«Лига перепуганных мужчин»

Лига перепуганных мужчин (fb2) - Лига перепуганных мужчин [сборник] (Антология детектива - 1992) 2098K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рекс Тодхантер Стаут - Картер Браун - Уэнзел Браун

ЛИГА ПЕРЕПУГАННЫХ МУЖЧИН Р. Стаут, К. Браун

Рекс Cтаyт Лига перепуганных мужчин

 Глава 1

В полдень пятницы мы с Вульфом сидели в конторе.

Как оказалось, имя Поля Чапина и его хитроумные идеи о том, как можно мстить в полной мере и избежать расплаты за содеянное, все равно привлекли бы наше внимание вскоре после их появления... Но в полдень этой пятницы сочетание ноябрьского дождя и отсутствие выгодного дела привело нас к прологу драмы, которая вот-вот готова была начаться.

Вульф пил пиво и рассматривал изображения снежинок в книге, которую ему кто-то прислал из Чехословакии. Я проглядывал утреннюю газету, перепрыгивая с одной страницы на другую. Я читал ее за завтраком, затем в 11 часов и сейчас, в разгар дождливого дня, еще раз. Я все еще не терял надежды отыскать две-три статьи, которые могли бы дать пищу для моего ума, потому что мне стало казаться, что мозг мой стал усыхать.

Конечно, я читаю и книги, но только я никогда еще не получал ни от одной из них настоящего удовлетворения; меня никогда не покидает чувство, что в них нет ничего живого, все мертво, все ушло. В чем же польза? С таким же успехом вы можете попытаться развлечься на пикнике, устроенном на кладбище.

Однажды Вульф у меня спросил, какого дьявола я притворяюсь, что читаю книгу, и я ему ответил, что делаю это исключительно из соображений культуры, на что он сказал, что мне следовало бы воздержаться от подобного труда, ибо культура подобна деньгам: легче всего приходит к тому, кому она менее всего нужна.

Так или иначе, поскольку газету я уже успел просмотреть дважды, она была немногим лучше книги, и я держал ее в руках только для того, чтобы у меня не слипались глаза.

Вульф, казалось, ушел с головой в картинки. Посмотрев на него, я подумал: «Сейчас он в бою со стихиями. Он пробивается через страшную пургу, сидя удобно в своем любимом кресле и рассматривая в книжке сложные очертания снежинок. Это преимущество артистической натуры, наделенной богатым воображением».

А вслух я сказал:

— Вам нельзя засыпать, сэр. Это было бы непростительным легкомыслием. Вы замерзнете до смерти.

Вульф перевернул страницу, не обращая на меня внимания.

Я не отставал:

— В посылке от Ричарда из Каракаса не хватает двадцати луковиц. Раньше за ним такого не водилось.

Опять без результата.

Я сказал:

— Фриц сказал, что индейка, которую нам прислали, слишком стара, чтобы ее жарить; она будет жесткой, если ее часа на два не положить тушиться, но это, по вашему мнению, ослабляет аромат. Так что индейка по сорок одному центу за фунт будет испорчена.

Вульф перевернул еще одну страницу. Я внимательно посмотрел на него и спросил:

— Вы видели в газете заметку о женщине, имеющей обезьянку, которая спит в изголовье ее кровати, обвив хвостом ее руку? И остается в таком положении всю ночь? И еще одну — про мужчину, нашедшего на улице ожерелье и возвратившего его владелице, а та обвинила его в краже двух жемчужин из ожерелья и добилась его ареста? Вы не заметили еще одну — о субъекте, что давал показания по делу о непотребной книге? Адвокат спросил его, какую цель он преследовал, сочиняя данное произведение, и он ответил, что совершил убийство, а все убийцы обязательно говорят о совершенном преступлении, и, может, это форма его исповеди? Я все же не уразумел точку зрения автора... Если книга грязная, то она грязная, и не все ли равно, почему она создана такой? Адвокат же уверяет, что если писатель преследовал благородную цель, то непристойность его творения не идет в счет. С таким же успехом можно утверждать, что если моей задачей является попасть камнем в пустую консервную банку, то нельзя винить меня за то, что я при этом выбью вам глаз. Можно также сказать, что если моей целью является покупка для моей старой бедной бабушки шелкового платка, то не имеет никакого значения, если для этого я ограбил кассу Армии Спасения. Вы можете сказать...

Я таки доконал его. Он не поднял глаз от страницы, его голова не шевельнулась, массивный корпус оставался неподвижным в специально для него сделанном кресле, но я отлично видел, как зашевелился его правый указательный палец, и это свидетельствовало о том, что я его допек.

Он сказал:

— Арчи, замолчите!

Я усмехнулся.

— Не выйдет, сэр. Великий Боже, неужели же я должен сидеть здесь сложа руки до своего смертного часа? Может, позвонить «Пинкертонам» и спросить, не нужен ли им наблюдающий за отдельными номерами или что-нибудь в этом роде? Если у вас в доме хранится килограмм динамита, то рано или поздно он взорвется. Вот я и есть этот килограмм динамита. Может, мне сходить в кино?

Огромная голова Вульфа наклонилась вперед на одну шестнадцатую дюйма, что означало выразительный кивок.

— Ради Бога! Немедленно!

Я поднялся со стула, бросил газету на середину своего стола, повернулся кругом и... опять сел.

— Что вам не понравилось в моих аналогиях?— спросил я.

Вульф перевернул страницу.

— Скажем,— пробормотал он терпеливо,— что в подборке аналогий вы не имеете себе равных. Пусть так.

— Хорошо, согласен. Я вовсе не стремлюсь затевать ссору, сэр. Просто я нахожусь в очень напряженном состоянии: я никак не могу изобрести третий способ скрестить ноги. Вот уже больше недели я занимаюсь этой проблемой.

Внезапно у меня в голове мелькнула мысль, что Вульфа нельзя привлечь этой проблемой, поскольку его ноги были до того толсты, что их вообще нельзя было скрестить. Но из тактических соображений я решил этого не упоминать.

Я вернулся к газетной статье.

Этот тип, что давал вчера показания на свидетельском месте, наверняка чокнутый. Он заявил, что совершил убийство, а поскольку все убийцы хотят исповедоваться, то он и написал книгу, изменив в ней имена и место действия, характеры и обстоятельства, чтобы, исповедуясь, не подвергать себя опасности!

Судья попался остроумный и саркастичный. Он заявил, что, хотя этот тип является изобретателем историй и находится в суде, ему не следует пытаться работать судебным шутом. Спорю, что и адвокаты здорово над этим смеялись! А вот автор статьи утверждает, что это не было шуткой, книга была написана именно с такой целью, налет же в ней непристойности — чистая случайность или камуфляж. В действительности он ухлопал человека. В итоге судья назначил ему штраф в пятьдесят долларов за оскорбление суда и выпроводил его с места свидетеля. Я полагаю, что он псих. Как по-вашему?

Бочкообразная грудь Вульфа поднялась и опустилась в шумном вздохе, он вложил в книжку закладку, захлопнул ее, положил на стол, после чего откинулся на спинку кресла и спросил, мигнув дважды:

— Ну?

Я подошел к своему столу, взял газету и раскрыл ее на нужной странице.

Его имя Поль Чапин, он написал несколько книг. Название этой - «Черт побери деревенщину». Он окончил Гарвард в 1912 году. Паралитик. Здесь подробно описывается, как он подымался на свидетельское место, волоча изуродованную ногу, но не сказано, которую.

Вульф поджал губы.

Правильно ли я понял, что «паралитик» это просторечие и что вы употребили это слово как мета-фору, вместо «калека» или «хромоногий»?

Я ничего не знаю о метафорах, но «паралитик» в моем кругу — слово, всем понятное.

Вульф вздохнул и стал подниматься с кресла.

— Благодарение Богу,— ворчливо сказал он,— время избавляет меня от ваших дальнейших аналогий и просторечий.

Часы на стене показывали без одной минуты четыре — его время идти в оранжерею.

Встав на ноги, он одернул книзу края жилета, но, как обычно, не сумел полностью закрыть живот, обтянутый ярко-желтой рубашкой, и двинулся к двери.

На пороге он остановился.

— Арчи!

— Да, сэр?

— Позвоните Марджеру, пусть он сегодня пришлет мне экземпляр книги Поля Чапина — как ее там «Черт побери деревенщину»?

— Возможно, что он не сможет этого... Книга изъята из продажи вплоть до вынесения судебного решения.

— Ерунда! Поговорите с Марджером. Для чего существуют запрещенные книги, как не для популяризации литературы?

Он направился к лифту, а я сел за свои стол и потянулся к телефону.

 Глава 2

На другое утро, в субботу, после завтрака, в течение какого-то времени я морочил свое голову каталогами растений, а потом направился на кухню изводить Фрица.

Вульфа, конечно, нельзя было ждать внизу ранее одиннадцати часов, Он был в оранжерее среди десяти тысяч орхидей, выстроенных рядами на скамьях и полках.

Вульф сказал мне однажды, что орхидеи являются его наложницами: неблагодарными, дорогостоящими, паразитическими и весьма темпераментными красавицами. Скрещивая особи разной формы и расцветки, он доводил их до совершенства, а потом кому-нибудь отдавал. Он ни разу не продал ни одного цветка. Его терпение и изобретательность в сочетании с. опытностью Теодора Хорстмана приводили к потрясающим результатам и создали оранжерее на крыше известность в кругах людей, резко отличавшихся от посетителей, интересы которых сосредоточивались на конторе внизу.

В одиннадцать часов я возвратился в контору, пытаясь притвориться перед самим собой, что у меня найдется занятие, если я его поищу. Но в отношении притворства перед самим собой дело у меня обстоит неважно.

Я думал о том, с каким бы удовольствием я ухватился за любое настоящее дело, не считаясь с непременными волнениями, утомительной беготней, а иной раз и с опасностью. Ибо в конечном итоге они сулили прибыль. Я даже согласился бы стать «хвостом» какой-нибудь христианки или прятаться в ванной, чтобы уличить какого-нибудь малого в воровстве зубной пасты, все что угодно, кроме промышленного шпионажа.

Вошел Вульф и пожелал мне доброго утра. Корреспонденция не отняла много времени. Он подмахнул несколько чеков и спросил меня со вздохом, сколько осталось денег в банке, после чего продиктовал пару коротких писем. Я их напечатал и пошел бросить в почтовый ящик.

Когда я возвратился назад, Вульф мрачно сидел перед второй бутылкой пива, прислонясь к спинке своего кресла. Мне показалось, что он взглянул на меня из-под опущенных век.

Я подумал, что хорошо уж то, что он снова не вернулся к своим прелестным снежинкам.

Я сел за стол и закрыл машинку.

Вульф произнес:

— Арчи, Будда сказал, что человек может познать все на свете, если будет ждать достаточно долго...

— Да, сэр,— перебил его я,— вы хотите сказать, что если мы будем продолжать наше сидение, то мы обогатим наши познания во mhofo раз.

— Не во много, но они станут больше, намного больше с каждым столетием.

— Ваши — может быть, мои — нет. Если я просижу без дела еще два дня, я настолько одурею, что позабуду и то, что знал раньше.

Глаза Вульфа слегка блеснули.

— Мне не хотелось бы выражаться двусмысленно, но разве в вашем случае это не означало бы приобретения?

— Если бы вы однажды не дали мне инструкцию не посылать вас к черту, то я послал бы вас сейчас к черту!

— Хорошо.— Вульф проглотил пиво и вытер губы.— Вы оскорблены. Следовательно, вы проснулись. Вы помните, что в прошлом месяце вы уезжали на десять дней со специальным поручением и что во время вашего отсутствия ваши обязанности выполнялись двумя молодыми людьми?

Я кивнул и усмехнулся. Один из них был приглашен из агентства «Метрополитен» как телохранитель для Вульфа, а второй был стенографистом от Миллера.

— Да, вдвоем они кое-как справились.

— Совершенно верно. В один из тех десяти дней сюда явился человек и попросил меня решить его судьбу Браться за его поручение я считал неразумным.

— Да, сэр, я нашел запись. Сразу видно, что стенографист от Миллера еще не имеет большого навыка Он не смог написать...

— Имя было Хиббард. Эндрю Хиббард, преподаватель психологии из Колумбии. Это было двадцатого октября, в субботу, то есть две недели назад. Не прочтете ли вы мне запись?

Вульф опустил свой стакан, откинулся на спинку кресла, переплел пальцы на своем толстом животе и сказал:

— Приступайте.

— О’кей. Сначала идет описание внешности мистера Хиббарда. «Невысокий джентльмен лет пятидесяти, острый нос, темные глаза...»

— Довольно. Это я могу наскрести и в собственной памяти.

— Хорошо, сэр. Тогда начнем со слов Хиббарда: «Как поживаете, сэр? Меня зовут...»

— Пропустите обмен любезностями.

Я пробежал несколько строк глазами.

— Отсюда — пойдет? Мистер Хиббард сказал: «Мне посоветовал обратиться к вам мой друг, имя которого упоминать нет необходимости. Моей движущей силой является только страх. Я хочу сказать, что я был испуган и отправился к вам».

Вульф кивнул. Я продолжал читать:

«Мр. Вульф: Да? Расскажите мне об этом.

Мр. Хиббард: Моя карточка сказала вам, что я работаю на кафедре психологии Колумбийского университета. Поскольку вы являетесь крупным специалистом, вы, очевидно, уже заметили на моем лице, да и во всем моем поведении, клеймо страха, граничащего с паникой.

Мр. Вульф: Я заметил, что вы расстроены, но я не располагаю возможностью определить, является ли данное состояние.хроническим или острым.

Мр. Хиббард: Хроническим. Во всяком случае, становится таковым. Вот почему я решил прибегнуть к... к вашей помощи. Я невыносимо напряжен душевно. Моя жизнь в опасности... Нет, не так, гораздо хуже, я утратил право на собственную жизнь... Я это понимаю. Я приговорен к смерти.

Мр. Вульф: Конечно, сэр, я тоже. Все мы смертны.

Мр. Хиббард: Ерунда. Извините меня. Я говорю не о первородном грехе, мистер Вульф. Меня убьют. Один человек хочет меня убить.

Мр. Вульф: Вот как? Когда? Каким образом?»

Вульф прервал меня:

— Арчи, выпускайте «мистеров».

— О’кей. Просто этот юноша от Миллера воспитан в строгих правилах и ничего не пропускает. Кто-то предупредил его, что он обязан относиться с уважением к своему хозяину сорок четыре часа в неделю, когда больше, когда меньше... как пойдет дело. Итак, дальше:

«Хиббард: Этого я не могу сказать вам, сэр, поскольку и сам не знаю. Кроме того, о ряде вещей я вынужден буду умолчать. Кое-что я, конечно, смогу вам рассказать. Я могу рассказать... ну... много лет назад я нанес увечье... весьма серьезное увечье одному человеку. Я был не один, в этом участвовали и другие, но случилось так, что основная ответственность лежит на мне. Во всяком случае, я сам расцениваю это так. Была мальчишеская выходка... с трагическим исходом. Я никогда себе не прощу. А также и остальные, кто был к этому причастен, по крайней мере большинство из них наверняка... Не то чтобы меня постоянно терзали угрызения совести, ведь все произошло двадцать пять лет назад. Сам я психолог и постоянно имею дело со всякими болезненными отклонениями от нормы у других людей, так что я не могу допустить ничего подобного с самим собой. Итак, мы искалечили юношу, исковеркали всю его жизнь, уж если быть вполне откровенным. Естественно, что все мы чувствовали себя ответственными за это дело, так что на протяжении двадцати пяти лет некоторые из нас предпринимали попытки ему помочь. Иногда мы объединялись, дабы найти лучшее решение. Все мы люди занятые... но мы никогда не отказывались от этого бремени. Это было крайне трудно, потому что с каждым проходящим годом сам юноша, ставший мужчиной, делался все более странным. Мне известно, что в средней школе он проявлял признаки настоящего таланта, а позднее, уже в колледже, после получения увечья, его считали самым блестящим студентом. Позднее его одаренность, вероятно, сохранилась, но, как бы это выразиться?— стала извращенной. В один прекрасный день, около пяти лет назад, я окончательно пришел к выводу, что он психопат.

Вульф: Значит, вы продолжали поддерживать с ним знакомство?

Хиббард: Да, большинство из нас... Кое-кто виделся с ним часто, один или двое считались его близкими друзьями. Примерно к этому времени его скрытая одаренность достигла зрелости. Он... Ну... он делал вещи, которые вызывали восхищение и интерес. Я по-прежнему был убежден, что он психопат, однако переживал за него не так уж сильно, потому что мне казалось, что он достиг удовлетворяющего его в известной мере, компенсирующего положения. Но я заблуждался, а мое прозрение было ужасным.

У нас был вечер встречи, сбор нашей группы, и один из нас был убит. Сначала мы все думали, что это был несчастный случай, но он — тот человек, которого мы искалечили,— тоже был там. А через несколько дней каждый из нас получил по почте его сообщение, в котором было написано, что он убил одного из нас, очередь остальных наступит позднее, что он вступил на борт „корабля мести".

Вульф: Понятно. Психопатия стала казаться почти эвфемизмом.

Хиббард: Совершенно верно, но мы ничего не могли поделать.

Вульф: Поскольку вы располагали доказательством, то самое правильное было бы поставить в известность полицию.

Хиббард: Никаких доказательств у нас не было.

Вульф: А сообщение?

Хиббард: Все они были напечатаны на машинке, не имели подписи и были составлены в витиевато-туманных выражениях, которые делали их непригодными для такой практической цели, как стать уликой. Он даже весьма предусмотрительно изменил свой стиль — в этом послании он резко отличался от его собственного. Но нам-то все было совершенно ясно. Каждый из нар получил по такому предупреждению, и не только те, что присутствовали на встрече. Все члены Лиги без исключения. Конечно...

Вульф: Члены Лиги?

Хиббард: Это не имеет значения, просто сорвалось с языка. Много лет назад, когда несколько человек из нас собирались обсудить положение дел, один из нас, во хмелю, разумеется, предложил нам называть себя „Лигой искупления". Название прозвучало. Позже его употребляли редко, и то только в шутку. Сейчас, я полагаю, шутки кончились...

Хочу сказать, что мы, конечно, не все живем в Нью-Йорке — только около половины. Один из нас получил свое предупреждение также и в Сан-Франциско. Тогда несколько человек собрались в Нью-Йорке и обсудили положение вещей. Мы произвели нечто вроде расследования и повидались с ним. Он отрицал свое участие в этом деле, но мне показалось, что его черная душа радовалась, несмотря на его невинный вид.

Вульф: Дальше.

Хиббард: Некоторое время все было тихо. Три месяца. Потом был убит еще один из нас. Обнаружен мертвым. Полиция решила, что это самоубийство, вроде все данные указывали на это. Но через два дня почта принесла нам новые предупреждения. Содержание было примерно таким же, и источник, разумеется, был тот же самый. Предупреждение, как я считаю, было сочинено весьма умно, даже блестяще.

Вульф: На этот раз вы, естественно, обратились в полицию?

Хиббард: Почему „естественно"? У нас по-прежнему не было никаких доказательств.

Вульф: Мне думается, что это был бы самый разумный ход. Уверен, что кое-кто из вашей компании на него пошел.

Хиббард: Они сделали это. Я был против, но они все же пошли.

Вульф: Почему вы были против?

Хиббард: Я чувствовал, что это бесполезно. И также... ну... я не мог присоединиться к требованию возмездия и, возможно, лишения жизни человека, которого мы сами же искалечили... Вы меня понимаете?

Вульф: Вполне. Но если полиция в первом случае не смогла отыскать доказательств, то во второй-то раз они смогли?

Хиббард: Они ни к чему не пришли. Он сделал из них полнейших ослов. Позднее он пересказал мне их вопросы и свои ответы.

Вульф: Вы еще видитесь с ним?

Хиббард: Конечно, мы же друзья. Полиция ничего не добилась. Кое-кто из нашей Лиги нанял частных детективов.

Это было 12 дней назад. Детективы добились таких же результатов, что и полиция... я в этом уверен, и суть в том, что кое-что случилось. Я мог бы говорить об опасениях, предчувствиях, о мерах предосторожности и т. д. Подобных слов существует множество. Я сумел бы обрисовать ситуацию на языке психологии, но простая истина заключается в том, что я слишком напуган, чтобы продолжать жить под таким гнетом. Я хочу, чтобы вы избавили меня от смерти. Я хочу поручить вам защитить мою жизнь.

Вульф: Так что же случилось?

Хиббард: Ничего существенного для остальных. Только для меня. Он пришел ко мне и сказал кое-что. Вот и все. Думаю, что повторять этого не стоит. В результате, признаюсь со стыдом, я совсем потерял голову от страха. Я боюсь ложиться спать, и я боюсь вставать. Я хочу получить гарантию полной безопасности, а это можете обеспечить только вы. Друг, рекомендовавший мне обратиться именно к вам, сказал, что вы наделены примечательными сочетаниями талантов и всего лишь одной-единственной слабостью. Она (это женщина) употребила какое-то слово, только я его не припомню: не то алчность, не то скаредность, не то жадность... Я не миллионер, но у меня, помимо хорошего жалованья, имеется солидный капитал, а в таком состоянии я не способен торговаться.

Вульф: Я всегда нуждаюсь в деньгах. Но это, разумеется, мое личное дело. Я возьмусь за то, чтобы он сошел со своего «корабля мщения» за десять тысяч долларов.

Хиббард: Заставить его отказаться от мщения? Это невозможно. Вы его не знаете!

Вульф: Точно так же, как и он не знает меня. Нашу встречу можно организовать.

Хиббард: Я имею в виду не это. Потребуется нечто большее, чем простая встреча. Гораздо большее, как мне кажется, чем ваш талант. Но это уж к делу не относится. Очевидно, я недостаточно ясно выразился. Я не стану платить десять тысяч долларов, как и любую другую сумму, за то, чтобы этого человека можно было передать в руки пра-во-су-ди-я. Ха!.. Слово, кишащее червями... В любом случае я не стану принимать в этом участие, даже под угрозой смерти... Я не назвал вам имени этого человека и не назову. Возможно, я и без того уже открыл слишком многое. Вас я прошу лишь обеспечить мне личную безопасность, а уничтожать моего противника я не намерен!

Вульф: Но если первое требует второго?

Хиббард: Надеюсь, что нет... Молю Бога, чтобы нет... Конечно, я не требую от вас абсолютной гарантии моей неприкосновенности, но ваш опыт и находчивость, я уверен, будут стоить тех денег, которые вы просите.

Вульф: Глупости! Моя находчивость, как вы выразились, ровно ничего не будет стоить, если вы так ограничиваете мои возможности. Должен ли я понять, что вы хотите поручить мне защищать вашу жизнь против враждебных планов этого субъекта, но лишаете меня права предпринять какие-либо шаги для его разоблачения и обуздания?

Хиббард: Да, сэр, совершенно верно. Мне сказали, что если ваши способности будут направлены на достижение какой-нибудь цели, то все попытки противной стороны обвести вас вокруг пальца будут напрасными.

Вульф: Нет, мистер Хиббард, хотя я и нуждаюсь в деньгах — нет. Но скажу, что необходимо сделать вам, если вы настаиваете на вашем донкихотстве. Во-первых, если вы имеете иждивенцев, застрахуйте вашу жизнь на очень крупную сумму. Во-вторых, смиритесь с фактом, что ваша смерть всего лишь вопрос времени, и не тратьте ни энергию, ни деньги на меры предосторожности. Если этот чело-век решил вас убить и если он обладает хотя бы обычным умом, не говоря уж об одаренности, которую вы ему приписываете, вы умрете. На свете существует великое множество способов убийства своих собратьев... Так что, если ваш приятель хоть наполовину так одарен, как вы считаете, и не выработал „собственного почерка'1, как большинство преступников, можно предположить, что он придумает весьма разнообразные и оригинальные способы разделаться с членами вашей Лиги. Возможно, ему удастся изобрести нечто новенькое. Мне кажется, что для вас еще не все потеряно. Почему вы думаете, что следующей жертвой будете непременно вы? Возможно, до вас он отправит на тот свет еще многих людей и в чем-то при этом просчитается или ему просто не повезет. Или кто-либо из членов вашей Лиги, не такой Дон-Кихот, как вы, обратится ко мне. Вас бы это спасло.

Хиббард: Я буду платить вам пятьсот долларов в неделю.

Вульф: Весьма сожалею. До сих пор я твердо знал, что деньги, положенные на мой счет в банк, действительно мною заработаны, а тут этого не будет, так что я не могу взяться за ваше дело.

Хиббард: Но, мистер Вульф, вы не сможете так со мной поступить... Я пришел сюда... Боже мой! Вы моя единственная надежда...»

Вульф остановил меня:

— Довольно, Арчи.

Я взглянул на него.

— Здесь осталось еще немножко.

— Знаю, мне это неприятно слушать. Я отказался от этих пятисот долларов — возможно, даже тысячи. Я не пожелал отступать от своих позиций. Ваше чтение пробуждает во мне напрасные сожаления. Заканчивайте. Мистер Хиббард не поддался на мои уговоры, моя потрясающая принципиальность ни к чему не привела. Обычно требуется сильно . ударить по крупу, чтобы кобыла затанцевала, но эта кобыла совершенно не реагировала на мой стэк. Вы в это время были в отъезде, а после вашего возвращения мы не говорили об этом инциденте. Странно, что вы совершенно случайно заставили меня о нем вспомнить.

— Не понимаю.

— Изводя меня своими рассуждениями о человеке, дававшем показания на свидетельском месте в суде. Как вам известно, книгу прислали. Я читал ее вчера вечером.

— Почему вы стали ее читать?

— Не изводите меня. Я читал ее потому, что эта книга... Я люблю читать книги.

— Да, и что же?

— О, вас это развлечет. Поль Чапин, вызванный для показаний в суде, автор книги «Черт побери деревенщину», и является злодеем Эндрю Хиббарда. Он и есть психопат-мститель за некогда причиненное ему трагическое увечье.

— Черта с два — он!

Я посмотрел на Вульфа, зная, что он любит придумывать всякие истории для «тренировки».

— А почему он?

Веки Вульфа чуть-чуть приподнялись.

— Полета воображения тут не потребовалось: шаг за шагом, при помощи умственных процессов. Может, и вы их имеете?

— Я очень высоко их расцениваю.

— Полагаю, что так... Мистер Хиббард употребил необычную фразу: «Он вступил на борт корабля мести». Эта самая фраза дважды встречается в «Черт побери деревенщину». Дальше: мистер Хиббард упоминал подробности, доказывающие, что этот человек был писателем. Например, говоря о том, что он в «предупреждении» полностью изменил свой стиль. Мистер Хиббард сказал, что пять лет назад этот человек занял, как он выразился, «компенсирующее положение» в обществе. Сегодня утром я кое-кому позвонил. В 1929 году вышла первая книга Поля Чапина, сразу же принесшая ему успех. Кроме того, Чапин остался калекой после полученного им в Гарварде двадцать пять лет назад увечья. Если вам этого мало...

— Нет. Я очень вам благодарен. Теперь, когда вы знаете, кто этот малый, все отлично. Только что нам это дает? Кому вы собираетесь послать счет?

Две складки на щеках Вульфа слегка разошлись, и я понял, что ему кажется, будто он смеется.

— Наверное, вы радуетесь тому, что Фриц готовит кукурузные оладьи под анчоусным соусом для ленча, а до звонка осталось десять минут?

— Нет, Арчи.

Складки на его лице мягко сошлись.

— Я упомянул сразу, что меня данная история увлекает. Конечно, весьма проблематично, даст ли она что-либо или нет в отношении заработка. Но, как всегда, толчок исходит от вас. К счастью, наша ставка минимальна — проигрывать не будет обидно. Существует несколько каналов подхода, но я полагаю... да. Вызовите мистера Хиббарда по телефону. Позвоните в Колумбийский университет и домой...

— Да, сэр. Говорить будете вы?

— Да. Держите трубку и застенографируйте, как обычно.

Я отыскал номер по справочнику и позвонил. Сначала в университет. Там Хиббарда не было. Я позвонил еще по двум-трем телефонам, побеспокоил еще четверых-пятерых человек и в финале узнал, что поблизости его нигде нет и никто, кажется, не знает, где он может быть. Тогда я начал звонить к нему домой, в Академический городок, недалеко от университета. Какая-то безмозглая женщина почти взбесила меня, настаивая, чтобы я ей сказал, кто я такой и что мне нужно. На мои вопросы она отвечала крайне невразумительно и под конец решила, что мистера Хиббарда, скорее всего, нет дома. Окончание нашего разговора Вульф, слушал по своему аппарату.

Я повернулся к нему.

— Через некоторое время я попробую позвонить еще раз.

Вульф качнул головой.

— Только после ленча. Сейчас без двух минут час.

Я поднялся, потянулся и подумал, что сейчас смогу сделать множество критических замечаний по адресу кукурузных оладий и, в особенности, об их соусе. Это было в тот момент, когда «искомое Вульфа» решило прийти к нему само.

Зазвонил телефон. Я снова опустился на стул и взял трубку. Женский голос изъявил желание переговорить с мистером Вульфом. Я спросил, не могу ли я узнать ее имя, а когда она ответила: «Эвелин Хиббард»,— я попросил ее подождать у аппарата и прикрыл рукой трубку.

— Это Хиббард,— сообщил я Вульфу с усмешкой.

Его брови поднялись.

— Только это Хиббард женского пола по имени Эвелин. Голос молодой, возможно — дочь. Возьмите трубку.

Вульф повиновался, а я прижал свою к уху плечом и достал карандаш и блокнот. Когда Вульф спросил у нее, чего она хочет, я уже в который раз понял, что он является единственным человеком, который разговаривает абсолютно одинаковым тоном и с мужчинами и с женщинами. Вообще-то в его голосе содержалось множество оттенков, но они никак не зависели от пола собеседника.

Я покрывал листочек значками скорописи, по большей части моего собственного изобретения, изображая звуки, звучащие в трубке.

— Мистер Вульф, у меня имеется рекомендательное письмо к вам от мисс Сарры Барстоу, моей близкой приятельницы. Вы, наверное, помните ее, мистер Вульф? Вы расследовали смерть ее отца. Не могла бы я срочно повидаться с вами? Я звоню от Бидвелла на 52-й улице. Я могу быть у вас через пятнадцать минут.

— Очень сожалею, мисс Хиббард, но я в настоящий момент занят. Не могли бы вы приехать в четверть третьего?

— Ох!

После этого донесся ее легкий вздох.

— А я надеялась... я решилась всего десять минут назад. Мистер Вульф, дело срочное, если бы вы смогли...

— В чем заключается срочность?

— Я бы не хотела говорить об этом по телефону. Впрочем, это глупо! Речь пойдет о моем дяде, мистере Эндрю Хиббарде, две недели назад он приходил к вам, помните? Он исчез.

— Вот как? Когда?

— Во вторник вечером, четыре дня назад.

— И вы не получили от него ни слова?

— Ни полслова...— Голос девушки задрожал.— Совсем ничего.

— Та-ак...

Вульф слегка повернулся, чтобы посмотреть на часы, они показывали четыре минуты второго, потом его глаза обратились к двери, на пороге которой возникла фигура Фрица.

Поскольку прошло уже девяносто часов, еще один час ничего не изменит. Итак, в четверть третьего? Вас это устраивает?

— Раз вы не можете раньше, хорошо, я приеду.

Две трубки были одновременно опущены на рычаги аппаратов.

Фриц произнес обычную формулу:

— Ленч, сэр.

 Глава 3

Я чудак в отношении женщин.

Каждый раз, когда я встречаюсь с новой женщиной в связи с расследованием Ниро Вульфа, в меня сразу же вселяется какой-то бес, в жилах начинает играть кровь, мир окрашивается в розовые тона. Я очарован. Но потом начинается расследование, и все остальное отодвигается на второй план. Очевидно, я слишком рьяно отношусь к своим служебным обязанностям. И поскольку я из кожи лезу вон, чтобы как следует выполнить полученное от Вульфа задание, роман замирает, так и не развернувшись.

По всей вероятности, именно этим объясняется то, что я до сих пор пребываю холостяком.

Эвелин Хиббард оказалась миниатюрной брюнеткой с привлекательным личиком.

Я, конечно, сидел за своим столом, готовый стенографировать, так что мог только изредка бросать на нее взгляды, когда случался перерыв в работе.

Если ее и мучила тревога за судьбу дяди, то она придерживалась правила, которое Вульф окрестил «англосаксонской обработкой эмоций», что означало поступать, как с фруктами: заморозить и спрятать у себя в животе.

Девушка сидела неподвижно в кресле, не отводя своих красивых глаз от лица Вульфа, и только раз взмахнула ресницами в моем направлении. Она принесла с собой пакет, завернутый в коричневую бумагу, и держала его у себя на коленях.

Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла, опустив подбородок и положив руки на подлокотники. По его обыкновению, он только через час после еды соединял пальцы своих рук на самой высокой точке своего живота.

Мисс Хиббард объяснила, что проживает вместе со своей младшей сестрой у дяди, в многоквартирном доме на 113-й улице. Их мать умерла, когда они были детьми. Их отец женился вторично и живет в Калифорнии. Их дядя был холостяк. Дядя Эндрю ушел во вторник вечером, часов в девять, и не вернулся. Никакой записки, ни телефонного звонка не последовало. Ушел он один, мимоходом сообщив Руфи, то есть младшей сестре, что хочет подышать свежим воздухом.

Вульф спросил:

— Это не имеет прецедента?

— Простите...

— Он никогда не поступал так раньше? Не исчезал из дома на несколько дней? Вы на самом деле не представляете, где он может быть?

— Нет. Но мне кажется... я боюсь... что его убили.

— Понятно.

Глаза Вульфа приоткрылись.

— Естественно, что такая мысль должна была прийти вам в голову. По телефону вы упомянули о его визите ко мне. Известно ли вам, с какой целью он ко мне приходил?

— Да, об этом мне все известно. От моей подруги Сарры Барстоу я узнала про вас. Это я убедила дядю обратиться к вам. Я знаю, что он вам сказал и что вы ему ответили. Я обозвала дядю сентиментальным романтиком. Так оно и есть...

Она замолчала, чтобы справиться с дрожащими губами, потом заговорила так же твердо:

— Я — нет. Я твердо стою на земле. Я думаю, что мой дядя убит и человек, который его убил, Поль Чапин, писатель. Я пришла сюда, чтобы сказать вам это.

Ес слова подтвердили правильность вывода, к которому пришел Вульф, не вставая со своего кресла. Но не слишком ли поздно? Пятьсот долларов в неделю вылетели на ветер.

— Весьма возможно,— согласился с ней Вульф.— Спасибо за визит, но, как мне кажется, сейчас было бы правильнее привлечь к делу внимание полиции и окружного прокурора.

Она кивнула.

Вы совершенно такой, каким мне обрисовала вас Сарра Барстоу. Полиция занимается этим делом со среды. По просьбе ректора университета они обещали не предавать это дело широкой огласке, чтобы не было лишних разговоров. Но полиция... С таким же успехом можно было бы направить меня на матч с Капабланкой. Мистер Вульф...

Пальцы ее сжатых рук, покоящихся на пакете, лежащем на коленях, стали развязывать узелок, голос ее окреп:

— Мистер Вульф, вы, очевидно, не знаете, что Поль Чапин обладает хитростью и коварством всех тех тварей, которых он упомянул в своем первом предупреждении, разосланном им всем после того, как он убил судью Гаррисона. Он настоящее воплощение зла, ненависти, опасности... Нет, нет,- он не человек.

— Постойте, мисс Хиббард, постойте! — Вульф вздохнул.— Разумеется, по всем признакам он все-таки человек. Действительно ли он убил судью? Пока, вне всякого сомнения, презумпция невиновности в его пользу Но вы упомянули первое «предупреждение». Скажите, у вас случайно нет копии с него?

— Есть,— И показала на пакет.— Я захватила все предупреждения, включая...— Она судорожно глотнула.— Самое последнее. Мне отдал свой экземпляр доктор Бартон.

— Которое было получено после кажущегося самоубийства?

— Нет. Это... это новое, оно пришло сегодня утром. Полагаю, что его получили, как обычно, все. После того как доктор Бартон мне про него сказал, я кое-кому позвонила. Понимаете, дядя исчез... И вот...

Понимаю. Весьма опасно. Для мистера Чапина, я имею в виду. В подобном деле идти по любой проторенной дорожке не рекомендуется. Итак, здесь, в этом пакете все «предупреждения»?

— Да. А также связка писем, которые в разное время Поль Чапин писал дяде. Ну, и нечто вроде дядиного дневника, книга учета сумм, переданных с 1919 года по 1928-й Полю Чапину дядей и другими лицами, список имен и адресов членов, то есть людей, которые присутствовали в 1909 году, когда это произошло. Ну, и еще кое-какие вещи.

— Поразительно! И все это находится у вас? Почему не в полиции?

Эвелин Хиббард покачала головой.

— Я решила им этого не показывать. Все эти бумаги находились среди сугубо личных вещей дяди. Они были дороги ему, а теперь они дороги мне... только в другом смысле... Полиции они все равно не помогли бы, а вам, возможно, помогут. И вы не станете злоупотреблять ими, не так ли?

Наступила пауза.

Я поднял глаза и заметил, что Вульф принялся то втягивать губы, то вытягивать их вперед... Это взволновало меня. Так бывало всегда. Я волновался, если даже не имел понятия, в чем дело, но его состояние показывало, что Вульф что-то обдумывает.

Он сказал:

— Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что не ознакомили полицию с этими бумагами, вы взяли их себе, а теперь принесли сюда?.. Среди всего прочего, здесь имеются имена и адреса членов «Лиги искупления?» Потрясающе!

Она посмотрела на него.

— А почему бы и нет? Бумаги не содержат таких сведений, которые нельзя было бы раздобыть где-нибудь еще: у мистера Фаррела, у доктора Бартона или у мистера Драммонда, да у любого из них.

— Все равно потрясающе.

Вульф потянулся к звонку, вмонтированному в стол.

— Не хотите ли стакан пива? Сам я люблю пиво, но навязывать своих вкусов не хочу. Могу предложить хороший портвейн «Солеро», «Дублин», мадеру или настоящее венгерское, которое мне присылают из тамошних винных погребов. Ваш выбор?

Она покачала головой.

— Благодарю вас.

— Вы разрешите мне выпить пива?

— Пожалуйста, конечно.

Вульф не стал откидываться на спинку стула. Он спросил:

— Может быть, вы развяжете свой пакет?.. Меня особенно интересует первое предупреждение.

Она стала нетерпеливо дергать за кончики узлов, а я встал, чтобы ей помочь. Она отдала мне пакет, я положил его на стол Вульфа и снял с него обертку. Внутри оказался большой картонный бювар для писем, старый и выгоревший, но целый.

Вульф открыл его с характерной для него любовной аккуратностью, которую он проявлял в отношении всех неодушевленных предметов.

Эвелин Хиббард сказала:

— Смотрите в первом отделении. Кстати, дядя называл их не «предупреждениями», а «указаниями».

Вульф кивнул.

— Иначе говоря, «перстами судьбы»? Ваш дядя и правда романтик. Ага, вот оно: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой последний вздох...» Могу ли я прочитать это вслух?

Она кивнула.

Вульф начал:

Вам лучше было бы убить меня, Увидеть мой последний вздох, Когда он воровато покидает тело через ноздри, Как беглый раб свои оковы. Но вы убили Человека, Хотя вам лучше было бы убить меня. Но вы убили Человека, а не змею и не лису, не мышь, Не терпеливого кота, не ястреба или орангутанга, Не волка и не крокодила, не червя. Вы этих всех зверей оставили во мне. Убили только Человека! Я прежде говорил: пусть время все свершит, Известно всем: оно свое возьмет. Сказал змее, коту, червю и обезьяне: Доверьтесь времени, Поскольку общие усилья ваши Не столь уж пагубны, ужасны, Как месть его. Они же мне твердят одно: — Хозяин, время не спешит! Хозяин, дай нам только волю, Хозяин, мы не подведем! Хозяин, укажи своих врагов! Увидел тут я одного из вас Стоящим на краю могилы И громко закричал:— Один! Мне ясно: в скором времени опять Скажу и два, и три, и пять. Когда придет ваш час, не стану ждать... Вам лучше было бы убить меня!

Вульф сидел с бумагой в руках, глядя то на нее, то на мисс Хиббард.

— Действительно, можно предположить, что мистер Чапин столкнул судью с края обрыва экспромтом. Я также полагаю, что этого никто не видел, вот почему смерть мистера Гаррисона не вызвала ни у кого никаких подозрений. Кстати, в том месте имелся ли подходящий обрыв?

— Да. Это произошло в Массачусетсе, в горах близ Марблхеда. Все собрались в доме Филмора Колларда. Судья Гаррисон приехал из Индианы на день присуждения университетских степеней, потому что сын закончил курс обучения. Вечером судья потерялся, а утром нашли его тело у подножия утеса, куда его принесло прибоем.

— Мистер Чапин был среди собравшихся?

Она кивнула.

— Был. В числе выпускников Гарварда 1912 года, которых пригласил к себе Филмор Коллард. Человек семь или восемь из Лиги были там...

Вульф кивнул. С минуту он разглядывал листок, потом снова придвинул к себе бювар и начал перебирать бумаги в его отделениях. Он перелистал странички блокнота, заглянул в книгу бухгалтерского учета, затем*-занялся чем-то еще. Наконец он опять посмотрел на мисс Хиббард.

— И это псевдопоэтическое «предупреждение» пришло к каждому из них уже после того, как они разъехались по домам?

— Да, через несколько дней.

— Оно сильно их поразило?

— Конечно.

— Вы знаете, конечно, что небольшой опус мистера Чапина по форме традиционен. Многие из наиболее эффектных «предупреждений» в истории, особенно древней, были написаны стихами. Что касается достоинств творения мистера Чапина, то, отдавая дань традиционности, я все же нахожу его многословным, напыщенным и удивительно неоднородным. Конечно, я не могу считаться специалистом в этой области, но вкусом я не обделен.

В привычках Вульфа было медлить, когда подворачивалось дело, и я посмотрел на него с недоумением, не понимая, что ему нужно, но тут же снова принялся за работу.

— Я подозреваю, что во второй части налицо плагиат. Правда, прошло уже много лет с тех пор, как я читал Спенсера, но где-то в расселинах моей памяти сохранился перечень животных... Арчи, достаньте мне Спенсера. Третья полка справа, у самой двери. Нет, чуть дальше, темносиний переплет... Благодарю...

Я протянул томик Вульфу. Он начал его быстро перелистывать.

— Ага, вот тут... «Быки с огромными рогами...», «Петух кичливо возвестил...», «Огромный волк подстерегал добычу...». Нет, по-видимому, где-то в другом месте, это не тот набор, который мелькает у меня в голове... Но, так или иначе, было приятно вновь повстречаться со Спенсером, даже мимоходом...

Вульф нагнулся вперед, насколько разрешало ему дородное тело, и протянул книгу мисс Хиббард.

— Прекрасный пример переплетного искусства, советую вам взглянуть.

Она была достаточно хорошо воспитана, поэтому не могла не выполнить его просьбу. Взяв книгу в руки, она повертела ее, глянула внутрь и погладила переплет. Тем временем Вульф снова уткнулся в бумаги, вытащенные им из бювара. Я взял томик у мисс Хиббард и вернул его на полку.

Вульф заговорил:

— Мисс Хиббард, я понимаю, что испытываю ваше терпение, прошу меня извинить. Могу ли я задать вам несколько вопросов?

— Конечно. Мне кажется...

— Извините, пожалуй, я ограничусь двумя вопросами. Первый: не застраховал ли ваш дядя недавно свою жизнь?

Она кивнула.

— Но, мистер Вульф, это же не имеет никакого отношения к...

Вульф прервал ее:

— Ко всеобъемлющей злонамеренности Поля Чапина. Я понимаю. Возможно, что и нет. А страховая сумма большая?

— По-видимому, очень большая.

— Деньги получите вы?

— Точно не знаю, но думаю, что да. Он пересказал мне то, что вы ему посоветовали в отношении страховки. Примерно с неделю назад он мне сообщил, что застраховался сразу в четырех компаниях. Я тогда не обратила особого внимания на его слова, мои мысли были заняты чем-то другим. Полагаю, что страховые деньги по лучим мы с Руфью.

— А не Поль Чапин?

Она посмотрела на Вульфа, открыла рот, но тут же закрыла его, затем пробормотала:

— Такая возможность не приходила мне в голову. Может быть... не знаю.

Вульф кивнул:

— Да, сентиментальный романтик мог такое придумать... Теперь второй вопрос: почему вы обратились ко мне? Чего вы от меня хотите?

Она прямо посмотрела ему в лицо.

— Я хочу, чтобы вы отыскали доказательства вины Поля Чапина и добились того, чтобы он понес заслуженное наказание. Тогда вы назвали дяде сумму в десять тысяч долларов. Я в состоянии заплатить эту сумму. Я ненавижу Поля Чапина, причем уже много лет, потому что я сама и моя сестра Руфь любим дядю Эндрю. Он замечательный человек, бесконечно добрый. Поль Чапин отравил ему существование. А теперь... Ох...

— Успокойтесь, мисс Хиббард. Вы не собираетесь мне поручить отыскать вашего дядю? Или вы не надеетесь, что он еще жив?

— Боюсь, что нет. Ох, если бы вы смогли его найти!

Ниро Вульф вздохнул и повернулся ко мне.

— Арчи, заверните, пожалуйста, бювар и верните его мисс Хиббард. Оберточная бумага и шнурочек в Порядке? Вот и хорошо.

Она запротестовала:

— Но вам все это понадобится. Оставьте это у себя.

— Нет, мисс Хиббард, я не могу взяться за ваше поручение.

Она широко раскрыла глаза.

Вульф продолжал:

— Дело находится в руках полиции и окружного прокурора, так что я буду связан по рукам и ногам, я буду беспомощен. Мне остается пожелать вам всего лучшего.

Она наконец обрела дар речи.

— Глупости! Вы не можете говорить это серьезно. Я же вам все рассказала. Вы задавали мне вопросы, и я на них отвечала... Выдвинутая вами причина никакая не причина.

Вульф остановил ее, погрозив пальцем. Голос его зазвучал совсем иначе, хотя он его ни на йоту не повысил, и меня всегда огорчало, что я не понимаю, как это у него получается.

— Прошу вас, мисс Хиббард. Я сказал «нет» и привел свои основания. Возьмите свой пакет у мистера Гудвина.

И он встал с кресла, что было — хотя он и не знал этого — небывалой вежливостью. Она тоже поднялась, взяла у меня пакет, но, прежде чем уйти, снова обратилась к нему:

— Но неужели вы не видите... Что же мне делать?

— Я могу предложить только одно: если полиция не добьется успеха, приходите ко мне в следующую среду.

— Но это еще целых четыре дня!

— Сожалею. До свидания, мисс Хиббард.

Я пошел выпустить ее из дома, и, уверяю вас, она полностью забыла о своих ресницах.

Когда я возвратился в контору, Вульф сидел с весьма самодовольным выражением лица. Подбородок у него был задран, и он рисовал какие-то кружочки на ручке кресла.

Я остановился около стола и сказал:

— Эта девушка вне себя от негодования... лишь немногим меньше, чем я.

Он пробормотал:

— Арчи, прошу вас, не мешайте мне.

— Хорошо, сэр! Разве я посмею? Трюк был удачен, а трюкачество в глазах некоторых людей почитается чуть ли не за добродетель. Только вы не подумали о том, что благодаря вашим штучкам мы так и останемся «ввергнутыми в пучину прозябания и глада»... Если не ошибаюсь, это Спенсер.

— Арчи, предупреждаю, что в один прекрасный день мое терпение может лопнуть. Я весьма сожалею, что мне пришлось быть таким грубым с мисс Хиббард. Но мне было необходимо от нее отделаться без промедления. Мы должны провернуть массу дел.

— Прекрасно. И если я смогу вам помочь...

— Можете. Возьмите, пожалуйста, блокнот и запишите текст телеграммы.

Я сел за стол. Я оказался не в состоянии предугадать ход мыслей Вульфа, и это, как всегда, раздражало меня.

Вульф начал диктовать:

«Учитывая недавние события и третье предупреждение Чапина, вас просят непременно присутствовать на встрече по данному адресу в девять часов вечера в понедельник пятого ноября».

— Подпишите: «Ниро Вульф» и укажите наш адрес.

— И отправить это всем, кого я смогу вспомнить?

Вульф приподнял угол настольного пресс-папье и вытащил из-под него листок бумаги.

— Вот имена. Разошлите телеграммы местным жителям и тем, кто в Бостоне, Филадельфии и Вашингтоне, а живущим дальше — отправим письма с сообщением позднее. Сделайте две копии со списка. Одну в сейф. Еще...

Я взял у него бумагу, и одного взгляда хватило, чтобы понять, что это такое. Я уставился на Вульфа, и, полагаю, нечто в выражении моего лица остановило его.

— Спрячьте ваше неудовольствие, Арчи. Приберегите ваши фальшивые нравоучения для себя самого.

Я сказал:

— Так вот почему вы заставили меня доставать Спенсера. Вам надо было как-то отвлечь ее внимание. Зачем вы его стащили?

— Не стащил, а позаимствовал.

— Неужели? Надо посмотреть в словаре, на мой взгляд эти глаголы не синонимы. Ну, а для чего же вы позаимствовали его у нее? Она бы и так вам его дала.

Вульф вздохнул.

— Ввиду вашего близкого знакомства с тончайшими этическими нормами вы должны понимать, что я не мог, имея ее своей клиенткой, предложить свои услуги другим, особенно целой группе...

— Конечно, я это вижу очень хорошо. Теперь идея, которую вы осуществляете, ясна и для меня. Снимаю перед вами шляпу и восхищаюсь вашей дальновидностью, но она все равно бы вам его дала.

— Во всяком случае, мы будем действовать в ее интересах. Похоже, что это будет дорогостоящее и сложное дело, и нет никаких оснований, чтобы мисс Хиббард взяла все расходы на себя. Через несколько минут я уйду наверх, а вы будете полностью заняты. Сейчас я продиктую вам текст письма, которое вы вечером отправите мисс Хиббард. Индивидуальная доставка. Пишите.

— Да...

— «Я обнаружил, что прилагаемая бумага сегодня днем не попала в ваш бювар, а осталась у меня на столе. Надеюсь, что ее отсутствие не причинило вам неприятностей. Если вы все еще не отказались от своего намерения встретиться со мной в следующую среду, приезжайте без предварительной договоренности».

— Так, сэр. И послать с письмом этот лист?

— Разумеется, следите, чтобы в ваши копии не вкрались ошибки. Сделайте три копии. Полагаю, вы знаете домашний адрес мистера Хиггема из «Метрополитен трест компани»?

— Да,— кивнул я.

— Разыщите его и передайте ему копию списка. Попросите его в понедельник утром составить финансовый отчет по людям, поименованным в этом списке. Никакая дополнительная информация не требуется. Меня интepecyeт лишь фактическое положение на сегодняшний день. О тех, кто в других городах, пусть запросит по телефону. Информация нам нужна к шести часам вечера в понедельник.

— Здесь включено имя Хиббарда, а возможно, и других умерших.

— Банк весьма опытен в делах подобного рода. Они выяснят все без шума и суеты. Свяжитесь с Саулом Пензером и попросите его позвонить нам вечером в понедельник. Даркину тоже. Узнайте, можно ли будет рассчитывать на Гора и Катера и еще двух детективов по вашему выбору на утро вторника. Как только вы разошлете телеграммы, позвоните на дом к мисс Хиббард. Пустите в ход все ваше обаяние. Назначьте ей свидание на сегодняшний вечер. Если она согласится на встречу, скажите ей, что вы огорчены моим отказом от ее дела. Предложите ей свою помощь. Это сбережет нам много времени. Вы могли бы узнать у нее ряд фактов и, возможно, смогли бы заглянуть в личные бумаги и вещи мистера Хиббарда. Главным образом, чтобы убедиться, что он не предполагал в скором времени отлучиться на длительный срок. Мы в этом отношении согласны с требованиями закона и не можем считать человека умершим только потому, что он не появляется в тех местах, где его привыкли видеть.

— Понятно, сэр, но если я пойду туда сам, то я могу взять список с собой?

— Нет, отправьте его по почте.

Вульф начал выбираться из своего кресла, а я наблюдал за ним — тут было на что посмотреть.

 Глава 4

На вечер субботы и на все воскресенье пришлось очень много дел. Я виделся с Эвелин Хиббард, провел с ней целых три часа, созвонился с Саулом, Фредом и другими ребятами, вообще потратил уйму времени на телефонные разговоры. Только поздно вечером в воскресенье удалось добраться до Хиггема, сотрудника банка, как только он вернулся домой после уик-энда на Лонг-Айленде.

Члены Лиги, получившие телеграммы, тоже звонили. Их было человек пять или шесть, и все звонки были разного рода: некоторые были напуганы, другие раздосадованы, а одного просто разбирало любопытство.

Я сделал несколько экземпляров списка и после телефонных разговоров на одном из них делал свои пометки.

Против четырех имен адресов проставлено не было, ну и, конечно, я не знал, есть ли в списке покойники и если есть, то кто? Список имел следующий вид — я для экономии места выпустил адреса:

Эндрю Хиббард, психолог.

Фердинанд Бауэн, биржевой маклер.

Лоринг А. Бартон, врач.

Юджин Дрейер, комиссионер по художественным изделиям.

Александр Драммонд, цветовод.

Джордж Р. Прэтт, политический деятель.

Николас Кэбот, адвокат.

Огастес Фаррел, архитектор.

Вильям Р. Гаррисон, судья.

Филмор Коллард, владелец текстильной фабрики.

Эдвин Робин Байрон, издатель журнала.

Л. М. Ирвинг, общественный деятель.

Льюис Палмер, из федеральной жилищной администрации.

Джулиус Эдлер, адвокат.

Теодор Джейнс, банкир.

Питни Скотт, шофер такси.

Майкл Эйерс, сотрудник газеты.

Артур Коммерс, управляющий аукционами.

Уоллес Мак-Кенна, конгрессмен из Иллинойса.

Сидней Ланг, недвижимая собственность.

Роланд Эрскин, актер.

Леопольд Элкас, хирург.

Ф. Л. Инголс, бюро путешествий.

Арчибальд Молисон, профессор.

Ричард Теттл, мужской колледж.

Р. Т. Донован.

Филипп Леонард.

Аллан У. Гарднер.

Ганс Вебер.

У четырех последних не было адресов, и я не сумел отыскать их ни в Нью-Йорке, ни в пригородах, поэтому не мог просить в банке сведения о них.

Не забывая о том, что все они были выпускниками Гарвардского университета, то есть людьми с достатком выше среднего, я подумал, что дело должно быть прибыльным.

Объясняться с ними было весьма забавно, но настоящее веселье пошло в воскресенье, после полудня. Кто-то пронюхал про исчезновение Хиббарда, и сообщение об этом появилось в газетах, пока как бы между прочим.

Около трех часов раздался звонок, и я отправился открывать дверь.

Как только я взглянул на двух рослых молодчиков, стоящих на крыльце плечом к плечу, я сразу понял, что это «дики» (сыщики) из частного сыскного агентства и что кто-то заинтересовался моим визитом в дом Хиббардов накануне вечером. Затем я узнал одного из них и, ухмыляясь, широко раскрыл дверь.

— Хелло! Вы только что от поздней обедни?

Стоящий справа, которого я узнал по шраму на щеке, спросил:

— Ниро Вульф у себя?

Я кивнул.

— Вы хотите его видеть? Перешагните порог, джентльмены.

Пока я закрывал дверь на цепочку, они разделись, повесили шляпы и пальто на вешалку, потом одновременно провели ладонями по головам, одернули жилеты и прокашлялись. Они нервничали, как юнцы в своем первом фраке.

Я был поражен. Сам я настолько привык к Вульфу и его выходкам, что уже забыл, какое впечатление производят его ядовитые замечания на твердолобые профессиональные головы его коллег. Я попросил их подождать в холле, прошел в контору и сообщил Вульфу, что Дэл Баском из детективного агентства Баскома явился с одним из своих сотрудников и хочет его видеть.

— Вы не спросили, что им надо?

— Нет.

Вульф кивнул. Я вернулся в холл и провел их в контору. Баском подошел к столу пожать руку Вульфу, второй джентльмен опустил свой грузный зад на подставленный мною стул, но чуть не сел на пол, так как загляделся на Вульфа. Я заподозрил, что он не перегружен ни умом, ни талантами, коли впервые увидел Ниро Вульфа.

Заговорил Баском:

— Прошло почти два года с тех пор, как мы с вами встречались, мистер Вульф. Помните? Дело о сенной лихорадке. Там еще клерк так сильно чихал, что не видал, как жулик ворует изумруды. Если бы не вы, я, наверное, до сих пор чесал бы себе затылок. У вас, разумеется, дела идут превосходно?

— Нет, отвратительно.

Баском скрестил ноги и прокашлялся.

— Вы недавно взялись за новое дело?

— Нет.

— Вы не взялись?

— Нет.

Тут я чуть не подпрыгнул от , неожиданно раздавшегося скрипа — голоса второго «дика», сидящего между мной и Баскомом.

— Я слышал иное.

— Кто вам позволил раскрывать пасть?— Баском уставился на него с негодованием.— Может, я вам поручил вести разговор?

Он повернулся к Вульфу.

— Пора переходить ближе к делу. Положение таково: я занимаюсь одним делом. Направил на него пять человек. Зарабатываю почти тысячу долларов в неделю. Вот уже четыре недели. Когда я доведу дело до конца, получу сумму, которая поможет мне прожить всю зиму, ни о чем не тревожась. Кое-что стало проясняться. По сути дела, мне теперь требуется немного оберточной бумаги и веревка.

— Это прекрасно!

— И поэтому я пришел к вам с просьбой отступиться...

Брови Вульфа поползли кверху.

— Попросить меня что сделать?

— Отступиться.

Баском сдвинулся на край стула и заговорил, став мрачным.

— Мистер Вульф, я говорю о деле Чапина. Я им занимаюсь уже четыре недели. Мне платят Прэтт, Кэбот. и доктор Бартон. Это не секрет, а если бы и был секрет, то после понедельника всем все станет ясно. Прэтт позвонил мне вчера вечером и сказал, что если я хочу заработать свои большие деньги на Поле Чапине, то надо сделать ход конем, потому что в игру собирается вступить Ниро Вульф. Вот каким образом я узнал о разосланных вами телеграммах.

Баском для большей убедительности положил кулак на стол и стал говорить еще более мрачно:

— Мистер Вульф, как вам известно, у адвокатов считается неэтичным переманивать клиентов друг у друга. За такие штуки дисквалифицируют; впрочем, ни один честный адвокат не пойдет на такое. Разве вы не считаете, что наша с вами профессия не менее достойна, чем профессия адвоката?

Баском дожидался ответа. Его глаза были прикованы к лицу Вульфа. Очевидно, он считал, что медленное углубление складок на щеках у Вульфа такое же естественное явление, как изменение конфигурации морского дна.

Вульф наконец заговорил:

— Вы имеете в виду, что я должен держаться в стороне от того, что вы называете «делом Чапина»? К сожалению, я вам должен отказать в вашей просьбе.

— Так вы не отступитесь?

— Нет, конечно.

— И вы считаете совершенно о’кей отбивать клиента другого детектива?

— Я не стану ни обсуждать своего поведения, ни оправдываться. Я просто заявляю, что отказываюсь выполнить вашу просьбу.

— Да, я так и думал.

Баском убрал кулак со стола и несколько расслабился.

— Мой брат уверял меня, что вы считаете себя джентльменом и попадетесь на эту приманку. Я ему ответил, что вы можете быть сколько угодно джентльменом, но простачком вас никак не назовешь.

— Боюсь, что ни тем, ни другим.

— Ну и прекрасно. Теперь, когда мы покончили с этим вопросом, может быть, поговорим о деле? Если вы займетесь делом Чапина, то нас это выведет из дела.

— Возможно, но не обязательно.

— Да нет, я всегда знаю, когда я проиграл, и умею с этим мириться. Да, я дальше не могу тянуть эту волынку. Я сказал, будто вот-вот должен закончить расследование. Так слушайте, на это нет никакой надежды. Я фактически сдался. Этот Чапин самая темная и хитрая личность, с какой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Трое моих ребят следили за ним день и ночь, чтобы поймать на следующем преступлении, и вот пропал Хиббард, а мы даже не можем выяснить, что с ним случилось. Более того, моя троица не имеет понятия, где был Чапин во вторник вечером...

Вульф прервал его:

— Все это пустые разговоры, а у вас, как я понял, ко мне деловое предложение.

— Совершенно верно. Я намерен предложить вам сделку. За эти четыре недели мы собрали кучу данных, на что ухлопали массу денег. Вы сэкономите время, средства и энергию. Вы можете получить все наши материалы.

Баском с минуту поколебался, облизал губы и заключил:

— За тысячу долларов.

Вульф едва заметно покачал головой.

— За то, что вы мне предлагаете, я заплачу сто долларов... Прошу вас, помолчите, я не из тех, кто торгуется. И не посчитайте меня плохо воспитанным, если я вам напомню, что я очень занят. Благодарю за визит.

Вульф указал на книги, лежащие перед ним на столе, в одной из которых лежала закладка.

— Поль Чапин написал пять романов, вчера мне удалось раздобыть четыре, написанные первыми. Сейчас я их читаю. Я согласен, что это дело сложное и трудное. Возможно, хотя маловероятно, что я сумею разрешить его к полуночи.

Я сдержал улыбку. Вульф любил бравировать, это было хорошо для его репутации, это было одним из лучших его приемов.

Баском вытаращил глаза. Через минуту он отодвинул свой стул и поднялся, а сидящий рядом со мной детектив ахнул и встал.

Баском сказал:

— Я не стану задерживать вас больше. У каждого детектива свои методы расследования.

— Да. Так вы желаете получить сто долларов?

Поворачиваясь к выходу, Баском кивнул.

— Я ИХ возьму. Вы, по-видимому, привыкли швыряться деньгами. Вот приобрели романы Чапина... Черт побери, я возьму их...

И они двинулись за мной к выходу.

 Глава 5

К обеденному времени в понедельник подготовка к встрече была закончена, и мы не спеша наслаждались обедом. Фриц всегда радовался, когда дела у нас в конторе шли на полную мощность, и особенно старался угодить своей стряпней.

В этот вечер я одобрительно подмигнул ему, когда увидел, как много в супе грибов, а когда попробовал подливку к салату — послал ему воздушный поцелуй. Фриц покраснел от удовольствия.

Как только обед закончился, Вульф поднялся в свою комнату, как это было предусмотрено его сценарным планом на данный вечер. Несколько минут мы с Фрицем совещались на кухне, потом я отправился наверх — переодеться. Я надел серый костюм в мелкую клетку — один из лучших когда-либо бывших у меня костюмов, светло-голубую рубашку и темно-синий галстук.

По пути вниз я зашел в комнату к Вульфу, бывшую на том же этаже, что и моя, чтобы задать ему вопрос. Он сидел у лампы в ковровом кресле с одним из романов Поля Чапина в руках. Я подождал, пока он не дочитал абзац и не отметил место карандашом.

Тогда я сказал:

— Если кто-нибудь из них захватит с собой какой-нибудь посторонний предмет, должен ли я его впустить?

Не поднимая глаз, Вульф кивнул. Я спустился вниз, в контору.

Первый посетитель прибыл рано.

Я предполагал, что почти до девяти часов никого не будет, но уже без двадцати девять я услышал, что Фриц спускается в холл и открывает входную дверь.

Затем повернулась дверная ручка конторы, и Фриц впустил первую жертву.

Этот субъект явно нуждался в бритье, да и брюки висели на нем мешком, а волосы были взъерошены. Его бледно-голубые глаза стремительно облетели помещение и приземлились на мне.

— Черт побери,— сказал он,— вы же не Ниро Вульф?

Я согласился с этим и назвал себя. Он не выказал желания пожать мне руку, но сказал:

— Я знаю, что пришел на встречу рано. Я Майкл Эйерс, работаю в городском отделе «Трибюн». Я заявил Огги Риду, что мне нужен свободный вечер, чтобы спасти себе жизнь. По дороге я кое-где остановился, чтобы пропустить пару стаканчиков, а потом мне пришло в голову, что я безнадежный дурак,— нет же никакого основания считать, что в этом доме не будет никакой выпивки. Я говорю не о пиве.

Я спросил его:

— Джин?

Он усмехнулся.

— Скотч. И не затрудняйтесь. Разбавлять не надо.

Я подошел к столику, который мы с Фрицем установили в нише комнаты, и налил ему.

Я подумал: ура Гарварду и веселым дням в колледже и т. д. Я также подумал, что, если этот Майкл Эйерс станет слишком шумным, он лее всех изведет. Но, с другой стороны, если я ему откажу в его просьбе, он здесь ни за что не останется. А выучив почти наизусть справку из банка, я знал, что он проработал в «Пост» четыре года, а в «Трибюн»— три, зарабатывая по девяносто долларов в неделю. Да и вообще у меня слабость к газетчикам. Я никогда не могу избавиться от чувства, что они знают такие вещи, о которых я не имею понятия.

Я налил ему вторую порцию, и он уселся, крепко держа стакан обеими руками и далеко вытянув ноги.

— Скажите,— заговорил он,— правда ли, что когда-то Ниро Вульф был евнухом в гареме в Каире и начал свою карьеру, выдавая рекомендации девушкам для рекламы зубной пасты «Пирамида»?

Я, как осел, с полминуты испытывал самое настоящее негодование, потом рассмеялся.

— Конечно,— сказал я,— только он работал там не евнухом, а верблюдом.

Майкл Эйерс кивнул.

— Теперь мне все ясно. Хочу сказать, что теперь понимаю, почему верблюду так трудно пролезть сквозь игольное ушко... Я никогда не видел Ниро Вульфа, но много о нем слышал, ну, а иголки я видел. Есть ли еще факты?

Я был вынужден в третий раз наполнить его стакан, прежде чем появились новые посетители. На этот раз их было двое: Фердинанд Бауэн, биржевой маклер, и доктор Лоринг А. Бартон. Я вышел встретить их в холл, чтобы отвязаться от Майкла Эйерса.

Бартон был высоким, красивым мужчиной, держался он прямо, но не натянуто, был хорошо одет, а его темные волосы, черные глаза и усталый рот не нуждались в рекламе.

Бауэн был среднего роста и имел весьма утомленный вид. Одет он был в черные и белые цвета. У него были маленькие ноги в изящных туфлях и изящные маленькие женственные руки в изящных маленьких серых перчатках. Когда он снимал пальто, мне пришлось отступить назад, чтобы он не заехал мне в глаза руками, которыми размахивал вокруг себя. Я не испытываю доверия к людям с подобными привычками в ограниченном пространстве. Особенно следует держать их подальше от лифтов, но я держал бы их подальше от любых мест.

Я отвел Бартона и Бауэна в контору, объяснил, что Вульф в скором времени спустится вниз, и показал им Майкла Эйерса. Тот назвал Бауэна «Ферди» и предложил ему выпить. Бартона же он назвал «Лорелеей».

Фриц привел Александра Драммонда — цветовода, кругленького, невысокого увальня, розовую физиономию которого украшали тонкие усы. Он был единственным человеком в списке, который уже до этого побывал в доме Вульфа. Пару лет назад он был у нас с группой других членов Ассоциации цветоводов-любителей, чтобы посмотреть наши растения. Я сразу его вспомнил.

После этого они начали приезжать более или менее кучно. Прэтт из Тамани-холла, Эдлер и Кэбот — адвокаты, Коммерс — аукционы Филадельфии, Эдвин Робин Байрон редактор журнала, Огастес Фаррел — архитектор и, наконец, птица по имени Ли Митчел из Бостона, который сказал, что он представляет интересы банкира Колларда и Джейнса.

Итого, в десять минут десятого их собралось двенадцать человек, если считать последнего за двух. Конечно, они все были друг с другом знакомы, но я бы не сказал, что общество от этого повеселело. Даже Майкл Эйерс хмуро бродил вокруг, сжимая в руке пустой стакан. Остальные же почти все сидели с похоронным видом.

Я подошел к столу Вульфа и дал три коротких звонка к Фрицу. Минуты через две я услышал шум лифта.

Дверь конторы открылась, и все повернули головы к ней. Вошел Вульф. Фриц закрыл за ним дверь.

Пройдя половину расстояния до своего стола, Вульф остановился, повернулся и сказал:

— Добрый вечер, джентльмены!

Затем он подошел к креслу, придвинул его так, чтобы край сиденья уперся ему в подколенные ямки, оперся руками на подлокотники и опустился в кресло.

Майкл Эйерс привлек мое внимание, подняв кверху пустой стакан и закричав:

— Эй! Евнух и верблюд!

Вульф поднял голову и спросил самым изысканным тоном:

— Вы предлагаете такие добавления для «внутреннего зверинца» мистера Чапина?

— Как? Я предлагаю...

На него прикрикнул Джордж Прэтт:

— Замолчите, Майкл!

А Фаррел, архитектор, ухватил Эйерса и усадил на стул.

Я протянул Вульфу список присутствующих. Он просмотрел его, поднял голову и заговорил:

— Я рад тому, что здесь находятся мистер Кэбот и мистер Эдлер. Насколько мне известно, они оба юристы. Их звания и натренированный ум, надеюсь, избавят нас от вульгарных ошибок. Я также отмечаю присутствие мистера Эйерса, журналиста. Поскольку он один из вас, я просто напоминаю о риске придать делу широкую огласку на тот случай, если вы пожелаете ее избежать.

Но Майкл Эйерс возразил:

— Я не журналист, а охотник за информацией. Я брал интервью у Эйнштейна.

— Насколько вы пьяны?

— Откуда мне знать?

Брови Вульфа поднялись кверху.

— Джентльмены?

Ответил Фаррел:

— Майкл в порядке. Забудьте о нем.

Джулиус Эдлер — адвокат, напоминающий своей фигурой карандаш, а манерой держаться — образцового клерка, поспешил вмешаться:

— Я бы сказал то же самое. Мы понимаем, что это ваш дом, мистер Вульф, и что мистер Эйерс немного перебрал, но в конце концов мы думаем, что вы пригласили нас сюда не для проверки наших личных привычек. Вы ведь желаете что-то нам сообщить?

— Да.

— Меня зовут Эдлер.

— Да, мистер Эдлер. Ваше замечание иллюстрирует то, что, по-моему, станет основной помехой в моем разговоре с вами, джентльмены. Я не сомневаюсь, что вы с самого начала будете держаться враждебно. Вы все чрезвычайно напуганы, а напуганный человек бывает враждебен почти рефлекторно, из чувства самообороны. Поэтому я не сомневаюсь, что вы отнесетесь ко мне с недоверием.

— Глупости! — это заговорил второй адвокат, мистер Кэбот.— Мы вовсе не напуганы, и нам не в чем вас подозревать. Если вы собираетесь нам что-либо сообщить, говорите.

Я представил его:

— Мистер Николас Кэбот.

Вульф кивнул.

— Если вы, мистер Кэбот, действительно не напуганы, то не о чем и дискутировать, вы можете идти по домам.

Вульф раскрыл глаза и медленно оглядел все одиннадцать лиц.

— Видите ли, джентльмены, я пригласил вас сюда только после того, как сделал ряд предположений. И если хотя бы одно из них ошибочно, наша встреча является потерей времени как вашего, так и моего. Предположение первое заключается в том, что все вы убежде-ны, будто мистер Чапин убил двоих, а может быть, и троих ваших друзей. Второе: вы опасаетесь, что если не будет что-то предпринято, то он на этом не остановится. Третье: я в состоянии справиться с задачей избавления вас от ваших страхов. Четвертое: вы заплатите мне за мои услуги, заплатите хорошо. Итак?

Они переглянулись.

Майкл Эйерс начал было подниматься со своего места, но Фаррел посадил его обратно. Прэтт пробормотал достаточно громко, чтобы его услышал Вульф:

— Резонно.

Заговорил Кэбот:

— Мы убеждены, что Поль Чапин опасный враг общества. В отношении же ваших способностей...

Вульф погрозил ему пальцем.

— Мистер Кэбот, если вам доставляет удовольствие продолжать притворяться, будто вы явились сюда защищать общество, я не стану с вами спорить, мне это безразлично. Вопрос в том, во сколько вы все это оцениваете?

Майкл Эйерс внезапно напугал нас неожиданным криком:

— Хитрый старый Ник!

И тут же добавил фальцетом:

— Никки, милый...

Фаррел, стукнул его под ребро, а кто-то заворчал:

— Заткните ему рот.

Взгляды двух или трех присутствующих в направлении Кэбота показывали, что Вульф был прав и единственный способ поймать эту птицу был припереть ее к стене.

Раздался новый голос, ровный и бесстрастный:

— Какая разница — напуганы мы или нет? — Это был Байрон, издатель журнала.— Допустим, что я скажу «да». Боюсь, что от этого ничего не изменится... Мне думается, куда важнее выяснить, что предполагается предпринять в этом отношении мистером Вульфом. Ну, и договориться о гонораре.

— Договориться? Кой черт!

Майкл Эйерс вскочил так стремительно, что Фаррел не успел его схватить, и направился к столику в нише. На полдороге он повернулся и крикнул:

— Чертовы бахвалы! Мы в панике. Мы вздрагиваем от любого шума, мы оглядываемся через плечо, у нас все валится из рук... Вы чертовски хорошо знаете, что так оно и есть. Вчера ночью кто из вас не лежал без сна и не гадал о том, как он добрался до Энди и что с ним сделал? Вы ведь слышали о нашей маленькой организации, Вульф, старый факир? «Лига искупления»! Скоро мы ее переименуем в «Клуб трусов» или в «Лигу малодушных».

Он наполнил свой стакан и поднял его. Я не стал указывать ему, что он налил из графина херес.

— Господа члены! За «Лигу малодушных»!

Он выпил свой стакан одним героическим глотком, вдруг нахмурился, сделав ужасную гримасу отвращения и негодования:

— Черт возьми, кто добавил конский навоз в виски?

Фаррел разразился звучным хохотом, ему вторил Прэтт. Драммонд хихикал.

С места поднялся Ли Митчел из Бостона.

— Если джентльмены разрешат мне высказаться...— Он кашлянул.— Конечно, я не из вашей компании, но я уполномочен заявить, что мистер Коллард и мистер Джейнс весьма озабочены всем происходящим. Они полностью одобряют решение прибегнуть к услугам мистера Вульфа и готовы принять его условия.

— Хорошо.

Голос Вульфа унял поднявшийся гул голосов. Он повернулся ко мне.

— Арчи, раздайте всем листы.

Они лежали у меня в верхнем ящике, точно двадцать копий, я взял их и раздал присутствующим. Вульф позвонил, чтобы ему принесли пиво, наполнил стакан. Опорожнив его наполовину, он заговорил:

— Это, как вы видите, просто перечень ваших фамилий. Против каждого из них проставлена сумма. Я разъясню вам это, прочтя мою памятную записку. Эту записку я не считаю окончательным документом; по вашему желанию ее можно изложить формальным юридическим языком. Для краткости я именую всех, как присутствующих здесь, так и отсутствующих,— «Лигой».

Памятная записка предусматривает:

«1. Я обязуюсь освободить „Лигу* от всяких опасений и от возможности получить вред от

а) Поля Чапина;

б) лица или лиц, которые посылали напечатанные на машинке стихотворные предупреждения;

в) лица или лиц, ответственных за смерть Гаррисона и Дрейера, а также за исчезновение Хиббарда.

2. Решение об удовлетворительном выполнении принятых мною обязательств будет вынесено большинством голосов членов „Лиги".

3. Расходы по выполнению задания в течение ведения дела я беру на себя. В случае моей неудачи „Лига* возмещать их не обязана.

4. Если же будет решено, что поручение выполнено мной удовлетворительно, все члены „Лиги* выплатят мне гонорар, размеры которого указаны против фамилии каждого члена на дополнительном листе, причем „Лига* несет ответственность за то, чтобы мною был ползшей весь гонорар полностью».

Я предполагаю, что предусмотрел все...

Его прервал Николас Кэбот:

— Это неслыханно! Я не стану даже обсуждать это!

Джулиус Эдлер сказал, улыбаясь:

— Я думаю, нам следует поблагодарить секретаря мистера Вульфа за то, что он не подвел итога и спас нас от шока. Но я все же это сделал: пятьдесят шесть тысяч девятьсот пятнадцать долларов. Вот так!

Коммерс, который потратился на приезд из Филадельфии, произнес свою первую речь:

— Мне мало известно о ваших деловых качествах, мистер Вульф, но я выяснил кое-что новое о нервах человека.

К хору начали присоединяться голоса прочих. Казалось, они задались целью втоптать нас в грязь.

Вульф ждал почти минуту, затем поднял вверх руку с раскрытой ладонью, для него это был весьма яростный жест.

— Прошу вас, джентльмены. Нет никаких оснований для споров. Дело предельно простое: я предлагаю купить у меня кое-что за определенную сумму, которая должна быть выплачена при вручении покупки. Если вы считаете цену завышенной, никто не заставляет вас покупать. Однако в связи с этим могу заметить, что в эту субботу мисс Эвелин Хиббард предложила мне за мои услуги десять тысяч долларов. В этом списке нет ни одной цифры, равной десяти тысячам долларов, а ведь мисс Хиббард не грозит непосредственная опасность.

Заговорил Джордж Прэтт:

— Да? И вы ей отказали, чтобы выжать нас?

— Во всяком случае, памятная записка нелепа с начала до конца.— Николас Кэбот подошел к столу Вульфа и начал внимательно читать взятый им листок с запиской.— В чем здесь фокус-покус с «лицом» и «лицами»? Мы хотим, чтобы Поля Чапина запрятали туда, где ему положено находиться...

— Вы меня удивляете, мистер Кэбот,— вздохнул Вульф.— Ведь я сформулировал таким образом свои обязательства потому, что знал, что здесь будут присутствовать два опытных юриста. Обстоятельства так прочно вбили вам в голову уверенность в вине Поля Чапина, что вы утратили способность рассуждать трезво. Я не мог бы взяться за устранение ваших тревог, обязавшись непременно уличить Поля Чапина в убийстве, потому что, если бы я так поступил, а расследование доказало бы его невиновность, сразу же возникли бы две трудности.

Во-первых, я был бы вынужден сфабриковать против него дело, чтобы получить свои деньги, что было бы не только несправедливо по отношению к нему, но могло бы принести крупную неприятность мне самому. И во-вторых, подлинный виновник всех этих противозаконных поступков остался бы на свободе и занимался бы тем же самым, так что вы, джентльмены, оставались бы запуганными или мертвыми... Поэтому я предусматриваю...

— Ерунда! — Кэбот нетерпеливо отбросил памятную записку.— Мы убеждены, что это Поль Чапин. Мы это знаем.

— Я тоже.— Вульф кивнул головой.— Я убежден, что вы все должны бояться Чапина. Тем не менее я счел необходимым предусмотреть все возможности. В конце концов, что известно достоверно?

К примеру: что, если Эндрю Хиббард, измученный угрызениями совести, взял на себя миссию мщения за человека, которого вы все изуродовали?.. А после того, как расправился с двумя членами «Лиги», он понял, что это выше его сил, куда-то уехал и наложил на себя руки? Ведь данная версия не противоречит ничему, что до сих пор нам известно.

Или же так: кто-то из вас занялся сведением личных счетов, не сомневаясь, что при сложившихся у вас с Чапином взаимоотношениях вина будет непременно приписана ему, Чапину. Для этого требовалось кое-что сделать, чтобы направить вас по ложному следу. Этим человеком может быть кто угодно. Вы, мистер Кэбот, или доктор Бартон, или мистер Эйерс... Любой.

Кэбот снова придвинул к себе записку. Джулиус Эдлер поднялся с кресла и присоединился к нему. Остальные принялись перешептываться. Майкл Эйерс безучастно полулежал в кресле, глаза его были крепко закрыты.

Вульф обвел глазами общество.

— Итак, джентльмены? Я должен упомянуть еще два небольших пункта. Первый: я не включил в записку пункт о том, что вы еще должны мне содействовать в меру своих сил, „но я на это, конечно, рассчитываю. Без вашей помощи мне мало что удастся сделать. Мне надо иметь полную возможность посылать к вам мистера Гудвина и некоторых других моих людей в любое приемлемое время. Это возможно?

Три или четыре головы закивали. Джордж Прэтт, все еще стоящий в группе у стола, сказал:

— Разумеется.

— Второй пункт касается денег. По моему мнению, суммы, проставленные на дополнительном листе, адекватны по значению и не грабительские. Если мне не удастся вам угодить, я не получу ничего, так что дело сводится к следующему: пожелает ли мистер Джейнс заплатить мне восемь тысяч долларов, а мистер Коллард — семь тысяч в обмен на гарантию быть освобожденными от страха, с которым они не могут справиться в одиночку. Полагаю, что и вы считаете справедливым установить суммы пропорционально достатку каждого члена «Лиги».

Головы снова закивали.

Как же незаметно подвел их Вульф к этому вопросу. Убедил и доказал... Я усмехнулся про себя: «Босс, вы ловкач! Вы самый настоящий ловкач!»

Снова заговорил Ли Митчел из Бостона:

— Конечно, я не могу решать окончательно ни за мистера Колларда, ни за мистера Джейнса. Но полагаю, что имею право заявить, что у вас есть все основания включить их в список. Сегодня ночью я вернусь в Бостон, а завтра они вам телеграфируют.

Заговорил Кэбот:

— Вы можете вычеркнуть Элкаса, он не заплатит ни цента.

— Нет?

— Нет. Он так же сентиментален, как и Хиббард. Он скорее предпочтет увидеть всех нас убитыми, чем поможет схватить Чапина.

— Вот как? Ну, мы посмотрим... Джентльмены, я бы хотел быть уверенным в одном пункте. Я бы не хотел, чтобы кто-либо из вас впоследствии мог сказать, что я действовал с беспощадностью и жестокостью, которую вы не предполагали и не предвидели. Как я полагаю, вы все убеждены, что Поль Чапин убийца и что его следует изобличить. Я попрошу мистера Гудвина называть поочередно ваши имена. Если я понял правильно, пожалуйста, ответьте ему «да».

Кивнув мне головой, Вульф уселся глубже в кресло.

Я взял в руки список, но до того, как я успел заговорить, заговорил Ли Митчел:

— На этот вопрос я могу без колебания ответить за мистера Джейнса и мистера Колларда. Да и да, мистер Вульф.

Все зашевелились, но никто не заговорил.

Я произнес:

— Фердинанд Бауэн?

Маклер ответил хрипло, но твердо:

— Да.

Так я вызывал и остальных. Они все сказали «да». Я вызвал Майкла Эйерса, который продолжал полулежать в кресле. Я вызвал его снова. Сидящий рядом с ним Фаррел ткнул его в бок.

— Майкл! Эй! Скажи «да».

Майкл вздрогнул, приоткрыл глаза, икнул, буркнул «да» и снова закрыл глаза. Я повернулся к Вульфу.

— Это все, сэр.

Обычно я слышу, когда Фриц спускается в переднюю, отзываясь на дверной звонок. На этот раз я не слышал ничего. Очевидно, потому что был слишком увлечен опросом клиентов. Так что я удивился, когда увидел, что дверь конторы открывается. Остальные обратили внимание на мой взгляд и начали тоже смотреть туда. Фриц сделал три шага внутрь комнаты, остановился и сказал:

— К вам пришел один джентльмен, сэр. У него нет визитной карточки. Он сказал: мистер Поль Чапин.

Вульф не пошевелился.

— Неужели? Проведите его сюда. 

 Глава 6

Фриц направился за посетителем. Тут я допустил оплошность. Мне следовало бы последить за выражением лиц наших гостей, но мои глаза были прикованы к двери. Я слышал стук трости Поля Чапина по каучуковому настилу холла.

Чапин, сильно хромая, вошел в контору и остановился в нескольких шагах от двери. С его места ему не было видно Вульфа из-за группы людей, собравшихся у стола. Чапин посмотрел сначала в сторону группы, затем на тех, кто сидел на стульях, два раза кивнул головой, причем подбородок у него был выдвинут вперед, как у нервной лошади, пытающейся сбросить удила.

Потом он сказал:

— Здравствуйте, ребята.

И он заковылял дальше, в глубь комнаты, где мог увидеть Вульфа, но сначала бросил на меня быстрый и острый взгляд. Он остановился футах в восьми от меня. Роста он был, пожалуй, чуть ниже среднего. Его нельзя было назвать худощавым, однако вы могли отлично видеть конфигурацию костей его черепа: впалые щеки, обычной формы нос, светлого цвета глаза. Когда он повернулся ко мне спиной, чтобы быть лицом к Вульфу, я заметил, что его пиджак несколько оттопыривается над правым карманом брюк, и я выпрямился, отставив одну ногу назад в требуемую при этом случае позицию.

Не было слышно ответов на его приветствие. Он опять огляделся и, повернувшись к Вульфу, улыбнулся ему.

-— Вы — мистер Вульф?

— Да.— Вульф скрестил пальцы на животе.— Вы — мистер Чапин?

Поль Чапин кивнул.

— Я был в театре. Они сделали из моей книги пьесу. Потом я решил заехать сюда.

— Которую книгу? Я все их читал.

— Читали? Удивительно. Никогда бы не подумал... «Твоя железная пята».

-— Ах, эту? Примите мои поздравления.

— Благодарю вас. Надеюсь, вы не против того, что я сюда заглянул без вашего приглашения? Я, конечно, слышал об этом сборище. Я узнал о нем от трех моих друзей: Лео Элкаса, Лорри Бартона и Алекса Драммонда. Вы не должны их порицать за это, разве что одного Лео. Он действовал из дружеских, хороших чувств, ну, а остальные пытались меня напугать. Они представили вас чудовищем. Но вы же понимаете, для того, чтобы угрозы возымели действие, жертва должна знать, каково это чудовище. К сожалению, я с вами не был знаком раньше. Полагаю, что вы умеете терроризировать?

Говоря это, Чапин не сводил глаз с лица Вульфа, не обращая внимания на остальных. Они реагировали на его вторжение по-разному: Митчел из Бостона смотрел с любопытством, Бауэн — с кислой миной, Кэбот — с возмущением, Майкл Эйерс — с хмурым отвращением. Я вглядывался в их лица.

Неожиданно доктор Бартон встал, подошел к столу и, схватив Чапина за руку, сказал:

— Поль, ради Бога, уходите отсюда! Это же ужасно. Уходите!

Вмешался и цветовод Драммонд, его культурный тенор превратился от перенапряжения в фальцет:

— Есть всему предел, Поль! После того, что мы... после того, что я... вы грязная злобная крыса!

Напряжение у остальных ослабло, и они тоже обрели дар речи. Но Вульф остановил их, резко сказав:

— Джентльмены, мистер Чапин мой гость.

Он посмотрел на Чапина, опирающегося на трость.

— Вам следует присесть. Возьмите стул.

— Нет, благодарю вас. Я через минуту уйду.

Чапин одарил всех улыбкой. Это была бы приятная улыбка, если бы не его глаза, в которых улыбки не было совсем.

— Я стою на одной ноге уже двадцать пять лет... Я сожалею, что мой приход сюда вам неприятен, мне бы не хотелось ничем огорчать вас. Вы все были ко мне добры. Если разрешите, я выскажу это же несколько литературно и сентиментально — вы осветили мне суть жизни и облегчили ее бремя. Я никогда не забуду этого. Конечно, теперь, когда я нашел свое призвание, когда я стою на собственной ноге...— Он опять улыбнулся собравшимся.— Я в состоянии найти свой путь на остаток жизни без вас, но я навсегда останусь вам благодарен.

Он повернулся к Вульфу.

— Но я пришел сюда не для того, чтобы это говорить, я пришел повидать вас. Я подумал, что, возможно, вы человек рассудительный и умный. Это так?

Вульф его разглядывал.

— Случается, что я заслуживаю эти эпитеты, мистер Чапин.

— Попробую вам поверить. Я же вот что хотел вам сказать: мои друзья потратили массу времени и денег в погоне за миражом, который кто-то искусно внушил им. Я прямо скажу вам, мистер Вульф,— это было для меня ударом. Они заподозрили меня, зная, как я благодарен им за всю их доброту. Просто невероятно! Я хотел высказать все это вам и избавить вас от потери времени, да и денег тоже. Вы же не будете столь глупы, чтобы гоняться за миражом.

Его прервал доктор Бартон, в голосе которого слышалось непритворное отчаяние:

— Поль, Поль, ради Бога!..

Чапин повернулся к нему на своей здоровой ноге.

— Да?

Не повысив голоса, он ухитрился вложить в это слово столько издевки, что это возмутило бы самого кроткого человека.

— Да, Лорри?

Бартон посмотрел на него, ничего не сказал, покачал головой и отвел глаза.

Чапин снова повернулся к Вульфу.

— Я страдаю, мистер Вульф, от ошибочной уверенности моих друзей в том, что я являюсь для них источником гибели. Фактически они меня боятся. Меня! Никто не думает о том, что трудно найти более безобидное создание, чем я. Я и сам напуган. Благодаря своему жалкому физическому состоянию я живу в постоянном страхе насилия надо мной. Поэтому я всегда вооружен. Вот посмотрите...

Надо признаться, что Полю Чапину удалось взвинтить всех до такой степени, что, когда его правая рука полезла под пиджак в правый брючный карман, раздалось два или три истерических крика, а я прыгнул к нему. Учитывая мой рывок и то, что Чапин опирался на палку, нет ничего удивительного, что я чудом не сбил его с ног. Левой рукой я выхватил оружие из его кармана.

— Арчи! Отпустите мистера Чапина! — распорядился Вульф.

Я повиновался.

Вульф продолжал командовать:

— Возвратите ему его... предмет.

Я все же взглянул на револьвер. Он был 32-го калибра, почетный ветеран, и я увидел, что он не заряжен. Поль Чапин, бесцветные глаза которого ни на кого не смотрели, протянул ладонь, я положил в нее револьвер, и он продолжал держать его на своей ладони, как будто это было блюдо с яблочным пломбиром.

Вульф заворчал:

— Черт бы вас, побрал, Арчи. Вы лишили мистера Чапина возможности разыграть эффектную и драматическую сцену. Я сожалею, мистер Чапин. Могу ли я взглянуть на ваше оружие?

Чапин протянул ему револьвер. Он осмотрел его внимательно, подвигал взад и вперед барабан, пощелкал курком и затем сказал:

— Опасная вещь. Могу я показать это мистеру Гудвину?

Чапин пожал плечами. Вульф передал револьвер мне.

Я поднес его к свету, взвел курок, заметил то, что увидел Вульф, и усмехнулся. Затем я поднял голову, увидел устремленный на меня взгляд Чапина и перестал усмехаться. Можно было бы сказать, что глаза Поля ничего не выражали, но в них было что-то такое, чему не так-то легко найти название. Я протянул ему его оружие, он засунул его обратно в карман и сказал беспечным тоном не то мне, не то Вульфу:

— Вот и все. Психологическое воздействие. Я очень много почерпнул о психологии у моего друга Эндрю Хиббарда.

Сзади раздались возмущенные возгласы.

Джордж Прэтт подошел к Полю Чапину и уставился на него, непроизвольно сжимая кулаки.

— Вы; вы змея! Не будь вы проклятым калекой, я так бы вас стукнул, что вы бы навсегда забыли эти сказки о вашей безвредности...

Чапин оставался спокойным.

— А что сделало меня «проклятым калекой»?

Но Прэтт не отступил:

— Когда-то я приложил к этому руку, но это был просто несчастный случай... Господи, неужели же вы не можете об этом позабыть? Или в вас нет ничего человеческого? Вы окончательно свихнулись?..

— Человеческого? Нет,— прервал Прэтта Чапин и улыбнулся ему одними губами. Потом повернулся ко всем остальным.

— Зато вы, друзья, все очень человечны. Все до одного, спаси вас Бог... Теперь я должен просить вас меня извинить.

Он повернулся к Вульфу.

— До свидания, сэр. Благодарю за ваше гостеприимство. Надеюсь, я не слишком обременил ваш мозг?

Он коротко поклонился Вульфу, потом мне и пошел к двери. Его палка застучала по ковру прежде, чем его остановил голос Вульфа.

— Мистер Чапин, я чуть было не забыл... Не могли бы вы уделить мне еще несколько минут?

Раздался голос Николаса Кэбота:

— Бога ради, Вульф, пусть уходит...

— Прошу вас, мистер Кэбот. Разрешите, джентльмены? Маленькое одолжение, мистер Чапин. Поскольку вы не имеете злых намерений и жаждете, как и все остальные, поскорее покончить со всеми затруднениями, я не сомневаюсь, что вы мне поможете в этом маленьком эксперименте. Боюсь, что он вам покажется бессмысленным, но я все же хотел бы его провести. Вы мне поможете?

Чапин медленно повернулся. Мне показалось, что он насторожился.

— Возможно. Что за эксперимент?

— Предельно простой. Полагаю, вы пользуетесь пишущей машинкой?

— Конечно. Я сам печатаю свои рукописи.

— Превосходно. Здесь есть машинка... Будьте любезны, сядьте за стол мистера Гудвина и кое-что напечатайте под мою диктовку.

— Зачем мне это делать?

Он заколебался и был явно озадачен. Оглянувшись, он увидел двенадцать пар глаз, внимательно наблюдавших за ним. Тогда он улыбнулся и весело сказал:

— Но с другой стороны, почему бы и нет?

Хромая, он пошел назад, к моему столу.

Я вставил новый лист в машинку, поднялся и уступил Чапину свой стул. Он кивнул головой. Я отошел в сторону, а он прислонил трость к столу и устроился на стуле, подсунув изувеченную ногу под стол с помощью обеих рук. Никто не сказал ни слова. Взглянув на Вульфа, Чапин предупредил:

— Я печатаю не очень быстро... Через два интервала, да?

— Я сказал бы, через один. Тогда будет больше походить на оригинал. Готовы?

Голос Вульфа неожиданно стал звучным и глубоким:

— Вам лучше было бы убить меня, запятая.

Наступила мертвая тишина. Она продолжалась секунд десять. Затем пальцы Чапина задвигались, машинка застучала уверенно и быстро. Я следил за словами. Четыре слова появились на бумаге, на пятом — осечка. Чапин остановился на букве «т» в слове «убить», остановился окончательно. И опять настала тишина. Можно было услышать, как падает перышко.

Тишину нарушил сам Поль Чапин. Он задвигался без особой спешки, но решительно, отодвинул назад стул, встал на ноги, взял с большим достоинством трость и заковылял прочь. Он прошел мимо меня, а Коммерсу пришлось шагнуть вбок, чтобы освободить ему путь. Подойдя к двери, он остановился и обернулся. Он не казался особенно встревоженным, я не заметил в нем особых перемен.

Он произнес:

— Я с удовольствием помог бы вам в любом целесообразном эксперименте, мистер Вульф, но я не желаю быть жертвой обмана. Кстати, я говорил вам об уме, а не о вульгарной и очевидной хитрости.

Он повернулся и вышел из кабинета. Вульф пробормотал:

— Арчи!

И я отправился в холл помочь Чапину одеться и открыть дверь.

 Глава 7

Когда я возвратился в контору, все говорили разом. Приблизившись к столу Вульфа, я услышал слова адвоката Кэ-бота:

— Я полагаю, что вы получите свои деньги, сэр. Я начинаю понимать, почему у вас такая репутация.

— Я не стану возражать вам из ложной скромности, сэр,— вздохнул Вульф.— Со своей стороны должен добавить, что если я и получу свои деньги, то они мне нелегко дадутся. Ваш приятель мистер Чапин — человек незаурядный.

Кэбот кивнул.

— Поль Чапин — гений с заскоками.

— Все гении с заскоком. Не исключая меня самого... Скажите, каким образом Поль Чапин приобрел свое отклонение от нормы? Я имею в виду знаменитый несчастный случай. Расскажите мне о нем. Как я понял, это случилось в колледже в результате какого-то озорства?

Кэбот присел на угол письменного стола.

— Это было ужасно, иначе не скажешь, он тогда был новичком, а все остальные минимум на втором курсе. Вы знаете Двор?

— Двор?

— В Гарварде.

— Я ни разу там не был.

— Так в этом самом Дворе помещаются здания со спальнями учащихся. Мы внизу устроили вечеринку с пивом, с нами были кое-кто со стороны — вот почему там также присутствовали Джейнс и Коллард. Время приближалось к десяти вечера, когда пришел один из наших товарищей и пожаловался, что он не может попасть к себе в спальню: забыл в комнате ключ, захлопнул дверь, а замок пружинный. Конечно, мы все начали хлопать в ладоши.

— Это считалось удачной шуткой — позабыть ключ?

— Ничего подобного. Мы просто радовались предстоящей возможности позабавиться. Понимаете, если вылезти из окна холла или другого помещения, то можно было добраться до окна любой спальни по узкому карнизу и таким образом попасть в эту спальню. Это был сложный и опасный трюк, теперь я на такой подвиг бы не решился даже по распоряжению Верховного Суда, но в дни своей юности я неоднократно проделывал этот путь, да и мои приятели тоже... Каждый раз, когда кто-либо из старших забывал свой ключ, добывать его — по местным законам — лез очередной новичок. Для ловкого юнца в этом не было ничего особенного.

Итак, когда наш товарищ — это был Эндрю Хиббард — сообщил нам, что у него захлопнулась дверь, мы шумно приветствовали такую удачу и стали искать жертву. Кто-то услышал шаги в холле и, заглянув туда, увидел идущего мимо и позвал его к нам. Он вошел. Это был Поль Чапин.

— Он был новичок?

Кэбот кивнул.

— Уже в те годы Поль обладал внутренней силой. Возможно, что у него уже тогда было отклонение от нормы, тот или иной комплекс. Я не психолог, но Энди Хиббард был склонен оставить его в покое. Но вышло так, что именно он в тот вечер оказался перед нами. Ему сказали, что ему надлежит сделать. Он выслушал совершенно хладнокровно и спросил, на каком этаже находится комната Энди, и мы ответили, что на четвертом, тремя этажами выше. Он ответил, что крайне сожалеет, но в таком случае он не сможет это сделать. Ферд Бауэн спросил: «В чем дело, вы же не калека?» Поль ответил, что он совершенно здоров. Билл Гаррисон, человек рассудительный с самой колыбели, справился, не страдает ли он боязнью высоты. Он снова ответил «нет». Тогда мы отвели его наверх. Вообще-то в подобных Случаях собиралось не более десятка зевак, но на этот раз, благодаря необычному поведению Поля Чапина, нас было 35 бездельников. Мы его и пальцем не тронули. Он понимал, что не может отказаться, и шел добровольно.

— А если бы он отказался, что бы случилось?

— Все что угодно. Все, что пришло бы нам в голову. Вы же знаете колледжских мальчишек?

— Хотел бы знать как можно меньше.

— Да. Ну, он пошел. Я никогда не забуду его лицо, когда он вылезал из окна. Оно было бледным, как полотно. Но не только это. В нем было что-то еще, что трудно определить. Очевидно, Энди Хиббард тоже это заметил, потому что он бросился вперед и велел Чапину вернуться, сказал, что сделает это сам. Но другие схватили Энди и сказали ему, чтобы он не был чертовым дурнем. Все свесились из окон, наблюдая за Полем. Светила полная луна. Чапин благополучно вылез на карниз, выпрямился, немного прошел вдоль карниза, широко расставив руки, стараясь дотянуться до следующего окна. Я не видел этого, я не смотрел, но мне сказали, что совершенно неожиданно Чапин начал дрожать и полетел вниз.

Кэбот замолчал, достал из кармана портсигар и закурил. Его рука со спичкой заметно дрожала. Сделав пару затяжек, он добавил:

— Вот и все. Так это случилось.— Кэбот снова затянулся.— Мы, конечно, подняли его, вызвали врача и все такое. Он пролежал в больнице два месяца, перенес три операции... Уж не знаю, каким образом ему удалось раздобыть список наших имен. Скорее всего, от Энди. Энди тяжело переживал эту историю. Так или иначе, но в тот день, когда Поль вышел из больницы, он разослал нам копии сочиненной им поэмы. Он благодарил нас. Это было умно. И лишь один из нас оказался достаточно прозорливым, чтобы понять, какого рода была эта благодарность. Питни Скотт.

— Питни Скотт, шофер такси?

Кэбот приподнял брови.

— Пит в 1930 году пристрастился к спиртному, став одной из жертв общей депрессии. Не как Майкл Эйерс, который делает это, чтобы изводить всех окружающих. Пит пьет тайком, подрывая собственное здоровье. Я заметил, что вы против его фамилии поставили пять долларов. Я охотно внесу их за него.

— Вот как? Это доказывает, что вы готовы принять мое предложение?

— Конечно. Вы же это прекрасно понимаете. Что мы можем сделать? Нам угрожает полное истребление, в этом нет никакого сомнения. Я только не пойму одного: если Поль Чапин с тех пор вынашивал подобные планы, почему он так долго ждал? Возможно, конечно, что его недавние успехи преисполнили его верой в собственные силы. Или же ему требовались деньги, чтобы финансировать свои аферы? Не знаю. Конечно, мы принимаем ваше предложение. Знаете ли вы, что месяц назад Эдлер, Прэтт и Бауэн серьезно обсуждали предложение нанять гангстеров для убийства Поля Чапина? Они пригласили и меня, но я отказался. Полагаю, что у всякого человека имеется предел добропорядочности. Иногда обстоятельства заставляют его переступить. В конце концов они тоже отказались от этой бредовой идеи, но это доказывает состояние наших нервов... Что еще мы можем сделать? Полиция бессильна, что вполне понятно и не умаляет их достоинства. Они в состоянии уличить и обезвредить многих преступников, но не Поля Чапина — надо ему отдать должное. Трое из нас месяц назад наняли частных детективов, но с таким же успехом мы могли поручить следить за ним и бойскаутам. Детективы потратили много времени, разыскивая машинку, на которой были напечатаны «предупреждения», но так ее и не обнаружили. Но если бы они ее и отыскали, могу поспорить, им бы не удалось связать ее с Полем Чапином.

— Да.

Вульф потянулся, чтобы нажать на звонок.

— Ваши детективы приходили ко мне и предложили отдать свою информацию, если на то будет ваше согласие.

Появился Фриц. Вульф распорядился принести пива.

— Мистер Кэбот, что имел в виду мистер Чапин, заявив, что вы в нем убили человека?

— Ну... Это же поэзия, не так ли?

— Можно рассуждать и так. Но меня интересует, является ли это поэтическим приемом или фактической информацией?

— Я не знаю.

Кэбот опустил глаза. Я наблюдал за ним и думал про себя, что он действительно встревожен: «значит, и в вашей прелестной профессии, мой славненький, есть изгибы, не так ли?»

Он продолжал:

— Я не могу этого сказать. Может быть, вам  обратиться к его врачу?

Вмешался в разговор новый голос. Это был тенор Драммонда:

— А почему бы не спросить у его жены?

Вульф повернулся к нему.

— У чьей жены?

— У жены Поля.

За семь лет я видел Вульфа удивленным три раза. Этот раз стал четвертым. Он даже задвигался в своем кресле. Но смотрел на Кэбота, а не на Драммонда, и резко спросил:

— Что это за ерунда?

Кэбот. кивнул.

— Верно, у Поля есть жена.

Вульф налил стакан пива, выпил половину, секунду подержал стакан в руке и проглотил все остальное. Поискал глазами носовой платок, но тот свалился на пол. Я достал ему чистый из ящика, в котором я их держал, и Вульф вытер губы.

— Расскажите мне про нее,— сказал он.

— Ну...

Кэбот явно подыскивал слова.

— Как я уже говорил, Поль Чапин полон всяких отклонений от нормы, а его жена — одно из них. Ее зовут Дора Риттер. Он женился на ней три года назад, квартира, где они сейчас живут, на Перри-стрит.

— Что она из себя представляет и кем она была раньше?

Кэбот заколебался снова, но иначе: теперь он подыскивал не выражения, а возможность уклониться от ответа. Наконец он сказал:

— Я не представляю... чем это может вам помочь. Но, очевидно, вы все равно пожелаете узнать. Я бы предпочел... если вы обо всем узнаете от самого доктора Бартона.

Он повернулся и крикнул:

— Лорри, подойдите сюда на минутку!

Доктор Бартон стоял у столика с напитками, оживленно о чем-то рассуждая. Он оглянулся, что-то сказал архитектору Фаррелу и подошел к письменному столу Вульфа.

Кэбот объяснил:

— Мистер Вульф только что спросил меня, что из себя представляет жена Поля.

Бартон посмотрел на Вульфа и нахмурился, потом перевел глаза на Кэбота, в голосе его звучало раздражение:

— А почему не вы или кто-нибудь другой? Ведь об этом все знают.

Кэбот улыбнулся.

— Возможно, я излишне деликатен.

— Безусловно.

Бартон повернулся к Вульфу.

— Раньше Дора Риттер работала у меня прислугой. Внешне она весьма бесцветна, сейчас ей около пятидесяти, но особа она энергичная и компетентная... и упрямая, как мул. Поль женился на ней в 1931 году.

— Почему он на ней женился?

— Могу сказать только одно: Чапин — психопат.

— Какой именно она была прислугой?

— Она была горничной моей жены.

— Как давно вы ее знаете и как давно с ней знаком Чапин?.. Я прочитал все романы Чапина, и мне казалось, что теперь я прекрасно разбираюсь в его характере, его темпераменте, в процессах его мышления и в образе его действий. Я считал, что он не способен идти проторенными путями, ведущими к женитьбе и обзаведению семейством как из-за эмоциональных побуждений, так и из практических соображений... Узнав, что он имеет жену, я был буквально потрясен, я даже растерялся. Поэтому мне необходимо узнать о ней решительно все.

— Ничего не может быть проще...— Бартон пристально посмотрел на Вульфа, как бы оценивая его, и добавил:— В таком случае я могу это сделать сам. По этому поводу в свое время было очень много разговоров...

Он оглянулся на собравшихся.

— Я знал об этих пересудах, хотя мне самому, естественно, никто ничего не говорил...

— Да?

— Да. Полагаю, вы не знаете, что из всей нашей группы только один я был знаком с Полем Чапином до колледжа. Он родом из того же города, что и я, мы, более или менее, росли вместе. Поль был влюблен в одну девушку, я тоже был знаком с ней. Он от нее был без ума. И наконец, благодаря своей настойчивости, он добился от нее взаимопонимания еще до того, как уехал в колледж. Потом произошел этот несчастный случай. Поль стал калекой, ну, и все расстроилось... По моему мнению, рано или поздно все это у них бы все равно кончилось, даже без несчастья с Полем...

Я не приезжал домой на каникулы, я летом работал. Я приехал, только кончив медицинский институт, и, зайдя в их дом с визитом, обнаружил, что эта девушка стала... словом... я женился на ней. Мы приехали в Нью-Йорк. Мне повезло в моей профессии, я умею подойти к больным, они мне доверяют и охотно делятся своими сомнениями. Особенно женщины. Я зарабатываю много. Если не ошибаюсь, в 1923 году моя жена наняла Дору Риттер — да, она была у нас восемь лет. Однажды Поль пришел ко мне и сказал, что он намерен жениться на горничной моей жены. Это было очень неприятно. Он устроил отвратительную сцену.

Вульф наклонил голову.

— Могу себе представить его объяснения, что предпринимаемый им шаг является своеобразной парафразой на старую тему о безутешно рыдающем мальчике.

Доктор Бартон вздрогнул, вскинул голову и широко открыл глаза.

— Черт побери, откуда вы это знаете?

— Он сказал именно это?

— Эти самые слова.

— Я не сомневался, что он запоет это.

Вульф поскреб себе ухо, и я понял, что он доволен.

— Прочитав его романы, я ознакомился с его манерой выражаться и с направлением его мыслей. Итак, он женился на ней. Она, разумеется, не была слишком разборчива. Стали ли они счастливой парой? Вы когда-нибудь видите ее?

— Нечасто.

После недолгого колебания он продолжил:

— Я бы даже сказал, что очень редко, но раза два в неделю она приходит причесывать жену и иногда что-то ей шьет. Меня, как правило, не бывает дома.

Вульф пробормотал:

— Так соблазнительно не расставаться с искусной горничной, если таковая вам встретилась.

Бартон кивнул.

— Полагаю, что это так... Моя жена уверяет, что Дора незаменима. Дора — искусная ведьма.

— Так.— Вульф отпил немного пива.— Благодарю вас, доктор. Мистер Чапин меня больше не волнует, поскольку он полностью соответствует моему представлению о нем.

Вмешался Фаррел:

— Какого черта... какое отношение имеют личные дела Лорри Бартона к данной истории? Я думал, что мы собираемся вам заплатить за то, что вы прекратите...

Он замолчал на полуслове, оглянулся на остальных, лицо у него покраснело, и фразу свою он закончил совсем другим тоном.

— Извините, я на минуту позабыл, что...

— Что позабыли?

— Ничего важного... Только то, что я-то вне игры. В вашем итоге, превышающем 50 тысяч, мне вы назначили всего десять долларов... Представляете ли вы, с чем столкнулись архитекторы за последние четыре года? Даже самые хорошие. Я проектировал новый городской дом в Балтиморе в 1928 году. А теперь я не могу получить даже самого паршивого заказа... Кстати, не собираетесь ли вы построить себе новый дом, мистер Вульф? Телефонную будку или собачью конуру, что угодно. Я бы с радостью представил проекты. Пошли, Лорри, допейте ваш бокал.

Он взял доктора Бартона за руку.

Отходя, они были остановлены словами Вульфа:

— Мистер Фаррел, я считаю себя одинаково обязанным заработать ваши десять долларов, как и девять тысяч мистера Колларда. Если вы возражаете...

— Черт побери, нет! Я не имею даже замечаний.

Джордж Прэтт сказал Кэботу:

— Пошли, Ник, надо и нам немного освежиться.

Они ушли в пишу следом за первой парой. Возле стола Вульфа остался только Драммонд. Он шагнул было вслед за процессией, но повернулся обратно. Он посмотрел на Вульфа своими блестящими маленькими глазками, приблизился к Вульфу и тихо спросил:

— Ух... Мистер Вульф, я думаю, что источники вашей информации вполне надежны?

Вульф ответил, не глядя на него:

— Безупречные.

— Не сомневаюсь. Раз Фаррел болтается без работы всего несколько месяцев, но вы уверенно отнесли его к неплатежеспособным... Ух... Не могли бы вы меня посвятить в финансовые дела некоторых других людей из вашего листа... Самое обыкновенное любопытство.

— Я не имею права удовлетворять ваше любопытство.

— Понятно... Но я никак не могу понять, почему вы занизили Джейнса до восьми тысяч, Бартона до семи и так далее. Ферду Бауэну всего лишь тысячу двести? Он же крупная фигура на Уолл-стрит, даже весьма крупная, не так ли? Фирма «Голбрейт и Бауэн»...— Голос Драммонда чуть-чуть окреп.— Откровенно, это больше чем любопытство... он занимается размещением денег и для меня.

— Не трудитесь говорить пренебрежительно о своих капиталовложениях. Это не сможет понизить сумму, которую вы должны уплатить мне, ибо все уже учтено и проверено. Что касается вашего вопроса, то хотя источник моей информации и превосходен, но и здесь не исключены ошибки. Так что, если мистер Бауэн собирается обвинить меня в том, что мы преуменьшили его платежеспособность, я с удовольствием пойду ему навстречу.

— Конечно, конечно,— согласился Драммонд.— Но если бы вы мне сказали...

— Прошу извинить меня.

Вульф открыл глаза, вздернул подбородок и слегка повысил голос:

— Джентльмены! Не мог бы я с вами поговорить?

Они подошли к его столу. Двое или трое сидящих в креслах остались сидеть.

Драммонд, глубоко спрятавший неудовольствие от отповеди Вульфа, отошел к дальнему концу стола. Майкл Эйерс снова развалился в кресле, вытянув далеко ноги, рот его поминутно широко раскрывался в неудержимой зевоте, но вдруг он решительно поджал губы, а на его лице появилось обиженно-возмущенное и очень изумленное выражение. Я хотел пойти и передвинуть его на место, где нет ковра, но потом решил, что он справится.

Вульф обратился к ним в своей обычной изысканной манере:

— Время позднее, и я не хочу вас дольше задерживать. Я понимаю, что мы договорились. Мы все оформим надлежащим образом. Я попрошу мистера Кэбота приготовить завтра утром в его конторе копии договора и прислать их мне для раздачи вам.

Кэб от кивнул.

— Благодарю вас... В связи с этим, мистер Фаррел, у меня есть предложение к вам. Вы разорены, но у вас очень умное лицо. Быть разоренным — это не позор, это только несчастье. Вы можете помочь мне. Например, вы можете развезти или разослать копии «Записки» тем членам Лиги, которые не присутствовали здесь сегодня вечером, добиться их согласия на присоединение к остальным и т. д. Я буду платить вам двадцать долларов в день. У меня будут для вас и другие поручения.

Архитектор уставился на него.

— Вы хороший малый, мистер Вульф, но я не детектив.

— Мои требования к вам будут скромными, я не ожидаю от вас неустрашимости.

— Хорошо,— рассмеялся Фаррел.— Ваши двадцать долларов не окажутся лишними.

— Вот и прекрасно. Позвоните сюда завтра в один-

надцать. Теперь вы, доктор Бартон. Ваше многолетнее знакомство с Полем Чапином ставит вас в особое положение для моих целей. Не могли бы вы со мной пообедать завтра вечером?

Не колеблясь, Бартон покачал головой.

— Сожалею, но буду занят.

— Может быть, вы заедете ко мне после обеда? Я не делаю предложения, что сам к вам заеду. Но мое нежелание покидать этот дом имеет свое основание.

Но Бартон снова покачал головой.

— Сожалею, мистер Вульф, но я не могу приехать.

После некоторого колебания он добавил:

— Признаться откровенно, я не хочу. С моей стороны это мягкотелость. Конечно, я не так сентиментален, как Энди Хиббард и Лео Элкас в этом вопросе. Я ответил «да» на заданный вами сегодня вопрос, хотя он прозвучал у вас весьма прямолинейно. Я ответил «да» и заплачу свою долю, но это все. Я лично не буду ничем способствовать разоблачению Поля Чапина, не буду стараться доказывать его вину, чтобы отправить его на электрический стул. Я сознаю, что все дело в моем дурацком характере. Если бы речь шла о необходимости свести с ним счеты мне самому, я готов был бы вступить с ним в единоборство на равных...

— Подготовились к акту насилия?

— Не в буквальном смысле...— Бартон стал раздражаться.— Не ловите меня на слове. Господи! Как бы я хотел вообще не знать этого человека. Впрочем, мое желание разделяют все наши. Я просто имел в виду, что уже многие годы я храню у себя в кабинете, в ящике письменного стола, автоматический пистолет.

На прошлой неделе вечером Поль заходил ко мне. Конечно, в моем доме он постоянно встречал радушный прием, но он бывал у меня редко. На этот раз, учитывая недавние события, я велел прислуге задержать его в приемном холле и перед тем, как выйти в холл, взял из ящика пистолет и положил его в карман... Вот это я и имел в виду: я готов отплатить Полю той же монетой, если обстоятельства этого потребуют.

Вульф вздохнул.

— Может быть, вы можете нам сказать, когда именно приходил к вам Поль Чапин и чего он хотел?

— Это вам не поможет,— резко ответил Бартон,— это всего лишь глупости неврастеника.

— Ну, хорошо, сэр. Придерживайтесь остатков ваших идиллических взглядов. В большинстве из вас они уже полностью отсутствуют. Я буду вынужден выполнять свое дело без вашей помощи. Джентльмены, я вас больше не задерживаю.

Адвокат Кэбот взял в руки «Записку», аккуратно ее сложил и сунул себе в карман.

— Я пришлю их вам завтра утром.

Они засобирались все разом, и я вышел посмотреть, как они надевают свои шляпы и пальто. Бауэн и Бартон вышли вместе, как и пришли.

Заперев двери и задвинув засовы, я отправился на кухню, чтобы взять молока.

Вульф сидел в конторе с закрытыми глазами. Я поставил молоко на свой стол, налил себе полный стакан, уселся и принялся пить небольшими глотками. Помещение было наполнено запахом дыма и различных вин, стулья были сдвинуты в кучу, по ковру был разбросан пепел от сигар и сигарет. Мне это действовало на нервы. Я поднялся и распахнул окно.

Но Вульф сказал:

— Закройте.

Я поднялся и закрыл. Я налил себе второй стакан молока.

Я сказал:

— Я чертовски устал и хочу спать.

Глаза Вульфа были закрыты, и он игнорировал меня всем своим видом.

Я сказал:

— Вы понимаете, мы могли бы заработать все эти деньги и избавиться от многих хлопот, организовав небольшой «несчастный случай» с Полем Чапином. При нынешней депрессии цены на всякие «несчастные случаи» сильно снизились. Нам бы это обошлось примерно в пятьдесят баксов. Теперь можно быть экономным.

Вульф проворчал:

— Благодарю вас, Арчи. Когда я истощу собственные методы достижения цели, я буду знать, к кому обратиться... Откройте ваш блокнот.

Я достал блокнот и карандаш.

— Позвоните в девять часов в контору мистера Кэбота и убедитесь, что «Записки» будут здесь к одиннадцати часам, к приходу мистера Фаррела. Узнайте, где находятся рапорты из агентства Баскома, и  раздобудьте их. Люди придут сюда в восемь?

— Да, сэр.

— Пошлите одного из них получить рапорты, троих приставьте к Полю Чапину — это в первую очередь. Нам нужны полные сведения о его передвижениях — пусть сообщают по телефону обо всем мало-мальски важном.

— Даркин, Кимз, Гор?

— Это ваше дело, а Саул Пензер пусть сунет нос в последние нераскрытые шаги Эндрю Хиббарда. Пусть он позвонит в 11.30.

— Да, сэр.

— Поручите Катеру выяснить прошлое Чапина за пределами круга наших клиентов, в особенности за два последних года, и как можно подробнее. Может, ему удастся достигнуть гармонии с Дорой Чапин.

— Может быть, мне самому заняться ею? Возможно, она нечто вроде секс-бомбы?

— Подозреваю, что этот термин — вульгаризация выражения «сексуальная женщина»? Если она на самом деле такова, воздержитесь на время от искушения. Вашей специальной областью будут обстоятельства смерти Гаррисона и Дрейера. Сначала ознакомьтесь с рапортами Баскома, затем действуйте сами. Повсюду, где есть смысл провести расследование, несмотря на прошедшее время, займитесь им. Если будет необходимо, используйте людей, но не будьте расточительны. Не заходите ни к одному из ваших клиентов, пока с ними не поговорит мистер Фаррел. Вот и все. Уже поздно.

Вульф открыл глаза, поморгал ими и закрыл снова, но я заметил, что кончиком пальца он делает маленькие кружочки на подлокотнике кресла. Я усмехнулся.

— Может быть, мы выясним сейчас то, что беспокоит и вас, и меня. Почему Чапин прячет в заднем кармане револьвер времен гражданской войны, да еще с испорченным бойком, так что он так же опасен, как детский пугач?

— Я ни о чем не беспокоюсь, Арчи.— Его пальцы не останавливались.— Я размышляю, выпить еще бутылку пива, перед тем как идти спать? Будет это разумно?

— Вы уже выпили шесть после обеда.

— Семь. Одна была наверху.

— Тогда, ради Бога, оставьте ее на завтра. Говоря о пушке Чапина, помните ли вы ту даму-наркоманку, которая прятала коробку с пилюлями, сделанными из простой муки, у себя в чулке — это наиболее распространенный тайник у женщин,— и, когда у нее коробочку отобрали и полиция решила, что все в порядке, настоящий наркотик оказался запрятан в поясе для юбки... Конечно, я не утверждаю, что у Чапина обязательно есть второй револьвер, я подразумеваю, психологически...

— Святое небо!

Вульф оттолкнул назад свое кресло, не неистово, но решительно.

— Арчи, поймите следующее: как человек действия вы приемлемы, вы даже компетентны. Но ни на один момент я не мог бы примириться с вами как с психологом! Я пошел спать.

 Глава 8

В разные времена я слышал разные, но отнюдь не шуточные высказывания Вульфа об убийстве.

Однажды он заявил, что ни один человек не сумел бы совершить предумышленное убийство, не оставив никаких следов. Говорил он также, что единственный способ совершить «идеальное убийство» и избегнуть разоблачения, несмотря на находчивость преследователей и не полагаясь на свое счастье, это действовать экспромтом, дождаться подходящего момента, скрывая свои мысли решительно от всех, и нанести удар в тот момент, когда позволят обстоятельства. Он добавил, что только люди, которые не слишком торопятся, могут позволить себе роскошь прибегнуть к «импровизированному убийству».

К вечеру вторника я был уверен в одной вещи, касающейся смерти Б. Р. Гаррисона, федерального судьи из Индианаполиса: если это было убийство, то, конечно, импровизированное. Мне бы хотелось сразу же сказать еще одно: я знаю, когда задание мне не по силам. Я никогда не пытаюсь представить дело таким образом, будто я могу все. Поль Чапин не пробыл и трех минут в конторе Вульфа в понедельник вечером, как я увидел, что он для меня совершенно непонятен. Если вас интересует мое мнение, то на этом сборище он держался прекрасно.

Люди темные и непонятные сбивают меня с толку. Вот с разборными картинками такого никогда не бывает: пусть картинка распилена на сотни кусочков, которые с первого взгляда совсем не подходят один к другому, но я приведу их к первоначальному виду. В воскресенье это мной было проделано сорока путями.

Шесть часов во вторник я потратил, выясняя картину смерти судьи Гаррисона: читал донесения людей Бас-кома, беседовал с шестью человеками, включая тридцатиминутный разговор по междугородному телефону с Филмором Коллардом,— и провел это по всем направлениям с двумя перерывами для еды.

В итоге я пришел к трем выводам.

Первый: если это убийство, то «импровизированное».

Второй: если кто-либо и убил его, то это Поль Чапин.

Третий: что у меня было столько же шансов доказать это, как и доказать, что честность — лучшая политика.

Это событие произошло почти пять месяцев тому назад. Правда, последующие события, начиная с получения по почте стихотворных предупреждений, напечатанных на машинке, не давали потускнеть воспоминаниям о них.

Поль Чапин ездил в Гарвард с Леопольдом Элкасом, хирургом. Последний ездил туда на выпускной вечер к сыну. Судья Гаррисон приехал по той же причине из Индианаполиса. Элкас сказал мне, что Драммонд был уже там, потому что ежегодно на него нападало непреодолимое сомнение в том, что он действительно закончил этот знаменитый университет, и он возвращался туда каждый июнь, чтобы приобрести уверенность в этом. Элкас очень любил Драммонда. Кэбот и Сидней Ланг находились в .Бостоне по делам, а Бауэн был гостем в доме Теодора Джейнса; по-видимому, они замышляли какую-то финансовую операцию. Так или иначе, Филмор Коллард связался со своими бывшими однокашниками и пригласил их к себе на уик-энд, на свою виллу близ Марблхеда. Их было более дюжины.

В субботу после обеда, с наступлением темноты, они отправились на прогулку по окрестностям и добрались до края стофутового утеса, у подножия которого с грохотом разбивался прибой среди беспорядочного нагромождения скал. Четверо, среди них Кэбот и Элкас, остались дома играть в бридж. Поль Чапин увязался с гуляющими. Группа разделилась: одни, во главе с Коллардом, направились к конюшням посмотреть на заболевшую лошадь, кое-кто двинулся назад к дому, человека два отстали. Примерно через час они хватились Гаррисона, но встревожились по-настоящему лишь к полуночи. Рассвело до того, как наступил полный отлив, так что им удалось найти изувеченное тело Гаррисона у подножия утеса — оно застряло между скалами.

Трагическое происшествие и испорченный уик-энд. Никто не усмотрел в случившемся ничего особенного до следующей среды, когда каждый из них получил по почте напечатанное на машинке стихотворение. Оно очень много говорило о личности Поля Чапина и его качествах, во всяком случае, никто не сомневался, что он является его автором.

Кэбот пояснил, что в этой уверенности их укрепило сходство между трагической гибелью судьи Гаррисона и тем несчастным случаем, жертвой которого много лет назад стал сам Поль Чапин. Он тоже упал с большой высоты.

Они собрались вместе, обсуждали случившееся, вспоминали, сопоставляли. Прошло уже четыре дня, в их убеждениях было много разногласий. Некто Мейер, живущий в Бостоне, говорил в субботу вечером, что, когда он ушел, Гаррисон сидел на краю утеса, смотря на прибой. Он даже крикнул ему шутливо, чтобы, прыгая вниз, судья не забыл дернуть за кольцо своего парашюта. Поблизости больше никого не было.

Они пытались восстановить все в памяти в отношении поведения Чапина. Двое были убеждены, что он поплелся, хромая, за группой, направляющейся к дому, присоединился к ним на веранде и вместе с ними вошел в дом.

Бауэну показалось, что он видел Чапина возле конюшни. А Сидней Ланг видел, как он читал книгу вскоре после возвращения группы, и считал, что Поль не поднимался с места.

Вся ч<Лига» была занята теперь этим вопросом, потому что они все получили «предупреждения». Их совещание ничего не дало, главным образом потому, что в их рядах не было единомыслия. Леопольд Элкас считал Чапина непричастным и к «предупреждениям», он советовал искать преступника в другом месте. Кое-кто настаивал на том, чтобы передать это дело полиции. Но их разубедили, главным образом Хиббард, Бартон и Элкас.

В конце концов они направили Бартона, Кэбота и Ланга с визитом к Чапину.

Чапин встретил их с улыбкой. По их настоянию он описал все, чем занимался в субботу вечером, совершенно точно помня все подробности. Из его слов выходило, что он вместе с ними дошел до утеса и посидел там на скамье, затем отправился назад с группой возвращавшихся домой. Он не заметил Гаррисона, сидящего на краю утеса. Дома он уселся в кресло с книгой и оставался там до того момента, когда поднялся шум из-за отсутствия Гаррисона.

Рассказывая, он все время улыбался, но был обижен. Что касается полученных ими «предупреждений», это совсем другое дело. Тут, заявил он, его крайне огорчает, что они подозревают его не только в насилии, но и в угрозах прибегнуть в будущем к новым актам насилия. Более того, его возмущает, что они приписывают ему столь низкопробное рифмоплетство, но он понимает, что ему следует их извинить, так как они действовали под влиянием страха, ну, а страх — дурной советчик.

Кто послал «предупреждения», если не он? Он не имел понятия. Думать можно на кого угодно. На что-то может намекать почтовый штемпель, а также бумага и конверты, не говоря уже о шрифте машинки. Ее стоит поискать.

Высказав свои советы, он поднялся со стула и, хромая, подошел к пишущей машинке, похлопал по ней рукой и улыбнулся собравшимся.

— Я уверен, что этот немыслимый материал не был напечатан на этой машинке, если только никто из вас, друзья мои, не проник сюда тайком и не воспользовался ею в мое отсутствие.

Николас Кэбот был достаточно напорист, чтобы подойти к машинке, вставить в нее лист бумаги, напечатать несколько строчек и забрать листок с собой, но дальнейшая проверка показала, что Чапин был прав.

Шли недели, и острота притупилась. Большинство из них, слегка устыдившись своей трусости, решили, что они оказались жертвами чьей-то неумной шутки, и стали ратовать за продолжение дружбы с Чапином. Ему больше никто ничего не говорил о случившемся.

Во вторник вечером я все это вкратце пересказал Вульфу.

Его комментарии были следующими:

— Если мистер Чапин имел отношение к гибели судьи Гаррисона, не устояв перед соблазном отомстить, он, очевидно, считает себя совершенно неуязвимым. Но его подвело собственное тщеславие, когда он написал угрожающие письма и разослал их всем приятелям. Это было опасно.

— Как вы можете быть уверены?

— Уверен. А теперь я вам скажу о племяннице мистера Хиббарда. Она приходила ко мне сегодня утром.

— Сказала она вам что-нибудь новое?

— Вместе с сестрой она еще раз тщательно обыскала квартиру, но не обнаружила, чтобы что-нибудь пропало. Хиббард был привязан к двум трубкам, которые курил поочередно, так одна из них находится на своем обычном месте. В банке он больших денег не брал, но у него при себе всегда находилась порядочная сумма. Саул Пензер после целого дня работы обнаружил только один небольшой факт: продавец газет на углу Сто шестнадцатой улицы, который знает мистера Хиббарда по внешности уже несколько лет, видел, как он вошел в метро между девятью и десятью часами вечера в прошлый вторник.

— Это единственное, что раздобыл Саул?

Вульф кивнул, наклонясь вперед, чтобы дотянуться до кнопки звонка на своем столе.

— Полиция располагает этими же фактами, у них тоже больше ничего нет, хотя прошла неделя после исчезновения Хиббарда. Если мистер Чапин отправился на прогулку с мистером Хиббардом и столкнул его с моста в Ист-Ривер, мы не можем ожидать, что Саул станет нырять за его трупом. Общепринятые меры розыска полицией предусмотрели все возможности подобного рода. Работа не прекращается. Что касается мистера Чапина, то он сказал и Баскому, и полиции, что провел вечер прошлого вторника у себя дома. Это подтверждает его жена. Никто из соседей не видел, чтобы он куда-то выходил.

Вульф налил пива в стакан.

— Но на другом фронте мы неожиданно добились успеха. Мистер Фаррел получил согласие двадцати человек. «Записку» подписали все, кроме доктора Элкаса, да еще кого-то в провинции. Мистер Питни Скотт тоже исключен из списка, его доля смехотворно мала, но, как мне кажется, вам стоит с ним повидаться. Он немного возбуждает мое любопытство в другом отношении. Было бы непло...

Зазвонил телефон. Я вздрогнул и чуть не опрокинул молоко, потянувшись за трубкой.

В трубке я услышал несколько слов и кивнул Вульфу.

— Это Фаррел.

Вульф взял трубку своего аппарата. Они разговаривали не более одной-двух минут.

После того как мы одновременно опустили трубки, я сказал:

— Что такое? Фаррел ведет на ленч кого-то в Гарвард-клуб? Вы швыряетесь деньгами, как пьяный матрос.

Вульф потер нос.

— Это не я их расшвыриваю, а мистер Фаррел. Но правила приличия, разумеется, требуют, чтобы я их ему возместил. Я просил мистера Фаррела взять интервью у мистера Оглторпа, я не предполагал его подкармливать. Мистер Оглторп — член фирмы, издающей книги мистера Чапина, ну, а мистер Фаррел с ним немного знаком. Сегодня наверху я потратил двадцать минут, размышляя, где мистер Чапин печатает то, в чем он не желает быть уличенным.

Предположение, высказанное в рапортах Баскома, что у Чапина имеется сменная каретка к его машинке, которую он ставит при необходимости, я посчитал несерьезным. Смена каретки — дело сложное, трудоемкое и грязное. Нужно считаться с тем фактом, что вторая каретка должна находиться где-то под рукой, а это уже опасно. Нет, это не так.

Затем, он мог, по старому способу, обратиться в машинописное агентство и использовать одну из их машинок, выставленных для продажи. Но о визите Поля Чапина с его хромой ногой помнили бы долго. Не говоря уже о том, что все три «предупреждения» напечатаны на одной машинке.

Я обдумал и другие возможности, и одна, как мне кажется, вполне реальна. Мистер Чапин мог приходить в контору своего издателя, желая кое-что заменить в рукописи или просто напечатать письмо, попросив разрешения воспользоваться одной из их машинок.

Я надеюсь, что мистеру Фаррелу удастся это выяснить. Если мое предположение окажется верным, тогда Фаррел сумеет заручиться согласием мистера Оглторпа взять образец шрифта машинки, которой пользовался Чапин. Ну, а если они этого не знают, то — всех машинок в их конторе.

Я кивнул.

— Отметьте, что сегодня я дал мистеру Фаррелу двадцать долларов. И отметьте также, что мы имеем еще одного члена «Лиги» — мисс Эвелин Хиббард. Я договорился с ней сегодня утром.

— Вы, вероятно, забыли, сэр, что не хотели брать ее своей клиенткой, потому что у вас в голове были другие планы, и она стала моей клиенткой. Так что любые шаги, сделанные ею, могут быть сделаны только с моего совета и согласия.

— Чудовищно! Вы не будете защищать подобную позицию.

Я вздохнул, постаравшись сделать этот вздох похожим на его собственный.

— Мне очень неприятно, что это единственный честный способ, которым я могу защитить интересы моей клиентки.

— Сколько же вы посоветуете своей клиентке заплатить?

— Одну тысячу баксов.

— Абсурд! Учитывая ее первоначальное предложение...

— Прекрасно. Я не буду торговаться. Мы поделим разницу пополам. Две тысячи долларов, я стою на этом.

Вульф закрыл глаза.

— Договорились, черт бы вас побрал! Теперь возьмите ваш блокнот. Завтра утром...

 Глава 9

В среду, довольно рано утром, я сидел на кухне, разложив перед собой номер «Таймс», но фактически не видя его, потому что мысленно планировал свой день, одновременно расправляясь со второй чашкой кофе, когда Фриц вернулся от входной двери и сказал, что Фред Даркин хочет меня видеть. Я терпеть не могу, когда мне мешают пить мои два последних и здоровых глотка утреннего кофе, поэтому я только кивнул и закончил завтракать.

Когда я вошел в контору, Фред сидел в кресле, грозно хмурясь на собственную шляпу, валявшуюся на полу, куда она свалилась при неудачной попытке набросить ее на одну из шишечек на спинке моего кресла. Фред вечно промахивался.

Я поднял шляпу и протянул ее ему со словами:

— Поспорим на доллар, что вы не сумеете сделать это один раз из десяти возможных.

Он покачал головой, своей большой ирландской головой.

— Нет времени. Я на работе. Могу ли я видеть Вульфа?

— Вы чертовски хорошо знаете, что нет. До одиннадцати часов мистер Вульф является садоводом.

— Да, но у меня особый случай.

— Недостаточно особый, чтобы нарушить порядок дома. А что, наш хромоножка насыпал вам в глаза песку? Почему вы у него не на хвосте?

— Я сменяю Дженни в девять часов.

Даркин схватил свою многострадальную шляпу за поля, зажмурил один глаз, прицелился и метнул ее на спинку моего кресла. И опять он промахнулся на целую милю... Он хрюкнул от огорчения.

— Послушайте, Арчи. Это уже пустая трата времени.

— Так в чем же дело?

— Вот в чем. Вы поручили нам втроем установить за ним круглосуточное наблюдение. Когда Вульф так тратит деньги, значит, задание важное и ему действительно надо знать жизненную программу этой птицы. Вы также разрешили нам свободно пользоваться такси и всем остальным, если понадобится. Повторяю: это бессмысленная трата времени и денег. Чапин живет в шестиэтажном доме с лифтом на Перри-стрит. Он — на пятом. За домом большой двор с парой деревьев, кустарником, а весной он полон тюльпанов. Но дело в том, что во дворе стоит другой дом, фасад которого выходит на Одиннадцатую улицу. Дом этот построен тем же хозяином, так что каждый, кто хочет, из дома на Перри-стрит может пройти черным ходом, пересечь двор и выйти на Одиннадцатую улицу. Они могут вернуться тем же путем.

Вот и получается, что, расположившись в табачной лавке на противоположной стороне Перри-стрит, откуда мне прекрасно видно 203-й, я чувствую себя таким же полезным, как у одного из выходов с Янки-стадиона, где мне поручено было наблюдать за женщиной в черной шляпке.

Я пришел сюда не потому, что проштрафился. Мое единственное несчастье — мой честный характер. Я хочу повидать Вульфа и спросить у него, за что он мне платит деньги?

— Хорошенькую вы обрисовали картину. По-моему, похоже, что нет иного выхода из этого положения, как поставить еще трех человек на Одиннадцатую улицу. Но придется оплачивать это. Шесть хвостов за одним калекой...

— Обождите минутку! — Фред махнул рукой на меня.— Это еще не все. Вторая неприятность в том, что против нас ополчился полицейский регулировщик на углу. Мы загородили всю улицу. За этим калекой слишком много хвостов. Есть один человек из отдела убийств и невысокий тип в коричневой шляпе и в розовом галстуке. Он может быть одним из людей Баскома. Я его не узнаю.

Возьмем пример. Вчера после полудня к 203-му дому подъехало такси и остановилось перед входом. Через минуту появился Поль Чапин и сел в такси. Вы бы посмотрели, какой тут начался ажиотаж! Тут появилось второе свободное такси, я прыжком опередил городского «дика», и ему пришлось бежать полквартала, пока он не нашел себе машину. Баскомский баловень сел в машину, которая его, по-видимому, ожидала.

Мне так и хотелось крикнуть Чапину, чтобы он минутку подождал, пока мы не выстроимся в линию, но в этом необходимости не было. Все было в порядке, его шофер ехал медленно, и никто из нас его не потерял. Он отправился в Гарвард-клуб и оставался там пару часов, потом возвратился к себе домой, а мы все следовали за ним. Три машины!

— Звучит великолепно.

— У меня появилась идея, пока мы ехали в этой процессии. Почему бы нам не подружиться? Вы возьмете еще одного человека, тогда он, да Баском, да городской «дик» смогут взять на себя Одиннадцатую улицу, а мы втроем останемся на Перри-стрит и места будем занимать мало. Как идея?

— Не годится.

Я поднялся и в третий раз протянул ему шляпу.

— Вульф не станет пользоваться никакими данными из вторых рук. Я возьму трех человек из «Метрополитен», и мы перекроем Одиннадцатую улицу. Вульф хочет зажать Чапина кольцом так туго, как затягивают барабан. Бегите и не упустите его. Я свяжусь с Баскомом, может, он отзовет своего наблюдателя. Теперь удирайте!.. О, ну ладно. Один бросок. Четвертак на дайм, идет?

Фред кивнул, принял более удобную позу и метнул шляпу. На этот раз он был близок к цели, на десятую долю секунды шляпа повисла на верхушке кресла, затем слетела. Даркин выудил из кармана десятицентовик, протянул его мне и ушел побежденный.

Сначала я было подумал подняться в спальню к Вульфу и получить его согласие на наблюдение за Одиннадцатой улицей, но было всего лишь 8.30, а я становился полубольным при виде того, как он, сидя в постели под черным шелковым одеялом, пьет шоколад, не говоря уж о том, что он наверняка подымет крик.

Поэтому я соединился с агентством «Метрополитен» по телефону и сообщил им суть задания. Я не представлял себе, зачем это Чапину было решаться на фокусы, подобные запасным выходам.

После этого я несколько минут ломал себе голову над вопросом, по чьему заданию работает Баском, и решил на всякий случай попробовать выяснить это по телефону. Но мне никто не ответил.

В итоге я несколько запоздал с выполнением собственного расписания, и мне пришлось схватить пальто и шляпу и отправиться в гараж за «родстером».

Накануне во время моих скитаний я собрал кое-какие факты о деле Дрейера.

Юджин Дрейер, комиссионер по купле-продаже картин, был найден мертвым утром в четверг 20 сентября в бюро при своей галерее на Медисон-авеню. Его тело было .обнаружено тремя полицейскими, которым пришлось взломать дверь. Он был мертв уже около двенадцати часов. Причиной смерти было отравление нитроглицерином. После расследования полиция пришла к заключению, это самоубийство, и на дознании это было подтверждено.

Но в понедельник все члены «Лиги» получили второе «предупреждение». Это «предупреждение» звучало следующим образом:

Уже второй. Вам лучше было бы убрать меня долой! Уже второй... Пусть не было внизу услужливой скалы Или утеса, чтобы душа его рассталась с телом, Иль непоседливой волны, Которая, играя, между делом, Его б в своих объятьях задушила. Я поручил змее договориться с лисом, Они вдвоем нашли иную силу В смертельном зелье с чудным запахом и вкусом, Сокрытом в белом порошке. А я, палач и грозный судия, Сумел вложить его ему в уста... И сосчитал: Один и два. И дважды сорок долгих дней меж ними.... Не сомневайтесь, ваш черед придет за ними! Дождется третий, раз он ждет. Потом скажу: четыре... пять... И шесть... и семь... Вам лучше было бы убрать меня совсем.

Вульф нашел, что это «предупреждение» лучше первого, потому что оно короче и в нем имеется пара удачных строк.

Я поверил ему на слово.

Сразу же после этого начался настоящий ад. Они полностью позабыли о «глупой шутке» и с воплями осаждали полицию и прокуратуру, требуя, чтобы Поль Чапин был немедленно арестован. Версия о самоубийстве Дрейера была начисто отвергнута.

Хиббард был перепуган не меньше остальных, возможно, даже больше, но он все же был против обращения в полицию.

Единственными, у которых, кажется, не развилась дрожь в коленях, были доктор Бартон и Леопольд Элкас, хирург.

Мы с Элкасом договорились встретиться в среду утром в девять тридцать, но я вышел из дома рано, потому что хотел заехать на Пятьдесят шестую улицу, чтобы посмотреть галерею Дрейера, где все это произошло.

Теперь это была уже не галерея, а книжный магазин. Пожилая особа с бородавкой около уха была со мной любезна и разрешила мне все осмотреть. Но немного было того, на что можно было посмотреть. Маленькая комната, где в среду вечером проводилось совещание, а на следующее утро было найдено тело мистера Дрейера, по-прежнему оставалась конторой.

Я позвал женщину, и она вошла в контору. Я указал на дверь в задней стене и спросил:

— Не могли бы вы мне сказать, не дверь ли это кладовки, где мистер Дрейер держал различные спиртные напитки?

— Мистер Дрейер?.. Ах... Это тот человек...

— Человек, который покончил с собой в этой комнате. По-видимому, вы этого не знали?

— Да, действительно...

— Благодарю вас, мадам.

Я вышел на улицу и сел в «родстер».

Леопольд Элкас был печальным человеком. Он был среднего роста, с крупной головой и большими руками, с суровыми черными глазами, взгляд которых уходил от вас не вверх, не вниз и не в сторону, а как бы в глубину его головы.

Он предложил мне сесть и заговорил:

— Понимаете, мистер Гудвин, я согласился встретиться с вами только из любезности к своим друзьям, которые меня об этом просили. Я объяснил мистеру Фаррелу, что не присоединяюсь к предприятию вашего работодателя и не буду оказывать никакой помощи.

— Доктор Элкас, я знаю, что вы и пальцем не пошевелите, чтобы дать материалы, изобличающие Поля Чапина. Но в деле Дрейера вы мой единственный источник информации из первых рук. Как я понял, второй человек, эксперт по картинам, возвратился в Италию.

Элкас кивнул.

— Мистер Сантини отплыл некоторое время тому назад.

— Значит, остаетесь только вы. Думаю, что нет смысла задавать вам множество хитроумных вопросов. Почему бы вам просто не рассказать мне, как это все было?

Он опять грустно улыбнулся.

— Полагаю, вам известно, что двое или трое из моих друзей заподозрили меня в том, что я солгал, выгораживая Чапина?

— Да-а... Это так?

— Нет. Я не стал бы ни топить его, ни выгораживать вопреки истине... История, мистер Гудвин, такова: вы, разумеется, знаете, что Юджин Дрейер был моим давнишним другом. В колледже мы учились вместе. До депрессии его дела в художественной галерее шли превосходно. Даже я изредка приобретал через него кое-что. Шесть лет назад я дал ему выгодный заказ на три картины Мантеньи — две маленькие и одну побольше. Цена была сто шестьдесят тысяч долларов. Картины были во Франции. В то время Поль Чапин как раз находился в Европе, и я написал ему, попросив посмотреть на картины. Получив его ответ, я и сделал заказ. Я полагаю, вы знаете, что в течение десяти лет Поль Чапин пытался стать художником. Его картины были интересны, но не хороши. Мне говорили, что он потом нашел себя в литературе,— сам я романы не читаю.

Картины прибыли в то время, когда я был завален работой и не мог заняться тщательным изучением. Я получил их и оплатил стоимость. Но с самого начала они не приносили мне радости. Сколько раз я пытался уго? ворить себя, что они великолепны, но, поглядев на них, убеждался в противном. Поначалу я не подозревал подделку, просто я не мог с ними свыкнуться. Но несколько замечаний, сделанных специалистами, заставили меня задуматься. В сентябре, более двух месяцев тому назад, в нашу страну приехал Энрико Сантини, который знает Мантеньи не хуже, чем я знаю человеческие недуги. Я попросил его посмотреть на мои «шедевры», и он заявил, что это подделка. Более того, он сказал, что знает источник их происхождения — безусловно талантливого мошенника в Париже — и что совершенно невозможно, чтобы какой-либо солидный комиссионер мог бы попасться на эту удочку.

Мне думается, что именно эти пять лет внутренней борьбы с картинами более, чем что-либо иное, заставили меня действовать так, как я это сделал с Дрейером. Обычно я бываю очень слаб в проявлении неудовольствия и тем более жестокости, но в этот раз во мне колебаний не было. Я сказал Юджину, что желаю немедленно вернуть ему картины и получить мои деньги обратно без замедления. Он сказал, что у него нет денег, и я знал, что это правда, так как на протяжении последнего года неоднократно ссужал его значительными суммами. Однако я настаивал, что он должен либо достать деньги, либо понести заслуженное наказание. Полагаю, что в конце концов я бы смягчился, но, к несчастью, в моем характере имеются своего рода заскоки: непонятно почему я делаюсь упрямее мула, проявляю невероятную решительность и не отступаю ни на шаг от своей позиции. Отрицательную роль сыграло и то, что мистер Сантини должен был вернуться в Италию. Юджин потребовал с ним встречи. С его стороны это было, конечно, блефом.

Мы договорились, что я с мистером Сантини и Полем Чапином приеду к нему в среду, в пять часов дня. Поль был приглашен, потому что он осматривал во Франции эти картины. Мы приехали. Обходительность Юджи...

Я прервал его:

— Минуточку, доктор. Поль Чапин приехал в галерею раньше вас?

— Нет. Мы приехали вместе. Я заезжал за ним в Гарвард-клуб... Обходительность Юджина причиняла мне боль, потому что ему не удавалось скрыть, как он нервничает. Руки его дергались, когда он смешивал хайбол... для нас, не для себя. Я был смущен, а потому резок и даже груб. Я предложил мистеру Сантини сообщить свое заключение, и он его сделал, как устно, так и письменно. Юджин возразил ему. Они заспорили. Наконец Юджин обратился к Полю, прося его высказать свое мнение, очевидно, он ожидал, что Поль его поддержит. Поль оглядел нас с улыбкой и сделал краткое, но весьма выразительное заявление. Он сказал, что через три месяца после того, как он осматривал картины, то есть через месяц после того, как они прибыли в Нью-Йорк, он узнал совершенно определенно, что они были написаны Вассо, величайшим мошенником нашего века, в 1924 году. Этого же человека назвал мне и мистер Сантини. Поль сказал также, что он хранил молчание, потому что его привязанность и ко мне, и к Юджину так велика, что он не мог сделать шаг, который бы причинил неприятность одному из нас.

Я испугался, как бы Юджин не потерял сознание: он был не только поражен, но и уязвлен. Я же был так смущен, что молчал. Я, конечно, не знаю, обманул ли меня Юджин, будучи в отчаянном положении, или же он сам пал жертвой обмана.

Мистер Сантини поднялся первым, я последовал его примеру, и мы вышли. Поль Чапин шел с нами.

В полдень следующего дня я узнал, что Юджин покончил с собой, выпив очень большую дозу нитроглицерина. Я узнал об этом, когда полиция явилась в мою приемную, чтобы допросить меня.

— Что заставило вас думать, что это самоубийство?

— Ну, мистер Гудвин...

Он вновь улыбнулся, но улыбка была еще более грустной.

— Неужели все детективы одинаковы? Вы же прекрасно понимаете, почему я считаю это самоубийством. Полиция пришла к тому же выводу, и обстоятельства подтверждают это.

— Но если вы согласитесь, что у каждого детектива всегда в голове имеется какая-то навязчивая идея, то вы знаете, в чем заключается моя. Имел ли возможность Поль Чапин подбросить таблетки нитроглицерина в бокал Дрейера? Вы считаете это невозможным?

Доктор Элкас кивнул.

— И вы, конечно, знаете, что мистер Сантини со мной согласен. Мы оба вполне уверены, что Поль не имел такой возможности. Он приехал в галерею вместе с нами, и мы вошли вместе в контору. Поль сидел слева от меня, не менее чем в шести футах от Юджина. Он не дотрагивался ни до одного бокала, кроме собственного. Когда мы выходили, Поль шел впереди меня, перед ним выходил Сантини.

— Да... Все это записано в отчетах. Но во время шумных ссор, подобных этой, когда все так возбуждены, бывает хождение с места на место, люди то вскакивают, то садятся, бродят взад и вперед...

— Ничего подобного не было. Мы не были возбуждены, разве только Юджин. Он был единственный, кто поднимался с кресла.

— После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджака?

— Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его.

— Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака?

— Так я понял.

Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал «родстер» и пару шин «экстра» к нему, чтобы узнать, лжет он или нет. Он был очень далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей.

— Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Ниро Вульфу?

— Сожалею, я буду занят.

— В пятницу?

— Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает критики. В этом я уверен, потому что я там был.

— Может, вы сможете в субботу?

Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем, как направиться к двери, я сказал:

— Кстати, второе «предупреждение», написанное всем вам,— ну, кто же его написал? Действительно ли нитроглицерин имеет такой вкус?

— Я же хирург, а не фармацевт.

Я снова поблагодарил его и вышел.

Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал подозревать, что если мы не найдем способа сделать явным то, что скрыто от нас в истории Элкаса, то памятная записка, составленная Вульфом, может превратиться в пустой листок бумаги, который вы можете использовать так, как вам вздумается.

Я отправился домой, решив, что самое разумное — обратиться к Сантини. Мы могли дать ему каблограмму в Рим. Возможно, таким образом мы раздобудем нечто толковое.

Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В конторе звонил телефон. Звонил Саул Пензер. Я спросил, чего он хочет, он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил его, что он будет рапортовать, а он ответил, что ничего, вот и весь рапорт. Поскольку я и так был раздражен всем ходом расследования, то я стал насмешлив. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то, может, он сплутует и сделает чучело Хиббарда? И я сказал, что и самого меня только что так облажали на другом конце нашего дела, что если у него нет ничего лучшего, то пусть придет в контору, и мы сыграем в пинокль. Я повесил трубку, оборвав разговор, что само по себе могло рассердить даже монахиню.

Вульф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал «доброе утро», потянул носом воздух и сел за свой стол.

Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не просмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, не испробует свое перо и, наконец, не позвонит, чтобы принесли пиво. После того как со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне:

— Есть ли мысли о дальнейших действиях?

— Я ушел на цыпочках из дома в 8.30 и только что вернулся. Звонил Саул. Истрачен зря еще один никель.

Фриц принес ему пиво, и Вульф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкасе, не пропуская ничего, даже то, что у нитроглицерина сладковато-жгучий вкус и что он маслянист на ощупь. Затем я изложил ему мою мысль о римлянине. Как я и ожидал, он сразу же заупрямился.

— Вы можете дать каблограмму за тысячу миль в отношении какого-то факта или предмета, но не о таком тонком деле. Как последняя возможность, вы или Саул Пензер нанесете визит Сантини в Италию.

Я попытался поспорить с ним, потому что не представлял никакого иного хода. Я даже забыл, что я еще не сообщил ему о трех дополнительных наблюдателях из агентства «Метрополитен», которых я заказал для Одиннадцатой улицы.

Меня остановил посредине моей речи звук шагов Фрица, идущего в холл отворять дверь. Я не пытался продолжать свою речь, а только ждал, чтобы увидеть, кто пришел.

В контору вошел Фриц и прикрыл за собой дверь. Он сказал, что пришла какая-то леди, она хочет видеть Вульфа.

— Ее имя?

Фриц покачал головой. Он выглядел неуверенным.

— Проводите ее сюда, Фриц.

Увидев посетительницу, я тоже почувствовал себя неуверенно. К нам не приходил никто более уродливый. Она вошла и остановилась, глядя прямо на Вульфа, как бы решая, как к нему подойти. К тому же она не была в действительности уродливой, то есть я подразумеваю, что она не была отвратительна. У нее были довольно маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, никогда не сойдет с того, на чем они остановились. На ней было темно-серое шерстяное пальто и из того же материала шляпка, а непомерно большой серый мех плотно окутывал ее шею.

— Мне трудно достался мой приезд сюда... Боюсь, что я сейчас потеряю сознание.

Вульф покачал головой.

— Я надеюсь, что нет. Немного бренди?

— Нет.

— У вас слегка перехватило дыхание.

— Нет, благодарю вас.

Она подняла руки к меху, и казалось, что она пытается добраться ими под мех на затылке.

— Я ранена. Сзади, вот здесь. Думаю, что вам лучше посмотреть,

Вульф бросил мне взгляд, и я подошел к ней. Она расстегнула свой мех спереди, а я, откинув его от шеи, снял совсем. И затем ахнул я сам. Не то чтобы я никогда не видел крови, но не часто так много, да и было это так неожиданно. Весь мех изнутри пропитался кровью. И воротник ее пальто тоже. Это было зрелище!

Кровь все еще продолжала сочиться из порезов, сделанных на ее шее сзади. Я не мог определить, насколько они глубоки.

Она пошевелилась, и кровь потекла струйкой.

Я отбросил мех на пол и сказал ей:

— Ради Бога, сидите, не шевелитесь и не крутите головой.

Я посмотрел на Вульфа и сказал:

— Кто-то пытался отрезать ей голову. Я не знаю, как они глубоко зашли.

Она сказала Вульфу:

— Это мой муж. Он хотел меня убить.

Смотревшие на нее глаза Вульфа были полузакрыты.

— Значит, вы Дора Риттер?

Она отрицательно покачала головой, кровь потекла сильнее, и я опять сказал, чтобы она сидела спокойно.

Она сказала:

— Я Дора Чапин. Я вышла замуж три года назад. 

 Глава 10

Вульф ничего не сказал.

Я же, не зная, как глубоко могут открыться раны при падении, стоял позади нее и ждал, готовый подхватить ее, если она начнет падать.

Вульф не двигался. Его глаза были почти закрыты, а губы то вытягивались наружу, то втягивались внутрь.

Она заговорила:

— У него был припадок. Один из его припадков малодушия.

Вульф вежливо ей ответил:

— Я не знал, что у мистера Чапина бывают припадки. Пощупайте ей пульс, Арчи.

Я протянул руку, взял ее запястье и нащупал пульс. Пока я считал, она начала разговаривать:

— Ну, это, конечно, не совсем припадки. Просто у него в глазах появляется особое выражение. Я всегда его боюсь, а когда вижу этот взгляд, я прихожу в ужас... Раньше он никогда не причинял мне зла. Но сегодня утром, это выражение глаз... Я что-то сказала, чего не должна была говорить... Вот посмотрите.

Она вырвала у меня руку, чтобы открыть свою сумочку — большую, кожаную,— из нее она вытащила что-то, завернутое в газету, развернула газету и подняла кухонный нож, лезвие которого было покрыто еще свежей кровью.

— Он был у него, а я не знала об этом. Он, вероятно, уже подготовил его для меня, когда был на кухне.

Я взял у нее нож, положил его на стол поверх газеты и сказал:

— Пульс у нее чуть учащенный, но в основном о‘кей.

Вульф положил руки на подлокотники кресла, оперся на них и встал на ноги. Встав, он сказал:

— Пожалуйста, миссис Чапин, не двигайтесь.

Он обошел вокруг нее и остановился сзади, смотря на ее шею. При этом он низко наклонил голову, разглядывая раны. Уже добрый месяц, а то и более, я не видел его таким деятельным.

Вглядываясь в льющуюся кровь, он сказал:

— Пожалуйста, наклоните голову вперед, только немного, и опять назад.

Она это сделала, и кровь потекла снова, а одна струйка чуть не забрызгала самого Вульфа.

Вульф выпрямился.

— Вызовите доктора, Арчи.

Она начала было поворачиваться к Вульфу, но я ее остановил. Она запротестовала:

— Мне не нужен доктор. Я добралась сюда, я сумею добраться домой. Я только хотела показать вам и попросить вас...

— Да, мадам. Но в данный момент в счет идет только мое мнение... с вашего разрешения.

Я уже был у аппарата и набирал номер. Я попросил доктора Боллмера. Секретарша ответила, что он только вышел из дома, но если эго срочно, то она попытается его догнать. Я сообразил, что сам сделаю это быстрее. Повесив трубку, я побежал к выходу, сказав по дороге Фрицу, вытиравшему в холле пыль, чтобы он никуда не уходил. Спрыгнув с крыльца, я заметил такси, в котором, разумеется, приехала наша посетительница. В паре сотен футов к востоку стоял синий «купэ» доктора Боллмера, в который он как раз садился. Издав громкий крик, я помчался к нему. Он меня услышал, и к тому времени, как я к нему добежал, снова уже стоял на тротуаре. Я рассказал о свалившейся на нас беде, он вытащил из машины свой чемоданчик и двинулся за мной.

За годы своей работы я успел убедиться, что единственная вещь, которую вы не запрете в ящик своего стола, это ваше собственное любопытство.

Так вот, когда мы с доктором повернули с тротуара к нашему собственному крыльцу, я снова бросил взгляд на стоящее поблизости такси и на секунду потерял весь свой апломб, когда увидел, что шофер, смотревший на меня, подмигнул мне.

Мы с доктором вошли в дом. Фриц был в холле и сказал, что Вульф пошел на кухню и вернется после того, как доктор закончит свои дела.

Я сказал Фрицу, чтобы он, Боже упаси, не дал

Вульфу приняться за еду, а сам повел доктора в контору.

Дора Чапин все еще сидела в том же кресле. Я представил их друг другу, а он, поставив чемоданчик на стол, принялся за осмотр ее ранений. Он осторожно пощупал вокруг ран и сказал, что, вероятно, придется наложить швы, что точнее он сможет сказать после того, как обмоет раны. Я показал ему ванную и где лежат бинты, йод и прочие перевязочные средства, а затем добавил:

— Я позову вам на помощь Фрица. А у меня есть дело перед домом. Если я буду нужен, я там.

Я вышел на тротуар.

Такси все еще было здесь. Шофер больше мне не подмигивал, он только смотрел на меня.

— Привет,— сказал я.

— Я редко вступаю в разговоры,— ответил он.— Достаточно сказать «привет»...

— Я вас не осуждаю. Можно мне заглянуть внутрь?

Я распахнул дверцу и сунул внутрь машины голову, достаточно далеко, чтобы посмотреть на установленную в рамке на панели карточку с фотографией шофера и его именем. Я усмехнулся.

— Почему вы подмигнули, когда я шел мимо?

— А почему бы и нет?

— Этого я не знаю. Перестаньте чудить. Я тальм задал вам по-дружески вопрос. В чем был смысл вашего подмигивания?

Он покачал головой.

— Я ведь чудной. Вас зовут Ниро Вульф?

— Нет. Но вас зовут Питии Скотт. Вы стоите внизу листа, по которому я собираю контрибуцию,— с вас пять долларов.

— Я слышал об этом листе.

— Да? И от кого?

— О... от людей. Вы можете меня вычеркнуть. На прошлой неделе я выработал восемнадцать долларов и 20 центов.

— Вы же знаете, на что эти деньги.

Он кивнул.

— Да. Это я тоже знаю. Вы хотите спасти мне жизнь. Послушайте, дорогой мистер. Брать пять долларов за спасение моей жизни — чудовищно. Это — спекуляция.

Он засмеялся.

— Подобные вещи имеют свой предел, так я полагаю... В вашем доме найдется, что выпить?

— А как насчет двух долларов, сделаем?

— Это все еще высоко.

— Даже один бак?

— Вы все еще мне льстите, послушайте...

Хотя для ноября было холодно и дул сырой, пронизывающий ветер, но у Питни Скотта не было перчаток, а руки его были красные и заскорузлые. Он сунул свои негнущиеся пальцы в карман и вытащил несколько монет, выбрал из них один никель и бросил его мне.

— Вот я вам и заплатил, могу выбросить это из головы. Теперь, когда я вам больше ничего не должен, нет ли у вас выпить?

— Что вы предпочитаете?

— Я... Хорошую хлебную водку.

Он наклонился в мою сторону, всматриваясь мне в лицо. Затем отпрянул назад. Голос его стал хриплым и недружелюбным.

— Шуток вы не понимаете? Я не пью за рулем... Эта женщина сильно ранена?

— Я не думаю этого, голова у нее все еще на месте. Доктор ее сейчас зашивает. А вы часто возите эту женщину? А ее мужа?

Он все еще оставался суровым.

— Я вожу ее, когда она меня вызывает. И ее мужа тоже. Я шофер такси... Они мои клиенты, в память о прошлом. Раз или два они приглашали меня к себе на квартиру. Полю нравится видеть меня выпившим, он меня угощает.

Его суровость исчезла.

— Вы знаете,— продолжал он,— надо рассматривать данное положение вещей со всех сторон, и вы не найдете ничего более веселого. Я собираюсь оставаться трезвым, чтобы ничего из этого не упустить. Вам я подмигнул потому, что вы сейчас тоже в этом деле и будете таким же забавным, как и все остальные.

— Ну, это меня не тревожит, я всегда был весьма забавным. А Чапин пил с вами?

— Он не пьет. Он говорит, что это вредно для его ноги.

— Вы знаете, что назначена награда в пять тысяч долларов нашедшему Хиббарда?

— Нет.

— За мертвого или живого.

Похоже было, что я, прощупывая почву наугад, наткнулся на нечто ценное. Лицо у Скотта изменилось, он выглядел изумленным, как будто наткнулся на мысль, не приходившую ранее ему в голову.

Наконец он сказал:

— Ну, что ж, человек он ценный. За него это не слишком дорого. Энди неплохой малый. А кто предложил награду?

— Его племянница. Завтра будет в газетах.

— Это хорошо с ее стороны.

Он засмеялся.

— Это неопровержимый факт, что пять тысяч долларов чертовски больше, чем один никель. Мне бы хотелось сигарету.

Я достал пачку, и мы оба закурили.

Пальцы его дрожали, и я начал чувствовать к нему жалость. Но я все же сказал:

— Какая получается интересная картина. Дом Хиббарда находится на Юниверсити Хайтс. Если поехать куда-нибудь по соседству с Перри-стрит, а оттуда на Сто шестнадцатую улицу, что вы за это можете получить? Давайте сообразим... две... это будет что-то около полутора долларов. Но если с вами будет ваш старый однокашник Эндрю Хиббард или его труп, может, даже часть трупа, скажем, голова или пара рук,— вместо полутора долларов вы бы получили пять кусков. Как видите, все зависит от груза.

Конечно, «подначивать» человека, который смертельно нуждается в выпивке и не может ее получить, было подобно тому, чтобы выбить у калеки его костыль.

Во всяком случае, у него хватало выдержки, чтобы держать закрытым свой рот. Он смотрел на сбои дрожащие руки так долго, что и я стал смотреть на них. Наконец, он опустил руки на колени, посмотрел на меня и начал смеяться.

Затем он спросил меня:

— Ну, не говорил ли я вам, что и вы станете забавным?

Голос у него снова стал суровым.

— Слушайте, вы... хватит. Идите своей дорогой... хватит. Ступайте в дом, или вы простудитесь.

Я сказал:

— Хорошо, а как насчет выпивки?

Но он уже отключился. Я попытался еще расшевелить его, но он сразу же стал немым и суровым. Я подумал, не принести ли ему немного пшеничной водки, пусть понюхает, но решил, что после этого он замкнется еще крепче.

Прежде чем вернуться в дом, я записал его номер.

Я прошел прямо на кухню. Вульф все еще был там, устроившись в деревянном кресле, где он сидел обычно, руководя Фрицем, или ел, когда к нему возвращался аппетит.

Я ему сообщил:

— Питни Скотт находится перед нашим домом. Он таксист. Он привез сюда ее. Он заплатил мне никель как свою долю и сказал, что это все, чего он стоит. Он знает что-то об Эндрю Хиббарде.

— Что?

— Убейте, не знаю. Я сказал ему о награде, которую предлагает мисс Хиббард, моя клиентка. У него сразу стал такой вид, будто он собирается крикнуть мне: «Изыди, Сатана!» Он робок и хочет, чтобы его уговаривали. Мое предположение таково: он, может, и не знает точно, где находится Хиббард или его останки, но догадывается. Очевидно, ему осталось совсем недолго до того времени, когда ему будут мерещиться розовые змеи и крокодилы. Я пробовал привести его в дом для выпивки, но он отказался и от этого. Я бы посоветовал вам выйти и взглянуть на него.

— Выйти?

Вульф поднял голову и посмотрел на меня.

— Выйти и спуститься с крыльца?

— Ну да, только на тротуар, вам не надо подходить к обочине. Он как раз тут.

Вульф закрыл глаза.

— Я не знаю, Арчи. Я не знаю, почему вы так упорно втравливаете меня в эту безумную вылазку. Выкиньте эту мысль полностью. Это невозможно. Вы говорите, что он действительно дал вам никель?

— Да, поэтому вы должны пойти туда, чтобы действовать необычно с этим алкоголиком-таксистом, хотя он и кончил Гарвард.

— Мы это сделаем. Пока пойдите и посмотрите, привели ли миссис Чапин в порядок?

Я пошел. Доктор Боллмер закончил с пациенткой и привел ее в контору. Он наложил ей такую тугую повязку, что она держала шею прямо, хотела она этого или нет. Он проинструктировал ее, как вести себя дальше, а Фриц привел в порядок помещение. Я подождал, пока док закончит, затем отвел его на кухню.

Вульф открыл глаза и посмотрел на него.

Воллмер сказал:

— Совершенно новый метод нападения, мистер Вульф.

Совершенно оригинальный: резаные раны, нанесенные сзади. Он повредил верхние покровы, я срезал часть ее волос.

— Он?

Доктор объяснил:

— Она сказала, что ее поранил муж, за которым она три года замужем. Если она выполнит все то, что я ей велел, то через три дня будет совершенно здорова. Я наложил четырнадцать швов. Ее муж какой-то замечательный, необыкновенный человек, впрочем, и она весьма примечательная особа, спартанского типа. Она даже не сжала рук, пока я сшивал ее раны, ее пальцы были расслаблены.

— Благодарю вас, доктор.

Воллмер вышел. Вульф встал на ноги, по привычке потянув книзу край жилета в бесплодной попытке прикрыть полоску канареечно-желтой рубашки, обтягивающей его внушительное брюхо, и отправился в контору. Я задержался, чтобы попросить Фрица почистить мех, насколько это будет возможно.

Когда я присоединился к ним, Вульф уже снова сидел в своем кресле, а она — напротив.

Говорил Вульф:

— Я рад, что все оказалось не слишком серьезным, миссис Чапин. Доктор вас предупредил, чтобы вы несколько дней были осторожны и не дергались. Кстати, вы расплатились с ним?

— Да. Пять долларов.

— Хорошо. Мистер Гудвин сказал мне, что вас дожидается такси. Скажите шоферу, чтобы он ехал медленно, тряска всегда противна, а в вашем состоянии — опасна. У нас нет оснований задерживать вас дольше.

Ее глаза снова были прикованы к его лицу. То, что она была обмыта и забинтована, не прибавило ей привлекательности. Она с шумом втянула воздух через нос и так же выпустила его обратно.

Окончив, она сказала:

— Разве вы не хотите, чтобы я вам про все это рассказала? Про все, что он натворил.

Голова Вульфа двинулась налево и направо.

— В этом нет необходимости, миссис Чапин. Вам следует отправиться домой и отдохнуть. Я берусь известить полицию о случившемся, я понимаю деликатность вашего положения. Ваш собственный муж, за которым вы замужем уже три года...

— Я не хочу никакой полиции.

Глаза этой женщины вполне могли вас пробуравить.

— Вы думаете, что я хочу ареста моего мужа? При его положении и известности... чтобы все газеты... вы думаете, я хочу этого? Я вот почему приехала к вам... рассказать вам об этом.

Вульф погрозил ей пальцем.

— Вы понимаете, что приехали не туда, куда следовало. К собственному несчастью, вы обратились к единственному человеку в Нью-Йорке и даже во всем мире, который сразу же понял, что произошло в вашем доме сегодня утром. Но я человек, который терпеть не может, чтобы его обманывали. Так что будем считать, что мы квиты. Поезжайте домой.

Конечно, как это случалось и раньше, я что-то упустил и плыл за ними, пытаясь ухватить смысл происходящего. С минуту я думал, что она встанет и уйдет. Она начала это делать... Потом повернулась, посмотрела на него и сказала:

— Я образованная женщина, мистер Вульф. Я находилась в услужении и не стыжусь этого, но я получила образование. Вы пытались говорить так, чтобы я вас не поняла, но я поняла.

— Хорошо, следовательно, нет нужды...

Внезапно она яростно огрызнулась:

— Толстый глупец!

Вульф покачал головой.

— Что толстый — это и так видно, хотя я бы предпочел быть названным — Гаргантюа. Ну, а глупец — разве в широком смысле, как характеристика человеческого рода? С вашей стороны было невеликодушно, миссис Чапин, напоминать мне о моей дородности, поскольку я говорил о вашей бессмысленной выходке только в общих чертах и не демонстрировал ее. Теперь я это сделаю.

Он указал пальцем на нож, все еще лежащий на бумаге на столе.

— Арчи, будьте добры, вычистите это домашнее оружие.

Я не был уверен, не берет ли он ее на «пушку». Я взял нож и стоял, глядя то на нее, то на него.

— Смыть доказательства?

— Да, пожалуйста.

Я взял нож в ванную комнату, пустил на лезвие струю воды, потер его намыленной губкой и вытер насухо. Через открытую дверь я не слышал никакого разговора. Я вернулся в контору.

— Теперь,— проинструктировал меня Вульф,— держите ручку крепко в правой руке. Подойдите к столу, чтобы миссис Чапин могла вас лучше видеть, повернитесь спиной. Так. Поднимите вашу руку и проведите ножом по шее, действуйте осторожно, поверните его острием вверх, не следует заходить с демонстрацией слишком далеко. Вы заметили длину и расположение порезов у миссис Чапин? Повторите их на себе... Да, да, очень хорошо. Немного выше, еще один. Другой пониже. Черт вас возьми, будьте осторожны. Достаточно... Вы видите, миссис Чапин? Он сделал это очень тонко, как вы думаете? Я не оскорблю вашей рассудительности, намекнув на то, что вы ожидали, что мы не сможем предположить, что вы нанесли эти порезы собственной рукой в выбранном вами месте? Хотя похоже, что место вы выбрали из чисто деловой предосторожности, зная, что спереди соседствует яремная жила...

Он остановился, потому что ему не с кем было говорить, кроме меня. Когда я повернулся, окончив мою «демонстрацию», она поднималась со стула, держа голову прямо и сжав губы. Без единого слова, без единого взгляда в его сторону ее маленьких серых глаз она поднялась и вышла, и он, не обращая внимания, продолжал свою речь до тех пор, пока она не открыла дверь конторы и не прошла через нее. Я заметил, она оставила свой нож, но подумал, что он будет хорош в нашей «случайной» коллекции.

После всего я вдруг устремился в холл.

— Эй, леди, ваш мех! Подождите минутку!

Я выхватил мех у Фрица, перехватил ее у выходной двери и закутал ее в мех. Питни Скотт вышел из машины и подошел, чтобы помочь ей спуститься с крыльца, а я вернулся назад.

Вульф просматривал письмо от Хосна и Компании. Закончив, он сунул его под пресс-папье — кусок окаменелого дерева, однажды использованный как орудие, которым проломили череп человеку,— и сказал:

— То, что способна придумать женщина, вне всякого вероятия. Когда-то в Венгрии я знал одну особу, у мужа которой бывали частые головные боли. Она обычно облегчала ему боли холодным компрессом. Однажды ей пришло в голову добавить в воду, в которой она смачивала салфетку для компресса, большое количество яда, проникавшего в организм через поры кожи. Результаты ее удовлетворили. Человек, на котором она экспериментировала, был я сам.

Женщина...

Мне стало ясно, что он просто пытается отвлечь меня от докучающих ему разговоров о деле. Поэтому я прервал его:

— Да, я знаю. А женщина была ведьмой, которую вы схватили, когда она ехала верхом на завитке поросячьего хвоста. Но несмотря на все это, для меня пришло время внести некоторую ясность в дело, которым мы занимаемся. Вы можете подтолкнуть меня, объяснив длинными словами, как вы узнали, что Дора Чапин сама сделала себе «маникюр».

— Никакого «толчка» не будет. Просто я вам напомню, что уже прочел все книги Поля Чапина. В двух из них выведена Дора Чапин, вернее, ее характер. Он и сам, конечно, фигурирует во всех. Женщина, которая осталась для героя недосягаемой, так как вышла замуж за доктора Бартона,— такая женщина, кажется, есть в четырех книгах из пяти. Только в последней я ее не сразу узнал.

В дверях появился Фрид и сказал, что ленч готов.

 Глава 11

Иногда я считаю чудом, что мы с Вульфом вообще способны ладить. Различие между нами особенно ярко проявлялось за столом. Он был гурманом, я — едоком. Он дегустировал, а я глотал. Не то чтобы я не мог отличить хорошее от плохого. После семи лет изучения кулинарного искусства Фрица я мог, как правило, сказать, что является блюдом отличным, а что — непревзойденным. Но оставался разделяющий нас факт: Вульфа больше всего привлекала пища, находящаяся во рту и дающая ему вкусовые наслаждения, а для меня самым важным было то, что пища прошла в мой желудок. Чтобы не было недоразумения, я должен добавить: Вульф никогда не обсуждал, что делать с пищей после окончания дегустации,— он ее уничтожал. Мне приходилось видеть, как по причине хорошего аппетита он полностью уничтожил десятифунтового гуся за время от восьми вечера до полуночи, а я, сидя в углу, ел сэндвичи с ветчиной, запивал их молоком и надеялся, что Вульф подавится.

Когда мы занимались расследованием какого-нибудь дела, я тысячи раз хотел дать ему пинка, наблюдая, как лениво он двигается к лифту, направляясь наверх в оранжерею, чтобы забавляться со своими растениями, или читает книгу, взвешивая каждую фразу, или обсуждает с Фрицем наиболее рациональный способ хранения сухих ,трав, когда я мотаюсь до одури, как собака, ожидающая, что он ей подскажет, где нужная дыра. Я согласен, что он великий человек. Когда он называет себя «гением», то он имеет право так думать. Я согласен, что он не проиграл ни одной ставки из-за своих пустяковых занятий. Но так как я только человек, я не могу удержаться, чтобы не пожелать дать ему пинка именно потому, что он гений. Иногда я бываю к этому чрезвычайно близок, это когда он говорит вот такие вещи:

— Терпение, Арчи: если вы съедите недозревшее яблоко, вашей единственной наградой будут боли в желудке.

Так вот, в эту среду после ленча я чувствовал себя обиженным. Вульф так и не согласился дать каблограмму Сантини и не хотел помочь мне придумать приманку, чтобы затащить к нам Леопольда Элкаса. Он сказал, что в этом деле есть только два человека, с которыми он чувствует склонность поговорить: Эндрю Хиббард и Поль Чапин, но он еще не готов говорить с Чапином и не знает, где находится Хиббард и вообще — жив он или мертв.

Я знал, что Саул Пензер каждый день утром и после полудня ходил в морг смотреть трупы, но что он делал еще, я не знал.

Немного позже двух позвонил Фред Даркин. Он сказал, что Чапин побывал в парикмахерской и в аптеке, что городской «дик» и человек в коричневой шляпе и розовом галстуке все еще были на посту, так ч'го он, Фред, подумывает об организации клуба. Вульф продолжал читать. Почти без четверти три позвонил Орри Катер и сказал, что он кое-что достал и хочет показать это нам, может ли он приехать? Я сказал ему «да». Затем, перед самым приходом Орри, еще один телефонный разговор заставил Вульфа отложить книгу. Звонил Фаррел, архитектор, и Вульф разговаривал с ним сам. Фаррел сообщил, что он приятно провел ленч с мистером Огл-торпом, что убедить его было нелегко, но в конце концов он все же согласился. Он звонит из издательства. Поль Чапин несколько раз пользовался их машинками, и так как есть разные мнения о том, какими машинками он пользовался, то придется взять образцы шрифтов более чем с дюжины машинок.

Вульф напомнил ему, что фабричный номер машинки должен быть проставлен на каждом образце.

Я сказал, после того как мы положили трубки:

— О’кей, вот один и сдвинулся... Даже если вы сумеете повесить «предупреждения» на Чапина, это будет только началом. Кончина Гаррисона вне наших возможностей, вы ее привязать не сможете. И я вам говорю, что то же самое произойдет и с Дрейером, если вы не залучите к нам сюда Элкаса и не обработаете его так, чтобы найти дыру в его рассказе, иначе нас побьют. Какого черта мы еще ждем? Для вас все хорошо, вы все время заняты, вы имеете книги, чтобы читать... Но какого дьявола вы из них извлекаете?

Я встал и искоса посмотрел на книгу в руке Вульфа: Эндрю Хиббард «Бездна памяти».

Я хмыкнул:

— Послушайте, босс...

Не было ничего другого, что бы так ненавидел Вульф, как быть названным боссом.

— Начинаю кое-что соображать. Я полагаю, что доктор Бартон тоже написал книгу, ну, и Байрон, а может быть, и Дрейер, и уж конечно, Майкл Эйерс. А потому я возьму «родстер» и поеду в округ Пайк поохотиться немного на уток, а когда вы покончите с вашим чтением, сразу же телеграфируйте мне, и я быстро вернусь назад, мы тогда примемся за это дело с убийствами. Действуйте медленно, не спешите, но имейте в виду, если съесть яблоко слишком перезревшее, можно получить отравление, или рожистое воспаление, или что-нибудь еще...

Я уставился на него, но никакого результата не увидел, кроме того, что я почувствовал себя дураком, потому что он взял и закрыл глаза, чтобы меня не видеть. Я вскочил с кресла со свирепым видом.

— Кой черт!.. Ведь все, о чем я вас прошу, это хотя бы немного взаимодействия... сотрудничества! Одну паршивую каблограмму этому типу в Рим. Я вас спрашиваю, почему я должен работать в таких диких условиях... А вам какого черта надо?

Последняя фраза относилась к Фриду. Он появился в дверях. Он хмурился, потому что терпеть не мог, когда я орал на Вульфа. Затем я заметил, что позади него кто-то стоит, и сказал:

— Входите, Орри. Какая у вас добыча?

Я обратился к Вульфу приятным голосом и с почтением:

— Он не так давно звонил и сказал, что достал нечто такое, что хочет показать вам. Я сказал вам, но вы были погружены в свою книгу.

Орри держал пакет размером с маленький плоский чемоданчик, обернутый в коричневую бумагу и завязанный толстым шнурком.

Я сказал:

— Надеюсь, это книги?

Он покачал головой.

— Он недостаточно тяжел для книг.

Орри поставил пакет на стол.

— А что это?

— Не имею понятия. Я принес его сюда, чтобы открыть его здесь. Возможно, в нем нет вообще ничего толкового, но у меня есть предчувствие...

Я взял свой перочинный нож, но Вульф покачал головой. Он сказал Орри:

— Продолжайте.

Орри усмехнулся.

— Я только следовал вашим инструкциям... Сегодня утром я забежал в книжную лавку «Гринвич». Разговаривая с продавцом, я сказал, что у них, по всей вероятности, имеются в обменной библиотеке книги Поля Чапина, и он ответил, что разумеется. Я попросил его показать мне какую-нибудь из них. Он протянул мне одну, и я ее просмотрел.

Я не мог сдержаться и фыркнул, а Орри остановился, но потом продолжал:

— После этого я сказал, что Чапин, по всей вероятности, интересный человек, и спросил, видел ли он его когда-нибудь. Он ответил, что конечно. Чапин живет по соседству с их лавкой, покупает у них книги и частенько к ним заходит. Он показал мне фотографию Чапина с его автографом, висящую на стене вместе с другими портретами. В конце магазина за конторкой сидела черноволосая женщина, которая крикнула продавцу, что наш разговор напомнил ей, что мистер Чапин так и не пришел за пакетом, который оставил у них пару недель назад, а при рождественских поступлениях пакет могут куда-нибудь заложить, так что надо бы позвонить Чапину, чтобы он за ним кого-нибудь прислал. Я уплатил свой доллар, получил книжку, вышел на улицу и зашел в буфет, чтобы за чашкой кофе немного подумать.

Вульф сочувственно ему кивнул. Орри посмотрел на него подозрительно и продолжал:

— Вот как я рассудил. Две недели назад — это то время, когда копы были направлены на Чапина. А что, если он перепугался, что в его доме произведут обыск, а у него было что-то такое, чего он не хотел им показывать? Он мог завернуть эти вещи в пакетную бумагу, отнести к своим друзьям в книжный магазин и там оставить на время.

И я решил сам проследить за пакетом. Я взял конверт и лист бумаги в писчебумажном магазине, потом отправился в бюро проката и воспользовался их пишущей машинкой, на которой написал милое послание в книжный магазин. Разглядывая автограф Чапина на фотографии в лавке, я запомнил его подпись и расписался весьма похоже. Но затем я побоялся послать письмо так скоро после того, как был там сам. Я решил подождать до послеполудня. Так что не так давно я нанял мальчика и послал его в книжную лавку с запиской. Как видите, письмо сработало, и они отдали ему пакет... Вот он.

Я поднялся и снова раскрыл свой нож, но Вульф опять воспротивился:

— Нет, развяжите его.

Я принялся возиться с узлом, который был сделан превосходно, а Орри сказал:

— Господи, а вдруг это какие-нибудь рыболовные снасти, или электролампочки, или еще что-нибудь. Вам придется дать мне выпить. Ведь это мой единственный шанс.

Я сказал ему:

— Среди «еще что-нибудь» как раз и может быть этот шанс, мы можем найти набор шрифта от пишущей машинки или любовные письма от миссис Бартон... Ничего не могу поделать с этим узлом, он не хочет, чтобы я развязал его. Или кто-то другой. Но даже если я это сделаю, то снова завязать так, как он был завязан, не смогу.

Я снова вытащил мой нож и посмотрел на Вульфа. Он кивнул, и я перерезал шнурок.

Сняв несколько слоев оберточной бумаги, я увидел, что это вовсе не чемоданчик, хотя из кожи, а не из имитации. Это была продолговатая коробка из светлой рыжевато-коричневой телячьей кожи, индивидуальной работы, очень красивая, с изящными линиями вытисненного узора по краям вокруг крышки. Это была щегольская вещь!

Орри ахнул:

— Иисус, я могу попасть в большую кражу!

Вульф распорядился:

— Продолжайте.

Но сам он не встал, чтобы посмотреть.

— Я не могу, он заперт.

— Ну и что?

Я пошел к сейфу, достал пару связок моих ключей, вернулся назад и стал открывать. Замок не был ничем примечателен, в несколько минут я с ним справился, отложил в сторону ключи и поднял крышку. Орри встал и смотрел в него вместе со мной. Мы молчали около секунды, затем посмотрели друг на друга. Никогда я не видел Орри столь возмущенным.

Вульф спросил:

— Что, пусто?

— Нет, сэр, но мы должны дать Орри выпить. Это не его — это ее. Я думаю, что Доры Чапин. Это ее рук-и-ног коробка. Перчатки и чулки, а может, и еще что-нибудь изящное.

— Вот как?

К моему удивлению, Вульф проявил к этому интерес: его губы вытянулись вперед, втянулись внутрь, и он даже начал вставать. Он поднялся, и я подтолкнул коробку к нему.

— Конечно... Я предполагал... Да, это и должно было быть. Арчи, выньте их осторожно из коробки и расстелите на столе. Сюда, я помогу. Нет, Орри, нет, пока вы не вымоете руки... Ха, вот и еще более интимное! Но больше всего чулок и перчаток... Не так грубо, Арчи, хотя бы из уважения к стремлению человека. То, что мы раскладываем на этом столе,— душа человека. Ее особенности могут быть разгаданы... Например, заметили ли вы, что перчатки, различные как по цвету, так и по материалу, все одного размера? Среди двадцати пар или более нет ни одного исключения? Разве можно требовать большей верности и преданности? «О, если бы я был перчаткой на этой руке...» Но для Ромео это была всего лишь риторика, для Поля же Чапина эта перчатка — истинное сокровище, но без всякой надежды и на ласку, и на жестокость... Ну, не станем отвлекаться в сторону, большая ошибка рассматривать тот или иной аспект явления, отрывая его от остального. В данном случае, как пример, мы не должны забывать, что эти предметы, очень дорогие по материалу и выполнению, стоили доктору Бартону около трех сотен долларов, а посему он имеет право ожидать, что они должны были носиться дольше. Некоторые из них практически новые. Подведите баланс...

Орри снова сел, но не сводил глаз с Вульфа. Его оборвал я:

— При чем здесь Бартон? Я спрашиваю вас по-английски.

Вульф потрогал еще несколько перчаток и поднял чулок, да еще поглядел через него на свет. Вид Вульфа, держащего женский трикотаж так, как если бы он в нем разбирался, дал мне взглянуть по-новому на меру его притворства. Он же поднял другой чулок и мягко уронил его обратно на стол, затем вынул из кармана платок, обтер им руки, после этого сел в кресло.

— Читайте ваших англосаксонских поэтов, Арчи. Сам Ромео был англичанином, несмотря на географию. Я не пытаюсь вас дурачить, я придерживаюсь традиций.

— А при чем здесь Бартон?

— Я уже сказал: он оплачивает счета. Он оплатил все эти вещи, его жена их носила, Дора Риттер, позднее Чапин, их экспроприировала, а Чапин превратил их в сокровища.

— Откуда вы все это знаете?

— А как бы я мог этого не знать? Вот все эти ношеные вещи, которые Поль Чапин держит в дорогой элегантной шкатулке, запертой, а в момент опасности унесенной в безопасное от недружелюбного любопытства место. Вы видели, каков размер рук Доры Чапин, теперь вы видите эти перчатки, они ей не принадлежат. Вы слышали в понедельник вечером историю любви к женщине, которая ныне жена доктора Бартона. Вы знаете, что ряд лет Дора Чапин, тогда Риттер, была личной горничной миссис Бартон, что она и сейчас помогает ей, по крайней мере раз в неделю, делать что-то с волосами. Зная эти факты, я считаю, что только отчаянный глупец...

— Да, сэр. Благодарю за «глупца». Но почему их должна была взять Дора? Может, Чапин взял сам?

— Может быть, конечно, но маловероятно. Вне всякого сомнения, он не сдирал чулки с ее ног, и я сомневаюсь, чтобы он был знаком с ее будуаром. Верная Дора...

— Верная кому? Миссис Бартон, таская ее вещички?

— Но, Арчи, вы же видели Дору, неужели вы не поняли, что она уникальное создание? Увидев Дору, я заподозрил, что она целиком посвятила себя рыцарскому служению чужому роману. Это и есть ее верность. Этим же можно объяснить и то, что она продолжает посещать миссис Бартон, когда замужество практически освободило ее от этой необходимости. Какая удача для Чапина! Запах любимой, ткань, интимно прилегающая к коже, им обожаемой,— все это доставлялось ему по его требованию, больше того, пальцы, которые час назад расчесывали волосы его леди, подают теперь ему кофе. И он все сильнее восторгался тонкими нитями, связывающими его с обожаемой особой. Такова эмоциональная жажда у этого человека. Конечно, человеческий род не может продолжаться путем хранения перчаток и чулок в кожаной коробке. Но проблемы биологические — тема другая.

Вульф закрыл на несколько секунд глаза, открыл их опять и сказал:

— В этой коллекции нет традиционных носовых платков, Арчи. Уложите все осторожно обратно, заприте коробку, запакуйте ее. Найдите ей место в шкафу..., Орри, вы можете продолжать вашу работу. Вы не принесли нам решения нашего дела, но вы подняли завесу над другим помещением, которое мы обследуем. Звоните после шести.

Орри вышел, насвистывая.

 Глава 12

Я имел свое собственное, очень милое изделие из кожи, не такое большое, как коробка с сокровищами Поля Чапина, но более изящное. Сидя за своим столом около пяти часов после полудня в ту же среду и убивая время в ожидании посетителей, я вытащил его из внутреннего кармана и любовался им. Я получил его всего лишь две недели назад. Оно было коричневое, из страусовой кожи, и его поверхности с обеих сторон были покрыты золотыми тиснениями. С одной стороны были изображены изящные линии орхидей. На обратной стороне вся поверхность была покрыта автоматическими кольтами: пятьдесят два чудесных маленьких золотых пистолетика, и все целились в центр. В центре было оттиснуто золотом: «А. Г. от Н. В.».

Вульф подарил мне его 23 октября, когда мы сидели за обеденным столом, а я и не подозревал, что он знает, когда мой день рождения. Я использовал его как футлярчик для документов — полицейского удостоверения, разрешения на огнестрельное оружие и лицензии детектива. Если бы мне предложили продать его, я мог бы согласиться, но в обмен на город Нью-Йорк с парой хороших предместий.

Когда вошел Фриц и сказал, что пришел инспектор Кремер, я спрятал футлярчик в карман.

Я сказал Кремеру:

— Мистер Вульф не может спуститься вниз, он слишком немощен.

Инспектор засмеялся.

— А я и не думал, что он придет. Я ведь знаю Ниро Вульфа дольше, чем его знаете вы, сынок. Не думайте, что я пришел вырывать у него какие-либо секреты. Могу я зажечь трубку?

— Конечно. Вульф ненавидит это, черт с ним.

— Вульф есть Вульф, а вы играете для меня?

Кремер набил трубку и закурил.

— Что происходило здесь вчера вечером?

Я усмехнулся.

— Вульф заключил небольшой контракт.

— А это правда, что он «подрезал» Прэтта на четыре тысячи долларов?

— Он никого не подрезал. Он предложил кое-что для продажи, а они дали ему заказ.

— Н-да...

Он пустил струйку дыма.

— Вы знаете Прэтта? Прэтт считает, что смехотворно, чтобы он должен был раскошеливаться на частного «дика», когда город имеет достаточно смелых и умных людей, чтобы справиться с подобными проблемами.

Кремер откинулся на спинку кресла и, попыхивая трубкой, посмотрел на вазу с орхидеями. Довольно быстро он заговорил:

— Сегодня после полудня у меня было забавное происшествие... Приехала женщина и заявила, что она требует ареста Ниро Вульфа, потому что он пытался перерезать ей горло. Ее привели ко мне, так как знали, что в этом деле я учитываю и Вульфа. Я сказал, что пошлю человека выяснить подробности происшествия, и она дала мне свое имя и адрес. Меня как обухом по голове стукнуло, когда я его услышал.

— Интересно, кто же это был?

— Конечно, вам интересно. Пари — вы озадачены! Затем часа через два пришел один субъект увидеться со мной. Без приглашения. Он — таксист. Он заявил, что не станет брать деньги за лжесвидетельство и что он видел на ней кровь, когда она садилась в такси на Перри-стрит. Это одно из тех событий, о котором я хотел рассказать Вульфу, но картина, стоящая перед моим умственным взором, как Вульф перерезает горло этой даме, так чертовски замечательна, что мне захотелось рассказать это ему лично.

Он затянулся из трубки, потом продолжил, но более сильно и резко:

— Послушайте, Гудвин. Черт побери, какова же была ее мысль? Я трижды пробовал добиться от этой жены Чапина сути, но она говорила все о том, какое она занимает положение. На остальное она наложила замок. Вульф вступил в дело в понедельник вечером, а в среду утром она уже здесь, в конторе, показывает ему свою «операцию». Что, черт подери, есть в нем такого, что принуждает их вести себя подобным образом?

Я усмехнулся.

— Его привлекательный характер, инспектор.

— Н-да... А кто перерезал ей шею?

— Откуда мне знать? Она сказала вам — Вульф. Арестуйте его и поработайте над ним.

— Может, Чапин?

Я покачал головой.

— Если я знаю этот секрет, то он похоронен здесь.— И я стукнул себя в грудь.

— Весьма обязан... Ну, а теперь слушайте меня. Я говорю серьезно. Теперь я скажу вам, что пришел сюда не для того, чтобы красть чужое серебро. Я охочусь за Чапином более шести недель, с тех пор как умер или убит Дрейер. Похоже на то, что он добрался и до Хиббарда. Чапин скользкий, как мокрый асфальт. Прямо на суде он признался в убийстве, а судья в итоге штрафует его на пятьдесят долларов за неуважение к суду! Я установил, что он и раньше говорил об этом своему издателю... Как рекламный фокус! Ну разве он не скользкий?

Я кивнул.

— Скользкий, конечно.

— Я пришел к заключению, что жена не любит его и боится: возможно, она знает достаточно, чтобы оказать нам значительную услугу, если мы сможем добиться от нее рассказа об этом. Поэтому, когда я услыхал, что она помчалась сюда для встречи с Вульфом, я, естественно, предположил, что он узнал немало. Я вот что хочу сказать. Если вы не хотите ничего мне рассказать об этих чертовых делах, то и не надо. Я не намерен на вас жать, но, может быть, вы сможете с большей пользой использовать то, что вы от нее узнали, если узнаете то, что знаю я...

— Но, инспектор, если вы думаете, что она пришла сюда с дружелюбными намерениями, то чем же вы объясните ее приход к вам с требованием арестовать Вульфа.

— Ну, сынок...

И серые глаза Кремера подмигнули мне.

— Разве я не сказал, что знаю Вульфа подольше, чем его знаете вы. Если он не хочет, чтобы я узнал, о чем он с ней говорил, то научил ее поступить именно так.

Я рассмеялся. Пока я смеялся, я сообразил, что не будет никакого вреда, если Кремер и дальше будет думать так, и сказал:

— Он мог, он, конечно, мог, но почему она требовала, чтобы вы его арестовали? Потому что она психопатка. Такой же и ее муж. Они оба психопаты, это заповедник для сумасшедших.

— Я слышал подобное мнение...

— И вы чертовски уверены, что он убил Дрейера?

Он кивнул.

— Я думаю, что Дрейер был убит Полем Чапином и Леопольдом Элкасом.

— Не может быть!

Я посмотрел на него.

— Да. Вы и Вульф не хотите говорить. Хотите, буду говорить я?

— Ну, еще бы.

Он вновь набил трубку.

— Вам известно о деле Дрейера. Но знаете ли вы, кто купил таблетки нитроглицерина? Сам Дрейер. За неделю до смерти, на следующий день после того, как ему позвонил Элкас и сказал, что картины поддельные и что он хочет получить свои деньги обратно. Может, он и имел мысль о самоубийстве, а может, и нет, я думаю, что нет. Есть ряд болезней, при которых люди принимают нитроглицерин в маленьких дозах.

Он сделал столь глубокую затяжку из трубки, что я ожидал увидеть струю дыма, выходящую из пуговицы на его животе.

— Дальше: как в тот день Чапин смог достать из пузырька таблетки? Просто. Он их не брал. Он был у Дрейера в течение недели, возможно, для разговора о картинах. Он вполне мог их тогда взять и припрятать до нужного момента. Этот момент наступил в среду после полудня... Подождите минуту. Я знаю, что говорил Элкас. В то утро четверга детектив допрашивал и Сан-тини, итальянского эксперта, и все сходилось. Но с тех пор я послал запрос в Италию к Сантини. Он сказал то же самое, что и при первом допросе у нас, но еще упомянул, что после их выхода из конторы Элкас один вернулся туда и оставался там примерно с полминуты. Что, если стакан Дрейера стоял там, пусть даже полупустой, и Элкас, получив таблетки у Чапина, опустил их в стакан?

— Чего ради, только из проказливости?

— Пока я этого сказать не могу. Это одно из направлений, в котором мы сейчас работаем. Например: что, если картины, проданные Элкасу, были подлинные — это было шесть лет назад — и Элкас заменил их копиями, а затем потребовал назад деньги? Как только я получу какие-либо улики, я организую свободные комнаты и стол для Элкаса и Чапина.

— Но пока у вас таковых нет?

— Нет.

Я усмехнулся.

— А почему вы не можете поверить, что это просто самоубийство, и оставить как есть?

— Исключено. Особенно после исчезновения Хиббарда. Если я даже захочу поступить так, то Джордж Прэтт и его компания не допустят этого. Они получили новые «предупреждения». Эти штуки для меня звучат как доказательства, хотя они и наряжены в стихи.

Он сунул свою лапу в нагрудный карман, вытащил несколько бумаг и начал их просматривать. Наконец он произнес:

— Я чертов дурак. Таскаю повсюду с собой копии этих «предупреждений», потому что не могу отделаться от предчувствия, что где-то в них скрыт ключ, если бы я только мог его найти. Послушайте это, посланное на третий день после исчезновения Хиббарда:

Один, и два, и три... Что слышу я, не слышишь ты. Последний стон, зловещий клекот в горле, Его раскрытый рот заполнен кровью, И воздух, пенясь, пузырится возле губ, И он не человек, а полутруп. А жажда мстить во мне растет, Моя душа от радости поет, Хвастливо говорю тебе: смотри, Уж не один, не два, а три... Вам лучше было бы убить меня, Тогда бы ликовал теперь не я.

— Я спрашиваю вас, это звучит как доказательство?

Кремер снова сложил свои бумаги.

— Взять хоть вот эту фразу: «Зловещий клекот в горле, его раскрытый рот заполнен кровью... И воздух, пенясь, пузырится возле губ...» Описывает ли это картину смерти? Я бы сказал — да. Человек, который писал это, смотрел на это. Вот почему, когда дело касается Эндрю Хиббарда, я интересуюсь только трупами. Чапин добрался до Хиббарда, это совершенно определенно, остается только один вопрос: куда он положил его останки? Также он добрался до Дрейера, только в этом случае ему помогал Элкас.

Инспектор замолчал, чтобы сделать пару затяжек из своей трубки. Когда с этим было покончено, он направил свой нос на меня и требовательно спросил:

— А почему вы думаете, что это самоубийство?

— Ничего подобного. Я думаю, что это Чапин его убил. И может быть, и Гаррисона, а может, и Хиббарда. Я только ожидаю, когда Ниро Вульф, и вы, и эта сверхдостойная Лига докажут это ему. Меня также раздражает мысль об Элкасе. Если он невиновен, то вам все это не связать.

Кремер опять повернул свой нос.

— Я надеюсь, что все будет в порядке. Я полагаю, вы знаете, что Элкас следит за Чапином?

Я немного приподнял брови.

— Нет, я этого не знаю.

— Черта с два вы не знаете!

Тут я вспомнил, что так и не связался с Баскомом и не спросил его о «дике» в коричневой шляпе и розовом галстуке.

— Я думал, что этот «розовый галстук», что держится в отдалении от остальных, один из людей Бас-кома.

— Баском вышел из дела со вчерашнего дня. Попробуйте поговорить с этим «галстуком». Я пробовал вчера вечером. Он заявил, что имеет чертовски легальное право держать свой чертов рот закрытым. Вот стиль его разговора, весьма светский, не так ли? Наконец я отправил его прочь и теперь ищу, кому он сдает рапорты.

— Вы же сказали — Элкасу.

— Это моя мысль. Кто же еще? Вы знаете?

Я покачал головой.

— Не имею понятия.

— Я понимаю, что Вульф рассчитывает раскрыть Чапина и хорошо на этом заработать, поэтому нельзя ждать, что он подкинет мне какие-то карты. Но я буду откровенен с вами. За прошедшие шесть недель я настолько невзлюбил этого калеку, что был бы рад вырвать у него кишки. Мне хотелось бы знать две вещи. Первое, как далеко продвинулся Вульф?.. Ну, конечно, я знаю, что он гений, о’кей. Но достаточно ли у него данных, чтобы обуздать этого калеку?

Я сказал:

— У него их достаточно, чтобы остановить всякого, кто когда-либо начинал.

— Но когда? Я потеряю сон, если он не подрежет Прэтта на четыре куска. Могу ли я помочь?

Я покачал головой.

— Дважды нет. Но он сделает это.

— Хорошо. Вторая вещь: когда Дора Чапин была здесь, не говорила ли она Вульфу, что видела в кармане у мужа нитроглицериновые таблетки в любое время между одиннадцатым и двенадцатым сентября?

Я усмехнулся.

— Ее об этом не спрашивали, а она сама ничего не говорила. Она пришла только для того, чтобы ей перерезали горло.

Кремер поднялся со своего кресла.

— И Вульф начал обрабатывать ее с тыла. Он на это способен. Он проклятущий субъект по использованию окольных путей. Ну, ладно. Передайте Вульфу привет и скажите ему, что, пока я связан с этим делом, он может получить и деньги, и аплодисменты, и чем скорей, тем лучше. Я переключу мозг на что-нибудь другое.

И он пошел. Так как он был инспектором, я вышел в холл, помог ему надеть пальто и открыл ему дверь.

Я вернулся в контору. Было около шести часов, Вульф развлекался наверху с растениями, он спустился вниз только через семь минут. У меня не было желания сидеть и смотреть, как он пьет пиво, а ничего более толкового я от него не ждал, и я решил выйти из дома, поискать какой-нибудь камень и, перевернув его, посмотреть, что лежит под ним. Я достал из ящика свой кольт, положил его в карман, вышел в холл, взял пальто и шляпу и встряхнул их.

 Глава 13

Я подошел к фасаду дома номер 203 по Перри-стрит с противоположной стороны, на которой я, не доезжая полквартала, оставил свой «родстер». Здание было монументальное, в псевдоиспанском стиле, с черными затейливыми фонарями по обе стороны парадного входа, без всяких пожарных лестниц. С обеих сторон высились старые кирпичные здания. Вдоль тротуаров вытянулись машины, среди них два такси. Мою сторону улицы заполонили непрезентабельные лавочки. Я двинулся вперед по тротуару. В кулинарию я зашел. В ней было два или три посетителя. Фред Даркин примостился в конце стойки с сэндвичем в руке и бутылкой пива. Я молча повернулся и неторопливо двинулся назад к своей машине. Через пару минут появился Фред и сел рядом со мной на сиденье. Он дожевывал свой сыр, очевидно, не отличавшийся особой свежестью. Проглотив его, он спросил, в чем дело. Я ответил, что приехал просто почесать язык, и спросил:

— А где остальные члены клуба?

Он подмигнул.

— Поблизости. Городской детектив, скорее всего, в прачечной. Мне думается, ему нравится запах мыла и порошков. Ну, а «розочка» у следующего угла в кафе, которое носит прозаическое название «Кофейник». В это время он обычно покидает свой пост, чтобы перекусить.

— Вы называете его «розочкой»?

— Из-за его галстука, а что?

Я подозрительно посмотрел на него.

— Послушайте, по-моему, вы сегодня хлебнули лишнего. Что за праздник?

— Клянусь небом, ничего подобного, Арчи. Я просто рад вас видеть, вот и стал таким болтливым. Одиночество отвратительно.

— Неужели вы ни разу не болтали с этим «розочкой»?

— Нет, он ужасно замкнут. Вечно где-то прячется и думает.

— О’кей, отправляйтесь на свой наблюдательный пост. Если заметите, что какой-нибудь мальчишка царапает всякие непристойности на моей машине или далее собственное имя, нашлепайте его без жалости.

Фред вышел из машины и зашагал назад. Через минуту я тоже вышел и пошел к следующему углу, где, даже если бы вы были слепцом, сильный запах подсказал бы вам, в каком направлении надо искать «Кофейник». Я вошел внутрь. Вдоль стены стояли три маленьких столика, с полдюжины посетителей облепили стойку. Здесь был и «розочка», он занял место за столиком. Перед ним стояла большая миска с супом, и он необычайно быстро орудовал ложкой. Его коричневая кепка была лихо сдвинута на одно ухо. Я подошел к столику и сказал ему, понизив голос:

— Так вот вы где!

Он поднял голову. Я продолжал:

— Босс желает вас немедленно видеть, а я покараулю здесь. Живее!

Он смотрел на меня пару секунд, потом завопил так пронзительно, что я чуть было не вздрогнул:

— Проклятый лгун!

Вот ведь мерзкий человечишка! Мне бы ничего не стоило размахнуться и вышибить его золотой зуб. Вместо этого я придвинул ногой для себя второй стул, уселся и уперся локтями в стол.

— Повторяю, босс желает вас видеть.

— Да неужели?

Он фыркнул, показывая с полдесятка золотых коронок.

— Вам соврать наверняка легче, чем сказать правду.

Я усмехнулся.

— Остыньте и послушайте меня минутку. Я вижу, что вы малый что надо. Хотите хорошую работу?

— Да. Вот почему я и взялся за эту. Если только вы отчалите от моего столика...

— Хорошо, я уйду. Продолжайте хлебать свой суп и не старайтесь напугать меня своими дурными манерами. А то мне неожиданно придет в голову оторвать вам правое ухо и прикрепить на место левого, а левое, для разнообразия, подвесить на пояс.

Он уронил ложку в суповую миску и обтер рот тыльной стороной ладони.

— Какого черта вам все-таки надо?

— Ну, я пил чай со своими приятелями и инспектором Кремером сегодня днем, и он мне рассказал, какое неизгладимое впечатление на него произвела беседа с вами, вот я и подумал, что мне хочется с вами познакомиться. Ну, а вторая версия может прозвучать таким образом. Один человек, имя которого я предпочитаю не называть, заподозрил, что вы продаете его оптом и в розницу, ну, и поручил мне это проверить. А я решил, что самое быстрое и легкое спросить вас самого, скольким людям вы служите.

— Что за проклятая брехня!

Он высосал что-то из щелки между зубами.

— Вчера вечером распроклятый инспектор, а теперь еще вы привязались. Откуда у людей столько любопытства? К черту, мой суп совсем остыл!

Он встал со стула, взял свою миску и отнес ее на самый дальний столик в углу, потом вернулся за хлебом, маслом и стаканом воды. Я подождал, пока он не усядется, тоже встал и перешел за тот же столик против него. Настроение у меня испортилось, потому что мое остроумное начало не дало никаких результатов. Буфетчик и посетители с интересом наблюдали за нашими маневрами, но в их намерения не входило вмешиваться, просто хотелось убить время. Достав из кармана пачку денег, я вытянул из нее пару двадцатидолларовых бумажек.

— Послушайте,— сказал я ворчливо,— я мог бы выследить вас через день или два, но на это ушло бы время и деньги, мне думается, что возьмите их лучше себе. Вот сорок баксов. Половина сейчас, если вы скажете мне, кто вам платит, а вторая половина сразу же после того, как я проверю ваши слова. Но имейте в виду, я все равно это узнаю, плачу лишь для того, чтобы сэкономить время.

Провалиться мне на месте, если он вновь не поднялся с места со своей злополучной суповой миской и не вернулся за первый столик. Посетители прыснули от смеха, а буфетчик громко крикнул:

— Эй, дайте парню доесть его суп. Видать, вы ему пришлись не по вкусу.

Я уже был в таком настроении, что готов был расквасить чей угодно нос, но в то же время понимал, что это не сулит ничего, кроме неприятностей, поэтому я проглотил обиду и весело ухмыльнулся. Взяв со стола хлеб, масло и воду «розочки», я отнес их ему на стол, после чего подошел к буфетчику, бросил на прилавок несколько монеток и сказал:

— Дайте ему еще порцию горячего супа и подмешайте в него слабительного, ему необходимо хорошенько прочистить желудок.

Моя не слишком остроумная шутка пришлась по душе посетителям «Кофейника», под их веселое ржание я вышел на улицу.

Сев в машину, я поехал к центру города.

Я совершенно не мог представить, что за тип этот «розовый галстук»? Могло ли быть, чтобы детектив с такой наружностью отличался столь феноменальной честностью? Кто же и сколько ему платил, что он так свысока смотрел на сорок долларов, как будто это была обертка от мыла? Кто так сильно заинтересован, чтобы никто не узнал, что он нанял человека следить за Полем Чапином? Версия инспектора мне показалась неубедительной, даже в том случае, если Леопольд Элкас на самом деле «помог» в тот день Чапину с нитроглицерином для Дрейера. Зачем бы он стал приставлять хвост к Чапину? Конечно, ничего невозможного в этом не было, но моя практика научила меня всерьез воспринимать только те версии, которые были наиболее возможными.

Но если не Элкас, тогда кто же? Любой из их идиотской Лиги, который был настолько напуган, что «Записка» Вульфа не смогла его успокоить. Он посчитал, что ему необходимо иметь собственные сообщения обо всем том, что делает калека. Но в этом случае почему такая таинственность?

Я успел домой к самому обеду. Вульф сидел в кабинете за столом, под прессом лежала пачка одинаковых листочков. Машинописный текст начинался словами: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой...».

Это было первое «предупреждение».

Я спросил:

— Это образчики Фаррела?

— Да, мистер Фаррел принес их десять минут назад. Он решил взять образец шрифта на каждой машинке в бюро мистера Оглторпа. Я проверил два и отбросил их.

Он вздохнул:

— Знаете, Арчи, что поразительно: короткие дни в это время года и то обстоятельство, что рано начинает темнеть, как будто удлиняют интервалы между завтраком и обедом... Или я уже делал такое замечание?

— Не очень часто, сэр. Максимум раз или два в день.

— Неужели? Следовало бы чаще. Вы еще не умывались?

— Нет, сэр.

— Тогда поспешите. На обед фазаны, они не должны остыть.

После обеда мы вместе работали над образчиками Фаррела. Их было шестнадцать. Я принес увеличительное стекло из оранжереи, Вульф действовал со своим. Мы тщательно все проверяли и отбрасывали образчик только после того, как оба находили его несовпадающим с нашими листочками. Вульф очень любил работу такого рода. После того как он проверял весь образчик и убеждался, что ни одно «а» в нем не выбивается из строчки и ни одно «н» не скошено, он удовлетворенно жмурился, хмыкал и протягивал листок мне. Так что по мере того, как мы приближались к концу нашей стопочки, мое настроение с каждой секундой ухудшалось.

Около десяти я поднялся со стула, со вздохом протянул Вульфу последний образец и отправился на кухню за молоком. Фриц, занимавшийся чтением французской газеты, хмыкнул.

— Арчи, когда вы пьете молоко с таким мрачным видом, я всегда боюсь, как бы вы не проглотили посуду от злости.

Я ограничился тем, что показал ему язык, и возвратился в кабинет. Вульф аккуратно сложил все листочки, скрепил их канцелярской скрепкой, а теперь приводил в порядок «предупреждения».

Я проворчал сквозь зубы:

— Плодотворный вечер, не так ли?

После чего выпил немного молока и облизал губы.

Вульф откинулся на спинку кресла и соединил пальцы на животе. На этот раз глаза у него были почти полностью открыты, что само по себе было удивительно.

Наконец он изрек:

— Мы установили несомненный факт: он не печатал «предупреждений» в конторе своего издателя. Но вообще-то он их где-то печатал и, как я полагаю, готов напечатать что-то еще. Значит, пишущая машинка существует и может быть найдена. У меня для мистера Фаррела уже приготовлено новое предложение, правда, довольно сложное для выполнения, но, как мне кажется, игра стоит свеч.

— Велите ему раздобыть шрифты в конторе Леопольда Элкаса.

Брови Вульфа слегка приподнялись.

— Почему именно Элкаса?

— Потому что инспектор Кремер связался в Италии с Сантини и выяснилось, что после того как они все вышли из конторы Дрейера в тот день, Элкас зачем-то туда вернулся и оставался там один с полминуты. Пока это только в голове у Кремера, но в ближайшие дни может оказаться у него в портфеле. И тогда нам придется вооружиться зеркалами и изучать наши кислые физиономии, коли он нас опередит. А второй момент заключается в том, что Элкас приставил «хвост» к Чапину.

— И это тоже из головы Кремера?

— Да, тоже, но один из тех детективов...

— Арчи, совершенно бессмысленно в данном случае прислушиваться к мнению мистера Кремера. Мне казалось, что за семь лет вы это усвоили.

— Безусловно, мозгов-то у него нет... А что в отношении фактов?

— Возможно, в один прекрасный день инспектор Кремер и подбросит нам какой-нибудь стоящий факт, но доктором Элкасом пусть занимается самолично. Это не входит в круг наших обязательств. Соберем все то оружие, которым мы располагаем. Конечно, с фактами нельзя не считаться. Мне необходимо раздобыть еще два, после чего я буду уверен, что заставлю мистера Чапина признать свою вину.

Вульф опустошил стакан.

Я фыркнул:

— Вы воображаете, что этот хромой черт когда-либо признает свою вину? Не на того напали!

Но Вульф покачал головой.

— Добиться этого будет нетрудно, я в этом уверен.

— Что это за два факта?

— Первое: надо найти мистера Хиббарда. Но это требуется главным образом для удовлетворения наших клиентов и выполнения первого пункта «Памятной записки», а не для воздействия на мистера Чапина. Второе: надо разыскать пишущую машинку, на которой он печатал угрожающие вирши. Вот это уже пилюля лично для него.

— Располагая этим, вы сумеете заставить его сознаться?

— Думаю, что да. На мой взгляд, это единственный доступный нам путь.

— И больше вам ничего не требуется?

— Разве этого мало?

Я посмотрел на него. Иногда мне казалось, что я могу различить, где у него кончалась реальность и начиналась фантазия, но иногда я этого не знал.

Я буркнул:

— В таком случае я могу позвонить Фреду, Орри, Биллу и другим, чтобы они пришли сюда и рассчитались?

— Ни в коем случае. Мистер Чапин сам может привести нас к своей машинке или же к останкам Хиббарда.

— Тогда зачем мне было разъезжать по всему городу на машине? У меня такое чувство, что я у вас вроде стильной мебели или комнатной собачки. Я понял, что по делу Дрейера вы меня решили не загружать? Хорошо, что же я должен делать дальше?

— Я был бы в восторге, если бы вы сумели отыскать Хиббарда.

— Тысяча частных детективов и пятнадцать тысяч полицейских безрезультатно ищут Хиббарда вот уже восемь дней... Куда мне его девать, если я его разыщу?

— Если он жив, то сюда, если он умер, то к племяннице.

— Вы мне скажете, где его искать?

— На нашей небольшой планете.

— О’кей.

Я поднялся наверх в страшном раздражении. У нас еще не было ни одного дела, чтобы раньше или позже Вульф не начал напускать на себя таинственность. Я к этому привык, я даже ждал этого момента, но каждый раз начинал злиться.

Вечером той среды я чуть было не содрал эмаль с собственных зубов, воображая, что с помощью зубной щетки расправляюсь с чванством Вульфа.

Утро следующего дня, четверга, началось с того, что после завтрака я был в конторе и внимательно рассматривал фотографию Хиббарда, которую мне дала его племянница. Позвонил Саул Пензер, мы с ним договорились встретиться в половине девятого в вестибюле Мак-Элпина.

После того как я вытянул из фотографии все, что она могла мне дать, я позвонил Эвелин Хиббард и инспектору Кремеру.

Кремер был по-дружески приветлив. Он сказал, что раскинул свою сеть по розыску Хиббарда весьма далеко. Даже если труп выбросит на песок мыса Монток, или он будет обнаружен в угольной шахте Скрентона, или его почуют по зловонию в чемодане камеры хранения где-то на небольшой станции, или выудят из силосной башни на юге Джесси,— он будет знать об этом через десять минут и сразу же затребует уточнения. После такого ответа я убедился, что мне не стоит тратить время и пронашивать подошвы ботинок в поисках мертвого Хиббарда. Мне гораздо выгоднее сосредоточить все внимание на версии, что он жив.

Я отправился к Мак-Элпину и все это обговорил с Саулом Пензером. Саул сидел на кончике стула, время от времени затягиваясь большой темно-коричневой сигарой, которая, как мне казалось, если и не пахла навозом, то уж компостом-то наверняка, и отчитывался обо всем, что ему было известно. На основании его рассказа можно было сделать вывод, что Вульф пришел к такому же заключению, что и я, а именно, что если Хиббарда кокнули, то полиция лучше всех сумеет разыскать его труп. Саулу было поручено проверить все связи Хиббарда в городе и вблизи него за последние пять лет. Я решил, что Вульф допускает, что Хиббард был настолько напуган, что нервы у него не выдержали и он где-то скрывается. Ну, а в этом случае он, разумеется, должен был связаться с каким-то человеком, на которого он мог положиться.

Но хотя я смирялся с мыслью о том, что Хиббард перестал дышать по милости калеки, я не видел иной возможности выполнить поручение Вульфа, как поразнюхать во всех тех местах, где он когда-то появлялся. Я оставил общий список для Саула (соседи, друзья, ученики и прочие знакомые), сам же избрал, членов «Лиги Поджатого Хвоста».

Я заглянул в контору «Трибюн», но Майкла Эйерса не было на месте. После этого я поехал в цветочный магазин Драммонда. Толстенький тенор был в восторге. Он хотел о многом узнать, и я надеялся, что он поверит тому, что я ему говорил. Но в обмен он не смог предложить мне ничего полезного.

Оттуда я выехал повидаться с Э. Р. Байроном, издателем журнала, и там снова вытащил пустышку. Потому что за те полчаса, что я там провел, он сумел выкроить время лишь на то, чтобы просить у меня извинения между очередными телефонными разговорами. Я даже подумал, что если его когда-нибудь прогонят с издательского поста, то он спокойно может устраиваться телефонисткой.

Выйдя из конторы Байрона без нескольких минут одиннадцать, я поехал домой.

Вульф еще не спустился из оранжереи. Я пришел на кухню и спросил у Фрица, не оставил ли кто-нибудь для нас трупа на крыльце. Он ответил, что не думает. Но тут я услышал шум подъемника и пошел в кабинет.

У Вульфа было тоскливое настроение, он поминутно вздыхал. Вздохнул, пожелав мне доброго утра, и вздохнул, втискиваясь в кресло. Причиной могло быть что угодно, от появления тли на бутоне какой-нибудь одной жалкой орхидеи до чего-то действительно серьезного. Я подождал, пока не закончится вся процедура утреннего начала дня.

Из одного конверта, пришедшего с утренней почтой, Вульф вынул какие-то листочки, которые показались мне знакомыми с того места, где я стоял. Я приблизился. Вульф поднял на меня глаза, потом снова устремил их на бумагу.

Я спросил:

— Что это, второе издание Фаррела?

Он протянул мне листочек, и я прочитал:

«Дорогой мистер Вульф.

Прилагаю еще два образчика, которые мне не удалось доставить со всеми остальными. Я нашел их в другом кармане. Меня неожиданно вызвали в Филадельфию по делам. Поэтому я посылаю вам их, чтобы они оказались у вас уже утром.

Искренне ваш, Огастес Фаррел».

Вульф уже достал свою лупу и изучал один из образчиков шрифта. Кровь бросилась мне в голову: так всегда случалось, когда у меня было хорошее предчувствие. Я мысленно одернул себя, сказав, что глупо ожидать от этих двух листков больше того, что дали первые. Поборов соблазн схватить также и свое увеличительное стекло, я стоял и наблюдал за действиями Вульфа. Очень скоро он отодвинул листок в сторону и покачал головой, одновременно потянувшись за вторым.

Еще один, подумал я. Если это то, что он ищет, тогда один из двух фактов будет у него в руках. Я присматривался к выражению лица Вульфа, когда он разглядывал буквы, но с таким же успехом мог бы смотреть в сторону. Лупа передвигалась планомерно, но чуточку слишком быстро, чтобы я не заподозрил, что у Вульфа тоже появилось предчувствие.

Наконец он посмотрел на меня и вздохнул:

— Нет.

Я уточнил:

— Вы хотите сказать, что это не то?

— Да, мне думается, что шрифт не совпадает.

— Дайте-ка мне взглянуть.

Он подтолкнул ко мне листочки, я тоже вооружился лупой и принялся изучать значки. Поскольку у меня уже была практика в данном деле, мне не надо было быть уж слишком придирчивым, как накануне. Умом я верил заключению Вульфа, но сердцем — нет. Мне казалось невероятным, чтобы меня обмануло мое предчувствие. Только те люди, которые занимаются детективной практикой, понимают, какое большое значение имеет подобная интуиция. Если подобное предчувствие не оправдается, тогда вы можете ставить крест на своей карьере и идти работать в отдел уголовных расследований. Не говоря уже о том, что Вульф с самого начала сказал, что пишущая машинка является одной из тех двух вещей, которые ему совершенно необходимы.

Еще раз вздохнув, Вульф добавил:

— Ужасно жалко, что мистер Фаррел нас оставил. Я не уверен, что мое новое предложение может дождаться его возвращения... а он, кстати сказать, ничего не говорил о своем возвращении...

Он снова взял в руки записку Фаррела, чтобы ее перечитать.

— Мне думается, Арчи, что вам лучше будет временно прекратить заниматься розысками...

Он запнулся и произнес каким-то придушенным голосом:

— Мистер Гудвин, подайте мне лупу!

Я дал ему. Он обратился ко мне так формально, когда мы с ним были одни, и это показывало, что он был слишком возбужден и практически не владел собой, но я не имел понятия, по какой причине. Тут я увидел, зачем ему понадобилась лупа. Он разглядывал через нее записку от Фаррела. Рассматривал тщательно, придирчиво. Я ничего не стал спрашивать.

А в мыслях у меня промелькнула радостная мысль, что нельзя игнорировать никакие предчувствия!

Наконец я услышал:

— Вот как?

Я протянул руку. Он вложил в нее записку и лупу. Я все увидел сразу же, но продолжал разглядывать слово за словом. Было ужасно приятно видеть, что «а» не попадает в строку, чуть сбито в левую сторону, а «н» перекошено, ну, и все остальные признаки.

Я положил записку на стол и подмигнул Вульфу:

— Старина Орлиный Г лаз, как жаль, что не мне принадлежит честь открытия!

— Кому надо позвонить в Филадельфию, чтобы узнать, где можно отыскать архитектора, который, как мне кажется, уехал туда в поисках заказа?

 Глава 14

— Послушайте,— сказал я,— мы можем проваландаться с телефоном целый день и ничего не добиться. Почему бы не поступить таким образом: вы позвоните здешним приятелям Фаррела и посмотрите, нельзя ли через них с ним связаться. Я же смотаюсь в Филадельфию и позвоню вам оттуда, как только окажусь на месте.

Я прекрасно успел на дневной поезд, поел в вагоне-ресторане и позвонил Вульфу в две минуты третьего.

У него не было никаких данных, за исключением имен некоторых друзей Фаррела в Филадельфии. Я обзвонил их всех, побывал в клубе изящных искусств, в издательстве «Архитектурного журнала», в газетном издательстве, чтобы проверить, кто намеревается заняться строительством, и т. д.

Где-то около шести часов я напал на его след, когда принялся звонить поочередно всем архитекторам города. После трех десятков пустых звонков один оказался стоящим. Мне рассказали, что некий мистер Олленби, неожиданно разбогатевший, намеревается построить библиотеку для города Миссури. Я решил позвонить непосредственно к самому мистеру Олленби, рассчитывая получить от него наиболее достоверные сведения. Мне ответили, что мистера Фаррела ожидают к семи.

Я проглотил пару сэндвичей в ближайшей закусочной и помчался к Олленби.

Меня провели в библиотеку новоиспеченного богача и туда же вызвали Фаррела. Разумеется, он не мог понять, каким образом меня туда занесло. Я дал ему десять минут на проявление удивления, после чего спросил уже без всяких предисловий:

— Вчера вечером вы написали записку Ниро Вульфу. Где находится та машинка, на которой она была напечатана?

Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены: недоверчиво и в то же время смущенно.

— Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.

— Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно без сил. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку,— та же самая, которой пользовался Поль Чапин для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность.

— Неужели?

Он посмотрел на меня и засмеялся.

— Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После всех тех трудностей, с которыми я раздобывал образчики шрифтов, взять просто и напечатать записку... Даже не верится!

— Да, когда начинаешь думать... Но вы хоть помните, где вы ее печатали?

— Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.

— Вот оно что?

— Ну да, черт побери!

— Где у них хранится машинка?

— Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба, стоит на своем постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на той самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курительной. Вернее даже, это что-то вроде алькова. Этой машинкой пользуются многие.

— Так... Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего использования, так что на ней печатают тысячи людей.

— Едва ли тысячи, но все же многие.

— Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?

— Трудно сказать... впрочем, однажды... Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да, точно.

— Ну, а кто-нибудь из ваших друзей, членов Лиги?

— Честное слово, не могу сказать.

— Есть ли в алькове еще другие машинки?

— Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту, она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из его членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатания одним пальцем так на ней грохотали, что ее оттуда выдворили.

— Олл-райт.

Я поднялся.

— Могу ли я сказать Вульфу, когда примерно вас ждать назад, на случай, если вы ему понадобитесь?

Он ответил, что завтра он должен приготовить чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби. Я поблагодарил его сам не знаю за что и вышел поискать свежего воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на Норд-Филадельфию.

Поездка в поезде в душном вагоне, где сигарный дым смешался с углекислотой, выдыхаемой из сотен легких, образовав среду, в которой за час погибли бы все без исключения орхидеи Вульфа, не способствовала улучшению моего настроения. Мы приехали в полночь, и я отправился домой.

В кабинете было темно, Вульф лег спать. На моем столе не было записки, так что ничего экстраординарного не случилось.

Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх. Комната Вульфа находилась на том же этаже, что и моя. Я подумал, что, возможно, он еще не заснул и захочет услышать приятную весть, так что я прошел в самый конец коридора проверить, не пробивается ли свет из-под его двери. Близко я не подходил, потому что, когда Вульф ложился в кровать, он включал сигнальную лампу, и, если кто-то приближался к его двери менее чем на восемь футов, в моей комнате раздавался звонок, который мог кого угодно отправить на тот свет. Щель под его дверью была темной, так что со спокойной совестью я начал укладываться, одновременно расправляясь с молоком.

Утром в пятницу, после завтрака, раздался зуммер внутреннего телефона. Звонил Вульф из спальни. Он спросил меня, доставило ли мне удовольствие мое путешествие. Я ответил, что, если бы я ездил в компании Доры Чапин, тогда вообще это было бы нечто сказочное. После этого он осведомился, припомнил ли мистер Фаррел, какой машинкой он воспользовался, чтобы напечатать свою записку.

— Она находится в Гарвард-клубе в маленькой комнатушке рядом с курительной комнатой. Похоже, что члены клуба выстукивают на ней разные мелодии, когда у них появляется охота музицировать. Это здорово, не правда ли, поскольку мы сможем сузить круг наших действий. Исключить всех людей из Йела и прочую мелкоту. Совершенно очевидно, что Чапин стремился всячески облегчить нашу задачу.

Вульф тихонько пробормотал:

— Превосходно!

— Да, один из тех фактов, который был вам нужен. Отлично!

— Нет, Арчи, я не шучу. Меня это вполне устраивает. Я же вам говорил, что в данном деле на нас будут работать факты. Но мы должны гарантировать себя от всяких случайностей в отношении наших фактов. Пожалуйста, разыщите человека, члена Гарвард-клуба, который окажет нам услугу, только не из числа наших теперешних клиентов. Попросите его отправиться сегодня в клуб и взять вас с собой в качестве гостя. Договоритесь с «хозяином» и приобретите новую пишущую машинку, причем хорошую. Возьмите ее с собой в клуб. Заберите ту, что там находится, оставив вместо нее новую. Действуйте как вам заблагорассудится, но введите в курс дела своего «хозяина», чтобы его не подвести и чтобы позднее он мог опознать ту машинку, которую вы принесете из клуба.

— Новая машинка стоит сто долларов.

— Знаю.

— О’кей.

Вот так и случилось, что в десять часов утра в ту пятницу я сидел в курительной комнате Гарвард-клуба вместе с Альбертом Брайтом, заместителем председателя «Истерн Электрик». Возле моих ног на полу поблескивала футляром новехонькая пишущая машинка. Брайт оказался удивительно покладистым, впрочем ничего иного я от него и не ожидал, поскольку он был обязан Вульфу совсем немногим: тот ему спас честное имя, семью и жену! Правда, он уплатил Вульфу по счету, и уплатил немало, но вы сами понимаете...

Так или иначе, но он отнесся к просьбе Вульфа весьма сознательно, не стал изводить меня вопросами и сделал так, как я просил.

Я говорил:

— Так вот... Сейчас в этом самом футляре находится та самая пишущая машинка, номер которой я вам показал и под которым вы сделали свою собственную метку. Она необходима мистеру Вульфу.

Брайт слегка приподнял брови.

— Причина заключается в том, что он преданный поклонник культуры и ему не нравится, что члены такой великолепной организации, как Гарвард-клуб, используют развалюху для печатания своих трудов. Я принес новейшую модель фирмы «Ундервуд», купил ее полчаса назад. Я принес ее сюда и оставлю здесь вместо этого старого хлама, который я заберу с собой, только и всего. Если меня кто-то заметит, меня это нимало не волнует. Я всего лишь озорник, любитель невинных шуток. Клуб получает то, что ему необходимо, а мистер Вульф то, что он хочет.

Брайт, улыбаясь, потягивал свой вермут.

— Ну, что ж, мне надо возвращаться в офис. Заканчивайте свою шуточку.

Все это было до смешного просто. Я отнес «Ундервуд» и поставил его на столик, где прежде стояла старая машинка. Общественный стенографист находился в каких-то десяти футах от меня, смазывая свою машинку, но я был настолько занят, что у меня не нашлось ни одной секунды, чтобы посмотреть в его сторону. Накрыв блестящую машинку прежним футляром, я вышел из алькова.

На улице, у входа в клуб, Брайт пожал мне руку и произнес:

— Передайте, пожалуйста, Ниро Вульфу мои лучшие пожелания и скажите, что я не переменю к нему отношения, даже если меня с позором выставят из Гарвард-клуба за похищение пишущей машинки.

Я понес свою добычу к тому месту, где оставалась моя машина, положил ее на сиденье рядом с собой и поехал к дому.

Соседство машинки благотворно подействовало на мое настроение, мне уже стало казаться, что мы сдвинулись с мертвой точки.

Я вернулся домой без нескольких минут одиннадцать, поставил машинку на тумбочку в холле и стал раздеваться. На вешалке висели чье-то пальто и шляпа.

Они не принадлежали Фаррелу. Мне они показались незнакомыми. Я взял машинку и двинулся в кабинет. Не успев перешагнуть за порог, я буквально замер на месте: там сидел со скучающим видом Поль Чапин, лениво перелистывая страницы книги, его тросточка была прислонена к стене.

Со мной такое редко случается, но на этот раз я потерял дар речи. По-видимому, все дело в том, что у меня в руках была та самая пишущая машинка, на которой он напечатал свои стихотворения, хотя, разумеется, он не мог ее узнать в таком блестящем футляре. Однако он сразу бы увидел, что это пишущая машинка. Я стоял и с дурацким видом пялил на него глаза. Он поднял голову и вежливо сообщил:

— Я жду мистера Вульфа.

— Он знает, что вы здесь?

— Да, его человек сообщил ему об этом сразу же, как я пришел. Я тут уже,— он глянул на часы,— тридцать пять минут.

Вроде бы он не обратил внимания на то, что я принес. Я подошел к своему столу и опустил свою ношу на дальний край, после чего подошел к столу Вульфа, просмотрел конверты утренней почты, уголком глаза все время наблюдая за нашим посетителем. В душе я ругал себя за то, что придумываю предлоги, чтобы не идти на свое место, потому что в этом случае я сидел бы спиной к Чапину. Пересилив внутреннее сопротивление, я пошел и все-таки сел к себе за стол, достал из ящика совершенно не нужный мне каталог растений и стал его изучать. Чувствовал я себя весьма странно. Сам не знаю, что в этом калеке так меня взвинчивало.

И все же я упрямо листал страницы справочника и не оборачивался до прихода Вульфа.

Я много раз видел, как Вульф входит в кабинет, где его ожидает посетитель, и с любопытством следил за тем, изменит ли он свои привычки ради того, чтобы произвести соответствующее впечатление на Чапина. Он не изменил. Как всегда, остановился в дверях и произнес: «С добрым утром, Арчи». После того он повернулся к Чапину и слегка наклонил туловище и голову, что было одновременно внушительно и элегантно: «С добрым утром, сэр».

Затем он подошел к своему столу, поставил в вазу свежие орхидеи, уселся в кресло и просмотрел почту. Далее следовали звонок Фрицу и проверка авторучки. Появился Фриц, ему велели принести пиво.

Вульф посмотрел на меня:

— Вы видели мистера Брайта? Задание выполнено удачно?

— Да, сэр. Я все принес.

— Прекрасно. Будьте добры, поставьте мистеру Чапину стул поближе к моему столу. Прошу вас, сэр, присядьте... Как для проявления дружеских чувств, так и для враждебных расстояние слишком велико.

Он откупорил бутылку пива.

Чапин поднялся, взял свою трость и доковылял до стола. Он не обратил внимания на предложенный ему стул точно так же, как и на меня самого, а остановился, опираясь на палку, перед Вульфом. Его впалые щеки сильно побледнели, губы подрагивали. Он мне почему-то напомнил беговую лошадь, нервничающую перед скачками.

Чапин произнес не без вызова:

— Я приехал за своей шкатулкой.

— Разумеется, мне следовало бы сразу догадаться.

Вульф говорил изысканно вежливым тоном...

— Если вы не возражаете, мистер Чапин, мне бы хотелось знать, почему вы решили, что она находится у меня?

— Не сомневаюсь... Я потребовал пакет в том месте, где я его оставил, и мне объяснили, при помощи какого трюка он был украден. Мне стало ясно, что наиболее вероятный вор — это вы, и я в первую очередь явился к вам.

— Благодарен, весьма благодарен.

Вульф опустошил стакан, откинулся на спинку кресла, приняв удобное положение.

— Я раздумываю о трагической бедности словарного состава нашего языка. Возьмите, к примеру, тот способ, при помощи которого вы приобрели содержимое данной шкатулки и все остальное. Наши действия можно назвать воровством, так что мы оба с вами воры. Эти термины подразумевают осуждение и презрение. И однако, ни один из нас не согласится, что он их заслуживает. Так что вот как надо быть осторожным в выборе слов.

— Вы сказали «содержимое». Но вы ведь не открывали шкатулку?

— Мой дорогой сэр! Даже сама Пандора не устояла бы перед таким искушением (позднее я выяснил по словарю, что в древнегреческой мифологии Пандора была послана Зевсом в наказание людям за то, что Прометей похитил для них огонь. Пандора открыла сосуд с бедствиями и выпустила их на волю. По всей вероятности, она предварительно поинтересовалась, что именно находится в этом сосуде).

— Вы сломали замок?

— Нет. Он в целости и сохранности, это же очень простой замок, открыть его было крайне просто.

— И... вы открыли шкатулку. Возможно, вы даже...

Он умолк, не находя слов от негодования. Впрочем, я так решил только потому, что голос у него стал каким-то невероятно тонким и слабым, что касается физиономии, то она оставалась бесстрастной.

Он продолжал:

— В таком случае... я не желаю ее даже видеть... Но это немыслимо. Конечно, она мне нужна. Я должен получить ее назад.

Вульф, глядя на него из-под полузакрытых век, сидел совершенно неподвижно и ничего не говорил. Так прошло несколько секунд.

Совершенно неожиданно Чапин потребовал хриплым голосом:

— К черту все церемонии, где шкатулка?

Ниро Вульф погрозил ему пальцем.

— Мистер Чапин, сядьте и успокойтесь.

— Не хочу!

— Дело ваше, но только коробку вы не получите, я хочу оставить ее у себя.

Чапин посмотрел на стул, который я придвинул для него, сделал три шага и уселся. Теперь голос у него звучал резко.

— В течение двадцати лет я жил милостыней. Я презирал подаяния, но я жил на них, потому что голодный человек ест то, что у него имеется. Потом я нашел другой источник существования, я ел хлеб, заработанный собственными руками. Мистер Вульф, я не хотел больше милостыни. Проявленное ко мне сочувствие, точнее — жалость, действовало на меня, как на быка красный цвет. Просить милостыню я не стану ни у кого!

Он замолчал.

Вульф спокойно сказал:

— Безусловно, если только вас не заставит это сделать крайняя необходимость... А что касается жалости...

— Я в ней нуждаюсь. Час тому назад я узнал, что вы забрали мою шкатулку, я стал обдумывать, каким образом я смогу получить ее назад. И пришел к выводу, что я могу вас только умолять. Шкатулка моя, ибо я ее купил. Ее содержимое тоже мое, за него я... принес большую жертву. Я прошу вас вернуть мне ее назад.

— Какие доводы вы приводите?

— Моя нужда. Мне необходима эта шкатулка, тогда как вам она совершенно не нужна.

— В этом вы ошибаетесь, мистер Чапин. Мне она тоже нужна. Какие у вас есть еще доводы?

— Никаких, я прошу вас меня пожалеть.

— От меня вы не дождетесь ни сочувствия, ни жалости. Есть один довод, который мог бы меня убедить. Я знаю, что вы пока еще не готовы говорить об этом, а я не готов потребовать от вас этот довод. Ваша шкатулка будет храниться в надежном месте, к ней никто не будет прикасаться. Она мне нужна как гарантия того, что вы явитесь ко мне, когда я буду готов к этому визиту... Арчи, принесите сюда шкатулку, чтобы мистер Чапин не заподозрил нас в обмане.

Я пошел, отпер шкаф и достал с верхней полки сокровища Чапина. Поставив шкатулку на стол Вульфа, я снова поразился, до чего же она красива. Теперь глаза калеки были прикованы ко мне, а вовсе не к шкатулке. Мне в голову пришла смешная мысль: наверно, ему приятно, что я с ней так аккуратно обращаюсь. Из чувства противоречия я провел по крышке два раза ладонью, делая вид, что вытираю пыль.

Вульф велел мне сесть на место.

Чапин вцепился в ручки своего кресла, как будто приготовился к прыжку. Он спросил:

— Могу я ее открыть?

— Нет.

Он поднялся, держась за край стола.

— Я только подниму крышку...

— Нет. Очень сожалею, мистер Чапин, но вы не должны трогать этот предмет.

Калека склонился над столом, глядя в самые глаза Вульфа. Я насторожился, как бы он не стукнул Вульфа палкой по голове, особенно после того, как он начал истерично смеяться. Впрочем, он тут же взял себя в руки, а его светлые глаза снова стали холодными и бесстрастными.

Он поднял трость, направил на шкатулку наподобие бильярдного кия и толкнул ее, не резко, но достаточно сильно. Шкатулка скользнула по поверхности стола, на мгновение задержалась на его краю, но тут же упала на пол и покатилась к моим ногам.

Чапин не смотрел на шкатулку, его глаза были устремлены на Вульфа.

— Я говорил вам, сэр, я познал, что такое жить на милостыню. Теперь я узнал, как жить без нее.

Он дважды наклонил голову, как лошадь под дождем, резко повернулся на каблуках и захромал к двери. Я оставался на своем месте, мне не хотелось выходить в холл помогать ему одеться. Мы слышали, как отворилась и затворилась входная дверь.

— Уберите эту злосчастную шкатулку, Арчи, ей не место на полу,— вздохнул Вульф.

 Глава 15

В то утро я больше не выходил из дому. От парней поступили обычные донесения — ничего. Фред Даркин, давясь от смеха, сообщил по телефону, что он и его коллеги составили блестящую процессию, сопровождая Чапина до дома Ниро Вульфа, после чего отдыхали за углом на Десятой авеню, ожидая известия о кончине Вульфа. Потом они так же торжественно проводили Чапина домой.

После ленча я сел в машину и отправился на охоту за Хиббардом. У меня было столько же шансов отыскать Хиббарда, как и получить любовную, записку от Греты Гарбо, но все равно я продолжал разнюхивать все вокруг.

Я решил нанести визит в контору Фердинанда Бауэна, биржевого маклера. Мне было известно, что Хиббард вложил часть своих средств в компанию «Голбрейт и Бауэн», которая, видимо, спекулировала ценными бумагами. Поэтому я считал, что здесь у меня больше шансов что-то узнать про Хиббарда, чем хоть что-то услышать от всех остальных членов Лиги. Деньги — это все-таки деньги.

Войдя в офис на двадцать первом этаже одного из зданий на Уолл-стрит, я сказал себе, что надо повысить долю Бауэна в общем котле независимо от того, что сказано в банковском донесении. Аренда только этого помещения стоила им черт знает сколько. Дельцам средней руки это было бы не по карману. Обстановка, в том числе полированный пол с толстенным ковром, создавала у вас впечатление, что в качестве стенографистки они наняли бы, как минимум, герцогиню!

Меня провели в личный кабинет Бауэна. Размерами он походил на танцевальный зал, а лежащие на полу ковры вызывали необоримое желание разуться и босиком погулять по ним. Бауэн сидел за очень элегантным письменным столом, на котором не было ничего, кроме «Уолл-стрит джорнэл» и красивой пепельницы. В одной руке у Бауэна была длинная толстая сигара, над которой вился душистый дымок. (Очевидно, это была настоящая турецкая: так я подумал, хотя сам никогда таковой не пробовал.)

Мне этот тип не нравился. Если бы мне предложили «пришить» убийство ему или Полю Чапину, я бы подбросил монетку...

Он воображал, что оказывает мне великую милость, предложив присесть... Если бы это был прожженный делец с сомнительной репутацией, я бы смирился, но вот такая птица, воображающая себя помесью Джона Д. Рокфеллера и лорда Честерфилда, в то время как в нем не было ничего ни от первого, ни от второго, вызвала у меня желание дать ему затрещину.

Я сказал ему то, что говорил им всем, что мне хотелось бы услышать о его последней встрече с Эндрю Хиббардом. Ему потребовалось подумать. Наконец он вспомнил, что последний раз они виделись более чем за неделю до исчезновения Хиббарда, в театре. Ничего такого не было сказано, что имело бы отношение к теперешнему положению вещей.

Я спросил его:

— У Хиббарда имеется доля в вашей фирме?

Он кивнул.

— Да, уже давно, но он не увлекается спекуляциями. Он вкладывает деньги в ценные бумаги.

— Знаете, что могло бы мне помочь? Скажите, за несколько дней до его исчезновения не сделал ли он каких-либо необычайных распоряжений? Не потребовал ли свои деньги?

— Нет. Счет Энди вот уже две недели не участвует в сделках, и никакой инструкции он не оставил.

На этом мы распрощались.

От шести других я узнал столько же, сколько от Бауэна, и это был прекрасный пример «продвижения вперед» в поисках Хиббарда. Это был триумф. Поэтому я возвратился домой в самом «радужном» настроении ко времени обеда, не говоря уже о том, что, пока я находился у Бауэна, какой-то недоросль нацарапал на дверце моей машины несколько ругательств. Мне все так опротивело, что я не хотел даже слушать застольные рассуждения Вульфа, который во время еды совершенно забывал, что на свете существует такая вещь, как расследование убийств.

После обеда мы пошли в кабинет.

По злобе и отчаянию я начал подробно описывать Вульфу все свои бесплодные странствия этого дня, но он тут же попросил меня принести ему атлас и стал рассматривать карты. Ему бы следовало думать о деле, а он развлекался игрушками. Их у него было много, но больше всего я ненавидел атлас. Я немного повозился с каталогом луковичных растений и книгой расходов, потом запер все это в ящик и подошел к столу Вульфа, чтобы узнать, что он делает. Он изучал Китай! Атлас у него был великолепный. Вульф развернул складную карту и путешествовал по Востоку.

Не потрудившись даже пожелать ему «спокойной ночи», потому что я знал, что он мне все равно не ответит, я взял со стола «Черт бы побрал деревенщину» и пошел к себе наверх, заглянув только на кухню за молоком.

Облачившись в пижаму и домашние туфли, я уселся в свое самое любимое кресло под торшером, поставил молоко рядышком на журнальный столик и принялся за чтение произведения Поля Чапина. Я решил, что пришло время ликвидировать пробел в моих знаниях и сравниться в этом отношении с Вульфом.

К одиннадцати часам я совершенно скис. Молоко было все выпито, и у меня не было никакой надежды познать то, что нашел в этой галиматье Вульф.

Дело закончилось тем, что я бросил книгу на стол и нырнул под теплое одеяло.

Субботним утром все началось сначала, и хотя я не верил в успех, все же продолжал свои поиски, очевидно, потому, что никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Без четверти час я позвонил Вульфу, надеясь, что он позовет меня домой к ленчу, а вместо этого он дал мне новое поручение. Сказал, чтобы я где-нибудь перекусил на скорую руку и сразу же отправился к Минеолу. Дитсон позвонил, что он получил дюжину луковиц новой разновидности «Милтонии», которые прибыли только что из Англии, и предложил Вульфу пару луковиц, если он пришлет за ними.

Когда в разгаре расследования какого-нибудь серьезного дела Вульф посылал меня охотиться за его проклятыми орхидеями, я даже не злился, а просто чувствовал себя ослом. Но на этот раз я не так уж и переживал, поскольку не верил в целесообразность того, чем занимался.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу около половины четвертого и сразу же отнес луковицы Вульфу. Он их не только осмотрел, но буквально общупал и обнюхал, а потом велел нести наверх Теодору.

Я все сделал, вернулся в кабинет и хотел зарегистрировать новые луковицы, но Вульф сказал:

— Арчи!

По тону его голоса я понял, что мне предстоит выслушать длинную речь.

Начало ее было примерно таким:

— Вы то и дело даете мне понять, что я не уделяю достаточно внимания нашему делу. Как правило, вы бываете не правы. Мы должны выбирать лишь многообещающие пути. В любом виде искусства, а вы должны согласиться, что я артист своего дела, секрет успеха заключается в умении избавляться от лишнего, ненужного...

Дальше шли примеры из литературы, и наконец:

— Так что, когда вы обвиняете меня в пренебрежении к подробностям, в известном смысле вы правы, я действительно не обращаю внимания на многие детали и мелкие фактики, которые могут показаться другому человеку, не станем уточнять, кому именно, весьма важными. Но я был бы тысячу раз не прав, если бы попытался замолчать свою оплошность, назвать пустяком тот факт, который на поверку оказался весьма значительным. Вот почему я открыто признаюсь в своей ошибке. Прошу извинить.

Я кивнул.

— Пока я ровным счетом ничего не понимаю, за что вас надо извинять?

— За недостаточное мастерство. Возможно, моя небрежность не оказалась губительной. Не исключено, что это вообще ерунда, пустяк. Но, сидя сегодня утром и размышляя о своих удачах и припоминая довольно редкие неудачи, я понял, что причиной их, как правило, является невнимательность... По аналогии мне пришло в голову, что и на этот раз я прошел мимо одного факта, не заострив на нем своего внимания... Теперь я должен спросить вас об этом. Возможно, вы припоминаете, что в среду вечером вы мне говорили, какова версия инспектора Кремера.

Я усмехнулся.

— Да.

— Вы мне сказали, что он считает, будто доктор Элкас кому-то поручил следить за Полем Чапином?

— Да.

— И тут же начали фразу, но не закончили ее: «Но один из этих детективов...» Я нетерпеливо прервал вас. Мне не следовало этого делать. Моя импульсивная реакция на то, что мне показалось ерундой, подвела меня, я допустил ошибку. Я должен был разрешить вам закончить предложение. Пожалуйста, сделайте это сейчас.

Я кивнул.

— Верно, припоминаю такой случай, но, поскольку вы все равно выбросили всю эту историю в мусорную корзину, какая разница, поручил ли кому-нибудь Элкас следить...

— Замолчите, Арчи. Меня совершенно не интересует ваш Элкас. Мне нужно услышать то, что вы тогда говорили про «дика», как вы изволите называть... Что за «дик», где он?

— Разве я не говорил? Висит на хвосте у Поля Чапина.

— Один из людей Кремера?

Я покачал головой.

— У Кремера там тоже есть свой человек... А у нас Даркин, Гор и Кимз, восьмичасовые дежурства. Это птичка экстра-класса,— я говорю о том «дике», который вас интересует. Кремеру тоже стало любопытно, кто оплачивает его услуги, он попытался это у него выведать, да не тут-то было. В ответ он не услышал ничего, кроме брани. Я сначала подумал, что он от Баскома, но нет.

— Вы его видели?

— Да, я туда ездил. Он как раз ел суп. В отношении еды он придерживается тех же взглядов, что и вы: за столом бизнес забывается. Я ему немного прислужил, принес хлеб и масло, помог пересесть за другой стол, а потом отправился домой.

— Опишите его внешность.

— Ну, я не могу сказать, что он привлекает к себе глаза людей. Рост — пять футов. Коричневая кепка и розовый галстук. Плохо выбрит. Глаза карие, нос острый, тонкие, довольно большие губы, кожа бледная, без признаков нездоровья.

— Волосы?

— Он всегда ходит в кепке.

Вульф вздохнул. Я заметил, что кончиком пальца он вычерчивает кружочки на ручке кресла.

— С прошлой среды, Арчи... Отыщите его и привезите сюда.

— Когда?

— Немедленно.

Я поднялся.

— Так. Живого или мертвого?

— Попробуйте убедить, но, разумеется, если придется применить силу, то минимально, в пределах необходимости... Одним словом, доставьте его ко мне.

Я достал кое-что из ящика моего стола, сунул себе в карман и отправился на охоту за новым зверем. 

 Глава 16

Я поехал прямиком на Перри-стрит и остановился футах в пятидесяти от «Кофейника». По дороге я успел продумать свою тактику. Считая, что дипломатический подход не принесет успеха, я решил, что не стоит тратить время на уговоры и убеждения.

Я подошел к «Кофейнику» и заглянул в зал. «Розового галстука» там не было. Правда, до часа супа было еще далеко. Я пошел дальше по улице, заглядывая решительно во все подворотни и магазины. Я не увидел ни Фреда Даркина, ни кого-нибудь похожего на городского детектива. Это можно было объяснить только одним: они преследовали свою добычу. Я сел в машину и принялся ждать.

Почти в шесть часов на улице появилось такси и остановилось перед домом 203. Я попытался рассмотреть водителя, держа в уме Питни Скотта, и пришел к выводу, что это не он. Но из машины вышел калека. Он расплатился с шофером и проковылял в здание, а такси уехало. Я стал внимательно присматриваться к улице и переулку.

Очень скоро я заметил Фреда Даркина, который шагал от угла. Рядом с ним был еще один парень. Я вышел из машины и остановился под уличным фонарем у них на пути. Потом сел снова в машину. Через пару минут ко мне подошел Фред, я подвинулся, освобождая для него место.

Я заметил:

— Если вы и городской «дик» хотите сэкономить для себя деньги, беря сообща такси, я ничего не имею против, но только пока ничего не случится. Если же случится, тогда не избежать скандала.

Даркин усмехнулся.

— Не волнуйтесь, весь этот план ерундистика. Если бы мне не нужны были деньги...

— Где «розовый галстук»?

— Только не говорите, что вы снова охотитесь на него.

— Где он?

— Где -то поблизости. Он был за нами в этом рейде... Да вот он, легок на помине, идет в «Кофейник». Сейчас ему пора перекусить.

Я видел, как «розочка» вошел в кафе.

— Олл-райт, Фред, слушайте меня внимательно. Шутить так шутить. Вы с городским «диком» в приятельских отношениях?

— Ну, мы разговариваем.

— Отыщите его. В забегаловке на углу продается пиво?

— Конечно.

— О’кей. Отведите его туда и утолите его жажду, понятно? Включите в счет. Проторчите с ним там, пока моя машина не отъедет от «Кофейника». Действуйте!

Фред вышел из машины, а я снова принялся ждать. Очень скоро я увидел, что Фред вышел из химчистки вместе с городским сыщиком, они отправились в обратном направлении. Через пару минут я тоже тронулся с места и подъехал к самому выходу из «Кофейника». Выйдя из машины, я вошел внутрь. Вокруг не было ни одного полицейского.

«Галстук» сидел за тем же столиком, что и в прошлый раз, перед ним стояла миска такого же точно супа. Я глянул на остальных посетителей, на стойку и не заметил ничего угрожающего. Тогда я подошел к «галстуку».

Он поднял голову и проворчал:

— Проваливайте ко всем чертям.

Присмотревшись к нему внимательней, я внезапно понял, что предполагал Вульф, и решил, что он мог быть и прав.

Я скомандовал:

— Пошли, инспектор Кремер желает вас видеть.— Одновременно я достал из одного кармана наручники, а из другого свой пистолет-автомат.

Он самым наглым образом заявил:

— Я этому не верю. Предъявите мне свой проклятый значок!

Я не мог допустить даже маленького спора, поэтому я схватил его за воротник, оторвал от стула и поставил на ноги.

Я сурово скомандовал:

— Пошевеливайтесь!

За моей спиной раздались какие-то невнятные реплики, но я даже не потрудился оглядываться. «Галстук» сказал:

— Мое пальто...

Я снял его с крючка, перекинул себе через руку и выпроводил «галстука» из зала.

Вместо того чтобы прятать от всех наручники, которые я ухитрился ему надеть, он держал руки, далеко вытянув их вперед.

Единственная опасность заключалась в том, что постовой мог в этот момент проходить мимо «Кофейника» и предложить мне помочь, а мой «родстер», автомобиль с открытым двухместным кузовом, складным верхом и откидным задним сиденьем, никак не походил на полицейскую машину. Но, к счастью, я не увидел никого, кроме обычных зевак. Я отвел «галстука» до машины, открыл дверцу, втолкнул его внутрь, после чего сам влез и сразу же сорвался с места, поскольку мотор, разумеется, был включен.

— Теперь послушайте меня,— заговорил я самым деловым тоном,— мне надо вам сообщить две вещи. Первое, дабы вас успокоить,— я везу вас на Тридцать пятую улицу для беседы с мистером Вульфом. Второе, если вы только откроете рот и попытаетесь поднять шум, я все равно доставлю вас туда, только в бессознательном состоянии.

— У меня нет желания видеть...

— Заткнитесь!

Но внутренне я усмехнулся, потому что говорил он совсем другим тоном, напускная грубость куда-то исчезла.

Я затормозил перед нашим домом, открыл для моего пассажира дверцу и предложил ему выходить. Я шел позади него, отпер дверь собственным ключом и кивком головы предложил ему войти. Пока я раздевался, он тоже было потянулся к своей кепке, но я сказал, чтобы он ее не трогал, и провел его в кабинет.

Вульф сидел на обычном месте перед пустым стаканом. Я закрыл дверь и остановился возле нее, но «галстук» пошел дальше к столу. Вульф взглянул на него, кивнул, потом посмотрел более внимательно и обратился ко мне.

— Арчи, снимите наручники с мистера Хиббарда, возьмите его кепку и подвиньте ему кресло.

Насколько я понимал, этот джентльмен был вторым фактом, который требовался Вульфу, так что я был рад ему услужить. Он протянул мне руки, дабы я снял с него наручники, но мне показалось, что для этого он сделал над собой определенное усилие, а по его физиономии было видно, что чувствует он себя не в своей тарелке. Я придвинул ему стул сзади под самые колени, и он тут же плюхнулся на него, спрятал лицо в ладони и замер. Мы с Вульфом молча смотрели на него без всякого соболезнования, на которое, возможно, он рассчитывал. Лично я никак не мог простить ему то, что я потратил столько усилий на его поимку, в то время как он постоянно был у меня на глазах.

Вульф кивнул мне, я пошел к стенному бару, налил стаканчик неразбавленного виски и принес ему.

— Вот, выпейте-ка.

Он не сразу поднял голову.

— Что это?

— Хлебное виски.

Он кивнул головой и протянул руку к стаканчику. Поскольку мне было известно, что он успел проглотить какое-то количество супа, я не боялся, что спирт ударит ему в голову. Он выпил только до половины, опустил стаканчик, при этом немного выплеснул на пол, подумал и допил остальное.

Я сказал Вульфу:

— Я попросил его не снимать кепку для того, чтобы вы могли посмотреть на него в таком виде. Вообще-то я не видел ничего, кроме фотографии, и все считали, что он умер. И еще я хочу сказать, что искать его было одно удовольствие.

Вульф, не обращая на меня никакого внимания, заговорил с посетителем:

— Полагаю, мистер Гудвин был с вами достаточно корректен?

Хиббард посмотрел на меня и заморгал, потом перевел глаза на Вульфа, продолжая все так же моргать. Пару раз прокашлявшись, он доверительно заявил:

— Правда заключается в том, что я, по своей натуре, не люблю приключений. На протяжении одиннадцати дней я находился в страшнейшем напряжении. И буду продолжать жить в таком же аду...

— Надеюсь, что нет.

Но Хиббард печально покачал головой.

— Буду, буду.— Он посмотрел на меня.— Не могли бы вы налить мне еще виски?

Я принес ему снова целый стаканчик, но на этот раз он уже пил медленно, облизывая губы. Через пару минут он заговорил:

— Я испытываю большое облегчение. И от виски тоже, но главным образом потому, что я снова получил возможность говорить нормальным голосом... Мне надо сделать признание, мистер Вульф. За эти одиннадцать дней своего маскарада я узнал гораздо больше, чем за все предыдущие сорок три года моей жизни.

— Гарун-аль-Рашид...

— Нет, извините. Он искал развлечений, а я искал возможность остаться в живых. Сначала я думал только о самом себе, потом узнал очень многое и пересмотрел свои прежние позиции. Господи, как мне хочется излить свою душу!

Вульф пробормотал:

— Это помещение привыкло к такого рода излияниям.

И позвонил в отношении пива.

— Благодарю вас. За эти одиннадцать дней я узнал, что психология как формальная наука — фокус-покус. Все написанные и напечатанные слова являются пустой болтовней. Я накормил голодающего ребенка собственными руками. Я видел, как двое мужчин дубасили друг друга кулаками, пока их лица не покрылись кровью. Я наблюдал за тем, как желторотые юнцы, по сути дела еще мальчишки, уводили с улицы старых жутких проституток. Я питался вместе с рабочими в «Кофейнике». Я собственными глазами видел, как парень весьма подозрительного вида выудил из сточной канавы выброшенных туда маленьких котят и с непередаваемой нежностью спрятал их к себе за пазуху, проклиная самыми отборными словами того мерзавца, который способен был на такое злодеяние. Все это поразительно... Как эти люди ухитряются делать такие вещи, которые по всем меркам им совершенно не свойственны? И это говорю я, преподаватель психологии. Можно еще немного виски?

Я не знал, нужен ли он Вульфу в трезвом состоянии, но, поскольку он не подал мне никакого знака, пошел и снова наполнил стакан.

Вульф сказал:

— Мистер Хиббард, разрешите мне задать вам парочку вопросов. Преследовала ли ваша авантюра какую-то конечную цель?

Хиббард подумал, прежде чем ответить. Сделав пару глотков виски, он ответил:

— Видит Бог, я не знаю. Когда я ушел из дому и начал эту историю, мной руководил исключительно страх. Я стремился только к одному: получить возможность находиться возле Поля Чапина и не спускать с него глаз.

Вульф опустошил очередной стакан пива.

— Естественно, вы не знаете, что мистер Чапин разослал вашим друзьям стихи, в которых живописуется, как он убил вас, ударив дубинкой по голове?

— Нет, я знаю об этом.

— Черта с два вы это знаете. Кто же вам мог об этом сказать?

— Питни Скотт.

— Значит, вы не сжигали все мосты?

— Он сам это открыл. На третий день, когда я находился там, я случайно столкнулся с ним носом к носу, ну, и он меня узнал... Так это он...

— Нет. Мистер Скотт ничего нам не сказал. Исключительная наблюдательность мистера Гудвина в сочетании с моим чувством сообразительности помогли вас отыскать... но давайте вернемся к теме нашего разговора. Если вам известно, что мистер Чапин разослал «предупреждения», без основания хвастаясь тем, что это он вас убил, непонятно, как вы можете продолжать видеть в нем убийцу. Поскольку вы твердо убеждены, что его последнее преступление является фактически не чем иным, как бахвальством...

Хиббард кивнул.

— Безусловно, вы рассуждаете логично, но логика не имеет никакого отношения к данному делу. В тот самый день, когда Пит Скотт показал мне стихи Поля о том, как я ловлю воздух сквозь кровавую пену, я понял, что хочу убить Поля, иначе какого дьявола стал бы я торчать возле его дома?

Вульф вздохнул.

— Вы вооружены?

— Нет, я... нет. Оружие должен иметь не я, а он... Он же физически неполноценен...

— Вы разорвете его на куски голыми руками... На трепещущие кровавые частицы...

— Я мог бы,— с вызовом ответил Хиббард.— Мне кажется, теперь я понимаю, почему я получил такое огромное облегчение, обретя снова свое истинное лицо. Мне надо было облечь свои тайные намерения в слова... Теперь я бы хотел, чтобы вы разрешили мне откланяться.

Р азумеется, я могу продолжать действовать в прежнем качестве лишь с вашего молчаливого согласия и потому...

— Мистер Хиббард! Не спешите, прошу вас. Существует несколько моментов, которые вы либо не знаете, либо не смогли оценить по достоинству... Например, знаете ли вы о том соглашении, которое я заключил с вашими друзьями?

— Да, Пит Скотт мне о нем рассказал, но меня оно совершенно не интересует.

— Зато интересует меня. Далее, известно ли вам, что вот тут, на столе мистера Гудвина, стоит машинка, на которой мистер Чапин печатал свои мрачные вирши? Да, это делалось в клубе Гарвард... Знаете ли вы, что я готов полностью разрушить оборону мистера Чапина, несмотря на его браваду? Известно ли вам, что в течение двадцати четырех часов я буду готов представить вам и вашим друзьям полное признание мистера Чапина в своей вине и, таким образом, полностью устраню все ваши страхи?

Хиббард смотрел на Вульфа широко раскрытыми глазами. Он громко произнес:

— Я этому не верю.

— Просто не хотите верить. К сожалению, мистер Хиббард, вам снова придется приспособиться к тому поведению, от которого вы отошли за одиннадцать дней. Я был...

Он замолчал, чтобы взглянуть на Фрица, появившегося на пороге кабинета. Вульф бросил взгляд на стенные часы: они показывали семь двадцать пять. И сказал:

— Мы все втроем будем обедать в восемь. Как я говорил, мистер Хиббард, я хотел бы помочь вам сделать это приспосабливание максимально приятным, но таким способом, чтобы это не шло вразрез с моими собственными интересами. То, что я вам только что сказал, истинная правда, но для того, чтобы успешно осуществить последний пункт, мне требуется ваша поддержка. Я назвал двадцать четыре часа, но для страховки давайте увеличим этот срок до сорока восьми. Если вы согласитесь остаться под этой крышей до вечера понедельника, ни с кем не общаясь, я даю вам слово, что, если мне не удастся навсегда прекратить «человеконенавистническую деятельность» Поля Чапина, вы будете свободны и сможете возобновить свое эксцентричное приключение, не опасаясь, что мы вас выдадим.

Хиббард весело засмеялся и спросил:

— А у вас найдется подходящая ванна?

— Конечно.

— И все же мне хочется как-то прояснить обстановку... Если бы я отказался, что бы вы сделали?

— Ну... Вы понимаете, мистер Хиббард, для осуществления моих планов весьма важно, чтобы никто не знал до соответствующего момента, что вы нашлись. Мистер Чапин должен быть подвергнут шоковому воздействию, ну, а время такого шока должно быть правильно выбрано... Существуют разные пути удержать в своем доме желанного гостя. Самый приятный — уговорить его принять приглашение, ну, а другой — запереть его под замок.

Хиббард кивнул.

— Видите, что я вам говорил? Люди, не считаясь ни с какими психологическими канонами, поступают так, как им хочется... Поразительно!

— Совершенно верно... А теперь, что касается ванны. Если мы хотим пообедать в восемь, нужно, чтобы вы, Арчи, проводили мистера Хиббарда в южную комнату. Она находится над моей. Фриц проветрил помещение, отопление включено, в вазе даже стоят «Брассокаттлаелиос Труфатианас».

Я усмехнулся.

— Вы все предусмотрели.

— Разумеется. Мистер Хиббард, спускайтесь вниз, как только вы будете готовы. Надеюсь, сэр, вы усвоили суть нашего с вами договора? Вы не должны общаться решительно ни с кем. Боюсь, что, коль скоро вы покончили со своим маскарадом, желание успокоить вашу племянницу будет непреодолимым.

— Ничего, я с ним справлюсь.

Когда я вернулся в кабинет, после того как проводил Хиббарда в его комнату и одолжил ему свой галстук скромного темно-коричневого цвета, Вульф сидел с закрытыми глазами, но, увидев меня, он сказал:

— Арчи! Я страдаю от свойственного мне нетерпения, когда расследование подходит к концу. Возьмите свой блокнот. Заголовок следующий: «Признание Поля Чапина», потом начните с красной строки.

«Я, Поль Чапин, проживающий в доме 203 на Перри-стрит в Нью-Йорк-сити, признаю...»

Зазвонил телефон.

Я опустил карандаш и потянулся за трубкой. У меня выработан стереотипный ответ на телефонные звонки: «Алло, это бюро Ниро Вульфа». Но на этот раз мне не удалось договорить и до половины, потому что меня остановил возбужденный голос, который звучал хотя и негромко, чуть ли не шепотом, но производил впечатление настоящего вопля:

— Арчи, слушайте. Быстро, меня могут спугнуть. Приезжайте сюда немедленно, в дом доктора Бартона на Девятнадцатую улицу. Бартона хлопнули... Хромой из пушки всадил в него весь комплект. Его поймали на месте. Я следил за ним...

В трубке раздались различные шумы, но слов больше не было слышно. Но я уже все уразумел и не стал дожидаться продолжения. Положив трубку, я повернулся к Вульфу. Полагаю, что мое лицо не оставалось бесстрастным, когда я посмотрел на него, но на лице Вульфа ничего не отразилось. Я объяснил:

— Это Фред Даркин. Поль Чапин только что застрелил доктора Бартона. В его собственном доме на Девятнадцатой улице. Его схватили с поличным. Фред приглашает меня посмотреть представление.

Вульф вздохнул.

— Глупости!

— Черта с два глупости. Фред не гений, конечно, но я никогда не поверю, чтобы он принял шутку за убийство. Теперь я могу сказать, что установление наблюдения за Полем Чапином оказалось не таким уж плохим делом, поскольку Фред оказался на месте преступления. Мы теперь его...

— Арчи, помолчите...

Губы Вульфа вытягивались вперед и втягивались внутрь с такой быстротой, какой я прежде никогда не наблюдал. Через десять секунд он произнес:

— Даркина прервали?

— Да, его прогнали.

— Полиция, несомненно. Полиция арестовала Чапина за убийство Бартона, его найдут виновным и казнят. А что же будет с нами? Мы останемся при пиковом интересе? Мы пропали.

Я вытаращил на него глаза.

— Да черт с ним, с этим хромоногим!

— Не проклинайте его, спасайте его. Спасайте его ради нас. «Родстер» перед домом? Живо поезжайте туда. Разузнайте решительно все. Меня интересуют все мелочи: описание места преступления, минуты, участники. Факты — в таком количестве, чтобы мне удалось спасти Поля Чапина. Поезжайте и отыщите их. Вам все ясно?

Я вскочил с места. 

 Глава 17

Я остановился недалеко от дома Бартона и пошел к подъезду. Фред трусил мне навстречу. Я остановился, он кивнул и повернул направо, я устремился следом за ним до угла Пятой. Но тут Фред останавливаться не стал, а пошел дальше.

Мне это надоело, и я сердито спросил:

— Что вы бежите от меня, как от чумы?

Фред объяснил:

— Я просто хотел, чтобы привратник не увидел нас вместе. Поймали меня в тот момент, когда я звонил вам, ну, и выставили в то же мгновение.

— Какое неуважение! Я буду жаловаться в Центральное Полицейское управление. Ну!

— Они его схватили, этим все сказано. Мы проводили его сюда, городской «дик» и я. Конечно, мы знали, кто здесь живет, поэтому посовещались, стоит ли звонить, и решили, что нет. Мы вошли в вестибюль, а когда лакей внизу попробовал запротестовать, Мерфи — так зовут городского «дика»— сунул ему под нос свой значок, и он заткнулся. Все время входили и выходили разные люди, в здании два лифта.

Совершенно неожиданно дверь одного из лифтов распахнулась, из кабины выскочила женщина с выпученными глазами и стала громко требовать доктора Фостера. Лакей из холла сказал, что видел, как доктор Фостер только что вышел из здания, женщина выбежала на улицу, оглушая своими криками прохожих. Мерфи схватил ее за руку и спросил, зачем ей непременно нужен доктор Фостер, пусть обратится к Бартону. Она смотрела на него совсем дикими глазами и сказала, что доктора Бартона застрелили. Мерфи, понятно, ее отпускает, бежит в лифт и уже на пятом, а возможно, на шестом этаже обнаруживает, что я нахожусь в одной с ним кабине. Он говорит...

— Короче, Бога ради.

— О’кей. Дверь в квартиру Бартона распахнута. Мы входим туда и в первой комнате находим двух женщин, одна из них воет как больной пес и насилует телефон, вторая же стоит на коленях возле человека, распростертого на полу. Хромоногий сидит на стуле с таким видом, как будто ожидает своей очереди побриться в парикмахерской. Мы вместе принялись за дело. Доктор был мертв, Мерфи пошел к телефону, ну, а я воспользовался этим, чтобы осмотреться... Оружие, автоматический кольт, валялось на полу возле Ножки стула, рядом со столом, стоящим посреди комнаты. Я наклонился над Чапином и быстренько ощупал его, проверяя, нет ли у него при себе другого оружия. Женщина, стоявшая на коленях возле трупа, начала так горестно вздыхать, что я помог ей подняться и увел ее прочь. Тут пришли двое: врач и кто-то из домовой администрации. Мерфи закончил разговаривать по телефону, подошел и надел Чапину наручники. Я оставался с женщиной и, когда в помещение внеслись невероятно шумные полицейские, увел ее вообще из этой комнаты. Возвратилась особа, которая бегала за доктором Фостером, тут же занялись моей женщиной и куда-то ее спрятали. Я прошел в еще одну комнату, там было полно книг, на письменном столе имелся телефон. Оттуда я к вам и позвонил. Один из полицейских шнырял по всей квартире, он услышал меня, и мне пришлось смываться. Он вместе со мной спустился до самого низа и выпроводил на улицу, отдав соответствующее указание привратнику.

— Кремер и работник прокуратуры приехали?

— Их еще не было. Черт подери, зачем им волноваться? Этого преступника вообще можно отправить по почте наложенным платежом. Можно сказать, сам сдался в руки.

— Да-а. Поезжайте на Тридцать пятую улицу, пусть Фриц вас хорошенько накормит. Как только Вульф кончит обедать, подробно расскажите ему обо всем этом. Не исключено, что он пожелает, чтобы вы для него раздобыли Саула и Орри.

Он пошел, я же завернул снова за угол и пустился в обратном направлении, подошел к входу в здание, не видя оснований, почему бы мне туда не войти, хотя я не знал ни одного человека во всем здании. Как раз в тот момент, когда я поднимался по ступенькам под навес, к дому подъехала большая машина и резко затормозила. Из нее вышло двое людей. Я сразу приблизился к тому, что шел справа, и с широкой улыбкой воскликнул:

— Инспектор Кремер! Вот это повезло!

И пошел рядом с ним. Он остановился:

— А, это вы? Ничего не поделаешь, вам туда нельзя.

Я попытался его переубедить, он был непреклонен:

— Прочь отсюда, Гудвин. Если наверху есть что-то, принадлежащее вам, я сохраню эту вещь для вас. Вам там делать нечего.

Мне пришлось отстать. Возле дома стали скапливаться люди. Уже образовалась небольшая толпа, с которой воевал постовой. Я был уверен, что он не слышал нашего с Кремером разговора, поэтому вернулся к машине. Достал из багажника черный чемоданчик и положил в него несколько самых необходимых вещей. Он выглядел не совсем так, как требовалось, но я решил, что и так сойдет. Вернувшись к зданию, я растолкал собравшихся, пока полицейский был занят в противоположном конце, и беспрепятственно вошел в вестибюль. Там дежурил еще один полицейский и швейцар. Я прямиком подошел к ним и спросил:

— Врачебная экспертиза на каком этаже?

Полицейский осмотрел меня с ног до головы, провел к лифту и сказал внушительно мальчишке-лифтеру:

— Поднимите этого джентльмена на шестой этаж.

Поднимаясь вверх, я любовно похлопал свой чемоданчик.

Я бочком попал в квартиру. Как говорил Даркин, все собрались в первой комнате, большой приемной. Их было много, в основном полицейские. Вид у них был скучающий. Кремер сидел за столом.

Я подошел к нему и назвал по имени. Он оглянулся и удивленно пробормотал:

— Черт возьми, какими...

— Послушайте, инспектор, не поднимайте крика. Я не собираюсь похищать ни задержанного, ни вещественные доказательства. Вы прекрасно понимаете, что я умираю от любопытства и нахожусь здесь с единственной целью его удовлетворить. Имейте же сердце, в конце концов я такой же человек, как и вы.

— Что у вас в чемодане?

— Носки и рубашки. Я им воспользовался, чтобы подняться сюда. Если он вам не нравится, пусть один из ваших парней отнесет его в мою машину.

Он хмыкнул.

— Оставьте его здесь, на столе. Предупреждаю, если вы будете мешать...

— Не буду! Не буду! Премного обязан...

Стараясь никого не толкнуть, я отступил назад к стене и хорошенько осмотрелся. Это была большая комната, приблизительно восемнадцать на двадцать, почти квадратная. Одна стена состояла почти сплошь из окон, завешенных шторами. В противоположной стене имелась дверь. На той стене, возле которой я стоял, висели картины, а на высоких подставках красовались вазы с цветами.

Во второй стене, почти в самом углу, я увидел запертую двойную дверь, которая, несомненно, вела в собственно жилые комнаты. Остальная часть стены, так футов десять, была завешена занавесом того же материала, что и на окнах, но за ним не могло быть окон. По всей вероятности, занавес скрывал ниши — кладовые для одежды. Освещение было верхним, выключатели находились возле обеих дверей. На полу лежал большой ковер, а посредине комнаты стол. Почти рядом со мной находилась тумбочка с телефоном.

В общей сложности в комнате было всего четыре стула. На одном из них, в конце стола, сидел Поль Чапин. Я не мог видеть его лица, он был повернут ко мне почти спиной. Доктор Бартон все еще лежал на иолу. Поза у него была удивительно удобная для мертвеца: либо он упал совершенно прямо, либо кто-то его выпрямил, руки у него были вытянуты ровно по швам. Только голова у него была повернута под странным углом, но так всегда бывает, пока ее чем-то не подопрут. Глядя на него, я подумал, что Вульф назначил ему уплатить семь тысяч долларов, теперь он сможет об этом не беспокоиться, как и о многом другом... С моего места почти не было видно крови.

Инспектор Кремер прошел во внутренние помещения. Поговорить с женщинами, как я решил. Снаружи явилась молодая женщина и закатила истерику. Оказалось, что это дочь убитого. Она куда-то ездила, а такой сюрприз хоть кого выведет из нормы.

Я постепенно стал пробираться на такое место, откуда мне можно было бы посмотреть на калеку. Мне удалось обогнуть стол, так что в конечном счете я оказался против Чапина. Его трость лежала на столе рядом со шляпой. На нем было пальто коричневого цвета и рыжевато-коричневые перчатки. Сидел он, как куль, сильно ссутулившись, обе руки покоились на здоровом колене, они были соединены наручниками. Я снова двинулся вперед, к другой стороне стола. Точнее, к тому месту, которое было закрыто занавесом.

Не спуская глаз со строя скучающих полицейских, которые не смели уйти до возвращения Кремера, я осторожно ощупал ногой пол позади занавеса. Он был таким же ровным, как и впереди, никакой приступочки не имелось. Если это и была кладовая, то она была углублена в стену, только я не имел понятия, насколько глубоко.

Теперь мне надо было улучить такой момент, когда лица всех собравшихся будут повернуты в другую сторону. Я ждал сам не знаю чего, и это «что-то» случилось в форме телефонного звонка. Поскольку больше нечем было заниматься, все, как по команде, повернули головы к тумбочке с телефонным аппаратом. Моя рука находилась сзади, готовая приподнять занавес, и я тут же под него нырнул.

Кладовая была не менее трех футов глубиной, так что мне в ней было достаточно просторно.

Я стоял в темноте и по звукам старался определить, что происходит в приемной. Голоса звучали невнятно, я лишь иногда различал отдельные слова. Примерно через полчаса возвратился Кремер, он начал давать распоряжения. По его голосу было ясно, что он находится в прекрасном настроении. «Дик», совсем рядом со мной, велел кому-то помочь Чапину дойти до лифта. Они его увозили. После этого Кремер приказал убрать труп, а через пару минут тяжелые шаги двоих людей мне показали, что несчастный доктор Бартон навсегда покидает свой дом. Чей-то голос кого-то отправил попросить половик или тряпку закрыть кровавое пятно на полу.

Наконец Кремер и остальные удалились. Вроде бы осталось всего двое, они занялись ковром, поддразнивая друг друга в отношении какой-то девицы. Я переполошился, не вздумал ли Кремер оставить их вообще в квартире, но вскоре они двинулись с дурацкими шуточками к выходу.

Я подождал еще десять минут, медленно считая до шестисот. Потом осторожно потянул за край занавеса и выглянул наружу. Никого.

Тогда я уже смело вылез из своего заточения. Двойная дверь была закрыта.

Я подошел к ней, нажал на ручку и вошел во внутреннее помещение. Оно оказалось в пять раз больше приемной и было обставлено по всем требованиям современной моды. В дальнем конце имелась дверь, а в боковой стене широкая арка. Откуда-то доносились голоса. Я пошел в том направлении и крикнул:

— Хелло! Миссис Бартон!

Голоса умолкли, раздались шаги. В проеме арки показался парень, изо всех сил старавшийся напустить на себя солидный вид. Но это был всего лишь юнец лет двадцати двух, красивый, милый и хорошо одетый.

Он пробормотал:

— Мы думали, что все ушли.

— Да, кроме меня. Мне надо видеть миссис Бартон.

— Но инспектор сказал, что ее не станут беспокоить.

— Очень сожалею, но мне необходимо ее видеть.

— Она прилегла.

— Скажите ей: всего несколько вопросов.

Он открыл рот и закрыл его с таким видом, будто считает себя обязанным что-то предпринять, но не знает, что именно. В итоге он повернулся и удрал, а через минуту вернулся назад и кивком головы пригласил меня идти за ним.

Мы прошли через комнату и подобие холла в еще одну комнату. Эта была поменьше, но ярче освещена и не так забита мебелью. Горничная в форменной одежде выходила с подносом из комнаты. На кушетке сидела одна женщина, вторая — в кресле. Дочь, которую я видел в приемной, стояла за кушеткой.

Я шагнул туда.

Полагаю, что миссис Лоринг А. Бартон в этот день была не в лучшем виде, но она могла позволить себе еще большее пренебрежение к собственному виду и все же котировалась бы весьма высоко. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что вы имеете дело с незаурядной личностью. У нее был прямой узкий носик, мягко очерченный рот, прекрасные темные глаза. Ее косы были заложены в красивый узел, так что можно было любоваться ее висками, соболиными бровями и лебединой шеей.

Глядя на ее высоко поднятую голову, на суровое, но не растерянное выражение лица, я подумал, что надо нечто большее, чем убийство мужа, чтобы она перестала ясно мыслить и разумно править своим домом. Поэтому я обратился прямо к ней, не обращая внимания на остальных. Я сказал, что мне необходимо задать ей несколько конфиденциальных вопросов. Поэтому я хотел бы поговорить с ней наедине. Женщина в кресле пробормотала что-то о моей бестактности и жестокости. Дочь посмотрела на меня покрасневшими от слез глазами.

Миссис Бартон спросила:

— Конфиденциальных для кого?

— Для Поля Чапина. Я предпочел бы не...

Я оглянулся.

Она тоже оглянулась. Я увидел, что молодой человек не был сыном и наследником, его интересовала дочь Бартона, возможно, они даже были обручены.

Миссис Бартон спросила:

— Вы не возражаете, Элис?

Женщина в кресле ответила, что не возражает, и поднялась с места. Юнец протянул руку дочери. По всей вероятности, он опасался, чтобы она не упала и не расшиблась.

Они одновременно вышли из комнаты.

Я сказал:

— Конфиденциальная часть в действительности касается меня. Вы знаете, что такое Ниро Вульф?

— Ниро Вульф? Да.

— Доктор Бартон и его друзья заключили с ним соглашение...

Она прервала меня:

— Мне об этом все известно, мой муж...

Она замолчала. То, как она неожиданно стиснула руки и сжала губы, чтобы удержать их дрожь, показало мне, что она куда ближе к истерике, чем я предполагал. Но ей удалось довольно быстро справиться с минутной слабостью, она заговорила почти нормальным голосом:

— Мой муж рассказал мне все об этом.

— Это сэкономит время. Я вовсе не городской детектив, а частный, работаю на Ниро Вульфа. Мое имя Гудвин. Если вы меня спросите, зачем я здесь нахожусь, существует много способов ответить на ваш вопрос, но вам придется помочь мне выбрать правильный.

Она вопросительно посмотрела на меня, ничего не понимая. Я торопливо продолжал:

— Конечно, вы сейчас переживаете черт знает что, но жизнь продолжается. Мне необходимо задать вам несколько вопросов для Ниро Вульфа, и я не могу вежливо ждать неделю или две, пока ваши нервы придут в более нормальное состояние. Я должен задать их немедленно или никогда. Видели ли вы, как Поль Чапин стрелял в вашего мужа?

— Нет, но я уже...

— Кто-то другой видел?

— Нет.

Я вздохнул чуть облегченнее. Во всяком случае, мы не будем выглядеть очень смешными.

— Олл-райт. Тогда каково ваше отношение к тому, что Поль Чапин вообще не стрелял в вашего мужа?

Она сделала большие глаза.

— Что вы имеете в виду? Я не видела...

— Вы не видели, как он стрелял. Вот к чему я клоню, миссис Бартон. Мне известно, что ваш супруг сильно жалел Чапина и подписал договор с Вульфом из-за друзей. А вы? Ненавидите ли вы его, безотносительно к тому, что случилось сегодня, насколько сильна ваша антипатия к нему?

На секунду я испугался, что меня сейчас выставят за дверь, поэтому я торопливо стал объяснять:

— Миссис Бартон, я вовсе не дошлый частный детектив, роющийся в помойке, чтобы проверить, чем пахнет. В действительности мне известно решительно все и даже то, о чем не знаете вы. В данный момент в кабинете мистера Вульфа имеется кожаная шкатулка, это я ее туда привез. Она сделана из прекрасной лайки с инкрустациями из золота и всегда заперта на ключ. Она полна ваших перчаток и чулок. Некоторые из них вы носили. Подождите, дайте мне закончить. Шкатулка принадлежит Полю Чапину. Чулки и перчатки таскала у вас Дора Риттер и отдавала Чапину. Это его сокровище. Ниро Вульф уверяет, что в этой коробке душа калеки. Причина, по которой я хочу выяснить, ненавидите ли вы Поля Чапина, такова: а если он его не убивал?..

Желаете ли вы, чтобы это преступление в любом случае было приписано ему?

— Я не знаю, куда вы клоните. Я видела мертвого мужа. Что вы имеете в виду?

— Я заинтересован в том, чтобы Поль Чапин получил не более того, что он заслуживает. Теперь расскажите мне, как все это случилось? Кто был здесь?

— Мы с мужем, кухарка и горничная, вторая горничная уходила...

— А особа, которую вы называете Элис?

— Это моя старинная приятельница. Она приехала... совсем недавно.

— И?

— Я одевалась у себя в комнате. Мы должны были поехать в гости, дочери тоже не было. Муж пришел ко мне за сигаретой, он всегда... он всегда забывал о сигаретах. Двери между нашими комнатами никогда не закрываются. Пришла горничная сообщить о приходе Поля Чапина. Муж пошел к нему, но сначала вернулся назад к себе в кабинет. Я упоминаю об этом, потому что в последний раз, когда к нам приходил Поль, муж велел горничной задержать его в вестибюле, сам он пошел к себе в кабинет и достал из ящика письменного стола револьвер. Я тогда посчитала это ребячеством. Но на этот раз я прислушалась, сделает ли он то же самое. Я слышала, как он выдвинул ящик и сразу же позвал меня. Я спросила, что случилось, он ответил, что ничего, не надо обращать внимания, он мне расскажет после того, как выпроводит незваного гостя. Это были последние, самые последние слова, которые я услышала от него. Я слышала, как он прошел через комнаты, потом до меня донеслись какие-то звуки, негромкие, потому что холл находится далеко от моего будуара. Затем выстрелы. Я побежала. Горничная выскочила из столовой и последовала за мной... Мы вбежали в холл, там было темно, а свет в гостиной был такой тусклый, что мы ничего не могли увидеть. Я услышала шум, как будто бы кто-то упал, и голос Поля назвал мое имя. Я повернула выключатель, Поль стоял на одном колене, пытаясь подняться. Он опять назвал меня по имени и добавил, что пытался допрыгать до выключателя. И тут я увидела Лорри на полу. Я побежала к нему, а горничной велела бежать за доктором Фостером, который живет этажом ниже. Не знаю, что Поль делал после этого, я не обращала на него никакого внимания... Первое, что я заметила, это когда вошли какие-то люди...

— Олл-райт, это уже не надо.

Я внимательно посмотрел на нее и покачал головой.

— Эта история в вашем изложении требует многих уточнений. Самое скверное, разумеется, что свет был выключен. Это просто глупо... Подождите минуточку, я сейчас рассуждаю о том, что мистер Вульф называет чувством своеобразности явления. Давайте вернемся к самому началу. По пути на свидание с Полем Чапином ваш муж окликнул вас из своего кабинета, а потом сказал, что это пустяки. Догадываетесь ли вы, о чем он хотел вам сказать?

— Нет, как бы я могла?

— О’кей. Из ваших слов я понял, что он позвал вас уже после того, как выдвинул ящик письменного стола. Так?

Она кивнула.

— Да, так. Я же прислушивалась и ясно слышала, как он выдвинул ящик.

— Дальше, вы слышали, как он пошел в холл, а затем до вас донеслись какие-то звуки. Какого рода звуки?

— Не знаю, просто шум движения. Холл далеко, а двери были заперты. Звуки были слабые...

— Голоса?

— Нет, голосов я не слышала.

— Слышали вы, как ваш муж закрыл дверь в холл после того, как он туда вошел?

— Нет, я этого не могла услышать.

— Тогда попробуем вот что. Поскольку вы прислушивались к шуму шагов, даже если вы не могли их больше различить, когда ваш муж вошел в гостиную, наступил момент, когда вы решили, что он достиг холла. Вы понимаете, о чем я говорю? Чувство, что он уже там. Попробуйте сейчас все это воспроизвести снова в памяти, а когда, по вашему мнению, настанет время для первого выстрела, скажите «сейчас». Вам все ясно? Давайте попробуем.

Я взглянул на секундную стрелку моих часов, которая отходила от цифры тридцать, и тут же услышал «сейчас»!

Я удивленно посмотрел на миссис Бартон:

— Великий Боже, всего лишь шесть секунд!

Она кивнула.

— Все произошло очень-очень быстро. Я в этом уверена.

— Но в этом случае... Хорошо. После этого вы побежали в холл, а там не было света. Разумеется, вы не могли ошибиться в этом отношении?

— Нет. Свет был выключен.

— Тогда вы его включили и увидели Чапина, поднимающегося с колен. Был ли у него в руке пистолет?

— Нет, он был одет в пальто, а на руках у него были перчатки. Револьвера я не увидела... нигде.

— Инспектор Кремер вам ничего не говорил про оружие?

Она кивнула.

— Это был пистолет моего мужа. Он выстрелил... из него было выпущено четыре пули. Оружие они нашли на полу.

— Кремер вам его показывал?

— Да.

— Это пистолет из ящика письменного стола вашего мужа?

— Конечно.

— Когда вы включили свет, Чапин что-то сказал?

— Назвал меня по имени. А когда свет загорелся, он сказал... Эту фразу я могу передать вам в точности: «Калека в темноте пытался допрыгать до выключателя, моя дорогая Энн... и свалился».

— Да, естественно.

Я перестал записывать и посмотрел на нее: она сидела неподвижно.

— Давайте еще раз вернемся назад. Были ли вы все время дома?

— Нет, я ходила на выставку гравюр, а потом пила чай, возвратилась домой около шести.

— Ваш муж был дома?

— Да, он возвращается рано... по субботам. Он находился у себя в кабинете с Фердинандом Бауэном. Я туда вошла поздороваться.

— Итак, в кабинете находился мистер Бауэн. Не знаете ли вы, зачем он приходил?

— Нет... То есть... нет.

— Послушайте, миссис Бартон. Вы решили мне помочь, я высоко это ценю. Но уж в таком случае надо быть последовательной до конца... Так для чего же приезжал Бауэн?

— Он просил об одолжении. Больше я ничего не знаю.

— О финансовом одолжении?

— Полагаю, что да.

— Получил , ли он желаемое?

— Нет, но это не имеет отношения...

— О’кей. Когда ушел Бауэн?

— Вскоре после моего прихода... в четверть седьмого, возможно, в двадцать минут. Минут за десять до прихода Доры, а она была точно в шесть тридцать.

— Что вы такое говорите? Вы имеете в виду Дору Чапин?

— Да.

— Она приходила вас причесывать?

— Да.

— Черт возьми! Прощу извинить меня. Ниро Вульф не разрешает мне ругаться в присутствии дам. Итак, Дора Чапин появилась здесь в половине седьмого. Ну, а когда ушла?

— У нее на мою прическу всегда уходит сорок пять минут, так что она ушла в четверть восьмого.

Она помолчала, что-то подсчитывая.

— Да, это так. Возможно, несколькими минутами позднее. Я еще подумала, что в моем распоряжении пятнадцать минут.

— Таким образом, Дора Чапин ушла отсюда в двадцать минут восьмого, в половине же восьмого явился Поль Чапин. Это интересно. Они почти столкнулись. Кто еще приходил сюда после шести часов?

— Никто. Это все. Дочь ушла около половины седьмого, незадолго до прихода Доры. Конечно, я не понимаю... В чем дело, Элис?

Позади меня отворилась дверь. Я обернулся. Пришла та особа, которую миссис Бартон назвала своей старинной приятельницей. Она сказала:

— У телефона Ник Кэбот.

Миссис Бартон сказала:

— Нет, Элис, я не хочу ни с кем разговаривать.

— Честное слово, Энн, я думаю...

— Прошу вас, Элис, пожалуйста...

Дверь медленно закрылась. Я напомнил:

— Вы начали фразу о том, что вы чего-то не понимаете.

Она мне не ответила, подошла к столу, взяла из коробочки сигарету, закурила ее, сделала пару затяжек и сразу же смяла в пепельнице, потом посмотрела на меня и неожиданно спросила:

— Вы сказали, вас зовут...

— Арчи Гудвин.

— Благодарю вас, мне следует знать ваше имя. По всей вероятности, вы очень умный человек, иначе почему бы я разрешила вам допрашивать меня? Я сегодня заглянула так глубоко к себе в душу, как не заглядывала еще ни разу. Это случилось в тот момент, когда инспектор Кремер начал мне объяснять, как мне надо поступить, чтобы Поль Чапин был осужден и наказан. Я не хочу, чтобы его наказывали. Мой муж мертв, разве этого не достаточно?

Она резко поднялась с места, при этом уронила на ковер пепельницу с окурками. Она наклонилась, аккуратно все подняла с ковра, снова подошла к кушетке и опустилась на нее.

— Мне никогда не нравился Поль Чапин, но восемнадцатилетней девчонкой я согласилась выйти за него замуж. Потом с ним произошел этот несчастный случай, и я его ни разу не пожалела. Я не могу мириться с его уродством. Не с его физическим уродством, а с внутренним, с явным вывихом в его нервной системе и психике. Он женился на Доре Риттер, чтобы показать свое презрение ко мне, он мне об этом так и сказал. Он мог рискнуть на подобный шаг с Дорой, потому что прекрасно понимал, что она никогда не потребует от него физической близости, которая показалась бы ему унизительной. Что касается Доры, то она его ненавидит, но в то же время она согласилась бы умереть ради него.

В тайне она мечтала быть замужней женщиной, и она посчитала чудом везения, что Поль предложил ей стать его женой, пусть только номинально. Они прекрасно друг друга понимают.

— Я ее видел, это женщина с характером.

— Ее характер определяется безразличием ко всему, кроме Поля Чапина.

Я вспомнил:

— Вы начали разговор о своей душе.

— Неужели? Да. Что у меня творится в душе? Один Бог знает, но я начала отвечать на ваши вопросы после того, как вы заговорили о наказании для Поля Чапина.

— Я сказал, что он не должен получить больше, чем ему причитается. Конечно, полицейские не сомневаются в виновности Чапина. Разумеется, в данный момент инспектор Кремер занят поисками мотива. Тут все в порядке, не подкопаешься. Но вот Ниро Вульф говорит, что нянька, которая вывозит в парк коляску, позабыв положить в нее младенца, действует бессмысленно. Возможно, если я поищу как следует, мне удастся отыскать потерянного младенца. Например, Дора Чапин ушла отсюда в половине восьмого, точнее, в двадцать минут восьмого, а в половине восьмого появился Поль Чапин. Разница всего в десять минут. Что, если она дожидалась во внешнем холле и вернулась снова вместе с ним? Или, если это не могло быть сделано таким образом, потому что его впустила в квартиру горничная, он сам открыл дверь жене, пока горничная ходила предупредить о его приходе доктора Бартона? Она могла вытащить револьвер из кармана Бартона, выпустить в него четыре пули и скрыться до того, как вы прибежали. Этим можно объяснить то, что был выключен свет: она могла щелкнуть выключателем, прежде чем отворить наружную дверь, чтобы человек, который мог в этот момент проходить по наружному холлу, не увидел ее. Возможно, для него это было совершенно неожиданно, он и не догадывался, что она задумала...

Но миссис Бартон покачала головой.

— Я такого не допускаю. Она хорошо относилась к Лор-ри. Конечно, настолько, насколько Дора способна хорошо относиться к мужчине. Нет, она этого сделать не могла!

— Даже для того, чтобы уготовить место для Чапина на электрическом стуле?

Миссис Бартон даже вздрогнула.

— Господи, какой кошмар...

— Конечно, это кошмар... Я должен упомянуть еще и о другой возможности. Доктор Бартон застрелился сам. Он выключил свет, чтобы Чапин не увидел, что он делает, и не позвал на помощь. Это тоже кошмарно, но вполне возможно.

Эта версия не привела ее в такой ужас, как первая. Она ограничилась совершенно спокойно сказанной фразой:

— Нет, мистер Гудвин. Я могла бы согласиться с тем, что Лорри захотел бы... что у него появились какие-то основания покончить с собой, о которых бы я не имела понятия, но я никогда не поверю, что он стал бы пытаться свалить вину на Поля или вообще на кого-либо... Нет, это исключается.

— О’кей. Но если говорить о данном конкретном случае, вашего мужа мог застрелить кто угодно, кому было известно, что Чапин находится в холле... Кстати, что вы мне скажете о горничной, у которой сегодня выходной день? Есть ли у нее свой ключ? И что она собой представляет?

— Да, у нее есть ключ. Ей пятьдесят шесть лет. Мне кажется, с вашей стороны было бы непростительной потерей времени подозревать ее.

— И все лее меня сильно интересует ее ключ.

— Он будет у вас, когда она вернется утром. Тогда можете с ней потолковать.

— Благодарю. Теперь другая горничная. Могу ли я ее сейчас видеть?

Миссис Бартон поднялась, подошла к столу и нажала кнопку звонка. Со спины ей можно было дать лет двадцать.

В этот момент отворилась внутренняя дверь и на пороге возник весь штат прислуги: кухарка с горничной, а за ними виделась приятельница Элис, дочка и ее поклонник. Кухарка была с подносом.

— Благодарю вас, Хенни, не надо. Я не в состоянии сейчас что-нибудь проглотить. А все остальные... если вы не возражаете... Мы бы хотели на несколько минут задержать Розу... Только одну Розу.

Они растаяли за дверьми.

Горничная подошла и встала перед нами, я видел, что она тщетно старается проглотить комок, застрявший у нее в горле. У нее было совершенно необычное выражение лица: она изо всех сил старалась изобразить сочувствие, но была слишком напугана, и в то же время ее мучило любопытство, так что все эти чувства отражались на ее плоской физиономии с широким носом и белесыми бровями. Миссис Бартон сказала ей, что я хочу задать ей несколько вопросов. Она посмотрела на меня так, как будто не сомневалась, что я готов обвести ее вокруг пальца. Потом она заметила блокнот у меня на коленях и окончательно переполошилась.

— Роза, я великолепно знаю, о чем вы думаете. Вы предполагаете, что другой человек уже записал ваши ответы, а теперь я снова задам их вам и сравню с вашими первыми показаниями и, если в чем-то будет расхождение, мы отведем вас на крышу Эмпайр-Стейтс-Билдинг и сбросим оттуда вниз. Забудьте про эти глупости. Кстати...

Я повернулся к миссис Бартон.

— Есть ли у Доры Чапин ключ от вашей квартиры?

— Нет.

— О’кей. Скажите, Роза, вы сегодня открывали дверь Доре Чапин?

— Да, сэр.

— Когда она уходила, вы ее проводили?

— Нет, сэр. Я никогда этого не делаю.

— Где вы находились, когда она уходила?

— В столовой. Я находилась там довольно долго. Мы еще не накрывали на стол. Я протирала хрусталь.

— В таком случае вы не выпускали из дома и мистера Бауэна? Это тот человек...

— Да, сэр, я знаю его. Нет, сэр, я не выпускала мистера Бауэна, но это было задолго до этого...

— Знаю. Итак, вы никого не провожаете до выходной двери. Давайте поговорим снова о том, кого вы впускаете в дом. Вы отворили двери мистеру Чапину?

— Да, сэр.

— Он был один?

— Да, сэр.

— Вы открыли дверь, он вошел, после чего вы снова затворили дверь?

— Да, сэр.

— Теперь посмотрим, сумеете ли вы вот что припомнить. Если нет, то ничего плохого не случится, это не суть важно, но авось и вспомните. Что вам сказал мистер Чапин?

Она испуганно посмотрела на меня, потом на миссис Бартон, после чего уставилась на какое-то пятно на полу. Сначала я подумал, что она старается придумать какой-то фальшивый ответ, потом сообразил, что девица ошеломлена трудностью заданной ей задачи.

Я подбодрил ее:

— Давайте, Роза, начинайте. Мистер Чапин вошел, снял пальто и шляпу и сказал...

Она подняла голову.

— Я не принимала у него пальто и шляпу. Он не стал снимать ни пальто, ни перчаток. Просто велел сказать доктору Бартону, что он здесь.

— Когда вы уходили из холла, горел ли в нем свет?

— Да, сэр. Конечно.

— Доложив доктору Бартону, куда вы пошли?

— Вернулась в столовую.

— Доктор Бартон сразу же вышел в холл?

Она кивнула.

— Ну, может быть, не совсем сразу, но очень скоро. Я была в столовой и слышала, как он открыл дверь.

— О’кей.

Я поднялся с места.

— А теперь я попрошу вас кое-что сделать... Пройдите в столовую и займитесь тем, что вы делали тогда. А я пройду мимо двери в столовую и войду в холл, вы услышите, когда я пройду мимо, и решите, когда пройдет достаточно времени до первого выстрела: тогда вы закричите «сейчас», чтобы я услышал вас в Холле. Вы поняли?

Я увидел, что у нее дрожал подбородок. Еще секунда, и она разревется. Тогда я прикрикнул на нее:

— Прекратите немедленно! Посмотрите на миссис Бартон и поучитесь, как надо себя вести. Вы все это делаете для нее.

Роза сжала губы и два раза глотнула, после чего сказала:

— Все выстрелы раздались вместе.

— Хорошо, пусть так. Вы мне крикните «сейчас», когда, по вашему мнению, придет время. Но сначала пойдите и предупредите всех, что вы закричите, а то они перепугаются и прибегут сюда.

Миссис Бартон прервала меня:

— Я сама им скажу. Роза, отведите мистера Гудвина в кабинет и покажите ему, как оттуда пройти в холл.

Эта миссис Бартон нравилась мне все больше и больше. Все в ней в смысле воли, настойчивости, рассудительности было на своих местах.

Мы с Розой вышли. Попав в кабинет, она показала мне, как я должен идти, воспользовавшись другой дверью, и оставила меня одного. Я осмотрелся.

Книги, кресла и письменный стол, в котором доктор

Бартон держал свой пистолет. Я вышел из кабинета через другую дверь, точно следуя указаниям. Я миновал дверь столовой, пересек центральный холл, большую комнату, из которой попал в гостиную. Мои глаза были прикованы к часам. Я отворил дверь малого холла, вошел в него и притворил дверь.

Хорошо, что обитатели дома были предупреждены, потому что Роза завопила «сейчас» таким истошным голосом, что его, наверно, было слышно во всем здании. Я вернулся назад быстрее, чем добрался до холла, боясь, как бы она не вздумала повторить свой сигнал. Роза, разумеется, удрала в ту комнату, где находилась миссис Бартон. Когда я туда вошел, она сидела на стуле у кушетки, лицо у нее было бледное, потрясенное, а миссис Бартон похлопывала ее по руке.

Я подошел к ним, тоже сел и сказал:

— Я почти не успел туда войти. Максимум две секунды. Конечно, Роза поспешила, но все же можно сказать с уверенностью, что это должно было произойти быстро...

Я посмотрел на горничную и подмигнул ей.

— О’кей, Роза. Вы умная и смелая девушка. Еще парочка вопросов. Услыхав выстрел, вы побежали в холл вместе с миссис Бартон?

— Да, сэр.

— Что вы увидели, войдя в холл?

— Я ничего не видела, там было темно.

— Что вы слышали?

— Голос мистера Чапина, назвавшего миссис Бартон по имени. Тут зажегся свет, и я увидела- его.

— Мистера Чапина?

— Да, сэр.

— Что он делал?

— Пытался подняться.

— Было ли у него в руках оружие?

— Нет, сэр. В этом я уверена, потому что он упирался обеими ладонями в пол, чтобы встать на ноги.

— И потом вы увидели доктора Бартона?

— Да, сэр.

Она судорожно глотнула.

— Я увидела его после того, как к нему подошла миссис Бартон.

— Что вы потом сделали?

— По-моему, я стояла на месте. Затем миссис Бар-гон велела мне сбегать за доктором Фостером, я выбежала на лестницу, спустилась вниз, там мне сказали, что доктор Фостер только что ушел, так что я бросилась к лифту...

— О’кей, этого достаточно.

Я стал просматривать свои записи. Часы показывали без пяти одиннадцать. Я пробыл в этой комнате почти два часа, но, листая странички блокнота, я подумал еще об одном моменте, который заслуживает внимания.

Я сунул блокнот в карман и взглянул на миссис Бартон.

— С Розой я закончил, может быть, вы ее отпустите?

— Идите, Роза. Спокойной ночи.

Девица повернулась и вышла. Как только за ней закрылась дверь, я поднялся со стула.

— Я пошел, но есть еще одна вещь. Мне придется просить вас еще об одном одолжении. Поверьте мне на слово, что интересы мистера Вульфа в данном деле вполне совпадают с вашими. Вы не хотите, чтобы Поль Чапин был сожжен на электрическом стуле за убийство вашего мужа, Вульф тоже этого не желает. Я не знаю, какой будет его следующий ход, ну, уж это его работа, но, очевидно, ему потребуется какая-то опорная точка. Например, если он задумает попросить инспектора Кремера показать ему пистолет, он должен будет это обосновать чем-то более убедительным, чем простое любопытство. Сомневаюсь, чтобы Поль Чапин мог его нанять, но как в отношении вас? Если бы мы могли заявить Кремеру, что действуем по вашему поручению, многое бы стало куда проще. Разумеется, ни о каком гонораре и речи быть не может. Я могу это оформить письменно.

— Спокойной ночи, мистер Гудвин.

Она протянула мне руку.

Я низко склонился над ней и поцеловал ее не формально, а в знак восхищения и безмерного уважения. Потом сказал:

— Ниро Вульф может заявить, что он действует от вашего имени, да?

Она кивнула.

Я повернулся и вышел из комнаты.

В холле я проверил замок на входной двери. Он был самый обычный для квартир такого класса. Надо было только нажать на кнопку, и автоматический замок отворялся. Я нажал и услышал щелчок. Все было в порядке.

Я пошел к лифту. 

 Глава 18

В два часа ночи (с субботы на воскресенье) я сидел за своим столом в кабинете, рассматривая расписание, которое я составил и отпечатал по требованию Вульфа.

6.05. Миссис Бартон возвращается домой.

Дома находятся: Бартон, дочь, Бауэн, кухарка и горничная.

6.20. Уходит Бауэн.

6.25. Уходит дочь.

6.30. Приходит Дора Чапин.

7.20. Дора уходит.

7.30. Приходит Поль Чапин.

7.33. Бартон застрелен.

7.50. Звонит Фред Даркин.

Меня одолевала зевота. Фриц сохранил для меня горячую тушеную баранину с луком, я давно с ней расправился точно так же, как с двумя высокими стаканами первосортного виски, потому что после баранины молоко, на мой взгляд, приобретало вкус прогорклого оливкового масла.

Вернувшись домой, я все с мельчайшими подробностями доложил Вульфу, после чего началось бесконечное обсуждение каждого факта.

Под конец он заявил:

— Нашим слабым местом является то, что успех нашего дела зависит не столько от фактов, сколько от решения целой группы наших клиентов. Они все до единого должны быть убеждены в правильности того, что я буду им доказывать. А это делает необходимым для нас узнать, кто же в действительности убил доктора Бартона. Вы понимаете?

— Я хочу спать. Когда человеку приходится чуть ли не до полуночи дожидаться обеда, а этот обед к тому же оказывается изрядно остывшей бараниной...

Вульф кивнул.

— Да, я знаю. При таких обстоятельствах я вообще бы перестал соображать, но все же возьмите себя в руки и ответьте на мои вопросы. Из-за неожиданной смерти доктора Бартона мы не можем добраться до Чапина. Он не приедет сюда за своей шкатулкой. Придется до него добираться через мистера Морли. В какой тюрьме они его содержат?

— Полагаю, на Сентрал-стрит. Томбс, как я считаю, также не исключается.

Вульф вздохнул.

— Боже мой, туда езды две, а то и три мили. По-моему, последний раз я выходил из дому в начале сентября, чтобы пообедать за одним столом с Альбертом Эйнштейном. А когда мы возвращались домой, пошел дождь. Вы это помните?

— Разве такое забудешь? Ливень был настолько сильный, что даже намочил немного тротуары.

— Что за неуместные шутки? Раз я не могу требовать, чтобы Чапина отпустили под залог, поскольку его обвиняют в убийстве, очевидно, мне все же придется поехать на Сентрал-стрит и там поговорить с Чапином. Но не раньше, чем мы узнаем, кто убил доктора Бартона.

— Не забудьте, что этот калека может испортить вам всю игру, еще до утра возьмет и признается в убийстве доктора Бартона.

— Арчи!

Вульф погрозил мне пальцем.

— Зарубите себе на носу. То, что мистер Чапин мог убить доктора Бартона, исключено. Надеюсь, личное мнение не помешает выполнению необходимых для нас операций. Уже поздно, третий час, давно пора лечь в постель. Я объяснил, чем вам надо заняться завтра... Сегодня... Спокойной ночи.

Я поднялся и, зевая, сказал:

— О’кей, босс!

И вовсе не для того, чтобы его позлить.

Утром в воскресенье я встал около половины десятого и отправился в ванную. Поймав себя на том, что я насвистываю что-то игривое, я начал анализировать, откуда такое прекрасное настроение. В конечном итоге мне пришлось прийти к выводу, что меня подсознательно радует, что Поль Чапин сидит за решеткой. Я перестал насвистывать: нельзя было питать подобные чувства к человеку, за свободу которого я боролся.

Я не спеша позавтракал на кухне, одновременно изучая газеты. Конечно, обе посвятили первые страницы убийству доктора Бартона. Я прочитал все от начала до конца с большим удовольствием.

После этого я отправился в гараж, сел в «родстер» и поехал к Бартонам.

Наверху меня провели в ту же комнату, где я был накануне. Дверь открыла горничная, которую я еще не видел. У нее был такой враждебный и решительный взгляд, что я решил не задавать ей вопросов ни о ключе, ни о чем-либо другом.

Миссис Бартон сидела в кресле у окна. Она была очень бледна, под глазами залегли темные тени. Я сказал, что не стану садиться, у меня всего лишь несколько вопросов, которые продиктовал Ниро Вульф. Я прочитал первый по блокноту:

— Инспектор Кремер показал вам пистолет, из которого застрелили вашего мужа. Насколько вы уверены, что это тот самый, который хранился в ящике его письменного стола?

— Абсолютно уверена. На нем были его инициалы, это был подарок одного друга.

— В течение тех пятидесяти минут, которые Дора Чапин находилась в вашей квартире, входила ли она в кабинет доктора Бартона, и, если да, был ли там кто-нибудь еще в тот момент?

Она сразу же ответила:

— Нет.

Потом нахмурила брови.

— Подождите... Да, она там побывала. Почти сразу же после ее прихода я послала ее туда за книжкой. Полагаю, там никого не было. Муж одевался наверху.

— И последний вопрос. Известно ли вам, был ли такой момент, когда мистер Бауэн оставался один в кабинете вашего мужа?

— Да, был. Муж приходил в мою комнату кое о чем спросить меня.

Я сунул блокнот в карман и спросил:

— Можете ли вы мне сказать, о чем шла речь?

— Нет, мистер Гудвин, не могу.

— Это может быть очень важным. Вы понимаете, что это не для разглашения.

Она снова свела брови, но колебание было недолгим.

— Олл-райт, скажу. Муж спросил меня, настолько ли я люблю Эстелл Бауэн, жену мистера Бауэна, чтобы согласиться ради нее на значительную жертву. Я ответила, что нет.

— Объяснял ли он вам подробнее, в чем заключается эта жертва?

— Нет.

Я поблагодарил ее, она кивнула, и я ушел. Проходя через приемную, я воспользовался возможностью удостовериться кое в каких деталях, вроде местонахождения выключателей у дверей.

Внизу я позвонил Вульфу, сообщил обо всем, что выяснил у миссис Бартон, а он известил меня, что они с Хиббардом играют в криббедж.

В двадцать минут первого я оказался на Перри-стрит. На проезжей части стояла у обочины одна легковая машина и такси перед входом в 203-й номер.

Я поставил свой «родстер» напротив и вышел наружу. До этого я успел заметить водителя, сидящего за рулем. Он прижался головой к стейке и дремал, закрыв глаза. Я поставил ногу на подножку и громко сказал:

— Доброе утро, мистер Скотт!

Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня, поморгал, потом сказал:

— А, это маленький Ниро Вульф.

— Можете называть меня как угодно, но мое имя Арчи Гудвин... Как заработки?

— Заработки ерундовые... А вы все трудитесь?

— Кое-что делаю... Послушайте, Питии Скотт. Я не вас искал, но рад, что мы встретились. Ниро Вульф, услышав, как вы более недели назад узнали Эндрю Хиббарда и не потребовали вознаграждения в пять тысяч долларов, когда оно было предложено, сказал, что у вас восхитительное чувство юмора. Увидев вас сейчас, я решил, что вам следует узнать, что ваш приятель Хиббард в настоящее время является гостем в нашем доме. Если вам это безразлично, он хотел бы еще пару дней пожить в неизвестности, пока мы не наведем полный порядок в данном деле.

Он хмыкнул.

— Так. Вы сцапали Энди. И вам требуется всего лишь пара дней, чтобы навести порядок в данном деле. А я считал, что все детективы тупицы.

— Так оно и есть. Я, к примеру, настолько недалек, что так и не знаю, вы ли доставили Дору Чапин на Девятнадцатую улицу вчера вечером и привезли ее назад. Я как раз собирался спросить вас об этом.

— Тогда скажу, что нет. Лорри Бартон был замечательный парень. Раз он умер, а Поль Чапин попал в тюрьму, забава кончилась. Даже для меня. Я не возил миссис Чапин к Бартонам, она отправилась туда на своей собственной машине.

— Она сама водит?

— Точно. Не знаю, почему она сегодня вздумала вызвать меня, может быть, потому, что ей не хочется оставлять свою машину перед Томбсом, она туда собирается.

Я спрыгнул с подножки и отступил назад, потому что из подъезда вышла Дора Чапин и двинулась к такси. Она взглянула на меня, и я увидел в ее глазах выражение, которому мне трудно дать точное наименование. Во всяком случае, восхищения в нем не было.

Я решился:

— Миссис Чапин, не мог бы я поехать с вами?

Она влезла в машину и с шумом захлопнула дверцу, не соизволив мне ничего ответить. Я не был в восторге, потому что ради нее и приехал на Перри-стрит.

Дойдя до угла, я позвонил Вульфу, что не успею вернуться домой к ленчу, купил «Таймс», вернулся к «родстеру», устроился поудобнее и приготовился ждать. Если только она не знала какого-то заветного слова, инспектор Кремер не разрешит ей очень долго торчать в тюрьме.

Все же я прождал почти полтора часа. И тут мне снова не повезло: вместо того чтобы остановиться около главного входа, Скотт объехал кругом здание, и они вдвоем вошли в него с черного хода.

Видя это, я принялся чертыхаться в душе. У меня давно сосало под ложечкой, а тут новое осложнение.

Выйдя из машины, я решительно зашагал к крыльцу дома 203, прошел к лифту и назвал пятый этаж. Человек посмотрел на меня с обычной подозрительностью, но не стал приставать с вопросами.

Я вышел на пятом этаже и нажал кнопку звонка квартиры 5-С.

Дора Чапин отворила дверь, я поставил ногу на порог.

Мне не стоит гордиться тем, что произошло потом, но не могу согласиться с теми ядовитыми замечаниями, которые позднее должен был выслушать от Вульфа. Конечно, я допустил большую ошибку, но с кем такого не случается?

Дора Чапин спросила, чего я хочу, я ответил, что мне надо кое-что спросить у Питни Скотта. Она ответила, что он освободится через полчаса, так что я могу подождать его внизу, и попробовала закрыть дверь, но ей мешала моя нога.

Я сказал:

— Послушайте, миссис Чапин, я хочу и вас спросить кое о чем. Вы предполагаете, что я против вашего мужа, но это не так. Я за него. Мне есть что вам сказать. Впустите меня. Вы ничем не рискуете, Питни здесь.

Она широко распахнула дверь и сказала:

— Входите.

Эта резкая перемена должна была бы меня насторожить, но я решил, что напугал ее, и подумал про себя, что если доктора Бартона прикончил не ее муж, то эта мегера могла бы наверняка это сделать.

Я вошел и последовал за ней на кухню. Там за белым блестящим столиком сидел Питни Скотт, расправляясь с жареной курицей. На блюде оставалось еще три или четыре куска, аппетитных и румяных.

Я обратился к миссис Чапин:

— Может быть, мы пройдем в комнату, предоставив мистеру Скотту возможность наслаждаться едой без помехи?

Она указала рукой на стул-, одновременно кивнув на блюдо.

— Курицы много.

Потом повернулась к Скотту.

—- Я принесу вам выпить.

Он покачал головой, поспешно прожевал и проглотил кусок.

— Я уже десять дней не беру в рот виски, мне лучше его не нюхать. Вот если бы вы приготовили кофе, я был бы весьма признателен... Присаживайтесь, мистер Гудвин, и помогите мне.

Я был голоден, курица выглядела чрезвычайно заманчиво, точно так же, как и салат.

Короче, я сел за стол, а Скотт придвинул ко мне блюдо.

Дора Чапин возилась у плиты, запахло кофе. Ее шея все еще была забинтована, что не прибавляло ей привлекательности, особенно же безобразно выглядели выбритые места на затылке. Она оказалась более рослой, чем я предполагал, и наверняка сильной.

Через пару минут она вышла зачем-то в столовую, а я вплотную занялся курицей.

Вскоре возвратилась Дора с кофейными чашками и сахарницей.

Конечно, это было в кофе. Она наверняка всыпала в кофейник все снотворное, которое было в доме, потому что снадобье оказалось сильнодействующим. Кофе был горячим, крепким, никакого привкуса я в нем не заметил.

Я начал чувствовать действие наркотика, когда потянулся за сигаретами, чтобы угостить Скотта, и одновременно заметил странное выражение его лица. Он опередил меня на несколько секунд.

Скотт посмотрел на дверь, через которую она вышла, попытался подняться со стула, но у него не получилось. По сути дела, это было последнее, что я запомнил. Очевидно, после этого я кое-что еще делал, потому что, когда дурман прошел, я находился в столовой на полпути к двери, которая вела в гостиную и в холл.

Пришел в себя я уже затемно. Это я сразу сообразил. Пожалуй, только это, потому что я не мог двигаться и не был в состоянии открыть глаза. Где-то справа, как в тумане, я заметил два продолговатых пятна света и стал мучительно соображать, что это такое. Наконец до меня дошло, что это были окна в совершенно темной комнате, где я находился, зато на улице горел свет.

После этого я сосредоточился на мысли, где я нахожусь.

Память возвращалась, но все перепуталось. Я все еще не мог сообразить, куда я попал, хотя голова моя буквально раскалывалась от тех усилий, которые я делал. Встать на ноги я не мог, с большим трудом мне удалось подняться на четвереньки и таким образом добраться до стены, по дороге натыкаясь на мебель. Касаясь одним плечом стены, я добрался до двери, каким-то чудом на минуту поднялся и сумел нажать на выключатель. Загорелся свет. Первое, что я увидел, были мои собственные вещи на полу: связка ключей на кольце, бумажник, блокнот и карандаш, перочинный ножик, авторучка, носовой платок — короче, содержимое моих карманов.

С помощью соседнего стола мне снова удалось подняться на ноги, но они подо мной подкашивались. Я свалился на пол, со стоном приподнялся, отыскивая глазами телефон. В этом помещении его не было, и тогда я пополз в гостиную. Телефон находился на тумбочке у противоположной стены. Расстояние было таким большим, что мне захотелось лечь на пол, закрыть глаза и не двигаться. Чтобы не поддаться соблазну, я приготовился завыть, но даже на это у меня не хватило сил.

По всей вероятности, полз я долго, но в конце концов добрался до телефона, сел возле тумбочки на полу, потянулся к аппарату и снял трубку. Прижав ее к уху, я услышал очень слабый мужской голос. Я сказал номер Вульфа, услышал, как меня просят повторить, потому что я говорю слишком тихо. Тогда я закричал и, видимо, попал в точку, потому что через некоторое время услышал другой голос и снова завопил:

— Мне нужен Ниро Вульф!

Голос что-то промямлил, я попросил говорить громче и спросил, кто это, но тут же сообразил, что разговариваю с Фрицем. Я попросил его позвать Вульфа, он ответил, что его нет, на что я заметил, что он ненормальный. В ответ он стал бормотать что-то долгое и непонятное. Я опять попросил его говорить громче и ясней.

— Я говорил, Арчи, мистера Вульфа нет дома. Он поехал искать вас. Кто-то за ним приехал, и он сказал мне, что едет за вами.

Мне было очень трудно держать в руках телефон, дело кончилось тем, что аппарат упал на пол, голова поникла, глаза закрылись, я зажал виски ладонями. Мне думается, я плакал. 

 Глава 19

Я не имею ни малейшего понятия, сколько времени я просидел на полу. Все мои мысли были сосредоточены на том, что Вульф куда-то уехал.

Наконец я услышал какой-то шум и понял, что кто-то пытается высадить дверь. Ценой больших усилий мне удалось подняться, использовав телефонную тумбочку в качестве опоры, по стене добраться до двери и отпереть ее. Двое парней, которых я впустил, набросились на меня с руганью за то, что трубка снята с рычага, так что никто не может дозвониться.

К этому времени я уже мог говорить гораздо лучше. Уж не знаю, что я им сказал, но достаточно для того, чтобы один из них побежал за доктором, а второй помог мне подняться со стула и препроводил меня на кухню. Начал он с того, что включил свет. Скотт соскользнул со стула и ничком лежал на полу. Мой стул был перевернут. Я почувствовал дуновение холодного воздуха и тут же увидел, что одна половина стекла была разбита. Я до сих пор не знаю, чем это я запустил в него, уж не блюдом ли с остатком курицы. Но как бы то ни было, это не возбудило в прохожих любопытства в такой степени, чтобы подняться наверх.

Парень наклонился над Скоттом и принялся его тормошить, но бедняга ничего не чувствовал.

Использовав снова стены и мебель, я ухитрился вернуться в столовую, потому что мне казалось, что у меня что-то исчезло, не знаю, что именно. Но я все же сообразил, что это был тот кожаный футляр с пистолетами и орхидеями, который мне подарил Вульф и в котором я держал свои документы. Поверите ли, мне снова стало так обидно, что я снова заплакал. Я плакал и сжимал кулаками себе виски, стараясь понять, почему Дора Чапин одурманила меня каким-то наркотиком так сильно, что смогла беспрепятственно обыскать меня, а потом взяла у меня именно эту очаровательную вещицу

Доктор настаивал на том, что прежде, чем дать мне противоядие, ему необходимо узнать, чем нас опоили. И он отправился в ванную, а я поплелся за ним и почти добрался до ванной, когда неожиданно вспомнил, что было что-то странное в фигуре Питни Скотта, лежащего на полу. Я повернулся и двинулся на кухню. Взглянув на Скотта, я сразу сообразил, в чем дело: он был в одной рубашке. Его серая форменная куртка таксиста исчезла.

Я старался сообразить, почему это так важно, когда в кухню вошел врач со стаканом какого-то темного снадобья в руке. Он что-то сказал и подал мне стакан, проследил, чтобы я все выпил до дна, а потом подошел к Скотту и опустился возле него на колени.

Питье имело горьковатый вкус. Я вцепился в парня, который ходил за врачом. Я попросил его спуститься вниз и включить телефон Чапина, а потом выйти на улицу и проверить, стоит ли такси Скотта у обочины.

После этого я вновь возвратился в гостиную и плюхнулся в кресло рядом с телефоном. Как только в трубке загудело, я вызвал телефонистку и сказал ей номер.

Ответил Фриц.

Я сказал:

— Это Арчи. Что это вы мне недавно говорили о Вульфе?

— Ну... Мистер Вульф уехал.

Теперь я слышал его гораздо лучше, мне даже было ясно, что он старается убрать из голоса дрожь.

— Он мне сказал, что едет за вами и что он подозревает, что вы пытаетесь заставить его повысить вам жалованье. Он...

— Минуточку, Фриц. Который сейчас час? На моих без четверти семь.

— Так оно и есть. Мистер Вульф уехал почти четыре часа назад. Арчи, где вы?

— К черту «где я»! Что случилось? Кто-то к нему явился?

— Да, я подошел к двери. Человек мне подал конверт.

— Это был таксист?

— По-моему, да. Я отнес конверт мистеру Вульфу он почти сразу же пришел ко мне на кухню и ска зал, что уезжает. Мистер Хиббард помог ему надеть пальто, коричневое с большим воротником, я достал ему трость, шляпу и перчат...

— А такси вы видели?

— Да, я вышел вместе с мистером Вульфом и отворил ему двери в машине. Арчи, Бога ради, скажите мне, что я могу сделать?

— Ровным счетом ничего. Дайте мне поговорить с мистером Хиббардом.

Я сказал ему:

— Это Арчи Гудвин. Вы не забыли, что вы обещали мистеру Вульфу не подавать признаков жизни до вечера понедельника, не так ли?

В голосе Хиббарда слышалось раздражение:

— Это так, мистер Гудвин, но мне кажется...

— Бога ради, позабудьте все, что вам кажется. Вы держите данное слово?

— Ну... Держу.

— Вот и прекрасно. Скажите Фрицу, что я сразу же позвоню, как только будут новости.

Я повесил трубку.

Темное снадобье, которое мне дал врач, в какой-то мере подействовало, но в голове у меня по-прежнему стучали молотки.

Пришел лифтер. Он сообщил, что такси Скотта исчезло. Тогда я попросил телефонистку соединить меня со Спринг 7-3100.

Кремера на месте не оказалось, и его нигде не могли сыскать. Когда я позвонил Кремеру домой мне сказали, что его нет дома, но я так убеждал их изменить мнение, что в конце концов он подошел к телефону.

Я не подозревал, что смогу так обрадоваться, услышав голос полицейского. Я ему сразу же выложил, где нахожусь и что со мной случилось, после чего заявил, что пришла его очередь помочь Ниро Вульфу.

— Эта сука, миссис Чапин украла такси и заманила в него Вульфа. Теперь она его куда-то увозит. Она увезла его четыре часа назад, так что теперь они могут находиться черт знает где. Слушайте, инспектор, ради Бога, объявите общий розыск коричневого такси марки «сьювесант» МО-28-6342. Дайте распоряжение радиофицированным машинам... Послушайте, лично я считаю, что Бартона ухлопала эта психопатка, а не ее хромой муж. И если только она мне попадется... Что?.. Нет, я не возбужден... О’кей, инспектор, спасибо.

Я повесил трубку, поднялся, подошел к окну и чудом не вывалился наружу. Холодный воздух мне показался совершенно ледяным. Я был уверен в двух вещах: если моя голова будет и дальше так трещать, то она расколется. И что Вульф мертв. Казалось естественным, что эта ненормальная женщина заманила его к себе в машину с единственной целью его убить. Зачем бы еще он ей понадобился?

В голове пронеслась какая-то новая мысль, я перегнулся через подоконник, чтобы посмотреть вниз. Мой «родстер» стоял на прежнем месте. Я подумал, что если сумею до него добраться, то уеду на нем.

Я решил это осуществить, но, прежде чем ехать, я должен был решить, куда же именно ехать. Где мне искать Вульфа? Но я подсознательно чувствовал, что есть такое место, куда мне было крайне важно попасть. И мне стало ясно, что я хочу домой. Хочу увидеть Фрица, кабинет и убедиться собственными глазами, что Вульфа нет.

Я двинулся в холл. Почти у самого выхода меня задержал телефонный звонок, я взял трубку, автоматически сказав «алло».

Голос спросил:

— Челси 2329249? Соедините меня с квартирой мистера Чапина.

Я чуть не выронил трубку, потом спросил:

— Кто это?

Голос сказал:

— Человек, желающий, чтобы его соединили с квартирой мистера Чапина. Это не ясно?

— Извините за то, что я спрашиваю, кто вы. Голос похож на Ниро Вульфа. Где вы?

— Ах, Арчи? После того, что миссис Чапин рассказала мне, я не ожидал, что вы в состоянии управляться на коммутаторе жилого дома. Я испытываю большое облегчение. Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, восхитительно, а вы?

—- Достаточно удовлетворительно. Миссис Чапин ведет машину в ритме стаккато, и болтанка этого немыслимого такси... Ну ладно, в настоящий момент я стою, а я терпеть не могу разговаривать по телефону стоя. И потом, мне крайне не хотелось бы снова садиться в это такси. Если это возможно, приезжайте за мной на «седане». Я в гостинице «Бронкс Ривер», неподалеку от железнодорожной станции Вудлаун. Вы знаете, где это?

— Знаю. Я приеду.

— Особой срочности нет, мне достаточно удобно.

— О’кей.

В трубке щелкнуло. Вульф ее повесил.

У меня было странное состояние. С одной стороны, я почувствовал облегчение, а с другой, у меня было тошно на душе, потому что я позвонил Кремеру и поднял тревогу, потому что Вульф находился черт знает как далеко и неизвестно в каком состоянии, потому что мне надо было за ним туда ехать, а каково мое состояние, я прекрасно знал. Мои глаза все время слипались, я был вынужден встряхивать головой, чтобы не заснуть на ходу. От злости я решил, что в следующий раз, когда повстречаю Дору Чапин, возьму свой перочинный ножик и отрежу ей голову.

Я позвонил в гараж на Десятой авеню и распорядился залить бензином бак «седана» и поставить его у обочины. И двинулся к выходу.

Не стану описывать в подробностях, как мне удалось выйти из квартиры и спуститься в лифте, скажу только, что я падал, кое-где полз на коленях, останавливался, отдыхал, собирался с силами и шел дальше, но в конечном итоге я все же очутился на улице и подошел к своему «родстеру».

Как я на нем ехал, не имею понятия. Можно было предположить, что я ударялся обо все столбы и десятки раз нарушал правила, но самое поразительное было то, что, когда я на другой день осматривал машину, на ней не оказалось ни одной свежей вмятины или царапины. Так что чудеса все же бывают.

Доехав до гаража, я несколько раз нажал на сигнал, вызывая Стива. Тот явился, я объяснил ему, каково мое состояние, и попросил сесть в «седан» и отвезти меня немедленно в Бронкс.

Он спросил, не дать ли мне что-нибудь выпить, я грозно зарычал в ответ. Усмехнувшись, он пошел в помещение, я же устроился в «седане», который стоял у обочины. Через три минуты Стив снова показался уже в пальто, сел за руль, и мы поехали. Практически всю дорогу я боролся со сном, раздирая веки пальцами, когда они у меня слипались.

Наконец Стив произнес:

— Мы приехали.

Я хмыкнул, поднял голову и постарался пошире раскрыть глаза. Мы остановились. Через тротуар возвышалось здание «Бронкс Ривер Инн». У меня было чувство, что оно надвигается на меня, а не я приближаюсь к нему.

Стив спросил:

— Вы в состоянии двигаться?

— Конечно.

Я упрямо сжал челюсти, открыл дверцу и вылез наружу. Довольно благополучно я пересек тротуар, на секунду вздохнул перед решеткой, внутренне подстегнул себя и шагнул через порог.

На террасе стояли голые столы, за которыми никто не сидел, тогда я открыл еще одну дверь и очутился в главном зале. Тут некоторые столы были заняты. Посетитель, которого искал я, занял столик в самом дальнем конце зала. Я пошел туда.

Ниро Вульф каким-то чудом уместился на стуле, которого было маловато для одной его половины. Его коричневое тяжелое пальто занимало второй стул, стоявший рядом. А против Вульфа я заметил повязку Доры Чапин. Она сидела лицом к нему, ко мне спиной.

Увидев меня, Вульф кивнул головой.

— Добрый вечер, Арчи. Я снова чувствую облегчение. После разговора по телефону с вами мне пришло в голову, что, возможно, вы не будете в состоянии управлять машиной. Я очень рад. Ведь вы знакомы с миссис Чапин? Садитесь. У вас такой вид, как будто стоять вам противопоказано.

Он поднес кружку пива к губам и сделал пару глотков. Я обратил внимание, что какая-то не слишком аппетитная еда осталась у него в тарелке нетронутой, а вот Дора Чапин съела все до последней крошки.

Я убрал пальто и шляпу Вульфа со стула и сел. Вульф спросил, не хочу ли я стакан молока. Я покачал головой.

После этого он заговорил:

— Если вы доставите меня благополучно домой, ваши сегодняшние заслуги не ограничатся только этим. Благодаря тому что я встретился с миссис Чапин при столь необычных обстоятельствах, хотя вы можете предположить, что так получилось нечаянно, вы подвели нас к решению нашей проблемы. Не сомневаюсь, что это известие вас обрадует... Миссис Чапин любезно согласилась принять мои...

Это были последние слова, услышанные мною. Единственное, что я еще запомнил, это, что те тиски, которыми была зажата моя голова, неожиданно с треском раскололись.

Позднее Вульф мне рассказывал, что моя голова ударилась о край стола с такой силой, что он испугался, не раскололась ли она, как спелый арбуз. Я отключился полностью. 

 Глава 20

Проснувшись в понедельник утром, я почувствовал, что мне не хочется вставать. Когда я очухался настолько, что сообразил, где нахожусь, у меня появилось ощущение, что я лег спать в разгар поста, а теперь уже Рождество.

И тут я заметил, что возле моей кровати стоит доктор Боллмер.

Я подмигнул ему.

— Хелло, док. Я вижу, вы превратились в домашнего врача?

Он подмигнул мне в ответ.

— Я просто заглянул проверить, как на вас подействовало то, чем я накачал вас вчера вечером. Вроде бы...

— Что? Ах, да. Великий Боже.

Только тут до меня дошло, что комната залита солнечным светом.

— Который час, а?

— Без четверти двенадцать.

— Нет!

Я повернулся взглянуть на часы.

— Святые угодники!

Одним махом я спустил с кровати ноги и сел, и в ту же минуту мне показалось, что тысяча ледяных иголок вонзилась мне в череп.

— Ох, черт побери!

Я поднял руку ко лбу и попробовал осторожно покачать головой.

— Доктор, это моя голова?

Воллмер рассмеялся.

— Все будет олл-райт.

— Мистер Вульф спустился к себе в кабинет?

Врач кивнул.

— Да, я с ним поговорил по пути сюда.

Я с опаской встал на ноги и двинулся к ванной.

Забравшись под душ, я начал энергично растираться губкой. Доктор Воллмер, подойдя к двери, сказал, что он проинструктировал Фрида в отношении моей еды. Я ответил, что не хочу никаких инструкций, а с удовольствием съем яичницу с ветчиной. Воллмер снова засмеялся и ушел. Мне было приятно слышать, как он смеется, потому что, если бы в моей голове действительно находились ледяные иголки, он, будучи врачом, поспешил бы их извлечь оттуда вместо того, чтобы смеяться.

Я постарался как можно скорее принять душ и надлежащий вид и спустился вниз весьма приличный внешне, но крепко вцепившись в перила.

Вульф спросил, как я себя чувствую. Я ответил, что лучше всех, и занял свое привычное место.

Он покачал головой.

— Но, Арчи, серьезно, должны ли вы подниматься?

— Не только должен, но мне следовало давно это сделать. Вы же знаете, что я человек действия.

Щеки у него разгладились.

— А я, разумеется, привержен сидячему образу действий? Комическая перемена ролями произошла вчера, когда мы ехали домой из гостиницы, а это миль десять-пятнадцать, и вы положили голову мне на колени.

Я кивнул.

— Очень забавно. Я уже давно вам говорил, мистер Вульф, что половину жалованья я получаю за поденную работу, а вторую половину за то, что выслушиваю ваше хвастовство.

— Так оно и есть, но сейчас нам надо заняться делом. Я сегодня разговаривал по телефону с мистером Морли и с самим окружным прокурором. Мы договорились, что я увижусь с мистером Чапином в Томбсе в два тридцать, сегодня. Вы припоминаете, что в субботу вечером я начал вам диктовать текст признания Поля Чапина, когда нас прервало известие Фреда Даркина, которое вызвало задержку? Если вы отыщете эту страничку, мы сможем продолжать. Мне надо иметь этот текст к двум часам.

Таким образом, получилось, что я не только не получил яичницы с ветчиной, о которой думал с вожделением, но даже не успел, к ленчу с Вульфом и Хиббардом, потому что мне все это нужно было напечатать. К этому времени пустота в моем желудке переродилась в абсолютный вакуум, или как еще можно назвать нечто более пустое, чем пустота? Так что я попросил Фрица сварить мне два яйца, принести молока, кофе, сыру и свежего хлеба прямо в кабинет на мой стол.

И понимал, что документ, который предстояло подписать Полю Чапину, должен был быть отпечатан по всем правилам искусства, моя же непутевая голова почему-то совершенно перестала обращать внимание на такие вещи, как орфография и пунктуация. Поэтому я печатал очень внимательно и медленно.

Затем я позвонил в гараж, чтобы к нашему дому доставили «седан» для Вульфа, но мне ответили, что у них уже имеются указания самого мистера Вульфа, которые предусматривают и шофера. Я подумал, не следует ли мне по этому поводу обидеться, но потом решил, что нет.

Вульф справился очень быстро (для него) с ленчем. Он явился в контору без четверти два, когда я едва-едва закончил печатать и укладывать три экземпляра признания в коричневую папку. Вульф забрал ее у меня, велел мне взять блокнот и записать все, что мне делать в его отсутствие. Он объяснил, что велел прислать шофера из гаража, поскольку я буду занят другими делами. Кроме того, он упомянул, что, учитывая возможность прихода разных посетителей, он договорился с Хиббардом, что тот днем никуда не будет выходить из своей комнаты до самого обеда.

Пришел Фриц предупредить, что машина ожидает у подъезда. Вульф сказал, что будет готов через несколько минут.

Я в который раз поразился невероятному самомнению и выдержке Вульфа. Оказывается, уже много было подготовлено для приема членов «Лиги перепуганных мужчин» в нашем бюро вечером в девять часов. И это до того, как Вульф вообще повидался с Чапином. Разумеется, я не знал, что ему могла рассказать Дора, кроме пары мелочей, включенных в текст «признания», но ведь подпись под этим документом должна была поставить вовсе не Дора, а ее хромоногий супруг с белесыми глазами. А заставить его это сделать было нешуточным дельцем, так что я не переставал радоваться тому, что Вульф не вздумал поручить его мне.

Вообще, проявляемая Вульфом в этот день энергия была воистину сногсшибательной. Мало того, что он за день дважды согласился покинуть стены своего жилища, что само по себе было рекордом, он еще собственноручно звонил в Бостон, Филадельфию и Вашингтон членам «Лиги» и человекам шести-восьми в Нью-Йорке. И это уже после того, как мы вернулись домой, в воскресенье вечером, и из своей спальни сегодня утром.

Мне поручалось известить о сборище остальных и обеспечить максимальный «сбор клиентов».

Уже перед самым уходом Вульф дал мне еще одно сверхсрочное задание: он велел немедленно съездить к Бартонам и продиктовал мне два вопроса, которые я должен был задать и согласовать их с горничной.

Фриц стоял в дверях, держа наготове пальто Вульфа.

А он припомнил еще кое-что:

— Ия почти забыл, что наши гости захотят что-нибудь выпить. Фриц, посмотрите, что нам требуется. Арчи, отправляйтесь без задержки, вы должны возвратиться к трем...

Я ушел. Пройдя через весь гараж к своему «родстеру», я с удовольствием вдыхал пропахший бензином воздух, потому что мне казалось, что он вытравит из меня все недуги. Я сел за руль и поехал.

Все же Вульф меня здорово беспокоил. Я считал, что он неправомерно спешит, опережая естественный ход событий. Не подождать, пока признание Чапина будет действительно в его кармане, было в духе Вульфа» Упование на везучесть, на счастливый случай было характерно для него, возможно, оно составляло важную часть его успехов. В отношении Вульфа для меня было много вещей, на знание которых я никогда не претендовал, но я не мог не думать, чем закончится сегодняшний вечер, если Поль Чапин заупрямится.

Вульф предупредил, что оба вопроса, которые я должен был задать миссис Бартон, имеют огромное значение.

Первый был прост: звонил ли доктор Бартон Полю Чапину между 6.50 и 7.00 с просьбой прийти к нему?

Второй вопрос был более сложным: в субботу вечером пара серых перчаток лежала на столе в холле Бартонов. Они лежали на краю стола, ближайшем к входной двери. Были ли перчатки убраны тогда кем-нибудь из домочадцев в 7.20?

Мне повезло, все были дома.

Экономка заставила меня подождать в гостиной, миссис Бартон пришла ко мне туда. Одета она была в серое платье, этот цвет ей явно не шел, но ее умение держаться было потрясающим.

Для ответа на первый вопрос ей понадобилось всего несколько секунд. Нет, она знает, что доктор Бартон никому не звонил после 6.30 в субботу вечером.

Второй ответ занял больше времени. Одна горничная оставалась в стороне: поскольку ее в тот вечер не было дома. Дочь Бартонов, уехавшая в 6.30, тоже вышла из игры, но я все же попросил миссис Бартон пригласить ее в гостиную, чтобы удостовериться. Она заявила без колебания, что не оставляла в приемной никаких перчаток и не видела там чужих. Она послала за Розой.

Роза пришла. Миссис Бартон спросила у нее, не убирала ли она пару серых перчаток со стола в приемной между 6.30 и 7.20 вечера в субботу?

Роза посмотрела не на меня, а на миссис Бартон. После довольно долгого колебания она сказала:

— Нет, мадам. Я не убирала перчаток, но миссис Чапин...

Она замолчала.

Я спросил:

— Значит, вы там видели какие-то перчатки?

— Да, сэр.

— Когда?

— Когда я ходила впустить в квартиру миссис Чапин.

— Миссис Чапин взяла их себе?

— Нет, сэр. Я их потому и заметила, что она их подняла. Она подняла их и положила опять на прежнее место.

— Вы позднее не приходили за ними?

— Нет, сэр.

Этим все было решено. Я поблагодарил миссис Бартон и откланялся. Мне очень хотелось ей сказать, что ранее чем через сутки у нас будут совершенно определенные новости, которые, возможно, помогут ей справиться с горем, но потом подумал, что Вульф и без того достаточно нахвастал нашими успехами, так что лучше попридержать язык.

Я вернулся назад уже в четвертом часу и принялся названивать по телефону. На мою долю оставалось восемь имен, до которых не смог дозвониться Вульф ни накануне, ни утром. Он проинструктировал меня, какой придерживаться линии: предупредить, что мы готовы отправить счет за выполненное задание всем нашим клиентам, подписавшим памятную записку, но, прежде чем сделать это, мы хотели бы все им лично объяснить и добиться их одобрения. Это тоже наглядно демонстрировало необычайную выдержку Вульфа, поскольку наши клиенты прекрасно знали, что Чапина забрала полиция за убийство Бартона, а мы к этому делу приложили столько же сил, сколько прилагают к делу народного образования каменные львы перед публичной библиотекой. Но я одобрительно отозвался о подобной линии поведения, поскольку целью-то было собрать их всех к нам в кабинет.

Я довольно успешно разделался со своей восьмеркой, поймав в течение часа пятерых. Без четверти четыре зазвонил наш телефон.

Я ответил. Это был Вульф.

Стоило мне услышать его голос, как я подумал про себя: «Угу, кажется, мы здорово опростоволосились с этим сборищем наших клиентов». Но я неправильно интерпретировал обеспокоенные нотки в его голосе.

Он сказал:

— Арчи, что вы выяснили у миссис Бартон?

— Все негативно. Бартон никуда не звонил, перчаток никто никуда не убирал.

— Но, возможно, горничная их все же видела?

— Ох, вам и это тоже известно? Видела. Видела, как миссис Чапин взяла их со стола, повертела д положила обратно.

— Отлично. Я звоню, потому что обещал сделать одну вещь и хочу сделать это без промедления. Возьмите шкатулку мистера Чапина, осторожно заверните ее, отвезите к ним домой и вручите миссис Чапин. Полагаю, что к вашему возвращению я уже буду дома.

— О’кей. Новости есть?

— Ничего особенного.

— Я ничего особенного и не жду. Ответьте-ка мне на весьма простой вопрос: вам удалось получить подпись под «признанием»?

— Да.

— Оно действительно подписано?

— Да. Я забыл вам сказать. Прежде чем заворачивать шкатулку мистера Чапина, выньте из нее пару серых кожаных перчаток и оставьте их у себя. Отвезите шкатулку немедленно.

— О’кей.

Я положил трубку.

Жирному дьяволу удалось это сделать. Я не имел понятия, каким оружием его снабдила Дора Чапин, но и все равно я был потрясен... Лично мне казалось, что этот калека был самым крепким орешком, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело, если не считать одного торговца из Нью-Рашели, который привык топить новорожденных котят у себя в ванной, а однажды по ошибке сунул под воду голову своей сварливой супруги... Мне бы хотелось посмотреть, как Вульф расправлялся с этим непомерно заносчивым писакой!

Поскольку Вульф велел везти шкатулку незамедлительно, я решил, что три последних клиента могут подождать. Я извлек пару сереньких изящных перчаток, завернул шкатулку в папиросную бумагу и даже перевязал ее шнурочком. Перчатки я запер в мой стол.

Я оставил машину против дома 203 и, перейдя улицу, согласно продуманной мной технике доставки моего изящного пакета, сразу же подошел к лифтеру и сказал:

— Доставьте эту посылку на пятый этаж миссис Чапин. Потом спускайтесь назад — получите четвертак.

Он живенько поднялся наверх и спустился вниз. Я дал ему четвертак.

Итак, я исполнил приказание Вульфа, доставил шкатулку миссис Чапин без всякого риска быть приглашенным на чай, и это мне стоило всего лишь двадцать пять центов.

Вульф действительно вернулся до моего возвращения домой. Поскольку было больше четырех часов, он, несомненно, должен был находиться наверху в своей проклятущей оранжерее, так что, прежде чем отправиться в бюро, я .все же рискнул пойти к нему наверх. Вульф находился в тропической комнате, он проходил вдоль рядов растений в поисках тлей, а по выражению его лица было ясно, что он отыскал несколько штук. Я стоял на пороге, ничего не говоря, он в скором времени повернулся и посмотрел на меня такими глазами, как будто я сам был тлей или был ими сплошь усеян. Начинать какой-либо разговор было бесполезно. Я поспешил вниз к телефону.

Мне удалось дозвониться только к двоим из оставшейся тройки. Роланда Эрскина мне было не отыскать Но и без того у нас был солидный кворум. Из Бостона пришла телеграмма, извещавшая, что Коллард и Джейнс приедут. Из Нью-Хевена ожидался мистер Молисон.

Вульф в шесть часов не спустился, как обычно, из теплицы прямиком к себе в кабинет. Очевидно, сн заходил к себе в комнату, потому что, когда он вошел в кабинет, под мышкой у него была пачка книг. Я заметил, что все это сочинения Поля Чапина. Он положил их к себе на стол, уселся в кресло и позвонил Фрицу, требуя пива.

Я сообщил ему, что миссис Чапин получила шкатулку, и прочитал ему стенограмму моего дневного разговора с миссис Бартон. Он дал мне кое-какие указания относительно вечера, которые я записал, потому что Вульф любил, чтобы все было зафиксировано, но потом, видя, что время приближается к обеду, я вежливо заметил, что давно пришло время ознакомить меня с загадкой пары серых перчаток на столе в приемной доктора Бартона. К моему величайшему изумлению, Вульф со мной согласился.

Он сказал:

— Это был вклад, внесенный миссис Чапин. Она сообщила еще и другие сведения, но ничто не может сравниться по значению с этим фактом. Она приехала к Бартонам, как вам известно, в 6.30. Дверь ей отворила горничная Роза. Когда миссис Чапин проходила через приемную, она заметила на столе пару перчаток, остановилась и взяла их в руки. Она говорит, что намеревалась отнести их миссис Бартон, но перчатки показались ей более тяжелыми, чем те, которые носит миссис Бартон. Так или иначе, она оставила их на прежнем месте. А когда она проходила назад через приемную уже одна, она подумала, что стоит еще раз взглянуть на перчатки и решить, принадлежат ли они миссис Бартон или нет. Перчаток не было. Она даже их поискала. Нет, их нигде не было.

— Понятно, и это доказывает, что Бартона ухлопала не она.

— Совершенно верно. И это указывает на личность убийцы. Если окажется, что непричастность миссис Чапин к убийству потребуется подтвердить фактически, можно будет установить, что в половине восьмого ее задержал офицер транспортной полиции на углу Парк-авеню и Пятидесятой улицы за то, что она поехала на красный свет. Не говоря уже о том, что привратник и дежурный по холлу видели, когда она выходила из здания, до того, как преступление было совершено.

— Угу, полагаю, вы завоевали ее доверие, преподнеся ей несколько орхидей?

— Нет, но вообще-то я обещал ей их послать,. Запишите на завтрашний день. Я завоевал ее доверие, рассказав ей правду о том, что осуждение ее мужа за убийство обошлось бы мне во много тысяч долларов. Она была уверена, так же как и сам Чапин, что я являюсь причиной его ареста. Он подумал, что обвинение против него подстроено не без моего участия. Поскольку Чапин меня видел, он не мог допустить, что я лично совершал все эти акробатические трюки в приемной у Бартона. Вы знаете, кого они подозревали? Вас... Да, да, доктора застрелили вы, а я все это придумал. Не сомневаясь в этом, миссис Чапин вцепилась в предоставившийся ей удобный случай. Усыпив вас и Питни Скотта, она обшарила ваши карманы, взяла форменную куртку и кепи Скотта, написала записку и приехала сюда. Записка была короткая и предельно ясная, я могу ее повторить на память: «Арчи Гудвин умрет через два часа, если только вы не сядете в мое такси и не поедете туда, куда я вас повезу». А внизу стояла ее собственная подпись. Поразительно лаконично и убедительно, не правда ли? Что данная угроза имеет под собой почву, меня убедил приложенный к записке кожаный бумажник, который я когда-то подарил вам и который вам нравится.

Он замолчал, потянувшись к стакану с пивом. Я хмыкнул и подумал, что должен что-то сказать, но единственное, что мне пришло в голову, это:

— Да, он мне очень нравится. И он все еще у вас.

Вульф кивнул и продолжал:

— Когда я согласился следовать за ней, я посчитал, что скамейка в конце Центрального парка вполне подходит для нашей беседы, но эта проклятая ослица повезла меня в дребезжащем такси далеко за пределы городской черты.

Наша поездка мне надоела, я опустил стекло между нами и закричал ей, что, если она не остановится в течение трех минут, я обращусь за помощью к первой же проезжающей машине. Мне удалось ее убедить. Она остановилась у края шоссе под деревьями.

Вот что вас позабавит... Она была вооружена. Кухонным ножом!.. Кстати, те порезы, которые она нам демонстрировала на прошлой неделе, были сделаны по ее инициативе. Супруг отнесся к ее затее неодобрительно. В то время они всеми средствами старались убедить друзей мистера Чапина, что он опасный маньяк, жаждавший крови. Вряд ли она предполагала, что сумеет убить меня своим ножом, поскольку столь коротенькое лезвие неспособно достигнуть жизненно важных органов. Скорей всего в ее намерения входило заставить меня «признаться во всем». Оки с Чапином никак не могли разгадать, как было осуществлено то надувательство, при помощи которого он попал в капкан. Только после того, как я объяснил ей, что я потеряю, если ее супруг будет осужден, она стала более сговорчивой.

— Да. И?

Он выпил пива.

— Вот практически и все. Она под конец совершенно остыла, и мне даже показалось, что у нас с ней много общего. Например, мы оба терпеть не можем отступления от раз и навсегда заведенного порядка. Было бы поучительно наблюдать за тем, как она действовала у себя ножом на шее. Я полагаю, что точно так же она рубит шницеля.

Потом, как вы догадываетесь, я выяснил, что случилось с вами. Эта идиотка и сама толком не знала, какой дрянью она сдобрила ваш кофе, поэтому я решил, что надо как можно скорей добраться до телефона... Ах, мистер Хиббард! Полагаю, что сегодняшний день вам показался совершенно невыносимым и бесконечно долгим?

Хиббард вошел, вид у него был не совсем трезвый. На его шее еще красовался мой галстук. За его спиной был виден Фриц, явившийся сообщить, что обед готов.

 Глава 21

Они начали собираться. К девяти часам десять человек уже прибыли. Я сделал соответствующие пометки в списке и развлекал гостей. Четырех из них я прежде не видел: Колларда и Джейнса из Бостона, Ирвинга из Филадельфии и профессора Молксона из Йеля. Майкл Эйерс, приехавший абсолютно трезвым, помогал мне разносить бокалы с напитками. Ровно в девять появился Леопольд Элкас. Я не представлял себе, что мог сказать ему Ниро Вульф, чтобы заманить в наше общество. Он меня узнал и вел себя любезно.

Приехала новая партия. Среди них Огастес Фаррел, который позвонил в субботу и сказал, что он получил заказ на сооружение библиотеки мистера Олленби. Вульф, решив, что подлинной целью его звонка было получить двадцать долларов, которые ему полагались за работу в среду, велел мне отослать их ему по почте. Они не выглядели такими подавленными, как в прошлый раз. Сразу же принялись за спиртное, собрались группами и оживленно болтали. Некоторые осмелели до того, что стали проявлять признаки нетерпения. Коллард, владелец текстильной фабрики из Бостона, в имении которого находится тот самый утес, с которого упал судья Гаррисон, сказал мне, что ему не хочется опоздать на последний акт оперы, я ответил, что крайне сожалею, но я бы на его месте поставил крест на опере.

Я краем уха услышал, как Элкас сказал Фердинанду Бауэну, что, по его мнению, у Ниро Вульфа сильно развита мания величия, а вот ответ Бауэна я не разобрал.

В четверть десятого их собралось уже пятнадцать человек. Это был тот момент, когда, согласно плану, должен был появиться сам Вульф.

Появление его было весьма внушительным. Я поджидал его, боясь упустить подробности. Он переступил через порог, сделал три шага и остановился, пока они все до одного не повернулись к нему и не перестали разговаривать. Только после этого он наклонил голову и произнес:

— Добрый вечер, джентльмены!

Затем он посмотрел в сторону двери, где стоял Фриц, подал знак, Фриц отошел в сторону, а в кабинет вошел Эндрю Хиббард.

Вот тут раздался вопль восторга. Самыми первыми отреагировали Прэтт и Майкл Эйерс. Они одновременно завопили: «Энди!» — и бросились к нему. Остальные последовали их примеру. Они окружили его плотным кольцом, хватали за руки и хлопали по спине. Они так его облепили со всех сторон, что его вообще не было видно, и я затрудняюсь сказать, какие психологические наблюдения он смог произвести в этот момент.

Вульф стоял в стороне от этой толкучки. Он подошел к своему столу и опустился в кресло, а Фриц принес ему пиво. Я посмотрел на него и похвалил себя за это, потому что мне редко приходилось видеть, как он заговорщически подмигивает мне, и это было бы жалко пропустить. Он подмигнул, а я усмехнулся в ответ. Тогда он отпил еще пива.

Суета продолжалась еще довольно долго. Майкл Эйерс подошел к столу Вульфа и что-то сказал. Я не расслышал его слов из-за шума. Вульф ответил ему и кивнул головой. Майкл Эйерс вернулся назад и начал всех рассаживать по местам. Шум постепенно умолкал. Прэтт взял Хиббарда за руку и подвел его к одному из больших кресел, сам сел рядом с ним, достал из кармана носовой платок и вытер глаза.

Дальше командование принял Вульф. Он сидел очень прямо, положив руки на подлокотники, опустив подбородок и разглядывая их широко раскрытыми глазами.

— Джентльмены, благодарю вас за то, что вы сегодня приехали сюда. Даже если позднее мы в чем-то разойдемся во мнениях, я уверен, что в данный момент мы все одинаково радуемся случившемуся. Мы все счастливы, что мистер Хиббард находится вместе с нами. Что касается того черного континента, который мистер Хиббард надумал исследовать, и тех методов, которые мы использовали для того, чтобы его найти, рассказ об этом может подождать до другого раза, поскольку у нас есть более важные дела.

Вульф достал из ящика стола какие-то бумаги, разложил их перед собой и поднял одну.

— Передо мной, джентльмены, копия памятной записки, нашего соглашения. Одной из моих задач было избавить вас от волнений и ожидания увечья от лица или лиц, ответственных за исчезновение Эндрю Хиббарда. Полагаю, что этот пункт выполнен. Вы же не опасаетесь самого мистера Хиббарда? Прекрасно, значит, это сделано.

Он помолчал, чтобы каждому поочередно посмотреть в лицо, и продолжал:

— Чтобы решить остальное, я считаю необходимым прочитать вам один документ.

Он отложил прочь записку и взял со стола другую бумагу.

— Джентльмены, здесь стоит дата, двенадцатое ноября, то есть сегодня. Внизу подпись Поля Чапина. Наверху заглавие: «Признание Поля Чапина в отношении смертей Вильяма Р. Гаррисона и Юджина Дрейера, а также сочинения и распространения некоторых информационных стихов угрожающего характера».

Кэбот, остававшийся всегда адвокатом, прервал его:

— Мистер Вульф, конечно, это интересно, но ввиду того, что произошло, считаете ли вы это необходимым?

— Совершенно необходимым.

Вульф даже не взглянул в его сторону.

— Разрешите приступить?

«Я, Поль Чапин, проживающий в доме 203 по Перри-стрит в Нью-Йорке, сим подтверждаю, что я не имел никакого отношения к смерти судьи Вильяма Р. Гаррисона. Насколько я знаю и в чем сам твердо уверен, его смерть явилась следствием несчастного случая.

Далее я утверждаю, что не имел никакого отношения к смерти Юджина Дрейера. Насколько мне известно и в чем я твердо уверен, он покончил с собой.

Далее я...»

Майкл Эйерс громко фыркнул, кое-кто забормотал что-то невнятное. Раздался насмешливый голос Джулиуса Эдлера.

— За кого он нас принимает? Чапин до конца остался верен себе...

Вульф решительно прервал его:

— Джентльмены, прошу выслушать меня до конца, потом вам будет предоставлена возможность высказать ваше мнение.

Драммонд пискнул:

— Пусть он действительно закончит

И я мысленно взял на заметку то, что он заслуживает лишнего бокала спиртного.

Вульф продолжал:

«Далее я признаю, что стихи, полученные некоторыми лицами по трем разным поводам, были сочинены, отпечатаны и разосланы по почте мной. Их целью было внушить мнение, что это я убил Гаррисона, Дрейера и Хиббарда, а в дальнейшем намерен убить всех остальных. Они были напечатаны на машинке, стоящей в нише курительной комнаты Гарвард-клуба. Этот факт был обнаружен

Ниро Вульфом. На этом мое признание заканчивается. Подробности упоминаются в объяснении, которое я прилагаю по просьбе Ниро Вульфа.

Мысль о стихах, которая у меня появилась после смерти Гаррисона, поначалу была всего лишь фантазией, занимающей ум человека, склонного к сочинительству. Я сочинил стихи. Они были хороши для того, чтобы напугать моих друзей, и я их разослал. Я тщательно продумал все мелочи, как-то: конверты, бумага, машинка, на которой печатается текст, чтобы ничто не доказывало, что это дело моих рук.

Через три месяца смерть Дрейера и обстоятельства, при которых она произошла, предоставили мне новую возможность, которую я, разумеется, не пожелал упустить.

Это было более рискованно, чем в первый раз, потому что в то утро я присутствовал в галерее, но, тщательно все обдумав, я пришел к выводу, что реальной опасности не было. Я напечатал вторые стихи и разослал их. Они оказались еще более успешными, чем первые. Мне не стоит описывать, какое я испытал удовлетворение, понимая, каким страхом и трепетом я наполнил сердца моих товарищей, которые на протяжении стольких лет оскорбляли меня жалостью и сочувствием. Они называли себя „Лигой искупления"! Да, я знал об этом! Только теперь началось настоящее искупление.

Я подлил масла в огонь, изъясняясь полунамеками при разговорах с некоторыми из моих друзей, причем лучше всего поддавался внушению Эндрю Хиббард. В конечном итоге он был настолько напуган, что предпочел скрыться в неизвестном. направлении. Я не знаю, где он находится. Не исключено, что наложил на себя руки.

Как только я узнал о его бегстве, я решил воспользоваться и этой возможностью. Конечно, если бы он вновь появился, игра была бы проиграна, но я и не предполагал, что сумею заниматься этим делом до бесконечности, а шанс был слишком хорош, чтобы его упустить. Я послал третьи стихи. Результат превзошел все мои ожидания. Я никогда не слышал про Ниро Вульфа. В тот вечер я явился в бюро ради удовольствия видеть растерянные лица моих друзей и взглянуть на Вульфа. Я понял, что он обладает здравым умом и интуицией, так что моя подрывная деятельность должна быть прекращена. Моя жена предприняла попытку произвести впечатление на Вульфа, но она окончилась неудачно.

Поль Чапин».

Вульф закончил, уронил «признание» на стол и откинулся на кресло.

— Ну, джентльмены, теперь вы можете комментировать.

Послышалось неясное бормотание.

Заговорил Фердинанд Бауэн, биржевой маклер:

— Мне думается, Эдлер высказался за нас вслух. Это набор слов. Ерунда!

Вульф кивнул.

— Я могу понять данную точку зрения. Но разрешите мне внести ясность в собственную точку зрения. Моя позиция такова: я считаю, что выполнил свои обязательства по памятной записке и должен получить причитающуюся мне плату.

— Мой дорогой сэр! — заговорил Николас Кэбот.— Что за абсурд?

— Не абсурд, а я выполнил то, что обязался сделать. Устранить ваш страх перед Полем Чапином. В «Записке» выражено иначе, но дело сводится к этому. Я с этой задачей справился. Что касается Эндрю Хиббарда, он здесь перед вами. Если же говорить о смертях Гаррисона и Дрейера, вы должны были с самого начала понять, что Чапин не имеет к ним никакого отношения. Вы знаете его с юношеского возраста, я же прочитал только его книги. Но уже вечером прошлого понедельника я был уверен, что Чапин не способен на предумышленное убийство и далее на непредумышленное. И вы, мистер Хиббард, называете себя психологом? Вы-то хоть читали книги Чапина? Почему в них столько сказано об убийствах и о той радости, которую испытывают убийцы? Почему на каждой странице содержится гимн насилию и жестокой красоте физической расправы? Или, если мы изменим героя, почему Ницше говорит о том, что, идя к женщине, надо взять с собой кнут? Потому что в действительности он был вежлив и галантен решительно со всеми и не разрешил бы себе дотронуться до женщины даже кончиком пера. Все дело заключается в том, что Поль Чапин действительно убил вас всех в своих книгах и, несомненно, и в дальнейшем будет заниматься тем же самым. Пусть на здоровье забавляется, джентльмены, но вы живете спокойно и наслаждаетесь жизнью.

Вульф выпил пива, обтер губы и продолжал:

— Я понимаю, конечно, в чем заключается трудность. Поль Чапин находится в Томбсе по обвинению в убийстве доктора Бартона. Если бы этого не случилось, если бы доктор Бартон находился среди вас живой и здоровый, я не сомневаюсь, что вы все признали бы правильность моей позиции. Я выполнил работу, за которую взялся и которая была мне поручена. Но в настоящее время вы сбиты с толку. Вас не интересует больше та безопасность, которую я вам обеспечил, поскольку вы получили нечто большее: Чапин умрет на электрическом стуле и не станет вас убивать даже в книжках... Мистер Кэбот, я спрашиваю вас как адвоката: правильно ли я обрисовал положение вещей?

— Я полагаю...— Кэбот закончил скороговоркой: — На мой взгляд, это весьма хитроумная ерунда!

Вульф кивнул.

— Мне следовало ожидать от вас именно такого ответа. Полагаю, джентльмены, что мнение мистера Кэбота совпадает с вашим общим мнением, да? В таком случае мне приходится сделать еще одно заявление: мистер Чапин не убивал доктора Бартона, я в состоянии доказать его невиновность так, что он будет оправдан.

После этого начался новый переполох и сумятица. Все что-то завопили, а Леопольд Элкас подбежал к Вульфу и начал неистово трясти ему руку, говоря что-то неразборчивое о справедливости й благодарности и о гениальности Вульфа. Остальные, насколько я мог в этом деле разобраться, реагировали прямо противоположно.

Вульф поднял руку, требуя тишины.

— Джентльмены, я не претендую на гениальность, поэтому предложу вашему вниманию несколько фактов, чтобы у вас создалось собственное мнение по данному вопросу.

Первое. Вчера, в субботу, без нескольких минут семь Поль Чапин ответил на телефонный звонок у себя в квартире. Это был доктор Бартон, который попросил Поля Чапина немедленно приехать к нему. Поль Чапин без задержки отправился на Девятнадцатую улицу и приехал туда в семь тридцать. Но в действительности доктор Бартон ему не звонил. Об этом заявляет его жена, которая утверждает, что в субботу в это время доктор Бартон вообще никому не звонил. Естественно предположить, что где-то имеется третий человек, который взял на себя функции судьбы... Предвосхищая ваши вопросы, я могу сказать, что мистер Чапин рассказал о телефонном звонке своей жене, а она мне. Ну, и потом существует телефонистка на коммутаторе в доме Чапинов.

Второе. Давайте рассмотрим подробности того, что, как предполагают, случилось в приемной доктора Бартона. Доктор Бартон достал пистолет из своего стола и пошел в приемную. Чапин, ожидавший его там, забрал у него пистолет, выстрелил в него четыре раза, выключил свет, бросил оружие на пол, а потом встал на четвереньки, чтобы ощупью найти его в темноте. Что за картина! По свидетельству миссис Бартон и ее горничной, доктор Бартон находился в приемной не более шести секунд до того, как прозвучали выстрелы. Бартон был высоким и сильным человеком, а Чапин тщедушным калекой, который даже не умеет ходить без палки. Ну, теперь я собираюсь сосчитать вам до шести... Это было шесть секунд. За этот короткий срок хромоногий Чапин, как полагают, отнял у Бартона пистолет, уж не знаю, каким образом застрелил его, уронил пистолет, доковылял до выключателя, чтобы погасить свет, потом вернулся к столу и упал возле него. Что вы думаете по этому поводу, джентльмены?.. Меня интересует ваше объективное мнение.

Поднялся Леопольд Элкас, на этот раз его черные глаза не были обращены внутрь, как обычно, он смотрел на собравшихся в кабинете. И голос его звучал громко и решительно:

Любой человек, который хоть на одну минуту мог поверить в такую нелепицу, настоящий кретин! Я принесу вам свои извинения, сэр, когда этот детский сад окончится.

— Благодарю вас, доктор Элкас. Переходим к третьему пункту. Чего ради Чапин вздумал выключить свет? Можете сами придумать свои объяснения, когда у вас появится свободное время. Скажу одно: поступки любого человека, даже убийцы, всегда можно так или иначе объяснить. Поверить тому, что Чапин застрелил Бартона, а потом допрыгал до стены, чтобы выключить свет, я никак не могу. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас поверил в такую глупость!

Кое-кто закивал головой, но неожиданно взвился Джордж Прэтт:

— А я скажу вам, Вульф, во что я верю. Я полагаю, что мы наняли вас, чтобы причинять неприятности Полю Чапину, а вовсе не для того, чтобы избавлять его от них!

Драммонд захихикал, а Эйерс засмеялся. Николас Кэбот спросил:

— А что говорит сам Чапин? Застрелил он Бартона или нет? Что, по его словам, произошло в течение этих шести секунд?

Вульф покачал головой, его щеки немного разгладились.

— Возможно, Поль Чапин все это расскажет на свидетельском месте, доказывая свою невиновность. Вряд ли вы можете требовать от меня, чтобы я все это разболтал в присутствии тех, кого он считает своими врагами.

— Какого черта! Ему все равно никто не поверит!

Это Фердинанд Бауэн облегчил себе душу.

— Вне всякого сомнения, за это время он уже успел себе состряпать великолепную историю.

Вульф повернул голову в сторону Бауэна и посмотрел на него. Мне было интересно, отведет ли он глаза в сторону или нет. Нет, он тоже смотрел в лицо Вульфу.

Тот вздохнул.

— Ну, что же, джентльмены, я познакомил вас с положением вещей в данном деле и снова поднимаю вопрос, считаете ли вы, что я выполнил свои обязанности по вашему соглашению и заслужил свой гонорар? Я считаю, что да. Но решать вам путем голосования. Арчи, будьте добры, опросите всех по отдельности.

Кэбот запальчиво возразил Вульфу:

— Я проголосую против. В случае, если Чапина оправдают и доказательства будут представлены...

Вульф кивнул ему:

— Я уверен, мистер Кэбот, что этим голосованием еще не все решится. Вы сами в этом убедитесь, если я проиграю.

Я начал называть их имена по алфавиту:

— Джулиус Эдлер?

— Нет. Я бы хотел сказать...

Вульф оборвал его:

— Одного «нет» вполне достаточно. Арчи!

— Майкл Эйерс?

— Да!

У него это прозвучало как вызов.

— Фердинанд Бауэн?

— Нет.

— Эдвин Роберт Байрон?

— Да.

— Николас Кэбот?

— Нет.

— Филмор Коллард?

— Да.

Ошеломляюще. Девять тысяч баксов! Я сделал паузу, чтобы взглянуть на него.

— Александр Драммонд?

— Нет.

Конечно. Проклятый скупердяй.

— Леопольд Элкас?

— Да.

Ровно. Четыре и четыре.

— Огастес Фаррел?

— Да.

— Теодор Джейнс?

— Нет.

— Л. М. Ирвинг?

— Нет.

— Артур Коммерс?

— Нет.

Три ребеночка не из нашего города, три «нет» подряд, а я был уверен, что Вульф гордится тем, что дозвонился до них по телефону!

— Сидней Ланг?

— Да.

— Арчибальд Молисон?

— Да.

Снова ровно. Семь-семь. Мне осталось спросить всего лишь одного.

— Джордж Прэтт?

— Нет.

Я повернулся к Вульфу.

— Семь «да» и восемь «нет».

Все разом заговорили. Леопольд Элкас подошел было к столу Вульфа, явно намереваясь что-то сказать, но тут же вернулся на место... Вульф же спокойно налил себе пива из новой бутылки, которую я откупорил, поставил стакан на стол, после чего взял в руки пресс-папье и стукнул им по доске стола. Они обернулись, но разговоры не прекратили. Он стукнул вторично, после чего воцарилась тишина.

Вульф заговорил:

— Джентльмены, я прошу внимания...

Но Кэбот уже почувствовал себя хозяином положения. Он заговорил высокомерно:

— Мы проголосовали. В отношении «Записки» дело решено.

— Ваше голосование не решило судьбу человека, а ведь речь идет именно о ней. Я хочу обратиться с двумя просьбами. Сначала к тем восьми, которые проголосовали против меня. Пожалуйста, поддержите меня. Я обращаюсь к каждому из вас в отдельности, у меня есть основания предполагать, что один из вас изменит прежнее «нет» на «да». Ну, джентльмены, даю вам минуту на размышление.

Они закачали головами, кто-то из них попробовал что-то пробормотать в свое оправдание, но тут же замолчал.

Тогда Вульф обратился совершенно иным тоном к одному из них:

— В таком случае я обращаюсь персонально к вам, мистер Бауэн. Я прошу вас проголосовать «да». Вы, разумеется, понимаете почему. Согласны ли вы сказать «да»?

Они все уставились на биржевого маклера. И я в том числе. На этот раз у него не было недавней уверенности, но в общем и целом он неплохо выдержал наше повышенное внимание, и голос его звучал достаточно твердо, когда он отвечал Вульфу:

— Нет, конечно. С какой стати?

Он на секунду оставался с открытым ртом, очевидно, хотел что-то добавить, но передумал и закрыл рот.

Вульф шумно вздохнул.

— Мистер Бауэн, вы простак!.. Джентльмены, я хотел бы объяснить вам, почему я раньше не сделал того, что намереваюсь сделать сейчас. По правде говоря, я терпеть не могу вмешиваться в те дела, которые меня не касаются. Ну, и потом, мне это будет дорого стоить, а чтобы быть точным — двенадцать сотен долларов — чему равняется доля мистера Бауэна по «Записке». Ну, и потом, это совершенно не мое дело. Если какого-то человека подозревают в преступлении и если мне платят достаточную сумму, чтобы уличить его в этом, я это делаю. Это мой бизнес. Я знаю, что существуют такие люди, которые считают делом своей чести совершенно бесплатно изобличить любого преступника, особенно убийцу. Я считаю, что они этим занимаются для развлечения, в чем нет ничего удивительного, если подумать, какими только дикими вещами не заполняют люди свое свободное время. У меня имеются иные способы бороться со скукой, борьба же с преступниками является для меня работой. И я стану охотиться за кем угодно, если мне за это заплатят. Но мне никто не предлагал заплатить за то, чтобы я обнаружил убийцу доктора Бартона. Наоборот, если я его разоблачу и отдам в руки правосудия, я потеряю двенадцать сотен долларов, но зато я обеспечу себе получение большей суммы... Мистер Фаррел, будьте любезны, пересядьте на другой стул. Благодарю вас. А вы, Арчи, сядьте на стул, освобожденный мистером Фаррелом, рядом с мистером Бауэном.

Я встал со своего стула. Мои глаза не отрывались от лица Бауэна с того момента, когда Вульф попросил его персонально проголосовать за него. Никто не произнес ни одного слова. Биржевой маклер оказался в одиночестве. Вульф окончательно его запугал своими полунамеками, хотя прямо ни в чем не обвинил. Полагаю, что Бауэн решал, не пора ли ему вскочить и начать громко возмущаться инсинуациями Вульфа. Он даже не взглянул на меня, когда я опустился рядом с ним на стул. Его глаза были прикованы к Вульфу.

Тот звонил по телефону. Он не торопился, не суетился, действовал в своей обычной манере, хотя ему пришлось позвонить по трем номерам, пока он не нашел требуемого человека. Все замерли в своих креслах, пока шли переговоры.

— Инспектор Кремер? Это Ниро Вульф. Совершенно верно. Добрый вечер, сэр. Инспектор, я хотел бы вас кое о чем попросить. У меня в бюро собрались гости, так что сейчас нет свободного времени для продолжительных объяснений. Полагаю, вам известно, насколько надежными и вескими являются мои заявления? Вот и прекрасно. Не пришлете ли вы сюда человека, пожалуй, лучше даже двух, за убийцей доктора Лоринга А. Бартона? Он здесь, у меня... Нет, нет, и не просите. Я же сказал: объяснения последуют позже. Разумеется. Непременно с доказательствами. Ради Бога, если вам хочется приехать самому.

Он отодвинул назад телефон, и в то же мгновение Бауэн вскочил со стула. Колени у него дрожали так же, как и его миниатюрные женские руки, за которыми мне приходилось следить,' чтобы он не натворил глупостей. Я воспользовался тем, что он стоит, для того чтобы ощупать его карманы на предмет оружия, и это его окончательно перепугало. Он позабыл все, что намеревался сказать Вульфу, повернулся ко мне, нелепо пискнул и ударил ногой по бедру. Я схватил его за плечи, усадил на место, после чего злобно прошипел:

— Если вы попробуете еще хоть одну подобную шутку, я скручу вас веревками.

Драммонд, сидевший по другую сторону Бауэна, с опаской отодвинулся подальше. Кое-кто повскакал с мест.

Вульф сказал:

— Садитесь, джентльмены. Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Никаких причин для волнения нет. Арчи, будьте добры, передвиньте стул мистера Бауэна поближе, я хотел бы лучше видеть его во время нашей беседы. Если его необходимо подтолкнуть, действуйте.

Я поднялся и предложил биржевому маклеру отыскать свои ноги. Он не шевелился, не поднимал головы, руки вцепились в брюки на коленях, а на лице и шее появились пятна самых разных оттенков. Меня удивило, что нет желтого цвета.

Я сказал чуть громче:

— Шевелитесь же, иначе я это сделаю.

За моей спиной раздался голос Прэтта:

— Вам вовсе не требуется доказывать свою напористость. Посмотрите на этого беднягу!

— Вот как? — огрызнулся я, не поворачивая головы.— Интересно знать, это вас он ударил по ноге?

Я схватил Бауэна за воротник, приподнял его, поставил на ноги, после чего он пошел. Признаю, что вид у него был жалкий. Он на секунду задержался, пытаясь найти сочувствие у своих товарищей, и заговорил дрожащим голосом:

— Ребята, вы понимаете, почему... если я сейчас ничего не говорю... не возражаю... на эти нелепые...

Ему было никак не закончить. Поэтому я придвинул ему стул и усадил его, сам же примостился на уголке стола Вульфа так, чтобы видеть Бауэна. Вульф сказал:

— Мистер Бауэн, мне не доставляет никакого удовольствия продолжать вас истязать в присутствии ваших друзей, но в любом случае мы должны подождать приезда полиции. Только что вы употребили слово «нелепые». Разрешите позаимствовать его у вас. Вы самый нелепый убийца, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться. Я недостаточно с вами знаком, чтобы сказать, что является причиной этого: ваша невероятная тупость или же неоправданная беспечность? Как бы там ни было, вы запланировали самое рискованное убийство, как будто это была игра. Я вовсе не издеваюсь над вами, я отнимаю у вас всякую надежду и силу духа, дабы вы прекратили ненужное сопротивление.

Итак, вы присвоили большую сумму денег доктора Бартона, который имел, дело с вашей фирмой. Я ничего не знаю о механизме данного хищения, все это будет установлено экспертами прокуратуры, которых направят проверить бухгалтерские книги учета. Вам стало известно, что доктор Бартон обнаружил данное хищение, и в субботу вы отправились к нему с апелляцией. Одновременно вы придумали другой способ действия на случай, если с уговорами ничего не получится. Вы находились у Бартона в кабинете в то время, как он прошел к жене спросить, настолько ли она любит Эстелл Бауэн, чтобы ради нее пойти на любую жертву. В это время вы украли пистолет из ящика письменного стола и сунули его к себе в карман... Поскольку вы были близкими друзьями, вы, наверно, уже давно знали, где доктор Бартон держит оружие, а если нет, то вы слышали, как он об этом заявил в моем кабинете неделю назад, когда рассказывал об обстоятельствах последнего визита Чапина в его дом. Продолжаю. Миссис Бартон ответила, что она не настолько любит Эстелл Бауэн, чтобы пойти на большую жертву ради нее, и доктор Бартон сообщил вам о своем решении... Может, вы хотите выпить?

Бауэн ничего не ответил и не шелохнулся. Майкл Эйерс подошел к столу, налил полстакана ржаного виски и принес его Бауэну, но тот не обратил на пего внимания. Тогда Эйерс, пожав плечами, выпил его сам.

Вульф продолжал:

— В двадцать минут седьмого вы ушли. Вас никто не провожал, вы хлопнули входной дверью, но не закрыли ее и снова вошли в квартиру. Так или иначе, но Бартоны решили, что вы ушли. Вы прислушались. Убедившись, что никого нет, вы подошли к телефону. В ваших руках были перчатки. Чтобы они не мешали вам, вы положили их на стол. Но до того, как вас соединили, вас напугал звук шагов в гостиной. В ужасе вы побежали в тот тайник, который приглядели заранее: кладовую за занавесом, поблизости от двойной двери, рядом с которой находился выключатель. Вы успели скрыться за занавесом как раз вовремя, чтобы вас не заметила мисс Бартон, уезжавшая в гости.

Вы сообразили, что забыли свои перчатки на столе, а они вам были нужны, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на пистолете... кстати, пришло ли вам в голову, что на телефонном аппарате тоже могут остаться следы? Или вы их предусмотрительно стерли? Неважно, можете не отвечать.

Вы не сразу побежали за перчатками, ибо вам надо было взять себя в руки после страха от появления девушки. Вы подождали и, очевидно, поздравили себя с тем, что не стали спешить, потому что почти сразу вы услышали, как отворилась двойная дверь, раздались шаги к входной двери, ее открыли. Это пришла Дора Чапин, которую вызвали причесать миссис Бартон.

Мистер Чапин днем в субботу уехал из дома и вернулся довольно поздно... Конечно, вы не могли предвидеть, что ваш звонок к Чапину приблизительно без пяти минут семь случайно совпадет с моментом возвращения Чапина домой, точнее сказать, он застал его в вестибюле дома 203 по Перри-стрит. Телефонистка окликнула его, так что он разговаривал с вами непосредственно с коммутатора и телефонистка слышала решительно все. Можно предположить, что вы подделались под голос доктора Бартона довольно удачно, потому что мистер Чапин был обманут. Он на несколько минут поднялся к себе наверх, почти сразу же спустился и поехал на такси на Девятнадцатую улицу.

Позвонив Чапину, вы снова вернулись в кладовку и стали ждать. Полагаю, что пульс ваш учащенно бился, во рту пересохло, вы потели. Полагаю, ожидание казалось вам бесконечным. Позднее вас поразило, что прошло лишь тридцать пять минут после вашего звонка. Наконец он приехал, его впустила в приемную горничная, и он сел на стул. В своей кладовке вы прислушивались, выбрал ли он стул, стоящий к вам спиной. На руках у вас были перчатки, пальцы ваши сжимали оружие. Вы ждали звука шагов доктора Бартона. Вот он пересек гостиную, и в то же самое мгновение, когда вы услышали, что он нажал на дверную ручку, вы зашевелились. Вот тут, надо сказать, вы проявили и расторопность и аккуратность. Ваша левая рука нащупала выключатель у края занавеса, вы нажали кнопку, и приемная погрузилась в темноту, лишь небольшая полоска света выбивалась из-под двери гостиной. Доктор Бартон отворил ее. Пользуясь темнотой, вы выскочили из кладовки, столкнули Чапина с кресла на пол, что было нетрудно проделать с калекой, не правда ли, мистер Бауэн? К этому времени Бартон подоспел к месту происшествия, и вы всадили в него четыре пули на близком расстоянии. Света из гостиной было вполне достаточно, чтобы видеть, куда стрелять. Потом вы отбросили пистолет в сторону и удрали, заперев двойную дверь. В холле вы добежали до лестницы, не вызывая лифта, спустились в подвал, а оттуда к служебному входу. Вы рассчитывали, что даже если вы столкнетесь с кем-либо, то особой опасности не будет, потому что вина Поля Чапина будет настолько очевидной, что никто не станет задавать вопросов за пределами квартиры доктора.

Вы допустили массу ошибок, мистер Бауэн, но ни одна из них не была столь идиотской, как ваша ставка на очевидность вины Поля Чапина, потому что именно она породила все остальные. Почему, черт побери, вы не включили свет опять, когда вышли из приемной? И почему не подождали хотя бы пару минут, чтобы Чапин и Бартон могли перемолвиться хотя бы несколькими фразами? Вы могли бы застрелить его чуть позднее. Второй непростительный промах — ваша беспечность относительно перчаток. Я понимаю, вы были настолько уверены в отношении Чапина, что на все остальное не обратили никакого внимания, полагая, что это не будет иметь значения. Вы действительно хуже любого новичка, вы действовали как осел. Заявляю вам, что ваше разоблачение никому не делает чести, а мне тем более. Пфуй!

Вульф резко замолчал и вызвал звонком Фрица, дабы тот принес пива. Пальцы Бауэна сплетались и расплетались, потом сжимались в кулаки. Он дрожал с ног до головы, у него не осталось ни мыслей, ни нервов, не выдержки, ничего, кроме животного страха.

К нему подошел Леопольд Элкас и остановился в трех шагах. Мне вдруг показалось, что он хочет его растерзать и посмотреть, что происходит у него внутри. Появился Майкл Эйерс с новым бокалом, но на этот раз он предназначался не для Бауэна, а для меня. Я взял его и выпил с благодарностью. Эндрю Хиббард подошел к телефону и назвал телефонистке свой домашний номер. Драммонд что-то говорил Джорджу Прэтту. Николас Кэбот обошел кругом стул Бауэна, подошел к Вульфу и деловито заявил ему:

— Я ухожу, мистер Вульф, у меня весьма важное свидание. Но я хочу сразу же сказать, что не вижу оснований, почему вы не должны получить эти двенадцать сотен долларов с Бауэна. Это же законное обязательство. Если вы хотите поручить мне истребовать для вас эту сумму, я с удовольствием это сделаю и не потребую платы.

Этот адвокат был человеком непреклонного характера.

 Глава 22

Через три дня, в четверг, после полудня у нас был посетитель. Я только что вернулся из банка, где положил на наш текущий счет весьма солидную сумму, и теперь обдумывал планы на вечер, выбирая между походом в кино и новым шоу. Вульф сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами, неподвижный и молчаливый, как гора. Скорее всего он обдумывал меню завтрашнего обеда.

Появился Фриц с сообщением:

— К вам пришел джентльмен, сэр. Мистер Чапин.

Вульф чуть-чуть приоткрыл глаза и кивнул.

Я повернулся на стуле и встал.

В кабинет, сильно хромая, вошел калека. Снаружи был яркий солнечный день, при свете которого мне удалось его хорошенько рассмотреть. Я убедился, что его глаза не были уж такими светлыми, как я воображал, скорее они были цвета тусклого алюминия. Да и кожа не была мертвенно бледной, а какой-то обесцвеченной. Вид у него был решительный.

На меня он почему-то не взглянул, направляясь к столу Вульфа. Я придвинул для него кресло.

— Доброе утро, мистер Чапин.— Вульф почти полностью открыл глаза.— Может быть, вы присядете? Прошу вас... Спасибо. Я не могу смотреть, когда люди стоят. Разрешите поздравить вас с великолепным видом. Если бы я провел три дня в тюрьме Томбса, я был бы совершенно без сил, жалкой развалиной. Как там кормят? Отвратительно, по всей вероятности...

Калека поднял плечи и опустил их. Было очевидно, что он не расположен к пустой болтовне. Он опустился на самый краешек кресла, которое я придвинул к нему, его палка находилась прямо перед ним, обе руки покоились на ручке. Его алюминиевые глаза были столь же выразительны, как вообще бывает выразителен алюминий. Он сказал:

— Я сел только из вежливости, чтобы избавить вас от неприятного чувства. Я пришел сюда за парой перчаток, которые вы взяли из моего ящика.

— Ах! Значит, ваши сокровища пронумерованы? Вот как?

Чапин кивнул.

— К счастью. Могу я их получить?

— Новое разочарование.— Вульф вздохнул.— Я пред-

полагал, что вы взяли на себя труд приехать выразить мне благодарность за то, что я спас вас от электрического стула. Вы, разумеется, благодарны?

Губы Чапина искривились.

— Я настолько благодарен, насколько вы этого ожидаете от меня. Поэтому вам не надо терять на это время. Могу я получить перчатки?

— Можете... Арчи, пожалуйста.

Я достал перчатки из ящика своего письменного стола и протянул Вульфу. Тот положил их перед собой одну на другую и даже разгладил ладонями. Взгляд Чапина был прикован к этим перчаткам.

Вульф откинулся назад с очередным вздохом.

— Знаете, мистер Чапин, я так ими и не воспользовался. Я взял их из вашей шкатулки, чтобы продемонстрировать, как сильно они напоминают перчатки мистера Бауэна, что объясняет, почему Дора Чапин смогла принять перчатки мистера Бауэна за перчатки миссис Бартон. Но поскольку Бауэн увял, как капризная мимоза, мне это не потребовалось... Вы, конечно, не поверите, но я был почти уверен, что знание содержимого вашей заветной шкатулки даст вам возможность заметить нехватку чего-то из ваших сокровищ. Поэтому я не возвратил вам эти перчатки, оставил их у себя, мне хотелось вас видеть.

Поль Чапин, ничего не ответив, потянулся к перчаткам, но Вульф покачал головой и придвинул их ближе к себе.

— Минуту терпения, мистер Чапин. Я хотел вас видеть, чтобы иметь возможность извиниться перед вами. Надеюсь, что вы примете мои извинения.

— Я пришел сюда за своими перчатками, свои извинения можете оставить при себе.

— Но, дорогой сэр! — Вульф погрозил ему пальцем.— Разрешите мне хотя бы объяснить, в чем я виноват перед вами. Я хочу извиниться перед вами за то, что подделал вашу подпись.

Брови Чапина поднялись вверх.

Вульф повернулся ко мне.

— Копию признания, Арчи.

Я подошел к сейфу, достал бумагу и передал ее Чапину. Он развернул ее, посмотрел с усмешкой на Вульфа, но тот притворился, что не заметил. Он снова полулежал в кресле, прикрыв глаза и сцепив пальцы на животе.

Чапин читал «признание» дважды.

Первый раз он равнодушно взглянул на него и быстро пробежал глазами, потом искоса посмотрел на Вульфа, слегка скривил губы и принялся читать заново, с самого начала, куда медленнее.

Наконец он швырнул его на стол.

— Это изложение производит фантастическое впечатление, не так ли?

Вульф кивнул.

— Мне пришло в голову, мистер Чапин, что вы добились ничтожно малых результатов за все ваши старания. Конечно, вы правильно поняли, что мне потребовался этот документ для того, чтобы произвести соответствующее впечатление на ваших друзей. Зная же, что мне не удастся уговорить вас подписать его, я был вынужден подделать вашу подпись, за что и хочу извиниться. Вот ваши перчатки.

Хромоногий взял перчатки, пощупал их, спрятал во внутренний карман, уперся руками в подлокотники и поднялся с кресла. Теперь он стоял, опираясь руками на свою палку.

— Вы знали, что я не стану подписывать подобный документ? Откуда вы это знали?

— Потому что я прочел ваши книги и познакомился с вашим «несгибаемым духом».

— Вы можете подобрать и другие названия для этого?

— Множество. Ваше ужасающее и удручающее, инфантильное упрямство. Оно принесло вам искалеченную ногу, оно принесло вам вашу жену. Оно чуть было не принесло вам две тысячи вольт электричества.

Чапин улыбнулся.

—: Итак, вы прочли мои книги. Прочитайте следующую непременно. Я выведу в ней вас в качестве основного героя.

— Естественно.— Вульф открыл глаза.— И конечно, я умру насильственной смертью. Я протестую против этого. Я имею глубочайшее предубеждение против насилия в любой его форме. Так что я сделаю все, чтобы переубедить вас...

Он говорил уже в спину калеки, который ковылял к выходу.

Но на пороге Чапин с улыбкой обернулся.

— Вы умрете, сэр, самым ужасным образом, соответствующим отвратительному, удручающе инфантильному воображению. Это я вам обещаю.

Он ушел.

Вульф откинулся назад в кресло и закрыл глаза. Я тоже сел, вернувшись мыслями к понедельнику. Я припомнил, что, когда я уехал к миссис Бартон, Вульф оставался в кабинете с Фрицем, разговаривая о напитках. А когда я возвратился, не было ни Вульфа, ни «седана». Но отправился он вовсе не в Томбс на свидание с Полем Чапином. Он вообще не выходил из дома. «Седан» отбыл в гараж, а Вульф поднялся к себе в комнату, вместе с пальто, шляпой, тростью и перчатками. А без четверти четыре он звонил мне из своей комнаты и поручил отвезти шкатулку миссис Чапин, чтобы таким образом заставить Чапина приехать к нам.

Конечно, Фриц тоже участвовал в этом обмане, а Хиббарда отослали в его комнату...

Они таки сделали из меня дурака!

Рекс Cтаут Слишком много клиентов 

 1

Когда он расположился в красном кожаном кресле, я подошел к своему письменному столу, сел к нему лицом и посмотрел на него вежливо, но без энтузиазма. Дело было не только в его костюме стоимостью 39 долларов 95 центов, который плохо сидел и нуждался в глажке, не только в его рубашке стоимостью 3 доллара, которая переживала второй или третий день носки. Тут было нечто большее, чем одежда. Ничего особенного не было в его длинном костлявом лице и широком лбе, просто он не производил впечатления человека, способного ощутимо пополнить банковский счет Ниро Вульфа.

К настоящему моменту — первая неделя мая, понедельник, день — этот счет составлял 14192.62 доллара, после вычета суммы чеков, которые я только что положил на письменный стол Вульфа для подписи. Подобная сумма может показаться весьма приличной, но... Как быть с недельным жалованием Теодору Хорстману, орхидейной няне, Фрицу Бреннеру, шеф-повару и прислуге, и мне, на все руки мастеру? И как быть со счетами от бакалейщика, включающими в себя такие пункты, как свежая икра, которую Вульф иногда употребляет на завтрак с вареными яйцами? И как быть с многочисленными потребностями орхидей, находящихся на крыше, в оранжерее из коричневого камня, не говоря уж о пополнении коллекции? Как быть с этими и другими издержками, которые составляют более пяти тысяч в месяц? К 15 июня средств останется на пять недель. Значит, при отсутствии в перспективе кругленькой суммы в качестве гонорара сейф может опустеть еще до 14 июля.

Поэтому, когда в дверь позвонили, и, выйдя в холл, я увидел сквозь вставленное во входную дверь стекло, прозрачное с одной стороны, взрослую стандартную особь мужского пола, мне незнакомую, самым разумным было, казалось, широко распахнуть дверь и подарить ей радушный взгляд.

Мужчина спросил:

— Это дом Ниро Вульфа, не так ли?

И я ответил, что это так, но мистер Вульф не освободится до шести часов, на что он сказал:

— Я знаю, он наверху в оранжерее с четырех до шести, но я хочу видеть Арчи Гудвина. Вы — мистер Гудвин?

Я подтвердил, что так оно и есть, и он сказал, что хотел бы у меня проконсультироваться. К тому времени я уже оценил его или думал, что оценил, и его вид не показался мне многообещающим. Но время протянулось бы как с ним, так и без него, поэтому я провел его в кабинет. Против него говорило и то, что на нем не было шляпы. Девяносто восемь процентов мужчин, которые могут платить большие гонорары, носят шляпы.

Устроившись в красном кожаном кресле, он опустил подбородок, устремил на меня взгляд умных серых глаз и заговорил.

— Мне, конечно, придется сказать вам, кто я такой?

Я покачал головой.

— Нет, если только это не имеет отношения к делу.

— Имеет.— Он скрестил ноги. Его серые в мелкую красную крапинку носки спустились почти до самых туфель,— В противном случае в моем визите не было бы пользы. Я хочу проконсультироваться, но строго конфиденциально.

Я кивнул.

— Естественно. Но это кабинет Ниро Вульфа, и я работаю на него. Так что если вы получите счет, этот счет будет от Вульфа.

— Знаю.— Очевидно, это было мелочью. У него были умные глаза.— Я ожидаю счет и оплачу его. Могу я говорить, не опасаясь разглашения?

— Конечно. Если только вы не сообщите мне о том, что трудно удержать в тайне, например об убийстве или измене.

Он улыбнулся:

— Другие грехи шепчут, убийство кричит. Тот, кто совершает предательство, никогда не бывает счастлив. Я не причастен ни к тому, ни к другому. Ни одно из содеянных мною преступлений не карается законом. Итак, конфиденциально, мистер Гудвин. Меня зовут Ви-гер, Томас Г. Вигер. Вы, возможно, видели или слышали это имя, хотя я и не знаменитость. Я живу на Восточной Шестьдесят восьмой улице, дом 240. Моя фирма, в которой я являюсь исполнительным вице-президентом, «Континенталь Пластик Продукт» находится в Эмпайр Стейт Билдинг.

Я не сморгнул. «Континенталь Пластик Продукт» могла быть гигантом, занимающим три или четыре этажа, или учреждением в двух маленьких комнатках с единственным телефоном на столе вице-президента. Но и в этом случае мне был знаком дом на Восточной Шестьдесят восьмой улице, и он не был трущобой, нет. Этот тип мог носить костюм за 39 долларов 95 центов, потому что ему было наплевать на такие вещи. Я знал одного председателя правления биллиондолларовой корпорации, входящей в известные два процента, так он не чистил туфли и брился три раза в неделю.

Я взял блокнот.

Вигер продолжал:

— Номера моего домашнего телефона в списках нет. Крискольм, пять-три-два-три-два. Я пришел в такое время, когда, как мне известно, Вульф занят, чтобы повидать вас, поскольку ни к чему объяснять ,ему то, что достаточно объяснить вам. Я думаю, что за мной следят, и хочу убедиться в этом. А если это так, я хочу знать, кто следит за мной.

— Задание для детского сада.— Я швырнул блокнот на стол.— Любое стоящее агентство сделает это для вас за десять долларов в час. У мистера Вульфа иной подход к денежным вопросам.

— Мне об этом известно. Это неважно.— Он отмахнулся.— Для меня жизненно важен вопрос, преследуют ли меня и, особенно, кто это делает. Я хочу узнать об этом как можно быстрее. Какое агентство с гонораром в десять долларов в час может предоставить в мое распоряжение человека, подобного вам?

— Не об этом речь. Будь я и вполовину хорош, и то не стоило бы на меня тратить деньги ради такого дела. А если вообще нет никакого хвоста? Сколько понадобится времени, чтобы убедить вас в этом? Скажем, десять дней, двенадцать часов в день, сто долларов в час. Двадцать тысяч монет плюс расходы. Даже если вы...

— Десять дней это не продлится.— Он поднял подбородок.— Я уверен, что нет. И двенадцать часов в день тоже ни к чему. Позвольте мне объяснить, мистер Гудвин. Я думаю, что меня преследуют только в определенное время, мне так кажется. Я подозреваю, что за мной будут следить, когда я буду выходить этим вечером, в семь часов, из дома и отправлюсь по одному адресу на Восемьдесят второй улице. Восточная Восемьдесят вторая улица, дом 156. Возможно, вам следовало бы находиться у моего дома, когда я выйду, но, конечно, не мне учить вас тактике. Я не хочу, чтобы меня выследили по этому адресу. Я не хочу, чтобы стало известно о моей с ним связи. Если следить за мной не будут, то на сегодня это все. И я обращусь к вам снова лишь тогда, когда решу снова туда пойти.

— Когда это будет?

— Я не могу сказать с уверенностью Возможно, ближе к концу недели. Возможно, в один из дней следующей недели. Я извещу вас заранее.

— Как вы поедете, на своей машине или на такси?

— На такси.

— Что же для вас более важно: чтобы вас не проследили по этому адресу, чтобы вы узнали, следят за вами или нет, или опознание хвоста, если он есть.

— Все важно.

— Хорошо.— Я поджал губы.— Похоже, это несколько специфично. Я упомянул о сотне долларов в час, но это для проформы. Обувь нужно подгонять по ноге, причем мистер Вульф и есть тот, кто подгоняет, а вы — тот, кому подгоняют.

Он улыбнулся.

— С этим трудностей не возникнет. Итак, я жду вас около семи. Или немного раньше?

— Возможно.— Я взял блокнот,— Может быть, хвост — кто-то из ваших знакомых?

— Не знаю. Может быть.

— Мужчина или женщина?

— Не могу сказать. Не знаю.

— Слежка поручена кому-то или ведется лично?

— Не знаю. Возможно и то и другое.

— Застукать его будет просто. Но что потом? Если человек нанят, я могу проследить его, но от этого будет мало толку. Конечно, я могу сбить его со следа независимо от того, узнаю я его или нет, но я не смогу из него вытянуть имя клиента.

— Но сбить его со следа вы сможете?

— Конечно. А вот в какую сумму может обойтись имя клиента... Она может оказаться высока.

— Я не знаю...— Он колебался.— Вряд ли меня это будет беспокоить.

Это показалось мне не совсем последовательным, но я не стал задерживаться на данном вопросе.

— Если шпионит кто-то собственной персоной, то я, конечно, собью его со следа, ну а что еще? Вы хотите, чтобы он узнал, что с ним сыграли шутку?

Он обдумывал ответ три секунды.

— Думаю, нет. Лучше нет, как мне кажется.

— Значит, я могу его не фотографировать? Могу лишь дать описание на словах?

— Этого довольно...

— О’кей.

Я бросил блокнот на письменный стол.

— По вашему адресу на Шестьдесят восьмой улице находится многоквартирный дом, не так ли?

— Нет. Это частный дом. Мой дом.

— Тогда мне не стоит входить и не стоит останавливаться слишком близко от него. Если этот тип — профессионал, он, возможно, меня узнает. Поступим так. Ровно в семь вы выйдете из дома, дойдете до Второй авеню и, не переходя ее, повернете налево. Примерно в тридцати шагах от угла — закусочная, и перед ней...

— Как вы смогли об этом узнать?

— В Манхеттене не так уж много домов, которых я не знаю. Перед закусочной, у обочины или на стоянке, вы увидите голубое с желтым такси с опущенным флажком. У шофера большое квадратное лицо и большие уши. Вы скажете ему: «Вам нужно побриться», а он ответит: «У меня кожа нежная». Для большей уверенности взгляните на карточку, после того как сядете в машину. На ней должно стоять «Альберт Голлер».

Я произнес имя по буквам.

— Хотите записать?

— Нет.

— Тогда запомните его. Дайте ему адрес на Восточной Восемьдесят второй улице, откиньтесь на сиденье и расслабьтесь. Больше от вас ничего не требуется. Что бы ни сделал шофер, он свое дело знает. Не стоит постоянно смотреть назад — это может все усложнить.

Он улыбнулся:

— Вам не понадобилось много времени на то, чтобы разобраться в обстановке, не так ли?

— Да, пожалуй.

Я взглянул на стенные часы.

— Почти пять.— Я встал.— Я буду вас все время видеть, но вы не будете видеть меня.

— Удивительно,— сказал он, вставая.— Ваш мозг стоит того помещения, которое занимает. Я знал, что вы — подходящий человек.— Он шагнул вперед и протянул мне руку.— Не беспокойтесь и не провожайте меня. Я знаю дорогу.

Я все же пошел, как всегда это делал с тех пор, как несколько лет назад один из посетителей оставил дверь незапертой, проскользнул назад, спрятался за кушеткой в передней комнате, а ночью открыл в кабинете все, что мог открыть.

Вернувшись, я миновал дверь в кабинет, прошел прямо на кухню, достал с полки стакан, а из холодильника — пакет с молоком.

Фриц, крошивший салат, посмотрел на меня и заговорил:

— Это оскорбление. Моя икра из душистых трав — блюдо для королей.

— Угу, но я не король.— Я налил молока.— Кроме того, скоро я отбуду по поручению и не знаю, когда вернусь.

— А? Что-нибудь личное?

— Нет.— Я сделал маленький глоток.— Я отвечу на твой вопрос — я сам на него напросился. Заметив, что в течение почти шести недель у нас не было стоящего клиента, ты хочешь знать, есть ли он у нас сейчас? И я не виню тебя за это. Это вполне возможно, хотя невероятно. Как добавка арахиса.— Я сделал маленький глоток.— Ты можешь изобрести королевское блюдо из арахисового масла?

— Это невозможно, Арчи. Проблема будет в приправе. Уксус не годится — он слишком силен. Возможно, лимонный сок с каплей лукового сока. Или без нее. Завтра попробую.

Я сказал ему, чтобы он дал мне знать, как пойдут дела, забрал молоко в кабинет, пододвинул к себе аппарат, стоящий на моем письменном столе, набрал номер «Газетт» и вызвал Лона Коэна. Он сказал, что слишком занят для того, чтобы тратить время на что-нибудь, кроме статьи для первой страницы или приглашения на покер. Я ответил, что не смогу в настоящий момент ему помочь ни с тем, ни с другим, но в ближайшем будущем обещаю. В настоящий же момент я согласен посидеть у телефона до тех пор, пока он не сходит в архив и не посмотрит, есть ли у них что-нибудь на Томаса Г. Нигера, исполнительного вице-президента «Континенталь Пластик Продукт», чей дом расположен на Восточной Шестьдесят восьмой улице, 240. Он сказал, что это имя ему знакомо, что у них, возможно, есть папка, он пошлет за ней, а потом позвонит- Через десять минут он так и сделал.

Итак, «Континенталь Пластик Продукт» была одной из самых крупных корпораций такого типа, головное ее предприятие находилось в Кливленде, а офисы по сбыту и коммерции — в Эмпайр Стэйт Билдинг. Томас Г. Вигер был исполнительным вице-президентом в течение пяти лет и крепко сидел на стуле. Он имел дочь Анну, незамужнюю, жену и сына, Томаса Г. Вигера-младшего, женатого. Он был членом...

Я сказал Лону, что этого мне вполне достаточно, поблагодарил его, повесил трубку и по домашнему телефону позвонил в оранжерею. Через некоторое время ответил голос Вульфа, конечно, недовольный:

— Ну?

— Сожалею, что помешал. Приходил человек по имени Вигер. Он хочет знать, есть ли за ним слежка и кем она установлена. Он согласился лишиться изрядной суммы, поскольку не желает для этого дела никого другого, кроме меня. Я проверил его: он может выдержать, а я — отработать двухнедельное жалованье. К тому времени как вы спуститесь, я уйду. Его имя и адрес в моем блокноте. Вернусь к одиннадцати.

— А завтра? Сколько это продлится?

— Нисколько. Позже, если это понадобится, мы договоримся с Саулом или Фредом. Я объясню потом. Это просто поденная работа.

— Хорошо.

Он повесил трубку, а я набрал номер телефона, который должен был соединить меня с Элом Голлером.

 2

Двумя часами позже, в 7.12, я сидел в такси, припаркованным на Шестьдесят седьмой улице, между Второй и Третьей авеню, и смотрел сквозь заднее окно. Если бы Вигер вышел из дома ровно в семь часов, он должен был быть в машине Эла в 7.04 и Эл свернул бы за угол на Шестьдесят седьмую улицу в 7.06. Но было уже 7.20, и никаких следов машины.

Бесполезно было теряться в догадках о том, что произошло, и все же я терялся. К 7.30 у меня набралась коллекция из дюжины догадок, и все — чистый вымысел. К 7.35 я был слишком сильно раздосадован для того, чтобы продолжать гадать. К 7.40 я сказал Майку Коллинзу, шоферу, который не был чужаком: «Крепкий орешек. Пойду взгляну». Вышел и перешел за угол.

Эл по-прежнему сидел в своей машине, стоящей перед, закусочной. Когда свет переключился на зеленый, я пересек улицу, подошел к машине и спросил у Эла:

— Где он?

Он зевнул.

— Все, что я знаю, это то, что здесь его нет.

— Я позвоню ему. Если он выйдет, пока я буду внутри, повозись с зажиганием до тех пор, пока я не выйду. Дай мне время вернуться к Майку.

Он кивнул и начал новый зевок, я вошел в закусочную, разыскал в глубине телефонную кабину, набрал номер СН 5-32-32. После четырех гудков ответил мужской голос:

— Резиденция миссис Вигер.

— Могу я говорить с мистером Вигером?

— В настоящее время это невозможно. Кто, прошу прощения, спрашивает его?

Я повесил трубку. Я не только прекрасно знал голос сержанта Перли Стеббинса из отдела по расследованию убийств Восточного округа, но именно я несколько лет назад проинформировал его о том, что, когда отвечаешь на телефонный звонок в квартире преставившегося Джона такого-то, следует отвечать не резиденция мистера такого-то, но резиденция миссис такой-то. Итак, я повесил трубку, вышел, дал знак Элу Голлеру оставаться на месте, дошел до угла Шестьдесят восьмой улицы, свернул направо и прошел достаточно далеко, чтобы увидеть полицейского за рулем машины, стоящей перед домом 240, одной из тех машин, которыми обычно пользовался Стеббинс. Повернувшись, я возвратился туда, откуда пришел,— к закусочной, набрал номер «Газетт», спросил Лона Козла и получил его. Моим намерением было спросить его, не слышал ли он только что о каком-нибудь интересном убийстве, но не успел.

Он спросил:

— Арчи?

— Верно. Нет ли у тебя...

— Как, черт возьми, ты смог узнать о том, что Томас Г. Вигер будет убит, когда звонил мне три часа тому назад?

— Я не знал. И не знаю. Я только...

— Чепуха! Но я ценю ситуацию. Огромное спасибо за заголовок на первой странице:

«Ниро Вульф снова .провел фараонов». Сейчас я как раз пишу: «Ниро Вульф, непревзойденный частный детектив, занялся убийством Вигера более чем за два часа до того, как тело было обнаружено в яме на Восточной Восемьдесят второй улице. В пять часов пять минут вечера его „раб”, Арчи Гудвин, позвонил в „Газетт”, чтобы узнать...»

— Давай без меня... Всему миру известно, что я не раб, а ливрейный лакей на запятках кареты Ниро Вульфа. Кроме того, я звоню тебе впервые в этом месяце. Если кто-то позвонил и подделался под мой голос, то это, вероятно, был убийца, а если ты оказался таким растяпой, что принял его за меня, в то время как должен был броситься по следу, то тебе...

— О’кей. Начнем сначала. Когда ты сможешь мне что-нибудь дать?

— Когда я буду иметь что дать. Я ведь всегда даю, не так ли? Предположим, что я не знал об убийстве Вигера до тех пор, пока ты мне не сообщил. Где эта яма на Восточной Восемьдесят второй улице?

— Между авеню Коламбус и Амстердам.

— Когда было найдено тело?

— В десять минут восьмого. Пятьдесят минут тому назад. Под брезентом на дне ямы, вырытой Томом Эдисоном. Мальчишки влезли в нее, чтобы достать мяч, который туда закатился.

Я подумал секунду.

— Тело, должно быть, было брошено туда после пять. Именно в это время люди Тома Эдисона кончают работу, если нет ничего особо срочного. Видел ли кто-нибудь, как его опустили туда и накрыли брезентом?

— Откуда я знаю? Мы получили сообщение только полчаса тому назад.

— Опознание надежное?

— Вероятно. Мы послали одного из людей, который знал Вигера. Он звонил пять минут тому назад.

— Как он был убит?

— Это еще не объявлено. Но на одной стороне черепа имеется дыра, которую он не мог проковырять пальцем. Слушай, Арчи, его папка из архива лежала на моем столе, когда поступило сообщение. В течение часа всем станет известно, что я посылал за ней два часа назад. Я не возражаю против тайны, но она может стать помехой, если заварится крупная каша. Итак, я сообщаю, что посылал за ней по твоему звонку, а кто-нибудь, кто любит делать любезности, сообщает об этом в отдел по расследованию убийств, и что потом?

— Потом я, как всегда, скооперируюсь с ищейками. Буду у тебя через двадцать минут.

— Прекрасно. Буду рад тебя видеть.

Я вышел на тротуар, подошел к машине Эла и велел ему повернуть за угол, чтобы подъехать к машине Майка. Отъезжая, он сказал, что получил инструкции сажать лишь того пассажира, который скажет ему, что он должен побриться, и я ответил, что все в порядке, и он действительно должен побриться. На Шестьдесят седьмой улице возле машины Майка места не оказалось, мы объехали ее и остановились перед ней. Я вышел и встал между машинами, у опущенных передних стекол.

— Представление окончено,— сказал я им.— Обстоятельства вышли из-под моего контроля. Я не назвал вам суммы, потому что не знал, сколько времени это продлится, но, поскольку вам пришлось лишь немного спокойно посидеть, может быть, по двадцать будет достаточно? Как вы думаете?

Майк сказал:

— Да.

И Эл сказал:

— Конечно, а что случилось?

Я достал бумажник и вытащил шесть двадцаток.

— Давайте-ка их утроим,— сказал я,— раз вы не рвали. Я не назвал вам имя клиента и не описал его, но вы знаете, что он должен был выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и отправиться к Восточной Восемьдесят второй улице. Поэтому, когда вы прочтете в завтрашней газете о человеке- по имени Томас Г. Вигер, который жил в доме 240 по Восточной Шестьдесят восьмой улице, что его тело было найдено в яме Восемьдесят второй улицы, с дырой в голове, вы заинтересуетесь. Когда человек чем-то заинтересован, он любит об этом поговорить. Итак, здесь шестьдесят монет. Я хочу иметь шанс удовлетворять свое любопытство так, чтобы меня не теребили при этом ищейки, желающие узнать, почему я организовал эти гонки. Какого черта он пошел сам, нарушив нашу программу? Добавлю к этому, что он не сказал, даже не намекнул на то, что ожидает или боится какого-либо нападения, он хотел лишь узнать, есть ли за ним слежка, если есть, он хотел оторваться от хвоста и по возможности опознать его. Все это я рассказал вам, потому что так оно и было. Я не имею ни малейшего понятия о том, кто его убил и почему. Вы знаете, все, что знаю я. Я хотел бы только, чтобы никто больше об этом не узнал, пока я пошарю немного вокруг. Вы, ребята, знаете меня сколько?..

— Пять лет,— сказал Майк.

— Пять лет,— сказал Эл.— Как ты узнал, что это он? Если его тело было найдено всего лишь час назад...

— Когда я звонил ему домой, то узнал ответивший мне голос, голос сержанта Стеббинса из отдела по расследованию убийств. Завернув за угол, я узнал шофера в полицейской машине, стоявшей перед домом 240. Тогда я позвонил одному знакомому газетчику и спросил его, нет ли у него новостей. Я ничего не скрываю. Вы знаете все. Вот ваши шестьдесят монет.

Эл ухватил одну из двадцаток за угол большим и указательным пальцами и с легкостью извлек ее из пачки.

— Этого довольно,— сказал он.— За мое время хороша и такая плата, а насчет того, чтобы держать рот на замке,— это мое личное дело. Буду только рад. Каждый раз, когда я вижу полицейского, сразу думаю: «Эй ты, ублюдок, я вот кое-что знаю, а ты — нет».

Майк, ухмыльнувшись, взял три двадцатки.

— Я — другое дело,— сказал он.— Я как раз люблю болтать со всеми, включая и ищеек, а теперь вот не могу, иначе мне придется вернуть тебе сорок монет. Может быть, я не слишком благородный, но зато честный человек..

Он положил деньги в карман и протянул руку:

— Для пущей убедительности пожмем друг другу руки.

Мы пожали друг другу руки, и я вернулся в машину Эла. Я велел ему отвезти меня к зданию «Газетт».

Если у Лона Коэна и была должность, то мне она неизвестна, да я и сомневаюсь в том, что она была. Но его имя было написано на двери маленькой комнаты, находящейся на двадцатом этаже, через две двери от угловой комнаты издателя, и, значит, можно было думать, что он сумел кое-что извлечь из ежедневной редакционной суматохи и потока новостей. Он, казалось, всегда был в гуще событий и знал не только то, что случилось, но и то, что должно было случиться. Я понятия не имею, как нам удавалось ладить столько лет, однако это было так.

Он был очень темным — темная кожа, туго натянутая на аккуратном маленьком личике, темно-карие, глубоко посаженные глаза, почти черные волосы, гладко зачесанные назад и почти приклеенные к округлому черепу. Он был вторым из лучших игроков в покер, с которыми я коротал время от времени ночь. А лучшим был Саул Пензер, с которым вы встретитесь позже.

Когда в этот вечер понедельника я вошел в маленькую комнатку, Л он висел на телефоне, так что я придвинул стул и принялся слушать. Это длилось несколько минут, и все, что он сказал, это «нет», повторенное девять раз.

Когда он повесил трубку, я сказал:

— Какой ты сговорчивый человек!

— Я должен позвонить,— сказал он.— Вот, посмотри.

Он взял картонную папку, вручил ее мне и вернулся к телефону.

Это была папка на Томаса Г. Вигера. Не толстая — дюжина или около этого газетных вырезок, четыре заметки, отпечатанные на машинке, статья из журнала «Пластики сегодня» и три фотографии. Две из них были работами студии, чье название было напечатано внизу, на одной лее было представлено сборище в зале Чарч-хилла, а надпись внизу гласила: «Томас Г. Вигер произносит речь на банкете „Национальной ассоциации по производству пластиков” в Чарчхилл-отеле, Нью-Йорк-сити, 19 октября 1953 года». Он стоял на сцене перед микрофоном с поднятой в приветствии рукой. Я прочитал статьи, просмотрел газетные вырезки и занялся статьей в журнале, когда Лон покончил с разговорами и повернулся ко мне.

— Ну, давай,— потребовал он.

Я закрыл папку и положил ее на письменный стол.

— Я пришел,— сказал я,— чтобы заключить сделку, но прежде всего тебе нужно кое-что узнать. Я никогда не видел Томаса Г. Вигера, не говорил с ним и вообще никак не общался. То же и мистер Вульф. Я не знаю о нем абсолютно ничего, включая и то, что ты сказал мне и что я только что прочитал в этой папке.

Лон улыбнулся:

— Это для протокола, о’кей. А теперь давай для нас.

— То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но я услышал кое-что как раз перед тем, как позвонить тебе в пять часов, это заставило меня им заинтересоваться. В настоящее время я предпочел бы оставить услышанное при себе — по крайней мере в течение двадцати четырех часов, а может быть, и дольше. Думаю, что очень буду занят, и мне не хотелось бы провести завтрашний день в прокуратуре. Поэтому нет необходимости, чтобы кто-то знал о том, что я звонил тебе сегодня днем и спрашивал о Вигере.

— Но это может оказаться мне необходимым. Я посылал за папкой. Если я скажу, что видел во сне, будто с ним что-то должно случиться, могут начаться разговоры.

Я усмехнулся.

— Брось. У тебя нет серьезных противников. Ты можешь сказать все, что тебе взбредет в голову. Ты можешь сказать, что кто-то на что-то тебе намекнул, и ты за это ухватился. Кроме того, я предлагаю тебе сделку. Если ты забудешь о моем любопытстве насчет Вигера до дальнейших распоряжений, я включу тебя в список тех, кто получит мои рождественские поздравления. В этом году они будут представлять собой абстрактную картину с надписью: «Мы хотели бы, чтобы вы были тоже на этой картине, купая вместе с нами собаку. Наилучшие пожелания от Арчи, Мегитебель и детей».

— У тебя нет ни Мегитебель, ни детей.

— Конечно Вот почему картина — абстрактная.

Он посмотрел на меня.

— Ты мог бы дать мне хоть что-нибудь для отмазки. Или что-то такое, что можно попридержать до тех пор, пока ты готовишься...

— Нет. Не теперь. Но когда все «но» исчезнут, я буду знать, куда звонить. Ну, давай. Как обычно.

Он поднял руку.

— Пока. Мне нужно кое-чем заняться. Забегай.

Зазвонил телефон. Он отвернулся, и я вышел.

По пути к лифту и спускаясь вниз, я обдумывал ситуацию. Я сказал Вульфу, что вернусь к одиннадцати, но сейчас было лишь девять. Я был голоден. Я мог бы забежать в аптеку перекусить и обдумать, что делать дальше. Но дело в том, что я хорошо знал, что делать дальше, а это могло занять всю ночь. Кроме того, хотя и было известно, что во время беготни по делам я должен руководствоваться собственным умом и опытом, как заявлял Вульф, было также известно и то, что в случае осложнения я должен звонить. Но телефон не годился, и не только потому, что он ненавидел телефонные разговоры на любую тему, но и потому, что следовало очень точно провести разговор, иначе он откажется от игры. Поэтому я остановил такси и дал шоферу адрес старого коричневого дома на Восточной Тридцать пятой улице.

Приехав туда, я поднялся на семь ступенек и нажал кнопку звонка. Ключ бесполезен, когда навешена цепочка, а она обычно бывает навешена, когда меня нет дома.

Когда Фриц открыл дверь и я вошел, он старался не смотреть на меня вопросительно, но это ему не удалось. Вопрос был тот же самый, который он задавал мне днем: есть ли у нас клиент? Я сказал ему, что это по-прежнему возможно, но я голоден, как волк, и Попросил принести кусок хлеба и стакан молока. Он ответил, что, разумеется, принесет, и я прошел в кабинет.

Вульф сидел за своим столом с книгой, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в котором он мог сидеть без недовольной гримасы на лице, кресла, выполненного по его проекту и чертежу. Настенная лампа, находящаяся немного выше уровня его левого плеча, была единственным в комнате источником света, и при таком освещении он выглядел еще более громоздким, чем был на самом деле. Он был похож на гору, освещенную солнцем.

Когда я вошел и включил верхний свет, дабы уменьшить его до нормальных размеров, он заговорил.

Он сказал: «Ф-ф»,

Когда я подошел к своему столу, он спросил:

— Ты ел?

— Нет.— Я сел.— Фриц что-нибудь принесет.

— Принесет?

Удивление с примесью раздражения. Обычно, когда дела заставляют меня пропустить еду и я возвращаюсь домой голодным, я иду есть в кухню. Исключения составляют те случаи, когда у меня есть важные сообщения, не терпящие отлагательства, а когда он сидит вот так по вечерам с книгой, он отнюдь не расположен слушать сообщения, чего бы они ни касались.

Я кивнул.

— У меня есть кое-что за душой.

Он поджал губы. Книга, очень толстая, была по-прежнему открыта, и он держал ее обеими руками. Он заложил ее пальцами, чтобы не потерять страницу, вздохнул и сказал:

— Ну?

Я решил, что бесполезно ходить вокруг да около. С ним лучше действовать напрямик.

— Эта бумажка, которую я положил на ваш стол, банковский баланс,— сказал я,— после учета всех чеков. Через тридцать семь дней нужно платить июньский налог. Нам, видимо, придется внести изменения в декларацию или договориться об отсрочке, если только кто-нибудь не явится с серьезной проблемой.

Он огрызнулся:

— Что ты завел эту волынку?

— Я не завел волынку. Я не говорил об этом три дня. Сейчас я упомянул об этом, потому что хотел бы получить разрешение не сидеть здесь и не ждать у моря погоды. У меня уже мозоль на ягодицах.

— И какой образ жизни ты выбираешь? Человека-рекламы?

— Нет, сэр. У меня есть неплохая мишень, и весьма. Это касается человека, который приходил нанимать меня выследить хвост за Томасом Г. Вигером. Я достал две машины и велел ждать в семь часов: одну — его, а другую — меня, чтобы проследить за ним. Вигер не появился. Я устал ждать и позвонил ему домой, на звонок ответил Перли Стеббинс. Я прошел за угол, и там, перед домом, стояла машина с шофером Перли Стеббинса на переднем сиденье. Я позвонил Лону Коэну, и он пожелал узнать, почему я звонил ему и спрашивал о Томасе Г. Вигере двумя часами раньше, чем тело Вигера было найдено в яме на Восточной Восемьдесят второй улице. У него дыра в голове. Итак, наш клиент исчез. Но мне пришло в голову, что его исчезновение может дать нам другого клиента. Он был крупной шишкой в своей области, с большим титулом и весьма милым домом в весьма милом районе, и случилось так, что именно я, никто другой, узнал о его подозрениях относительно действительного или мнимого хвоста. К тому же адрес, по которому, он считал, за ним будут следить,— это Восточная Восемьдесят вторая улица, 156, и именно на этой улице и в этом квартале было найдено его тело. Мне пришлось потратить немного ваших денег. Кроме оплаты двум шоферам их времени, я дал им сверх того по сорок долларов за то, чтобы они забыли, где они были, вернее, я дал их Майку Коллинзу. Эл Голлер предпочел забыть по личным мотивам.

Вульф хмыкнул.

— Инициативный ты. Полиция уже могла поймать убийцу.

— Тогда мы теряем эти сорок долларов. Плюс пятьдесят три доллара шестьдесят центов, поскольку клиент, на которого мы их потратили, не может нам их возместить, раз он мертв. Но все не так просто. В действительности наш клиент не умер. Или, другими словами, никакого клиента у нас пока не было. По пути домой я сделал остановку в «Газетт» и попросил Лона Коэна забыть о том, что я звонил ему и расспрашивал о Томасе Г. Вигере. На его столе лежала папка с заметками, касающимися Вигера, и среди них — три фотографии, которые я рассмотрел. Человек, который приходил днем, чтобы нанять меня,— не Вигер. Ни малейшего сходства. Поэтому-то я и считаю, что никакого клиента у нас пока не было.

 3

Я, естественно, ожидал сильной реакции и получил ее. Вульф выпрямился и потянулся к столу за узкой золотой полоской, которую он использовал только для книг, достойных места на книжных полках его кабинета.

В этот момент появился Фриц с подносом и понес его к моему столу. Увидев, что Вульф откладывает книгу, он одобрительно подмигнул мне, а я повернулся за подносом. На нем стояла тарелка каштанового супа, тост с огурцом и креветкой, сэндвич с нарезанным на кусочки ростбифом на хлебе домашней выпечки, кресс-салат, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Вопрос этикета. Когда мы сидим в столовой за ленчем или обедом, любое упоминание о деле — табу. Это правило никогда и нигде не было записано, но Вульф уверен, что, когда человек ест, все внимание должно быть сконцентрировано на тарелке. Отделавшись от книги, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. После нескольких ложек супа я сказал:

— Я слишком голоден, чтобы чувствовать вкус, так что начинайте смело.

Он открыл глаза.

— Так ли?

— Да, сэр.— Я проглотил еще ложку супа.— Его имя было напечатано на фотографиях. Кроме того, его фотография была в журнале. Беличье лицо с острым носом и маленьким подбородком. У человека, который приходил сюда сегодня днем, длинное костлявое лицо и широкий лоб.

— И, назвавшись Вигером, он сказал, что ожидает слежку, когда отправится по адресу в Вест-Энде на Восемьдесят второй улице? А тело Вигера было найдено неподалеку оттуда? Давно он мертв?

— Не знаю. Дайте им время. Кроме того, я уже говорил вам, что Л он знает только то, что тело Вигера было найдено неподалеку от того дома, в яме, в том месте, где люди Тома Эдисона ведут уличные работы, что оно было прикрыто брезентом и обнаружено мальчиками, у которых закатился туда мяч.

— Если я одобрю твое намерение относительно возможного клиента и получения гонорара, как ты намерен действовать?

Я проглотил суп.

— Вначале я покончу с этими сэндвичами, яблоком и молоком. Потом я пойду на Восемьдесят вторую улицу. Поскольку тело было найдено в яме на улице, .вполне возможно, что нет никакой связи с этим местом вообще и с этим домом в частности. Он мог быть убит где угодно, привезен туда и брошен в яму.

Дома на Восьмидесятых между авеню Коламбус и Амстердам — неподходящее место для такой важной птицы. Семьи пуэрториканцев и кубинцев живут там по три-четыре в комнате. Я хочу узнать, что за дело было там у Вигера, если вообще оно было.

— Пойдешь сейчас же, сегодня?

— Конечно. Как только опустошу этот поднос.

— Ф-ф. Сколько раз я говорил тебе, что порывы хороши только тогда, когда промедление смерти подобно?

— О, шесть тысяч раз.

— Но ты все такой же опрометчивый. Утром мы узнаем о многих деталях, которые сейчас неизвестны. И тогда, может быть, не останется другой проблемы, кроме установления личности мужчины, который приходил сюда под чужим именем, но и это, возможно, не будет более представлять интереса. Ты, конечно, помнишь, сколько времени он пробыл с тобой?

— Двадцать пять минут.

— Нам может понадобиться запись того, что он сказал. Вместо того чтобы болтаться по Восемьдесят второй улице, ты бы лучше провел вечер за пишущей машинкой. Дословная передача разговора и полное описание.

Он взял книгу и снова углубился в чтение.

Таким образом, проблема остальной части вечера была решена. Мне по-прежнему хотелось взглянуть на дом номер 156 по Восточной Восемьдесят второй улице, прежде чем им заинтересуется полиция, если только она уже не заинтересовалась, но Вульф придерживался другого мнения.

Запись моего разговора с лже-Вигером была не ахти какой поэмой, просто работой. Я записывал по памяти и гораздо более долгие разговоры, в которых к тому же участвовало больше лиц. Было немногим больше полуночи, когда я закончил. Собрав листы, оригинал и копии, я сложил их в ящик, вынул орхидеи из вазы, стоящей на столе Вульфа, и отнес их на кухню, в корзину для мусора,— он хотел, чтобы их не было, когда он приносил по утрам новые,— запер сейф, проверил замки на входной двери, выключил свет и поднялся на два этажа в свою комнату. Вульф уже находился в своей, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь в кухню для завтрака около половины девятого, но в это утро, во вторник, я сделал это раньше, в самом начале девятого. Я хотел сразу пойти к маленькому столику, на котором уже лежал положенный на подставку мой экземпляр газеты «Таймс», но «порывы хороши только тогда, когда промедление смерти подобно», поэтому я заставил себя поздороваться с Фрицем, взял свой стакан апельсинового сока, перемешал его и сделал пару глотков. Потом я подошел и взял газету. Будет ли

i; ней заголовок «Убийство Вигера раскрыто»? Такого заголовка не было, но был «Убит выстрелом». Я сел и сделал еще один глоток.

Занимаясь апельсиновым соком, гречневыми оладьями, колбасой, черносмородиновым джемом и двумя чашками кофе, я успел прочитать «Таймс» и «Газетт». Я опустил такие детали, как имена мальчиков, которые нашли тело. Их имена были напечатаны крупным шрифтом, и это могло бы им польстить, только я сомневаюсь в том, что они читали газеты.

В Вигера был сделан один выстрел, в голову, немного выше правого уха, с близкого расстояния, и смерть наступила мгновенно. Ко времени осмотра тела он был мёртв от двадцати до четырех часов, следовательно, он был убит между 7.30 вечера и 3.30 дня понедельника. Вскрытие могло установить время более точно. Весь день понедельника работы на Восемьдесят второй улице не велись, поскольку сроки их не поджимали, так что тело вполне могло быть брошено в яму в воскресенье вечером, Брезент был оставлен в ней рабочими.

Не нашли никого, кто видел Вигера живым где-нибудь поблизости или слышал звук выстрела в окрестностях, так что он, возможно, был убит где-нибудь еще, а тело перенесли.

Дочь Вигера, Анна, была в колледже, в Беннииг-тоне. Его сын, Томас Г. Вигер-младший, был в Кливленде, на заводе фирмы «Континенталь Пластик Продукт». Нигер с женой уехали из Нью-Йорка в пятницу вечером, чтобы провести уик-энд у друзей за городом. Он вернулся в город в воскресенье вечером, а жена приехала лишь в понедельник утром. Вечером в воскресенье в доме Вигера на Шестьдесят восьмой улице никого не было. Никто не знал о передвижениях Вигера после того, как он сел в Стэмфорде в нью-йоркский поезд в 5.02 вечера в воскресенье.

Полиция никого не задержала, и районный прокурор заявил только то, что расследование ведется.

На фотографии в «Таймс» он улыбался, как политический деятель. Две фотографии были в «Газетт». Одну из них я видел в кабинете у Лона, на другой он был представлен лежащим около ямы, в которой его нашли. Я вырезал фотографию из «Таймс» и эту, из «Газетт», где он был изображен живым, и вложил их в записную книжку.

В 8.15 я отставил пустую кофейную чашку и поблагодарил Фрица за завтрак. Сказав ему, что могу не вернуться к ленчу, я вышел в холл, поднялся на второй этаж и вошел в комнату Вульфа.

Его поднос из-под завтрака, пустой, если не считать посуды, стоял у окна, а рядом с ним лежал его экземпляр «Таймс». Сам он стоял у зеркала, повязывая галстук. Поскольку он прямо из своей комнаты проходит на два утренних часа в оранжерею, я совершенно не понимаю, зачем ему нужно было повязывать галстук, если это не знак внимания по отношению к орхидеям.

Он проворчал:

— Доброе утро,— поправил галстук, повернулся.

— Я ухожу,— сказал я.— Инструкции будут?

— Инициатива твоя,— ответил он.

— Нет, сэр. Это было вчера. Посылаете вы меня или пет? Очевидно, вопрос по-прежнему остается открытым, если только они что-нибудь не скрывают. Он был мертв по крайней мере четырнадцать часов к тому времени, когда к нам явился этот субъект. Все, что он сказал,— в ящике моего письменного стола. Какую сумму я могу взять на возможные расходы?

— Достаточную.

— Ограничения есть?

— Конечно. Они должны диктоваться твоей бережливостью и сообразительностью.

— Согласен. Увидимся, когда вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф, взял пятьсот долларов в пятидесяти- и двадцатидолларовых купюрах из резервного фонда, закрыл сейф и повернул ручку. Сняв пиджак и отперев нижний ящик моего письменного стола, достал кобуру, надел ее, достал «марли-32» и сунул его в кобуру. После неприятного инцидента, имевшего место несколько лет назад, я никогда не выходил на расследование дела, связанного с убийством, с карманным ножом. Я надел пиджак и вышел в холл.

Солнца на небе не было. В 7.30 в сводке погоды говорилось о возможном ливне. Жизнь, черт возьми, полна опасностей.

Я вышел, прошел по Десятой авеню, подозвал такси и дал шоферу адрес на Бродвее, недалеко от- Восемьдесят второй.

Приходилось быть осторожным. Следовало определить, закончили ли свои поиски городские специалисты. Многие из них знали меня в лицо, они знали также, что я не стану околачиваться у возможного места убийства просто ради времяпрепровождения.

Итак, пройдя к востоку от Бродвея и перейдя авеню, я остановился на углу и принялся обозревать верхнюю часть Восемьдесят второй улицы. У меня хорошее зрение, и я смог увидеть цифру «156» на доме в тридцати шагах от угла. Припаркованные автомобили стояли тесной шеренгой вдоль обоих тротуаров, исключая то место, где барьер отгораживал яму от мостовой, но полицейских машин, как явных, так и неявных, не было.

Прошу прощения у обитателей квартала, но это были трущобы. Нет, пятьдесят-шестьдесят лет тому назад, когда камень был новым и чистым, а стекло блестящим, этот длинный ряд пятиэтажных домов, возможно, и мог сделать городу честь, но теперь — нет. Они выглядели развалинами и были развалинами. Держу пари, что они могли разрушиться в любую минуту, не будь они так тесно составлены вместе. На тротуарах было много народу, в том числе и детей, поскольку время было школьное, но вокруг барьера, окружавшего яму, которая находилась ярдах в пятнадцати дальше дома № 156, стояла толпа. Там был и фараон, покрикивающий на людей, но это был обыкновенный уличный полицейский. Никаких следов отдела по расследованию убийств или прокуратуры.

Я пересек улицу и пошел к барьеру. Через плечо женщины в пурпурном платье я смог разглядеть в яме двух рабочих — значит, специалисты с ней покончили.

Пока я стоял так, глядя вниз, мое воображение подсказало мне пять возможных вариантов.

1. Вигер имел связь с кем-то или с чем-то в доме № 156. Кто бы ни был тот парень, приходивший меня нанимать, какую бы игру он ни вел, он ли убил Битера или нет, он, конечно, не выдумал этот адрес, нет.

2. Если Вигер был убит где-то еще и тело его было привезено сюда только для того, чтобы произвести впечатление на кого-нибудь из обитателей дома № 156, почему его не бросили на тротуар возле этого дома? Зачем было тащить его к яме, стаскивать вниз и накрывать брезентом? Нет.

3. Предположим, что тело Вигера было принесено в это место не намеренно, случайно. Главным образом потому, что здесь яма. А Вигер был убит где-то еще. Но предположить такое трудно. Нет.

4. Вигер не был застрелен в тот момент, когда выходил из дома или входил в дом № 156. Любой звук выстрела ночью привел бы к тому, что из окон высунулась бы дюжина, сотня голов. В таких случаях убийца бежит или выжимает сцепление. Нет, он тащит тело к яме, спускает его туда и накрывает тело брезентом. Нет.

5. Следовательно, Вигер был убит внутри дома № 156 в любое время после 7.30 вечера в воскресенье, а позже ночью, когда на улице никого не было, тело перетащили к яме, находящейся всего в пятнадцати ярдах от дома, и сбросили туда. Остается непонятным брезент, но тут уже ничего не поделаешь. По крайней мере, вреда он ему не причинил. Может быть, убийца хотел укрыть тело от взглядов прохожих до прихода рабочих.

В работе детектива очень важна способность просчитывать варианты. К тому же это сохраняет мозг от изнашивания и старения.

Я отошел от барьера и прошел пятнадцать ярдов от дома №156.

Некоторые из домов имели на дверях записки «Сдается», но не дом № 156. Однако он тоже имел записку, написанную от руки и прикрепленную у подножия ступенек, ведущих на веранду. Она гласила: «Управляющий», и стрелка показывала направо. Поэтому я прошел направо, потом на три ступеньки вниз, потом налево, прошел через открытую дверь и маленький вестибюль, и тут моим глазам предстало зрелище, подтверждающее, что этот дом представляет собой нечто особенное.

На двери был замок Робсона. Замок Робсона ставится на дверь лишь в том случае, если хозяин хочет быть уверен, абсолютно уверен, что любой, в нее входящий, имеет или нужный ключ, или динамит. И выложить за эту уверенность он должен 61 доллар 50 центов.

Я нажал на кнопку звонка, и через секунду дверь открылась. Передо мной предстала одна из трех самых прекрасных женщин, которых я когда-либо видел.

Должно быть, я вытаращил глаза или разинул рот, судя по тому, как она улыбнулась — улыбкой королевы своему подданному.

Она заговорила:

— Что вы хотите?

Ее голос был тихим и мягким, без придыханий.

Единственным искренним ответом был бы ответ: «Я хочу вас», но мне удалось оставить его при себе.

Ей было лет восемнадцать. Она была высокой и стройной, с кожей цвета того чабрецового меда, который Вульф получает из Греции. Она была чрезвычайно собою горда, но не своею внешностью. Когда женщина гордится своей внешностью, это выглядит глупо. Не думаю, чтобы я заикался, хотя вполне мог.

— Я хотел бы видеть управляющего,— сказал я.

— Вы полицейский?

Если ей нравились полицейские, следовало, конечно, ответить «да». Но если они ей не нравились?

— Нет,— ответил я.— Я из газеты.

— Хорошо.— Она повернулась и крикнула: — Отец, человек из газеты! — И голос ее прозвучал еще красивее.

Она снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка, и стояла прямо и гордо, с таким любопытством в глазах, словно она никогда раньше не видела человека из газеты. Я чертовски хорошо понимал, что мне следует что-то сказать, но что? Единственно правильным вариантом было бы: «Выходите за меня замуж», но это было невозможно, поскольку очень трудно было представить себе ее моющей тарелки или стирающей носки.

Потом до моего сознания дошло, что я успел-таки поставить ногу на порог с расчетом, чтобы дверь не закрылась. Это все испортило. Я был всего лишь частным детективом, пытающимся подцепить клиента.

Послышались шаги, и, когда они приблизились, она отошла в сторону. Появился мужчина, коренастый, плотный и широкоплечий, двумя дюймами ниже ее, с носом, как у мопса, и кустистыми бровями.

Я вошел внутрь и поздоровался.

— Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт» и хочу снять комнату, выходящую на улицу.

Он сказал своей дочери:

— Иди, Мария.

И она повернулась и исчезла в темном вестибюле.

— Комнат нет,— ответил он мне.

— Сто долларов в неделю,— сказал я.— Я собираюсь написать статью о месте происшествия после совершения убийства. Я хочу заснять людей, которые приходят на него посмотреть. Окно на втором этаже вашего дома было бы как раз то, что нужно.

— Я же сказал, что комнат нет.

У него был низкий, грубый голос.

— Вы можете кого-нибудь переселить. Двести долларов.

— Нет.

— Триста долларов.

— Нет.

— Пятьсот долларов.

— Вы сумасшедший. Нет.

— Я не сумасшедший. Это вы сумасшедший. Отказываться от пятисот долларов! Как ваша фамилия?

— Моя фамилия — это моя фамилия.

— О, пожалуйста, пожалуйста. Я смогу узнать ее в следующем доме или у фараона на улице. Что, с ней не все в порядке?

Он прикрыл глаза.

— С ней все в порядке. Меня зовут Цезарь Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

— Отлично. Я тоже. Вы сдадите мне комнату на неделю за плату в пятьсот долларов, внесенную вперед?

— Но я же сказал.

Он жестикулировал обеими руками и плечами.

— Комнат нет. Тот человек мертв, и это плохо. Снимать людей из этого дома — нет, даже если бы была комната.

Я решил усилить напор. Промедление было опасным, поскольку отдел по расследованию убийств или прокуратура могли обнаружить связь между Йигером и этим домом в любой момент. Достав из кармана бумажник и вытащив из него карточку, я протянул ее ему.

— Вам хорошо видно при этом свете?— спросил я.

Он даже не сделал попытки рассмотреть ее.

— Что это?

— Моя лицензия. Я не газетчик, я частный детектив и расследую убийство Томаса Г. Вигера.

Он снова полуприкрыл глаза. Он протянул мне лицензию, и я взял ее.

Он глубоко вздохнул:

— Вы не полицейский?

— Нет.

— Все равно уходите отсюда. Уходите из этого дома. Я уже сказал, что ничего не знал о человеке в яме, а один из них меня оскорбил. Уходите.

— Хорошо,— сказал я,— это ваш дом.

Я убрал лицензию в бумажник, а бумажник в карман:

— Но я могу рассказать вам, что случится, если вы меня выгоните. Не позже чем через полчаса вас атакует дюжина полицейских с ордером на обыск. Они обшарят здесь каждый дюйм. Они возьмут в оборот всех и каждого, начиная с вас и вашей дочери, и арестуют всех, кто сюда приходил. Причина, по которой они это сделают, будет следующей: я скажу им, что смогу доказать, что Томас Г. Вигер приходил в этот дом в воскресенье и был здесь убит.

— Вы врете, как тот полицейский. Это оскорбление.

О’кей. Прежде всего я попрошу дежурного полицейского прийти сюда и побыть с вами, чтобы вы не смогли никого предупредить.

Я повернулся. Мне пришлось нанести этот удар. С фараонами он, конечно, держался твердо, но я явился неожиданно и выбил у него почву из-под ног. А он не был слабоумным. Он понимал, что я, если даже не смогу этого доказать, все равно знаю достаточно, чтобы натравить закон на него и его дом.

Когда я отвернулся, он схватил меня за рукав. Я повернулся обратно. Он стоял и шевелил губами.

Я спросил не враждебно, а просто из любознательности:

— Вы его убили?

— Вы — полицейский?— спросил он.

— Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частного детектива по имени Ниро Вульф. Мы надеемся получить гонорар за расследование этого убийства. Мы этим кормимся. Так что я буду честен: мы предпочли бы узнать сами, зачем приходил сюда Вигер, вместо того чтобы передавать это полиции. Но если вы не пожелаете иметь дело с нами, я буду вынужден позвать сюда фараонов. Вы его убили?

Он повернулся и двинулся в холл. Я пошел за ним, взял его за плечо и заставил повернуться.

— Вы его убили?

— У меня есть нож. В этом доме я имею право его держать.

— Конечно. А у меня есть это.— Я вытащил «марли» из кобуры.— И есть разрешение на него. Вы его убили?

— Нет. Я хочу видеть мою жену. Она соображает лучше, чем я. Моя жена и дочь. Я хочу...

Дверь, находящаяся в холле десятью футами дальше, распахнулась, и женский голос сказал:

— Мы здесь, Цезарь.

И они появились.

Женщина была с властным лицом привыкшего командовать человека. Мария оставалась возле двери. Перес стал объяснять своей жене по-испански, но она оборвала его:

— Перестань. Он подумает, что мы секретничаем. С американцами надо говорить по-американски.

Она устремила на меня пристальный взгляд темных глаз.

— Мы все слышали. Я знала, что это произойдет, но я думала, что это будет полиция. Мой муж — честный человек. Он не убивал мистера Витера. Мы называли его «мистер Дом», из-за его дома. Как вы узнали?

Я убрал «марли» в кобуру.

— Поскольку я уже здесь, и я знаю, миссис Перес, то какая разница как?

— Никакой. Я дура, что спросила. Хорошо, задавайте вопросы.

— Я предпочел бы, чтобы на них ответил ваш муж. Это может занять изрядное количество времени. Есть здесь комната со стульями?

— Я отвечу вам. Мы садимся только с друзьями. Вы угрожали моему мужу пистолетом?

— Я только показал его. О’кей, если мои ноги способны стоять, то и ваши тоже. В какое время мистер Вигер пришел сюда в воскресенье?

— Я думала, вы знаете.

— Я знаю. Я хочу послушать, как вы станете отвечать на мои вопросы. Если в ваших ответах будет слишком много неверных, я попытаю счастья с вашим мужем. Или это сделает полиция.

Секунду она подумала.

— Он пришел около семи.

— Он приходил повидать вас, вашего мужа или вашу дочь?

Она уставилась на меня.

— Нет.

— С кем же он приходил повидаться?

— Я не знаю... Мы не знаем.

— Попытайтесь еще раз. Это смешно. Я не собираюсь провести здесь весь день, по капле выуживая из вас сведения.

Она посмотрела на меня.

— Вы когда-нибудь были наверху?

— Я задаю вопросы, миссис Перес. С кем он приходил повидаться?

— Мы не знаем.— Она повернулась.— Выйди, Мария.

— Но, мама, это не...

— Выйди!

Мария скрылась за дверью, закрыв ее за собой. Это было весьма своевременно, потому что трудно удерживать на чем-то сбой взгляд, если он все время ускользает в другом направлении.

Мать повернулась ко мне.

— Он пришел сюда около семи и постучал в дверь. Вот в эту.— Она показала на дверь, которую закрыла за собой Мария.— Он заговорил с моим мужем и дал ему денег. Потом он прошел в холл к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь там, наверху, или кто-то пришел позже. Мы смотрели телевизор и не могли слышать, приходил ли кто-нибудь и проходил ли он к лифту. Да мы и не собирались об этом узнавать. На входной двери хороший замок. Так что нет ничего смешного в том, что мы не знаем, кого он приходил повидать.

— Где лифт?

— В глубине. Он тоже запирается.

— Вы спросили, был ли я когда-нибудь наверху. А вы были?

— Конечно. Каждый день. Мы держим дом в чистоте.

— Тогда у вас должен быть ключ. Давайте поднимемся.

Я пошел.

Она бросила взгляд на своего мужа, поколебалась, бросила взгляд на меня, подошла и открыла дверь, которую закрыла Мария, сказала что-то по-испански и пошла в глубину холла. Перес последовал за ней. Я замыкал шествие. В дальнем конце холла, в самой глубине, она вынула из кармана ключ и вставила его в замок на металлической двери, тоже робсоновский. Дверь, то ли алюминиевая, то ли из нержавеющей стали, открылась, скользнув в сторону. Эта дверь явно не гармонировала с холлом так же, как и внутренность лифта. Нержавеющая сталь и с трех сторон красные блестящие панели. Лифт был маленький, гораздо меньше, чем лифт в доме Вульфа. Он поднялся тихо и плавно, прямо на верхний этаж, дверь скользнула в сторону, и мы вышли.

Когда Перес включил свет, я, должно быть, во второй раз за последний час вытаращил глаза и раскрыл рот.

Мне приходилось видеть комнаты, ради создания которых люди напрягали все свои силы, но эта превосходила их все. Возможно, тут сыграл роль контраст с улицей, внешним видом дома и нижним этажом, и все же эта комната показалась бы замечательной где угодно.

Первое, что бросалось в глаза, это шелк и кожа. Шелк, главным образом желтый, сменялся красным. Он был на стенах, потолке и креслах. Кожа была на женщинах, изображенных на фотографиях и картинах, которые занимали добрую треть поверхности стен. Куда ни посмотришь, всюду бросалось в глаза обнаженное тело. Бледно-желтый ковер от стены до стены тоже был шелковым или казался таким. Комната была огромной, двадцать футов в ширину и во всю длину дома, без каких-либо следов окон. У правой стены, ближе к центру, стояла кровать площадью восемь квадратных футов, покрытая бледно-желтым шелковым покрывалом. Поскольку желтый цвет был любимым цветом Вульфа, я искренно пожалел об его отсутствии. Я принюхался к воздуху. Он был достаточно свежим. Кондиционер со встроенным в него озонатором.

Мест, где можно было найти отпечатки пальцев, было немного: поверхности двух столиков, подставка для телевизора, стойка с телефоном.

Я повернулся к миссис Перес.

— Вы убирали здесь с воскресного вечера?

— Да. Вчера вечером.

Значит, и это бесполезно.

— Где дверь на лестницу?

— Лестницы нет.

— Здесь сплошной настил,— сказал Перес.

— Лифт — единственная возможность сюда подняться?

— Да.

— Давно существует эта комната?

— Четыре года. С тех пор, как он купил этот дом. Мы здесь два года.

— Как часто он сюда приходил?

— Мы не знаем.

— Конечно же, вы знаете, раз приходили сюда убирать. Как часто?

— Может быть, раз в неделю. Может быть, чаще.

Я повернулся к Пересу.

— Почему вы его убили?

— Нет.— Он полуприкрыл глаза.— Я — нет.

— А кто?

— Мы не знаем,— ответила его жена.

Я проигнорировал ее слова.

— Послушайте,— сказал я ему,— я не хочу выворачивать вас наизнанку, но приходится. Мы с мистером Вульфом сами предпочли бы заняться вами. Но если вы не станете разговорчивее, у нас не останется выбора, и времени может оказаться совсем немного. С брезента, которым было покрыто тело, получено достаточное количество отпечатков пальцев. Я знаю, что он был убит в этом доме. Если хоть один из этих отпечатков принадлежит вам— привет, вы влипли. Поскольку он был убит в этом доме, вы что-то знаете. Что?

Он сказал жене:

— Фелита?

Она смотрела на меня внимательными глазами.

— Вы — частный детектив,— сказала она.— Вы сказали моему мужу, что зарабатываете себе этим на жизнь. Мы вам заплатим. У нас есть немного денег. Сто долларов.

— За что вы мне заплатите?

— За то, что вы будете нашим детективом.

— И что я должен расследовать?

— Мы вам скажем. Деньги мы держим внизу.

— Сначала я их заработаю... Отлично, я ваш детектив, но я не стану тратить ни секунды, если решу, что Вигера вчера убили вы или ваш муж. А что вы хотите от меня?

— Мы хотим, чтобы вы нам помогли. Вот вы сказали об отпечатках. Я говорила ему, что он должен надеть перчатки, но он не послушался... Мы не знаем, откуда вам так много известно, но мы знаем, что будет, если вы расскажете об этом доме полиции. Мы не убивали мистера Дома, и мы не знаем, кто его убил. Мой муж вынес мертвое тело и положил его в эту яму, потому что нам пришлось так сделать. Когда он пришел в воскресенье вечером, он велел моему мужу пойти к Мондору и принести все, что он велел: икры, жареного фазана и прочее. А когда мой муж поднялся наверх со всеми покупками, то там лежало мертвое тело.— Она указала пальцем.— Вон там, на полу. Что мы могли сделать? Это было тайной, что он приходил в этот дом. Что бы случилось, если бы мы позвонили в полицию? И теперь мы платим вам за то, чтобы вы нам помогли. Может быть, больше чем сто долларов. Вы узнаете...

Она оглянулась. Из лифта послышался шум, потом щелчок и еле слышный шум движения.

Перес сказал:

— Он едет вниз. Внизу кто-то есть.

— Угу,— согласился я.— Кто?

— Мы не знаем,— ответила миссис Перес.

— Тогда посмотрим. Оставайтесь оба на своих местах.

Я вытащил «марли».

— Это полицейский,-— сказал Перес.

— Нет,— сказала она.— У него нет ключа. Он не мог взять ключ мистера Дома, потому что это сделали мы.

— Заткнитесь,— сказал я им.— Если я ваш детектив, делайте то, что я вам говорю. Не болтайте и не двигайтесь!

Они стояли лицом к лифту. Я подошел к стене и прижался к ней спиной, вытянув руку по направлению к лифту. Поскольку лифт был наверху, когда явился посетитель, и ему пришлось нажать на кнопку, чтобы вызвать лифт вниз, он должен был понять, что наверху кто-то есть и появиться с пальцем на курке, как у меня.

Вновь послышался слабый шум, потом щелчок, дверь открылась, и из нее вышла женщина. Она остановилась спиной ко мне и лицом к миссис Перес.

— Слава Богу,— сказала она.— Это вы. Я так и думала.

— Мы вас не знаем,— заявила миссис Перес.

Я знал. Я сделал шаг вперед и посмотрел на ее профиль. Это была Мег Дункан, которую я видел на прошлой неделе из бокового кресла пятого ряда в главной роли в пьесе «Задняя дверь на небесах». 

 4

Если когда-нибудь вам представится возможность выбирать, от кого обороняться — от мужчины ваших габаритов или женщины, едва доходящей до вашего подбородка,— я советую вам выбрать мужчину. Если он не вооружен, то самое страшное, что он сможет с вами сделать, это швырнуть на пол, но один Бог знает, что с вами сделает женщина. И вы можете швырнуть его на пол, но не станешь же швырять женщину.

Мег Дункан бросилась на меня так, как набрасывались на своих мужчин пещерные женщины, как пещерные мужчины набрасывались на своих врагов — выставив когти и открыв рот, чтобы кусать. Существовало две возможности: отскочить как можно дальше или подскочить как можно ближе, и вторая была лучше. Я подскочил к ней, миновав когти, и скрутил ее. В следующую секунду у нее перехватило дыхание. Ее рот остался открытым, но не для того, чтобы кусаться, а чтобы хватать воздух. Я скользнул кругом и вывернул ей руки за спину. Худшее, что угрожает в таком положении,— это удар в голень. Она задыхалась. Моя хватка, должно быть, причинила ей некоторые неприятности из-за моей правой руки, в которой был зажат пистолет. Когда я убрал эту руку, чтобы опустить в карман «марли», она не шевельнулась, и я отпустил ее, сделав шаг назад.

— Я знаю, кто вы,— сказал я.— На прошлой неделе я видел вас в спектакле, и вы были удивительны. Я не фараон. Я частный детектив. Я работаю на Ниро Вульфа. Когда к вам вернется дыхание, вы расскажете, почему вы здесь?

Она повернулась ко мне, очень медленно. Полуоборот занял у нее пять секунд.

— Вы сделали мне больно,— сказала она.

— Извиняться я не собираюсь. И вашим намерением было отнюдь не дружеское рукопожатие.

Она потерла руку, повернула голову, чтобы лучше меня видеть, все еще дыша открытым ртом. Я был удивлен, что узнал ее. Находясь на сцене, она была чертовски хороша. Сейчас это была тридцатилетняя женщина с довольно приятным лицом, в бедном сером костюме и бедной маленькой шляпке. Впрочем, это понятно, она, конечно, слишком много перенесла.

Она заговорила:

— Вы Арчи Гудвин Ниро Вульфа?

— Нет. Я свой собственный Арчи Гудвин. Но я доверенное лицо Ниро Вульфа.

— Я знаю о вас.— Она достаточно хорошо овладела обой, чтобы дышать через нос.— Я знаю, что вы джентльмен.— Она протянула руку и дотронулась до моего рукава.— Я пришла сюда для того, чтобы взять кое-что, принадлежащее мне. Я возьму и уйду. Идет?

— А что это?

— Кое-что... с моими инициалами. Сигаретница.

— Как она сюда попала?

Она попробовала мне улыбнуться, как улыбается леди джентльмену. Но это получилось у нее плохо. Известной актрисе следовало бы играть .лучше, даже при таких сложных обстоятельствах.

— Разве это важно, мистер Гудвин? Она моя. Я могу ее описать. Она золотая, с изумрудами в одном углу и моими инициалами — в другом.

Я улыбнулся ей, как улыбается джентльмен леди.

— Когда вы ее здесь оставили?

— Я не говорила, что оставила ее здесь.

— Это было в воскресенье вечером?

— Нет. Я не была здесь в воскресенье вечером.

— Вы убили Вигера?

Она ударила меня. Да, да, она меня ударила. Поистине неистовая женщина. Она действовала быстро, но и я тоже не зевал. Я схватил ее за запястье, слегка скрутил, но не слишком, чтобы не причинять особой боли, и отпустил.

В ее глазах блеснул огонек, и она еще больше сделалась похожей на Мег Дункан.

— Вы не мужчина,— сказала она.

— Я могу им быть. Но сейчас я на работе. Вы убили Вигера?

—  Нет. Конечно, нет.— Ее рука поднялась снова, на этот раз для того, чтобы тронуть меня за рукав.— Позвольте мне взять свою сигаретницу и уйти.

Я покачал головой.

— Вам придется некоторое время обходиться без нее. Вы знаете, кто убил Вигера?

— Конечно, нет.— Ее пальцы сомкнулись вокруг моей руки. Это был не удар, всего лишь пожатие.— Я знаю, что не смогу вас подкупить, мистер Гудвин. Мне достаточно известно о вас, чтобы понимать это, но ведь детективы помогают людям, не так ли? Могу я заплатить вам, чтобы вы кое-что для меня сделали? Если вы не можете позволить мне взять сигаретницу, то сможете взять ее для меня и хранить. Вы можете отдать ее мне позже. Вы сами решите когда. Меня совсем не беспокоит, какое время вы ее продержите.— Давление ее пальцев немного усилилось.— Я заплачу столько, сколько вы скажете. Тысячу долларов?

Положение улучшалось, но становилось несколько сложнее. Вчера в 4.30 дня не было ни клиентов, ни перспективы их иметь. Потом появился один, но оказался обманщиком. Потом миссис Перес соблазняла меня сотней долларов или, возможно, большим. Теперь Мег предлагала мне тысячу. Я занимался сбором клиентов вовсю, но слишком большое их количество могло оказаться хуже, чем слишком малое.

Я посмотрел на нее.

— Это возможно,— сказал я.— Но дело в том, что сам я работу не беру. Я служащий Ниро Вульфа. Я собираюсь осмотреть это помещение, и, если я найду вашу сигаретницу, я ее возьму. Дайте мне ключи от входной двери и лифта.

Она отпустила мою руку.

— Отдать их вам?

— Совершенно верно. Вам они больше не нужны.— Я посмотрел на часы.— Сейчас десять тридцать пять. У вас нет сегодня утреннего спектакля. Придите в половине третьего к Ниро Вульфу, Восточная Тридцать пятая улица, 68. Ваша сигаретница будет там, и вы сможете обсудить вопрос с мистером Вульфом.

— Но почему вы не можете...

— Нет. Так обстоят дела, и я ничего не могу изменить.— Я протянул руку.— Ключи.

— Почему я не могу...

— Я сказал «нет». На споры нет времени. Черт возьми, я вам даю возможность. Ключи.

Она открыла сумочку, сунула в нее руку, достала кожаный футляр для ключей и протянула его мне. Я открыл его, увидел два робсоновских ключа, не похожих на любые другие, показал их Пересу и спросил, действительно ли это ключи от двери и лифта.

Он взглянул и сказал:

— Да.

Опустив их в карман, я нажал кнопку лифта, открыл дверцу и сказал Мег Дункан:

— Увидимся позже, в половине третьего.

— Почему я не могу остаться, пока вы... не...

— Ничего не поделаешь. Я буду слишком занят и не смогу поддержать компанию.

Она вошла в лифт. Дверь закрылась, послышался щелчок и слабый шум... Я повернулся к Пересу.

— И вы никогда не видели ее раньше?

— Нет. Никогда.

— Ф-ф. А когда приносили в полночь продукты?

— Я видел только его. Она могла быть в ванной.

— Где ванная?

Он указал:

— В том конце.

Я подошел к его жене.

— Когда она увидела вас, то сказала: «Слава Богу, это вы».

Она кивнула.

— Я слышала. Она, должно быть, видела меня несколько раз, когда приходила, в холле, или когда дверь в комнату была открыта. Мы ее не знаем. Мы никогда не видели ее.

— Ничего-то вы не знаете. Хорошо, сейчас у меня есть дела, так что вам придется подождать. Но один вопрос я вам все же задам.

Я повернулся к нему.

— Почему вы, опустив тело в яму, спрыгнули туда и накрыли его брезентом?

Он казался удивленным.

— Но он был мертв. Человек был мертв, надо его накрыть. Я знал, что эта штука была там, я ее видел.

Именно в эту минуту я решил, что Цезарь Перес не убивал Томаса Г. Вигера... Возможно, это сделала его жена, но не он. Если бы вы были там и видели его, когда он говорил это, вы пришли бы к тому же выводу. Когда я пытался отгадать загадку брезента, мне не пришло на ум простейшее объяснение: в глубокой древности люди накрывали мертвых, чтобы скрыть их от хищников, и это стало обычаем.

Это было очень мило с вашей стороны,— сказал я.— Жаль только, что вы не нашли перчаток. О’кей. Пока все. У меня есть работа. Вы слышали, как я давал адрес Ниро Вульфа этой женщине: Восточная Тридцать пятая улица, 68. Будьте там в шесть часов вечера, оба. По предварительной договоренности я ваш частный детектив, но босс — он. Вам, конечно же, нужна помощь, и, после того как вы скажете ему об этом, мы посмотрим что и как. Где ключи Вигера? Только не говорите: «Мы не знаем». Вы сказали, что взяли их. Где они?

— Я их спрятала,— сказала миссис Перес.

— Куда?

— В пирог. Я сделала пирог и положила их в него. Всего там двенадцать ключей.

— Включая ключи от входной двери и от лифта?

Я подумал. Я и так уже стоял на тонком льду, а если я завладею чем-то, что было изъято у Вигера, между мной и законом об обращении с уликами вовсе не будет никакого льда.

— Не разрезайте пирог,— сказал я.— И проследите за тем, чтобы кто-нибудь этого не сделал. Вы куда-нибудь еще сегодня собираетесь?

— Нам никуда не нужно.

— Тогда никуда не ходите. Только в кабинет Ниро Вульфа в шесть часов. Но я еще увижу вас, когда спущусь вниз, возможно, через час или около этого.

— Вы заберете вещи?

— Не знаю. Если я это сделаю, то покажу вам, включая и сигаретницу. Если я возьму что-то, что, вы решите, мне не следовало бы брать, можете сразу звать с улицы фараона.

— Мы не позовем,— сказал Перес.

— Он пошутил,— сказала ему она.— Она нажала на кнопку, вызывая лифт.— Сегодня тяжелый день, Цезарь. Будет еще много тяжелых дней, и он решил нас подбодрить.

Лифт звякнул, остановившись. Она нажала на другую кнопку, дверца открылась, они вошли и поехали вниз.

Я огляделся. В углу обитой красным шелком панели, слева, виднелась прямоугольная медная, если не золотая, пластина. Я подошел, нажал на нее, она поддалась. Панель была дверью. Я открыл ее настежь, вошел и оказался на кухне. Стены ее были из красного кафеля, буфет и полки — из желтого пластика, раковина и электроприборы, включая и холодильник,— из нержавеющей стали. Я открыл дверцу холодильника, увидел коллекцию яств и закрыл ее. Открыл дверцу буфета и увидел девять бутылок шампанского «Дон Периньон» на пластиковых полках. С кухней пока было достаточно, Я вышел и прошел по желтому ковру, окруженный шелком и кожей, в противоположный конец комнаты, где на углу панели виднелась еще одна — медная или золотая — пластинка. Я толкнул ее и оказался в ванной. Не знаю, как на ваш вкус, но мне она понравилась. Она вся была в зеркалах и мраморе — красный мрамор с желтыми прожилками к пятнами. Ванна, достаточно большая для того, чтобы вместить двоих, была из того же мрамора. Два зеркала были дверцами шкафов, содержащих столько косметики, что ее хватило бы на целый гарем.

Я вернулся к шелку и коже. Там не было ни ящиков, ни вообще какой-нибудь мебели, где можно было бы найти листок исписанной кем-то бумаги. На стойке с телефоном не было ничего, кроме телефона, также желтого, и справочника — в красном кожаном переплете. Но вдоль одной стены, по другую сторону кровати, на протяжении тридцати футов не стояло никакой мебели, и шелк внизу, в трех футах от пола, был в небольших складках, как штора, не такой гладкий, как в любом другом месте. Я подошел, дернул шелк, и он отделился, скользнул вверх, и за ним открылась передняя часть комода, сделанная из чего-то, напоминающего красное дерево, только краснее. Я открыл один из ящиков. Женские домашние туфли, дюжина пар, разложенные двумя аккуратными рядами, различных цветов и фасонов от весьма маленьких до довольно больших.

Прежде чем подойти к телефону, я заглянул еще в пять ящиков. Содержимое их достаточно ясно доказывало, что Мег Дункан была не единственной обладательницей ключей от входной двери и лифта. Имелся еще один ящик с домашними туфлями, снова разложенными по цветам и размерам, и два ящика с ночными сорочками — великолепная коллекция. Вытащив восемь из них, я разложил их на кровати для сравнения и обнаружил, что и тут большой диапазон размеров. Потом я подошел к телефону. Существовала возможность того, что он прослушивается, но она была ничтожной, и я предпочел этот риск риску звонить из телефонной будки.

Саул Пензер, чей номер я набрал, был свободным детективом, которого мы вызывали, когда нам был нужен лучший из них, но все, что я получил, это ответ девушки из бюро обслуживания, которая сказала, что мистер Пензер ушел и с ним нельзя связаться, но что я могу передать ему сообщение. Я сказал «нет», набрал другой номер — Фреда Даркина, следующего из лучших детективов, и застал его.

Он сказал, что на сегодня у него ничего нет.

— Теперь есть,— сказал я.— Собери сумку на неделю, возможно, времени уйдет меньше, но, может быть, и больше. Иди так, как есть. Никаких особых приготовлений, возьми только пистолет. Может быть, он тебе и не понадобится, но может быть, и понадобится. Приезжай на Восточную Восемьдесят вторую улицу, 156. Подойди к полуподвальному помещению, к управляющему, и нажми на звонок. Тебе откроет мужчина или женщина, кубинцы или пуэрториканцы, не знаю точно. Они говорят по-английски. Скажи ему или ей свое имя, спроси меня, и ты получишь удовольствие быть доставленным в мою резиденцию. Торопись. На сборы, если ты в них нуждаешься, три минуты.

— Восемьдесят вторая улица,— сказал он.— Убийство. Как там его фамилия? Вигер?

— Ты слишком много читаешь, склонен к меланхолии и бросаешься скоропалительными выводами. Хватай свою сумку и держи рот на запоре.

Я положил трубку.

Складывание ночных сорочек — не мужская работа, но я, стиснув зубы, довел ее до конца, потому что детектив обязан оставлять место в том виде, в каком его нашел. Убрав их в ящик, я вызвал лифт наверх, спустился вниз и прошел к открытой двери, первой слева.

Семья Перес совещалась в кухне. Отец и мать сидели.

Мария стояла. Здесь было больше света, чем в холле, а для такого редкого зрелища чем больше света, тем лучше. Глядя на нее, любой живой мужчина подумал бы: «Черт возьми, я и сам смогу вымыть посуду и постирать носки». Ей бы чудесно подошла бежевая сорочка с кружевом по воротничку, средних размеров.

Я заставил себя перевести взгляд на ее родителей и заговорил:

— Очень скоро сюда придет мужчина, высокий и толстый. Он скажет вам свое имя и спросит меня. Его имя Фред Даркин. Пришлите его наверх.

Миссис Перес прореагировала именно так, как я ожидал. Я не имел право говорить кому бы то ни было об этом доме, они собирались мне платить, и так далее. Желая поддержать хорошие отношения с клиентами, я потратил четыре минуты на объяснения, почему я хочу, чтобы Фред побыл здесь, когда я уйду, успокоил ее, позволил себе еще один взгляд в сторону Марии, поднялся наверх и занялся дальнейшим изучением содержимого ящиков.

Не буду тратить времени на составление инвентарного списка, скажу только, что там было все необходимое для такого хозяйства. Упомяну лишь о двух деталях: первое — только один ящик содержал мужские вещи, и шесть пижамных пар были одного и того же размера. Второе — ящик, в котором я нашел сигаретницу Мег Дункан, служил, очевидно, для хранения добычи. Там было три женских носовых платка, бывших в употреблении, анонимная косметичка, женский зонтик, коробка спичек «Терри Паб» и тому подобная канитель. Едва я убрал все назад и закрыл ящик, как послышался щелчок лифта.

Вероятно, это был Фред, но, возможно, и нет, поэтому я вытащил «марли» и встал у стены, рядом с лифтом. Я не мог слышать голосов внизу: комната была настолько звуконепроницаема, что нельзя было услышать ничего, кроме легкого намека на шум уличного движения, да и то он скорее угадывался, чем слышался. Вскоре вновь послышался щелчок, открылась дверь и вошел Фред. Он остановился и принялся крутить головой — то направо, то налево — и крутил до тех пор, пока в его поле зрения не попал я.

Тогда он вернул голову в исходное положение и заговорил:

— Иисус Христос!

— Твой новый дом,— сказал я ему.— Я надеюсь, ты будешь здесь счастлив. Идея такая: ты рассматриваешь фотографии и ту, что тебе понравится, приглашаешь на ленч. Это как в «Горной комнате» Чарчхилла. Я настоятельно рекомендую вон ту, что сидит в розах. Если она легко выносит шипы, то вынесет и тебя.

Он поставил сумку на пол.

— Знаешь, Арчи, я давно удивлялся, почему ты не женат. И давно ты скрываешь эту комнату?

— О, лет десять, кажется. У меня есть и другие такие — тут и там. Эту я на время уступаю тебе. Нужна кухня, ванная, телевизор, женская прислуга? Нравится?

— Великий Боже! Я же женатый человек.

— Угу. Жаль, жаль. Я бы хотел остаться и объяснить тебе содержание картинок, но нужно идти. Дело вот в чем, если явится посетительница, кто-нибудь должен встретить ее, быть здесь. Это может оказаться и он, но больше шансов на то, что это будет она. Она может прийти в любое время, днем или ночью. Чем меньше ты будешь знать сверх того, тем лучше для тебя. Прошу тебя только поверить мне на слово, что, если она выйдет из этого лифта, необходимо отказать ей в праве вернуться в него. А другого выхода здесь нет. Позвони мне, и я приду.

Он нахмурился.

— Быть один на один с женщиной и удерживать ее силой — это нехорошо.

— Тебе не придется ее трогать, если только она сама не начнет.

— Она высунет голову из окна и примется звать полицию.

— Невозможно. Здесь нет окон. И потом, она не захочет, чтобы кто-нибудь знал, что она здесь, а уж ищейки — и подавно. Единственное, что она захочет, это удрать отсюда, и как можно быстрее.

Он все еще хмурился.

— Яма, в которой нашли тело Вигера, совсем рядом. Может быть, я могу узнать немного больше?

— Не от меня. Что нам за дело до Вигера. Он мертв. Я прочел об этом в газете. Если зазвонит телефон, возьми трубку, спроси, кто говорит, и посмотри, что будет дальше. Но не говори, кто ты. Эта дверь ведет на кухню.— Я показал.— Когда проголодаешься, найдешь в холодильнике замечательный ассортимент. Люди внизу — это мистер и миссис Перес и их дочь Мария. Ты видел Марию?

— Нет.

— Я собираюсь на ней жениться, когда найду время. Я велю миссис Перес принести тебе буханку хлеба, и если тебе что-нибудь понадобится, то она даст. У них с мужем порвалась цепочка, связующая их с законом, и они надеются, что я подберу недостающее звено. О’кей, наслаждайся картинками... Лучшего шанса изучить анатомию у тебя не будет.

Я открыл дверь лифта.

— Что, если придет мужчина?

— Не придет. А если и придет, действуй по той же программе. На этот случай я и велел тебе захватить пистолет.

— Как насчет ищеек?

— Один шанс на миллион. И даже меньше. Скажешь, что ты забыл, как тебя зовут, что ему придется позвонить в кабинет Ниро Вульфа мне. А я знаю, что делать.

— И я попаду в клетку.

— Верно. Но не надолго. К рождеству мы тебя вытащим. В холодильнике имеется полфунта свежей икры стоимостью в двадцать долларов. Действуй.

Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил ее отнести наверх буханку хлеба и вышел из дома. Мои часы показывали ровно полдень.

 5

В пять минут пятого Вульф сердито посмотрел на меня из-за письменного стола:

— Твоей задачей было найти клиента, а не пару негодяев, которые, возможно, убили хозяина, и не негодяйку, которая предлагает деньги за свою сигаретницу. Я признаю твое чутье и сообразительность. Я всегда доверял тебе. Но скажи мне, куда ты пошлешь чек, если, а это кажется мне весьма вероятным, обнаружишь преступника в клиенте?

Я полностью отчитался, опустив лишь одну деталь — подробное описание Марии. Он был способен прийти к выводу (или сделать вид, что пришел к нему), будто я решил оказать любезность мистеру и миссис Перес ради их дочери. Я тщательно и подробно описал комнату, включив в это описание даже собственные затруднения с ночными сорочками.

Признался в том, что пытался договориться с Саулом Пензером (десять долларов в час), а договорился вместо этого с Фредом Даркиным (семь с половиной в час) лишь потому, что Саул оказался недосягаем.

— Я об этом не просил,— сказал он.

Я понимал (или думал, что понимаю), где зарыта собака, но приходилось действовать осторожно.

Я задумчиво кивнул:

— Они, конечно, могли его убить,— сказал я.— Но я дал бы пять против одного, что они этого не делали. Причины следующие: тон и выражение лица Переса, когда он рассказывал мне, почему накрыл тело брезентом. Тот факт, что миссис позволила дочери подойти на мой звонок. Если бы ока убила Вигера, то пошла бы открывать сама. Но главное — это то, что, пока он был жив, они как сыр в масле катались. Он, конечно же, платил им достаточно. С его смертью они не только терпят убыток, теряют крупный куш, но и получают массу неприятностей независимо от того, набрел бы я на них или нет. Что они станут делать, когда наследник убитого, узнав, что он получил дом, захочет его осмотреть?— Я скрестил ноги.— Естественно,— сказал я,— вам все это не нравится, я понимаю. Будь это просто гнездышко, где Вигер мог спокойно провести ночь со своей любовницей, это полбеды, но дело явно обстоит не так. Может быть, существует шесть женщин с ключами от входной двери и лифта, а может быть, двадцать и даже больше. Я понимаю, что вам совершенно не хотелось бы быть вовлеченным в подобную историю, но в нее оказался вовлеченным я...

— Чепуха,— заявил он.

Я поднял брови.

— Чепуха?

— Да. Современный сатир — это немного мужчина, немного свинья, но большей частью болван. Он лишен обаяния игривости. Он не умеет грациозно прислониться к дереву с флейтой в руках. Единственное качество, унаследованное им от его античных предшественников — это похоть, и он удовлетворяет ее в темных углах, в постелях других мужчин или комнатах ужасных отелей, а не в тени олив на солнечных холмах. Нелепое убежище похоти, которое ты описал,— жалкий паллиатив, пародия, но мистер Вигер старался по крайней мере. Свинья и болван — да, но в нем жило и желание флейты, как когда-то в юности во мне. Он заслужил смерть, несомненно, но у меня достаточно мотивов, побуждающих поймать его убийцу.

Должно быть, я вытаращил глаза.

— У вас?!

— Конечно. Но кто сможет взять на себя расходы? Предположим, ты выказал чуткость и знание человеческой натуры и оказался прав насчет мистера и миссис Перес. Что из того? Где перспективный клиент? Кому мы можем рассказать о существовании этого жалкого прибежища и о его связи с убийством? Конечно же, не его семье и не его коллегам. Они скорее пожелают скрыть это, нежели раскрыть. Так что же, нам стать шантажистами? Я считаю, что существует единственная возможность — узнать, кто тот человек, который приходил сюда вчера вечером и выдавал себя за Вигера, и зачем он это делал.

Я покачал головой:

— Очень жаль, но я не могу вам этого обещать. Вы читали мой отчет?

— Да. Он явно человек с богатым запасом слов. Он сказал: «В противном случае в моем визите не было бы пользы». Он сказал: «Могу я говорить, не опасаясь разглашения?» Он сказал: «Этого довольно». Два последних выражения — менее значительны, но первое — удивительно. «В противном случае»— вместо «иначе» или «а то». Замечательно.

— Да, если вы так считаете.

— Считаю. Но, кроме того, он цитировал в разговоре из «Герцогини Амальфи» Джона Уэбстера: «Другие грехи шепчут, убийство кричит!» Он цитировал эпиграмму Джона Харингтона: «Тот, кто совершает предательство, никогда не бывает счастлив». Он цитировал из Браунинга: «Ваш мозг стоит того помещения, которое он занимает». Люди любят щеголять своим образованием, но зачем это делать перед сыщиком? Ты слышал его и смотрел на него. Он пытался произвести впечатление?

— Нет. Он просто говорил, вот и все.

— Именно. Так что фразы из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга для него ходовые. Лишь один человек на десять тысяч близко знаком и с Уэбстером, и с Браунингом. Он педагог. Преподаватель литературы.

— Вы же нет.

— Я узнал только Уэбстера. Остальных я искал. Я не знаю Харингтона, а Браунинг вызывает у меня неприязнь. Итак, он — один из десяти тысяч, следовательно, таких как он в Нью-Йорке меньше тысячи. Предлагаю тебе продемонстрировать свою изобретательность. Если он знал о том, что Вигер убит — им или кем-то еще — зачем он пришел сюда со своим враньем?

— А я предлагаю это вам. Я уже пытался прошлой ночью. Если он убил Вигера, то возможность только одна — он был не в себе. Но это не так. Если он не убивал, но знал о том, что тот мертв, то лучшее объяснение, которое я смог придумать, это то, что он хоте привлечь внимание к этому дому и к этому месту н Восточной Восемьдесят второй улице, а это доказывает что я не в себе. Аналогичный звонок в полиции был бы быстрее и проще. Можете вы придумать что-нибудь получше?

— Нет. И никто не сможет. Он не знал, что Вигер мертв. Но, считая Вигера живым, чего он думал добиться этим маскарадом? Он не мог с полной уверенностью рассчитывать на то, что, когда Вигер не появится, ты или позвонишь ему домой, или отправишься к нему, но с знал, что очень скоро — вчера вечером или сегодня утром — ты свяжешься с ним и узнаешь, что твой пос< титель был самозванцем, и скажешь об этом Вигер И что явилось бы результатом всего этого? Главнь образом то, что Вигер узнал бы, о чем рассказывал те самозванец. Если бы он узнал самозванца по твоему от санию, он понял бы, что этот человек знает о его визитах на Восемьдесят вторую улицу по известному адресу, но я отбрасываю подобное предположение. Если самозванец хотел, чтобы Вигер узнал, кто знает о его доме, зачем же ему нужна была вся эта кутерьма с тобой? Почему бы просто не сказать это Вигеру, используя телефон или почту, или при личной встрече, или даже посредством анонимной записки? Нет. Он знал, что Вигер не опознает его по твоему описанию. Он хотел, главным образом, чтобы Вигер узнал, что кто-то знает о его связи с тем домом, а возможно, также о том, что теперь мы с тобой об этом знаем. Так что я сомневаюсь, окажется ли он полезным, но все равно я бы хотел с ним поговорить.

— Я тоже. Это одна из причин, по которой я там оставил Фреда. Существует ничтожный шанс на то, что у него есть ключи и он тоже появится.

Вульф фыркнул.

— Шанс на то, что кто-нибудь вообще туда придет,— минимальный, и ты об этом знаешь. Ты вызвал туда Фреда главным образом для того, чтобы я не мог сказать, что инцидент исчерпан. Я должен был приказать тебе вызвать Фреда, но тебе известно, что я уважаю твои обязательства, как свои собственные. Да, Фриц?

— Ленч готов, сэр. Петрушка завяла, и я решил использовать лук.

— Посмотрим.

Вульф отодвинул кресло и встал.

— Перец?

— Нет, сэр. Я решил, что с луком не надо.

— Пожалуй. Но посмотрим.

Я последовал за ним в холл и оттуда в столовую.

Когда мы покончили с моллюсками, явился Фриц с первой порцией клецек — по четыре клецки на каждого. Когда-нибудь я проверю, сколько времени смогу протянуть исключительно на Фрицевых клецках, в состав которых входят рубленые мозги, обжаренные в сухарях, петрушка (сегодня — лук), натертая лимонная цедра, соль и яйца, проваренных четыре минуты в крепком мясном костюм бульоне. Если бы он варил их все сразу, они бы, конечно, развалились, но он варил их по одной, и они охраняли форму. Это одно из нескольких блюд, относительно которых я полностью солидарен с Вульфом, и ценно оно явилось причиной того спокойствия, с которым л принял слова Вульфа о нежелании видеть клиентов, которых я пригласил. Эти мозговые клецки приводят в такое состояние духа, когда кто угодно захочет видеть кого угодно. И они сработали. Мы покончили с салатом и вернулись в кабинет, а Фриц принес кофе, когда в дверь позвонили.

Я вышел в холл, чтобы взглянуть на стекло, прозрачное с одной стороны, вернулся назад и сказал Вульфу:

— Мег Дункан. По крайней мере, ее сигаретницей мы могли бы заняться безболезненно. Скажем, две тысячи?

Он уставился на меня.

— К черту.— Он поставил чашку.— Что, если убила она? Должно это нас беспокоить? Хорошо, ты пригласил ее. Пять минут.

Я прошел в прихожую и открыл дверь. Это была уже не та тридцатилетняя особа женского пола в бедном сером костюме и в бедной маленькой шляпке. Она послала мне улыбку не теплее ледника, едва переступив порог. Лицо ее было приведено в порядок с профессиональным мастерством, и выражение на нем было вполне профессиональное. И если ее костюм не был эффектным, то уж во всяком случае он не был бедным. И голос стал голосом ангела, который решился взять недельный отпуск, внимая мольбам о встрече. Она опробовала его не только в холле на мне, но также и на Вульфе, когда я провел ее в кабинет и он встал, наклонив голову на одну восьмую дюйма, и указал на красное кожаное кресло. Ее улыбка сияла во всем своем блеске. Допуская ее исключительную профессиональность, нельзя было все же не согласиться с тем, что улыбка чертовски хороша.

— Я знаю, насколько люди, подобные вам, бывают заняты важными делами,— сказала она Вульфу,— поэтому не буду отнимать у вас времени.

И ко мне:

— Вы ее нашли?

— Нашел,— сказал Вульф.

Он сел.

— Садитесь, мисс Дункан. Я люблю, чтобы предметы были на уровне моих глаз... Необходима короткая беседа. Если вы удовлетворительно ответите на два-три моих вопроса, то сможете получить сигаретницу, после того как заплатите мне пятьдесят тысяч долларов.

Ее улыбка погасла.

— Пятьдесят тысяч? Вы... Но это нереально!

— Сядьте, пожалуйста.

Она посмотрела на меня и увидела всего лишь увлеченного работой детектива, подошла к красному кожаному креслу, села на краешек и сказала:

— Вы, конечно, не имели этого в виду. Вы просто не могли...

Вульф смотрел на нее, откинувшись назад.

— Имел и не имел... Наше положение — я имею в виду и мистера Гудвина — странное и весьма деликатное. Тело мужчины, умершего насильственной смертью, было найдено в яме на той улице, неподалеку от дома. Он был известным человеком. Полиция не знает о его связях с этим домом, о его квартире, но мы знаем и собираемся извлечь из этого знания выгоду для себя. Не думаю, чтобы вы были знакомы со статьей о сокрытии улик. Это может быть даже...

— Моя сигаретница не является уликой!

— Я этого не утверждаю, но нас это вполне может привести в тюрьму как соучастников преступления. Некоторые аспекты соответствующей статьи весьма туманны, зато другие — достаточно точны. Предметы, которые могли бы установить личность преступника или доказать его вину, будут, конечно, расцениваться как улики. Слова же могут быть уликой, а могут и не быть. Обычно — нет. Если бы вы рассказали мне теперь о том, что входили в эту комнату вечером в воскресенье, нашли там тело Вигера и попросили мистера Переса помочь вам вынести его из дома и опустить в яму, это не было бы уликой. Трудно было бы вменить в вину то, что я не сообщил об этом полиции', я мог бы утверждать, что вы лжете.

Она слегка подвинулась вглубь кресла.

— Я не была в той комнате в воскресенье вечером.

— Свидетелей нет. Вы можете лгать. Я всего лишь объясняю деликатность нашего положения. Вы сказали мистеру Гудвину, что заплатите ему тысячу долларов за то, что он найдет сигаретницу и сохранит ее для вас. Мы не можем на это согласиться. Это обязало бы нас сообщить о ней полиции в том случае, если станет очевидным, что она является уликой. Так что для тысячи долларов риск слишком велик. Вы можете получить ее за пятьдесят тысяч долларов, выданных наличными или чеком. Устраивает вас такое?

Думаю, он действительно именно это имел в виду, и он обделал бы это дельце за тридцать, даже пятьдесят тысяч, окажись она достаточной идиоткой, чтобы их заплатить. Он позволил мне отправиться на Восемьдесят вторую улицу с пятью сотнями в кармане ради одной определенной цели — посмотреть, смогу ли я нащупать предполагаемого клиента с тугой мошной, и, если бы она оказалась достаточной дурой или положение ее достаточно безнадежным, если она согласилась бы заплатить двадцать тысяч, не говоря уже о пятидесяти, он мог бы откликнуться на это предложение, а дело оставить распутывать полиции. Что касается, риска, то он шел на него, если игра стоила свеч. Он ведь говорил ей только, что отдаст сигаретницу, а не то, что забудет о ней.

Она пристально смотрела на него.— Я не думала,-— сказала она,— что Ниро Вульф шантажист.

— Обратимся к словарю, мадам.— Вульф повернулся к книжной полке, на которой стояли три тома Вебстера, которыми он постоянно пользовался, и вытащил один том. Он открыл его, нашел нужную страницу и прочитал: «Шантаж — вымогательство денег путем запугивания, а также под угрозой публичного обвинения или осуждения».— Он развернулся обратно.-— Ко мне это не подходит. Я не угрожаю вам и не запугиваю вас.

— Но вы...— Она посмотрела на меня, потом снова на него.— Где я возьму пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли сказать «миллион». Что вы собираетесь делать? Отдать ее в полицию?

— Не добровольно. Только под давлением обстоятельств. Главным фактором будет то, как вы ответите на мои вопросы.

— Вы никаких вопросов мне не задавали.

— Я собираюсь это сделать сейчас. Вы были в этой комнате вечером или ночью в воскресенье?

— Нет. Она вздернула подбородок.

— Когда вы были там, не считая сегодняшнего дня, в последний раз?

— Я вообще не говорила, что была там.

— Это вопиющая ложь. Вспомните ваше поведение сегодня утром. Что вы отдали мистеру Гудвину? У вас были ключи. Когда вы их получили?

Она прикусила губу. Пятисекундное молчание.

— Больше недели тому назад. В прошлую субботу. Именно тогда я и оставила сигаретницу. О, Боже! — Она протянула руку вперед, причем совсем не профессиональным жестом.— Мистер Вульф, это может разрушить мою карьеру. Я не видела его с того вечера. Я не знаю, кто его убил, почему,— вообще ничего не знаю. Зачем вы тащите из меня все это? Что вам это даст?

— Я не тащил вас туда сегодня утром, мадам. Я не спрашиваю, как часто вы посещали ту комнату, потому что ваш ответ мне не нужен, но когда вы приходили туда последний раз, и бывал ли там кто-нибудь еще?

— Нет.

— Был ли там кто-нибудь когда-нибудь, кроме мистера Вигера, когда вы там были?

— Нет. Никогда.

— Но другие женщины приходили туда. Это не предположение, это установлено. Вы, конечно, знали об этом: мистер Вигер не собирался этого скрывать. Кто они были?

— Я не знаю.

— Вы не отрицаете, что знали об остальных?

Она сделала движение, как будто собиралась встать, но его взгляд пригвоздил ее к месту. Она проглотила «да» и с трудом выговорила:

— Знала.

— Конечно. Он этого хотел. Его манера хранить комнатные туфли наводит на мысль о том, что он получал удовольствие не только от присутствия своей подружки, но также и от того, что она знала о своих... э... коллегах. Или соперницах. Так что он, конечно, о них не молчал. Он говорил о них, сравнивал, хвалил, порицал. И если он не называл их, то, должно быть, делал намеки. Итак, повторяю свой вопрос, мисс Дункан,— кто они?

Мне приходилось быть свидетелем того, как вопросы Вульфа бросали женщин в дрожь, заставляли их бледнеть или кричать на него, разражаться слезами или бросаться на него. Но я впервые увидел, как его вопрос заставил женщину вспыхнуть. И кого — бродвейскую звезду. Я полагаю, все дело было в том, как он его задал. Я не вспыхнул, но прочистил горло. Она же не только вспыхнула, но опустила голову и закрыла глаза.

— Естественно,— заявил Вульф,— вы хотели бы этот эпизод предать забвению, чем скорее, тем лучше. И если бы вы рассказали мне об остальных, это могло бы помочь Делу.

— Я не могу.— Она подняла голову. Краска исчезла.

— Я ничего о них не знаю. Вы намерены задержать мою сигаретницу?

— Пока — да.

— Я остаюсь в вашей власти.— Она попыталась встать, обнаружила, что у нее дрожат колени, и схватилась за подлокотник, чтобы помочь себе. Выпрямилась.— Я была дурой, что пошла туда. Совершеннейшей дурой. Я могла сказать все что угодно. Я могла сказать, что потеряла ее. Какая я дура.— Она пристально посмотрела на меня, сказала:— Очень жаль, что я не выцарапала вам глаза,— повернулась и пошла к двери.

Я встал и последовал за ней в холл, обогнал ее, и, когда она достигла входной двери, та была уже открыта. Она не слишком твердо держалась на ногах, так что я подождал, пока она спустилась с семи ступенек на тротуар, прежде чем закрыть дверь и вернуться в кабинет.

Вульф сидел в той же позе, в которой он обычно читал, и перед ним лежала раскрытая книга «Как человек может познать современный мир» под редакцией Лаймена Брисона. Как-то вечером я провел час, просматривая ее, но не нашел ничего о современных сатирах. 

 6

Однажды, шесть лет тому назад, отчитываясь об одном из дел Вульфа, из тех, что не оставляют сомнений в солидном гонораре, я попытался намекнуть на то, что разгадал его и устал от него раньше, чем оно было закончено. Оно привело нас тогда в Монтенегро, и почти все разговоры шли на языке, из которого я не понимал ни слова (позже я узнал от Вульфа достаточное их количество для того, чтобы сделать краткий отчет). Я не собираюсь сейчас повторять ошибок, поэтому дам вам лишь самый краткий отчет о содержании разговора Вульфа с миссис и мистером Перес, который состоялся после того, как он спустился в шесть часов из оранжереи и нашел их в кабинете.

Разговор шел по-испански. Воспользовался ли Вульф возможностью поговорить на одном из известных ему шести языков, подумал ли, что родной язык заставит их чувствовать себя свободнее, или захотел преподать мне урок — этого я не знаю. Может быть, все вместе. После их ухода он передал мне суть разговора.

Это не доказательства, это всего лишь их слова.

Они не знают, кто приходил в воскресенье вечером, мужчина или женщина, сколько человек и когда он, она или они ушли. Они не знают, сколько разных людей приходило в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, и всегда эти шаги звучали, как женские. Если когда-либо приходил мужчина, то они не видели его и не слышали. В комнате, когда они приходили убирать, никогда никого не было, они не поднимались, если лифт был наверху, но такое случалось только пять или шесть раз за четыре года. Выстрела в воскресенье вечером они не слышали, в комнате звуконепроницаемые стены и даже пол. Когда Пересы поднялись туда в воскресенье вечером, там стоял запах пороха, но он считал, что запах был слабым, а она, что сильным. В комнате не было никаких посторонних предметов — оружия, пальто или покрывала. Вигер был полностью одет, его шляпа и пальто лежали в кресле, и они отнесли их вместе с телом. Из ящиков не были вытащены ни комнатные туфли, ни какие-либо предметы туалета. Постель была нетронутой, в ванной все было на своих местах. Они не трогали на теле Вигера ничего, кроме ключей. В понедельник утром они убрали комнату Вигера, пропылесосили ее, вытерли пыль, но ничего не тронули... За свое жилище они ничего не платили. Вигер платил им пятьдесят долларов в неделю и позволял оставлять себе плату, которую они собирали с обитателей остальных четырех этажей. И общий доход равнялся примерно двумстам долларам в неделю (может быть, около трехсот, а может быть, и больше). У них не было причин предполагать, что Вигер оставит им дом или что-нибудь еще в своем завещании. Они были уверены, что ни один из жильцов не был связан с Вигером и ничего о нем не знал. Взимание платы полностью находилось в их руках. Они решили, что сотня долларов — недостаточная плата Вульфу и мне, и, хотя это составляло большую часть их сбережений (что ничем не доказывалось), они решили, что пятьсот долларов будет лучше, и принесли с собой половину вышеозначенной суммы.

Вульф, конечно, не взял ее. Он сказал, что считает себя не связанным ничем до тех пор, пока не получит подтверждения их словам. Это привело к спору. Поскольку он происходил на испанском языке, я не могу передать его накала, но, судя по тону и выражениям лиц, а также по тому факту, что в один момент миссис Перес подскочила к письменному столу Вульфа и стукнула по нему, он был достаточно горяч.

Ко времени их ухода она немного успокоилась.

Поскольку они ушли перед обедом, а деловые беседы за столом запрещены, Вульф передал мне все это лишь после того, как мы вернулись после обеда в кабинет. Закончив, он сказал:

— Это бесполезно. Время, усилия и деньги потеряны. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

И он потянулся за книгой.

— Конечно,— сказал я,— тут и спорить нечего. Есть, правда, такой нюанс, как три сотни в неделю, а то и больше, и самым простым способом их лишиться было застрелить его и отправить в ту яму.

Он покачал головой.

— Она — натура страстная. Ты видел ее лицо в тот момент, когда я спросил ее, поднималась ли когда-нибудь в эту комнату ее дочь. Нет, ты же не знал, о чем я ее спросил. Ее глаза засверкали, а голос стал резким. Она узнала, что Вигер совратил ее дочь и застрелила его. Звони Фреду.

— Она допускала это?

— Конечно, нет. Она заявила, что ее дочери было запрещено подниматься в эту комнату, и она ее никогда не видела. Она с яростью восприняла такое предположение, и мы на нем задерживались.— Он открыл книгу.— Звони Фреду.

— Я в это не верю.— Мой голос приобрёл некоторую резкость.— Я не описывал Марию во всех подробностях и не имел намерения это делать, но, когда я задумаю жениться, она будет третьей в списке возможных кандидатур, а может быть, и первой, если у меня не будет никаких обязательств. Она может быть в некотором роде колдуньей, но она не развращена, нет. Если она когда-нибудь и примет участие в оргиях с сатиром, то он будет стоять, грациозно прислонившись к дереву, с флейтой в руках. Но я не верю и в это.

— Оргия — неточное слово,— сказал Вульф.

— Точное... И когда я спросил утром, будут ли ограничения в расходах, вы ответили, что полагаетесь на мою бережливость и сообразительность. Я взял пять сотен, и мои бережливость и сообразительность дали мне понять, что лучший путь их использовать — это вызвать туда Фреда и оставить его там. Шестьдесят часов по семь пятьдесят в час составляют четыреста пятьдесят долларов. Добавьте к ним пятьдесят за тяжелую работу и риск, будет пятьсот долларов. Шестьдесят часов истекут в 11.30 вечера в четверг, послезавтра. Поскольку я встречался с Марией, а вы нет, и поскольку вы оставили это на...

Зазвонил телефон. Я развернул стул и взял трубку.

— Кабинет Ниро Вульфа...

— Арчи, я поймал!

— Мужчину или женщину?

— Женщину. Приедешь?

— Немедленно. Жди.

Я положил трубку и встал.

— Фред поймал рыбку. Женского пола.

Я взглянул на стенные часы — без четверти десять.

— Я могу привести ее сюда до одиннадцати, может быть, в половине одиннадцатого. Инструкции будут?

Тут его прорвало.

— Что толку,— заорал он,— давать тебе инструкции?

Я мог бы бросить ему вызов, припомнив один случай, когда обстоятельства вынудили меня отступить от инструкций, но с гениями следует быть корректным. Я просто сказал:

— Я воспользуюсь своей бережливостью и сообразительностью,— и вышел.

Мне следовало бы воспользоваться этими качествами еще в холле и снять с вешалки пальто, но я обнаружил это, лишь оказавшись на улице и двинувшись к

Десятой авеню. Холодный ветер, слишком холодный для мая, дул с реки, но я не стал возвращаться. Поймав на углу такси, я дал шоферу адрес: угол Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У ямы все еще мог торчать фараон, и, даже если его там не было, все равно лучше было не останавливаться у самых дверей.

У ямы не было ни фараона, ни сборища любителей-криминалистов, только случайный прохожий и немного дальше — стайка десятилетних сорванцов.

Свернув к дому 156, спустившись на три ступеньки и воспользовавшись ключом Мег Дункан, я вошел в холл и проследовал по нему. По пути у меня возникло вполне определенное чувство — кто-то наблюдал за мной. Конечно, это умение чувствовать человека, которого вы не видите и не слышите, старо как мир, но оно всегда поражает. Оно возникло у меня где-то в спинном мозгу, и, если бы у меня был хвост, он бы поднимался или опускался в такую минуту.

Я почувствовал, что дверь, находящаяся от меня в трех шагах справа чуть-чуть приоткрылась на какой-то момент. Я продолжал идти, но, поравнявшись с дверью, резко выставил руку и толкнул ее. Она отошла на фут и остановилась, но фута было вполне достаточно. В комнате не было света, и в холле было сумрачно, но у меня было хорошее зрение. Она не шевельнулась.

— Зачем вы это сделали?— спросила она.— Это моя комната.

Удивительно, при ярком свете она была ослепительна, но во мраке она была еще лучше.

— Прошу прощения,— сказал я.— Как вам известно, я детектив, а у детективов свои привычки. Сколько раз вы были в комнате на последнем этаже?

— Мне не разрешали,— сказала она.— Разве я вам не говорила? Может быть, вам лучше поговорить с моей матерью? Извините меня, я закрою дверь.

Так она и сделала. И я ей не препятствовал. Долгая беседа была бы куда приятнее, но с этим следовало подождать.

Я подошел к лифту, воспользовавшись другим ключом, вошел в кабину и поднялся наверх.

У нас всегда есть какие-то ожидания, даже если мы полностью не отдаем себе в этом отчета. Я ожидал увидеть испуганную или негодующую женщину, сидящую на стуле, и Фреда на расстоянии протянутой руки от нее, не сводящего с нее глаз.

Фред стоял в центре комнаты, дыша как паровоз, и на щеке его красовались две красные царапины. В первую секунду я решил, что ее там нет, потом увидел ее голову, выступающую из узла на полу. Это было желтое шелковое покрывало с кровати, и она была завернута в него, а посредине стянута ремнем Фреда. Я подошел, наклонился над нею, и она посмотрела на меня.

— Она ничуть не пострадала,— сказал Фред.— А жаль. Посмотри на меня.

Красные царапины на его щеке кровоточили. Он поднял руку с носовым платком и приложил его к щеке.

— Ты сказал, что я не должен ее касаться до тех пор, пока она не начнет сама. Она начала, да как! Потом, когда я дошел к телефону, она побежала к лифту, а когда я помешал ей, она побежала к телефону. Поэтому мне пришлось ее завернуть.

— Ты сказал ей, кто ты такой?

— Нет. Я не дал ей такого преимущества. Вон ее сумочка.— Он указал на стул.— Я в нее не заглядывал.

Из узла донесся голос.

— Кто вы? — потребовал он.

Я проигнорировал вопрос, подошел, взял сумочку и открыл ее. Наряду с обычными предметами она содержала четыре, которые вселяли надежду: кредитные карточки из трех магазинов и шоферские права. Ее звали Джулия Мак-Ги, адрес — Арбор-стрит, Вилледж. Ей было двадцать девять лет, рост пять футов пять дюймов, белая, темные волосы и темные глаза. Я снова сунул содержимое в сумочку, положил ее на стул и повернулся к ней.

— Разверну вас через минуту, мисс Мак-Ги,— сказал я.— Его имя Фред Даркин. Мое — Арчи Гудвин. Может быть, вы слышали о Ниро Вульфе, частном детективе,— мы работаем на него. Мистер Даркин находится здесь потому, что мистер Вульф хочет побеседовать с каждым, кто приходит в эту комнату. Буду рад проводить вас к нему. Я не задаю вопросов, потому что я должен только передать ему ваши слова, и будет проще, если он сам вас обо всем спросит.

— Позвольте мне встать! — сказала она.

— Минутку. Теперь, когда я знаю, кто вы и где можно вас найти, ваше положение немного изменилось. Если вы схватите свою сумочку и броситесь к лифту, я не стану вас удерживать, но советую вам прежде всего подумать. В вашей сумочке лежат ключи от входной двери и от лифта. Если когда-нибудь в эту комнату придет полиция, то она, конечно, заинтересуется всеми, у кого есть ключи и кто мог быть здесь в воскресенье вечером. Поэтому было бы ошибкой отклонить мое предложение. Обдумайте его, пока я буду вас разворачивать.

Я развязал ремень, а Фред подошел и взял его. Я не мог поставить ее на ноги, прежде чем размотаю узел, потому что ноги ее находились внутри.

— Самый простой способ — это перекатываться, пока я буду держать за один конец,— предложил я ей.

Мы начали. Покрывало было десяти футов в поперечнике, и я так и не спросил Фреда, как ему это удалось. Выбравшись, женщина качнулась и встала на ноги. Она была вполне привлекательна, возможно, даже больше обычного, если учесть пылающее лицо и растрепавшиеся волосы. Она тряхнула головой, вернула на место пальто, подошла, взяла свою сумочку и сказала:

— Я собираюсь позвонить.

— Не отсюда,— сказал я ей.— Если вы уйдете одна, то на углу есть телефонная будка. Если вы пойдете со мной, то телефон есть в кабинете мистера Вульфа.

Она казалась скорее взбешенной, чем испуганной, но с новыми лицами не всегда поймешь что к чему.

— Вы знаете, кому принадлежит эта комната?— спросила она.

— Я знаю, кому она принадлежала. Томасу Г. Вигеру.

— Что здесь делаете вы?

— Я не хочу не только задавать вопросов, но и отвечать на них.

— Вы не имеете права...— Она не договорила.— Я секретарша мистера Вигера. Была ею. Я пришла за записной книжкой, которую оставила здесь, вот и все.

— Тогда вам нечего бояться. Если полиция когда-нибудь займется вами, вы просто расскажете им об этом, и они извинятся перед вами за беспокойство.

— Если я с вами не пойду, вы собираетесь сообщить в полицию?

— Я этого не говорил. Решает мистер Вульф. Я всего лишь мальчик на побегушках.

Она двинулась вперед. Я подумал, что она собирается добраться до телефона, но она прямо направилась к дальнему концу комнаты, к двери в ванную, и вошла в нее. Я подошел к Фреду и посмотрел на его щеку. Он застегивал ремень.

— Итак, эта комната Вигера,— сказал он.— Теперь, поскольку я знаю об этом...

— Не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я ей солгал, и она клюнула на эту ложь. Твоя работа заключается только в том, чтобы быть здесь и приветствовать гостей. Все в порядке. Твоя щека выглядит хуже, чем ей полагается, но в ванной ты найдешь все необходимое. Тебе придется снова сиять покрывало, когда ты соберешься спать, а теперь я помогу тебе водрузить его на место.

Я взял его за один конец, а он за другой. Он спросил, как долго ему еще здесь торчать, и я ответил, что до дальнейших указаний, хотя чего он может еще желать? Любой мужчина, чувствительный к прекрасной стороне жизни, счел бы за честь, что ему позволили поселиться в такой картинной галерее, как эта, и согласился бы хорошо заплатить за каждые двадцать четыре часа. Он ответил, что даже телевидение придерживается того же мнения: когда он включил телевизор, то увидел на экране голую женщину в пенной ванне.

Пока он расправлял на постели помятое покрывало, появилась Джулия Мак-Ги. Она привела в порядок воротничок платья, освежила лицо и причесалась. Ее никак нельзя было назвать уродиной.

Она подошла ко мне и сказала:

— Хорошо, я согласна на ваше предложение. 

 7

Когда вы входите в холл старого дома из темно-коричневого камня на Восточной Тридцать пятой улице, первая дверь налево от вас — это дверь, которая ведет в, как мы ее называем, переднюю, которая находится непосредственно перед кабинетом. Обе эти комнаты звуконепроницаемы, не настолько, как покои Вигера, но вполне достаточно. Я отвел Джулию Мак-Ги в переднюю, помог ей снять пальто и провел в кабинет, закрыв за собой дверь.

Вульф сидел в своем любимом кресле с книгой. Он не из быстрых чтецов, а эта книга имела 667 страниц, с примерно 660 словами на каждой странице. Когда я подошел к его письменному столу и сказал, что привел гостью, он закончил абзац, закрыл книгу и сердито посмотрел на меня.

Я продолжал:

— Ее зовут Джулия Мак-Ги. Она говорит, что была секретаршей Нигера, что, возможно, правда, потому что это легко проверить. Она говорит, что пришла туда сегодня вечером для того, чтобы забрать блокнот, который там оставила. Это ложь, причем не слишком умелая. В комнате нет никакого блокнота. Когда она вошла и увидела Фреда, то бросилась на него и расцарапала ему лицо в кровь, так что ему пришлось завернуть ее в покрывало, чтобы добраться до телефона. После того как я узнал ее имя и адрес, исследовав содержимое сумочки, я сказал ей, что она может или уйти, а потом объясниться с полицией, или пойти со мной. Она пошла со мной. Я обещал, что она сможет позвонить по вашему телефону.

Он сказал:

— Ф-ф-ф-ф.

Я подождал две секунды, но это, очевидно, было все, что он хотел сказать. Поэтому я прошел, открыл дверь передней комнаты и пригласил ее войти.

Джулия Мак-Ги прошла мимо меня, остановилась, огляделась и, увидев на моем столе телефон, подошла к нему, села на мой стул и набрала номер. Вульф вложил в книгу закладку, отложил книгу, откинулся на спинку кресла и уставился на гостью.

Она сказала в трубку:

— Я хочу говорить с мистером Эйкеном. Это Джулия Мак-Ги. Совершенно верно... Благодарю вас.

Прошла минута.

— Мистер Эйкен? Да... Да, я знаю. Но я должна вам сказать. Там был мужчина, и он напал на меня... И... Нет, позвольте мне рассказать. Пришел другой мужчина и сказал, что он работает на Ниро Вульфа, детектива... Да, Ниро Вульф. Второй — Арчи Гудвин. Он сказал, что Ниро Вульф хочет говорить с каждым, кто приходит в эту комнату, и он захотел, чтобы я пошла с ним, так что я сейчас нахожусь в кабинете мистера Ниро Вульфа... Да... Нет, я этого не думаю, они действительно оба здесь — Ниро Вульф и Арчи Гудвин... Я не знаю... Да, конечно, но я не знаю... Подождите, я спрошу.

Она повернулась ко мне.

— Какой у вас адрес?

Я ответил, и она снова повернулась к телефону.

— Дом номер 68 по Восточной Тридцать пятой улице... Верно. Да, обязательно.

Она повесила трубку и повернулась к Вульфу:

— Мистер Эйкен будет здесь через двадцать минут,— она бросила пальто на стул.

Вульф спросил:

— Кто это — мистер Эйкен?

Выражение, которое возникло на ее лице, можно увидеть только у кутилы-американца, задав ему вопрос, кто такой мистер Стендаль?

— Мистер Бенедикт Эйкен. Президент «Континенталь Пластик Продукт».

Услышав это, я изменил свои намерения. Желая заполучить свой стул, я собрался пересадить ее в красное кожаное кресло, но тогда ее снова пришлось бы пересаживать по приходе президента, поэтому я установил одно из желтых кресел к Вульфу лицом и повесил на ручку ее пальто. Когда она перебралась в кресло, Вульф поднял голову и принюхался. Его мнение о духах было частью его мнения о женщине. Он всегда считал, что вдыхает запах духов, когда в комнате находилась женщина. Я был ближе к Джулии Мак-Ги, чем он, и она ничем не пахла.

Он смотрел на нее:

— Вы сказали мистеру Гудвину, что пришли сегодня вечером в ту комнату за блокнотом, который вы там оставили. Когда вы его оставили?

Она встретилась взглядом со мной.

— Я подожду до прихода мистера Эйкена.

Вульф покачал головой.

— Так не пойдет. Я не могу ему помешать прийти сюда. Но войдет он, если это будет устраивать меня. До его прихода мне нужны несколько фактов. Когда вы оставили этот блоконт?

Она открыла рот и снова его закрыла. Через секунду она заговорила:

—- Я не оставляла. Это была... Это не было правдой. Я пришла туда сегодня вечером, потому что меня попросил об этом мистер Эйкен.

— Вероятно, взять что-то, что он там оставил?

— Нет. Я предпочла бы подождать до его прихода, но это невозможно. Вы знаете, что эта комната принадлежала мистеру Вигеру, поэтому это неважно. Мистер Эйкен меня туда послал посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что связывало бы эту комнату с именем мистера Вигера.

— Мистер Эйкен дал вам ключи?

— Нет. Ключи у меня были. Я была там не- сколько раз, писала под диктовку мистера Вигера. Я была его секретаршей.

Вульф хмыкнул.

— Я не видел эту комнату, но мистер Гудвин описал ее. Вы считаете ее пригодным местом для работы?

— Комната принадлежала не мне, так что не моим делом было решать, пригодна она для работы или нет. Он был моим шефом, и он решил, что она пригодна.

Вульф посмотрел на меня. Я поднял брови. Одна бровь означала «нет», даже за деньги. Две брови означали «нет» и «нет». Он перевел взгляд на нее.

— Если бы вы нашли что-нибудь, что указывало на принадлежность комнаты мистеру Вигеру, что вы собирались сделать с этим?

— Я собиралась забрать это и унести.

— По просьбе мистера Эйкена?

— Да.

— Зачем?

— Мистер Эйкен расскажет вам об этом лучше, чем я.

— Вы, должно быть, имеете свою точку зрения? Не считаете же вы это его причудой?

— Нет, конечно. Причина очевидна. Он заботится о сохранении репутации «Континенталь Пластик Продукт». Смерть исполнительного вице-президента и так нанесла ей серьезный урон. Мистер Эйкен не хотел, чтобы стало известно, что Вигер владел... э... подобной комнатой.

— Вы знаете, каким образом мистер Эйкен обнаружил, что у мистера Вигера есть подобная комната?

— Да, я ему рассказала.

— Когда?

— Около двух месяцев тому назад. Мистер Вигер заставил меня прийти туда дважды... нет, три раза... писать под его диктовку вечерами. Он сказал, что вне офиса ему лучше думается и лучше работается. Вы, конечно, были правы, когда высказали свое мнение об этой комнате. Я подумала, что было вульгарно с его стороны пригласить меня туда. Меня это беспокоило, и я решила, что должна считаться не с интересами мистера Вигера, а с интересами фирмы — она платит мне жалование. Поэтому я рассказала мистеру Эйкену.

— И что же он сказал?

— Поблагодарил меня.

— И что же он сделал?

— Не знаю. Не знаю, сделал ли он что-нибудь вообще.

— Он сказал мистеру Вигеру обо всем этом?

— Не знаю.

— Ф-ф, конечно же, вы знаете. Если бы он сделал это, мистер Вигер понял бы, кто ему сказал. Заметили вы какие-нибудь перемены в отношении мистера Вигера к вам?

— Нет.

— Он продолжал просить вас приходить туда? Чтобы писать под его диктовку?

— Да.

— Сколько раз за эти два месяца, которые прошли со времени вашего разговора с мистером Эйкеном?

— Дважды.

Вульф прикрыл глаза и потер пальцем кончик носа. Десять секунд. Потом его глаза открылись.

— Когда мистер Эйкен попросил вас пойти туда, сегодня?

— Сегодня днем в офисе. Он спросил, по-прежнему ли ключи у меня, и я сказала «да». Он спросил, говорила ли я когда-нибудь кому-нибудь об этой комнате, и я ответила «нет». Он сказал, что я окажу огромную любезность фирме, если пойду туда и уверюсь в том, о чем... о чем я вам сказала.

— Есть ли у вас причины предполагать, что мистер Эйкен был там?

Она широко раскрыла глаза.

— Конечно, нет.

Он покачал головой.

— Но, мисс Мак-Ги, предположение еще не есть решение проблемы. Я могу пытаться решить ее, если предположу, что вы всецело искренни со мной, но если...

В дверь позвонили. Я встал, вышел и увидел на верхней ступеньке президента. Лампочка над входной дверью прикреплена под таким углом, чтобы свет падал на того, кто стоит лицом к дому, сбоку, поэтому разглядеть черты лица невозможно, но серая шляпа и дорогое серое пальто говорили сами за себя. Я подошел, открыл дверь и спросил:

— Мистер Эйкен? Входите.

Он продолжал стоять.

— Меня ждали?

— Да, сэр. Мисс Мак-Ги у мистера Вульфа.

Он перешагнул через порог, и я помог ему снять пальто. Когда он снял шляпу, я узнал его. Он сидел рядом с мистером Томасом Г. Вигером на том самом фото, на банкете «Национальной ассоциации по производству пластиков», которую я видел в кабинете Лона Коэна. У него было хорошо вылепленное и хорошо сохранившееся лицо, и хотя его волосы были большей частью седые, но они все же были. В каждой его клетке чувствовался президент. За свой костюм он заплатил по крайней мере в восемь раз больше, чем лже-Вигер за свой. Когда я проводил его в кабинет Вульфа, он сделал четыре шага и сказал: «Добрый вечер, мисс Мак-Ги», потом повернулся к Вульфу и проговорил:

— Добрый вечер, сэр. Я — Бенедикт Эйкен.

Она встала. Сначала я решил, что она выказывает ему свое уважение, но Вульф сказал Эйкену:

— Я сказал мисс Мак-Ги, что вначале поговорю с вами лично. Вы позволите, мадам? Проводи, Арчи.

— Минутку.

Эйкен говорил невоинственно, но твердо.

— Я сам бы хотел поговорить с мисс Мак-Ги.

— Естественно.

Вульф повернул руку вверх ладонью.

— Мистер Эйкен, то, что мисс Мак-Ги сообщила вам по телефону, верно, за исключением одной детали: той, что на нее было совершено нападение. Я оставил в комнате своего человека на случай, если кто-нибудь туда придет. Мисс Мак-Ги пришла, и ее...

— Почему вы интересуетесь этой комнатой?

— Потому что она принадлежала Томасу Г. Вигеру и использовалась им для особых целей. А мой человек не нападал на мисс Мак-Ги, это она на него напала. Объясняя мне, почему она там оказалась, она упомянула о вас, поэтому я хотел бы получить и ваши объяснения, чтобы сравнить с теми, которые она дала. Она может присутствовать, если вы предпочитаете это, но с условием, что она не будет вмешиваться. Если она это сделает, мистер Гудвин вынужден будет остановить ее.

Эйкен посмотрел на меня, оценивая. Он подошел к красному кожаному креслу, сел, неторопливо, , удобно устроившись, и положил руки на подлокотники. Его глаза обратились к Вульфу.

— Почему вы думаете, что эта комната принадлежала мистеру Томасу Г. Вигеру?

— Я не думаю. Я знаю.

— На основании чего вы пришли к такому выводу? От чьего имени вы действуете?

— От своего. Меня никто не нанимал. Я располагаю об убитом фактом, который не является достоянием кого-либо еще. Закон не обязывает меня непременно снестись с полицией, и я пользуюсь возможностью извлечь из этого выгоду — не ради сокрытия, но ради изучения. Подобно докторам, адвокатам, водопроводчикам и многим другим, я получаю средства к существованию благодаря нуждам и несчастьям моих соотечественников. Вас не принуждают рассказывать о вашем участии в этом деле, но я готов выслушать и вас. Вас не заставляли и приходить сюда.

Эйкен улыбался отнюдь не радостно.

— Я не могу жаловаться,— сказал он,— поскольку ведете игру вы. Я не рассчитываю на то, что вы расскажете, кто вас нанял, но трудно поверить, что вас не нанял никто. Как вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой:

— Этого я вам не скажу, сэр. Но меня действительно никто не нанимал. Будь у меня клиент, я сказал бы об этом, не называя, конечно, имени.

— Как вы собираетесь использовать сведения об этой комнате, которыми вы располагаете?

— Не знаю. События покажут. Мой человек еще там.

— Когда вы говорили об извлечении выгоды, то, конечно, имели в виду получение от кого-то денег?

— Конечно.

— Отлично.

Эйкен двинулся на стуле.

— Вы хотите сравнить мои сведения с объяснениями мисс Мак-Ги. Вы, конечно, знаете, что Вигер был исполнительным вице-президентом моей фирмы. Мисс Мак-Ги была его секретаршей. Два месяца назад она пришла ко мне и рассказала, что Вигер имеет эту комнату и приглашал ее несколько раз туда по вечерам — работать над различными материалами. У нее не было никаких жалоб на его поведение, но она подумала, что мне следует знать об этой комнате, которая указывала на характер и привычки Вигера. Судя по описанию этой комнаты, я решил, что она совершенно права. Проблема явно была серьезной. Я попросил ее никому не рассказывать об этом и не отказываться пойти туда снова. Мне нужно было время для того, чтобы решить, как поступить в дальнейшем.

— Вы сказали ему?

— Нет. Не знаю, насколько хорошо вы знаете об административных сложностях большой корпорации, но главный вопрос состоял в том, что лучше: обсудить все это с ним или с советом директоров. Я еще не пришел ни к какому решению, когда вчера пришло известие, что тело его было обнаружено в яме перед этим домом. Естественно, это было шоком — то, что он был убит. Это было... э... очень неприятно, просто ужасно. Существовала угроза, что об этой комнате станет известно. Поскольку тело его было найдено перед этим домом, можно было заключить, что кто-то, осведомленный о его действиях в этой комнате, убил его. И расследование, огласка и неизбежный скандал были бы ужасны. Я собирался созвать срочное совещание, но вместо этого решил проконсультироваться с тремя моими директорами — с тремя — лично. Оставалась надежда, что Вигер хранил все в такой тайне, что о комнате никому не было известно. Я предложил мисс Мак-Ги пойти туда и поискать предметы, которые могли бы быть опасны как принадлежащие Вигеру, и мое предложение было ею одобрено. А гам оказался человек.

Он повернул голову.

— Так что же произошло, мисс Мак-Ги?

— Когда я вышла из лифта, он был там,— сказала она.— Я, наверное, потеряла голову. Я подумала, что он сыщик, сыщик из полиции, я попыталась вернуться обратно в лифт, я пыталась освободиться, но не смогла. Он накинул на меня покрывало с кровати, обмотал меня им, позвонил по телефону, и через некоторое время пришел этот человек, Арчи Гудвин. Он узнал, кто я такая, по вещам в моей сумочке и сказал мне, что они работают на Ниро Вульфа и знают, чья это комната. А поскольку они все равно об этом узнают, я подумала, что мне лучше всего поехать сюда, как он просил. Он не позволил мне позвонить до тех пор, пока мы не приехали сюда. Мне очень жаль, мистер Эйкен, но что я еще могла сделать?

— Ничего.

Эйкен повернулся к Вульфу.

— Итак, вы знаете о причинах моего беспокойства. Вы не станете отрицать, что они вполне оправданны?

— Нет, конечно. Оправданны и понятны, и положение у вас тяжелое. Трудно надеяться на то, что связь мистера Вигера с этой комнатой никогда не всплывет.

— Я не надеюсь, я действую. Вы расскажете мне о том, каким образом вы о ней узнали?

— Нет.

— Я заплачу. Я хорошо заплачу.

— Я не продаю информации, мистер Эйкен. Я продаю услуги.

— Я их покупаю. Вы сказали, что вас никто не нанимал. Я вас нанимаю.

— Чтобы что?

— Чтобы сделать все необходимое для защиты репутации и интересов «Континенталь Пластик Продукт». Я действую от имени фирмы.

Вульф покачал головой:

— Сомневаюсь, стоит ли над этим работать. Я не могу ручаться за то, что не буду вынужден обнаружить связь мистера Вигера с этой комнатой, события могут меня заставить. Альтернатива состоит в том, чтобы события заставили меня не делать этого.

— Каким образом?

— Руководить ими. Бесполезно платить мне за то, чтобы я не разглашал всего, что знаю об этой комнате. Даже если бы я был таким ослом и согласился на это. Рано или поздно полиция обязательно ее обнаружит, дайте только срок. Единственный путь защиты репутации и интересов вашей фирмы, который имеет надежду на успех,— это остановить расследование полиции по делу об убийстве, удовлетворить полицию без указания на эту комнату.

Эйкен нахмурился.

— Но это может оказаться невозможным.

— А может и не оказаться. Существует большая вероятность того, что тот, кто его убил, знал об этой комнате, о ее характере и назначении, предположим, что убийство было совершено мужем, отцом, братом или любовником. Это может быть убедительно доказано без раскрытия некоторых деталей, включая место, где была нарушена супружеская верность. Это трудно, но возможно. Но до тех пор, пока не станет известно больше, предполагать бесполезно.

— А если это окажется невозможным?

Плечи Вульфа поднялись на одну восьмую дюйма и снова опустились.

— Вы потеряете свои деньги. Чувство собственного достоинства не позволяет мне браться за невозможное. Хочу заметить, что вас вынуждаю не я, а ситуация. Вам угрожаю не я, а мое знание фактов. Поэтому вы и хотите меня нанять, и я согласен, но я выполняю только ту работу, которая отвечает моему призванию и моим возможностям. И я не могу исключить никаких вероятностей, даже вероятность того, что Вигера убили вы.

Эйкен улыбнулся, и снова без особого удовольствия.

— Я мог.

— Естественно,— Вульф повернулся.— Арчи, пишущую машинку. Две копии.

Я развернул стул, приготовил машинку, достал бумагу и копирку и вставил их в машинку.

— Да, сэр.

— Обычный интервал. Поля широкие. Число. По поручению корпорации «Континенталь Пластик Продукт» я нанимаю Ниро Вульфа для расследования обстоятельств смерти Томаса Г. Вигера. Вполне понятно, что Вульф сделает все, что будет в его силах, чтобы защитить интересы и репутацию корпорации, и не разгласит информации, которая может послужить во вред репутации и престижу корпорации, если только его не вынудит к этому его долг гражданина и частного детектива. Если же он нарушит свои обязательства, он согласен лишиться платы за услуги и расходы. Целью подобной договоренности с Ниро Вульфом является желание избежать, по возможности, ущерба для корпорации как результата особых обстоятельств, вызванных смертью Вигера. Место для подписи, и под ним — президент «Континенталь Пластик Продукт».

Я печатал под его диктовку. Вытащив из машинки написанное и пробежав его глазами, я вручил оригинал Эйкену, а копию Вульфу. Эйкен прочел ее дважды, потом поднял глаза.

— Размеры гонорара не определены.

— Нет, сэр. Это невозможно. Это зависит от того, что и в каких размерах я сделаю.

— Кто будет решать, насколько точно вы выполнили пункты договора?

— Здравый смысл и честность, сэр. Если же из этого ничего не выйдет, будет решать суд, но это маловероятно...

Эйкен еще раз пробежал глазами бумагу, положил ее на подлокотник, достал из кармана ручку и расписался. Я взял бумагу, передал ее Вульфу, а Эйкену вручил одну из копий. Он сложил ее, убрал в карман и заговорил уверенно:

— Как и когда вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой.

— Я не начинаю трудную работу с болтовни. Даже с вами.

Он посмотрел на стенные часы, оттолкнул кресло и встал.

— Первый час. Я сообщу вам, конечно, но что и когда — всецело мое дело.

— Это абсурд! Вы работаете на меня!

— Да, сэр. Но единственное, что можно от меня требовать,— это результат. И вполне возможно, что чем меньше вы будете знать о частностях, тем лучше.

Он взял подписанный оригинал.

— Хотите забрать его назад?

— Нет. Я хочу знать, как вы собираетесь действовать.

— Я не знаю сам.

— Вы знаете. Вам рассказал об этой комнате один из моих директоров?

— Нет.

— Мистер Вигер?

— Нет.

— Тогда кто же?

Вульф сердито уставился на него.

— Черт возьми, сэр, мне что, выбросить это в корзину для мусора? Хотите вы, чтобы работа была выполнена, или нет?

— Нет, я не хочу этого, но я вынужден хотеть. Игру ведете вы.

Он встал.

— Идемте, мисс Мак-Ги. 

 8

В половине одиннадцатого в среду я стоял в кабинете у большого глобуса и крутил его, пытаясь отыскать место, в котором я смогу провести осенний отпуск. Проведя пару часов в попытках решить, что бы я велел Гудвину делать, будь я Вульфом, и придя к заключению, что самым разумным было бы велеть ему выйти на улицу и подмести тротуар, я счел за благо обратить свой ум на что-нибудь еще.

Когда у Вульфа бывают по утрам какие-нибудь инструкции для меня, он передает мне с Фрицем распоряжение подняться к нему в комнату. Сегодня утром подобного распоряжения не поступило, и без пятнадцати девять я позвонил ему по внутреннему телефону. Не получив ничего, кроме продолжительного рычания, я принялся сам составлять список дел, которые он мог включить в мою дневную программу. В списке оказался один-единственный пункт — подмести тротуар.

Я прекрасно справился со своими обязанностями, в этом не было никаких сомнений. Во вторник утром, в девять часов, я занялся поисками клиентов, а к полуночи, всего лишь пятнадцать часов спустя, у нас был прекрасный клиент — не только президент большой корпорации, но и сама корпорация. Впереди маячил гонорар, выраженный пятизначной цифрой, и все, что нам нужно было сделать, это его заработать, так что прежде всего мы...

Да, что мы? Нашим огромным преимуществом было знание того факта, что Вигер был убит в этой комнате. Возможно, никто больше не знал об этом, кроме Пересов и убийцы. Мы также знали и о том, что Вигер ждал в этот вечер подружку, поскольку он заказал на вечер икру и фазана, но, допуская, что она пришла, не следовало считать, что именно она его убила. Она могла прийти и найти его мертвым. При таком взгляде на дело следовало начать с получения полного списка женщин, имеющих ключи. Это могло занять год или около этого, а следующим шагом было обнаружение той, которая... Чушь.

Из трех слагаемых убийства — возможности, орудия и мотива — следует остановиться на одном, которое вероятнее всего может дать шанс. Возможность я отбросил: любой, имеющий ключи, имел и возможность.

Далее, послать пулю в человека можно, конечно же, из пистолета. Он не найден, следовательно, для того чтобы на него набрести, опять-таки нужен был полный список людей, владеющих ключами и одновременно имеющих доступ к оружию. Орудие убийства я пока отбросил.

Теперь мотив. Не имея личного опыта в создании и содержании убежищ похоти, я не был подготовлен к тому, чтобы выступить в роли эксперта, но тут, конечно же, могли возникать сильные страсти. Скажем, за последнюю пару лет там побывало десять разных лиц. Положим на каждую гостью по мужу, брату, отцу и тому, кого Вульф назвал «любовником». Получим сорок возможных клиентов с первоклассными мотивами. Я отбросил мотив.

С безнадежными орудием, возможностью и мотивом единственное, что остается делать,— это надеяться на случайность. Поймайте кого-нибудь на лжи. Найдите два кусочка, которые должны примыкать друг к другу, и не примыкают. Найдите кого-нибудь, кто что-нибудь видел или слышал, например кого-нибудь из этого дома или квартала, заметившего человека, входившего или выходившего из полуподвального помещения дома № 156, чья наружность не гармонировала с окрестностями. Подобная программа может дать результаты, если в вашем распоряжении имеется четверо или пятеро оперативных работников и вас не поджимает время. Но отдел по расследованию убийств в любое время мог пронюхать путь к этому дому. А если они найдут там Фреда Даркина и разгорится сыр-бор, то мы лишимся клиента, поскольку то, что он хотел купить, не будет больше продаваться. Такой вариант не подходил. Нам нужны были гений или везенье.

Гений, конечно, был — Ниро Вульф, но он, очевидно, еще не включился. Спустившись из оранжереи в одиннадцать часов, он поставил выбранные на этот день орхидеи Дендробиум нобиле в вазу на письменном столе, направился к своему креслу, сел, посмотрел на настенный календарь, просмотрел утреннюю почту, состоящую главным образом из предложений заплатить. Потом он посмотрел на меня.

— Что означает эта цифра на моем календаре? Четырнадцать миллионов шестьсот восемьдесят две тысячи двести шестьдесят пять долларов пятьдесят пять центов.

— Да, сэр. Я получил ее в банке. Это — платежеспособность «Континенталь Пластик Продукт» согласно их заявлению от тридцать первого января. Я решил, что вы захотите об этом узнать, а других дел все равно у меня не было. Я люблю быть чем-нибудь занят.

— Ф-ф-ф.

— Да, сэр, согласен.

— Ты обдумал ситуацию?

— Обдумал. Она чертовски трудна. Вчера у нас временно было слишком много клиентов — двое. Сегодня у нас один клиент, но это по-прежнему слишком много, поскольку, может быть, мы не сумеем выполнить его распоряжений. Если вы собираетесь спросить меня о том, что я предлагаю, не беспокойтесь. Единственное заключение, которое я смог сделать,— бесполезно.

— В чем оно состоит?

Джулия Мак-Ги — лгунья. Вы знаете описание этой комнаты, но не видели ее. Человек, обставивший эту комнату, Вигер, не стал бы заставлять свою секретаршу приходить туда ради писания под диктовку. Ни при каких обстоятельствах. Будь она даже бревном, он не мог бы захотеть так поэкспериментировать — а она не бревно. С точки зрения сатира, у нее неплохие возможности. Итак, она лжет, но это ни к чему нас не приводит. Тем не менее, проведя там с ним вечер, она сделала то, что сделала,— донесла на него. Может быть, потому что ей надоел он или его картинки, может быть, ей захотелось укрепить отношения с президентом. Поскольку произошло убийство — донос говорит в ее пользу. Зачем ей было убивать его, если она на него донесла? Хотите спросить ее?

— Нет.— Он вдохнул в себя воздух во всю мощь легких и выпустил его снова.— Я оказался остряком, взявшись за эту работу. Все, что мы можем сделать, это побарахтаться в грязи. Принимая во внимание крайнюю тяжесть нашего положения, нам, может быть, следует все же найти человека, который втянул нас в эту авантюру, несмотря на наше заключение о том, что он не знал о смерти Вигера. Сколько это у тебя займет?

— От одного дня до года.

Он состроил гримасу.

— А можно сделать и такой ход. Мы объявляем мистеру и миссис Перес, что пришли к выводу, будто они убили Вигера за приставания к их дочери. Мы говорим им, что, когда полиция узнает об этой комнате и о том, как ее использовал Вигер, их, конечно же, ждет осуждение. Они не могут надеяться оставаться в этом доме бесконечно. Мы предлагаем им большую сумму — двадцать тысяч, пятьдесят тысяч (неважно сколько, это пойдет в счет платежеспособности «Континенталь Пластик Продукт»), чтобы они могли уехать в какой-нибудь медвежий угол, подписав предварительно заявление о том, что они убили Вигера за гнусное поведение. Заявление остается у нас, и мы отправляем его анонимным образом в полицию, после того как семейство окажется в безопасности. О комнате там не будет ни слова. Полиция, конечно, найдет ее, но там не будет ничего, что связывало бы ее с Витером. Они, конечно, придут к выводу, что это его комната, но не смогут этого подтвердить и, уж конечно, не станут кричать публично о своих открытиях, дабы не очернить имени уважаемого гражданина.

— Великолепно,— с энтузиазмом подхватил я.— У меня есть только два маленьких замечания. Первое, поскольку этот дом принадлежит Вигеру, он станет одной из составных частей наследства. Второе, они его не убивали. Какого же дьявола нужно навешивать убийство на...

— Это твое мнение.

— И оно имеет под собой почву. Я помню, вы были настолько галантны, что перевели Марию на роль возмущенной из развращенной, но было бы лучше...

Меня прервал звонок в дверь. Выйдя в холл, я увидел на ступеньках примерно то, что я обычно имею в виду, когда говорю «грымза» об особе женского пола. Не красотка и не пугало, всего лишь обычная женщина средних лет или старше, которой нужно долго заниматься собой, прежде чем показываться на люди. При взгляде на таких, как она, всегда появляется ощущение чего-то лишнего, скажем, лишнего подбородка. Отлично сшитый костюм и боа из платиновой норки не оказывали ей заметной помощи.

Я подошел, открыл дверь и пожелал ей доброго утра.

— Ниро Вульф?— спросила она.

Я кивнул.

— Дом его.

-- Я хочу его видеть. Я — Эллен Вигер. Миссис Томас Г. Вигер.

Когда посетители приходят без предварительной договоренности, я обязан оставлять их у дверей до тех пор, пока не проконсультируюсь с Вульфом. Так я и поступаю. Но сейчас положение было критическим. Мы находились в безвыходном положении. Вульф может оказаться достаточно твердолобым для того, чтобы испробовать этот дурацкий трюк с семьей Перес, если его не сбить с толку. Поэтому я пригласил ее войти, провел в кабинет и сказал:

— Мистер Вульф, миссис Вигер. Миссис Томас Г. Вигер.

Он уставился на меня.

— Я не был предупрежден, что у меня назначена встреча.

— Нет, сэр, не были.

— Я не стала звонить,— сказала Эллен Вигер.— Дело очень срочное.

Она подошла к красному кожаному креслу, устроилась в нем так, как будто оно было ее собственным, поставила сумочку на подлокотник и устремила на Вульфа острый взгляд маленьких глаз.

— Я хочу нанять вас для одного дела.

Она взяла сумочку и вытащила чековую книжку.

— Сколько вы берете за розыск?

Клиент номер четыре, не считая лже-Вигера. Когда я берусь за поиски клиента, я добиваюсь успеха.

Она продолжала:

— Мой муж был убит — вы знаете об этом. Я хочу, чтобы вы узнали, кто его убил и как в точности это произошло, и тогда я решу, что с этим делать. Он был заметный человек, и он был гиперсексуален, мне все об этом известно. Я скрывала это годы, но это не значит, что я собираюсь оставить...

Вульф перебил ее.

— Замолчите! — скомандовал он.

Удивленная, она замолчала.

— Я резок,— сказал он,— но это неизбежно. Я не могу позволить вам выбалтывать совершенно интимную информацию под иллюзорным предлогом того, что вы меня наняли. Вы меня не наняли, и это невозможно, потому что меня уже наняли расследовать убийство вашего мужа.

— Это не так! — воскликнула она.

— Вот как?

— Да. Вас наняли для того, чтобы оставить все нерасследованным, чтобы помешать расследованию и защитить интересы «Континенталь Пластик Продукт». Один из директоров все мне рассказал. Сегодня утром у них было совещание, и Бенедикт Эйкен рассказал о том, что он сделал, и все его одобрили. Их не беспокоит, будет найден убийца моего мужа или нет. Они даже не хотят, чтобы он был найден. Вся их забота — это репутация фирмы. У меня на руках огромное количество их акций, но это неважно. Это не удержит меня от того, чтобы рассказать районному прокурору об этой комнате, если я на это решусь.

— О какой комнате?

— Вы прекрасно знаете о какой. О той, которая находится на Восемьдесят второй улице, куда Джулия Мак-Ги приходила вчера вечером и откуда вы привезли ее вчера. Бенедикт Эйкен сказал об этом на ’ совещании, а один из директоров рассказал мне.— Ее голова дернулась в мою сторону.

— Вы Арчи Гудвин? Я хочу видеть эту комнату. Когда вы отвезете меня туда?

Она снова повернулась к Вульфу. Вообще-то задавать вопросы и не дожидаться на них ответов — плохая привычка, но она не так уж плоха для того, кто должен на них отвечать. Она раскрыла чековую книжку.

— Сколько вы хотите за розыск?

Она была нетерпелива, спору нет, но она не была дурой и не тратила слов даром. Она не собиралась давать нам передышки, а если Вульф попытается сделать то, для чего, она считала, его наняли, а именно оставить все в тайне, она преспокойно позвонит в прокуратуру, так что просто от нее не удастся отделаться.

Он откинулся на спинку кресла и сжал подлокотники.

— Мадам, вас неверно информировали. Арчи, дай бумагу, которую подписал мистер Эйкен. Пусть она ее прочтет.

Я достал ее из шкафа и протянул ей. Для того чтобы ее прочесть, она достала из сумки очки.

— Разве это не то, о чем я говорила?

— Прочтите еще раз. Арчи, пишущую машинку. Две копии.

Я сел, пододвинул к себе пишущую машинку, приготовил бумагу и копирку и вставил их в пишущую машинку.

— Да, сэр.

— Интервал обычный, поля широкие. Дата. Я, миссис Томас Г. Вигер, нанимаю Ниро Вульфа для расследования обстоятельств смерти моего покойного мужа. Цель, которую я при этом преследую, состоит в том, чтобы быть уверенной, что убийца моего мужа будет опознан и разоблачен и что Вульф сделает все от него зависящее. Если в ходе дела возникнет конфликт между его обязательствами передо мной и обязательствами по отношению к «Континенталь Пластик Продукт», он расторгнет договор с «Континенталь Пластик Продукт» и останется верен настоящему договору со мной. Я также не сделаю ничего, что помешало бы выполнению обязательств Вульфа по отношению к «Континенталь Пластик Продукт», не предупредив предварительно его.

Он повернулся к миссис Вигер.

— Никакой предварительной платы. С мистера Эйкена я тоже ничего не брал. Пришлю ли я вам счет, на какую сумму — это покажет будущее. Я не беру платы от двух разных клиентов за одни и те же услуги. Я не возьму с вас вообще ничего, если, к примеру, обнаружу, что вы сами убили вашего мужа.

— Это вам не удастся. Было время, когда я чувствовала себя способной его убить, но это было давно, когда дети были еще маленькими.

Она взяла оригинал и надела очки, чтобы прочесть.

— Когда вы обнаружите, кто его убил, я буду решать, что делать.

— Вряд ли. Это будет решать суд штата Нью-Йорк. В процессе установления личности убийцы, я, к моему и вашему удовольствию, непременно получу улики и не смогу их скрыть. Арчи, дай ручку.

— Я не собираюсь это подписывать. Я обещала своему мужу, что никогда ничего не подпишу, не показав ему.

Уголки губ Вульфа двинулись вверх. Движение, заменявшее ему улыбку. Он всегда был рад получить подтверждение своей теории о том, что ни одна женщина не способна логически мыслить, так он это называл.

— Тогда,— спросил он,— не следует ли перепечатать ее и расписаться мне? Скажем, в моей части заявления?

— Нет.

Она вручила мне бумаги — ту, которую подписал Эйкен, и ту, которую подписала она.

— В этих подписях нет никакого толку. Важно дело, а не подпись. Какой вы хотите задаток?

Только что он говорил, что не хочет никакого. Теперь он сказал:

— Один доллар.

Очевидно, это было как раз то, что нужно. Она открыла сумочку, вложила в нее чековую книжку, достала из нее кошелек, вытащила из него доллар, встала и вручила его Вульфу. Она повернулась ко мне.

— А теперь я хочу осмотреть комнату.

— Не сейчас,— сказал Вульф с нетерпением,— сейчас у меня есть несколько вопросов. Сядьте.

— Вопросы какого рода?

— Вы сказали, что вам давно уже известно, что ваш муж был гиперсексуален, то есть он был болен, и, по всей вероятности, вы взяли на себя труд получить как можно большую информацию о его усилиях облегчить свою болезнь. Мне нужны имена, даты, адреса, события, особые доказательства.

— От меня вы этого не получите.

Она поправила свое боа.

— Я давно уже этим перестала интересоваться. Когда-то, когда дети еще были маленькими, я советовалась со своим доктором о том, можно ли что-нибудь сделать, какую-нибудь операцию, но из его объяснений я поняла, что мой муж ни за что не захочет этого. Больше ничего сделать я не могла, так что какая во всем этом была польза? У меня есть подруга, у которой муж — алкоголик, и ей приходилось хуже...

В дверь позвонили. Убрав бумаги в ящик и выйдя в холл, я, как ни странно, не увидел на ступеньках перспективного клиента. Инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств Восточного округа бывал кем угодно: нашим противником, нейтралом, раз или два — союзником, но никогда — нашим клиентом. Судя по его виду, по развороту его плеч и выражению крупного красного лица, было трудно ожидать, что он пришел вручить задаток.

Я подошел, навесил цепочку, приоткрыл дверь на два дюйма, на которые она позволяла ее открыть и заговорил через щель:

— Приветствую вас. Не открываю, потому что у мистера Вульфа посетитель. Могу ли я быть Вам полезен?

— Нет. Я знаю его посетителя. Миссис Томас Г. Ви-гер пришла сюда полчаса тому назад. Откройте дверь.

— Будьте как дома. Я сейчас.

Я прошел в кабинет и сказал Вульфу:

— Портной. Он говорит, что его человек принес костюм около получаса тому назад, и хочет обсудить этот вопрос.

Он поджал губы, свирепо посмотрел на меня, потом на нее и снова на меня. Когда бы представитель закона ни возникал на пороге, его первым побуждением всегда было передать ему, что он занят и что его нельзя беспокоить. А если этот представитель был инспектор Кремер, тем сильнее было это побуждение. Но ситуация и так была достаточно деликатной. Если ищейки нашли лазейку в тот дом, пролезли в нее и нашли там Фреда Даркина, положение становилось тяжелым, но если Кремер будет вынужден удовлетворить свое любопытство с ордером в кармане, оно станет еще тяжелее. Кроме того, была еще миссис Вигер. Поскольку Кремер знал, что она пробыла у нас почти полчаса, за нею, очевидно, был хвост, и не грех было бы узнать почему. Вульф повернулся к ней.

— У дверей стоит инспектор Кремер из полиции, он знает о том, что вы здесь.

— Он не может этого знать,— уверенно заявила она.— Откуда?

— Спросите его. Но можно с уверенностью сказать, что за вами следят. Вы под наблюдением.

— Как они смеют? За мной! Я в это не верю! Если бы они...

Зазвонил звонок. Вульф повернулся ко мне.

— Давай, Арчи.

 9

При встрече этих двоих, Вульфа и Кремера, я, естественно, не могу быть беспристрастным наблюдателем. Дело не только в моей личной заинтересованности. Полицейские ищейки и частные детективы — всегда непримиримые враги, это непреложный факт. За спиной нью-йоркского фараона — сила и мощь восьми миллионов людей, за спиной частного детектива — ничего, кроме права на жизнь, ничего, кроме надежды на удачу, и хотя все это прекрасно, но служить гарантией успеха не может. Пусть не беспристрастный, но все-таки я наблюдатель, и это одна из привилегий моей работы: я могу присутствовать при волнующем моменте, когда Кремер входит в кабинет и нацеливает на Вульфа острый взгляд серых глаз, а Вульф, чуть-чуть склонив голову набок, приветствует его. Кто нанесет первый удар, и будет ли это джеб, хук или свинг?

На этот раз я обманулся в своих ожиданиях. Первый быстрый удар 'нанесен не был — не позволила миссис Вигер.

Едва Кремер переступил порог кабинета, как она обрушилась на него.

— Неужели вы за мной следили?

Кремер приветствовал ее. Он был вежлив.

— Доброе утро, миссис Вигер. Надеюсь, вы не рассердились. Когда совершается убийство, мы не можем надеяться на волю случая. Мы решили, что для вашей безопасности...

— Мне не нужна никакая защита, я в ней не нуждаюсь!

Ее голова запрокинулась бы назад, не будь она так хорошо уравновешена двойным подбородком.

— Вы следили за мной?

— Я — нет. Мой человек. Мы...

— Где он? Я хочу его видеть. Приведите его сюда! Я говорю вам и скажу ему — я не позволю, чтобы за мной ходили! Защищать меня? — Она фыркнула.— Моего мужа вы уже защитили. Его застрелили на улице и бросили в яму, и даже не вы его нашли. Его нашел мальчишка. Где этот человек?

— Он всего лишь исполнял приказ.

Голос Кремера стал чуть резче.

— Да, он проследовал за вами сюда. Может быть, вы действительно не нуждаетесь в защите. Но защищать можно не только от нападения, но и от других вещей, например от ошибок. Может быть, приход сюда и был ею. Если вы пришли рассказать Ниро Вульфу то, что не рассказали нам, что-нибудь о вашем муже, что было или может быть связано с ег‘о смертью, это ошибка. Итак, я хочу знать, что сказали ему вы и что сказал он вам. Все сказанное. Вы пробыли здесь почти полчаса.

Первые полсекунды я думал, что она на это клюнет. Мое опасение основывалось на том, что в ее мозгу должна была проскользнуть мысль: самый простой и быстрый путь увидеть эту комнату на Восемьдесят второй улице — рассказать об этом Кремеру. И она вполне могла так поступить, если бы до нее не донесся голос Вульфа:

— Если хотите, я верну вам ваш задаток, мадам.

— О,— сказала она.

Она не оглянулась.

— Я наняла его для того, чтобы он кое-что для меня сделал,— сказала она Кремеру.

— Что?

— Обнаружил, кто убил моего мужа. Вы не смогли найти даже его тела, и теперь все, что вы делаете, это следите за мной и выдумываете что-то о защите. Меня не от кого защищать. Если мне и есть, что рассказать, я расскажу ему, а не вам.— Она подалась вперед.— Пропустите. Я хочу увидеть этого человека.

— Вы делаете ошибку, миссис Вигер. Я хочу знать, что вы сказали Вульфу.

— Спросите у него.

Видя, что Кремер не собирается уходить с дороги, она обошла его и направилась в холл. Я вышел за нею. Когда я взялся за ручку, она приблизилась ко мне почти вплотную и прошептала в самое ухо:

— Когда я увижу эту комнату?

Но я хотел наблюдать, поэтому закрыл дверь, ничего не сказав ей, и вернулся в кабинет.

Кремер молчал. Он сидел в красном кожаном кресле, на краешке, аккуратно составив ноги. Говорил Вульф:

— ...и это вопрос спорный. Я не обязан перед вами отчитываться за то, что принял задаток, если только ваши требования и вмешательство не связаны с исполнением служебного долга. Но вы должны аргументировать это.

Я не был бы здесь,— сказал Кремер,— если бы мог аргументировать... Меня привело сюда не только сообщение о визите миссис Вигер. Достаточно того, что вы суете свой нос в расследование по делу об убийстве. Но и это не все. Я даю вам возможность согласиться на совместные действия и спрашиваю вас прямо, какие вы получили сведения о Вигере и как они могут помочь в деле опознания убившего его лица?

Итак, он знал об этой комнате, и мы были в западне. Я подошел к письменному столу и сел. Становилось жарко, и лучшим выходом для Вульфа, возможно, было бы забыть о клиентах.

Но он не сделал этого. Он медлил. Покачал головой.

— Боюсь, вы знаете больше меня по этому поводу. Рассмотрим гипотезу. Предположим, я получил частную информацию, что некое лицо одолжило Вигеру крупную сумму денег и Вигер должен был срочно вернуть долг. Не исключено, что это могло бы помочь установить личность убийцы, но я не намерен передавать вам эту информацию до тех пор, пока не получу от вас убедительных доказательств тому, что она действительно могла бы помочь. Ваш вопрос достаточно прям, но он слишком резок, и вы об этом знаете.

— Вы признаете, что получили информацию?

— Я ничего не признаю. Если бы я действительно располагал информацией, то право удержать ее при себе и ответственность за это решение целиком бы лежали на мне. Как и риск.

— Риск — оставить меня в дураках? Не вам говорить с вашим чертовым везением, Я попробую еще один вопрос, он более конкретен и менее резок. Почему Гудвин позвонил в «Газетт» Лону Коэну в понедельник в пять часов вечера и расспрашивал его о Вигере. Более чем за два часа до того, как было найдено тело Вигера?

Я постарался сохранить прежнее выражение лица и, очевидно, преуспел в этом, поскольку у Кремера острый глаз и большой опыт в наблюдении за лицами» и, если бы моя физиономия что-нибудь показала, он бы непременно это заметил. Внутренне я усмехался: они не нашли комнату, а просто получили намек от какой-то жабы из «Газетт» и принялись завинчивать гайки.

Вульф фыркнул.

— Действительно, это более конкретно.

— Да. Теперь ваша очередь быть конкретным. Вы достаточно часто вмешивались в расследования убийств,

тут ничего нового нет, но, видит Бог, это первый случай, когда вы не дождались даже, когда будет найдено тело. Как вы узнали о его смерти?

— Я ничего не знал о ней, как и мистер Гудвин.— Вульф поднял руку.— Мистер Кремер. Я не берусь за каждую работу, которую мне предлагают. Но если я берусь за нее, то делаю ее так, чтобы заработать гонорар. Иногда для этого необходим разумный риск. Сейчас как раз такой случай. Некто — назовем его X — сказал в понедельник вечером в этой комнате нечто, что послужило причиной звонка мистера Гудвина мистеру Коэну для получения информации о Томасе Г. Вигере. Но, во-первых, ничто, из сказанного Х-ом, не указывало на то, что он знал о смерти Вигера, и мы считаем, что он о ней не знал. Во-вторых, ничто, из сказанного Х-ом, не указывало на то, что Вигеру грозит опасность. В-третьих, ничто, из сказанного Х-ом, не было правдой. Мы обнаружили, что каждое произнесенное им слово было ложью. И поскольку наше заключение о том, что он не знал о смерти Вигера и тем более не убивал, имеет под собой серьезную основу, я считаю себя вправе удержать его ложь при себе, по крайней мере в настоящий момент. У меня нет для вас информации.

— Кто такой X?

— Я не знаю.

— Чушь. Это миссис Вигер?

— Нет. Скорей всего я не назвал бы его имени, даже если бы и знал его, но я не знаю.

Кремер подался вперед.

— Разумный риск, да? Так, так. Вы просто невыносимы. Я помню...

Зазвонил телефон, я повернулся и взял трубку.

— Кабинет Ниро Вул...

— Арчи, я поймал еще одну.

Мои пальцы крепко вцепились в трубку, и я прижал ее к уху.

Фред начал снова:

— Это ты, Арчи?

— Конечно, я занят.

Если бы я попросил его подождать и прошел бы в кухню, Кремер обязательно подошел бы к моему письменному столу и взял трубку.

— Я говорю, что поймал еще одну. Еще одну женщину.

— Я не уверен в том, что это было разумно, мистер

Джерсон. Это может вовлечь вас в серьезные затруднения.

— О! У вас кто-нибудь есть?

— Конечно.

У Фреда неплохой механизм в голове, но с реакцией хуже.

— Я понимаю, что должен это сделать, но я не знаю, как скоро смогу. Побудьте минутку у телефона.

Я накрыл рукой микрофон и повернулся к Вульфу.

— Этот идиот Джерсон нашел свои бумаги и оставил двоих из персонала запертыми в комнате. Он может иметь неприятности гораздо большие, нежели стоимость облигаций. Он хочет, чтобы я пришел, и я, конечно, должен, но...

Вульф хмыкнул.

— Тебе придется. Ну и простофиля. В случае необходимости можешь вызвать мистера Паркера.

Я снял руку с мембраны и сказал:

— Все в порядке, мистер Джерсон, я иду. Держите их под наблюдением до моего прихода.

Я повесил трубку и вышел.

У обочины, напротив дома, стояла машина Кремера. Обменявшись приветствиями с шофером, Джиммом Бурке, я направился на восток. Не было причин предполагать, что Кремер отправил за мной хвост, но я хотел исключить даже малейшую возможность появления на Восемьдесят второй улице официального лица.

Поймав такси на Девятой авеню, я сказал шоферу, что дам указания в пути. Мы свернули направо, на Тридцать четвертую улицу, снова направо, на Одиннадцатую авеню, еще раз направо, на Пятьдесят шестую улицу, и налево, на Десятую авеню. О, я знал, что чист, но все равно смотрел в заднее окошко всю дорогу до угла Пятьдесят второй улицы и Бродвея. Оттуда я шел пешком.

Яма была засыпана. Вокруг не было никаких униформ и вообще никого из полиции Восточного округа или прокуратуры, кто мог бы иметь отношение к делу. Свернув к полуподвальному помещению дома 156, воспользовавшись ключом Мег Дункан и войдя в холл, я сразу же на себе почувствовал чужой взгляд. Когда я дошел до конца холла, из кухни появился Цезарь Перес.

— А, вы,— сказал он и обернулся назад: — Это мистер Гудвин.

Из-за его спины возникла фигура его жены.

— Там наверху женщина,— сказала она.

Я кивнул.

— Я пришел с ней встретиться. Вы видели ее раньше?

— Нет.

Она взглянула на мужа.

— Цезарь, мы должны ему сказать.

— Я не знаю.

Цезарь развел руками.

— Ты соображаешь лучше, чем я, Фелита. Если ты так считаешь.

Она перевела на меня взгляд черных глаз.

— Если вы нечестивый человек, Бог вам судья. Идите сюда.

Она двинулась вперед.

Я не колебался. Фред ничего не сказал по телефону о новых царапинах, а у этой пары могло быть что-то свеженькое. Я вошел на кухню.

Миссис Перес подошла к столу, взяла визитную карточку и подала мне.

— Этот человек приходил сюда утром,— сказала она.

На карточке стояло имя Джона Мортона Сеймора, слово «адвокат» в одном углу и адрес в другом.

— И что? — спросил я.

— Он принес это.

Она взяла со стола конверт и раскрыла его.

— Взгляните.

Я вытащил бумагу с голубой тыльной стороной установленного образца. Для того чтобы понять, в чем тут дело, мне не нужно было даже вчитываться в каждое слово. Это был документ, подписанный Томасом Г. Вигером, заверенный, датированный 16 марта 1957 года. Согласно ему недвижимое имущество, а именно, дом и земля, на которой он стоял по Восточной Восемьдесят второй улице, 156, Манхеттен, Нью-Йорк, оставлялся Цезарю и Фелите Перес.

Первый и очень интересный вопрос: как давно они знали о существовании этого документа?

— Он принес это и отдал нам,— сказала она.— Он сказал, что мистер Вигер велел ему, если он умрет, отдать это нам в течение двадцати четырех часов после его смерти. Он сказал, что прошло немного больше двадцати четырех часов, но он думает, что это неважно. Он сказал, что позаботится о формальностях — так он сказал — и не возьмет никакой платы. Теперь мы должны сказать вам, что собираемся делать. Мы собирались уехать сегодня ночью. Мы собирались уехать куда-нибудь и не возвращаться назад. Но сейчас мы не знаем, спорим. Мои муж и дочь думают, что мы можем остаться, а я думаю, что мы должны уехать. В первый раз наш спор больше, чем слова, поэтому я и говорю вам.

Цезарь полуприкрыл глаза.

— Что он говорил вчера, ваш мистер Вульф? Он говорил, что, когда они узнают, что мистер Вигер владел этим домом, они придут сюда и у нас будут большие неприятности, поэтому мы решили уехать сегодня вечером. Но сегодня этот человек, мистер Сеймор, сказал, что мистер Вигер так написал бумагу, чтобы никто не смог узнать, что это был его дом, и мы можем никому не говорить, что это был его дом. Поэтому я и говорю, что теперь мы можем остаться. Теперь это наш дом. Мы можем убрать то, что нам не нравится наверху, и это будет наша комната. Кухня и ванная там прекрасные. Моя жена всегда рассуждает лучше моего, но на этот раз, должен сказать, я ее не понимаю. Зачем нам бежать из нашего дома?

— Так.

Я вложил листок в конверт и бросил его на стол.

— Мистер Вульф говорил вчера, что вы будете иметь неприятности, когда станет известным, что этот дом принадлежит Вигеру. Но вы знали о том, что это не станет известно, почему же вы этого не сказали?

— Вы не слушали,— сказала миссис Перес.— Этот мистер Сеймор приходил не вчера, он приходил сегодня утром. Вы не слушали.

— Я слушал. Но Вигер давно вам сказал об этой бумаге. Вы знали, что этот дом будет ваш, если он умрет.

Ее черные глаза вспыхнули огнем.

— Если вы слушали, то зачем называете нас врунами? Разве мы не сказали, что собирались уехать, а этот мистер Сеймор пришел с бумагами, и теперь мы спорим.

Я кивнул.

— Я все слышал. У вас есть Библия?

— Конечно.

— Принесите ее.

Она вышла из комнаты, но не через холл, а через другую комнату, через другую дверь. Через минуту она вернулась с толстой маленькой книжкой в коричневом кожаном переплете. Она не походила на Библии, которые я видел раньше, и я открыл ее, чтобы взглянуть, но она была на испанском. Держа ее, я попросил их положить на нее левые руки, поднять правые, и они повиновались.

— Повторяйте за мной: клянусь на этой Библии, что я не знал (а)... что мистер Вигер собирается отдать этот дом... и не имел (а) причин думать, что он собирается это делать... до прихода этим утром мистера Сеймора.

Я положил Библию на стол.

— О’кей. Если мистер Сеймор может устроить дело таким образом, что никто не узнает о бывшем владельце этого дома, он, возможно, это сделает, но есть люди, которые уже знают об этом, включая и меня, поэтому я советую вам ничего не брать из этой комнаты, ни единой вещи, даже если она принадлежит вам. Я тоже советую вам остаться здесь. Я не знаю, кто останется от этого в выигрыше, но удрать отсюда — это худшее, что вы можете сделать. Вигер был убит в этой комнате, и вы перенесли тело на улицу. Если вы удерете отсюда, даже мистер Вульф может решить, что должен сообщить о вас полиции. Тогда разыскать вас не составит труда, и клятва на Библии вам больше не поможет.

— Нас не найдут,— сказала миссис Перес.

— Не обманывайте себя. Люди куда более хитрые, чем вы, думали, что они смогут уехать туда, где их никто не найдет, и это оказывалось невозможным. Забудьте об этом. Я должен подняться наверх и взглянуть на эту женщину. Примите, пожалуйста, мои поздравления с тем, что вы вступили во владение домом. Пусть сюда никогда не войдет фараон.

Я двинулся было прочь, но она опять заговорила:

— Если мы решим уехать, мы скажем вам.

— Мы не уедем,— сказал Перес,— Мы — граждане Соединенных Штатов Америки.

— В этом есть резон,— сказал я, прошел вперед к лифту и нажал на кнопку.

Лифт опустился, и я поднялся наверх.

Прибежище похоти определенно оказывало свое воздействие. Выйдя из лифта и убедившись в том, что все спокойно, что Фред не воспользовался на этот раз покрывалом, я позволил себе оглядеться. Несомненно, комната обладала энергией воздействия. Было бы интересно и полезно провести эксперимент — въехать сюда и проверить, как долго все это может действовать, особенно эта пара картинок.

Но у меня были дела. Фред сидел в желтом шелковом кресле, на краешке, с бокалом шампанского в руке, а в кресле напротив него, тоже с бокалом шампанского, сидела особа женского пола, которая гораздо более сочеталась с окружающей обстановкой, чем Мег Дункан или Джулия Мак-Ги, хотя, кто знает, они-то не сидели в кресле в непринужденной позе. Эта женщина была довольно маленькая и вся состояла из закругленных линий, хотя и не выставляла их напоказ. Что сразу привлекало внимание и удерживало его, так это форма ее губ — ее крупный, но не слишком, с полными губами рот. Когда я подошел, она протянула руку.

— Я знаю вас,— сказала она.— Я видела вас во «Фламинго». Однажды я довела одного человека до бешенства, сказав, что хочу танцевать только с вами. Когда Фред сказал, что придет Арчи Гудвин, мне пришлось срочно сесть, чтобы не упасть в обморок. Как вы танцуете — мечта!

Я пожал протянутую руку. Мне уже приходилось пожимать руки убийцам, и я решил, что лишнее рукопожатие не повредит мне.

— Я учту это,— сказал я.— Если нам когда-нибудь предоставится возможность объединить свои усилия, я постараюсь не отдавить вам ноги. Но я заинтригован. Вы что, старые друзья с Фредом?

— О, нет. Я никогда его не видела раньше. Просто смешно обращаться к мужчине «мистер», когда пьешь с ним шампанское. Шампанское предложила я.

— Она поставила его в холодильник,— сказал Фред,— и открыла его. Так что же ему, пропадать? Я-то не слишком его люблю, ты знаешь.

— Не нужно извинений. Если она тебя называет Фредом, то как называешь ее ты?

— Никак. Она велела называть ее Ди. А я просто сидел и ждал тебя.

На кушетке, на расстоянии вытянутой руки, лежала ее кожаная сумочка, напоминающая формой коробку. Я находился достаточно близко, так что все, что мне пришлось сделать, это нагнуться и протянуть руку. Ее рука дернулась, но слишком поздно — сумочка была у меня. Когда я выпрямился и отступил, чтобы ее открыть, она только сказала:

— А это не слишком любезно, не правда ли?

— Я любезен, только когда танцую.

Я прошел к концу кушетки и стал вынимать вещи одну за другой и выкладывать их на кушетку. Там были две вещи с именем: вскрытый конверт, адресованный миссис Остин Хау, Эден-стрит, 64, Нью-Йорк, 14, и шоферские права на имя Дины Хау, адрес тот же, ростом пять футов, два дюйма, белой, волосы темные, глаза светло-карие. Я убрал все вещи в сумочку, закрыл ее и положил рядом с ней на кушетку.

— Пистолет я оставила дома,— сказала она и сделала глоток шампанского.

— Вы поступили разумно. Я хотел только узнать, как пишется Ди. Я смогу вас уберечь от некоторой неприятности, миссис Хау. Ниро Вульф хочет видеть каждого, кто имеет ключи от входной двери и лифта этого дома. Между прочим, я оставил их в вашей сумочке. Но если мы поедем к Вульфу сейчас, он как раз примется за ленч и нам придется ждать. Мы можем обсудить дело здесь, пока вы покончите с шампанским.

— А вы не хотите? Бутылка в холодильнике.

— Нет. Благодарю.

Я сел на кушетку четырьмя футами дальше, повернувшись к ней лицом.

— Я думаю, вы пришли сюда не ради шампанского, не так ли?

— Да. Я пришла за моим зонтиком.

— Желтый, с красной пластиковой ручкой?

— Нет. Серый с черной ручкой.

— Он здесь, в ящике, но некоторое время вам придется обходиться без него. Если полиция когда-нибудь заинтересуется этой комнатой, ей не понравится, если отсюда что-нибудь пропадет. Как он сюда попал?

— Я хочу добавить...— Плавным движением она поднялась на ноги.— Принести вам?

— Нет, спасибо.

— А вам, Фред?

— Нет. Хватит и этого.

Она пересекла комнату и вошла в кухню. Я спросил Фреда:

— Она не пыталась тебя подкупить или уговорить?

Он покачал головой.

— Ничего такого. Она взглянула на меня, увидела, что я в два раза больше ее, и сказала: «Я вас не знаю, не так ли? Как вас зовут?» Чертовски хладнокровная дамочка, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, о чем она спросила меня, когда мы начали болтать? Не думаю ли я, что это место вполне подойдет для собрания Ассоциации родителей и учителей. Поверь мне, если бы я был женщиной и владел ключами от этой комнаты, если я пришел бы сюда и встретил здесь незнакомого...

Миссис Хау снова появилась с полным бокалом в руке. Она подошла, устроилась на кушетке на прежнем месте, не пролив ни одной капли, и сказала:

— Вера, надежда и милосердие...— она отпила глоток и скрестила ноги.

— Я оставила его здесь,— сказала она,— две недели тому назад, в пятницу. В следующую пятницу будет три недели. Шел дождь. Том Вигер сказал мне, что знает «совершенно потрясающее место, которое стоит посмотреть», так он сказал. Он дал мне ключи и объяснил, как добраться. Я пришла и нашла все это.— Она развела руками.— Следует согласиться, место действительно потрясающее. Здесь никого, кроме него, не оказалось, а у него не появилось таких мыслей, которые мне не понравились бы. Он не пытался, в общем-то, меня изнасиловать. О мертвых ничего, кроме хорошего, не говорят, но с ним было трудно, и я была рада убраться отсюда и без зонтика.— Она сделала глоток.— А когда я прочитала о его смерти, о том, что его тело было найдено в яме на этой улице, вы можете себе представить мое состояние. Я не беспокоилась о том, что меня заподозрят в убийстве. Дело не в этом, но я знаю, как они бывают внимательны к вещам. А если будет установлено, что зонтик принадлежит мне, и эта комната будет описана в газетах... гм...— Она отвела руку в сторону.— Мой муж, мои друзья, все, кто меня знал... А если дела примут достаточно дурной оборот, мой муж может даже лишиться работы. Но вчерашние газеты не упомянули об этой комнате и сегодняшние тоже, и тогда я решила, что о ней вообще ничего неизвестно, и подумала, что могу пойти да и посмотреть, нельзя ли забрать мой зонтик. И вот я здесь.— Она сделала глоток.— А вы говорите, что я не могу его взять и болтаете о поездке к Ниро Вульфу... Забавно было бы пообщаться с Ниро Вульфом, я против этого не возражаю, но я хочу получить свой зонтик, и у меня есть идея. Вы говорите, он здесь, в ящике?

— Верно.

— Тогда вы берете его, сегодня вечером ведете меня во «Фламинго», и мы там танцуем. Не просто тур, а до самого закрытия, а там вы, может быть, почувствуете, что можете вернуть мой зонтик. Мои слова могут показаться вам нескромными, но я говорю совсем не в том смысле, а просто думаю, что вы могли бы, и в этом нет ничего особенного. Во всяком случае, зонтик ведь будет у вас?

— Да.— Форма губ действительно приковывала к себе взгляд.— Или нет. Я ценю ваше приглашение, миссис Хау, но сегодня вечером я буду занят. Кстати, о работе. Почему вы считаете, что ваш муж может ее потерять. Разве он работает в «Континенталь Пластик Продукт»?

— Нет. Он работает в Нью-Йоркском университете. Жена члена преподавательского состава, вовлеченная в подобную историю... Даже если я в действительности в нее и не вовлечена...

В моей голове что-то щелкнуло. Это не было предчувствием. Предчувствия возникают неведомо отчего. Здесь причиной щелчка было слово «преподаватель».

— Что он преподает? — спросил я.

— Английскую литературу.— Она сделала глоток,— Вы уходите от темы. Мы можем пойти во «Фламинго» завтра вечером. Вы не потеряете ничего, кроме нескольких часов, если останетесь мною недовольны.— Она посмотрела на часы.— Почти половина второго. Вы уже завтракали?

— Нет.

— Пригласите меня завтракать, и, может быть, это вас немного смягчит.

Я слушал ее вполуха. Преподаватель литературы. «Ваш мозг стоит того помещения, которое занимает». Роберт Браунинг. Я готов был спорить десять к одному. Пари для молокососов, но детектив, как никто другой, имеет право видеть вещи в розовом свете.

Я встал.

— Вы играете на моих нервах, миссис Хау. Я давно уже не встречался, Ди, ни с кем, кого бы мне хотелось пригласить на ленч или потанцевать. А смягчиться — это же большое удовольствие, но у меня дела. Ниро Вульф желает вас видеть, хотя с этим можно пока подождать. Всего один вопрос: где вы были в воскресенье вечером с семи часов?

— Нет.— Ее глаза расширились.— Вы не можете этого думать.

— Извините, могу. Если вы еще раз желаете побыть наедине с собой, я подожду, пока вы сходите и наполните бокал.

— Так вы серьезно? — Она опустила бокал, выигрывая время.— Я выходила на кухню не ради того, чтобы остаться наедине с собой. В воскресенье вечером я была дома, в нашей квартире, со своим мужем. В семь часов? Немногим позже шести мы ходили в ресторан в Вилледже и вернулись домой после восьми, около половины девятого. Мой муж работал над докладом, а я читала и смотрела телевизор. Отправилась спать около полуночи и, поверьте, оставалась в своей постели. Я редко поднимаюсь среди ночи, чтобы застрелить мужчину и бросить его тело в яму.

— Да, это дурная привычка,— согласился я.— Теперь мистеру Вульфу можно не расспрашивать вас больше об этом. Я полагаю, ваш номер есть в телефонной книге?

Я повернулся к Фреду.

— Не позволяй ей говорить с тобой о зонтике. Ну, как обслуживание? О’кей?

— Жалоб нет. Начинаю чувствовать себя как дома. Долго еще?

— День, неделю или год. У тебя еще никогда не было столь прелестной работы.

— Хм. Ее ты оставляешь?

— Да. Она вполне может прикончить бутылочку. А у меня дела.

Когда я направился к выходу, Дина Хау встала с кушетки и пошла на кухню. Она была там, когда пришел лифт и я вошел в кабину.

Когда я спустился вниз, мистер и миссис Перес все еще находились на кухне. Я просунул туда голову, сказал им, что их единственная надежда выйти сухими из воды — сидеть тихо, как мыши, и ушел. На углу Восемьдесят второй улицы и авеню Коламбус находилась аптека, где я мог бы подлечить мой желудок стаканом молока, но я решил не задерживаться. У меня было свидание с преподавателем английской литературы, хотя он об этом еще не знал.

 10

Было 1.40, когда я покинул этот дом. В 6.10, через четыре с половиной часа, я сказал Остину Хау:

— Вы чертовски хорошо знаете, что не сможете этого опровергнуть. Идемте.

В течение этих четырех с половиной часов я получил много дополнительных сведений. Я узнал, что в большом университете очень многие люди знают, где может быть или должен находиться преподаватель, но никто не знает, где он находится. Дважды я прилагал все старания к тому, чтобы не быть раздавленным в коридоре: первый раз, нырнув в нишу, второй, в борьбе проложив себе путь вдоль стены. Полчаса я сидел в приемной, где прочитал статью, озаглавленную «Экспериментальные средние школы в Японии». Пятнадцать минут я обливался потом в телефонной будке, сообщая Вульфу о последних событиях, включив сюда и сведения о наследовании дома Цезарем и Фелитой Перес. Какое-то количество времени ушло у меня на то, чтобы отыскать университетский буфет и купить себе сэндвич из кукурузного хлеба с мясом, кусок вишневого пирога и стакан молока. Я был остановлен в холле тремя студентками, причем одна из них была хорошенькая, как картинка (я не имею в виду картинки на верхнем этаже в доме Пересов), которые попросили у меня автограф. Возможно, они приняли меня за сэра Лоуренса Оливье или за Нельсона Рокфеллера, за которого из них, точно не знаю.

Итак, я никогда бы не нашел Остина Хау, если бы не решил, что это безнадежно, и не отправился пешком в направлении к Эден-стрит, 64. Я не стал звонить по телефону, потому что ответить могла его жена, и было бы нетактично спрашивать, дома ли ее муле. Дело состояло в том, чтобы только посмотреть на него. Итак, я пошел туда и нажал в вестибюле на кнопку звонка с фамилией «Хау» над ней, открыл дверь, когда раздался щелчок, вошел и поднялся на два этажа, прошел по коридору к двери, открывшейся при моем появлении, и там стоял он.

Он уставился на меня, нахмурившись. Его рот открылся и закрылся. Я сказал не агрессивно, а просто, чтобы начать разговор:

— Другие грехи шепчут, убийство кричит.

— Как, ради всего святого? — спросил он.

— Как — это неважно,— ответил я.— Мы встретились снова и этого достаточно. Ваша жена дома?

— Нет. А в чем дело?

— Это тоже неважно, если ее нет дома. Я мечтал о небольшой дружеской беседе с вами, но, как вы заметили в понедельник, мистер Вульф спускается из оранжереи в шесть часов, и он будет ждать вас у себя в кабинете. Идемте.

Он что-то решал. И решил.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Я ничего не говорил вам в понедельник. Я никогда не видел вас раньше. Кто вы такой?

— Томас Г. Вигер. Его дух. Не будьте дураком. Если вы думаете, что речь пойдет всего лишь о вашем слове против моего, не обольщайтесь. Вы чертовски хорошо знаете, что не сможете этого опровергнуть. Идемте.

— Смогу или нет — это мы еще увидим. Уберите вашу ногу. Я хочу закрыть дверь.

Продолжать в таком духе дальше было нельзя.

— О’кей,— сказал я.— Я отвечу на вопрос, который вы не закончили. Сегодня днем я беседовал с вашей женой. Я узнал ваше имя и адрес из конверта, который я нашел в ее сумочке.

— Я в это не верю. Это ложь.

— В ее сумочке также лежали водительские права. Дина Хау, родилась тридцатого апреля 1930 года, белая, волосы темные, глаза светло-карие. Любит шампанское. Слегка наклоняет глову, когда...

— Где вы ее видели?

— Где — тоже неважно. Это все, что вы от меня получите. Я сказал мистеру Вульфу, что привезу вас к шести часам, а сейчас пятнадцать минут седьмого, и если вы хотите...

— Моя жена там?

— Нет. Сейчас нет. Говорю вам, мистер Вигер... извините, мистер Хау, что если вы не хотите, чтобы на вас обрушились все громы небесные, вы возьмете меня за руку и быстренько пойдете со мной.

— Где моя жена?

— Спросите у мистера Вульфа.

Он шагнул вперед, и я отступил в сторону, чтобы он не налетел на меня. Он захлопнул дверь, проверил, надежно ли она закрылась и направился к лестнице. Я последовал за ним. По пути вниз я спросил его, в каком направлении лучше пойти, чтобы поймать такси, он не ответил. Я бы выбрал Кристофер-стрит, но он повернул за угол направо и выиграл. Мы потратили на поиски только три минуты, и это — в самое тяжелое время дня.

За всю дорогу он не проронил ни слова. Был шанс, один против десяти, что Кремер оставил своего человека наблюдать за старым домом из коричневого камня, но Хау он знал так же, как Адама, а идти к заднему входу через проход с Тридцать четвертой улицы было сложно, поэтому мы остановились перед тротуаром у парадного входа. Поднявшись по ступенькам и найдя дверь закрытой на цепочку, я вынужден был позвонить, и. Фриц впустил нас.

Вульф сидел за своим столом, хмурясь над кроссвордом, взятым из «Обсервер». При нашем появлении он не поднял головы. Я усадил Хау в красное кожаное кресло и прошел к своему стулу, ничего не сказав. Когда мозги гиганта работают над важной проблемой, мешать не стоит. Через двадцать секунд он пробормотал: «К черту!», швырнул карандаш на письменный стол, повернулся, посмотрел на гостя и проворчал:

— Итак, мистер Гудвин вас нашел. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Где моя жена? — рявкнул Хау. Ни о чем другом он думать не мог.

— Минутку,— вмешался я.— Я сказал ему, что беседовал с его женой сегодня днем и узнал его имя и адрес из содержимого ее сумочки. Вот и все.

Вульф посмотрел на него.

— Мистер Хау. Когда в понедельник вечером я узнал, что человек по имени Томас Г. Вигер был убит, то самым естественным для меня было дать полиции описание человека, который был здесь и выдавал себя за него. По причинам, которые касаются только меня, я этого не сделал. Если я сообщу об этом теперь, то дам уже не описание, а ваше имя и адрес. Сделаю я это или нет будет зависеть от вашего объяснения этого странного обмана. Каково же оно?

— Я хочу знать, где и почему Гудвин видел мою жену. И где она теперь, Пока я об этом не узнаю, я не буду ничего объяснять.

Вульф прикрыл глаза. Через секунду он снова их открыл. Он кивнул.

— Это можно понять. Если ваша жена является причиной, вы не можете дать объяснений, не втянув ее, и вы не дадите их, если только она уже не вовлечена. Что ж, она вовлечена. В понедельник вечером вы, представившись Вигером, сказали мистеру Гудвину, что ожидаете за собой слежку, когда пойдете к дому 156 по Восточной Восемьдесят второй улице. Когда ваша жена вошла в полдень в комнату дома, расположенного по этому адресу, она обнаружила там человека, который нанят мною. Он вызвал мистера Гудвина, тот поехал туда и имел с ней беседу. У нее есть ключи от дома и от комнаты. Это все, что я намерен вам сообщить. Теперь слушаю ваши объяснения.

Мне редко бывает жаль людей, которых Вульф загоняет в угол. Обычно они сами напрашиваются на это тем или иным способом, и потом, если вы не можете смотреть, как рыб снимают с крючка, нечего ходить на рыбалку.

Но на Остина Хау я смотреть не смог и отвел глаза в сторону. Его длинное костлявое лицо настолько вытянулось, что больше стало походить на водосточную трубу, чем на лицо мужчины. Я перевел взгляд, и, когда вернул его назад, он сидел, наклонившись вперед и спрятав лицо в ладони.

Вульф заговорил:

— Ваше положение безнадежно, мистер Хау. Вам известен этот адрес. Вы знаете номер телефона Вигера, не внесенный в справочник. Вы знаете, что он бывал по этому адресу. Вы знаете, что ваша жена тоже там бывала. Чего вы надеялись добиться, посылая мистера Гудвина по вымышленному делу?

Хау поднял голову настолько, чтобы его глаза могли встретиться с моими.

— Где она, Гудвин?

Это была мольба, а не требование.

— Я не знаю. Я оставил ее в комнате по известному адресу без двадцати два. Единственным присутствующим там, кроме меня и ее, был человек, который работает на мистера Вульфа. Он ее не держал. Она была вольна уйти. Я ушел, потому что хотел взглянуть на вас, но она об этом не знала. Я не знаю, куда она пошла и когда она ушла.

— Вы с ней говорили? Она говорила, да?

— Да. Двадцать минут или около того.

— Что она сказала?

Я послал Вульфу взгляд, но он не повернул головы, чтобы встретиться с ним, поэтому я положился на собственное благоразумие.

— Она солгала мне, причем не слишком удачно. Она сказала, что была там только раз, причем оставалась недолго. Она оставила там зонтик и сегодня пришла, чтобы его забрать. По части зонтика все о’кей, он лежал там, в ящике, где лежит и сейчас. Сначала она пригласила меня позавтракать, потом она предложила повести ее сегодня вечером во «Фламинго» потанцевать там. До закрытия.

— Почему вы считаете, что она солгала, сказав, что была там только однажды?

Я покачал головой:

— Вы делаете много шума из ничего. Совершенно очевидно, я не считаю, что она солгала, а твердо знаю. И вы тоже знаете.

— Вы не знаете.

— А, бросьте. Не надо себя обманывать.

Вульф направил на него палец.

— Мистер Хау, мы дали вам поблажку, но наше терпение не беспредельно. Ваши объяснения.

— А что, если я их не дам? Что, если я встану и уйду?

— Это было бы нежелательно для нас обоих. Теперь, когда я знаю, кто вы такой, я должен сообщить полиции о ваших действиях в понедельник вечером. Но я не сделаю этого пока по причинам, касающимся только меня. Так что мои интересы переплетаются с вашими, а также с интересами вашей жены — ее зонтик все еще там.

Он был побежден и знал это. На этот раз его лицо не вытянулось, но рот скривился, и кожа вокруг глаз сморщилась, как будто свет был слишком яркий.

— Случай,— сказал он.— Люди — игрушки в руках случая. Боже мой, когда я сидел в этом кресле, беседуя с Гудвином, Вигер был мертв уже несколько часов. Когда я прочел об этом во вчерашних газетах, я сразу понял, что будет, если вы меня найдете, и решил, что мне делать,— я собирался все отрицать, но с этим ничего не вышло.— Он медленно покачал головой.— Да, случай. Конечно, моей жене не стоило выходить за меня замуж. Это была чистая случайность, то, что она встретила меня в тот момент, когда... Но не стоит в это углубляться. Я постараюсь придерживаться темы. Я был дураком и думал, что смогу спасти еще наш брак, но я не смог. Она хотела получать то, что я не мог ей дать, и делать то, к чему у меня нет склонности и уменья. Она не могла это делать со мной, поэтому стала делать это без меня.

— Тема,— недовольно сказал Вульф.

— Да. Я впервые говорю кому-то о своих отношениях с женой. Около года тому назад у нее вдруг появились часы, которые, должно быть, стоили тысячу долларов, если не больше. Потом другие вещи: драгоценности, одежда, меховое пальто. Она часто проводила время без меня, вечера... Но постепенно это превратилось в большее, чем вечера. Часто она возвращалась домой на рассвете. Теперь вы понимаете, насколько мне трудно держаться в рамках необходимого.

— И все же попытайтесь, если это возможно.

— Я попытаюсь. Я опустился до поведения человека, сующего свой нос в чужие дела. Любопытство вползает в дом неудачников под именами долга и жалости. Когда моя жена...

— Паскаль?

— Нет, Ницше. Когда моя жена уходила вечерами, я следовал за ней, не всегда, но когда мне это удавалось. Главным образом, она ходила в ресторан или к друзьям, которых я знал. Но дважды она уходила на Восемьдесят вторую улицу по этому адресу и входила в дверь полуподвального помещения. Пребывание ее в этом месте было непонятно, если только речь не шла об определенного сорта ресторанчике — наркотики или еще Бог знает что. Однажды вечером я вошел туда и нажал на кнопку звонка, находившегося на двери полуподвального помещения, но ничего не узнал. В отличие от вас, следователь я никудышный. Какой-то человек, по-видимому пуэрториканец, сказал мне, что свободных комнат нет. И только.— Он передохнул.— Дома я тоже совал нос в чужие дела. Я однажды нашел номер телефона, который моя жена записала на обратной стороне конверта, набрал его и узнал, что он принадлежит Томасу Г. Вигеру. В справочнике его не было. Я провел расследование и узнал, кто он такой. Мне удалось увидеть его, но это вышло скорее случайно, чем преднамеренно. Вы хотите узнать, как это было?

— Нет. Вы с ним встретились?

— Нет. Я видел его в театре. Это было две недели тому назад. А через три дня, в пятницу, неделю тому назад, я последовал за ней, когда она вышла. И она снова вошла, уже в третий раз, в тот дом на Восемьдесят второй улице. Я остался на другой стороне улицы, и очень скоро, через пять минут, не больше, появился Вигер. Он прошел мимо меня. Было еще светло. Он свернул к входу в полуподвальное помещение и вошел внутрь. Что бы вы сделали на моем месте?

Вульф ухмыльнулся.

— Я бы там не был.

Хау повернулся ко мне.

— Что бы вы сделали на моем месте, Гудвин?

— Ваш вопрос не имеет смысла,— сказал я.— Я не вы. Вы могли бы меня спрашивать с таким же успехом, что бы я сделал, если бы был малиновкой и увидел мальчишку, который собирается свернуть мне шею. Что сделали вы?

— Я расхаживал по улице туда-сюда до тех пор, пока люди не начали обращать на меня внимание. Тогда я пошел домой. Жена вернулась домой в шесть часов. Я не спрашивал ее о том, где она была. Я уже год не спрашивал ее о таких вещах. Но я решил, что должен что-то сделать. Я строил различные планы и все их отвергал. Наконец в один воскресный вечер я решился. Мы пообедали...

— Какое это было воскресенье?

— Последнее. Три дня тому назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Моя жена смотрела телевизор, а я сидел в своей комнате за работой, но не работал. Я решал, что мне делать, и на следующий день выполнил то, что задумал. Я пришел сюда и увиделся с Арчи Гудвином. Что я ему сказал, вы знаете.

— Да. Вы считаете, что ваши слова служат достаточным объяснением?

— Я полагаю, нет. Дело вот в чем: я знал, что, когда Вигер не появится, Гудвин захочет узнать почему, или позвонит ему (для этого я оставил номер телефона), или захочет увидеться с Вигером и расскажет ему обо мне и о том, что я ему сказал. Таким образом, Вигер узнает, что кто-то, кого он не сможет опознать по описанию Гудвина, знает о том, что он посещает этот дом. Он узнает о том, что Ниро Вульфу и Арчи Гудвину тоже об этом известно. И он расскажет об этом моей жене и опишет ей меня, и она поймет, что я знаю. Это и было самым важным. Я не мог сказать ей, но хотел, чтобы она знала, что я знаю.— Он посмотрел на меня и снова на Вульфа.— Еще одно. Я знал, что Арчи Гудвин не выкинет это так просто из головы. Он будет думать, почему я упомянул именно этот адрес, и захочет узнать, какая же связь, может быть, тайная связь, между Вигером и домом в подобном районе. А когда Арчи Гудвин чем-нибудь интересуется, он об этом узнает. Все это я продумал, но самым главным было то, чтобы она узнала, что я знаю.— Его рот искрилился, и пальцы впились в кресло.— И в тот вечер по радио из одиннадцатичасового выпуска новостей я узнала о том, что Вигер мертв. И из вчерашних утренних газет я узнал о том, что он убит в воскресенье ночью и его тело было найдено в яме напротив этого дома. Благодарение Богу, что моей жены не было в воскресенье ночью в этой комнате, там.

— Вы уверены в этом?

— Конечно, уверен. Мы спим на разных кроватях, но всегда, когда она ворочается, я ее слышу. Вы понимаете...

Он замолчал.

— Что?

— Ничего. Я хотел сказать... Понимаете... Я рассказал вам о том, о чем не считал возможным когда-либо кому-нибудь рассказывать, но вам это все равно. Возможно, я опять все испортил, но меня вынудили обстоятельства. Есть ли какой-нибудь шанс, хоть малейший, что все останется между нами? Я понимаю, что не могу вас просить считаться со мной после того, как я обманул Гудвина в понедельник вечером. Но если вы находите это возможным...

Вульф посмотрел на часы.

— Время обедать. Мистер Хау, мне не доставляет удовольствия причинять человеку неприятности, если без этого можно обойтись. И пусть вас не мучает ваша ребяческая выходка но отношению к мистеру Гудвину. Напротив, вы дали ему адрес, он направился по нему, и в результате мы получили клиента.— Он оттолкнул кресло и встал.— То, что вы сказали, будет обнародовано только в случае крайней необходимости.

— Кто ваш клиент?

Когда Вульф ответил, что Хау это вряд ли касается, тот не стал настаивать.

Я позволил себе еще раз пожалеть его, когда он поднялся со стула. Он попал в чертовскую переделку. Он хотел видеть свою жену, он должен был ее видеть, но что он собирался ей сказать? Собирался ли он объяснить, что подготовил тот прием, который она получила, придя за своим зонтиком? Собирался ли допустить...

Я бросил об этом думать. Он был женат на ней, а не я.

Когда я вышел проводить его, то постоял с минутку на пороге, наблюдая за тем, не окажется ли поблизости кого-нибудь настолько любопытного, чтобы отправиться за ним следом. Такого не нашлось. Я захлопнул дверь и присоединился к Вульфу, сидевшему в столовой. ,

На два письма из утренней почты не было отвечено, и, когда мы вернулись после обеда в кабинет и покончили с кофе, мы занялись ими. Одно было из Патнэм Кантри, от фермера, который спрашивал, сколько нужно скворцов на этот год; другое — от женщины из Небраски, которая писала, что будет в Нью-Йорке в июне с мужем и двумя детьми, и спрашивала, нельзя ли будет им прийти и взглянуть на орхидеи. Ответ на первое письмо был «сорок». Вульф всегда приглашал двух гостей на пирог со скворцами. Ответ на второе письмо был «нет» — ей не следовало упоминать о детях. Когда ответы были отпечатаны и Вульф подписал их, он молча следил за тем, как я складываю письма и запечатываю их в конверты, потом заговорил:

— Причины, по которым ты исключил мистера и миссис Перес, не являются более убедительными. Они знали, что получат дом.

Я, конечно, знал о том, что это последует. Я повернулся к нему.

— Забавная получается ситуация с Библией. Я не был в церкви двадцать лет, и современная наука доказывает, что на небесах на двести градусов по Фаренгейту выше, чем в аду, но если бы меня попросили положить руку на Библию и солгать, я бы от этого уклонился. Я бы сказал, что исповедую иудаизм или буддизм. А мистер и миссис Перес ходят, вне всякого сомнения, к мессе раз в неделю, возможно, и чаще.

— Ф-ф. Возможно, они не стали бы этого делать ради дома, но ради спасения собственной шкуры?

Я кивнул.

— Тысячи убийц лгали, принося присягу на свидетельском месте, но тут другое. Они все еще считают меня своим детективом.

— Ты неисправимый упрямец.

— Да, сэр, такой же, как и вы.

— И этого дурака Хау тоже нельзя исключить. Я называю его дураком, но что, если он на самом деле коварный, хитрый, ловкий? Зная и подозревая, что его жена собиралась идти по этому адресу в воскресенье вечером, он взял у нее ключи, пошел туда сам, убил Вигера и ушел. В понедельник его что-то насторожило. Неважно что. Возможно, он рассказал своей жене о том, что сделает это, или она догадывалась, и ее поведение испугало его. Он решил сделать что-то такое, что исключило бы вероятность его участия, и сделал. Вчера мы с тобой решили, что обманщик не знал о смерти Вигера,— и это было не предположение, а заключение. Теперь мы должны от него отказаться.

— Это не так невероятно,— ответил я.— Я вижу только три слабых места.

— Я вижу четыре, но ни одно из них не является необъяснимым. Я не считаю, что мы продвинулись вперед. Напротив, мы шагнули назад. Мы считали, что этот человек вне подозрений, но это не так. И что же теперь? Мы обсуждали этот вопрос добрых два часа. К тому времени, когда мы около полуночи отправились спать, дело обстояло таким образом: мы имели прецедент и клиента, то есть нескольких клиентов — и ни малейшей зацепки, с которой могли бы начать. Наш козырный Туз — знание того, что существует эта комната и Вигер был убит именно в ней,-— абсолютно ничего не стоил. И чем дольше мы будем держать его в руках, тем щекотливее будет наше положение, когда полиция найдет к ней пути, а это случится рано или поздно. Когда Вульф направился к лифту, он был в таком мрачном настроении, что даже не пожелал мне спокойной ночи.

Раздевшись, я начал серьезно взвешивать шанс за шансом, сможет ли полиция доказать, что мы были в этой комнате, если сейчас же отозвать Фреда. Смешно, но я перевернулся три раза, прежде чем уснуть.

Зазвонил телефон.

Я знаю, что есть на свете люди, которые, услышав среди ночи телефонный звонок, немедленно вскакивают и полностью просыпаются к тому времени, когда трубка подносится к уху. Я к ним не принадлежу. Я еще сплю. Я не в силах произнести что-нибудь сложное вроде: «Резиденция Ниро Вульфа. Г оворит Арчи Гудвин». Самое большое, на что я способен, это «слуш.,.».

Женский голос сказал:

— Я хочу говорить с Арчи Гудвином.

Я все еще плыл во сне.

— Это Гудвин. Кто это?

— Миссис Цезарь Перес. Наша дочь Мария мертва. Ее убили из пистолета. Вы должны приехать. Сейчас же. Вы приедете?

Тут я уже вынырнул.

— Где вы?

Я щелкнул выключателем ночника и взглянул на часы. Без двадцати пяти три.

— Мы дома. Нас вызвали посмотреть на нее, и мы только что вернулись домой. Вы приедете?

— У вас есть кто-нибудь? Полицейский?

— Нет. Он привез нас домой и уехал. Вы приедете?

— Да, сейчас. Так быстро, как только смогу. Если вы не...

Она повесила трубку.

Я люблю располагать временем, когда одеваюсь, но умею делать это очень быстро. Когда мой галстук был завязан, пиджак надет, а вещи разложены по карманам, я вырвал листок из блокнота и написал на нем:

«Мария Перес мертва, убита, Застрелена не дома. Где, не знаю. Миссис Перес звонила в 2.35. Еду на Восемьдесят вторую улицу.

А. Г.».

На пути вниз я подошел к двери в комнату Вульфа и подсунул под нее записку. Потом я спустился вниз и вышел на улицу. В это время суток Восьмая авеню -— лучшее место для ловли такси, так что мне повезло.

 11

Была одна минута четвертого, когда я открыл своим ключом дверь полуподвального помещения. За ней стояла миссис Перес. Ничего не сказав, она повернулась и пошла в холл. Я последовал за ней. На полпути она повернула в комнату направо, в ту самую комнату, дверь которой я открыл во вторник вечером, когда почувствовал на себе взгляд. Комната была маленькая: узкая кровать, комод, маленький столик с зеркалом и пара стульев не оставляли много места. Перес сидел на стуле у стола, а на столе стоял стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который он иногда прикрывал, был почти закрыт.

Он заговорил:

— Моя жена сказала вам в тот день, что мы садимся с друзьями. Вы наш друг?

— Не обращайте на него внимания,— сказала она и села на кровать.— Я заставила его прийти в эту комнату, комнату нашей дочери, и принесла ему рому. Я буду сидеть на кровати нашей дочери. Этот стул для вас. Мы благодарны вам за приход, но мы не знаем, зачем это. Мы ничего не можем сделать. Никто ничего не может сделать, даже сам Господь Бог.

Перес взял стакан, отпил из него немного и что-то сказал по-испански.

Я сел на стул.

— Самое трудное,— сказал я,— это то, что даже в таком положении надо что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Сейчас вы не хотите знать ничего, кроме того, что она мертва, но я хочу. Я хочу знать, кто ее убил, и вы тоже захотите, когда немного придете в себя. Еще как...

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.— Я его убью!

— Он — мужчина,— сказала она мне.

Секунду я думал, что она имела в виду, что ее Марию убил мужчина, но потом я понял, что она имеет в виду мужа.

— Вначале нам придется его найти,— сказал я.— Вы знаете, кто ее убил?

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.— Конечно, нет.

— Вас возили посмотреть на нее? Куда? В морг?

— Большой дом,— ответила она.— В большую комнату с сильным светом. Она лежала на чем-то, покрытая простыней. На ее голове была кровь, но не на лице.

— Вы сказали, кто ее нашел? И где?

— Да. Ее нашел мужчина в доке, у реки.

— В какое время она ушла из дома? Куда пошла и с кем?

— Она ушла в восемь часов, чтобы пойти в кино с друзьями.

— С парнем или с подругами?

— С девушками. За ней зашли две девушки. Мы их видели. Мы их знаем. Мы ходили с полицейским к одной из них, и она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но ушла около девяти часов. Она не знает, куда она ушла.

— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?

— Нет.

— У вас есть какие-нибудь подозрения, кто ее убил и почему?

— Нет. Нам уже задавали все эти вопросы.

— И зададут много других. Но вот что важно — имеется связь между ее смертью и смертью мистера Вигера или нет. Если нет, то это дело полиции. И она, возможно, схватит преступника или преступницу. Если да, то полиция не будет даже знать, с чего начать, поскольку они не знают, что этот дом Вигера, если только вы не рассказали. Вы сказали им?

— Нет,— ответила она.

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес и сделал еще один глоток рома.

— Тогда решайте. Если вы расскажете о Вигере и об этой комнате, то полиция, возможно, узнает о том, кто убил Марию, раньше, чем мы, мистер Вульф и я. Если вы не рассказали и не расскажете, мы найдем его, но сколько времени это у нас займет, я не знаю. Я хочу, чтобы все было ясным: если ее смерть не имеет ничего общего со смертью Вигера, совершенно не обязательно сообщать полиции о нем и об этой комнате, поскольку это все равно им не поможет. Вот так. Следовательно, вопрос в том, что вы предпочитаете делать в случае, если все это как-то связано со смертью Вигера. Собираетесь ли вы рассказать полиции о нем и доме и, возможно, получить обвинение в убийстве? Или вы хотите это оставить мистеру Вульфу и мне?

— Если бы мы уехали вчера вечером,— сказала миссис Перес.— Она не хотела... Если бы я была настойчивее...

— Не говори этого,— потребовал он.— Не говори этого!

-- Это правда, Цезарь! — Она встала, подошла к столу, выпила ром из его стакана и вернулась к кровати. Потом посмотрела на меня.— Она никогда ничего не имела с мистером Вигером. Она никогда с ним не говорила. Она никогда не была в этой комнате. Она ничего об этом не знала. О нем, о людях, которые приходили.

— Я в это не верю,— заявил я.— Может быть, это вполне естественно, чтобы умная девушка ее возраста не стала проявлять любопытства насчет всего, что происходит в ее доме. Но я в это не верю. Где она была в воскресенье ночью, когда вы вынесли тело Вигера и положили в яму?

— Она спала в своей кровати. В кровати, на которой я сижу.

— Вы так считаете. У нее хороший слух. Она услышала, когда я вошел в дом во вторник вечером. Когда я вошел в холл, дверь в эту комнату была чуть приоткрыта, а она стояла в темноте и смотрела на меня через щель.

— Вы — сумасшедший,— сказал Перес.

— Мария не стала бы этого делать,— уверенно сказала его жена.

— Но она делала это. Я открыл дверь, и мы поговорили — всего несколько слов. Почему бы ей этого не делать? Красивая, умная девушка, которая не интересуется тем, что происходит в ее собственном доме? Абсурд. Так вот, если вы не собираетесь рассказывать полицейским о Вигере, если вы собираетесь оставить это Вульфу и мне, я должен узнать, что знала Мария и что она сделала или сказала такого, что бы могло заставить кого-то ее убить... До тех пор пока я об этом не узнаю, нет никакой надежды чего-нибудь добиться. И конечно, я не надеюсь получить эти сведения от вас. Полиция делала здесь какой-нибудь обыск?

— Да, в этой комнате. Первый же, кто пришел.

— Он что-нибудь взял?

— Нет. Он сказал, что не взял.

— Тогда, если вы оставляете это дело нам, прежде всего нужно заняться этим. Я посмотрю, смогу ли я что-нибудь найти, вначале в этой комнате, а потом в других. Двое могут это сделать быстрее, чем один, поэтому не пойдете ли вы и не попросите этого человека наверху прийти... Нет. Лучше не надо. Он уже и так знает слишком много, чтобы спать спокойно. Вам же лучше всего было бы лечь в постель, но вы, конечно, этого не сделаете. Идите в кухню и что-нибудь съешьте. Вам ни к чему находиться здесь, пока я ищу. Мне придется перевернуть ее кровать и осмотреть все ее вещи.

— Так нельзя,— сказала миссис Перес,— Я знаю все ее вещи, все, что у нее есть. Мы не хотим, чтобы вы это делали.

— О’кей. Тогда мы с мистером Вульфом выходим из игры, а полиция вступает в нее. И рыться в вещах буду не я, а дюжина полицейских, а они действуют очень основательно, и вас здесь не будет. Вы будете под арестом.

— Теперь это уже неважно,— сказал Перес.— Может быть, я и должен там быть.

Он поднял стакан, и тот чуть не выскользнул у него из пальцев.

Миссис Перес встала, подошла к изголовью кровати и сняла с нее покрывало.

— Видите,— сказала она.— Ничего.

Полутора часами позже я вынужден был допустить, что она права, я сверху донизу опустошил ящики, исследовал матрац, перебрал одно за другим содержимое ящиков, убрал ковер и обследовал каждый дюйм пола, вытащил все из шкафа и осмотрел все его стенки при свете фонаря, вытащил ящики из комода и осмотрел их задние стенки, просмотрел тридцать книг и пачку журналов, изучил тыльные стороны четырех фотографий в рамке — и все зря. Ничего. Я познакомился с Марией гораздо лучше, чем при ее жизни, но не получил ни малейшего намека на то, кто она, что она знала и интересовалась ли Вигером и его гостями.

Переса с нами не было. Он стал мешать, когда я хотел снять ковер, и, поскольку к тому времени ром уже почти сделал свое дело, мы отвели его в соседнюю комнату и уложили на кровать. Кровать Марии снова была в порядке, и на ней сидела ее мать. Я стоял, потирая руки и хмуро озираясь.

— Я говорила вам — ничего,— сказала она.

— Да, я слышал.

Я подошел к комоду и вытащил нижний ящик.

— Все сначала,— сказала она.— Вы — как мой муж. Слишком упрямый.

— Я не был достаточно упрям с этими ящиками.

Я поставил ящик на кровать и начал вынимать из него содержимое.

Я только глянул на дно, нужно перевернуть ящики и попытаться еще раз.

Я поставил пустой ящик на пол днищем вверх, сел на корточки и начал его покачивать туда-сюда, проверяя края дна острием своего ножа. Саул Пезнер нашел однажды целую картину под фальшивым дном, которое было приделано не с внутренней стороны, а с наружной. У этого ящика ничего подобного не было. Когда я снова поставил его на кровать, миссис Перес подошла и начала складывать обратно содержимое, а я занялся следующим ящиком. В нем я нашел тайник, хотя чуть было не пропустил его снова.

Ничего не найдя с наружной стороны дна, я снова поставил ящик на кровать, еще раз заглянул в него, светя фонариком, и увидел крошечную дырочку, всего лишь булавочный укол в углу. Днище ящика было выложено тонким пластиком с рисунком — красные цветы по розовому фону, и дырочка была в одном из цветков. Я взял с подноса булавку, осторожно поместил ее острие в центр дырочки и стал действовать ею, как рычагом. Угол приподнялся, но пластик оказался плотнее, чем полагается быть пластику. Приподняв его достаточно для того, чтобы подсунуть под него палец, я потянул его наверх и добился успеха. Пластик был наклеен на картон, который устилал дно ящика, и под ним лежала коллекция предметов. Предметы были уложены очень аккуратно, чтобы не получалось выпуклостей. Мария была не только умна, у нее были умелые руки.

Миссис Перес у моего локтя сказала что-то по-испански и протянула руку, но я отвел ее.

— Я имею право,— сказала она,— это моя дочь.

— Никто не имеет права,— ответил я.— Она прятала это от вас, не так ли? Только она имела право, а она мертва. Вы можете наблюдать, но не трогать.

Я поставил ящик на стол и сел на стул, который освободил Перес.

Вот список вещей из тайника Марии:

1. Пять выполненных во всю страницу рекламных объявлений «Континенталь Пластик Продукт», вырезанных из журналов.

2. Четыре этикетки с бутылок шампанского «Дон Периньон».

3. Три вырезки из «Таймс» — ведомости фондовой биржи от трех разных чисел с карандашными отметками против цифр «Континенталь Пластик Продукт». Заключительные цены КПП были 66,5, 61,5 и 66,75.

4. Две газетные фотографии Томаса Г. Нигера.

5. Газетная фотография Томаса Г. Вигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.

6. Газетная фотография миссис Томас Г. Вигер с тремя другими женщинами.

7. Занимающая всю страницу журнала фотография банкета «Национальной ассоциации по производству пластиков» в танцевальном зале Чарчхилла, экземпляр которой я видел в понедельник в кабинете Лона Коэна. Надпись внизу сообщала имена, включая и имя одного из наших клиентов, Бенедикта Эйкена.

8. Три фотографии Мег Дункан, две из журнала, одна из газеты.

9. Тридцать один карандашный набросок женских головок, в шляпах и без. Они были сделаны на листах белой бумаги из блокнота размером 5x3. Два таких блокнота лежали на столе Марии, два — в ящике. В левом углу каждого листа стояло число. Я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, но выглядели они вполне прилично. С первого же взгляда я понял, что это не было изображением тридцати разных женщина. Некоторые лица встречались по два-три и даже по четыре-пять раз.

Числа включали в себя почти двухлетний промежуток, там было и 8 мая 1960 года. Это было последнее воскресенье. Я внимательно посмотрел на этот рисунок. Я держал в руке изображение возможной кандидатки на скамью подсудимых. Это была не Мег Дункан и не Дина Хау.

Это могла бы быть Джулия Мак-Ги. Предположив это, я окончательно понял, что смотрю на изображение Джулии Мак-Ги. Самая важная работа нашего мозга — это превращение возможного в вероятное, а вероятного в факт.

10. Девять пятидолларовых купюр различной степени старости.

Миссис Перес пододвинула к моему стулу свой и села. Она все видела, но ничего не сказала. Я посмотрел на часы — без двадцати шесть. Я выровнял края вырезок из «Таймс», сложил их вдвое и вложил внутрь основные находки. Вопрос о затруднении работы правосудия путем изымания улик больше не стоял. Мой адвокат мог бы утверждать, что найденное не относится к делу об убийстве Вигера, но если он скажет при этом суду и присяжным, что все это не относится к делу об убийстве Перес Марии, ему придется признать, что я идиот.

Держа улики в руке, я встал.

— Пока это доказывает,— сказал я миссис Перес,— что Мария обладала естественным для умной девушки любопытством и любила рисовать лица. Я возьму все это с собой показать мистеру Вульфу. Деньги я вам верну, надеюсь, скоро. У вас была трудная ночь и впереди у вас тяжелый день... Если у вас есть доллар, достаньте его, пожалуйста, и дайте мне. Вы нанимаете мистера Вульфа и меня расследовать убийство вашей дочери, поэтому вы и позволяете мне забрать эти вещи.

— Вы были правы,— сказала она.

— И все же я еще не заработал медаль. Я попрошу у вас доллар.

— Мы можем заплатить доллар, сто долларов... Это неважно...

— Пока достаточно и одного.

Миссис Перес встала и вышла и вскоре вернулась с долларовой купюрой в руке. Она передала ее мне.

— Мой муж спит,— сказала она.

— Хорошо. Вам бы это тоже не помешало. Днем придет человек и отведет вас в районную прокуратуру. О Вигере они не упомянут, и вы, конечно, тоже. О Марии скажите им правду, то, что вы уже рассказали полицейскому, что она пошла в кино и вы не знаете, кто и почему ее убил. Вы готовили завтрак для того человека наверху?

— Да.

— Сегодня-утром не беспокойтесь. Очень скоро он уйдет и больше не вернется.

Я протянул ей руку, и она пожала ее.

— Скажите вашему мужу, что мы друзья,— сказал я и пошел к лифту.

Оказавшись в прибежище похоти, я включил свет. Мои мысли были настолько заняты, что картинок с таким же успехом могло там не быть вовсе, кроме одной живой картинки — Фред Даркин в кровати площадью семь квадратных футов, с головой на желтой подушке, с натянутой до подбородка желтой простыней. Едва зажегся свет, как он шевельнулся, моргнул, потом сунул руку под подушку и выхватил из-под нее револьвер.

— Вольно,— сказал я.— Я мог бы продырявить тебя раньше, чем ты до него дотронулся. Мы получили все, что было можно. Теперь пора уходить. Особой спешки нет. Будет прекрасно, если ты исчезнешь через полчаса. Не задерживайся внизу, для того чтобы разыскать миссис Перес и поблагодарить ее. У них беда. Прошлым вечером их дочь была убита. Не здесь, не в этом доме. Застрелена.

Он вскочил на ноги.

— Что за чертовщина, Арчи! во что я влип?

— В триста долларов. Советую тебе не задавать мне вопросов, а то вдруг я на них не отвечу. Поезжай домой и скажи жене, что у тебя были два очень трудных дня и ночи и что тебе нужен хороший отдых.

— Я хочу знать одно: за мной будут следить?

— Брось монету. Надеюсь, что нет. Нам должно повезти.

— Не поможет ли, если я здесь вытру? Десяти минут будет достаточно.

— Нет. Если они сюда когда-нибудь придут, отпечатки пальцев им не понадобятся. Иди домой и сиди там. Может быть, я позвоню тебе где-то в полдень. Не вздумай утащить картинку.

Я вошел в лифт. 

 12

Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, я сидел за своим письменным столом с двенадцатичасовым выпуском «Газетт». На первой полосе была помещена фотография Марии Перес, мертвой. Она, собственно, не заслуживала таких почестей, поскольку ее отличала от всех прочих только молодость и красота, но ей повезло — в эту ночь никто из значительных персон не был убит, ограблен или арестован.

Вопрос оставался совершенно открытым. Вот все, что было в их распоряжении:

а) тело было найдено в 12.35 ночи сторожем, делающим обход вдоль набережной Норд-Ривер в районе Сороковых;

в) к этому времени она была мертва не более трех часов, а возможно, и меньше;

г) она получила пулю из револьвера 32-го калибра в затылок;

д) последний раз ее видели живой две подруги, которые ходили вместе с ней в кино. Они заявили, что незадолго до девяти часов она встала, ушла и больше не возвращалась. Они решили, что она пошла в уборную;

е) ее отец и мать отказались беседовать с репортерами.

Не было высказано никакого намека или подозрения на то, что существует какая-то связь между ее смертью и убийством Томаса Г. Вигера, чье тело было найдено тремя днями раньше в яме на улице, где она жила.

После того как Вульф позавтракал в своей комнате, я коротко отчитался перед ним, сообщив только необходимое. Теперь, когда он уселся за свой стол, я протянул ему «Газетт». Он взглянул на фотографию, прочитал сообщение, отложил газету и откинулся на спинку стула.

— Отчет,— проговорил он.

Я сообщил данные, включая, конечно, и то, что отозвал Фреда. Когда я закончил, то вручил ему доказательства, добытые из ящика Марии.

— Один пункт,— сказал я,— может вас удивить — этикетки с шампанского. Я ни за что не поверю, что Мария пила шампанское. Она сняла этикетки, когда ее отец или мать принесли бутылки вниз.

— Кто это говорит?

— Я.

Он хмыкнул и занялся изучением. Подобное занятие всегда занимало у него много времени. Он оглядел каждый предмет не только с лицевой стороны, но даже с изнанки, даже объявления, пятидолларовые купюры и вырезки из «Таймс». Покончив с ними, этикетками и фотографиями, он вручил все мне, а сам занялся рисунками. Просмотрев их, причем потратив пять секунд на один и почти минуту на другие, он встал и начал раскладывать их на своем столе в ряд. Они покрыли почти всю его поверхность. Я стоял и наблюдал, как он объединяет их в группы так, чтобы в каждой группе находились различные изображения одной и той же женщины. Дважды я не согласился, и мы поспорили. В конце концов получилось три группы рисунков по четыре в каждой, пять групп по три, одна — по две и две, состоящие из одного рисунка. Одиннадцать различных посетительниц за два года причем Мария, возможно, видела не всех. Вигер был очень гостеприимным человеком.

Я указал на одну группу из четырех зарисовок.

— Я могу назвать ее имя,— сказал я.— Десять к одному. Я с ней танцевал. Ее муж владеет сетью ресторанов, и она вдвое моложе его.

Он посмотрел на меня.

— Ты легкомыслен.

— Нет, сэр. Ее фамилия Диленси.

— Ф-ф. Назови эту.

Он указал на группу из двух зарисовок. Одна датирована пятнадцатым апреля, а другая восьмым мая. Последним воскресеньем.

— Я оставлю это вам. Вы знаете ее имя.

— Она была в этой комнате.

— Да, сэр.

— Джулия Мак-Ги.

— Да, сэр. Я не легкомыслен. Я хотел посмотреть, узнаете ли вы ее. Если эти цифры означают числа, в которые Мария видела свои модели, а не изображала их на бумаге, то Джулия Мак-Ги была там в воскресенье. Она или убила его, или нашла мертвым. Если ко времени ее прихода он был бы жив и здоров, она не ушла бы раньше полуночи, поскольку был заказан ужин, а она, конечно, приходила не для писания под диктовку. А если он был жив и она была там, когда пришел убийца, он не оставил бы ее в живых. Итак, если она не убивала его, то нашла его мертвым. Между прочим, чтобы уж прояснить все детали, я внес доллар, который дала мне миссис Перес в качестве задатка, в приходную книгу. Я взял его, потому что подумал, что так будет лучше, поскольку она нас наняла, и я уверен, что теперь Пересы полностью исключаются из списка подозреваемых. Они не убивали свою дочь. Правда, я предпочел бы ошибиться, чем получить доказательства своей правоты подобным образом. Даже если бы Мария сама меня об этом попросила.

— Можно только догадываться, о чем бы она просила.

— Да. Наша версия состоит в том, что она была убита тем же лицом, которое убило Нигера, а в таком случае Мария должна была иметь с ним контакт. Предположим, что это Джулия Мак-Ги. Она не могла бы знать о том, что за ней следили сквозь щель, когда она шла через холл, а если бы и могла, то не знала бы, кто именно за ней следит. Если бы ока, подобно мне, почувствовала на себе взгляд и, открыв дверь, обнаружила Марию, она не стала бы продолжать свой путь и воспользовалась бы оружием, которое принесла, чтобы убить Нигера. Итак, Мария должна была наладить контакт вчера, и она бы не стала делать это просто так, ради удовольствия сказать: «Я видела, как вы пришли в воскресенье вечером, поэтому я знаю, что мистера Нигера убили вы». Она хотела заключить сделку. То, о чем она просила, может быть только догадкой, но я не стану ее делать, потому что так мне больше нравится. Я предпочел бы верить, что внутренне она так же хороша, как и внешне. Во всяком случае, она не пила того шампанского.

Вульф сказал: «М-м-м-м-м-м».

Я указал на одну из групп, состоящую из трех зарисовок. Миссис Остин Хау. Мария знала, как добиться сходства. Ей удалось это и с миссис Диленси. Мег Дункан здесь не было.

— Мег Дункан здесь нет.

— Нет. Раз у нее были фотографии, рисунки ей были не нужны.

Он сел.

— Вызови Фреда. Как быстро он сможет быть здесь?

— Через двадцать минут.

— Вызови его.

Я подошел к моему аппарату и набрал номер, Фред ответил. Я сказал ему, что, если он сможет быть у нас через двадцать минут, его будут ждать две вещи: 315 долларов и инструкции от Вульфа, и он ответил, что с удовольствием получит и то и другое. Я повернулся и сказал об этом Вульфу, а он ответил:

— Вызови Мак-Ги. Я буду с ней говорить.

Это заняло немного больше времени. Трудность состояла в том, что, когда я связался с коммутатором «Континенталь Пластик Продукт», Джулия Мак-Ги, которая была раньше секретарем Вигера, теперь ею не была, и телефонистка не знала, где она находится. В конце концов я настиг ее и сделал знак Вульфу. Он взял трубку своего аппарата.

— Мисс Мак-Ги, я должен видеть вас, и как можно скорее. В моем кабинете.

— Э...

Она не проявила особого энтузиазма.

— Я ухожу в пять часов. Шесть часов вас устроит?

— Нет, это срочно. Вы нужны мне как можно быстрее.

— Не можете ли вы сказать мне по телефону... Нет, конечно, нет. Хорошо, я приеду.

— Сейчас.

— Да. Я выезжаю через несколько минут.

Мы положили трубки. Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я собрал рисунки и положил их вместе с остальными вещами из коллекции Марии. Достав из шкафа папку, я написал на ней «Вигер», сложил в нее коллекцию и, решив, что сейф сейчас будет самым подходящим местом для вещей, которые могут со временем стать экспонатами выставки, убрал папку туда, а не в шкаф. Когда Вульф открыл глаза, я дал подписать ему чек на 315 долларов на имя Фреда Даркина. Теперь наши расходы по делу Вигера составляли около пятисот долларов, и у нас было четыре клиента и два доллара в качестве задатка плюс чертовски надежный шанс попасть за решетку за препоны правосудию.

Когда я положил чек Фреда на свой стол, зазвонил телефон. Это была миссис Вигер. Она хотела знать, когда я намерен повезти ее на Восемьдесят вторую улицу осмотреть комнату. Она также хотела сообщить мне о том, что дочь управляющего этого дома была убита. Она думала, что мы с Вульфом захотим этим заняться. Я мог, таким образом, совместить два дела сразу. Если вы думаете, что мне следовало остановить ее на тот случай, если телефон прослушивается, то вы совершенно правы. Я пытался это сделать: В конце концов мне удалось добиться своего, не вешая при этом телефонную трубку.

Между тем в комнате появился Фред, впущенный Фрицем. Я дал ему его чек, а Вульф инструкции, которые тот принял, не моргнув глазом. Разница между тем, как он воспринимает Вульфа и меня, базируется на его жизненном опыте. Там, в будуаре, получая инструкции только от меня, он подозревал, что я слишком насел на него, и это ему не нравилось. Теперь, когда он имел дело с Вульфом, вопрос о подозрении или недовольстве отпал сам собой. Когда-то давно он сделал для себя вывод о том, что все, что мог бы сделать или пожелать Вульф, верно и не подлежит обсуждению, так что в этом отношении никаких сложностей не возникало. Я хотел бы присутствовать и наблюдать выражение его лица в тот момент, когда Вульф велит ему поехать в Москву и выследить Хрущева. Когда зазвонил дверной звонок, Фред встал и направился к стулу за книжной полкой, пока я пересекал холл.

Меня ждал сюрприз. На ступеньках стояла Джулия Мак-Ги, но не одна. Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу, что с ней Эйкен. Он сердито посмотрел на меня, поджал губы и кивнул. Я открыл дверь, и они вошли. Для президента Эйкен был очень вежлив. Она была всего лишь экс-секретаршей его экс-исполнительного вице-президента, но он тем не менее пропустил ее вперед в холл, а потом в кабинет. Вульф стоял, пока они усаживались. Он — в красное кресло, а она — в то, которое освободил Фред.

Эйкен заговорил:

— Вы вызвали мисс Мак-Ги. Если есть какие-то изменения, вам следовало бы известить меня. Если у вас есть, что сказать мисс Мак-Ги, я хочу это слышать.

Вульф разглядывал его.

— Во вторник вечером я сказал вам, мистер Эйкен, что может так статься, что чем меньше вы будете знать о подробностях моих действий, тем лучше. Но об этом вам знать не помешает. Я и так наверняка бы связался с вами в течение дня. Да, очень хорошо, что вы пришли.

Он повернул голову:

— Фред.

Фред встал и, подойдя к столу Вульфа, остановился.

— Посмотри на Мак-Ги,— сказал ему Вульф.

Фред обернулся, взглянул на нее и тут же отвернулся.

— Я в этом не нуждаюсь,— сказал он.

— Ты узнаешь ее?

— Конечно. Еще бы, этим я ей обязан.

Он указал на свою щеку.

— Это случилось во вторник вечером. А до этого ты ее видел?

— Да, сэр. Я видел ее в воскресенье вечером, когда я следил за тем домом на Восемьдесят второй улице. Я видел, как она вошла в дом в полуподвальное помещение.

— Ты видел, как она выходила?

— Нет, сэр, она могла выйти в тот момент, когда я звонил из автомата на углу. Согласно инструкции я звонил каждый час. Или после того, как я ушел, ночью.

— Ты говорил Арчи во вторник, что видел ее раньше?

— Нет, сэр. Во вторник вечером она бросилась на меня, как только увидела, и мне было уже не до того. После того как Арчи увел ее, я стал вспоминать. Именно ее я видел в воскресенье. Мне следовало бы сказать вам, но я понимал, что это значило бы. И я сделался бы свидетелем по делу об убийстве, а вы знаете, что это такое. Но сегодня утром я решил, что должен это сделать. Вы платили мне и полагались на меня, поэтому я пришел и рассказал.

— Насколько твердо вы уверены в том, что видели мисс Мак-Ги, женщину, которая здесь присутствует, входящей в этот дом в воскресенье вечером?

— Абсолютно твердо. Я бы не пришел к вам сюда и не рассказал бы этого, если бы это было не так. Я знаю, что теперь мне придется нелегко.

— Вы это заслужили, у вас были важные сведения, полученные в процессе работы на меня, и вы скрывали их в течение тридцати шести часов. Я займусь этим позже. Ступайте в переднюю и оставайтесь там.

Когда Фред шел к двери в переднюю, за ним следил только Вульф. Мы с Эйкеном смотрели на Джулию Мак-Ги. Она же внимательно изучала рисунок на ковре у своих ног.

Когда дверь за Фредом закрылась, Вульф спросил:

— Мисс Мак-Ги, почему вы его убили?

— Не отвечайте,— скомандовал Эйкен и повернулся к Вульфу.— Вы работаете на меня. Как вы сами сказали, вы должны сделать все, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации. Как зовут этого человека?

— Фред Даркин.

— Почему вы заставили его наблюдать за тем домом в воскресенье вечером?

— В интересах клиента. Это не подлежит разглашению.

— У вас слишком много клиентов. Во вторник вечером вы этого не говорили. Вы сказали, что не имеете никаких обязательств.

— Мы обсуждаем убийство Нигера, а по его делу я действительно не имел никаких обязательств, мистер Эйкен, мои остальные обязательства никак не смыкаются с обязательствами перед вами, если только не возникнет конфликта между интересами. Почему вы убили Нигера, мисс Мак-Ги?

Эйкен повернулся к ней, призывая взглядом не отвечать, потом опять к Вульфу.

— Это всего лишь трюк. Допустим, что Даркин видел ее входящей в воскресенье вечером в дом, но этого мало для доказательства, что она убила Нигера. Его могло там не быть. Разве Даркин видел, как входил он?

— Нет. Но кое-кто видел. Миссис и мистер Перес. Управляющий и его жена. Я бы не советовал вам обращаться к ним. Они пережили тяжелую утрату. Этой ночью умерла их дочь. Поскольку вы не хотите, чтобы выплыла наружу связь между этим домом и мистером Вигером, вам лучше оставить их на мистера Гудвина и меня.

— В какое время пришел Нигер? Раньше мисс Мак-Ги или позже?

— Раньше. Он пришел около семи часов. Я откровенен с вами, сэр.

— Мне трудно это оценить. Допустим, что Даркин видел мисс Мак-Ги входящей, но он не видел, когда она ушла. Вы обвиняете ее в том, что она убила Нигера в этом доме, вынесла его тело на улицу и спрятала в этой яме?

— Нет, я не обвиняю ее, я ставлю ее перед фактами.— Вульф покачал головой,— Мистер Эйкен, я не хочу превращать наши отношения в конфликтные, вы же хотите. Во вторник вечером я сказал вам, что единственный видимый путь защиты репутации и интересов вашей корпорации, который имеет надежду на успех, состоит в том, чтобы остановить расследование убийства полицией путем достижения убедительного решения указанной проблемы без упоминания этой комнаты. Справиться же с этой проблемой я смогу лишь в том случае, если буду знать в точности, что произошло. Установлено, что Нигер пришел в эту комнату около семи часов вечера, поэтому заключение о том, что он все еще был там, когда пришла мисс Мак-Ги, представляется вполне разумным. Вы говорите, что мой вопрос о том, почему она его убила, является трюком. Это действительно трюк, причем очень старый. Греки прибегали к нему две тысячи лет назад, а другие и раньше. Я оставлю этот вопрос и попробую другой.— Он повернулся.— Мисс Мак-Ги. Был ли мистер Вигер в этой комнате, когда вы пришли туда в воскресенье вечером?

К тому времени она уже кончила изучать рисунок на ковре. Теперь ее взгляд перешел с Вульфа на Эйкена, его взгляд, в свою очередь, поспешил ей на помощь. Она не ответила ничего. Но он сказал ей:

— Хорошо. Ответьте ему.

Она прямо посмотрела на Вульфа.

— Да, он там был. Его тело. Он был мертв.

— Где лежало тело?

— На полу. На ковре.

— Вы до него дотрагивались?

— Я дотронулась только до волос. До того места, где была рана. Он лежал на боку, с открытым ртом.

— Что вы сделали?

— Ничего. Несколько минут я посидела в кресле, потом ушла.

— В какое точно время вы ушли?

— Точно я не знаю. Должно быть, около половины десятого. Было четверть десятого, когда я туда пришла.

— Вигер ожидал вас в четверть десятого?

— Нет. Я опоздала на пятнадцать минут.

— Вы пришли, чтобы писать под диктовку?

— Да.

— В девять часов в воскресенье вечером?

— Да.

Вульф хмыкнул.

— Думаю, что этот ваш ответ мне следует проигнорировать, мисс Мак-Ги. Обсуждать подобного рода ложь — пустая трата времени. Было бы бессмысленно указывать вам и на тот факт, что мистер Вигер заказал на полночь икру и фазана. Были ли там какие-нибудь следы борьбы?

— Нет.

— Вы видели оружие?

— Нет.

— Вы взяли что-нибудь из комнаты, когда уходили?

— Нет.

— Был ли у вас когда-нибудь пистолет?

— Нет.

— Брали ли вы его у кого-нибудь?

— Нет.

— Приходилось ли вам когда-нибудь стрелять?

— Нет.

— Куда вы пошли, выйдя из дома?

— Домой. В свою квартиру. На Арбор-стрит.

— Рассказали ли вы кому-нибудь о том, что узнали?

— Нет.

— Вы не рассказали мистеру Эйкену?

— Нет.

— Значит, до настоящего времени ему не было известно о том, что вы были там в воскресенье вечером?

— Нет. Об этом не знал никто.

— Вы понимаете, какое предположение из этого вытекает?

— Конечно.

— Предлагаю на рассмотрение следующий факт. Во вторник вечером вы сказали, что решили отдать предпочтение корпорации, а не мистеру Вигеру, поэтому вы предали его. Тогда, если...

— Я его не предавала. Я только подумала, что мистеру Эйкену следует об этом узнать.

Вульф потянулся к полному Вебстеру на полке, открыл его и нашел нужную страницу:

— «Предавать, глагол,— быть ненадежным или вероломным по отношению к тому, кто на тебя полагается».— Он закрыл словарь и поставил его на место.— Вигер, конечно, полагался на вас в отношении тайны этой комнаты. Вы не оказались надежной. Тогда (это — гипотеза) , если вы в воскресенье вечером пришли туда не для того, чтобы писать под диктовку, но ради того, чтобы принять участие в действиях, более отвечающих обстановке этой комнаты, что же я должен предположить, принимая во внимание ваши отношения к мистеру Вигеру и мистеру Эйкену? Может быть, вы передумали и опять отдали свои симпатии мистеру Вигеру?

Это ничуть не смутило ее. Она даже не задумалась над ответом.

— Мое расположение не имеет ко всему этому никакого отношения. Мистер Вигер попросил меня прийти, чтобы писать под диктовку, и я пришла.

Она держалась очень уверенно. Если бы я не видел этот будуар, во мне могло шевельнуться сомнение.

Она продолжала:

— В ответ на тот вопрос-трюк, который вы мне задали, я хочу спросить вас, зачем мне было его убивать?

Зачем мне было, идя туда, чтобы писать под диктовку, брать пистолет и убивать его?

Плечи Вульфа приподнялись на дюйм и снова опустились.

— Я сказал, что не стану принимать во внимание цель вашего визита туда, и могу повторить это еще раз. Это бесполезно. Если у вас была причина его убивать, то от вас я ее не узнаю. Я вообще сомневаюсь, узнаю ли я от вас что-нибудь. Вы говорите, что пришли туда, нашли его мертвым и ушли.

Он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и выпятил губы. Немного погодя он вернул их на место. И опять: туда-сюда, туда-сюда.

Заговорил Эйкен:

— Мне тоже нужно спросить кое-что у мисс МакГи, но с этим можно подождать. Вы только ухудшили все, допустив, что он был убит в этой комнате. Я не думаю, что она его убила, и не думаю, что так считаете вы. Что вы собираетесь делать теперь?

Ответа не последовало. Вульф все еще работал губами.

— Он вас не слышит,— ответил я Эйкену.— Когда он так делает, он не слышит никого и ничего. Его здесь нет.

Эйкен пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на мисс Мак-Ги. Она к нему не повернулась.

Вульф открыл глаза и выпрямился.

— Мисс Мак-Ги, отдайте мне ключи от дверей дома и от лифта.

— Вы слышали, что я сказал? — требовательным тоном спросил Эйкен.

— Нет. Ключи, мисс Мак-Ги.

— Я сказал, что вы только все ухудшили.— Эйкен сжал подлокотники кресла.— Значит, Вигер умер в этой комнате? Но мисс Мак-Ги не убивала его — у нее не было на это причин. Но если не она это сделала... Неужели вы это называете защитой интересов моей .корпорации?

Вульф игнорировал его.

— Ключи, мисс Мак-Ги, больше они вам не понадобятся. А упрямиться в вашем положении ни к чему. Они при вас?

Она открыла сумочку, ту, что открыл я во вторник вечером, пока она лежала на полу, завернутая в покрывало, и вытащила футляр с ключами. Я подошел, взял его, осмотрел два ключа и вручил их Вульфу. Он положил их в ящик, повернулся к Эйкену и спросил:

— Какой дьявол сделал вас главой обширной и процветающей фирмы?

Президент вытаращил на него глаза в безмолвном изумлении.

Вульф продолжал:

— Вы разглагольствуете и трещите без умолку. Вы говорите, что я все ухудшил. Но разве вы вините своих подчиненных, когда они натыкаются на проблемы малоприятные, но требующие разрешения ради продвижения дела? Не пойди я на это, мы бы не узнали, что Вигер был убит в это время мисс Мак-Ги или кем-то другим, и я мог бы допустить грубую ошибку. Я вырвал у нее признание хитростью. У меня была причина подозревать, что она была там в воскресенье вечером, но не было никакого конкретного факта, с помощью которого я мог бы на нее нажать, вот я его и сфабриковал. В воскресенье вечером у меня не было никакого клиента. Мистер Даркин не следил за этим домом, он не видел, как она входила туда. Но теперь я знаю, что она приходила и что Вигер был убит там...

— Вы хитрая тварь! — Эйкен вскочил на ноги.— Где документ, который я подписал? Я его забираю!

— Чепуха! — Вульф даже не потрудился откинуть голову, чтобы посмотреть на него.— Разговор с позиции силы. Садитесь. Вы меня наняли, но вы не можете меня уволить. Я и так уже находился в щекотливом положении, утаивая информацию. Теперь, когда я знаю, что Вигер был убит в этой комнате и его тело там видели, я не только уязвим, я серьезно скомпрометирован. Вы не подвергаетесь риску, но я подвергаюсь. Сохрани я достаточно благоразумия, я звонил бы сейчас в полицию мистеру Кремеру. Чем вы рискуете? Репутацией? Вашей чертовой репутацией? Ф-ф. Сядьте и расскажите мне о том, где были вы вчера вечером с девяти часов до полуночи.

Эйкен продолжал стоять, не сводя с него взгляда. Губы его шевелились. На шее набухли жилы.

— Где я был вчера вечером — это, черт возьми, не ваше дело,— выдавил он сквозь зубы.— Предупреждаю вас, Вульф, вы играете с огнем. Вы лжете, говоря, что Даркин не был у того дома в воскресенье вечером. Как еще вы могли узнать, что мисс Мак-Ги там была? Вы так и не сказали мне, как обнаружили эту комнату. Но у вас были ключи. Даркин поднялся после ухода мисс Мак-Ги и, найдя в комнате тело Битера, перетащил его в яму. Я думаю, что да. А теперь вы шантажируете меня и мою корпорацию — таков итог. Хорошо. Вы вели игру во вторник вечером и ведете ее сейчас, но я вас предупредил.

— Благодарю вас,— вежливо сказал Вульф. Он повернул голову.— Мисс Мак-Ги, где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

— Не отвечайте ему! — приказал ей Эйкен.— Ничего не Говорите. Мы уходим. Можете ответить мне, но не здесь. Идемте!

Она посмотрела на него, на Вульфа и снова на него.

— Но, мистер Эйкен, я должна! На вопрос я должна ответить. Я же говорила вам, что он хочет видеть меня из-за этой девушки, Марии Перес. Вот почему он хочет знать, где я была вчера вечером.— Она повернулась к Вульфу.— Я никогда не видела этой девушки. Я никогда не слышала о ней до тех пор, пока не прочитала сегодняшнюю газету. Я не убивала ни мистера Вигера, ни ее. Я ничего о ней не знаю. Вчера вечером я обедала с друзьями и пробыла с ними до начала первого. Их фамилия Кин, и они живут на Восточной Одиннадцатой улице в доме девяносто восемь. Я должна была рассказать об этом, мистер Эйкен. Без этого мне пришлось бы плохо... я должна была...

Он не сводил глаз с Вульфа.

— Что вы знаете о девушке? — требовательно спросил он. -

— Если я лгу, то какой смысл спрашивать?

На этом все и закончилось. Несколько раз, много раз клиенты покидали этот кабинет кипящими, обиженными, угрюмыми, но я никогда не видел ни одного из них таким раздраженным, каким ушел Эйкен. И, надо согласиться, не без причины. Как он сказал, Вульф вел игру, а президент привык к тому, что он ведет ее сам. Выходя с Джулией Мак-Ги, он позабыл о своих манерах, не пропустив ее вперед, и, когда я догнал его и подал ему плащ, он вырвал его у меня из рук. Мисс Мак-Ги ожидали трудные полчаса.

Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:

— Хорошо, что не президенты подписывают чеки. Л то его разобьет паралич, когда ему придется подписывать для вас чек. Если придется.

Он хмыкнул.

— Именно, если. Как ты понимаешь, мы еще никогда не были так близки к катастрофе и позору.

— Да, сэр.

— Не подлежит сомнению, что мы должны найти убийцу прежде, чем мистер Кремер найдет комнату.

— Да, сэр.

— На мистера и миссис Перес можно положиться?

— Да, сэр.

— Вели Фрицу поставить прибор для Фреда. Потом свяжись с Саулом и Орри. Пусть придут сюда в два тридцать. Если у них есть другие дела, я сам с ними поговорю. Сегодня они мне нужны.

— Да, сэр.

Я пошел.

— Подожди. Эта женщина, Мег Дункан, вероятно, она была в театре вчера вечером?

— Вероятно. Я могу об этом узнать.

— До какого времени?

— Спектакль заканчивается примерно без десяти одиннадцать. Потом она идет переодеваться. Если она назначила свидание с Марией Перес на одиннадцать тридцать, то молено успеть на него без спешки. Я что-нибудь упустил?

— Нет. Мы должны предусмотреть все случайности. Инструкции после того, как свяжешься с Саулом и Орри.

Я пошел на кухню разговаривать с Фрицем.

 13

Могу ли я представить вам мистера Саула Пензера и мистера Орри Кэтера? Мистер Пензер тот, что сидит в красном кожаном кресле. Глядя на него — на его большой нос, на глубоко посаженные глаза и волосы, которые упорно не желают оставаться на своих местах,— вы можете вообразить, что он немногого стоит. Сотни людей, вообразивших это, об этом пожалели. Хороший оперативник должен быть одинаково умелым в дюжине разных приемов, а Саул превосходен в каждом из них.

Мистер Кэтер, тот, что сидит в желтом кресле, справа от Саула, тоже может вас обмануть. Он действительно так красив, как выглядит, но не так проворен, как выглядит, хотя мог бы быть таким, если бы ему не мешала любовь к себе. Если о мужчине можно судить по одному простому действию и у вас есть выбор, советую остановиться на том, как Орри смотрится в зеркало. Мне приходилось это видеть.

С мистером Фредом Даркином, сидящим рядом с Орри, вы уже встречались.

Вульф, Фред и я только что вышли из столовой и теперь присоединились к Саулу и Орри, которые ждали нас в кабинете. За ленчем я гадал, что же Вульф приготовил для них, принимая во внимание инструкции, данные им мне. По моему мнению, дело дошло до точки, когда получение гонорара становится делом второстепенным. Главный вопрос состоит в том, как выбраться из передряги, в которую мы попали, и, хотя я полностью оценивал способности и таланты тех троих, я не мог догадаться, каким же образом их можно использовать, чтобы добиться разрешения этого вопроса. Поэтому я горел желанием прослушать инструкции, но, когда я подошел к своему стулу и развернул его, Вульф сказал:

— Ты не нужен нам, Арчи, ты уже получил инструкции.

Я сел.

— Может быть, я смогу предложить кое-какие детали.

— Нет. Нам пора начать.

Я встал и вышел. Я мог бы возразить, например, что имею право знать, какие есть шансы на то, что я проведу сегодняшнюю ночь в своей постели, но это могло не подойти к их беседе, если допустить, что таковая будет иметь место, поскольку Саул, Фред и Орри тогда узнали бы, насколько скверно обстоит дело. Поэтому я был веселым и беспечным до тех пор, пока находился в поле их зрения.

У меня была встреча с актрисой, назначенная по телефону, но не на точное время, а на любое между тремя и четырьмя. Было пять минут четвертого, когда я вошел в гостиницу «Белфур» на Медисон-авеню, в районе Шестидесятых, назвал швейцару свое имя и сказал, что Мег Дункан меня ожидает.

Он изучающе на меня посмотрел и спросил:

— Как поживает толстяк?

Я ответил:

— ‘Повернись-ка. У меня не слишком хорошая память на лица, но спины я помню.

Он сказал:

— Мою не вспомните. Я плясал в Чарчхилле. Мисс Дункан что-нибудь потеряла?

— Отвечаю на вопросы в порядке их поступления,— сказал я ему.— Мистер Вульф живет все так же хорошо. Мисс Дункан не может найти золотые шарниры от своего пылесоса и думает, что их взяли вы.

Он ухмыльнулся.

— До чего же приятно с вами встретиться. Сможете забрать их на обратном пути. Двенадцатый этаж. Двенадцать «Д».

Я подошел к лифту, вошел в него и поднялся наверх. Двенадцать «Д» находилась в конце коридора. Я нажал на кнопку, через полминуты дверь приоткрылась и чей-то голос спросил, кто я такой. Я назвался, дверь распахнулась, и мужеподобная особа с квадратной челюстью недружелюбно на меня уставилась.

— У мисс Дункан головная боль,— сказала она голосом, который прекрасно гармонировал и с челюстью, и со взглядом.— Не могли бы вы сказать мне...

— Ники! — донесся голос изнутри,— это мистер Гудвин?

— Да! Он говорит, что это так.

— Тогда зови его сюда!

Мужчина несомненно почувствует легкое неудобство, если он, договорившись о встрече с молодой женщиной в середине дня, находит ее в полутемной комнате со спущенными шторами, причем она лежит в постели в соответствующем одеянии. Особенно если дверь при этом за вами плотно закрывается, а она говорит вам: «Никакая голова у меня не болит, садитесь» — и освобождает часть кровати. Даже если вы уверены, что сможете сохранить над собой контроль... Но вся беда состоит в том, что вы не можете отделаться от чувства, что сохранение над собой контроля — совсем не то, что вправе ожидать от вас ваши коллеги-мужчины, не говоря уже о коллегах-женщинах.

У кровати стоял стул, на него я и сел. Когда я это сделал, она спросила, принес ли я сигаретницу.

— Нет,— ответил я.— Но она по-прежнему лежит в сейфе, и это уже кое-что. Мистер Вульф послал меня задать вам вопрос. Где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

Если бы она стояла или хотя бы сидела, она, я полагаю, снова бросилась бы на меня, судя по тому, как вспыхнули ее глаза. Это было не профессиональное, это было свойство характера.

— Жалею, что не выцарапала вам глаза,— сказала она.

— Знаю. Вы уже об этом говорили. Но я пришел не для того, чтобы мой вопрос напомнил вам о вашем желании. Если вы видели газету, то, вероятно, обратили инимание на то, что вчера вечером была убита девушка <ю имени Мария Перес?

— Да.

— И на то, что она жила в доме номер 156 по Восточной Восемьдесят второй улице?

— Да.

— Итак, где вы были?

— Вы знаете где. На службе. В театре.

— До без десяти десять. Потом вы переодевались. Потом?

Она улыбнулась.

— Не понимаю, зачем я сказала эту фразу, насчет наших глаз. Нет, не понимаю. Но прижимать меня к себе так крепко, а потом вести себя, как хладнокровная рыба. Как... как камень...

— Не рыба и не камень. Ни то и ни другое. Всего лишь детектив на работе, так же как и сейчас. Куда вы поехали, когда вышли из театра?

— Я поехала домой и легла в кровать. Вот в эту.

Она похлопала рукой по кровати.

Ее умение пользоваться своими руками было высоко оценено Бруксом Айкенсоном в «Таймс».

— Обычно я отправляюсь куда-нибудь перекусить. Но зчера я устала, слишком устала.

— Вы когда-нибудь видели Марию Перес? Встречали ее в холле полуподвального помещения?

— Нет.

— Прощу прощения. Повторю вопрос: видели ли вы ее когда-нибудь и говорили ли с ней когда-нибудь?

— Нет.

Я кивнул.

— Вы, конечно, должны были ответить именно так. Думаете, что можете остаться в тени. Забудьте об этом. Вот как обстоят дела. Полиция еще не набрела на эту комнату. Она еще не связывает имя Вигера с этим домом. Мистер Вульф, по причинам, которые не имеют к вам отношения, полагает, что тот, кто убил Вигера, убил и Марию Перес. Я тоже так думаю. Он хочет найти убийцу и поставить все точки над «и» таким образом, чтобы вопрос о доме остался в стороне. Если это ему удастся, вам не придется стоять на свидетельском месте и опознавать свою сигаретницу. Но он сможет это сделать, если получит факты, и как можно быстрее.— Я встал со стула и пересел на кровать, на то место, которое она для меня расчистила.— Теперь о вас. Мне не важен сам факт вашего пребывания где-то в субботу вечером. У нас нет ни времени, ни людей на проверку алиби. О вчерашнем вечере я спросил у вас только для того, чтобы начать разговор. Ваше алиби на последний вечер не слишком хорошо, но таким оно и останется, далее если вы скажете, что ходили с друзьями в «Сарди» съесть бифштекс. Друзья умеют лгать, и официанты тоже.

— В воскресенье вечером в театре «Мажестик» было представление в пользу благотворительного общества.

— Если бы у меня была веская причина полагать, что Вигера убили вы, мне пришлось бы собрать массу доказательств, прежде чем я бы твердо уверовал в то, что вы были в театре. Но я не говорил, что это сделали вы. Алиби — плохое или хорошее — совсем не то, что я хочу от вас. Вы заявляете, что никогда не видели Марию Перес и не говорили с ней. Так вот, ночью ее мать позвонила мне и попросила приехать. Я приехал, обыскал комнату и под фальшивым дном ящика нашел коллекцию вещей. Среди них были три ваши фотографии, а также деньги в пятидолларовых купюрах, и она не хотела, чтобы ее родители знали о них. Буду с вами откровенен, мисс Дункан. Я уже сказал вам, что мистер Вульф предпочел бы устроить все так, чтобы полиция никогда не узнала об этой комнате и людях, которые туда приходили. Но если ей все же станет известно об этом, не от нас, тогда все выйдет наружу. Не только то, что вас видели мистер и миссис Перес и я, но и ваша сигаретница. А что, если на тех пятидолларовых бумажках будут найдены отпечатки ваших пальцев?

Это была чистой воды удача. Я бы, конечно, предпочел считать, что у меня было предчувствие и я на нем сыграл, но, начиная сочинять в этом направлении, я не знал, куда это меня приведет. Основную роль сыграл мой язык. Если у Мег Дункан было нечто большее, чем тот факт, что вчера вечером она направилась прямо домой из театра, я хотел по возможности это вытянуть из нее. И мне просто повезло, что я не упомянул о том, что фотографии были всего лишь вырезками из журналов и газет, но зато вставил в свой вопрос упоминание о деньгах.

Удача, нет ли, но это сработало. Она вцепилась в мое колено одной из рук, которыми умела так хорошо пользоваться.

— О, Боже, деньги! На них остаются отпечатки?

— Конечно.

— Где они?

— В сейфе. В кабинете у мистера Вульфа. Фотографии тоже.

— Я дала ей только одну, а вы сказали три.

— Две другие из журнала. Когда вы дали ей свою фотографию?

— Я не помню... Мне ведь так часто...

Моя левая рука, решив, по-видимому, отдохнуть, легла на покрывало в том месте, где находилась ее нога, повыше колена, и пальцы естественно сомкнулись вокруг того предмета, на поверхности которого они оказались. Подобное было бы, конечно, ошибкой, если бы я своей руке приказал это сделать, но я не приказывал. Я не виню свою руку — она просто воспользовалась удачной возможностью, которую бы не упустила ни одна живая рука. Но она получила в ответ на это такую сильную и быструю реакцию, на которую отнюдь не рассчитывала. Как только эта женщина получает заряд, она даром времени не теряет. Когда она рванулась от подушки, я встретил ее во всеоружии — я ждал, что она начнет царапаться, но ее руки обвились вокруг моей шеи, и она опять откинулась, увлекая меня за собой, и я оказался лежащим у нее на груди, лицом в подушку. Она покусала меня за шею, не больно, а так, ласково.

Время, место и женщина — великолепное сочетание, но оно подразумевает совпадение всех трех условий. Место было о’кей, но времени не было, поскольку у меня были другие поручения. И я сомневался в чистоте побуждений женщины. Сигаретница, фотография и пятидолларовые бумажки интересовали ее куда больше, чем я. К тому же я не люблю, когда меня принуждают. Поэтому я просунул руку между ее лицом и моей шеей, толкнул ее голову в подушку, поднимая тем временем свою, приподнял край подушки и накрыл ее голову. В течение десяти секунд она вырывалась и брыкалась, потом прекратила. Я опустил ноги на пол, перенес тяжесть тела на них, убрал руку с подушки и шагнул назад.

Я спросил:

— Когда вы дали ей фотографию?

Она тяжело и часто дышала, пытаясь восстановить дыхание. Когда ей это удалось, она сказала:

— Черт бы вас побрал! Вы же положили на меня руку.

— Угу. Ждете, когда я буду извиняться? Вы же расчистили для меня место на кровати и надели эту продранную штуковину? Вы чертовски хорошо знаете, что ваши соски просвечивают через нее. Не очень-то это честно — пытаться отвлечь меня от работы после того, как я открыл вам все свои карты.— Я сел на стул.— Послушайте, мисс Дункан, единственная возможность для вас выйти сухой из воды — это оказать Ниро Вульфу помощь в раскрытии дела, и много времени это у вас не займет. Наверное, меньше дня. Я хочу знать все о фотографии и пятидолларовых купюрах.

Она полностью отдышалась и натянула покрывало до подбородка.

— Но вы положили на меня руку,— сказала она.

— Условный рефлекс. Странно, что не обе. Когда вы дали ей фотографию?

— Давно. Почти год назад. Во время утреннего субботнего спектакля она прислала мне в уборную записку. В записке говорилось, что она видела меня в своем доме и что она хотела бы получить три билета на следующую субботу, с тем чтобы она могла пригласить с собой подруг. Под ее именем был написан адрес... Я послала за ней. Это было что-то невероятное. Никогда не видела такой красивой девушки. Я подумала, что она... Что она была...

Я помог ей:

— Гостьей той комнаты? Я этого не думаю.

— Я тоже, после того как с ней поговорила. Она сказала, что видела меня в холле дважды, как она сказала, и узнала меня по снимкам, которые видела в прессе. Она сказала, что никогда никому не говорила и не скажет, И я дала ей фотографию с автографом и три билета. Это было в июне. В июле мы закрылись на летний сезон, а в августе она снова пришла ко мне. Она была еще красивее, это невозможно передать. Она хотела получить еще три билета, и я сказала, что пришлю их ей, и тогда она сказала, что должна иметь карманные деньги. Она так и сказала: «Пять долларов в месяц». Я должна была посылать их ей по первым числам каждого месяца на почтовое отделение на Восемьдесят третьей улице, Планетариус Стейн. Вы когда-нибудь ее видели?

— Да.

— Тогда почему вы не удивляетесь?

— Я отвык удивляться. Проработав два года детективом.

— А я удивляюсь. Девушка, такая красивая и гордая, как она... Боже мой, она была очень гордая... И я, конечно... Я решила, что это только начало. Я все время ждала, когда она придет снова и скажет, что пяти долларов в месяц ей не достаточно. Но она так и не пришла.

— Вы больше никогда не видели ее?

— Нет. Но она меня видела. Она рассказала мне, как это делает. Когда она слышит, что входная дверь открывается, она тушит свет в своей комнате и чуть-чуть приоткрывает дверь. И когда я пришла туда после этого, то увидела, проходя по холлу, что ее дверь слегка приоткрыта. Это вызвало у меня чувство... То, что она смотрела на меня, делало все более волнующим.

Она похлопала по постели.

— Садитесь сюда.

Я встал.

— Нет, мисс, теперь, когда вы лежите укрытая, мне будет даже труднее, потому что я знаю, что под покрывалом. А мне нужно работать. Сколько пятидолларовых купюр вы ей послали?

— Я не считала. Это было в августе. Значит, первый раз я ей послала деньги первого сентября, а потом каждый месяц.

Покрывало снова соскользнуло.

— Включая май? Двенадцать дней назад?

— Да.

— Значит, девять. Они лежат в сейфе у Вульфа. Я сказал миссис Перес, что со временем она сможет забрать их назад, но поскольку деньги получены таким путем, вы можете потребовать их.

Я шагнул вперед, протянул руку, сжал ее ногу и легонько погладил.

— Видите, условный рефлекс. Мне пора.

Я повернулся и вышел. Когда я достиг прихожей, откуда-то вынырнула Ники, женщина-сержант, дверь тем не менее она предоставила мне открывать самому. Внизу в холле я задержался на минутку, чтобы сказать швейцару:

— Можете расслабиться. Мы нашли их в шкатулке для драгоценностей. Горничная решила, что это серьги.

Со стражами гостиниц лучше быть на дружеской ноге

Когда я очутился на тротуаре, мои часы показывали 3.40, значит, Вульф должен быть в кабинете, так что кварталом дальше я нашел телефонную будку и набрал номер:

Послышался его голос:

— Ну?

Никогда он не научится отвечать по телефону как полагается.

— Это я. Из автомата на Медисон-авеню. Деньги выплачивались в результате шантажа, так что они принадлежат Мег Дункан. Мария Перес видела ее в холле год назад, пришла к ней и доила в течение девяти месяцев по пять долларов в месяц. Одна из самых тонких операций в истории преступления. Мег Дункан вчера вечером работала, после театра она сразу отправилась домой и легла в постель. Я видел постель и сидел на ней. Возможно, это правда, скажем, двадцать к одному. Мне отсюда около пяти минут до дома Вигера. Пойти вначале туда?

— Нет. Миссис Вигер звонила, и я ей сказал, что ты будешь у нее между пятью и шестью, не раньше. Она ждет, что ты возьмешь ее посмотреть эту комнату. Решай сам.

— Как я мог знать. Вы же сказали, когда я к вам заходил, что, может быть, пошлете меня с Саулом, Фредом и Орри.

— Я думал, может быть... Но в этом нет необходимости. Продолжай.

Подойдя к краю тротуара и голосуя, я размышлял о грубой практической сметке Марии и о ее представлениях о благородстве. Если вы имеете фотографию с автографом человека, которого шантажируете, вы не можете ее оставлять у себя. Автор автографа, конечно, написал свои пожелания, что-то вроде: «Всего самого хорошего», и, если он стал вашей жертвой, вы уже не имеете на это права.

 14

Я не договаривался с мистером или миссис Хау о встрече, потому что, во-первых, я не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, я предпочитал застать лишь одного из них, неважно кого. Поэтому, нажимая на кнопку звонка в доме 64 на Эден-стрит, я не знал, есть ли вообще кто-нибудь дома. Дома были. Послышался щелчок, я открыл дверь, вошел и поднялся по лестнице. Мне не пришлось, в отличие от первого посещения, ждать перед дверью квартиры. Хау стоял на площадке второго этажа. Когда я достиг ее, он отступил на шаг.

Он был совсем не рад меня видеть.

— Вот я и вернулся,— сказал я вежливо.— Ну как, нашли вы вчера вечером свою жену?

— Что вы хотите? — спросил он резко.

— Ничего особенного. Всего .лишь задать пару вопросов. Произошло событие, немного все усложнившее. Вам, возможно, об этом известно — убита девушка по имени Мария Перес.

— Нет. Я сегодня не выходил и не видел газет.

Кто это — Мария Перес?

— Кем она была? А радио?

— Я его не включал. Так кем она была?

— Дочерью человека, которого вы видели, когда приходили к дому на Восемьдесят второй улице. Ночью ее тело было найдено в порту Норд-Ривер. Она была убита, застрелена между девятью часами и полуночью. Мистер Вульф хочет знать, как вы провели вечер, а также как провела вечер ваша жена.

— Чушь собачья,— сказал он.

Я с удивлением поднял брови. Он явно почерпнул это выражение не у Роберта Браунинга. А может быть, это драматурги елизаветинской эпохи использовали что-нибудь похожее? Но я не был знатоком драматургии елизаветинской эпохи. Откуда бы он его ни почерпнул, это был другой Остин Хау, совсем не тот, которого я жалел вчера вечером. И дело было не только в этой фразе. И его лицо, и эта решительность... Этот Хау не стал бы просить о снисхождении.

— Итак,— сказал он,— вы хотите узнать, как моя жена провела вчерашний вечер? Вам лучше спросить ее. Идемте.

Он повернулся и направился в холл, а я последовал за ним. Дверь была открыта. Прихожей внутри не было. Небольшая комната была обставлена, как гостиная. Все стены были заняты книгами. Он прошел к двери в дальнем конце комнаты, открыл ее и знаком пригласил меня войти. Переступив порог, я сделал два шага и остановился как вкопанный.

Он ее убил.

Мы часто спешим с выводами, хотя этого и не стоит делать. Я во второй раз за этот день видел женщину в постели, только эта была полностью укрыта, включая и голову. Не покрывалом, но простой белой простыней, обрисовывающей ее контуры, и при нашем появлении женщина даже не пошевельнулась. Женское неподвижное тело. Я стоял и глазел, когда Хау подошел ко мне.

— Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью была убита девушка.— Он повернулся ко мне.— Как ее имя?

Я ответил.

Он опять повернулся к ней.

— Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что ты делала вчера между девятью и полуночью, и, я думаю, тебе лучше ему сказать. Он видел тебя вчера в том доме, поэтому, я считаю, он может видеть тебя и сейчас.

Из-под простыни раздался голос, бормотание, которого я ни за что бы не узнал.

— Нет, Остин, я не могу.

— Нет, ты можешь. Не начинай все сначала.

Он находился на расстоянии шага от кровати. Сказав это, он схватил простыню за угол и отвернул ее.

Я видывал людей, которые выглядели гораздо лучше. Правая сторона ее лица имела далекий от нормального вид, но это было ничто по сравнению с левой стороной. Глаз был закрыт опухолью, вздутая щека и подбородок напоминал своим цветом только что вынутую телячью печень, полные губы ее большого, прекрасных очертаний рта представляли собой одну сплошную пурпурную массу. Она лежала на спине. Ее одежда была изодрана на лоскутки, рукавов не было, и, судя по ее состоянию в области плеч, со стороны спины она и вовсе отсутствовала. Не могу сказать, куда был нацелен ее взгляд.

Хау повернулся ко мне, продолжая одной рукой придерживать простыню.

— Вчера я говорил вам,— сказал он,— что хотел, чтобы она знала, что я знаю, но не мог сам ей сказать. И боялся того, что могло бы произойти, если бы я сказал. Теперь это произошло.— Он повернулся к ней.— Он хочет знать, где ты вчера была между девятью и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.

— Я была здесь.— Это было бормотание, но я различил слова.— Здесь же, где я нахожусь сейчас. К девяти часам я уже была такой, как сейчас.

— Ваш муж оставил вас здесь в таком состоянии?

— Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.

— Чушь собачья,— сказал мне Хау.— От вас с Вульфом я пришел сюда. Она была здесь, и с тех пор я от нее не отходил. Что ж, вы повидались с ней, и теперь вы можете идти.

— Она ваша жена, не моя,— сказал я,— но видел ли ее доктор?

— Нет. Я наполнял грелку льдом, когда вы позвонили.

Я перевел взгляд на нее.

— Вызвать доктора, миссис Хау?

— Нет,— ответила она.

— Пришлите ей бутылку шампанского,— сказал он.

Что я и сделал, но не ей, а, под влиянием порыва,— ему. Когда я позвонил Вульфу и сообщил ему .о Хау и о том, что еду к миссис Вигер, я вышел на Седьмую авеню ловить такси, увидел винный магазин, зашел в него и спросил, нет ли у них случайно бутылки «Дон Периньон». Она нашлась. Я велел ее отослать мистеру Остину Хау, Эден-стрит, 64, вместе с визитной карточкой, на которой написал: «С поздравлениями от Арчи Гудвина».

Рассудив, что это дело сугубо личное, я не стал включать ее стоимость в графу расходов. Я часто спрашиваю себя, что он с ней сделал — швырнул в водопровод, выпил сам или разделил с ней?

Выбравшись из такси перед домом № 240 по Восточной Шестьдесят восьмой .улице в две минуты шестого, я остановился и огляделся, прежде чем направиться к выходу.

Именно здесь все началось три дня назад. Здесь стояла полицейская машина с шофером Перли Стеббинса за рулем. За углом — закусочная, откуда я звонил Лону Коэну.

Входя в вестибюль и нажимая кнопку звонка, я спрашивал себя: зная, что меня ожидает впереди, стал бы я давать Майку Коллинзу сорок долларов сверху? Но ответа я не нашел, потому что по-прежнему не знал, что у меня впереди.

Не знаю, что думал по этому поводу Вульф, но где была миссис Вигер вчера вечером интересовало меня гораздо больше, чем алиби остальных. Конечно, вдова, наследница убитого, всегда привлекает к себе внимание. Она же, сверх того, знала, что Вигер ее обманывал, и не с двумя, а с двенадцатью. То, как она это подавала, было благородно, если это было- правдой или хорошей игрой. А если неправдой? Ее желание видеть эту комнату было естественным, если оно было правдой или, опять же, хорошей игрой. А если она ее видела раньше, в воскресенье вечером, когда пришла туда, чтобы убить его? В ее алиби — была за городом и не возвращалась до утра понедельника — фараоны вполне могли найти брешь. Я подозревал, что так оно и было, потому что Кремер установил за ней вчера слежку.

Очко в ее пользу — она не лежала в постели. Горничная в форменном платье провела меня через арку в гостиную, в которой могли поместиться шесть гостиных Хау, и через пять минут появилась наша клиентка номер четыре. Я встал. Она остановилась как раз под аркой и сказала:

— Итак, вы вовремя. Идемте.

Она была в шляпе и меховом манто, но не в норке.

— Вы куда-то собираетесь? — спросил я ее подходя.

— Конечно. Вы хотели показать мне комнату. Машина ждет.

— Жаль, что сейчас не слишком удачное время, миссис Вигер, после того, что случилось. Садитесь, и я вам объясню почему.

— Вы сможете объяснить мне в машине. Вчера вы сказали, что отвезете меня туда, как только предоставится возможность.

— Я помню. Я пытался связаться с вами вчера вечером по телефону, но не смог. Вас не было дома?

— Конечно, была. Здесь были сын и дочь и несколько друзей.— Она шагнула вперед.— Идемте.

— К черту бомбежку! — сказал я ей в спину.

Она круто повернулась. Для грымзы она поворачивалась неплохо.

— Что вы сказали?

— Я сказал, к черту бомбежку. Может быть, вы к ней и привыкли, но мы с мистером Вульфом — нет. Я пришел сказать вам, почему мы не можем сейчас туда поехать. У управляющего этим домом была дочь — и вчера...

— Я знаю об этом. Я сказала вам об этом по телефону. Ее убили.

— Верно. И кажется вполне вероятным, что ее мог убить тот же, кто убил вашего мужа. Может быть, вы помните, что мистер Вульф предполагал и возможность того, что вашего мужа убили вы, поэтому он также считает возможным то, что вы убили Марию Перес. Вот почему я спросил вас, были ли вы дома вчера вечером. Были ли вы здесь весь вечер, с друзьями, сыном и дочерью? До самой полуночи?

— Да. Я вам сказала вчера, что чувствовала себя способной его убить. Давным-давно. Вы не полные дураки, надеюсь?

— Нет-нет, не полные. Отлично, вы его не убивали. И ее тоже. Как-нибудь я с удовольствием провожу вас в эту комнату, но не сегодня. Это слишком рискованно. Девушка, которая там жила, убита, и в любое время, днем и ночью, там могут появиться полицейские или помощники прокурора, чтобы задать вопросы родителям или кому-нибудь из жильцов. Не исключено, что за домом ведется наблюдение. Если вас или меня увидят входящими в этот дом — я не говорю уже о нас вместе,— привет не только той работе, для которой Эйкен нанял Вульфа, но и той, для которой его наняли вы. Еще одно, за вами, возможно, все еще ведется наблюдение.

— Они не посмеют.

— Не посмеют, вот как? Но они ведь уже посмели, не правда ли? Нам придется это отложить, комната никуда не убежит.

— Вы собираетесь меня туда везти или нет?

— Не сейчас. Не сегодня.

— Я так и думала. Никакой комнаты не существует.

— Нет, существует. Я ее видел несколько раз.

— Я в это не верю.

Она так и ела меня пронзительным взглядом своих маленьких глаз.

— Все это выдумал Бенедикт Эйкен, или Ниро Вульф, или вы. Вы меня дурачите. Я и вчера это подозревала, а сейчас уверена. Убирайтесь из моего дома. Я сейчас собираюсь звонить районному прокурору.

Я обратил внимание на интересную вещь — два подбородка могут выглядеть столь же решительными, как и один. Вероятно, мне так бы и не удалось ее отговорить, так что не стоило и стараться. Я сделал еще одну попытку.

— Вы смотрите на меня, миссис Вигер, наши взгляды встречаются. Разве я похож на лжеца?

— Да.

— О’кей. Тогда придется вам ее показать. Вы говорите, что машина ждет с шофером?

— Конечно.

— Ничего не поделаешь. Если этот дом под наблюдением, ему никак нельзя позволить проследить, куда мы поедем, если только шофер не герой. Мы выйдем вместе, это неважно, и дойдем пешком до Второй авеню. Вы подождете на углу и, когда я подъеду в такси, сядете в него. Вы увидите, есть такая комната или нет.

Взгляд маленьких пронзительных глаз оставался подозрительным.

— Это что, очередной трюк?

— Зачем меня спрашивать, если я лжец?

Я вас похищаю. В нашем кругу это называется «наколоть».

Раздумье заняло у нее четыре секунды.

— Хорошо, идемте,— сказала она и пошла.

Оказавшись на улице, она остановилась, чтобы переговорить с шофером, сидевшим за рулем большого черного «линкольна», потом вместе со мной прошла к углу. Я принял обычные меры предосторожности, пройдя квартал, прежде чем сесть в такси, и подобрал ее на углу. Я до тех пор заставлял нашего таксиста крутить по улицам, пока не уверился в том, что за нами не следят, и тогда он подбросил нас на Медисон-авеню в районе Шестидесятых. Убедившись в том, что он исчез из поля зрения, я остановил другую машину, велел шоферу ехать к углу Тридцать второй и Амстердам, а когда мы оказались там, медленно проехать к авеню Коламбус. Не заметив никого из представителей официальных органов, я велел шоферу свернуть на Тридцать первую улицу, вернуться по ней на Амстердам и остановиться на углу. Здесь я с ним расплатился, перевел миссис Вигер в аптеку, а поскольку она подозревала очередной трюк, подвел ее к телефонной будке и оставил стоять рядом со мной, пока набирал номер и разговаривал. Вот что она услышала:

— Миссис Перес? Это Арчи Гудвин. Я в аптеке за углом. Надеюсь, мы по-прежнему друзья? Хорошо... У вас был полицейский? Нет, все в порядке. В том, что вас туда возили и заставили подписать показания, нет ничего странного. Они всегда так делают. Есть сейчас в доме кто-нибудь из них?.. О’кей. Я иду к вам с одной женщиной. Мы будем у вас через две минуты, и я поднимусь с ней наверх. Долго мы с ней не пробудем. Вечером я могу позвонить вам, а могу и зайти... Нет. Но, надеюсь, скоро будут... Абсолютно. Я — ваш детектив.

Когда я повесил трубку, миссис Вигер требовательно спросила:

— Кто это был?

— Мать той девушки, которую убили вчера вечером. Поскольку вы ее не убивали, никакого конфликта не возникнет. Идемте.

Мы прошли квартал до Восемьдесят второй, повернули за угол к дому № 156 и подошли к двери в полуподвальное помещение. В холле никого не было, и дверь в комнату Марии была плотно закрыта. Я вспомнил, что у меня есть второй ключ, и мы поднялись наверх.

Я не психолог, не социолог, и я понятия не имею как вдовы средних лет с двойным подбородком должны реагировать на будуары, которые их мужья используют для подобной деятельности, но какой бы ни должна быть реакция, готов поклясться чем угодно, что миссис Томас Г. Вигер полностью ею пренебрегла.

Когда я включил свет, она сделала пару шагов, остановилась, медленно повела головой направо, еще медленнее — налево и повернулась лицом ко мне.

— Примите мои извинения,— сказала она.

— Принимаю,— сказал я.— Забудем об этом.

Она сделала еще несколько шагов, остановилась, огляделась и снова повернулась ко мне.

— Ванны нет?

Я верил в это только потому, что слышал собственными ушами. Вы же лишены подобной привилегии.

— Конечно же, есть,— сказал я.— В дальнем конце. Кухня в этой комнате.— Я показал кухню.— Эта золотая пластинка вделана в дверь.— Я показал пластинку.— Вон там шелк в складках — это штора, за ней — комод.— Я показал комод.

На этом разговор был закончен, хотя ее досмотр занял более получаса.

Прежде всего она рассмотрела картинки, не все вместе, а одну за другой, обходя их постепенно и задирая голову, если какая-нибудь висела слишком высоко. И никаких комментариев.

Когда она отдернула штору и принялась открывать ящики, я подошел к стулу и сел. Она ничего не вынула из ящиков и не стала в них рыться. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть ковер. Она изучила обивку кресел и кушеток. Она повертела головой туда-сюда, постигая устройство освещения. Она откинула краешек покрывала на кровати, посмотрела на белье и аккуратно вернула покрывало на место. Она пробыла в кухне добрых пять минут, а в ванной еще больше. Ванной она занималась в последнюю очередь, а выйдя оттуда, взяла свое манто с кушетки, куда она его положила, и наконец-то заговорила:

— Вы верите в то, что Джулия Мак-Ги приходила сюда писать под диктовку?

— Нет.— Я встал.— А вы?

— Конечно, нет. Как вы думаете, почему тот, кто убил моего мужа, убил и эту девушку?

— Это сложно. Хотя это не просто домыслы.

— Где ее мать? Я хочу с ней поговорить.

— Сейчас лучше не надо.— Я двинулся к лифту, и она последовала за мной.—Ей очень тяжело. Как-нибудь в другой раз.

Я нажал кнопку, дверь лифта открылась, и мы вошли в кабину.

Я пытался (просто для собственного удовлетворения) точно определить, где мы были, когда в дверь позвонили. Это должно было случиться или когда мы входили в лифт, или когда мы ехали вниз. Во всяком случае, я звонка не слышал, и, достигнув нижнего этажа, мы вышли в холл.

Когда мы были примерно на полпути к входной двери, находящейся справа от той самой двери, из которой вышла миссис Перес во время моего первого прихода в этот дом, миссис Перес подошла к входной двери и открыла ее. Как я уже говорил, я не слышал звонка и поэтому решил, что она собирается выйти. Но это было не так. Мы с миссис Вигер подошли к двери как раз в тот момент, когда сержант Перли Стеббинс сказал: «Простите, что снова вас беспокою...» — и осекся, увидев нас.

Чего только не вытворяет наш мозг! Мой, например, вместо того чтобы искать выход из создавшегося положения, добрые десять секунд твердил мне о том, как мне повезло, что Стеббинс еще не вошел к тому времени, когда мы выходили из лифта. Это очень помогает — знать до чего ты везучий.

— Вы? — сказал Стеббинс.— Он переступил через порог.— И вы, миссис Вигер?

— Мы только что пришли немного побеседовать с миссис Перес.

— О чем?

— О ее дочери. Я полагаю, вам известно, что мистер Вульф нанят миссис Вигер с тем, чтобы он обнаружил, кто убил ее мужа. Она вчера сказала об этом Кремеру. У нее и самой есть наклонности сыщика. Когда она прочитала в сегодняшней газете о том, что девушка по имени Мария Перес убита выстрелом в голову в том квартале, где было найдено тело Вигера, и о том, что ее тело тоже было отнесено куда-то и спрятано, так же как и тело Вигера, она подумала: а нет ли связи между этими двумя убийствами. Мистер Вульф пришел к выводу, что это возможно, и я — тоже. Идея миссис Вигер состоит в том, что Мария Перес могла видеть, как убийца тащил свою жертву к яме, если она возвращалась в это время домой, или даже из дома, из окна. Все это, конечно, очень туманно, но мистер Вульф посчитал, что для меня не составит труда побеседовать с матерью или отцом Марии, а миссис Вигер пожелала пойти вместе со мной. Было бы забавным совпадением, если вы пришли по тому же поводу, и как раз тогда, когда мы уходим, не так ли?

Излагая все это, я понимал, насколько это было паршиво. Во-первых, все это было неточно и, во-вторых, не похоже на меня. Когда Стеббинс бросал мне вопросы типа «О чем?», я обычно отвечал: «О погоде». Он знал, не в моих правилах было пускаться в долгое детальное объяснение, и все же я пошел на это из-за миссис Вигер и миссис Перес. Не исключено, что моя болтовня была пустой тратой времени, но был шанс и на то, что они ухватят суть и помогут спасти положение.

В действительности же дела обстояли не так уж плохо. Я так много знал об этом доме и об этой комнате, что мне казалось невероятным, чтобы Стеббинс ничего вообще об этом не знал, чтобы отдел по расследованию убийств и прокуратура, в течение трех дней знающие, что Вигер убит был где-то еще и перенесен в эту яму, поскольку это был очевидный факт, ни в коей мере не связывали его имя с этим домом. Но миссис Вигер вела себя как ангел. Она не сыграла бы лучше, проведи я с ней час в натаскиваниях.

Она протянула миссис Перес руку и сказала, как раз тем тоном, каким было нужно:

— Благодарю вас, миссис Перес. Мы обе потеряли дорогих нам людей. Теперь я должна идти, я опаздываю. Мы не собирались так долго вас задерживать. Вы были очень добры к нам. Я позвоню вам попозже, или вы позвоните мне.

Дверь оставалась открытой, и она вышла. Я был способен в эту минуту расцеловать ее в оба подбородка.

Стеббинс смотрел на меня так, как будто собирался ударить меня рукой или боднуть головой, но это было вполне нормально.

— О чем вы спрашивали миссис Перес и о чем она вам говорила? — потребовал он.

Он был груб, но это тоже было нормально. Так уж мы с Вульфом на него действовали, особенно Вульф.

Это был хороший вопрос. Согласно моей версии мы пришли спросить миссис Перес о передвижениях Марии в тот вечер, и она должна была нам ответить. Но я малейшего понятия не имел о том, где Мария была в воскресенье вечером. Великолепный вопрос, поэтому я вернулся к своей обычной манере.

— А о чем, вы считаете, я мог ее спрашивать? Я хотел знать, могла ли ее дочь видеть, как некто тащил тело Вигера к яме и накрывал его. Всем ее . словам есть самый лучший свидетель — она сама, ее и спросите.

— Я спрашиваю вас.

Стеббинс не дурак.

— А я оставляю свой ответ при себе. Я ничего не должен миссис Перес, но она имеет право сама решать, что она хочет сообщить официальным органам. Мы с миссис Вигер обычные люди, а вы — фараон.

Тут в игру вступила миссис Перес. Данное ею представление не было таким хорошим, как то, что дала миссис Вигер, но все же было достаточно хорошо.

— То, что я ему сказала,— все правда,— сказала она Стеббинсу.— Если моя дочь и видела в то воскресенье что-то такое, о чем должна была рассказать мне, то она этого не сделала.

— Она была весь вечер дома?

— Да. Пришли две ее подруги, и они смотрели телевизор.

— В какое время пришли подруги?

— Около восьми.

— В какое время они ушли?

— Сразу после одиннадцати. Как только кончилась программа, которую они любят смотреть каждое воскресенье.

— Ваша дочь вышла с ними?

— Нет.

— Она вообще не выходила из дома в тот вечер?

— Нет.

— Вы уверены?

Она кивнула.

— Уверена. Мы всегда знали, где она была.

— Вчера вечером вы об этом не знали. И в любое время воскресного вечера она могла пройти в комнату и выглянуть в окно. Ведь могла?

— Но зачем? Зачем ей было это делать?

— Не знаю. Но она могла.

Стеббинс повернулся.

— Хорошо, Гудвин. Я отвезу вас в управление. Вы сможете рассказать об этом инспектору.

— О чем? О чем тут рассказывать?

Он выпятил подбородок.

— Послушайте, вы. В понедельник вечером вы принялись узнавать о человеке, который был уже мертв, за два часа до того, как мы нашли тело. Когда инспектор пришел повидать Вульфа, он застал у него вдову. Получается ерунда какая-то. Вдова наняла Вульфа выяснить, кто убил ее мужа, действуя хотя и не против закона, но против отдела нью-йоркской полиции. А я прихожу сюда расследовать не это убийство, другое, и — о Господи,— вы здесь. Вы и вдова, здесь, в доме, где жила девушка, беседуете с ее матерью. Итак, вы едете со мной в управление или будете взяты под арест как важный свидетель.

— Я под арестом?

— Нет. Я сказал «или».

— Очень приятно иметь выбор.— Я вытащил из кармана монетку подбросил ее, поймал и посмотрел на него.

— Я выиграл. Поехали.

Меня очень устраивала возможность увести его от миссис Перес и этого дома. Поднимаясь по трем ступеням на тротуар, я думал о том, насколько все было бы иначе, если бы он пришел тридцатью секундами раньше или мы вернулись тридцатью секундами позже. Устроившись в полицейской машине, я широко зевнул. Я спал меньше трех часов, я весь день нуждался в добром бодрящем зевке, но был слишком занят.

 15

Шестью часами позже, в час тридцать ночи, я сидел в кухне, уничтожал черный хлеб, приготовленный Фрицем, копченую осетрину, сыр бри и молоко и читал ранний выпуск «Таймс» за пятницу, купленный мною по пути домой.

Мне здорово досталось. День был насыщен делами, и вечер — час с Кремером и четыре часа с помощником прокурора — тоже был нелегким. Ответы на тысячу вопросов, поставленных специалистами требуют известного напряжения, когда вы знаете, что:

а) должны держаться строго на границе, между двумя группами фактов, одна из которых им уже известна, а другая, на что вы горячо уповаете, не будет известна никогда;

б) имеете репутацию, которая вполне может привести вас за решетку и, наконец,

в) даже маленькая ошибка может все испортить.

Из всех встреч с представителями отдела по расследованию убийств Восточного округа и прокуратуры эта была самой худшей. Перерывов было только два: когда мне было позволено подкрепиться сэндвичами с несъедобной ветчиной и пинтой теплого молока и когда я объявил, что, если мне сейчас же не позволят позвонить по телефону, меня, можно отвести в камеру.

Тот, кто считает, что телефон этого здания не прослушивается, имеет, конечно, право на свое мнение, но я думаю по-другому. Поэтому, когда я связался с Вульфом и сказал ему, где я нахожусь, мы провели разговор на высоком уровне. Я сообщил о столкновении со Стеббинсом и сказал, что Кремер и прокурор считают, как всегда, что я скрываю информацию, на которую они имеют право, что, как ему известно, полнейшая чушь. Он ответил, что уже знает о столкновении со Стеббинсом, что ему звонила миссис Вигер и он предложил ей приехать к нему, так что они все обсудили. Он спросил, разумно ли будет попросить Фрица, чтобы он держал на огне кастрюлю с почками, и я ответил, что нет, поскольку я на диете. В конце концов без четверти час меня освободили, но, когда я вернулся домой, там было темно и на моем столе не было оставлено никакой записки.

Удовлетворив свою потребность в хлебе, осетрине и сыре и узнав из «Таймс» о надежде районного прокурора на то, что он вскоре сможет сообщить об успехах в расследовании убийства Вигера, я поднялся в свою комнату.

Год назад я обещал своему дантисту, что каждый вечер буду чистить зубы, но вчера вечером я нарушил это обещание.

Поскольку все поручения я выполнил, никакой записки не лежало на моем столе и я нуждался в продолжительном сне, я не стал заводить будильник, так что когда я продрал глаза настолько, что смог взглянуть на часы, они показывали 9.38. Вульф должен был кончить завтрак и отправиться наверх в оранжерею, к орхидеям.

Я подумал, что лишние десять минут сна мне не повредили бы, но я не люблю барахтаться в утреннем сонном тумане, поэтому я собрался с силами и рассеял его. В 10.17 я вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра и получил свою порцию апельсинового сока. В 10.56 я допил свою чашку кофе, поблагодарил Фрица за бекон и абрикосовый омлет, прошел в кабинет и занялся почтой. Послышался шум лифта, вошел Вульф, пожелал мне доброго утра, подошел к своему столу и спросил, нет ли известия от Хьюита насчет Ликаста деликатиссима.

Все как обычно. Допустим, можно сделать скидку на то, что он знал, как трудно сделать из меня важного свидетеля, к тому же я благополучно пребываю здесь, и у меня нет срочных новостей, поскольку я тогда бы не стал ждать до одиннадцати, но мог он спросить меня по крайней мере о том, когда меня выпустили.

Надрезая конверты, я сказал, что от Хьюита ничего нет.

— Тебя долго держали? — спросил он.

— Только три часа после того, как я звонил. Я приехал домой в начале второго.

— Было, должно быть, трудно.

— И забавно. Я отказался подписать протокол.

— Верный ход. Удовлетворительно. Миссис Вигер рассказала мне о твоем объяснении-экспромте мистеру Стеббинсу. Это ее ошеломило. Удовлетворительно.

Два «удовлетворительно» — это рекорд.

— О,— сказал я,— всего лишь мое обычное благоразумие. Если бы не это, то нужно было бы его застрелить.— Я протянул ему почту.— Есть что-нибудь в программе?

— Нет. Временный перерыв.

Он позвонил, один длинный звонок и один короткий — заказ на пиво, а я занялся почтой. Через минуту вошел Фриц с бутылкой и стаканом. Я сел, зевнув, и вытащил блокнот. Следовало написать письма.

Зазвонил телефон. Это был Лон Коэн, пытающийся узнать, приятно ли я провел вечер в прокуратуре и как мне удалось раздобыть залог в середине ночи. Я ответил, что заключенному под стражу убийце залогов не полагается, я выскочил в окно и теперь числюсь в беглецах. Когда я повесил трубку, Вульф уже приготовился диктовать, но едва я взялся за блокнот и принял удобную позу, как вновь зазвонил телефон. Это был Саул

Пензер. Он просил Вульфа. Вульф не дал мне команду положить трубку, так что я продолжал ее держать.

— Доброе утро, Саул.

— Доброе утро, сэр. Я нашел.

— Вот как?

— Да, сэр. Маленькое местечко на Семьдесят седьмой улице возле Первой авеню, дом 362. Его зовут Артур Венгер.— Саул произнес имя по буквам.— Он узнал его по фотографии и не сомневается. Он не уверен в дате, но это было на прошлой неделе, в среду или во вторник утром.

— Удовлетворительно. Он мне нужен, и чем быстрее, тем лучше.

— Он не захочет прийти, он там один. Десять долларов, возможно, помогут, но вы же знаете, как это бывает. Его потом спросят, платили ли ему.

— Его не спросят, а если спросят, пусть я потерплю крах. Десять долларов, двадцать, пятьдесят — не важно. Когда ты его привезешь?

— Через полчаса.

— Удовлетворительно. Я вас жду.

Мы положили трубки. Вульф посмотрел на часы и сказал:

— Свяжись с мистером Эйкеном.

Я набрал номер «Континенталь Пластик Продукт». Мистер Эйкен находился на совещании, и его нельзя было беспокоить. Я узнал это не только от секретарши, но и от мужчины, который считал, что и его нельзя беспокоить. Единственное, чего мне удалось добиться,— это обещание передать Эйкену сообщение в течение пятнадцати минут, и я постарался сделать его коротким: «Позвоните Ниро Вульфу, срочно».

Через девять минут зазвонил телефон, и вежливый женский голос попросил передать трубку Ниро Вульфу. Таких вещей я не люблю, даже когда имею дело с президентами, поэтому я попросил передать трубку мистеру Эйкену. Она не стала спорить. Через минуту я услышал его голос и сделал Вульфу знак.

— Мистер Эйкен? Это Ниро Вульф. У меня есть сообщение, не терпящее отлагательства. Не по телефону. Вы можете приехать сюда с мисс Мак-Ги в половине первого?

— Нет-нет, это исключено. Не может ли это подождать часов до трех?

— Не может. Есть случаи, когда удобство должно подчиняться необходимости. Промедление было бы опасным.

— Черт возьми, я...

Пауза.

— Бы говорите с мисс Мак-Ги?

— Да, ее присутствие обязательно?

— Не знаю.

Пауза.

— Хорошо. Мы будем.

Вульф повесил трубку. Он прочистил горло.

— Твой блокнот, Арчи. Не письмо. Черновик документа. Не для отправки.

 16

На стене кабинета справа от входа висит картина с изображением водопада, небольшая, 14 на 17 дюймов. Ее центр на дюйм ниже уровня моих глаз, а мой рост около шести футов. Картина была выполнена по заказу. В конце холла в нише имеется скользящая деревянная панель. Откроешь ее и увидишь изнанку картины. Однако ваш взгляд проникнет и дальше, в помещение кабинета. В двадцать минут первого именно этим и занималась пара глаз, принадлежащая Артуру Венгеру с Семьдесят седьмой улицы, 362, тощему субъекту лет за пятьдесят, с большими ушами и небольшим количеством волос, который был доставлен Саулом Пензером немного быстрее чем в указанные полчаса. Из всех, находящихся в кабинете предметов, ближе всего к нему было красное кожаное кресло и тот, кто его занимал, мистер Бенедикт Эйкек.

Я не был с Венгером в нише, с ним был Саул. Мы с Вульфом сидели в кабинете за своими письменными столами, а Джулия Мак-Ги — в желтом кресле, повернутом к столу Вульфа.

Вульф говорил:

— ...но прежде чем представить на рассмотрение мои выводы, я должен рассказать вам, каким путем я к ним пришел. Когда вы спросили меня во вторник вечером, кто будет решать, все ли я сделал для выполнения взятых на себя обязательств, я ответил — разум и честность. Вы можете с уверенностью судить лишь тогда, когда будете знать цепь моих рассуждений. Честно говоря, я и сам еще не уверен полностью. Я знаю только то... Да, Саул?

Саул стоял в дверях.

— Все сходится, мистер Вульф.

— Отлично. Я займусь этим позже.

Вульф снова повернулся к Эйкену.

— При сложившихся обстоятельствах у меня не было выбора. Как я вам сказал, единственной возможностью остановить расследование убийства полицией было достижение разумного его разрешения без упоминания об этой комнате. Я никогда еще не брался за дело, которое бы выглядело так безнадежно. Конечно же, его делало таким знание о том, что Вигер был убит в этой комнате.

— Вы не знали об этом до тех пор, пока не расставили вчера ловушку мисс Мак-Ги,— Эйкен был вежлив.

— Нет. Я узнал об этом гораздо раньше, в полдень вторника, когда мистер Гудвин сообщил о своем разговоре с мистером и миссис Перес, управляющим этого дома и его женой. Когда мистер Перес поднялся наверх с закуской в полночь воскресенья, он нашел там тело, и они перенесли его в яму.

— Они это признали?

— Им пришлось. Альтернатива, предложенная им мистером Гудвином, предполагала худшее.

— Они его убили. Это очевидно. Они его убили.

Вульф покачал головой.

— Такое предположение было разумным до вчерашнего утра, но они не убивали своей собственной дочери — с этого момента и начинается мой отчет перед вами. Первое предположение было отброшено со счетов в пользу другого — о том, что девушка была убита убийцей Виге-ра, и отброшено мною, а не мистером Гудвином, который не принимал его и раньше. Вызванный в тот дом миссис Перес в среду ночью, он обыскал комнату девушки и нашел улики, которые поддержали второе предположение. Арчи!

Я пошел, достал из сейфа коллекцию Марии и принес ему.

Он постучал по ней пальцем.

— Это,— сказал он,— то, что девушка заботливо прятала в тайнике. Оно и лишило ее в конце концов жизни. Все, что здесь есть, связано с Томасом Г. Вигером. Началось все, без сомнения, как начинается большинство рискованных предприятий, с простого любопытства, разбуженного существованием лифта и комнаты, в которую ей не позволяли подниматься. Она обнаружила, что, выключив свет и приоткрыв чуть-чуть дверь, может видеть гостей, проходящих через холл к лифту. Я не знаю, когда она это проделала впервые, но знаю, что, начав однажды, она стала часто поступать подобным образом.— Он развернул пакет.— Это вырезки из финансовых страниц «Таймс», относящиеся к «Континенталь Пластик Продукт», подчеркнуты карандашом...— Он отложил их в сторону.— Это объявления «Континенталь Пластик Продукт».— Он отложил в сторону и их.— Этикетки с бутылок шампанского. Мистер Гудвин придерживается того мнения, что мисс Перес не пила шампанского, и я с ним согласен. Все эти вещи не являются уликами, они лишь нечто вроде украшений. Так же как газетные репродукции фотографий: две — мистера Вигера, одна — его сына и еще одна — его жены. Я упомянул о них, чтобы показать, насколько обстоятельна была мисс Перес.— Он сложил все это вместе с остальными «украшениями» и взял осторожно фотографии Мег Дункан и деньги.— Вот это — уже более существенно: десять пятидолларовых купюр и три фотографии хорошо известной женщины, одна из газеты, две — из журнала. Я говорил с ней, а мистер Гудвин имел с ней беседу вчера днем. Эти деньги вымогались у нее мисс Перес, которая увидела ее в своём доме и решила, что сможет то, что называется «откладывать» деньги. Женщина посылала ей по почте пять долларов каждый месяц в течение девяти месяцев. Называть ее нет необходимости.— Он открыл ящик, положил туда фотографии и деньги и захлопнул его.— Но все эти вещи наводят на размышления следующего порядка. Назовем женщину мисс Икс. Мистер Вигер пришел в дом в воскресенье вечером около семи. Мисс Мак-Ги пришла в дом в половине десятого и нашла его мертвым. Вывод следующий — мисс Перес видела, как некто пришел в этот отрезок времени, узнала его или ее, пришла к выводу о том, что он или она убили Вигера, и решила заняться еще более рискованным вымогательством, что и привело ее к смерти. Поскольку мисс Икс она несомненно узнала бы, почему бы не предположить, что та и является преступницей? Разумное предположение. Однако совершенно точно было установлено, что мисс Икс находилась на людях до одиннадцати часов вечера, а мисс Перес ушла на встречу с предполагаемым убийцей немного раньше девяти.

Эйкен в нетерпении дернул рукой.

— Вы сказали, что дело срочное. Состоит ли эта срочность в том, чтобы доказать непричастность мисс Икс?

— Срочность впереди. Это всего лишь необходимая прелюдия. Есть и еще одна причина, по которой надо исключить не только мисс Икс, но и остальных. Кто бы ни приходил в эту комнату между семью и девятью в воскресенье вечером, этот человек должен был знать о том, что других посетителей он не встретит. То, что подходит к мисс Икс, подходит к любой другой женщине, у которой есть ключи от этого дома. Первое, она не могла прийти без приглашения, поскольку была приглашена мисс Мак-Ги, а Вигер принимал в одно время только одну гостью. Второе, она не могла ожидать, что найдет его там в воскресный вечер, или, вернее, она могла бы ожидать, что застанет там его одного только в том случае, если бы знала, что в девять часов должна была прийти мисс Мак-Ги.— Вульф повернул голову.— Мисс Мак-Ги, говорили ли вы кому-нибудь о том, что собираетесь туда в девять часов?

— Нет.— Из ее горла вылетел писк, и она попыталась снова.— Нет, не говорила.

— Значит, все прочие исключаются, подобно мисс Икс. Теперь вы, мадам. И следующая часть коллекции мисс Перес. Это карандашные зарисовки женщин, виденных ею в холле.— Он взял их в руки.— Она была не бесталанной. Здесь тридцать одна зарисовка, и все они датированы. Мы с мистером Гудвином внимательно их изучили. Среди них три группы зарисовок, состоящих из четырех портретов, пять — из трех, две — из одного и одна — из двух. Одна из трех групп, которые состоят из четырех рисунков, отведены вам, и один из рисунков датирован восьмым мая. Это дало мне основание утверждать, что вы были там в воскресенье вечером. Хотите посмотреть на них?

— Нет.

На этот раз у нее получилось слишком громко.

Вульф положил рисунки в ящик и вернулся взглядом к Джулии Мак-Ги.

— Эти рисунки из коллекции делают чрезвычайно сомнительными предположения о том, что вы убили Марию Перес, которая угрожала вам разоблачением. Ведь в коллекции нет портретов людей, чьи имена ей известны. Там нет ни портрета мистера Вигера, ни портрета мисс Икс. Весьма вероятно, что в ней имелись одна-две зарисовки мисс Икс, но когда Мария ее узнала по газетным фотографиям, то уничтожила зарисовки. Если бы она опознала вас, если бы узнала ваше имя, то хранила бы не рисунки, а улики для идентификации, как в случае с мисс Икс. И уж конечно же, она не стала бы вас рисовать во второй раз, когда увидела в холле в воскресенье вечером.

Эйкен фыркнул.

— Незачем убеждать нас, будто мисс Мак-Ги не убивала девушку или Вигера.

Вульф повернулся к нему.

— Я описываю весь ход рассуждений. Не подлежит сомнению тот факт, что мисс Перес собирала и хранила все о мистере Вигере и его посетительницах, что ей было доступно. Очевидно также, что она знала имя человека, которого видела в холле между семью и девятью в воскресенье вечером, поскольку она могла связаться с ним и поставить лицом к лицу со своими знаниями и своей угрозой. Установлено также, что идентификация этого лица базировалась ею на предмете или предметах из данной коллекции.— Он указал на «украшения».— Здесь имеется два таких предмета: фотографии жены мистера Вигера и его сына с их именами. Я отвергаю их из-за отсутствия предпосылок. Лицо, приходившее туда в воскресенье вечером и убившее Вигера, должно было иметь ключи и знать, как ими пользоваться, а также знать о том, что мисс Мак-Ги намеревается прийти туда к девяти часам, поскольку в противном случае оно не могло бы рассчитывать на то, что застанет Вигера одного. Предполагать, что жена или сын отвечают всем этим необходимым условиям, было бы в высшей степени невероятным.— Он взял в руки оставшуюся часть коллекции.— Все эти рассуждения, пусть даже и предположительные, оставили меня вот с этим. Это снимок из журнала — снимок банкета, состоявшегося в танцевальном зале Чарчхилл-отеля, банкета «Национальной ассоциации по производству пластиков». У микрофона мистер Вигер. Надпись внизу включает и вас. Вы, вне всякого сомнения, знакомы с этой фотографией?

— Да. Я вставил ее в рамку и повесил на стене моего кабинета.

— Так.— Вульф бросил ее на письменный стол.— Я спросил себя, а что если именно вас видела мисс Перес в холле на пути к лифту в воскресенье вечером между семью и девятью часами? Что если, имея в распоряжении эту фотографию, она вас опознала? Что если, узнав позже об убийстве Вигера (она должна была видеть, как ее отец или мать переносили тело), она догадалась, что его убили вы, и решила заставить вас платить за свое молчание, связалась с вами, договорилась о встрече и пришла на нее? Вы же согласитесь с тем, что могут возникнуть такие вопросы? Вы позволите мне...

— Да.— В голосе Эйкена звучало презрение.— Если вы нуждаетесь в разрешении на все эти выдуманные нелепые вопросы...

Вульф кивнул.

— Именно это и было исходной точкой. Нелепы ли они? Чтобы ответить, необходимо задать еще ряд вопросов. Первый — могли ли вы иметь ключи? Второй —-могли ли вы знать о том, что Вигер будет там один? Третий — был ли у вас мотив? — Вульф поднял палец.— Ответ на первый вопрос. Вы могли взять ключи у мисс Мак-Ги. Но в таком случае вы должны были бы вернуть их ей до девяти часов, с тем чтобы она могла ими воспользоваться сама. Такое действительно кажется нелепым. Вы возвращаете ей ключи, с тем чтобы она могла войти, найти тело Вигера и убедиться в том, что вы его убили. Нелогично.

— Неужели вы ожидаете, что я бесконечно буду сидеть и слушать эту чепуху?

— Именно так. Мы подошли к самому важному, и вы прекрасно это понимаете.— Он поднял еще один палец.—-Ответ на второй вопрос. Да. Вы могли знать о том, что Вигера можно застать одного. Мисс Мак-Ги утверждает, что никому не говорила о назначенном свидании в девять часов, но этого и можно было ожидать в том случае, если вы и есть то лицо, которому она рассказала.- И еще один палец поднялся вверх.— Отвечаю на третий вопрос. Когда я впервые задал себе вопрос, имели ли вы мотив, я ничего об этом не знал, но теперь знаю. Вчера я разрешил ряд вопросов по телефону и уверяю вас, что все это было проделано вполне секретно. Вчера вечером миссис Вигер сидела в течение часа в том же кресле, которое сейчас занимаете вы, и я получил множество необходимых деталей. В течение пяти лет, с тех пор как Вигер стал исполнительным вице-президентом, он был угрозой вашему лидерству в корпорации, а в последний год эта угроза стала особенно заметной и зловещей. Лучшее, на что вы могли рассчитывать,— это кресло председателя правления, отстраненного от активной деятельности, но даже такая возможность была сомнительной. Вы стояли во главе корпорации более десяти лет, понятно, что подобная перспектива была для вас невыносимой, но вы не могли противопоставить ей ничего действенного, поскольку реальная ситуация стала известна слишком многим.— Пальцы Вульфа опустились, и его рука легла на стол.— Но самым важным для меня, когда вы и мисс Мак-Ги оставили эту комнату двадцать четыре часа тому назад, был не мотив. Мотив, как бы глубоко он ни был спрятан, можно отыскать. Проблемой были ключи, и тут следовало учесть возможность того, что вы брали ключи у мисс Мак-Ги, но не в последнее воскресенье, а в один из предыдущих дней, и, сделав копии, вернули их ей. Проверить эту возможность немыслимо, если ключи обычные, но ключи Робсона незаурядны, их не так много. Я решил попытаться. Я послал за моими людьми и дал им эту фотографию и ключи, которые взял вчера у мисс Мак-Ги. Они сняли копии с фотографии и сделали дубликаты ключей, а подлинные вернули мне. Они начали поиски с мастерских, расположенных поблизости от вашего дома и офиса. Уже немногим более чем через час, как раз перед моим звонком, один из них, мистер Саул Пензер, превратил обсуждаемую возможность в факт. Я подошел к самой трудной части моего сообщения.— Он нажал на кнопку, вделанную в его стол.— Она же и породила срочность.

Он обратил свой взгляд на дверь, пропустившую Саула с Артуром Венгером. Они подошли к столу Вульфа и повернулись лицом к Эйкену.

Вульф сказал Эйкену:

—- Это мистер Артур Венгер. Вы его узнаете?

Эйкен внимательно посмотрел на Венгера, потом перевел взгляд на Вульфа.

— Нет,—- ответил он.— Я никогда его не видел.

— Мистер Венгер, этого господина зовут Бенедикт Эйкен. Вы его узнаете?

Мастер кивнул.

— Я узнал его на фотографии. Это точно он.

— Где и когда вы видели его раньше?

— Он приходил в мою мастерскую в один из дней на прошлой неделе с парой робсоновских ключей и велел сделать дубликаты. Он ждал, пока я их сделаю. Думаю, это было в среду, но могло быть и во вторник. Он врет, когда говорит, что никогда меня не видел.

— Насколько вы в этом уверены?

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Люди, они как ключи. Во многом похожи, но все разные. Я понимаю в лицах не так, как в ключах, но вполне достаточно. Я смотрю на ключи, но смотрю и на лица.

— Превосходная привычка. Пока с этим все, сэр. Но я был бы вам признателен, если бы вы смогли уделить нам еще один час.

— Я сказал, что смогу.

— Я знаю. И ценю это.

Саул тронул Венгера за руку, и они вышли. В холле они повернули в кухню. Вскоре после того, как позвонил Саул, Фриц принялся стряпать пирог с цыпленком, фаршем и трюфелями на ленч, и этот пирог вот-вот должен был быть готов.

Вульф откинулся на спинку кресла, сжал руками подлокотники и заговорил:

— Мисс Мак-Ги, мистер Эйкен обречен, и это непреложный факт. Вы перенесли свое расположение с мистера Вигера на него, теперь вы должны перенести его с него на себя. Вы в капкане. Если он предстанет перед судом, вы будете свидетельницей. Если вы поклянетесь под присягой в том, что не давали ему ключей и не говорили ему о том, что придете в этот дом в девять часов вечера в воскресенье, вас обвинят в лжесвидетельстве, поскольку это может быть доказано.

Есть и худший вариант, вы можете быть осуждены как пособница убийцы. Вы дали ему ключи, он сделал дубликаты и использовал их для того, чтобы войти в дом и убить человека. Вы дали ему возможность войти в этот дом не в надежде на случай, а с уверенностью в том, что Вигер будет один, организовав свидание в девять часов...

— Я его не организовывала!

Это снова прозвучало чересчур громко.

— Девять часов было обычным временем. И я сказала мистеру Эйкену только потому...

— Придержите свой язык!

Эйкен был на ногах, лицом к ней.

— Один раз он вас уже обманул, а теперь пытается снова. Мы уходим! Я ухожу, и вы уходите со мной!

Я встал. Если бы она встала со своего места, я встал бы между ними и дверью, но она продолжала сидеть. Она откинула голову назад, чтобы лучше его видеть, и я еще никогда не видел столь каменного лица.

— Вы — кретин,— сказала она.

Я никогда еще не слышал столь твердого голоса.

— Неумелый старый дурак. Я подозревала, что его убили вы, но не хотела в это верить. Если бы у вас были мозги... Да что вы на меня так смотрите!

Он стоял совсем близко от нее, и она снова повернула кресло так, чтобы встретить взгляд Вульфа.

— Да, он брал у меня ключи. Он сказал, что хочет видеть эту комнату, они были у него два дня. И я сказала ему, что собираюсь туда в воскресенье вечером в девять часов. Я обещала держать его в курсе. В курсе! Я тоже была дурой.

Ее голос по-прежнему оставался твердым, но в нем появилась горечь.

— Боже, какая я дура!

Вульф покачал головой.

— «Дура» не выражает вашу сущность, мисс Мак-Ги. Лучше сказать «гарпия» или «фурия». Я не сужу вас, просто классифицирую. Ф-ф-ф.

Он повернулся к Эйкену.

— Итак, все — о проделанном. Теперь о том, что делать.

Эйкен вернулся в красное кожаное кресло. Крепко сжав кулаки и стиснув зубы, он пытался сделать вид, будто он не попал в западню, но он знал, что попал в нее. Знал, что сейчас последует, поскольку писал под диктовку черновик документа.

Я заранее достал из ящика «марли», зарядил его и сунул в карман, но теперь я понимал, что он не понадобится. Я сел.

Вульф обратился к Эйкену.

— Я нахожусь в затруднительном положении. Самым простым и безопасным было бы позвонить мистеру Кре-меру в полицию, чтобы они за вами приехали. Но согласно договору с вами и вашей корпорацией я обязан сделать все, что только в моих силах, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации и не раскрыть ни одного факта или сведения, которые могут причинить вред ее репутации или престижу, если только я не буду вынужден этого «сделать, повинуясь своему долгу гражданина и частного детектива». Я цитирую. Конечно, невозможно замолчать тот факт, что президент корпорации убил исполнительного вице-президента, это вне всяких споров. Вы обречены. С теми уликами, которыми я располагаю, и теми, которые добудет полиция, ваша позиция безнадежна.— Он открыл ящик и достал бумагу.— Но возможно избежать разглашения факта существования этой комнаты и связи с ней Вигера, а именно это было вашим первым требованием, когда вы пришли сюда во вторник вечером. Я сомневаюсь в том, что это беспокоит вас сейчас, но меня беспокоит. Я хочу, насколько это возможно, остаться в рамках нашего договора, поэтому я приготовил черновик документа, который вам следует подписать.— Он взял бумагу и прочитал: «Я, Бенедикт Эйкен, составляю и подписываю это заявление потому, что Ниро Вульф доказал мне, что для меня нет никакой надежды избежать разоблачения моего злодеяния. Но я составляю его, руководствуясь собственной волей и выбором, повинуясь не насилию со стороны Ниро Вульфа, но сложившимся обстоятельствам.

В ночь на 8 мая 1960 года я убил Томаса Г. Ви-гера, выстрелив ему в голову. Я перенес его тело на Восточную Восемьдесят вторую улицу, Манхеттен, и положил в вырытую там яму. В ней лежал брезент и, чтобы отдалить момент обнаружения тела, я накрыл его брезентом. Я убил Томаса Г. Вигера потому, что он был угрозой смещения меня с поста президента „Континенталь Пластик Продуктс" и отстранения от руководства корпорацией. Поскольку я отвечал за развитие и процветание дел корпорации в течение десяти лет, такая перспектива была для меня невыносимой. Я знаю, что Вигер заслужил свою судьбу, и не выражаю ни сожаления, ни раскаяния по поводу содеянного».— Вульф откинулся на спинку кресла.— Я не упомянул о смерти Марии Перес, потому что в этом нет необходимости и это потребовало бы долгих объяснений. К тому же нет опасности, что в ее смерти будет обвинен невиновный. Полиция со временем забудет о ней, так же как и о других неразрешимых делах. Вы, конечно, можете внести какие-то изменения, например, если вы чувствуете сожаление или угрызения совести и хотите об этом сказать. Я не возражаю.— Он поднял бумагу,— Конечно, такой документ, написанный на моей пишущей машинке, не годится. Подобный документ требует безупречности, поэтому я предлагаю вам переписать его от руки на обычном листе бумаге, поставив дату и свою подпись. Здесь и сейчас. Кроме того, вы должны надписать конверт, адресовав его мне, и приклеить к нему марку. Мистер Пензер сходит к ближайшему почтовому ящику у вашего дома и опустит письмо. Когда он позвонит по телефону и скажет, что письмо отправлено, вы свободны...— Он повернул голову ко мне.— Арчи, возможно получить его сегодня?

— Нет, сэр. Завтра утром.

Он снова повернулся к Эйкену.

— Я, конечно, свяжусь с полицией без особых проволочек... Скажем, около десяти.— Он поднял голову. - Преимущество такого решения для меня очевидно. Я смогу получить от фирмы гонорар. Но не менее очевидно и его преимущество для вас. Оно, бесспорно, предпочтительнее единственной остающейся возможности — немедленный арест и тюремное заключение, обвинение в убийстве, точнее, в двух убийствах, разоблачение тайны существования этой комнаты и усилий наших и ваших помощников, направленных на сокрытие ее, тяжесть судебного разбирательства, возможный смертный приговор. Даже если вы не будете осуждены на смерть, тюремное заключение в вашем возрасте не сулит вам ничего хорошего. И только...

— Заткнитесь! — рявкнул Эйкен.

Вульф заткнулся. И поднял брови, глядя на Эйкена. Неужели самообладание позволяет ему, несмотря на давление обстоятельств, надеяться найти лазейку? Выражение лица Эйкена ответило мне. Дело было не в самообладании. Кричали его нервы, нервы, принявшие на себя все, что только могли принять. Должен признаться, что он не пытался заискивать или пресмыкаться. Он даже не уклонился, пытаясь выторговать день или час. Он вообще ничего не говорил. Он просто протянул руку ладонью вверх. Я подошел, взял документ и подал ему, потом взял чистый лист бумаги и чистый конверт и тоже подал ему. Ручка у него была, он достал ее из кармана. Его рука не дрожала, когда он клал бумагу на подлокотник, но она немного дрогнула, когда он прикоснулся пером к бумаге. Он посидел, прямой и неподвижный, десять секунд, потом попытался снова, и рука повиновалась приказу.

Вульф посмотрел на Мак-Ги и сказал голосом таким же твердым, каким говорила она:

— Вы больше не нужны. Уходите.

Она начала было говорить, но он рявкнул на нее:

— Нет. Мои глаза привыкли ко всему, но вы их ос корбляете. Убирайтесь. Вон!

Она встала и вышла. Эйкен, наклонившись, уверенно водил пером по бумаге, прикусив губу. Он, возможно, и не слышал голоса Вульфа, и не знал о том, что она ушла. Я уверен, что тоже не заметил бы этого на его месте.

17 

В субботу утром, в 9.04, я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею и, когда Вульф ответил, сказал ему:

— Оно здесь. Я его вскрыл. Позвонить Кремеру?

— Нет. Есть новости?

— Нет.

В субботу утром, в 9.25, я снова позвонил Вульфу в оранжерею и сказал:

— Только что звонил Л он Коэн. Около часа тому назад горничная в доме Бенедикта Эйкена нашла его тело на полу спальни. Он выстрелил себе в рот. Пистолет лежал здесь же, на полу. Пока больше нет никаких деталей. Позвонить Кремеру?

— Да. На одиннадцать часов.

— Если я позвоню и Лону, он это оценит. Есть какая-нибудь причина, по которой я не - смогу этого сделать?

— Нет. Сущность, а не текст.

- Понятно.

В субботу утром, в 11.03, инспектор Кремер, сидя в красном кожаном кресле, поднял взгляд от письма, которое держал в руке, и хмуро посмотрел на Вульфа:

— Это вы написали?

Вульф за своим письменным столом покачал головой.

— Не мой почерк.

— Чушь. Вы чертовски хорошо знаете, о чем идет речь. Это слово «злодеяние», другие слова. Похоже на вас. Вы сделали это намеренно. Вы составили текст так, чтобы я мог понять, что писали вы. Натянули мне нос, показали, какой я осел. О, конечно же, экспертиза подтвердит, что это его почерк. Я не был бы удивлен, если бы узнал, что он написал его здесь, сидя в этом кресле.

— Мистер Кремер,— Вульф повернул руку ладонью вверх.— Если бы я согласился с этим утверждением, то стал бы оспаривать вашу интерпретацию и стал бы утверждать, что сохранил в тексте свой стиль, принимая во внимание ваше чутье и уважая ваш талант. Я ни в коей мере не сомневался в том, что вы не останетесь в неведении.

— Да. Вы могли это предполагать.— Он посмотрел на письмо.— Здесь говорится: «Потому что Ниро Вульф убедительно доказал мне, что у меня нет никакой надежды избежать разоблачения». Значит, у вас есть улика. Вы должны были иметь чертовски хорошую улику. Где она?

Вульф кивнул.

— Избежать этого вопроса было невозможно. Если бы мистер Эйкен все еще был жив, мне бы, конечно, пришлось на него ответить. Вам была бы нужна улика, и я вынужден был бы уступить. Но он мертв. Я не адвокат, но я советовался с одним из них. Я не обязан раскрывать то, в чем нет нужды и что не может быть использовано в общественных интересах.

— В интересах общества знать, где и когда было совершено убийство.

— Нет, сэр, В интересах полиции, а не в интересах общества. Такова наша точка зрения, если вы хотите ее оспаривать, вам придется арестовать меня, получить ордер на мой арест, убедить районного прокурора возбудить дело о расследовании и дать возможность решать судье и присяжным. Поскольку мистер Эйкен мертв и у вас на руках его предсмертное письмо, я сомневаюсь в том, что вам удастся добиться успеха.

— Я тоже,— Кремер сложил письмо, вложил его в конверт и сунул его в карман.— Ваше бесстыдство не знает границ.— Он встал.— Ну, посмотрим.

Он повернулся и вышел.

В субботу днем, в 3.47, трое мужчин и женщина сидели в кабинете вместе с Вульфом и со мной. Мужчины, сидящие в креслах, были директорами правления «Континенталь Пластик Продукт». Женщина, сидящая в красном кожаном кресле, была миссис Томас Г. Вигер. Они держали в руках листы бумаги — копии, которые я снял с документа, полученного с утренней почтой. Вульф говорил:

— Нет. Ни в коем случае. В пунктах моего обязательства не указывается и не оговаривается сообщение о специфике моих действий. Было бы совершенно бесполезно знать, какое доказательство я предъявил мистеру Эйкену или каким образом я его добыл. Окончательный результат был продиктован ситуацией, а не мной. Я только определил стиль заключительной главы. Если бы дело было оставлено на полицию, она, конечно, обнаружила бы с течением времени эту комнату, а узнав об этом, она узнала бы обо всем остальном. И мистер Эйкен, ваш президент, стал бы не кратковременной сенсацией, а центром продолжительной шумихи. Что же касается моего гонорара, станете ли вы оспаривать оценку моих услуг в пятьдесят тысяч долларов?

— Нет,— сказал один директор,— я не стану.

Другой сказал:

— Мы не станем ее оспаривать.

Третий что-то проворчал,

— Я тоже должна вам,— сказала миссис Нигер.

Вульф покачал головой.

— У меня есть, ваш доллар. Я его сохраню. Я сказал вам, что не беру от двух различных клиентов гонорара за одну и ту же услугу.

Он посмотрел на часы. В четыре часа должно было состояться его свидание с орхидеями. Он отодвинул кресло и встал.

— Копии заявления мистера Эйкена можете оставить у себя. Это входит в стоимость услуг.

В субботу вечером, в 5.14, я сидел в кухне полуподвального помещения дома 156 по Восточной Восемьдесят второй улице. Цезарь Перес сидел понурясь, опустив плечи. Его жена сидела очень прямо.

— Мне очень жаль,— сказал я,— но тут уж ничем не поможешь. Человек, убивший Марию, мертв, но полиция этого не знает. Если бы они узнали об этом, то они бы узнали и о комнате, и о том, что вы перетащили тело Вигера в яму. Так что они еще будут вас беспокоить, но, наверное, недолго. Я бы хотел пойти завтра на похороны, но лучше этого не делать. Там, возможно, будет полицейский. Они приходят на похороны убитых, если убийца еще не схвачен. Я думаю, что сказал вам все, что вы хотели знать, но может быть, вы хотели бы меня о чем-нибудь спросить?

Он покачал головой. Она сказала:

— Мы сказали вам, что заплатим сто долларов. Или больше..

— Забудьте об этом. У нас и так было слишком много клиентов. Я оставлю у себя доллар, а еще, если вы не возражаете, оставлю ключи, как сувенир. Вам лучше поставить на дверь новый замок.

Я встал, шагнул к столу и взял пакет, завернутый в коричневую бумагу. Единственное, что я взял из этой комнаты, это женский зонтик. Чтобы вернуть его владелице.

Я пожал руку ей, потом ему и вышел.

Я не пошел на Эден-стрит. У меня не было желания видеть супругов Хау или Мег Дункан вне сцены. В понедельник я отправил зонтик и сигаретницу с посыльным.

Я должен добавить еще несколько слов на случай, если кто-нибудь из прочитавших этот отчет вознамерится пойти посмотреть на будуар Нигера. Вы не найдете его на Восемьдесят второй улице. Вы не найдете и никого из указанных мною лиц. Ход событий был точно таким, каким я изобразил его в отчете, но по вполне понятным причинам я изменил адреса, имена и еще кое-какие детали, например, название пьесы, в которой Мег Дункан играла главную роль. Она по-прежнему играет в ней и хороша, как никогда. В один из вечеров на прошлой неделе я ходил на нее посмотреть.

Если Кремер прочтет это и накинется на меня с расспросами, я отвечу ему, что все выдумал, включая и эти последние слова.

 Картер Браун Страсти гневных амазонок

 1

На воротах старого красивого дома в Пало-Альто современным шрифтом было написано: «Владения амазонок». Я немного знал о женщине, распорядившейся прибить эту броскую вывеску. Ее звали Ланетта Холмс. Она являлась наследницей скромного состояния и основательницей общества женщин, которые назвали себя «Гневные амазонки».

Массивные железные ворота были под стать высокой каменной стене, увенчанной колючей проволокой. Рядом с воротами висела еще одна вывеска, поскромнее: «Прошу звонить». Здесь же торчала медная проволока — звонок. Я почувствовал себя кем-то вроде маклера, который собирается продать председателю фирмы «Дженерал Электрик» холодильник. И решительно дернул за проволоку.

— Кто там?— сразу же раздался сухой женский голос.

— Это студентка-заочница,— ответил я искусственным сопрано.— Зарабатываю свой хлеб насущный продажей газет и журналов. Не хотели бы вы подписаться на «Плейбой»?

Хриплый репродуктор внезапно замолчал. Мое предположение о серьезном характере женщин-амазонок подтверждалось. Появилось желание посоветовать Ланетте Холмс нанять женщину-адвоката, а самому бросить это дело. Но подумал, что потом буду упрекать себя за мужское тщеславие, да и Ланетта Холмс вряд ли найдет женщину-адвоката такой квалификации, как у меня. К тому же хотелось узнать, зачем «Гневным амазонкам» понадобился адвокат.

Я снова позвонил.

— Это опять вы?

— Совершенно верно,— ответил я, на сей раз тем голосом, которым наградила меня природа.

— Но у вас уже успел измениться голос!

— Я просто пошутил. Газет я не продаю.

— Что же тогда вы продаете? Юморески с картинками?

— Нет, я адвокат, и я...

— Вас зовут Робертс? Рэндолл Робертс?

— Да. И если хотите убедиться в этом, я могу предъявить удостоверение личности. Я знаю, что войти к вам может не всякий мужчина.

— Ваш голос звучит удивительно молодо, но я тем не менее рискну.

— Премного благодарен за доверие.

— Либби ожидает вас... Но я боюсь, что ваш юмор придется ей не по душе.

— Может быть, в таком случае, ей понравятся другие мои мужские достоинства?

— Их вам лучше оставить за воротами. Когда будете возвращаться, подберете их и возьмете с собой,— неумолимо прозвучал голос из репродуктора.

В тот же момент раздался металлический стук и ворота открылись.

Я вошел в полную тишину. Даже птички не чирикали за этой тюремной оградой. Довольно большое поместье амазонок производило впечатление, несмотря на определенную запущенность — теперь мало кто обращает внимание на аккуратно подстриженные газоны и кустарники.

Дом был белым, одноэтажным, с колоннами и крышей над порталом. Между окнами портала порхали гипсовые ангелочки. В стоявшем на дорожке грузовике лежала Венера без головы. Мне она напоминала оскверненный труп, превратившийся в камень.

За домом виднелись деревья. Набухающие почки, казалось, стыдливо намекали о приближающемся лете. Я обошел грузовик и начал подниматься по ступенькам портала.

Дверь была уже открыта. Маленькая златовласка поджидала меня на пороге.

— Мистер Робертс?

— Вы, должно быть, спутали меня с кем-то. Я продаю газеты...

— Мне ваш юмор не нравится, мистер Робертс. Вы действительно лучший адвокат в Сан-Франциско?

— Кто вам об этом сказал?— спросил я, стараясь скрыть удивление.

— Наверно, тот, кто собирается саботировать наше движение,— холодно ответила она.— Но мы уже привыкли к злобным выпадам враждебно настроенных мужчин. Да будет вам известно, мы находимся под постоянным обстрелом этих господ Вселенной.

— Я всегда думал, что на этот пьедестал следует поставить женщин.

— Конечно! — Ее зеленые, как изумруд, глаза бросили взгляд на грузовик.— Как объектов наслаждения! Как бесправных идолов, которых можно безжалостно эксплуатировать, задаривая подарками. Но кому хочется быть идолом, мистер Робертс? Я лично предпочитаю быть живым человеком, способным дышать и чувствовать...

— Ну-ка, ну-ка, вдохните еще раз поглубже,— попросил я, сам задерживая дыхание.

Через тонкий белый полувер просвечивала кожа. На ней не было бюстгальтера — упругие груди не нуждались ни в какой поддержке. Над левой грудью виднелась татуировка — рука и обнаженная сабля.

— Что с вами, мистер Робертс?— спросила она, бросив на меня презрительный взгляд.— Что вас испортило? Постоянное чтение «Плейбоя»? Или вы похотливы от природы?

— Просто я мужчина,— скромно ответил я.

— Ну, это еще можно простить.

Блеск ее бездонных зеленых глаз подсказывал мне, что «простить»— это не совсем то слово, которое было бы здесь уместно. Но я решил на первых порах не вдаваться в подробности, поскольку знал, что амазонки борются против диктатуры мужчин. Однако не сомневался, что мне удастся выразить златовласке искреннее восхищение ее женскими чарами — только в подходящий для этого час и в подходящем месте.

Золотисто-рыжие волосы вольными прядями падали на плечи. Не утаивала женских прелестей синяя модная юбка, обтягивающая бедра. Короче говоря, это была здоровая нормальная женщина в полном соку, хотя и разыгрывала роль мужененавистницы.

— Меня зовут Линда Лазареф,— неожиданно сказала она.— Я журналистка и пишу для амазонок. Возможно, вы даже читали кое-какие мои статьи.

— Возможно... Не вы ли провозгласили, что мужчина является потенциальным Гитлером, пока женщина позволяет ему командовать собой?

— Мысль эта исходила от Либби, но я с ней согласна.

— От Либби?

— Мы все так ее называем... Ланетту Холмс. Председателя нашего общества.

Я ждал, что меня встретят фанфары и возгласы ликования, но вместо этого услышал лишь ясный сухой голос:

— Линда, это ты там с этим проклятым адвокатом?

Линда бросила на меня взгляд, провоцирующий на бестактное замечание.

— Да,— крикнула она.— Мы как раз идем в дом.

— Тогда поспешите. Надо как можно быстрее закончить дело и избавиться наконец от этой свиньи в человеческом образе.

Я не имел ни малейшего представления о том, кто подразумевается под свиньей в человеческом образе, но зато хорошо понял, как она к нему относится.

Я последовал за Линдой в просторный холл. На полу лежал большой толстый ковер серого цвета. Вешалка на стене казалась реликвией тех далеких времен, когда здесь еще принимали мужчин. Теперь они в этом доме не появлялись. Либби, по-моему, придерживалась мнения, что мужчин как таковых вообще не существует на свете.

В холле никого не было. Я вопросительно посмотрел на Линду.

— Первая дверь направо,— сказала она тихо и с большим уважением.— Можете входить не стесняясь,— она улыбнулась, как римский центурион, приглашающий христиан выйти на арену.

Неожиданной для меня оказалась внешность Либби. Перед массивным письменным столом из красного дерева стояла высокая, статная и красивая женщина. Короткие волосы вились, а бледно-голубые глаза в тени больших темных ресниц смотрели сурово и испытующе.

— Перейдем сразу к делу, мистер Робертс,— сказала она решительно.— Я связалась с вашей конторой, потому что слышала много лестного о ней от одного из моих хороших знакомых. Мне хотелось бы расправиться с одним человеком за злостные сплетни и клевету...

— Прежде чем мы его распнем на кресте,— вставил я,— хорошо бы знать, что он, собственно, натворил?

Она с холодной задумчивостью посмотрела на меня. Сшитые в обтяжку брюки и высокие сапожки на каблуках хорошо смотрелись на ее крепких и полных ногах. Под оранжевым пуловером скрывались груди, такие же полные и округлые, как и все остальное в ней. Держалась она небрежно и в то же время самоуверенно, а глаза излучали недюжинную внутреннюю силу. Нетрудно было понять, почему она решила назвать свое общество «Гневные амазонки», а не как-нибудь иначе. Я не мог еще ничего определенного сказать о других членах общества, но его основательница Ланетта Холмс была похожа на гневную амазонку как внешне, так и внутренне. Тем не менее я был рад отметить, что она не ампутировала себе правую грудь, как это делали истинные амазонки, чтобы легче было натягивать тетиву лука. Я даже хотел поздравить ее с таким благоразумием, но предпочел промолчать. Ведь она могла расцепить мое поздравление по-своему.

— Он нам угрожал... Всему обществу и мне в частности,— заявила она своим громким голосом.— И даже организовал против нас поход...

— Может быть, это злобное существо в обличье мужчины имеет все-таки какое-то имя?-— осторожно осведомился я.

Она бросила на меня воинственный взгляд, подозревая, видимо, в моих словах иронию, но я постарался придать своему лицу совершенно невинное выражение.

— Чарльз Морган,— ответила она.— Он интересуется одной из наших женщин. Интерес его самый что ни на есть примитивный и животный. Вы только что познакомились с этой женщиной.

— Линдой Лазареф?

— Раньше между ними были интимные отношения. Морган, разумеется, никогда не смотрел на Линду как на человека и совершенно не считался с ее взглядами. А когда она пришла в наше общество, он взбесился.

— Разозлился на Линду?

— В первую. очередь он обратил свой гнев на меня. Но когда увидел, что его нападки на меня никак не действуют, и понял одновременно, что Линда может иметь собственное мнение, тогда Морган начал поход против всего нашего общества. Он систематически обливал нас грязью, пытаясь выставить на посмешище.

— Он открыто нападал?

— Да, конечно. Он журналист, так же как и Линда. Они работали раньше в одной газете — до тех пор, пока Линда не покончила со своим подневольным положением.

Она подошла к письменному столу и выдвинула один из ящиков. Через мгновение на столе вырос целый ворох газетных вырезок.

Я взял верхнюю статью. «Долой бюстгальтеры — да здравствует равноправие!»— гласил заголовок. В статье говорилось о причудах «Гневных амазонок», которые требовали у калифорнийского конституционного суда в Сакраменто пересмотреть «Билль о правах». Статья была выдержана в ироничном тоне, а между строчками можно было прочесть, что эти требования исходят как раз от тех женщин, которых супруги не заключили в достаточно жесткие объятия.

Я положил вырезку обратно на стол.

— Можно понять, что вам не нравится тон статьи,— сказал я без искреннего сочувствия,— но клеветой это назвать нельзя.

— Это не все,— коротко ответила она.— Далеко не все. Он угрожал лично мне и Линде. Как при встречах, так и по телефону. И если всего материала, который я представлю, вам окажется недостаточно, то вы совсем не такой адвокат, каким мне вас представили знакомые, она презрительно посмотрела на меня, и я сам себе сразу показался не мужчиной, а кем-то вроде свиньи в образе человека. Я поправил галстук, мило улыбнулся ей, но она все еще скептически смотрела на меня.

— Надеюсь, вы не чувствуете никакой симпатии к этому человеку?

— Каким образом он вам угрожал?— спросил я, пытаясь уклониться от прямого ответа.

—- Угрожал даже убить меня,— ответила она,— и обозвал меня, совершенно нормальную и здоровую женщину, агрессивной и холодной мужененавистницей. Сказал, что за свои преступления я заплачу жизнью. А когда я ответила, что преступники мужчины, а не женщины, он даже хотел перейти от слов к делу. Это все происходило в присутствии Линды.

— Линда его удержала?

— Ну что вы! Вы же видели Линду! Она маленькая и слабенькая. С детства была воспитана так, чтобы подчеркивать свою женственность как признак неполноценности. В отличие от меня она никогда не тренировала свое тело.

— Короче говоря, вы отдубасили этого Чарльза Моргана и выпроводили его за дверь.

Она довольно улыбнулась.

В четырнадцать лет я уже владела приемами дзюдо, в двадцать — карате. Я без труда выпроводила его за дверь — обратно к его пишущей машинке, к его единственному оружию, которое он может направить на меня. После нашей встречи Морган ограничивается лишь телефонными угрозами, но нет сомнения в том, что он на этом не остановится,— она холодно улыбнулась.— Меня все больше и больше удивляет, мистер Робертс, как легко можно задеть мужское самолюбие.

— Может быть, вы просто задали ему взбучку немного сильнее, чем было нужно?— заметил я.

— Чепуха! Я не причинила ему особого вреда. Пару синяков, правда, оставила, но не больше. Уверяю вас, что страдает его мужское самолюбие. Именно поэтому он считает себя оскорбленным.

— Оскорблений никто не любит. И он рассердился бы на вас, будь вы даже мужчиной.

Она медленно кивнула.

— Мне кажется, что вы такой же, как все остальные мужчины. Всегда готовы встать на их защиту. По всей вероятности, мне все-таки придется нанять женщину-адвоката, мистер Робертс.

— Боюсь только, что в настоящее время вы не найдете в Сан-Франциско ни одной подходящей кандидатуры,— ответил я,— и вам, наверно, об этом уже сказали ваши знакомые.

Она хмуро посмотрела на меня, и морщинки, появившиеся на лбу, немного испортили красоту ее лица.

— Да, вы правы. Но этого человека нужно обуздать. И он должен заплатить мне за все угрозы и оскорбления... Итак, что вы предлагаете?

Я переступил с ноги на ногу. Рядом с письменным столом стояло кресло, но она не предложила мне сесть.

— Мы, конечно, можем начать дело,— нерешительно сказал я,— но шансы его выиграть невелики, даже если вы воспользуетесь услугами такого опытного адвоката, как я,— и улыбнулся, давая ей понять, что последние слова всего лишь шутка.— Можете написать заявление о том, чтобы он прекратил преследовать вас и Линду,— продолжал я,— но я лично предпочел бы в первую очередь поговорить с ним. Возможно, достаточно лишь припугнуть его подачей жалобы в суд, и он прекратит свои выпады, если же это не подействует, у нас всегда в запасе останется возможность судебного разрешения конфликта.

Ее рот скривился в горькой усмешке.

— Не зря я подумала вначале, что вы ему симпатизируете. И не можете никак поверить, что его нападки безосновательны.

— Какое основание у него может быть?— сказал я.— Только одно: у него украли подружку, а вы вдобавок познакомили с приемами дзюдо. Я считаю, что Моргану еще повезло. Именно это и попытаюсь ему втолковать.

— Хорошо, мистер Робертс,— холодно сказала она.— Я послушаюсь вашего совета. Но травля с его стороны должна прекратиться. Передайте, что я потребую миллион долларов, если он немедленно не прекратит свои нападки на «Гневных амазонок».

— Миллион?

— Я могу обвинить не только Моргана, но и его газету. Вот пусть они вместе и платят.

Она вышла из-за письменного стола и протянула мне руку. Я с дурацким видом посмотрел на эту руку, словно понятия не имел, что с ней делать, но тут же пожал ее.

— До свидания, мистер Робертс. Позвоните мне, как только переговорите с Морганом.

— Хорошо, мисс Холмс,— ответил я деловым тоном.

.— Называйте меня просто Либби,— сказала она и улыбнулась,— меня все так называют.

В последний момент мое решение быть хладнокровным и деловым растаяло под ее очевидным сарказмом. ,

— Если на Моргана угроза поплатиться миллионом не подействует,— бросил я небрежно,— то скажу ему, что вы собираетесь натравить на него банду лесбиянок, специалисток по кастрации, которые обычно устраивают свои налеты по ночам, без всякого предупреждения. Такой угрозы, наверное, не выдержит ни один мужчина.

Она стойко выдержала мой взгляд.

— Вы, как и все мужчины, полагаете, что достаточно лишиться этой маленькой игрушки, и вы превращаетесь в ничто, в абсолютный нуль. Возможно, вы правы.— Ее тон изменился, стал намного жестче.— Говорите Моргану все, что сочтете нужным. Главное, чтобы он перестал клеветать на нас.

Я мог бы ей ответить, но внезапно у меня пропала охота шутить. Я вышел в холл и направился к выходу. Проходя мимо грузовика, я пощупал грудь безголовой Венеры. Она была холодной, и я подумал, неужели какая-нибудь женщина сможет превратить свою мягкую теплую плоть в холодный бесчувственный камень?

 2

Чарли Морган жил на самом дорогом, верхнем, этаже, в апартаментах с видом на бухту и на Голденгейтский мост. Вероятно, в газете его ценили и он неплохо зарабатывал, снимая такую дорогую квартиру.

Он открыл мне дверь лишь после третьего звонка. Вид у него был хмурый еще до того, как меня увидел.

— Извините, но сейчас я работаю над новой статьей, очень важной. Может быть, вы зайдете в другой раз?..

— И название статьи приблизительно такое: «Долой мужеподобных женщин, да здравствует господство мужчин!»— осведомился я.

— Кто вы?

— Поклонник ваших взглядов. Полностью согласен с тем, что женщина должна быть рабой мужчины... Но я боюсь, что статью вам придется отложить, если не хотите навязать себе на шею дорогостоящий судебный процесс.

— Я еще раз спрашиваю: кто вы?

— Пригласите меня войти, тогда узнаете.

Он пропустил меня, сунув обе руки в карманы своей куртки, словно опасался, что они против его воли схватят меня за горло. Приятное лицо с волевым подбородком все еще было хмурым.

— Меня зовут Рэндолл Робертс,— представился я.— Я адвокат.

— Какой сюрприз! — его губы скривились в насмешливой улыбке.— А я-то всегда думал, что адвокаты — джентльмены. Я принял бы вас скорее за опустившегося частного сыщика.

Слово «опустившийся» сделало свое дело. Теперь мне было легче выполнять порученное мне дело.

— Судя по всему, Ланетте Холмс не нравятся кое-какие ваши статьи. И она решила обратиться в суд с жалобой.

Он улыбнулся — так, наверное, паук улыбается мухе.

— И сколько она собирается с меня вытянуть?

— Миллион.

— Я думал, гораздо больше.

Морган презрительно рассмеялся и покачал головой. Потом первым вошел в гостиную с красной кушеткой и бело-голубыми креслами. На полу, перед стеклянной дверью, ведущей на балкон, лежал большой светлый ковер. Из окна видно было, как поблескивает вода в бухте.

— Она советует вам охладить свой пыл, в особенности это касается угроз, направленных по ее адресу,— сказал я.

Он остановился перед полированным домашним баром и оперся на него руками. Через несколько секунд повернулся ко мне с таким выражением лица, которое можно было назвать наглым и смущенным одновременно.

— Я допустил ляпсус, честно признаюсь вам,— сказал он.— Но что бы вы сделали на моем месте? Представьте, что толстая баба схватила вас в охапку и вышвырнула за дверь, чуть не проломив затылок.

— Не знаю... Не приходилось испытывать такое.

— Она вам об этом не рассказывала?

— Нет. Сказала только, что вы ей угрожали.

Он засопел.

— Она отлично понимает, что все эти угрозы нельзя принимать всерьез.

— Конечно, может вырваться неосторожное замечание, когда на тебя набрасывается разозленная амазонка, но мне хотелось бы знать, насколько оно было неосторожным.

— Да я не знаю, право.— Он покачал головой и взял бутылку бурбона.— Что-то вроде: «Поганая ты сука, доберусь я до тебя и прикончу!»

— Очень остроумно.

— Ну и что? Я был вне себя от бешенства. А в такие минуты не очень-то выбираешь выражения.

— И теперь вы утверждаете, что с вашей стороны это было несерьезно?

— Конечно, несерьезно,— он налил себе бурбона и повернулся в мою сторону.— Но я разозлился не только из-за того, что она вышвырнула меня. Я разозлился еще из-за Линды. Мы с ней повздорили — опять-таки виновата эта чертова баба,— и Линда сказала, что между нами все кончено... Но к чему я рассказываю вам это?

Он глотнул бурбона и воинственно посмотрел на меня. Я не обиделся на то, что он не предложил мне выпить. На чем-то ведь надо экономить, подумал я.

— Наверное, потому что перед судом вам все-таки придется объяснять, как было дело. Вот вы и подготавливаете почву.

— А почему вас это беспокоит? Вы же адвокат, а адвокатам платят за их работу. Кстати, мне не нужны ваши советы, даже если они от чистого сердца. Все вопросы у меня согласованы с редакцией. Я могу писать все, что захочу, главное, чтобы было интересно и соответствовало истине. У газеты тоже имеется адвокат, и он читает все, что я пишу.

А в отношении угроз, брошенных мисс Холмс, я скажу перед судом, что меня на них спровоцировали и что они вырвались у меня в порыве гнева. А может быть, откажусь от них. Линда и я хотели пожениться. Это была разумная девушка, пока ее не заразила своими бредовыми идеями эта вонючая лесбиянка...

— Может быть, вы возьмете эти слова обратно? — спросил я не без иронии.

— Зачем? Ведь свидетелей здесь нет. Я могу потом отказаться от своих слов.

— Вы всерьез считаете, что мисс Холмс — лесбиянка?

— Считаю? Я уверен в этом!

— Значит, Линда...

— Не спешите с выводами,— с жаром перебил он меня,— Линда совершенно нормальная женщина. Просто она очень впечатлительная и легко попадает под чье-либо влияние.

— Другими словами,— пришел я ему на помощь,— она представляет собой эмансипированную наивность.

— Откровенно говоря, мне уже надоели ваши шутки. Я буду писать независимо от того, возбудят против меня процесс или нет. И газета моя полностью меня поддержит. Понятно?

Он поставил пустой стакан в бар и шагнул в мою сторону.

Я пожал плечами.

— Много шума из ничего,— презрительно бросил я.— Почему бы вам не написать парочку статей о хиппи и оставить женщин в покое? Может быть, тогда мисс Холмс забудет об этом инциденте?

— А я не хочу, чтобы она забывала. Ее радикальные взгляды приносят одни неприятности. Уверен, что она разлучила не только меня с Линдой. И я считаю необходимым сделать все от меня зависящее, чтобы пресечь происки этой твари.

— Может быть, Линда скорее прозреет, если вы пойдете другим путем? Ведь сейчас вы только озлобляете ее своими действиями. Почему бы вам не проявить больше терпения?

— У меня свои принципы,— заметил он сухо. После этого он взял меня под руку и повел к двери.

— Что ж, отлично,— ответил я,— ведь дело идет только о миллионе.

— Она никогда не выиграет этот процесс! — воскликнул он с издевкой.— И вы сами это хорошо знаете. Тем более с таким адвокатом!

Я счел это оскорбление излишним и никак не прореагировал на него. Судя по всему, борца за мужское превосходство из меня не выйдет, придется стать почетным членом общества «Гневных амазонок».

— А как все-таки называется статья, над которой вы сейчас работаете?— поинтересовался я.— Только имейте в виду, спрашиваю из чистого любопытства.

— Я думаю, мне придется начать другую,— заметил он с мрачным юмором,— и название ее будет приблизительно такое: «Журналиста запугивают судебным процессом».

— Великолепная, наверно, будет работа,— сказал я и с горечью подумал, как же мог хитрейший адвокат Рэндолл Робертс настолько поглупеть, чтобы подбросить Моргану идею этой статьи?

— Я тоже надеюсь, что она вам понравится. Не беспокойтесь, вашего имени я не упомяну.

— Премного буду обязан,— ответил я.

Он выпроводил меня за дверь и запер ее. В лифте я проклинал себя на чем свет стоит и вместе с собой могущество прессы.

Дорогой меня утешала мысль, что из окон моей конторы открывается более красивый вид, чем из апартаментов Моргана. И находится она в более роскошном квартале.

В приемной за огромным письменным столом сидела Мэндел Уормингтон — сидела на своей миниатюрной попочке, которую мне все время хотелось ущипнуть. Три двери вели в разные кабинеты, и Мэндел Уормингтон связывала их между собой. Дверь, в которую я только что вошел, открывалась в комнату для посетителей. Дверь с правой стороны вела в кабинет моего отца, с левой — в мой кабинет. Очень удобно. Только Мэндел не хотела этого признавать.

Она сидела, закинув ногу за ногу, и читала газету. Перед ней, рядом с пишущей машинкой, стояла чашка с кофе.

Я присел на край ее письменного стола, но она даже не подняла глаз.

— Пришел шеф,— сказал я.

— Нет, шефа нет и не будет сегодня.

— Но я же пришел... И насколько я помню, мне нужно подписать еще несколько писем,— буркнул я.

— Ах, да! Я их уже напечатала, мистер Робертс. Они на вашем письменном столе. Но я не вас имела в виду.

— Не меня?

— Когда я сказала, что шефа нет, я имела в виду вашего отца.

— За последние несколько часов мне пришлось выдержать две битвы — сначала с фанатичной амазонкой, потом с рассвирепевшим журналистом,— простонал я.— И вот еще мятежная секретарша.

Она подняла голову, и на меня посмотрели голубые глаза со стальным блеском. Я знал, что эта сталь могла плавиться и превращаться в море страсти. Только повода для ожидания таких метаморфоз она мне ни разу не давала.

— Самой плохой вашей чертой, Рэндолл Робертс,— сказала она,— является то, что вы отводите женщинам подчиненную роль. И считаете, что я, как секретарша, должна все время чем-то питать ваше мужское тщеславие. Но вы ошибаетесь. Я не только женщина, но и человек. Говорю это на тот случай, если вы еще этого не заметили.

— Во всяком случае, то, что вы женщина, Мэндел, я заметил,— сказал я довольно уверенно.— И верю на слово, что вы человек. Мне совсем не надо, чтобы вы подчинялись. Мне нужно только ваше тело. Но вы остаетесь неблагодарной. На свете очень немного таких снисходительных шефов.

— Вот-вот, в этом все дело! — воскликнула она.— Вы снисходительны. А кто вам дал право быть ко мне снисходительным? Это опять яркий пример того, что мужчины считают себя хозяевами женщин!

— Мэндел,— пролепетал я.

— Я слушаю вас, мистер Робертс? — ответила она.

— Вы читали в газете что-нибудь подобное?

— Да, вот эту статью.

— И она наверняка написана Чарльзом Морганом,— сказал я с несчастным видом.

— Нет... Линдой Лазареф. И мне кажется, что в основном это очень разумная статья.

— Я думаю, мне лучше пойти подписывать письма,— поспешно сказал я и скрылся в своем кабинете.

Подписав письма, я откинулся на спинку вращающегося кресла, посмотрел из окна на бухту Сан-Франциско и подумал, что Чарльз Морган был бы прав, отправив к праотцам Ланетту Холмс. Ведь нужно обязательно что-то предпринять — иначе отношения между мужчиной и женщиной могут перейти в открытую вражду.

В этот момент зазвонил телефон.

— Вас спрашивает некая мисс Холмс,— сказала Мэндел,— говорит, что по очень важному делу.

— Передайте ей...— начал я с жаром, но в следующую минуту уже взял себя в руки.

— Я вас слушаю.

В трубке сразу же послышался голос самой гневной из «Гневных амазонок».

— Мистер Робертс?

— Я только что собирался позвонить вам, мисс Холмс. К сожалению, Чарльз Морган оказался несговорчивым человеком.

— Ну и пусть его... Мы им займемся позднее. А сейчас я прошу вас срочно приехать во владения «Гневных амазонок». Дело очень важное.

— Так ли? Ведь у меня есть и другая работа.

— Кто-то стрелял в одну из наших девушек. Я не хочу сообщать об этом в полицию, но я нуждаюсь в совете... Ну как, приедете?

— О’кей! — сказал я недовольно.— А револьвер свой сдам при входе. 

 3

— Вызовите полицию,— сказал я уверенным тоном.

В кресле рядом с письменным столом, съежившись, сидела черноволосая девушка с заплаканными глазами. Она выглядела настолько испуганной, что я не сомневался: ей нужна защита.

— Никакой полиции! — набросилась на меня Ланетта Холмс.— Мы достаточно хорошо защищены.

— Как же тогда произошло, что в эту даму стреляли?— спросил я с сарказмом.

— Только потому, что мы не ожидали этого. Я никак не думала, что Морган настолько хладнокровно может осуществить свою угрозу.

Статная блондинка нагнулась и через край письменного стола взглянула на съежившуюся фигурку в кресле.

— Не знаю... Может быть, он спутал ее со мной?

— Вы в это и сами не верите,— сухо ответил я, тоже бросив взгляд на маленькую фигурку.

Мисс Холмс развела руками, и прозрачная зеленая блуза натянулась на ее груди.

— О, боже ты мой! — воскликнула она.— Да подумайте сами! Взвесьте все «за» и «против». Возможно, он и не хотел убивать Дорис, а попытался запугать нас. Вы понимаете, что сейчас творится в его душе? Он хочет, чтобы Линда вернулась к нему. И считает, что, если ему удастся достаточно напугать нас, Линда сама бросится в его крепкие мужские объятия,— последнюю фразу она произнесла с саркастической улыбкой.

— Мне вполне понятен ход ваших мыслей,— терпеливо сказал я.— Но я уже познакомился с Морганом, и ваша теория кажется мне совершенно несостоятельной.

— А какая же у вас теория, уважаемый адвокат?— небрежно осведомилась Либби.

— Вообще никакой,— честно признался я.— Лишь по-прежнему придерживаюсь мнения, что вы должны уведомить полицию, а не выдумывать разные теории.

— Это исключено,— всхлипнула Дорис, подняв ко мне свое личико. Слезы блестели у нее на щеках.

— Почему?

— Потому что мы только сыграем на руку этому человеку. Так объяснила Либби.

— Хм... Понятно, что вы хотите этого избежать,— сухо заметил я.-— Но почему вы решили, что сыграете этим ему на руку?

— Если мы попросим защиты у полиции, разве вы не понимаете?

Она вздохнула и невинно заморгала глазами.

Иногда до меня долго доходит,— ответил я, взглянув на ангельское личико воинствующей амазонки.— Может быть, мне сможет объяснить Либби?

— Как вы думаете, что сделает Чарльз Морган, если мы вызовем полицию?— спросила она тоном учительницы, которая пытается вытянуть из непонятливого ученика хоть две-три толковые фразы.

— Э... э... Напишет статью,— ответил я бодро.

— Гениально! — констатировала она.— А что, по вашему мнению, он напишет в этой статье?

— Что на одного из членов «Гневных амазонок» было произведено покушение и к делу привлечена полиция...

— Не будьте смешным! — перебила она меня.— Он с большим наслаждением напишет о том, что независимые амазонки оказались на деле беззащитными и бессильными женщинами, умоляющими о помощи больших и сильных мужчин в полицейской форме. Вот каков стиль Моргана!

Я должен был признать, что она права.

— Ну и что вы предлагаете?— спросил я.— Хотите оставить Дорис в саду, в качестве приманки, и посмотреть, что из этого выйдет?

— Очень смешно,— сказала она с кислой физиономией.— Я же вам говорила, что на нашу территорию нет другого пути, кроме ворот.

— А как же проник на вашу территорию человек, стрелявший в Дорис?— внезапно мне пришла в голову неплохая мысль:— А вы уверены, что стрелял посторонний? Может быть, стрелял кто-то из живущих здесь?

— Смешно! — Либби презрительно скривила губы.

— Нет, нет! — поспешно подтвердила Дорис.— Я уверена, что это был мужчина. Я, правда, видела его одно мгновение, но уверена, что это был мужчина,— она показала на открытое окно. Окно, письменный стол и кресло, в котором она сидела, находились на одной линии.

Я внимательно осмотрел стену позади письменного стола и увидел темную зазубрину, которую оставила пуля.

— Вы были в комнате вместе с мисс Холмс?

Дорис покачала головой. Плакать она уже перестала, и голос ее звучал увереннее.

— Либби вышла, чтобы принести словарь. Я записывала под ее диктовку.

— Дорис моя секретарша,— поспешно сказала Либби. Слишком поспешно.

Дорис бросила на нее многозначительный взгляд, и я подумал, что, видимо, с самого начала был прав: привлечь Моргана за клевету будет довольно трудно.

— Что-нибудь подсказывало вам, что сейчас последует выстрел?

Дорис покачала головой и снова бросила взгляд на Либби.

— Нет. Выстрел раздался для меня совершенно неожиданно. Я быстро обернулась и увидела в окно убегающего мужчину. Тогда я закричала.

— Когда я вбежала в комнату, она была в настоящей истерике,— вставила Либби,— мы отвели ее в приемную, уложили на кушетку, а потом позвонили вам.

— Кто это «мы»?

— Женщины, которые здесь живут.

— Вы мне еще не сказали, каким образом вы собираетесь защитить Дорис и других женщин. Если вы действительно нуждаетесь в защите.

— Мы усилим меры предосторожности.— Она взяла из дубового ящичка на письменном столе сигарету с позолоченным мундштуком, потом протянула ящичек Дорис. Та тоже взяла сигарету. Я отказался.

— Почему вы не наймете частного детектива?

— По той же причине, по которой не хочу вызывать полицию.

— Я этого не понимаю. Частный детектив никому не скажет ни слова.

— Если Морган будет наблюдать за домом, он рано или поздно заметит этого детектива.

— О’кей! Значит, помощь вам не нужна. Все вы сильные и ловкие женщины, сами можете постоять за себя. Но зачем же, в таком случае, вызвали меня?

На лице Либби появилась такая теплая улыбка, что я назвал бы ее дружеской, если бы за это время не успел познакомиться с главной амазонкой.

— Не от всякой помощи мы отказываемся,— возразила она.— В подобной ситуации мужчина может нам помочь. Это я признаю.

— Уверяю, что никому не передам эти слова,— галантно сказал я.

— Вам все равно никто бы не поверил,— ответила Либби своим грудным голосом.

— Чарльз Морган, может быть, и поверил бы.

Она мгновенно опомнилась и пронзила меня своим стальным взглядом.

— Это совсем не смешно! — Либби жадно затянулась сигаретой и погасила ее в пепельнице.— Во всяком случае, я хочу, чтобы вы остались у нас и предотвратили второе покушение на убийство, или что там последует... Морган знает вас и знает, кто вы. Это удержит его от очередной клеветы.

У него и так уже достаточно материала, подумал я с сожалением.

— Вы подразумеваете, что мне нужно остаться здесь на ночь?— спросил я.

— Вот именно. Да и завтра вы нам еще пригодитесь, потому что ваше присутствие придаст нашим девушкам чувство уверенности, а мы тем временем постараемся полностью себя обезопасить.

— Как же сюда мог пробраться этот человек?

Либби пожала плечами. Я увидел игру мышц под прозрачной блузкой. Это была крупная женщина, но мужеподобной ее нельзя было назвать.

— У ворот, кажется, все в порядке. На это я обратил внимание, когда пришел. Замок не взломан. А через стену перелезть довольно трудно, почти невозможно.

— Я с вами согласна,— ответила Либби.— Но тем не менее я распоряжусь, чтобы через проволоку на стене пропустили ток. Кто захочет перелезть через стену, тот не сможет никому ничего рассказать, поскольку отправится к праотцам.

— Возможно, он все-таки проник через ворота,— заметил я,— его кто-нибудь мог впустить.

— Кто? — скептически спросила Либби.

— Может быть, я смогу сказать что-то определенное, если поговорю с девушками, о которых вы упоминали.

Либби посмотрела на Дорис, а потом снова на меня. Видно было, что она раздумывала.

— С другими девушками вы не познакомитесь,— наконец сказала она решительным тоном.— Это ни к чему. Ваше задание заключается только в том, чтобы оставаться здесь до тех пор, пока мы не примем дополнительных мер предосторожности. Знакомство с другими дамами не является для этого необходимым.

— Нет, конечно,— согласился я.— Но может быть, другие дамы с удовольствием познакомятся со мной?— я улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой.

— Может быть,— ядовито повторила Либби, не отвечая на мою улыбку.— У вас есть оружие?

— На улице. В машине. На этот раз я побоялся взять его с собой.

— Сходите за ним,— приказала Либби. Она подошла к Дорис и положила руки на плечи испуганной молодой женщине.— Пойдем, моя дорогая,— сказала она мягким и заботливым голосом, который меня удивил,— тебе лучше лечь в постель.

Дорис облегченно вздохнула и дала себя увести. Она еще нетвердо держалась на ногах.

Когда дверь за ними закрылась, я подошел к креслу, с которого встала Дорис. На черной коже были заметны следы слез. Я снова посмотрел на след пули, оставленный в стене, и на окно. Метрах в пяти от окна находилась клумба с цветами, перед ней гравийная дорожка. За клумбой, параллельно дорожке, росли эвкалипты. За ними — темнота. Было приблизительно половина седьмого вечера, и заходящее солнце давало немного света, так что стена, находившаяся довольно далеко, была еще видна.

Я собрался было вернуться за револьвером, но подумал, почему бы мне не отправиться домой в своем «остине», предоставив дамам возможность самим позаботиться о своей безопасности, ведь я не частный детектив и не телохранитель.

Это была хорошая идея, и, возможно, я так бы и поступил, если бы в этот момент чей-то ласковый голосок не прошептал мне на ухо:

— Хелло, приятель! Мне очень хотелось бы познакомиться с вами.

Я выпрыгнул из кресла, словно укушенный тарантулом, и оглянулся. В открытом окне соблазнительно улыбалась очаровательная девушка с лучистыми глазами. У нее были темно-каштановые волосы, гладкий и слегка выпуклый лоб, глаза — что две миндалины, и сочные ароматные губы.

— Со мной? — переспросил я и с сильно бьющимся сердцем снова упал в кресло.

— Да, да, с вами. Пройдите в комнату, что находится по другую сторону холла, а потом через дверь террасы — в сад. Я жду вас.

С этими словами она исчезла.

Существуют мгновения, когда мужчина не может даже слышать распоряжений женщины, но существуют и другие мгновения.

Поэтому я решил за револьвером отправиться попозже.

 4

Фигурка у незнакомки тоже была совершенной. Краснозеленая макси-юбка с разрезом почти до талии обнажала ее ноги при каждом шаге. Они были длинные, стройные и в то же время пухлые и аппетитные. Маленькие, но красивой формы груди дерзко выделялись под белым пуловером.

Она предостерегающе приложила палец к губам, потом взяла меня за руку и потянула вниз по дорожке. Вскоре мы очутились в сосновой роще. Могучие ветви образовывали над нашими головами нечто вроде крыши.

Я то и дело спотыкался о корни, но маленькие энергичные пальчики, крепко державшие меня за руку, тянули дальше, в глубь леса.

Наконец мы достигли небольшого пруда. Девушка остановилась и повернулась ко мне.

— Давно не видела такого роскошного мужчины,— сказала она льстивым голосом.— Меня зовут Дениз Девлон. А вы — адвокат, не так ли?

Я ответил утвердительно и назвал свое имя.

— Вы мне нравитесь, Рэнди,— убедительно сказала она.

— Вы знаете меня в лучшем случае шестьдесят секунд,— заметил я.

— И тем не менее уже успела полюбить вас. Разве это плохо?

Я должен был сознаться, что это совсем не плохо, но не высказал этого вслух, для меня все было чересчур уж быстро, и я еще не успел прийти в себя.

— Вы мне хотели что-то сказать?

— Да,— ответила она.— Но у нас есть еще время. С тех пор как Либби запретила молочнику переступать порог дома, я уже давно не стояла так близко к мужчине.

— А когда это было?— с любопытством осведомился я.

Она задумалась.

— Приблизительно две недели назад. И я вконец изголодалась.

Мне почему-то внезапно представилось, что я превратился в огромную бочку с молоком, но тут же прогнал от себя это адское видение.

— А почему Либби запретила молочнику входить?

Дениз отвернулась от меня и хихикнула.

— Потому что я навлекаю позор на «Гневных амазонок». Потому что слишком слаба, чтобы придерживаться принципов, за которые борются мои сестры.

— Такого мнения Либби, а вы?

— Я питаю слабость к мужчинам.

Она подошла ближе ко мне, и ее маленькие груди коснулись моей груди.— Я хочу сказать, что питаю к мужчинам такую страстную слабость, что совершенно не хочу бороться против них, если они милы со мной.— Дениз снова хихикнула.— Наверное, во мне есть что-то от мазохистки и нимфоманки.

— Бывает и хуже.

— Такой точки зрения придерживаются мужчины, и, знаете, временами мне кажется, что Либби права. Позтому я примкнула к амазонкам. Хотела посмотреть, смогу ли я прожить без мужчин. Но плоть слаба.

— Вам не часто будут встречаться мужчины, если вы будете сидеть за этими стенами.

Ну, все это не так уж плохо. Мы выезжаем с докладами, организуем демонстрации и всякое другое. Тут у меня много возможностей, и я стараюсь не упустить ни одной.

Да, для вас это целая проблема,— посочувствовал я,— может быть, могу быть вам чем-нибудь полезен?

— Чем именно?

— Я последую своим природным инстинктам, сорву с вас одежду и изнасилую прямо на месте.

— Вы меня очень этим обяжете, Рэнди. Последуйте своим природным инстинктам. Буду вам очень благодарна.

Она еще теснее прижалась ко мне и начала расстегивать пуговицы моей рубашки. Я, как и подобает мужчине, ответил ей взаимностью и начал расстегивать ее юбку.

Минуту спустя мы уже почти голые лежали в высокой траве.

— О, Рэнди! — в экстазе простонала Дениз,— Вы совсем не похожи на молочника. Тот был старый и какой-то общипанный.

Я не стал благодарить ее за комплимент — у меня были другие заботы. Дениз испустила блаженный стон и повалила меня на себя. Наступил торжественный момент.

— Дениз! — раздался чей-то голос.

— Как это похоже на тебя! — разочарованно вторил ему другой.

Я в панике поднял голову и увидел в двух ярдах от нас две пары ног в черных сапожках под длинными юбками. Я отважился поднять голову еще выше и повстречался с возмущенными взглядами двух дам, которые были не так прекрасны, как Дениз, но тем не менее тоже аппетитны. От такого количества женщин у меня даже закружилась голова. Но я своевременно вспомнил, что почти обнажен, а они продолжают возмущенно смотреть на меня.

Я отполз в траву, собрал свою одежду, бросил Дениз ее юбку, а потом натянул брюки.

— Мы здесь обсуждали только некоторые правовые вопросы изнасилования,— буркнул я.— Вы нам помешали, и мы теперь так, наверное, и не придем к общему выводу.

— Если дело во мне,— пролепетала Дениз,— то я не против довести это дело до конца.

— Это больше было похоже не на обсуждение, а на практический опыт,— недовольно сказала женщина с серебристой прядью на иссиня-черных волосах. Трудно было сказать, какая это прядь, искусственная или естественная, но женщине на вид было не больше двадцати шести. Другая казалась дюймов на пять пониже. Ее я уже знал. Это была Линда Лазареф.

— Ты же должна была привести его к нам, Дениз!— с упреком сказала Линда,— мы ждали у гаража больше получаса.

Дениз хитро улыбнулась.

— А почему же вы не подождали там немного подольше?

— Потому что мы тебя хорошо знаем,— ответила женщина со стройной полудетской фигуркой и строгим лицом без косметики.

— Мы хотели бы с вами кое-что обсудить,— сказала Линда, слегка наморщив лобик.— Мы просим у вас помощи, мистер Робертс.

— Ну конечно! Всем нужна моя помощь!— сказал я недовольно.— Во что же превратился ваш самостоятельный женский ум?

— Вы не хотите нам помочь? — спросила Линда.

— Рэнди, конечно, нам поможет, если я его попрошу,— сказала Дениз.

— Конечно, помогу,— хмуро повторил я,— рассказывайте. Я поднялся и затянул ремень.

— Но сперва хотелось бы узнать, что здесь вообще творится и кто есть кто? Мне известно, какие обязанности выполняете вы, Линда, но неизвестно, что делает здесь Дениз и другая дама.

— О, извините, пожалуйста,— улыбнулась Линда.— Это Керри Нейтли. Она отвечает за общественную работу и налаживает личные контакты. Кроме того, она заботится о том, чтобы все, что я пишу, находило как можно больше читателей.

— Дениз?

— О, я отвечаю только за финансы и веду бухгалтерский учет. У меня талант к этому.

— Может быть, ты все-таки оденешься, Дениз,— набросилась на нее Керри,— и тогда мы сможем перейти к делу... Линда, письмо у тебя?

Та вынула из кармана конверт.

— Письмо пришло от отца одной девушки из нашего нью-йоркского филиала.— объяснила она.— Оно попало ко мне в руки совершенно случайно, и я показала его Дениз и Керри.

Она протянула мне письмо. Я уже был одет и выглядел вполне сносно, несмотря на спутанные волосы. Улыбнувшись, я взял письмо.

Керри думает, что этот человек просто запугивает нас, но Дениз и я опасаемся, что здесь кроется не только угроза. И мы считаем, что нужно расследовать это дело, только не знаем, с чего начать. Вот мы и решили обратиться к вам.

Меня уже стало утомлять, что все хотят обратиться ко мне, надеясь на мужскую поддержку. Тем не менее я вынул письмо из конверта и развернул его. Оно было разорвано на мелкие части, а потом склеено.

«Многоуважаемая мисс Холмс!

Возможно, вы уже слышали обо мне от членов вашего нью-йоркского филиала. Если нет, сообщаю вам, что я отец восемнадцатилетней девушки, которая, предполагаю, стала жертвой вашей организации. Я говорю „предполагаю**, потому что до сих пор мне не удалось найти свою дочь. Тем не менее я надеюсь, что скоро ее найду, и заранее хочу предупредить, что привлеку вашу организацию к ответу.

Если вы сами не знаете ничего о судьбе моей дочери, то для вашего же блага советую незамедлительно и обстоятельно проверить деятельность ваших функционеров...

Смею вас уверить, что дело это серьезное и срочное.

С уважением Бертон Т. Томас».

— Это действительно мог написать человек, который хочет запугать вас,— сказал я осторожно.

— А если нет, то это означает, что в нашей организации есть люди, которые проворачивают нелегальные сделки?— спросила Дениз, прищурив глаз.

Не обязательно,— ответил я.— Абсолютной уверенности у этого человека в том, что к исчезновению его дочери приложили руку «Гневные амазонки», нет,— я криво усмехнулся.— Откровенно говоря, в письме никаких фактов он не приводит.

Вы смогли бы выяснить для нас, на что именно намекает мистер Томас?— спросила Линда.

Прошу вас Рэнди! — поддержала ее Дениз многообещающей улыбки.

— А вы не думаете, что мистер Робертс лишь зря потеряет время?— строго спросила Керри.

Нахмурив брови, Линда повернулась к ней.

— Но мы же должны выяснить, не скрывается ли здесь что-либо противозаконное...

— И какое отношение к этому имеет Либби?— добавила Дениз.

— Либби?— удивленно повторил я,— разве это она разорвала письмо?

Линда с несчастным видом посмотрела на меня и кивнула.

— Я нашла его в корзине для бумаг в ее кабинете. Совершенно случайно. Хотела положить ей на стол рукопись, но одна страница выскользнула и упала в корзину. Тут я увидела разорванное письмо, и меня разобрало любопытство. Стыжусь своей слабости, но теперь нечего об этом говорить. Теперь просто нужно выяснить, имеет это письмо для нас какое-нибудь значение или нет. С Либби я, конечно, не могла говорить на эту тему.

— Может быть, она написала ответ этому Томасу, а потом по каким-то своим соображениям разорвала письмо? высказал я предположение.

— Не думаю,— озабоченно проговорила Линда.— Я посмотрела в книге учета. Переписки с ним вообще не существует. А Либби письмо не выбросит, если она каким-то образом проработала его, тем более если ответила на него. В этом отношении она человек скрупулезный.

— Что ж, могу помочь вам,— сказал я.— Найму, скажем, нью-йоркского частного детектива.

— Вот и хорошо,— обрадованно защебетала Дениз.— А я, как ответственная за финансы амазонок, гарантирую, что ваши расходы будут оплачены.

— Договорились. Когда что-нибудь выясню, дам знать,— пообещал я.— Кстати, вам известно, что сегодня кто-то стрелял в одну из амазонок?

— Конечно,— нетерпеливо сказала Керри.— Мы все слышали выстрел.

— Да, правильно,— подтвердила Линда.— У меня предчувствие, что письмо это действительно может быть связано с каким-то грязным делом.

— Вы не согласны с Либби, что Чарльз Морган хотел припугнуть вас только для того, чтобы вы вернулись к нему?

— Конечно, нет,— решительно заявила Линда,— ведь

Либби совсем не знает Чарльза. Они ненавидят друг друга из принципа, а этим принципом являюсь я. Чарли на это не способен, он все-таки джентльмен.

— Мужчинам все позволено,— печально возвестила Дениз.— Если бы женщины могли свободно выражать свои взгляды, не наталкиваясь на запреты... Тогда бы мы посвятили себя важным делам, например изучению отношений между мужчиной и женщиной.

— У Дениз на уме только секс,— насмешливо сказала Керри,— не понимаю, почему она вообще примкнула к амазонкам. Ведь она ложится под каждого мужчину, который встречается на ее пути.

— Моя милая мисс Нейтли,— начала Дениз, положив руки на бедра.— Я, по крайней мере, заинтересована в улучшении отношений между мужчиной и женщиной в нашем обществе по причинам естественным и нормальным. А вы, напротив, хотите мстить всем мужчинам, которые не обратили на вас внимания.

— Грязная шлюха! — прошипела Керри.

— Г'ермафродитка! — ответила Дениз любезностью на любезность.

— Мне кажется, что вам нужно поберечь свою энергию для борьбы с мужчинами, которые враждебно относятся к нам,— заявила Линда холодно.— Как же мы выиграем эту борьбу, если в наших рядах не будет единства?

— Кто-нибудь видел мужчину, который стрелял в Дорис?— спокойно осведомился я, словно вообще не слышал перепалки двух женщин.

— Нет,— ответила Линда.

Керри лишь бросила на меня гневный взгляд и покачала головой.

Дениз слабо улыбнулась и пожала плечами.

— Я вообще ничего не видела,— сказала она медленно,— но если уж вы меня спрашиваете, то я хочу высказать свое мнение. Это мог быть супруг Дорис, которого она бросила. Ведь он совсем недавно звонил ей и умолял вернуться к нему.

— Это верно,— подтвердила Линда,— я не знаю, что он ей говорил, но после этого разговора она была сама не своя.

— Ни Либби, ни Дорис не упоминали ни о каком супруге,— сказал я.

— Они обе не любят касаться этого вопроса,— ядовито заметила Керри.

— Вы думаете, что действительно собираются убить кого-то из нас? — испуганным голосом спросила Дениз.

— Понятия не имею. Но случившееся может повториться этой ночью, и тогда мы будем знать, что к чему.

Женщины посмотрели друг на друга.

— Мне кажется, нам лучше пройти в дом,— наконец предложила Линда.

— Вы идите вперед,— поспешно сказала Дениз,— а мы с Рэнди пойдем за вами.

Керри и Линда хмуро посмотрели на нее. Меня они взглядом не удостоили.

— Прошу вас! — умоляюще прошептала Дениз.

Обе женщины энергично покачали головами.

Дениз нахмурилась и пошла к сосновому бору. Керри и Линда, словно телохранители, двинулись вслед за ней.

Я тоже направился за ними. Три грации, кокетливо виляющие бедрами, помогли мне забыть о неудачной интрижке с Дениз. Причем я был так заворожен этими тремя женскими попками, что чуть было не натолкнулся на дерево. Лишь в последний момент мне удалось избежать столкновения.

После небольшой, но увлекательной прогулки я, прихватив по пути револьвер, вновь вернулся в кабинет Либби.

Она меня ждала.

— Где вы пропадали?— резко спросила гневная амазонка, когда я закрыл за собой дверь. Перед ней на письменном столе стоял бокал с какой-то жидкостью янтарного цвета.

— Это бурбон? — спросил я.

— Виски,— ответила она и показала на шкафчик позади меня,— можете тоже выпить рюмочку.

Я налил себе двойную порцию виски, но, увидев, что в бокале еще осталось места дюйма на два, наполнил его до краев.

— Несмотря на мой категорический запрет, вы все-таки разговаривали с другими женщинами?

Ее гневный взгляд сопровождал меня от шкафчика до самого кресла.

— Если уж быть точным, то это они разговаривали со мной,— ответил я, не исказив правды.

— С Дениз, не так ли?— При этих словах она состроила такую кислую гримасу, словно проглотила горькую пилюлю.

— Да, с Дениз.

— И она повела вас к пруду?

— Да.

— И дальше?..

— Дальше — ничего,— сказал я с сожалением.— Нам помешали Линда и еще одна девушка, по имени Керри. И они рассказали мне об одном человеке, о котором и вы должны были упомянуть при нашем разговоре,— я имею в виду супруга Дорис.

— Почему я должна была о нем упоминать?

— Потому что у него был повод убить Дорис.

— Смешно! Натаниэль Нибель — это человек без позвоночника. Он даже голос поднять не отважится. Неужели такой человек сможет убить свою жену?!

— В тихом омуте, как говорится, черти водятся,— сказал я.— И у каждого человека есть предел терпению. К тому же бывают люди, которые боятся повышать голос, но отнюдь не боятся нажать на гашетку.

Либби демонстративно пожала плечами и допила виски.

— Не думаю. Но если у вас все-таки возникли сомнения, то можете связаться с ним и спросить, где он провел сегодня вторую половину дня.

— Я предпочел бы поговорить с ним лично. Он действительно хочет вернуть Дорис?

Либби нахмурила лоб.

— Об этом лучше спросить у самого Нибела или у Дорис. Меня это не касается. Знаю лишь одно: Дорис не вернется к нему ни за что на свете. Пять лет жизни с этим слизняком любую женщину доведут до нервного истощения.

— У вас есть его адрес?

— Да, где-то должен быть,— она вздохнула, словно ей очень скучно говорить на эту тему, и выписала мне из адресной книжки его координаты.

— Вы забрали свой револьвер из машины?

— Да.

— Хорошо. В таком случае, можете спать в холле. Там есть кушетка. Но я надеюсь, что вы не будете спать, как сурок?

— Сперва я хотел бы переговорить с Нибелом. Вы можете сказать вашим женщинам, чтобы они в мое отсутствие не покидали дом и заперли двери?

— О, боже ты мой! И зачем вам понадобилось ехать к нему именно сейчас?

— Может быть, Нибел как раз тот человек, которого мы ищем.

— Но может быть, и нет.

Я не знал, что ответить на это, и просто взял бумажку с адресом..

— Вернусь минут через сорок пять,— пообещал я, бросив взгляд на адрес.— А револьвер оставлю у вас, на всякий случай.

 5

Нибел жил над Пало-Альто, в роще красных буков. Дом стоял на склоне горы, в тени деревьев. Слышно было, как кто-то исполнял оперную арию в сопровождении оркестра.

Дверь мне открыл тщедушный маленький человечек.

— В настоящий момент я не могу вас принять,— сказал он недовольно,— я занят. Слушаю эту божественную музыку.

Я спросил себя, что заставляет людей захлопывать дверь перед самым моим носом, но потом подумал, что дело, видимо, не во мне. Просто некоторые люди начинают нервничать, когда видят перед собой человека более интеллектуального и красивого, чем они.

— Речь идет о вашей жене! — сухо сказал я.

— О моей... моей жене? А что с ней случилось?

— Сегодня под вечер на нее было совершено покушение.

— О, боже ты мой! — Он учащенно замигал, а потом потер оба глаза, словно только что проснулся после сна. Позади него чье-то сопрано закончило последние слова арии.

— Может быть, мне все-таки зайти и рассказать вам все подробности?

Он быстро отступил в сторону, и я вошел в комнату. Она была обставлена очень просто. Большая часть, мебели напоминала садовую.

— Надеюсь, с ней ничего не случилось?— озабоченно спросил маленький человечек в восточном халате.

— Нет, нет... Только небольшое нервное потрясение. Я думал, что вы сможете помочь мне выяснить мотивы преступления.

Он подошел к низкому проигрывателю, единственному предмету в комнате, представлявшему какую-то ценность, и с явным сожалением выключил его.

— Дело в том... Понимаете, я не видел свою жену уже более года и поэтому не имею ни малейшего понятия, кому это вдруг понадобилось. Разве что этой ужасной женщине, с которой она живет.

— Она видела убегающего мужчину, но не смогла его опознать. Если бы это были вы, то она бы вас узнала. Но с другой стороны, она, возможно, не захотела почему-либо вас выдать.

— Я попрошу...— Он упал в кресло, словно я наградил его сильным ударом.— Неужели вы думаете, что я хотел убить свою жену?

— Я вас совершенно не знаю,— буркнул я.— И не знаю, на что вы способны.

— Нет, на такой шаг я не способен. И ваши подозрения мне совершенно не нравятся.

— Может быть, вы хотели застрелить Ланетту Холмс, по лишь в последний миг заметили, что обознались?

— Тоже нет.— Он выгнулся вперед, плотно сжав губы. На маленьком лице глаза его казались удивительно большими.

— Вы же пытались убедить свою жену вернуться к вам?— не сдавал я своих позиций.

— Я считаю, что до моей личной жизни вам нет никакого дела.— Губы у Нибела стали еще уже.

— Я просто рассматриваю возможные мотивы покушения и в данный момент нахожусь у вас.

— Но ваши утверждения абсурдны! Если я хотел ее возвратить, так зачем мне было убивать?

— Вы подумали: если удастся хорошо напугать ее, она сразу вернется к вам.

— С меня достаточно, мистер... Я даже не знаю вашего имени. Но это и не имеет значения, я не хочу его знать. Но я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой дом. Теперь я понял, зачем вы пришли. Вас прислала сюда эта бой-баба, эта Либби, чтобы запугать меня, ведь она знает, если я что-нибудь говорю, то говорю серьезно. И если она не отдаст мне Дорис добровольно, я взорву всю ее организацию...— он поспешно замолчал.

— Что вы подразумеваете под словом «взорву», мистер Нибел? И потом, вы говорите о Дорис так, будто она заключенная.

— В известной мере ее можно назвать заключенной... Но я считаю, что нет смысла говорить с вами на эту тему. Судя' по всему, вы находитесь на службе у Либби.

Так что считайте, что я сказал все, что хотел сказать.

— Вы всю вторую половину дня и вечер провели дома?— неожиданно спросил я, надеясь на внезапность атаки.

Он уставился на меня, словно я сморозил какую-то глупость.

— Я здесь не на суде, и мне не надо отчитываться или оправдываться перед кем-либо. Но я, естественно, все время находился здесь. С четырех часов дня, после возвращения из поездки.

— Поездки?

— Да, я регулярно езжу на восточное побережье. К этому меня обязывает моя профессия.

— А кто же вы по профессии?

— Агент.

— И каково же в это время в Нью-Йорке?

— Душно и грязно:.. Это все, о чем вы хотели со мной поговорить? Я рад, что с моей женой ничего не случилось. И если все, что вы мне сказали, правда, то я благодарю вас за это сообщение. Непременно позвоню ей и осведомлюсь о самочувствии.

— Сегодня я бы на вашем месте не звонил. Она уже легла спать, после нервного шока.

— Да, конечно, я понимаю.

Он поднялся и направился к двери.

— Да, еще одно, мистер Нибел,— сказал я по дороге к двери.

— Я вас слушаю.

— Если вы все-таки захотите с кем-нибудь поговорить о том, что знаете, имейте в виду, что я адвокат и с радостью помогу вам и вашей жене. И независимо от того, что вы мне расскажете, это останется между нами.

Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Не думаю,— сказал он и закрыл дверь.

Позвонив в ворота «Владений амазонок», я был, вынужден прождать минут десять, прежде чем услышал скрип гравия под чьими-то ногами.

— Мистер Робертс,— сказала Либби,— я очень рада, что вы вернулись. Без вас мы чувствовали себя совсем потерянными.

Я пропустил эту неискреннюю фразу Либби мимо ушей. К тому же она была в обществе Линды и Дениз, и выражение на их личиках явно возбуждающе действовало на такого самоуверенного мужчину, как я. А на их лицах было явно написано, что они рады меня видеть.

— Никто не появлялся?— спросил я.

— Никто,— ответила Либби.— Мы все сидели в холле и ждали вас. За это время ничего не произошло. Видимо, он не осмелился повторить свою попытку.

— Или же ждет, пока вы заснете, и тогда перебьет всех разом,— пошутил я.

Посмотрев на трех женщин, я пришел к выводу, что Линда и Дениз действительно похожи на заключенных, а Либби — на надсмотрщицу.

— А где Керри,— поинтересовался я.

— Наверху. Присматривает за Дорис. Я решила, что каждая из нас поочередно должна дежурить у нее. Дорис, разумеется, спит.

Я снова сел в мой «остин».

— Кто хочет проехаться со мной?— спросил я весело.

Либби одарила меня ядовитым взглядом, а потом неодобрительно посмотрела на сопровождавших ее женщин.

— О, как чудесно,— защебетала Дениз,— я еще никогда не каталась в дорогой машине.— Она плюхнулась на сиденье рядом со мной.

— А мне куда сесть?— нерешительно спросила Линда, подходя поближе.

— Сюда, рядом со мной,— ответила Дениз и распахнула дверцу.— Рэнди не будет возражать, если я немножко прижмусь к нему.

Линда проскользнула в машину. После третьей попытки удалось захлопнуть дверцу.

— О, тут действительно стало тесно,— защебетала Дениз в возбуждении.

— Да, но мне нужно все-таки повернуться, чтобы включить газ,— заметил я.

— Зачем?— Дениз посмотрела на меня такими глазами, будто я сказал несусветную глупость, и еще теснее прижалась ко мне. Ее нога уже лежала на моей.— Включите первую скорость, и все в порядке. Нам некуда спешить, и к тому же до дома всего какая-нибудь сотня ярдов. Поезжайте как можно медленнее, хорошо?— Она обняла меня за шею и нежно укусила за мочку уха.

Я кое-как включил первую скорость и нажал на педаль. Либби все еще стояла у машины.

— Я закрою ворота,— сказала она и укоризненно посмотрела на нас. Дениз, сидевшая рядом со мной, дрожала мелкой дрожью.

Либби сейчас еще больше напоминала надсмотрщицу. Она дала девушкам понять, что сейчас немножко ослабляет поводья, но, как только мой визит сюда закончится, они дорого заплатят за такие вольности. Пока мы медленно ехали к дому, я все время наблюдал за ней в зеркальце заднего обзора. Она толкнула створку ворот, а потом потрясла ее, чтобы проверить, сработал ли замок.

Мы подождали Либби у машины, а потом все вместе пошли к дому. Приемная была первой комнатой слева, как раз напротив кабинета Либби. Одна из ее дверей выходила в холл, другая — на террасу.

— Здесь вы будете спать,— сказала Либби и показала на кожаный диван.— А вот ваш револьвер.— Она протянула мне его дулом вперед.

— Спасибо,— пробормотал я,— мне здесь очень нравится.

Я отметил, что диван как раз находится против двери на террасу. Значит, я буду представлять собой отличную мишень.

— А теперь пойду посмотрю, что с Дорис,— продолжала Либби.— Я считаю, что нам всем уже пора уходить.

Дениз и Линда попытались избежать ее взгляда. Дениз взглянула на меня и подмигнула. После этого обе девушки молча вышли.

— Спокойной ночи, мистер Робертс,— сухо сказала Либби.— Если что — я у Дорис. Первая комната справа на втором этаже.

Она быстро вышла и закрыла за собой дверь.

Я огляделся. Перед окнами стоял еще один, более короткий, диван. Кроме него в комнате находилось несколько удобных кресел.

Кожаный диван оказался очень тяжелым. С проклятием я перетащил его на другое место так, чтобы спинка закрывала дверь на террасу. При такой расстановке, сказал я себе, меня, по крайней мере, никто не увидит с улицы. Я вытер пот со лба и, подумав, что честно заслужил выпивку, на цыпочках прокрался к кабинету Либби, чтобы взять бутылочку взаймы. Но дверь оказалась запертой на ключ.

— Что вам здесь угодно?— прорычал почти над самым моим ухом низкий и грубый голос.

Я быстро обернулся, держа в руке револьвер. Мгновенно меня кто-то с силой ударил ребром ладони по руке. Револьвер упал на пол. Я стоял и с глупым видом смотрел на приземистую широкоплечую женщину. Ее каштановые волосы были подстрижены короче моих. «И уши у нее больше моих»,— критически констатировал я.

— Это вы стреляли в Дорис,— проскрежетала она воинственно. Затем немного расставила ноги и уже приготовилась к схватке. У меня почему-то вдруг появилось недоброе предчувствие, что она расправится со мной, как с сосунком, несмотря на то что на добрых десять дюймов ниже меня.

— Вы глубоко заблуждаетесь: я только хотел прихватить бутылочку из кабинета Либби,— взволнованно оправдывался я.— Перед вами друг, поверьте мне.

— А зачем тогда другу револьвер?— спросила она.

Глаза ее, лежащие глубоко в глазницах, как у гориллы, внимательно смотрели на меня. Кулаки то сжимались, то разжимались.

— Либби может вам объяснить,— сказал я более уверенно.— Вы понимаете...

— Не рассказывайте мне сказок, дружочек! Выкладывайте правду, да поскорей! Иначе я живо проломлю вам череп!

Я посмотрел на нее с таким презрением, на которое только был способен.

— И кто вы, собственно? — продолжала она.— Либби мне ничего про вас не говорила.

— А вы кто? Либби мне тоже не говорила, что она держит в доме гориллу,— отпарировал я.

Ее кулак среагировал мгновенно. Когда я пришел в себя, то увидел, что пролетел несколько метров по воздуху и приземлился у стены. Невыносимо болел большой палец левой руки.

Да, она была ловкой, но недостаточно умной. Револьвер все еще лежал на полу, совсем неподалеку от меня. Я на мгновение закрыл глаза, чтобы прийти в себя, потом бросился вперед и схватил оружие. С револьвером в руке я, словно рак, отполз назад, держа ее под прицелом. Натолкнувшись на наружную дверь, я остановился.

— А теперь выслушай меня, ты, сумасшедшая баба! — сказал я с издевкой.— Мне совсем не хочется, чтобы меня бросали на стены, а я отскакивал от них, как мячик.

— Вы хотите меня застрелить?— спросила она так спокойно, словно ее это совсем не беспокоило, а спрашивала только потому, что не любила неожиданностей.

— Такими вещами адвокаты не занимаются. Меня зовут Рэндолл Робертс, и меня наняла Либби, чтобы я вас всех защищал от человека, который сегодня стрелял в Дорис.

— Почему же Либби наняла адвоката, а не детектива?— недоверчиво спросила она.

— Либби не хотела нанимать детектива. А почему — я не знаю... Боже, как у меня болит затылок.

— И вы ночуете здесь, в доме?— она спросила это таким тоном, словно я был разносчиком заразной болезни.

— Может быть, вы считаете, что мне лучше спать в цветочной клумбе? — набросился я на нее.— Да и кто вы, собственно?

— Садовница... И попробуйте только забраться в цветочную клумбу! Я ухаживаю за этим садом уже десять лет. Пришла сюда, когда Либби было всего шестнадцать, тогда еще были живы ее родители.

— Они, наверное, хотели сэкономить, наняв в одном лице и садовника, и цепного пса.

Ее глаза загорелись таким огнем, что я подумал: она в состоянии прожечь во мне дырки.

— Меня зовут Френсис Кауторн! — заявила она громовым голосом.

— Очень рад познакомиться с вами,— небрежно ответил я.

— Нужно переговорить с Либби о вашем присутствии в доме.— Ее толстые губы насмешливо изогнулись.— Разумеется, расскажу о вашей попытке проникнуть к ней- в кабинет.

— И сам могу это сделать,— раздраженно бросил я.— Да, видимо, мой покойный отец был прав: женщине легко превратить мужчину в алкоголика.

— Так вы, значит, алкоголик?— злобно буркнула она.— Тогда пройдите на кухню. Может быть, у Тины и найдется бутылка водки.

Тина оказалась очень похожей на Френсис Кауторн, но миниатюрнее и приветливее своей подруги. Когда я вошел в кухню, она в испуге отшатнулась от меня, хотя к тому времени я уже спрятал револьвер.

Я быстро объяснил ей, кто такой и что мне нужно. Она сразу же дала полбутылки водки и, казалось, рада была поскорее от меня избавиться.

Добравшись до своей комнаты, я налил себе изрядную порцию, выпил и попытался поудобнее устроиться на кушетке.

Потом все-таки поднялся и посмотрел в окно. Но, кроме блестевшей в лунном свете листвы эвкалиптов, ничего не увидел.

Тогда я налил себе еще водки, выпил и блаженно растянулся на диване.

 6

— Рэнди,— прошептал голос над моим ухом.

Я хотел схватить револьвер, но его не было на месте. Осторожно ощупывая кожаную поверхность дивана, я наконец наткнулся на холодную сталь. Револьвер выскользнул во сне у меня из руки. Для того чтобы достать его, необходимо было повернуться в другую сторону.

— Рэнди, проснитесь!

Кто-то потряс меня. Передо мной сразу же всплыло лицо Френсис Кауторн, а за ним ухмыляющееся лицо Тины с кухонным ножом в руках.

— Какой же из вас телохранитель, если вы так крепко спите! — сердито продолжал тот же голос,— так и я бы смогла охранять.

Для Френсис Кауторн голос звучал слишком мелодично. Я открыл глаза и увидел Линду.

— Хелло, дорогая. Я ни на минуту не засыпал, только прикинулся мертвым.

Наконец, повернувшись, незаметно взял револьвер и показал его Линде.

— Уберите немедленно,— воскликнула она,— терпеть не могу никакого оружия.

— Это легко понять, но с ним чувствуешь себя спокойнее, особенно когда ты уже в возрасте.

— Я в любом возрасте буду свободной и самостоятельной,— ответила она без видимой связи.

Скромно, словно маленькая девочка, она присела на краешек дивана. На ней была очень просторная мужская пижама. Волосы цвета жареного миндаля поблескивали в свете лампы,— должно быть, она ее и зажгла.

— Я не совсем понимаю, говорим мы об оружии или о мужчинах?— сказал я мягко.

— А разве это не две стороны одного и того же вопроса? Ведь и то, и другое — символы жестокости и бесчувственности, не так ли?

— Не думаю,— сказал я.— Хотите верьте, хотите нет, но мужчины тоже люди.

— Это я хорошо знаю, Рэнди,— она искренне посмотрела на меня.— И я не являюсь • мужененавистницей, поверьте мне. И не упрекаю мужчин за то, что они такие, какими их сделало наше общество. Мы только должны выработать новые представления о том, что является женским началом, а что мужским. Ведь мы все смешали в кучу.

— Я знаю отличное средство поправить это дело,— с надеждой сказал я.— Оно еще никогда не подводило.

— А, чепуха! — она презрительно рассмеялась.— Эх вы, мужчины! Именно это я имела в виду. С помощью постели ничего не поправишь. Мы, женщины, уже давно решили этот вопрос. Теперь все будет по-другому.

— Линда, дорогая моя,— сказал я, слегка возбужденный.— Я считаю, что женщинам следует платить так же, как и мужчинам, они должны иметь равные с мужчинами права, равные свободы и равные возможности проявлять их чисто женские инстинкты по отношению ко мне. Разве я не прав?

Она долго и оценивающе смотрела на меня и наконец сказала:

— Наверное, правы... Но я еще в какой-то степени люблю Чарльза, и с моей стороны было бы непристойно сейчас отдаться другому мужчине.

Я тотчас же спустил ноги с дивана. Мне даже не хотелось говорить ей, что «отдаться» это совсем не то слово, которое подходит для данной ситуации, не спросил у нее и о том, как это можно любить «в какой-то степени»... В четыре часа утра мне было не до дискуссий такого рода, я даже застонал, когда посмотрел на часы. Теперь нужно было найти ботинки, которые я куда-то забросил между третьей и четвертой порциями водки.

— Снимите сейчас же ботинки, Рэнди Робертс,— сказал мелодичный и строгий голос со стороны двери.— А тебе, Линда, не стыдно пытаться выкрасть его у меня?

— Дениз?— Линда вскочила.— Это неправда! Мы говорили только об отношениях между мужчиной и женщиной...

— Так я тебе и поверила! — перебила ее Дениз и впорхнула в своей голубой нейлоновой рубашечке в комнату.— И к какому выводу вы пришли?— насмешливо спросила она.

— О, боже ты мой, Дениз! — закричала Линда.— У меня и в мыслях не было ничего подобного. Это у тебя в голове одни мужчины...

— Да... И не у меня одной. Но на Рэнди у меня больше прав. Я первая его подхватила. И просто не ожидала от тебя такой подлости, Линда.

— Еще раз повторяю тебе, Дениз...

— Мне хотелось бы указать на то,— вмешался я,— что, будучи эмансипированным мужчиной, оставляю за собой право решать, кто какие права имеет на меня.

Дениз хихикнула.

— Ах, Рэнди, я же с самого начала поняла, что вы честный парень. И что секс вам доставляет такое же удовольствие, как и мне, не правда ли?

— Я пришла сюда не для того,— сказала ледяным тоном Линда,— чтобы выяснять подробности сексуальной жизни мистера Робертса. Я просто хотела ему кое-что сказать.

— Тогда выкладывайте,— сказал я.

— Я бы и раньше об этом сказала, но вы немного отвлеклись, поскольку...

— Да говори же побыстрей,— нетерпеливо сказала Дениз.— А потом он полностью перейдет в мое распоряжение.

— Я только хотела сказать вам, Рэнди, что мне послышалось, будто кто-то открывает ворота. Среди ночи я проснулась от неприятного сна, выпила воды, легла опять в постель и вдруг услышала...

В этот момент со стороны террасы донесся звук выстрела. Он эхом раскатился по всему парку.

Я поспешно раздвинул занавески. В ночной тишине слышен был лишь шелест листвы на деревьях.

— Быстро закройте за мной дверь! — приказал я.— И откроете ее только в том случае, если убедитесь, что это я.

Линда и Дениз стояли, широко раскрыв глаза от страха.

— Надо выключить свет,— сказала наконец Линда.

— Закройте за мной,— повторил я и выскользнул в темноту.

Конечно, первым делом я угодил в клумбу и вырвал из земли несколько тюльпанов, но потом все-таки выбрался на дорожку.

Я не знал точно, с какой стороны прозвучал выстрел, но доверился судьбе и помчался по дорожке, держа в руке револьвер. На небе светила луна, и в ее свете можно различить бегущую фигуру, решил я. Но никакой бегущей фигуры видно не было.

Я направил свои стопы к восточной стене. Ворота находились на северной стороне. Сквозь листву деревьев справа от меня проникал лунный свет. За ними росли сосны. Они представляли собой отличное убежище для любого пришельца. Спрятавшись там, можно было без труда подстрелить меня. Правда, расстояние было великовато — ярдов сто пятьдесят. Слева находилась северная стена. Ворота были уже позади.

Почти рядом с восточной стеной, уткнувшись лицом в траву, лежало чье-то тело, похожее на соломенное чучело, невесть откуда принесенное ветром. Ближайший куст, где бы я мог спрятаться, находился ярдах в семидесяти.

Внезапно на меня навалилась какая-то туша — огромная, словно медведь гризли. Мы покатились по траве, и пока я безуспешно награждал налетчика тумаками, его руки уже успели сдавить мне горло.

— Френсис Кауторн! — вскричал я.— Значит, это были вы?

— Не я, а вы,— прорычала она, отпуская мое горло, и схватилась за револьвер.

Я изловчился и неожиданно ударил ее коленом. У нее на мгновение перехватило дыхание и руки ослабли. Я вырвался и приставил револьвер к ее виску.

— А ну-ка подальше от меня!

Она откатилась в сторону, и снова можно было вздохнуть свободно. Сев на траву, я направил на нее револьвер.

— Вы что же, подумали, что я кого-нибудь пристрелил?

— У вас же в руках револьвер!

Должен был сознаться, в ее словах была логика.

— Вы уже видели этот револьвер,— напомнил я.— Он у меня на тот случай, если здесь кто-нибудь опять начнет выкидывать свои глупые шутки. А ведь этот парень наверняка опять где-то здесь, я слышал выстрел.

— Я думала, что стреляли вы,— хмуро ответила она.

— Нет, не я.

Френсис Кауторн не спеша поднялась. Я последовал ее примеру. Внезапно она вздрогнула и показала пальцем через плечо.

— А это кто?

— Давайте посмотрим... Можно надеяться, что вы больше на меня не нападете?

— Если стреляли не вы, то зачем же мне нападать. Но вы, кажется, способны...

— Убить собственную матушку? Вы правы, и вы первая, кому я доверил эту тайну.

Она состроила гримасу и отвернулась. Потом мы подошли к неподвижно лежащему в траве человеку. Мужчина был мертв. Я понял это сразу, как только раздвинул траву, закрывавшую его лицо. Пуля навылет пробила ему грудь с левой стороны. Это означало, что стреляли с близкого расстояния. Следов пороха я, правда, не заметил. Лицо убитого трудно было разглядеть, но я тем не менее его узнал. Он напоминал птичку, убитую легкомысленным охотником.

— Вы его знаете?— спросил я Френсис.

— Никогда не видела.

— Его звали Натаниэль Нибел. Супруг Дорис.

В глазах Френсис Кауторн вспыхнул интерес.

— Я должна сообщить об этом Либби.

— Дорис, наверное, тоже нужно сообщить,— равнодушно произнес я.

Она бросила на меня циничный взгляд.

— Конечно! Но ей об этом скажет Либби. Я возвращаюсь в дом.

— Передайте также Либби, что необходимо вызвать полицию,— сухо добавил я.— Теперь речь идет не только о безопасности. Убийство нельзя расследовать своими средствами, независимо от того, хочешь ты этого или не хочешь.

Френсис поспешно потопала к дому, а я начал осматриваться, надеясь найти какие-нибудь следы. Следы Нибела я нашел, они вели прямо к воротам. По их характеру можно было сделать вывод, что он бежал. Ярдах в шестидесяти от трупа Нибела я обнаружил еще места с притоптанной травой. Там, где трава была особенно примята, вероятно, лежал убийца, подумал я. Он ждал, когда жертва приблизится к нему настолько, чтобы выстрелить наверняка. Отсюда следы вели в лесок и там терялись.

Когда я вернулся в дом, в комнате для гостей горел свет. Возбужденные голоса стихли сразу, как только я постучал в дверь террасы.

— Кого вы любите больше всех? — выкрикнул я с надеждой.

Никто мне не ответил, но через секунду стеклянная дверь открылась и я увидел перед собой Либби, которая критически посмотрела на меня.

— Мы сразу поняли, что это вы,— сказала она ядовито,— трудно найти еще такого самонадеянного человека.

— Прекрасно быть любимым,— ответил я, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Должно быть, это какой-то маньяк,— жалобно проговорила Дениз.

— Почему вы так думаете?— заинтересованно спросил я.

— Потому что у него не было никакой причины убивать Натаниэля Нибела,— ответила девушка и с опаской посмотрела на дверь.— Разве только он преграждал ему путь к нам.

— Вряд ли Натаниэль Нибел представлял для него какую-нибудь преграду,— сказала Линда.

— Правильно,— поддержал я ее,— Натаниэля Нибела убили по какой-то другой причине. Он намекнул мне в разговоре, что знает о «Гневных амазонках» что-то очень нехорошее и что он уже угрожал вам, Либби.

Та презрительно рассмеялась.

— Я говорила с ним всего один раз. По телефону. Три недели назад. Он все время надоедал Дорис, и она просила передать ему, чтобы больше не звонил. В этом разговоре он пригрозил, что разоблачит нас, или что-то в этом роде. Но он был вне себя, и я не обратила на эти слова никакого внимания. Я уже привыкла к нападкам мужчин на нашу организацию.

— Я думаю, что с его стороны это было больше чем просто угрозы или нападки,— сказал я.

Либби скользнула по мне взглядом и отвернулась.

— Кто-нибудь сообщил в полицию?— спросила тихо Линда. Она расположилась на маленькой кушетке и не отрывала глаз от пола.

— Конечно,— решительно заявила Либби.— Какая-то бестия в обличье мужчины бесчинствует в нашем парке. Так пусть же ее и выловят братья по полу! И осудят на смерть!

— Вы я вижу, уверены, что убийство было совершено мужчиной?— осведомился я.

— А вы разве не уверены?— светлые брови взметнулись вверх.— Наверняка это тот же самый человек, который покушался на Дорис.

— Не знаю,— нерешительно сказал я.— Судя по следам, это действительно был мужчина. Но ведь могла быть и Френсис. Все у нее, как у дюжего мужчины, да и размер ног такой же, как у мужчины... А собственно, где она?

— В кухне, у Тины,— ответила Либби.— И прошу вас, не надо больше шуток. О Френсис не может быть и речи. Я знаю ее с детства. К тому же она верная сторонница амазонок.

— В этом не сомневаюсь,— ответил я.— Но полиция тем не менее будет рассматривать все варианты.

— Даже и тот, согласно которому виновным будете вы, мистер Робертс?— насмешливо спросила Либби.

Я счел, что она немного переборщила.

— Нет, нет,— пискнула Дениз.— Ведь он...

Либби повернулась и зло посмотрела на нее.

— Так-так, мисс Девлон...— она подошла к Дениз, и та совсем съежилась в своем кресле.— Ты хочешь сказать, что мистер Робертс не может быть убийцей, потому что ты была вместе с ним. Предупреждаю тебя, маленькая потаскушка, еще одна вольность, и амазонки выберут себе новую кассиршу.

— Успокойтесь, Либби, прошу вас,— сказал я.— Такая мера вам не понадобится. Дениз и Линда слышали какой-то шум у ворот и спустились ко мне вместе, чтобы сообщить об этом.

Либби бросила на Линду злобный взгляд, но потом ее лицо немного смягчилось.

— Это ты слышала шум у ворот, Линда?

Линда кивнула, не поднимая глаз.

— А потом кто-то впустил Нибела,— заявила Либби,— но зачем убийце это понадобилось?

— Наверное, чтобы убить,— сразу же высказала предположение Керри. Она стояла в других дверях и с безучастным лицом наблюдала за всей сценой.— Ты уже сказала обо всем Дорис? — спросила она Либби.

— Еще нет.

— А ты не думаешь, что лучше сказать ей об этом до того, как ее заберет полиция? — в голосе Керри явно чувствовался вызов, но Либби не поддалась на это.

— Я скажу ей прямо сейчас,— сказала она даже мягко.

— Я пойду с тобой,— заявила Керри.

Когда они ушли, в комнате воцарилась тишина.

Через несколько секунд Дениз глубоко вздохнула.

— Бедный мистер Нибел.

— Вы его знали?— спросил я.

Она покачала головой.

— Он всю жизнь был «бедным мистером Нибелом»,— заметил я. Линда заплакала. Я подсел к ней и положил руку на плечо. Минут через пятнадцать послышался вой полицейской сирены.

 7

Мэндел Уормингтон подняла свою головку ровно на столько, чтобы поздороваться со мной, а потом снова •углубилась в газету. Рядом с ее машинкой стояла чашка горячего кофе.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы сделали для меня кое-что сегодня,— сказал я дружеским тоном,— конечно, если вы не считаете меня диктатором.

— Вы самый настоящий диктатор, но пока вы мне платите жалованье, можете командовать мной. И все будет в порядке, если вы не начнете требовать услуг от меня как от женщины.

— Жаль... А я-то думал, если плачу вам хорошее жалованье, то могу требовать и хорошую отдачу с вашей стороны.

— И зря думали... Не понимаю, как вы можете думать о сексе с утра пораньше.

— Вечерами я всегда слишком устаю, чтобы думать о нем.

— Готова поспорить, что вы устаете только от секса,— заметила она презрительным тоном.— Итак, что я могу сделать для вас?

— А я думал, что вы не хотите выполнить мое поручение.

— Должна же я зарабатывать хлеб свой насущный.

— О-о!— Я присел на край стола и посмотрел на её роскошные длинные волосы, доходившие почти до талии. Тем не менее я постарался сконцентрировать свои мысли на делах.

— Полагаю, что вам хорошо известно о «Гневных амазонках» и о Ланетте Холмс?

— Откуда же мне это может быть хорошо известно? Знаю только то, что вычитала из газет. Вы мне об этом ничего не рассказывали.

— Хорошо, в таком случае, слушайте. Только советую вам отложить газету. Сегодня вы не найдете в ней ничего интересного.

Она сложила газету, закурила сигарету, отпила немного кофе и с улыбкой посмотрела на меня.

— С нетерпением жду,— сладким голосом сказала она.

— Это видно,— промычал я в ответ.

— Так что вы расскажете мне интересного?— осведомилась она, обнажив свои белые, как слоновая кость, зубы.

— Сегодня ночью во владениях Ланетты Холмс было совершено убийство.

— О, боже ты мой! — Мэндел нахмурила брови.— Ведь это мужеподобная женщина...

— Я не ее имею в виду,— нетерпеливо перебил я Мэндел.— Убили какого-то мужчину.

— О-о! Но он несомненно ее провоцировал...

— Мэндел, выслушайте сперва, пожалуйста.

Она уставилась на меня такими глазами, словно сомневалась в моем рассудке.

Его убил тоже мужчина, и это дело, насколько мне известно, не имеет ничего общего с половым конфликтом. Хотя я постепенно начинаю понимать, чего можно ждать от женщин.

— Это, наверное, по моему адресу,— заметила она со вздохом.— Вы, видимо, и не представляете себе, насколько порой бываете невыносимы. Почему бы вам не сказать коротко и ясно, что я должна сделать для вас?

— Я только пытаюсь вам объяснить подоплеку этого убийства.

Она взяла чашку, снова отхлебнула кофе, затянулась сигаретой и выпустила дым мне в лицо.

— Это убийство, кажется, связано с историей, происшедшей в Нью-Йорке,— продолжал я.— И мне очень хотелось бы знать, в чем тут дело. Существует письмо некоего мистера Бертона Томаса. Он делает в нем массу намеков на то, что амазонки каким-то образом втянуты в аферу, и жертвой этой аферы стала его дочь. Человек, которого убили, тоже утверждал, что знает об амазонках что-то. Возможно, именно поэтому его и убили. И возможно, Томасу тоже грозит опасность. Наймите частного детектива в Нью-Йорке. Пусть он разыщет Томаса и разузнает, что приключилось с его дочерью и что этот человек знает об амазонках.

— Будет сделано, шеф,— ответила она с сарказмом.— Еще что-нибудь?

— Да, когда вы покончите с этим делом, нужно будет кое-что переписать.

— Вы просто не можете видеть, когда я сижу без дела и читаю утреннюю газету, не так ли? А ведь следует знать, что секретарша в адвокатской конторе должна быть в курсе всех дел.

— Меня нисколько не раздражает то, что вы читаете газеты,— искренне ответил я.— Меня озлобляет тот факт, что вы вечно отказываетесь спать со мной.

— Сами виноваты,— решительно заявила она,— когда я была у вас в последний раз, вы так долго тянули, что я успела заснуть.

— Только не напоминайте мне об этом,— мрачно сказал я.— И попросите, чтобы сообщение из Нью-Йорка выслали как можно раньше.

— Слушаюсь, сэр!

— Большое спасибо, Мэнди.

— Не называйте меня Мэнди...

Я закрыл дверь в свой кабинет и устало опустился в кресло. В этот момент я совсем не знал, что мне делать. Полиция уже тщательно обследовала весь участок, принадлежавший «Гневным амазонкам», и никого не нашла.

Либби прямо утром хотела дать распоряжение пропустить ток через колючую проволоку на стене. Полиция предложила выставить патруль, но Либби отклонила это предложение. Значит, для меня в настоящий момент работы не было.

Я облегченно вздохнул и начал заниматься другими делами.

Без четверти четыре позвонила Линда Лазареф.

— Электрик сказал, что справится со своей работой только послезавтра,— сообщила она.

— Вот и хорошо,— сказал я отеческим тоном.— Причин для беспокойства нет. Вы и другие дамы сумеете постоять за себя.

— Не сумеем,— решительно заявила Линда.— Ведь речь идет о хладнокровном убийце. Кроме того, он может быть и не один.

— У нас нет никаких оснований предполагать, что их больше.

— Ведь вы даже револьвер брали с собой,— воскликнула она в отчаянии.

— Либби может купить вам пару охотничьих ружей.

— А что я буду делать с этими ружьями? Я страшно боюсь всякого оружия... Ненавижу его...— Мне показалось, что она вот-вот расплачется.

— Ружья возьмут Френсис и Либби. Они сумеют ими воспользоваться. Френсис наверняка была охотником на крупных хищников, до того как стала садовницей.

— И вы еще можете шутить?— в гневе сказала она.— Хотя все правильно, ведь вашей жизни опасность не угрожает.

— Ничего другого не остается,— ответил я.

— Побудьте с нами, пока электрик не закончит монтаж.

— А почему, в таком случае, мне не позвонила Либби?

— Она была против. И Керри — тоже. Но я и Дениз пригрозили, что уйдем из общества, если у нас не будет надежной защиты. Тогда Либби решила, что ваше присутствие будет все-таки меньшим злом.

— Ну, хорошо. В таком случае, я поужинаю раньше обычного и приеду около шести. Но у меня будет к вам просьба.

— Я слушаю.

— Вы мне разрешите провести ночь в удобной и мягкой постели?

— Конечно! У нас имеется несколько комнат для гостей,— ответила она.— Это будет несложно сделать.

Я спросил Мэндел, не пришел ли ответ из Нью-Йорка. Она ответила, что нет. На восточном побережье, когда она звонила, день уже клонился к вечеру, так что ответа раньше завтрашнего дня ждать не приходилось.

На мое предложение отужинать вместе Мэндел не обратила никакого внимания. Даже не подняла глаз от газеты. Тогда я забежал в первую же закусочную, съел несколько фрикаделек под соусом и в половине шестого уже звонил в ворота «Владений амазонок».

Мне открыла Линда.

— Кое-что уже случилось,— тотчас сообщила она мне, слегка понизив голос.— Входите быстрей.

Ворота открылись, и я проскользнул в парк, как вор.

— В чем дело?— спросил я.

— Я слышала, как Дорис призналась, что убила своего супруга,— прошептала Линда.

— Волнующая новость,— констатировал я и положил ей руку на плечо, чтобы успокоить немного. Она подняла голову и благодарно улыбнулась.

— После телефонного разговора с вами я на какое-то время прилегла, а потом спустилась вниз. И когда проходила мимо комнаты Дорис, услышала, как она, рыдая, говорила Либби: «Я убила Ната... Я убила его». А Либби ей ответила: «Дорогая, успокойся, прими вот это и тогда ты сможешь заснуть. И утром наверняка почувствуешь себя лучше». Я некоторое время постояла у двери, но голосов больше не услышала.

— Но ведь вы должны понимать, что Дорис не убивала своего супруга,— ответил я спокойно.

— Но она сама сказала...

— Не подлежит сомнению, что убийца был мужчиной. Полиция нашла следы ног. И я видел их собственными глазами. Дорис приблизительно на девяносто фунтов легче убийцы, да и размер обуви у нее меньше номеров на шесть.

— Но... но, может быть, она наняла убийцу?

— Это возможно,— ответил я.— Она имеет влияние в филиалах вашей организации?

— Откуда мне знать?— ответила Линда и испытующе посмотрела на меня,— Она секретарша Либби и занимается ее корреспонденцией. Но, кроме нашей группы, вряд ли она хорошо известна еще где-нибудь. Она обычно сопровождает Либби, когда та ездит с докладами, а в остальном довольно незаметна.

— Именно незаметные люди и занимаются, как правило, темными делами,— сказал я с задумчивостью.— Но тем не менее ее вряд ли можно подозревать.

— Я тоже так думаю,— нервно заметила Линда,— она почему-то чувствовала себя очень виноватой.

— Может быть, Дорис упрекает себя за то, что отказалась переговорить со своим супругом. Если бы она это сделала, он не пришел бы вчера вечером и не был бы убит.

— Наверно, вы правы, Рэнди. Я просто чересчур впечатлительная и нервная.

— Неудивительно, Линда,— я прижал ее к себе так крепко, что это уже нельзя было назвать отеческой лаской. Она положила свою головку мне на плечо, но в следующий момент снова ее подняла.

— Что мы делаем! — воскликнула она внезапно.— Ведь нас могут увидеть из дома.

Тогда мы сели в мою машину и поехали к дому.

— Где Либби? — спросил я, когда мы остановились перед крыльцом.

— Думаю, у себя в кабинете.

— Ну, в таком случае, до встречи.

Я пожал ей руку и быстро пересек холл.

Когда я постучал, из-за двери раздался громкий нетерпеливый голос Либби, приглашавший меня войти.

Она с неохотой оторвалась от газеты и скривила лицо.

— Чарльз Морган снова опубликовал одну из своих бесстыдных статей,— сказала она,— в ней еще больше клеветы, чем в предшествующих.

— Судя по всему, его не так-то легко запугать,— ответил я.— Ведь мы уже пытались это сделать.

— Да, это вы его пытались запугать,— сказала она с издевкой.— А теперь он пишет, что его запугивают миллионным процессом, и это в стране, где существует свобода слова и печати. Пишет он и о том, что мы это пытались сделать с помощью какого-то жалкого существа мужского пола. Утверждает, что у вас не хватало смелости вести себя с ним на равных и что равноправие является для нас только средством для достижения цели. В довершение всего он сравнивает нас с гангстерами.

— Такие неудачные обобщения могут лишь повредить его репутации,— заявил я и ободряюще улыбнулся.— Почему бы вам просто не игнорировать их? Действительно, что он вам может сделать?

— Что он нам может сделать? Он может свести на нет всю нашу работу, направленную только на то, чтобы общество приняло нас всерьез. И он уже делает это.

— Да, по всей вероятности, я допустил тактическую ошибку.

— Я бы уничтожила вас прямо на этом месте, если бы не опасалась, что вызову раскол в наших рядах,— сказала она ледяным тоном.— Мы срочно начнем процесс против Моргана. Как вы это сделаете, мне безразлично, но я хочу, чтобы он замолчал раз и навсегда.

Я должен был сознаться, что с моей стороны было ошибкой без тщательной подготовки наносить визит Моргану. Поэтому я дал Либби спокойно излить свою злость. Тем более что о Моргане я мог подумать и попозднее. Сейчас меня больше волновало убийство.

— Дорис имеет какое-нибудь отношение к смерти Нибела?

Я счел, что мне будет полезно в данный момент увидеть ее реакцию. Как я и ожидал, в ее глазах промелькнуло удивление. Лицо помрачнело, но в следующее мгновение оно стало совершенно спокойным.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Просто мне в голову пришла такая мысль. Кто-то ведь его убил? А у кого мог быть повод?

— Абсурдная мысль. В тот момент, когда было совершено убийство, я спала в ее комнате.

— Я не хотел сказать, что именно она его убила. Но, может быть, она косвенно виновата в его смерти?

— Нет! — сказала она решительным тоном и плотно сжала губы.

— Я хотел бы поговорить с ней.

— Полиция ее уже допрашивала. И Дорис ничего не могла сказать по этому поводу. После того как вы ушли, полицейские два часа просидели в ее комнате.

— Полиция меня не интересует. Я сам хотел бы задать ей несколько вопросов. Не исключено, что она сможет мне помочь. Вы ведь заинтересованы в расследовании этого убийства?

— Дорис ничего не сможет вам сказать,— решительно заявила Либби,— но если завтра утром она будет чувствовать себя лучше и захочет говорить с вами, то будь по-вашему. Сможете удовлетворить свое любопытство. Но если вы начнете ее волновать, обвиняя в...

— У меня нет причины обвинять кого бы то ни было, Либби,— перебил я ее.— Но я пришел сюда потому, что где-то неподалеку бродит убийца. И нужно попытаться поймать его.

Либби свирепо посмотрела на меня, а потом снова уткнулась в газету.

— Лучше попытайтесь заткнуть глотку этому Чарльзу Моргану. Для этого я вас и наняла.

Я решил ретироваться до того, как она дочитает газету до конца. Не исключено, что Морган сделал также пару замечаний по поводу характера ее любовных связей, а я не хотел присутствовать в тот момент, когда она будет читать об этом.

 8

В кухне моя приятельница Тина протянула мне непочатую бутылку водки. Я вернулся в комнату для гостей и, опрокинув две рюмочки, вышел через дверь террасы в парк. Был вечер, и на западе солнце уже скрылось за массивной каменной стеной парка. Был виден серповидный месяц. Деревья стояли в тени, и там, в этой тени, мог скрываться убийца. Меня даже передернуло при этой мысли, и я решил, что настало время еще подкрепиться.

— О боже! Рэнди! Скорее... сейчас из дома выскочил какой-то мужчина!

Это Линда, стремглав выбежав из двери на террасу, чуть не попала в мои объятия. Чтобы сохранить равновесие и удержаться на ногах, мне пришлось слегка оттолкнуть ее.

— Через главный вход?

Она кивнула.

— Я выходила из своей комнаты и увидела, как он сбегал по лестнице. Света не было, и поэтому я не разглядела его. Но ясно было, что это не вы, потому что вы носите светлую куртку и зеленые брюки. А на том был темный костюм.

Я быстро помчался в сторону ворот. По дороге два раза попадал в грядки с тюльпанами, и в довершение всего порвал свои брюки, зацепившись за куст с розами.

В нескольких метрах от себя я увидел мужчину, спешившего в сторону ворот. Когда я подбежал к воротам, он еще возился с замком. Судя по всему, не знал его устройства.

Он был меньше меня дюймов на восемь и легче фунтов на пять-десять. Это я успел заметить, прежде чем бросился на него.

— Отпустите немедленно,— крикнул он.— Иначе подам на вас в суд за оскорбление действием и насилие...

Я сразу узнал его голос. Схватив за лацканы пиджака, я повернул его к себе.

— Ничего не выйдет, Морган,— прорычал я.— Это мне придется подать на вас в суд за то, что проникли в чужой дом. А могут пришить и убийство... Что вам здесь надо?

— Это... это вас не касается,— пробормотал он.

Лицо у Моргана сильно покраснело, заметно было его смятение.

— Давайте-ка вернемся в дом. Может быть, тогда нам удастся установить, что вам здесь было нужно,— резко сказал я и подтолкнул его вперед.

В следующую секунду я уже вынул револьвер и показал ему.

— По неизвестным мне причинам вы оказались совсем неподалеку от места преступления. Здесь недавно было совершено убийство. Неужели вы думаете, что такой адвокат, как я, в подобной ситуации не может вас пристрелить и остаться безнаказанным?

— Ах вот как? Значит, эта гермафродитка дала вам

приказ пристрелить меня?— спросил он довольно нервно.

— Я бы наверняка получил премию, если бы это сделал,— отпарировал я.— Ну, вы знаете, где находится дверь дома. Так что — вперед!

Он быстро заковылял передо мной. Вскоре мы вошли в комнату для гостей. Либби нас не видела. Мне хотелось поговорить с ним наедине, прежде чем она узнает о нашем присутствии в доме.

— Вы не имеете права задерживать меня. Если у вас есть ко мне какие-нибудь вопросы, готов обсудить их с вами, но в первую очередь попрошу вызвать моего адвоката.

— Адвокат перед вами,— ответил я.

— Чарльз! — Линда вскочила с кушетки.— Неужели это тебя в видела на лестнице?

— Меня,— ответил он смущенно.— Я хотел увести тебя отсюда. Когда услышал об убийстве, понял, что не могу оставить тебя здесь. Ведь тебе грозит опасность. Образумься же, Линда! Поедем со мной, хотя бы временно!

В конце этой тирады в его голосе вновь зазвучали самоуверенные нотки.

— Почему ты убежала, когда заметила меня?

— Я подумала, что это кто-то другой. Это было глупо с моей стороны, но у меня просто не выдержали нервы.

— Да и вы тоже бросились наутек,— сказал я.— Хотя вы мне не кажетесь слабонервным. Или для вашей нервозности были определенные причины?

— Не будьте смешным. Я пришел сюда, чтобы забрать Линду. Вот и все.

— А может быть, это ты стрелял в Дорис, Чарльз? Чтобы создать ситуацию, которая позволила бы тебе с меньшим риском и трудностями забрать меня отсюда?

Линда подошла к супругу подбоченившись и стала размахивать перед его лицом кулаком.

Тот непроизвольно отступил на шаг. Холеное лицо от гнева покрылось красными пятнами.

— Зачем ты так говоришь, Линда,— хмуро сказал он.— Ты же знаешь меня и когда-то любила. Разве я мог сделать нечто подобное? Тем более что речь идет о женщине.

— Вот то-то и оно, Чарльз! — воскликнула Линда в волнении.— Какая разница, о ком идет речь, о женщине или о мужчине? Это типично для тебя. Ты ничего нс хочешь знать о равноправии. Но если уж говорить о мужчинах, то, возможно, ты убил Натаниэля Нибела?

— О, бог ты мой, Линда! — Морган в отчаянии развел руками.— Ты же знаешь, что я вообще против насилия, да и не способен на него. Кроме того, уже установление, что человек, стрелявший в Дорис, убил и Нибела. Ведь речь идет об одном и том же человеке.

— Откуда вы это знаете?— спросил я.

— Стреляли из оружия одного и того же калибра. Полиция, правда, не нашла пулю, которая убила Нибела, но она не сомневается, что обе пули были выпущены из одного и того же револьвера.

— Может быть, револьвер был один и тот же, но стреляли из него разные люди,— заметил я.— И потом, откуда вы получили такую подробную информацию об этих происшествиях?

— Прочел все полицейские отчеты. Я же говорю, что пришел сюда только потому, что беспокоюсь за Линду. А мне, кажется, никто не верит.

Линда вздохнула и печально покачала головой.

— Я верю тебе, Чарльз, но одновременно хорошо знаю, что ты никогда не поймешь, почему я так энергично защищаю права женщин. И я никогда не буду такой женщиной, какой ты хочешь меня видеть.

— Но, Линда...

— Ваши отношения будете выяснять потом,— вмешался я.— А теперь хотелось бы узнать, что вы делали наверху, Морган.

— Неужели мне опять нужно все повторять сначала?— набросился он на меня.— Перестаньте же, наконец, разыгрывать из себя детектива, Робертс. Начинайте свой миллионный процесс против меня, и баста!

— Мне кажется, вам лучше пройти наверх, Линда,— сказал я ей.— И посмотрите, как там Дорис. У меня такое чувство, что он пытается что-то скрыть.

— Послушайте-ка, уважаемый!..— набросился он на меня.

— Что послушать?—резко ответил я.— Я вас и так довольно долго слушал, но до сих пор так и не услышал, как вам удалось проникнуть через ворота.

— Правильно! — подхватила Линда.— Видимо, его кто-то впустил или он перелез через стену.

— А может быть, он прошел тем же путем, что и человек вчера вечером,— ехидно добавил я.

— Вы не сможете пришить мне дело об убийстве, Робертс,— выдавил он. Было видно, что от наступления Морган опять перешел к защите.

Линда ушла, громко хлопнув дверью. Я слышал, как она быстро начала подниматься по лестнице.

— Ну, Морган, может быть, все-таки расскажете мне, как вам удалось проникнуть в парк?

— Ворота были не заперты,— поспешно ответил он.

— Для журналиста это не очень удачный ответ. Можно было придумать что-нибудь поумнее.— Я посмотрел на его синий костюм. Он был немного помят, но через стену с колючей проволокой Морган вряд ли перелезал — иначе костюм имел бы гораздо более плачевный вид.— Мне кажется, вас кто-то впустил.

Я подошел к кушетке и взял с пола бутылку водки. Морган в это время опустился на кушетку и злыми глазами смотрел на меня. Я спокойно налил себе порцию водки.

— Прошу меня извинить,— с поддельной искренностью сказал я,— но у меня здесь только один стакан, а выйти из комнаты не решаюсь, кто знает, что вы можете здесь натворить.

Он ничего не ответил. Я с наслаждением выпил водку и потом внимательно посмотрел на Моргана. Внезапно в комнату вновь влетела Линда. Позади нее, в проеме двери, появилась Дениз.

— Подлая тварь! — закричала Линда и бросилась к Моргану. Лицо ее было белым от злости.— Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь о предназначении мужчины быть хозяином в доме! Это означает, что ты можешь юркнуть в постель к каждой потаскушке, которая встретится тебе на пути.

Она размахнулась и ударила его тыльной стороной ладони по губам. Звук от удара был настолько резким, что я невольно вздрогнул.

— Самец! Подонок! Эгоист! Аморальный, похотливый тип!..

Судя по всему, это было еще только начало, и у меня появилось желание скрыться подальше от того места, где ожидалась великая битва. В дверях робко стояла, Дениз. Ее каштановые волосы были растрепаны, а из-под короткого халата выглядывали хорошенькие коленки с ямочками.

Я на цыпочках начал красться в ее сторону.

— У вас такой вид, как будто вы только что встали с постели,— прошептал я.

— Так оно и есть,— смущенно ответила она, не решаясь смотреть на меня.

— Это вы впустили Чарльза Моргана?

Она кивнула. А я тем временем продолжал любоваться ее ножками.

— И привели к себе в комнату?

Она снова кивнула.

— Он искал Линду? Почему же, в таком случае, он хотел убежать? Что вы с ним сделали?

Ее светлые глаза невинно посмотрели на меня.

— От меня он не убегал, Рэнди. Он просто вышел из моей комнаты, а секундой позлее я услышала крик Линды. Потом раздался топот ног по лестнице. Я осталась у себя в комнате, надеясь, что все кончится благополучно.

— Но надежды ваши не оправдались,— заметил я.

— Вы правы,— она печально вздохнула.— Знаю, Рэнди, что должна была подождать вас. Но всегда совершаю ошибки. Я ведь вам уже говорила, что питаю страшную слабость к мужчинам. Просто не могла не поддаться искушению. Надеюсь, что поймете меня, не правда ли?

— Но ведь вы, Дениз, не нарушили верность мне,— великодушно ответил я.— Мы не обручены, и вы, вдобавок ко всему, эмансипированная женщина. Я, на вашем месте, тоже забыл бы обо всех принципах.

— Спасибо, Рэнди,— она скромно улыбнулась.— У вас всегда найдутся слова утешения.

— Но как получилось, что никто, кроме вас, не слышал звонка Моргана?

— А он и не звонил,— ответила она.— Я была в парке и увидела, что он подходит к воротам. Я окликнула его еще до того, как он нажал на кнопку звонка. Когда нужно, я всегда проявляю инициативу.

— Вы — сообразительная девушка и всегда можете себе помочь,— сказал я.— У меня есть бутылка с водкой. Не могли бы мы найти здесь местечко, чтобы мило побеседовать?

Линда и Морган продолжали вовсю ругаться, но мне совершенно не хотелось слушать их ругань.

— С водкой?— Дениз подняла свои тонкие брови,— В баре есть шотландское виски.

— В баре?— удивленно переспросил я,— видимо, от меня что-то утаили.

— Ну да, в баре,— уверила она.— Он находится в другом флигеле. Там есть комната для приема гостей и даже танцевальная площадка.

— И я только сейчас узнаю об этом! — с горечью воскликнул я.— Быстро! Не будем терять ни секунды! Показывайте дорогу.

Когда я вслед за Дениз вышел в коридор, то услышал громкий голос Либби:

— Кто это там в доме? Я слышу мужской голос. Линда, с кем это ты...

И в этот момент, когда Ланетта Холмс, первая из амазонок, вошла в дверь, чтобы пронзить Чарльза Моргана, аса среди журналистов, ядовитыми стрелами, мы выскочили через другую дверь — я и прекрасная нимфоманка отправились искать утешение в обществе друг друга и шотландского виски. 

 9

Я, словно собачонка, бежал вслед за Дениз. Мы прошли большую гостиную, в которой стоял рояль и которую я мысленно окрестил «музыкальным салоном», и наконец добрались до бара.

Дениз включила свет, и комната осветилась двумя большими хрустальными люстрами. Я увидел с десяток круглых столов, вокруг которых стояли удобные кресла. Вдоль стены тянулась четырехъярдовая стойка. Запасов алкоголя с избытком хватило бы на то, чтобы утолить жажду нескольким десяткам алкоголиков.

Красные круглые табуреты, расставленные вдоль стойки, были достаточно мягкие, чтобы пикантный задик Дениз получил необходимые удобства.

— Ну, Рэнди,— сказала она с удовлетворением.— Сделайте мне коктейль.

— А я думал, что эмансипированные женщины сами себе приготавливают коктейли,— ответил я.

— Вы еще не совсем правильно понимаете слово эмансипация,— она загадочно улыбнулась.— Мне виски с водой. А потом садитесь рядом со мной, и мы с вами обменяемся нашими мнениями.

— Меня не столько интересует мнение амазонок вообще, сколько мнение некоторых из них,— задумчиво ответил я, приготовляя два двойных коктейля.— Меня, например интересует, какие отношения между Дорис и Либби?

Дениз хихикнула и взяла свой бокал. Осторожно пригубила коктейль.

— Надеюсь, вы не думаете, Рэнди, что я считаю Чарльза Моргана привлекательным? Просто он мне попался на пути, вот и все. Понимаете?

— Конечно. И пусть вас это не беспокоит,— отеческим тоном сказал я, кладя руку на мягкую округлость тела Дениз, соприкасающуюся с мягкой обивкой табурета,— но я в настоящий момент хотел бы найти мотивы убийства Нибела. Мне пока известен только тот факт, что Нибел знал нечто, компрометирующее амазонок. И кому-то важно было, чтобы эта информация ни в коем случае не дошла до общественности.

— Если действительно существуют факты, которые нас компрометируют, никто из нас, естественно, не захочет, чтобы они дошли до общественности.

— Но тем не менее хотите, чтобы в вашем обществе все было чисто, иначе не показали бы мне то письмо.

— Вы уже знаете, о чем в нем шла речь?

— Нет еще. Но, возможно, узнаю завтра. Не пытайтесь больше перевести разговор на другую тему и ответьте на вопрос: какие отношения между Либби и Дорис?

— Я не люблю сплетничать, Рэнди.

— Но это нужно знать, если мы хотим поймать убийцу.

— Ну, хорошо,— сказала она недовольным тоном.— Я скажу вам, но прошу, чтобы все это осталось между нами... Вы, наверное, и сами догадались, что Либби и Дорис любовники.

— Когда это началось? До того, как Дорис стала секретаршей Либби, или после?

— После... Но почти сразу же, когда она заняла этот пост. Дорис живет у Либби около четырех лет, то есть почти с тех пор, как образовалось общество «Гневных амазонок». Но я узнала об этом лишь два года спустя и с тех пор пыталась жить на сексуальной диете.

— Вы уже два года пытаетесь жить против законов природы?— с недоверием спросил я.

— Да... Поэтому и неудивительно, что питаю такую слабость к мужчинам.

— Понятно,— пробормотал я.— И Дорис целиком подпала под влияние Либби?

— Думаю, что да. Поэтому ее жизнь с Нибелом пошла вкривь и вкось. Дорис относится к людям мазохистского типа и любит, когда ею командуют. А ее муж, как я слышала, не относится к сильным личностям. Совсем не то, в чем она нуждается.

— А Либби относится к сильным натурам?

Дениз пожала плечами и отодвинула свой бокал. Я поднялся, чтобы сделать еще по порции коктейля.

— Вы уже и сами хорошо познакомились с Либби, так что можете решить, относится она к сильным личностям или нет.

— Да, наверно, относится,— сознался я.— По отношению к Дорис она ведет себя как заправский супруг.

— Для Либби сыграть такую роль нетрудно,— равнодушно, без всякого оттенка злобы сказала Дениз.

— И Керри, полагаю, тоже играет здесь роль не последнюю,— добавил я.— Она прилежно относится к своим обязанностям?

— Очень прилежно. И она чертовски трезво смотрит на вещи. Но ее не запугаешь. Самая хорошая черта в ней — целеустремленность. Керри всегда добивается того, чего хочет. Она и Либби часто сталкиваются друг с другом. Керри безразлично, за кем останется последнее слово, но она всегда добьется своего. В последнее время она часто крупно разговаривала с Либби по поводу Дорис.

— В связи с чем?

— Керри слишком много внимания начала уделять Дорис, и, я думаю, Либби ее приревновала. Но мне- кажется, что у нее для этого не было оснований. Дорис только иногда печатала кое-что для Керри и оказывала другие мелкие услуги. И вот из-за этого и создались напряженные отношения.

— А Керри давно в обществе «Гневных амазонок»?

— С самого начала. Она вместе с Либби начала основывать эту организацию...

— Послушай, Дениз...— раздался внезапно чей-то голос.— Надеюсь, ты не перебежишь в лагерь противника. Тем более что сегодня вечером уже имела мужчину,— в голосе ясно слышался сарказм.

Я поднял глаза и увидел, что в дверях, прислонившись к наличнику, стоит Керри Нейтли. На ней была узкая белая мини-юбка. Тонкие ноги были пропорциональны ее хрупкой девичьей фигуре. Туфли без каблуков нисколько не лишали ее женственности. Ярко-красная блузка резко контрастировала с юбкой и подчеркивала ее черные волосы.

Дениз проследила за моим взглядом, но даже не обернулась.

— Хелло, Керри,— сказала она небрежно.— Я только что рассказывала Рэнди о том большом вкладе, который ты вносишь в наше. общество.

— Я думаю, мистер Робертс уже успел это заметить,— ответила та спокойно. Она подошла к бару и сделала себе коктейль из водки и апельсинового сока.

Я многозначительно посмотрел на Дениз. Та хихикнула и отвернулась. Керри резко подняла голову.

— Меня интересует,— спросил я,— нет ли у вас каких-нибудь соображений по поводу убийства? Кто может быть замешан в этом деле? Мне кажется, что вы умная женщина, и хотелось бы выслушать ваше мнение.

— Вы не ошиблись. Но я считаю, что разыскивать убийцу должна полиция, а не вы. И нечего вам вмешиваться в личную жизнь других людей.

— Должен ли я понимать это так, что в вашей жизни есть вещи, которые вы бы хотели утаить от меня?

— Конечно! И не одну. Посторонних они не касаются. Правда, есть люди, которые обязательно должны излить свою душу,— она многозначительно посмотрела на Дениз, и та нахмурилась под этим взглядом.— По-прежнему считаю, что этими вопросами должна заниматься полиция.

— Ну, я все равно собираюсь ложиться спать,— заметила Дениз.— Благодарю за компанию, Рэнди. Вы роскошный парень,— она подмигнула мне.,

Керри обошла стойку и села на один из свободных табуретов. А я тем временем провожал взглядом Дениз, которая грациозно выплыла из гостиной.

— По-моему, вы действуете довольно прямолинейно,— заметила Керри с недоброй усмешкой.

Я посмотрел на нее и улыбнулся. В то же время подумал, не пытается ли она привлечь к себе мой интерес.

— Не совсем понимаю, что вы за женщина,— сказал я.— Но уверен, что от вас еще можно ожидать непредсказуемых поступков.

— Во мне нет ничего таинственного, если вы это имеете в виду,— ответила она, вздохнув.— Я обычная женщина, в известной степени привлекательная, и у меня есть кое-какое самолюбие. К сожалению, с самолюбием трудно жить в мужском обществе. Я не создана для того, чтобы вести игру по мужским правилам. Иначе сама уподобилась бы мужчинам, чтобы иметь возможность конкурировать с ними. Поэтому и пошла на такой компромисс.

Я допил свой коктейль и снова приготовил напитки для нас обоих.

— Не совсем понятно, в чем заключается этот компромисс,— заметил я.

Она сделала широкое движение рукой.

— Я имею в виду свою работу здесь,— сказала она, грустно усмехнувшись.— Всю свою энергию я направляю на то, чтобы создать для таких женщин, как я, лучшие условия. Для женщин, которые ищут удовлетворения в работе и тем не менее остаются женщинами.

— Вы часто расходитесь во мнениях с Либби?

Ее глаза на какое-то мгновение сверкнули, но потом снова погасли.

— Не часто. Она более враждебно относится к мужчинам, но с идеологической точки зрения у нас расхождений нет.

Упоминание о враждебности Либби напомнило мне о Чарльзе Моргане и о жестокой судьбе, которую ему готовила Ланетта Холмс.

— Я не слышу голосов из комнаты для гостей,-— сказал я спокойным голосом.— Вы тоже ничего не слышите? Я уже начинаю побаиваться за жизнь Чарли.

— Здесь очень толстые стены,— ответила Керри со злобной гримасой.— Но я слышала, как она спускалась с лестницы, и какое-то время наблюдала этот спектакль. Либби повалила Моргана на пол и хотела выдавить у него глаза. А Линда, вцепилась в Либби, пыталась оттянуть ее от своего супруга, хотя и осыпала его всякими ругательствами.

— Бедняга Чарли,— сказал я участливо.

Керри рассмеялась.

— А ваш бедняга Чарли все время кричал, что он джентльмен и никогда не станет бить женщину.

— Я восхищаюсь мужчинами, которые придерживаются подобных принципов.

— Смотря каких,— возразила Керри.

— Возможно, вы правы... Правда, дело может быть не в принципах, а в самих мужчинах. Как вы думаете, Линде удалось спасти его от кастрации?

— Не знаю. Когда я уходила, Либби все еще сидела на нем верхом, но Моргану уже удалось взять инициативу в свои руки: в таком положении он ожесточенно доказывал Линде, что отказ бить женщину является свидетельством мужского превосходства.

Морган аргументировал это тем, что женщины более слабые и низшие существа, поэтому вполне логично не применять против них физическую силу.

— Надо признаться, что такие сентенции не очень-то подходят к сложившейся ситуации,— заметил я.

— Благодарю вас за откровенность.— Ее женственное лицо стало еще женственнее, когда она с милой улыбкой посмотрела на меня.— Вы честный человек, мистер Робертс... Могу я называть вас Рэнди?

Я кивнул, и она продолжала:

— Вы знаете, я уже давно... уже давно не была наедине с мужчиной...

Она замурлыкала так страстно, как мартовская кошка.

— Вы же свободная женщина,— ответил я, не позволяя себе никаких вольностей.— Вам достаточно лишь выбрать подходящего мужчину. Знаете, наверное, что мужчин не мучают угрызения совести, когда речь идет об удовлетворении плоти. Увидев прекрасное женское тело, даже самый сильный и волевой мужчина станет слабым и безвольным.

— Вы говорите так, будто секс — это оружие,— сказала она с упреком.

— Если попадет не в те руки,— добавил я.

— А если я скажу, что уже отыскала такого мужчину. Если скажу, что это вы?

— Нет правил без исключения,— ответил я небрежно.

Она наморщила лобик.

— И вы являетесь этим исключением из правила?— тихо спросила она.

Мне не пришлось ответить на этот вопрос, так как в этот момент в гостиную ворвалась Линда. Две пуговицы на ее блузке были оторваны, волосы растрепаны. Она подбежала к стойке и упала на нее. Вид у Линды был, как у бегуна на длинные дистанции в конце пробега.

— Рэнди! — едва выдохнула она.— Мы видели лицо! В первом окне гостиной. Это было мужское лицо. Со сломанным носом... Страшное, отвратительное лицо...

Я выбежал из бара, на ходу ощупывая свой револьвер.

— Вы обе отправляйтесь наверх,— приказал я.— И позаботьтесь о Дорис! Возможно, ей угрожает опасность.

— Только не пристрелите по ошибке Чарльза,— прокричала Линда мне вслед.— Он тоже на улице!

 10

Я столкнулся с Чарли как раз посреди клумбы с тюльпанами. Мне удалось предотвратить его нападение лишь благодаря тому, что я изо всех сил прокричал свое имя. Но приблизившись, понял, что он не представляет для меня опасности. У него был такой вид, будто его только что потрепала свора собак: костюм разорван, лицо поцарапано.

— Почему вы бросили меня на произвол судьбы, когда появилась эта проклятая баба?— набросился он на меня.

— Каждый мужчина решает свою судьбу самостоятельно. Это неписаный закон среди мужчин. Закон джунглей.

— Благодарю,— зло буркнул он.— И не называйте меня больше Чарли.

— Вы правы,— решительно ответил я.— Какой же вы Чарли? Вы просто клоун, который в холодную ночь спит в носках, совершенно не заботясь о том, как к этому отнесется женщина — какая-нибудь блондинка, которая с ним рядом.

— Линда не блондинка, а рыжая! — раздраженно бросил он.

— А у Дениз каштановые волосы... Откуда мне знать, может быть, у вас где-нибудь припрятана блондинка...

— Мы что ж, так всю ночь и будем стоять в клумбе с тюльпанами и обмениваться бессмысленными колкостями. Может быть, нам лучше поискать этого опасного сумасшедшего?

— Вы правы,— согласился я как человек благоразумный,— тем более что он уже, наверное, увидел нас и делает приготовления к нашему уничтожению.

Этих слов хватило для того, чтобы призвать его к активным действиям. Когда мы выбрались из клумбы с тюльпанами и вышли на более твердую почву у эвкалиптовой рощи, клумба эта выглядела так, будто по ней прогулялось стадо носорогов.

Мы осмотрели парк, но не увидели и не услышали ничего подозрительного. Наконец пришли к единодушному решению вернуться обратно в дом.

— Убийца, вероятно, сделал круг и сейчас находится в доме,— внезапно сказал Морган и стрелой помчался к дому.

Эта мысль приходила в голову и мне, но оставалась надежда, что Линда и Керри прошли наверх, как я просил их, и присматривают за Дорис. Правда, если убийца был хладнокровным и решительным, ему ничего не стоило прикончить всех троих. Тем не менее я был настроен оптимистически. Выстрелов мы не слышали.

Линда и Керри стояли в коридоре первого этажа перед дверью справа.

— У Дорис сейчас Либби,— сказала Линда.— Вы схватили его?

— Ему удалось скрыться,— хмуро ответил Морган, не глядя на них.— Мы думали, он вернулся в дом.

— Какой ужас! — простонала Линда и с испугу начала грызть ногти на своих холеных пальцах.— Надо сейчас же осмотреть дом.

— Если бы кто-нибудь вошел, мы наверняка бы услышали,— деловым тоном сказала Керри.— Дверь на веранду, надеюсь, закрыта? Или нет? А мистер Робертс, надеюсь, закрыл входную дверь?

Я заглянул в темные решительные глаза Керри и подумал, что перемирие между нами, видимо, кончилось.

— Я пойду проверю, все ли заперто,— хмуро сказал Морган.

— Ты храбрый мужчина, Чарли,— сказала Линда с уважением.

Храбрый Чарли кисло улыбнулся и исчез.

— Дорис спит,— сообщила Керри,— она спала еще до нашего прихода.

— А где была Либби?— спросил я.

— Внизу,— ответила Линда.— Она поднялась минут через пять после нас, как раз после того, как я натянула на себя свежую блузку.

Я уже успел заметить, что она переоделась. Теперь ее груди были спрятаны под узким розовым пуловером.

— Не знаю, кто тот человек, которого вы видели в окне,— сказал я,— но тем не менее можно догадаться, что у него есть оружие. Кроме того, можно предположить, что покушение на Дорис было совершено всерьез, а не затем, чтобы ее испугать. Поэтому я считаю необходимым, чтобы сегодня ночью ее охраняли.

— Может быть, лучше оповестить полицию?— спросил Морган, вернувшийся после обхода.— В доме, правда, все спокойно. Все окна и двери на запоре.

— Зачем нам полиция?— коротко спросил я.

Он посмотрел на меня словно на предателя.

— В данный момент полиция ничем не может нам помочь,— продолжал я.— Никто не сможет проникнуть в дом так, чтобы его не услышали, а если мы еще побеспокоимся о безопасности Дорис, то спокойно можем дотянуть до утра.

Он скептически посмотрел на меня.

— Почему вы считаете, что именно этой даме угрожает опасность, а не другим?

— В нее уже стреляли. Неужели не ясно?

— Ясно,— согласился он.— Но это еще не означает, что вы правы. Тем не менее мы можем подежурить у ее двери.

— Неплохая мысль,— подтвердил я.— Почему бы вам не приступить сразу же к дежурству, Чарльз? Так сказать, в первую смену. Откровенно говоря, я плохо спал прошлой ночью, и мне нужно немного отдохнуть. А в два часа я вас сменю.

— Что ж, это меня устраивает,— буркнул он.— Сейчас я все равно не сомкну глаз: слишком сильно болит рука.

Лишь теперь я заметил, что он все время держится за свою правую руку, и решил избегать всяческих идеологических столкновений с Либби.

— Как вы думаете, мы можем ему доверять?— спросила Керри. Она скептически посмотрела на Моргана.— Ведь мы до сих пор так и не знаем, не убийца ли он.

— Зато мы отлично знаем, что это не он был у окна,— поспешно вставила Линда.— Кроме того, несмотря на все свои недостатки, Чарли не способен на убийство.

— Спасибо за комплимент, Линда,— пробурчал Морган и отвернулся.— Пойду принесу стул из кухни.— Он снова стал спускаться с лестницы.

Я легонько постучал в дверь, открыла Либби.

— Тише! — предупредила она.— Дорис спит. Сегодня даже не принимала успокоительного. Наверное, душевно вся измоталась. Мы должны оставить ее в покое.

— Вы будете спать у нее?— спросил я.

Либби на мгновение задумалась.

— Лучше ее не беспокоить,— наконец сказала она.— Но кто-то все-таки должен быть с ней ночью, чтобы ничего не случилось.

Я сообщил ей, что Чарльз и я решили дежурить возле комнаты Дорис. Либби восприняла эту новость без особого гнева, но тем не менее осчастливила меня взглядом и строго сказала:

— При сложившихся обстоятельствах я не возражаю, чтобы в доме остался мужчина, но вы не можете ожидать от меня, чтобы я ему безраздельно доверяла. Сегодня на ночь у Дорис останусь я. Буду спать в кресле, чтобы не разбудить ее.

— Вы уверены, что у нее все в порядке? — спросил я.

— Конечно! — зло прошипела она.— Дорис ровно и глубоко дышит. Спокойной ночи, мистер Робертс.

Дверь закрылась.

Как только Чарльз вернулся со стулом, я попросил Линду обеспечить меня будильником и показать мою комнату.

— Советую всем запереться,— бросил я уже на ходу.

— Вы что, страдаете лунатизмом?— осведомилась Керри таким тоном, который ясно подсказал мне, что лучше сегодня не наносить визиты.

— Нет, не я... Может быть, убийца страдает лунатизмом,— в сердцах сказал я и захлопнул за собой дверь.

Сняв ботинки, я прямо в одежде лег в кровать. Перед тем как уснуть, еще успел подумать о нелепости того, что эмансипированных женщин приходится охранять мужчинам.

Я проснулся оттого, что почувствовал, как на меня легло чье-то тело с большими, упругими грудями. Влажный кончик языка щекотал мою нижнюю губу. Я почувствовал все это, еще находясь в полусне. Мой усталый мозг довольно вяло реагировал на присутствие кого-то рядом со мной.

Казалось, что это происходит во сне.

Моя рука провела по кровати и наткнулась на гладкую полную женскую ногу.

— Ты голая,— пробормотал я.

— Я всегда сплю без одежды,— прошептал грудной голос у самого моего уха.

— Это я тебя раздел?

— Вот еще! Раздеваться я умею и без твоей помощи.

— Но ведь ты совсем голая,— повторил я таким тоном, будто очень этим удивлен.

— Ах, да проснись лее ты! — снова послышался голос. Чья-то рука потрясла меня за плечо.— Проснись же!

Сон уступил место реальности. Я открыл глаза.

— Линда!

— Рэнди, дорогой! — Она прижалась ко мне всем своим телом и обвила меня своими ногами.— Я пришла к выводу, что больше не люблю Чарли. И я свободна. Могу тебя любить, как захочу.

— Как захочешь?

— Да... До конца... До самого конца,— проворковала она томно.

— Сколько сейчас времени,— прокряхтел я.

— Времени у нас достаточно, дорогой,— убежденно проговорила она,— надеюсь, ты не принадлежишь к мужчинам, которые не любят, когда женщина находится наверху?

— Нет, не принадлежу,— ответил я, почувствовав жаркий и твердый нажим ее бедер на мое тело...

Время превратилось в какой-то абстрактный фактор, и я перестал задумываться о чем-либо, но спустя какое-то время все-таки спросил:

— А ты, надеюсь, не принадлежишь к женщинам, которые считают оскорбительным лежать под мужчиной?

— Нет, Рэнди,— простонала она в экстазе.— Чувствовать на себе тяжесть мужчины — это божественно!

— Торжественно клянусь, что никогда не выдам Либби твою тайну,— пообещал я.

— Либби тебе вообще незачем что-либо говорить,— сказала она с упреком.

Наконец я догадался взглянуть на часы. Было двадцать пять минут третьего.

— Мне нужно сменить Чарли,— с кряхтением сказал я и быстро выскользнул из кровати, поскольку Линда пыталась меня задержать.

Пока я, как пьяный, надевал брюки, мои предположения начали перерастать в уверенность.

— Чарли видел, как ты шла сюда?— спросил я.

— Чарли очень серьезно относится к своим обязанностям,— ответила она и поглубже зарылась в одеяло.

— Ты не могла попасть сюда так, чтобы он тебя не видел, конечно, если не спал,— сказал я.

— Он не спал,— ответила она.

— И не сделал никакой попытки задержать тебя?— недоверчиво спросил я.

— Чарли понял, что я больше не чувствую себя связанной с ним,— категорически ^заявила она.— Он не имеет причин вмешиваться в мою личную жизнь.

— Мне совсем не хочется, чтобы Чарли ревновал,— хмуро сказал я.

Она приподнялась, оперлась на локти и посмотрела на меня, наморщив лобик.

— Я не хотела вызывать в нем ревность, Рэнди. Просто в тот момент, когда я почувствовала неистовое влечение к тебе, он оказался там, у двери. Ты подарил мне чудесные минуты, которые я никогда не забуду. Так что, прошу тебя, не дуйся.

— О’кей. Пусть будет так,— сказал я.— Но теперь мне нужно идти.

Я поцеловал ее, потратил на другие ласки еще пять минут, а потом тихо проскользнул к двери.

Когда я подошел к Чарли, тот хмуро поднял голову и демонстративно посмотрел на свои часы.

— Вы опоздали на полчаса,— недовольно буркнул он.

— Мне снился чудесный сон, который хотелось досмотреть до конца,— весело ответил я.— Мне снилось, будто я генерал освободительной армии, под началом которого находится сто тысяч голых женщин...

Суровый взгляд Моргана подсказал мне, что ему было не до шуток. Я улыбнулся и беспомощно пожал плечами.

— Идите спать,— бодро сказал я.

Я видел, как он взглянул на дверь, из которой я вышел, потом поднялся и направился к лестнице.

— Я буду спать внизу на кушетке,— возвестил он.

Я уселся на освободившийся стул и начал упорно бороться со сном. Наконец, решил все-таки заглянуть в комнату, где спала Дорис. Я бесшумно нажал на ручку двери и сунул голову в комнату. Тускло светила ночная лампа. Неподвижная фигура на кровати была закутана одеялом до самой головы. Лицо, повернутое в мою сторону, казалось совсем безжизненным.

Либби спала в кресле у туалетного столика. Ноги ее покоились на подушке, а подбородок свешивался на грудь.

Я снова взглянул на Дорис. Потом тихо проскользнул в комнату и прокрался к кровати.

Либби вздрогнула и вскочила.

— Черт бы вас побрал, Робертс! — прошипела она.— Что вам здесь нужно?

Я оторвал взгляд от воскового лица женщины, лежащей на кровати.

— Она не дышит,— сказал я хмуро.

Либби какое-то время неподвижно смотрела на меня, потом все ее лицо скривила судорога. Она даже не взглянула на Дорис, а беззвучно заплакала, закрыв глаза.

 11

— Хелло, Мэнди,— сказал я, услышав сонный голос.

— Вам известно, что сейчас только половина восьмого, мистер Робертс?— запальчиво спросила она.

— Конечно! — буркнул я.— Через час пятнадцать вы должны быть в бюро. Значит, сейчас должны быть на ногах... Или вы уже бросили оскорбительную для вас должность?

— Сегодня утром я могу выйти на работу на час позже,— раздраженно ответила она.— Я заслужила это.

— Вот как? Каким образом?

— Я даже среди ночи сегодня работала на вас. С половины третьего. Нью-йоркское время не совпадает с нашим, а я оказалась настолько глупой, что дала этому частному детективу свой домашний номер телефона. Такую же ошибку совершила и по отношению к вам.

— Можете взять увольнительную на целый день,— сказал я с нетерпением.— Но только поскорее сообщите, что вам рассказал этот человек.

— В чем дело, Рэнди?— озабоченно спросила она.— Вы какой-то странный. Не такой сексуальный и невозможный, как обычно.

Ее слова немного рассердили меня, к тому же я был сильно взволнован, поэтому выпалил сразу же:

— Сегодня ночью было совершено еще одно убийство. Во всяком случае, я думаю, что это убийство, хотя это могло быть и самоубийство. Умерла женщина от чрезмерной дозы снотворного. Пока я и еще один человек дежурили поочередно с револьвером и руке у ее двери, чтобы предотвратить убийство, она спокойно умерла у себя в постели.

— Бедняжка,— пожалела меня Мэндел.— Почему же вы, в таком случае, думаете, что могло быть самоубийство?

— Потому что это связано со смертью Натаниэля Нибела. Умершая является его женой. Самое неприятное заключается в том, что снотворное было прописано ей врачом, а в ее комнате не было никого, кроме Ланетты Холмс. Если Дорис Нибел действительно убита, это могла сделать только Ланетта Холмс. Человек, сидевший перед дверью, клянется, что в комнату никто не входил и что он ни на минуту не смыкал глаз. Но мне совершенно не ясно, зачем Ланетте Холмс понадобилось убивать двух человек?

— И как же вы собираетесь это выяснить?— осведомилась Мэндел.

— Возможно, сообщение нью-йоркского детектива даст мне какую-нибудь зацепку,— буркнул я.— Конечно, если вы уже достаточно проснулись, чтобы рассказать мне все.

— Во всяком случае, я уже настолько проснулась, что спать больше не собираюсь,— отпарировала она рассерженно.— Подождите минутку, я возьму свою записную книжку. Когда он звонил, я еще была в полусне, поэтому не помню, куда ее засунула. Надеюсь, вы понимаете?

— Что ж, придется подождать,— холодно заметил я.

Через несколько минут она снова вернулась к телефону.

— Детектив разговаривал с Бертом Томасом, у которого тридцать восемь дней назад исчезла восемнадцатилетняя дочь Белинда. Отец убежден, что его дочь стала наркоманкой. Он нашел в ее комнате сломанную иглу для инъекций. Правда, никаких других вещественных доказательств он не обнаружил. Ее поведение в последние месяцы свидетельствовало о том, что она что-то тщательно скрывает от родителей. А до этого, утверждает мистер Томас, она была обычная веселая девушка. Между нею и родителями не было никаких трений и столкновений. Окончив среднюю школу, она попала в среду радикальных студентов и примкнула к женскому движению. Потом сама стала студенткой и все больше и больше выступала с различными акциями протеста. Мистер Томас не был особенно озабочен, так как считал, что это типично для молодежи — буря и натиск... Ну как, смог ваш адвокатский мозг уловить все нюансы этой сложной ситуации?

— В настоящий момент меня огорчает только тот факт, что вы не сообщили мне ничего интересного.

— Я стараюсь не упустить ничего,— сказала она,— поэтому и рассказываю с такими подробностями. Месяца через два после того, как Белинда примкнула к обществу «Гневных амазонок», она стала очень скрытной, постоянно запиралась в своей комнате, часто не ночевала дома и отказывалась объяснять родителям, где она была и что делала. Она стала замкнутой и неразговорчивой. В доме начались скандалы и ссоры. Сначала мистер Томас не думал, что во всем этом могут быть виноваты амазонки, и обратился в эту организацию за помощью. Он считал, что поскольку его дочь большую часть времени проводила с этими женщинами, то они лучше смогут повлиять на нее. В обществе он говорил с женщиной по имени Вирджиния Лассер. Она сообщила ему, что знает Белинду довольно хорошо, но что Белинда уже несколько недель подряд не посещала заседания амазонок. Эта Вирджиния Лассер была вице-президентом манхеттенского филиала амазонок.

— Была?— во мне впервые вспыхнула искорка интереса.

— Я же все вам рассказываю. Вам только нужно иметь терпение,— ответила Мэндел.— И, пожалуйста, не прерывайте. Итак, неделю спустя девушка исчезла. Полиция не нашла никаких следов. Не было никаких зацепок. Не смогли помочь знакомые и друзья Белинды, которые были известны отцу. Амазонки ее тоже не видели. На третий день после исчезновения своей дочери мистер Томас был в магазине и неожиданно увидел там Белинду. Он окликнул ее, но Белинда, заметив отца, заспешила и вместе со свой спутницей исчезла в Рокфеллер-центре.

— Мой трезвый адвокатский ум подсказывает мне, что этой другой женщиной была Вирджиния Лассер.

— И почему только вы не даете возможности вас удивить?— спросила Мэндел в сердцах.— Да, по утверждению мистера Томаса, это была действительно Вирджиния Лассер. После этого мистер Томас поднял большой шум. Полиция направилась к мисс Лассер. Та очень долго и подробно объясняла полицейским, что Белинда ненавидит своих родителей и больше ничего не хочет о них знать. А она, мисс Лассер, изъявила желание помочь девушке избавиться от своих родителей и предложила ей жить у нее. Но после того как Белинда повстречалась в магазине со своим отцом, она испугалась, что ее обнаружат, и исчезла. Мисс Лассер утверждала, что сейчас не имеет ни малейшего представления о местонахождении девушки. Полиция удовлетворилась этим объяснением — такое ведь происходит довольно часто. Но мистер. Томас был уверен, что женщина лгала, так как знал, что его дочь никогда не будет прятаться от него и его жены, если не сделала ничего плохого или если не боится чего-нибудь. При желании она могла уйти из дома беспрепятственно. Незадолго до ее исчезновения родители как раз обсуждали с ней эту возможность. Отец предложил дочери материальную поддержку, пока она учится.

Поэтому она никак не могла уйти из дома по тем причинам, о которых говорила мисс Лассер. Но так как полиция не предприняла дальнейших шагов, отец решил нанять частного детектива. Этот детектив уже две недели разыскивает девушку. Он установил ряд интересных фактов. Но затем случилось еще одно загадочное событие...

— Исчезла Вирджиния Лассер?— вставил я.

— Да... Неужели вы мне так и не дадите возможности удивить вас?

— Что удалось сделать детективу?

— Сначала ему удалось разыскать дом, где она когда-то выступала в довольно легкомысленном амплуа. По всей вероятности, детектив должен был выдать себя за клиента, чтобы иметь возможность собрать нужную информацию. Он, кажется, перенес это довольно спокойно, хотя мало похож на вас.

— Что он там узнал?— нетерпеливо спросил я.— Может быть, на этот раз вы действительно меня удивите?

— Ну, вряд ли это будет для вас большим сюрпризом. Узнал, что Белинда — наркоманка, что у нее был припадок истерии и что она пыталась покончить жизнь самоубийством. После этого ее удалось отправить на юг.

— Еще что-нибудь?

— Остается только сказать, что детектив продолжает работать над этим делом и что мистер Томас глубоко верит в него. Мистер Томас придерживается мнения, что эта Вирджиния Лассер является членом организации, которая занимается торговлей девушками. Скрываются они под вывеской «Гневных амазонок», и мистер Томас предполагает, что не только его дочь попала в эту ловушку.

— Предположения мистера Томаса основаны на чем-то реальном?

— Его убедили в этом какие-то сообщения детектива. Одна из девушек, с которой он разговаривал в увеселительном заведении, сама когда-то была членом «Гневных амазонок».

— Что ж, известия неплохие,— похвалил я свою секретаршу, послал ей поцелуй по телефону и повесил трубку.

После этого я позвонил врачу. Эрнест Бевлин с самого моего рождения пытался поддерживать мои плоть и дух в более или менее сносном состоянии. Это был старый друг моего отца.

— Хелло, Рэндолл, мой мальчик! - приветствовал он меня таким тоном, словно хотел спросить: «Ну, что ты там еще натворил?»

— У меня к вам всего один вопрос, доктор Бевлин,— сказал я поспешно.— Моя пациентка оказалась втянутой в историю с самоубийством, и я хотел бы получить у вас консультацию по вопросам, которые мне не совсем ясны.

— Понятно, мой мальчик.

— В данном случае смерть наступила от чрезмерной дозы снотворного. У женщины имелся рецепт на это снотворное. Сколько таблеток нужно было принять, чтобы доза оказалась смертельной?

— Сколько весила женщина?

— Сто фунтов наверняка.

— Ну, если она приняла таблетки сразу, хватит и четырнадцати гранов. Если она принимала их с алкоголем, то будет достаточно и меньшей дозы — в зависимости от того, сколько она выпила алкоголя.

— Вы считаете возможным заставить ее проглотить такое количество таблеток? Я имею в виду человека, которому она доверяла... Могли ей, например, сказать, что это совсем другое лекарство?

Некоторое время доктор молчал.

— На свете не существует лекарств, которые следует принимать такими дозами... Значит, вы сами не верите в самоубийство, мой мальчик, и считаете, что было совершено убийство?

— Вы угадали, доктор.

— Я уже подумал о том, как это можно было осуществить. Если ей давать в течение нескольких часов по несколько таблеток, то она, находясь в сознании, стала бы совершенно безвольной. А в таком состоянии ничего не стоило заставить ее принять любую дозу. И любое лекарство.

— Спасибо, доктор,— сказал я.— Когда мне понадобится укол пенициллина, сразу же позвоню.

— Передайте привет своему батюшке и уверьте его в моем почтении.

 12

Было уже половина девятого. Все телефонные разговоры я вел из комнаты Линды. Полицейские чиновники были еще внизу, когда я поднялся наверх. Но я им был больше не нужен. Ее уже увезли. И теперь в доме осталось три чиновника, которые допрашивали всех присутствующих. Либби вела себя как настоящая амазонка. Я остался в комнате, когда ее допрашивали, поскольку был ее адвокатом. Либби закончила давать показания, и все согласились с тем, что Дорис в припадке душевной депрессии, вызванной убийством супруга, приняла слишком большую дозу снотворного и отравилась. Все с этим согласились, кроме меня. А я держал рот на замке.

Либби ничего не сказала о том, что Дорис считала себя виновной в смерти супруга. Может быть, Линда ослышалась, а может быть, Либби не хотела вдаваться в подробности, потому что ей было тяжело. Но за ее молчанием могла скрываться и другая причина. Как бы то ни было, но она заявила, что ей неизвестно, почему Дорис в таком угнетенном состоянии. После этого полиция оставила ее в покое. Она отправилась наверх, чтобы подготовиться к общественному собранию, которое должно было состояться в половине первого на Юнион-сквер. Известие о собрании меня очень удивило, и я еще раз убедился, что очень мало знаю о деятельности амазонок. Может быть, все дело в том, что я был мужчиной. Внезапно поймал себя на мысли, что со мной обращаются как с какой-нибудь мебелью, с предметом, на который можно опереться, когда вдруг начинают дрожать колени.

В дверь просунулась голова Линды.

— Вы тоже идете на собрание?— осведомилась она таким тоном, словно приглашала меня на похороны.

Я понял, что мне еще нужно какое-то время на обдумывание. В основном все было уже ясно, но отсутствовали кое-какие детали. Думать я мог и на собрании.

— Да, пойду,— ответил я.— Надеюсь, там не будут бросаться камнями?

— Конечно, нет... Будьте готовы к десяти. Могу я на минутку попасть в свою комнату, чтобы переодеться?

— Разумеется,— ответил я.— Кстати, где вы прячете свое оружие? Это так, на всякий случай.

Она молча вышвырнула меня из комнаты.

На Юнион-сквер было полно женщин в белых костюмах. Они выходили из контор и магазинов, образуя плотную толпу, сквозь которую было трудно пробиться. Полицейские молча наблюдали за порядком. В стороне стояла кучка мужчин, которые насмешливо улыбались, видимо, ожидая интересного зрелища.

Сперва выступила не известная мне амазонка, а потом на трибуну поднялась Либби.

Позади нее уселись: Линда, Дениз, Керри и еще какие-то не знакомые мне женщины. Один стул был не занят.

— Сестры! — обратилась к толпе своим металлическим голосом Либби.—- Сестры, оглянитесь по сторонам, и вы увидите, что окружены мужчинами. И они готовы погасить пламя ваших душ, как берег гасит набегающие волны. Наша женская честь не позволяет нам терпеть это.

— Тебе ли говорить о чести,— прорычал чей-то суровый мужской голос.

— О чести своей она уже давно забыла! — выкрикнул какой-то старик с бородой, видимо, любитель выпить.— Посмотрите только на ее сиськи!

— Ты, наверно, боишься, что мы тебя изнасилуем, дорогуша?— громко спросил мужчина в темном костюме.

Толпа женщин недовольно загудела. На мужчин стали бросать недовольные и ядовитые взгляды. Но те лишь раскатисто смеялись.

Либби же продолжала говорить как ни в чем не бывало, словно не слышала никаких криков.

— И каждый день вам приходится сталкиваться с этими испытаниями. Мужчины вас оскорбляют, бьют, насилуют, вьют из вас веревки... Во всем виноваты МУЖЧИНЫ!

Радостный вой толпы заглушил отдельные возгласы мужчин.

— И в таком положении находитесь не только вы, друзья мои. В таком же положении находятся ваши матери и ваши сестры, ваши бабушки и прабабушки. В таком же положении находятся все женщины с самого начала цивилизации...

— А когда наши предки были еще обезьянами? Тогда что, мужчины и женщины были равноправны?— издевательски спросил старичок — любитель выпить. >

Некоторые женщины, стоящие с краю, начали двигаться в его сторону, и он сразу замолк.

— А вы находитесь в этой ситуации,— продолжала Либби,— потому что еще в древности вы были рабынями патриархальной семьи. Иными словами, физическая сила мужчин является единственной предпосылкой общественных традиций, которые дошли до нас и согласно которым женщины являются слабыми неполноценными существами, способными только на то, чтобы рожать детей.

— A-а! Ну, теперь все понятно! Вы хотите, чтобы с этого времени рожать стали мужчины! - эти слова прокричал мужчина в добротном, сшитом по фигуре костюме.

Либби сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

— Но в этой вековой традиции есть исключение, это общество, которое доказало, что женщины отнюдь не зависят от милости мужчин и способны решать проблемы жесткого, равнодушного мира. Организуя всю свою внутреннюю силу, они действовали решительно и четко. В этом обществе мужчины играли подчиненную, а женщины главную роль. И эти женщины были амазонки.

Из толпы послышались приветственные возгласы. Когда они стихли, снова объявился старичок — любитель выпить.

— Это что, те бабы, которые отрезали себе сиськи?

Раздался чей-то мужской смех.

— Ха-ха! Кроха! Разве ты можешь назвать себя амазонкой, имея такие буфера?

Дружный смех мужчин внезапно замолк, когда они увидели, что на них бросилась группа разъяренных женщин. Из двух тысяч глоток раздался мощный воинственный клич.

Я инстинктивно отступил назад и почти сразу наткнулся на фасад здания. С удивлением наблюдал, как мужчины бросились бежать вниз по улице, спасая свою жизнь, а за ними мчалась толпа женщин, пытавшихся доказать обществу свое превосходство над мужчинами. Вскоре группка мужчин человек в десять, бежавшая сзади, исчезла в женской толпе — взлетали руки, ноги. Напротив меня какие-то молодые люди уверяли разгневанных женщин в своей невиновности таким тоном, словно молили жестокого судью о снисхождении. Один из них даже встал на колени, что оказалось грубой тактической ошибкой, так как тут же угреватая особа в очках, видимо конторская служащая, схватила его за шею и пыталась задушить.

Немного правее какого-то парня избивали с садистским наслаждением две особы женского пола. У меня холодок пробежал по коже. Я решил отыскать какой-нибудь бар, напиться там до бесчувствия и забыть эту ужасную сцену.

Когда три часа спустя я вылез из глубин «Спэйс-эйдж-бара», на улице все было спокойно, не было даже ни одного трупа. Я мог только надеяться, что Либби и другие оставались на трибунах, пока полиция подавляла «восстание». Как бы то ни было, но я решил поехать во «Владения амазонок», чтобы узнать о положении дел.

Должно быть, дела были плохие, потому что Дениз, которая с Тиной встретила меня у ворот, даже не сделала попытки к сближению.

— Все находятся в баре, Рэнди,- мрачно сказала Линда, когда мы вошли в дом.

Либби и Керри сидели за стойкой, но на разных концах. Перед каждой из них стоял полный бокал. Еще два бокала стояли перед свободными табуретами. Там, наверное, сидели Линда и Дениз. Каждая женщина держалась особняком.

В баре у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать как следует. И лишняя порция бурбона только освежила мне голову и помогла связать все факты воедино.

Линда и Дениз снова с мрачным видом сели за стойку и уставились на свои стаканы. Либби казалась совсем застывшей. Лицо — словно маска. Керри была мрачнее тучи.

— Если бы я знал, что на ваших собраниях бывает так весело,— развязно сказал я,— то и раньше похаживал бы на них. Мужчин всегда возбуждает вид свежей крови.

— Мы уже устали от ваших циничных высказываний, мистер Робертс,— с каменным лицом заметила Либби. Другие на мои слова не обратили никакого внимания.

— Ну, если вам не хочется выслушивать мои шутки, поговорим о чем-нибудь мрачном. Об убийствах, например. Давайте подумаем, кто мог убить Натаниэля Нибела и... и его жену.

— Дорис?— не понимая, спросила Либби и взглянула на меня, словно только сейчас заметила мое ^присутствие.— Дорис покончила жизнь самоубийством,— возразила она.

— Что вы говорите, Рэнди! — воскликнула Линда удивленно.— Дорис ведь приняла большую дозу...

— Ну, не будем пока о Дорис,— перебил я ее.— Давайте сперва поговорим о бедняге Натаниэле. Надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что он был убит?

Все уставились на меня. Только Керри отвернулась и демонстративно начала смотреть в другую сторону.

— Мотив убийства был ясен с самого начала: Натаниэль Нибел знал какие-то факты, касающиеся общества «Гневных амазонок», разглашение которых могло принести большие неприятности или всему обществу, или отдельным его членам. Особенно если они будут поданы, например, таким журналистом, как Чарльз Морган. Каким образом Натаниэль узнал об этих фактах, пока неясно, но, видимо, выяснится, когда полиция поближе займется его делами во время поездок в Нью-Йорк. Как бы то ни было, но он знал, что за обществом «Гневных амазонок» скрывается синдикат, торгующий девушками. Этот синдикат использует организацию амазонок, чтобы привлекать девушек и делать из них проституток.

В застывших глазах Либби внезапно засверкало пламя гнева.

— Поганая вы свинья! — набросилась она на меня.— Неужели вы считаете, что меня сегодня мало оскорбляли люди вашей сволочной мужской породы?

— Оскорбляли больше чем достаточно,— ответил я.— Но, к сожалению, трудно идти против фактов, Либби. Один нью-йоркский детектив имеет доказательства, что в манхеттенском филиале вашей организации существует определенная группа людей, которая занимается вербовкой девушек. Эти люди превращали их в наркоманок и, когда девушки готовы на все ради своей дозы, из них делали проституток.

— Лжете! — сказала Либби каким-то слабым голосом. Лицо ее было бледным, на щеках выступили скулы.

— Первым предупреждением о том, что правда может скоро вырваться наружу, было письмо от человека по имени Бертон Томас, второе пришло от Натаниэля Нибела.

— Письмо?— Либби сощурила глаза. Теперь мне совершенно ясно, что вы сошли с ума. Я никогда не получала письма, в котором был хотя бы намек на то, что наша организация вовлечена в торговлю девушками.

— Точно такие слова не были употреблены,— ответил я спокойно.— Но если вы знали, о чем шла речь, то это письмо было для вас предостережением.

— Я вообще нр видела этого письма,— заявила она.— Откуда вы его взяли? Может быть, кто-нибудь просмотрел мою корреспонденцию еще до того, как я добралась до нее?

Линда закусила нижнюю губу и смущенно сказала.

— Я дала ему это письмо, Либби. Оно, разорванное, лежало в корзине для бумаг.

— А я посоветовала ей показать это письмо Рэнди,— сказала Дениз, мило улыбнувшись.— Так как подумала, что необходимо выяснить, на что намекает мистер Томас. Но я не могу поверить, что все, что говорит Рэнди...

Ее тихий голосок совсем замолк. Видимо, она никак не могла представить себе, что любовь можно оплачивать деньгами.

— Я тоже видела это письмо,— сказала Керри. Она повернулась на своем табурете и иронически поглядывала на меня.— Только ошиблась в своем предположении, видимо,— созналась она.— Я думала, что письмо прислал какой-то сумасшедший.

Она выпила изрядный глоток виски и слегка передернула плечами.

Я счел, что пора начинать второй круг, и снова стал наполнять стаканы.

— Неслыханно, чтобы в мое отсутствие обыскивали мой кабинет! Но не буду сейчас заострять внимание на этом, — сухо сказала Либби.— Я только еще раз хочу подчеркнуть, что этого письма вообще не видела.

— То, что вы сейчас услышите,— это просто мои предположения,— сказал я, придвигая Либби стакан с фиц-джином. Давайте вообразим, что Натаниэлю удалось разыскать какой-нибудь бордель и повстречаться там с какой-нибудь амазонкой, которая рассказала ему свою историю. После этого Нибелу оставалось сложить два и два.

Либби издала какой-то нечленораздельный возглас.

— И тогда он основательно задумался. Ведь эта организация украла у него жену,— продолжал я.

— Это неправда! — запальчиво возразила Либби.— Дорис ушла от него еще до того, как мы с ней познакомились.

— О’кей, - я сделал знак, что согласен с возражением.— Но Нибел узнал кое-что об амазонках и решил продолжить поиски в этом направлении. И по всей вероятности, они оказались успешными. После этого он связался с Дорис и рассказал ей все, что узнал. А та — и в этом можно не сомневаться — передала эти новости Либби, поскольку являлась ее интимной подругой.

Дениз глубоко вздохнула.

— Да, они действительно были довольно близки,— сказала она подавленно.— Дорис наверняка рассказала все Либби, и тогда та...

— Я все еще не совсем понимаю,— вмешалась Линда.— Значит, вы утверждаете, что некоторые амазонки занимались тем, что сбивали девушек с пути истинного, и все это делалось по указанию Либби?

— Во всяком случае, такие предположения напрашиваются,— ответил я. Организация работает в двух направлениях: как женское движение за эмансипацию и как синдикат по торговле живым товаром.

Но кто же тогда хотел застрелить Дорис?— спросила Керри.

— Никто,— скромно ответил я.— Это был просто розыгрыш. Во-первых, для того чтобы зазвать сюда Нибела, а во-вторых, чтобы отвлечь от Дорис любое подозрение, касающееся ее причастности к убийству.

— Вы считаете, что Дорис попросила своего супруга приехать сюда, зная, что его здесь застрелят?— прошептала Дениз, широко раскрыв глаза от испуга.

Я кивнул.

— Именно об этом она тогда говорила с Либби,— воскликнула Линда в страхе.

— Совершенно верно. Дорис не могла больше справиться со своими чувствами... Я имею в виду, после того как Нибел был убит. И призналась Либби.

— В таком случае выходит, что она действительно покончила жизнь самоубийством,— едва слышно прошептала Дениз.

— Я все-таки считаю более вероятным, что ее убили. Если я не ошибаюсь, Дорис всю вторую половину дня давали таблетки, чтобы сделать ее полностью беспомощной и неспособной к сопротивлению. Потом сообщник, мужчина, который убил Нибела, получил задание показаться в окне, чтобы отвлечь всеобщее внимание. А Дорис тем временем получила смертельную дозу снотворного. Все было сделано так, чтобы выдать убийство Дорис за самоубийство. И это убийство было совершено человеком, находившимся в доме, так как Дорис охраняли и никто извне убить ее не мог.

— Значит, Либби?— холодно спросила Керри.

— Или ты,— добавила Линда едва слышно.— После того как Рэнди выскочил из дома, чтобы догнать человека, показавшегося в окне, мы все пошли наверх, а ты уже была в комнате Дорис, Керри. Я только заглянула в ее комнату, а потом пошла в свою, чтобы переодеться, а Либби была в это время внизу у Френсис.

Внезапно наступившую тишину нарушил звонок.

— Кто-то у ворот,— сказал я. Может быть, Чарли, чтобы...

— Это звонят не у ворот,— перебила меня Линда.— Это звонок в дверь.

— Значит, кто-то есть в саду,— пискнула Дениз, дрожа всем своим миниатюрным телом. Но я даже не позволил себе полюбоваться этим спектаклем, а опрометью бросился к двери

 13

На пороге стоял высокий человек, всего лишь дюйма на два меньше меня. У него были светло-пепельные волосы и тщеславная улыбка. В правой руке он держал револьвер, направленный на другого человека, выше меня ростом, в синей вязаной шапочке и с синяком на подбородке.

— Поймал вот подозрительного типа,— словно, извиняясь, сказал блондин.

Я внимательно пригляделся к парню в вязаной шапочке. У него было широкое и плоское лицо, словно он расплющил его, ударившись о каменную стену, и огромный нос, неестественно кривой, наверняка не один раз сломанный.

— О, да это, судя по всему, тот приятель, который заглядывал в окно,— заметил я.

— Совершенно верно,— подтвердил блондин с самодовольной усмешкой.— Револьвер его тоже заглядывал в окно.

Я вспомнил о том, какая сцена разыгралась в баре, о фактах, которые я там приводил, и представил себе, как лежу посреди комнаты с дыркой в голове. Наверняка была бы большая суматоха.

— Счастье, что вы как раз проходили мимо, мистер... мистер...— я запнулся, не зная, как его назвать.

— Бойд,— представился он,— Денни Бойд,— и даже повернулся в профиль. Я счел, что его профиль ничем не лучше, чем фас, но вслух этого не высказал, видимо, он придерживался другого мнения.

— А меня зовут Робертс, Рэндолл Робертс,- осторожно сказал я.— Было бы интересно узнать, как это вам удалось увидеть этого парня у окна. Ведь владения огорожены трехметровой стеной с колючей проволокой.

Он одарил меня ослепительной улыбкой, сверкнул зубами и сказал:

— Там была не только колючая проволока, но и электропровод, я заметил его в последний момент. К счастью, ток еще не был пущен, иначе я, возможно, и не предстал бы сейчас пред ваши очи.

— Да, и мы все бы могли уже отправиться к праотцам,— ответил я.— Заходите, прошу вас. У нас в баре сейчас маленькое собрание, и я с удовольствием представлю вашего друга кое-кому.

Парень со сломанным носом уставился на меня стальными глазами и так плотно сжал губы, что мне даже послышался скрежет зубов. Бойд револьвером подтолкнул его вперед и сказал с блеском в глазах, по которому нетрудно было догадаться, что он любитель выпить:

— Рюмочка мне сейчас будет как нельзя кстати.

Когда мы дошли до дверей бара, я втолкнул убийцу в комнату. Линда испуганно вскрикнула, Либби вскочила со стула. Дениз уставилась на нас широко открытыми глазами и тяжело задышала. Керри быстро поднесла ладонь к губам, пытаясь подавить крик.

Когда Бойд вошел в комнату, улыбка его заискрилась, словно неоновая реклама, а его похотливый взгляд ощупал каждую женщину.

— Я поймал этого парня у вас в саду,— сказал он присутствующим.

— Но как вы сами туда попали?— удивленно спросила Дениз.— И кто вы вообще?

— Я — частный сыщик из Нью-Йорка. Меня зовут Денни Бойд,— сказал он, подарив Дениз свой левый профиль.— Кто из вас будет Ланетта Холмс?

— Я,— ответила Либби хрипло.— Что нужно у нас детективу?

— Я ищу пропавшего члена вашей организации,— с иронией ответил Бойд.— Ее зовут Белинда Томас. А этот парень здесь...— Он толкнул убийцу револьвером.— Этот парень принадлежит к синдикату, который занимается кражей девушек и превращением их в проституток.

— Нет, нет, этого не может быть,— простонала Либби.

— Значит, это тот самый человек, который застрелил Натаниэля Нибела?— воскликнула Линда.

— Я никого не убивал,— процедил убийца сквозь зубы.— И я требую адвоката.

— У нас есть адвокат,— зло сказала Керри и показала пальцем на меня.— Это верно, мистер Робертс, что адвокаты не могут высказываться против своих клиентов?

— Кто такой Натаниэль Нибел?— с откровенным удивлением осведомился Бойд.

— Это был маленький тщедушный человечек, который напал на след тех, кто занимается темными делишками за фасадом «Гневных амазонок»,— объяснил я.— Судя по всему, этому парню поручили расправиться с Нибелом, когда о нем отсюда кто-то сообщил в синдикат

— А откуда вы сами знаете об этих делах? — спросил Бойд, почесывая голову.

Я уже понял, что передо мной человек, который желает знать все точно и ясно, причем в кратко изложенной форме.

— Я нанял детектива, который разговаривал с Бертоном Томасом. Поэтому я в курсе всех дел. Не ясно мне только одно: ЧТО ВАМ здесь нужно?

— Я же сказал, что разыскиваю девушку,— небрежно ответил он, словно полному идиоту.

— А почему вы решили, что она может быть здесь? — сухо спросил я.

— Я этого не решил. Думаю, что ее переправили куда-нибудь на юг — и все...

— Понятно... Вы потеряли ориентировку и теперь ездите по кругу — вот и добрались до Пало-Альто.

— Я начинаю жалеть, что не дал этому парню сделать пробный выстрел. Возможно, первым объектом он бы выбрал вас.

— Рэнди,— вмешалась Дениз,— если бы вы не прервали мистера Бойда, он, видимо, смог бы объяснить, как попал сюда именно в этот вечер и спас нам всем жизнь.

Она сказала это таким тоном, что я почувствовал себя настоящим ослом, так как сам отлично понимал, что Бойд спас мне жизнь. Только он мне не нравился. Поэтому я промолчал и налил себе изрядную порцию виски.

— Я обычно пью тройное виски,— с ухмылкой сообщил Бойд.— И лучше всего бутылку не закрывать.

— Итак, мистер Бойд,— вызывающе сказала Керри.

Я видел, что она очень волнуется. Видимо, ее задело замечание Линды о том, что она ее видела в комнате Дорис.

— Я знаю, что Белинда Томас помещена в один из борделей южных штатов. Но кроме этого я не знаю больше ничего. И моей единственной надеждой является вот этот боксер с перебитым носом. Я приметил его, когда он выходил из дома одной очень подозрительной женщины. Видимо, получал там деньги. С тех пор слежу за каждым его шагом. В течение четырех дней я колесил вместе с ним по Нью-Йорку. За это время он сколотил себе целое состояние и положил деньги в банк. Я переговорил с директором этого банка, но тот отказался назвать его имя. А потом этот тип вдруг сел в самолет и помчался в Сан-Франциско. Я подумал, что, может быть, узнаю наконец что-нибудь интересное, и тоже купил себе билет.

— Значит, вы следили за ним и в ту ночь, когда был убит Нибел,— констатировал я тоном прокурора,— и должны были слышать выстрел.

Бойд улыбнулся Дениз и для разнообразия повернул к ней свой правый профиль. Потом остановил свой взгляд на ее груди, чтобы установить, не забилось ли у нее учащенно сердце. Я с удовлетворением отметил, что никакого вожделения в ее глазах не было.

— Этот парень приходится вам отцом? — спросил он Дениз словно невзначай.— Или он родился с нюхом сторожевой собаки?

— Я бы сказала, что мистер Робертс - человек, чье самомнение может сравниться только с вашим, мистер Бойд,— холодно ответила Либби.

Тот в ответ попытался ошеломить главу амазонок видом своего профиля: он стал поворачивать голову то туда, то сюда, словно наблюдая за теннисным мячом или в припадке тяжелой нервной болезни, но на Либби это не произвело впечатления.

Тогда Бойд повернулся ко мне.

— Все дело в том, что я лишь сегодня натолкнулся на этот дом. Парня я потерял на аэродроме. Это было позавчера вечером. Тогда я отыскал себе отель поудобнее и попробовал вкусить прелестей пресловутой ночной жизни Сан-Франциско. На следующее утро я проснулся с жаждой кого-нибудь убить и тотчас же позвонил в Нью-Йорк. Оттуда мне сообщили, что главной амазонкой в этом районе является Ланетта Холмс и что ее резиденция находится в Пало-Альто. К сожалению, я раньше об этом не знал.

— Вполне понятно,— заметил я,— гораздо приятнее проводить ночь с проститутками.

— Не перебивайте же его, Рэнди,— вмешалась Дениз

Бойд продолжал:

— Вчера вечером я подъехал сюда, и не прошло получаса, как появился этот парень. Я проследил за ним. И мне стал известен отель, в котором он остановился. Там он спрятался, как крыса в норе. Там и отсиживался до сегодняшнего вечера, а вечером отправился опять сюда, вошел в ворота и...

— Значит, у него был ключ от ворот? - в ужасе прошептала Линда.

— Конечно! — удивленно ответил Бойд.— Я думаю, что он получил ключ от Ланетты Холмс, женщины, которая руководит вербовкой девушек.

И с самодовольной улыбкой на губах он замолчал, уверенный, что объяснил все полностью.

— Но в таком случае не помог бы никакой электрический ток,— словно выдохнула Линда.— Этот убийца мог заходить к нам, когда ему вздумается, и всех нас перебить.

— Он делал это не для своего личного удовольствия, -спокойно ответил я.— Он получил задание и выполнял его. Для него это работа, и не имеет значения, что именно он делает: забирает путем шантажа деньги у проституток или отправляет на тот свет неугодную кому-то личность.

— Я пришел сюда не для того, чтобы кого-нибудь убить или получить от кого-нибудь деньги. Мне нужно было переговорить здесь с одним человеком,— заявил убийца.

— С кем именно?— небрежно спросил я.

— Это вас не касается,— хмуро бросил он.

— О’кей,— я вздохнул.— Но я и так это знаю... Вы ошибаетесь, Бойд,— сказал я, поворачиваясь к нему — Виновников надо искать не там.

— Не спорю. Видимо, у вас есть сведения, которых нет у меня, мистер Робертс,— заметил он великодушно.— Но в таком случае вы должны мне показать эту даму, чтобы я мог ее расспросить о Белинде Томас.— Он поиграл револьвером, а потом протянул руку к стойке, где стояла бутылка с шотландским виски. На этот раз он даже не удосужился взять стакан, а выпил прямо из горлышка.

— Эта дама очень жадна до мужчин. Именно ее вы и хотите очаровать своим профилем. Она вступила в связь с синдикатом и отсюда, из этого дома, руководила филиалами общества по всей стране,— в моем голосе не слышалось ни единой нотки печали или разочарования.— Зовут эту даму Дениз Девлон.

— Рэнди! — вскричала Дениз и уставилась на меня испуганными глазами.

Я кисло улыбнулся.

— Именно вы, Дениз, организовали за спиной Либби союз с Дорис, а не Керри, как вы намекали. Вы убедили Дорис помогать вам, и она действительно принесла много пользы. Вся корреспонденция Либби проходила через вас и Дорис, к тому же Либби безраздельно доверяла ей. Благодаря этому вы были уверены, что от вас не ускользнет никакая информация, касающаяся общества амазонок.

Кроме того, у нее была возможность держать связь со всеми членами вашей организации в других городах. И, мне кажется, не только в Нью-Йорке. Дорис вела всю переписку, и ее никто не мог заподозрить, так как она была прилежным работником.

Все четыре женщины уставились на меня такими глазами, словно были уверены, что я полностью лишился рассудка и именно меня для безопасности нужно упрятать в клетку.

— Не может быть! — наконец выдавила Линда.— Дениз не способна на это.

Вы уверены в этом, Робертс?— недоверчиво спросила Керри.

А Либби лишь молча взглянула на Дениз, но в глазах ее появились опасные искорки.

— Вот почему Дорис так вышла из себя, когда узнала о смерти Нибела! — тихо сказала она.— Она считала себя виноватой в его смерти. А я-то думала, что это просто нервы. Оказывается, она действительно была виновна.

— Но как же тогда письмо?— поспешно выкрикнула Линда.— Ведь Дорис заведовала всей почтой и клала обычно всю корреспонденцию Либби на стол, заранее вскрывая ее и просматривая. Она могла спокойно уничтожить это письмо.

— И тем не менее это письмо оказалось большой проблемой для Дениз и Дорис,— ответил я.— Где обычно вскрывала почту Дорис? В кабинете Либби, не так ли? Ну вот и представьте, что она читала письмо, но вдруг услышала шаги Либби. Что ей делать? Нужно было как можно скорее избавиться от письма. Поэтому она быстро разорвала его и бросила обрывки в корзину.

Потом она хотела вернуться в кабинет, но вы, Линда, уже обнаружили обрывки письма. Когда вы показали их Дениз, она решила, что лучше присоединиться к вашему мнению относительно этого письма. Если бы она этого не сделала, то вы могли бы ее заподозрить. Так действуют люди всегда, когда у них не чиста совесть.

Тем не менее она упорно пыталась не подпускать вас ко мне, поскольку узнала о вашем намерении показать письмо. И если бы вы не нашли нас тогда у пруда, она бы наверняка потом сказала, что уже говорила со мной относительно письма, но я отказался вмешиваться в это дело.

Подобную тактику применила Дениз и в отношении Чарльза Моргана. Но его она очаровывала и соблазняла только для того, чтобы узнать, не обладает ли он какой-нибудь информацией, опасной для нее...

— Рэнди,— спросила Керри,— как вам удалось узнать, что Дениз это... ну, что она представляет собой на самом деле? Я думала, что после слов Линды вы обвините меня.

— Линда сказала только то, что вы имели возможность дать Дорис смертельную дозу. Но сколько у вас было времени? Пять минут? Либби после вас гораздо больше времени провела с Дорис. Но многие факты говорят о том, что Либби этого не делала. Если исключить Либби, то у Дениз шансов было больше, чем у других. Она одна направилась наверх, якобы лечь спать, а сама тем временем могла свободно проникнуть в комнату Дорис, зная, что вы все здесь внизу терзаете беднягу Моргана.

Линда слабо улыбнулась при этих словах, но ее улыбка сразу же исчезла.

— Но я и после обеда не давала Дорис никаких таблеток,— растерянно сказала Либби.— А вы сказали, что смертельную дозу можно было дать только в течение дня.

— А вы разве все время находились возле, Дорис?

— Нет,— ответила она едва слышно.

— Дениз давала ей эти таблетки. У нее заранее был разработан план убийства.

— Возможно, что вы и правы,— согласилась Либби.

— И я вам еще хочу сказать, почему именно Дениз с самого начала возбудила мои подозрения,— добавил я.—

Потому что она пыталась выдать себя за нимфоманку. Ни одна настоящая нимфоманка не сможет в течение двух лет вести монашеский образ жизни. Это было бы для нее настоящей пыткой, как если бы наркомана оставили вдруг на два года без наркотиков,— а глядя на Дениз, никак не скажешь, что она вот-вот потеряет рассудок.

— Я же вам говорила,— зло прошептала Дениз,— что мы часто выезжали. И во время этих поездок можно было познакомиться со многими интересными мужчинами.

По тому, как вздымалась ее грудь, я понял, что она вся дрожит. Дрожит от ненависти ко мне.

— Вы рассказывали мне о каком-то молочнике, но я сомневаюсь, что он действительно у вас был. Я ведь хорошо вижу, как строго Либби следит за вами. Кроме того, мимолетные интрижки для нимфоманки ничто. Они не насытят ее. Это все равно что умирающему от голода давать по одной оливке в день.

Во всяком случае, я рада, что вы не относитесь к моим мимолетным интрижкам,— фыркнула она, словно только что заметила, как я безобразен.

— Скажите лучше, сколько вы получаете с носа?

— С носа?

— За каждую девушку, которую вы продавали синдикату,— рявкнул я.

— Тысячу долларов! — словно выплюнула она мне в лицо.— Наличными и свободными от налогов! И это была только МОЯ доля!

— Советую вам ничего не говорить без вашего адвоката,— буркнул убийца.

По его тупому взгляду я понял, с какой радостью он бы включил Б свой послужной список и меня.

— Очень интересно все то, что вы мне здесь рассказали,— саркастически заметил Бойд, поставив пустую бутылку на стойку.— Но меня это мало трогает. Меня интересует только одно: где мне искать Белинду Томас?— он с ухмылкой посмотрел на Дениз и показал ей свой револьвер.

— Мне очень жаль, малютка, я подумал, что вы сделаете мое пребывание в Сан-Франциско сплошным незабываемым праздником, а сейчас понял, что этого никогда не будет. И тем не менее от вас зависит, чтобы моя поездка не была напрасной. Для этого вам достаточно ответить на один небольшой вопрос: где находится Белинда Томас?

Дениз мрачно взглянула на него, в глазах ее светилась злоба. .

— Понятия не имею,— сказала она.

— Послушайте, Робертс,— обратился ко мне Бойд.— Могу я положиться на вас, присмотрите за этим парнишкой, пока я поговорю с Дениз с глазу на глаз в соседней комнате?

— Думаю, что это нетрудно сделать, если я по ошибке не прострелю себе ногу,— ответил я холодно.— Только не будьте особенно жестоки с этой малышкой. Ведь нам придется отчитываться перед полицией за каждый синяк на ее теле.

Бойд посмотрел на меня оскорбленно.

— Неужели я похож на человека, который осмелится подойти к женщине слишком близко, если она сама этого не пожелает?

Не захотелось лишать его этих иллюзий, и я молча взял у Бойда револьвер. Он подтолкнул Дениз в сторону музыкального салона.

Не прошло и десяти минут, как оба возвратились.

— Благодарю вас, Робертс,— сказал он и похлопал себя по нагрудному карману.— Здесь у меня лежит один новоорлеанский адресок. Дениз оказалась очень предупредительной, буквально сама навязала мне этот адрес. И на этом, я думаю, для меня дело закончилось.— Он сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда второй револьвер.— Вот эта пушка принадлежит нашему бравому парню. Дело об убийстве вы будете расследовать здесь, в Сан-Франциско. Поэтому разрешите с вами попрощаться. И большое спасибо за дружескую помощь.

— Как вам удалось вытянуть из нее этот адрес?

Он самодовольно улыбнулся и показал Линде свой левый профиль. Не знаю, очаровал ли ее этот профиль, но я все-таки надеялся, что у Линды хороший вкус.

— Очень просто, я сказал ей, что если не даст мне адрес, то я прикончу ее из револьвера дружка, а убийство пришью ему. Она мне поверила, и это доказывает, что методы Бойда очень впечатляют.

Он снова сверкнул своими ослепительно-белыми зубами и снова повернулся, чтобы показать Либби, Линде и Керри свой неотразимый профиль.

— Для меня большая честь, леди, познакомиться с вами, и не надо впадать в уныние от всего случившегося. Вспомните обо всех бывших амазонках, которые находятся в борделях, рассеянных по всей стране, и ждут своего освобождения, и вам станет легче.

Я взглянул на Либби, которая все еще сидела в конце стойки и даже не выпила свою порцию джина. Она смотрела немигающими глазами куда-то вперед, и в уголках глаз блестели слезы. Может быть, она оплакивала Дорис, может быть, общество «Гневных амазонок», а может быть, и то и другое.

— Бойд,— крикнул я, когда он направился к двери.

— Да?

— Вы знаете, ваш правый профиль ни к черту не годится.

Он посмотрел на меня такими глазами, словно я сказал ему, что у него одна нога короче другой.

— Если вам доведется побывать в Нью-Йорке, Робертс,— буркнул он,— звякните мне. Я познакомлю вас с моими хорошими друзьями. В Нью-Йорке меня хорошо знают благодаря блестящему юмору.

Он послал на прощание еще одну превосходную улыбку, а я сразу же решил позвонить Мэндел и предупредить о том, чтобы она ни в коем случае не прибегала к услугам Денни Бойда, если нам когда-нибудь по надобится нью-йоркский детектив. 

 14

Вечер был словно создан для ласки в объятиях красотки с волосами тицианово-красных тонов, для выпивки и тихой томной музыки — так зачем же я торчу в одиночестве в своих четырех стенах?

Я слишком хорошо знал ответ на этот вопрос. Ответ был уничтожительным: Мэндел Уормингтон — мечта для любого мужчины — в сто седьмой раз отклонила предложение отужинать со мной и дать мне возможность себя соблазнить. Я даже вел книгу учета, где регистрировал все отказы этой бессердечной дамы, только это было строгой тайной, которой я ни с кем не делился. 5 носил эту книжечку всегда во внутреннем кармане, чтобы иметь возможность прочесть себе самому лекцию в тот момент, когда начинал переоценивать свое мужское обаяние.

Но чтобы вечер не прошел совсем даром, я сделал себе коктейль, поставил на стереофон пластинку под названием «Смерть — злодейка» и растянулся на кушетке. Моя квартира находилась на четвертом этаже, и я любовался ночными огнями Сан-Франциско. Было у моей квартиры и другое преимущество: она была моей собственной. Мне принадлежало все: и сама квартира и мебель, и запасы спиртного. И все это свободно от ипотеки. Когда мне город становился поперек глотки, я переезжал через мост Голден-Гейт в сторону Марин-кунти, где меня ждал на склоне холма мой домик. Об этом домике не знал почти никто — за исключением нескольких особ женского пола.

Как раз в тот момент, когда я встал, чтобы приготовить себе новый коктейль, раздался звонок в дверь. Вероятно, богиня любви шепнула с небес какой-нибудь очаровательной блондинке, что я срочно нуждаюсь в утешении.

Я открыл дверь и понял, что мои ожидания увидеть сексопильную блондинку были иллюзией: волосы, падающие на плечи, немного темнее, чем у Мэндел, фигурка округлая... Не совсем то, о чем мечтал, но в общем и целом впечатление оставалось приятное. А в качестве дополнения рядом с ней стояла худенькая стройная девушка, похожая на ребенка, с темными серьезными глазами и коротко подстриженными черными волосами.

— Линда! Керри! — воскликнул я с воодушевлением.— Не верю глазам своим! Как вы меня нашли? Мой адрес знают только некоторые друзья и торговец спиртным в ближайшей лавочке.

Линда хитро улыбнулась, и обе девушки храбро шагнули в логово зверя. Дверь за ними сразу же закрылась.

— Мы позвонили в вашу контору,— объяснила Линда. — И ваша прелестная секретарша дала нам адрес. Она добавила, что вы ушли сегодня из конторы раньше, потому что встали не с той ноги. Но обещала, что наш визит вам будет в радость.

— Ох уж эта Мэндел! — вздохнул я и покачал головой.— Она действительно чудесная секретарша.

Линда сбросила с себя пальто и оказалась в легком желтом, как лимон, платье, скрывавшем хорошую фигурку лишь на тридцать процентов. Мне не нужно было никакой дополнительной оптики, чтобы увидеть трико цвета зеленого яблока. Бюстгальтера на ней вообще не было.

Пока Линда с ловкостью кошки располагала свое почти голое тело на кушетке, Керри бросила пальто на соседний стул и подошла к окну. Под маленьким трико, не больше бикини, хорошо вырисовывался ее маленький плотный задик Наряд Евы дополнял прозрачный кружевной костюм.

— Надеюсь, вы угостите нас коктейлем, Рэнди?— спросила Линда.

Я тщетно старался унять дрожь в руках, когда возился с коктейлями. Но, приготовив напитки, понял, что преподнести их Керри и Линде, не пролив, тоже будет проблемой.

В удобный момент я опрокинул себе в рот изрядную порцию мартини и это в какой-то степени привело меня в чувство.

— Спасибо, дорогой,— промурлыкала Линда, взяв коктейль. Я направился с другим бокалом к Керри.

Как поживают «Гневные амазонки» сейчас, когда улегся весь этот шум?— осведомился я, возвращаясь к бару за своим бокалом.

— Не особенно хорошо,— огорченно сказала Керри.— Либби отказалась от названия общества. Разумеется, только после того, как Чарльз Морган в своей последней статье назвал митинг в Юнион-сквер сборищем тысяч изнывающих от сексуального голода потенциальных проституток.

— Да, Морган не очень желательный современник,— заметил я.— Но другие газеты были не так суровы в своей характеристике.

— Достаточно суровы,— с горечью ответила Линда,— идея, положенная в основу нашего движения, хорошая. Она должна была подбодрить женщин. А теперь все превратилось в пошлую шутку. Тем не менее Либби хочет продолжать борьбу. Она едет на север, в Вашингтон, чтобы попробовать начать все сначала.

— И вы тоже едете в Вашингтон?— спросил я.

Линда покачала головой.

— Керри и я довольно долго толковали об этом и пришли к выводу, что мы уже достаточно эмансипированные женщины и теперь надо наслаждаться нашей эмансипацией. Какой смысл быть свободной, если эта свобода не приносит никакого удовольствия?

— Мы так старались предоставить другим женщинам свободу, что позабыли о своей,— добавила Керри.

— Поэтому мы решили поехать за границу. И кто знает, может быть, мы никогда не вернемся.

— Сначала мы полетим в Скандинавию,— снова начала Керри.— Говорят, что там женщины действительно добились равноправия. Вот мы и хотим узнать, как им это удалось.

— Великолепно,— заметил я.— Только не показывайтесь в таком наряде на улицах Сан-Франциско, а то вы не доберетесь до гавани. Американские мужчины действительно относятся к слабому полу. Представляете, что будет, если они увидят практически голых женщин.

— Но вы ведь хорошо владеете собой, Рэнди,— сказала Керри бархатным голосом.

— Мужчины в нашей семье всегда отличались силой воли,— ответил я скромно.— А. чего вы, собственно, ожидаете от меня? Чтобы я вас здесь на месте изнасиловал?

— Но, Рэнди! — воскликнула Линда.— Вы же знаете, что мы против насилия. Женщина всегда вправе выбирать себе партнера.

— Мы и так признаем ваше физическое превосходство,— добавила Керри.— Поэтому вам нет необходимости убеждать нас в этом.

В следующую минуту они уже скинули остатки своей одежды, и я подумал, что сейчас вообще потеряю рассудок.

— Против вас мы ничего не имеем,— уверяла меня Линда.— Наоборот, мы обе заметили, что вы очень сексуальны, и тогда мне пришла в голову отчаянная идея.

— Линда пришла к выводу, что мы должны дать выход своим чувствам, поскольку являемся эмансипированными женщинами. И нам не к лицу соперничать и ревновать. Мы со спокойной совестью можем поделить то, что нам обеим нравится.

Они стояли передо мной, обе обнаженные, страстные, и я понял, что проблема моя решена.

Вернее, не совсем решена... Они обе стояли, призывно улыбаясь,— темноволосая и златокудрая, а я никак не мог решить, на кого из них в первую очередь обратить внимание. 

 КОРОТКО ОБ АВТОРАХ

РЕКС СТАУТ

Родился 1 декабря 1886 г. в городе Ноблесвилль, Индиана. В юности служил на яхте президента Рузвельта, позже много лет отдал бизнесу, но еще До того, как стал профессионально зарабатывать литературным трудом, пробовал себя в художественной прозе, ориентируясь на творчество Ф. С. Фитцджеральда и У. Фолкнера. Его первые романы датированы 1913—1914 гг.

В 1934 г. был опубликован роман Fer-de-Lance, где появилась ставшая впоследствии знаменитой пара частных нью-йоркских детективов — Ниро Вульф и Арчи Гудвин. Они действуют в 46 произведениях, изданных тиражом свыше 10 млн зкз. Это классика американского интеллектуального, психологического детектива.

Р. Стауту принадлежит также «Поваренная книга Ниро Вульфа» (1973, в соавт.), составленная из рецептов блюд, которые готовил своему патрону — большому гурману — его личный повар Фриц Бреннер.

Р. Стаут известен как общественный деятель либерально-демократической ориентации. В 1958 г. был избран Президентом Американского клуба писателей детективного жанра Mystery Writers of America.

Умер в городе Дэнбюри, Коннектикут, 27 октября 1975 года.

КАРТЕР БРАУН

Картер Браун — наиболее известный псевдоним Аллана Джеффри Йетса (Allan Yeoffrey Jates), родившегося в Лондоне 1 августа 1923 г. Он получил образование в Эссексе, служил в военно-морском флоте. Работал звукооператором на киностудии, потом несколько лет плавал на торговом судне в Сидней. В 1953 году был опубликован его первый роман Venus Unarmed. С тех пор им написано более ста романов под псевдонимами Картер Браун, Питер Картер Браун, Питер Картер-Браун с целым рядом серийных персонажей, среди которых наибольшего внимания заслуживает Эл Виллер (Аl Wheller) — полицейский из небольшого городка близ Лос-Анджелеса. В целом творчество Картера Брауна может быть охарактеризовано как дикая смесь действия, секса и юмора. Откровенная ориентация на непритязательный вкус принесла автору сотни миллионов тиража и почти полное игнорирование со стороны литературной критики.

Около сорока детективных романов А. Д. Йетс опубликовал также под псевдонимом Кэролайн Фарр (Caroline Farr) Живет в Австралии. 

 Уэнзел Браун ПЛОХОЙ БИЗНЕСМЕН

Мартин зло смотрел на натюрморт, прикрепленный к мольберту. Он знал, что обладает заурядным талантом. Давным-давно он расстался с надеждой стать знаменитым художником и смирился с положением второсортного мазилы. Однако иногда он кое-что продавал. Чаще, возможно, чем его дружок Натан, чьи мазки несмешанной краски и эксцентричные сюжеты только подчеркивали его заурядность.

Он подошел к широкому окну-«фонарю» и прислонился к раме. Как-то нужно убить полчаса до встречи с Натаном в баре Падди. Там они пропустят несколько рюмочек перед регулярным турне по Городку.

Ниже этажом ему были видны увядающая герань и засохший плющ на террасе Брекхама. Укол зависти пронзил его при мысли о Чарльзе Брекхаме. Тот был высокого роста, атлетически сложен, с точеными чертами лица. Брекхам владел этим домом, и Мартину говорили, что он фигура на Уолл-стрите. Он слышал и другие слухи, будто недавно Брекхам растратился и находится в затруднительном положении и что большая часть имущества записана на имя его жены, Бетти, а она отказывается помочь ему.

Во всем остальном он мог бы завидовать Брекхаму, но определенно не хотел бы иметь такую жену. Бетти была увядающей блондинкой со сварливым характером и голосом нытика. Часто, стоя здесь у окна, он слышал перебранку супругов. Обычно ссора кончалась тем, что Брекхам хлопал дверью, заглушая звуки рыданий Бетти.

Как раз этим они сейчас и занимались, и довольно энергично. Только сегодня их голоса звучали по-другому. Голос мужчины был спокойнее, чем обычно, и с нотками издевки. Голос женщины был напряженным, истеричным, словно она была чем-то напугана.

Мартин перегнулся через окно, чтобы разобрать слова.

— Возьми жемчуг,— говорила она,— он должен стоить тысячи две. Возьми все, что хочешь. Я никому не пожалуюсь, если ты только уйдешь и оставишь меня в покое.

Ответ прозвучал лениво-протяжным голосом:

— Какой мне прок от жемчуга? Я не имею ни малейшего представления, где его продать. Все знают, что я плохой бизнесмен.

Потом раздались другие звуки, трудно определимые. Крик, который прервался, едва возникнув, затрудненное дыхание, что могло бы быть выдохом при боли, вслед за тем глухой звук, как от соскользнувшего на пол тела.

Мартин напряженно вслушивался. Несколько минут было тихо. Потом где-то мягко закрылась дверь, и вниз по лестнице раздались легкие быстрые шаги.

Мартин оставался неподвижным, его сердце болезненно колотилось, руки дрожали. Внизу совершено убийство? Если так, то его долг сообщить в полицию, но эта мысль ужаснула его. Он ощущал себя робким, слабым человеком. Что, если он ошибся? Он представил себе грубые голоса полицейских, их насмешки и презрение. Даже если он прав, смог ли бы он противостоять такому человеку, как Чарльз Брекхам? В глубине души он был твердо уверен, что Брекхам каким-нибудь образом все повернет против него. Его даже могут обвинить в преступлении.

Легкий стук в дверь костяшками пальцев вывел его из тяжелых раздумий и поверг в панику. Но это был лишь управляющий домом, который пришел починить протекающий кран. Мартин наблюдал за его работой и заплатил щедрые чаевые. Он подумал было о том, чтобы рассказать об услышанном, но инстинктивная осторожность заставила его промолчать. Это было не его дело, и он не хотел вмешиваться.

В Падди-Бар он пришел на несколько минут позже. Натан выбрался из круга развеселых выпивох и сжал Мартина в буйных объятиях.

— Марти, мой мальчик, сегодня мы празднуем. Я только что продал картину. Мы обойдем все бары в Городке. Что скажешь, старина?

Мартин вяло протестовал. Каждый раз, когда Натану удавалась продажа, он тратил все деньги за одну ночь.

— Деньги для того и созданы,— прервал его Натан.— Легко наживаешь, легко тратишь. Таков мой девиз.

Мартин намеревался посоветоваться с Натаном, но не было возможности это сделать, не выложив всю историю перед полудюжиной людей.

По мере того как выпивка набирала темп, он почти забыл о Брекхаме, а когда вспоминал, то подробности услышанного были туманными и нечеткими, как в полузабытом сне.

Но сон тот оказался кошмарной реальностью. Когда он пришел домой, там все кишело полицейскими. Может быть, если бы он был более трезв, он бы рассказал им правду. Но он изрядно выпил и был уверен, что они его поймают на чем-нибудь. Так что он придержал язык и заявил, что ничего не слышал.

Он ожидал, что полицейские будут допрашивать его, но все прошло как по маслу. В течение следующей недели лейтенант Пейс он из отдела по расследованию убийств несколько раз заглядывал, чтобы уточнить его рассказ, но он сам обрек себя на молчание, и теперь другого выхода не было. Да и зачем бы ему говорить? Он ничего не выиграет от того, что все сообщит полиции.

Тем не менее невозмутимое поведение Брекхама раздражало его. Сначала тот напустил на себя скорбь, но к концу недели вернулся в свое обычное состояние, вышагивая так, будто владел всем миром, одаривая Мартина высокомерной улыбкой, когда встречал его на лестнице. Он не был бы таким надменным, если бы знал, какой властью над ним обладал Мартин. Кстати, а почему бы не сказать ему? Мартин оказал ему большую услугу. Брекхам должен быть благодарен.

Чем больше Мартин думал об этом, тем больше утверждался в мысли, что ему следует обратиться к Брекхаму. Это не будет шантажом. Он не будет как-то угрожать или упоминать о деньгах. Легкого намека на свое затруднительное финансовое положение должно быть достаточно.

Мартин набирался мужества для этого разговора.

Он не должен забывать, что этот человек был хладнокровным убийцей. Застать его в квартире одного было бы слишком опасно. Он должен перехватить его где-нибудь в общественном месте, где достаточно народу вокруг для безопасности и никого в пределах слышимости.

В тот вечер он последовал за Брекхамом, когда тот вышел из дома. Брекхам облегчил ему дело. Через несколько минут он вошел в ресторан. Шикарное заведение, непохожее на те, где обычно питался Мартин. Он заколебался, но потом собрал все свое мужество и вошел вслед за своей жертвой внутрь. Обстановка была великолепной. Ресторан был наполовину заполнен, но Брекхам сидел один за столиком в углу.

Брови Брекхама удивленно вскинулись, когда Мартин сел напротив него.

Мартин тщательно подготовил свою речь, но с трудом начал и никак не мог перестать запинаться.

— Мистер Брекхам, есть кое-что, о чем, как мне кажется, я должен вам рассказать в связи со смертью вашей жены.

По мере того как Мартин, запинаясь, продвигался в своем рассказе, поведение Брекхама менялось, становясь обезоруживающе вежливым. Он хотел знать все подробности, и Мартин сообщил их ему, ощущая, как торжество заполняет все его существо. Он взял Брекхама на короткий поводок. Парень даже не пытается защищаться.

Когда он кончил, Брекхам серьезно сказал:

— Я хочу поблагодарить вас, Мартин, я действительно очень признателен вам. И теперь хочу попросить вас еще об одном одолжении.

— Конечно. Все, что могу.

— Подождите здесь несколько минут. Еще кое-кому, я думаю, следует услышать ваш рассказ.

Мартин был в замешательстве, но. согласно кивнул. Брекхам поднялся и направился к телефонной будке в углу. Его беседа длилась не более минуты, и Брекхам вернулся, уговаривая Мартина выпить с ним коктейль.

Мартин испытал внезапный порыв убежать, но это было глупо. Может быть, Брекхам позвонил одному из друзей, чтобы тот привез сюда деньги. Может быть, расчет произойдет прямо сейчас, без всякой суеты, волнений и намека на шантаж.

На столик легла тень, и Мартин поднял глаза. У него похолодело внутри, и все, что он мог сделать, это не закричать. Человек, стоявший рядом, был лейтенант Пейсон.

Брекхам встал, улыбаясь. Он сказал:

— Спасибо, что так быстро пришли, лейтенант. Я уверен, вы помните Мартина. У парня есть кое-что, что вам следует услышать. Конечно, он должен был сразу все рассказать, но я надеюсь, вы не будете слишком строги к нему. Мартин не хотел ничего плохого. Просто он робкий человек.

Пейсон сурово кивнул и сел. Как в тумане, Мартин повторил свой рассказ, в то время как лейтенант делал записи. Затем Пейсон предложил пройти в квартиру Мартина. Мартин был смертельно напуган, но во время разговора Пейсон оставался учтивым. Никаких грубостей. Всего Лишь мягкая настойчивость, чтобы Мартин повторял и повторял свой рассказ, пока слова не стали почти автоматическими.

Прошло не меньше двух часов, прежде чем Пейсон поднялся, чтобы уйти.

— Есть еще один вопрос,— сказал он спокойно,— который я хотел бы вам задать, Мартин. И вам лучше сказать мне правду. Вас Брекхам надоумил на это?

— Брекхам? Зачем ему? Ведь это доказывает, что он убил свою жену.

Пейсон покачал головой.

— Совсем наоборот. Вы обеспечили ему абсолютное алиби. Согласно вашим показаниям, убийство произошло без десяти пять, и это совпадает со временем на разбившихся часах Бетти Брекхам. Но часы могли разбить намеренно и переставить стрелки на удобное для убийцы время. Именно в этом мы и подозревали Брекхама, но теперь наша теория лопнула. Брекхам был на совещании директоров между четырьмя и половиной шестого. У него есть по крайней мере десяток свидетелей, которые могли бы подтвердить это. Солидный бизнесмен. Безупречный гражданин. Если ваш рассказ достоверен, он снимает с него подозрения. Хотите изменить рассказ, Мартин?

Мартин облизал сухие губы.

— Я не могу. Это правда.

Пейсон пожал плечами:

— Может быть, вы так и считаете, но одно определенно — кого бы вы ни слышали в тот день, это не был Чарльз Брекхам.

Затем Пейсон ушел, и Мартин остался один. Он обыскал кладовку, пока не нашел бутылку виски, и налил себе, не разбавляя. Он выпил залпом и плюхнулся в кожаное кресло.

Он слышал ссору и полузадушенный крик Бетти Брекхам. Воспоминание было слишком отчетливым, чтобы принять его за галлюцинацию. Голос Бетти был высоким от страха, но легко узнаваемым. Голос мужчины тоже был знаком. Медлительный и врастяжку, насмешливые интонации, которые он неоднократно слышал раньше. Он был уверен, что это говорит Брекхам, потому что именно его голос он ожидал услышать. Но если подумать, обычно речь Брек-хама была более отрывистой. Даже когда он бывал разгневан, его голос был холодным, но не насмешливым.

Истина явилась ему с содроганием, которое заставило его выпрямиться в кресле.

Конечно, голос был знаком. Он теперь вспомнил слова: «Все знают, что я плохой бизнесмен». Чарльз Брекхам этого бы не сказал, то была похвальба ближайшего друга Мартина.

Он попытался встать, но опять рухнул в кресло. Он не слышал, как открылась дверь. Натан стоял, прислонившись к стене всего в нескольких футах от него. В его руке был пистолет с черным дулом.

Улыбка сожаления тронула губы Натана:

— Мне жаль делать это, старина Мартин. Честно. Но ты же знаешь меня, всегда ищу, у кого вытянуть деньги. Я позволил Брекхаму уговорить себя укокошить его мегеру всего за две тысячи, а надо бы взять вдвое больше.

— Я не расскажу, Натан. Правда.

Натан печально улыбнулся и покачал головой:

— Именно в этом я и пытался убедить Брекхама. Но он не хотел и слушать. Он сказал, что рано или поздно ты передумаешь и все расскажешь полиции. А ты знаешь, он мне даже ничего не платит за эту работу. Говорит, это ради моей собственной защиты. Так что я должен всадить в тебя пулю бесплатно.

Мартин был не в состоянии отвечать. Даже когда он увидел медленное движение пальца на курке и ощутил нечто, похожее на гигантский кулак, вогнавший его в спинку кресла.

Но он все еще мог слышать насмешливый голос Натана:

— Это ничтожная сделка, Марти. Но, как я всегда говорил, я плохой бизнесмен.

Оглавление

Рекс Cтаyт Лига перепуганных мужчин

   Глава 1

   Глава 2

   Глава 3

   Глава 4

   Глава 5

   Глава 6

   Глава 7

   Глава 8

   Глава 9

   Глава 10

   Глава 11

   Глава 12

   Глава 13

   Глава 14

   Глава 15

   Глава 16

   Глава 17

   Глава 18

   Глава 19

   Глава 20

   Глава 21

   Глава 22

Рекс Cтаут Слишком много клиентов 

   1

   2

   3

   4

   5

   6

   7

   8

   9

   10

   11

   12

   13

   14

   15

   16

  17 

 Картер Браун Страсти гневных амазонок

   1

   2

   3

   4

   5

   6

   7

   8

   9

   10

   11

   12

   13

   14

 КОРОТКО ОБ АВТОРАХ

 Уэнзел Браун ПЛОХОЙ БИЗНЕСМЕН Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg