«Свидетельницы зла»

Свидетельницы зла (fb2) - Свидетельницы зла [litres] 936K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Галина Владимировна Романова

Галина Владимировна Романова Свидетельницы зла

Глава 1

Надо было встать и закрыть форточку и не слушать тоскливый звон трущихся друг о друга обледеневших веток. Какой-то умник повадился лить воду с верхних этажей. Прямо из окна. Пару дней это продолжалось. И костлявые ветки клена напротив ее окна на третьем этаже обросли льдом, превратившись в уродливые сосульки. При малейшем дуновении ветра они приходили в движение, издавая отвратительный звук, от которого на душе делалось тошно.

Вчера вечером сверху снова лилось. Она уже хотела подняться и устроить скандал. Остановила соседка Вика из квартиры напротив.

— Это Тамара Вишнякова с восьмого этажа вино выливает у своего мужа алкоголика. Демонстративно! — особой интонацией выделила соседка последнее слово.

— Почему демонстративно?

— Потому что сначала сливает все в ведро. А потом за окно. В назидание! — снова подчеркнула она, необычно повысив голос, и подняла вверх указательный палец. — Для наглядности!

Понять странность поведения жены алкоголика она не могла. Она никогда не была замужем. И не собиралась. Не хотела. Да и не звал никто. Может, потому что не хотела? И это было написано на ней большими буквами? Ее нежелание вести совместное хозяйство с кем бы то ни было угадывалось, и мужчины сторонились ее. То есть, конечно, не совсем сторонились, просто не спешили делать ей предложение. Потому что — что? Правильно. Потому что она этого не хотела.

Именно так думать было очень удобно. Это избавляло от ненужных переживаний и комплексов. Она и не переживала, и не комплексовала. Жила себе спокойно, размеренно. Наслаждалась тишиной в своей отдельной, просторной квартире, подаренной отцом. Утром отправлялась на работу. Вечером возвращалась. Ее никто не провожал. Никто не встречал. Никто не приставал с вопросами: почему она так долго, что случилось с ее машиной, почему она на такси, с чего это она вдруг среди недели посетила ночной клуб? А почему напилась?

Она ни перед кем не отчитывалась. Жила как хотела. И ей это очень, очень, очень нравилось!

— А разве тебе не хочется, Оленька, чтобы о тебе кто-то заботился? — пристала недавно подруга Люсенька — милейшее, нежнейшее создание.

— Нет, — мотнула она тогда головой.

— А чтобы о тебе переживал кто-то? Тоже не хочется?

Голубые глаза Люсеньки наполнились слезками, когда Оля снова отрицательно мотнула головой.

— Но как же так, Оля?! Это же неправильно.

— Не вижу в этом никакой необходимости.

— Но когда-нибудь тебе захочется, непременно захочется, чтобы о тебе кто-то волновался, кто-то думал о тебе.

Две слезинки скатились по белоснежным щечкам Люсеньки. Она была очень слезливой.

— Ты обо мне вспоминаешь? Вспоминаешь. Волнуешься? — Люсенька активно закивала. — Вот. И Кира тоже. Мне этого достаточно.

— Но это же все не то, поверь, Оленька. Мы с Кирочкой твои подруги. Мы волнуемся, думаем о тебе, но иначе. Не так, как мог бы думать о тебе и волноваться близкий тебе человек. Мужчина! Вот мой Алекс…

И начиналось! И Алекс ее такой заботливый. И нежный. И страстный. И щедрый.

Люсенька могла бесконечно долго перечислять достоинства своего возлюбленного. Она же не знала, что ее такой заботливый, нежный, страстный и щедрый Алекс на самом деле законченный, лживый засранец, живущий на деньги своего отца, изменяющий Люсеньке направо и налево и не брезговавший вдохнуть кокаина с крышки унитаза в общественном туалете.

Тьфу, гадость такая! Они с Кирой несколько раз пытались открыть своей любимой подруге Люсеньке глаза на правду, но тщетно. Люсенька предпочитала слепоту.

— Когда-нибудь, миленькая, от одиночества тебя загложет такая тоска, — вещала Люсенька зловещим шепотом, поглаживая ее по плечам, — что тебе захочется броситься в объятия к первому встречному.

Тоска глодала Олю третий день. Но не от одиночества. С этим все было в порядке, ей никто был не нужен. Виной всему была отвратительная симфония, льющаяся сквозь открытую форточку. Обледеневшие ветки терлись друг о друга с унылым стеклянным звоном, выворачивая душу наизнанку. Надо было просто встать и закрыть форточку. И все бы прекратилось. Но вместо этого она продолжала лежать на диване и слушать, как бьются друг о друга сосульки. И придумывать историю страшного семейного быта семьи Вишняковых, проживающих на восьмом этаже. Хотя, если разобраться, не так уж был и страшен их быт, раз вино — судя по запаху, совсем неплохого качества — лилось с восьмого этажа ведрами.

Надо было встать и закрыть форточку и оборвать звуки этого ужасного реквиема. Сходить в душ. Приготовить себе что-нибудь. Съесть хоть что-то, хотя и не хотелось. И потом позвонить подругам. Кажется, уже пора!

Они не созванивались с новогодней ночи. У всех своя жизнь, свои были планы на праздничные выходные. Никто не договаривался ни о чем таком заранее. Люсенька должна была лететь с Алексом куда-то к теплу утром первого января. Еще не вернулась. Иначе уже ворчала бы на ее кухне, лазая по пустым полкам холодильника. Кира собиралась на рождественских каникулах к родителям. А они у нее где-то очень далеко. Должна была набрать, как вернется. Не набрала. Значит, еще не вернулась.

Сегодня был вторник. Последний день выходных, которые для Оли очень затянулись. Ей совершенно нечем было занять себя. И она вопреки установившимся правилам решила позвонить девочкам. Она никогда не звонила им первой. Никогда! А тут решила.

— Аппарат вызываемого абонента… — начал выводить приятный женский голос с Люсенькиного телефона.

Понятно. Еще на отдыхе. Оля не дослушала, оборвала звонок. Набрала Киру. Пошли гудки. Подруга долго не отвечала, а потом вдруг ответила совершенно незнакомым мужским голосом.

— Да! Слушаю! — грубо так, неприятно ответил Оле какой-то мужик с телефона Киры.

— Это я слушаю, — фыркнула она, снова вытягиваясь на диване под шерстяным пледом.

— И что ты слушаешь? — продолжил наглеть незнакомец.

— Слушаю какого-то дядьку, а должна бы слушать свою подругу Киру. Киру Новикову. А? Как объясните? Умыкнули ее телефон, дядя?

— А ты кто? — не меняя интонации, с напором, спросил незнакомец.

— Подруга.

— Это я уже понял. Что за подруга? Имя и фамилия у подруги есть?

Черт, он вел себя как заправский мент! Сам не представился, а ее допрашивал. Что за парень у Киры? Откуда она его откопала? Сама, интересно, где? В ванной? Телефон забыла на прикроватной тумбочке — обычное для нее дело — и ушла в ванную. А этот дядя, валяясь на ее простынях, наглеет, как, простите, законный супруг. Но его у Киры не было! Точно не было еще десять дней назад!

— А что, не определилась при звонке? — решила его чуть подразнить Оля, прекрасно зная, как именно забита в телефоне у Киры.

— Тут какая-то королева высветилась. Но звонок местный, не из Англии. Так что, будь любезна — королева — представься.

Дядька тяжело вздохнул. Быстро выдохся. Наверное, возрастной, решила Оля. Кира всегда подбирала каких-то плешивых, разведенных, несчастных пузатиков. Считала, что они после своих «плохих» жен любить ее будут крепче. И оценивать дороже. Но как-то не выходило. Пузатики очень быстро уставали ее любить и ценить и исчезали из Кириной постели.

Этот, видимо, как раз из таких. После непродолжительного диалога уже раздражается. И не вежлив. Она ему — «вы», а он неприлично тыкает.

— Не королева, дядя, а Королёва. Ольга Королёва, — произнесла она со вздохом. — А вы у нас кто? Кира где? В ванной? Позовите!

На последних словах она почти на него прикрикнула. Но впечатления не произвела. Киру ей не позвали. Вместо этого мужик принялся вдруг вполголоса с кем-то переговариваться. Как будто что-то докладывал кому-то. Она отчетливо слышала обращение: «товарищ майор». И внутри как заныло! Ей почудилось, будто к противной музыке метавшихся под ветром, остекленевших от мороза веток добавился какой-то еще, более неблагозвучный металлический инструмент. Он скрежетал, громыхал, порождал ужас.

— Вы где сейчас находитесь, Ольга Королёва? — спросил ее уже другой, более приятный мужской голос. — В городе?

— Да, да, в городе! В собственной квартире! А в чем, собственно, дело?! Почему вы говорите со мной по очереди с телефона Киры, а ее не зовете?!

— Потому что ваша Кира, вероятнее всего, мертва, — произнес дядька, не тот первый, а уже другой, с более приятным голосом.

— Не мелите вздор! — взвизгнула Оля, вскакивая с дивана и делая три опасных шага вперед.

Конечно, она запуталась в огромном шерстяном пледе, который ей привезла в подарок Люсенька из Шотландии. Запуталась и упала. И выругалась неприлично.

— Эй, вы чего там, Ольга Королёва? Пьяны, что ли? — предположил мужчина со смешком.

— Ничего я не пьяна, в пледе запуталась и упала, — неожиданно призналась она. И что совсем уж было удивительным, продолжила в том же духе. — Пьяна я была три дня назад. О-о-очень пьяна. Потому и лежу уже три дня, не вставая.

— Ломает? — сочувственно вздохнул тот.

— Ломает, — призналась она.

Села на пол, спиной к стене, обернула ушибленные колени пледом. Схватилась свободной от телефона рукой за голову и произнесла:

— Говорите уже… Говорите, что там произошло с Кирой? Что за бред вы несете о ее смерти?

— Это не бред. Это правда. Если, конечно, ее паспортом кто-то не завладел за эти дни, не переклеил фотографию и не выкрал телефон. Предлагаю вам приехать на опознание.

— Опознание? — Оля с силой зажмурилась, трижды ударилась головой о стену, повторила слабеющим голосом: — Вы сказали: опознание?

Господи! За прожитые ею двадцать три года это было самым страшным словом в ее жизни. Самым!

Впервые она его услышала, когда им с отцом предложили это сделать с ее матерью десять лет назад. Когда мать разбилась со своим очередным любовником на машине. Не справилась с управлением на скользкой дороге и выехала на встречку. Результат — полное Олино сиротство с тринадцати лет. Нет, отец-то, конечно, остался. И даже не сдал ее в детский дом, хотя угрожал неоднократно. Она вела себя прескверно в те годы. Странно, что в колонию для малолеток не угодила. Еле вырулила потом по жизни к семнадцати годам. Еле-еле…

Потом — шесть лет назад — предложили это сделать с их одноклассником. Почему предложили это сделать именно им, а не взрослым, до сих пор оставалось для нее загадкой. Всех по очереди заставили смотреть на истерзанный труп. Всех! Люсенька потом полгода к психологу ходила, настолько ее потрясло увиденное.

Кира их одноклассницей не была. Но ее тоже заставили взглянуть на тело. Потому что она к тому времени уже год отучилась в колледже, приехав издалека. И успела подружиться с Олей и Люсенькой. Познакомились на дискотеке в клубе. Она так же тяжело пережила процедуру опознания. К психологу не попала по причине отсутствия денежных средств, а так бы точно просиживала в его кабинете, рассказывая о своих страхах и ночных кошмарах. Как Люсенька.

Ольга перенесла визит в морг стоически. Не разрыдалась, не упала в обморок, не зажала рот рукой. Взглянула. Вздохнула тяжело и произнесла:

— Да, это он…

Почему так? Почему она так спокойно отреагировала?

Этими вопросами потом долго задавался следователь, который вел дело о гибели их одноклассника. Без конца таскал ее на допросы. Поминутно раскладывал ее алиби. Но придраться ни к чему не смог. В момент гибели Артура, так звали парнишку, Олю видели человек десять. И видели в течение пары часов. И она никуда не отлучалась, кроме туалета. Не вышло у следователя повесить дело о гибели парня на нее. Да и ни на кого путного не вышло повесить. Дело так и осталось нераскрытым. На их взгляд — взгляд одноклассников. Но посадить кого-то у полиции получилось. Суд был, да.

Помнится, следователь как-то сказал ее отцу, что у его дочери не нервы, а стальные канаты. Такой выдержкой и самообладанием не каждый мужик мог похвастаться. То ли хвалил ее за это, то ли порицал, пойди — пойми.

Следователь не мог знать и даже не догадывался, что отцу Оли было пофиг. Ему вообще на все было пофиг, на нее в том числе. А до этого на Олину мать он забил очень прочно. Потому и металась она, бедолага, из койки в койку, пытаясь реализоваться, как женщина. Оля уже достаточно взрослой была, слышала скандалы, понимала суть. И вывод она сделала для него неутешительный после похорон. Гибель матери была только на его совести. Только он один был виноват в ее преждевременной смерти.

Потому и принялась она ему мстить, превратившись в чудовище. Отец все понимал и терпел. Угрожал, конечно. Урезал денежное пособие. Сажал под замок. И даже пару раз по уху ей съездил. Но вытерпел. И в детский дом не сдал.

Когда Оля стала достаточно взрослой, получила блестящее образование и определилась в профессии, он купил ей эту вот большую квартиру в центре на третьем этаже. И вежливо выпихнул из дома, где у него уже носился выводок из трех пацанов от второго брака. Оля не роптала. Даже была рада, что так все вышло. Что он ее все же не сдал в детский дом. Помог с университетом, с жильем, ремонтом, обстановкой. И даже теперь, когда она стала прилично зарабатывать, он ежемесячно перечислял ей солидную сумму. И не знал того, что она к его деньгам не прикасалась. Они копились на ее счете, обрастали процентами и превращались в еще более солидную сумму.

— Королёва, вы еще здесь? — окликнул ее по телефону вежливый мужчина.

— Да. Я еще здесь, — хриплым голосом отозвалась она. — Вы в каком звании? Как я могу к вам?…

— Майор Вишняков, — перебил ее вежливый голос.

— Понятно. Так куда ехать-то, майор Вишняков?

Оля оперлась спиной о стену крепче и поползла вверх, разгибая колени. Силы возвращались.

Она выслушала адрес. Очень удивилась, что это далеко за городом. В каком-то дачном поселке, о существовании которого она даже не подозревала. И даже немного повеселела. Это точно Кира профукала свою сумочку с паспортом и телефоном. Вернулась от родителей и в аэропорту прощелкала тот момент, когда ее обокрали. Она могла. Она такая — мягкая, рассудительная, но рассеянная.

— Сколько вам необходимо времени, чтобы добраться? — пристал майор.

— Сорок минут навигатор показывает. — Она уже успела свериться со всеми картами и маршрутами и выбрала самый короткий.

— Тогда приезжайте прямо сюда. Наши где-то застряли в пробках, будут через полтора часа, не раньше.

— Так точно, товарищ майор, — фыркнула Оля, застегивая пуховик.

Пока разговаривала с майором по громкой связи, она успела надеть спортивный костюм, зимние кроссовки и пуховик. Шапки не требовалось. Она их не носила никогда.

— Да, и еще, гражданка Королёва, будьте аккуратны на дороге. Снег пошел. Не хватало мне еще и с вашим телом возиться… — прозвучало это как-то неоднозначно, он это понял и, смущенно кашлянув, уточнил: — В смысле, с трупом.

— Так точно.

Она криво ухмыльнулась, осматривая в зеркальном отражении входной двери свое тело, с которым майору Вишнякову не хотелось возиться, и вышла из квартиры.

Глава 2

Черные жирные птицы кружили над пожарищем и оглушительно каркали. Как они узнали? Откуда слетелись сюда? Что за паразиты, в самом деле?!

Вишняков болезненно сморщился и тут же почувствовал, как натянулась и заныла глубокая царапина за ухом — последствия разговора с его женой Тамарой. Серьезного разговора. Самого серьезного. Самого последнего. Так сказала Тамара, прежде чем вонзила ногти в его кожу за ухом. Что-то она там точно повредила. Крови было много из царапины. Он перепачкал рубашку, подушку, на которой лежал, полотенце, которым пытался вытереться. Кое-как остановил кровь. Залил перекисью. Залепил ранку пластырем. Вроде зажило. Но болело до сих пор. А прошла уже неделя.

— Это, Вишняков, оттого, что клетки твоей кожи перестали регенерироваться. — авторитетно заявила Тамара, собирая свои вещи по огромным чемоданам. — И сам ты весь…

— Что? — Он равнодушно наблюдал за ее сборами, не пытался остановить.

— И сам ты весь перестал регенерироваться. Перестал, Вишняков. Как-то очень рано умер, хотя продолжаешь дышать.

Фраза ей понравилась, она довольно заулыбалась. «Непременно теперь вставит в какую-нибудь свою паршивую статейку», — подумал он тогда. Тамара грешила напыщенностью фраз. И даже из обычного репортажа могла сложить оду. Ее заставляли переписывать, править. Убеждали в том, что хороший русский язык более понятен обывателю, нежели ее высокопарный слог. Она злилась, называла всех твердолобыми интриганами. И срывала зло на муже, с которым прожила три года.

— Не прожила, промучилась! — воскликнула она на прощание. — Когда я выходила за тебя замуж, Вишняков, я что думала?

— Что? — неожиданно сделалось ему интересно.

— Что ты станешь моим помощником. Моим соратником. Что мы вместе будем писать репортажи с мест происшествий. Что ты будешь держать меня в курсе всех следственных действий! А что вышло?

Тамара тряхнула головой, посеченные редкие волосы цвета соломы рассыпались по плечам. Вышло не очень красиво и эффектно, как ей бы хотелось. Вишняков не сдержался, фыркнул. Она тут же поняла причину и рассвирепела.

— А вышло, что ты меня динамил! Раз за разом! Раз за разом! То у тебя нет информации, то ты не имеешь права разглашать тайны следствия! То еще какая-нибудь ерунда приходила в твою тупую голову, и ты меня посылал, Вишняков! Три года! — Тамара выставила три пальца. — Три года я потратила на тебя. И никакой благодарности! Все! Я ухожу. Вот твои ключи!

Тамара и раньше уходила. Но без вещей и с ключами. Через неделю, остыв, возвращалась. Какое-то время все было относительно мирно и тихо. Потом тишина сменялась Тамариным ворчанием. Ворчание перерастало в скандалы, и она снова уходила.

Но без вещей и с ключами.

Теперь возле двери грудились ее чемоданы, забитые тряпками. И ключи с грохотом были брошены в сторону двери гостиной. Он там смотрел телевизор, сидя в кресле. Вернее, делал вид, что смотрит. На самом деле размышлял.

Хочет ли он, чтобы она осталась? Жалеет ли, что все вышло именно так — плохо? Будет ли ему ее не хватать?

Странно, на все вопросы был один ответ — нет. И в глубине души он даже радовался, что она приняла решение за них обоих. И что сейчас уйдет, и он больше никогда не услышит ее высокого звонкого голоса, не угадает по странному блеску в глазах о ее сомнительных сексуальных желаниях, возникающих спонтанно и обычно не вовремя.

Тамара ушла. Вещи забрала. Ключи оставила. А он просидел в кресле, делая вид, что смотрит телевизор, часа два. А потом пошел прогуляться. Забрел в бар неподалеку и проторчал там до полуночи. И надрался конечно же. Имел право! У него назавтра должен был быть выходной. Законный выходной!

А его выдернули. Подняли утром телефонным звонком, который он еле услышал. Подняли страшным сообщением о гибели сразу пяти человек. Люди погибли в пожаре. Так сначала доложили. Но потом выяснилось, что все они были расстреляны. Стреляли в затылок. Предположительно из одного и того же оружия. Люди стояли на коленях со связанными за спиной руками. А им стреляли в затылок.

— Жуть! — выпалил подполковник Рябов, приехавший с Вишняковым на его машине на место преступления. — Что скажешь, майор? На что похоже?

— На казнь, — ответил тот противным скрипучим голосом и задрал голову вверх на воронье, кружившее над пожарищем с противным карканьем. — Откуда они только узнают, эти птицы? Ни кладбища поблизости. Ни свалки. Ни гнезд их не видно, а они тут как тут! По селектору им, что ли, кто сообщает?

— Ага, по селектору, майор. — Подполковник Рябов болезненно сморщился. — По селектору это нам сообщат.

— О чем? — рассеянно отозвался Вишняков.

Он наблюдал за ярко-красной точкой, мелькающей между деревьями и постепенно увеличивающейся в размерах. Машина. Ярко-красная машина. Внедорожник. Кто мог на нем приехать? Вероятно, та самая девушка, с которой он чуть больше получаса беседовал по телефону. Ольга Королёва. С какой же скоростью она передвигалась по дороге? После того как он отключил телефон, прошло…

Вишняков специально сверился. Точно. Прошло всего тридцать пять минут. Бестия! Бестия на красном внедорожнике. Летела, наверное, как ненормальная, наплевав на все правила. Обгоняла, подрезая. Сворачивала там, где запрещено. И уж точно никаких знаков не видела.

Машина, подпрыгнув на неровной дороге, вильнула в сторону и встала как вкопанная рядом с его заграничным седаном. Недорогим, конечно, но новеньким почти и добротным. Девица выпрыгнула из машины и тут же повела себя довольно странно. Вместо того чтобы пройти к группе лиц, наблюдающей за ней с напряженным вниманием, она присела перед его машиной, махнула перчаткой по номеру и громко выкрикнула:

— Ну, конечно! А как же еще может быть?!

— Что это, майор? Что за мажорка? Откуда она тут? Зачем?

Рябов скорбно сложил тонкие, посиневшие от холода губы. Он одет был очень легко. По-офисному. В тонком полупальто без теплой подкладки, без шапки и в ботинках на тонкой подошве. Мерз уже минут двадцать, но идти в машину, отогреться, отказался.

— Хозяйка дачного дома? — предположил с надеждой подполковник.

— Никак нет, товарищ подполковник. — Рябов рассматривал девицу, двинувшуюся в их сторону вальяжной, расхлябанной походкой. — Это предположительно подруга одной из погибших. Позвонила на один из уцелевших телефонов. Позвала Киру. Паспорт на имя Киры Новиковой тоже уцелел. Возможно, ею и окажется одна из жертв.

— И ты пригласил эту пигалицу на опознание?! — ахнул Рябов. — Ты тела видел, майор?!

— Видел.

— Да она нам тут сейчас все заблюет к чертовой матери!

— Не думаю, — скривился Вишняков в скорбной улыбке.

Он узнал девицу. Узнал, конечно. Вздорная. Скандальная. Проживает с ним в одном доме, даже в одном подъезде, и постоянно бьется с ним за место на стоянке. Возомнила о себе непонятно что! Решила, что ее большой красной машине должны быть выписаны какие-то непонятные преференции. По умолчанию! Раз она большая и красная, и дорогая. Пару раз перекрывала ему проезд, и дверь на его требовательные звонки не открывала. И ему приходилось добираться на работу на такси. Конечно, он мог бы нагнуть наглую девицу. Позвонить гайцам и слить ее номерок, чтобы они девчонку погоняли. Почему-то не стал. Может, зря. А может, и нет.

Сейчас, рассматривая ее очень близко и очень пристально, Вишняков вдруг заметил в ее вздорной самонадеянности какую-то болезненную уязвимость. Незащищенность. Слабину.

— Здрасьте, — поприветствовала она всех с клоунским полупоклоном. — Ольга Королёва собственной персоной. Кто из вас хозяин во-он того седана?

Она махнула рукой в сторону машины, возле которой только что сидела на корточках. Сунула руки в карманы черных спортивных штанов и по очереди осмотрела присутствующих.

Он тоже ее рассматривал. И признаваться не спешил.

Высокая, худая, коротко стриженные волосы русой копной вьются во все стороны. Лицо узкое, подбородок острый, нос маленький, слегка вздернутый, глаза темные. Точно рассмотреть их цвет Вишнякову не удалось. Длинная челка постоянно сползала ей на глаза, и Королёва сдувала ее, недовольно дергая губами.

Если бы не ее странные кривляния и дерзость, с которой она себя держала, ее запросто можно было бы счесть красавицей. А так…

Подросток. Обиженный на весь белый свет, наглый, избалованный подросток.

— Я хозяин седана, а что хотели, гражданочка?

Вишняков выступил вперед, подходя к ней ближе. Глянул сверху вниз. Он был выше на голову. Его рост смущал многих. Но не ее.

— Вот кто постоянно занимает мое место на парковке возле дома! — вытащив руки из карманов, она шлепнула себя по бедрам. — А я-то думаю: кто, ну кто?!

— А вы его купили, что ли, Ольга Королёва, место это?

— Знаете, да! Оно оплачено. И документ имеется. И надпись на асфальте крупными буквами! — Она нервно прочертила пальцем в воздухе какую-то надпись. — А у вас со зрением, видимо, какие-то проблемы! Как вас там?

— Вишняков. Майор Вишняков. — Он едва заметно кивнул, представляясь. — Вы со мной разговаривали по телефону вашей подруги. И это я вас пригласил опознать тело. Взглянете или и дальше продолжим обсуждать проблему парковочных мест в нашем дворе?

Она сверкнула в его сторону злыми глазами и прикусила губу. Постояла минуту, притопывая снег левой ногой, и кивнула.

— Идемте, где она? — Ольга шагнула мимо него, встала столбом, рассматривая пожарище. — А там осталось… А там от нее хоть что-то осталось?! Я в том смысле, что… Такой пожар. От дома ничего. А от тела… Что-то…

— Тела пострадали мало, — скрипучим голосом вклинился Рябов, подходя ближе к Королёвой.

— Тела?! Вы сказали, тела?!

Ее губы точно задрожали. Вишняков не мог это придумать, он точно видел. Она испугалась. Сильно.

— Да. Я так сказал. — Рябов неожиданно приосанился перед перепуганной девушкой и даже опустил воротник, в котором прятал озябшие уши. — Пять тел, если быть точным. Четверо мужчин. Одна женщина.

— Это не может быть Кира! Не может. — Она покосилась на руку Рябова, которой он взялся за ее локоть и потащил к пожарищу. — Она совершенно точно должна была улететь к родителям. И еще не вернулась. А если вернулась, то у нее наверняка украли сумку в аэропорту. Она такая растяпа!

— Мы сейчас это выясним. Вы убедитесь, что это не она. И спокойно уедете отсюда, — пообещал Рябов, подводя ее к месту, где лежали погибшие, накрытые уцелевшей в огне ветошью. — Вы готовы?

Он остановился возле крайнего тела справа. Из-под мешковины торчали носы грязных от сажи, замшевых женских сапог. Даже цвет угадывался — темно-зеленый, болотный.

— Вы готовы? — Рябов оторвал свою руку от ее локтя, присел, ухватился за край ветоши. — Ольга, вы готовы?

— Погодите! Погодите! — закричала она, ее взгляд остановился на обгоревшей обуви. — А как же паспорт, телефон? Как это все могло уцелеть, если сапоги… Если сапоги обгорели? Ее сапоги…

Рябов с Вишняковым переглянулись. Сомнения почти отпали. Одной из погибших, одной из расстрелянных жертв, была Кира Новикова. Украсть в аэропорту сумку — да, могли. Но вот снять с нее обувь, пока она еще была жива, это вряд ли.

— Все сумочки и пакеты были сложены в террасе. Ее огонь почти не коснулся. Пожарные вовремя приехали, — объяснил Вишняков.

Рябов резким движением сорвал с мертвого тела холстину. Обернулся на Ольгу, сидя на корточках, спросил:

— Она?

Королёва выгнулась дугой, склонившись над погибшей девушкой. Ее руки с трясущимися пальцами странно заходили, словно пытались разогнать воздух над телом мертвой подруги.

— Этого не может быть… — шептала она и шептала. — Этого не может быть… Кира! Зачем ты здесь? Как ты здесь, Кира?!

— Она.

Со вздохом подполковник Рябов вернул мешковину обратно. Выпрямился, вытер руки влажной салфеткой. У него всегда имелся запас в кармане. Взял Королёву за локоть и потащил подальше от страшного места. Странно, но она достаточно быстро пришла в себя. Заплетающиеся поначалу ноги вдруг обрели силу, походка сделалась пружинящей, и от руки Рябова она отделалась метра за два до своей машины.

— Вам нужно будет потом подъехать в отдел, чтобы оформить все, — произнес Рябов, озадаченный такими быстрыми переменами в Королёвой.

— Что оформить? — Она глянула на него холодно, отстраненно.

— Ваши показания.

— Я еще ничего такого вам не сказала, что бы вы могли приобщить к делу.

Ее губы сложились кривой ухмылкой, снова превращая Ольгу в дерзкого избалованного подростка.

— Надеюсь, что скажете. — Ноздри Рябова гневно раздулись, он глянул на Вишнякова. — Майор, займитесь свидетельницей.

И подполковник Рябов ушел встречать группу. Они как раз подъехали. Вишняков достал блокнот, раскрыл его на чистой странице. Занес над ним авторучку.

— Вы узнали в погибшей вашу подругу Киру Новикову? — задал он дежурный вопрос.

— Да.

— Вас удивило, что она оказалась именно в этом месте?

— Да.

— Почему?

— Потому что, как я уже говорила ранее, она должна была улететь на праздники к своим родителям.

Она отвечала спокойно, без истеричных вздохов или слез. И не сводила взгляда с того места, откуда ее только что привел Рябов.

— Мы, конечно, проверим, но в ее сумочке не было найдено никаких намеков на авиаперелет. — Вишняков глянул на Ольгу исподлобья. — А имелась входная контрамарка в один из ночных клубов, контрамарка трехдневной давности. И скомканный чек из того же клуба.

— Да? — Ольга наморщила лоб. — Что за клуб? Что за чек? Что в нем? Сразу скажу: ее это или нет.

— Клуб «Соломея», в чеке два коктейля «Манхэттен», пиво и…

— И луковые колечки, — закончила за него Ольга, прижимая кончики пальцев к вискам. — Это ее стандартный набор. Она всегда это брала, если посещала клуб.

— И луковые колечки. — с кивком подтвердил Вишняков. И продолжил записывать. — Стало быть, три дня назад Новикова была в городе.

— Стало быть. — Оля глянула на него сердито. — Но этого не может быть!

— Проверим.

— Этого не может быть, потому что три дня назад в «Соломее» зависала я. И Киры там не было.

— Проверим. — Вишняков насторожился, прикусил кончик авторучки. — А с кем вы там… зависали?

— В смысле?

— Кто может подтвердить, что вы были там три дня назад и не виделись с вашей подругой?

Вишняков поморщился. Приехавшие сотрудники рассредоточились по пожарищу. Растревожили птиц. Отвратительное карканье сделалось еще громче.

— Все, кто был там, могут подтвердить, майор. А я не пойму, — она вставила кулаки в бока, подняла подбородок, резанула по нему взглядом, — вы это куда клоните?! Вы считаете, что это я…

— Да ничего я не считаю, гражданка Королёва, — вздохнул он. — Просто отрабатываю версии, возможных участников, свидетелей. Если вы были там в одно и то же время с вашей подругой, то могли видеть, с кем она там была. С кем пришла. С кем ушла.

— Да не было ее там! Точно не было! Это не такой уж большой клуб, чтобы в нем можно было затеряться. Танцпол человек на пятьдесят. Двадцать с небольшим столиков, — принялась перечислять Ольга, — освещение вполне себе. Никаких колонн и кабинетов. Не было там Киры.

— А она могла просто не подойти к вам?

— Как это?

— Зашла с кем-то, увидела вас. Вы вроде хвастались, что перебрали там. И она как-то так… В общем, решила не показываться вам на глаза. Могло такое быть?

— Нет. Вряд ли, — добавила она, немного подумав. И возмутилась: — Да с какой стати? С какой стати ей от меня прятаться? Она что, меня пьяную ни разу не видела? Видела. Я не буйная. Я веселая.

— Ну, а если она была с кем-то?

— И что?

— И этот человек, что был с ней, не захотел показываться вам на глаза. Могло такое быть? Подумайте, Ольга, подумайте.

Он что-то еще написал в своем блокноте и остановился в ожидании ее ответа.

— Вы имеете в виду, что ее парень, то есть мужчина, мог не пожелать со мной познакомиться? Вы это имеете в виду?

— Примерно.

— Ой… ну не знаю! — Она прикусила нижнюю губу. — Вообще-то Кира нас со своими мужчинами никогда не знакомила. Что было, то было.

— Почему? — удивленно округлил глаза майор.

— Потому что почти всегда это были разведенные неудачники. Ноющие, требующие сочувствия. Я таких на дух не переношу. Люсенька тоже.

— А Люсенька — это?…

— Это наша третья подруга. Она сейчас со своим парнем за границей. — Оля покосилась на ряд мертвых тел, укрытых мешковиной. И со вздохом добавила: — Должна. Должна быть за границей.

— Полное имя вашей третьей подруги и координаты, пожалуйста, — приготовился записывать Вишняков. — А заодно и ее парня.

Оля продиктовала номер телефона и адрес Люсеньки. Говорить об Алексе отказалась наотрез.

— Все вопросы к Люси! Я его видела три раза, — соврала она. — Но их точно нет в стране. Я звонила ей. Телефон отключен.

— Проверим, — повторил в который раз Вишняков.

— Проверяйте. А мне… Мне-то что делать? — Она широко развела руки, глаза наполнились слезами. — Надо ее родителям сообщить, наверное. Как-то что-то делать. Я не могу!

— Сообщим, не переживайте. И не уезжайте никуда из города. — Он подумал и добавил: — Пожалуйста.

Она отвернулась и пошла к машине. А он зачем-то пошел за ней следом. Чтобы поддержать? Помочь сесть за руль? Да ерунда! Эта Королёва была не из тех, кто вцепится в протянутую руку помощи. Процедуру опознания выдержала, как не всякий сильный духом мужик выдержит. Крепкий орешек. Очень крепкий орешек — эта Ольга Королёва, выкупившая себе место на стоянке, которое он так неосмотрительно несколько раз занимал.

— Вам чего, майор? — удивленно округлила она глаза, обнаружив его за своей спиной. — Какие-то еще вопросы ко мне имеются?

— Да, но это позже. Когда сможете заехать в отдел, чтобы подписать протокол?

— А когда надо?

Она снова прикусила губу, а он некстати подумал, что ей, возможно, от этого больно. И захотелось тронуть ее за подбородок, чтобы вернуть ее зубки на место.

— Чем быстрее, тем лучше, — тряхнул он головой, отгоняя шальные мысли прочь. — Не затягивайте с визитом.

— Вы их найдете? — Голова опустилась, плечи дрогнули. — Вы их найдете, майор Вишняков?

— Их? Вы считаете, что это не один человек?

— А вы считаете иначе?! — Со злобным фырканьем она уселась за руль, потянула на себя дверь. — Как мог один убийца справиться с группой из пяти человек? Если только…

— Если только что?

Он придержал дверь, не давая ей закрыться. Стало интересно, что она скажет — эта дерзкая красивая девушка, временами напоминавшая избалованную старшеклассницу.

— Если только он не собирал их несколько дней, держал тут связанными, а потом убил. Всех… Сразу…

Глава 3

Люсенька смотрела на свое отражение в зеркале и не узнавала. Ее белоснежная нежная кожа покрылась отвратительным бронзовым загаром, местами шелушилась, местами вздулась волдырями. Ее личико напоминало маску. А шикарные рыжие волосы — ее гордость, предмет зависти всех знакомых девочек — сделались сухими и ломкими.

Как она не хотела лететь на этот отдых! Как просила Алекса поменять направление. Выбрать курорт с более умеренным климатом и щадящим солнцем. Видимо, ее доводы оказались не такими убедительными, раз он не сделал так, как она просила. Они изжарились на этом отдыхе, подхватили инфекцию, провалялись в номере почти четыре дня. Ничего не ели и не пили. И часто скандалили.

А еще Люсенька поймала Алекса за ужасным занятием, попыталась остановить его, была изгнана из душевой и проплакала оставшиеся дни отдыха. Плакала она и в самолете при посадке. Расплакалась, когда они выходили из аэропорта. И от этого, разумеется, ее внешность совсем не выиграла. Лицо сделалось совершенно неузнаваемым. Именно поэтому Алекс отказался ехать к ней. Усадил ее в такси, заплатил щедро водителю и сказал, что позвонит вечером.

Вечером он не позвонил. Она решила, что он отсыпается после длительного перелета, и занялась собой. Маски, примочки, кремы, все строго по инструкции, в строгой последовательности. Немного помогло. Кожа лица и шеи немного посветлела. Люсенька даже порадовалась эффекту и спать легла в относительно хорошем настроении. Но утром, когда, не дождавшись звонка от Алекса, она сама ему набрала, настроение ее снова было испорчено. И слезы снова хлынули из глаз, сведя на нет все ее вечерние усилия.

— Люси, я не приеду, — скороговоркой пробормотал Алекс, когда она до него дозвонилась, и странно хихикнул.

— Почему? — Сердце упало в пятки, ей уже знаком был этот смех. — Алекс, ты опять?! Ты же мне обещал!

— Люси, нам надо некоторое время побыть врозь. Понимаешь, я устал.

— От чего? От кого? От меня? Но мы же пара, Алекс!

— Я устал от нашей пары, Люси. Все, пока, пока, позвоню.

Кто бы после этого не расплакался? Так мало этого, Алекс выключил телефон. Она же попыталась перезвонить, как-то объясниться самой. Попросить его объясниться. Так же нельзя — взять и оборвать все на самом пике. Но его телефон был вне зоны.

Она не позавтракала. Снова завалилась в ванну с тремя слоями марли на лице, пропитанной специальным средством по уходу за кожей. Потом осмотрела результат в зеркале и расстроилась. Результата не было. Может, и к лучшему, что Алекс и она пока поживут раздельно. Не нужно ему смотреть на такую уродину, в которую она превратилась. Отсидится дома дня три-четыре, потом уже можно будет и в люди выйти. Надо будет позвонить девочкам, встретиться, обсудить все. Они так давно не виделись. Целую вечность, кажется.

Неожиданно ее телефон зашелся хриплым голосом любимого Ольгиного шансонье. Надо же! Оля сама позвонила. Небывалый случай. Сегодня же…

Люсенька скосила взгляд на стену, на вечный календарь из слоновой кости — подарок отца Алекса к ее двадцатой годовщине. Ну да, все верно. Сегодня рабочий день. А Оля, когда на работе, не то, что не звонит, на их звонки никогда не отвечает.

— Да, дорогая, привет. С Новым годом! Прости, что не позвонила, как прилетела, — защебетала Люсенька, не давая подруге рта раскрыть.

— И тебя с Новым годом, Люси, — вздохнула Оля. — Ты дома?

— Да.

— Алекс у тебя?

— Нет, он вышел за продуктами. Собирался еще к родителям заскочить, — принялась врать Люсенька, жутко страдая в глубине души от того, что лжет любимой подруге.

— Вот и хорошо, что его нет, — оборвала ее вранье, а заодно и муки совести Оля. — Я сейчас приеду.

— Куда? — переполошилась Люсенька. — Ко мне?!

— Да. К тебе. Есть серьезный разговор.

— Но сейчас разгар рабочего дня, Оля. Ты же никогда… — Люсенька замотала головой в разные стороны.

— Из всяких случаев бывают исключения, Люси, — снова перебила ее подруга. — Никому не открывай. Поняла?

— Даже тебе? — попыталась пошутить Люсенька.

— Мне откроешь. Больше никому. Даже Алексу!

— Но что?! Что такое случилось, Оля?!

— Я же сказала, есть серьезный разговор, детка. Все. Жди.

Если она сейчас начнет снова говорить ей гадости об Алексе, то она…

То она, честно, уже не знает, как реагировать! Она ведь сама узнала о нем такое! А Оля и Кира неоднократно делали намеки на то, что Алекс балуется кокаином, но Люсенька предпочитала их не слушать. И когда на отдыхе пару раз заметила в ноздрях любимого белую пыль, то решила, что это от цветочной пыльцы. Алекс любил гулять по саду их отеля. А там все так буйно цвело, что она даже ни о чем таком не подумала.

Но когда вошла в душ и обнаружила Алекса стоящим на коленях перед унитазом… перед унитазом с закрытой крышкой… То все сразу и поняла. И тут же вспомнила девочек. Как они пытались открыть ей глаза на правду. И от этого ей было больнее вдвойне.

Они знали, а она нет! Они ужасались, а она предпочитала ничего не замечать. Дурочка такая. Так же нельзя!

Люсенька переоделась из домашнего шелкового костюма в трикотажный, цвета спелой вишни, и пошла в кухню что-нибудь приготовить им с Оленькой. Ни она ничего не ела уже много времени, ни Ольга. Это она знала наверняка. Подруга вспоминала о еде, лишь когда ей об этом напоминали. А если учесть, что вчера закончились затяжные выходные дни, то страшно подумать, как Оля питалась все эти дни. Наверняка в холодильнике пусто.

Звонок в домофон прозвенел, когда она уже успела взбить блендером овощную пюрешку — вкусную, красивую, воздушную.

— Да, да, — пропела Люсенька нежно в трубку.

— Открывай, это я, — скомандовала Оля. — Квартиру пока не открывай. Пока я не позвоню в твою дверь.

Люсенька послушно нажала кнопочку. И недоуменно уставилась на свою входную дверь.

Да что происходит-то, что?! Что такого могло случиться с ее подругой за эти дни? Она же никого и никогда не боялась. Она даже в машине никогда не пристегивалась, хотя гоняла с бешеной скоростью по дорогам. Она не опасалась вступать в перепалки с серьезными парнями в барах и клубах. Хотя их мышцы и оттопыренные пиджаки намекали на то, что парни сильны и, возможно, даже вооружены. Ольгу это никогда не смущало. Она была вздорной и конфликтной. Но это, конечно, же только с посторонними. С ними — с ней и с Кирой — она была совершенно другой. Она была спокойной, доброй, могла позволить себе быть слабой и не выпендриваться.

— Люси, это я, — крикнула Оля с лестничной клетки и тут же скомандовала: — Посмотри в глазок!

Люсенька послушно припала к дверному глазку. Перед дверью корчила рожи Оля. Она отперла.

— Входи, дорогая. — Она обняла подругу, звонко расцеловала ее в обе щеки, позавидовала. — Боже, какой цвет лица! Какая ты умница, что никуда не полетела. А посмотри, что со мной!

— А что с тобой? — Как-то равнодушно или устало — не понять — откликнулась подруга и принялась раздеваться.

— Я вся обгорела! — воскликнула Люсенька с обидой.

И пошла хвостиком за Ольгой, которая сразу прошла в кухню. Остановилась возле стола, где зеленым холмиком на блюде красовалось овощное пюре. Ткнула в него пальцем:

— Что за дрянь, Люси?

— Это овощи. И это мы с тобой сейчас будем кушать. — Люсенька поджала губы. — И о чем ты хотела со мной поговорить? Что-то серьезное? Подождет до после обеда?

— Очень, очень, очень серьезное, Люси. И это не подождет.

Ольга полезла за стол, на свое любимое место у стены. Даже руки не помыла! Безобразие! Люси не стала спорить. Положила перед ней упаковку влажных салфеток. Заставила протереть руки. Выбросила использованные. И затараторила:

— Если ты пришла мне открыть правду об Алексе, то не старайся, дорогая. Я все знаю.

— Что ты знаешь? — Оля откинулась назад, уперлась макушкой в стену.

— Что он нюхает кокаин. — Люсенька поставила на стол тарелки, принялась размазывать по ним пюре. — Застукала его в душе. Сначала подумала, что ему плохо. Стоит человек на коленях перед унитазом. А потом смотрю, а крышка-то закрыта. А на ней белая пыль. И нос его тоже в пыли.

— Его ноздри постоянно были в этой пыли, — отозвалась ворчливо Оля, с подозрением рассматривая зеленую массу, размазанную по ее тарелке. Ткнула пальчиком. — Это что, серьезно можно есть?

— Можно и нужно. — Люсенька села напротив подруги, взяла в руки ложку, зачерпнула, съела, блаженно зажмурилась. — Только попробуй. Очень вкусно.

— Не могу, Люси. — Оля решительно двинула тарелку по столу. — Я тут не за этим. И я не из-за Алекса приехала. Мне на него… Ладно, проехали. Если ты с ним рассталась, то большая молодец.

— Кажется… — Голубые глаза Люсеньки наполнились слезами. — Кажется, это он со мной расстался.

— Тоже молодец. Вовремя, — перебила ее Оля — Я здесь не за этим, Люси. У нас большие проблемы.

— Да? Какого плана? — Люсенька осторожно промокнула пальчиком глазки. — Что за проблемы?

— Кира… — выдохнула Оля.

И побледнела невероятно. Побледнела до такой степени, что могла бы цветом своих щек посоперничать с мраморной столешницей, а она была белоснежной. И Люсенька тут же вспомнила о своих загорелых щечках. И потрогала их ладошками и пробормотала:

— Господи, я так обгорела!

— Это не ты обгорела, Люси, — грубо крикнула Оля, сжимая кулачки. — Это наша Кира обгорела!

— Да? Она тоже была на отдыхе? И что, прямо обгорела до состояния большего, чем я?

Люсенька едва заметно, удовлетворенно улыбнулась. Представить себе смуглую Киру загорелой ей было сложно.

— Она обгорела до состояния трупа, Люси, — очень гневно, очень безжалостно, с болезненным нажимом крикнула Оля.

— До чего, до чего?!

Люсенька вдруг почувствовала, что ее овощное пюре забивает ей горло, нос, легкие. Оно расползается по всему ее организму, мешая дышать, думать, жить.

— До состояния трупа обгорела наша Кира! — Оля поймала трясущуюся нижнюю губу зубами и покусала. И тут же вытянула в ее сторону руки. — Только не голоси, ладно? Не реви! Хотя бы пока! Мне и так нелегко. Мне пришлось ее опознавать.

— Опознавать? — ахнула Люси и тут же медленно поползла со стула.

Оля еле успела ее поймать. Иначе грохнулась бы о мраморный пол и разбила голову. Оля поймала. Усадила на пол, тряхнула, как следует. И даже пару раз щелкнула по щекам.

— Соберись, девочка! Соберись! Нам с тобой не до соплей! Люси! Ну! Посмотри на меня.

Люсенька приоткрыла глаза, поймала взглядом расплывающийся образ Оли, жалко улыбнулась.

— Мне плохо, Оленька. Дай воды, — попросила она жалобно.

— Ох уж мне эти кисейные барышни, — проворчала Оля.

И поволокла ее по полу к стенке. Прислонила. Кинулась к холодильнику. Достала бутылку воды. Налила в стакан, поднесла Люси под нос.

— Пей.

Не вышло у Люси взять стакан. Руки совершенно не слушались. Пришлось Оле ее поить. И в лицо брызгать. Напившись, Люси запросилась на диванчик. С Олиной помощью она поднялась и, семеня, дошла до дивана в гостиной. Рухнула на подушки, уложила руки себе на живот, зажмурилась и произнесла:

— Рассказывай, Оленька.

— Что рассказывать? — Оля сидела у нее в ногах.

— Все. Как так вышло, что тебе пришлось опознавать Киру? Где она обгорела? Где случился пожар?

— Ты готова все выслушать?

— Готова, — кивнула едва заметно Люсенька и сжалась. — Говори…

Она не перебила ее ни разу. Ни словом, ни всхлипом. В некоторых местах ее рассказа лицо Люси словно превращалось в маску, с такой силой она стискивала зубы.

— Вот и все, Люси, — закончила Оля со вздохом.

— Вот и все, — эхом отозвалась Люсенька. — Где ее похоронят?

— Родители должны приехать, забрать тело. Когда разрешат. Собираются отвезти ее на родину.

— Боже, мы даже не сможем с тобой к ней сходить на кладбище, — плаксивым, слабым голосом воскликнула Люсенька.

— Не начинай! — прикрикнула Оля.

Она встала и заходила по гостиной своей подруги. Натыкалась на мебель, морщилась. Она всегда считала, что Люси слишком захламила свою квартиру добром. Всего так много, все так дорого. Сама она придерживалась минимализма. Пусть не дешевого, но минимализма. В ее просторной квартире было немного вещей. Только лишь самое необходимое.

— Что же нам теперь делать, Оленька? — Люсенька приподнялась на локтях, а потом и вовсе села. — Что? Как жить дальше?

— Не знаю. — Оля остановилась возле окна, уставилась на занесенный снегом двор сквозь стекло. — Одно ясно: так, как жили раньше, не получится.

— Разумеется, Оленька! Разумеется! Мы должны найти и призвать к ответу этого… — Она громко всхлипнула.

— Я не об этом, Люси. Я не о мести. — Оля поморщилась, потерла глаза. — Я о том, чтобы стать незаметными.

— Как это? — вытаращилась на нее Люсенька. — Исчезнуть, что ли?

— Почти угадала.

— Но как так, Оленька? Как так?! — Ее голубые глазки снова наполнились прозрачной слезой. — Кто же, если не мы, отомстит за Киру? Это предательство!

— Нет, дорогая. Это осторожность.

Оля заходила по гостиной, сцепив руки за спиной. Это напомнило Люсеньке их детскую смешную игру в графа Монте-Кристо, и она чуть не хихикнула. Тут же сделалась серьезной и спросила:

— И как мы будем проявлять эту самую осторожность? Как, по-твоему?

— Никаких публичных мест — раз. — Оля расцепила руки и загнула на правой руке указательный палец. — Никаких клубов, магазинов, работающих ночью, никаких ресторанов. Все под запретом! Максимально держаться этих вот стен. Никому не открывать, никого не впускать.

— О, господи! А как же жить-то, Оленька?! — выпалила Люсенька с неподдельным ужасом. — Ладно я, а ты ведь работаешь. Как же ты?

— Уже не работаю. — опечалилась Оля. — Взяла бессрочный отпуск за свой счет.

— Ой! А жить на что станешь?

— Отец поможет. Обещал, — соврала Оля. Рассказывать о щедрой ежемесячной помощи отца она не желала. — Я все рассказала ему. Он тоже разволновался. И счел мои меры предосторожности верными.

— Ой, какой Всеволод Игнатьевич молодец, — мягко улыбнулась Люсенька, поглаживая себя по коленочкам, обтянутым домашними трикотажными штанишками. — Заботится о тебе. Переживает.

— Ой! — поморщилась Оля и замахала руками. — Не обольщайся, дорогая. О репутации своей он заботится, а не обо мне. Он пришел в ужас, узнав, как погибла наша подруга. И знаешь, что сказал?

— Что? — замерла Люсенька с открытым ртом.

— Что такой подлости, случись это со мной, ни он, ни его бизнес точно не переживут. Хватило за все прошлые годы всякого. Только, мол, успевал очищаться. Но вот такого…

— Может быть, ты как-то не так его поняла? — Люсенька смутилась и опустила голову.

— Правильно я его поняла, Люси. Очень правильно. Мой папаша тут же бросился звонить каким-то своим высокопоставленным знакомым. Начал узнавать, кто еще погиб в том пожаре. Нет ли среди погибших еще каких-то моих друзей.

— И что?

— Нет там моих друзей. И быть не могло. Кира, думаю, попала случайно.

— А как? Как случайно?

Люсенька тут же резко подобрала на диван ноги, будто страшная правда, растекшись грязной лужей по ее полу, могла их запачкать.

— Еще не знаю, Люси. Может, раньше времени вернулась от родителей и поймала попутку по пути из аэропорта. Тогда где ее вещи? Где ее чемодан, любимая дорожная сумка? Нету! Может, в магазин поехала, и снова на попутке. Или снова спуталась с кем-то, о ком мы не знали. И чек из клуба трехдневной давности… Откуда он?! Ее же не было в клубе! Точно не было. Хоть я и набралась прилично, но все помню. А ее — нет, не помню. И бармен Вова подтвердил, что Киры не было в тот вечер в клубе. Откуда этот дурацкий чек? С ее постоянным заказом!

— А что Вова говорит? Он помнит кого-то, кто так же заказал?

— Нет. Не помнит. Ему в тот вечер девушка-студентка помогала. Народу было много. Толчея, если честно. Если она и пробивала кому-то такой же заказ, то точно не вспомнила. Но он обещал с ней поговорить.

— Ой, Оленька… — Люсенька резко встала на ноги, подбежала к подруге и обняла. И забормотала: — Какая же ты молодец! Ты уже начала, да? Начала искать убийцу?

— Нет. Я никого искать не начала. — недовольно поморщилась Оля.

И, убрав с себя руки подруги, отстранилась. Она не терпела всяких девчачьих сопливых нежностей.

— Я просто решила узнать, удостовериться. Я же не могла ее просмотреть! Не могла! Ее там не было. Если только она нарочно не пряталась от меня. Она же соврала нам. Сказала, что улетает, а сама осталась в городе.

— А, понятно.

Люсенька немного обиделась на то, что Оля ее оттолкнула. Но ненадолго. Вспомнила тут же, что Оля всегда была такой. Редко подставляла щеку для поцелуя. Мало когда обнималась при встрече и на прощание.

— А кто же тогда ищет убийцу нашей Киры? — спросила она, снова взбираясь на диван с ногами.

— А убийцу нашей Киры ищет некто майор Вишняков. Эдуард Владленович. Язык сломаешь, пока выговоришь, — проворчала она.

И вдруг уставилась на Люсеньку широко распахнутыми глазами. И замахала указательным правым пальцем, будто только что-то вспомнила.

— Что? — перепугалась Люсенька, хватаясь за сердце, больно молотящее по ребрам. — Что, Оленька?!

— Ничего, — мотнула та кудряшками.

— Что ты хотела сказать об этом майоре?

— Только то, что он мой сосед, дорогая. И навещать я его могу, когда мне вздумается. Вот так.

Глава 4

— Это резонансное дело на контроле на самом верху, майор, — понижал голос до благоговейного шепота подполковник Рябов на сегодняшнем утреннем совещании. — Мы все должны понимать, что каждый наш шаг под контролем. И не делать глупостей. Не совершать нелепых телодвижений. Быть предельно собранными и осторожными.

Вишняков в этот момент не выдержал и фыркнул.

— Я не сказал ничего смешного, майор. — Тонкие губы Рябова посинели. — Я только имел в виду, что каждая ваша версия должна быть, как бы это выразиться… Адекватной! А не такой, которую ты мне, Вишняков, подкинул вчера вечером.

А что было вчера? Да ничего особенного. Вчера вечером Вишняков предположил, что молодые люди собрались в домике дачного поселка для какой-нибудь модной нынче игры. Потому и позволили себя связать. Добровольно.

— А как еще объяснить, что здоровые крепкие парни подставили руки под веревку!

— Проволоку, майор, — поправил его вчера вечером Рябов. — Руки за спиной были стянуты проволокой. Тонкой, но прочной. Чтобы не прогорела. Чтобы не было возможности развязаться.

Версия Рябову не понравилась. Он принялся фантазировать насчет маньяка, выманивающего молодых людей за город. Опаивающего их чем-то и…

— В крови не было даже алкоголя, товарищ подполковник, — напомнил ему вчера Вишняков.

— Не было, — с сожалением согласился Рябов, будто наличие в крови психотропных веществ многое бы ему объяснило.

Загадок было много. Ответов пока не было. И путных версий тоже. И это Рябова злило. И не только его, но и тех, кто на самом верху. Тех, кто контролировал ход расследования.

Каждое утро начиналось с совещания. Но докладывать пока было не о чем. Погибшие молодые люди, по сведениям, даже не были знакомы между собой. Совершенно случайный набор жертв. Каким-то образом попавших в заброшенный дачный домик, позволивших себя связать, чтобы обгореть. А перед этим еще и схлопотать себе по пуле в затылок.

— Это ритуал какой-то, а не просто убийство, — настырно стоял на своем Вишняков сегодня утром. — Телефоны, бумажники, кошельки — все на месте. Банковские карты тоже.

— Именно по ним нам и удалось установить личность погибших, — проговорил Рябов со странной интонацией, будто благодарил за это убийцу.

— Да. По банковским картам, телефонам, водительским удостоверениям, у кого они были, и паспортам, — покивал Вишняков. — Это не грабитель.

— Нет. Однозначно.

— Это палач.

Рябов крякнул и промолчал.

— Только вот непонятен его мотив. Мстил он или просто выполнял какой-то ритуал. Может, правда, заигрались молодые люди?

— Ой, не заводи, майор, опять ту же песню! — мгновенно взвился Рябов. — За что можно мстить совершенно случайным людям? За что?! И что за игра такая: когда тебя связывают. Ставят на колени. И стреляют в затылок?! Это бред, майор.

— Вот тут не могу с вами согласиться, товарищ подполковник.

И Вишняков принялся рассказывать о найденных в интернете примерах, когда люди себя в карты проигрывали. Когда жизнь свою ставили вместо денег в казино. Когда обеспеченные пресыщенные извращенцы устраивали смертельный квест.

— Примеров много. Я насчитал полтора десятка. — И Вишняков положил перед Рябовым распечатки. — По двум из этих историй уже и фильмы сняты.

— Посмотрел?

— Так точно. — кивнул Вишняков.

— И как?

— Впечатляет. И печалит одновременно.

— А печалит чем? — Рябов нехотя просматривал распечатки, морщился.

— Если у нас подражатель этих вот историй, то дело дрянь, товарищ подполковник. Мы его никогда не найдем.

— Поговори мне еще, товарищ майор, — скрипучим голосом отозвался Рябов и сгреб в сторону листы с нехорошей информацией.

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками из коридора да тиканьем настенных стареньких часов, которые Рябов таскал с собой из кабинета в кабинет, считая их талисманом.

— Что, прямо вот никакой зацепки нет? — спросил он после паузы и ткнул ногтем в фалангу указательного пальца. — Прямо вот даже такой?

— Только чек.

— Какой чек? Что за чек?

— Чек из ночного клуба «Соломея», найденный в вещах одной из жертв.

— И что там в нем? — сразу потух Рябов.

— В этом чеке все, что обычно заказывала жертва: два коктейля, пиво и луковые колечки.

— И? — Ноздри Рябова гневно раздулись. — Что необычного в ее обычном заказе, майор?

— То, что ее в тот вечер в клубе не видели.

— Кто не видел? Ее пьяная подруга? — Рябову уже докладывали, он уже знал. — Она себя в тот вечер не видела, майор. Ее в такси грузили буквально. Как она до квартиры добралась и ноги не переломала, загадка. Она была очень, очень, майор, сильно пьяна.

— Бармен тоже не помнит Новикову.

— Как было ему вспомнить, если он крутился как белка в колесе! — процитировал доклад одного из подчиненных Рябов. — Да, Вишняков, да, не смотри на меня так. Я попросил лейтенанта Горохову еще раз съездить в этот клуб. И еще раз переговорить с персоналом.

Вишнякову тут же захотелось плюнуть на отполированный локтями стол и уйти. Рябов, конечно, вообще! Того уже, подполковник! Чтобы посылать по следу лейтенанта какого-то зеленого! Да еще Горохову! Она же с людьми работать не умеет вовсе. Она вопросы не умеет задавать. Мысль свою формулировать правильно не умеет.

Ну, Рябов!..

— Разрешите идти? — Вишняков полез из-за стола.

— Не разрешаю! — прикрикнул Рябов и по столу ладонью шлепнул. — Совещание еще не закончилось.

А оно, по сути, и не начиналось. Топтанием на одном месте это было, а не совещанием. Но майор послушно уселся на место.

— Что можешь сказать о подруге погибшей Новиковой, майор?

— О которой? Их у нее несколько, — поджал Вишняков губы.

— О той, которая вызвалась на опознание приехать. И домчалась в рекордно короткий срок. Будто на соседней улице была, в самом деле! Что ты можешь о ней сказать?

— Ольга Всеволодовна Королёва, двадцати трех лет от роду. Не замужем. Не привлекалась. Проживает по адресу… — Он зачитал свой адрес, только номер квартиры поменял. — Работает креативным директором в солидной фирме, соучредителем которой является ее отец. Лишилась матери десять лет назад. Та погибла в автомобильной катастрофе с любовником. Отец ее восемь лет назад вторично женился. Воспитывает трех сыновей. Жена…

— Все, хватит, — замахал на него руками Рябов. — Вижу, работал, молодец. Я не о том вообще хотел спросить. Я хотел спросить, в каких отношениях эта самая Ольга Королёва была с погибшей?

— В нормальных отношениях. Они очень тесно и давно дружили.

— Угу… — Рябов покосился на распечатки с интернета, которые ему подсунул Вишняков. — Как считаешь, могла эта Королёва быть причастной?

— К чему, товарищ подполковник? К массовому убийству?!

Вот честное слово, еле сдержался, чтобы у виска не покрутить. Рябов, наверное, уже не знает, что придумать для доклада наверх.

— К такой вот игре, как ты это называешь? — Подполковник сграбастал распечатки и помотал ими в воздухе. — Они же сейчас не пойми чем мозги свои забивают. Эта, с позволения сказать, золотая молодежь, она… Гм-м… Так что? Как считаешь, майор?

— Я не разрабатывал Королёву на предмет подозреваемой. У нее алиби, товарищ подполковник, — напомнил Вишняков. — К тому же ее потрясение в момент опознания было очевидным.

— А вот тут я с тобой не соглашусь, майор, — вдруг обрадовался Рябов. — Из всех, кто осматривал тела, эта самая Королёва держалась лучше всех. Сначала будто испугалась. А потом очень быстро пришла в себя. Скажите, какое самообладание! Твою лучшую подругу убили, сожгли, а она даже не всплакнула. Это так… Это так не похоже на женщину. На обычную женщину.

Может, потому, что Королёва была особенной? Не такой, как все?

Об этом он в тот момент подумал, но вслух не сказал. Потом замотался днем. И вспомнил о Королёвой, лишь подъехав к дому. Вспомнил, потому что машину ее увидал на стоянке, которую она будто бы оплачивала. Машина была сильно занесена снегом. А снег шел еще два дня назад. Она что, не выезжала никуда? А как же работа?

Подумал и снова забыл. Потому что нашел в почтовом ящике неприятную бумагу. Повестку в суд! Тамара подала на развод. Почему в суд-то? У них не было детей. Не было совместно нажитого имущества. Разбежались бы тихо, мирно. Что-то затевается его женой. Что-то нехорошее.

Он долго прождал лифт и вошел в кабину взбешенным. А когда вошел в квартиру и понял, что снова не купил соль, то матерился минут пять, хотя в принципе не любил выражаться.

Пельмени пришлось варить со специями, в которых была соль. Высыпал целую пачку и пересолил. Ел и морщился. Еле запил потом тремя чашками чая. Только-только улеглось раздражение от невкусного, пересоленного ужина, как позвонила Тамара. И началось! Упреки, слезы. Она обвиняла его в своей разрушенной им карьере, в крахе мечты стать знаменитым журналистом, в нанесении вреда здоровью.

— А тут я в чем виноват? — поинтересовался Вишняков лениво.

— Мне пришлось из-за тебя сделать аборт, и теперь еще неизвестно, смогу ли я иметь детей или нет!

— Тамара… Тамара, остановись, — попросил он, закатывая глаза под лоб. — Или я напомню тебе, что аборт ты делала не от меня. И делала его задолго до нашего с тобой знакомства. Это раз.

Она помолчала, а потом спросила сердито:

— А что два?

— А два, это то, что я не виноват в крушении твоих мечт и желаний. Это я о твоей загубленной карьере.

Вишняков встал и пошел в кухню. Достал из холодильника начатую бутылку красного вина, вытащил зубами пробку, налил себе в бокал почти до края. Глотнул раз, другой.

— А кто виноват, кто, Вишняков? Ты же не помогал мне ни в чем.

— Не был обязан, — огрызнулся он. — Знаешь, Тамара, кто виноват в твоих неудачах?

— Кто? — буркнула она.

— Ты. Нет у тебя таланта, дорогая, нет. Признай это. И займись чем-нибудь другим.

— Ах ты, сволочь! — выдохнула она с ненавистью.

И прежде, чем она продолжит, Вишняков отключил телефон. Он знал, какие слова она скажет в его адрес. Они почти всегда повторялись.

Он выключил телефон совсем. Убрал бутылку в холодильник. Вернулся с бокалом вина в гостиную. Сел в любимое громадное кресло, казавшееся Тамаре уродливым, положил ноги на низкий столик и блаженно зажмурился.

Какое же это все-таки счастье: сидеть так вот, в одиночестве, в тишине, которую никто не нарушает. Можно потягивать вино, без боязни, что у тебя выхватят бокал и выльют в раковину или за окно. Можно беспричинно улыбаться или хмуриться. И не отвечать потом на вопросы: а почему, а с чего это, а каким мыслям он скалится… Можно не переодеваться в домашнюю одежду и продолжать ходить по дому в брюках, в которых пришел с работы. И даже пересоленные магазинные пельмени не способны были испортить ощущения блаженного покоя.

От звонка в дверь — продолжительного, настырного — он дернулся и пролил вино себе на рубашку.

— Черт! — едва слышно выругался Вишняков, затирая пятно. — Тамара, да что же ты никак не угомонишься-то!

Открывая дверь, он был уверен, что за ней пританцовывает от нетерпения его жена, с которой они решили развестись уже почти десять дней назад. И именно по этой причине спрятал бокал с вином в платяной шкаф в прихожей. Чтобы не давать ей лишний повод для визга.

— Добрый вечер.

За дверью не было Тамары, там стояла Королёва. Ольга Королёва, о которой он сегодня утром думал, что она не такая, как все.

— Можно войти? — Ее нога, обутая в легкие летние туфли, ступила на его порог.

— А если я не один?

Вишняков сцепил на груди руки, чтобы закрыть пятно от вина на рубашке. Но она все равно заметила.

— Пьете, товарищ майор? — глумливо ухмыльнулась Ольга. — Жена с чемоданами за порог, а вы за бутылку? Теперь за окно вино лить некому, так?

Она потеснила его от входа, вошла. Скинула с плеч легкую куртку болотного цвета, оставшись в джинсах и футболке без рукавов. Летние туфли оставила у порога. И пошла в комнату.

— Откуда знаете?

— Про вино? — отозвалась она с дивана, куда тут же забралась с ногами. — Так у меня под окном весь клен обледенел от вашего винного фонтана.

— Про чемоданы, — буркнул Вишняков, на ходу доставая бокал с вином из шкафа. — Что жена с чемоданами уехала?

— А-а-а, это. Так соседка Виктория из квартиры напротив просветила. Сказала, совсем теперь сопьется без жены. Жена не выдержала, бросила его. Он теперь совсем того… — Она выразительно глянула на бокал в его руке. — Я не особо ей поверила. А вы и правда пьете.

— Зачем пришли, Ольга? — Он демонстративно поднес бокал ко рту, сделал глубокий глоток. — Лекции мне читать? О вреде алкоголизма?

— Нет. Я не считаю вас алкоголиком. Вы же майор полиции. Стали бы вас там держать, если бы вы были алкоголиком, — произнесла она так, словно заучила заранее.

— Логично, — удивленно вскинул брови Вишняков.

Такие доводы Тамаре казались смехотворными. Она считала, что все его коллеги — алкаши со стажем. Иначе в их профессии нельзя. Нервы не справятся.

— Так зачем пришли? — Он сел в любимое кресло, снова положив ноги на столик.

— Поговорить.

— А больше не с кем? — Он глянул на нее поверх бокала. — Кстати! А чего это вы не на машине? Стоит, бедняжка, скучает. Снегом замело. Парковку стережете или как? Пару дней уже не трогаете? Так?

— Так.

— На такси передвигаетесь?

— Нет. Никак не передвигаюсь. Дома сижу.

— Заболели?

— Нет, не заболели, — передразнила она его язвительно. — Отпуск взяли. Бессрочный.

— Ай, ай, ай. — Вишняков приложил кончики пальцев ко рту, делано перепугался. — Как же теперь ваша фирма без креативного директора? Разорятся! Как пить дать разорятся! Они же без вас шагу ступить не могут. Какой у них там слоган в сложных ситуациях? Дай бог памяти… Ах, да! Боже, храни Королёву.

— И об этом уже натрещали. — Ольга вжалась в спинку кресла, уставилась на Вишнякова темными подозрительными глазами. — А вам на кой черт, майор, надо было туда соваться? Что хотели узнать? В каких я отношениях состояла с погибшей Новиковой? Так о ней там даже никто не слышал. Думали, обо мне там вам расскажут какие-нибудь страшилки? Тоже нет.

— Нет, — покивал он согласно, медленно цедя вино. — Никто не слышал ни о какой Новиковой. Никто не сказал о вас дурного слова. Кроме мужчин, разумеется.

— А что мужчины? — поинтересовалась Оля равнодушно.

— А мужчины вас кличут не просто Королёвой, а Снежной Королёвой. Говорят, дотронуться страшно. Можно обморозиться или о льдинку уколоться.

— А вам, майор?

И она очень опасно усмехнулась, рассматривая его рубашку с пятном от вина, расстегнутую почти до пупка. И замороженной она ему в тот момент совсем даже не показалась. От того, каким тайным жаром полыхнуло на него из ее темных глаз, Вишнякову сделалось невыносимо душно. Бокал ли вина тому был виной, или то, что он без жены прожил больше недели, но он увидел в ее вопросе и взгляде некий посыл. И разволновался. И снова подумал, что эта Ольга Королёва не такая, как все.

— А что я?

— А вы тоже боитесь обморозиться?

Ее глаза как заговоренные ерзали по его расстегнутой рубашке, которая давно прилипла к его спине от пота.

— Я ничего не боюсь, Ольга, — нашелся он через минуту, сочтя паузу неприлично затянувшейся.

Влил в себя остатки вина и нехотя полез из кресла. И спросил, проходя мимо дивана, на котором она сидела с ногами:

— Так зачем вы пришли, я не понял? Спросить, зачем я был у вас на работе? Так это моя работа — посещать места работы возможных фигурантов дела.

— А я фигурант?

Она не слезла, спрыгнула с дивана. И зашлепала босыми ступнями о его не очень чистый пол за ним следом в кухню.

— А почему я фигурант, майор? Только потому, что приехала на опознание и не грохнулась в обморок? Тот дядечка, который пытался оказать мне первую психологическую помощь, кажется, был шокирован, не так ли?

Вишняков еле успел спрятать довольную улыбку. Знал бы Рябов, что его кличут дядечкой, все губы искусал бы с досады. Он-то считает, что пользуется успехом у женщин. Хотя пара его «успехов», с которыми был лично знаком Вишняков, были весьма сомнительного свойства и качества.

— Я что, под подозрением? — не унималась Королёва, пританцовывая за его спиной, он видел в окне ее отражение. — Почему? Только потому, что я была с ней знакома?

— Ольга, уймитесь, — попросил Вишняков и со вздохом полез в холодильник за бутылкой вина. — Выпьете со мной?

— Нет, — категорично мотнула она головой. — И вам не советую.

— А что так?

— Мне нужна ваша трезвая голова. У меня к вам есть вопросы. И возможно, некая информация. Не знаю, способна ли она помочь. Она на первый взгляд кажется бредом, но ведь у вас наверняка ничего нет по убийству. Раз вы пустили в разработку ближнее окружение погибших.

— Ольга! — вытаращился на нее Вишняков, с сомнением помотал в руке бутылкой и все же убрал ее обратно в холодильник. — Да вы меня поражаете! Откуда такая осведомленность о ходе следственных мероприятий?

— Не важно. — Она выглянула из-за его плеча, ткнула пальчиком в кофейную машину. — А давайте кофе выпьем. Кофе у вас есть?

Кофе был. Много! Разных сортов! Он обожал экспериментировать, смешивая, подсаливая, перча. Пытался добиться того самого неповторимого вкуса, который остался в памяти после посещения старенькой забытой богом кофейни в одном из пригородов Риги. Было это очень давно, но вкус в памяти до сих пор хранился.

— Вы любите кофе? — удивилась Ольга, наблюдая за его манипуляциями с кофейными зернами.

— Обожаю! Я без него жить не могу!

— И еще без вина?

— Вино — это так, баловство. А кофе — страсть.

— А моя соседка Вика утверждает, что вы алкоголик, — поддразнила его улыбкой Ольга. — И что ваша бедная жена замучилась вино лить за окно вам в назидание.

— Это была моя коллекция. Не сортовое, старинное вино, конечно, но каждая бутылка с историей. А Тамара взяла и все уничтожила.

— Так она дня три лила! Сколько же было в вашей коллекции вина?

— Сорок три бутылки.

— Круто. И вы ей ничего? В смысле, не остановили?

— Не остановил, — признался со смешком Вишняков, поставил чашки с кофе на стол. — Прошу… Не остановил, когда она уходила.

Королёва промолчала, пригубила кофе. Сначала поморщилась от непривычного вкуса, потом повторила глоток, склонила голову набок. Еще через глоток блаженно улыбнулась.

— Вот. Я же говорю, что кофе — это моя страсть. — Вишняков медленно цедил кофе, усевшись напротив Ольги за стол. — А что касается моего визита к вам на работу, Ольга… Так мы всегда ближнее окружение разрабатываем. Всегда. С этого начинаем.

— Обнаружилось что-нибудь интересное?

— Нет, — честно ответил Вишняков, выдержал ее пристальный изучающий взгляд и снова повторил: — Нет. Ничего.

— Почему они там все собрались, удалось выяснить? Как?! — Она с грохотом поставила пустую кофейную чашку на стол. — Как такое возможно? Не знаю, как остальные, но Кира… Она была очень здравомыслящим человеком. Очень! Заманить ее в какую-то авантюру было практически невозможно.

— Может быть, вы не все знаете о своей подруге, Ольга?

— А чего я о ней, интересно, не знаю? — выпалила она, взмахнув руками.

— Например, то, что она не летала к родителям на рождественских каникулах.

— Это уже и мне понятно. Что-то помешало. Какие-то обстоятельства. Но она собиралась. Точно собиралась и даже билет купила.

— Она не покупала билета, Ольга. Не было зарегистрировано на ее имя ни одного билета. Ни на одно из чисел, которое вы нам указали. И на которое не указали — тоже.

— Как?! Как так?!

Ее бледные гладкие щеки неожиданно покраснели, может, от гнева или от обиды, что ее обманула лучшая подруга.

— Более того, в крови погибших не было обнаружено ничего, что могло бы указывать на то, что их в этот дачный дом доставили в бессознательном состоянии.

— Добровольно?! — прошипела она, вытягивая шею в его сторону. — Вы хотите сказать, что они там оказались добровольно?!

— Предполагаю.

— Бред какой-то.

Она ссутулилась, сунула ладошки под себя, придавив их к стулу. Надолго задумалась.

— Вы ведь хотели мне что-то сообщить, Ольга. Что-то, что, возможно, покажется мне бредом. Но может…

— Уже не может, — резко оборвала она его. — Я не хочу пылить словами. Вводить, как это у вас говорится, следствие в заблуждение. Может, я вам и расскажу, что думаю. Но для этого вы должны мне кое-что обещать.

Он промолчал. Потому что не мог ей обещать вообще ничего. Не тот был случай, когда мужчина может воскликнуть:

— Да все, что угодно! Да все, что в моих силах!

Не тот случай, не тот. Ольга что-то знала и скрывала. Пришла за информацией, а сама молчит.

— Мне надо взглянуть на вещи жертв. Всех жертв, — сказала она с нажимом, заметив его недоумение.

— Зачем?

— Мне показалось в тот момент, что я что-то такое там видела. Но мне могло и показаться. Просто какой-то бзик, галлюцинация от сильнейшего нервного потрясения.

— Что это? Что вы видели, как вам показалось?

— Не хочу говорить. Пока не увижу. Пока не удостоверюсь, что я не схожу с ума.

Она поежилась, будто замерзла. Хотя могла и замерзнуть. Без Тамары он убавлял отопление до минимума. Всегда. Ему без нее тепла хватало даже просто от стен.

— Вы поможете мне? Позволите взглянуть на вещи погибших?

— Да, — ответил Вишняков. — В этом я вам помогу.

Глава 5

— Люсенька, деточка, тебе не следует так убиваться. — Сидевшая напротив нее за столом мама смешно сморщила носик. — Беда, она, конечно…

— Не приходит одна? — выпалила Люсенька и суеверно поплевала через левое плечо три раза. — Ты это хочешь сказать, мама?

— Да нет, конечно! — Мама замахала на нее ухоженными руками, успевая полюбоваться свежим дорогим маникюром. — Гибель подруги — это еще не твоя беда, дорогая. К тому же ваша дружба с этой девушкой, откровенно сказать, всегда вызывала во мне недоумение.

— Почему?

Люсенька грациозным движением подцепила из креманки нежнейшую творожную массу без сахара, с фруктами и орешками, отправила в ротик. Блаженно зажмурилась. Вот за что она особенно обожала свою мамочку, так это за разборчивость в питании. Никаких особых диет. Просто правильное питание. И главное — вкусное. Конечно же, мамочка не сама этим занималась. Когда ей? То фитнес, то йога, то маникюр, то массаж. Она ежедневно была невероятно занята. Хозяйством в их доме занималась троюродная сестра мамочки — Ксюша.

Однажды, много лет назад, приехав к ним из глухой деревни откуда-то из-под Пензы, погостить, Ксюша осталась в их доме навсегда. Ей все-все в их доме понравилось. И Люсенька в первую очередь. Она и ее воспитанием занималась в том числе. И неплохо воспитала, имея на руках диплом учителя английского и испанского языков.

Как-то Ксюша от них съезжала. Когда Люсеньке только-только исполнилось десять. Наметился у нее какой-то нелепый романчик, с маминых слов. Мама не была против и позволила Ксюше устраивать свою личную жизнь по ее усмотрению. Романчик продлился недолго. Молодой человек оказался мерзавцем. Обманул бедную деревенскую учительницу. К тому же заставил Ксюшу сделать аборт, который прошел с осложнениями. В результате — бесплодие. Мамочка еле отыскала свою троюродную сестрицу в одной из районных клиник. Привезла ее обратно в дом. Ухаживала, пока Ксюша не окрепла. А потом оставила навсегда в своем доме, взяв с Ксюши слово больше никогда, никогда не пытаться менять что-то в своей жизни.

— Тебе судьба подарила нас, дорогая. Разве этого мало? У тебя есть крыша над головой. У тебя есть семья, которая тебя любит. К тому же у тебя есть гарантированная работа, которая оплачивается. Я даже упросила мужа оформить тебя официально в его фирме, чтобы у тебя шел стаж, чтобы в старости ты получала пенсию. Это ли не подарок судьбы?

Люсенька, не отлипая в те дни от Ксюши, считала детским своим умом, что на самом деле это Ксюша для них подарок судьбы. Она милая, добрая, любящая. Она прекрасно готовила и любила Люсеньку, как свою родную дочку…

— Эта девушка Кира была в вашей компании белой вороной, — продолжила свою мысль мамочка, погружая ложечку в овсяный кисель, который Ксюша готовила ей по специальному рецепту. — Вы с Олей дочери обеспеченных родителей. У вас с раннего детства было все.

— У Оленьки очень рано не стало мамочки, — с печалью воскликнула Люсенька.

— Ну да, да, это была трагедия, конечно. Но отец для Ольги очень много сделал. Гораздо больше, чем ее непутевая мать. И главное, он не позволил ей скатиться в пропасть. А у нее для этого были все предпосылки. — Мамочка подумала, склонившись над миской с овсяным киселем, и добавила: — И задатки.

— Что ты этим хочешь сказать, мама? — растерянно заморгала Люсенька.

— Только то, что она… Она… Ой, не знаю, как сформулировать правильнее. — Она снова смешно сморщилась, прекрасно зная, что эта гримаса ее не портит, а, напротив, делает ее лицо очень милым. — Каждое дурное зерно, в случае с Олей, всякий раз падало в благодатную почву. К ней как-то очень удачно прилипала всякая грязь. Где намечался какой-то ужасный шабаш, там она. Признаюсь честно, теперь-то уже могу, времени прошло немало, я всегда думала, что она сядет. Рано или поздно, но сядет.

— Кто?! Оля?! Моя Оля?! — Люсенька покраснела до слез от обиды за любимую подругу. — Мама, ты о чем вообще говоришь! О ком вообще говоришь! Это же Оля, моя подруга. Она не способна.

— Сейчас — да. Но раньше…

Мама еще ниже склонилась над плошкой с овсяным киселем и часто-часто заработала ложкой. Если кисель остынет, есть его становилось невозможно.

— А что раньше?

Люсенька надула губы и решительно отодвинула от себя креманку с любимой творожной массой. Она обиделась на мамочку. Та не имела права говорить дурно об Оле. Она многого не знала. И могла только догадываться. А вот Люсенька знала об Оле все. Или почти все. И знала, что вернее и надежнее подруги в ее жизни уже не будет никогда.

— Раньше твоя Оленька водила сомнительные знакомства. Весьма сомнительные. — Мамочка доела кисель и с облегчением отодвинула от себя пустую посудину. — И если бы не Всеволод Игнатьевич, если бы не его связи и деньги, Ольга бы точно попала за решетку. Послушай, дорогая, давай сменим тему. Я не хочу больше говорить о них. У меня есть моя девочка, моя милая, любимая девочка. И это главное. Кстати, тебе просто необходимо посетить моего косметолога.

Эта фраза, сказанная будто вскользь, да еще сопровождаемая красноречивым взглядом по ее загорелым щекам, окончательно добила Люсеньку. Она разозлилась.

— Мамочка, я как-нибудь сама, хорошо? — холодно улыбнулась она матери, бросая салфетку, укрывавшую колени, на стол. — И вообще, мне пора.

— Как пора? Ты же собиралась пожить у нас какое-то время.

— Я передумала.

— Ну, как тебе будет угодно.

Кажется, мамочка даже не расстроилась. И даже будто выдохнула с облегчением. Люсенька тоже внезапно обрадовалась, изменив свое решение погостить у родителей. Мамочка — это не Ксюша. К ней был нужен особенный подход. А Люсенька сейчас находилась не в том настроении, чтобы заниматься стратегией. Ей не до этого! У нее страшно погибла подруга. Нелепо как-то. Необоснованно. Погибла не одна, а с группой лиц, с которыми Кира, кажется, даже не была знакома.

Как Кира с ними познакомилась? Почему вместо того, чтобы лететь к родителям, она поехала с этими людьми на какую-то странную заброшенную дачу? Почему Оля не видела ее в клубе, хотя чек оттуда у Киры сохранился в сумочке? Как такое вообще возможно?!

Люсенька очень быстро собрала свои вещи, которые успела разложить по полкам шкафа в своей бывшей детской. Не стала просить Ксюшу и сама донесла дорожную сумку до своей машины. Выехала через пять минут за ворота и почти сразу позвонила Алексу.

— Люси, дорогая, ты чего так рано? — странным заполошным голосом ответил ей ее парень в ответ на приветствие.

— Алекс, в Москве почти полдень, — напомнила ему Люсенька со вздохом. — Ты узнал, что я тебя просила?

— Вот я именно об этом, Люси! Ты чего так рано звонишь? С твоей просьбы прошел день. Думаешь, это так просто?

— Для тебя — да. К тому же тебе наверняка нужны деньги. Слышала, отец тебе устроил грандиозный скандал. И заблокировал часть твоих счетов. А я готова заплатить, как договаривались. И выполнить мою просьбу для тебя не так сложно, Алекс.

— С чего ты так решила?

Алекс явно был озадачен холодностью своей девушки, с которой ему было будто бы и хорошо, и в то же время обременительно. Люси была милой и наивной. Ее легко было обмануть. Она верила каждому его слову. И он этим неоднократно пользовался. Но все дело в том, что ему в какой-то момент вдруг надоело ее обманывать. Надоело притворяться. Прятаться от нее, запираться в душевой. Стало просто лень!

— Я с того решила, Алекс, что ты знал одного из погибших в пожаре парней, — ответила Люсенька, выезжая из коттеджного поселка, в котором жили ее родители.

— А может, и не знал. Откуда такая уверенность? — В голосе Алекса засквозило беспокойство.

— Ты совершенно точно был знаком с Никитой Калиным.

— Чет не припомню.

— А ты припомни, Алекс, припомни. Он был твоим однокурсником. Разве нет?

Повисла пауза. Люсенька сосредоточилась на дороге. Алекс непонятно почему долго молчал. Может, снова приложился ноздрей к столу? Ей сделалось так тошно, что она закричала:

— Что молчишь? Опять нюхаешь, скотина? Я все расскажу твоему отцу! Все!

— Да ничего я не нюхаю, одурела, что ли, — противным сладким голосом отозвался Алекс. — Просто пытаюсь вспомнить. Никита Калин… Никита Калин… Люси. Ну, вот вообще провал. Может, напомнишь, детка?

— Я сейчас приеду к тебе и напомню. Я тебе так напомню!

Она сама себя не узнавала по силе голоса и гнева. Такое с ней случилось впервые. Оля бы одобрительно улыбнулась, сочтя это становлением характера. Мамочка бы укоризненно покачала головой, назвав это испорченностью манер.

— Погоди, погоди, Люси! Куда ты приедешь? Зачем? — переполошился Алекс. — Не следует ко мне приезжать. Я сам постараюсь вспомнить.

— Я еду. Алекс. Все. Разговор окончен. И если ты мне не откроешь… Если ты мне…

— Приезжай, — отозвался он. — Открою.

Дом, в котором у Алекса была квартира на пятнадцатом этаже, летом утопал в зелени. Такого уютного двора в новостройках Люсеньке еще не приходилось нигде видеть. На зиму капризные растения укутывались плотными слоями какой-то специальной ткани. Деревья, не приспособленные к нашему зимнему климату, стояли укутанными, как стражи, кольцуя высотку ровными рядами. Весной их раздевали, удобряли, поливали, белили стволы. С конца мая начиналось буйство цветения, которое продолжалось почти все лето. Это было очень красиво!

Квартира Алекса тоже была красивой, когда он в нее вселялся. Светлая, просторная, с хорошим ремонтом и красивой мебелью. Но Алекс, кажется, портил все, к чему прикасался. Через полтора года от ухоженности и шика его жилища не осталось ничего. Не спасало ни одно агентство по уборке. Ни одна домработница. Алекс мог уничтожить следы их посещения минут за двадцать.

Где были ее глаза, когда она его выбирала? Где был ее разум, когда она на него ставила, пытаясь связать с ним свою жизнь, свое будущее?

— Скотина, — прошипела Люсенька, непривычно выругавшись, стоило ей переступить порог.

— Прости, — сиплым голосом отозвался Алекс, глядя на нее потухшими ввалившимися глазами. — Прости меня, Люси. За все. Но тебе точно не стоило приезжать.

— Почему? Потому что ты с девушкой?

Они все еще топтались возле его входной двери. Он все еще не давал ей возможности пройти.

— Нет, я не с девушкой. Но видишь, я какой!

Он провел растопыренной ладонью по лицу. Взъерошил волосы. Одернул грязную в пятнах футболку, покосился на свои спортивные трусы.

— Вижу, — кивнула она со вздохом и пошла в гостиную.

Алекс дышал ей в затылок.

Люсенька вошла, ужаснулась бардаку. Стряхнула грязные вещи Алекса с дивана на пол, села.

— Что это, Алекс? — Ткнула она пальчиком в груду его грязных вещей. Брезгливо поморщилась. — У тебя нет стиральной машинки? Домработница не знает, как ею пользоваться?

— Домработница ушла. Ты же знаешь, они у меня не задерживаются. — Алекс сел на пол у нее в ногах, погладил носы ее сапог. — Новая обувь, Люси?

— Ты опять забыл ей заплатить, — покивала она, подбирая ноги. — А сам ты машинкой не умеешь пользоваться. Понятно. Ну что? Пойдем, научу?

— Нет, не надо. Все я умею, Люси. Ты мне лучше… — Алекс жалко улыбнулся. — Одолжи денег, а?

— Никита! — с выражением проговорила Люсенька и подняла вверх указательный пальчик. — Калин!

— Ну, вспомнил я, вспомнил этого неудачника. И что? Обычный. Серый. Невыделяющийся. Не выдающийся.

— Это я и без тебя знаю.

— Еще бы тебе не знать! Он за тобой тенью ходил. А ты его даже не замечала.

— Тебя заметила на свою голову, — проворчала она и покосилась на пятна на его футболке. — Мог бы что-то и поприличнее надеть.

— Все в стирке, малыш. — Он глупо хихикнул и пнул ногой ворох грязной одежды. — Или почти в стирке.

— Ужас! — Люсенька закатила глаза.

— Сам в шоке, — пробормотал он, округляя глаза в притворном ужасе. — Денег дашь?

— Чем он теперь занимался? — будто не слыша его, спросила Люсенька. — Помнится, он подавал большие надежды на факультете. На последнем курсе начал писать кандидатскую. Я ничего не путаю?

— Нет. Начал. Написал. Потом защитился. Работал на кафедре. За гроши. Жена от него сбежала.

— Жена? Он женился?

— А почему тебя это удивляет?

Алекс откинулся назад, опираясь кулаками в пол за своей спиной, и принялся босой ступней поглаживать носы ее сапог.

«Совсем свихнулся», — решила Люсенька и пересела в кресло.

— Меня это удивляет, потому что он казался мне стопроцентным холостяком, — объяснилась она уже с кресла.

— Нет, Люси. Тебя это удивляет, потому что ты думала, он влюблен в тебя навечно. А он вдруг взял и женился.

— Женился и женился, дальше что? Я имею в виду, после того, как жена от него сбежала, что было дальше?

Алекс совсем немного ее знал, и то догадался, что ей сделалось неприятно от новости, что Никита так быстро зализал раны своей истерзанной души. Он и правда не давал ей прохода. Она даже вздрагивать начала, обнаруживая его повсюду. И он точно уверял, что никто другой ему не нужен. Только она. И вдруг женился. Как-то странно.

Пойми их, мужчин.

— Жена от него сбежала. Он уволился с кафедры. Устроился на какую-то фирму по разработке компьютерных программ. Его заметили. Переманили в другую фирму. Потом в следующую. В общем, Калин полез в гору. Стремительно. За два года он сделал такую карьеру, которой многие добиваются десятилетиями.

И снова Люсеньке сделалось неприятно. Надо же, каким он оказался! Успешным, наверняка обеспеченным. И он так был в нее влюблен. Так в нее влюблен! А она вот, если честно, даже внешности его вспомнить не может. Хорошо, фамилию вспомнила, когда Ольга перечислила ей погибших.

— В общем, Никита Калин сделался очень обеспеченным. Купил себе жилье где-то в центре. Начал присматривать землю под строительство дома. И…

Алекс внезапно умолк.

— И? И что дальше?

— Следующий блок информации, Люси, платный. Уж, прости. — Его палец поводил в воздухе, нарисовав тысячу долларов.

— Ты идиот? Откуда у меня с собой такие деньги?

Люси вцепилась в сумочку. Он будто знал! Будто видел сквозь тонкую кожу содержимое ее кошелька. А там в самом деле имелась такая сумма. Даже чуть больше. Папочка премировал за хорошее поведение. Так он сам сказал, целуя ее в макушку. И она даже уже придумала, что купит себе сегодня на эти деньги, свалившиеся просто так, из ниоткуда.

— У тебя всегда есть с собой банковская карточка, Люси. И ты можешь прямо сейчас взять в руки телефон и перевести мне нужную сумму. Иначе… — и Алекс очень живописно провел пальцами по губам, будто молнию на одежде застегивал.

— Вот ты сволочь, Алекс! Вот ты сволочь! — Люси достала телефон, включила приложение. Глянула на него сердито. — Учти, если информация выеденного яйца не стоит, я отменю операцию, и всё.

— Учел, — плотоядно скалился Алекс и тут же обеспокоенно завертел задом по полу. — Только на социальную карту мне бросай. Остальные отец заблокировал.

Она молча кивнула, продолжая аккуратно вводить пароль. В какой-то момент ей показалось, что в прихожей кто-то есть. Будто какой-то шорох раздался, как от одежды, которую снимают с вешалки. Она сбилась, нажала не ту букву, и пароль не был принят. Пришлось начинать все сначала. Она отвлеклась и пропустила тот момент, когда входная дверь Алекса осторожно открылась и закрылась. Почти бесшумно. Алекс почувствовал — по легкому сквозняку, скользнувшему по полу. Но даже не повернул головы в сторону прихожей. Он знал, кто ушел.

— Все, деньги ушли. Рассказывай, — потребовала Люсенька, убирая телефон в сумочку.

Алекс сунулся в сообщения на своем мобильном. Довольно улыбнулся подтверждению о поступившем платеже. Поднялся на ноги, потянулся с хрустом.

— Алекс! — прикрикнула Люсенька. — Я сейчас отменю перевод!

— Да ладно, Люси, не паникуй. Вот увидишь, информация того стоит. Может, кофе сварим, а, детка?

Его взгляд скользнул с носов ее новых дорогих сапожек выше к коленям, пополз выше, зацепился за край ее короткой облегченной дубленки, загорелся. Он как будто соскучился по ее телу, что ли.

— Алекс! — прикрикнула Люсенька. — Ну!

— Ладно, ладно, кофе потом, я понял. — Он примирительно задрал руки вверх. Уронил их. — В общем, землю он выбирал под дом. Искал недорогую. Сильно потратился на жилье в центре. И будто нашел.

— Да? И где же? И вообще, Алекс, не пойму, зачем мне это? Я же просила узнать, как вместе с ними со всеми оказалась Кира? И ты…

— А теперь внимание: важный момент, — перебил он ее, имитируя бой барабанных палочек. — Землю Никита собирался купить именно там, где его и убили.

— Как?!

— А вот как-то так. — Алекс позвал ее жестом за собой в кухню. — Этот участок давно и безуспешно был выставлен на продажу, Люси.

— Почему? Почему безуспешно? Плохая земля?

Она послушно пошла за ним в кухню, хотя и опасалась переступать ее порог. Если в гостиной бардак, можно себе представить, что там!

На удивление, в кухне было чисто. И даже в раковине пусто. Никакой тебе грязной посуды или стаканов. Мраморный стол блестел. Пол тоже.

Заметив ее изумление, он грустно заметил:

— Здесь она еще успела убрать, а потом ушла.

— Кто? — Ей в сердце вдруг кольнуло ревностью. — Твоя новая…

Он не дал ей договорить, перебил:

— Моя старая домработница, Люси. Новой пока не завел. Не на что. А что касается земли, на которую позарился Никита, то тут ты в самую точку попала. — Он замер с кофейной банкой в руке посреди кухни. И договорил, зловеще понизив голос: — Земля та действительно со скверной историей.

— Да ладно! — Люси округлила глазки, взбираясь на высокий табурет у барной стойки. — И что там за скверная история?

— Не знаю. Честно не знаю, — приложил он покаянно руку к груди. — Но могу узнать, разумеется не бесплатно.

— Ну, ты и сволочь, Алекс. — Она даже рассмеялась. — В тебе погиб великий коммерсант. Почему не займешься?

— Вот начал. Уже! Прости, что тренироваться пришлось на тебе. — Он ловко орудовал возле кофейной машины, успев достать чашки с блюдцами и сахарницу. — Но данная тренировка позволила мне убедиться, что я что-то могу, Люси.

— А чего же тогда по телефону мне врал, что ничего не успел узнать?

— Я был не один. И это не девушка. Это человек, который… В общем, не важно, это тоже платно.

— Офигеть! — заныла Люсенька. — Может, ты еще и за кофе с меня деньги возьмешь?

— Кстати! — Он выпрямился, поморгал, переводя взгляд с кофейной машины на чашки, с чашек на стол, со стола на Люси. Потом рассмеялся. — Расслабься. Кофе бесплатно. Постоянному клиенту — бесплатно.

Люсенька кисло улыбнулась. То, что Алекс не воспринимал ее, как свою девушку, называя клиентом, ее немного печалило. Он мог бы еще стать нормальным, наверняка мог. И занялся бы чем-нибудь серьезным. Меньше чем за неделю нашел для нее столько информации. К его перевоспитанию только надо было приложить какие-то силы. Другой вопрос: были ли они у нее?

Он подал кофе, сел напротив. Пятна на несвежей футболке скрылись под столом. И смотреть на него стало намного приятнее.

— Итак… — Люсенька повозила чашкой по мраморному столу, рисуя невидимые узоры. — Никита Калин, став преуспевающим и обеспеченным к двадцати пяти годам, решил построить дом на земле, которая давно уже была выставлена на продажу. Так?

— Так.

— У земли той была какая-то скверная история. Возможно, по этой причине ее и не могли так долго продать. Правильно я поняла?

— Возможно, — осторожно заметил Алекс.

— И его находят в этом месте мертвым. Связь? Да еще какая! И поэтому требуется что? — Люсенька оттопырила мизинчик. — Надо узнать, Алекс, что за история у той земли — раз. Не морщись, заплачу!

— Ок! — подхватил он и тоже оттопырил мизинец. — А что два?

— Надо как-то связать всех погибших людей в одну цепь, Алекс. Что могло их связывать друг с другом? Что могло их связывать с этой землей? Кира… Я до сих пор не могу понять, как она могла там оказаться?

— Что на этот счет думают в полиции?

— Они не находят связи. Оленька с ними говорила много раз. Один их тех, кто занимается этим делом, живет в ее доме. У них нет никакой информации.

— Скажу тебе больше, Люси. — Алекс загадочно померцал глазами, принявшись по ее примеру рисовать чашкой невидимые узоры на своем столе. — О том, что Никита собирался купить эту землю, знают только три человека.

— Я, ты и продавец земли?

— Не угадала, Люси. — Три пальца, оттопыренные от сжатого кулака, Алекс поднес ей к самому носу. — Об этом знают: я, продавец земли и бывшая жена Никиты. Больше об этом никому не известно, учти это.

Когда Люсенька выходила из подъезда Алекса и увидела возле своей машины странного незнакомого человека в дешевой одежде, она очень рассердилась, поторопилась и почти забыла о том, о чем думала за минуту до этого.

А думала она о том, что Алекс, чтобы сбить с нее денег, вполне мог наврать ей. Обо всем! И о Никите, ставшем преуспевающим и успешным. И о его планах купить землю, на которой погиб. И даже о его бывшей жене мог наврать. Потому что Никита совершенно точно не собирался жениться ни на ком. Ни на ком, кроме нее — Люсеньки.

Глава 6

— Что-нибудь удалось выяснить, майор?

Подполковник Рябов с заложенными за спиной руками стоял лицом к окну, демонстративно не повернувшись, когда он зашел. Все понятно. Вернулся с очередного совещания наверху в отвратительном настроении, теперь станет пытаться испортить настроение ему.

Ладно, пусть. Он не против.

— Не скажу, что в деле случился прорыв, товарищ подполковник, но кое-что удалось выяснить.

— Да? Ну, ну, поделись своим этим кое-чем. А то у меня час назад даже этого кое-чего не было. Мямлил, как стажер.

Вишняков мог поклясться, что слышит скрежет зубов Рябова.

— Первые поиски связи меду погибшими, как я уже докладывал, ни к чему не привели. Все эти люди, по поступившей информации, никак не были связаны между собой. Не дружили, не работали вместе.

— А вторые?!

Рябов не просто повернулся, он сделал это в прыжке, как фигурист или балетмейстер. Вишняков, честное слово, чуть не заржал. Хорошо, сдержался. Иначе сгнил бы на дежурствах в выходные дни в ближайшие полгода. Уж Рябов бы постарался при составлении графика.

— Так что дали твои вторые поиски, майор?

Нет, ну точно скрипел зубами Рябов. Да четко так, громко.

— При более детальном изучении личностей погибших, а это, товарищ подполковник, очень кропотливая работа, — и он даже попытался миролюбиво улыбнуться, — всплыли факты, указывающие на то, что люди эти оказались не совсем посторонними друг другу. В частности, это касается погибших Калина и Новиковой.

— Что удалось выяснить? — не принял его улыбки Рябов и снова отвернулся к окну.

— Они состояли в отношениях.

— Как давно? Почему подруги об этом не знали? Откуда сведения? Ты ничего не подтасовываешь, майор? — Рябов покосился на него и добавил: — Доклад ради доклада мне не нужен, сам знаешь.

— Сведения тщательно проверены. Через полчаса у меня встреча с бывшей женой Калина.

— Это она сообщила тебе о любовной связи своего бывшего мужа и Новиковой? — скептически фыркнул Рябов.

— И она в том числе. Так же нами были проверены все телефонные переговоры и сообщения погибших. Эти двое очень часто созванивались и переписывались. Но с других телефонов, не с тех, которые были обнаружены при них. Текст сообщений не оставляет сомнений: они были любовниками.

— Так, уже неплохо. Что с остальными?

— Остальные между собой не общались, но… — Вишняков намеренно сделал паузу, дождался, когда Рябов насторожится, и сказал: — Но у каждого в мобильном обнаружились странные звонки с одного и того же номера. У кого-то было по одному звонку. У кого-то по два, а то и по три, как, к примеру, у погибшего Калина.

— Установить, кто звонил, конечно же, не удалось?

— Почему? Удалось. Но вот тут начинаются странности.

— Докладывай! — проскрежетал Рыков.

— Сим карта зарегистрирована на некоего Кирилла Власова, двадцати шести лет от роду. Местный.

— Так найдите его. Притащите его сюда. Вытряхните из него все, что только можно!

— Ищем. Найти не можем. Да и не мог он звонить погибшим, к примеру, месяца два назад. И даже пять недель назад не мог он им звонить, а такие звонки есть во входящих у погибших.

— Как это?

— Сидел он, товарищ подполковник. Отбывал срок наказания. Был осужден шесть лет назад за соучастие в жестоком убийстве подростка.

— Ничего себе! Ничего себе!

Теперь поворот Рыкова показался ему плавным, почти вальсирующим, и он снова еле удержал в себе улыбку.

— И какой срок он получил?

— Шесть лет лишения свободы.

— За жестокое-то убийство? — усомнился Рыков.

— Его роль оказалась незначительной по материалам дела. Стоял на «шухере», пока его компания измывалась над подростком. За это и получил шесть лет. Но! — Вишняков поднял вверх указательный палец. — Вины своей Власов так и не признал. И до последнего момента, пока суд не удалился на совещание, утверждал, что своих подельников не знает. Что увидел их впервые на очной ставке.

— А что подельники?

— А что они? Там наркоманы какие-то отмороженные, товарищ подполковник. Один из них даже до суда не дожил, умер в камере. Второй на зоне скончался.

— Выжил один Власов? — Рябов прошелся по кабинету и медленно, словно нехотя пошел к своему рабочему креслу за столом. — И когда точно вернулся? Попадает в подозреваемые?

— Так точно, товарищ подполковник. Он вернулся из мест заключения за неделю до убийства.

— Вот! Чего ждем?

— Он как сквозь землю провалился. Его родители утверждают, что он вернулся, сумку бросил, наелся, принял ванну, отоспался пару дней и исчез. По их утверждениям, он никому не звонил и ему никто не звонил.

— Родители! — недоверчиво фыркнул Рябов. — Неужели скажут: наш сын вернулся и снова взялся за старое?!

Вишняков промолчал.

Честно? Он не особенно верил в причастность Власова к убийству. Шесть лет тот провел на зоне строгого режима. И звонить оттуда не мог. Майор немного был знаком с порядками на той зоне. Там все было строго. Если и случались у кого-то какие-то телефонные звонки, то не с такой периодичностью, как они совершались с телефона Власова. К тому же родители уверяют, что сын телефон потерял еще до ареста.

— Со следаком по его делу не говорил?

Рябов поскреб щетину на подбородке. Вдруг вспомнил, что сегодня не побрился. И жена за завтраком ничего не сказала. Не заметила или не захотела замечать? Что-то у них в последние месяцы как-то все идет не так. Она сделалась скрытной. Он раздражительным. Надо бы выяснить, откуда ноги растут. А то как бы к ним и рога не добавились!

— Что он о Власове рассказывает? — вытряхнул из головы посторонние мысли Рябов.

— Не могу знать, товарищ подполковник. Следователь, который вел это дело, из органов уволился. По его месту жительства сказали, что он выбыл.

— Оп-па! — Взгляд Рябова застыл на переносице майора. — Это как?! Это на что такое намекает, майор?

Вишняков промолчал. Хотя мог бы сказать, что человека могла достать тяжелая работа, он уволился и просто уехал. Из их сумасшедшего города уехал, и всё. Разве такое невозможно?

— Когда он уволился? Уточнил, надеюсь? Не сразу после судебного процесса над Власовым и его подельниками?

— Почти сразу, — кивнул Вишняков. — Через месяц.

— Та-ак… Та-ак… И ты мне еще говоришь, что здесь нет никаких совпадений!

А он ничего такого и не говорил. Он вообще-то молчал и размышлял о том, что Рябов мог бы предложить ему присесть. И они сообща порассуждали бы на тему: а был ли уволившийся следователь причастен к тому, что Власова осудили несправедливо, по ошибке? Или тот все же сел за дело?

— А Власов теперь вернулся и мстит. Потому и найти его нигде не могут, — радовался Рябов, как ребенок, представившейся перспективе доложить руководству о прорыве в ходе следствия. — Потому что скрывается. Надо объявлять его в розыск, Вишняков.

— Товарищ подполковник, мне кажется, что действия эти немного преждевременны.

Он знал, что за этим последует, но все равно осмелился выговорить это вслух.

И он не ошибся. Рябов так разорался, что левая щека у него начала опасно подергиваться.

И работать-то они не умеют. И повыгонять их всех надо к чертовой матери. И все ему одному, все ему одному приходится делать. А они-то тогда ему зачем?!

Гневался он привычно, Вишнякова это уже почти не удивляло. Поэтому он терпеливо ждал, когда тот выдохнется, и сказал:

— Власов может быть вообще не при делах, товарищ подполковник. Он только-только вернулся из мест заключения, а мы его сразу в розыск. — Вишняков поморщился. — А если он в самом деле не причастен? Ни тогда, ни сейчас? В этом деле еще очень много белых пятен, товарищ подполковник.

— Ты которое дело имеешь в виду, майор? Теперешнее, — Рябов выложил на стол обе ладони и тут же сместил их влево сантиметров на десять, — или то, шестилетней давности?

— Наверное, оба. Связь прослеживается. Очевидная связь.

— Да-а-а, — почти мечтательно протянул Рябов, откидываясь на спинку кресла. — Не просто так их там собрали всех. Не просто. В общем, поднимай то дело шестилетней давности. Изучи детально. К вечеру доложишь, кто, что, как. Да, и попытайся все же найти следователя, который вел это дело.

— К вечеру? — Желваки на скулах Вишнякова заходили. — Все к вечеру? Я правильно понял, товарищ подполковник?

— Можно к утру, — недовольно покосился Рябов. — И… Не умничай тут! Понимаю, объем большой, но время, время, майор, поджимает. Все, иди!

Вишняков медленно шел по коридору к своему кабинету, впечатывая в каждый свой шаг беззвучное ругательство. Попутно проклинал свою неустроенную жизнь. Он который день забывал купить соли и ел все пресное. К примеру, сегодня позавтракал несоленым омлетом. Ужинал вчера несолеными макаронами. Может, это было и полезно, но очень отвратительно. А утром еще и кофе с сахаром закончились. Забег в супермаркет требовался безотлагательный. А когда?! К вечеру необходимо доложить о материалах дела шестилетней давности. К утру отыскать следы следователя, который его вел.

Начать, конечно, следовало со второго пункта. Найдет следователя, узнает подробности из первых уст. Это все же лучше, чем старые папки листать. А для этого надо было ехать в архив. А до него…

— Тьфу ты! — выругался он уже вслух, вставляя в замочную скважину кабинетной двери ключ.

Еще Тамара! Она решила, что жизнь без нее у него слишком шикарна. И отравляла ему ее своими звонками почти каждый день. Несла какую-то чушь. Угрожала. Все беспочвенно, нудно. Он слушал ее, морщился и терпел. Потому что знал: брось он трубку, она заявится к нему домой. А это много хуже. Будет без спросу лазить по шкафам. Проверять у него наличие винных запасов.

Кстати! Их тоже не мешало бы пополнить. Она почти все вылила за окно.

Неужели все бывшие жены такие бестолковые? А с одной из них ему сейчас предстояло встретиться. Тоже с бывшей женой. С бывшей женой погибшего Никиты Калина. Дама, что странно, сама напросилась на встречу. Позвонила вчера, что-то лопотала о важных сведениях, которыми обладает и которыми поделится только с ним. Под протокол!

Вишняков с опасением относился к таким вот словоохотливым гражданкам. Либо сплетничать явится, либо себя очищать. Бывшая жена Калина!

Он вошел к себе, мимоходом включил чайник. Засыпал в большую чашку сразу три ложки растворимого кофе с горкой. Ему срочно нужна была убойная доза кофеина. И где-то, где-то в столе, кажется, завалялась упаковка с печеньем. Еще Тамара покупала. Забежала к нему на работу, напросившись на чай. И печенье принесла. Он тогда его есть не стал. Она тоже. Печенье он забросил в ящик стола и благополучно о нем забыл. Сейчас очень кстати вспомнил.

Третьим по счету печеньем он закусывал глубокие глотки огненного растворимого кофе, когда в дверь сунулась рыженькая головка бывшей супруги Калина Никиты.

— Здрасьте, к вам можно? — осторожно улыбнулась она.

— Да, да, входите.

Он мотнул головой, приглашая ее войти, отряхнул форменный джемпер от крошек, залпом допил кофе. Оставлять не захотел. Остывший кофе он не терпел. Равно, как и остывшие макароны, которыми ему пришлось вчера ужинать. Да еще несолеными. Чуть не подавился!

Калина Софья — так ее звали, вошла в кабинет семенящей поступью. На ходу поправляя широкое пальто из серого букле, она прошла на середину кабинета, встала у стула.

— Я присяду?

— Конечно, конечно.

Он широким жестом обвел кабинет, будто предлагал ей размещаться где ей вздумается. Хотя предлагать-то особо было нечего. Второй свободный стол и стул были завалены папками со всякими старыми делами, которые давно пора было отправлять в архив. Да все руки не доходили.

— Итак, Софья Сергеевна, вы сказали в телефонном разговоре, что вам есть, что сообщить следствию? Что-то очень важное?

— И да, и нет. — Она подергала губами в подобии улыбки, заправила за ушки рыжие непослушные прядки, принялась пальцем водить по крупной пуговице на пальто. — Поначалу мне показалось это важным. А теперь даже и не знаю. Я даже колебалась: приходить или нет.

— Давайте, вы мне все же расскажете, для начала, — с нажимом закончил Вишняков фразу. У него выкипало терпение. — А потом я решу, что важно для следствия, а что нет. Идет?

— Хорошо, — явно нехотя согласилась Софья Калина.

Полы ее широкого зимнего пальто разъехались, представляя его вниманию острые коленки, обтянутые черными плотными колготами, короткое вязаное платье цвета прелой листвы и черный объемный шарф, обмотанный вокруг шеи.

— У вас тепло. — Она потянула пальцами петлю шарфа пониже.

— Вы можете снять пальто. У нас действительно тепло, даже жарко.

Он все еще был терпелив, почти угодлив. Хотя, дали бы ему волю, вытряхнул бы бывшую супругу погибшего Калина из широкого пальто, вцепился бы в воротник ее платья и принудил бы отвечать на его вопросы. У него они скопились, да.

Она неторопливо стащила с себя толстое пальто, свернула его и положила на соседний стол. Прямо поверх папок со старыми делами, ждущих отправки в архив. Под пальто она оказалась совсем маленькой, худенькой, не очень удачно сложенной. Широкие плечи, костлявые бедра, едва угадывающаяся грудь. Странно, что именно она сбежала от погибшего Калина. Не он ее бросал, а именно она. По внешним данным она ему явно проигрывала.

— Итак, Софья Сергеевна, начнем? — Он глянул строго. Еще минута, и он по примеру Рябова примется скрипеть зубами.

— Да, да, конечно. Только можно я начну все с самого начала?

— Конечно. Под протокол?

— Да, разумеется. Не хочу, чтобы из моих слов делали сплетню. Хочу, чтобы с моих слов было записано верно, — процитировала она последнюю строку бланка протокола.

— Итак…

— Мы познакомились с Никитой, когда он только-только защитил диссертацию. Умный, подающий надежды. — Она накрыла острые коленки своими ладонями. Спина ее сгорбилась. — Я и питала эти самые надежды вместе с его научными руководителями.

— То есть?

— Думала, Никита пойдет в науку. А он… — Она скорбно поджала губы.

— А он?

— А он пошел в бизнес! — выпалила Софья таким тоном, будто это подразумевало — стать мафиози.

— И что там? Не заладилось?

Он старался, чтобы скепсис не просочился. Чтобы эта непривлекательная рыжеволосая молодая женщина не заподозрила, что он считает ее чудачкой.

— Почему не заладилось? Как раз наоборот. Он сначала работал на одного миллионера, потом перешел к другому. За ним выстраивалась очередь, как к специалисту. И он начал… — Она подергала широковатыми плечиками. — Не подберу других слов: Никита начал портиться.

— Портиться? Как это? Начал пить, курить?

— Нет. Что вы! Таких вредных привычек не было. Он принялся сорить деньгами. А это очень плохо. Я уговаривала его вернуться в науку, заняться докторской, но… Все мои уговоры остались неуслышанными. И я ушла от него.

Она как-то так вскинула голову, что Вишняков тут же понял: она жутко горда своим решением бросить удачливого симпатичного парня на самом взлете.

— А дальше? Что было дальше? Он попытался вас вернуть?

Спросил, хотя почти был уверен, что Никита Калин не побежал за ней.

— Не знаю, пытался ли он вернуть меня. Если его ежедневные звонки мне на работу можно отнести к числу его стараний, то да — пытался. А если разобраться… То он ни разу не попросил меня об этом. Просто звонил. Хвастался. Рассказывал о женщинах, с которыми крутил. Может, думал, что я пожалею о своем решении. Что вернусь, когда пойму, чего лишилась. Но я не вернулась. — Она брезгливо вывернула нижнюю губу. — Он был уже не тем Никитой, в которого я влюбилась. Я была уже не той Соней, которая была нужна ему. Ему уже не нужна была моя поддержка. Он обрел странную силу. Стал самоуверенным. Купил шикарную квартиру в центре. Загнался с ремонтом. Обставил. Эта женщина, с которой он… С которой вместе его убили, она помогала ему. Она была дизайнером или что-то в этом роде.

Слово «дизайнер» вышло у нее, как ругательство. И Вишняков понял, что данный вид деятельности тоже ею презираем. Все, что не касалось науки, было вторичным.

— У них закрутилось. Никита часто повторял, что Кира — так ее звали — мастер во всем. Особенно в том, что касалось тонкостей отношений между мужчиной и женщиной.

— Вы были с ней знакомы?

— Да. Он нас познакомил как-то. — Софья низко опустила рыжеволосую голову. — Пригласил меня к себе на квартиру, а там она с фотографиями, чертежами. Хлопотала.

— И? Как она вам показалась?

— Она? — Широкие худенькие плечики нервно дернулись, взгляд Софьи наполнился ненавистью. — Обыкновенная деревенская выскочка! С отвратительным произношением. Какой-то, знаете, сибирский говорок. Меня коробило. Никиту умиляло.

А она ведь ревновала! Точно ревновала своего бывшего к яркой брюнетке с шикарными формами. Могла и…

Так, стоп! Не увлекаться версиями. А то получится такой снежный ком!

— У них это было серьезно?

— Видимо. — Она кисло улыбнулась, шевельнула худыми плечами. — Никита называл ее «малыш». И землю собрался покупать, видимо, только из-за нее. Собирался строить большой дом. Для большой семьи.

— Землю? Какую землю?

— На которой его и убили, товарищ майор. — Ее тонкие обветренные губы задергались. Софья опустила голову. — Собственно, из-за этой новости я и здесь.

Глава 7

Человек, которого она обнаружила у своей машины, когда вышла от Алекса, сидел сейчас на заднем сиденье и держал ее на мушке пистолета. Самого пистолета она не видела, конечно. Мешало сиденье. Но опасность, исходившую оттуда, ощущала каждой клеточкой своего дрожащего тела.

— Садись в машину и не ори, — приказал он Люсеньке, когда она только-только открыла ротик, чтобы заругать его.

— В каком смысле? — не поняла она, конечно же, такой грубости.

— Я сказал, садись за руль, курица!

Молодой человек, достаточно высокий, гибкий, крепкий, что-то такое выставил из кармана куртки.

— Что это? — Люсенька с интересом рассматривала странно оттопыренный карман.

— Пистолет! Который стреляет! — прошипел со злостью незнакомец. — Садись за руль немедленно!

И она послушалась. Села за руль своего автомобиля. В зеркало заднего вида увидела, как незнакомец сел сзади, прямо за ней. И сел так, что ей было видно только его черную шапочку.

— Я поняла. Вы хотите угнать мою машину, — обрадовалась она, когда по команде завела мотор. — Так забирайте. Я вам зачем?

— Езжай прямо. И помни, пистолет направлен тебе прямо в сердце.

И она поверила. И поехала прямо. Потом свернула, куда он сказал. И снова свернула. Вырулила на проспект и осторожно покатила в сторону пригорода.

— Если остановят гайцы, будь умницей. Мне терять нечего, выстрелю.

Его черная шапка сдвинулась с места и вовсе исчезла из вида. Он откинулся на спинку, поняла Люсенька. На какое-то время она о нем даже забыла. Просто ехала, вдавливая педаль газа в пол, и всё. Потом в ее голове вдруг шевельнулась странная мысль, и она, прокашлявшись, спросила:

— Это вы? Вы были сегодня у Алекса?

— Кто такой Алекс? — после непродолжительной паузы отозвался незнакомец.

У него был такой голос, будто он успел задремать.

— Алекс, это мой парень. Бывший. Я была у него. Вышла, а вы у моей машины.

— А-а-а, это тот самый неопрятный мажор?

— Ну да, неопрятный. — И она слегка вступилась за него. — С некоторых пор. Раньше он был совсем другим.

— Мы раньше все были другими, — отозвался ее пассажир злым голосом. — Так, на перекрестке поверни налево.

Она снова послушалась. Сейчас уж смысла не было делать что-то вопреки его приказаниям. Они находились на какой-то проселочной ухабистой дороге, где совершенно не было никакого движения. Ни машин, ни людей. Если и возмущаться, то надо было у дома Алекса. Там народ мимо шел. Да и на трассе могла пару раз на блокпосты свернуть. Вряд ли он при полиции взялся бы стрелять. А она, как закланная овца, послушно ехала и ехала, пока они в какую-то чащу не заехали. Какая же она все-таки дура!

— Все, — растерянно моргнула пару раз Люсенька.

— Что все?

— Дальше ехать некуда. Дорога закончилась.

— Ну, тогда дальше пойдем пешком. — Он открыл пассажирскую дверь, выбрался на улицу. — Вылезай, красавица! Да застегни свою дубленку, а то продует.

И вот как-то так он это сказал, что она тут же поверила, что с ней будет все в порядке. Не стал бы человек, который завез ее в какую-то чащу, чтобы убить, заботиться о ее здоровье.

Застегни дубленку, а то продует! Это важные слова, решила Люсенька, застегиваясь под подбородок и натягивая капюшон пониже. Алекса никогда, к примеру, не заботило, хорошо ли она застегнулась.

— Куда теперь?

Она нерешительно топталась возле переднего левого колеса, не зная, куда деть ключи от машины. В сумочку положить? Или незнакомец их заберет? Какой у него дальнейший сценарий?

— Надо будет прогуляться. Тут недалеко. — Он с сомнением покосился на ее высокие каблучки. — Думаю, тебе будет нелегко.

Ей в самом деле пришлось несладко: прыгать по кочкам, продираться сквозь гремевшие на морозе голые ветки. Она все время спотыкалась, цеплялась капюшоном, рукавами. И этому странному человеку пару раз пришлось переносить ее на руках через поваленные деревья.

И по тому, как именно он это сделал, Люсенька снова подумала, что ей вряд ли будет угрожать опасность. Он очень бережно ставил ее на каблучки. Очень! И даже потом взял ее под руку, когда дорога стала чуть шире, но хуже.

Они прошли вдоль каких-то пошатнувшихся заборов, за которыми, окостенев от мороза, колыхался на ветру высохший еще по осени сорняк. Шли, шли и остановились у пожарища.

— Вот здесь все и случилось, — глухо обронил незнакомец, встав как вкопанный возле какой-то обгорелой доски.

— Что случилось? — Вытянув шею, Люсенька сдвинула капюшон на макушку.

— Здесь погибла твоя подруга. И еще четыре человека.

— Ой, господи! — Люсенька прикрыла рот ладошкой, затянутой в тонкую кожу перчатки. — А мы здесь зачем?! Вы… Вы хотите и меня?

И она попятилась. Впервые за все время проявила благоразумие и попятилась от него — странного человека в дешевой куртке и ботинках, в черной шапке, надвинутой на самые глаза.

Кто он?!

— Вы и есть убийца?! — ахнула она.

— Так считают. Некоторые, — добавил он с нажимом и пошел на нее.

— Кто некоторые?

Он шел, а она пятилась. Он шел на нее, а она пятилась.

— Следователь, прокурор, судья, влепивший мне шесть лет строгого режима.

И только тут она поняла, почему его наряд с первого взгляда ей не понравился. Почему показался ей не только дешевым и безвкусным, но еще и странным каким-то. Спецовочным.

Он заключенный! Урка! Она однажды видела такую одежду, странно, что забыла. Видела, как раз шесть лет назад, когда они с Олей и Кирой явились на оглашение приговора по убийству их с Олей одноклассника.

И там, за пуленепробиваемым стеклом находились какие-то люди. И на них была именно такая вот одежда. Только полегче. Было не так холодно.

— Вы… Вас судили тогда? За убийство Артура?! — ахнула она и зажмурилась. И заныла: — Господи! Вы убили его! Замучили до смерти! А теперь вернулись и убили еще пятерых. А теперь моя очередь?!

На этих словах она подвернула ногу и рухнула на обледеневшую дорогу спиной.

— Ой, как больно! Ой, как больно! — завыла Люсенька тоненько и пронзительно. — Не трогайте меня, не трогайте!

Но было поздно, он уже ее тронул. За оба запястья. Вцепился и с силой дернул на себя. Мгновение, и она уже стоит на ногах.

— Я не буду тебя трогать, Люси, — сказал он строго. — И убивать не буду.

— Почему?

У нее тряслось все! Щеки, губы, волосы, руки, ноги, живот. От страха, от холода. От невозможности поверить в то, что она сама, не сопротивляясь, привезла убийцу на место преступления. Для чего? Оставалось только догадываться.

— Хороший вопрос! — Он рассмеялся, блеснув белоснежными зубами. — Наверное, потому что я не убийца!

— А за что сидели?

— Статья за соучастие. А на самом деле…

— А на самом деле? — перебила она его, отбирая у него свои озябшие, трясущиеся ручки.

— А на самом деле меня там даже не было, — махнул он рукой куда-то себе за спину.

Она проследила за его жестом. Подняла взгляд, уперлась в край его черной вязаной шапки и всхлипнула:

— А Артура убили здесь?! Именно в этом месте?

— Вот не знаю, Люси. Где убили, кто убил, кто нашел, когда нашел. Следователь, который всеми силами пытался посадить меня и еще парочку наркоманов — лишь бы посадить, кажется, — даже не задавался такими вопросами.

Он очень сложно и витиевато говорил. Она ничего не понимала. У нее перед глазами вдруг все закрутилось, поплыло. Пространство заполнилось размытыми образами, криками. Она сделала шаг вперед и тут же провалилась в обморок.

— Эй, эй, детка, — звал Люси кто-то нежным мужским голосом, совершенно не похожим на высокий фальцет Алекса. — Эй, очнись.

Ее лба коснулось что-то теплое и мокрое. Пошло гулять по щекам, губам. Она поймала языком крохотную капельку воды, слизнула и поняла, что дико хочет пить. И еще есть. И еще ужасно хочет мороженого. Клубничного! И еще хочет открыть глаза.

Люсенька резко распахнула ресницы, заморгала от яркого света, потом осторожно присела, огляделась. И счастливо улыбнулась, выдохнув:

— Дома-а-а…

Она и правда была у себя дома, на собственном диване, без дубленки, без сапожек. Значит, что? Этот странный человек довез ее до дома, разул, раздел, уложил на диван в гостиной и начал приводить ее в чувство, намочив полотенце.

Ну, разве убийца, настоящий убийца так поступает?!

И зачем ему тогда разуваться? А он ходит по ее дорогим светлым коврам в черных махровых носках. И даже куртку снял, оставшись в черной простецкой рубахе.

И Люсенька, не удержавшись, недовольно сморщила носик.

— Что? — Он протянул ей полотенце. — Еще?

— Нет. Я не об этом. Вещи… Твои вещи. Они ужасны!

Она незаметно сказала ему «ты» и тут же решила, что это очень логично после того, что оба пережили. Она испугалась его. Он испугался за нее. Она же не могла ошибиться. В его темных глазах тревога.

— Других пока нет, не заработал. Да и не заработаю уже, если не разберусь со всем этим… — он точно хотел выругаться, но сдержался и произнес: — Ужасом.

— Расскажи мне все, — попросила она, снова заваливаясь на подушки и устраиваясь поудобнее. — Кстати, как тебя зовут?

— Кирилл.

— А меня Людмила. Но все зовут меня либо Люси, либо Люсенька. По ситуации. — Она нежно улыбнулась, расправляя плотную теплую блузку на животе. — Расскажи мне все о себе, Кирилл.

— А что рассказывать? Даже не знаю. — Он с тяжелым вздохом провел рукой по коротко стриженным волосам. — Шесть лет назад меня взяли прямо на работе. Бросили за решетку. А потом обвинили в том, что я был соучастником зверского убийства.

— Его убили зверски, — всхлипнула она вдруг. — Он умирал страшно.

— Да знаю. Следователь постарался, рассказал все в деталях. Чтобы, видимо, я на суде не поплыл с информацией. Но я никого не убивал. Меня не было там.

— А где ты был?

— Дома. Спал. Один. Родители были на даче. И никто не мог подтвердить мое алиби.

— Угу…

Люсенька задумалась, покусывая губки. По сути, он мог ей врать. По сути, он мог быть как дома, так и на месте преступления. То, что он спал один дома, никто не мог подтвердить. Но и она часто дома одна. И этого тоже не видят свидетели. И много еще кто спит дома один. Оленька, к примеру.

И она снова спросила:

— А почему ты?

— В смысле?

— Вот схватили вас троих? Почему?

— А, это! — Он снова погладил себя по голове. — А тут все просто. Двух нариков схватили, потому что они постоянно отирались в том месте, где парня нашли. А я… А я продал Артуру телефон перед его гибелью. И догадался, позвонил ему в тот день, когда его…

— Убили?

— Да. Но когда я звонил, он был еще жив. И куда-то ехал. С друзьями. Так он мне сказал.

— А звонил-то зачем?

— Уговор у нас был. Он забрал телефон с сим-картой. Там у меня почти не было контактов. Но все же несколько осталось. И мне просто могли позвонить. Я спросил. Но никто не звонил. Вот по этой сим-карте и по моему звонку на меня и вышли. И уже не отцепились.

— Я что-то такое припоминаю. — Люсенька наморщила лобик. — Ты ведь так вины и не признал?

— Нет.

— А те двое наркоманов?

— А они и не помнили ничего. А за дозу подпишут все, что угодно. Думаю, так и было. Их уж нет. Оба померли.

— Ужас! — выдохнула Люсенька. И постаралась сморщить личико, как мама, чтобы показаться просто миленькой. — Слушай, а давай мороженого поедим? Клубничного.

— Я бы просто поел. — Кирилл положил руку себе на желудок. — Я давно не ел.

— Ой, прости.

Она сбросила ножки с дивана и засеменила в собственную кухню, на ходу размышляя: чем она сможет накормить взрослого голодного мужика. Все ее баночки с йогуртами и смузи ему точно не годились. И супчики-пюре явно не в его вкусе. Колбасы она не держала, не употребляла ее. Рыба…

Точно, рыба! У нее в холодильнике завалялась пара стейков. Сейчас она запечет ее и подаст с овощами.

Готовка заняла у нее полчаса. Все это время Кирилл не уходил с кухни. Жевал какие-то хлебцы, диетическое печенье, попробовал ее травяной чай, не понравилось. Остановился на воде. И все время о чем-то рассказывал. О том, как жил шесть лет назад. Неплохо, судя по рассказам, он жил. Имел хорошее образование, неплохую работу. Даже наметился какой-то карьерный рост, когда его угораздило продать свой телефон этому настырному мальчишке.

— Ты мне главное расскажи, как ты оказался у Алекса? — спросила Люсенька, принявшись накрывать на стол.

— Я оказался сначала возле дома бывшей жены одного из погибших. Хотел с ней переговорить. А тут твой мажор. Как выскочит из своей машины и наперерез к ней. И давай расспрашивать. Та сначала отмахивалась. Потом разговорилась. А говорили громко так, никого не стесняясь. Я возле колеса присел, будто запаску ставлю. И все прослушал.

— И что же?

— То, что ее бывший муж, погибший при пожаре, собирался купить эту землю. Но земля будто с нехорошей историей. Мол, его могли и из-за этого убить. Ну и так далее. Я потом за ним проехал до его дома, вошел с ним в подъезд. А потом и в квартиру.

— Ему ты тоже пистолетом угрожал? Или он тебя так впустил?

Люсенька глянула на него сердито исподлобья. Знал бы он, каких страхов она натерпелась, сидя за рулем под дулом!

— Да не было и нет у меня никакого пистолета, — улыбнулся Кирилл, пододвинул к себе тарелку с рыбой и овощами, сваренными на пару. Понюхал. — Восхитительно пахнет.

— Спасибо, — машинально поблагодарила вежливая Люсенька и вдруг как подпрыгнула! — Как не было пистолета?!

— Не было.

— А в кармане что? Что в кармане было? — Она недовольно сжала губы.

— Палец. Ну, откуда, скажи, у меня пистолет, Люси? Мне просто надо было немножко припугнуть тебя, чтобы съездить на то место. Осмотреться.

— Немножко! — фыркнула она с обидой. — Да у меня тряслось все внутри!

— Прости.

Он глянул на нее с такой покаянной улыбкой, что она не удержалась и улыбнулась в ответ.

— А зачем все так? — помотала она в воздухе вилкой, прежде чем воткнуть ее в рыбу. — Меня похитил. Сейчас не торопишься. Ты в бегах?

— Нет. Почти нет. — Кирилл нехотя отложил вилку. — Свой срок я отсидел. Вернулся. Но тут это дикое убийство. Я вышел на час из дома, а мне мои родители звонят и говорят, что у них была полиция. Посоветовали пока где-нибудь пересидеть.

— И ты решил пересидеть у меня. — Люсенька нахмурила лобик. — Не думаю, что это хорошая идея.

— Я не помешаю тебе. И я не опасен. Просто… — Он снова взял вилку в руки и принялся отделять кость от мякоти. На Люси он не смотрел. — Они схватят меня сейчас. И снова навешают всех собак. Почему-то про мой телефон прежний спрашивали. Который я купил еще до срока. А он у меня пропал. Во время следствия, еще шесть лет назад пропал. Что им опять мой телефон дался? Почему ко мне пришли? Как это убийство связано с тем, что произошло шесть лет назад?

— Ну-у-у… — Люсенька закатила глазки. Подумала. — Может быть, оно тоже было совершено там? Не просто же так бывшая жена Никиты уверяла, что земля с нехорошей историей. А?

— Уж не знаю, что там за история нехорошая с этой землей, Люси, но на следственный эксперимент нас вывозили совсем в другое место.

— То есть, выходит, Артура убили не там?

— Я не знаю, где убили Артура, — с нажимом проговорил Кирилл, подбирая с тарелки последние крошки рыбы. — Я не был там. И сам следственный эксперимент помню, как в тумане. Куда-то ехали. Куда-то нас выводили. Я стоял в стороне. А эти два наркомана что-то рассказывали, показывали. Но это, Люси, но это все происходило не там, где мы были сегодня. Вот это я помню отчетливо. Это было другое место!

Глава 8

— Люси пропала! — выпалила бледная до синевы Ольга Королёва и без разрешения шагнула в его квартиру. Еле успела сбросить с ног уличную обувь.

Причем сразу в кухню. И за стол села. Хорошо, что он посуду всю перемыл и пол подмел, а то был бы конфуз.

— Чай, кофе? — спросил Вишняков, про себя возрадовавшись, что успел сегодня посетить гипермаркет.

Набрал на неделю вперед, еле пакеты до машины донес. И соль не забыл! Если честно, сначала забыл. От кассы возвращался. Дома распределил покупки по шкафам и полкам холодильника. Порадовался внушительным запасам. Принялся прибираться в кухне прежде, чем приступить к приготовлению ужина. И тут Королёва!

— Что? — Она рассеянно глянула на чайник в его руках. — Ай, да все равно. Можно без ничего.

— Так беседа не клеится.

— Чтобы она клеилась, надо что-то покрепче. — Она впилась пальцами в волосы на висках, поставила локти на его стол и простонала: — Хотя и бухло не поможет!

— Так, давайте по порядку.

Вишняков включил чайник, незаметно покосившись на барную полку в углу. Там запасы он тоже пополнил. Из каждой ячейки торчало по винному горлышку. Но предлагать фигурантке алкоголь он не станет. К тому же Тамара сегодня в телефонном разговоре грозилась наведаться. Если застанет его с Ольгой за распитием спиртных напитков, такое начнется!

Кофе. Просто кофе.

Чайник вскипел мгновенно. Он залил кипяток в турку, насыпал туда кофе, поставил на медленный огонь.

— Так что стряслось с Людмилой Рыжих? Я правильно понял, вы о ней говорили, когда вошли?

— Да. О ней. — И крепкая, хладнокровная Ольга неожиданно всхлипнула, спрятав от него лицо за рассыпавшимися волосами. — Сначала Кира! Теперь она?! Нет, нет, нет! Только не это, господи!

— Можно подробнее.

Он пока ничего не понимал из ее истерики. Он пока разливал кофе по чашкам. И наслаждался ароматом и густотой напитка. Нарочно не стал заряжать кофейную машину. Все с ней хорошо и все быстро, но на огне кофе лучше. Так он считал.

— Я была у Люси, не попросила, нет, приказала ей никуда не высовываться. Хотя бы пока! Хотя бы до тех пор, пока я со всем этим не разберусь! Она обещала и…

— Так, стоп. — Вишняков замер посреди своей кухни с кофейными чашками в руках. — Что значит, со всем этим разберусь?! Я не понял!

— Ну… Пока следственная машина раскручивается, я решила взвалить на себя некие полномочия и начать собственное расследование.

— Как интересно, — пропел Вишняков, подсаживаясь к столу и расставляя чашки с кофе. — Начать собственное расследование. Ага… И как? Как идут дела с этим самым расследованием?

— Пока туго.

Ольга вцепилась в чашку с кофе совершенно неподобающе, как отметила бы Тамара. Не по правилам, игнорируя ручку, обнимая крохотное фарфоровое чудо ладонями. Но вышло у нее это так естественно, так грациозно. Много изящнее, чем когда Тамара бралась за ручку двумя пальцами, оттопыривая мизинец.

Он не мог не отметить. Машинально, но отметил. И понял, что причина всему: порода. Эта девушка с громкой фамилией имела шикарные гены. И неизвестно еще, как глубоко корнями уходило ее генеалогическое древо, к каким «стюартам» и «рюрикам». Странно, что ее так побросало в отрочестве. Мачеха Ольги, с которой у Вишнякова состоялся на днях телефонный разговор, сообщила по секрету, что в колонию для малолетних преступников Оля не угодила только лишь благодаря вмешательству ее отца.

Что это было: подростковый бунт? Или что-то еще? Темное, глубинное, опасное, что прорывалось, сеящее зло?

— Что удалось узнать? — Он не сводил с нее глаз. — Есть что-то интересное?

— Ну, не знаю. — Она подергала плечами, поводила головой. — Важно это, нет, но Кира там была со своим новым парнем.

— Никитой Калиным?

— Да. Знаете уже? — Она покосилась в его сторону, темные глаза смотрели без выражения.

— Знаем.

— Он будто собирался купить эту землю.

— Угу, — подтвердил Вишняков, глотая горячий кофе.

— Но по утверждениям его бывшей жены у этой земли была какая-то нехорошая история. Знаете, как бывает с недвижимостью? Дурная слава о квартире, микрорайоне, доме и так далее. А тут участок с историей.

— И?

Он опустил взгляд. Она так и не притронулась к кофе. Тискала чашку в руках, поглаживала по ребристым бокам, но не сделала ни единой попытки поднять ее.

— Не нравится кофе? — спросил Вишняков, когда Ольга затихла, о чем-то задумавшись.

— Что? — Она проследила за его взглядом. — А, это. Да нет, все нормально. Пахнет здорово. Просто, я вот о чем думаю.

— И о чем же?

— Я не нашла ни единого подтверждения тому, что эта земля дурно пахнет. — Ее взгляд полыхнул азартом.

— Как интересно.

Вишняков насторожился. Ему самому, если честно, пока даже думать об этом было некогда. Перед ним стояли другие задачи. Ему необходимо было найти связь с убийством, которое произошло в заброшенном дачном доме не так давно, и убийством шестилетней давности. Сегодня он весь день пытался дозвониться до следователя, который вел дело шесть лет назад. На удачу, попался ему человечек, хорошо со следователем знакомый. Снабдил номером телефона. Сказал, что тот теперь не работает в органах. Пчел разводит где-то в Башкирии. И даже пару раз присылал ему оттуда в подарок пару пластиковых контейнеров.

— Знатный мед. Сергей молодец, — похвалил тот бывшего коллегу. — Звони. Может, выйдет дозвониться. Я пытался поздравить его с Новым годом и Рождеством, у меня не вышло. Трубку не берет. Может, где за границей отдыхает.

Если он отдыхал за границей, то до сих пор не вернулся, сделал вывод Вишняков, отчаявшись за сегодня дозвониться. И решил завтра позвонить участковому, в ведении которого находился дом, где теперь проживал бывший следователь с семьей. А еще в понедельник он должен будет ехать в архив, забрать дело для внимательного изучения. Соответствующий запрос уже был готов.

И поэтому…

Ну, не было у него никакой возможности проверять сплетни, которыми снабдила его под протокол Софья Калина. Это он отодвинул на потом. Хозяина дачного участника установили. Правильнее, хозяйку. Ею оказалась древняя старушка, доживающая свои дни в одном из спальных районов города. Почти глухая, почти слепая. Социальный работник, с которым говорили сотрудники его отдела, только руками разводила. За несколько лет, что участок был выставлен на продажу, его никто не пожелал купить. Недавно, с ее слов, приходил какой-то парень, но и он пропал.

— Я нашла объявление в сети о продаже участка, — похвалилась Ольга, привалилась спиной к стене и поежилась. Стена была ледяной, уличной. — С приложенным к объявлению номером телефона. Позвонила. И знаете, что?

— Что?

— Телефон оказался выключенным. — Она вдруг сунула руку в карман джинсов, вытащила скомканную бумажку оранжевого цвета. Ткнула в нее пальцем. — Вот номер. Не пробьете?

Он еле сдержался, чтобы тут же не выбросить эту бумажку в ведро. Это был не тот путь, которым ему следовало двигаться. У него наметился прорыв. Появилась версия. Он должен работать именно так, как наметил.

А то, что предлагала Ольга, — стопроцентно ложный след. Куда она пытается его увлечь? Зачем? Сбить намеренно?

— Оставьте. Я этим займусь, — нагло соврал он, даже не притронувшись к бумажке.

— Я звонила снова и снова, результат тот же, — продолжила тыкать пальцем в записанный номер Ольга. — К слову, вы так и не пригласили меня, чтобы я посмотрела вещи с места преступления.

— Все недосуг. Давайте на неделе?

А он и забыл! Забыл, что обещал ей.

— Хорошо. Хочу кое на что взглянуть.

— На неделе, — снова пообещал Вишняков, сильно сомневаясь, что выполнит свое обещание. — Так что с вашей Люси? Вы ворвались ко мне с утверждением, что она пропала.

— Я не ворвалась. Я пришла, — пробубнила она, покосилась. — Я велела ей сидеть дома. Вчера утром она позвонила мне и сообщила, что переедет к родителям и поживет там какое-то время. Вечером ее у родителей не оказалось. Ее мамочка сказала, что Люси решила уехать. И уехала. Еще днем. Я оборвала телефон, но Люси мне так и не ответила. Вызов идет, ответа нет. Я к ней сегодня поехала. Мне не открыли. Машины на стоянке нет. Я поехала к Алексу.

— Это ее парень?

— Да. Бывший, теперь уже. Они, как вернулись с отдыха, решили взять паузу. — Оля поморщилась, как от кислого. — Хотя я бы на ее месте сделала это гораздо раньше.

— Он что-то сообщил вам?

— Да! В том-то и дело, что сообщил! — Она оживилась. — Люси была у него. И даже заплатила за информацию. К слову, он такой козел! Я эту информацию совершенно бесплатно отыскала. А он с Люси денег сбил. Сволочь!

— Что за информация?

— Про Никиту Калина. Про его намерения купить участок, на котором он погиб.

— А ее интересовал конкретно Никита Калин?

— Ну, да.

— А почему?

У Вишнякова сделалось противно в желудке. Что-то подсказывало ему, что новости ему сейчас сообщат неожиданные.

— Так он долго ухаживал за Люси. Еще в студенчестве. Он был однокурсником Алекса, да.

— Да какого черта! — заорал Вишняков, хватаясь за желудок, так резануло конкретно. — Вы начинаете мне рассказывать все с самого хвоста! Почему главные новости оставляете на потом?!

— Вы считаете главной новостью то, что погибший Калин когда-то ухаживал за моей подругой?

— Да, да, черт возьми! Потому что потом он со второй вашей подругой погиб! И находился с ней на тот момент в статусе «пара»! Почему вы об этом умолчали?! Почему?!

— Вы не спрашивали.

Она наморщила лоб, будто пыталась вспомнить: а действительно ли он ее об этом не спрашивал.

— Спрашивал. И вас и вашу подругу спрашивал: знакомы ли вы были с погибшими? Вы ответили отрицательно. Обе! Дружно! Вы намеренно ввели следствие в заблуждение? Чтобы вести свое долбаное собственное расследование? Да кто вам дал право?… Я вас…

Он охнул и уронил голову на стол. В желудке резало невыносимо.

— Что с вами? — спросила она, наклоняясь над ним. — Вам плохо?

— Желудок. Там в шкафу есть пилюли, дайте! — приказал он со стоном.

Она послушно вытряхнула из пузырька пару круглых таблеток. Он швырнул их под язык. Минуты три молча сидел с закрытыми глазами. Потом боль отступила.

— У вас язва? — округлила она глаза, читая надпись на пузырьке.

— Гастрит, — нехотя признался Вишняков.

— Ого. Диета нужна. А вы пельмени магазинные жрете, — глянула она на упаковку, которую он разложил на рабочем столе еще до ее прихода. — Кашу сварить? Овсяную? У меня неплохо получается.

— Варите, — позволил он слабым голосом. — И уж добивайте меня, Ольга Королёва. Что еще от меня скрыли?

— Ничего особенного на первый взгляд. А на второй… В общем, Алекс сообщил мне, что сорвал с моей наивной доверчивой подруги денег за пустую информацию. А еще добавил, что к нему перед приездом Люси заходил некий человек. И его тоже интересовала информация о Никите. О земле, которую тот собирался покупать. Алекс даже думает, что Никиту убили из-за этого участка земли.

— Да что же это за земля-то такая, — скептически сложил губы Вишняков. — Нефтяное месторождение там, что ли, нашли? Или жилу золотую отрыли? Или аэропорт строить собираются? Чушь… Кто был тем человеком?

— Алекс не знает. Тот не представился. Описал мне его. — Ольга активно болтала ложкой в кастрюльке. — Но по описаниям просто уголовник какой-то. Алекс так и сказал, от парня за версту несет нарами.

— Оп-па! Высокий?

— Вроде. — Ольга зачерпнула из кастрюльки, подула на ложку, попробовала. Пробормотала: — Вроде норм.

— Худой? Кареглазый?

— Алекс про глаза ничего такого не говорил. Не рассмотрел или не смотрел, не знаю. Но заметил шрам у парня на правом запястье возле большого пальца. Кривой такой, как неровная дорога, уточнил Алекс.

— Власов! — выпалил со злостью Вишняков и кулаком по столу стукнул. — Мы его ищем, а он…

— А он увез куда-то Люси! — выпалила Ольга и принялась выливать жидкую кашу в глубокую тарелку. — Алекс из окна наблюдал, как тот сначала о чем-то с ней поговорил. А потом сел на заднее сиденье, и Люси тронула машину. А потом уехала со двора. С тех пор о ней ни слуху ни духу. А кто такой Власов?

Он не торопился ей отвечать. За тарелку каши он не продается. Хотя стоило признать, получилась она у Ольги отменной. Тамара никогда не умела варить овсянку. В ее исполнении каша превращалась в несъедобный клейстер. Он ее и не ел.

— Так кто такой Власов? Фамилия кажется мне знакомой, но не могу вспомнить. — Оля уже сидела напротив и отчаянно морщила лоб, демонстрируя попытки освежить память.

— Власов был осужден шесть лет назад за убийство… За соучастие в убийстве Артура Виноградова.

Она не просто замерла, она превратилась в статую. За мгновение! Мраморное лицо, окаменевшее тело.

— Что?! — Вишняков перепугался. — Что-то не так?

— Это тот самый парень, которого судили вместе с обдолбанными нариками. Я вспомнила! — выдохнула она, отмирая. На миг зажмурилась. И проговорила с горестным смешком: — Он так и не признал вины.

— Откуда вы знаете? — Последняя ложка каши застряла в горле Вишнякова.

— Мы с Люси и Кирой были на суде.

— Но почему, почему вы там были?!

— Потому что Артур Виноградов был нашим с Люси одноклассником.

Глава 9

Мария Кирилловна дремала в глубоком кресле. Она была такой старенькой, такой худенькой, что казалось, в кресле ее и вовсе нет. Что там только огромный меховой плед. Если бы не ее крохотная головка, туго повязанная платочком, казалось бы именно так.

Социальный работник Надежда со вздохом отвела взгляд от старой женщины и подумала: «Не надо, господи, мне такого долголетия!»

Марии Кирилловне через неделю должно было исполниться девяносто восемь лет. Она давно уже не могла за собой ухаживать. Давно уже растеряла всех своих родственников. Кто умер, кто забыл о ней. Наде иногда казалось, что Мария Кирилловна сама о себе забыла: кто она, где она, зачем она.

Новость о том, что Мария Кирилловна ведет с кем-то переговоры о продаже своего дачного участка, ошеломила ее. И даже немного разозлила. Потому что Надежда давно подыскивала себе дачу. Ей хотелось купить участок уже с домиком, пусть и небольшим, но уютным и желательно с удобствами. И чтобы земля была. Чтобы можно было посадить цветы, зелень. Чтобы была небольшая лужайка для шезлонга. Она видела по телевизору, как обустраивают крохотные поместья за границей. Она так тоже хотела.

Денег на все на это не хватило бы. Надя это понимала. Либо домик с удобствами. Либо ландшафтный дизайн. Только такой расклад предполагали ее скудные накопления.

Если бы только ей повезло с покупкой домика, если бы хозяева запросили недорого, вот тогда бы она, конечно, смогла реализовать свою мечту. Но сколько она ни искала, соответствующего ее мечтам варианта не находилось.

И вдруг как гром среди ясного неба: ее подопечная, на которую она тратила все свое служебное, а иногда и не служебное время, оказывается, продает свой дачный участок. А на участке как раз есть домик. Вернее, был! Его сожгли, убив в нем сразу пять человек.

Но не в этом суть! Суть оказалась в том, что домик этот продавался уже несколько лет. Безуспешно. Именно это выяснилось, когда к Марии Кирилловне пришли полицейские с вопросами.

Безуспешно!

Надя едва не расплакалась с досады, когда это услышала. Она который год ищет недорогой участок с домиком, а эта старая ведьма безуспешно пытается продать свой! А когда Надя узнала, где именно, то все же расплакалась. Это было неподалеку от того места, где она родилась. Она знала эти места как свои пять пальцев. Знала, что там великолепная почва. Какие урожаи родятся год от года. Она бы наверняка уговорила старую ведьму продать ей участок дешевле заявленной цены. Наверняка.

А та ей даже не сказала.

После ухода полицейских, почти ничего не добившихся от Марии Кирилловны, Надя дождалась, когда старуха уснет, и перерыла все ее шкафы в поисках бумаг на дачный участок. Не нашлось ничего! Ни клочка! Куда она все подевала? Она же встречалась с тем парнем, которого Надя застала однажды у старухи в гостях. Надя опознала его по фотографии, полицейские показали.

Этот парень сидел со старухой в кухне и о чем-то оживленно разговаривал. Старая карга даже хихикала его шуткам. Когда он ушел, Надя спросила ее:

— Кто это был, Мария Кирилловна?

Старуха тут же прикинулась глухой и не ответила. А оказывается, это был покупатель. Может, он и унес бумаги на дачный участок? Вполне возможно, вполне возможно.

Надя встала с дивана, на котором расположилась с вязанием. Отложила спицы. И подошла к креслу, в котором спала ее подопечная. Наклонилась, прислушалась. Дышит. Дышит, старая ведьма. Надо бы ее переложить в постель и собираться домой. Видимо, уснула уже до утра. Часов до девяти спала обычно. Надя приходила к ней в половине девятого утром. И в половине девятого вечером уходила. Сейчас еще не было и восьми вечера. Но старуха уже спала мертвым сном. Чего ее караулить?

Надя подтащила тяжелое кресло к дивану, на котором обычно спала Мария Кирилловна. Осторожно сняла с нее толстый плед. Подхватила старуху под мышки и переволокла на диван. Уложила ее голову на тонкой подушке, развязала платок, сняла. Не хватало еще, чтобы старая дура от тугого узла задохнулась. Накрыла сверху одеялом. И вдруг!..

Надежда едва не заорала от ужаса, когда сухая старушечья лапка впилась в ее ладонь.

— Не обижайся, — просипела старуха.

— За что, Мария Кирилловна? — Надя перевела дух. — Ну и напугали же вы меня.

— За участок не обижайся. Я знала, ищешь ты дачу.

— Ладно. Не буду. — Она высвободила свою ладонь из ее пальцев. Уточнила на всякий случай: — Не буду обижаться. Вы спите. Поздно уже.

Надя подхватила свое вязанье, оказавшееся у старухи в ногах. Села в ее кресло. Подосадовала: ну вот, придется еще сидеть, пока та не уснет. Хоть и идти недалеко — Надя жила в соседнем доме, — но все равно хотелось бы уйти пораньше. Дома дел скопилось. Рядом со старой женщиной она почти без выходных.

— Не хотела я, чтобы ты землю ту покупала, — снова подала голос Мария Кирилловна.

И на Надю глянула пара лихорадочно поблескивавших глаз.

— Почему? — Наде все же сделалось интересно. — Чем же я вам так не угодила, Мария Кирилловна?

— Ничем. Ты хорошая. А земля плохая. Проклятая, — проскрипела старуха и запросила пить.

Надя сходила в кухню. Навела ей травяного чая. Налила в специальную бутылочку для спортсменов. Из нее удобнее было ее поить. Вернулась в комнату, а старуха уже спит.

— Тьфу ты, — проворчала Надя, снова усаживаясь в кресло.

Она провязала четыре ряда, когда старуха снова открыла глаза и запросила пить. Надя напоила ее, поправила на ней одеяло. И тут же пожалела, что не добавила ей в чай снотворных капель. Той достаточно было десяти, чтобы проспать до утра.

— Спасибо.

Бескровные губы Марии Кирилловны растянулись в блаженной улыбке. Женщина дождалась, когда Надя снова сядет в кресло с вязанием, и проговорила:

— Внуком моим та земля проклята, Надюша.

— Внуком? — удивленно вскинула она брови. — А кто ваш внук, Мария Кирилловна?

Она лично не знала ни одного родственника старухи. Ни разу здесь никого не было за то время, что она работает. А на этом адресе она работает уже пять лет.

— Внук? — Женщина широко распахнула глаза и вдруг очень громко, непривычно громко выпалила: — Внук Вовка! Мерзкий клоун! Пугало! Тьфу! Ненавижу!

Видимо, отношения у них были, мягко говоря, не такими хорошими. Поэтому он тут ни разу и не появился.

— Где он сейчас? — зачем-то спросила Надя.

— Нет его. Помер он, — слабеющим голосом ответила Мария Кирилловна, выдержав долгую паузу. — Уж несколько лет, как помер. Пятьдесят три ему тогда было.

— Понятно.

— А земля та плохая, — настырно повторила старуха. — Там и раньше люди мерли. То повесится кто. То обопьется.

— А внук ваш тоже там помер?

— Не знаю я, где он помер. Позвонил из хосписа, хрипит, задыхается. Каяться начал. Прощения просить. Только я не простила. — Слабый голос старухи разбавился металлическим скрежетом. — И сейчас не прощаю! Поэтому, Наденька, не обижайся на меня.

— Не буду, — уже совершенно искренне пообещала Надя, подтыкая край одеяла под костлявый бок Марии Кирилловны.

— Не нужна тебе такая дача. Там столько душ было загублено. И сейчас опять… Ох, беда, беда. Пять человек. Застрелили. Сожгли, — уже почти шепотом бормотала Мария Кирилловна.

Надя подивилась такой памяти. Полиция уже почти неделю назад приходила, а старуха все отчетливо помнит. В девяносто восемь лет! Тело немощно, а мозг работает.

— Кому же надо было столько юных душ губить?! Да еще на моей даче! Кому могло такое в голову прийти? А?

Надя молчала. Спицы быстро мелькали в ее руках, нанизывая ряд за рядом петли. Разговаривать со старухой она не собиралась. Разгуляется, до полуночи не уснет. А ей что, сидеть возле нее? У нее смена вот-вот закончится.

— А я знаю, кто их мог убить, Надя, — вдруг выпалила Мария Кирилловна достаточно громко.

— Кто? — Она насторожилась, положила руки с зажатыми в них спицами на колени, зло глянула на подопечную. — Ну что вы такое говорите, Мария Кирилловна? Как вы можете знать?

— Знаю, знаю! Подойди, на ухо скажу. Ну!

Ослушаться, не подойти? Так старуха могла на нее нажаловаться. Такое уже случалось. Пришли проверяющие, а Мария Кирилловна оговорила ее, наврала с три короба про украденные продукты из ее холодильника. Правда, потом извинялась. Но нагадила же сначала.

Надя отложила спицы, подошла к дивану, наклонилась над старухой.

— Ниже! — скомандовала та, обдавая сиделку отвратительным запахом изо рта. — Еще ниже!

Наде пришлось встать на колени, чтобы ее ухо прислонилось к бабкиному рту. А потом еще минут пять слушать ее стариковский бред, разбавляемый время от времени шуршащим хихиканьем.

— Все поняла?

— Да.

Надя встала на ноги, отряхнула колени, хотя и знала: пол чистый, мылся с утра. Отряхнулась, как от мусора, от старухи. И умыться захотелось. И душ принять. Редкой пакости человек, подумала она, снова усаживаясь в кресло. Ничего святого. Такого наговорила ей сейчас! Да еще велела запомнить. Тьфу, тьфу, тьфу! Помыться. Срочно помыться!

Надя не выдержала и, сложив вязание в пакет, ушла в ванную. На то, чтобы принять душ, у нее ушло минут пять, не больше. Когда она вернулась в комнату, старуха уже спала. Проверив ее дыхание и пульс и убедившись, что все в порядке, Надя засобиралась домой.

Она еще помнила о полубезумном бреде старой женщины, пока шла по двору. Но стоило ей переступить порог собственной квартиры, как она обо всем забыла. Научилась отключаться от работы.

О Марии Кирилловне и ее словах она вспомнила, лишь когда на следующее утро вставляла ключ в замочную скважину ее замка. И снова поморщилась. Отвратительными были ее вчерашние слова, гадкими, грязными. Надо навсегда выбросить их из памяти.

Надя сняла теплую длинную куртку, переобулась в тапочки и пошла в комнату.

Мария Кирилловна спала на боку, что было очень странно. Самостоятельно она редко поворачивалась. Сил просто не было. Надя подошла, тронула ее за плечо, пытаясь уложить на спину. И в следующий момент все поняла.

Марии Кирилловны не стало.

Надя вздохнула, задумалась.

Далее ей надлежало сообщить, в соответствии с инструкцией, в «Скорую», на работу, родственникам. Прилагался список телефонов, по которым ей тут же, рядом с телом, надлежало позвонить. Так она и поступала прежде. Мария Кирилловна третья ее подопечная, которая ушла из жизни в силу своих болезней и возраста.

Но сегодня Надя вдруг замешкалась. И пошла в другую комнату: маленькую, заваленную всяким хламом, с которым старуха ни в коем случае не желала расставаться. Там, где-то там должна была находиться та самая шкатулка с секретом, о которой ей вчера шептала Мария Кирилловна.

У Нади ушел почти час на поиски. Но она ее нашла. И открыла с третьей попытки. И там оказалось все то, о чем ей рассказывала вчера старая женщина.

— О, господи! — Надя передернулась, быстро вернув содержимое на место и повернув хитрую защелку в замочке. — Что же мне со всем этим теперь делать?!

По инструкции, ей надлежало все это сдать родственникам или руководителю социальной службы, чьим представителем Надя являлась.

Но родственников у бабки не осталось. А руководителю Надя отдать эту шкатулку не могла. Возникнут вопросы. Именно к ней.

Как шкатулка оказалась у нее в руках? Почему она рылась в вещах старой женщины? Откуда знает, что внутри? Как удалось открыть, там же замочек! Весьма хитрый.

Надя решительным шагом двинулась в прихожую. Обернула шкатулку в свой шарф и убрала поглубже в свою хозяйственную сумку. И только потом начала обзванивать всех по списку.

Родственников не было, поэтому пришлось вызывать еще и участкового. И в его присутствии делать опись всего имущества старухи.

— Дура ты, Надежда. — выпалила ее начальница, когда они вышли уже вечером из подъезда.

— А что случилось? — Ее рука плотнее сжала ручки хозяйственной сумки.

— Ты картины на стене у нее видела?

— Видела. Они там все время висели.

— Вот, вот! А знаешь, сколько эти картины могут стоить?

— Нет.

— Потому и дура. — Начальница вдавила кнопку на брелоке автомобильной сигнализации. — Могла бы со мной посоветоваться. Мы бы с тобой эти картины поделили между собой.

— Но так же нельзя, — вяло отреагировала Надя, помня о шкатулке старухи в сумке.

— Нельзя, можно! — передразнила ее та, влезая на водительское место. — Родственников нет.

— А вдруг найдутся? Дальние, — добавила Надя.

— Пока участковый станет искать дальних родственников старухи, думаю, картины эти благополучно исчезнут. Дура! — Она окинула взглядом ее дешевую куртку, разношенные сапоги. — На будущее, Надя… Мне звони в первую очередь. Я приехала. Мы посоветовались. А потом уже всех остальных зовем. Поняла?

— Да. Поняла.

— Все, давай до завтра. Утром я тебе клиента подберу. Без родственников! — фыркнула начальница и укатила.

Надя шла к своему подъезду, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. Ей не терпелось закрыться в собственной квартире, задернуть шторы, достать из сумки спрятанную там шкатулку и еще раз осмотреть ее содержимое.

Господи! Если старуха не соврала и все драгоценности не фальшивка, то мыть чужие старые зады ей вскоре не придется. Даже за хорошую зарплату! Даже за возможность столоваться за счет стариков, за которыми ухаживает.

Она не стала ждать лифта, пошла на четвертый этаж пешком. Вошла к себе, заперла дверь, минуту постояла в тишине, слушая звуки. Так она делала всегда. Потом разделась и разулась в темноте. Так она обычно не делала, но сегодняшний вечер стал исключением. Занавесила оба окна: в кухне и комнате. И только тогда включила свет. И достала из сумки шкатулку.

Она была не маленькой, эта резная деревянная вещица. Как хорошая коробка из-под туфель большого размера. И она была вся почти битком набита драгоценностями.

Надя раскладывала их на обеденном столе, поглаживала, рассматривала на свет блеск благородного металла и камней. И все не могла поверить, что все это настоящее.

Старуха ведь могла перед смертью что-то и напутать. И дешевую бижутерию выдать за бриллианты. А она сейчас возьмет и проверит, да!

Надя схватила кольцо с крохотным сверкающим камнем, подбежала к зеркалу в прихожей и необдуманно провела камнем по его поверхности.

След! Четкий процарапанный след прошел через все зеркало, лишая теперь ее возможности видеть себя без помех. Но это же замечательно! Надя тихонько рассмеялась. Этот след — яркое свидетельство тому, что камень настоящий! Интересно, сколько может стоить такое кольцо?

Надя прошла в комнату и включила старенький компьютер. Тот долго загружался, монитор вспарывали какие-то поперечные линии. Но потом он все же заработал. И даже в интернет ее вывел почти без задержек. Надя вошла на сайт какого-то ювелирного магазина, долго искала похожее кольцо. И когда нашла и увидела цену, то ахнула.

Она теперь богата! Она теперь сказочно богата! И пусть катится ко всем чертям ее начальница, пообещавшая ей очередного пациента без родственников. Она завтра же уволится. Уедет на пару лет куда-нибудь подальше. Там распродаст всю бабкину ювелирку, а потом вернется уже с деньгами. И уж тогда купит не покосившийся домик с участком в занюханном садоводческом товариществе, а настоящий коттедж в пригороде. Оставшиеся деньги, а Надя была уверена, что у нее еще прилично останется, она вложит в какое-нибудь дело. И заживет…

На самом дне шкатулки лежал плотный конверт. Надя знала, что там. Старуха рассказала подробно. И до конверта даже не дотронулась. Пусть все это там и остается. Мелькнула мысль: выбросить, сжечь. Но она тут же исчезла. Пусть все остается, как есть. Кто знает, как она в дальнейшем сможет этим всем распорядиться! Вдруг этот конверт для кого-то — приговор? Она ведь и на этом еще сможет заработать. Разве нет?

Глава 10

Утро понедельника не задалось. Рябов опять гневался и называл его бездельником.

— Дело из архива забрал?

— Сейчас еду.

— Почему так долго?

— Потому что разрешение получил только в пятницу. А в субботу с воскресеньем архив не работает, товарищ подполковник.

— Не работает он у него! А до пятницы чего тянул?!

Ответа не требовалось. Это понимали оба.

— С уволившимся следователем поговорил?

— Никак нет. — Вишняков параллельно вел отсчет четных чисел. Это помогало быть сдержанным. — Телефон не отвечает. Выключен. Бывший коллега предположил, что Пономарев на отдыхе с семьей.

— А больше никто, кроме бывшего коллеги, это подтвердить не может?

Вопрос был с подтекстом. Рябов язвил.

— Пытался дозвониться до участкового, который работает на земле, где проживает Пономарев с семьей, но он на вызове. Мобильный мне его не дали, — ответил Вишняков, отсчитав восемьдесят восемь. — В течение дня буду пытаться.

— Да уж попытайся, майор! Начни уже работать. Работать, а не пытаться работать! — снова заорал Рябов. — Все, иди. Забирай дело, изучай. К вечеру доложишь, что попытался узнать!

На последних словах из его рта брызнула слюна, а Вишняков мысленно произнес: сто двадцать два. Выходя из кабинета, он вдруг вспомнил, что так и не доложил о том, что Кирилл Власов предположительно находится сейчас в обществе Людмилы Рыжих. Считать похищенной Власовым Людмилу Рыжих они не могли, она все же позвонила матери и Ольге. И сказала, что у нее все в порядке. О ней не стоит беспокоиться, она под надежной защитой и все такое. На что Королёва, позвонив ему и рассказав обо всем, возмущенно фыркнула:

— Представить себе не могу Люси в обществе какого-то уголовника! Ну, из крайности в крайность. Алекс был хорош, а теперь нашла себе еще лучше!..

Обсуждать парней ее подруги Вишнякову совершенно не хотелось, а вот с Власовым он бы побеседовал, поэтому сразу после ее звонка направился к айтишникам и попросил отследить сигнал с телефона Рыжих. Пока информации не было. Телефон почти все время был выключен. Включался трижды, сигнал шел с разных точек.

— Катаются, — туманно пояснили Вишнякову.

— В смысле?

— Мигрируют, чтобы не запалили.

То есть выходило, что звонила Рыжих своей матери и подруге, скорее всего, из машины. Может, на своей разъезжала, а может, и на такси. Объявлять план «Перехват» он не мог, не имел полномочий. Да и с какой стати? Рыжих законопослушная гражданка. Обидь ее, вой поднимется. Папа ее не последним человеком был в городе. А то, что Власов до сих пор с ней, еще не факт.

Он ехал до здания, где располагался архив, рекордно долго. С неба город засыпало мокрыми хлопьями. Колеса машины без конца вязли в снеговой каше. Со всех сторон сердито сигналили. У здания, куда он подъехал, не оказалось свободных парковочных мест, и оставлять машину пришлось через дорогу возле гипермаркета. Минут пять топтался на светофоре, потом месил подошвами снег еще метров двести. Тот засыпался в ботинки, и пока его визит регистрировали в журнале, носки сделались сырыми.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он с меланхоличного вида молодой девушкой, сидевшей за стойкой.

Та, не отрывая взгляда от монитора, едва кивнула.

— У меня вот. Запрос. — Вишняков перегнулся через стойку и положил ей на клавиатуру бумагу. И зачем-то уточнил: — Официальный.

— Я поняла, — отозвалась девушка, еле шевельнув пухлыми губами. — Минуточку…

Минуточка растянулась до десяти. Все это время девушка таращилась в монитор, время от времени клацая мышкой.

— Ладно, висит все равно, — оторвала она наконец взгляд от монитора. Подняла на Вишнякова удивительные карие глаза. — Так что у вас?

Он указал глазами на бумагу. Она углубилась в чтение. Потом взяла запрос в руки и ушла куда-то, успев произнести: минуточку. Вернулась, странно, быстро. Глазки смотрели растерянно.

— А дела нет, — выпалила она, снова усаживаясь за компьютер. — Его изымали. И не вернули.

— Кто?

Вот почему-то ему это сразу не понравилось. Аж подташнивать начало и в желудке ныть.

— Сейчас уточним. — Ее изящные пальчики с аккуратным маникюром замелькали по клавиатуре. — Так… Да, в середине декабря. Был официальный запрос. Дело изъяли.

— А кто? Там написано? — Вишняков едва коснулся уголка монитора.

— Конечно! Мы серьезное заведение, товарищ майор. — Легкая улыбка тронула ее пухлые губы. — Так… Ну вот, да. Майор Пономарев.

— Пономарев?! — ахнул Вишняков. — Сергей Константинович?

— Совершенно верно. Сергей Константинович Пономарев. Был предъявлен запрос, служебное удостоверение. Иначе, сами знаете, никак дело получить нельзя.

— Девушка, вас как зовут?

— Маргарита.

— Так вот, Маргарита, довожу до вашего сведения: Пономарев Сергей Константинович уволился из органов пять с лишним лет назад. Видимо, как сдал это дело в архив, так и уволился. Как?! Как, скажите, он мог забрать у вас дело из архива в середине декабря, если он уже несколько лет живет в Башкирии! — У него, кажется, на мгновение случилась остановка дыхания и сердцебиения, в таком он был бешенстве. — Где ваше руководство, Маргарита?!

Поднялся жуткий гвалт. Маргарита верещала и металась по коридору с прижатыми к груди руками. Ее начальница — пожилая женщина в штатском — грузная, с неряшливой прической из мелких кудряшек, орала на нее так, что Рябов почти мог позавидовать. Подключили службу безопасности. Начались поиски записей с камер видеонаблюдения. Из трех наружных в рабочем состоянии оказалась одна. Она не охватывала нужного ракурса, под ее объектив попадал лишь крохотный участок на автомобильной стоянке. Камеры внутри работали исправно, но записи за прошлый год в офисе не оказалось. Они успели их то ли куда-то сдать, то ли утилизировать. Отрядили человека из охраны.

Рябов, выслушав полный отчет Вишнякова по телефону, многозначительно крякнул и пробормотал:

— Везде бардак…

— Вам, наверное, лучше ждать результатов у себя в отделе.

Грузная женщина в мелких кудряшках принялась осторожно выдавливать Вишнякова из кабинета.

— Как только обнаружим записи с камер, мы вам тут же сообщим. Но уверяю вас, Эдуард Владленович, Маргарита действовала по уставу.

— Запрос, по которому было получено дело, найден?

По тому, как стремительно стрельнули в сторону глаза начальницы, Вишняков понял, что с запросом что-то не то или не так. Если он вообще был.

Он вернулся в отдел, сел за телефон и снова набрал участкового в далекой Башкирии. Долго шли гудки, трубку в кабинете никто не снимал. Он уже отчаялся, когда на том конце прозвучало:

— Алло! Да! Участковый Нестеров.

— Иван Сергеевич?

— Так точно. С кем говорю? Представьтесь, пожалуйста.

Вишняков представился и потом еще минут пять объяснял, что конкретно хочет от Нестерова. Тот что-то мямлил, переспрашивал, угукал, снова уточнял.

— Сделаете, Иван Сергеевич? — спросил Вишняков, закатив глаза, таким бестолковым ему показался участковый. — Очень нужно переговорить с Пономаревым. Не лететь же мне к нему для того, чтобы задать пару вопросов. Сами понимаете.

— А толку-то с того прилету, — сокрушенно перебил его Нестеров. — Нету его.

— Кого?

— Пономарева нету.

— Уехал? На отдых? С семьей?

— Семья была на отдыхе, все так. Почти месяц на теплом море плескались. Вернулись, а Пономарева-то и нет.

— Как так?

И снова, как давеча в архиве, Вишнякову сделалось тошно. Нехорошее предчувствие запустило частой дробью сердце и опустилось болью на желудок.

— Что значит, нет его, Иван Сергеевич? Уехал, улетел, сбежал?

— Погиб он, товарищ майор. Потому и нету.

— Как погиб?!

Он буквально почувствовал, как волосы на голове зашевелились. Будто ветер по ним прошелся. Он их даже ладонью прижал.

— Меня ведь чего весь день сегодня не было. На происшествие выезжал. Семья Пономарева сегодня утром прилетела, а хозяина дома нет. Телефон выключен. Продукты в холодильнике все протухли. Его жена мне звонит. Мы неплохо знаем друг друга, — медленно цедя по слову, рассказывал Нестеров. — Она мне звонит, Сергеевич, говорит, что-то не то. Сердце беду, говорит, чует. Не писал, говорит, давно им, на звонки не отвечал. Поехали, говорит, со мной на пасеку. Больше просить некого.

— Вы поехали? И что там?

— А там труп. Уже прилично отлежал. Потому и на связь ни с кем не выходил. Так-то… — И Нестеров, будто извиняясь, добавил: — Потому и не было меня весь день на месте. Хотя мне передали, что вы звонили.

— Причина смерти установлена?

— А как же!

— Как он погиб?

— Выстрел в затылок. Из пистолета. Пытались поджечь дом, да не вышло. У нас тут на тот момент снег с дождем лепил. Вот и не занялось. Я-то вернулся, а группа там работает. — Нестеров тяжело вздохнул несколько раз. — Коллеги сокрушаются. Очередной «глухарь», говорят. Столько времени прошло с убийства!

— Сколько? Предположительно сколько?

— Да по предварительному заключению, еще до Нового года его убили.

— Иван Сергеевич, мне нужна ваша помощь. — Вишняков даже пальцы скрестил. — Если вы мне перешлете копию баллистической экспертизы, то, возможно, я могу быть полезен вашим коллегам.

— Это как? — не понял Нестеров.

— Дело в том, что у нас здесь произошло массовое убийство сразу после Нового года. Больно почерк схож.

— Ничего себе. Далековато от наших мест.

— Да. Не близко.

— А как же… как же Пономарев может быть причастен? Связь какая? Не пойму. Мед, что ли, плохой продал?

Это он так грустно пошутить решил, понял Вишняков.

— Это, Иван Сергеевич, дела давно минувших дней. След, думаю, тянется из его прошлой жизни. Когда он еще следователем по особо важным работал.

— Вона как! — присвистнул участковый Нестеров.

— Так что, Иван Сергеевич? Договорились насчет копии баллистической экспертизы?

— Да. Диктуйте факс или адрес электронной почты…

— А мог Пономарев сам лично приехать и изъять дело из архива? — Подполковник Рябов уставился в потолок, слегка покачиваясь в рабочем кресле. — Изъял дело для кого-то, и этот кто-то его потом и убил, а?

— Удостоверение, товарищ подполковник. Он же его сдать должен был. Как-то не вяжется. Думаю, что кто-то по фальшивому удостоверению и запросу прошел в архив и забрал дело.

— Нет, майор. Не фальшивым было то удостоверение. Настоящим. Не сдал его, как оказалось, Пономарев при увольнении.

— Не сдал?

— Не сдал. — Рябов подхватил со стола каку-то бумагу. — Вот ответ пришел. Не сдал удостоверения при увольнении Пономарев. Там у них штатные перестановки как раз были. Вот он под шумок и слился. Вместе с удостоверением.

— То есть это мог быть и он? Он в архив приходил?

— Мог, не мог, теперь не узнаем. Не нашла служба безопасности записей за то число, когда дело изъяли. Пока не нашла. Ищут, говорят. Поэтому… — Рябов еще пару раз качнулся в рабочем кресле. — Поэтому надлежит ехать тебе в командировку, майор.

— В командировку? В Башкирию? На адрес Пономарева?

— В Башкирию, майор, только не на адрес Пономарева. А на зону строгого режима, где отбывал свой срок гражданин Власов, не так давно освободившийся.

— Точно! — Вишняков с силой ударил себя по лбу. — Как же это я забыл? Тут ведь… Причинно-следственная связь налицо! Власову ничто не помешало бы навестить бывшего следователя, забрать у него удостоверение и…

— И убить. Точно таким же способом, как он убил тех пятерых, убийство которых до сих пор не раскрыто. Вот что, майор, надо объявлять Власова в розыск. Рассылай ориентировки.

— Так точно, товарищ подполковник.

Он вышел из кабинета Рябова с тяжелым сердцем. Он ведь так и не доложил ему о том, что Власов предположительно держит в заложниках подругу погибшей Новиковой — Людмилу Рыжих. Так и не доложил…

Глава 11

Желание напиться у нее возникло, еще когда она была в гостях у отца. Их карамельно-ванильное счастье, растекшееся по всему дому, сводило ее с ума.

— Мамочка… — верещал ее средний брат Макар. — Мамочка…

— Папуля… — надрывался старший — семилетний Игнат.

Младший Всеволод не мог еще толком говорить. Ему было два года. Но тоже без конца хватал отца за штаны и тянулся на руки к матери.

Мамочка, папочка, мамуля, папуля. Ее начало тошнить от их семейной идиллии. Она подошла к бару в столовой. Открыла тяжелую дверцу. Просмотрела содержимое. Рука сама собой потянулась к бутылке с коньяком.

— Оля! — раздался за спиной грозный окрик отца. — Ты чего там?

— Так, смотрю. — Она захлопнула дверцу бара.

— Нечего тебе там смотреть. — Густые темные брови отца сошлись на переносице. — Тебе что, плохо?

Оля покосилась на него и мотнула головой. Отошла в угол столовой, устроилась в глубоком кресле. Ей очень хотелось, чтобы отец ушел. Чтобы не стоял над ней и не смотрел умным, проникающим в самые потаенные уголки ее души, взглядом.

Он всегда ее хорошо чувствовал. Так он говорил. Оля сомневалась.

Если бы он ее чувствовал, хорошо чувствовал, то сейчас смылся бы куда подальше и не таращился, как прокурор. Не прожигал ее своим все понимающим взглядом.

— Ну, рассказывай, — потребовал он, постукивая себя по колену свернутыми дужками очков.

— Что рассказывать?

Оля старательно беспечно улыбнулась.

— Что там за история приключилась с твоей подругой?

— С которой? — Оля уставилась на свои ногти.

— С той, из-за которой со мной и Фаиной разговаривала полиция. Кажется, ее зовут Кира?

— Па, ее звали Кира. Теперь ее никак не зовут. Теперь ее просто нет. Ее убили. Выстрелом в затылок.

Где-то за стенкой испуганно охнула Фаина.

Боже, какая фальшь. Типа она не знала! Типа ей не рассказали, когда задавали вопросы о ее падчерице!

Так противно ей в доме отца еще не было. Напиться хотелось все острее.

Зачем вообще она здесь? Пригласили на воскресный обед? Да плевать! Могла бы отказаться. Не первый раз.

Решила, что здесь ей будет не так тоскливо и одиноко? Дура! Трижды дура! Она всегда здесь была лишней. Еще при матери была лишней. А теперь, когда у отца детей полна хижина, она тут вообще никто.

Не надо было приезжать.

— Как считаешь, Оля, почему так случилось? — Голос отца сделался ласково вкрадчивым.

— Не знаю. — Она ниже опустила голову, чтобы не видеть его. — Меня там не было.

— И слава богу! — выпорхнула из соседней комнаты Фаина. — Тебя тогда тоже могли убить!

— Может, да, а может, и нет. — Оля вызывающе улыбнулась мачехе. — Подслушиваешь, Фаина?

— Мне что — уши заткнуть?

Пухлые губы, за которые отец ежемесячно отваливал приличные деньги, обиженно выгнулись. Фаина глянула на мужа, призывая его в защитники.

— Вообще-то она дома, Оля. И может быть где ей вздумается. И слушать, что захочет, — назидательным тоном произнес отец. — И вообще-то, она должна быть в курсе. Потому что ей тоже задавала вопросы полиция.

— Ага! Знаю. Слышала. Как она на меня стучала копам. Какая я скверная девчонка.

Оля присвистнула, хотя знала, это в доме под запретом. Фаина считала это дурной приметой. Деньги, считала она, не станут водиться. Такая она была… Примитивная! Глупая! Что вообще отец в ней нашел? Сиськи?

Оля покосилась на глубокий вырез домашнего платья мачехи. Да, грудь у нее была настоящей и пышной. Безо всяких операций.

— Почему ты считаешь, что выжила бы, окажись ты там? — пристала Фаина с вопросом. — Такая крутая, да? Или там действовали твои подельники?

— Ты вообще, что ли?! — округлила Оля глаза. — Дома засиделась? Ты что за вещи говоришь?

— Но ты сама сказала.

Фаина повела вокруг себя руками, снова призывно глядя на мужа. Он обязан был ее защитить и поддержать.

— Ты сама сказала, что тебя не убили бы! — возмутилась Фаина, не дождавшись от мужа помощи.

— Я сказала — может быть, да, а может быть, и нет. — Оля рассматривала мачеху неприязненным взглядом. — И я имела в виду только то, что не позволила бы себя скрутить, как барана. Что оказала бы всяческое сопротивление. Что не оказалась бы там, где оказалась Кира.

— А почему она там оказалась? — никак не хотела униматься Фаина.

— Потому что она была там со своим парнем Никитой.

— А он что там делал? Он там зачем? Почему он там оказался? — поправилась Фаина.

— Потому что он собирался купить этот клок земли. Собирался строить там дом.

— Но не тем же вечером, — округлила глаза Фаина, сделавшись похожей на глупую птицу, — он его строить собирался.

— Да откуда я знаю, что он тем вечером там собирался делать?! — разозлилась Оля и выскочила из кресла. — Я даже не знаю, кто с ним был помимо Киры. Какие-то имена, незнакомые мне имена. Может, это бригада строителей и…

— Эта троица никакого отношения к строительству не имела, дорогая, — тихо вставил отец.

— Откуда ты знаешь?

Оля вернулась в кресло. Впилась в отца взглядом. Он что-то знал. Он что-то узнал по своим каналам. Об этих людях. А может быть, и еще о чем-то, о чем было неизвестно полиции.

— Эти парни… Они из достаточно приличных семей, — медленно начал говорить отец. — Я знаком с отцом одного из них.

— Да ты что, Сева! — Фаина всплеснула руками. — Кто такой? Я не знаю?

— Нет.

Отец недовольно поморщился, чем немного порадовал Олю. Сиськи сиськами, но бабы с мозгами отцу всегда нравились. У Фаины, по ее понятиям, мозг отсутствовал.

— Но ты, Оля, должна была его знать. — Отец назвал фамилию. — Ни о чем не говорит?

— Говорит. Я знала такого парня раньше. Особо не общались. Па, но в списке погибших этой фамилии не было. Я точно помню. — Она нахмурилась. — Это как? Он что, фамилию поменял?

— Поменял. Мой знакомый развелся с его матерью. С сыном прекратил всяческое общение. Сын по просьбе матери взял ее фамилию. Поэтому ты и не смогла вспомнить.

— Обалдеть!

Оля сползла спиной по креслу, вытянула ноги. Дождалась неодобрительного взгляда Фаины, прививающей своим детям хорошие манеры. И засчитала себе сразу два очка за то, что удалось ее немного выбесить.

— Оля, не выражайся, пожалуйста. — Мачеха попыталась поджать ботоксные губы, вышло не очень. — В нашем доме…

— Это и мой дом тоже, — возразила Оля противным голосом. И еще приплюсовала себе очков. — Когда отец с тобой разведется, ты перестанешь быть членом его семьи. А я останусь его дочерью навсегда. А когда он выкинет тебя из дома вон, я вернусь сюда. Поняла?

— Сева! Сева, что она такое говорит?! — Ее грудь начала вздыматься и опадать, вздыматься и опадать, будто кто-то изнутри пытался накачать ее невидимым насосом. — Сева, почему ты молчишь?!

И ее отец вдруг как-то очень даже весело хмыкнул, уставившись на свою непутевую дочь, и спросил:

— А что, и правда вернулась бы, птичка-невеличка?

Господи! Он так звал ее в далеком-далеком детстве. Когда еще с матерью у них все было хорошо. Когда они еще были настоящей крепкой семьей, а не ее видимостью.

— Да… Нет… Не знаю я! — буркнула она, тщательно сглатывая противную опухоль в горле. — Да идите вы все!

Под истеричное верещание Фаины Оля выскочила из столовой. В холле нашла на вешалке свою теплую длинную куртку-одеяло. И, не застегиваясь, выскочила из дома. И летела по дорожке до ворот, не оглядываясь. Но когда садилась в машину, все же покосилась на окна столовой.

Отец стоял, опираясь руками о подоконник, и смотрел на нее. Будто провожал. Как раньше. Такого давно не было. Очень давно. С тех пор как у них с Фаиной появился первенец Игнат.

А может, она просто этого не замечала?

Противная опухоль в горле все разрасталась и разрасталась. И заставила все же ее разреветься.

— Черт, черт, черт! — молотила она рукой по баранке руля, глотая слезы. — Да пошли вы все! Да пошли вы!..

Кого она оплакивала, Оля не знала.

Киру? Может быть. Она всегда была хорошей верной подругой и совершенно точно не заслужила такого конца. Почему-то ей вдруг стало казаться, что Кира погибла потому, что оказалась не в том месте не в то время. Скорее всего, из-за Никиты, которому угораздило найти смерть на земле, которую он решил купить. Или уже купил.

Но почему она скрывала от них все? Никиту и свои с ним отношения? Знала о его студенческой влюбленности в Люси? И что! Он Люсеньке никогда не был нужен. Она в его сторону даже не смотрела. Кире от этого было неприятно? Люся пренебрегла, а она вот подобрала. Может, так? Но это же так глупо, так нелепо! Если бы она все рассказала им, может быть, ее удалось бы предостеречь от каких-нибудь ошибок?

Или она все же плачет из-за отца? Из-за его внезапно проснувшейся нежности к дочери-изгою? Он так смотрел на нее из окна. Так смотрел…

— Да пошли вы все! — вздрогнула Оля от громкого сигнала, она зазевалась на светофоре. — Да пошли вы все!

Она нашарила телефон в кармане. Ткнула пальцем в нужную цифру, под которой у нее был номер Люсеньки. Странно, но сигнал пошел. Два дня не могла до нее дозвониться.

— Да, Оленька, привет. — Люсенька громко зевнула.

— Ты спишь, что ли? — изумилась Оля. — На часы смотришь?

— Ой, мы полночи не спали. Болтали и болтали.

— Кто это «мы», Люси? Ты что, опять с Алексом?

— Нет. Мы — это… — послышался громкий шепот, явно принадлежавший мужчине, потом Люсенькин сдавленный смешок, и она закончила: — Мы — это мы, Оленька. Потом все расскажу.

— Ты где вообще, Люси?

— Не важно. Не могу рассказать. Но у меня все хорошо. Даже лучше, чем ты можешь себе представить, — и снова смешок, будто ее кто-то щекотал.

Оля разозлилась. Все за нее переживают, а она хихикает, как пятнадцатилетняя влюбленная!

— Слушай, Люси, ты там с Власовым? — выпалила она, добавив ругательство, от которого Фаина точно грохнулась бы в обморок.

И стало тихо. Люси не хихикала. Никто не шептался.

— Знаю, что с Власовым. Ты в курсе, что его судили за убийство Артура Виноградова? Молчишь? Стало быть, в курсе. — Сзади снова посигналили, и Оля заорала: — Да пошел ты!

— Он этого не делал, Оленька, — со странной обидой пробормотала Люсенька. — Мы же знаем, с кем общался Артур перед тем, как погиб. Разве нет?

— Знаем.

— Вот среди них и надо было искать убийцу, а не хватать всех подряд и не сажать в тюрьму по ложным обвинениям, — процитировала Люси понятно кого.

— Мне все ясно, Люси, — зло рассмеялась Оля, сворачивая к клубу «Соломея». — Прошу об одном: не попади с ним в скверную историю. Этот парень, похоже, мастер притягивать к себе неприятности.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что сел ни за что, если верить тебе. Сейчас его ищут по подозрению в массовом убийстве. Ты в курсе, что его подозревают в расстреле пятерых человек?

— Это не он, Оленька! — быстро среагировала Люси. — Он как раз пытается найти этого человека. Потому что, кажется, именно он и убил Артура. Убийца Артура убил и Киру. Ты это понимаешь, Оленька?

И никто не помешал бы Власову быть этим человеком, подумала Оля, загоняя машину на парковку перед клубом. У парня может быть много талантов. Не только талант попадать в скверные истории. Но, к примеру, еще и талант убивать.

— Я просто прошу тебя, будь осторожна, Люси.

— Хорошо, буду, — пообещала подруга и снова тихо рассмеялась.

— Да! Чуть не забыла. — Оля выбралась на улицу, запахнула длинную куртку-одеяло, сунула сумочку под мышку, заперла машину. — Среди убитых был Сашка Степанов.

— Что?! — ахнула Люсенька, и послышался отчетливый шлепок, видимо по чьим-то назойливым рукам. — Но в списке не было такой фамилии. Твой майор…

— Он поменял фамилию после развода родителей. Погиб он Горловым.

— Обалдеть! — воскликнула Люсенька в непривычной для нее манере.

Видимо, общение с Власовым не прошло для нее даром. Нахваталась, что называется. Интересно, что сказала бы мамочка Люсеньки, узнай она, с кем теперь водится, а может, и спит ее дочурка.

«Ты завидуешь! — тут же одернула себя Оля и широкими шагами двинулась ко входу в клуб. — Ты завидуешь и злишься, что майор так до сих пор и не стал твоим. А он ведь тебе нравится, Оля! А он тебя явно избегает. Люсенька называет майора твоим, а он твоим так и не стал».

— А что по этому поводу думает твой майор, Оленька?

— Он пока еще не знает. — Оля потянула на себя тяжелую, сверкающую хромовой отделкой дверь клуба. — Да, и еще… Люси, майор не мой, поняла!

— Поняла, — ответила Люси со значением.

Она, конечно же, все поняла. Она слишком хорошо ее знала. Она поняла, что Оля неровно дышит к Вишнякову, а тот не отвечает ей взаимностью. Почему? Причин может быть много. Может, ему нельзя увлекаться девушками, которые проходят по делу в роли свидетельниц. Может, она ему не нравится. Может, он до сих пор любит свою жену, которая от него ушла.

Причин может быть много. И от этого было еще более тошно. А еще от того, что Люси обо всем догадалась. И простилась с ней виноватым тихим голосом. Как будто извинялась за то, что ей сейчас хорошо. Что ей сейчас лучше всех.

Причин надраться стало на одну больше.

Оля сбросила объемную куртку на руки гардеробщику и пошла к бару.

— Водку. Двойную, — скомандовала она молодой девушке, показавшейся ей смутно знакомой. — Вова где?

— Он вечером выходит. Я на подмене.

Все! Она вспомнила! Это была та самая девушка-студентка, которая помогала Вове в тот самый вечер, когда Оля здесь напилась и когда, судя по чеку, тут была Кира. Но саму Киру тут никто не видел. И на камерах она не засветилась. Вишняков утверждал, что именно так.

— Татьяна? — ткнула в нее пальцем Ольга, принимая стакан с водкой. — Вы ведь Татьяна?

— Совершенно верно, — осторожно улыбнулась девушка. — А вы?… Я вас не помню, извините.

— Извиняю. — Оля сделала шикарный глоток, от которого тут же обожгло горло. — Вы новенькая. У вас еще нет такой профессиональной памяти, как у Вовы. Какие планы вообще? Надолго тут?

Ей нужен был собеседник. Все равно какой. Даже если собеседником окажется незнакомая девушка Татьяна с осторожной улыбкой и нерасторопными движениями, не свойственными для работницы бара. Все равно. Ей надо было с кем-то говорить, чтобы не погружаться в опасные тяжелые мысли.

— Не знаю, как надолго. Но пока учусь, точно буду работать. — Она неумело протирала высокий стакан и на Олю почти не смотрела.

— Чтобы здесь работать, надо иметь хорошую память, — заметила Оля, глотая водку, как воду. — А у вас ее нет, уж извините.

— Почему? Почему вы так решили? — меланхолично отозвалась девушка, рассматривая на свет высокий стакан, который едва ли стал чище.

— Надо помнить клиентов. Помнить, что они любят. Вот Вова профессионал. Говорит ему клиент: как обычно. И он точно нальет клиенту то, что он любит. Что обычно пьет. А у вас, уж простите, нет такой памяти. Да и вообще никакой нет, — заявила Оля, успев захмелеть.

— Почему вы так думаете? — Татьяна оставила в покое стакан, уставилась на Олю. — Я учусь, работаю. Учусь на «отлично». И это как раз доказывает, что с памятью у меня все в порядке.

— А Киру не помнишь! — выпалила Оля, переходя на «ты». — И меня не помнишь. А я тут завсегдатай. И Кира тоже часто заходила. И заказывала всегда одно и то же: два «Манхэттена», пиво и луковые колечки. Всегда одно и то же! А ты ее не помнишь. Хотя обслуживала ее ты. Вова был занят в тот вечер.

— Я поняла! — воскликнула Татьяна, выставив в ее сторону палец. — Я поняла, кто вы!

— Да ну. — Оля криво ухмыльнулась. — Неужели?

— Вы подруга той погибшей девушки, о которой писали так много. Со мной говорили из полиции. Да, помню.

— Зачет, Татьяна. — Она дурашливо захихикала. — Налей себе за мой счет.

— Мне нельзя, — будто с сожалением проговорила девушка.

— Жаль, а то бы напились вместе. Глядишь, и память твою освежили бы. И Киру бы ты вспомнила.

— Я ее не помнила, потому что ее не было в тот вечер здесь. Ее не было, это совершенно точно.

— Танюша. — Оля подозвала ее пальцем, наклонилась над барной стойкой, громко прошептала: — Она была! Только не засветилась. Я ее тоже не видела. Но мне-то простительно, была пьяна. А вот ты… Ты почему ее не запомнила? Раз учишься на пятерки.

— Ее тут не было, уверяю.

— А чек? Его же ты пробивала? Ты. Вова отрицает свою причастность. Говорит, не он.

— Чек пробивала я, — вдруг сказала Татьяна. — Я тогда сразу не могла этого вспомнить. У меня сессия была. Я досрочно сдавала два экзамена. Мне не до чего было. Вова что-то спрашивает. Полиция спрашивает. А у меня в голове другое совершенно. А потом-то я вспомнила. Правда, рассказать еще никому не успела. Думала, что надобность отпала, раз больше никто не интересуется. Но я вспомнила.

— Что конкретно?

— Не что, а кого. — Татьяна снова взяла в руки злополучный стакан и принялась тереть его, время от времени заглядывая внутрь. — Я вспомнила мужчину, который пробивал этот заказ.

— Мужчину? Молодого, рыжеволосого? Со скучным, унылым лицом? — Оля, как ей казалось, в точности описала Никиту Калина, с которым Кира была в тот вечер. — На вид двадцать пять лет. Он?

— Нет. Не он.

— То есть?

— Это был мужчина немолодой. Со странным выражением лица. Я вот самого его точно описать не смогу, какой-то обычный, серый. А выражение лица запомнила.

— И что же было в том выражении лица запоминающегося?

Оля тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться. Пытаясь прогнать хмель, от которого поплыл взгляд.

— Когда он забирал у меня чек, он улыбался. Странно улыбался. Как… Как ненормальный. Да, точно. У него была именно такая улыбка: как у психически ненормального человека.

— Ух ты!

Она провела рукой по лицу. И тут же подумала, что совершить подобное в заброшенном дачном домике нормальный человек вряд ли смог бы. Надо срочно сообщить об этом Вишнякову. Срочно!

Оля достала деньги. Расплатилась. Соскочила с высокого табурета и, слегка пошатываясь, двинулась к выходу.

— Девушка! — вдруг громко окрикнула ее Татьяна. — Я совсем забыла сказать…

— Да? — Оля обернулась.

— Заказ он так и не взял. Заплатил за два «Манхэттена», пиво и луковые колечки. Чек взял, а заказ нет. Он так и остался в баре невостребованным.

Глава 12

— Товарищ майор, я дословно не помню.

Прапорщик, которого вызвал начальник колонии строгого режима к себе для беседы с Вишняковым, растерянно улыбался. Его длинные рыжие ресницы метались как пшеничные стебли на ветру.

— Дословно и не надо, — напряженно улыбался Вишняков.

Он не для того прикатил в такую даль, чтобы любоваться рыжеволосым добродушным прапорщиком, через слово намекающим на отдых после работы с баней и девочками. Ему нужна информация. Рябов ясно дал понять: не раскроют дела до конца следующего месяца, полетят головы.

— А если моя слетит, майор, то и твоей на месте не быть, — напутствовал он его перед командировкой. — Тряси там всех, понял?

Начальник колонии встретил его с вежливым пониманием. Сразу запросили журнал посещений недавно освободившегося Власова. И оказалось, что навещали его родители и… бывший следователь Сергей Константинович Пономарев.

Причем за шесть лет приезжал к нему трижды. Первый раз сразу после собственного увольнения. Второй и третий раз почти перед самым освобождением Власова.

— Два последних раза я сопровождал заключенного. Они говорили через стекло. Ничего особенного не было в тех беседах. Помню, потому что приезжал этот Пономарев не так давно. А вот первый раз, когда этот человек приезжал, сопровождал не я.

— А кто? — спросил Вишняков.

— Это надо смотреть по журналам.

Посмотрели. Нашли. Но сотрудник оказался уволенным. Вышел на пенсию.

— Уж, извини, майор, чем могли, — обескураженно развел руками начальник колонии. — А может, все-таки баньку организовать, а? Да под пивко. Да под рыбку.

От бани он отказался. Вернулся в гостиницу злой, как черт. И сразу начал собирать вещи, хотя интернет не обещал свободных мест ни в одном купейном вагоне отходящего через два часа поезда. В общем вагоне поедет, плевать. Он здесь ни на минуту не задержится. Только зря ехал.

Он вышел из номера, сдал ключ дежурной, подхватил сумку и направился к выходу.

— Ой, совсем забыла. Вам просили позвонить. — Дежурная схватилась за рукав его куртки, догнав у самой двери. — Вот по этому номеру. Какая-то королева. Или я не так все поняла.

— А что, на мобильный мне позвонить, — Вишняков нахмурился, — эта королева не могла?

— Сказала, что ваш телефон постоянно вне зоны, а у нее важная информация.

Точно! Он выключал телефон, когда сидел в кабинете начальника колонии. А потом забыл включить. И честно? Опасался, что Рябов позвонит, а ему доложить нечего. И опять вой поднимется.

— Хорошо, спасибо. Ее номер у меня есть.

Он улыбнулся дежурной и вышел на улицу ловить такси. Машина подъехала быстро. Он сел на заднее сиденье, сказал, куда ехать. И тут же набрал Ольгу Королёву. Она ответила мгновенно.

— Товарищ майор, ну нельзя же так! — сразу заныла она ему в ухо. — У меня инфа пропадает, а вы вне зоны.

Ее голос показался странно развязным. Гласные затянуты, согласные не твердые.

— Ольга, вы пьяны? — догадался он.

— Есть немного, — призналась она честно.

— Ого! Днем напиться! Что за причина?

— Много причин, товарищ майор. Оч-чень много.

И она что-то такое добавила почти нечленораздельное. И ему послышалось, что одной из причин она назвала его. Но этого же не может быть! Он при чем? Задает много вопросов, мешает жить, говорит нелестные вещи о ее подругах? Так работа у него такая, служба!

— По этой причине и звоните? Даже гостиницу нашли, где я поселился. Как вам это удалось?

— Ваш начальник назвал координаты.

— Какой начальник? — насторожился он.

— Тот самый дядечка, что сопровождал меня на пожарище. Кажется, его фамилия Рябов? Подполковник?

— Вы сошли с ума! — простонал Вишняков, прикрывая на мгновение глаза. — Что вы ему сказали, Ольга?!

— Ничего. Просто сказала, что у меня есть ценная информация по делу. И что скажу ее я только майору Вишнякову. Он сломался сразу. Продиктовал название вашего отеля. Найти номера телефонов, сами соображаете, пара пустяков.

— Хорошо, что за информация?

Вишняков тронул таксиста за плечо, сделав ему знак: остановиться возле магазина. Он вдруг вспомнил, что ничего не ел сегодня. Завтрак в отеле пропустил. От кофе в кабинете начальника колонии отказался.

— В общем, помощница бармена из клуба «Соломея» вспомнила того мужика, который пробил заказ, который обычно делала Кира.

— Та-ак, и кто он? Калин?

— В том-то и дело, что нет. Она сказала, что тому человеку за сорок. Хорошо за сорок. А то, может, и за пятьдесят.

— Ух ты! — невольно вырвалось у Вишнякова.

Он как раз выходил из машины и расплачивался.

— Вот и ух ты. В общем, он сделал заказ, оплатил его и не забрал.

— Как это?

— А так! Заказ остался невостребованным.

— Понятно… — Вишняков остановился возле дверей магазина. Вдруг там связи нет. — Она сможет его описать?

— Это вряд ли. Говорит, что он невыразительный какой-то, блеклый, серый.

— Замечательно! — фыркнул он. — И как быть?

— Она помнит его улыбку, — неуверенно пробормотала Оля.

— Замечательно, — вторично проворчал Вишняков. — И что нам теперь всех посетителей просить улыбаться? Бред, не находите, Оля?

— Не частите, майор — снова перешла на развязный тон Королёва. — Она сказала, что этот человек улыбался, как псих. Как психически ненормальный человек, то есть.

— Тоже не примета, — настырничал Вишняков, попутно прикидывая, что мог бы сейчас съесть без вреда для больного желудка.

— Но Татьяна уверяет, что смогла бы узнать его, если увидит снова.

— А если он больше туда не придет?

Он купит себе пакет обезжиренного йогурта и хлеб из отрубей. Хотя очень хотелось сарделек с горчицей и жареной картошки. Их предлагала огромная вывеска на стене кафе через дорогу.

— Майор, вы что там, в командировке своей, отупели совсем?! — возмутилась Оля неучтиво.

Он не отупел. Он оголодал. И по этой причине действительно почти не соображает.

— Записи с камер изъяли? Изъяли ваши люди. Киры на них не было. Но психа-то этого увидите. Татьяна его опознает.

— Чем он платил? Картой или наличными?

— Она не помнит. Но вряд ли картой. Если он такой продуманный, то наверняка платил наличными.

— Продуманный или псих?

Вишняков двинул по зебре через дорогу. Он ведь может съесть сарделек и без горчицы, разве нет? И кроме жареной картошки там может быть и пюре, или рис какой-нибудь, или макароны. Йогурт и хлебец из отрубей его не насытят точно.

— Я не знаю. Я не его лечащий врач, — фыркнула Оля ему на ухо. — Он, конечно, ненормальный, если убил пятерых таким варварским способом.

— А это он убил? — недоверчиво хмыкнул Вишняков, хватаясь за ручку двери кафе.

— А кто еще?

— Откуда такая уверенность?

— Зачем какому-то постороннему человеку делать заказ постоянной клиентки и заказ не забирать? Клиентки, которой в тот вечер там даже не было?

— А может, он выполнял чью-то просьбу этот ваш псих?

— Может быть. Но чтобы узнать точно, вы должны его найти для начала. А чтобы найти, вы должны показать записи с камер, которые изъяли, Татьяне — помощнице бармена.

— Это я понял.

У него даже голова закружилась от невозможно вкусных запахов, встретивших его на пороге кафе. Пахло мясом, овощами, кофе и сдобой.

— Найдете его, получите ответы. Да, и вы, майор, так и не показали мне вещи погибших. Обещали…

Он услышал и тут же забыл. Сразу, как Оля отключилась. И, схватив поднос, помчался к длинному ряду с едой. Наставил кучу тарелок. И почти все съел. И странно, желудок все принял с благодарностью. Не заныло, не заболело, не выстрелило изжогой.

До отправления поезда оставалось чуть меньше пятнадцати минут, когда ему позвонили с незнакомого номера.

Оказалось, звонит тот самый рыжеволосый прапорщик, не сумевший ему ничем помочь.

— Майор, уж извини, что так вышло. Прикатил в такую даль, а я не вспомнил ничего. Но зато я нашел того пенсионера, который первый раз сопровождал Власова на свидание со следаком, который его закрыл.

— Угу. Он что-то помнит?

Он так спросил, из вежливости. Кто станет помнить свидание заключенного пятилетней давности.

— Странно, но помнит.

— Ничего себе! Почему? Почему помнит?

Ему только выдумок не хватало ради жеста вежливости. Что он потом со всем этим станет делать? Новые версии клепать? Версии, ведущие в лабиринт?

— Потому что сам лично проверял удостоверение у следователя. И осторожно потом их разговор подслушал. И удивлен был.

— Чему?

— Тому, что следак этот перед заключенным Власовым извинялся. И не просто извинялся, а, говорит, чуть не плакал. Мол, прости, не должен был и все такое.

— А Власов что?

— Молчал, говорит. А Пономарев извинялся. И обещал вытащить его.

— Обещания не сдержал.

— Ну, да. Выходит, так. Еще это… — Прапорщик шумно сглотнул. — Я вот прямо сейчас вспомнил. Когда Пономарев приезжал последний раз, он все про какое-то дело твердил и твердил. Непонятно все как-то, размыто. Я потому и не прислушивался. Ни имен, ни фамилий. Дело да дело.

— Если вспомнил, прапорщик, говори дословно, — попросил Вишняков. — Это важно!

— Вот не помню дословно. Не сочинять же!

— Это да.

— Дело, говорит. Нужно дело. Там все. В нем все. Как-то так, — виновато пробормотал прапорщик с длинными пушистыми ресницами. — А что за дело, не озвучивалось.

Вишняков уже знал, о чем речь.

Выходит, дело из архива забрал сам Пономарев? Или все же Власов? Мог он после освобождения заехать к следователю, который украл у него шесть лет жизни? По пути же. Конечно, мог. Мог выкрасть у него удостоверение, сделать фальшивый запрос и забрать дело из архива? Или все же это сделал сам Пономарев? Выкрал дело из архива, вернулся домой, дождался Власова и…

И что-то между ними пошло не так. И Власов убивает его выстрелом в затылок. А потом точно так же расстреливает пятерых человек, оказавшихся в странном месте все вместе.

Мотив! Непонятен мотив этих убийств! Месть?

Следователю — да, ему было за что мстить. Но за что убивать пятерых человек, включая Киру Новикову? Пять человек, совершенно случайно собравшихся вместе.

Или все же нет? Не случайно? Почему они там собрались? Зачем?!

Никита Калин мог поехать с Новиковой, просто чтобы посмотреть участок, который собрался купить. Бумаги были уже в стадии оформления. Как быть с остальными?

Горлов Александр, Симаков Гена, Ульянов Илья…

Всем по двадцать три года. Все из приличных семей. Второй в списке с отличием окончил университет, только-только приступил к работе на фирме отца. Хороший мальчик. Так отзывались о нем сотрудники, так уверяли родители.

Ульянов Илья должен был вскоре жениться. Занимался каким-то бизнесом. Каким именно, его семья не уточняла. Сидел в сети день и ночь, зарабатывал неплохие деньги. На будущую свадьбу тратился из своих средств.

Горлов Александр тоже зарекомендовал себя неплохо. Жил с матерью. Помогал ей во всем. Недавно вернулся из Германии, проходил там стажировку.

Все с этими парнями было хорошо. Все без червоточин и изъянов.

Никита Калин вообще без пяти минут доктор наук. И девушка его — Кира Новикова — тоже нормальная.

Так что?! Где и в чем секрет? Еще раз поговорить с бывшей женой Калина? С подругами Киры?

Вишняков протянул проводнице билет в общий вагон, шагнул в тамбур. И тут снова зазвенело в кармане.

— Майор, тут еще одно. — Голос у Ольги Королёвой был подуставшим, то ли засыпала, то ли продолжала пить. — Вы в курсе, что погибший Горлов и не Горлов вовсе?

— То есть?

Вишняков нахмурился и притормозил. И тут же получил чужим чемоданом удар под коленки.

— Чего встал? Иди уже! — рявкнула толстая баба в красном длинном пуховике. — Растопырился тут…

Он забился в угол тамбура, прижимая трубку к уху. Становилось шумно. Народ прибывал.

— Горлов взял фамилию матери после развода родителей. Раньше он был просто Степановым Сашкой.

— Степановым?

— Ну, да. Степанов Сашка.

— Вы были знакомы?

— Немного. Он учился в параллельном классе.

Внутри у Вишнякова заныла какая-то струна, тонко заныла, противно.

— При каких обстоятельствах случилось ваше знакомство, Ольга?

— Ой, вот только не начинайте, майор! — фыркнула она и громко хлебнула.

Значит, все же пьет.

— Мы все ровесники. Вместе тусили. Не скажу, что общалась с ним тесно. Нет. Этого не было. Так, бывало, парой фраз перекинемся.

— Что он был за человек?

— Степанов Сашка?

— Да. Степанов. Который стал Горловым.

— Скользкий.

— В смысле?

— Такой… Такой, как ртуть. Какие-то вечные тайны. Никто, ничего, никогда про него не знал. С кем общается. С кем встречается. Симпатичный, девчонкам нравился. Но…

— Что но?

— Очень разборчивый, что ли. Та ему не нравится, эта не такая. Вот ко мне подкатывал.

— И вы что? Ответили взаимностью?

Зачем спросил? Ему-то что!

— Не срослось у нас. Очень мы с ним свободолюбивыми оказались. На тот момент, — поправилась она. — Но я слышала, что он очень любил возрастных дам.

— Каких-каких?

— Дам, которые были старше его. Намного. Лет на десять.

— Ого! Фамилий нет? Ни с кем из них не были знакомы, Ольга?

Он понимал, что это очень слабенькая, очень тоненькая ниточка. Она могла оборваться прямо сейчас, если Ольга скажет, что ни с кем из этих женщин не знакома. И даже если и знала кого, то не факт, что они помнили этого парня. Не факт, что живут в городе. И не факт, что вообще захотят с ним разговаривать о нем. На тот момент Степанов был несовершеннолетним. И это, мягко говоря, неприлично. И противозаконно.

Но ему надо было начинать искать темные пятна на слишком белых именах погибших. Хоть крохотное черное пятнышко надо было найти в их безупречных чистых репутациях.

— Знала одну, — вдруг порадовала Королёва.

— Кто?

Он даже осип от волнения.

— Это наша училка по биологии. Анна Леонидовна Вострикова. Ей на тот момент было под тридцать. А Сашке семнадцать. Он готовился к экзамену по биологии. Брал у нее уроки в частном порядке. И по слухам, это было нечто большее, чем просто уроки.

— Эта биологичка была такой распущенной?

— А знаете, нет, — после небольшого раздумья произнесла Ольга. И повторила: — Нет. Я бы даже сказала, что она была очень скромной. Смущалась на уроках. Иногда даже краснела, когда проходили анатомию человека. И Люсенька однажды высказала очень интересную мысль.

— Какую?

— Что скорее Степанов биологичку соблазнил, а не наоборот.

— А так могло быть?

— А вот вы у нее и спросите. Она, кажется, по-прежнему работает в нашей школе.

— И по-прежнему спит со старшеклассниками?

— Вопрос не ко мне, — пьяно хихикнула Ольга. — А вы когда приедете, майор Вишняков? Мне, блин, даже выпить не с кем…

Приехал он лишь на следующий вечер. С разрядившимся телефоном, больной головой и начинающейся простудой.

— Тебя никто не гнал. Мог бы купить билет в купе и выехать на следующее утро, — не пожалел его Рябов, когда Вишняков, засопев носом, пожаловался. — И о больничном даже не помышляй. Завтра утром с докладом ко мне в кабинет.

— Так точно, — простуженным голосом рапортовал Вишняков и поплелся на стоянку такси.

Пока ехал, успел позвонить своим коллегам из отдела. Выслушать неутешительный доклад. Записи нашлись. Но на записях с камер наблюдения из архива не удалось обнаружить никого, кто бы подходил по внешности на Пономарева или Власова. В тот день, как на грех, было много посетителей. И у стойки легкомысленной Маргариты коллеги Вишнякова насчитали пятнадцать человек. Обзор камеры не позволил рассмотреть всех досконально. Неопознанными считались четверо. Пока по документам и времени, зафиксированных на видео и документальных записях, сличались личности посетителей.

— Медленно. Очень медленно, — вздохнул Вишняков в трубку.

— Согласен. Но одно важно. Радует это или нет, не знаю, но ни Пономарева, ни Власова в тот день в архиве не было.

Тогда кто?! Кому понадобилось красть из архива дело шестилетней давности, по которому уже отбыл срок заключения Власов? А двое других преступников умерли.

— Может, это кто-то, кого нанял Власов, товарищ майор? — предположил коллега.

— Может быть. Значит, надо установить его личность. То есть установить, с кем он дружил до срока. С кем сидел. С кем на зоне был особенно дружен. Хотя… Мне сказали, не было у него там друзей. Одиночкой он там просидел все шесть лет. Но все равно… Мало ли. Надо узнать, кто освободился одновременно с ним. Или с небольшой временной разницей. Финансовую составляющую еще никто не отменял. Власов ведь мог и заплатить за услугу. Разве нет?

Глава 13

— И что теперь с кольцом будешь делать?

Склонившись к ее столу в ординаторской, коллега по дежурству Вера Игнатьевна алчно рассматривала крупный камень, переливающийся всеми цветами радуги на ее безымянном пальце правой руки.

— А ничего. — Инга легонько качнула головой. — Буду носить. Просто буду носить. В память об Илье.

— А его родители что?

— А вы как думаете, Вера Игнатьевна? В горе, конечно!

— А ты? — В алчный взгляд коллеги добавилось насмешливое понимание. — Не очень, смотрю, скорбишь.

— Ну, почему. Мне нехорошо. Мне неприятно. — Инга чуть подумала и добавила: — Конечно, я переживаю.

— За что? — Вера Игнатьевна выпрямилась, одернула халат, сунула руки в карманы и шагнула от стола к двери ординаторской. — За испорченное настроение?

— Ой, ну при чем тут настроение! — фыркнула Инга.

Но возмутиться не вышло. Вера Игнатьевна читала ее, как открытую карточку амбулаторного больного, которому она с ходу могла поставить правильный диагноз. Их отношения с Ильей она диагностировала с первого дня.

— Расчет, — пригвоздила Вера Игнатьевна, увидев их фотографии в социальной сети. — Чувствами тут и не пахнет. Расчет. И ничего более.

— Ну почему сразу так? — надула тогда губы Инга.

— Причем у обоих. У тебя, понятно, что за мысли. Парень обеспечен. Даже очень. Ему-то что от тебя надо?

Вдаваться в подробности они тогда не стали. Как-то неловко было и одной и второй.

Сейчас Вера Игнатьевна снова пристала.

— Инга, ты же его не любила никогда. Чего корчишь из себя? — тихо возмутилась Вера Игнатьевна, хватаясь за дверную ручку. — Небось, даже рада, что так вышло.

— Ой, я прошу вас, Вера Игнатьевна! — тихо воскликнула Инга и спрятала глаза. — Оставьте меня в покое! Как вообще вам могло такое в голову прийти?! Чему мне радоваться?!

— Ну, тому, что парень успел квартиру на тебя оформить. До брака. Ты молодец, — неожиданно похвалила ее коллега. — Сейчас бы с чемоданами металась. А так и квартирка тебе досталась. И все, что в ней. И кольцо с огромным камнем. И платье свадебное сможешь теперь в салон вернуть за те же деньги. Не одевала же! И одна осталась. Без хомута на шее. По-любому, Ингуля, ты в плюсе.

— Да ну вас, Вера Игнатьевна, — слабо отмахнулась от нее Инга.

Дождалась, когда коллега выйдет, оставив ее в одиночестве. И только тогда с облегчением выдохнула.

Эта пожилая тетка просто ужасна! Она так назойлива, так беспардонна. Да, Инга не умеет притворяться. Не умеет разыгрывать скорбь и все такое. И да, да, она в плюсе при любом раскладе. Но зачем об этом болтать?! Причем не только с ней! А что бы было, узнай Вера Игнатьевна, что перед своей гибелью Илья еще и обе машины на нее оформил: свою и ту, которую купил ей в подарок?

Можно себе представить, сколько слюней полетело бы в ее сторону.

А она, между прочим, ни о чем таком не просила. Он сам предложил. Сначала предложил ей замужество. Потом условия замужества. Потом завалил подарками.

А ей что? Ее все устроило. Ну, нужно парню быть в статусе женатого мужчины, ради бога! Готов он за это щедро платить. Да, пожалуйста!

— Я, конечно, тебя не люблю, Инга. Ты мне даже не нравишься, — признался он ей, протягивая коробочку с дорогим кольцом. — И чувства наши, подозреваю, взаимны. Но… Родители требуют. Не просто требуют, ставят мне ультиматумы, вот я и сделал выбор. В твою пользу.

— Почему я? — задала она резонный вопрос. — Потому что я ухаживала за тобой в больнице после того, как тебе вырезали аппендикс? Потому что я хорошо ставлю уколы?

— И это тоже, — рассмеялся он тогда. — И еще ты очень молчалива. И еще очень мила. Чистоплотна. Умеешь и любишь готовить. И потрясающе выглаживаешь свои халатики. И еще, я это точно знаю, ты не станешь приставать ко мне со всякими глупостями?

— Какими? — Она должна была уточнить, чтобы не пристать.

— А ты любишь меня? А как ты меня любишь? А докажи! А как мы назовем своих детей? У тебя кто-то есть. Илья? Кто она?

Он так комично копировал ее манеру покусывать губы и закатывать глаза, что Инга рассмеялась. И пообещала, что никогда не пристанет к нему с такими вопросами. А зачем? У них планировался не брак, соглашение. На о-очень выгодных условиях.

К тому же Илья пообещал давать ей определенную свободу.

— Ты можешь завести себе любовника, если вдруг влюбишься. Только чтобы об этом никто не знал до поры до времени.

— До какого времени? — Она должна была уточнить и это.

— До развода. Мы же все равно рано или поздно оформим развод. Как только мои родители отстанут от меня, так и разведемся…

Она этого не боялась. Квартира была оформлена на нее, две машины тоже. В квартире было много красивой удобной мебели. Было ради чего терпеть и ждать развода. А тут и ждать не пришлось. Все разрешилось само собой еще до свадьбы. Конечно, ее кусала легкая досада, что не вышло покрасоваться в свадебном платье, которое стоило…

Ужасно дорого! Вера Игнатьевна поседела бы вмиг, узнай, сколько Илья отвалил за платье. Инга поначалу даже хотела его оставить, не возвращать в салон. Ведь выйдет же она когда-нибудь замуж. Платье и пригодилось бы. Кто знает, как в дальнейшем сложится ее жизнь. Может, ни она, ни ее будущий избранник не смогут позволить себе такого дорогого свадебного наряда.

Но мама рассудила иначе.

— Сдай в салон! — прошептала она в недавнем телефонном разговоре.

— Ну почему, ма? — Инга даже захныкала, она как раз примеряла белоснежный наряд.

— Во-первых, это очень хорошие деньги. Они у тебя лишние?

— Нет, но…

— Никаких но! Слетаешь куда-нибудь на отдых летом. И меня возьмешь с собой. Как раз хватит на две путевки в приличное место. Тебе непременно надо будет отдохнуть от всего этого кошмара. И мне, кстати, тоже. Я же за тебя переживаю. Такой стресс! Такой стресс!

— А во-вторых?

— Во-вторых, еще неизвестно, какой ты будешь к следующему замужеству, — развеселилась мать. — Вдруг растолстеешь?

— Ма! — прикрикнула на нее Инга. — Не каркай!

— Не буду.

— А в-третьих?

— А в-третьих, дочь, это платье — уже само по себе плохая примета. Не нужно оно тебе. Сдай!

Третий аргумент был самым весомым. Инга была невероятно суеверной. Поэтому твердо решила — платье сдаст. И летом слетает на отдых. С матерью или без, время покажет.

Она захлопнула журнал, куда они дублировали с компьютера данные о лекарствах. Прихоть главврача, противного старикашки, не очень верившего современным технологиям.

— Чем больше бумаг, дорогие мои, — любил он повторять, — тем мягче заднице!

Встала со стула и с хрустом потянулась. Уронила руки, поправила белоснежный, хрустящий от крахмала халатик. И направилась прочь из ординаторской. До конца дежурства оставалось двадцать минут. За это время она должна обойти все палаты. Осмотреть больных. Расспросить, если они не спят. Она всегда так делала. Она была очень хорошей медицинской сестрой.

Она обошла всех. С кем было возможно, поговорила. В прекрасном настроении вернулась в ординаторскую. И тут снова, на ее беду, туда принесло Веру Игнатьевну. Злая, взъерошенная, видимо, пособачилась с кем-то. У нее это лихо выходило. Все равно, на какую тему.

— Сволочи, — прошипела Вера Игнатьевна, запуская авторучку в угол кабинета. — Какие же сволочи!

— Что-то случилось, Вера Игнатьевна?

Инга как раз снимала халатик и лезла в шкаф за легонькой дубленкой, которую ей Илья купил прямо перед самым Новым годом. Вера Игнатьевна резко обернулась в ее сторону. И если полуулыбку Инги она ей простила или попросту не заметила, то вот красивую дорогую вещь простить никак не смогла.

— А ведь ты заинтересована, дорогуша! — погрозила она ей пальцем.

— Что, простите? — Инга мастерила под горло шарфик тончайшей шерсти, купленный в том же салоне, что и дубленка.

— А ведь ты и есть заинтересованное лицо, — с удовольствием повторила противная женщина, пристраивая зад на краю стола. — Кто, как не ты, была заинтересована в смерти своего жениха? Все оставил тебе! А сам свалил в мир иной.

Инга промолчала. Тема была отвратительной. Скользкой и опасной.

— Странно, что до сих пор тебя не взяла под подозрение полиция. Сама-то ты, конечно же, не смогла бы справиться с такой толпой. А вот если у тебя был бы соучастник…

— Господи! Остановитесь! — воскликнула Инга, чувствуя, как продирает ее мороз даже сквозь теплый мех.

— Интересно, в полиции установили, что у тебя был роман с нашим ортопедом? Он закончился, Инга? Или вы до сих пор вместе?

— Отстаньте от меня!

Она не выдержала и закричала. Потому что эта гадкая женщина, эта стерва задела за больное. Потому что некрасиво завершившийся роман с ортопедом из их отделения — Александром вот-вот готов был возродиться заново. И заиграть новыми красками. Потому что он теперь мог уйти от своей нелюбимой жены. Потому что ему теперь было куда уходить. У нее есть квартира! И Александр об этом знал. Вера Игнатьевна потрудилась, донесла до каждого, как повезло их медицинской сестре Инге.

— Вы оба медики. Знаете, как ввести человека в состояние искусственной комы. Знаете, как это сделать, чтобы не оставить следов в крови, — перечисляла Вера Игнатьевна со зловещей ухмылкой.

— Вы страшный человек, Вера Игнатьевна! — воскликнула Инга и попятилась к двери. — Мне бы даже никогда в голову не пришли такие вещи! А вы запросто произносите это вслух.

— Произношу, потому что считаю — подобное сразу с пятью особями человеческого рода могли сделать минимум двое. Их надо было сначала обездвижить, а потом убить. Ну и сжечь, под занавес.

— Господи! Замолчите, пожалуйста!

Инга почувствовала, что ее замутило. Она избегала узнавать подробности гибели Ильи. В полиции слушать отказалась. Газет и выкладок в интернете не читала. Намеренно никого об этом не спрашивала. Обрывки, одни обрывочные сведения. Зачем ей? Она даже не знала имен других пострадавших. Нет, в полиции ей их называли. Все имена показались незнакомыми. Так она и сказала. На фотографии этих людей, которые были сделаны еще при их жизни, Инга едва взглянула. И тоже отрицательно замотала головой.

Она никого не знает и знать не хочет. Она хочет забыть всю эту историю поскорее. И у нее почти получилось. Полиция ее больше не беспокоила. Родители Ильи ей не звонили, не приходили и не звали в гости.

Если бы не Вера Игнатьевна, Инга могла бы считать себя совершенно счастливым человеком. Если бы не эта противная баба!

— Странно, что тебя не заподозрили. У тебя есть мотив для убийства. Да еще какой!

— Какой? Ну, вот какой у меня мотив? — устало произнесла Инга, решив не спорить с этой теткой, переступающей опасную черту каждый раз в разговоре с ней. — Квартира? Так Илья еще до брака со мной оформил ее на меня.

— Ну да, ну да, — скривила рот Вера Игнатьевна. — Еще неизвестно, на каких условиях.

— На шикарных условиях, Вера Игнатьевна. На очень шикарных условиях, — миролюбиво улыбнулась Инга.

И про себя подумала, что с Верой Игнатьевной наверняка случился бы удар, узнай она об условиях. От зависти!

— К тому же остальные люди мне даже неизвестны. Я вообще их не знаю.

— Да? — Вера Игнатьевна совершенно искренне изумилась. — Странно… Как ты могла не знать друзей своего будущего мужа?

— Друзей?! — Тут уж пришла очередь удивляться Инге. — Каких друзей? О чем вы? Эти люди не были знакомы между собой. Так мне сказали родители Ильи. И в полиции так думают.

— Пусть они думают все, что им угодно, но, уверяю тебя, дорогая, что минимум трое из пятерых погибших были знакомы между собой.

Вера Игнатьевна широко зевнула и принялась расстегивать плотный белоснежный халат. Инга неуверенно топталась у двери. Ей стало невероятно интересно. Как этой женщине удается все узнавать? Откуда уверенность, что трое из пятерых погибших были знакомы?

— Я видела фотографии. Их в сеть выкладывали друзья погибших. Новости смотрю по телевизору. Там их тоже показывали. Всех пятерых. Троих я узнала.

— И кто они? — Инга вытянула шею из петли теплого шарфика тончайшей дорогой шерсти.

— Один твой Илья. Двое других — его друзья.

— Друзья?! — Инга так зашипела, что поперхнулась и закашлялась. — Но я не видела в его окружении таких друзей. Они не приходили к нам домой.

— Зато навещали его в больнице. В то самое время, когда ему вырезали аппендикс — Илье твоему.

Вера Игнатьевна потеснила Ингу от шкафа. Вытащила шуршащий пуховик с капюшоном в меховом обрамлении. Покосилась на дорогую дубленку молодой коллеги и начала натягивать пуховик.

— Вера Игнатьевна, а вы уверены, что Илью навещали именно те парни, которые погибли вместе с ним? — семенила Инга за ней уж по коридору. — Просто их никто не знает. Ни родители Ильи, ни я и…

— Родители, может, и не знают. И тебя он с ними не знакомил. Но навещали его в больнице совершенно точно они. Двое парней, которые погибли вместе с ним. У меня великолепная память на лица, девочка.

— Там еще был один парень и девушка? Их вы не видели рядом с Ильей?

— Нет.

Они толкнули тяжелую входную дверь отделения и вышли на улицу под пронизывающий ветер. Вера Игнатьевна тут же натянула на голову плотный капюшон. Ее полное лицо в меховом обрамлении казалось еще более широким. И некрасивым.

Отметив это машинально, Инга вежливо предложила подвезти коллегу. И неосторожно указала на свое сверкающее бирюзовое заграничное чудо, подаренное Ильей.

— Спасибо, — фыркнула женщина.

— Спасибо — да или спасибо — нет?

— Я пешком. Живу за квартал от места работы. Очень удобно. Не надо тратиться на бензин. Особенно когда нет лишних денег.

Пока ей хватало. Инга сделала пару шажков к своей машине. И на сытую жизнь. И на то, чтобы заправляться через день. И даже на то, чтобы распланировать жизнь на ближайший год.

— А они очень быстро заканчиваются, дорогая, — крикнула ей в спину Вера Игнатьевна. — Если не пополняются, то очень быстро заканчиваются. Хотя…

Инге пришлось остановиться. Повернуться и посмотреть на нее. Иначе она не продолжила бы.

И лучше бы она этого не делала! Потому что эта женщина, с нездоровым азартом рассматривающая ее жизнь, сказала такое! Сказала такое!

— Хотя ты можешь еще очень долго безбедно жить, Ингуля. Если станешь продавать опасные секреты своего погибшего жениха, то сможешь еще очень долго зарабатывать.

Вот эти ужасные вещи сказала эта ужасная женщина и скрылась за углом больницы.

Глава 14

Сидя в коридоре полиции в ожидании какого-то майора Вишнякова, Татьяна жутко нервничала.

Зачем ей это было нужно? Кто просил ее открывать рот? Ну, завернула днем в бар посетительница, решившая напиться. Обслужила бы ее, рассчитала и забыла. Зачем надо было лезть с откровениями? Кто ее просил вспоминать случай, который произошел бог знает когда?! Это не в правилах персонала. В правилах персонала — слушать. Кивать с пониманием. Вежливо улыбаться. И молчать! Никто никого не тянет за язык.

— Никто и никого! — отчитывал ее днем позже старший бармен Вова.

В клубе через день что-то случается. То подерутся, то обопьются до чертей, то трахнет кто-то кого-то в туалете либо в мужском, либо в женском. И что? Обо всех этих делах тут же лететь и в полицию докладывать?

— Ты что думаешь, я не помню того мужика, который оплатил не свой заказ? — вращал на нее белками Вова. Ноздри его широкого носа раздувались. — Я здесь уже почти десять лет работаю. Я постоянных клиентов узнаю по стуку каблуков! По тому как они пальцами по стойке барабанят. Что же мне теперь, на всех стучать?! Люди пришли отдохнуть, оттопыриться, а я их ментам солью, да? Ты чего, Тань, не догоняешь? Это неэтично! Это против правил!

— Извини, — лопотала она, вкручивая полотенце в высокий бокал. — Я не подумала.

— Эта девица, которая тебя развела на откровенность, она очень непроста. Шальная она, с тройным дном чемодан, как мой дед бы сказал. И подруги ее такие же. Не фиг лезть в их дела. Поняла?

— Угу… — кивнула Татьяна.

— И мужика этого, что оплатил заказ погибшей девчонки и не забрал его, я знаю. Нормальный чел. Редко заходит, тихо сидит. Пьет немного, но дорого. Чаевые шикарные оставляет. А ты его опознавать собралась. Ментам слить собралась, Танюша!

Она вспомнила неприятную ухмылку того, нормального человека. Вспомнила, как ей сделалось неуютно в тот момент, и она робко возразила:

— А если он убийца, Володь?

— Кто?! Этот тихий дядька? Ты в своем уме? Его наверняка просто попросили оплатить заказ. Причину не знаю. Потому он его и не забрал. И чек потому оказался у той девушки, что всегда такой заказ делала. Его попросили оплатить. Он это сделал. Чек отдал.

— Зачем? Разве он так раньше поступал?

— Ты помнишь, сколько в тот вечер было народу? У барной стойки очередь собралась. Сунули мужику деньги, потому что он как раз перед тобой оказался. Он пробил. Чек отдал заказчице. Все логично, Тань. Что тебе не нравится?

— Не знаю, — пожала она плечами и оставила наконец в покое высокий бокал.

— Может, тебе работа тут не нравится?

Это была уже угроза, она поняла.

— Работа нравится, Володь. — Она вскинула подбородок, глаза сузились. Не терпела, когда ей начинали угрожать. — Но даже ради нее я не готова покрывать преступников. Он завтра еще кого-нибудь убьет, потом еще и еще. Сначала по пять человек, потом по десять. Это нормально, по-твоему?

— Да с чего ты взяла, что он преступник, я не понял.

Володя выдернул у нее из рук высокий бокал. Ловко ввинтил туда полотенце, мигом протерев до дна. Протянул сияющий бокал Тане.

— Вот как надо, детка!

— Хорошо, спасибо. А можно еще раз, только помедленнее?

Минут десять он учил ее своему ремеслу, и когда у нее начало получаться лучше, похвалил:

— Ну вот, можешь, когда захочешь.

Он медленно пошел от стойки в сторону подсобки, но вдруг остановился. Провел пятерней по волосам и со странной улыбкой проговорил:

— Вообще-то, ты, может, и права. Но будь осторожна.

— В чем?

Татьяна застыла. Он снова ей угрожает? Ей это не нравится, не нравится.

— Вдруг ты оговоришь честного хорошего человека? А менты вцепятся. Им только волю дай, запустят машину, не остановить. Они посадят невиновного. А виноватой окажешься ты. Хорошо подумай, Танюша. Очень хорошо.

— Я подумаю.

— Работа это так — сегодня одна, завтра другая. А вот совесть. Совесть станет глодать вечно.

И ушел. И больше она его в тот день не видела. А сегодня пришла в полицию.

Ей позвонили и попросили прийти. Попросили указать на записях с камер слежения того человека, который сделал тот самый злополучный заказ и не получил его. И никто не получил. А чек каким-то самым невероятным образом оказался в кармане убитой девушки. Жестоко убитой. Как такое могло быть, если она не помнила в тот вечер этой девушки, не было ее в клубе. Она, конечно, не обладала такой фотографически профессиональной памятью, как ее коллега Вова, но ее она точно не видела. И на записях ее не было. Это совершенно точно.

Как тогда чек мог оказаться у нее?

Этот вопрос не давал ей покоя. Ответы на него, которые придумывал Вова и которые она придумывала сама, казались нелепыми, нелогичными.

Поэтому она и сидела сейчас в коридоре полиции, ждала майора, хотя и мучилась от мысли, а все ли правильно она делает.

— Вы Татьяна?

Возле нее остановился высокий, худощавый мужчина, которому по виду было хорошо за тридцать. Взъерошенные черные волосы, ввалившиеся щеки, припухшие глаза. Либо он регулярно не высыпается, сделала она вывод, либо плохо питается. А может, невозможно устает.

На человека, регулярно употребляющего спиртное, он похож не был, это точно. В этом она уже научилась разбираться.

Уставший, одинокий, решила она, поднимаясь со скамьи. Его бы в хорошие руки, как сказала бы ее бабушка, расцвел бы, заулыбался.

— Татьяна. — Она протянула ему ладонь лодочкой, хотя не была уверена, что это у них принято.

Руку он ей неожиданно пожал и даже улыбнулся. Улыбка его лицо почти не преобразила. Она была грустной, уставшей. Эта улыбка его сделала еще более измученным.

Накормить бы как следует. Отстирать и отутюжить да дать выспаться вволю. Тогда бы он иначе улыбался. Это все бабушкины слова у нее в голове звучали. Она любила мужчин. И советовала и внучке относиться к ним так же. Татьяне все было некогда. Она училась, работала. Распланировала свою дальнейшую жизнь аж на десятилетие вперед. И как-то так выходило, что в этих планах не было место мужчинам. Нигде не мелькало даже тени мужской. Все это откладывалось куда-то на потом.

И вдруг силуэт грустно улыбающегося майора с ввалившимися щеками замаячил где-то на будущей защите ее диплома, а потом и в квартире с эркером, которую собиралась подарить ей ее бабушка.

— Вы майор Вишняков? — спросила Татьяна, тряхнув головой.

Надо было срочно избавляться от этих вредных для морального здоровья мыслей.

— Да, я майор Вишняков. Пройдемте.

Они вошли в его кабинет. Он сразу предложил ей снять пальто. И Татьяна пожалела, что не одела что-нибудь приличное. А ее джемпер лягушачьего цвета и старенькие джинсы ни на кого не способны произвести впечатления. И уж тем более на майора.

Татьяна уселась на стул возле Вишнякова и сразу уставилась на монитор, который он развернул в ее сторону.

— Сейчас мы с вами внимательно еще раз просмотрим записи с камер вашего клуба. Того вечера, когда вы выбили чек клиенту, который впоследствии оказался в сумочке одной из жертв. А потом просмотрим записи днем ранее и записи двух последующих дней. Хорошо?

Она кивнула. Она просто кивнула. Боялась говорить. Боялась, что голос станет подрагивать от волнения.

У него был очень, очень, очень приятный голос. С легкой хрипотцой, тихий. Он как-то так произносил обычные слова, что хотелось его слушать бесконечно. А еще хотелось привалиться к его плечу. Вдохнуть запах его одеколона: резкий и терпкий.

Господи, она сошла с ума!

— Смотрите. — Палец Вишнякова ткнул в монитор. — Кто из них?

Он остановил кадр в тот самый момент, когда она повернулась к камере видеонаблюдения в профиль. Не самый удачный ракурс. Она знала, что ее носик уточкой в профиль смотрится так себе. И никогда так не фотографировалась.

— Татьяна, вы меня слушаете?

Он глянул на нее. И глаза его оказались очень близко. Карие, добрые. С удивительными черными ресницами.

— Татьяна? — Брови Вишнякова поползли вверх. — Взгляните на монитор.

Ох! Она все это время, как последняя дура, таращилась на него! Какой конфуз.

Она через силу перевела взгляд на монитор. Снова недовольно поморщилась своему некрасивому профилю. И сосредоточилась на посетителях. Их было много в тот момент. Сгрудившаяся толпа возле барной стойки. Все уже изрядно выпили. Все, кроме того человека, который оплатил заказ и оставил его в баре. Он был трезвым. Она помнила это отчетливо. На нем был легкий пиджак. Легкий, не по сезону. Она это отметила еще тогда. Может, потому и запомнила? Рукава были закатаны, да. Широкие запястья в темно-рыжих волосках. А вот на голове волосы были очень светлыми. Может, он их подкрашивал?

— Вот он, — ткнула она пальцем в монитор. Прямо в голову человека, спину которого закрывали сразу трое мужчин. — Это он.

— Вы уверены? — Вишняков принялся листать кадры, где мужчину было бы видно в полный рост. — Здесь только его макушка.

— И еще плечи. В пиджаке. Я запомнила, потому что пиджак был легким, льняным. Как-то не по сезону, не по погоде. А под пиджаком плотная трикотажная кофта, с высоким горлом. Глупость какая-то!

Вишняков внезапно опустил взгляд на свои темные брюки. Прошелся взглядом по тонкому джемперу, который натянул на толстую рубашку с длинным рукавом. Он-то соответствует сезону?

— У вас все нормально, — пробормотала Татьяна и покраснела. — Ну, почти нормально.

— А что не так? — заинтересовался он.

— Джемпер слишком легкий для такой рубашки. — Она окончательно засмущалась.

А Вишняков продолжил листать кадры.

— Понимаете, какое дело, Татьяна, — произнес он со вздохом, оставив компьютерную мышь в покое. — При детальном изучении мы установили, что этот гражданин нигде не засветился на камерах лицом. Нигде и ни разу. Как считаете, почему?

— Не знаю, — растерялась она.

— И версий у вас на этот счет нет никаких?

— Нет. Версии строить — ваша работа, товарищ майор. — Она почувствовала, как густо краснеет. — Я просто пришла опознать его, указать на него, как на возможного убийцу.

Она сказала и тут же прикусила язык.

Так нельзя было говорить! Вова предупреждал. Она может оговорить честного достойного человека. Он потом будет страдать. А она будет мучиться угрызениями совести.

— Даже так? — удивился Вишняков. — Почему вы решили, что он непременно убийца? Он мог просто оплатить заказ. Потому что его об этом попросили. Без очереди.

— А где же тогда была сама девушка? Ее не было в тот вечер в баре. Откуда исходила ее просьба? Она звонила ему?

— Нет.

В его взгляде засквозил интерес. Неподдельный! Таня вдохновилась.

— Вы пробили ее телефон, и там посторонних звонков не обнаружилось? Так?

— Так, — неуверенно произнес Вишняков.

— Это еще раз подтверждает, что этот человек, который сделал заказ, какой-то… Он какой-то не такой. И эта его улыбка.

— Улыбка?

— Да! Он улыбался, как демон. Понимаете? Я так бармену и сказала, что он улыбался, как сумасшедший, когда оплачивал этот заказ.

— А что вам на это сказал бармен?

— А, — Таня махнула рукой, — он сказал, что клиенты у нас в клубе через одного сумасшедшие. В кого пальцем ни ткни. Все приходят пить в конечном итоге. Какая уж тут норма! Но мне этот человек показался, мягко говоря, ненормальным. Он как будто был не в себе. Отвратительная ухмылка.

По взгляду Вишнякова она поняла, что ее аргументы и не аргументы вовсе. Что из-за непонравившейся улыбки можно кого угодно в разряд сумасшедших записать. Поэтому она тут же поспешила исправиться.

— Дело даже не в улыбке, а в чем-то еще. Не могу объяснить. Это где-то вот здесь. — Она приложила ладонь к джемперу лягушачьего цвета в районе груди. — Интуиция, что ли.

— Хорошо. Я вам верю. Верю вашей интуиции. Вы ведь и правда могли что-то такое почувствовать? Наверняка психологию изучаете?

— Да. У меня «отлично», — похвалилась она. — И я правда почувствовала. От этого человека исходило что-то нехорошее.

— Хорошо. Я понял. — Вишняков закрыл файл и начал загружать другой. — А вы могли бы описать его внешность? Лицо?

— Да, конечно.

— То есть вы готовы поработать с нашим художником?

— Разумеется. Только зачем? Его хорошо знает наш бармен Володя, — проговорила она и тут же прикусила язык.

Володя ее убьет. Он предупреждал, чтобы она меньше языком болтала. О себе! А она и его приплела.

Но Вишняков будто и не расслышал. Он очень активно щелкал мышкой, запуская новое видео.

— Вот взгляните, Татьяна. Никто из присутствующих не покажется вам знакомым?

Она уставилась в монитор.

Снова стойка, только не барная. И это не клуб был вовсе. А какое-то солидное учреждение. Мелькали люди в форме. Кто-то подходил, кто-то уходил, толпились возле стойки. Протягивали какие-то документы. Ждали. Потом что-то забирали, уходили. Лица менялись быстро. Вишняков поставил на ускоренную скорость просмотра.

— Ой, вот! — вдруг вздрогнула Татьяна. И принялась тыкать пальцем в монитор. — Верните, товарищ майор. Верните, пожалуйста!

Вишняков отмотал назад и запустил кадры в замедленном режиме.

— Вот! — ткнула Татьяна пальцем в человека, только что отошедшего от стойки с пухлой папкой под мышкой. — Это он.

— Точно?! — Вишняков замер. Остановил кадр, увеличил. — Посмотрите еще раз внимательнее, Татьяна. Это очень важно. Мы с вами не имеем права на ошибку.

«Мы с вами» явились ключевыми словами. Она просила снова и снова запускать кадр. Останавливать. Всматривалась до рези в глазах.

— Это точно он.

— Не ошиблись?

— Нет.

— Готовы под протокол дать показания?

— Разумеется. Если это настолько серьезно.

— Вы даже себе не представляете, насколько это все серьезно.

Двадцать минут у них ушло на протоколирование всех ее показаний. Потом она все подписала. Надела пальто. И с сожалением двинулась к выходу.

— Вам бы еще с нашим барменом Владимиром поговорить, — произнесла она от двери, совершенно позабыв о всяческих предостережениях Вовы на этот счет. — Если он знал этого клиента, то мог знать, на какой машине он приезжал. Или такси ему вызывал когда-нибудь. Это же принято у нас. И это существенно облегчит вам задачу, товарищ майор.

Глава 15

Вылезать из-под одеяла категорически не хотелось. Сегодня у нее был выходной. Первый из трех. Ей очень хотелось выспаться, еще с вечера планировала проваляться в постели до обеда, но чего-то не спалось. Проснулась, как всегда, в семь утра. Час пролежала с закрытыми глазами, пытаясь снова погрузиться в сон. Бесполезно. Она открыла глаза и принялась наблюдать за тем, как медленно ползет луч солнца по спальне. Как обрисовывает ярким светом стройный ряд изящных шкафов, касается широкой кровати. Перескакивает на стену с телевизором и далее движется к двери. А за дверью была гостиная. Просторная. Много больше всей маминой квартиры, в которой Инга провела все свое детство. В гостиной тоже была красивая изящная мебель. Современная, легкая, стильная. Им с Ильей не нравилась тяжеловесная классика. Инга была ему очень благодарна за то, что он спросил ее мнение, когда обставлял квартиру. Мог бы и пренебречь. Мог бы сделать все по своему усмотрению.

Хотя…

Хотя он и так сделал все по-своему. Взял и бросил ее накануне свадьбы. Причем таким чудовищным образом. Погиб! Ей-то что теперь делать?

— Ты не можешь взять и завести себе кого-нибудь. Прямо сейчас завести, — предостерегла ее во вчерашнем телефонном разговоре мать.

— Почему? — удивилась Инга. — Я тут с тоски загибаюсь. Скучно, ма!

— Потому что это неприлично.

— А прилично было погибать так несвоевременно? — фыркнула Инга и надула губы.

— Вот именно! Ключевое слово — погибать! Ты ведь почти вдова. И должна соблюдать приличия.

— Ты о чем, я не поняла?

Инга в самом деле не понимала, куда мать клонит.

— Траур, дорогая. Ты должна побыть в трауре хотя бы немного.

— Немного, это сколько?

— Ну, вообще-то вдова должна носить траур год.

— Год?! — ужаснулась Инга. — Ма, ты чего?!

— А поскольку ты не успела стать его женой, то потерпи хотя бы месяца три. Четыре.

— Офигеть! — заныла Инга.

И про себя подумала, что на такие условия она с Ильей не подписывалась. И вообще она ему больше ничего не должна.

— Ты дура, да? — начала вдруг раздражаться мать.

— Чего сразу дура?

— А то! Его родители высокопоставленные люди. Если ты станешь вести себя прилично, они не закроют для тебя дверей своего дома, а значит что?

— Что?

— А значит, и двери других таких же домов будут для тебя открыты. Ты вообще о будущем думаешь, нет? Квартира и свадебное платье с машиной — это, конечно, хорошо. Это даже здорово! Но это может все быстро уйти с молотка, если не будет постоянных поступлений.

Инга вчера еще подумала, что мать говорит точь-в-точь такими же словами, как и ее завистливая коллега — Вера Игнатьевна.

— Я не собираюсь транжирить деньги, ма. Я всегда разумно тратила. Ты не помнишь?

— Да помню я. Но аппетит, дорогая, приходит во время еды. И в какой-то момент тебе может расхотеться разумно тратить. В общем так… — Мать сделала затяжную паузу. А потом пригвоздила: — Траур. Ты станешь носить по Илье траур столько, сколько понадобится. Да, и сдай уже то платье…

Платье сдавать она собиралась сегодня. Даже договорилась о встрече в салоне. Ее будут ждать. С утра собиралась отоспаться.

А не спалось!

Потому что вчера после разговора с матерью она вдруг вспомнила, что ни разу не попыталась заглянуть в компьютер своего нареченного. Илья часами напролет просиживал за ним. Утверждал, что это у него такой бизнес. И что он зарабатывает приличные деньги этим.

Так если у него получалось этим зарабатывать, может, и ей стоит попробовать? Стоит продолжить им начатое?

Она убавила звук на телефоне до минимума, чтобы ее никто не смог отвлечь звонком. Матери станется, примется названивать раз десять. Советовать, советовать, советовать. Достала!

Пошла в комнату к Илье. В который раз подивилась спартанскому убранству мужской половины их квартиры. Глухие черные шкафы вдоль западной стены. Огромный серый письменный стол с оргтехникой. Широкий черный кожаный диван. На нем Илья почти всегда засыпал и просыпался. Стены комнаты были белыми.

Надо будет все здесь переделать, решила вчера Инга, усаживаясь за его рабочее место. Включила его компьютер, повертела головой. И вдруг поняла, что обстановка что ни на есть самая рабочая. И переделке не подлежит. Если она продолжит дело Ильи и возглавит его бизнес, то переделывать здесь она ничего не станет. Ну, может, поставит пару цветочных горшков на подоконник с чем-нибудь ярким, цветущим. И закроет стекла легким тюлем — невесомым, почти бесцветным.

Компьютер мигнул дважды и тут же запросил пароль.

Инга довольно хмыкнула. Она знала пароль! Как-то сидела на краю стола перед Ильей, болтала с ним о чем-то и подсмотрела, как он его вбивает. И запомнила. У нее была не очень хорошая память на лица, как у ее коллеги Веры Игнатьевны. Зато была великолепная память на цифры и буквы. Так вот Илья ввел в запросной строке дату, когда ему сделали операцию. Когда вырезали злополучный аппендикс. Она через день специально по его карточке сверилась. Все так. Совпало.

Но ни разу прежде Инга не сделала попытки проникнуть в его компьютер. Ни разу. Зачем? Ей было неинтересно. И опять же у них существовала определенная договоренность. Его территория — это его территория. Она переступала порог его комнаты, если только он звал. А звал он ее туда крайне редко. Но и редких визитов хватило, чтобы она подглядела его пароль и запомнила.

Инге, вбивающей цифры и буквы, даже в голову не пришло, что Илья мог менять пароль каждую неделю, а то и день. Она аккуратно отстучала одним пальчиком по клавиатуре, шлепнула нужной клавишей, дождалась, когда компьютер примет пароль, и довольно улыбнулась.

— Ну, привет, — пробормотала она, смутившись. — Привет, Илюша.

С рабочего стола на нее смотрел ее погибший жених. Не сам, конечно, смотрел, тьфу-тьфу, а его фотоизображение. Очень красивым было это фото. Инга такое ни разу не видела. А альбомов у его родителей пролистала горы.

На снимке Илья был где-то на отдыхе. За его спиной маячили пальмы, белый песок, кромка прибоя. Илья был на снимке голым. Нет, если и имелось на нем какое-то белье, то оно было спущено очень-очень низко. До самого лобка. И в кадр оно не попало.

Голый загорелый торс с прилипшими к широким плечам белыми песчинками. Выгоревшие на солнце волосы. Прищуренные глаза, не прикрытые солнцезащитными очками. Одна рука тянется к объективу, нацеленному на него. Вторая запрокинута за голову. Рот слегка приоткрыт. Нижняя губа выставлена вперед.

Очень сексуальное фото! Очень! Илья был на нем таким красавчиком, что Инга почувствовала неожиданный укол в сердце. С кем он был на том отдыхе? Как давно это было? Она уже появилась в его жизни, или это было до нее? Кто та девушка, что фотографирует его? Почему она не стала его женой? Не понравилась его родителям?

Скорее всего, решила Инга, рассматривая фото с жадным интересом. Ее вот они странно приняли. Были всегда с ней вежливы и гостеприимны. Сейчас, правда, совершенно перестали ей звонить. Но она за это была им даже благодарна. Не имела представления, о чем с ними следует говорить в такой ситуации.

Так чем же им при жизни Ильи не угодила девушка фотограф? Может, потому что не имела приличной профессии?

— Ой, да не важно. — поморщилась недовольно Инга и принялась открывать все папки с документами.

Провозилась она часа полтора. Все внимательно рассматривала, перечитывала, сверяла. Заходила по ссылкам. Чего-то сразу не понимала, но потом догадывалась. Через два часа, выключив компьютер и просидев, не шевелясь, в кабинете Ильи, Инга пришла к выводу, что знает, за что убили ее жениха.

Кто — не знает, а вот за что — догадалась. И когда догадалась, то растерялась: а что ей теперь со всем этим делать? Как быть?

Она провалялась с вечера в ванне до тех пор, пока подушечки пальцев на руках не съежились. Все думала и думала. Все размышляла и сопоставляла.

Как же ей теперь быть?

У нее через час от всяких разных мыслей разболелась голова, и она полезла из воды. Сходила в кухню, съела пару бутербродов с паприкой и маслинами. Илья настоятельно рекомендовал не жрать много на ночь. Она слушалась. До сих пор. Хотя его уже не было в живых. А потом решила выспаться. И подумать обо всем, когда проснется.

А проснулась очень, очень рано. Обновления мыслей не случилось. И она снова не знала, как ей поступить.

Конечно же, как настоятельно посоветовала бы Вера Игнатьевна, ей следовало пойти в полицию со всем этим. Все рассказать, что узнала. Поделиться своими соображениями.

Зачем? Хотя бы затем, чтобы ее не подозревали. Ведь у нее был мотив, по утверждениям Веры Игнатьевны.

Но в полицию она не пойдет. Это она точно знала к девяти часам утра, провалявшись с распахнутыми глазами и наблюдая за буйством солнечного света в спальне.

Она не пойдет в полицию. Потому что это опасно. Ведь Илья, как ей удалось выяснить вчера, занимался незаконными делами. Отлично зарабатывал, но нарушал Закон. У него наверняка были партнеры в его запретном бизнесе. И не сегодня завтра они поймут, что она входила через его компьютер туда, куда входить было нельзя. Может, и не поймут, но все же! Все же ей надо быть начеку.

Полиция не сможет ее защитить, если она настучит на своего покойного жениха и его деловых партнеров. Зато полиция запросто сможет отобрать у нее квартиру, машины, мебель. Поскольку они сочтут, что все это нажито незаконно.

Нет. В полицию только в самом крайнем случае. Только в случае крайней нужды.

Инга выбралась из кровати. Накинула на одеяло и подушки шелковое покрывало лавандового цвета. С хрустом потянулась, сбросила с себя легкую пижаму и голышом пошла в ванную принимать душ. Вышло быстрее, чем обычно. Она почему-то нервничала. В какой-то момент стало казаться, что эта шикарная квартира и не крепость вовсе, а западня. Что в маминой тесной квартирке ей было бы куда спокойнее. Но туда она точно не поедет. А вот к родителям Ильи съездит. И осторожно прощупает их в разговоре: знали ли они о его запретном бизнесе или нет? Кто та девушка, которая сделала такое сексуальное фото Ильи на берегу океана? Почему они не смогли быть вместе?

Как именно Инга станет их допрашивать, она пока не представляла. И решила, что для начала ей надо бы напроситься к ним в гости.

Мать Ильи ответила ей сразу.

— Да, дорогая, здравствуй, — поприветствовала ее женщина слабым голосом. — Как ты?

— Плохо, Мария Степановна. Очень плохо. — Инга притворно всхлипнула и тут же закатила глаза: актрисой она была никудышной. — Вы как?

— Мы? — Она помолчала. Потом вздохнула: — Пытаемся жить дальше. Без Ильи. Пытаемся как-то смириться с тем, что случилось.

— Это трудно, — вставила Инга тихо.

— Это очень трудно, — подтвердила Мария Степановна. И тут же безо всяких переходов спросила: — Что ты намерена делать? Когда собираешься съезжать?

— Съезжать? В каком смысле? — В сердце бедной Инги неприятно заныло.

— Мы, видимо, будем выставлять эту квартиру на продажу, — неуверенно протянула несостоявшаяся свекровь. — Еще точно не определились. И машины…

— Вряд ли у вас что получится, Мария Степановна, — сердито перебила ее Инга.

— Почему?

— Потому что все это Илья оформил на меня. Еще при жизни. Задолго до своей гибели. Поэтому и квартира, и машины принадлежат мне. И выставить все это на продажу у вас никак не получится.

— Ах, вот как! — Голос женщины зазвенел. — То есть ты хочешь сказать, что обманула нашего бедного мальчика, а потом благополучно от него избавилась?! Ты… Ты провинциальная сучка! Да ты знаешь, что я тебя по судам затаскаю! Я тебя…

— На вашем месте я бы не горячилась. — Инга чувствовала, как бледнеет, как тает ее последняя надежда найти поддержку у родителей Ильи.

— Не учи меня жить, провинциалка! — взвизгнула Мария Степановна. — Мой Илюша зарабатывал не для того, чтобы после его гибели какая-то там… всем распоряжалась!

— Ваш Илюша зарабатывал? — Инга всхлипнула уже неподдельно. Ей было невыносимо обидно. — Да вы знаете хотя бы, чем он зарабатывал? Знаете?

— У него был солидный бизнес.

— Настолько солидный, что посадили бы его на солидный срок!

И Инга в деталях рассказала то, о чем узнала накануне вечером. Она не щадила бедную мать, не выбирала выражений и старалась не слушать, как испуганно та охает время от времени.

— Я хотела прийти к вам, все это обсудить. Принять какое-то совместное решение, а вы…

Мать покойного Ильи отключила телефон, не став никак комментировать ее желание.

Вот и все. Инга кисло улыбнулась дисплею мобильника. Вот и нет у нее больше близких людей. А мама еще рассчитывала, что они Ингу выведут в свет. И там она сможет найти себе хорошего человека. Никак нет, мамуля! Все разбилось о прозаичное желание Илюшиной мамы прибрать к рукам наследство сына.

Интересно, что скажет Илюшин папа, узнав обо всем? Не о наследстве, конечно. А о том, чем именно зарабатывал их сынок огромные деньги?

Она рассердилась за обедом. За третьей ложкой прозрачного рыбного супа. Рассердилась на всех. На Илью, у которого секретов было столько, что их хватило бы на десять человек. На его меркантильных родителей. На свое дурацкое любопытство, заставившее ее влезть в его компьютер. Жила бы и жила себе спокойно. А теперь свербит! И что-то надо было со всем этим делать.

Она и сделала, а потом взяла огромную коробку со свадебным платьем и поехала в салон сдавать его. Все прошло интеллигентно, с сочувствующими вздохами-ахами. Деньги вернули почти полностью. Вычли какую-то мизерную комиссию. Инга даже возмущаться не стала.

По дороге домой заехала в любимый ресторанчик Ильи и выпила отменного кофе. Она сидела на привычном месте и ловила на себе заинтересованные взгляды красиво одетых, ухоженных мужчин. И ей это нравилось. И она даже успокоилась, вытеснив из памяти утренний разговор с Илюшиной мамой.

У нее есть все шансы быть счастливой и без их благородного семейства. Она молода, интересна собой, обеспечена. Не стеснена жилищными условиями. Если правильно распорядится всем этим, то у нее все получится.

Глава 16

Инга вернулась домой, переоделась в домашнюю одежду. Потом спрятала полученные в салоне деньги в тайник, организованный еще Ильей. Про тайник, к слову, никто не знал, кроме нее. Даже ее мама. Инга сочла за благо не травить ее сведениями о содержимом тайника. А там было средств…

В общем, Инга подсчитала, если даже она не станет ущемлять себя и ни в чем таком заоблачном не отказывать, то года на три-четыре ей точно хватит. В тайнике обнаружилось много денег. По ее меркам — очень много!

Но тс-с-с, об этом никому.

Инга поставила любимый сериал, завалилась с поп-корном на широченный мягкий диван в гостиной. И блаженно улыбнулась.

Вот оно — счастье! Вот оно.

И вдруг…

И вдруг, словно желая разбавить дегтем ее удовольствие, в дверь требовательно зазвонили. Именно в дверь, не в домофон.

Привалившись к входной двери, Инга глянула в глазок. Мужчина. На лестничной клетке стоял мужчина. Одетый во что-то мешковатое, черное. В странной черной шляпе. Как бандит из гангстерских фильмов, подумала она, отпирая дверь.

— Я слушаю вас.

— Добрый день, Инга. — Мужчина смотрел строго, не улыбался.

— Добрый. Мы знакомы?

Она с сомнением рассматривала его широкие одежды, в которые была наряжена его грузная фигура. Какого цвета волосы под шляпой, она не видела. Он не сделал попытки ее снять. Очки с толстыми зеркальными стеклами в широкой черной оправе полностью скрывали цвет его глаз. И щетина. Недели две было той щетине, подумала Инга. Неряшливая, неухоженная. Не из парикмахерской. Даже рта не было видно в той наметившейся бородке.

— Не думаю, что со мной кому-то захочется знакомиться, — произнес мужчина, сводя густые брови на переносице. — Добровольно.

— Я не поняла.

Инга скрестила руки на груди. Она не особенно волновалась. Из соседней двери высунула нос самая любопытная женщина их подъезда. В данной ситуации это было неплохим знаком. Это страховало.

— Вот мое удостоверение.

Мужчина сунул руку в широкий черный плащ на меховой подкладке. Инга совершенно точно рассмотрела кроличий мех. Вытащил из кармана служебное удостоверение и сунул ей его под нос. Три секунды демонстрации — и удостоверение снова исчезло в его кармане. Все, что ей удалось рассмотреть, — это название ведомства, где этот дядька служил. Ведомство было солидным. И одно название его призывало не спорить с его представителями.

— Что вы хотели? — вежливо поинтересовалась она, все еще не впуская мужчину в квартиру.

— Для начала войти.

И он вошел. И ей пришлось закрыть за ним дверь. Что совершенно разочаровало любопытную соседку.

Он не разулся. Он сразу пошел в кабинет Ильи.

— Это компьютер Ульянова? — спросил мужчина, нависая над столом Ильи.

— Да. Это его компьютер. А в чем дело?

— Дело в том, что мне придется его изъять.

И без лишних разговоров дядька, имени и фамилии которого ей не удалось рассмотреть, принялся отсоединять компьютер от сети и принтера, сворачивать все шнуры, рассовывать их по карманам.

— Послушайте, а разве это законно? — неуверенно спросила она, когда он подхватил комп Ильи и потащил его в прихожую.

— Про закон нам бы неплохо поговорить с вашим покойным женихом, уважаемая. Да вряд ли теперь выйдет, — притормозил он у самой двери и глянул на нее из-под широких полей черной шляпы. — Вы знали, чем он занимается?

Он слегка тряхнул компьютер в руках.

— Нет. Я никогда не лезла в его дела, — немного соврала Инга.

А про себя добавила: при жизни не лезла.

— Вот и хорошо. А то бы пришлось еще и вас привлекать к ответственности. А так… А так у нас к вам претензий не имеется.

И вдруг он широко улыбнулся. Настолько широко, что Инге удалось рассмотреть на заросшем двухнедельной щетиной лице глубокие ямочки. Улыбка была некрасивой. Зубы представителя серьезного ведомства росли кое-как. Были отвратительного желтого цвета. А левый верхний клык отсутствовал. И еще ей удалось кое-что заметить. И это так ее напугало, что она почти вытолкала мужчину из дверей, пообещав, что ни за что не станет жаловаться на произвол властей.

Она захлопнула за ним дверь, заперла на все три замка. И только тогда перевела дыхание. Но на втором затяжном выдохе ей пришлось снова насторожиться. Звонок в дверь прозвенел снова.

— Кто? — громко спросила Инга.

Смотреть в глазок не стала. Посетила внезапная мысль о киллере с пистолетом, дуло которого прижато к дверному глазку.

— Это я. Открой, — потребовала любопытная соседка.

Инга послушалась.

Женщина стояла на пороге ее квартиры в очень красивом домашнем платье в пол из бархата кораллового цвета. На ногах атласные малиновые туфельки. В высоко взбитых рыжих волосах алая лента.

Может, надеялась в лице неожиданного визитера завести новое знакомство?

— Где этот аферист? — поперла грудью на нее соседка, ощупывая взглядом просторную прихожую. — Ты что ему отдала? Не успел твой жених погибнуть, как ты уже его имущество спускаешь? За сколько продала компьютер? Ну!

— Ни за сколько. Он его просто изъял.

— Что? Что он сделал? — Красная лента в рыжих волосах нервно качнулась. — Изъял? На каком основании?

— Так он из ФСБ, — неуверенно произнесла Инга.

— Откуда, откуда?! — Женщина ахнула и схватилась за бархат на груди. — Это он так сказал?

— Да.

— И изъял на этом основании компьютер Ильи?

— Да.

— Все! Звоним в полицию. Немедленно.

Соседка схватила Ингу за руку и поволокла в гостиную. Там бесцеремонно толкнула на широкий мягкий диван. Сунула ей в руки телефон и приказала:

— Звони!

— Кому?

— Ноль-два звони. Или как это сейчас набирается?

Инга подсказала.

— Вот и звони.

— А что сказать? Что приходил сотрудник ФСБ и забрал у меня компьютер моего покойного жениха? Это как-то… — Инга поежилась, поражаясь собственной доверчивости. — Это как-то глупо.

— Согласна. — Соседка уселась рядом, расправила платье на коленях. Подумала и произнесла с кивком: — Согласна, засмеют.

— И пошлют куда подальше.

— И пошлют. — Красная лента в волосах дважды плавно качнулась.

— Что делать?

— Погоди…

Женщина приложила указательный палец к плотно сжатым губам и трижды стукнула. Смотрела в одну точку. В верхнюю правую точку телевизора, где застыло улыбающееся лицо главного героя сериала. Как только в дверь позвонили первый раз, Инга приостановила просмотр. Поставила на паузу.

— Его интересовал именно компьютер? — вдруг спросила соседка.

— Ну да.

— Он не сделал попытки произвести обыск?

— Нет.

— А как он его нашел? Компьютер?

— Сразу пошел в кабинет. В кабинет Ильи.

— Другими словами, он знал, где находится его кабинет. — Она снова постучала пальцем по губам.

— Получается, да.

— Значит, он бывал тут раньше.

— При мне не был, — поспешила с ответом Инга и покачала головой: — Я его не видела ни разу. Хотя…

— Что? Что тебе показалось подозрительным?

— Мне показалось, что он в гриме.

— В гриме-е-е?! — протянула со свистом соседка. — Точно! Этот наряд. Шляпа. Очки. Все это напоминает театральный реквизит. И мне это показалось странным. Потому я и подсматривала.

Инга едва не фыркнула. Под это объяснение тогда попадал всяк, в подъезд входящий. Соседка подсматривала за всеми.

Но она сдержалась. Ей сейчас нужны были союзники.

— Знаете, когда он улыбнулся, мне показалось…

Она запнулась.

— Что? Что тебе показалось?

— Мне показалось, что его щетина не настоящая.

— Да ладно! — О выплеснувшее из ее глаз любопытство можно было обжечься.

— Вот в этих местах. — Инга тронула себя за скулы возле ушей. — Мне показалось, я вижу следы клея.

— Борода не настоящая! — выпалила та.

— И улыбка его… Когда он улыбнулся, я подумала, разве могут работать в таком солидном ведомстве люди с такими ужасными зубами.

— А что с его зубами было не так? — Она даже привстала.

— Кривые желтые зубы. А левый верхний клык отсутствует.

Соседка мгновение думала. Потом открыла рот и указала на свой левый верхний клык.

— Здесь? — спросила она.

— Здесь.

— Все! Я знаю, кто это был! Точно знаю. Звони!

— Кому?

— Ну не знаю, Инга! В полицию.

— Так мы решили, что нас засмеют.

— Не нас, а тебя, — тут же обособилась любопытная соседка.

— Хорошо, меня, — поправилась Инга и поморщилась.

Как быстро все отходят в тень. Сначала мать Ильи. Теперь соседка.

— В дежурку звонить смысла нет. Надо звонить тому, кто ведет расследование гибели твоего жениха. Ты же наверняка знаешь, кто это.

Конечно! Еще бы ей не знать! Она столько неудобных вопросов выслушала, столько неподготовленных ответов выдала. Ее коллега Вера Игнатьевна от радости руки потирала бы, наблюдая за тем, как мямлит Инга в разговоре с майором Вишняковым.

— Странно… — вдруг произнесла соседка, уставившись на нее в упор.

— Что странно?

— А почему полиция не забрала компьютер Ильи? Они же были здесь?

— Были.

— И почему не забрали?

— Не знаю, — страшно соврала Инга любопытной соседке.

Не рассказывать же было ей, что компьютер Ильи изъяли, но только тот, который был в доме его родителей. Потому что именно там Илья был прописан. А про этот компьютер никто из органов не знал. Инга не рассказывала. Дальше прихожей никого в дом не пускала. Поскольку она считалась лицом пострадавшим, они особенно и не настаивали. Не наглели, одним словом.

А компьютер, сразу после гибели Ильи, она спрятала. Достала несколько дней назад. Поставила на его стол. Как было при нем.

Не то чтобы она сильно убивалась по погибшему Илье, нет. Просто немного было грустно. Из-за себя.

— Звони, — потребовала соседка и уселась поудобнее.

Уходить она не собиралась.

Майор Вишняков долго слушал ее бестолковый рассказ. Почти не перебивая, слушал. А под конец выдохнул:

— Никуда не уходите, я сейчас буду.

Его «сейчас» растянулось на целых сорок минут. Все это время Инга была вынуждена развлекать любопытную соседку. Варила ей кофе. Угощала сдобным печеньем — дорогим и очень вкусным.

— А тебе повезло, Инга, — вымолвила женщина, смахнув со стола крошки от печенья в кофейное блюдце.

— Да? Вы так считаете?

Инга изобразила недоумение весьма искусно. А про себя подумала: «Ну вот, еще одна. Мало Веры Игнатьевны. К ней еще и эта добавилась».

Но соседка вдруг повела разговор совсем в другую сторону.

— Тебе повезло, что ты осталась в живых, — выговорила она, и лента в ее волосах мелко задрожала.

— Что вы такое говорите?!

Девушка почувствовала, как натягивается на скулах ее побледневшая кожа.

— Я говорю, что твой Илюша давно ходил по краю.

— По какому краю?

Она уже знала, да, знала! После того как открыла некоторые файлы в его компьютере, она теперь точно знала, что Илья сильно рисковал. Но соседке она точно в этом признаваться не станет.

— Он вел очень опасную жизнь. Все в ней было темно, тайно. — Ее глаза хищно прищурились. Она повела вокруг себя руками. — Все это заработать, не отходя от компьютера… Мой племянник давно работает дома. Но таких денег не зарабатывает. И когда я привела ему в пример Илью, знаешь, что он мне сказал?

Инга молча качнула головой.

— Что Илья так будет жить недолго, — понизив голос до зловещего шепота, произнесла женщина. — Странно, что ты согласилась стать его женой. Странно вообще, что он решил жениться.

— Почему?

Ингу бросило в жар. Неужели тайны Ильи были такими очевидными? Если даже соседка знала о них, то, видимо, родители тоже?

— Потому что, девочка моя. — Рука соседки дотянулась до ее щеки и легонько потрепала. — Ну, где он, твой майор Вишняков, а? Нельзя заставлять женщин так долго ждать.

Он позвонил в домофон тотчас же. Словно услышал. Потом сидел на кухне Инги и снова слушал ее сбивчивый рассказ о человеке, изъявшем компьютер Ильи.

— Почему вы раньше не сообщили нам, что у него имеется еще один компьютер?

Вишняков потер лицо ладонями, как будто умывался ароматным воздухом ее кухни.

— Как же я устал от всего, — вымолвил он, смерив Ингу тяжелым взглядом. — Что вы натворили, Инга?

— Что?

В улыбку, которой она его наградила, она постаралась вложить все свое обаяние. Но Вишняков оставался суровым.

— Вы сокрыли от следствия улики, которые могли бы помочь в расследовании убийства вашего жениха. — Вишняков уронил руки между коленей. — Или вы не заинтересованы в том, чтобы мы нашли убийц?

Лента в волосах соседки плавно колыхнулась. По губам скользнула многозначительная улыбка. Она была удовлетворена вопросами полицейского.

— Я заинтересована, — заспорила Инга, краснея. — И еще как!

— Почему промолчали о компьютере? Почему не сказали, что он жил у вас постоянно?

— Компьютер нашла совсем недавно в его вещах, — принялась она осторожно врать.

— Пусть так. Зачем отдали первому встречному?

— Он предъявил удостоверение.

— Которое купил в подземном переходе, — с фырканьем вставила соседка.

Вишняков на нее покосился и промолчал.

— Мне он сразу показался странным, — не унималась любопытная женщина.

— Почему? — нехотя спросил майор.

— Во-первых, одежда.

— А что в его одежде вам не понравилось?

— Не по размеру, слишком широкая. Как будто в несколько слоев одето. — Она поводила вокруг себя руками, словно оборачивалась невидимыми покровами. — Очки! Старомодные, с толстыми дужками, толстыми стеклами. А стекла, знаете, такие зеркальные. Сквозь них вообще глаз не видно.

— Что еще? — перебил ее Вишняков, заметил ее недовольство и чуть мягче спросил: — Что еще показалось вам странным?

— Шляпа. Гангстерская, знаете, такая шляпа. Вот с такими полями. — Она на полметра от головы поставила ладони. — Разве сотрудники силовых ведомств ходят в таких шляпах?

— На будущее… — Вишняков поднял вверх указательный палец и заговорил нравоучительным тоном: — Сотрудники силовых ведомств не изымают вещи у фигурантов без понятых и протокола.

— А шляпа? — растерянно моргнула соседка. — В шляпах таких они разве ходят?

— Про шляпу ничего не могу сказать. — Он едва заметно улыбнулся.

— А борода? — не унималась она. — Разве они носят такие неряшливые бороды?

— Борода? — Он перевел взгляд на Ингу: — Он был с бородой?

— Не то чтобы борода. Густая светлая щетина. И мне показалось… — Она метнула взгляд на соседку, та одобрительно кивнула. — Мне показалось, она у него приклеена.

— Приклеена? — Вишняков чуть не поперхнулся вопросом.

— Ну да… Вот здесь. — Инга коснулась своего лица в области скул. — Торчал застывший клей. С двух сторон.

— О, господи! — воскликнул он, вытаращив глаза, и замотал головой. — Вы отдали важную улику первому встречному клоуну! Заметили, что у него наклеена борода, и отдали компьютер вашего погибшего жениха! Инга… Это… Вообще выше моего понимания!

— Простите, — пролепетала она, опуская голову. — Как наваждение, честное слово.

— Где вот нам теперь искать этого человека? По каким приметам?

— Примета есть! — вдруг воскликнула соседка и ощерила рот. — У него нет левого верхнего клыка. Да, Инга?

— Да. Точно. Он улыбнулся с порога. А зубы такие… такие некрасивые. Кривые, желтые. И левый верхний клык отсутствует.

— О, господи! — Вишняков снова закатил глаза. — Мне что же теперь все три тысячи стоматологов нашего города опрашивать на предмет таких примет?

— Думаю, юноша, стоматологов в нашем городе гораздо больше. А что касается примет… — Полные ладони любопытной соседки Инги прошлись по бархатному платью, натянутому на коленях. — Думаю, тут я смогу вам помочь.

— Вы?! Вы знаете этого человека?

— Нет. Конечно, я его не знаю, — недовольно сморщилась она, и лента в ее волосах нервно дернулась.

— Но как тогда вы сможете нам помочь?

— Однажды… Минувшим летом. На этот адрес к Илье приходил некий гражданин…

Было это уже далеко за полночь. Поэтому она все отлично слышала.

— Все до единого слова, — подчеркнула соседка и тут же вздохнула: — Правда, мало что помню.

Но запомнилось, что Илья и этот мужчина сильно повздорили. Прямо на лестничной клетке. Мужчина был сильно пьян. И что-то кричал и кричал. Обвинял Илью в чем-то.

— В чем? — спросил майор Вишняков.

— Я не помню. — Она жалко улыбнулась. — Ну, не сочинять же мне!

— Нет, сочинять не надо.

— У него были редкие светлые волосы, круглые щеки. В глазок особенно не разглядишь, — с сожалением качнула она головой. — И вот когда он орал, я успела заметить щербину в левом верхнем углу. Резец там отсутствовал или клык, не могу утверждать, но что там не было зуба — это точно. Он скалился так противно. — Она брезгливо вывернула нижнюю губу.

— Что было потом?

— А потом он попытался прорваться к Илье в квартиру. Тот его не пустил, выпихнул. Дверь закрыл.

— И это все? — Вишняков был разочарован. — Илья не называл его по имени?

— Не знаю, его Илья называл Вольдемаром, или о ком-то они говорили на повышенных тонах. Но это имя звучало.

— Вольдемар?

— Да.

— Точно Вольдемар?

Вишняков покосился на Ингу. Та отрицательно мотнула головой. Среди знакомых Ильи, с которыми она пересекалась, людей с таким именем не было.

— Абсолютно точно.

— После того как Илья захлопнул дверь перед его носом, он куда подевался?

— Вышел на улицу. Сел в машину и уехал.

— В свою машину?

— Не знаю. Его эта машина или нет, но сел за руль.

— Пьяным? За руль? — усомнился Вишняков.

— А что вас смущает, товарищ майор? — вставила Инга. — К нам в отделение через день поступают пострадавшие либо от пьяных водителей, либо сами пьяные водители. Ужесточают, ужесточают требования, а они все равно пьют и за руль садятся.

— Номер вы не запомнили? — спросил Вишняков и сам себе ответил: — Было темно. С вашего этажа не видно. И так далее…

— Ничего не далее. Запомнила я номер. Потому что эта машина не раз в нашем дворе стояла. Букв не помню, а вот номер три кола.

— Три что? — вытянул шею Вишняков.

— Да сто одиннадцать. Три кола, это мой племянник так говорит. По-современному. Эта старая рухлядь не раз стояла у нас во дворе. Про марку не спрашивайте, не разбираюсь. Белого цвета. Старая. Регион наш. Все…

Глава 17

Вообще-то она ехала поговорить с девушкой одного из погибших парней. И думать не думала, что поедет вслед за такси, в которое сядет странный мужчина с компьютером под мышкой.

Погибшего парня звали Илья. Его девушку Инга. И они должны были скоро пожениться. Но Илье приспичило погибнуть от рук убийцы. Приспичило погибнуть в компании ее подруги Киры. Расследование до сих пор топчется на месте. Убийца или убийцы не найдены. Вишняков ее сторонится. В детали не посвящает. Куда-то ездил в командировку. В Башкирию. А зачем, толком не рассказал. Когда она днем позже после его возвращения задала ему вопрос о скрывающемся Кирилле Власове, вовсе сделался хмурым. И посоветовал наладить связь с подругой, которая, возможно, помогает беглому преступнику.

— Люсенька не такая, — попыталась опротестовать Оля. — Она разумная.

— Ваша подруга Кира тоже не была, простите, дурой, — огрызнулся майор. — Где она сейчас, а?

С ним вообще было сложно разговаривать. На нее он почти не смотрел. Во дворе, встречаясь, кивал едва заметно. К себе больше не пускал. Она ведь неделю назад совершенно точно знала, что он дома. Свет в окнах полыхал. А дверь ей не открыл.

Она звонила, стучала, даже молотила ногой в дверь. Бесполезно. Вишняков не открыл. Да, она немного была навеселе. И в руке у нее была зажата бутылка великолепного красного сухого вина. И что? Напугался?

Или был не один?

От этой мысли ей становилось так тошно, что хотелось реветь. А реветь она себе запрещала. Она сильная и волевая. Сопли и слюни — это для Люсеньки, не для нее.

— И черт с тобой!

Оля показала в тот вечер средний палец дверному глазку. Почему-то она была уверена, что Вишняков стоит сейчас, привалившись к двери, и через глазок за ней наблюдает.

Он все равно не открыл. А свет в его окнах тут же погас. Она специально выходила на улицу и смотрела вверх, на окна восьмого этажа, где он жил когда-то с истеричной Тамарой — своей женой. Свет погас.

И надежда найти убийцу Киры гасла с каждым днем все сильнее. Ее бессрочный отпуск закончился, она написала заявление без содержания еще на один бессрочный отпуск. И к этому отнеслись с пониманием.

— Еще бы! — фыркнула сотрудница отдела по управлению трудовыми ресурсами, принимая ее заявление. — С таким-то папой!

За папу Оле тут же захотелось дать этой наглой девке в зубы. Сдержалась. Эта дрянь ведь не знает, как складывались и складываются у Оли отношения с родственниками. Она вообще о ней ничего не знает, кроме того, что она великолепный специалист и то, что обладает скверным характером. Чем отпугивает от себя мужчин.

Вот и Вишняков испугался ее агрессивного натиска. И на контакт не идет. И ладно. Обойдется без него. Обойдется без них, без всех! Сама найдет тех, кого полиция найти не в силах.

И начать она решила с девушки Инги, которая собиралась, да так и не вышла замуж за Ульянова Илью. И именно с этой целью она подъехала сегодняшним днем к ее дому, остановилась неподалеку от подъезда. Точнее, прямо у задних фонарей такси. Машина кого-то ждала и мешала ей подъехать, чтобы удобнее припарковаться. Оля решила подождать. Не час же таксист станет ждать кого-то.

Не час. Дядька в странном громоздком плаще и широкополой шляпе вышел из подъезда через десять минут. Он вот с первого шага, который сделал от подъездной двери, не понравился Оле. Во-первых, суетился. Во-вторых, когда шел, без конца приподнимал очки с переносицы.

Зачем?

А затем, всплыл сам собой ответ в ее голове, что очки эти — бутафория! Так же как и широченный утепленный плащ, так же как и шляпа. Таксист стартовал со стоянки через мгновение, как его пассажир уселся. И Оля поехала следом.

Зачем?

Вот тут ответа не было. Просто поехала, и всё. И следуя принципам осторожности, постоянно отставала по пути. Не хватало еще, чтобы ее засекли.

Но, кажется, пронесло. Ее никто не заметил. Они проехали полгорода, прежде чем дядька вышел из машины.

Оля вжала машину между грузовой «Газелью» и стеной магазина и, вытянув шею, наблюдала, как пассажир такси перемещается по двору. Перемещался, к слову, он очень странно. То почти побежит, то вдруг остановится. Компьютер, который у него без конца сползал, он понес перед собой. И снова ей показалось, что его широкий плащ не более, чем ширма. Он болтался на ветру, обрисовывая тощий силуэт мужчины. Даже ботинки, казалось, были велики ему по размеру. Он шел, странно приволакивая ноги.

Прошел мимо дома, возле которого его высадил таксист. Прошел мимо второго. Оле пришлось выйти из машины и наблюдать за ним, прячась за кабиной «Газели». Наконец, возле третьего по счету дома дядя остановился. Вошел в средний подъезд. На входе, прямо возле расшатанной деревянной двери ему встретилась пожилая женщина, с которой он поздоровался. Значит, живет именно там.

Женщина шла в ее сторону. Когда поравнялась с грузовым автомобилем, который служил Ольге прикрытием, она вышла ей навстречу.

— Простите. Простите меня, пожалуйста. — Оля приложила руку к груди, вежливо улыбнулась. — Я могу у вас спросить?

— Что вас интересует?

Женщина смотрела почти враждебно. Вряд ли скажет, с кем поздоровалась на ступеньках подъезда.

— Вы сейчас столкнулись на входе в подъезд с мужчиной. Он нес компьютер.

— Да. Столкнулась. — Она обернулась туда, откуда только что пришла.

— Это ваш сосед?

— Нет.

— Простите? — Оля наморщила лоб, покусала губу. — Он ведь живет в этом подъезде?

— Нет.

Женщина встала в странную позу: широко расставила ноги и прижала к груди хозяйственную сумку. Будто ждала нападения. Седую челку, выбившуюся из-под вязаной шапки, трепал ветер.

— Простите меня, — в который раз повторила Оля. — Для меня это очень важно. Я…

— Что важно? — перебила ее женщина. — Вы что, за ним следите?

— Да, — произнесла она на выдохе. — Боюсь, это мой отец!

— Вот как? — Светлые брови женщины попрыгали вверх-вниз. — С чего такая уверенность?

— Ну… По приметам похож, мне мама его так обрисовала. — Оля послала мысленные извинения памяти погибшей матери и здравствующему отцу. — И адрес. Адрес совершенно точно этот. Дом, улица, средний подъезд.

— Ох, бедное дитя. — Женщина опустила руки. — Жаль вас разочаровывать, но этот мужчина вряд ли является вам отцом.

— Почему?

— Потому что он не живет в этом подъезде. Я его вообще не знаю. Первый раз, можно сказать, вижу.

— Но… Но вы с ним поздоровались.

— Он поздоровался, я ответила. — Она подергала плечами и медленно пошла мимо Оли.

— Но он не вышел из подъезда. — Она осмелела настолько, что схватила женщину за рукав куртки. — Значит, он там живет. Живет! Вы просто его не знаете!

— Бедное дитя, — повторила женщина с легким раздражением и отняла ее руку от своего рукава, — он не вышел оттуда, потому что это проходной подъезд. Там есть выход на другую улицу. Он вошел и вышел так, что вы его не заметили. Наверняка заметил, что вы за ним наблюдаете. Хотите совет?

— Что?

Оля ошеломленно смотрела на хлипкую деревянную дверь среднего подъезда. То, что дядька так виртуозно слился, означало только одно: он заметил, что она за ним следит. Твою мать, а!

— Совет, говорю, хотите?

— А, да, конечно.

От нетерпения она топталась на месте. Ей очень хотелось побежать туда и посмотреть, а не врет ли ей эта женщина в вязаной шапке? В самом ли деле этот подъезд проходной?

— Не стоит вам следить за этим мужчиной. Даже если он ваш отец.

— Почему?

— Потому что он, когда здоровался со мной, очень внимательно смотрел в вашу сторону. Видел он вас или нет, не знаю. Но он смотрел сюда. Ну и, сами понимаете, он сбежал. Сбежал от вашей матери, сбежит и от вас.

И она ушла.

А Оля все же сбегала к среднему подъезду и убедилась, что женщина ей не соврала. Вторая, точно такая же хлипкая деревянная дверь выходила на параллельную улицу. Тихую, безлюдную.

Дядька с компьютером заметил слежку и сбежал. Значит, что? Значит, не зря он показался ей подозрительным. Либо он вор, укравший компьютер из чьей-нибудь квартиры. Либо…

Второго варианта у нее не было. До тех самых пор, пока она не вошла в квартиру к Инге и не рассказала ей обо всем. Та, в свою очередь, поделилась своими печалями.

— Я такая наивная дура! — восклицала она через слово. — Возможно, этот человек и есть убийца, а я ему все отдала. Добровольно! Майор Вишняков чуть меня не побил.

— Вишняков? — Оля замерла с кофейной чашкой, у нее заныло в висках. — Вишняков был тут?

— Конечно. Мы с моей соседкой вызвали его и все рассказали. Сочли, что это может иметь какое-то отношение к смерти Ильи. Он так гневался.

По мимолетной улыбке, озарившей симпатичное лицо Инги, Оля поняла, что гнев этот Вишнякову она простила. Может, даже уже и примерила майора на себя в качестве кандидата, способного скрасить ее одиночество.

— И чем закончился гнев майора Вишнякова? Он сменил его на милость? — спросила она, пряча взгляд.

— Не знаю. Он вообще… Усталый какой-то.

— Есть такое, — не могла не согласиться Оля. — Дело резонансное. Давят отовсюду. Родственники, начальство, пресса.

— Да, наверное. — Инга смущенно умолкла, но вдруг встрепенулась: — Но моя соседка, возможно, смогла быть ему полезной.

— Да? Каким образом?

— Понимаете, Оля, она вспомнила этого человека.

— Вспомнила?!

— Да. По приметам. — Инга подробно рассказала о зубах незнакомца. — И она вспомнила, что как-то летом такой человек рвался в гости к Илюше. Был пьян, громко кричал. Даже скандалил. Потом сел в машину и уехал.

— Пьяным? — почти не удивилась Оля.

Она сама могла иной раз согрешить подобным образом.

— Да.

— Номер машины?

Она скрестила незаметно от Инги два пальца на удачу. И тут же подумала, что, может, и Вишняков сделал так же.

— Сто одиннадцать. — выговорила Инга почти по слогам. — Она еще назвала этот номер…

— Три кола, — эхом отозвалась Оля.

— Да. Вы знаете?

— Что именно?

— О таком странном прозвании и…

— Я видела раньше машину с таким номером. Но это было давно. В другой жизни.

Она поставила кофейную чашку на стол, потерла ноющие виски. Далекая, прошлая жизнь, часть из которой ей не терпелось забыть, пронеслась сумасшедшей раскадровкой перед глазами. И вдруг сделалось больно. От некоторых воспоминаний.

— Блатной номер, — произнесла Оля.

— Цвет белый. — произнесла Инга, встала и принялась убирать со стола.

Она устала от бесконечных визитов. Ей не терпелось остаться одной. Развалиться на диване в гостиной, запустить поставленный на паузу сериал и забыть обо всем. Об Илье, о его темных делишках, о его сомнительных друзьях.

— Что? — произнесла за спиной гостья странным задушенным голосом.

— Цвет у машины с таким номером был белый, говорит моя соседка. Какая-то старая рухлядь, с ее слов. Белого цвета с номером сто одиннадцать.

— О господи! — Оля на минуту прикрыла глаза, тяжело задышала, потом повторила трижды: — Этого не может быть… Этого не может быть… Этого не может быть…

— Чего не может быть?

Спросила, хотя было плевать. Она хотела, чтобы девушка ушла. Спросила просто так. Даже ответа не ждала. Да она и не ответила. Поднялась и пошла в прихожую, слегка покачиваясь. Словно пьяная. Когда за ней захлопнулась дверь, Инга улыбалась.

Оля не помнила, как спустилась на первый этаж. То ли пешком шла, то ли в лифте ехала. Очнулась, когда возле коленей замерла радиаторная решетка какого-то автомобиля.

— Ты что, чокнутая?! — заорал на нее перепуганный водитель. — По сторонам смотри!

— Извините, — пробормотала она, неуверенная, что ее слышат.

Села за руль своей машины и тут же принялась рыться в сумочке в поисках телефона.

— Люси, ответь мне! Ответь немедленно! — ныла она, набирая ее номер. — Ответь!

И Люсенька, славная, милая, добрая, словно угадала, что Оля нуждается в ней. Ответила почти сразу.

— Люси, я знаю, кто это! — выпалила она задыхающимся голосом. — Я почти уверена, что это он!

— Оля, ты о чем?

— Люси, не включай тупку! — прикрикнула Оля на подругу. — Я об убийстве Киры. Я ни о чем больше думать не могу в последний месяц. А ты нет? А у тебя по-другому? Или уголовник Власов совершенно лишил тебя ума и воли?!

— Зачем ты так? — обиделась Люси. — Кирилл хороший. И отсидел ни за что.

— Вот если он такой хороший и если отсидел ни за что, то как никто должен быть заинтересован в поимке настоящего убийцы, — заорала на подругу Оля. — Не сидеть под твоей юбкой, а делать хоть что-нибудь!

— Легко тебе говорить. А листовками с его портретом все столбы оклеены, — отозвалась ворчливо Люсенька. — И еще… При чем тут то давнее дело, за которое сидел Власов, и убийство нашей Кирочки?

— Да при том, что они связаны! Сама же говорила. Забыла? Они связаны! Понимаешь ты или нет, Люси?! — Оля уже почти визжала. Дорогу, по которой ехала, она почти не различала. — Это один и тот же человек! Один и тот же человек.

— Господи, не ори так, Оленька, — взмолилась Люсенька. И тут же достаточно громко принялась пересказывать все Власову.

Он выдернул у нее телефон через минуту.

— Простите, Ольга, — проговорил он низким глухим голосом.

— За что?

— За то, что не помогаем вам. Очень стеснены в плане передвижений. Опасаемся, что…

— Ну, сидите по норам. Так надежнее. Есть вероятность, что кто-то все сделает за вас. Конец связи! — крикнула она и отключила телефон.

Дома она первым делом заперла входную дверь на все замки. Проверила двор, выглянув в окно. Чужих машин не было. Если тот человек, за которым она следила, именно убийца, он найдет ее. Непременно найдет.

Потому что он ее знает.

Звонить Вишнякову или нет? Звонить ему или нет? Одной страшно. Не то что из дома выходить. Просто сидеть взаперти. Звонить или нет?

Она позвонила. Позвонила, когда было почти девять вечера. Когда он вернулся домой. Она караулила у окна. И не пропустила момент его возвращения. И сразу позвонила.

— Я знаю кое-что по убийству Киры, — выпалила Оля, не поздоровавшись.

— О господи, Ольга! Вы меня с ума сведете, — тихо пробормотал Вишняков, погромыхивая ключами. — Смею вас обрадовать, мы тоже скоро кое-что узнаем.

— Надеетесь на старую белую машину с номером сто одиннадцать? Надеетесь, что она выведет вас на владельца?

Он кашлянул и промолчал. Скрипнули двери лифта. Сейчас пропадет связь, подумала она и крикнула:

— Эта машина не принадлежит убийце, Вишняков. Она не принадлежит ему!

Связь оборвалась. Интересно, он успел услышать или нет? Она заметалась по квартире. Он услышал или нет?

В дверь постучали. Осторожно, трижды.

Услышал! Услышал и вышел на ее третьем этаже, не поехал на свой восьмой.

— Я вам сейчас все, все, все расскажу, — бормотала Оля, отпирая все замки. — Все расскажу, и вы всё поймете.

За дверью не было Вишнякова. За дверью стоял он — убийца. Она сразу узнала его. Он был без шляпы, очков, широкого бесформенного плаща. Черная легкая куртка, темные джинсы, зимние кроссовки, черная вязаная шапочка. Он всегда так раньше одевался. Ему всегда нравилась одежда цвета ночи. Так он всегда говорил.

— Ну, вот и свиделись. — произнес он, шагнув внутрь ее квартиры. — Привет, Оленька.

И в лицо ей брызнула мощная струя какого-то зловонного газа…

Глава 18

Смена закончилась. Слава богу! Он так устал сегодня.

Володя вышел из клуба, кивнул охраннику, который запирал за ним дверь. И медленно пошел к своей машине. Левый карман его широких джинсов оттопыривался. Туда он весь вечер засовывал скомканные кое-как купюры. Это были чаевые. Сегодня была особенно урожайная смена. Сегодня в клубе отмечали юбилей какому-то засранцу. Очень жадному засранцу. Он поскупился на угощение для гостей. И гостям без конца приходилось подходить к бару и делать дополнительные заказы. Кому-то хотелось спиртного, кому-то коктейль, кто-то возжелал кофе, потом еще и еще. Выручка лилась рекой благодаря скупости юбиляра. Вместе с выручкой множились и чаевые.

Татьяны сегодня не было. Он работал один. Дал ей выходной. То ли заболела, то ли перепила вчера вечером, было непонятно. Позвонила ближе к обеду и хриплым, сдавленным голосом отпросилась. Причину не объяснила. А ему оно надо? Не выйдет и не выйдет. Ему двойная выгода. Хлопотно, конечно, но и выгодно.

Он вообще был против помощницы. Шеф настоял. Очереди, видите ли, посетителей раздражают. А то, что очереди у них случались крайне редко, это шефа не смущало. И то, что Татьяна помощницей в борьбе с очередями была слабой, не смущало шефа тоже.

— Людям приятно, когда рядом с брутальным барменом крутится симпатичная девушка, — прокомментировал он свое решение.

Татьяна симпатичная? Да ладно! Что в ней симпатичного? Черненькая, юркая, глазки умненькие. Только и достоинств. Ну, худенькая еще, да. Ну, поговорить с ней есть о чем. Но это совсем не то, что привлекало в женщинах конкретно Володю. И он сильно сомневался, что это в женщинах привлекает и большинство посетителей. Он клиента чувствовал. И еще как!

К слову, тот мужик, которого слила полиции Татьяна, ему тоже никогда не нравился. Было в нем что-то…

Отвратительное, отталкивающее. Когда Володя его обслуживал, то чувствовал себя так, как будто над гробом с телом покойника склонился. А этого он не выносил на дух. Даже с отцом прощаться не стал. Хотя мать и настаивала.

Так вот этот мужик будил в нем именно такие чувства: страх, отвращение, тошноту. Ему всегда хотелось его быстрее обслужить и перейти к другому посетителю.

Но он все равно ему приветливо улыбался, хотя и брезговал им. Потому что этот клиент оставлял всегда очень щедрые чаевые. Очень! А за деньги Володя мог выдержать все, что угодно.

Перед тем как сесть в свою машину, он тщательно все проверил. Заглянул в салон: вперед, назад, пошарил между сиденьями. Залез в багажник. Все было чисто. Ничего и никого постороннего. Только тогда он сел за руль, заперся изнутри и полез в левый карман за деньгами.

Меры предосторожности, которые он соблюдал после каждой смены, не были лишними. Однажды ему уже подсунули пакетик с запрещенным белым веществом. Ловко так пристроили между спинкой и сиденьем сзади. Кто и когда, он даже не знал. Хорошо, вовремя нашел и выбросил, а то бы тюрьма. Его ведь остановили полицейские прямо на следующем перекрестке и обшарили всю машину. У них какой-то план «Перехват» был.

Володя потом неделю трясся, вспоминая этот случай. И всячески нахваливал свою предусмотрительность. И ввел это в привычку.

Денег оказалось много. Для одной смены очень много. И в его душе даже шевельнулось что-то отдаленно напоминающее угрызения совести. Вот Танька отпросилась, не вышла, а могла бы неплохо поиметь на карман. Студентка. Денег постоянно ноль. Одежонка чистенькая, но бедненькая. Могла бы сегодня на приличный свитер заработать, а то ходит всегда в одном и том же — зеленого цвета. Цвет и качество отвратительные.

И он вдруг достал телефон и набрал свою помощницу. Поздно было, он видел, но Татьяна почти всегда ложилась во втором часу, он знал.

Гудки шли долго. Татьяна не отвечала.

— Ну и черт с тобой, — пробормотал он с неожиданным сожалением. — Хотел с тобой поделиться. Как знаешь…

И вдруг в тот самый момент, когда он уже готов был ткнуть пальцем в красную перевернутую трубку, Татьяна ответила.

— Алло! — крикнул он громко, включив громкую связь. — Привет, коллега. Как ты? Выздоровела?

Сначала было тихо, а потом он отчетливо услышал слабый стон. Танькин стон. Он не мог ошибиться. Она могла иногда так тихонько постанывать, когда ее доставал кто-то из посетителей.

— Тань, ты чего там? — неуверенно хохотнул он.

И снова слабый стон в ответ.

— Тань! — позвал он и завозился на сиденье автомобиля.

Ему сделалось как-то не по себе. Она никогда так странно себя не вела. Разговаривала и вживую и по телефону четко, внятно. И каждого к этому призывала.

— Тань, ты чего? — снова повторил он.

Снова стон и следом едва различимый шепот. Танькин шепот.

— Чего? Чего? — Он схватил телефон, отключил громкую связь и прижал его к уху. — Чего говоришь-то, не слышу?!

— Помоги… — прошептала его помощница. — Помоги, прошу…

— Ладно, я сейчас, — буркнул Володя.

Он отключился, с раздражением швырнул телефон на панель.

Вот он идиот, а! Вот его угораздило вляпаться. Зачем позвонил? Левыми доходами похвастаться? Похвастался? Теперь копти через весь город в ее спальный район. Ищи семиэтажную «хрущевку». В этой «хрущевке» однушку под номером семьдесят четыре. Светать начнет, пока он поиски закончит.

Нет, нашел все быстро. И дом выступил из-за поворота семиэтажной уродиной. И списки квартир на подъездных дверях висели на ржавых металлических пластинах. И даже при не работающем к этому часу лифте невысоко пришлось подниматься. Квартира семьдесят четыре оказалась на втором этаже.

Володя позвонил. Никто не открыл. Позвонил второй, третий, четвертый раз.

Танька спит, гадина такая! Пока он ехал, пока по микрорайону маршировал, она уснула. Время третий час. Он устал. Хочет домой, принять ванну и упасть мордой в подушку на кровати, которую никогда не заправлял.

Он решил уехать. Отступил на два метра от двери. И вдруг снова полез за телефоном. Давно умершая его совесть творила с ним сегодня чудесатые чудеса. Он набрал Танин номер. И почти тут же услышал звон корабельных склянок: она поставила этот рингтон на его номер. Ждать пришлось недолго. Таня ответила.

— Ты чего не открываешь? — возмущенно завопил Володя.

И снова странный сдавленный шепот в ответ:

— Помоги…

— Да твою же мать! — рассвирепел он и схватился за дверную ручку. — Шутишь ты, что ли?!

Она не шутила. Она валялась в дверном проеме между кухней и коридором. Лицо, шея, плечи были залиты кровью. Один глаз заплыл. Огромных размеров кровоподтек скрыл его и вздул щеку.

— Господи, Танька! — закричал Володя и инстинктивно попятился. — Что происходит?!

Ее скрюченные пальцы правой руки, выпачканные в крови и в чем-то еще непонятном, потянулись в его сторону. Разбитые растрескавшиеся губы шевельнулись. И снова тот же шепот:

— Помоги…

«Скорая» приехала через двадцать минут. Все это время он просидел на корточках перед своей изувеченной помощницей, боясь прикоснуться.

Ага! Сейчас он в крови ее запачкается, и его же потом и обвинят в нападении на нее. Знает он эти штучки-дрючки! Лучше он со стороны посмотрит. Тем более что не знает, как оказывать помощь в таких случаях. Что надо делать?

Врачи тут же вызвали полицию. Те явились оперативно. И началось!

А кто он? А чего здесь? А кто она ему? Почему решил в два часа ночи навестить ее? Где был до этого? А кто может подтвердить?

Вот он идиот, а! Зачем позвонил ей? Зачем поехал? Уже десятый сон бы видел, припрятав денежки в стопках белья.

Володя окончательно сник, когда его попросили расписаться в протоколе.

— Постарайтесь никуда из города не уезжать, — подавив зевок, попросил его капитан полиции, встал и направился к двери. Но добавил: — Будут еще вопросы.

— Какие вопросы, я все рассказал! — попытался возмутиться Володя, следуя за ним по пятам. — Я позвонил своей напарнице после смены. Она попросила о помощи. Я приехал. Вызвал «Скорую» и вас.

— Нас вызвали не вы, Владимир, — уточнил с нехорошей ухмылкой капитан. И укорил: — Вот видите, вы уже врете.

— Я не вру!

— Вы искажаете действительность. Значит, что?

— Что?

— Значит, можете искажать и все остальное. Будем проверять. У вас есть ключи от этой квартиры?

— Нет, с какой стати? — Володя обвел взглядом прихожую и ткнул пальцем в связку ключей на тумбочке под зеркалом. — Может, эти?

— Вот. И это вы знаете, — удовлетворенно констатировал капитан, когда ключи подошли ко всем имеющимся замкам в двери Татьяниной съемной квартиры. — А утаили.

— Я не утаивал. Вы сначала не спросили. Спросили. Я показал. Все. Мне надо позвонить.

И он полез в карман за телефоном.

— Адвокату? — с пониманием покивал капитан.

— Нет. Вашему коллеге, который ведет дело о громком убийстве. — Он быстро нашел номер Вишнякова, ткнул пальцем в телефонную трубку.

— А здесь не было убийства, — напомнил капитан.

Он сцепил ладони ниже живота. Укоризненно качнул головой.

— Зачем же тревожить коллег из-за бытовых разборок?

— Вы уверены, что это бытовая разборка? — Володя приложил телефон к уху, слушая гудки. — Моя коллега проходит важным свидетелем в деле о массовом убийстве в дачном поселке. И как только она дала показания, так с ней это случилось. Не видите связи? Не находите это странным? Алло! Товарищ майор! Это бармен из клуба «Соломея». Да, да, Владимир. Совершенно точно. У нас тут такое, товарищ майор! Такое!.. Нет, не в клубе. На квартире у Татьяны, моей помощницы. Да нет, жива, жива она. Но очень сильно изувечена. Изуродована, я бы сказал. Да, понял. Ждем… Сейчас передам трубку.

Капитан принял трубку из его рук с величайшей неохотой. Выслушал. Неохотно пробормотал:

— Так точно.

Вернул телефон Володе.

— Будем ждать. Майор сейчас подъедет, — буркнул он и снова подавил зевок. — Говорит, это важно.

Уснуть Володе в эту ночь не пришлось.

Сначала ждали майора. Потом экспертов, которые принялись методично рассыпать специальный порошок на мебель и дверные ручки. Искали отпечатки. Упаковали и забрали с собой стакан с водой. И окровавленное полотенце. Сняли слепок с отпечатка грязной мужской обуви, впечатавшийся в ковер с высоким ворсом.

Володя был спокоен. Это был не его след. Этот след был размера на два больше.

Майор долго говорил с ним, потом с капитаном, который приехал на вызов и все записал. Звонил куда-то. Говорил, качая головой.

— Она жива, — сказал он, обращаясь только к Володе. — Врач сказал, что вы большой молодец. Если бы не вы, она умерла бы через час от потери крови. А так у нее есть все шансы выкарабкаться. Вы спасли ее, Владимир.

Ой, как была непривычна ему подобная похвала. Он привык к тому, что на него смотрят, как на обслугу. И говорят о нем…

Да о нем вряд ли и говорят. Он никто. Он бармен, радующийся любой копеечке, которую ему кинули, как кость собаке. Он людей оценивает по их возможности оплатить сверх чека. И тут вдруг похвала. Из уст серьезного чела, занимающегося серьезными делами.

— Я ничего такого не сделал. Просто позвонил. Просто услышал мольбу о помощи и приехал, — почему-то принялся он оправдываться.

— А зачем вы ей позвонили так поздно? — решил чуть изгадить впечатление о нем капитан, приехавший по вызову раньше Вишнякова. — Почему?

— Да просто. — Володя подергал плечами. Признаваться в том, что хотел похвастаться и немного поделиться с Таней чаевыми, он не собирался. — Она отпросилась. Сказала, что больна. Решил узнать, как у нее дела.

— Так поздно? — настырничал капитан.

— Смена закончилась, понимаете? — взорвался Володя. — У меня в это время закончилась смена. Раньше позвонить я не мог!

Конечно, мог. Сто раз мог. В голову просто не приходило звонить ей, чтобы справиться о ее здоровье. Кто они друг другу? Никто, по сути. Она временно подрабатывает. Пока учится. Защитит диплом и свинтит. Зачем ему было к ней привязываться? Они были чужими. До сегодняшней ночи. Теперь как-то все изменилось.

— Капитан, — окликнул Вишняков коллегу, тот глянул, майор приказал: — Прекратите!

— Так точно, — скорчил тот недовольную гримасу.

Из подъезда Володя выходил вместе с Вишняковым. Тот даже вызвался его подвезти.

— Так я на машине, — Володя указал рукой на свой автомобиль.

— Понятно, — Вишняков чуть замешкался и вдруг спросил: — Послушайте, Володя, а вы не знаете того человека, которого обслуживала в вечер убийства Татьяна?

Черт, черт, черт! Начинается! Этого он и боялся! Вот уж воистину, ни одно доброе дело не останется безнаказанным. В мыслях с сумасшедшей скоростью проскакали картинки самого себя, валяющегося в собственной прихожей с пробитой головой. Только к нему-то уже никто не поспешит на помощь. И «Скорую» не вызовет, и полицию не пригласит.

— Она давала показания, составляла с нашим художником композиционный портрет и…

— И теперь она на больничной койке! — зло фыркнул Володя, перебивая майора. — И это самый удачный сценарий для нее, майор. Могла бы быть уже мертвой.

Вишняков молча кивнул. Потом снова пристал:

— Я не говорю, что вы можете быть с ним лично знакомы. Но обслуживать-то обслуживали?

— Обслуживал. — Врать было бессмысленно.

— И? Что можете о нем сказать?

— Ничего особенного. Тихий. Вежливый. Всегда оставлял хорошие чаевые.

— А что заказывал?

— Дорогой алкоголь.

— Стало быть, в средствах не стеснен, так?

— Я содержимое его кошелька не проверял, — фыркнул почти весело Владимир.

— Одевался как? Дорого?

— Обычно. Джинсы, свитера. С высоким горлом почти всегда. В рубашках и строгих костюмах я его не видел ни разу. Но алкоголь, подчеркну, заказывал всегда дорогой. И на чаевые не скупился.

— Странно… — задумчиво обронил Вишняков.

— Что именно?

— Заказывал дорогой алкоголь, а ездил на рваной машине конца прошлого века. Белого цвета. Сто одиннадцать номер. Так?

— Не знаю, — Володя отвернулся, полез в карман штанов за ключами от машины. — Я его до тачки никогда не провожал. Не видел, на чем он приезжал.

— А такси никогда ему не вызывали?

— Нет, — соврал он.

Зачем соврал, он и сам не понял. Вдруг посетила мысль, что преступник может до сих пор находиться где-то поблизости. И наблюдать за ними из-за какого-нибудь куста. А Вишняков особенно не церемонился, говорил достаточно громко.

Белая машина…

Что за белая машина? Володя представления не имел, о чем говорит майор. Насколько он помнил, человек, против которого дала показания Татьяна, разъезжал на достаточно дорогой иномарке. Не новой, нет. С замятым левым крылом. Но иномарке, которой лет шесть-семь, не больше.

И конечно же, он вызывал ему такси. И не раз. И точно помнил адрес, который сам лично называл таксисту по телефону. Но Вишнякову он рассказывать об этом тоже не станет.

Вдруг этот человек поблизости!..

Глава 19

Он вернулся домой, когда темнота на востоке сделалась чуть жиже. Оглядел стоянку. Машина Оли стояла на привычном месте. Интересно, она сейчас спит? Вишняков задрал голову, глянул на окна третьего этажа. Свет горел. Вот неугомонная. И странная. Вчера перехватила его по дороге домой неожиданным телефонным звонком. Что-то пыталась сказать, пока он в лифт не зашел. Он отключился, доехал лифтом до своего этажа. Вошел в дом. Швырнул ключи на полку под зеркалом. Уже начал разуваться и вдруг передумал. Решил без звонка к ней спуститься. Узнать, что же она все-таки пыталась ему сказать.

Он звонил, стучал, а она не открыла.

— Оля, — звал он ее по имени, таращась на ее дверной глазок. — Это у вас такая мелкая мстя, да? Откройте.

Ему показалось, что она смотрела в тот момент на него сквозь дверной глазок и удовлетворенно улыбалась. История повторялась? Да. Он ведь тоже не открыл ей, когда она явилась к нему поздним вечером слегка навеселе, да еще с бутылкой вина в руке.

А открыть ему хотелось, если честно. Очень хотелось впустить эту дерзкую девушку в свой дом. И просто посидеть с ней на кухне за бокалом вина. Поговорить о всяких пустяках, не касаясь темы страшного убийства. Она бы медленно тянула вино из бокала, а он бы ею любовался. Наблюдал, как она заправляет мягкие кудряшки себе за ухо. Как загадочно улыбается. Как говорит, красиво обтачивая слова невероятно приятным голосом. Как пожимает плечами, приводя в движение тонкую золотую цепочку с маленьким крестиком, прыгающим по ее точеным ключицам.

Он готов был просидеть с ней до самого утра, забыв о работе и усталости. Но он не открыл ей. Испугался. И она не открывала ему.

— Оля… Откройте. Что вы хотели мне сказать?

Она не открыла. Вишняков поднялся к себе. Попытался приготовить ужин, но все как-то пошло не так. Замороженная картошка, которую он хотел поджарить, расползлась по сковороде зловонным киселем. Он выбросил все в ведро. Наделал себе бутербродов с сыром и листьями салата. Запил все двумя кружками чая. И улегся прямо в одежде на диван. Решил немного отдохнуть. Потом еще раз спуститься к Ольге. Если и потом не откроет, он тогда полезет в ванну, а потом в кровать.

Он задремал почти сразу. И когда зазвонил телефон, оказалось, что давно за полночь. А он так и спит в одежде. И к Ольге не сходил, подумал он с сожалением, когда усаживался в свою машину.

Вот горел у нее в тот момент свет или нет? Он не помнил. Спешил.

Сейчас свет горел, а она не открывала.

— Оль, ну откройте, пожалуйста. Ну, чего вы обиделись? Я вам сейчас все объясню.

Вишняков уже минут пять скребся в ее дверь, после того как вернулся с вызова. Она снова не открывала. Он что-то говорил ей. Пытался извиняться. Звонил. Осторожно, чтобы не перебудить соседей, стучал.

И все же разбудил.

— Как романтично! — фыркнул кто-то женским голосом за его спиной и протяжно зевнул. — Как романтично все это звучало бы, не случись сейчас половины четвертого утра.

— Простите.

Вишняков обернулся. На пороге соседней квартиры стояла женщина средних лет в великолепном домашнем одеянии из шелка и кружева изумрудного цвета. Волосы были повязаны косынкой.

— Вы кто? — вытаращила женщина на него сонные глаза.

— Я — майор Вишняков. С восьмого этажа.

— А-а-а, поняла, — шлепнула себя по бедрам женщина. — Тот самый, чья жена поливала наши деревья вином.

— Бывшая жена, — зачем-то поправил ее Вишняков.

Зачем? Может, чтобы объяснить причину того, почему он топчется у двери ее соседки в половине четвертого утра?

— Пусть так, — кивнула головой Олина соседка. — Но людей будить совсем необязательно.

— Я расследую убийство ее подруги, — снова как будто попытался оправдаться Вишняков. — Она вчера вечером позвонила мне и что-то хотела сказать. Я зашел. Она не открыла.

— Понятно. — На губах женщины дергалась догадливая ухмылка.

— Сейчас вернулся с вызова, у нее свет горит. Решил снова… Зайти.

— Свет горит? — Ухмылка последний раз дернулась и исчезла. — Чёй-то она?

Она переступила порог своей квартиры. Подошла к Ольгиной двери, припала к ней ухом. Послушала.

— Тихо. Телик не работает. Олька не топает.

— Она топает? — изумился Вишняков.

— И еще как! Как слоненок. Меня вообще-то Викой зовут, — представилась она, чуть скосив на него взгляд. И вжала палец в кнопку звонка. — Олька, открывай.

Ничего не произошло. Дверь не открылась.

— Да что за дела-то?! — Вика уперла в бока плотно сжатые кулаки, минуту подумала: — Сейчас. У меня где-то есть ее запасные ключи, майор Вишняков с восьмого этажа.

Она исчезла в своей квартире. Отсутствовала довольно долго. Так ему показалось. Вышла со связкой ключей.

— Тут ото всех квартир с нашей площадки, — пояснила Виктория, выбирая ключи. — В отпуск уезжаем. На дачу. Приходится друг другу цветы поливать, животных кормить.

— У Ольги есть животные? — изумился он.

— Нет у нее никого. У нее и цветов-то нет. Не приживаются. Она ведь колючка какая! — фыркнула Вика.

И непонятно было: осуждает она ее за это или, наоборот, восхищается.

Ключи подошли. Дверь открылась.

— Оля! Выходи! — громко позвала Вика, заходя в квартиру и приглашая жестом Вишнякова. — Мы уже тут!

А ему вдруг сделалось страшно. Вспомнилось ночное происшествие с девушкой студенткой, подрабатывающей в баре ночного клуба «Соломея». Что, если и Ольгу они сейчас обнаружат на полу в луже крови?! Он же себя тогда никогда не простит. Никогда не простит того, что не достучался вечером!

Свет горел во всех комнатах. Даже в санузле. А Оли нигде не было.

— Странно. — Вика принялась терзать зубами губы, пройдя по ее квартире дважды. — Куртки все здесь, шубы. Сапоги вон под вешалкой. Мокрые еще от снега. А ее нет. Оля, Оля… Где же ты?

Майор Вишняков тоже обошел всю квартиру. Ни следа Ольги. Как не было следов борьбы, крови, разрушений. Уже хорошо.

— Телефон, майор! — громко крикнула из кухни Вика. — Здесь ее телефон!

Он вошел в просторную кухню. Чисто, пусто, на варочной панели ни одной кастрюльки.

— Здесь ее телефон. Здесь вот лежал. — Вика потыкала пальцем в широкий подоконник. — Четыре пропущенных от Люси. Последний совсем недавно. Позвоним?

— Дайте сюда.

Вишняков нахмурился. Ольга ушла куда-то среди ночи из квартиры без телефона, без верхней одежды, без машины. Куда? При этом ей названивает подруга. Значит, она не у нее. Где?

Он набрал номер Людмилы Рыжих. И плевать ему на время. Она не спала еще полчаса назад.

— Алло, Оленька! Ну, наконец-то! — заполошным голосом отозвалась подруга Королёвой. — Я уже не знала, что и думать!

— Это не Ольга, — перебил он ее. — Это майор Вишняков.

— Что?! Что с Оленькой?! — заверещала Рыжих так, что у него ухо заложило. — Она… Она жива?!

— Я не знаю, что с Ольгой. Надеюсь, что все в порядке, — еле прорвался он сквозь ее визг.

— А почему вы тогда звоните с ее телефона?

— Потому что он остался в ее квартире.

— А что вы делаете в ее квартире? Как туда попали? — проявила чудеса сообразительности Людмила Рыжих.

При личной встрече, если честно, она ему такой не показалась. Выглядела избалованной, жеманной, рафинированной.

— Мне открыла ее соседка. У нее есть ключи.

— А зачем вы туда проникли? — уже много строже спросила Рыжих. — Кто вам дал право врываться в ее квартиру?

— Тревога, милая барышня, тревога за вашу подругу. Она позвонила мне вечером и сказала, что у нее есть какая-то важная информация. По убийству ее подруги.

— И что вы?

— Я подошел к ее двери. Звонил, стучал. Она не открыла.

— Этого не может быть. Она не могла так сделать, — категорично заявила Люси.

— Не открыла.

— Могла в этот момент принимать ванну. Или банально сидеть в туалете. А вы не дождались и ушли, — упрекнула она.

— А сейчас она тоже не открыла. Свет горит во всех комнатах. А ее нигде нет.

— Шкафы проверяли?

Шкафы проверяла соседка Вика. Оли в них не было. Вика не поленилась, заглянула даже под мойку. Там у Ольги была достаточно просторная ниша. Ее нигде не было.

— А что она пыталась вам сказать?

— Не знаю. Я как раз вошел в лифт, и связь оборвалась.

— Зато у меня не обрывалась, — буркнула Люси.

— Что вы хотите этим сказать?

Вишняков остановился в прихожей. Опустил взгляд на пол возле двери. Слегка затертый след от мужского ботинка на рифленой подошве. Примерно сорок третьего размера. Это не его ботинки. И Вика в домашних тапках. Что за след? Он сегодня видел похожий в глубоком ворсе ковра или нет? Или просто пытается подтасовать?

— Что там? — в спину задышала Вика. — Грязь у порога? Обычное дело для Ольки.

— След. — Вишняков ткнул пальцем в пол. Присел на корточки. — Вы это видите?

Шурша шелками, Вика присела. Посмотрела, даже пыталась тронуть рукой. Он остановил.

— Не трогайте.

— Не буду. — Ее плечи поежились. — Мужик? Тут был мужик?

— Не знаю женщин с таким размером ноги. — Он покосился на женщину: — Размер сорок третий, не меньше.

— Мужик, — выдохнула Вика, бледнея. — Он… Он увез ее, что ли? Раздетую? Может, кто из жильцов?

Думать так Вишнякову было неприятно, но это было все же лучше, чем то, что назойливо лезло в голову.

— Алло! — орала в Олину трубку ее подруга. — Алло! Вы чего там затихли?!

— Да, Людмила. Тут мы. — Вишняков встал и отодвинул Вику от затертого следа у двери. — Рассматриваем кое-что.

— Что? Кровь?! — с писклявым подвыванием выпалила она.

— Нет. Это след от мужского ботинка. Скажите, Власов какой размер обуви носит?

— А при чем тут Власов?! Он весь вечер был со мной. Не скажу — где! Даже не спрашивайте! И я…

Раздался какой-то шорох, потом возня, возмущенный писк Люси. И мужской голос ответил Вишнякову:

— Сорок первый у меня размер обуви. Для моего роста маловато, конечно. Но так распорядилась природа.

— Власов?

— Так точно, майор. Власов. Кирилл, — представился он.

— Что вы делали сегодня ночью и минувшим вечером? — Вишняков с силой стиснул зубы, чтобы не заорать.

— Сидел возле Люси. В укромном месте, которое не пеленгуется вашими системами наблюдения. Потому и говорим с вами так открыто.

— В бункере, что ли?

— Не важно.

— Но вы же понимаете, что не можете скрываться вечно. Что вам придется ответить на множество вопросов, которые у нас скопились. Черт бы вас побрал! — заорал он, не выдержав.

— Именно из-за ваших вопросов, на которые у меня нет ответов, я и скрываюсь. Не хочу повторения событий шестилетней давности. Не хочу, начальник! — Власов грустно хмыкнул. — Чтобы вам потом не пришлось мучиться угрызениями совести, и приезжать ко мне на зону, и просить прощения за ошибку следствия.

— На Пономарева намекаете?

— Не намекаю. Говорю открыто. Вы наверняка уже знаете, что он приезжал ко мне. Навещать! — фыркнул со злостью Власов. — И просить прощения. Только его прощение мне годы жизни не вернули.

— Поэтому вы его убили, освободившись? Заехали к нему и убили?

Стало тихо. Власов замолчал. Вишнякову даже пришлось оторвать от уха и посмотреть на Олин телефон. Думал, что Власов отключился. Но нет, секунды добросовестно отсчитывали время. Тот все еще был на связи.

— Сергея убили, — не спросил, сказал он упавшим голосом. — Ну, все, теперь мне точно капец.

— Почему?

— Потому что только он знал некоторые вещи, которые скрыл, которые подтасовал, передавая дело в суд. Кое-что было в деле. Какие-то фотографии. Сергей говорил, что по двум снимкам можно что-то воссоздать. Надо забрать дело из архива.

Если бы это было возможно! Дело уже изъяли!

Но он не стал ничего говорить Власову. Если тот узнает, что дело из архива пропало, вообще никогда не выйдет из укрытия.

— Пономарев знал, кто убийца?

— Нет. Он так и не вычислил его. Зато он точно знал, что я им не являюсь. Потому и приезжал ко мне в зону. Каялся! Как… Как его убили?

— Так же как и пятерых человек в дачном поселке. Выстрелом в затылок. Оружие то же самое. Баллистики уже дали свое заключение.

— Очуметь! Столько крови на руках этого чудовища! А вы, майор? — Власов шумно задышал. — Вы знаете, кто он?

— Идет следствие, — туманно ответил Вишняков, не отводя взгляда от замазанного следа мужского ботинка возле Ольгиной двери.

— Пока оно у вас идет! — снова заверещал в телефоне высокий голос Людмилы Рыжих. — Ольга вычислила убийцу. Поэтому она и пропала. Господи! Вдруг он ее… Вдруг он и ее…

Она громко зарыдала. Вишняков поморщился. Не потому, что ему был противен ее истеричный плач. А потому что она осмелилась допустить такие мысли в адрес Ольги.

— Прекратите! Прекратите немедленно! Оля жива. Я верю. Мне только непонятно, как он… Почему он пришел за ней?

— Потому что она его вычислила. Она звонила мне. Когда ехала домой, звонила. И сказала, что знает, кто убил Киру.

— О господи!

Вишняков привалился к стене. Ноги его не держали. Она все же влезла туда, куда вход ей был запрещен. Она своей настырностью, своей напористостью проломила стену, за которой ее может ждать смертельная опасность.

— Она назвала вам имя?

— Нет. Просто сказала, что это тот же самый человек, который убил Артура. Я попыталась ей перезвонить, но у нее было занято. Наверное, она звонила вам. А потом уже не отвечала.

— Вика, — громко позвал Вишняков, отключившись от плача Люси, — у вас есть телефон дежурных из управляющей компании?

— Есть.

— Срочно звоните. Нам необходимы записи со всех камер нашего дома. Со всех подъездных камер. Не стойте, не стойте, действуем…

Глава 20

— Здравствуйте.

Надежда осторожно переступила порог кабинета начальницы. Та сидела с плотно поджатыми губами и на Надю даже не взглянула. Гневалась. Оно и понятно, Надя не выходила на работу уже две с половиной недели. Все время сказывалась больной. И даже обещала принести больничный лист. Но начальница предполагала, что никакого больничного листа у Надежды нет, как нет и никакого тяжелого заболевания, мешающего выходу на работу.

Что за причина, скажите? Что за причина, скажите, помешала ей выйти на работу сразу после смерти одной из подопечных? Надорвалась? Так Надя выглядела весьма прилично наутро после смерти Марии Кирилловны. Скованно вела себя, да. Но ни соплей, ни сиплого горла, ни кашля не было. Все было нормально. Почему тогда две недели она прогуливала? И куда ездила, скажите? Наверное, не знает, что ее случайно увидели девочки из их отдела. Увидели на автовокзале. И больной Надя совсем не была. Веселой была. Цветущей. И что самое скверное: в новой дорогой шубе!

Значит…

Значит, все-таки подозрения начальницы оправдались, и эта тихоня присвоила какое-то добро старой ведьмы? Настояла на вызове участкового, а сама поживилась. А что? У нее вся ночь была в распоряжении. Таскай на горбу добро, не хочу!

И опять же, ладно. Старая женщина была тем еще подарком. Надя, как говорится, заслужила награду за пять лет добросовестной службы. Но вот то, что не позволила своей начальнице снять одну из картин со стены, она ей простить не может. Она же не выдержала, сфотографировала их все и по интернету поискала. Две были так себе, дешевкой. А вот одна…

Можно было не работать долгие, долгие годы.

Вот чего она не может простить прогулявшей две недели Надежде.

— Я вот принесла.

Надежда положила перед ней больничный лист. Самый настоящий. Не поддельный.

— Хорошо, я посмотрю.

Начальница небрежно двинула больничный лист на край стола. Подняла на Надю недобрый взгляд:

— У тебя все?

— В смысле?

Надя глупо улыбалась. Осторожно поглаживая старенькое болоньевое пальто, в котором ходила последние годы. Так и подмывало спросить, а куда же шубу-то новенькую подевала? Нафталином посыпала и спрятала? Тьфу, как противно!

— В том самом смысле, что готова приступить к своим обязанностям? Я тут тебе подобрала подопечного.

Начальница подавила довольную ухмылку. Порылась в личных делах стариков. Достала тонкую папку, протянула Наде.

Этот дед, с которым теперь надлежало сидеть Наде, подарком был не дай боже! Он довел до гипертонического криза одну из сиделок. Вторая с нервным срывом легла в больницу. Третья уволилась, заплевав порог ее кабинета. Четвертой надлежало стать Наде. Пусть только попробует не справиться. Уволит к чертовой матери с волчьим билетом.

А то шубу она новую купила! На больничный ушла! В путешествие съездила! Она ей устроит веселую жизнь. Она ей такую веселую жизнь устроит!

— Я не готова. — Надя продолжала поглаживать старенькое пальто.

— Что не готова, я не поняла! — Начальница грозно вскинулась: — Не нагулялась еще, что ли?! Так я тебе организую прогулку. На адрес.

— Я увольняюсь.

И наглая положила перед ней на стол заявление об уходе. Ну, теперь-то все стало более, чем ясно. У покойной клиентки Надежда поживилась хорошо. Настолько хорошо, что не только на шубу и поездку хватило, но и на то, чтобы не работать. Она ведь ни на что более не годилась. Только горшки за стариками выносить.

— Увольняешься?

— Да.

— А две недели отработать? Как тебе?

— А я отпуск беру. У меня за два года скопились. В отпуск с последующим увольнением. Так по закону.

По закону?! Ах, по закону! По закону ее надлежало бы прямо сейчас в полицию сдать. И обыск в квартире сделать. На предмет обнаружения похищенных ценностей, принадлежавших умершей старухе.

Но не могла она этого сделать. Не могла, хотя и жаль, что не могла.

Не могла она привлекать внимание полиции к своим сотрудникам, многие из которых работали с ней сообща. Только ведь сейчас дай повод, станут рассматривать под микроскопом каждого старика. Каждого ее сотрудника. И ее в том числе. Могут докопаться до таких вещей, за которые ее вместе с Надеждой в тюрьму упрячут.

Нет. Не станет она звонить в полицию. Она станет звонить кое-кому еще. Там-то наверняка изыщут возможности наказать воровку.

Почти не глядя, она подписала оба заявления Надежды. И на отпуск, и на увольнение. Как только за ней закрылась дверь, позвонила в бухгалтерию и попросила уволить без проволочек.

— По закону, дорогая. Сделайте все по закону, — намеренно строгим голосом приказала она главному бухгалтеру. — Женщина заслужила…

А потом достала из верхнего ящика стола старенькую, потрепанную записную книжку, в которую вносила много лет записи особого содержания. Полистала ее, нашла то, что нужно, и набрала номер.

Ей ответили лишь с третьей попытки. Она даже отчаялась и принялась кусать губы с досады. Но ей ответили.

— Простите, что беспокою.

Она нервно улыбнулась. Она все еще помнила, каким тоном ее просили не беспокоить из-за старухи. И сколько заплатили, когда просили, она помнила тоже.

— Кто это? — Человек, мужчина, шумно зевнул и вдруг спросил: — А который час?

Очень хотелось съязвить. Очень хотелось сказать, что граждане страны уже почти полдня отработали. Но вместо этого она кротко ответила:

— Десять минут двенадцатого.

— Дня?

— Дня, — снова смиренно ответила она лежебоке.

— А у меня окна занавешены. Темно, — с очередным зевком пояснил мужчина. — Так кто вы?

Она назвала себя. Назвала свою должность. Напомнила о договоре пятилетней давности.

— И? — недовольно обронил он, выслушав ее, не перебивая. — Что хотели?

— Я? Я, собственно, ничего, — она растерялась. И торопливо добавила: — Изменились кое-какие обстоятельства.

— Какие такие обстоятельства? — фыркнул он. — Денег еще надо?

Денег было бы с него содрать неплохо. Те, что он выплатил ей за хлопоты пять лет назад, давным-давно закончились.

— Денег? — Она делано изумилась. — Нет, что вы. Не в деньгах дело.

— Ох, думал, что сейчас скажете, что не в деньгах счастье! — хохотнул он.

Она вежливо похихикала в ответ.

— Да, хотелось бы так думать, но реалии жизни таковы… — начала она туманно.

— Так что вы хотели-то, я не понял? Какие обстоятельства? — перебил он ее. — Говорите уже!

— Да, да, извините.

Она перепугалась, что он сейчас бросит трубку. И ей так и не удастся реализовать свой нехороший план.

— Дело в том, что Мария Кирилловна…

— Так, стоп! — грубо прикрикнул он на нее. — Мы, кажется, с вами договаривались, когда я вам платил. К слову, весьма щедро.

— Да, да, но…

— Никаких но! Мы с вами договаривались, что я больше никогда не услышу ни единого слова о старухе. Она должна быть ухожена и накормлена. Она не должна была оставаться одна. Вы сказали мне — «да». Вы взяли деньги.

«О, господи! — Она закатила глаза и снова покусала губы. — Какая же тварь! Как хорошо, что Мария Кирилловна умирала не в его компании. Если бы он жил рядом, она ушла бы уже давно».

— Так чего же вы снова мне звоните? А! Понял! Деньги кончились?

«Причем уже давно, придурок! — Она отвела от уха трубку, показала ей язык. И снова со вздохом закатила глаза. — Деньги! Что было тех денег?! Слезы!»

— Но больше не дам, учтите.

— Она умерла, — вставила она, еле поймав трехсекундную паузу.

— Что?

— Она умерла. Мария Кирилловна умерла.

И тишина. Если бы не его тяжелое дыхание, она бы подумала, что он отключился. Но нет. Он все еще был там — на другом конце провода. Он размышлял. Может, прикидывал, во сколько ему могут обойтись похороны старухи. Может, прикидывал, вспоминал, что могло остаться после нее ценного.

Она могла бы, конечно, успокоить его. Сказать, что Мария Кирилловна давно уже похоронена. Что из квартиры ничего не пропало. Она опечатана в присутствии участкового.

Но…

Но делать это ей категорически не хотелось. Пусть понервничает. К тому же она не знала, что ценного осталось в старухиной квартире после Нади. Картины, да, оставались. Это она видела. А еще? Что было и могло остаться меж старых простыней, пропахших нафталином, она знать не могла.

— Значит, старуха все же крякнулась, — пробормотал он озабоченно.

— Умерла, — поправила она.

— Давно?

— Две недели назад.

— Ого! А чего молчали? Или она не сама крякнулась? А ей помогли? И полиция тело не отдает? — развеселился он. — Она могла! Могла кого-нибудь достать! Выносить ее было сложно. Кто же ее угрел? Сиделка не выдержала, да?

— Ее давно похоронили, — оборвала она его веселье строгим голосом.

— Ага… Понял… — Он странно хрюкнул, обрывая смех. — А чего тогда звоните?

— Если я правильно понимаю, вы единственный ее наследник, — проговорила она почти с сожалением.

— Мне от нее ничего не надо было при жизни. И уж тем более после смерти. К тому же она могла завещать свою квартиру какому-нибудь клубу собачников. Она могла!

— Она не оставила завещания. И все наследуете вы.

— Что все? Что у нее было, кроме ссохшихся от возраста мозгов?! — Он начал раздражаться.

— У нее осталась квартира. Она в собственности. У нее остался дачный участок. Я не знаю, успела она оформить договор купли-продажи или нет. Вам следует узнать об этом дополнительно.

— Она что, его две недели назад продавала? И померла, не успела оформить?

— Не она померла. Покупатель. Насколько мне известно, там случилось что-то ужасное.

— Ужасное? — В голосе появилось беспокойство. — Насколько ужасное?

— Массовое убийство. Там расстреляли сразу пять человек, если верить средствам массовой информации и словам ее сиделки.

Надя ничего такого ей про дачный участок старухи не рассказывала. Она соврала намеренно. Чтобы плавно перейти к ее персоне в разговоре с наследником.

— Ничего себе, — как-то вяло отреагировал он. — И на кой мне тогда такая земля? С такой криминальной историей! Кто ее купит?

— Не могу знать. — Она удовлетворенно улыбнулась. — Квартира. То, что в квартире. Мы в присутствии участкового опечатали всё. Но…

— Но что?

— Но я не могу дать никаких гарантий, что там ничего не пропадет. В конце концов, что такое пломба? Просто бумажка с печатью. А в квартире оставались ценности, картины.

— Картины? Ценности?

Кажется, он был совершенно сбит с толку. Будто она рассказывала ему о жилье постороннего человека, а не его бабки.

— Какие ценности? Откуда картины?

— Простите, не могу знать. Но картины видела сама лично. Одна из них явно дорогая, — нехотя проговорилась она. — Да и ценности могли оставаться. Не так-то просто сиделка после ее смерти так приоделась и даже взяла расчет.

— В смысле! — Он почти взвизгнул. — Сиделка? Какая сиделка?!

— Наша сотрудница Надежда. Она ухаживала за Марией Кирилловной последние пять лет.

И она посмотрела на то место перед своим столом, где час назад стояла Надя, ласкающая пальцами ткань старенького зимнего пальто. Будто посылала ей мысленный привет. Мстительный привет.

— Координаты этой Надежды я могу узнать?

— Разумеется. Это ваше право. Но… — Ее губы расползлись в довольной ухмылке: — Сами понимаете. Любая информация сейчас…

— Стоит денег, — закончил он за нее с явным неудовольствием. — Понял я. Буду у вас через час.

Глава 21

— Майор Вишняков!

Подполковник Рябов гневно раздул ноздри, выдыхая. Тут же с шумом потянул воздух обратно.

— Прекратите истерить!

— Товарищ подполковник, совершенно точно установлено, что Ольга Королёва была похищена из собственной квартиры неизвестным.

Он еле сидел на месте. Ему хотелось соскочить со стула и бежать куда-нибудь, что-нибудь, да делать, а не сидеть в кабинете и не совещаться до посинения.

— С чего такая уверенность?

Рябов вытащил из канцелярской подставки три карандаша и принялся поочередно их подтачивать. Тонкая ажурная стружка падала из точилки прямо на полированный стол. Но Рябова это будто не заботило.

— С чего вы решили, майор, что она была похищена?

Рябов вдруг с некоторых пор принялся ему «выкать». Чем дольше шло расследование, тем чаще звучало его «вы». Дистанцировался.

— Мы просмотрели записи с камер, установленных на подъездах нашего дома.

— И что на записях?

Рябов зажал пальцами отточенные карандаши, поднес их к глазам поближе. Полюбовался острыми грифелями. Аккуратно поставил обратно в канцелярскую подставку. Перевел холодный взгляд на Вишнякова.

— Там совершенно точно видно, как Ольгу Королёву тащат по двору.

— Не тащат, а ведут, майор, — поднял указательный палец Рябов. — Существенная разница, не находите?

— Да, она будто идет сама, но ее поддерживают. И она едва ноги переставляет.

Вишняков нервничал. Он сильно пожалел, что не принял решение самостоятельно, а пошел на доклад к Рябову. И тот усадил его совещаться и держит уже полтора часа в своем кабинете.

— А вот тут, майор, вы в самую точку попали. — Рябов противно улыбнулся. — Еле переставляет ноги!

Повисла пауза, в течение которой Рябов пробовал острие карандашных грифелей подушечками пальцев.

— По словам некоторых ее соседей, Ольга Королёва частенько употребляла спиртное. И неоднократно именно таким образом передвигалась по двору. То есть еле переставляя ноги. Посему хочу осадить немного ваше рвение, майор… Пойдите сейчас и займитесь уже расследованием массового убийства в дачном поселке. Не тем, чтобы искать соперника, который увел из квартиры вашу пьяную подружку, а расследованием убийства.

— Товарищ подполковник. — Вишняков все же не выдержал и вскочил с места. — Ольга Королёва не моя подружка. И этот человек никакой мне не соперник!

— Да? В самом деле? — Рябов выразительно оглядел майора с головы до ног. — Считаете себя лучше всех? Считаете, что у вас не может быть соперников?

Вишняков едва не завыл. Словоблудие, в которое ударился Рябов, могло продлиться еще час. И могло завести их совсем, совсем не туда! А о судьбе Ольги так ничего и не известно. Она пропала!

— К тому же стыдно отрицать, что вас с вашей соседкой связывали романтические отношения.

— Это неправда!

— А вот ваша бывшая жена Тамара считает иначе. И рассказывает, что Ольга Королёва неоднократно навещала вас вечерами. И неоднократно навещала, будучи в подпитии и с бутылкой в руках. Что на это скажете?

Рот Рябова ерзал влево-вправо. То ли улыбался он так скверно, то ли пытался скрыть бешенство.

— Я ей не открыл. В тот вечер, когда она пришла с вином, я ей не открыл. Об этом Тамара не рассказала?

Рябов на его язвительное замечание никак не отреагировал.

— Поэтому я считаю, что распылять силы сотрудников на поиски какой-то выпивохи с сомнительными связями неразумно. У вас что, майор, есть на руках заявление от ее родственников?

Заявления не было. К ее отцу он еще не совался. Но Олина подруга Люси могла написать заявление. Потому что она совершенно солидарна с Вишняковым: с Ольгой случилась беда. Ее похитили.

— Вот видите, Вишняков. — Рябов нежным движением ладони провел по своим редким волосам на макушке. — Смысла ее искать нет.

— Смысл искать ее есть, товарищ подполковник. — Он снова уселся на место. Заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал убедительно. Чтобы слова выходили вескими. — Она позвонила своей подруге и сказала, что знает, кто убил их подругу Киру Новикову.

— И кто же он?

— Она не назвала имени. Но сказала, что это тот же человек, который убил Артура Виноградова шесть лет назад.

— Да мы как бы и без нее догадались. Нет? — Рябов скрестил пальцы на столе, тихонько постучал. — Это некто Кирилл Власов. Нет?

— Никак нет, товарищ подполковник. Кирилл Власов никакого отношения к убийству шестилетней давности не имеет.

— О как! — Рябов недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, помню, вы мне докладывали. Но доказательств… Их просто нет. Доказательств его невиновности.

— Так же как и доказательства его вины.

— Зато он очень удачно вписывается в схему. Очень! — И, расцепив пальцы, Рябов принялся их загибать, приговаривая: — После освобождения он заезжает по пути к следователю, который вел его дело. Который его закрыл. И убивает его. Потом возвращается в наш, свой город. Похищает дело из архива.

— Это был не он.

— Знаю. Видел. Но это мог быть его подельник. Разве нет? У вас есть протокол допроса Власова? Нет. Потому что он до сих пор скрывается. А вы ведете его поиски из рук вон плохо. Если вообще его ищете! — неприятно повысил голос Рябов. — Вы вообще очень странно себя ведете, майор. Дело, которое на контроле на самом верху, вас будто не заботит вовсе.

— Никак нет, товарищ подполковник. — Вишняков поморщился. — Расследование ведется. Оно, можно сказать, идет полным ходом.

— Ну, так доложите мне про ваш полный ход. Чего мямлите, майор?! Или мне писать рапорт о вашем служебном несоответствии?

Вишнякову пришлось снова подняться. И повторить то, что он уже рассказывал Рябову вчера вечером и сегодня утром.

— Таким образом, нами установлено, что человек, оплативший заказ погибшей Киры Новиковой в ночь убийства, человек, совершивший кражу дела из архива, и человек, напавший на сотрудницу клуба «Соломея», — это одно и то же лицо.

— Так, замечательно. Вы арестовали его?

— Никак нет. Его личность устанавливается.

— Вот! Вот, майор! — Рябов навис над столом, упер ладони в край, сделавшись похожим на готовящуюся напасть хищную птицу. — Во всем у вас так! Устанавливаем, допрашиваем, наблюдаем. Результаты?! Где результаты?! Почему до сих пор не установлена личность этого человека? Как такое возможно, если он был завсегдатаем клуба? Почему не установлена личность типа, который вынес компьютер из дома невесты погибшего? Почему вы вообще не знали, что этот компьютер существует?!

— Квартира оформлена на девушку. Она отрицала, что в доме есть что-то, что могло навести нас на след. Проводить обыск… сами понимаете…

— Я ничего не понимаю из вашего лепета, Вишняков! — Его нижняя челюсть ходила туда-сюда, словно Рябов пытался подточить еще и зубы вместе с карандашами. — Вы установили личность вора? Того, что вынес компьютер погибшего?

— Никак нет.

— Да какого черта, Вишняков?! — взревел Рябов, подскакивая. — Когда уже будут результаты?! Вам соседка этой девчонки дала потрясающую наводку. Назвала номера машины, цвет, предположительный год выпуска. Даже имя его назвала — Вольдемар. Важную примету указала — отсутствие верхнего клыка. Какого черта вы до сих пор не установили личность? Я вас спрашиваю! Мне писать рапорт о вашем полном служебном несоответствии, или все же вы дадите мне хоть какую-то стоящую информацию?!

Вот сейчас, вот в этот самый момент Вишняков вдруг вспомнил Тамару. Вспомнил, как она проклинала его неблагодарную работу. Из-за которой она все время оставалась одна, потому что его постоянно вызывали. Из-за которой у него все время было отвратительное настроение, он часто грубил ей и редко когда бывал ласков. Из-за которой она так и не смогла продвинуться по карьерной лестнице. Поскольку Вишняков не мог с ней делиться тайнами следствия.

Вот права она была! Точно права! Не стоило оно того, чтобы лишаться семьи, лишаться доброго имени. Рябов полномочен. Он может сделать ему гадость, и не одну. И плевать ему, что Вишняков не спит толком уже много недель подряд. Ему результат подавай, а он станет карандаши подтачивать.

Твою мать, а…

— Что касается транспортного средства, товарищ подполковник, — вместо гневной тирады, рвущейся с языка, произнес Вишняков, — мы установили, что это за машина. И кому она принадлежит.

— И кому же? Кому? — Он отпрянул от края стола, развалился в кресле, как в шезлонге. Даже сделал дирижерские взмахи руками.

— Она принадлежала Степанову Александру, который впоследствии, после развода родителей, поменял фамилию. Взял фамилию матери. И стал Горловым.

— Горлов, Горлов… — Рябов наморщил лоб. — Это который погиб? Которого убили?

— Так точно. Машину ему купили еще, когда он учился в школе. Оформили сразу на него. Ездить толком он на ней не ездил. Не было восемнадцати. Со слов матери, давал друзьям покататься. Имен она не знает. Там вообще, товарищ подполковник, в этих благородных семействах странно все обстоит. Друзей и подруг своих сыновей они не знают. Чем занимались их сыновья, толком никто не сказал. Чем жили, чем зарабатывали — тоже.

— А Симаков? Он же вроде филиалом отцовской фирмы заведовал?

— По бумагам — да. Но на работе его никто никогда не видел. Что-то было в этом компьютере. Что-то важное. А вот что? Зачем он понадобился злоумышленнику, который разъезжает на машине погибшего парня?

— Да, кстати, по машине. — Рябов небрежно помотал кистью в воздухе. — Что мать Горлова говорит по этому поводу? Куда подевалась машина? Почему она оказалась в чужих руках?

— Она вообще ничего не знает о машине. Сын несколько лет жил в Германии. Машину перед этим кому-то отдал. В аренду, как сказал матери. Она не вникала. Когда вернулся, купил себе другую машину. Дорогую, новую. Про ту даже не вспоминали никогда. Удивилась, что она вообще еще на ходу. Кому мог отдать, с кем общался перед отбытием в Германию, она понятия не имеет. Объявленный план «Перехват» пока не дал результатов.

— Снова тупик, хочешь сказать? — брюзгливо отозвался Рябов, снова переходя на «ты», и потянулся к карандашам, начав расставлять их по росту. — Какой-то замкнутый круг, понимаешь! У нас под носом ходит какой-то дядька, творит гадкие дела, а мы его схватить не можем. Может, это все-таки Власов?

Вишняков счел за благо промолчать. Не рассказывать же Рябову, что Власов последние недели безвылазно находится в каком-то тайном убежище Людмилы Рыжих. То есть имеет стопроцентное алиби. И Ольга Королёва была уверена, что убийца не Власов. И не он похитил ее из квартиры.

Вспомнив о ней, Вишняков снова помрачнел.

— Прощу прощения, товарищ подполковник — проговорил он, поглядывая на дверь и на часы на левом запястье. — У меня сейчас назначена встреча. С некой Анной Леонидовной Востриковой — учительницей биологии. Может, она прольет свет на события шестилетней давности.

— О как! И чем же она может помочь? Дать тебе урок анатомии? — развеселился Рябов.

— Никак нет, товарищ подполковник. По имеющейся информации, у нее был роман с Горловым, тогда еще Степановым.

— Откуда информация? — нахмурился Рябов.

— Королёва сообщила еще, когда я в командировке был.

— А чего так затянул?

— Так Востриковой не было в стране. Она проходила лечение.

— Где?

— В Германии. По информации, в Германии.

— О как! Связь, нет? Роман со Степановым-Горловым. Потом он едет в Германию, а затем и она. Что? Любовь не прошла?

Вишняков думал об этом. И совпадением этот факт не считал. Он в них вообще никак не верил — в совпадения. Но нужно было увидеть эту Вострикову. Мало ли, может, и из его правил случаются исключения…

Она сидела, спрятав лицо в высокий воротник короткой меховой шубки, на скамье возле его кабинета с неестественно выпрямленной спиной и остановившимся взглядом. Если бы не дыхание, приводившее в движение ее грудь, можно было подумать, что перед его кабинетом кто-то оставил восковую фигуру. Восковую фигуру стройной, красивой женщины с красивым несчастным лицом и изящными пальцами, унизанными серебряными кольцами.

— Анна Леонидовна? — остановился возле нее Вишняков.

— Да, — еле разлепила она губы, отвечая. Даже головы не повернула в его сторону. — Это я — Анна Леонидовна Вострикова.

— Пройдемте.

Она поднялась медленно, пошла впереди него. Спина прямая, голова высоко поднята, руки прижаты к высокому вороту короткой шубы. Села на предложенный стул, красиво подогнув ноги. Глянула на него.

— Что вы хотели, товарищ майор? Что вы хотели от меня? — произнесла она, не сводя с него затравленного взгляда больших карих глаз.

— Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

Он вдруг засмущался. Он не знал, с чего начать разговор. Эта женщина была какой-то другой, она не была похожа ни на одну фигурантку. А он их перевидал в этом кабинете сотни полторы, не меньше.

Вострикова была невероятно красива. И, кажется, знала об этом. Но вряд ли этим пользовалась. В ней чувствовалась какая-то надломленность. Будто где-то глубоко внутри ныло что-то и не заживало, очень мешая быть счастливой.

— Вы были знакомы с Горловым Александром? — осторожно начал он допрос. — Ранее у него была фамилия…

— Не трудитесь, я знаю, кто это, — перебила она его, и губы ее дрогнули. — Я все о нем знаю, майор. Все!

— И? И что же вы знаете о нем?

— А что вас интересует? — И снова губы ее дернуло странной судорогой.

— Он погиб, знаете?

— Да. Я была на лечении в Германии, когда мне сообщили об этом.

Она резко повернула лицо в сторону окна, предоставив ему возможность любоваться своим великолепным профилем с идеальной линией скул.

— Простите, но я должен задать вам этот вопрос…

Он чудовищно смущался, черт побери! Первый раз с ним такое.

— От чего вы лечились?

— Я проходила курс лечения в психиатрической клинике, — ответила она и медленно прошлась ладонью по своему лицу, будто вытирала его. — Я не сумасшедшая, нет. Просто моя нервная система была на грани истощения. В стране я не могла воспользоваться услугами психиатра, об этом бы сразу стало известно, и работы я бы никогда не нашла по специальности. Саша оплатил мне клинику в Германии. Я ему за это должна быть благодарна… наверное.

— Наверное? Я слышу в ваших словах сомнение?

— А как иначе! — Ее губы попытались сложиться в улыбку, но не вышло. Все та же судорога тронула рот и исчезла. — Я больна из-за него.

Оп-па! Новый поворот!

— Можно подробнее?

— Да… Да, наверное. Наверное, теперь уже можно.

И она, встав со стула, вдруг принялась снимать с себя одежду. Сначала сняла шубу, бросив ее на стул. Потом расстегнула высокий воротник вязаного кардигана. Принялась расстегивать блузку.

Если сейчас сюда войдет Рябов, то рапорт о полном служебном несоответствии майора Вишнякова точно будет написан.

— Анна Леонидовна! — предостерегающе поднял он руки. — Может, вы просто объясните, в чем дело?

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — произнесла она, стоя к нему спиной.

Повернулась тут же в расстегнутой до груди блузке. Обнажила шею и выдохнула:

— Смотрите!

Нежная белая кожа у основания шеи была изуродована широким зарубцевавшимся шрамом. Это могло означать только одно: в этом месте когда-то затянулась грубая петля.

— О господи! — Он почувствовал, как на лбу у него выступил пот.

Сколько еще сюрпризов преподнесет ему расследование этого чудовищного дела?!

— Оденьтесь, прошу вас. Я все увидел, — попросил Вишняков, вытирая лоб.

Дождался, когда она застегнется, наденет полушубок, усядется, и спросил:

— Вы пытались покончить жизнь самоубийством? Почему? Вас кто-то довел до этого?

— Нет. Я не вешалась. — Она медленно, трижды, качнула головой. — Я никогда бы не осмелилась. Я трусиха. Я ужасная трусиха.

— Тогда как? Я не понял?

— Это делал со мной он. Регулярно, — выдохнула она, странно глядя на него.

— Кто он?

— Саша. — Судорожно дергающиеся губы замерли, взгляд застыл на его лице.

— Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что Степанов регулярно стягивал на вашей шее петлю?!

Если она сейчас скажет «да», то его просто вырвет.

— Он не стягивал на моей шее петлю. Он выбивал из-под моих ног табурет. Сначала ставил меня на него. Надевал петлю на шею, а потом выбивал табурет. Несколько секунд наблюдал за тем, как я агонизирую, а потом перерезал веревку.

Она сумасшедшая! Она все врет! Так не бывает. Так не может просто быть. Он не должен ей верить, она только вернулась из психлечебницы из-за границы. И…

— Я понимаю, о чем вы сейчас думаете, — произнесла она тихо. — Что мне нельзя верить, потому что я душевнобольная. Но есть записи.

— Записи?! Какие записи?!

Почему-то тут же вспомнился компьютер, вынесенный из дома невесты Ильи Ульянова. Не там ли они хранились? Тогда Илья Ульянов и Степанов Александр, получается, знакомы?

— Они дружили долгие годы, товарищ майор. Ульянов, Степанов, Симаков и… бедный Виноградов. — Ее передернуло. — Со школьной скамьи. Только никогда не афишировали своей дружбы. Они нигде не появлялись вместе. Не переписывались в социальных сетях. Не созванивались. Чтобы их никто и никогда не вычислил. Все их свидания были тайными. До последнего их вздоха.

И вдруг лицо ее озарилось улыбкой. Счастливой, милой, чистой.

— Я так рада, — произнесла она шепотом. — Я так рада, что их больше нет! Что больше нет в живых этих ужасных… Ужасных извращенцев.

— Извращенцев?! — эхом подхватил он. — Но как… Как вы?… Как вас угораздило?

— А я вам сейчас расскажу. Я вам сейчас все расскажу. — Она произнесла это с удовольствием. — Я уже могу теперь об этом говорить. Мои доктора научили говорить меня об этом, а не прятать глубоко в себе. Они уверяют, что как только я научусь говорить об этом, не стесняясь, так я и излечусь…

Глава 22

Электрик, который буквально оттолкнул ее от двери, ей сразу не понравился.

— Эй, что вы себе позволяете! — неуверенно возмутилась Надя, следуя за ним по пятам. — У меня все в порядке.

— У вас в порядке, а у соседей замыкает без конца, — пробубнил он, устанавливая стремянку под люстрой в ее комнате.

Причем он даже не разулся. И бахилы не надел. И стоял сейчас на ее новеньком светлом ковре в грязных ботинках. У нее аж сердце зашлось.

— Вы бы разулись, мужчина, — протянула она со стоном. — Ковер купила два дня назад.

— Извините.

Он нагнулся и принялся расшнуровывать грубые черные ботинки на толстой подошве. Снял их, взял в руки и отнес в прихожую. Но на ковре все равно остались четкие отпечатки от грязной рифленой подошвы. Да размер обуви у электрика был такой большой, что Наде понадобилось минут десять, чтобы затереть следы. Хорошо, в салоне ковров ей сразу продали средство по уходу за ворсом. А то с мылом бы она ни за что не справилась.

Все десять минут, что она затирала следы, он стоял на стремянке над ее головой и что-то творил с ее люстрой.

— Так что там? — спросила она, когда он спустился вниз.

— Конкретно в этой точке все в порядке. — Он озадаченно нахмурился, глядя вверх на ее люстру. — Но что-то с проводкой не так.

— Да? Странно. У меня даже ни разу ни одна лампочка не сгорела.

— У вас да. А вот у соседей горят через день. И все следы причины ведут в вашу квартиру.

Он покрутил головой. Ткнул пальцем в дверь кладовки:

— А что там?

— Кладовая.

— Там есть электричество?

— Да, лампочка и розетка.

— Сами устанавливали или от застройщика? — Он уже тащил стремянку к двери в кладовку.

— Ой, сами. Нанимала мастера.

— От конторы или в частном порядке?

— В частном порядке, — покаялась Надя. — Думаете, причина в этом?

— Да запросто! — фыркнул электрик и распахнул дверь кладовой.

Полки, полки, полки. Ровные ряды банок с вареньем, соленьями, компотами. В углу слева, на самой нижней полке, нашла себе место шкатулка Марии Кирилловны. Правда, она давно опустела. Надя не дура — хранить дома такие несметные богатства. Она сняла банковскую ячейку и все спрятала в ней. Продала, правда, одно колечко. Самое маленькое. С самым крохотным камушком. Но средства от продажи оказались более чем щедрыми. Ей хватило и на шубку, и на платеж по коммуналке на полгода вперед, и на ковры с красивой посудой в квартиру, и на то, чтобы снять бунгало на четыре месяца в одной теплой стране. Вылетала она послезавтра. И деньги еще остались. Много! И это с одного крохотного колечка, с крохотным, почти прозрачным камушком, отливающим изнутри странным огненным светом.

— Это опал, милочка, — авторитетно заявил ювелир, вцепившись в колечко трясущимися от азарта руками. — Самый что ни на есть настоящий опал. Редчайший.

Надя в этом ничего не смыслила. Она обрадовалась деньгам, поблагодарила старого ювелира и пообещала в следующий раз обращаться только к нему. Но до того, чтобы нести к нему следующее колечко, еще ох как не скоро. Денег у нее полно!

Электрик двигал банки с ее запасами, что-то напевал тихонько, гремел инструментами. Надя отошла к окну, увлеклась тем, что наблюдала за молодым человеком, который пытался тренировать свою собаку. Собачка была совсем молодой, непослушной, все команды принимала за игру. У парня ничего не выходило. Это выглядело забавно. Она даже тихо рассмеялась.

— Простите, — позвал ее электрик. — Можно вас на минутку?

Она повернулась к нему и опешила. В руках ее незваный гость держал шкатулку Марии Кирилловны. Раскрытую! А ее не так-то легко было открыть. Там существовал секрет. Она не сразу разобралась. А когда разобралась, то пару раз забывала. И приходилось разбираться заново. А этот раскрыл мгновенно. Странно! Да и кто ему позволил совать нос в ее добро?!

— Откуда у вас это? — спросил электрик, глаза его сузились, губы сжались. — Откуда?

— Это подарок. Простите. Зачем вы берете чужие вещи? — возмутилась она негромко.

Она подошла и попыталась выдернуть у него из рук шкатулку, которую он уже успел захлопнуть. Он не дал!

— В чем дело? — повысила она голос. — Что вы себе позволяете? Кто вам дал право брать чужие вещи?

— А вам? — Он спрятал шкатулку себе за спину и медленным шагом двинулся на нее.

Она инстинктивно начала отступать.

— А вам кто дал право брать чужие вещи?

— Это подарок!

— Ложь. — Он хищно ухмыльнулся, сверкнув на нее щербинкой в левом верхнем углу рта.

— Ничего не ложь! Мне это подарили.

— Старуха ни за что не рассталась бы с этой шкатулкой. Ни за что!

— Старуха? Какая старуха? — Она нервно дернула губами. — Вы о чем, товарищ электрик?

— Я о своей бабке, Марии Кирилловне, — пояснил он, вытащил из-за спины шкатулку, снова раскрыл ее и уставился в пустое нутро. — В этой коробке бабка хранила ценные вещи. Весьма ценные вещи. Где они?

— Я не знаю! — округлила глаза Надя. — Мне эта, как вы выразились, коробка досталась пустой.

— Да? Странно… А куда же она все подевала? — Он сдвинул к переносице белесые брови.

— Вот не знаю! — Ей удалось искренне изумиться. — Спросить бы у нее, да не получится.

— Вот именно! Потому что она сдохла.

— Она умерла. Так же как умер ее внук. Владимир, кажется. Она рассказывала мне о том, как он звонил ей из хосписа перед смертью. Каялся во всех грехах. Но она не простила. Он умер непрощенным. Вы-то кто, товарищ электрик?

— Значит, сказала, что я умер?

— Да сказала.

— Вот старая сука! — почти ласково произнес он, поигрывая пустой деревянной шкатулкой. — Всю жизнь меня ненавидела. Даже мертвым объявила при жизни моей.

— Так это… Так это в самом деле вы?!

Надя опешила. Принялась его внимательно рассматривать. И вдруг поняла, что в этом мужчине действительно есть что-то, что роднило его с умершей Марией Кирилловной. Есть сходство с ней. И что самое ужасное, есть сходство с тем человеком на мерзких фотографиях, которые она старалась не рассматривать. И которые тоже спрятала в банковской ячейке.

И не просто сходство. Это был он! Он!

— Это в самом деле я. — Он развел руками, противно захихикал. — Привет, девчонки и мальчишки! Это я — ваш рыжий клоун Вольдемар! Любите меня?

— Вы были клоуном? — что-то такое говорила о нем Мария Кирилловна.

— Всю свою жизнь я был клоуном. Работал им, — поправил он себя. — Ненавидел свою работу и работал.

— Почему ненавидели?

— Потому что мне не было весело, а я должен был ржать. Ненавидел глупых маленьких детишек, а мне приходилось изображать, что я их люблю. Хохотать приходилось сквозь слезы. Падать, кататься в пыли, биться в судорогах. И все ради чего? Ради скупых аплодисментов? Ради идиотского детского смеха? Тьфу, противно.

— А электриком? Подрабатываете? Или на постоянной основе? Электриком вам нравится работать?

Она медленно передвигалась в сторону прихожей. Она давно уже по нездоровому блеску его глаз поняла, что в опасности. Ей знакома была такая симптоматика. Она много лет проработала сиделкой. Знала, чем это грозит.

— Электриком? — Он перевел взгляд на свою форму, потом на стремянку, рассмеялся мелко. — Так это реквизит. Цирковой реквизит. Ты что, не поняла, что ли, дура?

Все! Она пропала! Убежать не успела, надо орать. Соседка снизу в это время всегда дома. Она может вызвать полицию. Плевать на стыд. Надо спасаться.

— Ой, не поняла. — Надя улыбнулась. — Вы так мастерски все это проделывали. Никаких сомнений в вашей компетенции не возникло.

— Не возникло, — передразнил он, сильно сморщив лицо, и широко оскалил рот, будто улыбался, будто находился в клоунском гриме. — Не возникло у нее! Дура! Где содержимое шкатулки, дура? Где оно, где?!

За мгновение до того, как он опустил ей на голову тяжелый деревянный ящичек, она заорала. Громко, сильно, с выражением, искренне надеясь, что Гуля Галкина привычно сидит сейчас на кухне и тянет свой противный, вонючий чай, присланный ей откуда-то со Средней Азии…

Гуля Галкина, чья квартира располагалась как раз под квартирой Надежды, в тот момент пребывала в замешательстве. Двадцать минут назад она встретила в подъезде электрика со стремянкой, который поднялся в квартиру к Надежде. Она специально стояла на лестничной клетке и слушала, в какую квартиру зайдет этот светловолосый мужчина. К Наде зашел. Это совершенно точно. Щелчок ее замка с тонким визгливым скрипом закрывающейся двери перепутать было невозможно.

Этот мужик, наряженный электриком, вошел к ней.

— Странно, — пробубнила в тот момент Гуля и вошла к себе.

Она сняла пальто, сапоги на плоской подошве, каблуки не выносила на дух. Стащила с головы пуховый платок, аккуратно свернула и положила на полку в узком шкафчике в прихожей. Подхватила сумку со сладостями и пошла в кухню — готовить себе чай.

Таким у нее бывало каждое утро. Она просыпалась, умывалась, делала зарядку для пожилых людей, неспешно одевалась и шла в кондитерскую на углу. Закупалась свежим хворостом, слоеными булочками с маком и изюмом, всегда брала одно дорогое пирожное. Все равно какое, но одно, и дорогое. И возвращалась к себе готовиться к чаепитию.

Это у нее был ежедневный ритуал, нарушить который не смел никто. Дети ей в эти часы не звонили, внуки не беспокоили. Звонки поступали позже. После двух часов пополудни. До обеда было ее время.

И вдруг сегодня все пошло не так. Сегодня все как-то сбилось. И все из-за странного мужчины, которого она встретила в подъезде.

Она залила отфильтрованной воды в чайник. Расставила на столе посуду, красиво разложила купленную в кондитерской сдобу. Присела возле окна, рассеянно понаблюдала за безуспешными попытками мальчишки, тренирующего молодого пса. И попыталась понять, что же ее так встревожило.

Надя и раньше вызывала к себе сотрудников ЖЭКа, в этом не было ничего удивительного. Одинокая женщина, помогать некому. Поэтому сантехники и электрики бывали в ее доме. Это все нормально. Чего тогда?

И вдруг она поняла, что ее встревожило, что ей показалось странным. Она вдруг вспомнила! Она же видела этого мужчину. Уже видела его раньше.

Было это минувшим летом. Она с маленькими внуками выходила из цирка, и неожиданно один из них захотел в туалет. Гуля велела двум другим — старшим оставаться на месте, а сама вернулась в здание под купол. Подвела мальчишку к мужскому туалету, снабдила инструкциями. И застыла возле двери в ожидании. И вот в тот самый момент, когда она ждала младшего внука, этот мужчина в ярком костюме клоуна проходил мимо нее. А рядом с ним шел какой-то администратор и отчитывал его. За плохую программу, за никуда не годившееся исполнение.

— Ты теряешь квалификацию, Вольдемар, — возмущался администратор, без конца размахивая руками. — Если так пойдет дальше, то мы будем вынуждены с тобой расстаться.

Расстались-таки? И клоун стал электриком?

Вздор! Гуля видела афиши. Рыжий клоун по-прежнему с них скалил размалеванный рот. И имя было тем же. Клоун Вольдемар.

Как, скажите, возможно, что клоун одновременно работает электриком? Разве такое возможно?

Она дождалась, когда чайник закипит, заварила пахучие чайные листья, которые ей присылали родственники, и пошла в прихожую к телефону. Диспетчер ЖЭКа узнавала ее по имени, поэтому представляться не пришлось. Меньше минуты у Гули ушло на то, чтобы выяснить: никакого нового электрика по имени Вольдемар в штате у них не появилось.

— Даже просто Володек нет, Гуленька, — смеялась дежурная. — Одни Иваны и Василии.

Гуля поблагодарила, положила трубку на аппарат и задумалась. Ей ничего это не нравилось. Надя была неплохой соседкой, тихой. Никогда не топала наверху. Не роняла ничего тяжелого. То, что в последние дни разбогатела, стала красиво одеваться и покупать вещи в больших коробках, это даже хорошо. Она заслужила.

Но совершенно точно не заслужила визита лжеэлектрика, который явился к ней с непонятной миссией.

Гуля снова сняла с телефонного аппарата трубку, занесла руку, чтобы начать набор номера полиции, и в этот момент Надя страшно заорала.

Глава 23

— Но Илья не мог жениться, Эдуард Владленович. — Кажется, она с удовольствием произносила его неудобные для языка имя и отчество. — Это невозможно.

— Почему?

Вишняков удивленно смерил взглядом сидевшую перед ним на стуле женщину. Да, она, несомненно, была очень красивой. Невероятно утонченной, нежной. Но это не значило, что все трое парней были от нее без ума. От нее и опасных, запретных забав, которыми она с ними занималась. Возможно, в какой-то момент Ульянову Илье все надоело, и он решил начать жить с чистого листа. И выбрал для этих целей симпатичную послушную, молчаливую Ингу.

— Считаете, что он должен был любить вас до гроба? — все же спросил Вишняков.

И вдруг впервые пожалел, что не курит. Как бы сейчас было удобно занавеситься от этой странной женщины пеленой дыма. Чтобы не бросалось ей в глаза его отчетливое презрение, которое, прячь не прячь, все равно заметно.

— Не во мне дело. В Илье, понимаете? — Она красиво переплела пальцы, подставив их под подбородок. Глянула проникновенно на него. — В Илье. Понимаете?

— Нет.

— Он… Как бы это выразиться… Он совершенно не любил женщин. Совершенно. Понимаете?

— Вы намекаете на то, что он? — Вишняков одними губами произнес это слово.

— Совершенно верно. — Она угадала по движению его губ, что он пытался сказать. — Он их не хотел. И странно, что он объявил о свадьбе. Очень странно. В этом что-то не так. Это как-то неправильно.

Вишняков чуть не фыркнул. Хотелось спросить ее: а правильно было спать со своим несовершеннолетним учеником? Правильно было идти на поводу его извращенных фантазий? Правильно было не отказывать ему в этом? А потом свихнуться от всего этого? Это правильно?!

И еще надеется получить работу педагога в стране! Уехала лечиться, видите ли, чтобы никто здесь не узнал о ее проблемах! На что надеялась, скажите? На то, что он смолчит? Нет. Он молчать не станет. Он за чистоту педагогических рядов.

— Вы обязательно спросите его невесту.

— Спросим.

Невеста, кстати, ни словом не обмолвилась о том, что у нее с Ильей было что-то не так. Даже, кажется, горевала. Хотя, угадай этих женщин. Вот сидит перед ним одна из представительниц: красивая, ухоженная, нежная и такая, пардон, испорченная. И даже то, что пытается оправдаться тем, что Степанов заставлял ее творить запретное, шантажируя, ее никак не оправдывает.

Она могла прийти в полицию!

Хотя не могла. Ее бы первую привлекли к ответственности за совращение несовершеннолетнего подростка.

— Да, совсем забыла вам сказать… Машина, которую передавал с рук на руки Саша, потом перешла кому-то из старших его друзей.

— Старших друзей? Это которых? — насторожился Вишняков. — Что за друзья? Насколько старше?

— Я не знаю подробностей. Не знакома ни с кем из них. Но это люди определенного сорта, понимаете?

Еще бы не понять! Он теперь многое понял. И сразу стало понятно, почему пропал компьютер Ильи из его дома. Один из взрослых друзей забрал его. Чтобы не попали в руки полиции материалы, компрометирующие его «доброе» имя. Может, тоже где-нибудь преподает. Сволочь!

— Они снимали свои забавы? — все же уточнил он.

— Да. Они всегда это делали. Даже если и не было в этом ничего особенного. Даже если и не было в этом особой нужды.

— Что вы имеете в виду?

— Если не было заказа.

— Заказа?! — ахнул Вишняков. — Съемки велись по заказу?

— Ну да. Это бизнес, майор. Он приносил им огромные дивиденды. На что, по-вашему, я лечилась в Германии! Именно на эти деньги, — выговорила она без особого смущения.

Видимо, уже начала исцеляться, следуя советам немецких психиатров.

Сначала получила душевную травму, снимаясь в кино для взрослых, потом на деньги, вырученные от продажи этих фильмов, залечивала эту травму. Порочный круг какой-то! Интересно, а Инга тоже принимала участие в этих съемках? Ее Илья, сделав своей невестой, сделал актрисой?

Он запротоколировал ее показания. И отпустил, взяв слово никуда из города не уезжать. Хотя очень хотелось ее спрятать куда-нибудь подальше. Пусть даже в тюремную камеру. Это был первый его важный свидетель.

— Ты, Вишняков, представляешь, что говоришь?! — зашипел на него Рябов сразу после доклада. — Ты чьи имена собрался обгадить? Ты понимаешь?

— Вы об их родителях? — Вишняков подергал плечами. — Ну, каких детей воспитали! Отвечать на вопросы им все равно придется. На неудобные вопросы. И теперь уж они не отделаются пустыми фразами типа: не замечал, не знаю, не видел. Родители такого просмотреть не могли.

— Но их общая любовница сказала, что они тщательно скрывались. Разве нет?

— Да, сказала.

— И зачем тогда родителей тревожить?

— Затем, что они требуют от нас действий. Требуют скорейшего наказания преступника, расстрелявшего их сыновей. И жалуются! Без конца жалуются на наше бездействие. Разве нет, товарищ подполковник?

— Все равно пока не предпринимай ничего. Мне надо посоветоваться.

Советовался он недолго. Вернулся красным, вспотевшим и весьма недовольным беседой с высшим руководством. Видимо, его лояльность по отношению к высокопоставленным родителям погибших парней не была понята.

— Действуй, майор, — отвернувшись к окну, приказал Рябов. — Кто знает, может, кто-то из родственников причастен к этой казни.

— Чьих родственников, товарищ подполковник? Жертв?

— Возможно. Только кого считать в данной ситуации жертвами? Расстрелянных парней или тех, кому они жизнь сломали…

Инга, после заданного в лоб вопроса, минуту смотрела на него широко распахнутыми глазами, а потом громко с облегчением рассмеялась.

— Да вы что, товарищ майор! Смеетесь?

— Смеетесь вы, Инга, — поправил ее Вишняков и пошел за ней в кухню.

На осторожный стук в дверь они оба не обратили внимания. Это соседка скреблась. Ее они оставили за порогом. И она, затаив жгучую обиду, теперь просилась к ним.

— Какими были ваши отношения, Инга? — спросил Вишняков, едва опустился на стул в ее дорогой, стильной кухне. — Что вас связывало?

— Договор.

— Брачный контракт, вы имеете в виду?

— Нет. Никакого брачного контракта не было. Договор был. Устный. — Она со вздохом опустилась напротив Вишнякова. — Я выхожу за Илью замуж. Никогда не задаю никаких вопросов. Не навязываю внимания. Никому ничего не рассказываю.

— Условия?

— Вот это все, — она повела руками вокруг себя, — это все мое.

— Ага… А вы… Вы с ним…

— Мы спали с ним в разных кроватях и даже в разных комнатах, — помогла она ему. И весело подмигнула: — Меня это совершенно не расстраивало. Я же его не любила.

— А он вас?

— И он меня, подозреваю, тоже. Он себя любил очень.

— А еще?

— Маму с папой, наверное, — громко фыркнула Инга. И с ностальгической ноткой в голосе продолжила: — Однажды я увидела одно фото, это когда нашла его компьютер. Там кто-то снял его на отдыхе. Очень красиво. Сексуально. Илья там выглядел очень счастливым. Я подумала, что это его бывшая девушка снимала. Они по какой-то причине расстались. Разлуку с ней не пережил и назло ей собрался жениться на мне. Но потом я кое-что узнала.

— Что же?

— Его снимала в тот день не девушка. Его снимал парень. Я нашла другое фото. Где они вместе. И сразу все поняла.

— То, другое фото вы тоже нашли в его компьютере, когда нашли его? — ядовито поинтересовался Вишняков.

Он минуты не сомневался, что Инга соврала им про компьютер. Он никуда не был спрятан. Она просто скрыла информацию, и всё.

— Да. Там. — И она опустила глаза.

— Инга! — громко окрикнул ее Вишняков. — Хватит лгать. По вашей милости уже кое-что случилось.

— И что же? — Она с вызовом глянула на него.

— Исчезла информация, которая хранилась в компьютере вашего жениха. Информация, могущая пролить свет на то, кто убийца. Возможно, тот самый человек, который забрал его у вас, и есть…

— Ой, прекратите подтасовывать факты! — нервно отозвалась она, перебивая. — Тот человек… Может, он и убийца, только найти его вам не по силам. Даже подруга погибшей девушки не смогла его выследить.

— Что?!

Ему показалось, что белоснежный глянцевый потолок ее кухни вздулся громадным пузырем и вот-вот лопнет, произведя оглушительный взрыв.

— Какая подруга?! Какой девушки?!

— Майор, да вы меня совсем не слушаете. — Она шутливо погрозила ему пальчиком. — Мне собиралась нанести визит некая Ольга, которая уверяла, что ее подруга Кира погибла вместе с моим женихом.

— Собиралась?

— Ну да, собиралась, уже к подъезду подъехала, а тут дядька с компом из подъезда выскочил. Что-то… Уж не знаю, что! — Инга покаянно приложила руки к груди, чуть склонившись над столом. — Но что-то показалось ей странным в этом дяде, и она поехала следом за такси, которое его ожидало.

— И что было дальше?! — Его кровь бурлила по венам с такой бешеной силой, что ему казалось, он сейчас ослепнет и оглохнет от инсульта. — Куда она доехала на такси?

Инга назвала адрес. И тут же присвистнула:

— А что толку-то! Дядя понял, что за ним следят, и шмыгнул в подъезд. С тетей еще какой-то поздоровался. Ольга к тете пристала, мол, кто такой. А та, говорит, не живет в нашем подъезде. Скорее всего, прошел на другую сторону улицы. Подъезд-то оказался проходным.

Но далеко с компом он пешком бы не пошел, подумал Вишняков. Либо еще одно такси поймал. Либо живет где-то неподалеку. Не может каждый житель города знать про все проходные подъезды. Там могут быть магазины, на магазинах камеры.

— Что было дальше?

— А дальше она приехала ко мне. Мы с ней кофе попили. Ой! — Инга запоздало смутилась. — Я вам даже кофе не предложила!

— Не важно. Что она говорила?

— Говорила? Да ничего особенного. Про машину ей белую сказала, она остолбенела как будто. У меня сложилось впечатление, что она знает, кто на ней ездит.

Или ездил раньше. Тогда, когда зверски убили ее одноклассника. Она не просто так заявила своей подруге Люсеньке, что знает, кто убийца. Что это один и тот же человек. Тот, который убил Артура Виноградова шесть лет назад. И кто убил пятерых человек в загородном поселке.

И этот кто-то как раз и есть человек, похитивший компьютер. Он вычислил Ольгу. Он заметил за собой слежку. Понял, что она обо всем догадалась. И пришел за ней.

Он быстро пошел в прихожую. Соседка Инги все еще легонько постукивала в дверь. И едва не ткнулась носом в куртку Вишнякова, когда он резко открыл дверь.

— Простите, — одновременно воскликнули они.

Вишняков обошел ее стороной и двинулся к лифтам.

— Постойте, товарищ полицейский! — заполошно завопила любопытная женщина. — Постойте, прошу вас! Это может быть важно!

Закатив глаза, он остановился. Подождал, пока она подойдет ближе.

— Что у вас ко мне?

— Информация!

— Какая? — он с силой выдохнул.

— Пока вы его ищете, я провела свое собственное внутреннее, так сказать, расследование, — авторитетно заявила дама, чем взбесила Вишнякова еще сильнее. — И мне удалось кое-что узнать.

— Что?! — Он еле сдерживался.

— Адрес. Мне удалось узнать адрес, на который его дважды от нашего дома отвозил таксист. Мой хороший знакомый таксист. Я ему позвонила и просто спросила, никогда он ни разу не возил такого человека со щербатым ртом? И он сказал, что было как-то летом и осенью. Поздней осенью. Мужчина, с его слов, каждый раз бывал сильно пьян.

— Адрес?! — взревел Вишняков. — Вы мне скажете его или нет?!

И она назвала адрес. И пазл сложился. Знакомый женщине таксист дважды отвозил мужчину на адрес по соседству с тем местом, где вела свое наблюдение Ольга Королёва. Это был дом через дорогу от дома с проходным подъездом…

Глава 24

Полиция приехала быстро, но было уже поздно. Человек, выдававший себя за электрика, напавший на Надю, уже сбежал. Гуля слышала оглушительную дробь его толстых подошв о лестницу. Но не могла его остановить. Она боялась! Боялась за свою жизнь. Надя так громко кричала, несколько раз тяжело падала на пол. У Гули даже люстра закачалась в гостиной. Он ронял ее? Или Надя сама была не в силах устоять на ногах?

Это было ужасно! Она не выдержала и после звонка в полицию принялась стучать по батареям. Этим, видимо, и напугала злодея. Он сбежал. Сначала Гуля слышала громкий частый топот по лестнице, потом в глазок увидела мелькнувший козырек форменной кепки, а затем в окно увидела, как злодей убегает через двор в проулок. И только тогда она решилась подняться к Наде.

Дверь была не закрыта. Она была распахнута настежь. В прихожей валялся перевернутым затоптанный ковер. Новый. У Нади такого не было. Гуля не часто, но иногда заходила к соседке.

— Надежда! Наденька, где вы?

В ответ раздался громкий стон. И следом Надя слабым голосом позвала ее в гостиную.

— Господи! Да что же это такое?! — переполошилась Гуля, обнаружив соседку в гостиной с окровавленной головой. — Что он хотел от вас? Бедная, бедная… Ну, ничего, я уже вызвала полицию и «Скорую». Сейчас вам помогут.

— Не надо было, — простонала Надя, принимая из ее рук мокрое полотенце. — Не надо, я бы справилась.

— Да о чем вы таком говорите! — возмутилась в ответ Гуля.

Выдернула из слабых рук Нади полотенце и принялась сама вытирать кровь с ее лица.

— Вы хоть взгляните, что он с вами сделал! Это ужас! Как он не убил вас!

— Вы помогли. Вы застучали по батареям. И он испугался, — слабо улыбнулась Надя синюшными губами. — Спасибо вам, Гуля.

— Гематома, еще гематома, — перечисляла между тем соседка, осторожно исследуя ее лицо и голову. — У вас долго еще не сойдут синяки с лица. Очень сильные удары. Он бы мог вас убить!

— Он и собирался, — постанывала Надя от ее осторожных прикосновений.

— Вот! А говорите, полицию зачем вызвала? Он же может вернуться!

— О господи! Как же я теперь стану тут жить? — Из-под разбитых в кровь век по вздувшимся от синяков щекам заструились слезы. — Это же опасно! Если он вдруг вернется.

— Не волнуйтесь. Его поймают.

— Да? Откуда вы знаете?

Из крохотных щелок заплывших глаз на Гулю глянуло беспокойство.

Или она ошибалась? Или придумывала себе интересную историю, которой потом сможет поделиться в телефонном разговоре с родственниками? Она очень любила пересказывать им всякие страшилки из жизни их мегаполиса. Те ужасались и звали ее обратно. Уверяли, что более спокойного и тихого места на земле, чем их кишлак, не существует.

— Вы там даже ветра не слышите! — возмущалась ее двоюродная сестра. — Разве это жизнь?

Гуля поддакивала и не смела возражать. Сестра была старше ее на десять лет. Если бы возразила, та обиделась бы. И потом рассказала бы всем родственникам, что Гуля в большом городе совсем испортилась и перестала проявлять уважение к старшим.

А Гуля и хотела только сказать, что не испытывает никакого дискомфорта оттого, что не слышит постоянного воя ветра в печной трубе. Который ничего, кроме тоски, в ее душе не будил.

— Его не поймают, — выдохнула Надя с ужасом. — Никогда не поймают. И он вернется.

— А что он хотел вообще-то? Почему надел эту странную форму? Электрик! У нас в ЖЭКе нет электриков с таким именем.

— С каким именем? — Надя вцепилась в ее руку. — Вы что, знаете его?

— Ну, конечно. Конечно, знаю. Его многие знают. Правда, без грима мало кто видел. Это клоун из цирка. Я водила туда внуков и видела его там.

— О господи! Клоун! — Надя то ли захныкала, то засмеялась. — И вдруг электрик!

— Что он хотел от вас, Надя?

— Я не знаю, — проговорила она, опуская окровавленную голову.

И Гуля тут же поняла: врет. И тут же задалась вопросом: почему?

Этот вопрос терзал ее все то время, пока в квартире Нади работала полиция и присутствовали врачи «Скорой». Потому что Надя не сказала ни одного слова правды! Она все время врала. И отказалась от госпитализации. И заявление писать на напавшего на нее человека отказалась тоже.

— Это мое дело, — пыталась она поджать разбитые губы, но они расползались, обвисали. — Это наше с ним дело.

— Ваше с ним? — спросила у нее Гуля тихонько, чтобы никто не слышал. — Вы не говорили мне, что знакомы с ним.

— А должна была?

— Нет, но…

— Вам вообще лучше уйти, Гуля. Я вам очень признательна. Спасибо вам огромное. Вы буквально спасли мне жизнь, но теперь вам лучше уйти.

И Надя, поддерживаемая врачом «Скорой», поковыляла к своему дивану. Под новым покрывалом, между прочим.

А Гуля, разозлившись, не ушла. И начала отвечать на вопросы полицейского. И рассказала ему все-все. И что узнала в странном электрике клоуна из местного цирка. И что, подумав о подработках, позвонила в районный ЖЭК и справилась о нем. И ей ответили, что нет у них электрика с таким именем.

— Спасибо вам, — с не особо благодарственной миной поблагодарил ее полицейский, захлопывая свой блокнот. — Но дела заводить не будем.

— Как так?! — У Гули от возмущения даже губы затряслись. — Но у вас зафиксирован вызов. Есть пострадавший. То есть пострадавшая. Врачи «Скорой» подтвердят.

— Всё так. Но… — Он уже маетно посматривал на дверь, ему не терпелось уйти.

— Но что?

— Но заявления пострадавшая писать не стала. Врачам «Скорой» сказала, что упала с этой вот стремянки. — И полицейский указал пальцем на стремянку, стоявшую под люстрой в гостиной. — И нас она не вызывала. И не знает, с ее слов, зачем это сделали вы. Как-то так.

— Я вас вызвала, потому что она страшно орала! — От возмущения Гуля едва не задохнулась. — И он не просто так сюда пришел. Он пришел со смыслом.

— Почему вы так думаете?

Он спросил просто так, поняла Гуля. Ее слова его совершенно не тронули. Оно и понятно: зачем ему лишняя головная боль! Две пожилые дамы дают противоречивые показания. Пострадавшая заявление писать отказывается. А ее соседка, взвалившая на себя роль спасительницы, вообще не при делах. Она даже не видела, что тут произошло. Могла только догадываться. Ее слова он к делу не пришьет. Да дела-то никакого нет.

Может, эти двое: пострадавшая и нападавший, ролевыми играми тут занимались и переиграли чуток. Может, они любовники. Может, они…

Да мало ли что может быть? Ему-то что?

Но эта женщина, живущая этажом ниже, очень инициативная. Это он понял сразу. Она ведь не успокоится и пойдет дальше. И может нажаловаться. Поэтому ее необходимо хотя бы выслушать.

— Почему вы так думаете? — вежливо поинтересовался он, сделав знак напарнику валить из квартиры.

— Потому что у Нади в последнее время резко улучшилось благосостояние, — нехотя произнесла Гуля и покраснела.

Слыть сплетницей она ни в коем случае не желала. Но обстоятельства диктовали, вот и приходилось делиться своими догадками с полицией.

— И это при том, что она бросила работу.

— А кем она работала?

— Сиделкой.

— Сиделкой?

Он прошелся удивленным взглядом по коврам. Вспомнил о посуде в шкафах. Все дорогое, новенькое.

— Сколько же они получают?

— Не много. Это точно. Она не раз жаловалась. И тут вдруг… Шубу себе норковую купила. Сумку кожаную Сапоги. Сотни на полторы одного этого добра. Не говоря уж о коврах и посуде. Вы, молодой человек, знаете, сколько ее сервиз стоит? — Гуля украдкой кивнула на дверь гостиной. — Пятьдесят одну тысячу стоит этот сервис!

— Сколько, сколько?! — У него даже рот открылся от удивления. — Эти тарелки пятьдесят одна штука?! Но это всего лишь тарелки!

— Вот именно. Зачем, скажите мне, платить такие деньги за посуду, которая просто будет стоять в шкафу?

— Да? Зачем?

Наконец-то он заинтересовался. И даже увлек ее в кухню, потому что пострадавшая усиленно прислушивалась к их громкому шепоту.

— Так зачем, как вы думаете?

— Пожелала вложить деньги в это. Лишние деньги, на мой взгляд. На последние гроши так шиковать не станешь.

— Не станешь, — эхом отозвался он.

— Расчета при увольнении она могла получить лишь с гулькин нос.

И она с улыбкой тронула свой маленький носик, подумав, что надо будет непременно об этой игре слов рассказать двоюродной сестре в вечернем телефонном разговоре.

— Откуда деньги? — спросила она у полицейского.

— Да? Откуда?

— Я не знаю. Но могу догадываться.

— Поделитесь догадками, уважаемая.

Полицейский привалился задом к краю обеденного стола. И сразу стал ей неприятен. Ну, нельзя так себя вести в чужом доме. В своем нельзя. В чужом особенно. И откровенничать с ним сразу пропал всякий интерес.

— Я не могу знать. А мои догадки к делу не пришьешь. Да у вас и дела-то никакого нет. — Она выразительно посмотрела на закрытый блокнот в его руке. — Но одно скажу: этот человек, который напал на Надю, знал о том, что у нее появились деньги. Поэтому он сюда и явился под видом электрика.

— Они были знакомы?

— Нет. Вряд ли. Я в нашем доме его вижу впервые. Но не факт, что в последний раз. Он может вернуться.

— К ней?

— К ней или ко мне. Или к соседям из другого подъезда. Может, он таким образом зарабатывает себе на жизнь? Присматривает людей, которые совершают дорогие покупки. Следит за ними. И потом нападает. Вы бы проверили статистику по городу. Не было ли подобных случаев.

— Проверим. Непременно проверим.

Он сунул блокнот во внутренний карман куртки и пошел к двери. Гуля за ним. Она все еще надеялась, что ее слова его тронули, и он сейчас позвонит кому-нибудь прямо при ней. И отдаст распоряжения проверить статистику нападений на одиноких женщин. Но он ничего такого не сделал. Похвалил ее за бдительность и уехал. За ним следом попрощались и врачи «Скорой».

Гуля осталась с Надей одна.

— Спасибо вам, Гуля, — произнесла она слабым голосом. — Если бы не вы…

— Почему вы не захотели писать заявления, Надя? Это же неправильно. — Гуля скорбно поджала губы.

— Потому что я получила по заслугам, Гуля. Сначала неправильно поступила я. И за это он меня наказал.

— Ужас какой! — Она схватилась за сердце. — Так вы его знаете?!

— Нет. Я вообще думала, что он умер. Его бабушка уверяла, что он умер пять лет назад. А он жив. Я ухаживала за ней долго.

— Она… Она вам что-то оставила?

Спросить, украла ли что-то у бедной старушки Надя, у Гули не повернулся язык.

— Да. Она сделала мне щедрый подарок перед смертью. И он захотел его забрать.

— Вы не отдали?

— Нет. Не имею права. Его бабушка его ненавидела. Она проклинала его за гадкие вещи, которые он творил.

— Зачем он притворился умершим?

— Чтобы не ухаживать за ней, думаю. Чтобы не нести ответственность за старого человека. Он же лицо публичное. Клоун, как вы утверждаете.

— Клоун. Да. Сама видела.

— Так вот его запросто уволили бы из цирка, если бы узнали, что он старого человека бросил на произвол судьбы. Смешит детей, развлекает взрослых, и такое бездушие. Сейчас с этим строго.

— Думаю, вы правы. Так он хотел забрать то, что вам подарила его бабушка?

— Да. Он требовал вернуть ему то, что она подарила. Я не отдала. И он набросился на меня.

— Он может вернуться!

— Это вряд ли. Даже если и так, он меня тут не застанет. Я улетаю на днях. Надолго. Спасибо вам, Гуля. И… Прощайте. Я хочу побыть одна.

Спускаясь к себе, Гуля невольно подумала, что старая женщина, за которой ухаживала Надя, отблагодарила ее более чем щедро. И та могла бы в знак благодарности за спасенную жизнь как-то отблагодарить и ее. Но мысль мелькнула слишком быстро, не успев пустить корни обиды и отравить завистью душу. Все, о чем Гуля подумала, усаживаясь за накрытый к чаю стол, так это то, что ее двоюродной сестре сегодня в телефонном разговоре придется слишком часто ахать от изумления.

И подумала Гуля об этом с удовольствием.

Глава 25

Володя остановил машину в больничном дворе. Повертел головой, высматривая место, куда бы приткнуться. Стоянка забита! Бардак! Куда ставить машину?

Он скосил взгляд на соседнее пассажирское сиденье. Букет цветов, не из дешевых. И не банальные розы, а орхидеи. Он как-то услышал случайно, Таня рассказывала поварам о цветах. Называла любимые — орхидеи. Он запомнил. Сетка с апельсинами лежала рядом с букетом. Семь огромных оранжевых плодов в красивой сетке с большим бантом.

Идиот! Володя сморщился. Он как на день рождения собрался. Не к своей помощнице в травму, где она еле выкарабкалась с того света, а на день рождения. Еще бы маракасы прихватил, придурок!

Слева посигналили. Он глянул и обрадовался. Какой-то чел пытался выехать со стоянки. Володина машина ему преграждала путь. Он чуть сдал назад, пропустил и вкатил свою машину на его место. Хорошее место, укромное. Никто не заденет, маневрируя. Володя заглушил мотор и зачем-то глянул на себя в зеркало.

Господи! На что он надеялся, приехав сюда? Что молодая симпатичная студенточка клюнет на него? В знак благодарности за спасенную жизнь? Кому он нужен: стареющий, лысеющий мужчина, который в ближайшем будущем, возможно, останется без работы. Каким бы мастером своего дела он ни был, до пенсии его за стойкой никто держать не станет. И с чем он останется?

— Ни с чем… — пробурчал он.

И вдруг подумал, что хотелось бы остаться с Таней.

Почему так подумал? Она же не нравилась ему особо никогда? Что это его вдруг так рассопливило? Ну, перепугался за нее, когда обнаружил всю в крови, ну, переживал, пока она восстанавливалась. Что с того? Это же не повод влюбляться? Повод заботиться, да. Но не влюбляться.

А он что? Влюбился? Или ему это только кажется? А что вообще такое любовь? Как она пахнет? Свежо и пряно? Или грубо и остро? Какими оттенками наполнена?

Он вошел в фойе, достал из кармана бахилы, из пакета одноразовую белую накидку. Сдал куртку гардеробщику. Накинул на плечи накидку, натянул бахилы и зашагал к лифтам.

Травматология находилась на седьмом этаже. Танина палата ровно посередине коридора. Он вышел из лифта, и его едва не сбил с ног какой-то сутулый человек в белом халате и маске.

— Извините, — посторонился Володя, недовольно сморщившись.

Дядька наступил ему на ногу и даже не извинился. Встал в центре кабины лифта, сунул руки в карманы после того, как ткнул в кнопку первого этажа. И уставился исподлобья на Володю.

А Володя на него. И уже через несколько секунд ему сделалось не по себе. Он мог поклясться, что помнит эти холодные надменные глаза. И светловолосую плешивую голову помнит тоже.

— Что за черт! — закричал он, протягивая руку в сторону раскрытых дверей лифта. — Стой! Это же ты!

Он точно угадал гадкую улыбку под марлевой маской. Этот человек иногда улыбался именно так — гадко.

Володя не успел. Двери лифта закрылись, и кабина заскользила вниз с седьмого этажа. Он растерянно обернулся, глянул на дверь Таниной палаты. И тут же побежал. Дверь была открыта. В коридоре никого. Пост медицинской сестры пуст.

Володя вбежал в палату и обомлел. Все аппараты, к которым была подключена Таня, были выключены. Девушка конвульсивно дергалась под белой простыней.

— Помогите! — заорал он, выглядывая в коридор. — Эй, кто-нибудь, помогите! Она умирает!

Из соседней палаты выбежала медсестра с перекошенным от страха лицом.

— Что?! — Она в два прыжка очутилась возле него.

— Все выключено!

— О господи! Я же десять минут назад все проверяла. Все было хорошо.

Она метнулась к аппаратам, вставила вилки в розетки, начала жать какие-то кнопки. Через мгновение все запищало, мониторы засветились. В палату набилось сразу пять человек. Володю вытеснили в коридор. Он сел на предложенный уборщицей стул, сгорбился. И вдруг подумал, что никогда не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось. Он бы просто не смог дальше нормально жить, если бы Таня сейчас вот, минуту назад умерла. Любовь это или нет, неизвестно. Но ее жизнь стала дорога ему.

— Кто вы ей? — Возле него остановился широкоплечий доктор с грустным, усталым лицом.

— Я? — Он подскочил, испугался, что сейчас он ему сообщит что-то страшное. И зачем-то соврал: — Я жених. Что… Она?…

— Да все нормально. Вовремя вы. Повезло вашей невесте с вами. Просто ангел-хранитель какой-то. — Врач выдохнул и потер лицо ладонями. — Теперь служба безопасности будет разбираться, кому понадобилось отключать пациентку от системы. Но…

— Но? — Он вытянулся на цыпочках, все еще опасаясь страшной новости.

— Но нет худа без добра. Она сама задышала. Теперь все пойдет на лад.

— Как она сейчас?

— В сознании.

— К ней можно?

— Да. Входите. Но недолго.

Он вошел в палату к Тане, когда там уже никого не осталось из персонала. Медсестру с поста увели на разборки в кабинет к заведующему отделением. Ее место заняла другая девушка. Она подмигнула Володе, прежде чем он вошел в Танину палату, и сказала:

— Вы молодец! Все с ней будет хорошо.

Он вошел и замер у двери.

Таня, Танечка, Танюша…

Бледная, с прилипшими к потным вискам прядками волос, с многослойной повязкой на голове. Губы полопались, ресницы подрагивают. Странно, чужое прежде лицо вдруг показалось самым родным, самым прекрасным.

— Эй… Привет… — тихо окликнул он, присаживаясь на стул возле кровати.

Сообразил, что все еще тискает в руках изящный букет орхидей, и попытался пристроить их на тумбочке.

— Как красиво, — вдруг раздался ее тихий шепот. — Спасибо, Володечка.

— Таня, — не отрывая взгляда от ее бледного лица, он нашарил ее руку на простыне и нежно погладил, — если тебе сложно, не говори ничего.

— Нормально, — шепнула она. — Все нормально.

— Хорошо, хорошо, ты, главное, не перенапрягайся. Нельзя.

— Нельзя было так делать, — проговорила она с отчетливой горечью. — Надо было послушаться тебя. Не лезть не в свое дело.

Он промолчал, осторожно перебирая ее пальчики.

Не учить же ее теперь жизни! Дело сделано!

— Сегодня… Это снова был он.

— Я знаю. Я встретил его у лифта. Не успел схватить. Увидел, дверь твоей палаты открыта, побежал сразу сюда.

Он передернулся, снова пережив тот ужас, что случился пятнадцать минут назад.

— Ты дважды спас меня. — Ее растрескавшиеся губы чуть растянулись в улыбке. — Спас мне жизнь. И теперь я…

— Как порядочная девушка, должна выйти за меня замуж, — перебил он ее, скорчив дурашливую физиономию.

Она замерла, резко вытянувшись под простыней. Ее пальчики сжали его руку. Потом выдохнула с испугом:

— Ты серьезно?!

Он и не знал, серьезен он был или нет, когда это выговаривал. А вот выговорил и понял, что серьезен.

— Да. Серьезно. Выйдешь за меня? — Он провел ладонью по голове. — Немолодого, лысеющего бармена, который всегда будет учить тебя жить, будет заботиться о тебе и…

— И будет всегда спасать. — Ее губы растянулись еще шире. В глазах заблестели слезки. — Будешь меня спасать, бармен Володька?

— Буду.

— Тогда я согласна. Выхожу за тебя.

— Кольца нет, — произнес он, прищелкнув языком с сожалением. — Как-то я не подготовился. Прости.

— Это неважно. — Она прикрыла глаза. Шепот стал едва различимым. — Я засыпаю, Володь.

— Поспи, поспи. — Он кинулся поправлять на ней простыню, поражаясь, какая она стала хрупкая за время болезни.

— Накажи его, Володя, — произнесла она невнятно. — Ты же знаешь его адрес. Я помню… Ты вызывал ему такси.

— Как наказать-то, Танюша? По голове настучать?

— Не-ет… — не сказала, выдохнула она. — Сдай его Вишнякову…

К дому человека, который дважды пытался убить Татьяну, Володя подъехал в сумерках. Он знал только улицу и номер дома, номер квартиры был ему неизвестен. Как он мог его выследить? Как? Непонятно.

И Вишнякову, по просьбе Тани, он не мог позвонить. Тот сразу спросит: а чего раньше молчал. Почему раньше не поделился информацией? Что отвечать?! Что решил, что хата его с краю?

А вот и не вышло так. А вот и зацепило. Через Таню зацепило.

Володя выбрался из машины, подошел поближе к дому, встал в тени, осмотрелся.

Дом старой постройки. Всего три подъезда и четыре этажа. Потолки высокие, квартиры просторные. Дом был заселен когда-то непростыми людьми, сообразил он. Людьми с деньгами и со связями, с положением в обществе. Отсюда и дорогая выпивка, и щедрые чаевые от клиента, который едва не убил девушку, ставшую ему родной.

Как же вычислить квартиру, в которой он проживает? Правильно. Надо найти какую-нибудь бабушку или дедушку, которые живут тут очень давно. И разговорить их. Чему-чему, а этому мастерству он за годы работы барменом обучился.

Простоять ему пришлось почти полчаса, прежде чем одна из подъездных дверей не открылась и оттуда не вышла пожилая дама в норковой шляпе.

— Простите меня великодушно. — Володя робко улыбнулся женщине, принявшейся оглядывать его с ног до головы прокурорским взглядом. — Вы не могли бы мне помочь?

— Покупать ничего не стану! — резко отозвалась дама.

— Я ничего не продаю, — развел он широко руки в стороны. — Ищу одного человека, нашего постоянного посетителя.

— Посетителя чего? — Она прищурила густо накрашенные глаза.

— Я работаю барменом в ночном клубе «Соломея», — решил говорить он почти правду. — И у нас два дня назад с одним из наших постоянных клиентов случился неприятный случай.

— Какой? — Кажется, дама заинтересовалась.

— Он не заплатил, — на выдохе пожаловался Володя. — Заказывал весь вечер дорогой элитный алкоголь. И потом, когда меня отвлекли, просто сбежал.

— Гм-мм, — дама снова подозрительно прищурилась, — и вы решили его найти?

— Конечно. Иначе мне придется за его выпивку платить самому. Я же просмотрел его уход.

— Это понятно. Непонятно, почему вы ищете его именно здесь? В этом дворе?

— В каком смысле?

— В том самом, бармен! — фыркнула она весело. — Адрес! Адрес у вас его откуда?

— А, вон вы о чем. — Он улыбнулся шире. — Так я не раз заказывал ему такси. Когда он изрядно напивался и не мог сам сидеть за рулем, я вызывал ему такси.

И это было правдой.

— Улица, номер дома. Это все мне известно. А вот номера квартиры я не знаю.

— Почему я должна вам верить? — Она уставила руки в широкие бока, обернутые дорогим драпом пальто.

— Вот, пожалуйста. — Он протянул ей свою визитку. — Приходите к нам. Буду рад обслужить вас по высшему разряду.

И он многозначительно ей подмигнул, уже сообразив, к роду каких дам она принадлежит. Скучающая, дряхлеющая домохозяйка, любящая сериалы, соседские сплетни и моложавых мужчин.

Он таким, случалось, наливал.

— Ой, скажете тоже. — Она громко расхохоталась. — По высшему разряду!

— Вы мне не поможете?

— Но как? — оборвала она смех, сделавшись собранной и деловитой.

— Я вам опишу приметы человека. Его одежду. Примерный возраст. Может, узнаете кого-то из жильцов? Если нет, тогда уж… — Он снова широко развел руки в стороны. — Тогда уж придется самому платить за его дорогую выпивку.

— Описывайте, — скомандовала тетя.

Володя подробно описал напавшего на Таню мужчину.

— Ох, так он вроде ваш тезка. Это Вовка, что ли, клоун? — фыркнула женщина через минуту. — Приметы прямо один в один. В среднем подъезде на третьем этаже он живет.

— Один?

— Сейчас один.

— А с кем жил раньше? Ой, — он шутливо шлепнул себя по губам, — кажется, это не мое дело. Просто он такие истории про своих женщин рассказывал. Ну, просто отбоя у него нет от женского пола.

— Скажете тоже! — Она снова развеселилась. — После того как от него жена ушла несколько лет назад, я его ни с одной бабой не видела. Пардон, женщиной.

— А дети? Он и про детей болтал много.

— Сын был. Артур. Убили его шесть лет назад. Потом и жена ушла.

— Господи!

Володя помертвел. Вспомнились слова Вишнякова о том, что теперешние преступления имеют какое-то отношение к убийству шестилетней давности. Зря он сюда пришел. Надо было сдать этого клоуна майору.

— Бабка его не простила ему гибели правнука. Прекратила с Вовкой всяческое общение. Они не общались. Мать Вовкина умерла давно. Жена ушла. Сына убили. Один он, как перст один. А зарабатывает неплохо. Вот и тратит по барам. Бабу ему хорошую надо. Пардон, женщину.

Она махнула рукой, отвернулась от Володи и двинулась дальше по вытоптанной в снегу тропинке. И вдруг остановилась. Обернулась к нему. И крикнула:

— Двадцать третья его квартира. На третьем этаже. Только нет его. Уехал. Сама в окно видела.

— Спасибо. Я дождусь его, — крикнул он ей вслед. И тише повторил: — Непременно дождусь.

Прошло два часа. Клоун Вовка так и не появился. Может, в бега подался? А может, женщина что-нибудь перепутала? Может, не его она видела в окно?

И Володя решил проверить. Снова выбрался из машины на улицу. Дошел до среднего подъезда, беспрепятственно вошел. Ни домофона, ни кодового замка на старых дверях не было. Поднялся на третий этаж и замер возле обшарпанной двери со скромным номерком в самом верху. Двадцать третья квартира.

Он поднял руку вверх, чтобы позвонить, и тут случилось невероятное. Случилось что-то ужасное. Между лопаток его больно стукнули, одновременно ударив под коленки. Он упал на них, с силой ткнувшись лбом в дверь.

— Не двигаться, работает ОМОН! — крикнул кто-то над его головой.

И Володя тут же подумал, что нарвался на хозяина квартиры. И слова про ОМОН — это клоунская шутка. И тот ему сейчас просто-напросто раскроит затылок чем-нибудь тяжелым. Как Тане!

Вот он влип!

— Оставьте его, — произнес уже другой голос за его спиной. — Это не тот, кто нам нужен.

Голос показался ему знакомым. Володя задрал голову вверх. И едва не расплакался. Рядом с омоновцем стоял майор Вишняков. И смотрел на него…

Да, нехорошо смотрел, недобро. Ну и пусть!

— Что вы здесь делаете? — спросил майор, присаживаясь перед Володей на корточки. — Зачем вы здесь? Пришли навестить старого приятеля? Вы с ним всё же знакомы? Пришли предупредить его о засаде? Отвечать!

Он так громко рявкнул, что, кажется, даже омоновец напугался. Что говорить о Володе. Он принялся задыхаться, мямлить.

— Ну! — Вишняков схватил его за плечо и потянул вверх. Поставил на ноги. — Отвечать! Что вы здесь делаете?!

— Он снова напал! Снова напал на Таню! — просипел Володя, чувствуя, как перекашивает ему лицо от страха.

— Где? Когда? — Вишняков выпустил из пальцев его плечо. — Она же в больнице.

— Там он и напал. Отключил ей всю систему жизнеобеспечения. Хорошо, она уже может сама дышать, а так… А так не представляю, что было бы.

— Она бы умерла, — жестким голосом сказал Вишняков. Оглядел его с головы до ног. — А вы-то сюда зачем? Мстить?

— Типа того.

Он вдруг понял всю бессмысленность своей затеи. Понял, как слаб и уязвим. И застыдился.

— Я ей предложение сделал. Тане, — зачем-то сказал он Вишнякову. — И не мог этого так оставить.

— Ага, — кивнул он с усмешкой. — Захотелось лечь с ней на соседнюю койку в больнице.

— Нет.

— А легли бы. Если бы тут вместо нас был он. И хорошо, если бы не убил вас. Эх, Владимир… Как же меня ваша общая самодеятельность достала. Все фигуранты просто с ума сошли коллективно! Просто все вступили в какой-то сговор и творят черт-те что!

— Он клоун. Работает, в смысле, клоуном.

— Мы это уже знаем.

— И сына у него шесть лет назад убили. Артура.

— И это знаем. Не можем понять, за что он убил его бывших друзей. Мотива не знаем.

— А чего же тогда не арестуете его? Если знаете, что он убийца?! — вытаращился Володя.

— Потому что он очень осторожен. Обладает прекрасным даром перевоплощения. Прекрасно гримируется. Он словно просчитывает наши шаги заранее. Будто мысли наши читает. И в его руках сейчас может быть очень хороший человечек. И одному Богу известно, что он собирается с ней сделать. Если уже… Не сделал. Он очень жесток. И очень опасен.

Глава 26

— Ты знаешь, наверное, клоуны самые грустные люди на свете.

Люсенька сбросила ножки с широкой тахты, укрытой мехом какого-то неизвестного ей животного. Нашарила тапочки и пошла к стене, обклеенной афишами. Уставилась на лицо, изображенное крупным планом на фоне рекламной надписи. Разрисованное лицо, с огромным оскаленным ртом, крупными глазами и неестественно большими, нарисованными веснушками, было уродливым. Художник или фотограф, приложивший к этому плакату свою руку, точно не любил свою работу. Единственное, что ему удалось, так это буквы, вещающие о программе представления. И еще глаза клоуна. Они вышли великолепно. Правдиво.

— Смотри, какие они грустные. — Она поводила пальчиком по глазам клоуна. — В них такая тоска.

— Кто, что грустные? — сонно отозвался Кирилл.

— Глаза! Кирилл, ты меня совсем не слушаешь.

Она сделала попытку обидеться. Не вышло. У нее не выходило на него сердиться. Он был таким…

Таким сильным, надежным, спокойным. Он ухитрялся потакать ее слабостям даже в таких вот военно-полевых условиях. Он мог сделать ее счастливой, она это поняла сразу. Теперь бы еще разобраться с его проблемами. Очистить его доброе имя, и можно было бы представить его родителям.

Хотя Люсенька плохо представляла себе, как мамочка с ним поладит. Кирилл иногда отпускал такие словечки…

А еще надо было найти Олю. Куда же она подевалась?

— Глаза у него в самом деле какие-то странные.

Она даже не услышала, как Кирилл подобрался к ней сзади. Сделал это совершенно бесшумно. Как тень! Обнял ее за талию, прижимая спиной к своему животу. Пристроил свой подбородок на ее плече и тоже принялся рассматривать плакат.

— Да, глаза странные, — повторил он.

— Не странные, а грустные, — поправила Люсенька, томно улыбаясь.

Она млела от его прикосновений. Она растворялась в нем. Она его любила. И какой же она все-таки была дурочкой, тратя себя на Алекса! Он ей тысячной доли не давал того, что дает ей Кирилл. Главное — он дает ей уверенность.

— Не грустные, а странные, — настырничал Кирилл. Протянул руку и обрисовал зрачок. — Очень холодные. Надменные. Ты не замечала, как он на нас смотрит, когда приезжает нас навестить?

— Нет. А как?

Люсенька повернула головку, нашла губами его щеку, поцеловала нежно. Повторила вопрос:

— Как он на нас смотрит?

— Как на подопытных кроликов.

Кирилл откачнулся от нее, прошелся по комнате без окон. Потрогал стены. Подергал запертую заслонку вытяжки.

— Почему на кроликов? — Люсенька не отрывала от него взгляда. — Он же нам помогает, Кирюша!

— И это очень странно.

— Почему странно?

Она зажмурилась с силой, тут же распахнула глаза. Она не могла быть сосредоточенной, когда он ходил перед ней без рубашки. Его стройное, крепкое тело сводило ее с ума. Кожа была бледной, конечно. В тюрьме загорать негде. Но игра мышц под этой кожей действовала на нее завораживающе.

— Почему странно, Кирилл? — Она отвела взгляд в сторону.

— Потому что я был осужден за убийство его сына, Люси. Это… Это, извини, аргумент, чтобы меня ненавидеть. А он помогает! Это странно. Мне так кажется.

— Почему? Он же знает, что ты этого не делал.

— Откуда? Откуда знает? — Кирилл с лету опустился на тахту, укрытую мехом какого-то неведомого ему животного.

— Ну… Ты сказал.

Люсенька робко улыбнулась, вдруг осознав, насколько наивно это звучит.

— Вот именно, Люси! Вот именно, что я сказал. А он поверил! — Кирилл указал жестом на плакат с клоуном. — На человека с такими холодными глазами это как-то непохоже. Согласись?

— Ну да. Это как-то…

Она присела на край тахты рядышком с Кириллом. Ей необходимо было чувствовать тепло его плеча, чтобы быть спокойной.

— Вот и ты поняла наконец.

— Что поняла? — Она вздрогнула.

— Что наше с тобой укрытие больше похоже на тюрьму.

— Почему на тюрьму? Ну, почему сразу на тюрьму, Кирилл? — она, разволновавшись, заломила руки. — Мы же всегда можем выйти отсюда. Не дожидаясь его возвращения.

— А ты пробовала?

— Что?

— Пробовала открыть дверь?

— Нет. А зачем? У нас есть все: еда, ванная, туалет. Владимир каждый день приезжает. Зачем мне пробовать открыть дверь?

— А я пробовал, — признался он ей.

Она проследила за его взглядом. Он был направлен в глубь длинного узкого коридора, заканчивающегося ржавой металлической дверью. С того места, где стояла тахта, ее видно не было. Но она там была. Они через нее вошли сюда, когда нуждались в укрытии.

— И что? — почему-то шепотом произнесла Люсенька.

— Она заперта.

— Логично. Владимир говорил, что запрет дверь. И ключ нам дал.

— Ключ дал. А мы им ни разу не пробовали воспользоваться.

— Так попробуй.

— Пробовал. Он не подходит к замку. Нас тупо заперли, Люси. Мы пленники.

И он так страшно посмотрел на нее, что она заплакала. А Кирилл даже не попробовал ее успокоить. Может, оттого, что размышлял. А может, оттого, что не знал, что делать с женскими слезами.

— Зачем нас ему запирать? — вытирая слезы, спросила она с обидой.

Кирилл так и не сделал ни единой попытки ее утешить.

— Я не знаю. Может, он… Может, он маньяк? Тот самый, который расстрелял ребят на даче?

— Зачем ему это?!

— Может, это они убили его сына? — И снова он бросил очень странный взгляд на Люси. — А он убил их. Шесть лет выслеживал, а потом убил.

— А Кира? Она при чем? Она даже не училась с нами вместе.

— Но могла общаться с этими ребятами. Или вы с Ольгой с ними общались, а Кира просто попала под раздачу. Или была при делах, о которых вы вообще ничего не знали.

— Оля говорила… — вдруг тихо пискнула Люси.

— Что говорила?

— Она говорила, что когда была на месте убийства, ей показалось, что она увидела нечто такое, что натолкнуло ее на мысль о мести за Артура. Она потом не раз просила майора Вишнякова показать ей вещи с места преступления. Он все: сегодня — завтра, сегодня — завтра.

— А что за вещи? Что среди вещей? — поправился Кирилл, внимательно слушающий Люси.

— Кроссовка… Кроссовка Артура. Когда его нашли убитым, он был в одной. А тут вдруг, через шесть лет на месте другого преступления, находят вторую.

— И она рассказала об этом майору Вишнякову?

— Не знаю. Нет, наверное. Она не была уверена. Думала, что ей показалось. Там было все ужасно. Трупы… Пожарище…

— Идиотка! Это же след! Это же вполне конкретный след, указывающий на то, что эти два преступления связаны между собой!

Люсенька широко распахнула глаза и замотала головой.

— Не смей ее так называть! Не смей, Кирюша! Оленька умница. Она вычислила убийцу и…

— И где она теперь? — отозвался он ворчливо. Поставил локти на колени, обхватил лицо руками. — Извини. Извини за Ольгу. Вишняков не дурак, он и сам давно догадался, что след к массовому убийству ведет к убийству шестилетней давности. Непонятен мотив… Месть?

— Не знаю. — Она осторожно накручивала локоны на пальчик, глядя во все глаза на любимого. — Если месть, значит, убил Владимир? За сына?

— Выходит так. Поэтому он уверен в моей невиновности. Поэтому помогает нам.

— Да, да! — У нее стало легче на сердце. — Он просто помогает нам. Чтобы нас не нашли. Чтобы опять тебя не закрыли.

— И закрыл сам. — Кирилл тяжело вздохнул. И мотнул головой. — Нет, все же что-то тут не так.

— Где? Где не так?

— Везде! И здесь тоже. — Он повел вокруг себя руками. — Ты вот ничего не замечаешь?

— Где? Здесь?

— Да.

— А что я здесь должна замечать?

Люсенька внимательно осмотрела обложенные декоративным камнем стены, перевела взгляд на натяжной потолок с точечными светильниками. Потом внимательно оглядела холодильник, стол, шкаф, телевизор.

— Все так же, как всегда, — подергала она плечами.

— Сквозняк, Людочка. — Он глянул на нее снисходительно и назвал непривычно. — Откуда-то сквозит.

— Да?

Она встала и прошла в центр комнаты. Замерла с опущенными руками.

— Я ничего не чувствую, Кирюша.

Он встал с ней рядом. Поводил руками.

— Я с зоны каждое дуновение на себе ощущаю. Болел не раз от сквозняков, — почему-то шепотом произнес он. — Ненавижу холод! Ненавижу сквозняки! Вот… Вот опять! Неужели не чувствуешь?

Люси поднесла свою руку к его ладони, повисшей в метре от пола рядом с холодильником. И странное дело, тоже уловила легкое дуновение. Почти неосязаемое.

— Да. Есть что-то, — прошептала она.

— Вот! А я что говорю! Откуда тут сквозняк? Откуда, если мы под землей почти?

Он шагнул к холодильнику и начал его отодвигать. Люси бросилась ему помогать. Было очень тяжело. Он словно свинцом был набит, хотя там всего-то были продукты. Не очень много.

— Ну вот. Почти как у папы Карло, — удовлетворенно заулыбался Кирилл, обнаружив за холодильником еще одну ржавую дверку.

Она была еще у́же и еще ниже, чем та, через которую они сюда попали. Но она не была заперта. Сквозь замочные дужки была просунута проволока и замотана кое-как. Кириллу понадобилось меньше минуты, чтобы ее скрутить. Дверь со скрипом отлетела в сторону. А за ней еще одна — деревянная. Плотно прикрытая, но не запертая. Кирилл открыл и ее. В нос им ударил зловонный запах. И даже почудился какой-то звук.

— Что там, Кирюша?

Люси вглядывалась из-за его плеча в темный узкий коридор — точную копию того, через который они пришли сюда.

— Пока не знаю. Включай фонарик на мобильном. Идем, посмотрим.

— Я боюсь! — пискнула она, цепляясь за его локти.

— Тогда не ходи, — грубо оттолкнул он ее. — Сиди здесь и жди, когда он вернется и расскажет тебе, зачем держит нас взаперти.

— Я пойду, пойду, пойду, — замотала она головой.

Включила фонарик на телефоне, осветила коридор. Метра три в длину, обычный коридор, с цементным полом и стенами. Они прошли по нему, уперлись в узкий простенок. Там еще одна дверь. Кирилл пнул ее ногой. Она отлетела, еле удержавшись на петлях. И тот самый звук, который так напугал Люсеньку, вдруг стал громким и отчетливым.

Это был стон!

Стонал человек, прикованный к стене за руки. Прикованный так, что ему приходилось стоять все время на коленях. Черная вязаная шапка была надвинута на лицо, широкий ватник застегнут на пуговицы до подбородка. На неестественно вывернутых ногах валенки.

— Господи! Кто это, Кирилл?! — заверещала Люсенька, отвернувшись.

Он как раз подошел к человеку и потянул шапку с его головы.

— Кто это?! Что это за человек? Что он здесь делает?

Он сначала молчал, а потом вдруг выругался. Непристойно. И это вряд ли бы понравилось ее мамочке. Но плевать! Он сейчас пытался спасти человека.

— Кто там, Кирюша? — Она все еще стояла к нему спиной.

— Приятно познакомиться, дорогая ты наша, Оленька Королёва, — произнес он тихо, загремев кандалами, к которым была та прикована к стене. — Как же это все снимается-то?

А потом…

А что было потом? Море слез, в которых он чуть не утонул. Рыдала в основном Люсенька. У Ольги не было на это сил. Люсенька рыдала и протирала ей тело мокрым влажным полотенцем. Потом надевала на нее свою одежду, кутала в теплую куртку, целовала бледные щеки. А Кирилл искал выход. Не мог же случиться сквозняк от Олиного дыхания! Она еле была жива. Где-то тут должна была быть еще одна дверь. Должна была быть.

Дверь нашлась достаточно быстро. И заперта она, что странно, не была.

— А зачем ему было ее запирать, если Оля была прикована? Чудовище! Чудовище! — причитала всю дорогу Люсенька, пока они ехали к городу.

То, что их машина, припаркованная в день приезда сюда под двумя могучими елками, оказалась на месте, девочки сочли чудом. Кирилл думал иначе. Он думал, что если бы не его подозрительность, взращенная и заматеревшая в тюрьме, то через какое-то время в этом бункере нашли бы трупы обеих девушек со следами насильственной смерти. И его, либо под наркотой, либо мертвого. И все бы указывало на то, что это он убил их.

И оправдаться он тогда ни за что уже не сумел бы.

— И грозило бы тебе, Власов, пожизненное. Смерть пяти человек — раз, смерть следователя Пономарева, закрывшего тебя, смерть двух подруг. Восемь жертв! Это вышка, Власов!

Вишняков сидел на своей кухне с бокалом красного вина напротив Кирилла и читал ему лекцию второй час. В его спальне, укрытые одним толстым одеялом, спали подруги. От госпитализации Ольга отказалась наотрез.

— Со мной все в порядке, — сипела она простуженным горлом. — Я никуда не поеду.

Он не стал спорить. Дома ее оставлять было опасно. Владимира Виноградова так и не поймали до сих пор. Он был объявлен в розыск. В больнице, как показал опыт с Татьяной, полной безопасности тоже не было. Вот и решили сообща, что лучше всем будет переночевать у Вишнякова.

Люсенька долго купала Ольгу в горячей воде, потом отпаивала горячим какао. И Оля, насколько ей позволяло осипшее горло, рассказывала.

— Я не знаю, как я догадалась, что Артура убил его отец. Не знаю. Как-то щелкнуло вдруг в голове. Вспомнилось, что его отец часто брал машину у Степанова Саши. И я сама лично видела, как в ночь убийства Артура его отец сажал его в машину. Просто представить было страшно, что такое мог сотворить именно он. Может быть, ребята догадались? И он поэтому их убил? А Кира со своим парнем случайно там оказались? И кроссовка Артура. Кто-то же ее подбросил. Я совершенно точно помню ее на пожарище.

— Вопросов без ответов много. Поймаем мерзавца, спросим по полной программе. А вам, Ольга, надо как следует отдохнуть.

Они сидели с Власовым почти до самого утра. Говорили, сопоставляли факты, опровергали их. И уже собрались ложиться, когда прозвенел звонок.

— Мы взяли его, товарищ майор, — запыхавшимся голосом сообщил один из его помощников. — Следователь уже допрашивает его.

— Все отрицает?

— Не все. Нападение на помощницу бармена Татьяну берет на себя.

— Чем мотивирует нападение?

— Говорит, был влюблен в нее, ревновал к бармену.

— Упс-с-с. — Вишняков кисло улыбнулся. — Ладно. Время покажет.

А что могло показать время, он и сам пока не знал. Улики были все косвенные. И тех, что было, — кот наплакал. Закрыть Виноградова по обвинению в убийстве сразу нескольких человек будет очень сложно.

— Оружие… Нужно оружие. Найдем пистолет, тогда…

— Где его найти-то? В квартире пусто. Сами сказали. Бункер мы с Люси весь обследовали, пока там скрывались. Там нет ничего. Где искать?

— В цирке, — вдруг просипела Ольга, возникнув в дверном проеме кухни. — Когда он тащил меня по снегу волоком. Он что-то бормотал про реквизит в его гримерке. Что там много чего полезного, что помогало ему всегда. Про пистолет не говорил. Но стоит попробовать поискать.

Глава 27

До вылета оставалось пять с половиной часов. Надя еще раз проверила все краны. Перекрыто. Подергала вилку холодильника — отключен. Подхватила скромный чемоданчик на колесиках и потащила его к выходу. Такси уже ждало на улице. Была половина второго ночи.

Уже усаживаясь в машину, она увидела в окне, этажом ниже ее квартиры, силуэт Гули. Та наверняка недоумевала, куда это Надя так рано подалась? Она же знала, когда у нее вылет. Через пять с половиной часов. А она уже в такси садится.

Гуля не знала о главной миссии сегодняшней ночи. Миссии, не выполнить которую Надя считала грехом. Она к ней готовилась все минувшие дни. Много читала в интернете. Просмотрела кучу фотографий. Узнала, какое именно отделение полиции занимается расследованием убийства пяти человек, случившегося сразу после Нового года. На дачном участке, который она так жаждала выкупить у своей подопечной Марии Кирилловны.

Надя вообще много чего узнала за эти дни. И даже немного гордилась собой. Потому что справедливо полагала, что она раскрыла это преступление. Знает, кто убил всех этих молодых людей.

То был тот самый человек, который под видом электрика напал на нее в ее доме. Это был внук Марии Кирилловны — Владимир. Клоун по профессии. Как ему удалось заманить их всех туда, она не знала. И по какой причине эти молодые люди приняли мученическую смерть, не знала тоже. Но была уверена, что это именно он убийца. Потому что однажды Мария Кирилловна рассказала ей о пистолете, который хранился в доме ее дочери. В тайнике, устроенном в одной из дверных коробок. Как он попал к ее дочери, старая женщина не знала. Ворчала, что однажды это страшное оружие выстрелит.

Оказалась права.

А еще внук Марии Кирилловны был виновен в растлении своего сына — Артура. Именно эти мерзкие сцены его растления были запечатлены на фотографиях, которые хранились на самом дне шкатулки Марии Кирилловны. И возможно, именно этих снимков и информации о тайнике, где хранилось орудие убийства, и не хватало теперь полиции.

По телевизору она видела, как Владимира со сцепленными наручниками руками препроводили в зал суда, где ему избрали меру пресечения. Он должен был просидеть до суда в тюрьме. Но его адвокат, выступивший потом перед камерами, заявил, что у правоохранительных органов нет никаких доказательств вины его подзащитного. И что он в скором времени снова окажется на свободе.

Этого Надя стерпеть не могла. Поэтому и возложила на себя миссию: снабдить правоохранительные органы доказательствами вины этого ужасного человека.

И поэтому выехала из дома за пять с половиной часов до вылета. И отправила такси не в аэропорт, а к тому отделению полиции, где в свое время занимались поимкой этого урода.

Она попросила таксиста подождать. И широкими шагами направилась к двери. Позвонила и назвала себя. И даже показала в глазок паспорт.

— Мне нужно оставить информацию для майора Вишнякова, — пояснила Надя, протягивая дежурному плотный конверт. — Лично в руки. Это очень важно. Это касается дела, которое сейчас у всех на слуху…

Когда утром майор Вишняков вспарывал пакет, Надя была уже давно в небе. Она блаженно улыбалась, рассматривая кудрявые облака в иллюминатор самолета. Она предвкушала отдых. И еще она была страшно горда собой. Она не побоялась и отправила конверт. Если спросят, как он у нее оказался, она им соврет. И совершенно точно ни словом не обмолвится о шкатулке. Ее уже и нет. Ее разбил о ее голову внук старой женщины. Поэтому ни о шкатулке, ни о ее содержимом она рассказывать никому ничего не станет.

А вот помочь посадить этого гада за решетку она просто обязана.

Под давлением таких улик он ни за что не сможет отвертеться. Он сядет!..

— Вы сядете, гражданин Виноградов. Сядете навсегда. — Майор Вишняков подавил зевок. — Следователь сейчас дополняет дело новой информацией и новыми уликами. Ваша вина бесспорна.

— Какими уликами? О чем вы, девчонки и мальчишки? — Виноградов глумливо захихикал. — Я всего лишь грустный клоун! Я не убийца!

— В вашей квартире, в тайнике, который был вмонтирован в дверную коробку, был найден пистолет. Из которого были убиты пять человек в дачном поселке. Из которого был убит бывший следователь Пономарев.

— Не знаю я ни про какой пистолет. Все вопросы к матери. — Он хищно оскалил щербатый рот.

— На нем ваши отпечатки, Виноградов. Ваши и ничьи больше. И они очень свежие. Скажу больше… — Майор чуть подался вперед. — Вы как-то поранили руку, видимо. В какой момент, вам виднее, и там частицы вашего эпителия и крови. Вопрос к вам, Виноградов: за что? За что вы убили всех этих людей?

Он думал не более минуты. Лицо его кривлялось, дергалось, как во время циркового представления. И наконец он сказал:

— Я отомстил им за смерть сына. Следак этот посадил не того. И я должен был отомстить и ему тоже. — Он сморщил лицо, словно собирался зарыдать. — Вам не понять, майор, что такое потерять ребенка! Все эти годы я был одержим местью. Я должен был отомстить за сына…

— Которого сами и убили?? Которого сами замучили до смерти? Почему? Почему вы это сделали?

— Вздор! — заверещал бывший клоун, сделав несколько нервных попыток сорваться со стула, но он был прочно прикован наручниками к столу. — Это они! Не я!

— Нет, Виноградов. Это вы убили своего ребенка. Сначала долгие годы совращали его, а потом убили. Когда это случилось впервые, Виноградов? Сколько тогда ему было?

И, вытащив из папки фотографии, майор принялся раскладывать их на столе.

— Сколько ему тут? Семь? Восемь? — Вишнякова передергивало. На снимки он старался не смотреть. — Зачем вы их хранили?

— Это не я, — завыл он. — Это старая сука установила камеру. Она что-то начала подозревать и установила камеру. Она такая… Я бы давно от нее избавился, но она шантажировала меня этим. Она держала меня на крючке. И Артура велела оставить в покое. А я не мог! Не мог! И когда он спутался с этими друзьями, я… я просто избавил его от них. И все!

Все бранные слова мира не могли бы охарактеризовать это нечто, что корчилось сейчас перед ним в допросной. Вишняков еле сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки.

— За что вы убили их?

— Я не хотел! — воскликнул он. — Я дружил с ними. И не только. У нас сложились великолепные отношения. Но потом… Они начали догадываться. С ними говорил этот Пономарев. Он вдруг приехал и очень активно начал задавать вопросы. Он вспомнил что-то. Ребятки тоже начали вспоминать, прозревать. А однажды Илья открытым текстом спросил меня. Но не об убийстве, нет. Он был уверен, что Артура убил я. Он спросил, снимал я или нет это на камеру. Предлагал купить. Он огромные деньги зарабатывал, продавая реалити-шоу подобного рода. Я понял, что они не оставят меня. Принялись клянчить деньги. Сначала немного, потом больше. И я решил избавиться от всей компании скопом. Место выбрал не случайно. Там зимой вокруг ни души. И время выбрал не случайно. Я знал, когда выходит на свободу Власов. Они там у меня три дня просидели связанными. Я позабавлялся…

— А Новикова Кира? Она почему погибла со своим парнем?

— Это кто? Это те двое, что приехали ночью смотреть купленный у моей бабки участок? Идиоты, конечно! Принесла нелегкая. — Он вяло подергал плечами. — В двух словах: оказались не в том месте, не в то время. Я сначала не хотел их убивать. Встретил на пороге, поболтал. Сказал, что собираю последние вещи из дома бабушки. А потом увидал, что это та самая девка, что попросила пробить ей заказ в баре, понял, оставлять ее нельзя. Она узнает меня. Убил вместе со всеми. Она ведь пряталась там от Оли Королёвой. Наврала ей о чем-то и пряталась, стыдилась. Поэтому поймала меня на улице, когда я подышать выходил, и попросила заказ сделать. И заказ не забрала, и на меня нарвалась на даче. Тоже не сразу умерла. Три дня я их там держал. Всех… Чек… Твою мать, чек надо было забрать. С него все и завертелось! Я-то думал, что все сгорит к чертям собачьим. А потушили! Потом пришлось эту девку из бара, что меня вспомнила, угоманивать. До конца снова не вышло. Слабоват у меня удар. Вторая попытка тоже не удалась. Живучая, гадина! Как-то пошло все не так. Все!

— Пономарев? За что вы его убили?

— Он вспомнил про фотографию, фигурирующую в деле. На ней Артур садился в белую машину в ночь своей смерти. Фото было сделано с уличных камер. Водителя видно не было. Но ведь могли установить. Я дело из архива забрал. Фото-то рассмотрел. Внимательно! Локоть там мой виден. Это худо. Говорю же, ком с горы. Все как-то навалилось. Устал я. — Он уткнулся подбородком в край стола. — Устал я убивать этих дураков.

— Сильно сомневаюсь, Виноградов. Вы ведь еще собрались Людмилу с Ольгой убрать, как возможных свидетелей вашего безумства. А подставить под это дело Власова. Так удобно, правда?

— Это твой сценарий, майор, не мой. Думки к делу не пришить. Все, устал я. В камеру хочу.

— Как?! Как ты мог прожить такую мерзкую жизнь, сволочь?! — спросил Вишняков перед тем, как отправить его в камеру. — Как ты мог поступить так со своим сыном?!

— Всему виной порок, майор, — хрипло отозвался Виноградов. — Порок не выбирает. Порок — он беспринципен…

Утром Виноградова нашли в камере мертвым.

— Без признаков насильственной смерти, — рассказывал Вишняков подругам следующим вечером на своей кухне. — Предварительное заключение: сердечный приступ.

— А оно у него было — сердце-то? — просипела Ольга, кутаясь в его теплый джемпер крупной вязки. — Сильно сомневаюсь.

— А у Кирилла теперь проблем не будет никаких? — нервничала Люсенька и все время смотрела на часы. — Что-то он задерживается. Уехал за продуктами и пропал.

Словно угадав ее волнение, Кирилл ворвался в квартиру со словами:

— Валим! Быстро! К Ольге!

Они даже спрашивать ничего не стали, подхватились и помчались вниз по лестнице. Лифт вызывать Кирилл не позволил. И уже в Ольгиной квартире, отдышавшись, Вишняков спросил:

— А что это было, Власов? Что случилось?

— А это, майор, случилась твоя бывшая жена Тамара.

— Тамара?! А что ей нужно? — Он почувствовал, как во рту мгновенно сделалось горько.

— Не знаю. — Власов подмигнул девчонкам. — Но приехала она с чемоданами…

— Конец -

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg