«В поиске индиго (СИ)»

В поиске индиго (СИ) (fb2) - В поиске индиго (СИ) (Алекс Фитцжеральд - 1) 1231K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дамир Энверович Берхеев

Берхеев Дамир В ПОИСКЕ ИНДИГО

«Нет большего мучения, чем о поре счастливой вспоминать».

Данте Алигьери «Божественная комедия».

Казалось, ангелы сидели на краю небес и лили слезы по всему человечеству. Капли сострадания и печали падали в виде дождя на многомиллионный город, пугающий своей мрачностью и необъятностью. Высотные дома достигали юбок облаков, облаченные в металл и стекло, они выглядели строго, но в то же время бездушно — никакой теплоты, зато строгость стиля и правильность формы. Самые глубокие подвалы достигали центра земли, возможно рядом с вырытыми впадинами спали древние существа, чей покой изо дня в день тревожила буравящая техника. Несмотря на летний сезон и вечернее время — темень от дождя стояла ночная…

Яркие краски встречались лишь на огромных телевизионных биллбордах, рекламирующих «PEPSI COLA», горячие туры по латиноамериканским странам и модную технику на базе андройда или других операционных систем. Радость красок спала даже со спортивных автомобилей, чей стайлинг в солнечное время удивлял мозаикой цветов. Но кипящая жизнь города не прекращалась и под ливнем.

Если смотреть глазами жителей мегаполиса, можно прочитать их мысли: «Боже мой! И зачем столько бутиков? Мне кажется их больше чем население города… Метро? Ну конечно, это же город-миллионник… Интересно почему такси желтого цвета — мне этого никогда не понять… А эта блондинка в красном просто шикарна. Она одна без зонтика, но он был бы лишним аксессуаром в ее стиле… С утра жарило солнце, а теперь Всевышний хочет потушить накалившуюся землю — асфальт все еще отдает теплотой… Господи Иисусе!!! Это еще что?!!»

Миллионы судеб, переплетенных между собой, чья-то сюжетная линия более тесно, другая просто обменявшимся взглядом в толпе прохожих или оставленным ароматом одеколона одним — и вдохом этого запаха другим.

Но взгляды всего города воедино устремились на четырех, подростков с разных сторон входящих в центральное кольцо Нью-Йорка: «Господи, что с ними?»… «Дорогая, отойди от нее — она может быть опасной»… «Что за черт!!!»

Всех четверых объединял внешний вид: отсутствие одежды, их тела, измазанные в крови, у каждого в руках была выбита татуировка. Но самое главное — глаза, точнее отсутствие понимания происходящего в них. Если во взгляде простого человека царила жизнь, то у этой четверки — пустыня.

Дойдя друг до друга, они повалились от бессилия. Все, что они чувствовали — теплый асфальт и ледяной дождь.

* * *

1990 год.

Небольшое селение на востоке страны. Из достопримечательностей только бескрайние прерии и заброшенный аэропорт, куда хоть и изредка, но приземлялись самолеты фермеров или небольшие лайнеры наркоторговцев.

Любимыми послешкольными занятиями двух братьев было изучение ангаров-пристанищ самолетов, скелетов летательных аппаратов, догонялки на взлетной полосе.

— Видишь постройку? — указывая на пункт управления полетами, спросил один из братьев.

— Вижу, — подтвердил второй.

— Там живет призрак убитой женщины, — фантазия шестилетнего мальчика проявлялась во всей красе. — Она такая толстая и страшная, что когда люди ее видят — сразу умирают от сердечного приступа… Пойдем туда.

— Ну, мы же тоже можем умереть, — второй брат был не так смел как первый.

— Зато увидим приведение. Побежали! — он практически достиг здания, когда второй только набрался смелости двинуться в его сторону.

— Алекс, почему так долго?

— А вдруг нас посадят в тюрьму? Сайман, я слышал — полицейские часто сюда приезжают.

— Не говори глупостей — мы же не наркоторговцы. Если нас даже схватят — скажем, что просто играем здесь в войнушку… Ладно — возьму бластер и молнеметатель… Стой здесь — я сгоняю за ними.

Он пронесся подобно ветру через всю взлетную полосу, свернул в сторону разбитого авиалайнера и начал искать тайник — большой сундук, скрытый тенью алюминиевого крыла самолета и грудой жестянок.

В сундуке хранились цветные карандаши, медвежонок Фреди — пуговицеглазый, коричневый с белыми ушками — единственный знающий все тайны братьев; карта их селения с названиями, понятными только им: кладбище стальных колибри, комната тихого Дьявола, холм героя Вьетнама, козырек кепки Иисуса, тропа умирающего Сэма и все в подобном роде.

В общем, все новые слова или выражение, услышанные от друзей, родителей, учителей или по телевизору сразу вносились в название объекта карты.

Помимо этого в сундуке хранились пара комиксов о «Человеке пауке», кубик-рубик, привезенный дядей из Советского Союза, сломанный будильник и две палки, обмотанные разноцветными изолентами и проволоками. На одной из них выжжено спичками «SF» на другой «AF». Основным отличием игрушечных пушек был наконечник ствола: у одного с разведенными в сторону усиками у другого с зауженными. Смысл конструкции Сайман объяснял просто: «С широкими концами легче собирать силу молнии, а с узкими — лазерный луч стреляет точнее».

— Ты где был? — жаловался Алекс. — Я уже хотел уйти домой.

— Не бойся, брат. С этим оружием у нее нет шансов, — открывая дверь подобно спецагентам из их любимых комиксов, пред ними открылась жуткая картина: на цепях висел парень лет двадцати пяти, его жилистое тело было изувечено, видно, что его пытали. Причем не только резали ножом, но и прожигали, забивали в хрящи гвозди и, судя по черно-синим отметинам по всему телу, было ясно, что сначала его бесчеловечно избили.

Оба брата замерли, смрад разлагающегося тела, казалось, проник не только в органы обоняния, но и в детскую душу. «Чтобы он не знал — он сказал все».

— Давай не будем никому рассказывать об этом.

— Давай, — согласился Алекс, замерший на пороге. — Только пойдем отсюда.

— Да подожди, — не обращая внимания на весь ужас, он вошел в помещение и, медленного шагая вокруг висящего тела, начал рассматривать труп. — Смотри какие порезы…

— Сайман…

— Ему, наверное, было жутко больно…

— Сайман!

— Ты бы видел его спину… Тут какие-то рисунки.

— Сайман!!! — наконец, брат оторвался от покойника. Алекс сквозь слезы добавил: — Я хочу к маме… Пойдем отсюда… Ну, пожалуйста.

— Да… Да, конечно, — только после этих слов они покинули помещение.

По дороге домой они не проронили ни слова, будто и не видели измученное тело. Солнце обдувало золотой пыльцой долину прерий. Теплая погода под руки с ветром гуляли по местности на протяжении всего утра, а голубизна небосвода отражалась в глазах мальчишек.

Дома их ждал накрытый стол с парным молоком, хрустящими булками и геркулесовой кашей. Мать готовила в духовке хлеб, ароматом выпечки заполняя весь дом.

— Ну как? Набегались? Мойте руки и садитесь есть, — одетая просто в платье шоколадного оттенка и белый платок, она казалось самой красивой женщиной в мире. Ее золотые кудри и голубые глаза передались сыновьям. Семья только села обедать, как в дверь кто-то постучал.

— Интересно, кто это может быть, — с этими словами она вышла открывать дверь. Редкие гости заглядывали в их дом, не считая дяди Тома, кузена Чаки и тетушки Люсии. Остальные родственники проживали в крупных городах. А сюда семью закинуло пожелание отца воспитывать детей в условиях чистого воздуха и заниматься фермерским делом, но внезапная болезнь превратила счастливую семью в неполную. Братья пережили это словно у них никогда и не было отца, возможно из-за малого возраста, но скорее всего из-за того, что они были друг у друга — потерю брата второй бы оплакивал всю жизнь.

— Здравствуйте, миссис Фитцжеральд, если я не ошибаюсь? — в дверях стоял мужчина приблизительно того же возраста, что и она. Отнюдь не худой, но назвать его толстым тоже было нельзя. «Типичный фермер, как и все соседи вокруг» — заключила бы любой, смотря на его комплекцию. Но строгая одежда говорила о другой направленности профессии. Кремовый пиджак, под которым была аккуратно отглаженная белая рубашка, туфли коричневого цвета, светлые брюки и желтая шляпа. Все на нем смотрелось без лишнего шика — просто. Дороговизну выдавали только золотые наручные часы и кожаный чемодан.

— Да, я миссис Фитцжеральд, — хозяйка была порядком удивлена внезапному гостю. — А кто вы?

— Я, Джон Синклер, учитель Кремьонской школы. Ваши дети, если не ошибаюсь, в этом году идут учиться? Я бы хотел поговорить с ними.

— Да, конечно, — открывая дверь нараспашку, она пригласила его в дом. — Вы знаете они такие чудные. Сайман всегда в движении, энергия просто сыпется из него, а Алекс спокойный, что говоришь ему — он делает… Кстати вот и он, — за столом сидел один из ее сыновей. — Алекс, а где Сайман?

— Он зачем-то убежал наверх, — мешая кашу, сказал мальчик.

— Я же говорю — и пяти минут не может посидеть на месте. Проходите, садитесь за стол… Что будете?

— Нет-нет, спасибо. Мне нужно спешить, предстоит обойти много семей… Слава Богу, долина прерий оживает, появляющимися семьями, и это радует, — он сел за стол, но даже не посмотрел на еду. — Ну, Алекс, будем знакомы. Я, мистер Синклер.

— Здравствуйте, мистер Синклер, — скромно поздоровался мальчик, пожимая протянутую руку мужчины. Как бы он не пытался убрать взгляд, у него это не получалось глаза учителя будто магнитили взор Алекса.

— А школа хорошая? — поинтересовалась мама.

— Ее только открывают. Так что ваши малыши будут первыми выпускниками и, надеюсь, прославят ее. Америке нужны умные и талантливые… Ну, приступим.

Он выложил содержимое чемодана: старую книгу в вишневом переплете, с названием по латыни, выгравированным золотыми буквами, нож с перемотанной рукояткой и блестящим на солнце лезвием, карту, в виде свитка с обожженными краями и зеленый эликсир в прозрачной колбе.

— Алекс, выбирай предметы, которые тебе нравятся, — мужчина каждую фразу произносил с улыбкой. Было видно, что человек добрый и жизнерадостный.

Мальчик пододвинул к себе книгу и убрал руки со стола.

— Это все, что тебе нравится?

— Часы…

— Что часы?

— Мне нравятся ваши часы, но вы их не поставили на стол.

— Алекс? — удивилась мать.

Эта наглость рассмешила учителя.

— Конечно, конечно. — он снял часы и отдал их мальчику.

— Вот, теперь все.

— Ваш сын прошел испытание. Он будет хорошим учеником.

— Скажите, пожалуйста, а для чего весь этот экспериментом? — поинтересовалась женщина. — Это обязательно для вступления в вашу школу.

— Именно для нашей — обязательно. А Келианская принимает и без них.

— Ваша школа чем-то отличается?

— Разве что хорошими учителями, — уклончивый ответ мать воспринимала как убедительный довод.

— Понятно, — Сайман спустился со второго этажа, женщина представила и его. — Мой второй сын Сайман, Сайман-ураган как мы его называем в семье.

Мальчик стоял на пороге входа в кухню. Учитель увидел то, чего не видели другие — АД.

В глазах малыша бродило пламя преисподней. Миллионы мучающихся душ, вешались, умирали на гелиантинах, прокалывали друг друга мечами… затем снова воскресали и умирали снова. Дьявол подгонял огненных чудовищ и мучителей слуг, чтобы не давали спуску провинившимся душам. Вся масштабная картина, проходила в маленьких глазах пятилетнего ребенка. В завершении Дьявол превратился в смерч и сжег всю преисподнюю. Мальчик закрыл веки, подобно занавес спектакля, а открыв, вновь представил небесные глаза.

— Простите, но мне пора, — в спешке, дрожащими руками закидывая со стола принадлежности, произнес мистер Синклер.

— С вами все в порядке? — миссис Фитцжеральд заметила нервозность гостя.

— Да… Непременно… Алексу мы рады. Он нужен нашей школе. За ним каждое утро будет приезжать автобус, еда и обучение бесплатно… Чертов чемодан — никак не закроется…

— А как же Сайман? Они все-таки братья и всегда должны быть вместе.

— Нет, — отрезал мужчина. — Келианская школа тоже неплохая… Она и ближе… Всего доброго. Был рад знакомству.

Подобно ветру он исчез, оставив больше вопросов, чем ответом.

* * *

Наши дни.

Говорят, что небоскребы Нью-Йорка достигают звезд, в таком случае Алекс Фитцжеральд жил на полпути к небу. К своим 28 годам он успел наработать себе славу преуспевающего детектива. Причем он раскрывал, казалось бы, безнадежные дела, пользуясь такими методами как гипноз и телепатия. Еще одним отличием от стандартных детективов было отсутствие офиса — он принимал клиентов у себя в дома — ему казалось, что домашняя обстановка более расслабляет и успокаивает пришедших клиентов.

Утренний распорядок протекал одинаково: подъем в шесть, гимнастика, хотя приверженцем спорта детектив не был, затем душ, завтрак и чтение свежей газеты. Что отличало его меню — это ароматный, молотый, бразильский кофе. Пусть натуральные сорта били по карману, но не вкусив натурального кофе, работа будто не шла. В первое время Алекс сам предлагал детективные услуги, узнавая о громких преступлениях из СМИ, вскоре успешные раскрытия дали ему имя и разрывающийся телефон от поступающих предложений взяться за то или иное дело. Фитцжеральд отсеивал легкие бытовые преступления вроде кражи ценностей из квартиры или уличные разбои и брался только за особо сложные.

Очередное утро было таким же, как и вчера, только дождь… Не успокаивающийся ливень барабанил по пластиковому стеклу 37 этажа.

Квартира состояла из трех комнат: кухня, гостиная и спальня. Обычная кухня — комната для приема пищи с холодильником, полками для посуды, мраморного цвета столом и тремя стульями, единственное, что возможно отличало вашу кухню от его — пара картин в стиле французских художников средневековья.

Небольшую спальню можно считать рабочим кабинетом, помимо большой кровати в нем располагался стол с компьютером, сейф с текущими и нераскрытыми делами (материалы о прошлых преступлениях сжигались) и шкаф с бедным аксессуаром: коричневый кожаный плащ, синяя рубашка, галстук, черные брюки и черные туфли — повседневная форма одежды детектива. Но в гардеробе кроме пары спортивных костюмов, пуховика и рубашек практически ничего не было. Обе комнаты уютны, но без лишнего шика — все необходимое и ничего более.

А вот огромная гостиная была обставлена по высшему классу — зеркальный потолок золотистого оттенка с огромной хрустальной люстрой, обои-хамелеон меняли цвет с пугающего салатового на тепло-персиковый. В углу комнаты стоял огромный плазменный телевизор, полки с книгами психологии, настенные часы, мирно тикающие в такт сердца, белый диван с двумя креслами и как бы не было банально — персидский ковер с изображением каравана.

Рядом с плазмой стояло кресло, за ним располагался стол и еще одно кресло. Обычно в этом месте и проводилась беседа с клиентами. Детектив смотрел на нуждающегося в помощи, а тот с успокоением в окно. Но пока мирное утро и дождь.

«Боже мой, льет как из ведра».

Темную комнату осветил включившийся телевизор.

— Главное событие Нью-Йорка — не объяснимое появление четырех обнаженных подростков в центре города, — оператор демонстрировал съемки уличной камеры видеонаблюдения с любительскими кадрами с мобильных телефон. — Все четверо отправлены в психиатрическую больницу «Ломпака», где им будет оказана необходимая помощь. Другие новости — певица Бьонсе начинает гастрольный тур по Европе…

Алекс выключил телевизор, и комната вновь погрузилась во мрак. «Странное дело… Нужно бы навестить „Ломпак“».

На домашнем телефоне только одно голосовое сообщение: «Привет, Алекс, это Милена… Хотела сказать спасибо за вечер. Он был просто чудным… Может, повторим? — последняя фраза была сказана со стеснением. — Позвони мне как освободишься».

Коричневый плащ и зонт стали новшеством дня. Заперев дверь, Фитцжеральда чуть не хватил удар — пожилая женщина появилась буквально из неоткуда.

— Здравствуйте… Извините, я похоже напугала вас, — ее голос был спокойным, добрым. Интеллигентная дама была в кремовом костюме с белой блузкой и светлыми туфлями, только фетровая шляпа, кожаная сумочка белого оттенка и ожерелье из жемчугов говорили о ее состоятельности.

— Все нормально… Просто вы так неожиданно появились. Чем могу помочь?

— Вы знаете… — она мяла сумочку. — У меня проблема.

Она расположилась на краю кресла, согнув спину. Детектив заварил фирменный кофе, наполнившим благовоньем весь зал, но дама ответила отказом.

— В таком случае перейдем к делу. Что вас беспокоит? — Алекс отпил напиток и уселся напротив. Наблюдая за чертами лица, движения глаз и жестикуляцией он мог определить искренность разговора и характер собеседника.

— Меня зовут Саманта Флюгер. Мистер Фитцжеральд, я пришла по поводу дела конфиденциального характера… Три дня назад в своем почтовом ящике я нашла письмо, которое мне прислал супруг. Он писал, что живет на берегу моря и встречает рассветы, просыпаясь рано утром. Днем занимается садоводством, в основном выращивает лимон. По выходным дням ездит на велосипеде в соседний городок, кажется Сильвер таун, а перед сном читает Ирвина Шоу и Габриэля Гарсию Маркеса… В общем он пишет, что у него все хорошо, — она замолчала, в ожидании очевидного вопроса.

— Простите, так в чем все-таки проблема?

— Мой муж умер три года назад…

Детектив озадаченно взглянул на собеседницу, но раскинув парой догадок, заявил:

— Возможно, пишет не он…

— Это его почерк, — протянула дама. — Мы часто писали друг другу письма по молодости. Поверьте, его неровные буквы я узнаю из сотен тысяч букв.

— Тогда возможно, он отправил письмо, когда еще был жив…

— Исключено… Он пишет о наших днях. Знает какая стоит погода, написал, что «Ред Сокс» стали чемпионами, при плохой в этом году игре, и высказал пару замечаний о новоизбранном президенте.

— Хм… — она не подавала знаков обмана, ни один нерв при беседе с ним не дрогнул на ее лице. Фитцжеральда заинтересовал мистический случай. — У вас есть какие-нибудь предположения? Может все-таки кто-то с похожим почерком прислал его вам?

— Письмо отправлено им… Да и много личных воспоминаний, о которых знали только он и я.

— Ясно… Предоставьте мне пожалуйста письмо.

Она уронила сумочку — первый выявленный признак нервозности.

— Извините, но оно слишком личное и, как мне кажется, я его оставила дома, — пожилая дама стала копаться в сумочке. — Где же оно?.. Ни уж то выложила?.. Похоже на то.

— В таком случае мне не от чего отталкиваться… Простите, но детективное дело как строительство — фундамент обязателен.

— Понимаю… Если вы не против я принесу его вам завтра, — вставая с кресла, она добавила. — Всего доброго.

* * *

Серебристый автомобиль детектива модели «Ford Sierra» пробирался сквозь знаменитые пробки Нью-Йорка, выделяясь от соседей в металлической реке своим возрастом. Машины восемьдесят шестого года все-таки считались уже раритетными.

«Город — мне всегда казалось, что это что-то живое, подобное организму — по асфальтовым, трамвайным, каменным и грунтовым венам огромного существа ходим мы с вами; он крепко стоит на бетонных ногах зданий, разговаривает с помощью радио и телевидения, смотрит на нас рекламными стендами, благоухает ароматом бензина и металла… А во время пробок он еще более кажется одушевленным… Контраст разноцветных автомобилей, даже в серое время суток, энергия массового передвижения даже в многотысячной пробке… Это прекрасно».

Выехав из кишащего Нью-Йорка в загородные просторы, проблема пробок отпала, но авто продолжало ехать не превышая скоростного режима. Ливень серой тенью и скользким асфальтом не многословно велел брать его в расчет при вождении. Огромные строения с каждым пройденным километром становились все ниже и ниже, а вскоре совсем пропали, открывая безжизненные поля с рыже-туманной окраской и редкими деревьями. Сворачивая с твердой дороги на грунтовую, машина шла то юзом, то застревала в лужах.

«Сразу видно — в нашей стране наплевать на психов, хотя зря — их как минимум полстраны, — заключил про себя Фитцжеральд. — Зомбированные избиратели сумасшедших многомиллионников».

Здание «Ломпака» больше походило на тюрьму: контрольно-пропускной пункт с охранником, высокий забор, обмотанный колючей проволокой, устрашающее квадратное здание с решетками на окнах, при каждой вспышке молнии в памяти всплывали знаменитые фильмы ужасов.

«Идеальное место, чтобы сломать психику».

Автомобиль остановился у шлагбаума.

— Прием посетителей с двенадцати до трех, мистер, — пожилой усатый охранник с худощавым лицом не удосужился даже выйти из своей будки.

— Частный детектив Алекс Фитцжеральд, — представился водитель, спуская окно и показывая служебное удостоверение. — Мне бы хотелось поговорить с главврачом об интересующем меня деле. Не подскажите, как его найти?

— Сейчас, — проговорил охранник, надевая очки. — Только отмечу Вас.

«Надеюсь, он не развалится, пока вписывает мою фамилию?»

— Машину оставите на парковке, а на входе спросите куда пройти. Главный врач находится на первом этаже.

— Благодарю, — шлагбаум поднялся, давая путь в одинокую парковку «Сиерре».

«Они что все ездят автобусом?» — предположил детектив. На стоянке кроме его «Сиерры» наблюдалось еще четыре автомобиля.

За то время пока он бежал от автомобиля до дверей больницы, его будто накрыло волной. Дождь не думал жалеть приезжих.

Главврачом оказалась невысокой женщиной сорока пяти лет с короткостриженной кудрявой прической ярко-огненного оттенка и лазурными глазами, чью красоту скрывали элегантные окуляры очков.

— Вы знаете… — начала она пояснение, сопровождая детектива в палату к первому пациенту, — Когда их привезли, они были в бессознательном состоянии. К сегодняшнему утру оклемался лишь один. Они находятся в состоянии сильного психического расстройства. Абсолютно ничего не помнят и боятся любого шороха… Даже не знаю, что так могло их напугать…

— С ними можно поговорить?

— Как их лечащий врач могу заявить твердо — раньше двухнедельной реабилитации к ним посещения запрещены… Даже представителей структур. Единственное чем я могу Вам помочь — это проводить в палату, чтобы Вы визуально оценили их состояние.

— Боюсь, что эти четыре подростка не все жертвы данной истории.

— Какой истории? — поправляя очки, поинтересовалась женщина.

— Это мне пока тоже не известно… Скажите, пожалуйста, все четверо находятся в шоковом состоянии?

— Нет. Один из подростков сказал, что его зовут Гарри Фитч. В отличие от других он хотя бы может разговаривать.

— Прошу Вас дайте мне десять минут общения с ним.

— Ничем не могу помочь, детектив, — отрезала она и чуть мягче добавила. — Поймите, излишние вопросы и тяжелые воспоминания могут сломать его. Дайте ему хотя бы неделю восстановления.

— Я не буду разговаривать с ним о произошедшем.

— Что? — удивилась женщина. — Тогда о чем Вы хотите побеседовать с ним?

— О нем, — коротко ответил Алекс.

Палата Гарри Фитча походила на простую комнату жилого дома. Белый цвет хоть и преобладал в помещении, но не нагонял больничной тоски, как это обычно происходит. Помимо кровати, на которой сидел пациент, уткнувшись в пол, комната была обставлена столом с двумя стульями и умывальником. Страшное на внешний вид здание психиатрической больницы хранило уют и защищенность. Единственное, что смущало — окно обветвленное клетчатой решеткой.

Перед входом в палату главврач заверила, что будет находиться до окончания разговора:

— При первых приступах недомогания я буду вынуждена выпроводить Вас, — заверила женщина, открывая дверь палаты. — Поэтому продумывайте вопросы.

Детектив кивнул, заходя в чистое помещение. Серый холод на мокрой картине окна казался фильмом, выдуманным и нереальным, но семнадцатилетнему юноше была безразлична реальность… Он боролся внутри.

Детектив сел за стол, вытаскивая из внутреннего кармана бумагу и карандаш.

— Здравствуй, Гарри, — поприветствовал он пациента. — Как твои дела?

— Я Вас не знаю, — подобно роботу, не поднимая глаз, сказал Фитч.

— Да ты меня не знаешь… Я, Алекс. Частный детектив, — назвав свою профессию, он ожидал какой-либо реакции, но тщетно — пациент продолжал смотреть в пол.

«Нужно как-то его расшевелить…»

— Гарри, ты любишь дождь?

— Да… Я люблю дождь… но только летний, — он делал продолжительные паузы между репликами.

— Хм, а почему именно летний?

— Потому, что он… теплый… — слеза скатилась с одного глаза, но юноша продолжал говорить, даже не дернув голосом. — Когда мы выбирались, я мечтал только о теплой воде… А она была ледяная, и иногда казалось, что меня кто-то кусает, но я знал — в такой воде никого нет… Слишком уж она холодная для жизни… И это не укусы, а лезвия холода.

— Почему она была холодной, Гарри? — пристально наблюдая за мимикой лица пациента, спросил Фитцжеральд.

«На улице август, какая к черту холодная вода?»

— Потому что вода была мертвой…

Наконец, Фитч посмотрела на детектива. Потускневший взгляд с оттенком усталости и обреченности. Теперь с обеих глаз лились слезы, но выражения лица от этого не менялось. Полная отрешенность от внешнего мира. Именно таким Алекс представляют человека, точно знающего дату своей смерти.

— Гарри, я присяду к тебе поближе? — убедившись, что ни положительного, ни отрицательного ответа не последует он сел напротив подростка.

Звук барабанящих капель усилился, и стихия начала отражаться в стеклянном взгляде подростка. Фитцжеральд ладонями обнял его голову и, окунувшись в глубину взгляда опрашиваемого, отправился в поход по его рассудку. Если внешняя оболочка представляла тихую драму, то внутренний мир разума походил на громкий ужас.

«Раскрой мне свои тайны, Гарри!!! — он пытался докричаться до него. — Кроме тебя и меня никто не узнает о них, — стоя у решеток сознания пациента, детектив не мог пройти дальше без его разрешения. — Гарри покажи мне, где дверь?»

Юноша ходил вдоль стальных прутьев, не произнося ни звука.

— Послушай, — Фитцжеральд, находясь по другую сторону, не отставал от него, — я единственный кто может тебе помочь.

— Я в порядке, — безразлично сказал пациент. — Спасать других уже поздно.

Детектив схватил его за ворот и с видом свирепого зверя скомандовал:

— Покажи мне!

Юноша обдумывал — стоит ли посвящать незнакомого человека в свои кошмары. Пересилив себя, выдавил:

— Ну, пойдем, — словно бросая вызов, юноша провел его сквозь решетки.

Они будто летели в бездну, крича во все горло, с неимоверной скоростью проваливаясь во мрак неизвестности. Страх смерти, страх боли, страх неясности… Всего лишь страх, а реальностью предстала твердой поверхностью, но ни боли от приземления, ни спада напряжения от полета не замечалось — полное отсутствие чувств.

— Проведи меня по реке, по которой ты убежал.

Подросток кивнул головой, и под ногами начала набираться талая вода.

— Гарри, ты мне сказал, что она была холодной.

— Мне так показалось… — он помедлил, напрягая воспоминание. — Может она была холодной из-за них?

На черной водяной глади подобно поплавкам всплывали трупы, заполняя всю поверхность. Тела были облачены в одну и ту же одежду: серые больничные халаты, точь в точь, что была на Гарри. Фитцжеральд переворачивал одного за другим покойников, но все они один в один были похожи на Фитча.

— Я не помню их лиииииииииииц!!!!!!!! — прокричав это, потусторонний мир каждой своей частицей, каждой своей тенью прекратил движение. — Детектив, Вы чувствуете?

Вода с мертвыми телами начала понижаться в температуре. Холод обжигал и схватывал судорогой ноги.

— Что дальше? — поинтересовался детектив, растирая ноги.

— Тихо… Вы слышите?

Казалось, разъяренный зверь попал в капкан и пытается выбраться из него.

— Кто это?

— Это он… Грустный человек… Он кого-то ищет… Но не может найти… Мы не те, кто ему нужен, но он нас не отпустит, ведь мы можем выдать его тайну… — жалостливым голосом он добавил. — Детектив, пойдемте отсюда.

— Какую тайну, Гарри? — Алекс пытался выудить хоть какую-нибудь зацепку, но все что ответил подросток:

— Детектив, пойдемте отсюда.

И вновь освещенная палата с рыжеволосой женщиной, недоумевающей для чего детектив, схватив голову подростка, пробыл в такой позе более пяти минут.

Когда Фитцжеральд покидал палату, Гарри взглянул на него, будто прощался с ним навсегда.

* * *

Он уезжал из «Ломпака» со смешанными чувствами. Не разгоняя автомобиля, а наслаждаясь просторами загорода. Как ни странно, но хотелось на большее время задержаться в крае янтарного света, так как дождь отступил, и сквозь трещины натянутых туч прорывались золотые локоны солнца. Из старого радиоприемника диктор цитировал нестареющего «Макбета»:

«…змею мы разрубили, Но не убили, и куски срастутся, Чтоб вновь грозить бессильной нашей злобе Все тем же зубом. Нет, скорее связь Вещей порвется, рухнут оба мира. Чем есть я буду с трепетом свой хлеб И ночью спать, дрожа от грез ужасных. Нет, лучше быть в гробу, как тот, кто стал Покойником, чтоб мы покой вкусили, Чем безысходно корчиться на дыбе Душевных мук. Дункан лежит в могиле От лихорадки жизни отсыпаясь. Измена сделала свое: ни сталь, Ни яд, ни бунт, ни внешний враг отныне Ему уже не страшны…»

Фитцжеральд обожал английскую литературу: Уильям Шекспир, Лорд Альфред Теннисон и многие другие воспитывали его… Но истинное развитие его способностей и склада ума способствовала школа…

1994 год.

… Как только седой учитель вошел в просторный класс, все ученики стали возле своих парт.

— Я рад приветствовать вас, — положив кожаный портфель на учительский стол, произнес мужчина.

— Здравствуйте, мистер Невил, — хоровым ответом приветствовали дети. Маленькие, похожие на отпрысков небесных людей, без грамма фальши и жестокости. Но каждый из них обладал своей особенностью: одни перемещали предметы силой мысли, другие перемножали в уме пятизначные цифры, иные рисовали картины и писали романы в возрасте пяти лет, последние показывали результаты взрослых спортсменов… Как их набирали — не известно никому. Мистера Синклера они видели лишь один раз, когда тот приходил к ним домой с предложением об обучении. Более этот доброжелательный мужчина в огромной шляпе и с золотыми наручными часами им не встречался. Зато такие учителя как мистер Невил, мистер Джонсон и миссис Пинкли плотно вписались в жизнь детей, так как они вели предметы, отличающиеся от стандартных школьных уроков.

Ратиология — изучение разума. Мистер Невил вел данный предмет, а маленький Фитцжеральд впитывал его, так как он давался ему легче всех остальных…

— Разум — одна из форм сознания, самосознающий рассудок, направленный на самого себя и понятийное содержание своего знания, так говорили такие философы как Кант и Гегель, с ними вы познакомитесь более близко в старших классах, — сидя за своим столом, казалось, он проникал во взгляд и мысли каждого, пытаясь довести всю серьезность своего предмета. — Разум выражает себя в принципах, идеях и идеалах. Разум следует отличать от других форм сознания, к примеру, как созерцание, рассудок, само осознание и дух. Если рассудок, как мыслящее сознание направлено на мир и главным своим принципом принимает непротиворечивость знания, равенство себе в мышлении, то разум как рассудок, сознающий себя, соотносит не только разное содержание между собой, но и самого себя с этим содержанием. В силу этого, разум может удерживать противоречия. Такие способности как телепатия или телекинез можно тренировать и нарабатывать с помощью разума. К примеру, Мэрри, — обратился он девочке.

— Да, мистер Невил, — отозвалась светловолосая девочка, вставая из-за парты.

— Представь, коричневую вазу с белыми розами.

— Представила, — закрывая глаза, сказала девочка.

— Что ты к ней можешь добавить? — спросил учитель, мирно сложив руки на столе.

— На вазе может быть изображена птица… К примеру, аист, стоящий на одной ноге.

— Так… Принимается. Теперь каждый какой-либо мелочью насыщает эту картину.

— Ваза будет стоять на деревянном столе…

— Стол находятся в комнате синего цвета…

— Свет в комнате блеклый и сероватый.

— Внутри вазы три розы…

— Я думаю довольно, — произнес в завершении мистер Невил. — То, что вы теперь изобразили — проекция вашего сознания. Кто-то ее должен завершить. Элен?

— Да, мистер Невил, — ответила голубоглазая девочка. Ее отличительной способностью стала феноменально точное изображение картины со слов людей, которые ее представляют.

— Изобрази получившуюся проекцию сознания. Персональное задание тебе до конца урока.

— Хорошо, мистер Невил, — взявшись за карандаш, она начала водить им по белоснежному листу, и было видно, как вырисовывались большие бутоны белых роз.

— По мере того, как мы добавляли уточнения к нашей мысленной картине, — начал объяснения несложного эксперимента седовласый мужчина, — проекция мыслей уточнялась, вы все больше и точнее видели одно и то же. Все это благодаря заданной тематике, лишь долей и какими-то небольшими отклонениями, отличавшейся друг от друга одной и той же картины. Через годы тренировок и с помощью несложных упражнений я научу вас пользоваться вашим разумом, вы научитесь читать мысли и проникать в прошлое вашего собеседника. Единственное, что вам нужно сделать, чтобы проникнуть в его голову — это разрешение и заданная тематика. Тем самым вы научитесь помогать сумасшедшим находить истинный смысл их недуга, или помогать людям потерявшим память, если станете докторами, или сможете восстановить всю картину происшествия, спасая человека от несправедливости закона на судебных тяжбах, если решите посвятить себя профессии адвоката…

Не успел договорить учитель, как его прервала Элен:

— Мистер Невил, я закончила, — она демонстрировала законченный рисунок, и весь класс был удивлен. Все до тонких мелочей, включая цвет карандашей, наклон белых растений, размер стола и расположение вазы, было точь в точь как все и представляли.

— Разум… Орудие человека, возможности которого мы используем лишь на один возможный процент, а оставшиеся девяносто девять процентов не изучены до сих пор…

Наши дни.

Почему-то ему вспомнилась Элен. Удивительная особа, способная воспроизводить мысли на бумагу. Он помнил ее скромной и тихой, с тяжелыми волосами и большими серыми глазами, в которых помимо чистоты и застенчивости не было ничего. Они были хорошими друзьями в школе, вспоминая ее реакцию на подарок в виде масляных красок, улыбка невольно всплыла на его лице: «Сейчас то она видная особа… Надо бы навестить подругу».

Он взглянул в зеркало заднего вида и страх сковал его: на кожаном сидении «Ford» сидело нечто в черном капюшоне и в плаще, будто сотканного из дыма только что подожженного костра, однако запах от него исходил явно не дыма, он вонял разлагающимся мясом, от чего тошнота подступила к горлу. Рукав черного существа без видимой кисти направлялось в сторону шеи детектива, но он не мог и пошевелиться. Единственные органы, не парализованные в его организме, оставались пальцы и глаза. Рука все ближе и ближе приближалась к шее детектива, сантиметр за сантиметром. Казалось, что достаточно одного прикосновения пассажира на заднем сидении и водитель рассыплется в пепел. Резко вывернув руль кончиками пальцев, машина вылетела за обочину и, развернувшись, прекратила ход. Организм был в порядке, Фитцжеральд сжимал и разжимал руки, крутил головой из стороны в сторону и на всякий случай взглянул на заднее сидение — там никого не было.

«Такое случается, — подумал про себя детектив, — вот они шутки с разумом. Бесконечные прочтения мыслей и блуждания по чужому разуму до добра не доводят — за все в этом мире нужно платить». Такое явление возникало и прежде: полный паралич, галлюцинация, страх. Именно такие симптомы после поиска истины в больном рассудке. «Нужно впредь после таких процедур передохнуть с полчаса и ни в коем случае не садиться за руль,» — с подобными мыслями, страх и физическая беспомощность утекли в никуда. Он вновь был в силах продолжить путь, возвращаясь на прежнюю дорогу.

Въезжая в многомиллионный город с бесчисленными переплетениями человеческих жизней, автомобильных дорог и сетей интернета, он решил набрать номер человека, чья судьба его беспокоила все больше и больше в последнее время.

— Здравствуй, Сайман, — он ждал ответа, но голос на другом конце линии, не сразу начал общение.

— Да… Алекс, это ты? — отвечал заспанным голосом его брат.

— Кто еще может тебя разбудить в половину второго дня… Судя по пробке на Пятой Авеню, я буду у тебя минут через пятнадцать. Поставь, пожалуйста, чайник и сделай пару бутербродов.

— Хорошо… — сквозь сон сказал Сайман и положил трубку.

Смотря на строения города, перед тем как войти в многоэтажный дом, Алекс удивился в очередной раз: «И как только люди могут создать такое?»

Детектив в редкие отпуска старался больше путешествовать, но к своим годам ему так и не удалось выехать за пределы континента. Однако Сан-Франциско со своими достопримечательностями вроде Ломбард Стрит, известной всем туристам улицей с многочисленными поворотами, Койт-Тауэром — башней расположенной на Телеграфном холме, самый знаменитый мост в мире Голден Гейт, переброшенный через одноименный пролив; Майами со своими знаменитыми клубами вроде: Мокаи, Вагабунд, Клуб 50, Амнезия; и Лос-Анджелес со своей знаменитой Аллеей славы, Китайским театром Граумана и, конечно же, Голливудом… Все эти прелестные места были внесены в коллекцию его фотоальбома.

Поднимаясь в лифте Фитцжеральд подумал: «Путешествие? Хм… Бедный Сайман… он путешествует в ад по три раза в день, но каждый раз это только убивает его».

Лифт остановился, и взгляду детектива предстал синий коридор с десятками одинаковых дверей с позолоченной нумерацией.

«Три стука, как обычно — этого вполне хватает, чтобы разбудить брата, в каком бы состоянии он не был». Комнату 1606 открыл близнец… Однако по внешнему виду он походил на ходячего мертвеца, и первым вопросом младшего из братьев было:

— Пил?

— Только скотч, — хриплым голосом ответил хозяин квартиры. — Не стой долго на пороге… Примета плохая.

Прихожая, кухня и зал были аккуратно убраны, и о скатившейся жизни старшего Фитцжеральда могли повествовать только опустошенные бутылки из-под виски, бренди, скотча и разбитое зеркало: «Как же он ненавидит зеркала». Мысли младшего сорвал вопрос Саймана:

— Опять расследуешь бредовое дело? — садясь за стол, на котором находилась тарелка с бутербродами, покрытыми колбасой и расплавленным сыром, и бокал горячего чая, отдающего ароматом зелени и бергамота.

— Да… Бредовое — это еще мягко сказано, — садясь за стол, ответил Алекс. — А твои дела, как погляжу, с каждым днем лучше не становятся.

— Ты же знаешь из-за чего…

— Это разве повод напиваться?

— Да, повод! — заявил Сайман. — Я вижу их страдания каждодневно… И если бы не я, то некоторые из твоих громких дел, так и остались бы нераскрытыми. Поэтому не зазнавайся…

Проводя ладонями по лицу, будто хотел умыться воздухом, он успокоился и спросил уже более мягким тоном:

— Хватит о моем состоянии… Лучше скажи — кто она? Как с ней познакомился?

Стоило переключить тему разговора, так как вспыльчивый Сайман мог внезапно начать ругаться, такой уж характер старшего брата. Да он и сам это понимал.

— Я познакомился с ней в метро, — отпивая чай, ответил Алекс.

— Настоящая романтика, — с иронией сказал брат. — А как ее зовут?

— Милена… — и чуть тише добавил. — Надеюсь, она меня вынесет.

— Да ты-то нормальный парень, но вот твоя работа, плюс ко всему твои способности и учеба в Кремьонской школе… Могут много нервов вымотать твоим близким.

— Тебе бывало страшно? — заданный вопрос стер улыбку с лица старшего брата.

Сайман обладал редчайшей способностью далеко отличавшейся от телепатии и телекинеза — он мог погружаться в ад… Все дело в его глазах — в них и хранились врата в преисподнюю. Достаточно ему было взглянуть в зеркало, и он попадал в мир усопших, чьи души навечно были закованы в стены ужасающего места. Как же их там было много: худых — толстых, красивых — уродливых, умных — безграмотных, гениев и серых людей… Не прав тот, кто предполагает, что ад подобен реке из грешных душ, и совсем не правы те, кто отрицает его существование. Этот мир подобен бесконечной долине вечно убивающих друг друга существ, которые режут друг друга мечами, рубят топорам, душат голыми руками… Но кто бы не побеждал в этой бессмысленной битве, все равно оставался поверженным огненным смерчем Сатаны.

— Я вижу ад каждый день — мне не может быть страшно, брат… А тебе?

— Вокруг столько тайн и неизвестной нам силы, — оставляя недопитый бокал с чаем, детектив спросил. — Интересно, кто это все контролирует?

— Кто бы не контролировал, все для него закончится одинаково — в бесконечной битве между такими же грешниками, как и он в долине смерти.

— Пессимистические рассуждения, — подвел черту Алекс.

— Нет, брат… Это реальность.

— Как все-таки думаешь — рай существует?

— Не знаю, я вижу только ад.

Глядя на состояние свое старшего брата, младший Фитцжеральд понимал, что преисподняя поглотила его жизнь и в этом мире. Поэтому Алекс навещал брата, как минимум раз в два дня, чтобы убедиться в адекватном состоянии Саймана. А тот, в свою очередь, получал заряд жизни от посетителя либо помогал ему в очередном детективном расследовании, подолгу выискивая убитую жертву среди бесчисленные душ, или приносил с того света очередную порцию историй от Наполеона, Гитлера, Цезаря, Распутина и прочих.

— Хотя, знаешь… — задумчиво произнес Сайман, наблюдая, как брат допивает чай. — Мне кажется, рай все-таки существует… Сколько я не скитался в поисках поэтов, к примеру, Байрона, Александра Пушкина, Эдгара По, Александра Дюма… Никого еще не находил.

— Может, тоже стать поэтом? — предложил младший брат. — В крайнем случае, точно не буду жариться в аду.

— Толку от Фитцжеральда поэта, гораздо меньше, чем от Фитцжеральда детектива. Поэтому не меняй сферу деятельности, — на лице старшего брата вновь засияла улыбка. «Хороший знак», — подумал про себя Алекс. — Я помню, как ты пробовал писать эссе… С такими талантами тебя даже в ад не впустят. Это просто ужасно.

Глядя в свои глаза, он попадал в мир огня и мучений, но путешествуя по долине смерти, встречал тех или иных грешников, которые подсказывали, где в последний раз видели нужного ему человека. Ровно двадцать три минуты Сайману отводилось для нахождения мученика. Затем чудовище, воскресшее из пепла, издавало протяжный крик, во знаменуя о скорой гибели всех постояльцев, превращался в смерч и пламенной мощью сжигал все на своем пути, включая ни в чем невиновного Саймана, который после смерти в аду воскрешался в нашем мире. Все это сопровождалось треском разбившегося зеркала, головной болью и шрамом на душе. Практически все походы старшего Фитцжеральда заканчивались провалом в поиске, но пара детективных расследований все же были раскрыты по велению случая и удачи Саймана. Походы в преисподнюю для него были не такими уж и радужными, но стоило ему подольше задержать взгляд на своем отражении в зеркале, висящем в холле музея, посмотреть на солнцезащитные очки прохожего, на блеск серебряной посуды, как его тут же затягивало в кишащие просторы грешников.

— Знаешь, что я хочу сказать насчет ада? — они уже сидели в темной комнате зала и смотрели бейсбол по телевизору.

— Что? — поинтересовался младший, удобнее расположившись в кресле.

— Тот кошмар, куда я попадаю, это только одна из разновидностей мучений… На двадцать третьей минуте нахождения в преисподние один из узников мне признался: «Я только, что выбрался из другого ада, в котором был совсем один, казалось, вечность. Я бегал по пустому городу в полной темноте и так порядка двадцати лет не мог найти ни одной живой души»… Вот так он мне сказал.

— Может, он сумасшедший? — заключил Алекс, не отрываясь от телевизора.

— На том свете все становятся здоровыми и рассудительными… Человек с рождения слепой становится зрячим, безногий умеет ходить, глухой слышит, хотя раньше они даже представления не имели, как это ходить, видеть, слышать. Он точно не был психом, — Сайман развалился на своей кровати, абсолютно не вникая в действия, происходящие на бейсбольном поле. Он лежал напротив небольшого телевизора, в то время пока на удобном кожаном кресле расположился его младший брат, перечитывающий сводки новостей в «Нью-Йорк Таймсе».

— Сегодня ко мне пришла женщина, которая утверждала, что ее супруг, погибший порядка трех лет назад, до сих пор шлет ей письма с того света…

— Может, он не умер, — не задумываясь, предположил Сайман. — А что? Часто такое бывает, что хоронят не того… Ты что не смотрел мафиозные боевики? Супруг с мулатками оттягивается на берегу Мексиканского залива, пока супруга льет по нему слезы… А написать решил, потому что она вредничала и пилила при их совместной жизни.

— А смысл?

— Нууууу, — протянул старший. — Не знаю, может, хотел довести до инфаркта бедняжку.

— Тут другое, — отложив газету, Алекс уставился в экран. — Они прожили вдвоем практически всю жизнь. Возможно, вместе воспитывали ребенка, который их позабыл и переехал в другой город, возможно, вместе они выбирали район, в котором будут присматривать себе дом, возможно, делали в нем ремонт и обсуждали планы на будущее, возможно, она варила ему кофе по утрам, а он в свою очередь выращивал для нее отдельный куст алых роз… Возможно, какие-нибудь чувства способны вернуть человека из того света…

Не успел он договорить, как Сайман, нагло усмехнувшись, ответил:

— Ерунда. С того света еще никто не возвращался. Я понял, что ты имеешь в виду, но помимо любви есть чувства куда сильнее, к примеру, месть. Сколько убитых жертв, с кем я имел честь разговаривать, говорили мне, что обменяли бы еще вечность страданий ради пятиминутной возможности отомстить обидчику, убившему их или тронувшего их близкого когда-то при жизни… Как-то мне изливал душу мужчина-семьянин, в дом которого проникли грабители. Они его сначала оглушили, затем, связав, заставили наблюдать, как насилуют его красавицу-жену и малолетнюю дочь самыми изощренными методами, а после всего их медленно резали на его глазах… Он был готов остаться проклятым навечно, страдать в пламени преисподние бесчисленность лет, лишь бы ему дали пару минут для беспредела над этими подонками или хотя бы чуть ослабили веревки, возвращая в тот трагический день… Но все четно. Кто умер, тому нет пути назад, брат.

Между ними зародилось молчание, и они наблюдали, как отбитый мяч на телеэкране летел в сторону трибун, не собираясь касаться земли.

— Может, это даже к лучшему, — сказал младший брат.

— Определенно, — подвел черту старший. — Конец должен быть всему.

Тусклые лучи за окном едва проникали в квартиру, но блеском золота напоминали, что еще не вечер и самое время позвонить и назначить свидание Милене. Учитывая педантичность, дисциплинированность и математическую точность практически во всем, Милена все же сбивала его своей непунктуальностью и манерой свободного проведения времени. Поначалу Фитцжеральда это раздражало, затем он пытался определить закономерность временного промежутка опоздания данной леди, но затем прояснил: «Симпатичные особы — вовне законов науки и математики конкретно». Бывало и такое, что и он опаздывал на свидание. Милена вносила в жизнь Алекса каплю сумасбродства, каплю отрешенности от правил, каплю нервозности и целый океан любви. Услышав от брата столь дикие истории, ему сделалось дурно.

— Сайман, я, наверное, пойду, — вставая из кресла, сказал он. Старший брат последовал его примеру и направился провожать младшего.

— Заходи почаще… Ты же знаешь — мои двери всегда для тебя открыты.

— Непременно, — сходу схватив бутылку скотча с комода, стоящего у входной двери, он выбросил ее в мусорное ведро. — Не сильно увлекайся напитками — можешь уплыть в мир иной.

Брат печально улыбнулся, закрывая дверь. И вновь синий коридор с чередой позолоченных номерков, спуск с пятнадцатого этажа и снова Нью-Йорк под золотым дымом воскрешающегося дня.

* * *

В ней была именно та красота, что заставляет трепетать сердце, вспоминая детские сказки о магии и волшебстве. Глаза, наполненные картиной тайны и необъятности:

«Нельзя же рассмотреть все небо? Так волшебство и голубизна ее взгляда — один необъяснимый светлый небосвод».

Нельзя угадать какой тон одежды ей более к лицу — она всегда экспериментировала, вечно в поиске нужного оттенка платья, но тонкая шея и верхняя часть груди всегда была на обозрении.

«Возможно, она одевалась так, только собираясь ко мне на свидание… Хотя вряд ли — скорее всего это атрибут ее стиля… Дайте вспомнить: когда я впервые с ней столкнулся — это было на станции метро — она предстала передо мной в черной кожаной куртке, в черных джинсах с россыпями бисера на заднем кармане (забавно — эти россыпи запомнились мне сильнее всего). Возможно, ее улыбка и эти стекляшки были единственными светлыми аксессуарами в ней… Вы знаете, мимолетный взгляд или невинно брошенная реплика могут сильнее задеть сердце, чем все бесконечные поэтические признания или внешность, подобная небесным существам из божественного мира. Как бы не звучало феноменально, но иногда красота отталкивает, а простота притягивает. Находясь с прекрасным — начинаешь чувствовать себя неуютно, а низкая самооценка, только редким дает стимул к совершенствованию, в основном приводя к упадку в настроении и ценностям в жизни… Когда я пригласил ее на первое свидание, она пришла в белоснежном платье. Светлую кожу и черные волосы осветляли ее большие лазурные глаза и это платье. Вообще брюнетка с голубыми глазами — редкость. Что-то из ряда творений природы, когда она решила переступить законы и создать нечто отрешенное от порядка и обыденности. Это все равно, что создать, цветок распускающийся зимой или напустить пожар на Северный ледовитый океан, или родить птицу внутри Атлантиды… Милена была как раз из этой серии. На первом свидании она напомнила моему сердцу, что оно существует не только для обеспечения передвижения крови, но и для страдания от ревности, для боязни потери близкого и, конечно же, для любви… Вечер был летний, с красками бирюзового и салатового, ресторан отдавал цветами медового и янтарного, а воспоминания об этом вечер остались светлыми. Наше третье свидание прошло в обстановке отрешенности от всего сложного и элегантного. Впервые мы поцеловались именно в этот вечер. Я не знаток любовных похождений и не знаю считать ли третье свидание быстрым для первого поцелуя или слишком затянутым, но так получилось. Она была одета в спортивный костюм с капюшоном черного цвета, наверное, чтобы не выделяться в ночи, и мы уселись на крышу. На небе повисла бледная луна, в округе бродила яркая темнота. Пусть наш дом и не был самым высоким, но чувство приближенности к небосводу в отличие от жителей снизу сохранялось. С ней я чувствовал себя уверенным в любых безумных действиях, даже рассказывая легенды о звездах, даже дожидаясь дождя, даже целуясь под водяным занавесом, даже танцуя на мокром асфальте…»

Порой нужно просто увидеться… чтобы понять, что любишь… вернуть прошлые чувства… загладить вину или наоборот — простить… Ни мобильный телефон, ни социальные сети, ни вещие сны не могли сравниться с реальным взглядом. Алекс порядка недели не мог встретиться с Миленой, но, откладывая свидание на каждый последующий день, приумножало желание встречи. Сегодня чаша переполнилась, и без взгляда небесных глаз он не мог бы уснуть.

— Привет, Милена, — он стоял в пробке, щурясь от слепящего после дождя небосвода, и крепко сжимал трубку сенсорного телефона.

— Алекс? — как девушка не пыталась скрыть радость от долгожданного звонка, так это ей и не удалось. — Надеюсь, ты звонишь, чтобы назначить мне свидание?

— Я очень хочу с тобой увидеться…

— Но…

— Что «но»? — переспросил он.

— Тут ты должен был поставить частицу «но» и уже придумать какую-нибудь красивую историю.

— Ты права… — Алекс вновь замялся, думая: «А что меня останавливает? И зачем я должен придумывать отговорки, если я и впрямь хочу с ней встретиться?» — Но я не могу выбрать ресторан, куда могу пригласить тебя…

— Алекс! — вскрикнула она. — Если это единственная причина, почему мы не виделись целую неделю, то я в обиде на тебя! Знаешь что!?.. Хочу свидание в пиццерии на Халл стрит!

— О, нет, — взмолился детектив. — Дорогая, это криминальный район «Железнодорожных банд». Ты даже не представляешь, сколько у меня было расследований по убийствам и изнасилованиям именно в этом районе. Предлагаю «Лазурную ночь» или «Золотой замок».

— Нет! — отрезала девушка. — Никаких ресторанов, хочу в дешевую пиццерию. Если тебе не безразлична моя жизнь или честь, то постарайся приехать туда раньше убийц и насильников и встретить меня!

— С твоим характером… — но детектив не продолжил.

— Что с ним не так? Ну, давай… Договаривай.

— Через час жду тебя в пиццерии на Халл стрит.

— Отлично, дорогой, — уже более нежно и спокойно с удовлетворенной улыбкой, произнесла собеседница, причем улыбку можно было почувствовать даже через телефонную связь. — Пока закажу такси и одену самое открытое платье.

— Нет!

— Ладно, шучу, — с усмешкой добавила девушка. — Просто закажу такси… Люблю тебя.

Она положила трубку, и он произнес:

— И я тебя.

Свежесть дождя пьянила, а лучи, разбросанные по всему небосводу, будто прошли процесс омовения. Светлые, ясные, слепящие, чистые бились о стекла небоскребов, падали на зеркала и лобовые стекла сотен автомобилей различных марок, отражались во взглядах беззаботных прохожих и вновь растворялись в еще незанятом пространстве. Сворачивая в сторону трущоб, его виду сразу пристала одноэтажная пиццерия, где и впрямь делали отменную итальянскую пиццу, причем не в электрической печи, а как полагается на огне из натуральных дров. Это небольшое сооружение было подобно границе между продвинутыми, многоэтажными и богатыми владениями и между одноэтажными небольшими домами, где жили либо отъявленные трудяги, либо обиженные маньяки. На пересечение двух различных цивилизаций и приходилось больше всего преступлений. Бедные грабили богатых, разбивали автомобили приезжих, сливали из них топливо, дрались между собой… Здесь… Именно здесь — недалеко от своего дома, но и не на его пороге, не на территории неизвестной им и не там, где их могли бы опознать. Спросите любого вора, где он совершает кражи, и он Вам ответит: «Не там, где я живу, но и не там, где бы я не смог скрыться».

Пиццерия находилась под железнодорожной веткой метро, но внутри кроме итальянских реплик и творений мировых классиков, изливающих свои шедевры через современные колонки, ничего слышно не было. Никто не знал секрета шумовой изоляции кроме владельца пиццерии. Не столь дорогое заведение было уютно обставлено вишневыми кожаными диванчиками и коричневыми столами. Открывая стеклянную дверь, перво-наперво вас встречает хозяин пиццерии и кассирша, которые в один голос приветствуют любого посетителя, неважно кто он: состоятельный дипломат, швея из ткацкой фабрики, полицейский или член местной группировки головорезов. За всю историю существования данного заведения в нем ни разу не совершались погромы, драки или прочие хулиганства. Возможно это все из-за уважения к добродушному хозяину итальянцу, который всех встречал с улыбкой на лице, а провожал словами: «Будем рады снова видеть Вас».

Детектив, был известен в районе «Железнодорожных банд» расследуя очередное преступление, неоднократно захаживал и в пиццерию.

Оставив «Ford» на парковке рядом с двумя мотоциклами «Harley Davidson» и одним семейным «Fiat», детектив зашел в заведение.

— Ооооо, мистер Фитцжеральд! — приветствовал его полный мужчина со смуглой кожей и густыми усами. — Рад видеть Вас в моем заведении. Вы к нам только перекусить или плотно поужинать? Леонардо все устроит.

— А Вы еще меня помните, Леонардо? — удивился Алекс.

— Конечно! — добродушная улыбка не спадала с лица хозяина. — Это Вы сейчас знаменитый детектив, расследующий громкие преступления, а я-то Вас помню начинающим. Причем начинали расследование Вы как раз с кусков Флоренции и Милано воооооон за тем столом, — он указал за последний стол у окна.

На секунду Фитцжеральд вспомнил себя, совсем еще юнца, только окончившего полицейскую академию и на первые же дела попавшего в эти трущобы. Молодой Фитцжеральд сидел на противоположной стороне зала и уплетал горящую пиццу кусок за куском, запивая ее черным чаем. За окном хлестал дождь, под который он успел попасть, а в пиццерии, как всегда из-за частых молний, отключили электричество, но помещение освещал огонь печи, хоть и не физически, но согревавший взгляд и душу.

— Мистер Фитцжеральд, — обращение Леонардо привело его в чувство.

— Да… — как-то невнятно ответил детектив.

— Ушли в воспоминание? Это нормально, — понимающе подбодрил его итальянец и, указывая на приехавшее такси за окном, спросил. — Случаем сеньорита в зеленом приехала не к Вам?

— С чего Вы взяли? — «как этот итальянец может знать про Милену? Про мою личную жизнь уж точно в газетах не говорилось…»

— Дедуктивный метод, как у мистера Шерлока Хомса. Она целенаправленно приехала именно в мое заведение, одета как минимум для последующей прогулки, и из всех присутствующих, точнее двух байкеров, уже сложившейся семейной пары и одной старой синьоры, которая каждый вечер заходит в пиццерию ровно 19:45 и заказывает два куска Марио, Вы единственный кто идеально ей подходит.

— Благодарю, Леонардо, — детектив снял шляпу в знак почтения его рассуждениям и в знак приветствия зашедшей девушки. — Ты прекрасна…

Он замолчал, наслаждаясь картиной идеальной девушки, черные как земля волосы, с которых тянулась изумрудной лозой заколка в виде белоснежной лилии, зеленая кофточка из шерсти, под которой была черная футболка, подчеркивающая формы второго размера, синие джинсы и кожаные сапожки на ногах. Алекс сглотнул слюну…

«Боже мой, чтобы она не одевала, она разбивает мое сердце… и это происходит изо дня в день… Черт… Клянусь, больше чем на три дня я не затяну наше расставание… А теперь нужно взять себя в руки».

— Ты тоже прекрасно выглядишь, красавчик, — она остановилась в полуметре от него, вглядываясь в глубину его глаз. — Алекс, что с тобой?

— Ничего… Ты просто сводишь меня с ума, а все остальное в принципе нормально.

— Э… Эм… — хозяин заведения все-таки решил вступиться в разговор. — Мистер Фитцжеральд, позвольте мне распорядиться что Вам и Вашей прекрасной сеньорите выбрать для чудесного вечера. Обещаю Вам — все будет так изыскано, что пальчики оближите.

— Да, Леонардо, премного благодарен, — не сводя взгляда с магии лазурных глаз, согласился детектив. — Будьте добры за тот же стол, где я ужинал постоянно.

— Непременно, — и он удалился к поварам, что-то выкрикивая по-итальянски.

Рука об руку они прошли за последний стол. Огромные окна выходили на парковку и на вид далекого города, пугающего своими размерами зданий и скрывающего за бетонными сооружениями солнце.

«Она — отколовшийся осколок рая. Лазурность самых нежных волн океанов, самого чистого неба над святыми землями не становилась в сравнение с ее голубым взглядом. Казалось, что она даже ест не как смертные…» Девушка, и впрямь разрезала свой кусок пиццы и, смешав их предварительно, начал есть в хаотичном порядке.

— Что? — поинтересовалась голубоглазая брюнетка, поняв, что детектив теряется в пространстве и во времени. — Что-то не так?

— Все в порядке, — наконец, обратив внимание и на свою тарелку, сказал детектив.

Куски свежевыпеченной пиццы отдавали теплотой приготовления, жаром печи и нагоняли еще больше аппетита.

— Отличное Асоломио, — призналась девушка. — Я пробовала в пиццерии на Сильвер стрит, но там явно экономят на ингредиентах, а здесь салями добавлены на славу.

Она даже разговаривает как-то по-другому, вся отрешенность от стандартов делала ее эксклюзивной. В каких бы условиях не оказалась эта девушка, включая выживание на необитаемом острове, участие в конкурсе «Мисс Вселенная», попадая в список подозреваемых по делу об убийстве — она все равно будет самой запоминающейся, самой яркой, самой заметной.

«Потому что она не от мира сего», — подумал детектив.

В действительности Милена была вполне обычной девушкой, работающей вполне на земной профессии — стилистом. Обожала белые лилии и дождь. К своим двадцати трем годам была счастлива в большей степени из-за творческой профессии и из-за человека, ворвавшегося в ее жизнь. Но свои чувства к детективу голубоглазая раскрывать не собиралась.

— Как на работе, Алекс?

— Интересное дело вырисовывается. Смотрела сегодня новости?

— Угу, — отпивая малинового чая, сказала девушка.

— Им занимаюсь я, — наконец, взявшись за вилку, он начал трапезу.

— Я не сильно углублялась в подробности… Что там произошло?

— Четыре подростка с полной амнезией, без одежды и в крови вошли в центр Нью-Йорка. Они были напуганы, абсолютно ничего не помнили и были настолько истощены, что до сих пор не все пришли в сознание.

— Ужас какой… Ты уже опросил их?

— Успел только одного…

— И что он сказал?

— Отрывки воспоминаний: холодная вода, труба по которой они шли, скорее всего, их держали в какой-то канаве… Если амнезия не пройдет, то вполне сложное дело. Ну, да ладно… Как твои дела?

— Скучала, — как-то по обыденному произнесла девушка, смотря исключительно на свою тарелку.

— Я тоже… — тихо добавил Фитцжеральд.

— Да не по тебе, красавчик, — усмехнулась Милена. — Скучала по дождю.

— Я про дождь и имел в виду… Опять ехать на мойку, — взглянув через окно на потрепанный от осадка «Ford», сказал детектив, как ни в чем не бывало.

Леонардо лично преподнес гранатовое вино с пожеланиями приятного вечера.

— Ты знаешь владельца пиццерии? — удивилась девушка. — Мне спонтанно пришло в голову сменить богатые рестораны на что-то более простенькое.

— Леонардо я знаю, — откупоривая деревянную пробку с рубиновой бутылки, сказал парень. — Оканчивая полицейскую академию, выпускников распределяют по различным районам и городам. Если у тебя имеются связи или ты просто родился во влиятельной семье, то шанс оказаться ближе к Вашингтону у тебя возрастает, а если нет, то здравствуйте криминальные трущобы Нью-Йорка. В этот район я попал в первые годы нахождения в полиции. Меня никогда не интересовали мелкие разбои, хулиганства, поджоги. Но чтобы досрочно получить лицензию частного детектива мне пришлось заниматься всем подряд. Расследуя дела района «Железнодорожных банд» я приобрел и опыт, и лицензию, и знакомых…

О том, что Дельфин — главарь «Железнодорожных банд» являлся личным должником детективу, прикрывшему его от одного скользкого дела, по обвинению в котором главарь мог отправиться за решетку на долгий срок, он все же промолчал.

— А эта пиццерия с доброжелательным владельцем была постоянным местом быстрого завтрака, обеда и ужина…

— Какие же преступления в таком случае тебя интересуют?

— Серийные убийства, обряды жертвоприношений, ритуальные преступления…

— Все те дела, которые могут принести славу, — холодно подчеркнула девушка.

— Проще сказать — интересные преступления под грифом «особо опасные».

— Кто бы сомневался.

Между ними воцарилось молчание. Разговор двух байкеров о выборе маршрута, скрежет металлического ножа о стекло тарелки и глухой звук приближающегося метро заполнил пустоту молчания.

— Ты чем-то расстроена? — поинтересовался детектив, глядя на девушку.

— Мы с тобой встречаемся порядка месяца… — Милена пыталась как-то вскользь высказать свое негодование, но получился вопрос в лоб. — А ты ни разу не позвонил мне первым… Я тебе нравлюсь?

Парень на мгновение застыл, но, подумав, добавил:

— Очень, — их взгляды встретились и растворились друг в друге. Сказанное «очень» было чуть слышным, но в нем было все то, что хотела услышать она.

— Я тебе очень нравлюсь, но профессия детектива для тебя номер один… Что даст тебе очередное раскрытое дело?

— Превыше всего для меня… — в этот момент Фитцжеральд хотел сказать о состоянии брата, о чувствах к ней и чтобы не лукавить о работе, но добавил. — Ничего не могу тебе ответить… А раскрытое дело придаст мне статус.

— А он тебе нужен?

— Без сомнений, — не колеблясь, ответил парень.

«Что же он за человек? — спросила про себя Милена. — Педантичный, спокойный, думает только о карьере, всегда аккуратно выглаженная рубашка и галстук, одевается как мафиози со времен сухого закона, но в то время и детективы так же одевались. Странно, что он рассказал о знакомстве с хозяином пиццерии, ведь я не знаю ни одного из его друзей. И вообще странно, что он завел беседу о своем прошлом. Я не знаю о нем абсолютно ничего, не считая газетных статей о раскрытых преступлениях, но все же… Все же мне хочется ему доверять… Наверное, многие девушки, перешагнув двадцатипятилетний барьер, хотят надежного мужчину. Без любви, без страсти, просто, чтобы был. Со стабильной работой и зарплатой, способный воспитать детей и защитить семью от любой напасти. Но Алекс все выше перечисленное с частицей романтики в глубине души. Второе свидание, когда мы были на крыше многоэтажного здания, он держал меня ни как мужчина полицейский, прошедший учебную академию, работавший в криминальных районах одного из самых крупных городов на планете. Он держал меня дрожащими руками, будто я из хрусталя и при небрежном обращении способной рассыпаться без надежды на восстановление. Девушка, способная затронуть холодное сердце, вправе считаться любимой… Хотя до встречи с ним попадались одни подобия мужчин, не доросшие до Алекса ни умом, ни действиями, ни чувствами. Даже в многомиллионном городе можно быть одинокой, как бы странно это не звучало».

Мысли подобно стае голубей клюющих крошки хлеба на автостоянке разлетелись, как только дюжина спортивных автомобилей и мотоциклом подъехала к зданию. На их капотах были изображены китайские иероглифы, яростные лица диких животных и птиц, карты и кости, оружие и прочее, что хоть как-то касалось жизненных основ данной молодежи. Крепкие, наглые, с серьезными лицами, именно такие чаще всего транжирят свои амбиции, вбегая в пекло, хотя продвигаясь к цели иными путями, они могли бы достичь большего. Из черного «Dodge Challenger» вышел накаченный парень лет тридцати, каждая жилка в его мускулистом теле была наполнена грозностью. Брюнет с обсидиановыми глазами был одет в кожаную безрукавку, в кожаные штаны и берцы. С его ростом без проблем можно было попасть в одну из команд Национальной Баскетбольной Ассоциации, но он выбрал другую судьбу.

— Тебе страшно? — спокойным тоном спросил Фитцжеральд, нарезая пиццу.

— Не очень, — растерянным голосом ответила девушка, наблюдая за толпой головорезов.

— Они все ко мне, — не сбавляя спокойствия, сказал детектив.

— А вот теперь страшно, — чувства девушки слышались в голосе.

Вошедшую толпу, как всегда приветствовал хозяин заведения, на что накаченный главарь, похлопав его по плечу, направился в противоположную сторону здания. По мере приближения толпа рассаживалась по свободным столикам и, дойдя до него, главарь остался один. Сев напротив Алекса, он невольно заставил отодвинуться Милену, после чего она будто окаменела и не издала ни единого звука до тех пор, пока этот гигант не ушел.

— Добрый вечер, детектив, — положив огромные руки на стол, он бессознательно продемонстрировал татуировку черного дельфина на плече.

— Здравствуйте, Линч.

Как только Алекс поздоровался с ним, в голове всплыло досье на человека, севшего напротив.

«Финеган Линч по прозвищу Дельфин. Родился в Нью-Йорке в 1982 году. Окончил среднюю школу на Булвер стрит. В школьные годы отличался спортивной активностью в двух видах спорта: американский футбол и баскетбол. Лидерские качества Финегана проявлялись в любом коллективе, куда бы он не попадал. С 2005 года является главарем „Железнодорожной банды“, на счету которой немало преступлений, однако Финеган ни разу не попадался в руки властям по прямым обвинениям».

Детектив хоть и был младше Финегана, но главарь говорил с ним на Вы.

— Я к Вам по делу…

— Резкое начало, — отодвигая тарелку и складывая приборы на салфетку, подметил Алекс. — Обычно спрашивают как дела? Как выходные? Что нового в жизни?

— Мистер Фитцжеральд, Вы же меня знаете. Я не сторонник подобного дерьма. Суть в том, что у моего близкого друга пропал младший брат, хотелось бы, что бы конкретно Вы занялись этим делом.

— Пропажи — это не мое… Почему бы ему просто не обратиться в полицию?

— Потому что того требует уличный закон — обращение в полицию ни к чему не приведет, во вторых Вы уже начали заниматься этим делом. Четыре подростка, которых показывали по телевизору, учились в одной школе вместе с братом моего друга.

Детектив заинтересовала данная информация. Потянувшись во внутренний карман плаща, он вынул записную книжку.

— Как зовут брата твоего друга?

— Адам Джонс — возраст тринадцать лет. Афроамериканец.

— Когда он пропал? И в какой школе он учился?

— Две недели назад. Учился в Мавританской школе на Булвер срит, где и все мы.

Детектив строчил гелиевой ручкой по белоснежному блокноту.

— А кого ты знаешь из этой четверки, ну, которых показывали в новостях?

— Всех. Они проживают в наших районах.

«Опять трущобы, — подумал про себя Фитцежаральд. — Ну почему преступления, не могут совершаться на Уолт-Стрит?»

— Гарри Фитч из ирландской семьи. Заторможенный малый. Мишель Невё — ее родители живут на Гарлем стрит, как и родители Дэмпси и Курта. Последних двоих мы присматривали для своей банды.

— Почему ты обратился именно ко мне? — закрывая блокнот, спросил детектив.

— Потому что Вы профессионал и единственный по ту сторону закону, кому я могу доверять… Найдете Адама Джонса — получите десять тысяч долларов.

— Лучше подумай о продаже «Challenger», — с улыбкой добавил детектив.

Они смотрели друг на друга. Каждому было, что сказать другому, но все ответы на несказанные вопросы они оставили в своих мыслях. Дельфин поднялся из-за стола:

— Хм… Я подумаю… И еще одно, — его массивная фигура загородила все пространство обзора. — Вы слышали про «Кровавых псов»?

— Да. Банда, контролирующая соседние кварталы.

— Точно. Проходил слух, что они занимаются жертвоприношениями. Прямо как в детских страшилках: в большом городе, в кровавом районе есть серое здание, в темном подвале которого рубят на куски детей.

У Милены мурашки пробежались по коже.

— Так вот, детектив, мы не знаем где это логово, да и Вы знаете, чем может закончиться шараханье по чужим районам в поисках кроличьей норы.

— Войной, — ответил Фитцжеральд, вновь внося в блокнот информацию.

— Копам с ордером будет легче проникнуть туда, чем «железнодорожным».

Алекс знал, как Дельфин относится к своему окружению. Добиться его уважения было не просто, но попав в список избранных, главарь мог выложить крупную сумму и свое влияние ради подопечного. Поэтому потасовки и мелки стачки на границе районов — это одно, а вот война между группировками — это бессмысленные убийства и смерти, чего сторонился Дельфин.

— Мистер Фитцжеральд, я на том же номере телефона. При положительных или отрицательных продвижения поисках — звоните. Вы же знаете — доброту я не забываю.

С этими словами груда мышц и загорелого тела направилась, а за ним и вся его свора. Милена выдохнула.

— И часто у тебя такие заказы? — поинтересовалась девушка, находясь все еще под впечатлением.

— Не редкость, — вновь приступив к поеданию итальянской выпечки, без грамма эмоционального изменения, ответил парень. — Хотя эта банда и выглядит грозно — в действительности они славные парни. Помогают друг другу в беде, не ссылаясь на финансовую беспомощность, защищают друг друга и физически, если того потребует ситуация, могут и прикрыть и от летящей пули. Цивилизованность — это уединение. Вспомни древние времена и сравни их с наставшими временами. Первобытно общинный строй подразумевал жизнь в обществе, в коллективе. Вместе собирая урожай, вылавливая рыбу, охотясь на диких животных, они жили под одной крышей, вместе боролись стихией и придумывали, как упростить жизнь общины. Сравнивая с нынешними временами — у нас все отдельное. Мы огородились друг от друга континентами, затем странами, чуть позже придумали расы и национальности. Внутри разделенных городов, у каждого есть свой дом или квартира с толстыми стенами, чтобы процесс уединения был и моральным и физическим. Напичкивая это отдельное жилье ненужным хламом, вроде фарфоровых изделий, безвкусных картин, редких предметов нумизматики и филателии или дорогой техникой, которая используется раз в месяц или вовсе стоит без надобности, лишь занимая место. Эти современные люди ни разу не задумаются о других, чье здоровье или бедность или сиротская судьба ждет помощи. Идеальный современный человек новой цивилизации — одинок. Он окружен удобствами, развлечениями, но его друзей можно счесть по пальцам одной руки. И даже эти в кавычках друзья лишь шаблон коллеги, кто помогает выполнять однообразную работу, либо друзья на уикенд. Играя в выходные в бейсбол, они не знают о личной жизни друг друга абсолютно ничего. Если данный цивилизованный человек хоть на минуту отвлечется от зарабатывания денег или от кропотливой работы, а порой это совсем разные вещи, то он сойдет с ума от того, какая у него жалкая жизнь.

— Что же ты предлагаешь? — отпивая горячего чая, спросила девушка.

— Я не реформатор, и уж тем более не революционер, если брать философские концепции, то я в большей степени отношусь к пессимистам. Но я хотел сказать то, что у класса выше всегда есть чему поучиться у низов.

Милена положила руку на вишневую салфетку и наблюдала за покидающими парковку автомобилями и мотоциклами. Солнечная фата ровным слоем покрывала ее лицо. Он пытался угадать ее мысли, но тщетно. В действительности даже смотря в никуда, она думала о нем. «Он не дернул и нервом перед этой шайкой головорезов. Я конечно слышала про полицейскую закалку перед лицом опасности, однако в его юном возрасте все же чувство самосохранения должно оставаться».

Парень, заметив отвлеченность девушки от ужина, спросил:

— Ты не хочешь пройтись?

— Будешь показывать где, как и какой преступник был убит?

— Мне всегда нравилось твое чувство юмора, — с улыбкой на лице подметил Алекс.

При выходе из пиццерии в знак благодарности детектив кивнул головой, взявшись за край шляпы, хозяину заведения, от чего Леонардо проводил его извечной репликой доброжелательных хозяев:

— Всегда Вам рады, мистер Фитцжеральд. Ждем Вас с обворожительной сеньоритой снова.

— Непременно, Леонардо. Всего доброго.

Свежий, после дождевой воздух наполнил их легкие. Алекс, взглянув на серебристый «Ford», прошел мимо — изумительная погода приглашала на прогулку. Панорама района «Железнодорожных банд» затягивала, будто красноречивый сказочник манил за собой в страну неизведанного, чего-то необычного и нового. Причем рассказчик спешил в эту придуманную фантазию, лишь изредка останавливаясь, дабы его слушатели поспевали за ним. Он просил обращать внимание на все то, что не было где-то в центре. Все самое интересное скрыто на окраинах. Здесь неба было гораздо больше, выйдя к пирсу черного Гудзона, казалось, ночной Нью-Йорк в воде и дневной Нью-Йорк на берегу борются друг против друга… Однако, Алекс взглянул на наручные часы и понял, что до победы ночи осталось не так уж и много времени.

— Ты куда-то спешишь? — поинтересовалась девушка, заметив это.

— В полночь я превращаюсь в вампира.

— Вампиры приобретают силу после захода солнца, в полночь превращаются только оборотни, так что ввести меня в заблуждение не получится. А теперь отвечай — кто она?

По интонации не было понятно, что девушка шутит, но Алекс уже привык ее сарказму и без труда определял — обиделась она, злиться ли девушка, какое у нее настроение.

— Она? — задумался детектив. — Она одновременно свежий глоток воздуха, но в тоже время пламенный кислород, обжигающий грудь, они милая девушка с вредным характером, она ночное солнце или дневная луна, она брюнетка с небесными глазами. В общем, она — это ты.

Девушка чуть улыбнулась, глядя на вечернюю дорогу. Янтарные лучи практически скрылись, оставив лишь чувство света и тепла. Поднимая голову вверх, отдыхающий от палитры цветов взгляд, сползая, наблюдал за мрачнеющим пиком, с появляющимися первыми звездами. Спускаясь ниже, черные тона, приобретали синеватый оттенок, фиолетовый, а затем ярко-розовый.

Узкая асфальтовая дорожка привела нашу пару к рядам одноэтажных домов, повернутых окнами в сторону Гудзона, Бруклинского моста, на нависшие над рекой громоздкие строения на редкие теплоходы, проводящие экскурсии для бессонных жителей. Жители же этих домов возможно из-за свежего воздуха или по привычке сложившихся вечерних традиций уселись перед своими домами, наблюдая с окраин за ночным Нью-Йорком и, особенно, за чернеющим Гудзоном. Кто-то, качаясь на качелях, рассказывал юной соседке молодежные байки про местный клуб, кто-то делился воспоминаниями ушедших лет со своей супругой, кто-то с друзьями потягивал пиво, параллельно рассказывая об игре «Нью-Йорк Никс» и о новой работе в порту. Но никто не заметил Милену и Алекса, наблюдателей жизненной картины. Они будто шли по кинотеатру, а кадры шли независимо от них, один дом сменялся другим. Уютные здания с ухоженными клумбами, калитки из плетеной стали, окна, с покрашенными рамами, и с вишневой крышей, покрытой черепицей. От одного здания переходили на соседские дома из серого материала, отдающего бедностью, безысходностью, с поломанными лавками с облупившейся желто-молочной краской. Аккуратные четырехугольные дома стояли в один ряд вдоль всей набережной.

— Тишина, — лишь одно слово выдохнула Милена.

— Порой она пугает, — подметил спутник.

— Иногда ее не хватает… Скрежет метро, сигналы автомобилей в пробке, грохот разрушающегося здания, попавшего под снос, крики миллионов людей, разговаривающих друг с другом по телефону… В один миг все это может объединяться и свести с ума самый здравый рассудок.

— Нужно остановиться от бегущей жизни и просто сосредоточиться на одном из звуков, — на его лице всплыла улыбка, от пришедшей на память забавной истории. — Газета «Вашингтон Пост» выпустила статью о человеке, играющем на скрипке на станции метро. Холодным январским утром этот человек сыграл шесть пьес Баха во время час пик. Было подсчитано, что порядка тысячи сто человек прошли около него. Однако совсем на короткое время остановились лишь шесть взрослых людей и три ребенка. Музыкант заработал тридцать два доллара за сорок пять минут игры, никто не заметил его ухода, никто не аплодировал, не было никакого признания… В действительности этим скрипачом был Джошуа Белл, один из самых талантливых музыкантов в мире. А играл он одну из самых сложных частей из когда-либо написанных, на скрипке стоимостью три с половиной миллиона долларов. За два дня до игры Джошуа Белла в метро все билеты на его концерт были распроданы в театре Бостона, где стоимость одного места составляла сто долларов.

Воздух начал холодать из-за недостатка солнца и из-за после дождевой, остывшей земли. Милена потирала предплечья.

— Мы многого не замечаем не из-за бесчисленных событий в нашей жизни, а из-за того, что спешим за новыми действиями, — он снял плащ и нежно окутал в него девушку. — Нужно просто остановиться, а затем неспешными шагами продолжить прогулку. И… нужно гулять по жизни, а не бегать по ней.

В скором времени мрак полностью поглотил небосвод, но искусственный свет одного из самых больших городов на планете не оставлял влюбленную пару в кромешной темноте. Они уже проговорили на отвлеченные темы, и их молчание длилось чуть меньше двух минут. Остановившись у одинокого фонаря, они поцеловались. Милена покусывала его губы, причем так она делала всегда. Поцелуй с ней — это смесь нежности и вкуса ее губ вперемешку с приятной болью. Она не открывала глаз, целуясь с Алексом.

«Хороший знак… Знак начинающейся любви», — подумал Фитцжеральд.

Их губы разъединились. Девушка, отмыкая веки, убрала блестящий взгляд цвета дневного неба в сторону ночного Гудзона.

— Может… — сказано было дрожащим голосом от холода и тому сопутствовал серебристый пар при произнесенном «может». — Может ко мне на горячий чай?

Приобняв ее за плечи, детектив со своей спутницей направились к оставленному «Ford».

* * *

Предвестником следующего утра стали вновь серые тучи, натянувшие небосвод от горизонта до горизонта. Хоть окна и были плотно закрыты, но Фитцжеральд ощущал уличный холод.

«Опять ужасная погода… Когда, просыпаясь этим летом, меня будут встречать солнечные лучи…»

Он прижался ближе к спящей Милене, от чего теплота начала разливаться не только по телу, но и проникла в его душу.

«Нужно сделать сегодня выходной», — не успел он завершить мысль, как на его мобильный поступил звонок, разливающийся волной по всей комнате.

Сделав глубокий вздох, он встал с кровати и начал искать телефон в карманах одежды. Милена, не открывая глаз, перевернулась и будто не замечала происходящего.

— Да, я Вас слушаю.

— Доброе утро, мистер Фитцжеральд. Вас беспокоит Люси Анджело, главный врач психиатрической больницы «Ломпак».

— Доброе утро, я Вас узнал, — огненно-рыжая женщина в белом халате предстала в его сознании. — Что-то случилось?

— Случилось нечто ужасное… Это не телефонный разговор. Вам необходимо приехать в больницу и увидеть все своими глазами.

— Буду через час.

Уютная комната гигантских размеров с вывешенными фотографиями Милены и ее клиентов, различных рас и возрастов, с индивидуальными прическами. Все фотографии висели на фиолетовой стене. Гамма цветов и изображений стилистического искусства успокоила детектива на мгновение, обездвижив его. Однако профессиональное любопытство и ответственность перед начатым делом взяли вверх.

Голод его не беспокоил, приняв в течение десяти минут душ и накинув вчерашнюю одежду, детектив вышел из квартиры, не разбудив спящую хозяйку.

Асфальтово-каменный город, пропитанный бесчисленностью легенд и историй, которые кто-то опишет в стихах, в биографии, в сюжетах фильмов, в газетных статьях или перескажет устно, в надежде на сохранение, до сих пор творил историю, конечно зная, что большую часть произошедшего местные жители заберут с собой в могилу. История пишется постоянно — с восходом солнца и с его заходом, порой ночная смена даже увлекательнее дневной.

То, что произошло этой ночью, повергло в шок всех сотрудников психиатрической больницы.

Пока детектив неспешными шагами шел по большому коридору «Ломпака», ему встречались кроме медсестер, с поникшими лицами, полицейские, опрашивающие практически всех к ряду.

«Дурной знак», — подумал про себя Алекс. У палаты Гарри Фитча толпились врачи, полицейские и медицинские эксперты. Щелканье фотоаппарата слышалось далеко до подступов к палате.

— Извините, сюда посторонним нельзя, — перегородил ему дорогу молодой полицейский в форме.

Детектив уже было потянулся за значком, как толстый лейтенант, стоящий на пороге палаты, окликнул полицейского:

— Сержант, пропустите его. Он частный детектив Алекс Фитцжеральд.

— Тот самый? — удивленно переспросил полицейский и протянул ему руку. Алекс крепко сжал ее и направился в палату.

— Что там, Митч? — обратился он лейтенанту, но, взглянув на кровать, все понял и без объяснений.

Обезглавленное тело Гарри Фитча покоилось на белоснежной скатерти. Маньяк повеселился на славу — кровь фонтаном была разбрызгана по постельному белью, по столу, стулу, по умывальнику. А ведь только вчера он проводил допрос в этой комнате. Холод и отвращение смешались внутри детектива, тошнота подступила к горлу, а запах крови еще больше усилил это чувство. Но он сдерживался. Опустив глаза в пол, ему бросилась лужа рвоты:

«Не все стойкие, как я» — подумал про себя детектив.

— Всех четверых порешили подобным способом.

— Имеешь в виду, что они обезглавлены.

— Обезглавлены и крови ничуть не меньше… Черт, и кто все это будет убирать?

— Как все произошло?

— Никто не знает… — лейтенант вытащил гавайскую сигару и начал водить ею под носом, дабы сбить запах крови. — Ночью выключился свет в период с 2:30 до 3:30. Учитывая, что такое происходило неоднократно, никто толком не придал этому большего значения. Пока охрана возилась в течение часа с трансформатором, расположенным за пределами здания больницы, в самом здании остались четыре медсестры и один охранник. В это самое время и происходила кровавая мелодрама.

— Зачем ему их головы? — Алекс по полицейской привычке лишь задавал вопросы, но лейтенант, в прошлом еще начинавший с ним с трущоб Нью-Йорка, не обращал на это внимания, просто отвечая на них.

— Не знаю, Алекс. Могу только догадываться. В военной инженерии разрабатывается устройство, способное воспроизводить даже по мертвому мозгу информацию и кадры мыслей человека. Возможно, убийца в курсе разработок и дабы обезопасить себя, забрал их головы. Тем более, как сказала Люси Анджело, состояние подростков стабилизировалось, и в скором времени они бы все вспомнили. Так же возможно убийца знает и про тебя… О том, что ты пользуешься нетрадиционной методикой раскрытия уголовных дел известно всему Нью-Йорку. Поэтому не исключено что он прознал и о том, что именно ты занимаешься этими подростками. А возможно он просто псих, который копит головы своих жертв, как трофеи. Черт их пойми этих маньяков…

— А когда их тела отправят к коронеру?

— Через час… А что ты там хочешь найти? Предварительно их зарубили топором, на их запястьях обнаружены надписи, сделанные маркером черного цвета.

— И что на них написано? — Алекс вынул из внутреннего кармана записную книжку.

— Гарри Фитч, единственный чье имя мы знаем, надпись на запястье руки «+4», подросток номер один надпись «-2», подросток номер два «+2», девочка-подросток «-1».

— Не знаешь, что значит? — убирая блокнот во внутренний карман, спросил Алекс.

— Понятия не имею. Но двери не были взломаны, а открыты ключом. Никто даже в соседних палатах не слышал шума. Кроме разговоров — разговаривал мужчина, но дети не подняли шума, скорее всего они знали убийцу, возможно, он один из местных санитаров. Возможно, просто прикинулся и из-за этого они без каких-либо подозрений приняли его. Пока ничего не понятно.

— Может он накачал их снотворным? — предположил детектив.

— Ничего не исключено. Вот поэтому и существуют коронеры.

— Спасибо, Митч, — поблагодарив лейтенанта, он вытащил сенсорный телефон новой модели. — Ты не против, если я тут сфотографирую все.

— Конечно, Алекс, — пропуская вовнутрь комнаты детектива, сказал полицейский. — Только не измажься тут и не клади в карман вещественные доказательства. Сержант, — обратился он к полицейскому, не пропускавшему на подступах к палате Фитцжеральда.

— Да, лейтенант, — отозвался тот.

— Проверите содержимое карманов у мистера Фитцжеральда, после окончания исследования, если в его кошельке будет больше ста долларов, то изъять и ко мне на стол.

Сержант ответил ему легкой улыбкой, понимая шутку, хотя в таком месте и при таких обстоятельствах она была вовсе не уместной.

* * *

«Как же так? — рассуждал про себя Алекс. — Одно дело похищение детей, а другое их убийство, причем таким жестоким образом, да и ни где-нибудь на окраине заброшенных кварталов, а в охраняемой лечебнице. Кто может быть подозреваемым? Весь персонал больницы и люди, имеющие доступ к ключам от палат. Не верится, что так бесшумно можно было обезглавить четырех подростков. Они же могли поднять шум… Почему они этого не сделали? Странно…»

Какая-то скрипучая мелодия кружилась в голове. Фитцжеральд взглянул на радио, но оно было выключенным.

«Опять?» — спросил он сам у себя, заглядывая на заднее сидение. В последнее время обострились приступы галлюцинации. Все эксперименты, проводимые в Кремьонской школе, давали о себе знать. Мозг ясно верил и видел, что смерть рядом, и довольно одного прикосновения ее костлявой руки, чтобы отправиться на тот свет, он видел существ, которые, не замечая его, просто пролетали или проползали рядом. Самое пугающее — он стал видеть внутренний облик людей по выражению потустороннего лица, подобно дымовой маске, облачающей человеческую физиономию. Эти лица показывали либо радужную улыбку, либо содержали грустные черты, либо выражали ярость или обиду… Но какими бы они не были, оттенки потустороннего мира пугали детектива.

«За все в этом мире нужно платить», — пришло на ум Алексу. Какие бы видения, наваждения, сверхъестественные явления не приходили к нему — они всегда были молчаливы. Эта слуховая галлюцинация непонятной мелодии совсем его сбила. Алекс остановил серебристый автомобиль и вышел. Он не мог продолжать дальнейшее движение.

Кроме гулявшего ветра по голым степям и приглушенной работы двигателя иных звуков не слышалось. Детектив взглянул сначала назад и увидел бледное пятнышко серой лечебницы, затем посмотрел вперед на очертание дневного Нью-Йорка. Сегодня выдался солнечный день с редкими облаками день, свет солнца и голубизна неба брали свое. Оценивая оба расстояния, детектив определил, что проехал ровно половину пути. Он сделал шаг к машине и вновь отошел от «Ford».

«Нужно взять себя в руки… — он боролся сам с собой. — Да что это со мной?»

Зазвонил мобильный телефон. Детектив быстро вытащил его из салона и опять отошел от автомобиля, будто техника было проклятой.

— Да я Вас слушаю? — умеренным голосом ответил он.

— Мистер Фитцжеральд, здравствуйте… Я к Вам вчера приходила. Помните? Саманта Флюгер.

— Да, миссис Флюгер, — вспомнил детектив про интеллигентную леди с письмом от покойного супруга. — Нашли письмо?

— Да. Нашла… Где мы могли бы встретиться с Вами и через сколько? — в ее голосе чувствовалось беспокойство.

— Приходите ко мне. Где-то… — он задумался, оценивая время, через которое сможет перебороть свой страх к автомобилю и доехать до города. — Где-то… Приблизительно час.

— Хорошо, мистер Фитцжеральд. Я буду. Всего Вам доброго, — она повесила трубку.

Бродвей — промышленная в прошлом улица для Алекса стала родной совсем недавно. Еще три года назад полицейским управлением ему был выдан небольшой домик с палисадником в бедном районе «Железнодорожных банд». Теперь же, получая неимоверные суммы за раскрытые громкие преступления от заказчиков и от полицейского департамента, он мог позволить себе роскошную жизнь. Правда из ценных покупок у него была лишь эта квартира на одном из многоэтажек Бродвея, которая обошлась ему в шестьсот тысяч долларов. Ездил он так же на своем «Ford Sierra» 1986 года выпуска, не разгуливал по дорогим клубам, не летал за границу… Все что его привлекало, было в Нью-Йорке: величайшие театральные постановки ставились на его же улице, изысканными ресторанами была богата любая улица города-многомиллионника, плюс ко всему голубоглазая брюнетка, живущая на соседней улице, стала занимать в его жизни немаловажную роль… И самое главное — интереснейшие и запутанные, будоражущее кровь преступления проходили именно в этом городе.

«На медовый месяц точно отправлюсь в Париж», — подумал про себя детектив проезжая Манхеттен.

Он впервые планировал путешествие, обычно новшества в его жизни были редкостью. К примеру, Алекс долго взвешивал стать ли ему частным детективом или продолжить карьеру в органах правопорядка. Но каждый новый шаг в его жизни обязательно приводил к благополучному исходу. Вот и сейчас, подъезжая к своему дому, Фитцжеральда согревало чувство о свадьбе, медовом месяце, семейной жизни.

Оставив «Ford» на стоянке он направился к своему дому и увидел у дверей подъезда миссис Флюгер. Было заметно, что женщина с английской внешностью, прождала его немало времени.

Алекс на всякий случай взглянул на наручные часы: «Нет… Я вовремя, как и договаривались».

— Добрый день, миссис Флюгер.

— Здравствуйте, детектив, — добродушно отозвалась леди.

На ней был молочный пиджак с юбкой того же цвета, черная шляпа, оставляющая в тени ее лицо, из обыденного аксессуара на шее красовалось жемчужное ожерелье.

— Как долго меня ждете?

— Ой, Вы знаете, буквально только что приехала, — слукавила женщина.

«Ох уж, эти англичанки. Ничто не заставит их отказаться от этикета».

— Как смотрите на предложение выпить кофе?

— Предложение было бы кстати, согласилась леди.

Заходя в подъезд дома, их окутал серебристый блеск стен. Аккуратно покрашенные — они отдавали холодом. Алекса привлекало чувство, когда после очередного задания он возвращался январским утром, продрогший от многочасового пребывания на улице, затем еще больший холод нагнетали серебристые стены подъезда, входя в синий лифт, казалось даже потаенных уголков души касался холод, но затем… Светлая квартира с пушистым ковром под ногами, да еще и с изображением на ней каравана в жаркой пустыне, персиковые обои на стенах и пускающая пар на столе кофеварка с горячим напитком — вся эта атмосфера создавала положительный контраст уличному ненастью.

— Располагайтесь, пожалуйста, — указывая на кресло в гостиной, предложил хозяин квартиры. — Я пока сделаю кофе.

Повесив шляпу и плащ, он затем принялся готовить горячий напиток, достал из холодильника эклер и чизкейк, и спустя буквально две минуты все выше перечисленное было на стеклянном столе в гостиной.

Фитцжеральд расположил кресло клиента так, что хоть они и находились по разные стороны, но не были расположены друг против друга. В вычитанных им книгах по психологии он знал, что расположенные друг напротив друга собеседники настроены на конфликт и спор. Однако детектив помимо слов должен был видеть мимику, глаза, жесты собеседника. Порой они могли сказать многое о клиенте, включая его характеристику и истинность его слов. Миссис Флюгер чувствовала себя не комфортно, и это было заметно более чем — она села на край кресла и то и дело ерзала на нем.

— Изумительный кофе, — отпив глоток, сказала женщина, от пирожных она отказалась. — Скажите, как продвигается Ваше расследование?

— С каждым днем все хуже и хуже, если честно, — о том, что подростков обезглавили нынешней ночью, Фитцжеральд решил умолчать. — Честно говоря, оно зашло в тупик… Давненько знаете-ли не было запутанные дел… Кстати, это то самое письмо?

— Да, — Саманта переменилась в лице, протягивая конверт.

Детектив вынул письмо и с первого взгляда определил, что оно было написано совсем недавно.

«Дорогая моя, нежная моя, сладкая моя… Как ты?

Не знаю как у вас дела в Нью-Йорке, но здесь все просто прелестно. Свежие абрикосы, тяжелый виноград большими гроздями свисают с ветвящейся лозы, которая практически покрывает весь мой дом. Все чем я занимаюсь — это трачу время на него. Буквально неделю назад закончил его покраску — ты бы видела мою зеленую крепость. Огород полон всего помимо абрикосов и винограда тут и грядки с помидорами, красными, как кровь, лимонами желтее цвета одуванчиков, сочными апельсинами, спелыми бананами. По выходным я беру велосипед и уезжаю в соседние селения к родственникам или наоборот приглашаю их к себе. Мы часто сравниваем, чьи фрукты вкуснее. Вечер заканчиваем либо игрой в шахматы, либо обсуждением произведений классиков давно забытых, но недавно прочитанных и, конечно, „Рэд Сокс“… Бейсбол в прошлом был для меня нечто большим, чем жизнь… В прочем, как и ты, моя радость… Телевизор все-таки хорошая штука. Благодаря нему я узнал и об избрании нового президента и о победе моей команды в чемпионате. Честно говоря, узнав о том, что у США будет чернокожий президент — слегка удивился. Еще будучи живым, я вычитал в книге „Тысячи пророчеств“, что чернокожий президент одной из могущественных держав начнет Третью Мировую Войну, которая приведет к концу света. Хотя если говорить о конце света, то для кого-то он наступает каждый день…»

Оставшиеся строки Фитцежаральд начал читать в слух:

«Хотел бы поблагодарить тебя от избавления меня от мучений. Саманта, ты сделала это по моей просьбе. Однако здесь это сочли самоубийством, и некоторое время мне пришлось доказывать, что я достоин лучшей жизни, и не отношусь к порочным людям… Учитывая, что это ты отключила меня от аппарата искусственного поддержания жизни, тебе тоже предстоит пройти приблизительно тот же путь, что и мне… Не беспокойся, милая. Все имеет конец… Даже ад… В принципе это все, что я хотел сказать… И самое главное… Я люблю тебя…»

Миссис Флюгер безмолвно лила слезы, вспоминая человека, с которым прожила жизнь. Детектив выдержал паузу, которая была как нельзя кстати. Женщина сама раскрыла ему подробности последних дней супруга:

— Мистер Фитцжеральд, надеюсь, все, что я Вам расскажу, останется в полной тайне…

— Можете не сомневаться, миссис Флюгер, — заверил детектив. — Может воды?

Она, дрожащими руками вынула платок, вытирая влагу с лица, принялась объяснять:

— Спасибо, но не нужно… Мой супруг сильно мучился от головных болей — они были невыносимы. Возможно влияние возраста, окружающей среды, но в один день все просто взяло и началось. В скором времени у него случился инсульт, и он попал в больницу. Каждый день состояние менялось то в лучшую, то в обратную сторону — он мог разговаривать, но не больше получаса в день. Затем его парализовало, и супруг, хватаясь за голову, ревел от боли. В предсмертные дни его парализовало полностью, так, что он даже не мог разговаривать. Все эти дни я не отходила от кровати больного, но доктора не брали ответственность отключить его от аппарата искусственного поддержания жизни. Но я чувствовала… — тут леди чуть повысила голос и заплакала. — Я чувствовала, что он страдает от головных болей. В этот момент зрачки Энди повернулись в мою сторону, и из его глаза скатилась слеза… Я не могла больше смотреть на его мучения… Мы уже пожилые люди… Не так мы должны заканчивать свою жизнь…

Она замолкла, но слушатель и без продолжения рассказа понял, что затем сделала англичанка… Алекс все же сходил за стаканом воды, на что женщина тихим голосом произнесла: «Спасибо!».

— Давайте последуем следующим образом, — предложил детектив, положив блокнот с ручкой на стеклянный стол. — Я берусь за это дело. Оставьте мне письмо и Ваши данные, чтобы я мог связаться с Вами и желательно адрес, куда я мог пересылать корреспонденцию. Раз в неделю я буду навещать Вас, давая отчет о продвижении расследования.

Дрожащими руками она прописывала в блокноте все данные, но женщина все же пришла в себя.

— Я благодарю Вас, мистер Фитцжеральд, — уже собираясь уходить, поблагодарила миссис Флюгер. — За оплату услуг не беспокойтесь — я состоятельная леди.

— Обо всем об этом после первых результатов, — уверил Алекс. — А пока успокойтесь, не лейте понапрасну слезы, не тратьте свои нервы. Обещаю разобраться с этим материалом в кратчайшие сроки.

— Всего доброго Вам, детектив. И спасибо, что из Ваших важных дел уделили время несчастной старой женщине… Храни Вас Бог.

— Всего доброго, миссис Флюгер.

* * *

Про район «Кровавых псов» Алекс знал не понаслышке, но не обладал влиянием и не имел здесь знакомых, кроме пары шестерок. Главарем банды был Реймонд Чарльз по прозвищу Бриллиантовый пес. Массивный афроамериканец, повидавший на своем веку кровавую войну во Вьетнаме, потерю семьи в пожаре собственного дома, заключение за избиение хулиганов.

«Кровавым псам» принадлежали складские помещения. В начале своего формирования, как банды, они занимались мелкими кражами из этих складов, принадлежащих еще в то время научно-исследовательскому институту. Затем из-за малого бюджета институт начал сдавать в аренду бизнесменам и торговцам производственные площади. Вот тут-то и появились мелкие банды промышлявшие воровством. В скором времени они объединились под руководством Реймонда Чарльза. Бриллиантовый пес на вырученные деньги скупил огромные помещения у института и сдавал их тем же торговцам под большую арендную плату, однако кражи прекратились. Данная сделка даже больше пришлась по душе арендаторам, чем сниженная цена без безопасности товаров.

Ходило много легенд по районам Нью-Йорка именно об этой банде. Самой достоверной и страшной историей значился обряд посвящения в «Кровавые псы». Считалось, что стать членом банды можно было только после жертвоприношения, но как производится ритуал, кого приносят в жертву, что необходимо делать и произносить знали только избранные. Самым сложным было найти место совершение. Среди бесчисленных складов, площадью практически в один гектар, существовало здание, в подвале которого все и происходило. Единственное, что точно знал детектив — ритуал проходил в три часа ночи.

Фитцжеральд вторую ночь приезжал затемно ко входу в склад и наблюдал за грузовыми автомобилями, приезжавшими из Северной Дакоты, Канзаса, Техаса, Филадельфии, Лос-Анджелеса и других городов. Водители останавливались у КПП с охранником, не заглушая мотора, выходили из массивных грузовиков и предоставляли документы охраннику. Проверив правильность заполнения документации, он указывал водителю, в каком из складов его уже ожидают приемщики товара. Затем открывался шлагбаум и фура, покачиваясь из стороны в сторону, проезжала контрольно-пропускной пункт. Никто из охранников не открывал запломбированные прицепы. Так что не исключено, что в одном из сотен помещений хранились тонны героина, предназначенные для розничной продажи в трущобах Нью-Йорка или в богатых клубах города многомиллионника, либо резервный фонд вооружения разведки США, специально отложенный для нападения на исламские страны, либо водородная бомба одного из местных террористов, подготавливающего массовое убийство на ближайший срок. Полная конфиденциальность в хранении и бдительная охрана со стороны арендодателя. За то время пока «Кровавые псы» являлись собственниками складов, не было совершено ни одной кражи. Вход в охраняемую территорию был один, и детектив расположил серебристый «Ford» так, чтобы было видно въезжающие и выезжающие машины.

Из пластикового стакана с большим логотипом «М» медленно поднимался пар и аромат черного кофе. Он сделал глоток и поставил стакан на панель. Сонливость и доза бодрости вновь вернулись к нему.

Глоток согревающим действием начал покрывать его тело. Действия на данном этапе были не нужны, только бдительность и везение. Луна была такой яркой, что в городе можно было отключить все фонари, та самая погода, когда можно сказать ни холодно, ни жарко. По радио Фрэнк Синатра славил Нью-Йорк в одноименной композиции, а детектив барабанил в такт мелодии по рулю. Ничего необычного: грузовики как въезжали, так и выезжали, проделывая одни и тот же алгоритм действий.

Детектив взглянул на наручные часы: «Если у них ритуал начинается в три часа ночи, то самое время приехать». Фитцжеральд уставился в пол и не мог поверить глазам… Пол казался живым, присмотревшись он увидел черных гадюк, ползающих друг по другу, по его коричневым туфлям, через его панель по пассажирскому креслу, заполняя авто противными звуками шипения и бесконтрольными движениями. Они были повсюду, оставляя за собой слизистую дорожку продвижения, казалось, что запах от этой слизи отдавал протухшей водой.

Алекс не ударился в панику. Схватив крепче руль, он медленно закрыл глаза и начал логическую цепочку рассуждений, объясняя своему мозгу, что это очередной мираж: «Я в Нью-Йорке. Здесь змеи либо в террариумах, либо в лесах за пределами города. В автомобиле я один, на заднем сидении никого нет, кто бы мог подкинуть столько ползучих тварей. Я болен. У меня зрительные, а теперь и слуховые и вкусовые галлюцинации. Все это потому, что я обучен читать чужие мысли и пользоваться гипнозом. Потенциал моего мозга такой же, как у простого среднестатистического человека. Однако я проходил обучение в специализированной школе, делая большие нагрузки на свое сознание. Тем самым и навлек на себя побочные эффекты обучения и приобретенных навыков. В действительности здесь змей нет и быть не может — это всего лишь очередная галлюцинация».

Детектив закончил размышления и открыл глаза. На черном резиновом коврике он ничего не увидел кроме коричневых кожаных туфель.

«Боже мой, когда все это закончится? — взмолился Алекс. — После закрытия материала нужно будет обратиться к психиатру. Хотя кто мне может помочь?… Разве что созвониться с бывшими одноклассниками и уточнить их состояние… Хм, хорошая мысль…»

Пока он размышлял три черных «кадиллака» подъехали к контрольному пропускному пункту. Реймонд Чарльз в целях сохранности грузов и неразглашения их содержимого установил жесткое правило — проверять, кто приехал и цель прибывшего. Правило не дозволено было нарушать даже самому главарю «Кровавых псов».

За считанные секунды детектив преодолел расстояние от своего автомобиля, который даже не удосужился закрыть, до стен складов. Пробираясь по периметру он обнаружил брешь в стене. Одну из тех, из которых «Кровавые псы» выносили товары, пока еще склады не были в собственности их банды.

«Информатор не подвел», — подумал про себя Фитцжеральд и прополз через дыру в стене. В его полицейской карьере он еще и не такое проделывал, но испачкать любимый плащ, для него всегда было ударом. Отряхнувшись, короткими перебежками, он нырял из тени в тень. Патрульные хоть и не редкими парами, но вставали на его пути. Он выжидал, где-то спешил, где-то замирал, но казался невидимым. «Кровавые псы», привыкшие к спокойным ночам без попыток нападений на их охраняемые объекты, уже порядка двух лет как потеряли бдительность. Опасаться нужно было только снайперов на вышках, которые либо из-за любопытства, либо по велению случая могли взглянуть в оптический прицел и заметить чужака не в военном камуфляже, а в коричневом плаще и шляпе. Детектив, двигаясь на шум двигателя «кадиллака», пытался определить, в каком направлении движутся машины. Протяжный скрип тормозов известил, что автомобили закончили свой путь. После пары минут блуждания вокруг да около взору открылись три черных «кадиллака», блестящих под светом яркой луны, будто сделанных из зеркала. Массивный афроамериканец вышел последним. В нем не было беспокойства и казалось, что он лишен нервов. Громила не оборачивался, не оглядывался по сторонам, в его больших черных очках отражались луна и беспечность. Оставив из толпы одного рослого телохранителя у двери, Бриллиантовый пес вошел в здание.

Детектив, усевшись на корточки возле контейнеров, из-за угла наблюдал за происходящим. Он был абсолютно уверен, что помещение, куда направилась вся свора Бриллиантового пса — это и есть место проведения обряда. Фитцежаральд понятия не имел, что внутри, но точно знал, что, не убрав охранника, вряд ли узнает на правильном пути он или нет. Нужно было действовать…

— Эй, мистер, — охранник за долю секунды вытащил пистолет «Магнум Игл» из-за пазухи и направил его на приближающуюся тень. — Как Вы сюда попали?

Силуэт молча приближался, не делая резких движений.

«Одно неправильное движение — я, покойник», — Фитцжеральд из-под шляпы поднял голову, и охранник посмотрел в глубину его глаз. Это было ошибкой. Его голова закружилась, взор помутнел, и перед ним уже стояла не тень в шляпе, а пожарный в комбинезоне.

— Мистер Гилмор, в соседнем ангаре пожар, — детектив говорил спокойно, но охраннику казалось, что пожарный с тяжелой одышкой объяснял ему что-то важное. — Начальник охраны Вас срочно вызвал к себе.

На следующий день Гилмор будет давать отчет о произошедшем и убедительно клясться, что видел, как пожар расползался по соседнему ангару, как он чувствовал запах гари, разговаривал с пожарным и осмысленно покинул охраняемый им пост.

Скрип открывшейся двери отдался эхом в пустоту. Пространство ангара было опорожненным, здесь, будто не хватало воздуха. Однако в темном вакууме помещения чуть заметным светом вырисовывалось очертания двери в полу. Открывая железные перегородки, его взору предстал длинный подвал, ступенями спускавшийся вниз. Ступая все ниже помимо факелов, освещавших спуск, на стенах появлялись деревянные распятия с яркими цветами крови из ран Христа, деревянные фрески с изображениями древних сказаний и легенд вроде Ноева Ковчега, похода Моисея. Все эти мелочи казались наигранными и неестественными. Переходя из продвинутого Нью-Йорка в такое пространство, может у стандартного жителя и останется впечатление чего-то мистического, но Фитцежаральд знал, как приблизительно выглядят истинные обряды посвящение, вызова дьявола, экзорцизма. Однако на подступах к концу тоннеля ему встретилась комната, стены, потолок и пол которого были сделаны из металла.

На стенах небольшого помещения размером пять на пять висело всего лишь два факела, но они освещали все иероглифы. В Кремьонской школе Алекс изучал порядка пяти стандартных языков и два мертвых. Поэтому без труда определил, что они принадлежали древнеегипетскому языку. Надписи были выгравированы на каждом дюйме с потолка до пола. В центре комнаты на шерстяном коврике сидел слепой старец. На его худое чернокожее тело была одета африканская мантия красного цвета, на голове убор из перьев разноцветных птиц, бусы из зубов крокодила скрывали его жилистую шею. Выжженные глаза ничего не видели, и гипноз на такого человека не мог подействовать. Алекс колебался. Что-то притягивало его в эту комнату. Старик явно готовился к какому-то обряду, выставляя вокруг себя зажженные свечи.

«Для чего слепому свет?» — подумал про себя детектив.

Запах парафина в смеси с запахом сырости витал в замкнутой комнате. Детектив все же вошел и уселся напротив жреца. Говорят, что лишенные зрения обладают отменным слухом, но этот человек все так же продолжал поджигать свечу за свечой ничего не подозревая. Поставив последнюю, он сложил руки на коленях и громко начал молиться на непонятном языке. Детективу, усевшемуся напротив, стало не по себе. Его словно магнитом манило в эту комнату. Обездвиженный он слушал, как читал заклинание старец и не в силах был сдвинуться. Атмосфера была в комнате давящая, но что-то в свою очередь мешало уйти Алексу. Старик, надрывая голос, горланивший ни то песню, ни то молитву, резко прекратил ее и обратился к сидящему напротив на английском:

— Зачем ты зашел сюда?

У детектива пересохло во рту, но старик мог обращаться только к нему, ведь никого в этой комнате кроме него не было:

— Ты что язык проглотил? — упрекнул его слепой. — Каждый в этом мире что-то теряет: зрение, слух, язык… Главное не терять душу… Хотя таких больше всего.

— Я… — неуверенным голосом начал Алекс. — Я не знаю.

— Хах… Еще одна ваша вечная ошибка.

— Чья ваша? — непониманием детектив ранее не страдал, но в сию минуту не понимал ничего.

— Людей… — пояснил слепой. — Живете не знаете для чего, работаете без цели, существуете без смысла и мечты. Даже иногда любите без любви. Хотя последнее больше относится к женщинам. Так зачем ты зашел сюда?

— Меня будто притянуло магнитом, но я здесь за другим, — Фитцжеральд приподнялся с колен и намеревался уйти, но старик остановил его.

— Как же ты можешь покинуть помещение, если в нем нет выхода?

Алекс посмотрел в ту сторону, откуда вошел, но увидел лишь стену в иероглифах. Он кружился в поисках заветного выхода, но дотрагиваясь до стен, чувствовал лишь холод металла и выемки древнеегипетских надписей.

— Как мне отсюда выйти? — твердым голосом спросил Алекс.

— Я могу ответить на три любых твои вопроса… — с беззубой улыбкой предупредил старец. — Поверь мне, любой человек, оказавшийся на твоем месте, тщательно продумал бы, что мне задавать…

— Почему именно я?

— Считай, что тебе повезло, — ответил старик и добавил. — На первый вопрос я дал ответ, еще два.

Впервые за всю беседу детектив задумался: «Кто это передо мной? А может он действительно может ответить на все вопросы». На уроках древней истории в Кремьонской школе они изучали и явление Бога, и проклятия, и посланников, и пророков.

— Как мне излечиться от галлюцинаций и видений?

— Свет на твой вопрос могут пролить только тени прошлого. Только не затягивай с поиском ответов, не то разгадка может стать последней и роковой.

Детектив намеревался спросить о виновнике происшествия с пропажей детей, но слепой ответил:

— Выход там же, где и вход.

Парень молча обернулся и направился из комнаты. Старик так же смотрел в никуда, провожая его безмолвием. Детектив не попытался ни уточнить ответы, ни задать другие вопросы, а к сказанному отнесся скептически, будто ни этого старика, ни этой холодной железной комнаты и не было вовсе.

Из-за вечных галлюцинации детектива было трудно чем-то удивить, и произошедшая встреча с африканским жрецом ни чуть не произвела на него впечатления. Однако проходя дальше, ему открылась огромная арена, размахом впечатлявшая даже Фитцжеральда. Учитывая, что арена находилась под землей, Алекс прикинул, сколько сил и труда нужно было, что воздвигнуть такое помещение. На трибунах никого не было кроме шестерых просвещенных и Реймонда Чарльза. Вся площадь была усеяна тысячами свечей и их свет казался ни с чем не сравнимым и придающим глазам эффект расслабленности и покоя. Прищурив глаза, было видно, что свечи установлены не в хаотичном порядке, а образуют картину солнца. Маленькое ядро по центру и бесконечное количество лучей, исходящих из него. Внутри огненного круга стоял на коленях обнаженный молодой парень с бледной кожей и мускулистым телосложением. Жрец держал кубок, наполненный багровой жидкостью над ним, и слушал, как непосвященный произносил слова молитвы. Смысл слов заключался в преданности банде и друзьям, в почтении к родителям, супруге, детям и Богу.

«Все мы братья и сестры, родственные души по крови и сердцу. Наш Создатель сделал нас одинаковыми по плоти, но разными по воле и характеру. Тем, кто хранит кодекс и тайны, готов пожертвовать жизнью за родственную душу, кто не поднимет руки на людей родивших и воспитавших его, дабы на своих родителей, кто с почтением относится к любимым своим, даровавшим им чадо, дабы о супруге сказанная строка, кто скреплен братскими узами и цветами банд — кровавыми цветами… Лишь тем на верность поклоняюсь. Обязуюсь подчиняться более опытным и мудрым, блюсти законы банды „Кровавых псов“, нашей банды, моей банды. Даже наперекор своим».

После сказанной молитвы кубок, державшийся жрецом, медленно начал опрокидываться, омывая непосвященного кровью. Рубиновым цветом жидкость покрывала каждый участок тела. Было видно, как бледное тело парня съеживается от холода багровых ручьев.

Детектив из нагрудного кармана вынул мобильный телефон и в режиме видеосъемки держал перед собой.

«Три минуты съемки и ордер на обыск складов в кармане», — не успел он окончить мысль, как вырубился от неожиданного удара по затылку.

* * *

В Кремьонской школе все было по-другому, включая отношения между одноклассниками. Но с кем детектив поддерживал отношения и по сей день это известная художница Элен Паркер.

На ее выставки, проходившие абсолютно в немыслимых местах вроде последних этажей здания фондовой биржи на Уолт-Стрит, знаменитых бутиков «Сакс на пятой авеню», «Боттега», «Фенди» или ресторанов «Тини кафе», «Песифик Грилл», «Кац Деликатесен», сбегалось сотни поклонников со всех концов города. Она так проникновенно писала свои картины, будто срисовывала переживания и чувства из глубины души главного героя. В действительности так и было… Если Алекс — мог проникать в сознание человека и манипулировать его действительностью, то способности Элен были куда более сложными и запутанными.

— Хочешь, я расскажу, что у тебя творится на душе? — как-то на уроке математики спросила двенадцатилетняя Элен. Девочка уже два года сидела за одной партой с Алексом, и за это время они в полной мере стали друзьями.

Она была худощавой девочкой с серыми глазами, носила теплый свитер и джинсы, а ее густые светлые волосы были собраны и закреплены заколкой.

— Хочу, — ответил Алекс на предложение Элен.

— Тогда приходи сегодня в мою комнату.

Так на том и решили. Как закончились школьные занятия, Алекс постучался в комнату к Элен. С раннего детства учеников Кремьонской школы приучали к аккуратности. Зайдя в ее комнату, он увидел отражение своей мальчишеской комнаты: белый холодильник у входа в комнату, заправленная постель, протертые полки с книгами по школьным предметам и произведениями классиков современности, закрытый дубовый шкаф, фиолетовые обои, стол с тетрадями и огромным количеством банок из-под гуаши, акварели и масляных красок. Все они были выставлены на краю стола. Близ кровати находился холст, с точной копией изображения светлого окна и смутным очертанием вида из него.

— Можно войти?

— Разумеется, — открыла дверь Элен.

— Вау, — удивился мальчик, увидев изображение на полотне. — Это ты так рисуешь?

— Конечно я.

— Как-будто фотография, — разглядывая творение двенадцатилетней девочки, произнес Алекс. — А где другие картины?

— Я их отправила домой. Занимают слишком много места в комнате, — вынимая из холодильника коробку апельсинового сока, она предложила. — Будешь?

— Нет, спасибо, — отмахнулся мальчик, все еще разглядывая картину. — А сможешь нарисовать меня?

— Вряд ли… — призналась девочка. — Зато могу нарисовать нечто большее…

— Это как?

Она отхлебнула сок и убрала его обратно в холодильник.

— Садись на кровать, сейчас покажу.

Девочка поставила вместо нарисованной картины белый, нетронутый, чистый холст. Мальчик наблюдал за ее энергичными действиями — она смешивала краски, подбирая нужные оттенки. Затем сняла заколку и обмотала волосы резинкой.

— Бабочка иногда улетает, — ответила Элен и поставила заколку на стол. Юный Фитцжеральд только сейчас заметил, что она в виде пластмассовой бабочки, украшенной дешевыми стекляшками. Почему-то в тот момент простая бижутерия казалась ему прекрасней музейного экспоната из редких изумрудов и бриллиантов.

— Ты готов? — спросила девочка.

— Да готов… А что нужно делать?

— Ни о чем не думать и просто сидеть.

Первую минуту он просидел без каких-либо изменений, но с каждым взмахом кисти Элен по белому полотну, веки его становились все тяжелее и тяжелее… В скором времени он отключился. Сон был не запоминающимся и коротким, но проснувшись, он почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

— Алекс… Алекс, вставай.

Он зевнул, потянулся и встал с кровати. Еще не видя творения подруги, он рассчитывал увидеть себя, мирно сидящего на кровати, в окружении фиолетовых обоев и полок с книгами над головой, но на полотне было изображено нечто иное…

Сайман и он стояли рядом с матерью в родных прериях близ заброшенных ангаров. Облачный дух отца обнимал всю семью, но он не был человеком, а оставался лишь призраком, белым дымом. Однако нежность объятия отца предавала тепло и защищенность всем на этой картине. Изображение было светлым, голубое небо с лазурными глазами персонажей, рыжие волосы изображаемых с золотистым оттенком прерий, белое платье на матери и точно такого же цвета одежда на ее детях.

Вся светлая картина портилась черным пятном только в одном месте… Алекс приблизился еще ближе к полотну, тщательно изучая затемнение в картине. За спиной жизнерадостной семьи, за просторами пламенно-поблескивающих зарослей виднелся серебристый ангар, который так же вписывался в светлую картину. Однако в одном из небольших сооружений виднелся черный силуэт покойника, одиноко висящего на петле.

Мальчика покрыл холодный пот от увиденного. Присмотревшись снова — он увидел, что покойник покачивается на ветру… Изображение было будто живым. Мальчик вспомнил детские переживания, когда еще даже не поступил в школу. Измученный пленный с посиневшей кожей, с изрезанной спиной и с непонятными иероглифами, высеченными ножом в самой жестокой манере, до сих оставлял впечатление в памяти Фитцжеральда.

— Ты видела? — с ужасом в глазах спросил мальчик, пятясь в сторону двери.

— Алекс не бойся. Это то, что творится у тебя на душе, — объяснила девочка. — Видишь, тут все светло, ты скучаешь по своей семье, по родным местам… Все хорошо.

«Элен не видит мертвеца… Как такое возможно? — подумал про себя мальчик. — Ведь она рисовала эту картину»…

Пройдет немало лет, когда уже детектив будет в возрасте, он поймет: «Этот и есть ее дар. Элен изображает просто видимую поверхность переживаний или состояния души, а истинную, наболевшую проблему или сокровенную тайну видит только сам герой картины».

* * *

Ведро холодной воды, окатившей детектива, привело его в чувство. Жадно хватая воздух, он пытался выпрямиться, но безрезультатно — металлический стул и стальные цепи сковывали его.

— Мистер Фитцжеральд, — приглушенный голос доносился из темноты. Сам детектив сидел ровно под фонарем, одиноко висящим в небольшой комнате. — Что же вас привело в святая святых моего братства?

— Да я просто заблудился, — сквозь боль в затылке, которая мешала разговаривать, пытался отшутиться детектив. — Как меня зовут вы знаете… А ваше имя?

— Меня называют по-разному, — отвечал голос. — Учитывая, что вы представитель закона, называйте меня мистером Чарльзом.

— Бриллиантовый пес звучит как-то сильнее.

Выйдя из тени во владение света, показалась рослая фигура и каменное лицо говорившего. Помимо него в комнатке никого не было. Внутреннее чувство Алекса подсказывало, что ему ничего не грозит. Хотя, что может быть подозрительнее расхаживающего главаря кровавой банды к привязанному цепями детективу.

— Заочно, как я понял, мы друг с другом знакомы. Так что же Вас привело в мои владения? Можете разговаривать со мной вполне откровенно — обещаю ответить на все Ваши вопросы с максимальной честностью.

Увиливать или задавать наводящие вопросы не имело смысла, но попытаться стоило:

— Скажите, мистер Чарльз, что значит ритуал принятия в банду?

Бриллиантовый пес расхаживал вокруг стула, то впадая в слепую зону, то вновь появляясь перед Фитцжеральдом.

— У каждой банды есть индивидуальность: цвета униформы, боевые кличи, приветствия, особые виды вооружения… Особенность моего коллектива — ритуал принятия. Во-первых, это произношение клятвы, затрагивающее самое святое: родителей, супругу, детей, и новую ступень — братство «Кровавых псов». Вторая стадия — омовение кровью.

— Чья кровь?

— Бродячих собак, уже приговоренных к усыплению. Было бы нелогично использовать человеческую… Мы же «Кровавые псы», а не «Кровавые люди». Все это делается для одного, чтобы прошедшие ритуал чувствовали себя принадлежащим к традициям, вписанным в историю нашего братства. Вступившие в наши ряды находятся на духовном подъеме. Можно поспорить о существовании Бога, но многие живут обманом, будто бы ими управляет рука Божья или считают себя под его защитой, полные параноики признают себя избранниками Господа… Конечно, все это ложь. Но самообман порой мотивирует сильнее к действиям или к покорности, нежели очевидная истина, — он, наконец, остановился перед Алексом и спросил. — Вы согласны со мной?

— Возможно, — «такой рассудительный, властный человек, у которого все дела идут по налаженной схеме, вряд ли будет замарачиваться с похищением и уже тем более с убийством детей». — У меня один вопрос, что Вы будете делать со мной?

Чернокожий громила уклонился от ответа:

— Зачем Вы здесь, мистер Фитцжеральд?

— Расследую пропажу детей, — ответил детектив, в надежде, что Бриллиантовый пес может пролить свет на расследование. — Помните, по телевизору показывали четырех подростков, появившихся в центре Нью-Йорка в полном беспамятстве.

— Припоминаю, — поглаживая массивный подбородок, произнес Чарльз.

— Так вот помимо них совершались и другие похищения детей. Абсолютно все учились в Мавританской школе на Булвер стрит.

— Эта школа за границами владений моей банды. Если быть точным она под покровительством Дельфина, то есть Железнодорожных банд. Почему не начали с них?

— Потому что один из пропавших — родственник члена этой банды… А вот про Ваши обряды посвящения ходят скверные слухи.

— Если Вы ищите маньяка помешанного на похищении детей, то Вы на ложном пути. Любая семья, любая организованная банда, самые авторитетные мафиози, отбывающие пожизненные наказания, Вам скажут, что это мерзость. Уважающая себя сильная личность никогда не тронет менее слабого, чем он и уж тем более ребенка. В любой тюрьме, на любом районе с таким даже не станут считаться, либо сразу прикончат, либо через унижения доведут его самоубийства… Надеюсь, я ответил на Ваш вопрос?

— В принципе, да, — очередная порция боли отдалась в затылке. — Что будете делать со мной?

Бриллиантовый пес вновь вошел в слепую зону: «Два варианта, — подумал про себя Алекс, — либо выстрел в голову, либо свобода…»

Цепи с режущим слух звоном упали на пол и Фитцжеральд, потирая ладони, встал со стула. Услышав от главаря «Кровавых псов» заветное: «Прошу Вас на выход, детектив». Они вышли из комнаты.

Чарльз шел впереди, указывая дорогу. Проходя мимо огненной арены, он увидел только тысячу свечей не потухающих и все еще отдающих тепло и свет во мрак подземелья. Переступив владения, шедшая пара вошла в арку, где и был замечен детектив. Однако молитвенной комнаты, обшитой металлом и расписанной древнеегипетскими надписями, не было:

— Мистер Чарльз, можно вопрос? — спросил Фитцжеральд.

— Конечно, детектив, — главарь, узнав, что представитель закона расследует преступление по похищению детей, стал более лоялен к непрошеному гостю.

— А зачем Вам металлическая комната со слепым жрецом?

Чернокожий гигант с недоумением обернулся, но продолжал свой ход:

— Не понимая о чем Вы? Никаких слепых жрецов у нас нет и уж тем более металлических комнат…

После минутное молчания Чарльз все же спросил:

— А с чего вы взяли?

— Информатор довел, — не задумываясь, ответил Алекс.

— Ясно, — без каких-либо комментариев сказал главарь и вынул рацию. — Охрана! Вышлите к ангару 7А одного из сотрудников, необходимо сопроводить до КПП одного гостя.

Послышались помехи в аппарате, затем отозвался голос:

— Приказ принял. Через минуту будут.

«Короткие и точные ответы, точь в точь как в армии, — рассуждал про себя Фитцжеральд. — В таких коллективах всегда должен править армейский порядок, в противном случае все рассыплется, как карточный домик».

Тупая боль в голове отгоняла сон, однако вести машину было все так же тяжело. Нью-Йорк завлекал и успокаивал искусственными огнями, но в свою очередь добавлял черноты водами Гудзона. Хоть на небе и светила полная луна, казалось, что она со своими тусклыми лучами тонула в недрах реки.

Встреча с Рэймондом Чарльзом на многое дала ответ:

«Во-первых, правильно сказал Бриллиантовый пес: „Такой мерзостью, вряд ли стали бы заниматься криминальные группировки“. Второе, все дороги ведут в Мавритаскую школу — так или иначе убийца связан со школой. Третье — необходимы показания родителей детей… Добыть их на данный момент будет нелегко, после такого шока, но иногда пути нет. Чем раньше — тем лучше».

План последующих действий был поставлен. Но сначала нужно было решить проблему с галлюцинациями, и в этом ему могли помочь только бывшие одноклассники и учителя.

* * *

Герои падшие из-за жестокости, алчности, глупости или наоборот — слабости. Ушедшие из жизни не из-за окончания книги судьбы, а по своему умыслу от безысходности и вместо того, чтобы бороться с невзгодами и проблемами — решивших выбрать наиболее короткий путь — самоубийство, их так же ждал огонь преисподние.

Грешники двигались в тяжелых кандалах по бесконечной огненной долине. Они не могли говорить из-за усталости от несения бремени грехов, их обожженная кожа отдавала смрадом сгораемой плоти. Приговоренные не могли смеяться, как делали это при жизни. Все, что они делали — это просто шли, шаг за шагом, ноги сами вели их в неизвестность. Измученные жаром, уставшие от безысходности, грешники ждали хоть какого-то разнообразия, и вот дойдя до определенной ступени — кандалы исчезали, а в их руках оказывались мечи, топоры, булавы, цепи, лук и стрелы… Кровавая бойня в аду. Бессмысленная, ненужная, завершающаяся лишь одним исходом — смертью. Никаких передышек, тех, кто отказывался драться — рассекали огненными плетями безликие надзиратели. Они не имели никакого отношения к битвам, являя собой лишь тень, но их плети били больнее, чем мечи соперников.

Пока творился весь этот кошмар Сайман Фитцжеральд с мечом в руках пробирался через толпу. Он отмахивался ничуть не хуже воинов средневековья — за те годы, что он впадал через омут зеркал в просторы ада, Сайман с лихвой научился обращаться холодным оружием.

— Энди Флюгер! — кричал он. — Мне нужен Энди Флюгер!

Редкие воины, останавливались в ярых поединках, уточнить, не их ли имя было произнесено:

— Энди Флюгер!!! — но на выкрики Саймана отозвался лишь очередной соперник, которого Фитцжеральд одним взмахом разрубил от плеча до поясницы. Они убивали друг друга, безжалостно превращая в пепел тела и души, а надзиратели в свою очередь награждали ударами трусов, отлынивающих от поединков. Никто не оставался без работы в огненной долине. На мгновение сражающиеся замирали, видя всадника, облаченного в огненные доспехи, держащего раскаленную булаву. Верхом на черном жеребце, дышащий пламенем и жаром, он пробегал по центру битвы, втаптывая отчаявшихся, раскалывая черепа грешников раскаленным орудием, будто стеклянные посудины. И никто не посмел бросить ему вызов. Всадник нагонял страх на самых отъявленных бойцов, глядя на него, казалось, ты боролся со своим кошмаром, и непременно чувство трусости и ужаса брали вверх. Даже у пришедшего из мира живых Саймана не поднимались руки бросить вызов всаднику. Он знал, что все происходящее вскоре канет в небытие — в небытие огненного смерча самого Люцифера, но до этого тираны, трусы, изгои, убийцы и прочее отребье рубили друг друга на пепельные куски.

— Энди Флюгер! — все не отчаивался Фитцжеральд.

Он неделю уже искал человека с этим именем, но надежда поиска не спеша оставляла его. Найти в бесчисленном скоплении душ одну единственную было практически невозможно. Но он пытался… И его старания были оценены.

— Я его знаю… — чуть слышный голос из завалов пепельных трупов говорил с ним.

Говоривший серый человек был лишен половины головы, а шрамы на его теле подсказывали, что он доживает последние мгновения.

— Где он? — приказным тоном спросил Сайман.

— Флюгер отжил свое в этом мире… — тяжело кряхтя, начал умирающий. — Ангелы забрали его на небеса — на нем было не так много грехов… Он не здешний… Он из другого теста…

— Как он умер?

Умирающий раскрыл в нескольких предложениях всю историю, у Саймана в голове сложилась ясная картина произошедшего. Убедившись в том, что это именно тот самый Флюгер, которым интересовался его младший брат, Сайман стал выжидать появление смерча Сатаны.

Все начиналось просто: появлялся сам властелин ада, огромное чудовище, медленно передвигающееся, взмахом руки отправляющее в небытие тысячи тел. Затем вновь выжидающее и наносящее очередной удар. После яростных ударов с кровавого неба начинал сыпаться пепел — предвестник исхода.

«Совсем чуть-чуть и он превратиться в смерч». Тут голос, изложивший всю правду об Энди Флюгере, взмолился:

— Странник… — обратился он к Фитцжеральду. — Я понимаю, что я для тебя никто… Но не мог ты мне оказать услугу?

Сайман опустил голову. Глядя на обращающегося, он ничего не ответил:

— Странник… Я знаю, ты из мира живых… Не мог бы ты мне поставить свечу в католической церкви за упокой моей души… Я никогда не крал, не убивал, никому не делал ничего плохого… У меня даже была собака Джесси… В принципе, она все, что у меня было… В мире людей я был бродягой в славном городе Милане… Бесцельно прожигал свою жизнь, то работая на порту фасовщиком рыбы, то, бывало, выходил в море… Но алкоголь из трудовой жизни вновь заводил меня в стан бродяг… Когда я умирал от воспаления легких, только вой Джесси сопровождал меня на тот свет… Но ты же знаешь — собака не может… не может зажечь свечу за упокой моей души и прочитать одну из молитв… А родных у меня нет — всю жизнь я был одинок. Одна единственная свеча спасла бы меня из этого гниющего места.

Пепел, спадающий серыми хлопьями, усилился, и огненное чудовище, издав протяжный крик, начало превращаться в смерч, унося с собой все страдания и битвы, всю жизнь и смерть, все надежды и победы… Все под один пламенный вихрь.

— Не бойся, — уже мягче добавил Сайман, обращаясь к умирающему. — Скоро все закончится…

— Я не этого боюсь, странник, — сквозь боль и обреченность произносил последние слова человек из пепла. — Я боюсь, что после этой смерти мы снова воскреснем и будем вновь убивать и сражаться, в то же время бессмысленно умирая; мы снова проснемся с надеждой, но, погибая, она вновь покинет нас… И так изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту…

— Как твое имя? — ураган уже начинал накрывать их.

— Вито Соньери…

Они снова окунулись в нечеловеческие боли, чувствуя запах своей сгораемой плоти. Все по новому кругу, но конец один и тот же — умирают все.

Фитцжеральд проснулся в своей комнате, как всегда осколки разбившегося стекла, темнота на улицах Нью-Йорка, и в то же время сотни зажженных окон в небоскребах. Он схватился за горячий лоб. «Боже мой, — взмолился он про себя. — А если я умру, ни уж-то я тоже попаду в эту же бездну безысходности? Мне, кажется, это было бы не справедливо: жизнь в аду, смерть в аду и после ада снова ад».

Он встал с кресла и, подойдя к барной стойке, налил себе виски. Обжигающая жидкость заполнила его горло, и парень ответил уже вслух:

— И все-таки жизнь прекрасна.

* * *

Единственная зацепка из криминальных источников была необоснованной, но Алекс не спешил ее отметать. Однако чутье подсказывало: «Не там ищите, мистер Фитцжеральд».

— Теперь придется все проходить по стандартному алгоритму действий полицейского, — разговаривал сам с собой детектив, рассекая по прибрежным улицам Гудзона на своем стареньком «Ford». — Опрос действующих лиц, посещение коронера, архив громких преступлений за последние двадцать лет, сопоставление всей найденной информации… Ну, и стопроцентное везение… По-другому никак.

Проезжая пиццерию Леонардо, где он совсем недавно провел уикенд с Миленой, Алексу как-то стало легче. Подавая газу, как и всем парням его возраста, доза адреналина выделялась в его организме, и спустя буквально десять минут он был у дома первой жертвы.

Дом Гарри Фитча ничем не отличался от десятка других прибрежных строений: одноэтажный, с небольшим садиком, с каменной лестницей, ведущей к железной двери, украшенной различным плетением и узорами из металла.

Фитцжеральд по обыкновению взглянул на наручные часы: «Половина девятого… Надеюсь для ирландцев не столь раннее время».

Позвонив в звонок, он начал предугадывать, кто ему откроет дверь. По данным материала расследования у Фитча было два брата и младшая сестра шести лет, отец, трудяга из местного речного порта, выпивал по выходным, но исправно работал в порту, вел хозяйство и был правильным семьянином. Алекс предполагал, что дверь откроет супруга — Артрис Фитч. Так оно и случилось.

— Доброе утро, миссис Фитч, — оценивающе он бросил на нее взгляд. Перед ним стояла женщина в черном одеянии, ее кожа была бледнее самой смерти. Ржаво-коричневые глаза, того же цвета, что и волосы, были выплаканными и пустыми. Слабым голосом она спросила детектива:

— Я могу Вам чем-то помочь?

— Да… Я по поводу Вашего сына, — доставая значок, мужчина представился. — Алекс Фитцжеральд, частный детектив.

Женщина открыла шире дверь, приглашая детектива в дом и, безмолвно развернувшись, направилась на кухню.

— Что будете? — если в чьих-то словах слышится заинтересованность, теплота, укор, отвращение, грубость или иные чувства, то реплики ирландки были эмоционально пустыми.

— Спасибо, — снимая шляпу, он присел на стул. — Но я откажусь.

Кухня была из дизайна «восьмидесятых». Почему-то Фитцжеральду вспомнилась его деревенская кухня, в принципе многим похожая на ту, в которой он находился: деревянная мебель с отбивкой из плюша, навесные шкафы со стеклянными дверцами, кухонные приспособления, висящие над нержавеющей раковиной, даже стол, за которым находился детектив, был застелен бело-красной скатертью в клеточку… Но в отличие от детской солнечной кухни Алекса и Саймана, куда манило ароматом пряностей и жареных гарниров, здесь господствовали траур и серость, к этому прибавлялось полное отсутствие запахов.

«Они что тут совсем не готовят?» — не успел подумать детектив, как увидел готовящийся обед на плите.

— Вы, наверное, по поводу Гарри? — спросила женщина, наливая два стакана чая.

— Да… — замялся детектив. — Я, конечно, полагаю, Вам тяжело говорить, но мне хотелось бы пролить свет на расследование… Каким он был?

— Веселым, — наконец, почувствовалась теплота в ее словах. — Он с детства мечтал стать летчиком. Говорил, что это незаменимая профессия — во время войны они защищали страну, в мирное — могли перевозить через океаны людей к своим близким, животных в зоопарки, фрукты в магазины… Так он и говорил. Порой у него портились отметки в школе, но стоило мне сказать, что его могут не взять в летчики — он сразу начинал стараться и выходил в конце четверти твердым ударником. Он был чудесным ребенком, — взгляд заблестел, но мать уже выплакала все глаза.

— Скажите, а на что он жаловался?

— В принципе, его все устраивало…

— Возможно, кто-то из учителей или учеников обижал его или затруднения в каких-либо предметах?

— Ничего подобного… — тут уже замялась женщина, выдерживая паузу. — Мы же ирландцы. Если у парня какие-нибудь проблемы с другими парнями, то он решает их кулаками, если проблемы с девушкой, то либо пьет, либо молчит. Гарри, наверное, запил бы, но учитывая свой юный возраст, все же просто отмалчивался по поводу своих проблем… Хотя однажды, придя домой, он проболтался, что мистер Паулюс, заведующий хозяйственной частью в школе, проделывал, как сказал мой Гарри, розыгрыши над учениками: кого-то запирал в женском туалете, кому раздавал подзатыльники, приставал к школьницам. Гарри видел, как мистер Паулюс запирался вместе с Мишель, с одноклассницей моего сына, в уборной… Но мне кажется, что это были лишь не больше, чем выдумки. Про это он еще рассказывал, когда учился в третьем классе… С самых первых дней пребывания в Мавританской школе он влюбился в эту самую Мишель. Может эта девочка где-то и пользовалась чувствами моего сына, но Гарри с ней был счастлив… Знаете, мистер Фитцжеральд, первая любовь — это все-таки одно из самых запоминающихся чувств.

— Согласен с Вами… А Вы не уточняли про истинность рассказанного о заведующем хозяйственной частью Паулюсе, миссис Фитч? — из лирических отступлений опрашиваемых детектив часто возвращал их на основные моменты, которые могли бы понадобиться в материалах расследования.

— Зовите меня Артрис, — сказала женщина. — Конечно, мы все выясняли. Завхоз школы был слегка отстающим в плане сообразительности, и вид у него был не из самых приятных — он был похож на медленной передвигающуюся гору. Но затем разобрались — дети постоянно придумывали всякие байки, только из-за его устрашающей внешности.

Детектив вынул из внутреннего кармана плаща фотографию запястья мальчика и спросил:

— Взгляните, пожалуйста… Что может значить эта надпись?

Женщина тщательно рассматривала надпись «+4» маркером и ответила:

— Честно говоря, даже понятия не имею.

— Понятно, — убирая фотографию обратно, он спросил. — А что Вы можете рассказать о Мишель. Какие у них были отношения с Гарри?

— Она была его первой любовью… Что тут еще скажешь. Из-за нее он дрался на переменах, провожал ее домой, но он не сильно интересовал ее. Чем старше они становились, тем заметнее это было.

— А что Вы можете добавить о еще двух пропавших?

— Мистер Фитцжеральд, может быть вы не в курсе, но из Мавританской школы пропало порядка восьми подростков, — в ее голосе чувствовался страх. — Помимо Гарри у меня еще трое детей, и мне страшно за них. Я хотела перевести их в другую школу, после исчезновения Гарри, но в двух соседних тоже пропали ученики… Что-то в нашем мире творится ужасное, раз похищают детей. Я прожила в районе «Железнодорожных банд» практически всю жизнь, и тут случалось всякое и перестрелки, и разбои, и кражи, и убийства… Но кражи детей… Это дурное предзнаменование, означающее, что Бог отвернулся от этих мест, раз не наказывает этих чудовищ… Я католичка. Люди, занимающиеся подобными деяниями, уже прокляты и лишены души… Они ходячие мертвецы, прячущиеся в нашем мире живых.

Тут она не выдержала и зарыдала:

— Умоляю Вас… Найдите их… Приговорите к самому страшному наказанию… Уберегите моих оставшихся детей.

«В таком состоянии беседовать с ней — напрасная трата времени и нерв», — подумал про себя детектив, вставая из-за стола.

— Я приношу Вам свои извинения, Артрис, за столь трудный разговор, но он был необходим… Проводите меня?

Женщина успокоилась и стала провожать гостя.

— Еще один вопрос, — уже у порога спросил детектив. — Где живут родители Мишель?

— Третий дом по другой стороне. Вы увидите табличку «73» и сиреневый почтовый ящик.

— Благодарю Вас… Всего Вам добро.

— И Вы берегите себя, мистер Фитцжеральд.

Услышав стук закрывшейся двери, он вынул из кармана блокнот и внес несколько записей: «Пропажи детей в соседних школах. Завхоз Паулюс. Изнасилование».

Направляясь по золотящейся от сентябрьских лучей аллее, он со стороны взглянул на свой «Ford».

«Хм… Очень даже неприметный, неброский на вид… Все что нужно для детектива, ведущего слежку… Но нужно подыскать замену… Уже не тянет».

Два спортивных автомобиля заставили отвлечься Алекса: синяя, как покрывало ночи, «Subaru Impreza» влетела в просторы прибрежной улицы. Помимо ярко-синего оттенка кузова в глаза бросались кровавые диски, темно-красная тонировка и рубиновая подсветка низа автомобиля. Ничуть не отставая за «Impreza», дрифтуя на ровном асфальте, промчалась «Toyota Supra» оранжево-золотистого оттенка. Оба спорт кара были расклеены наклейками известных брендов, выпускающих закиси азота, качественные покрытия колес, моторные масла. Кроме этого капот и боковые двери спортивных классик были разрисованы аэрографией. До чего же они были яркими, молниеносно быстрыми, истинной печатью новой эпохи… Затем Фитцжеральд взглянул на старенький «Ford» и твердо заключил: «После расследования возьму новую, а если повезет „Challenger“ Дельфина».

Неспешными шагами детектив направился к дому Мишель Невё. Погода хоть и была в янтарных цветах, но температура походила уже больше на осеннюю, и плащ стал незаменимым в гардеробе Алекса. У пешеходного перехода остановился черный «BMW», пропуская по правилам Фитцжеральда на другую сторону. Черный автомобиль был единственным на пустой улице. Детектив, не бросая взгляда, схватился за край шляпы, безмолвно благодарствуя водителя… Внезапный визг, сорвавшихся с места колес, и Фитцжеральд перелетел через капот «BMW».

Детектив сквозь туманное состояние видел, как черная иномарка хотела сделать задний ход и добить лежащего, но нервы водителя сдали, и он ринулся прочь.

Твердый асфальт покрылся кровь…

* * *

Прошлая вселенная рухнула… Тяжело дыша, детектив открыл глаза, и вместо прибрежной улицы он оказался в черном пространстве, не содержащим ни стен, ни потолков, ни земли, ни неба, ни воздуха, ни звуков. Идеальный черный фон, делающий глаза ненужным органом в организме. Находясь в данном пространстве, его не мучили ни физические, ни душевные боли. Присутствовало чувство испуга от неопределенности, но это все. Сначала Алекс делал медленные неуверенные шаги в новом измерении, затем решил пробежаться, осознав, что местонахождение не меняется вновь перешел на шаг. Казалось, что он стоит, хотя по приблизительным подсчетам шел уже порядка десяти минут. Буквально в десяти шагах он заметил белую дверную ручку — очертаний двери будто не было. Сколько бы Фитцжеральд не приближался к заветной цели — расстояние в десять шагов не сокращалось. Детектив не сдавался, то ускоряя, то замедляя ход, но цель оставалась недосягаемой. От бессмысленного бега у него началась одышка. Алекс остановился. Какая-то неведомая сила заставила повернуться назад: как минимум в миле от него под одиноким тусклым фонарем стоял мужчина, одетый во все черное. Блеклое очертание фигуры не двигалось, как и блестящий топор в левой руке. В окаменевшей картине чуть колыхались отрубленные головы, висящие в правой руке в сетчатом мешке. Силуэт стоял, будто бросая вызов. Чувство ужаса прошло сквозь Фитцджеральда, и мужчина, осознав, что произвел нужный эффект, ушел из-под в фонаря в тень. Мурашки покрыли тело детектива: «Он ушел… Но куда??? Он где-то рядом… Но здесь никого не видно… Что делать???…»

Повернувшись обратно, он увидел перед собой дверную ручку. Опустив не спешно белый рычаг, послышался щелчок, но Фитцжеральд все еще затягивал с открытием двери: «Может не стоит туда идти?»

Леденящий голос за спиной отрывисто прошептал: «Возьми с собой на тот свет мой подарок».

Фитцжеральд не успел обернуться, чтобы посмотреть на говорившего, как почувствовал удар топора в спину. Холодный металл раздробил позвоночник и острым лезвием прорезал легкое. Багровая жидкость полилась изо рта детектива, обливая его рубашку и плащ. С нечеловеческой болью в спине, он оперся на дверь, которая выбросила детектива в другое пространство. Очередная боль в голове, помутнение рассудка и, отомкнув веки, с Фитцджеральдом было все в порядке. Детектив, закрывая черную дверь, вновь вдалеке увидел ту же фигуру, те же очертания топора и висящие головы в сетчатом мешке, обездвижено провожающие Алекса из мира теней.

Детектив на всякий случай пощупал спину. Проведя рукой по плащу и рубашке, понял, что цел и невредим.

Новое пространство представляло собой один из классов Кремьонской школы. Воспоминания нахлынули с силой цунами — заболело что-то в груди. Сколько легенд и сказаний они прослушали, находясь в обвешанных плакатами стенах, сколько теории и практики прошли они, сидя за лакированными партами, сколько порции удовлетворения ощущали от новых открытий и познаний, сколько неудач и побед произвели, не уходя из класса.

Это сейчас выпускники Кремьонской школы являются знаменитыми детективами, учеными, художниками, педагогами, врачами, спортсменами. Когда они были лишь детьми, смирно слушающими учителей и жаждущих новых знаний, уважающих друг друга. Здесь и первая любовь, и клятвы вечной дружбы, и зависть в способностях другого, и командные игры, сплотившие коллектив.

Фитцжеральд ходил между партами, чувствуя на ощупь скользкую лакированную поверхность, смотря на бледные плакаты Эдгара По, Джорджа Байрона, Уильяма Шекспира и иных классиков. Его глаза радовались яркой палитре растений, выставленных на подоконнике трех огромных окон. Именно из-за их размеров в классе всегда было светло. На коричневой доске белым мелом была написана тема урока: «Дитя индиго».

Прозвучал звонок, и детская лавина ворвалась в просторы класса. Однако никто не заметил присутствие постороннего человека. Фитцжеральд был призраком в мире воспоминаний, но он сразу узнал свой класс: Элен Паркер, как всегда сидела за одной партой рядом с маленьким Фитцджеральдом, но помимо них весь класс был переполнен детьми. Как помнил детектив, их было двадцать девять. Разной внешности, разной национальности, разных культур и стран: Евгений Фролов из СССР, Ангела Штольц из Германии, Пак Су Юн из Кореи, Самуэль Лонгбо из Камеруна, но основу составляли все-таки американцы.

Детектив присел на подоконник, они находились практически на одном уровне высоты со школьными стульями. Шум и гам, перебрасывания стёрками и теннисными мячами подчеркивали буйный возраст тринадцатилетнего коллектива, но стоило прозвучать второму звонку, как весь балаган прекращался. Фитцжеральд вспомнил, какой урок может быть с подобной тематикой — история мистики. Преподавателем в данной области была мисс Пинкли. Именно ее приход в класс ознаменовал тишину и порядок. Она не считалась строгим преподавателем, и вообще из всего учительского состава была самой молодой, на тот момент ей минуло лишь тридцать. Однако на ее занятиях всегда господствовала дисциплина. Черные волосы ее были коротко стрижены, белая кожа словно являлась контрастом черным глазам, прическе и одежде. Чувствовалось, что жизнь за стенами школы у нее складывалась не лучшим образом. Ходили слухи будто учительница истории мистики рассталась с супругом и теперь не находит себе места, кто-то говорил, что у нее умер ребенок при родах, и теперь она не может иметь детей, третьи опровергали все и поговаривали о пожаре унесшем жизни всей ее семьи… Но все сказанное было лишь доводами, слухами, неподтвержденными историями, байками… Называйте, как хотите, но факт остается фактом — никто не знал, что творится на душе у этой девушки.

Когда-то мисс Пинкли была отличницей Кремьонской школы, по окончанию стала преподавателем и читала лекции в ведущих университетах мира именно в области мистики. Затем все же решила свернуть свою деятельность и вернулась в родную школу. Внутри родных стен учительского заведения она преображалась — личная жизнь уходила на второй план вместе со всеми насущными проблемами, и помимо знаний она будто дарила частицу своей души. Дети ее слушали и с одного рассказа могли слово в слово повторить пройденную тему.

В старших классах школы, как вспоминал Фитцжеральд, он пытался загипнотизировать учительницу, дабы пролить свет на одну из тайн школы — тайну своей биографии, но вместо ответов Алекс получил порцию головных болей на целую неделю. Мисс Пинкли обладала способностью блокировать какие-либо вторжения в свое сознание. После полученного урока юный ученик никогда больше не пытался прочитать ее мысли.

Зайдя в класс, все ученики как полагается, встали в знак приветствия учителя.

— Здравствуйте, дети, — раскладывая книги и учительский журнал, произнесла мисс Пинкли. — Присаживайтесь.

Будто одним организмом одновременно все уселись, мирно сложив руки на парте. Черное одеяние и строгое выражение лица — все как обычно. Но вот-вот учительница должна была преобразиться, и класс с нетерпением ждал этого момента. Все началось с ее улыбки и невинного вопроса:

— Ну, как провели выходные?

Опять начался шум, балаган. Каждый хотел перекричать другого и поделиться впечатлениями:

— Да, Самуэль, — выборочно произнесла учительница.

— В эти выходные мы ходили в центральный зоопарк Нью-Йорка смотреть на ягуаров и крокодилов.

— Очень хорошо, — похвалила девушка. — А кроме крокодилов и ягуаров там никого больше не было?

— Там много кто был: и ежики, и пингвины, и слоны, и жираф, но мне больше всего понравились ягуары и крокодилы. Ягуары гибкие, а крокодилы страшные… Я их с детства боюсь…

Каждый что-то рассказывал о рыбалке с отцом, о европейском футболе, о пикнике с родителями, о походах в лес, о прочитанных книгах… С каждой историей девушка менялась и теплела, чувствовалось, как детские сердца дают огонь и ее сердцу, не просто помогая ей радоваться, а с колоссальной силой заставляя это делать.

— Спасибо вам за чудесные истории, — наконец, подытожила учительница. — Как я вижу, выходные у всех прошли недаром. Сегодня я бы хотела рассказать вам о ребенке индиго… Скажите, что вы слышали об этом ребенке?

Маленький Фитцжеральд поднял руку.

— Да, Алекс, — мальчик уверенно встал с места.

— Это маленькая девочка, которая приносила горе в семьи… Говорят, что если ее удочерить, то вся семья в скором времени погибнет.

Весь класс замер. Казалось, сказанное произвело впечатление, но исключительно пугающее. Об этих жутких историях он слышал от своих соседей-старшеклассников и с гордостью мог похвастаться перед остальными своими знаниями. Однако по взгляду мисс Пинкли, маленький Фитцжеральд понял, что явно не этот ответ она ожидала услышать от тринадцатилетнего ребенка.

— Это совсем не так, Алекс, — сорвала нависшую тишину учительница. — Присаживайся. Класс, помните семнадцатый параграф, который мы изучали еще два занятия тому назад?

— Да, — в разнобой отвечали дети, словно волнами, то вспоминая, то нет пройденный материал.

— Кого мы проходили? — из леса рук она выбрала Элен Паркер.

— Иисуса Христа, — ответила девочка.

— Точно, — согласилась мисс Пинкли и поднялась из-за стола.

Расхаживая возле доски, ей всегда было легче рассказывать:

— Иисус был сыном божьим, посланником небес и самым сильным мистиком из всех когда-либо существовавших. Нам повезло, что он родился с положительной энергией. С его влиянием и силой он мог сокрушить все человечество, однако он взял на себя миссию обучать добру и правде человечество. Те времена славились войнами, насилием, жестокостью, жизнь человека не стоила ничего, так как мир делился на две категории — подчиняющие и подчиняемые. Цари, феодалы, помещики, знать и прочие были в первой ступени, а рабы и крестьяне относились к подчиненным. Их жизнь могла закончиться из-за плохого настроения их господ без какой-либо веской на то причины. Именно в это время и появился сын Божий. Он вселил в сердца каждого и по нынешний день, что кроме существующего мира имеется и «жизнь после смерти». Поэтому как бы хорошо нам не жилось в этом мире, если мы причиняем зло своим родителям, друзьям, близким или даже незнакомым нам людям или существам, неуважительно относимся к чужой культуре, вере и свободе, то вторая жизнь, та, которая длится не сто лет, а бесчисленность веков, будет проведена в аду. Где грешники будут страдать в зависимости от своих страхов: либо от одиночества, либо горя в адском пламени, либо мерзнуть от холода, либо дрожа от страха в слепой ночи. После учений люди просветленные стали задумываться о своих действиях и словах, о правильном ведении жизни, о добре и зле. С тех пор нельзя было просто убить человека, если он даже являлся опасным для общества. Вначале его судили, затем приговаривали к последствиям в зависимости от тяжести преступления. Люди уверовали в доброту и стали чтить писания святой книги под названием Библия… Во время пребывания в человеческом мире он исцелил многих — кому-то исцелил тело, кому-то душу. Одни благодарили его, другие продолжали идти с ним. Одной из последовательниц Христа стала Мария Магдалина. Юная девушка была одержима бесами, — мисс Пинкли подошла к окну, где стоял детектив.

На улице светило солнце, и голубое небо подавляло все страхи и невзгоды — она вновь улыбнулась, будто вспомнила что-то приятное.

— Мисс Пинкли, а что значит быть одержимой бесами?

— Это означает, что в одном теле могут находиться несколько душ. Вы возможно слышали, что некоторые люди по ночам могут покидать свое тело и со стороны наблюдать, как они спят, — половина класса покивали головами. — Так вот тела подобных путешественников идеальное пристанище для бродячих душ… Все это тема другого урока… Вернемся к Марии Магдалине. Христос встретил ее, когда девушка уже была одержима. Он опустошил ее тело от нечисти, будто сосуд с ядом, затем вернул ее душу — чистую, как родниковая вода. С тех пор в ее жизни началась новая глава. Девушка следовала за Иисусом всюду, видела, как он зажигает огонь в потухшие сердца, видела чудеса, которые он творил — хождение по воде или возвращение зрения слепому были для него обыденностью. До последнего его вздоха она была с ним. И после смерти Мария вместе с двенадцатью апостолами продолжала распространять учения и веру в доброту. Но помимо учений у девушки осталось еще одна частица Спасителя… Она назвала ее Розой — дитя Спасителя. Мария отделилась от апостолов и ушла странствовать по пустыне. Никто не знает, почему она приняла такое решение, однако многие мистики сходятся в одном предположении, что она предавалась аскезе, то есть оплакивала свои грехи, ограничивая себя в еде, исполняла трудовые обеты. После смерти Христа она прожила ровно девять лет и так же отправилась на небеса, с очищенной душой и с измученным телом. Умирая, Мария переживала только о своей дочери Розе. Однако восьмилетнее дитя не пала духом и после захоронения матери начала свое странствие по миру. Ей было восемь, и как бы не менялась цивилизация, как бы быстро или медленно не сыпался песок времени, она оставалась все той же восьмилетней девочкой. Попадая в ту или иную семью, она проживала с ними ровно год, затем оставляла три цветка розы красного, желтого и белого цвета, и вновь пускалась в странствие. Роза обладала божественными способностями, но из-за своего юного возраста не знала в каком направлении их применять. В зависимости, какая атмосфера господствовала в ее семье, в то русло и направлялась ее сила. Если в семье царила любовь и теплота, то Роза приумножала творящееся счастье, если в семье были лишь постоянные скандалы, то в течение года семью могла настигнуть неизвестная болезнь.

Мисс Пинкли провела рукой по подоконнику и коснулась руки детектива, однако ни он, ни она не почувствовали друг друга — они были в одном и том же месте, но в разных измерениях. Учительница, убедившись в чистоте подоконников, вновь вернулась к доске.

— Извините, мисс Пинкли, — обратился к ней тринадцатилетний Алекс. — А правда, что ребенок индиго жива до сих пор, только потому, что пожирает человеческие души.

Учительница улыбнулась, вспоминая как в свое время, будучи еще в младших классах, им тоже самое рассказывали старшеклассники.

— Нет, Алекс. Мистики-ученые утверждают, что после того как она проживает год в чужой семье, девочку уносят ангелы на небеса к ее матери Марии Магдалине. Она причесывает свое дитя золотым гребнем из звездной пыли, омывает чистой дождевой водой, баюкает на пористых облаках и под колыбельную небесного океана Роза засыпает. Благодаря этой ночи девочка сохраняет свою силу и молодость. Возвращаясь в наш мир, она снова продолжает кочевать из семьи в семью.

— А зачем она это делает? — оборвал ее Пак Су Юн.

— Никто не знает… Возможно, чтобы отыскать идеальную семью, откуда бы ей не хотелось уходить или чтобы защитить детей, слабых и беспомощных от нападок несправедливого мира… Этого никто вам не скажет.

Внезапно время замерло, как и весь существующий мир. Во всем пространстве двигаться мог только детектив, не имеющий к этому миру никакого отношения. На смену солнечному дню пришла темнота, казалось, не серые тучи натянули небосвод, а какой-то сгусток зла растягивает свой плащ от края до края горизонта. Фитцжеральд прошелся по классу, пытаясь понять, что происходит. Уставившись на маленького Алекса школьника, он пытался прочитать свои мысли, но тщетно, в голубых глазах отражался лишь класс.

«Глаза — зеркало реальности. Это означало, что мысли отсутствуют. Однако почему все так резко закончилось».

Детектив подбежал к окну и увидел, что во мраке улицы на их школу надвигается торнадо с неимоверной силой пожирающий постройки, технику, людей, посадки. Оно двигалось так медленно, что можно было обычным бегом обежать ненастье. Внезапно огромное чудовище с клыками и рогами, пышущее пламенем, размерами с небоскреб, раскрыло когтями серый небосвод. Качая головой, оно вдуло в торнадо огонь. После чего движение смертоносного ненастья стало столь быстрым, что за считанные секунды настигло Кремьонской школы.

— ААААААААААА, — завопил Алекс, чувствую, как его кожа превращается в пепел.

* * *

Открывая глаза, детектив без замешательства определил, что, наконец, пришел в себя. Адская боль в бедре и раскалывающаяся голова приветствовали его, но в целом никаких серьезных повреждений и переломов. Первый стандартный вопрос для человека, потерявшего сознание, но пришедшего в себя: «Где я?»

Алекс лежал на кожаном диване с перебинтованной головой. Потряхивание головы из стороны в сторону отдавалось звоном в ушах. Приложив неимоверные усилия, он огляделся: аккуратно убранный трехкомнатный дом, две комнаты не попадали в поле его зрения, сам детектив лежал в гостиной с огромной хрустальной люстрой над головой. Именно ее искусственный свет как-то отвлекал Фитцжеральда от физических повреждений. Антикварный комод, большое зеркало, дорогие обои… все говорило о вкусе хозяина дома. Под огромным светом блестели кубки, сквозь смутные очертания детектив разобрал, что они за победы в поединках по боксу. Вместе с залом без каких-либо перегородок была объединена кухня, в которой преобладали черно-красные тона, самым заметным предметом был стеклянный стол. У плиты стряпала девушка невысокого роста с пушистой прической медового цвета, что-то напевая себе под нос. Перемешав суп, она ловкими прыжками добралась до радиоприемника, расположенного на холодильнике, и включила блюзовые композиции. Возможно, так подействовала музыка, но головную боль словно рукой сняло.

— Извините, — проговорил гость, хоть как-то привлекая к себе внимание. — А как давно я здесь?

— Около двух часов, — не отвлекаясь от своих дел, произнесла девушка с голосом, даже более завораживающим, нежели блюз.

— Понятно, — сам себе ответил детектив и продолжил наблюдать за девушкой с пушистой прической. На прозрачном столе стали появляться нарезки из фруктов, сервелатов, из основных блюд на стол были поданы тарелки с солянкой, горящими парами заполнявшие воздушное пространство кухни и зала.

— Присаживайтесь, детектив, — если бы этот голос приказал спрыгнуть со скалы, то Алекс, не задумываясь, подчинился бы.

Пошатываясь, прихрамывая, постанывая от боли в бедре, он направился к столу.

— Откуда Вы знаете, что я детектив? — присаживаясь, поинтересовался Алекс.

— Ну… не могла же я впустить незнакомца в свой дом, мистер Фитцжеральд, — он увидел ее лицо: кожа молочно-кофейного оттенка, небольшой носик, карие глаза, пухленькие губки, на пушистой прическе крупными кудрями свисали янтарно-смолистого оттенка локоны.

Фитцжеральд оценил ее фигуру: «Точно песочные часы с аккуратненькими ножками». Ее фигуру скрывал розовый халат, правда местами демонстрирующий нежную загорелую кожу, и это было даже сексуальней, нежели она была бы раздетой. На вид девушку можно было оценить на девятнадцать, но что-то подсказывало, что она на много старше. Это выдавала не ее внешность, а уверенные движение, манера разговаривать, отсутствие скованности. Единственное, что было в ней не женственное — это исковерканные кулаки.

— Извините, Вы увлекаетесь боксом?

Девушка засмеялась:

— Я думала при знакомстве сначала спрашивают имя, а Вы сразу про хобби, — усаживаясь напротив, она по-девичьи подогнула одну ногу под себя, а вторая свисала со стула, и в такой позе девушка начала есть суп. — Да я увлекаюсь боксом, еще совсем недавно была чемпионкой школы, затем чемпионкой города, затем взяла золото США. Пока ожидаю вызова в олимпийскую сборную…

— Даже так? — искренне удивился собеседник, медленно начавший движение ложкой. — А имя у чемпионки есть?

— Ну, наконец-то, дело дошло и до имени, — улыбнувшись, она невольно продемонстрировала ослепительную улыбку. — Дезири Невё.

— Невё? — повторил Алекс. — А это дом номер семьдесят три?

— Он самый… — улыбка спала с лица девушки, и она добавила: — Вы пришли насчет Мишель?

— Да… Я занимаюсь ее расследованием.

— Поешьте сначала, а затем я отвечу на все интересующие вопросы.

Девушка ушла в свои мысли, и по глазам читалось, что в душе у нее чувства менялись, как небо при сильном ветре: то солнце, то тучи, то ясно, то пасмурно, то затишье, то ураган. Пятиминутное молчание она прервала вопросом:

— Какой чай будете?

— Нет-нет, спасибо, — отказался детектив. — Давайте лучше поговорим.

После окончания обеда, они вновь прошли в зал и уселись около друг друга на тот самый диван, на котором Фитцжеральд проспал порядка двух часов.

— В начале нашего разговора хотел уточнить, как я оказался в Вашем доме?

— Выйдя из дому, я увидел, лежащее на асфальте тело, из головы которого текла кровь. Вы были прилично одеты, и я поняла, что к бандам никакого отношения не имеете. Проверила пульс — с Вами все было в порядке, затем проверила документы. Прочитав фамилию, имя и должность — я сразу Вас узнала. Было время, когда Алекса Фитцжеральда только и показывали в полицейских хрониках. Ну, а потом занесла Вас в свой дом.

«Как такая хрупкая девушка могла затащить мужчину? Я хоть и не такой тяжелый, но в бессознательно состоянии, тело человека обмякает и становится более не транспортируемым».

Дезири будто прочитала мысли:

— Классность «мастер спорта» слабым девушкам не присуждают, мистер Фитцжеральд.

— Благодарю, Дезири, я Ваш должник, — детектив на этом моменте решил прерваться и перейти к делу. — Все же… Что бы Вы могли рассказать о Мишель?

Девушка начала историю с раннего детства, с самых истоков:

— Сколько себя помню — всегда жила в этих районах. Отец неустанно пил, мама вечно болела. Помимо меня и Мишель у нас еще младший брат Марсель. Когда отец встретил смерть на дне бутылки, а мама скончалась от рака, я, как старшая сестра, стала воспитывать детей. Слава Богу, когда родителей не стало, мне уже исполнилось двадцать два. Мой график был прост — днем работала официанткой в ресторане, вечером тренировки по боксу, выходные и все свободное время с детьми. В скором времени благодаря боксу, точнее призам и сертификатам за выигранные поединки, я купил ресторан, в котором работала официанткой. Вот такая ирония судьбы. После покупки ресторана, он до сих пор приносит мне приличную прибыль, я погрузилась в спорт и в семью. Мишель была взбалмошной девчонкой, которая не хотела ни учиться, ни чем-либо увлекаться. Все что ее интересовало — это улица и мальчики. Возможно, четырнадцать-пятнадцать лет и считаются переходным возрастом, но всему же есть предел… Честно говоря, я не сильно переживаю по поводу ее смерти, — по произнесению последней фразы, она опустила глаза, будто призналась в извечном грехе, терзающем ее душу.

— Дезири, а как у нее складывались отношения в школе и в частности с Гарри Фитчем?

Она снова подняла взгляд красивых глаз и продолжила:

— Школу она прогуливала. Я буквально силком заставляла ее ходить туда, пару раз даже сидела с ней на занятиях. Это произвело эффект, но ненадолго. Затем опять прогулы, плохие отметки, замечания за курения в женском туалете и все прочее в таком же духе. Насчет Гарри могу сказать следующее — мальчик-прелесть. Если бы не его любовь к Мишель, то он закончил бы школу с отличием. Однако моя сестра вечно сбивала его с пути.

Детектив слышал многое за свою карьеру и не сильно удивлялся словам старшей сестры погибшей:

— А что Вы можете сказать о мистере Паулюсе?

— Хорошо работаете, детектив, — удивилась Невё. — Этой истории как минимум пять или семь лет. Действительно в младших классах старшеклассники пугали Паулюсом. Он очень похож на маньяка и порой не следит за своими действиями. После дошедших до меня слухов я хотела свернуть ему челюсть. Придя в школу, я сначала поговорила с директором о возможности изнасилования моей младшей сестры завхозом. Но директор всеми силами меня убеждал, что это невозможно и загораживал Паулюса, как я позже выяснила, директор оказался дядей Паулюса. Под угрозой того, что я обращусь в полицию, директор сказал, что Паулюс импотент и не может иметь полового контакта. В этот же вечер я побеседовала с Мишель. Она призналась, что только целовалась с завхозом, и вообще это ее затея попробовать любовь со взрослым, всему этому она видите ли насмотрелась в бразильских сериалах. Я как следует, отругала ее, а затем вновь пошла в школу и нокаутировала Паулюса. После этого и слухи прекратились, и завхоз обходил Мишель за милю… Как-то так.

Детектив внес в блокнот новые пометки и достал из внутреннего кармана фотографию запястья Мишель:

— Скажите, пожалуйста, — что может значить вот эта надпись на руке Вашей сестры?

Она посмотрела на фотографию и на надпись, и повторив надпись вслух:

— Плюс два? — хмыкнула и произнесла. — Понятия не имею, но если это Вам поможет, то этой надписи при жизни у нее не было.

Дезири перекинула ногу на ногу так, что полог ее халата расстегнулся, но девушка за долю секунды вновь прикрыла свое тело. В этот самый момент, за долю той самой секунды, детектив увидел нечто большее — возможно она сделал это случайно, возможно специально — стройные загорелые ноги тянулись, будоража кровь и эрекцию наблюдаемого, к ее нежному телу, но самое главное, что молодое тело прикрывал только халат. Отсутствие трусиков и лифчика на собеседнице как-то стимулировало его мужское эго.

— Детектив, с Вами все в порядке? — завязывая потуже пояс халата, спросила девушка.

— Да, — отстранено ответил Фитцжеральд, затем взял себя в руки и вновь вернулся к насущным проблемам. — Я разговаривал с миссис Фитч — она рассказала мне, что после трагических событий хотела перевести своих детей в соседнюю школу, но оказалось и там случились пропажи учеников. А что Вы слышали об этих происшествиях?

Девушка не раздумывая ответила:

— Честно говоря, я не в курсе событий в других школах… Марсель, как и я, как и Мишель, учится в Мавританской школе. В принципе, если не считать Паулюса и этого, как Вы говорите, трагического случая, меня в ней все устраивает: во-первых, я знаю всех учителей, во-вторых, школа находится вдали от проезжей части, в-третьих, недалеко от нашего дома… Лучше и не пожелаешь.

Дезири встала и направилась к кухонному шкафу, приготовила два стакана, в один из которых налила солнечный виски, затем достала из холодильника сок и кубики льда и наполнила апельсиновым напитком второй стакан. Одновременно она отвечала на вопросы детектива:

— Насчет Паулюса… — подчеркнул в своем блокноте его фамилию Алекс. — Он так же работает в Мавританской школе?

— Нет, — отдавая стакан с виски, ответила девушка. — Насчет него уточните у его дяди-директора. Но я точно знаю, что он уволился. Этот громила нигде не задерживается. В «Ломпаке» он продержался не больше года.

Детектива словно ударило молнией:

— А кем он работал в психбольнице?

— Вроде охранником… Я многое узнала об этом монстре, за время обучения в школе… Представляете, как чокнутый охраняет чокнутых, — отпивая сок, с усмешкой сказала Дезири.

Она медленно наклонилась, демонстративно ставя стакан на пол рядом с диваном. Из халата, словно напоказ выпирали груди с виднеющимися сосками цвета спелой вишни. Вьющиеся локоны, будто кудри распустившейся березы, спадали с ее шоколадных плеч. Заметив реакцию наблюдавшего, который был больше похож на статую, нежели на человека, она спросила:

— Детектив, мне кажется, на Вас нашел паралич…

Фитцжеральд и впрямь ничего не мог с собой поделать — он просто остолбенел, сидя на диване. Дезири встала напротив него и как рождественский подарок сняла с себя обертку в виде розового одеяния. Жилистые руки говорили о приобщении к спортивному образу жизни, ее груди со стоящими сосками, в преддверии желанного секса, были наполненные возбуждением и приобретали округлые формы. Между ног девушки прорисовывался треугольник подстриженного лобка. Она сделала несколько грациозных движений и уже сидела на коленях детектива… ее ослепительная улыбка… ее нежная, как бархат кожа… ее порабощающие глаза цвета коричневых бриллиантов… ее аромат сладких духов… Казалось, что эта развратная разбойница ранее рассказывала не о себе, не о заботливой сестре, не о спортсменке с блестящей боксерской карьерой, не о девушке с тяжелой судьбой. Сейчас Дезири казалась распутной блудницей… дорогой распутной блудницей… желанной распутной блудницей.

Она будто отрывала его губы своими, будто хотела вырвать кусок плоти с его шеи. Покусывая, француженка начала его раздевать… Алекс мог только подчиниться. Покусывая его шею, грудь, живот, она опускалась все ниже и ниже… дойдя до заветного — она расстегнула его брюки и, облизнув стоящий фаллос, несколькими толкательными движениями проглотила его. Фитцжеральд тихо застонал, наслаждаясь состоянием эйфории. Дезири продолжала проделывать подобные движения, то посасывая, то облизывая его фаллос в течение пяти минут. Ее золотые волосы кудри лежали на бедрах, обездвиженного детектива.

«О, Боже… Что она творит…»

Как следует, намочив член, она облизнула свою ладонь и провела ею по своему лону. Затем девушка села на стоящий, как стальной кол, фаллос. Она поднималась и насаживалась вновь и вновь, не сбавляя темпов, и это больше походило на изнасилование мужской особи. Фитцжеральд ничего не мог поделать… в принципе он и не хотел. Дезири меняла позы, то оказываясь спиной к партнеру, то лицом, то боком, каждое проникновение в святая святых сопровождалось стонами и криками. Алексу казалось, что он причиняет ей боль, но увидев опрокинутую голову и улыбку на лице развратного ангела, становилось ясно, что из нее выходит бес накопившейся страсти… В момент пика наслаждения он снял ее с себя и, грубо бросив на пушистый ковер, спрыснул семя на уже лежащую на полу француженку.

— Ты сумасшедшая, — тяжело дыша, произнес Алекс, все еще чувствуя дрожь в ногах.

— Ты тоже, — улыбаясь, ответила девушка, размазывая семенную жидкость по животу.

* * *

Неспешными шагами мужчина, одетый во все черное, нес, опрокинув на плечи, что-то обернутое в полиэтиленовый пакет. Канализационный тоннель отдавал протухшей водой, но это не сильно его беспокоило. Своими движениями он больше походил на робота, исполняющего чью-то волю. Аккуратно ступая по бетонированному краю дорожки, мужчина буквально по памяти шел по знакомому маршруту, так как видимость была хоть глаз выколи. Где-то вдалеке показался конец тоннеля, оттуда падал блеклый лунный свет, освещая грязную поверхность стоков. Он дышал ровно, хотя усталость отдавалась в ногах — этот маршрут за последние полчаса он преодолевал уже четвертый раз.

Разум его был избавлен от, каких-либо то, мыслей, ему казалось, что он выкидывает домашний мусор. Первоначально, когда еще только оборачивал тела убитых детей в пакет, обматывая затем их скотчем в районе головы, торса и ног, дабы конечности не болтались, мужчина именно так себя и настраивал — избавление от использованного материала. Как-то бездушно он все это проделывал, а ведь у них остались родители, которые возможно жили только ради своих чад, возможно у кого-то в опыте были первые достижения: самая смешная шутка в классе, победа в первенстве по хоккею среди учеников начальных школ, издательство начинающих стихов в местную газету, возможно у них была первая любовь, которой они так и не осмелились, а, возможно, просто не успели признаться… Беззащитные, перспективные, маленькие, со своими мечтами и талантами… Сейчас они были лишь посиневшей массой, обернутой в полиэтиленовый пакет. Его это волновало меньше всего… Он поклялся… Он обещал…

Тоннель закончился и привел к небольшому озеру, холодно поблескивающему при лунному свете. Звезды яркими алмазами были разбросаны по глади воды. Он остановился, взглянул на всю эту красоту, и что-то человеческое промелькнуло в потаенном уголке души, но секундное замешательство закончилось тем, что он по удобнее забросил тело на плечи и пошел вверх по протоптанной тропе, что была расположена над канализацией. Ходьба по открытой местности заняла буквально пять минут, и человек в черном оказался у автострады, ведущей в ночной Нью-Йорк. Открывая багажник черного «БМВ», к сложенным трем пакетам он добавил четвертый сверток.

Вокруг, казалось, все умерло, что все делается в мертвом месте, что нет и быть не может живых свидетелей, было чувство, что этот участок земли покинули даже потусторонние силы, которые хоть как-то могли попрекнуть в аморальном деянии, даже ветер, который раньше мог что-то нашептывать, сейчас приносил только одиночество и обреченность. Мужчина направился в Нью-Йорк.

Проезжая мимо леса, мимо психиатрической больницы «Ломпака», мимо степей и пустырей, ему казалось, что все происходящее — сон, который вот-вот должен закончиться. Не будет никаких трупов в багажнике, нет этого ночного неба, так как он спит в теплой постели, нет этого черного «БМВ», нет этого ужасного города… Но он все ехал и ехал, а сон не прекращался. Какой-то проблеск человечности в этот раз в виде страха заставил посмотреть на зеркало заднего вида в салоне… В отражении он увидел четырех детей в пижаме, мирно сидящих друг возле друга, с синими лицами, с кровоподтеками в углах их обескровленных губ. От мимолетного страха он передернул руль, и видения исчезли. В руки пробралась незаметная дрожь, и водитель прибавил газу.

Въезжая в просторы города, его взору бросались бездомные, гревшиеся у подожженных мусорных урн, проститутки в сетчатых колготках, пристающие к прохожим мужчинам, хулиганы, разбивающие витрину продуктового, полицейские, избивающие какого-то черного парня.

Округляя всю увиденную картину стандартного мирового города, наблюдатель заключил:

«Цивилизация… Каждая цивилизация порождает совершенное зло и совершенное добро. Но эти герои, рано или поздно, уходят в небытие и единственное, что от них остается — это память об их поступках. Для чего они делают то, что делают? Наверное, это влияние — детства, любви, воспитания, дружбы, кумиров, книг, мышления и эпохи… Опять-таки это и закон стакана воды, то есть оптимиста и пессимиста: один видит его на половину пустым, а другой на половину наполненным. Вот и эти герои своего времени в мире видят больше плохого или хорошего, только от их восприятия, каким они сами хотят видеть ту или иную ситуацию. Но абсолютная мораль в том, что у каждого есть свои объяснения сделанному. Одни мстят миру, другие благодарят его, иные прикрываются одной благой целью, совершая тысячу ужасных деяний ради нее, иные копят благие деяния, дабы предоставить их число при высшем суде, некоторые же (совершенные сумасшедшие) вносят разнообразие в свою наскучившую жизнь, насилуя более слабых… — он снова посмотрел на людей, наполнявших улицы, дома, бутики, рестораны и продолжил суждения: — Массы без цели в жизни. Живущие дабы умереть. Ничего святого, ничего духовного… Только бедность и безысходность заставляет их что-то делать: работа для денег; семья, дабы не покончить жизнь самоубийством от одиночества. По моему мнению, если всем этим несчастным раздать по миллиону долларов, то они не будут ни работать, ни думать о перспективах. Жизнь у этих людей остановиться. Слава Богу, мы все разные в плане возможностей и суждений. И, слава Богу, не существует одинакового восприятия на мир. Единицы среди миллионов существуют ради цели и идеи, остальные просто плывут по течению жизни, и когда они встречают на своем пути сложную преграду — просто отступают… Я не из тех!»

Автомобиль соблюдал все правила дорожного движения только бы не привлечь излишнего внимания. Проехав несколько светофоров, закоулков и перекрестков, черный автомобиль остановился у запасного входа в Мавританскую школу.

Открывая багажник, он хладнокровно закинул один из полиэтиленовых свертков и направился в школу. Он знал, что охрана в южной части не патрулирует, он знал о расположениях камер по периметру здания, он знал все… В школе царили мрак и тишина, лишь лунный свет через большие окна предавал помещению синеватый фон. Скрипучие полы коридора ни чуть не смущали мужчину в черном. Разница между дневной школой, в которой веселым эхом разносился детский смех, заполняя эти стены положительной энергией, бешеным темпом и новыми открытиями, и разница с ночной школой, где даже тишина резала слух, была больше чем заметна.

Он дошел до двери, ведущей в подвал, перекинув на другое плечо тело, он спустился в кромешный мрак. Затем мужчина поджег спичку. В его глазах мерцал слабый огонек, который мог потухнуть от одного дыхания: «Вот она — философия начала. Главное — это начать. Что-то слабое, что-то невнятное с помощью спланированных действий, катализаторов и времени может обернуться в полную победу или в полную катастрофу…»

* * *

Детектив покинул дом Дезири Неве. Выходя из дверей, он увидел кровавые следы на асфальте. Дотронувшись до рассеченного места в голове, даже через повязку Алекс ощутил боль.

«Черный автомобиль… Немецкая иномарка „BMW“… Больше ничего… Интересно, кому я перешел дорогу? Может это кто-то, замешанный в прошлые расследования? Или кто-то, кто имеет отношение к этому материалу? Слишком много вопросов, а ответов нет».

Дойдя до «Ford», одиноко стоящего на обочине, Фитцжеральд вновь оглянулся — улица словно умерла. Включив зажигание, он направился в Мавританскую школу.

Само здание было сформировано как раз таки под влиянием Мавританской архитектуры, включающей в себя восточно-исламскую культуру в смесь с испано-католической: плетенные деревянные окна, треугольные вышки со статуями людей и горгульей, искусно вырезанные арки на входах и выходах.

Учитывая, что школа от прибрежной улицы располагалась не так далеко, Фитцжеральд через пять минут был уже у нее.

«Как я понял, — подумал он про себя, видя происходящее, — взятие опросов придется отложить».

Гигантские пожарные машины поливали из разных сторон объятую пламенем школу. Черный дым покрывал весь небосвод: «И как я его только не видел издалека?»

Ученики с рюкзаками за плечами уставились на работу пожарников, которые либо держали брандспойт с сильным напором воды, либо выбегали из горящего здания, спасая ценные документы, либо рубили топорами деревянные окна. Как бы детей не отгоняли от школы, никто не собирался уходить, пристально наблюдая за работой пожарной бригады в борьбе с беспощадным пламенем. Фитцжеральду нужны были пояснения. В толпе зевак кроме детей он заметил девушку, которая явно была в шоке от происходящего, но она все же старалась контролировать детей, дабы они не мешали работе пожарников и сами ради интереса не приближались к зданию, из которого, по характерным звукам, то и дело что-то рушилось.

«Ей явно не до меня», — подумал про себя детектив.

Неподалеку от девушки стоял солидно одетый мужчина в сером плаще и в серой шляпе, из-под которой виднелись серебристо-седые волосы. Очки в золотой оправе и черные кожаные перчатки придавали аристократический вид.

«Могу поспорить, что он англичанин, — подумал про себя Фитцжеральд. — Везет мне сегодня на европейцев: сначала ирландка, затем француженка, теперь вот англичанин».

В левой руке мужчина держал черную кожаную сумку с красным крестом.

— Извините, пожалуйста, Вы врач? — обратился он с вопросом к мужчине.

Тот оторвался от зрелища и оценивающе спокойным тоном спросил:

— Да. А кому нужна помощь?

— Никому, — вынимая значок, он представился. — Частный детектив Алекс Фитцжеральд, не могли бы Вы ответить на пару вопросов?

— До окончания пожара мне не дозволено покидать место происшествия — может потребоваться первая медицинская помощь. Если Вы не против, готов ответить на все вопросы прямо здесь и сейчас.

— Благодарю Вас, — вынимая блокнот, сказал детектив. — Скажите, как я могу к Вам обращаться?

— Альфред Лэнгдон, — представился мужчина. — Я врач в Мавританской школе.

— Как собственно произошел пожар?

— Честно говоря, понятия не имею, но по приходу на работу мне сразу поступил звонок с требованием без промедления прибыть в Мавританскую школу.

— Поступил звонок? — перебил его детектив. — А разве Ваш кабинет не был расположен в школе?

— Врачебный корпус находится в соседнем квартале и помимо Мавританской школы относится к школе номер «76» и к школе на Западном бульваре.

— Ясно, — поставил отметку Алекс. — А что было далее?

— Я приехал, но в принципе моя помощь не понадобилась. Пожар произошел глубокой ночью, из людей в помещении находились только пара охранников, которые и вызвали пожарную бригаду. К сожалению, здание спасти не удалось. Но с другой стороны хорошо, что обошлось без человеческих жертв.

— А причина пожара?

— Мне, по крайней мере, не известна, — доктор поправил очки и спросил. — Частные детективы занимаются расследованиями пожаров?

— Частные детективы занимаются любыми расследованиями, но так получилось, что в Вашу школу я собирался по расследованию о пропаже детей.

— Да… Это просто ужасно, что такое случается в наше время, — его взгляд упал на землю. — Чем я могу быть полезен именно в этом деле?

— Что Вы можете рассказать об учениках Мишель Неве и Гарри Фитче. Оба ученики Мавританской школы.

— Только то, что мало болели, потому что их имена у меня не на слуху. Подробную информацию могу сообщить только после просмотра их больничных карточек.

Фитцжеральд вынул четыре фотографии из внутреннего кармана и продемонстрировал их доктору:

— Чуть не забыл, мистер Лэнгдон взгляните, пожалуйста. Что могут значить эти надписи на запястьях?

— Честно говоря, понятия не имею, но можно я зафиксирую на телефон. Как дойду до архива, вышлю Вам свои предположения.

Ничего тайного данные надписи не представляли, и детектив согласился. Пока телефон фокусировался на изображениях запястий, доктор уточнял, какая фотография и кому принадлежит.

— Благодарю за содействие, доктор, — пожимая его руку, сказал Алекс. — И последнее, где бы я мог найти директора этой школы?

— Если не ошибаюсь, то он с командировкой уехал в Техас.

— По какому случаю командировка?

— Открытие крупного университета в области нефтяной промышленности. Директор Мавританской школы попал в список приглашенных.

— Хороший сюрприз к приезду, — взглянув на догорающую школу, подметил детектив, затем вынул из внутреннего кармана визитку и протянул ее Лэнгдону. — Как будете у себя — позвоните.

— Непременно, детектив, — ответил доктор.

* * *

Взглянув в последний раз на пожарных, детектив двинулся к своей машине. По пути в голове он прокручивал историю последнего утра: «Так… Если все же подытожить, то я не продвинулся даже на йоту в этом деле. Узнал биографию убитых. Объявился неизвестный Паулюс, который работал в „Ломпаке“ охранником, а затем был завхозом в Мавританской школе. Возможно, он имел телесный контакт с одной из жертв. Известно о других пропажах в соседних школах, но все же основное количество пропаж именно в данной школе. Про надписи на запястьях ничего не понятно и не известно. Взять объяснение с директора не удалось, так как он в командировке в Техасе. Плюс ко всему пожар совсем некстати… В принципе, секс с Дезири можно отнести к единственной победе сегодняшнего дня».

Открывая серебристую дверь «Ford», он задался вопросом: «Куда ехать?»

Было три маршрута: в полицейский департамент, к коронеру, к Элен Паркер.

— Решено, — сказал он вслух, заводя мотор.

Полицейский департамент, расположенный буквально в двадцати минутах езды от Мавританской школы, был родным для Фитцжеральда. Помощник начальника департамента Митч Томсон был его верным другом и в полицейской академии и в трущобах «Железнодорожных банд». Хоть и Томсон не обладал сверх способностями вроде гипноза и чтения мыслей, но полицейские навыки вроде чутья ищейки, жестокости характера, неизменности принципам и трезвости суждений — этого у него было не занимать. Низкорослый весельчак с массивной челюстью и широченными плечами в прошлом занимался боксом. Кулачный бой вообще был распространен на улицах Нью-Йорка, возможно из-за этого данный вид единоборств был развит в силовых структурах. Как бы то ни было, когда он работал с Фитцжеральдом, Митч всегда был «плохим копом» в сценарии «злой — добрый».

Заходя в департамент, Алекса приветствовали практически все. За то время, пока он уволился — резкой смены коллектива не произошло: старики никак не хотели уходить на пенсию, только пришедшая молодежь не желала увольняться без должного опыта работы, да и руководство на данный момент состояло из лейтенанта Томсона и Билла Хариса, уже седовласого капитана полиции, было не столь дотошным, как в других департаментах.

— Я так и знал, что ты притащишь свою костлявую задницу именно сегодня, — радушно встречал его Митч, пока Билл заполнял отчеты, низкорослый здоровяк кидал теннисный мяч о стену.

Этот парень мог позволить себе такое даже в кабинете своего начальника. «Узнаю старину Митча», — вслух же он произнес:

— Это как я понял вместо приветствия, — Алекс поздоровался с капитаном, а затем пожал массивную руку лейтенанта. Оба офицера были в белых рубашках и черных штанах — стандартная полицейская форма офицеров полиции Нью-Йорка. На груди обоих блестел золотистым оттенком жетон из семи лучей.

— Какими судьбами, Алекс? — спросил капитан, оторвавшись от отчетов.

— Да так, — уклончиво ответил он, — решил проведать вас. Как вы тут?

Уже обращаясь к Митчу, детектив поинтересовался:

— А ты не пробовал поработать?

— В этом департаменте у меня другие обязанности.

— Играешь в сборной по теннису? Или открыл магазин со спортивным инвентарем?

— Шутишь, все так же, как моя бабушка.

— У нас все хорошо, — прервал их начальник. — Текучка кадров на минимуме… Но тебя не хватает — много висяков. Обрадуй старика — скажи, что пришел обратно устраиваться.

— Простите, кэп, но Вы не угадали. Занимаюсь делом об убитых подростках в психбольнице Ломпак.

— Вновь хочешь оказаться на первой полосе «Нью-Йорк Таймс»? — бросал нападки его бывший напарник.

— Я, смотрю, без моего надзора ты совсем расслабился, — уже обращаясь к бывшему начальнику, он предложил: — Капитан, поставили бы Вы ему ежедневный план. — Привести двух наркоманов с района с «Железнодорожных банд», не то, глядишь, совсем на шею сядет.

— Томсон рабочая лошадка… — ответил капитан. — Вы с ним вдвоем неплохо поработали и он достоин звания лейтенанта, и ты достоин значка частного детектива. По поводу убитых детей в Ломпаке, как раз лейтенант Томсон занимается данным делом, и оно попадает под нашу юрисдикцию. Соответственно данные не разглашаются. Если только…

Тут начальник замолчал, ожидая очевидного вопроса, который незамедлительно прозвучал:

— Если только что?

— Если только мы тебя не внесем в список сотрудников, и ты вместе с Томсоном не займетесь расследованием…

— Билл, я против, — начал лейтенант. — Он невыносим: не любит рок-н-ролл, не умеет шутить и вечно печется о порядке.

— Я согласен, — перебил его Фитцжеральд.

— Отлично! — хлопнул в ладоши шеф. — Митч, беретесь за этот материал вместе. Мне абсолютно все равно, чья фотография будет на обложках «Нью-Йорк Тайм», но убийство должно быть раскрыто за десять дней. Из-за этого переполоха в центре, на меня давят сверху, поэтому не подведите.

Фитцжеральд состроил мину раздумья и спросил:

— А зарплата, у меня какая будет?

— Как у рядового полицейского, так что на многотысячный гонорар не рассчитывай. Митч, — в приказном тоне обратился он к лейтенанту. — Просветишь его во все нюансы расследования. И самое главное — никаких попоек!

— Меня даже не спросили — согласен я или нет, — бурчал под нос Томсон, выходя из кабинета. — Алекс, ты в «Амазонке», когда в последний раз был?

— Да там же одни негритянки-стриптизерши… Предлагаю в «Розовую бессонницу». Там сегодня скидки.

Уже из закрывшейся двери послышался голос начальника:

— Томсон! Не закроешь материал за десять дней — пойдешь работать в «Амазонку» или в «Розовую бессонницу». А Фитцжеральда лишу лицензии!

Напарники расхохотались.

«Любое дело нужно начинать с хорошего настроения» — подумал про себя детектив. Заходя в кабинет Митча, он увидел вечный беспорядок: уголовные тома лежали отдельными стопками то на столе, то под столом, то в углу комнаты, то около горшка с фикусом, который Алекс лично покупал при еще совместной работе в одном кабинете. Переполненное мусорное ведро с недельными отходами, на столе недопитый стакан кофе, коричневый пленкой покрывший стенки фужера, помимо этого бесчисленность листов, с зафиксированной непонятной информацией с зачеркиваньями, со странными рисунками, которым место на столе психиатра.

Сколько бы Фитцжеральд не боролся с безалаберностью Томсона — все тщетно.

«Стандартный пуленепробиваемый твердолобый неотесанный вояка — краткая характеристика напарника».

Стоило отдать должное — Митч Томсон обладал своим даром. Часто преступления раскрывались благодаря рассудительности низкорослого крепыша, который предугадывал последовательность действий убийцы. Фитцжеральд это объяснял его рождением и воспитанием в Бронксе.

— НИЧЕГО в этом департаменте не меняется, — выделил первое слово Фитцжеральд. — Твоя сверхаккуратность в том числе.

— Будешь меньше возникать — допущу до опроса местных бомжей, которых я подозреваю в замешательстве в данном материале, — садясь на кожаное кресло, сказал Томсон.

— Могу поспорить, что парочка из них спрятана в твоем кабинете… Ладно, что все-таки по расследованию?

Митч закинул скрещенные ноги на стол, так что чуть не опрокинул стакан с кофе.

«Это же Митч, — пытался успокоиться себя Алекс. — Нужно просто привыкнуть».

— Опрошены четыре медсестры и два охранника «Ломпака». Ничего не слышали, ничего не видели. Приблизительно с часа до двух ночи случился сбой в электричестве. Здание «Ломпака» не такое маленькое по площади, поэтому проконтролировать все палаты было невозможно. Держу пари, что медсестры, пока охранники чинили свет, забились в одной комнатушке и просто дрожали от страха. Представь — целая лечебница психов, — усмехнулся лейтенант.

— Там же не электрически двери, — вспомнил Алекс, усаживаясь у фикусового дерева, за свое старое место работы. — Я точно помню, как главврач запирала на ключ двери.

— Да, зайти мог только тот, у кого были ключи.

— А у кого был доступ к ключам?

— Только у главврача, которая в это время спала у себя дома, подтвердил ее супруг и соседи, у дежурной медсестры и последняя копия находилась в регистратуре. Все допрошены и чисты, как ангелы. Медсестра с регистратуры клялась, что не покидала своего поста, и никто не мог приближаться к ключам.

— А сколько охранники чинил свет?

— Приблизительно час. Причем действительно перегорели пробки.

Фитцжеральд, наконец, вынул блокнот и продолжил рассуждения, внося записи:

— Смотри, Митч, вход в лечебницу ведет через регистратуру… Ни уж то эта медсестра ничего не видела?

— Ты достал, — не убирая ног со стола, лейтенант потянулся за материалом дела. — Зачитываю.

Он перелистывал лист за листом, шебурша листами формата А4, и проговаривая: «Так… так… так…»

— Ага, — найдя нужную страницу, он напряг зрение: — Беатрис Вайлер тридцать восемь лет. Выключился свет… Так… Никто не подходил к ключам… Никто не входил в здание кроме охранников. Пожалуйста! Доволен!

— В этом случае убийца знал о запасном входе и у него были ключи.

— Ты упустил еще одну версию.

— Какую?

— Он мог ходить сквозь стены, — засмеялся Томсон.

— Ты, псих, — не меняя выражения лица, подметил Алекс. — Факт номер три — почему не кричали дети?

— Я три раза переспросил — пичкали ли их снотворными, но медсестра отвечала, что нет. Мне кажется, что это они завалили своих больных… А что? Проблемные пациенты, которые не принимали таблетки, которые гадили под себя, наверное, что-то орали по ночам… Дело раскрыто: мотив есть, подозреваемые есть… Все сходится — поехали брать.

— Так почему они не кричали? — пытаясь прервать веселый бред своего друга, продолжал рассуждение детектив. — К ним после выключения света заходит незнакомец. Ни уж-то им было не страшно?

— Мое предположение, — уже без усмешки начал лейтенант. — Он переоделся в одежду медицинского персонала и накачал жертвы снотворным, скорее всего даже до отключения света, возможно через еду. Когда они заснули, перерезал им глотки.

— А зачем ему их головы?

— Я уже тебе высказывал свое мнение, — наконец, он убрал ноги со стола и приблизился ближе к собеседнику. — Сейчас в разработке ФБР находится устройство, считывающее последние кадры погибшего через сетчатку глаза и отдельные участки мозга. Но об этом устройстве могли знать только федералы, полицейские и врачи.

— Может это просто очередной обряд жертвоприношения?

— Пока не нужно отметать ни одной версии… Все понадобятся.

— Что совсем никаких зацепок? — удивился безнадежности детектив.

— Ни отпечатков, ни свидетелей, ни мотива, ни подозреваемых, — с каждым словом Митч, зажимал по пальцу руки. — Только время и место.

На телефон Фитцжеральда поступил звонок:

— Детектив Алекс Фитцжеральд, — официальным тоном представился хозяин телефона.

— Здравствуйте, детектив, — послышался голос. — Это доктор Лэнгдон.

— Еще раз здравствуйте, доктор. У Вас какая-то информация?

— Совершенно верно, — перелистывая больничные листы и сравнивая их с фотографиями запястий подростков, собеседник на другом конце линии ответил. — Я просмотрел их истории болезней, данные этих детей, и понял, что цифры на запястьях детей означают группу крови, а знаки «плюс» и «минус» — резус-фактор… Не знаю, чем могут помочь данные сведения, но что есть, то есть.

— Благодарю Вас, мистер Лэнгдон, — внося очередные записи в блокнот, проговорил Фитцжеральд. — Скажите, а директор еще не прилетел?

— Мне сказали, что узнав о случившемся, он вылетел первым же рейсом из Техаса. В принципе, часа через четыре должен быть в аэропорту.

— Вышлите мне, пожалуйста, его номер телефона.

— Непременно.

— Еще раз спасибо Вам, — Фитцжеральд положил телефон и заметил, что лейтенант смотрит на него, как ребенок, ждущий пояснений неизвестного от взрослого.

Однако детектив вместо объяснений взглянул на часы и спросил его:

— Сколько времени мы проведем у коронера?

— Час — не больше. Это вместе и с дорогой и с беседой… Так что за информация? Она касается этого дела?

— Цифры и знаки на запястьях убитых означают группу крови и резус-фактор.

— Это уже что-то… — сделав паузу, он добавил. — Но все равно ни черта не понятно.

— Поехали к экспертам, — вставая со стула, объявил Фитцжеральд. — Может они что-то скажут.

— Эй! — выходя вслед за Алексом, вспыхнул Томсон. — Я, главный, и это должна была быть моей репликой.

Затем он объявил всему департаменту, направляясь к выходу с Фитцжеральдом:

— Кто захочет заработать 5 баксов — уберитесь в моем кабинете.

Один из офицеров откликнулся:

— Даже за все золото Форд-Нокса не найдутся желающие.

Митч будто не слышал остроумного замечания. Он поздоровался у входа с пожилым полицейским, уже давно ушедшим на пенсию, но до сих пор занимавшегося бумажной волокитой, лишь бы не сойти с ума от безработицы. У Томсона на таких офицеров была специально заученная реплика: «Привет, Джим. Прекрасно выглядишь к своим годам. А я уже думал, ты умер».

Выходя из департамента, их опалило яркое солнце и чистое голубое небо.

«Подумать только, — промелькнуло в мыслях детектива. — Вчера было власть тьмы и слезы небес — сегодня солнечный фейерверк».

Спускаясь по каменной лестнице, они переглянулись — по одну сторону полицейской автостоянки находился старенький «Ford Sierra» по другую сторону вишнево-красный «Jaguar ХКР-С».

Томсон поднял ключи и нажал кнопку разблокирования сигнализации. Красный автомобиль дал о себе знать, моргнув поворотником:

— Давай все-таки на моей красотке поедем, — предложил лейтенант.

Они мчали на красном «Jaguar» по знакомым улицам, чьи дороги совсем недавно объезжали на стареньком «Ford» Фитцжеральда. Теперь они уже были мастерами своего дела, добившимися известности, уважения и чина. Любой мелкий хулиган района «Железнодорожных банд» и прилегающих районов знал как местного лейтенанта, так и знаменитого на весь Нью-Йорк детектива. Правда, на данный момент, оба выглядели как избалованные дети, которым купили заветный подарок:

— Вот это игрушка! — вопил водитель, подрезая такси. — Начало производства в 2011, объем двигателя 4998 кубических сантиметров, мощность двигателя 550 лошадок, а за рулем настоящий мужчина!

— Ты псих! — подытожил Алекс.

«Радует одно — я уговорил этого помешанного убрать полицейский сигнал».

Мощь двигателя, элегантность стиля и комфорт. Все началось с безумства вождения и переросло в поэзию современных технологий.

— Расслабься от своих аудиокниг и джаза, — нажимая сенсорный экран на панели, заиграл быстрый рок-н-ролл Элвиса Пресли. — Послушай, что предпочитают настоящие эстеты.

«О, Боже… Как я работал с ним раньше? — взмолился Фитцжеральд. — Целых десять дней с этим сумасшедшим! Хотя, признаться честно, я по нему скучал…»

Быстрая музыка предавала ускоренный темп вождению. Предполагавшиеся полчаса поездки обернулись пятнадцатиминутным заездом. И вот напарники уже были у въезда в здание судебно-медицинской экспертизы.

На входе они синхронно подняли значки, на что дежурный полицейский отдал воинское приветствие. Куда необходимо пройти дальше эта пара знала, и полицейский на входе остался заполнять книгу посетителей, отмечая лейтенанта и детектива. Вступая в помещение подземной лаборатории, Алекс и Митч сразу ощутил разницу температуры. Томсон на всякий случай посмотрел на показания термометра:

— Восемь градусов? — произнес он вместо приветствия. — Чак, раньше было четыре. Что? Подмерзать начал?

Коронер, обедавший за небольшим столиком, незамедлительно ответил:

— Кофе остывает слишком быстро, — он жевал бутерброд, запивая его кофе, и его ничуть не смущал расчлененный труп, брюхо которого вместе с кишками было выставлено на показ. — Чего хотели, голубки? Опять за старое? А я уже думал — вашей любви настал конец.

— У нас всего лишь служебный роман, — сказал Фитцжеральд, пожимая руку коронера.

Никто не знал фамилию Чака, но практически каждое дело начиналось с него. В принципе, за два года, которые Алекс его не видел, ничуть не изменился. Все тот же докторский халат, испачканный в крови, под которым он одевал серый шерстяной свитер. На голове черная шапка из бандитских сериалов про чернокожих, на ногах утепленные ботинки. Бледностью своей кожи коронер мог бы сравниться с любым из приносимых трупов. Очки в выделяющейся черной оправе делали его похожим на маньяка-садиста, и насчет этого Митч всегда отпускал немало шуток.

— Ну, что, доктор смерть, — обратился лейтенант, вплотную подойдя к эксперту. — Рассказывай.

— Что рассказывать? — прожевывая пищу, спросил он.

— Где был в четверг с часу до трех?

— Драл твою бывшую, — не отвлекаясь от трапезы, ответил коронер.

— А если честно?

— Резал два привезенных трупа.

— Этот ответ меня больше устраивает, — обращаясь к Фитцжеральду, Митч попросил. — Детектив, зафиксируйте факт чистосердечного признания… Скажите, пожалуйста, доктор, если позволите Вас так называть, у Вас был половой контакт с Вашими объектами работы?

— Хочешь, я подарю тебе на рождество сборник свежих анекдотов? Ты каждый день приходишь и говоришь одно и тоже.

— Однако сегодня мы дуэтом, — с улыбкой добавил Томсон.

— Зачем пришли? Аппетит мне портить?

Напарники переглянулись, затем, обернувшись, посмотрели на лежащего покойника, демонстрировавшего свои внутренности, и снова уставились на чавкающего коронера.

— Если так посудить, — начал Чак, — вы мне больше портите аппетит, чем он.

Гробовую тишину помещения залил громкий смех лейтенанта и чуть слышные смешки детектива, которые он старался блокировать прижатой ко рту ладонью.

— Ну, ты умора, Чак! — не успокаиваясь от смеха, проговорил лейтенант.

Дожевывая бутерброд, эксперт направился к телам, накрытым белой тканью.

— Зрелище жуткое, — выставляя на обозрение обезглавленные тела детей, сказал коронер. — Слабонервных прошу удалиться.

У Фитцжеральда закололо сердце от увиденного: «Для чего такая бесчеловечность? Они же просто дети?»

— Мрак… — прокомментировал лейтенант.

Четыре тела подростка, обескровленные, с видимыми синими венами, лишенные теплоты и души, безжизненно лежали на металлической поверхности передвижных столов. Их еще только формировавшиеся фигуры сейчас больше походили на коконы, в которых когда-то хранились мечты, судьбы, жизни, цели, таланты. Теперь же все это было опустошено и брошено, как переработанный и ненужный материал. Коронер начал объяснение:

— Тела четырех подростков в возрасте от четырнадцати до пятнадцати лет. Лишены головы. Предварительно разрублены железным топором, частицы данного металла найдены в шейных позвонках. Голова лишена в районе четвертых и пятых позвонков. Без каких-либо признаков насилия. В крови не обнаружено никаких химикатов, снотворных, яда. Кожные надрывы в области шеи… вот тут, — он показал на трупе девочки, — говорит о том, что он сначала их зарезал ножом, а потом отрубил головы. На запястьях жертв обнаружены числа со знаками «плюс» и «минус». Предполагаю, что это группы крови и их резус-факторы.

— Да, мы в курсе, — перебил его Алекс.

Чак недоумевающе посмотрел на него. На немой вопрос эксперта, детектив ответил:

— Мне позвонил школьный врач и выдал точно такое же предположение.

— Понятно, — ответил эксперт и продолжил. — Никаких явных признаков борьбы. Могу предположить, что он с близкого расстояния схватил жертву за волосы и нанес несколько ударов ножом в горло, от чего подростки либо потеряли сознание, либо были в шоковом состоянии, чтобы сопротивляться, а затем он обезглавил их. Каких-либо ссадин и ушибов не обнаружено. Предварительная дата и время смерти двадцать девятое августа с часа до трех ночи.

— А приблизительный психологический и физический портрет убийцы? — поинтересовался Митч. — Ну, так с точки зрения имеющихся данных.

Накрывая белой скатертью тела убитых, он ответил:

— Хладнокровный маньяк, который уже занимался обезглавливанием. В принципе, какой-либо особой физической силой обладать не нужно, но стоит взять на заметку, что он буквально двумя-тремя ударами отделил череп от торса. Вот и думайте — он может быть гигантом, а может быть с телосложением как у нас с вами.

Митч снова принял серьезный вид и спросил:

— Так, где ты был с 29 августа с часа до трех ночи? М?

* * *

Вся информация была получена — коронер не мог дать больших пояснений. Томсон вновь разгонял обороты двигателя «Jaguar», держа маршрут на аэропорт.

— Поднажмите, лейтенант, — пристегнувшись, и в целях безопасности держась за поручни, предложил детектив. — Раньше будем, больше шансов взять директора тепленьким.

— Не вякай, — оборвал Митч, сосредоточенный на вождении. — Лучше пусть твой док пришлет номер рейса из Техаса, фамилию и имя директора, а еще лучше фотографию или словесный портрет.

Международный аэропорт имени Джона Кенеди являлся одним из крупнейших аэропортов в США, располагавшийся в районе Куинс в юго-восточной части Нью-Йорка. Аэропортом пользовались более девяноста авиакомпаний, а начал работу еще в 1947 году. Первоначально он получил название Айдлуайлд по названию поля для гольфа, на землях которого и был построен. В декабре 1963 года был переименован в честь тридцать пятого президента США — Джона Кенеди.

Как только Алекс и Митч зашли в просторы аэропорта — голова пошла кругом от габаритов сооружения. Учитывая, что настал конец лета, все куда-то собирались: туристы возвращались домой после отпуска, проведенного в Нью-Йорке; кто-то на свадебное путешествие в тропические страны, третьи по работе в командировку.

— Чертов муравейник, — описал творящееся Томсон. — Что док ответил?

Фитцжеральд посмотрел на наручные часы и ответил:

— Самолет через час двадцать…

— Засада… И что будем делать?

— Кафе, — смотря на второй этаж, предложил детектив.

Стулья в кафе были в форме коричневых чашек, из окон открывалась панорама на взлетную полосу. Серебристые самолеты то взлетали, то приземлялись. Маленький мальчик лет шести прижался лбом и ладонями к стеклу, наблюдая за маршрутом железных махин.

— Держу пари, — приметив юного наблюдателя, начал Томсон, — он мечтает увидеть, как падает или взрывается на лету самолет.

— С чего ты это взял? — изучая меню, спросил собеседник.

— Потому что я тоже всегда мечтал об этом. Это же красиво — огненный фейерверк на голубом полотне, бесчисленные куски металла и надежды, падающие в омут смерти… Черт! Надо начать писать поэзию! У меня это не плохо получается. Как считаешь, дружище?

— Я все-таки настаиваю, чтобы ты показался психиатру, — несмотря на полицейского, сказал детектив. — Выбирай что будешь. Нам еще час сидеть.

Вскоре на столе появился салат «Ботавия с индейкой» обильно пропитанный майонезом, стейк с прожаренной корочкой и апельсиновый сок. Фитцжеральд начал, как и полагается, с салата, его напарник, посыпая солью и соусом, взялся за стейк.

— Я, конечно, все понимаю — английская кровь, правила этикета и все прочее… — начал Митч. — Но куда лучше начинать с мяса, пока оно не остыло.

— Смею с Вами не согласиться, коллега. Во-первых, желудок должен начинать переваривать легкую еду, подготавливаясь к более тяжелой пище, во-вторых, исключительно зелень и фрукты придают положительный оттенок настроению, ну и последнее, после стейка не охота есть салат.

— У тебя отработка возражений всегда на высшем уровне… Лучше расскажи, чем занимался последние два года.

— После получения лицензии, — начал Алекс, — я брал газеты и вычитывал некрологи и преступления, где были замешаны известные люди. Также составлял список загадочных происшествий, которыми интересуются СМИ. Затем звонил тем людям, кто каким-либо образом был замешан в данных инцидентах. Если зарекомендовать себя в высших кругах, то твоими услугами будут пользоваться все.

— И какое было твое первое преступление?

— Пропажа колье… Раскрыть оказалось проще простого. Я поставил посреди комнаты стул и вызывал всю прислугу по одному для беседы. Посредством гипноза одна из служанок все рассказала: кому проболталась о колье в доме, что ей предложили за информацию, кто все спланировал и самое главное у кого оно находится… Вуаля! И преступление раскрыто. На следующий день фотографии в газетах, новые клиенты, высокие гонорары.

— Девушку не пробовал завести?

— У меня она есть.

— А когда последний раз изменял ей?

— Сегодня утром, — ответил детектив.

— А ты, сукин сын, не промах, — с улыбкой подметил лейтенант. — Жениться еще не думаешь?

— Думаю, — перейдя уже к прожаренному мясу, произнес Фитцжеральд. — Но если женюсь сейчас — это будет катастрофой для моей карьеры.

Про беспокоящие галлюцинации он не упомянул, но этот недуг беспокоил Алекса куда больше, чем работа.

— Не просто сукин сын, — с набитым ртом произнес лейтенант, — а циничный сукин сын. У меня с любовью вечные нелады. Каждая неделя — новая красотка. Половину зарплаты трачу исключительно на них.

— И что ни к одной не хотел привязаться?

— Одна плохо готовит, другая, как бревно в постели, третья болтает без умолку, четвертая молчит, как рыба, пятая…

— Не просто сукин сын, — оборвал Алекс его же фразой, — а циничный сукин сын.

Отобедав и расплатившись, напарники двинулись встречать директора. Алекс сверился с фотографией, присланной доктором Лэнгдоном, и определил:

— Нам определенно нужен вон тот мужчина.

Низенький директор, одетый в черный пиджак и белую рубашку, был возбужден и очень спешил. На крики Томсона:

— Мистер Дэвидсон! Одну минутку! — но директор не реагировал на них, спеша по коридору. — Его фамилия точно Дэвидсон?

— Тим Дэвидсон, — так же ускоряя шаг, парировал Алекс.

— Меня это начинает бесить, — он снова крикнул. — Мистер Дэвидсон! Именем закона — требую остановиться!

Практически в конце коридора Митч настиг директора и, подняв его так, что ноги болтались в воздухе, спросил:

— Я что похож на попугая?

— Кто Вы такие?! — завопил директор, который на данный момент походил на первоклассника, которого отловили старшеклассники.

— Успокойтесь, — Митч опустил его на землю, затем продемонстрировал значок. — Я, лейтенант полиции Нью-Йорка, Митч Томсон, а это мой напарник детектив Алекс Фитцжеральд.

— Тот самый? — начал было спрашивать директор, но Митч его оборвал:

— Да, тот самый. Нам нужно задать Вам несколько вопросов.

Взглянув на директора, Алекс увидел призрачное лицо, изображающее трусливость. Зажмурив и открыв глаза, призрачное лицо сменилось человеческой физиономией. Через пару минут представители закона и директор школы сидели в том же кафе аэропорта и беседовали.

— Отмечу сразу, — усевшись на удобные кресла, начал Митч, — к случившемуся пожару эти вопросы не имеют никакого отношения… Алекс, начинай.

— Спасибо, коллега, — детектив достал блокнот и ручку. — Мы по поводу пропажи детей из Вашей школы… Что можете сказать по данному поводу.

— Вообще-то пропажи были не только в моей школе, — дрожащим голосом поправил опрашиваемый.

— Мы в курсе, — оборвал его Алекс. — Тем не менее, конкретно по Вашей школе: когда, что и как все это произошло?

— Две недели назад, если быть точным шестнадцатого августа, ко мне прибежала миссис Ханиган, мой заведующий. Она сказала, что шесть родственников моих учеников ожидают меня. Сначала я не понял в чем дело, пригласил их к себе. Оказалось, что ученики после окончания занятий ушли домой и не вернулись.

— Фамилии, — хладнокровно произнес Томсон.

— Фитч, Невё… — пока директор перечислял фамилии, детектив делал заметки.

«Почему он так волнуется?» — у директора дрожали руки и голос.

— Вы пытались разобраться, что с ними случилось? — спросил детектив.

— Конечно, — встрепенулся Дэвидсон. — Мы уточнили, на каких последних занятиях они были и кто видел их в последний раз. Затем сразу же написали заявление в полицию по поводу пропаж.

— А в каких школах еще случились пропажи и в какие дни?

— За три дня случились пропажи в школе на Западном бульваре, за один день в 76 школе. О других пропажах не слышал.

— Что Вы можете поведать нам о Вашем племяннике? — не переставая, сыпал его вопросами Фитцжеральд.

— У меня их много, — нервы явно подводили директора.

— Племянника, что работал у Вас завхозом, — уточнил Алекс. — Его фамилия Паулюс.

— Ах, Джим, — будто вспомнил опрашиваемый. — Он сменил много профессий. У несчастного мальчика умерли родители, и я — единственный, кто приютил его. В моей школе он работал завхозом, в принципе справлялся со своими обязанностями, но у него был небольшой недуг. В своем развитии он запаздывал на несколько лет, поэтому не смог отучиться в школе. Все профессии, на которые он годился, были связаны с грубой силой и с полным отсутствием интеллектуальной деятельности. Но, где бы он не работал, всегда свои обязанности исполнял надлежащим образом.

— А последнее его место работы, перед устройством в Мавританскую школу?

— Психиатрическая лечебница Ломпак, — от услышанного Митч переменился в лице. — Там он был охранником. Причем так же на хорошем счету.

— А кто может поведать об инциденте Вашего племянника с Мишель Невё? — этот вопрос, будто сломал опрашиваемого.

— Чтобы не наговорила Вам ее сестра — все ложь! — завопил Дэвидсон.

На их стол начали обращать внимание все посетители кафе.

— Еще один раз вскрикнешь, — тихо предупредил Митч, — я сломаю тебе сустав.

— Мой племянник хоть и отсталый, но никого и пальцем не тронет, — казалось, спокойствие вновь вернулось к нему. — У него не могло быть сексуальной близости с ученицей Невё. Он не способен на близость.

— Он что — импотент? — прямым текстом спросил лейтенант.

— Да.

— Почему Вы так волнуетесь? — Фитцжеральд при допросах всегда демонстрировал полное спокойствие.

— Мне не каждый день приходится давать показания полицейским.

— Хорошо, мистер Дэвидсон, — обратился вновь к нему детектив, вынимая из кармана золотой кулон. — Мы Вас сразу же отпустим, как Вы досчитаете до 30, смотря на этот кулон.

— Избавьте меня от Ваших игр! — вспыхнул директор, вставая из-за стола.

— Сядьте! У нас еще полсотни вопросов, касающихся и пожара в Вашей школе, — предупредил его Митч. — Может, лучше поедем в участок? А что? Времени у нас предостаточно.

Директор повиновался, садясь обратно за стол. Маятник начал свое движение из стороны в сторону.

— Время замерло, мистер Дэвидсон, как и все прохожие, как и весь мир.

Хоть директор и не отвлекался от маятника, он был способен заметить, что люди вокруг него застыли словно статуи, стрелки часов так же замерли на циферблате, даже капля воды, летящая вниз, повисла в воздухе, так и не коснувшись стальной раковины.

— Это уже не наш с Вами мир. Здесь нельзя лгать… Все, что Вы скажите — умрет между нами. Но только истина способна пробудить Вас. Не лгите… Скажите… Почему Вы так волнуетесь?

— Потому что… Потому что Вы можете рассказать все моей жене…

— О чем, мистер Дэвидсон?

— О моей поездке к Люси.

— Кто такая Люси?

— Моя любовница… Мы встречаемся уже два года, но моя жена ничего не знает о ней, — зрачки у ответчика замерли, смотря в одном направлении, хотя кулон так же продолжал качающиеся движения.

— Где сейчас Ваш племянник?

— Я не знаю… Он пропал две недели назад, ничего не сказав мне.

— Кто причастен к поджогу Мавританской школы?

— Я не знаю. Меня не было в городе, — словно робот отвечал директор. — Я был в Техасе с Люси.

— Кто замешан в пропаже детей?

— Я не знаю.

— Довольно! — Митч заметил, что у директора пошла из носа кровь.

Они оставили его в кафе с головной болью и со своими мыслями о сгоревшей школе, о племяннике, об измене.

Держа путь обратно в Нью-Йорк, лейтенант спросил:

— Алекс, а почему сразу нельзя было начинать с гипноза?

— Нужно было проверить какой он на самом деле человек.

— Проверил?

— Проверил. К похищению детей он никакого отношения не имеет, в принципе, все сведения, которые он нам предоставил до сеанса гипноза, соответствуют данным во время погружения в транс.

— Что будешь делать дальше?

— Отвези меня к моей машине — мне необходимо съездить в одно место.

— Черт! — Митч явно ожидал не этот ответ. — А меня значит, бросаешь одного в архиве копаться?

— Часа через два присоединись, — посмотрев сторону водителя, пассажир добавил. — Обещаю.

— Ладно, — сдался Томсон. — Пока отправлю двух полицейских в 76 школу и в школу на Западном бульваре. Пусть опросят директоров.

— Да. И пусть уточнят резус-фактор и группу крови пропавших детей. В любом случае в школах должны храниться карточки или журналы пропавших. Это важно.

— Сделаю.

«Митч — человек экшен. Не любит бумажной волокиты. Но в нашем ремесле одними перестрелками и разъездами не обойдешься. Нужны похожие преступления».

— Ты никогда не думал о смене профессии? — спросил лейтенант, сосредоточенно смотря на дорогу.

— Начинаешь задаваться этим вопросом, когда дело доходит до архива?

— Нет. Не из-за этого, — его боксерское лицо приобрело грустную гримасу. — Никакой стабильности, могут вызвать и три ночи, никакой личной жизни, второй пункт вытекает из первого, платят так себе…

— Ты же закон и порядок, — с улыбкой подметил Фитцжеральд.

— Лучше бы я был богатство и спокойствие.

— Если что-то не устраивает — перебирайся в стан частных детективов. Правда первые два пункта в любом случае не выкинуть, но с третьим можно будет поработать.

— Хм… Я подумаю, дружище.

Солнце неспешно приближалось к горизонту, перекрашивая окраины Нью-Йорка в оранжевый цвет. Автострада была не так сильно загружена в вечернее время, что позволяло вновь испробовать мощь в 550 лошадиных сил. Красная молния обгоняла машину за машиной. Остановившись на очередном светофоре, на соседней линии к ним подъехал «Nissan Skyline». Тонированное стекло праворульного спорткара опустилось.

— Слышь, папик, — к Томсону обратился молодой парень лет девятнадцати, его худощавая физиономия расплылась в улыбке. — Где тачку угнал?

— Тебе чего, щенок? — спокойно спросил Митч.

— Не хочешь потягаться в скорости? Мы за тобой с аэропорта гонимся.

Полицейский взглянул на японскую иномарку. Под оранжевым натиском заката, «Skyline» все же сохранял серебристую внешность. Подвеска автомобиля светилась ярко-голубым светом, точно такие же светодиодные лампы были расположены и в салоне автомобиля, украшая колонки автомагнитолы, спидометр, коробку передач. Неоновые цвета радовали глаза, и Митч, оценив их увлеченность в гонках, коротко спросил:

— Сколько?

— Учитывая, как ты плохо одет… — размышлял вслух парень, — Сто баксов до третьего светофора по прямой.

— Готовь деньги, сопляк, — водитель «Jaguar» нажал на кнопку стеклоподъемника и сосредоточился на предстоящем маршруте.

— О, черт, — произнес Фитцжеральд, проверяя прочность ремня безопасности, и держась за поручни.

С зажиганием зеленого света автомобили рванулись со своих мест, свистя покрышками и поднимая облака дыма. Соперники в шахматном порядке обходили непричастные к пари машины. За всю гонку мысли о смерти посещали Фитцжеральда как минимум трижды.

— Ненавижу таких молокососов! — мчась на скорости 100 миль в час, размышлял Митч. — Родители покупают им какую-нибудь хрень из разряда прошлого века, они навешивают на них гирлянды и считают себя Богами скорости.

— Грузовик… — одним словом предупредил детектив о смертельной опасности.

Полицейский сменил полосу и вновь набирал обороты, не обращая на это никакого внимания.

— Я не против японских иномарок, — смотря в сторону напарника, продолжал водитель. — Но зачем строить из себя истинного эстета, если ты сам не заработал на тачку или хотя бы не собрал ее собственными руками. Могу поспорить, если я спрошу у этого выскочки, из чего состоит его «Skyline», он кроме руля и колес ничего не назовет…

— Скорая… — Томсон вновь резко перестроил «Jaguar» в соседний ряд, повторно избежав столкновения с автомобилем скорой помощи.

— Ну, так вот, — как ни в чем не бывало, он продолжил. — Если ты ничего не сечешь в тачках, а только посмотрел «Форсаж» и считаешь стильным и быстрым исключительно разукрашенные авто прошлого столетия — будь добр молчать в тряпочку и гоняться с такими же сопляками, как ты.

— Ты все сказал? — спросил Фитцжеральд, оттирая платком выступивший пот.

— Да!

— Автобус впереди…

Красный «Jaguar», как начал свое победное шествие с первой позиции, так и двигался, не опускаясь на вторую позицию. Автомобили, оказывающиеся в считанных дюймах от столкновения с английской иномаркой, ничуть не беспокоили Томсона, будто он уже математически просчитал безопасный маршрут. Но Алекс до третьего светофора жмурил глаза и истекал холодным потом. Скрежет тормозов известил о победе английской классики. Спустя некоторое время, красный автомобиль настиг и «Nissan». Но вместо того, чтобы остановиться и отдать деньги за пари, серебристый спорт кар пролетел мимо.

— Почему я не удивлен? — с усмешкой спросил Митч.

Светофор вновь показал зеленый свет, и уже не спеша они направились в сторону полицейского участка.

* * *

В три часа ночи леди Флюгер проснулась в своем большом доме в спальном районе Нью-Йорка. Ее сон потревожил звук закрывающейся двери. Ничего не понимая, женщина спустилась со второго этажа на первый.

Темнота ночи была пугающей. Несмотря на то, что она жила не в самом Нью-Йорке, а в его окрестностях все же свет прожекторов большого города с обрывками полицейских сирен и прочими цветами и звуками ранее проникали в дом, делая его живым. В эту же ночь ни звуков, ни света — господство могильной тишины и мрака. Проходя мимо огромного зеркала в гостиной, Саманту чуть не хватил удар — в белом пеньюаре и с распущенными волосами она сама была похожа на призрака.

— Кто в моем доме? — ее голос ничуть не дрожал. — Отзовитесь! Я сейчас вызову полицию!

Но ответа не последовало. Инстинктивно она взяла кочергу у потухшего камина и продолжала изучать дом. Найдя включатель, она несколько раз пощелкала им, но освещение не заработало.

— Боже мой, — начала разговаривать сама с собой женщина, хоть как-то пытаясь отогнать чувство страха. — И как я могла столько лет жить одна?

На кухне располагался телефон, но, пытаясь вызвать электриков, вместо привычных гудков она лишь услышала скрежет. Повторные нажатия на кнопки ни к чему не привели, и беспокойство охватило все ее тело. Казалось, сгусток страха казался материальным и начал свое рождение в животе леди Флюгер.

— Да что за чертовщина творится в этом доме?

Послышался скрип открывающейся двери. Он был довольно протяжным, пугающим и похожим больше на стон умирающего. Вернувшись из кухни в гостиную, ее взгляду бросился лунный свет, исходивший из открывшейся двери. И вновь никаких звуков, никаких иных цветов. Лишь синевато-серый отблеск сияния в форме четырехугольной двери, исходивший откуда-то из улицы. Медленными шагами Саманта начала ступать в сторону двери.

«Нужно дойти до Нори. Они с супругом не откажут мне в звонке в полицию… Одна в этом доме я сойду с ума. Три часа ночи? Что я скажу своим соседям? Наверное, что ко мне забрались воры».

Чреда мыслей менялись одна за другой, заставляя бешено колотиться сердце. Дойдя до порога, она быстро накинула на себя мягкие тапочки. В этот самый момент Саманта почувствовала чье-то присутствие за спиной… Человек?.. Животное?.. Чудовище?.. Призрак?.. Она не знала и не собиралась оборачиваться, оставляя страх позади. Выступив за порог, женщина впала в шок. Леди Флюгер даже не придала значение, что «кто-то» закрыл за ней дверь.

— Боже мой! — взмолилась она.

Лунный свет освещал ни как обычно дома ее соседей, полный жизнью Нью-Йорк, асфальтовые дорожки ее родного спального района… Лунный свет освещал безжизненную пустыню с бесчисленностью врытыми в ее просторы крестами. Как бы не выглядели они при солнечном дневном свете: деревянными, мраморными, большими, маленькими… при лунном освещении они навевали лишь безмолвие, серый страх и обреченностью однообразной кончиной любой жизни. Она ступала по песчаной поверхности серой пустыни, и мертвая пыль ложилась на ее ноги и белые тапочки. Женщина пыталась найти конец этого кладбища, но тени распятья уходили далеко за пределы горизонта. Ни растений, ни животных, ни жизни… Лунный свет, пустыня и могилы. Саманта почувствовала такую тяжесть в сердце, что казалась, она может вырваться из груди и образовать новую могилу, навечно молчащую в просторах серого песка.

«Должно же быть что-то светлое в этом мире…»

Женщина обернулась и посмотрела на брошенное здание, когда бывшее ее домом. Оно было таким одиноким, пустым, что заходить обратно ничуть не хотелось. Белая обшивка здания отражала синеватые лучи, окна были занавешены, единственные растения на всей могильной пустыне росли у нее в саду. Но в это время суток розы, астры, лилии походили на искусственные цветы, лишенные как жизни, так и яркости цвета. Вокруг все было омертвлено.

Подняв глаза на второй этаж, леди Флюгер увидела ребенка, покрытого, будто, серебристой чешуей. Не веря глазам, Саманта убрала взгляд от окон, но резкое включение и выключение света в этой комнате, заставили вновь обратить на себя внимание. Мальчик, стоя за стеклом, изображал бесчувственность даже выражением лица. Он походил на куклу-марионетку. Вначале серебристая марионетка помахала рукой, затем указала направление маршрута, куда необходимо было пройти наблюдавшей женщине, а в завершении скрылась во мраке комнаты.

Саманта не спеша начала огибать свой дом в том направлении, в котором ей указал мальчик. Из-за небольшого деревянного пристроя за ее домом исходил яркий свет фонарей лампы. Это здание был самым ярким, что существовало в этом мире. Ее свет будто дарил надежду одинокой женщине, ищущей хоть какое-то существование жизни. Подойдя к маленькому окну помещения, леди Флюгер увидела человека, сидящего за письменным столом. Женщина сразу узнала его, он же, не обращая никакого внимания, усердно что-то писал. Саманта закрыла глаза начала лить слезы. Алмазные реки скатывались по пожилым щекам:

— Прости меня, Энди! Только Господь в праве решать — жить человеку или нет! Я согласна гореть в аду вечно за твое убийство, но… Я прошу лишь одного — прости меня!

Открыв глаза, женщина застыла на месте, не в силах что-либо сказать более. По другую сторону стекла на нее смотрело лицо разлагающегося трупа, побелевшую кожу которого начали поедать черви, истерзав как брови, так лоб покойника.

— Саманта… — обратился он к ней сквозь окно. — Саманта… Ты будешь гореть в аду! Можешь не сомневаться! И я тебя никогда не прощу… Тваааааааарь!!!

Леди Флюгер снова оказалась в постели. Она покрылась холодным потом. Посмотрев на время, она поняла, что весь этот кошмар ей только приснился.

— Три ночи, — произнесла она.

Затем, встав с постели, распахнула шторы и увидела все ту же окраину Ню-Йорка, мирно дремлющую под вой сирен полицейских, под лай собак, под гогот неспящей молодежи. Посмотрев на почтовый ящик, она заметила, что флажок опущен вниз (знак, прибытия почты). Холод пробежал по всему телу. Спустившись вниз забрать посылку, Саманта даже не сомневалась от кого оно пришло.

* * *

Квартира Элен Паркер находилась на Пятой авеню. Хотя она и не имела никакого отношения к финансовому и биржевому миру, однако каждое ее утро начиналось с вида на Уолл-стрит. Если сравнивать Элен в детстве: веселую, озорную, вечно ищущую приключений, с округлыми голубыми глазами и русыми волосами, то сейчас она была брюнеткой с черной прической, держащей осанку, при хорошей шутке, старающейся сдерживать смех и придерживающуюся всем правилам этикета. Ее внешность так же претерпела изменения: она стала высокого роста, худощавого телосложения, с короткой черной стрижкой и одевала контактные линзы, дабы придать взгляду черный взгляд. Какая бы одежда не сидела на девушке — она всегда излучала элегантность. Элен вполне могла бы сойти за фотомодель, но Бог наградил ее особым талантом.

— Здравствуйте, — на пороге квартиры одноклассницы поприветствовал детектива худощавый мужчина в красном костюме. — Я могу Вам чем-то помочь?

— Здравствуйте, — никак не ожидавший увидеть кого-то другого кроме Элен, сказал Алекс. — Меня зовут Алекс Фитцжеральд — одноклассник мисс Паркер.

— О да, конечно, проходите, — открывая по шире дверь, приглашал в квартиру мужчина. — Меня зовут Клим Штольц — я менеджер Элен. Она в курсе, что Вы придете?

— Вы знаете, — замялся гость. — Как-то все спонтанно получилось.

Квартира была огромной. Вначале небольшая прихожая, но следовавшие далее комнаты поражали своей площадью, казалось, здесь можно было играть в футбол. В какую бы комнату не заглядывал детектив, на стенах висели шедевры художницы, соответствующие мебели и определенным дизайнерским композициям. Одна из комнат напоминала океанское побережье: бело-голубой потолок, бирюзовые стены, белые гардины с оранжевыми шторами, мебель была в салатовых тонах со стеклянными бисером, самое заметное — огромный аквариум с десятками видов рыб. Соответственно картины в этой комнате были на тему океана, русалок, белых яхт и хранили в себе исключительно светлые тона.

Алекс, присмотревшись на сопровождающего его мужчину лет тридцати, заметил, что он хромает. Помимо этого он был очень ухожен, костюм, цвета спелой вишни, придавал ему вид человека творческого, как говорится «человека не от мира сего», вряд ли он занимался спортом и следил за своим телосложением — светлая кожа, щуплое тело, но костюм на нем сидел отнюдь не плохо.

— Элен должна освободиться с минуты на минуту, — пояснял Клим, провожая гостя в одну из комнат.

Остановившись у двери, Фитцжеральд увидел Паркер, измазанную в краске и неспешными движениями работающую над портретом. Обнаженная девушка-натурщица стояла спиной, но, даже не видя лица, детектив узнал ее. Нежные изгибы чернокожей девушки, лежащей на белом махровом ковре, были прекрасны и могли вдохновить, как самого отъявленного поэта в порыве эйфории, так и лишенного творческой жилки математика.

— Ого, — удивился детектив, догнав менеджера, он поинтересовался. — Извините за вопрос, но модель, позирующая Элен…

— Певица Рианна, — коротко ответил мужчина в сиреневом костюме. — Проходите, мистер Фитцжеральд.

Эта комната была в красных тонах, но учитывая большой размер комнаты, кровавый цвет обоев и мебели не нагнетал. Здесь на стенах были выставлены произведения Жан Люрса, Антонис ван Дейка и Густава Климта. В помещении не было окон и даже в дневное время сюда не заходило солнце. Исключительно искусственный свет подвешенных светильников около картин и на потолках. В центре комнаты располагался бар с выпивкой, а на стене красовался черный прямоугольник плазменного телевизора. Менеджер сел на мягкое кресло, детективу же предложил сесть напротив на красный диван.

— Присаживайтесь, мистер Фитцжеральд, — поправив спадающие часы марки «Rolex», он сказал. — Признаться честно, я о Вас наслышан. Элен и впрямь была Вашей одноклассницей?

— Да. Мало того — мы просидели с первого до последнего звонка за одной партой.

— А кто еще из Вашего класса стал знаменитостью?

— Доктор Хартиган.

— О нем я тоже наслышан, — с грустной нотой Клим добавил. — Лос-Анджелес скорбел по его уходу из жизни.

— Его одноклассники тоже, — необходимо было повернуть разговор на другую тему, тема самоубийства известного доктора не могла привести к доброжелательной беседе. — Скажите, а часто знаменитости позируют Элен.

— Да. Это один из разработанных мною проектов. И, сказать Вам честно, он дает колоссальную прибыль. Все актеры, певцы, танцоры, шоу-мены, даже порно-звезды любят свою внешность. И запечатлеть свои лучшие годы от руки одной из самых знаменитых художников современности — хотят многие и просто за бешеные деньги. Любая наша деятельность, творческая деятельность, предполагает покорение вершины, как профессиональному скалолазу шаг за шагом, высота за высотой. Пока Вы внизу, Вам нужно перебирать черную работу, соглашаться на все. Но как Вы забрались на вершину, то работа, деньги и слава сами Вас найдут. Я назвал это правилом «снежного кома». Сначала неизвестный автор издает одну книгу, получает за нее гроши, а иногда и вовсе уходит в минус, затем о его литературном мастерстве узнают близкие и узкий круг читателей, затем начинают просить от него продолжения одной из книг, в дальнейшем он издает еще и еще, и вот удача — по его книге снимают фильм. Затем уже иные режиссеры обращаются к нему с просьбой о написании сценария. Он пишет просто ужасный сюжет, и если бы не его первый фильм, то вряд ли бы вообще кто-то стал читать эту ерунду, но все хвалят его, говорят браво… А он уже с потухшим талантом начинает скупать у молодых авторов их произведения, где-то подделывая их под манер своего стиля письма, а где-то даже нанимая своих сценаристов. И вот он на вершине… Набирает полную грудь воздуха, пописывая свои мемуары на берегу островов близ Италии или Греции, но он не считает себя гением, так как он знает, какова истинная цена его таланта.

— Правило «снежного кома», как Вы говорите, она действует не только в творческих профессиях, но и в других отраслях соответственно. Поэтому многие подрывают здоровье в молодые годы, зато с больной спиной уходят на пенсию уже с должности руководителя отделения.

— «Больная спина» с Ваших слов, как я понял, это образное понятие.

— Конечно, — снимая плащ, Фитцжеральд встал с дивана, демонстрируя рубашку кремового цвета с коричневым галстуком. — В большей степени «больная спина» подразумевает сорванные нервы… Куда бы я мог повесить плащ?

Клим взял плащ и направился к шкафу.

— Только не забудьте его забрать из этого шкафа, — вставляя вешалку с плащом, сказал мужчина в сиреневом костюме.

Хотя цвет его костюма отличался от цвета обоев, но при беглом просмотре можно было бы и не заметить этого человека в красном помещении. Почему-то Фитцжеральду вспомнился забавный случай из полицейской карьеры, возможно оптимистического было мало, но история и впрямь походила на анекдот с черным юмором. Еще в 2003 году в участок привели мужчину в красном пиджаке. Он был лишен дара речи, ведь на его глазах убили семерых человек, находящихся с ним в одной комнате. На вопрос: «Как Вы остались живы?» он ответил: «Киллер меня не заметил». Вся комната была в таких же красных тонах, мужчина сидел на красном кресле, сам же был одет в красный пиджак и в красную шляпу. Наемник так же пробежался взглядом по красному помещению и буквально за десять секунд разделался с семью парнями, не заметив одного единственного. Как до сих пор рассказывают, мужчина по сей день не изменяет цветовой гамме, спасшей ему жизнь.

Клим направился к бару, параллельно продолжая беседу:

— Как обстоят дела у частных детективов? — наливая два стакана виски, поинтересовался менеджер. — Держу пари, мистер Фитцжеральд, что с гонорарами Вы можете сравниться со многими знаменитостями нашего города.

— «Rolex», конечно, не носим, — принимая один из янтарных стаканов из рук менеджера, произнес Алекс. — Но в принципе на жизнь хватает.

Клим сделал глоток, затем помешал на весу стакан так, что послышался звон кубиков льда.

— «Dallas Dew»… В переводе с гаэльского означает «долина черной воды». Для меня же чудесный односолодовый виски, мой любимый виски 1899 года… Ммм… Отменный вкус. А Вы случаем не за рулем?

Алекс уже осушил половину стакана, когда менеджера осенило:

— У детективов есть свои привилегии перед законом, — подметил Фитцжеральд.

Менеджер ответил легкой улыбкой.

— Работает? — спросил Алекс, указывая на огромный плазменный телевизор, вмонтированный в стену.

— Конечно, — он нажал на кнопку пульта, и музыкальный канал начал демонстрацию нового клипа. Девушка в купальнике то оказывалась на выступлении в местном клубе, то ехала на спортивном автомобиле, то пела на золотом пляже в окружении накаченных парней. Фитцжеральд, даже не являясь экспертом в режиссерских постановках, сразу определил, что цветовая гамма в синих, оранжевых и лазурных оттенках создает особую привлекательность для взгляда. В песне не было какого-то особого смысла, но палитра клипа казалась ярче цветов в реальном мире.

— Сейчас «Los Angeles Lakers» должны играть на местном спортивном канале. Переключите, пожалуйста.

— «Lakers»? — удивился мужчина в красном костюме. — Вы точно из Нью-Йорка?

— Ха-ха, — усмехнулся детектив. — Мне просто всегда нравилась манера игры Коби Брайанта.

Переключив телевизор на спортивный канал, цветовая гамма сменилась на желтый паркет, золотистую форму игроков одной команды и на синюю форму другой.

— «Lakers» на данный момент в домашних стенах обыгрывает «Brooklyn Nets», — пояснял невидимый комментатор. — Бессменный лидер Коби Брайант уже к третьему периоду оформил дабл дабл из 16 очков и 16 подборов. И вот он снова прорывается к кольцу! Счет на табло буквально две секунды назад был 105:80, и вот уже на три очка стало больше у команды из Лос-Анджелеса! Коби в своем репертуаре! Феноменально!

Она вошла в комнату. Работая кистью, Элен никогда не задумывалась, во что одета и как выглядит. Погружаясь полностью в мир красок, она могла измазаться с головы до пяток палитрой различных оттенков. Но как заканчивались часы работы, она снова принимала вид элегантной особы, дотошно следящий за своей внешностью.

— Привет, Алекс! — своей улыбкой она продемонстрировала снежную белизну зубов.

Их дружба не угасала и после окончания школьных дней, и каждое свидание детектива с художницей для нее было подобно перелистыванию книги жизни на давно забытые приятные страницы.

— Привет, мой ангел! — обнимая девушку, поприветствовал парень. — Ты сногсшибательна. В принципе, как всегда.

На ней было черное платье с большим разрезом на бедре, оголяющим ее ногу. На запястье и на голове тесьма черной ткани. Платье Элен было в тон ее черно-ночных глаз. Алекс знал настоящий их цвет, но скромная девушка с серыми глазами и русыми волосами никак не могла бы вписаться в список самых привлекательных и знаменитых жителей Нью-Йорка, поэтому контактные линзы делали свое дело.

— Надеюсь, Клим тебя принял, как полагается, — на высказывание художницы, вступился менеджер.

— Мистер Фитцжеральд не болеет за «New York Knicks». Поэтому у нас некоторые разногласия в мировоззрении, — ставя стакан на стол, усмехнулся менеджер.

— А он поведал мне про ваш бизнес, и я серьезно подумываю перейти в мир шоу-бизнеса.

— Поверь мне — это не лучшая мысль, — Элен направилась к барной стойке.

— И что же пьют знаменитые художники? — девушка демонстративно налила себе персиковый сок и села рядом с детективом.

— Клим, мне звонил Боби, — Фитцжеральд по этим четырем словам понял, что его одноклассница затеяла личный разговор с ним и этично избавляется от лишних свидетелей. — Тебе необходимо съездить к нему и подкорректировать расписание выставок и точные адреса зданий, где они будут проходить. Займись, пожалуйста, этим прямо сейчас.

— Конечно, Элен, — менеджер без каких-либо лишних слов встал с места и, прихрамывая, направился к выходу.

Убедившись, что Клим ушел, девушка произнесла:

— Ну, вот мы и остались вдвоем, дорогой, — она снова подошла к барной стойке и налила себе мартини. Было заметно, как Элен потеплела. В течение школьных лет они были друзьями «не разлей вода». В самые тяжелые дни они либо созванивались, либо встречались тем самым давая понять, что они есть друг у друга. Взяв в руки бледно-желто-зеленый напиток, она произнесла только одно слово: — Рассказывай.

— Меня мучают галлюцинации… — убрав взгляд в сторону телевизора, проговорил детектив.

— Что ты видишь? — она села рядом, и Алекс подметил, как красиво сочетаются красные и черные тона в виде платья и дивана.

— Каждый раз по-разному: вижу смерть в черном плаще, тянущую ко мне костлявую руку, вижу призраков детей, перебегающих дорогу на красный свет, вижу змей, ползущих по моим ботинкам… Каждый раз все по-разному, но если раньше миражи были только визуальными, то теперь я их еще и слышу, — детектив тяжело вздохнул и добавил. — Я не знаю, что мне делать…

— Эволюция человеческого мозга не может справиться с нагрузками Кремьонской школы… Разве человек может бродить по закоулкам сознания другого человека, как ты, или вспомни Хартигана — человек только входит в палату, а он уже мог поставить диагноз. Рорк вообще отдельная тема для разговора и для науки…

— Рорк, — повторил Фитцжеральд и переменился в лице.

— Мы-то все понимаем, что все эксперименты, полученные знания, тысячи часов лекций и практики не могли не сказаться на нас. При таких нагрузках мы либо становимся шизофрениками, либо умираем… — она замолчала.

Фитцжеральд видел, как одноклассницу что-то гложет и ждал, пока она наберется смелости и спросит.

— Какие у тебя открылись новые способности?

Вопрос прозвучал в лоб и Алекс неуверенно ответил:

— Эээ… Никаких.

Одним движением Паркер осушила стакан с напитком и продолжила:

— Меня, в отличие от вас, не беспокоят галлюцинации, ни головные боли, ни мания преследования, ни мысли о суициде… Напротив. У меня открылся новый дар…

— Дар? — удивился Фитцжеральд.

— Угу, — встав с дивана, девушка вновь направилась к барной стойке. Поставив стакан на стол, Элен вытащила из одного из ящиков пачку сигарет и закурила. Дым синеватой лентой тянулся за девушкой, пока она снова не заняла место на красном диване.

— Полгода назад я работала над очередной картиной. Называлась она «Кофе для секретарши».

— Неплохое название, — подметил парень.

— Согласна. Так вот суть картины была в изображении стройной красавицы секретарши в обеденное солнечное время в летнем кафе. Девушка, начинающая модель, согласилась позировать за половину предложенных денег, но с условием, что ее ребенок тоже будет изображен на картине. Сначала я была против. Все-таки секретарша с ребенком — это полное отступление от первоначальной тематики. Но девушка была с такими привлекательными внешними данными, что упускать ее было нельзя. Она привела шестилетнюю дочь… — Элен глубже вобрала в себе сигаретный дым и выдохнула облако. — Девочка выглядела ужасно… Пожелтевшая кожа, мешки под глазами, отсутствие взгляда. Казалось, она спала во время бдения. Помню, как я пыталась с ней поговорить, однако девочка на все вопросы отвечала двумя-тремя словами. В общем, смотреть на нее было жутко… Мы выбрали летнее кафе, создали соответствующий фон, разложив на столе белый телефон, свежую утреннюю газету, ключи от офиса. Девочку мама посадила на колени. Я впала в транс и начала рисовать, — тут художница вновь замолчала, Алекс почувствовал, как волна ужаса пробежала по его подруге. — Когда картина была готова, я потеряла дар речи… Поблагодарив моих натурщиков, я свернула полотно и отправилась домой. Светлая картина в солнечно-голубых тонах, летнее кафе с несколькими посетителями на уличных местах, развернутая газета «Нью-Йорк Таймс», сногсшибательная шатенка в строгом костюме и в капроновых чулках, а на ее коленях сидит худощавый мужчина высокого роста лет сорока, призрачный облик в серо-мрачном блеске, уподоблял его существу не из нашего мира. На нем была одета клетчатая рубашка и брюки, которые были модными лет сорок назад. На глазах очки из черной толстой оправы. Он улыбался… Алекс, его натянутая улыбка говорила не о его веселом характере, а просто кричала дефектах в психике… Страшное зрелище…

По тому, как девушка нервно держала сигарету, Алекс понял, что Элен до сих пор под впечатлением.

— Так в чем заключается твой открывшийся дар? — с непониманием спросил детектив. — Раньше ты могла видеть внутренние страхи человека и показывать ему их…

Из всех светящихся предметов, которые каким-либо образов придавали свет, самым ярким в комнате стал тлеющий уголек сигареты.

— Алекс… — художница затягивала в себя дым. — Когда девушка позвонила мне через две недели… Она разревелась в трубку. С ее ребенком было все в порядке. Девочка ела, спала, у нее было прекрасное настроение, кожа вновь порозовела… Причем мать утверждала, что перемены к лучшему стали случаться именно после написания картины. Я много слышала о переселении душ, о кочующих призраках, ищущих подходящее тело, лишь бы вновь жить в нашем мире. Ну, ты помнишь, Алекс, предметы в Кремьонской школе… Но с таким я еще никогда не сталкивалась.

— Что же ты сделала дальше?

— Перечитала массу книг об экзорцизме, а затем обратилась в местную церковь. Конечно без шума, без прессы, без настоящего имени. Может мое имя и гремело в местных газетах, но меня не узнали. Я рассказала местному настоятелю о своем даре. Он, как полагается настоящему священнику, выслушал, поверил мне и дал список трех людей с адресами и мобильными телефонами. Когда я спросила, что это? Он ответил, что я должна помочь им… Не знаю почему, но вся эта роскошь, мои художественные таланты, мои проекты… Мне казалось, я занимаюсь не тем, что мне предначертано… На следующий день я отложила все дела и проехалась по адресам… В каждом доме меня встречали со слезами и с надеждой. Им нужна была не знаменитая художница, а просто кто-то, кто мог бы подарить надежду об исцелении их близкого. Я начала рисовать. В первом доме я изображала портрет девушки, а вместо нее на полотне был толстый подросток. Во втором доме я начала изображение юноши, а закончила стариком… Попав домой, я вырубилась без сил. Через неделю мне позвонил священник. Ничего не объясняя, он пригласил мне в церковь. По приходу туда, он прочитал молитвы, о которых я никогда и не слышала, окропил меня святой водой и вручил свиток, разрешающий заниматься исцелением душ и изгнанием нечистой силы.

— Свиток? — древние письмена и книги всегда интересовали Фитцжеральда.

— Да. Свиток с непонятными буквами, давно умерший язык, как я поняла. Мы в школе изучали санскрит и латынь, так вот это ни тот ни другой. Священник сказал, что давно ждал меня. Что это предначертано судьбой мне прийти именно в эту церковь, и что мой дар должен быть направлен на благо человечества. Я согласилась. Затем он вручил мне толстую книгу, где он вел учет людей, подверженных присутствию нечистой силы. Я была поражена их численности… Тысячи людей. Причем это только обратившиеся.

— Как люди узнают о присутствии нечисти?

— В детстве они ходили по ночам. Некоторых из них находили в соседней комнате, кто-то просто прогуливался по своей комнате, кто-то видел себя со стороны, когда спал. Именно в это время и идет процесс примерки тела этими душами. Это они заставляют ходить… Затем идет период затишья. Он может длиться неделю, а может быть и десятки лет. Когда он заканчивается у кокона, то есть самого носителя человека, начинаются приступы дежа вю, спад настроение, потеря аппетита, потеря сна… И, в скором времени, человек начинает гнить. Ты же знаешь что такое душа?

— Мы столько определений учили… — задумался Алекс. — В религиозных и идеалистических понятиях, душа — это бессмертная субстанция, нематериальная сущность, в которой выражена божественная природа личности человека. Если брать психологию, то душа — это внутренний, психический мир человека.

— Душа, мой дорогой друг — это участок мозга, в котором хранится как воля, человека, так и его сознание, мировоззрение и характер. После смерти тела — этот участок вымирает последним в головном мозге человека, растворяясь как в пространстве, так и во времени. Так во время вмешательства витающей в нашем пространстве души в подходящий кокон человека, его душа начинает бороться с душой извне. Чтобы не поедало тело: витамины, еду, воду… Все это уходит на восстановление энергии, потраченное в борьбе между этими душами. То есть в мозг, от чего тело человека не получает витамины. Желудок начинает поедать себя, кровь движется медленнее, кожа становится бледнее, а затем желтеет… Идет полноценный процесс гниения. Были случаи, когда маленькая девочка за один присест могла съесть пол лошади, но ни на грамм не поправлялась… Физически и биологически это объяснить было нельзя, но экзорцистам было понятно, почему все так происходит.

Детектив вновь поднял тему гибели одноклассников. Как бы он себя не чувствовал слажено физически, проблемы с миражами его беспокоили. Он неоднократно прокручивал в голове, к чему все это может привести: либо самоубийство, либо умственное помешательство:

— Элен, а сколько осталось наших одноклассников?

— Я знаю только четверых… Ирония судьбы заключается в том, что после нашего выпускного Кремьонскую школу закрыли. Даже те, кто уже был в девятых и десятых классах, были распущены по разным школам США или депортированы обратно в свои страны. Именно с восемьдесят шестого года стали умирать выпускники нашей школы, — она чуть помолчала и добавила. — Мы, последние из магикан.

Она встряхнула пепел и снова вобрала в себя едкий дым. Белая сигарета сократилась в своих размерах, поедаемая слабым огоньком. Казалась, каждая порция никотина придавала катализатор для мыслей Паркер:

— Я знаю, кто тебе может помочь… — Алекс повернулся в сторону собеседницы, она же, смотря в никуда, продолжила: — В Нью-Йорке объявился ребенок индиго. Роза.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовался детектив.

— Каждый день она ходит на вечернюю молитву, но каждый раз в разные церкви. Священникам нельзя даже разговаривать с ней. Поэтому бросив взгляд, они оставляют ее одну в процессе молитвы. Роза способна излечить тебя от любой болезни и недуга.

— Или убить, — добавил Фитцжеральд, давая понять, что тоже просвещен в легенду о ребенке индиго.

* * *

Про нее слагалось множество легенд, страшные истории о том, как после ее прихода умирали члены семьи, мистические сказания о наваждении болезни на многих обитателей детского приюта, куда ее помещали… В действительности она была маленькой девочкой восьми лет, возраст которой из года в год оставался неизменным. Одета по своему стилю и всегда в одно и тоже: белую кофту с тремя большими пуговицами молочного оттенка, розовые колготки и такого же цвета сандалики, на ее тонкой шее красовался кулон цветка розы. В руках девочка таскала белого плюшевого медвежонка, а через плечо висела белая сумочка, в которой кроме зеркала и расчески ничего не было. Девочка уверенными шагами ступала из города в город, из страны в страну, из континента в континент. Зная практически все языки мира, каждому желавшему с ней поговорить она называла разные имена. Ее волосы цвета сожженной смолы, ее загорелая кожа и нежные руки ничего не могли сказать о ней необычного, не считая ее глаз. В них не виделся ад, не читалась душа или ее настроение… В них не было зрачков. Казалось, вместо человеческих глаз в нее вставили черные алмазные протезы. Они одновременно и пугали и привораживали. Все ужасы сложенных легенд являлись обманом. На самом деле, попадая в ту или иную семью или в тот или иной приют, Роза проводил там ровно год. Так получилось, что она похоронила отшельника старика, одиноко доживающего свой век в горох Средней Азии, на протяжении года помогая ему по хозяйству. Другой год она провела в неблагополучной семье из Гватемалы, в которой отец поднимал руку на всех членов семьи, включая ее. Спустя год по непонятным причинам он покончил жизнь самоубийством, после чего девочка бесследно пропала, оставив после себя три разноцветные розы.

Затем она оказалась удочеренной состоятельной семьей из Баварии. Тот год ей запомнился особенно, так как семья была самой странной из всех виденных ею. Главой в ней оказалась мать, которая все больше и больше углублялась в проблемы предприятия «AUDI» и все меньше уделяла время своей дочери Лили и на приемную девочку. В скором времени маленькая Лили тяжело заболела, подхватив неизвестную инфекцию. Она кашляла кровью, не спала по ночам, не могла нормально питаться. Ведущие доктора Германии не могли определить недуг и пути лечения. Мать отказалась от работы и проводила все свое время с дочерью. И… О, чудо! Болезнь начала отступать без каких-либо врачебных вмешательств. Стоило ей вновь восстановиться на работе и по новой пропадать на работе, как кашель, недосып и отсутствие аппетита вновь вернулись к маленькой девочке… Тогда женщина поняла, что в первую очередь она мать, и только затем работник крупного предприятия. Спустя год, приемная дочь исчезла, оставив после себя любящую мать, нашедшую смысл жизни, и три розы алого, желтого и белого цвета.

Затем девочка оказалась на попечении в семье из Санкт-Петербурга. Когда-то влюбленная пара после окончания университета решила пожениться. Не столь богатая, но и не столь бедная семья, проживала свою жизнь в духовном достатке. Отец и мать были преподавателями местного университета, проводя выходные либо за чтением не прочитанной классики, либо в Эрмитаже, в одном из крупнейших музеев России, либо просто гуляя по вечерам по берегу реки Невы, и наблюдая за разводными мостами под натиском белых ночей. В скором времени у них появился долгожданный первенец. Счастливая семья с любящими родителями и все бы хорошо, но у мальчика обнаружилась лейкемия. Желанием маленького Миши была сестренка. Влюбленная пара удочерила девочку с черными глазами. В семье все понимали, что после ухода мальчика в мир иной, никого больше из детей они заводить не будут, и как бы не звучало цинично — черноглазая дочь была заменой умирающему мальчику. Впервые она чувствовала себя счастливой именно в Петербурге. Семья много времени проводила на природе. Мать рисовала картины их плескания на реке, отец готовил барбекю по особой методике. Дети веселились, либо игра я в бадминтон, либо рисуя на песке. Любые желания Миши и Розы исполнялось моментально. Розой решили назвать приемную дочь родители, после того, как увидели кулон цветка розы на шее девочки. Им купили аквариум с золотыми рыбками, по вечерам читали нестареющие сказки Ганса Христиан Андерсона и новые приключение Гарри Поттера только вышедшие из-под пера Джоан Роулинг. Дети ходили в одну школу, участвовали на утренниках и праздниках… Ни одного их выступления не пропускали родители, снимая на камеру и вывешивая их фотографии в своей просторной квартире. Но Роза, используя свои сверх способности чувствовала, как страдают родители. После прочитанных сказок и пожеланий доброй ночи, мать уходила в свою комнату и рыдала. Отец, внешне сохранявший твердость, внутренне страдал ничуть не меньше. Девочка понимала, что спустя год она исчезнет из этой семьи, а Миша уйдет к ангел. После чего душевные муки погубят этих хороших людей. Прошел год, и она исчезла из русской семьи, оставив отца, мать и оправившегося от смертельной болезни мальчика и все тот же незаменимый трехцветный букет алой, желтой и белой розы…

Теперь ее маленькие ножки ходили по просторам одного из самых густонаселенных городов мира и Соединенных Штатов Америки в частности. Она чувствовала зло и страдание невинных детей. И Роза прекрасно знала, что во всем виновата только она. Ей необходимо решить судьбу оставшихся детей. Ведь ОН манит именно ЕЕ. Если это ловушка, она готова пожертвовать собой ради оставшихся живых…

* * *

Алекс и Элен продолжали смотреть в экран телевизора, но не улавливали ни одного действия, творящегося на баскетбольной площадке.

— Если честно, — нарушил молчание детектив, — я по тебе скучал.

Она уронила голову на его плечо и заплела его руку своими.

— Я по тебе тоже… Изображение картин, изгнание бесов, планирование выставок, какие-то проекты… Каждый день расписан. Я уже не помню, когда выходила в свет. Алекс, я чувствую, как превращаюсь в робота. Обещай мне, пожалуйста, одно…

— Все что угодно, дорогая.

— Навещать меня почаще… — слова прозвучали так жалобно. — Сколько бы у меня не было поклонников, сколько бы не было менеджеров… Из родных людей в этом мире у меня только ты.

— Не думала выйти замуж?

— Думала… Но это дети, конец карьере, бесконечные психологические колебания от хорошего настроения до истерик… Семья чуть позже.

— Тогда, как друг, советую завести любовника. Желательно молодого, накаченного, более или менее разбирающегося в живописи, способного поддержать в сложные периоды в карьере.

— Любовников у меня хватает, причем как молодых, так и постарше. И вообще, если бы не секс, то я уже через месяц в таком темпе жизни покончила бы собой. Но ни один из бойфрендов не сочетает в себе все то, что нравится мне. И любой из их недостатков — отталкивает от себя.

Алекс улыбнулся, вспоминая ранние свои отношения до Милены.

— Значит, ты еще не встретила его… Когда влюбляешься и любишь — недостатки пропадают сами собой. Не то, чтобы они исчезли, ты просто не замечаешь их в любимой. Можешь оценивать ее по частям тела, по характеру, по манере разговора и в частных случаях даже убеждаться, что есть особы симпатичнее, более покладистые в характере, более глубоки и искренни в своем общении. Но достаточно ей снова ступить с тобой в контакт, неважно как — по телефону или смотря глаза в глаза, все сразу встает на свои места. И вновь она центр вселенной. Идеальное сочетание, как плюсов, так и минусов и делают ее идеальной и любимой соответственно, а не отсутствие минусов.

— Значит я в поисках, — девушка закрыла глаза, чувствуя уют с этим человеком. — Я люблю тебя.

Сказанное звучало именно по-дружески, как и должно было звучать. Элен когда-то представляла Фитцжеральда в качестве своего парня, но ей не хотелось разрушать столь дружеские отношения.

«Алекс, тот человек, к кому можно обратиться в трудную минуту… Но никак не пребывать с ним в каждодневной обыденности».

— Когда познакомишь меня с Миленой?

— Откуда ты знаешь про нее? — удивился детектив.

— Заходи изредка в социальные сети, — все так же обнимая парня и закрывая глаза, проговорила Элен. — Она слишком много отправляет тебе хитовых песен на стену.

— Хм… Я думаю завести себе напарника — один не справляюсь со всеми делами. Ты идеально подходишь — проницательна, отменный навык ведения дедуктивных рассуждений, знание современных технологий.

— Ха-ха… Я подумаю над Вашим предложением, мистер Холмс.

Где-то из шкафа в углу комнаты доносилась слабая мелодия.

— Элен, прости, — после сказанного она убрала руки и открыла глаза.

Вытащив сотовый телефон, Фитцжеральд увидел четыре пропущенных вызова от лейтенанта Томсона.

— О, черт, — перезванивая полицейскому, Алекс уже догадывался, с какой интонацией начнется телефонная беседа.

— Да, Митч.

— Тебя где носит, черт побери?! — посыпались упреки из динамика.

— Не слышал телефон.

— Меня могут скоро перевести в регулировщики, поэтому тащи свою костлявую задницу в департамент, — и чуть мягче, с натянутой улыбкой, которая чувствовалась даже через сотовую связь, добавил. — Пожалуйста.

— Есть какие-то конкретные новости или тебе выпить не с кем?

— Конкретные новости! — было сказано твердо, и вновь мягким голосом прозвучал вопрос. — Как смотришь на предложение отшлепать пуэрториканку и внедрить виски вечерком? Конечно, в это самое время, обсуждая продвижение в расследовании.

Детектив расхохотался на предложение полицейского:

— Ладно. Скоро буду.

— Я в департаменте.

Надевая плащ, Алекс повернулся к Элен:

— Родная, я должен бежать.

— Так что с Миленой? — она развалилась на диване, щелкая кнопками пульта.

— Обязательно познакомлю… В самом скором будущем.

— Ловлю на слове.

Девушка проводила его до порога и закрыла за ним дверь, оставаясь одна в огромной квартире. Алексу стало тяжело на душе: «Какой бы не был шикарный дом, в нем должен быть кто-то, кто ждет тебя, и ради кого ты можешь туда вернуться». С этими мыслями он покинул одноклассницу и направился в полицейский департамент.

* * *

Ночь вступила вправо владением города, однако в Нью-Йорке темнее не стало. На улицах витала энергичность и спокойствие одновременно. После трудового дня жители бежали в местные клубы и бары, кто-то спешил в кино, более прагматичные эстеты шествовали в театр, кто-то изучал дорогие бутики, только, чтобы скоротать свое вечернее время.

«Интересно, сколько процентов населения этого города сейчас читает книгу?», — отстраненный вопрос возник буквально из ниоткуда в голове детектива. Видя, что начинает образовываться пробка, Фитцжеральд открыл бардачок и из числа бесчисленных флешек выбрал зеленую. Прочитав надпись, обмотанную скотчем, он включил флешку в автомагнитолу.

— В те долгие месяцы, когда дон посвящал его вне таинства фамильного промысла, Майкл как-то раз спросил:

— Каким образом тебе удавалось использовать такого неуправляемого зверя, как Люка Брази?

И дон объяснил ему.

— Бывают на свете люди, — сказал он, — которые ходят и просят — прямо-таки требуют, — чтобы их убили. Ты сам, наверно, замечал. Они скандалят за игорным столом, набрасываются на тебя с кулаками, если ты оставил царапину на крыле их машины, оскорбляют первого встречного, не утруждая себя вопросом, на что этот человек способен. Я наблюдал однажды глупца, который приставал к компании опасных людей, нарочно стараясь разозлить их, сам, будучи при этом, что называется, с голыми руками. Люди этой породы топают по земле, вопя: «Вот он я! Убейте меня!» И в желающих, как правило, нет недостатка. Мы каждый день читаем про это в газетах. Естественно, что люди этой породы приносят и другим много вреда. Таким человеком был Люка Брази. Но с тем существенным отличием, что его-то очень долго убить никому не удавалось. Большей частью с этой публикой связываться нет расчета — однако личность, подобная Люке Брази, может в умелых руках стать грозным оружием. Понимаешь, раз он не страшится смерти — и, больше того, сам ищет ее, — то фокус состоит в том, чтобы сделаться для него тем единственным в мире человеком, от которого он смерть принять не хочет. Чтобы одного лишь он страшился — не смерти, но того, что может принять ее от тебя. И тогда он твой, — диктор читал басистым голосом отрывок «Крестного отца» Марио Пьюзо.

Литературный шедевр итальянского автора был наполнен метафорами, нигде не встречающимися поговорками и объяснением глубокого смысла слова «дружба». Однако Фитцжеральда, прочитавшего произведение в первый раз, одолевали двоякие чувства: написано замечательно, но правдивость криминального мира искажена. Чтобы добиться влияние и веса в темном мире, нужно было идти даже не по головам, а шествовать по кровавой дороге, порой переступая через жизни твоих друзей и личную совесть. Фитцжеральд, работая в полиции, не раз сталкивался с моментами, когда брат закладывал другого брата, только бы избежать уголовного наказания. Или когда из-за каких-то зеленых бумажек, один партнер по бизнесу взрывал автомобиль другого, причем со всей его семьей. Поэтому о честности людей, переступивших закон, слагать легенды было, наверное, не правильно.

Алекс хранил в памяти встречу с Марио Пьюзо. Буквально перед своей смертью знаменитый автор разрешил аудиенцию полицейскому нью-йоркского департамента, раскрывшему несколько громких дел. И на вопрос Фитцжеральда: «Как Вам удалось написать „Крестного отца“?» Алекс получил ответ, полностью удовлетворивший его: «… мне стыдно говорить об этом, но „Крестного отца“ я написал исключительно из того, что мог найти в другой литературе. Я никогда не встречал настоящего честного гангстера…»

Фитцжеральд припарковал серебристую «Sierra» у здания департамента полиции. Поднимаясь по каменной лестнице, он прощался с полицейскими, сдавшими дежурство и после трудовых суток направляющихся к остановкам или к полицейским парковкам, затем следуя только к одному месту — домой.

Над входной дверью развевался звездно-полосатый флаг. Детектив остановился, заострив внимание на одном из символов своей страны. Черное небо над головой, оранжевый свет прожекторов, нависший по периметру всего здания и бело-красно-синие тона ткани, которые ласкал ветер.

— Детектив, с Вами все в порядке? — обращение девушки, держащей под руку ребенка, было столь неожиданным, что Алекс встрепенулся.

— Тина? — он сразу узнал ее. — Не виделись тысячу лет!

Они обнялись. Мальчик лет шести стоял растеряно, не разжимая руку матери. Алекс помнил Тину Мендез, устроившуюся одновременно с ним: она — в отдел кадров департамента полиции, он — в отдел убийств.

— Ты сейчас знаменитая шишка, — с улыбкой подметила латиноамериканка. — Но хорошо, что еще не забыл меня. Зайди как-нибудь на чашку кофе в отдел кадров — поговорим.

— Обязательно, — Алекс понял, что девушка торопится. — Тина, не видела Митча?

— Он в спортзале, — уже уходя, бросила девушка.

Спортзал в департаменте был огромным. Заходя в просторы помещения, детектив сразу направился к рингу, расположенному в центре помещения. Коренастый лейтенант стоял в центре ринга, отбиваясь от ударов высокого соперника, который плавными переступами порхал вокруг Митча, изредка выстреливая левой рукой. Каждый раз, когда Томсон пытался сократить дистанцию, высокий боксер наносил удар и отпрыгивал на недосягаемое расстояние.

— Чертов засранец! — горланил Митч.

— Лейтенант, сокращайте быстрее дистанцию, и все будет нормально.

Советы спарринг-партнера окончательно вывели из себя Митча. Резко рванув на него, он оттолкнул высокого боксера в угол на канаты. Прижав его на этом участке, Томсон, вкладывая всю силу и мощь, молотил по корпусу соперника. Спустя минуту непрекращающегося града ударов, соперник повалился на ринг. Отойдя от угла, лейтенант ждал продолжения боя. Но поверженный боксер, кряхтя от боли и держась за торс, объявил:

— С меня на сегодня довольно.

Помимо них в зале занималось порядка десяти человек, которые, несмотря на тяжесть рабочего полицейского бремени, не забывали поддерживать физическую форму.

— Алекс! — обратился к нему лейтенант. — Может спарринг?

— Я даже форму не взял.

— Боишься, что я надеру тебе зад? Просто напиши завещание и полезай на ринг, — Алекс лишь ответил улыбкой.

Митч раздвинул канаты, выбираясь с ринга.

— Тогда подожди десять минут — сделаю три подхода на жим и приму душ.

Подойдя к уже приготовленному снаряду со штангой, он лег и начал резкими движениями толкать железо. Рельефные мышцы на теле лейтенанта начинали наполняться, демонстрируя, помимо красивой формы и загорелой кожи, еще и синие вены. Сделав один подход, он выдохнул и встал со снаряда.

— Я отправил двух полицейских в школу на Западном бульваре и в семьдесят шестую, — тяжело дыша и шагая взад-вперед для восстановления дыхания, говорил Митч.

— И? — Алекс ожидал продолжения, но собеседник никак не мог отдышаться.

— В общем, они ответили на все вопросы. Из их школ пропало по два ученика. Списки детей у меня на столе.

— Группа крови и резус-фактор известны?

— Завтра уточним у твоего доктора, — ответив на вопрос, Митч снова начал толкать железо, в этот раз штанга и блины давили на него сильнее.

— Я вот чего не пойму… — начал рассуждения Фитцжеральд. — У нас пока один подозреваемый, который является таковым, только потому, что связан как с психбольницей Ломпак, так и с Мавританской школой. Ну, еще и своим подозрительным бегством перед этими преступлениями.

Лейтенант завершил второй подход. Только сейчас детектив заметил на нем красные шорты и белые кеды.

«Если бы у него был рост повыше, то с таким телосложением можно было бы выступать в турнирах по бодибилдингу».

— Знаешь, — одышка давала о себе знать, — иногда психи более трезво смотрят на те или вещи. Включая спланированное преступление.

— А мотив?

— У психов нет мотивов. Они убивают ради очищения мира от зла, ради изучения внутренних органов определенного человека или просто ради удовольствия. Правда, когда этих психов хватают за яйца, они кричат, что их направляла рука божья или они слышали голоса самих жертв, умоляющие их отправить на тот свет.

— Паулюса в любом случае нужно отыскать…

— Хорошо, завтра отошлю ориентировки по нему по всем штатам, — Митч лег под штангу для последнего подхода.

— Подытожим. У нас восемь пропавших детей. Четверо из Мавританской школы, двое из школы на Западном бульваре и двое из семьдесят шестой. Никаких явных зацепок нет, не считая, что у четверых объявившихся разная группа крови. По остальным четверым информация будет завтра. Все они ученики школ. Не взрослые люди, а дети, — подчеркивая каждое слово, проговаривал детектив. — Четверо из учеников сбежали… Возможно, их отпустили, но они ничем не смогли нам помочь. Телепатические сеансы не привели к успеху, так как у детей была сильная амнезия. Затем этой же ночью после выключения света их находят обезглавленными. Никого в психбольнице не тронули, кроме них. Вопрос — зачем убийце головы своих жертв. На следующий день сгорает Мавританская школа, та самая, где больше всего было пропавших детей…

Томсон закончил тягать железо и, встав со снаряда, вступился в разговор:

— Это еще не все. По поводу пожара — в подвале сгоревшей школы нашли трупы еще четверых детей. И отдельно отрубленные головы — предварительно жертв из Ломпака. Однако, сегодня поступили новые заявления о пропаже еще восьмерых детей.

— Что?! — даже выдержанный детектив чуть не упал от поступившей новости. — А ты не мог сообщить мне об этом раньше?

— Не могу в спортзале обсуждать рабочие дела.

«Восемь пропавших?» — прокручивалось в голове Алекса.

— Пока Паулюс единственный подозреваемый — завхоз Мавританской школы и бывший охранник психбольницы Ломпака. Не найдя его, расследование так и будет зацикливаться на нем.

— Я же сказал — займусь этим чуть позже… — взяв полотенце из спортивной сумки, Томсон сказал: — Подожди меня в машине. Я быстро приму душ и бахнем по бутылочке пива.

— Хорошо.

Погода стояла что ни наесть летняя с отчетливым видением огромного города и купола неба, уже начинающего покрываться крапинками звезд. Митч вышел из дверей департамента полиции уже облаченный в гражданскую одежду: черная спортивная толстовка с капюшоном, такого же цвета штаны и белые кеды, в руках он держал спортивную сумку.

Алекс опустил окно «Ford» и сказал:

— Теперь поедем на моей.

Лейтенант пожал плечами и сел на переднее сидение серебристого автомобиля.

— Ну что, босс, куда двинем? — положив на колени спортивную сумку, спросил Томсон.

— О, нет, — чувствуя через сумку пропотевшую одежду, проговорил Фитцжеральд. — Сейчас же убери на заднее сидение.

— Думаешь, это спасет твой салон? — усмехнулся полицейский, бросая сумку назад. — И вообще запах настоящего — это покруче «Lacoste» и «Hugo Boss» будет.

— По крайней мере — это попытка хоть что-то сделать…

В кармане плаща Алекса зазвонил телефон. Смотря на экран сенсора, детектив все не брал трубку.

— Пуэрториканки уже потеряли нас?

— Брат, — коротко пояснил Алекс. — Надеюсь с ним все в порядке? Да, Сайман.

— Алекс, не мог бы ты меня забрать с церкви?

— Конечно. А с какой церкви?

— Та, что близ «острова Свободы».

— Хорошо. Буду минут через двадцать.

На том разговор и закончился.

— Этот тот самый брат, что Сайман? — на вопрос лейтенанта Фитцжеральд только кивнул, мысленно планируя более выгодный маршрут. — Вот, черт! Да он же псих! А я уж думал, что он покончил с собой… Сколько раз он передавал мне приветы от моей тетушки Эм… Хотя она умерла десять лет назад, — перекрестившись, он добавил. — Да хранит Господь ее душу.

— Отдохнем втроем, — коротко ответил Фитцжеральд и тронул машину.

— Лично я хотел отдохнуть впятером — я, ты и три мулатки, — видя, что Алекс не реагирует, лейтенант смиренно добавил. — Этот вечер добром не закончится. Помяни мое слово.

И вновь чреда кадров, сменяющих друг друга: бедные гетто, богатые кварталы, спальные районы, благоухающие парки в изумрудных тонах. Не так много церквей было расположено близ «острова Свободы», поэтому найти высокое здание с мозаикой стекол и с несколькими распятиями не составило труда. «Статуя Свободы» освещалась десятками фонарей и просто приковывала взгляды, как приезжих туристов, так и местных граждан. Истинный символ, как Нью-Йорка, так и Соединенных Штатов соответственно. Остановив автомобиль на обочине, Алекс сказал:

— Пока наслаждайся статуей и другими местными достопримечательностями, а я за братом. Пальцы в розетку не засовывать, по бардачку не лазить, стекла не царапать, на прохожих не лаять. Если она оживет, — показывая в сторону «статуи Свободы», сказал Фитцжеральд, — срочно звони мне.

— Я вызову охотников за приведениями, — парировал Томсон. — Давай только по быстрее.

Церковь выглядела уютно. В ночное время она смотрелась еще прекрасней, возможно из-за контраста с современными зданиями, возможно из-за света зажженных свечей внутри помещения, что придавали домашнее тепло и духовную полноту. Подойдя к большой двери, Фитцжеральд сначала перекрестился и только затем отворил деревянную преграду. Множество пустых скамеек — первое, что бросилось взгляду вошедшего. На противоположной стороне ко входу располагался алтарь. На стене близ алтаря были прибиты полки, на которых, уже расплавленные свечи, озаряли помещение, как раз создавая тот самый уют и покой домашней обстановки. В огромном помещении Алекс насчитал трех людей, отдельно сидящих друг от друга.

Алекс, подойдя к брату, услышал молитву на итальянском языке.

«Сайман знает итальянский? Многое же мне не известно о родном брате».

Алекс уселся рядом, стараясь не отвлекать брата. Старший брат был одет явно не для церкви — черные спортивные штаны, зеленая футболка и белые кроссовки. Но кто в таком святом месте мог что-либо сказать по поводу одежды. Сайман, будто не замечая детектива, встал со скамьи и направился к алтарю. Зажигая парафиновую свечу, Сайман вновь что-то бубнил на иностранном. Как только он поставил свечу, в нем что-то переменилось. Он почувствовал, как одна из душ, обитающая в просторах ада, упорхнула в мир иной, окончив свои мучения.

— Покойся с миром, Вито Соньери, — перекрестившись, тихо произнес парень и направился к брату.

— Приветствую, — они обменялись рукопожатиями, и Алекс спросил. — Ты мне просто так позвонил или что-то случилось?

— У нас очень мало времени, — по этим слова младший из братьев все понял.

У самого выхода навстречу выходившим, попалась молодая семейная пара с двумя дочерями. Хотя они и были одеты в одинаковые красные платья, но в глаза все же бросалась, что одна из дочерей приемная. Именно эта девочка, плача, приговаривала: «Прошу тебя, пусть они уйдут… Они пугают меня… Мама… Мама, скажи им!»

Фитцжеральд младший остановился: «Возможно, это и есть одержимость бесами!»

— Алекс, нужно идти, — детектив вновь пришел в себя и вместе с братом направился к автомобилю.

На переднем сидении лейтенант Томсон печатал смс сообщение и искал в интернете новые заведения, в которых еще не успел засветиться. Двери «Ford» одновременно открылись и одновременно закрылись, наполнив салон еще двумя персонажами:

— Привет, Митч, — протягивая руку, поздоровался Сайман.

— Здорова, — пожимая ее, ответил полицейский и сразу начал перечисление развлекательных мест. — В общем можно поиграть в боулинг или в бильярд, можно поехать в русский ресторан или в стриптиз бар… Что выбираем?

— Нам нужно в Гарлем, — мрачным голосом произнес старший из братьев.

— О, черт, — лейтенант, будучи еще напарниками с Алексом, не раз переступал рамки дозволенного полномочиями полицейского, производя раскрытия несанкционированных преступлений. Все это благодаря парню, на данный момент сидящему на заднем сидении. Он откуда-то брал адреса и, прибывая по ним, напарники всегда обнаруживали либо расчлененный труп, либо группу эмигрантов, прикованных к батареям, либо заложника в предсмертном состоянии.

— Это то, что я думаю? — обратился лейтенант к водителю.

— Да, — коротко ответил младший из братьев и тронул автомобиль в сторону одного из криминальных районов города.

Проезжая мимо Таймс-сквера, глаза радовались пестрой палитре цветов. Желтые такси, подрезая друг друга и сигналя водителям соседнего ряда, создавали скоростную динамику всему происходящему движению улицы, а бесконечно сменяющиеся рекламы на электрических щитах вносили еще больший сумбур. Тысячи автомобилей стояли в пробках и медленно продвигались в металлопластиковой реке, а в десятки раз больше взглядов наблюдали за ними.

Обогнув Таймс-сквер, наша тройка оказалась в Гарлеме. Эти места всегда считались опасными и для полицейских соответственно. Пуля не заглядывала в удостоверение. Были времена, когда сначала стреляли, а потом разбирались. В голове Фитцжеральда, всплыла история этого района, расположенного в северной части нью-йоркского округа Манхэттен.

Первое европейское поселение на месте нынешнего Гарлема появилось еще в 1637 году. Первые годы своего существования оно подвергалось набегам местного индейского племени ленапе, что вынудило многих первых переселенцев покинуть эти места. Тем не менее, этому поселению удалось выжить и с 1658 года оно стало известно как Новый Гарлем, получив название в честь процветающего в те времена голландского города Харлем.

С 1880 года в Гарлеме стали обосновываться компактные группы темнокожих горожан, в первую очередь, в районе 125-й и 130-й улиц. Массовый приток афроамериканского населения в Гарлем начался в 1904 году благодаря деятельности афроамериканского риелтора Филипа Пейтона. К 1930 году население района стало состоять преимущественно из афроамериканцев. Хотя Гарлем и находился близ небоскребов Манхэттена, однако здесь преобладали трехэтажные и шестиэтажные дома.

Серебристый «Ford» завернул за угол огромного красного здания из кирпича. Взору пассажиров предстало не большое серое здание, вход которого контролировала большая камера видео наблюдения. Она функционировала — об этом оповещал красный огонек лампочки, единственный яркий объект на сером полотне здания.

— Это здесь, — Сайман был немногословен.

— Как я понял, мы не в стриптиз бар приехали.

— Ты как всегда наблюдателен, друг мой, — водитель остановил машину напротив здания и вновь обратился к Томсону. — Митч, посмотри в бардачке «Кольт».

Коренастый здоровяк приподнял папку с документами и вытащил аккуратно сложенный в черную кобуру пистолет.

— Хорош, — рассматривая серебристый «Colt», оценил лейтенант.

Его всегда привлекала грубая сила, мощь оружия, манера наведения страха на подозреваемого. Сколько раз, смотря на полицейское оружие, лейтенант Томсон задумывался о цене жизни и смерти: «Можно быть олигархом, имеющим на своем банковском счете миллиарды долларов, свой собственный таксопарк, виллы и яхты, можно быть всемирно-известным или обладать наработанным талантом, выделяющим тебя из миллиардов… Но одна пуля, стоимостью в несколько центов, может отправить на небеса как твою жизнь, твои накопления и твою историю жизни соответственно… Да… Жизнь — дорогая штука. Со смертью все гораздо проще и дешевле». В слух же он произнес:

— Может, объясните, что там? Зачем нам вообще туда идти?

— Там зло, — ответил Сайман в своей манере, как делал это неоднократно перед так называемыми «чистками».

— Меня твой брат пугает, — обратился он к Алексу.

— Просто заходим туда и проводим чистку, как в старые добрые времена, — пояснил детектив, доставляя из-под сиденья еще два пистолета. — Оружие — конфискат у местных головорезов, ни на кого не зарегистрированное. Главное не оставить отпечатков.

— Может тогда и перчатки у тебя где-нибудь завалялись? — Митч зарядил «Кольт» и поставил его на предохранитель.

— Перчаток нет, — начал перечисление Митч, — подозреваемых нет, оснований и ордера нет… Просто заходим и всех мочим.

«Чистки» эта троица проводила неоднократно. Во время случайных путешествий в преисподнюю Саймана часто наведывали недавно умершие души. Одни умоляли спасти их ребенка, оставшегося под завалами рядом с их уже разлагающимся телом, другие рассказывали, где их держали в плену и где они были затем убиты. В этом случае ничего не было понятно. Убитая девушка просто ревела навзрыд, диктуя этот адрес и приговаривая, что там зло. Ее пугал не огонь ада и бесконечные смерти и переживания — девушку пугали воспоминания ее смерти на земле.

— Пойдемте, — предложил Сайман и вышел из машины.

— А бронежилеты, ножи и дополнительные обоймы? — спросил Митч, вспоминая список стандартной амуниции при чистке.

— Сегодняшний вечер я тоже планировал провести в баре или боулинге… — пояснил младший Фитцжеральд. — Всё снаряжение дома. Поэтому экономьте патроны.

Перед ними было небольшое двухэтажное здание, больше похожее на отель. Не обращая внимания на камеру, за считанные секунды наша тройка преодолела расстояние до двери отеля. Митч с разбегу выбил дверь, которая, как казалось, стояла только для вида.

Первый кто им попался, был чернокожий парень в шляпе. От вида выбитой двери он оцепенел, но мгновенно, придя в себя, вытащил пистолет из-за спины. Без права на ошибку Томсон выпустил ему пулю в лоб. Афроамериканец отлетел к стене с закатанными глазами. Впереди простирался длинный коридор с несколькими комнатами. Слева полукругом поднималась вверх лестница на второй этаж.

— Я проверю второй этаж, — вырывая из рук убитого пистолет, сказал Митч.

— Мы займемся первым, согласился Алекс.

Они открывали каждую дверь в комнате, проверив два первых помещения, кроме стандартной мебели и дешевых картин в них ничего не было. Открылась одна из дальних комнат и отблеск винчестера, будто ножом полоснул взгляд братьев.

— Осторожно, — крикнул Алекс и оттолкнул брата в соседнюю комнату. Послышался громкий выстрел, однако он достиг только стен и двери комнаты. Сайман оказался в одном помещении, Алекс в другом, а стрелок медленными шагами шел по коридору. Он, не прекращая, стрелял то в одну дверь, то в другую.

— У него восьмизарядный! — крикнул Сайман, на что младший кивнул в знак согласия.

Пороги и косяки двери разлетались в щепки, но он не думал прекращать огонь. Насчитав восемь выстрелов, Алекс и Сайман выпрыгнули на пол коридора. Но кроме густого порохового облака дыма там ничего не было.

— Где он? — спросил Сайман.

— Иди обратно в комнату! — скомандовал второй.

Вновь попрятавшись в свои помещения, Алекс прислушался. Стена была такой тонкой, что можно было услышать даже тихий разговор соседа. И вообще весь отель был похож на муляж, состоящий из фанеры и шпона. Алекс был уверен на сто процентов, что стрелявший в соседей с ним комнате. Тот лишь облокотился о стену, отчего она деформировалась. Алекс, не задумываясь, сделал три выстрела в стену, опуская оружие по вертикали. За стеной послышался грохот упавшего тела. Вбежавшие братья увидели покойника с тремя пулевыми ранениями: в голову, в горло и в живот. Сайман взял винчестер и снял патронташ с груди убитого.

— Проверим оставшиеся комнаты и к Митчу на второй этаж, — сказал Алекс, пока его брат заряжал трофейное оружие.

Обойдя оставшиеся комнаты на первом этаже, они убедились, что помещения пусты. Поднявшись на второй этаж, первый, кто бросился в глаза братьям, был лейтенант Томсон, прижавшись к стене, он вел короткий огонь, заставляя окруженных бессмысленно тратить патроны на полицейского.

— Не выглядывайте в коридор! — скомандовал Томсон. — У них узи.

Как только он это сказал, послышались глухие выстрелы полуавтоматов.

— Сейчас бы «Ф-5» или «Си-4», и все проблемы бы разрешились, — даже в такой обстановке с лица Митча не сходила улыбка.

Троица сидела вдоль стены, пока стрелки строчили короткими очередями.

— Сколько их? — уточнил Сайман.

— Двое? — вынув магазин одного из пистолета, Томсон насчитал два патрона. — Плохо. У меня один пистолет с полной обоймой.

— Дай мне два патрона со своего ствола, — пока происходил обмен орудиями, выстрелы прекратились. — Что там по периметру?

— Через пять метров две комнаты с открытыми дверями на пути никаких преград, — пояснял Митч. — Сами они ведут стрельбу из-за полуоткрытых дверей — до них метров пятнадцать. Стрелки из них, честно говоря, так себе.

Алекс заполнил обойму и перезарядил пистолет:

— В общем, предлагаю следующее: нужно отвлечь их. Стреляем бесперебойно, чтобы они дали нам время выйти в коридор, и у нас полторы секунды, только добраться до комнат и занять лучшую позицию. Митч, уйдешь в правую комнату, а я в левую. Сайман, прикрываешь нас из-за спины.

Все кивнули в знак понимания плана.

— Погнали!

Внезапными выстрелами они не только выудили лучшую позицию, но и шальной пулей попали в одного из стреляющих.

— Одни остался, — констатировал Митч. — Прихлопнем гада. На три… два… раз… Получи, сукин сын!

Дверь вылетела из петлей, накрыв стрелка. Фитцжеральд и Томсон не переставали стрелять в фанерное укрытие. Когда вместо выстрелов уже послышались пустые щелчки, из-под белой двери, накрывшей стреляющего, потекла алая струя. Они даже не удосужились поднять фанерный щит и убедиться в ликвидации цели. Митч заглянул в соседнюю комнату. Там лежал второй стрелок, истекающий кровью. Афроамериканец пытался прикрыть ладонью кровоточащее плечо, но по его виду можно было определить — минут через пять он без сомнений лишится сознания. Лейтенант, осторожно ступая по паркету, подошел к парню:

— Я… — когда полицейский пытался морально сломать допрашиваемого, он всегда говорил медленно и растянуто. — Я, как дон Корлеоне, хочу сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

«Как говорилось в одном из художественных фильмов: „Все когда-нибудь начинают говорить“. Если человеку доступно объяснить, какие чувства возникают при отстреле коленной чашечки, а в тяжелых случаях и продемонстрировать на нем, то заговорить может и немой».

Здание, в котором находились Алекс, Сайман и Митч — была лишь верхушкой айсберга. А основа «дома ужасов» находилась под ногами. Спустившись в подвал здания, они обнаружили огромную съемочную площадку. Дюжина раздетых мускулистых парней разных рас, возрастов совокуплялось с четырьмя девушками в разных позах.

Первая девушка стояла на четвереньках, посреди площадки, ее ладони были прибиты к полу гвоздями, а ноги прикованы металлическими пластинами, ее имели резкими движениями трое азиатов-близнецов. Вторая девушка была подвешена цепями за руки, ноги ее не касались земли: латиноамериканец и афроамериканец занимались ее телом, проникая в лоно и в анальное отверстие. Третья девушка, прибитая за руки, была распята на стене, она совокуплялась с седовласым стариком лет шестидесяти. Последняя девушка стояла на коленях, пока двое мужчин заталкивали в ее разрезанный рот свои фаллосы. Зрелище было бесчеловечным. Даже дикие животные в самых ярых кошмарах не могли сотворить такое. Несколько операторов перемещали камеры по сцене. Смотря на обнаженных девушек, первое, что бросалось взору были не их стройные формы со вздымающимися грудями и даже не их истерзанные кровоточащие раны, а их измученные глаза. В них не царил кроличий испуг, они не горели огнем похотливых тигриц… В их взгляде присутствовала лишь отрешенность и мольба о смерти.

Режиссер подсказывал актерам о времени смены партнерш и регулировал направление передвижение камер: «Натягивайте сильнее эту блондинку… Крупным планом семяизвержение этих парней… Не на лицо ей, а на ее волосы».

— Предлагаю их просто пристрелить, — сказал Митч, наблюдая происходящее, как простой зритель. — Режиссера нужно помучить подольше.

— Если ты не забыл, то я уже позвонил Харису, и подкрепление будет с минуты на минуту. Хорошо бы было, если они замяли четыре убийства наверху. Но убивать безоружных — это слишком.

— Я вообще думал, что мы попадем в цех по переработке наркотиков или что-нибудь в этом роде, — поправляя капюшон толстовки, процедил Митч.

— Нужно окончательно потерять душу и забыть о Боге, чтобы заниматься всем этим, — вступился в разговор Сайман. — Смерть для них — слишком легкое наказание.

— Согласен, — поддержал Алекс. — В тюрьме они свое получат.

— Через сколько подъедет полиция? — уточнил старший из братьев Фитцжеральдов.

— Минут пятнадцать, — ответил Томсон. — Тут недалеко… Ладно. Пойдем — положим лицом вниз этих ублюдков.

Раздался громкий выстрел винчестера, и вся съемочная площадка замерла. Из тени в центр прожекторов вышел Митч, больше похожий на члена местной банды, нежели на заместителя начальника департамента полиции.

— Полиция Нью-Йорка, отдел убийств. Меня зовут лейтенант Томсон. Просьба всем оставаться на своих местах, здание окружено. У вас есть право хранить молчание, все, что вы скажете — будет обращено против вас в суде. Вы все подозреваетесь в насильственном удержаний людей, в принуждении их к сексуально-половым актам против их воли и под подозрением в убийстве.

Никто не шевельнулся и не проронил ни слова, Митч, почесывая серебристым «Кольтом» подбородок, с улыбкой добавил:

— Я не могу назвать вас джентльменами, так как таковыми вы не являетесь. Хотел бы вас успокоить — ваша новая жизнь за колючей проволокой так же будет наполнена порнографией и сексом, это я вам гарантирую. Поэтому поводу я могу ходатайствовать о разрешении видео наблюдения в ваших камерах. Спасибо за внимание.

Никто не посмел бежать, так как выход на верх был один, и он охранялся нашей троицей. Никто не проронил и слова за время ожидания нарядов полиции.

Алекс, Сайман и Митч находились у «Ford», когда к ним подошел капитан Харрис. Они наблюдали за тем, как полицейские выводят по одному актеров, завернутых в плед и одеяла, операторов с их видео камерами, режиссера, с видом ненавидящим весь мир.

— Я даже не буду спрашивать — откуда у Вас информация об этом месте.

— Даже не спрашивайте, капитан, — ответил Фитцжеральд младший.

— Спасибо вам, — начальник департамента пожал все три протянутые руки. — Молодцы, что не ликвидировали всех. Не то замять несанкционированный арест было бы невозможно.

— Билл, — обратился к нему Томсон. — Подшаманишь с ордером на заднее число?

— Этим и занимаюсь. Если его не будет, каждый из вас, герои, отправится в кандалах на две или три жизни отсидки. Причем это еще при смягченных обстоятельствах, — чуть помолчав, он добавил. — Черт! Два дня вместе, а уже половину Гарлема разнесли.

— Может нам денек отдыха? — сквозь зубы спросил лейтенант.

— Что хотите делайте, а расследование об убийстве детей в «Ломпаке» закройте! У вас осталось девять дней.

Митч с Алексом одновременно покачали головами:

— Можете качать головами сколько угодно. А на меня давят с самого Белого дома. Понимаете, сколько шороха навели журналисты? Сегодня этому маньяку приписали и поджог Мавританской школы. У вас есть какие-нибудь зацепки?

— Есть даже подозреваемый, — отряхивая плащ от пыли, сказал детектив. — Только пропал он в многомиллионном городе.

— С ориентировками поможем. Фотографии есть?

— Завтра возьмем. Он работал как в «Ломпаке», так и в Мавританской школе. В любом случае должно было сохраниться досье.

— Хорошо. Завтра в шесть вечера жду отчетов, — с этими словами он отправился давать приказания полицейским.

Напарники понимали, что вечер потерян, и единственное, что оставалось — забрать машину у департамента, а затем ехать домой отсыпаться. Они вновь колесили по ночному Нью-Йорку, направляясь приблизительно по тому же маршруту, что и приехали. Заскочив в одни из магазинчиков, Митч купил пиво, а Сайман скотч. Езда по ночному Нью-Йорку расслабила пассажиров и в память вернулись многие ностальгические истории, уже засыпанные и забытые песками времени.

— Знаешь, Алекс, мы занимаемся хорошим делом, — сказал Митч, потягивая напиток из горла. — Интересно, наши задницы попадут в ад за эти убийства?

— Сайман? — перенаправляя вопрос, обратился он к брату.

— Когда вы раньше проводили чистки, будучи еще полицейскими, я всегда молился за ваши грешные души. Поэтому можете не беспокоиться — они вам зачтены никак грешное дело… Но если у вас есть другие пороки, то тут уж я вам не помощник, — старший из Фитцжеральдов так же потягивал алкоголь через горлышко бутылки.

Тут они замолчали, наслаждаясь Рэйем Чарльзом, изливающим джазовую музыку по радио. Именно в эти моменты, воспоминания атакуют мысли. Не насущные проблемы, не мысли о будущем, а именно ветер прошлого, навевает ароматы ушедших дней. У кого-то он ассоциировался с порохом, у кого с запахом виски, у кого с запахом крови… Митч, чувствуя, как хмель небольшими порциями начинает расслаблять его тело и голову, произнес только одну фразу пассажирам серебристой машины:

— Как в старые добрые времена, напарники… Как в старые добрые времена.

* * *

Кабинет доктора Лэнгдона отличался от простой врачебной комнаты лишь огромным шкафом, полки которого были до отказа забиты книгами. Все остальное, включая кушетку, два стула для больных, огромный письменный стол, небольшие шкафчики с медикаментами и приборами из врачебных принадлежностей, полностью дублировали стандартный кабинет школьного доктора. В то время, когда седовласый доктор читал книгу в красном переплете и вошли напарники из полицейского департамента.

— Добрый день, доктор Лэнгдон, — пожимая руку, поздоровался Алекс. — Разрешите Вам представить моего коллегу лейтенанта Томсона.

— Здравствуйте, — доктор отложил книгу на край стола. — Нам нужны медицинские карточки пропавших детей.

— Одну секунду, я их подготовил уже вчера, — доктор встал из-за стола и направился к стеклянному серванту, где находились отложенная стопка карточек. — Да. Вот они.

Он перестал и, убедившись, что их восемь, протянул детективу.

— Как кстати продвигается ваше дело? — поинтересовался Лэнгдон, садясь обратно за стол.

— Ищем Паулюса — единственного подозреваемого на данный момент, — ответил лейтенант, расхаживая по комнате.

— Думаете, он замешан в пропаже детей?

— Пока его не найдем — расследование вряд ли продвинется дальше. Он может продлить свет на многое, — изучая библиотеку, Митч спросил. — Скажите, док, а Вы все книги перечитали из этого шкафа?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил мужчина, поправляя очки.

— И какая из них самая любимая?

— Точно не могу сказать. Когда хочу просто отдохнуть — читаю стихи Байрона, когда тянет к необычному сюжету, читаю Эдгара По, когда желаю окунуться в необычную литературу — вникаю в произведения Габриэля Гарсии Маркеса. А вы что предпочитаете?

— Уголовный кодекс США и журналы автомобильных новинок.

От сказанного Томсоном, на лице Фитцжеральда невольно всплыла улыбка.

Поблагодарив доктора, Митч и Алекс разъехались по разным направлениям. Этот день Фитцжеральд решил потратить на закрытие материала миссис Флюгер. Детектив заранее предупредил об этом начальника департамента полиции и своего напарника. Томсон тяжело вздохнул и произнес холодно: «Ладно».

В принципе оба понимали, что без Паулюса других зацепок и подозреваемых у них не было. Пока Митч корпел в пыльном архиве, а ориентировки с фамилиями и фотографиями пропавшего завхоза разлетались по всем штатам страны, Алекс держал путь в сторону Бродвея. Припарковав автомобиль, детектив направился к поющему фонтану, брызги которого в солнечный день, разлетаясь, создавали небольшую радугу, под джазовую музыку. Весь Бродвей был наполнен музыкой, атмосферой искусства, куда не посмотри, всюду играли музыканты на саксофонах и на гитарах, художники с мольбертами и красками создавали дубликаты веселого праздника, а жонглёры выдували изо рта пламя, передвигаясь на длинных ходулях. Истинное господство праздника.

У поющего фонтана Алекса ждал чернокожий подросток с дредами на голове, одетый в желтую футболку и черные спортивные штаны. Этот паренек также находился в обойме помощников детектива. Что касалось новой техники, видео установок, то ему не было равных, как по цене, так и по качеству сделанной работы. Он не замечал окружающего веселья, уткнувшись в планшет, пятнадцатилетний подросток слушал в наушниках обзор новых видео игр.

— Чумаааааа, — протянул он, не видя подошедшего вплотную Фитцжеральда.

— Здравствуй, Рон, — вынув один из наушников, из его уха, поздоровался Алекс.

— Хай, детектив, — останавливая видеозапись, пожал руку парень с дредами.

— Что творится в компьютерном мире?

— Оооооо, сейчас расскажу. Весь мир ждет «GTA V», недавно я прошел «Max Pain 3» и, признаться честно, слегка расстроен — идея самой игры умерла в этой серии… Но вот «Assassins Creed. Black flag» вообще улёт. Особенно миссии на кораблях…

— Стоп-стоп-стоп, — остановил его Алекс. — Я все понял. Ты запись видео наблюдения подготовил с дома, который я тебе указал?

— Конечно, мистер Фитцжеральд, — он залез в черный рюкзак, где виднелся серебристый ноутбук, пара дешевых телефонов и видеокамера. Из внутреннего кармана Рон достал портативную флешку.

— Тут все увидите… А знаете, кто ей письма присылал?

— Я все знаю, — остановил его Фитцжеральд и, подмигнув, добавил. — Я же все-таки детектив. Сколько с меня?

— Три сотни всего лишь…

— Охохо, — удивился Алекс расценкам подростка.

— Вы даже не представляете, как трудно устанавливать камеру в незнакомом для меня районе, причем он считается криминальным, я читал в выпуске новостей о двух убийствах неподалеку от этого дома. Затем нужно было монтировать записи, найти флешку, которую я, между прочим, купил на свои зеленые, а потом еще нужно было перенести всю информацию на носитель… Это вообще жесть!

Фитцжеральд молчал, дожидаясь приемлемой цены. Подросток, ломаясь в беседе, все же добавил:

— Мистер Фитцжеральд, выходит новый «GTA», а у меня «железо» не тянет на компе… Может, авансом добавите мне пару баксов…

Работая в полиции, он познакомился с неуправляемым мальчишкой, который каждый раз попадался на мелких правонарушениях — кража в магазине, сопротивление властям при задержании, снятие дисков и колес с автомобилей на ночных парковках. Только из-за своего юного возраста и из-за отсутствия отца в семье Рон не загремел в колонию для малолетних. Но, изучив его получше, Алекс понял, что у мальчишки просто нет увлечений. После очередной кражи, мальчишка вновь оказался в полицейском департаменте, где работал Фитцжеральд. Вместо очередного протокола и нескольких суток ареста, необузданный юнец провел выходные с Алексом, веселясь на аттракционах, а в завершении дня, играя в компьютерные игры в огромном клубе. После этого чернокожий мальчик признался, что это был один из лучших дней в его жизни. Детектив тогда объяснил ему перспективы на жизнь: либо колония, банды и смерть, либо стабильная жизнь вот с такими яркими днями. С тех пор он не пропускал занятия в школе и поставил цель поступить в колледж на программиста. Детектив помогал ему, навещая в свободное время и подкидывая ту или иную подработку. Хоть Алекс ничего ему не сказал, но деньги, на колледж подростку были уже отложены — все зависело только от самого Рона.

Фитцжеральд улыбнулся, вспоминая прошлого хулигана, который молчал при допросе полицейскими и защищал цвета своей банды, с нынешним Роном, которому нужен был просто ноутбук помощнее. Затем детектив протянул три зеленых купюры.

— Если понадобишься…

— Звоните в любое время, детектив, — взяв деньги, подросток испарился в толпе, будто бы его не было.

Набирая номер Саманты, в телефоне послышались гудки:

— Здравствуйте, миссис Флюгер.

— Здравствуйте, мистер Фитцжеральд, — хриплый голос на другом конце линии оповестил не о лучшем состоянии пожилой леди. — Я рада Вас слышать. Есть какие-то продвижения по поводу моего расследования.

— Расследование окончено, и я скажу Вам больше — я нашел хулигана, подбрасывающего Вам письма в почтовый ящик. Не могли бы Вы в течение часа приехать на Пятое авеню?

— Конечно, — согласилась женщина. — Нет проблем.

«После завершения материала нужно будет отметить событие».

Завершая полицейскую карьеру, Фитцжеральд записался на курсы успешного ведения бизнеса. Детективное дело для Алекса было не просто хобби или работой — этому он хотел посвятить всю свою жизнь. На курсах он почерпнул для себя многое, включая моменты деморализации в любом деле, степени контроля, закон Мерфи, гласивший, что на задачу нужно отводить столько времени, сколько необходимо для ее выполнения. Так же изучались ступени достижения целей и их классификация, но одним из самых важных, отмеченных Алексом, был вопрос мотивации. Уже на завершающей стадии обучения преподаватель объяснил ученикам, что при достижении любых побед, неважно каких: раскрытие преступления, написание картины, повышение в должности, удачно сыгранный матч… нужно поощрять себя. Возможно каким-то недорогим приобретением, дополнительным отдыхом или банальным походом в ресторан. Достижение в совокупности с призами запомнится куда больше, чем без них. Именно с этого момента Фитцжеральд взял для себя правило поощрения после победы. Милена не брала трубку.

— Милена, что у тебя с телефоном? — с третьего раза детектив все же дозвонился до своей девушки.

— Я работаю, милый. А что случилось?

— Ничего, — пока пробка, по которой двигалась «Sierra», приобрела улиточную скорость, Алекс решил потратить время на телефонный разговор. — Просто хотел пригласить тебя в ресторан сегодня вечером.

— В принципе, я не против, — по-ребячески ответила Милена с другого конца линии. — Во сколько и куда?

— Сообщу чуть позже куда, а время… — Фитцжеральд взглянул на наручные часы. — Ближе к шести вечера.

— Хорошо… — и чуть тише добавила. — Я тебя люблю.

— Ты же знаешь — и я тебя, мой ангел.

Освободившись от оков пробки, детектив въехал в центр города. Затем избавился от автомобиля и, наконец, встретился с пожилой дамой.

Вспоминая миссис Флюгер в день их знакомства, и сравнивая ее на данный момент — казалось, что это два разных человека. Будто онкология поедала жизненную силу, настроение и ее душу одновременно. Женщина была очень измотанной. Однако завидев Алекса, она посвежела, и тень улыбки пала на ее лицо. Возможно, повлияло ее английское воспитание — любые беды встречать с манерами леди, улыбаясь в глаза друзьям и бросая холодный взгляд недругам. Или же детектив был просветом надежды, сулившим ей избавление от ночных кошмаров и раскрытие тайны писем из потустороннего мира.

Они поднимались в лифте в здании многоэтажного дома. Отстраненные темы разговора вроде курса доллара, погоды на лето и об отношениях России и США все же привели к личным вопросам:

— Как Вы себя чувствуете? — нельзя было не задать столь очевидный вопрос, видя, как резко изменился внешний облик женщины.

— Меня мучают кошмары… — призналась леди. — Супруг хочет мне что-то сказать, но не говорит открытым текстом, а просто приходит в сновидениях в ужасном обличье… Эти письма… Эти сны… Мои воспоминания… Я начинаю верить в то, что он в мире живых… Но зачем ему мучить меня? Мы прожили с ним хорошую жизнь. Причем жили — душа в душу.

Тут она вынула крахмальный платок и протерла глаза, наполненные слезами. Ни одна капля не скатилась по коже. Лифт остановился, и Алекс с Самантой вышли в коридор.

— Детектив, а куда мы направляемся? — поинтересовалась спутница.

— К Элен Паркер, — ответ ее удивил.

— К знаменитой художнице? А какое отношение она имеет к моему расследованию?

— Она способна Вам помочь… — уклончиво ответил Алекс. — Всему свое время.

Один звонок в дверь и на пороге появилась эффектная девушка в черном кружевном платье. Поприветствовав друг друга, они вошли в ту саму комнату с красными обоями и огромным плазменным телевизором, где совсем недавно гостил детектив.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — предложила Элен, указывая на диван.

— Благодарю Вас, — скромно сев на край дивана, ответила женщина. — Знаете, я была на нескольких Ваших выставках, и они очень впечатлили меня. Ваши картины не просто изображения на бумаге… В них заложена история и жизнь. Каждый из холстов будто наполнен душой.

— Вы даже не представляете насколько точно, миссис Флюгер, Вы описали мои творения.

Про себя художница подумала: «Надеюсь, Алекс не додумался рассказать ей о Кремьонской школе и о моих способностях».

Пока Элен готовила кофе, Фитцжеральд разбирался с флешкой и с плазменным телевизором. Найдя нужную видеозапись, смонтированную Роном, подготовил ее для просмотра.

Все уселись за стеклянным столиком. Кофе было приготовлено и отдавало ароматом бразильских плантаций, но к горячему напитку никто не притронулся. Саманта, Алекс и Элен уставились на большой экран.

— Я сейчас продемонстрирую несколько кадров, и Вы, миссис Флюгер, сами все поймете, — Алекс нажал на кнопку пульта, и на экране в черно-белом формате начались действия. — Это Вы, Саманта, в момент нахождения письма.

Женщина в белом пеньюаре вышла из дома и направилась к почтовому ящику. Взяв в руки белый конверт, она схватилась за сердце и приняла умирающий вид. Кто бы не был шутником — его сарказм был просто бесчеловечным.

— Внимание, — остановив запись, сказал детектив. — Две последующие записи были произведены часом ранее.

Черно-белые кадры, вновь сменяя друг друга, побежали по экрану. Миссис Флюгер все в том же белом пеньюаре, что придавал ей облик призрака, неспешно спускалась к своему почтовому ящику и сама положила письмо, затем развернулась и направилась обратно. В ее движениях присутствовала марионеточная бездушность, будто кто-то заставлял ее, дергая за ниточки, совершать бесконтрольные действия.

— Это я?! — вскрикнула женщина. — Этого не может быть!

— Следующая запись сделана за полчаса до предыдущей. Камера скрытого наблюдения была установлена в спальне Вашего покойного супруга, — сказал Алекс и вновь включил запись.

Пожилая леди с потухшим взглядом и с письменными принадлежностями вошла в покои своего супруга и уселась за его письменный стол. Аккуратно прорисовывая каждую букву, Саманта строчила письмо, которое через полчаса оставит в своем почтовом ящике.

В красной комнате Элен Паркер воцарилась тишина. Миссис Флюгер нервно мяла в руке платок, пока художница бесшумно отпила глоток кофе.

— У Вас раздвоение личности, — заключил детектив, выключая телевизор и вынимая из него флешку. — После эвтаназии супруга Вы сочли этот шаг ни как освобождение его от мучений, а как его убийство. Факт вины вызвал у Вас процесс лунатизма. Вы вставали по ночам и писали себе письма, совершали бесконтрольные действия, которые не помните. Позабыв истинный почерк покойного мужа, в глубине Вашей памяти сохранился именно этот вид написания. Хотя сравнивая его с записями Вашего адреса, который был оставлен в начале расследования с почерком в письме — почерковедческая экспертиза без проблем определила, что письма были написаны одной и той же рукой.

— Я его убила, — она уже не могла сдержать накопившихся слез.

— Вам просто необходимо смириться, что другого выхода не было… — детектив подсел к ней и продолжил. — Я общался с доктором Кельнером. Помните его?

— Да… Он был лечащим врачом Энди.

— Так вот доктор Кельнер сказал, что головные боли, беспокоящие в последние дни жизни мистера Флюгера, были просто невыносимыми. Он сказал, что смерть для него была не конечной болью, а стала освобождением… Мой брат, человек верующий и знающий, всегда говорил мне, что смерть — это не исход жизни — это последующая цепочка испытаний в мир иной, который по убеждениям священных писаний, да и многих ученых действительно существует.

Женщина успокоилась, протирая платком влажную кожу.

— Я бы хотела сказать Вам спасибо за проделанную работу, мистер Фитцжеральд. Вы не зря носите звание лучшего детектива Нью-Йорка.

— Не стоит благодарностей. Раскрытие Вашего материала не составило большого труда. Однако к Вам есть небольшая просьба.

— Насчет гонорара можете не беспокоиться…

— Нет-нет, — прервал ее Алекс. — Саманта, после завершения расследований я часто прошу запечатлеть клиентов в портреты моей однокласснице. Не могли бы Вы уделить час времени, пока Элен Вас нарисует.

— Лечь под кисть самой Элен Паркер многого стоит, — пожилая леди окончательно успокоилась и даже изобразила что-то похожее на улыбку.

— Отлично, — обратившись к бывшей однокласснице, детектив спросил. — Элен, у тебя все готово?

— Да, конечно, — поставив белоснежную чашку с черным напитком, художница встала из-за столика. — Мисс Флюгер, пройдемте в мою рабочую мастерскую.

Спустя пятиминутное приготовление, художница мягкими мазками наносила на холст изображение дамы в молочной шляпе, с огромными жемчужными бусами на шее, одетую в строгий костюм того же оттенка, что и ее шляпа. Перчатки на ее руках отличались своей белизной и придавали большую элегантность, нежели были бы одного цвета с костюмом и шляпой. Алекс не видел портрет, ложившийся на холст, но зато видел, что происходит с его бывшей одноклассницей. Глаза помутнели, и зрачки в них стали просто огромными, движения обретали спокойный и плавный характер. Пожилая натурщица заснула.

«Как мне это знакомо», — подумал про себя Фитцжеральд, глядя на Саманту. Посмотрев на Элен, Алекс знал, что бы сейчас он не спросил или не начал с ней беседу на какую-либо тему, она не ответит ему. Художница впала в транс.

Спустя час портрет был готов. Когда миссис Флюгер проснулась, она попросила показать работу, но Паркер сказала ей:

— Простите, но у меня суеверие — нельзя показывать незаконченную работу, — с улыбкой ответила девушка в черном. — Я добавлю несколько штрихов и чуть подкорректирую портрет, затем приходите на мою выставку для созерцания.

Прощаясь на пороге квартиры, женщина спросила:

— Мистер Фитцжеральд, а если меня вновь будут беспокоить сны… Как Вы думаете, может мне показаться психиатру? — было видно, что такая перспектива пугает светскую леди.

— Я сомневаюсь, что Вам что-то приснится или поступит очередное письмо. Но, если что-то в подобном роде произойдет, то обязательно позвоните мне.

— Спасибо Вам за все, мистер Фитцжеральд, и Вам, Элен.

— Всего доброго.

Пока они прощались, одинокий портрет, уже доработанный и готовый к выставке, стоял в центре мастерской Элен Паркер. На холсте не было женщины в кремовом костюме, не было белых перчаток и не было жемчужных бус… Вместо Саманты Флюгер там был изображен мужчина, примерно одинакового с ней возраста, который был когда-то ее супругом…. Энди Флюгер.

* * *

«Казалось, мы ехали из одного мира в другой. Она разглядывала красоту Нью-Йорка, электрическими зигзагами и прямыми пробегающими в ее глазах. Я точно знал — она думала обо мне… Ресторан, конечно идея хорошая, но нужно что-то, что тронет ее сердце…»

Фитцжеральд взглянул на часы, увидев стрелку, приближающуюся к отметке без десяти десять, произнес:

— Как смотришь на предложение проехать в парк? Говорят, в ночное время он по-особенному прекрасен.

— Алекс, я подумала об этом же, — неотрывно наблюдая за небоскребами, произнесла девушка.

Припарковав автомобиль, они пустились на прогулку по парку. Вокруг дети катались на роликах, умоляя родителей хоть на час задержаться в столь насыщенном кислородом месте, одни прогуливались с собаками, теребя питомцев за поводок, другие, сидя на деревянных скамейках, наслаждались вкусом мороженого и умеренной погодой.

Милена держала под руки Алекса и старалась как можно медленнее придавать ход их прогулке. Огненные светлячки внутри фонарей, расположенных вдоль аллеи и чуть меньшие их собратья на черном небе предавали прекрасный контраст. Проходя мимо очередной скамьи, они заметили старика не столь выглядевшим пожилым, как выглядела его прическа. Седая голова не серебрилась как у обычных стариков, а была белой как первый снег. Он неспешно убирал в тубус ватман и карандаши.

— Извините, пожалуйста, а Вы уже уходите? — Алекс обращался к нему, не отпуская свою спутницу.

— Да, — коротко ответил художник. — Денек сегодня кропотливый. А Вы что-то хотели?

— У нас сегодня два месяца знакомства… Понимаете букетно-конфетный период и все такое… — как-то робко произносил парень. — А у нас даже общей фотографии нет. Не могли бы Вы нас сфотографировать?

— Простите — не могу, — серьезно ответил старик и начал обратно вынимать лист ватмана и карандаш. — Зато могу Вас нарисовать.

Последнюю фразу он добавил с радушной улыбкой.

— Просто замечательно, — откликнулась Милена.

— Пять долларов, — ехидно подметил художник.

— Сделайте за десять, — Алекс был положительно настроен к художникам и, вспоминая школьную Элен, обожал проявление искусства именно в живописи.

Низенькая Милена, с прямыми волосами цвета глубокой ночи смотрела в глаза своему парню, который ровно на одну голову был выше нее. Шляпа бросала тень на лицо детектива, но и из-под них был виден блеск его голубых глаз.

Старик на одном дыхании быстро водил карандашом по листку, лишь изредка прибегал к услугам ластика. Что-то перечеркивая, что-то стирая, что-то замазывая… А они просто смотрели друг на друга, будто и не позировали вовсе, а просто остановили мгновение, когда необходимо было сказать друг другу самое важное. И из его уст сорвалось:

— Я люблю тебя.

Девушка ответила слезой, будто камушком алмаза, скатившейся из глаза.

— Ты же знаешь, — проглатывая буквы, обратилась к нему Милена. — Я тебя больше.

И вновь этот момент замер в их глазах, в их памяти, в их сознании. Детектив вспомнил Дезири Невё, и чувство вины за похотливую слабость наполнило его сердце. В этот самый момент он понял, что вот эта низкорослая брюнетка с голубыми глазами — его судьба и любовь, а не мимолетная слабость. Момент их созерцания друг другом мог бы продлиться вечно, если бы не был сорван репликой:

— Мистер… Эй, мистер. Я, конечно, не хочу прерывать столь романтический момент в вашей жизни, но картина готова.

Наконец, Фитцжеральд оторвался от ее взгляда и посмотрел на художника.

— И еще… С вас десять долларов, — влюбленная пара расхохоталась. — Ну, а что? Как и договаривались.

Ночь ничего не предвещала. Упоительный воздух, отдающий свежестью и чистотой, все еще оставался в легких Алекса и Милена. Длинная пробка сулила еще как минимум лишний час пребывания на свежем воздухе. Детектив перестраивался из ряда в ряд, медленно, но верно приближаясь к перекрестку.

Девушка что-то рассказывала, глядя на их нарисованные портреты.

— И как же они это делают? Все равно мне кажется этому научиться нельзя — нужно родиться с таким талантом. Как считаешь, Алекс?

— Возможно, — он был больше сосредоточен на вождении.

— Бесспорно. Интересно, как на том свете распределяют талант: «Тебе быть математиком, ты будешь быстро бегать, ты с рождения смелый, тебе дадим неземную красоту…» А как попадают на этот свет — математик становится врачом, хотя так же силен в арифметике, нежели другие; художник становится бухгалтером, только потому, что его родители владельцы страхового агентства и так далее и тому подобное.

— Хах, — усмехнулся Фитцжеральд. — Любопытная теория. Мне кажется в этом и заключается смысл жизни — найти себя в этом мире. Причем это касается не только работы, но и любви, друзей, увлечений даже воспитания детей. Узнать, кем хочет стать твой ребенок и узнать его способности — дорого стоит.

Девушка поддерживала разговор, но детектив вновь начал впадать в потусторонний мир своего сознания. Вновь перехватило дыхание, взгляд поплыл. Подняв голову в первый раз, он увидел жестяные и пластиковые автомобили… Подняв голову во второй раз — его взору предстало скопление огромных тарантулов с пушистыми ногами и со множеством глаз, ожидающих включения зеленого света светофора.

«Только не сейчас… Нужно выйти из машины и пройтись… Оставаться в автомобиле опасно», — он ничего не ответил девушке, хотя видел, что Милена поняла, что с ним что-то происходит. Через туманное эхо он услышал вопрос:

— Алекс, с тобой все в порядке?

— Да… Да со мной все отлично, — «не хватало, чтобы она узнала, что встречается с ненормальным».

Такой яркой игры разума у него еще не случалось: ночное небо перекрасилось в лиловый цвет, а яркие звезды на нем стали черными точками. Между вечными небоскребами пробиралось чудовище. Хотя почему чудовище — в эпоху Юрского периода они были такими же жильцами Нью-Йорка, как, к примеру, Алекс и Милена. Черный диплодок, размером с «Титаник», встал в двухстах метрах от перекрестка. Громко прорычав, он повернулся спиной, изворотливо махая вертким хвостом. Один взмах, и тарантул, находящийся рядом с «Ford» детектива, разделился надвое. Фонтаном из раздвоенной части тела твари била черная кровь. Очередной взмах и два тарантула канули в небытие, отлетая о стены многоэтажных домов и приземляясь на встречную полосу дороги. Тарантулы что-то скулили, но затем замертво складывали свои ноги.

— Милена, ты можешь мне сказать, что твориться вокруг?!!! — не успел он прокричать вопрос, как девушка заорала в ответ:

— Алеееееееееекс!!!!!!!!!!!!

Фитцжеральд вновь поднял глаза на лобовое стекло, и единственное что он увидел отчетливо — надвигающуюся кабину черного фургона…

* * *

«Бывают моменты, когда прошлая вселенная рушится в один миг — рождение ребенка, смерть близкого, выигрыш в лотерее, удачный удар в футболе, внезапная мысль… До этого события вы были одним человеком, а после него становитесь совершенно другим. Одним из таких моментов для меня стала авария в центре Нью-Йорка…»

— Аааааааааа, — Алекс проснулся глубокой ночью от изматывающей боли в левой руке.

Жалюзи в палате были закрыты, но оглядевшись по сторонам, он сразу определил свое местонахождение. Врачи не удосужились снять с него потрепанную от дорожно-транспортного происшествия одежду, не считая плаща и шляпы, которые серой тканью красовались на вешалке возле входной двери в палату. Оглядев себя и пощупав лицо, Фитцжеральд заключил, что цел, не считая перебинтованной левой руки и пары ссадин.

Детектив попытался встать с кровати, но безрезультатно. Повалившись обратно, он огляделся — кроме него в этой белой комнате никого не было. У стены стоял железный стол с белым пластмассовым стулом и с неизвестными для Алекса белыми цветами. Казалось, во всей больнице нет света, а из-за господства тишины создавалось впечатление, что персонал и пациенты тоже отсутствуют. Однако внезапно открывшаяся дверь палаты отогнала пугающие мысли.

— Мистер Фитцжеральд, с Вами все в порядке? — от резкого включения света в комнате Алекс чуть было не ослеп.

— Ай! — единственное, что он успел сказать, пытаясь защититься от яркости потолочных ламп руками.

— Простите, — извинилась светловолосая девушка лет двадцати, вновь погружая палату во мрак. — Мистер Фитцжеральд, мне показалось, что Вы кричали.

— Так оно и есть, — от анестезии язык детектива не слушался. — Милена… Моя девушка… Пассажирка, которую привезли вместе со мной… Как она?

— Мисс Доуз, — медицинская сестра замялась что ответить. — Состояние нестабильное, но ей сделали операцию. На данный момент она находится в коме. Но пока о чем-то конкретном говорить рано.

С полусонных глаз лежащего детектива покатились слезы. Грудь поднималась и опускалась все быстрее.

— В какой она палате?

— В восемнадцатой, — ответила девушка. — Но Вам пока нужно набираться сил. Завтра я лично отведу Вас к ней.

Детектив ничего не ответил. Перевернувшись в сторону закрытых окон, он дал понять, что больше не нуждается в беседе. Медсестра в белом халате удалилась из палаты.

«Почему я продолжил движение? — корил себя Алекс. — Когда начались галлюцинации, нужно было просто остановить машину и ждать пока не пройдет весь этот кошмар… Кроме меня у нее никого нет, и не было… Она всегда мне доверяла… А я… А я не только не смог ее уберечь… Я погубил ее».

Алекс никогда не верил в Бога, в отличие от своего старшего брата, но в этот момент он поднялся с постели, превозмогая боль в теле, и обратился к высшей силе:

— Я не знаю, слышишь ты меня или нет, но я бы хотел сказать тебе только одно — она здесь не при чем! Если ты и существуешь — я могу отдать тебе все — мои способности, мою судьбу, мою память, мою жизнь… Только верни ее… Она должна жить! Если ты заберешь ее у меня — клянусь — я не останусь в этом мире. Может ты и лишаешь тысячи жизней каждодневно, но моя смерть… Конкретно моя! Будет именно на тебе!

Детектив вновь оглядел комнату, в надежде на знак свыше. Алекс понимал, что все происходящее выглядит как-то по-детски, но в моменты отчаянья, когда не осталось надежды и от тебя ничего не зависит — начинаешь искать и верить в чудо.

Ступая по белому кафелю больницы, он искал палату номер восемнадцать. Никого из персонала в столь позднее время Фитцжеральд не застал. Бросив взгляд на настенные часы, детектив увидел время.

— Без десяти три, — единственные слова, сошедшие с его губ.

Все еще прихрамывая от боли в ногах и пошатываясь от доз обезболивающих, он искал от палаты к палате нужный номер двери: «15… 16… 17… 18».

Открывая комнату, Алекс увидел наполненное лунным светом пространство, один в один схожее с его палатой. Единственным отличием была девушка, накрытая белой простыней и подключенная к ней аппаратура искусственного поддержания жизни. Закрыв за собою дверь, Фитцжеральд впал в серебристый мир господства лунного света. Она мирно спала, и на лице девушки не было ни царапины. Тишину комнаты нарушала лишь работы аппаратуры. Ступая по серебристому туману, Алекс взял стул, находящийся у железного стола и, подсев к любимой, положил свою голову к ее ногам.

«Вот так — одна ошибка и моего будущего нет, — поднимая глаза на огромную луну, одиноко повисшую на небе, мысли детектива сменялись. — Планы на будущее — медовый месяц в Европе, память о прошлом — наши свидания на крыше высоток и парках… Все погибло… Но самое главное — я ничего не могу сделать».

— Прости меня, моя любовь, — слезы стекали с большой силой. — Прости… Клянусь, я никогда не покину тебя… Только вернись.

Почему-то именно в этот момент вспомнились слова Саймана: «С того света еще никто не возвращался…» Но Фитцжеральд младший знал — она все еще в этом мире. Зная упорство хрупкой девушки, Милена просто так не сдастся.

Он гладил ее руки, налитые цветом жизни, но в некоторых местах посиневшие от ран. Кожа нежнее самого мягкого шелка отдавала теплом. Каждое прикосновение к ней переносилось болью в груди.

«Так не должно быть… Перемотай этот день… Всего лишь на двадцать четыре часа, — вновь он обратился к Богу. — Наверное, даже на меньше. Все будет по-прежнему — изменится только мое отношение к ней. Я буду беречь ее всегда… Милена…»

Он продолжал гладить ее руки, погруженные в свои мольбы и веру в будущее. Непонятно откуда накатило дикое желание выпить виски. Будто горло пересохло, но янтарная жидкость была необходимо больше не для утоления жажды, а для небольшого отдыха мозгу, дабы упорядочить мысли.

— Милена… Милена… Милена… — приговаривая имя любимой, он продолжал гладить нежный шелк ее конечности, пока сон не укрыл его пеленой беспамятства и беззаботности.

* * *

Митч Томсон с самого раннего утра был на взводе. Из-за незапланированной «чистки» с братьями Фитцжеральдами он не только не смог нормально провести вечер в очередном ночном клубе Нью-Йорка, но даже толком не смог поспать. Придя домой поздно ночью, лейтенант вытащил холодное пиво из холодильника и принялся смотреть один из первых боевиков Майкла Бэя «Скала» с Николасом Кейджем и Шоном Коннери в главных ролях. Досмотрев фильм, Митч взглянул на часы, которые изображали на электронном циферблате цифры 5:01.

— А если смысл спать? — спросил он сам у себя. Затем приняв душ и переодевшись, лейтенант отправился в департамент полиции.

В столь раннее время дороги были не столь нагромождены бешеным движением и сумасшедшим сумбуром. Лейтенант был против каких-либо глобальных покупок вроде дорогой квартиры или маленького бизнеса, но английские марки автомобилей были его слабостью. После повышения в должности до заместителя начальника департамента полиции, он взял кредит в банке и начал объезд ближайших автосалонов района. Колеблясь между двумя марками: «Range Rover» и между «Jaguar», он все же предпочел вторую иномарку. Каждое утро придавало ему заряд наслаждения от вождения любимой машиной и от роке-н-ролла Элвиса Пресли в колонках. Но сегодняшнее утро было редким исключением, и даже эти две каждодневные радости не поднимали настроения.

— Фитцжеральд! Сукин сын! — уже припарковав автомобиль, лейтенант полиции поднимался по лестнице. — Спит, наверное, дома. А мне весь день ковыряться в чертовом архиве!

Митч на мгновение замер у входа. Подняв голову, он посмотрел на звездно-полосатый флаг, затем глубоко вздохнул и, успокоившись, вошел в департамент. В огромном помещении, как минимум рассчитанным на сорок человек, на раннее утро находилось лишь пять сотрудников. Один из полицейских пил кофе, второй изучал уголовный кодекс, третий разговаривал по телефону, параллельно фиксируя в отчете информацию, двое остальных, уткнувшись в мониторы компьютеров, переносили информацию с бумажных материалов на электронные носители.

— Кто не с дежурства? — даже не здороваясь, спросил Томсон.

На его вопрос поднял руку светлый худощавый полицейский, изучающий уголовный кодекс. Митч сразу узнал одного из новеньких, только прошедшего стажировку. У этого выпускника полицейской академии все валилось из рук, и уже бывалые копы сразу определили: «У него синдром новенького».

Митч сначала призадумался, но другого выбора не было — через час приходила новая смена и в принципе весь департамент, тех, кто дежурил в ночную смену при любом раскладе, отпустят домой.

— Ладно, Скотт, пойдем, — махнув рукой, сказал лейтенант.

Сержант улыбнулся. Подбежав к заместителю начальника департамента полиции, он энергично пожал ему руку и спросил:

— Плохо спали, лейтенант?

— Вообще не спал, — угрюмо ответил полицейский. — Спустишься со мной в архив. А ты что так рано?

— Я в первый день опоздал, и чтобы впредь такого не было решил вставать пораньше, — Томсон еле поспевал за бодрым сержантом.

— Здоровый сон — залог хорошего настроения, сынок. Не в курсе, как сыграли «Никс»?

— Выиграли у «Майами» с разгромным счетом. Адреа Барньяни столько трехочковых бросков положил, что без вариантов был признан лучшим игроком встречи.

— Хах, — громко усмехнулся Митч. — Вечная ирония «New York Nix» — американскую баскетбольную команду вытягивает или парни из Ямайки или итальяшки.

Янтарные лучи проникали сквозь стекла окон департамента, наполняя его приятным освещением. Но продвигаясь дальше по коридорам, и стены становились толще, и окон становилось меньше, и степень секретности, соответственно, повышалась. Отворив толстую дверь, пара полицейских вошла в архив.

«Прохлада, пыль и тишина», — отметил про себя Томосн.

— А чем я могу Вам тут помочь, лейтенант? — рассматривая помещение, спросил сержант.

На самом деле помимо прохлады, пыли и тишины в архиве располагались десятки стеллажей с материалами и уголовными делами о раскрытых преступлениях, грани которых начинались мелкими кражами и завершались террористическими актами. Пройдя в противоположную сторону от входной двери, перед ними возникли два стола с персональными компьютерами.

— Чем можешь помочь, говоришь? — продублировал вопрос Митч. — Компьютером пользоваться умеешь?

— Конечно! — гордо объявил сержант.

— Отлично. Тебе необходимо найти похожие преступления с текущим расследованием. Суть нашего материала — пропажи детей из школы. Имеются зацепки: дети учились в Мавританской школе, в школе номер 76 и в школе на Западном бульваре. У всех детей разная группа крови… Усваиваешь зацепки?

— Да-да, лейтенант, — сосредоточенно ответил полицейский.

— Четверо из них попали в психбольницу Ломпака и через день были обезглавлены там же… — понимая, что эта информация лишняя, Томсон сказал. — Нет. В общем, главное найди похожие преступления, используя зацепки с пропажей детей разных групп крови.

— Ясно, — видя, как лейтенант взял насколько толстых материалов с ближайшей полки и положил их на стол, сержант все же спросил. — А Вы чем будете заниматься?

— Спать, — коротко ответил Митч, положив голову на папки с толстыми делами. — И еще, Скотт, как найдешь похожие преступления, сложи их в одну стопку и сразу буди меня. У тебя есть какие-то вопросы?

— Нет, лейтенант.

— Отлично. Приступай, сынок.

Митч вырубился за мгновение, будто в нем нашли и нажали кнопку «выключить». Пока худощавый парень вбивал ключевые слова в поисковую систему персонального компьютера: «пропажа детей», «группа крови», «убийство», Томсон ушел в мир сновидений.

Митч находился по ту сторону реальности. Никогда еще не приходилось видеть ему столь ярких и красочных снов. Вчерашний ночной «остров Свободы» сегодня сиял светом солнца и отражал небесно-бирюзовую гладь реки. Голубое небо с проплывающими редкими облаками не омрачало день, придавая еще больше освещения и без того светлому дню. Казалось, что наблюдателя не существует. Ни своих рук, ни своих ног, ни своего тела лейтенант не видел. Было ощущение, что в сонное пространство перенесли только глаза Томсона. Его самого не замечали прохожие, которых в полдень было не так мало. Видя «статую Свободы», возвышающуюся на острове с каменным факелом в руках; зеркальную гладь воды, слепящую взор; туристов: коренных жителей, американцев, японцев, немцев, русских… Видя все это, его не видел никто.

Дойдя до дверей церкви, из которой прошлым вечером забирали Саймана, Митч остановился, перекрестился невидимой рукой и вошел в просторное здание. Первое ощущение, которое испытал невидимка в святой обители, была прохлада. Аромат кленового дерева, сменился запахом лакированной мебели, а, подойдя ближе к алтарю с зажженными свечами, все запахи положило благоухание парафиновых свеч. Огромное помещение было безлюдным, не считая маленькой девочки, тихо плачущей на одной из скамеек. Полицейский закрыл глаза, а отомкнув веки, приобрел видимость тела. Разглядывая свои руки, то сжимая, то разжимая, он убедился в своей зримости. Плачущая девочка не обращала на него внимания, всхлипывая все громче и сильнее.

— Привет, маленькая. Почему ты плачешь? — грубоватый мужчина, старался как можно мягче задавать вопросы.

— Они… Они… Они зовут меня, — сквозь слезы промолвила девочка, взглянув своими черными глазами на спрашивающего.

— Кто они?

— Те, чья участь уже предрешена… Они погибают из-за меня… Но если он меня схватит, то погибнут все.

— А кто он?

— Грустный человек… Он когда-то был хорошим человеком. Но теперь умер душой… Убивая их, он зовет меня.

— Кого их?

— Ты разве не видишь? — слезы прекратились, и страх вселился в ребенка.

Подняв взгляд, полицейский увидел восемь призраков детей, с бледно-светящимися глазами. Они, молча, стояли вокруг девочки, нагоняя на нее ужас.

— А ты знаешь, где они? — все не успокаивался полицейский.

— Да… Я скоро пойду к ним… Я должна, — в девочке опять что-то переменилось, и она уже окрепшим, уверенным голосом сказала. — А Вы, лейтенант Томсон, если увидите меня в мире живых — стреляйте. Не то, я убью Вас.

Холодный пот прошиб Митча, он проснулся. Монитор компьютера перед ним был выключен, а соседний компьютер высвечивал список дел об убийстве детей. Сержант, перечитывал папку с делами, и еще два материала находились на его столе.

— Скотт, столько я проспал?

— Порядка пяти часов, лейтенант, — не отрываясь от чтения, ответил блондин. Митч протер глаза и, более или менее придя в себя, спросил:

— Что откопал?

— Три дела об убийстве детей. Из всех трех подходит только это, — он потряс в руке папкой и передал ее Митчу.

— Вкратце.

— В 1972 году в лесах Аризоны находят восемь детей в возрасте от восьми до четырнадцати лет. Они уже были убиты, причем самым бесчеловечным методом. Их прибили конечностями к деревьям и заставили истекать медленно кровью. Как видно на фотографиях, сделанных экспертами, — сержант помог найти нужную страничку в уголовном деле и ткнул пальцем в фотографию, — можно увидеть, что убийство носило ритуальный характер. Восемь детей истекают кровью в ровном круге, а их жизненная сила собирается в центр этого круга, где находилось что-то или кто-то. Что? Не понятно.

— Подозреваемые и осужденные? — четыре-пять открытых вопросов и Митч получал полную картину происшествия.

— Хосе Кортес. Местный фермер и владелец лесного участка, где и были обнаружены убитые дети.

— А как на него вышли?

— На жителей его селения, под названием Зеленая долина, напал неизвестный вирус. Люди умирали. Симптомами непонятной болезни являлись повышенная температура, обезвоживание, язвы на теле. Болезнь поразила не только жителей Зеленой долины, но и семью Кортеса — жену и двух его дочерей. Под предлогом якобы сбора данных для врачей, разрабатывающих вакцину от вируса, он велел своим людям раздать листовки, где жители селения должны были уточнить свою личность, возраст, адрес и группу своей крови. Через три дня после сбора информационных листовок в селении пропало восемь детей, которые затем были найдены в лесу, прибитыми за запястья, за колени и за горла к деревьям. Как ни странно после этого события болезнь отступила из Зеленой долины, и все жители селения, даже уже инфицированные, исцелились, включая семью Кортеса. Что же касается самого фермера, так в момент прибытия полиции, учитывая, что он был единственным подозреваемым, Хосе находился дома. У него были выжжены глаза. При первом же допросе у себя дома, он признался в убийстве детей и даже не думал отпираться. Но после признания, начиная с 1972 года до наших дней, он не произнес ни слова. Даже на судебном заседании, когда ему выносили пожизненный приговор.

— Где он сейчас отбывает наказание? — листая материал, спросил Томсон.

— В Аризоне. Тюрьма в Финиксе.

— Как в Аризоне? — удивился лейтенант. — А почему дело находится в полицейском департаменте Нью-Йорка.

— Хороший вопрос… Если хотите, то я могу уточнить.

— Не надо. Выпиши адрес места заключения. Завтра мы с детективом смотаемся к Хосе Кортесу, — Томсон бросил дело на стол и направился к выходу из архива.

— А что толку, — уже в след уходящему полицейскому бросил сержант. — Он все равно не разговаривает больше сорока лет.

— Фитцжеральду не обязательно говорить с человеком. Хватит того, что у старика осталось в памяти.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Алекс чувствовал себя еще отвратительнее, нежели после аварии. Помимо беспокоящих болей в руке и в торсе, его мучила раскалывающаяся голова. Однако приподняв голову и увидев прикованную к постели Милену — все проблемы и беспокойства перекрыла душевная боль.

Кроме белой простыни, прикрывающей до шеи хрупкое тело девушки, на ней ничего не было. Руки, мирно сложенные вдоль тела, закрытые глаза, придающие видимой картине похоронный оттенок, водопад черных волос, спускавшийся ниже белых плеч… Казалось, все говорило об уходе из жизни столь молодой девушки, но аппарат искусственного поддержания жизни ритмичным пиканьем подсказывал, что Милена все еще не намерена сдаваться. Детектив застыл, сидя на стуле и смотря на экран аппарата, где зеленоватый зигзаг то появлялся, то исчезал.

Он снова положил голову к ее ногам. Алекс хотел закрыть глаза и заснуть настолько времени, сколько потребуется для восстановления ее любимой.

— Я приехал сразу, как только узнал об аварии, — Фитцжеральда разбудил грубоватый голос за спиной.

Обернувшись, он увидел лейтенанта полиции все в той же белой рубашке с солнечным значком на груди, с золотистыми погонами на плечах и с шевронами нью-йоркской полиции. Помимо стандартной формы офицера, в руках Митч держал пакет с покупками.

Томсон стоял на пороге:

— Можно?

— Конечно… — устало ответил Алекс и вновь повернулся к спящей красавице.

— Тут фрукты, круассаны и сок, — поставив пакет на железный стол, лейтенант взял еще одни стул и подсел к напарнику. — Честно говоря, знакомство с твоей любимой я не так себе представлял… Как она?

— Я не знаю, — ответы детектива были омрачены безысходностью.

Он подумывал ночью проникнуть в ее сознание, путем телепатии, но это могло убить, как самого Фитцжеральда, застрявшего в мертвом мозгу, так и окончательно истощить силы Милены, что могло привести и к ее смерти соответственно.

— И знаешь, что самое страшное и самое обидное?

— То, что ты ничего не можешь поделать, — моментально ответил полицейский.

Митч Томсон с виду был брутальным офицером, с железной хваткой и стальным характером. Но стоило увидеть мертвых детей, тела которых полицейские Нью-Йорка часто находили в мусорных контейнерах, или быть невольными свидетелями избиения матерей подростками-садистами… и в груди черствого блюстителя закона начинало что-то щемить. Об этих историях он не стал упоминать детективу, который в принципе тоже участвовал в ночных полицейский рейдах. Так же Митч не стал говорить шаблонных фраз вроде: «Я тебя понимаю».

Они просто молчали, слушая работу аппаратуры. Каждый в своих мыслях, каждый со своими заботами. Но они были вместе. Узнав об аварии, Митч отложил все дела и ринулся в больницу. Проблемы и беды Фитцжеральда — были несчастьем и для Томсона. «Совсем как в старые добрые времена, напарник», — вновь промелькнуло в мыслях полицейского.

— Я приехал сказать тебе, что насчет расследования можешь не беспокоиться, — положив руку на плечо собеседника, тихо начал Митч. — Архив дал еще одну ниточку, которая ведет в Аризону. Туда я полечу один. С Харисоном договорились — ты отстранен от дела… Здесь ты нужен больше…

— Нет, — отрезал детектив. — Я ничем не могу ей помочь. Лечу с тобой.

— Решать тебе, — согласился Митч, понимая здравый выбор Фитцжеральда.

«Он себя здесь только измотает. Пусть развеется, а затем вернется».

— Состояние меняется?

— Стабильное, — ответил Алекс. — Она в коме. Выйдет или нет оттуда — это уже другой вопрос. Но сердце бьется, а организм борется.

Они просидели порядка часа, ушедшие в свои мысли. Лишь изредка детектив, наклонялся к оголившему плечу Милены и целовал открывшийся участок. Затем, взглянув на наручные часы, он объявил:

— Пора.

Будучи еще в аэропорту Кеннеди, Фитцжеральд уже собирался покупать себе билет на 16:00 в Финикс, но Митч его остановил:

— Не переживай насчет билетов — они были куплены еще вчера.

— Откуда ты знал, что я полечу сегодня?

— Мы же напарники, — улыбнулся Митч. — И еще, если бы ты не полетел, то мне в Аризоне делать нечего.

— Почему?

— Потому что допрашиваемый немой.

— Может, пояснишь, в чем дело и что за зацепку вы обнаружили в архиве? — Алекс все еще был в неведении.

— Долгая история, — отмахнулся полицейский, глядя на электронную доску с номерами рейсов. — Нам пора, вылет через пятнадцать минут. Обо всем расскажу в самолете.

И вот уже серебристый «Боинг 747» летел над Нью-Йорком в сторону Финикса. Диспетчер разрешил расстегнуть ремни и расслабиться, пожелав удачного полета. Длинноногие стюардессы в синей форме порхали по салону, предлагая напитки и легкую закуску. Они походили на топовых моделей, шествующих по подиуму, демонстрируя данные, подаренные природой, и одежду, сшитую для них модельерами. Фитцжеральд через окно иллюминатора наблюдал за воздушным пространством. Пористые массы облаков под сиянием золотистых лучей приобретали вид янтарной пустыни, простирающейся на несчитанные километры. В нагроможденном огромными небоскребами городе, освещаемым искусственными огнями, созданными человеком, практически не было видно божественной красоты неба. Небо — подлинный символ свободы… Именно сейчас кроме золотисто-туманного ковра и светло-синего простора ничего не было… Ничего лишнего… Как бы красота высоты не выглядела притягивающей и магической, все же в выражении лица детектива наблюдалась полная отстраненность. Он все еще мыслями был в нью-йоркской больнице рядом с хрупким телом девушки, которая после трагического события стала для него как источником вины, так и целью его жизни.

— Нужно было остановить машину, как только все началось, — бормотал себе под нос Фитцжеральд, не замечая, что говорит вслух.

— Что? — переспросил его сосед, уплетающий соленный орешки и запивая «Coca Cola».

— Ничего, Митч.

— Ладно… — не обращая внимания на всех, лейтенант продолжал уплетать вредную пищу. — Тысячу лет «Cola» не пил.

— Как ощущение? — все так же отстранено спросил Алекс, не убирая взгляда от иллюминатора.

— Вспомнил детство в Бронксе… Двоякое чувство — вроде и счастливое время детства, а вроде каждый день в драках… Оу… Как было весело — дом на дом дрались… Негры, белые, итальяшки…

— Ты за кого был?

— За эскимосов, — громкое выделение предложение, завершилось тихим добавлением. — Чертов Джим Керри.

— Хм, — слабая улыбка промелькнула на лице детектива и снова пропала. — В тюрьме в курсе, что мы едем?

— Да. Я позвонил начальнику, и он сказал, что все подготовит — и материал, и заключенного. В общем, нет проблем.

— Еще орешки? — спросила мимо проходящая стюардесса.

— Конеееечно, — протянул Митч, поглощая пищу.

Спустя два часа полета — серебристая птица начала снижать высоту. Затем, касаясь асфальтовой взлетной полосы, приземлилась в местном аэропорту.

Напарников встречала все та же солнечная погода с редкими облаками, что провожала их в Нью-Йорке, желтые такси у входа в аэропорт и, то взлетающие, то приземляющиеся самолеты. Единственным существенным отличием от аэропорта родного города была численность населения. В Финиксе путешествующих было на порядок меньше.

Томсон и Фитцжеральд сразу поймали такси и направились в тюремный комплекс штата Аризона в городе Финиксе.

Сам город Финикс являлся столицей и крупнейшим городом американского штата Аризона. Этот живописный сити был самой большой по площади столицей штата из всех в США, включая федеральную столицу Вашингтон, а так же шестым по населению городом в стране, в которых насчитывалось порядка полутора миллиона людей. Из всех знаменитых жителей Финикса в память Митчу Томсону сразу пришел один из боксеров.

— А знаешь, — обратился он к детективу, уставившемуся в окно такси. — А этот город был родиной Майка Тайсона.

— Милтон Эриксон тоже родился в этих местах, — подметил Алекс.

— Это который лампочки изобрел или «Сони Эриксон»?

— Почти угадал, — не меняясь в выражении лица, сказал Фитцжеральд. — Милтон Эриксон был американским психиатром, специализирующимся на медицинском гипнозе.

— Ооооо, гипноз, — повторил собеседник. — Это больше по твоей части. Но Тайсон лучше.

— Эриксон в первую очередь был психиатром. Я как-то читал статью о воспитании им детей. В общем, в обыденный выходной вся семья Эриксонов сидели и читали газеты, книги. Его маленькая дочь Кристи выхватила газету из рук матери, скомкала и бросила на пол. Мать приказала ей подобрать газету и извиниться. На что маленькая девочка ответила: «Я не обязана». Эриксон отвел дочь в спальню и, схватив ее руки, уложил рядом с собой, не позволяя высвободиться. Девочка начала сопротивляться, выкарабкиваться, но психиатр все держал ее. Когда Кристи начала кричать: «Отпусти», Эриксон ответил: «Я не обязан». Борьба продолжалась четыре часа. Девочка брыкалась и боролась, но так и не смогла высвободиться из рук отца, тогда она сказала: «Я подберу газету и отдам ее матери». Вот тут, как считал психиатр и настал переломный момент, и он ответил ей: «Ты не обязана». Кристи, подумав лучше, сказала: «Я подберу газету и отдам ее матери. Я извинюсь перед мамой.». «Ты не обязана». После этого девочка основательно задумалась и полностью включила понимание: «Я подниму газету, я отдам ее маме. Я хочу ее поднять, я хочу попросить прощения». И только тогда Эриксон отпустил ее. После такого приема психиатр на долгие годы забыл, что значит наказывать детей. Каждый из восьми мальчиков и девочек понимал меру своей ответственности и мог выбирать свое поведение осознанно.

— Сколько у него было детей? — удивился Митч.

— Восемь.

— Дааааа. Если бы он боролся с каждым, то стал бы Олимпийским чемпионом по вольной или греко-римской… Это как минимум… Если он действительно был спецом по гипнозу — лучше просто бы загипнотизировал детей на примерное поведение и не парился до конца лет.

Прекрасный город с небольшими строениями, кардинально отличающимися от строений Нью-Йорка, огромные каньоны, которые были самой сутью Финикса. Рядом с любым строением города, располагались изумрудные лужайки, кактусы высотой более пяти метров или огромные деревья, в большинстве случаев ими были пальмы. Смотря на довольно тихий город, душа чувствовала свободу.

Свобода… Именно ее не хватало в этом тюремном комплексе. Стоило подъехать к месту заключения — атмосфера и энергетика в воздухе поменялась. Людьми, отбывающими наказания, преобладал страх, печаль, обреченность. Все эти отрицательные чувства и создавали неблагоприятную атмосферу. Тюрьма, у которой таксист оставил двух приезжих из Нью-Йорка, открылась еще в 1979 году. Вместимость небольшая — порядка семисот человек отбывало наказание в этих стенах. Здесь имелось несколько секторов всех уровней безопасности, как для мужчин, так и для женщин. Так же в этой тюрьме располагались центр приема и классификации, тюремные больницы для мужчин и для женщин и, соответственно, психиатрическая больница. Узники данного места, одетые в черно-белую полосатую форму, были разделены на группы, и надзиратели-полицейские водили их то на уборку территории, то на погрузку бытовых принадлежностей, то на рытье канав. Работы хватало, в принципе, как и людей различных рас, национальностей, цвета кожи, возраста и пола. Были отдельные личности, читающие литературу, или подтягивающиеся на перекладинах и турниках, или под палящим солнцем делающих наколки на теле.

«Упорядоченный сумбур», — взглянув на происходящее, заключил про себя детектив.

На контрольно-пропускном пункте их встретили двое чернокожих толстых охранников, один в один похожих друг на друга. Отметившись в журнале посетителей у одного, второй проводил их к начальнику тюрьмы.

Худощавый усатый начальник, явно с мексиканскими корнями, радушно встретил гостей из штата Нью-Йорк. На его предложение отобедать, напарники тактично отказались, ссылаясь на нехватку времени. Затем трое представителей власти отправились в специальную комнату для допросов. Странным образом она располагалась после прохождения тюремных клеток. Длинный коридор был не столь широк и, казалось, если бы заключенные протянули руки по обе стороны коридора со своих камер, то вполне могли бы дотянуться до ключей охранника, находящегося в центре коридора. На данный момент клетки пустовали, не считая пары камер. Проходя мимо них, начальник, Алекс и Митч бросали быстрые взгляды на их постояльцев: один двадцатилетний парень с едва заметными наколками на худощавом черном теле. Он отжимался резкими толчками от бетонного пола. Второй заключенный был прикован наручниками к двери своей же камеры.

— Особо буйный, — прокомментировал начальник, проходя мимо него.

Латиноамериканский узник с презрением в маленьких глазах проводил прохожих.

— Коллеги, я Вас оставлю, — открывая дверь комнаты для допроса, сказал начальник. — Он хоть и совершил чудовищное преступление, но в тюрьме к нему относятся с почтением. Хосе доживает свой век, и за всю историю тюрьмы он один из самых старых постояльцев… Сколько его помню — не проронил ни слова. Вряд ли Вы ему развяжите язык.

— Спасибо, офицер, — Митч и Алекс пожали ему руку.

— Сорока минут будет достаточно? — передавая ключи от помещения, уточнил он.

— Вполне.

После услышанного ответа, мексиканец удалился.

Небольшая комната пять на четыре с единственным окном, вмонтированным во входную дверь, и одна лампочка, покачивающаяся от любого дуновения сквозняка, нагнетала неизбежность неволи. Из мебели в комнате находились три стула и один железный стол, все вышеперечисленное было намертво прикручено шурупами к полу. Бледное мерцание одинокой лампочки, расположенной над столом так же давило на допрашиваемых. Но человека, ожидающего уже порядка получаса полицейского и детектива, не пугал мрак и нагнетающее окружение. Он уже более сорока лет жил в неведении.

Напарники присели напротив него и перво-наперво оценили внешность опрашиваемого. Внешность — важный нюанс в переговорах, при оценке личности, при допросе. Приблизительный психологический портрет вырисовывался именно визуально. Перед ними находился старик с выжженными зрачками белого цвета, нагоняющими ужас, со смуглой кожей, которая была в видимых порезах, чей возраст был одних лет с представителями закона, и картину завершали серебристо-белые волосы. Одет восьмидесятилетний мужчина был в то же самое, что носили все заключенные — полосатая форма в черно-белых цветах с биркой личного номера на груди осужденного.

— Ну, что, старик, — обратился к нему Митч, настраиваясь на роль «плохого полицейского», — давай знакомиться. Я, лейтенант полиции Нью-Йорка Томсон, отдел убийств. Если бы ты умел говорить, ты, наверное, спросил бы, почему я привез свою задницу из такого далека. Отвечаю тебе — я из отдела убийств, и расследую убийство. Оно чем-то похоже на твое. Какой-то ублюдок похитил шестнадцать детей разных групп крови.

Митч встал из-за стола и начал кружить вокруг стола, то оказываясь за спиной Фитцжеральда, то за спиной Кортеса. Слепой старик никак не реагировал на слова говорившего, будто не только не видел его, но и не слышал.

— Честно говоря, мне ни черта не понятно в твоем деле, — полицейский целенаправленно задел стул опрашиваемого ногой, дабы хоть как-то расшевелить того. — Если бы ты хотел просто трахнуть детей, то зачем их убивать, если бы хотел их убить, то зачем их тела приколачивать к деревьям. Ты же мог просто перерезать им горло или задушить… Может ты маньяк-садист? Спрашивали у твоего лечащего доктора о твоем состоянии — он сказал, что кора головного мозга не повреждена и, в принципе, ты адекватный старикан… Да и у тебя же у самого были дети… Ты когда забивал в них гвозди, тоже представлял своих дочерей или нет?

Фитцжеральд заметил, что после упоминания о его собственных детях, руки в серебряных браслетах наручников сжались.

— Тебе никто не предложит амнистии, — продолжал «плохой полицейский». — Да ты и сам тут, смотрю, неплохо устроился: кормят, поят, в сортир водят… Что еще нужно калеке? Зачем тебе уезжать отсюда? Хотя переезды можно организовать… У нас тюрем строго режима в стране больше чем школ. Серьезно тебе говорю, сам лично проводил статистику. Под старость лет к путешествиям не тянет? А, старик? А что? Посмотришь мир, закаты, луну, моря, океаны, симпатичных девчонок в купальниках, старый фильм, который смотрел в молодости, вернешься в свою Зеленую долину… Ой, извини — ты же слепой!

«Митч, — обратился про себя детектив. — Это все бессмысленно».

— Тут ты должен был спросить: «Что вам от меня надо?». Отвечаю — расскажи мне про тот злополучный день. И как тебе все это пришло в голову, — Митч взял за плечи Хосе и начал сыпать его вопросами. — Зачем ты это сделал? Что тебя подвигло? Кто был твоим подельником? Может это он слонят по нашему штату и кромсает детей? Почему нужны были дети с разной группой крови? Почему именно дети? Отвечай, старик!

— Митч, — прервал Алекс, возбужденного полицейского. — Оставь нас, пожалуйста.

Все входило в стандартный сценарий допроса и редко подводило их при сборе информации. Если даже после «плохого полицейского» проваливался и «добрый», то в бой вступала совместная кавалерия. Перекрестный опрос с обеих сторон. Лейтенант покинул комнату.

— Мистер Кортес, меня зовут Алекс Фитцжеральд. Я частный детектив и вместе с лейтенантом Томсоном занимаюсь расследованием преступления, — они сидели друг напротив друга, скрытые в тени, их разделял лишь свет нависшей лампочки. Фитцжеральд решил выложить все карты на стол.

— Когда я еще был полицейским, наши допросы приблизительно так и проходили. Томсон хамил, выводил на гнев подозреваемого, издевался и шутил над опрашиваем. Тем самым заставляя вспомнить весь день, когда было совершено убийство. Затем он вот так же демонстративно выходил, а я начинал беседу спокойным умеренным голосом. Как делаю это сейчас. Я проходил обучение в специализированной школе и обладаю навыками телепатии и гипноза. После того, как я поговорю с человеком — могу вступить с ним в телепатический контакт. Где все воспоминания рассматриваются подобно картинам в галерее. Мой напарник не учел одного в сегодняшнем допросе — на слепых не действует ни гипноз, ни телепатия. Глаза — зеркало души. Я не могу залезть в голову слепому. Я бы хотел, что бы Вы мне помогли сами. Сами. Без каких-либо телепатических сеансов и тому подобное…

Детектив замолчал, но старик продолжал изображать немую статую, сделанную из коры старого дерева, на что больше всего была похожа его кожа.

— Пропало шестнадцать детей, — Алекс достал из внутреннего кармана плаща фотографии подростков и начал раскладывать их на столе перед слепым, будто бы тот мог видеть их молодые лица. — Вы их не видите, но все они разные: ирландец Гарри Фитч, рыжий мальчик с веснушками, Джек Симонс, чернокожий весельчак, Мишель Неве, красавица француженка, Адам Джонс…. Их шестнадцать, Хосе. У каждого родители, друзья, братья, сестры… Не уносите тайну с собой в могилу… Никто, даже начальник тюрьмы не верит в Вашу виновность. Фермер, который о своем населении, населении Зеленой долины, заботился больше, чем о своем достатке. Семьянин, у которого две прелестные дочери Элизабет и Сальма. Они уже родили Вам внуков и внучек. Вы не можете оставить в беде детей… Ваши внуки приблизительно одного возраста с пропавшими… Как бы вы себя не проклинали за то, что сделали — у Вас был мотив. Я видел сотни маньяков, детоубийц, насильников, полных отбросов человечества… Но Вы не они… Единственное, что я могу Вам предложить, человеку с пожизненным заключением по Вашей статье — одно свидание. На это свидание могу приехать Ваши дети и внуки. Могу поспорить, если Вы даже решили проводить жизнь — Вы обязаны с ними попрощаться. А день встречи, могу поспорить, будет лучшим днем в Вашей жизни. Нам просто нужны подробности Вашего дела…

Будто призраки прошлого влетели сквозняком в комнату допроса и расшевелили висящую лампочку. Свет то убывал, то прибывал. Наступило молчание. Монолог детектива задел старика, и алмазные реки начали скатываться по щекам, абсолютно не меняя выражение его лица. Фитцжеральд более ничего не мог дополнить к сказанному — все аргументы были исчерпаны. Последнее, что он добавил:

— Если Вы когда-то планировали заговорить, исповедоваться или избавиться от бремени мучающих кошмаров, то время пришло.

Но Кортес молчал. Слезы не переставали литься. Возможно из-за бессмысленного убийства, он начал терзать себя изнутри. Быть может, слезы текли из-за упущенной возможности понянчиться c внуками и участвовать в их воспитании… Не исключено, что его мучает слепота, кромешный мрак, вселившийся, как во взгляд старика, так и в его душу.

Фитцжеральд прождал довольно долго, но Кортес так и ничего не сказал. Подойдя к двери, детектив взялся за ручку, в последний раз обернулся к допрашиваемому и, не услышав ни звука, вышел из комнаты. Картина слепого старика-заключенного, плачущего под блеклое освещение в комнате для допросов, надолго отпечаталось в памяти Алекса.

Через полчаса обратным рейсом напарники летели в Нью-Йорк.

* * *

Бар был заполнен десятками лиц и столькими же темами для разговора: рабочие с местного завода обсуждали избрание нового президента, дешевые проститутки кадрили пару студентов из местного университета… Лишь за стойкой бара пил, не зная меры, Алекс Фитцжеральд. Причиной попойки было не вставшее в ступор дело, а состояние Милены.

— Еще виски, пожалуйста, — осушив очередную порцию, произнес детектив.

— Это, конечно, не мое дело, но может достаточно на сегодня, — сказал пожилой бармен, протирая стаканы.

— Это не Ваше дело, — спокойным тоном поправил Алекс. — Еще виски.

Бармен лишь пожал плечами и заполнил прозрачный фужер янтарным напитком. Шум исходил из всего: от разговора посетителей, от разливающегося в стаканы виски, от скрежета передвигающейся мебели, от играющего джаза, который, как и положено исполнял слепой чернокожий музыкант, одиноко сидящий за роялем и изредка промачивающий горло скотчем… Под его плачущие клавиши еще больше хотелось напиться до бессознательного состояния. Детектива раздражал весь этот шум, а хохот падших особ подливало масло в огонь.

«Ненавижу жизнь. Так все иронично, когда у тебя нет ничего — ты беззаботен, но несчастлив, потому что у тебя ничего нет… Когда что-либо появляется — тебе уже хочется чего-то большего, но когда ты стремишься за чем-то большим — у тебя вдруг отнимают то, что у тебя уже было, и ты понимаешь, что раньше у тебя было все и нужно было это ценить… Но ты слишком поздно это осознал…»

— Что, дружище, тяжелый день? — к нему подсел мужчина лет сорока. Самое заметное в нем были коричневый плащ, огромная шляпа, сигара и щетина. Четыре компонента скрывали самое важное — черные глаза на лице коренастого крепыша.

— Да, — признался Фитцжеральд, чувствуя усталость и хмель, добавлять что-то больше у него не было сил.

— Расслабься, дружище, впереди выходные, — подбодрил его крепыш и уже обратился к бармену. — Любезный, еще две порции «Viet Hors».

Детектив, понявший, что вторая порция для него, добавил:

— Запишите на мой счет, — он уже потянулся за кошельком, но незнакомец его остановил.

— Нет. Плачу я, — протянув подготовленные пять долларов, сказал крепыш.

— Вы всегда угощаете незнакомых Вам людей.

— В этом мире нет ничего бесплатного, — затянув сигару, он положил ее в пепельницу и взялся за шотландскую марку виски. — Честно говоря, хотелось бы узнать, от чего Вы так надрались.

— Просто хотел отдохнуть и расслабиться…

— Нет, — перебил его крепыш, покручивая бокал в руке. — Я точно знаю, когда человек пьет просто так или из-за случившейся проблемы в его жизни… Вот конкретно Вы пьете из-за проблемы, которую не можете решить. Это вряд ли карьера… Наверное, все-таки любовь. Вы разводитесь?

— Она при смерти… — одновременно с опрокинутым стаканом из глаз Фитцжеральда скатилась слеза, после чего он сразу же вставил: — Еще два стакана… На этот раз плачу я.

Бармен заполнял повторную порцию стаканов. Собеседник детектива на время замолк, давая тому успокоиться и собраться с мыслями.

— Я Вам соболезную… Смерть всегда с нами…

— Да Вы правы… Но почему она забирает именно ее? Вокруг много негодяев, недостойных ходить по этой земле, но жизнь таких продлена, а она должна уйти совсем скоро.

— Возможно, негодяям дается шанс исправиться, но все-таки я придерживаюсь мнения, что кому, сколько отведено, тот столько и проживет и всякая чушь вроде ада и рая — не больше чем фантазия психов и религиозных фанатиков.

Алекс знал, что переживает его брат изо дня в день и понимал, что собеседник далеко не прав, но с незнакомцем все-таки решил не делиться. В противном случае, это выглядело бы, как исповедь сошедшего с ума.

— Вы так много знаете о смерти? — поинтересовался детектив, давая понять крепышу, что пора бы рассказать о себе.

— Я всю жизнь убивал… Сначала на войне за страну, которой далеко наплевать на тебя, лишь бы природных ресурсов хватало на дальнейшее развитие государства… Затем убивал ради денег.

— Вы киллер?

— Был им, — затянув очередную порцию дыма, он ушел из реального мира в мир воспоминаний, его глаза все больше заполнились грустью. Теперь ни шляпа, ни сигара, ни коричневый плащ не так бросались в глаза, как заполненный воспоминаниями взгляд.

— За что же Вы воевали?

— Поначалу я не знал, за что… Но по окончанию войны я понял, что за них, — он вытащил из бумажника фотографию черно-белого цвета, на котором были сняты десантники в камуфляжных формах, с шевронами белых беркутов и в черных беретах. Кто-то из них держал пулемет, кто-то М-16, кто-то снайперскую винтовку, накаченные парни в черных очках от палящего солнца, а вокруг только пустыня… — Мы делили воду во фляжке, мы делили еду, мы прикрывали спину друг другу, мы были братьями, а нашим отцом были Соединенные Штаты Америки. Вернувшись на Родину нас ожидала другая страна, не та за которую мы воевали, но нас встретили наши родители, наши друзья, наши девушки… Ах, как их чертовски не хватало на войне, но мысль о том, что как этот ад закончится, мы снова утонем в их объятиях, была сильнее смерти, вкуснее победы… Когда мы расставались с боевыми братьями в аэропорту… Мы лили слезы. Родные думали, что по долгожданной встрече с ними, но в действительности по расставанию с товарищами, — он продолжал смотреть на фотографию. — Никто не видел того ада, который пережила наша пятерка. Нас поначалу было порядка пятнадцати новобранцев, но кого-то перевили, кто-то умер из-за непонятной болезни, кого-то убили, кого-то поглотила пустыня… Но никто сам не уехал домой… Не струсил. Либо в цинковом гробу со звездно полосатым флагом, либо остался на песчаной долине, навечно забытый страной и родными, либо с орденами мужества и с тяжелыми воспоминаниями был отпущен домой. Я относился к последним и горжусь тем, что жизнь дала мне второй шанс на жизнь… Оказавшись в родном городе, я не мог найти себе правильное применение. Затем я оказался в шкуре убийцы…

— Вам нравилось убивать? Мне кажется, никто не может вершить судьбу человека, кроме господа Бога и самого человека… — детектив даже сам не понимал на какую тему общается с этим человеком, но на данный момент его интересовала любая отвлеченность от обыденного.

— Вы не правы, друг мой, — он убрал обратно фотографию и затянул сигаретный дым, едким запахом, заполнившим их пространство. — Ни один человек, которого заказали не был не достоин уйти на тот свет. Наркоторговцы, банкиры, продажные чиновники… Конечно, будет сказано банально, но все мы не без греха, но те, кто оказывался в списках смертников — были на шаг ближе всех остальных на пути к аду, — незнакомец поднял стакан и предложил. — Давайте выпьем за смерть — это чертова дама, когда-нибудь все-таки опутает любого, но нам необходимо оставаться настоящими джентльменами на протяжении всей жизни. И в каком бы облике она не пришла: в виде болезни, войны, голода или нищеты, нужно напоминать ей кто в доме хозяин.

Они опрокинули очередные стаканы, затем принялись за текилу:

— Вы знаете, — начал крепыш, — текила тот самый напиток, который необходимо пить перед смертью… Честно говоря, не знаю почему… Может ассоциации пошли после фильма «Достучаться до небес», но мне и раньше казалось, что именно этот напиток роднее смерти, чем все остальные. Вы знаете историю этого напитка?

— Без понятия, — ответил Алекс, макая лимон в соль, причем казалось, что слой соли был гораздо толще самого лимона.

— Это прозрачная жидкость — крепкий перегонный алкогольный напиток, изготавливаемый главным образом в окрестностях Текилы, города на западе мексиканского штата Халиско, в шестидесяти пяти километрах к северо-западу от Гвадалахары. Его изобрели еще ацтеки, поистине великие племена, а испанцы просто взяли и перевезли их в свою страну. А что появляется в Европе, то входит в моду, таков уж извечный закон… ненавижу тот свет!

Они вновь опрокинули по стакану, и желудок детектива дал о себе знать:

— Простите, но мне нужно оставить Вас на некоторое время, только никуда не уходите, — пошатываясь, он ушел в сторону туалета. Все это время, думая, как можно просто, завязав разговор с незнакомым человеком, уйти хоть на какое-то время от насущных проблем. Зайдя в белое помещение, голова Фитцжеральда закружилась, и он бросился к умывальнику. Он очень хотел вырвать все содержимое свое желудка, но не мог.

«Поганое чувство, когда не перебрал, но и не добрал…» — кружилось в опьяненной голове детектива. Включив кран, полилась холодная вода. Детектив наслаждался обжигающим холодом жидкости, стараясь хоть как-то отвлечься от насущных проблем, которых снежным комом становилось все больше и больше. Запах выпитого виски перебивал все остальное, включая запах хлорки. Холодная вода, обжигая лицо, возвращала его к реальности, но возвращаться отнюдь не хотелось.

«Наверное, это и есть ад, только земной… Когда небезразличный тебе человек умирает на твоих глазах, а ты ничего не можешь с этим поделать».

В белое помещение вошел незнакомец, одетый как попрошайка. Его щетинистое лицо находилось в тени серого капюшона. Он отошел к самой дальней раковине, по максимуму отдаляясь от детектива, и Фитцжеральду это показалось подозрительным. Он видел, как незнакомец резкими движениями намыливал свои руки жидким мылом. В глазах детектива двоилось и туманилось, но что-то притягивало посмотреть на раковину незнакомца. Ничего конкретного про мужчину в капюшоне нельзя было сказать. Лицо скрыто в тени, по быстрым движениям предполагалось, что он молод, полон сил и даже агрессии. По засаленной одежде было ясно, что он занимается явно не интеллектуальной работой и относится к разряду не самых опрятных людей.

«Вряд-ли наркоман», — предположил Алекс, оценивая телосложения мужчины. А строение тела говорило, что слово «металл» являлось не только ключевой в его работе, но и в жизни конкретно.

«И что мне мешает уйти?» — размышлял про себя детектив, но волоча ноги, он все же равно направился в сторону незнакомца.

— Извините… — обратился он за пять метров, но тот будто не слышал его. — Извините, а чем Вы занимаетесь? Может Вам помочь?

Подойдя к раковине незнакомца, он увидел, как прозрачная вода, вытекавшая из крана, попадала на руки человека и становилась багровой. И как бы старательно не отирал незнакомец руки, все было тщетно — крови меньше не становилось.

— Мистер, Вы ранены? — подойдя буквально вплотную, поинтересовался Алекс. Незнакомец остановился и не спеша поднял голову, но не повернулся. Буквально одного брошенного взгляда на отражение в зеркале хватило Фитцжеральду на протрезвление и на первые симптомы инфаркта. В зеркале на него смотрело не человеческое лицо, а обезображенный маньяк, покрытый щетиной и шрамами. Казалось, кожа была натянута на скелет, а лицо ничего не излучало: ни радости, ни горести, ни доброты, ни безразличия… только агрессию. Большие стеклянные глаза будто были прикреплены на голый череп. Фитцжеральд упал от испуга и попятился к выходу, молясь, лишь бы сердце не остановилось в этом кафельном помещении с человеком, который выглядит уродливей чумы и смерти. Когда Алекс достиг выхода, передвигаясь столь странным образом, незнакомец вновь принялся намыливать руки, даже не подумав его преследовать. Он опустил взгляд на окровавленную раковину, но красная жидкость все так же перекрашивала бесцветную хлорированную воду, придавая помещению особый запах… Запах зла.

Он оперся о дверь и, поднявшись на ноги, быстрыми шагами ушел к крепышу, который докуривал очередную сигару.

— С Вами все в порядке? — на вопрос незнакомца Алекс обернулся в сторону туалета, но после него никто не вошел и не вышел из помещения. Холодный пот заступил на лице детектива и, усевшись за стойку бара, он ответил:

— Все в норме… Скорее всего, я просто перебрал.

— Кстати, — будто крепыша осенило, и он вспомнил нужный вопрос, — меня волновало, а правильно ли, что Бог придумал алкоголь, наркотики и табак?

— Мне, кажется, правильно, — будто позабыв об инциденте, произошедшем пять минут назад, начал Алекс. — Иногда трезвым рассудком нельзя найти верное решение. Необходимо либо ускорить мышление, либо его притормозить.

— Вы абсолютно правы, — подтвердил незнакомец. — Если брать, к примеру, игру в шахматы или жизненные планы на год вперед, то мозгу необходимо ускорение, если же у человека душевные страдания, то ем необходимо приостановиться и разобраться — случилось ли с ним в действительности та проблема, которую не решить… Даже в самые тяжелые моменты я никогда не задумывался о самоубийстве. Самоубийство — удел слабаков и тупиц… Вы увлекаетесь спортом?

— О, нет, — покачал головой Фитцжеральд и добавил. — Лишь изредка смотрю бейсбол.

— Совсем недавно стали транслировать параолимпийские игры… Те самые, где одноногие лыжники скатываются со стометровых склонов, где инвалиды на колясках играют в баскетбол, а спортсмены, имея только одну руку, показывают неплохие результаты в бросании копья и молота… Обернувшись назад, всегда можно вспомнить радость без человека, который значил очень многое, но покинул Вас. Всегда можно найти замену выпавшему пазлу из вашей мозаики… Нужно быть сильным.

— А Вы женаты? — поинтересовался Фитцжеральд.

— Двадцать семь лет, дружище, — с улыбкой ответил крепыш.

— А представьте… — начал было он, но крепыш его оборвал.

— Она умерла три года назад, не дожив до серебряной свадьбы…

— Оу, — тихо добавил Алекс, не предполагая такого развития событий. — Вы говорили о замене… Вы нашли ей замену?

— Конечно, — сказанное «конечно» было подчеркнуть цинизмом, но незнакомец добавил. — Горе утраты любимой мне заменила любовь к моей дочери Терезе, к сыну Дэвиду и внучке Тифани.

Он вынул вторую фотографию с кармашка портмоне и нежно поцеловал ее.

— Часть Эмили, я бы даже сказал большая часть, всегда будет жива. Она в моих детях, в моей внучке, в оставленных воспоминаниях и даже в акациях, которые три года цветут и не думают увядать, — чуть тише он добавил. — И, конечно же, во мне. Поэтому, хоть люди и уходят, жизнь должна продолжаться.

На его мобильный поступил звонок. С трудом вытащив маленький телефон из внутреннего кармана, он толстыми пальцами нажал на кнопку «принять вызов».

— Да, Тереза, — Алекс понял, что крепыш общается с дочерью. — Не беспокойся, маленькая моя, со мной все в порядке… Да… Конечно, приезжайте, черт бы вас побрал! Ха-ха!.. С чего Вы так решили?.. А вот без Тифани даже не думайте — не в пущу и на порог дома.

Так забавно было наблюдать за грубоватым мужчиной, похожего с одной стороны на мафиози, прошедшего криминал и войну, а с другой переполненного отцовскими чувствами.

— Хах, — усмехнулся он и решил завершить разговор. — Хорошо, маленькая моя, завтра жду к часу… Я ничего не собираюсь готовить, поэтому потрудиться придется тебе… Запомни — для женщин праздники и семейный ужин — это всегда кропотливый труд… Не беспокойся — кухня и продукты с меня… Обязательно возьму индейку, — смягчив голос, он добавил: — Люблю тебя… До завтра.

Он аккуратно положил телефон во внутренний карман и, проверив его наличие похлопыванием по груди, попрощался с детективом.

— Был рад знакомству с Вами, — пожимая руку детективу, сказал крепыш. — Я частый гость в этом баре, поэтому если решитесь на очередную встречу, то всегда сможете найти меня здесь.

— Непременно, — ответил Алекс, заказывая очередную порцию виски и провожая взглядом незнакомца.

* * *

Квартира на Бродвее была заполнена звуками разрывающихся телефонов. Мобильный и домашний мерились своей громкостью, стандартными мелодиями отгоняя сон от детектива. Утреннее состояние Фитцжеральда можно было описать многими словами: скверное, болезненное, похмельное. Все описания со знаком минус. Казалось, голову отстреливали из мелкокалиберного пулемета не перестающими мелкими очередями.

«Последние два стакана скотча явно были лишними», — кружилось все еще в пьяном мозгу.

Дотянувшись до стопки разбросанной одежды, он вынул из кармана плаща мобильной:

— Да, — единственное что смог выдавить из себя детектив.

— Алекс, в общем, у меня две новости махом, — быстро начал Митч. — Кортес заговорил и требует тебя к телефону. И нашелся адрес работы Паулюса. Он в Нью-Йорке. Через сколько будешь?

— Дай мне час, — ответил умирающий голос.

— Хорошо. Ожидаю.

Холодная вода в душе воскресила тело детектива, возвращая трезвость мыслей. Вода… Природный восстановитель. Источник жизни. А холодная вода — самый что ни на есть катализатор для этого самого восстановления… «Сейчас умываюсь, завтракаю яичницей с колбасой, крепким кофе и бутербродом с сыром и маслом. Затем глажу одежду, чищу ботинки. Сажусь на метро и еду на работу. Во временном эквиваленте это будет выглядеть следующим образом: душ с этого момента — 5 минут, завтрак — 15 минут, подготовка одежды — 10 минут, дойти до метро 5 минут и на дорогу порядка 25 минут… Вроде все сходится».

От не столь сложных подсчетов у Алекса разболелась голова и поднялась температура. Из своего графика он выделил 2 минуты на поиск и принятие лекарств, компенсируя временной промежуток, из раздела подготовка одежды.

Департамент полиции был переполнен не только представителями закона и порядка, но и пойманными гражданами Нью-Йорка, находившимися по обратную сторону правосудия. Фитцжеральд, одетый в новый рыжевато-желтый плащ и в черную шляпу, прямиком направился в кабинет Томсона.

Лейтенант бросал дротики в доску для дартса. Это означало только одно — он прождал слишком много времени и выплескивал свое негодование в клетчатую круглую мишень.

— Явился, алкоголик? — откладывая дротик, спросил полицейский.

— Звони, — держась за лоб, который все еще трескался, сказал Алекс.

Лейтенант набирал номер телефона, связывающий его с тюрьмой Финикса. После короткого диалога он протянул трубку детективу и поставил телефон на громкую связь.

— Да, я Вас слушаю, — все еще не зная, кто на другом конце провода, начал Фитцжеральд.

— Здравствуйте, мистер Фитцжеральд, — голос был грубым, прокуренным и старым, казалось, что детектив говорил с умирающим. — Если я Вам скажу, что после нашей беседы я многое для себя открыл, то солгу. Все это я знал и без Вас. Моя жизнь потихоньку потухает, и любой из текущих дней может быть для меня последним… Но в этом мире я сделал еще не все… Я, правда, хочу поговорить с внуками, услышать на прощание уже повзрослевшие голоса дочерей… Скажите, пожалуйста, Ваше предложение об одном свидание с родными все еще в силе?

— Конечно, мистер Кортес. Одно свидание мы Вам устроим. Но, как говорится, услуга за услугу…

— Что Вас конкретно интересует?

— Как уже ранее спрашивал у Вас лейтенант Томсон: для чего Вы убили детей? Почему именно дети? По какой причине у них должна была быть разная кровь?

— Мои предки вышли из племени Майя. Поклонение солнцу и дождю, ветру и земле было передано нам с самого рождения. Конечно, времена меняются, наука начинает доказывать все больше существующих явлений. Но во время засухи на моей ферме стоило шаману станцевать ритуальный танец, как ливень орошал всю растительность Зеленой долины. Этому не было объяснений. Все наши тайные обряды хранились в «Книге мертвых», красная книга передавалась из поколения в поколение. Мы ее чтили и хранили, но о ее существовании знали только несколько человек. После долгих лет плодородия и беззаботности в Зеленую долину явилась смерть… Неизвестная ни для науки, ни для шаманов болезнь убивало жителей моей фермы. Дети, женщины, мудрые старцы, здоровые мужчины… Всех охватил неизвестный вирус, неизлечимый вирус… Мы решили прибегнуть к советам «Книги мертвых». Ни один из обрядов, проведенных местным шаманом, ни к чему не привел. Осталось последнее решение. Ребенок индиго. Во всех религиях эта девочка трактовался по-разному. Если не ошибаюсь, в христианстве она была дочерью Марии Магдалины и Христа. В легендах племени Майя — она была лишь колдовством, магической силой, способной либо воскресить селение, либо окончательно истребить его. Нам нечего было терять, и мы реши попробовать. Однако ритуал ее призыва был бесчеловечным и болезненным как для самой девочки, так и для созываемого. Для меня в то время было все равно — всю мою семью подхватила неизвестная болезнь и, если бы они погибли, то мне соответственно не было бы смысла жить, — Кортес покашлял в трубку и спросил. — Мистер Фитцжеральд, Вы еще на связи?

— Впитываю, каждое Ваше слово, мистер Кортес.

— Так вот процедура ритуала заключалась в следующем: отбиралось восемь детей от восьми до пятнадцати лет, возраст быстрого развития организма. Их кровь не должна была содержать похожие группы и резус-фактор, дабы объединить все в один идеальный код ДНК. Их тела расставлялись по окружности так, чтобы кровь с жертв, стекала в центр круга, где стояла фигурка маленькой девочки, вырезанной из дерева по тем параметрам, что были указаны в «Книге мертвых». Эти мучающиеся дети и призывали ребенка индиго на помощь. В книге говорилось, что призраки распятых детей, так же становились в круг уже настоящей девочки и умоляли ее. Это и пугало, и злило ее одновременно. После того, как я провел ритуал полностью — прошло порядка недели. Распятые дети погибли, и картина их покачивающихся тел до сих пор всплывает в моей памяти. Однако после обряда болезнь чудесным образом покинула долину. Я уже собирался идти сдаваться властям за содеянное и, когда я был один дома, ко мне пришла она. Маленькая девочка восьми лет. Она держала в руках три розы, как помнится белую, алую и желтую. Мы начали о чем-то с ней разговаривать и меня начал накрывать туман неведения. Затем она уселась ко мне на колени и вынула из белой сумочки зеркальце… Взглянув на отражение, я увидел старика с выжженными глазами, хотя в то время я был молод и красив. Старик в отражении — последнее, что я увидел в своей жизни. После содеянного мне не хотелось ни говорить, ни видеть, ни вспоминать тот день… В принципе, это вся история… Надеюсь, я Вам помог, но более мне сказать нечего.

«Рассказ увлекательный», — подумал про себя Фитцжеральд. Хоть он и не приблизил его к подозреваемому, но теперь детектив был уверен на сто процентов, что дело связанно с мистическим ребенком индиго. Тут же вспомнились слова Элен Паркер: «Роза в Нью-Йорке. И она способна тебе помочь избавиться от видений».

— Исцеляющий и истребляющий ребенок, — сам того не замечая, сказал в трубку Алекс и сразу же опомнился. — Мистер Кортес, благодарю Вас, за показания. О нашей договоренности можете не беспокоиться. Всего доброго.

Картина преступлений дорисовывалась. Последний персонаж должен был либо пролить свет, либо завершить картину, либо оставить ее недорисованной — это в случае непричастности Паулюса. Хотя с другой стороны — зачем ему покидать школу, никому не сообщая об этом, да еще именно в тот момент, когда начались все эти пропажи.

«Паулюса в любом случае нужно колоть», — подумал про себя детектив, положив трубку на рычаг, но, все еще не отпуская ее.

— Что у нас дальше по плану? — посмотрев на одевающего черный кожаный плащ полицейского, спросил детектив.

— Метало-сборочный комбинат на окраине города, — поправив черную шляпу, Митч добавил. — Надеюсь, успеем туда до начала грозы.

Последнее предложение лейтенанта можно было понять двояко, и Фитцжеральд, тяжело вздохнув, ответил:

— Будем надеяться.

* * *

Она проснулась в просторном доме своих приемных родителей. Они были состоятельными американцами, оба работали в крупной компьютерной компании. Помимо Розы, приемной дочери, у них был сын Тим, так же как и она восьми лет от роду. Атмосфера в семье царила теплая и дружелюбная — девочке сразу здесь понравилось. Особенно огромный двухэтажный дом. Если они с Тимом думали поиграть в прядки, то один кон мог продлиться до одного часа.

Однако, спустя некоторое время, находясь в добропорядочной семье, она вновь почувствовала боль и страх. Именно в этом многомиллионном городе, куда тянуло ее последний год, должно было что-то произойти… что-то ужасное… В скором времени восемь призраков детей начали преследовать ее, куда бы она не шла. Иногда они просто молчали, пугая одним своим видом, иногда умоляли освободить их, причем таким жалостливым голосом, что за них болело сердце. Розу и раньше созывали, вот уже на протяжении двух тысяч лет, но ни разу не был такого, чтобы обряд заканчивался без жертв. Либо убивали ее, либо погибал, тот, кому она была нужна, либо умирали все…

Вставая со своей постели, ее уже встречали восемь призраков, сопровождавшие девочку уже третий день. От ночных кошмаров приемные родители уже возили дочь в церковь, что близ острова Свободы, но тщетно. Две ночи она вскакивала в слезах и с громкими криками. Во снах она видела, что творит грустный человек в своем подвале с непричастными ко всему детьми. Не умея управлять собственными силами, ребенка индиго то переполнял гнев, то страх, то жалость. Роза понимала, что может просто убить всю свою семью, удочерившую ее. И сегодня, когда ночные кошмары с распятыми детьми совсем довели ее, она решила покинуть пристанище.

Одев всю одежду, в чем она пришла, накинув за спину белую сумочку, и взяв в руки своего плюшевого медвежонка, девочка спустилась на первый этаж. Семья готовилась ко дню рождения Тими. Мама нареза салаты на кухонной доске, отец развешивал над входом плакат «С днем рождения Тими», а сам мальчик расставлял чистые тарелки на стол.

Увидев одетую в старые вещи Розу, хозяйка дома спросила:

— Доброе утро, Роза. А куда ты собралась?

— Мама, мне нужно уйти, — у нее был звонкий голос, но говорила она тихо.

— У Тима сегодня день рождение и… Куда ты пойдешь? Здесь твой дом. Мы тебя любим… Тебе у нас не нравится?

— Мне очень нравится, и Вы добрые люди. Но мне нужно помочь им, иначе их убьют.

— Кого их? — женщина оторвалась от приготовления салата и направилась к девочке.

— Не нужно, остановила ее Роза. — Поспите немного, а проснувшись, вы забудете обо мне.

Она провела рукой по комнате, и словно сонная пыльца легла на жителей дома. Отец, мать и сын повалились с ног, опьяненные чарами Морфея.

— Так будет лучше для вас и для меня.

Стук закрывшейся двери эхом разнесся по всему огромному дому. Этот стук и ваза с тремя разноцветным розами — единственное, что напоминало о присутствии девочки. Она смело пустилась в свой последний путь в этой жизни в сопровождении восьми призраков.

* * *

Черные тучи сгущали небо. «Jaguar» неспешно ехал по окольным дорогам Нью-Йорка. Напарники, сидя в комфортабельном авто наблюдали, как ночной мрак начинал поглощать город в обеденное время. Дождь пока не думал спускаться на землю, но в воздухе витало то самое чувство затишья, что перед страшной бурей. Пара предупреждений в виде быстрых молний осветили небосвод, но затем вновь настало выжидание.

«Сегодня всю ночь проведу в больнице, — убедил себя Фитцжеральд. — И никаких больше попоек. Милене от них лучше не станет».

— Что, Алекс, — заговорил водитель. — Скучаешь по «Sierra»?

— Честно говоря, есть немного, — отстранено ответил Фитцжеральд, наблюдая за небом.

— Говорю тебе по-дружески — «Ford» давно самое место на свалке. Сейчас я покажу тебе место, где должны обитать автомобили типа твоей развалюхи. А ты присмотрись и осознай, как им там хорошо и не вздумай чинить его. Один мой знакомый над «Sierra» уже второй год корпит, так она даже милю за это время не проехала.

— Дельфин мне обещал «Dodge Challenger», если я найду одного мальчика, который, скорее всего, у этого маньяка.

— Я так и знал, что ты, сукин сын, не просто ради славы берешься за это дело, — водитель настроил радио и включил волну джаз музыки. — Ладно. Чтобы хоть как-то поднять твое настроение я даже соглашусь послушать Синатру.

— Это Луи Армстронг, — поправил его детектив, все также, не меняясь в лице.

Они молчали до конца дороги, любуясь готовившимся кошмаром на небосводе, и слушая джазовые исполнения.

Сидя в комфортабельном автомобиле из кожи кремового цвета, с электронными датчиками, что ярко оповещали об уровне масла и топлива в организме машины, напарники чувствовали себя по-домашнему в уюте. На мобильный телефон детектива пришло сообщение: «Ваш банковский счет пополнен на 10000 долларов».

«Миссис Флюгер», — подумал про себя детектив, и следовавшее за смс оповещением сообщение подтвердило его догадки.

«Мистер Фитцжеральд, благодарю Вас за успешно проделанную работу. Кошмары с того самого дня меня больше не тревожили. Примите, пожалуйста, этот скромный гонорар. Еще раз благодарю Вас за расследование. Подпись Саманта Флюгер».

— Что-то с Миленой? — спросил Митч.

— Нет. Гонорар пришел по старому делу.

Митч улыбнулся:

— На новую тачку хватит?

— Может быть…

Фитцжеральд раскинул сумму денежных средств на банковском депозите и осознал, что может купить свой таксопарк. В принципе у него и были планы начать параллельный бизнес после этих расследований, но авария перемешала все его планы. Теперь Алекс точно знал, куда потратит все сбережения.

Они, наконец, подъехали к метало-сборочному комбинату. Огромная площадь была загромождена ржавым металлом. По стандарту, как и во всех учреждениях, у входа находилась будка с охранником и поднимающимся шлагбаумом. Дальше на территории располагались три огромных ангара. В первом ангаре принимали и обрабатывали обычное железо. Во-втором ангаре цветной металл — в основном алюминий, медь и бронзу. В третьем — принимали разбитые автомобили. Здесь же находились оборудования прессовки металла. То есть привозили обычные автомобили, либо попавшие в аварию, либо по годам отжившие свой век, и спустя буквально десять минут обработки он превращался в железный куб, который затем аккуратно складывался в стопку с одинаковой численностью для удобства подсчета.

— Присматривай местечко для своей «Sierra», — с ухмылкой сказал полицейский.

— Моя «Sierra» пережила десятки погонь, а вот на сколько твоего «Jaguar» хватит — это актуальный вопрос.

— Сплюнь! Еще раз скажешь что-нибудь про мою малышку — надеру тебе зад.

— Ты уже один раз попытался, — усмехнулся детектив, вспоминая давно забытый случай.

— Я был слишком пьян… Поверь — сейчас преимущество не на твоей стороне.

Уточнив у работников, перерабатывающих металл, где находится начальник. Перво-наперво напарники направили к нему. В ангаре, где принимался цветной металл, размещалось небольшое строение с одним окном и одной дверью. Зайдя туда, они застали худощавого начальника, сидящего спиной к двери и разговаривающего по телефону:

— Да, детка… Сегодня буду у тебя в девять… А что ты для меня приготовишь?.. Оооо… Одень красное кружевное, что я тебе купил в прошлый раз… Ах, ты, извращенка…

Полицейский и детектив не думали отвлекать мужчину. Их смутило лишь то, что на столе начальника комбината красовалось семейное фото шатенки супруги, двух сыновей и его самого. Повернувшись в сторону двери, мужчина выронил телефон и на автомате положил семейное фото с изображением вниз. Затем взял себя в руки и поставил настольную рамку обратно:

— Чем могу помочь?

— Лейтенант полиции Томсон, отдел убийств, — представился Митч, демонстрируя значок. — Нам необходимо задать Вам пару вопросов.

Пока Митч объяснял причину их прихода, вновь зазвонил мобильный телефон начальника. На экране высветилось «мистер Кофман». Он поднял трубку:

— Дорогая, я позвоню чуть позже, — и положил трубку, не дожидаясь ответа.

— Мистер Кофман — дорогая? — усмехнулся Митч, но убедившись, что колкое замечание не тронуло собеседника, добавил. — Забавно.

— Моя кузина пользуется телефоном дяди, — почему-то начал разъяснения начальник.

— Ясно. Мы к Вам не по этому вопросу. Вы нам звонили сегодня утром насчет Джими Паулюса.

— Да-да, — выключая телефон, согласился худощавый мужчина. — Вчера в новостях я увидел его фотографию и, как законопослушный гражданин, решил помочь в поимке преступника.

— Ну, преступник он или нет — решает суд и господа присяжные. А для нас он пока только подозреваемый, — опрос проводил только лейтенант, усевшись на единственный свободный стул напротив собеседника. Фитцжеральд расхаживал по помещению, что-то фиксируя в своем блокноте.

— Так что Вы можете рассказать нам о Вашем работнике?

— Как к работнику к нему никаких претензий. Работает за пятерых. Телосложение позволяет, да и сам парень видно работяга.

— А как он у Вас оказался?

— Пришел с бешеными глазами как-то, и умолял о работе… Мне кажется у него не все дома, но он слишком уж труслив для своих габаритов… И, как мне кажется, не опасен для общества.

— Не уточняли, что с ним случилось, где работал, почему ушел?

— У нас кого только нет. У нас свалка не только металла, но и людей. Есть закоренелые рецидивисты, которых никто не берет на легкую работу, алкашей и наркоманов тоже хватает, да и честных трудяг не так мало… Джим просто замкнутый. О чем его не попросишь, то делает. Еще раз повторюсь — как работник он меня полностью устраивает.

— Ну, хорошо, — большей информации от начальника и не нужно было.

Вставая со стула, Митч спросил:

— Где он сейчас работает?

— Ангар для железного лома. Как выходите из нашего, завернете налево.

— Благодарю Вас, — хоть они и мило побеседовали, но у Митча этот человек вызвал только отвращение.

В соседнем ангаре огромный человек ростом более двух метров стальным молотом мял железо. Одет он был в черные спортивные штаны, серую майку-борцовку и белы кроссовки. Мощными движениями этот лысый гигант работал стальным молотом, который по видимому весил не меньше двадцати килограмм.

«Боже мой, — подумал про себя Фитцжеральд. — Если это он, то я не могу понять, как Дезири Неве могла побить его?» Ответ последовал после представления Митча:

— Мистер Паулюс, отдел убийств, департамент полиции Нью-Йорка, просьба оставаться на своем месте. У нас к Вам есть вопросы…

Громила, не задумываясь, кинул в сторону приближающегося мужчины, двадцатикилограммовый молот и трусливо бросился бежать. Если бы не боксерская реакция лейтенанта полиции, то его голова слетела бы с плеч.

Детектив, не спеша, подобрал монтировку и начал продумывать приблизительный маршрут движения Паулюса. Митч без раздумий кинулся в погоню за бегуном.

Громила бежал, выкрикивая что-то невнятное. Несмотря на свои габариты, он довольно ловко передвигался, преодолевая барьеры в виде металлических конструкций и разбросанного производственного мусора. Митч не думал отставать, но настичь знающего, как свои пять пальцев метало-сборочный комбинат, было не так просто. Забегая за угол, Паулюс получил удар по голени железной монтировкой.

— Тадааааам! — выкрикнул детектив, будто завершил цирковое представление.

— Я его почти догнал, — запыхавшийся лейтенант подбежал к корчащемуся от боли здоровяку и нанес удар кулаком по корпусу.

— Просчитать приблизительный маршрут, подождать его у ближайшего пункта для тебя и вуаля.

— Ладно, не умничай, — наконец, полицейский переключился на Паулюса и сразу начал задавать вопросы в лоб. — Ну, что Джим, давай рассказывай, как похищал детей, как проник в Ломпак, как отрубал головы детишкам?

— Я ничего не делал, — проскулил он.

— Ты единственный, кто работал в психбольнице и в Мавританской школе, ты путался с Мишель Неве — одной из убитых.

— Она умерла? — жалобно спросил громила.

— Ей отрубили голову… Интересно кто это сделал?

— Грустный человек… — тихо ответил здоровяк и начал лить слезы.

Фитцжеральд, услышав это прозвище, подошел к Паулюсу и заглянул в его глаза. Снова омут непонятного пространства, но в отличие от людей с устойчивой психикой в сознании Паулюса не было решеток преграждающих вход. Спустя пять минут блужданий по сознанию отсталого человека, вся картина преступления была сложена.

— Ты видел, как он вывозил детей из школы… — обратился детектив к здоровяку. — Почему ты не остановил его?

— Мне было страшно… Он, еще работая в Ломпаке, много что делал с больными. Я всегда боялся, что очередь дойдет до меня. Он спрашивал иногда, не нужна ли мне помощь… Так получилось, что когда я ушел из больницы, он устроился доктором в ту же школу…

Детектив перебирал происшествия и имеющиеся факты, собранные в течение этих нескольких дней: «Сейчас в разработке ФБР находится устройство, считывающее последние кадры погибшего через сетчатку глаза и отдельные участки мозга. Но об этом устройстве могли знать только федералы, полицейские и ВРАЧИ».

«К ним после выключения света заходит незнакомец. Ни уж-то им было не страшно?». Теперь детектив понимал, что это был во все не незнакомец, а их школьный врач.

«Только он имел информацию об их группе крови и резус-факторе… „Книга мертвых“ — я никогда ее не видел, но книга в красном переплете, которую он читал у себя на работе…»

Вернувшись из мира воспоминаний в реальный, Фитцжеральд произнес:

— Этот сукин сын еще делал вид, что помогает нам… Надо ехать.

— А с ним, что будем делать? — спросил у уходящего детектива полицейский.

— Он не причем… Нам нужен грустный человек.

* * *

Молнии, ветвясь и пылая, сверкали все ярче, и дождь сильным потоком хлынул на пыльную землю. Красный «Jaguar» мчался по окраине Нью-Йорка, омываемый этим ливнем и под синеватое освещение молний. Вид творящейся картины за окном пробирал холодом пассажиров английской иномарки. Пока Митч по рации, установленной в машине, выяснял адрес места проживания и марку автомобиля, зарегистрированного на подозреваемого доктора, Алекс размышлял об иронии погоды: «Сильным ливнем начиналось расследование — непрекращающимся дождем все и завершится».

— Значит так, — начал полицейский, положив рацию на кремовую панель. — На него зарегистрирован черный «BMW 320i».

После сказанного факта Фитцжеральд будто снова попал под машину у дома Невё.

— Второе, — продолжал Томсон. — Он был психиатром в Ломпаке, хотя до этого трудился над телами звезд и считался довольно известным пластическим хирургом. Но попав всей семьей в аварию, после которой у него погибла супруга, он прекратил свою деятельность и устроился в психбольницу совсем по другой специальности.

— Где он живет?

— Туда и едем, — сосредоточившись на вождении, ответил Митч. — Особняк за психиатрической лечебницей Ломпак.

* * *

Доктор Лэнгдон был выдающимся специалистом-хирургом. Под его нож ложились знаменитые актеры, депутаты, спортсмены, не говоря уже об обгоревших пожарных, раненых полицейских, попавших в аварии и прочих пациентов, подсчет которых никто не вел. У худощавого доктора с серыми глазами и высоким ростом был своего рода дар, он буквально вытаскивал людей с того света, даже в те моменты, когда надежды не оставалось. Оперировал часами людей уже видевших яркий свет в конце темного тоннеля, но благодаря ответственному отношению и многолетней практике, он возвращал их. Кто-то благодарил его за счастье увидеть снова этот мир, а не разлагаться в сырой земле, кто-то, попавших в пожар со всей семьей, с ненавистью спрашивал: «Почему Вы спасли меня, а не мою жену?!» А кто-то просто молча пожимал руку в знак благодарности, но в их в глазах читалось безразличие — к живому миру они принадлежат или к иному. Именно в такие моменты Лэнгдон задумывался, что лучше: умереть сразу либо прожить в инвалидном кресле остаток уделенного тем светом времени, изредка радуясь повседневному счастью, вроде голубого неба над головой, свежего ветра или любимых телепередач.

А Вы умеете жить?

Доктор Лэнгдон делил свою жизнь на два периода: когда он умел это делать, и когда его заставили существовать.

Возвращаясь с ночных дежурств измотанным (все-таки сорокапятилетний возраст давал о себе знать) он не спешил обессиленным физически падать на кровать. Напоследок нужно было измотать себя и морально. Наливая стакан с медовым виски и, обязательно добавляя два кристалла льда, он брался за фотоальбом в твердом коричневом переплете с надписью на обложке: «Моя жизнь в картинках». Ни в кадрах, ни в слайдах, а именно в картинках. Что-то детское и несерьезное в надписи привлекло его при покупке, а не грубый переплет или большая форма фотоальбома. С фотографии его родителей начиналось его путешествие по картинам жизни. Отец и мать — врачи. Во время Второй мировой войны они еще жили в Англии и усердно помогали в тылу, хотя в моменты воздушных бомбардировок стиралось четкое понятие тыла и фронта. И как-то так получилось, что после капитуляции стран фашистских захватчиков семья Лэнгдонов переехала в Нью-Йорк, но все-таки первое фото было сделано в Англии: супруг в строгом костюме цвета кубинской сигары и миссис Лэнгдон в лазурном платье стояли рядом без каких-либо объятий или иных признаков любовных отношений. Фотография пожелтела и по краям была чуть оборванной — года брали свое. Затем кадр старого Нью-Йорка, новорожденный младенец — сын Лэнгдона, которого назвали Альфредом. Никто в семье не сомневался, какую профессию выберет мальчик, правда до этого было еще времени с запасом. Вот его детские фотографии, как он с отцом ловит рыбу в водах Гудзона, фото его класса, его выпускной, его поступление в Колумбийский университет на медицинский факультет. Все кадры в черно-белых тонах, но вызывали только красочные чувства счастья. У него было прекрасное детство с любящими родителями и умными друзьями. Затем он встретил ее… Девушка с пышной золотой прической выбирала литературу, только вышедшую и сразу же попавшую в список запрещенных во многих странах, кроме Соединенных Штатов, конечно.

— Вот, у меня Солженицын, — протягивала она библиотекарю громоздкий учебник, который, как казалось, болтался под тяжестью в ее кисти.

Позади стоящий студент не мог не оценить выбора девушки:

— Будь Вы в Советском Союзе, Вас бы уже сослали в Сибирь.

— Я обожаю подобную литературу, — с улыбкой ослепительной улыбкой добавила девушка. — И будь я там, так же читала бы Александра Солженицына и хранила бы звездно полосатый флаг в шкафу в знак тайного протеста.

— А Вы забавная, — пристально вглядываясь в ее карие глаза, подметил Альфред. — Могу поспорить, Вы учитесь на факультете журналистики и филологии.

— Откуда Вы знаете? — удивилась точности догадок девушка.

— Иногда книга в руке девушки может сказать больше, чем недельное свидание.

Так все и началось у Эйприл и Альфреда. Они проводили вместе свободное время и чреда фотографий, говорила об этом. Причем эволюция жизненных картин заметно отображалась в позах, в объятиях, в поцелуях. Постепенно юношеские фотографии сменились на свадебные.

К первой фотографии доктор успевал осушить ровно один стакан с виски. С последней каплей в стакане из глаз скатывалась первая слеза. После этого по стандартному сценарию, доктор вставал и, наливая себе еще стакан огненного напитка, садился за продолжение просмотра своей жизни. Цветные фотографии медового месяца на Гавайских островах, неописуемый океан с белоснежной яхтой, красавица жена в ярко-оранжевом купальнике и один из самых счастливых месяцев в жизни влюбленной пары Лэнгдонов, наполненный любовью и теплом. Переворачивая очередной лист альбома, в глаза бросалась фотография ребенка, и этот персонаж стал третьим основным до конца фотоальбома.

На последнем листе альбома была вложена газетная статья. Аккуратно доставая из кармашка, он развернул ее.

«… Августовским утром стояла пасмурная погода. Семейная пара, вместе с пятнадцатилетним сыном ехала отдыхать за город, не превышая скорости и соблюдая все правила дорожного движения. Из-за отсутствия на месте резкого поворота соответствующего знака, автомобиль марки „Ford Mondeo“ с тремя пассажирами вылетел в кювет. Сделав, порядка, пяти оборотов, с каждым разом ударяясь о землю, машина оказалась крышей вниз. Мистер Лэнгдон, водитель данного транспорта, превозмогая боль и бессознательное состояние, вытащил из горящего „Ford“ сына и супругу. Однако пятнадцатилетний мальчик на данный момент находится в тяжелом состоянии, и впал, по последним сведениям, в кому, а супруга скончалась до приезда скорой помощи из-за полученных травм. После случившегося инцидента власти Нью-Йорка приняли решение проверки, обновления и замены старых знаков дорожного движения. Как жаль, что на активность властей можно повлиять только смертью простых граждан города…»

Ничего лишнего, ни намека на весь происходивший в тот день ужаса. Как он с осколками в бедрах, на плече и на лице, оттирая одной рукой кровь, слепящую ему глаза и стекающую со лба, а другой обхватывал обмякшее тело сына, а затем и супруги, вытаскивал их с палящего автомобиля. Никто не узнает последних слов жены доктора: «Не оставляй сына…» Никто не услышит его зверского крика о помощи, никто не узнает о его боли и о чувствах, по сей день пожирающих Лэнгдона изнутри. За те две минуты случилось три смерти: один умер душой, второй умер телом, а третья умерла и тем и другим.

Так же аккуратно, складывая газетную статью, доктор положил ее обратно в кармашек фотоальбома.

Его загородный дом состоял из двух этажей и находился неподалеку от озера. Помимо бесчисленных книг в библиотеке Лэнгдона дом был вывешен копиями картин всех шедевров человеческой живописи: Леонардо да Винчи «Мона Лиза», Рафаэль Санти «Мадонна Солли», «Положение во гроб», Рембрандт Харменс ван Рейн «Самсон и Далила», «Блудный сын в таверне», Ренуар «Зонтики», «Девушка за фортепьяно» и многими другими копиями шедевров были вывешены стены огромного дома… На данный момент одинокого огромного дома. Застоялая пыль на книгах, на полках, на мебели. Лэнгдон порядка двух лет после смерти супруги ни разу не поднимался наверх и был без понятия, что там творилось. Кухня, душ, объединенный с туалетом, и гостиная с изумрудным диванов — три комнаты, которые посещал хозяин дома. Заканчивая с выпивкой и с воспоминаниями, он садился за ужин. Ни горничной, ни поваров, ни домашних животных, ни единой живой души. В мертвой тишине, окончив трапезу, он одевал белый халат и спускался в подвал.

Спуск был глубоким, и с каждой пройденной ступенью становилось все холодней. На черной почве стен ничего не росло, а тусклые фонари были расположены так далеко друг от друга, что порой доктор шел в кромешной тьме, полагаясь лишь на свою память. Узкий проход оканчивался железной дверь с кодовым замком и заржавелой скважиной для ключа. Отворив ее, гробовое молчание начинали заполнять умирающие стоны…

Железный бункер, когда-то служивший лабораторией для врачебных экспериментов, вроде изучения сывороток на животных, расчленение трупов земноводных, влияние температуры и влажности на сохранность органов и живой матери, замена жизненно-важных частей тела на электронные имплантаты… все это проводилось именно здесь.

Но теперь железное помещение было местом совершения мистического ритуала по поиску ребенка индиго. Перво-наперво по заходу в бункер бросались в глаза клетки, расположенные вдоль стен. На голом железном полу мирно спали дети. Их чуткий сон мог в любой момент превратиться в адскую реальность, но пока они спали безмятежно, крепко, сладко.

Доктор открыл тумбочку, расположенную около двери, и вытащил оттуда прозрачный пакет со шприцами. Поочередно отворяя каждую клетку, Лэнгдон проверял вначале пульс у ребенка, а затем, убедившись в положительном состоянии, вкалывал в почерневшую от уколов руку очередную порцию снотворного. И так каждые два дня, именно столько действовало усыпляющее средство. Окончив процедуру, он приступал к главному процессу.

В центре бункера были вбиты восемь деревянных крестов величиной с человека. Они располагались в ровном круге, в центре которого стояла белая статуэтка маленькой девочки с черными глазами. На этих крестах, крича и постанывая от боли, были распяты дети в ровной последовательности по часовой стрелке — резус-фактор положительный первая группа крови, резус фактор отрицательный первая группа крови, резус-фактор положительный вторая группа… И так далее. Прибитые в области колен, запястий, лодыжек и горла. Единственное, чем могли пошевелить мученики, тонкие детские пальчики. Вместо звонкого смеха и любознательных вопросов, из их пробитого гвоздями горла вырывались тихие стоны и кровавые хрипы. Алая жизнь не спеша стекала из хрупких тел, сопровождаемая нечеловеческими мучениями. Свет в их глазах тускнел, осушаемый пролитыми слезами. Но они ничего не могли противопоставить действительности. Быть может умирающий старик или повидавший многое взрослый человек в подобной ситуации мог бы себя успокоить знанием религии — якобы мученики после смерти всегда попадают в рай, или смерть, что грозит каждому, и все мы там будем.

Однако в детских умах, привыкших к оранжевому солнцу, зеленой траве, голубому небу и всему-всему яркому, воцарился бешеный страх и нечеловеческая физическая боль. Тусклый фонарь освещением не дотягивал и до клеток вдоль стен, однако умирающие видели друг друга. Багровая жидкость стекал на спиралеобразную поверхность пола и по специальным, выгравированным знакам двигалась к статуэтке девочки индиго.

Даже находясь на противоположной стороне планеты, она ощущала боль восьмерых мучеников и знала, где это происходит. Но в тоже время знала, что попав в руки злодея, живой от него не уйти. Стоило сомкнуть Розе глаза, как восемь умирающих детей становились распятыми в круг и умоляли избавить их от мучений.

Доктор в белом халате и в резиновых перчатках проводил осмотр конструкции.

«Заменить», — подумал про себя Лэнгдон, увидев безжизненно повисшее на кресте тело девочки. Он вытащил ее вместе с крестом и аккуратно положил у стены. Затем засунул в освободившееся отверстие новый крест и подошел к клеткам.

«Третья положительная группа»…

— Пойдем, Бутч, — обратился он к спящему мальчику. Его побелевшая кожа говорила о скверном состоянии организма, но все же она была нежная и теплая. Подняв его на руки, он подошел к свежему кресту, еще отдающему смолой и древесиной, ни впитавшему кровь и слезы. Привязав мальчика за шею, запястье, лодыжки, доктор решил вытащить крест, дабы облегчить процесс забивания гвоздей.

Он вытащил гвозди, отдающие холодом, блестящие под тусклым светом, и пока искал молоток, Бутч подал признаки жизни. Отомкнув веки при виде происходящего вокруг кошмара, он начал орать все горло:

— Аааааааааа!!! Мама!!!! Мама!!! Мамаааааа!!! Умоляю — не делайте этого со мной!!! У меня есть мама!!! Она будет переживать!!!! — он рыдал, умоляя не убивать его. Увидев школьного доктора, маленький Бутч все понял, но все же просил:

— Мистер Лэнгдон! Я же Бутч! Вы меня лечили от ветрянки… Помните? Мистер Лэндон, не делайте этого со мной! Моя мама не вынесет этого!

Железные нервы доктора впервые в жизни не выдержали. Он привык к смертям пациентов, к мукам больных, тихо или громко умирающих на кушетках или на операционных столах… Но мольбы о сохранении жизни ребенка… С этим ничего не сравниться. Лэнгдон, неспешными шагами и с болью в сердце, подошел к той самой тумбочке, где хранились шприцы со снотворным, выбрав ту, в которой было больше жидкости. Вводя в мальчика прозрачную жидкость, тот сразу успокоился и заснул. Альфред уже давно умер душой, но какая-то крупица в этот момент застонала в каменном уголке души. Прибивая Бутча к кресту, вместе со стекавшей кровью, доктор лил свои слезы. Беззвучно, безразлично… но он их лил.

Установив крест, молоток соскочил из его рук, громом упав на стекавшие багровые ручейки. Он не смог поднять стальное изделие, оставив его мокнуть в тепло-алой жидкости. Вместо этого дрожащими руками из верхних полок, откуда он доставал гвозди, доктор вынул бутылку текилы. Откупорив пробку, он выпил половину содержимого напитка из горла. Затем с силой поставил горький напиток на небольшой стол, находящейся под полкой.

Секундное помешательство. В этот момент он посмотрел на дверь и застыл. Две устрашающие мысли витали в голове доктора: «Сейчас самое время кому-нибудь сюда зайти» и «А вдруг дверь заклинила, и я останусь здесь до конца жизни»… Могильный холод и чувство отвращения сложили в себе сумму страха. Лэнгдон вновь приложился к бутылке, но на сей раз хватило пары глотков. Сорокапятилетний мужчина, словно старик, идущий к смертному одру, поплелся в дальнюю сторону бункера.

В стеклянной колбе с пониженной температурой подключенный к аппарату искусственного поддержания жизни находился мальчик лет шестнадцати. Его синие губы, закрытые глаза и побелевшая кожа не могли даже намекнуть о том, что он жив, но аппаратура говорила обратное. Кровь передвигалась по венам, легкие принимали кислород, а в сознании подростка обитали мир и спокойствие. Он уже год видит сны. Кошмары ли ему снятся о произошедшей аварии или подросток перематывает счастливые моменты жизни в любящей семье… Этого никто не мог сказать.

Лэнгдон перепробовал все. Но традиционна медицина была бессильна, и последней надеждой на восстановление сына стала «Книга мертвых». Целители, пророки, розыски в интернете и в архивах ценной информации привели Альфреда к легенде о ребенке индиго. Девочка обладала неимоверной энергетикой, способной как воскрешать мертвые клетки, так и убивать живые. Смерть доктора пугала меньше всего, он и так считал себя ходячим мертвецом. Единственное, что еще держало его в мире живых — вот этот самый подросток, лежащий в стеклянной колбе.

— Ты будешь жить… — поглаживая скользкую поверхность колбы, сказал отец. — Я обещал твоей матери.

* * *

«Jaguar» остановился неподалеку от особняка доктора Лэнгдона. Ливень придавала еще большую серость каменным стенам здания и каждое очередная вспышка молнии, сопровождаемая треском небосвода, придавала зданию еще более устрашающий вид.

Алекс и Митч, сидя в красной машине, обсуждали план действий:

— Не хилый дом, — оценил полицейский, барабаня по рулю.

— Точнее не скажешь, коллега.

Они смотрели на здание сквозь затемненное лобовое стекло и молчали. Ни радио, ни разговоры, ни шум двигателя не нарушали тишины в красном авто.

— Тебе нужен пистолет? — на вопрос лейтенанта детектив покачал головой. — Тогда погнали.

Стандартный взлом. Митч выбил дверь и проорал на весь дом: «Департамент полиции Нью-Йорка! Всем оставаться на своих местах!»

Не услышав никакой реакции, напарники, медленно ступая грязными после дождя ботинками, начали прочесывать дом.

Здание чем-то походило на музей: огромные картины, молчаливо висящие на стенах, массивная люстра на потолке зала, напоминала о состоятельности владельца, кирпичный камин, который не растапливали, наверное, несколько лет… Уют, домашнее тепло и призрак семьи давно покинул эти стены, сделав из семейного дома, самый что ни на есть музей.

— Пыль, — дойдя до лестницы, ведущей на второй этаж, детектив провел пальцем по доскам. — На второй этаж как минимуму месяца два никто не поднимался.

— Где же он проводил все свое свободное время? — Митч, как и учили в полицейской академии, держал пистолет двумя руками на случай нападения.

— Спит в гостиной, — оттирая пыль с рук, Алекс подошел к лейтенанту. — Питается на кухне, уборная тоже на первом этаже… В принципе, второй этаж ему и ни к чему. Если следовать здравому смыслу, то обряд созыва ребенка индиго нужно проводить в укромном месте.

— Подвал, — подытожил лейтенант.

— Или что-то похожее.

Немного времени они потратили на нахождение заветной двери. Доктор Лэнгдон свою жизнь проводил исключительно на первом этаже, и одна из дополнительных дверей на кухне вела в темный подвал, освещаемый редкими тусклыми фонарями.

— Вот черт! — выругался лейтенант. — Прямо как в фильмах ужасов. Предлагаю тебе спуститься вниз и уточнить обстановку, а я покараулю выход.

— В любом фильме ужасов тебя убивают, а я остаюсь запертым до скончания своих дней.

— Ладно, уговорил, — Митч вошел первым в кромешный мрак.

Узкие стены прохода будто давили на полицейского и детектива, и вся обстановка, включая старые тусклые фонари со времен второй мировой войны, заставляли сердце биться с особой частотой.

— Представьте, детектив, — когда Митч пытался шутить, он часто переходил на официальный тон общения. — Вот так мы идем, идем, в полной темноте и раз! Маленькие тела, покачивающиеся на виселицах.

— Ваши шутки, лейтенант, на данный момент совсем не уместны, — и добавил. — Поэтому заткнись, Митч.

Они дошли до стальных дверей. Полицейский визуально оценил замок и прошептал детективу:

— Один выстрел и его нет.

Алекс покачал головой, молчаливым жестом подсказал попытаться открыть дверь. Дверь оказалась открытой.

Доктор Лэнгдон уже снимал окровавленный докторский халат, когда вошли представители закона. Все, кто находился в небольшом помещении, замерли в немой картине. Какие бы железные нервы не были у Фитцжеральда и Томсона, но увиденное повергло их в шок. В этой потайной комнате дети не считались цветами жизни или надеждой в будущее. Здесь они были лишь материалом для привлечения магической силы. Лейтенант с горячим характером не стал ни представляться, ни зачитывать права подозреваемому… Увидев распятых и истекающих кровью детей и их ровесников в клетках, он засунул пистолет в кобуру и, подбежав к доктору, начал молотить его отточенными боксерскими ударами.

— Сукин сын! Да я тебя сам распну на этих крестах! Ублюдок!

Хотя доктор и пытался уклоняться от града ударов, но все тщетно. Кулаки полицейского покрывались кровью, но все продолжали посыпать ударами седовласого мужчину.

Еще минуты две и Митч убил бы его, если бы не вмешался Фитцжеральд.

— Успокойтесь, офицер! — детектив отцепил полицейского. — Не нам судить его! Пусть судит закон и пусть его увидит вся страна и родители этих детей!

— Ему все равно на закон и на наказание! — завопил полицейский. — Он, псих! Разве нормальный человек, боящийся закона, у которого есть совесть и честь, может сотворить такое? Посмотри! Это же дети! Слабые, беспомощные, еще не видевшие жизнь!

Вот она сущность лейтенанта полиции — жесткий снаружи и сострадающий внутри.

— Я… — снимая разбитые очки, начал доктор. — Я поклялся жене, что у нашего сына будет жизнь… Я испробовал все… Никто не мог воскресить его… И после традиционной медицины я обратился к услугам магии…

— Это же дети, подонок! — ярость вновь накапливалась в жилах полицейского.

— Все они из бедных семей, — пояснил Лэнгдон. — У одних не отцов, у других родственники либо в бандах, либо отбывают наказания. Девочек я тоже подбирал: по ним же все равно видно, что дальше панели они не пойдут… Иногда один человек может стоить миллиона простых смертных, которые не живут, не творят, а просто существуют, зря перерабатывая воздух и другие природные ресурсы… Моему сыну было суждено стать величайшим доктором, и я бы добился этого, если бы не проклятая авария…

Напарники все поняли. Перед ними действительно стоял сумасшедший, как человек, одержимый идеей воскрешения магией своего сына, так и человек, ненавидящий все человечество. Фитцжеральд смог выдавить из себя только одно:

— Если Ваш сын оправится таким чудовищным способом, то он, находясь в здравом рассудке, сразу же покончит с собой, узнав каким образом поставили его на ноги.

Дверь внезапно отворилась и на пороге показалась маленькая девочка с белым медвежонком на руках. Как только она сделал шаг в комнату — все присутствующие схватились за сердце. Будто какая-то сильная хватка сжала орган, перегоняющий кровь, изнутри. Даже дети, находящиеся под анестезией, пробудили от сердечной боли.

Митч направил пистолет в сторону маленькой девочки, но цель расплывалась во взгляде. Полицейскому вспомнился сон и последняя реплика ребенка индиго: «А Вы, лейтенант Томсон, если увидите меня в мире живых — стреляйте. Не то, я убью Вас».

Казалось, сама смерть медленными детскими шагами ступает по комнате. Дети хором застонали, но Фитцжеральд, увидев направленное оружие, тут же выбил его из рук Томсона. Детектив чувствовал, что еще немного, и он повалится с ног, но, собрав последние силы, Алекс приблизился к Розе и, схватив ее за голову, взглянув в черные глаза.

Алмазные зрачки ребенка индиго будто затянули парня в водоворот. Но в отличие от сознания стандартного человека, внутренний мир мыслей ее был в черно-белых тонах. В мире теней присутствовали только детектив и сама маленькая девочка, которая, не переставая, ревела:

— Почему ты плачешь? — подойдя к ней, спросил детектив.

— Потому что вы, люди, такие злые. Вы убиваете друг друга каждый день. Иногда делаете это ради забавы. Зачем все это?! Почему вы просто не можете жить, оберегая друг друга? Почему?

— Не все такие… — тихо произнес Алекс, обнимая девочку. — Многие совершают зло во имя доброты… Даже я, как бывший полицейский, могу сказать, что не все заключенные в тюрьмах виновны или достойны наказания. За мою историю, можно пересчитать по пальцам, кто действительно совершал преступления во имя злых побуждений. Даже этот человек, что созвал тебя, когда-то был доктором, спасшим немало жизней. Да и все это зло, он проделал ради одной благой цели — спасение собственного сына. Ты, маленькая девочка, которая не знает, на что способны любящие родители для спасения своего ребенка. За сына или дочь, ради которых они проживают вторую половину своей жизни.

Фитцжеральд присел на колени, и девочка, уткнувшись в его плечо, все не переставая лила слезы.

— А ты сможешь показать мне жизнь родителей?

— Я… — замялся детектив. — У меня еще нет детей.

— Ну и что? Просто представь.

Черно-белый мир заполнился бесчисленным множеством фотографий. В этот самый момент Фитцжеральд понял, что находится не в сознании девочки, а в своем собственном.

— Хорошо, — улыбнулся детектив. — Смотри.

И представление началось… Первые фотографии были реальными кадрами воспоминаний. Внезапная встреча в метро, ее голубые глаза, черные волосы, светлая кожа… Второе ночное свидание, прошедшее по-ребячески на крыше одного из небоскребов Нью-Йорка с пересчитыванием ярких звезд и определением тех или иных созвездий. Третьей фотографией был богатый ресторан в медовых тонах… Затем кадры воспоминаний сменились на планируемое будущее. Свадебное венчание, где Алекс в темно синем костюме стоит рядом с алтарем под руки с Миленой в белой фате с букетом белых лилий. А среди множества гостей в роли друзей жениха находятся Митч Томсон, Сайман Фитцжеральд и Элен Паркер. За этими кадрами тянулись кадры брачной ночи — обнаженные тела в дорогом отеле города под сиянием теплого света ароматизированных свечей, занимающиеся любовью. Теплая картина пламенных оттенков сменилась на белые больничные палаты роддома, где Алекс дрожащими руками держит новорожденного. Другая фотография — первые шаги, снимаемые на видеокамеру отцом, знаменательное событие происходит в изумрудном парке. Затем кадры школьных дней, и как сам Фитцжеральд старший проверяет отметки младшего в семье. Первый футбол, первая рыбалка, походы в лес, студенческие годы, поездка в Европу, он знакомит свою любовь с родителями, его свадьба, их первенец… Кадр за кадрами, слайд за слайдем девочка видела жизнь родителей… Завершением истории в фотографиях была картина смерти. Но она не была мучительной, не была болезненной… Смерть изображалась, как счастливый исход. Могильные надгробья Милены и Алекса Фитцжеральдов располагались рядом друг с другом. Осенний день с ярким солнцем и безмятежным небом. С печалью в лицах, с накопившимися на глазах слезами стояла их семья: уже повзрослевший сын с сединой на волосах, его красавица жена, их дети и первый внук, которого они назвали в честь деда Алексом… Это была солнечная печаль… Детектив в своих представлениях не показал ни войн, ни измен, не ссор, ничего плохого. В последние моменты сознания, умирающий человек забывает все нехорошее и прокручивает только счастливые моменты. А легче всего вспоминаются эти кадры в окружении своих близких.

— Вот это и есть жизнь родителей, — пояснил детектив, уже возвращаясь в обыденную реальность.

Роза усмирила свои силы и уткнулась в плащ детектива. Все успокоилось и приняло прежний вид. Пока Митч вызывал подкрепление и скорую помощь, Алекс уточнял фамилии детей, среди которых он узнал только Алана Джонса, младшего брата одного из членов «Железнодорожной банды» Дельфина, ради которого он окончательно и взялся за расследование. Лэнгдон, все еще страдая от боли, хромая, дошел до колбы, где спал многолетним сном его сын, и уставился на нее.

— Родной мой, — поглаживая стекло, приговаривал отец. — Прости меня за все. Я уже давно умер… Я должен был погибнуть еще с твоей матерью… Смыслом жизни последние годы был только ты.

Роза, услышав речь доктора, подошла к стеклянному сооружению, в которой томился мальчик. Как только ребенок индиго положил руку на стекло, грудь спящего наполнилась воздухом, и сын доктора открыл свои голубые глаза. Как только девочка убрала руку — подросток снова заснул.

— С ним все будет хорошо, — смотря своими черными глазами на Лэнгдона, сказала девочка. — Ему просто нужно немного отдохнуть.

Доктор поднял голову на дверь, ведущую в тоннель, откуда он и выносил трупы детей, и произнес:

— А со мной все кончено.

Резко рванув к этой двери, Альфред запер ее с другой стороны.

— Вот сукин сын! — пытаясь выломать дверь, завопил Митч.

Затем, вынув девяти миллиметровый «Colt», трижды выстрелил в замок. Но дверь не поддалась. На пороге появилось подкрепление в виде полицейского наряда и пары врачей, и Фитцжеральд приказал им:

— Позаботьтесь о детях! — и обратился на ходу к лейтенанту. — Митч, побежали к машине! Тут только одна дорога!

Несколько полицейских окаменели, зайдя в комнату, и увидев распятых на крестах детей. Уточнять о приказах было уже поздно — напарники исчезли.

Спустя пять минут красный «Jaguar» с опознавательным разноцветным сигналом преследовал черный «BMW».

— Вот тебе и боевое крещение, — с ухмылкой на лице детектив протирал панель автомобиля.

— Сплюнь! — вскрикнул Митч. — Куда он направляется?

— В Нью-Йорк… Там легче всего затеряться — автомобилей больше чем людей.

На смену редким машинам уже начинали встречаться колонны техники. Учитывая сильный ливень, видимость была нулевая, и от этого Алекс каждый раз приговаривал, крепче сжимая ремень безопасности: «Осторожно! Митч! Не так близко!»

Перед ними маячил задний корпус «BMW» с отражающимися от света фар номерами.

— Ты понимаешь, что если мы потеряем его из виду на десять секунд, то уже не найдем? — уточнял лейтенант. — Поэтому думай, куда он поедет и что можно сделать, чтобы остановить его?

Они въехали в город, не отставая друг от друга, но и не догоняя. Фитцжеральд взял «Кольт» полицейского и, открыв окно «Jaguar», начал целиться в колеса немецкой иномарки. Холодный дождь скапливался на козырьке его желтой шляпы и падал на дуло пистолета, тем самым мешая сконцентрироваться на выстреле.

— Что ты там копаешься? Стреляй!

Но детектив целился, не обращая внимания на выкрики напарника. Выстрел был произведен на скорости сто миль в час, когда автомобили мчались по Бруклинскому мосту. Движение в обеденное время стихло и вполне позволяло разогнаться двигателям. На столь высокой скорости черная машина перевернулась, прокрутившись порядка восьми раз по асфальтовой поверхности висящего моста и загорелась.

Красный «Jaguar» остановился в метрах тридцати от черного «BMW». Несмотря на ливень — охваченный слабым огнем корпус автомобиля не потухал. Бежать было некуда, и Митч, подняв ворот черного плаща, и Алекс, не пряча оружия, направились к перевернутой иномарке.

Редкие машины, оказавшись в этот момент на Бруклинском мосту, наблюдали за происходящим.

— Доктор! Не в Вашем положении и возрасте куда-то бежать! Просто сдайтесь властям! — чтобы перекричать ливень, Томсон буквально орал на человека, который выкарабкивался из горящего автомобиля.

Лэнгдон выглядел ужасно: одежда была порвана, кровь хлестала из раны на лбу, он терялся в пространстве от сильной боли и от плохого зрения. Мимолетной вспышкой ему вспомнилась авария, переменившая его жизнь, еще год назад. Дойдя до края моста, Альфред взглянул на черную воду Гудзона и жестом остановил детектива и полицейского.

— Единственное, что я хотел попросить у вас, господа, — обратился он к представителям закона. — Позаботьтесь о моем сыне!

— Не делайте этого! — напарники ринулись к мужчине, но он одним действием сложил с себя обязательства отца и закончил своих жизненные мучения.

Все произошло одновременно: взрыв загоревшегося «BMW», яркий свет молнии и падение в черный омут реки доктора.

«Сколько зла и ужаса ради одной благой цели», — мысли детектива разлетелись от одного хлопка по его плечу могучей рукой напарника:

— Это все… Это и есть конец расследования.

* * *

Спустя три дня.

Солнце светило в этот день с особой яркостью, апельсиновыми лучами разливаясь по всему городу. У здания белой больницы не творилось ничего суматошного: редкие посетители беседовали со своими больными родственниками на уличных скамейках или, сидя, на изумрудно-зеленой лужайке. Врачи силком выгоняли в столь ясный день пациентов каменного здания. Учитывая, что на календаре был субботний день, главный врач разрешил включить музыку, которая, как в прохладном здании, так и на теплом свежем воздухе из колонок изливала песню Синатры, только сейчас исполнялась «Sugar town» его дочерью Нэнси.

Столь медленную и тихую атмосферу разрушил черный «Challenger», въехавший на огромной скорости. Худощавый мужчина остановил машину в центре парковки и быстрыми шагами направился в сторону парадной двери больницы, неся букет из белых лилий. Листья цветов, будто алмазными россыпями, были покрыты каплями росы, зеркально отражающимися от солнечных лучей. Второй пассажир, коренастый крепыш, вывалился из салона бандитского автомобиля чуть позже. Проведя рукой по капоту черного автомобиля, он произнес:

— Триста баксов за такую покраску — вполне нормальная цена.

И насвистывая какую-то песню, направился вслед за напарником. У входа лейтенант полиции заметил старика, сидящего на раскладном стуле в тени здания и читающего «Нью-Йорк Таймс». Вначале Томсон бросил лишь беглый взгляд на газету и прошел мимо. Затем, осознав прочитанное, вновь вернулся к газетной статье. Пока старик знакомился со спортивными новостями города — Митч практически прочитал всю интересующую статью. Только после этого владелец газеты заметил его:

— Вам она нужна? — поправляя очки, спросил старик.

— Да… протянул Митч. — Сколько Вы хотите за нее?

— Шестьдесят центов, — улыбнулся старик чередой ровных белых зубов.

Вытаскивая зеленую банкноту номиналом в один доллар, Митч все же спросил:

— Извините за глупый вопрос, но почему именно шестьдесят центов?

— У меня первая стадия ишемии, и дочь запретил пить кофе… А Вы же знаете — запретный плод сладок, и кофе в автомате стоит ровно столько.

— Удачных Вам выходных, мистер, — усмехаясь проказам старшего поколения, полицейский пошел на поиски напарника.

Зайдя в палату номер восемнадцать, Митч был поражен состоянием Милены. Он рассчитывал увидеть слабую девушку с бледным лицом и болезненным видом. Однако, девушка с розовыми щеками не только прекрасно выглядела, но и страстно целовалась со своими парнем. Прижимаемые между телами белые лилии были бы потеряны, если лейтенант не скомандовал по-армейски громко:

— Отставить, поцелуи. Цветы должны жить, — и уже обращаясь к Милене, добавил. — Красавица, прекрасно выглядишь. Когда выписываешься?

— Сейчас, — с улыбкой ответила голубоглазая брюнетка.

— Что? — хором спросили парни.

— Все жизненные показатели в норме, — пояснила девушка. — И врачи сообщили, что в принципе не против отпустить меня домой.

Напарники переглянулись, но девушка разогнала свои сомнения по поводу состояния репликой:

— А зачем мне занимать лишнюю кровать, когда я абсолютно здорова… Тем более я хочу поесть мороженое, посмотреть какую-нибудь свежую комедию и кое-чего еще…

Выделив последнее предложение, она незаметно провела рукой по бедру Фитцжеральда:

— Как скажешь, мой ангел, — согласился детектив, поймав руку девушки.

— Алекс, видел статью? — бросив газету на кровать, спросил Митч.

На первой полосе «Нью-Йорка Таймс» были опубликованы фотографии напарников с заглавием: «Совсем, как в старые добрые времена».

— Неплохо, — бегло пробегая статью, сказал Алекс.

— Ты же мой герой, — целуя в щеку своего парня, приговаривала Милена.

— Герой, который чуть не погубил тебя, — она все продолжала целовать его. Детектив открыл газету на другой странице и протянул ее лейтенанту: Лучше посмотри на эти две статьи.

Под статьей «Расставание длинною в жизнь» красовалась фотография Хосе Кортеса, слепого старца, держащего в объятиях двух внуков и внучек, а дочери со счастливыми лицами держали его за плечи, оставаясь за спиной. Из умиротворенных глаз текли слезы, а статья, написанная знаменитым журналистом, разрывала сердце своей трогательностью и драматизмом описания.

Вторая статья называлась «Человек из неоткуда». В ней говорилось, что в ходе расследований лейтенантом полиции Митчем Томсоном и частным детективом Алексом Фитцжеральдом был найден подросток, который не помнил ни откуда он, ни своих родителей, ни своего прошлого. На данный момент он отдан в приют, где о нем хорошо заботятся и воспитывают.

— Вот все и встало на свои места, — удовлетворенно согласился детектив.

— Если ты про криминал в нашем родном городе, то могу не согласиться — расследований в Нью-Йорке хватит на тысячу жизней, друг мой.

— Митч, — с улыбкой остановил его напарник. — В моей жизни все встало на свои места.

Покидая палату номер восемнадцать, детектив бросил прощальный взгляд на помещение. Все было точь в точь как в прошлый раз: белая простыня на постели, жалюзи на окнах, железный стол с одним стулом. Только взглянув на вазу с цветами, наблюдатель заметил аккуратно вставленные три розы алого, желтого и белого оттенка.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg