«Первая жизнь, вторая жизнь»

Первая жизнь, вторая жизнь (fb2) - Первая жизнь, вторая жизнь 1110K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Геннадьевна Володарская

Ольга Володарская Первая жизнь, вторая жизнь

От автора

Уважаемый читатель, приветствую тебя (будем на «ты»?). Спасибо за то, что погружаешься в мир, придуманный мной. Тот, кто уже знаком с моим творчеством, понял, как я люблю истории, в которых переплетаются прошлое и настоящее. И свое неравнодушие к старинным постройкам я тоже не скрываю. В каждом населенном пункте — не важно, в Лиссабоне, Праге, Берлине, родном Нижнем Новгороде или крохотном Володарске, где прошли мое детство и юность, — я нахожу здание, в которое влюбляюсь. Я брожу рядом, сижу на его ступенях, заглядываю в окна, если есть возможность, попадаю внутрь. И все время фантазирую, представляя тех, кто жил в нем когда-то. В этой книге я возвращаюсь к любимой теме.

Но есть еще одна. Я скептик и атеист. Не верю в экстрасенсов, гадалок, колдунов… Порчу, сглаз и приворот. Но фантазировать на эту тему мне нравится. Поэтому в данном романе будет и мистика…

И немного расследования. Мои романы — это не классические детективы. Скорее насыщенные событиями истории, в которых происходит что-то из ряда вон — как правило, убийства. Ольге Володарской интересны судьбы людей, и не сами преступления, а обстоятельства, к ним приведшие.

Прошу не ставить штампов, а просто погружаться в рожденную моим воображением историю.

Часть первая

Глава 1

Они были давно знакомы, тесно общались, но не дружили…

Дружили их отцы. А Виталя Пименов и Сема Ткачев были вынуждены контактировать друг с другом на семейных праздниках и в поездках на курорты. Еще общаться на переменках, поскольку учились в одной школе. У отцов ребят был общий, весьма крупный и процветающий бизнес, и мужчинам хотелось, чтоб их жены и дети подружились. Мамы ребят быстро поладили, а Виталя с Семой плохо находили друг с другом общий язык.

Они были очень разными. Первый — типичный отпрыск нового русского, избалованный, капризный, высокомерный, изводящий преподавателей и прислугу. Второй скромный, увлеченный чтением и рисованием.

Семен стеснялся того, что его возит в школу шофер, и просил высаживать его на автобусной остановке. Тогда как Виталя подкатывал к крыльцу под громкую музыку, что по его требованию врубал водитель. Учились они в разных классах: Семен был на год младше, и когда пошел в первый, Виталя уже перешагнул во второй. Но получать высшее образование отправились в один год. Ткачев сразу после того, как получил среднее образование, а Пименов решил сделать годовой перерыв в учебе. Отец позволил ему это из-за Семы. Он хотел, чтобы тот вместе с его сыном отправился в Лондон, где юношам и девушкам их круга надлежало получать высшее образование (тогда это был такой тренд).

Сема с детства мечтал стал архитектором. Но, зная, как туго ему даются математика и физика, необходимые для освоения этой профессии, готов был заняться дизайном интерьеров или декором. Виталя в девятнадцать так и не определился с выбором, поэтому за него это сделал папа и отправил того учиться на финансиста.

Ребятам сняли одну квартиру на двоих, по меркам Лондона довольно большую, трехкомнатную. По спальне на каждого парня, плюс гостиная. Сема пытался протестовать, изъявлял желание поселиться в общежитии, но его не послушали.

Под одной крышей с Виталей Ткачев выдержал полгода. Тот вечно водил к себе друзей, они устраивали шумные вечеринки, а поутру невозможно было попасть в ванную, потому что там засела очередная случайная любовница соседа. Семен съехал. Поселился у друзей в халупе на восемь человек. А на следующий год обосновался в общежитии. О том, что Виталя бросил университет, узнал от отца, так как перестал общаться с навязанным родителем «другом». А вскоре старшие Пименов и Ткачев разорвали отношения. И деловые, и дружеские.

Отец Витали кинул партнера, тот набил ему морду и чуть в тюрьму не загремел.

У Ткачевых наступили тяжелые времена. Папа получил условную судимость, лишился бизнеса, на нем повисли долги, и мужчина вынужден был продать дом, две машины. Он с нуля начал новое дело, уже без партнеров.

Семен хотел бросить университет и вернуться домой, чтобы ему в этом помогать, но его уговорили остаться и закончить обучение. Благо оно было оплачено полностью, а за общежитие парень отдавал из собственных денег — вместе с друзьями они занимались дизайном веб-сайтов. У отца все более-менее наладилось уже через три года. Когда Сема вернулся в Россию, его родители и младшая сестренка уже не бедствовали. От Семиной бабушки, у которой вынуждены были поселиться, переехали в отдельную квартиру, пусть всего лишь двухкомнатную и в спальном районе. Соседи считали их не просто благополучными, а обеспеченными.

Знали бы они, как жили Ткачевы еще пять лет назад! А каким черноволосым красавцем был глава семьи! Высокий, косая сажень в плечах и небольшой, уютный животик, от которого млела мама. Но переживания последних лет не прошли даром. Ткачев старший поседел, похудел, осунулся. А в сорок два умер от обширного инфаркта. Фирма досталась Семену. Не архитектурная, даже не строительная.

Ткачев занимался канцтоварами. Имел четыре магазина и склад. Ручки, степлеры, бумага и прочая дребедень пользовались неизменным спросом у учащихся и офисных работников, что позволяло фирме всегда быть в плюсе. Сема принял на себя управление ею. Когда вник, понял, как можно расшириться и выйти на новый уровень. Он ввел продажу через интернет (тогда это еще было в новинку), бесплатные образцы товаров, доставку прямиком со склада. Сема всего себя отдавал делу отца, забыв о своем, любимом. Теперь он глава семьи и обязан заботиться о матери и сестре.

Выдохнул только в тридцать. Но оказалось, что он многое забыл, чему его учили в Англии, а еще упустил новое, современное, модное. И опять взялся за учебу. На сей раз образование получал на родине. Маме с сестрой купил дом — они хотели именно его. Себе квартиру-студию на последнем этаже высотной новостройки, где только пил по утрам кофе и ночевал. Архитектурно-дизайнерское бюро, открытое Ткачевым, быстро стало популярным у среднего класса. Семен был доволен, но не счастлив. Проектировать коттеджи, перепланировать квартиры, вдыхать новую жизнь в старые, потерявшие вид вещи — это прекрасно, но… Хотел творить. А по мнению мамы, «вытворять».

О Пименовых Сема старался не вспоминать все последние годы. О старшем не получалось: он считал его предателем, Иудой и винил в смерти отца. А о младшем Ткачев благополучно забыл. И не друг он ему, и не враг… а так.

И вот спустя столько лет Виталя сидит перед Семой. Улыбается искренне. Он на самом деле рад видеть давнего приятеля. Зубы белоснежные (поставлены дорогущие виниры), на щеках ямочки. Виталя хорош собой, но полноват и выглядит старше своего возраста.

— Сема, ты вообще не изменился, — выдал Пименов во второй уже раз. — Подумать только, столько лет прошло, а ты все тот же ушастый дрищ в стоптанных кедах.

На самом деле Ткачев худым не был — стройным да. И уши у него оттопыривались несильно. А кеды он на самом деле обожал с детства. И носил модные, дорогие. Что в детские годы, что сейчас. Даже если нужно было принарядиться, он не изменял привычной обуви: просто выбирал кожаную, максимально приближенную к классической. А Виталя выглядел барином. Щетина ухожена, волосы уложены и подкрашены на висках, костюм от какого-нибудь итальянского дизайнера (Сема не разбирался, но видел — вещь хорошая), часы из платины, из нее же кольцо, а ботинки начищены так, что в них можно увидеть свое отражение. Однако второй подбородок щетина, ухоженная в барбершопе, не скрывала, средиземноморский загар не маскировал мешки под глазами, а руки с безупречным маникюром чуть потрясывались.

Сема понял, что Пименов с похмелья. И гулял он не день или два. Пил неделю, не меньше. Это не был запой, просто такой образ жизни.

Виталя любил куролесить. Рестораны, клубы, девочки. Он был по натуре гедонистом. Обожал услаждать себя. Но в двадцать лет организм легко справлялся с тем, что его используют на полную катушку. Но когда тебе за тридцать… Надо уже задумываться.

В свои студенческие годы Виталя внешне был не просто собою хорош — невероятен. Девушки от него млели. И дело не в том, что он был стройнее, глаже. Не в растрепанных иссиня-черных волосах. Не в одежде, такой, не как у всех, но идеально сидящей, независимо от фасона. Не в улыбке, прекрасной и без виниров. В глазах. Изумрудно-зеленых. Лучащихся. Озорных. Он вел себя отвратительно, как правило, но тем, кто его хорошо не знал, казалось… Это он не со зла. Как-то он во время ссоры избил случайную подружку. Не сильно, но отметины на теле оставил. Она хотела вызвать полицию, но Виталя так смотрел на нее: чисто, открыто, просяще… Что она поверила в то, что его жестоко наказывала мама в детстве, а девушка на нее похожа и он, будучи пьяным, просто их перепутал и хотел защититься.

Сейчас глаза Витали потухли. Стали уставшими, скучающими. Из-за них и вся внешность как-то поплыла, а никак не из-за двух десятков лишних кило.

— Не ожидал тебя увидеть, — сказал Сема. — Чай, кофе? — Виталя мотнул головой. — Есть виски. Пятнадцатилетний.

Было десять утра, Пименов явился к открытию, но кого это смущало?

— А вот от него не откажусь. Вчера круто погуляли с друзьями.

— Ты не за рулем?

— У меня водитель.

Сема подошел к шкафу, где стоял алкоголь, подаренный благодарными клиентами. Все знали, что он ценитель виски. Только пил его Ткачев под меланхоличное настроение, вечерком, обычно сидя на террасе маминого дома. Закутавшись в плед, на кресле-качалке, он попивал солодовый напиток мелкими глотками и смотрел на дождь… Именно в дождь на него накатывала меланхолия. Мама и сестра знали об этом. А еще о том, что Сема в такие периоды хочет побыть в одиночестве, и не мешали.

Когда виски был налит и подан Витале, Семен спросил:

— Что тебя привело ко мне?

— Хочу привести тебя к успеху!

— Вот оно как, — хмыкнул Семен. — И каким же образом?

— Все расскажу, покажу… Но чуть позже. Сейчас мне хотелось бы что-нибудь сожрать. — Кто бы сомневался. Виски он выпил залпом. — В вашей конторке есть что-нибудь съестное?

— Найдем. Я распоряжусь.

— А я себе еще налью.

Он деловито взялся за бутылку и плеснул себе вторую порцию. А Сема тем временем дал распоряжение помощнице.

— Ты вообще как? — спросил Виталя, пригубив и вальяжно откинувшись на спинку кресла.

— Как видишь, неплохо.

— Да как раз я вижу, что фиговенько.

— Потому что тот же дрищ в стоптанных кедах?

— Не, это твой выбор, ты всегда был скромнягой… Но офис у тебя так себе. Работников мало. И я навел справки — ни один важный человек тебя не знает, то есть работаешь на нищебродов.

Сема коротко хохотнул. Он отвык от таких людей, как Виталя. Хотя даже в те времена, когда их семья купалась в роскоши, подобных было немного. Все больше нормальные. Но попадались даже горничные с пафосом. Они свысока посматривали на тех своих коллег, что убирались в обычных коттеджах из жалких четырех комнат.

— Я занимаюсь любимым делом и получаю за это деньги, которых мне вполне хватает, — спокойно ответил Семен. — А как твоя жизнь протекает?

— Шикарно. — И с ухмылкой добавил: — Как видишь! — А затем обвел себя свободной от стакана рукой, как экскурсовод статую Давида.

— Работаешь?

— Занимаюсь разными проектами. Инвестирую.

«Папины деньги», — мысленно добавил Семен. Старший Пименов взлетел так высоко, что шея затечет, пока смотришь, где он оказался. «Форбс» каждый год его включает в список богатейших людей России. Не в ТОП-10, но тридцатку он много лет не покидает. Не так давно занялся политикой. Еще женился на баронессе и метит также в высшее общество Англии.

Если бы он явился сейчас к Семену, тот не стал бы с ним разговаривать. Если бы Уголовного кодекса не боялся, долбанул бы его по голове чем-то тяжелым.

Старший Пименов был единственным человеком, которого он ненавидел. Но дети за отцов не отвечают. И Виталя просто ему как человек не нравился. Однако встретился с ним, предполагая, что тот сможет принести доход его фирме и вывести на новый уровень.

Конечно, не нищеброды были клиентами Ткачева, но люди в средствах, пусть и немалых, ограниченные, имеющие традиционные вкусы, стремящиеся скорее к комфорту, чем к красоте и необычности… А он хотел творить… Или все же вытворять?

— Сейчас я задумал нечто грандиозное, — продолжил Виталя, допив вторую порцию виски и заметно порозовев.

А тут и помощница Семена явилась с подносом. На нем крекеры, оливки, твердый сыр.

— Что, икры нема? — повесил уголки своего рта Пименов. — М-да… А говоришь, все хорошо. Бедненько у тебя, Сема! Но я помогу тебе выйти на новый уровень.

— А можно ближе к делу? У меня куча дел.

— Отмени все. Перед тобой тот, кто прославит тебя и, как следствие, сделает богатым.

Семен предполагал услышать что-то вроде: «Войди со мной в долю, и через кратчайший срок мы не только отобьем затраты, но и получим прибыль».

Перед тем как встретиться с Ткачевым, он наверняка навел справки и сделал вывод, что у того средства имеются. А вот у самого Витали как знать… У отца новая семья, трехлетний ребенок. Опять же на плотно засиженную политическую жердочку даром не вскочишь. А содержать великовозрастного детину-транжиру ох как накладно… Да и надоело. Сколько можно?

«Если я прав и мне сейчас представят бизнес-проект, откажусь, — сказал себе Семен. — Даже если предложение будет заманчивым. С кем угодно в долю войду, только не с младшим Пименовым…».

— Я уже говорил, что задумал нечто грандиозное? — спросил Виталя, после того как прожевал горсть оливок.

Сок стек по его подбородку, и он вытер его рукавом своего дорогущего пиджака.

— Минуту назад.

— Да. Так вот, я хочу, чтоб ты стал частью проекта.

— Денег не дам.

— Мелочевку свою оставь для покупки новых кед… и подаяния нищим. У меня есть не только бабки, но и идея, а также объект, который я хочу отдать тебе на растерзание.

— Какой? — осторожно спросил Сема.

— Сейчас покажу. — Он открыл сумку из кожи крокодила (а какой еще?) и достал из нее планшет. Выведя на экран фотографии, протянул его собеседнику. — Как тебе?

— Это что за развалюха?

На снимках было запечатлено старое, дореволюционное здание со следами былой красоты, но находящееся в ужасном состоянии. И ладно бы в нем не было дверей и окон, так один из углов обрушился.

— Это усадьба князя Филаретова, — принялся объяснять Виталя. — Построена в конце XVIII века.

— По ней заметно.

— До революции она выглядела прекрасно. Открой второй альбом.

— Да, — вынужден был согласиться Семен, последовав совету Виталия. — И очень авангардно. В те времена совсем не так строили.

— Гауди со своими причудливыми домами, собором и парком нервно курит! Архитектор, спроектировавший особняк Филаретова и другие постройки на территории усадьбы (до наших дней не сохранившиеся), опередил свое время задолго до знаменитого испанца.

— Как его фамилия?

— Точно неизвестно. То ли Сомов, то ли Карпов, то ли Пескарев. Короче, рыбья фамилия.

— Но почему? Архитекторы, как и художники, подписывали свои работы. Кто как мог или хотел. Стела, доска, кирпич, вензель.

— Князь Филаретов уничтожил все метки. А самого архитектора за связь со своей молодой женой наказал, обвинив в краже и отправив на каторгу. Ее же вернул домой и заточил то ли в подвале, то ли на чердаке. После этого она сошла с ума.

— Ничего себе история.

— Это только ее начало!

— Ненормальная супруга родила девочку…

— То есть князь ее… кхм… пользовал?

— Очевидно, да, раз пленница родила дочь. Назвали кроху Еленой. Та выросла, но замуж никак выйти не могла. За нее большое приданое давали, да никто не хотел брать в жены дочку известного в округе тирана и психически больной. Но все же сумел папашка ее пристроить. Лена родила сына уже в очень зрелом возрасте. Но счастья ни супружеского, ни материнского не обрела. Не жила — маялась, пока не повесилась. Старый граф зятя из дома изгнал (по другой версии башку ему пробил в гневе, да в том же подвале схоронил), а внука Ивана стал сам воспитывать. Чуть ли не до ста лет проскрипел. Поговаривали в окрестных деревнях, что тут без колдовства не обошлось. Иван возмужал, женился. Супруга родила одного, другого, третьего… шестого. Но все умирали детьми. Только последыш в живых остался. Девочка, названная в честь бабки Леночкой.

— Интуиция подсказывает мне, что с ней тоже случилось нечто нехорошее.

— В точку. Она повесилась. Потому что ей виделись призраки. То являлась женщина ненормальная, то мужик с пробитой головой, то дети…

— Все, кто умер в доме, так?

— А покончившая с собой Леночка стала являться своему старику отцу. И он тоже пустил себе пулю в лоб. Хотя, возможно, и не из-за этого. Революция началась, тогда многие аристократы с собой кончали.

— Я все еще не понимаю, зачем ты так подробно рассказываешь?

— Потерпи, — осадил его Виталя. И доел весь сыр, взяв кусочки и сунув в рот. К виски он больше не притрагивался. — После революции на территории усадьбы беспризорники жили. Помнишь старый фильм «Бронзовая птица»? Нас отцы заставляли его смотреть.

— Я делал это с удовольствием. Даже книгу читал.

— О, то есть это по книге фильм? Не знал.

«Кто бы сомневался», — мог бы сказать Сема, но не сделал этого.

— Так что с особняком произошло дальше?

— Детей вывезли через пару лет. А вместо них в усадьбу заехали психи. Дурдом просуществовал до перестройки. После нее усадьба была брошена государством на произвол судьбы. От нее, впрочем, и так мало что осталось. Дом со временем лишился двух флигелей, церковь еще большевики сожгли, парк с фонтаном и беседками пришел в запустение.

— Богатая усадьбы была!

— Очень. Филаретов якобы промышлял разбоем. И титул свой купил.

— По-крупному хапал? — И про себя: «Как твой батя?»

— Торговые суда грабил.

— Откуда тебе все это известно?

— Я провел изыскания.

— Как это на тебя непохоже.

— Ты меня не знаешь, Сема.

— Как раз знаю. Поэтому удивляюсь.

— Мы пятнадцать лет не виделись.

— Чуть меньше. Но люди не меняются.

— Ты и твои стоптанные кеды точно, — начал злиться Виталя. И снова налил себе виски. А мог бы валерианки попросить — у Семена она имелась. — Я искал себя долго… И вот нашел. Теперь я знаю, чем хочу заняться. И к делу к своему подойду с полной ответственностью.

— Похвально. Только я не понял, что за дело. И при чем тут заброшенная усадьба?

— Хочу восстановить ее и превратить в место, куда богатые буратинки будут слетаться, как мухи на какахи.

— Отель откроешь с подпольным казино и борделем?

— Кого сейчас этим удивишь? — фыркнул Виталя. — А вот домов с привидениями у нас не так много.

— А… Так ты всю историю с призраками выдумал?

— Обижаешь. Она правдива. Я лично видел размытую фигуру в странном одеянии, перемещающуюся по развалинам.

— А ты перед этим что употреблял? — Сема помнил, что Виталя не только с алкоголем дружил, но и с наркотиками, пусть и легкими.

— Ты скептик. И атеист. Это хорошо. Такой архитектор мне и нужен. Другой там не сможет находиться. Беспризорников не просто так вывезли из усадьбы. Они там учинили погром, потому что не могли спать ночами. Каждый третий сбегал. Им было лучше на улице, чем под крышей дома, по которому шастают привидения. Поэтому психов заселили. Им если что и привидится, всегда можно списать это на болезнь.

— Так, стоп. Начнем с самого начала. Как ты там оказался?

— Познакомился в клубе с девочкой. Гоу-гоу танцует. Подснял. Оказалась историком-краеведом. То есть не только сиськи-жопа, но и мозги. Понравилась она мне, стали регулярно встречаться. И веришь, нет, больше говорим, чем трахаемся. Лолой ее зовут. Из-под Калуги она. И как-то повез я ее на родину. Не с водителем отправил, сам!

— Это подвиг, Виталя, — хохотнул Семен.

— Если мне телка нравится, я на многое готов, — раздул щеки Пименов. — Так вот едем, и вижу я какие-то руины. И Лола мне тут же начинает о них рассказывать. Что это бывшая усадьба князя Филаретова и прочее… А у нее язык подвешен, да речь чистая, без всяких слов-паразитов… На радио бы ей работать, а не жопой крутить в клубе. В общем, историю она мне изложила, я заинтересовался настолько, что машину развернул и поехал к развалинам. Долго мы там ходили. Лола мне все показала, где что раньше располагалось. А потом и картинки, которые сейчас в планшете. У нее целое досье на эту усадьбу. Когда училась, собирала. И диплом как-то с ней связан.

— А призрака ты тогда же увидел?

— Конечно, нет, мы были днем. Я поздним вечером вернулся. И провел в развалинах ночь.

— Зачем?

— Выражаясь криминальным языком, меня взяли на понт. Или на «слабо». Я не такой закоренелый скептик, как ты, но не особо верю в деревенские байки. Им там, в провинции, больше нечем заняться, только их выдумывать. Лола — барышня продвинутая, конечно, но она выросла на историях о мистическом месте. В детстве гоняла на развалины, фантазировала…

— Она тебя на понт взяла?

— Точно. Мы сидели в саду ее дома, пили винишко домашнее, из черной смородины, смотрели на небо. Луна как блин. Звезды. Пахнет цветочками. Цикады стрекочут. Идиллия. И тут Лола говорит: «Именно в такие ночи призраки являются…»

— В идиллические? — насмешливо спросил Сема, хотя понял, что речь шла о полнолунии.

— Шутник из тебя всегда был так себе, — скорчил гримасу Виталя. — Слушай, а пошли пожрем где-нибудь? Я твоим птичьим кормом не наелся.

— Потерпи. Я не могу уйти сейчас — клиента жду, он через четверть часа будет. И переносить его визит не буду. Поэтому заканчивай историю и переходи к сути.

— Я ведь могу обидеться и уйти. Архитекторов полно. Найду на раз-два.

— Это я знаю. И мне интересно, почему ко мне? Только не говори, что тебе мои работы нравятся. Ты их не видел. И конечно, не из-за того, что я атеист и скептик.

— Отцовский должок решил вернуть. Нехорошо он с батей твоим поступил. Да, как бизнесмен он все сделал правильно, а как друг — нет…

Семен чуть со стула не упал. Уж от кого, от кого, а от Витали Пименова он такое услышать не ожидал. Ему всегда было на всех… мягко говоря… испражниться. И это очень мягко. Неужто на самом деле изменился?

— Но долой лирические отступления, — продолжил Виталя. — Закончу историю с той ночью. Как ты понял, призраки по местным легендам бродят по руинам как раз в полнолуние. Я усомнился. Лола сказала: «А ты проверь. Или слабо?» Пришлось доказывать, что не трус. Отправился в усадьбу. Взял одеяло, вино, телефон с полной зарядкой, чтоб музыку слушать. Угнездился. Часа два просидел. Ничего. Ну, думал, спать буду. Стены толстые, да и крыша цела. Уютно вполне. Укутался, прилег… И тут… Вот я тебе клянусь! И даже не пьяный был… Вино меня не берет, только немного расслабляет… Вижу призрака! В белом платье до полу. Широком, колышущемся. Промелькнуло оно и скрылось до того, как я успел выбраться из своего ватного кокона. Но это точно был не человек. Я вскочил через секунд десять, побежал… А никого!

— Так, ладно. Пусть ты что-то там видел… — А про себя добавил: «Скорее всего, во сне». — Но я не могу понять, зачем тебе вбухивать кучу бабок… Поверь, эта куча размером с Джомолунгму! Новое построить легче. А еще выкупить землю…

— Батя уже все выкупил. И отсыпал хорошо. Так что о бабках не беспокойся. Они есть. И я хочу потратить их на то, чтобы дать усадьбе новую жизнь. Мы и флигели восстановим, и парк разобьем, и беседки возведем. И мне нужен не просто архитектор, а творец. Человек, имеющий уважение к старине, но с фантазией. Ты такой. Я знаком с твоими работами, зря ты меня недооценивал. Говорю же, если я чем-то увлечен, то отдаюсь этому. Ты, конечно, не Гауди, и я мог бы выбрать кого-то другого, похожего на тебя по стилю, но тебе повезло… Человеческий фактор все решил. Радуйся.

— Начну сразу после того, как выясню один момент.

— О гонораре будем говорить после того, как ты предоставишь мне хоть какой-то проект. А аванс, естественно, я заплачу сегодня. У вас же так. Я башляю, вы рисуете, а потом мы заключаем долговременный договор.

— Виталь, о деньгах позже. Моих — не твоих. Перед тем как взяться, я хочу узнать у тебя… На фига ты ввязываешься в это? Не отобьешь ты затраты. Ладно какие-то лорды английские пускают к себе экскурсии туристические, пичкая их байками о привидениях — так они просто хотят выживать. Содержание большого дома стоит огромных денег. Ты же почти с нуля хочешь его восстановить. А потом еще быть в плюсе…

— Я собираюсь стать таким лордом. То есть я строю дом для себя. Хочу стареть в нем. Может, и титул себе куплю, почему нет? А пока я еще молод и полон сил, буду делать деньги на доме с привидениями. Зря ты думаешь, что затея провальная. Наверное, потому, что далек от общества, которое даже у меня язык не повернется назвать высшим. Зажравшимся — да. Эти люди не знают, чем себя развлечь. Казино и проститутки, говоришь? Надоело. Экстрим тоже наскучил. Все эти серфинги, сноуборды, кары гоночные. Их ставшие канатами нервы фиг пощекочешь. И тут я со своими привидениями! И это тебе не замок Дракулы в Трансильвании. Он же фейк. Пустышка. А наша усадьба реальна. Я устрою в ней гостиницу, где будет и музей мистики, и изотерический салон, и квест-комнаты. Драть буду втридорога. В ночи полнолуния особенно. И попасть ко мне будет ох как нелегко. А для богачей это лучшая замануха. Все они хотят стать членами закрытого клуба. Я даже подумываю о каком-нибудь тайном обществе…

— Планов у тебя громадье, я понял. И я допускаю, что ты их осуществишь. Сомневаюсь, конечно, но, как ты правильно заметил, я не очень хорошо понимаю психологию зажравшихся… У меня последний вопрос: если твои многочисленные гости так перепугают привидений, что они перестанут являться, что будешь делать?

— Ты как маленький, честное слово, — тяжко вздохнул Виталя, и животик вывалился из-под ремня. — Я миллионы долларов потрачу на строительство, а уж на специалиста по спецэффектам как-нибудь наскребу.

— То есть ты замыслил аферу. А история с привидениями просто вдохновила тебя на это. Вот теперь все встало на свои места.

— Тебе что-то не нравится?

— Наоборот. Я готов к деловым переговорам. Фотографии скинь мне на мыло. Если есть какие-то старые чертежи…

— Есть! Я ж говорю, Лолоша целое досье собрала.

— Вообще крутяк. Их тоже перешли. Адрес ты должен знать. Точные координаты мне тоже нужны. Я все изучу, прикину и тогда уже решу, стоит ли мне ввязываться.

— Лады. — Виталя встал. Заправил пузико в брюки. — Только ты не затягивай. У меня зуд. Хочу начать поскорее. Я уже технику нашел, бетон, щебенку закупил, кирпич…

— С последним поторопился.

Тут дверь отворилась, и в проеме возникла физиономия помощницы Нади. А если точнее, ее длинный нос, весь утыканный пирсингом. В каждой ноздре было по две серьги. Еще одна пересекала переносицу.

— Семен, клиент пришел, — выпалила она и скрылась.

— Я бы такую не нанял, — заметил Виталя. — Она будто в колючую проволоку упала мордой.

— Толковая девочка.

— Но страшная. — Виталя протянул руку. Сема пожал ее. — Я все отправлю и уже завтра позвоню.

— Я не уверен, что успею изучить…

— Ты заинтересован во мне больше, чем я в тебе. Помни об этом.

После этого развернулся и ушел. А Семен приготовился встретить клиента, которому требовалась пристройка к коттеджу. Но думал он совсем не о нем и о ней — а об усадьбе князя Филаретова. Он уже понимал, что, какие бы условия перед ним ни поставили, он возьмется за ее восстановление.

Глава 2

Она сидела перед зеркалом и стирала яркий макияж с лица.

— Лола, ты чего, дура, делаешь? — послышался крик управляющего клубом Ленчика. Он был тщедушным, расфуфыренным и до невозможности нелепым внешне, эдаким карикатурным геем, каких показывают в комедиях, только с красивым низким голосом. Когда она услышала его по телефону, то представила себе импозантного мужчину крепкого телосложения, но, явившись на собеседование, увидела перед собой… этого петушка. У него и гребешок имелся. Жиденький, выкрашенный в оранжевый цвет, залитый гелем.

— Чего тебе, Леня? — устало спросила Лола. На «дуру» она не обиделась. Ленчик оскорблял всех работников и обычно матерно.

— Ты по кой… морду стерла?

— Отработала, вот и стерла.

— У нас вип-ложу заняли, не видела, что ли? Депутат со своими помощниками завалился, будут деньгами сорить. Давай обратно малюйся.

— Я устала, как собака. Ноги гудят.

— «Финалгоном» помажь.

Она упрямо мотнула головой.

— Нет, ты не дура, ты идиотка! Клиническая… — управляющий склонился к ней, чуть не вжал свое лицо в ее. У него были широкие поры, и сколько бы он тонального крема на кожу ни наносил, это было заметно. — Тебе в трусы чаевых насуют столько, что сможешь за месяц вперед заплатить за ту халупу, что ты снимаешь в Бутово. Или ты уже перестала в деньгах нуждаться после того, как подцепила Виталю? Часики тебе подарил и новый айфон, а ты до задницы рада! Так вот знай, таких, как ты, у него в год по дюжине. Думаешь, ты первая, кого он из нашего клуба увез?

— У тебя изо рта воняет, — поморщилась Лола и отстранилась. Она сказала неправду, пахло от него мятной жвачкой. Но кому приятно, когда грубо нарушают границы личного пространства? — А теперь выйди, пожалуйста, мне нужно переодеться. — На ней все еще было белье и высокие лаковые сапоги. В них чудовищно потели ноги, поскольку материал был искусственный, зато он отлично переливался в свете огней.

— Или взбираешься через десять минут на свою тумбу, или валишь отсюда на хрен и больше не возвращаешься! Что выбираешь?

— Валю на хрен. — И демонстративно стянула с себя трусы. Ленчик не переносил вида женских гениталий. Они вызывали у него омерзение. Смачно выругавшись, он умчался из гримерки. А Лола стала спокойно переодеваться в обычную, как они, танцовщицы, шутили, «гражданскую» одежду. Хватит с нее Ленчика, танцев на тумбах и барных стойках, озабоченных мужиков… и даже денег, что они совали ей в трусы.

…Вообще-то Лолу звали Леной. Лена Александрова родилась под Калугой. До семнадцати лет прожила в деревне с дивным названием Васильки. Семья ее была замечательной, хоть и неполной (а с другой стороны, как посмотреть?). Мужики как-то не приживались… Прабабушкин погиб в финскую войну, больше она замуж не выходила. Бабушка своего выгнала, потому что пил. А мама родила Лену вне брака. Так и жили вчетвером… Потом втроем… вдвоем.

Прабабушка умерла в девяносто семь. Могла бы протянуть и дольше, но оперировать ее сломанный таз врачи отказывались (пеняли на возраст), на коммерческую клинику средств у семьи не было, и старушка зачахла, лежа в кровати.

Для Лены потеря прабабушки стала страшным ударом. С ней девочка была особенно близка. Именно в ней видела родственную душу.

Вдвоем с мамой они остались, когда Лене исполнилось пятнадцать. Бабушка умерла довольно рано, в шестьдесят пять. И после похорон стало ясно, что на ней держалось все: дом, хозяйство, быт, финансовая стабильность. Александровы никогда не бедствовали, хоть и не жировали. Все необходимое у них было. Начиная от большого телевизора, заканчивая добротными башмаками. Даже автомобиль имелся. «Копейка». Бабушка на нем в Калугу на рынок ездила, там продавала овощи с грядки, зелень, яйца, курятину. Выручала не особо много, но у нее еще и пенсия имелась, и им хватало. А вот мамина зарплата куда-то улетучивалась. Небольшая, учительская, но все же она стабильно выплачивалась.

Когда бабушки не стало, все пошло прахом. Зачах огород, передохли куры, в кухонных ящиках волшебным образом перестали появляться крупы, чай, зато квитанции за свет и водоотведение начали копиться. Лена пыталась хоть что-то сделать: она полола грядки, опрыскивала черноплодную рябину, из которой прабабушка такое вино делала, что не хуже хереса, иван-чай собирала в лесу — его если заварить, будет очень даже приятный напиток. Мама же погрузилась с головой в творчество.

Она преподавала русский и литературу. На досуге писала рассказы. В стол. А все потому, что когда-то она показала одно из своих произведений маме, та прочла и раскритиковала. А вскоре и ее ухажера. В итоге ни публикаций, ни мужа.

Ленина мама, Мария Константиновна, считала, что, если бы ее поддержала семья, она всего бы добилась и в карьере, и в личной жизни. И ее рассказы стали бы популярными, и деревенский баянист стал бы хорошим мужем. Но коль такого не произошло… Что делать? Писать и рожать для себя.

Когда Лена поступила в университет и уехала в Калугу, Мария Константиновна пустилась во все тяжкие. Она привела в дом какого-то хмыря, иначе не скажешь и… Этот самый дом заложила банку, чтобы получить деньги. На них она опубликовала свой сборник рассказов.

Обо всем этом Лена узнала, приехав к маме в гости. Она отсутствовала всего три месяца. Но когда явилась… Тут вам здрасьте! Сидит за столом дядя в труханах в полоску, чешет пузо, водочку наяривает под борщец, естественно, пакетный (Мария Константиновна готовить умела только яичницу да макароны), а кругом книги… Мамины. Тысяча экземпляров. Точнее, девятьсот восемьдесят. Двадцать раздарила коллегам. Остальные намеревалась продать.

Не стоит и говорить о том, что разошлась только десятая их часть. Матушка решила, что дело в том, что на рассказы малый спрос, и взялась за роман. Детективный. Пока она писала, ее сожитель потихоньку погуливал и выпивать стал чаще. Мария Константиновна этого не замечала — она вся была погружена в творчество, а в свободное от него время работала. О том, что ее долг банку все увеличивается, от дочери скрывала. Да еще врала, что ее хмырь хорошо получает, поскольку мастер на все руки, и они не нуждаются. Он на самом деле мог и сантехнику сменить, и крышу покрыть, и печку выложить, только лень ему было. Из-за этого его супруга из дома выгнала, а истосковавшаяся по мужской ласке Мария Константиновна приветила.

От нее, к слову, он ушел сам. Сказал, что устал от пакетных супов и макарон, — и быстро нашел себе домовитую вдовицу.

Мама излила свое горе в любовном романе, но ни он, ни детектив редакторов не заинтересовали, а за свой счет напечатать Мария Константиновна уже не могла.

Лена училась на третьем курсе, когда ей позвонили из банка и сообщили, что, если долг не будет выплачен до конца месяца, у них заберут дом.

Справившись с первым шоком, поинтересовалась, сколько они должны. Оказалось, семьсот тысяч (под какой же процент ты брала ссуду, Мария Константиновна?).

Для Александровых, мамы-учительницы и дочки-студентки, сумма неподъемная.

— Пусть забирают, — сказала ей лучшая подруга Катюня, выслушав рассказ Лены.

— Как пусть? Ты что?

— Дом в вашей глуши не стоит таких денег.

— Да, соседи за пятьсот продали.

— Да ваш еще и ветхий.

— Но он старинный. Его построили в начале ХХ века. Это наше родовое гнездо. Как отдать его на растерзание? И потом… Где нам жить?

— За семьсот вы в соседнем селе квартиру купите. Ты пока в общаге, матушку кто-нибудь да приютит. Закончишь бакалавриат, устроишься на работу, возьмешь ипотеку…

— Нет, я не отдам свой дом. Ни за что!

— И что будешь делать?

— Искать деньги.

— Удачи тебе, — кисло улыбнулась Катюня, ни на миг не поверив в успех.

А Лена была полна решимости. Она ходила по банкам, знакомым, знакомым знакомых… Понимала: всю сумму сразу ей никто не даст, но надеялась насобирать по частям. Но увы… Больше двухсот пятидесяти не получалось. Лена решила заткнуть глотку банку хотя бы этой суммой, но тут пришла помощь откуда не ждали…

Катюня была такой же, как и подруга, бесприданницей, только городской. Жила с дедом и бабкой, и как она сама говорила, они последний хрен без соли доедали. Пару сотен занять могла, но больше у нее просто не было. И вдруг… Заявляется в общагу в бриллиантах.

Лена всегда думала, что они от фианитов отличаются только ценой, но, когда увидела в ушах Катюни, сразу поняла: они… Лучшие друзья девушек!

— Я нашла для тебя деньги, — выпалила подруга. — Только ты сразу не психуй и не отказывайся… Подумай.

— Ты ограбила ювелирный магазин и хочешь взять меня в подельники?

— Нет, я познакомилась с богатым дядей.

— Где?

— На работе. — Катюня четыре дня в неделю обслуживала столики в ресторане. — У нас заведение простенькое и никогда мы не видывали людей выше среднего класса… А тут такие дяди заходят! Двое! Оба, конечно, уже старые… — Для двадцатилетних «старые» — это сорок плюс. — Но холеные, важные. Из Москвы приехали что-то тут у нас перекупать, но в аварию попали на своем «Мерседесе», а чтобы не скучно было ждать эвакуатора, решили перекусить.

— И один из них в тебя влюбился?

— Хотелось бы в это верить, но я не такая наивная, как ты.

— Я не…

— Брось, Ленка. Ты веришь в сказки. Я — нет. Этот дядя меня возжелал. Я поломалась для вида, но все же согласилась на свидание с ним. Мы вечером встретились, провели вместе ночь, а утром он мне подарил это. — Она щелкнула себя по ушам.

— Очень красивые серьги.

— Согласна. Но если бы он не сорвал с них бирки и коробку не выкинул, я больше обрадовалась бы. Зачем мне эта роскошь? Я последний хрен без соли доедаю.

— Ты хочешь их продать?

— Я сдала бы их. А теперь их примет только ломбард. Но мне жалко терять пятую часть цены. К тому же я надеюсь, что мы еще встретимся и тогда он увидит, что его презент мне дорог, ношу не снимая…

— Пока не звонил?

— Нет. Но у меня есть номер, и я думаю сама набрать. Сделаю это не только для себя, но и для тебя.

— Не поняла.

— Второй дядя, Федором его зовут… Моего — Костей. И мой моложе, симпатичнее, но Федор богаче. Он главный буржуин. Так вот у него фетиш. Хочет девственницу. Да не заштопанную — настоящую. В интернете искал. Но всем этим инстаграмщицам веры нет. Это мне Костя рассказывал.

И тут Лена поняла, к чему ведет ее подруга!

— Все, Катюня, не продолжай, — замотала головой она. — Я не согласна…

— Дура ты, Ленка! Такой шанс срубить бабки, считай ни за что. Или ты так своей целкой дорожишь? Неужто суженому ее в дар хочешь преподнести?

Нет, Елена Александрова оставалась невинной не потому, что берегла себя до свадьбы. Она и до нее с удовольствием отдалась бы мужчине. Но любимому. Не девственной плевой дорожила Лена (ее, как Катюня заметила, можно заштопать), своей непорочностью эмоциональной и энергетической. Впервые, как ей думалось, не телом отдаешься — душой. Если это по любви…

— Федю тебе небеса послали, неужто не понимаешь? — продолжила подруга. — Другого шанса сохранить дом не представится.

— Это же… — Лена всхлипнула. — Это же проституция… — И зарыдала так, как только на похоронах прабабушки плакала, с соплями до губы, воем, икотой.

Катюня дала ей прореветься, а когда Лена более-менее успокоилась, сурово спросила:

— Я, по твоему мнению, проститутка?

— Нет, конечно.

— Да ну? А как же это? — и снова щелкнула себя по мочкам ушей.

— Ты встретилась с заинтересовавшим тебя мужчиной и не отказалась от его подарка. Это совсем не то, что говорить — я пересплю с тобой за сережки с бриллиантами.

— Дело в том, что если бы я так сказала, то получила бы отлуп. Твоя же история другая. Ты себя не предлагаешь. Федя будет биться за то, чтобы стать твоим первым. У него фетиш и куча бабок. У тебя целка и долги. Вы нашли друг друга. — Она подобрела, присела рядом с Леной, приобняла ее. — А еще вам несказанно повезло с посредником. Я все организую. Позвоню Косте, скажу, что есть подруга, которой может заинтересоваться Федор, естественно, навру, что ты не при делах и я действую за спиной, потому что знаю о твоих проблемах…

— А если он мне будет противен?

— Федор — вполне привлекательный мужик. Элегантный, хорошо пахнущий. К тому же высокий, как ты любишь. Противным его точно не назовешь.

— Ой, не знаю… Я подумаю.

— Э нет, давай прямо сейчас решать. — И достала свой сотовый.

— Ты чего делаешь? — в панике заголосила Лена.

— Звоню Косте.

— Только не при мне! — И убежала из собственной комнаты.

…Через два дня она сидела в ресторане загородного клуба за одним столиком с Федором.

Катя не обманула. Он действительно был вполне привлекательным, элегантным и высоким мужчиной… шестидесяти лет. Дедушкой.

Лене хотелось убежать сразу после салата. Придумать предлог. Но Федор оказался очень интересным собеседником и галантным кавалером. В итоге дошли до десерта.

— Я вам верю, Леночка, — сказал мужчина, глянув на нее с ласковой улыбкой.

— Извините?

— Мне столько раз пытались подсунуть прожженных девиц, маскирующихся под ромашек, что я уже отчаялся встретить настоящую… Но сейчас передо мной сидит такая.

Лена отложила ложку, села прямо. Ей стало неловко. Зачем он завел этот разговор? Ведь так хорошо общались… Она даже забыла о том, что пришла продавать свою девственность.

— Ваша подруга сказала, что у вас проблемы финансового характера. Она не соврала? — Лена мотнула головой. — Какому банку вы должны деньги? — Она назвала.

— Как уж вы умудрились с ними связаться? — покачал своей седовласой головой Федор. — Это же сомнительная контора.

— Не я — мама.

— Отвечаете за грехи родителей? Бывает. Я тоже через это прошел.

— Они заняли денег, а вы выплачивали?

— Нет, дорогая моя. Все было гораздо хуже. Мой отец, который бросил нас, вместе с товарищами захватил самолет, чтобы улететь на нем на Запад. У них не получилось. Папу и остальных расстреляли, а я и мой брат жили с клеймом «дети террориста и изменника Родины». И кому какое дело, что он о нас забыл намеренно, а мы его просто не запомнили — были слишком малы, когда семья распалась…

— Я вам искренне сочувствую.

— Верю. Поэтому приглашаю подняться в мой номер. Там нас ждут шампанское и фрукты. А о кредите не волнуйтесь. Я закрою его… — Тут его взгляд изменился. Едва уловимо. Но Лена обратила на это внимание. — Или вы хотите больше, чем семьсот тысяч?

— Нет. Этого достаточно.

Катюня вдалбливала ей, что деньги надо брать вперед. Жлобы и среди богачей попадаются. Вдруг кинет? Но Лена не могла так поступить. Потребовав предоплату, она приравняла бы себя к проститутке.

К счастью, Федор оказался мужчиной порядочным. Лишив девушку невинности и еще дважды ею овладев благодаря волшебной таблеточке, он не только закрыл ее кредит, но и преподнес презент: браслет из белого золота с подвеской в виде ангелочка.

Причем в коробке и со спрятанным под подложку товарным чеком. Лена потом сдала его и полгода жила себе преспокойненько.

Федор ей не звонил, хоть она и оставила ему номер. Взял то, что хотел, и потерял интерес. Катюня со своим пару раз встретилась, но тоже не пошло дело.

Как ни странно, больший осадок после этого остался на душе у последней. А Лена даже грязной себя чувствовала после ночи с Федором всего неделю-другую. И лишившись невинности, свободу почуяла и… Нашла себе парня. Тоже студента. Озорного, по-дурацки себя ведущего, нелепо одевающегося, слушающего андеграунд и матерные частушки… Молодого! С ним и секс был другой. Не сказать, что лучше. Веселее.

Получив диплом бакалавра, Лена поступила в магистратуру и устроилась на постоянную работу. Дом был переписан на нее, и волноваться за маму она перестала, а зря…

Спокойно Марии Константиновне не жилось. Страстей хотелось не книжных — реальных. Или хотя бы виртуальных. Нашла себе по переписке ПРЫНЦА. Нет, не так… ГЕРОЯ. Американского военного врача, спасающего в Сирии жизни солдат и гражданского населения. Они долго переписывались. Пару раз созвонились, но связь была ужасной: война — понятно. ГЕРОЙ звал замуж. Говорил, что мечтал о такой, как Мария, всю жизнь. Она даже книги писать перестала, всю себя посвятила общению со своим суженым. Чтобы счастье не спугнуть, никому о своей любви не говорила. В том числе дочери.

Лена узнала о том, что мать снова взяла кредит, от директора школы, в которой Мария Константиновна трудилась. Приставы приходили. Обязали четверть зарплаты удерживать. Оказалось, мама влезла в долги, чтобы помочь своему ГЕРОЮ покинуть Сирию, где он попал в плен к террористам. Ее четырехсот тысяч на это не хватило. Любимый просил прислать еще, но больше Мария достать не могла, хоть и пыталась.

Но не это стало для мамы ударом. То, что она нарвалась на мошенника. На одном из центральных каналов показали передачу, где несколько женщин рассказали подобную историю. Конечно, она не сразу поверила, что и ее герой — лишь фейк, думала, он перестал выходить на связь, потому что убит, но…

Мария Константиновна не была идиоткой, и здравый смысл победил слепую надежду на чудо. Женщина впала в депрессию, стала пропускать занятия — в итоге была уволена за прогулы, потому что по собственному желанию написать не захотела.

Кредит Елена взяла на себя. Было тяжело и работать ударно, и учиться, и в деревню мотаться, чтобы мать под присмотром держать.

К двадцати двум годам почувствовала себя загнанной лошадью. Порой ловила себя на мысли, что будет не против, если ее пристрелят.

В Москву Лена поехала не за красивой жизнью, а за мужчиной. Несильно она от матушки своей отличалась, хоть и хорохорилась. У них был короткий, но бурный роман в Калуге, через месяц парень уехал в столицу. Перезванивались, общались в видеочате, скучали…

Лена точно. Безумно! Еще через месяц встретились в Калуге. Мужчина приехал на выходные. И два дня и ночь были их… Вскоре она нанесла ему ответный визит.

Он был не богат, но хорошо обеспечен. Строил просторную квартиру в приличном районе, а пока жил на съемной. Туда Лена и приехала. И снова страсть, бурный секс, признания в любви. Он говорил, что видит ее своей женой, и они строили планы… Даже давали имена своим будущим детям.

Она, в конце концов, переехала в Москву. Любимый просил подождать, когда новое жилье будет готово, но Лену было не остановить. Она не то что в однушке… В шалаше бы жила с милым.

Счастлива Лена была ровно три месяца… Такое квартальное счастье получилось! Потом прозрела. Любимый то в командировках, то на стройке за отделкой следит. Ночует с ней от силы две ночи. И личных вещей почти не имеет в квартире.

Пришлось провести небольшое расследование. Выяснилось, что избранник ее женат. Имеет двоих детей. С супругой своей разводиться мужчина и не думает, все у них хорошо. А любовницу на стороне каждый пятый имеет. Только не все могут открыть ей правду. Некоторым приходится хитрить…

Елена ушла от любимого. Он говорил: «Останься, дурочка, в квартире, она оплачена до конца года, и три месяца твои», но гордость помешала… Тогда она еще была у Лены!

Сначала она хотела вернуться домой. Если не в деревню, то хотя бы в Калугу. Но она всем раззвонила, находясь в эйфории, что выходит замуж… И стыдно было приползать в обжитую нору, поджав дрожащий хвост.

Как и признаваться маме в своем фиаско. Она столько стыдила ее за наивность, но сама встала на те же грабли. Хорошо еще, что без финансовых потерь.

…Танцовщицей гоу-гоу Елена стать не то чтобы не мечтала… она даже не могла себя представить на тумбе, сцене, стойке. А в клетке — подавно. В Калуге не было клубов, где такие подвешивали к потолку на цепях, а в них извивались девочки в латексе. Лена подобное только в кино видела. Но, оказалось, в реальной жизни есть и такое… И не такое! Но узнала она об этом позже, когда устроилась в клуб.

Сначала официанткой. Катюня пристроила. Она перебралась в Москву до Лены и приютила «сбежавшую невесту». И Ленчику ее рекомендовала. Собеседование Лена прошла, стала работать. Форма у официанток была фривольной: юбочки мини и корсажи. Поэтому с плохой фигурой девушек не брали. Лене с этим повезло, природа одарила ее идеальными пропорциями. Вот только худела она резко. И все из-за нервов. Поэтому пришла тощенькой. Но через три месяца налилась, и Ленчик, выдавая ей форму на размер больше, спросил:

— Не беременная, случайно?

— Нет. Я вошла в свою норму: сорок четыре — сорок шесть.

— Разденься до белья.

— Зачем? — недоуменно спросила Лена.

Ленчик не тот мужчина, кому интересны женские прелести.

— Хочу посмотреть на тебя… С профессиональной точки зрения, дура!

Лена разделась.

— Тело у тебя шикарное, — сказал он, покрутив ее и даже пощупав за бедра. — Гетеросексуальным кобелям как раз такие сучки нравятся… В соку. Танцевать умеешь?

— Да.

— Насколько хорошо?

— Ходила пять лет в кружок народных танцев.

— Хочешь зарабатывать в пять раз больше?

— Чем? — Лена напряглась.

При клубе проститутки тусовались. Все были в доле с Ленчиком.

— Танцами, — рявкнул он.

Если закрыть глаза, можно подумать, что с богом-громовержцем Тором разговариваешь.

— И только?

— Там уж как сама захочешь. Никто не принуждает. У нас сразу две девки слились. Одна залетела, вторая подсела на кокос, а я зависимых не терплю. Ты ведь ничего не принимаешь?

— Я даже не пробовала.

— Отлично. Так что, согласна?

— У меня, наверное, не получится.

— Иди к маме Боре. Она посмотрит, да или нет.

Мамой Борей называли самую опытную танцовщицу не только клуба… Возможно, России. Она начала выступать еще в девяностых. Под псевдонимом Барбарелла. Была невероятно собою хороша: высока, стройна, белокура, грациозна. Груди пятого размера стояли, как две возведенные боеголовки. Она ими сводили мужчин с ума. Барбарелла благодаря им сколотила состояние. И ей не приходилось даже заниматься с мужчинами сексом. Она демонстрировала их, давала трогать, утыкаться в них лицом, за это платили. Спала же Барбарелла только с девушками.

Она отошла от дел в начале нулевых. И не напоминала о себе десять лет. А когда сделала это, никто ее не узнал. Толстая, рыхлая седая бабенка с короткой стрижкой и расплывшейся грудью десятого размера. Тоже влюбилась не в того человека, спустила многое из того, что смогла заработать своими «боеголовками», и пришла проситься на работу не столько из-за денег… Занять себя нужно было! Отвлечься. И передать опыт.

Танцевать Барбарелла все еще могла. И даже сорок лишних кило этому не мешали, но выглядела она ужасно. И не баба, но и не мужик. Поэтому она и стала мамой Борей и начала готовить девочек к выступлениям.

…Лена ей понравилась. Сказала, сразу виден потенциал.

— Какой? — поинтересовалась девушка.

— Я сиськами брала, ты сможешь жопой. Если научишься ею правильно трясти.

— Тверкать?

— И это тоже. Но лучше хлопать кобелей сразу по морде своими булками.

— Фу.

— Да, приятного мало, но уж если ввязываться, то ради максимальной выгоды. Просто танцевать тоже можно. Не давать себя лапать. Охрана проследит. Но ты выходишь полуголая перед толпой. Тебя мысленно трахают десятки, а то и сотни людей. Так не лучше ли чуть-чуть расширить границы и дать им больше, если это принесет тебе тройную прибыль?

Лена пожала плечами. У нее давно сбились ориентиры. Она продала свою девственность и довольно спокойно это пережила. После Федора у нее было еще трое мужчин: развеселый студент, врун-жених и таксист-философ. Они вызывали именно его, когда возвращались с Катюней со смены. Но подруга шла домой, а Лена оставалась с ним, чтобы поговорить о высоком и заняться сексом. Он до сих пор имеет место быть. Так что опыт есть. Или… пробег? Так что же Елене мешает еще немного расширить границы?

— Я хочу попробовать, — выдала-таки Лена.

— Молодца. И начнем с псевдонима. Я предлагаю Лолу.

Глава 3

Женя Ляпин ненавидел жару. Уже при двадцати трех он потел, а сейчас было под тридцать. Солнце стояло в зените и палило так, что он вымок, будто только из бани вышел, но в одежде. И лицо горело огнем. Не спасала соломенная шляпа с большими полями, как и защитный крем. Но хуже другое — вода нагрелась. Он не подумал перелить ее в термобутылку.

— Здрасьте вам! — услышал Женя слишком бодрый для такого жаркого, располагающего к сиесте дня голос. — Как вы тут?

Он выглянул из ямы, в которой провел полтора часа, и ответил:

— Потихоньку!

В трех метрах от Жени стояла девушка по имени Вика. У нее он и его друг и напарник Леха купили поутру парное молоко. Жила она с мамой и отчимом в деревне Васильки, расположенной в двух километрах от усадьбы князя Филаретова, где они окопались.

— А где Алексей? — спросила барышня. Друг и напарник Жени ей сразу понравился, и она неуклюже с ним заигрывала все то время, что они провели в доме.

— Пошел искать родник или колодец. — Леха тоже свою бутылку на солнце оставил, а хотелось ледяной водицы.

— Не найдет без помощи. Завалило и тот, и другой. Давно он ушел?

— Минут пять назад.

— В каком направлении двинулся? — поинтересовалась она, закрутив головой.

Женя указал.

Вика кивнула и сорвалась с места, чтобы догнать Леху и помочь ему в поисках.

Ляпин же остался в яме. В ней сохранился фундамент разрушенного флигеля. Дубово-каменный. Крепкий, основательный. Надстроить крышу из досок, коробок и полиэтилена, и можно жить. Если бы не дурная слава усадьбы, тут толпа бомжей окопалась бы. Да и в самом доме много мест, где можно укрыться от дождя и ветра.

Женя с Лехой себе уже одно помещение присмотрели. Бывшая каминная, впоследствии кабинет главврача. Там и огонь можно развести, и дым уйдет через трубу, а точнее то, что от нее осталось.

Евгений и Алексей называли себя охотниками за привидениями. Вот так примитивно, по-киношному. Не метафизиками, исследователями пограничных миров, мистиками и, уж конечно, не экстрасенсами. Они «Гост бастерс»! Со своими приборами и верой в то, что когда-нибудь в изобретенную Лехой ловушку попадется призрак.

Познакомились ребята в кружке «Умелые руки», когда обоим было по восемь. Сдружились не сразу. Очень уж разными оказались. Леха конструировал что-то сложное, зачастую опасное для жизни (воспламеняющееся, рассыпающееся, взрывающееся), а Женя впустую переводил материалы. В кружок его записала мама, чтобы мальчик научился что-нибудь мастерить. Рос он без отца, имел руки-крюки, а ей не хотелось, чтобы ее сын стал мужчиной-неумехой.

Но два года занятий в кружке ни к чему не привели. И Женя перестал туда ходить. Леха тоже, но его просто-напросто выгнали оттуда. Умелые руки пацана соорудили умные мышеловки, реагирующие на движения и включающиеся в определенное время, а именно после того, как заканчиваются занятия. Но кто знал, что их наставник после работы прелюбодействует с преподавательницей кройки и шитья! Леха хотел избавить класс от грызунов, а не нанести повреждения педагогам, вознамерившимся слиться в страстном порыве на столе.

Леха за свое изгнание отомстил. Заложил бомбы-вонючки в урны. А Жека наблюдал за тем, как он это делает, стоя на стреме. Впоследствии он научился «подавать патроны». Они стали командой пакостников. Мстили обидчикам, коих было много. Ни Жеку, ни Леху не любили в их школах ни одноклассники, ни педагоги. Оба чудаковаты, но первый тихий, медлительный, бесконфликтный, второй вечно на взводе, полон идей и презрения к тугодумам. Поначалу Леша считал таковым Женю. Потом понял, что дело не в мозге — в теле. Оно не поспевает. Как-то они оба участвовали в районной олимпиаде по физике. Решали задачи. Леха выиграл. Но только потому, что смог успеть все расщелкать и записать. А Женя то отвлекался на муху, то ручку закручивал, то слюнями оттирал на пиджаке пятно. Еще и писал медленно, как будто на руке гиря. В итоге занял только третье место, хотя знал решение всех задач, даже дополнительной.

Именно он, Жека, и втянул друга в то дело, которому они посвятили жизнь.

Он очень любил своего дядю, маминого брата. Он был поэтом. В душе. А работал мыловаром. От него всегда пахло цветами. Обычно лилиями. Наверное, это самая стойкая из применяющихся на фабрике отдушек. Дядя любил сидеть в кресле, обитом алым плюшем, закинув одну ногу на подлокотник, а на второй примостить тетрадь и записывать в ней свои стихи. Умер он молодым. Несчастный случай на работе. Упал в огромный чан с раскаленным продуктом, из которого впоследствии производят бруски мыла. Получил ожоги, не совместимые с жизнью, и был похоронен в закрытом гробу.

На девятый день мама устроила поминальный вечер в квартире покойного. Пришли соседи, коллеги, немногочисленные родственники. Когда все закончилось, остались ночевать. Женя проснулся после полуночи, собрался сходить в уборную, как увидел на кресле, обитом красным плюшем, дядю. Он сидел в привычной позе. И пах лилиями. Но ничего не писал, потому что не мог найти ручку. Шарил по столу и растерянно смотрел на племянника. Потом тяжко вздохнул и исчез.

Женя разбудил маму, рассказал ей о том, что наблюдал только что, но она пробормотала: «Тебе это приснилось» — и повернулась на другой бок.

Но мальчик был уверен в том, что видел призрака наяву. И рассказал об этом приятелю. Не сразу, а спустя время. Думал, он его на смех поднимет, но Леха удивил. Оказалось, он верит в существование параллельных миров (что, по его мнению, доказывает квантовая физика) и допускает, что иногда границы между ними стираются.

— Ты видел не призрака, — с важным видом изрек Леха. Взрослых бы он рассмешил, но Женя еще больше зауважал друга. — А дядю из параллельной вселенной, где он жив.

— Эх, жаль, что нельзя туда попасть.

— А мы попробуем!

И Леха начал изобретать электронный ключ, открывающий порталы. Но ни одно из изобретений не помогло. Дядя больше не являлся. Хотя иногда, когда Женя ночевал в его квартире, ее наполнял запах лилий.

— Мне не хватает знаний, — признал свое поражение Леха. — Нужно поскорее поступить в институт.

— Тебе только двенадцать.

— Да, но за пару лет я школьную программу осилю. Так что в четырнадцать уже смогу начать получать высшее образование.

Но, увы, план свой он реализовать не смог. Влюбился некстати, забросил учебу и школу окончил только в пятнадцать. Но зато поступил сразу на два факультета — теоретической экспериментальной физики и инженерный. До конца прошел обучение только на первом. И то из-за Жени, который через три года поступил туда же. А если бы не друг, нуждающийся на первых порах в помощи и поддержке, бросил бы Леха университет, поскольку, как сам считал, уже всему научился. Теоретические знания получены, дело за практикой. И стал он мотаться по местам с дурной славой. Домам с привидениями, гиблым болотам, дорогам смерти. Приборы засекали активность, но сам Леха ничего не видел и не чувствовал. Тогда он решил взять с собой Женьку — и все изменилось.

— Ты медиум, друг мой, — тожественно сообщил ему Леха, когда Женя услышал фортепианную музыку в разрушенном, стоящем на отшибе доме. Приборы тоже уловили вибрации. Какую-то пульсацию. Три коротких сигнала, два длинных. Та-та-та-тарам-папам — это то, что услышал Женя. Тогда как Леха ничегошеньки.

— Мы же в них не верим. Только в науку.

— Термин опошлен аферистами и дураками. Но я определенно верю в людей, способных тоньше чувствовать, видеть скрытое. И этому найдут научное объяснение когда-нибудь.

— Может, мы сделаем это?

— Почему нет? Мы идеальный тандем. Между прочим, ты не просто так услышал фортепиано. В этом доме одно время жил известный в СССР композитор.

— Но игра была неумелой…

— Ты не дал мне закончить. Позволь я это сделаю. Так вот композитор до шестидесяти лет ходил в холостяках, но на седьмом десятке женился. Супруга была младше его, но тоже в возрасте. Поэтому смогла родить только одного ребенка. Девочку. Больную ДЦП. Но отец научил ее играть одним пальцем короткую мелодию. Усаживал на колени, придерживал ей руку, и малышка нажимала на клавиши. Она умерла в шесть лет. Композитор этого не пережил и тоже скончался.

— Откуда ты это знаешь?

— Знакомлюсь с людьми, также интересующимися параллельными мирами. К сожалению, преимущественно это аферисты и дураки (если исключить психов), но и от них можно получить информацию.

…После той ночевки в доме композитора они и нарекли себя охотниками за привидениями. И стали предлагать свои услуги через интернет и знакомых. И заказы поступали, но не часто. Да и оплачивалась работа ребят так себе. С гонорарами всяких там экстрасенсов из ящика не сравнить. Как правило, окупались только текущие расходы. А то и они не покрывались. Поэтому Леха и Женя вынуждены были ходить на работу, приносящую стабильный доход. Они уже стали подумывать о том, чтобы сделать охоту за привидениями своим хобби, как с ними связался Виталий Сергеевич Пименов и предложил лакомый во всех смыслах кусочек… Нет, кусище! Во-первых, исследовать дом с невероятной историей, что уже здорово, во-вторых, Пименов заплатил авансом двадцать тысяч, но обещал еще тридцать, а в-третьих, и это самое вкусное… рассматривал вариант дальнейшего сотрудничества с охотниками на постоянной основе.

И вот они, Леха и Жека, в усадьбе Филаретова занимаются изысканиями. И все им нравится, кроме жары.

Тяжко вздохнув, Ляпин заставил себя вернуться к работе. Но если Леха через пятнадцать минут не вернется, он бросит ее и отправится на поиски ледяной воды сам.

Глава 4

Он представлял ее совсем другой…

Думал увидеть перед собой красотку с умно-порочным лицом. Но Лола оказалась простушкой. Пусть и с хорошей фигурой.

«Ни ума, ни порока, — удивленно крякнул про себя Сема. — Милая, но заурядная мордашка. Возможно, ее очень украшает сценический макияж, но… Виталя и сейчас смотрит на нее если не с восхищением, то с большим приятием. Она определенно ему нравится, а мне ли не знать, что Пименов расположен к дамам, только если у него на них стоит…»

— Здравствуйте, Семен. Рада с вами познакомиться, — проговорила Лола, по-мужски протянув руку для пожатия.

— Взаимно, — отметил он. Ткачев рассмотрел девушку, пока она шла от машины. — Так, значит, вы вдохновитель нашего проекта?

— Нет, я просто…

— Она, она, — оборвал ее Виталя.

Сегодня он был в джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Эта одежда шла ему меньше, чем костюм. Но зато он моложе выглядел сейчас.

— Если бы не Лолоша, я вбухал бы папины бабки в какой-нибудь клубец на набережной.

«И правильно бы сделал, потому что надо заниматься тем, в чем разбираешься, — мог бы сказать Сема, но промолчал».

Заинтересовавшись проектом, он стал во всем Пименова поддерживать. Он сомневался в том, что вбуханные в реставрацию усадьбы деньги окупятся, но какое ему до этого дело? Главное, он, Семен Ткачев, реализует наконец себя. А кроме этого, еще и прилично заработает — его гонорар они уже обсудили, а контракт сговорились подписать по возращении в Москву. Сначала архитектор желал осмотреть объект. Фотографии и спутниковая карта полной картины не дают.

Ехать в усадьбу Сема с Виталей должны были вместе. Но тот, как обычно, проспал, и Ткачев отправился на своей машине. Пименов прибыл спустя два часа. Да не один, а с Лолой. Наверняка из-за нее и не смог вовремя собраться.

Семен снова на нее посмотрел. Нет, все же что-то в ней есть. И не только в фигуре. Рот красивый, в меру пухлый, без гелевых пельменей, глаза большие, серо-зеленые, обрамленные густыми натуральными ресницами, аккуратный подбородок, очень женственный. Простили лицо щечки и широкая переносица. Но при помощи грима это легко корректируется, и хорошо, что девушке хватило ума не перекраивать себя.

— Ты уже осмотрелся? — спросил Виталя.

— Да, — поспешно выпалил Сема, сообразив, что его пристальный взгляд не укрылся от Лолы. — И вынужден тебя огорчить, сносить придется большую часть стен.

— Да они ж крепкие! Там четыре слоя кирпича.

— Он негодный уже. Не везде, но… — Видя, как скисла физиономия Витали, Семен поспешил его обрадовать: — Зато фундамент в прекрасном состоянии. И я нашел проход в подвал. В нем можно сделать квест-комнату. Или винный погреб, тут по желанию. А еще мы оставим каминную залу. И расширим ее, снеся перегородки.

— Вот с этого и надо было начинать, — проворчал Виталя, но лицом просветлел.

— Я пока тебя ждал, набросал несколько эскизов. Посмотришь? — Он кивнул, и Сема протянул ему альбом. Вообще-то архитекторы давно перешли на графические планшеты, но Ткачеву нравилось рисовать карандашом на бумаге.

— Мне нравится, — вынес вердикт Пименов. — А тебе, Лолоша?

Девушка стояла рядом и тоже поглядывала в альбом.

— В целом да, — ответила она. — Но флигели не должны быть одинаковыми.

На старинных фото они на самом деле были разными по высоте, и их крыши различались. У одного квадратная, у второго — купол.

— Так же красивее. Симметрия гармонична.

— Возможно, но в асимметрии не только своя прелесть, но в нашем случае имеется смысл.

— Какой же?

— В правом флигеле повесилась княжна.

— Которая из…?

— Старшая. Дочка умалишенной. Низкий потолок, мощные балки. Она накинула веревку и вздернулась. После этого Филаретов перестроил флигель. Сделал его выше, а крышу велел соорудить в виде купола. И не повесишься, и форма как у храма, считай, очищает помещение. Но это не помогло…

— Кто-то все же умудрился удавиться? — Сема мог не знать обо всех случаях самоповешения.

— Нет. Но призрак продолжал блуждать по флигелю. И его превратили в складское помещение. Однако, когда особняк стал прибежищем беспризорников, в нем поставили койки, и ребятам являлась женщина с петлей на шее. Они устроили поджог и сбежали. Флигель забросили. А снесли только через полтора десятка лет. Заодно и второй.

— Из-за психов, я помню, — воскликнул Виталя. — Они шастали туда. Чудом выбирались из смирительных рубашек, отвязывались от кроватей, перлись во флигель, там впадали в буйство.

— Для них во втором сделали изолятор. Но в нем им лучше не становилось. Поэтому оба флигеля снесли. А больницу стали называть «Долиной смерти».

— Почему? — поинтересовался Сеня.

— Дохли как мухи психи, — ответил за Лолу Виталя. — И стали сюда свозить тех, от кого избавиться хотели.

— Кто?

— Родственники, как правило, или соседи по коммуналкам. Надоела бабка им, у которой крыша едет, а сердце здоровое. Свезли сюда, она через пару месяцев преставилась, они при наследстве. Или за стеной алкаш живет, а его комната ой как нужна. Подпоили, разозлили, определили в психушку (было отделение для тех, кого «белочка» посетила), и тот же исход.

— Столько пациентов умирало, что их просто закапывали, — взяла-таки слово Лола. — Не то что памятников, даже табличек на могилах не ставили.

Сема передернулся. В какое ужасное место завела его судьба! Но, надо сказать, бродя по руинам, он не почувствовал этого. Бывал он в зданиях (целых и разрушенных), где тебе не по себе. Что-то гнетет. И хочется убраться подальше… Но не тут.

Пока они вели беседу, на тропке, ведущей из березняка, показался мужчина. В соломенной шляпе, больших, похожих на дамские очках, потной рубахе и жилетке, увешанной значками. В одной руке он нес старый транзистор, в другой — мятый эмалированный бидон, из которого торчал куст.

Сема подумал, что перед ним деревенский дурачок — Васильки находились как раз за рощей. Но он ошибся.

— Женек, ты чего такое тащишь? — обратился к «дурачку» Виталя.

— Здрасьте вам, — поприветствовал всех Женек. — Это мята. — Он приподнял бидон. — В чай добавлять. А емкость пригодится для его кипячения.

— А рухлядь на что?

— Раритет, — не согласился с ним Женек. — Таких сейчас не найти. Только в деревнях на чердаках.

— И зачем он тебе?

— Не мне — Лехе. Старые советские транзисторы лучше всех волны ловят, и он из них локаторы мастерит.

Ткачев вопросительно посмотрел на Виталю. Может, он не ошибся и перед ним деревенский дурачок?

Тот усмехнулся. Понял, что Сема думает о чудаке в женских очках (теперь это стало очевидным) и с транзистором.

— Знакомьтесь, девочки, мальчики, это Женя, — представил его Виталя. — Он охотник за привидениями.

Семен не смог сдержаться, рассмеялся.

— Зря ржешь, — сердито буркнул Пименов. — Они с Лехой-напарником зафиксировали около сотни случаев паранормальной активности. То есть не просто стали свидетелями, а получили доказательства этому.

— Это здорово. И какие?

И обратился он непосредственно к Евгению.

— Есть записи, фотографии. Целый архив. Могу показать.

— И ни одного привидения? — кисло улыбнулся Семен. — Вот на него посмотрел бы.

— Эта возможность тебе представится, — с достоинством ответил ему Женя. Он не обиделся. Привык, видимо, к тому, что его всерьез не воспринимают. А когда снял очки, чтобы утереться, оказалось, что у него очень умные и живые темно-карие глаза.

— Сегодня полнолуние, и мы ждем гостей с того света.

— Сегодня? — встрепенулся Виталя.

— Да. Поэтому мы с Лехой и приехали сегодня. Пришлось отгулы взять на работе.

— Кстати, где он?

— В деревне остался. Там девушка…

— Эй, я вас нанял, ребятки. Так что первым делом самолеты… — Как бы ни протестовал мальчик Виталя против просмотра советских фильмов, но все же сюжеты, образы, цитаты врезались в его память.

— Ты не дал мне договорить. Там девушка печет для нас пироги. Леха ждет, когда поспеют.

— Как ее зовут? — полюбопытствовала Лола.

— Вика.

— Неплохо знаю ее. Стряпуха отменная. И молоко их корова дает удивительно вкусное.

— Да, но… — Он сконфузился. — На желудке потом как-то не очень было.

— Пронесло, что ли? — хохотнул Виталя. — Так это с непривычки. Мы, городские, пьем порошок. А тут настоящее. А теперь скажи, Женек, в какие кусты лучше не ходить?

Евгений стал что-то лепетать, еще больше смутившись, но Лола позвала всех в гости. В доме туалет, пусть и необорудованный, имеется летний душ, кровати, если кто захочет отдохнуть, чай, кофе…

— А наливка осталась? — встрепенулся Виталя.

— Наверное. Но ты же за рулем.

— Я остаюсь. Сегодня же полнолуние. А ты, Сема? — Он хлопнул Ткачева по спине.

— Как я такое пропущу.

— Вот и отлично. Тогда погнали в Васильки. Женек, ты с нами?

Тот, поморщившись, потрогал живот и закивал.

Лола жила в дивном доме. Ветхом, запущенном, но все равно красивом. Но, скорее всего, он сохранил старославянскую прелесть в виде наличников и чердака-скворечника именно потому, что не обновлялся. Такие избы люди кирпичом обносят или сайдингом, и они теряют свой колорит.

— Твои предки были зажиточными? — спросил у Лолы Семен, зайдя в просторные сени.

— Прабабушка рассказывала мне, что ее мать была в тесных отношениях с князем Филаретовым.

— Последним хозяином? — припомнил рассказ Витали Ткачев. — Тем, что себе пулю в лоб пустил?

— Да.

— Но он же был стариком.

— Скончался в шестьдесят семь. А с моей прародительницей он раньше, как сейчас говорят, «мутил». Но если не в деды, то во взрослые отцы ей все же годился. Когда их роман закончился, князь ей дом выстроил, приданое справил хорошее, а лучше этого всего — отправил в Калугу учиться. Там она мужа и нашла. С ним вернулась в деревню, стала училкой, родила дочь. Увы, только ее. Через шесть выкидышей прошла. Кто-то поговаривал, что это из-за проклятия княжеского дома. Он и сам сколько детей потерял, но уже рожденных. А это даже страшнее…

— Пименов рассказывал, я знаю.

— Лолоша! — донесся зычный голос Витали. — А маманя твоя где?

— На море уехала. Я ей автобусный тур подарила.

— Какой тур? — не понял Пименов. Они уже прошли в комнату и увидели его распластавшимся на кровати. — Автобусный? На море? Разве такие бывают? — Где ему было знать? Он даже по городу никогда не ездил на маршрутках.

— Наливка в подполе. Хочешь — доставай.

Она не особо с ним церемонилась. Была вежлива, доброжелательна, смеялась над шутками, ласково прикасалась и позволяла поглаживать свои прекрасные ягодицы, но не заискивала и не сюсюкала…

Молодец.

Лола все больше нравилась Семену.

Через полчаса они всей компанией сидели в саду под старой яблоней, которая давно не плодоносила, но создавала тень. На столе, покрытом потрескавшейся и выгоревшей клеенкой, стояла сладкая настойка, и она же, разведенная до крепости вина, но уже в графине, а не в бутылке; дымились пироги с капустой, картошкой, консервами, радовала глаз снятая с куста клубника — ее тоже принесла Вика.

Вокруг сидели люди — Лола, Виталя, Сема, Женя, второй охотник за привидениями Леха, его деревенская пассия и весьма колоритный кадр по имени (или кличке) Фил. Он прибился к компании случайно. Проходил мимо, увидел незнакомых людей, заговорил, а уже принявший на грудь Пименов пригласил его к столу. Именно в этом состоянии Виталя заводил друзей. Пироги пошли на ура! Давно Сема не ел таких. Алкоголь пить не стал. Как и Женя. Леша с Лолой винишком баловались. Остальные наливкой, пока Фил не сбегал за самогоном, выклянчив у Пименова пятьсот рублей.

— Зря ты дал ему деньги, — покачала головой Вика. Очень милая девушка, хоть и излишне пышная. Пока ее двадцатилетнее тело выглядело пристойно, но через пять-семь лет оно поплывет, как раскисшее тесто. — На них он себе купит два литра первака и будет до конца недели куролесить.

— Не, Фил — нормальный чувак. Он не подведет. Сказал, самогонки на хрену принесет, значит, принесет. Кстати, почему его так зовут?

— Полное имя Филарет, — пояснила Лола. — Его предки конюхами у княжеской династии работали. И старших сыновей называли одинаково: Филаретами. Баре наши померли давно, но семейная традиция жила еще несколько десятилетий.

— А сколько ему?

— Точно не знаю. Тридцать восемь? Максимум сорок.

— Не может быть, — выдохнул Виталя. Филу на вид было не меньше пятидесяти пяти. — Да, ясно, что пьет, за собой не следит, но у него глаза старика.

И Сема с ним согласился. У Витали глаза тоже были усталыми. Но, когда он выпивал, загорались. У Фила же оставались безжизненными. Лицо ходуном ходило: он гримасничал, ржал, широко распахнув рот, длинным носом шевелил активно, когда нюхал что-то. Но глаза при этом оставались неподвижными, тусклыми. Как у куклы… Или мертвой рыбы?

— История Фила печальна, — взяла слово Лола. — Мать его в психушке работала. Поваром. Воровала, естественно. Мальчик помогал. Она украдет пару банок тушенки, в условленном месте под забором закопает, он отроет и домой их утащит. Зарплаты тогда задерживали или вовсе не платили, и это, можно сказать, была вынужденная мера. Когда больницу закрыли, охрана еще месяц дежурила. Оставалось кое-какое оборудование, мебель, чтобы не разворовали, приглядывали за зданием. А мать Фила не все успела вынести. Впрок брала, зная, что вскоре прикроют их лавочку. И Фил решил пробраться на территорию через лаз под забором, чтобы остатки провианта спасти. Но когда попал в здание, охрана с обходом пошла. Он спрятался в одной из комнат. А когда попытался выйти, оказалось, что его заперли. И бедный мальчик просидел в доме всю ночь. Наверное, он кричал и звал на помощь, но его не слышали. Обнаружили Фила те же охранники поутру. И у него были совершенно пустые глаза. Такие, как сейчас. А еще седая прядь на челке. Сейчас он лысый, но я помню его парнем, и она на самом деле была. Что видел и слышал мальчик в ту ночь в особняке Филаретова, никто не знает. Он онемел.

— Очень смешно. Фил еще тот балабол.

— Он не разговаривал до двадцати лет.

— С чего его потом прорвало?

— С водки. Напоили ребята деревенские, и он начал говорить. Но и пить… С тех пор. Водка заглушает страшные воспоминания. Какие — никто не знает. Потому что, когда чуть под хмелем, не решается рассказать, а напившись, бормочет что-то нечленораздельное.

— Загипнотизировать бы его, — задумчиво проговорил Евгений. Он выглядел отстраненным, и Сема думал, он пропускает мимо ушей их разговор, а витает где-то в облаках. И в который уже раз ошибся на его счет. — И ответы на вопросы получили бы, и человеку помогли. При помощи гипноза можно благотворно повлиять на психику человека.

— Слушай, мысль, — поддакнул ему Алексей. Они были очень разными, что по внешности, что по темпераменту, что по энергетике, но идеально друг с другом… сочетались? Нет, к людям такого не применишь. Они же не вещи: туфельки и сумочка, диван и столик, чашка и блюдце… Хотя? Почему нет? Женя и Леша как раз были как чашка и блюдце одной чайной пары.

— Давай завтра вызовем Германа? — И остальным: — Это наш знакомый, который отлично владеет гипнозом. Даже меня умудрился (пусть на несколько секунд) отключить от реальности. Он немного повернутый, но не опасный. И ему даже платить не надо. Еще и благодарить будет за то, что мы его с Филом познакомим.

— А вот и он! — встрепенулся Виталя, который допил и свою настойку, и остатки вина. — Успешно сходил, друг мой?

Фил выпростал руку с литровой бутылкой, наполненной мутной жидкостью, и заулыбался. Через минуту пьянка продолжилась. В ней приняли участие все, кроме Семы и Жени. Даже девушки не побрезговали самогоном, от которого у Витали глаза на лоб полезли. Пусть по чуточке, но они отпивали пятидесятиградусную хреновуху. А Ткачев баловал себя чаем и ждал темноты. Ему не терпелось оказаться в усадьбе в полнолуние.

Глава 6

Жека шел, поддерживая Леху.

Виталя и Фил цеплялись друг за друга, и было неясно, кто для кого является опорой. Вылакали они дикое количество алкоголя. За первой литрушкой последовала вторая. А еще одну они взяли с собой.

Семен замыкал процессию.

Девушки остались в Васильках. Лола сразу отказалась ночевать в гиблом месте, а Вика рвалась. Но Филарет рявкнул: «Никаких баб!» — и Виталий с ним согласился, мотнув головой.

Женя был не рад компании. Тем более такой, шумной и пьяной. Предполагалось, что они с Лехой проведут ночь полнолуния вдвоем. Они все спланировали, расставили аппаратуру, спальники на пол бросили. Отдыхать намеревались по очереди. Будить друг друга, если Женя или аппаратура на что-то среагирует.

— Фил, я тя уважаю, — донесся голос Виталия. — Ты такой смелый!

— Не, я хитрый, — ответил ему Филарет и захихикал.

Он уже плохо говорил, половину букв проглатывал.

— Ты о бабках, что ли? Так я бы тебе больше дал! — Пименов сунул Филу три тысячи за то, чтобы он проводил их в усадьбу.

Семен предлагал отвезти всех на машине, но интереснее же переться через лес.

— Бабки — пыль!

— В твоем случае — жидкость, — расхохотался Пименов. — Спиртосодержащая.

— Пофиг. Я почти тридцать лет хотел… Нет, не хотел, но планировал вернуться в проклятый дом ночью… Днем ходил. Не то. Даже вечером. Но как луна выходила, я все — руки в брюки и деру… — Он споткнулся о пень, едва не упал, но Виталий поддержал. Все же был трезвее. — Страшно до жути, понимаешь?

— Неа.

— Ты просто не знаешь, что там творится.

— Я? Ха! В полнолуние ночевал… Один.

— Когда?

— Недавно.

— Ага. В развалинах. Ты мог убежать. А я был заперт. На окнах решетки, двери на замках…

— Так чего ты видел там? Я про привидение.

— Не описать. — Фил оттолкнул Виталю. Взялся за пузырь. Заглотнув самогона, он продолжил: — В округе все боятся усадьбы Филаретова. Никто не суется. А вы, городские, глупые. Претесь. А я с вами. Если что, кого-то из вас отдам на растерзание… А они придут… Меня пометили…

Это были последние более-менее связные слова, произнесенные Филом. Он шел, при этом отлично ориентируясь в пространстве, похлебывал самогон, но что извергал его рот, было похоже на лепет умственно отсталого ребенка.

— Зачем ты потащил его с нами, Виталий? — обратился к Пименову Женя. Он все больше раздражался. Хозяин, конечно, барин, но они с Лешей серьезным делом занимаются, а он сам влез, помешав им в этом, напарника напоил, притащил с собой деревенского дурачка, да еще скептика с кислой миной. Семен категорически ему не нравился, даже несмотря на то, что он был самым адекватным изо всех.

— «Титаник» смотрел?

— В детстве. И краем глаза.

— Ну! Вот Фил, как та бабуля из фильма. Очевидец событий. Только мистических. А еще он просто угарный.

— Мы не угорать идем в особняк.

— Ой, да не нуди, — отмахнулся от него Виталий и заторопился за угарным очевидцем, чтобы отобрать у него бутылку.

— Всех привидений перепугаем, — услышал Женя голос архитектора. Никак не может без издевки.

— Их не существует, — через плечо бросил Ляпин.

— Тогда за кем вы охотитесь? — И напел известную всем мелодию «Гост бастерс» из фильма, на котором выросло уже два поколения детей. Если не три.

— Мы называем себя «охотниками за привидениями» шутки ради. Это же очевидно.

— Не совсем.

— Таким узкомыслящим людям, как ты, конечно. Но хотя бы для общего развития почитай работы Эйнштейна.

И прибавил шагу, чтобы последнее слово оставить за собой.

Через несколько минут вся компания ввалилась в разрушенное здание. Женя при себе имел фонарь, но не стал его включать. Луна еще не налилась, но уже давала достаточно света. Даже пьяные смогли дойти до каминной залы. Виталий тут же плюхнулся на спальник Жени, Леша на свой. Фил брякнулся на голый пол. А Семен, попросив фонарик, ушел бродить по развалинам.

Вернулся он минут через пятнадцать. К этому времени Леша и Виталий отрубились. А Женя разжег костерок и поставил на огонь воду.

— С этим что? — спросил Семен, указав на Фила. Тот сидел неподвижно, только глазами вращал. — Впал в транс?

— Сам узнай. Пока он не бьется в судорогах и не плюется пеной, я буду считать, что все в норме.

Семен подошел к Филу, присел на корточки рядом с ним.

Женя отметил, что его пижонские кеды все в грязи. Ярко-желтые, на белой подошве. Надо же было так вырядиться, отправляясь в деревню.

— Эй, братан, ты как? — обратился к Филу Семен. — Если фигово, хоть мигни.

— Иди ты на… — И так отчетливо прозвучало каждое слово, особенно последнее, будто еще десять минут назад Фил не превращал их в кашу.

— Понял, не мешаю.

Ткачев прихватил из своей машины надувной матрас с качком и плед, и взялся за обустройство своего ложа. Без спального места один Женя остался. Но он планировал разбудить Леху часа через четыре. А пока можно посидеть на сумке.

— Жень, можно вопрос? — снова заговорил Семен.

— Валяй.

— Ты чувствуешь негативную энергетику этого места?

— Нет.

— Я тоже.

— А ты разве веришь в эту ерунду? — теперь уже Женя не мог сдержать издевки.

— В эту — да. Шелинг сказал, архитектура — это застывшая музыка. И я с ним согласен. Я так же отношусь к зданиям, как скрипачи или пианисты к произведениям… Чувствую их.

— Энергетика к архитектуре никакого отношения не имеет, — фыркнул Женя. — Сооружение напитывается ею потом. Даже тюрьмы до того, как их заполняют заключенные, просто строения.

Семен собирался вступить в полемику. Он подался вперед, выставил палец, открыл рот, но… Замер. Не сразу Женя понял, почему. Но тут услышал тихое завывание. То ли скулеж, то ли плач.

— Мне не чудится? — шепотом спросил Ткачев.

Женя покачал головой.

— Щенок забрался? Не ребенок же…

— Это ОНА пришла, — просипел Фил.

— Кто?

— Женщина в белом.

— Хорошо, что не «белочка», — пробурчал себе под нос Женя. — А кто она?

— Покойница с удавкой. Горло у нее сломано, вот такие звуки и издает.

— Ты уже сталкивался с ней?

— Я видел всех… В ту ночь. Они будто на шабаш слетелись.

— Они?

— Призраки. Моя невинная детская душа притягивала их. Они кружили… И обдавали меня своим ледяным дыханием.

Звук повторился. Ляпин пошел на него. Сема следом двинулся. Ему было не страшно. Он все еще был уверен, что это щенок скулит. Забрался в дом, застрял лапкой в какой-нибудь расщелине и просит помощи у людей, чьи голоса услышал.

— Идите, идите, глупцы… — бормотал им вслед Фил. — Ищите смерти. Женщина в белом приведет вас к ней.

— Ты ее видишь? — обернувшись, спросил у него Сема.

— Она не тут, а там, — и дернул головой, но в какую сторону, неясно, потому что она затряслась на тонкой шее, как у болванчика.

— Я не чувствую постороннего присутствия, — сказал Женя. — Но у меня не всегда это получается. Настроиться надо. А как тут…? — Он наморщил нос. — Когда психи, пьяные и скептики окружают тебя.

— Мне уйти? Ок.

И вернулся на свой матрас.

Ляпин же пошел дальше. Вскоре он скрылся в темноте.

Семен лег, укрылся пледом. Закрыл глаза. Но, полежав минут пять, открыл их. Женя не возвращался, и это беспокоило. Да и Фил был подозрительно тих. Уж не умер ли? Но нет.

Сема встал, проверил, дышит ли… Дышал! И спал себе преспокойненько. Причем не храпел в отличие от Витали. Этот такие рулады выдавал, что были бы стены потоньше, задрожали бы.

Ткачев уже собрался отправиться на поиски пропавшего охотника за привидениями, как он заявил о себе возгласом:

— Звуки аппаратура записала. Но я не понял, откуда они идут.

— Они вскоре оборвались? — поинтересовался Сема у возникшего в дверном проеме (точнее, провале) Жеки.

— Ага. Я дошел до библиотеки, где замечена самая большая паранормальная активность, но ничего не услышал… И не увидел. Хотя луна уже налилась.

— А ты поискал щенка?

— Если тебе надо, иди, ищи. Я не Гринпис.

— И пойду.

Отобрав фонарь у Ляпина, Сема отправился на поиски раненого животного, но как его найти, если не по скулежу? Издох, наверное, бедный.

Вернувшись в каминную залу, он угнездился на матрасе, но не стал вытягиваться на нем. Край отдал Ляпину. Пусть хотя бы посидит на мягком.

— Такая дивная ночь испорчена, — сокрушенно проговорил Жека, и, если бы он завыл на полную луну, Сема не удивился бы.

— Подожди, она только вступает в свои права.

— Нет, сегодня точно ничего не случится.

И принялся за чай. А Сема закрыл глаза и мгновенно уснул…

«Охотник за привидениями» Жека Ляпин на страже — значит, бояться нечего.

Часть вторая

Глава 1

Елена стояла под душем, дрожа от холода. Вода в баке за ночь остыла, и мылась она холодной. Да еще и экономила ее, потому что надо волосы привести в порядок: они длинные, и расход жидкости большой, а емкость среднего размера.

Лена пустила воду тонкой струйкой, и мытье заняло минут десять. За это время она окоченела. В жаркий день принять ледяной душ — прекрасно, но не ранним утром. Выйдя из душа в двух полотенцах, намотанных на тело и голову, побежала в дом. Там натянула на себя махровый халат, сверху накинула шаль и тут же поставила чайник.

Пока он грелся, Лена убрала постель и позвонила маме. Та не ответила.

Мария Константиновна обижалась на дочь. И наказывала ее молчанием. Яблоком раздора стал Тофик. Мужчина, из-за которого женщина не села в автобус Новороссийск-Калуга. Осталась в Кабардинке, где этот самый Тофик имел кафе и гостиницу. Между ним и Марией пробежала такая мощная искра, что уже на четвертый день они решили пожениться.

— Мам, ты опять за свое? — взвыла Лена.

— Да, я полюбила снова. И что?

— Ты повелась на россказни. Гостиница своя? Кафе? Он же врет тебе. Как все мужики до него. А ты ведешься… Нет у него ничего, гол как сокол.

— Я живу в гостинице вместе с ним, мы кушаем в кафе. Это не виртуальное знакомство — реальное.

— Ты документы собственника видела? Он там работает, в лучшем случае администратором. Или просто является братом владельца.

— Даже если так, пусть. Я с ним счастлива.

— Это замечательно. Только умоляю, не беги в банк за кредитом, если у Тофика возникнут финансовые проблемы и он попросит твоей помощи в их решении.

— Ты до гробовой доски будешь меня попрекать?

— Мама, я предупреждаю, а не…

Но Мария Константиновна уже бросила трубку.

А сейчас не подняла. Обиделась.

Тяжко вздохнув, Лена стала заваривать чай. Она, быть может, не права и Тофик на самом деле человек достойный, но с маминым везением…

Подружка Катюня называла таких, как Мария Константиновна, магнитом для уродов. Считала, что на ней своего рода проклятие. Может, и так. Но обжегшийся на молоке на воду дует. Мама же ничем на своих ошибках не учится. Что, если потому, что расхлебывает за нее дочка?

— Больше я ее долги на себя не повешу, — сказала себе Лена. — Хватит…

С чашкой чая она вышла во двор. Машины Витали и Семы стояли за забором. Огромная черная Пименова, двухдверная золотистая Ткачева. Бывшие коллеги Лены, танцовщицы, зубоскалили на тему гиперкомпенсации, намекая на то, что чем больше у мужчины тачка, тем меньше детородный орган. И все требовали от Лены подтверждения этому. Она такие темы с товарками не обсуждала.

Про себя же отвечала: «Нет, это неправда».

У Витали все были хорошо с размерами. С потенцией не очень, но это, быть может, и хорошо. Лена не хотела Виталю и радовалась, когда они не занимались сексом, а просто спали в обнимку. Поскольку он обычно бывал пьян и утром не мог ничего вспомнить, она рассказывала, как долго и жестко он «любил» ее накануне, и сегодня у нее все болит, так что придется воздержаться…

Он не был ей отвратителен. Даже чем-то нравился. Но Сема…

В него она влюбилась с первого взгляда!

Сердечко екнуло при мысли о нем. Бывают же на свете такие мужчины, в которых сочетаются и привлекательность, и ум, и талант, и спокойный нрав.

Лена представляла его другим. Виталя, пока ехали в Калужскую область, рассказывал о Ткачеве. И Лена ожидала увидеть перед собой страшненького ушана в чудаковатом прикиде, обиженного на жизнь, нервного, язвительного… и почему-то шепелявого. Но Сема оказался очень симпатичным, темноглазым, густоволосым, с хорошей фигурой мужчиной, одетым небрежно, но модно и уместно (если не считать обуви — для деревни она не подходила). Ткачев говорил спокойно и чисто. Вел себя со всеми ровно, доброжелательно. А если язвил, то самую малость.

Сема тоже носил бородку. Сейчас это модно. Но она не была холеной, как у Витали. И волосы не знали укладки. Их стригли где-то раз в три месяца. Но мыли регулярно: они блестели, выглядели здоровыми… В них очень хотелось запустить пальчики… Во время поцелуя…

Чтобы не дать своим сексуальным фантазиям разыграться, Лена переключила свое внимание на дом. Она давно собиралась заняться его ремонтом. Не капитальным — на это она никогда не найдет денег, а хотя бы косметическим. Покрасить его хотя бы и крыльцо выправить, а то покосилось. Но даже на это средств не хватало. А откуда им взяться, если то один кредит выплачиваешь, то другой?

Виталя мог бы решить финансовые проблемы Лены. Не взять ее на содержание, а дать возможность заработать самой. То есть не накормить рыбой, а научить ее ловить и снабдить удочкой. Она пока не говорила Пименову о том, что хочет заниматься его проектом. Ждала, что сам предложит.

— Лена, стой! — услышала она оклик, уже собираясь вернуться в дом.

Обернувшись, увидела Вику. Она была в ситцевом халате на голое тело. Любители рубенсовских форм изошлись бы слюной при виде ее, Лена же подумала, что это не совсем прилично — давать свободу столь пышным формам.

— Доброе утро, Вика.

— Ох, недоброе оно…

— Что случилось?

— Проклятый дом забрал еще одну душу, — свистящим шепотом проговорила она.

— Кто-то умер в развалинах?

— Да! — И прошла через калитку на территорию двора. Халат распахивался, Вика его не на все пуговицы застегнула, и было видно очень много. Больше, чем у танцовщиц гоу-гоу. Лене хотелось попросить, чтоб прикрыла срам, но она промолчала. — Фил преставился.

— Откуда знаешь?

— Леша звонил, сообщил. Ребята полицию вызвали. Пока она не приехала.

— Как он умер?

— То ли упал и расшибся. То ли ему на голову что-то рухнуло. Череп пробит.

— Бедняга Фил.

— Тебе не кажется, что нам нужно пойти в усадьбу?

— Зачем?

— Полиции не помешают наши показания. Мы его знаем давно, и вчера все вместе провели вечер…

— Скажи лучше, тебе любопытно.

— И это тоже, — не стала спорить Вика. — Так что, идем?

— Да. Только переодеться надо.

— Иди, я подожду.

— Не только мне, но и тебе.

— Ой, да, в халате как-то не комильфо.

— Без белья тоже.

Но Вика, очевидно, так не считала. Когда она вернулась через десять минут уже в джинсовой юбке и майке, на ней по-прежнему не было лифчика.

— А тебе Виталя не звонил? — спросила девушка, когда они вышли со двора и направились к березняку.

— Нет.

— Странные у вас отношения.

— Если то, что между нами происходит, можно ими назвать.

— Ты хочешь за него замуж?

— Конечно, нет. Я же не клиническая идиотка.

— А я думала, ты планируешь его заарканить. Богатый же.

Лена промолчала. Для деревенской девчонки Виталя — просто сказочный принц. Как бы ей ни нравился охотник за привидениями Алексей, она пыталась строить глазки Пименову. И его это забавляло поначалу. Но когда к ним заявился Фил, он переключил свое внимание на него.

— А как тебе Семен? — не отставала Вика.

— Приятный парень, — ответила Лена сдержано. — Умница. И глаза красивые.

— Ты ему нравишься.

— Брось.

— Я тебе говорю! Весь вечер украдкой на тебя поглядывал.

Слышать это было приятно.

Лене и самой казалось, что Семен обращал на нее больше внимания, чем на остальных, но решила, что она принимает желаемое за действительное.

В кармане старых, давно вышедших из моды, но все еще крепких джинсов, хранимых в деревне, затрезвонил мобильный. Лена достала его, глянула на экран.

— Виталя, — ответила она на вопросительный взгляд Вики и приняла вызов.

— Лолоша, салют, — он продолжал называть ее так, хотя знал настоящее имя. — Ты не поверишь, что случилось.

— Фил умер, я в курсе.

— Да это ладно. Главное — камера охотников зафиксировала призрака. У нас есть пятисекундная запись. На ней нечто перемещается по помещению, пока не проходит через стену.

— Проходит через стену? — переспросила Лена.

— Или растворяется в воздухе. Короче, исчезает.

— Ты был этому свидетелем?

— Я же тебе говорю — камера зафиксировала. Мы все спали в это время.

— Мы с Викой идем к вам, покажешь.

— Черт, идешь, да? Я надеялся, ты приедешь на моей тачке. Ключи в сумке, а она у тебя дома осталась.

— Я не умею водить.

— Надо будет тебя научить. Ты скоро?

— Мы уже вышли из березняка. Через пять минут. Полиция еще не приехала?

— Не, ждем. А вы пожрать ничего не захватили?

— Нет.

— Хотя бы попить? — с надеждой спросил он.

Похмелье, сушняк. Жаль, что Лена не подумала об этом и не догадалась налить в пластиковую бутылку воды. В усадьбе с ней напряженка.

— Вика несет вам парное молоко.

— Терпеть его не могу.

И бросил трубку. Для Витали это было в порядке вещей — обрывать разговор. Как и не звонить, чтобы справиться, как дела.

Лена неделю назад грипповала. Лежала с температурой тридцать восемь. Виталя знал о ее болезни, поскольку из-за вируса она не смогла поехать с ним в загородный клуб. Пименов расстроился и как будто обиделся. Лена нарушила его планы! И за неделю ни разу не позвонил. Он не подумал о том, что ей нужны лекарства, витамин С, простое участие, наконец. Просто забыл о ней на время. Вспомнил только позавчера, когда собрался ехать в усадьбу Филаретова. Лена как раз успела выздороветь.

Когда девушки подошли к особняку, то увидели мужчин. Они сидели в теньке и жевали щавель. Тут его много росло.

— А пить уже не так сильно хочется, — сказал Виталя, сплюнув зеленую кашу. — Леха ты спас меня.

— Скорее всех нас, — ответил тот и передал Пименову еще один пучок щавеля. — От твоих стонов.

— Привет, девочки, — первым увидел Вику с Леной Женя.

Те поздоровались в ответ. А Леша еще и на ноги вскочил. Чмокнув Вику в щеку, взял у нее бидон и сделал несколько жадных глотков молока. Удовлетворенно крякнув, передал емкость сидящему рядом Семену. Он тоже попил. Как и Женя. Только Виталя скривился и отвернул помятое с перепоя лицо. Но дулся недолго. Пименову не терпелось продемонстрировать Лене записи с камеры, и он откликнулся на первую же ее просьбу показать их.

Все пошли в дом. Леша включил фотоаппарат (или нечто, похожее на него) на штативе. На экране появилась запись.

— Ой, мамочки, — пискнула Вика, увидев парящую белую фигуру. Она тускло светилась в темноте. — Это же Елена!

Мужчины, не сговариваясь, посмотрели на девушку, стоящую рядом.

— Она не обо мне, — успокоила их Лена. — О княжне-висельнице. Она чаще других является. И только Елена в белом. Девственной умерла. Ее хоронили в шикарном саване, похожем на свадебный наряд. С покрывалом на лице — оно посинело, раздулось, сами понимаете…

— А еще только она издает звуки, — снова вступила в беседу Вика. — Вы слушали скулеж?

— Да, и не на записи, а в реальном времени, — ответил ей Женя. — И Фил сразу определил, что это женщина в белом. А до этого сказал — этой ночью призраки кого-то заберут.

— И сам оказался их жертвой, — ахнула Вика.

— Он стал жертвой болезни под названием алкоголизм, — сердито проговорил Семен. До этого он помалкивал, даже здоровался и благодарил за молоко кивком головы. — Мне очень Филарета жаль. Мальчиком он пережил стресс, проведя ночь в заброшенном дурдоме. Мать его к докторам не отвезла, и ему ничего не осталось, как начать пить. Можно сказать, не по своей воле человек превратился в алкаша. Но это случилось. И Фил погиб. Упал, пьяный, расшибся. Это нормально для людей, ведущих подобный образ жизни. Так что давайте не будем о призраках…

— Ты же видел запись, — напомнил ему Виталя.

— Я этих охотников за привидениями первый раз вижу. Может, они как братья Гримм из одноименного фильма. Смотрел? Нет? Рекомендую. Там братцы-сказочники берутся за изгнание всякой нечисти, которую изображают нанятые ими люди.

— Ты намекаешь на то, что мы шарлатаны? — разгневался Алексей.

— Не исключаю этого. Виталя же платит вам, а нет результата — нет гонорара.

— Мы уже получили аванс. А если бы мы фокусничали, то больше бы на спецэффекты тратили, чем зарабатывали.

— Бла-бла-бла! — Семен отмахнулся от Лехи. — Меня это вообще не колышет. Я архитектор, желающий превратить эти развалины в шикарный особняк. А с призраками сами разбирайтесь…

— К чему ты ведешь, Сема? — обратился к нему Пименов.

— Скоро сюда явится полиция. Нас всех будут опрашивать. И если кто-то начнет нести ахинею о призраках… А не дай бог, показывать записи… Ребят, мы еще долго не начнем тут работы, понимаете?

— Нет. — Виталя с похмелья соображал особенно туго.

— Если особняк станет местом преступления, нам не дадут тут развернуться, пока не закроют дело. Я же хотел бы приступить к работам в ближайшие дни. Поэтому предлагаю договориться и выдать одинаковую версию. Мою адекватную, а не вашу бредовую.

— А ты прав, лишнего лучше не болтать.

— И записи не показывать, — закивал Женя. — Аппаратуру изымут, чтобы просмотреть их, а когда отдадут? Если вообще это сделают? Вдруг сломают или потеряют?

— Надо убирать ее и прятать, пока не поздно, — вскричал Леша и сорвался с места. — Жека, чехли эту зеркалку, я за другим оборудованием.

— А давайте вообще все соберем? — предложил Семен. — Как будто мы тут не ночевали? — И уже конкретно Виталию: — Скажем, пришли утром, обнаружили тело. Охотников отправим в Васильки вместе с пожитками. Вику тоже. Останемся тут втроем, ты, я, Лена.

— Кто-то мог видеть, как мы идем в усадьбу ночью, — с сомнением протянул Пименов. — Зачем врать, если можно просто утаить кое-что?

— Ты хочешь сообщить полиции, что мы тут ночевали? Резонный вопрос — зачем? И тут всплывает тема призраков и тянет за собой остальное.

— Мы скажем, что щекотали себе нервы, ночуя в доме, где якобы водятся привидения. Но напились, отрубились, а когда продрали глаза, оказалось, что наш проводник мертв.

— Тогда мы все можем стать подозреваемыми — мало ли что произошло по синьке. Но ты кандидат номер один на роль убийцы.

— Да?

— Ты все еще полупьяный. Леха более-менее. Мы с Женей не пили, и анализ крови, если что, это покажет. Тебя, Виталя, задергают. Да, ты, конечно, можешь дать денег или обратиться к папе, но зачем…? Не легче ли солгать?

— А раньше нельзя было об этом подумать? До того, как вызвать ментов?

— Умная мысля приходит опосля. Народная пословица.

Не прошло и пяти минут, как пожитки были собраны, и охотники за привидениями вместе с Викой покинули усадьбу.

Перед тем как уйти, Женя, задумчиво взглянув на Семена, сказал:

— Ведешь себя так, будто жизнь у Фила отняли не призраки, а ты…

Ткачев закатил глаза, но промолчал.

И когда троица скрылась среди березняка, на дороге, ведущей к усадьбе показалась «буханка» с неработающей мигалкой. Это прибыла полиция.

Глава 2

Женя пил чай в саду. Думал сесть за стол, за которым они все вчера трапезничали, но клеенку не удосужились помыть, и он расположился на завалинке.

Леху сманила Вика, и он был один.

Благо девушка впустила его в чужой дом (достала ключ из-под коврика), показала, где что взять. Женя согрел воды, заварил чаю, подсластил его и предался удовольствию. Заварка была дешевой. Ляпин такую не покупал никогда. Веники. Но чай, который он пил в Васильках, оказывался особенным на вкус. И никакого секретного ингредиента, просто отличная вода. В городе такой нет. Даже за хорошие деньги.

Женя заварил себе в ковше, чтобы не на раз, но выдул чай минут за десять. Сходил в дом, сделал себе еще. А также прихватил тряпку, чтобы клеенку протереть. Уже хотелось есть.

Ляпин нашел остатки пирога, можно сказать, корки. Но и они сойдут. Вареньем намазать если, будет вообще классно. Под ароматный чаек особенно.

— Здравствуй, Евген, — услышал Ляпин женский голос и едва не подавился пирогом.

Неужели ОНА???

Такого не может быть! Эта женщина ушла из его жизни год назад, но это ладно… Она уехала из России. Но даже если вернулась, в Калужской области ей вообще нечего делать. Какие бы ветра ни бушевали, ни один не мог занести ее сюда…

Но никто больше не называл его Евгеном. Только Тайра. Его кармическая женщина.

Ляпин поднял глаза и тут же их зажмурил…

ОНА!

Перед ним Тайра. Стоит у забора, положив на него ладони и подбородок. Ногти выкрашены в алый цвет и хищно заточены. На губах яркая помада. Глаза, хоть и имеют грустный разрез, задорно посверкивают из-под густой челки. Она черная. Но в ней, как и в остальных волосах, синие пряди. Они идут ей.

— Евген, это невежливо, закрывать глаза на девушку, которую звал замуж, — услышал он.

Ляпин разлепил веки.

— Привет! — Тайра помахала ему. — Где тут калитка? Я хочу войти. А, все, вижу… — И скрылась.

Она была очень мала ростом, и, чтобы заглянуть за забор, пришлось как минимум встать на носочки.

Женя познакомился с Тайрой через Лешу. Он вел страницу охотников за привидениями, и ему многие писали. Зачастую девушки, желающие познакомиться с необычными парнями. Хипстеры, вегетарианцы, качки, сноубордисты, рэперы… Это так обыденно! А вот охотники за привидениями — редкость. Особенно симпатичные.

Леха же был просто душкой, поэтому ему поступали предложения не только о сотрудничестве. Но Тайра на него никаких видов, как потом выяснилось, не имела. Хотела перекантоваться недельку, пока шли кастинги шоу экстрасенсов. Леха ей отказал. А Женя согласился девушку приютить. И даже встретить с вокзала. Она понравилась ему не внешне, а дерзостью своей.

Приехала Тайра из Воркуты. Вышла на перрон, и Женя обомлел. Вроде такая же, как на фото: мелкая, чернявая, узкоглазая, с носом-пуговкой… Но другая! Сногсшибательная, что ли? Поражать мужчин длинными ногами, пышной грудью, манящим ртом — это одно. А ты попробуй влюбить в себя их с первого взгляда, когда ничего во внешности привлекательного нет, кроме разве что черных длинных волос.

Женя был деморализован. Он рассчитывал на дружбу, но никак не на любовь. Более того, он вообще не думал, что когда-то испытает это чувство. Брак допускал, но без бури эмоций, а скорее по договоренности.

Жил Ляпин в квартире дяди. Той самой, которая иногда наполнялась запахом лилий. И Тайра сразу его уловила. И на кресло с обивкой внимание обратила. У нее имелся какой-то дар. Но он был неразвит. И Женя сомневался в том, что девушка пройдет кастинг на программу. Тем более он не верил в телешоу. Считал, что там снимаются, а уж тем более побеждают, только свои. Он говорил об этом Тайре, но она фыркала и называла себя финалисткой нового сезона.

Впервые они переспали, когда она вошла в основной состав участников. Влетела в квартиру, скинула с себя все, вплоть до исподнего и запрыгнула на Женю. Обвила, руками, ногами, впилась губами, обдала жаром своего лона и дыхания…

У Жени был секс до этого. И не разовый. С тремя разными девушками, с одной из которых он встречался аж четыре месяца. Он не мнил себя Казановой, более того, понимал, что для мужчины его возраста опыт небогатый, но… Имеющий место быть! Однако все прошлые объятия, поцелуи, телодвижения… Они были приятными, и только. С Тайрой же Женя как будто вылупился из яйца. Она пробила скорлупу его условной девственности.

Ляпин знал одного очень известного панк-рокера. Он трахался ежедневно со своими фанатками. Отдыхая от гастролей — с проститутками. Его член повидал сотни ртов и кисок, а поговаривали, и мужских попок, но, когда он встретил любовь всей своей жизни, он обнулился. И сообщил близким друзьям о том, что наконец стал мужчиной. Женя не понимал, о чем он, пока в его объятиях не оказалась Тайра.

Нет, она не баловала Евгения изысканными ласками. Более того, была не особо умелой любовницей. Но как с ней было хорошо!

Ляпин сделал ей предложение. Понимал, что его не поддержат два самых близких человека — мама и Леха. Оба скажут: рано, куда, вы еще мало знакомы! И зачем тебе эта чудачка? Мама напомнит, что барышня из Воркуты и Женя для нее лакомый кусочек, а Леша с ней согласится. Еще и добавит, что у нее, как и у всех, вдоль, а не поперек, а раз так, можно рассмотреть другие, более удобные варианты.

Но Тайра Жене отказала. Причем услышал он от нее ровно то, что в его воображении говорили мама и Леша. А через два месяца она его бросила. Съемки передачи были в самом разгаре. Тайра шла к финалу. И могла бы выиграть, но… Ушла из шоу. И из жизни Жени. Уехала в Оман. Влюбилась в одного из участников, что был родом оттуда. Его выгнали, а Тайра последовала за ним. Перед Ляпиным извинилась, но скупо.

— За любовь прощения не просят, — сказала она, взвалив на плечо свой рюкзак. С ним она и приехала. Женя помнил, как стояла она на перроне, сгибаясь под его тяжестью. Такая маленькая, худенькая, с поджатыми от натуги губками. — А обещаний я тебе, Евген, не давала. Так что… Не обессудь. Пока, удачи.

И покинула квартиру.

Женя, когда дверь за Тайрой закрылась, упал на диван и заплакал. Он давно этого не делал. Очень и очень. Со смерти дяди. Похныкивая, он смотрел на кресло, надеясь увидеть его. Но ничего… Даже запаха. Никто Женю не поддержал. Ни мертвые, ни живые. Сам пережил расставание. И уже думал, что ничего в нем не всколыхнется, даже если Тайра возникнет в его жизни снова…

Наверное, потому, что и мысли не допускал об этом.

И вот она тут!

В Калужской области.

Такая же черноволосая, тощая, узкоглазая, хищно накрашенная — считается, что женщинам с маленьким ртом и узкими губами алая помада не идет… Но только не Тайре. Она с таким макияжем похожа на какого-то языческого божка. А им как-никак поклонялись…

Калитка открылась. Во двор вошла Тайра.

— Чай? — спросила она, указав на ковш. Женя кивнул. — А у меня финики с собой. Ты знал, что пророк Мухаммед, когда странствовал по пустыне, насыщался всего семью?

— Как ты тут оказалась?

— Я привезла те, что растут исключительно в Саудовской Аравии. Как раз там, где обронил зернышко мессия. Нигде больше не приживаются.

Она выложила на стол пакет с финиками. Села напротив Жени. Улыбнулась.

— Рада тебя видеть. А можно и мне чаю?

— Как ты тут оказалась? — повысив тон, повторил свой вопрос Ляпин.

— Так же, как и ты. Была приглашена в качестве эксперта.

— Кем?

— Пименовым.

— Виталей?

— Нет, его отцом. — Она протянула руку, взяла ковш за ручку и сделала несколько глотков. — Какой тут вкусный чай, просто обалдеть. Давно такого не пила.

— Зачем ты пришла?

— Увидела тебя через забор, проходя по улице, решила поздороваться. Не совсем чужие все же…

— То есть ты не знала, что мы с Лехой тут?

— Понятия не имела. Кстати, где твой брат по разуму?

— Занят.

— Сражает деревенских матрон своим обаянием и познаниями в квантовой физике, а они его мудреные речи принимают за заклинания? — скривила свой тонкий, ярко накрашенный рот Тайра.

Она, узнав Леху лично, не уставала над ним насмехаться. И твердила постоянно, что, если бы знала, какой он «никакой», ни за что не написала бы ему.

— Давно ты тут? — Тайра вернула ковшик.

Женя взял его, поднес ко рту, но отставил. Ему вдруг стало страшно. Что, если, испив с ней из одной емкости, он снова попадет под ее чары?

— Со вчерашнего вечера. Разбила палатку недалеко от усадьбы. За невидимой чертой. Границу переходить не стала. Боязно. Гиблое место.

— Я вообще-то о России. Ты уезжала в Оман.

— Вернулась месяц назад. С концами. Благодаря телевизионной славе смогла найти солидного клиента. Он отправил меня в усадьбу Филаретова, чтобы я исследовала ее. Сказал, что его сын Виталий намеревается ее восстановить. А планы у него грандиозные! Гостиница, ресторан, квест-комнаты — это ерунда, пусть себе дитятко тешится. Главное, хочет он впоследствии сделать княжескую усадьбу своей обителью. Встретить старость на месте, считающемся в округе проклятым.

— И что же ты выяснила?

— Нельзя там жить. Гиблое место, как я и говорила.

— Но ты же не была в доме. Откуда тебе знать?

— Я мерзость его за версту почуяла. Вот и разбила свой лагерь за чертой.

— Непыльная у тебя работенка. Посидела в лесочке, посмотрела на развалины издали, вернулась в Москву, отчиталась и получила денежку.

— Нет, я пока присматриваюсь… Работа впереди. Клиенту моих слов мало — нужны доказательства.

— А ты можешь их предоставить?

— Попробую. Пименов-старший меня в шоу заприметил, а там, как ты знаешь, отлично монтируют серии. И зритель думает, что в жизни, как на экране, духи постоянно задувают свечи, роняют камни, оставляют знаки на стенах. Поищу места силы. Найду — привезу заказчика, покажу их.

— Что ж, удачи.

— Ты мне не поможешь?

«Ага, вот где собака порылась, — мысленно хохотнул Женя. — Мимо она шла, как же. Искала меня, дурака, чтобы снова помог. В телешоу она многие конкурсы благодаря мне выиграла…».

— А что будет, если ты предоставишь доказательства тому, что усадьба — гиблое место? — спросила Женя.

— Папа закроет проект сына.

— Каким образом?

— Заморозит его счета, и дело с концом. Витале дали почувствовать себя взрослым и самостоятельным, но на самом деле он по-прежнему зависимый от папаши ребеночек. Поначалу старший Пименов не особо вникал в детали, радовался тому, что Виталя задумал нечто особенное, а не пошел по пути наименьшего сопротивления и не забабахал ночной клуб, но тут молодая любовница (она, естественно, тоже имеется, не только жена) начала ему на мозги капать. Она верит в эзотерику. Ходит к гадалкам, чистильщикам карм и чакр. Естественно, и к астрологу, нумерологу, рунисту. В общем, со всех сторон подкована. И с каждым специалистом посоветовалась, чтобы услышать одно и то же — нужно держаться подальше от проклятого места. Пименов-старший сейчас колеблется. Отбирать игрушку, уже подаренную, да к тому же полюбившуюся, жестоко. Но если она навредит ребенку? У меня знакомая купила дочке куклу. Та души в ней не чаяла. С собой в кровать укладывала. Но в то же время у девочки аллергия пошла. Пятна красные по лицу и шее. Подумали, что игрушка из плохого пластика. Отобрали. Дочь в истерике билась два дня. Требовала свою куклу назад. Женщина отнесла ее на экспертизу. Оказалось, сама игрушка безобидная. А вот платье на ней пропитано какой-то дрянью. Куклу переодели, и все стало хорошо.

— Очень доходчиво ты мне все объяснила, спасибо. То есть ты — эксперт, который решит оставить игрушку Витале или нет?

— Именно. — И заиграла глазками. — Так что, поможешь?

— Нет.

Не ожидала Тайра услышать такое. Женя плясал под ее дудку все то время, что они встречались. Он не просто исполнял все ее желания, он предвосхищал их. Ей зачастую и просить не приходилось, Ткачев сам предлагал себя в качестве волшебника на голубом вертолете. Все, что было по силам, делал для Тайры. Но так и не смог завоевать ее любовь. Она досталась бородатому арабу. Что она нашла в нем? Ничего, кроме красоты лица. Бездарный, глупый, капризный. А Тайра всегда, как сама говорила, ценила не внешность, а характер.

Поди пойми этих женщин…

— Извини, я не расслышала, — вновь заговорила Тайра. — Ты сказал «нет»?

— Да.

— То есть…?

— Да. Я сказал «нет».

— Мстишь? — ее узкие глаза стали щелками.

— За что?

— Я же бросила тебя в одночасье.

— Давно это пережил. Но у нас с тобой конфликты интересов. Я работаю на Виталю. И не собираюсь мешать его грандиозным планам.

— Ты желаешь ему зла?

— Ни в коем случае. Виталя мне нравится. И я надеюсь на дальнейшее сотрудничество. Так что мы вместе будем находиться в гиблом месте, которое, на мой взгляд, не представляет опасности. Так называемые призраки не убивают. С ними можно сосуществовать. Я научу Виталю. А если понадобится, объясню его папе, в чем он не прав.

Тайра привстала с табурета, оперлась руками на стол и подалась к Жене. Он увидел, что ее помада чуть поплыла, а тушь осыпалась. Глаза девушка могла не смывать по нескольку дней. Спала с макияжем, утром только подтирала пятна на веках и подкрашивала те места, с которых сошла косметика. Из-за этого подушки всегда были грязные.

— Ты нравишься мне таким, — выдохнула она.

Женя поморщился. От Тайры пахнуло вареным луком, а он его терпеть не мог.

— Решительным, непоколебимым…

— Лесть тебе не поможет. Я все равно не стану тебе помогать.

— Нет так нет. — Она ткнулась своим носом в его.

Оттолкнуть? Невежливо. Но этот запах… Как его терпеть?

— Я хочу тебе один вопрос задать. Можно?

— Да, только, пожалуйста, отодвинься. Ты нарушаешь мое личное пространство.

Тайра пропустила его просьбу мимо ушей.

— Почему ты не выкинул мои значки, а носишь их на жилете?

— Нравятся они мне.

— Они? — и усмехнулась.

Спешно собравшись с любимым в Оман, Тайра все с собой забрала, кроме коллекции значков. Собирать их начал еще ее дед. Крепил к бархатному вымпелу комсомольской организации. Эстафету принял сын. За ним дочка Тайра. Последняя внесла самую большую лепту — утыкала весь вымпел. Правда, ерундой по большой части. Всякими дурацкими детскими фигурками типа «Хэлоу Кити» или «Кот Феликс», а также девчачьими, с портретами Тимберлейка и героев сумеречной саги. Их Женя на свой жилет не прикрепил. На нем по большой части те, что собрали дед и отец, но несколько Тайриных. Самый любимый — звезда шерифа. У него самого был такой в детстве. У трех вокзалов в ларьках продавали модную по тем временам американскую символику.

Женя перенес значки на свой любимый жилет, когда страдал по Тайре. Нося их, он тешил себя мыслью о том, что малая ее частичка осталась с ним. И по воле любимой. Она намеренно оставила коллекцию, а не забыла…

Чтобы был повод вернуться!

Ляптн перестал ждать Тайру спустя пять месяцев. Как и страдать по ней. Любить — нет. Это чувство засело глубоко внутри, но он научился жить с ним. Как с пирсингом в соске. Мало кто знал, что он сделал его себе. Когда было так плохо без Тайры, Женя решил заглушить душевную боль физической. Думал сначала тату набить, но это же все равно что комарик покусает. И решился на прокол. Соска! Ему всегда казалось, что нет ничего страшнее, чем это. Разве что интимный пирсинг…

Теперь его правую грудь украшало колечко. Его никто не видел, поскольку Женя не оголялся прилюдно: не принимал душ вместе с кем-то, не ходил на пляж, не переодевался… И не занимался сексом с тех пор, как его бросила Тайра.

— Если я признаюсь, что уехала из Омана ради тебя, что ты на это скажешь? — услышал Женя ее голос.

— Поставлю твои слова под сомнение. И это мягко говоря.

— Ты так не уверен в себе?

— Я так не уверен в тебе.

— Дурак.

И впилась в его рот губами. Остро, как жалом. Благо на пару секунд. Отлипнув, сразу убежала.

А Женя еще долго сидел неподвижно. С перемазанным помадой лицом. Привкусом вареного лука во рту. И пониманием того, что ради Тайры он пойдет на все.

Глава 3

Сема зашел в дом и упал на кровать. Лицом вниз, утопив его в перьевой подушке.

— Помыться не хочешь? — спросила у него хозяйка.

— Позже, — ответил он.

— Дело твое, конечно, но бак маленький, заполняется медленно, и тебе просто может не хватить воды.

— Обольюсь из ведра.

Вздох. Затем шаги. И щелчок двери. Лена-Лола ушла, оставив его в комнате одного.

Ткачев перевернулся на спину. Так лежать было удобнее.

С полицией дела уладились быстро. Представители правопорядка приехали, осмотрели труп и место, где он лежал. Задали несколько вопросов тем, кто его обнаружил. После чего запаковали тело в черный мешок, загрузили в машину и уехали.

— Это все? — ошарашенно спросил Виталя.

— На данном этапе, — ответил ему Сема. — Но, если возникнут вопросы, нам позвонят. Телефоны мы оставили.

— То есть все настолько просто? Никакого расследования? Снятия отпечатков пальцев, поиска улик, очных ставок?

— Деревенский алкаш упал и расшибся. Мы его нашли. Все очевидно.

Но Пименов был очень взволнован, а если точнее, на нервяке.

— Сема, ты видел его шею?

— А что с ней?

— Она синяя. Фила как будто душили. Причем веревкой.

— Разве? — Ткачев посмотрел на Лену. Она пожала плечами. — Если ты прав, то почему криминалист не заострил на этом внимание?

— Ему так проще. Деревенский алкаш упал и расшибся. Но мы-то с вами знаем, что смерть Фила не случайна.

— Намекаешь на то, что кто-то из вас его убил? — подала голос Лена.

— Тьфу на тебя! Нам он на черта сдался?

— Значит, призраки?

— Ой, Лолоша, не тупи, не разочаровывай меня! — Виталя заводился все больше. И смотрел на Лену сурово. А Сему вообще не замечал. — Фила порешил кто-то из собутыльников. Или тех, кому он обещал нас отдать на растерзание. В ваших забытых краях такие, как мы, птицы редкие. Почему бы не общипать их? Фил мог сговориться с кем-то, и подельники ждали от него добычи. У меня по карманам можно натырить больше, чем ваши ханыги в месяц видят. А нас еще и четверо. Всех обобрать, и пей себе, гуляй…

— Чем ты недоволен? — оборвала его монолог Лена. — Жаждешь справедливости? Так позвони в полицию, ткни носом. И начнется полноценное расследование.

— Да пошла ты! — И далее последовала нецензурная брань.

Покрыв Лену матюгами, Виталя унесся. Он не бежал, но шел так быстро, что камешки вылетали из-под его подошв.

— Он ставит себя на место Фила, — проговорила Лена. — И боится, что, если его когда-нибудь найдут в джакузи или на полу у камина мертвым, все подумают, что он напился или нанюхался и сам отдал концы… Тогда как синяя полоса на шее будет говорить о том, что его задушили дилеры, завистники, брошенные любовницы… Или дети его отца от нового брака.

— Витале просто нужно опохмелиться, поесть супчика и поспать.

— Он терзается, а ты все сводишь к банальному похмелью.

— Поверь, как только он поправит здоровье, станет прежним развеселым говнюком.

— Это маска. У Витали серьезные психологические проблемы, с которыми он борется своими методами.

— Как Фил?

— Да, пожалуй.

— Лена, у Витали было все! Все, понимаешь? Не только лучшие игрушки, личный шофер, лицей, потом институт, квартира, машина… Его любили. И отец, и мать. И прощали ему то, за что других бы и выдрали, и довольствия лишили. А то и отправили в какой-нибудь кадетский корпус, чтоб из него там человека сделали. — Она хотела что-то возразить, но Сема жестом попросил ее замолчать. Он еще не закончил. — Отец Виталя — сволочь редкостная, но к сыну он всегда был внимателен и добр. А матушка, хоть он над ней издевался не меньше, чем над прислугой, души не чаяла в сыночке.

— Вы были близкими друзьями с Виталей?

— Нет. Но общались тесно.

— Так, может, ты ничего о нем и не знаешь?

И бросилась догонять Пименова. А Сема остался. Пусть эти двое идут, он попозже двинется. А пока посмотрит на то помещение, где охотники за привидениями засняли призрака. В то, что запечатлелся бесплотный дух, он ни на секунду не поверил. Скорее всего, Жека с Лехой устроили постановку. Потому что компьютерная графика выявляется на раз-два. Но кто изображал женщину в белом? Женя? Он был трезв, а Леха не притворялся пьяным, он реально окосел. Но Сема предоставил Ляпину часть своего надувного матраса, и если бы тот встал с него, он бы проснулся…

Или нет? День был длинным, утомительным, и Ткачев отрубился так, что, когда открыл глаза поутру, не сразу понял, где он. Но все его спутники находились на тех же местах, где и до того, как он уснул. Только Фил отсутствовал. И как он шарахался, Сема помнил. Мужик хотел отлить, намеревался сделать это тут же, но его погнал пробудившийся Виталя. Филарет ушел, и Сема снова прикорнул… Как оказалось, отключился до утра.

Обнаружил его Женя. Этот чудак, обвешанный значками, как Леонид Брежнев орденами. Когда Сема сел, тот тоже открыл глаза и встряхнулся. Посетовал на то, что не смог отдежурить даже свои часы, не то что поднять Леху, чтоб он его сменил. После этого вскочил и понесся проверять аппаратуру.

— А где Фил? — зевая, спросил Виталя.

— Ты не разрешил ему мочиться тут, и он ушел, — напомнил Сема.

— Это ж ночью было.

— Да, но он мог упасть в те лопухи, в которые справлял нужду. Скоро объявится.

— Зря мы вчера так нажрались… — Пименов схватил бидон, в котором остался чай, и выпил всю жидкость, не подумав о других. — Все проспали!

— Кто-то не пил, а все равно… — Это забухтел Алексей. — Женька мог бы меня и поднять! Такая ночь значимая… И впустую прошла.

— Фил обещал нам призраков, — снова взял слово Виталя. — Придут, говорит, за кем-то… Ни их, ни его. Где этот му…

И тут по дому разнесся крик Жени, нашедшего тело Филарета.

Семе вспомнились эти события, когда он шел в другой конец дома. Минуя коридоры и условные комнаты. Дошел до той, где когда-то, согласно плану здания, была библиотека. И при князьях, и при беспризорниках, и при психах. Именно в ней засняли женщину в белом. Елену-висельницу, которая очень много читала, была просто одержима книгами и проводила за ними все дни. Вместо того чтобы ходить на балы и искать мужа. Но тут вина папеньки, конечно, не ее. Он должен был девицу вывести в свет, чтоб не чахла в доме с нехорошей историей, не закапывалась в книги, которые ее еще больше отрывали от реальности. Берег? Да, пожалуй. Коль все его дети умерли. И только Леночка выжила… Чтобы в двадцать два покончить с собой!

Семен ходил по библиотеке. Осматривал стены, потолок, пороги, косяки. Он видел то, что для других скрыто. И мог представить, как выглядело помещение изначально.

Ему не потребовалась аппаратура для того, чтобы понять, где скрылся призрак. Это было очевидно!

Сделав выводы, он покинул дом и устремился к березняку, чтобы попасть в Васильки.

Когда дошел до дома Лены, оказалось, что у забора стоит только его машина.

— Виталя уехал? — спросил он у девушки, зайдя во двор.

Она копошилась там. Все в тех же старых джинсах с чудовищными накладными карманами и желтой строчкой. Сему удивило, что Пименов не сделал ей замечание.

— Да, сказал, надо в Москву.

— Он сел за руль с такого бодуна?

— Ему не привыкать.

— Тоже верно. А остальные где?

— Без понятия. Пришла — дом открыт. У меня-то брать нечего, но аппаратура охотников явно стоит приличных денег.

— Я немного отдохну, с твоего позволения.

— Ради бога. Но я собираюсь щавелевый суп сварить. Если немного подождешь…

Семен качнул головой и зашел в дом. Там выбрал кровать, упал на нее лицом вниз, отказался от душа, а когда хозяйка оставила его в покое, перевернулся на спину и задумался.

Спать он не хотел. Да и устал несильно. Просто было желание полежать на мягком.

— Если кому-то интересно, суп готов! — услышал он голос Лены.

В животе тут же заурчало. Есть хотелось, но ради яичницы, к примеру, он не стал бы вставать. Но суп из щавеля… Это совсем другая песня! Такой где еще поешь? Да, тебе его могут и в московском ресторане подать, но где тот щавель собирали и когда? И он ли это? Может, обычная трава, к которой добавили кислоты?

Ткачев спрыгнул с кровати. Сначала водные процедуры, потом завтрак, который уже тянет на обед.

— Лена, прошу меня извинить, — выдал он, распахнув дверь.

— За что? — уточнила она.

— За поведение. Вел себя как капризуля. Готов вину искупить.

— Каким образом?

— В принципе любым. Хочешь, спляшу, спою, пантомиму покажу. Могу грядку вскопать. Собрать яблоки. Вычистить подпол. Но меня лучше использовать по назначению.

— Я не понимаю, — выдохнула Лена.

— Давай я отремонтирую тебе крыльцо? Оно покосилось.

— Ты можешь?

— Конечно. Если у тебя есть инструменты, я начну сегодня же…

— А если нет?

— Я куплю их и приступлю к извинениям завтра. Надеюсь, ты оставишь меня на эту ночь тут. Я не готов ни в Москву ехать, ни в развалинах на надувном матрасе спать.

— Дом большой, живите все. Мне не жалко.

— Спасибо. Я пойду ополоснусь. Мне в душ или к ведру?

— В душ. А полотенце вот, я приготовила, — и указала на кусок синтетического полотна, расшитого розами.

Взяв его, Семен вышел во двор.

Помылся.

Почувствовал себя если не заново рожденным, то помолодевшим. Еще пятнадцать минут назад бубнил и кряхтел, как старый дед, у которого ревматизм и простатит, а вот уже позитивней живчик.

Ткачев вернулся в дом. Ему уже налили супа. Выглядел он красиво. Зелень щавеля, бело-желтое крошево из яиц, прозрачный бульон… И запах лета бонусом.

— Приятного аппетита, — услышал Сема, взявшись за ложку.

Кивнув, стал есть суп.

Было вкусно.

Не так, что ум отъешь, но вполне… Мужчине, путь к сердцу которого через желудок лежит, брать надо Вику. Та мастерица. Но Лена-Лола тоже молодец. Хоть что-то умеет. Родилась бы и выросла в городе, испортила бы даже элементарное — яйца или макароны.

Была у Семена такая барышня. К которой он с серьезными намерениями, а она не просто неумеха — косячница… Не москвичка, а петербурженка. Но в данном случае хрен оказался не слаще редьки.

Познакомились на Невском. Ткачев не любил Питер (ни климат, ни атмосферу), но от его архитектуры был без ума. Часто катался, чтобы рассмотреть здания. И у одного из них столкнулся с барышней. И сразу в глаза влюбился. Крашены-перекрашены, ресницы колом, подводки, тени, но цвет… Не определить. По краю карий, дальше — зеленый, а перед зрачком желтый. Можно сказать, как у кошки глаза. На них и клюнул. Остального не видел отчетливо. Но отмечал, что фигура неплохая, черты правильные, волосы густые.

Сема пригласил ее на чай или кофе, барышня согласилась на глинтвейн.

Отношения завязались быстро. Сначала ездили друг к другу, а через три месяца стали вместе жить. В Москве. Потому что у Ткачева имелась своя квартира, а невеста обитала с родителями.

Его хватило на полгода. Но если бы не глаза, в которые Сема влюбился, история закончилась бы раньше.

Ткачев был очень неприхотлив в быту. Главное, одежду постирать, можно не гладить. Если вещи раскиданы, не страшно, важнее, чтоб блестели туалет, раковины, посуда. И с едой проблем нет. Съест все, но свежее и приготовленное хотя бы по нормам. Пельмени, чтобы неразваренные, картошку непригорелую, овощи нераскисшие. Но когда Сема возвращался домой, ему под нос ставили варево, напоминающее корм для свиней…

Более-менее прилично получалось поужинать, если заказывали доставку. Но Семен это и сам мог сделать. Нет, он не мечтал о кухарке. Но когда живешь с женщиной, которая еще и не работает, ты ждешь вкусного ужина. И порядка в доме. И пусть не глаженого, но хотя бы стираного белья.

Его мама была отличной хозяйкой. Когда они жили богато, ей помогала женщина прибираться, но приходила всего лишь два раза в неделю. Остальное время родительница со всем сама управлялась. И завтрак готовила мужу и детям, а по выходным баловала выпечкой. В понимании Семена женщина, которая решила не работать, должна стать хранительницей очага. Домохозяйкой. А не ленивой задницей (или, если корректнее, трутнем). Хорошо, когда женщина следит за собой: ходит в зал, салон, на массаж и прочие процедуры. Но если она только этим занимается, она деградирует. Но сама этого не понимает, потому что еще посещает дурацкие тренинги личностного роста и читает мотивирующие книги.

Семен пытался донести до любимой свою мысль, но она хихикала в ответ и называла его пенсионером.

«Сейчас другое время, — говорила она. — Зачем стоять у плиты и варить борщ, если его можно заказать? К чему самой драить пол или окна?»

Да, все так. Не обязательно! Но в чем тогда функция женщины, живущей с тобой? И на это был у барышни ответ… Молчаливый… Она тут же опускалась на колени и демонстрировала полученные на курсах горячих язычков навыки.

Благодаря этому они продержались лишний месяц. Глаза уже не спасали.

…Семен не заметил, как съел суп. Зачем-то ударился в воспоминания и хлебал на автомате.

— Добавки? — спросила Лена.

— Нет, спасибо. Наелся.

Тут послышались голоса.

Сема узнал Лешин. Он говорил громко и торопливо. Мог глотать окончания. Но, надо отдать Лехе должное, говорил он всегда по делу. Может, поэтому повышал голос и выпаливал одно предложение за другим, чтобы собеседники усвоили выданную им информацию.

Леша завалился в дом в обнимку с Викой.

Ткачев не был хорошим физиономистом, но по лицам этих двоих понял — недавно они занимались сексом. Девушка была довольна, но чуть смущена, а парень горд своей победой.

— О, супчик, — обрадовался еде Леха и тут же уселся за стол. — Женя где?

— Я думала, вы вместе, — ответила ему Лена, затем налила супа.

— Не, он тут был, когда я уходил. — Парень схватил ложку и стал наворачивать его. — Вкусно, — похвалил Леха суп. — А где наш царь-государь?

— Если ты про Виталю, то он уехал в Москву.

— И он скорее Гришка Распутин, — усмехнулся Сема. — У тебя какие планы на остаток дня?

Вика хихикнула, стрельнула в Лешу глазами. Он по-хозяйски похлопал ее по ягодицам.

— На пруд хотим сходить. Искупаться.

— В Голыши? — задала уточняющий вопрос Лена. Вика подтвердила. — А Леша в курсе, откуда пошло название места?

— Мне рассказали историю о колонии нудистов, что обитала там в девяностые. Прикольно. Голышом искупаться — это кайф.

— Наверное. Только туда извращенцы со всей округи стекаются. Если не хочешь, чтобы на тебя кто-то передергивал, оставайся в плавках.

— У вас тут и геи есть?

— А где их нет?

— Тоже верно. — Он расправился с супом и вытер рот тыльной стороной ладони. — Спасибо, от души поел. Если Женька появится, скажите, мы вернемся часа через три. Все, чао!

И, взяв рюкзак, в который засунул питьевую воду и полотенце, покинул дом.

Сема с Леной снова остались одни.

— Ты купалась голышом в Голышах? — спросил Ткачев.

О чем-то нужно было говорить, а он не мог придумать тему.

— Нет. Но в детстве, как все деревенские ребятишки, бегала туда, чтобы посмотреть на странных дяденек и дяденек, что ходят без одежды. Мало что запомнила, совсем крохой была. Но подивилась тому, что они и на великах катаются обнаженными, и шашлыки жарят. То есть живут обычной жизнью.

— Я как-то попал на нудистский курорт в хорватском Ровине. По незнанию забронировал там домик. Не смог расслабиться. Переехал раньше времени, наплевав на заплаченные вперед деньги.

— Понимаю. Я тоже не сторонник нудизма.

— Странно слышать это от танцовщицы гоу-гоу.

— Ты путаешь меня со стриптизершей.

— Нет, я понимаю, что вы занимаетесь немного другим. Но все равно выставляете себя напоказ. А то, что ваши прелести прикрыты маленькими кусочками материала, не меняет главного…

— Это работа, а не образ жизни. Вне клуба, как ты видишь, я одеваюсь крайне скромно. — И потрепала штанину своих старомодных джинсов. Она так и не сняла их. Но майку поменяла на приличную.

— То есть обнаженки тебе хватает на работе, а в жизни хочется прикрыться?

— Я уволилась. Но это не твое дело. Вообще не понимаю, зачем я перед тобой оправдываюсь.

Елена взяла тарелки, поставила их в раковину, но мыть не стала. Ушла в комнату.

Семен мысленно поругал себя за несдержанность. Он даже проститутку бы не стал укорять. Чем может, тем и зарабатывает. Но беда была в том, что Лена ему все больше нравилась. Умная, милая, воспитанная. ПРИЛИЧНАЯ девушка. И он не мог представить себе, как она, полуголая, вертит задом перед потными лицами пьяных, разгоряченных мужиков… И дает себя увезти из клуба Витале Пименову! Хорошо, если только ему… А может, до этого мажора-бабника было еще несколько ему подобных?

Эти мысли сводили Сему с ума. Если бы Виталя познакомился с Леной в бассейне или в кафе, на улице или в магазине, Ткачев еще вчера начал бы отбивать ее у него. Они не друзья, он не нарушил бы мужской кодекс чести. Да, работу мог потерять, но рискнул бы. Увы и ах, Лену он подцепил в ночном клубе. Ткачев к обычным посетительницам относился скептически, а уж к танцовщицам…

«Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес, — голосом кота Матроскина проговорил Семен про себя. — В твоем случае, Ткачев, сноб и зануда! Нет ничего позорного в том, чтобы танцевать на потребу… Кабаре «Мулен Руж» для тебя искусство, ты был там трижды, а гоу-гоу почему-то грязь и пошлость? Это даже не стриптиз. И тем более не проституция. Виталя не платил Лоле-Лене деньги. И подарками не заманивал. Понравился ей мужчина, она с ним поехала… Что в этом страшного? Весь мир живет сейчас так…».

Он встал из-за стола и стремительно вышел во двор.

Пяти минут Семену хватило на то, чтобы собрать из травы, веток, цветочков и гроздей незрелой смородины букет. У него это отлично получалось. Никогда он не покупал готовые композиции флористов. Даже если было времени в обрез, он все равно сам формировал букеты. Не просто красивые, а подходящие тем, кому они предназначены. И не всегда из цветов. В ход шло все. Он мог собрать морковно-сельдереевую феерию для вегетарианки, любительнице вязания букет из клубков и спиц, а защитница экологии получила от него букет из ржавых банок, которые Сема подобрал на улице и превратил в розы, пионы, лилии.

Девушки ценили особый подход к себе. И радовались мелочам, опровергая общее мнение о том, что им нужны лишь бабки. Когда Ткачев едва выживал, то имел отношения с наидостойнешими барышнями. Да, все они закончились. Но не из-за того, что Сема не дарил им шуб и бриллиантов. От него требовали внимания. А он не мог дать его в том объеме, в котором его пассиям хотелось бы. Заработавшись, он забывал позвонить. Или встретить из аэропорта. На романтической встрече засыпал. Не сразу, но после секса. А как же поговорить? Спросить, как дела? Нашептать на ухо комплименты? Если бы в тот период ему встретилась понимающая девушка. Ткачев уже был бы женат. Но он был молод, его избранницы соответственно тоже, и отношения заканчивались через несколько месяцев.

Когда же он окреп финансово, то встретил свою петербурженку. И она села ему на шею. Зато была не из обидчивых. Не хочешь идти в караоке — не надо, главное, денег дай. Тоже сомнительный вариант. После нее пытался строить отношения с владелицей нотариальной конторы, что занимала офис на том же этаже, что и Ткачев.

Красивая, стильная, взрослая — на вид ровесница, но, скорее всего, старше как минимум лет на пять, а то и десять. Она состояла в гостевом браке с французом. Виделись супруги от силы пять раз в год. Детей не имели. Зрелая красотка очень Семену нравилась. Он мог бы и влюбиться в нее, если бы она так не давила. Все должно было быть по ее. В ресторан придут — она заказывает еду по своему вкусу обоим. Кино смотрят только то, что она любит. Подарил ей как-то белье — обменяла. И ладно бы утаила это, так ткнула носом в то, что не то выбрал. Но хуже всего, что и в постели она оставалась командиром. У Семена после секса оставалось ощущение, что не он овладевал, а им.

…Сейчас Ткачев ни с кем не встречался. Даже девушки для интима не имел. Выпускал пар, как прыщавый подросток, посредством мастурбации. Вот уже три месяца как. Позор? Еще какой! Но снимать на одну ночь телку в клубе, как это, как правило, делал Виталя, а уж тем паче проститутку брать не хотелось. Лучше самоудовлетворяться иногда. Он уже в том возрасте, когда порывы бешеной страсти легко гасятся…

Так думал Сема до вчерашнего дня. Но, увидев Лолу-Лену, воспылал так, как, пожалуй, никогда.

Она невероятно его возбуждала. Все в ней: фигура, волосы, взгляд, пластика, мимика. Даже дурацкие джинсы! Лена смотрелась в них настолько нелепо, что хотелось сорвать кошмарные штаны, чтобы обнажить тело. То есть и в них был посыл! Для него точно…

Вооружившись букетом, Ткачев вернулся в дом.

Лену он нашел в кухне. Она стояла у раковины и мыла посуду. Терла тарелки яростно. Была зла на него? Или просто остатки еды пристали к бортикам и засохли?

— Прости меня, дурака, — проговорил Сема. — Ты права, твоя жизнь — не мое дело.

— Проехали, — бросила она через плечо.

— Пойми, я не осуждаю. Просто не понимаю.

Семен подошел к Лене. Близко, но не вплотную. Вытянул руку, чтобы букет оказался перед ее лицом.

Девушка отложила губку, тарелку, которую драила, вытерла руки о полотенце и взяла композицию.

Несколько секунд просто на нее посмотрела, потом пробежалась подушечками пальцев по ягодкам. И это было очень… очень эротично! Сема представил, что это не смородина под ними, а его соски. Включать фантазию на полную он опасался. Дай ей волю, и от самоконтроля ничего не останется.

Лена повернулась к Ткачеву. В глазах что-то плещется… Что именно — не поймешь. Радость? Пожалуй. Поскольку в следующую секунду он услышал:

— Какая красота, спасибо огромное.

— Рад, что угодил.

Она взяла графин с отбитой ручкой, налила в него воду и пристроила букет.

— У тебя была детская мечта? — спросила Лена, вернувшись к посуде.

— Да.

— Озвучишь?

— Она довольно прозаична: я мечтал стать архитектором.

— То есть она сбылась?

— Не совсем. Да, я получил образование. Даже два. И у меня есть профильная фирма. Но я еще не реализовался пока. Копошусь в песочнице. А хочется развернуться по-настоящему. Заявить о себе как о художнике, а не ремесленнике.

— И ты надеешься реализоваться, восстановив усадьбу?

— Я, как ты уже поняла, собираюсь не просто ее реставрировать, а создавать новое на основе старого.

— Да-да, я все помню. И слова, и эскизы. Но ты делаешь ставку на этот проект, так?

Не до конца понимая, к чему она ведет, Сема ответил утвердительно.

— И тебя не смутило то, что его финансирует человек, который кинул твоего отца? Мне Виталя рассказывал о том, что произошло между друзьями и партнерами. Он не знает, как вы выбирались из задницы. Я тоже. Но могу предположить, что было крайне тяжело. И папа твой ушел раньше из-за этого напряга. А ты потом тащил на себе семью. Я за мать два кредита платила. Ее тоже кинули, пусть и не так масштабно, как твоего папу. Но где мы, а где вы? У вас жемчуг мелкий, у нас хлеб черствый.

— К чему ты ведешь?

— Я, чтобы погасить долги, начала танцевать в белье на барной стойке. А ты пошел на сделку с дьяволом ради осуществления своей мечты. И кто из нас плохой?

Он понял аллегорию.

Ткачев согласился работать на Виталю, которого финансировал отец, косвенно повинный в смерти его отца.

— Больно бьешь, — проговорил он.

— Ответный хук.

— Считай, нокаутировала. Мне нечем ответить.

— Кто бы сомневался. «Других судить вы так усердно рветесь, начните со своих и до чужих не доберетесь…» — Уильям Шекспир.

Она поставила последнюю тарелку в сушилку, насухо вытерла руки и ушла в сад. Через окно Сема увидел, как она взялась за лопату и принялась окапывать кусты той самой смородины, с которой он срывал грозди для букета.

Глава 4

Лена не верила своим глазам. Перед ней стояла Тайра!

Та самая… Из телика.

Участница популярного шоу об экстрасенсах.

И ее глупая мать перечисляла ей деньги за прогнозы на будущее.

— Тайра? — пораженно воскликнул Леха. — Неужели это ты?

Они пришли с Викой минут двадцать назад. Принесли казан молодой картошки, посыпанной укропом, и банку кваса. Настоящего, с хлебными корками.

— Вы знакомы лично? — решила уточнить Лена.

— А то! Тайра разбила сердце Женьки. И дурацкие значки, что на его жилете, принадлежат ей.

Они сидели там же, где вчера. В саду. За столом, накрытым клеенкой. Ели, пили квас. И тут нарисовалась Тайра. Причем зашла, по-хозяйски открыв калитку, и предстала пред очами четверых человек.

— А очки? — оторвавшись от картошки, которую поглощал с большим аппетитом, полюбопытствовал Семен.

— От солнца? — уточнил Леха. У Жени были и обычные, но он их носил не постоянно. — Нет, его.

— Они же женские.

— Жека считает, что унисекс.

Тайра дождалась, когда они замолчат, и спросила у Алексея:

— Где Евген?

— Я, было, подумал, что с тобой, когда ты тут нарисовалась… — Он смотрел на нее с плохо скрываемой антипатией. — Что ты тут делаешь? И зачем тебе Женя? Я так понимаю, ты уже видела его сегодня? Явилась, не запылилась спустя год? Называется, пришла беда, откуда не ждали…

Тайра пропустила мимо ушей его вопросы. На довольно агрессивный тон и колючий взгляд тоже не среагировала. На ее лице не дрогнул ни один мускул, тело осталось расслабленным. Невозмутимость Тайры вызывала уважение.

— Евгения тут нет, — сказала ей Лена.

— Вы можете ему позвонить? Женя очень мне нужен, а номер его я не сохранила.

— Пошла ты в задницу, Тайра, — вышел-таки из себя Алексей.

Та чуть скривила свой тонкий, ярко накрашенный рот и продолжила разговор с Леной:

— Так что, можете?

— У меня нет его номера.

— А вы хозяйка дома?

— Одна из… Тут мама живет постоянно. Я в гости наведываюсь.

— Зря. Продать дом надо. Если вы, конечно, с матушкой хотите устроить личную жизнь.

— А почему вы думаете, что она у нас не…? — И тут поняла! — А, в деревне рассказали о том, что всем бабам в нашем роду с мужиками не везет?

— В вашей деревне с ними не везет каждой второй. Впрочем, как и в других населенных пунктах глубинки. Кто пьет, кто бьет, а чаще и то, и другое. Но вас до пятого колена прокляли.

— Не слушай ее, Ленка, она шарлатанка, — снова не сдержался Леха.

Он уже из-за стола вскочил, швырнув вилку и чуть не расплескав квас.

Но Елена хотела послушать Тайру, и она поощрительно ей кивнула.

— Дом построен специально для твоей прапрабабки? — задала вопрос она.

— Вам об этом наверняка сообщили местные жители. Это ни для кого не секрет.

— Когда его строили, под четырьмя углами заложили трупы животных, убитых специально, и присыпали их землей с могил, чтобы проклятие сработало стопроцентно. Или провели какой-то другой ритуал, с которым я не знакома.

— Хотите сказать, что если бы моя бабка уехала, то…?

— Скорее всего, устроила бы личную жизнь. А ваша мама совершенно точно. Она заложница проклятия. И этого дома. Не удивлюсь, если узнаю, что она пыталась от него избавиться…

— Конечно, нет! — вскричал Леша. — Ты же собрала сведения по деревне. Прошу тебя, свали!

Он был на таком взводе, что даже вечно невозмутимый Семен напрягся. На столе вилки, один укол — четыре дырки. И Ткачев осторожно отодвинул ту, что находилась рядом с рукой Алексея.

Тайра не стала больше испытывать его терпение, развернулась и направилась к калитке. Дойдя до нее, обернулась и, вцепившись взглядом в лицо Лены, бросила:

— Если хочешь личного счастья, не возвращайся сюда. Убеги, как твоя мать…

О том, что Мария Константиновна осталась в Кабардинке, не знал никто. Тайра угадала? Или сделала логические выводы? Раз ее нет тут, значит, она где-то в другом месте. Может, и убежала. За мечтой. О Машиных погонях за ней все Васильки знали.

— Не слушай эту женщину, — тут же кинулся к Лене Алексей. — Она профессиональная врунья и халявщица. Мозги пудрит виртуозно.

— Я видела ее по телику. Знаю. И все же что-то в ней есть. Сила какая-то.

— Да, у нее мощное биополе. Я сканировал. Но она ни хрена не видит. Я о том, что скрыто ото всех. Женька — да. Он уникум. Именно он заставил меня поверить в сверхспособности людей.

— Она им пользовалась? — спросил Сема.

Когда Тайра ушла, он вернулся к картошке. Лена никогда бы не подумала, что продвинутый столичный парень будет ее с таким удовольствием наворачивать. И ладно бы с мраморной телятиной или фаршированным кальмаром на гриле. Пустую. С укропом с грядки.

— Естественно. И как медиумом, и как мужиком. То есть Жека помогал ей проходить испытания в шоу, а также предоставлял ей кров и пищу. Но эта сука его бросила.

— И появилась снова… В нужное время в нужном месте. Каким образом, как думаешь?

— Я теряюсь в догадках. Может, усадьбой Филаретова заинтересовались телевизионщики, а Тайра снова решила принять участие в шоу?

— Нет, Виталий, как собственник земли, знал бы об этом. С ним связались бы.

— А если она свой канал на ютьюбе запустила? Блогеры не заморачиваются особо.

— Еще раз позвони Жене. Что-то я беспокоюсь.

Леша кивнул и достал из кармана сотовый. Набрал. Через несколько секунд сообщил о том, что абонент — не абонент.

— Куда Женя мог отправиться? — заволновалась и Лена.

— Вариант один… — развел руками Леха.

— В усадьбу поперся! — закивал Семен.

— Сходим?

— Съездим. Мы с Леной. А вы с Викой по деревне пройдетесь. Вдруг он где-то тут? Очередной транзистор тебе ищет на помойке…

Он отодвинул пустую тарелку и встал из-за стола.

— Не, мы с вами, — не согласился с Ткачевым Леха. — Я чую, в усадьбе он.

— У меня машина маленькая.

— Ничего, разместимся.

— Я могу остаться в Васильках, — подала голос Вика.

Она со своими габаритами, естественно, могла уместиться на заднем сиденье, но выглядела бы гротескно: как большая тетя, разместившаяся на детской мебели.

В итоге в усадьбу поехали втроем.

Сема припарковался, отметив, что бензина осталось немного. На обратную дорогу до Москвы не хватит точно. Хорошо бы дотянуть до ближайшей АЗС на трассе. Но на всякий случай лучше попросить Виталю привезти канистру.

Они вышли из машины и направились к дому.

Семен в очередной раз полюбовался его архитектурой. Даже сейчас видно, насколько она красива и необычна. Но когда Ткачев восстановит особняк, он заиграет по-новому. Сейчас никого не удивишь необычным дизайном зданий.

Особенно людей, побывавших в Эмиратах. Здания-рамки, таблетки, самые высокие в мире башни. А Крейзи-хаус во Вьетнаме? Алиса в стране чудес могла бы в нем жить. Танцующий дом в Праге! Или «дыра» в Техасе? Все не то! Семен не чувствовал музыки в этой архитектуре. А построенная Карповым, Сомовым или Лещевым усадьба звучала до сих пор. Она как разбитая скрипка Страдивари или рояль Бехштейн с вырванными клавишами. Звуков уже не издает, но хранит их в себе.

— Ребят, смотрите! — воскликнул Леха, когда они, походив по дому, достигли библиотеки. — Очки Жеки!

Он наклонился и поднял их. Совершенно точно, это были те, что носил Ляпин. Женские, но как он считал, унисекс. Они были целы, но погнуты.

— Жека! — закричал Леша, сложив ладони рупором у своего рта. — Ты тут?

Ответа не последовало.

— Но он где-то здесь, я чувствую!

— Сердцем? — это Сема вопрос задал. Естественно, не без иронии. Да, Жека с Лехой были лучшими друзьями и партнерами… Как его отец и Виталин. И что же? Один предал другого без зазрения совести.

— Нюхом, — гавкнул на Ткачева охотник за привидениями. — Чуешь аромат лилий?

— Вроде нет. А ты? — обратился он к Лене.

Та покачала головой.

— Да ну вас, — отмахнулся Леша. — У Жеки любимый дядя работал мыловаром. Умер, свалившись в чан с кипящей заготовкой «Душистой лилии». Он стал первым покойником, которого Ляпин увидел. Но еще и почувствовал. — И почесал свой нос в качестве иллюстрации.

— Призрак пах лилиями?

— Именно. И теперь, когда он хочет настроиться, то брызгается духами с этим ароматом.

— Что ж он вчера этого не сделал? — поинтересовался Сема.

— Это крайняя мера. Духи воняют жутко. Не понимаю, как вы их не чуете. А вчера было полнолуние, и он был уверен, что справится без «допинга».

— Если Женька тут, то только в подвале, и твой крик просто не услышал.

— Туда не пробраться. Мы метра на полтора только спустились, и все — преграда из кирпича, рухнувших балок и мусора…

— Я тоже не смог. Хотя заглянул через завалы — подвал в хорошем состоянии. Но есть еще ход.

Алексей сделал круглые глаза. Играл? Или на самом деле не знал о потайном ходе? Тогда женщина в белом, что запечатлелась на камеру и растворилась в воздухе, не «засланный казачок» охотников за привидениями.

Ткачев думал, это они ее запустили, чтобы снять. Наняли кого-то, нарядили. Или, как вариант, кто-то из них исполнил роль самоубийцы Елены Филаретовой.

Семен подошел к той стене, через которую, как показывало видео, прошла женщина в белом. С нее осыпалась и краска, и штукатурка… Кирпич местами искрошился. Но Ткачев видел не это, а то, что скрывается за ней.

— Ну? — обратился он к Лене и Леше. — Ничего в глаза не бросается вам?

Они переглянулись и почти синхронно покачали головами.

— Прямоугольник выступает! — Сема указан на него. Метр на полтора.

— Тут же библиотека была, — блеснула знаниями Елена. — Продвинутая. С раздвижными стеллажами. На этой, видимо, был установлен основной. От которого остальные отъезжали.

— Или за которым был потайной ход? Они имелись почти в каждом богатом доме.

— Но на чертежах, что сохранились до наших времен, нет и намека. — Она не договорила. Сема нажал на кирпич, что выступал, пусть и на пару миллиметров, и стена как будто чуть дрогнула.

— Мне не показалось? — обратился к нему Леха.

Ткачев качнул головой. Одно нажатие не приводило механизм в движение, это очевидно. Надо надавить на несколько «клавиш».

Сделав так, Сема спровоцировал круговое вращение стены. Она крутанулась и встала на место. Это было впечатляюще.

— Разные комбинации? — восхищенно прошептал Алексей. Казалось, на мгновение он забыл о том, что его друг в беде. — Гениально.

— Да, архитектор был просто да Винчи своего времени, — согласился с ним Ткачев, повернув-таки стену так, чтобы открыть проход. — В местных масштабах, естественно.

— Леонардо тоже не в столице родился, — не смолчала Елена, последовав за мужчинами в темноту тайного хода.

— Но творил он во Флоренции, Милане, и Риме.

— Дело совсем не в этом, — фыркнул Леха. — Да Винчи был девственником.

— Или геем.

— Один черт, в баб не влюблялся. От вас все беды! Тот же архитектор с рыбьей фамилией из-за кого пострадал? Из-за вас, — и ткнул пальцем в Елену. — Угораздило его втюриться в жену заказчика…

— Тихо, — шикнул на него Семен. — Слышите?

Все замолчали и замерли.

— Стон, — подсказал Ткачев.

Леша и Лена мотнули головами. Ни один не услышал посторонних звуков.

И тут по подвалу разнеслось:

— Помогитеееееее!

— Жека? — крикнул Алексей. — Мы идем… Ты где?

— Не знаю я, — донеслось откуда-то снизу и приглушенно. — Лежу на камнях и не могу двинуться. Переломался, похоже. Идите на мой голос.

— Мчимся, друг мой. Как Чип, Дейл и Поночка.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Он что, мультики в детстве не смотрел? — спросил у Лехи Ткачев.

— «Следствие ведут колобки» только. — И уже громко, чтобы друг услышал: — Ты как в подвале оказался?

— Пошел за призраком белой женщины.

— Ты видел его средь бела дня? — вдохновился Леха.

— Да. Он явился мне и поманил… Я последовал. Но тут так плохо видно. Солнечные очки я выбросил, а нормальные, для зрения, не прихватил. Вот и провалился. Хотя… Именно тут я и должен был оказаться. В этой яме.

Они на самом деле обнаружили его на дне земляного углубления. Куда Женя свалился, наступив на гнилые доски. Такие же разделяли подвал и тайный ход.

Парни спрыгнули в яму и стали поднимать Ляпина. Тот издал протестующий вой:

— Осторожнее, я вам не мешок картошки!

— Да уж, он весит меньше, — пробормотал Семен. — Ты как два. И как умудрился пролезть в тот узкий лаз…

— Меня вели, — повторился Жека. — Именно сюда… И как будто подтолкнули невидимой рукой. За этим! — И показал какую-то пыльную книгу. Или толстую тетрадь в кожаном переплете.

— Что это? — спросил Семен.

— Дневник княжны Елены Ивановны Филаретовой. Висельницы. Или женщины в белом.

Ляпин так крепко держал его двумя руками, что Лехе пришлось отобрать его, чтобы они с Семой смогли вытащить его из ямы.

Дневник он сунул в руки Елены. Велел держать его.

Когда Жеку подняли, он потерял сознание.

Он был весь в крови. Лицо в подтеках, руки. А нога хоть и оставалась чистой, но висела плетью.

— Где тут ближайший травмпункт? — спросил у Лены Ткачев.

— В поселке. Ты проезжал его, когда сюда ехал. Абрамцево называется.

— Я знаю дорогу, — бросил фразу Леха. — Мы на попутках ехали, я запоминал.

Вдвоем они выволокли Жеку из усадьбы и погрузили в машину.

Лена проводила их и помахала вслед.

Когда пыль за юрким авто Семена осела, она направилась в Васильки. Шла не спеша, потому что читала.

Ляпин ничего не выдумал. Он на самом деле нашел дневник княжны Филаретовой. Он был подписан. А начинался со строк: «Отец… Я люблю его и ненавижу. Бывает и такое…».

Часть третья

Глава 1 Прошлое

Отец…

Она любила и ненавидела его.

Да, бывает и такое.

Эмоции логике не поддаются. И человек может рождать в тебе как самые теплые, так и самые негативные. Говорят, от любви до ненависти один шаг. Лена считала так же. Но она переступала с ноги на ногу постоянно. Шаг вперед. Неизменно правой. И вот она ненавидит. Но едва подтягивает левую, как что-то происходит, и она возвращается назад и вместе с ней вторая. Только что ненавидела, но снова любит.

Так Елена относилась к своему отцу. Ивану Петровичу Филаретову.

Князь «родил» дочку уже в зрелом возрасте, в сорок семь. И когда та стала что-то понимать, думала, что он — ее дедушка. Седой, морщинистый, чуть прихрамывавший (упал с лошади, повредил колено), но все равно красивый. У Ивана были дивные глаза, синие, как луговые цветы, в честь которых ближайшую деревню назвали. И правильные черты. А еще музыкальные пальцы.

Иван растил дочь один. Естественно, помогала няня, но на ней лежали бытовые заботы о девочке. Играл, рисовал с ней он. Читал сказки на ночь. Разговаривал. Водил в лес по ягоды. Лена очень землянику любила, и князь, как обычный крестьянин, отправлялся с дочкой на ее поиски.

Похоронив жену, Иван не стал приводить в дом новую. Да, уже не молод, но еще полон сил: многие мужчины его возраста, овдовев, женились снова. Причем на юных барышнях. Но Иван, как думала его дочь по малости лет, хранил верность усопшей супруге.

Когда она подросла, стало ясно, что папенька и так отлично устроился. У него отношения с кухаркой Катериной. Длительные и вполне серьезные. Как оказалось, Иван с ней спать начал, еще будучи женатым. Мама была слаба здоровьем, которое подрывали частые роды. Но больше смерти детей. Она занималась с мужем сексом, чтоб родить очередного. Едва забеременев, отказывала Ивану в близости, и длилось его воздержание вплоть до того, как супруга, похоронив свое дитя, не забиралась к нему в постель. Только сорок дней по ребенку пройдет, она уже тут как тут. Ждет мужа в рубахе с дырочкой на причинном месте. Они оба исполняли супружеский долг, не видя никакой радости в интимной близости. И если женщина и не искала ее, то Иван желал наслаждаться женщиной. Здоровой, раскрепощенной, радующейся его объятиям, а не терпящей их.

Катерина была прекрасным выбором. Сочная, относительно молодая, веселая. А как готовила! Вкусно, быстро, изобретательно. Леночке она виделась кухонной феей. Несмотря на внушительные габариты, Катерина была очень грациозной, по своей вотчине просто порхала. И, даже вспотев у печи, пахла не потом, а топленым молоком.

Девочка могла часами за ней наблюдать и не понимала, почему ее постоянно гонят с кухни. Ей говорили: ты можешь обжечься, ошпариться, порезаться… А на самом деле она мешала отцу и Катерине. В девять лет Леночка, привлеченная дивным запахом пирогов с щавелем, что в изобилии рос на территории усадьбы, побежала в кухню, чтобы узнать, когда они испекутся, и, приоткрыв дверь, увидела…

Огромный белый зад Катерины. Позади него стоял отец. Задрав юбку кухарки, он тыкался в нее паховой областью.

Лена не увидела половых органов, но поняла, чем занимались князь Филаретов и Екатерина. В деревне каждый ребенок видел, как совокупляются собаки, кролики, лошади.

Девочке стало так противно, что она убежала за пределы усадьбы и просидела в лесу несколько часов. Ее еле нашли. А когда попытались накормить ее любимыми пирогами, Лену вырвало.

После того случая она перестала захаживать на кухню. И от отца немного отдалилась. А еще стала прислушиваться к разговорам прислуги. Тогда-то и узнала, что с кухаркой князь уже давным-давно крутит роман. Та была вдовицей. Имела двоих сыновей-погодков. Обоих Иван в ремесленное училище в Калуге устроил. Да они там и остались. Катерина в полном его распоряжении осталась. В усадьбу переехала. Не только кухней занималась, но и огородом. Выращивала не привычные тыквы-огурцы-лук-морковь, а диковинные травки, перцы и баклажаны заморские. В помощницы себе девочку попросила взять и гоняла ее со строгостью фельдфебеля. Да и на остальную прислугу покрикивала. Чувствовала себя в доме если не хозяйкой, то особой, максимально приближенной к князю.

В десять Лена чуть не погибла. Снова увидела, как отец зажимает кухарку (на сей раз он просто ее лапал), расстроилась и убежала. Далеко-далеко! В Васильки. Деревня, находящаяся в двух с половинах километрах, казалась ей чуть ли не краем света. Ее в село возили в младенчестве, чтобы окрестить в соборе, но она этого не помнила. В городе никогда не была. Жила в усадьбе все свои годы. Иван считал, что никакой надобности в том, чтобы ее покидать, нет. Чтобы помолиться, есть часовенка на территории. Туда и батюшку вызывали. Торгаши и модистки тоже сами добирались в их края, зная, что хорошо заплатят. Гувернантка и учительница жили в особняке. Их Иван выписал из столиц: одну из Парижа, вторую из Петербурга. У Леночки было все для того, чтобы чувствовать себя счастливым ребенком, не покидая усадьбы. Иван и сам не любил этого. По крайней необходимости выезжал. Свое по молодости отгулял, но тоже без фанатизма, и в городской суете не видел прелести. А его единственной доченьке лучше в деревенской глуши жить, где безопасно.

Но Лена умудрилась убежать в Васильки. Тропа была протоптанной, по ней из деревни в усадьбу ходили. Когда березняк закончился и показалась околица, девочка едва на ногах держалась. Ей ужасно хотелось пить. Увидев колодец, побрела к нему. В ведре воды не было, надо набирать. А как? Маленькая княжна Филаретова не умела. Попыталась опустить ведро, но… Ухнула вместе с ним в колодец!

Спасла Леночку девочка немногим старше ее. Деревенская. Шла по воду с коромыслом. Увидела, как кто-то в колодец упал, отбросила его, кинулась на помощь. Хорошо, что Лена за цепь удержалась и сразу не захлебнулась. Двенадцатилетняя Варвара смогла вытащить ее.

Когда дрожащая от страха и холода Лена упала ей в объятия, та не сразу поняла, что спасла барыню. На руки взяла, поволокла в избу. Варвара не была крупной. Тощенькая, среднего роста девочка-подросток едва тащила вскормленную парным молоком, кашами с цукатами да пирогами с требухой Лену. Оставила бы у колодца, чтобы за помощью сбегать, но та не отпускала.

— Не уходи, — шептала она, цепляясь за Варвару.

— Я вернусь.

— Нет, я умру без тебя. Пожалуйста, не бросай. Мне так страшно…

И Варвара поволокла барыню. Хорошо, что мама была дома. Она растерла девочку самогоном, укутала в лоскутное одеяло, дала теплого молока и уложила возле печки. Варвара осталась с ней, а ее младший брат помчался в усадьбу, чтобы сообщить князю о том, что с его дочкой все в порядке.

— Ты не хотела покончить с собой? — спросила Варвара у спасенной ею девочки.

— Нет, что ты… Я просто желала напиться. А почему ты спросила?

— Да так…

— Нет, скажи.

— У вас же в роду есть самоубийцы.

— Правда? — Ее глаза стали огромными.

Двоих точно за кладбищенской стеной хоронить хотели, поэтому Филаретовы и стали погребать умерших на территории усадьбы. И часовенку возвели. Об этом все в Васильках знали. История проклятого рода и их обители из уст в уста передавалась крестьянами от отца к сыну.

— Если ты не знала об этом, значит, врут, — поспешно выпалила Варвара. — У нас тут одни брехуны.

— Мой папа занимается всякими нехорошими делами с кухаркой Катериной, — жалобно проговорила Лена. — Животными, понимаешь? Как коты дворовые и быки с коровами…

— Твой папа вдовец. Он никому не изменяет.

— Он еще при маме это делал. Я слышала, как об этом моя няня с женой конюха разговаривали.

— Мой батя бегает к кружевнице уже несколько лет. Не за кружевами! Понимаешь, о чем я?

— Они тоже… как Мурка с Барсиком?

— Мамка говорит, что он как наш петух Егорыч. Топчет сразу нескольких кур. Не только кружевницу. Была у него Верка косоглазая. Купчиха из села. А еще цыганка одна. Ходила по округе, бабам гадала. Мамка знает обо всех. Но молчит. Батя у нас хороший мужик, непьющий, работящий. Таких на деревне больше нет.

— Я думала, это делают, если детей хотят.

— И я. Пока не подглядела, как Верка косоглазая под папкой стонет. Думала сначала, больно ей или тяжело — он большой у нас. А потом она так его целовала, так благодарила… будто он ей мешок пряников принес. Такого, говорит, удовольствия ни с кем не испытывала. Ты не мужик, а подарок.

— Мой отец, значит, тоже?

— Твой еще лучше, он богатый. Не такой молодой и сильный, как мой, но красивый. Так что хорошо, что он с одной. А то топтал бы всех подряд, как мой.

И Леночка как-то успокоилась. И даже задремала. Варвара не отходила от нее, держала за руку.

Вскоре приехал князь Филаретов, взял дочку на руки и не отпускал, пока до усадьбы добирались.

Когда ехали, все спрашивал, зачем она в Васильки подалась.

Девочка то пожимала плечами, то переводила разговор. Она не хотела признаваться в том, что увидела папу с кухаркой. Она была не так воспитана. Да и Варвара все хорошо ей объяснила. Нет ничего ужасного в том, что мужчина получает радость с женщиной. Тем более с одной. И благо, что это не для того, чтобы родить детей. Если б Катерина забеременела и родила барину ребенка, то вообще бы обнаглела. И так позволяла себе больше нужного.

И как потом стало ясно из подслушанных сплетен, Катерина очень надеялась на «залет», но увы. Князь уже не мог зачать, хоть сексом занимался регулярно и с молодецким задором. Была у нее якобы даже мыслишка забеременеть от кого-то другого, да побоялась, что Иван Петрович неладное заподозрит, если чадо совсем уж на него не будет походить, и погонит ее вон.

Вообще-то Лена мечтала иметь сестричку, но старшую. Она знала: до нее у папы и мамы были дети, но все умирали. А перед Леной как раз была дочка, и, глядя на ее портрет, представляла, как здорово было бы, останься она в живых. Ей сейчас было бы, как Варваре, двенадцать лет.

— Папочка, — нашлась тут Лена. — Я пошла в Васильки, чтобы познакомиться с деревенскими ребятами. Мне очень скучно одной.

— Давно бы сказала мне о том, что хочешь дружить со сверстниками, я бы к нам в гости почаще приглашал помещика Маркина с внуками.

О нет, только не их! Хулиганы-мальчишки и испорченная кривляка-девчонка. Играть они хотят только в войну (пацаны) и в бал или свадьбу с принцем (внучка), а говорить о привидениях.

Маркины донимали Лену вопросами, видела ли она их, когда отвечала отрицательно, обзывали лгуньей.

— Папочка, а можно, к нам придет девочка, что меня спасла? Варвара? Она хорошая. И мы перед ней в долгу.

— Я не против.

— Хорошо, — выдохнула Лена и прижалась к груди Ивана Петровича щекой.

В этот момент она обожала своего папочку.

С Варварой они стали настоящими подружками. Девочка и отцу очень понравилась. Он был против тесного общения дочки с крестьянскими детьми, но для «сестренки» (так называла Леночка подругу) сделал исключение. Более того, узнав, как тянется она к знаниям, позволил Варваре заниматься вместе с Леной. Естественно, та отставала первое время. Она читала только простейшие слова, писать вообще не умела, а княжна Филаретова уже несколько десятков книг проштудировала, а стихи сочиняла и по-русски, и по-французски. Но Варвара быстро училась. Леночка помогала ей. И уже через год с небольшим деревенская девчонка для всех Васильков письма писала, газеты читала.

За это время Варвара расцвела. В двенадцать с половиной была тощей девчонкой с торчащими ключицами и впалыми щеками. Но в четырнадцать начала меняться. Отъевшись на барских харчах, округлилась. Князь ей несколько хороших одежек справил. Не таких, конечно, как у дочки, но нарядных. Гувернантка-француженка научила ее за волосами и кожей ухаживать. А то бегала растрепой, да с вечно шелушащимися щеками — то обгорит на солнце, то на морозе застудит. И превратилась Варвара в завидную невесту. Через год-другой сватать можно.

Но «сестренка» о замужестве и думать не хотела. Даже в шестнадцать. За кого она пойдет? За такого же крестьянина, как она, пусть и зажиточного? Но она уже неплохо образованна, и ей будет с ним скучно. За писаря из сельской канцелярии? Так он гроши получает, а она привыкла к сытости. За доктора? Он пьет. А сын купеческий ее не возьмет, у них девиз — деньги к деньгам.

— А если по любви? — спрашивала Лена, когда у них в очередной раз возникал этот разговор. «Сестренка» делилась с нею всем. — Пошла бы за темного или бедного?

— Я не знаю, — пожимала плечами Варвара. — Нет, наверное.

— А я бы — да. За любимым на край света пошла… И в шалаше жила бы. — Лена потаскивала у гувернантки французские любовные романы и за ночь их проглатывала. Она уже думала о замужестве, хоть и была младше «сестренки» на три года.

— Ты фантазерка. Жизни не знаешь. Какой тебе шалаш? В нем холодно и голодно. Ты ни стирать не умеешь, ни готовить, ни штопать, ни порядок поддерживать.

— Я научусь!

— Леночка, перестань витать в облаках. Когда ты станешь девушкой, папа найдет тебе жениха под стать: титулованного, богатого, образованного, скорее всего, из близкого круга, быть может, внука помещика Маркина, и вы сыграете свадьбу.

— Я выйду замуж только по любви! — горячо возразила Лена. — И точно не за Маркина.

…Жизнь шла своим чередом. Размеренно, если не сказать, лениво. Были и события, но печальные. Умерла старушка-няня, мадам вернулась во Францию, поскольку дала своей воспитаннице все, что могла, взбесился любимый скакун Ивана Федоровича, покалечил конюха, и первого пристрелили, второго отправили на «пенсию».

Место старого лошадника занял молодой — сын его Филарет. Парень видный, златокудрый, с косой саженью в плечах. Дворовые девки все от него с ума посходили. Да что там! Даже домоправительница, пятидесятипятилетняя Ириада Тихоновна, за тридцать лет службы не проявившая интереса ни к одному из представителей мужского пола, нет, нет, да заглядывалась на тугие ягодицы нового конюха и разрешала ему заходить в кухню на обед. Папашу Филарета в дом вообще не пускала. Кричала, что он воняет навозом, и гнала даже с порога.

Явление красавца конюха внесло разнообразие в повседневную рутину. По крайней мере, было что обсудить. И все же этого было мало.

Лена маялась. Ей хотелось повидать если не мир, то хотя бы ближайшие города. В столицу съездить. А лучше на Кавказ. Там и горы красивые, и парни…

На день своего рождения Иван Федорович всегда цыган приглашал и фокусника. Но вдруг решил изменить себе и зазвал танцоров-горцев и пожирателя огня. Вот это было шоу!

Леночка с восторгом смотрела и на стройных, горячих парней в папахах, что под «Асса» прыгали так, будто взлетали, и на полного дяденьку с лоснящимся от пота телом. Он пил огонь. Потом изрыгал. И это было фантастично.

Но папенька категорически не желал вывозить дочь куда-то. В Калугу разве. Но что там? Да, не село, но все равно глушь…

Хоть бы в Москву! Но нет.

Иван Федорович за дочь волновался, когда она просто за пределы усадьбы выходила. Он столько детей потерял. Других уже не будет. Вот и трясся над единственным чадом.

А чтобы порадовать ее, выписал из столицы учителя танцев, бывшего прима Мариинского театра. Леночка подумала, что ее будут к балам готовить, уже скоро дебютанткой станет и пора будет выходить в свет, но нет. Князь хотел ее развлечь и отвлечь. И помочь немного в весе потерять посредством танцев, а то пополнела.

Учителя встречали толпой. Собрались не только те бабы, что в усадьбе обитали, но и из деревень подтянулись. Из Васильков — понятно, близко, а были те, кто десять километров прошел. Всем хотелось на столичного балеруна посмотреть. И кое-кому он приглянулся. Изящный, тонколицый, грациозный, причудливо одетый, он так сильно отличался ото всех мужчин, виденных всеми до этого.

— Какой красавец, — выдохнула Катерина, всплеснув своими полными ручками.

— И в подметки Филарету нашему не годится, — фыркнула Ириада Тихоновна. И первой ушла с крыльца.

…Через полгода с учителем распрощались. К огромному сожалению Катерины и облегчению Филарета. Первая постоянно с ним заигрывала, и он не был против, отвечал ей комплиментами, но не переходил границ. Ко второму приставал он лично. Тоже корректно. Поэтому красавец конюх терпел, сколько мог, но, когда балерун похлопал его по ягодицам, с разворота дал кулаком в челюсть. Сломал. Пришлось везти в город, чтобы ставить скобы. Больше учитель танцев в усадьбу не вернулся.

Им было пятнадцать и восемнадцать, когда разразилась гроза.

Варвара обожала Леночку. И ей, безусловно, нравилось подолгу гостить в богатой усадьбе, принимать подарки от князя, разделять интересы его дочери, сидеть за одним столом с хозяевами (не всегда звали, но и такое бывало). Она вела себя скромно, поэтому приживалкой ее называли лишь за глаза.

Варвара была всем довольна, но не счастлива. Хотелось чего-то добиться самой. Хотя бы малости. И она стала учить деревенских детишек грамоте. Благо книги, тетради, карандаши имелись. Их ей давали Филаретовы. А Иван Федорович велел в заброшенной сторожке поставить лавки и столы, свечей принести и разрешил Варечке устроить там школу.

Лена же все грезила о далеких краях. А также о принцах, коих, по ее мнению, могла рассмотреть и в пастухах. Но ее по-прежнему держали на привязи.

Когда папа сообщил, что через два месяца состоится ее дебютный бал, Леночка чуть не умерла от счастья. С упоением к нему готовилась: придирчиво подбирая наряд, украшения, репетировала танцы, вспоминала правила этикета.

Варвара во всем ей помогала. Даже изображала кавалера, а для убедительности рисовала себе залихватские усы.

Филаретовы были богаты. Доход им приносили вклады в нескольких банках. Только они. До Ивана Федоровича князья много чем занимались — и прииски держали, и мануфактуру, и даже газету печатали, но Ленин папа все продал, средства удачно разместил (яйца разложил по разным корзинам) и жил себе не тужил. Не имея страсти к гульбе, азартным играм, женщинам легкого поведения, он мог тратить деньги на дочь, не считая их. Поэтому ей доставляли все самое лучшее. И нарядили к балу как принцессу…

Вот только состоялся он в усадьбе Маркиных. Лена думала, ее в Москву повезут. На худой конец в Калугу. Но нет. В деревню Сыроватиху. И кавалеров представили таких, что Варвара с нарисованными усами лучше была. И, естественно, среди них оба внучка. Тогда как их сестрицы не было. Эту кривляку давно в Москву увезли, и она там на балах женишка себе подыскивала. А Лене, судя по всему, уготовили кого-то из братьев Маркиных. Скорее всего, старшего. С ним ей пришлось чаще, чем с остальными, танцевать. И не откажешь — дурной тон.

Вернувшись с бала, Лена убежала в свою комнату, плюхнулась на кровать в своем шикарном платье и диадеме и зарыдала. Неужели ей уготована участь деревенской затворницы? Пока жив отец, он ее никуда от себя не отпустит. И жениха приведет, как Варвара и прогнозировала. Но Лена желала себе иной судьбы! И боялась, что станет как Татьяна из поэмы Пушкина «Онегин»: годами мечтая о принце, влюбится безответно в столичного повесу, а в итоге выйдет за старика с положением.

Поскольку папеньку она любила, то смерти его не желала. Значит, нужно действовать сейчас…

Бежать! У Лены имелись драгоценности. Не только диадема сегодняшняя, другие. И денежки кое-какие.

Сорвав с себя бальное платье, она переоделась в удобную одежду. Обулась. Взяла саквояж, сложила в него все ценное.

В дверь постучали. Лена нырнула под одеяло прямо в одежде.

Отец, догадалась она. И не ошиблась.

— Доченька, я хотел пожелать тебе спокойной ночи, — проговорил Иван Федорович, переступив порог.

— Я уже дремлю, — пробормотала Лена.

— Устала?

— Очень.

— Но тебе понравилось?

«Сон» как рукой сняло.

— Нет, папа! — Лена резко села бы, но вовремя вспомнила, что лежит в одежде. — Это был ужасный бал.

— Почему?

— Там были все те люди, которых я знаю или о них наслышана. А я хочу знакомиться с новыми!

— Где же я тебе их возьму?

— Отвези меня в Москву. У нас же есть титул и деньги. Нас примут в самом высоком обществе.

— Филаретовы всегда жили скромно и немного обособленно. Такова традиция. Не будем ее нарушать.

— Но почему?

— Бесконечные балы, оперетты, рестораны, круизы портят людей. Они отупляют, развращают. Богатых наследников, что пускали состояние по ветру, не счесть. И начиналось все невинно, а заканчивалось игровыми домами, кабаками и чем похуже… Тебе пока рано об этом знать!

— Борделями? Не волнуйся, я знаю, что это. Читала Мопассана. Но я не собираюсь в кабаки и казино. А чем плохи балы и опера? Как меня это развратит, я не понимаю?

— Если бы Филаретовы вели светский образ жизни и обнищали, тебя бы, моя дорогая, пришлось продавать какому-нибудь толстопузому нуворишу. Они падки на титулы.

Их диалог зашел в тупик — отец и дочь говорили будто на разных языках.

И Лена решила закончить его, широко зевнув. Специально рот не прикрыла. Раззявила пасть, как кашалот.

Иван Федорович, естественно, сделал ей замечание, но после пожелал дочке сладких снов, поцеловал по традиции в лоб и вышел.

Лена тут же вскочила и стала доставать из-под кровати саквояж — успела затолкать его туда. Вспомнила, что не положила в него смену исподнего, плотные чулки, шаль, связанную покойной няней, она и памятная, и теплая; о дневнике, который вела с недавних пор; о книге, что не дочитала, креме от веснушек, подаренном гувернанткой…

В итоге напихала саквояж так, что он пузырем раздулся. Пришлось шмотье вынимать и складывать отдельно. А раз такое дело… можно еще кое-что прихватить.

Собралась Лена только через полчаса. Но это и хорошо, все уснули.

Она преспокойненько покинула дом и направилась к конюшне. Одно из стойл в нем занимала ее кобылка Сюзанна. Ласковая, красивая… И очень смирная. На другой отец не разрешил бы кататься. На Сюзанне Лена планировала доскакать до Васильков, чтобы увидеться с Варварой (у нее мама заболела, а отец загулял в очередной раз, и она ночевала дома) и позвать ее с собой. Если та согласится, как рассветет, они отправятся в село, там возьмут извозчика и на нем до Калуги. Нет — попрощаются. Но Леночка почему-то не сомневалась в том, что «сестренка» ее не бросит.

Юная княжна была полна решимости и наивных мечтаний. Она видела себя героиней любовно-приключенческого романа.

Но все сразу пошло не так, как в ее воображении.

Седлая Сюзанну, Лена услышала покашливание. Обернувшись, увидела за своей спиной Филарета.

— И куда вы среди ночи собрались? — спросил он.

— Покататься.

— С саквояжем и тюком?

— А хоть бы и так, — буркнула Лена. Только сейчас она сообразила, что саквояж будет мешать ей управлять лошадью и она не рысью помчится через лес, давая ветру трепать свои волосы, а поедет медленно, неуклюже придерживая поклажу. — Не твое дело, куда я собралась! Уйди с глаз.

— Как прикажете…

И, чуть поклонившись, удалился.

А Лена вывела Сюзанну из конюшни, взобралась на нее и пустила шагом в сторону калитки. За ней тропа, по которой деревенские в усадьбу бегают. Если по ней двигаться в Васильки, путь займет меньше времени.

Планируя побег, Лена рисовала себе картину, на которой она скачет, облитая лунным светом. Но небо затянули тучи, и тропу было трудно рассмотреть. Беглянка уже и не рада была тому, что выдвинулась до рассвета. Но не поворачивать же назад?

Лена добралась-таки до околицы. Увидела колодец, в котором чуть не утонула. Он до сих пор вызывал у нее страх. Сюзанна как будто почувствовала его: начала пофыркивать, поводить ушами, пританцовывать. Лена стала успокаивать ее, но кобылка все больше нервничала…

Неожиданно стало светло. Не как днем, конечно. Но все же… Луна выглянула из-за облаков. Полная, белая. И тут же завыла где-то собака, к ней присоединилось еще несколько. Сюзанна заржала, встала на дыбы и понеслась.

Бросив саквояж, Елена принялась натягивать поводья, но в смирную кобылку будто демон вселился. Сюзанна понесла. А собаки все выли и выли… Как будто провожали княжну Филаретову в последний путь.

Помощь пришла, откуда не ждали.

Оказалось, Филарет последовал за Леной. Он думал сообщить Ивану Федоровичу о выходке его дочери или присмотреть за ней и выбрал последнее. Предположил, что княжна со своей «сестренкой» решили какой-то ритуал провести в ночь полнолуния.

Мысль о побеге тоже промелькнула, но он отмел ее.

Надо дурой быть, чтобы отказаться от райской жизни в усадьбе. Или по уши влюбленной. Но Лена, как все дворовые знали, только о мифических принцах грезила. Ни к одному из реальных мужчин чувств не питала. Значит, побег исключается. Остается ритуал.

В Васильках поговаривали о том, что все Филаретовы обращались к помощи потусторонних сил. Кто самолично (основатель династии якобы чернокнижником был), кто через посредников. Тот же Иван Федорович с ведьмой местной знался. Жила она за околицей. Считай уже в лесу. Деревенские ее побаивались. Стороной дом обходили. Но кто-то к ней все же захаживал, чтобы приворожить или порчу навести. И как-то одна бабенка, мужа которой, по слухам, ведьма к себе присушила, вцепилась ей в волосы у колодца, где все воду набирали. Убивать не хотела, только проучить. Но не рассчитала силы. Так шибанула ведьму об полку, на которую ведра ставили, что у той череп треснул…

Думали, померла. А те, кто присутствовал при этом, князю и околоточному сговорились сообщить, что сама упала. Поскользнулась на мокром. Да только ведьма полежала-полежала, потом встала и с закрытыми глазами пошла к своей хижине. Как мертвец ходячий. Никто ее месяц не видел. Шептались, что преставилась все же. Но нет. Отлежалась, травками да заговорами себя вылечила и заявилась домой к той, что ее чуть жизни не лишила. Сказала, что зла не держит. А сама черных иголок натыкала да земли с могил рассыпала. Болеть бабенка начала. Да и муж ее, хоть в ведьму и влюбленный, но не ушедший из семьи, тоже. Уехали они из Васильков от греха подальше. А дом их сгорел вскоре.

…Елена не поняла, почему Сюзанна остановилась. Она ничего перед собой не видела.

Глаза застилали слезы.

— Все уже хорошо, — услышала она мужской голос, а когда сползла с лошади, почувствовала и физическую поддержку — ее подхватили и обняли.

Лена взглянула на спасителя. Им оказался Филарет.

— Спасибо, — прошептала девушка.

Он улыбнулся ей. И Лена на него как будто другими глазами посмотрела. Филарет казался ей просто красивым экспонатом. Как статуя Давида, например. Привлекает внимание, радует взор, но не трогает за душу. Но под светом полной луны экспонат ожил…

И спас девушку от верной смерти.

— Давайте вернемся в усадьбу? — предложил Филарет. — Что бы вы ни задумали… Лучше это перенести. Согласны?

Лена кивнула. Теперь ей не нужно было мчаться за тридевять земель, чтобы найти того, кто завладеет ее сердцем. Он уже перед ней…

Филарет. Ожившая статуя.

О несостоявшемся побеге Лены никто не узнал. Филарет не проболтался, за что его еще сильнее полюбила спасенная им княжна. Но и она сохранила своей секрет. Только дневнику раскрыла его. Почему? Ведь она всем делилась с Варварой. Но в этот раз она держала рот на замке. Несколько раз порывалась рассказать, но останавливала себя. Боялась, что выдаст свои чувства? Скорее всего. Они столько смеялись над Филаретом вместе. А больше над теми, кто попадал под его обаяние. Он же просто красивая статуя. Еще и конским навозом воняющая. Это же фи. Но как они ошибались, Елена поняла в ночь побега. Филарет смелый, благородный, порядочный. А что воняет немного, так это не страшно. Рыцари, поди, тоже не аромат амброзии источали.

…Мама Варвары вскоре выздоровела, отец нагулялся, и «сестренка» снова стала ночевать в выделенной ей комнате. Но Лена обрадовалась этому меньше, чем могла бы. Теперь у княжны появился фаворит мужского пола, и именно ему она уделяла большую часть своего внимания. Конюшня стала ее любимым местом. Лена стала интересоваться лошадьми. Не только Сюзанной, но и остальными. Она носила пучки моркови, чтобы покормить их, и гребень, дабы расчесать гривы. Варвару это удивляло. Они раньше вместе нос кривили, заходя туда — им не нравилась вонь, но Лена убедила «сестренку» в том, что думает в будущем разводить лошадей. Нужно же ей какое-то занятие!

Эту же версию она и отцу изложила. Тот обрадовался. Дочка успокоилась, больше не хочет по балам и театрам таскаться. А скакунов он ей привезет хоть из самой Аравии. Разводи не хочу.

Леночка тешилась. Больше фантазиями, поскольку Филарет вел себя как истинный джентльмен. Разве что руку подавал княжне да придерживал ее легонько, когда она слезала с лошади. Но между ними все же были особые отношения. Лена чувствовала это. И если Филарет подмигивал ей, она возносила это в ранг грандиозного события.

Как-то она намеренно сползла с молодого скакуна, чтобы ее подхватили. И конюх не проворонил момента, подскочил, поймал… Лена так повернула голову, чтобы коснуться губами его рта. Вроде бы случайно. Но Филарет тут же отвернулся, царапнув ее своей щетиной так, что остался след.

Лена обиделась. Перестала ходить в конюшню.

Она все еще любила Филарета. Не того, которого видела каждый день, копошившегося в навозе, сморкающегося, зажав одну ноздрю, ленивого, неграмотного, а воображаемого. Своего спасителя, представшего перед ней рыцарем. Но чувство ее затухало. Грезить о выдуманном принце легче. Он не разочарует. А когда тот, кого ты избрала, соплей на метр стреляет, а от его сапог отваливается грязь вперемешку с лошадиными фекалиями, это совсем иной коленкор.

И все же известие о том, что конюх вознамерился жениться, княжна восприняла как личную трагедию. Выбрал себе помощницу Катерины. Та его в кухню пускала поесть-попить, а Филарет все это время к девчонке-работнице присматривался. Надо сказать, была она довольно милой и скромной. Поэтому Иван Федорович благословил брак молодых и вручил на свадьбу весьма внушительную сумму.

Естественно, ни конюх, ни помощница кухарки после этого никуда не делись, а остались в усадьбе. И мозолили юной княжне глаза.

Пока Лена билась в своих тайных страстях, Варвара переживала свои.

Она всегда знала, что князь очень хорошо к ней относится. Он открыто демонстрировал свою симпатию, не только одаривая благами, но и обнимая Варвару, поглаживая по голове, целуя ей ручку. До поры та не считала это чем-то противоестественным. С дочкой Иван Федорович вел себя так же. Но чем старше становилась Варвара… тем ласковее князь. Объятия становились теснее, поцелуи горячее. А гладил он «сестренку» дочки уже не только по голове, но и по попе.

Варвару это коробило. Но она не могла рассказать Лене об этом. И князя одернуть. Филаретов принял ее как свою. Деревенскую замарашку в дом ввел. Пожилой уже человек. С причудами. Мало ли куда рука соскочила…

Так думала Варвара, пока не начала среди ночи просыпаться от чьего-то взгляда. Первая мысль — призраки явились. О них всякие байки ходили. Но потом увидела силуэт старика князя в дверном проеме. Он ничего не делал. Просто смотрел на спящую Варвару. А один раз, когда она набегалась, играя в снежки с Леной, и вырубилась, подошел, сел и начал гладить ногу, что девушка вечно выбрасывала из-под одеяла.

Тогда Варя проснулась от прикосновения и дернулась. Но не закричала.

Иван Федорович тут же ушел. То есть он не позволял себе никаких особых вольностей. Для утех он использовал кухарку Екатерину.

Князь уже плохо выглядел. Состарился. На голове только седые волосы. Морщины как борозды. Травмированная нога его почти не гнулась. И все равно Иван Федорович оставался мужиком. И его огонь отражался в синих, как и в молодости, глазах.

Князь задумал перестроить флигель. Тот, что с куполом. Нанял архитектора. Он приехал с помощником. Тощим, длинным, под два метра, парнем в круглых очках. Звали его Евстигнеем, и он еще учился в университете.

Обеим девушкам он понравился. Но только Варваре как мужчина. Он так отличался ото всех тех, с кем она имела дело до этого. Его нескладная фигура, подслеповатые глаза, гладко выбритое лицо и кадыкастая шея, нежные пальцы с чистыми ногтями — все это выделяло Евстигнея и казалось привлекательным.

Для Лены же он был уродцем с богатым внутренним миром. Именно мир ее и привлекал. Они часто сидели втроем, болтали.

Княжна слушала, а Варвара смотрела. Больше на руки, но еще и на спрятанные под очками глаза.

— Ты влюбилась в него? — в лоб спросила Лена.

Они, нагулявшись во дворе, где имели беседу с Евстигнеем, засели за чай.

— Нет, конечно.

— Точно? Ты так на него смотришь…

— Как?

— Со значением.

— Нет, с интересом. Евстигней — очень своеобразный человек. Во всех смыслах.

— Как думаешь, у вас может что-то получиться?

— Отношения?

— Да.

— Я ему не ровня, — грустно вздохнула Варвара.

— Почему? — вскипела Лена. — Ты умница, красавица… Человек замечательный. И приданое мы тебе справим, если что.

— Он разве не из благородных? Его папа занимает какой-то государственный пост…

— Всего лишь коллежского советника, — отмахнулась та.

— А я крестьянка.

— Ты названая сестра княжны Филаретовой. Считай завидная невеста.

Вселив в нее уверенность, Елена стала обрабатывать Евстигнея. Тот свою симпатию к Варваре не скрывал, но какие-то шаги боялся предпринимать. И по той же причине, что барышня. Считал, он Варваре не ровня. Она умница, красавица, названая сестра княжны Филаретовой. А кто он? Студент с туманным будущим, чей отец еле-еле тянет семью из пяти человек на свое скромное жалованье. И все же Лена смогла устроить молодым людям свидание. Позвала каждого к дальней беседке в определенное время.

Оба явились, думая, что увидят княжну. Но встретились друг с другом. А на лавочке стояли свечи, бутылка шампанского и фужеры, а также тарелка с виноградом и персиками. Лена думала о пирожных еще, но подозревала, что от волнения у ее «сестренки» и помощника архитектора кусок в горло не полезет. Хватит с них и фруктов. Главное, чтобы шампанского выпили и немного раскрепостились.

Первые десять минут княжна наблюдала за парочкой из кустов. Она должна была убедиться в том, что план удался. Когда пробка от шампанского с хлопком вылетела из бутылочного горлышка, Лена поняла, что все идет как надо, и ушла. Подглядывать нехорошо.

Она уже ко сну собиралась отходить, когда к ней в комнату вбежала Варвара. Без стука, чего себе никогда не позволяла.

— Спасибо тебе! — выпалила она и запрыгнула на кровать княжны, чтобы заключить ту в объятия. — Ты сделала меня счастливой в который раз.

— Свидание удалось, да? — подмигнула ей Елена.

— Сегодня я впервые поцеловалась.

— По-настоящему? — Варвара закивала головой. — Поздравляю. — Сама княжна еще не пробовала, но очень этого хотела. Когда была влюблена в Филарета, все ждала, когда он припадет своими губами к ее. Но все, что было между ними, — это короткий смазанный поцелуй в ночь, когда он ее спас. — И как? Не мокро?

— Волшебно.

Девушки обнялись.

Варвара еще минут десять рассказывала о своих впечатлениях, но шампанское и эмоции быстро сморили ее. «Сестренка» уснула в изножье кровати, как кошка, свернувшись калачиком, пока Лена ходила на горшок.

Со следующего дня началась новая история. Евстигней и Варвара стали вести себя как жених и невеста. Чем порадовали обитателей усадьбы. Давно они никому кости не мыли, а тут такая новость — приживалка хозяев и помощник архитектора шуры-муры крутят. Но интрига не в этом. А в том, что старый князь явно к Варваре неровно дышит. Домашняя прислуга это давно подметила и остальной растрепала. Но и это не будоражило бы всех так сильно, если б не Екатерина, бессменная фаворитка хозяина на протяжении долгих лет. О ее свержении мечтали все. И ждали момента ее отставки. Но он не наступал.

Расплывшаяся до размеров кита, кухарка уже не так привлекала князя, как когда-то, но умудрялась его разжечь. Не как раньше, каждый день — через день, но раз в месяц — да. Катерина отстаивала свое положение как могла. А Иван Федорович, как мог, выпускал пар.

Грезя о нежном теле юной Варвары, он пристраивал свой прибор между огромных дряблых ягодиц Екатерины. И все были если не счастливы, то более-менее довольны. Фаворитка удерживалась на своем почетном месте, а князь не опускался до домогательства.

Естественно, кухарка знала о том, что Иван Федорович неравнодушен к «сестренке» дочери. Но она за ними обоими присматривала. И к сплетням прислушивалась. Весть о том, что у Варвары появился кавалер, встретила радостно. Выйдет замуж, уедет и перестанет представлять опасность. Иван Федорович уже немолод. А если точнее, стар. Ему свой век доживать недолго осталось. И Катерина, которая младше на пятнадцать лет, скрасит его последние годы.

В общем, три женщины строили планы на брак Варвары, включая ее саму. Но им помешал мужчина. Князь Филаретов. Он не желал отпускать Варвару. Мечтал, чтобы она находилась с ним и его дочерью. Им же так хорошо втроем! А чтобы никто не мешал этому, Иван Федорович уволил архитектора. Естественно, вместе с ним усадьбу должен был покинуть его помощник.

Перед отъездом Евстигней обнял Варвару и пообещал писать.

Но до нее не дошло ни одного послания. Они все уничтожались князем. Однако Евстигнея молчание невесты не остановило. Он приехал в усадьбу через три месяца. Варвары на месте не было, но его согласился принять князь.

— Я дам вам тысячу рублей, и вы сейчас же исчезнете навсегда. Договорились? — сразу же взял быка за рога Иван Федорович.

— Что, простите?

— Вы не расслышали или не поняли?

— Скорее последнее.

— Вам предлагают деньги за то, чтобы вы оставили в покое обоим нам знакомую барышню.

— Варвару? Но я люблю ее. И хочу жениться.

— Вы ей не пара. Она не видит вас своим мужем. Поэтому игнорирует.

— Пусть скажет «нет» мне в лицо.

— Не хочу подвергать девочку такому испытанию… Поэтому предлагаю две тысячи.

— Это смешно…

— Смешно жить семьей из пяти человек на двести рублей. Ваш папенька столько получает, я знаю. И он единственный кормилец. Вы, как можете, помогаете. Но получается так себе. Поэтому ютитесь в крохотной квартирке, куда и молодую супругу привести намереваетесь? На сдвинутых креслах спать будете? Но у нашей Вареньки своя комната в особняке. Она привыкла к комфорту. А ваши ближайшие родственники не обрадуются прибавлению. И без новоявленной невестки тесно.

— Разберемся как-нибудь.

— Три. Наличными. Тысячу отдадите семье. На остальные совершите вояж в Европу. Или переберетесь в столицу, на год вам хватит.

Евстигней дрогнул. И взрослый дядя сразу это почувствовал и стал дожимать паренька:

— У меня дядя живет в Париже. Я напишу ему, и он вас примет. С меня еще и билет. Соглашайтесь. Я не предложу большего.

И все решилось! Так называемая любовь к Варваре продалась за три тысячи рублей и билет в Париж. Можно сказать, недешево.

Лена, ставшая свидетельницей этих торгов, именно так подумала. И попыталась Евстигнея оправдать. Решила, что не очень он Варвару любит, а вот нуждается сильно. Княжна и отца не обвиняла. Считала, он «сестренку» оберегает. По наивности не понимала, что из эгоизма.

Глаза открылись через полтора месяца, в канун Рождества.

В усадьбе в кои-то веки принимали гостей. Не пару-тройку человек — все высшее общество ближайших земель. Более того, в гости к Филаретовым обещали приехать родственники из Москвы, Самары и Петербурга. Намечался грандиозный бал.

Лена снова воспарила и с энтузиазмом взялась за приготовления к нему. Она помогала в украшении зала, разработке меню, вносила коррективы в программу мероприятий, тестировала прислугу, лично следила за тем, как чистится столовое серебро, и держала под контролем пошив нарядов для себя, отца и «сестренки». Варвару она решила взять на бал и готовилась за нее бороться, но Иван Федорович не стал возражать. Сказал: конечно, пусть будет. Она уже как член семьи.

Лена задумала маскарад. Поэтому шились костюмы. Отец согласился на шута. Варвара — на лесную нимфу. Для себя же княжна выбрала наряд пирата.

В назначенный день Филаретовы встречали гостей в странном виде. У князя на голове колпак с бубенцами, у его дочери треуголка, из-под которой выбиваются черные патлы парика. Но в сторонке стоит нежная полнолицая барышня в цветах и струящихся одеждах.

Елене было очень весело на том балу. Она стянула бутылку бренди со стола, за которым взрослые мужчины выпивали и курили сигары, и они распили ее с Варварой, младшим внуком помещика Маркина (старший, тот самый парень, кого прочили в мужья Лены, нашел себе супругу и уехал на Кавказ), а также церемониймейстером. Последний, вливший в себя львиную долю напитка, так окосел, что колотил своим жезлом по полу и выкрикивал имена, которые придумывали три пьяных подростка.

Княжна устала первой. Больше от эмоций, нежели от алкоголя — всего три глотка сделала. Решила немного поспать. Всего полчасика. И направилась в библиотеку. Там точно никого нет: гости оккупировали каминную залу и гостиную. К тому же Лена всегда любила именно это помещение. Стеллажи книг, письменный стол, две тумбы, три дивана — считай читальный зал общественной библиотеки. Находясь в нем, она представляла, как сейчас зайдут посетители и у них начнется диалог…

Но в этот раз она только о сне мечтала. Выбрав диван в углу, легла, закрыла глаза и тут же упала в объятия Морфея.

Пробудилась, услышав голоса.

Думала, только задремала и кто-то из гостей завалился в библиотеку, но нет…

Оказалось, бал уже закончился. Гости разъехались. Некоторые остались, и им предоставили спальни. А в библиотеке находятся Иван Федорович и Варвара, и они разговаривают.

Пока обсуждался бал и его исход, Лена подремывала. Никак не могла вынырнуть из полусна. Но встряхнулась сразу, как услышала:

— Варенька, будьте моей женой!

Лена выглянула из-за спинки дивана, который был повернут к стеллажу с самыми редкими книгами. Отец и «сестренка» находились в десятке метров. Он сидел в кресле, она на письменном столе. Между ними приличное расстояние. Никто никого не трогает. И все же сексуальное напряжение чувствуется…

Оно исходит от папеньки. Даже нецелованная Елена, чистое дитя, уловила его. Наверное, потому, что уже ознакомилась с флюидами Ивана Федоровича. Когда он зажимал Екатерину, он источал их.

— Иван Федорович, извините, я не расслышала, что вы сказали, — пролепетала «сестренка». — Мне послышалось, что…

— …я зову вас замуж?

— Да.

— Слух не подвел вас. Я делаю вам предложение.

— Как это? — Она растерянно рассмеялась.

Иван Федорович протянул девушке руку. Она взялась за нее, и князь помог ей спрыгнуть со стола, после чего увлек на диван. Они уселись, но опять же на приличном расстоянии друг от друга.

— Оно неожиданно, понимаю. И не обставлено торжественно. Я не приготовил кольца, не встал на одно колено… — Он потер его и поморщился от одной мысли об этом. Его старые кости вряд ли выдержали бы такую нагрузку. — Говорят, сейчас такая мода, пришедшая к нам из Европы. Сваты, засланные в дом, — уже прошлый век. Я человек прогрессивный, но воспитанный на традициях наших предков, поэтому я хочу получить согласие, потом сделать официальное предложение. Будет все: и кольцо, и сватовство, и гулянье.

— Иван Федорович, вы же мне как отец.

— Ключевое слово «как». Я не являюсь вашим кровным родственником, поэтому нашему браку ничто не может помешать.

— Даже разница в возрасте? Мой папа младше вас лет на пятнадцать.

— Согласен, тот факт, что вы могли теоретически быть моей внучкой, немного смущает. Я никогда не желал юных барышень. Мне казалось это противоестественным. Но я полюбил вас. И так уж получилось, что вы, можно сказать, ровесница моей дочери. Поверьте, я был бы рад воспылать чувствами к более зрелой даме, но мы предполагаем, а Господь располагает…

— Но я вас не люблю! — выкрикнула Варвара. Она была в панике. — Уважаю, да. Благодарна. Но я не смогу стать вашей женой.

— Вы откажетесь от столь выгодного предложения? Любая бы на вашем месте от счастья взлетела к потолку этой библиотеки. Я не к сожительству вас склоняю, а предлагаю руку, сердце… а также свой титул. Вы станете дворянкой, Варвара. А когда я умру, останетесь жить в усадьбе вместе со своей названой сестренкой.

— Да, я понимаю, что для любой деревенской девчонки несбыточная мечта стать княгиней, но… — Варвара умоляюще посмотрела на Ивана Федоровича. Она просила избавить ее от объяснений, но князь не стал облегчать ей жизнь. — Я не могу принять ваше предложение.

— Потому что не любите? Но не вы ли убеждали мою мечтательную дочь в том, что браки, как правило, заключаются без нее и это не мешает супругам быть счастливыми?

— Откуда вы знаете?

— Я иногда подслушиваю ваши разговоры и почитываю ее дневник. Не из любопытства, просто мне нужно знать, что происходит в голове Леночки, чтобы помогать ей.

— Или держать под контролем?

— Не об этом сейчас… Не о ней. А о нас с вами.

— Я уважаю вас, поэтому считаю некрасивым обманывать.

— И не нужно. Я понимаю, что не могу вызвать у вас ответные чувства. Мне достаточно будет того, что вы позволите мне любить себя.

— Вы противны мне, понимаете? — зарыдала она. — Не как личность, как мужчина… Когда вы трогаете меня, меня тошнит. Даже если вы смотрите с вожделением, мне хочется помыться. Вы хотите купить меня деньгами и титулом, и я умом понимаю, что цена за такой бросовый товар, как я, огромна… Но я не смогу выносить ваши ласки, даже самые невинные!

Голос ее утонул в реве.

Лена хотела выбежать, чтобы успокоить ее, но Иван Федорович сам двинулся к девушке. Он обнял ее. Как юной княжне казалось, по-отечески. Секунду назад она ненавидела этого старого развратника, а сейчас уже любила за самообладание и доброту. Князю принять отказ тяжело. Тем более от крестьянки. Но папенька возвысился над своей гордыней. И обуздал похоть…

Но стоило Елене так подумать, как она услышала:

— Я хотел по-хорошему, но раз ты отказываешься… И унижаешь меня своим «нет», то будет по-плохому!

Проговорив это, Иван Федорович навалился на Варвару. Вдавив ее в подлокотник, он задрал пышную юбку лесной нимфы и полез своими сухими, корявыми лапами между нежных девичьих ляжек. Его пальцы походили на гигантских пауков, заползших под подол. А его голос — на карканье ворона. «Все равно ты станешь моей!» — хрипло выдыхал князь, все выше задирая юбку «сестренки».

— Папа! — закричала Лена.

Иван Федорович замер.

— Что ты творишь? Как противно, боже!

Княжна бросилась на отца с кулаками. Ей хотелось избить его… Исколошматить!

— Ты подлец! — рычала она, вырывая свои запястья из его паучьих лап. Иван Федорович обхватил их, чтобы не дать дочке нанести себе травмы. — Я думала, от Евстигнея избавился, чтобы защитить Варю, а ты устранил конкурента!

— Не неси ерунды и успокойся.

— Я была свидетелем ваших торгов. Так что я несу не ерунду. И о твоем романе с кухаркой все знаю. Ты ее использовал почти двадцать лет для сексуальных утех, а когда Катерина состарилась, нашел себе другую — юную, свежую? Похотливый ты козел, папенька!

Она никогда так не разговаривала с отцом. Даже когда мысленно с ним ругалась. Было недопустимо так себя вести. Леди не говорят такого и не кидаются на родителей с кулаками. Бедняжка Варвара не успела отойти от домогательств князя, как увидела совершенно непотребный семейный скандал. Крестьяне из Васильков еще не так бранились. Особенно в праздники. И матом крыли друг друга, и руки распускали. Но чтобы благородные… Такого Варе еще видеть не приходилось.

Иван Федорович хлестнул дочку по щеке. Легонько, чтобы заставить замолчать. Варин батя, скажи она ему что-то подобное, так бы ей вдарил, что полетела бы она через всю избу.

Пощечина Лену отрезвила. Она перестала истерить. Замерла. А затем скомандовала:

— «Сестренка, беги», собирай вещи, мы уезжаем!

— Куда? — спросила Варя.

— Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Та кивнула и унеслась.

— Ты не можешь покинуть усадьбу, — сказал Иван Федорович.

— Попробуй мне помешать. Под замок посадишь, я все равно сбегу. Хватит с меня…

— Нельзя тебе уезжать, доченька. Пропадешь.

— Бедностью меня пугаешь?

— Смертью.

— Какая дичь, — фыркнула Лена.

— Доченька, поверь, тебе нельзя уезжать отсюда.

— Я уже это слышала. Но поняла, что ты, как настоящий эгоист, хочешь держать меня при себе.

— Ты не выживешь вдали от дома.

— Если отправлюсь туда, где землю трясет или свирепствуют смерчи, наверное. Но что со мной случится в той же Калуге?

— Зачахнешь ты.

— Чахну я тут. От тоски и безысходности. Но если вырвусь…

— Нельзя. Заколдована ты.

Лена саркастично рассмеялась. Она, конечно, девушка наивная, в облаках витающая, но не полная дура. В ее возрасте верить в сказки просто глупо. Даже в те, что написаны не для детей, а для юных барышень.

— Если я уколюсь веретеном, то усну на сто лет? — насмешливо спросила Лена.

Она вспомнила сказку «Спящая красавица». В ней отец принцессы, чтобы уберечь дочь от проклятия, запретил подданным прясть пряжу.

— Нет, если ты уедешь отсюда, то умрешь. И никакой поцелуй не разбудит тебя.

— Что за глупости, папа?

— Ты знаешь, что все наши с твоей мамой дети умирали? Даже те, что рождались здоровыми. Но месяц, другой проходил, они заболевали и уходили. До тебя мы похоронили пятерых. Двое оказались мертворожденными. Остальные от двух недель до полугода держались. Дольше всех та, что родилась до тебя, Кирочка. Кто-то считал, всему виной проклятие. Но я и батюшку вызывал, скитам жертвовал, нищим подавал, и ничего не изменилось. Тогда к ведьме обратился. Твоя мать тебя родила, и вы обе чувствовали себя плохо. Доктор руками разводил. Говорил, ни одна не выживет. А ведьма пообещала тебя спасти. Что жена не жилец, подтвердила. Но ребенку шанс дала. Какой именно обряд эта женщина провела, сказать не могу, на нем присутствовали только вы: ты, она и моя супруга. Через несколько часов последняя умерла, а ты пошла на поправку. Уже через месяц стала крупной, розовощекой. Никто не сказал бы, что ты родилась недоношенной и полумертвой. В полгода ползать начала. Ходить в восемь месяцев. И все же я беспокоился за тебя. Ты часто простужалась. И едва начинала покашливать, как я представлял самое страшное. Поэтому решил, что нам нужно переехать в теплые края. Выбрал Ялту. Там климат мягкий и места красивые. Но когда супруге година была, пришел на могилу, а там ведьма сидит. Посмотрела на меня, как будто мысли прочла, и говорит: «Нельзя тебе увозить дочку отсюда. Земля эта подпитывает ее. В ней кости той, кто принес себя в жертву…» И на портрет на памятнике глазами показала. Я не воспринял ее слова всерьез, мы через два месяца отправились с тобой и нянюшкой в Ялту. Из дома уезжали — ты была абсолютно здоровой, но в Москве захворала. Подумали: ничего страшного, привычная простуда. И сели в поезд до Симферополя. Но у тебя такой дикий приступ удушья начался, что вышли на следующей станции. Вернулись сюда. И ты, моя девочка, вновь ожила.

— Совпадение!

— А как же те два несчастных случая, что произошли с тобой, когда ты попыталась сбежать?

— Два? — переспросила Елена.

О том, что смирная кобылка Сюзанна едва не угробила свою хозяйку, знали двое: она сама и Филарет, объект ее девичьих грез, так откуда же узнал об этом отец? И тут же сама нашла ответ на вопрос: прочел в дневнике дочери. Он признался «сестренке» в том, что почитывает его.

Тут в библиотеку вбежала Варвара. Глаза горят, щеки алеют.

— Леночка, давай останемся? — выпалила она. — Я выйду за твоего отца, только живи.

— Ты все слышала?

— Да. И я не могу подвергать тебя опасности.

— Я не останусь в этом доме. Под одной крышей с… — Лена передернулась, глянув на отца, — этим человеком! Он мне глубоко отвратителен.

— Придется, доченька, — тяжко вздохнул тот. — Я никуда не пущу тебя. Ради твоего же блага.

— А я разрешения и не спрашиваю. Мне семнадцать, я взрослая. — И пошла к двери, но Иван Федорович преградил ей дорогу.

— Ты поднимешь скандал, когда в доме гости? И опозоришь свое честное имя, которым ты так дорожишь?

— Плевать.

Но Елену уже было не остановить. Оттолкнув отца, она выбежала из библиотеки, захлопнула дверь, повернула ключ и швырнула его на пол. Она заперла папеньку, чтобы выиграть время. Особняк огромный, стены толстые, дверь дубовая. Граф голос сорвет и кулаки в кровь разобьет, но никто его не услышит. Гости в другом крыле, а прислуга в своем домике.

После этого, схватив «сестренку» за руку, побежала к себе к комнату. Саквояж, с которым Лена убегала из дома когда-то, был наготове. Она выкинула из него все лишнее, зато доложила кое-что ценное. Место оставила только для дневника. Сунув его в саквояж, Лена переоделась (Варвара тоже), и две девушки покинули особняк.

До Калуги они добрались на удивление просто. Церемониймейстер, с которым они распивали бренди, как раз уезжал из усадьбы. Он поспал в беседке, накрывшись тулупом, проснулся с больной головой и отправился восвояси. Он был актером уездного театра и без парадной одежды, парика и жезла выглядел весьма потрепанно. Да и приехал на обычной телеге. Девушки не сразу узнали его. Но подбежали, чтобы попросить взять их с собой.

За весьма скромную плату мужчина согласился на это. Не понял, кто перед ним. В двух по-простому одетых барышнях он не признал пиратку и лесную нимфу, решил, что это девочки из обслуги.

В городе «сестренки» остановились в гостинице. Сняли двухместный номер. Впоследствии собирались перебраться в Москву, там арендовать квартиру.

Наивная Елена считала, что того, что она могла унести из дома, им хватит надолго. Но оказалось, что даже в Калуге жизнь, к которой она привыкла, весьма дорогая. Девушкам пришлось оплачивать жилье, питание, проезд (извозчики нещадно драли!), да и вещей они с собой, считай, не взяли. Чулки постирала, а пока сушатся, в чем из гостиницы выходить? Нужны еще одни. А лучше двое. И платья на выход. В городе как-никак живут. Тут и драматический театр, где их собутыльник играет героев-любовников, и французский ресторан, и галерея картинная.

Наличные утекали с невероятной скоростью. За драгоценности же и столовое серебро давали ничтожно мало. И все же «сестренки» не отчаивались.

Лена витала в облаках, просыпаясь каждое утро с надеждой встретить принца, а Варвара найти работу.

В Москву было решено переезжать по весне, когда потеплеет. Неизвестно, как сложилась бы их жизнь — возможно, удачно, — если бы княжна не заболела.

«Сестренки» думали, простыла. Зима суровой выдалась, а отопление в гостинице не ахти. Да и меха остались в усадьбе. Вызвали доктора, тот прописал порошки. Но они не помогали. Обратились к другому. Тот антибиотики назначил. Но и от них не стало лучше.

Елена угасала. И тогда Варвара отправила телеграмму Ивану Федоровичу.

— Зачем? — простонала Лена, когда та сообщила ей об этом.

— Он должен тебя забрать. Иначе ты умрешь.

— Ерунда, я поправлюсь. Антибиотики не сразу действуют.

— Теперь я вижу, что отец тебя не просто так пугал… Ты на самом деле чахнешь вдали от дома.

— Выходит, все напрасно?

— Почему бы тебе не выйти замуж за Маркина-младшего?

— Он противный.

— Нормальный он. Родишь ребеночка. А то двух-трех. И будешь находить счастье в них.

— Ты вернешься вместе со мной?

— Нет. Я останусь. Работу найду. Я же могу все, не только деток учить, но стирать, убирать.

— Нет, ты должна получить профессию. Мои драгоценности все целы. Возьми их, сдай, а на вырученные деньги живи. Одной тебе надолго хватит.

— Нет, я не могу. Среди украшений есть и фамильные, они принадлежали твоей маме.

— Ее любимый кулон на мне, — Лена похлопала себя по исхудавшей груди, — а на пальце бабушкино кольцо… Остальное не жалко. Стань счастливой ради меня. Прошу…

И потеряла сознание.

А очнулась уже в усадьбе. Отец примчался за дочкой и увез ее домой.

Лена поправилась очень быстро. Физически — точно. Но дух ее был сломлен. Девушка осталась вялой, апатичной. Оживала лишь тогда, когда получала письма от «сестренки».

Когда наступило лето, отец, с которым дочь разговаривала только по случаю, решил закончить перестройку флигеля. Архитектор уже был не нужен, проект имелся, поэтому он нанял строителя-универсала. Звали его, как и князя, Иваном. Носил он фамилию Крючков.

Сначала он Лене не понравился. Суровый, молчаливый. Смотрит исподлобья. Нос перебитый, шрам на щеке. Чистый бандит.

Лена избегала его до тех пор, пока не увидела в руках книгу. У Крючкова был перерыв на обед. Трапезничал он не в кухне, а на лужайке перед стройкой.

Грызя огурец, Иван почитывал «Приключения Гулливера».

Лена обожала произведения Джонатана Свифта, поэтому не смогла пройти мимо. Присев рядом с Крючковым, она завела с ним разговор о книге. Сначала тот неохотно его поддерживал, но Лена смогла расшевелить строителя-интеллектуала, и они чудесно поболтали.

На следующий день она подошла к нему вновь.

Не увидев в руках книги, спросила, почему.

— Прочел, — ответил Иван. — А других с собой не взял.

— У нас шикарная библиотека. Давайте, я вам принесу что-нибудь?

— Буду весьма вам благодарен.

Лена сбегала в библиотеку и взяла с полки, где стояли ее любимые произведения, «Сто лье под водой» Жюля Верна. Крючков прочел книгу за два дня.

— Как вы быстро, — поразилась Лена. — Работаете по двенадцать часов, когда же читаете?

— Ночами. Я мало сплю. Часа три-четыре. Остальное время читаю.

— Не желаете посетить нашу библиотеку? Там вы сами сможете выбрать книги.

— Вы очень добры… Но я не посмею.

— Глупости какие!

— Вашему папеньке не понравится.

— А мы ему не скажем. Как уедет в город, я вас позову.

Через неделю случай представился. Иван Федорович отправился в Калугу, и Елена пригласила Крючкова в дом.

Оказавшись в библиотеке, тот направился к стеллажу с редкими книгами. Но, что ее удивило, бегал глазами не по корешкам, а по стенам…

— Кирпичная кладка вас интересует больше, чем книги? — не сдержала удивления Елена.

— Я должен вам кое в чем признаться… Нехорошо обманывать такого замечательного человека, как вы.

Елена напряглась. Иван это почувствовал:

— Не пугайся, умоляю. Я не замыслил ничего дурного. Мне просто хотелось попасть в вашу библиотеку.

— Так вы не читали те книги?

— «Приключения Гулливера» до сих пор не осилил. А Жюль Верна и не открывал. Когда мне читать? Как вы верно заметили, работаю по двенадцать часов.

— И зачем вам нужно было попасть сюда?

— Я праправнук ТОГО САМОГО Крючкова.

— Какого еще…?

— Архитектора, по чьему проекту построена усадьба.

— ТОГО САМОГО, что увел у князя жену?

— Да. Их роман длился несколько лет. Чтобы беспрепятственно встречаться, архитектор спроектировал потайной ход, о котором знали только он сам и его возлюбленная (на основном плане здания его нет). Вел он из библиотеки, в которой князь бывал крайне редко, потому что не любил читать. В отличие от супруги. По тайному ходу княжна могла покидать дом незамеченной. По нему же она сбежала из него навсегда.

— Ах, как романтично! — всплеснула руками Елена.

— Скорее трагично. Беглянку нашли и вернули, а прелюбодея-архитектора отправили в кандалах в Сибирь. Якобы за крупную кражу княжеских средств. Он погиб там. А твоя прапрабабка с ума сошла, насколько мне известно.

— Да, дворовые шушукались, что муж ее в подвале держал, на цепи. С дочкой видеться не разрешал. Но это скорее для блага девочки.

— И у архитектора дети остались (тоже женатым был) сиротами. А вы говорите, романтика.

Лена покаянно закивала.

— Хотите откроем тайный ход? — предложил Иван.

— Вы знаете как?

— Чертежи прапрадеда до наших дней сохранились, я видел их, так что да.

— Сейчас, только дверь на всякий случай запру… — И, задвинув щеколду, дала добро на открытие хода.

Иван недолго возился. И минуты не прошло, как шкаф повернулся на сто восемьдесят градусов. Механизм заскрипел так, что пришлось заткнуть уши.

— Сразу понятно, давно не пользовались этим ходом, — заметил Иван. — Но я смажу механизм и будет работать бесшумно.

— Но зачем? У меня нет тайного любовника, к которому нужно сбегать из дома.

— А вдруг появится? — и подмигнул.

Его суровое лицо сразу преобразилось. Засветились зеленовато-серые глаза, на щеках появились ямочки, а нос задорно вздернулся.

У Лены екнуло сердце.

Не веря своим ощущениям, она взглянула на Крючкова еще раз. Он снова стал серьезным. И все равно не выглядел бандитом.

— Откуда у вас шрам? — спросила Лена.

— На стройке со стены упал.

— Нос тогда же сломали?

— И да, и нет. Решил морду набить тому, кто меня столкнул, но самому больше досталось. — Иван взял с комода канделябр, зажег свечи и протянул руку Елене.

— Исследуем тайный ход вместе?

Она вложила свою нежную ладошку в его лапищу и дала себя увлечь в мрачный, пахнущий сыростью тоннель…

Княжна Филаретова готова была пойти за Иваном Крючковым на край света.

История повторялась.

Часть четвертая

Глава 1

Всю дорогу до Васильков Женя жаловался на свое состояние. Он то ныл, то стонал, то ойкал. Даже причитал! Есть люди, которые не умеют болеть. Или наоборот: делают это настолько хорошо, что всем окружающим ясно — с ними рядом страдающий человек.

Сема отвез его в травмпункт. Леха, естественно, друга не бросил. И в поселок они отправились втроем, а Лена осталась в усадьбе наедине с дневником своей давно умершей тезки.

Ляпин отделался довольно легко. Поцарапался, побился поверхностно да ногу сломал. Но ребра целы, сотрясения нет, внутренние органы в порядке. Ему обработали раны, наложили гипс, сделали укольчик, порекомендовали препараты и отправили восвояси.

Естественно, Женя чувствовал себя после всего не очень хорошо. Но его точно не мучили боли благодаря уколу. Парень же вел себя так, будто его тело терзают ягуары.

Сема покосился на Алексея (Ляпина разложили на заднем сиденье, чтоб он смог ногу вытянуть), тот улыбнулся, опустив уголки рта. Иначе говоря, скорчил кислую минуту. Привык, видимо, к капризам хворающего Жеки.

— Вы купили мне лекарства? — спросил тот между стоном и вскриком.

— Да, — терпеливо ответил Леша.

Это был уже третий утвердительный ответ на один и тот же вопрос.

— Ничего не забыли?

— Сам проверь. — И передал ему пакет из аптеки.

Тот изучил его содержимое и успокоился. Но ненадолго:

— А если мне станет плохо, «Скорая» быстро доедет из поселка?

— С чего тебе станет плохо? Врач сказал, опасности для жизни нет.

— Мне сделали только рентген. И выявили перелом. Но у них нет МРТ, томографа, даже УЗИ, и я не был досконально обследован.

— Я предлагал тебе вернуться в Москву. Ты отказался. Так что перестань ныть… — не теряя спокойствия, проговорил Алексей.

— Кстати, почему ты так рвешься в Васильки? — спросил у болезного Сема. — Тебе на самом деле лучше было бы дома. Там все условия: горячая вода, туалет, магазины, аптеки, доставка. И «Скорая помощь» приедет по первому зову.

— Я должен прочитать дневник Елены.

— Мы отправим тебе сканы страниц.

— Нет, это не то… Мне нужен оригинал. Не для того я жизнью рисковал, чтобы электронные копии изучать.

— А на фига ты вообще поперся в усадьбу?

— Вы все не возвращались, я решил разведать обстановку.

— Врет, — бросил Леха.

— Почему ты так думаешь? Ответ логичный.

— Согласен. И я удовлетворился бы им, не появись на пороге Лениного дома Тайра. В ней все дело. Не так ли, Сема? — И обернулся, чтобы посмотреть другу в лицо.

— Нет, — отведя глаза, буркнул тот.

— Зачем она приехала в Васильки? Колись.

— Да откуда мне знать? — кудахтнул Ляпин.

И даже знакомый с ним всего сутки Сема понял, что тот неискренен.

— Жека, я тебя к детектору лжи подключу и все равно докопаюсь до правды.

— Откуда ты его возьмешь?

— Смастерю. И это не займет много времени.

Евгений попыхтел немного, но все же раскололся:

— Тайру нанял старший Пименов. Он уже сомневается в том, что вбухивать деньги в проклятое место хорошая идея.

— Он доверил этой шарлатанке решать, опасно оно или нет?

— Не совсем. Он ждет, что она найдет доказательства этому. При помощи своих экстрасенсорных способностей.

— И ты поперся в усадьбу, чтобы… помочь ей в этом?

— Конечно, нет. Если б я хотел, просто передал бы ей запись с камеры.

— Тогда зачем?

— Тайра будет искать места силы.

— Это что еще такое? — влез в разговор Семен.

Он чувствовал себя героем мистического триллера наподобие «Астрала». Или доктором в психушке, наблюдающим за двумя пациентами с шизофренией, возомнившими себя охотниками за привидениями.

— Объясню на примере, — начал Женя. — Мы как-то с Лехой на одну брошенную ферму попали. Ее в начале нулевых построил решивший сбежать от городской суеты бизнесмен, развел там скот: коров, свинок, кроликов. Вложился по-крупному. Но дело не пошло, потому что животные дохли. Сменил корма. Пробурил новую скважину. Уволил работников, других нанял. Скот все равно подыхал. Камеры установил в коровнике. Думал, может, кто-то проникает в него, чтобы отравить буренок. Но нет. Они просто заболевали и дохли. Перевез оставшийся скот в другое место. И сразу все наладилось. Продал землю с постройками. Ее другой фермер приобрел. История повторилась. Следующий хозяин — и тот же сценарий. Причем последний уже не скотину разводил, а выращивал грибы: шампиньоны, вешенки, опята. Точнее, пытался. Загнулось хозяйство. Объяснить это можно было только тем, что в нехорошем месте ферму построили. О ней нам рассказал приятель, родившийся в тех краях. А его отец на ней работал, когда дохла скотина у второго хозяина. Мы с Лехой поехали посмотреть на ферму. Приборы показали повышенную паранормальную активность. Но откуда она взялась, мы не понимали…

— Блин, как долго ты рассказываешь, — не выдержал Леха. — Короче, при строительстве погиб один из рабочих. Как мы думаем, его убили братья-гастарбайтеры. И закопали. Все были нелегалами, и пропажа одного из «чурок» осталась незамеченной.

— А ты очень краток, — фыркнул Ляпин. — Покойник воровал. Бабки прятал в стене, которую выкладывал. Между кирпичами. Специально не замазывал стык. И продолжил это после смерти. В параллельной вселенной.

— Это все очень интересно, — заметил Семен. — Но я так и не получил ответа на свой вопрос.

— Мы нашли заначку, потому что кирпич выпал. Та стена была в самом ужасном состоянии. Остальные крепкие, а эта как после бомбежки. Думали, мало ли, коровы ее полюбили и рога об нее точат. Но нет. Это было место силы.

— Все равно не понимаю.

— Есть точки, в которых собирается энергия. И она влияет на материю. — Алексей посмотрел на Семена с такой снисходительностью, будто разговаривает с отстающим в развитии ребенком. — В случае, описанном нами, энергия разрушала стену.

Благо они уже подъезжали к Василькам, и Ткачеву оставалось всего несколько минут на этот бред.

— Я так понимаю, вы и останки нашли? — спросил он, выйдя на финишную прямую.

— Да. Как раз под той стеной и покоились.

— Из-за них заболевали и дохли буренки?

— В том числе. Животные остро чувствуют негативную энергию.

— А грибы? — не удержался от насмешки Ткачев.

— Только ядовитые. Они вбирают ее в себя и становятся смертельно опасными…

— Чего-чего?

— Повелся? — ухмыльнулся Леха. — Вода в тех местах железом перенасыщена. Может, грибам она не подходит? Не просто же так они растут в определенных местах.

— А животные не могли из-за этого…?

— Нет, ее годами надо пить, чтобы какие-то проблемы со здоровьем появились.

На этом разговор закончился, поскольку они приехали.

«Одноногого пирата» из машины вытаскивал Алексей. Сема же только костыли достал.

Увидев в окно подъехавший автомобиль, на крыльцо вышла Елена. Она переоделась в ситцевый сарафан. Тоже старомодный, как и джинсы, что были на ней до этого, но очень миленький. Крылышки, оборка по низу, поясок, завязывающийся сзади, фасон детский. И расцветка — ромашки, мелкие на лифе, крупные на подоле. Девочка-припевочка, а не танцовщица гоу-гоу.

Увидев гипс на ноге Жеки, Лена запричитала.

Ох уж эти русские женщины! Им только дай кого пожалеть.

Зашли в дом. Уложили Ляпина на кровать. Он потребовал в первую очередь дневник, во вторую чая. Получив желаемое, велел оставить его одного.

Лена с Лешей тут же вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Сема же все это время оставался в кухне. Пока охотники за привидениями находились в больнице, он ходил по магазинам. Их в поселке было довольно много, в том числе известные сетевые супермаркеты. В них Ткачев купил еды, напитки (даже литр виски прихватил), кое-что из средств гигиены. В мясной лавке свинины и телятины для шашлыка. А в палатке с вывеской «трикотаж» носки, трусы, футболку. Все сомнительного качества, но не до жиру. Главное, что чистое, а то Семену казалось, что он уже пованивать начал. Не думал, что задержится в этих краях, и не взял сменной одежды.

Разложив еду на полке холодильника, Ткачев взялся за мясо.

Нужно замариновать его по отцовскому рецепту. Он предельно прост: кефир, лук и черный перец. Все! Батя говорил, что самое главное — это выбрать хорошее мясо. Если оно плохое, то маринад не спасет. Многие с ним не соглашались, в том числе Пименов-старший. Он, приглашая Ткачевых на шашлыки, заморачивался. Вымачивал мясо то в сухом вине, то в гранатовом соке, то в «Боржоми» со всевозможными специями. Но у Семиного отца шашлык получался все равно вкуснее.

Нарезав свиную шею, Ткачев сложил ее в кастрюлю, посыпал перцем и полил кефиром. Осталось лук нарезать. Красиво, тоненько, колечками. Чтобы глаз радовался. За этим занятием Леша с Леной его и застали.

— Ого, у нас сегодня шашлык-машлык будет, — обрадовался охотник за привидениями.

— Да, — всхлипнув, ответил Сема. Лук оказался очень ядреным, и слезы градом текли по щекам. — Надеюсь, все свинину едят. Потому что телятиной мне уже не хочется заниматься.

— Это могу сделать я, — сказала Елена. — Но нам хватит и этого количества мяса. Нас всего пятеро.

— И все едят свинину, — поддакнул Леха. — А теперь, барышня, рассказывайте нам, что вы вычитали в дневнике юной княжны? Я до него не скоро доберусь — на ближайшее время это Жекина «преееелесть».

— Елена была замечательной девушкой. И очень несчастной. Она стала заложницей проклятого дома…

— Отсюда поподробнее, — оживился Алексей.

— Отец не выпускал ее никуда. Держал как пленницу. Пусть и в золотой клетке.

— Про князя неинтересно. Ясно, что он трясся над единственным выжившим чадом. Ты про дом расскажи. Что писала Елена о призраках? Как часто они ей являлись?

— Вообще нет.

— Как это? Ты сама говорила, что она вздернулась, потому что они ее донимали.

— Так говорили. Эту версию я слышала от прабабушки. А она от своей мамы Варвары, которая была, как я узнала из дневника, подругой Елены и приживалкой в усадьбе Филаретовых.

— То есть со стариком князем она не мутила?

— Нет. Но он был в нее влюблен. Звал замуж. Варвара ему отказала.

— Я помню версию о том, что Филаретов дал ей образование, мужа и дом, — заметил Сема, утерев слезы полотенцем. Он дорезал-таки лук.

— И я. Но исходя из записей столетней давности, Варвара оказалась в Калуге благодаря юной княжне. Она отдала ей свои драгоценности, чтобы обеспечить той безбедное существование. То есть она, а не ее отец помог моей прародительнице.

— Значит, юная княжна вздернулась от тоски, а никак не из-за того, что ее призраки одолели? — И добавил про себя: «Как я и предполагал».

— Не знаю. Последние страницы из дневника вырваны. Повествование обрывается на том, что Варвара остается в Калуге, а Елена возвращается в усадьбу, поскольку вне ее не может существовать.

— Интрига, — крякнул Леха и добавил: — Пичку матерь!

— Это еще что такое?

— Сербское ругательство, — пояснил Сема. Слезы не останавливались, и он склонился над умывальником. — Я разумею.

Тут из спальни раздался вопль:

— Лена, что ты наделала?

Все подумали, что он пролистал дневник и увидел, что не хватает страниц. Решив, что их вырвала Лена, возмутился.

Но когда та зашла в комнату, оказалось, что всполошился Жека не из-за этого.

— В чае шиповник, — предъявил он. — И я обнаружил это только сейчас, когда выпил все.

— Да. И?

— Он мочегонный. А у вас туалет на улице. Как я буду ковылять среди ночи?

— Поставим тебе ведро, — привычно потушил пожар его каприза Леха.

— Будет вонять.

— С крышкой.

— Ты пролистал дневник до конца? — поинтересовался Сема.

Ему было интересно это, а не куда Ляпин будет мочиться.

— Страниц не хватает, я знаю.

— Расстроен?

— Нет, я догадывался, что будет именно так.

— Почему?

— Елена не вздернулась. Ее убили. И в дневнике была подсказка. Княжна чувствовала опасность от кого-то из тех, кого хорошо знала. Но до последнего не верила в то, что ее лишат жизни.

— Стоп! Если ты прав и девушку убили, то почему душегуб не уничтожил весь дневник? Зачем вырывать страницы?

— Посмотри на него. Толстая тетрадь в кожаном переплете. В кармане не спрячешь. А несколько страниц — да. Их сожрать можно, если что. Это один из ответов на твой вопрос. Но их может быть несколько. Мы не знаем, что произошло в ту ночь…

— Даже ты? Прорицатель?

— Они будущее предсказывают. Не путай термины. Я остро чувствующий. Если хочешь, медиум. Леха меня так называет. Но я не вижу прошлого. Только образы. Мне явилась женщина в белом и повела за собой. Она хотела что-то показать. Тогда я и нашел дневник.

— Но почему ты решил, что ее убили? — вскричал Сема.

Его терпение уже давно закончилось. Можно сказать, он работал на запасном аккумуляторе.

— Та сущность, которую можно называть как угодно: призраком, фантомом, пришельцем из мира духов, уже более ста лет не покидает места своей гибели, надеясь на справедливость. Как только мы выясним, кто убил Елену, женщина в белом перестанет появляться в усадьбе.

— А остальные? Ее батя с простреленной башкой? Другая висельница? Психи в смирительных рубашках?

— Нет там никого, кроме женщины в белом. Остальных выдумали. От скуки маялись, втихаря попивали или морфием баловались. А дворовым лишь бы попугать друг друга. А с беспризорников и психов что взять? Особенно с последних.

— Я бы, Женька, расцеловал тебя, если бы ты не настаивал на том, что один призрак все же доме имеется.

— Говорю как есть. Филарет, кстати, тоже его чувствовал. Он и напугал его, ребенка. Хотя женщина в белом совершенно неопасна. Других же он, как и прочие, нафантазировал.

— То есть ты хочешь сказать, что мы в ночь полнолуния слышали звуки, издаваемые привидением? И его же увидели на экране?

— Нет, конечно. Это был, как сейчас говорят, фейк.

Сема ушам своим не верил. Неужели так на Ляпина чай с шиповником подействовал? Сработал как сыворотка правды, и он готов «колоться»?

— Вы все подстроили, да? — азартно воскликнул Ткачев.

— Мы?

— Ты и Леха. Охотники за привидениями.

— Мы такой фигней не страдаем, тебе уже не раз об этом говорили.

— Тогда кто устроил тот перформанс?

— Ленка, конечно. Я сейчас ее обличаю, потому что нет Витали поблизости. При нем не стал бы. Она мне нравится.

Ткачев тут же перевел взгляд на нее.

Лицо Елены застыло. Потом как будто сползло вниз. Опало. И стало безжизненным. Сема понял, что значит в буквальном смысле «потерять лицо».

Леха тоже на нее воззрился. В итоге три пары глаз впились в нее.

Лена уронила свою щекастую мордашку в ковш из рук, а через несколько секунд предстала перед всеми в привычном виде. Поправила лицо, как съехавшую маску?

— Да, я устроила этот перформанс, — сказала она. — Во второй раз. Впервые я проделала это, когда Виталя один ночевал в особняке. До этого мы много говорили о роде Филаретовых, об их семейном гнезде и мрачных историях, связанных с ним. Мы, выросшие в этих краях, напитаны легендами о проклятии усадьбы. И в глубине души верим в них. Тем более кое-кто на самом деле сталкивался с некоторыми проявлениями паранормальной активности. Но Виталя только ржал, слушая меня. А потом отправился в особняк. Я решила его проучить. Дав ему с собой крепкой настойки, отправилась следом. Обернулась простыней, вторую на голову натянула, фонариком подсветилась и стала маячить. Думала, если Виталя меня раскроет, скажу «шутка». Я, собственно, не сомневалась, что так и будет. Поэтому, достигнув библиотеки, приготовилась срывать с себя простыни и кричать: «Это был розыгрыш!» — как вдруг увидела дыру в стене, точнее, две, через перегородку. На том месте, где их никогда не было. Нырнула в одну, затаилась. Пьяный Виталя, побродив немного по помещению, убрался. Вскоре и я вернулась в Васильки.

— Хочешь сказать, ход в подвал открыла не ты?

— Нет. О нем вообще не было никакой информации.

— Значит, была. Раз его обнаружили.

— А если случайно? — предположил Сема. — Я, взглянув на стену, сразу понял, что с ней что-то не так.

— Ты, посмотрев видео с призраком, знал, где искать, — это раз, — возразил Женя. — Два — ты архитектор. Но давай пока не будем об этом. Мне интересно продолжение истории.

— Виталя так впечатлился явлением призрака, что загорелся идеей возить на развалины богачей, чтобы они щекотали себе нервы. Но путь из Москвы не самый близкий, им нужно где-то останавливаться. Пименов решил построить небольшую гостиницу. Я же направила его мысли в ином направлении…

— С этим тоже все ясно, — прервал ее Алексей. Сам в разговоре воду не лил и другим не давал. — Ты умело вложила в башку Витали свои идеи, и он принял их за свои. А что с ходом? Ты оставила его открытым?

— В ту ночь — да. Но когда я вернулась в усадьбу в следующий раз, он был закрыт. Я увидела привычную стену. Но поскольку я знала, что за ней имеется как минимум потайная комната, стала искать способ, как в нее попасть. Мучилась долго. И все же нашла кирпичи, на которые нужно надавить, чтобы запустить механизм. Стена повернулась. Причем быстро и беззвучно. Я шагнула внутрь. И тут же получила под зад. Это стена повернулась еще на сорок пять градусов и загнала меня в ловушку.

— Ого! Вот это приключение.

— Это ужас. Я оказалась в кромешной тьме, запертая в какой-то норе полуразрушенного дома. Благо при себе был телефон. Я включила фонарик, стала шарить по стене. Нашла чуть выступающий кирпич, надавила на него — и (о, чудо!) показался свет. Я выбралась. А стена встала так, как в ночь полнолуния.

— Механизм работал в двух режимах? — предположил Сема. Лена кивнула. — И, разобравшись, ты поняла, как это можно использовать, чтобы устраивать представления с явлением призрачной женщины. Для чего тебе это?

— У меня сердце обливалось кровью все время, когда я смотрела на то, как погибает усадьба. Я по крупицам собирала знания о ней для того, чтобы хоть какая-то память осталась. И когда появился шанс ее восстановить, я ухватилась за него. Я знаю Виталю не очень хорошо, но чувствую, он — человек-огонь. Быть может, потому что Овен. Но не думаю. Я не особо верю в гороскопы. Просто такой он человек. Когда пылает, он дает и свет, и тепло и заряжает настроением. Если подкидывать в огонь дровишки, он превратится в костер. Но стоит ему потухнуть, и все… Вороши не вороши, а разве что поискрит, и то недолго. Пока он горит, я подкидываю дрова.

— Грамотная девочка, — закивал Алексей. — Двигаешься в правильном направлении. Мы все заинтересованы в том, чтоб он не потух, но… Пичку матерь! Зачем ты довела Фила до смерти?

— Это не я, — вскричала Лена. — Когда я была тут, вы все находились в каминной. Спали. Я рядилась для того, чтобы меня камера засняла. Посмотри по времени, это два часа ночи. Эксперты-криминалисты наверняка скажут, что Фил погиб позже.

— А звуки, что мы слышали, — это тоже твоих рук дело? — спросил Сема.

— Да. Выпроводив Вику, я тут же последовала за вами. Нагнала, потому что вы очень медленно передвигались. Видела и слышала все. Диктофон, на который записала звук скулежа, включила, сунула между кирпичей. Он трижды через паузы доносился до вас.

— Фил ушел мочиться и больше мы его не видели.

— Он вернулся, когда вы уснули. Праправнук конюха князя реально чувствовал что-то. Он бродил по дому, не просто пьяно мотаясь, его как будто вели. И говорили с ним, он отвечал, как всегда неразборчиво. Филарет дошел до библиотеки. Но его спугнул мерцающий огонек камеры. Отшатнувшись, он справил малую нужду и вернулся в каминную залу. После я дала записать себя в призрачном образе на видео и ретировалась.

— Через подземный ход?

— Да. Выход был завален. Я расчистила незадолго до вашего приезда.

— Вращающаяся стена — это место силы, — сказал Женя. — Именно она. Приборы рядом с ней зашкаливают. Я взял один, когда отправился в особняк. Увы, потерял. Прости, Леха.

— Плевать. Другой сделаю. Сейчас меня два других вопроса беспокоят. Первый: найдет ли Тайра место силы, а если да, какой отчет предоставит работодателю! И второй: кто открыл потайной ход?

— Есть у меня насчет последнего кое-какие мысли, — проговорила Лена.

— Озвучь.

— В поселке живет пожилой мужчина по фамилии Ивашкин. Зовут его Дмитрием Игнатьевичем. Он был директором школы и преподавателем истории. Вел краеведческий кружок. Пытался музей организовать, но кому это в нашей глуши надо? Я у него занималась, еще ребенком. Ивашкин заряжал нас своим интересом к истории родного края. Именно он помогал мне собирать материал об усадьбе. Можно сказать, Дмитрий Игнатьевич, был моим научным руководителем. Когда я писала диплом, он уже вышел на пенсию. Но пыл его не угас. Он не только материалом меня снабжал, но и по усадьбе экскурсии проводил. Знал все о каждом камешке. Тогда я на этом внимания не заостряла. Но, прочитав дневник…

— Эй, не надо спойлеров! — возмутился Жека. — Я только дошел до того момента, как Лена застукала папеньку и кухарку…

— С этой записи все и начинается.

— Да. Но я читаю вдумчиво.

— Давайте оставим Жеку с дневником, а сами поговорим за дверью, — предложил Сема.

Он думал, тот запротестует, но нет. Кивнул и снова погрузился в чтение.

— Странный у тебя друг, — заметил Ткачев, обратившись, естественно, к Лехе.

— Я бы сказал, эксклюзивный, — ответил тот. — Больше ни у кого такого нет. А сейчас вернемся к старику краеведу. Что с ним не так?

— Предполагаю, Дмитрий Игнатьевич — потомок архитектора, построившего усадьбу.

— То ли Карпова, то ли Сомова?

— Его фамилия Крючков. Рассказ Чехова «Лошадиная фамилия» знаете наверняка? Его в школе проходят. Вспоминали, Жеребцов или Кобылин зубы заговаривал. Оказалось, что Овсов. — Мужчины кивнули, тоже помнили это произведение. — Вот так и в нашем случае. Клеймом архитектора была рыба на крючке.

— С чего ты решила, что он потомок архитектора? — поинтересовался Леха.

— У него имелись «родные» чертежи, эскизы, планы коммуникаций. С клеймом.

— Мало ли где взял.

— И матушка его в девичестве Крючковой была.

— Надо бы познакомиться с ним.

— Можем завтра съездить в поселок.

— Почему не сегодня?

— Все устали и хотят есть, — заметил Сема. — Усадьба скрывала свои тайны столетия. День ничего не решит.

— И то правда, — быстро согласился Леха и, хлопнув в ладоши, сказал: — А теперь по маленькой для аппетита?

Глава 4

Шашлык удался!

Все ели его с огромным удовольствием, в том числе и Женя, который жаловался на отсутствие аппетита и согласился сесть к столу только после долгих уговоров.

Кроме мяса на столе были овощи, зелень, хлеб и запеканка из кабачков. Ее принесла Вика. И это простое блюдо пошло на ура.

— Леха, женись на ней, — шепнул охотнику за привидениями Сема. — Готовит божественно. Сейчас таких девушек днем с огнем не сыщешь.

— Не мой формат, увы.

— Толстовата?

— Формы мне нравятся. Простовата. Но даже не в этом дело. Стерв обожаю. Душу из меня вытряхивающих яйцедробилок.

— Могу тебя с одной познакомить, — вспомнил владелицу нотариальной конторы Ткачев.

Был уже вечер, и они с Лехой выпивали. Девушки же отказались от виски и дули квас.

— Она богатая?

— Обеспеченная.

— Тогда не надо. Она начнет меня прессовать из-за того, что я мало зарабатываю, а этого не терплю. Пусть изводит меня: игнорирует звонки, швыряет в меня букетом, если он ей не понравился, флиртует откровенно с другими, когда я спрашиваю, любит ли, пожимает плечами… Но не касается моей работы и не лезет в кошелек.

— Таких стерв не бывает.

— Поэтому я и одинок. Но вдруг ходит где-то моя половинка-яйцедробилка? — И хохотнув, хлопнул Сему по плечу.

Леха был классным мужиком. Он определенно Ткачеву нравился. Даже бред о местах силы и сущностях, обитающих рядом с ними, из его уст звучал более-менее адекватно. Люди большого ума все с чудинкой. А Леха определенно был мегамозгом. И умудрялся выглядеть нормально.

В отличие от Жени. Этот без шляпы и жилетки со значками уже не походил на деревенского сумасшедшего, но все же представал перед остальными в странном образе.

Ляпин нацепил очки с диоптриями, которые держались на резинке. Волосы, вылезая из-под нее, торчали в разные стороны. А те, что на макушке, пушились. Карикатурный заучка-девственник. Бери и снимай такого в скетче.

— Почему Евгений не закажет себе нормальные очки? — полюбопытствовал Семен.

— Есть у него. Но в экспедиции он эти берет. Они не теряются. А нормальные он вечно где-то забывает. Благо находит, потому что бывает только на работе, дома, у мамы и у меня в гостях. — Леха положил себе еще мяса, залил его кетчупом, что заставило Ткачева поморщиться. Хороший шашлык, зачем же с ним так? — И ты на Жеку не гони. Он отличный парень.

— Не спорю. Но выглядит чудаковато.

— А ты нелепо в своих желтых кедах на белой подошве. Мажор столичный… Но я вроде тебе уже это говорил? Или не я?

— Ты отличный друг, Леха. Давай за тебя выпьем? Кстати, а Ляпин ни-ни?

— В рот не берет. Бережет нейроны головного мозга. Верит в то, что алкоголь приводит к их разрушению.

— А ты нет?

— Безусловно, он пагубно влияет на мозговые клетки.

— Так чего же пьешь?

— У меня их столько, что я даже буду рад тому, что часть отомрет!

Семен расхохотался. Леха присоединился к нему. И они, отсалютовав Ляпину, выпили за дружбу.

Ткачев чувствовал очень приятное опьянение. Оно помогло ему не только расслабиться, но и переключиться. Он перестал думать о проекте и обо всем, что связано с ним, начиная от Виталия Пименова, который, как оказалось, и не решает ничего, заканчивая смертью Фила. А мыслями о призраках он себе и до этого голову не забивал.

Ткачеву было хорошо и спокойно сейчас. Он наслаждался шашлыком, болтовней с Лехой, простотой и уютом деревенского двора, чистым воздухом, наполненным ароматом цветов… Васильков, наверное?

Мама с сестрой тоже жили за городом. Но в коттеджном поселке. Там все по-другому. Не по-настоящему? Как съемки не на натуре, а в декорациях…

«А хорошо бы пожить в деревне месяц-другой, — подумалось Семе. — Сейчас, пока лето и можно мыться в летнем душе, не мерзнуть в доме без центрального отопления, есть овощи с грядки. Если начнем стройку, переберусь сюда…».

И тут же себя одернул. Сейчас не надо об этом. Так хорошо, спокойно. А мыслям о проекте только дай волю, вытеснят остальные.

— Смотрите, кто едет! — воскликнула Вика и ткнула пальцем в машину, показавшуюся на дороге.

— Виталя? — спросил у Семы Алексей. Как будто сам не узнал его джип.

Автомобиль подкатил к крыльцу, остановился. Из салона через минуту показался Виталя. Помахав всем, открыл багажник и взял два картонных пакета из рублевского супермаркета, в котором кило гречи стоил как мешок на оптовом рынке.

Но оказалось, что приехал Виталя не один.

Когда отворилась пассажирская дверь, все увидели еще одного мужчину. Он был хмур, если не сказать, сердит. Выругался, наступив в засохшую коровью лепеху, обругал Виталю за то, что припарковался не на том месте, шуганул пса, желающего его обнюхать, и, достав из кармана пузырек обеззараживающего средства, осторожно двинулся к калитке, боясь вляпаться в очередное дерьмо.

— Это еще кто? — ни к кому не обращаясь, задал вопрос Жека.

— Сергей Сергеевич, — ответил ему Сема. — Пименов-старший.

Глава 5

Жека поправил очки, чтобы лучше рассмотреть Виталиного отца.

Такой же высокий, как сын, но подтянутый. Видно, что занимается в зале. Редкие седые волосы коротко пострижены. Лицо гладко выбрито. На нем четко выделяются большой тонкий нос и ямка на массивном подбородке. Ляпин именно такими представлял властных людей.

— Всем добрый вечер, — поздоровался с присутствующими он. Пименов-старший, как настоящий политик, явив себя народу, спрятал негатив под маской приветливости. Но она криво села. — Позвольте представиться, Сергей Сергеевич Пименов.

Все, кроме Семена, отрекомендовались в ответ.

К тому моменту Виталя зашел во двор и довольно воскликнул:

— О, шашлычки! А я как раз как волк голодный.

— Странно, что ты не обрадовался вискарю, — саркастично заметил Пименов-старший.

— Не, я сегодня не пью. Не каждый день.

— Да ну?

Виталя пропустил мимо ушей этот возглас и всучил Лене пакеты, чтобы она их разобрала.

Сам плюхнулся на лавку и схватил с большой эмалированной миски кусок шашлыка. Кинув его в рот, принялся жевать, не забывая при этом подвигать к себе стакан кваса, отщипывать от лаваша кусок, искать глазами самую спелую помидорину.

Проголодался, бедняжка! И выпить хотел. Потому что нет-нет, да косился на бутылку, а потом сглатывал слюну. Но при отце держался.

— Вы, как я понимаю, охотники за привидениями? — спросил Сергей Сергеевич, ткнув пальцем сначала в Леху, потом в Жеку.

— Правильно понимаете, — ответил Ляпин.

Именно он брал на себя разговоры с малоприятными людьми. Он знал, что его воспринимают как чудака. А это облегчало жизнь. Можно нести какую угодно чушь, совершать нелогичные поступки. Блаженным на Руси испокон веков многое прощалось.

— И что, много их в усадьбе Филаретова?

— Одно всего. И абсолютно безвредное.

— Не оно вам ногу сломало?

— Сущности не могут нанести вреда здоровью человека. Животным — да. И то не напрямую. Они чувствуют присутствие, нервничают, заболевают…

— Потому что болезни от нервов, да? В том числе у четвероногих?

— Само собой.

Пока разговор протекал нормально, поэтому Женя вел себя естественно.

— А мне сообщили, что дом напичкан злобными духами, — проговорил Пименов-старший, взяв с тарелки веточку укропа. Не чтобы съесть ее, просто поиграть. — И они забирают жизни.

— Тайра это ляпнула? — влез в разговор Леха. Не смог сдержать себя, встал на дыбы. — Эта шарлатанка? Как вы, умный человек, могли нанять эту проходимку?

— Чем она хуже вас?

— Мы ученые. А она артистка погорелого театра.

— Две минуты назад вы откликнулись на охотников за привидениями.

— Мы назвали себя ими в шутку.

— А я думал, вы гоняете на фургоне, оснащенном пищалками на крыше, стреляете по демонам из выпускающих молнии пушек и загоняете их в ловушки.

— А я думал, что у всех политиков, даже начинающих, из задницы купюры вываливаются, потому что она все взятки сожрать не успевает. Но у вас, смотрю, все поместились.

Ляпин под столом пнул друга ногой. Причем загипсованной.

У Лехи от боли глаза на лоб полезли. Но так ему и надо. Незачем злить людей, от которых зависит твое будущее. С Виталей они планировали сотрудничать еще долгое время.

Но Пименов-старший лишь улыбнулся и сказал:

— Туше.

Во двор вернулась Лена, а с нею Вика, бросившаяся на помощь. Девочки молодцы, за пять минут что-то настрогали, сполоснули грязную посуду, поставили воду для чая. Домовитые бабенки эти деревенские. В городах, даже в ПГТ, таких уж и не осталось. Всех полуфабрикаты да доставщики еды набаловали.

Сергей Сергеевич на Вику вообще не смотрел, а с Лены глаз не сводил. Она чувствовала это, нервничала.

— Вы, барышня, хозяйка этого дома? — спросил у нее Пименов-старший.

— Да, — коротко ответила она.

— Но живете в Москве? — Утвердительный кивок. — Кем работаете там?

— Вы же знаете.

— Откуда? Сын мне о своей жизни ничего не рассказывает.

— Бросьте, Сергей Сергеевич. Вы прекрасно осведомлены, где мы с Виталей познакомились.

— Я ему не говорил, — выкрикнул тот, и из его набитого рта полетели крошки.

— А твой шофер — да. Он стукач, неужто ты не понял? Сергей Сергеевич ему приплачивает за шпионаж. В этом нет ничего страшного. Папа за тобой присматривает. А водила и ему помогает, и денежку зарабатывает.

— Раскололся мой информатор? — хмыкнул Пименов-старший.

— Нет. Он так старался себя не выдать, что… именно это и сделал.

— А ты умная женщина.

— Знаю. А теперь и вы. Так что давайте не будем ходить вокруг да около. Хотите что-то спросить, задавайте прямые вопросы. Мне нечего скрывать, отвечу на любой.

— Так уж и на любой? Или только на удобный?

— Папа, может, хватит? — решил-таки вступиться за свою барышню Виталя.

Но сделал это не очень уверенно. А вот Лена осмелела и, гордо вздернув подбородок, прямо посмотрела на Сергея Сергеевича, затем произнесла:

— На любой.

— Ты с моим сыном только из-за денег?

— Если бы меня волновали лишь они, я приняла бы от вас ту сумму, что вы мне предлагали в качестве отступного.

Виталя и до этого уже ел вяло, а тут аж выплюнул ту пищу, что прожевал, но не успел проглотить.

— Чего-чего?

— Сергей Сергеевич не хотел видеть меня рядом с тобой. И чтобы я отстала, готов был заплатить десять миллионов рублей. — Жека мысленно присвистнул. — В Москве квартиру взять можно на эти деньги, в Калуге три, в поселке десять и купить все Васильки.

— Но Лола не взяла, — отметил Пименов. — Не потому ли, что посчитала сумму ничтожной? Стрясти с моего сынули можно значительно больше.

— Я ей подарил айфон, часы и сумку. От силы на три штуки. Не наговаривай на Лолу.

— Зато ты замутил грандиозное дело по ее указке. Пока я не знал, кто тебя вдохновил, радовался. Но когда во всем разобрался, напрягся: моим сынулей крутит умная, дальновидная баба с жопой Дженнифер Лопес. Об остальных ее достоинствах я могу только догадываться…

Лена изо всех сил держалась. Ее глаза чуть увлажнились, но лицо осталось спокойным. Женя ей сочувствовал.

— Извинитесь, — услышал он голос Семена. Вот это поворот! Ткачев ни слова не проронил с тех пор, как Сергей Сергеич уселся за общий стол.

— Что, прости?

— Вы гость в доме Елены. Но смеете ее оскорблять.

— Ой, Сема, не начинай.

— Я уже. — И стал подниматься из-за стола. Жека видел, что он нетрезв, но и не пьян в лоскуты, как тот же Леша вчера. Друг, кстати сказать, сидящий рядом с Ткачевым, пытался того усадить на место, но у него ничего не вышло. — Извинитесь перед Леной.

— А если я этого не сделаю?

— Я плюну вам в лицо. Борюсь с желанием сделать это давным-давно.

— Сем, ты офигел? — Виталя аж на стуле подпрыгнул.

— Сын, не лезь, — бросил Сергей Сергеевич. И уже Ткачеву: — Отойдем, поговорим.

— Извинитесь.

— Не нужно, — нервно вскричала Лена. — Все нормально. Я не оскорблена.

Но Ткачев продолжал сверлить Пименова-старшего взглядом. Тот пожал плечами и с легкостью проговорил:

— Приношу вам, Елена, свои извинения. Я был несправедлив к вам и груб.

Вот что значит политик. Мгновенно «переобулся», лишь бы ему в рожу не харкнули.

Женя не сомневался, что он повел бы себя иначе, имея за спиной охранников. Но, явись они в Васильки вместе с Пименовым, и Ткачев бы так не хорохорился. И все равно он вел себя глупо. Зачем вступать в конфронтацию с человеком, финансирующим проект, которым ты так вдохновился? Не из-за Ленки же?

Ответ на свой вопрос Жека получил вскоре.

Когда Сергей Сергеевич и Сема отошли и стали разговаривать. Они думали, их не слышат, но у Ляпина были ушки на макушке.

— Неужели ты все еще зол на меня? — начал Пименов.

— Это мягко сказано. Я вас ненавижу.

— Все еще? Ты же взрослый мужик и уже сам понимаешь, что не бывает белого и черного, плохих и хороших…

— Я вырос, но по-прежнему считаю предателей отвратительными людьми.

— Такой же упрямый, как твой отец. Если что-то в голову втемяшится, не свернешь. Никакие аргументы не действуют. — Сергей Сергеевич разнервничался и уже не мог сохранять привычный спокойный тон. — Я приводил кучу аргументов в пользу реконструкции бизнеса. Графики показывал, отчеты аналитиков… Я умолял его. Грозил банкротством, которое наступило бы максимум через год. Тогда и мы разорились бы, и наши служащие без работы остались бы.

— И вы нашли идеальный выход: кинули партнера и лучшего друга.

— Я хотел выкупить его долю. Твой отец отказывался от всех моих предложений. Что мне оставалось? Тонуть вместе с ним?

— Поделили бы активы по-честному.

— Как фабрики в рекламе «Твикс», где один из нас делал бы правую, второй левую? Ты не понимаешь если ничего в бизнесе, не давай советов. — Сергей Сергеевич уже кричал, и его слышал не только Женя, но и остальные. — Да, я поступил нехорошо. Но и не отвратительно. Тянул до последнего с решением и упустил несколько возможностей. И все почему? Не хотел терять друга. Я дорожил твоим отцом, но он был плохим бизнесменом. Я тянул его все годы. И если бы не мое отношение к нему, я изначально оформил бы фирму на себя, а его сделал замом.

— Вы забыли о том, что подали на него в суд? И из-за вас папа получил срок.

— Условный, — громыхнул Пименов. — Он накинулся на меня прилюдно. Я написал заявление, естественно. Но не стал сажать. А мог бы.

— Все это уже не имеет значения. Папа умер. И в этом виноваты вы. Он не мог пережить предательства. И непосильной работы. У него было здоровое сердце до тех пор, пока вы…

— Я предлагал ему деньги, — оборвал его Пименов-старший. — Много раз. Но он гордо от них отказывался. А мог бы взять ради семьи. И если я знал бы, что с его сердцем проблемы, отправил бы в лучшую клинику.

Виталя схватил бутылку виски и приложился к ее горлу. Переживал? Или просто нашел повод, чтобы выпить? Как Женя понял, тот отца не особо любил. Но боялся. Особенно сейчас, когда от него зависит успех намеченного Виталей дела. Как себя вести в сложившейся ситуации, он не знал, вот и терялся.

— «Санта-Барбара» отдыхает, — проартикулировал Леха. А вслух сказал: — Чайник, наверное, закипел.

Лена, ойкнув, побежала в дом. А Виталя продолжил пить.

— Вы зачем приехали? — продолжил диалог Сема. — Чтобы нас прикрыть? Но стоило ли тащиться в такую даль? Просто заблокировали бы счета Витали.

— Ты и его ненавидишь?

— Нет. Он мне даже начал нравиться. И дело он затеял хорошее. Не думаю, что прибыльное, но интересное и полезное.

— Для тебя?

— Для России.

— Ого! Вот это заявление…

— Усадьба Филаретова — уникальный памятник архитектуры. Если бы при СССР его не превратили в дурдом и не лишили «лица», а при СНГ не бросили, он был бы сейчас достопримечательностью как минимум регионального значения. Если мы восстановим хотя бы особняк, это уже будет великое свершение. Дрезден и Варшаву заново отстроили после Великой Отечественной. Целые города. Так давайте начнем с малого. Если Виталин план не сработает и гостиница с квест-комнатами не станет приносить прибыль, вы все равно сможете извлечь выгоду из своего вложения. Пиар-кампанию можно устроить грандиозную. Да еще кучу налоговых льгот получить.

— Сладко поешь, Семен. Только слабо мне верится, что ты не о себе, а о культурном наследии России думаешь.

— Не скрою, я заинтересован в проекте. Мне хотелось бы вести его.

— И работать на человека, которого ненавидишь?

— Я заключал договор с Виталей. Кто его финансирует, не мое дело.

— Даже для террористов бы что-то построил?

— Мечеть — да. Остальное нет.

Тут из-за стола поднялся Виталя. Опьяневший за какие-то минуты. Шатаясь, он двинулся к отцу и Семе.

— Как же вы оба меня задрали, — рыкнул он. — Причем с детства! Ты, Сема, знал, что я рос в твоей тени? А ты мне не брат и вообще не родственник! Я слышал постоянно: смотри, какой молодец Семен. Он хорошо учится, ведет себя примерно, рисует, читает, мастерит и уже знает, кем хочет стать…

— Ты нажрался уже, что ли? — обалдел Сергей Сергеевич. — Или принял чего?

— Да, батя, я бухаю. И могу иногда чем-нибудь закинуться. Вот такой я у тебя… Не то что Сема. Этот идеален. Ткни меня в это еще раз. — Он повернулся к Ткачеву: — Он тебя выбрал — не я. Сказал: денег даст под проект «Усадьба», если я тебя сделаю главным архитектором. Искупить вину хочет. Двух зайцев убить, понял, да? От сына откупиться и внутренних демонов, совесть терзающих, задобрить… Она еще есть, подумать только!

— Сын, иди приляг. Сейчас лишнего наговоришь и себе самому жизнь испортишь.

— Что, заберешь откупные? Да подавись! Я впервые в жизни чем-то загорелся. Нашел дело по душе. Но ты не мог дать мне карт-бланш. Навязал Семена. И ладно, я согласился на сотрудничество. Он на самом деле талантливый чувак. А с личной неприязнью я справлялся. Но тебе и этого мало. Прислал какую-то дуру из телика, которая напела тебе о том, что место опасное и не стоит на нем ничего затевать…

— Я подстраховываю тебя, дурило, — процедил Сергей Сергеевич. — Для тебя все, не для меня.

— А я хочу, чтоб ты дал мне расправить крылья и полететь.

— Ты бы давно в лепешку расшибся, птенчик.

И далее в том же духе.

Устав от их перепалки, Женя ушел в дом. Выбрал для себя дальнюю комнату, до которой если и доносились звуки с улицы, то лай собак, мычание коров и куриное кудахтанье.

Он лег на кровать, стоящую рядом с окном. Его пришлось распахнуть, поскольку от белья, дорожек и занавесок пахло сыростью. Дом плохо протапливался и проветривался — он был большим, а постоянно в нем обитал один человек: мама Лены. Обжитыми были только кухня, спальня и зал. В остальных помещениях царило запустение.

Нога ныла. Но Женя принял таблетку, и она скоро подействует. Остается дождаться этого и погрузиться в сон.

Дневник княжны все еще был при Жеке, он раскрыл его, чтобы почитать.

Ляпин не торопился. По предложению, абзацу, странице. Дойдя до конца ее, визуализировал текст. Как будто пересматривал отснятый эпизод.

В тексте было много вставок на французском. И тут на помощь приходил переводчик в телефоне.

А Лена, первой прочитавшая дневник, как оказалось, неплохо его знала. Она на самом деле была большой умницей, но при всем при этом Ляпину подсознательно не нравилась. Он сам не знал, почему. Вроде славная, что-то в ней не то.

Симпатия периодически вспыхивала, но тут же тухла. Естественно, не из-за профессии, которой Лена зарабатывала деньги. Она, по его мнению, как раз придавала ей пикантности. Башковитые бабы, как правило, скучны, но только не те, которые могут пробудить в мужике низменные инстинкты. Разжечь его не только как оппонента в научном споре, но и как самца.

А представляя Лену в белье и на барной стойке, Женя не сомневался в том, что у нее отлично это получалось. Да и пресыщенный Виталя не повелся бы только на шикарную фигуру и милое личико. Значит, в этой интеллектуалке есть огонь!

Ляпин собрался приступить к чтению дневника, как вдруг услышал:

— Тук-тук-тук!

Голос звучал тихо, но отчетливо.

Подняв голову, Женя увидел в окне лицо Тайры. Эта женщина умудрилась подойти к нему бесшумно, как кошка на своих мягких лапках.

— От тебя не спрятаться, не скрыться, — пробормотал Жека. — Как ты узнала, где я?

— Почувствовала. Сердцем.

— А серьезно?

— Увидела в окне твой силуэт, — чуть улыбнулась она.

— Как умудрилась пройти мимо Лехи? — Друг точно не пустил бы Тайру к нему.

— Я перехитрила дракона, охраняющего башню. В заборе есть дыра. Я пролезла через нее. Не возражаешь, если я заберусь?

— Валяй.

В любой деревенский дом было легко попасть через раскрытое окно, и Тайра, встав на завалинку, перекинула через проем сначала одну ногу, затем другую, и вот она уже сидит на подоконнике. Он широкий, ее попка маленькая. Могла бы там и остаться. Но нет, спрыгнула, окно закрыла и шторы задернула.

После этого опустилась на кровать, разместившись в ногах Жени.

— Больно? — спросила она, ткнув пальцем в загипсованную.

— Да. Но скоро подействует таблетка. — Он всегда капризничал, когда болел. Но не при Тайре.

— Ты из-за меня поперся в усадьбу?

— И да, и нет, — уклончиво ответил Ляпин.

— Брось, Евген. Ты же хотел найти места силы и показать их мне?

— Зачем мне это?

— Я попросила у тебя помощи, ты на эмоциях отказал, а потом одумался.

Она в главном ошиблась. Думал он, когда ей отказывал. О гордости своей. Самоуважении. Не может он, взрослый мужчина, умный, в жизни понимающий, прыгать на задних лапках перед той, которая его бросила. Но стоило Тайре уйти, как он поплыл. Включились эмоции. Захотелось бежать за ней, подпрыгивая… или ползти по пыльной деревенской дороге, усеянной свежими и подсохшими коровьими лепехами…

— Я пошел в усадьбу, чтобы найти места силы и скрыть их от тебя, — вслух сказал Женя.

На самом деле, очутившись в особняке, он обрел спокойствие. Его перестали захлестывать эмоции, но и разум не давил. Леха сказал бы, что Ляпин «словил дзен».

— Ты меня разлюбил?

Этот вопрос застал Ляпина врасплох.

У него даже дыхание перехватило на несколько секунд, как будто он в солнечное сплетение получил. Он никогда не признавался Тайре в чувствах. Обычно говорливый, он не мог заставить себя произнести три заветных слова. Одно «люблю» запросто. С местоимением «я» тоже без проблем. «Я люблю макароны», например. Но он не облекал истинные чувства в заветные сочетания из трех слов…

Язык не поворачивался.

— С чего ты взяла, что я тебя любил? — восстановив дыхание, выдал Женя.

— Ты звал меня замуж.

— Помню. Но женятся по разным причинам.

— По расчету, залету, эти я знаю. Еще какие есть? — Она пожевала свою ярко накрашенную губу, и ее мелкие зубки окрасились красным. — Если от армии откосить или прописаться, скрыть истинную сексуальную ориентацию или прослыть примерным — все расчет, путь и не финансовый.

— Бывает так одиноко и тоскливо, что хочется иметь рядом кого-то для поддержки.

— Для этого у тебя есть Леха. Вам не повезло, вы оба натуралы, а то отличная бы пара из вас получилась. Я, кстати, до сих пор думаю, что вы через пару-тройку десятков лет все же придете к тому, чтобы ее образовать. Секс уже будет не особо важен — Леха истаскается, ты мхом порастешь.

— Ты явилась, чтобы меня оскорблять?

— Прости. Я выразилась резко. Надо было сказать, станешь асексуальным.

Тайра вела себя не так, как утром. Прошло каких-то десять-двенадцать часов, а она из дерзкой, резкой, жеманной и неестественной (напоминающей героиню аниме) превратилась в самую обычную девушку. От той, мультяшной, остались только алые губы да хищные ногти. Но Женя подозревал, что и это игра…

Где ты, настоящая Тайра?

— Сейчас мы, скорее всего, видимся в последний раз, — услышал он от нее. — Поэтому я сделаю признание. Хочу, чтоб ты знал…

Он думал, она попросит прощения. Скажет: «Хочу, чтоб ты знал, как я раскаиваюсь…» Но продолжение фразы Ляпина почти нокаутировало:

— У тебя есть сын. Ему четыре месяца.

Выдав это, она опустила голову. Чтобы не только глаза — все лицо спрятать.

— Его зовут Мухамед. На Ближнем Востоке каждого пятого пацана нарекают именем пророка. Наш с тобой сын не стал исключением.

— Что за игру ты затеяла, Тайра?

— Я не знала, что беременна, когда уходила от тебя. Срок был маленький. В Омане меня постоянно тошнило, но я думала, это от непривычной пищи. Или воды, она там специфическая. Даже бутилированная. Пьешь ее, а жажда не проходит. Когда задержка составила три недели, я поняла, что беременна.

— И ты сразу поняла, что от меня, — саркастично, в стиле Семена Ткачева, заметил Женя.

— Нет, я хотела думать, что от Али. И убеждала себя в этом на протяжении всей беременности. Но когда родился сын, я поняла, кто его отец… Мальчик — копия ты.

— Все младенцы похожи.

— Неправда. Даже едва появившиеся на свет разные. А на второй-третий день уже видны отличительные черты. У Мухамеда брови домиком, уши с короткими мочками и толстые пятки. Все, как у тебя.

— Подумаешь…

— А еще небесно-голубые глаза. — У Жени радужка была именно такого цвета. На фоне темных ресниц она очень выгодно смотрелась бы. Но Ляпин уродился светло-русым, поэтому глаза его не казались выразительными. Но они все равно нравились Тайре. Из внешности — только они. А уж никак не толстые пятки. — Семья Али очень обрадовалась светлоглазому ребенку. Большая редкость в тех краях.

— Родственников ничего не смутило?

— Нет, я сказала, что наполовину русская. И в нашем роду обычно рождаются светленькие дети. Мухамед волосами пошел в меня. Также смугловатой кожей. А глаза твои взял. По-другому если сказать, бабушкины. Я даже не соврала, сказав так. У твоей мамы тоже небесно-голубые глаза.

— Где сейчас ребенок?

— В Омане. С Али.

— Ты бросила его?

— У меня его отобрали.

— Как это?

— Просто. Я захотела уйти от мужа, мне мешать не стали. У нас не задалась жизнь с самого начала. Если бы не мое интересное положение, сбежала бы от него через пару-тройку месяцев. — Наконец, она подняла газа на Женю. До этого как будто с его загипсованной ногой разговаривала. Держала ее одной рукой и вроде бы смотрела именно на нее — за волосами, упавшими на лицо, когда она наклонилась, не видно. — Али привел меня в свой дом. Богатый, гостеприимный. Ко мне хорошо отнеслись, но потребовали соблюдения традиций. А я не могу жить по навязанным правилам. Терпела, сколько могла. Думала, привыкну. Ждала, когда гормоны перестанут бушевать — на них многое сваливала. Но когда родила, стало хуже. Я с ребенком дома в окружении родственниц мужа: свекрови, тетушек, сестер, племянниц, а он где-то предается мужским радостям.

— Изменял?

— Не факт. Наверное, просто пил чай и курил кальян с друзьями. Но мы воспитаны иначе, мы не можем спокойно относиться к тому, что твой мужчина, заточив тебя в четырех стенах, живет полной жизнью.

— Но ты же любила его. Почему не смирилась?

— Я в неволе не пою… И не люблю. Прошло чувство. Когда, сама не поняла. Просто проснулась как-то и поняла это. Тогда еще и живот небольшой был. Надо было сбежать в тот момент. Но я думала, куда я с пузом? В Воркуту? К своим многочисленным неблагополучным родственникам? Не для того уезжала. В Москву? Но тебя я обидела, с продюсерами шоу разругалась в пух и прах, когда покинула шоу вслед за любимым. Сожгла, дура, за собой все мосты.

— И все же ты вернулась…

— Оставив все там, в Омане. Меня отпустили с тем, с чем приехала. Выдали мой старый рюкзак с барахлом и все. Все подарки, включая свадебные и на рождение сына: вещи, золото, часы брендовые — все отобрали. Но этим пусть подавятся! Главное, сына лишили. Все равно что сердце вырвали.

— Без него ты не прожила бы и минуты, — заметил Женя.

Ему не понравилась последняя ее фраза. Фальшиво прозвучала. Да и история ее отдавала душком. Она, безусловно, невыдуманная, но искаженная. Тайра умело мешала правду с вымыслом. Благодаря чему была в пятерке сильнейших экстрасенсов шоу и дошла бы до финала, не уйди с передачи из-за любви.

— Собираешься возвращать сына?

— Буду пробовать.

— Суд, как я понимаю, тебе не поможет?

— Даже Гаагский, как мне сказал Сергей Сергеевич Пименов. Я стала на него работать в первую очередь потому, что надеялась на его поддержку.

Женя протянул руку, чтобы пожать ее. Даже если Тайра половину своей истории выдумала и ее, к примеру, изгнали из семьи за измену (в Омане вроде бы за это уже не закидывают камнями) или воровство (не зря же отобрали все подарки), но как мать, разлученная с ребенком, она заслуживает участия. А в то, что она его не намеренно оставила, Ляпин верил.

— У тебя есть фотографии сына? — спросил он.

— У меня же и телефон отобрали. Там было много. Но я сохранила в «облаке» одну. Как знала… Сейчас. — Тайра достала смартфон.

Побегав по экрану своим алым ноготком, протянула его Жене.

На фото была Тайра с младенцем. Она неузнаваема. Щекастая, без какого-то макияжа, в хиджабе. На первый взгляд некрасивая, а на второй — удивительная. Материнство лучше мэйк-апа и прически преображает некоторых женщин. Тайру точно.

— Я очень поправилась за время беременности, — конфузливо проговорила она, заметив, как пристально Женя ее рассматривает.

— Тебе идет полнота.

— Скажешь тоже! У меня такие щеки, что даже глаз не видно.

Да, и без того узкие, они почти спрятались под налитыми «яблочками». И все же он остался при своем мнении. А потом взглянул на ребенка. Цвет глаз не рассмотреть. Просто светлые. Нос пуговкой — мамин. Губы тоже. Мухамед был очень похож на Тайру…

И на Женю!

Не самый симпатичный ребенок. Бывают такие младенцы, что глаз не оторвать. Если бы отцом Мухамеда стал красавец Али, именно такой бы и получился. Но у Тайры и Жени мог родиться только самый обычный малыш. Но Ляпину он показался невероятно милым. Эти его бровки домиком, тонкий ротик, носик-пипка… они умиляли. Женя впервые за всю жизнь захотел взять ребенка на руки и потутушкать.

— Он красавец, правда? — с гордостью проговорила Тайра.

И Женя, который еще несколько секунд назад, глядя на фото, думал: надо же какой страшненький, не покривив душой, ответил:

— Правда.

Он хотел попросить ее переслать снимок на его телефон, но тут за дверью раздался грохот, затем короткое смачное ругательство. Леха запнулся за порожек и, судя по всему, грохнулся.

Тайра, узнав его голос, распахнула окно и выпрыгнула в него. Проделала она это за секунды, как ниндзя.

— Вот ты где! — выпалил Леха, ввалившись в комнату. — Я тебя обыскался. — Он потирал колено и морщился. — Почему эту комнату облюбовал? Неуютная какая-то она.

— Нашел единственное тихое местечко.

— Да, пошумели Пименовы.

— Они закончили разборки?

— Вдрызг разругались и послали друг друга на… хутор бабочек ловить.

— Проект «Усадьба» закрыт?

— Не совсем. Им будет сам Сергей Сергеевич заниматься. Сему хочет оставить главным архитектором, но нас с тобой, ясное дело, уволит.

— А Тайру?

— Ее уже. Но гонорар обещал выплатить целиком.

— Он уехал?

— Кто?

— Пименов-старший.

— Нет. Тут пока. Хотел ключи взять от машины сына, но тот их в штаны себе сунул.

— Значит, ночевать в Васильках останется?

— Не царское это дело, с холопами под одной крышей спать. Вертолет вызвал. Заберут его скоро.

— Где он тут сядет?

— У околицы. Сергей Сергеевич уже утопал. Как будто за ним военный бомбардировщик отправят, который за десять минут может покрыть расстояние в сотню километров.

— Остальные где?

— Кто где. Вика к себе пошла. Лена укладывает Виталю. Семен в Голыши направился. Сказал, хочет искупаться, чтобы снять с себя негатив. А у меня глаза слипаются. Спать пойду. Ты в этой комнате останешься?

— Да.

— Воняет же…

— Я принюхался. Да и из сада задувает приятными ароматами.

— Навоза?

— Яблок.

— Тогда спокойной ночи.

Жека пожелал другу того же, и они распрощались до завтра.

Когда за Лехой закрылась дверь, Ляпин выглянул в окно. Думал, может, Тайра все еще тут, но нет, ее и след простыл.

Женя вернулся к дневнику. Попытался читать, но не мог сосредоточиться.

Мысли уносились к голубоглазому мальчику по имени Мухамед, который растет сейчас в Омане без матери и отца. Да, у него есть папа Али. И он, красивый и богатый, найдет себе еще жену, а то и двух, трех, и у малыша появится новая мама… Быть может, ему даже не сообщат, как звали настоящую. А небесно-голубые глаза объяснят не генами, а избранностью. Скажут, Аллах тебя любит, поэтому выделяет…

Женя отложил дневник княжны и выключил бра. На свет уже налетела туча комаров, а они с Лехой не догадались взять фумигатор. Горожане забыли об этих кровопийцах (они напоминали о себе поздней весной, и только). В деревне же их море. Как и мух. Эти твари носились по дому, как баллистические ракеты. Забравшись с головой под простынь, Женя слушал жужжание и писк, и эти звуки его, как это ни странно, успокаивали. Под них он, не заметив как, уснул.

И то, что он увидел, показалось ему продолжением реальности, а именно, как Тайра заглядывает в окно и держит на руках малыша. Она такая, как на фото, — щекастая, в хиджабе, а Мухамед другой: божественно-красивый, светящийся, с глазами даже не небесными — васильковыми.

Женя хотел взять его, но картинка сменилась.

Он оказался в лесу. Один. Темнота кругом. Только впереди огонек. На него Ляпин и пошел. На своих двоих. Но все равно не понимал, что спит. Брел, брел, запинаясь о корни растений, в ямы проваливаясь, сбиваясь с пути, а путь все не кончается. Когда вышел, наконец, из леса, увидел колодец. Понял, что умирает от жажды. Подошел к нему, хотел воды набрать, да ведра нет. Заглянул в колодец, чтобы посмотреть, не болтается ли оно где, но…

Увидел глаза! Синие, как васильки. Они пронзительно сверкали сначала, но вдруг стали гаснуть и выцветать. Сначала до голубых, потом до белесых… И вот это уже глаза мертвеца. И они не просто смотрят на тебя, но манят, манят… манят в черную бездну…

Ляпин перегнулся через борт колодца, собираясь нырнуть в нее, но его кто-то схватил за волосы сзади и дернул. Женя начал падать на спину и…

Проснулся от боли. Он запутался в простыне, которой накрылся, и долбанулся ногой о спинку кровати.

Нашарив выключатель от бра, щелкнул по нему. Когда зажегся свет, нашел таблетку обезболивающего и проглотил ее. Она уймет боль, но не поможет успокоиться. Сон оставил неприятный осадок… Эти мертвые глаза, манящие на дно колодца… Брррр…

Сердце до сих пор ухает.

Чуть успокоившись, Женя понял, что оно хоть и стучит, но не так уж и громко. Звуки, которые, как спросонья казалось, издает заходящееся сердце, доносятся с улицы.

Лопасти винта работают, понял Ляпин. За Пименовым-старшим прилетел вертолет.

Женя собрался закрыть окно, чтобы стало потише и он смог бы вернуться ко сну, но тут услышал крик. Надрывный, похожий на женский. Но все же голос был мужским. К нему присоединился еще один, грубый и сердитый.

Женя выглянул в окно, но никого не увидел.

— Что, черт возьми, происходит? — бормотал он, высовываясь все дальше.

Он видел свет за углом дома и пытался рассмотреть объект, его излучающий. Вот уже и подоконник в живот впился, и все равно непонятно, что же, черт возьми, происходит…

Передняя часть тела стала перевешивать, Женя попытался удержаться за створку, но… Вывалился из окна! Неуклюже и очень болезненно — долбанулся о завалинку головой, а спиной ударился о землю. Сознание помутилось, пусть на несколько мгновений. Но когда Женя сфокусировал взгляд, увидел глаза… Опять глаза! Неужели он продолжает спать? И сон о колодце он видел во сне?

— Жека, ты как? — услышал он голос друга Лехи.

Это он нависал над ним и смотрел своими добрыми карими глазами.

— Нормально. А что случилось?

— Пименов погиб.

— Который?

— Старший. Его нашли в заброшенном колодце на околице.

Часть пятая

Глава 1

Сема пил уже пятый стакан воды, а жажда все не проходила. Сушняк после принятого на грудь накануне.

В животе уже булькало, но Ткачев, увидев банку с квасом, потянулся к ней. Вот что ему сейчас поможет!

Не успел он сделать и двух глотков, как дверь распахнулась, и в комнату стремительно зашел крупный молодой мужчина с густыми русыми кудрями и обильным румянцем на полных щеках.

Глянув на него, Сема сразу вспомнила героя сказки «Варвара-краса» Андрея Еремеевича. Он был таким же кровь с молоком парнем.

— Старший оперуполномоченный Костин, — отрекомендовался он и махнул перед лицом Семы документом.

До этого с ним уже беседовали. Сначала участковый, потом какой-то поселковый полицейский. А этот «Андрей Еремеевич» наверняка из районного центра пожаловал. Если не из областного. Как-никак видный российский бизнесмен погиб. Да так нелепо — упал в колодец. Хорошо, что пока журналисты об этом не прознали. Уже налетели бы…

— Это вы убили Сергея Сергеевича Пименова? — спросил Костин будничным тоном.

— Что, простите?

— Чистосердечное признание облегчило бы вашу участь. — Выдав это, он плюхнулся на стул и, подперев румяную щеку кулаком, уставился на Ткачева.

— Пименова убили?

— Без сомнения.

— Я думал, он упал в колодец.

— Нет, его столкнули. При первичном осмотре обнаружены синяки и ссадины, доказывающие, что к покойному было применено насилие.

— Может, побился, когда падал?

— Если вы такой умный, что же в криминалисты не пошли? Даже не взглянув на тело, писали бы отчеты, — свой сарказм Костин никак не демонстрировал.

Его голос оставался таким же ровным, а лицо благодушным. С таким лицом не в менты — в проповедники, попы или… политики.

— О смерти Пименова я узнал от Алексея, фамилии которого я не знаю. Вернулся из Голышей…

— Это деревня?

— Нет, озеро. Точнее, место, где оно находится, называется так. Когда-то там база нудистов была.

— Ага, понятно. В озере купались голышом. И вы зачем туда пошли?

— Хотелось окунуться.

— Удалось?

— Да. Отлично поплавал.

— Этому были свидетели?

— Я купался один. Никого не видел.

— Значит, алиби у вас нет, — проговорил Костин задумчиво. Под вторую щеку он тоже кулак поставил и сейчас напоминал собаку породы «бульдог» — его брыли так же свисали. — Зато мотив имеется. Вы признались в своем негативном отношении к Пименову. Бросили ему в лицо «Я вас ненавижу».

— И после этого его убил? Я — дебил, по-вашему?

— Вы были в состоянии алкогольного опьянения. А как показывает практика, именно под «синькой» совершаются убийства из личной неприязни.

— Я был чуть хмельной.

— Но на взводе.

— Да, иначе сдержался бы и не высказал своего отношения к Сергею Сергеевичу. Но я успокоился через пять минут, и мы вели уже нормальный диалог. Тот, кто вам рассказал о нашей ссоре, должен был и об этом сообщить.

Костин опустил руки. На щеках остались следы от костяшек пальцев. Затем он встал, подошел к окну. Отдернув занавеску, выглянул на улицу.

— Кого-то ждете? — спросил Сема.

— Кого только не… Понаедут сейчас всякие. Начиная от личной службы безопасности господина Пименова, заканчивая журналистами… Не дадут работать спокойно, черти.

— Вы сами из Калуги?

— Да. Дело передали в область за какой-то час. А я послезавтра должен был уйти в отпуск. Теперь фигушки мне, а не отдых на Черном море.

— Зато если дело раскроете, вас не только им поощрят, в звании повысят.

— Уху, — поддакнул Костин, но пессимистично.

— Я главный подозреваемый у вас, не так ли? Мне звонить адвокату или рано?

— Пока я с вами беседую. Так что погодите. Но вас вызовут к следователю, и тогда лучше будет иметь юридическую поддержку в лице адвоката.

Он вернулся за стол. Раскрыл сумку, с которой пришел, достал из нее какие-то бумаги.

— Копия завещания покойного? — предположил Сема.

— Затребовали. Но пока не получили. С момента обнаружения тела прошло всего четыре часа. Это вам не криминальный сериал, в жизни все происходит не так быстро, как на телеэкране. Передо мной отчет патологоанатома, осматривавшего труп Филарета Одинцова. Мне всучили его перед тем, как я выехал в Васильки. Не понял зачем, пока не прочел сопроводительную записку. И что я узнал? Пименов не первый, кого ваша компания нашла мертвым. Был еще деревенский алкаш.

— Он упал и расшибся.

— Нет, его уронили и ударили головой о камни. Вы же видели синяки на шее. Они так просто не появляются.

— Даже если и так…

— То Фила (так же вы его называли?) убил кто-то из деревенских собутыльников? Я уже слышал эту версию. И мы, естественно, будем проверять ее. Только как-то странно получается… За тридцать часов ваша компания потеряла двоих.

— Согласен, странно. Но между двумя жертвами социальная пропасть. Деревенский дурачок и столичный миллионер — эти двое не могли стать жертвами одного и того же человека. Даже если он маньяк… У них свой стиль и предпочтения.

— Я вас умоляю, — лениво отмахнулся Костин, — при чем тут социопаты? Кто-то мог просто тренироваться на, как вы выразились, деревенском дурачке. Проверять себя. Те же маньяки начинали с животных. Душили кошек, сдирали шкуры с собак. На людей переходили потом. Но для кого-то алкаши или дебилы хуже животных.

Сема, пока велся разговор, выдул весь квас. И нестерпимо захотел в туалет. Просто удивительно, как его мочевой пузырь еще не лопнул.

— Не возражаете, если я отлучусь на пару минут? — обратился к Костину Семен.

Хотел, как на школьном уроке, поднять руку со словами «Можно выйти?», но воздержался. Серьезный опер решит, что над ним издеваются.

— Потерпите, — тоном суровой учительницы ответил тот. — Есть еще пара вопросов, интересующих меня в первую очередь.

— Так задавайте их скорее.

— По вашему мнению, Виталий Сергеевич мог убить своего отца?

— Нет, — без колебаний ответил Сема.

— Вы настолько хотите помочиться, что готовы бросить короткое «нет»? Я же все равно так просто не отстану…

— У Витали, на мой взгляд, кишка тонка. Напакостить он может. Но всерьез навредить — нет.

— Он все еще пьян. А я уже говорил вам, что львиная доля убийств совершается под действием алкоголя или наркотиков.

— Виталя перманентно под чем-то. Это его привычное состояние… А теперь можно мне выйти?

И не дожидаясь ответа, вскочил и бросился к выходу.

До туалета Ткачев не добежал. Помочился в лопухи. Облегчившись, выдохнул, а потом огляделся. Оказалось, он справлял нужду на глазах у Елены.

— Пардон, — извинился перед ней он.

— Тебя допросили? — спросила девушка.

У нее был усталый вид и грязная одежда. Елена залезла в колодец, чтобы проверить, жив ли Пименов-старший.

Сам он этого не видел. От Лехи услышал.

— Со мной побеседовали, — вспомнив слова Костина, ответил Ткачев. — А с тобой?

— В первую очередь. Ведь я его обнаружила.

— Расскажешь? А то я со слов Лехи только могу судить о том, как это произошло.

— Уложив Виталю, я ушла спать на террасу. С его телефоном. Пришлось отобрать, потому что он порывался звонить журналистам и сливать им грязные подробности из личной жизни своего папаши. Разозлился, хотел напакостить. Но я не дала. Унесла телефон от греха подальше. Спать легла. Проснулась от звонка. Думала, мне звонят — оказалось, Витале. Это был вертолетчик. Сказал, прилетел, а Сергей Сергеевич трубу не берет. Я забеспокоилась. И побежала к околице — тут недалеко, сам знаешь. Мы встретились с вертолетчиком. Стали вместе искать Пименова-старшего. Кричали и звонили. И тут мне показалось, что я слышу сигнал айфона. Не ошиблась, звук доносился из колодца.

— Ты на самом деле полезла в него, чтобы проверить, жив ли Сергей Сергеевич?

— Кто-то должен был это сделать.

— Мужчина, наверное?

— Наверное, да. Но он не захотел рисковать здоровьем. Поэтому спустилась я. Правда, представитель сильного пола меня страховал. Сергей Сергеевич был еще теплым. Если бы не пустые глаза, выцветшие почти до белого, я бы подумала, что он без сознания и его можно спасти. Я тут же позвонила Лехе, разбудила его и велела сообщить об этом Витале. Думала, он прибежит, но нет…

— Нет?

— Он даже с кровати не встал. Послал Леху подальше. Его разбудил участковый, облив холодной водой.

Тут ближайшее окно распахнулось, и в проеме показалась физиономия Евгения. Он был в очках, панаме, жилетке… В общем, в полном своем фриковском обмундировании.

— Друзья, помогите мне выбраться, — попросил он. — Сам я сделаю неуклюже и упаду еще, не дай бог.

— А ты через дверь попробуй дом покинуть, — сказал ему Сема. — Как все нормальные люди.

— Не хочу привлекать внимание полиции.

— Совесть нечиста?

— Моя — кристальна.

— Куда ты собрался? — поинтересовалась Лена, шагнув к окну.

— Я должен найти Тайру.

— Зачем?

— Чтобы помочь. — Евгений выбросил из окна костыли, затем рюкзак. — Пименов обещал хорошо заплатить ей за работу, но он умер, значит, денег ей не видать. Я дам ей, сколько смогу.

— По мне, так ты просто убегаешь, — заметил Сема.

— Чего я делаю? — Ляпин пыхтел, перекидывая ноги через подоконник. Причем здоровая тоже была не очень-то подвижна. Женек не отличался спортивностью.

— Тикаешь. Драпаешь. Линяешь. Рвешь когти. Я могу еще кучу синонимов вспомнить.

— Намекаешь на то, что я как-то причастен к смерти Сергея Сергеевича?

— Или Фила. У полиции уже нет сомнений в том, что его убили.

— У нас с тобой взаимная неприязнь, и все же она не повод подозревать друг друга в преступлениях. Уверен, ты не думаешь на меня. Как и я на тебя. Хотя о твоей ссоре с Пименовым я рассказал полиции. Это мой гражданский долг, знаешь ли…

— А мой — привлечь внимание полиции к тому, что один из фигурантов дела об убийстве сейчас пытается сбежать.

— Ладно, настучи на меня.

— Я так и поступлю… — И сделал вид, что собирается кричать.

На самом деле Сема желал оставаться в стороне. Помогать Ляпину не думал, но мешать тоже. Однако Елена не знала этого, поэтому схватила Ткачева за руку и зашипела на него:

— Замолчи. Пусть уходит. — И уже Жеке: — Забор ветхий. Найди две доски, которые отходят, раздвинь и пролезь.

— Я именно так и собирался сделать. Но спасибо.

Ляпин довольно резво поковылял к забору. А меньше чем через минуту скрылся за ним.

Глава 2

Виталя валялся в траве и смотрел на небо. По нему медленно плыли облака, похожие на клубки сахарной ваты. Он обожал ее в детстве. Не столько за вкус любил, сколько за вид. И процесс приготовления Виталю завораживал. Его можно было оставить у тележки со сладкой ватой и не беспокоиться — мальчик никуда бы не ушел. Стоял бы весь день и смотрел, как сахарная паутина наматывается на палочку. А когда продавцы ее позволяли Витале сделать это самому, он чувствовал себя невероятно счастливым. В парижском Диснейленде ему особенно запомнилось именно это, а не крутые аттракционы.

«Почему я не стал продавцом ваты? — подумал вдруг Виталя. — Зачем я вкладывал бабки в масштабные проекты, когда мог бы купить аппарат для приготовления сахарной паутины, тележку и место в парке?»

Пименов перевернулся на живот. Уронил лицо в согнутые руки. Зарыдал.

Оказалось, без слез. Когда его нос защекотала трава и он стал его чесать, не почувствовал влаги. Тронул глаза — они тоже сухие. Выходит, он только думал, что плачет? Без соплей и слез какой плач? Одно притворство…

И все же Витале было жаль отца. Не самым поганым человеком он был. В аду будет жариться не вместе с Гитлером или Чикатило. Но что именно туда ему дорога, сомнений нет.

— Ты бы поберег одежду свою брендовую, — услышал он. — Не скоро себе новую позволишь.

— От тебя не спрятаться, не скрыться, — ответил он Семе, который вырос из-за раздвоенного березового ствола. — И так всю жизнь.

— Я всегда хотел держаться от тебя подальше, но судьба сводит нас вновь и вновь, так что терпи.

— Нас сводили отцы. Сначала оба, потом только мой.

— Сейчас та же ситуация. Мы два главных подозреваемых в убийстве Сергея Сергеевича.

— Ты поэтому поперся за мной?

— Вообще-то я направился в усадьбу. Иду себе по тропе, смотрю, ты в траве валяешься. Вставай. Ладно испачкаешься, еще и простынешь — земля в тени прохладная…

Он протянул руку, чтобы помочь Витале подняться. Тот, взявшись за нее, встал. Джинсы были чуть попачканы — белая футболка с ярким логотипом очень крутого итальянского бренда приняла весь удар на себя. На ней и зелень травы, и земля, и раздавленные муравьи.

— Воды при тебе нет? — спросил Виталя.

— Не взял.

— Жаль. — Он вытер руки о штаны, а вспотевшее лицо футболкой. — Зачем ты собрался в усадьбу?

— Хочу попрощаться с ней. Она моя самая большая архитектурная любовь. От таких по-английски не уходят.

— Но я еще думаю над тем, закрывать проект или нет.

— Брось, Виталя. Ты ничего никогда не решал. А раз Сергея Сергеевича нет в живых, то…

— То я стану главным… Решателем.

— Не вытянешь ты без него. Даже если получишь те деньги, которые он тебе обещал. Но я в этом сомневаюсь. Они где-нибудь в офшорах. А легальные счета будут заморожены как минимум полгода. Поэтому я тебе и советовал беречь одежду. У тебя, Виталя, наступают тяжелые времена.

В его голосе звучало торжество, пусть и замаскированное? Или Пименову только показалось?

— Отец еще месяц назад перевел деньги на мой счет, — уел он Ткачева. — Не целиком, но сумма настолько большая, что я смогу не одну новую футболку купить, а целый магазин открыть по франшизе. А на сдачу в этих глухих краях выкупить пару-тройку точек.

— Выходит, ты теперь богат?

— Всегда был.

— Не ты — Сергей Сергеевич. И он позволял тебе пользоваться своими деньгами.

— А ты сам заработал на квартиру, дом, свою блатную тачку? На кеды эти кошмарные… Я ради интереса загуглил — оказалось, они стоят как не самый плохой холодильник.

— Да, я заработал сам.

— С нуля начал, да? Или все же воспользовался тем, что от отца досталось?

— Я пахал, — повысил голос Сема.

— Не спорю. Но если бы ты родился в семье тракториста и доярки, фрезеровщика и официантки, учителя и пожарного, хрен бы ты поехал в Лондон учиться… И пахал бы не на себя, когда твой папа умер, а на дядю или государство.

Ткачев закатил глаза. Он всегда так делал, когда что-то было не по его. Так он выражал свое «фи».

Было время, когда Виталя его ненавидел. Люто! Даже фантазировал о том, что Сема вываливается из окна, попадает под грузовик, тонет… Но лучше — давится жабой. Была у него такая питомица. Большая, пупырчатая, лупоглазая… До жути противная. Звалась Жозефиной. В честь любимой женщины Наполеона. Ее Семе папа подарил на день рождения. Жаба была редкой, дорогой, ее заказывали аж в Южной Америке. Младший Ткачев с ней сюсюкался. Глядя на это, Виталя представлял, как Жозефина прыгает ему в рот, а он ни выплюнуть ее не может, ни проглотить…

— Я пошел, — бросил Сема и направился дальше, но Пименов его остановил, схватив за руку.

— Если я не закрою проект, ты останешься в нем?

— Тебе же навязал меня папа.

— Да. Но когда давление исчезло, я понял, что хочу видеть главным архитектором именно тебя.

— Я не хочу повторяться…

— То есть ты уверен, что я не вывезу?

— Никто не смог бы без поддержки огромной волосатой лапы. Потрать деньги, что упали на твой счет, на фирменный магазин. А на сдачу выкупи пару точек в этих краях. Если у вас с Леной серьезно, ты будешь частенько сюда приезжать.

Пименов призадумался. До сегодняшней ночи он думал, что у них с Леной (Лолошей) серьезно. Она и умная, и красивая… Красивая не искусственно, по-настоящему. Когда ее целуешь, не чувствуешь закачанный в губы гель, волосы теребишь — не нащупываешь капсулы, грудь гладишь — и она в твоей руке мягко укладывается, как кошечка.

И все же Лолоша не пара Витале. Он всегда выбирал тех девушек, что не понравились бы отцу. А теперь какой в этом смысл? Поэтому если искать, то породистую. Из хорошей семьи, чтобы приданое за ней давали.

— Магазины меня не интересуют, — ответил Виталя. — Не хочу торговать ни барахлом, ни элитными тачками. У меня, кстати сказать, был салон ретроавто.

— Прогорел?

— Нет. Он приносил небольшую, но стабильную прибыль, но я потерял к нему интерес.

— В этом проблема. Ты сам не знаешь, чем хочешь заниматься.

Виталя задрал голову и взглянул на небо. Облака продолжали плыть по нему.

— Ты любишь сахарную вату? — спросил Виталя.

— Терпеть не могу. Приторно.

— На вид как?

— Перезревшие одуванчики. Фу.

— А я обожаю.

— До сих пор? Помню, как ты в парках залипал у точек, где она готовилась и продавалась.

— Я же забыл… Представляешь? А ведь как теперь мне кажется, это были самые счастливые моменты моего детства.

Ткачев пожал плечами. Плевать ему было на Виталю и его откровения.

— Если не возражаешь, я пойду, — сказал Сема.

И зашагал дальше. Легко, пружинисто.

Он был очень грациозен. Глядя на него, все думали, что Ткачев занимается восточными единоборствами. Но он был таким же неспортивным, как Виталя. Однако сохранил отличную форму и, возможно, занялся чем-то: если не кунг-фу, то гимнастикой у-шу. А Пименов не мог заставить себя даже педали домашнего тренажера регулярно крутить. То с похмелья, то не в настроении из-за того, что решил уйти в завязку.

Виталя понимал, что у него зависимость. Поэтому занимался он от силы четыре раза в месяц. По понедельникам, когда начинал новую жизнь.

Вчера он напился до беспамятства. Когда Лолоша уложила его, Виталя не угомонился. Он встал, вылез в окно и пошел к Горынычу. Так звали злющего деда, изо рта которого так воняло чесноком, что слезились глаза. Именно у него Фил покупал самогон. Виталя его же у Горыныча и приобрел. По совершенно смешной цене — сто пятьдесят рублей за пол-литра. Филарет по малости обжуливал Пименова, когда брал на себя приобретение алкоголя. И почему все алкаши нечисты на руку?

Витале копеек не жалко, но он не любил быть обманутым. Сам он при всем своем неидеальном характере был человеком честным. Ни разу никого намеренно не кидал. Бывало забывал отдать деньги, но, если о них напоминали, тут же возвращал с извинениями.

— Виталий, — услышал Пименов женский голос и обернулся на него. Метрах в пяти от него между двух березок стояла Вика. В трениках, ветровке и резиновых сапогах. Сегодня похолодало немного, и все же не настолько, чтобы одеваться по-осеннему. — Здравствуй.

— Привет. Ты чего так вырядилась?

— Далеко в лес ходила за ягодами. Земляника пошла… — И продемонстрировала корзинку, наполненную красными ягодными горошинками. — А там змеи, клещи, надо беречься.

— Можно попробовать?

— Угощайся.

Виталя подошел к девушке, взял горсть земляники и стал поедать по ягодке.

— Вкусно, — сказал он. — Я покупаю иногда лесные ягоды в супермаркете, но они какие-то водянистые… И пахнут иначе.

— Аромат при длительном хранении испаряется. Ягоды вообще лучше с куста есть. Хочешь, поищем?

— Я далеко в лес не пойду. — Он представил змей и клещей и поежился.

— Тут тоже земляника есть, просто ее немного.

Возвращаться в Васильки не хотелось. А в Москву его пока не отпускали. Поэтому Пименов принял приглашение Вики.

— Ты как? — спросила она, протянув ему еще одну горсть ягод.

— Непонятно.

— Полиция наверняка тебя подозревает?

— А ты будто не знаешь? С тобой же беседовали.

— Мне несколько вопросов задали, и все. Я им была неинтересна. И вас почти не знаю, и умом не блещу. А я бы кое-что могла рассказать…

— Что именно? — напрягся Виталя.

— Сергей Сергеевич мог стать случайной жертвой. Но полиция этот вариант не рассматривает. Убит миллионер, политик. За час-полтора до этого он поругался с сыном и… сыном того, кого обанкротил.

— Если б я был ментом, то тоже заподозрил бы нас с Семой.

— Потому что вы не местные. Вы не знаете, что у нас творится.

— А что у вас творится?

— Места мистические, привязывающие людей и немного сводящие с ума. Отсюда единицы уезжают. Но даже те, что это делают, возвращаются. Пример — Елена.

— В деревне каждый второй дом пустует. А ведь большой была когда-то…

— Поумирали люди. Тут у нас семей с большим потомством вообще нет. Максимум двое детей. Обычно один. И это при том, что в деревнях всегда рожали по трое-четверо.

— И чем вы это объясняете? Проклятием усадьбы Филаретова?

— Нет, при князьях было все нормально. В Васильках по крайней мере. Беды начались после того, как последний из династии убил ведьму, а она последним желанием своим беду не только на него накликала — на всю деревню. Иван Федорович ее в колодец сбросил. Тот самый… — И со значением посмотрела на Виталю.

— Это было сто лет назад. При чем тут гибель моего отца?

— Сейчас покажу. Идем.

И увлекла дальше в лес.

Шли минут десять. Молча. И когда Виталя начался беспокоиться, Вика сказала:

— Мы на месте.

Пименов осмотрелся. Березняк сменился смешанным лесом. Тут и сосны, и осина, и рябина. Под ногами не трава, а мох.

— Я не понял, мы по ягоды или…?

— Тут не растет земляника. Только грибы по осени. Я привела тебя в особое место, как обещала.

Виталя снова завертел головой. Красивый лес, сказать нечего, но тут вообще природа на загляденье.

— И что же в нем такого… Особенного?

— Ты что, хижину не видишь?

— Нет.

Вика взяла его за плечи и развернула.

Пименов несколько секунд стоял с недоуменным видом. Какая хижина? Где? А потом рассмотрел ее за валежником. Низкая, ветхая, она сливалась с омертвевшими и упавшими деревьями. Но теперь Виталя не просто заметил хижину, но и отметил, что среди пышущего здоровьем леса окружающий ее валежник выглядит как-то странно. Он ни мхом не порос, ни чагой не покрылся, ни приманил насекомых.

— Это дом ведьмы, — сказала Вика. — И он не сразу в глаза бросается, что удивительно, правда?

— Да. Хижина, обнесенная сухим валежником, не вписывается в окружающую среду, но ее будто не замечаешь.

— Когда-то она стояла у околицы.

— И как сюда переместилась? Ну курьих ногах?

— Лес разросся. Поглотил хижину. Однако не погубил. Она хоть и обветшала, но выстояла.

— И зачем ты привела меня к ней?

— Ведьму, нагоняющую страх на округу, Иван Федорович Филаретов убил в шестнадцатом году прошлого века. С тех пор ее дом стоял брошенным. Детвора из округи бегала к нему, чтобы нервишки пощекотать. Как и в усадьбу. Но ни там, ни тут никто не мог подолгу находиться. Несколько часов, максимум ночь. И то по пьяному делу… А теперь смотри!

Она прошла к покосившейся двери. Приподняв ее за ржавую ручку, открыла. И жестом пригласила Виталю войти.

Он с опаской переступил порог.

Почему-то думалось, что внутри жуткая вонь, кругом висит паутина, снуют мыши, а то и крысы, а на голову вот-вот свалится дохлый таракан. Но он удивился, ощутив аромат полыни и еще каких-то трав. Ни паутины, ни грязи, ни грызунов. Имеется мебель: кровать, тумба и табурет. Спальное место застелено. Небрежно и каким-то тряпьем, но все же. На тумбе баночки с травками. Где сушеные, где живые, в воде стоящие. А на табурете коробка, в которой корешки, камешки, кости, среди них даже череп, судя по форме, крысы, огарки какие-то свечные…

— Я не понял ничего, — признался Виталя.

— Ведьмину хижину кто-то занял. В ней не живут, но регулярно бывают.

— Бомжи?

— Нет чашек, плошек. Чая, сухарей… Мыла, бумаги для подтирки сам знаешь какого места. Это не бомжи.

— Тогда кто?

— Человек, решивший практиковать магию. У него прибамбасы для обрядов имеются: травы, камни, кости, свечи… И есть ложе, на котором можно отдохнуть после этого. Еще месяц назад в хижине царило запустение. Я хожу мимо нее регулярно. То за ягодами, то грибами, то за травками ароматными для чая…

— И какое этот человек имеет отношение к гибели моего отца?

— Ведьма или ведьмак, желающий обрести полную силу, должны принести кого-то в жертву.

— Курицу или козу?

— Обычно да. Но человеческое приношение дает большую власть.

— Откуда ты это знаешь?

— Прабабка мне много всяких страшилок рассказывала, пока не померла. В наших краях на них все росли.

— Это заметно, — пробормотал Виталя. — Все вы в Васильках немного чокнутые. — Он засунул руку в коробку с дребеденью и взял несколько камешков. На них были выбиты какие-то значки.

Подойдя к окну, Пименов стал их рассматривать.

— Даже Лена? — насмешливо спросила Вика.

— Она больше остальных. Жила себе в Москве, не тужила. Зачем возвращаться? Да, танцевать полуголой она уже через пять лет не сможет, но можно учителем пойти работать. В столице они неплохо получают.

— Я и говорю, не отпускают наши места своих людей.

— Фигня, — отмахнулся Виталя. А камешки на стол швырнул. Надоели они ему. — А вот в то, что отец случайной жертвой мог стать, — да. — Пименов встрепенулся. — Ограбили его и столкнули в колодец.

— Не взяв телефон.

— Украденный айфон последней модели бесполезен. Это даже ваши деревенские знают.

— Не знают, — покачала головой Варя.

— Телевизоры у вас тут в каждом доме. Интернет есть.

— А разве что-то пропало?

— Кольцо обручальное на пальце осталось, но его трудно снять, как влитое сидит. Часов при отце не было. Остается бумажник…

— Его нашли при Сергее Сергеевиче?

— Нет, но я думал, он его в моей машине оставил. В сумочке. Поэтому, когда менты спросили, пропало ли чего, я сказал «нет».

— А сейчас ты уже не уверен?

— Меня сейчас осенило! — Виталя аж подпрыгнул. — Отец, прежде чем выйти из моей тачки, достал его и сунул в карман, буркнув о том, что не знаешь, когда придется подавать нищим. У него для этого при себе всегда есть (была, то есть) мелочь.

— Медяки?

— Я тебя умоляю… Пятисотенные и тысячные купюры. «Хабаровск» на всякий случай. А сам он кредитками пользовался. По ним же кэшбек сейчас возвращают… Как раз на милостыню.

— Надо проверить.

— Да, я побежал.

И покинул хижину, чтобы вернуться в нее через пять минут.

— Я не знаю, в каком направлении двигаться, — признался он Вике, которая с задумчивым видом рассматривала разбросанные Пименовым камни.

— Провожу. Подожди немного.

— Чем эти голыши тебя заворожили?

— Как оказывается, это руны.

— Да ну?

— На каждом камне символ, а в сочетании они дают пророчество.

— Память предков тебе это подсказала?

— Интернет. — Она продемонстрировала ему свой смартфон. — Решила проверить свое предположение. Оно оказалось правильным.

— И что руны напророчили?

— Смотри сам.

Пименов взял ее телефон и прочел:

— Дурной знак, предвестник жизненных катастроф. Будьте осторожны, есть опасность для жизни.

— И это мягко сказано. На другом сайте написали, что данная комбинация предвещает смерть того, кто раскинул руны.

— Надеюсь, ты в эту хрень не веришь?

— А ты?

— Конечно, нет. Но это же не мне дурной знак выпал, а тебе…

— О нет. Именно ты швырнул камни на стол. Руны предупреждают не меня — тебя.

Глава 3

Он сидел на траве, сложив ноги по-турецки, и рисовал особняк. В том виде, в котором он был. Ничего не добавлял. Это был первый рисунок княжеских развалин с натуры… И последний. Больше Сема сюда не вернется.

Ему было грустно. Так гореть идеей и не воплотить ее… Это тяжело.

— У меня не жизнь, а сплошные обломы, — по-стариковски прокряхтел Сема.

Он сам понимал, что ему грех на нее жаловаться. Да, не безоблачна, но и не беспросветна… Как это небо!

О да, погода катастрофически испортилась. Солнце скрылось за серой пеленой. Подул ветер. К вечеру точно пойдет ливень. А то и в обед разразится. Если они не уедут из Васильков, он предастся меланхолии. Усядется на крылечке со стаканом виски…

Стоп, его любимый напиток кончился. Придется ехать в сельпо. Или покупать самогон у Горыныча. Он, говорят, делает настойки на ореховых перепонках и кедровых орешках. Для деревенских это пойло не хуже «Джека Дэниелса».

Закрапало. Семен сунул альбом в котомку и зашагал к особняку. Он не думал, что дождь разойдется. Не сейчас точно. И все же хотелось укрыться. Да и побродить по развалинам. Особенно Сему интересовал тайный ход. Он его не изучил, поскольку не до этого было — следовало спасать Женю Ляпина.

Ткачев дошел до библиотеки. Нажал на нужные кирпичи и…

Ничего не произошло.

Стена не шелохнулась.

Заело механизм? Но еще вчера он был исправен. Даже не скрипел.

— Что ж, мы пойдем другим путем, — сказал себе Ткачев.

При этом вспомнил картину с одноименным названием, на которой Ленин успокаивает убитую горем мать, чей сын (и брат Владимира Ильича) был казнен за покушение на царя. Откуда она взялась в закромах его памяти? Сема и пионером не успел побыть.

Найдя вход в подвал, он стал спускаться. Благо в котомке имелся фонарь, а то на телефоне он слабенький, да и батарею быстро разряжает.

Оказавшись внизу, Ткачев услышал шорох. Подумал, крысы. Напрягся. Он ненавидел их. Не то чтобы боялся, просто брезговал. Но грызуны, пусть и большие, не могли создавать столько шума.

Семен пошел на него. Наткнулся на деревянную стену. В ней щели. Заглянув в одну, увидел старика.

Он старательно выковыривал из стены какой-то кирпич. Засунув между ними и соседним нож, крошил цементную стяжку.

— Здравствуйте, Дмитрий Игнатьевич, что поделываете? — громко сказал Ткачев.

Он понял, что видит учителя истории и основателя кружка краеведов по фамилии Ивашкин. Каким-то чудом он запомнил и ее, и имя-отчество вдохновителя Елены.

Старик вздрогнул и выронил нож.

— Это вы потайную дверь заблокировали?

— Вы кто? — ответил вопросом на вопрос дед.

— Меня зовут Семен.

— Откуда вы меня знаете? — Старик поднял нож и так крепко обхватил его, будто готовился к обороне.

— Нет, так не пойдет. Я задал вам два вопроса, но не получил ни одного ответа.

— Покажитесь, — выкрикнул Ивашкин.

— С радостью бы. Да не могу к вам пробраться. Откройте ход.

— Это невозможно. Я закрыл его навсегда.

— Тогда я поищу тот, что соединяет подвал и тоннель.

— А его я завалил.

— Вот вы вредитель! Зачем?

— Так нужно. — Старик посветил фонариком, прикрепленным к резинке, которая, в свою очередь, опоясывала лысую голову Дмитрия Игнатьевича в том направлении, откуда слышался голос. — Сломайте доски. Они хрупкие.

— А по виду не скажешь.

И все же Ткачев пнул по ним.

Эх, зря он не занялся восточными единоборствами. Иногда он похаживал в спортзал, и ему говорили, что его фигура создана для них. Но если хочешь добиться результата, нужно серьезно заниматься, а у Семы уже была одна большая страсть — архитектура.

И все же он смог проломить две доски.

— Слабая молодежь пошла, — пробормотал Ивашкин, помогая Ткачеву пролезть.

Когда Сема оказался рядом с дедом, то спросил:

— А как вы выбираться намереваетесь? Все же завалено.

— Все, да не все.

— Загадочный вы старик.

— Пожилой человек, — поправил его Дмитрий Игнатьевич. — А вы архитектор, да?

— У меня это на лбу написано?

— Я догадался. — Старик (пожилой человек, если Ивашкин так настаивает) вернулся к кирпичу, что он выковыривал из стены. — Дошли до меня слухи о том, что приехал в наши края с желанием восстановить усадьбу какой-то модный архитектор из Москвы, выпускник лондонского вуза. Вы очень похожи на такого.

— А вы… уж извините… на немного поехавшего.

— Я знаю, — не обиделся Ивашкин. — Я всегда таким был. Мама меня психиатру показывала. Думала, я ку-ку. А я просто своеобразный.

— Сейчас вы что делаете?

— Разве не очевидно? Вынимаю кирпич.

— Но зачем он вам?

— На память о предке. Присмотритесь к нему. — И потер рукавом поверхность. Под толстым слоем пыли обнаружился рисунок — рыба, похожая на мелкую плотву, насаженная на крючок.

— Фамильное клеймо?

— Последнее из оставшихся.

С этими словами Дмитрий Игнатьевич освободил кирпич от цементного плена. Повертел. Затем вытащил. В свете лампы, прикрепленной ко лбу, лицо старика казалось каким-то неживым. Как будто призрак явился с того света…

— Вам страшно? — спросил тот.

Он стоял спиной, и не видел беспокойства на лице Семена. Скорее он почувствовал его кожей.

— Не по себе. Я нахожусь под землей, это уже нервирует. А еще в компании с пожилым человеком, который, как он сам о себе говорит, ку-ку.

— Я не знал, что вы явитесь. Поэтому не стоит беспокоиться.

— Зачем вы запечатали дверь и засыпали проход? — спросил Сема.

— Слышал, что человек пострадал вчера. Полез в подвал, чуть не убился. В поселке об этом только и болтают…

— А о гибели двух человек? Пьяницы из Васильков и столичного бизнесмена?

— Что Фил преставился, я знаю. Но удивительно то, что он так долго продержался. Только шизофрения должна была его погубить, но он еще и пил безбожно… — Старик достал из своего выцветшего брезентового рюкзака ситцевый платок. Завернул в него кирпич. Затем убрал. — А о гибели бизнесмена не слышал. Неужто хахаль Ленкин скончался?

— Вы в курсе того, с кем она встречается?

— Говорила, что подцепила миллионера. И о том, что смогла убедить его заняться усадьбой. У нее с детских лет была идея-фикс ее восстановить.

— Лена сказала, вы ее вдохновляли на это?

— Не на это. Я пробуждал в ней, как и во многих других детях, интерес к истории родных земель. Но васильковские все немного ку-ку. Больше, чем я. Они из какого-то другого теста. А Лена вообще… Как пельмень с сюрпризом… Понимаете, о чем я?

— Не особо.

— В вашей семье не лепили их? — Сема мотнул головой. — Манты? Хинкали? Вареники?

— А, я понял! Вы имеете в виду пельмень, в котором вместо привычной начинки, монетка.

— В наших небогатых краях кладут горький перец. Во времена моей бабки засовывали вонючих садовых жуков. Но суть вы уловили.

— Что же в Елене такого необычного?

— До сих пор не могу понять, что положил боженька внутрь, когда ее лепил. Она очень умная, рассудительная, правильная на первый взгляд. Но в ней скрывается что-то горькое… а то и вонючее.

— Не заметил.

— Попали под обаяние? Я тоже. Она всегда была моей любимой ученицей. Я даже считал ее своим юным другом… До тех пор, пока она не выкрала у меня архивы моего предка, архитектора. Благо у меня имелись копии. И я не остался без ничего. Но оригиналы — это мое наследие. Я дорожил ими.

— Но зачем ей это понадобилось?

— Лена росла с мыслью о том, что она Филаретова. Ее прапрабабка была приживалкой в доме князя Ивана Федоровича, и это не секрет, но нет доказательств тому, что она родила именно от него.

Сема хотел сказать о дневнике, найденном в этом подвале, но в нем не хватало страниц, а значит, и доказательств обратного нет. Мало ли что произошло после того, как Варвара уехала в Калугу и там осталась? Может, вернулась и упала в ноги старому князю? А что он кухарке Екатерине не мог дитятку заделать, так это не доказывает его бесплодия.

— Вы часто сюда похаживаете? — спросил Сема у старика.

— Давно не был.

— Зачем обманываете? Ведь именно вы позавчера открыли проход.

— С чего вы взяли?

— Больше некому. О тайной двери знали только вы.

Дмитрий Игнатьевич издал странный звук, напоминающий чих ежика. Фыркнул?

— Елена вложила эту мысль вам в голову? Ай, лиса!

— Хотите сказать, она тоже была в курсе?

— Она шастала по этому особняку с малых лет, обшарила все закутки, пробиралась туда, куда взрослый не сможет. Она не боялась ни призраков, ни обвала, ни крыс… Ни греха. Смертного, между прочим. «Да не укради» — одна из заповедей. И если Лена случайно не наткнулась, то с планами архитектора она точно нашла его.

— Зачем же она врала? А также о том, что не знала фамилии архитектора?

— Нет, постойте, его фамилии она действительно не знала. Как и я.

— Но он же ваш предок.

— Милый мой, он родился двести лет назад. Вы знаете пофамильно всех родственников, живших в XIX веке? Были у нас в роду Рыбаковы. Но и Сомовы. Поди знай, какая ветвь от архитектора пошла.

— Крючковы.

— Моя мама в девичестве носила эту фамилию… — Он схватил тряпку, развернул ее и глянул на кирпич, вынутый из стены. — Так дело не в рыбе… Но откуда вам стало известно?

Сема в нескольких словах рассказал старику о дневнике княжны и об обстоятельствах, при которых он был найден.

— Я всегда в нее верил, — с горящими глазами проговорил Дмитрий Игнатьевич. — Только в нее, женщину в белом. Остальные призраки — выдумки.

— Сами сталкивались с ней? — Он покачал головой. — Мне тоже не приходилось.

— Мы с вами слишком приземленные. Даже если она сейчас где-то рядом, мы ее не увидим. Елена Александрова тоже не сподобилась. Хотя всегда мечтала. В полнолуние тут одна оставалась, караулила…

Что Лена врунья, Сема уже понял. Сюрпризом для него стало другое: она продолжала ему нравиться. И он находил оправдания ее вранью и некоторым поступкам. Если ты одержим идеей, то на многое пойдешь. Красть, конечно, нехорошо, но не деньги же Лена стянула и не драгоценности. Взяла чертежи. Опять же не для себя. Хотела разместить их в музее усадьбы. Превратить наследие старика учителя в достояние народа.

— Вы увлечены ею, правда? — проницательный старик попал в точку.

Сема даже сказал бы, что втюрился в Лену, но вслух описал свои эмоции иначе:

— Она интересна мне.

— Я бы советовал вам держаться от нее подальше.

— Она так ужасна, по-вашему?

— Напротив. Она замечательная девушка.

— Вы же называли ее врушкой и воровкой?

— Все женщины обманывают нас, мужиков. И каждая вторая нечиста на руку.

— Не соглашусь.

— Вы молоды и наивны. А мне семьдесят три, и мое сердце разбивали раз пять, не меньше.

— Тогда почему вы предостерегаете меня?

— Лена от матери натерпелась. Та, как вы сейчас говорите, безбашенная. Не просто чудачка, а набитая дура. Дочь за нее два кредита выплатила. Всю студенческую молодость угробила, чтобы долги ее покрыть. Поэтому моральные границы размылись. Лена стала хитрее и циничнее. Она перестала считать недопустимым то, что когда-то казалось ей отвратительным.

— Вы о ее работе танцовщицей гоу-гоу?

— Без понятия, что это. Стриптиз?

— Не совсем.

— Но я все равно не об этом. А о ее порочной связи.

— Почему же порочной? — Сема даже обиделся за Пименова. Он ему, конечно, не друг, но справедливости ради надо заметить, что в Лениной связи с ним нет ничего ужасного. — Виталя холостой, вполне симпатичный мужчина. Он не преступник, не дегенерат. Для многих барышень он просто принц.

— Кто такой Виталя? — Дед все больше беспокоил Ткачева.

Появились мысли о том, что у него бывают прояснения сознания и затмения. Сейчас… тучи явно сгустились.

— Парень ее, — терпеливо разъяснил Семен.

— Постойте, разве его так зовут…?

— Полное имя: Виталий Сергеевич Пименов.

— Это его убили в Васильках?

— Нет. Его отца Сергея Сергеевича.

— Вы что-то путаете! — И снова издал чих ежика. — Елена имела связь с мужчиной, который годился ей в отцы и был женат. Его звали Сергеем.

— Хотите сказать, она спала и с отцом, и с сыном?

— Ничего не хочу… Я не знаю ни о каком Витале. Она рассказывала мне о бизнесмене в годах, которого она заинтересовала проектом восстановления усадьбы. Потом выкрала у меня чертежи, и больше я ее не видел.

— Когда это было?

— В самом начале весны.

Вдруг задрожала одна из стен. Семен вместе с ней.

— Что это? — перепуганно выкрикнул он.

— Духи хотят похоронить нас тут, — хихикнул старик.

— А серьезно? — и стал пробираться к пролому в стене. Пора отсюда выбираться.

— Гроза началась. Передавали.

— А почему вот там задрожало? — и ткнул пальцем в стену, из которой посыпалась цементная труха.

— Громоотвод там. Точнее, то, что от него осталось.

— Это же внешняя конструкция.

— Мудрил что-то предок мой. Вносил новаторские идеи повсеместно. Если бы не променял их на манду… — У Семена, как говорили в его глубоком детстве, уши повяли. Не ожидал того, что столь грубое слово вылетит из уст этого интеллигентного старика. Да как смачно он произнес его! — Да, да, на нее, бабью промежность… Стал бы великим!

— Он полюбил женщину, а не ее… кхм… манду.

— Они неотделимы. — Он взвалил рюкзак на плечо. Затем взял лыжную палку, которая до этого была приставлена к стене, оперся на нее. — Я желаю вам всего хорошего, Семен. Но ничего хорошего не дождетесь, если будете следовать примеру моего далекого предка.

— Менять идеи на… женскую промежность?

— Как бы грубо это ни звучало.

Семен еще бы побеседовал с Ивашкиным, но вновь дрогнула стена, и Ткачеву было уже не до разговоров. Он поспешил убраться из подвала и выбрался на поверхность за пару минут.

Глава 4

Жеку привезли в Васильки на мотоцикле. Подобрали на дороге. Он стоял на обочине, чуть покачиваясь, смотрел вдаль и шевелил ртом. Как сурикат.

Именно с этим животным сравнил Ляпина мужик, что сжалился и посадил его в люльку своего «Урала».

— Он у вас нормальный? — спросил он у Лехи, которому с рук на руки передал «суриката».

— Вообще да. Но он под обезболивающими.

— Но он с кем-то разговаривал. Хотя вокруг ни души.

— Сам с собой, наверное.

— Вы уж следите за ним, а то мало ли что…

— Да, обязательно. Спасибо вам. — Леха достал из кошелька три сотенные купюры. Увы, больше у него не было. В Васильках деньги с карты не снимешь — банкоматы отсутствуют.

Мужик на «Урале» отказывался от вознаграждения секунд пять и все же принял его.

Когда он уехал, Леха хмуро спросил:

— Как дела?

— Плохо, — ответил Женя и опустил глаза.

— Это хорошо. — И ткнул друга в бок, имитируя удар. — Так тебе и надо! Мог хотя бы телефон зарядить, прежде чем из дома линять?

— Я такой дурак, Леха.

— Не новость для меня. Есть хочешь?

— Очень.

— Пошли, покормлю.

Они проследовали в дом.

Жека плюхнулся на табурет, привалившись спиной к стене. Сейчас ему было не до капризов. Он так устал, что был рад такому неудобному месту. А еще промок. Началась гроза, дождь полил, благо не тогда, когда он на дороге стоял.

Ляпин успел загрузиться в люльку и накрыться дерматиновой накидкой. Так что лило только на его голову и плечи. И все равно некомфортно.

Жека стащил жилетку. Затем футболку и вытер ею волосы и лицо. Остался с голым торсом. Леху не постеснялся. Перед другими не позволил бы себе сверкать дряблыми сисечками, пирсингом в одном из сосков и брюшком. Но в доме царила тишина.

— А где все? — спросила Жека, схватив со стола стакан с квасом.

Пить тоже хотелось. Но Ляпину не понравился запах. Квас явно перебродил, так что лучше потерпеть и испить чаю минут через десять. Леха как раз поставил воду.

— Не знаю. Куда-то все рассосались.

— Полиция убралась?

— Нет. Тут еще. В смысле в Васильках.

— Меня не было полдня. Даже больше. Что изменилось за это время?

— Ты мне скажи.

— Я про следствие.

— Кто бы нам что-то рассказывал, — фыркнул Леха. — Сыр, колбасу сожрали. Хлеб тоже. Есть каша пшенная. Будешь?

— Кто варил?

— Вика.

— Тогда да.

— К ней еще молочко и ягодки.

— Сама надоила и насобирала? Какая молодец.

— Ты давай бабу мою не нахваливай. О своей рассказывай. Из-за Тайры же сорвался?

— Сема меня слил?

— Сам догадался.

— Лех, каши бы мне, — попросил Жека. — Я ее на своих костылях искал по округе несколько часов… Умаялся так, что готов был упасть в траву и подохнуть. Ладно дорогу нашел, и меня подобрали.

— Так ты молитвы читал про себя, когда возле тебя «Урал» притормозил?

— Матерился.

Леха раскатисто рассмеялся. Ляпин последовал его примеру. И они вместе хохотали не меньше минуты.

Утерев слезы, Леха поставил перед другом тарелку с кашей. Она была еще теплой (Вика накрыла кастрюлю старым одеялом) и пахла как-то по-особенному. Ляпин, не дожидаясь ягод и молока, зачерпнул ее, отправил в рот и зажмурился от удовольствия…

— Какая вкуснятина, — выдохнул он и еще раз наполнил ложку.

— Тайру ты, как я понял, не нашел? — спросил Леха.

Он уже ел, поэтому только чая хотел.

Мотнув головой, Жека прошамкал:

— Она сбежала.

— Есть с набитым ртом — дурной тон, — наставительно проговорил Леха и налил другу молока. Он привык опекать его, и уже начал замечать, что порою ведет себя как мать. — Но ты же не думаешь, что Тайра слиняла потому, что испугалась?

— Нет, как раз поэтому.

— То есть… Она убила Сергея Сергеевича?

— Ты дурак, что ли? — едва не поперхнулся кашей Женя. — Ей это зачем? Он ведь даже не заплатил ей, только пообещал.

— Мало ли… — От Тайры Алексей ждал чего угодно. Для него она была почти как доктор Зло.

— У Тайры ребенок в Омане остался. Она надеется его вернуть. Поэтому проблемы с законом ей ни к чему. Даже в качестве свидетеля лучше не выступать.

— Так она родила от своего арабского экстрасенса?

— Да, — коротко ответил Женя.

О том, что от него, упоминать не стал. Друг не поверит. Решит, что Ляпиным, как всегда, манипулируют. А как обратное докажешь? Фото сына он не успел скопировать. Да и оно не убедило бы Леху. Сказал бы «фотошоп».

Но отцовское сердце не обманешь! Особенно такое чувствительное, как Женино.

Тут в дом ввалился Семен. Мокрый до нитки. Теперь не только его пижонские кеды были в плачевном состоянии, но и вся одежда. Зато намокшие волосы картинно вились.

— Дамы в доме есть? — спросил он.

Жека и Леха покачали головами.

Ткачев тут же стянул с себя футболку, джинсы… вместе с кедами. А, спрятавшись за дверью, и трусы.

— У вас запасного барахлишка нет?

Леха застыл, сделал морду кирпичом и проговорил:

— Мне нужна твоя одежда!

Ляпин шутку оценил. Друг передразнил Терминатора в исполнении Шварценеггера. Когда тот явился в прошлое голышом.

Но и Семен понял, о чем он. Поэтому, бросив: «Ал би бэк», — удалился в комнату. Там он что-то для себя нашел. А именно спортивные штаны с надписью «Абубас», свитер с растянутым горлом и вязанные из пестрой пряжи носки. Облачившись во все это, вернулся, как и обещал.

— Чаю? — предложил Леха. Он как раз заварил его.

Сема кивнул и получил чашку.

— Ребят, у вас какие планы? — спросил Ткачев, сделав пару глотков.

Вода была огненной, но он так озяб, что хотел поскорее согреться.

— В смысле?

— На будущее.

— Нам через три дня на работу.

— То есть мы не торопимся возвращаться в Москву?

— Мы? — переспросил Леха. — В смысле ты, я и Женя?

— Да, надо было сказать «вы». Но я не спешу. Мне хочется задержаться. А вам?

— Нет.

— Мы можем, — выпалил Ляпин. — Но зачем?

— Что-то меня тут держит. Не могу объяснить.

— А ты попробуй.

— Я влюбился в усадьбу, как в архитектурный объект. И захотел ее восстановить. Вы не поверите, но я готов бесплатно работать над ней. Только Виталя потерял интерес, я вижу. И от особняка ничего не останется уже через пару десятков лет. Его харизмы точно. Всего лишь стены. Но и они обрушатся. А я проникся… Мне жаль.

— Нам тоже, — вздохнул Женя. И покосился на кастрюлю. Ему хотелось добавки. — Но что мы можем поделать?

— Помочь открыть краеведческий музей в поселке, например. Я не богат, но смогу выделить какие-то средства. А вместе мы добудем экспонаты.

— И мы найдем их за три дня? — скептически заметил Леха.

— Кое-какие я уже знаю, где взять.

— Я тоже чувствую, что время уезжать не пришло, — покивал головой Ляпин.

Он получил и добавку пшенки, и лесную землянику. Ягода показалась ему кислой. Не понравилась.

Он думал, выплюнуть ее или запить молоком, как вдруг за окном раздались крики.

Орали двое: мужик и баба. Первый матом. Вторая цензурно, но очень уж противно. Визжала как резаная свинья. Если бы из ее рта не вырывались некоторые слова и междометия, можно было решить, что в соседнем дворе забивают скот.

Все мужчины переместились к окну. Даже Женя, схватив костыли, выглянул, чтобы посмотреть, что творится на улице.

Увидел Виталю, двух полицейских в форме, опера Костина, старого хрыча в наручниках и босую бабу с растрепанными волосами. Та бежала за процессией, потрясала в воздухе кулаками и выдавала режущие уши звуки.

Пименов, увидев в окне три удивленные физиономии, хмуро кивнул и, пошептавшись с Костиным, подошел.

— Это что за представление? — спросил у него Леха.

— Вообще-то задержание предполагаемого убийцы, — буркнул Виталя и жестом попросил дать ему попить, указав на чашку.

Сема подал ему ее. Но предупредил, что вода горячая.

— Старик этот по кличке Горыныч — местный самогонщик. У него Фил покупал хреновуху. А я вчера настойку, а-ля виски. Похоже, он замочил и деревенского дурачка, и моего отца.

— Брось.

— У него нашли бумажник отца. А еще амулет Филарета. Вы, может, не заметили, но у него на шее болтался на шнурке…

— Какой-то гнилой зуб, — закончил предложение Алексей.

Он помнил, как смотрел на него и передергивался. Неприятное зрелище.

— Клык горгульи.

— Кого?

— Мифического существа, каменеющего при свете дня, но оживающего ночью, чтобы охранять, — разъяснил Сема. — Почти на всех старинных зданиях Европы они имелись.

— Знаю я это, — рассердился Леха. — Читал «Собор Парижской Богоматери». Только где крылатые чудища и где Фил?

— Флигели особняка Филаретовых когда-то охраняли два таких.

— Но их молочные зубы выпали, и один нашел местный дурачок?

— Мать Филарета подобрала где-то клык крупной собаки или волка и сунула его сыну под видом оберега, — сообщил Виталя. — Давно, когда он еще пацаненком был. С тех пор Фил его носил. Об этом все в деревне знают. Мне соседка Горыныча рассказала, которая понятой была.

— А кто эта сумасшедшая? — спросил Ляпин, указав на босую женщину, которую отгоняли от полицейской машины.

— Мать Фила.

— Так у них наследственное? — и покрутил пальцем у виска.

— Она нормальная.

— Незаметно.

— Инсульт у нее был полгода назад. Говорит плохо.

— А босой ходит, потому что шишки на ногах мешают ноги втиснуть в тапки?

— Потеряла их, когда бежала за убийцей своего сына Горынычем. Она ненавидела его давно. За то, что он Фила спаивал. Она приходила к старику, просила не продавать и не отпускать в долг, потому что она погашать самогонный кредит не будет. Но у того бизнес. Причем крупный, по местным меркам. Все алкаши округи у Горыныча отоваривались. Он гнал нормальный продукт и мог дать под запись. У него в избе на стене висит отрывной календарь, так все страницы целы, но на каждой написано имя и количество отпущенного. Даже если расплачивались, Горыныч просто вычеркивал его, но информацию сохранял. Сейчас этот календарь у полиции.

— Ты к чему это рассказываешь?

— Фил должен был Горнычу кучу денег. По местным, естественно, меркам. Когда дурачок явился с бабками, а потом еще раз, алкогольный барыга заинтересовался, откуда они. Филарет рассказал. И Горыныч предложил тому нас обобрать. Долги возвращать надо, не так ли? Потому что больше не отпустят — календарь именем Фила исписан. Дурачок согласился. Думаю, только затем, чтоб барыга отстал. Безгрешный он был. Но Горыныч не хотел все на самотек пускать. И пошел в усадьбу, чтобы проверить, как идут дела. Они поссорились, сцепились. Фил погиб, а Горыныч вернулся ни с чем. Но на следующий же день получил новый подарок — пьяного меня. Я явился за пузырем. Поскольку имел при себе одну купюру, но вслух разговаривал (есть у меня такая привычка), старик понял, что на околице в гордом одиночестве стоит миллионер. Он пошел туда, желая его ограбить, но мой отец оказал ему сопротивление и погиб. Однако Горыныч умудрился стянуть его кошелек перед тем, как столкнуть в колодец.

Костин свистнул, чтобы привлечь внимание Витали. Тот обернулся.

— Поехали! — крикнул ему опер.

— Я в Калугу, ребят, — бросил Пименов. — Потом в Москву. Не увидимся в ближайшее время, но я на связи.

И заторопился к своей машине.

Через минуту все уехали. На проселочной дороге осталась одна лишь босая женщина, продолжающая что-то выкрикивать, но уже хриплым, уставшим голосом.

Женя решительно закрыл ставни, еще и щеколду задвинул.

— Какой-то артхаус, — сердито проговорил он и вернулся на свой табурет.

Каша остыла, но он ее и холодной готов был есть.

— А мне показалось, что идиотизм, — первым откликнулся на его реплику Сема. — Что за бред нес Виталя? Да еще с серьезным видом? Деревенский самогонщик — убийца? Еще и серийный, если учесть, что его жертвами в короткий срок стали сразу два человека.

— Да ты посмотри ток-шоу на центральных каналах, — ответил ему Леха. — В деревнях и не такое творят.

— То есть ты поверил в историю Пименова?

— Нет. Но не потому, что усомнился в том, что деревенский самогонщик может оказаться серийным убийцей. Просто все сляпано быстро и грубо. Как вот это… — И продемонстрировал свои часы. На них было написано «Ролекс». Но судя по внешнему виду, они даже рядом с ними на складе не лежали. Их Лехе подарила мама, купила за пятьсот рублей. Он надел их, чтобы ее порадовать, но они, как это ни странно, показывали правильно время, и он оставил их. — У Горыныча прибыльный бизнес. К нему со всей округи стекаются пьяницы, Виталя только что сказал это. Зачем ему идти на мокруху? Из-за десяти-пятнадцати тысяч? Карточки все равно не сможет использовать. Но даже если допустить и это… К чему Горынычу трофеи? Ладно кошелек Сергея Сергеевича! Он дорогой, и старик самогонщик мог оставить его, чтобы потом загнать. Но амулет Фила ему на кой черт?

— Явно подкинули, — согласился с ним Женя.

— Виталя особо умом не блещет, но он не идиот. Должен понимать, что не проканает эта тема.

— Если хорошо заплатить, вполне.

— У него столько денег нет!

— Есть, — встрял Ткачев. — Сергей Сергеевич не успел перевести деньги, выделенные на реставрацию усадьбы, на свой счет. Или заблокировать Виталин. Он богат.

— Значит, и купить местных стражей порядка может, и заплатить Горынычу за чистосердечное сможет. Так дело пойдет быстрее.

— Ему дадут лет пятнадцать. И он подохнет на зоне. Зачем Горынычу соглашаться на это?

— Лучше на зоне с бабками, чем с отбитыми почками.

— Намекаешь на то, что признание могут и так выбить? И он не станет рисковать?

— Я всего лишь рассуждаю вслух.

Помолчали.

— А тут на самом деле какие-то заколдованные места, — проговорил Семен задумчиво. Чем очень удивил охотников за привидениями. — Странные…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Леха.

— Я в усадьбе сейчас Ивашкина встретил. Краеведа, о котором Лена рассказывала. Он сказал, что в Васильках все немного ку-ку. И я начинаю это понимать.

— Хотел бы я с тобой согласиться, скептик, да не могу. Ты где жил? В Москве да Лондоне. Провинции не знаешь. А мы с Жекой исколесили ее. Обычные тут люди, как везде.

— То есть нет ничего мистического в этих краях?

— Не более, чем в других.

— Каждая отдаленная деревня полнится своими страшными и странными историями, — подтвердил Ляпин. — В этой их просто больше, и они интереснее.

Ткачев немного помолчал, а потом крякнул:

— Вот вы дураки все же, парни! Могли бы сейчас взять меня тепленьким, пока я слабину дал. Если не завлечь в свою веру, то пошатнуть мою…

— Мы за правду, — пожал плечами Леха. — А что Ивашкин тебе еще интересного рассказал?

— Все, момент упущен. — Сема встал из-за стола. — Хотите что-то от него узнать, езжайте в поселок. А я спать пойду.

И зевнув, удалился в комнату.

Глава 7

Сема разделся до трусов и осмотрелся. Никого не увидев, стянул и их.

Был вечер, но не поздний (проспал Ткачев несколько часов, встал разбитым). Однако из-за хмурого неба казалось, что уже ночь. Дождь то переставал, то снова накрапывал. В такую погоду никто не желал купаться.

Озеро в Голышах Ткачеву очень понравилось — живописное. По берегам ивы, склоняющиеся к воде, камыши, кувшинки… лягушки, ужики и пиявки. Эта живность Ткачева не пугала. Безобидная же! И совсем не противная, как многие считают.

Жила у него жаба по имени Жозефина, так он в ней души не чаял. Целовал даже. А вчера ему в ногу впилась одна пиявка, так Сема очень постарался отделить ее от своего тела, не навредив ей.

На всякий случай, прикрыв причинное место рукой, Ткачев побежал к воде. Нырнул.

«Как в парное молоко», — подумал он.

Оказывается, в такую погоду купаться в озерах — одно удовольствие. Вода нагрелась за те дни, что стояла жара, и не успела остыть. Воздух — да.

Пока Сема раздевался, покрылся мурашками. А серая гладь не манила, а отталкивала: мутная, неприветливая. Хотелось одеться и уйти. Но когда Ткачев погрузился, то испытал настоящий кайф.

Он долго плавал. Потом лежал на спине и смотрел на небо. Он ждал луну, но она так и не выглянула из-за туч. Зато снова закрапал дождь.

Нужно было вылезать, но так не хотелось… В воде тепло и спокойно. И так здорово, что никого вокруг.

«Еще побултыхаюсь, — решил Сема. — Послушаю лягушачий концерт…».

Но умиротворяющим кваканьем насладиться не получилось. И помешал этому плач.

Ткачев услышал всхлипы и хныканье. Поплыл на звуки. Вдруг помощь нужна?

Поскольку было еще не совсем темно, Сема смог разглядеть человека, сидящего на берегу. Это была обнаженная женщина.

Обхватив колени руками и опустив на них голову, она содрогалась от плача, но, возможно, еще и от холода. Судя по мокрым волосам, она тоже купалась. Но озеро было большим, вытянутым, и Сема не заметил ее.

— Вам помочь? — с этим вопросом он собирался обратиться к женщине, но остановил себя. Она голая, он тоже. Не напугает ли ее?

Она то ли услышала, как Ткачев подплывает, то ли почувствовала его взгляд и подняла голову.

Их глаза встретились…

Заплаканные Ленины и удивленные Семины.

— Прошу прощения, — промямлил он.

— Отплыви, я оденусь, — утерев сопливый нос, бросила она.

Ткачев послушался.

Он добрался до того места, где оставил одежду. Натянул ее на свое мокрое тело. Затем двинулся туда, где сидела Елена.

— Сема, ты? — услышал он из ивовых зарослей.

Он ответил утвердительно, затем предупредил:

— По берегу много пиявок, будь аккуратна.

— Здесь их нет. Они в Голышах в одном месте водятся, и ты, конечно, по незнанию выбрал именно его.

Через несколько секунд она вышла из ивняка в спортивных штанах и толстовке с капюшоном. В руке Лена несла то ли калоши, то ли короткие резиновые сапоги. Семен не знал, как это безобразие называется. В таких баба Шура из «Любовь и голуби» ходила.

— Замерз? — спросила она, заметив, как подрагивают плечи Ткачева.

— Немного.

— Пойдем, — и повела за собой.

Ткачев думал, они в Васильки возвращаются, но нет, Лена свернула с главной тропы.

— Мы куда?

— Греться.

Уточнять Сема не стал. Следовал за провожатой молча.

Спустя несколько минут увидел домики, похожие на дачные. Такие ставили на участках в шесть соток.

«Заброшенный нудистский лагерь», — догадался Ткачев.

Она зашли в один из домиков. В нем имелась печка-буржуйка. Лена разожгла в ней костерок. Огонь дал и свет, и тепло.

— Как хорошо ты тут ориентируешься, — поразился Сема.

— Точно как все остальные местные.

— Тут всегда есть дровишки и спички?

— Каждый, кто когда-нибудь укрывался тут от непогоды или разбушевавшегося пьяного папаши, оставлял что-то для других. Это неписаное правило. Когда нудисты ушли, лагерь подвергся набегу мародеров. Они утащили то, что забыли «голыши». Потом пришли погромщики. И просто стали крушить тут все. Выдирать двери, бить окна, стены исписывать. Но когда они до этого домика добрались, вышел из леса старик и сказал: «Этот оставьте. А не послушаетесь, поплатитесь!»

— Дай угадаю? Это был призрак? Или ведьмак местный?

— Нет, охотник. Браконьер. Уток стрелял да выдр — они водились тут когда-то. И домик с целыми окнами, крышей и печкой ему очень кстати был. Поэтому, когда его не послушали, он открыл пальбу по погромщикам. Стрелял солью, но мысль свою донес…

Лена вытянула руки, чтобы согреть их скорее. У нее были очень красивые пальцы на взгляд Семы. Тонкие длинные, но с пухлыми подушечками.

— Кстати, умер он тут, в домике, спустя несколько лет. Подростка из озера вытащил, когда тот под лед провалился. Отбросил удочку (рыбачил в тот момент), прыгнул за ним, достал. Перенес в дом, печку разжег, отогрел парня. Тот оклемался, а дед не перенес такого стресса — ему уже лет восемьдесят было…

— С тех пор эта буржуйка стала «вечным огнем»? Что ж… История интересная. Впрочем, как все рассказанные тобой.

Лена не стала комментировать эту реплику. Она грела руки и смотрела на огонь. Но он не осушил слезы в ее глазах. Они все еще поблескивали в уголках.

— Почему ты плачешь? — спросил Сема.

— У меня ПМС, — ответила она и снова утопила лицо в колени.

— Скорбишь по Сергею Сергеевичу?

— С чего бы?

— Лен, я знаю, что ты с ним имела связь.

Она так резко дернулась, что едва не упала. Пришлось Ткачеву ее за локоток поддерживать.

— Что за глупости? — воскликнула Лена гневно. А в глазах паника.

— Я имел сегодня разговор с Дмитрием Игнатьевичем.

— Как ты нашел его?

— Скажем так, нас свела судьба.

— У старика давно не все дома.

— Да он и сам говорит, что ку-ку. И ему я почему-то верю больше, чем тебе. Хотя сомнения в его адекватности у меня были.

Лена закрыла дверку печки. Стало темнее. Но ей, видимо, именно это было нужно.

— Я буду говорить, но ты не смотри на меня.

— Хорошо, — согласился с ней Сема.

Он даже отсел, чтобы ее не смущать.

От «буржуйки» шло уютное тепло, и он притулился рядом, привалился к стене, чтобы спину не держать — она так и норовила согнуться. Стало хорошо. И ноги высохли.

Отряхнув их, Сема натянул носки, затем обулся. Кеды он вдрызг измотал за эти несколько дней. Они не развалились, но совершенно потеряли вид. В Москве выкинет.

— Я познакомилась с Сергеем Сергеевичем не в клубе, — начала Лена. — А рядом с ним. В соседнем здании шотландский ресторанчик. Готовят там отменно. И я иногда захаживаю на пастуший пирог. Это, по сути, не пирог, а запеканка…

— Знаю, жил в Великобритании три года. Но извини, что перебил.

— В общем, я ела. Заправлялась перед ночной сменой. И читала. Поднимаю глаза от тарелки, обнаруживаю, что меня разглядывает мужчина. Немолодой, но интересный. Засмущалась. И это ему понравилось. Подсел, представился. Я не знала, кто он такой. Что небедный, поняла, естественно. Не по одежде или часам, а по уверенности в себе. Через час я сказала, что должна идти на работу, и покинула ресторан. Сергей последовал за мной. Когда я дошла до клуба, сказал, что слышал о нем от сына. Дал визитку и уехал. А ночью вернулся. Он не сидел за столиком, ничего не пил. Зашел, огляделся, увидел меня и не сразу узнал. В гриме и сценической одежде я выгляжу иначе. Но я улыбнулась ему, и Сергей все понял. Через четверть часа Ленчик, это наш управляющий, увел меня в приват-комнату. Там сидел Сергей. На столике дорогущее шампанское, фрукты. Он спросил, сколько я стою. Сразу же! Даже до того, как мы выпили. Я ответила: «Не продаюсь».

— Сказала девушка, которую увели в приват-комнату?

— Я работала в приличном заведении. У нас не трахались. И потаенные уголки были оборудованы совсем не для этого.

Семен хмыкнул:

— А для чего еще?

— Не веришь, — озвучила его мысли Лена. — Как и все. В том числе Пименов. Но он-то из прошлого века, что с него взять? А ты молодой. Сейчас все иначе работает. За что спасибо интернету.

— В нем все девочки красивы благодаря фотошопу. А вас мужики видят в реальности, так что не надо…

— Познакомиться с танцовщицей в клубе они могут, угостить шампанским, но не более. Меня и до этого приглашали в приват-комнату и задавали тот же вопрос, и неизменно я отвечала: «Не продаюсь».

— И сколько Пименов посулил? Ведь его не удовлетворил твой отказ.

— Начал с сотни тысяч рублей, закончил десятью миллионами.

— Так вот откуда взялась эта сумма? — Сема припомнил, что именно она фигурировала в перепалке Лены и свалившегося как снег на голову Сергея Сергеевича. Якобы он пытался откупиться от нее именно ею, желая, чтоб та отстала от Витали. — И ты отказалась переспать с Пименовым за десять лямов?

— Рублей — да. Сказала, когда на кону будет стоять такая же сумма, но в валюте, я подумаю.

— Как отреагировал?

— Посмеялся. Сказал, ни одна баба таких денег не стоит. Даже звезда мирового масштаба. Я с ним согласилась и вернулась в зал.

— Но ты его заинтересовала?

— Да. Но уже не как телка на одну ночь. Он стал ухаживать за мной. Присылать цветы, мягкие игрушки, духи. Ничего дорогого, к чему-то меня обязывающего. Мы иногда кушали в ирландском ресторане или ходили в театр. Можно сказать, Пименов-старший просто оказывал мне знаки внимания. Для него десять-пятнадцать тысяч рублей семечки.

— И ты сдалась?

— С приставкой «бы».

— Не понял?

— Я бы сдалась! — раздраженно проговорила она. — Что тут непонятного?

— То есть он тебя окучивал, но так и не уложил в постель?

— Он решил уступить меня сыну. Виталя, как ты сам знаешь, падок на телочек. Поскольку ухаживания — это не по его части, довольствуется легкодоступными, пусть и очень привлекательными. Из нашего клуба он раза три танцовщиц увозил, а сколько через него прошло обычных посетительниц, никто не посчитает. Сергея Сергеевича это беспокоило. Он хотел бы пристроить сына, но тот жениться отказывался. Оставалось найти ему постоянную бабу. Желательно приличную. Но разве найдешь такую в привычном окружении Витали?

— Сергей Сергеевич заплатил тебе за то, чтобы ты охмурила его сына?

— Нет. Я ни копейки не получила от него. Но Пименов-старший, с которым довольно долго общались, сказал, что, если я полажу с его сыном, он рассмотрит проект восстановления усадьбы. О ней я рассказывала. И призывала заняться реставрацией. Но Сергей не имел личной заинтересованности. А когда она появилась, то дело сдвинулось…

— То есть, когда вы замутили с Виталей, Пименов-старший отсыпал-таки деньжат? И ты до сих пор считаешь, что не продаешься?

— Я лично ничего не получила. Мне проще было взять десять лямов. Но я сделала попытку внести вклад в историю и культуру края.

— Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Чиччолину. Эта порноактриса была очень популярна когда-то, и она хотела отдаться Саддаму Хусейну, чтобы остановить войну в Персидском заливе.

— Согласись, если бы у нее получилось, она стала бы героиней.

— Пожалуй, — немного подумав, ответил Ткачев.

— Если бы Виталя мне не понравился, я не стала бы… — И с усмешкой добавила: — Разве что за десять миллионов долларов.

— Далась тебя эта сумма.

— Просто я решила когда-то… после некоторых обстоятельств… что если и соглашусь на секс за деньги, то только за огромные. Вот такие! — И широко развела руки. — Или стакан воды, если буду подыхать от жажды среди пустыни. Но, к счастью, я пока не умираю. А миллионы долларов никто не готов заплатить.

— Но ты не была влюблена в Виталю, так ведь? — не желал уходить от темы Семен.

— Я испытала это чувство раз в жизни и была жестоко наказана за него! — Она не рявкнула, но огрызнулась. — Мужчины пользуются нашей слабостью к ним. Даже ты…

— Я? — Это было неожиданно.

— Да, ты. Чувствуешь, что я без ума от тебя, и мучаешь меня.

Ого! Вот это заявка…

Лена без ума от него? И Сема должен это чувствовать? Чем? Не задницей же… Она только об опасности предупреждает. И то не Ткачева. И тонкой, эмпатической организацией он не мог похвастаться.

Считается, что творческие люди сверхчувствительны. Так вот он своим примером доказывал обратное.

Сема в неодушевленных предметах хоть что-то разглядывал, но в людях… Они были ему непонятны. Малознакомые точно. Он путался в суждениях. По первому взгляду судить пытался — обманывался. Решал в следующий раз не повторять ошибок и глубже копать — оказывалось, что под земелькой серой говнецо.

— Я ничего плохо не сделал тебе, — выдал Семен.

Больше не нашел что сказать. Действительно растерялся.

— Ты дразнишь меня, укоряешь, пытаешься подловить, и это я считаю безобидным дерганьем за косички. Но ты еще и обижаешь… Тычешь мою морду в тапки, как будто я кошка, которая в них нагадила.

— Ничего подобного!

— Значит, это неосознанно?

Выяснять отношения с женщинами Сема не любил. Даже с теми, с кем имел связи. А уж с Леной… Которая, да, ему нравилась. И он ей вроде бы… Но кто она ему?

— А ты так и не ответила на мой вопрос, — заметил Ткачев.

— Какой?

— Почему ты плакала?

— Обидно мне.

— Столько усилий насмарку?

— Можно сказать и так.

— Деньги у Витали есть. Если очень постараешься, он вложит их в усадьбу.

— Не хочу стараться. Надоело. Не фартовая я. Сил и удачи хватает только на то, чтобы не утонуть. Но заплыть дальше, чем остальные… А уж тем более рекорд поставить — это не моя история.

— Я тебя понимаю.

— Брось. Ты успешный человек. У тебя квартира, машина, свой бизнес…

— Но я все еще не могу заплыть дальше, чем остальные.

Лена подползла к Семе. Не на брюхе, естественно, на карачках. Ткнулась лицом ему в грудь.

Ткачев обнял ее, прижал к себе. Без всякой сексуальной подоплеки. Просто захотел поддержать.

Девушка угнездилась в его объятиях, уткнулась носом ему в шею. Обмякла.

— Это ты убил Пименова-старшего? — услышал Сема шепот.

— Чего?

— Можешь не говорить, просто кивни.

Ткачев схватил ее за плечи и отстранил от себя.

В домике было темно, за окном мрак, дверка печки закрыта, и все же ее глаза он мог рассмотреть. Но как прочитать, что в них? При ясном свете не рассмотришь…

И Сема не нашел ничего лучше, чем отфутболить вопрос, как мяч:

— Это ты убила Пименова?

— Нет, — без колебаний ответила Лена. — Его смерть поставила точку на моих грандиозных планах.

— Как и на моих.

— Да, но я не ненавидела Сергея. А ты — да. Вот я и спросила.

— И ты думаешь, если бы я убил его, то признался бы тебе в этом?

— Нет. Но я бы поняла, что ты врешь.

— Как? Ты даже не смотрела мне в лицо? — Семе говорили, что у него очень красноречивая мимика.

— По изменившемуся пульсу. — И коснулась губами его шеи. В том месте, где билась жилка.

По телу Семы будто разряд тока прошел. Прикосновение, конечно, не невинное, а довольно интимное, но от таких он обычно не покрывался мурашками.

Если бы Лена отстранилась, он бы успокоился. Но она начала блуждать губами по его лицу: подбородку, щеке, виску… Намеренно избегая губ. Елена как будто ждала, что он первый ее поцелует.

Но Ткачев не хотел делать этого… Вернее, хотел и даже очень, но сдерживал себя.

Если они поцелуются, то плотину прорвет, и Сема накинется на Елену…

Он очень хотел ее. С первой встречи. И вообще… Хотел! Потому что секса давно не было. Но они взрослые люди, а не озабоченные подростки, готовые трахаться в заброшенных домиках. Еще и в такой антисанитарии… И без презерватива!

Обо всем этом думал Сема, когда Лена искушала его легкими прикосновениями своих губ, но когда она пустила в ход руки… Они забрались под его футболку и стали поглаживать живот. Всего лишь это, ничего более изощренного… И все же именно теплота ее ладони заставила забыть обо всем.

Ткачев сграбастал Лену, усадил ее верхом на себя и впился губами в ее полуоткрытый рот. Плевать на все: ужасное место (в подобном он и подростком бы не занялся сексом), антисанитарию, отсутствие защиты…

Семе казалось, что если он не овладеет этой женщиной сейчас же, то умрет.

Часть шестая

Глава 1

Он видел Сему и Лену. Как они вернулись домой. Не спалось, и Женя вышел в огород.

Дождь прекратился. Пахло влажной землей, травой, ботвой, васильками и… немного навозом. Он размок и стал пованивать. Но это не раздражало.

Опираясь на костыли, к которым уже привык, Ляпин прошел к черносмородиновым кустам. Ягода еще не вызрела, но он все же попробовал ее и тут же выплюнул. Редкостная гадость, даже когда спелая не особо вкусная.

Жаль, Александровы клубнику не выращивают. Ее он любил. А еще терновник. Но сейчас его почему-то не найдешь.

Жека пытался. И в магазинах смотрел, и на рынках, и к бабушкам у метро подходил. Не ценился, видимо, терновник нынче. На любителя он…

К нему дядя Жеку пристрастил. Тот самый, что погиб, упав в чан с расплавленным мылом. У него женщина была любимая. Он ее Беатриче называл. В честь музы Данте Алигьери.

Дядя, как и известный итальянский поэт, испытывал к ней платонические чувства. Она жила в ближайшем Подмосковье, в частном доме. С мужем и двумя дочками. По случаю продавала городским что-то со своего огорода. У нее брали огурцы, помидоры, зелень вообще на ура расходилась. А вот терновник спросом не пользовался. Из него и компот так себе, и варенье. Но дядя, желая угодить своей Беатриче, брал эту ягоду ведрами. И поедал ее с племянником до тех пор, пока вяжущий вкус не набивал оскомину.

Вспоминая о тех днях, Женя бросил рассеянный взгляд за забор и увидел парочку.

Мужчина и женщина шли рядом, о чем-то тихо переговариваясь. Они не обнимались, не держались за руки, но было сразу ясно, что между ними что-то интимное произошло не так давно.

Когда же Ляпин узнал в полуночниках Лену и Сему, то хмыкнул. Свершилось наконец! Между этими двумя искры летели, и их показное равнодушие друг к другу так забавляло…

Лена и Семен ушли в дом, не заметив Ляпина. Он остался во дворе, присев на лавочку.

Дневник княжны был при нем. Прочитанный до последней имеющейся в нем страницы. Не хватало десяти листов — Женя посчитал. Интересно, что было в них такого, что некто вырвал их? Имя убийцы Елены? Или факты, указывающие на него? Скорее всего. Не зря же призрак белой женщины привел Ляпина к дневнику.

Женя открыл его и провел пальцами по оборванным краям. Что-то тут не так…

— Кто тут? — услышал он настороженный голос.

Это Сема вышел из дома с полотенцем в руках, намереваясь принять душ. Но тут же увидел Ляпина и кивнул ему.

— В Голыши ходили? — спросил тот у Ткачева.

— Я один… — И смутился, как мальчишка. — А Лену там встретил.

— Почему от тебя пахнет…? — хотел добавить «сексом», чтобы сконфузить, но закончил предложение иначе: — Костром?

— Грелись у «буржуйки».

«И друг о друга», — продолжил мысленно пошлить Ляпин. Что на него нашло сегодня?

— С твоего позволения я пойду в душ. — И заторопился туда, чтобы скрыться в кабине за полиэтиленовой шторкой.

Зажурчала вода.

Женя вернулся к дневнику. Что же с ним не так?

Повествование обрывалось на том, что княжна влюбилась в Ивана Крючкова. Нет, было еще три страницы, но они не содержали никакой информации. На них Елена изливала свое чувство к потомку архитектора. Очень романтичной была барышней. И чудаковатой. Нет бы послушаться подругу, выйти замуж за внука помещика Маркина и жить себе спокойненько, так нет же, все ей любовных терзаний подавай. То в конюха влюбится, то в строителя. И если первый не воспользовался втюрившейся в него дурочкой (возможно, не из-за порядочности, а из-за трусости — узнал бы князь, как минимум с работы выгнал), то второй… Как знать? Его семье от одного из князей Филаретовых досталось, мог захотеть отомстить его представительнице…

Нет, не так! Прервать род, убив последнюю его представительницу, способную к деторождению.

В этих размышлениях Жека провел все то время, что у Ткачева ушло на мытье. Встряхнулся он, когда Семен вышел из душевой с голым торсом.

— Опять нужно в поселок за вещами ехать, — сказал он. — Мои все грязные.

— Так постирай.

— А тут машинка есть? — встрепенулся Ткачев.

— Ручками, Семен, ручками. — Он с завистью посмотрел на поджарое тело архитектора. Он ненамного младше Жеки, работа у него сидячая, так откуда на животе кубики?

— Нет, я так не умею. Легче выкинуть.

— Буржуй.

— Я в поселке на тысячу рублей, можно сказать, оделся. А свои шмотки я, конечно, в машину брошу и дома постираю.

— Кстати, когда намереваешься вернуться?

— Не знаю пока. Мне тут нравится.

— Еще бы, — хохотнул Ляпин.

Хозяйка дома хоть и не привлекала его, но он не мог не признавать того, что она сексуально привлекательна.

— Ты на что намекаешь? — нахмурился Ткачев.

— На то, что тут благодать. Тишина, спокойствие, а запахи какие…

— Навозом несет. Но насчет остального согласен. Мне сейчас как раз тишины и покоя хочется. Надо в себе разобраться. В Москве не получится.

— Но у тебя же там крупный бизнес. Как оставить его без присмотра?

— По мнению Витали, у меня крохотная шарашка. На самом деле бизнес средний. И хорошо отлаженный. Я доверяю своим людям.

— Твой отец тоже… доверял. И чем все закончилось? — И тут же прикусил язык. Это уже не скабрезные намеки. — Извини, если задел за живое…

— Ничего. Ты прав. Мой отец доверял партнеру, за что поплатился. Поэтому я единственный учредитель, а своих людей я контролирую. Благо современные технологии позволяют делать это дистанционно.

— Сейчас кое-что, относящееся к ним, выпало из кармана твоих штанов. — Он имел в виду телефон.

Поблагодарив Ляпина, Семен поднял сотовый.

Экран осветился, и Женя заметил то, что до этого ускользало от его внимания. А именно края вырванных страниц. Вот что было не так с дневником!

— Семен, будь добр, включи фонарь на телефоне, — попросил Ляпин. — И дай его мне.

Ткачев без возражений сделал это. А после с интересом наблюдал за тем, что делает Жека. А он водил по краям лучом света и подковыривал их ногтем.

— Могу я узнать, что тебя так заинтересовало? — не выдержал Сема.

— А ты сам глянь. — И поманил его к себе.

Ткачев подоткнув полотенце, замотанное на бедрах, опустился на лавочку рядом с Жекой.

— Я ничего особенного не замечаю, — вынужден был констатировать он. — Но что с нас, маглов, взять?

— С кого?

— Ты что, «Гарри Потера» не смотрел?

— Не люблю кино. Так кто они такие, эти маглы?

— Обычные люди. Не маги.

— Внимание и логика, вот что тебе могло бы сейчас помочь. А не какие-то там сверхспособности. — И посмотрел на Ткачева с легким укором. — Страницы вырваны недавно. Не сто лет назад. А позавчера. Посмотри на края.

— Да, пожалуй, ты прав. Если бы дневник в этом виде лежал в подвале целый век, то они пожелтели бы, как и остальные.

— Вот именно!

— И что из этого следует?

— Догадайся.

— Вот хоть убей…

— Лена вырвала страницы.

— Почему она?

— Больше некому. Дневник был именно у нее, когда мы ездили в больницу.

— Но зачем ей это?

— У нее и спроси.

И тут из темноты раздался ее голос:

— Это сделала не я.

Мужчины обернулись. Хозяйка дома стояла в двери, ведущей в огород.

Как давно, неясно. Очевидно одно, последние реплики она слышала.

— А кто? — задал резонный вопрос Жека.

— Откуда мне знать? — Лена вышла из темноты.

Она вырядилась в кошмарный сарафан своей мамы, а то и бабки. Не тот, цветастый, по фигуре, другой. Несколько лет жизни в Москве не превратили ее в столичную штучку.

Как говорят? Девушку можно вывезти из деревни, а деревню из девушки никогда? Это именно Ленин-Лолошин случай.

Но Жека допускал, что она просто сама не желает этого. Она остается сермяжной, потому что в простоте находит гармонию.

— Я оставляла дневник без присмотра тут, дома, — продолжила девушка. — По хозяйству дела были, сами понимаете. Куча гостей, за всеми убрать и хоть что-то приготовить. А двери у нас не запираются. Каждый войти может. Горыныч, например, заявился с товаром своим. Предлагал купить оптом. Я отказалась. Еще Вика что-то приносила.

— Зачем кому-то из них страницы вырывать?

— Вика — праправнучка кухарки Катерины. Мало ли что дальше о ней написано было?

— Ты знаешь что?

— Я обнаружила отсутствие страниц позже. Есть у некоторых людей привычка, едва сев за чтение, заглядывать в конец книги. Я никогда так не делаю.

— А Горыныч тоже чей-то потомок? — поинтересовался Ляпин.

— Нет, пришлый он. Из васильковских старожилов не так много осталось. Вырождаемся.

— Все деревни вымирают. Вы ничем особо от других не отличаетесь.

— Наверное, — не стала спорить с ним Лена. — Я спать пойду. Устала смертельно. Спокойной вам ночи.

И снова скрылась в темноте. Вслед за ней ушел и Семен.

Ляпин предполагал, что для того, чтобы еще раз овладеть ей. Но он ошибся.

Ткачев упал в кровать и тут же засопел. Но даже если бы он явился к Елене, она не приняла бы его.

Закрывшись в спальне, она достала из-под матраса вырванные из дневника княжны Филаретовой страницы и стала их перечитывать…

Глава 2 Прошлое…

«Сестренка» возвращалась в Васильки!

Это стало такой огромной радостью для Елены, что она даже с отцом начала разговаривать. Не просто откликаться на его приветствия или на вопросы сухо отвечать, а вести пусть не длинные, но беседы. Обсуждать флигель, например.

Иван Крючков закончил его реконструкцию месяц назад. Мог бы раньше, да не торопился. Хотел остаться подольше в усадьбе. Но даже когда все работы были сданы, князь Филаретов нашел ему другое занятие.

Ивану Федоровичу очень понравилась его качественная, пусть и неторопливая работа. А также спокойный нрав, смекалка и равнодушие к алкоголю. Мужика с золотыми руками найти нетрудно, но непьющего — практически невозможно.

А Ваня Крючков в рот вина не брал. Зато книжки любил. То есть был не просто обучен грамоте, а читал для удовольствия. Как-то князь его в библиотеке застал, хотел отругать, да дочка заступилась. Сказала, разрешила брать свои любимые книги. А среди них ничего стоящего: ерунда приключенческая да романчики пустые. На растопку печи не жалко пустить. А уж ценному работнику дать — тем более.

Елена встречалась с Иваном ежедневно. Не просто видела его мельком, они проводили хотя бы четверть часа наедине. Если повезет, то целый вечер. Ради этих встреч княжна жила. А если точнее, только ими.

Отношения между ней и Крючковым были сугубо платоническими. Они даже не обнимались, не говоря уже о поцелуях, а тем паче о сексе. Иногда держались за руки. Но Иван либо грел их, либо помогал пройти по подземному ходу — поддерживал, чтобы не споткнулась.

И все же Елена была уверена в том, что он любит ее. Просто держит дистанцию, потому что они не пара.

Княжна и сама это понимала. Мужчина с титулом может взять в жены простолюдинку, но благородной барышне непозволительно связываться с голодранцем.

В любовниках держать — пожалуйста, но Елена и сама не хотела опускаться до тайной интимной связи с кем-то, пусть и барином. Она хранила свою невинность до брака. Отец ее уже немолод и часто хворает, недолго ему осталось.

Если Иван дождется Елены, она выйдет за него. На общественное мнение плевать. На отцовское, собственно, тоже. Если бы он просто осудил, это не разбило бы княжне сердце. Но он запретит, а если они с Иваном сбегут, он поступит так же, как его предок: ее вернет домой, а Крючкова отправит на каторгу.

…«Сестренка» вернулась в Васильки душным июньским вечером. Поприветствовав родных и поболтав с ними, отправилась в усадьбу. В особняк не сунулась — не хотела встречаться с князем, а через калитку прошла к дальней беседке, села на лавку. Так ей велела сделать Елена, приславшая с дворовым мальчишкой записку.

Варвара сидела, ждала княжну, и та появилась. Да так неожиданно, что это напугало.

— Ты как из-под земли выросла, — воскликнула Варя и бросилась к «сестренке» обниматься.

— Ты почти угадала, — хихикнула та. — Скоро я тебе кое-что покажу. Ты поразишься.

— Как ты? — спросила Варвара.

— Хорошо.

— Похудела очень. Не болеешь?

— Только от любви, — и потупилась смущенно.

— Что я слышу? Ты влюбилась? И ни словечком не обмолвилась об этом?

Это было так. Лена в письмах не рассказывала «сестренке» о своих чувствах. Во-первых, опасалась, что отец может их перехватывать и прочитывать, а во-вторых, считала, что о ТАКОМ надо рассказывать лично.

— И кто же этот счастливец?

— Иван.

— Какой еще…?

— Крючков. — Она писала о нем. Но вскользь.

— Каменщик?

— Он мастер на все руки. И правнук того самого архитектора, что спроектировал усадьбу.

— Так у вас это наследственное, получается, влюбляться в мужчин этого рода? — В ее голосе не было радости за подругу, один сарказм.

— Ты не хочешь за меня порадоваться? — обиделась Елена.

— Я была бы счастлива, но… «Сестренка», он же работяга. Даже не архитектор, просто мастеровой.

— У него талант от прадеда, а тот, между прочим, самоучкой был.

— Этот Иван невероятно собою хорош?

— По мне — прекрасен. Но у него нос сломан и на щеке шрам.

— Час от часу не легче. Страшный, темный, наверняка вечно потный…

— Когда я вас познакомлю, ты поймешь, как ошибалась на его счет. — Лена ждала поддержки от «сестренки», но, не получив ее, не стала портить встречу. Варвара поверхностно судит. Она и конюха Филарета за человека не считала, а он оказался достойным человеком. — А как твои сердечные дела? Ты писала о том, что у тебя появился ухажер.

— Да, Андрей. Он влюблен в меня без памяти.

— А ты в него?

— Как человек он мне нравится, но не более того…

— Чем он занимается?

— Работает в мучной лавке продавцом. Простой парень, но славный.

Пока они болтали, небо стало свинцовым от туч. Духота предвещала дождь, и он пошел. Пока слабый, но не было сомнений в том, что он превратится в ливень.

— Мне надо возвращаться в Васильки, пока не полило, — сказала Варвара.

— Нет, постой. Я обещала тебе кое-что показать. Пойдем, — и, взяв «сестренку» за руку, повлекла ее к заброшенному склепу. Гроб из него давно достали и перезахоронили.

Зайдя в него, Елена нажала на два кирпича одновременно, и стена отъехала.

— Ой, мамочки, — испугалась Варвара.

— Здорово, правда?

— А там что? — и указала в темноту.

— Подземный ход, который ведет в библиотеку. — Елена зажгла свечу и поманила за собой «сестренку».

— Давно ты его обнаружила?

— Мне Иван его показал, и это было почти год назад.

— То есть ты все это время им пользовалась, и тебя никто не застукал?

— Нет. Отец никогда не любил в библиотеке бывать — в нашем роду только женщины начитаны… А после ТОГО вечера вообще ее стороной обходит.

— А прислуга?

— Сама знаешь, какой у нас тут народ. Стоило мне рассказать, что после темноты я вижу в библиотеке и флигеле, который перестраивал Иван, призраков, они носа не суют туда.

— Значит, прелюбодействуете вы в библиотеке или флигеле?

— Варвара, что ты такое говоришь? Я невинна.

— Надо же.

— А ты нет?

«Сестренка» замялась.

Княжна остановилась, обернулась, осветила пламенем свечи ее лицо.

— Увы, нет, — вздохнула Варвара.

— С Андреем спала?

— Нет, что ты. С сыном купца Митрехина. Я с его младшей сестренкой занималась. Была вхожа в дом. Парень очень мне понравился. А он в меня, как говорил, влюбился без памяти. Обещал жениться… Обманул.

— Сволочь, — в сердцах воскликнула Елена.

«Сестренка» кивнула. Да, тут не поспоришь. Но она дура, что поверила в его россказни.

Тем временем они достигли библиотеки. Усевшись на диван, продолжили разговор.

— Ты насовсем вернулась? — спросила Елена.

— Не знаю пока. Если мне найдется место в поселковой школе, то останусь. Нет — вернусь в Калугу.

— А что, если нам снова открыть твой учебный класс для местных деток?

— Твой папа разве позволит? Я так его обидела… — «Сестренка» тяжко вздохнула. — Как у него дела?

— Не знаю. Мы мало общаемся. Но хворает часто. А Катерину давно зажимать перестал.

Они долго еще болтали, пока сон не сморил их прямо на диване.

На рассвете Лена проводила «сестренку» и вернулась к себе в комнату.

Днем она рассказала Ивану о встрече с Варварой. Изъявила желание их познакомить. Тот не возражал. Князь как раз уехал в Калугу, и сестренку можно было позвать в дом. После дождя погода снова наладилась, и дворовые в отсутствие хозяина унеслись на пруд.

В особняке никого не осталось, кроме Катерины. Она стала еще пышнее и с трудом ходила. Больше лежала, а едва ее голова касалась подушки, женщина засыпала. В общем, никто не мешал «сестренкам» и Ивану. Они отлично провели время, играя в лото. При Варваре Крючков вел себя более расслабленно. Даже шутил.

Когда он ушел доделывать начатое и барышни остались одни, Елена спросила:

— Как он тебе?

— Как ни странно, мне он понравился. Я думала, он неотесанный, а оказался довольно интересным человеком.

— А я что говорила? — гордо вздернула подбородок княжна.

— Но мог быть и посимпатичнее.

— Мне очень нравится его внешность. Особенно фигура.

— Почти у всех работяг такая, — рассмеялась Варвара. — Физическая работа развивает мускулы.

— И от Ивана не пахнет, не так ли?

— Я не принюхивалась.

— Он чистоплотен, умен, спокоен. Без вредных привычек и дурных черт характера. Если бы мой предок не оболгал его и не отправил на каторгу, как знать, кем бы сейчас был Иван?

— Все, убедила, он достойный человек.

— Как считаешь, у него есть ко мне чувства?

— Он тепло к тебе относится. Но влюблен или нет, не могу сказать. У меня не спрашивай, я не советчик в этих вопросах. Заботу твоего отца я принимала за доброту и благодарность, не думая о том, что князь Филаретов меня жаждет. Зато отдалась тому, кто ничего не сделал для меня, но наговорил всякого…

— Ты простила его?

— Митрехина?

— Папу.

— Да.

— Но он чуть не изнасиловал тебя.

— Был смертельно обижен. В нем говорили эмоции.

— Он сдал после того, как ты уехала. Наверное, он на самом деле любил тебя, а не просто желал.

— Не знаю… Теперь я думаю, что все мужчины обманывают. И то, что князь Филаретов звал меня замуж, ничего не доказывает. Он мог обмануть меня впоследствии. Однако больше, чем он, никто для меня не делал.

— Не пора ли вам помириться?

— Я не против.

— Давай я устрою вам встречу, и вы поговорите.

Варвара закивала. На том распрощались до завтра.

Но князь остался в Калуге почти на неделю. Это обрадовало бы Лену, если бы не тот факт, что Иван Крючков уехал закупать какие-то стройматериалы, а «сестренка» заболела. Да еще ветрянкой. И навещать ее было опасно. В итоге маялась Елена в усадьбе одна, развлекаясь только чтением.

Первым вернулся отец. Затем Иван. Наконец, Варвара.

Никаких следов от сыпи на ее коже не осталось. Она прекрасно выглядела и пребывала в чудесном настроении. Сначала Елена хотела устроить ужин и встретиться втроем, потом решила, что только помешает, и устранилась.

Князь Филаретов остался с Варварой наедине в каминной зале. О чем они разговаривали, неизвестно, результат очевиден — эти двое забыли все старые обиды.

Дальше — больше. Иван Федорович снова открыл школу для местной детворы, а для семьи «сестренки» начал строить дом.

Поскольку к этому был привлечен и Крючков, то видеться Лена с ним стала меньше.

Как-то она сидела в библиотеке, читала. В дверь, которую княжна запирала, постучали.

— Кто? — крикнула она.

— Катерина, — отрекомендовалась визитерша.

Елена была удивлена. Кухарка крайне редко обращалась к молодой госпоже, а «нечистые» участки дома всегда стороной обходила.

Открыв дверь, девушка впустила бывшую любовницу отца в библиотеку.

На лицо она все еще оставалась красивой. И кожа ее светилась, как у молодой. Только лишний вес все портил да поседевшие волосы, что выбивались из-под платка.

— Простите меня, Елена Ивановна, — сказала Катерина и сложила руки в молитвенном жесте.

— За что?

— За все.

— Не поздновато?

— Если вы о наших с Иван Федоровичем отношениях, то да… Но я не думаю, что делала плохо вам. Мужчине без женской ласки худо. Я давала ее.

— Безвозмездно? — хмыкнула Лена.

— А? — значения этого слова Катерина не знала.

— Просто так?

— Можно и так сказать.

— Он помогал вам!

— Сыновей пристроил в ремесленное. Кое-какую волю мне дал тут, в усадьбе. И все.

— Мало вам?

— Благодарна и этому.

— Тогда к чему этот разговор?

— Глаза раскрыть хочу вам. Показать, какую змеюку пригрели.

— Это ты о Варваре?

— О ком же еще? Я Ивану Федоровичу верой и правдой… — Голос Катерины сорвался. — И не изменяла. А она хвостом крутит, хитрит… А он ей школу открыл да дом строить начал?

— Зависть — дурное чувство, Катерина, — с укором проговорила княжна.

— Я, может, и не святая, но и не подлая. У кого хотите спросите, наговаривала ли я на кого, строила козни? Любой ответит: нет. И заговорила с вами о Варваре не потому, что завидую и хочу отомстить за то, что она того добилась, что у меня не вышло. Мой век прошел. Я Ивану Федоровичу благодарна за то, что не выгоняет и жалованье исправно платит.

— Тогда хватит вокруг да около ходить. Говори, что хотела.

— Глаза открыть вам. Замуж Варвара за князя согласилась выйти. Вам не говорят об этом, боятся, что опять сорветесь и умчитесь куда-нибудь.

— Нет, Катерина, ты ошибаешься. — Вспомнилась ночь после бала. — Иван Федорович предлагал Варе замужество, да отказала она ему.

— Просватана она. Дом для родителей строится почему, думаете? Батя Варьки тоже не дурак, не хочет продешевить. Жених, конечно, барин, но стар, как пень трухлявый. Вот-вот преставится, а денежки все доченьке. Вам то есть. Конечно, вдовице тоже что-то перепадет, но надо подстраховаться. Поэтому сейчас дом и строится. Не просто добротный — богатый. Но и это еще не все…

Елена сложила руки на груди крестом. Закрылась. Она все еще думала, что бывшая фаворитка наговаривает на настоящую. Была уверена, что избавилась от нее, когда Варвара уехала в Калугу, но вот она снова тут, и ей строят дом.

— Шашни у нее, — понизив голос, проговорила Катерина. — С молодым мужиком.

— И как же его зовут? — Думала услышать «Андрей», но была ошарашена ответом:

— Ванька.

— Что за Ванька?

— Крючков. Наш на все руки мастер.

— Какая глупость! — нервно рассмеялась Лена.

— Все в Васильках знают, что полюбовники они. Как познакомились, не знаю. Но когда барин в Калуге неделю находился, они вместе были.

— Варвара ветрянкой болела тогда.

— Врала она вам. Чтобы не отлипать от своего хахаля. А потом вы ужин устроили ей и отцу своему, там они и сговорились. Я точно знаю — подслушивала. Варвара сказала Ивану Федоровичу, что горько пожалела о том, что когда-то ему отказала. Потому что достойнее мужчины не встретила еще. И если бы могла все исправить, то… — Катерина в сердцах махнула рукой. — Наплела в общем с три короба. А этот старый дурак… Ой, простите, что я так о батюшке вашем… Но дурак же и есть. Поверил девице, которая год в городе хвостом крутила, потом вернулась с поджатым и все равно не угомонилась…

Лена верить не хотела, но факты — вещь упрямая. После тяжелой болезни как-то уж очень быстро «сестренка» восстановилась. А Иван не привез никаких стройматериалов из своей поездки. Это что касается их. Теперь папа. С чего бы ему так тратиться на девушку, что его отвергла?

— Думайте, взвешивайте, — услышала Лена голос кухарки. — А лучше — наблюдайте. Я не обманываю. Все так, как говорю.

И ушла, оставив Лену наедине со своими думами.

У Варвары совершенно точно было что-то с Крючковым. Как и с князем Филаретовым. В усадьбе она стала частым гостем. И всегда Иван Федорович посылал за ней коляску. Потом уводил на прогулку в парк. Дочь тоже звал, но, если она отказывалась, радовался, как мальчишка. Князь воспрял духом, посвежел. Тогда как Иван Крючков осунулся. Работал много, а после, наверное, кувыркался с Варварой. От Елены он держался на расстоянии. От их дружбы и следа не осталось. Да и Варвара избегала разговоров по душам. Совпадения? Возможно. Но не слишком ли их много?

Лена привыкла многое держать в себе. Даже когда у нее была «сестренка», она не все ей рассказывала. Теперь же она еще больше замкнулась. Изливала душу дневнику. Но после того как отец сознался в том, что почитывает его, Елена перестала оставлять его без присмотра. Всегда таскала с собой. Даже котомку для него сшила. А когда спала, прятала под подушку. Чистых страниц оставалось немного, и Лена думала сжечь исписанную тетрадь перед тем, как завести новую. Зачем она ей? Перечитывать дневник она вряд ли будет. Что в нем? Больше слезы.

Как-то она сидела в библиотеке, листала «Приключения Гулливера». Книгу, что свела ее с Иваном: она все еще его любила. И цеплялась за надежду. Что, если все неправда? Нет у него отношений с Варварой. Тогда ее это волновало больше, чем предстоящая (гипотетическая) свадьба с Иваном Федоровичем.

А строительство дома меж тем шло полным ходом. Если Катерина не обманула и «калым» за невесту — это богатый дом, то князь торопился поскорее его возвести, чтобы заполучить в жены Варю.

Сколько раз Елена порывалась задать прямой вопрос, но себя одергивала. Она всегда была очень деликатной. А с недавних пор еще и не верила никому. Ее окружают одни лгуны…

Или нет?

Измучив себя сомнениями, княжна вышла через потайной ход из дома и направилась к Василькам.

Дошла до деревни быстро, потому что шагала торопливо. И сразу к стройке. Дом на самом деле обещал вырасти большим и красивым. Он уже до окон дошел. Строился он по проекту Ивана Крючкова. Тот как-то мельком показал чертежи Елене. Ей задумка понравилась. Правда, размаха не хватало, но не графскую усадьбу же возводили, а всего лишь деревенский дом.

Княжна не думала, что на стройке еще кто-то есть. Темно уже. Но почему-то ноги принесли ее сюда…

Ответ она получила уже в следующую секунду:

— А если он умрет, я все равно получу дом? — голос принадлежал Варваре.

— Нет, — ответил ей Иван. — Дарственную ты получишь на свадьбу.

— Значит, я могу избежать брачной ночи?

— Ты выходишь замуж за князя. Он аннулирует брак, если сделаешь что-то не по его, и все у тебя отберет. И хорошо, если жестче не накажет.

— Иван Федорович не такой.

— Да ну? Не ты ли рассказывала, как он тебя силой взять хотел?

— Я не смогу с ним…

— Он старый. Потискает и все. Потерпишь.

— Тебе легко говорить, не тебе же подставлять тело под его слюнявые поцелуи… Я еле терплю, когда он к моей руке припадает.

— Тебя никто не заставлял идти на это. Сама так решила.

— Знаю. Но от этого не легче.

Елена пошла на голоса и заглянула в оконный проем.

Иван и Варвара стояли друг напротив друга. Но, судя по растрепанным волосам обоих, между ними уже что-то произошло.

— Ты всегда хотел отомстить Филаретовым, — выдала «сестренка». — Почему не сделал этого?

— Собирался, и ты это знаешь. Хотел соблазнить Лену и попытаться что-то поиметь с нее, а потом бросить, но… Я не смог. Она хорошая, чистая девушка.

— И влюблена в тебя.

— Знаю. Поэтому держусь подальше.

— Но, если она узнает о нас, ее сердце будет разбито.

— Я ничего ей не обещал, — пожал своими мощными плечами Иван. — И все равно мне будет очень не по себе, если она узнает.

— Это рано или поздно произойдет. Ведь мы будем встречаться и после моей свадьбы.

— Но тайно, так ведь?

— А я думала, мы собираемся разбить сердце графу Филаретову. Ты отомстишь за деда. Я после его смерти получу наследство. И мы прекрасно заживем.

— У Ивана Федоровича есть дочь. Ей все достанется. Даже твой отец это понимает.

— Значит, придется с ней разобраться до свадьбы. Чтобы наверняка.

— В каком это смысле?

— Ее всего-то нужно увезти подальше от этих мест и оставить на недельку-другую. Знаю, ты не веришь в наши предания, но я была свидетелем того, как она умирала непонятно отчего, находясь всего лишь в Калуге. Позови ее с собой, она помчится. И через две недели княжны не станет.

— Ты же не серьезно?

— Конечно, нет, — притворно улыбнулась Варя. — Но ты сам не хотел ее обижать.

— А убивать тем более.

— Так женись на ней! — сменила тон «сестренка». Она разозлилась. — Когда князь преставится. Ленка выскочит за тебя. Она только об этом и мечтает.

— С радостью бы. Но сердцу не прикажешь… Я тебя полюбил. С первого взгляда.

— А я тебя, — выдохнула Варвара и подалась к нему.

Молодые люди начали целоваться, а Елена убежала.

Она неслась с такой скоростью, как будто за ней гнались черти.

У колодца ее вырвало. Елена зачерпнула в ведре горсть воды, прополоскала рот.

— Княжна Филаретова? — услышала она грудной женский голос.

Обернулась. За ее спиной стояла седоватая брюнетка в шинели. Простоволосыми в Васильках не ходили, как и в мужской одежде.

— Вы кто?

— Как меня только не называют, — туманно ответила незнакомка.

«Сумасшедшей, наверное», — подумала Лена.

— Нет, я в своем уме, — будто прочитала ее мысли брюнетка. — Деревенские ведьмой кличут меня.

— Так вы та самая…?

— Что тебя из лап смерти вырвала? Точно так. Я.

— Отец не врал?

— Нет. Он действительно приглашал меня для обряда. Я сделала что могла, и ты все еще жива. Чему я удивлена. Век все равно короткий у тебя. — Ведьма отодвинула Елену, чтобы к колодцу подойти. Воды ей нужно было набрать. — Папка не пускает тебя никуда, молодец. Поэтому еще здравствуешь. Но защиты на тебе уже нет. Сама остерегайся.

Женщина начала опускать ведро. Ей было уже лет шестьдесят, но выглядела она моложаво. Если бы не седина, дать можно сорок пять. Красивая. Опять же если волосы прибрать и переодеть. Но ведьма, как говорили, в лесу жила, а шинель солдатская прекрасно грела.

— А вы порчу навести можете? — выпалила Лена.

— Не занимаюсь я этим.

— Я хорошо заплачу.

— Деньги меня мало волнуют.

— Тогда что?

— Колечко твое нравится, — и указала на безымянный палец. Губа не дура у этой лесной ведьмы! Кольцо из золота и в нем сапфир. — Отдашь — наведу. Только скажи, что сделала тебе эта женщина… Это же…?

— Да, не мужчина.

— Любимого увела?

— Если бы все было так просто. Скажу так, она хочет причинить боль не только мне, но и отцу.

— Не Варвара ли? — Лена кивнула. — Ходят слухи по деревне. Я не слушаю, но все равно доносятся. Так что, кольцо в качестве оплаты отдашь?

Елена сняла его с пальца и протянула ведьме.

— На смерть не делаю, сразу говорю, — предупредила та.

— Пусть живет и страдает.

— Договорились. — И подала руку. Княжна пожала ее… Костлявую и холодную, похожую на отрубленную куриную лапу… Передернулась. — А теперь иди домой. Нечего тут шастать…

Лена не пошла, побежала.

Укрылась в своей любимой библиотеке, упала на диван и зарыдала. Дневник, который она раскрыла, чтобы поделиться с ним своей бедой, чуть слезами не залила. Но вовремя убрала.

Выплакавшись, взялась за записи. Делала она их карандашом, и грифель дважды сломала, а одну из страниц продырявила.

Выплеснув все, что накопилось, Лена поняла, что осталась у нее одна страница.

На ней она напишет завтра: «Я сходила к отцу и все ему рассказала. Потом собрала вещи и уехала из имения. Если мне суждено умереть, значит, так тому и быть…».

Княжна убрала дневник в котомку, с которой не расставалась, собралась подняться к себе в спальню, выпить успокоительной настойки из травок и попытаться уснуть, но тут увидела, как стена отходит и из темноты выныривает Варвара.

Нет, выпрыгивает, как черт из табакерки…

Глаза «сестренок» встретились.

Лена поняла, что Варя знает, что она знает.

— О чем ты разговаривала с ведьмой? — спросила она. — Я видела тебя с ней у колодца.

— Не твое дело.

— Ты отдала ей кольцо… За что?

— Поблагодарила за спасение своей жизни.

— Врешь.

— Но не так много, как ты… — Слезы снова полились. — Как ты могла так… с нами? Мы же тебя любили… И я, и папа.

— И я вас. До поры. Пока не поняла, что я всего лишь ваша игрушка. Он лапал меня втихаря, а ты обращалась со мной как с куклой. Обычные тебе надоели, и ты завела себе живую. Ее тоже можно наряжать, сажать за стол для чаепитий, учить грамоте. Но едва надоест, убирать в коробку.

— Я считала тебя сестрой.

— Себе хотя бы не ври. Мне всегда указывали на свое место. В том числе ты… — Варвара прошла в библиотеку, но не села. Смотрела на Лену сверху вниз. — Когда мне на балу присутствовать разрешили, я чуть от счастья не умерла. Но оказалось, все было сделано для того, чтобы меня соблазнить.

— Я из-за тебя из дома убежала! — сорвалась на крик Лена.

— Ради себя. А меня с собой потащила, потому что одна ты ни на что не способна.

— Неблагодарная ты…

— Я жизнь твою спасла. А ты со мной побрякушками расплатилась.

— Отдала все, что имела. И не побрякушки. Драгоценности. Причем фамильные.

— Думаешь, надолго мне вырученных от их продажи денег хватило? Через полгода кончились.

— Даже не верится, что ты такая, — прошептала княжна. — Я тебя совсем другой видела — доброй, преданной, чистой.

— Я себя тоже. Поэтому и не замечала очевидного. Не случилось бы со мной ужасное, и я совсем по-другому на все посмотрела.

— Тебя обманул мужчина, но такое бывает.

— Если бы он всего лишь меня соблазнил и бросил, ладно. Но я забеременела. Пришлось идти к бабке, чтобы избавиться от плода. Она занесла мне инфекцию, и я оказалась на грани жизни и смерти. Вот тогда и поняла, что никто обо мне не позаботится кроме меня самой.

— Если бы ты написала, что больна…

— Ты бы мне посочувствовала. В письме. И может быть, вложила в него небольшую купюру… — Варвара покачала головой. — Ох уж эти твои письма ни о чем. А разговоры? Сплошные глупости, которые я столько лет выслушивала… Ты, Елена, дура. Вместо того чтобы выйти замуж, сидишь тут, как привидение, пишешь, читаешь, мечтаешь о принцах, которые оказываются конюхами и разнорабочими. Что удивленно смотришь? Думаешь, я не знала, что ты без ума от Филарета?

— И как ты не соблазнила его? Тебе же хочется все мое заграбастать. Сейчас я вспоминаю, что всегда так было. Ты выпрашивала у меня любимые игрушки, платки, сладости… Я принесу эклер тебе и себе. Ты свой слопаешь и на меня голодными глазами смотришь. Я отдаю, лишь укусив.

— Объедками делилась, молодец, — ехидно проговорила Варвара. — Но Ивана я люблю. И мы с ним пара. А ты нет.

— А отец мой кто тебе? Дойная корова?

— Мой будущий муж.

— Вот фигу тебе! — И, вскочив, сунула ей в лицо дулю. Увидела бы это французская гувернантка, в обморок бы упала. Княжна, и творит такое. — Я сейчас же пойду к отцу и все ему расскажу о тебе.

— Он не поверит. Все знают, что ты немного тронутая. В том числе он. И что привидений видишь. Сама этот слух распространила.

— Посмотрим.

Елена решительно направилась к двери, но Варвара бросилась наперерез и закрыла ее собой.

— Пошла прочь, — процедила княжна.

— Ты приказываешь мне, «сестренка»? — хмыкнула Варя.

— Ты в моем доме. Так что да. Вон!

Она медленно качнула головой.

— Это смешно. Ты никак не сможешь помешать мне поговорить с отцом. Даже если до утра простоишь, меня все равно хватятся, придут сюда… И выпустят.

— А если нет? — Глаза ее сверкнули желтым. Хотя были серого цвета.

— Я не понимаю тебя… — Елена по-настоящему испугалась.

— Твоя смерть многое бы упростила. Если тебя не станет, я превращусь в единственную наследницу.

Княжна сначала просто отступила. Затем начала пятиться.

— Ты же меня не убьешь?

— Не хотела. Но ты можешь помешать всем моим планам.

— Даже если папа не женится на тебе, ты останешься с Иваном. Вы же любите друг друга.

— С милым рай в шалаше я строить не собираюсь. Мне нужны и чувства, и достаток. А если твой отец поверит в то, что я сплю с Крючковым, он погонит и меня, и его. И останемся мы у разбитого корыта. Ванька отправится на заработки да сгинет где-нибудь. А я буду влачить жалкое существование, учить детей грамоте в поселковой школе. Еще и, не дай бог, выйду замуж за продавца из мучной лавки Андрейку…

— Пусть так. Но ты будешь жить без греха.

— Я отсрочила твою смерть на долгие годы. Если кто-то и имеет право оборвать твою жизнь, то это я.

И все же она никак не могла решиться сделать это.

Как будто ждала, что Лена скажет: «Я все тебе прощаю, живите дружно и счастливо втроем, я не буду мешать». Но княжна не собиралась прощать той, кого считала сестрой, предательства. Она выведет ее на чистую воду. И почему-то не верила в то, что Варвара причинит ей зло. Кто хочет убить, делает это без разговоров.

Дойдя до развернутой на сто восемьдесят градусов стены, Лена нырнула в проход и нажала на кирпич, закрывающий его. Она хотела убежать и поднять крик на улице. В сторожке услышат ее «Помогите!».

На бегу княжна выхватила дневник, сцапала карандаш и на последней странице накарябала: «Если я умерла, меня убила Варвара!»

Тут же она почувствовала дыхание за своей спиной. «Сестренка» нагнала ее. Схватила сзади за шею.

Из последних сил Елена швырнула дневник подальше и сделала попытку освободиться, но…

Не смогла.

Княжну хватились ближе к обеду. Она редко на завтрак спускалась. Но любила попить чаю или кофе в кровати. С эклерами, а если не было их, то с пышками и крыжовенным вареньем. Но вот одиннадцать уже, а она все не просит любимых лакомств и напитков.

Горничная заглянула в спальню, но кровать княжны даже не разобрана. Доложила об этом домоправительнице Ириаде. Та велела всей прислуге Елену Ивановну искать. Естественно, начали с библиотеки.

Дверь заперта изнутри. Стучали, стучали, никакого ответа. Пришлось ломать…

Филарет своим мощным плечом выбил замок.

Нашлась княжна именно там, в библиотеке. Висела у потолка, вздернутая. Вокруг шеи веревка. Под телом стул, упавший набок.

— Призраки забрали-таки невинную душу, — всхлипнула Ириада.

Она стала очень пугливой и суеверной. И свои возрастные болячки объясняла тем, что живет в нечистом месте. Но и уйти с работы не могла. Привыкла к дому, хозяину, да и денег на старость не скопила, профукала все. Было у нее две страсти: морфий, но уже в прошлом, да покер.

— Не они довели девчонку до петли, — не согласилась с ней кухарка. — И все мы знаем, кто…

— Ведьма, — выдохнула горничная и перекрестилась.

Катерина и хотела бы закончить свою мысль, да прикусила язык. Что ей, больше всех надо?

— Кто хозяину сообщит…? — обратился ко всем Филарет. Но посмотрел на Ириаду.

— Только не я, — замотала своей маленькой головенкой, увенчанной жидким пучком, та. — Пусть Катерина. Она ему не чужая…

— Э, нет.

Кухарка не собиралась приносить хозяину дурные новости. И так в немилости.

— Что нужно сообщить Ивану Федоровичу? — услышала она за спиной голос Варвары…

Этой змеи подколодной, доведшей бедную девочку до самоубийства. Да, Катерина, конечно, тоже виновата. Не нужно ей было ничего рассказывать княжне, но она же хотела как лучше…

Прислуга расступилась, давая приживалке графа, а с недавних пор его невесте (об этом знала только бывшая фаворитка и никому не рассказывала) обозреть помещение. Та переступила порог библиотеки и, увидев висельницу, истошно закричала. После чего бросилась к ней, схватила за ноги и начала дергать.

— Что вы стоите? — возмущалась она. — Помогите! Что, если еще можно спасти?

— Ты ей сейчас голову оторвешь, дура, — ругнулся Филарет и оттащил Варвару от трупа. — Не видишь, она окоченела уже? Иди за графом.

— Сними ее. Он не должен видеть…

— Ты мне не указ. Граф скажет — сниму.

— Как дверь ломать, он первый.

— Сломал — починю. Иди.

Филарет не любил Варвару, как многие в доме. Слишком она нос задирала. Кроткой, скромной и благодарной только перед хозяевами себя показывала. А на остальных сверху вниз смотрела. Катерину саму некоторое время назад обвиняли в этом, но та уже об этом забыла.

Но Варвара не думала слушать его. Она осела на пол и забилась в истерике. Самой настоящей, непоказной.

Ей стало невероятно страшно. Вчера она действовала хладнокровно. Убив Елену, она выволокла ее из хода и без чьей-то помощи подвесила тело к потолочной балке.

Да, княжна за последний год исхудала и весила кило сорок пять, но и Варвара не была богатыршей. И все же ей удалось инсценировать самоповешение. Не хватало только предсмертной записки.

Зная, что Елена ведет дневник, Варя стала искать его, чтобы вырвать какую-нибудь страницу, где княжна особенно истерично изливает свою душу, и дописать прощальную строку, но он как в воду канул.

Пришлось взять книгу, которую читала Елена на тот момент, и написать на титульном листе: «Простите… Прощайте!» Поскольку грамоте Варвару учила именно она, та имела похожий почерк.

Уронив стул под телом, она покинула особняк через подземный ход.

Остаток ночи почти не спала. Проваливалась в забытье и только. В усадьбу не шла.

Ждала, когда до Васильков дойдет весть о самоубийстве княжны. Если бы ее обнаружили, тут же в деревню пулей помчался бы кто-нибудь из дворовых мальчишек. Но нет…

И она двинулась в усадьбу. Шла, тряслась. Но собралась, когда вошла в библиотеку. Постаралась вырвать Елену из петли, потому что ей показалось, что она ненатурально висит…

И вот расквасилась.

Граф Филаретов прибыл к месту смерти дочери через минуту. Без зова. Как и Варвара, схватил ее за ноги, стал выдирать из петли. Что было дальше, она не знала. Потеряла сознание от нервотрепки…

Похоронили княжну. В белом, как невесту-девственницу. Поп не стал отпевать — самоубийство смертный грех.

Катерина жалела ее. Оплакивала. Но не так, как отец. Тот как будто воздуха лишился. Задыхаться начал, хотя до этого проблем с легкими у него не было. Невеста вроде бы поддерживала. По крайней мере, со стороны так казалось. Иван Федорович был окружен вниманием Варвары. Она что-то нашептывала ему, оглаживая ссохшиеся плечи.

На девятый день, когда поминали, Иван Федорович напился. Он был к спиртному равнодушен и редкий раз к рюмке прикладывался. А тут одну за одной в себя вливал и все повторял: «Это я виноват…».

— Нет, не вы, — выкрикнула Варвара, услышав эту фразу в двадцатый, пожалуй, раз.

Катерина вздрогнула. Как говорят, на воре и шапка горит, а она чувствовала свою вину…

— Я не говорила вам раньше, но Елена с ведьмой встречалась накануне своей смерти. У колодца. Не знаю, о чем они говорили, не слышала, но видела, как она сняла с пальца кольцо и ей отдала. А потом убежала…

Иван Федорович махнул еще стопку водки, после чего сказал:

— Да, это все она…

Перекладывать ответственность на кого-то — это так привычно и удобно. Катя сделала так же. И князь ухватился за мысль о том, что его дочь подверглась какому-то колдовскому воздействию, поэтому и вздернулась.

Филаретов встал из-за стола и пошел к выходу.

— Куда вы? — крикнула вслед Варвара.

«Жених» только отмахнулся от нее. И шел на удивление уверенно. Уже лет пятнадцать так не ходил. Будто и не хромал даже.

Все решили, что он к себе. Хочет спать лечь, потому что перебрал. Но когда через четверть часа прибежал Филарет и сообщил, что хозяин велел седлать коня, на которого взобрался и ускакал, все поразились.

Иван Федорович давно верхом не ездил. Даже на смирных лошадках. А тут молодого скакуна по кличке Шах оседлал. И пустил его в галоп.

Варвара всполошилась. Начала кричать на Филарета, ругаться, что он раньше не пришел. Наверное, побоялась, что упадет барин с коня, шею свернет и ее дом не достроится.

Конюх ее послал крепким матом. Зря, конечно. Если Варвара все же выйдет замуж за князя, отомстит за непочтительное к себе отношение.

Только Катерина уже сомневалась в том, что свадьбе быть. Ивану Федоровичу ни до чего стало. Он Варю при себе держал только потому, что с ней были связаны многие воспоминания о дочери.

Часа через полтора в усадьбу прибежал внук Катерины, Митька. Один из ее сыновей вернулся в Васильки с женой и двумя детками. В городе не прижился. Но и в деревне себя не нашел. Пить много стал. Буянить. Погиб в драке. Вдова его с дочкой из Васильков уехала. А Митька с Катериной остался. Любил ее больше родителей.

— Баба, баба, барин ведьму загубил! — закричал мальчик, бросившись к Катерине и ткнувшись своей чумазой мордашкой ей в живот.

— Как так? — Внук любил преувеличивать. А иной раз и откровенные байки травить.

— Схватил ее за косы и давай таскать.

— Это ничего. — Катерина потрепала мальчишку по спине. — Поругались, помирятся…

— Как же они помирятся, бабань? — Митя поднял на нее глаза. — Коль барин ведьму в колодец скинул?

— Опять выдумываешь?

Мальчик тряхнул головой.

— Она там осталась… На дне. И только я это видел. Что делать, баб?

Катерина, все еще думая, что внук выдумывает, отправилась с ним в Васильки. Но все оказалось правдой. Ведьму нашли в колодце.

О том, как она в него упала, вся деревня узнала — Митя растрепал. Но князя за убийство не посадили. Он вообще не понес никакого наказания. Свидетелем его деяния был только мальчишка-несмышленыш. Что с него взять? А вот с князя Филаретова есть что. Откупился от полиции, причем не так и дорого… Как и от невесты.

Достроил дом и подарил. Лишь бы отстала. Никого и ничего Иван Федорович не хотел, разве что покоя. Но его за деньги не купишь. Поэтому маялся князь долго, пока пулю в лоб себе не пустил. Избавил он себя таким образом не только от тоски по дочке и угрызений совести, но и от участи, постигшей таких же помещиков, как он. Через месяц после кончины князя власть перешла к рабочим и крестьянам, и господа лишились всего.

Катерина, оставшаяся при хозяине до его последних дней, слышала от него жалобы на то, что является ему Леночка в своих погребальных одеждах. Но сама она ни с какими призраками не сталкивалась. Хотя слышала о них от многих.

Судьба же Варвары сложилась вполне хорошо. Да, граф не сделал ее своею женой. И любовник Крючков бросил. Он тоже смерть княжны переживал. Почему, Катерина не знала. Не из-за того же, что она книжки ему давала из личной библиотеки?

Но когда дом для Варвары построился, Ванька уехал не только из Васильков, вообще из их мест. Вернулся в село уже в тридцатые годы, но Катерина не застала этого, умерла. А брошенная сразу двумя мужчинами Варя не растерялась. Вышла замуж за парня по имени Андрей. Он звезд с неба не хватал, был и собою так себе и не умел ничего — разве мукой в розницу торговать, зато любил свою супругу и был ей верен. Жаль умер довольно молодым.

Овдовев, Варвара больше счастья женского не нашла. Но жизнь прожила долгую. Не знала она, что ведьма, убитая князем Филаретовым, выполнила обещание, данное его дочке. Порчу навела на нее и на весь бабий род вплоть до пятого колена.

Глава 3

Первый раз Сема проснулся с петухами. Кукарекали так громко, что пришлось закрыть окно. Как ни странно, старые окна отлично справлялись с шумоизляцией. Не хуже немецких стеклопакетов. И Ткачев смог снова нырнуть под теплое одеяло уютного сна. Из-под него так не хотелось выбираться, но пришлось…

— Да хватит дрыхнуть, елки-палки! — услышал он рык над своим ухом. А затем почувствовал прикосновение к своему плечу. Да не ласковое — Сему трясли.

Он открыл глаза и увидел Виталю.

— Вставай, труба зовет, как говорили наши отцы, отдыхающие в детстве в пионерских лагерях.

— Встаю… — И снова закрыл глаза.

— Я тебя сейчас водой оболью!

— Отстань от меня, Виталя. Я только уснул.

— И чего ж ты делал до утра? Скоро полдень.

Ткачев резко сел.

— Сколько времени, говоришь?

— Одиннадцать двадцать.

— Не может быть.

Пименов сунул ему под нос часы. Они показывали семнадцать минут двенадцатого. Ничего себе поспал!

— А ты чего тут? — спросил Семен, выбираясь из кровати. — Говорил, скоро не ждите.

— Срам прикрой, — посоветовал Виталя. Вспомнив, что лег голым, потому что чистого белья не было, Ткачев ойкнул и завернулся в простыню. — Тут остаться решил до похорон. То есть на сутки еще.

— Разве не тебе их нужно организовывать?

— У бати новая семья, как ты знаешь. Леди Хелен всем рулит. Хотя какая она…? Бледи обычная. Отец с ней на Ибице познакомился. Она тусила там, он телок клеил. Снял, как думаю, на ночку, а оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Хелен умная и, что удивительно, страшная. Знаешь этих англичанок с бледной кожей и выдающейся челюстью? Вот она такая.

— Кира Найтли и Сигурни Увивер как раз такие. Но мне кажется, они очень даже…

— А мне нет. Но дело не в этом. Хелен — настоящая акула. Она не просто собирается захапать все движимое и недвижимое моего отца, но и те деньги, что он мне перевел намедни, отобрать. Мне об этом отцовский помощник сказал, Камиль.

— Тот самый, что был пятнадцать лет назад?

— Да. При нем остался. Камиль, пожалуй, единственный, кого мой отец не просрал со временем. Вас, нас с матерью… Прислугу, тренеров, охранников — всех растерял. Только Камиля оставил. Я, грешным делом, думал, что у него с папашей какие-то шашни. Не зря он мне «Горбатую гору» показывал. И «Вход и выход». Короче, фильмы на гейскую тему. Но потом решил, что у хитрого татарина есть что-то на моего батю. Узнать все равно не выйдет, поэтому больше не гадаю. Итог: Камиль — доверенное лицо Сергея Сергеевича Пименова по сей день. И он сейчас в Калуге. Там-то мы и пересеклись.

— А что с Горынычем будет? На него убийства повесят?

— Что значит «повесят»?

— Ты сам понимаешь, на что я намекаю.

— Нет.

— Ему же явно подбросили и кошелек, и амулет дурачка деревенского.

— Этого я не знаю.

— То есть это не ты сделал?

Виталя тяжело посмотрел на Семена. У него снова были красные глаза. Но в кои веки не с перепоя. Он просто мало спал или… Много плакал?

— Я тебе сейчас плюну в морду, Ткачев, — процедил он. — Думаешь, я грохнул отца, а потом стал перекладывать вину на другого?

— Посещала меня эта мысль, — не стал юлить тот.

— Отмети ее. Я хоть и ненавидел папашку временами, но убивать бы его не стал. Иначе сделал бы это, когда он маму бросил ради какой-то малолетней английской давалки.

— Сколько ты получил от него в последний раз?

— Прилично.

— Конкретнее.

— Сумма семизначная.

— В долларовом эквиваленте?

— Да.

— Тогда трать ее, пока малолетняя английская давалка не отобрала.

— Камиль помог перевести деньги в офшор. За что получит десять процентов комиссионных. На счету мы оставили копейки. И пусть леди-бледи Хелен ими подавится.

— Тратить миллионы на усадьбу Филаретова ты больше не планируешь?

— Нет. Я только сейчас понял, каким глупцом был, когда задумывал проект. Он же нерентабельный! При самом хорошем раскладе я всего лишь отбил бы деньги. И то не факт. Но о каких прибылях речь? Да, буржуины валом повалили бы сразу после открытия, но через год перестали бы ездить. В моде эксклюзив. А когда пара сотен человек смоталась в дом с привидениями, то он уже не в тренде.

— Но ты же еще на старости лет собирался перебраться в эти края, — припомнил Семен.

Он натянул на себя несвежие, но проветрившиеся за ночь трусы, затем джинсы.

— Какое-то помутнение было у меня… — Виталя плюхнулся на кровать, которую Семен освободил. — Жить в глуши? Это же не мое совсем! Что мне делать тут? Спиваться? Так я могу этим заняться в Москве или на той же Ибице, где мой покойный папаша умудрился найти себе жену. Там по-любому это делать веселее.

— А с Еленой что думаешь делать? Лолошей то есть?

— Оставаться друзьями. Она хорошая баба. Поэтому не хочется ей пудрить мозги. Не выйдет у нас ничего.

— Кстати, где она?

— Не видел, не знаю.

— А остальные?

— Никого нет. Ты один в доме. Вот я тебя и разбудил.

— Странно, — пробормотал Сема и вместе с Пименовым вышел в кухню.

Там тишина. На столе пустота. Даже сахарница исчезла.

Но мух это не остановило. Летали тучами по помещению, невзирая на то, что в нем нечем полакомиться.

«Дихлофос купить надо», — подумал Ткачев.

Затем открыл холодильник, чтобы найти в нем приятную для питья жидкость. Но увы. Ни сока, ни кваса, ни обычной минералки. Последней он был бы особенно рад.

— Ты что, не привез продуктов? — недовольно поинтересовался Сема.

— Нет. Было как-то не до этого. Но деньги с банкомата снял. Тут всем затаримся.

В принципе в деревне можно было купить любую еду. Овощи, консервированные закуски, зелень, хлеб (многие хозяйки сами пекли), молоко, творог, десерты. Свинину, курятину, крольчатину, говядину. Напитки на любой вкус: соки, компоты, квас, вино, самогон. И все же Ткачев больше доверял магазинным продуктам.

— У тебя хотя бы есть что попить? — спросил Ткачев.

Вода, что стояла в графине, не вызвала желания опрокинуть ее в себя.

— Неа. Всю по дороге выдул. Иди к крану. — Тот находился в огороде.

Вода, что лилась из него, предназначалась и для поливки, и для бытового потребления. В кипяченом виде Сема ее пил, но вот так… из-под крана… Нет уж, увольте.

Тут за окном раздался звук, который раздражал по мере приближения. Сначала это был просто треск, на который можно было не обращать особого внимания, но вскоре он усилился, оттенился повизгиванием, покашливанием и попукиванием, пока не превратился в какофонию.

Ткачев, вылив из чайника остатки воды, подошел с кружкой к окну, чтобы увидеть, как к дому подкатывает старый мотоцикл «Урал».

Сема думал, это тот, что привез Жеку в Васильки. Но нет. Этот был другого цвета- небесно-голубого, а не красного — и ехал так, будто развалится сейчас. Видимо, долго в гараже стоял, и его только завели.

— Это что у вас за летучий голландец? — спросил у сидящего за рулем Лехи Ткачев.

— Купили, — просто ответил тот.

— За сколько?

— Считай даром.

— А конкретнее?

— Жека выменял его на свою жилетку со значками. Там, оказывается, ценные были.

— И зачем вам этот драндулет?

— Я его переоборудую, будет круче «Теслы». Мы давно о своем транспорте думали. С тех пор как фургон разбили. А было это лет восемь назад. Надоело на попутках да общественном транспорте добираться до нужных мест. Я бы лучше опять фургон взял, но Жека влюбился в «Урал».

— Но на нем же только летом ездить можно.

— Я уже продумал стеклянную кабину для него. Говорю же, будет не хуже самого передового штатовского авто. А на базе советской техники еще и лучше получится. Тем более мы его задарма получили.

— Кто лоханулся?

— Почему сразу так…? — надул щеки Ляпин, выбравшийся из коляски без посторонней помощи. — Мотоцикл принадлежит Ивашкину Дмитрию Игнатьевичу. На нем его мама гоняла. А сам он не водит. Как и я.

— Где вы Ивашкина нашли? — поразился Ткачев.

— Мы к нему ездили с Лехой.

— На чем и зачем?

— Подвезли. Адрес узнали у прохожих — в селе все знают Ивашкина. А зачем — сам знаешь. Он знаток этих мест и потомок архитектора Крючкова. Мы все еще имеем интерес к усадьбе. Ее тайны не раскрыты, и они завораживают.

— И как? Помог Дмитрий Игнатьевич раскрыть их?

— Увы, нет. Зато мотоцикл свой, считай, подарил.

— Вот придурки, — услышал Сема за спиной голос Витали. — Угораздило же меня связаться с ними…

— А по мне, хорошие ребята, — не согласился с ним Ткачев. — Пусть и с чудинкой. — Затем крикнул «охотникам»: — Эй, пожрать, попить купили?

Те переглянулись и синхронно мотнули головами. Справа налево.

— Беру свои слова назад, — пробормотал Семен и вернулся в спальню, чтобы одеться. Похоже, ему придется в село ехать, чтобы затариться.

Когда он вышел из дома, «охотники за привидениями» все еще крутились возле «Урала». Жека скакал на одной ноге, как кузнечик, а Леха ходил и осматривал корпус.

— Вот умели же делать когда-то, — цокал языком он. — Если я на этом мотике въеду в современную «Хонду», ей кабзда придет, а «Урал» только поцарапается слегка.

— Ты ее не догонишь, — усмехнулся Виталя, стоявший поодаль. Старый мотоцикл его интересовал мало, больше своя тачка. Она вся была в пыли, и это ему не нравилось. — В поселке автомойка есть? — спросил он у Ткачева.

— Наверняка.

— А ты в Голыши сгоняй, — предложил Леха. — Там машину помой.

— Ты что, с ума сошел? — округлил глаза Женя. — Буржуи сами ничего не моют и не стирают. Им легче выкинуть и новое купить, — и со значением посмотрел на Ткачева.

Кинул, что называется, камешек в его огород.

Пименов отмахнулся от них и полез в багажник за тряпкой и баллончиком со стеклоочистителем. Решил хотя бы зеркала протереть да лобовое.

— Где твоя ненаглядная, Леха? — спросил он, начав развозить грязь по стеклу.

Раньше протиркой явно занимался водитель.

— Вика? По ягоды пошла.

— Опять за ведьмину избушку?

— За какую еще…?

— Она что, не показывала ее вам?

Жека встрепенулся и заковылял к Витале.

— Она что, сохранилась? — спросил он.

— Да. Я был в ней с Викой. Думал, она говорила.

— Я хочу на нее посмотреть.

— Я не найду ее в лесу. Жди Вику, она проводит.

— Леха, срочно звони ей, — выкрикнул Ляпин и захромал в сторону друга.

— Да она скоро вернется, куда торопиться?

— Мы должны попасть в ведьмину избушку. Немедленно!

К истерикам Жеки Алексей уже привык, поэтому спокойно достал телефон и набрал номер.

— Не абонент, — доложил он. — В лесу плохо ловит, сам понимаешь.

— Значит, сами будем искать. Тащи приборы.

— Что за спешка, не пойму? — нахмурился Леха.

— А я не могу объяснить.

И поковылял к дому.

— Он же тебе велел приборы тащить, — бросил Лехе Пименов.

Натирать окно ему надоело. Да и толку от его действий практически не было. Дворники и то лучше справились бы.

— За духами пошел.

— Что пахнут лилиями? — уточнил Семен.

Алексей кивнул и последовал за другом, неуклюже, но прытко взбирающимся на крыльцо.

— Не, все же они придурки, — хмыкнул Виталя. — Но забавные.

— Я в поселок собираюсь. Тебе что-нибудь зацепить?

— Вискаря. Но много не бери. А то завтра мне за руль.

— Лады.

— Слушай, а давай вместе съездим на моей? Я пока ее мою, ты по магазинам прошвырнешься.

— Хорошая идея.

Пименов швырнул в багажник тряпку и баллон со стеклоочистителем. Закрыл его и пригласил Ткачева в салон. Тот забрался в него. А Виталя немого замешкался. К подошве его ботинка прилипло раскисшее после дождя коровье дерьмо (не в него ли вчера вляпался Сергей Сергеевич?), и он взялся отчищать его палочкой.

— Эй, ты куда? — крикнул ему с крыльца Евгений. «Охотник за привидениями» потрясал в воздухе костылем — гневался. — Ты наш проводник. Никуда не уезжай.

— Я же сказал, что не найду избушку. В двух соснах заблужусь.

— Хорошо, что там растут березы.

— Нет, там, где ведьмина хижина, лес смешанный.

— Вот видишь, есть у тебя знания. Так что останься.

— Иди на фиг, — отмахнулся от него Виталя и взялся за дверную ручку.

— Для своего же блага, — выпалил Жека.

— Чего-чего?

Тут уже и Семе стало интересно. Он выбрался из джипа Пименова и выжидательно посмотрел на Ляпина.

— Ты хочешь, чтобы убийцу отца нашли? — обратился тот к Витале.

— Конечно.

— И мы оба знаем, что это не Горыныч. Я думал вначале, что ты.

— Но посмотрел мою ауру и понял, что она чистая?

— Не идиотничай. Ты же не Ткачев. — Второй камень в огород Семы. Скоро его закидают ими. — Если бы ты убил Сергея Сергеевича, то не тут сейчас прохлаждался, а суетился бы, искал адвоката, своих ментов, стряпал себе алиби, показательно скорбел и прочее. Ты же спокоен, как невиновный.

— Или как социопат, — буркнул себе под нос Сема.

Аргумент Ляпина был так себе. Но Виталю проняло:

— Ладно, я с вами. А Сема сгоняет в поселок.

— Не, я тоже присоединюсь. Мне интересно. На чем поедем?

— Моя тачка слишком габаритная. Твоя низкая. Ни та, ни та не пройдет. Придется на «Урале». Как раз четыре места.

Сема со скепсисом глянул на драндулет. Дотянет ли до леса, неся на себе четверых мужиков? Потом решил, что даже если нет, ничего страшного. Вернутся в Васильки пешком. А Жеку, как раненого солдата, лучший друг на себе поволочет.

— Леха, где ты там? — крикнул Ляпин, забравшийся к люльку.

Пристроив костыли, он обрызгал себя чудовищно пахнущими духами. Освежитель в туалете и то приятнее пахнет.

— Не могу решить, какой из приборов брать, — ответил он, выглянув в окно.

— Простейший. Для обнаружения электромагнитных излучений. Он засечет.

— Так бы сразу и сказал, — недовольно проворчал Леха и через пару минут вышел из дома не то с рацией, не то с тетрисом.

Ясно, что это был тот самый прибор обнаружения, но из чего его изготовил мастер на все руки Алексей, поди угадай.

Погрузились на «Урал», поехали. Мотоцикл уже не только покашливал и покряхтывал, он рычал, как смертельно раненный, но не сдающийся хищник.

— Ты прав, зверь-машина, — прокричал Ткачев в ухо Лехе.

Он за ним сидел. Самого пухлозадого посадили с краю, чтобы ягодицы свисали.

Достигнув тропы, что вела к усадьбе, они по указу Витали повернули налево. Погоняли по лесу минут десять, но хижины не нашли. Пришлось остановиться.

Виталя слез с мотоцикла, огляделся.

— Лес похож, — сказал он. — Но был валежник. За ним стояла избушка.

— Она не может быть далеко от деревни, правильно? — подал голос Сема. — Ведьма жила почти у околицы.

— Лес разросся, как сказала мне Вика. И поглотила ее.

А Леха тем временем включил свой прибор. Стал ходить с ним, направляя антенну, что выдвинул, то в одну сторону, то в другую сторону.

— Странно, — пробормотал он. — Ничего не показывает…

— Надо же, — как всегда, не удержался от язвительного возгласа Ткачев. Но его «охотники за привидениями» мимо ушей пропустили.

— А в доме Александровых бесновался. Поэтому я словам Тайры о проклятии до пятого колена верю.

— Я тоже, — поддакнул Ляпин и стал выбираться из люльки.

На сей раз у него не получилось сделать это самостоятельно. Пришлось Ткачеву ему помогать. И это оказалось пыткой. Поскольку воняло от Ляпина преотвратно, а еще он как-то отяжелел и стал совершенно неповоротливым.

Но выгрузились-таки.

Виталя и Леха слонялись туда-сюда. Один своим прибором вертел, второй пытался найти ориентиры.

— Нам туда, — сказал Ляпин, указав костылем направление. До этого несколько секунд постоял с закрытыми глазами. — И можно не заводить мотоцикл.

Он поковылял к раздвоенному дереву с огромным дуплом.

Сема, грешным делом, подумал, что у Жеки совсем крыша поехала и он собирается в него залезть. Но нет. Обошел дерево и углубился в заросли дикой рябины. Остальные последовали за ним.

Не прошли и двухсот метров, как увидели валежник.

— Мы же мимо проезжали несколько раз, — заметил Сема.

— Логова колдунов и ведьм всегда находились неподалеку от населенных пунктов, но их не всякий мог найти, — сказал ему на это Леха. — Все сказки, как русские народные, так и немецкие, английские, говорят об этом.

— А Вика говорила, что все в деревне знают, где хижина ведьмы, просто не суются, — вставил свои пять копеек Виталя.

— Васильки — мистическая деревня. Можно сказать, глобальное место силы.

— Как Диканька у Гоголя?

— Ты читал Гоголя? — поразился Сема.

— Кино смотрел с одноименным названием.

Сема возмущенно засопел:

— Вы же вчера мне говорили, что Васильки ничем от других деревень не отличаются?

— Издевались над тобой, дурилкой, — хихикнул Леха. И ведь Ткачев его считал абсолютно нормальным! Обидно-то как…

Тем временем они вышли к избушке. Она была не на курьих ножках, но такая же ветхая и кривая, как в фильмах Александра Роу — их отцы Пименова и Ткачева показывали пацанам в раннем детстве.

Ляпин на костылях опережал всех. Несся, оставляя за собой спутников и шлейф духов «Лилия».

В избушку он тоже ввалился первым.

За ним Виталя. И именно от него прозвучал первый возглас:

— Не может быть!

Сема и Леха воззрились на него. Тогда как Ляпин снова закрыл глаза и погрузился в себя.

— Тут все обжито было, — ответил на их немой вопрос Пименов. — Бельишко на постели, баночки с травками… А теперь ничего!

— Почему же? — возразил Сема. — Постель имеется. — И указал на ящики, составленные в форме параллелепипеда. — Брось на них матрас, будет кровать.

— Но он был. И тряпье какое-то. Типа простыня, наволочка, в которую что-то напихано. Табурет еще. И баночки.

— Вот ты к ним прицепился!

— А еще коробка с костями, камнями и еще какой-то хренью.

— Какой?

— Рунами, что ли? Я швырнул их, Вика посмотрела и сказала, что мне опасность грозит. Утром чуть в аварию не попал, кстати.

— Руны, — воскликнул Леха. — Я знаю, кто пользуется ими. — И в лицо другу Ляпину выдохнул: — Тайра!

— Да, но не только, — тот кивнул всем. — Пошли, я знаю, кто тут окапывался.

Глава 4

Лена находилась в полном смятении. Она терзалась уже несколько дней, но сегодня ее по-настоящему накрыло…

Что делать?

С жизнью своей… Что?

Было столько планов, но они разом рухнули.

Во-первых, она потеряла дом. Тот самый, что построил Иван Крючков. Не буквально, а духовно. Прочитав дневник княжны Филаретовой и послушав экстрасенса Тайру, которая оказалась не стопроцентной шарлатанкой, Елена поняла, что зря его спасала.

Как была права подружка Катюня, когда говорила: отдай его на растерзание банку, а на деньги, что выручила за продажу девственности, купи квартиру. В поселке за семьсот тысяч можно было шикарную двушку взять.

Во-вторых, все силы, что она пустила на то, чтобы восстановить усадьбу, были потрачены впустую. И даже если бы Виталий Сергеевич Пименов не остыл к проекту, Елена не стала бы им заниматься. Она потеряла и усадьбу… Не буквально — духовно. Теперь это не ветхая историческая и культурная достопримечательность, а место, где ее прапрабабка убила княжну Филаретову.

В-третьих, она изменила Витале с Семеном. Потеряла одного любовника, не приобретя другого.

Итог таков: Елена Александрова осталась без дома, работы и мужика.

На бобах… Или у разбитого корыта.

…Лена зашла в дом и подивилась тишине. В последние дни он был наполнен звуками. Открыла холодильник — в нем пусто. Хороши гости, даже не позаботились о пропитании.

Вспомнив о телятине, купленной Семой, но так и не приготовленной на мангале, Лена достала ее. Можно плов сделать. Рис есть, а морковь и лук одолжат соседи.

Елена вышла в огород, чтобы набрать воды. Вернулась с ведром. Наполнила чайник и миску, в которую рис высыпала. Затем позвонила Вике, спросила, где она. Та сказала, за земляникой пошла. Хочет варенье приготовить для столичных друзей. В Москве же не купишь такого.

— Я хотела пару морковин и луковиц у тебя попросить, — сообщила Лена. — Плов собираюсь забабахать.

— Ты? — хохотнула Вика. — Не порть продукты, дождись меня.

Да, кулинария не была Лениным коньком. Но она совершенно точно умела приготовить вполне съедобное блюдо. А вот у Вики все получалось изумительно. Что значит гены. Не зря кухарками все ее бабки-прабабки работали.

Мать Фила, кстати сказать, была из их рода. То ли двоюродной теткой Вике приходилась, то ли та ей внучатой племянницей. Но дар семейный и ей передался, поэтому работала в психушке поварихой.

«А мне какой? — спросила у самой себя Лена. — Пожалуй, умение извлекать пользу от общения с мужчинами…».

Это она опять вспомнила «сестренку» княжны Филаретовой Варвару. И поняла, что недалеко от нее ушла. И от этого опять погрустнела.

За окном послышался рев мотора.

Лена выглянула, чтобы увидеть, что по улице катит полицейский «бобик». Заинтересовавшись, вышла. И любопытство удовлетворит, и у соседей лука с морковью попросит. И без Вики плов приготовит. А если он не удастся, всегда можно назвать блюдо рисовой кашей с мясом.

Оказалось, на «бобике» привезли Горыныча. Старик был без наручников. Его высадили у дома и пожелали удачи.

— Тебя что, выпустили? — спросила баба Фира, самая знатная деревенская сплетница еще с прошлого века. Естественно, она первой отреагировала на событие.

— Как видишь, — пробурчал старик.

— Убийцу нашли?

Тот покачал головой и зашел в дом, который даже не удосужился запереть. В нем самом брать было нечего. А сокровища свои, самогон и денежки, вырученные за него, Горыныч прятал в старой, неработающей печке. И ее-то уж он закрывал не просто на щеколду, на кодовый замок. Не поскупился, приобрел титановый с огромным количеством комбинаций. В дом не через дверь, так через окна забраться можно — нараспашку они летом, а ты поди справься с мудреным замком, повешенным на чугунную задвижку.

Баба Фира потопала следом за Горынычем. А вместе с ней Лена и еще пара зевак.

— А как же ты свою невиновность доказал? — не отставала от мужика первая сплетница Васильков.

— Не я — наука! — И поднял кверху указательный палец.

Затем открыл холодильник, достал из него залитый растительным маслом чеснок и ржаной хлеб. Усевшись за стол, начал есть.

— Разъясни.

— Про ДНК слыхала? — разжевав первую дольку, он сразу отрыгнул. Напомнив о том, почему получил прозвище Горыныч. — Так вот у обоих покойников на телах ее следы. И они не мои.

— А чьи?

— Хрен знает.

— За сутки сделали анализ ДНК? — поразилась Лена.

— Так понаехали всякие эксперты с чемоданчиками. Как в кино. Анализы взяли у меня, экспертизу провели да отпустили. Но велели не покидать пределы области. Будто я куда-то езжу. В Калуге впервые за пять последних лет побывал. И что характерно, не изменилась почти…

— Что за следы? — снова взялась за расспросы Лена.

— На телах жертв есть повреждения. Царапины, например. У них под ногтями тоже имеется материал — кровь, частички плоти. На одежде посторонние волосы. Все собирают и анализируют. А у меня слюну взяли. Чтобы сравнить. Нет на жертвах следов моего ДНК.

— А чьи есть?

— Мне не доложили…

Баба Фира тут же скривилась. Выразила свое «фи». Но этого ей показалось мало, и она добавила реплику:

— Мог бы и подслушать.

— Я в отличие от тебя свой нос куда не надо не сую, — дыхнул на нее огнем Горыныч. Но быстро сменил гнев на милость: — Вроде бы говорили менты, что нет в базе таких данных. Так что, скорее всего, будут проверять всех подозреваемых и свидетелей. — И взглянул на Лену. — Готовься, соседка. Скоро тебе палочку в рот засунут… Хотя тебя разве удивишь этим? И не такие пихали, да?

Елена вспыхнула. Многие в Васильках считали ее проституткой, но в лицо пакостей не говорили.

— Что, не нравится? — хмыкнул Горыныч. — Правда глаза колет? — И снова рыгнул.

— Пошел ты… — И добавила матерное слово, чего себе ранее не позволяла.

— Не буду у тебя отбирать работу, — хрипло расхохотался старик.

И еще что-то кричал вслед уходящей Елене о том, что она привезла в Васильки из города не только нескольких своих клиентов, букет венерических заболеваний, но и беду.

Хотелось заткнуть уши. И ослепнуть, чтобы не видеть, как на нее таращатся собравшиеся у крыльца люди. Почему Лену так задели слова тупого и злобного старика? Неужели из-за того, что в них была правда?

Добежав до дома, Лена заперлась. И затворила все окна. Отгородилась от внешнего мира.

Но не успела она выдохнуть, как услышала стук.

— Пошли прочь! — заорала она.

— Это я, Вика, — раздался растерянный голос.

Лена открыла ей. Приятельница стояла на пороге с ведерком, дно которого покрывала земляника.

— Еще вчера была, а сегодня как будто кончилась, — пожаловалась Вика. — Утром в лес ушла, а вот всего сколько набрала. Не хватит на варенье. Так поедим, с молоком. А ты чего заперлась? — спросила она, зайдя в сени. — И окна позакрывала, душно же. И чайник кипит!

Забытый на плите, он на самом деле выпускал из носика клубы пара.

Вика выключила газ. Промыла рис и потыкала пальчиком мясо. Оно все еще было заморожено.

— Ты чего такая? — обратила-таки внимание на кислую мину хозяйки дома Виктория.

— Расклеилась что-то…

— Не время, Ленка. У меня для тебя потрясающая новость.

— Какая? — равнодушно спросила та.

— Ивашкин открыл нечто грандиозное в усадьбе.

— Подземный ход?

— Про него ему, тебе и мне давно известно.

— И тебе? — удивилась Лена.

— Я тоже занималась у него в краеведческом кружке.

— Ты говорила. Но Дмитрий Игнатьевич даже не упоминал о нем на занятиях.

— Да, делился только с избранными. Ему нравилось обладать тайной, в которую он посвящал любимого ученика. Кто был до тебя, не знаю. Но после — я.

— Подожди… — Лена никак не могла сосредоточиться. — Кружка давно не существует. Никому краеведение не интересно сейчас. Ты в детстве ходила в него?

— Естественно. Потом пошла на танцы живота. Но и их забросила. Об Ивашкине я благополучно забыла. Но в этом году, зимой, случайно встретила его на улице поселка. Узнала. А он меня нет. Пришлось напомнить, кто я. Дмитрий Игнатьевич тут же пригласил к себе на чай. Отказать было неудобно, и я пошла с ним. Он, как всегда, много и интересно говорил о наших местах, и я чудесно провела время. Поэтому, когда в следующий раз отправилась в поселок, то позвонила (мы обменялись телефонами) и напросилась в гости. Мы чаевничали с ним регулярно. Матушка моя думала даже, что я к любовнику гоняю.

— И когда Ивашкин показал тебе ход?

— Не так давно. После того как ты украла у него все архивы. Кстати, зачем ты сделала это?

— Мне они были нужнее. Я могла принести реальную пользу усадьбе и нашим местам. А старик только демагогию разводил. И, по-моему, постепенно терял рассудок. Разве тебе не показалось, что он не в себе?

— Он всегда был чудаковатым, так что нет.

— Но почему ты раньше не рассказывала мне обо всем этом?

— Дмитрий Игнатьевич просил. К тому же ты тоже не особо была со мной откровенна.

— Туше. Но что же тогда обнаружил Ивашкин, кроме хода?

— Тайную комнату. Нетронутую.

— Не усадьба, а Хогвардс.

— И не говори. Дмитрий Игнатьевич звонил сразу после тебя, захлебывался восторгом. Звал в усадьбу. Но не только меня, но и тебя. Намедни он запечатывал ход. И, между прочим, столкнулся там с нашим Семой. Но Ткачев быстро ушел, а Ивашкин остался и каким-то чудом обнаружил тайную комнату.

Праправнучка «сестренки» княжны Филаретовой потеряла к усадьбе интерес. Но краевед и историк Елена Александрова — нет. Профессиональное любопытство не отпускало. Поэтому Вика услышала:

— Я посмотрела бы на эту тайную комнату. Может, завтра?

— Сейчас, Ленка! Пока Дмитрий Игнатьевич жаждет поделиться тайной. Ты же знаешь его, он может что-то надумать и закрыться. Я прибежала к тебе сразу из леса, чтобы позвать. Не ела, не пила, не мылась… Пошли, а? Вернемся через часа полтора, мясо как раз разморозится, и мы забабахаем плов.

— Ладно, пошли.

— Ага, только попью, — и зачерпнула из ведра воду.

— Горыныча отпустили, — сообщила приятельнице Лена, когда они покинули дом.

Дверь гражданка Александрова заперла, а ключ положила под коврик. Мужики вроде знают, где искать. Нет — позвонят.

— Ясно же было, что не он убийца, — пожала своими полными плечами Вика. — Только удивительно, что так быстро полиция в этом разобралась.

Лена рассказала в двух словах об анализе ДНК.

— Тебе не кажется это подозрительным? — спросила Вика.

— Что именно?

— У Горыныча кошелек Пименова-старшего и амулет Фила. Это улики? Да. А отсутствие ДНК-материала на телах жертв? Нет, не думаю.

— Как же?

— Ленка, ты такая дурочка… Хоть и умная. Неужели не понимаешь ничего? — Та пожала плечами. — Кто Горынычу подкинул улики, не знаю. Думаю, Виталя. Потому что испугался. Он алкаш. И в пьяном виде не ведает, что творит. Поэтому на него повесят убийства, я уверена. Он может оттяпать у вдовы большой кусок денежного пирога. Но если его сделать козлом отпущения, то хрен что получит.

— Я все еще не очень понимаю…

— Фил помер, и менты решили, что это несчастный случай.

— А как же синяки на шее?

— Он психически ненормальным был. И иногда наносил себе увечья. Мог и придушить себя. Я уверена, Филарет расшибся. Но когда погиб олигарх Пименов, смерть деревенского дурачка заиграла новыми красками.

— Какими? — все больше терялась Лена. Она на самом деле дура… Хоть и умная.

— Заказали Сергея Сергеевича. Может, жена молодая. Партнер. Политический оппонент. Доверенное лицо. Да мало ли кто? У нас в Васильках его шлепнуть — раз плюнуть. Без охраны Пименов приехал. И вот свершилось. Мертв Сергей Сергеевич. Но будет расследование. Которое лучше всего поскорее закрыть. И если бы у заказчика не было мысли повесить его на Виталю, Горыныч наш стал бы обвиняемым. То есть многоходовочка замыслена.

— Ты сама это придумала?

— Нет, конечно. В одном сериале на НТВ был похожий сценарий.

— По-моему, вы тут, в Васильках, слишком много смотрите телевизор, — пробормотала Лена.

— А что нам еще остается? — улыбнулась Вика.

За разговором они дошли до усадьбы. Взглянув на нее, Елена впервые ничего не почувствовала. До того, как прочитала дневник, восторгалась ею, а теперь… Видела в особняке место, где ее прапрабабка убила княжну.

«Вот опять! — ругнула себя Лена. — Сколько можно об одном и том же? Что случилось, то случилось… Более чем сто лет назад. Да, ужасно осознавать, что все, во что ты верила, вымысел. Но пора взрослеть. Каждый ребенок рано или поздно понимает, что Деда Мороза не существует. А тебе скоро двадцать пять. И ты не думала, что Варвара фея или святая. Она была для тебя обычным человеком… А он способен и на преступление!»

И все же Лена сожгла вырванные из дневника страницы. А дом выставила на продажу. Разместила объявление на известном сайте и сделала пару звонков интересующимся приобретением дачи людям. Если сможет выручить за него хоть пару-тройку сотен тысяч, уже хорошо. Но если покупателя не найдется, поступит с ним так же, как и со страницами дневника. Пусть горит дом синим пламенем!

— Ты Дмитрию Игнатьевичу звонишь? — спросила Лена, увидев, что Вика достает телефон.

Та кивнула.

— Черт, не абонент.

— Если комната глубоко под землей, то там плохо ловит сотовая связь.

— Да, лучше покричим.

И девушки вошли в особняк, где обеим все было так знакомо…

Холл, каминная, столовая, зала, библиотека. На втором этаже спальни. Кухня и прочие бытовые помещения в отдельном крыле. Два несохранившихся флигеля. Они видели особняк таким, каким он был построен. Каждая представляла его себе!

— Дмитрий Илларионович! — крикнула Лена. — Вы где?

Тишина…

— Ау!

— О, сообщение пришло, — воскликнула Вика. — Написано: «Следуйте в подвал».

— Я что-то опасаюсь. После того как там провалился Жека.

— Он не от мира сего. И видит плохо. Мы с тобой уж как-нибудь убережемся.

И повела приятельницу за собой, взяв ту за руку.

Елена послушно следовала за ней, но не могла отделаться от ощущения, что происходит нечто странное… Не сюрреалистическое или мистическое… Какое-то неубедительное, что ли?

Когда же оно появилось? Это ощущение?

Лена стала копошиться в памяти, пока не вспомнила о полупустом бидоне. Никогда Вика не возвращалась с таким из леса. Она знала места и могла собрать пару кило ягод за полчаса. Но та ушла в лес поутру… Зачем? Точно не за земляникой. А ее нарвала, возвращаясь в Васильки.

— Что ты еще от меня скрываешь, Вика? — остановившись у подвального проема, требовательно спросила Лена.

— Ой… Даже не знаю, как ответить, — выдохнула Вика. — Прости…

И со всей силы толкнула Лену в проем. Та кубарем покатилась по искрошившимся ступенькам, пока не упала на землю. Она тут же набилась в рот. Но не помешала Лене кричать.

— Помогите! — завопила она.

И услышала: «Никто тебя не спасет, умная дурочка!»

Глава 5

Открыв глаза, Лена предполагала увидеть лицо Вики. Она на некоторое время потеряла сознание, но очнулась от того, что ее кто-то трогает. Не было сомнений в том, что делает это человек, что заманил ее в усадьбу и столкнул в подвал.

Но нет…

Вышла ошибочка. Разлепив веки, Елена увидела не гладкое девичье лицо, а мужское… старое.

— Дмитрий Игнатьевич? — узнала своего учителя истории Лена и обрадовалась.

Значит, он на самом деле ждал своих любимых учениц в подвале. И Вика толкнула ее не для того, чтобы причинить вред, а просто силы не рассчитала. В ней кило сто.

— Здравствуй, Леночка, — улыбнулся ей Ивашкин. — Давно не виделись, не так ли?

— И вы знаете, почему.

— Конечно. Ты, воришка, не желала попадаться мне на глаза.

— Нет. Я избегала вас, потому что вы стали одержимым усадьбой. И архивы я выкрала не только и не столько из-за собственной выгоды… Я вас хотела спасти от окончательного помешательства!

— Героиня, — хихикнул старик. — Вся в прапрабабку Варвару.

— Не понимаю, о чем вы…

Елена осмотрелось. Они находились в одном из отсеков подвала. Никак не в тайной и нетронутой комнате. Но ранее она тут не была. Старик знал подземелье особняка лучше, чем крысы, шныряющие тут когда-то. Давно уже они не наведывались в усадьбу, потому что тут нечем полакомиться.

— Ты же читала дневник юной княжны, — сказал Ивашкин и принялся что-то искать в своем рюкзаке.

Лена отметила, что он большой, не по росту историку, и дорогой. Тысяч пять стоит, не меньше. А в последнее время Ивашкин жил только на пенсию.

— Я — да. Но вы…?

— Глупая, глупая баба ты… Хоть вроде и умная.

— Говорите словами Вики.

— Это она моими. — Ивашкин усмехнулся. У него было располагающее лицо. И даже сейчас он не казался противным. Хотя на слова и поступки его подвигло психическое отклонение. А то и серьезная болезнь. — Но она хуже тебя. Дура дурой. Правда, с такими легче.

— Она ваша сообщница?

— Помощница… Мелкая. Толку от нее чуть. Но хоть одно поручение выполнила без осечек, тебя сюда заманила. — Дмитрий Игнатьевич извлек из рюкзака пульверизатор. — Знаешь, что это? — Лена покачала головой. — Веселящий газ. Городская молодежь употребляет его, чтобы кайфануть. А я распыляю, дабы создать иллюзию. Он не столько вызывает галлюцинации, сколько дурманит. Но о нем пока рано. Давай о дневнике поговорим.

— Вы нашли его до Жени Ляпина?

— Естественно. Обнаружил, прочел… И не раз. А когда ты навезла сюда столичных гостей, решил с одним из них поделиться артефактом местного значения.

— Зачем вы это сделали?

— Я играл с ним. Как со всеми вами. Заманивал в свои сети. Чем еще старику на пенсии развлекаться? Я же, милая моя, там преподавал, где ты училась.

— В курсе.

— Сейчас я употребил эту фразу не в прямом, а в переносном смысле. С молодежным сленгом знакома? Я — да. Много общаюсь с юношами и девушками в интернете. И некоторых приглашаю в усадьбу для квестов. Представляешь? Ты только подумываешь об этом, а я уже провожу мероприятия. Пусть не масштабные, но регулярные. За полтора года в усадьбе побывало пятнадцать человек. Я познакомил их с историей нашего края и немного попугал. Краеведение сейчас не в моде, а квесты — да…

Он что-то еще говорил о массовой современной культуре, и это было неинтересно. Лену волновало другое — где тут выход? Ее не связали, значит, она вполне может выбраться, долбанув старого дурака по башке камнем.

— Если ты думаешь сбежать, вырубив меня, то не советую, — он как будто прочитал ее мысли. — Заблудишься и помрешь. Я замаскировал единственный оставшийся выход.

— Зачем мне бежать? Мы же с вами просто беседуем, и мне ничего не угрожает, ведь так?

— Пока да. Мне всегда нравился твой живой ум, неподдельный интерес к истории. Пожалуй, ты — мой любимый ученик. Настоящий фаворит. И я хочу с тобой побеседовать. Как ты отнеслась к тому, что твоя прапрабабка убийца?

— Меня это опечалило.

— Тебе о ней совсем другое рассказывали, я знаю. Но дневник юной княжны тебе все равно не раскрыл всех фактов. Хочу поделиться ими с тобой.

— Слушаю вас.

— Варвара науськала князя на ведьму. Свалила вину за гибель Елены на нее. Поэтому Филаретов убил ее. А знаешь, кем она была?

— Нет.

— Теткой Ивана Крючкова!

— Выдумываете…

— Девочка моя, я ученый. И верю только фактам. В моем случае историческим. Я о своем роде все знаю.

— Да вы даже не были в курсе того, какую фамилию носил ваш предок, архитектор. То ли Карпов, то ли Пескарев, говорили вы.

— До тех пор, как не нашел дневник Елены. Но потом дело пошло. Ваш, кстати, паренек, выпускник английской школы искусств, возомнивший себя достойным преемником моего пращура-архитектора, как он думал, помог мне информацией. Я ему подыграл. И вообще голову ему поморочил даже без газа. Но я давно в курсе. А ты нет, потому что, украв мои архивы, стала от меня скрываться.

— Давайте о ведьме. — Она сунула руки в карманы. В левом был телефон. Да, связи тут, наверное, нет, но можно же позвонить по 112. Или нет?

Лена еще не сталкивалась с подобной проблемой. Зато столкнулась с другой — отсутствие телефона. Он исчез из кармана. То ли выпал, то ли его отобрал Ивашкин.

— У архитектора Крючкова осталось двое детей. Мальчик и девочка. Парень, когда вырос, женился, у него тоже отпрыски появились. А дочка странной была. Все в лес ходила и как-то, по ее словам, овладел ею первозданный дух. За точность формулировки не ручаюсь. Но смысл в том, что не от обычного мужика, который охотиться пошел, встретил одиноко гуляющую девку и ее изнасиловал, а от какого-то могущественного существа. Родила дочку. Назвала Золотком-Златой. И росла она совершенно на других не похожей. Даже больше чем мать. А когда та умерла после тяжелой и продолжительной болезни, Злата ушла в лес жить. К отцу. И была в этой молодой женщине сила. Поэтому стали обращаться к ней люди за помощью. В том числе князь Филаретов, чьи дети умирали один за одним.

— Я не очень понимаю, к чему вы? Хорошо, ведьма Злата была теткой Ивана Крючкова, и что из того? Он помог ей проклясть наш дом? И заложил под четыре угла трупы животных и присыпал их землей с могил? — припомнила слова Тайры Лена.

— Ничего такого он не делал, — раздраженно проговорил старик. — Я подвожу к тому, что среди моих предков есть и знающие… Ведающие.

— Ведьма от слова «ведать», поняла. И?

— Мне кажется, во мне тоже есть скрытая сила. Я пытаюсь разбудить ее.

— Вашу маму тоже… оплодотворил лесной дух?

— Бабушку Злату.

УУУ… как все запущено! Старик совершенно потерялся в фантазиях.

— Роман у нее был с деревенским. Жена его чуть Злату не прибила у колодца. Об этом Елена писала в своем дневнике. Потом ведьму долго не видели. А почему?

— Отходила от сотрясения?

— И родов. Раньше времени понесла. А так как не знала, выживет ли, отнесла дочку к родне. Они ее как свою воспитали. И это была моя мать, в девичестве Крючкова.

Лена могла бы задавать Дмитрию Игнатьевичу вопросы, но он находил бы ответ даже на самые каверзные.

В его голове уже родился целый мир. Но если кому судить его, только не Елене. Она сама жила в выдуманном. При этом не имея психических отклонений.

— За что вы убили Фила? Это же вы?

— Я не хотел. Наведался в усадьбу, желая подготовиться к визиту очередной группы, а тут люди, техника… И пьяный Фил, принявший меня за призрака и кинувшийся на меня. Я защищался.

— Вы задушили его!

— Нет, я накинул ему на шею лямку от вот этого рюкзака, чтобы повалить и убежать. Но тот еле на ногах стоял и не плавно опустился, а рухнул… На камни. И черепушка прямо треснула. Я слышал звук.

— Вам повезло, что не попали в объектив одной из камер.

— Да. И я только потом, когда уже ретировался, понял это. Переживал страшно. Но мне позвонила Вика, чтобы сообщить, что проклятое место забрало еще одну душу, а уж потом она держала меня в курсе всего.

— Она не знала, что это вы…?

— Нет, что ты. Она невинна.

— Как-то не верится. Она заманила меня сюда и столкнула в подвал.

— Я сказал ей, что хочу провести с тобой обряд очищения от порчи. В Васильках все в курсе проклятия, наложенного на ваш род. Вика хотела тебе помочь, поэтому привела. Я сказал ей, что ты добровольно не согласишься.

— Поэтому так толкнула, что я чуть голову не расшибла?

— Я должен был поймать, но не смог. Старый уже, силы не те…

— И все же вы умудрились столкнуть в колодец сильного шестидесятилетнего мужчину. Пименова-старшего.

— Этому спасибо, — и потряс баллончик. — Без него бы не справился. Попадает на слизистую и на минуту-другую вводит человека в эйфорически-туманное состояние. На себе пробовал, чтобы понять эффект.

— Но зачем вы убили Пименова?

— Если б я знал, что это столичный олигарх, бежал бы от него без оглядки. Но я увидел у колодца незнакомого мужика. Немолодого. Худощавого. Обычного совсем. Решил, что Злата мне с того света послание шлет. Хочет, чтоб я в жертву его принес, дабы обрести силу.

— Вы до этого себе в лицо не брызгали из баллончика?

— Издеваешься? Ну-ну. — Он нахохлился, будто обиделся. — А меж тем кому, как не тебе, верить в черную магию? Весь ваш бабий род от нее пострадал.

— Полно вам. Варвара родить долго не могла, потому что у нее после домашнего аборта начались осложнения. У прабабки, как у многих, муж погиб на войне. А где другого найти после нее? Бабушкин пил. Как большинство деревенских. Только другие бабы терпят своих алкашей, а она не стала. А матушку мою вы знаете, она не от мира сего.

— Значит, не веришь в порчу?

— Нет.

— А в призраков?

— С недавних пор тоже.

— Но женщина в белом существует.

— Ага. Их даже две. И обе тут находятся. Это вы и я.

Дмитрий Игнатьевич качнул головой.

— Ты просто отчаялась ее увидеть. А я нет. Ко мне явится призрак невинной княжны, я уверен.

— И что вы для этого сделаете? — осторожно спросила Лена.

— Убью во имя нее ту, чья прародительница загубила Елену Филаретову. — И улыбнулся сладко. А глаза стали совершенно безумными. — То есть тебя, Леночка.

Она ожидала это услышать, поэтому приготовила камень. Зажала его в руке, а ее спрятала между сомкнутых ног. Главное, точно прицелиться и оглушить старика. А выход она как-нибудь да найдет. Ненамного хуже она знает подземелье.

Внутренне собравшись, Лена выдернула руку и собралась ударить камнем, но получила в лицо сама… Не камнем — газом. Прыткий старик успел выпустить струю из своего баллона.

Сознание тут же помутнело, но Лена расслышала слова:

— Как я уже и говорил, никто и ничто тебе не поможет, умная дурочка…

Глава 6

Жека настаивал на том, чтобы ехать в поселок на «Урале». Но даже Леха, потакающий ему во многом, не согласился. Поэтому добрались до Васильков на мотоцикле, но там пересели на Виталин джип.

— Еще раз объясните, кто такой Ивашкин? — тронув машину с места, спросил Пименов.

— Ты тупой? — возмутился Леха. — Тебе восемь раз нужно одно и то же повторять?

— Я не психиатр, чтобы разобрать Женин бред.

— Так я перевожу, но ты и меня не понимаешь.

— Если честно, ты нормальный только на фоне Ляпина. А так тоже… — И крутанул кистью у виска.

— Ивашкин Дмитрий Игнатьевич — бывший директор школы, историк и основатель краеведческого кружка, — взял на себя слово Сема.

— А, это тот, что Лолошу заразил любовью к усадьбе? Да, она рассказывала о каком-то учителе, что, по ее словам, зажег в ней искру.

— Он потомок архитектора Крючкова.

— Кого?

Сема забыл, что Виталя не в курсе. И стал вводить его в курс дела. Когда Пименов получил от него информацию, очередной ее порцией стал снабжать его Алексей. Как самый нормальный в паре «охотников за привидениями»:

— Мы к этому Дмитрию Игнатьевичу приперлись сегодня утром. Мне Вика о нем все уши прожужжала. И машину нашла нам. Ту, что в поселок едет. Только адреса Ивашкина не назвала. Будто не знает. Но сейчас я сомневаюсь.

— Ты о главном… о главном, — поторопил его Жека.

— Приехали. Старик нас встретил. Чаем напоил. Прочитал лекцию об усадьбе. Но ничего нового мы не узнали.

— Коробка, — прервал его Ляпин. — Лежала на столе. В ней камни, кости и сухие лапы.

— Такая же, какую я видел в ведьминой хижине? Из-под апельсинов?

— Точно! На ней именно «оранж» написано было.

— И что это доказывает?

— Что старый дурень возомнил себя ведьмаком.

— Ааа… — Виталя почесал переносицу. — Мне Вика что-то рассказывала о том, что тот, кто хочет обрести силу в черной магии, должен принести в жертву… человека! Для самого забористого эффекта.

— Слишком много она всего говорила, — заметил Леха. — И тебе, и мне… Но, сдается мне, она знает больше, чем хочет показать.

— Может, она специально привлекала ваше внимание к Ивашкину? — предположил Семен. — Открыто не могла сказать, но настойчиво намекала на что-то?

— Да. Нас к историку домой отправила. А до этого Виталю привела в хижину. Надо ей позвонить… — Он стал шарить по карманам. — Блин, я телефон оставил в доме. У кого ее номер есть?

Все мужчины покачали головами.

— Ладно, с этим потом разберемся. Приехали. — И указал на деревянный дом, выкрашенный в нарядный зеленый цвет, а его наличники в желтый. И обнесен он был красным забором.

— Он любитель не только истории, но и светофоров, — хмыкнул Виталя, притормозив.

Все вышли из машины. Леха первым бросился к калитке, но она оказалась закрытой. Он постучал. Потом покричал в рупор из собственных ладоней.

— В деревнях же никто не запирается, — сказал Пименов, подошедший к забору последним.

— Это поселок городского типа.

— Даааа? Ладно тогда.

— Нет Ивашкина дома. Иначе калитка была бы открыта. Как утром.

— Эй, гляньте! — привлек всеобщее внимание Жека, указав костылем в сторону главной дороги. С нее сворачивал полицейский «бобик». — Это не тот, что в Васильки приезжал?

— Да они все, наверное, одинаковые, — ответил ему Сема, но через минуту вынужден был признать, что именно он, поскольку из него вышел старший уполномоченный Костин.

— Господа, я вас не ждал, — церемонно проговорил он. — Какими судьбами? — И так устало выдохнул, что всем стало ясно — он не спал все это время, возможно, не ел и точно не мылся — от него пахло потом.

— К краеведу приехали, — вступил с ним в диалог Пименов.

— Зачем?

— Хотим проконсультироваться по вопросам усадьбы.

— Виталь, хватит уже! — прервал его Сема. — Нам кажется, он может быть как-то причастен к убийствам… Но не уверены.

— И как вы к этому пришли?

— Позвольте объяснить мне, — выдвинулся на первый план Жека.

— О нет, — простонал Виталя.

Но Ляпин поразил всех. Он умудрился объяснить Костину суть всего в десятке предложений. Мог же, когда хотел!

— Мда… Жаль, ордера нет, — снова вздохнул опер. Он делал это с интервалом в минуту. — Не успели получить. Старик подозрительный донельзя. — И обратился к Витале: — Ваш отец употреблял наркотики?

— Никогда!

— Даже легкие?

— Он считал, что таких не бывает. Даже никотин к ним относил. Не курил. Не пил, разве фужер шампанского на Новый год.

— А меж тем их следы обнаружены в крови. Сделали анализ. Оказалось, попали они в организм через слизистую. Сейчас много всякой дряни, но эту наши (вернее, ваши) эксперты распознали. Купить ее можно в интернете, как и все сейчас. Компьютерщики пробили, кто из региона приобретал ее, отследили карту, вычислили владельца. Им оказался Дмитрий Игнатьевич Ивашкин.

— Ничего себе, — присвистнул Сема. — Такую работу вы проделали всего за… — Он взглянул на экран своего телефона. — Даже суток не прошло! Вы же сами говорили, все будет долго, не как в кино.

— Мы бы возились черт знает сколько. Но помощник Сергея Сергеевича, Камиль Ренатович, два вертолета спецов привез. И криминалистов, и компьютерщиков, и экспертов по… всему! Два вертолета! Даже в кино такого не видел. Думали, заказное убийство. Политическое или олигархическое. А получается, что нет.

— Хотите сказать, какой-то ненормальный дед вот так взял… и кокнул человека из списка «Форбс»? Потому что тот попал ему под руку?

— Пока выходит, что так. Но если такое показали бы в кино, мы закидали бы сценаристов тухлыми помидорами.

Виталя тем временем достал телефон и набрал какой-то номер.

Перебросившись парой фраз с человеком на другом конце провода (провода не осталось, да и выражение доживает свой век), отключился. Затем сердито буркнул:

— Не разрешает Камиль дверь ломать. Говорит, ордера ждите. Нужно, чтоб все по закону.

— Я подожду, — кивнул Костин. — И хоть немножечко посплю в машине. — И побрел к «бобику».

А остальные загрузились в джип.

— Ты на мойку хочешь? — спросил у него Сема. Пименов мотнул головой. — В магазин? — тот же безмолвный ответ. — А куда?

— В Васильки. Там Ленка одна. И трубку не берет, я звонил. Беспокоюсь.

Леха похлопал его по плечу со словами:

— А ты не такой мудак, каким кажешься.

— Вот не заплачу вам оставшуюся тридцатку, тогда поймешь, что такой.

— Молчу-молчу.

Они ехали мимо усадьбы, когда Жека закричал:

— Стоп!

Виталя выругался матом, но на тормоз нажал.

— Ты чего блажишь?

— Нам надо туда.

— Куда?

— К особняку. Быстро. — И давай рвать дверную ручку.

— Эй, полегче, машина пять лямов стоит.

— А жизнь человека бесценна.

— О чем он? — вопрос был адресован, естественно, Лехе.

Тот пожал плечами. Сам не всегда понимал Ляпина. Поэтому продублировал вопрос:

— О чем ты, Жека? Почуял что-то?

— Вы слепые? Женщина какая-то машет нам! На помощь зовет.

Как Ляпин умудрился при своем не самом хорошем зрении рассмотреть ее, оставалось только гадать. Но их внимание на самом деле привлекала женщина. А когда машина встала, бросилась к ней.

— Это не Вика случайно? — спросил у остальных Виталя.

Леха закивал и выпрыгнул из машины.

— Что случилось? — закричал он, бросившись ей навстречу.

— Он сошел с ума! — ответила ему Вика и упала на колени. Не привыкла быстро бегать. Тяжко. Да и лишний вес мешает. — Дмитрий Игнатьевич меня не впускает и Лену не выпускает! Говорил, обряд очищения проведет, а сам… Даже не знаю, — и разрыдалась.

— Лена в особняке? — встряхнул ее Алексей, когда добежал до Вики.

— Да. Вместе с ним.

— Зачем она туда пошла?

— Я ее привела. Говорю же… Для обряда. Но он передо мной закрыл проход. Я кричу, звоню… Им, тебе… Вот уже минут двадцать. И ничего…

— В полицию надо было, — рявкнул на нее Виталя.

— Но он же ничего плохого не хотел. Помочь только.

— Теперь сомневаешься?

Та закивала, и слезы закапали на ее пышную грудь. Леха поднял ее, обнял. Повел за собой и всеми.

— Ты же подозревала его? Не зря наше внимание привлекала к нему?

— Дмитрий Игнатьевич меня пугал иногда. Не могла понять его. Казалось, он теряет себя иногда. Но я баба темная, что с меня взять? А вы все умные.

— А «улики» Горынычу кто подсунул? Тоже ты?

— Я, — призналась Вика. — Амулет Фила я нашла на тропе. Шнурок перетерся, и он упал. Подняла, думала матери вернуть.

— Бумажник тоже нашла? — скептически проговорил Виталя, несшийся в авангарде.

— Он на подоконнике Лениного дома остался. Сергей Сергеевич его выложил, когда телефон доставал, чтобы вертолет вызвать. И забыл. Я взяла. Не для того, чтобы вернуть, каюсь. В нем денег уйма. В рублях двадцать тысяч, еще и пятьсот долларов. Украла я их. Подумала, у олигарха не убудет, а я ремонт в своей комнате сделаю и шубу справлю себе.

— Не слишком ли ты разошлась на полтинник?

— Это для вас пятьдесят тысяч не деньги. А я обои поклеила бы, линолеум настелила, занавески купила и… мутона.

— Кого?

— Шубу из стриженой овцы, — пояснил Леха.

— Кошелек закопала. Боялась выкинуть, вдруг найдут. А когда у нас с тобой, Виталя, разговор состоялся в избушке, я сразу поняла, как мне поступить и с ним, и с кошельком. Пока ты с полицией в Васильках разговаривал, я улики и подбросила.

— Но зачем?

— Подумала, пусть сядет. Ненавижу его. Отца моего споил, брата споил… а скольких еще?

— Это же алкоголь, а не запрещенные препараты. Их можно в любом магазине купить.

— В долг? Ночью? В Васильках? Нет. Горынычу вся деревня должна.

Наконец они достигли особняка.

— Куда? — спросил Виталя у Вики.

Та указала на подвальный проем…

Заваленный большим камнем!

— Как старик умудрился такую глыбу свернуть? — поразился Леха.

— Использовал простейший механизм типа полозьев или большого домкрата, — ответил на его реплику Сема. — Попробуем отодвинуть его все вместе?

Мужчины уперлись в камень, поднатужились, но… Всего лишь качнули его.

— Должен быть еще проход. Ивашкин через него будет выбираться. Давайте искать.

— А как же подземный тоннель?

— Он заблокировал его. Готовился, гад. И мне брехал о том, что, после того как Жека упал в подвальную яму, хочет обезопасить тех, кто сюда еще явится.

— Стоп! — Ляпин понял вверх костыль. С недавних пор он заменял ему указательный палец. — Краевед причастен к моему падению… ОН столкнул меня в яму. Только сначала одурманил чем-то. Меня вели в другое место. И я знаю, в какое… Пошли! — И поковылял к выходу.

Остальные двинулись за ним, ничего не понимая.

Жека дошел до правого флигеля. Точнее, его фундамента — от него самого ничего не осталось. Именно тут Жека ковырялся в день приезда, изнемогая от жары.

— Возьми лопату, — скомандовал он Семе. Она была воткнута в землю. Небольшая, с метровым черенком. Ее «охотники» привезли с собой. — Что вылупился? Бери! Спасай принцессу, рыцарь! Сейчас это твой Экскалибур…

Ткачев не стал спорить. Выдернул лопату из земли.

— Тут копай! — и указал место. — И пошустрее.

— Зачем?

— Ты архитектор или кто? Видишь, просело тут? Чуть ковырнешь — провалишься. А нам это и надо.

Сема заработал лопатой.

— А почему он рыцарь, а не Виталя? — спросил Леха.

— Ланселот пошустрее короля Артура будет.

— Гвиневра изменила одному с другим, понял…

— Тшшш.

Но Виталя все равно не слышал их разговора, он звонил по телефону.

Через несколько минут земля, как и прогнозировал Ляпин, посыпалась в образовавшуюся дыру. Сема расчистил ее. Шустро, как настоящий Ланселот. Затем протиснулся в нее. С огромным, надо сказать, трудом.

— А теперь иди, спасай Гвиневру, — сказал ему Ляпин и подал «Экскалибур». — Женщина в белом вела меня туда, где был винный погреб когда-то. Но я не дошел. Помнишь, где он находился? — Семен кивнул. Чертежи архитектора Крючкова память пока сохраняла. — Значит, найдешь.

И Ткачев пошел вперед. Потом пополз, расчищая себе путь лопатой. Думал, не пробьется через завалы. Но смог выбраться. И увидел свет. А потом, когда достиг винного погреба, увидел старика, к чьей лысой голове был приделан фонарик.

Дмитрий Игнатьевич Ивашкин. Свихнувшийся учитель истории. Он рисовал на земляном полу какие-то пентаграммы и что-то бормотал себе под нос.

— Вы понимаете, что вас вычислят, осудят и закроют до конца дней? — услышал он слабый голос Лены.

Потом увидел ее. Девушка лежала в облаке каких-то белых тряпок.

— Очнулась? И что увидела в пограничном состоянии? Надеюсь, княжну Филаретову?

— Ваше мрачное будущее.

— Детка, меня ни за что не вычислят. Я от единственной улики избавился.

— Какой же?

— «Урала» своего. От мамы достался. Стоял без дела. А по весне я его завел и оседлал. На нем в усадьбу ездил, в Васильки, к хижине Златы все это время. Потом понял, что следы шин оставлял везде. И обменял его поутру на значки твоего приятеля Евгения. Коллекция, кстати сказать, неплохая. Пригодится.

— Но в процессе расследования выяснится, что это ваш мотоцикл. И вы сбагрили его уже после убийств.

— Это когда будет! — отмахнулся он.

— Скоро. К следствию подключили лучших российских специалистов по криминалистике.

— Меня уже завтра тут не будет. Обретя дар и напитавшись силой, уйду в странствия. Без документов и вещей.

— Вас объявят в международный розыск.

— Даже если так, тебя это касаться не должно. Мои проблемы. А твои скоро закончатся. Если веришь в Бога, молись.

— Вы убьете меня?

— Принесу в жертву, — поправил он. — Но вообще — да. Оказывается, это совсем не сложно. Я понял это, когда стал невольным убийцей Филарета.

Сема не понимал, почему Лена только разговаривает с ним, но не действует. Потом увидел, что она связана по рукам и ногам белыми простынями.

Ткачев не мог выйти из укрытия. Ивашкин заметил бы его и что-нибудь предпринял бы. Он находился ближе к Лене. Да, у Семы есть лопата, но, метнув ее, он может не попасть в Ивашкина. И что делать?

Вдруг…

Послышался звук. То ли писк, то ли плач, то ли скулеж.

Старик напрягся.

— Твои штучки? — рявкнул он на Лену.

— Я лежу обездвиженная перед вами.

— Женщина в белом явилась раньше времени? Нет, это вряд ли…

Звук приблизился. Сема обернулся и чуть не заорал. На него надвигалось привидение. Белое, колышущееся, источающее голубоватый свет…

— Аааа, — закричал бы Сема, но вместо него это сделал Ивашкин.

И Ткачев решил, что больше медлить нельзя. Какие бы призраки ни блуждали по подвалам усадьбы, они менее опасны, чем сумасшедший старик из крови и плоти.

Выскочив из укрытия, он ринулся на него и поверг своим Экскалибуром. Иначе говоря, долбанул лопатой. Дмитрий Игнатьевич осел. А Сема стал выпутывать Лену из простыней. Это были именно они. И совсем не белые. Сероватые. Некоторые с прорехами и следами плесени. Вполне возможно, гнили тут, в подвале, со времени психушки.

— Спасибо, — выдохнула Лена, обняв Сему. — Ты спас меня.

— Не я, оно… — И указал на призрака. — Или она, женщина в белом? Не знаю, как правильнее…

— Теперь ты поверил?

И только Сема хотел утвердительно ответить, как раздался хохот. Ржал Леха. Только он смог протиснуться в узкую дыру. И взять с собой костыль, белую рубаху Виталия Пименова и телефон с записью так называемых потусторонних звуков, а также голубой подсветкой. Все эти три вещи, собранные вместе, смогли создать отличную иллюзию.

Даже Сема поверил в нее. Но, естественно, в этом не признался.

Эпилог

Дмитрия Игнатьевича Ивашкина признали виновным сразу по нескольким статьям. Главная — предумышленное убийство. Но экспертиза признала его невменяемым, поэтому отбывать наказание он отправился в психиатрическую больницу. Там он представлялся всем великим ведьмаком, потомком лесного духа. Часто впадал в буйство. Но, когда плотно сел на лекарства, стал смирным интеллигентом. Читал лекции по истории всем — таким же пациентам, как и он, медперсоналу, воображаемым ученикам, среди которых попадались и призраки.

Виталя, когда дело об убийстве отца закрыли, а виновного в его смерти отправили в дурдом, уехал из страны. Мотался по элитным курортам. Много пил и гулял. Леди-бледи Хелен все себе заграбастала, как и предполагалось. Но у Витали остались те миллионы, что Камиль для него спас.

Половину прогуляв, Пименов-младший вернулся в Москву. И всех удивил: занялся производством и продажей сахарной ваты в парках столицы. Имел и свою личную тележку, с которой выходил на работу несколько раз в месяц. Обычно по понедельникам, когда начинал новую жизнь.

«Охотники за привидениями» отошли от дел. Леша женился. Нашел-таки себе яйцедробилку. На суде с ней познакомился, оказалась помощницей прокурора. А Жека уехал в Оман. Сначала просто хотел повидать сына, потом прижился там. Выучил язык и традиции. Исхудал, загорел, обрился. И устроился в семью, где рос мальчик Мухамед с голубыми глазами и толстыми пятками, обычным слугой. Он не только хотел видеть, как растет его сын, но и дождаться Тайру.

Ляпин верил, что рано или поздно она вернется за Мухамедом и он поможет ей его вернуть.

Вика вышла замуж. За старшего опера Костина. Проложила путь к его желудку своей стряпней.

Елена так и не продала дом. Не нашлось на него покупателей. Но и сжигать, как планировала, не стала. Пусть стоит. Жить в нем некому.

Маме в кои веки повезло: Тофик оказался классным мужиком, не вруном, и Мария Константиновна обрела с ним свое счастье. Сама Лена в Москву ехала. А если в Васильки вернутся ее дети, то проклятие только до пятого колена действует. Считай, аннулировано.

А Сема Ткачев все искал себя. Хотел творить… Или вытворять? Пока жена не подсказала идею детского парка, основанного на легендах о короле Артуре и рыцарях круглого стола. Сема набросал проект, представил на общероссийском конкурсе и неожиданно выиграл его. Государственное финансирование, свобода творчества, перспективы… О таком можно только мечтать!

Окрыленный, он понес хорошие вести жене-вдохновительнице:

— Получилось!

— Я даже не сомневалась в этом, — хмыкнула она.

— Есть одно «но». Парк будет строиться в Калуге. И нам придется на время туда переехать, — сказал он Лене и поцеловал ее большой живот — они ждали двойню. Если верить УЗИ, мальчика и девочку.

— Это хорошо, — улыбнулась в ответ Елена. — От нее до Васильков рукой подать.

Оглавление

От автора

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 6

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

Часть третья

  Глава 1 Прошлое

Часть четвертая

  Глава 1

  Глава 4

  Глава 5

Часть пятая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 7

Часть шестая

  Глава 1

  Глава 2 Прошлое…

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg