тебя и не берем, – безапелляционно заявил я. – Нам прошлого раза хватило.

– Ха-ха. – Молли высунула язык.

Позади нас раздался какой-то шум: мы обернулись и увидели Пьера с Джеммой. Еще через секунду до нас дошло, что Джемма почти висит на Пьере, а тот поддерживает ее рукой за талию. Мы бросились на помощь.

– Ей совсем плохо, – сказал Пьер. – Поэтому нас так долго и не было. Но там все равно ничего интересного нет.

Мы довели Джемму до середины зала и помогли сесть. Она тут же сгорбилась и обхватила себя руками. Молли тыльной стороной ладони потрогала ей лоб.

– У нее жар.

– Вот черт! – ругнулся Кен. – Джемма, что с тобой? Это грипп или еще какая зараза?

– Не знаю. Может, и грипп. У меня все тело ломит. И… – Она убрала руки от живота, который, как теперь стало ясно, заметно вздулся. – Живот тугой, как барабан. И болит.

– Мы ведь все ели один и тот же сэндвич?

– Да.

– А больше ты ничего не ела?

Она подняла на нас затуманенный взгляд:

– Нет.

– Джемма, слушай, даже если ты что-то сжевала тайком – ничего страшного. Мы просто хотим понять, из-за чего тебе стало плохо.

– Да пошел ты, Нолан!

– Я просто спросил.

– Меня…

Но тут она резко отвернулась, и ее вырвало.

Наружу почти ничего не вышло, однако в нос нам ударил отвратительный кислый запах. Молли вытащила из рюкзака запасную футболку. Едва Джемма вытерла рот, как ее снова вырвало, затем еще раз и еще.

– Вот дерьмо! – произнесла она гортанным, сдавленным голосом. – Что-то мне и правда хреново.

– Прости, что давлю, но на то есть причина. – Чувствуя себя страшной сволочью, я тем не менее продолжал гнуть свою линию. – Если это грипп, то мы все его подхватим, а к такому повороту событий лучше подготовиться заранее.

Джемма взяла из рук Молли футболку и кое-как вытерла подбородок. Прядки волос, облепившие ее лоб и щеки, напоминали крысиные хвостики.

Она тяжело и часто задышала, как будто ее желудок снова собрался вывернуться наизнанку. Лицо перекосила гримаса мучительной боли, и бедняжка схватилась за живот.

– Ясно, – простонала она. – Я ничего не ела. Но…

– Но что?

– Помнишь, утром я кое о чем тебя спрашивала?

– Ты хотела в туалет.

– Да. Сделав свои дела, я подумала, что долго без воды не протяну. К тому же я была совсем рядом. Так что…

– Рядом с чем?

– С бассейном, – мрачно ответил за нее Кен. – Она дошла до бассейна и напилась из него. Джемма, черт возьми, ты хоть видела, в каком состоянии вода?

– Я не смотрела. Просто зачерпнула в ладони и быстро выпила.

– Много?

– Не знаю. Полпинты. Может, больше.

– И какая была вода?

– Неприятная, с запахом тины и металлическим привкусом. Но мне так хотелось пить. Нолан ведь тоже ее пил, и ничего.

– Почему ты сразу нам не сказала?

– Потому что тогда я была в порядке. – Она снова скривилась, но подавила рвотный позыв. – А теперь нет.

– Значит, это не грипп, – подытожил я, – а какая-то местная инфекция. Джемма, следующие несколько часов тебе будет совсем паршиво, но потом полегчает. Молл, сколько у нас воды?

– Чуть больше полбутылки. На всех.

– Пусть Джемма выпьет треть. Следи, чтоб делала по одному глотку каждые пять минут. Если рвота возобновится – больше не давай.

– А ты куда собрался?

Я взял большой фонарь. Потом спохватился и сунул в карман телефон – на всякий случай. Не дай бог опять там застрять в полной темноте.

– Проверю пещеру с рисунками: вдруг в ней есть какой-то проход.

– Будь осторожен.

– Само собой. А кстати, Джемма, ты ведь была права.

Джемма равнодушно посмотрела на меня:

– В чем?

– Здесь, кроме нас, и правда кто-то есть.

– Чудесно.

Я повернулся к Кену:

– Готов?

– Не-а. Лучше Пьера возьми. Управитесь в два раза быстрее. Прогулки по тесным расщелинам – не самое любимое развлечение джентльменов моей комплекции.

– Ладно. Пусть свет горит постоянно. Если что-то увидишь… кричи.

– Да ты смеешься, приятель? Если я что-то увижу – я это съем.

Кто-то из нас рассмеялся, но вышло натянуто и грустно.

Глава 39

Запашок мы почувствовали задолго до того, как дошли до комнаты, а уж когда переступили порог, вонь стала настолько нестерпимой, что из глаз у нас чуть не брызнули слезы.

– Какого черта? – промычал Пьер сквозь натянутую на нос футболку.

Я последовал его примеру, но мерзкий запах беспрепятственно просачивался через ткань.

– И здесь тоже что-то происходит. За то время, что мы провели в пещере с рисунками, пол стал мягче. Сначала я не был уверен, но теперь это очевидно.

– Но как подобное возможно? И откуда такая сильная вонь – слой ведь совсем тонкий?

Я прошел немного дальше, почти физически ощущая плотную пелену смрада. Через несколько секунд подошвы начали прилипать к полу, а вскоре они уже на целый дюйм утонули в густой, как патока, жиже.

– Бог ты мой, – пробормотал я, отступая. – Так вот в чем дело. Здесь пол наклонный, а ровным казался потому, что жидкость, которой он залит, затвердела.

– Мы что, и правда собираемся лезть в это дерьмо?

Мы стояли рядом, почти прижавшись друг к другу, как будто это как-то могло помочь. Пьер щурился, глаза у него покраснели и слезились.

– Я хочу сказать, – спохватился он, – что готов, конечно, если по-другому никак. Но…

– Нет, мы туда не полезем. Мы ведь понятия не имеем, насколько там глубоко. Оставим этот вариант на самый крайний случай.

Пьер быстро моргал: вонь немилосердно разъедала ему глаза.

– Я думал, он уже наступил.

– Пока еще нет. И я не рискну идти туда, не предупредив остальных. – Я кивнул в сторону выхода. – К черту, Пьер, возвращаемся.

– И какие у нас мысли по поводу этой дряни? – тихо спросил Кен.

Он тоже наведался в комнату, чтобы оценить обстановку, и теперь мы сидели все вместе в зале, в полной темноте.

– Я бы сказал, что это какое-то ископаемое топливо, наподобие нефти. Отсюда и следы пожара: нефть ведь могла загореться. Но это исключительно предположение, я ведь не геолог. Да и черт с ним. Почему эта штука начала разжижаться – вот что интересно.

– Химическая реакция.

– Это понятно, но что ее вызвало?

– Мы там потоптались несколько часов назад, – напомнил Кен. – Так что, сдается мне, это мы виноваты. Как и во всем, что здесь творится.

– И тем не менее придется стиснуть зубы и добраться до пещеры. Больше нам ничего не остается.

– Но если эта гадость десяти футов глубиной, то нам крышка, приятель. Никому, даже Пьеру, это море не переплыть. А зайдешь в эту дрянь по шею – и уже не выберешься, она же вязкая и липкая, как клей.

– Нужно найти какое-нибудь средство для опоры, чтобы держаться на поверхности.

– Хорошо бы. Но ты забываешь, что создатели этой игры не оставили нам чулана с инвентарем, Нолан.

– Вот же гадство! – Я с силой сжал голову, которая, казалось, вот-вот расколется пополам. – Если бы только этот сраный фонарь не погас, мы бы хоть знали, стоит пытаться или нет.

– Если бы да кабы, – ответил Кен. – В любом случае толку от этих соплежеваний сейчас ноль.

И тут раздался протяжный стон. Молли встала, подошла к Джемме, рядом с которой лежал маленький тусклый фонарик, и обвила ее рукой. Очередной рвотный позыв согнул беднягу пополам, она захрипела, а потом снова застонала, уже громче.

– Ей хуже.

– Да, – подтвердил Кен, – после первого же глотка воды ее вырвало, больше мы пробовать не стали. Организм постепенно избавится от заразы, но процесс этот будет, вероятнее всего, долгим и мучительным. Даже если мы прямо сейчас найдем выход, придется подождать, пока Джемма снова будет в состоянии идти.

Я вынул из неумолимо худеющей пачки сигарету, закурил, и некоторое время мы с Кеном сидели молча, передавая сигарету друг другу. Когда от нее осталось совсем чуть-чуть, я посмотрел на Кена. Наши взгляды встретились.

– Не хотел тебе говорить, – начал он, отводя глаза, – но несколько недель назад я видел Кристи.

– Так.

– Она сидела на террасе ресторанчика «У Пита», что на Третьей авеню. В гордом одиночестве. Я поздоровался, мы немного поболтали, я спросил, общаетесь ли вы. Она покачала головой и сказала: «Все кончено».

– Охренеть, – произнес я. – Вот уж спасибо, Кен, порадовал. На черта ты вообще решил мне это сообщить?

– Потому что Кристи произнесла это точно так же, как и ты.

– В каком смысле?

– Ну, так, будто на самом деле между вами ничего не кончено.

Я уставился на него, не зная толком, что чувствую: раздражение или грусть.

– Мы сдохнем, когда придет наше время, Нолан. – Он протянул руку и похлопал меня по щеке. – Но никак не раньше.

Не знаю, сколько еще мы так просидели. Обычно проблем с ощущением времени у меня нет, но сейчас мозг работал слишком медленно, чтобы оценить, как долго мы просидели в тишине, прежде чем раздался крик – хриплый, надрывный, оглушительный.

Когда мы с Кеном подбежали, Пьер с Молли уже склонились над Джеммой, которая стояла на коленях, согнувшись и обхватив руками живот.

Ее желудок, который уже давно был пуст, сжимался в судорогах, и звуки, вылетавшие изо рта Джеммы, напоминали кваканье.

– Ей не становится лучше, – сказала Молли. – Даже не представляю, что нам с ней делать.

– Но кризис уже должен был миновать, – возразил я. – Вода, которую она выпила утром, полностью вышла из организма. Может, это завершающая стадия…

Кваканье раздалось с новой силой, резко сменившись приступом интенсивной отрыжки. Меньше всего это походило на завершающую стадию.

Я присел на корточки рядом с Джеммой и положил руку ей на спину. Бедняжка вся так и пылала жаром, не переставая стонала и скручивалась все сильнее, как будто все ее мышцы сокращались одновременно.

– Эй, Джемма, – позвал я. – Все будет хорошо, слышишь?

Она снова отрыгнула, гортанно и протяжно, и воздух наполнился зловонием.

Джемма вздернула голову. Спутанные волосы облепили мокрое от пота лицо.

– О!.. – выдохнула она.

Навряд ли это было реакцией на мои слова. Я сомневался, что она вообще меня видит и слышит, но вдруг она произнесла мое имя. Дважды, причем таким голосом, какой бывает лишь у древних старух.

– Джемма, давай, не держи это в себе. – Я вспомнил, что уже не первый раз за сегодня говорю эту фразу. – Постарайся расслабиться, пусть вся гадость выйдет наружу.

Я попробовал отнять ее руку от живота и только сейчас заметил, до каких ужасающих размеров он раздулся: рубашка натянулась так, что пуговицы еле держались в петлях.

– Стенки желудка сокращаются из-за газов, – объяснил я. – Нужно их выпустить.

Джемма с силой рванула руку на себя и снова прижала ее к животу. В моей памяти всплыла картинка из детства: я лежу в кроватке, корчась от колик, и только прохладная ладонь матери способна облегчить эти муки.

Поэтому я осторожно положил ладонь ей на живот. Джемма взвыла от боли. Мы почти соприкасались головами, и я подумал, что мои барабанные перепонки сейчас не выдержат и лопнут.

– Прости.

Я убрал руку, но Джемма снова закричала. И снова. Значит, дело было не во мне.

Я взглянул на остальных, но их беспомощные лица говорили лишь об одном: они тоже не знают, что делать, как облегчить эту боль. Ни у кого из нас не было детей, поэтому мы понятия не имели, как себя вести. А еще иной раз случаются ситуации, когда мы забываем о том, что уже давно повзрослели, и снова превращаемся в ребятишек.

Джемма открыла рот, но вместо крика мы услышали очередной позыв к рвоте, сопровождаемый еще более кошмарной вонью. Он перешел в самый страшный звук, который только можно себе представить, – так скулит умирающее животное.

Она завалилась на бок, сбив фонарик, и тот погас.

Я дотянулся до нее, опять чувствуя жар, исходивший от ее кожи, нащупал и снова включил фонарь. Лицо Джеммы было перекошено, она громко и часто дышала.

Потом ее глаза широко распахнулись, дыхание стало прерывистым, в горле что-то забулькало. Она не отрываясь, смотрела на меня и шевелила губами, но слов я разобрать не мог.

Вдруг из ее рта выскользнул темно-красный сгусток.

Глаза стали еще шире.

Руки свела судорога, пальцы скрючились, как когти хищной птицы. Рот наполнился кровью, но она не вытекала наружу и забурлила в горле, когда Джемма начала кричать.

Я действовал так быстро, как только мог: подтянул ее колени к груди, сунул пальцы ей в рот, пытаясь прочистить горло, но это не помогало. Джемма захлебывалась собственной кровью.

И захлебнулась.

Она умерла.

Глава 40

Я несколько раз надавил ей на грудь, перевернул на живот, нажал на спину – применил все известные мне приемы, включая те, что видел в медицинских программах. Безрезультатно.

Что делать, когда на твоих глазах происходит такое? Я стоял на коленях у тела Джеммы, распластавшейся в нелепой позе, с неестественно вывернутой шеей, и чувствовал себя так, будто все происходящее – просто чудовищное реалити-шоу, плод чьей-то больной фантазии.

Я бережно перевернул Джемму на спину.

Огромные, ничего не видящие глаза смотрели в пустоту. Подбородок, шея и грудь были залиты кровью, в которой угадывались какие-то мелкие кусочки, извергнутые желудком. И этот жуткий запах – густая, тошнотворная смесь металлических нот крови и чего-то еще, по-видимому, того, что разорвалось внутри.

Теперь я знал, что должен сделать. Пусть это и будет выглядеть абсурдно.

Я коснулся пальцами век Джеммы, еще теплых, и закрыл ей глаза. Одно веко опустилось чуть быстрее, и с долю секунды казалось, будто она мне подмигивает.

Я встал. То, что лежало у моих ног, больше не было нашей остроумной бесстрашной Джеммой. Это была лишь ее опустевшая оболочка.

Некоторое время мы молча смотрели на нее, потом Пьер подобрал фонарик, мы отошли к стене и сели, прижавшись к ней спинами.

Голова разрывалась от боли. Я ждал, что Кен попросит сигарету, но он так и не попросил. Да и какое утешение могла сейчас принести сигарета?

Наконец тишину нарушил голос Пьера:

– Ну и как мы поступим?

– То есть?

– Как объясним, почему Джемма не вернулась вместе с нами?

– Никак. – Молли повернулась к Пьеру. – Ты что, до сих пор не понял? Нам не придется никому ничего объяснять: мы останемся здесь, вместе с ней, навсегда.

Это случилось минут через пять или десять. А может, и намного позже. Пустой желудок настойчиво напоминал о себе болезненными судорогами. Где-то на задворках сознания вспыхнула мысль: воды почти нет. Осталось по глотку на каждого, а когда выпьем и это – что дальше? К тому же рюкзаки лежали рядом с трупом Джеммы, а никому из нас не хотелось к нему подходить.

Я провалился в какое-то двойное измерение: вот я вижу Кена, сидящего поблизости с опущенной головой, и вдруг – картинка размывается, и я не понимаю, сплю я или бодрствую, где я, да и кто я вообще такой.

Кен поднял голову.

Это движение, едва различимое во тьме, все же выдернуло меня из забытья. Я моргнул, чувствуя, как отяжелели веки, а затем повернулся к нему, думая, что он смотрит на меня.

Но он вглядывался куда-то вглубь зала и хмурился.

Пьер и Молли, скрючившись, спали. Фонарик, который мы по непростительной оплошности не выключили, тускло освещал футов десять пространства вокруг, а за пределами этого желтого пятна вздымалась, словно надуваемый ветром парус, тьма.

И в ней что-то шевелилось.

Сначала я решил, что это галлюцинация. Крепко зажмурился, а когда открыл глаза, то ничего не было.

Однако затем я снова заметил какое-то движение. В темноте кто-то стоял. На долю секунды я подумал, что это Фезер.

Но я ошибся. Это был какой-то зверь.

Он замер на границе освещенного пятачка, и мне удалось его рассмотреть.

Такую невероятную тварь мне встречать еще не доводилось: она была размером с пуму и двигалась, подобно кошачьим, вот только голова с широко раскрытыми глазами смахивала на собачью, а в верхней челюсти раззявленной пасти поблескивали длинные изогнутые клыки.

Всю мою сонливость как рукой сняло. Я взглянул на Кена.

– Ты это…

– Да, – прошептал он, – вижу.

Услышав нас, зверюга резко повернула голову в нашу сторону и насторожилась, как будто почуяла опасность. Или добычу.

А потом попятилась и растворилась в темноте.

Тихо, стараясь не шуметь, мы поднялись на ноги.

– Ты уверен? – спросил Кен.

– Да.

Мы осторожно приблизились к тому месту, где только что стоял зверь. Хотя… а был ли он вообще? Уже через несколько секунд после его исчезновения это казалось невероятным. Я слишком поздно сообразил, что мы не взяли фонарик, но, на счастье, у меня в кармане лежал телефон. Я включил его, и мы с Кеном поспешили к ближайшему коридору. На пороге мы остановились, дожидаясь, пока телефон загрузится.

– Это ведь здесь находится та вонючая комната, да?

– Точно.

– А еще что-нибудь есть?

– Не знаю. – Тут до меня дошло, что я действительно, не знаю. – Пьер наткнулся на нее вчера и, по-моему, больше ни о чем, кроме нее, не рассказывал. Потому что дальше не пошел.

Телефон наконец ожил. Я поднял его над головой: подсветки экрана хватало на то, чтобы худо-бедно разглядеть перед собой футов восемь.

Мы с Кеном двигались по коридору. Поравнявшись со зловонной комнатой, прошли мимо, единодушно решив, что ни одно живое существо по своей воле туда не полезет.

Кен глядел вперед, а я по сторонам, проверяя выныривающие из темноты новые проемы. Все комнаты были одинаковые, мы видели такие в других туннелях: прямоугольной формы, с маленькими каменными пирамидками.

– Ну и куда делся этот уродец?

– Мы еще не закончили осмотр. К тому же, если он как-то сюда попал, значит…

– Знаю.

Через пару минут мы дошли до последней пары проемов, расположенных друг напротив друга. Один из них был заметно уже второго.

– А тебе это не напоминает?..

– Напоминает, – кивнул Кен.

Мы свернули в узкий коридор. На стене во второй комнате я заметил иероглифы: они были выбиты в одну строку.

Через пятьдесят ярдов пол внезапно кончился. Перед нами было озеро кристально чистой воды.

– Слава тебе господи, еще один бассейн.

– Отойди подальше, Нолан. С нас туда ни пылинки упасть не должно. И вообще, после того, что случилось с Джеммой, я бы трижды подумал, прежде чем отсюда пить.

Мы быстрым шагом вернулись в главный коридор.

– Так, значит, этот зверь должен быть в комнате напротив.

– Давай загородим проход, чтобы он не смог выскользнуть.

– А потом что?

– Вежливо спросим эту сволочь, как она сюда попала.

– Кен…

– Если его напугать, он бросится бежать к той лазейке, через которую проник сюда.

– Или же просто бросится на нас, Кен.

– Или так.

Мы уже собирались войти в комнату, как вдруг услышали крик: Молли во весь голос звала Кена.

И голос у нее был как сигнал пожарной тревоги.

– Вот дерьмо! – выругался Кен. – Он нас обхитрил.

Мы вбежали в зал и увидели Молли и Пьера, которые стояли у тела Джеммы. В глазах Молли читался настоящий ужас.

– Вы где были?

– Да так… решили осмотреться, – уклончиво ответил Кен. – Ты чего кричала?

Молли показала на тело.

– Мы услышали какой-то звук. Словно бы что-то… даже не знаю, как объяснить. Взгляните.

Поначалу я не заметил ничего нового, но затем понял, что имеет в виду Молли. Живот Джеммы вздулся еще сильнее, чем раньше.

– Внутри… ее скопился газ, – с трудом произнес я. Фигура на полу уже не была нашей Джеммой. – Вероятно… даже сейчас, после смерти, его количество растет. Потому что начинается… процесс разложения.

– Так скоро? Но ведь к этому времени газ уже должен был выйти из тела, разве нет?

– Не думаю, поскольку вегетативная нервная система…

Я запнулся. На секунду мне показалось, что под натянутой кожей что-то шевельнулось. Живот тем временем продолжал увеличиваться с пугающей быстротой.

– Я не особо осведомлен о том, что происходит с телом человека после смерти, но все же…

И тут это произошло снова. Живот вздулся с одной стороны намного заметнее, чем с другой, и залитая кровью рубашка натянулась так, что пуговицы, казалось, вот-вот оторвутся.

Кен оказался умнее меня. Как всегда.

– Нолан, отойди от нее.

Я по-прежнему ничего не понимал. Тогда он схватил меня за руку и дернул на себя.

– Говорю тебе: немедленно отойди прочь.

Тут только до меня дошло, что сейчас будет, и я сделал несколько шагов назад. Нетрудно догадаться, что станет с телом, если воздуха в нем все больше, а деваться ему некуда…

Раздался треск рвущейся ткани, рубашка распахнулась.

Поперек оголенного живота проступила красная полоса, из которой начала сочиться кровь. Плоть разрывалась, не выдерживая чудовищного давления газа. По крайней мере, так я тогда подумал.

А потом из этой полосы что-то высунулось.

Я не сразу поверил своим глазам, списывая все на игру света. Однако из Джеммы действительно что-то выползало.

Сначала появился блестящий треугольник, напоминающий крыло огромной летучей мыши, потом еще один, а следом вынырнул горбик спины.

Последней вышла голова. Тварь оказалась размером с маленького ястреба, только очень тощего и жилистого, с продолговатым, туго обтянутым кожей черепом.

Выскользнув из развороченного живота Джеммы, эта мерзость шлепнулась на пол. Повернула голову в одну сторону, затем в другую, словно бы оценивая обстановку.

Я оцепенел. Просто стоял столбом и глядел на нее, не в силах пошевелиться. На Пьера с Молли эта тварь произвела точно такой же эффект. Но только не на Кена. Он подскочил к страшилищу и что есть мочи пнул его, отправив прямиком в стену.

Потом быстро пересек зал, остановился над распластанным чудовищем и поднял ногу, готовясь с ним покончить.

– Погоди, – очнулся я.

Я подошел к Кену. Тварь уже оклемалась и, стоя на когтистых лапах, разворачивала крылья, покрытые кровью и кусками внутренностей.

– Да это же хренов птеродактиль, – произнес Кен.

– Добей его.

Кен со всего маху наступил на костлявый череп, потом еще раз, и топтал его до тех пор, пока от головы птеродактиля не осталось лишь мокрое пятно.

Из архивов Нолана Мура. Петроглифы, обнаруженные в Нью-Мексико

Глава 41

Ни для кого не секрет, что иногда я соображаю исключительно медленно. Что есть, то есть. Но, как правило, рано или поздно все равно прихожу к правильным выводам. Наверное, вы думаете, что на моем месте уже давно бы все поняли. Уверяю вас, в ситуации, где лужи крови, вспоротые внутренности и смерть от голода – реальность, а не просто страшные слова, это не так просто, как кажется. Я был уже совсем близок к разгадке, когда Пьер произнес:

– Какого черта сейчас произошло?

Он смотрел не на Кена, а на меня, но сказать мне пока было нечего. Пьер не стал повторять свой вопрос: он видел, что я думаю, и просто терпеливо ждал. Да уж, давно прошло то время, когда я считал Пьера самодовольным и невыносимым парнем.

Молли между тем насела на Кена:

– Куда вы ходили?

– Мм? Что?

Похоже, колесики в его мозгу тоже крутились вовсю.

– Я спросила: где вы были? Ты ответил: решили осмотреться.

– А, ну да, так и есть.

– Серьезно?

Кен глянул на меня. Я кивнул.

– Ладно, – вздохнул он. – Перед тем как… случилось то, что случилось, мы с Ноланом кое-кого заметили.

– В смысле?

– Это было какое-то существо.

– Существо? Здесь?

– Да.

– Что за существо?

– Не знаю, я его толком не рассмотрел. Нолан, думаю, тоже.

Я мотнул головой:

– Ну да, что-то крупное, с клыками. Почуяло нас и исчезло.

Глаза Молли расширились от ужаса.

– Как это – исчезло?

– Ну, не то чтобы растворилось в воздухе, просто скрылось в темноте. Вот мы и пошли его искать. А когда ты закричала, мы решили, что оно проскользнуло незамеченным мимо нас и вернулось.

– И… и что это за фигня?

– Мы не знаем, Молл, – признался Кен.

– Но пролезло-то оно сюда как?

– Ему и не потребовалось никуда пролезать, – сказал я.

– Это еще что значит?

– Сегодня утром…

Как же давно это было. Тогда Джемма еще дышала и разговаривала. А теперь на полу лежит то, что от нее осталось.

– Сегодня утром меня укусил комар, помните?

– И что с того?

– А Пьер ночью видел жука. Можно предположить, что в этом месте существует своя маленькая экосистема, и насекомые – ее часть. Допустим, но тогда почему они попались нам на глаза лишь через несколько часов нашего пребывания здесь? Ладно, идем дальше. Утром… Джемма сказала, что ее ноги коснулся какой-то зверь – маленький, размером с кошку или мелкую собаку, так? А когда я сидел у камня, разговаривая с Фезер, ко мне кто-то подошел, и был он намного крупнее, чем описывала Джемма, это точно. Но все же не настолько крупным, как та зверюга, которую мы только что видели с Кеном.

– Значит, Джемма ошиблась, – сказал Пьер. – Ведь было темно. И ей уже тогда нездоровилось.

– Верно. Или же… мы говорим о трех разных существах.

– Нолан, я не понимаю.

– Пойдемте со мной, все. С этого момента разлучаемся только в случае крайней необходимости, согласны?

Пьер с Молли пробормотали что-то утвердительное. Я взял фонарь и направился к проему в левой части зала.

Мы с Кеном остановились в футе от края бассейна, того самого, где мы втроем – включая девушку, которая уже умерла, – преспокойно купались еще каких-то двадцать четыре часа назад. Я поднял фонарик повыше, чтобы Молли и Пьеру, выглядывавшим из-за наших спин, было хорошо видно.

Поверхность бассейна покрывал сплошной слой из зеленых и черных водорослей.

В помещении заметно потеплело, над водой стелилась дымка, а в воздухе отчетливо ощущался запах гниения.

Кен понимающе закивал:

– Это из-за них, да?

– Похоже на то, – пробормотал я.

– Да бога ради! – взорвалась Молли. – Вы можете объяснить по-человечески?

– Сферы, – сказал я. – Те, что стояли на кубах, а потом скатились в воду.

– И?..

– Помнишь самую большую? Матовую, темно-серого цвета? Думаю, это углерод. Материал еще одной напоминал медь, другой – железо. Надо полагать, были там и сферы с калием, магнием, кальцием. Самые маленькие – с какими-то редкими элементами.

– А кислород с водородом откуда взялись? – спросил Кен. – Без них ведь никуда.

– Из воды. Плюс еще водоросли выделяют углекислый газ.

– Азот?

– Из воздуха. К тому же он мог содержаться в сжатом виде в одном из шаров.

– А натрий с хлором?

– Просто сфера из соли. Бром и прочие могут входить в состав разных сфер в виде соединений.

– Вы всю периодическую таблицу собираетесь перечислять? – осведомился Пьер.

– Нет, – ответил я. – Только двадцать восемь элементов.

– Почему именно их? – спросила Молли.

– Потому что именно они необходимы для того, чтобы создать жизнь.

Мы зачарованно смотрели на воду.

– Но… как? – прервала наше молчание Молли.

– А вот это – слабое место моей теории. Где же провода, компьютеры, лаборатория, да? Допустим, спрятаны где-то внутри скалы, но тогда остается вопрос: как все это работает? Тому, кто придумал такое, было явно известно больше нашего. Как знать, может, дело в самой скале. Или же само это место – просто один гигантский компьютер.

– Построенный в незапамятные времена? Но… почему он включился именно сейчас?

– Мы плавали в бассейне, клетки кожи попали в воду, и, видимо, это запустило какую-то реакцию.

– Или клетки крови, – предположила Молли. – Помнишь, на поверхности того камня, со знаками, было пятно крови?

– О господи, ну конечно. – До меня наконец дошло. – Джемма. Она ведь руку поцарапала.

– Думаешь, все началось из-за того, что в воду попала ее кровь? Ее ДНК?

– Не исключено. – К нам присоединился Кен. – Или тот камень со значками – что-то вроде консоли. И между прочим, стоит-то он ровно посредине. Может, это что-то значит?

– О, кстати, Молли заметила, что среди рисунков нет одинаковых, и мы еще гадали почему: в любом связном тексте неизбежно повторение букв, ну или в данном случае символов. Теперь ясно почему. Это вовсе не текст. Это список.

– Система меню, – подхватил Кен. – Выбираешь нужную картинку, нажимаешь – и готово.

– Именно. Вот только мы неоднократно водили пальцем по всей этой консоли и нажали почти на каждое изображение. Первыми появились мельчайшие организмы – потому что на их создание не требуется много времени. Вот почему мы с Молли чесались, поплавав здесь ночью. А потом…

– Утром, – простонала Молли, – Джемма пила эту воду. Воду, в которой уже что-то… было.

Мы замолчали, погрузившись в мысли о том, чем питалась эта тварь, пока росла внутри Джеммы.

– Нет, – твердо заявил Пьер. – Не верю. Это просто невозможно.

– У тебя есть другое объяснение? Я с радостью его выслушаю, – сказал я. – Но до тех пор давайте сойдемся на том, что это вовсе не церемониальный комплекс. Это механизм. И поскольку в механизмах ты разбираешься лучше меня, нам понадобится твоя помощь.

Я повернулся к Молли, которая мрачно глядела в темноту, и добавил:

– И твоя, Молл, тоже.

– У меня нет никаких мыслей, – отозвалась она. – Кроме разве что одной. Если вы правы и это место действительно само создает здесь жизнь, то зверю, которого вы видели, не нужно искать выход отсюда. А значит, надежды у нас больше нет.

Глава 42

Пьер на минуту задумался.

– Ждите здесь, – произнес он наконец.

– Ты что, меня не слушал? Держимся вместе!

– Ладно, тогда пойдемте со мной, хочу кое-что проверить.

Мы вышли из туннеля, пересекли главный коридор и оказались в комнате напротив. Пьер направился к торчащей из пола пирамиде и положил на нее руку.

– И правда, теплая. Как и та, что я трогал в предыдущий раз. А я думал, мне показалось.

– Точно, – подтвердил Кен. – Я тоже это заметил.

Я отошел к стене, прикоснулся к ее прохладной поверхности, потом вернулся к пирамиде и прикоснулся к ней. Пирамида, несомненно, была теплее, особенно в районе вершины.

– Ты у нас разбираешься в пирамидах, Нолан, – обратился ко мне Пьер. – Что в них особенного?

– Считается, что много чего, но наукой это не доказано. В семидесятых было модно верить, что в пирамидах фокусируется позитивная энергия, поэтому люди строили их из дерева и спали внутри. О египтянах ты и без меня знаешь. Есть кучка фанатиков, утверждающих, что комплекс пирамид в Гизе якобы древняя электростанция.

– Кажется, два дня назад, во время съемки, ты говорил, что некоторые считают, будто египтяне побывали в Гранд-Каньоне.

– А еще я говорил, что сам так не думаю.

– Но что, если эту технологию использовал какой-то другой, более древний народ? – предположил Кен. – А египетские пирамиды – это лишь бледная копия, попытки построить нечто такое, о чем у египтян сохранились смутные воспоминания? И именно тот древний народ здесь и побывал?

– Да о какой технологии ты толкуешь, Кен? Пирамида – это просто геометрическая фигура!

– Которая отчего-то нагревается. Как ты сам только что сказал: если у тебя есть другое объяснение – я с радостью его выслушаю. А до этого момента…

– Ладно, ладно. Допустим, ты прав. Но нам-то это что дает?

– Мы можем сделать так, чтобы пирамиды перестали вырабатывать энергию?

– Что – вообще все пирамиды? Включая те, что мы видели в заблокированной части коридора? И как ты, интересно, это себе представляешь? Будем их голыми руками из пола выворачивать?

– Убедил. Еще какие варианты?

– Сферы в бассейне, – задумчиво ответил Пьер.

– А с ними что?

– Какую роль здесь играют пирамиды, мы все равно проверить не можем. Но если процесс начался из-за упавших в воду шаров, то…

– …нужно вытащить их из воды, – закончил Кен.

Мы снова стояли на краю бассейна. Врать не буду: лезть туда мне хотелось меньше всего на свете. И не из-за противных, покрытых слизью водорослей или мерзкого запашка. Я боялся, что меня постигнет участь Джеммы. Хотя, как ни парадоксально, делали мы это как раз для того, чтобы отвлечься от мыслей о ее смерти.

– И какой у нас план? – спросил Кен.

– Вода не должна попасть в рот. Здесь мелко, так что это не проблема. Но контакта с кожей избежать не удастся, а значит, последствий все равно не миновать. Утром зуд был невыносимый, а ведь мы с Молли плавали в почти прозрачной воде.

– Понял. – Кен шагнул вперед. – Что мне делать?

– Ты смеешься? Кто-кто, а уж ты, Кен, туда точно не полезешь. Ты же с водой вообще не дружишь.

– Чушь собачья. Я регулярно хожу в бассейн.

– Знаю. Видел тебя как-то раз, во Флориде. Ты весь день проплавал в надувном круге, поглощая крепкие алкогольные напитки. А потом без моей помощи даже выбраться из него не мог.

– Ох уж эти твои вечные придирки, Нолан! А то, как ты неустанно ссылаешься на события прошлого, лишь потому что они когда-то имели место, просто возмутительно.

– Я пойду, – сказал Пьер. – Нолан, дай мне свои джинсы, а ты, Кен, рубашку. Я надену их поверх своей одежды.

– Разницы не будет никакой. Все равно насквозь промокнешь, да и руки сразу окажутся в воде.

– Хоть немного, да поможет. К тому же я сделаю все быстро.

– Нет, здесь нужны двое, – возразил я. – Даже если сферы начали растворяться, они по-прежнему тяжелые.

– Это бессмысленно, – покачала головой Молли. – Как вы вообще собираетесь их искать? И где? Пола ведь не видно.

– Они будут в другом конце бассейна.

– Это если пол имеет уклон в ту сторону. И вообще – ради чего все это, Нолан? Вы ведь жизнью рискуете!

– Все очень просто, милая, – пояснил Кен. – Те, кто выходит из этого бассейна, рано или поздно проголодаются. А у нас и без того забот по горло. Единственное, что в наших силах, – сделать так, чтобы не стало еще хуже. – И снял рубаху.

Пьер надел одежду Кена, а Молли отдала мне свою рубашку. Джинсы я просить не стал – все равно бы в них не влез. Штанины мы заправили в носки, хотя понимали, что толку от подобных предосторожностей, вероятнее всего, не будет никакого.

Я присел на корточки на самом краю бассейна. Мне ужасно не хотелось этого делать. Да, я верил, что это необходимо и правильно, что это наш шанс и прочее. Но как же мне не хотелось туда лезть!

Ногой я толкнул пласт тины, пытаясь его разорвать. Пусть и не сразу, но мне это удалось. Вода под ним оказалась на удивление прозрачной.

– Может, те одноклеточные были чем-то вроде первой стадии? – предположил Кен. – А теперь они превратились в водоросли?

– Хорошо бы.

И тем не менее я уже заранее начал почесываться, усиленно стараясь не думать о том, может ли зараза из воды проникнуть в тело через поры.

– Раз уж вас и правда не отговорить от этой дурацкой затеи, дам совет: ищите шар из углерода, – сказала Молли. – Это ведь углерод – основа жизни на Земле. Вытащите его – считай, обесточите всю систему.

– В точку, Молл. Молодец, – похвалил я.

И погрузился в воду. Она была умеренно теплой, я бы сказал, ее температура практически совпадала с температурой моего тела. На прозрачность воды мое вторжение никак не повлияло.

Держа в руке фонарик, я отошел на несколько ярдов, чтобы освободить место для Пьера. Мой телефон остался у Кена, но тот пока не спешил его использовать, экономя батарею.

К тому моменту, как до меня добрался Пьер, моя одежда уже промокла насквозь. Нужно было торопиться.

Мы направились в середину бассейна, где, по нашим расчетам, лежали сферы.

– Скажи, когда вода начнет подниматься выше уровня груди, – велел я Пьеру.

– Зачем?

– Это будет означать, что пол идет под наклоном. Если так, то самый большой шар будет лежать ближе всех. Согласен?

– Пожалуй. А если нет?

– Тогда искать нужно в противоположной стороне.

Мы брели вперед, буквально продираясь сквозь плотное одеяло водорослей, которое, словно по волшебству, тут же срасталось снова. Я вдруг поймал себя на том, что иду с поднятыми руками, боясь их ненароком замочить и игнорируя тот факт, что, когда мы найдем сферы, сделать это все-таки придется. Нужно же будет как-то вытаскивать шары из воды. Со мной так всегда: как только обрадуюсь, что продумал все до мелочей, через несколько секунд внезапно понимаю, что умудрился проглядеть самое очевидное. И это меня беспокоит.

Да что там – пугает. Как сейчас, например.

– Нолан? – позвал негромко Пьер. Наверное, не хотел привлекать внимание остальных.

Помня о том, какая здесь прекрасная слышимость, я ответил еще тише:

– Что?

– Я что-то почувствовал.

– Шар?

– Нет. Оно коснулось моего бедра. Наверное, какая-то рыба. Но…

– Но что?

– Кажется, она здоровая.

– Просто иди дальше.

Мы брели вперед, в паре ярдов друг от друга, в небольшом круге тускло-желтого света. Когда до конца бассейна оставалось футов двадцать, я ударился ногой о какой-то предмет: он был твердый и массивный, но от моего удара немного сдвинулся с места.

– Постой-ка. Думаю, один есть.

Я расчистил локтями поверхность воды от водорослей, и на дне мы увидели шар диаметром с мою ступню. Это был один из самых маленьких.

– Что теперь?

– Закрываем глаза и уши.

– А нос?

– Вот черт. Про нос я и забыл.

– А что, если одной рукой зажать нос, второй ухватиться за шар и вытащить его, держа с противоположных сторон?

– Пьер, это в разы усложнит задачу.

– Я не хочу наглотаться воды.

– Я тоже. Ладно.

Я положил фонарь прямо на водоросли и зажал нос левой рукой.

– Так, действуем быстро, но не очень, иначе шар выскользнет. На счет «три».

Глядя друг на друга, мы кивнули – «раз», «два» – и одновременно опустились под воду.

Шар сразу же оказался у меня под ладонью, я обхватил его пальцами снизу и попытался поднять. Пьер сделал то же самое, опередив меня на полсекунды.

И шар выскользнул.

Мы вынырнули.

– Вот сволочь! – ругнулся Пьер.

Голос у него дрожал, и я понимал почему.

– Слушай, Нолан, а оно точно того стоит?

– Вообще-то, ты сам это предложил.

– Да, но мне-то откуда знать? Я же простой оператор!

– Попробуем еще раз.

Мы сделали то же самое – и с тем же самым результатом. Когда вынырнули, я услышал крик Кена:

– Вы там как?

– Нормально. Правда, ни черта не получается.

Я наклонил голову вправо, вытирая глаз плечом, потом влево. Пьер повторил эти манипуляции за мной. Водоросли тем временем подступали все ближе, замыкая нас в кольцо. По крайней мере, ощущение складывалось именно такое.

– Давай еще раз, хорошо?

– Хорошо.

Какой славный парень этот Пьер. И совсем еще молодой. А я ведь даже не помнил толком, сколько ему лет. Двадцать пять, шесть? Вот бы он смутился, если бы узнал, каким беспомощным сейчас выглядит. Словно растерявшийся подросток, которому необходима поддержка взрослого. Отца.

Но отец из меня был никакой, и шансы на то, что когда-то получится хоть какой-нибудь, уменьшались на глазах. Все, что я мог сделать для Пьера, – это улыбнуться и подмигнуть ему.

– А знаешь что? Забей.

И не успел он опомниться, как я зажмурился, плотно сжал губы и ушел под воду.

Шар я нащупал сразу. И он был очень тяжелым.

Я рванул его на себя изо всех сил, он поддался, но я потерял равновесие и завалился вправо, чувствуя, как шар выскальзывает из рук.

Но вовремя подоспевший Пьер тут же его подхватил, и мы вынырнули, кашляя и отплевываясь. Какая же это была тяжеленная штуковина.

– Ты в порядке?

– Да, – ответил Пьер. – Этот, наверное, из меди?

– Точно.

Эту сферу я хорошо запомнил – меня еще поразила ее блестящая гладкая поверхность. Но теперь она была матовая и местами выщербленная.

– Что дальше?

– Нужно отнести ее на платформу.

Пьер потянул шар на себя, обхватил его, сцепив пальцы в замок, при этом жилы вздулись на его руках и шее, словно веревки. Мы медленно добрели до платформы, по пути то и дело спотыкаясь о сферы. Теперь, после того как мы окунулись с головой, отслеживать, поднимается ли уровень воды, стало невозможно, но, кажется, он оставался неизменным. А это означало, что и сфера из углерода где-то близко.

Мы вместе подняли шар на платформу, и я с силой его толкнул. Он откатился не слишком далеко от края и замер.

– Один есть, осталось еще двадцать семь.

– Как сказала Молл, главное – найти шар из углерода.

В следующие несколько минут, используя «однорукий» метод, мы извлекли из воды еще две маленькие сферы и успешно вернули их на платформу. Можно даже сказать, что мы выработали определенный ритм работы, как бы странно это ни звучало.

– Стоп, – сказал вдруг Пьер. – Кажется, я его нашел.

И это была правда. Стоило лишь убрать в сторону кусок водорослевого покрывала, как мы тут же увидели черную верхушку, которая почти что высовывалась из воды. Судя по поврежденной поверхности, в воду уже успело попасть огромное количество углерода. И все же… это по-прежнему был невероятно гигантский шар. Ну еще бы!

– А я… я уже и забыл, какой он огромный, – признался мой напарник.

– М-да, – пробормотал я, чувствуя себя полным идиотом. – И я тоже. Ты можешь сдвинуть шар с места? Хотя бы чуть-чуть?

Пьер обошел сферу и встал с противоположной стороны. Потом обхватил громадину руками, напряг мышцы…

И исчез.

Глава 43

Только что я видел его перед собой – и в следующую секунду его уже не было.

– Пьер!

Было понятно, что он не просто поскользнулся. И я нырнул.

Фонарик, по-прежнему лежавший на поверхности, почти не давал света, зато вода была прозрачной – почти такой же прозрачной, как в самом начале, когда мы нашли бассейн. У дна я кое-что заметил – не сферу и не пирамиду, а какую-то бесформенную массу. Вероятно, это были отделившиеся от верхнего слоя водоросли, которые теперь трансформировались в какой-то организм, но я слишком торопился, чтобы присматриваться.

Впереди возник черный шар, а рядом с ним метался Пьер. Сначала я не понял, что с ним.

Вот он высунул голову, хватанул ртом воздуха – и снова молниеносно скрылся под водой.

Что-то черное, извивающееся опутывало его ноги.

Подплыв поближе, я понял, что еще одна такая же тварь обвилась вокруг талии Пьера. Тут в моем мозгу вспыхнула картинка – одна из тех, что мы нашли на стене в пещере: паукоподобное существо с лапами, нарисованными в одном направлении.

Я схватил Пьера за руку. Он отпрянул, приготовившись драться, но тут же узнал меня, и тогда я подплыл еще ближе и обхватил его за талию.

И тут я ощутил, как что-то сжало мою руку – что-то липкое, мускулистое и очень сильное. Это была первобытная, животная сила, облеченная в плоть.

Второе щупальце дернуло меня за лодыжку, и я потерял опору.

Меня накрыла паника. Я бешено колотил ногами, не целясь ни во что конкретное, и, судя по всему, Пьер делал то же самое.

От недостатка кислорода голова начала гудеть, а какой-то потаенный и насмерть перепуганный кусочек моего мозга требовал немедленно распахнуть рот и вдохнуть полной грудью.

Пока я пинался и вертелся в воде как безумный, что-то снова схватило меня за руку. На сей раз это оказалось не щупальце, а Пьер. Одна его нога была все еще в плену у чудовища, но он все равно тянул меня за собой наверх.

Наши глаза встретились, я кивнул.

Раз, два…

Мы одновременно пнули вслепую ногами, и я почувствовал, что попал во что-то мягкое. Хватка мгновенно ослабла; я воспользовался моментом, подтянул колено к груди и оттолкнулся от вцепившейся в мою лодыжку твари. Тут же получил удар по касательной от Пьера, который исступленно махал ногой вверх-вниз, и дернулся в сторону, чтобы не огрести еще один. И вдруг понял, что меня больше никто не держит.

Я с силой топнул о дно бассейна. Колено жалобно хрустнуло, зато энергии толчка хватило, чтобы преодолеть толщу воды и вынырнуть.

Жадно глотая воздух, я одной рукой обхватил Пьера и вытащил его на поверхность. Он открыл рот еще под водой и теперь кашлял и отплевывался. Если вода была по-прежнему заражена, мы оба уже давным-давно подписали себе смертный приговор. Но это не имело никакого значения. Пока жив – нужно бороться.

Размахивать туда-сюда ногами под водой – занятие весьма утомительное. Но я не сдавался и продолжал тащить Пьера за собой. И вдруг твари от нас отстали.

Тогда я решил: была не была. Нырнул и поплыл под водой так быстро, как только мог, надеясь, что Пьер последует моему примеру.

На дне лежало несколько еще таких страшилищ. Я притормозил у самого гигантского из них и несколько раз что есть мочи ударил тварь ногой.

Молли и Кен что-то нам кричали. Когда я, едва живой, наконец доплыл до них, они так быстро вытянули меня из воды, что я ободрал голени о край площадки.

А затем откатился вглубь, чтобы не мешать, и вскоре Пьер уже лежал рядом со мной, тоже кашляя и тяжело дыша.

– Что там за дерьмо у вас приключилось? – спросил Кен.

– Кальмар, – простонал Пьер. – Здоровенный такой кальмарище.

– Да брось! Серьезно?

– А по-вашему, мы там дурака валяли?

– В воде еще много чудищ, и они растут, – подтвердил я. Одной рукой я вытирал губы, другой глаза, но все равно чувствовал во рту привкус минералки, а при кашле отхаркивалась какая-то слизь. Вода попала и в трахею, и в нос, и в уши. – Это место генерирует жизнь, не останавливаясь ни на секунду.

Надо мной навис Кен:

– Сильно наглотался?

– Понятия не имею.

– А ну, приятель, засунь два пальца в рот!

Я не думал, что от этого будет хоть какой-нибудь толк, но все равно послушно встал на колени над бассейном и засунул указательный и средний пальцы поглубже в горло. В итоге мне удалось вызвать рвотный рефлекс, но результатом была лишь длинная струйка слюны.

– Ну вот, совсем немного, – выдохнул я, отползая к стене.

Желудок свела мучительная судорога.

Следом наступила очередь Пьера. Тот исторг из себя количество воды, которого хватило бы на внушительный глоток, да так и замер на четвереньках, глядя поверх водорослевого покрова, туда, где виднелось тусклое желтое пятнышко.

– Вот черт, – пробормотал он. – Мы фонарик забыли.

– Лично я возвращаться за ним не собираюсь.

– Вам удалось вытащить черный шар?

– Нет, Молл, – покачал я головой. – Он такой тяжелый, что мы и вчетвером бы с ним не справились. Да и вдесятером тоже. Там-то, кстати, на нас и напали. Этот план изначально был бредовым. И о чем мы только думали?

– Тогда пошли отсюда, – сказала она. – Я не хочу сидеть и ждать, когда отсюда вылезет очередной монстр.

Мы поплелись обратно, но, едва свернули из узкого туннеля в коридор, как раздался вой – долгий, скорбный, пронзительный вой, рассыпающийся на несколько нот.

– Чтоб тебя, – устало произнес Кен. – Это волк, да?

– Нет, – ответил я. – Это два волка.

– И куда мы теперь?

– В большую залу.

– Но воют именно в большой зале, Нолан.

– Возможно. Или в одном из туннелей. Не знаю, как ты, а я не хочу оказаться в ловушке, не имея путей отступления. Да еще и в том самом коридоре, куда вот-вот нагрянут неведомые твари покрупнее волков.

– Убедил. Ну что, тогда идем – и шумим так, как будто мы сами большие и опасные.

Я включил телефон, поднял его над головой, и мы двинулись вперед, громко разговаривая, то и дело кашляя и производя массу других бессмысленных звуков. У проема мы немного подождали, но, поскольку не увидели и не услышали ничего подозрительного, прошли в центр комнаты.

– Господи боже ты мой, – прошептала вдруг Молли, отворачиваясь.

Как выяснилось, наше возвращение кое-кого спугнуло, не позволив им закончить начатое. Мы с Кеном задержались, глядя на то, что осталось от Джеммы. Но ненадолго.

– Твари проголодались.

Несмотря на риск очутиться в западне, мы направились к шару. Нам хотелось быть ближе к выходу, пусть даже мы и не могли им воспользоваться. Мысль о том, что вы заперты в компании каких-то непонятных существ, сама по себе уже нервирует и выбивает из колеи, но это еще полбеды. Самое ужасное – знать, что эти существа, мучимые голодом, отправятся на поиски пропитания.

Но голод мучил не их одних. Мы съели последние два батончика и запили их остатками воды. И на сей раз никто не предложил съесть и выпить только половину порции. Можно было бы делить эти ничтожные запасы до бесконечности, поглощая в итоге по крошке в день и поддерживая себя воспоминаниями о пище, но – смысл? Нам нужны были силы.

Поэтому мы не стали ничего делить.

И съели все подчистую.

Глава 44

Конечно, нам было страшно. Однако организм человека устроен таким образом, что в экстренных ситуациях – когда, к примеру, становится невозможным удовлетворять базовые потребности – срабатывает защитный механизм: ставни захлопываются, свет выключается и вся система переходит в режим экономии ресурсов.

Все, кроме меня, заснули. Или пребывали в обморочном состоянии, когда сознание, отключившись от внешнего мира, погружается в само себя. Разница между сном и бодрствованием постепенно стиралась, как и ощущение времени. Когда я взглянул на экран телефона, чтобы узнать который час, и увидел «9:43», то цифры выглядели так, словно кто-то начертил их, плохо представляя себе, как вообще должны выглядеть цифры.

Следить за ходом времени представлялось сложным не только из-за темноты или из-за отсутствия у нас распорядка дня как такового. Это место, возраст которого наш разум был не способен даже вообразить, дышало вечностью. А сколько здесь пробыли мы? Двадцать четыре часа? Тридцать шесть? Смешно, если подумать. Сколько бы мы здесь ни продержались, по меркам этих древних стен нас все равно что и не было никогда.

Осознание этого факта никак не способствовало бодрости моего духа, поэтому я расслабился, пустив мыслительный процесс на самотек. Последний раз я сидел здесь, точно так же прислонившись спиной к этому камню, когда разговаривал с Фезер. Если, конечно, это ее настоящее имя, в чем я уже не был уверен. Как и во всем остальном, что касалось Фезер, начиная с ее внешнего вида – кстати, слишком уж досконально продуманного, от конопляных туфель до анкха на шее, – и заканчивая словами о том, что я в состоянии разгадать все загадки, стоит лишь пораскинуть мозгами.

Чтобы не заснуть, я с силой сжимал и разжимал веки и широко раскрывал рот. Должен же кто-то нести караул. Ведь, судя по недоеденным останкам Джеммы, на которые мы наткнулись в зале, местные обитатели скоро достаточно проголодаются, для того чтобы рассмотреть в качестве обеда нас, даже если мы будем сопротивляться. Пусть «сопротивляться» – и слишком громкое слово, но крепкий сон – откровенно провальная тактика обороны. А если я был прав и мы слышали не одного волка, а двух, то вполне возможно, что и остальных тварей тут тоже по паре…

Стоп.

Мысль, до этого плавно путешествующая по моему сознанию, вдруг резко замерла на месте. Скорее всего, я уже наполовину спал, учитывая, что образы проносились перед моим внутренним взором, подобно пейзажам, мелькающим за окнами машины.

Однако часть меня бодрствовала, она-то и заострила мое внимание на самом значимом из тех образов.

«Здесь спрятано нечто воистину колоссальное. Считай, что мы обнаружили Ноев ковчег».

Разве Фезер не это говорила? Да-да, именно это. Мы уже несколько раз упоминали ковчег за последние пару дней, поэтому я попросту не заострил на этом внимание. Оказывается, это была подсказка.

Я сел прямо, чувствуя, что в сон меня больше не клонит.

Ну конечно, ковчег – тот самый, в который Ной привел по две особи каждого вида.

Но какая связь между ковчегом и тем, что здесь творится?

А что, если…

Я осознавал, что ступаю на скользкий и неблагодарный путь догадок, лишенных какого бы то ни было научного обоснования, на путь, который еще совсем недавно высмеивала Джемма и который, в случае неосторожности, может завести в дремучую чащобу абсурдных умозаключений из разряда «отсюда следует, что дважды два, вероятнее всего, равняется семи». Ну да попробовать все равно стоило.

А что, если… на самом деле все так и было?

Вдруг когда-то давно древние люди наткнулись на нечто подобное и случайно запустили такой же процесс творения? И рисунки, которыми расписаны стены пещеры, рассказывают именно об этом?

То есть все было наоборот: вместо того чтобы войти в ковчег – твари начали выходить из него!

Возможно, то же самое произошло и на Среднем Востоке (Фезер ведь упоминала, что таких мест несколько), и это событие настолько потрясло умы людей (даже тех, в чьей концепции мироздания преобладало чудесное, а не научное), что было запечатлено в мифологической памяти народов, а затем, много позже, миф о нем вошел в собрание прочих мифов, притч и легенд, которое в итоге превратилось в Библию.

Ковчег. А что еще? Думай, Нолан, думай.

Потоп. Ну конечно.

Все, что я знал по этой теме, вдруг мгновенно всплыло в моей памяти. Факты, которые я бы уже давно мог свести воедино – и свел, если бы понял подсказку раньше.

У индейцев хопи, как и у многих народов – этот факт я с таким занудством втолковывал Джемме, – сохранился миф о потопе. Деталей я не помнил, но в этом и не было необходимости, ведь все они были буквально у меня в руках.

Как и говорила Фезер.

Вечером того дня, когда мы обнаружили пещеру, Фезер попросила у меня телефон, чтобы посмотреть сохраненные статьи. Хорошо. Вот только статей там тысячи – у меня ведь так и не дошли руки вычистить все ненужное.

Но горевал я недолго. Во-первых, я уже примерно представлял себе, что ищу. А во-вторых, приложение с готовностью предоставило мне историю просмотра файлов. Тех файлов, по которым прошлась Фезер.

И естественно, все они касались культуры хопи. Еще недавно я бы не удивился, – в конце концов, мы находимся на территории этого племени, плюс в тот вечер я рассказывал о Газетной скале, вот Фезер и изъявила желание на нее взглянуть. Но теперь наконец-то все куски пазла сложились воедино.

Хопи верят, что наш мир – это четвертое по счету творение богов. Первый мир был уничтожен огнем. Второй погиб подо льдами из-за смещения земной оси, которое произошло после того, как боги-стражи покинули свои посты на полюсах планеты.

Следующий мир оказался более совершенным, чем два предыдущих. Люди жили небольшими деревнями или в дикой природе, мирно соседствуя с животными. Это была многочисленная и развитая цивилизация, а та эпоха представляла собой что-то вроде «золотого века» хопи, который, конечно же, долго не продлился. Люди создали «великий летающий щит», называемый патуввота, – который кое-кто, естественно, считает неким воздушным судном или летающей тарелкой – и каким-то образом использовали его для нападения на соседей. Те в долгу не остались, и в итоге они друг друга перебили.

Глядя на это, главный бог Сотукнанг снова решил прибегнуть к помощи стихии и обрушил на землю потоп. Однако хорошие индейцы – те, что «с песней в сердце», – получили шанс на спасение и жизнь в новом, четвертом мире. В отличие от своих единообразных предшественников, этот мир (названный Тувакачи) должен был содержать в себе противоположности: высоту и глубину, жару и холод, богатые и скудные на урожай земли. И все для того, чтобы его буйные нравом обитатели были вечно озабочены проблемой выживания, а не помышляли от нечего делать о войнах с соседями. И пока Тувакачи находился в стадии сотворения, а планета – под толщей воды, достойнейшим из смертных помогали «люди-муравьи». Эти существа препроводили хопи в место, где они могли спокойно дождаться перехода в новый мир, а попутно и доказать свою преданность богам.

И этим местом был комплекс пещер.

Да, в легенде не говорится о том, где находятся эти пещеры. Но у хопи, наследников самого древнего из известных племен североамериканских индейцев, анасази, существует стародавний обычай – отправляться в паломничество к месту, расположенному в сотнях миль от их земель. В Гранд-Каньон.

Но почему?

И почему некоторые фигурки, вырезанные на Газетной скале, так напоминают рисунки на стене пещеры, которым, по словам Фезер, пятьдесят тысяч лет? Конечно, доказательств того, что она говорила правду, нет. Как и доказательств обратного. Однако мне, человеку, довольно долго изучавшему фотографии наскальных росписей эпохи неолита, эти рисунки казались довольно убедительными. И не в последнюю очередь потому, что изображения в пещере Ласко были обнаружены лишь в сороковых годах прошлого века, то есть через тридцать лет после того, как Кинкейд нашел пещеру.

Ни Кинкейд, ни кто бы то ни было в целом свете еще попросту не мог знать, что им следует копировать! А значит, рисунки подлинные.

Только вот чего ради фонду Палинхема искать подобное место? Научно-исследовательский интерес тут явно ни при чем. Фезер говорила со мной как торжествующий фанатик. И тут мой взгляд упал на последний документ, который она просматривала.

Пророчества хопи.

Список из девяти знамений, предвещающих грядущий закат четвертого мира, Армагеддон и рождение пятого. Есть люди, которые, основываясь на слишком вольном толковании этих знамений, считают, что конец близок. Первое говорит о пришествии белого человека. В остальных можно углядеть железные дороги, разливы нефти, возникновение Интернета и контркультуры шестидесятых.

Вот только девятое пророчество еще не исполнилось в полной мере. Оно предрекает появление на небе голубой звезды, которая врежется в Землю. А еще то, что «белый человек пойдет войной на всякие народы». Ну, тут-то, конечно, стопроцентное попадание.

Получается, согласно этим предсказаниям, наш мир на грани гибели и единственное, чего нам осталось дождаться, – это падения голубой звезды (метеора, космического корабля). Чтобы верить в подобное, нужно быть слегка сумасшедшим, но что, если вы и впрямь слегка сумасшедший? Тогда, скорее всего, вы захотите избегнуть неминуемой для всего человечества участи, заблаговременно укрывшись в каком-нибудь надежном месте.

Которое терпеливо ждет, когда вновь потребуется создать жизнь на планете.

Вы захотите найти ковчег.

Да, в моей теории еще были кое-какие дыры, но в целом я чувствовал, что нахожусь на верном пути.

Вернее не бывает.

– О господи… – внезапно услышал я голос Молли.

Все еще погруженный в свои мысли, я оторвался от экрана и увидел, что Молли смотрит в сторону зала. Я направил туда телефон, и…

На самой границе освещенной части коридора стоял какой-то зверь.

Он был размером с молодую лошадь. На мускулистом плече висел клок водорослей, шкура мокро блестела. Зверь с любопытством взирал на нас, чуть наклонив голову вбок.

А во лбу у него, словно пика, торчал белоснежный рог.

Существо развернулось и исчезло в темноте.

Молли сидела, боясь пошевельнуться.

– Это… что такое было?

– Единорог, – ответил я.

Глава 45

Мы разбудили остальных и вкратце рассказали о том, что видели. Все единодушно сошлись во мнении, что преследовать диковинное животное не стоит. Если раньше мы просто испытывали страх, то теперь нас трясло от ужаса.

– Нолан, брось, – сказал Кен, однако даже в его голосе слышались панические нотки. – Тебе уже повсюду мерещится всякое сказочное дерьмо.

– Может, не такое уж и сказочное, – возразил я. – Знаете, что странно? В мифологии Древней Греции нет ни слова о единорогах. Зато они упомянуты в научных трудах. Греки верили, что единороги существуют. А тот, кого мы видели, лишь отдаленно напоминал лошадь. Как знать, может, это был детеныш эласмотерия.

– Кого?

– Был когда-то такой зверь, наподобие носорога. Обитал в Северной Европе. Некоторые полагают, что он пережил последний ледниковый период и дал начало легендам о единорогах.

Я подробно изложил свою теорию насчет этого места и его предназначения. Все отреагировали по-разному: у Молли, беспокойно озиравшейся по сторонам, мгновенно возникли возражения и вопросы; Пьер смотрел на меня так, будто я говорил на иностранном языке.

А Кен, дай Бог ему здоровья, просто спокойно слушал. Думаю, если бы перед ним предстал сам Сатана в парах сероводорода и языках адского пламени, то Кен и тогда бы не смутился: сначала бы долго объяснял владыке преисподней, что являться в гости с пустыми руками неприлично, а после предложил бы присесть и выпить.

– Ну а с шаром-то этим что? – спросил он. Мы втроем, прижавшись друг к другу, сидели у сферы. Пьер стоял на карауле ярдах в двух от нас. – Допустим, ты прав, Нолан. Допустим, хоть и звучит это все как бред собачий. Зачем блокировать выход? Если это место – машина для заселения Земли, то на кой запирать всех созданных тварей здесь?

– На этот счет у меня есть три версии.

– Да черт бы побрал тебя и твой дурацкий мозг. Разве так сложно выдавать по одному, желательно приятному, ответу на каждый вопрос? Ладно, излагай.

– Версия первая: этого не должно было произойти. Шар – это крайняя мера, на случай угрозы извне. Нам просто не повезло.

– Это дерьмовая версия, Нолан.

– Вторая: есть еще один выход, только мы его пока не нашли. Ставлю на пещеру с рисунками.

– До которой хрен доберешься. Эта версия не лучше первой.

– И третья: после того как все формы жизни будут созданы и придет время заселять девственную Землю, система перезагрузится, шар откатится назад и проход будет открыт.

– То есть как – перезагрузится? – не поняла Молли. – Все это место целиком выключится и включится заново?

– Но нам-то от этого какая польза? – нахмурился Кен. – Я, конечно, всегда не прочь послушать увлекательные истории нашего эксперта по аномальщине, но сдается мне, что эта слишком уж фантастическая. Сомнительно, чтобы такая тяжеленная штуковина вдруг начала катиться вверх. Физика тут не на нашей стороне.

– Знаю, – сдался я. – Получается, третья версия тоже дерьмовая. Что ж, буду рад передать слово кому-нибудь другому.

Воцарилась тишина.

– А может, есть и другие механизмы? – спросил Пьер.

Мы собирались с духом, чтобы вернуться в залу, рассудив, что в коридоре оставаться опасно, ведь в случае чего нам даже бежать будет некуда. А такой случай казался все более и более вероятным.

– Не для шара, не для этого, – произнес Пьер. Он говорил не слишком связно, как будто ему было трудно соединять слова в привычные сочетания. Думаю, моя речь звучала точно так же. – Что, если есть четвертый вариант? Вдруг точно так же можно еще что-нибудь сдвинуть с места, нажав какую-то кнопку в стене или в полу?

– Но нам больше ничего не попадалось.

– Да, потому что мы только и делаем, что ищем выход. А надо обшарить все комнаты, заглянуть в каждый угол, как в компьютерной игрушке типа «Расхитительницы гробниц». Кстати, у нас тут почти то же самое.

Молли мотнула головой.

– Пьер, здесь комнат – сотня, – прохрипела она. – А коридоров и того больше. И везде рыскают… какие-то твари.

– Да и нелогично это, – сказал я. – Не исключено, что шар был создан как защита от нежеланных пришельцев вроде нас, которые могут случайно запустить процесс или повлиять на него. Фезер намекнула, что есть и другие места, подобные этому.

– Правда?

– Вероятно, Кристи с остальными изучают сейчас то же самое на Аляске. Или их отправили туда на разведку.

– Вот черт, надеюсь, с Кристи все в порядке.

Молли не была знакома с Кристи и почти ничего не слышала о ней ни от меня, ни уж тем более от Кена, поэтому то, что она искренне встревожилась, отчего-то показалось мне безумно трогательным.

– Я тоже.

– Нолан, – повернулся ко мне Пьер. Его голос чуть заметно дрожал. – Было бы здорово, если бы ты прекратил на каждом шагу доказывать, что выхода нет. Нам нужен хоть какой-нибудь план. Пусть даже бредовый.

– Прости, – извинился я. – И да, шар, вполне возможно, предназначен для того, чтобы твари не разбежались раньше времени, а когда процесс творения завершится, все это дерьмо каким-то образом выплеснется наружу.

– Не думаю, – сказала Молли. – Здесь ведь нечего есть. Большинство этих помещений наверняка служили хранилищем для запасов еды – зерна, например. Ведь должны же были сотворенные животные чем-то питаться. Мы просто оказались тут не вовремя: это место не было подготовлено, поэтому нет ни еды, ни помощников – «муравьиных людей», или как их там. И поэтому сработал защитный механизм: чтобы этим тварям было что жрать. Нас.

– Молли! – взорвался Пьер. – Ты заткнешься или нет? Немедленно смени пластинку!

– Так, у нас есть один большой фонарь и один маленький. Сколько они еще протянут, неизвестно.

– В камере еще свежие аккумуляторы.

– Отлично. И какой у нас план? Прочесать каждый клочок пространства, наступая и нажимая на все подряд? Это займет кучу времени. Я уже молчу про волков и саблезубых тигров, которые скоро проголодаются.

– И все же я считаю, что стоит попытать счастья в разрисованной пещере, – произнес Кен. – Или… можно еще проверить второй бассейн.

– Второй бассейн? – хором переспросили Молли с Пьером.

– Какая прозрачная.

Молли лежала на животе и внимательно разглядывала воду. Кена мы оставили у самого входа нести караул.

– Да, – кивнул я. – Но…

– Твоего мнения никто не спрашивал, – отрезала Молли. Она все больше походила на нашу прежнюю мамочку, только теперь это была еще и донельзя вымотанная, озверевшая от подгузников и детских воплей мамочка, которая больше всего на свете хотела воспользоваться своим законным правом на минутку тишины и бокал спиртного. – Ты уже пил из другого бассейна, и ничего с тобой не случилось. Несколько часов назад вы с Пьером наглотались практически первичного бульона, тоже прозрачного, но оба до сих пор живы.

– Нолан, мы должны попить, – поддержал ее Кен. – Иначе нам точно крышка.

И мы жадно уставились на воду. В неверном свете фонаря я видел бледные, изможденные лица друзей.

– Возможно, все началось с того, что в воду попала кровь Джеммы, – предположил я. – Я слишком устал, поэтому не буду пускаться в пространные рассуждения о том, что сама идея кровавых жертвоприношений в древности могла представлять собой искаженное воспоминание о еще более древнем процессе, наподобие этого: ты богам – кровь, а они тебе взамен… э-э-э… такие вот чудеса. Постойте-ка…

– Что?

– Камень, на который наступила Джемма. Она ведь и его замарала кровью. Вдруг механизм запустился именно поэтому?

– Все может быть, приятель. А я недавно подумал вот о чем. Помните три латинские буквы на стене?

– Конечно.

– Что, если непонятная черта, которую мы приняли за часть буквы, – это восклицательный знак?

– Чего?

– И вся надпись – это не чье-то имя, а предупреждение: «СТОП!» Дескать, не лезь в бассейн, что в конце этого коридора, а то огребешь по полной.

– Ну и пусть, плевать, – заявила Молли. – Я хочу пить.

– У нас есть что-нибудь стеклянное?

– Зачем?

– Затем, что стекло – самый нейтральный материал.

Молли полезла в рюкзак.

– Нет.

Однако, покопавшись еще немного, вытащила какую-то баночку.

– Я кое-что обнаружила.

Это был пустой стеклянный флакончик из-под бальзама для губ.

– А салфетки нет?

Нашлась и салфетка. Я тщательно вытер баночку изнутри, а Молли снова нырнула в рюкзак и достала из него пинцет.

– Это чтобы пальцы не замочить.

– И не только для этого.

Я вынул зажигалку, взял баночку за стенку пинцетом и начал медленно поворачивать ее над пламенем. Остатки бальзама, сгорая, источали дивный аромат. Как же приятно было ощутить его вместо однообразного запаха холодного камня и пыли.

– Все равно не идеально.

– Сойдет, – пробормотал Кен. – Давайте-ка поторопимся. Не хочу, чтобы сюда нагрянула какая-нибудь зверюга.

– Смотрите, – вдруг сказал Пьер.

Он стоял поодаль от нас, с камерой на плече. Из осветителя над объективом бил мощный белый луч. Только сейчас мы увидели, где оказались. Этот бассейн был просто чудовищных размеров и не шел ни в какое сравнение с предыдущим.

– Да пропади все пропадом!

Это произнес Кен. Я еще никогда не слышал в его голосе такой безнадеги. Да и ни в чьем не слышал. А причина этого нечеловеческого отчаяния заключалась в том, что и впереди, и по обеим сторонам бассейна возвышались многоярусные платформы, заставленные сотнями – нет, тысячами – гигантских металлических сфер. И платформам этим не было числа.

Я глядел на них, буквально раскрыв от изумления рот, и вдруг услышал тихий всплеск. Я повернул голову и увидел, как баночка из-под бальзама медленно опускается на дно.

Глава 46

Пьер вырубил свет и сел на пол, неподвижно глядя перед собой. О стеклянной баночке никто даже не вспомнил.

Мы с Кеном раскурили сигарету. Осталось всего две. Едва я затушил окурок, как по коридору пронесся протяжный, хриплый вой. Волки так не воют. Я вообще не знаю, что за существо способно издавать подобные звуки. Наверное, одно из тех, что ночами будили спавших в своих пещерах древних людей и благодаря которым во всех нас живет первобытный страх темноты. Пусть это нечто и находилось далеко, повода для особой радости не было: все равно рано или поздно оно нас учует.

Пьер дрожащими руками вновь включил осветитель и направил камеру в коридор. Я впервые заметил, что на стене имеется небольшой гладкий участок с пиктограммой посредине. Фигура с короткими рожками показалась мне знакомой – точно такую же я видел на камне-консоли в первом бассейне. Луч скользнул по стене и переместился в сторону, осветив нахмурившегося Кена.

– О чем задумался? – поинтересовался я.

– Что говорила Фезер перед тем, как ушла?

– Я уже рассказывал.

– Расскажи еще раз, Нолан. Повтори всё, до мельчайших подробностей.

– Сказала про Дилана. И про ковчег. Своими мыслями на этот счет я уже с вами поделился. Больше ничего.

Он разочарованно покачал головой:

– Было еще кое-что.

– Нет.

– Да, Нолан. Меня это сразу насторожило, но у нас и без того было проблем выше крыши, так что я особо не вникал. Думай, черт тебя подери. Ну?

Я закрыл глаза, но это не помогло, к тому же меня затошнило, поэтому я снова их приоткрыл. Моя память упорно молчала. Мало того, я уже и только что сказанное-то почти забыл.

– Да не было больше ничего, Кен.

– Рисунки, – произнес Пьер. – Фезер вроде бы что-то говорила про рисунки, да?

Действительно, рисунки.

– Только то, что им пятьдесят тысяч лет.

– Вот оно, – пробормотал Кен.

– Что – оно?

– Ты имеешь в виду, – подключилась Молли, – откуда Фезер знает их возраст?

– Нет, – ответил Кен. – То есть в каком-то смысле и это тоже. Но вспомни все с самого начала, Молл. Мы втроем, ты, я и Нолан, были в пещере, разглядывали рисунки, но до конца пещеры не дошли, потому что сдох фонарь. А что потом? Почему мы так торопились назад?

– Мы… услышали крик. – Молли сосредоточенно хмурилась, как школьница-отличница, которая изо всех сил старается не расстроить любимого учителя математики. – Мы лезли по расщелине, и тут Джемма закричала.

– Да, поэтому мы помчались к ней и долго выясняли, что ее напугало. Что было потом?

– Мы поели, – вставил я.

– А потом?

– Кен, ты можешь прямо сказать, к чему клонишь?

– Нет. Мне нужно, чтобы ты дошел до этого сам. Вдруг я что-то упустил. Мы поели – и что было дальше?

– Сволочь ты, Кен. Дальше мы с тобой решили рискнуть и попробовать воду из бассейна, но отказались от этой идеи, потому что вода зацвела. Мы вернулись, и Джемма вывалила на нас ошеломительные результаты своего расследования. А затем Фезер захлопала в ладоши. Конец.

– Мы с ней поговорили, она притворилась, что ушла, а потом с ней разговаривал ты… Тогда-то она и упомянула про рисунки. Так?

– Так.

Кен ухмыльнулся. Ухмылка вышла измученная и какая-то кривая, зато настоящая.

– Ну же, Нолан! Не будь таким тупицей, осталось совсем чуть-чуть.

Я глядел на него из-под насупленных бровей – и тут меня осенило.

– Черт возьми! Ты уверен?

– Не то чтобы на сто процентов, но почти. Потому-то я и хотел, чтобы ты сам все вспомнил, шаг за шагом.

Некоторое время я молчал, вновь прокручивая события – так быстро, как только мог.

– Охренеть!

– И я о том же.

– Слушайте, вы, – не выдержала Молли. – Хватит уже так делать.

– Фезер знала обо всем, что у нас творится, потому что весь день пряталась за шаром, – объяснил я. – Сидела себе тихонько и подслушивала. Верно?

– И что с того?

– Но о рисунках-то мы не говорили.

Молли растерянно моргнула:

– Что?

– Пьер, когда ты о них узнал?

– Когда мы с тобой пошли проверить дурно пахнущую комнату и увидели, что смола на полу начала плавиться.

– А до этого кто-нибудь из нас о них упоминал?

– Нет.

– Уверен?

– Еще бы!

– Получается, – подытожил я, – что услышать о рисунках, сидя за камнем, Фезер не могла. Так откуда же она о них узнала?

– Ой! – произнесла Молли. – И правда.

– Ты неверно ставишь вопрос, – осадил меня Кен. – Эта стерва может знать что угодно, как и люди, на которых она работает. Она ведь говорила, что на Аляске есть похожее место, может, даже их несколько таких по всему миру разбросано. И в них тоже есть рисунки, вот и все. Дело не в этом.

Я нахмурился:

– А в чем тогда?

– Суть не в том, что Фезер знала про рисунки вообще, – сказала Молли, которая, очевидно, была на шаг впереди меня. – Ей откуда-то было известно, что мы их видели.

Кен кивнул:

– И откуда же, Нолан?

– Ну… Фезер могла догадаться, – выдвинул я гипотезу. – Мы ведь исследовали это место, вот она и предположила, что мы их нашли.

– По-твоему, так это и звучало?

– Нет, – признался я. – Звучало это так, словно она отвечала на мой вопрос. Который подслушала.

– И который ты задал…

– …когда мы были в пещере.

Пьер растерянно переводил взгляд с Кена на меня и обратно.

– Но что это значит?

– Это значит, что между круглой каменюкой и пещерой с рисунками есть проход, – сказал Кен. – Это единственное объяснение того, как она могла нас подслушать.

– И еще это значит, что есть другой выход, – подхватил я. – Возможно.

– Это лучшая версия, которая есть у нас на данный момент. – Кен поднялся на ноги, но пошатнулся, и его отбросило к стене, словно он был мертвецки пьян. Он попытался выпрямиться, однако его снова качнуло и на этот раз так сильно, что бедняга упал. – Вот дерьмо!

Он беспомощно копошился на полу, словно дряхлый старик, пытаясь встать.

Мы с Пьером поспешили на помощь. Но едва мы наклонились над ним, как нас самих занесло в сторону и мы оба снопами повалились на землю.

Зрелище было бы уморительным, не будь оно таким печальным.

Наконец мы кое-как встали. Я и Пьер протянули руку Молли, которая все это время сидела с вытаращенными глазами, и помогли ей осторожно подняться.

– Если мы и правда собираемся это сделать, – сказала она, – действовать нужно поскорее.

– Нет, – ответил Кен. Он снова был похож на самого себя, вот только выглядел измученным и бледным. – Действовать нужно прямо сейчас.

И тут где-то далеко – однако уже ближе, чем в предыдущий раз, – раздалось рычание, переходящее в заупокойный вой.

– Или даже еще быстрее, – добавил он.

Глава 47

На этот раз в комнате было еще теплее, а уж запах… Представьте себе зловоние, которое исходит от дохлой звериной туши, несколько дней пролежавшей на солнце, и усильте его в своем воображении в тысячу раз. Этот густой смрад набросился на нас, словно изголодавшееся существо: разъедал глаза, пробирался во внутренности, вызывая приступы судорожного, буквально выворачивающего наизнанку кашля.

Пьер тем не менее отважился пройти несколько ярдов по мерзкой жиже, после чего вернулся к проему, где мы его ждали.

– Раньше она была гуще.

– Думаешь?

– Определенно, – кивнул он. – В прошлый раз напоминала мед, а теперь не такая вязкая.

– Но все равно – не вода, – сказал Кен. – К тому же мы не знаем, насколько здесь глубоко.

– Отсюда до расщелины всего-то ярдов тридцать, – возразил я. – Проплыть такое расстояние не проблема.

– Как знать.

– Говорю тебе, мы сможем.

– Слушай, – пробормотал Кен, – я плавать не умею, понял?

– Ты шутишь?

– Я, в отличие от тебя, дитя Калифорнии, рос в Лондоне семидесятых. И вообще, на суше лучше. В свое время это даже рыбы поняли. Им осточертело мерзнуть в Северном море, поэтому они вылезли на сушу погреться на солнышке и решили остаться, положив тем самым начало новому этапу эволюции. Если только, – добавил он, – эволюция и правда имела место. Что, в свете последних событий, кажется сомнительным. Проклятье, вот же я влип!

– Не так все страшно, – подбодрил я Кена. – Мы тебе поможем переплыть.

– Интересно, как?

– Как при буксировке утопающего, – пояснил Пьер. – Я поплыву на спине, обхватив тебя за корпус.

– Этого еще не хватало.

– Так и сделаем, – решительно кивнул Пьер. – Вот что, подождите меня пару минут. – И с этими словами он направился в сторону главного зала.

– Ты куда?

– За дисками.

– За какими еще дисками?

– Надо забрать жесткие диски, на которые я скинул все, что здесь наснимал. Без них я никуда не пойду.

– Хорошо, но, черт возьми, Пьер, мы ведь это уже обсуждали, – сказал я. – Держимся вместе!

Откровенно говоря, помимо всего прочего, нам еще очень хотелось поскорее сбежать от зловония… Так что пойти с Пьером представлялось весьма благоразумным.

Однако, как выяснилось впоследствии, кое-чего мы не учли.

При взгляде на тело Джеммы мгновенно стало ясно, что здесь снова кто-то побывал.

Я пошарил в своем рюкзаке, но не нашел ничего, что могло бы нам пригодиться. Ревизия рюкзаков Молли и Кена показала то же самое. Вот и хорошо: лишний груз нам сейчас ни к чему. Мы быстро переложили диски в сумку Пьера.

– Эти штуки боятся воды?

– Вообще, да. Я поплыву первым, буду держать рюкзак над головой, а потом заброшу его в расщелину. Заодно оценю состояние жидкости и проверю, нет ли чего на дне.

– Чего, например? – занервничала Молли.

– Пирамид. Они есть почти во всех комнатах, – ответил Пьер. – И нагреваются. Может, из-за них эта дрянь и потекла. Мы же не хотим запнуться о пирамиду, да еще и раскаленную.

– Верно, молодец, – сказал я. – Давай-ка переложим к тебе и телефоны.

Не успели мы закончить, как снова раздался этот звук – тот же, что мы слышали в течение последнего получаса, только значительно более громкий. Исходил он из коридора, ведущего к первому бассейну. Это был протяжный рык, в котором проступали странные, свистящие ноты.

И ничего хорошего он не предвещал. Даже если бы мы сейчас стояли посреди залитой солнцем лужайки, а не были заперты в древней ловушке глубоко под землей, окруженные угольно-черной тьмой, он все равно бы не предвещал ничего хорошего.

– Господи, это еще что? – прошептала Молли.

– Не знаю. Но точно не волки. Звук слишком низкий и громкий. Так рычит кто-то очень крупный. И я, если честно, не горю желанием узнать, кто именно.

Едва я договорил, как точно такое же рычание донеслось из другого коридора.

– Их двое, – тихо сказал Кен. – И они выслеживают добычу – то есть нас. Пошли отсюда. Быстро.

Мы втроем – Молли, Кен и я – стояли в коридоре перед входом в зловонную комнату. Сначала мы устроили краткое совещание, на котором шепотом обсуждался вопрос: плыть голышом или в одежде? В первом случае вещи не пропитаются смрадной жижей. Но зато во втором будет хоть какой-то барьер между кожей и этой мерзостью. В итоге единогласно сошлись на втором варианте, рассудив, что, если даже мы переплывем на ту сторону в чем мать родила, все равно придется чем-то вытирать грязь с тела. То есть одежда в любом случае запачкается.

Молли вскинула камеру на плечо. Белый луч пронзил темноту, осветив Пьеру путь до самой расщелины.

– Будь осторожен, – сказал Кен. – А если там в глубине что-то начнет шевелиться – сразу назад.

Пьер кивнул и поднял рюкзак над головой.

– Пока так же вязко, – сообщил он, когда уровень жижи поднялся выше его коленей. – Правда… – Он резко замолк и рыгнул, не сдержав рвотного позыва. – Черт, ну и вонь!

Но все равно продолжил брести вперед. Глубина быстро увеличивалась: через минуту жидкость была ему по пояс, совсем скоро – по грудь, и теперь он кашлял и рыгал, уже не переставая.

– Так, – сказал Пьер, когда до расщелины оставалась примерно половина пути. – Становится слишком глубоко. Придется плыть.

Он пошел дальше, в одной руке держа рюкзак, а другую опустив в жижу, и почти сразу же нам стало ясно, что ноги нашего друга больше не касаются дна: над поверхностью виднелась лишь его голова, а рукой он помогал себе, как веслом, с трудом продираясь сквозь толщу вонючей смолы.

– Думаешь, у нас и правда получится? – спросила меня Молли. – Я неплохо плаваю, но ведь это не вода.

– Получится, – ответил я.

А что еще я мог сказать? За моей спиной громко сопел Кен, и я знал, о чем наш босс думает: что он слишком тяжел и неповоротлив и тащить его сквозь эту жижу Пьеру окажется попросту не по силам.

– У нас все получится, – повторил я.

Пьер медленно, но верно приближался к цели. В какой-то момент его голова, отчетливо видневшаяся над поверхностью, вдруг пошла вниз, словно он начал тонуть, но ему быстро удалось снова поймать верный ритм.

Наконец раздалось кряхтенье, и Пьер с трудом выдернул руку из липкой гадости.

– Я на месте, – сообщил он. Несмотря на то что нас разделяло небольшое расстояние, его голос звучал словно бы откуда-то издалека. Что-то с глухим стуком ударилось о камни. – Рюкзак закинул.

– Ты молодчина. Передохни немного.

– С удовольствием, – ответил Пьер, тяжело дыша. Он был совершенно измотан. – Сейчас отдышусь – и назад.

Оглушительный рык, донесшийся со стороны главного зала, застал нас врасплох.

Мы в ужасе развернулись – Молли по-прежнему с камерой на плече, – и буквально на секунду луч осветителя выхватил из темноты коридора фигуру, стоявшую всего в тридцати ярдах от нас.

Ростом футов пять, не больше, но в два раза шире, чем обычный человек. Здоровенные бугры мышц, как у быка. Непропорциональные ладони с короткими прямоугольными пальцами, измазанными кровью Джеммы.

И гигантская, массивная, без единого волоса голова.

Когда яркий луч ударил туда, где стояло чудовище, оно мгновенно скрылось во тьме, однако затаилось неподалеку – мы слышали его сопение.

– Их двое, – произнес Кен. – Погаси свет.

Молли выключила осветитель, и мы замерли, прислушиваясь.

Да, их было двое, и оба они шумно, тяжело сопели, как будто в легких этих тварей все еще булькал первичный бульон, из которого они выползли.

Один из них снова зарычал. Мы уже неоднократно слышали этот низкий, гортанный рык, однако теперь он звучал по-другому: за две секунды его тональность изменилась трижды. Мерзкая тварь что-то говорила – пусть это и нельзя было назвать языком в строгом смысле слова, – причем не нам, а второму чудовищу.

Эти двое явно обсуждали, как лучше на нас напасть.

– Они подкрадываются, – прошептала Молли. Было ясно, что ей очень страшно и вообще хреново.

Шаркающие шаги. И снова низкий рокочущий звук. Звук, память о котором хранится в самых недосягаемых глубинах сознания человека разумного и древнейших фрагментах его ДНК.

Мы с Молли шагнули в комнату.

Снова раздалось рычание, и на этот раз уже громче.

– Бегите, – вдруг сказал Кен.

– Что?

– Пьер все равно не успеет за мной вернуться. Я уведу их отсюда.

– Что за ахинею ты несешь?

Чудовище, стоявшее ближе к нам, снова подало голос: это был почти рев. Твари загнали нас в угол и прекрасно об этом знали.

– Хватит уже канителиться, а то нас всех тут сожрут. Все – я сваливаю. Эх, жаль оставлять тебе последнюю сигарету, ну да ладно.

– Да не будь ты таким…

– Молли! – заорал Кен, не позволив мне закончить. – Давай беги!

– Но…

Молли растерялась: она привыкла во всем слушаться Кена, но делать то, что он ей велел сейчас, не хотела. И за те полторы секунды, что она медлила, Кен одной рукой вырвал у нее камеру, а другой – толкнул меня, причем сильно.

Так сильно, что я влетел в комнату и опрокинулся на спину, растянувшись во весь рост. Кен щелкнул кнопкой – и белый луч осветил снизу его лицо. Он широко ухмыльнулся и подмигнул, и на какое-то мгновение мне показалось, что передо мной стоит озорной мальчишка.

– Мы здорово повеселились, приятель, – сказал Кен. – Действительно здорово. Но ты все равно балбес. – И бросился бежать по коридору.

Я кое-как поднялся и толкнул Молли. От толчка ее понесло вперед, в болото с жижей, и я услышал липкий, чавкающий звук.

– Не останавливайся! – рявкнул я.

– Что там у вас? – крикнул Пьер.

– Помоги Молли, она идет к тебе.

– Да что случилось-то?

Я повернулся туда, где, по моим ощущениям, должен был находиться проем, но меня сбило с ног мощным ударом. Острые когти полоснули по груди, разрывая рубашку.

Меня отбросило назад, и едва я успел вдохнуть, как с головой погрузился в густую, как гель, теплую жидкость. Я медленно опускался на дно, не имея ни малейшего понятия о том, в какой части помещения нахожусь и насколько здесь глубоко.

Через несколько секунд я почувствовал, как в меня вцепились чьи-то руки. Я не стал сопротивляться, и это было правильно, потому что еще пару секунд спустя я вынырнул на поверхность, хватая ртом воздух. И только сейчас сообразил, что вокруг царит невообразимый шум.

Молли и Пьер наперебой выкрикивали мое имя, и их голоса тонули в страшном вое чудища, обезумевшего от запаха крови.

– Кен, – выдохнул я. – Я за ним…

– Нет, – отрезал Пьер.

Они с Молли, не ослабляя мертвой хватки, тащили меня за собой.

– Ты же сам все прекрасно слышал, – прошипела Молли сквозь сжатые зубы. – Кен велел нам бежать. Если вернешься – тварь тебя убьет. Я этого не допущу. Не допущу, ты понял?

Монстр снова заревел, однако приближался намного медленнее, чем я ожидал. Наверное, вязкая жижа, в которой мы копошились, чудом держась на плаву, его пугала. Тем не менее он шел в нашу сторону – это чувствовалось по движению жидкости. И он был один.

Второго Кен увел за собой, оставив нам в два раза больше шансов на спасение.

Я продолжал отбиваться, но уже не так рьяно, потому что вконец обессилел и к тому же не соображал, в какую сторону плыть. А может, в глубине души я просто знал, что упорствовать не стоит.

– Да не будьте же вы сволочами! – заорал я. И снова попытался вырваться, просил отпустить меня за Кеном, но из-за слез, комом стоявших в горле, слов было не разобрать.

Когда наши руки, яростно молотившие по зловонной смоле, врезались в шершавую стену, стало ясно, что мы доплыли. Молли выбралась первой и втянула меня в расщелину. Пьер помогал ей, вытаскивая из гущи мои ноги, которыми я, как ни странно, все еще умудрялся шевелить.

И вскоре мы втроем сидели, скрючившись, в тесной трещине и кашляли, с каждым вздохом заполняя легкие густой разъедающей вонью.

– Я возвращаюсь, – прохрипел я.

– Только попробуй! – пригрозил Пьер. – И я тебя вырублю.

– Да иди ты к черту! – крикнул я. – Кен мой…

И вдруг мы услышали это.

Вопль, перекрывавший даже рев беснующегося чудовища. Пронзительный, леденящий кровь – и при этом человеческий. Он доносился из глубины главной залы. Вот, значит, как далеко Кену удалось убежать.

Внезапно все стихло.

Рев тоже прекратился, и уже через мгновение раздались торопливые шаги: второй монстр торопился принять участие в пиршестве.

– Пойдем, Нолан, – мягко позвала Молли.

Пьер взял свой рюкзак, помог Молли поднять меня на ноги, и мы пошли.

Из архивов Нолана Мура. Гравюра из журнала «Лондон мэгэзин», май 1766 года

Глава 48

Друг за другом мы протискивались вперед. Я шел вторым, используя в качестве фонарика телефон. Пару раз мне казалось, что я слышу за спиной особенное, ритмичное дыхание Молли, но думается мне, что ее страх перед темными тесными помещениями испарился. Обычно так и происходит, когда мир напоминает тебе, что в нем полно вещей и похуже. Наконец мы доползли до галереи и на минуту остановились, чтобы перевести дух.

– Ужас какой, – покачала головой Молли. – Тебе очень больно?

Она говорила про глубокие борозды на моей груди – следы от когтей зверюги, которая меня чуть не прикончила. Я опустил голову и с безразличием посмотрел на кровавое месиво, в которое превратилась моя грудная клетка. Не все ли теперь равно?

– Кен не оставил нам выбора, – тихо продолжила Молли.

– Да. И когда мы встретимся в раю, я от души врежу ему по морде.

Подбородок у нее задрожал, она поджала губы и выпалила:

– Надеюсь, что все-таки в аду. Ему бы там больше понравилось. А тебе без разницы – ты у нас к любой обстановке быстро привыкаешь.

Я так удивился, что невольно рассмеялся. Хотел было ответить, но замешкался – да и что тут скажешь?

Пьер тем временем оглядывал расписанные стены. Вообще, иногда прочесть чужие мысли совсем не сложно, и дело тут не в магии или каких-то там суперспособностях. Главное – знать человека. Так вот, Пьер совершенно точно думал о том, что эти рисунки нужно обязательно запечатлеть на камеру, пусть освещение и ужасное; что наши зрители – да и весь мир – должны их увидеть. А потом спохватился: камеры ведь нет. Как и человека, который последним держал ее в руках. На этом цепочка его мыслей оборвалась.

Пьер медленно шел вдоль стены и, высоко подняв телефон, внимательно рассматривал каждое изображение.

– Это комар, – комментировал он. – Вот жук. Койот или волк. Лошадь с рогом во лбу. Вот кальмар, который на меня напал. А это… то, что вылезло из Джеммы.

Он осветил картинку, которую я заметил в прошлый раз, – птицеподобное существо со странной угловатой головой.

– Думаю, да.

– Но ведь Землю населяют миллионы видов животных, – сказала Молли. – А там было всего сто кнопок.

– Наверное, можно составлять комбинации, используя разные кнопки, – предположил я. – Или это только первичный набор видов, а остальное довершает эволюция. Не знаю.

Вдруг мое внимание привлек рисунок, которого я раньше не видел. Он находился сразу за отпечатками ладоней. Разобрать стилизованное изображение в слабом свете, исходящем от телефонного экрана, было непросто, однако в палеонтологической летописи подобное звено явно отсутствовало. Как знать, может, потому, что занятые ее составлением археологи не захотели сеять панику.

Это была точно такая же фигура, которую я показывал Джемме на фото Газетной скалы. Короткие рога. Грузное, мощное, как у медведя, тело. Голова, словно вросшая в плечи. Длинные руки со сжатыми в кулаки пальцами.

Эти же короткие рога я видел у существа, изображенного у входа в главный бассейн. В том коридоре это был единственный рисунок.

– Давайте пройдем до конца, посмотрим, что там, – предложил я.

И замолчал, по привычке ожидая услышать в ответ согласие или другое – как правило, более удачное – предложение. Или витиеватое ругательство. Или проникновенный рассказ о чизбургерах.

Но не дождался. И уже через секунду меня с новой силой захлестнула волна горечи. И зачем только мы столько времени провозились с этой дурацкой банкой? Все равно ведь наш план напиться из бассейна провалился! И почему я такой тугодум – неужели не мог сразу догадаться насчет Фезер и рисунков? Кен тоже хорош – нет чтобы прямо сказать. А Пьер, какого черта его понесло за жесткими дисками? Лучше бы мы их бросили.

Тут я понял, что если не остановлюсь, то меня окончательно затянет в воронку бессмысленных сожалений, я превращусь в развалину и Молли с Пьером придется тащить меня на себе. Все эти «зачем», «почему» и «как же так» приходят на ум, лишь когда становится слишком поздно. И как сказал бы Кен, толку от этих соплежеваний ноль.

Поэтому я поборол в себе желание поскулить, и мы все вместе поспешили в дальний конец галереи.

Едва мы прошли то место, где остановились в прошлый раз, как заметили, что комната резко сужается. Еще через десять футов стены и вовсе соединились, образовав узкую щель. Складывалось ощущение, что до этой части помещения – как, впрочем, до самой галереи и до ведущего в нее прохода – древние строители так и не добрались. Я сунул руку в щель. Там имелось свободное пространство, но весьма незначительное, – мои пальцы коснулись сплошной стены.

Я придвинулся ближе, чтобы посветить внутрь расщелины, и тут вдруг под ногами что-то хрустнуло.

– Это еще что? – напряглась Молли.

Я присел на корточки.

– Кости.

– Чьи?

– Очевидно, людей, которые были заперты здесь и которые все это нарисовали. Заняться-то им все равно было нечем…

Я рассмотрел в темноте пять черепов. Пять скелетов. Настоящее кладбище эпохи неолита. Эти люди умерли, тесно прижавшись друг к другу. Они провели здесь остаток своей жизни, рисуя мир, каким они его знали, до тех пор, пока их не покинули силы.

– Дальше куда? – спросил Пьер.

До сих пор он ни словом не обмолвился о том, что случилось, но паника, проскользнувшая в голосе оператора, была красноречивее любых слов. Наша последняя надежда рухнула, а в то, что у меня наготове имеется запасной план действий, он не верил.

– Куда, черт возьми, дальше?

Молли забрала у него телефон и направила вверх, осветив узкую, уходящую в темноту полосу щербатого камня.

– Скорее всего, туда, – ответила она.

– Или мы все неверно поняли, – возразил я. – Может, мы говорили о рисунках, когда вернулись, но просто этого не помним. И Фезер подслушала нас не здесь, а в главном зале.

– Дерьмовая идея, – отрезала Молли, передавая мне телефон. – А меня уже тошнит от дерьмовых идей.

И решительно подошла к стене. Нашла, за что уцепиться обеими руками, и начала, дюйм за дюймом, карабкаться вверх. Преодолев всего несколько футов, Молли тяжело задышала. Исхудавшая, изможденная до предела, она мало напоминала ту спортивную Молл, что совсем недавно бесстрашно покоряла высоченные скалы каньона. Но она не сдавалась. Просто не могла сдаться, не испытав свой последний шанс на удачу.

Жаль, что мы тогда не утолили жажду. Можно было и в ладоши воды зачерпнуть – хуже бы от этого точно не стало. Ну да что толку сейчас об этом думать. Очередное «если бы да кабы».

– Видишь что-нибудь? – спросил я и тут же осознал, какую глупость сморозил. Поднял телефон повыше, в надежде, что в ближайшее время мне не придется принимать никаких экстренных решений.

– Нет.

Пьер, пошарив в рюкзаке, достал фонарик. Теперь стена просматривалась футов на двадцать в высоту, но никакого отверстия видно не было. Более того, мне казалось, что там и ухватиться-то толком не за что. Возможно, никакого выхода отсюда вообще нет, и кости – явное тому доказательство. К сожалению, мы не в видеоигре, где в принципе можно пройти уровень абсолютно любой, даже неимоверной сложности. Допустим, Фезер действительно подслушала нас, когда мы находились здесь, потому что наверху есть какое-то отверстие, но вдруг это лишь дыра в потолке?

Что ж, вполне вероятно, однако делиться подобными мыслями с остальными все же не стоит.

Вдруг Пьер повернул голову, прислушиваясь.

– Что это было?

– Где?

Он поднял руку, призывая к тишине.

И тут я понял, о чем он. Из расщелины, через которую мы сюда попали, доносились завывания, дополняемые тявканьем.

– Похоже на койотов, – отозвалась Молли.

В ее голосе не было страха, лишь необычайная усталость.

– Дело дрянь. А плавать койоты умеют?

– Конечно. Ту комнату они запросто переплывут. А голодные койоты имеют привычку набрасываться на все, что шевелится.

Я выдернул фонарик из рук Пьера и приказал парню немедленно карабкаться наверх.

– Но ведь тогда ты не сможешь…

– Пьер, просто делай, как я говорю. Я полезу сразу за тобой.

Молли зашлепала ладонями по стене, пытаясь нащупать выступы или углубления, за которые можно было бы ухватиться. Она торопилась как могла. Пьер тем временем начал взбираться наверх, и получалось это у него намного лучше, да и сил у оператора по-прежнему было больше, чем у нас обоих, вместе взятых.

Я глядел то на него – отчаянно, хоть и безосновательно, надеясь, что смогу повторить его движения, – то в другой конец галереи, откуда доносилось странное эхо. Судя по звукам, гло́ток, которые их производили, было явно больше двух. Возможно, вовсе не обязательно, что из этого ковчега выходит лишь по две особи каждого вида. Не исключено, что он плодит их без счета. Первая пара, за ней вторая, и так до бесконечности, пока не растворятся все сферы – сначала в маленьком бассейне, а затем в гигантском и в остальных, которые мы не нашли, – и твари не начнут самостоятельно плодиться и размножаться. Чтобы потом заново заселить Землю.

– Нолан, посвети мне!

Я поднял фонарик повыше и увидел, что Молли уже преодолела отметку в двадцать футов.

– Тут что-то есть. Это… это проход. Проход!

– Отлично. Не останавливайся, – ответил я как можно спокойнее, зная, что Молли слишком шумно дышит и кровь слишком сильно стучит у нее в ушах, чтобы она смогла уловить рычание приближающихся зверюг.

– Я тоже его вижу, – сообщил Пьер. – Нолан, давай за мной. Мы здесь уже и без света справимся.

Они-то, может, и справятся, а вот за себя я бы не поручился. Скалолаз из меня никудышный. А в темноте – и того хуже. Но наверное, бывают в жизни моменты, когда ты просто обязан идти до конца. Я сунул фонарик в рот и ухватился за те выступы, за которые, как я помнил, хватался Пьер. Подтянулся немного – и тут же сполз назад.

Койоты – если это были койоты – к тому моменту замолкли. Не потому что решили отказаться от своей затеи и вернуться. Они уже почуяли добычу, возможно даже, что интуиция подсказывала зверюгам: эта добыча не будет сопротивляться.

И сейчас они не спеша подкрадывались к ней во тьме.

Я уже слышал стук когтей по каменному полу и про себя улыбался: совсем скоро мне таки удастся врезать Кену в его призрачную челюсть, а в раю мы встретимся или в аду – какая разница?

– Нолан, черт возьми! – заорал сверху Пьер. – Давай сюда!

Я снова подтянулся, стараясь изо всех сил. И опять пальцы заскользили вниз, но на этот раз мне удалось ухватиться крепче и поставить ногу на выступ. Так я прополз несколько футов, а потом удача мне вновь изменила, и я начал заваливаться назад. Койоты тем временем подходили все ближе.

Я выбросил руку вверх, нащупал какую-то неровность, но вцепиться в нее так, чтобы прижаться к стене, у меня не вышло; я начал соскальзывать и попробовал изогнуться, чтобы хоть как-то ухватиться за стену. Молли что-то кричала, – кажется, это было «Давай!», «Быстрее!» и все в том же духе.

Я уже приготовился грохнуться на пол, как вдруг почувствовал спиной противоположную стену, – оказывается, я забрался настолько высоко, что уже мог использовать вторую стену в качестве опоры. Я уперся в нее одной рукой и, помогая себе ногами, снова начал двигаться вверх, надеясь, что здесь койотам меня уже не достать.

Я слегка повернулся, чтобы глянуть вниз, и в этот же момент одна из тварей высоко подпрыгнула.

Луч фонарика резанул по ее морде, высветив распахнутые челюсти, покрытые слюной и частоколом зубов. Зверюга походила на койота, вот только у нее на лбу, чуть выше центра, красовался еще один глаз.

– Боже мой, – промычал я.

– Что там? – запаниковала Молли.

– Ничего особенного.

Другая зверюга, подпрыгнув, чуть меня не задела. Я дернулся, пытаясь от нее увернуться, и соскользнул вниз – однако всего на несколько дюймов. Разразилась чудовищная какофония, твари выли, визжали и лаяли, и под этот леденящий кровь аккомпанемент я упорно взбирался все выше и выше. Наконец я услышал голос Пьера: он приказал мне изо всех сил оттолкнуться от стены и податься вперед.

Так я и сделал. Он обхватил меня за талию и стал тащить наверх, а я отталкивался ногами. Оцарапав запястья о зазубренный край площадки, я понял, что почти на месте.

Молли тоже бросилась мне на помощь, и, пока они вдвоем меня тянули, раздался низкий гул. Все кругом завибрировало, словно от мощного удара, как будто в Землю врезался метеорит. Если бы не Пьер с Молли, меня бы попросту стряхнуло вниз.

Наконец я вскарабкался на площадку, которая оказалась очередной расщелиной.

– Что это было? – спросила Молли.

Я пожал плечами и побрел вперед.

Глава 49

Эта расщелина оказалась просторнее, чем проход между зловонной комнатой и галереей, и, судя по отметинам, различимым даже в тусклом свете телефонного экрана, над нею потрудилась не только природа. Я даже слегка приободрился – насколько это вообще было возможно в моем состоянии.

Шатаясь и держась за стену, чтобы не упасть, мы ковыляли по туннелю так быстро, как только могли. И по-прежнему слышали глухие удары, доносившиеся, как нам казалось, с нижнего уровня.

– Тогда ночью ты слышал такие же звуки?

– Да, – ответил Пьер. – Или очень похожие. Думаешь, это сферы падают в большой бассейн?

– Наверное. Процесс переходит в следующую стадию.

– А значит, тварей станет больше, – заключила Молли.

– Гораздо больше. Судя по консоли, маленький бассейн предназначен для создания ста видов. Мы встретили всего несколько. В большом выбор невелик – только одно существо. Наверное, это будет что-то особенное.

– Насколько особенное?

– Очень злое, с рогами. Мне-то откуда знать?

– Нолан… ты как себя чувствуешь?

– Нормально, – сказал я.

Конечно, я соврал. Мое тело было охвачено адской болью. Грудь пылала, будто ее жгли раскаленным добела утюгом. Или наоборот – водили по ней ледяным утюгом. И по разорванным нервным окончаниям это жжение проникало до самой стенки желудка и даже еще глубже. Но навряд ли подобная информация принесла бы Молли хоть какую-то пользу.

– Я тебе не верю, – заявила она.

– Просто иди вперед, Молл.

Ориентироваться в темном туннеле, особенно на бегу – пусть в нашем случае это и было слишком громко сказано, – задача не из простых, и все же мне показалось, что довольно долгое время мы двигались под некоторым углом, а затем туннель словно бы начал загибаться по плавной дуге в обратном направлении.

А потом он снова превратился в прямой, на удивление прямой коридор, причем стены и пол стали значительно более гладкими.

– Мы были здесь раньше?

– Сомневаюсь, – ответил я без особой уверенности. Да, мы сделали приличный крюк, но, по моим ощущениям, этот туннель все же не мог быть одним из тех, что вели в главный коридор. – Пьер, ты ведь так и не прошел до конца те боковые коридоры?

– Нет. То есть это может быть… Черт!

Туннель закончился. Перед нами была развилка.

– Господи, сколько можно? – простонала Молли. – Ну и который из них?

– Выбираем любой и идем все вместе, – ответил я. – А если он окажется не тем, то возвращаемся и проверяем второй. Тоже вместе.

– Но и куда нам теперь идти? – спросил Пьер, и голос у него был не просто испуганный – в нем звучало настоящее отчаяние. – А, Нолан?

– Направо, – ответил я.

– И откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Но нужно же с какого-то начать. Пьер, это ничего, мы обязательно отсюда выберемся.

– Я больше не могу, – признался он. – Мне нужен настоящий свет. И настоящий воздух.

Я повел их по выбранному наугад туннелю, почему-то не сомневаясь, что он и есть тот самый. Однако, пройдя тридцать футов по крутой дуге, мы уперлись в стену. Карабкаться здесь было некуда – самый что ни на есть обычный тупик. Это просто не укладывалось в голове: зачем строить коридор, ведущий в никуда, в столь сложном, до мельчайших деталей продуманном месте? Может, древние строители просто выбились из сил или им не хватило времени? Смешно. У этого туннеля, бесспорно, было свое предназначение, вот только я его не понимал.

Прикоснувшись к стене, я почувствовал вибрацию. Либо у меня воображение разыгралось, либо здесь и правда что-то началось.

– Вот черт! – выругался Пьер. – Ты же говорил, что это правильный туннель.

– Я ошибся. Со мной такое случается.

Мы поспешили назад. А когда выбежали из туннеля, снова раздался гулкий звук, на этот раз более мощный, как будто упало что-то невероятно тяжелое.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал Пьер. – Эта штука наплодит сотни или даже тысячи тварей, и тогда…

– Вот увидишь, мы спасемся, – прервала его Молли. Судя по ее голосу, сама она в это не верила. – И вообще, Пьер, не так уж все и плохо…

– Ты серьезно, Молл? Назови хоть один плюс нашего положения!

– Мы до сих пор живы, – ответил я вместо Молли и, положив ладони на спину ей и Пьеру, легонько подтолкнул обоих в направлении второго туннеля.

Сначала мы шли все время прямо, а потом туннель резко повернул вправо и начал постепенно расширяться, и вскоре места уже было достаточно, чтобы двигаться всем вместе рядом.

– Стоп, – внезапно сказала Молли.

– Что такое?

– Там свет.

Я выключил телефон, чье мерцание, пусть и весьма тусклое, не давало мне рассмотреть, что находится впереди, и действительно заметил мягкое свечение.

Мы замерли на месте, прислушиваясь. Тишина.

– А вдруг это она? – прошептал Пьер. – Фезер? Идет назад к галерее?

– Что будем делать?

– Нас трое против одного, – произнесла Молли жестко. – И у меня к ней пара вопросов.

Я кивнул:

– Только очень, очень тихо.

Они посторонились, пропуская меня вперед. Если раньше я был сосредоточен на том, чтобы двигаться как можно быстрее и глядеть по сторонам, то теперь, когда значительно сбавил шаг, снова почувствовал, как желудок скручивает чудовищной судорогой. Это мог быть обычный спазм, – в конце концов, за последние двое суток я почти ничего не ел. Хорошо, если так и дело вовсе не в том, что зверюга, полоснувшая когтями по груди, чем-то меня заразила или через раны внутрь попала какая-то дрянь, пока я барахтался в вонючей жиже.

Мы двигались почти бесшумно, и тем не менее через каждые несколько ярдов я поднимал руку: стоп. Мы останавливались и прислушивались, но ничего не слышали. Я лишь постоянно ощущал вибрацию, однако до сих пор не был уверен, что это не плод моей фантазии.

Еще несколько шагов – и снова ничего.

Но наконец впереди начал вырисовываться дверной проем прямоугольной формы. И свечение шло именно оттуда.

Мы подкрались к самому проему. Теперь прятаться было негде, да это и не имело смысла. Мы ступили внутрь, спустились по трем ступенькам – то были первые настоящие ступени, что встретились нам в этом месте, – и оказались в просторном помещении.

Сразу стало ясно, что людей здесь нет, зато есть кое-что поинтереснее.

Я услышал за спиной шепот Молли:

– Это еще, черт возьми, что такое?

Глава 50

Помещение было идеально квадратной формы, с низким потолком. Дорожка разделяла открытое, ровное пространство на две равные части. В каждом углу стояло по гладкой пирамиде, каждая из которых составляла около четырех футов в высоту. Такие огромные нам здесь еще не попадались.

Думаете, почему мы смогли всё это увидеть?

Да потому, что комната светилась.

Не знаю, как еще это описать. Здесь не было источников света как таковых: никаких приспособлений на стенах, потолке или на полу, никаких факелов и ламп. Свет просто висел в воздухе, словно мерцающее облако.

– Как это вообще возможно? – поразился Пьер.

– Понятия не имею. Нам такое не под силу.

– Современным технологиям, ты имеешь в виду?

– Ни современным, ни будущим.

Мы прошли в центр комнаты. На полу было что-то вроде низкого широкого бордюра с дорожкой посредине. Каждая часть возвышалась над уровнем пола примерно на дюйм. Края этих невысоких платформ выглядели идеальными, словно их обрабатывали лазером. На каждой были вырезаны геометрические фигуры: одни огромные, другие намного меньше. И в некоторых из них светились огоньки. Опять же, эти огоньки не были вмонтированы в поверхность, а висели приблизительно в дюйме над ней. На левой платформе я насчитал шесть разбросанных то тут, то там огоньков, а на правой – семь, итого – тринадцать. Большинство из них светились тусклым янтарно-желтым цветом. Я повернулся к левой части бордюра.

Огонек, висевший над фигурой в левом верхнем углу, был ярко-красным. Глядя на него, я и понял, что перед нами.

– Да это же карта!

Молли сосредоточенно нахмурилась:

– Карта чего?

– Земли. Здесь указаны только самые крупные массивы суши.

Стоило лишь сообразить, что перед нами карта, как все фигуры сразу приобрели смысл. Изображения материков и крупных островов были упрощены до геометрических фигур. Может, по прихоти древнего картографа, а может, на карте были запечатлены глыбы раздробленного в процессе континентального дрейфа праматерика, которым еще только предстояло принять привычные нам очертания.

Молли показала на красное пятнышко:

– Значит, это мы?

Огонек висел над нижней четвертью своего сектора. Если допустить, что сам сектор представлял собой Северную Америку, то положение огонька вполне соответствовало координатам Гранд-Каньона.

– Думаю, да.

– А остальные точки – места, подобные этому?

– Скорее всего.

Я сфотографировал обе половины. Где там у нас еще огоньки? Ага, в районе Египта, потом еще в прямоугольнике, который, судя по его расположению, обозначал Австралию. А также в России, во Франции и, кажется, в Израиле.

Еще один я заметил на самом верху, в секторе, который, скорее всего, соответствовал Аляске.

– Черт, да, так оно и есть!

Огонек над Аляской светился тускло, как и прочие, вот только надолго ли это? Или теперь и остальные точки тоже, одна за другой, вспыхнут красным, и волна разрушения, поднятая нами здесь, прокатится по всему миру?

– Нолан, посмотри-ка сюда.

Я повернулся к другой половине карты и увидел, что красная точка пульсирует.

– Что… происходит? – спросила Молли.

Огонек мигал с частотой примерно раз в две секунды: плавно разгорался, затем плавно потухал и разгорался снова.

– Понятия не имею.

Пьер явно нервничал.

– Пошли отсюда.

– Но вдруг это панель управления? Тогда мы можем сделать так, что все закончится.

– Или станет в разы хуже, – сказала Молли, в ужасе глядя на мерцающий огонек. – Пока нам удавалось только все испортить.

– И все равно стоит попытаться, – возразил я и, сойдя с дорожки, направился прямо к пульсирующей точке.

– Нолан, не надо!

Однако ничего не случилось. Я подошел к красному пятнышку и наступил на него, а когда убрал ногу, оно по-прежнему было на месте и мигало точно так же, словно бесшумная сигнализация. Я начал топать по нему, чувствуя, как внутри меня нарастают злость и паника.

Пьер положил руку мне на плечо, но я ее скинул.

– Ну хоть что-то мы можем сделать или нет?

Пьер снова схватил меня за плечо и потянул назад.

– Надо уходить, – сказала Молли. – Нолан, прошу тебя!

И быстро пошла в противоположный конец комнаты. Когда мы выбегали по такой же лестнице из трех ступеней, что была у входа в помещение, я заметил слева от дверного проема углубление, в котором стояла узкая каменная плита. Поперек верхней ступени был выбит желоб.

Меня это обнадежило, но остальным я решил пока ничего не говорить. Пьер догнал нас с Молли, когда мы выходили из комнаты. Однако за ее порогом нас ждал не один коридор, а два.

– И куда теперь?

– Направо, – сказал я. – И на этот раз – точно направо.

– Почему?

– Помнишь, когда мы были в главном коридоре – той его части, доступ к которой заблокировал шар, – ты ходил в одиночку проверять один из боковых туннелей? Ты ведь тогда сказал, что нашел дверной проем, заваленный каменной плитой?

– Да, помню.

– Надеюсь, это и есть та самая плита.

Я включил телефон – значок батарейки был уже красным, – и мы побежали. По обеим сторонам мелькали дверные проемы знакомой формы. Я мог бы поклясться, что мы уже видели такие же – с аркой наверху. Да и воздух становился другим – менее спертым и не таким безжизненным.

Пробежав ярдов сто, мы остановились: перед нами был еще один коридор, очень широкий, пересекавший наш под прямым углом.

– Пришли, – сказал я.

– Да? Ты уверен?

Сложно быть уверенным, когда стоишь в потемках в каменном туннеле и пытаешься понять, отличается он чем-нибудь от своих многочисленных копий, что попались тебе на пути, или нет. Однако этот явно отличался. В противоположной стене, ярдах в двух от нас, зиял точно такой же дверной проем, из которого мы только что вышли. Да, это определенно был главный коридор, в который мы попали, когда выбрались из шахты.

– Похоже на то. Слава тебе господи.

– Есть лишь один способ проверить, – сказал Пьер.

Он повернул налево и побрел в темноту. Мы с Молли держались позади. Если память мне не изменяла, пройти нужно было всего футов шестьдесят.

Вскоре мы уперлись в стену. Однако это не было тупиком, наподобие того, куда я привел нас чуть раньше, выбрав неверный туннель, ну, где у меня еще сложилось ощущение, будто строители просто решили бросить свое занятие на полпути. Нет, эта стена возникла здесь потому, что кто-то завалил проход камнями и для верности залил их раствором.

А прямо за нею… был большой мир.

– Так, – начал я, все еще не осмеливаясь поверить в нашу удачу. – Это действительно тот самый коридор, откуда все началось. Теперь нужно просто дойти до шахты и…

Пьер меня не слушал. Он стоял перед завалом и в исступлении пинал камни.

– Пьер.

– Мне нужен воздух.

– И скоро ты его получишь.

– Но мне нужно сейчас, Нолан. Я так больше не могу.

Я положил руки ему на плечи, пытаясь успокоить.

– Пьер, я прекрасно тебя понимаю, но…

– Я сломаю стену, и мы выберемся наружу.

– Что? Как мы отсюда спустимся? Это лишние сотни футов, а на улице сейчас темно. То есть тебе-то это, может, и по плечу, но мне – нет. Уж точно не сейчас.

Я снова попытался схватить Пьера за плечи, но он дернулся, стряхивая мои руки. Он горел, словно в лихорадке, глаза были широко распахнуты.

– Оставь его, – сказала Молли.

– И не подумаю.

– Оставь его, Нолан, и пусть сидит здесь один в темноте. А с меня хватит. Я знаю, где выход, и собираюсь им воспользоваться.

И с этими словами она пошла прочь.

– Пьер, – произнес я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, – я и сам хочу поскорее глотнуть свежего воздуха, но нам в другую сторону. Мы ведь действительно знаем, где выход, Молли верно сказала. И дотуда осталось совсем чуть-чуть. Ну же!..

Но Пьер меня не слушал. А может быть, он уже вообще ничего не слышал. Он слишком долго был милым, внимательным и надежным парнем, который никогда не теряет самообладания. Теперь этот парень попросту выдохся. Сошел с дистанции.

И я сам был близок к тому же.

Однако все равно попытался еще раз: положил руки ему на плечи и снова начал уговаривать. Но тщетно. Пьер остервенело пинал стену, будто не понимая, что это совершенно бесполезно.

И тогда я сделал то единственное, что было в моей власти. Я верил, что Пьер скоро очухается. Просто иногда нужно выпустить пар, дать волю панике, чтобы избавиться от скопившегося напряжения.

А еще бывают моменты, когда полезно в кои-то веки подумать не о ком-то другом, а о себе.

Поэтому я развернулся и пошел к шахте.

Вдруг впереди, в кромешной тьме, раздался яростный крик Молли.

Я помчался по туннелю, держа телефон перед собой.

– Фезер, – выдохнул я. – Эй, Фезер, давай поговорим!

Но тут я увидел Молли. Она вытянулась в струну, бешено вращая глазами, а вокруг ее горла обвилась чья-то рука. И принадлежала она не Фезер.

– А вот и наш Индиана Джонс собственной персоной! – раздался знакомый голос. – Здоро́во, Инди. Ну и вляпался же ты на этот раз, да?

Это был Дилан.

Глава 51

Я застыл как вкопанный, словно увидел привидение. В определенном смысле так оно и было.

– Но Фезер… она ведь тебя убила.

– Вранье, – весело ответил он. – Все кругом только и делают, что врут, приятель. А где остальные придурки?

– Умерли, – сказал я, зло и очень громко. – Кен, Джемма, Пьер – все. Погибли в ловушке за этим гребаным шаром.

– Если честно, мне насрать, – усмехнулся Дилан. – Хотя новость хорошая: работы меньше.

– Но… зачем Фезер солгала?

– Чтобы вы держали ушки на макушке. Или наоборот. Нет меня, – стало быть, нет и надежды вернуться домой. Это должно было подорвать ваш моральный дух. Ох и любит же девчонка все эти психологические штуки.

– А где она сейчас?

– В другом месте. С моим телефоном, ее-то собственный остался у вас. Держит связь с ребятами из фонда Палинхема, вводит их в курс дела. Тех из них, кто нам верен. Все идет согласно плану. Ее задача была сидеть тихонько и наблюдать, пока не выяснится, что за место вы нашли – то самое или нет. И она справилась. Правда, болтать ее никто не просил.

– Она ничего нам толком не сказала.

– Да ну? И как же тогда вы оттуда сбежали?

Я промолчал.

– То-то и оно, Инди. Фезер облажалась. Но это не важно – я все исправлю. Это же моя работа.

– Значит, ты тоже работаешь на фонд Палинхема?

– Само собой. Как и мой отец, а в свое время и дед.

Тут до меня кое-что дошло.

– Так это были вы с Фезер тогда на парковке, да? Шептались у отеля ночью накануне нашего отъезда в каньон?

– И ты нас чуть-чуть не нашел. Но все-таки не нашел. Прямо история твоей жизни в миниатюре, а?

– Подожди, но при чем тут твой дед? Ведь Фезер говорила, что основатель фонда, Сет Палинхем, умер только десять лет назад.

– Ну ты и кретин. Никакого Сета Палинхема и в помине не было. Всю эту историю выдумали для отвода глаз. Но на самом деле наша контора древнее, чем ваша идиотская страна. Да вообще любая страна. Семья Фезер тоже связана с фондом, как и моя, вот только девчонка сглупила, чуть ли не влюбилась в тебя, Инди. У нее о-го-го какие идеи в голове крутятся, она с тобой не делилась? Ну да это не моя проблема. Я свое место знаю. Моя работа – не языком чесать.

– Тогда что…

– Моя работа – следить, чтобы все шло как по маслу. Чтобы все стадо пребывало в неведении и ни один тупой ублюдок из семи с лишним миллиардов, населяющих Землю, даже не заподозрил, что творится под самым его носом и от его имени. Наша миссия слишком важна, чтобы мы могли позволить себе лишний раз рисковать. Поэтому я подчищаю хвосты. И делаю это на совесть.

Тут у виска Молли блеснуло дуло пистолета, который Дилан все это время прятал за спиной.

– Пора закругляться.

Нас разделяло футов десять. Даже будь я сейчас в лучшей форме, все равно не успел бы ему помешать.

На какой-то миг я испытал колоссальное облегчение. Когда говоришь себе: «Бывает и хуже» – бороться легче. Но если худшее уже происходит прямо на твоих глазах, можно наконец расслабиться: ведь все, что мог, ты уже сделал.

Я медленно выдохнул и поднял руки.

– Ладно, – сказал я. – Хорошо, Дилан, твоя взяла. Я не собираюсь на тебя нападать, ты это знаешь.

– Куда тебе – ты же еле-еле на ногах держишься. Только и можешь, что разевать свой поганый рот.

– Пусть так. А еще Молли – мой друг, и я не хочу, чтобы она погибла по моей вине. Ее смерть будет только на твоей совести. И все же объясни мне: зачем вам это нужно?

– Ты шутишь? Да затем, что важнее этого ничего нет. Мы начнем все заново. Перезагрузим весь этот бардак и исправим косяки.

– Какой бардак?

– Под названием планета Земля. Нам не впервой. От предыдущих циклов ничего не осталось. То есть почти ничего. Несколько клочков земли не затопило, и кое-кто из команды по зачистке выжил. Эти ребята так устроены, что их ДНК распадается сразу же после того, как они выполнят работу. Однако в прошлый раз что-то пошло не так. Они смешались с новой расой людей, которая сохранила о них память в виде легенд. Великаны, о которых ты так любишь трепаться, – это они. Отголоски той самой памяти. Но именно из-за этого последняя перезагрузка провалилась. Ты вечно болтаешь про «аномалии» – ага, я смотрел твое паршивое шоу, – но ты ни черта не понимаешь. Человечество – вот единственная настоящая аномалия, дебил. А главный косяк системы – людишки, эти незапланированные уродцы. Но теперь преимущество на нашей стороне. И главные в этой игре – мы.

– В какой игре?

– В игре жизни. Когда исполнится девятое пророчество, все живое исчезнет с лица земли. Кроме нас, разумеется. Сначала мы удостоверимся, что планета действительно очищена, а потом, под нашим руководством, на ней начнется новая эра. Час пробил, друг мой. Это планета смертников. И ты показал нам, как включить электрический стул.

– Один из нескольких, судя по тому, что мы видели. Зачем столько?

– Для того чтобы заново заселить всю Землю, одной такой машины недостаточно. Когда заработает эта – включатся и остальные.

– Почему?

Дилан пожал плечами:

– А ты знаешь, почему существует гравитация? Почему пчелы делают мед? Почему акулы чуют кровь за сотни миль? Я вот не знаю. Да и ты тоже. Но это ничего не меняет. – Он кивком указал на мою грудь. – Тебе еще повезло. Но лишь потому, что эта тварь только-только выбралась из бассейна. А скоро оттуда выйдут чудища пострашнее. Намного страшнее. Те, кого когда-то называли демонами.

Я вспомнил пиктограмму у второго бассейна – фигуру с короткими рогами.

Видно, Дилан заметил, как изменилось выражение моего лица, поскольку продолжил:

– О да! Человечество их не выдумало. Они вполне реальны. Мы это знаем, чувствуем нутром. По сравнению с ними я просто ребенок, Инди. Сотни тысяч, миллионы этих демонов хлынут на Землю, уничтожая на своем пути любой намек на жизнь. От них не спрятаться и не убежать. Они очистят планету от грязи.

Где-то позади раздался глухой стук, но Дилан даже глазом не моргнул. Было совершенно ясно, что он полностью сосредоточен на своем задании и отвлекаться не намерен.

– Но ведь можно и по-другому, – сказал я. – Слушай, мы с Молли… да нам на все это плевать. Мы просто хотим жить. Отпусти нас, и мы исчезнем. Навсегда.

Он покачал головой.

– Ну посуди сам, – не сдавался я. – Ты ничем не рискуешь, нам ведь все равно никто не поверит!

– Ты покойник, Инди. Я должен вас ликвидировать.

Я видел по его глазам, что он бы с удовольствием делал эту работу, даже если бы ему за нее не платили.

Раздался еще один, на этот раз очень слабый стук.

– Не надо, прошу тебя, – снова начал я. – Убей меня, если без этого никак. Но отпусти Молли.

Дилан громко и от души расхохотался:

– Приятель, в этом фильме не ты играешь главную роль. И девчонку ты не спасешь.

За моей спиной снова что-то бухнуло, уже громче. Мне нужно было выиграть всего несколько секунд.

– И я ничего не могу сделать? – Отчаяние в моем голосе было совершенно искренним. – Ничего, что бы заставило тебя передумать? Неужели я совсем ничего не могу тебе предложить?

Он мотнул головой и еще сильнее сдавил горло Молли, приставив к ее виску дуло пистолета.

Молли смотрела прямо, не мигая. Монстр, который подстерегал ее во мраке, пришел за ней, и она знала, что на этот раз сбежать от него не удастся.

– Ты всегда слишком мелко плавал, чувак, – сказал Дилан. – Ну да к черту эти прелюдии. Пора мне с вами…

Молли моргнула. Я отступил в сторону и выключил телефон.

И в этот же момент мимо меня со скоростью поезда пронесся Пьер.

Я уже не видел, как он врезался в Дилана. Но услышал, как тот выстрелил – все-таки реакция у этого парня была молниеносная, – а после охнул от неожиданного удара. Началась возня, пронзительно закричала Молли.

Я бросился туда, откуда доносились звуки борьбы. Видимо, поначалу Пьеру доставалось от меня не меньше, чем Дилану, но вскоре я понял, кто из них кто, и что есть мочи принялся бить проводника. Пьер от меня не отставал, но Дилан вдруг вцепился зубами мне в руку. Я съездил ему локтем по физиономии, схватил за шею и изо всех сил приложил затылком об пол.

Пока Дилан отбивался, нанося мне удары кулаком в живот, Пьер держал его за плечи, а я все стучал его головой об пол. Но вот Дилан перестал вырываться и затих.

Мы с Пьером тоже остановились и только сейчас поняли, что оба кричим – то ли на Дилана, то ли друг на друга.

Пьер завалился на спину. А я так и сидел, держа Дилана за горло.

– Молли? Ты как? – спросил я наконец.

– Нормально.

– Найди телефон. Я его где-то уронил.

За спиной послышалось шуршание – это Молли шарила руками по полу.

– Нашла.

Она включила телефон и подошла ко мне.

Дилан был мертв. Совершенно точно мертв. Это было отвратительно и просто ужасно. И это сделал я. Волосы у него на макушке – помню, когда-то, миллион лет назад, я уже отмечал про себя, что они начали редеть, – крепились к тому, что лишь весьма отдаленно напоминало человеческий череп. Один глаз был закрыт, другой – открыт наполовину, но находились они теперь на разных уровнях.

Я отпустил его горло. Как же у меня болели руки!

Молли судорожно вздохнула, и я решил, что ее шокировало это крайне неприятное зрелище. Однако я ошибся. Она смотрела на Пьера.

– Я в порядке, – заверил нас тот.

Но это было не так. Дилан не промахнулся.

Глава 52

Мы с Молли приподняли Дилана, и я стянул с него рубаху. Несколько минут мы, как два немощных старичка, дергали ее в разные стороны, разрывая на куски и выбирая те, что не заляпаны вонючей смолой. Пьер пытался нам помочь, но я сказал ему, что он только мешает, заливая нас кровью. Наконец у нас оказалось несколько полос ткани, пригодных для перевязки.

Пуля – единственная, которую Дилан успел выпустить до того, как Пьер на него набросился, – угодила нашему оператору в правое плечо, но, на счастье, задела кость, благодаря чему не проникла дальше, в грудную клетку. Так что да, парню еще повезло. Хотя при взгляде на его развороченное плечо, из которого хлестала кровь, так вовсе не казалось.

А нам ведь еще предстоял долгий путь вниз.

Поскольку у Молли имелся приличный опыт в оказании первой помощи, я поручил это дело ей. Пока она сооружала простейшую перевязь, я поднялся на ноги и осветил коридор, надеясь, что увижу какие-нибудь вещи Дилана. Но он ничего с собой не принес – ни сумки, ни бутылки с водой.

Когда Молли закончила с перевязкой, Пьер встал. Пошатнулся, но успел опереться рукой о стену. Перевел дыхание.

Молли не сводила с него встревоженного взгляда.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно.

– А если честно?

– Ну, плечо болит, само собой, однако терпеть можно. Что я должен делать?

– Спуститься по шахте сможешь?

– Смогу.

– Точно?

– Черт, Нолан, а у меня есть выбор?

Я встал напротив него.

– Пьер, слушай. Ты только что совершил настоящий подвиг – спас жизнь нам с Молли.

– Да брось.

– Ты что, и правда не понимаешь? Переубедить Дилана было невозможно. Я смотрел ему в глаза, я знаю, что этот парень убил бы нас, как до этого убил уже многих. Без страха, без жалости, без малейшего колебания. И если бы ты, Пьер, решил не влезать, отсидеться в темноте, как сделал бы любой нормальный человек – да и я сам, честно говоря, – то через десять секунд мы бы уже валялись на полу с продырявленными головами. Но этого не произошло – и все благодаря твоей безрассудной, граничащей со слабоумием храбрости.

Пьер отвел глаза. Я взял его за подбородок и заставил снова смотреть на меня.

– Но больше так не делай, – произнес я. – С этого момента – никаких подвигов, понял? Это приказ. Сейчас нам предстоит сложный спуск, но я тебя и близко к шахте не подпущу, если только ты не скажешь мне, что действительно справишься. Потому что это опасно и для тебя, и для нас с Молли. А я уже устал терять людей.

Я и не думал, что кричу Пьеру в лицо, пока не услышал, как мои слова гулким эхом разносятся по коридору.

– Ладно, – пробормотал он.

Пьер отступил от меня, повертел головой в одну, затем в другую сторону. Осторожно поднял правое плечо. Его лицо скривилось от боли, но он попробовал снова, на этот раз выставив вперед локоть.

– Болит, как черт знает что, – сообщил он. – Но не смертельно. Как будто плечо вывихнул.

– А ты разве в курсе, как болит вывихнутое плечо?

– Эй, чувак, я, вообще-то, в пляжный волейбол играл.

– То есть ты думаешь, что сможешь спуститься?

– Уверен. А еще я точно знаю, что скоро боль станет совсем невыносимой. Поэтому, Нолан, действовать надо быстро.

Мой телефон уже почти разрядился, к тому же держать его в руке во время спуска я бы все равно не смог. Поэтому я взял наш единственный светодиодный шнур. Я не представлял, сколько он еще протянет, но делать было нечего.

Пьер настоял на том, чтобы идти первым. Сначала мы пытались спорить: из нас троих в лучшей форме Молл, к тому же у нее обе руки целы, она и должна спускаться первой – но он был непреклонен. Сказал, что не хочет никого зацепить по пути, если вдруг рухнет вниз. Возражать мы не стали. Помогли ему влезть в шахту и удостоверились, что он крепко держится за одну из ступеней здоровой рукой.

– У тебя точно хватит сил? – спросила Молли.

Пьер, ничего не ответив, начал спускаться.

Следующей была Молли. Когда она оказалась в шахте, я повесил ей на шею светящийся шнур. Молли взглянула на меня. Мы знали, что – и кого – нам приходится здесь оставить, и слова были излишни. Потом, все потом.

Я с минуту посидел на краю, дожидаясь, пока Молли спустится на достаточную глубину. Вдалеке то и дело раздавался стук – машина работала вовсю, извергая из себя новую жизнь. Может быть, приборы зафиксируют эти толчки и сюда прибудут специалисты – проверить, что происходит? Хотя навряд ли.

Вероятнее всего, все будет так, как говорил Дилан и как было предсказано в том пророчестве.

Что ж, по крайней мере одно радует: я виноват во всей этой заварухе лишь частично.

Не знаю, как у Пьера это получалось. Наверное, он все-таки как-то умудрялся пользоваться и покалеченной рукой тоже. Иногда я слышал стон, пару раз – резкий вдох, когда у парня от боли перехватывало дыхание, но он упорно полз вниз. Мы двигались довольно быстро, может, даже слишком быстро. Очевидно, Пьер понимал, что хватит его ненадолго, потому и торопился, пока здоровая рука не устала. Хотя, с другой стороны, был риск, что именно из-за этой спешки он вообще утомится куда скорее.

Молли молча следовала за ним.

А я занимался тем, что растравлял себе душу. Да, это было совершенно бессмысленно, но остановиться я не мог. Если ситуация «здесь и сейчас» настолько невыносима, то поневоле начинаешь вспоминать те решения, из-за которых ты в ней оказался. Спускаясь по этой шахте, мы словно бы возвращались в прошлое: в то прошлое, в котором я еще мог хорошенько пораскинуть мозгами и передумать, предвидя возможный исход. И все же не передумал.

Когда начинаешь тянуть за разные ниточки, узор на ткани распадается, и уже сложно понять, нити какого цвета играли в его целостности главную роль. А что сыграло главную роль в моем случае? Тот вечер, когда я решил, что стоит отправиться на поиски пещеры Кинкейда? Безусловно. Но не только. За некоторое время до этого Кен рассказал мне, что у нас появился новый спонсор, и я, вместо того чтобы все трезво взвесить, потерял голову от счастья: ну наконец-то мы обретем заслуженную славу! Может, даже и деньги, которых мне на моих дурацких книгах в жизни не заработать. А деньги были мне нужны, потому что моя работа не приносила большого дохода. А занимался я ею потому, что от меня ушла любимая женщина. А случилось это, пусть и отчасти, из-за того, что однажды вечером я, выйдя из бара в Северном Голливуде – я тогда и пьян-то особо не был, – решил поговорить с подругой Кристи, отправившей мне то письмо. Богом клянусь, я и не думал, что дело примет такой оборот. Но в потаенных глубинах человеческой психики, нашей души есть скрытые от нашего собственного внимания механизмы, которые внезапно срабатывают, – и мы делаем то, чего, как нам кажется, не сделали бы никогда. А после, измученные и потерянные, в ужасе взираем на самих себя.

Сколько ни тверди: «Если бы я тогда… то», все это чушь. Правда такова, что ты не в состоянии предвидеть приближающееся несчастье, пока не станет слишком поздно и оно не собьет тебя с ног, как океанская волна, которую ты, зазевавшись, не заметил.

Что мне, черт возьми, сказать жене Кена?

Поговорить с нею я считал своим долгом перед ним. Правда, я почти не знал супругу Кена, мы лишь несколько раз вместе обедали. Они с Кеном познакомились на съемках «Бессмертных мертвецов», где она играла в массовке. То был пик ее актерской карьеры, а теперь она помогала приюту для животных и вела проект по обучению бездомных чтению и письму. Она хорошая женщина, умная и спокойная, и Кен почти во всем с ней советовался. Как минимум прислушивался к ней. Еще она считала, что мужу стоит забыть про низкопробный материал, теории заговоров и «Ютуб» и усерднее работать над тем, чтобы вернуться в киноиндустрию. А вот я ей доверия не внушал – ни как профессионал, ни как человек (говорю же, умная дамочка).

Я не знаю, как они расстались тем утром, когда Кен отправился на «кенмобиле» в это чудовищное путешествие, – он мне не рассказывал. Чмокнул ее по-быстрому в щеку? Или крепко обнял и сказал, что любит?

Без понятия. Но принести эту страшную новость ей должен я.

Потому что это я во всем виноват.

Ниже, ниже, ниже, еще ниже.

Я уже смирился с болью, распространявшейся от ран на груди до желудка. Внушил себе, что это просто инфекция или судорогой сводит мышцы, которые я повредил на стене каньона, когда поймал сорвавшуюся Джемму.

Вниз, вниз, вниз.

– Наверное, осталось совсем немного, – сказала Молли. Голос у нее был слабый и дрожал.

– Скорее всего, так и есть.

Я сразу понял, почему ее голос звучит так странно – она плакала. Но других слов для нее у меня не было.

И поскольку эта информация ничем бы нам не помогла и никак бы не повлияла на наш план действий, не стал я говорить и того, что последние минут десять слышу у себя над головой какие-то звуки. И производят их не падающие сферы.

В шахте, кроме нас, был кто-то еще.

И этот кто-то быстро спускался следом за нами.

Глава 53

Я знал, что мы почти на месте, когда раздался стон и следом – глухой удар.

– Эй, ты жив?

– Да, – слабо отозвался Пьер. – Пальцы разжались в самый последний момент. Все в порядке. Только… да нет, все нормально.

Мы услышали, как он отползает в сторону.

– Можно.

Молли скользнула вниз. Потом я. На крошечной площадке нам троим едва хватило места.

– Воздух, – прохрипел Пьер. Его повязка была насквозь пропитана кровью. – Настоящий, свежий воздух. Я его чувствую.

– Так пойдемте и вдохнем полной грудью.

– Дайте мне минуту, – попросила Молли. Она никак не могла отдышаться.

– Ну же, старушка, пошевеливайся.

Она зыркнула на меня, приготовившись огрызнуться, но что-то ее остановило. Она склонила голову набок и прислушалась.

– Что там… такое?

– Не знаю, – ответил я. – Но идет оно за нами уже довольно долго. И двигается намного быстрее.

Молли спрыгнула вниз первой. Приземлилась она неудачно – оступилась и чуть не потеряла равновесие.

Тихонько ругнувшись, она все-таки устояла на ногах и помогла Пьеру, который, воя от боли, свалился следом за ней. И все же на моем фоне они выглядели как пара резвых горных козлов.

– Бегите, – сказал я им.

И они побежали. Молли неслась впереди. На иззубренных стенах заплясали тени, разбуженные светом ее шнура. Пьер почти от нее не отставал. А я, как мог, плелся сзади. Верхняя часть моего туловища словно оледенела, и я едва ее чувствовал.

Вдруг я услышал, как кто-то выпрыгнул из шахты. По туннелю прокатился низкий гулкий рык. И навряд ли его издала тварь наподобие той, что разодрала мне грудь. Это существо было явно крупнее.

– Быстрее! – заорала Молли.

И они с Пьером рванули вперед, отдаляясь от меня. Вот и хорошо. У них был шанс спастись, а я мог сделать так, чтобы у них все получилось.

Рык повторился, и теперь я точно знал, что монстры, тролли, огры ли, которые гнались за нами наверху, рычали по-другому. Звук был очень низким, утробным, но более насыщенным по тональности. В нем присутствовала артикуляция, угадывались зачатки человеческой речи.

И на этот раз он оказался настолько громким, что Молли остановилась и повернулась ко мне.

– Нолан! – крикнула она. – Беги!

– Не могу, – ответил я. – Да и какой смысл?

Даже если мы успеем добраться до входа в пещеру, до этой дыры в скале, за которой нас ждет огромный, наполненный свежим воздухом мир, нам еще предстоит спуститься на несколько сотен футов по стене каньона. Но возможно ли это, если за тобой гонится какая-то тварь, силы уже на исходе, а тело разрывается от адской боли?

Молли подтолкнула Пьера и приказала ему пошевеливаться, но он, естественно, не послушался.

Они оба бросились назад.

А когда добежали до меня и в пещере благодаря шнуру Молли стало светлее, выяснилось, что существо уже всего в двадцати футах от нас.

– Матерь Божья, – прошептала Молли.

Сначала мы даже не увидели его головы – только руки, ноги и туловище. И поняли, почему почти во всех коридорах наверху такие высокие потолки.

Перед нами стоял девятифутовый великан.

Он был совершенно гол, а его темная безволосая кожа блестела, словно отполированная. У него были широкие плечи и очень мощное тело, но пропорции вполне соответствовали человеческим. На голове, из самой макушки, росли три толстых изогнутых рога, напоминавшие корявые сучья, – оружие, предназначенное для того, чтобы, выставив его вперед, нападать на врагов и мгновенно вспарывать им животы.

Лицо – почти как у человека, разве что челюсть невероятно массивная, а черты слишком крупные и грубые. Но было в нем и еще кое-что.

– Нет, – простонал Пьер. – Только не это.

Существо подняло ручищи, и мышцы на его плечах вздулись буграми. Можно было бы подумать, что его длинные, до этих самых плеч, волосы темно-ржавого оттенка – простое совпадение. Но лицо…

Нет, его черты даже отдаленно не напоминали женские, но при взгляде на него возникало ощущение, будто это какая-то злая карикатура на брата Джеммы (если бы у нее был уродливый брат-близнец, которого стеснялись и потому с детства держали на чердаке, подальше от посторонних глаз).

– Ее ДНК ведь попало в ба…

Договорить я не успел.

Монстр, который напал на меня в зловонной комнате, был приземистым, с покатыми плечами и, в силу устройства своего тела, двигался несколько скованно. То есть, действуя с определенной быстротой и ловкостью, я мог бы от него увернуться.

Но от этого существа спасения не было. Оно ринулось на нас с устрашающей скоростью, и в его движениях не чувствовалось ни намека на скованность или неуклюжесть.

Не успел я осознать, что происходит, как мощный удар отбросил Пьера далеко в темноту.

Теперь чудовище глядело то на меня, то на Молли, оценивая, кто из нас представляет бо́льшую опасность, и в итоге почему-то выбрало меня.

Его глаза выдавали ум и проницательность, каких в глазах Дилана и подавно не было. Не являясь человеком, существо тем не менее обладало таким же высоким интеллектом и мыслило, подобно нам. Этакая увеличенная, улучшенная и дополненная встроенным оружием человеческая копия из смертоносного отряда постапокалиптических уборщиков.

Гигант начал опускать голову, готовясь к атаке.

Пьер до сих пор не пошевелился и не издал ни звука. Угрозу в его лице на время – а может, и навсегда – чудовище ликвидировало, и теперь можно было приступать ко мне.

И тут Молли подскочила к нему и начала что есть силы бить его кулаками. На гиганта, хоть он и чувствовал удары, это не произвело никакого впечатления: он схватил Молли своей огромной лапищей и буквально зашвырнул ее в туннель.

– Уходи, – попросил я ее. – Просто уходи.

Молли кое-как поднялась на ноги. Она посмотрела мне в глаза.

– Давай же, – сказал я. – Выбирайся отсюда, Молл. Прошу тебя.

Она кивнула, сняла с шеи шнур и положила его на землю. Потом вцепилась в Пьера и попыталась его оттащить. Он двигался, но очень медленно. Молли не сдавалась. Я знал, что она доведет дело до конца. Такая уж она у нас – наша мамочка Молл.

Я повернулся к чудовищу как раз в тот момент, когда здоровенный кулак летел мне в лицо. Я как-то умудрился увернуться, и, вместо того чтобы расплющить мне голову, он скользнул по моему уху и частично задел затылок. Я вылетел в туннель и, ударившись о стену, рухнул на пол.

Однако гигант не спешил меня добивать.

Он стоял на прежнем месте и ждал. Оценивал ситуацию.

Я попробовал подняться, но ноги не слушались. В ушах звенело. Я снова попытался встать, и на сей раз мне это почти удалось, но второй кулак, угодивший с размаху мне в висок, снова повалил меня на землю.

Сознание почти покинуло меня.

Из-за оглушающего бряцанья в голове я едва слышал, что происходит вокруг. Картинка перед глазами двоилась и постепенно темнела. Казалось, вся боль, все страдания моего тела слились воедино, усилившись стократ.

А во мраке, позади нависшего надо мной чудовища, был кто-то еще. Такое же чудовище, ведь каждой твари по паре – именно так работает ковчег… А потом их будет больше, намного больше.

Целая армия вырвется на свободу. И наступит конец света.

Безжалостный пинок, хруст грудной клетки – и я снова врезался в стену. Свет померк, в сознание хлынули тени, спутывая мысли и разбивая непрерывную реальность на разрозненные кадры.

Я знал, что поступил правильно, оставшись один на один с чудовищем. И не только потому, что это давало Молли с Пьером хоть какой-то шанс на спасение. Просто я слишком долго убегал от всего, что могло причинить мне боль. Пусть эта попытка и была с самого начала обречена на провал, но провал – это временами лишь следующий этап развития событий. Или последний.

Еще один удар ногой – и все механизмы в моей голове окончательно вышли из строя. Времени я не ощущал, – видимо, оно тоже сломалось: настоящее смешалось с воспоминаниями, и провести границу между этими двумя реальностями я был не в состоянии. В памяти всплыл бар в отеле, и на секунду я почувствовал во рту вкус холодного пива. На смену этому кадру тут же пришел другой – вид с моего балкона в Санта-Монике.

Вот мы с Кристи, целую вечность назад, гуляем в каком-то лесу. Кристи смотрит на меня, и на ее губах играет фирменная улыбочка – та самая, которая означает, что жена счастлива и не променяет эту прогулку ни на что на свете.

Мне даже почудилось, что Кен снова, в самый последний раз, отпускает шуточки насчет моей рубашки.

Существо наклонилось, схватило меня за горло и подняло на уровень своего лица. Хуже всего было то, что лицо это не было безобразным. И мне предстояло умереть не по причине какого-нибудь дурного каприза Вселенной, из-за пьяного водителя или разгулявшейся стихии. А от руки такого же, как и я сам, разумного существа, которое прикончит меня просто потому, что таким его задумали его создатели. И я – его первое задание. Что ж, хоть в чем-то стану первым.

Гигант снова замахнулся, и тут только я заметил, что пальцев, сжатых в кулак, не пять, а шесть. Да, меня сейчас убьет самый настоящий гигант, и, возможно, я до последней секунды буду в сознании. Я умру, действительно умру.

Гигант разинул рот, обнажив два ряда зубов, которые наводили на мысль, что с разжевыванием меня не возникнет никаких проблем. Уставился на меня немигающими глазами – орехового цвета, с зелеными крапинками, как у Джеммы.

А потом правая часть его головы взорвалась.

Я услышал еще пять выстрелов.

Пока я прощался с сознанием – на этот раз, как я думал, уже навсегда, – меня посетило странное видение.

Как будто надо мной, ухмыляясь во весь рот, стоит Кен.

– Хорош придуриваться, Нолан, – говорит он. – Пора сваливать отсюда.

После чего тьма поглотила меня окончательно.

Глава 54

В отключке я находился недолго. Сказали, что всего пять минут. Как по мне, так целую вечность, и приходить в себя было сродни возвращению из каких-то далеких, бесконечно далеких мест. Перед самым пробуждением был краткий момент, когда я, уже почти в полном сознании, совершенно не чувствовал боли, как будто тело – что-то вроде дополнительного, но в принципе ненужного аксессуара, работа которого – не моя печаль. Это было прекрасное состояние.

Но закончилось оно быстро, а на смену ему пришла боль. Чудовищная.

В ушах по-прежнему звенело. Я попробовал открыть глаза, но не смог: веки не поднимались.

– У него сотрясение.

Голос принадлежал Молли. Я расстроился: если Молли говорит «сотрясение», значит, скорее всего, диагноз верен. Но есть и хорошие новости – я все-таки жив.

– Не-а. Какое там сотрясение. У него отупение.

И этого оказалось достаточно, чтобы мои глаза открылись сами собой.

Напротив меня, прислонясь спиной к стене, сидел Кен. Разорванная в клочья рубаха, глубокий порез во всю руку, пол-лица в саже, одного ботинка нет. Но если честно, мне доводилось заставать Кена и в куда более жутком виде.

– Нет, правда, – раздраженно продолжил он. – Ты почему пистолет с собой не забрал, балбес?

– Я не думал, что он понадобится, – ответил я, пытаясь принять вертикальное положение. – И потом, еще объяснять придется, откуда на нем мои отпечатки пальцев.

– Ха, – сказал Кен, – весьма предусмотрительно. Ну да хрен с ним. – Он подмигнул. – Я вот подобрал – и не жалею.

– Молодец. Но… Ты как вообще жив-то остался?

– Ох, приятель, я и сам удивляюсь.

– Мы же слышали, как ты…

– Я уже обо всем рассказал, пока ты дрых. Если коротко, то дело было так. Чтобы отвлечь от вас этих тварей, я не придумал ничего лучше, кроме как испустить предсмертный вой раненого зверя. И это сработало. Более чем, я бы даже сказал. Не успел я опомниться, как… Картина маслом: оба монстра наступают мне на пятки, а вокруг тьма кромешная. Я бегу, куда – сам не знаю, шансы встретиться с Создателем увеличиваются в геометрической прогрессии, а ни я, ни Он к этой встрече особо не стремимся. В общем, влетаю я в коридор, монстры нагоняют, а я понимаю, что дальше – тупик, либо… комната с маленьким бассейном. И вот я несусь сломя голову по туннелю и с разбега прыгаю в воду.

И знаешь, что самое смешное? Оказывается, даже я плаваю лучше, чем эти уроды. Хотя, если подумать, когда им было учиться, верно? Я перешел на другую сторону и вскарабкался на ту платформу. Пока эти двое барахтаются в воде, я беру самый маленький шарик, который вы с Пьером подняли со дна, и бросаю его на эту чертову консоль. Разлетелась на кусочки как миленькая. А твари беснуются, все пытаются меня сцапать и как-то уж слишком быстро адаптируются к новой для себя среде. Тогда я снова прыгаю в бассейн – и назад. Вылез из воды – и снова в коридор. Они за мной. Я добегаю до главного зала, и тут…

– Чем это воняет? – перебил я его.

– Да уж, запашок. Ладно, потом доскажу. Давай-ка поднимайся.

Они с Пьером помогли мне встать. Ноги были как ватные и словно бы не мои. В паре ярдов от нас я увидел встревоженную Молли.

– Привет, Молл, – сказал я. Язык еле ворочался, как у пьяного.

– Надо уходить, – произнесла она. – Кто знает, что еще вылезет из шахты.

– Она права, – кивнул Кен. – Но сначала погляди-ка сюда.

И показал на гиганта, с которого кожа прямо на наших глазах сходила огромными лоскутами и тут же превращалась в черную вязкую жидкость. Тело приобрело более темный оттенок, а запах, пока еще слабый, был точь-в-точь таким же, как тот, что мы чувствовали в зловонной комнате.

– Что с ним происходит?

– Тут ты застал меня врасплох, дружище. Скажу только, что наверху творится то же самое. Один из уродцев, что гнались за мной, прикончил волка, так с его останками началась такая же ерунда. Да, и еще кое-что. Помнишь ту здоровенную круглую каменюку? Она покатилась назад.

– Чего-чего?

– Очень медленно, но все же начала двигаться. Понятия не имею почему, ну да и плевать. Пирамидки прямо-таки раскалились. Я потрогал одну – она пульсирует. По-моему, Нолан, и впрямь началась перезагрузка. Будто кто-то тут готовится снимать всю сцену заново. Так сказать, дубль два. На платформе, что в конце бассейна, появились новые сферы.

Пьер глядел на Кена, вытаращив глаза:

– Но откуда они взялись?

– Не знаю. Выкатились из стены, свалились с потолка. Отовсюду постоянно раздавался этот стук. Короче, я побежал в вонючую комнату – а никакой жижи там и в помине нет. Сдается мне, что эта штука была не чем иным, как останками всех этих чудищ с прошлого раза. Так вот, я пролез через расщелину, ну а остальное уже не так интересно. То, что управляет этим местом, знает, что механизм запустился слишком рано. И теперь оно откатывает все назад. Вы ведь были в комнате с картой?

– Были, я там все сфотографировал.

– Ты настоящий профессионал, Нолан, я всегда это говорил. То есть не всегда, а иногда. Вернее, один раз – точно.

– А когда ты там был, то один из огоньков на карте медленно мигал, да?

– Мигал – да, но не медленно, а очень даже быстро.

– Ребята, прошу вас, – взмолилась Молли. – Пойдемте отсюда, а? Там ведь целая команда этих уборщиков, а мы избавились только от одного.

– И я истратил на него все пули, – подхватил Кен. – Так что Молл дело говорит. Пора покинуть помещение.

Я поглядел на него.

– Рад, что ты живой.

– Я тоже, дружище. Та сигарета еще при тебе?

Я вытащил пачку «Мальборо»: на дне лежали остатки последней сигареты, совершенно непригодные для курения.

– Ой!

– Твою ж мать! И на черта я вообще тебя спасал?

Мы побрели к выходу. Молли поддерживала за талию меня, а Пьер, у которого после полета по туннелю было вывихнуто колено, опирался на Кена.

Некоторое время мы стояли на краю выступа и смотрели в ночь. Холодный воздух был свеж и чист. На небе поблескивали звезды. Светила луна.

Когда мы начали спуск, я испытал что-то вроде панической атаки. Все мое тело вопило: «Я не могу!» Однако паника длилась недолго. Потому что я просто должен был это сделать.

– Торопиться не будем, – сказала Молли.

Я промолчал. Не думаю, что Пьер или Кен были в курсе того, что творилось сейчас в моей голове. А вот Молли поняла все без слов.

Пьер пошел первым, Кен за ним, потом я, а замыкала цепочку Молли. Учитывая наше плачевное состояние, каждый из нас троих мог запросто сорваться, тогда как Молли была в более или менее хорошей форме.

Нас снова окружала темнота, но темнота совсем иного рода – она не так страшна, потому что ты знаешь: на смену ей обязательно придет свет.

Через несколько минут после того, как мы начали спуск, по стене каньона прокатилась дрожь, как будто глубоко внутри наконец сработал какой-то мощный механизм, и вслед за тем из пещеры над нами вырвался столб огня. Мы замерли, вжались в стену, но больше ничего не случилось.

Мы потихоньку ползли вниз, на расстоянии десяти футов друг от друга. Мне казалось, что это никогда не закончится. Через каждые несколько ярдов я останавливался, чтобы перевести дух и сфокусироваться на стене перед собой. А под нами была вода. Пригодная для питься или нет – я понятия не имел, да и какая, в сущности, разница? Мы все равно напьемся из реки Колорадо.

Ниже, еще ниже, пусть чудовищно медленно, но зато – все вместе.

И мы спустились.

Глава 55

Оказалось, шлюпка привязана прямо под нами – вот уж повезло так повезло! Друг за другом мы попадали на дно, перегнулись через борт и зачерпнули воды: сделали по глотку, помня о том, что сразу много нельзя, и умылись. Вода была совершенно ледяная. И на вкус – как обычная вода из нашего, живого мира. Как же это было восхитительно!

Потом выяснилось, что ни один из нас не представляет себе, как далеко мы от цивилизации. Навигатора у нас с собой не оказалось: увы, он так и остался в главном зале наверху, потому что Молли забыла положить его к Пьеру в рюкзак. Мой телефон, едва я попытался им воспользоваться, разрядился окончательно. Но даже если бы мы и знали, куда нам плыть, по прибытии на место потребовалось бы еще часов шесть, чтобы выбраться из каньона, а на такой подъем у нас попросту не было сил.

Подавленные внезапным осознанием этого, мы молча глядели друг на друга, беспомощно хлопая глазами. Поэтому, когда Кен предложил вернуться на пляж, где мы в начале путешествия разбивали лагерь, и переждать там до утра, все дружно согласились.

Мы с Молли взялись за весла, а Кен отвязал шлюпку. Поскольку мы имели лишь приблизительное представление о том, как управляться с подобным плавсредством, из-за наших хаотичных действий оно едва не перевернулось. Но наконец мы поняли, что от нас требуется, и благополучно отчалили. Чувство было такое, будто мы высадились из космического корабля на таинственную, неизведанную планету.

Примерно через двадцать минут рельеф правого берега реки показался нам знакомым – и действительно, впереди, всего в ста ярдах, виднелся тот самый пляж.

Старательно орудуя веслами, мы направили лодку в его сторону. К этому моменту верхняя часть моего туловища вроде как уже болела меньше, а может, я просто ее не чувствовал. В любом случае борьба с течением – река словно не хотела, чтобы мы изменили курс, и активно противилась нашим стараниям – давалась мне тяжело. Кен увидел, что я едва справляюсь, и встал, решив меня подменить.

И в этот момент огромный плот, бесшумно вынырнувший из темноты, на полном ходу протаранил нас сзади.

Я вывалился из лодки. Мы уже были на мелководье, и я ударился лицом прямо о камни на дне. В голове что-то хрустнуло, и перед глазами заплясали звездочки. Как же мне это надоело!

Встав на четвереньки, я огляделся, пытаясь сообразить, какого черта сейчас произошло, и увидел Пьера. Ему повезло еще меньше, чем мне: он лежал без сознания, а его голова торчала из воды лишь наполовину.

Я схватил его за здоровую руку и потащил на берег. Пьер слегка очухался, принялся отплевываться и судорожно втягивать носом воздух. Молли уже была на берегу. Она поднялась на ноги и повернулась к реке.

Плот, уткнувшись в скалистый выступ, замер на том же месте, где перевернулась наша шлюпка.

А на плоту стояла Фезер.

– Вы, я смотрю, не из тех, кто быстро сдается, да?

Она спрыгнула на гальку. В руке у нее был огромный поварской нож – очевидно, тот самый, с помощью которого Дилан готовил нам еду.

– Дилан сказал, ты ушла, чтобы привести людей из фонда Палинхема.

– Они скоро будут здесь. Дилан должен был вас прикончить, если вы выберетесь. Это единственное, на что способен этот парень. Вижу, что задание он провалил. Он мертв?

– Да.

– Ну и хорошо. Одним идиотом меньше.

– А он… говорил правду?

– Не понимаю, о чем ты. Дилан – мелкая сошка. Точнее, был ею. И приказа открывать рот ему не давали. Вы – три последних препятствия на моем пути. Избавлюсь от вас, и вся эта история начнет развиваться по моему сценарию.

– По твоему сценарию?

– Естественно, – ответила Фезер. – Ты же не думаешь, что я передам ее в руки этих старых дураков из Палинхема? Тысячу лет они только и делают, что прячутся да разводят философские дискуссии. Они давным-давно забыли, что значит действовать. Это я на вас вышла. Я обнаружила это место. И управлять им буду тоже я вместе со своими людьми.

– Ничего подобного, – возразил я. – Ты просчиталась. Ковчег больше не работает – он вернулся в исходное состояние.

– Я тебе не верю. К тому же мне некогда. Прости, Нолан. В данной ситуации аномалия – это ты. И тебя нужно ликвидировать.

– Три последних препятствия? – вдруг переспросила Молли. – Проклятье, Нолан! – запоздало спохватилась она. – А где же Кен?

И только сейчас я понял, что не вижу Кена – ни на берегу, ни в шлюпке.

– Надо его немедленно найти! – заорала Молли.

– Не двигаться, – приказала Фезер, подступая ко мне. – Пора с вами кончать.

И, выбросив вперед руку, рассекла воздух ножом. Даже мне, человеку, далекому от холодного оружия, было ясно, что передо мной настоящий профессионал.

Я поспешно отступил, но поскользнулся на гальке и начал терять равновесие. Фезер ударила меня ногой в грудь, как раз туда, где зияли раны.

Через полсекунды я уже лежал, распластавшись на спине.

– Сезон второй, выпуск пятый, – прокомментировала Фезер. – Есть ли жизнь после смерти? Совсем скоро мы это узнаем.

Но в этот момент на нее налетела Молли. Она сбила Фезер с ног, и обе они, сцепившись, покатились по песку.

– Беги! – крикнула мне Молли.

Я кинулся к воде. В сорока футах по течению я увидел подскакивающую на волнах голову. По крайней мере, мне так показалось, а вокруг было слишком темно, чтобы сказать наверняка. Но поскольку я не знал, где еще искать Кена, то просто бросился в воду и поплыл.

Никогда не понимал людей, которые боятся летать. Что в этом страшного? Ну, допустим, сидишь ты в брюхе гигантской стальной машины, которая, презрев закон гравитации, несет тебя по воздуху на высоте нескольких десятков тысяч футов, а машине этой уже лет двадцать, и управляет ею какой-то парень, который может оказаться бог знает кем… В принципе, да, звучит жутковато. Но лично меня всегда пугала вода. Особенно океан – безбрежный и не знающий покоя, непредсказуемый в своей свирепой мощи и совершенно равнодушный к нам, людям. А в нынешнем состоянии, когда я едва мог шевелиться от слабости, а в голове стоял непрекращающийся звон, река для меня была сродни океану.

Мне показалось, что несколько дней назад она не была такой бурной. Я надеялся, что эти перемены вызваны недавним ливнем, а не близостью порогов, ведь если дело в них – я просто насмерть расшибусь, иного не дано.

Я поплыл на середину реки, рассудив, что оттуда мне будет лучше видна голова Кена (если, конечно, я не принял за нее что-то другое), да и течение там сильнее.

Совсем скоро я убедился в своей правоте: в тридцати футах от меня действительно несся Кен. Запрокинув голову, хватая ртом воздух, он отчаянно молотил руками по воде.

И снова я потерял его из вида. Но вот он вынырнул, с большим трудом, и на сей раз его отнесло еще дальше по течению.

– Да плыви же, ты, ублюдок! – крикнул я ему, но Кен не услышал. А если бы и услышал – что толку?

Опустив голову в воду, я изо всех сил греб на середину реки, пока наконец не почувствовал, что плыву гораздо быстрее.

Голова Кена снова выскочила на поверхность. Он захлебывался и кашлял, а его руки уже почти не двигались.

Я перестал сопротивляться, решив довериться течению, и сосредоточился на том, чтобы просто держаться на воде и не спускать с Кена глаз.

Да вот только он снова исчез.

И больше уже не появлялся.

Я нырнул, и меня подхватило и закрутило внутреннее течение. Вокруг меня вихрем кружились пузыри, и ничего, кроме них, в этой непроглядной темноте я различить не мог.

Найти здесь Кена казалось совершенно невозможным. Я даже сомневался в том, что мне самому удастся выбраться из этого водоворота.

Меня окружала черно-зеленая тьма, я снова почувствовал знакомое отчаяние: здесь нет света, никогда не было и не будет. Становилось холоднее, тьма сгущалась, и снова бездонная пропасть разверзлась в моем сознании, готовая поглотить меня.

И вдруг – темное пятно.

Прямо передо мной, в кромешной темноте чернело еще более темное пятно.

Меня вынесло на участок, где река делала поворот. Лунного света здесь было больше, и теперь я хорошо видел очертания человеческой фигуры. Я бросился к ней. Воздуха в легких почти не осталось, но если вынырнуть – потом я уже ничего не увижу. А сейчас Кен всего в десяти футах.

Его быстро несло вниз по течению. Руки у него были подняты, ноги вытянуты вперед, глаза распахнуты. Рот он изо всех сил старался держать закрытым.

Я подплыл к нему и обхватил сзади за грудь. Я очень надеялся хоть на какую-то помощь с его стороны, но Кен, к этому моменту уже открывший рот, навряд ли даже понимал, что я рядом.

Гребя одной рукой и судорожно работая ногами, я вдруг ощутил удар – одна нога во что-то врезалась. И я даже не сомневался, что это чудовище со щупальцами из того бассейна наверху. Между рекой и бассейном наверняка есть какое-то сообщение, туннель, по которому эта тварь попала в реку, а теперь она здесь, затаилась и ждет удобного случая, чтобы уволочь нас с собой в черную глубину.

Но тут под моей второй ногой оказалось что-то скользкое, и я понял, что это камни, – мои ноги касались дна.

Мои легкие были готовы взорваться, в ушах пронзительно звенело, причем все громче и громче, однако я упрямо отталкивался ногами от камней, двигаясь по направлению к берегу, и вот наконец моя голова вынырнула из воды.

Кен кашлял и хаотично размахивал руками, но главное – он был жив. А я все шел и шел спиной вперед, таща Кена за собой, как вдруг понял, что большая часть моего тела уже над, а не под водой. Еще немного – и мы с Кеном рухнули на каменистый берег.

Я принялся с силой давить Кену на грудь, пока из его рта не хлынула струя воды. Он снова закашлялся, и я кашлял вместе с ним, опасаясь, как бы не выкашлять легкие.

Когда кашель прекратился, мы еще некоторое время тяжело дышали, приходя в себя.

– Спасибо, Нолан.

– Всегда пожа… Вот черт!

– Что?

– Молли!

Поскольку на этот раз мы двигались против течения, я толкал Кена перед собой, чтобы его не снесло. Мы держались недалеко от берега, хватаясь за все выступы и булыжники, которые попадались нам на пути, за коротенькие толстые деревца, торчащие из воды. Мы спешили изо всех сил.

И вот наконец за поворотом увидели накренившийся плот, а рядом с ним – шлюпку. Мы выбрались на берег и побежали, едва держась на подкашивающихся ногах.

– Нет! – закричал Кен.

На песке лежала женщина.

Верхом на ней сидела другая женщина. В руке у нее был нож, который она подняла, приготовившись снова вонзить его в грудь своей жертвы.

Услышав крик, женщина повернула к нам забрызганное кровью лицо, на котором лихорадочно горели огромные глаза.

– Хватит, Молли, – сказал я.

Но она все равно ударила Фезер еще раз.

Из архивов Нолана Мура

Глава 56

Пять дней спустя мне приснился сон.

Не буду вдаваться в подробности, поскольку, во-первых, сам их плохо помню, а во-вторых, чужие сны, как и стечение обстоятельств чужой жизни, всегда скучны. Причины и того и другого скрыты глубоко в характере самого человека, в его личной истории. Именно поэтому со стороны просто невозможно понять, почему для кого-то тот или иной сон становится настоящей сокровищницей, откуда можно черпать озарения и неожиданные выводы, на которые скуп бодрствующий разум. Поэтому расскажу вкратце. Этот сон снился мне уже третий раз подряд, и ничего удивительного в нем не было. Все-таки я весьма примитивно устроен.

Мне снилось, что я нахожусь в каком-то темном месте. Я сделал что-то ужасное, и теперь ничего уже не будет так, как прежде. Вокруг царит кромешная темнота, но я точно знаю, что стою в туннеле и у меня есть два пути – вперед или назад.

Если пойду вперед – выберусь на свободу.

Назад – вернусь к тому кошмару, от которого бегу.

Сначала, естественно, я выбираю первый вариант. Начинаю ползти вперед, задыхаясь от какой-то вони, и вдруг со всей ясностью осознаю: прежде всего надо покончить с кошмаром, иначе все это бесполезно, – нет там никакого спасения, и будущего тоже нет. Я с трудом разворачиваюсь в этом невыносимо тесном, пыльном туннеле и ползу навстречу своему кошмару. А туннель в прошлое сужается все больше, протискиваться по нему все труднее, однако я продолжаю упрямо ползти назад.

Но я так ничего и не нахожу. Того, что я ищу, здесь больше нет.

Точнее… на самом деле оно все еще где-то здесь. Только теперь намного дальше. Вне досягаемости для меня. И так будет всегда.

Потому что нельзя изменить прошлое.

Когда я окончательно проснулся, часы показывали почти пять утра. Светать еще не начало, однако в спальне было не так уж темно. Потому что, вернувшись в Санта-Монику, я перестал задергивать шторы на ночь.

Натянув спортивные штаны и толстовку с капюшоном, я приготовил кофе и налил его в термос. Потом сгреб сигареты и зажигалку и вышел на улицу. От моей квартиры до аллеи, что тянется вдоль пляжа, всего несколько минут ходьбы. В такую рань тут никого нет, кроме разве что безумных любителей пробежки, которые, с гарнитурой в ушах, уже ведут деловые переговоры, да еще бездомных. Эти либо лежат на траве, распластавшись в позе морской звезды, либо куда-то спешат, толкая перед собой позаимствованную из супермаркета проволочную тележку, нагруженную всякой непостижимой всячиной. Вчера утром – а проснулся я в то же время, и снился мне точно такой же сон – я повернул направо, к пирсу.

Поэтому сегодня двинулся налево, к Венис-Бич.

Шел я медленно. До возвращения в Лос-Анджелес я не отдавал себе отчета в том, что именно и насколько сильно у меня болит. И не только от ударов и столкновений с каменными стенами на завершающей стадии приключения; поясница, например, все еще ныла, напоминая о начале нашего путешествия, когда Джемма врезалась в меня, сорвавшись со скалы. Воистину, последствия от затрещин, которыми награждает тебя жизнь, ощущаешь лишь тогда, когда она берет передышку.

Еще я похудел на семь фунтов, и мне понадобилось несколько дней, чтобы хотя бы немного восполнить дефицит воды в организме. Три дня я провалялся с чудовищной температурой. Кровь в моих артериях и венах буквально кипела. Очень может быть, что через когти той твари, что разодрала мне грудь, внутрь попали какие-то микроорганизмы из бассейна. Мне было так плохо, что я уже подумывал, не показаться ли врачу. Но потом рассудил, что навряд ли у него нашлись бы антибиотики против неизвестных науке бактерий. Поэтому все эти три дня я пролежал дома, обливаясь потом под одеялом, и в конце концов жар отступил.

Не уверен, что дело было в моем мощном иммунитете. Вполне вероятно, что микроскопических захватчиков моего организма постигла та же судьба, что и их более крупных собратьев там, в туннелях. Их программа дала сбой, и, возможно, причиной этого сбоя стало то, что мы с Пьером вытащили из бассейна несколько шаров. Они погибли, распались на составляющие.

Наверное, в их программу изначально был заложен определенный срок службы. Видимо, он заложен во всех нас.

Сегодня, слава богу, я чувствовал себя получше. Организм мобилизовал силы и принялся ремонтировать сам себя, восстанавливать равновесие. Равновесие в случае мужчины сорока с лишним лет – это не совсем то состояние, в котором он ощущает себя юным и всемогущим богом, ну да ничего. Я все равно радовался его возвращению.

Мозг тоже стремился восстановить баланс, и процесс этот отчасти был вполне осознанным. Я часто думал о том, что произошло. Некоторые фрагменты я уже не мог вспомнить четко. События, которые так остро и болезненно проживались в реальном времени, потеряли яркость. Такова уж особенность нашего мозга, благодаря которой мы, перенеся травму, снова становимся самими собой. Истощенность и обезвоживание тоже сыграли свою роль. Какие-то моменты и вовсе напоминали сон, наподобие того, что снился мне сегодня.

Вот только я знал, что сном они не были.

Думаю, вы сами сможете догадаться, что занимало мои мысли больше всего. Разве мог я представить, что когда-нибудь вцеплюсь мертвой хваткой в горло человека, прервав тем самым чью-то жизнь? Или что когда-нибудь я окажусь на затерянном бог весть где пляже и буду смотреть, как его песок обагряется кровью, стекающей с поварского ножа, который я только что осторожно вынул из крепко сжимавших его женских рук? Когда Кен помог Молли подняться и Пьер приковылял к месту событий, мы еще долго там стояли, погруженные в глубокое молчание.

Потом нам пришлось решать, что же делать дальше.

После долгих споров мы положили тело Фезер в шлюпку и поплыли назад, вверх по реке. Там мы с Молли подняли ее по стене, до отверстия в скале. Хотя, вообще-то, Фезер была хрупкой, но не бывает легких мертвецов. Их тела – словно черные дыры, втянувшие в себя события и прожитой жизни, и так и не наступившего будущего.

Это было мучительно тяжело и опасно, и нам понадобилась целая вечность, чтобы втащить ее наверх. Мы отнесли Фезер вглубь пещеры. Несмотря на все зло, которое причинила нам эта женщина, и даже на ее попытки собственноручно с нами расправиться, оставлять ее здесь казалось неправильным.

Но что еще мы могли сделать? Похоронить ее на пляже или выбросить труп в реку? Но тогда мы бы точно подставили себя под удар. Можно было дождаться утра, погрузить тело на плот и, добравшись до цивилизации – а путь нам еще предстоял долгий и изнуряющий, – сдаться на милость полиции.

Кстати, Молли и Пьер единодушно высказались именно за этот вариант. Ведь Фезер пыталась нас убить, говорили они. Доказать это будет нетрудно. А вот мы с Кеном в это не особо верили. Да, прятать труп – это мерзко. Но если мы заявимся в полицию с якобы случайно обнаруженным телом какой-то незнакомки, наш потрепанный внешний вид обязательно вызовет массу вопросов. В результате начнется расследование, в котором главными подозреваемыми окажемся именно мы. Быстро всплывет, что в отеле, где мы остановились, Молли почему-то забронировала не четыре, а пять номеров. И чтобы выкрутиться из этой передряги, придется рассказать, как все было на самом деле. И о нашей находке в том числе.

Молли с Пьером снова были «за». Ведь они считали, что так будет правильно. Нужно обо всем поведать миру. Открыть людям глаза.

Эти двое были еще совсем молоды. Наверное, нужно пожить на свете немного дольше, чтобы понимать: некоторые тайны должны оставаться тайнами. Мир к ним не готов, и вверить в руки людей это новое знание попросту опасно. Поэтому оно должно быть скрыто. Любой ценой.

Когда мы с Молли вернулись в шлюпку, разразился новый спор, точку в котором поставил я, завив, что по крайней мере там, наверху, тело Фезер будет в безопасности. И если мы все-таки решим явиться в полицию с повинной, то сможем сообщить властям, где лежит труп.

Потом мы подремали несколько часов, а утром отправились в путь. Доплыли до нужного места. Выбрались из каньона. Поехали в отель, забрали вещи. И вернулись домой.

Я думал, что примирился с нашим решением. Но время шло, дни неторопливо сменяли друг друга, и я все отчетливее понимал: да ничего подобного.

Там в темноте остались лежать два тела. Три, если считать Джемму, а точнее, то, что от нее осталось. Хотя они с Диланом наверняка сгорели, превратившись в пепел, в том очистительном огне. Мы не были виноваты в смерти Джеммы, но легче мне от этого не становилось. Получив неприятное письмо, можно выбросить его в мусорную корзину, но забыть о том, что прочел, ты уже не сможешь. Можно спрятать тело в самом глубоком туннеле, и никто никогда об этом не узнает. Но ты-то сам знаешь.

Оно всегда будет там – даже если превратится в прах.

И в твоих собственных туннелях тоже полно таких трупов. Это твои поступки, ошибки, секреты. Чувство вины за какие-то моменты в прошлом – как черные угли среди ярких звезд, рассыпанных по небу твоей души. События, выходящие за пределы твоего понимания. Аномалии. Ты в изумлении взираешь на все это и спрашиваешь себя: «Как же это, черт возьми, получилось? И что мне теперь делать?»

Но правда в том, что, лишь сворачивая с прямой хоженой тропы – по которой можно шагать много-много лет, а потом не вспомнить ни дня из этого пути, – у нас есть шанс добраться до места назначения. И по-настоящему узнать самих себя.

Именно аномалии делают нас теми, кто мы есть.

Осознание этого не приносит облегчения и не избавляет от чувства вины. Даже по прошествии времени.

Я поймал себя на том, что последние сутки какая-то часть моего сознания (а именно та самая, которой я практически не пользовался с того дня, когда протопал на своих двоих от Голливуда до пляжа, где решил, что сценаристом больше быть не хочу) работает над историей произошедшего. Вспоминает факты, переписывает их заново, придумывает новый финал.

Наконец вчера, перед тем как я отправился спать, в моей голове созрела альтернативная версия событий, в которой вся ответственность за смерть трех человек ложилась исключительно на мои плечи, а о пещере Кинкейда не упоминалось вообще.

Я собирался ее записать и отправить Кену, с наказом выучить новый сценарий и проследить, чтобы остальные сделали то же самое.

Потому что все это было правдой. Если бы я не потащил всех нас в эту экспедицию, эти трое были бы сейчас живы. А остальные четверо не просыпались бы по утрам в страхе, что рано или поздно их постигнет кара – и не только Божья.

Наверное, есть люди, которым нечистая совесть не мешает радоваться жизни.

Но я к ним точно не принадлежу.

Я дошел до того места, где аллея поворачивает на пляж, и, вынув из пачки сигарету, присел на низкую стену лицом к океану. Было еще слишком рано и потому безлюдно. Я курил, задумчиво глядя на песок перед собой.

Через несколько минут к моим ногам упал какой-то предмет. Не сразу сообразив, что это такое, я наклонился и поднял его.

Цепочка с подвеской-анкхом. Последний раз я видел такую у Фезер, когда мы с Молли оставили ее тело в пещере.

Рядом со мной присел какой-то человек. Поворачиваться к нему я не стал, но отметил про себя, что он очень высокого роста. Незнакомец молчал.

– И что теперь? – спросил я.

– Не бойтесь, расправы не будет, – ответил он низким, мелодичным голосом. – По крайней мере, с нашей стороны.

– Почему?

– Мы не видим в этом смысла. В результате ваших действий месту был нанесен критический урон. Примите поздравления, мистер Мур. Вам удалось вывести из строя самое важное устройство на планете.

– Но Кен всего лишь разбил консоль в одном бассейне.

– Все начинается с большого бассейна. Он создает тех, кто очищает Землю, подготавливая ее к новому циклу. Выпустить только их – значит подписать планете смертный приговор. На данный момент все следы уничтожены. Вход мы запечатали.

– Кинкейд тоже пытался.

– На этот раз работа была сделана более тщательно.

– Но ведь есть и другие?

– Да. Внутри мы обнаружили помещение с чем-то наподобие карты. Вы там были?

– Возможно.

– Видели маркеры, указывающие на расположение таких же мест?

– Нет, – солгал я. – Ничего такого там не было.

– Я вам не верю.

Наконец я повернулся, чтобы взглянуть на своего собеседника. Да, он был высок, но не настолько, чтобы, увидев его на улице, люди тыкали в него пальцем. Лицо широкое, с крупными, но пропорциональными чертами. Уловить в нем что-то странное, не совсем человеческое, мог только я – потому что у меня была возможность хорошо рассмотреть лицо гиганта, который чуть не прикончил меня в той пещере. Но все остальные попросту решили бы, что перед ними баскетболист.

– Допустим, видели, – произнес я. – И что это меняет?

– Пока ничего. Я постараюсь выразиться так, чтобы вы меня поняли. Всегда дешевле не снимать фильм. А людей обычно лучше не убивать. Если только они не начинают говорить лишнее.

– И кто нам поверит?

– Никто. Но мы потратили очень много времени на то, чтобы наш секрет остался секретом. Ведь наша миссия состоит не только в том, чтобы отыскать, – но и в том, чтобы сохранить находку в тайне. Время для обновления еще не пришло. И этим процессом никогда не будет управлять один-единственный человек – ни женщина, ни мужчина. Это должно оставаться тайной. Так что постарайтесь.

– Не имею ничего против, – сказал я.

– Будьте осторожны, мистер Мур. И навсегда выкиньте это из головы. Надеюсь, больше мы с вами не встретимся.

Он встал и пошел прочь.

Я посидел еще немного, глядя на океан. И вдруг осознал, что стремился взять на себя ответственность за смерть трех человек не только потому, что считал себя виноватым. Мною руководил еще и страх. Самый обычный страх. Понимаю, гордиться тут нечем, но зато честно.

Я не стал писать письмо Кену.

А следующей ночью вообще не видел никаких снов.

Глава 57

Пару дней спустя мы с Кеном сидели во внутреннем дворике «#Колд Бруз» в Санта-Монике – дурацком хипстерском то ли баре, то ли ресторане, который открылся совсем недавно. Мы единодушно решили, что он еще более дурацкий, чем та хипстерская забегаловка, которая была здесь раньше, зато терраса тут приличная и ассортимент спиртного радует. А мне большего и не требовалось – по крайней мере, на данный момент, пока раны и воспоминания были еще слишком свежими.

Я позвонил Кену сразу, как только вернулся домой, и все ему рассказал. Мы порассуждали о том, чего хотел этот мужик и можно ли ему доверять.

И сошлись на том, что да, можно.

За обедом мы продолжили разговор, придерживаясь того же мнения. Мы многое обсудили, но запас тем не был исчерпан даже наполовину. Кен, уже в пятый раз, отлучился в туалет, а когда вернулся, был очень серьезен.

– Кстати, вот еще что. Узнал вчера, что тот участок Гранд-Каньона закрыли для посещения. Якобы там замечена «сейсмическая активность».

– Наверное, приборы зафиксировали-таки вибрацию от падающих шаров.

– Ну да, и такое может быть.

– В смысле? Ты что, думаешь, это дело рук ребят из фонда?

– Этого нельзя исключать. И вот еще кое-что.

Он положил передо мной статью, распечатанную с одного сайта, известного своей тягой к экстравагантным новостям. В статье сообщалось, что в Гранд-Каньоне обнаружили останки какого-то странного существа. Правда, на поверку это существо оказалось всего лишь мастерски выполненной куклой. Дело в том, что в одной из пещер каньона снимают фильм в жанре научной фантастики и киношники просто потеряли куклу.

– Полная чушь, – сказал я. – Статья сфабрикована. Ты сам прекрасно знаешь, что мы не от спецэффектов убегали.

– Само собой, приятель, знаю. Вот только эта новость уже у всех на слуху. И если мы что-то вякнем – нас поднимут на смех. Между прочим, я вчера им туда письмо написал.

– Куда? На сайт?

– Нет. В фонд Палинхема.

– Господи, Кен, зачем? Мы же договорились не высовываться!

– Договорились. Но после пары стаканов я сказал себе, цитирую: «А насрать». Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь испуганно озираться по сторонам: а не подкрадывается ли ко мне кто-нибудь, чтобы снести башку? Допустим, тот парень не соврал и мне это не грозит. Но лучше убедиться наверняка.

Я и сам об этом думал, но у меня, в отличие от Кена, дальше мыслей дело не пошло.

– И?..

– И я черкнул им пару строк. Экспедиция, мол, окончилась неудачей, никакой пещеры мы не нашли.

– А они что?

– Время было позднее, так что на быстрый ответ я не надеялся. Однако незадолго до полуночи пишет мне какой-то парень, имя незнакомое. Ничего страшного, говорит, бывает. Но мы тут пересмотрели внутренний бюджет и, как результат, больше не можем финансировать вашу передачу.

– Кто бы сомневался. И чем теперь займемся?

Кен пожал плечами:

– Не знаю. В выходные хочу отвезти жену в Палм-Спрингс. Поболтаем, когда вернусь. Уверен, что новый сезон на «Ютубе» состряпаем без проблем.

– А команда-то у нас осталась? Как Молли?

– В порядке. Вчера опять с ней виделся. Ходит по-прежнему отрешенная, но по сравнению с последним разом – небо и земля. Скоро это снова будет наша старая добрая Молл, которую мы любим, так что даже не сомневайся.

– Надеюсь, ты прав.

– Конечно прав. Мы поговорили, и я, со свойственной мне деликатностью, которую почему-то никто не ценит, спросил, как она себя чувствует после происшествия.

– Какое именно событие из бесконечного множества несчастий, произошедших с нами, ты называешь происшествием?

Кен быстро огляделся. За то время, что мы здесь сидели – а сидели мы несколько часов, пробуя местное крафтовое пиво в строго алфавитном порядке, – посетители успели по большей части разойтись, но Кен все равно понизил голос:

– Происшествие с участием Молли и здоровенного ножа, дебил.

– А-а-а.

– Я сказал: «У тебя не было другого выхода, поэтому не надо себя винить».

– А она?

– Посмотрела мне в глаза и ответила, что ни на секунду не пожалела о содеянном. И добавила, что наконец-то убила монстра, крадущегося в ночи. Ты в курсе, про что она?

– Возможно, – кивнул я.

– Ну и ладно. Короче, Молли в норме. Или скоро будет. Она велела передать тебе привет. Как по мне, то под приветом подразумевалось опасливое обожание с ноткой отвращения. И еще сказала, что купила тебе новую рубашку. Так что да, она в команде.

– А Пьер?

– Говорил с ним сегодня утром. Ему скоро предстоит операция на плече, но ничего серьезного. Бедняга до сих пор горюет о своих дисках.

– Неужели ни одного целого не осталось?

– Не-а. Рюкзак ведь в воду упал, помнишь? Плюс половину дисков еще до этого раздавило… Так что прости, дружище. У нас ничего нет. Ни единого кадра. Никаких доказательств.

– А сам-то Пьер как?

– Голос у него обычный, только… очень тихий.

– Дилан, – догадался я. – Мы ведь вдвоем с ним разобрались.

– Точно. А я снес полбашки тому… В общем, всем нам там пришлось невесело, но, учитывая характер событий, лучше никому об этом не знать. Даже если, как сказал тот мужик, все следы уничтожены.

– Дело не только в этом.

– Не только. Я ведь тоже не понаслышке знаком с угрызениями совести, приятель. И кошмары мне тоже снятся.

– Последние пару дней я часто об этом думаю, – признался я. – Фезер с Диланом загнали нас в угол, навязав свои правила игры. И я рад, что выиграли мы.

– Согласен на все сто.

– Но вот Джемма…

– Я как раз собирался тебе о ней рассказать. Джемма – совсем другой случай. Поэтому я кое-что сделал…

Кажется, я еще никогда не видел у Кена такого смущенного выражения лица.

– Что ты сделал, Кен?

– Связался с тем сайтом, где она работала.

– Что?

– Подумал, вдруг получится раздобыть адрес ее бойфренда или родственников – кого-то, кому я мог бы аккуратно сообщить новости. Поговорил с редактором и выяснил, что никаких сведений о ней у них нет, кроме адреса ее электронной почты и номера банковского счета. Тогда я нанял одного парня, который работал на меня несколько лет назад, когда некий говнюк из агентской братии пытался меня кинуть. Это длинная история, я тебе потом расскажу.

– Что за парень?

– Частный сыщик. Попросил его раскопать хоть что-нибудь о нашей Джемме.

– И?..

– Родителей нет: отец умер от рака, мать погибла в автокатастрофе. Ни братьев, ни сестер, вообще никаких родственников. Есть пара друзей, но не так чтобы очень близких. Один из них сказал, что Джемма была одержима работой. Мой парень разузнал адрес и проник в ее жилище. Очень добросовестный сыщик.

– Господи, Кен!..

– Знаю, знаю. Но и там не оказалось ничего интересного. Крошечная квартирка. Одежда, какая-то мелочовка, пара фотографий – отца и матери, надо полагать. Единственная заслуживающая внимания деталь – огромный постер над кроватью; судя по всему, висит там уже давно.

– Что за постер?

– Вид на Землю из космоса. И внизу написано маркером: «Оставь свой след. Люблю тебя. Папа».

Некоторое время мы сидели, глядя друг на друга и думая о том, что по нашей вине этого уже никогда не произойдет.

Когда наши бокалы почти опустели, Кен взглянул на часы.

– Торопишься куда-то?

– Нет, – ответил он. – Просто есть дела поважнее, чем трепаться с балбесом вроде тебя. Пойдем покурим, а потом я сваливаю.

Мы стояли на тротуаре и курили, мужественно снося гневные взгляды фанатов здорового образа жизни и прочих лишенных слабостей и изъянов людей.

– Получилось вытащить фотографии из телефона?

– Увы, – сказал я. – Как только вернулся в Санта-Монику, сразу про них вспомнил. Оба снимка, что я сделал в комнате с картой, оказались пустыми. Никакой плиты с геометрическими фигурами: только серый зернистый туман. Через какие только редакторы я их ни прогонял – бесполезно. Вероятнее всего, это из-за специфического освещения в комнате: телефон его попросту не воспринял.

– Ясно. Но ничего. Мы ведь знаем, что мы видели.

Да, знаем, хоть этому знанию и суждено навсегда остаться тайной. Доказательств-то не осталось. К тому же мне недвусмысленно намекнули, что соваться на эту территорию не стоит. Но прежде всего, мы сами обрекли себя на молчание, когда, оказавшись в безвыходной ситуации, переступили черту дозволенного. И этого уже не отменить.

Тем не менее мы знаем, что мы видели. Не доверяя своему ноутбуку, я завел в Интернете, на одном защищенном сайте, дневник, куда начал записывать результаты своих размышлений. Не исключено, что великие цивилизации древности исчезли с лица Земли в результате процесса чистки, который был запущен с целью подготовки планеты к новому циклу. А огромные скелеты, найденные в США и других странах, вполне могут быть доказательством того, что оставшиеся в живых «уборщики» смешались с человеческой расой еще на заре ее развития. Отсюда и упоминания о гигантах, которых немало в мифах и легендах. Об этом даже в Книге Бытия сказано: «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им». И кто знает, может быть, сегодня на Венис-Бич я беседовал с потомком одного из таких исполинов?

Тот, кто стоит за пультом управления, пока не спешит. Наверное, этот человек – или целый народ – пока еще верит в нас, несмотря на то что мы все больше ожесточаемся и не учимся на собственных ошибках. Или он действует по какому-то другому, не очевидному для нас плану?

Но оглянитесь вокруг. Лично мне кажется, что у нас не так уж и много времени до того, как текущий эксперимент будет признан провальным.

– В общем, как вернусь – поговорим, – сказал Кен. – Но пока меня не будет, подумай над темой следующего выпуска. Могу подкинуть идею: на паре мутных форумов упоминали каких-то «соломенных людей».

– Это еще кто?

– Понятия не имею, приятель. Никто не знает, существуют ли они вообще. Но тема занятная.

– Ладно, – согласился я. – Пусть будут «соломенные люди».

Тут только я заметил, что Кен постоянно оглядывается.

– Ты чего?

Я взглянул поверх его плеча и увидел женщину, которая шла в нашу сторону.

– Кен, а она-то тут какого черта делает?

– Судьба у вас такая – ехать одной дорогой, – сказал он. – А я просто напомнил, где вы забыли машину.

И, подмигнув, зашагал прочь.

Кристи остановилась в нескольких футах. Как всегда, уверенная в себе, красивая, сдержанная. Было видно, что она чувствует себя слегка не в своей тарелке. Уверен, что и я сам производил точно такое же впечатление. Если опустить первые три пункта.

– Привет, – произнес я.

– Привет.

– Как там на Аляске?

– Ужасно холодно. И мы совсем ничего не нашли.

– Обидно.

– Ничего, жизнь продолжается.

– Знаешь, как говорят: главное в поиске – не результат, а…

– Нолан, заткнись, – сказала она. – Лучше купи мне выпить.

Мы пошли во дворик, сели за стол и проговорили до позднего вечера.

Благодарности

Громадное спасибо моим агентам Джонни Геллеру и Дженнифер Джоэл, а также Кейт Купер; моим редакторам Уэсу Миллеру, Софи Орм и Мириам Метуи; Эллен Голдштейн-Вейн, Линдси Уильямс и Люку Спиду – за все их усилия и проявленный энтузиазм; Стивену Джонсу и Адаму Саймону – за дружбу и поддержку; журналу «Фортин таймз» и лично Биллу Корлиссу и Чарльзу Форту – за постоянное напоминание о том, что мы живем в удивительном мире, тайны которого нам еще только предстоит открыть; Тес и Элеанор, а также Поле и Нейту.

Примечания

1

Feather – перо (англ.).

(обратно)

2

Перевод Е. Костюкович.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Часть 2

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

Часть 3

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg