«Повесть о Сашке»

Повесть о Сашке (fb2) - Повесть о Сашке 735K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Макаров - Герда Куин

Повесть о Сашке Александр Макаров Герда Куин

© Александр Макаров, 2018

© Герда Куин, 2018

ISBN 978-5-4493-4832-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Из-под двери показалось какое-то темное пятнышко. Сашка, хотя и стояла, опустив глаза вниз, все равно не сразу его увидела. А когда заметила, не сразу поняла, что это кровь.

«Откуда кровь? Их же уже увезли» — подумала девочка и сама удивилась, почему ей совсем не страшно. Она стояла перед столом, за которым сидел седой милиционер. Другой милиционер помладше, стоял рядом. Это был постовой с соседней улицы, который так долго не соглашался идти с ней на почту. У того, что за столом в петлицах были три прямоугольника, на рукаве вышитый овал с мечом, серпом и молотом в центре. Сашка пыталась вспомнить, как называется его звание, но все они от чего-то напрочь вылетели из ее головы. Было понятно, что это не простой милиционер, а офицер и начальник.

— Так для чего ты пришла на почту? — спросил офицер.

— Отдать ключи тете.

— Отдала ключи и ушла?

— Нет, я отдала ключи, и тетя пошла домой. А почтальон тетя Даша, попросила меня сбегать в магазин, где одежду продают, посмотреть есть ли там очередь.

— Какая очередь?

— Там должны были рубашки привезти.

— Понятно. И ты, значит, прямиком пошла в магазин?

— Да. Заняла очередь и пошла к тете Даше сказать, что рубашки привезли.

— Вернулась. Зашла на почту, что потом?

— Нет, не так. Я пришла, а почта закрыта. Я начала стучать. Долго стучала. И мне открыл какой-то дяденька.

— Дяденька? Ты его знала?

— Нет.

— А как он выглядел? Сколько ему лет?

— Обыкновенно выглядел — в кепке и пиджаке. А лет не знаю сколько. Может тридцать, а может сорок.

— Это он пустил тебя на почту?

— Нет, он просто приоткрыл дверь и сказал, что сейчас обед.

— А ты?

— Я сказала, что знаю. Но я заняла очередь для тети Даши.

— И тогда он тебя впустил внутрь?

— Да нет же, нет, — Сашка занервничала — «От чего этот с петлицами не понимает ничего».

— Ты девочка не волнуйся, рассказывай все по-порядку, — попытался подбодрить ее милиционер помладше.

— Так я и говорю, что я собралась уже идти домой, но потом подумала: «А как тетя Даша узнает, за кем я для нее очередь заняла?» и тут услышала два хлопка.

— Какие хлопки?

— Как будто деревянной линейкой по парте со всей силы ударили.

— И что же?

— Постояла еще, постучала. Потом вспомнила, что сзади во дворе есть вторая дверь, к которой машины с почтой подъезжают. Думала, может они там почту выгружают, или еще что делают. Пошла туда. Дверь была открыта, я вошла…

Тут нервы Саньки не выдержали, и она разрыдалась, и уже через слезы выдавила:

— А там в комнате лежит тетя Даша и вторая почтальонша.

В этот момент в помещение ворвалась тетя Люся.

— Что здесь происходит? Что случилось?

— Вы начальник почтового отделения? — спросил офицер.

— Да, я.

— Эта девочка ваша племянница?

— Да.

Милиционеры переглянулись.

— Ты девочка, можешь идти домой. Но запомни — никому ничего о том, что здесь произошло, не говори.

— Что, даже маме не говорить? — спросила Сашка сквозь слезы.

— Даже маме.

— А тетя? Когда вы ее отпустите?

— Она тоже скоро придет.

Сашка прижалась к тете Люсе. Потом ладонью вытерла глаза и поплелась домой.

А начался этот день, вполне обыденно. С утреннего телефонного звонка.

— Кто звонил? — спросила Сашка, перевернувшись в кровати на бок.

— Спи еще, это тете Люсе с работы, — ответила ей мама, позвякивая тарелками, которые ставила на стол.

— Мне спать совершенно не хочется.

— Ну вот, лето, каникулы, самое время отдохнуть, понежиться…

— Абсолютно не хочу спать.

Мама — Марина Сергеевна, удивленно подняла брови. Сначала от дочки она слышит слово «совершенно не хочется», теперь та произносит «абсолютно не хочу». Раньше Санька так не говорила. Что это? Трудный подростковый возраст? Марине Сергеевне и невдомек, что возраст тут ни причем. Просто ее любимая младшая дочка трижды посмотрела фильм «Девушка с характером», дважды «Воздушную почту» и другие киношки о самостоятельных и волевых советских девушках, и старательно копирует их манеру поведения.

— А вот брату твоему действительно пора вставать, — говорит Марина Сергеевна.

— Ага. Сейчас я Костю разбужу, — отвечает Санька тихонечко пробираясь к брату.

Тихонечко это потому, что закуток за шкафом где стоит кровать брата превращена им в химическую лабораторию. Не дай бог там что-то задеть, а тем более разбить. Малюсенький столик и полки на стене заполнены колбами, ретортами, пробирками, пузырьками и коробочками с химреактивами. Костя добывал это богатство правдами и неправдами, что-то покупая в аптеках, что-то выпрашивая у матери, которая работала на хлебозаводе в лаборатории. Да на Ленинградском хлебозаводе №2 есть настоящая лаборатория, ведь процесс выпечки хлеба это настоящее таинство и начинается оно с определения качества, полученного хлебозаводом сырья. Знания химии помогают сделать хлеб вкуснее, а булочки пышнее. Сашка несколько раз была на хлебозаводе у Марины Сергеевны и прямо влюбилась в ряды пробирок в лаборатории, и белые халаты сотрудниц. Видимо любовь к химии у их семьи в крови. Ведь и Костя занимается на втором курсе химико-технологического техникума. Сашка успела побывать и в техникуме, но там ничего интересного она не увидела. В лабораторию ее не пустили, аудитории конечно были побольше, чем школьные классы, но они ее не впечатлили. Даже портрет Дмитрия Менделеева, имя которого носил техникум, собственноручно написанный и подаренный учебному заведению вдовой ученого, не произвел впечатления на девочку. Портрет, как портрет. Вот если бы в техникуме кругом стояли колбы с трубками, в них бы булькали разноцветные жидкости, было бы здорово!

— Вставай, засоня, — на распев пропела Сашка и стоящие на полках пробирки отозвались ей легким звоном.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал Костя, обнимая подушку.

— Ты какой вчера вечером фильм смотрел?

— Отвяжись.

— Ну, скажи.

— «Истребители» — называется.

— Хороший?

— Хороший, но ты его не поймешь.

— Почему это не пойму?

— Мала еще слишком.

На эти слова хорошо бы запустить в брата подушкой или чем-то потяжелее. Но нельзя, жалко расставленных кругом пробирок. Сашка тяжело вздыхает и идет пить чай с вареньем, и бубликами.

«Вовсе я не маленькая. В шестой класс уже перешла» — думает девочка. Но взглянув на пробирки, вспоминает, что и в шестом классе она еще не будет изучать химию, и настроение ее еще больше портится. Она садится за стол, смотрит как тетя Люся — младшая мамина сестра, торопливо пьет чай, проглядывая газету.

— Ну, что там пишут? — спрашивает Марина Сергеевна сестру.

— Да ничего особенного.

— Тогда и нечего за столом читать. Ведь подавиться можно.

— В Берлине в театре ставят пьесу Горького по повести «Мать».

— Во-первых, это не повесть, а роман.

— Ладно, хватит меня учить. Начинай сразу с «во-вторых».

— Во-вторых ты считаешь, что с немцами у нас все нормально? Мы им хлеб эшелонами шлем, они наши спектакли ставят и все хорошо?

— Наверное, нормально. Хотя я знаю не больше твоего.

— Ты все-таки на почте работаешь. Начальником почтового отделения.

— Вот именно — на почте, а не в министерстве иностранных дел и будет ли с немцами война, не знаю.

— Ты не кипятись, мы все после финской войны, когда три месяца подряд по ночам было затемнение, грабежи, на улицу не высунешься, стали нервными, взвинченными. Вот я и волнуюсь.

— Заболтала ты меня, того и глядишь на работу опоздаю, и не буду больше начальником, — сказала тетя Люся свернув газету и подмигнув Саньке.

Тут появился Костя с полотенцем на плече, зубной щеткой и круглой пачкой зубного порошка в руках.

— Давай быстрее в ванну, а то кто-то из соседей займет, — говорит ему мама.

— Займет, так я в кухне, почищу.

— Ты же знаешь, что Петр Петрович, ругается, когда ты чистишь в кухне. Говорит, что от этого раковина забивается.

— Ты как химик понимаешь, что она забивается от вермишели, которую он промывает в дуршлаге, — возразил Костя.

В огромной ленинградской коммунальной квартире, в которой они живут, вечно кто-то чем-то не доволен. Они уже давно привыкли к этому. К тому же эта одна из немногих семей, у которой в пользовании целых две комнаты и многие им завидуют.

— К химии, это не имеет никакого отношения. Поторопись, опоздаешь, — продолжает мама.

— У нас расписание сдвинули, не опоздаю, но домой вернусь поздно.

Мама треплет его по растрепанным после сна волосам и тут ей на глаза попадаются ключи, оставленные на буфете.

— Вот дуреха Люська, ключи забыла.

Внимание мамы переключилось на Саньку.

— Отнесешь ей ключи сейчас, или попозже.

— Отнесу перед обедом.

И все это закончилось драмой на почте.

«Хорошо, что тетя Люся пошла на обед домой» — думает Сашка.

«А если бы не пошла?» — возникает ужасная мысль, но думать об этом страшно.

Поздно вечером пришла домой тетя Люся. Она долго о чем-то шушукалась с мамой. Санька прислушивалась, пытаясь понять, но у нее ничего не получилось. Потом тетя Люся подошла к Санькиной кровати и прошептала:

— Никому, ничего не рассказывай.

Глава 2

С самого детства Сашка помнила фразу, как-то сказанную ее бабушкой:

— Живи честно, не укради, не лги, не убий.

— Что же, совсем, совсем не врать? — удивилась тогда Сашка.

— А ты попытайся, раз, второй, потом привыкнешь, — усмехнулась тогда бабушка.

Вспоминая бабушку, Сашке тут же виделись огромные арбузы и ароматные дыни. Оно и понятно, ведь бабушка жила в Одессе. Туда всей семьей они ездили почти каждое лето, объедаться абрикосами, персиками, виноградом, ведь простые помидоры и те в Ленинграде были редкостью.

Больше всего девочка любила бывать в кино и на маминой работе. Военизированная охрана чужих на хлебозавод не пускала. Но разве Сашка чужая? Мама выписывала ей специальный пропуск, а когда та входила в лабораторию, то искали ей самый маленький белый халат, которому все равно приходилось подворачивать рукава. Студентки проходившие практику на хлебозаводе, хоть и улыбались глядя на девочку, но относились к ней уважительно.

— Образец заливается реактивом и помещается в низко-скоростную центрифугу. При скорости двести оборотов в секунду пробирка с продуктом раскручивается в течение десяти минут. После этого образец нагревается, — диктовала Марина Сергеевна студентам и Сашка сидя в лаборатории восхищалась всеми этими мамиными значительными, но не совсем понятными фразами.

Хотя она и не совсем понимала, как хлеб с батонами могут печься с помощью химии или реактивов.

— В пробирках и колбах что — ли?

Когда она задавала такие вопросы, смеялись и мать, и несносный брат Костик, и даже Тетя Люся, которая жила вместе с ними. Ей было уже около 50, но она до сих пор была не замужем и детей своих у нее не было. Потому она в своих племянниках души не чаяла, потакала им, в особенности Саньке. Мама брала с собой на работу — Костю, а тетя Люся — Сашку. Александре не очень нравилась «почтальонская» работа. Она не видела в ней ничего интересного — «Сиди себе, печатай на машинке, принимай и отдавай посылки, письма, телеграммы. Особенно ей не нравились нетерпеливые посетители.

— В царское время почтальоны были расторопнее, — как то заметил старый дед на почте.

— Как вы не понимаете, что страна идет гигантскими шагами в будущее, — возразила тогда Сашка.

— Маленькая, а тоже со своим мнением суется.

— Мы пионеры, должны разъяснять несознательным.

— Это я несознательный? — разъярился дед, но наткнувшись на осуждающий взгляд почтальонши осекся.

А вот у Марины Сергеевны работа была в разы интереснее, но мама брала с собой дочь — редко, только в крайнем случае, после одного неприятного инцидента. Случилось это около года назад, во время каникул. Костя с друзьями ушёл на озеро — рыбачить, а сестру с собой брать не стал, не хотел в этот день быть для нее нянькой. Саша долго умоляла, упрашивала его, но все её мольбы были бесполезны. А ей так хотелось идти с ними, нести котелок для ухи, подержать удочку, поймать хотя бы одну малюсенькую рыбку, поесть уху из этого самого котелка, которую она не очень любила, но там ей пришлось бы, чтобы не быть голодной и конечно же она хотела купаться. Брат наотрез отказался. Девочка стала ныть. Мама пожалела её и взяла с собой. Саше все было интересно. Как месят тесто на хлеб, как его выпекают в больших печах, как там вкусно пахнет хлебом, какой он румяный и горячий. Когда она увидела мамино рабочее место, все остальное отошло на второй план. Это была чудесная комната, полна всяких тайн. Мама как раз определяла количество жира в молоке. Это очень важно ведь от этого зависит рецептура булочек. Мама в резиновых перчатках в жиромер помещала молоко, в него вливалась концентрированная серная кислота. А когда смесь обугливается, то по шкале можно было снять показания жира.

— Анализ старый, довольно простой, но при этом точный, — заметила Марина Сергеевна.

Санька гордилась мамой и с интересом рассматривала десятки почетных грамот развешанных по стенам лаборатории. Недаром брат любил посещать это место. Мама просила ничего здесь не трогать, лишь наблюдать за процессом. По началу Саше удавалось скрывать заинтересованный вид и прятать руки в кармашках летнего платья, хотя они очень тянулись все потрогать и смешать, как это делала мама. В какой- то момент Марина Сергеевна отвернулась, Сашка не могла больше сдерживать руки, которые тянулись к колбам. Она смешивала марганцовку с капелькой глицерина, как ей посоветовал один друг. Сначала ничего не происходило. Мама бросала в сторону дочери тревожные взгляды, как будто чувствовала, что та что — то натворила… Подумав, что все в порядке, снова принялась за работу. Александра расстроилась, ведь она так хотела поразить маму, утереть брату нос, что не он один может фокусничать и важничать. Тишина простояла несколько минут. Вдруг марганцовка с глицерином, начала бурлить, меняться её состав, сноп искр и в конце повалил пар, словно из носика чайника, вперемежку с едким запахом. Саша очень испугалась, хотела скрыть следы своей неопытности и оплошности и вылила все в раковину, спрятав пустую пробирку в кармане. Это было не лучшим её выбором. Теперь этот запах и шипение распространились по всей лаборатории. Пришлось эвакуировать и Сашу, и двух молоденьких лаборантов- помощников, проветривать помещение. Вот с тех самых пор, мать зареклась больше дочь на работу не брать. Брат, как узнал, ещё долго припоминал сестре ее неудавшийся опыт, посмеиваясь и еще пуще раззадорив девочку…

У детей был отец. Про него говорили редко, умалчивая и не говоря о его местонахождении. Саше, а порой и Косте хотелось узнать про него больше, но каждый раз мама расстраивалась, вспоминая его. Дети чувствовали, что матери трудно затевать этот разговор, словно вскрывать больную рану и они больше не пытались. Саша любила учиться, гордилась, что была пионеркой. Ей доверили небольшой отряд, из детей младших классов.

Глава 3

Домой — «Пойти Забудь».

«Вот будет здорово, если, пионервожатая разрешит нам сегодня устроить сбор. Тогда мы разложим костер во дворе школы и будем петь с октябрятами песни. А потом вечером отправимся помогать семьям военных, как тимуровцы» — думала Сашка, бодро вышагивая по направлению к школе. Солнце припекало, хотя и чувствовалась ленинградская влажность. В воздухе бензиновая гарь смешивалась с запахом цветущих деревьев.

По мере подхода к школе, энтузиазм у нее потихонечку угас.

«Во дворе точно не разрешат развести костер. Но мы можем прямо в классе на пол положить поленья, поставить туда электрическую лампу, накрыть все это красной тканью. Как в ТЮЗе в спектакле „Двенадцать месяцев“. Тоже будет неплохо» — подумала Санька, открывая массивную школьную дверь.

— Пионервожатая у себя? — спросила она у уборщицы тети Нади.

— Да где ж ей быть-то? У себя — в пионерской комнате, — ответила пожилая женщина, оторвавшись на миг от мойки пола.

— Я к ней.

— Только ты не наследи.

— Я осторожненько.

Какое там «осторожненько». Санька перепрыгнула одним махом влажную полоску на полу и перескакивая через ступеньку помчалась в пионерскую комнату.

— Вызывали?

— Заходи Кондрашова.

Сашке показалось, что увидев ее, пионервожатая вздрогнула. Но может просто показалось?

— Садись Кондрашова на стул и никуда не уходи.

— А зачем вызывали-то?

— Я тебе потом скажу. Ты главное никуда не уходи. Поняла?

— Поняла, — растерянно произнесла Санька, пытаясь поймать взгляд пионервожатой, но это ей отчего-то, никак не удавалось.

— Вот и прекрасно, Кондрашова, — сказала пионервожатая и зачем-то обошла вокруг стула с сидящей Санькой. Потом решительно направилась к двери. Но как только дошла до двери все ее решимость куда-то испарилась и она уже каким-то будничным, извиняющимся тоном обратилась к девочке.

— Я тебя Кондрашова, как старший товарищ хочу сейчас предупредить… а впрочем нет, давай вставай и пойдем.

Ничего не понимающая Сашка поднялась и они направились к двери. Через минуту они уже были в приемной директора школы. Секретаря в приемной не было. Не стучась, пионервожатая открыла дверь к директору и, взяв Саньку за плечи, чуть ли не силой втолкнула ее в кабинет.

— Вот Станислав Аркадьевич, привела.

В кабинете Санька увидела директора и полного лысоватого человека в военной форме. Оба они стояли у раскрытого настежь окна и о чем-то беседовали.

— Ты значит и есть — Александра Кондратьева? — обратился директор к девочке.

— Не Кондратьева, а Кондрашова, — поправила его Сашка.

— Кондрашова? — суетливо переспросил директор, обращаясь к военному.

— Да, нам нужна Александра Кондрашова, — подтвердил военный.

— Кондрашова, ты пионерка? — спросил директор.

— Да.

— Ты понимаешь, что как пионерка должна помогать государственным органам правопорядка?

— Конечно, понимаю.

— Тогда давай рассказывай товарищу майору все подробнейшим образом…

— Не здесь и не сейчас, — прервал директора военный.

Он подошел к двери и бросил, обращаясь к Сашке:

— Следуй за мной.

— А мы? — спросил директор.

— Вы тоже хотите к нам проехаться, — жестко усмехнулся военный.

— Нет… не знаю…

— Будьте на связи. Если вы понадобитесь — вас вызовут.

Когда они вдвоем вышли на крыльцо подкатил легковой автомобиль с открытым верхом.

— Едем в управление, — скомандовал майор молодому стриженному шоферу.

— Мигом, домчу, — улыбнулся шофер и подмигнул Сашке.

Девочка от этой его улыбки чуть не расплакалась. Странное поведение пионервожатой и директора, брошенный недоваренный суп, хмурый майор, почти убедили ее в том, что она чем-то провинилась, а тут искренняя доброжелательная улыбка молодого парня чем-то похожего на Костю, растрогала ее и она сквозь слезы улыбнулась в ответ.

Они с ветерком помчались по ленинградским улицам. Чуть притормозили около здания на улице Воинова. Проезжая там, шофер вопросительно глянул на майора.

— Нет в ДПЗ сейчас рано, давай на Литейный в НКВД, — скомандовал майор.

Услышав слово НКВД, девочка замерла. Вот куда ее везут! Она пару лет назад уже видела сотрудников НКВД. Они приходили с обыском к их соседу — инженеру Войцеховскому. Потом его арестовали. Больше всего Сашку поразил не сам арест, а то, что инженер надел пальто прямо поверх пижамы. Девочка долго размышляла, от чего тот не переоделся в костюм? От растерянности? А может ему не дали переодеться? Или в этом был какой-то тайный смысл?

— За что его арестовали? — шепотом спросила она тогда у соседа Петра Петровича.

— Он поляк, — шепотом ответил сосед.

Санька не поняла, от чего быть поляком — преступление, но переспросить побоялась. Инженер Войцеховский пропал навсегда.

Охранник на входе в НКВД козырнул майору, тот заполнил какие-то бумаги и поднялся с девочкой на второй этаж в кабинет. Санька села в мягчайшее кожаное кресло похожее на облако. Майор устроился за столом, напротив.

— Так Александра Кондрашова, рассказывай все подробно о том происшествии на почте.

Сашка рассказала все так же, как милиционерам. После ее рассказа майор задумался, а потом попросил повторить еще раз. Сашка повторила.

— А теперь в деталях опиши того мужчину, который открыл тебе дверь.

— Обыкновенный, в кепке и пиджаке.

— Хорошо. А у него усы или родинка или еще что приметное было?

— Нет.

— А он был в сапогах или в ботинках?

— Плохо помню, но, по-моему, в ботинках.

— Точно в ботинках?

— Да точно.

— Это хорошо, что ты вспомнила.

— Да и еще у него на колене была небольшая штопка.

— Что за штопка?

— Я увидела, что дырочку у него на колене заштопали.

— А понятно. Большая штопка?

— Нет, как две копейки величиной.

— Вот молодец, это уже примета.

— Да и еще мне показалось, что он там стоял не один.

— Почему так показалось?

— Он когда со мной разговаривал, как будто на кого-то поглядывал.

— Ясно. Но второго человека ты не видела?

— Нет.

— Ладно. А теперь все восстановим по часам.

— Хорошо.

— Во сколько ты пришла на почту?

— Было без пятнадцати два.

— Точно?

— Да я еще на часы, которые висят на почте, посмотрела.

— Хорошо. А во сколько твоя тетя домой ушла?

Тут Сашка запнулась. Тетя ушла через минуту после прихода племянницы. Но если это сказать, то получится, что тетя нарушительница. Сашка помнила рассказ мамы. У них на хлебозаводе женщину уволили с работы за то, что она на двадцать минут ушла раньше, другая опоздала на десять минут и ее на месяц перевели из сменных технологов на рабочую должность.

— Я точно не помню, — покраснела Сашка.

— Александра Кондрашова — ты заплатку запомнила, а когда ушла тетя, нет? — строго спросил майор.

Девочка покраснела еще больше и сказала.

— Меня тетя Даша отвлекла, просьбой занять очередь за рубашками. Я, когда уходила тетя Люся, разговаривала с тетей Дашей.

— Тогда ясно, — согласился с девочкой майор.

У Сашки отлегло от души.

— Саша, а кто тебе ключом открыл дверь, когда ты с почты уходила? И кто закрыл за тобой? Это была тетя Даша?

— Нет. Я когда уходила почта еще не была закрыта на обед, — произнесла Сашка и поняла, что проговорилась. Получается, что тетя ушла с почты еще до начала обеда.

Майор что-то записал в бумагах, а потом встал.

— Я могу идти домой? — прошептала девочка.

— Нет, тебе придется остаться.

— Долго?

— Пока мы все не выясним.

Сашку отвели в комнату, где по углам стен стояли лавки, и сильно пахло краской.

— На эту не садись, она еще липкая от краски, — произнесла старушка в круглой допотопной шляпке.

— А куда можно? — спросила девочка

— Садись со мной.

Санька опасливо уселась рядом со старушкой. Кроме них на соседней скамейке развалился какой-то парень. Парень был немногим старше Саньки, но старался держаться как матерый уголовник.

«Лучше я с этой старой контрреволюционеркой посижу» — подумала девочка. По мнению Сашки. Кто же еще кроме контрреволюционеров мог находиться в НКВД?

— А что такое ДПЗ? — вежливо спросила она старушку.

— Скоро тебя отправят туда, на Шпалерку, тогда и узнаешь, — хохотнул парень.

— ДПЗ, это «Дом предварительного заключения». В общем, тюрьма, — ответила дама.

— А что значит Шпалерка?

— Раньше улица Воинова, где у нас находится ДПЗ, называлась Шпалерной, — сказала старушка.

— Бабуся, ты ошибаешься ДПЗ означает «Домой — Пойти Забудь», — сострил парнишка.

— Я тебе не бабуся, шпана малолетняя, — огрызнулась старушка.

На «шпану» парень не обиделся, а улегшись на лавку запел:

На улице Шпалерной

Стоит волшебный дом:

Войдёшь в тот дом ребёнком,

А выйдешь — стариком.

Сашка от ужаса прижалась к контрреволюционерке.

Отпустили девочку домой только вечером.

Глава 4

Саша побрела домой. Они её отпустили, ничего толком не сказав. Отпустили и все.

«Мол иди девочка домой, по добру, по здорову». Да еще этот хулиган целый час рассказывал страшилки, что на Шпалерке происходят. Так она и просидела, прижавшись к «бабусе», пока хулигана куда — то не увели. А теперь она шла по вечернему Ленинграду одна одинешенька. Привезти — привезли, а вот обратно доставить ее никто не собирался. Она устало порылась в кармане, ища завалявшиеся монеты, чтобы оплатить проезд в трамвае.

Есть и пить хотелось ужасно. Желудок давно урчал, требуя пищу.

— Ничего, — подбадривала она себя, — вот приду домой и съем суп с добавкой.

Вспомнив, что он так и остался стоять на плите недоваренным, еще больше огорчилась. Брела она, брела и у остановки увидела, как женщина продавала пирожки. Они выглядели очень аппетитно и пахли также. У Сашки побежали слюнки. Она разжала кулачок и принялась считать монеты. У неё хватало аж на два порожка, но тогда не останется на проезд, а ездить зайцем девочке не позволяла совесть.

Даже если она купит один пирожок, у неё не будет хватать пары копеек на проезд, ведь ехать надо двумя трамваями.

— Девочка, хватит глазеть! Или покупай, или иди, не задерживай меня. Меня дома сын голодный ждет.

— А что же Вы тетенька ему пирожков не оставили? Раз он голодный. Или Вам их жалко, для родного сына?

— Чего? А ну иди давай, — и она стала собираться домой, пряча пирожки в сумке.

Так у Сашки пропала дилемма, на что тратить деньги. Тут подошёл трамвай — 8 маршрута. Она заскочила внутрь и плюхнулась на единственное свободное место. Ехать было прилично. Саша стала думать и гадать: — «доварит кто-нибудь суп или нет?

Она влетела в квартиру, прошмыгнув сразу на кухню, гремя крышками от кастрюль. Заглянула в одну — пусто. В другую — тоже самое, даже недоваренного супа не было.

— Костя! Обжора! Признавайся, ты съел весь суп?

В кухню зашла мама и устало села на стул, тихо заплакав. Костя вошёл следом за ней и тоже устало сел, но плакать не стал…

— Мама, что случилось?

— Тетю Люсю сегодня забрали. Прямо на работе арестовали! Мать вызвали! А ты с ходу кричать стала, вот она и плачет, — ответил Костя.

— А за что тетю Люсю — то? Кто забрал?

— Из НКВД. Самый главный и забрал, они, и на почте обыск делали, мать прямо туда вызвали, и меня тоже туда привели, думая, что я тоже причастен. Мало того, что там людей убили, но там вроде и посылки пропали. Причем не одна, а много. А ты где была?

— Так, ходила, гуляла. л

— Гуляла до вечера? Странно. Я Зинку видел, так она сказала, что тебя пионервожатая в школу вызвала, зачем? — не унимался Костя.

— Вызвали, это…, — замялась Сашка, — это из — за моего отряда, — соврала она, вспомнив бабушкину заповедь и покраснела.

Ложь далась ей легко, но в душе оставив противный отпечаток. А ещё она вспомнила свой допрос и то, что нечаянно проболталась, думая, что по её вине забрали тетю.

— Пойдемте дети спать. — Марина Сергеевна подозревала, что все только начинается и завтрашний день будет ещё более худшим, чем этот.

Костя и Саша смотрели матери вслед. Гадая, о чем думает их мама, не подозревая, что мысли у всех троих были одинаковы.

«Отнести тете Люсе передачу и узнать, что и как.»

Есть уже не так хотелось. Она отломила корочку хлеба, посыпав сверху солью и проглотила, почти не жуя. Горлу стало больно, Сашка подошла к раковине, попила воды прямо из крана и пошла спать, думая, что же она натворила. Слёзы побежали по щекам. Пусть, сегодня можно.

Рано утром, Сашка услышала бряканье посуды. Она прошла на кухню босиком и взлохмаченными после сна — волосами. Мама была одета с иголочки, выкладывая и заворачивая горячие пирожки в газету.

— О! Александра, ты уже встала? Тогда кушайте с братом, а мне надо идти.

Пока мама отвернулась Сашке удалось стащить два пирожка со стола. Для себя и брата, который её не очень — то и жаловал, но иногда она делала такие добрые жесты. Пока она завтракала и убирала квартиру, вернулась бледная Марина Сергеевна, положив пирожки на стол.

— Не приняли передачу. Говорят, что с утра не положено.

Мать ушла, а Костя с Сашкой смотрели на остывшие пирожки.

— А давай их в обед отнесем, если утром не положено?

— Давай, — согласился Костик.

Ближе к полудню дети взяли пакет и ушли. Но передачу снова не взяли, сказав не положено.

— А когда положено, — возмутилась Сашка, — может вечером принести, тогда будет положено?

На неё посмотрели строго, с укором.

— Никогда! Ваша тётка задержана за шпионаж по предварительному сговору. Таким вообще ничего не положено! — отрезал мужчина в форме и выгнал их на улицу.

— Костя, а как ты думаешь, что они там с ней делают?

— Ясно что, допрашивают!

— А я слышала, что они проводят пытки, чтобы задержанные сознались в преступлении. Их бьют, загоняют под ногти иголки, лишают сна.

— Откуда ты это взяла?

Сашка это не выдумала. Это вчера она услышала из уст хулигана, но сознаваться не хотелось. Не хотелось, чтобы в семье ее считали предательницей.

— От верблюда! Просто знаю и все. А помнишь соседа? Его тоже взяли эти и с тех пор мы его не видели, а вдруг тётя Люся тоже больше никогда к нам не вернётся?

Костя потрепал девочку по голове.

— Дурочка, конечно она вернётся, вот они найдут тех, кто это сделал и её отпустят.

Косте в свои слова верилось с трудом, но хотелось подбодрить сестру.

Больше про тетю Люсю вестей не было. Марина Сергеевна ходила печальная, чтобы её как — то растормошить — Саша придумывала разные предлоги. Она просила мать показать разные эксперименты в лаборатории брата. Марина Сергеевна согласилась. Она отыскала несколько баночек, три из которых отложила в сторону и взяла несколько колб.

— Я покажу тебе очень интересный опыт.

Марина Сергеевна взяла карбонат калия и раствор аммиака. Добавила в пробирку одинаковое количество капель и аккуратно все перемешала.

— Ничего не происходит.

— Терпение.

Женщина к полученной смеси добавила несколько капель соляной кислоты. Реакция пошла сразу. Повалил густой белый дым.

— Прямо как из паровозной трубы валит, — удивилась Сашка.

Так постепенно Сашка втягивалась в химию. Она специально в библиотеке отыскала книгу для старших классов и ставила опыты, почти каждый день. Однажды Саша захотела провести опыт по выращиванию кристаллов, он требовал длительного времени, но был красивым и безопасным. В этот момент никого не было дома. Она разлила смеси по пробиркам, а сама отправилась в булочную. Девочка не торопилась домой, зная, что все придут только вечером. Она купила хлеб. Было жарковато и Сашка подошла к ларьку с газводой

— Налейте мне газированной воды с сиропом, — попросила она, протягивая двадцать копеек. Пока ей давали сдачу у нее было чувство, что за ней кто-то с противоположного конца улицы наблюдает. Она оглянулась, но никого не заметила.

Во дворе никого из детей не было и она пошла домой.

Когда она зашла в квартиру, поняла что, что-то не так. Дурное предчувствие не покидало ее. Сашка выложила хлеб и прошла в лабораторию. Подожгла сухой спирт и хотела нагреть приготовленную в пробирке жидкость. Только теперь она поняла, что не так. Пробирки с жидкостями стояли по-другому. Не так, как она оставила их час назад.

«Может Костя заходил домой? А может быть мама?» Сомнения мучали её до самого вечера, пока не пришли родные. Вариант с родными сразу отпал после того, как Сашка узнала, что брат был вместе с матерью и домой они не заходили.

Оставался главный вопрос: " Кто?»

С этого дня девочка стала внимательной и подозрительной. Все ей мерещилось и казалось, что за ними кто — то следит. После безрезультатной недели, она было уже расслабилась, но поздно вечером в комнате увидела человека заглядывающего к ним в окно. Она вскрикнула и человек исчез.

— Зря весь дом всполошила. Это, наверное, кто-то из мальчишек подглядывал за тобой, — рассмеялся Костя, когда Сашка попыталась рассказать ему о своих опасениях.

— А может это кто-то из тех бандитов?

— Каких именно?

— Ну тех, с почты.

— Глупости. Девчачьи выдумки.

— Может в милицию сообщить?

— Сообщить что? Сказать им, что ты пугаешься собственной тени и женихов малолеток?

«Не буду позориться. Неприятностей в нашей семье и так хватает» — подумала Сашка.

Но как-то возвращаясь из библиотеки, она увидела мужчину. Что-то в его поведении насторожило девочку и она в оцепенении остановилась. Она узнала его! Это был он! Человек с почты! Она еще раз оглядела его и узнала его и штаны, на которых была штопка.

«Что он здесь делал? Кого выслеживал?» — мучили её вопросы. К счастью мужчина не заметил девочку и быстрым шагом пошел прочь. Сашка двинулась за ним следом, на значительном расстоянии…

Глава 5

Сашка вбегает в квартиру и с порога кричит:

— Мама, а где ключи тети Люси?

— Посмотри, там, на гвоздике, возле двери должны висеть. А что такое, зачем тебе Люсины ключи? Ты что, свой ключ потеряла?

— Нет, но у меня он что-то плохо стал открывать дверь, — потупившись отвечает Сашка.

— Дай Костику ключ, пусть он посмотрит.

— Ладно, дам потом. А ты не знаешь, где ключи тети Люси от почты? А тут только ключ от нашей квартиры.

— Ну, ты же и хотела ключ от квартиры. Или я неправильно поняла?

— Да, конечно, но мне подумалось о том, что ее ключи от работы могли от чего-то пропасть, — говорит девочка фальшивя.

— Почему тебе так подумалось? — насторожилась мама.

— У нее много неприятностей, а может мы не досмотрели и еще ее ключи пропали.

— Ты дочка, что-то от меня скрываешь?

— Нет, что ты мамочка, совсем нет…

— Ну-ка, милая выкладывай, что стряслось.

И не избежать бы Сашке неприятного разговора, но тут пришел Костя и мама пошла на кухню, чтобы разогреть ужин.

Пока Костя возился, снимая ботинки в коридоре, Сашка метнулась в их «лабораторию» и возвратилась оттуда с подозрительно распухшими карманами.

— Ты маме скажи, что я к Зинке в гости пошла, — сказала девочка Косте.

— Какие гости? Вечер на дворе.

— Мы будем с ней по очереди вслух читать «Два капитана» Каверина из журнала «Костер».

— Так ты что ужинать не будешь?

— У Зинки поужинаю.

Саньке чудом удалось проскочить мимо мамы. Она вышла во двор, тревожно огляделась и направилась в подъезд, где жила Зина.

Еще через минуту, Сашка, тяжело вздохнув, нажала на кнопку звонка. В отличие от Сашки ее подруга жила не в коммунальной, а в отдельной квартире. Дверь открыла Розалия Львовна — мама Зинки. Увидев у дверей Сашку, Розалия Львовна вздрогнула и попыталась закрыть дверь, но девочка успела одним плечом втиснуться в квартиру. У них прошло что-то вроде поединка по сверлению друг друга взглядами. Сашка не отводила глаз, и Розалия Львовна угрюмо произнесла:

— Деточка, а не пойти ли тебе домой?

— Мне надо срочно увидеть Зину, — пискнула Сашка.

— Тебе? Увидеть? Да еще срочно? Зачем?

— Это пионерское поручение. Очень важное.

— Важное, для кого?

— Для нашей пионерской организации. Пионервожатая мне поручила срочно передать Зине.

— Поручение? На каникулах?

Неизвестно чем бы закончился их разговор. Но тут раздался грозный голос Зинкиного папы.

— Розалия, кто там пришел?

— Это девочка, соседка, хочет видеть нашу Зинулю.

— Так позови дочь и пусть они общаются, а ты иди сюда и помоги мне найти очки. Я хочу тебе прочитать очень важное заявление Советского правительства по поводу военного конфликта между Германией и Англией.

Зинкин папа был очень большим начальником и ослушаться Розалия Львовна не решилась.

— Зиночка, к тебе пришли, — проворковала она фальшивым голосом.

Потом искоса глянула на Сашку и совсем другим тоном добавила:

— Общайтесь, только не долго.

Тут в дверях своей комнаты появилась и Зинка. Представляете, у этой девчонки была своя комната! Как вести себя с Сашкой она не знала и растерянно произнесла:

— Привет Кондрашова.

— Привет, давай выйдем в коридор — поговорим.

— В коридор? Зачем? Давай лучше пойдем в мою комнату, там у меня аквариум есть.

— Какой аквариум? Я к тебе по серьезному делу пришла.

— По какому делу?

— Это секрет, выйдем — расскажу.

— Хорошо, выйдем.

Они вышли в коридор.

— Рассказывай, раз пришла, — сказала хмуро Зинка.

— Надо чтобы ты помогла мне шпиона поймать.

— Ты, наверное, с ума сошла. Какого шпиона?

— Немецкого.

— И где ты его нашла?

— На улице встретила.

— Врешь ты все.

— Честное пионерское не вру.

— Да тебя из пионеров скоро попрут.

— Почему это?

— Потому что у тебя тетя — враг народа, вот почему.

— Никакой она не враг.

— А чего же ее НКВД арестовало?

— Это из-за этих шпионов.

— Понятно, ты и вся ваша семья теперь в шпионах здорово разбираются, может быть даже чай с ними пьете?

— Какой чай? Я сейчас как тресну тебя по лбу, так будешь знать, как обзываться.

— Попробуй, так и тресни! Я буду кричать, что племянница врага народа избивает пионерку. Придет милиция и тебя арестуют.

— Отличная идея, позвать патрульных. Мне и надо чтобы милиция пришла.

— Ты сумасшедшая.

— Нет, правда. Тебе надо будет только позвать милицию и ты пионер-герой. В «Пионерской правде» о тебе напишут, сделают председателем совета отряда.

— Что сюда позвать?

— Нет на почту.

— Ты серьезно?

— Да, скажешь, что на почте в подвале шпионы готовят взрыв и там будет пожар.

— Слушай Кондрашова! А может это ты все специально придумала, чтобы насолить семье важного государственного работника?

— Какой семье? Твоей что ли? Зачем?

— Не знаю как, кто ж вас шпионов и врагов народа знает, с вашими коварными планами?

Зинка с подозрением рассматривала Саньку, как будто видела ее в первый раз и Санькина шпионская сущность должна как-то проявиться на ее лице. Но, не обнаружив у бывшей подруги, ни змеиного разреза глаз, ни злобной, кривой усмешки, Зинка чуть-чуть успокоилась и спросила:

— Ты мне заколку свою с ромашками тогда подаришь?

— Да бери. И если что будет не так, вали все на меня.

— Ладно, все поняла.

— И еще мне нужно полено и анальгин.

— Поленья у нас дома остались здоровые, сразу не разгорятся.

— Мне именно такое и надо.

Через несколько минут здоровенное полено и две пачки анальгина были доставлены.

— Ты беги в отделение милиции, а я пойду на почту, — сказала Сашка.

— Ты что, хочешь этого шпиона по голове поленом огреть, а когда его арестуют, накормить анальгином чтобы он случайно не умер?

— Ты подруга гораздо догадливее, чем я думала.

— Я такая.

— Беги в милицию, теперь тебе все слава достанется, — произнесла Сашка, но она ошиблась.

Серыми тенями девочки разбежались по ленинградским улицам.

***

— Товарищ комиссар государственной безопасности, задержанная Александра Кондрашова доставлена. Разрешите ввести? — молоденький щеголеватый лейтенант щелкнул каблуками, отдавая честь старшему по знанию.

— Вводи.

Войдя в кабинет, Сашка увидела майора, который когда-то уже ее допрашивал и седого высокого мужчину, которого лейтенант назвал комиссаром государственной безопасности.

Сашка вошла в кабинет и не спрашивая разрешения уселась в кресло. Вид у нее был неважный. Щеки измазаны в чем-то черном, рукав платья разорван. Ей показалось, что комиссар глянул на нее осуждающе, но она настолько устала, что ей уже было все равно.

Комиссар видимо это понял и сказал:

— Сейчас уже очень поздно, поэтому мы тебя вопросами мучить не будем. Тем более что мы уже все и так знаем. Уточним пару моментов и отпустим домой.

— И тетю отпустите?

— Да и тетю тоже. Теперь совершенно ясно, что она не виновата.

— И на машине домой отвезете?

— Ты Кондрашова совсем обнаглела, — вмешался в разговор майор, но комиссар жестом остановил его и сказал:

— Конечно. Трамваи уже не ходят. Отвезем.

— Ага, спрашивайте, — кивнула головой Сашка.

— Как ты узнала, что там готовят взрыв?

— Подслушала их разговор, что в посылках была взрывчатка и спрятали они ее в подвале на почте.

— Кто запер дверь подвала?

— Это я, когда этот дядька зашел в подвал, подперла поленом дверь снаружи. Чтобы он не смог сбежать.

— А зачем устроила весь этот дым в подвале?

— Он там хотел соединить какие-то провода, но в таком дыму ему проводов было не найти, а захотел бы стрелять то все равно ничего не увидел.

— Что ты там подожгла такое вонючее?

— Я не поджигала. Это химическая реакция. Смешала метамизол натрия с гидроперитом и бросила в окошко подвала.

— Где ж ты нашла этот самый метамизол натрия?

— Да это обычный анальгин, от головной боли, он просто по-научному называется метамизол натрия. А гидроперит, он для осветления волос используются. Все в аптеке продается. А если их смешать, выделяет удивительно противный и густой дым.

— Так ты химик?

— У нас все семья химики. И мама, и мой брат.

— Ладно, девочка-химик, отправляйся вниз, там тебя мама ждет, а скоро и тетя присоединится к вам.

Когда за Сашкой закрылась дверь, комиссар госбезопасности обратился к майору:

— На этот раз нам повезло. Но ты представляешь, если бы там под почтой рванул заряд такой мощности?

— Специалисты говорят, что, скорее всего, прорвало бы дамбу, и штаб округа очень сильно пострадал бы.

— То-то и оно. Хорошо, что диверсанта удалось задержать, но был еще и второй. Ищите его самым тщательным образом.

— Ищем, но задержанный напарник его молчит, а девочка не сможет его опознать.

— Почему?

— Она только слышала их разговор, но второго видела лишь со спины.

Под окнами заурчал мотор. Это приехал автомобиль за Сашкой, ее мамой и тетей.

Глава 6

Тётя Люся не ожидала что ее когда-нибудь выпустят. Идя домой, она думала, как ей теперь быть, как жить дальше. А её так тепло и радостно встретила семья. Ее родные и близкие. Все плакали, даже Костя, но больше всего плакала Сашка, ведь она считала себя предательницей.

— Саша, не плачь, все же хорошо, — говорила тётя Люся, вытирая платком её мокрое от слез лицо.

— Это я от радости.

— Так от радости смеяться надо, а не слёзы лить, — вмешалась Марина Сергеевна, накрывая на стол.

Слухи разлетались быстро, словно ласточки. Санька стала известной. Пионервожатая относилась к девочке хорошо, давала ей интересные задания, даже выступление в пионерском лагере, в котором Сашка показывала опыты, правда под бдительным наблюдением учителя старших классов.

Василий Анатольевич был учёным в области химии, переехал в Ленинград недавно, ему было за пятьдесят с небольшим. На хим. завод его уже не взяли, по возрастному ограничению и тогда он устроился работать в школу, учителем химии. Сашка его знала, ведь она часто подглядывала, когда он проводил опыты. Он носил большие очки, с толстыми линзами. От этого его глаза казались огромными. Он был чуточку неуклюжим, то ли от возраста, то ли с рождения. Ученики иногда подшучивали над ним, смеялись, а он не замечал или только делал вид. Саньке хотелось этим ребятам- забиякам, надавать по лбу, за такое обращение, так и чесались кулаки.

— Неужели Вам не интересен химический вулкан с бихроматом аммония? Или его история о том, для чего обезьяны в южной Америке используют химию? — закричала она однажды на старшеклассников.

Ученики, вместе с учителем затихли, а Сашка распалялась не на шутку.

— Да Вы должны сидеть тихо, как мышки. Запоминать и записывать каждое слово. Ведь это так интересно…

— Спасибо большое, девочка, за твои слова, э…

— Саша, Кондрашова, — подсказала она.

— Да, спасибо Саша Кондрашова, но я хотел спросить, что Вам нужно? Вы подглядываете за мной уже давно.

Она раскраснелась вся. Сашка не думала, что её рассекретили и пришлось говорить правду.

— Меня интересует химия и опыты. Хотела бы стать химиком, — призналась девочка.

Вот так они и познакомились.

Тётя Люся готовила обед, когда в дверь позвонили.

— Теть Люся!, — кричит девочка, — откройте, пожалуйста.

— Хорошо деточка!

— А Вам кого? — спросила Людмила, с тревогой глядя на высокого мужчину.

— Кондрашовы здесь живут?

— Здесь!

— Тогда я пришёл по адресу, мне нужна Александра.

— Проходите, — запинаясь, произнесла Люся.

В это время в коридоре появилась Сашка.

— Это Василий Анатольевич — учитель. Он пришёл посмотреть на нашу лабораторию. Тётя как — то странно себя повела, убежала на кухню, а Василий Анатольевич глядел ей вслед и вид у него был очень задумчивый…

«Может быть они знакомы? Раз ведут себя странно, надо разобраться!» — подумала девочка, потащив гостя в лабораторию к Косте.

Теперь Сашку со школы было не выгнать. Особенно из кабинета химии. Учитель подарил ей две толстые книги. Он частенько приходил к ним домой, хотя Санька и не звала.

— Я это, просто так заглянул, хотел убедиться и напомнить, что некоторые опыты проводить дома нельзя, это может быть опасным, как для тебя, так и для окружающих.

— Не переживайте, ничего не будет.

Он приходил в основном, когда тётка была дома. После они втроём пили чай, или в четвёртом, вместе с Костей. Июнь подходил к концу, на улице стояла прекрасная погода. Костя с Сашкой возвращались с озера. Уже вечерело. Закат собирал солнечные лучи, которые потихоньку ускользали от расплавленного асфальта, домов, прогуливаясь по их крышам и исчезая за горизонтом. Брат пошёл домой, неся рюкзак, а Сашке почему — то домой идти расхотелось. Она осталась на улице, села на лавочку и задумчиво смотрела вдаль заходящему солнцу.

Она смотрела вокруг и думала, до чего же хороша жизнь и как прекрасен окружающий мир, строила планы. О том, как она пойдёт в школу, как окончит её и поступит в техникум, непременно к Косте. Как они вдвоем будут вместе работать, как вырастут, заведут семьи, но большинству её мечтам не суждено было сбыться. Судьба распорядилась иначе, круто поменяв её жизнь, её судьбу. Судьбу её близких и всего населения земного шара.

Ровно в четыре часа утра началась война. Об этом жители ещё не знали, они спали, досматривая сны. А уже в полдень об этом кричало радио. Сашка вздрогнула от этого голоса, страшного голоса. Ничего не было понятно. Мать была на кухне, готовила обед. Из ее рук выпала чашка, разбиваясь вдребезги. Вскоре домой пришли и Люся с Костей. Сашка прислушивалась, пытаясь уловить смысл из — за чего сыр — бор. Но на кухне была тишина. Гнетущая тишина, она отдавалась волнением и страхом. Девочка не понимала чего она боится и чем вызвано волнение, ведь все хорошо, пока не увидела лиц родных. Бледную Марину Сергеевну, Людмилу и решительного Костю.

— Война, дети мои, война. Надо быть готовыми ко всему, — сказала мать, направляясь в комнату.

— К чему? — крикнула Санька.

— Ко всему — ответила за мать — тётя. Ко всему Сашенька, к самому плохому…

Через час, Верховный совет СССР объявляет мобилизацию на территории военных округов. В том числе и Ленинградского. Мать тревожность глянула на сына.

— Не волнуйся Марина, Костя учащийся техникума не мобилизуют, — сказала сестре тетя Люся.

— Если надо будет — сам пойду, — возразил Костя.

Сашка выбежала на улицу вслед за братом, но того уже не было видно. Зато было видно другое. Грустные и тревожные лица прохожих, грозных военных, которые разносили повестки. Даже дети перестали улыбаться, они тоже остро чувствовали тревогу и приближение опасности. Этот день отличался от других… Сашка вернулась

в квартиру. Мать в срочном порядке вызвали на работу, тетю тоже. Они ушли. Весь оставшийся день и вечер, она ждала своих родных, ждала вестей. Оказывается мать переводили на другую работу, так как она была химиком, её перевели в институт. Тётке на почте дали различные поручения. Она не вернулась домой до самого утра. Костя вернулся поздно и у них с мамой состоялся серьёзный разговор.

Каждое утро ленинградцы собирались у уличных репродукторов, чтобы услышать сводки Совинформбюро. Сводки были запоздалые, но и из них было ясно, что немцы продвигаются по направлению к Ленинграду небывалыми темпами. По двадцать, тридцать, а то и пятьдесят километров в час бронированный кулак Вермахта красными стрелками двигался к Ленинграду. Костик раздобыл где-то крупномасштабную карту Северо-Запада СССР, и Сашка с ужасом находила на ней новые названия, свидетельствующие о том, что враг неукротимо приближается к родному городу. В голове девочки не укладывалось, что Советская Армия — самая могучая и справедливая может отступать неся колоссальные потери и теряя крупные города. Сашка поначалу думала даже, что это какой-то хитрый план Советского командования — заманить гитлеровцев на свою территорию, а там уже ударить по ним со всей силы. Но дни шли за днями, а враг был все ближе.

Сашка не знала, что к городу устремилась немецкая группа армий «Север», которая составляла четверть всей армии вторжения. Более трехсот тысяч отборных солдат, одиннадцать тысяч пушек и минометов, тысяча самолетов. А самое главное четвертая танковая группа, в составе которой было больше тысячи танков и в задачу которой входило в течение нескольких недель захватить Ленинград.

6 июля Сашка проснулась затемно. Тетя Люся собирала продукты в старенький туристский рюкзак.

— Что-то случилось? — спросила ее Сашка.

— Ничего, спи.

— Вы куда-то идете?

— Я уезжаю.

— Куда?

— Это военная тайна.

Глава 7

Потянулись тревожные серые будни.

— Я записался в отряд ополчения, — забежав домой сообщил маме Костя.

— Как так? У учащихся техникума броня, — воскликнула Марина Сергеевна.

— Я упросил военкома и записался добровольцем. Вечером сбор и нас отправляют на передовую.

— Как это молодых, необученных и сразу на передовую?

— Я сказал, что прошел начальную военную подготовку в техникуме, состою в обществе Осоавиахим и у меня значок «Ворошиловский стрелок». Все будет хорошо.

— Хорошо?

Марина Сергеевна села беспомощно опустив руки. Потом заплакала. Но плачь не плачь, а надо собирать сыну в дорогу вещи и продукты. Слезы капали на теплые носки, майку, темно-синие трусы. Из запасов еды в доме была только буханка ржаного хлеба, ее положила сыну.

Осоавиахим, Ворошиловский стрелок, — повторяла раз за разом Марина Сергеевна.

— Не надо плакать, мама, — обнял ее Костик.

В ответ она только всхлипнула.

— Мы разобьем немцев и через пару недель, ну может быть, через месяц я вернусь, — сказал Костя, закидывая за спину холщовый мешок.

Тетя Люся все еще была в какой-то непонятной командировке, поэтому провожать Костю до военкомата, пошла Марина Сергеевна и Сашка.

Марина Сергеевна шла молча, Сашка же всю дорогу щебетала, улыбалась и прижималась к брату. Девочка гордилась Костиком, и ей хотелось, чтобы ее подруги их заметили. Возле военкомата вновь прибывших построили, пересчитали, сверились со списками и они отправились в район порта.

В этот вечер Сашка легла спать поздно она долго еще ворочалась, представляя как Костик отличится воюя с немцами и как сам маршал Ворошилов вручает ему медаль «За боевые заслуги». Она представила себе медаль с перекрещенными винтовкой и саблей, улыбающегося маршала, строй красноармейцев… И тут проснулась от стука в дверь. Сашка глянула в сторону окна — темно, еще даже не рассвело. Что же случилось? Неужели это НКВД? Кто же еще может придти среди ночи кроме органов госбезопасности?

Марина Сергеевна накинула платок на плечи и пошла открывать.

Это был Костик. С воспаленными глазами, в своем пиджаке, но почему-то с солдатской пилоткой на голове. Эта пилотка почему-то больше всего поразила Сашку.

— Ты что сбежал? — выкрикнула она первое, что ей пришло в голову.

— Я? Сбежал? — Костик с размаху залепил пощечину Сашке, но она даже не отшатнулась, продолжая буравить брата глазами.

— Перестань, — сказала Марина Сергеевна, но было не понятно, к кому она обращается. Это могло относиться и к Косте, и к Сашке.

— Рассказывай, что случилось? — обратилась она уже непосредственно к сыну.

— Я пришел, а он говорит, — начал Костя и запнулся. Потом губы его жалко изогнулись, и он разрыдался как маленький.

— Сволочь, сволочь поганая. Надо было ему в лицо плюнуть.

— Кто сволочь? Кому плюнуть?

— Тот капитан, сволочь. Который, командовал нашей погрузкой на баржи.

— Что произошло?

— Мы уже были в порту и нам начали раздавать обмундирование. И тут подходит этот капитан с красными глазами.

— Да такие глаза бывают от постоянного недосыпа.

— И представляешь, этот красноглазый капитанишка тычет пальцем в меня и еще в двух и говорит нам выйти из строя. Мы выходим, а он нам говорит:

— Сдайте обмундирование и отправляйтесь домой.

— Как это сдать обмундирование? Нас военкомат направил Родину защищать, — говорю ему в ответ.

А он:

— Соплякам здесь не место! Выполняйте приказ и валите домой. Представляете так и сказал «Соплякам здесь не место».

— И что дальше?

— Нас вытолкнули из толпы, а всех остальных начали грузить на баржи.

— Ладно, пойдем чай попьешь, — сказала Марина Сергеевна.

— Какой мама чай? Как я в глаза товарищам теперь смотреть буду? Они подумают, что я струсил.

— Ни кто так не подумает. Ты выполнил приказ.

— Вот одна уже подумала, — сказал Костя, указывая на сестру.

— Она сказала не подумав.

— Почему другим можно Родину защищать, а мне нет? Что же я за комсомолец такой?

— Ты хороший комсомолец, — обняла сына Марина Сергеевна.

Сашке не слишком обиделась за оплеуху, во дворе были схватки и серьезней. Ей больше было больно и обидно за брата. Он конечно совсем не повинен, что его не взяли на войну. Во всем виноват тот капитан. Через пару дней во дворе Зинка попыталась пошутить на счет военных подвигов Костика и Сашка от всей души отдубасила подругу.

Еще через день, по городу пронеслась весть, что все три баржи, на которых отправили добровольцев, были потоплены немецкой авиацией. Им даже не дали оружия. Их обмундировали, погрузили на баржи и неизвестно из каких мер предосторожности, задраили люки. Ни один не спасся.

В середине июля в отдаленную Коломяжская церковь св. Димитрия Солунского зашла худенькая женщина.

— Я бы хотела свечку поставить, но я никогда не была в церкви и не знаю, можно ли это сделать, — спросила она священника.

— Если от чистого сердца, то почему бы и нет. Вы хотите свечку какому-то святому поставить?

— Я даже не знаю, какому святому ставить.

— Вы за здравие желаете или за упокой?

— За здравие хочу.

— А кому?

— Я даже имени его не знаю. Хочу поставить свечку за капитана с красными от недосыпа глазами.

Через несколько минут Марина Сергеевна уже шагала в сторону работы, опаздывать в военное время было категорически нельзя.

На следующий день возвратилась из «командировки» тетя Люся. Исхудавшая, загоревшая и с мозолями на руках. Она категорически отказывалась рассказать Сашке, где была, но девочке удалось подслушать ее разговор с Мариной Сергеевной.

— Неужели так близко от Ленинграда? — удивилась мать.

— Да мы проезжали город Лугу. Там неподалеку.

— Неужели? У нас там неподалеку был лагерь отдыха нашего хлебозавода.

— Вот в тех краях на берегу реки Луги мы и копали траншеи. Военные говорят, что там прорваться немцам будет трудно. Хорошее место для обороны.

— Неужели фашисты и туда дойдут?

— Уже дошли. Я даже в плену успела побывать, правда, совсем недолго.

— Ты что шутишь? Какой плен?

— На обратном пути машин не хватило и мы с подругой направились напрямик через лес. Но тут что-то грохнуло, мы побежали и сбились с пути. И вдруг «Хальт!». Намцы — человек десять. Мы остановились, ни живы, ни мертвы. Немцы, увидев нас начали смеяться и что-то лопотать по-своему. Это были самые страшные минуты в моей жизни. Я отчего-то думала, что нас тут же возьмут и расстреляют. А у меня еще и партийный билет в сумочке. Думаю: «Если найдут, то точно конец».

— Что ж, не нашли?

— Нет, нас спасли.

— Кто спас? Наши солдаты?

— Нет, зеки.

— Ты что сеструха, какие зеки?

— Заключенные. Они из Пскова пробирались к нашим. Зеки саперными лопатками порубили всех немцев.

— Лопатками?

— Ну да. Немец мою сумку, где партбилет лежал, тянет к себе и вдруг хрясь! У него во лбу торчит саперная лопатка. Рядом падает другой. Так без единого выстрела все за десять секунд и закончилось.

— Так просто?

— Не совсем. До сих пор перед глазами двое в траве. Молоденький зек с лопаткой в руках. Мальчишка совсем. А другой это немец ударивший его ножом. Лежа в обнимку. Оба убитые. Смертельные объятья. Так мы и оставили их вдвоем лежать.

— Так вы оказались одни среди зеков?

— Нет, там и их конвоиры были. Они все вместе на немцев напали, пока те отвлеклись нас обыскивая. Кое-как добрались с ними до Луги, а оттуда уже в Ленинград.

Тут Сашка прекратила притворяться спящей и спросила:

— А зеков теперь домой отпустят?

— Между прочим, подслушивать нехорошо, — назидательно сказала мама.

— Но ведь они же герои. Спасли тетю с подругой. Их надо отпустить, а может быть и наградить, — не унималась Сашка.

— Не знаю, племяшка, ничего-то я теперь не знаю.

Вечером к ним в гости пришел Василий Анатольевич.

— Как я рад, что вы уже приехали. А я вот записался в дивизию народного ополчения, — сказал он тете Люсе.

«В вашем-то возрасте, тоже рветесь воевать», — чуть не сорвалось у той в ответ.

— Завтра нас отправляют в район Луги, — продолжил Василий Анатольевич.

— Знакомые места.

— Вы там отдыхали?

— Можно сказать и так.

Чай они пили молча.

Три недели от Василия Анатольевича не было никаких вестей. Лишь Совинформбюро сообщало об ожесточенных боях в районе реки Луга. Наконец раненый красноармеец передал Люсе записку. В ней больше всего Сашке запомнились такие слова:

«За три недели боев немцы продвинулись на расстояние, которое раньше проходили за час. Гитлер приказал снести Ленинград с лица Земли. Не выйдет. Родной город мы отстоим». Писал Василий Анатольевич.

Глава 8

— Выдачу хлеба по пайку со второго сентября сокращают, — сказала Марина Сергеевна, собираясь утром на работу.

— И сколько теперь будет? — поинтересовалась тетя Люся.

— Завтра — рабочим и инженерно-техническим работникам — будут выдавать по 600 граммов, служащим — по 400 граммов, детям и иждивенцам — по 300 граммов.

— Значит, ты вместо 800 граммов будешь получать 600, я — 400, а Сашка вообще только 300. Мы так долго не протянем.

— Ничего, скоро прибудут из Москвы, десять кавалерийских дивизий и прогонят немцев. Зинка сказала, что они уже на вокзале разгружаются.

— Трепло, твоя Зинка, — вздохнула мама.

— Зато у нее папу возят на работу на специальном автомобиле.

Ни кто с ней спорить не стал — маме и тете пора было уходить на работу. Костика дома не было, помимо занятий в техникуме он устроился на курсы МПД. Сашка долго выпытывала у брата значение этих букв, но он не говорил. Как-то Костя оставил дома толстенную тетрадь. Сашке стало любопытно. Она листала страницы и читала: «Основы физики горения и взрыва. Классификация, характеристика и свойства взрывчатых веществ. Разновидности подрывных зарядов и способы их изготовления» Это оказался конспект по МПД — минно-подрывному делу. Более увлекательного чтения для Сашки придумать было сложно. Сейчас она с нетерпением ждала ухода взрослых, чтобы тайком прочитать из конспекта брата увлекательную главу «Рекогносцировочные мероприятия перед изготовлением и закладкой зарядов». Все ушли, но, ничего прочитать ей не удалось. Раздался стук в дверь. Это была Зина.

— Пойдем в магазин — карточки отоваривать.

— Какие карточки? У тебя же папа на всех паек у себя получает.

— Это карточки моей тетки, она беженка из Пскова. Города не знает, поэтому попросила меня сходить. А мне одной страшно идти.

— Ладно, пойдем.

Сашка взяла свои карточки и спрятала их за пазуху, поглубже. Ходили слухи, что шпана выхватывает карточки из рук людей, а особенно детей, стоящих в очереди.

Санька поискала в столе и нашла здоровый железный болт, который не так давно нашла на трамвайных путях. Она положила железяку в карман платья. Если жулик попытается вырвать хлебные карточки, она залепит ему этим болтом прямо в лоб. Они вышли на улицу — метроном в репродукторе мерно тикал, значит, авиа налета пока не предвиделось. День был пасмурный, прохожих не много и все какие-то хмурые, безликие. Вот разве что один из них в военной форме привлек внимание девочки. Он показался ей чем-то знакомым. Она приостановилась, чтобы получше его разглядеть. Военный тоже взглянул на Сашку и от чего-то, тут же отвел глаза. Смутная догадка пронеслась у девочки в голове, но тут раздался крик.

— А, ай, мама…, — кричала Зинка.

— Что такое? — воскликнула Сашка, воинственно размахивая выхваченным из кармана болтом.

— Вот это, это. Гадость, — визжала Зинка, указывая на свою ногу.

Сначала Сашке показалось, что носок белой Зинкиной туфельки, которыми она жутко гордилась, уселся котенок. Но приглядевшись, Санька поняла, что это вовсе не котенок, а серая противная крыса. Девочка стала прицеливаться, чтобы поточнее метнуть болт в нахальную тварь, не задев подругу. Но тут уже у ее ног проскочила серая тень, за ней еще одна. Девочки огляделись вокруг них сплошным потоком бежали крысы. Бежали от Бадаевских складов по направлению к порту.

— Ой, не к добру это, не к добру, — лепетала и крестилась старуха, вышедшая из соседнего двора.

Сашка схватила ошеломленную зрелищем подругу и потащила ее обратно домой.

Старуха оказалась права, через несколько дней Бадаевские продовольственные склады были разбомблены и сожжены немецкими самолетами. Было уничтожено 3 тысячи тонн муки и 700 тонн сахара. Черный дым, фиолетовые, розовые, сполохи пламени вдалеке — фантастическое зрелище, продолжавшееся несколько дней. Сашка вышла посмотреть на это с балкона соседней комнаты. Жильцы ее еще в августе уехали в эвакуацию, даже не закрыв дверь. Девочка долго вглядывалась в далекие переливы пламени, вдыхая карамельный запах жженого сахара и не заметила, как на балкон вышел сосед — Петр Петрович. Он тоже не отрываясь смотрел на пожар. Сашка заметила слезы на его глазах. Сосед смутился и указывая на зарево тихо сказал:

— То не продукты горят, это наши души пламя уносит ввысь.

Тогда Сашка его не поняла.

В этот же вечер впервые за несколько дней появился и Костя. Он был перепачкан в саже, руки красные от ожегов, но очень весел. Он записался в Учебный центр подготовки диверсионно-разведывательных отрядов. Напрямую он об этом не говорил, но Сашке удалось выведать эти сведения через маму. К тому же с пожара Костик принес еще теплое ведро, наполненное коричневатой жижей — жженым сахаром. Брат дежурил в оцеплении, когда от складов прямо по дороге начала течь эта сладкая жидкость. Не смотря, на то, что в ведро попала и земля с песком, это была знатная добыча.

— Растворим, профильтруем и будем пить вместо кофе целый год, — воскликнула Сашка.

Она ошибалась «кофе» кончился гораздо быстрее — после пожара выдачу хлеба сократили еще больше. На два килограмма жженого сахара мама выменяла для Костика теплое нательное белье и свитер.

— Ты как только сможешь, сразу же напиши нам, — просила Марина Сергеевна провожая сына.

— Мама, ты не беспокойся, как только разрешат, я сразу и напишу.

Сашку так и подмывало, подковырнуть брата сказав: «В этот раз тебя тоже сразу домой отправят или все-таки чему-то поучат?», но она благоразумно промолчала, чинно поцеловав брата в щеку.

Ленинград был в полной блокаде. Участились налеты и артобстрелы. С каждым днем становилось все холоднее. Кондрашовы переселились в одну комнату, в которой установили печку-буржуйку. Стекла в окне были выбиты во время авианалета, поэтому окно занавесили старым одеялом. Перед переселением Сашка тщательно сантиметр за сантиметром обыскала свои и пустующие соседские комнаты, на предмет поисков съестного. Ей удалось найти засохшее яблоко, такую же морковку, кусочек бублика и конфету-ириску. Из этих продуктов и нескольких грамм желатина ей удалось сварить желе на ужин всей семье. Получилось неплохо.

— Такая маленькая, а уже хозяюшка! — хвалила Сашку мама.

— Я вот немного декстрина принесла. Мы из него на почте клей делаем. Может тоже, пустим его в пищу?

— Конечно, можно. Декстрин прекрасно усваивается организмом. Мы сейчас над разными пищевыми добавками работаем, это очень важно для обороны.

— Неужели хлеб стал таким не вкусным, из-за того, что в него добавляют опилки? — спросила Сашка.

— Опилки в хлеб никто не подмешивает. Сейчас планируют добавлять в тесто пищевую целлюлозу и хлопковый жмых по 10 процентов. Но пока еще не добавляли.

— Значит, хлеб станет еще хуже?

— Мы его тестировали, есть можно. Кстати мы в лаборатории экспериментировали с соевой мукой, молочной сывороткой и техническим альбумином и получили колбасный продукт. Руководство одобрило наш проект и меня премировали двумястами граммами альбуминовой колбасы. Так что утром будем пировать. На завтрак к нашему «кофе», будут и бутерброды. Колбаса была вполне съедобной, но это капля в море.

Глава 9

Сашке насколько могла, тоже вносила свой вклад в добычу продуктов. На чердаке нашла пачку казеина, а это почти чистый белок. Выпросила у Зинки бутылочки со старыми лекарствами и путем возгонки получала из них сахар и глицерин. Несколько раз ей удавалось выступить с химическими опытами перед детьми в детских домах. О выступлениях этих договаривалась пионервожатая. Сашка показывала опыты с «фараоновыми змеями».

Надев чалму с маминой брошкой и накинув платок, Сашка становилась химическим чародеем. Таинственным голосом, чуть завывая, она произносила:

— Пророк Моисей, исчерпав все доводы в споре с фараоном, совершил чудо, превратив жезл в извивающуюся змею…

Девочка подносит к пламени спиртовки таблетку глюконата кальция, из которой ползет огромный червяк. Малыши поражены. Потом Сашка демонстрирует работу химического вулкана. А после показывает, как пару капель глицерина добавленные к хозяйственному мылу позволяют выдувать огромные переливающиеся пузыри. Дети в восторге хлопают.

Обычно после выступления артистов кормят. Чаще всего это микроскопическая порция перловой каши. Но и за это спасибо. Сашка берет с собой мыльницу и половину полученного угощения забирает домой — угостить маму и тетю.

Но сегодня после выступления она не принесла ничего. Дело в том, что вместе с ней выступал клоун с дрессированными животными. Громкое название, а на самом деле, это был старый тощий дядька с двумя маленькими собачками. Заведующая детдомом видимо не рассчитывала, что выступающих будет двое. Без того маленькую порцию пришлось делить на двоих. Клоун вздохнул и отдал всю свою кашу собачкам. Сашка чуть помедлила и поступила так же.

Возвращаясь домой, девочка подумала, что давно уже на улицах города не видела, ни кошки, ни собаки. Зато все больше стало появляться людей сначала с колясками, а теперь с саночками. Каждый из них везет что-то длинное, завернутое в полотно. Чаще всего они двигались в сторону кладбища. Еще страшнее встретить машину, из которой беспорядочно торчат руки и ноги умерших людей. Машина подскакивает на ухабах и такое впечатление, что они весело машут руками и ногами, исполняя дикий танец смерти.

13 ноября норма хлеба для детей стала 150 грамм. Марина Сергеевна с тоской смотрела на исхудавшую дочь.

— Ты главное съедай порцию как можно медленнее. Ни в коем случаи не спеши. И воды много не пей — от нее опухаешь.

— Хорошо, — коротко согласилась Сашка.

Сил разговаривать у нее не было.

Кольцо блокады сжималось. 20 ноября норма хлеба для детей, служащих и иждивенцев стала 125 грамм. Резко возросло количество умерших от истощения. Вслед за собаками, исчезли голуби и даже воробьи.

Теперь Сашка чуть оживает только во время приема пищи. За день это два раза — утром и вечером. Карточки по жирам в ноябре не отоваривались, но два раза в день она варит суп. Кроме хлеба в суп добавляют столярный клей. Тетя Люся принесла его с работы, это большой дефицит, расходовать для супа его надо крайне экономно. В суп добавлялось несколько ложечек льняного масла, полученного из строительной олифы. Дома для очистки олифы не было нужных реагентов, и Марина Сергеевна раз в неделю брала с собой на работу двухсот граммовую бутылочку олифы, чтобы вечером принести сто пятьдесят грамм очищенного льняного масла. Если прибавить к этой смеси чуть уксуса, лавровый лист и горчичного порошка, то вполне съедобно.

Но чтобы варить суп, нужна вода. Водопровод в доме не работает, нужно ходить и набирать воду в Неве. Так добывают воду большинство ленинградцев, склоны скользкие, артобстрелы, бомбежки — не всем с водой удается добраться до дома. Но Кондрашовым повезло — заработала уличная колонка, которая в соседнем дворе. Говорят, что эта колонка работает потому, что рядом фабрика и туда качают воду насосами прямо из Невы. Насосы эти установлены на вмерзших в речной лед двух подводных лодках. Каждый день Сашка собирается сходить на Неву и посмотреть на эти подводные лодки, но не получается. После того как отстоишь очередь и ведро наполнится водой, сил с трудом хватает, чтобы дойти до дома. Самый большой подвиг это поднять ведро не расплескав наверх. Поднять по обледеневшим ступенькам, осторожно чтобы не споткнуться. Тем более, что несешь два ведра. Почему два? Одно с водой, а второе для нечистот. Канализация тоже не работает. Когда идешь за водой — берешь с собой и ведро с нечистотами. Все вываливается прямо во дворе. Идешь за водой, а пустое помойное ведро дожидается тебя во дворе. И вот когда все доставлено в квартиру, можно полчаса отдохнуть. Как? Просто рухнув в одежде на кровать.

Сегодня холодно, но солнечно. После похода за водой Сашка пролежала на кровати два часа. После этого собралась с силами, положила в буржуйку три паркетины, выдранных в соседней комнате и с сожалением оторвав несколько страниц из некогда любимой книги, разожгла огонь. Сашка успела немного согреться и вдруг стук в дверь.

— Кто там?

— Саша открой, — пролепетал тоненький голосок.

— Кто это?

— Я, Вадик.

Да действительно в одной из комнат коммуналки живет мальчик Вадик. Он младше Сашки, приехал сюда летом, они почти не общаются. Лишь изредка сталкиваются в хитросплетениях коридоров коммунальной квартиры. Но с тех пор как перестала работать канализация и каждый сам себе готовит еду в комнате, встречи стали еще реже. Тем более, что Вадика мама обычно, отводила на целый день в какой-то интернат. Он частенько там и ночевал.

— Что надо? Я занята.

— Саша, открой, очень надо.

«Может быть, у него умерла мама? Такое здесь бывает. Возможно, именно поэтому он теперь дома?» — такие мысли лениво проносятся в Санькиной голове, пока она отпирает дверь.

— Ну и чего ты пришел? — нарочито грубо говорит она маленькому пацану, который и не пацан теперь, а больше напоминает сморщенного старичка.

— Пойдем, пойдем со мной, я тебе покажу.

«Точно. Мать у него умерла. Но телефон не работает, все равно надо будем маму с теткой дожидаться» — думает Санька, нехотя направляясь за маленьким старичком.

Но нет, они, не останавливаясь у двери комнаты Вадика, направляются на кухню.

Странное дело, на кухне вовсю шумит керогаз. Странно потому, как с сентября месяца керосин по карточкам перестали выдавать. На «черном рынке» его еще можно купить, но стоит он бешеных денег и готовить еду на нем непозволительная роскошь. На керогазе кастрюля с кипящей водой, а рядом приставлена табуретка.

— Ты что, лазил, чужой суп есть? — строго говорит Сашка, принюхиваясь к вареву.

— Ты сама посмотри туда.

— Это кастрюля Глаши. Не буду я туда заглядывать. Это не вежливо. Я не воровка какая-то.

— Я тебя умоляю. Посмотри.

На глазах мальчика навернулись слезы. Сашка скрепя сердцем повиновалась. Среди кусочков картошки и морковки плавал кусок мяса.

— Ну и что здесь такого? Мясо бывает и на паек выдают, — говорит Сашка, прекрасно отдавая себе отчет, что мяса на паек уже не выдавали два месяца.

— Достань мясо вилкой.

«С этим малым неприятностей не оберешься. Наверное, он от голода сошел с ума», — подумала Сашка. Но в своем предположении права она оказалась лишь наполовину.

Чтобы отвязаться от настырного мальца, она ткнула вилкой в мясо и высоко подняла его над кастрюлей.

— Теперь доволен? — сказала девочка, прямо глядя в глаза мальчишке.

Он не смотрел ей в глаза, он не мог оторвать взгляда от куска мяса. В глазах его был ужас.

Сашка тоже перевела глаза на мясо и тут же уронила его на пол.

Мясо было обтянуто кожей, прямо как у человека.

Возможно, они с Вадиком еще долго бы стояли в шоке, но в коридоре послышались шаркающие шаги, это тетя Нина их дворничиха, возвращалась на кухню.

«Из взрослых в квартире никого. Когда она узнает, что мы все видели, она нас убьет» — пронеслось в голове у девочки.

В этот момент дворничиха переступила порог кухни и уставилась сначала на детей, потом на мясо, валяющееся на полу.

— Побежали, — завопила Сашка, больно дернув Вадика за плечо.

Чудом им удалось проскочить мимо дворничихи в коридор.

— Давай запремся в комнате, — предложил Вадик.

— Нет, она там нас найдет, там светло. Лучше спрячемся здесь в коридоре, среди старых пальто.

Они затаились. Через минуту появилась Глаша.

— Дети где вы, я иду к вам, — пропела дворничиха фальшивым голосом.

В руке у нее посверкивал кухонный нож. Дворничиха методично заходила в одну комнату за другой. И никого не найдя там принялась за поиски в коридоре. Там было темно. Она стала ощупывать стены в коридорах и прихожей. В какой-то момент рука пропахшая керосином коснулась Сашкиного лица. У девочки хватило мужества не закричать при этом. У людоедов, у них не только проблемы с психикой, но они быстро теряют зрение и нарушается осязание. Дворничиха так и не поняла, что ощупывает лицо девочки и принялась за поиски дальше. Еще через полчаса не найдя никого с шумом скрылась в своей комнате.

Дети сидели, обнявшись в коридоре, накрывшись чьим-то пальто, до тех пор пока не пришла Марина Сергеевна. Когда они ей рассказали все, та не мешкая ни минуты, вышла на улицу и остановила военный патруль. Через пятнадцать минут военные вышибли у дворничихи дверь. Под кроватью у нее обнаружили два засоленных тела, это были дети дворничихи. Извивающуюся людоедку вывели во двор и тут же застрелили. Рядом положили и ее детей.

Сашка после этого всю ночь металась в бреду. Мать не отходила от нее ни на минуту, но утром девочка не смогла встать с постели.

— Я хочу срочно эвакуировать свою дочь, — обратилась Марина Сергеевна к директору института, с которым она была в хороших отношениях.

— Что с ней?

— Она умирает.

Глава 10

Просьбу Марины Сергеевны отправили на рассмотрение и уже к вечеру ей сообщили о положительном ответе. Это путешествие было очень рискованным, вся загвоздка была в том, что с немощной девочкой ехать никто не хотел.

— Приведите девочку в чувства, а то она не выдержит переезд, — отозвался один из водителей.

А как это сделать Марина Сергеевна не знала. Для начала надо было накормить дочь, а вот этой самой еды и не было. Время было не на Сашкиной стороне. Минуты, а за ними часы бежали не останавливаясь. Каждая секунда была дорога. Сашина мать знала, что на чёрном рынке можно было купить все, но цены заламывали не реальные. Придя домой, женщина долго сидела у постели дочери, глядя на ее впалые, бледные щеки, на которых прежде был румянец, на худенькие плечики. Люся тоже смотрела на Саньку и тихо плакала. Из этой некогда здоровой девочке ускользала жизнь. А что они могли сделать для неё?

— Ничего…

Марина вдруг выскочила из комнаты, бросилась к своей кровати. Она взяла со стола ножницы, резко, со скрежетом отодвинулась кровать и поддела ножницами половую доску. Та поддалась, не сразу, Марине ещё какое — то время пришлось с ней повозиться. Это оказалось потайное место. Место — где она хранила серьги, которые, когда давно, в другой жизни, подарил ей муж. Они были старинными и очень дорогими. Трясущимися руками она развернула тряпицу. Даже сейчас, в темной освещенной лишь коптилкой, они блестели и переливались. Марина хотела передать их дочери, по наследству. Но приходится с ними расстаться, чтобы спасти Александру.

— А ты уверена Марина, что другого пути нет? — спросила сестра, глядя из-за спины.

— Уверена. На данном этапе они бесполезны, а есть шанс спасти мою дочь и я им воспользуюсь.

— Дорого за них не заплатят.

— Пусть! Мне все равно… Даже если мне предложат буханку хлеба за них, я соглашусь, лишь бы Санька была жива.

Рано утром женщина вышла на улицу, крепко сжимая кулак, решительным шагом направляясь в сторону рынка. Там вовсю шла торговля. Люди предлагали серебряные столовые приборы, золотые монеты и кольца, за еду. Вернее, за ничтожные её крохи. Женщина уставилась на хлеб, баночки с крупами, молочными порошками. Она уже представляла, как много еды принесёт домой, как накормил ей Сашку. Но как и предсказывала сестра, за серьги давали совсем мало. Одни предлагали половину черствой булки, другие — ту самую колбасу, которую готовили из эрзац заменителей. Сумасшедшая старуха пыталась всучить ей потрепанную одежду. Надо было на что-то решаться. Она итак стала привлекать много ненужного внимания. Какие-то темные личности стали шнырять вокруг нее. Марина опасалась, как бы у неё их не отобрали. Она подошла к прилично одетой женщине. Та, увидев сережки, вся подобралась, в глазах появился блеск.

— Что Вы можете предложить за них?

— Че боишься? Поди сама их украла? Признавайся, украдены да?

— Что Вы несете? Она собралась было уже отойти от неприятной женщины, когда та её остановила и вытащила из сумки буханку сероватого хлеба.

— Я дам тебе эту булку.

— Этого мало.

— Ага! Мало ей! Иди и продай дороже… Ладно, — согласилась торговка, — так и быть, я сегодня щедрая, добавлю к булке пол-литровую банку перловки.

Марина отошла на расстояние и обдумывала варианты.

— Ладно, крохоборка, к булке и перловки добавлю несколько кусков сахара, — и выложила на стол — тряпку с тем самым жженым сахаром.

Марина Сергеевна отдала сережки, сгребая в сумку купленную еду. Торговка забрала ценность и надёжно спрятала.

— Если ещё чего есть — приноси, — крикнула она напоследок, радостно потирая руки.

Марина Сергеевна знала, что кормить дочь надо постепенно. Она отрезала ломтик от хлеба, бережно собирая крошки в миску, поднесла смоченный в сладкой воде — кусочек хлебной мякиши, аккуратно положила девочке в рот. Та, почувствовав сладковатую влагу, зачмокала пересохшими губами. У неё даже не было сил все это прожевать. Санька минут двадцать мусолила во рту этот кусок, пока смогла проглотить. Через некоторое время мать вновь повторила эти действия, потом ещё и ещё. К вечеру дочь смогла разомкнуть веки. Марина Сергеевна была рада этой маленькой победе. Тоже самое она делала ночью и весь следующий день. На вторые сутки Сашка смогла добрести до кухни, Людмила и Марина радовались не смелым, малюсеньким шажкам девочки. На третье утро, за Сашкой приехала машина. На улице стоял крепкий мороз. Сашка спускалась с лестницы с помощью мамы и тети Люси. Девочка ежилась от холода, несмотря на тёплые вещи, в которые была одета. Машина уже дожидалась её, а шофер с нетерпением кричал на них, чтобы поторапливались. Сашка смотрела на старую, побитую машину — грузовик Газ ММ. Машина была как со свалки и почему-то еще и без дверей. Мама помогла сесть в кабину. Девочка представляла себе, что она поедет в тёплой машине, а тут промерзшее ржавое ведро с трещащим мотором.

— Прошу, побыстрее, мне надо еще за другими детьми заехать, — сказал шофер.

— Доченька, будь осторожна, береги себя.

— Ты себя тоже береги мамочка и тетю Люсю тоже. А когда мы увидимся?

— Скоро Сашка, скоро, вот поправишься, тогда и увидимся. Марина Сергеевна плакала, обнимая и целуя дочь, как в последний раз, а у Сашки сил не было на слезы. Мать посмотрела на белесые щеки, сняла с себя шаль и укутала им девочку.

— Прощай мама.

— А в какую область вы едете, где она будет?

— В Ярославскую, туда же и детдомовцев повезу.

— Как же так? Я думала, что она рядышком будет?

— Не бойтесь, за ней там и присмотр будет, и еды там достаточно.

— Все будет хорошо Александра, я о маме позабочусь, — кричала вслед уезжающей полуторки тётка.

Машина ехала быстро, подпрыгивая на ухабах и объезжая ямы от бомб. Они остановились возле детского дома. Толпа ребятишек толпилось возле входа. Шофер дал команду и они гурьбой ринулись к грузовику. Стоял ужасный шум и гам. Каждый хотел взобраться в кузов первым и занять себе хорошее местечко. Последняя в грузовик залезла воспитательница и постучала по крыши кабины, сообщая, что можно ехать. Он выехал через центр и поехал в объезд. Через час они подлежали к озеру. Их встречали дежурные машины, чтобы сопровождать по озеру.

— А сейчас начинается — " Дорога жизни», — крикнул он так громко, что голоса в кузове стихли и ребятишки стали прислушиваться к голосу водителя, — будьте начеку, здесь открытое пространство, нас легко выследить и атаковать, а ещё в некоторых местах тонкий лёд. Если вы увидите немецкие самолеты или услышите треск льда, или же машина начнёт проваливается, быстро выскакивайте.

Сашка смотрела на шофера со страхом, понимая, что её сил не хватит, чтобы быстро выпрыгнуть из машины. Она с замиранием сердца следила за шофером, его действиями. Перед ними раскинулось озеро. Оно было очень большим. Лёд сковал его. На озере работали люди, ездили машины.

— А что они делаю?

— Одни проверяют толщину льда, другие протягивают телефонные и телеграфные кабели.

Сашка потерла виски. — А почему в кабине слышится такой шум? Машина не исправна?

Шофер указал на висящий котелок позади головы. — Это он создаёт шум. Чтобы я не уснул. Вот уже двое суток, как мы эвакуируем сады и детские дома. Не боись, довезу тебя и тех, в целости.

Наконец страшное озеро осталось позади, даже шофер заметно расслабился и девочка услышала голоса детей, которые оживились от впечатлительной и опасной поездки по озеру.

— А вот теперь можно и выдохнуть, — шофер протянул Сашке сухой бублик, — съешь его и можешь подремать. — Спасибо, — отозвалась девочка, мусоля его, потом и задремала. Ей снился кошмар. Снилось озеро, как немцы сбрасывают на них бомбы, как дети и воспитательница выпрыгивают на ходу. Шофер тоже прыгает и кричит прыгать Сашке, но та не может, она застряла в кабине. Бомбы ломают лёд и как полутора погружается в ледяную воду, как она зовет мать, а та в ответ шепчет, что все будет хорошо…

— Эй, ты чего малая орешь. Тихо, сон что ль приснился или опять заболела?

Сашка открыла глаза и уставилась в тревожные глаза шофера, а его холодные пальцы трогали её лоб.

— Вроде температуры нет, ты так меня не пугай больше, хорошо?

Александра кивнула, приходя в себя от страшного сна. Вскоре грузовик остановился Санька не заметила, как проспала всю ночь и большую половину пути. Сухой бублик и сон придали ей сил, она даже начала понемногу согреваться. Вспомнив, что мать сунула ей какую -то сумку. Она заглянула в неё и вытащила свёрток. В нем лежал хлеб. Два куска ароматного хлеба, без опилок и примесей, он даже пах по-другому. Она протянула один кусок водителю.

— Кушай девочка, кушай, тебе он нужнее, а я не маленький, перебьюсь. — А вы дяденька со мной бубликом поделились, теперь мой черед делиться. Если я отдам его детдомовцам, только драчка начнётся, на всех не хватит, а Вам нас ещё везти, да и я не маленькая, вот Вы бы знали, что я на почте устроила…

— Это ты про почту, что на Советской улице? Так это ты там пожар устроила и бандитов поймала?

— Вовсе не пожар, а химический опыт провела.

Водитель рассмеялся, радостно и беззаботно. Сашка подхватила его смех, смеясь в ответ. Она вспомнила этот случай, вспомнила, что тогда ещё не было войны и как прекрасно было лето. Девочка вложила в руку шофера хлеб. Они ели его не спеша, кусочек за кусочком. Он закончился быстро.

— Спасибо, было очень вкусно. Кажется сто лет я не ел настоящего хлеба.

— Я тоже дяденька, я тоже. Вот вырасту и пойду на хлебозавод работать, буду самый вкусный хлеб печь. Вы нас везете до самого Ярославля?

— Нет, что ты. Еще немного проедем к станции. Там вас на поезд погрузят.

— А вы куда?

— Я поеду обратно.

На станции первыми выгрузили детдомовских детей. Первыми слезли с грузовика детки постарше, потом высадились остальные. Их построили, пересчитали, и они ушли на посадку.

— Ты девочка посиди пока в кабине, — я занесу твои документы дежурному по станции, — сказал шофер и ушел.

Сашка смотрела на людской водоворот вокруг и старалась думать о чем-то хорошем. Например, о тете Люсе, Костике и маме. Так думая о них она постепенно задремала. Проснулась она от взрыва и рева самолетов.

— Чтоб тебя, убирай скорее машину с перрона, — орал на шофера, какой-то мужчина в форме железнодорожника.

— Сейчас, я мигом, — бормотал шофер, нажимая на кнопку зажигания, но машина тряслась, гудела, но остывший на морозе мотор не заводился.

— Ну милая, спаси нас, — попросил шофер погладив приборную панель машины.

Машину тряхнуло, она чихнула и мотор заработал. Водитель резко дал разворот и под стук пулемета они поехали прочь.

Глава 11

Вот и хорошо, вот и вырвались, — радостно сказал шофер, когда они отъехали от станции.

— Дяденька, а от чего у вас на машине дверей нет? — спросила Сашка.

— Это чтобы если машина начнет проваливаться под лед, быстрее можно было бы выбраться. Тут секунда промедления — стоит жизни.

— Страшно так ездить?

— Бывает страшно. Но человек ко всему привыкает. Вот и я привык уже. Мы чаще всего ночью через Ладогу людей и грузы возим. Случается, едешь, а рядом полынья, из которой виден силуэт машины с включенными фарами. А там внутри в кабине свой же брат, такой же шофер сидит — выскочить не успел. Жутко, конечно, но постепенно ко всему привыкаешь.

Они выехали за город.

— Куда теперь? — спросила Сашка.

— Доедем до ближайшего населенного пункта, заправимся, переждем авиа налет, а потом я тебя обратно на станцию отвезу.

Они ехали вдоль снежного поля, где-то позади в районе станции слышались глухие разрывы бомб. Навстречу им попался грузовик, который во всю мочь мчал к станции. Водитель встречного грузовика был в панике и что-то пытался объяснить жестами, но было совершенно непонятно, что он хочет сказать.

— Псих, какой-то, — удивился водитель, глянув на Саньку.

— Вы посмотрите вон туда, — указала девочка в рукой направо.

Вдали двигались какие-то темные силуэты.

— Это танки! — крикнул шофер.

— Какие танки?

— Немецкие. Видимо прорвали оборону.

Как бы в подтверждение его слов дуло танка озарила вспышка, через секунду послышался выстрел и сзади полуторки прогремел взрыв. Машину тряхнуло, но водитель выпрямил ее и прибавил газ.

— По нам бьют.

— Мы что умрем?

— Не боись, прорвемся, — сказал парень, сворачивая по полю к лесу.

— Мы здесь не застрянем?

— Нет, сейчас выедем на проселок, и эти нас не догонят. Я тут все дороги знаю.

Машину еще раз тряхнуло, сначала на кочке, потом от взрыва.

— Ой, — только и пробормотала Сашка цепляясь за все выступающие части кабины.

— Не мешай рулить, сейчас оторвемся, — проговорил парень, бешено вращая баранку.

Они проехали полянку, углубились в лес.

— Я родом из этих краев. Тебя к своей маме отвезу. Она в соседней деревеньке живет. Присмотрит пока за тобой, а как окрепнешь — ей поможешь, старенькая она у меня, — сказал шофер сворачивая на проселочную дорогу.

Грузовик остановился перед небольшим белым домом с голубыми ставнями. Навстречу им вышла бабушка.

— Илюшка, — закричала она и кинулась обнимать сына.

— Здравствуйте мама, а я не один, с гостьей. Александра, выходи. Сашка неуклюже выбралась из грузовика. Ноги тряслись то ли от безумной поездки, то ли от голода. Девочка поздоровалась с хозяйкой дома.

— Привет деточка, приходите в дом, что на морозе стоять, раздевайтесь, в избе тепло.

Бабушка суетливо стала хлопать створками буфета, расставляя кружки и тарелки. Из печи вынула почерневшую кастрюлю, с каким — то очень знакомым запахом.

— Илюша, растопи самовар, а ты девочка садись ближе к печки, мигом согреешься.

Сашка с радостью села у печки, разглядывая дом. Она вспомнила Одессу, вспомнила бабушку, её румяные шанежки, прямо из печи, с пылу с жару. Ей вновь захотелось туда, в то время. Внезапно где — то далеко — далеко раздались еле слышные хлопки.

— Это они станцию бомбят.

— Вот изверги Илюшенька.

— Немцы оборону прорвали, в любой момент здесь могут быть.

Сашка подскочила к окну, вглядываясь в даль.

— Ты не бойся внучка, это далеко бомбят, до нас им пока не добраться. В стороне от крупных дорог наше село. Давай, садись за стол.

Пока Сашка снимала пальто, шофер рассказывал матери последние новости про Ленинград, про голод, про крыс, которые заполняют город, про приступы сумасшествия, про то как появились танки и что назад путь отрезан.

Бабушка все вздыхала, потом посмотрела на Сашку.

— Худющая какая, ничего у меня корова Манька есть, на молочке быстро окрепнешь.

— Спасибо большое бабушка, что приютили у себя.

— Зови меня — баба Глаша. А гостям я за всегда рада, тем более таким маленьким.

— Мама, не называйте её маленькой, она одна с целой толпой бандитов справилась, на почте их закрыта и опыты над ними провела. Старушка всплеснула руками уставясь на девочку.

— Одна, да как же? Какие опыты?

Девочка махнула рукой.- Обычные. И не с толпой я боролась, а всего с одним диверсантом.

Она хотела объяснить старушке, что же это были за опыты, но не смогла. Её привлекла картошка в тарелке, которую баба Глаша поставила перед ней. У девочки пропал дар речи. Она смотрела на отварную, горячую картошку. Тарелка была наполнена ей.

— Это все мне?

— А то как же, садись кушай, после разговоры вести будем.

Картошка была горячей и Сашка ела очень осторожно, чтобы не обжечь язык, после они пили чай с вареньем. Сын бабы Глаши давно уехал, девочка лежала в незнакомой комнате одна, на чистом белье. В доме было очень тепло. Она плакала по маме, тете, которые сейчас мерзнут и голодают. А рядом с ними враг, который сбрасывает на ее любимый город — бомбы, губит невинных людей, детей, женщин и стариков. Горячие слезы заструились по щекам от всего пережитого. Она хотела встретить хотя бы одного немецкого солдата и спросить, — " Почему они это делают и как бы они поступили, если бы на их город сбрасывали бомбы, убивая невинных?». Ей очень хотелось заглянуть им в глаза и спросить, — " За что?». За стеной заскрипела кровать бабы Глаши. Сашка боялась разбудить старушку, она стерла слезы, улеглась поудобней, забываясь сном. В этот раз ей снился брат, как они сидят на кухне и разговаривают, и смеются. Бабушка поправила одеяло у девочки. Та улыбалась во сне.

— Ничего, внученька, война закончится и все будет хорошо…

Вот уже неделю как Саша гостила у бабы Глаши. Они очень ладили. Девочка набиралась сил, вот уже появился румянец на щеках. Она не отходила от бабы Глаши ни на шаг, особенно ей нравилось наблюдать, как та кормит и доит корову. Смеялась, когда старушка разговаривала с животным. Теперь и Сашка без боязни подходила к Меньке, гладила её. К бабе Глаше иногда заходили соседки, они приносили муки, крупу, яйца, в обмен за молоко. Делились новостями. Сашка прислушивалась, когда речь заходила о ее родном городе, о немцах, которые захватив станцию, устанавливают «новый порядок» в соседних селах.

Сашка тоже рассказывала старушке о блокадном Ленинграде

— Когда только начался голод, нам с каждым разом приходилось все труднее и труднее. Паек сокращали. Однажды она пошла на колонку, за водой. Стоя в огромной очереди, началась воздушная тревога. Все ринулись, кто куда. С неба что- то упало, но не взорвалось. Было написано, что там сахар. Люди кинулись к этому предмету, а военные тут же всех разогнали, сказав, что это бомба. Это немцы специально так делают, чтобы собрать побольше людей. А может, отравить нас хотели.

— Батюшки, вот проклятущие, ничего в них нет святого.

Пока в их селе немцев не было. Но надолго ли?

— В Петровке немцы назначили старосту и начальника полиции. Расклеили листовки, что если кто-то будет помогать большевистским бандитам, того ждет виселица. Расстреляли двух евреев и несколько пленных красноармейцев, — рассказывала соседка, пока баба Глаша наливала ей в крынку молоко.

— Нас-то, пока Бог от немецких иродов миловал.

— Надолго ли? Твой-то сын где? Говорят его, перед самым приходом немцев, видели у нас в селе.

— Кто говорит-то?

— Люди говорят.

— Ты им меньше верь, людям этим.

— Так ты не знаешь где он?

— Не знаю.

— Вы тетенька меньше немецкую пропаганду слушайте. Скоро придет Красная Армия и разобьет фрицев, — вмешалась в разговор Сашка.

— А это кто такая? — удивилась соседка.

— Внучка моя.

— Вроде не было у тебя никакой внучки?

— А теперь есть.

Как-то ночью, когда Сашка уже спала, раздался тихий стук в окошко.

— Кто там?

— Это я.

— Илюшенька, ты?

— Да мама, открывай.

Они обнялись и старушка начала собирать на стол.

— Илюшенька, а где ж ты теперь?

— С Михаилом Петровичем.

— Это который председатель сельсовета?

— Да, он сейчас командир отряда.

— Какого отряда?

— Партизанского. Подучили его, при управлении НКВД. Там были еще до оккупации открыты десятидневные курсы (60 часов) по подготовке руководителей партизанских отрядов. Теперь партизанам дают разные задания. Только никому об этом не говори.

— Да кому ж я скажу?

Через день Илья снова пришел к ним. На этот раз Сашка не спала.

— Вот я твоей» блокаднице» котёнка принес, возьмете? Сашка радостно вбежала в комнату, когда увидела, как появился Илья и обняла его. Потом увидела у того — рыжий пушистый комочек, который уставился на нее.

— Возьмём, от чего не взять, лишнее блюдце молока всегда найдётся, правда Саша?

А Сашка уже вовсю рассматривала дорогой подарок.

— Матвеюшка, хороший какой, спасибо. Котенку кличка пришлась по душе и он мяукнул в ответ.

— Ишь ты! Уже на имя откликается, усмехнулась Глаша.

В этот момент в дверь кто-то постучал.

— Выгляни, посмотри кто, — попросил мать шофер.

— Да не бойся это соседка. Пришла за молоком.

— Ничего ей не говори. Я пока через окошко вылезу на задний двор.

— Ничего не скажу. Ой времечко, у нас жестокое.

Они даже не догадывались, что беда совсем близко.

Глава 12

Внимание! Внимание! Всем жителям деревни немедленно собраться на центральной площади перед сельсоветом, — неслось над селом.

— Что это такое? — всполошилась бабушка Глаша и вышла на крыльцо.

Сашка натянула детский тулупчик, который когда-то принадлежал Илье, тоже выскочила на улицу. По дороге в направлении центра села тянулись люди.

— Что происходит? — спросила Глаша соседку.

— Немцы приехали, репродуктор установили, теперь всех собирают.

— А чего собирают то?

— Ты что не слышала, что в Петровке партизаны склад взорвали?

— Я хоть и глуховата стала, но такое трудно было не услышать, грохотало полночи. А потом зарево и ракеты летали.

— Вот немцы и хотят теперь и у нас полицейский участок открыть, а может, и еще что задумали. Приказали всем идти.

— Я их приказы слушать не собираюсь.

— Ну как знаешь, а я пойду, послушаю, что они скажут.

Тут Глаша увидела Сашку и скомандовала:

— Ты пигалица, марш в хату.

— Можно я пойду на немцев посмотрю?

— Нет. Давай собирайся.

— Куда?

— В лес.

— Что к партизанам?

— К каким таким партизанам?

— К тем, что борются с немецко-фашистскими захватчиками и которые склад взорвали.

— Нет, пойдешь просто в лес. Если идти по направлению на самую высокую сосну, то там увидишь заброшенный дом. Там и переждешь.

— Что пережду?

— Переждешь, пока немцы уедут.

— Зачем?

— Надевай шапку, бери сидор, я в него каравай хлеба положила и быстро иди. Я потом либо сама за тобой приду, либо попрошу кого-то прийти. А пока будешь там сидеть и не высовывайся.

Сашка надела шапку-ушанку, которая тоже досталась в наследство от Илюши и направилась к двери.

Тут дверь без стука отворилась и на порог вошел парень с винтовкой в черной шапке и пальто. Сначала девочка не поняла, кто это. Ей даже казалось, что кто-то из партизан пришел к ним на помощь из леса. Но потом девочка увидела на рукаве парня белую повязку. На повязке была надпись готическим шрифтом. Сашка прочитала «Polizei».

«Это же изменник родины — полицай» — с ужасом подумала девочка.

— Почему вы до сих пор дома? — сказал полицай.

— А что такое?

— Всем приказ собираться на площади.

— Понимаешь, мил-человек старая я — плохо слышу, да еще и двигаюсь еле-еле.

— Ты старуха не придуривайся. Немцы тебе живо уши прочистят. И мальчишку своего с собой прихвати. Приказ касается всех.

«Мальчишку? Значит, этот гад принял меня за мальчишку», — подумала Сашка и не стала возражать, только незаметно дотронулась до заслонки в печи и мазанула сажей по лицу. Теперь ее и родная мама узнала бы с трудом. Поддерживая друг друга, они направились к сельсовету. Все односельчане уже были там. Они стояли плотным полукольцом возле сельсовета. Перед ними прохаживался немецкий офицер. Рядом с десяток солдат с автоматами, сзади за спинами людей маячили полицаи с винтовками.

Немецкий офицер откашлялся и начал читать на плохом русском языке приготовленный текст в микрофон:

Объявление! Сообщение германского верховного командования. Ленинград под ударами вермахта пал. Всем солдатам Красной Армии скрывающимся в лесах в случаи их сдачи в плен Немецкое командование гарантирует жизнь, теплый кров, обильное питание, возможность переписки с родными. Выбирайте — жизнь в плену или смерть в лесах.

За помощь большевистским бандитам расстрел, за предоставление убежища советским солдатам, офицерам и членам их семей — расстрел. За пойманного бандита Петра Вольского сделавшего взрыв в селе Петровка. Германское командование вознаградит поймавшего: 3000 марок, 5 пудов соли, а также земельным наделом в 25 гектар.

Немецкий офицер сложил бумажку и оглядев всех собравшихся сказал:

— Никто из селян не имеет, что мне сказать?

Собравшиеся молчали.

— Нам точно известно, что Петр Вольский был вашим председателем сельсовета, и его родственники до сих пор живут здесь. Предлагаю его родителям выйти вперед.

Собравшиеся переглянулись, но никто не вышел.

— Предлагаю добровольцу указать на родителей Петра Вольского.

Сашка не знала ни Петра Вольского, ни его родителей, но от заунывного голоса фашиста ей было страшно. Но еще страшнее ей было, что найдется предатель и станет помогать немцам. Но изменника не нашлось. Сашка с облегчением выдохнула воздух, улыбнувшись про себя: «Молодцы, настоящие советские люди, не подвели».

— Значит, вы не хотите добровольно сотрудничать с немецким командованием, — констатировал офицер.

Все промолчали.

Офицер подошел к жителям деревни и потянул за плечи из толпы девочку лет десяти. Дед девочки пытался ему помешать, но солдат ударил старика автоматом по рукам. Офицер вывел девочку на середину и жестом подозвал высокого полицая.

— Слушаюсь, гер обер-лейтенант! — козырнул тот.

— Возьми веревку и повесь ее.

— Слушаюсь.

Теперь Сашка заметила, что вверху между столбом, на котором висел репродуктор и бревенчатым заданием сельсовета, была прибита длинная свежеструганная доска. Долговязый полицай взгромоздился на табуретку и начал привязывать веревку. Девочка, которую лейтенант придерживал за плечи перед собой, как бы защищаясь от толпы, всхлипнула. Толпа недовольно зашумела, заколыхалась. Лейтенант махнул рукой ближайшему автоматчику. Тот картинно поднял автомат и дал очередь вверх над головами.

— Ты долго будешь фозиться? — сказал офицер.

— Сейчас мыльцем намажу и все, гер обер-лейтенант.

— Не надо мыльцем, вешай так.

— С мыльцем оно надежнее, оно легче, — бормотал полицай, разматывая на девочке платок.

Ему уже это почти удалось, но вдруг из толпы раздался голос.

— Стойте, не надо. Мы родители.

Вперед вышла пожилая пара.

— Вы точно родители Петра Вольского? — спросил немец.

— Да.

— Аусвайс есть?

— Что?

— Паспорт.

— У меня он с собой, — сказала женщина.

— А у меня дома, — пожал плечами мужчина, — но я могу принести.

— Ай-яй-яй. Сейчас военное время и документы надо всегда носить с собой. Особенно если ваш сын начальник партизанского отряда, — погрозил пальцем офицер.

— Я могу сходить и принести, — угрюмо произнес мужчина.

— Не надо. Я поверю вам на слово, — произнес немец.

Он обвел глазами собравшихся людей и закурил. Повисла зловещая тишина.

Странная картина человек курит, а две сотни людей стоят и смотрят на него внимательнейшим образом. И никто из них не обратится к нему и не скажет, что дома у них масса дел, да и замерзли они все уже. Наконец офицер докурил и спросил:

— Есть ли среди вас еще родители бандитов скрывающихся от нас в лесу?

— Больше никого нет, — сказал отец Вольского.

— Поверю, вам еще раз, — усмехнулся офицер.

— И на том спасибо.

— Но вам с женой предстоит отфетить за преступления сына.

Мужчина пожал плечами.

— Повесить их, — скомандовал офицер.

Несколько полицейских бросились выполнять команду. Через несколько минут сначала пожилой мужчина задергался в петле, потом женщина.

— Так будет с каждым у кого сын отправится в лес служить бандитам, а сейчас ваш новый начальник полиции зачитает список продуктов, которые должна, сдать каждая семья для нужд немецкой армии, — произнес офицер.

Пока пропитым голосом долговязый полицай зачитывал документ. Офицер стоял в стороне и курил. Сашка старалась не смотреть вперед на повешенных, на фашистского прихвостня читающего бумажку, поэтому не сразу заметила, как к немецкому офицеру подошла соседка бабушки Глаши, которая неоднократно брала у нее молоко. Соседка встала на цыпочки и что-то зашептала на ухо офицеру. Тот довольно слушал ее и кивал головой, потом вышел и сказал:

— Оказывается, у вас в селе живет мать другого опасного бандита скрывающегося в лесу.

Сашка замерла.

— Глафира Ивановна, фыйдете, пожалуйста ко мне.

Бабушка Глаша поколебавшись с пару секунд, вышла. Сашка хотела броситься к ней и обнять, но старушка глянула девочке в глаза и еле заметно покачала головой, потом стала лицом к односельчанам и сказала:

— Я свой век уже отжила, а мой сын правда, чем может, тем и вредит этим фашистским гадам. Я горжусь тем, что вырастила такого сына. Поэтому мне и умереть не страшно.

— Умереть мы вам с удофольствием поможем, — сказал с усмешкой немец.

Сашка старалась не смотреть как вешают бабушку Глашу, только слезы лились по ее измазанным сажей щекам.

После казни люди начали расходиться, а соседка опять подошла к немецкому офицеру.

— У Глафиры жила девчонка. Наверняка дочь какого-то командира или комиссара.

— Приведите девчонку в полицию, а корову можете забрать себе за помощь немецкому командованию. Мы всегда помогаем тем, кто к нам лояльно относится.

— А еще…

Но Сашка не стала слушать, она опрометью кинулась прочь. Сначала она хотела броситься прямо в лес, но вспомнила о котенке.

«Заскочу на минутку», — подумала девочка и побежала домой.

Из-за происшедшего она была как пьяная, и чуть было со всего маха не натолкнулась на полицая, но в последнюю секунду опомнилась и спокойно прошла мимо этого негодяя. После огородами перебежками быстро добралась домой. Дверь была распахнута настежь, в стойле возилась корова. «Теперь Манька достанется этой продажной твари» — с ненавистью подумала девочка, — «а не бывать этому».

Сашка открыла дверь стойла и потянула корову за рога. Животное с недоумением косилось на девочку.

— Ну, давай милая, давай уходи, — уговаривала корову девочка, но бесполезно.

Сашка села на перевернутое ведро и заплакала. Возможно, она так просидела бы долго. Но издали раздался шум, крики, донеслась немецкая песня и музыка. Для Сашки это было как пощечина. Она встала, опрокинув ведро, схватила прут и со всей силы ударила корову, та двинулась по направлению к выходу. Выйдя во двор, девочка еще раз стеганула корову и та непривычной прытью двинулась в сторону леса.

Минут десять у Сашки ушло на поиски котенка. Когда котенок очутился у нее за пазухой, девочка услышала во дворе голоса.

— Вы господин полицейский поможете мне корову домой отвести?

— Мы не коровами должны заниматься, а большевиков ловить.

— А я вас отблагодарю и с поимкой большевиков помогу.

— Ладно.

Сашка тихонько открыла окошко, которое выходило в сторону леса и бросилась бежать.

Глава 13

Санька припустила в лес, сначала осторожно, все время оглядываясь, а потом побежала со всех ног. Она бежала вперёд, ориентируясь по высокой сосне, как говорила баба Глаша. Добежав до сосны, она остановилась, переводя дыхание и осмотрелась. Она боялась, что её ненароком услышали и теперь преследуют, но вокруг было тихо. Внезапно ветка за спиной качнулась. Девочка в страхе застыла, зажмурив глаза. Простояв несколько минут в оцепенении — открыла глаза и развернулась. На ветке сидел снегирь. Она уже давно не видела птиц, а тем более снегиря, да ещё так близко. Снегирь, на хохлив красную грудку, сидел на ветке. Ветка качалась, создавая тихий шум. Он смотрел на нее, видимо решив, что этот человек не причинит ему зла. Внезапно птица встрепенулась, будто услышав посторонний шум, вспорхнула и улетела. Девочка снова насторожилась.

— Не к добру это, — прошептала она и стала искать заброшенный дом.

Пройдя еще несколько шагов, она увидела покинутую старую избушку. Об этом говорила покосившаяся крыша, облупившаяся краска на окнах, в которых не было стекол. Даже снег вокруг развалюхи был не втоптан. Она отломила еловую ветку, помахала ей вокруг себя, чтобы были не видны ее следы и пробралась внутрь. Дом внутри выглядел так же, как и снаружи. Доски под ногами местами прогнили и противно скрипели. Она ступала осторожно, чтобы не были слышны её шаги. В доме была печь, с обитыми и осыпавшимися от старости и ветра краями, заслонка от печи являлась рядом, на полу. В углу была некое подобие лежанки с прогнившей и сырой соломой. Вдоль стены стояла лавка. Все было в пыли, клочья паутины висели в углах.

— Только бабы Яги не хватает, — подумала девочка и тут же услышала чьи — то шаги.

Она осторожно посмотрела в окно. Точно. Мелькнула тень человека. Она вынула котёнка и положила на лежанку.

Сашка озиралась по сторонам в поисках убежища. Но обстановка была слишком скудна. Ни кровати, куда можно было залезть, ни шкафа не было. Ничего не было, кроме печи. Шаги приближались. Она слышала, как хрустит снег, под ногами непрошенного гостя и запаниковала. Она прижалась к печке и увидела небольшой просвет между стенкой, куда она в последнюю секунду протиснулась. Дверь отворилась и уже эти шаги раздались внутри дома. Сашка затаила дыхание. Сердце гулко колотилось в груди, так что казалось, любой его услышит.

«Только бы не немцы, только бы не немцы», — повторяла она про себя.

По тяжелым шагам, девочка предположила, что это был мужчина. Он осматривал жилище, заглянул в печь, задевая заслонку ногой, та зазвенела. Человек насторожился, прислушиваясь, как это совсем недавно делала девочка. Он стоял близко от её укрытия. Она задержала дыхание. Паутина касалась ее лица. Девочка сдерживала порыв, чтобы убрать её, но такой возможности не было. Шаги снова раздались в направлении лежанки. Сашка выдохнула. Частичка пыли попала ей в нос и она чихнула, тем самым выдав себя.

— Кто там? — сказали на чистом русском строгий голос, — выходи, я тебя слышал.

Сашка нехотя выбралась из своего укрытия, отряхивая остатки паутины.

— Малой, что ты делаешь здесь?

Девочка поняла, что её приняли за мальчика и решила пока не говорить об обратном.

— Известно че, прячусь от фрицев, — грубо проговорила она, подражая голосу Кости.

— Откуда будешь? Почему прячешься?

Сашка внимательно разглядывала незнакомца, гадая кто же он? «Может он партизан? Может его разыскивает полицай?» — подумала она.

— Из детдома. Они меня ищут за то, что их листовки срывал, — соврала она.

— И кто же это тебя научил — листовки срывать?

— Никто не учил. Я сам.

Котёнок жалобно замяукал и подошел к Сашке, трясь об ноги.

— Твой что — ли?

— Нет! Когда я сюда пришел, он уже здесь был. Погладил несколько раз, он и прицепился. Голодный поди…

— Ладно, бери котенка и пойдем.

— А куда пойдём?

— В полицию пойдем. Там разберутся, откуда ты и кто тебя научил листовки срывать.

Сашка чуть не заплакала, от того, что открылась незнакомцу, а он оказался предателем.

Была уже ночь, когда они вышли из заброшенного дома. Ночь была ясной и морозной. Мороз щипал за щеки и руки. Одному котёнку было тепло. Он снова был у Сашки за пазухой. Они пробирались сквозь лесную чащу. Сашка попыталась было бежать, но по снегу ей это получилось плохо. Незнакомец легко догнал ее.

— Больше так не делай, — приказал он.

Сашка увидела у него за поясом револьвер и присмирела.

Мужчина бойко шел вперед, было видно, что он хорошо ориентируется в местности и знает дорогу.

Шли долго, к рассвету Сашка совсем выбилась из сил. Наконец они вышли на небольшую тропку протоптанную в снегу и идти стало легче.

— Стой, кто идет! — раздался крик.

Из-за ели вышел мужчина в ватнике и ушанке с винтовкой наперевес.

— Свои, идут, — махнул рукой Сашкин провожатый.

— Где этого хлопца нашел?

— Зайчик из леса принес.

«Кто это такие — партизаны, полицаи, а может быть просто бандиты?» — лихорадочно соображала Сашка.

Они вышли к землянке. У входа дежурили постовые. Мужчина поздоровался с ними, и прошёл внутрь зовя парнишку следовать за собой.

Землянка располагалась невысоко от земли, а внутри была довольно большая. В ней было несколько человек, среди них она узнала одного. Это был шофер Илья. Сашка бросилась к нему на грудь и крикнула, указывая на провожатого:

— Этот сказал, что в полицию меня отведет!

— А что ж ты дурак первому встречному говоришь, что немецкие листовки срывал?

— Так вы же русский.

— Русские они теперь разные бывают есть и такие, что живо тебя в гестапо спровадят. Но вижу Илья тебя знает. Ручаешься за пацана?

— За пацана? — с недоумением переспросил шофер.

— Ну да. Мог он листовки срывать?

— Этот парень? Конечно, мог, — включился в игру Илья.

Сашка с благодарностью на него посмотрела, потом невольно вспомнила про бабу Глашу. Её глаза наполнились слезами. Она должна сообщить Илье, про мать.

— Немцы пробрались в деревню, — говорил мужчина, — пришлось уйти оттуда, пацана с собой прихватил. Его немцы ищут, говорит, что срывал листовки.

— Срывал, — подтвердила Сашка.

— Молодец, — похвалил старший, кому докладывал мужчина, — поживешь пока с нами. Будешь помогать. Дрова и печь на тебе, понял?

— Понял, но я вас дяденька хочу спросить.

— Можешь называть меня Михаилом Петровичем. Спрашивай.

— Правда, что немцы Ленинград взяли?

— А откуда ты это взял?

— Немецкий офицер это говорил.

— Нет, врал фашист, Ленинград держится, и мы ему в этом поможем.

Мужчины склонились над картой, что-то обсуждая, а Сашка вынула котёнка, тот начал мяукать. Девочку накормили, кое-что и коту перепало. Михаил Петрович, провожатый и ещё несколько человек вышли на улицу. Илья показал гостье, где что находится. Она поведала про бабу Глашу, про соседку, про то, что её действительно разыскивают немцы. Она не содержалась и заплакала глядя на Илью. Тот сдерживался, как мог, слыша, как немцы поступили с его матерью.

— Ты права, лучше пока тебе не раскрывать, что ты девочка, а со всем остальным я разберусь. Они мне заплатят своей жизнью за мою маму.

Он тоже ушёл. У девочки слипались глаза и она прикорнула прямо на скамеечке у печки, прижав Матвеюшку к себе. Через несколько часов её разбудили. Надо было наколоть дрова для печи и помочь приготовить обед. Санька уже успела научиться колоть дрова, пока жила у бабы Глаши, правда не в таких количествах. Руки устали, а она не пересилила и половины заготовленных для печи дров. Вскоре ее позвали помогать чистить картошку. Пальцы еле держали в руках нож, но она старательно очищала один картофель за другим. Илья не вернулся даже к вечеру и на следующий день тоже.

Глава 14

Зато, каково было удивление на утро обнаружить у партизан еще одного старого знакомого. Она увидела того парнишку, когда её допрашивали в НКВД.

«Интересно, почему он здесь?» — гадала она.

По-видимому, он её не узнал. Она специально норовила привлечь его внимание, но он на» пацана» внимания не обращал. Он был странным и дерганным, как будто вынюхивал что — то и разведывал.

Нужно было бы сообщить о нем командиру отряда Михаилу Петровичу, но тогда много чего придется еще объяснять. Рассказать каким образом она сама оказалась среди задержанных НКВД, признаться что она вовсе не мальчишка, а девчонка, а самое главное никаких особых доказательств, того что парень — враг, не было.

У Сашки появилось новое увлечение — шпионить за ним. Между своими обязанностями, она умудрялась проследить куда он направляется. Не всегда это было незаметным.

Парнишка, а именно Юрка, знал, что какой — то детдомовец следит за ним не понятно зачем. Иногда это его забавляло, иногда раздражало. Когда он уходил в лес, то старался идти — петляя, чтобы» этот» от него отвязался и наконец — таки отстал. Теперь она была уверена, что он её не вспомнил и немного расслабилась. День сменяла ночь. Утром повторялось все сначала: дрова, печка, помощь в приготовлении еды, посуда. Иногда ей поручали идти за водой на озеро, которое было не так далеко. Сначала она ходила с этим противным Юркой. Тот вечно дразнил её, что она как пацан — очень слабая и никчемная.

— А ты? Кто ты? Что ты сделал, чтобы находиться среди партизан?

— Много чего, лучше бы тебе не знать! Благодаря папаше я здесь.

Больше он ничего не сказал, схватив Сашку за грудки — толкнул на снег. Она упала, опрокинув ведро с водой.

— Что ты натворил? Теперь придётся идти за водой снова. Она отбросила ведро ногой и толкнула Юру в ответ.

Тот не удержался и повалился на спину. Она схватила ведро, разворачиваясь в сторону озера. Тот подскочил, выхватил ведро и бросил на снег, повалил Саньку. Они начали бороться. Преимущество было на стороне Юрки, но Саша не сдавалась, не хотела, чтобы он подтвердил, что прав, называя ее так. Неизвестно, чем бы закончилась драка, если бы вовремя не подбежал Михаил Петрович. Он разнял их и отчитал обоих.

— Что Вы творите! Вам больше заняться нечем? Хотите, чтобы Вас услышали немцы? Тогда всей нашей партизанской группе придёт конец. О чем ты вообще думал Юра? Ты думаешь, из — за отца мы и дальше будем терпеть твои выходки? Если — да, то ты сильно ошибаешься. Когда отец тебя сюда отправлял, дал строгие инструкции, чтобы не давать тебе спуску и поблажек.

— Да плевать я хотел на него и вас всех! Он мне не отец. Я даже до недавнего времени про него ничего не знал. Где он раньше был, почему не помогал матери, которой приходилось туго, почему не помог тогда? — кричал парень.

Юрка ушел в противоположную от озера и землянки сторону. Сашка подняла ведро, вновь отправляясь за водой.

— Я пойду с тобой. Сейчас в лесу небезопасно.

— А кто его отец?

— Майор НКВД. Только об этом никому не слово! Понял?

— Понял…

Девочка недоумевала, почему, а главное зачем он послал сына сюда. Но кое-что начало проясняться.

— Надо быть начеку. Немцы рыщут по лесу.

Они набрали воды и вернулись к землянке. Сашка принялась помогать готовить еду, думая о парнишке — сколько в нем обиды на отца.

«Может быть он стал шпионить для немцев, чтобы навредить отцу, поэтому ведёт себя так странно? — рассуждала девочка, — тогда надо быть начеку».

Вестей от Ильи не было. Она даже не знала, куда он ушёл. То-ли на задание, то-ли к себе в деревню, а Юрка вернулся очень хмурым. Таким злым она его ещё не видела. Сашка как раз справилась с делами, и у нее было свободное время, чтобы проследить за ним и вывести его на чистую воду.

«Предателям не место в отряде партизан», — подумала она и отправилась следом за ним.

Юрка вытащил и спрятал за пазухой револьвер, оделся теплее и пошёл в сторону дороги. Парень осторожно, стараясь не шуметь обогнул двух бойцов стоящих в охранении лагеря. Потом зашагал быстрее. Сашка еле поспевала за ним. Шли они довольно долго. Выйдя из леса, на проселочную дорогу, парень огляделся и привязал один конец каната к дереву, перешёл на другую сторону и стал ждать. Сашка остановилась в паре метров от него.

— Что ты делаешь? Готовишь диверсию? Я сразу тебя раскусил, ты шпионишь на фрицев да?

Юрка напрягся от таких слов,

— Что ты мелешь? Заткнись, или получишь по уху. В этот раз мы далеко и тебя никто не спасёт.

Он приблизился к ней. Сашка стала корить себя, за опрометчивые действия. Если Юрка связан с немцами, то что ему стоит пристрелить ее. Она хотела ещё что-то сказать, внезапно парень зажал её рот рукой.

— Цыц! Ты мне всю операцию погубишь.

Он наклонился и потянул Сашку за собой.

— Не будешь кричать? Обещаешь сидеть как мышь и не высовываться?

Девочка кивнула и он убрал свою руку с её лица.

— Я сегодня услышал, что немцы по этой дороге ездят в одно и то же время. Тут мы их и остановим.

— Зачем остановим?

— Хочу автоматом разжиться. Старенький револьвер у меня есть, а вот хочу автомат. Тут лишь у немногих партизан есть трофейный «Шмайсер».

Они стали ждать.

— А почему ты не любишь своего отца?

— А за что любить — то? Он нас бросил. Ни разу не помог… Мамке одной было тяжело со мной. Потом дурная компания, воровать стал. Так, по мелкому… У кого сумку из рук выхвачу, у кого — кошелёк. Мать грозилась, что сдаст меня властям. Потом видимо отца разыскала и пожаловалась. А тот меня проучить захотел, даже к себе в управление доставил, припугнуть хотел. Теперь по его милости я тут…

Договорить он не успел. Вдалеке послышался шум мотоцикла, который приближался. Он скомандовал Сашке лечь на снег и не высовываться. Сам схватил другой конец каната и натянул. Шум работающего мотора приближался. Сашка увидела мотоцикл и двоих врагов. Они говорили между собой по-немецки. Мотоцикл приближался. Канат сливался с дорогой и его невозможно было увидеть. Все произошло слишком быстро, но не так тихо, как хотелось. Мотоцикл перевернулся. Один немец вылетел из люльки, другой полетел вслед за мотоциклом, крича на ходу и хватаясь за автомат.

Выстрелить он не успел. Он упал на землю и не двигался. Юрка подскочил сначала к одному, потом к другому, забрав оружие. Он вручил Сашке немецкий штык-нож, приказывая, чтобы она убила одного, а он пошёл к другому. Она вертела в руках острый тесак, занося его над лежащим немцем. Юрка уже расправился со своим, с его ножа стекала кровь, капая на белый снег, просачиваясь сквозь него и оставляя маленькие бурые пятнышки.

— Кишка тонка? — усмехнулся парень глядя на застывшего в нерешительности пацана, с занесенным острым ножом над горлом немца.

«Ударить ножом, или отвести в лагерь?» — рассуждала Сашка сама с собой.

Она потрогала немца, тот не шевелился.

— Чего об него руки марать, он и так готов, — сказала Сашка.

— Точно? Пойдем. Надо быстрее уходить, — скомандовал Юрка.

— Сейчас я документы у них заберу.

— Никому не нужны эти бумажки.

Но Сашка его не послушала и сначала обыскала карманы убитых, запихнув за пазуху бумаги, а потом отправилась к мотоциклу.

— Ты куда? — спросил Юрка.

— Да там что-то вылетело.

— Нечего там искать. Уходим.

Но Сашка с настырностью обошла искореженный мотоцикл и неподалеку увидела черный портфель. Она подобрала добычу и пошла догонять Юрку.

Глава 15

— Был бы ты постарше, я бы тебя под суд отдал.

Командир отряда Михаил Петрович Вольский был вне себя.

— Да что я такого сделал? — возразил Юрка.

— Ты даже не представляешь, как ты нас всех подвел.

— Двух немцев уложил, это значит — подвел?

— Говорил мне твой отец, что с тобой надо держать ухо востро, но такого я от тебя вообще не ожидал.

— Чего не ожидали? Что я немцам мстить за родной город буду?

— Нет. Не ожидал, что ты нарушишь мой строжайший приказ не выходить из лагеря и побежишь разбойничать на большую дорогу.

— Ну нарушил. За то, результат какой! Два трофейных автомата. А вы говорите «разбойничать».

— Результат, такой, что из-за двух автоматов, нам теперь надо перебазировать лагерь. Немцы наверняка не сегодня, так завтра пришлют карателей, чтобы прочесать лес. А мы даже сообщить не сможем, что снимаемся с места. Батареи для рации сели.

— А вы аккумулятор от машины используйте.

Вмешалась в разговор Сашка.

— Это кто это у нас такой умный из-под лавки пищит? — удивился командир.

— Это я, Саша. Машина Ильи стоит у вас неподалеку, а там аккумулятор есть.

— Так вот дорогой Саша, для того чтобы в аккумуляторе появился ток, должен заработать мотор, а топлива у нас ноль.

Тут в землянку вошел мужчина, который привел Сашку в отряд. Он внимательно посмотрел на командира и ребят. Потом спросил:

— Чем тут Михаил Петрович, мальцы провинились?

— Да вот отправились вдвоем «подвиги» совершать.

— Совершили?

— Теперь в результате их подвигов мы должны срочно менять дислокацию. А у нас с «большой землей» связи нет, раненых полно, мы как мыши сидим, стараемся лишний раз огонь не разводить, чтобы внимание немцев не привлечь, а тут такое ЧП.

— А что они все-таки сделали?

— Да мотоциклетку канатом сбили и двух фрицев ухлопали.

— Таки ухлопали?

— Повезло им, что немцев было всего двое. Чего это они всего-то вдвоем ехали?

— Это были фельдъегери, — вмешалась в разговор Сашка.

— А ты малявка откуда это знаешь?

— Когда забирал их документы — посмотрел.

— Так ты еще и документы их собрал?

— Да, конечно.

Тут Михаил Петрович обратился к мужчине:

— Ты, Михалыч, у меня командир разведки, объясни, что такое фельдъегерь? Это что, что-то наподобие полевой фельджандармерии?

— Фельджандармерию я видел. Это такие немцы с бляхами на груди, которые не только партизан, но и своих расстреливают, а кто такие фельдъегеря я не знаю.

— Фельдъегеря, это которые почту развозят, — опять вмешалась Сашка.

— А ты откуда знаешь?

— У меня тетя на почте работала, я книгу по истории почты разных стран читала и немецкий немного знаю.

— Вот как? Тогда прочти, от чего это лекарство? — сунул командир под нос Саньке какой-то пузырек.

…von Fl? hen und L? usen, — прочитала девочка при свете коптилки.

— И что это значит?

— Не знаю.

— Вот видишь, ничего-то ты не знаешь, а говоришь, немецкий язык учила.

— Нет, постойте…, — сказала Сашка и начала напевать какую-то песенку.

Присутствующие уставились на нее как на сумасшедшую.

— Веселые блошки, танцуют под мою скрипку и при этом песенку поют…

— Что, что?

— Песенку я немецкую учила. Это слово значит «блоха», то есть «блохи».

— Какие «блохи»?

— Это у вас средство от блох.

— Точно?

— Да.

— Видишь, а ты, Михалыч, мне говорил, что это средство от радикулита. Хорошо, что разобрались, а то мажу, мажу, а ни какого толку. С этим разобрались, а вот как сообщить командованию о смене нашей дислокации?

— Можно в машину спирта налить или скипидар. Я химию хорошо знаю, у них высокое октановое число, двигатель заведется.

— Скипидара у нас вовсе нет, а спирта на самом донышке осталось, только для тяжелораненых. Нет, это не пойдет. Да и не время сейчас эксперименты ставить. Нужен бензин.

— А если туда, назад, сгонять? — сказал Юрка.

— Куда, это туда? — строго спросил Михаил Петрович, — твои все походы уже закончились. Радуйся если в отряде останешься.

— Туда к мотоциклу. В баке его наверняка бензин есть.

— Я не согласен. Ради нескольких литров бензина, послать людей в развороченный осиный рой. Тем более точного места на карте мы не знаем. Да и некого мне послать. Сильных и здоровых у меня наперечет. Время дорого — надо к переходу готовиться.

— Зачем вам карта, мы уже там были и легко найдем это место. Нужно нам туда идти. Если там будут немцы, мы тихонечко вернемся назад.

— А по вашим следам придет отряд карателей.

— Сейчас снег пошел. Самая партизанская погода, — сказал Михалыч, — я бы и сам с ними пошел, но ногу подвернул.

— Ты уже все им простил и еще с ними в поход собрался, — проворчал командир отряда.

— Мы напортачили, мы и исправим. Правда, Сашка? — произнес Юрка.

— Конечно, исправим. И через три часа вернемся.

— Ну вас к чертям, валите туда, только быстро пока не рассвело.

Так получилось, что через полчаса они уже брели по снежному насту с бидончиком в руках. Начальник разведки лично отобрал у Юрки все оружие.

— Так если попадетесь, то скажете, что направлялись в Петровку к родственникам за молоком и скорее всего вас отпустят. А вот если найдут оружие, то точно расстреляют, не посмотрят, что вы дети, — сказал он им напоследок.

Сначала шел легкий снег. Юрка шел впереди, Сашка за ним. Пройдя с километр, парень протянул Сашке краюху хлеба:

— На корешок, закуси.

— Спасибо.

— Ты чё там бакланила про блошек и скрипку?

— Да у нас в коммуне жила немка — Генриетта Августовна, так она с детьми песенки и стихи разучивала. Хорошая была тетка.

— Немка и хорошая? И что с ней стало?

— Умерла в блокаду.

Жевали хлеб на ходу. Снег усилился. Завьюжило. А они все шли и шли. Через час стало понятно, что Юрка сбился с пути.

— Тут понимаешь, должна быть ель поваленная, а ее нету, — объяснял он Сашке.

Минут двадцать они бестолково ходили кругами, потом присели отдохнуть.

— Если ель найти, то дальше просто. Надо направо повернуть и там вдоль ручья идти.

Но, ни ели, ни ручья рядом не было. Только ветер гнал снежные вихри.

— Ладно, вставай. Сидя мы просто замерзнем. Пойдем, — сказал Юрка.

— Куда?

— Вот туда, — махнул рукой Юрка.

Полчаса они пробирались в неизвестном направлении, пока не набрели на какое-то подобие тропы. Тропинка была занесена снегом, и вообще было непонятно люди или животные протоптали ее.

— Направо или налево, повернем? — спросил Юрка.

— Давай налево.

По тропинке им удалось пройти совсем недалеко. Их остановил крик:

— Стой! Стрелять буду!

— Стоим, — угрюмо произнес Юрка.

— Кто такие? Куда идете?

Из-за березы вышел мужчина в шинели и направил на них винтовку. Непонятно было, кто он? Партизан? Полицай?

— Дяденька, не стреляйте, мы за молочком идем.

— Куда идете?

— К тетке Ярине в Петровку. Она наша родственница обещала молока дать, — жалобным голосом сказал Юрка.

— Так Петровка в другой стороне.

— Мы, наверное, заблудились. Решили напрямик идти, а тут метель.

— Сейчас отведу в полицию, и там разберутся, куда и зачем вы идете.

Мужчина подошел ближе. Сашка, наконец, разглядела на его рукаве белую повязку. Это был полицай.

Полицейское управление помещалось в бывшем здании школы, об этом напоминала вывеска, поверх которой была написана мелом надпись о новом предназначении здания.

Они пришли в бывший кабинет директора, где за столом сидел усатый полицейский.

— Вот Николай, привел подозрительных. Шли со стороны леса.

— Обыщи их.

Полицейский, отставив винтовку в сторону, наскоро обыскал ребят и выложил на стол недоеденную буханку хлеба и резиновый шланг, с помощью которого Юрка собирался добывать из мотоциклетного бака бензин.

— Говорят, что шли за молоком к какой-то тетке Ярине в Петровку. Что скажешь?

— Это для чего? — спросил усатый полицай, ткнув шлангом Юрке в лицо.

— Это… тетка просила принести… ей надо для сепаратора.

— Какого сепаратора?

— Которым масло делают.

— Не нужен там шланг.

— Я не знаю, у нее сепаратор сломался, она там что-то хочет сделать, поэтому попросила шланг принести. А взамен обещала молочка налить.

— И как зовут твою тетку?

— Ярина.

— Может Ирина?

— Может и так, но я ее с детства называю Ярина, так и зову.

— А от мостка к ней направо или налево идти?

— Направо.

— А далеко от церкви?

— Нет, совсем рядом.

— Так значит Ярина, говоришь?

— Да.

Усатый полицай хватает шланг и бьет им наотмашь Юрку сначала по лицу, потом по спине.

— Дяденька, вы чего деретесь? — кричит Юрка размазывая кровь, идущую из носа.

— А того байстрюк. Я сам из Петровки и нет там никакой тетки Ярины, мостка и церкви там никогда тоже не было.

— Может я что-то и со страху перепутал.

— Перепутал? За дурака меня держишь? Сейчас я тебя, если всю правду не расскажешь, насмерть забью, — вопит усатый, лупцуя Юрку шлангом. Когда парнишка падает на пол, полицай продолжает бить его ногами.

— Не надо дяденька не бейте его. Я все расскажу, — кричит Санька.

Глава 16

— Предатель! Фашистский прихвостень!

Так встретил Юрка приятеля. Сашку втолкнули в школьный класс, который полицейские превратили в комнату для арестованных. Окна были забиты досками, бурые пятна на стенах, острый запах мочи. Парты и другая мебель из помещения вынесены. Поэтому Юрка сидел прямо на полу. Сашка ничего не ответила на гневную тираду парня, а просто уселась рядом.

— Всех выдал?

— А что надо было ждать, пока этот урод забьет тебя до смерти?

— Уж лучше до смерти забил бы, чем партизан предавать.

— Да успокойся ты. Я ему сказал, что мы детдомовские. Наш эшелон разбомбили немцы, вот нам и пришлось ходить по селам и воровать продукты. Поэтому ты и врал.

— И что он поверил?

— Попытался проверить, правду ли я говорю.

— Как?

— Вопросы разные задавал. Спрашивал, на какой улице находился наш детский дом. Как имя отчество Жданова.

— Ты ответил?

— Конечно. Детдом на улице Марата, а Жданова зовут Андрей Александрович. Это же каждый знает.

— Каждый? Я вот, например не знаю.

— Куда тебе, ты ведь вместо того чтобы ходить в школу кошельки у людей тырил.

— Ты полегче, а то схлопочешь по уху.

Они, молча, посидели минут десять. Потом Юрка спросил:

— Жрать они давать будут?

— Усатый об этом не говорил.

— Что он, вообще, говорил?

— Говорил, что будет проверять все сказанное мной.

— И что потом?

— Если все точно, то нас отправят в концентрационный лагерь как малолетних воров.

— А если нет?

— Тогда расстреляют как пособников партизан.

— Ничего себе выбор.

— Он сказал, что это проявление немецкого гуманизма.

— Это шутка такая? Издевается, что ли?

— Нет. Лично он не расстрелял бы как пособников партизан, а повесил. Но немцы, стараются детей не вешать.

— Идут они в задницу со своим гуманизмом. Тикать надо с этой хазы по шустрому. Мысли какие есть?

— Я теперь только о еде думаю. О том хлебе, который они у нас отобрали и наверное сами теперь трескают.

Развить тему об еде не удалось — послышались шаги, голоса и комнату втолкнули высокого парня. Из щелей в заколоченных окнах света в их «камере предварительного заключения» было немного, и Сашка не сразу узнала Илью-шофера. Тот тоже не сразу признал ребят, но как только понял, кто перед ним, нарочито громко произнес:

— Не хочу я здесь сидеть со всякими малолетками. Тем более, что документы у меня все в порядке.

— Ну, поговори еще. У нас приказ задерживать всех подозрительных, — сказал полицейский и закрыл за ним дверь.

Сашка хотела броситься на шею Илье и обнять его, но тот предостерегающе приложил палец к губам и громко сказал:

— Вот приходится честному человеку сидеть с разной шпаной.

— Ты, дядя, за шпану можешь и ответить, — подыгрывая Илье, сказал Юрка, подмигнув шоферу.

Такая предосторожность оказалась не лишней. Полицай видимо стоял под дверью и подслушивал. Дверь открылась и полицейский сказал:

— Поменьше болтайте здесь.

Потом он указал пальцем на Сашку и сказал:

— Ты давай иди за мной.

— Зачем?

— Без разговоров.

Сашки не было больше часа. Юрка и Илья очень тихо обменялись новостями. Точнее говорил больше Юрка. Он сказал, не вдаваясь в подробности, что отряд собирается перебазироваться, а они должны были добыть какое-то количество бензина, чтобы подключить к аккумулятору рацию. Но сбились с пути и попали в полицию.

— Может нас просто отпустят? — предположил Юрка.

— Не знаю, не знаю. Уж слишком немцы активны стали. Проверки документов, облавы на каждом шагу, что-то они ищут.

— Похоже на то.

— Кто-то разворошил этот муравейник. Теперь жди карателей.

Юрка ничего не ответил, прикусив губу. Он-то знал, кто разозлил оккупантов, но подумал, что Илье об этом лучше пока не говорить.

Наконец привели Сашку.

— Что тебя били? — спросил Юрка.

— Нет.

— Допрашивали?

— Нет.

— Неужели кормили?

— Тоже нет.

— Что же ты там столько времени делал?

— Убирал.

— Полтора часа убирал?

— Я старался все хорошо сделать. Они мне веник дали и сказали, чтобы я подмел. А я не только подмел, но еще и взял влажную тряпку и пыль им везде вытирал, коврик вытряхнул, воды в чайник налил.

— Выслуживался?

— Они тоже так подумали.

— А что, нет? Думаешь услужишь им и они тебя отпустят? Дудки.

Илья с интересом прислушивался к их перепалке.

— Я непросто убирал, а нашел там комнату, где был в школе химический кабинет и кое-что позаимствовал.

Илья после упоминания химкабинета, начал уже догадываться и улыбнулся. Юрка же ничего не понимал и хмуро их разглядывал.

— Что, скоро, как на почте, будет все в дыму? — спросил Илья.

— Я тоже так сначала подумал, но не получалось.

— Что не получалось? Нужных порошков не было?

— Кое-что было, но мы бы первые здесь задохнулись от дыма.

— Так ты ничего не сделал?

— Сделал. Нам надо просто немного подождать.

— Чего ждать-то? — удивился Юрка.

Сашка сквозь щель в досках указала куда-то во двор.

— Смотри, вон там туалет. Скоро туда побежит полицай. А до этого тебе хорошо бы взять гвоздик или проволочку и попытаться открыть замок на двери.

— Я это не умею. Я не «медвежатник», — больше по карманной части работал.

— Вот видишь и с этим у тебя прокол. Ничему путному тебя жулики не научили.

Юрка, аж покраснел от обиды, и не миновать бы скандала, но тут вмешался Илья:

— Не ссорьтесь. Если надо будет, я плечом дверь вышибу.

— Хорошо, будем ждать.

— Долго ждать то придется? — спросил Юрка, приникнув к окну.

— Не думаю, что долго. Я ему приличную дозу фенолфталеина в чайник сыпанул.

— Это что, отрава для мышей, что ли?

— Нет, это самый главный индикатор в химии. Фенолфталеин меняет окраску в зависимости от уровня pH среды. Когда сыпал в чайник боялся, что если кислотность или щелочность воды повышенная, то вода окрасится в малиновый или красно-фиолетовый цвет. Тогда полицай догадается и мне конец. Но вода здесь нормальная, цвет не изменился.

— А откуда ты знаешь, что из-за этого фталеина на фашистского гада понос нападет?

— Фенолфталеин в аптеке продают как слабительное средство. Пурген называется. Ты лучше во двор смотри, чтобы не пропустить когда полицай в уборную пойдет. А то, что он будет там долго я гарантирую.

— Гарантируешь?

— Проверено в школе на нашем географе. Он тоже любил чаи гонять. Вот потом весь урок в туалете и просидел.

— Как там остальные полицаи? Они там что- все чай пили? — спросил Илья.

— Нет, он здесь остался один, остальных немцы вызвали в облаве участвовать. Что-то у них там важное пропало…

— Вот, побежал, давайте дядя-Илья, — воскликнул Юрка.

Медлить было нельзя. Илья ударил в дверь плечом. Она устояла. Они попытались все втроем открыть ее, навалившись разом.

— Отойдите в сторону, я попробую выбить ее с разбегу, — скомандовал Илья.

Ребята отошли. Илья разогнался и ударил в дверь, потом второй раз и в третий, дверь не открывалась. Шофер с недоумением смотрел на преграду. Времени оставалось все меньше.

— Дядя- Илья давайте я попробую, — сказал Юрка.

— Ты же говорил, что не умеешь, — возразила Сашка.

— Замки открывать отмычкой не умею, но тут дверь от ударов разболталась, можно попытаться отодвинуть гвоздем щеколду замка.

Через минуту Юркина затея увенчалась успехом, и они оказались в коридоре.

— Там в конце коридора окошко. Так оно прямиком на лес выходит, бегите туда, — сказала Сашка.

— А ты?

— Я через пару секунд вас догоню.

Илья попытался открыть шпингалеты окна, но из-за многих слоев краски они совершенно не поддавались. Пришлось ударом сапога просто раскрыть окно настежь. Первым, он дал выпрыгнуть Юрке. Тот сразу бросился к лесу.

Все было спокойно. Полицай был в уборной с другой стороны и не видел их побега. Илья оглянулся и увидел выбегающую из химкабинета Сашку. Он выпрыгнул сам, а потом помог девочке выбраться наружу.

Через десять минут они все вместе пробирались вглубь леса.

— Ты чего задержалась? — спросил Илья, потом понял, что оговорился и оглянулся на Юрку, но тот не заметил его ошибки.

— «Подарок» полицаям готовила.

— Тут каждая секунда дорога, они вот-вот обнаружат, что мы сбежали и бросятся в погоню.

— Им будет не до этого.

— Ты там что-то подожгла?

— Да, но не это главное.

— А что же?

— Когда они обнаружат горение, то попытаются его погасить?

— Да, конечно.

— Гасить будут водой. Как вы думаете?

— А чем же еще?

— Вот, вот…

— Что вот, вот?

Как бы в ответ на этот вопрос раздался взрыв. Илья вопросительно глянул на девчонку.

— Понимаете, многие химические вещества и вода вызывают бурную экзотермическую самоускоряющуюся реакцию, в просторечье именуемую взрывом.

Они увидели, как из-за сосен со стороны школы в небо начали подниматься, фиолетовые, розовые, желтые облака дыма.

— Химический пожар — штука страшная, — философски заметила Сашка и зашагала вглубь леса.

Глава 17

Они шли не останавливаясь, с осторожностью перепрыгивая ямы и овраги, через лес.

— Наверняка они уже сменили стоянку. Надо подумать, где они могут быть.

Илья взял палку и начал что — то чертить на талом снегу.

— Это что? Карта?

— Карта, карта. Юра, запоминай внимательно. Есть два места, где они могут быть. Ты запомнишь один, а ты Сашка — другой. Так у Вас путаницы не получится.

— А зачем нам её запоминать? Вы с нами не пойдете?

— Нет, я пойду за батареями для рации.

— А где же вы их возьмете?

— Да есть у меня одна мыслишка, долго рассказывать, а Вам торопиться надо, быстрее из этих мест уйти, скоро тут будет на нас облава. К этому моменту мы должны быть далеко.

Илья рассказывал им по какой тропинке идти, как держать ориентир.

— Как найдёте нашу стоянку, ждите меня и передайте Михаилу Петровичу, что батареи для рации я обязательно достану.

Так они разошлись. Юрка с Сашкой пошли прямо, а Илья в противоположную сторону.

— Как ты думаешь, он достанет батареи?

— Илья? Конечно достанет.

Они шли через лес. Было видно, что здесь никого не было. Следов партизан не было, да вообще никаких следов не было.

— А ты Сашка хорошо запомнила свою карту?

Девочка кивнула.

— Вот и отлично, пойдем по второму маршруту.

— Есть хочется ужасно, да и морозно, башмаки намокли, вода в них хлюпает.

— Вечно ты ноешь как девчонка, — сказал Юрка и покосился на детдомовца.

Сашка даже бровью не повела на такое замечание, шла себе дальше, указывая на дорогу. Ночь застала их в лесу.

Она выдалась звездная, луна светила ярко, поэтому они решили идти дальше.

— А ты не сбился с пути?

— Нет! Вон видишь тот высокий дуб с ветвями, похожими на оленьи рога, туда нам и надо, как и говорил Илья.

Они дошли до дуба.

— А теперь куда?

— Напрямую, через березовую рощу.

— Давай отдохнем, а потом и дальше двинемся.

— Давай, — согласилась девочка.

Юрка достал из кармана коробок спичек и потряс его, жалея, что они не могут развести костер и погреться.

Первой встала Сашка, — Пойдём? А то не хватало ещё уснуть и замерзнуть, когда наши близко.

— Ага! Близко, как же. До них топать и топать ещё поди несколько километров.

Они встали и снова двинулись в путь уставшие и голодные. Они шли молча, каждый думал о своём. Им было холодно, хотелось есть, пить и спать. Сашка думала об Илье, она хотела, чтобы он вернулся с батареями. Она к нему очень привязалась в последнее время, чувствовала в нем — родственную душу, он так напоминал Костика, только был на несколько лет старше, да и Илья относился к ней, как к младшей сестре. А вот Юрку порой она не понимала. Он был грубым, мог вставить и резкие словечки, однако он ей нравился. Нравился своим бесстрашием, своим авантюризмом. Она часто вспоминала их первую встречу, как это было давно, и как война их обоих поменяла, закалила. Перед ней был совсем другой Юрка. Парнишка, который был готов на все, чтобы защитить Родину от врага. И он не раз доказал это.

Они миновали рощу.

— Стой, кто идёт?

— Свои, — отозвалась Сашка, узнав голос постового, — Михаил Петрович здесь?

— А, это Вы? Как же Вы нас нашли, — изумился Вольский.

— Это долгая история, — сказал Юрка.- Мы почти сутки Вас искали, есть очень хочется.

К Сашке подбежал котёнок, услыхав знакомый голос.

— Матвейка, смотри, не бросили тебя.

Они ели и походу рассказывали о том, как их поймали, отвели в школу для допроса, как выбрались и об Илье рассказали, что он обещал раздобыть те самые батареи для рации.

Илья вернулся через три дня, как и обещал — с батареями.

— Где же ты их достал, — спросила Сашка?

— Пришлось до радиоузла топать, в соседнюю деревню. Там немцы во всю бесчинствуют, несколько домов по сжигали сволочи. Там тоже стоянка партизан, вот они и поделились.

— Зачем же они дома сжигают? — удивилась девочка.

Тут их прервал сам Михаил Петрович и велел рассказывать. Он был очень злым на Илью за то, что так легко попался к немцам.

— Да я за Сашку волновался, — признался шофер, — её мамке пообещал, что позабочусь о ней, а когда увидел, что их схватили, решил следом идти и нарочно дал им себя поймать.

Вольский треснул кулаком по деревяшке, что та раскололась.

— Вы что! Совсем с ума посходили? Враг не за горами, а они прямиком к нему идут. Что за самовольничество и обман.

Он обошел Илью и направился в сторону девочки.

— Почему правду не сказала, — прикрикнул он на нее.

Сашка вся съежилась от такого напора. Она очень испугалась, что ее могут выгнать.

Только Юрка усмехнулся. Она глянула на него и Вольский тоже услышал.

— А тебе я погляжу смешно? Нравилось, когда тебя били?

— Не били меня.

— А синяки откуда тогда? Что за детский сад? Что Вы со мной делаете? Нам на задание надо идти, а кого я пошлю? Девчонку или тебя? Чтобы Вас опять схватили?

Таким злым Вольского ещё не видели, но было видно, что он начал понемногу отходить и потребовал рассказать все с самого начала, как он вёз Сашку. Особенно он пытливо смотрел на неё, когда речь зашла о ее знании и увлечение химией.

Он вышел на улицу, позвав Юрку за собой.

Сашка пошла следом, но они закрыли дверь, перед её носом. Ей ничего не оставалось, как сесть около печки, смотря на огонь. Она думала и гадала, о чем они там говорят. «Не про нее ли? Не думают ли они, что она что — то разболтала, пока они были в плену?»

Илья поел и тоже пошёл к ним, а Санька вспомнила, что не услышала от него ответа про сожженные дома, но это было не важно, её разморило. Она прилегла на лежанку и забылась тяжелым сном. Всё-таки она заболела. Все боялись, что это могло быть воспаление лёгких. Юрка и Илья хлопотали вокруг неё. Делали охлаждающие компрессы, чтобы сбить высокую температуру. Ничего не помогало, и тогда поздно ночью Юрка сделал вылазку, пошёл за лекарствами. Илья хотел пойти с ним, но его вызвали на ответственное задание.

Михаилу Петровичу тоже было жалко девочку, также он знал куда и зачем отправился Юрка, но отговаривать не стал, а отправил следом за парнем — своего товарища, чтобы тот в случае чего — подстраховал паренька, за которого он отвечал головой.

Лекарство помогло. Сашка чувствовала себя лучше. Слабости уже не было, но горло еще болело. Ей рассказывали, что Юрка ходил за лекарством и в него стреляли, но все обошлось благополучно, пуля пролетела мимо. Он сам за ней ухаживал, лишь благодаря ему, она так быстро поправилась. Теперь он стал для неё героем.

Это все узнал Илья, по возвращению с задания.

Весна вступила в свои права, напрочь прогнав зиму. Вместе с ней ушла Сашкина болезнь. Она опять стала помогать на кухне. Теперь, когда узнали, что она вовсе не мальчик, к ней стали относиться по-другому, её жалели, особенно Юрка. Она по обычаю принялась за дрова, но Юрка увидел и отобрал топор.

— Это не женское дело.

— А какое женское? Щи готовить, да пуговицы к шинелям пришивать?

— А если и так.

Сашке нравилось, что паренек о ней заботился и опекал, но иногда он делал это чрезмерно, и это раздражало её.

Например, ее больше не пускали никуда, поручали незначительные задания, а сами занимались опасными вылазками. Илья, уходя на задания, брал Юрку и это тоже её раздражало. В один день она не выдержала, обозвала парнишку предателем и убежала в лес.

Юрка не понял, почему она так обозвала его, обиделся и не пошёл её догонять. А Сашка бежала, куда глаза глядят. Только когда успокоилась поняла, что по глупости — заблудилась. Местность была для нее незнакомой. Она сама не знала почему накинулась на Юру, ведь он ни в чем не виноват, ей просто не хватало общения. Раньше они много времени проводили вместе. Она села на поваленное дерево. Солнечные лучи пробивались сквозь густые ветки, было тепло. Природа оживала после зимней спячки, щебетали птицы. Она ходила вокруг старого дерева и пыталась вспомнить откуда она пришла, но все было напрасно. В животе заурчало, — «Интересно, что сегодня у них на обед?» — гадала она. Она устала бродить и снова села на ствол. Вечерело… А она так и сидела, в надежде на спасение, представляя, как придёт Юра и спасёт её.

Ее нашли, но вовсе не Юрка, а сам Вольский. Сашке досталось за самовольную отлучку из лагеря. Отчитали ее, как ребенка, но и этому она была рада. Она обняла Михаила Петровича и поблагодарила, что Вольский аж опешил.

— Эх, молодежь, молодежь…

В лагере Юра хлопотал над котелком, от которого шел восхитительный аромат, было видно, что он до сих пор обижен.

— Юра, прости меня пожалуйста. Ты вовсе не предатель. Мир? — спросила она, протягивая мизинец.

Это было так по-детски, но все же парень подыграл ей и они помирились.

А через несколько дней паренек подарил Сашке букетик подснежников.

— Спасибо, — обрадованно сказала Сашка и чмокнула Юру в щеку, — а как ты узнал?

Юра смотрел на неё не мигая, он опешил от поцелуя.

— Ты меня слышишь? — тихо спросила Санька, она поняла, что произошло и смутилась.

— Узнал про что?

— Что у меня день рождения.

— Узнал и все?

— Это самые красивые цветы и ты первый, кто подарил мне их.

Юра вдруг подошёл к ней и тоже поцеловал, в щеку, потом обнял, — С днём рождения Александра…

Ночью девочка лежала и вспоминала сегодняшний день. Он отличался от всех предыдущих, она наконец поняла, почему ее влечет к Юрке. «Неужели она влюбилась?»

После, Юра вел себя странно. Был сконфужен, отвечал невпопад. Вольский это заметил, но перемены ему явно нравились, парень менялся на глазах, стал по другому разговаривать, появились хорошие манеры. Перед обедом Сашка схватила два ведра и отправилась за водой, позвав Юру. Тот согласился. Он расспрашивал о ее жизни. Они делились радостными воспоминаниями. Она припомнила ему случай в НКВД, удивив его.

— Так это ты была? А я все время думал и гадал, где мы могли пересекаться?

— Я думала, что когда ты узнаешь, что я девочка — перестанешь разговаривать со мной.

— Глупая и наивная, — рассмеялся парень. — Я с самого начала знал, что ты не та, за кого себя выдаешь. Детдомовские дети — другие, более жестокие.

— А почему же ты сразу не рассекретил меня?

— Ждал, когда сама спалишься! Но ты — молодец! Держалась до последнего. А ещё ты у меня очень храбрая…

— У тебя? — спросила она с замиранием.

— У меня, Санька, у меня, — улыбнулся парень, набирая в ведра воду…

Глава 18

Михаил Петрович вызвал к себе начальника разведки.

— Михалыч — пришла радиограмма что немцы ищут какие-то документы, пропавшие в районе действия нашего отряда. Что это может быть?

— Не знаю, может это связано как-то с той мотоциклеткой, которую Юрка с Сашкой сбил?

— Мотоциклеткой, говоришь? Давай-ка этих мальцов ко мне.

Через пять минут Сашка стояла перед командиром.

— А где твой дружок? — спросил тот.

— Не знаю, ушел куда-то с Ильей.

— Куда ушел?

— Почем мне знать, он не говорил.

— Ну ладно. Ты мне больше нужна чем он. Помнишь, ты говорила, о каких-то документах у немцев-почтальонов. Что ты там что-то у них прочла.

— Да говорила, но вас тогда, это не слишком заинтересовало.

— Конечно, ведь вы мне такую задачку подкинули. Надо было срочно отряд перебазировать.

— Вспомните, каким злым Вы были! Про бумаги я говорила, а Вы и слушать не стали.

— Ну, хорошо, признаю, что был не прав, — смягчился командир, — а где они сейчас? Ты знаешь?

— Конечно! Они остались на старой стоянке. Я сунула документы убитых немцев в портфель и спрятала там возле землянки.

— Погоди, какой портфель?

— Я подобрала его там, рядом с мотоциклом.

— И что там было?

— Какой-то конверт.

— Точно? А что в конверте?

— Не знаю, но могу только показать, куда я его спрятала.

Она надеялась, что их отправят вместе с Юркой, но Илья вызвался их сопровождать. Сашка не очень обрадовалась, но что делать? Не вступать же в спор с Вольским?

Они шли очень осторожно. Возле старой стоянки могла быть засада или расставлены растяжки. Они дошли до озёра, когда Илья дал тихую команду, не шевелиться. Все трое застыли. Сашка подумала про немцев, но это было не так. Она в панике хотела закричать, но Юра вовремя закрыл её рот рукой. Возле озера, куда они часто ходили за водой — стоял медведь. Он был огромен. У Сашки от ужаса и страха округлились глаза. Трое путников притаились в овраге. Они боялись лишний раз вдохнуть воздух, не то, что шевелиться. А медведь никуда не торопился. Он лениво расхаживал вдоль берега и высматривая в воде рыбу. Вскоре они услышали голоса.

Медведь тоже их услышал и развернулся в их сторону. Это были два немца. Один из них кривляясь, зачерпнул воду, а другой смеялся над его шуткой. Животному не понравилось такое соседство и он грозно зарычал. Сашке было смешно смотреть на них. Ведро так и осталось в озере, а немцы с дикими воплями улепетывали от туда так, что только пятки сверкали.

— Ein Bar, ein Bar, — кричали немцы.

Медведь ушёл за ними следом.

— Партизанские боги — нас оберегают, — сказал Илья разминая затекшие мышцы.

— Вы видели, как они убегали? Видели? — смеялась Сашка.

— Видели, видели… Нам тоже надо торопиться, пока они не вернулись.

Они подошли к стоянке, осматриваясь. Вокруг стояла тишина. Где — то наверху раздавалось громкое — ку -ку, ку- ку, ку — ку.

— Кукушка, кукушка, скажи сколько мне лет жить осталось?

Сашка стала считать и загибать пальцы.

— Ку — ку — один, ку — ку — два, ку — ку — три…

Она хотела уже хотела загибать безымянный палец, как вдруг кукушка вспорхнула и улетела.

— Куда же ты? — воскликнула девочка, — всего три года?

— Так Саша, некогда играть. Давай ищи бумаги и пойдем отсюда, пока живы.

— Вот и ты Илья туда же.

Сашка прошла мимо землянки к валуну, отодвинула его и достала чёрный портфель.

— Целехонький, — воскликнула она и потрясла им перед ними.

— Так, хорошо, теперь таким же ходом обратно, — вставил Юрка.

Спорить с ним никто не стал…

Троица благополучно добралась до нынешней стоянки, вручив Михаилу Петровичу портфель с бумагами. Он очень обрадовался.

— Ай да Сашка, ай да молодец, какая смекалистая оказалась, — восклицал командир и отправил по рации шифрованное сообщение.

Вечером они получили ответ командования, что за документами отправили самолёт и передать бумаги лично в руки. Всему отряду была объявлена благодарность.

— Ты знаешь ту большую поляну за рекой? — спросил Михаил Петрович.

— Знаю, — ответил Илья.

— Отправишься туда с Юркой. Разведете три костра.

— Хорошо.

— Когда самолет приземлится и пусть не глушит мотор, а сразу тебя берет на борт. Сам лично портфель доставишь.

— А если они что нам привезут?

— Обещали медикаменты, но их нам Юрка доставит. А ты береги портфель — он много жизней стоит.

Жизнь шла своим чередом. Конечно Сашке было интересно, что за бумаги были в портфеле, но ее знаний по немецкому языку не хватало, оставалось только гадать.

Так пролетела неделя. Все ждали возвращение Ильи, но он задерживался.

— Михаил Петрович, скажите, а почему Илья так долго не возвращается?

— Значит так надо, — ответил тот строго, — не приставай с глупыми вопросами, немцы нас ищут, выслеживают, даже дополнительные силы подтянули, агитируют народ, призывают местных принять их сторону…

— А люди?

— А что люди? Они ведь разные и каждому дорога своя шкура, вот они и продаются.

Сашка помнила, как соседка сдала бабу Глашу, за корову и тихо вздохнула, поражаясь людской натуре и алчности.

Санька ещё спала, когда в землянку вошёл довольный Илья.

— Сашка, Сашка, — просыпайся скорее у меня для тебя сюрприз!

— Какой сюрприз? — спросонья ответила девочка, но её глаза начали блестеть в предвкушении чуда.

Шофер достал из кармана письмо.

— Это от мамы! — крикнула она выскакивая на улицу.

Сашка трясущимися пальцами разворачивала письмо, не зная, какие вести там — радостные или не очень.

Дорогая моя доченька! — начиналось письмо.

Вот и прошла зима, у нас в Ленинграде снег давно растаял. На улице с каждым днем все теплее и теплее. Теперь от холода мы не умрем. Хорошо, что ты далеко от нас и не видишь каким стал город. Наш дом не много разрушен, но это ничего, жить можно. А вот соседний дом разрушила бомба замедленного действия. Они продолжают сыпаться с неба. На крышах постоянно дежурят люди. Они тушат в перчатках бомбы, иногда и без, получая серьезные ожоги. Наш город зимой будто вымер. Трамваи не ходили, стояли как вкопанные под слоем снега и копоти от бомбежек. С продовольствием туго, но мы держимся и верим, что скоро все закончится. Я по-прежнему работаю в институте. Сейчас разрабатываем один препарат. Он борется с инфекцией, благодаря ему раны заживают быстрее, вместе со мной работает и твой учитель химии. Он хотел идти на фронт, но обладая хорошими знаниями в области химии и его оставили, чему тётя Люся была очень рада. По-моему, у них развивается роман. Тётя Люся работает обычным почтальоном, разносит письма. Ее ранило осколочной бомбой. Теперь вот пока в госпитале, мы её навещаем, скоро должны выписать. Вместе с разрушенными домами, рушатся судьбы людей. Яркие краски померкли, но мы не унываем, учимся выживать, радуясь каждому прожитому дню. Недавно снова стали ходить трамваи. В филармонии давали концерт. Я была на нем. Сашка, это было так здорово. Голодные Ленинградцы простаивали огромные очереди, чтобы приобрести билет. Военные обеспечили нам защиту.

Во время концерта ни одной бомбы не упало на наш город. Твой брат Костя — очень отличился. Мужеством и находчивостью во время боевых действия он взорвал десятки мостов врага, уничтожил четыре немецких танка и шесть дзотов. Недавно прислал нам письмо, спрашивал про тебя и рассказал, что и как. В конце августа 1941 года, дивизия, где служил наш Костик, несколько суток подряд участвовала в боях с гитлеровцами, рвущимися в Ленинград.

В письме он пишет:

— Казалось, что у наших бойцов нет уже больше сил, чтобы сдержать натиск врага. Падает смертельно раненный командир отделения, рядом с ним истекают кровью два боевых друга. Здесь и там свистят пули, жужжат осколки — головы не поднять, а в нескольких метрах от вырытых наспех окопов — десятки танков с белыми крестами на броне. И тогда от бойца к бойцу передали — " Стоять насмерть“. Я получил контузию, в боях с захватчиками. „Однажды проснулся — по лицу катится холодный пот, а сердце колотится так, что перехватывает дыхание: всю ночь снился один из боев, в котором погиб мой лучший фронтовой друг Сергей Петров. Он на моих глазах со связкой гранат бросился под гусеницы немецкого танка…". Этот бой навсегда останется в моей памяти мама.

Про Костика написали в газете. Вот такие дела. Сашка, мне очень страшно за него и за тебя. Как ты моя родная? Здорова ли? Сыта? Я случайно встретила шофера, который тебя вёз. Он сказал, что с тобой все в порядке, он за тобой присматривает. Попросила его подождать, чтобы написать это письмо. Ты пожалуйста слушайся его и постарался никуда не лезть, я тебя прекрасно знаю, взять хотя бы эпизод с почтой. Я прошу тебя быть осторожной, в это непростое и нелегкое время. С днём рождения моя дорогая. Извини, что поздравляю только сейчас. Я очень хочу тебя увидеть, но тебе лучше не приезжать сюда до тех пор, пока не закончится война. Ты держись. Я знаю, что это нелегко, вдали от нас, но ты не сдавайся. Я очень тебя люблю и каждый день молю бога, чтобы у тебя и Кости, все было хорошо. Надо верить в хорошее, верить,

что война закончится и красная армия победит. Всегда побеждала, победит и сейчас… обещай мне дочка, что будешь осторожна и будешь верить в светлое будущее, и мирное над головой — небо…

— Обещаю, — тихо говорит девочка, бережно сворачивая письмо и вытирая рукавом слезы.

Глава 19

— Михаил Петрович просил тебя зайти, — сказал Юрка подойдя к Сашке.

— Вызывали? — спросила девочка, зайдя под навес, где теперь, когда стало теплее, партизанский командир проводил большую часть времени.

— Как дела? Чем занимаешься?

— Собираю березовый сок. Отпаиваю им ленинградских детей.

Не так давно у них в отряде появилось две девочки и мальчик лет пяти, которых пытались вывезти из блокадного Ленинграда и они, как и Сашка, не доехали до места назначения. Девочка памятуя, какие ужасы ей пришлось пережить в осажденном городе, всячески заботилась о малышах.

— Молодец. Слышал ты и раненых бойцов потчуешь березовым соком.

— Это хорошее средство от цинги и авитаминоза.

— Юрка тебе помогает?

Девочка немного смутилась такому вниманию к ее дружку и чуть покраснев ответила:

— Помогает, но я бы справилась и без него. Вот разве, что если мы начнем живицу с хвойных деревьев собирать, тогда мне одной не справиться. Малыши слабые и от них пока мало толку.

— Твоя идея делать самим скипидар хорошая, но сейчас не до этого.

— Да уже весна и можно живицу с деревьев собирать. Сделать на дереве надрез и пусть себе капает. Потом начнем перегонять живицу в скипидар. А скипидар можно использовать и в машинах вместо бензина, и в бутылках, как зажигательную смесь. Очень полезный продукт. Чем теплее будет, тем лучше будет живица течь. Давайте попробуем?

— Экая ты настырная. Ведь живица, это еще не скипидар.

— Да я уже знаю, где взять перегонный куб. Василий Захарыч, с помощью него -@ березовый деготь.

Василий Захарович был пожилой партизан, который смотрел за лошадьми и телегами, смазывал оси деревянных колес дегтем. Санька очень подружилась ним, когда он с помощью дегтя вылечил у одного из ее подопечных чесотку. С тех пор девочка помогала Василию Захаровичу превращать березовую кору в ценный продукт — деготь. Когда Санька дала седому партизану пару научных советов позволяющих увеличить выход низкокипящей фракции, он зауважал девочку, и стал ласково называть «Одуванчиком».

— Все-то ты знаешь, и подольститься смогла к Василию Захаровичу, очаровала старика.

— Что сразу подольститься? У нас с ним сходные научные интересы оказались. Кстати и вам скипидарная мазь поможет с радикулитом.

— Ой и хитрющая ты. Но помнишь, как в начале нашего знакомства ты рассказывала, что срывала немецкие объявления?

— Да помню, — настороженно сказала Сашка.

На счет немецких объявлений она тогда зачем-то соврала и не понимала, в какую сторону клонит командир отряда.

— Так вот Александра, а не наладить нам самим производство листовок? Чтобы люди знали, что Советская Армия бьется с фашистами, и не боялись нам помогать.

— Что листовки надо будет писать?

— Можно, конечно и писать. Но может быть можно и в наших условиях их как-то размножать. Типографии у нас своей нету, да и вряд ли в лесу ей место. А нельзя нам сделать что-то попроще? Может быть, и химия нам в этом бы помогла.

— Хорошо. Я подумаю.

— Подумай.

Сашка вышла окрыленная — ей поручили важное задание. Но помощь по кухне тоже была на ней. Сашка взяла два ведра и отправилась за водой к ручью. Было уже тепло и в лесу было чудесно. Вокруг разлит аромат хвойного леса, на небольших полянках порхают невесомые бабочки, среди цветов кружат шмели. Ничто не напоминает войну.

Сашка подошла к березе, из которой сладкой капелью падал в банку прозрачный сок и сделала пару глотков. До чего же вкусно!

Девочка набрала ведра водой и пустилась в обратный путь. С полными ведрами идти было уже не так весело. Она то и дело останавливалась, чтобы отдохнуть. Все-таки зимняя голодовка в Ленинграде не прошла для нее бесследно. Сил было маловато. Присев у невысокой сосенки она сначала думала о задании командира, потом мысли ее перескочили на добычу сырья для скипидара. А дальше девочка сама не заметила, как задремала.

Снились ей не хвойные деревья, из которых капала живица, а плантации гевеи. Сашка читала, что дерево гевея, это каучуковое дерево. Растет оно в жарких странах и из него добывают каучук, из которого потом делают резину. Сашке снилось как она, Юрка, Михаил Петрович, тетя Люся и даже Костик, трудятся на плантациях гевеи, собирая латекс в огромные чаны. И все такие радостные, веселые, довольные. А потом она из каучука делает галоши, резиновые плащи и детские мячи.

Сон у девочки был чуток и она проснулась от того что где-то неподалеку хрустнула под ногой ветка.

«Неужели немцы?» — подумала Сашка чуть не пролив воду и спряталась в кусты.

«Куда бежать? Как предупредить свои?» — мысли вихрем носились в Сашкиной голове. Но тревога была ложной, это оказался Юрка.

— Я вот из-за тебя чуть воду не пролила, — вместо приветствия сказала Сашка.

— Велика важность. Вода это ерунда. Всегда можно еще набрать.

Сказал Юрка, но увидев недовольное лицо подруги, добавил:

— Могу помочь донести до лагеря.

— Ладно, помогай.

Юрка схватил ведра и пыхтя понес их, переваливаясь как утка. Сашка еле успевала за ним. Перед самым лагерем они все-таки остановились передохнуть и девочка увидела у парня за поясом револьвер.

— Что на задании был? — спросила она.

— Вроде того…

— Мне тоже задание важное дали. Хотят, чтобы я листовки печатала. Я пока не знаю, как. Может, поможешь — подскажешь что-то?

Юрке предложение не понравилось. Придумать ничего путного он не смог и сказал:

— Да ерунда это все. Листовки, бумажки. Толку от них ноль.

— Но меня, сам Михаил Петрович попросил, и сказал, что это важно.

— Для девчонок и малышни может и важно. А я сейчас серьезное дело делаю.

— Что ходишь с револьвером по лесу и людей пугаешь?

— Дело не шуточное.

— Какое?

— Я тебе не могу сказать. Это секретное задание.

— Ты мне не можешь рассказать? Я тебе доверилась, а ты мне нет?

— Извини, не могу. Приказ командира.

— Ну и пожалуйста. Отдай ведра. Дальше я сама понесу.

— Ты не обижайся, это военная тайна…, — попробовал оправдаться Юрка, но Сашка не оборачиваясь шагала от него прочь.

На кухню девочка пришла в мрачном настроении. Ее не развеселили даже малыши. Сашка дала им трехлитровую банку и отправила собирать березовый сок.

— Только рядом с лагерем, далеко не заходите, — скомандовала она глядя им вслед.

— Ты чего, Одуванчик, такой сердитый? — спросил подъехавший на подводе Василий Захарович.

— Да не сердитая я, а просто думаю.

— О чем?

— Командир дал задание, листовки множить. А я не знаю как.

— Да такие вещи без умственного напряжения не решить.

— Вот и я думаю. Может вырезать текст на доске, мазать ее краской, а потом отпечатывать на бумаге? Так вроде первые книги были напечатаны. Доску я найду, чтобы краску сделать возьму, смешаю сажу с жиром. Как вы думаете получится?

— Попробуй.

Сашка больше часа провозилась, вырезая на дощечке одну букву. Потом намазав полученный штемпель самодельной краской, получила оттиск. После этого показала результаты своего труда старому партизану. Буква получилась кривая, отпечаток бледный и расплывчатый.

— Если ты, Одуванчик, на одну букву час потратила, то на листовку у тебя месяц уйдет или два. Может к тому времени и война закончится, — проворчал Василий Захарович.

— А что же делать?

Василий Захарович потер седую макушку и задумчиво сказал:

— Помнится, когда я молодым в Питере работал, то нам@ анархисты прокламации раздавали. Написаны они были как бы от руки, но очень бледным шрифтом. Говорили, что они самодельные и дома на гектографе отпечатаны.

— А что такое этот гектограф?

— Не помню уже, я тогда лишь краем уха слышал, что для него надо столярный клей и специальные чернила.

Через час Сашка уже была у командира отряда.

— Михаил Петрович, а нельзя по рации узнать, как устроен гектограф?

— Для чего тебе, дочка?

— Вы же сами просили листовки печатать.

— Просить-то просил, но мы стараемся соблюдать режим радиомолчания. Так что не смогу я тебе помочь.

— А может у вас есть кто-то знакомый из старых революционеров или, к примеру, химик?

— Что-то я не припомню таких людей.

— Что же мне делать?

— Илья привез с собой книжку, называется «Справочник партизана». Попроси его почитать, может быть, там есть описание этой штуки.

Девочка отправилась разыскивать Илью. Вместе они просмотрели всю книжку, но там ничего о гектографе не было.

— Ничего успокоил девочку Илья. У нашего сельского священника есть полное собрание энциклопедии Брокгауза и Эфрона — там наверняка есть описание.

— Ты так думаешь?

— Это точно. Восемьдесят шесть толстенных томов. Наверняка там есть.

— А священник тебя не выдаст?

— Нет, он ненавидит немцев не меньше нас с тобой.

— Когда ты к нему пойдешь?

— Завтра. Но приду не скоро.

— Что будешь на задании?

— Да.

— На каком?

— Это тайна, девочка. Военная тайна.

Глава 20

Появился Илья лишь через три дня. Вместе с начальником разведки они несли носилки, на которых лежал партизан. Сзади шел, опираясь на винтовку еще один. У него была перевязана рука и нога. Замыкал процессию Юрка. Рука у него тоже была перевязана.

Носилки они поставили неподалеку от кухни. Илья прямо из ведра начал пить воду большими глотками. Командир разведки тяжело уселся на скамейку у кухни и закурил.

— Он ранен? — спросила Сашка, указывая на носилки.

— Убит, — махнул в ответ Михалыч, выпуская дым.

Илья закончил пить и, увидев Сашку, начал рыться в карманах порванного в нескольких местах пиджака. Наконец он достал клочок бумажки и протянул девочке.

— Что это?

— Гектограф.

Сашка смотрела на написанные строчки, но все расплывалось у нее перед глазами из-за пронзительного чувства вины. Неужели из-за ее просьбы произошло несчастье, и партизаны попали в засаду? Девочка поискала глазами Юрку, чтобы расспросить его, но паренька, нигде не было видно. Наконец его рубашка мелькнула возле командирского навеса. Сашка поспешила туда. Подойдя к навесу, она услышала Юркин голос:

— Она огромная, как гора.

— Прямо как гора? — усомнился командир.

— Не вру я. Точно как гора, только на платформе, на колесах.

— И вы, что?

— Мы? Да там фрицев, тыща, а может две.

Увидев подошедшую Сашку, они замолчали.

— Что тебе Кондрашова?

— Я хотела спросить, — замялась Сашка.

— Да, спрашивай.

— Но вижу, вы заняты.

— Да, занят.

— Так я пойду?

— Иди.

От этого разговора у Сашке немного полегчало на душе. По всей видимости, партизана убили не во время визита к священнику. Девочка развернула бумагу и прочла:

Гектограф (греч.) — копировальный аппарат. Приготовленная из 1 части желатина, 2 частей глицерина и 1 части воды масса застывает в жестяных ящиках. Рукопись, написанную анилиновыми чернилами, плотно прикладывают к массе и через несколько минут на Г. получается оттиск, который копируется на прикладываемых листах бумаги. Г. дает до 100 оттисков (отсюда и название его), но только первые 30—50 отчетливы. Мокрой губкой оттиск на массе смывается и Г. вновь годен к употреблению. В новейшее время Г. значительно усовершенствованы.

Рецепт показался Сашке внятным и довольно простым.

«Где же взять эти все компоненты?» — размышляла девочка и для начала решила обратиться к Василию Захаровичу.

— Столярного клея, я тебе вместо желатина дам.

— Да он практически и есть чистый желатин.

— Железный ящик — это как я понимаю, противень. Тоже найдем. Чернила — возьмешь у писаря. Но они у него обычные. А вот глицерина нет.

— А щелочь у вас есть?

— Немного есть — я ее достал, чтобы мыло варить.

— Точно. А вы знаете, что в варочных котлах полученная вами при реакции однородная вязкая жидкость, густеющая при охлаждении, это так называемый мыльный клей, состоит из мыла и глицерина?

— Теперь буду знать.

Через час Сашка уже на плите в смесь жира и щелочи постепенно помешивая начала подсыпать поваренную соль.

— Хлопья что сверху мы выбросим, а снизу у нас чистый глицерин, объясняла она собравшимся рядом малышам.

Казалось бы, дальше все должно было идти как по маслу. Подождать пока столярный клей с глицерином застынут в противне. Приложить к этой массе написанный чернилами текст. Подождать пока он впитается в желатиновую массу. И получай сто отпечатков. Но то ли полученный желатин и глицерин были не той кондиции, то ли чернила были совсем не анилиновые — но не получалось у Сашки «до 100 оттисков, но только первые 30—50 отчетливы». У нее всего-то получалась с десяток, а отчетливых — ни одного.

От досады, что столько усилий потрачены зря, Сашка чуть не заплакала.

— Кондрашова срочно к командиру отряда, — скомандовал начальник разведки, увидев Саньку, сидящую возле кухни с десятком бледных листовок в руках. Под навесом уже все собрались. Кроме командира отряда был Илья, Юрка, а вслед за Сашкой подошел и начальник разведки.

— Понимаешь Кондрашова — задумали мы одну диверсию совершить, — начал командир отряда издалека.

— Да.

— Вот для этого дела нам нужен замедлитель.

— Какой замедлитель?

— Для замедления взрыва.

Увидев, что девочка не понимает, командир повторил:

— Чтобы не сразу все взорвалось, а через некоторое время. Есть такие химические штуки, чтобы загорелось не сразу, а через время?

— Есть в «Справочнике партизана» описаны пирофосфорные шарики самовоспламеняющиеся со временем. Там написано как их делать. Эти шарики можно бросать в вагоны с углем или в цистерны с топливом для поджога. Вам такие штуки нужны?

— Через сколько они загораются?

— Через пять-шесть часов.

— Это много. А быстрее нельзя?

— Не знаю, может и можно, но тогда реакция будет очень нестабильной и предсказать, как она пойдет, будет невозможно. А что вы собственно взорвать хотите?

Командир и начальник разведки переглянулись.

— Илья расскажи ей все, — произнес командир.

— Помнишь тот портфель у мотоциклистов? — сказал Илья, обращаясь к Сашке.

— Да, помню.

— Там был пакет с графиком движения поезда особого назначения.

— Что это за поезд, такой?

— На нем к Ленинграду движется сверхдальнобойное орудие «Большая Дора». Полная длина ствола 32,5 м, а вес 400 тонн. Сама же она весит 1350 тонн поэтому везут ее обычно по сдвоенному пути.

— Большая дура, — не выдержал и вмешался в разговор Юрка.

Все посмотрели на него осуждающе.

— Из документов следует, что это самая большая пушка, придуманная людьми и ее снаряд, валит аж семь тонн. Представляешь, если такие громадины полетят в Ленинград?

— Ужас.

— Так вот командование приказало любыми средствами задержать ее движение к Ленинграду, а лучше уничтожить.

— А вы?

— Мы заминировали часть железнодорожного полотна. Но немцы впереди состава пускают дрезины. Так вот одна дрезина и взорвалась. Это всего-то на час остановило движение, а мы потеряли одного человека, а второй был ранен. Теперь же немцы станут вдвойне осторожны, а контактные мины совершенно бесполезны. С воздуха к ним тоже не подобраться, с платформ небо прикрывают несколько зенитных батарей.

— Но вы что-то придумали?

— Да но у нас нет бикфордова шнура для отсрочки взрыва.

— Так вам нужен бикфордов шнур?

— А что ты можешь его сделать?

— Конечно.

— Но нам нужен он уже завтра.

— Успею. Мне нужна лишь селитра и бечевка.

В 16—30 у переезда в двух километрах от села Преображенка появился литерный поезд. Командир роты охраны переезда обер-лейтенант Пауль Штрек в бинокль увидел приближающийся паровоз и возвышающийся на платформе ствол наиболее ужасного орудия второй мировой войны.

— Я слышал, что «Большую Дору» должны вести два специальных тягача, а не паровоз, спросил обер-лейтенанта стоящий рядом гауптман.

— Это касается только передвижения во время стрельбы. Сейчас же орудие тащат два паровоза, один впереди, а другой толкает сзади. И все равно они эту громаду не смогли разогнать больше чем на тридцать километров в час.

В этот же момент на дороге к переезду метрах в трехстах появилась потрепанная русская грузовая машина без дверей. Из машины вышел человек с белой повязкой на рукаве.

— Кто это? — спросил гауптман.

— Какой-то местный полицейский.

— Что он делает?

Пауль Штрек навел бинокль и сказал:

— Курит.

Действительно «полицейский» курил. Затем не вынимая изо рта самокрутки, достал из под сиденья березовую чурку. После этого парень зажег от самокрутки несколько веревочек свисающих из кузова. Веселые искорки побежали по бечевкам. Шофер подпер деревяшкой педаль и машина двинулась под уклон, постепенно набирая скорость. Парень перепрыгнул придорожную канаву и со всей мочи запустил в сторону леса.

Немцы с ужасом смотрели на приближающийся автомобиль смерти. Когда машина была в десятке метров от переезда, гитлеровцы открыли по ней ураганный огонь. Но поздно. Машина и поезд приближались к переезду одновременно. Машина, пробив шлагбаум, врезалась в поезд. В первую секунду казалось, что ничего не произошло, и громада поезда просто откинет в сторону грузовик. Но он перекувырнулся — взлетел вверх. А затем находясь в воздухе — искорка в его кузове передвигающаяся по бечевке, наконец-то достигла взрывателя перовой динамитной шашки. Шашки рвались одна за другой как гигантские праздничные хлопушки, пока от них не сдетонировал главный русский подарок — полуторатонная авиабомба в кузове автомобиля. Паровоз подкинуло вверх — как майского жука от щелчка великана. Он упал поперек состава. Вагоны и платформы с зенитными орудиями полезли друг на друга. Платформа с Большой Дорой наклонилась как бы раздумывая и нехотя повалилась вбок. На нее налетел вагон с боеприпасами. Один из семитонных снарядов, призванных пробивать восемь метров бетона, от удара сдетонировал, через секунду раздался гигантский взрыв, потом еще один. С самым мощным орудием Третьего рейха было покончено. И все это благодаря двенадцатилетней ленинградской девчонке и пучка бечевок, которые она нарвала из старых мешков.

Глава 21

После диверсии на железной дороге, немцы активизировали антипартизанские действия. Каратели преследовали отряд Вольского по пятам. Михаил Петрович предвидел это и применил свою излюбленную тактику — скрылся в отдаленных лесах. Они сменили базу — перебрались в другой район в двадцати километрах южнее. Землянки там были вырыты еще давно. Но там оказалось очень плохо с продовольствием. Две ближайшие деревни были сожжены гитлеровцами, а в той, что была чуть дальше, стоял большой полицейский отряд и были построены два дота, из которых простреливались все подступы к деревне. К тому же несколько подвод с продовольствием отряд потерял во время стычки с карателями. Не смотря на то что было лето, порции пищи которые давали партизанам пришлось урезать.

— Как ты думаешь, стоит ли нам отойти еще южнее? — спросил Михаил Петрович у начальника разведки.

— Не знаю. Этот район для нас будет совсем новый. Партизанской базы там нет.

— Надо послать в ту сторону разведку. Пусть пройдутся по тем местам, осмотрятся и доложат.

— Хорошо. Сегодня же пошлю.

— А кого?

— Попрошу пойти Юрку с Сашкой. Возьмут корзины и пойдут в ту сторону собирать грибы — ягоды. На ребятишек грибников внимания будет поменьше. Снабжу их хорошей «легендой».

— Правильное решение. Заодно и пополнят наши запасы. Только пусть малышню с собой не берут, им придется километров десять — пятнадцать по лесу от шагать.

— Само собой.

Через несколько минут ребята стояли перед начальником разведки.

— Выворачивайте карманы, — скомандовал Михалыч.

— Это еще зачем? — взвился Юрка.

— В разведку пойдете. Хочу чтобы ничего лишнего у вас с собой не было, — сказал Михалыч вытаскивая из-за пояса парнишки револьвер.

Юрка сердито на него покосился, но промолчал.

— А что это, Кондрашова, за склад таблеток у тебя в карманах?

— Это активированный уголь, это сульфидин, а это перманганат калия, а то…

— Я конечно уважаю твои химические способности и ты у нас как бы героиня, но тебе все придется сдать мне.

— Почему же? А вдруг во время разведки медицинская помощь понадобится?

— Деревенская девочка не может иметь с собой столько аптечных лекарств. Это подозрительно. Все сдать.

— А вдруг ногу или палец пораню?

— Обмотаешь его листом подорожника.

— А что же я за грибник-то без ножа? — спросил Юрка.

— Будет тебе нож, — сказал Михалыч вручая парнишке вместо его наборной финки, ржавый столовый нож с обломанным до середины лезвием. Юрка от такого «подарка» скривился.

Начальник разведки еще раз критически оглядел ребят и попросил:

— Ну-ка попрыгайте.

Те, с недовольными лицами, прыгнули пару раз.

— Хорошо. Ничего не звенит. Теперь вы готовы.

Ребята тронулись в путь. За спиной у каждого висел мешок, в просторечии называемый «сидор», в котором было полбуханки деревенского хлеба, пара луковиц,

несколько картофелин, бутылка с водой и соль. В руках корзины. Через километр пути они натолкнулись на земляничную поляну. Ребята наелись ароматных ягод сами и еще немало собрали в корзины. Потом потянулся еловый лес. Даже в жаркий солнечный день там было сумрачно. Сильно пахло хвоей. Где-то в стороне дятел постукивал по старой сосне. Но, ни грибов, ни ягод там не было. Они нашли-то всего две сыроежки.

— Ой, слышишь, журчит! — сказала Сашка и бросилась вперед.

— Не скачи как коза. Споткнешься — все ягоды рассыплешь, — проворчал Юрка, следуя за ней.

Они вышли к небольшому ручью. Вода была чистая и прохладная. Ребята сели на берегу перекусить и отдохнуть.

— А может про тебя напишут в газетах? — спросил Юра.

— Не знаю, может и напишут, что ещё один ребёнок из семьи — Кондрашовых — отличился, но мне такая слава ни к чему, понимаешь?

— Не понимаю, Сашка, отчего ты не хочешь быть в газетной статье. Ты уясни, люди должны знать, что твои знания в области науки, очень помогли партизанам. Они должны знать, как пионеры борются с фашистами, а не продаются за кусок хлеба…

— Правильно говоришь Юра, все должны знать и защищать свою Родину от врага, но лишнее внимание мне ни к чему. Это может навредить моей тетке или папе.

— Ну, про то, что твою тетку забирали в НКВД, я знаю. А что с твоим папой? Ты о нем ничего не рассказывала.

— Извини Юра. Я не хочу об этом говорить.

— Почему?

— Не хочу и все.

— Ладно.

Юрка достал из ботинка припрятанный там кисет с табаком, скрутил самокрутку и закурил. Сашка неодобрительно следила за действиями приятеля.

— На запах твоего вонючего самосада все немцы сбегутся.

— Не боись, подруга. Тут кроме комаров — другой живности нету.

Как бы опровергая их слова — прошмыгнула ящерка.

— Пойдем, скоро вечер, а мы так мало прошли, — сказала, поднимаясь, Сашка.

— Лады, поперлись вперед.

Они перепрыгнули ручей и углубились в лес. Через час им попалась еще одна земляничная поляна, но совсем крошечная. С ней они управились за десять минут.

— Смотри, Юрка, там лес кончается и впереди большое поле.

— Выйдем на опушку, и там ты притормози. Место открытое, надо осмотреться.

Так они и поступили. Минут двадцать они лежали на краю леса в кустах. Все было тихо.

— Давай, через это открытое место движемся быстро. Идем одним махом, не останавливаемся. Ягодки не собираем. Поле это длинное и нас там за километр будет видно — не спрячешься, — беря на себя роль главного, веско сказал Юрка.

Действительно поле шириной от трехсот до пятисот метров отделяющее их от леса простиралось на несколько километров и терялось где-то вдали.

Первые сотню метров открытого пространства они преодолели за несколько прыжков. И вдруг Санька с силой схватила идущего впереди Юрку за плечо.

— Стой на месте.

— Что такое? Ягод захотелось? Я же сказал, что надо эту поляну проскочить одним духом.

— Идиот, не двигайся!

Юрка попытался переступить с ноги на ногу, но Сашка пригнулась и вцепилась в его ногу.

— Да что произошло, черт тебя подери?

— Медленно, очень медленно повернись и посмотри на носок своего ботинка.

— Посмотрел. Ничего там нет. На левый смотреть?

— На правый.

— Ничего не вижу, только трава.

— Там проволочка.

— Какая проволочка?

— У тебя над носком ботинка проволочка.

— Ага вижу. И что это значит?

— Если ты ее заденешь, нам конец.

— Почему?

— Это мина.

— Какая мина?

— Не знаю, но если ты будешь стоять не шелохнувшись, то я посмотрю.

— Обещаю.

Сашка тихонечко осмотрелась вокруг, увидела, куда тянется проволочка и возле лопуха заметила торчащий из земли хвостовик мины.

— Это «мина-лягушка» или еще ее называют «шпрингмина».

— Ну и что же теперь делать мне с этой лягушачьей миной?

— Не знаю. Дай подумать.

— Думай, побыстрее, уже закат. А то так и буду стоять до утра.

— Ладно, я возьму твою правую ногу и постепенно вытащу из под проволочки. Потом осмотрю землю у тебя за спиной, и ты тихонько сядешь.

Так и поступили.

— Ты умеешь разминировать эти мины? — спросил Юрка.

— Теоретически да, но экспериментировать я бы не стала. Ведь минёр ошибается всего только раз.

— Пусть так. Но возможно здесь всего-то одна мина? Ведь как-то же мы дошли почти до середины поля?

Сашка, осматривая землю сантиметр за сантиметром, вернулась на несколько метров назад, пока не наткнулась еще на одну проволочку.

— Юрка мы сидим посреди минного поля. И просто чудо, что мы не взлетели на воздух.

— Вот черт! А откуда здесь минное поле?

— Не знаю. Видать бои шли, и немцы поставили эти мины.

— А они не ставят табличку «Осторожно мины» или еще какую-то? Я возле одной из деревень видел такую.

— Наверное, ставят, чтобы своих предупредить. А во время военных действий вряд ли они вывешивают плакат «Бойцы Красной Армии не надо сюда ходит из-за мин».

— Что же будем делать?

— Не знаю. Смеркается, в темноте мне точно не разглядеть эти клятые проволочки. Давай будем считать, что между этими двумя минами ничего нет, и просто полежим здесь до утра.

— Давай.

Они улеглись на землю. Вскоре все небо над головой усыпало звездами. Пел вечную песню сверчок.

— Можешь закурить, а то комары совсем одолели.

— Я лишний раз боюсь шелохнуться, чтобы не взлететь на воздух. Да и огонек от спички могут увидеть. Не хватало еще, чтобы по нам фрицы пулять начали. Давай лучше поговорим о том, как тебя наградят медалью или даже орденом и «Красная звезда» напишет о тебе.

— Пусть пишут, мне от этого не легче, скорее бы кончилась война, чтобы я могла вернуться домой. Я всегда завидовала своей подруге — Зинке, что у нее большая квартира, есть своя комната, а сейчас эта зависть прошла. Мне не хочется жить, как она. Мне дорога наша коммуналка, дороги соседские перебранки по утрам, когда ждешь очереди, чтобы умыться. Я бы все сейчас отдала, чтобы вернуться на миг туда, где ещё не знали, что скоро будет война, обнять маму, когда она приходит с работы и почувствовать запах хлеба, сходить к тётке на почту, послушать брюзжания старушек по поводу писем и посылок, поколотить Костика, — она смахнула слезу.

— Ничего Сашка, скоро это все будет, вот закончится война, мы вернемся домой, к родным. Ты думаешь одна такая? Ан нет. Каждый партизан, каждый человек думает и мечтает о том же! Ты послушай разговоры раненых, загляни в детские глаза и ты поймешь, что каждый этого хочет. Надо потерпеть Александра, надо не сдаваться, не падать духом, а бороться. Война делает из фраера настоящего человека, — добавил он, — и ты много раз это доказала.

С «фраером» Юрка, конечно перегнул, но от его слов на душе у Сашки стало легче. А ещё она поняла, что выросла в его глазах. Её больше не считают ребёнком.

Выходило, что Юрка прекрасно понимал её.

Действительно. Ведь на душе у него вовсю скребли кошки. В последнее время он прокручивал свою жизнь. Сопоставляя её и деля на два. Жизнь до войны и во время. Теперь он был другим. Не лгал, не воровал, ему было стыдно. Перед матерью и даже перед отцом. Он задумывался о том, что закончится война, и он к прежним приятелям уже не вернётся, будет жить честно.

— Сашка, а после войны, чем будешь заниматься?.

— Сначала помогу восстановить разрушенный Ленинград, а потом доучусь в школе и поступлю в техникум, стану великим ученым, — а ты?

— Не знаю, наверное тоже пойду учиться, чтобы мать могла гордиться мной, да и отец, наверное тоже.

— Ты простил его?

— Не совсем, но другого отца ведь не будет.

— Это точно, не будет.

— А твой отец где?

— Да я и сама не знаю. Я не помню его. Костик молчит, когда я о нем выспрашиваю, а мама становится грустной. Её глаза наполняются слезами, а с губ сходит улыбка. Мне невыносимо видеть её такой, поэтому стараюсь об отце не вспоминать, но часто по ночам, я представляю его. Как он бесстрашно управляет кораблем во время шторма, или как он работает летчиком-испытателем или с папанинцами нв первой советской дрейфующей полярной станции — «Северный полюс-1» дрейфует на льдине.

— Я тоже слушал передачу про полярную станцию. Может быть, там действительно был твой отец.

— Может быть. Но иногда мне снится, что его забрало НКВД и все девчонки дразнят меня дочкой «врага народа». Я просыпаюсь в ужасе.

— Это всего лишь сон.

— Да.

— Глупый, ненужный сон.

— Наверное.

Сашка замолчала, как и Юрка. Они заснули посреди поля начиненного минами и были по своему счастливы.

Глава 22

— Так там минное поле, говорите? — спросил Михаил Петрович, ребят.

— Да, большое.

— Большое? Расскажите поточнее.

— Мы когда с него выбрались, то прошли с километр в одну сторону, потом километр в другую и всюду мины, — сказал Юрка.

— Да, там везде шпрингмины натыканы, — добавила Сашка.

— Что это такое шпрингмины?

— Это такая немецкая прыгающая мина-лягушка — закапывается в землю. Если заденешь проволоку идущую к взрывателю, вылетает на высоту полтора метра и засыпает все вокруг в радиусе двадцати метров шрапнелью.

— Ты откуда знаешь?

— В книжке читала.

— Читала она… В твоем возрасте другие книжки читать надо, а не наставление по минам и саперному делу. Мне бы побольше настоящих саперов, мы бы разминировали эту фашистскую дрянь и ушли бы дальше на юг.

— Что ты ворчишь? Девчонка молодец. Если бы она не заметила эту проволочку, то всем бы им был конец, — вмешался начальник разведки.

— Ладно, молодцы идите, а я подумаю, что с этим делать и как нашему отряду отсюда выбираться.

Ребята вышли из землянки. К ним подлежала ребятня.

— Саша, Саша, пойдём, мы кое — что нашли… Василий Захарович показал нам как надо их выслеживать.

— Кого это вы отслеживаете? Немецких парашютистов?

— Пойдем, сама увидишь.

Они всей гурьбой ринулись в сторону леса. Дети подошли к старому, высохшему дереву, прокладывая уши к стволу.

— Что Вы хотите там услышать? — спросил Юрка, — и вообще, кто Вам разрешил так далеко убегать.

— Тихо, — одернула его Сашка, прислушиваясь.

Дерево было живым. В нем что — то было, вернее кто — то и по характерному жужжанию она поняла.

— Там пчелы! А где пчелы там мёд, — радостно сообщила она, — будет у нас пир. Только теперь дилера, как его нам достать, чтобы сильно не потревожить пчел.

— Инструменты в лагере, надо сходить за ними и притащить какую-нибудь тару.

— Давай, — согласилась Сашка, — и прихвати, пожалуйста, ящик, нож, молоток и маленькую пилку, и обязательно старый чайник, спички.

Пока Юрка бегал в лагерь, Сашка рассказывала малышне про диких пчел и их мёд, что дикие пчелы намного выносливые, чем домашние, они более трудолюбивы и их мёд более полезный, и вкусный. В таких ульях, высок концентрат воска и перги.

— Перга вообще полезная вещь. Её можно добавлять в пищу, как средство от многих болезней.

Детям нравились ее рассказы, но оказалось, что и они кое-что знают.

— Нам Василий Захарович рассказывал, что сейчас во время войны много ульев, разрушено, пчеловоды погибли и пчелам приходится опять лететь и селиться в лесу.

— Вот видите, от фашистов страдают не только люди, но и пчелы.

— А мы нашли домашних или диких пчел?

— Диких. Дикий мёд очень полезный, ароматный и он намного темнее.

Девочка уже представляла, как они едят это лакомство.

Юрка мигом прибежал обратно, раскладывая на траве все необходимое. Сашка дала малышне задание — отойти на несколько шагов назад и тихо наблюдать за процессом.

Для начала они тихо приколотили к стволу дощечки, чтобы можно было добраться до дупла. Пока паренек делал подобие ступенек, Санька насобирала сухих еловых веточек, сложила в железный чайник и подожгла. Из носика повалил густой дым.

— А это для чего? — удивились дети

— Тихо! Сейчас все увидите. Главное — не сильно машите руками, когда они будут вылетать из дупла.

Сашка с Юрой приступили к добыче мёда. Девочка ловко взобралась наверх и осторожно начала выпиливать отверстие. Она трудилась аккуратно, но все равно пчёлы почувствовали чужое вмешательство и начали вылетать в маленькие отверстия. Одна пчела уселась Сашке на руку, но она продолжила своё дело. Пчела укусила её, но Сашка и бровью не повела. Закусив губу — продолжала, несмотря на жжение и зуд от укуса. Она бросила пилку вниз и убрала отпиленную деревяшку. Внутри были пчелы и мёд. Очень много мёда.

Юрка взобрался следом, держа в руках чайник. Вскоре вся дерево заполнил густой дым и пчелы начали покидать свой улей. Сашка не медля ни секунды начала вынимать соты с тягучим и липким коричневым веществом в ящик. Они слезли с дерева. У Юрки заплыл глаз, а у Сашки помимо опухшей руки, распухла и онемела нижняя губа. Они шли обратно к лагерю. Дети несли инструменты, а они — мёд.

В лагере стоял жуткий смех. Все смеялись над ними. Малышне тоже досталось от пчел. Они выглядели не лучше своих нянек.

Вольский смеялся громче всех. Малышня ныла. Им даже и мёд был не нужен.

Вечером, когда не много спала опухоль, всем лагерем пили чай с медом. Михаил Петрович хвалил мёд и детей.

— Добытчики, — веселился Илья, — вкусно!

— А то! — говорила девочка.

Укусы прошли, а мёда хватило надолго. Вольскому, по рации сообщили о новом задании. Он отправился сам, забрав Илью. Сашка выполняла свои обязанности. Она подкармливала раненых медом и пергой. От этого раны партизан затягивались быстрее и они опять были в строю.

Про фрицев не было слышно. Как будто они затаились, либо выжидали удобного случая. В лесу начались дожди, а после на полянах стали появляться коричневые и рыжие шляпки грибов, а вот провизия начала заканчиваться. Сашка с Юркой, собрали детей, что были постарше и отправились собирать грибы.

— Смотрите, далеко не ходите, — сказал Василий Захарович, — дальше — болотная местность. Засосет так, что мигом утопнешь.

— Хорошо, мы будем осторожны.

— И в ту сторону не ходите, там минное поле, — добавила Сашка.

Они разделились на два отряда и разошлись в разные стороны. Сашка учила двоих ребятишек, как отличать настоящие грибы от ложных, как правильно срезать их, чтобы на следующий год они могли вновь вырасти. Через некоторое время у них рюкзак был набит грибами. Они вышли на поляну, где разделились и стали выжидать. Ждали долго. Наконец не выдержав, они вернулись в лагерь. Сбагрив и грибы, и малышей — Захарычу, Санька отправилась на поиски Юры. После дождя их следы были хорошо видны. Она пошла по ним, высматривая и вслушиваясь в лесную жизнь.

«Ага! Вот тут они проходили» — рассуждала девочка про себя, смотря на утоптанную траву.

Через какое — то время, она увидела, как за деревом мелькнула чья-то голова. Она приблизилась ближе и увидела, что второй отряд лежит на траве, а рядом валяется совсем пустой рюкзак.

— Мы, значит, трудимся, полный рюкзак грибов притащили, а вы тут дрыхнете?

— Тише ты, — цыкнул Юрка и указал пальцем на канаву.

Сашка насторожилась. Вдруг из канавы показались серые ушки, потом ещё одни и ещё…

Русак выпрыгнул из ямы, прямо перед ними. Он не заметил расставленной Юркой — ловушки. Наступил лапой в кольцо. Юрка не долго думая, дернул за веревку от рюкзака. Русак заметался, но парень держал конец веревки крепко. Остальные зайцы, услышав возню — скрылись в лесной чаще. А этого, Юра посадив в рюкзак — забрал с собой.

— Видишь, я тоже кое-что умею.

— Вижу, это хорошо, у нас на ужин будет настоящий пир.

Вечером, все столпились возле костра. Над котелком стоял восхитительный аромат жаркое с мясом и грибами.

— Что варите? — заинтересованно спросил только что вернувшийся Илья.

— Суп «а ля партизан», — ответила Сашка.

— Это как?

— Зайчатина, грибы и немножко смекалки.

Подошел Вольский. Не спрашивая, он заглянул в кастрюлю, пробуя.

— Молодцы! Хвалю за смекалку, вкусно!

— А то! — засмеялась Сашка.

Все засмеялись, поглядывая друг на друга и вспоминая случай с медом и с жадностью накинулись на еду.

Глава 23

Трах! Огонь и столб дыма. Котелок с недоваренным супом летит в сторону, разбрызгивая содержимое.

— Приготовиться к обороне! Детей в укрытие! — кричит Вольский, хватая автомат.

Трах и еще один столб огня взметается посреди лагеря.

— Из миномета бьют, — говорит подползший к Вольскому командир разведки.

— Что, что?

— Ротные минометы по нам работают. Если так пойдет дальше, то через час, другой расхренячат все у нас вдрызг.

— И что ты предлагаешь? Уходить?

— Трудно, вот так под обстрелом, что-то придумать.

— Через час придумывать будет уже поздно.

— Уходить? Далеко мы не уйдем. На юге нам минное поле мешает. А эти сволочи точно бьют, значит у них где-то корректировщик сидит. Чуть тронемся — он своим сообщит и те расстреляют нас как зайцев.

— Так что же делать?

— Перво-наперво надо корректировщика найти, а потом уже что-то предпринимать.

— Так давай действуй.

Под аккомпанемент взрывов Михалыч собрал пятерых партизан умеющих хорошо стрелять и сказал:

— Где-то неподалеку, скорее всего на дереве, сидит немец и корректирует огонь по нам. Направление где он предположительно сидит — я вам укажу. Надо найти гада и уничтожить. Справитесь?

— Справимся, — ответил за всех Василий Захарович, — я старый охотник, да и другие не подкачают.

— Дело это не легкое. Он, скорее всего, в маскировочной одежде и в листве его заметить трудно. Но есть зацепочки.

— Какие?

— Он наверняка с биноклем. Так, что если что-то блеснет на солнце, это он. Второе, он со своими общается скорее всего не по рации, а по телефону. Так что, если найдете провод, то делайте вывод сами. И слушайте, он обязательно говорит, ему общаться с батареей минометов надо. Чтобы сообщать, где перелет, а где недолет — для этого он и нужен.

— Корректировщик, это как у воров — наводчик, — встрял в разговор Юрка.

— А ты что здесь делаешь? — возмутился Михалыч.

— Хочу тоже охотиться на корректировщика.

— А ты стрелять-то умеешь? — усомнился начальник разведки.

— Меня отец пару раз с собой на стрельбы брал и в тире я из воздушки выбивал 98 очков из 100.

— Ах из воздушки, ну тогда понятно. Вот что — лишней винтовки у меня нет, да и патронов у нас кот наплакал. Ползи в мою землянку и возьми там лежит трофейная маузеровская мелкашка и две пачки патрон к ней.

— Мелкашка? Из нее человека-то убить можно?

— Если ты такой спец по стрельбе, то поразишь врага прямо в сердце. Так что бери мелкокалиберную винтовку и дуй в направлении вон той старой осины. Это твой участок, — сказал Михалыч, пригнувшись от очередного взрыва.

Когда Юрка перебежками понесся выполнять задание. Командир разведки обвел недоумевающих бойцов взглядом и сказал:

— Вы-то понимаете, что в том направлении точно никого нет. Но пусть парень пройдется, посмотрит, там-таки сейчас безопаснее чем здесь.

Через минуту, когда партизаны разошлись выполнять задание, Михалыч отправился к командиру отряда.

— Через полчаса мы эту «кукушку» найдем и уничтожим.

— Почему «кукушку»? — удивился Вольский.

— Я в финской войне участвовал. Так тогда вражеские снайперы прятались на деревьях. В густой кроне их не разглядеть. Вверх бойцы редко смотрят. Поэтому финские снайперы-кукушки много наших тогда положили.

— Ишь ты, «кукушки», а я о них и не знал.

— Это была странная война. И «кукушки» в ней сказали свое слово.

В этот момент минометный обстрел прекратился.

— Что у них боеприпасы кончились? — удивился Михалыч.

— Нет, не похоже. Они скорее всего в атаку пойдут, не хотят своих же огнем накрыть.

— Так мы их достойно встретим. К ручному пулемету пару дисков еще есть.

— Встретим, но без тебя.

— Как это?

— Ты дуй в нашу медчасть и найдешь там легко раненого сапера из окруженцев. Он подлечился и уже ходячий. Возьмешь его и бегом к минному полю. Во что бы то ни стало проделаете там проход, для нашего отхода.

— Ладно, сделаю.

— И скажи, чтобы раненых тоже несли в том направлении и детей. Да возьмешь с собой Сашку — она покажет, как они на минное поле вышли.

Вольский ошибся. Немцы пока не собирались атаковать. Вместо этого над лесом раздался голос из репродуктора:

— Советские солдаты и партизаны — стреляйте в своих командиров и комиссаров. Ваше сопротивление бессмысленно. Сдавайтесь в плен и вам будет гарантировано хорошее обращение и еда. На размышление вам дается полчаса, после этого вы будете уничтожены огнем нашей артиллерии.

— Врут гады, — сказал подбежавший к командиру Василий Захарович.

— Ты откуда взялся. Вроде ты должен корректировщика огня искать?

— В моем направлении его нет. Я почти до самых немецких позиций дошел. И скажу, что врет — минометы их я видел, а артиллерии у них нет.

— Ты Захарович собери всех кто остался и веди их ко мне.

— Хорошо. А что им сказать?

— Ничего не говори. Мы сдаваться пойдем.

— Не понял. Вы что сдурели? Как это сдаваться?

— Раз немцы предлагают хорошие условия и еду, то надо сдаваться. И не обсуждай приказ командира.

— Это не приказ, а какое-то предательство.

— Без обсуждений. Твое дело людей здесь собрать. Ничего им не говори. Я им все сам объясню.

— Действительно о том, что будем сдаваться, лучше не говорить, — вздохнул старый партизан.

— Давай побыстрее, время ультиматума пройдет быстро. Надо успеть пока немцы опять из минометов стрелять не начали.

В это время появился Юрка с двумя винтовками за плечами и с биноклем на груди.

— Товарищ командир, я его снял.

— Кого ты снял?

— Немецкого корректировщика.

— Неужели ты?

— Да — все как говорили и бинокль, и телефонный аппарат. На дереве сидел.

— Молодец, это здорово. Чего же такой печальный?

— Михалыч сказал, что надо прямо в сердце его стрелять. А я не попал.

— У всех бывает, что промахиваешься.

— Нет, я не промахнулся, просто в сердце не попал. А когда он свалился я его из револьвера и добил.

— Молодец. Объявляю тебе благодарность.

— Служу Советскому Союзу.

— Поздравляю. Только тут вот какие дела. Слышал, что немцы на весь лес вещают?

— Не глухой. Все слышал.

— Так вот тебе новое приказание. Залезешь на вон то высокое дерево за лагерем. Организуешь там на нем стрелковую позицию. И когда немцы мимо него пройдут и будут на удалении не менее ста метров, будешь, как снайпер их расстреливать, не выдавая себя. Задание понял?

— Понял.

— Замаскируешься хорошо. Будешь у нас «кукушкой».

— Какой кукушкой?

— Я тебе потом, отдельно объясню.

— Ладно.

— Не «ладно», а «Так точно». Бегом — выполнять.

— Так точно. Слушаюсь, — отрапортовал Юрка и побежал в лес.

В это время подошел к командиру и Василий Захарович с десятком бойцов.

— Товарищи бойцы вы все меня хорошо знаете. Вместе со мной вы сражались с врагом, вместе мы хлебали из одной миски и делили радость побед и горечь поражений. Но сейчас патронов у нас мало, еды нет совсем. Немцы нас окружили и прижали к минному полю. Ситуация критическая. Все со мной согласны?

— Да.

— Но сейчас, мы с вами должны решиться на очень не простой шаг.

Над лесом пролетел немецкий самолет разбрасывая листовки. Несколько листков упало прямо под ноги партизанам.

На красноватой бумаге плохого качества во всю длину строки было слово «Пропуск», написанное по-русски и по-немецки. Потом шрифтом поменьше шел текст:

Пред'явитель сего, не желая бессмысленного кровопролития за интересы евреев и комиссаров, оставляет побежденную Красную Армию и переходит на сторону Германских Вооруженных Сил. Немецкие офицеры и солдаты окажут перешедшему хороший прием, накормят его и устроят на работу. Пропуск действителен для неограниченного количества переходящих на сторону германских войск командиров и бойцов РККА.

Для перехода на сторону Германских Вооруженных Сил без листовки достаточно поднять обе руки вверх и крикнуть «Сталин капут» или «Штыки в землю».

Командир отряда поднял листовку и отдал ее одному из партизан.

— Вот немцы и пропуск для сдачи в плен прислали.

Партизаны переглянулись, не понимая, к чему клонит командир.

— Я думаю надо стоять до конца. Как-нибудь да отобьемся от германцев, — сказал Василий Захарович.

— Ты командира не перебивай, умереть мы всегда успеем.

Василий Захарович передернул затвор.

В это время из репродуктора раздалось:

— Время ультиматума закончилось. Через несколько минут вы будете уничтожены огнем наш артиллерии.

После этого последовала небольшая пауза. Затем над лесом пронеслось на ломаном русском языке, сказанная с явным раздражением фраза:

— Мы давать вам только один минут на размышление.

Немецкий офицер уставился на циферблат наручных часов. Минута истекла быстро. Офицер вопросительно посмотрел в сторону леса.

В ответ со стороны партизан раздалось несколько нестройных выстрелов.

— Пока заканчивать этот цирк, — сказал немецкий офицер — фельдфебелю.

— Прикажете открыть огонь? — Не спешите Ульрих, перед атакой покурим и дадим пожить большевикам еще пару минут.

Пять фигур с поднятыми руками появились между деревьев. Люди были без оружия и поясных ремней. Впереди их шел сам Вольский.

— «Штыки в землю» мы сдаемся. Мы хотим сохранить свои жизни и жизни наших родных, — крикнул он.

Немцы с подозрением смотрели на людей выходящих из леса.

— Почему вас есть так мало? — спросил немецкий офицер.

— Тех, кто не захотел сдаваться, мы убили, — ответил Вольский.

— Вы делали правильный выбор.

— Конечно правильный. Давай.

— Что есть «давай»?

Но слово «давай» предназначалось идущим рядом с ним партизанам. Все происходило как в замедленном кино. Партизаны из-за спины достали привязанные там гранаты и забросали ими немцев. Потом повалились на землю. Фашисты уверенные в своей победе никак не ожидали такого поворота событий. С фланга по немцам заработал ручной пулемет. Раздалось множество взрывов. Партизаны под прикрытием пулемета бросились обратно в лес.

Немцы понесли большие потери. Первыми пулями был убит их офицер. Фельдфебель — ранен осколком гранаты, но все же он успел дать команду к наступлению. Это была ошибка, преследуя партизан, они потеряли два десятка человек убитыми и ранеными. Что странно многие из них были ранены выстрелами в спину. Но все эти потери никак нельзя было сравнить с теми, которые получила рота, после того как они выскочили вслед за отступающими партизанами на минное поле. Узенькая тропка, отмеченная еловыми ветками, была видна русским, но не фашистам. Тридцать два немца остались лежать на земле среди кустов папоротника и зарослей лопуха пораженных шрапнельными шариками мин-лягушек.

Глава 24

— Дело это трудное, — сказал Михаил Петрович, потерев седую гриву на затылке, — осилишь?

— Да, постараюсь, — ответила Сашка.

— Тут надо справиться, ведь дело идет о человеческих жизнях.

— Так точно, товарищ командир.

— Так то лучше. Придется идти через болото. Там топкое место, но если идти между двух кривых берез прямо, то выйдешь на сухое место. Что-то вроде острова. Передохнете с мальцами там часок, обсушитесь. А потом идите на высокую сосну среди валунов. Все просто. Я тебе на карте сейчас покажу.

Михаил Петрович — развернул карту.

— В деревню Большие Углы не идите, там немцы. Лучше в лесу переночуйте. Хотя…, — замялся Михаил Петрович.

— Что, хотя?

— В стороне от деревни живет Галина Полушка. Ее дом как раз у вас по пути, немцев там, по нашим сведениям нет и вообще там тихо, и стоит избушка далеко от деревни. Но, понимаешь ли…

Командир вопрошающе посмотрел на девочку. Та промолчала.

— Вредная это бабка и нас не любит.

— Нас, это партизан?

— И партизан и советскую власть, а еще ее племянник служит полицаем. Вот такие дела. Лучше туда не заходи. А уж если придется встретить ее — держи ухо востро.

— Оружие мне дадите?

— Какое тебе оружие? Если с ним попадешься то конец. Я много раз тебе объяснял. Да и патронов у нас наперечет. Сильно немцы нас поприжали.

Сашка в ответ жалобно вздохнула.

— Ты думаешь, отправлял бы я тебя черти — куда, если бы хоть малейшая возможность быть вам в отряде?

— Не знаю, — протянула Сашка.

— Все-то ты знаешь. Быстро собирайся и в путь, — сердито скомандовал Михаил Петрович.

— А когда я назад к вам в отряд пойду?

— Не знаю, ты главное ребятишек туда доведи. Надо их от греха спрятать. А дальше я тебя найду.

Собрались четко и быстро. До этого территорию базы дважды бомбили, поэтому малыши были напуганы и вопросов не задавали, даже когда впереди показалось болото.

Сашка и трое малышей два часа шли мимо топей, пока не добрались до острова. Если у девочки промокли только ноги, то малыши были мокрыми по пояс. Они разделись и Сашка развесила одежду на березке. Она уселась с двумя девчонками с одной стороны, мальчишка, которого звали Петькой — с другой. Было тепло, но ветрено. Может ветер был и кстати — одежда лучше сохла и мошкары было немного. Чтобы как-то скоротать время Сашка принялась рассказывать сказку:

— В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш.

В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов и тихо стало на тех широких полях, на зеленых лугах, где рожь росла, где гречиха цвела, где среди густых садов да вишневых кустов стоял домишко, в котором жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш, да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша, а матери у них не было.

Когда она дошла до этих слов, одна из девочек заплакала.

— Что такое? — спросила Сашка.

— У меня мама тоже умерла.

— В Ленинграде?

— Да, от голода.

— А у меня маму убили при артобстреле, — глухо сказал мальчик.

— Ничего, мы недавно им отомстили, сейчас они уже меньше будут стрелять по нашему городу.

— Ты откуда это знаешь?

— Знаю, — криво усмехнулась Сашка, вспомнив гигантский столб огня, поднявшийся над лесом во время диверсии на переезде.

Часа через два они снова побрели по болотистой местности. Они уже не тащились по воде, а перепрыгивали с кочки на кочку. И все бы ничего, но почти уже на подходе к лесу Петя поскользнулся и провалился в вонючую жижу. Сашка и девчонки помогли мальчишке выбраться, но в болоте остался его ботинок. Как теперь идти дальше? Сашка оторвала с березы кусок коры и Петя примотал его как мог ивовыми ветками.

Скорость передвижения их маленького отряда упала вдвое. Приближался вечер. Мальчик еле ковылял.

— Я на разведку, а вы пока посидите здесь, — сказала Сашка.

— Я тоже пойду с тобой, — встрепенулся Петя.

— Нет. Ты останешься здесь за старшего, и смотри, чтобы было тихо.

— Я хочу…

— Все «хотелки» и «просилки» оставить надо было дома. Ваша задача тихо сидеть, ничем не выдавая себя. Понятное задание?

— Понятно.

Сашка постаралась получше запомнить место, где оставила малышей и двинулась через лес по направлению к домику неприветливой Гали Полушки.

Идти ей пришлось недалеко. Увидев домик, Сашка решила посидеть и понаблюдать за ним из ближайших кустов. Она уже приметила, где ей лучше улечься, но секунду помедлила, вспоминая советы по скрытному наблюдению из «Справочника партизана» и выбрала другую позицию. Дело было в направлении ветра. Теперь ветер дул от избушки соответственно и теперь звуки, всего, что происходило рядом с домиком, были слышнее и до девочки даже доносился запах еды готовящейся там. Дом был старый и с окнами, заколоченными крест накрест досками. От чего бы это? Минут десять ничего не происходило, но наконец, раздался лай, и из дома вышла горбатая бабка с собакой на привязи. Бабка была странная в нелепой мужской кепке, рваном шарфе и галошах на босу ногу. Ее собака довольно крупная дворняга, страшно худая и лохматая, сделала несколько кругов по двору и требовательно гавкнула по направлению к Сашке. Девочка вся сжалась.

— Что гавкаешь? — недовольно прошамкала старуха.

Собака внимательно глянула на хозяйку и опять гавкнула.

— Заткнись. Хватит нюхать, дела сделала и домой.

Собака была с ней не согласна. Старуха разозлилась:

— Нет здесь никого. Давай в дом. Будь довольна, что не во дворе под дождем тебя держу, а как королева в доме живешь, — произнесла бабка.

Потом плюнула и схватила за веревку, затягивая упирающуюся собаку в дом.

Сашка еще с полчаса наблюдала за домом, но больше ничего интересного не увидела. Девочка тихонько поднялась и двинулась к малышам. Она чуть сбилась с пути и не сразу их нашла, но когда увидела знакомую ель — очень обрадовалась.

— Сейчас мы будем проситься на ночлег. Но помните, ни слова о партизанах и отряде. Если что, скажете о том, что мы идем к моей тетке в Егоровку. Но лучше молчите.

Подошли к домику все вместе, уже не таясь. Залаял пес. Бабка отозвалась не сразу, видимо привязывая собаку.

— Кто такие? — дверь старуха приоткрыла чуть-чуть и оттуда торчал лишь ее нос и поблескивал недобро глаз.

— Бабушка мы в Егоровку идем, вот заблудились.

— Я тебе не бабушка. Что надо?

— Нам бы переночевать где-то.

— У меня здесь не постоялый двор. В доме места нет. Идите куда шли.

— Можно хоть водицы попить?

— Ладно, ты одна заходи, а эти пусть во дворе постоят, а то еще заразу какую принесут.

Дверь приоткрылась побольше и девочка прошла внутрь. Сквозь забитые окна еле пробивались полоски вечернего света. Единственная комната в домике была сильно захламлена. Одна из кроватей была доверху завалена одеждой, к спинке второй кровати, на которой по всей видимости спала старуха, была привязана собака. Пес, увидев девочку, подпрыгнул и завилял хвостом.

«Нелегко, наверное, тебе живется у этой старой ведьмы» — подумала Сашка и потрепала пса по загривку. Он был не против.

— На, пей, — протянула старуха кружку.

Сашка сделала несколько глотков и сказала:

— Я детям тоже пить дам.

— Как знаешь.

Сашка вышла на крыльцо и по очереди всех напоила.

Возвращая кружку, она увидела на столе горшок со щами и яйца. Перехватив ее взгляд, старуха сказала:

— Не проси. Жрать не дам. Много вас таких сейчас бродит. Самой не хватает.

— Ладно, тетенька, я и не прошу.

— Хорошо, что ты меня из бабушек в тетеньки перевела.

Действительно женщина была не настолько уж и стара. Годы ей прибавляла сгорбленная фигура и полное отсутствие зубов. Увидав, что девочка смотрит на ее рот, женщина сказала:

— Не такая я уж и старая. Это все лагерь.

— Немецкий?

— Нет ваш — советский. Раскулаченная я. Раз корова была — значит кулаки. Там они и сгинули.

— Кто сгинул?

— Родные мои, батя и братья. На стройке коммунизма Беломоро-Балтийском канале. Теперь вот одна с собакой осталась.

— Совсем одна?

— Есть еще бестолковый племяш и все.

«Про племянника я знаю. И кем он служит, тоже знаю», — подумала Сашка, но вслух сказала:

— Спасибо, тетенька — мы пойдем.

— Ночь уже скоро. Ладно, оставайтесь ночевать на сеновале в сарае. Идите — дверь там открыта.

Санька с ребятами разлеглись на прошлогоднем сене и начали жевать захваченную с собой еду. Тут вошла хозяйка.

— Вы тут огня не разжигайте, а то спалите все на хрен.

— Тетенька мы не будем. Поедим и сразу спать.

— Поедите? Что-то я у своих односельчан таких штук не замечала, — сказала хозяйка уставившись на американскую галету, которую жевал Петька.

— Да добрые люди, нам Христа ради дали, — покраснела Сашка.

— Добрые люди? Где же ты нашла таких? Не в лесу ли часом?

— Нет.

— На нет и суда нет, — засмеялась тетка и что-то швырнула под ноги Сашке.

— Что это?

— Обувка. Уж не обессудь, какая есть.

— Спасибо, — сказала Санькп разглядывая ботинки для Петьки.

— Твое спасибо, в карман не положишь и в стакан не нальешь, — сказала женщина, покидая сарай.

«Странная тетка. Может она этими ботинками, глаза нам хочет замылить, а сама ночью побежит докладывать немцам», — подумала, засыпая Сашка. Спала она беспокойно, а чуть свет, разбудила малышей и пошла с ними в лес. С теткой она решила не прощаться, тем более что шли они вовсе не на Егоровку и добираться им до места назначения еще сутки.

Галина Полушка потому как начала возиться собака поняла, что ее вечерние визитеры готовятся отбыть, но не подала и вида. После того как недобрые люди забрали у нее козу вставать чуть свет ей был не с руки, она встала в семь часов, похлебала щей, закурила самокрутку. Выпустила собаку во двор, умылась из ведра и пошла колоть дрова. Это заняло у нее часа два, после этого она натаскала воды из колодца и начала поливать огород. Так она возилась с перерывом на обед, до вечера.

Часов около семи, по поведению собаки она поняла, что к ней кто-то идет.

«Кого это черти несут?» — подумала женщина.

Это оказался ее племянник — Степан. Галина иначе как «бестолковый» его не про себя не называла.

— Привяжи собаку, — скомандовал Степан.

— Зачем?

— Сейчас люди сюда придут.

— Какие люди?

— Немцы.

— Это не люди, это твои хозяева.

— Что?

— Раз они взяли тебя вертухаем работать, так значит хозяева.

— Чего ты старая мелешь?

Подошли два немецких солдата, по всему виду на подпитии.

— Мамка, у тебя быть партизан? — строго спросил один из них.

— Какие партизаны?

— Нам староста говорить, что к тебе из лесу пришли люди.

— Вы что сдурели? Дети сюда заходили, есть просили, но я им не дала.

— Какие дети? Ты же знаешь, что о всех чужих надо немедленно сообщать в комендатуру, — вмешался Степан.

— Стучать значит? Бросить хозяйство и бежать к вам в комендатуру? Ни хрена себе предъява! А рожа не треснет? Никогда Галя Полушка стукачкой не была — ни в лагере, ни на воле.

— А теперь, старая дура, будешь, — сказал Степан.

Немец услышал, что разговор между родственниками идет на повышенных тонах ткнул женщине автомат под ребро. Та от неожиданности вскрикнула. Пес бросившись на защиту хозяйки остервенело загавкал. Немец нажал на курок. Пса от автоматной очереди отбросило в сторону, почти разорвав пополам. Несколько капель крови попало немцу на сапог, тот выругался, сорвал лист лопуха и брезгливо вытер. Потом снова толкнул Галину:

— Мамка шнапс давай.

Галина стояла, как завороженная глядя в глаза Степану.

— Говорил же я тебе, чтобы привязала собаку, — опустив глаза сказал племянник.

— Зря он это сделал, — пробормотала женщина.

— Мамка — шнапс, иначе, пух, пух, будет, — пьяно гоготал немец.

— Давай, тетя Галя, двигайся. Немцы они серьезные люди, ждать не любят.

— Они не люди, а падлы.

— Шевелись, если не хочешь чтобы и тебя пристрели.

— Ладно, налью я вам.

Немцы с Степаном, пьянствовали всю ночь. Галина, отдав им четвертную самогона и продукты сама улеглась в сарае, где до этого ночевали дети.

На рассвете, она тихонько зашла в дом и вынесла оттуда две корзины — все, что не съели незваные гости. После этого она взяла бутылку керосина и замок. Выйдя на крыльцо она снаружи заперла дом на амбарный замок. Она старалась не шуметь, но искореженные артритом руки слушались плохо.

— Эй, что там такое? — проснувшись, спросил племяш.

— Ничего. Прибираюсь я.

Как не был пьян Степан, но понял, что творится что-то странное и попытался выйти во двор. Но дверь была заперта.

— Эй, тетя Галя, не дури, — крикнул он.

Женщина в это время принесла к дому несколько охапок сена и вязанку хвороста.

— Что ты делаешь? Немцы не простят этого ни мне, ни тебе, — взвыл Степан увидев это.

— Мне на их прощение плевать.

Степан сначала навалился на дверь — засов выдержал, потом попытался выстрелами разбить его. Но старая дверь не поддавалась. Проснувшиеся немцы попытались выломать окна, но доски держались крепко.

Галина, вылив остатки керосина на солому у двери, подожгла спичку. Пламя весело побежало по керосиновым дорожкам к соломенной крыше.

Женщина села в отдалении и спокойно куря наблюдала как оккупанты пытаются вырваться из объятого пламенем дома.

— Хорошо, что я не стала доски с окон снимать, когда с зоны вернулась. Правильно поступила.

Когда крики в доме прекратились, она затоптала окурок и сказала:

— Галя Полушка никому и ничего не спускала. Ни в лагере, ни на свободе. Этим и жива.

Глава 25

— Саша, скажи, нам ещё долго идти?

— Долго, но маленькие потерпите еще чуток, сейчас пройдем немного пути, привал устроим, а там и до деревни недалеко.

— Скорей бы, а там немцев нет?

— Посмотрим, хотя не должно быть, Вольский узнавал, нам главное не сбиться с пути.

— Ну Саш, давай отдохнем.

— Веселей ребята, знаю, что устали, но надо немного поднажать.

Они шли, Сашка подбадривала их, особенно когда они проходили болота.

— Вокруг море, а в середине горе.

— Саша, ты о чем? Контузило тебя что ли во время обстрела?

— Ты сам контуженный.

«Хм, странно, Вольский говорил про одну топь, а про эту не слово, неужели я напутала?» — подумала Сашка, но вслух сказала:

— Так говорил мой брат Костя, когда мы гостили у бабушки в Одессе. Он рассказывал про Сахалинчик — район пролегал к огромному зданию, точнее к группе зданий похожих на старинный замок. Это так и называлось с давних времен Тюремным замком. А на самом деле это тюрьма, в которой заключенные ждали отправки в Сибирь по этапу. Иногда это ожидание отправки на Сахалин длилось полгода и более. Так в Одессе появился район Сахалинчик. Он считался самым мрачным, там в основном проживали бедняки — рабочие и те, кого считали уголовниками.

— Я не хочу там оказаться.

— Какой ты дурачок. В Одессе красиво, там море…

— А какое море?

— Огромное, Черное море. Я купалась в его заливе.

— Ты глупости рассказываешь, разве бывает чёрное море?

— Бывает и есть!

— Ага, как же, тогда кто в нем купается становится черным, а потом мама его ругает и отмывает поди целую вечность.

— Сашка рассмеялась. Ребятишки, тоже подхватили её смех.

— Нет, Петр, все совсем не так. А вы бы видели, какие там арбузы с дынями, — и она показала приблизительные размеры.

— Не дразни, а то есть хочется.

— А они зеленые? Арбузы? — не унималась самая младшая.

— Зеленые, а внутри красные и сладкие, будто сахарные.

— А дыни тоже большие и сладкие?

— Да, есть разные. Большие и маленькие, вкуснотища.

— Это точно, а что ещё там есть.

— А ещё там растёт» Фигово дерево»

— Эх врунья ты Сашка, разве бывает такое дерево? На нем что, фигушки растут? — подала голос Анютка.

— Нет, не фигушки, на нем инжир растет. Просто его так называют.

Сашке хотелось чтобы ребята отвлеклись и она бессовестно привирала. Инжир в Одессе на знаменитом рынке привоз она видела, но его привозят туда из Крыма, где гораздо теплее. Слово инжир вызвало у детей совсем другие ассоциации.

— Здорово, а я ни разу не ел ничего такого. Только яблоки, да ягоду всякую, а перед этим мне приходилось есть жир. Фу! — сморщилась одна из малявок.

— Какой жир?

— Любой. Мне мама давала рыбий. Он противный.

— Эх, учить Вас школота и учить! Этот жир я тоже ела. По одной чайной ложки, каждый день. Он очень полезный.

— Саш, а расскажи ещё что-нибудь интересное.

Приближалась полуденная жара, комары надоедали, они прошли топь, выбросили палки. Сашка дала им по ветке, чтобы обмахиваться и отпугивать насекомых. Лес начал редеть, это означало, что скоро будет открытая местность, начнутся поля, а там и деревенька.

— Саша, ну расскажи, пожалуйста.

— Когда — то на территории Одессы и Одесского залива была расположена древнегреческая колония, поэтому там иногда находят древнегреческие старинные предметы. А потом их относят в музей.

— Здорово! Вот я вырасту и тоже там найду огромный клад, но в музей не отдам, — сказал Петя.

— А что ты с ним сделаешь?

— Продам и куплю корову, а лучше две.

— Это ты проголодался, поэтому у тебя играют частнособственнические инстинкты.

— Что, что? Не понял.

— Ладно ребетня, привал!

Дети устало повалились на траву. В животах урчало.

— Я пойду и посмотрю, что и как, а Вы отсюда ни ногой, ясно? — наказывала она Петьке.

— Ясно Саша, ясно.

Сашке самой ужасно хотелось есть, много сил забрало это путешествие. В животе урчало. Было такое чувство, что она вернулась в блокадный Ленинград, где она когда — то голодала, а сейчас там голодает мать.

По ее расчетам впереди должно было быть поле. Но она обозналась. Это были не засеянные поля, а просторные лесные поляны. Это означало, что она сбилась с курса. В порыве отчаяния Сашка пнула корягу, больно ударив ногу. Слезы брызнули из глаз. Она устала. Устала от всего, от войны. Устала быть сильной. Вольский доверил такое пустяшное задание, а она его с треском провалила. Еды нет. Деревни и подавно не наблюдается. Они одни посреди незнакомого леса. «Сколько можно плутать по нему?» Она боялась не за себя, а за детей, которых ей доверили. Она должна выполнить это задание, а не раскисать и распускать нюни. Сашка резво вскочила, когда в овраге увидала знакомое растение. Она пригляделась и сорвала его ствол. Очистила и осторожно попробовала. Они проходили названия растений в школе. Вроде в учебнике говорилось, что это ревень и его можно есть. В нем много полезных качеств, так же из него можно сварить компот, кисель и даже суп, но чаще его едят в сыром виде. Мякоть оказалась очень сочной, с кислинкой, а вкус — земляники. Она радовалась, как ребенок. Нарвав целую охапку, она потащила еду детям. На полянке было тихо. Вся ребятня спала. Один Петя, которого девочка оставила за старшего — не спал, охранял их сон и временами отгонял комаров. Сашка аккуратно расстелила рюкзак и положила на него свою находку.

— Что это?

— Еда, на — попробуй.

Санька показала, как его надо есть. Мальчик откусил кусочек и поглотив — улыбнулся.

— Съедобно.

— А ты сомневался?

— Я просто не знал, что лопух можно есть.

— Это не лопух, балда, а ревень. Сейчас…

Сашка сорвала обычный лопух и сравнила с листьями ревеня.

— Видишь, они очень отличаются. Запомни, не всю траву можно есть. Ревень — это овощ, но напоминает он фрукт. Съедобен только стебель ревеня, листья и корень ревеня считаются ядовитыми.

— Все — то ты знаешь, какую можно есть, а какую нельзя.

— И ты будешь знать! Вот пойдешь в школу, там тебя многому научат.

— Как узнать съедобную траву — научат?

— Многому научат и этому тоже. Давай жуй.

— Если сомневаешься — лучше пробовать маленькими кусочками.

Петя потихоньку жевал стебель ревеня.

— Есть трава вкусная, сладкая, а есть горькая. Вот взять хвощ полевой.

— Полевой?

— Да.

Сашка встала и куда — то ушла. Мальчик звал её, но она не отвечала. Вернулась она с какими — то веточками.

— И это можно есть?

— Можно!

— Вот, посмотри, у него бледные спороносящие стебли, похожие на стрелы. Из них вырастают зеленые елочки. В пищу используют молодые спороносные побеги. Из них делают салат, варят суп или едят сырыми. Едят и клубни, которые растут на корневищах хвоща. Они богаты крахмалом, очень сладкие и питательные. Ещё едят кислицу, но я её не обнаружила, щавель.

— Про щавель я знаю, ел много раз и сырым, и суп из щавеля, а ещё — суп из крапивы, мамка варила, когда тетка из деревни привозила.

— Да, этот суп очень вкусный. Моя мама тоже варила несколько раз, когда Костя на рыбалку ходил.

От их болтовни начали просыпаться остальные девочки.

— А я вам еды принесла, — сказала Сашка, кивая в сторону рюкзака.

— О! Девочки, сейчас будем играть в кушанцы.

— Кушанцы? — переспросила Сашка.

— Да! Ты же травы принесла, а меня мама учила, как в эту игру играть и мы играли, особенно когда есть совсем хотелось. Мама учила рвать молодую травку, корешки мы выбрасывали, а с верхушек делали мешанину. Намнешь, намнешь эту травку, закинешь в кипящую воду, она разойдется, а потом немного картофельного крахмала туда добавить, для густоты. Я подружкам рассказала, так они дома тоже начали в неё играть, но только не по правилам.

— Это как, не по правилам?

— Они травки много добавляли, а много нельзя, животик будет болеть, я им говорила, а подружка не слушала и её куда — то увезли, больше я её не видела, а вскоре меня увезли к вам.

— Нет, — твёрдо сказала Сашка, — в» кушанцы» мы играть не будем.

Она показала, как надо есть ревень и детвора расхватали его мигом. Сидят, улыбаются, жуя сочный стебель. Сашка урвала два. Один передала Петру, другой взяла себе.

— Саша, а почему мы не торопимся сейчас? Ты все время нас подгоняла.

Она удрученно посмотрела ему в глаза.

— Мы заблудились? — спросил он шепотом, чтобы не услышали Анютка с маленькой Диной и не стали паниковать и ныть.

Девочка кивнула.

Отдохнув, они тронулись в путь. Сашка показала, как добыть клубни хвоща. Они шли, потихоньку жуя сладкую серединку. Иногда девочка прислушивалась, но вокруг был только лес и его кипящая в нем жизнь. В дали показались поля. Они осторожно приблизились. Это действительно были поля засеянные пшеницей и овощами. На полях были люди, во всю кипела работа. Понаблюдав еще немного и не увидев фрицев, дети вышли на встречу им. Рабочими оказались женщины. Они трудились на полях. Трактором тоже управляла женщина. Женщины переглянулись при виде детей. Они стали выпрашивать кто они?, откуда? И куда держат путь? Первым делом Сашка распросила и выведала про обстановку, обрадовавшись, что немцев здесь еще никто не видел. Но одна из женщин сообщила, что неподалеку недавно начали жечь костры. Это могут быть фрицы.

— А что это за деревня?

— Алексеевка, а Вам какую нужно?

— Именно сюда. Нам нужна тётя Женя.

— Ах, Женька! Она вон там, — указала женщина в сторону трактора.

Сашка направилась в указанном направлении. Возле трактора возилась женщина.

— Здравствуйте.

— Не сейчас, занята я, — сказала женщина, что-то подкручивая в моторе. Она села в кабину и попыталась завести громадину.

Трактор не издал ни звука.

— Ну же, старая калоша, заводись уже, — она снова повторила попытку.

Трактор зарычал и заглох. Женщина стала его материть и у неё таки получилось его завести.

Она обрадованно усмехнулась и посмотрела на девчушку.

— Чего тебе, малая?

— Мне тетю Женю надо.

— Я и есть Женя, больше в округе других Жень нету.

— Значит мне — то Вы и нужны, я от Вольского…

— Тихо ты! Че кричишь — то, — она испуганно посмотрела по сторонам. — Жди, скоро освобожусь, да не трепись и Вольского не упоминай, и гвардии своей скажи. Если бабы спросят чья ты — скажи мол мамке совсем в тягость нас прокормить, вот и отправила она Вас к своей сестре. Уяснила?

— Уяснила.

— Хорошо! Ждите!

Сашка поплелась обратно, к ребятне. Она натерла ногу и прихрамывала.

— Ну что, заблудились да?

— Нет. Пришли куда надо, сказали обождать.

— Ну раз сказали, значит будем ждать.

Они сели на траву и с интересом наблюдали за работой трактора, который боронил поле. Когда работа была почти выполнена, через поле бежала девчонка и кричала, что немцы уже близко.

— Вот невезет, так невезет, — сказала Сашка и выплюнула травинку.

Вскоре к ним подошла грузная тетка. Она поголовно пересчитала всех детей. Вас много, мне стольких не прокормить.

— Бабоньки, подь сюды.

К ним подошли несколько женщин и тетя Женя распределила Петра и Аню. А малышку Дину и Сашу взяла к себе. Теперь для всех в деревне — это её племянники и племянницы, на том и порешили.

— Вот ребятня, проходите, чувствуйте себя, как дома.

— А это как? — спросила девушка.

— Это значит беречь имущество, не сорить. Сейчас и обязанности распределим. Я ведь целыми днями на работе, вот ты — будешь подметать избу и поддерживать порядок, а ты..

— Саша.

— Да, ты Саша умеешь готовить?

Та кивнула.

— Вот и ладно, вот и хорошо.

Тётя Женя оказалась вовсе не злой. Она постелила детям на печке, а сама — затопила печь, достала глиняный горшочек и начала туда овощи сбрасывать и знакомиться с детьми.

— Эх, а у нас со Степаном детей нет. Его в первую очередь на фронт и забрали. Сначала письма приходили часто, потом реже, а теперь и вовсе перестали. Как вижу почтальона, так и сворачиваю в другую сторону.

— А почему? — спросила малышка.

— Да, боюсь плохие вести получить… А теперь уже немцы рядом и почта не приходит.

Глава 26

— А Вы тётя Женя не правильно делаете!

— Ишь, ты, неправильно? Яйца курицу не учат.

— А вот мы воду из-под макарон не выливали, мы ее в супы добавляли и даже просто пили. Она мучная, значит — хлебная, да ещё и соленая. Да из — под картошки тоже.

Женщина устало опустилась на табурет и посмотрела на неё.

— Деточка, видно тебе совсем тяжело было, да?

— Да, бывало, но я не жалуюсь, вы бы пробовали колбасу, которую сделала мама, не очень вкусно, но питательно. Ещё не-то будешь есть, когда от голода желудок сводит.

Женя удивлялась. Сашка была такой храброй и ни от кого не зависимой, со стальным характером, но за всеми этими качествами проглядывали добрые, а порою наивные детские черты. Эта проклятая война не щадит никого и обидно, что страдают от этого дети. Их просто выдергивают из детства и все, конец играм, конец мечтам! Нате — жестокие серые будни, в которых надо выживать. В которых надо выцарапывать себе жизнь, искать ночлег и пропитание. Из Сашкиных рассказов, она узнала, с чем та столкнулась и ей было искренне жаль её. Да не только её, а всех деток. Она скрывала свои слёзы, а ночью — плакала. У неё проснулся материнский инстинкт. За эти несколько дней, чужие дети стали родными. А Диночка так вообще перестала быть просто племянницей, теперь она для неё — мама Женя.

Дина все время расспрашивал про дядю Степана, боялась, что он может не захотеть ее оставлять.

— Глупости говоришь, вот увидишь, он обрадуется.

— Теперь тебе Саша не придётся это пить или повторно варить. Хорошо?

— Хорошо, но жалко добро переводить.

— Ничего, у меня достаточно средств и продуктов, чтобы вас прокормить.

— Тётя Глаша тоже так говорила, а потом…

— А что потом?

— А потом пришли в деревню немцы и повесили её за просто так из — за соседки, которой понадобилась Глашина Манька.

— И такое бывает?

— Бывает, кто хочет перед нелюдью выслужиться и чужого добра нахапать.

— Какие ты ужасы рассказываешь, но чай не пропадем, прорвемся, мы покажем, что наш народ ничего не боится.

— Да, ничего, — улыбнулась девочка впервые за эти дни.

А между тем, слухи, что неподалеку обосновался небольшой немецкий отряд подтвердились и жители деревеньки были напуганы, но жили как ни в чем не бывало, работали на полях, в огородах, собирали и ягоды с грибами в лесу. Хозяйства у Жени не было, молоко приносила соседка за просто так, жалея худеньких деток. Петьке и Анютке тоже жилось неплохо. Дети начали потихоньку осваиваться в новых семьях. Сашку обратно к партизанам Женя не пустила.

— Обожди, он ведь сказал, что сам тебя найдёт, значит так и будет, не надо тебе в самое пекло лезть. Жди вестей.

Сашка ждала, каждый день ждала, но однажды чуть не подвела.

Это случилось на четвертый день проживания в деревне. Сашка приготовила ужин и они с Диной ждали возвращения тети. Входная дверь распахнулась. Сашка подумала, что это пришел Илья, и чуть было не кинулась, но нет. Это был не Илья и не Вольский. Это был настоящий фриц. Он держал автомат на изготовку, следом вошла Женя.

— Убери свою пушку, говорю же, кроме детей никого в избе нет, нече тебе их пугать.

Динка хотела закричать, но Санька успела зажать её рот рукой. Фриц был ранен. Сашка это поняла, по белому его лицу и мокрой рубашке в районе бока.

— Нагрей воды, а ты Диночка, посиди в сторонке.

Дина отвернулась к окну, дрожа от страха и чуть не плача.

Немец был слабым. Санька принесла тазик тёплой воды и поставила на стол. Раненый сидел не шевелясь, можно было подумать, что он уже отправился на тот свет. Она осторожно подняла ухват, которым достают кастрюльки и горшочки из печи и хотела огреть им его по голове, но Женина рука ее остановила.

Она покрутила пальцем у виска.

— Приготовься, сейчас помогать будешь.

Сашка не хотела помогать врагу, но при грозном взгляде женщины — подчинилась. Они не знали, что спасая его жизнь, спасут и свои…

Женя разорвала его рубаху. Рана была глубокой, с почерневшими краями. На столе стояли разложенные инструменты: нарезанные из простыни бинты, ножницы, нитки с иголкой и какая — то жидкость в бутылке. У Саньки чесались руки, так хотелось чем — нибудь навредить, но видя его жалкий вид — смягчилась и выполняла все требования Жени. Женщина понимала, что если попадет инфекция — все ее труды будут напрасны. Она налила на руки немного самогона, полила им же рану. Фриц дернулся и зашипел.

— Терпи, не барышня.

Мужчина ничего не сказал. Сашка не знала, понимает он их или нет и видя, что он снова в обмороке спросила.

— Теть Женя, почему Вы ему помогаете? Он ведь враг, из — за них война, они убивают всех подряд никого не щадя.

— Эх Сашка, а что прикажешь? Бросить его погибать? Если ему не помочь, то он и дня не проживет, а войну не он начал, а его правление, власти. Они только пешки, выполняют требования. Мы же не знаем какой он, может у него тоже семья, может он не хочет этой войны…

— А давайте его того!

— Дура ты! Мы его того, а завтра нас. Если он обратно не вернется, такой переполох начнется, все мы пропадем.

— Это верно, — согласилась девочка, помогая зашивать рану и накладывать повязку.

Немец зашевелился. Женя налила в стакан самогона и дала ему. Он сперва понюхал, а потом выпил и ушёл.

Ночью в доме не спали, опасаясь, но все было тихо. Женя строго наказала, чтобы дети молчали, ушла на поле. Сашка варила обед и бегала на разведку, но так ничего и не выведала.

— Теряешь хватку, — сказала тётя, когда уставшая пришла с работы.

Сашка ее не узнала. Её руки и одежда была измазана машинным маслом.

— Опять трактор сломался?

— Опять! Зараза! Пол дня поработал, а дальше встал и все. Сколько ни пыталась его завести — не получается. Изжил свое.

— Не расстраивайтесь тётя Женя, авось завтра почините.

— Бабы тоже надеются, если нет — придется работать вручную.

Они поели, Саша с Диной убирали со стола, когда снова появился немец.

— Чего тебе? — строго спросила хозяйка дома.

Немец ничего не ответил, лишь поднял рубаху. Повязка в некоторых местах пропиталась кровью.

Она снова обработала его и сменила бинты. Немец даже не поблагодарил, выпил стакан самогона и удалился.

— Вот нахал, он что же каждый вечер теперь приходить будет?

Женя не ответила, ей это совсем не нравилось, она боялась сплетен, боялась, что её закидают камнями, когда узнают, кому она спасла жизнь. Но в деревне об этом ничего не знали.

Вечером другого дня в дверь постучали. Динка заревела от страха, но это оказался Вольский с Ильей. Сашка представила их тете Жене.

— Да я уже сама догадалась, кто это такие, — ответила Женя.

— Мы к вам ненадолго. Передохнем и в путь, — сказал Вольский.

— Садитесь за стол. Я вам сейчас картошечки вареной принесу.

— Картошка это хорошо.

Женя пошла к двери, но тут послышался шум мотора и на пороге возник новый гость. В дверь зашел раненый немец. Тетя Женя очутилась как раз посередине — между немцем и сидящими за столом партизанами. Немец посмотрел на стол где лежал дулом к нему тяжелый ППШ Вольского. Все было ясно без слов. Сашка из-за спины Ильи смотрела немцу прямо в глаза. Вольский тоже смотрел на незваного гостя. Илья потянулся к пистолету, который был у него за поясом.

— Не спеши, — тихо сказал ему Вольский.

Немец прикрывшись Женей как живым щитом стоял у порога. Автомат висел у него за спиной, за поясом была граната. Немец перевел взгляд на Вольского и произнес:

— Никс шисн.

— Что он говорит? — спросил Вольский Сашку.

— Говорит, чтобы вы не стреляли.

Немец подтверждающе кивнул головой и уже на ломаном русском произнес:

— Моя уходить.

Как в замедленном кино он сделал шаг назад и закрыл за собой дверь. Сашка как завороженная смотрела ему вслед.

— Сейчас он своих позовет, — сказал Илья — показывая в окошко на стоящий на дороге немецкий бронетранспортер с солдатами.

— Это вряд ли. Если бы он хотел нам навредить, то кинул бы в дом гранату. Так было бы вернее.

— Все равно надо быстрее уходить, через задний двор в лес, — сказал Илья.

— Конечно, надо. Вы тоже собирайтесь в лес, но не сейчас, а чуть попозже, когда все уляжется, — обратился Вольский к тете Жене.

— Когда теперь все уладится? Может, хоть Сашу возьмете? — вздохнула женщина.

— Поверьте, не можем. Если сейчас Сашка пойдёт со мной, это вызовет подозрение.

Санька это и сама понимала, да и Динка вцепилась в неё мёртвой хваткой.

— Хорошо, останусь я.

— Да это ненадолго. Вот выясним, чего хотят немцы, выполним свое задание, тогда мы с вами и разберемся.

На том и решили. Михаил Петрович с Ильей успели далеко уйти, пока немцы не успели оцепить всю деревню. Оказывается, полицаи доложили немцам, что видели в деревне каких — то мужиков, не иначе партизан. Поэтому они и пошли по избам, переполошив всю деревню. Но никого подозрительного не нашли. Рано утром, полицаи сообщили, чтобы все жители собрались в центре.

— В вашем районе были замечены партизаны. Если кто — либо из присутствующих знает об этом, просим незамедлительно сообщить, иначе вас ждёт расплата — расстрел. Времени на раздумья — нет, — сообщил через переводчика офицер.

Вокруг воцарилась тишина, даже сплетницы перестали шептаться.

Женя прекрасно понимала о ком идёт речь, но стояла с невозмутимым лицом.

— Мы долго будем ждать?

Их солдаты по команде перезарядили автоматы.

У Сашки колотилось сердце, как бешеное. Динка стояла ни жива, ни мертва, лишь сильнее вцепилась в Женину юбку.

— У нас лопнуло терпение, — говорил старший, а один из полицаев переводил его слова. — мы знаем из какого дома вышел партизан! Немедленно выйти на середину.

Женя все ещё надеялась, что они блефуют, но вот назвали их дом. У Сашки душа ушла в пятки, а Дина заплакала. Женя вышла вперёд, одна, но Динка бросилась следом.

— Мама Женя, я с тобой.

— Ну ты чего маленькая, иди к Саше.

— Оставить разговоры! Признавайся, что за человек был в твоём доме, поздно вечером?

Женщина молчала.

— Не хочешь говорить, мы сейчас поможем разговорить тебя. Вывести её детей.

— Не надо, прошу Вас. Они ни в чем не виноваты.

На Сашку и малышку направили оружие. Женщина бросилась к ним, обнимая и плача.

— Простите мои дорогие, что не уберегла. Никогда себе этого не прощу. Дина, доченька, не смотри туда, смотри на меня все будет хорошо, все обойдется.

В душе они понимали, что это конец, но ничего уже поделать не могли, в такие минуты, моменты жизни прокручивается в голове, словно переживаешь все заново. Сашка вспомнила родню, Юрку и пожалела, что не может их обнять на прощание. Офицер дал команду приготовиться. Троица зажмурила глаза.

— Мама Женя, а это больно.

— Нет, детка.

— Все будет быстро, мы даже ничего не почувствуем.

Но тут руку поднял немец.

— Оставить, — крикнул он подбегая к начальству. — это я к ним приходил вчера, заставил сделать перевязку, — он подтверждая свои слова расстегнул рубашку, — кроме меня в этом доме не было мужчин.

Женю и детей отпустили, всем дали команду расходиться.

Женщина схватив детей пошла домой. Она в душе благодарила этого немца, врага, который их спас.

Несколько дней все было спокойно. Немцы и полицаи хотя и находились в деревне, но никого не трогали. Раненый немец больше не появлялся. Как-то днем над деревней появился советский гидросамолет. Сделал несколько кругов. Немцы по нему открыли огонь из автоматов, но самолет на прощанье помахав крыльями скрылся. Соседи тети Жени сказали, что в соседней деревне видели, как с самолета был выброшен парашютист.

Поздно ночью появился Илья.

— Вы срочно отправляетесь со мной, — сказал он тете Жене.

— Почему срочно? — удивилась та.

— Гестапо арестовало вашего раненного немца.

— Может его просто в госпиталь отправить решили? Чтобы подлечить, — предположила Сашка.

— Когда хотят подлечить, не срываю прилюдно погоны и ордена. Он сейчас в подвале гестапо. Не знаю, за что его арестовали, но языки развязывать эти мясники умеют. Если он расскажет о вас, то это конец. Собирайтесь быстрее уходим.

— Куда мы пойдем?

— Тетя Женя и Динка со мной идет в лес к партизанам, а вот для тебя Сашка, особое задание.

— Какое?

— Утром подойдешь к дому с зелеными резными воротами. Он справа от колодца. Там живет Фрол Петрович. Передашь ему привет от Егора.

— А кто такой Егор?

— Нет никакого Егора. Это пароль. Понятно?

— Понятно.

— Сыновья Фрола Петровича отведут тебя куда надо. Поняла?

— Нет, не поняла. Куда они меня отведут и зачем?

— Сашка, не задавай лишних вопросов. Меньше знаешь — крепче спишь.

Глава 27

Немец с автоматом наперевес стоял возле ограды сельского дома. Они заметили его поздно и прошмыгнуть по дороге мимо него незамеченными не получалось никак. Сашка сразу вспомнила про записку, которую ей дал Фрол Петрович и про то что этот листок бумаги ни под каким видом не должен достаться немцам.

— Идем мимо него спокойно, улыбаемся и разговариваем, — сказала Сашка — восьмилетнему Кирюше, старшему из мальчишек, младший — трехлетний Тишка лишь сильнее вцепился ей в руку.

— Ага. Если что, скажу что ты моя двоюродная сестра.

— Все, как и договаривались.

Немец, по всей видимости, был настроен благодушно. Было солнечно, чуть душновато и запах трав доносился издалека. В такое-то время лучше всего в тени попивать холодный из погреба квасок, или что покрепче, а не стоять на жаре посреди дороги с тяжелым подсумником на поясе и еще более тяжелым автоматом на плече. Рыжий немец смахнул ладонью со лба пот и рукой указав на Сашку, скомандовал:

— Киндер, стоп.

— Дяденька, мы ничего не сделали. Мы к тетке идем, чтобы сеструху проводить, — стал канючить Кирюша.

— Айн, минутен.

Немец опустил автомат, полез в боковой карман и достал оттуда шоколадку в цветастой обертке. Ее он протянул младшему из ребят. Но Тишка испуганно вздрогнул и спрятался за Сашку. Тогда немец протянул шоколад Кирюше и сказал:

— Кушать, ням-ням, вкусно.

Кирюша недоверчиво взял подарок, повертел его и попытался спрятать в карман. Но немец погрозил ему пальцем и приказал:

— Ням-ням, кушать.

Кирюша дрожащими пальцами развернул шоколадку. От жары та уже немного размякла, вид у нее был неважный, но пахла она приятно. То ли ванилью, или корицей. Это был какой-то довоенный праздничный запах. Сашка вспомнила, что так пахло, когда мама готовила новогодний торт. Но Кирюша новогодних тортов как видно не едал, поэтому не спешил отведать заграничное лакомство. Он стоял и сглатывал набежавшую слюну, но откусить не решался. Пауза затянулась.

— Киндер, кушать, — настаивал немец.

И Кирюша решился. Он угодливо улыбнулся немцу. Отломил кусочек и чуть ли не насильно сунул маленькому Тишке в рот. Тот мотнул головой и почти не разжевывая проглотил. Кирюша сунул брату в рот еще один кусочек шоколада. Тот уже распробовал вкус и улыбнулся в ответ, потом протянул руку за лакомством. Но брат больше ничего ему не давал, а просто стоял и наблюдал за ним, как доктор за тяжело больным пациентом.

— Киндер, гуд, — подбодрил его немец.

Кирюша еще раз взглянул на брата, потом на немца. Содрал алюминиевую фольгу с шоколадки и засунул себе в рот. «Вот гад, даже не дал мне попробовать», — подумала Сашка, глядя как мальчишка с трудом жует переполненным ртом лакомство. Рыжего немца его поступок тоже, как видно удивил, но он продолжая играть роль рождественского Деда мороза, потрепал Кирюшу по пшеничным волосам.

— Гуд, киндер.

Но Сашка так не считала.

— Ну, ты кулачья морда, сам все сожрал, — сказала девочка названному братцу.

— Имею право, ведь немец, же мне ее дал.

— Хорошо, хоть с братом поделился.

— Я с ним не делился.

— Как это не делился? Ты же ему шоколад дал.

— Я проверял.

— Что проверял?

— Думал, что немец отравить нас хочет. Вот и проверял, не отравленный ли шоколад.

— Ну, ты вообще гад.

— Я не гад, я просто очень голодный.

Немец с идиотской улыбкой ничего не понимающего человека наблюдал за их перебранкой. «Наверное он думает, что мы ему благодарны и не знаем как это сказать. Но надо побыстрее отсюда уходить, пока не случилось что-то плохое», — подумала Сашка и вслух сказала:

— Господин солдат, спасибо за угощение, но нам пора идти.

Но немец не дал им уйти. Дулом автомата он указал на ворота возле дома и подтолкнул их к входу. Сашка опять вспомнила о записке и ее прошиб пот. За забором, во дворе было еще двое немцев и какой-то мужчина в пиджаке, и сапогах. Он был плохо выбрит, от него попахивало спиртным и в каждом движении чувствовалась присущая алкоголикам нервность и жестокость. Мужчина как тряпичную куклу держал за шиворот черноволосую худенькую девчонку и нудным голосом повторял:

— Откуда ты пришла? Кто тебя прятал?

Девочка испуганно молчала.

Увидав вошедших ребят, мужчина спросил у Кирюшки:

— Ты вроде местный?

— Что, что?

— Живешь ты в этом селе?

— Да, дяденька.

— Видел эту девчонку?

— Какую из них?

Кирюша растерянно переводил взгляд с Сашки на чернявую девочку и обратно. У Сашки все внутри сжалось. Небритого помощника оккупантов ответ мальчика разозлил:

— Ты что издеваешься? Вот эту, которую я держу.

— Нет. Впервые вижу.

— А кто мог ее прятать?

— Прятать? Я не знаю. Первый раз ее вижу.

— Если врешь, убью. Я все о вас узнаю. От меня не скроешься.

— Богом клянусь, дяденька. Богом клянусь, не знаю ее.

— Богом, это хорошо. Отче наш знаешь?

— Знаю, дяденька.

— А ты знаешь «Отче наш»? — обратился мужчина уже к чернявой девчонке.

Та в ответ только вздрогнула, и на ее темных глазах заблестели слезы.

— Откуда же тебе знать, православную молитву, жидовское отродье, — нехорошо засмеялся мужчина.

На его смех отозвался рыжий немец:

— Вас из дас?

— Вот еврейку поймали и она наверняка связистка из партизанского отряда.

Сашка при этих словах вздрогнула и напряглась как пружина. Спрятанная записка казалось, прожигала ее тело насквозь. Немец — ткнул автоматом в сторону чернявой девочки и вопросительно произнес:

— Юде?

— Юде, точно юде унд партизанен, — подтвердил мужчина.

Немец толкнул девочку на середину двора, и когда та упала, выстрелил в нее из автомата.

Все замерли. Алая пульсирующая кровь окрасило ситцевое платьице девочки, а потом и землю вокруг нее. Она несколько раз дернулась, изо рта у нее пошла кровь и девочка затихла. Первым опомнился мужчина и с досадой сказал:

— Зря это так. Первым делом допросить ее надо было, а потом уже в расход пускать.

— Вас из дас? — переспросил рыжий немец строго.

Пожалуй, рыжему оккупанту ничего не стоило пристрелить и добровольного помощника захватчиков.

— Ничего страшного, ваше благородие, — засуетился мужчина, потом взглянул на ребят.

— Шнель, шнель! — скомандовал детям немец указывая им в сторону ворот.

Мужчина с подозрением глянул на Сашку и даже взял ее за рукав, чтобы остановить. Но потом он посмотрел на убитую девочку разметавшую черные косы в луже крови, недовольное лицо немца и передумал.

— Валите быстрее отсюда к мамке, и чтобы через секунду ноги вашей здесь не было.

Дети на негнущихся ногах вышли за ворота. Они боялись оглянуться на страшный двор, где произошла эта трагедия. Оттуда доносилось позвякивание металла и тянуло запахом керосина. Потом послышался хлопок, и пламя взметнулось над крышей домика.

«Немцы сжигают дом, за то, что в нем прятали еврейскую девочку», — подумала Сашка, от этой мысли у нее пропало оцепенение, и она бросилась бежать. Мальчишки бежали вслед за ней. Она понимала, что бежать было глупо, но ничего не могла с собой поделать. Бежала и каждую секунду ожидала автоматной очереди в спину. Но, ни кто им вслед не стрелял. Остановились они лишь на околице села.

— Вот видишь вдали длинное здание? — спросил Кирюша.

— Там где два высоких тополя?

— Да это там. Это старые заброшенные барские конюшни. Пойдешь туда.

— Ладно.

— Не бойся, там никого нет. Дождешься вечера, туда придет русый парень, скажешь ему, что тебя наш отец прислал. А уж он отведет тебя к нужным людям.

— В партизанский отряд?

— Не знаю.

— Вы меня до конюшен не проводите?

— Нет. Не маленькая — сама дойдешь.

— Хорошо. Сама так сама. До свиданья, удачи вам.

— И вам не хворать, — явно кого-то копируя ответил Кирюша и пожал ей руку, как взрослый.

Сашка обняла на прощанье Тишку и зашагала в сторону старых конюшен.

Глава 28

Связной партизанского отряда Андрей, оказался веселым парнем. Всю дорогу он сыпал шутками и рассказывал анекдоты про немцев. Он явно хотел понравиться Сашке.

— Сколько тебе лет? — спросила его девочка.

— Скоро будет восемнадцать. А зачем ты это спрашиваешь?

— Просто интересуюсь — кто ты и откуда?

— Да, со мной все просто, я из соседней деревни Викторовки. Немцы хотели на работы в Германию угнать, так я сюда в леса подался к партизанам. А вот о тебе я слышал легенды ходят.

— Какие такие легенды?

— Ну, ты же та самая девочка ленинградка, которая переодевшись мальчишкой, пришла в отряд Вольского?

— Да это так.

— А перед этим ты организовала в Ленинграде пионерский отряд, который вылавливал шпионов и диверсантов?

— Не отряд вовсе и поймали всего-то одного шпиона.

— А потом ты организовала нападение на немецкий отряд мотоциклистов, чтобы захватить секретную карту.

— Это не я организовала, а Юрка. Да и пакет с документами мы случайно нашли.

— Ты не прибедняйся. У нас тут люди говорят, что ты пыталась взорвать поезд с самим Гитлером.

— Что, что? Прямо с самим Гитлером?

— Ну да. И он уцелел только от того, что ехал в вагоне с броней в метр толщиной.

— Чушь это полная, ни о каком вагоне с Гитлером я не знаю. Вот дальнобойную пушку они действительно везли…

— Так значит там, кроме Гитлера была еще и дальнобойная пушка?

— Да ну тебя. Мало ли какой ерунды люди не понапридумывали. А ты всему веришь.

— Верю, но не всему.

— Лучше рассказывай свои анекдоты.

— Хорошо. Я не обижаюсь, понимаю, что тебе приказали держать все это в тайне. Но когда Сталин будет тебе лично вручать орден, я тоже тебя поздравлю открыткой или письмом.

— И куда ты это письмо направишь? Немцам, чтобы они передали в партизанский отряд Вольского?

— Каким немцам? Я Сталину напишу, он-то точно будет знать, где тебя искать.

— Ты Андрей уже совсем взрослый, а такое трепло.

— Я трепло? Вот увидишь — все так и будет.

Мимо охранения они прошли к командирской землянке. Оттуда вышел плотный мужчина с усами как у маршала Буденного.

— Ну как добралась? — спросил он.

— Нормально. Мне сказали, командиру отряда записку передать, — ответила Сашка.

— Командиру, говоришь? Так это буду я. Прошу любить и жаловать Егор Иванович Рукавишников.

— Так вы Егор Иванович действительно существуете?

— Как видишь, немцы не сцапали, поэтому здесь стою перед тобой, стало быть, существую.

— А я думала это какая-то выдумка для пароля. А вы оказывается настоящий.

— Ну а я думал, что химическая девочка из Ленинграда, которая взрывает поезда тоже выдумка. Но ты стоишь передо мной и я рад нашему знакомству.

Сашка застенчиво улыбнулась. Командир начал читать записку, потом взглянул на Сашку и сказал:

— Пусть Андрей тебя на кухню отведет. И пусть тебе там двойную порцию дают, а я тут почитаю, да подумаю, как нам дальше быть.

Кухня была в старой выгоревшей армейской палатке. Сашка съела две порции ячневой каши со шкварками сама удивляясь, как много в нее может влезть за один раз.

Андрей во все глаза смотрел, как она жует и под конец предложил:

— Хочешь, я еще свои полпорции тебе отдам?

— Не надо, иначе я лопну.

— Ладно, тогда расскажи, как вы в отряде Вольского наловчились тол из мин и бомб извлекать.

— Все просто. Надо все взрыватели сначала извлечь. С минами надо быть особенно осторожным у них два взрывателя — выбивной и взрывной. Не знаю, как они на самом деле зовутся, но мы их так называли. Главное ведь не название, а чтобы не забыть их извлечь, иначе бабахнет. А нагревать корпус мины или снаряда надо очень медленно, постепенно, до тех пор пока тол станет текучим. Когда тол извлечен из бомбы или снаряда, он вполне безопасен. Мы им даже печку зимой топили. Вот и вся наука.

— Так уж и вся?

— Да, если хочешь я тебе, потом на практике покажу.

— Конечно. Я раздобуду мину и покажешь.

— Хорошо.

— А сейчас поможешь мне в одном деле?

— В каком?

Андрей на минуту замялся, а потом сказал, точно открывая большую тайну:

— Понимаешь у меня почерк очень плохой. А тут писать надо.

— Что листовку, что ли? Я могу. У меня хорошо получается.

— Нет, это не совсем листовка.

— А что это?

— Сейчас увидишь.

Через минуту он принес кусок фанеры и мел.

— На вот возьми и пиши, — сказал он, протягивая все это Сашке.

— Что писать?

— Пиши: «Громский Фрол Аркадьевич»

— Кто это?

— Это тот гад которого ты в деревне видела.

— Этот предатель в пиджаке и сапогах, который еврейку выдал?

— Он самый. Он у немцев начальник волостной управы.

— Какой управы?

— Это не важно. Пиши дальше.

— Что писать?

— Пиши: «Казнен, по приговору партизанского суда».

— Написала, — сказала Сашка, протягивая фанеру с надписью Андрею.

Тот внимательно осмотрел написанное, и сказал:

— Вот это я понимаю нормальная надпись. Все буквы ровные. Молодец.

— А когда это вы успели?

— Что успели? — удивился Андрей.

— Казнить этого гада. Когда вы это сделали?

— А это. Нет, мы его пока не казнили.

— Зачем же табличка?

— Пойдем сегодня ночью и повесим этого предателя. А на груди у него будет эта табличка. Чтобы все помнили днем сейчас немецкая власть, а ночью наша — партизанская.

Он так уверенно сказал слово «повесим», что Сашке стало страшно. Нет, этого Фрола ей жалко не было. Но так же легко как было произнесено это ужасное слово «повесим», могла легко оборваться и жизнь любого здесь присутствующего: Сашкина, Андрея, да и тех сопливых пацанов, которые ее провожали. Тут они сидят на летней полянке среди травы и цветов, спокойно и деловито говорят о смерти врага. А возможно у немцев кто-то,

о ком они вовсе и не знают, готовит в этот момент им самим смерть. И уже подписана бумага и от этой одной закорючки прервется их жизнь.

— Что загрустила, героиня? — спросил ее Андрей.

— Да так. Подумалось, может, уже отлита и для меня пуля.

— Брось, не грусти. Этой ночью будет на нашей улице праздник.

— Праздник?

— Уничтожить врага это ведь главное в жизни. Благодаря тебе, вон сколько фашистов в землю легло. Но не одной тебе мстить оккупантам, дай и другим кусочек славы.

Сашка хотела возразить, что не о таком признании мечтала она. Да и не славе она думала выполняя задания. Но тут к ним подошел молодой лейтенант в танкистском шлеме.

— Это ты Кондрашова? — спросил он Сашку.

— Да я.

— Из отряда Вольского?

— Да, а вы кто такой?

Лейтенант оглядел девочку с ног до головы как невиданное создание и лениво спросил:

— Ты чем там у Вольского занималась?

— Задания разные выполняла.

— А какое у тебя там было главное задание? Не из пулемета же строчить? Чем ты чаще всего занималась?

— На кухне помогала.

— Вот видишь. А я танкист, офицер. Я старший по должности и званию. Поэтому ты не должна задавать мне вопросы. А будешь выполнять мои приказы.

— Почему это? — с вызовом спросила Сашка, заносчивый лейтенант ей не понравился.

— Потому что мы завтра с тобой отправляемся в отряд Вольского. Я старший группы и не подчинения я не потерплю.

Девочка хотела как-то резко ответить, но увидела приближающегося командира отряда и сдержалась.

— А вы уже познакомились, — сказал Егор Иванович.

— Ага, — как можно более развязно сказала Сашка.

— Дисциплинка тут конечно не на высоте, — ехидно пробурчал лейтенант.

Егор Иванович оглядел их и понял, что лейтенант с Сашкой уже успели поцапаться, но решил направить разговор в более деловое русло:

— Тут в отряд Вольского, прибыл комиссар, привезли и новую рацию и батареи. А у меня нет связи с штабом партизанского движения. Мы тут интересный документ нашли, вот перевод, — сказал командир отряда, протягивая бумагу лейтенанту.

— Что это?

— Двенадцать заповедей поведения немцев на Востоке и их обращения с русскими.

— Интересно.

— Секретная инструкция статс-секретаря министерства продовольствия и сельского хозяйства Германии Герберта Баке о поведении должностных лиц на территории СССР, намеченной к оккупации.

Лейтенант развернул бумагу и прочел:

— Нищета, голод и лишения — удел русского человека в течение многих столетий. Его желудок переварит всё, поэтому никакого ложного сочувствия к нему. Не пытайтесь вносить изменения в образ жизни русских, приспосабливая его к германскому жизненному стандарту…

— Они нас и за людей-то не считают, — вмешался в разговор Андрей.

— Это точно, людоедские заповеди, — подтвердил лейтенант.

— Вот и надо чтобы этот документ оказался у нашего командования и о нем узнали во всем мире. Чтобы быстрее открыли второй фронт. К тому же надо Вольскому патронов подбросить, немцы на него за взрыв поезда очень обозлились. Он сейчас отошел к старой базе, ты Саша знаешь, где это, поэтому покажешь лейтенанту дорогу.

— Ладно, покажу.

— Идете завтра утром. Товарищ лейтенант пойдемте со мной, обсудим предстоящий маршрут.

— Я тоже? — спросила у командира Сашка.

— Нет. Ты пока отдыхай.

Андрей с усмешкой смотрел на удаляющегося за командиром отряда лейтенанта. Потом посмотрел на Сашку и сказал:

— Ух, и намучаешься ты с ним.

— С лейтенантом что ли?

— С ним родимым.

— Почему?

— Иваныч даже мешка патрон не пожалел, чтобы избавиться от этого зануды. У лейтенанта весь мозг ушел на то чтобы запомнить строевой устав, на остальное соображалки уже не осталось.

— Не люблю, когда о других говорят плохо за глаза. Он хоть устав прочитал, а ты сам-то хоть одну художественную книгу прочел?

— За глаза? Я ему и в лицо это скажу. Ты думаешь, если я коряво пишу, то и книг не читаю?

— Предположим, что так.

— Да если хочешь знать, я сразу в двух библиотеках был записан. В школьной и в сельской библиотеке одновременно. И все книги там прочел.

— Так уж и все? — кокетливо засмеялась Сашка.

— Все, которые о приключениях.

— Можешь назвать, какие книжки прочел?

— Много их. И про остров сокровищ, и про мушкетеров, и про капитана Немо.

— Ладно, верю тебе.

Конфликт был исчерпан. Они улеглись на траву, наблюдая за облаками.

— Я и сейчас книжку читаю, очень интересную.

— Какую?

— Приключения Шерлока Холмса.

— Да говорят, хорошая книжка.

— Ты ее читала?

— Нет. Но знаю, что Холмс увлекался химией.

— Хочешь, я тебе принесу?

— Нет не надо, я полежу, подремлю.

Через пару часов настало время идти Андрею с другими двумя партизанами на задание. Он подошел к Сашке — она по-прежнему спала на лужайке под деревом. Будить он девочку не стал, лишь погладил ей руку на прощанье.

Сашка проснулась, когда уже на небе были звезды. Она пошла на свое место в палатке, где была кухня. Там ей на куче дров соорудили спальное место, положив сено и накрыв несколькими ватниками. Там Сашка обнаружила и свой ужин — два ломтя хлеба с вареньем и остывший чай. Она не спеша поела и улеглась на импровизированную кровать. Спать ей не хотелось. Она лежала и думала, как много всего произошло с ней за последний год, и как часто ее жизнь могла уже оборваться из-за нелепого пустяка. Так размышляя, она заснула. Разбудил ее командир партизанского отряда еще затемно.

— На, пойди, умойся, — сказал ей Егор Иванович протягивая котелок.

Умывание заняло лишь пару минут.

— А где Андрей? Он пришел уже с задания? — спросила подвернувшегося лейтенанта Сашка.

Тот что-то буркнул в ответ и скрылся в землянке.

— Товарищ командир пригодилась табличка, которую я писала? — спросила Сашка.

— Какая табличка?

— Ну, та о казни.

— Да.

— Значит, предателя казнили?

— Да, казнили.

— А где же Андрей? Он придет меня провожать?

Командир вместо ответа положил ей руку на плечо.

— Что-то случилось? — спросила с тревогой девочка.

— Да, случилось. Нет больше Андрея.

— Как это нет?

— Погиб, выполняя задание.

Командир протянул девочке сверток.

— Что это?

— Он перед смертью просил отдать тебе.

Девочка развернула бумагу, там лежала книга — «Приключения Шерлока Холмса».

Глава 29

В командирской землянке были Сашка и Михаил Петрович Вольский. У командира было много дел, он спешил и тут внезапно этот визит.

— Товарищ командир, хочу поделиться с вами своими подозрениями, — сказала Сашка.

— Ну что же, Александра, делись.

— Мне кажется, я знаю мужчину, которого прислали нам комиссаром отряда.

— Что же из этого?

— Он не тот за кого себя выдает.

— С чего ты это взяла?

— Он в Ленинграде общался с тем шпионом, которого я помогла задержать.

— Мало ли с кем и почему общался твой шпион. Если всех задерживать, то половину Ленинграда арестовать придется. Может он у него спрашивал, как пройти на Литейный проспект или узнавал где ближайшая булочная.

— Нет, наш комиссар был, как бы начальником и приказывал тому, которого потом арестовали. Надо его арестовать и допросить.

— Какая ты шустрая. Даже если я его арестую, то он сразу подтвердит, что он немецкий шпион? Ты думаешь, если на него поднажать, то признается, что он еще и личный друг Гитлера? Так ты это себе представляешь?

— Не знаю, вам виднее.

— Его прислали из штаба партизанского движения, документы у него в порядке. А я его арестую и скажу, что девочка считает, что он похож на шпиона? Да он меня просто высмеет.

— Так вы мне не верите?

— Нет, почему же, верю. Думаю, что ты искренне хочешь нам помочь. Но, ты же сама не уверена.

— Почему это, не я уверена?

— Ты же сама сказала «кажется, я знаю мужчину». Правильно?

— Вроде так.

— Вот видишь, а что в народе говорят надо делать, когда кажутся черти, шпионы и другая нечисть?

— Не знаю.

— Люди крестятся, — засмеялся Вольский.

От этой шутки Сашка вся вспыхнула от гнева. Глаза ее сверкнули и она сказала:

— Я к вам с серьезными вещами, а вы ведете себя как дурак.

Вольский не подал и вида, что девочка его задела и спокойно произнес:

— Может я умом действительно не вышел, но не забывай, девочка, я пока еще твой командир.

— Извините, конечно, но надо же, что-то делать?

— Вот ты и делай. Собирай улики. Наблюдай за ним потихонечку и мне докладывай.

— Что? И это все?

— На данный момент все. А теперь, боец Александра, свободна.

Сашка хотела возразить, но сдержалась. Повернулась и вышла. У выхода она столкнулась с лейтенантом, которого она привела недавно в отряд. Лейтенант шел вместе с Юркой. Парнишка хотел ей что-то сказать, но Сашка была сердита и не откликнулась его на попытку заговорить с ней.

Лейтенант расправил гимнастерку и один вошел в землянку к Вольскому:

— Товарищ командир разрешите обратиться, — сказал лейтенант.

— Обращайтесь.

— Хочу доложить, что мною задержан потенциально вредный элемент.

— Какой такой элемент?

— Потенциально вредный, возможно враг советской власти.

— Враг советской власти и подозрительный элемент это я, — сказал вошедший следом за лейтенантом Юрка.

— Да вы что тут с ума все посходили? У вас всех болезненная шпиономания.

— Никак нет, товарищ командир. Вы послушайте, какую песню исполняет этот с позволения сказать, боец партизанского отряда.

— Какую песню? Мне здесь еще только концерта народных инструментов не хватает.

— А вы послушайте и сразу все поймете.

— Ну что, играть или нет? — спросил Юрка, доставая из-за спины гитару и присаживаясь на нары.

— Ладно, играй, — согласился Вольский.

Юрка запел:

Отец мой Ленин, мать Надежда Крупская,

А старый дядюшка, Калинин Михаил.

Когда мы жили все в Москве на Красной Площади,

К нам в гости часто дядя заходил.

Отец мой умер, а мать моя скончалась,

И старый дедушка не долго прочихал.

А мне статья с ужасным номером досталася,

Я с нею Север весь до корки проканал.

По той статье сидели люди разные,

И я средь них мальчоночкой попал.

Болота, топи, окружали нас, заразные,

И каждый день один десяток умирал.

Вольский жестом остановил исполнение песни и сказал:

— Все концерт по заявкам радиослушателей закончился, пора расходиться.

— Нет, товарищ Вольский вы дальше послушайте.

— Что там и дальше блатная романтика?

— Нет там уже явная антисоветчина.

Юрка усмехнулся.

— Что боишься? Давай пой, — обратился лейтенант к Юрке.

— Ничего я уже не боюсь, — сказал парень, перебирая лады и запел:

Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей,

Сидели все они по этой же статье.

За то, что не было средь них, тогда предателей,

Не поддались они ужасной клевете.

Ах, если б слышал мой отец все их истории,

И до, чего Россию довели,

Как извращали все его теории,

Как сына губят на краю земли.

— Ну, вот слышали? Явная клевета на советскую власть и лично на товарища Сталина, — взвился лейтенант.

— Ты мне, лейтенант, Сталина не трогай. И лично я, никакой антисоветчины здесь не вижу.

— Что же это тогда, товарищ командир?

— Есть дурацкая песня, неизвестно кем придуманная и глупый мальчишка, который эту песню решил спеть, чтобы покрасоваться.

— И это все? Можно я для разъяснения этого вопроса к комиссару отряда обращусь?

— Для чего это?

— Он кадровый военный, принципиальный большевик, я думаю, на этот вопрос у него будет другая точка зрения.

— Нет тут никакого вопроса.

— Я думаю, что есть. Разрешите написать по этому делу рапорт?

— Эко ты миленок загнул, рапорта вздумал писать. Ты делом докажи, чего ты стоишь, а не бумажками. Тогда к твоим словам и другое отношение будет.

— Я с немцами сражался, я офицер — в танке горел, контужен был.

— То, что ты дал свой танк подбить, и тебя взрывом оглушило, это не заслуги. И то, что ты в окружении был вовсе не плюс тебе. Тебе Родина доверила боевую машину и экипаж, а ты все это мягко говоря — потерял. А теперь хочешь бумажками доказать, что ты лучше этого мальчишки.

— Вот вы как заговорили?

— А что как ты, так и я. Грехи искать у людей легко. А вот ответь мне на простой вопрос, сколько немцев ты лично убил?

— Не знаю, но, наверное, когда мы по немецким окопам из орудия утюжили, немало.

— Значит в рукопашном бою, один на один тебе никого убивать не пришлось. Так?

Лейтенант промолчала.

Вольский указал на Юрку и сказал:

— А этот парень троих фрицев, лично уложил.

Юрка самодовольно усмехнулся и сказал:

— Вообще-то, товарищ командир, вы ошибаетесь, не троих, а пятерых.

— А тебе, лишенец, я слова не давал, — оборвал его Вольский.

И обращаясь к лейтенанту, добавил:

— И вчера секретную карту он у немецкого офицера добыл.

— Добыл, это значит украл? — спросил лейтенант.

Эта фраза Вольского сильно задела и он произнес:

— Все. Дело об идиотской песне закрыто. Юрку я сам накажу. А вы товарищ лейтенант можете быть свободны.

Лейтенант сжав скулы, козырнул и вышел. Вольский обратился к Юрке:

— А ты бросай дурака валять и разыгрывать из себя матерого уголовника. Думай с кем и о чем ты говоришь, какие песни поешь. Не надо гусей дразнить, ничего хорошего из этого не выйдет. Я не знаю, какие у тебя конфликты были с отцом, но я пообещал ему заботиться о тебе.

— Значит, вы пообещали моему грозному папочке заботиться обо мне, и все вопросы теперь решены? Как раз все происходит в стиле моего папаши, он приказывает — все выполняют. А он в это время чужих баб тискает, да водку хлещет.

— Прекрати! Зачем ты так об отце? Он по-своему заботится о тебе, как умеет.

— Папка вообще очень заботливый.

— О чем это ты?

— О его друзьях. Он сначала с ними чаи на даче гонял, винцо попивал, восхищался, какие они идейные и принципиальные. А потом, когда ему приказали их арестовать, друзья-товарищи в один миг стали врагами народа, японскими и английскими шпионами.

— Всякое в жизни бывает, может эти люди ошиблись, может твой отец ошибся. Откуда ты знаешь, как все было?

— Знаю, и может быть слишком много. В курсе того, какими методами папашка друзей своих «чистосердечное признание» писать заставлял.

— Предположим, так и было. И что, тебе легче будет, если по окончанию войны тебя не медалью наградят, а в лагерь для малолетних преступников отправят?

— Может не легче, но честнее.

— Честнее? Погоди и время все по своим местам расставит.

— Я может, не хочу ждать.

— Не хочешь, а придется. В общем, так, кончай дурака валять. У нас тут немцы на хвосте. Мы с ними, а не с твоим отцом сейчас воевать должны. Пени прекратить, гитару мне на хранение сдать и идти чистить оружие и готовиться к предстоящим операциям.

— Так я же…

— Никаких разговоров и срочно найди мне начальника разведки, пусть придет ко мне.

— Ладно.

— Не ладно, а «так точно» и бегом.

Через несколько минут начальник разведки был в землянке у Вольского.

— Михаил Петрович, вы меня вызывали?

— Да, Михалыч, посоветоваться надо. Какое у тебя мнение о присланном комиссаре?

— Сложно сказать.

— Но все же.

— Вроде он дисциплинированный и принципиальный, но с червоточинкой.

— И в чем это выражается.

— Какая-то в нем натянутость и настороженность чувствуются.

— Это к делу не пришьешь, мало ли, что у человека на душе. Мало мы его, пока знаем.

— Это точно.

— Но ты сделай вот что. Объяви, что мы меняем дислокацию отряда. Сегодня же вечером отправляемся в район деревни Рябухино.

— Это зачем? Какое Рябухино?

— Ты объяви. Я тебе на карте, место нашего лагеря там покажу. Так надо.

— Надо так надо, объявлю всем.

— Хорошо. И второе проверь еще раз документы у комиссара и радиста, с которым он пришел. Сделай это не заметно, не привлекая к ним персонально внимание.

— Как же это сделать, не привлекая внимание?

— Собери документы у всех партизан, как бы для составления списка перед изменением дислокации отряда. Если будут ворчать, скажи, что это приказ из штаба партизанского движения.

Глава 30

— Что за приказы вы отдаете? И почему я об этом ничего не знаю, — с этим вопросом ворвался комиссар в землянку Вольского.

— Вы, о чем собственно говорите?

— Вчера вы отдали приказ о срочной передислокации отряда. На мой взгляд, это не было ничем обусловлено. Ну да ладно, это ваше право. Но потом мы остались стоять на месте, без объяснения причины.

— Все точно. Это был мой приказ.

— Но люди нервничают, такое непонятное дерганье, подрывает уверенность бойцов, а я им не могу ничего объяснить, так как и сам не знаю причину ваших странных поступков.

— Я думаю, ничего страшного, если с изменением расположения отряда мы немного подождем.

— И чего мы будем ждать?

— Возвращения начальника разведки с его отрядом.

— Зачем?

— Нужны данные.

— И какие сведения он должен принести?

— Очень важные.

— Мне хотелось бы точнее. Ведь я в отряде второй человек по должности после вас, поэтому я должен быть в курсе событий. Плохо если вы от меня будете что-то скрывать.

— Ладно. Начальник разведки сообщит мне, проявят ли немцы сегодня активность в районе деревни Рябухино.

— Да и что это будет означать?

— Это подтвердит сведения, что у нас в отряде предатель, активно работающий на немцев.

Комиссар отряда от такой новости на секунду застыл, а потом буравя глазами командира отряда спросил:

— Вы сказали, что это подтвердит сведения. Значит, у вас были какие-то еще подозрения или донесения.

— Да были.

— И, позвольте вас спросить, какие же?

Оба мужчины стояли, пристально глядя друг на друга. Это длилось почти минуту.

— Об этом я вам до прихода разведчиков сказать не могу.

— Вот как? Может быть вы и меня подозреваете?

— Я обязан подозревать всех, особенно тех, кто у нас недавно.

— И что, если начальнику разведки покажется, что немцы в районе деревни Рябухино зашевелились, вы будете делать? Сразу начнете аресты, допросы? А вдруг это ошибка или совпадение?

— Вот тогда-то мы и начнем разбираться по-настоящему.

Когда комиссар вышел, Вольский велел позвать Юрку.

— Что опять морали читать будете? — с вызовом сказал парнишка.

— Нет. У меня для тебя важное задание.

— Какое?

— Проследи за комиссаром и если он будет общаться с новым радистом, посмотри, что этот тип будет делать.

— Как же я посмотрю, ведь я в рации не бум-бум, да и азбуки Морзе не знаю.

— Нет. На нашей рации он работать не будет. Я ее приказал временно принести в мою землянку. Возможно, он отлучится куда-то из расположения отряда или каким-то образом попытается подать знак.

— Какой знак?

— Ну, уж не знаю. Встретится с кем-то или еще что.

— Еще что, это к примеру, воздушный шар вверх запустит или ракету?

— Ну и фантазия у тебя. Откуда здесь может быть воздушный шар? Но в целом мыслишь ты верно.

— И тогда, что? Арестовать его?

— Нет. Никакой самодеятельности, просто доложишь мне и все. Отправляйся и старайся быть незамеченным.

Михаил Петрович вышел из землянки размять ноги и проверить посты. В такое напряженное время проверка караула дело не лишнее. Он подошел к первому посту, поговорил с бойцами, потом ко второму.

— Никто из лагеря не выходил? — спросил у молодого парня стоящего в охранении.

— Я видел, только нового радиста, он сказал, что выполняет задание комиссара.

— А еще кто-то был?

— Мне показалось, что за ним кто-то еще шел, но кто это я не разглядел. Надо было вам доложить?

— Ладно, будем считать, что доложил, — сказал Вольский, а сам подумал: «Вот и началось, но пока нечего людей тревожить. Юрка и начальник разведки вернутся, тогда и разбираться будем».

Но он ошибся, события начали разворачиваться стремительно. И началось все с пьяной песни, которая доносилась со стороны кухни.

— Кто это разорался на весь лес? — спросил Михаил Петрович у Ильи, который шел как раз менять бойца в карауле.

— Да ерунда, на кухне Василий Захарович с новым лейтенантом-танкистом напились.

— Нет, вовсе не ерунда. А чрезвычайное происшествие, они мало того что дисциплину в отряде нарушают, а еще и демаскируют нас своими воплями.

Подойдя к кухне, он увидел сидящих в обнимку старого партизана и танкиста, они нестройным хором пытались вывести песню, о том, как Стенька Разин бросает персидскую княжну в бездну моря.

— Прекратить пение, — скомандовал Вольский.

— Слушаюсь, — осоловело вскочил, и отдал честь лейтенант.

Михаил Петрович, не обращая на него внимания, обратился к старому партизану:

— Василий Захарович вам обед доверили варить, для всего отряда, а вы что тут устроили?

— Обед? Обед уже готов, все посолено, все поперчено. Комиссар все пробовал, сказал, что объявляет нам благодарность.

— И комиссар уже здесь был? Какая прыть. Может быть, он и выпивку вам принес?

— Нет, это не он.

— Кто же тогда?

— Мы друзей не выдаем, — пьяно улыбнулся лейтенант.

— Вы лейтенант, когда немцам в лапы попадете, тогда будете стойкость показывать. А сейчас докладывайте, откуда взялась водка?

— Это новый радист спирт принес, сказал, что на протирке рации сэкономил и решил с нами поделиться, — сказал виновато Василий Захарович.

Он взял в руки алюминиевую помятую флягу, на дне которой что-то булькнуло.

«Все сходится, один к одному», — подумал Вольский, а вслух сказал:

— Василий Захарович, а ну-ка приведи сюда ко мне комиссара. Потолковать надо.

Старый партизан чуть ли не вприпрыжку бросился разыскивать комиссара. В это время, кто-то тронул Михаила Петровича за рукав. Вольский обернулся — это была Санька. Сделав круглые глаза, она прошептала:

— Они соль подменили.

— Кто подменил?

— Ну, этот комиссар, с радистом, когда пришли этих угощать спиртом, подменили кружку с солью.

— Ты думаешь это отрава?

— Наверное.

— А еду солили?

— Да комиссар похвалил суп, но сказал, что надо досолить и не ушел пока Василий Захарович это не сделал.

— Вот что, иди к Илье, он на втором посту стоит. Расскажи ему все и пусть он сюда идет с кем-то из бойцов. Да, побыстрее.

Девочка убежала. В это время подошел комиссар. Он остановился, отирая пот со лба, и сказал:

— Слышал, слышал уже об этом происшествии. Вот что получается, когда дисциплина ослабла из-за странных действий начальства.

Но Михаил Петрович повел себя странно. Он улыбнулся комиссару, как лучшему другу и произнес:

— Да будет, вам сердиться, товарищ комиссар. Все люди, все человеки и на войне надо иногда расслабиться.

— Так что вы не будете их наказывать?

— Да, шут с ними. Отправлю я их лишний раз в наряд, но не за то, что пили.

— За что же тогда?

— За то, что с начальством не делились.

Комиссар от этих слов оторопел. А Михаил Петрович подмигнул ему и рассмеялся.

— Я понял, вы шутите Михаил Петрович.

— Не совсем. Просто, мне нужна компания чтобы выпить.

И обращаясь уже к старому партизану, он крикнул:

— Ну-ка Василий Захарович, осталось там хоть чуть-чуть или все сами вылакали?

Если есть — налей нам с комиссаром по стопке.

— Вот, пожалуйста, — сказал Василий Захарович, принеся два стакана с мутной жидкостью — разбавленным водой спиртом.

— Я не хочу пить. И так жарко. Да и что за пример, мы будем подавать подчиненным? — возразил комиссар.

— Не беспокойтесь об этом. Нормальный пример. Тут главное, за что пить.

— Не понял?

— Я предлагаю нам выпить за отца народов, за здоровье нашего дорого товарища Сталина.

— Сталина?

— Или вы не хотите здоровья и долгих лет нашему дорогому вождю?

Комиссар скривился, но подняв стакан, сказал:

— За Сталина.

И отпил глоток.

— Нет, так не пойдет, за Сталина надо выпить до дна, — возразил Вольский.

Комиссар поморщился, но выпил стакан до конца. Вольский сделал только глоток и поставил стакан. Комиссар видел это, но настаивать, чтобы командир выпил все не стал. Вместо этого он обратился к Василию Захаровичу:

— Принесите нам хлеба и сала закусить.

— Не надо продукт переводить, пусть огурцы принесет, — возразил Вольский.

Через минуту миска со свежими огурцами стояла перед ним. Вольский разрезал огурец на две части и вкусно им захрустел. Комиссар тоже протянул руку за огурцом.

— Нет, так не пойдет, — сказал Вольский, отталкивая руку комиссара.

— Почему?

— Огурец надо посолить.

Вольский насыпал на огурец две хороших щепоти соли из стоящей на столе кружки и протянул комиссару.

— Угощайтесь.

— По-моему вы пересолили?

— А вы попробуйте, тогда и говорите.

Комиссар взял огурец, но не донеся до рта уронил его на пол.

— Что же вы такой неловкий? Ничего вот вам еще один, — протянул ему круто посоленный огурец Вольский.

— Что-то мне расхотелось огурцов.

— Какая досада. Но закусить-то надо, иначе вас развезет. Принесите нашему комиссару миску борща, — сказал Вольский.

— Что за комедию вы здесь устроили, ну не хочу я ваших борщей и огурцов, — сказал комиссар и потянулся за пистолетом.

Но стоящий за ним Илья перехватил и вывернул его руку, сказав:

— Сейчас сволочь, мы тебя будем и огурцами и борщом кормить, как младенца из ложечки. Если не окочуришься — твое счастье. Но скорее всего нам даже пули на тебя тратить не придется.

— Мужики, не стоит ссориться по пустякам, — проснулся, было задремавший, лейтенант, — не хотите есть — так я съем.

Лейтенант схватил соленую половинку огурца и проглотил ее.

— Идиот, там же отрава, — только и успел сказать Вольский.

— Все нормально, огурец как огурец, — пьяно усмехнулся лейтенант.

— Что ты нам туда насыпал? — приставил пистолет к горлу комиссара Илья.

— Вы ошибаетесь, я ничего не сыпал.

— Тогда открывай рот, и я тебе этот борщ в горло волью.

В этот момент подошел начальник разведки.

— Ну что там. Есть какие-то новости? — спросил его Вольский.

— Немцы бомбили район деревни Рябухино, там, где мы имитировали расположение партизанского лагеря. Да и вот с документами непорядок.

— И что же?

— У комиссара и радиста все документы заполнены одним почерком. И у всех у них одинаковая степень износа. Так бывает только в одном случае.

— Точно. Это значит, все их выдавали одновременно в одном месте, например, в школе Абвера.

— Да.

— Сашка, а ты не можешь определить, что за дрянь подсыпали вместо соли эти мерзавцы, — обратился к девочке Вольский.

— Запаха нет, белые кристаллы. Очень похоже на селитру.

— Можно ее как-то определить?

— Не знаю.

— А ты подумай.

— Ладно. Василий Захарович, дайте мне немного сахара.

Девочка смешала кристаллы из кружки с сахаром, затем взяла длинную лучину и подожгла смесь.

— Смотрите, горит, — обрадовался лейтенант.

— Точно селитра. При попадании в организм с едой, она очень ядовита.

— Ах ты маленькая мразь, надо было тебя еще в Ленинграде прикончить, — сказал с ненавистью «комиссар», обращаясь к Сашке.

— Так значит, и ты узнал девочку. Но тогда у тебя не вышло, не выйдет погубить ее и теперь, — усмехнулся Вольский.

— Вот тут ты ошибаешься, через час- другой дивизия СС камня на камне здесь не оставит. В это время появился Юрка, толкая впереди себя радиста.

— Вы товарищ Вольский сказали только наблюдать, но я не смог сдержаться.

— Да. Почему?

— Пока этот гад на спрятанной в лесу рации по-немецки лопотал, я еще сдерживался. Ну а как начал он костер разводить, так я не выдержал. К нему подобрался и огрел его корягой по голове. Правильно вы тогда о знаке говорили.

— Вот видишь «комиссар» и тут твои планы рухнули, — сказал Вольский.

— То, что ты не дал разжечь костер, отсрочит вашу гибель, максимум на час, — сказал мнимый комиссар.

В это время лейтенант до этого спокойно сидевший на скамье задергался, захрипел, глаза у него выкатились, и он задыхаясь упал на землю.

Воспользовавшись общим замешательством мнимый комиссар, освободив руку выхватил спрятанный под одеждой маленький браунинг. Первым выстрелом он попал Сашке в грудь, вторые две пули получил пытавшийся его остановить Илья. Третий раз он выстрелить не успел Юрка, с быстротою кошки, на него. Парнишка ножом ударил «комиссара» по руке с оружием. Браунинг полетел в сторону. Парень извернулся от встречного удара и сам ударил мужчину еще раз, но уже в грудь.

— Подохнем, но все вместе, — прохрипел «комиссар», выхватывая из кармана гранату-лимонку и зубами выдергивая из нее кольцо.

— Ложись, — крикнул Вольский, кидаясь на землю.

В ответ Юрка зарычал и толкнув диверсанта на гранату, придавил его к земле собственным телом.

Все произошло настолько быстро, что никто не успел среагировать.

Раздался взрыв. Уже бездыханное тело бывшего «комиссара» подняло в воздух с вцепившимся в него Юркой.

Второй диверсант — радист, пользуясь случаем, тоже попытался бежать, но был сражен несколькими пулями, выпущенными из пистолета Вольским.

Илья был убит наповал, пуля прошла ему прямо в сердце. Сашка и Юрка оба были тяжело ранены. О них заботились, но каждым днем им становилось все хуже.

Диверсант не обманул — против отряда Вольского действовали специально обученные части СС. Мнимый комиссар снабдил их полными сведениями о составе, вооружении и боеспособности партизан. Немцы действовали очень профессионально.

Партизанский отряд уже три дня прятался в болотах и отступал, унося с собой раненых. Наконец пройдя через топи, они оказался на крошечном острове. С одной стороны острова была топь, с другой озеро. Деваться отряду было некуда. Немцы прекрасно понимали это и не спеша начали расстреливать островок из минометов.

— Михалыч, свяжись по рации и сообщи в центр. Пусть они знают, то место где мы погибнем, — приказал Вольский после очередного минометного обстрела.

Патронов осталось мало, гранат всего пару штук, следующим утром немцы точно в тире расстреляют остатки отряда.

Ночью Вольского разбудил какой-то гул.

— Михаил Петрович, за вами приехали.

— Михалыч, ты что шутишь?

— Нет, за вами прислали гидросамолет из самого Ленинграда.

— Гидросамолет? За мной? А как же все остальные?

— Там только одно место. Если больше — он не взлетит.

— Нет, так не пойдет.

Михаил Петрович подошел к берегу и увидел летчика.

— Заберешь вот этих, — сказал командир, указывая на носилки в которых лежали Сашка, а рядом и Юрка.

— Нет так нельзя.

— Они вдвоем весят столько же сколько я один.

— Но у меня приказ вывести именно вас.

— Я был рожден чтобы растить хлеб и яблоки, заботиться сначала о детях, потом о внуках. Я любил это и не хотел больше ничего, ни славы, ни денег. Но у Бога были другие планы. Когда были убиты мои сыновья, которые стояли до последнего на границе, я стал солдатом. Потому как некому было защитить нашу Родину. Много смертей я видел с тех пор, многих не спас. Но эти ребята должны жить.

— Но у меня приказ.

— Ты на моей земле, я здесь командир и у тебя теперь новый приказ. Грузи ребят и поосторожнее. Поторопись скоро рассвет.

Гидросамолет тяжело переваливаясь разгонялся и наконец оторвался от воды.

— Капитан должен покидать тонущий корабль последним, — сказал Михаил Петрович, стоя на берегу озера, глядя вслед самолету.

— Пойдемте, нам надо еще много чего сделать, — сказал командир разведки.

— Конечно.

Они отправились к горстке боеспособных бойцов, оставшихся в строю и не видели, как «мессер» пересек дорогу нашему гидросамолету и тот с отрубленным длинной очередью крылом рухнул вниз.

Оглавление

Глава 1 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg