«Край непуганых»

Край непуганых (fb2) - Край непуганых 1415K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роман Грачев

Край непуганых Роман Грачев

Дизайнер обложки Роман Грачев

Редактор Роман Грачев

© Роман Грачев, 2018

© Роман Грачев, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-3735-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Я недолго. Просто хочу кое-что пояснить.

Роман «Край непуганых» вырос из короткого рассказа, написанного в 2014 году. Группа известных и уважаемых общественных деятелей, в числе которых Борис Акунин и Юрий Сапрыкин, объявили творческий конкурс «Хорошие сценарии для России», предложив литераторам «пофантазировать на тему того, как могла бы выглядеть цивилизованная Россия, в которой всем нам понравилось бы жить». Дескать, антиутопиями о безнадежном тоталитарном будущем мы уже сыты по горло, аж повеситься хочется, а вот попробуйте написать — утопию.

Я и написал.

К сожалению, с конкурсом и моим участием в нем что-то не заладилось, но рассказ остался. Два года он пылился у меня на Складе Хороших Идей, пока я не решил вдохнуть в него новую жизнь (если слишком долго тянуть, Склад превращается в Кладбище). Мне показалось, что у этой короткой истории может быть развитие. И вот роман перед вами.

Разумеется, у каждого из нас свои представления о прекрасном, и я вовсе не настаиваю на том, что все было бы именно так, как описано в этой книге. Мы ведь и в самом деле не знаем, как жила бы страна, «у которой все получилось». Но одно могу сказать точно: лично я бы с удовольствием поселился в этом маленьком городке, жители которого не запирают двери своих домов и не боятся завтрашнего дня.

Вот, собственно, и все. Больше не смею вас задерживать.

Пролог

— А закон что дышло, сунул — да и вышло, в три-душу коромысло, никакого смысла…

Михалыч хмыкнул, радуясь найденной рифме, и прикурил очередную сигарету. Кажется, уже третью с утра. Скоро утренний кашель начнет разрывать его на куски.

Поднимавшееся над горизонтом солнце стало припекать. В соседних домах большого спального района начинался новый день: лаяли дворовые собаки, орали петухи, мамаши готовили завтраки, отцы выгоняли из гаражей семейные минивэны. Город Край, как обычно, проснулся бодрячком.

— Я покажу вам мать Кузьмы, мы не рабы, рабы не мы…

Михалыч уже не знает, как долго живет в этом «заповеднике», где все нарочно устроено так, чтобы его злить. Десять лет? Двадцать? Поначалу он вел отсчет, когда память еще цеплялась за ускользавшее «светлое» прошлое, но со временем из-за длительных запоев калькулятор в голове стал глючить.

«Когда-нибудь ты окочуришься во дворе, пень старый!», — ворчала Софья, пытаясь стянуть со стола распечатанную бутылку местного самогона. Иногда ее попытки были удачными, но в последние годы Михалыч все чаще успевал дать жене доброго пинка и отстоять свое единственное в этой жизни завоевание — святое право отключиться… Нет, дело вовсе не в том, что он основательно подсел на стакан. Может, вообще все наоборот! Когда-то в молодости Михалыч не единожды задавал себе экзистенциальный вопрос: что первично — курица или яйцо? Иными словами, мы в России пьем, потому что нам так плохо, или нам так плохо, потому что мы пьем?

Молчит Русь, водки в рот набрала.

Они с Соней жили раньше в большом городе. Ну, скажем так, он был побольше, чем Край (чтоб его цунами накрыло!). Прожив после свадьбы вместе шесть лет, супруги поняли, что детей иметь им не суждено. Как ни пытались, каких врачей только ни посещали, ничего не помогло. Возможности медицины тех лет были весьма ограничены. Вот если бы сейчас им озадачиться потомством, глядишь, чего-нибудь и выгорело, но возраст, понимаете ли… да и привыкли они уже бобылять вдвоем. «Так и помрем, взявшись за руки», — говорил иногда Михалыч в минуты просветления.

В остальном же все было относительно неплохо: он — при заводе, слесарь высшего разряда, Софья — мастер участка на крупной ткацкой фабрике. Квартиру Михалычу выделил завод, пусть и однокомнатную, но просторную, с двенадцатиметровой кухней. А на кой ляд им больше, двоим-то? Днем оба на работе, вечером за столом перед телевизором. В выходные Софья по хозяйству суетится, Михалыч усвистывает на рыбалку или по грибы, а то иногда и с мужиками во дворе пивком пузо прополаскивает.

Но в одночасье привычный мир, от которого с годами уже ничего не ждешь, рухнул. Случилась беда. Будь ты хоть трижды слесарем высшего разряда, а раз в год и сухая палка становится базукой, особенно если придешь на работу с похмелья. Не поладил Михалыч со своим родным станком, на котором в лучшие годы мог вслепую работать, лишился двух пальцев — среднего и безымянного. Много крови потерял, пока медиков ждали, орал, катался по полу, поминая чью-то мать. Но привели в чувство в итоге, объяснив, что он еще легко отделался, потому что могло и по локоть оттяпать.

О разряде можно было забыть — куда ему без двух пальцев-то! К тому же, нарушил технику безопасности, бестолочь, подставил руководство, так что получай, брат, должность разнорабочего, а не нравится — проваливай.

Запил пуще прежнего Михалыч, на работе балду гонял, в домино резался. Скандалы в доме участились, Софья часто являлась на свою фабрику в слезах и побитая. Само собой, пошли месткомы, парткомы, из рук все валится. Лишилась она вскоре должности мастера, а вместе с ней и значительной части зарплаты. Михалыч же, в конце концов, вообще был уволен с волчьим билетом.

Думаете, за ум взялся? Ага! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! С чистой совестью завалился на диван, обижаясь на несовершенство мира.

Одной Софье тянуть жилы стало невмоготу. Долго терпела она и побои, и унижения, и черную неблагодарность, пока однажды, поймав еще трезвого мужа, не предложила два варианта.

Первый — развестись. Второй — уехать в деревню к ее матери. Там большой дом, хозяйство, живность всяческая, воздух свежий, всегда можно работу найти…

Закончить она не успела. Михалыч «расчувствовался». Предложи ему Софья третий вариант, к фингалам в тот вечер прибавился бы перелом.

Когда это было? Десять лет назад? Двадцать? Бог его знает. Сидел теперь Михалыч каждый теплый день на крыльце своего дома в этом чертовом городке, где все устроено так, чтобы он повесился от тоски и горечи за бесцельно прожитую жизнь, покуривал сигарету за сигаретой, ворчал на свою «выдру», завидовал тем, у кого все складывалось прекрасно (а таковых в Крае было большинство), пока все не изменилось…

Однажды в давно пустующем соседнем доме появился постоялец — крепкий, поджарый, седовласый мужчина. Приехал с одной сумкой, жил практически отшельником-затворником. За активными занятиями замечен не был. Иногда уходил утром, где-то пропадал, но большую часть дня все же проводил у себя на заднем дворе, попивая пиво или чай, читал местные газеты и книги. Иногда жарил мясо, и запахи от его мангала сводили с ума. И ведь ни разу не пригласил по-соседски, сволочь!

А вскоре к самому Михалычу пришел странный человек в дорогом костюме и с кожаным кейсом. Поставил на стол бутылку — и не бормотуху какую, а коллекционный коньяк! — и сказал, что отныне все будет очень здорово.

Иначе в этом городе и быть не может.

Часть первая. ЭДЕМ

1. Поезд ушел

Последние сцены решили снимать в маленьком городке, название которого ничего не говорило ни моему уху, ни уху простого телезрителя. У нас таких названий тысячи, и далеко не всегда их удобно произносить в приличном обществе. Едешь в скором поезде и едва успеваешь читать таблички на вокзалах и полустанках: Блянск, Суково, Херота, Жареный Бугор, Опухлики, Верхосунье…

Как можно жить в этой стране?

Эпизод с путешествием моего героя в поезде по российской глубинке оставили на сладкое. Группу измотал многомесячный съемочный марафон со взрывами автоцистерн, перестрелками из подствольных гранатометов и многотысячными костюмированными массовками. Душа просилась на простор, подальше от Москвы. Сценарий был переписан таким образом, чтобы майор уголовного розыска Глеб Косыгин, которого я играл на протяжении двух сезонов (долой роскошную шевелюру, даешь лысый череп и фиксы — никогда им этого не прощу, паразитам), отправился на Урал за внезапно обретенным сыном… Нет-нет, мне подобный финт не казался слишком сентиментальным и притянутым за уши. После тридцати девяти серий брутального месилова я готов был поверить в любую ересь — даже в то, что у Косыгина в глубинке осталась любимая девушка, скрывшая беременность и рождение отпрыска — лишь бы придать своему персонажу толику человечности.

«И никаких чартеров, — настоял я. — Только поезд, и чем хуже, тем лучше!».

Да, вы правильно поняли, я открывал двери в кабинеты сценаристов ногами. Ведь я же звезда, мое лицо на обложках таблоидов печатают крупным планом — так, что прыщи видно. Я могу влиять на повороты сюжета. Если мне не нравились слишком большая продолжительность драки и количество нанесенных моему персонажу увечий, я просил сбавить обороты. Если, напротив, Глеб Косыгин пускал слюни, мне приходилось настаивать на внесении дополнительных экшн-сцен, в которых он мог бы проявить свои лучшие мужские качества. Как следствие, к началу съемок второго сезона меня внесли в список исполнительных продюсеров сериала «Косой на стреме» с соответствующими полномочиями.

В общем, идея отправить парня в последнее лирическое путешествие поездом по России принадлежала именно мне. Я давно мечтал потрястись в обычном купе, поговорить за жизнь под стук колес и водочку с вареной картошечкой, поесть промасленных беляшей, приготовленных уроженками всех этих бесчисленных Блянсков, Сукот и Жареных Бугров. Мне всего этого страстно хотелось.

Увы, мой администратор Аллочка Сиротина, человек чрезвычайно пробивной силы, но начисто лишенный воображения и личной жизни, заподозрила неладное.

— Что потом? — спросила она, дымя сигаретой. Мы стояли в тамбуре, но курила только Алла. Я пытался завязать. Поезд только что оставил позади Самару и теперь неспешно катился вдоль одноименной реки.

— А потом, родная, я беру длительный отпуск и уезжаю в Рязанскую область удить рыбу.

— Насколько длительный?

— Полгода, год… как пойдет. Если заскучаю, вернусь, но гарантий нет.

— Ты поэтому не стал продлевать контракт на «Косого» и отказался еще от двух выгодных предложений?

— Выгодных? — переспросил я, глядя на бурлящие под мостом водные просторы. — Хочешь, чтобы я еще лет десять бегал, стрелял и дрался? Получил звание полковника госбезопасности и ловил космополитов до камней в почках? Мне сорок, отпусти погулять.

Она вздохнула, словно учитель перед непроходимым тупицей.

— Сережа, эти чертовы сериалы тебя кормят, причем неплохо. Вон, даже пузико отрастил. И еще… ты прости, дорогой, но вряд ли тебя в ближайшие годы позовет сниматься Ридли Скотт.

Она старалась смягчить интонацию, но мне все равно было обидно.

— Вот поэтому я и хочу просто порыбачить. Имею право.

Дым сигареты поднимался столбиком перед ее задумчивым лицом. Аллочка молчала до тех пор, пока пепел не дошел до фильтра.

— Продюсеры будут в восторге, — сказала она наконец, — но мне не впервой принимать стойку. Ты только совсем уж не пропадай.

Она погасила сигарету в пепельнице, приделанной к двери, но ушла не сразу, бросила напоследок:

— А сценарий последней серии хорош, мне понравился. Зубри текст, завтра утром снимаем сцены в вагоне.

Она коснулась пальцем моего носа и ушла. А я стоял и смотрел на голубую речную ленту.

Я и мой сериальный герой — не совсем «небо и земля», но у нас действительно мало общего. Майор Косыгин — стопроцентный альфа-самец, смурной, молчаливый и временами грубый. Даже слегка туповат. Я же предпочитаю более утонченные взаимоотношения с окружающим миром. Косой совершенно нелюбознателен, точнее, любознателен лишь в пределах своей ментовской компетенции, как Шерлок Холмс, изучавший химию в части ядов и взрывчатки, но пренебрегавший астрономией. Мне же интересна жизнь вокруг — вся, что есть. Не знаю, как мне удалось влезть в шкуру столь одиозного персонажа, но мы вполне ладили друг с другом на протяжении почти двух сезонов — ровно до того дня, когда я принял решение променять пистолет на простую поплавковую удочку…

В общем, отправился я в свое купе читать сценарий, благо соседями меня не обременили. Заботливая Аллочка выкупила все четыре места. Не исключено, что она рассчитывала занять одно из оставшихся трех, но я сделал вид, что намека не понял. Она девушка хорошая, веселая и аппетитная, но слишком дружеские отношения мешали мне придумать какое-то развитие.

Я завалился на нижнюю полку, вставил наушники, включил на плейере последний альбом «U2» и принялся читать сценарий…

…Через пятнадцать минут я отложил бумаги в сторону. Покачивание вагона и плач Боно меня усыпляли. Ничего удивительного, я вымотался как собака. Постреляйте с мое — не так ухайдакаетесь.

Лежал я, подложив под голову руку, и смотрел в окно, видя со своего места только тяжелое серое небо и пробегающие столбы с проводами. Вспомнилось почему-то, как я, пятнадцатилетний мальчишка в застиранных джинсах производства обычной советской швейной фабрики и дешевых тесных кроссовках, несусь по поросшему высокой травой пологому склону, раскинув руки. Это даже не бег, это взлет истребителя: кажется, вот сейчас чуть-чуть добавлю скорости, и меня поднимет восходящий поток воздуха… либо я споткнусь о какую-нибудь кочку и сделаю сальто, разбив голову. Куда же я тогда бежал? Точно не помню, но, кажется, мы с двоюродным братом приехали к его бабушке в деревню, чтобы походить по грибы. Аромат луговых цветов, стрекот кузнечиков, палящее солнце. Помню, что мы даже заблудились в лесу, брели не зная куда, вышли к железной дороге в нескольких километрах от деревни, уставшие, исцарапанные, в репейниках. От авантюрного предложения брата запрыгнуть на платформу проезжавшего с черепашьей скоростью товарного состава я отказался.

Благословенная вторая половина восьмидесятых…

Впрочем, какая разница, где это было? Я юн и свободен, полон надежд на перемены. Раскрыв рот, словно ребенок на передвижной ярмарке, взираю на стремительно меняющийся мир и думаю, что застал самое счастливое время. Чего только вокруг не творилось: и обалдевшая от собственной дерзости пресса, и неожиданные разговоры об истории и политике, и — главное! — выбравшийся из подвалов и тесных квартир советский рок-н-ролл! Борис Гребенщиков еще не был похож на Далай-ламу, свысока наблюдающего за миграцией муравьев, записывал первые пластинки на «Мелодии», играл в студенческих общежитиях, писал музыку для фильмов Соловьева. И еще его привечал на собственной даче в Переделкино Андрей Вознесенский, назвавший своего гостя впоследствии «вольным стрелком русского рока», эдаким Робином Гудом магнитофонного пространства. Маститый дедушка-поэт считал своим долгом успокоить диковатую советскую общественность: не стоит бояться человека с гитарой — эти люди большие умницы и «идут от классики». Ну, согласитесь, разве ж это не прелесть:

«…На нашем месте должна быть звезда. Ты чувствуешь сквозняк оттого, Что это место свободно»

Ай да сукин сын!

Юрий Шевчук тоже шел от классики, но существующий строй низвергал так, словно хвосты собакам отрубал. Считал, что «Родину любить — не березку целовать». В те годы адепты русского рока еще свято верили, что оперативное вмешательство, полное очищение желудка и физические упражнения принесут Родине гораздо большую пользу, нежели слюнявые патриотические засосы. Увы, одержимость свободой продержалась недолго: сорвавшийся с цепи пес при первых же трудностях на улице бросился обратно в будку, где его ожидала хозяйская похлебка, и русские березы задохнулись в объятиях. К чести Юрия Юлианыча, его Родина все та же. Правда, по радио ее не услышишь.

Но это было позже, а тогда, в конце восьмидесятых, в Союзе появились телепрограммы «Взгляд» и «До и после полуночи», и почти одновременно в гастрономах закончилась еда — почти вся, если не считать консервированной морской капусты и кислого яблочного сока в трехлитровых банках. Интересная взаимосвязь: когда спустя время еда вернулась во всем ее разнообразии, у людей исчезла потребность в подобных телепрограммах. Достаточно было утолить физический голод, приодеться, обзавестись толстыми бумажниками — и причины для рефлексий отошли на второй план. Ах, дедушка Вознесенский, знал бы ты, во что превратятся «вольные стрелки рок-н-ролла» через пятнадцать лет, когда в изобилии появятся антрекоты и дорогие автомобили!

Впрочем, нет… там были (и там остались) ироничный Майк Науменко и рвавший в кровь пальцы Саша Башлачев. В конце концов, был парень корейской наружности, чье начинавшее бронзоветь имя примирил с вечностью на прибалтийской междугородной трассе случайный «Икарус». Тот автобус, кстати, до сих пор многим не дает покоя. Как справедливо заметил однажды Миша Козырев, в этой стране нет ни одного человека в районе сорока, который не задавал себе вопрос: какие песни пел бы сейчас Виктор Цой?

Все теперь тлен. Почему не взмыл в воздух мальчишка в дешевых советских джинсах на пологом склоне? Что заставило сбавить скорость и перейти на размеренный шаг? И ведь не скажешь, что прожил половину жизни червем ничтожным. Некоторым сверстникам досталось от судьбы значительно сильнее, но… куда пропала свобода внутри? Дурацкие роли, компромиссы, малодушие и, как следствие, дутая популярность, сопоставимая с узнаваемостью лошадиной задницы, получившей ежедневный прайм-тайм.

Аллочка права, Ридли Скотт уже не позовет.

Да и Бекбамбетов тоже…

…Проснулся я от толчка. Поезд остановился, вздрогнув, будто сведенный судорогой. За окном еще не стемнело. Отогнув занавеску, я увидел край одноэтажного кирпичного здания. Куда-то мы приехали. Надо подышать свежим воздухом.

Я опустил ноги на пол, нащупал туфли, поднялся. Накинул куртку, во внутренний карман сунул сложенный вчетверо недочитанный сценарий, проверил документы и бумажник («звездные туры» майора Косыгина приучили к тому, что даже пятиминутная вылазка в народ может закончиться незапланированным банкетом в ресторане) и вышел в коридор. Никакого оживления, съемочная группа торчала в своих купе. Я зевнул, потянулся, прошагал в тамбур. Сразу почувствовал дуновение свежего воздуха и запах мазута.

— Сколько стоим?

Молоденькая проводница, дежурившая внизу на перроне, поежилась.

— Полчаса. Узловая.

Я спустился на платформу. Кажется, недавно прошел дождь. Одноэтажное здание вокзала, построенное, судя по всему, еще в позапрошлом веке, напоминало пряничный домик. От середины особняка в серое небо целился шпиль башни с большими часами. Название городка почему-то отсутствовало.

— Полчаса, говорите, — пробормотал я. — Замечательно.

Я постоял немного, оглядел немногочисленных курящих у вагонов пассажиров, борясь с соблазном последовать их примеру. Памятуя о том, что алкоголика в завязке отделяет от нового запоя лишь одна рюмка, а бросившему курить достаточно сделать только пару затяжек, чтобы вернуться к самоуничтожению, я оказался от этой мысли. Вместо этого решил прогуляться, благо время позволяло. Я, знаете ли, всегда любил знакомиться с привокзальными площадями. В аэропортах нет ничего романтичного, они безлики и суматошны, хоть в Амстердаме, хоть в Домодедово, а вот вокзалы — совсем другое дело, особенно в маленьких городах.

Я прошагал к центральному входу. Меня удивило полное отсутствие людей, не принадлежащих моему поезду, даже неистребимых бабушек-аборигенок, что обычно торгуют домашней выпечкой и вяленой рыбой. Только у колонны, подпирающей козырек над крыльцом, стоял одинокий мужчина в плаще. Наверняка попытается стрельнуть у меня сигаретку… Хотя нет, он уже дымил.

Я тронул ручку массивной двери.

— Не советую, — сказал человек. Я обернулся, внимательно оглядел его с головы до ног. Небритый, хмурый, лет сорока пяти. Из-под плаща виднелся серый костюм, который, возможно, когда-то выглядел очень дорого. Несвежая рубашка была расстегнута на две верхних пуговицы. Денек у мужика явно не задался.

— Не понял, — сказал я.

— Я говорю, внутрь лучше не входить. — Мужчина вынул изо рта сигарету, бросил ее под ноги и растер каблуком. — Это ни в коем случае не угроза.

Я смерил его пренебрежительным взглядом, потянул дверь на себя. В последний момент услышал:

— Тебе же хуже.

Здание я пересек по узкому центральному холлу, задержавшись лишь на несколько мгновений, оглядев два крыла помещения. Кассы, прилавки с периодикой и фаст-фудом, зал ожидания, обменный пункт, банкоматы. Все оформлено в стиле современных торговых центров, нашпиговано электроникой, блестит и сверкает. Это вам не автостанция в Шепетовке. Городок, похоже, неплохо живет.

Я устремился вперед, к выходу на привокзальную площадь, толкнул стеклянную дверь.

Первое, на что я обращал внимание на привокзальных площадях, это скульптурные композиции, которым надлежало встречать гостей. Во многих случаях это был банальный Ленин с кепкой или без, реже — фольклорные персонажи или стелы, но здесь в центре площади с круговым движением на высоком постаменте стоял, уткнув палец в щеку, кучерявый классик русской литературы. Пушкин смотрел на меня с прищуром, словно говоря: «Вздрогнем, дядя? Где твоя кружка?».

— Красавчик!

Боковым зрением я заметил подходящего справа человека.

— Чем могу помочь, сударь?

Человек в непонятной синей форме с погонами сержанта и в кепке с длинным козырьком смотрел на меня с учтивостью. Летчик? Таможенник? Молодой, спокойный, какой-то даже приторный. И еще это его дурацкое обращение «сударь»…

Не дождавшись ответа, он уточнил:

— Вы с поезда?

— Эээ… ну да…

Я не стал пояснять, что проездом.

— Что ж, добро пожаловать. Такси? Остановку общественного транспорта?

Манерами парень походил на белл-боя из фешенебельного отеля, а я почувствовал себя так, будто нахожусь на съемочной площадке, забыл текст и совершенно не врубаюсь, как себя дальше вести, вынуждая режиссера отдать команду «стоп».

Помощь пришла откуда не ждали.

— Сударь совсем нездешний, — услышал я за спиной знакомый голос. К нам спешил мужчина в сером плаще, которого я минуту назад оставил на перроне. — Спасибо, офицер, мы прогуляемся, а потом возьмем такси.

Не оставляя ни секунды на размышление, мужчина ухватил меня за локоть и повел прочь. Не могу сказать, что подобное обращение пришлось мне по вкусу, но в ту минуту я был слишком озадачен, чтобы сопротивляться.

— Он офицер чего?

— Полиции! Смотри под ноги, турист, и не тормози.

Я позволил отвести себя подальше от крыльца, продолжая крутить головой. Привокзальная площадь была хороша, слишком аккуратная и презентабельная для захолустного городишки, будто сошедшая с глянцевой открытки для туристов, путешествующих по Европе. Поразил ровный асфальт, точнее, не ровный — идеальный, без единой трещины. Аккуратные бордюры, обрамляющие проезжую часть, сверкающая белая разметка, решетки ливневой канализации — все это говорило об очень щепетильном отношении местных властей к одной из вечных российских бед.

— Да, дороги здесь просто сказка, — проследив за моим взглядом, сказал провожатый. — В Москве таких еще поискать.

— В Москве?

— Можно подумать, я не узнал Косого!

Он ухмыльнулся.

Площадь со всех сторон окружали густые деревья и одно- и двухэтажные здания. Я не увидел ни офисных центров с неоновой рекламой, ни супермаркетов. Здания относились, наверно, все к тому же девятнадцатому веку, как и вокзал, если я хоть что-то в этом понимаю, но наполнение их было вполне современным: кафе, юридическая фирма, агентство недвижимости, парикмахерская, какие-то мелкие лавки и конторы с не различимыми на таком расстоянии вывесками. На углу одного из домов, кажется, стоял букинист с книжными лотками.

— Круто же? — вновь усмехнулся мой провожатый.

Я кивнул.

— Ты не голоден?

Я со вздохом обернулся к зданию вокзала.

— Спасибо, что смотришь мой сериал, добрый абориген, но я проездом. Поезд ждать не будет.

— На этот счет не волнуйся.

Глаза его блестели азартом. Я был терпелив.

— Так, еще раз медленно: я дышу воздухом, пока поезд стоит. Сейчас куплю какой-нибудь журнал в киоске, сосиску в тесте и поеду дальше. У меня утром съемки. Дать тебе автограф?

На него мой монолог не произвел никакого впечатления. Даже наоборот, он стал улыбаться еще шире.

— Я предупреждал тебя, чтобы ты не входил. Теперь придется угостить меня чашкой кофе вон в том заведении, и, клянусь, ты не пожалеешь. Ну, не очкуй, майор!

Подобная фамильярность начинала меня раздражать, но я вынужден был закрыть на нее глаза. Первое, чему меня научила Аллочка Сиротина, когда мое лицо стало узнаваемым, это доброжелательности в общении с поклонниками, как бы назойливо они себя ни вели. «Сравни Питера Устинова и Филиппа Киркорова, раздающих автографы, и никогда не делай как второй».

Я посмотрел на часы. До отъезда оставалось двадцать пять минут. Кафе находилось в шаговой близости, на чашку уйдет минут пятнадцать. В принципе, допустимый расклад, можно даже устроить небольшую автограф-сессию для посетителей… если, конечно, мой полоумный спутник в сером плаще не маньяк, а предложенное им кафе — не замаскированная живодерня из молодежного ужастика «Поворот не туда».

Я оглянулся на местного полицейского. Молодой парень в сине-желтой униформе стоял на прежнем месте, заложив руки за спину, и с любовью осматривал привокзальную площадь.

«Передвижная ярмарка, — подумал я. — Ждите клоунов».

— У меня пятнадцать минут!

— Этого хватит! — обрадовался мужчина. — И там очень вкусно готовят!

От дорожного кольца, в центре которого возвышался Пушкин, в разные стороны, словно отмеряя четверти на циферблате часов, расходились узкие улицы. Серый Плащ повел меня к той, что уходила влево. По дороге я увидел велосипедную стоянку. Четыре одинаковых и весьма дорогих велика стояли в ряд у стены булочной, словно лошади у ковбойского салуна. На моих глазах на точно таком же велосипеде к стоянке подкатила седовласая дама в элегантном светлом костюме. Ловко выпрыгнув из седла, она поставила железного коня рядом с другими и, поприветствовав кивком моего спутника, отправилась за хлебом.

— Свободный и бесплатный прокат, — удовлетворил мое немое любопытство проводник. — Берешь велосипед, доезжаешь куда нужно и оставляешь на другой парковке. Ни замков, ни цепей, только крепежные стойки, чтобы не падали… А это ты только что видел пенсионерку Елизавету Никитичну Хрунину. Милая женщина, мужа недавно схоронила. Ей в наследство осталась небольшая ферма на окраине — кролики, куры, овощи там, рожь, вот это всё. Будь побольше времени, я бы тебя с ней познакомил. Боевая тетка.

Я хотел сказать, что таких пенсионерок видел только у Мавзолея на Красной площади (они лопочут на иностранных языках и все время что-то фотографируют), но промолчал, потому что через несколько шагов увидел на торце одноэтажного кирпичного особняка большой рекламный баннер: «Голосуйте за Владимира Пахомова! Молодой, но опытный!». Герой агитки улыбался с плаката отбеленной челюстью.

— Кого тут выбирают?

— Всех. Уже через две недели. Но сначала мэра, а тот, в свою очередь, предлагает на голосование Городского Совета кандидатуру окружного судьи и начальника полиции, местного шерифа, так сказать. Депутатов Совета тоже, кстати, выбирают всем миром, на собрании городской общины, когда три сотни самых буйных из разных районов регулярно собираются в местном дворце культуры «Импульс»… В общем, дурость несусветная, на мой вкус, но местным пассионариям нравится. Хлебом не корми — дай тут похозяйничать.

Я не смог удержаться от язвительного комментария.

— Ржу-не-могу, оазис народовластия в районном центре! Что хоть за город-то?

— Край, — молвил Серый Плащ, теперь уже без всякой улыбки. — Мы пришли. Семейное кафе «Пчела». Добро пожаловать, мусью!

Дверь, звякнув колокольчиком, пропустила нас в небольшое и уютное помещение, залитое теплым желтым светом. Пахло кофе и свежей выпечкой. Вдоль левой стены тянулась барная стойка, на другой стороне, возле окон, расположились несколько столиков с мягкими диванами. На дальней торцевой стене висел большой телевизор, показывавший альпийские пейзажи в высоком разрешении. Посетителей было немного: парочка молодых людей целовалась через стол, едва не сбивая бокалы с молочным коктейлем, две женщины рядом суетливо поглощали горячий ужин, в дальнем углу мужчина насупленный и грузный, похожий на дальнобойщика или слесаря, потягивал пиво из большой кружки.

Серый Плащ выбрал свободный столик в центре зала, плюхнулся на диван.

— Сейчас к нам подойдут. Сама дочка хозяина, девушка необычайных достоинств. Ты оценишь.

Он был прав, я оценил. Дочка хозяина подплыла к нам уже спустя полминуты, на ходу раскрывая блокнот. Она была одета в длинный красно-белый сарафан с рискованным декольте, а белоснежную шею украшала золотая цепочка с крестиком. Но более всего меня поразила роскошная толстая коса, свисавшая до попы.

Я обомлел, чего греха таить. Все мои актерские приемы, призванные скрывать истинные эмоции, куда-то подевались. Серый потешался надо мной.

— Здравствуй, Катенька! Вот познакомься, Сергей Круглов, турист.

— Здравствуйте. — Девушка, порозовев щечками, сдержанно кивнула в мою сторону. — Сегодня как обычно, Евгений Палыч?

— Да, любезная моя. Плюс блинчики со сметаной.

Она не стала записывать, обратилась ко мне:

— А вы что будете?

— Мне… чаю, пожалуйста… с лимоном.

— Все?

— Угу.

Катенька удалилась. Я не смог отказать себе в удовольствии оглядеть ее и со спины.

— Катерина не замужем, — пояснил Серый Плащ, он же Евгений Палыч. — Двадцать три года, вчерашняя студентка, закончила факультет то ли гостиничного бизнеса, то ли ресторанного дела в губернском госуниверситете. Родители, Пчелкины, держат это небольшое заведение, одно из самых популярных в центре, а Катюшка им помогает. Дела идут неплохо, никто не дергает — ни менты, ни пожарники, ни крысоловы. Налоги божеские… Да, кстати, не обольщайся, она тебя не узнала.

— Кто же не знает Косого, — хмыкнул я, стараясь скрыть огорчение.

— Здесь — никто. Видишь ли, в этом городке совсем другая информационная среда.

— Глушат федеральные каналы?

— Нет, федеральные каналы тут есть, но…

Какая-то яркая мысль озарила его лицо. Взглянув на часы, висевшие над стойкой, Евгений Палыч крикнул официантке:

— Катенька, нажми, пожалуйста, первую кнопку на пульте! И прибавь звук!

Белокурая красавица выполнила просьбу. Я уставился на экран…

Даже не знаю, как проще объяснить. Показывали какое-то политическое ток-шоу, каких на каждом канале по несколько штук. Но что-то в нем было не так. Ни криков, ни слюней в разные стороны, ни знакомых мне киллеров. И тема, тезисы, интонации… На четвертой минуте созерцания я понял, что главный герой программы — человек, клавший на власть с прибором. Он стоит в центре площадки под прицелом софитов, и его внимательно слушают. На первой кнопке и в прайм-тайм!

— Главный бузотер из интернета, — ухмыльнулся Евгений Палыч. — Костерит правительство и в хвост, и в гриву. У нас его закрыли бы в два счета, а тут он частый гость на федеральном телевидении. И не только он. Я многих тут вижу, когда захожу выпить кофе. И, знаешь, эта чертова страна… — он хлопнул ладонями по столу, — …не провалилась в преисподнюю. Скорее, наоборот.

Он рассмеялся, но я услышал в смехе примесь горечи.

— Один вопрос, Евгений Палыч: где — здесь?

Он не успел ответить. Катенька принесла заказ: мне чашку чая (уже готового, свежезаваренного, а не кипяток с пакетиком и тающим в блюдце куском сахара), моему собеседнику яичницу с беконом, тарелку блинчиков и кофе. Аромат невероятный!

— Ну-с, мусью, приступим к трапезе! — Евгений Палыч потер ладони.

— Ты не ответил на вопрос. И, кстати, забыл, что у меня поезд.

Он со вздохом отложил вилку. Вылез из-за стола, перегнулся через стойку, за которой Катенька натирала бокалы, обменялся с ней парой слов, затем вернулся обратно, держа в руках журнал.

— На, почитай, пока чай пьешь. А я поем с твоего позволения.

Я взглянул на обложку.

«ЖИЗНЬ». Так назывался журнал. Но рассказывал он не о том, о чем рассказывала известная мне газета под тем же названием. Он рассказывал… ну да, о жизни.

Главными героями публикаций были не звезды театра, кино и эстрады, многократно переспавшие друг с другом, и не политическая тусовка без галстуков. Здесь жила совсем другая публика: инженеры, конструкторы, какие-то странные ученые, похожие на Перельмана в период воздержания от премии в миллион долларов за доказательство теоремы Пуанкаре. Талантливые дети, не менее талантливые родители, изобретатель приспособления для трактора, позволявшего увеличить сбор урожая капусты в три раза, и необычайно ловкая женщина, сумевшая вытащить из ливневой канализации щенка далматинца. В середине журнала (не передовица!) — небольшая статья главы муниципалитета Константина Крутова, в которой он отчитывался о финансовых тратах в минувшем квартале. Материал украшала фотография автора — щекастого пухляка с приятной улыбкой. Тон статьи, скорее, извиняющийся: вот, мол, дорогие горожане, мы сумели газифицировать самые отдаленные районы, в нынешнем квартале будут выделены деньги на пристрой к школе номер три (детвора подрастает, мест уже через год будет не хватать), а также на завершение строительства нового хирургического блока городской клиники. Не скрывая искренней радости, местный глава делился успехами своего сынишки, который вместе со сверстниками из детского спортивного клуба «Вымпел» выиграл очередной матч губернского Кубка по футболу, забив решающий гол, который позволил команде пробиться в полуфинал. Сразу после статьи мэра, впрочем, шел разгромный ответ от оппозиционно настроенных авторов: фермерам нужны гарантии, что муниципальные налоговые ставки останутся неизменными, а жителям Южного района — внятная дорожная программа по реконструкции, и плевать им всем с высокой колокольни, сколько мячей забил в сезоне Крутов-младший.

Анекдоты, рецепты блюд, погода, гороскоп — все, как полагается, на последних страницах.

— Что за «Сельская новь»? — спросил я, отпив чая.

— Свободная пресса свободного города, — причмокивая от удовольствия, ответил Евгений Палыч.

— А где сиськи? Где пьяный Лепс? Руководящая роль партии? И где твои камеры?

— Чего?

— Скрытые камеры и девушка с букетом: «Ро-о-зыгрыш!». Где это все? Косыгина решили приколоть?

— Фу, какая пошлость. — Евгений Палыч, покончив с ужином, вытер губы салфеткой. — В двух словах не объяснишь, мусью.

— А ты попробуй. — Я посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось мало времени. Если я отстану, катастрофы, конечно, не случится. Отзвонюсь Сиротиной, возьму такси и нагоню по трассе. Звезда я или тварь дрожащая? Тем более что так уже бывало. Проглотят еще одну дурость Косого, не подавятся.

Но стоит ли этот балаган таких сложностей?

— Тебе лучше увидеть все своими глазами, а не верить мне на слово. Предлагаю прокатиться. — Евгений Палыч вышел из-за стола.

— Ты спятил? Куда?

— На экскурсию.

Он направился к выходу. На полпути обернулся:

— Заплати за ужин. Надеюсь, деньги в поезде не оставил?

И он скрылся за дверью, звякнувшей колокольчиком. Чертов нахал! Может быть, Питер Устинов и отличался человеколюбием, но я бы таких поклонников…

К столику подошла улыбчивая Катя. Я со вздохом полез в бумажник.

— Сколько с нас?

— Четыре-пятьдесят.

— Четыре-пятьдесят чего? — не понял я. — Долларов?

Она рассмеялась, и смех у нее был под стать дверному колокольчику.

— Рублей, конечно, что вы!

Все еще пребывая в недоумении, я вынул из бумажника имевшиеся у меня купюры.

Это были российские рубли. Но я их не узнал.

Евгений Палыч встречал меня на тротуаре возле проезжей части с видом триумфатора. Взгляд его как бы говорил: «Ну что, Фома Неверующий, все еще сумлеваешься?».

Я не то чтобы «сумлевался» — я офонарел. После расчетов в кафе я все еще держал пачку наличности в руках. Выгреб все, что были в бумажнике, плюс сдачу от Кати, и продолжал их разглядывать.

— Ты мне напоминаешь Бориса Ельцина в продуктовом магазине, когда охрана подсунула ему деньги для покупок, — ухмыльнулся Евгений Палыч и глянул на пачку. — Ого! Да ты богатенький Буратино! Спрячь-ка обратно. Тысячные купюры советую не использовать, они тут для банковских расчетов. Пятисотки тоже сильно не разбрасывай, они для крупных покупок и сделок, а вот сотенные и меньше — в самый раз.

— Ты бы видел, как она сдавала сдачу с моей сотни.

— Видел не раз. — Он взять меня под локоть. — Поехали, все расскажу.

— Ты опять за свое! Поезд уже…

— Забудь о нем! — Кажется, он начал злиться. — Поехали!

Он подошел к краю тротуара, вскинул руку, свистнул. Через пару мгновений рядом с нами притормозил желтый «форд» с шашечками на крыше. Откуда взялась машина, я не заметил. Только что ее не было — и вот она, у бордюра. Евгений Палыч открыл заднюю дверцу.

— Залезай.

Я отрицательно покачал головой.

— Так, абориген, я тебя накормил, и на этом моя миссия закончена. Всех благ!

Я развернулся и направился к вокзалу. Я был уверен, что Евгений Палыч отстанет, поняв бесперспективность своих попыток похитить звезду экрана, но я ошибся. Он нагнал меня уже через несколько шагов.

— Провожу тебя, так и быть. Хочу снова увидеть это выражение лица…

Я не отреагировал. Подумал, что можно было бы и в морду ему дать, но впереди уже показался участливый полицейский. К чему мне лишние скандалы?

Я решительно дернул на себя дверь здания вокзала, прошагал по центральному холлу…

…хотя мог бы дальше и не ходить, потому что уже все понял.

Поезд ушел.

2. Посмотрите налево, посмотрите направо…

Мы стояли на опустевшем перроне. Евгений Палыч помалкивал, ждал вопросов. Минуту назад я пытался дозвониться до Аллочки, но ее телефон был недоступен.

— Столько времени еще оставалось! — сказал я, растерянно глядя на часы. — Куда он сдристнул? Какого черта ты ко мне полез?!

— Только не надо меня бить, — сказал Евгений, — я тут ни при чем. Он удрал бы от тебя в любом случае.

— Что за бред?! Полчаса стоянка!

— Угу. А ты видел название этой станции на схеме маршрута? Это табличка такая, висит возле купе проводников…

Он дал мне время беззвучно поматериться и еще раз позвонить администратору (безуспешно). Палыч был терпелив. Когда я начал суетливо оглядываться в поисках кого-нибудь из местного персонала, он подал голос:

— К людям приставать не советую, это чревато. Лучше сходим в кассовый зал.

— Пошли!

…Увы, электронное табло, висевшее у окошек касс, подтвердило его слова. Никакого указания на поезд, который привез меня сюда, я не нашел. Последний состав ушел сорок минут назад, следующий ожидался только через полтора часа.

— Я что, идиот?!

Люди из очередей к кассам стали оглядываться в нашу сторону.

— Потише, — спокойно сказал Евгений. — Ты просто не веришь тому, что видишь. Я все расскажу и покажу. Если после моей экскурсии возникнет желание догнать поезд, я не буду тебе мешать. Но пока поехали, такси ждет.

Мне ничего не оставалось, как пойти за ним на площадь. Я не сопротивлялся, все перебирал в голове варианты дальнейших действий. Да, отставать от поездов мне приходилось, но никогда еще это досадное недоразумение не сопровождалось такими странностями.

Желтый «форд» дожидался нас возле кафе. Я сел на заднее сиденье, Серый Плащ запрыгнул следом и захлопнул дверцу. Внутри салона я обнаружил стеклянную перегородку, отделявшую пассажирские места от водителя. Таксист, пожилой мужчина неславянской внешности, отодвинул половинку стекла, просунул в окошко лоснящееся лицо.

— Добрый вечер еще раз. Куда будем ехать?

Ни малейшего акцента.

— К Северным Воротам, — откликнулся Евгений Палыч. — Возможно, и обратно, если подождете.

— Как скажете. — Таксист закрыл окошко и повернул какую-то ручку на приборной доске. Загорелись зеленые цифры, счетчик начал отсчет. Я прислонился к перегородке. Рядом со счетчиком красовалась дощечка с фотографией нашего водителя и его краткими биографическими данными. Я фыркнул.

— Пятое авеню!

— Ты бывал в Нью-Йорке? — поинтересовался мой экскурсовод. Казалось, былая ирония вернулась к нему, но теперь в голосе слышалось напряжение. — Там весело. Я жил на Лексингтон пару месяцев.

Мы тронулись. Машина обогнула памятник Пушкину и помчалась по одной из улочек в город. Евгений Палыч позволил мне несколько минут исподлобья рассматривать пробегавший за окном пейзаж.

Это был малоэтажный город. По пути следования я не увидел ни одной современной высотки — они виднелись где-то вдалеке. Очень много зелени, скверы и парки, бережно сохраненные старинные особняки, небольшие магазины, дворец культуры, похожий на уменьшенную копию оперного театра, библиотеки, школы, детские сады. Попался даже большой стадион с трибунами в пару десятков рядов.

— Здесь играет местная футбольная команда, — комментировал Евгений Палыч. — Больших успехов во втором дивизионе она не добилась, но у местных и так счастья полные штаны. Трибуны на играх заполнены под завязку. В остальное время здесь бесплатно тренируются легкоатлеты, гимнасты и мальчишки-футболисты. В клубе «Вымпел», кстати, занимается сынок мэра. На общих основаниях, заметь, и никаких ему поблажек.

Машин нам встречалось немного, чего не скажешь о велосипедах. Кажется, велосипедисты сновали всюду — на аллеях, специальных дорожках, просто на тротуарах. Педали крутили все кому не лень — дети, взрослые, молодые женщины, старики, выглядевшие в точности как вдова фермера Хрунина. Почти на каждый квартал приходилось по одной велосипедной парковке, какую я видел возле булочной на привокзальной площади.

— Социализм, — буркнул я тихо.

— Вроде того. Дальше еще интересней.

Мы миновали еще одну площадь, прилегающую к какому-то, очевидно, административному, трехэтажному зданию, увенчанному российским триколором.

— Мэрия, — сказал провожатый. — По выходным с утра тут духовой оркестр играет.

Свободное пространство перед зданием занимали компании праздных горожан. Люди сидели на зеленых газонах, выгуливали собак, молодежь каталась на роликах и скейтах. Никаких заборов и оград.

— А где Лукич? — спросил я.

— В этом городе нет ни одного Лукича. Зато полно храмов разных конфессий.

И точно, через квартал на одной стороне улицы я увидел православный храм, не очень большой, но красивый. Еще через квартал на другой стороне шпилем в небо целился католический костел. А еще через пару минут где-то вдали в просвете между домами мелькнула мечеть.

Глаза мои, очевидно, стали похожи на мячики для пинг-понга, и Евгений Палыч счел нужным пояснить:

— Буддисты и кришнаиты в этом городе представлены в пределах статистической погрешности, в противном случае, боюсь, и им позволили бы построить избушку.

— А синагога?

— На южной окраине. Местные иудеи любят тишину. — Он постучал в стекло. Водитель открыл окошко. — Сделайте крюк через Северный Квартал.

На перекрестке, регулируемом мигающим желтым, мы повернули налево, но сначала пропустили автобус — средней вместимости, совершенно не известной мне марки, новехонький, сверкающий, окрашенный в яркие летние цвета.

— Городской транспорт, — вставил Евгений. — Трамваев и троллейбусов тут нет, но вполне хватает этих красавцев.

Мы помчались по следующей узкой улице, обрамленной пышными деревьями, за которыми раскинулись целые кварталы одноэтажных домов. Их отделяли друг от друга двухполосные асфальтированные дороги.

— Один из спальных районов, — рассказывал мой экскурсовод, равнодушно глядя в окно. — Сотни частных домов, отстроенных тремя строительными компаниями. Высокая конкуренция застройщиков, регуляторы не свирепствуют, поэтому дома хоть и недорогие, но прочные. Средняя цена за дом — около десяти тысяч рублей, ипотечные кредиты до пяти процентов годовых. Это жилье может позволить себе любая семья бюджетников, у которых, кстати, средняя зарплата от тысячи двухсот в месяц.

— Ага, а пенсии им Сорос платит. — Я все еще дулся.

— Нет, родное государство. И оно не жадничает — восемьсот-девятьсот минимум.

Я смотрел на проплывающие мимо дома. Все они были вроде бы похожи друг на друга, но лишь на первый взгляд. Многие хозяева пристраивали второй этаж, оформляли фасад на свой вкус. И в каждом доме дышала своя жизнь. Вон сушится белье на лужайке перед крыльцом, а вот небольшой самодельный аквапарк. У одного из домов шумная компания приступала к вечеринке с шашлыками и пивом.

— Помесь Маусвилля и Кобылино, — снова фыркнул я.

— Да хватит тебе ворчать! Ты в России! И здесь в глубинке нет никакой депрессии!

Северными Воротами назывался выезд из заселенной части города. Никаких ворот на самом деле не было, машина остановилась на большой асфальтированной площадке перед мостом, перекинутым через узкую речушку под названием Зюзелга, похожей, скорее, на глубокий ручей. На углу высилась металлическая стела с названием города.

Мы присели на бетонный парапет, Евгений Палыч закурил. Вода шелестела у нас под ногами. Всюду, куда хватало глаз, раскинулись зеленые поля, за которыми виднелись длинные одноэтажные здания с треугольными крышами.

— Там фермы, — пояснил Серый Плащ. — Люди трудятся день и ночь, выращивают овощи, скот, птицу. Продукцию сбывают как здесь, так и в соседних регионах. Правда, Крутов периодически поднимает вопрос об ограничении экспорта и повышении налоговых ставок, но для фермеров это неприемлемо.

— Как они договариваются?

— Через своих лоббистов в Городском Совете. Проводят нужное им решение, мэр подчиняется. Для чего ж они этих дармоедов-депутатов выбирали!

Где-то далеко из-за кромки небольшого леса торчало несколько труб. Проследив за моим взглядом, Евгений Палыч произнес:

— Крупные предприятия в обязательном порядке за чертой города. Точнее, они там изначально были построены. Тут никому в голову не приходит возводить города вокруг вонючих заводов. Мухи отдельно, котлеты отдельно, как говорил один наш общий знакомый. Не могу сказать, насколько счастливы тамошние флора и фауна, но жители Края не чувствуют, что у них под боком химическое производство федерального масштаба. С очистными сооружениями полный порядок, иначе местные депутаты сняли бы с промышленников три шкуры.

Я шумно выдохнул, почесал затылок. Захотелось курить. Аллочка Сиротина, контролировавшая мою боевую форму, не знала, что при себе у меня всегда имелась запечатанная пачка сигарет. Если сейчас дернуть одну штучку, она ничего не узнает.

Нет, пока не стоит.

— Ладно, убедил, все красиво. Но все-таки, во сколько тебе обошелся этот аттракцион?

Евгений Палыч посмотрел мне прямо в глаза, едва ли не впервые за недолгое время нашего знакомства. И я увидел в них…

…усталость и отчаяние. И морщин на лице значительно прибавилось. Чуть раньше мне казалось, что он моложе.

— Еще раз для особо одаренных: это не аттракцион. Я сам не знаю, что это. Могу только догадываться. Параллельная реальность, мать ее!

— Ой, я умоляю!

— Если у тебя есть объяснение получше, я весь внимание.

Я не нашелся с ответом.

— Однажды я все-таки прокатился до соседнего населенного пункта, чтобы удостовериться, что это не «Шоу Трумэна». Тут в сорока километрах есть город Крылов, он покрупнее, там тысяч восемьдесят проживает — в Крае только под сорок. Купил билет на междугородный автобус, прокатился, погулял там несколько часов…

— И?

— Такая же фигня, только круче. Больше высоток, мощнее инфраструктура, сервис. Но погружаться глубже я не стал, сел в обратный автобус и вернулся сюда. Тут как-то теплее…

Я посмотрел вниз, на речку. На моих глазах из воды вынырнула крупная рыба, похожая на осетра. Хватанула ртом воздух и плюхнулась обратно.

— Это какая-то другая Россия, не при Лимонове будь сказано, — усмехнулся Палыч. — Живая, не лубочная. Матрешки, балалайки, кокошники, медведи, водка — ничего подобного, хотя свои алкаши и маргиналы, конечно, есть. Понятия не имею, как это вышло. Наверно, в какой-то момент эта Россия соскользнула с колеи, по которой тряслась, и пошла своей дорогой. Может, Ивана Грозного в младенчестве уронили. Может, Николай Второй не так сильно тупил. Может, Учредительное собрание задавило большевиков… Но уж точно здешние аборигены не знали ни Горбачева, ни Ельцина — за пятнадцать лет английский газон не вырастишь. В общем, я без понятия, что и когда произошло. Но эта страна дышит полной грудью — вот здесь, в таких городках. Деньги больше не крутятся только в мегаполисах. Я тут почитал прессу на досуге… тебе это еще предстоит, у тебя много времени впереди… и узнал, что тут нет никакой большой политики в том виде, в каком мы ее знаем, никакого гребаного мессианства и галлюцинаций о Третьем Риме. Тут парламентская республика, и я все никак не могу запомнить фамилию их президента, прикинь! Филиппчук, Пилиппчук, Хреночук!.. Это какой-то ночной кошмар. Вон, глянь.

Он указал рукой мне за спину. Я обернулся. Недалеко от дороги стояло что-то вроде деревянной тумбочки, а на ней — большая кастрюля и миска.

— Фермерская клубника размером с картофель, никакой химии. Кладешь деньги, набираешь ягод и едешь себе дальше. Полная миска рублевых купюр стоит нетронутая… Черт, да они тут даже двери не запирают, на машинах нет сигнализации. Можно в любой дом войти и попроситься в туалет. Еще и пирожков в дорогу дадут. А бизнес!.. Тут бизнес свой открыть — как нам с тобой пиццу по телефону заказать! Заплатил за лицензию, открыл счет — и работай, налоги можно только через полгода начать платить, да и то по интернету. И попробуй кто пасть разинуть! Менты, прокуратура, суды — все работает! Да они просто оборзели!

Он бросил недокуренную сигарету в траву, нервно растер ее каблуком. Мне его настроение показалось странным. В голове родился один-единственный, но зато самый правильный, вопрос:

— Ты сам-то кто и откуда?

Он посмотрел на меня исподлобья. Выражение отчаяния несколько смягчилось. Появилась даже робкая улыбка.

— Отстал от поезда, как и ты. Месяц назад остановился здесь, выскочил на станцию за сигаретами, прошел на привокзальную площадь поглазеть… и застрял.

— Тебя тоже задержал какой-нибудь абориген?

— Нет. Просто я любопытный. — Он приосанился, поправил плащ, пригладил волосы. — Евгений Петровский, политтехнолог и консультант, работал со всеми партиями, какие у нас есть. «Мы за русских, мы за бедных», «Россия будет великой» и так далее… Ну, неужели не узнал?

Я всмотрелся в его морщинистое лицо.

— Ну, Серега, мы ж с тобой пили на банкете после вручения госпремий! Правда, я надрался в хлам, да и ты был хорош.

— Черт… точно. — Узнавание немного приподняло мне настроение. — Жень, прости, но для политтехнолога ты… как бы сказать…

— Поиздержался?

— Ага.

Он вздохнул.

— Для меня тут нет работы, они сами отлично справляются. А ничего другого я не умею.

— Чего ж не уехал обратным поездом?

Он снова внимательно посмотрел на меня. От этого взгляда внутри все похолодело.

— Ты так и не понял, Фома. Ладно, поехали, осталась последняя часть Мерлезонского балета.

Он махнул рукой таксисту. Добродушный таджик (или кто он там по национальности) прыгнул в машину и завел двигатель.

Вскоре мы вновь стояли на перроне вокзала. Смотрели на пустые железнодорожные пути. Накрапывал мелкий дождь, становилось зябко. Евгений кутался в плащ. Ворот отогнулся, и я увидел на лацкане пиджака значок с триколором.

— Ты был депутатом?

— Нет, это я у Вольфыча дернул. Ты давай звони, если так хочется.

Я снова набрал номер телефона Аллочки Сиротиной. Ожидая соединения, представлял, как она мечется сейчас в поисках пропавшей примадонны.

Увы, мне ответила все та же механическая тетка: «Телефон абонента находится вне зоны обслуживания сети».

— Обратного хода нет, — пояснил Женя. — Во всяком случае, я его пока не нашел. Пересекаешь порог вокзала — застреваешь тут. Любой следующий поезд увезет тебя в другой город этой реальности.

— Но… мой-то поезд ты встретил. А я ехал из нашей с тобой Москвы. Вместо того, чтобы меня окучивать, сел бы и уехал.

Он улыбнулся печально. В этой улыбке отражалось все, что ему довелось пережить за минувший месяц.

— Старик, я еще не разобрался, как это работает. Я не ожидал поезда, был совершенно не готов. Без билета не пустят, знаешь ли, да и денег у меня нет. Просто шлялся по вокзалу, увидел поезд, узнал тебя и окликнул. Сегодня, наверно, какой-то аномальный день, потому что ты мой первый земляк здесь. Наверно, в этом можно откопать какое-то решение проблемы. Надо подумать. У тебя есть семья?

— Родители и брат.

— Они будут тебя оплакивать. А у меня там жена. Но я не скучаю. Сучка наверняка уже проматывает мои денежки.

Я промолчал. Разные мысли роились в моей голове, но ни одна из них не приближала к пониманию того, что делать дальше. Думаю, нам действительно будет о чем поговорить вечерами в каком-нибудь местном кабаке. Будем пить, пока не закончатся деньги…

Или, может, все-таки найти машину? Попытка — не пытка.

Я нерешительно направился к крыльцу здания.

— Ты куда, майор?

— Узнать номера такси.

Он не увязался вслед за мной, но крикнул в спину:

— Я обещал тебя не отговаривать, так что езжай! Когда вдоволь накатаешься, возвращайся сюда. Без меня ты в этой стране пропадешь.

Я остановился у двери. Что-то в его голосе мне не понравилось. Он действительно не пытался меня удержать, но это было… знаете, как будто направивший на тебя пистолет человек хладнокровно предлагает на выбор отстрелить руку или ногу.

— Твою мать…

— Согласен, — сказал Евгений.

Я вернулся к краю перрона, посмотрел на белеющие в вечернем сумраке рельсы.

— И что теперь делать-то?

— Для начала напьемся и посмотрим порнушку, а там война план покажет. — Он хлопнул меня по плечу. — Давай, заканчивай свои слёзки.

Я вздохнул, сунул руку во внутренний карман куртки, вытащил сложенные вчетверо листы бумаги — мой «хороший сценарий». С минуту держал его в руках, рассеянно блуждая глазами по тексту, а потом начал медленно рвать на кусочки и бросать вниз.

Майор Глеб Косыгин получил пулю в лоб и будет похоронен с почестями. Жаль, не увидит внебрачного сына.

3. Удар ослиного копыта

И стали жить они вдвоем…

Так я мог бы написать, будь я каким-нибудь акыном, но, во-первых, талантом складывать стихотворные вирши обделил меня Создатель, а во-вторых, меня могли бы неправильно понять. Так что забудьте.

В тот вечер мы с бывшим политтехнологом Евгением Палычем Петровским знатно набрались. Первым делом я оценил свои финансовые возможности с помощью вокзального банкомата. С наличкой в бумажнике я уже разобрался в кафе «Пчела», теперь следовало проверить баланс карт. Сомнений относительно возможности обналичить средства у меня уже не было — при пересечении порога вокзала мои деньги конвертировались в соотношении один к одному. Как выяснилось, «мастер-кард» и «виза» в этом параллельном мире также отлично сработали.

«Глобалисты, что с них взять», — пожав плечами, сказал Женя.

На одной из двух карт остались какие-то копейки — на пару сотен обедов в семейном кафе «Пчела» или среднюю пенсию по городу — а на вторую буквально за сутки до моего приключения упал гонорар за работу над последними эпизодами сериала. Я затылком почувствовал, как замер Петровский, увидевший на мониторе банкомата семизначную сумму.

— Белой горячкой не ограничимся, — прокомментировал он, — тут совсем другая ипостась намечается.

— Не облизывайся, — сказал я. — Неизвестно, сколько мне придется тут торчать и чем заниматься. Каждый рублик на счету. Я ведь тоже, как и ты, никогда не столярничал и не клал кирпичи.

— То есть ничем особенным, кроме системы Станиславского, не владеешь?

Я развел руками.

— Мельчают экранные супермены, — вздохнул Женя.

Получив на руки запрошенную сумму наличности, я еще раз с интересом изучил новые для меня купюры. Они отличались от наших цветовой гаммой, цвета были более теплые, какие-то воздушные, и вместо памятников архитектуры разных городов бумажки украшали профили выдающихся людей страны. Кое-кого я даже узнал, того же Пушкина, например, и еще Ломоносова. Кстати, и номиналы были непривычные — двадцать рублей, десять, пятерки и даже просто рубли.

— Разумный запрос, — сказал Петровский. — Чем больше мелочи, тем лучше. Как ты заметил, тут очень смешной курс. В нашей Москве ты на тысячу пообедаешь в «Макдональдсе», а здесь можешь неделю жрать с большой компанией в самом дорогом ресторане. По здешним меркам ты просто Ротшильд.

— Обалдеть, — сказал я. — Ну, стало быть, народ к разврату готов.

— Я ж говорю — ипостась!

Мое желание напиться преследовало две вполне прагматичные цели. Прежде всего, я хотел за рюмкой получить больше информации от своего нового друга об этом странном месте, в котором мне предстояло провести какое-то время (мысль, что придется торчать здесь остаток жизни, мою голову в тот день старательно избегала). А еще мне хотелось отодвинуть подальше перспективу принятия решения. «Живи одним днем», — говорила моя последняя возлюбленная, отказавшаяся выйти за меня замуж.

Так и живу, дорогая, твоими молитвами.

Петровский самостоятельно поймал такси там же, на привокзальной площади, любезно отказавшись от услуг местного полицейского. Он отвез меня в отель «Каскад» на живописной окраине. Это был трехэтажный особняк, весьма умело подделанный под старину. На мое замечание, что аборигены категорически отказываются подниматься над землей выше третьего этажа, Женя равнодушно отмахнулся. Очевидно, меня ожидало впереди еще много открытий.

Мы заказали роскошный номер с двумя спальнями, одной большущей гостиной, выполненной в каком-то викторианском стиле, и ванной комнатой, пригодной для проведения чемпионатов по водному поло. Вид из гигантского панорамного окна открывался пасторальный: большой цветущий луг, заканчивающийся березовой рощей, где-то вдали, за частоколом деревьев, виднелась узкая лента реки.

— Фигасе! — сказал я. — Сколько, говоришь, тут жителей?

— Почти сорок.

— Зачем им такой дорогой отель?

— А что, в бараках гостей принимать, как в наших районных центрах? Они живут в другой стране, нам не понять. Это лучший отель в городе, а у нас с тобой люксовый номер. Через стену такой же, в нем останавливаются важные шишки, которые приезжают к местным властям на переговоры. Тишина и покой. Утром после завтрака выходишь на свежий воздух и гуляешь… просто рай. Я пожил тут немного, пока не кончились бабки. Рад сюда вернуться.

На самом деле мне тоже понравилось.

— Закажем жрачку в номер? — предложил напарник по разврату. — Цены, конечно, не пчелкинские, но ты можешь себе позволить.

«Могу», — подумал я, когда увидел в гостиничном меню ошеломительные цены, обозначенные всего двузначными числами. Я заказал все самое вкусное.

Через двадцать минут к нам в номер из ресторана привезли на тележке плотный ужин — семгу в соусе бешамель, телятину по-бургундски, жареный картофель, куриные окорочка, салаты из свежих овощей. В баре возле холодильника мы обнаружили две бутылки коньяка. Евгений Палыч с плотоядным вздохом опустился на диван.

— Давно я так не харчевал.

— Надо было озаботиться получением человеческой профессии.

— Поговорим об этом через месяц.

Едва официант удалился, мы опрокинули по первой. Потом налили по второй и немедленно выпили. Палыч полез в холодильник за льдом, бормоча на ходу что-то об утраченных иллюзиях и забытых привычках столичной аристократии. Я немного размяк. Будущее уже не виделось таким туманным и пугающим, как полчаса назад. В конце концов, из всех вариантов параллельных миров, в которые я теоретически мог угодить, ступив на полустанок, этот был далеко не самый худший.

После третьего бокала мы уделили время закуске, потом вышли курить на балкон. Я тоже сунул в зубы сигарету, потому что уже плевать хотел с высокой колокольни на предостережения Аллочки Сиротиной. Право слово, что мне Сиротина, которая сейчас черт знает где?

Сделав несколько затяжек, я, впрочем, почувствовал легкий укол совести. Ведь они меня там потеряли, я для них пропал без вести. Мало того, что у них полетел финал сериала, так ведь и мое исчезновение станет достаточным стрессом.

Словно услышав мои мысли, Женя глубокомысленно изрек:

— Я полагаю, на твоем бегстве ребята сделают дополнительные рейтинги.

— Не исключено.

— Я даже представляю заголовки: «Странное исчезновение Косого!». «Кто стоит за убийством Сергея Круглова?». Целую программу у Малахова тебе посвятят.

— Кошмар, — выдохнул я.

Он распахнул стеклянные створки балкона. Я услышал стрекот кузнечиков, пахло вечерней свежестью и травой. Это было роскошно, без преувеличения. Закат окрасил березовую рощу в кислотные цвета. Неведомый мне мир засыпал.

— Брось, не бери в голову! — Женя хлопнул меня по плечу. — Вот где жизнь! Вот где любовь! Вот где счастье!

Он бросил недокуренную сигарету вниз. Она описала дугу и рассыпалась искрами на тротуаре.

— Мир новый, а привычки старые, — буркнул я.

Впрочем, к черту сантименты. Мы загудели. Представляя себе возможный финал, я предусмотрительно спрятал все ценное содержимое бумажника, включая банковские карты и часть наличных денег, в сейф, который нашел в небольшом шкафу в прихожей. Сработала старая установка: если пьешь в незнакомом месте и с чужими людьми — оставь в кармане только необходимый лимит. Выручало не раз.

Первая бутылка ушла за милую душу вместе с семгой и телятиной, причем большую часть деликатесов сожрал Петровский. Буквально — сожрал, налетев на блюда с энтузиазмом бедняги Оливера Твиста. В какой-то момент мне показалось, что он сейчас протянет пустую тарелку и жалобно проскулит: «Можно мне еще добавки, сэр?». Я сделал еще один заказ, нам принесли четыре порции свиного шашлыка. Я и сам проголодался, вспомнив, что последний раз обедал в вагоне-ресторане еще на подходе к Самаре.

Пошел «разговор за жизнь».

— Ты почему не женишься, подлец? — глядя на меня осоловевшими глазами, спрашивал Палыч. — Почему семью не завел до сих пор?

— Не знаю, папочка. Как-то не до того.

— Сорок лет почти, а не до того? Дети, домашнее хозяйство, борщ по вечерам — вот это всё… Оно тебе не надо?

— А тебе?

Женя встряхнул головой.

— Я, Серега, человек, которому противопоказана семейная жизнь. Я ею потрепан, измотан. Я всего себя отдавал России, а жена моя отдавала себя не туда… Я ведь и в поезд-то агитационный прыгнул, когда понял, что если задержусь в Москве еще хотя бы на пару дней, я ее, суку, пришибу и окончательно испорчу себе некролог.

— А мне, значит, предлагаешь жениться? Как у вас, политтехнологов, все запутано.

— На том стояли и стоять будем! — Он залпом выпил, закусил мясом и похлопал меня ладонью по щеке. — А ты, брат, совсем другой. Ты добрый, у тебя глаза спаниеля. Ты когда в первом сезоне главаря наркомафии брал, текст будто силой из глотки вытаскивал. Так и слышалось между строк: «Соблаговолите, господин Горбатый, сложить руки за спиной и проследовать за мной в автозак?». Тьфу! Здесь тебе самое место, интеллигент.

Я не обижался на его слова — я их почти игнорировал, понимая, что, во-первых, собутыльник мой балансировал на грани отбытия в астрал, а во-вторых, я и сам разомлел. Брюхо набито, но спать еще не хочется. Еще немного, и меня потянет на приключения. Пусть я добрый и глаза у меня песьи, но пьяный мужик — всегда мужик.

Петровский громко икнул, поднялся с дивана и направился в ванную комнату, опрокинув по дороге пуфик. В дверях остановился.

— Девочку хочешь?

Я кивнул.

— Размотал член до Канзаса…

Портье за стойкой в холле наградил нас недоуменным взглядом, когда мы в обнимку, как два дембеля, проследовали к выходу. В дверях я, кажется, послал ему воздушный поцелуй, но, боюсь, вышло у меня не ахти. Во всяком случае, портье — высокий и сухопарый мужчина с зализанными волосами — сразу после нашего выхода схватился за телефонную трубку и принялся что-то в нее говорить.

— Не надо раздражать местную обслугу, — посоветовал Петровский. — Ей, конечно, далеко до нашей, сермяжной, но в рамках тутошних законов может сильно осложнить досуг.

— Поздно пить боржоми.

Мы миновали парковку с дорогими автомобилями (Петровский обошел один из них — кажется, «Мерседес» — и сосредоточенно помочился на колеса, вызвав у меня приступ истеричного смеха). Потом двинулись по аллее к дороге, где собирались поймать такси. Та часть города, в которой находился наш отель, уже погрузилась в сон, но вдалеке, где-то в центре, жизнь продолжалась. Я видел цветные огни и столбы яркого желтого света, бьющие в небо.

— Тут есть ночные клубы?

— Есть, — икнул Женя.

— Значит, и девочки там есть?

— А то!

— Ну, хоть что-то по-нашему.

Мы перешли на другую сторону улицы. Такси ждали долго. Казалось, что машин на дороге с каждой минутой становилось все меньше. Мы стояли на обочине под фонарным столбом. У нас за спиной дремал гигантский жилой квартал, состоящий из тех самых дешевых сборных домиков («ипотека — пять процентов годовых»). Людей не было, но после нескольких минут нашего тщетного голосования я заметил на тротуаре одинокий светлый силуэт и услышал стук каблучков.

Вскоре под свет фонаря вышла девушка. Невысокая, элегантная, в светлом плаще до колен и с сумочкой на согнутой руке.

Одинокая девушка на окраине — в первом часу ночи?!

Я хотел удивиться вслух, но не успел.

— Буууаааээээ!!!!! — сказал Петровский. Точнее, зрелищно блеванул под столбом, залив асфальт ошметками съеденного ужина. Роскошного и дорогого ужина!

— Да твою же мать!!! — возмутился я. — Жрал бы «Доширак»!

Он не ответил — ожидал повторного фонтана, застыв в позе роденовского мыслителя. Но, кажется, пронесло. Он еще немного покашлял и пошмыгал носом, затем повернул ко мне свое бледное лицо.

— Помилосердствуйте, барин… наелся от пуза.

Стук каблучков затих. Девушка в светлом плаще остановилась в нескольких шагах от нас.

— Вам плохо? — прожурчал ее милый голосок. В нем было столько искреннего участия, что я опешил. Женя, впрочем, отреагировал привычным для себя способом. Немудрено — ведь он уже успел близко познакомиться с нравами местного населения.

— Душа болит и сердце плачет, — нараспев прогундосил политтехнолог, вытирая лицо.

— Что, простите?

— Не страшно вам, говорю, ходить в такой поздний час по пустынной улице?

Она улыбнулась. Я растаял. В этом странном и чуждом городе улыбка незнакомой девушки невероятно согревала. Кажется, я даже почувствовал дуновение теплого ветерка… и одновременно стало вдруг горько и одиноко. Циничный Петровский был прав: жениться на хорошей женщине — это не только большой плюс, но и просто физическая необходимость.

— Что вы! — удивилась девушка. — Здесь спокойно! Вы же сами знаете… или не знаете?

Женя покачал головой.

— Мы не местные.

— Вы с Луны? — рассмеялась прекрасная незнакомка.

— С Юпитера. У нас хорошеньких девочек едят на ужин. Без кетчупа. Мы так привыкши.

Увидев на лице девушки недоумение, я поспешил вмешаться, пока этот обалдуй не наговорил на пятнадцать суток (или на сколько тут сажают в обезьянник? и есть ли он тут, кстати?).

— Мой товарищ отравился грибами, не обращайте внимания. — Я приблизился к ней на пару шагов. Девушка, вопреки ожиданиям, не отстранилась. — Может, вас сопроводить до дома?

— Да нет же, не стоит! — Она усмехнулась. — Странные вы, ребята, честное слово.

— Кто бы говорил, — хрюкнул из-под столба Петровский.

— Меня зовут Сергей, — сказал я.

— Аня.

— Очень приятно. И спасибо за беспокойство. Скажите, Аня, здесь реально сейчас поймать такси?

— А зачем вам его ловить? Вы позвоните, они быстро приедут.

Она полезла в сумочку, суетливо рылась в ней с минуту, не меньше. Все это время Женя уныло глядел на пустынную дорогу, ожидая приближения огней следующей машины.

— Где-то тут у меня была их визитка, — буркнула Аня, — но не могу ее найти.

Я поспешно сунул руку во внутренний карман куртки, вынул бумажник. Где-то в одном из отделений моего опустевшего лопатника оставалось несколько визитных карточек. Перебирая бумажки, я вспомнил ироничный вопрос своего директора Аллочки Сиротиной: «На кой черт тебе сдались эти картонки с золотыми вензелями? Твое лицо любой бомж на Казанском вокзале знает!». Аллочка и не предполагала, что есть еще на планете медвежьи углы, где не смотрят сериал «Косой на стреме».

— Не утруждайте себя, Анюта. — Я протянул девушке свою визитную карточку. — Напишите мне здесь телефон.

— Это не обязательно, я его, кажется, помню. Двести восемнадцать…

— Вы не поняли, — прервал я, стараясь улыбаться как можно более дружелюбно и без этих своих суперменских ухмылок. — Я хотел бы получить ваш телефончик.

Анюта наклонила голову в бок. Ни тени возмущения или испуга. Гвозди бы делать из местных барышень.

— А зачем? — кокетливо поинтересовалась она.

— Чтобы сеновал, как стемнеет… — пробубнил Петровский, не поворачиваясь в нашу сторону.

На ожидание ее реакции ушло не более пяти секунд. Она вновь опустила руку в сумочку, достала какой-то обгрызенный карандаш и быстро набросала несколько цифр на обратной стороне моей визитной карточки. Сердце мое застучало в ритме вальса.

— Доброй вам ночи, Сергей, — сказала Аня. Обернувшись к моему напарнику, бросила чуть менее любезно: — И вам… Вот и ваше такси, кстати, не упустите.

И точно, на горизонте появилась машина с желтым опознавательным маячком на крыше. Петровский призывно вытянул руку.

— Спасибо огромное, Анюта. Я польщен и очень вам благодарен за помощь. Мы действительно не местные и никого знакомых в городе.

— Потому я и написала вам свой телефон. Всего доброго.

Когда она, кивнув на прощание, продолжила путь (стук ее каблучков звучал как метроном), я не смог сдержаться и прошипел:

— Палыч, это черт знает что такое!

— Край непуганых идиотов, — подтвердил тот.

Ехали с ветерком — пришлось приоткрыть окно, чтобы немного освежиться. Да и состояние Петровского у меня все больше вызывало опасения. Несмотря на относительно успешную попытку прочистить желудок, выглядел он не ахти, а если учесть, что мы планировали продолжение банкета и даже кое-какую «культурную программу», то через час-два он мог окончательно превратиться в вязанку дров. И что мне тогда с ним делать? Без него я в этом мире потеряюсь, как мальчишка. Я ведь не знаю ни телефонов местных экстренных служб, ни адресов, ни принятых здесь алгоритмов действий в подобных ситуациях. Черт возьми, я даже не знаю, чего ожидать от аборигенов, если уж обыкновенный патрульный полицейский здесь ведет себя как швейцар «Гранд Паласа».

— Не спи! — толкнул я его в бок, когда он начал заваливаться на мое плечо.

— Не вижу оснований не спать.

— Ты нормально разговаривать можешь, чертов идиот?!

Он икнул и тут же выпрямился. Огляделся по сторонам.

— Где мы?

— Ты у меня спрашиваешь? Ты велел таксисту ехать в «Лагуну». Где она, твоя «Лагуна»?

Вместо ответа Петровский постучал в стекло, отделявшее нас от водителя. Тот услужливо отодвинул створку окошка.

— Слушаю вас.

— Скажи, мусульманин… — Петровский икнул, а я вжался в кресло, ожидая гневной отповеди. Но седовласый таксист, к моему удивлению, не проявил никаких признаков дискомфорта. Даже улыбнулся. — Скажи мне, повелитель желтой колесницы, мы скоро приедем?

— Минут пять, — ответил таксист.

Умиротворенный политтехнолог откинулся на спинку кресла.

Приехали, действительно, совсем скоро. Наш «форд» подкатил к самому крыльцу двухэтажного здания, сверкающего разноцветными огнями. Иллюминацию такого масштаба мне не доводилось встречать ни в одном провинциальном городке страны. Сразу вспомнилась советская школьная юность: тогда единственными очагами культуры в маленьких районных центрах и даже зажиточных деревнях были местные киноклубы и библиотеки, и веяло от них такой неизбывной тоской, что местная молодежь, разумеется, по достижении зрелого возраста старалась как можно скорее навострить лыжи в большой город.

Но в этом сказочном месте с современным досугом все было в порядке.

Таксист снова приоткрыл окошко, в ожидании уставился на Петровского. Тот, в свою очередь, обратил вопрошающий взор на меня. Разумеется, мне ничего не оставалось, как снова расчехлить свой бумажник, и я уже понял, что в ближайшее время мне придется делать это постоянно.

— Сколько там натикало?

— Пять.

Расплатившись, мы выгрузились из машины на площадку перед клубом. Проветрившийся немного в пути Евгений Палыч выглядел чуть лучше, хотя по-прежнему не очень уверенно стоял на ногах. Мне пришлось его поддерживать.

— Мы выглядим с тобой так, будто отмечали золотую свадьбу, — сказал я, оглядываясь на толпу молодых людей, собравшихся в стороне от крыльца. Парни и девушки с любопытством косились в нашу сторону.

— Не переживай, — отозвался Женя. — Тут никого этим не удивишь.

— Толерантность?

— На марше. Я ж говорю, непуганый край… О!

Он неожиданно выпрямился, остановился в двух шагах от крыльца и даже отстранил мою руку. Едва не упал.

— Чего ты?

— Меня осенило!

— Чем?

Он нагнулся к моему уху:

— Давай опрокинем этот чертов прекраснодушный город в тартарары! Давай погрузим его в пучину разврата! Я готов стать застрельщиком процесса! Я обкатаю на этих толерастах новейшие технологии, которые еще никто не использовал! Мы устроим им кузькину…

Я отстранился. Признаюсь, его болтовня начинала меня утомлять. В отличие от своего спутника, я уже встал на путь протрезвления. Мой метаболизм позволял потреблять значительное количество спиртного при хорошей закуске почти безо всякого ущерба для сознания. С другой стороны, это накладывало некие обязательства перед теми, кто на моих глазах превращался в тыкву.

— Постарайся сделать так, чтобы я не тащил тебя обратно в гостиницу на своем горбу.

— Это мы еще посмотрим, кто кого понесет.

Я, разумеется, бывал во многих увеселительных заведениях и обычных ресторанах. Не люблю я сам готовить, если честно. Максимум, на что меня хватало в домашних условиях, это разбить на сковородке несколько яиц, засыпать их сыром, помидорами и зеленью, а потом все это свалить в безразмерную тарелку. Для холостяцкого завтрака сойдет, а вот обеды и ужины я предпочитал проводить там, где знают толк в хорошей еде.

Словом, я более-менее знаю, что представляют собой подобные заведения, но то были заведения в моем привычном мире. В клубе Лагуна» я почувствовал себя так, словно попал в голливудский фильм.

Во-первых, по ушам сразу ударила одна из моих любимых песен «ZZ Top» — «Viva Las Vegas». Никаких привычных нашему уху «ынц-ынц» и «О боже, какой мужчина!». Во-вторых, интерьер напоминал совсем не ночной клуб, а скорее паб с очень демократичными традициями. Довольно тесноватое помещение, отделанное темным деревом, вмещало полсотни человек, вяло толкущихся в центре небольшой танцевальной площадки (многие — с бутылками пива в руках) и в полутемных углах. Столики у стен, длинная стойка, несколько разноцветных прожекторов под потолком, а в самом дальнем углу небольшая сцена с ударной установкой и двумя микрофонами — вот и весь клуб.

Очевидно, лицо мое украсила блаженная улыбка, потому что Женя, не сводивший с меня любопытного взгляда, проорал в ухо:

— Что, майор, приторчал?

— «Гадкий койот» какой-то!

— Я знал, я знал! Потому и притащил тебя сюда. Это тебе не Тверская-Штрассе и крабы в твердом панцире! Это настоящий рок-н-ролл! Пошли уже вмажем по кружечке. Здесь отличное пиво!

Он потащил меня в угол зала. По пути мы пару раз наталкивались на локти танцующих парней и девчонок. Кто-то ругнулся, из чьей-то бутылки выплеснулось содержимое, залив рубашку Петровского, но по морде никто не засветил.

Вопреки ожиданиям, Женя разглядел-таки в полумраке свободный двухместный столик. Над ним на высоте около метра нависали гигантские оленьи рога. На одном из рогов висел красный лифчик.

— Я бывал тут часто, пока финансы позволяли, — сказал Петровский. — Они даже кредит открывали, а потом… — Он махнул рукой, смутившись, но затем с внезапным озарением продолжил: — Но ты же поможешь мне рассчитаться?

— А не совсем ли ты…

— Охренел? Брат, я отработаю. Я тебе пригожусь, честное слово. Без меня ты тут пока никуда, согласись, так что это не очень большая плата за услуги гида.

— И насколько небольшая?

— Рублей триста.

Я вспомнил здешние курсы валют и сдержал ухмылку. Сколько же он мог тут нажрать в кредит, если шикарный ужин в отеле «Каскад» обошелся мне в сто двадцать рублей? С другой стороны, толерантность здешнего персонала к потрепанному алкашу в сером костюме вызывала невольное восхищение. Похоже, город весьма благодушно настроен к роду человеческому, а этот болван собирается погрузить его в пучину разврата.

Флаг тебе в руки, клоун.

«ZZ Top» смолкли. Раздались аплодисменты и крики «вау». Во время паузы на маленькую сцену в углу вышли музыканты — три лохматых чувака, судя по виду, заставшие еще эпоху детей цветов.

— Привет еще раз! — подойдя к микрофонной стойке, крикнул один волосатик с гитарой, самый седой из троих. — Еще поиграем, окей?

— Окей!!! — прокричала толпа.

Женя нагнулся к моему уху с пояснениями:

— Местная команда, называется «Канистра». Название тупейшее, но играют как боги, чесслово…

Пока музыканты настраивались на следующую песню, к нам подошла официантка. Контраст с Катей Пчелкиной из привокзального кафе был разительным. Коротковолосая обесцвеченная блондинка из «Лагуны» явно забыла половину гардероба дома. На ней были короткий джинсовый топик, едва удерживающий внушительную грудь, и узенькие шорты, висевшие в метре ниже пупка. И еще она жевала резинку.

Девица собиралась поздороваться, развязно улыбнувшись, но увидела моего спутника и тут же изменилась в лице:

— Набрался смелости?

Женя отнюдь не смутился.

— Сегодня рассчитаемся по полной, Маринэ! Слово бойскаута!

— Если бы дело было только в этом. Смертник ты, а не бойскаут.

Она не стала продолжать свою мысль, обратилась ко мне:

— Что пьем?

— Пару пива и какой-нибудь закуски.

Ничего не ответив, продолжая чавкать жвачкой, девица ушла. На ее голой пояснице я обнаружил татуировку в виде кошачьей морды.

— Ты хотел девочек? — подмигнул Петровский. — Не теряй времени! Маринка сговорчивая.

Группа «Канистра» заиграла какой-то маловыразительный рок-н-ролл. Я ожидал услышать песню на английском языке, что вполне согласовалось бы с антуражем клуба, но ребята загорланили почему-то на белорусском. Не знаю, что там возомнил об их творчестве мой невольный гид, но если это была игра богов, то богов, изгнанных с Олимпа без выходного пособия.

— Местные «Песняры»! — гоготнул Палыч.

Маринэ исполнила наш заказ за пять минут. Я отхлебнул пива и принялся изучать обстановку.

Я расслабился.

Да, я отдыхал.

Актерская профессия накладывает свои отпечатки. И пусть вам кажется, что главная роль в бестолковом сериале про мента (как хорошо, что меня не слышит сейчас Сиротина) — не бог весть какое достижение, но до нее мне попадались интересные и разноплановые персонажи. Взять хотя бы бедного инженера, обвиненного в педофилии, в малоизвестном фильме «Расплата». Да и в театральном институте я нарабатывал навыки на приличном материале. Словом, изучение физиономий и повадок окружающих людей давно вошло в привычку. Это меня обогащало.

Основу контингента отдыхающих в «Лагуне», как я уже сказал, составляли молодые люди обоих полов — в большинстве своем уже изрядно расслабившиеся — но попадались и интересные отдельные личности. Вот у барной стойки спиной ко мне сидит мужчина лет пятидесяти в строгой рубашке и брюках. Пьет из маленьких стопок коньяк или виски. Не закусывает. Медлителен, подолгу задумчиво смотрит на полки с алкоголем. Иногда отвечает бледной улыбкой на вопросы сидящих рядом девушек. Очевидно, безуспешно запивает какую-то проблему.

А вот в дальнем углу зала, справа от входа, отдыхает уже знакомый офицер местной полиции, встретивший меня на привокзальной площади. От «сударя» не осталось и следа. Он радуется жизни, как только может радоваться человек, сожравший за вечер недельную норму водки. С ним пара приятелей. Парень уже больше не на службе, имеет право снять маску, но что-то мне подсказывает, что завтра, если выпадет наряд на вокзале, он с трудом вернет эту маску на место.

За соседним с ним столиком сидит дама среднего возраста в вечернем платье красного цвета. Одна. Пьет сок. Ждет кого-то, периодически поглядывая на часы и теребя сумочку.

Люди как люди.

— Потихоньку знакомишься с новыми согражданами? — прищурился Петровский.

— Не повредит. Скажи, что это за тип за стойкой в белой рубашке?

— Думаешь, я знаю всех местных? — Палыч лениво проследил за моим взглядом. — А, этот… Его я как раз знаю. Его все знают. Важный хрен из местных, живет у Северных Ворот, высокий такой коттедж с башенками и шпилями.

— Бизнесмен?

— Хуже. Бизнесмен, метящий в политики. Амбициозный, скользкий, хитрый. Одна неудачная попытка занять кресло мэра уже есть, но он не успокоился.

— Чем зарабатывает?

— У него рыбзавод за городом. Гнусный тип.

— Почему?

— Спустил меня с лестницы. Не буквально, конечно…

Я усмехнулся.

— Ты пытался продать ему свои услуги?

Петровский насупился.

— Имей сострадание к вышедшей в тираж политической проститутке!

— Заказать тебе еще пива? — предложил я.

Петровский смиренно кивнул. Чистый Оливер Твист.

Через час по физической кондиции мы с ним примерно сравнялись. Перед моими глазами все плыло — люди, лица, кружки, закуска. Физиономия политтехнолога периодически перемещалась из стороны в сторону, губы его шевелились, но я не разбирал и половины того, что он пытался до меня донести.

Помню, что позже к нам за столик подсели две темноволосые нимфы в топиках и коротких шортиках. Я уже ничего не имел против шумной компании. Девушки были веселы, раскованны, симпатичны. Одна из них шустро подсела ко мне на колени, вторая не без колебаний примостилась возле Петровского, который уже переходил на третью космическую скорость, чтобы навсегда покинуть Солнечную систему.

— Чем занимаешься, красавчик? — интересовалась моя нимфа, поглаживая мне волосы.

— Я артист больших и малых театров. Моя фамилия слишком известна, чтобы я ее называл!

Девица нахмурилась, но я так осклабился, что она передумала обижаться, распознав иронию.

— И кого играешь?

— Мента!

— Кого?

— Кхм… копа! Или как они тут вас называются?

— А, поняла.

И она все гладила и гладила меня по голове, и все дымила мне в лицо сигаретой. Все же, как ни крути, хоть в обычной России ты живешь, хоть в вывернутой наизнанку, а люди везде одинаковые. Ангелы днем — ночью могут превратиться в шалунишек, особенно после обильного возлияния.

В правильности своих выводов я имел возможность убедиться уже очень скоро.

Тучная фигура заслонила от нас свет во время очередной паузы между танцевальной музыкой и выходом на сцену белорусской группы «Канистра». Фигура выросла перед столиком, напомнив мне первый выход Годзиллы из подземелий Нью-Йорка. Здоровенный мужик в кожаной жилетке на голом торсе и с нечесаными волосами опустил руки-молоты на стол.

— Отдыхаем, девочки?

Поначалу я решил, что вопрос адресован нашим подружкам, и подумал, что это пришел их бойфренд. Сейчас нас будут унижать и бить ногами. Проследив за взглядом Годзиллы, я понял, что ошибся. Мужик смотрел на Петровского.

— Чо? — спросил тот.

— У тебя хватило наглости припереться сюда снова?

«Кажется, этот вопрос сегодня уже звучал», — подумал я. Девочка, сидевшая у меня на коленях, сразу подобралась.

— Мы… ик!… мы в свободной, мать ее, стране… — Петровский поднял взгляд на пришельца. — Или нет?

Он мог бы и не спрашивать. Очевидно, свободной эта страна являлась для всех, кроме него — человека во всех смыслах для нее чуждого.

Годзилла протянул массивную руку к его шее. Я попытался вмешаться, но моя брюнетка подпрыгнула у меня на коленях. Я трактовал этот жест как предложение не встревать. Рука мужика, между тем, ухватилась за ворот рубашки Палыча. Сидевшая с ним девица сразу ушла из-за столика.

— Я предупреждал тебя не приносить сюда свою задницу?

Петровский выглядел потерянным… и испуганным. Ни следа превосходства, сарказма или юродства на лице не осталось. Я все-таки решил не дожидаться финала мизансцены и спросил как можно вежливее:

— Так, дружище, может, мы все-таки разберемся, что к чему?

Не знаю, что именно ему не понравилось — обращение «дружище» или моя попытка принять участие в дискуссии — но мордоворот резко переключил внимание на меня.

— Не стоит, красавчик, — пропела мне в ухо моя подружка.

Я снял ее руку со своего плеча и вежливо отстранил. Девица, хмыкнув, поднялась и отошла в сторону. Мы остались втроем. Публика в кабаке стала проявлять интерес к нашей беседе.

— А ты у нас кто? — спросил Годзилла. Я не мог четко разглядеть черты его лица, мне он по-прежнему представлялся бесформенной грудой мышц.

— Я тот, кто не хочет проблем на ровном месте.

— На ровном месте? — хмыкнуло существо.

— Это мой друг! — пискнул Петровский. — Он поможет нам… ик!.. разрешить наши разногласия… пойдемте на воздух, господа…

Я не успел отреагировать. Не говоря ни слова и, кажется, даже не повернувшись корпусом, Годзилла резко выбросил свой пудовый кулак в сторону политтехнолога. Петровский опрокинулся вместе со стулом. Раздались девичьи визги.

— Э, братан!!! — закричал я и приподнялся. В ту же секунду второй пудовый кулак вылетел в мою сторону.

Свет померк окончательно. Падая, я, кажется, ухватился за кого-то из соседей, и мы упали вдвоем. Тяжелое тучное тело пригнуло меня к полу, а дальше…

А дальше я ничего не помню.

4. Попытка к бегству

Проснулся я в номере отеля. «В комнате с белым потолком, с правом на надежду».

Лежал в одежде на кожаном диване в гостиной. Рубашка была расстегнута до пупа. Носок на правой ноге отсутствовал. Столик с остатками ужина откатился к окну. Под диваном стояла недопитая бутылка коньяка.

Выплывал я из небытия долго. Подниматься не хотелось. Голова гудела, лицо ныло от удара. В желудке творилось что-то невообразимое. Минут пятнадцать я просто смотрел на потолок и мысленно клял последними словами своего приятеля. Нужно будет призвать его к ответу и при необходимости вломить еще разок. Для ума.

Я приподнялся, опустил ноги на пол. Часы на стене показывали четверть десятого. Необычное время пробуждения для меня похмельного. Обычно после бурной вечеринки я начинаю ворочаться уже в пять утра. Видимо, тут совсем другой воздух.

Я хмыкнул, посмотрел под ноги. Один только вид коньяка в бутылке примирял с действительностью, а уж когда я его пригубил (прямо из горла — чего нам, аристократам!), то на душе стало легче.

— Палыч! — крикнул я в пустоту комнаты.

Тишина. Ни движения. Только птицы за широко распахнутым окном напоминали о солнечном и теплом деньке.

— Политтехнолог, чтоб тебя!!!

Я прошел в первую спальню (мы их так и не успели распределить между собой). Обнаружил нерасправленную кровать и стерильную чистоту.

Заглянул во вторую. Та же картина.

В раздумьях тягостных я остановился посреди гостиной. Что произошло в клубе «Лагуна» после моего отключения от сети, можно было только догадываться. И хоть меня не очень заботило, чем Петровский сумел вызвать такую жгучую неприязнь аборигенов, лично мне он все же был необходим как единственный поводырь в новой реальности.

Свою куртку я обнаружил валяющейся у изголовья дивана. Я поднял ее, судорожно ощупал… хвала Вселенной, бумажник ютился во внутреннем кармане, и его содержимое подсказало мне, что ничего лишнего с меня в клубе не взяли! Не хватало всего полусотни рублей. Впрочем, я мог сильно не волноваться — все самое ценное и свои банковские карточки, единственные ключики к здешним замкам, я вчера предусмотрительно спрятал в сейфе.

— Так, ну и чего теперь? — произнес я вслух.

Вместо ответа раздался звонок телефона на тумбочке в прихожей. Звонок мерзкий, заставивший подпрыгнуть. Во всех гостиницах независимо от звездности почему-то ужасные телефонные аппараты.

— Алло? — сказал я в трубку.

— Господин Круглов? — вежливо, но не без ехидства, поинтересовался портье.

— С небольшой натяжкой, — пошутил я.

— Ээ… ммм…

— Я, я! Слушаю вас.

— Доброе утро. Вам звонок с городской линии. Соединять?

«Вот он, говнюк! Объявился!».

— Да, конечно, давайте.

В трубке раздался щелчок.

— Ну, и где носит твою задницу, гид несчастный! — почти радостно прокричал я, ожидая услышать извиняющееся блеяние Евгения Палыча. Но в трубке раздался совсем чужой голос. Низкий, неприятный.

— Слушай сюда, — не утруждая себя приветствием, сказал собеседник. — Если хочешь получить его задницу целой и невредимой, к вечеру принесешь деньги, куда тебе укажут. Иначе и его порвем, и тебе кранты. Уяснил?

— Эээ, что? Какие деньги?

— Какие нам должен твой приятель.

— А причем здесь, простите, я?

— А ты за него поручился, — хмыкнул человек.

Я проскрипел зубами.

— И что за деньги?

— Триста.

— Вы могли бы взять их вчера в бумажнике, пока я был в отключке. В чем проблемы?

— Ты не понял. — Человек взял небольшую паузу. — Триста тысяч.

Я потерял дар речи. Спина похолодела. А мой собеседник между тем закончил беседу ультиматумом:

— Запоминай место и время…

Я машинально протянул руку к левой подмышке — туда, где майор Косыгин, которого я изображал на экране, носил оружие.

Бутылка коньяка опустела. Я стоял на балконе и, выкуривая сигарету за сигаретой, грубо пререкался с внутренними демонами, которые принялись уговаривать меня заказать еще одну бутылку и немедленно ее выкушать.

Но не поддался я.

Триста тысяч! Помнится, Петровский называл сумму в триста рублей, но, видимо, это был долг перед «Лагуной» за обеды и ужины. Триста же тысяч он оказался должен каким-то другим людям, и вот об этой космической сумме подлец предпочел умолчать. Да еще и рискнул привести меня туда, где нас чуть не разорвали.

Как совершенно справедливо выразилась официантка Маринэ, он не бойскаут, он смертник.

Стоило ли спасать его после такой подставы? Триста штук — это около четверти моих нынешних сбережений, то есть с голоду не помру. Но это совершенно не означало, что я должен субсидировать местных якудза. С какой радости?! И неизвестно еще, в какую отчаянную авантюру вляпался Петровский. Да, этот мир очарователен в своем простодушии, но, как выяснилось, преступность здесь тоже имеется.

На карниз балкона присел воробей. Внимательно уставился на меня. Что-то чирикнул.

— Чего тебе?

Он еще раз чирикнул, не сводя с меня глаз-бусинок. Я вздохнул, затушил сигарету в пепельнице.

— Ничем не могу тебе помочь, пернатый. Мне бы кто помог.

Я вернулся в комнату, лег на диван, уставился в потолок. И кое-что вспомнил.

«Шоу Трумэна». Жизнь под колпаком. Вчера я отложил время необходимых размышлений на попозже, и вот это «попозже» наступило. Выход был только один.

Через полчаса я, заметно посвежевший, вышел из душа. Тут же с сожалением отметил, что не мог сказать того же о своем гардеробе. Вчера в баре на меня пролили пиво, пусть немного, но запах, что источала моя рубашка, совсем не походил на аромат «Хьюго Босса». Джинсы и куртка еще куда ни шло, но вот рубашка…

Я принялся рыться в шкафах и прикроватных тумбочках спальни в поисках завалящего антиперспиранта. После великолепия, ожидавшего меня в душе — всех этих шампуней, гелей для мытья и прочих мыльно-рыльных принадлежностей — мне казалось, что я мог бы рассчитывать хоть на огуречный лосьон. Ничего не нашел. Затем отправился обратно в ванную комнату и еще раз внимательно осмотрел всю парфюмерную коллекцию.

Мне повезло. Я нашел какие-то две маленькие пшикалки с приличным запахом. Долго обнюхивал их, пытаясь определить, которая из них мужская, потом бросил это занятие и напшикал на рубашку. Вроде ничего. Все-таки здешний сервис очень даже на высоте. Жаль, в номер нельзя заказать свежие трусы и носки…

Или можно?

Я не стал проверять, чтобы совсем уж не попасть впросак. Вчерашний портье, провожавший нас недобрым взглядом, все еще оставался на смене. Не стоит привлекать к себе внимания больше, чем мы уже привлекли.

Я накинул куртку, обулся, проверил деньги и документы. Вспомнил, что оставил пачку сигарет на балконе, но возвращаться за ней не стал. Решил, что куплю в городе.

Со вздохом оглядел номер и поймал себя на сожалении, что не смог провести здесь больше времени. Вчера в поезде я рассказывал Аллочке Сиротиной, что мечтаю отправиться на рыбалку в какую-нибудь тихую гавань. Кажется, маленький городок со странным названием Край вполне годился. Наверняка здесь есть и красивые реки с озерами, и зеленые луга. По крайней мере, из окна открывается отличный вид.

Если бы не этот идиот Петровский!

Да и ладно, черт с ним, чего уж теперь.

Портье с зализанными волосами встретил меня не особенно дружелюбно. Точнее, подчеркнуто нейтрально, без того елея в голосе, с которым он нас приветствовал при заселении. Кроме того, в его глазах я прочел желание высказаться.

«Молчи, служивый, — подумал я, — тебе не за это платят».

— Намерены покинуть нас? — спросил он, принимая от меня карточку гостя.

— Да, пожалуй.

— Очень жаль.

— Почему же?

— Мы очень рады гостям и испытываем чувство гордости, если они остаются у нас дольше. Уверяю вас, «Каскад» — лучший отель в городе. Все важные персоны, в том числе личные гости нашего мэра Константина Крутова, останавливаются именно у нас.

Я хмыкнул. «Предвыборная агитация». Судя по интонациям, в число гостей, которым тут рады, мы с Петровским не входили.

— Возможно, в следующий раз я задержусь, но сейчас у меня важные дела. Какой день недели сегодня?

— Воскресенье. Проездом в нашем городе?

Он расспрашивал меня, не поднимая глаз. Я почувствовал себя неуютно.

— А это важно?

Тут он удостоил меня взглядом и даже неким подобием улыбки.

— Никакого скрытого умысла, сударь, просто повторюсь…

— Не переживайте, я всем доволен, замечательный номер и потрясающий вид из окна. В следующий свой визит я остановлюсь именно у вас.

На стойке зазвонил телефон. Портье снял трубку, выслушал доклад и молча кивнул.

— С номером все в порядке, господин Круглов. Счастливого пути.

— Всего доброго.

Я направился к дверям, но не вышел сразу, задержался у кофейного автомата, осмотрел список предлагаемых напитков. Краем глаза заметил, что портье сверлит меня взглядом.

Нет, ребята. Как говорил Шариков, находясь в своем собачьем обличье, эту птицу надо все-таки разъяснить.

Я вернулся к стойке.

— Простите, что отвлекаю, но я хотел бы кое-что уточнить.

Глаза портье излучали неподдельное внимание. Он, несомненно, праздновал победу.

— Как я… кхм… или мы… — Я не знал, как лучше сформулировать, чтобы не опозориться. — Словом, не подскажете ли, в котором часу я вернулся в номер?

— Около двух. — Он даже не запнулся.

— А как я… меня привезли или я сам?

Я покраснел до мочек ушей, понимая, что признаюсь сейчас перед незнакомым человеком в алкогольной амнезии.

— Вас привез ваш вчерашний спутник. Кажется, господин Петровский, если я правильно помню фамилию нашего частого гостя.

— В смысле?! — опешил я.

— Он доставил вас в номер, а сам сразу уехал. Его ожидало такси.

Я совсем сконфузился, опустил локти на стойку и начал барабанить по ней пальцами.

— Послушайте, любезнейший, я прекрасно вижу по вашим глазам, что мое давешнее состояние не вызвало у вас восторга, но это ни в коей мере меня не беспокоит. Я действительно ничего не помню. Как вел себя Петровский?

Портье больше не стал скрывать эмоции, гаденько ухмыльнулся.

— Это конфиденциальная информация.

Я со вздохом полез в бумажник. Сколько раз я наблюдал подобную сцену в кино, но не думал, что буду воспроизводить ее в реальной жизни. Голливудский штамп.

Я выложил на стойку сотенную купюру. Портье посмотрел на нее с оттенком брезгливости. Я добавил еще одну такую же. Он тут же смел их к себе и вкрадчиво сообщил:

— Благодарю вас. Так вот, господин Петровский был достаточно трезв, чтобы бережно довести вас до номера и вернуться к машине. Он выглядел вполне адекватным. Хотите узнать что-то еще?

Я отрицательно покачал головой.

Много лет снимаясь в ментовских фильмах, я все же невольно перенял некие правила и привычки у своих персонажей, поэтому, покидая отель на такси (портье любезно оказал мне на прощание эту услугу), я аккуратно осматривался вокруг в поисках возможного «хвоста». Но поскольку местность вокруг отеля была довольно открытой и никакой шпик не сумел бы от меня спрятаться, я ничего не заметил. Ни одна припаркованная перед зданием машина также за нами не увязалась, сзади все было чисто.

Расплатившись с таксистом, я вышел на привокзальной площади. Огляделся. Пушкин все так же посматривал на меня с немым упреком за отсутствие вожделенной кружки, а на месте вчерашнего галантерейного патрульного дежурил мужчина постарше, седой и статный. Пересекшись со мной взглядом, он кивнул и улыбнулся.

В центральном холле я остановился. Минутой ранее мои намерения были мне предельно ясны, но тут я почему-то притормозил. Мир, в который я проник сквозь какую-то прореху, подобно монетке, провалившейся в штанину из дырявого кармана, казался мне одновременно и чуждым, и притягательным. Кроме знатной попойки и идиотской поездки в ночной клуб, здесь было много других приятных и не достижимых в нашем привычном мире вещей. Семейное кафе «Пчела», которое не пытались задушить ни пожарные, ни санэпидстанция, ни налоговая инспекция; ипотека под пять процентов годовых; милые уютные жилые кварталы пригорода; Пушкин вместо Лукича… да, кстати, еще ведь была милая девушка Аня, не пугавшаяся темноты и недобрых людей.

Я вспомнил тему одного из сочинений, которые нам назначали для разработки в средней школе — «Мир, в котором мне хотелось бы жить» — и хмыкнул. Нехорошо как-то хмыкнул, зло.

Тема должна была звучать иначе: «Мир, который мы могли бы создать, да кишка тонка».

Я направился в левое крыло, к железнодорожным кассам, внимательно изучил электронное табло с расписанием поездов — направления, время прибытия и отбытия, длительность стоянки. Поискал глазами поезда на Москву, опасаясь, что не найду. Нашел. Вот она, родимая столица.

Сунулся в свободное окошко.

— До Москвы есть что из самого ближайшего?

Дородная тетенька в синем костюме, от которой ожидаешь грубостей, приветливо улыбнулась:

— В одиннадцать сорок проходящий из Челябинска.

Я посмотрел на часы. Уже через полчаса. Бинго!

— Беру любое место, хоть плацкарт.

Тетенька постучала клавиатурой компьютера.

— Сорок семь рублей за эконом-класс.

Отметив про себя, что никогда не смогу понять принципов здешнего ценообразования — кассирша назвала мне сумму, всего лишь в десять раз превышающую стоимость поездки на городском такси или обеда в кафе — я отсчитал купюры, забрал билет и направился к выходу. У киоска с прессой задержался, купил пару местных журналов и газет с не знакомыми мне названиями («на память!» — уверял меня внутренний голос) и вышел на перрон.

Светило солнце, необычно теплое для второй половины августа. Пути были свободны, по платформе, в отличие от вчерашнего вечера, сновали люди. По другую сторону вокзала моему взору открывалась южная часть городка, которую Петровский не успел мне показать. Она мало отличалась от северной — все те же пряничные жилые кварталы, старая архитектура, современные башни. Я сел на скамейку, закурил и стал ждать. Стал думать.

А думал я вот о чем: если сюда можно было попасть, стало быть, отсюда можно было и выбраться. Любая дверь пропускает трафик и в одну, и в другую сторону, иначе не бывает. Я не знаю, какие способы предпринимал сам Петровский, но что-то мне подсказывало, что он испробовал далеко не все. Если случился такой замечательный день, когда он встретил своего настоящего земляка, почему не предположить, что случится другой прекрасный день, когда отсюда можно будет удрать?

Я шел наугад. У меня не было ни малейшей уверенности. Но если я попробую? Кто мне помешает?

Вот сейчас сюда придет поезд на Москву… в какую Москву он меня привезет? На каком Казанском вокзале я сойду? И будет ли там Казанский вокзал? Что это вообще будет за город?

Эта мысль меня не на шутку возбудила. А ведь черт подери! Ведь я сейчас краем глаза глянул на «новую Россию» в ее глубинке, которая, как рассказывал Палыч, оставляет себе большую часть собираемых налогов. И здесь реально круто! А что ж тогда творится в мегаполисах?!

Конечно, если ничего не выйдет с бегством, мне будет жаль друзей, знакомых и нужные связи. В конце концов, в Старом Мире мои родители остались. Но перспектива оказаться в изменившейся до неузнаваемости стране все-таки манила. Только интересно, чем я буду заниматься? Чтобы попасть в театральный институт, затем пробиться в высший эшелон современного кинематографа, мне пришлось проделать гигантский путь, получить немало синяков и ссадин. Неужели придется начинать все сначала? С простого осветителя на «Мосфильме»?

Ох, брат, сколько вопросов. Погрузи свое тело в плацкартный вагон (или, как он тут называется, «эконом-класс») и решай проблемы по мере их поступления. Денег пока хватает, чтобы какое-то время просто хватать ртом воздух.

Незаметно для себя я задремал. Уморился, братишка. Солнце щекотало щеки, в нос пробивался запах мазута. Тишина, никуда не хочется отсюда уезжать…

…Проснулся я от грохота состава, прибывшего на первую платформу. Вот он, мой поезд до дома.

В билете значился восьмой вагон. Передо мной остановился седьмой. Я прошагал к своему тамбуру. У восьмого вагона толпился народ — отъезжающие и провожающие. Пришлось ждать своей очереди. Кстати, поезда в этом мире отличались от наших. Очевидно, что годы технологического прогресса, безнадежно утерянные нами, в здешних краях принесли результаты. Поезд выглядел очень современно, был похож на те, что я видел в Европе…

…и тут я безвольно опустил руки и остановился. Если бы не похмелье, я догадался бы о тщетности своей попытки сбежать на пару минут раньше. Проснись уже, старик! Посмотри на состав! В свой мир тебе не вернуться. По крайней мере, сейчас.

Кто-то взял меня за локоть. Не очень настойчиво, скорее, нежно. Но я все равно вздрогнул.

— Сергей!

Я обернулся. Передо мной стояла симпатичная девушка. Мне потребовалось время, чтобы узнать ее. Это была наша прекрасная ночная незнакомка, общительная и, как выразился Палыч, непуганая. Аня была одета в легкое белое платье до колен, сумочка висела на сгибе руки. Днем она выглядела совсем уж невероятно. Кусочек летнего солнца в сумрачном Лондоне моей жизни.

— Здравствуйте, ээ… Анюта. — Я попытался скрыть свое смущение. — Вы тут… какими… в смысле, что вы тут делаете?

— Провожала подругу. Она уже в вагоне. А вы тут как?

Я замешкался. Долго объяснять.

— Стало быть, вы действительно не местный. Уезжаете?

— Угу.

Она неловко помолчала, посматривая по сторонам. Вроде бы у нас не было веских причин вести долгую беседу. Встречались-то всего один раз. С другой стороны, наша встреча тут, на перроне вокзала, казалась любопытным стечением обстоятельств.

— Ну что ж. — Она все же посмотрела на меня. Боже, какие красивые у нее глаза! — Счастливого пути. Будете снова у нас проездом, звоните. Мой телефон у вас, кажется, есть. Не потеряли?

— Ношу возле сердца.

Она хихикнула. Сколько ей лет? Двадцать пять — тридцать? Где-то в этом диапазоне. «Братишка, ты не староват для нее?».

И тут у меня вылетел из уст вопрос, который я задаю малознакомым девушкам только в состоянии сильного алкогольного опьянения. Казалось бы, актерская карьера приучила фильтровать базар, но я не успел сомкнуть губы.

— Аня, вы замужем?

Улыбка на мгновение застыла на ее лице. Да, я задал совершенно неуместный и глупый вопрос, но… прости уж, я ведь не местный.

— Вы почему спрашиваете?

Я стушевался. Очередь у входа в вагон рассосалась, проводница вопросительно посматривала на меня. Пора валить. Но ноги словно приросли к асфальту.

— Так, вдруг отчего-то подумалось… нет, извините, дурацкий вопрос.

Девушка пришла мне на помощь.

— Я была замужем, Сереж, если вас это так интересует.

— Да, в общем, не особо… А дети есть?

— Это важно? — Легкая тень накрыла ее очаровательное солнечное личико. — Нет, не успели обзавестись.

Проводница уже сверлила меня взглядом.

— Ладно, еще раз простите меня, дурака. Вы очень симпатичный человек, а у меня в этом городе, повторюсь, никого из знакомых нет.

— Ну что ж, будет повод вернуться. Всего вам доброго, Сережа!

Аня мягко опустила руку мне на плечо, и этого жеста оказалось достаточно, чтобы желание уезжать окончательно пропало. Не говоря более ни слова, она развернулась и зашагала к входу в здание вокзала. Через несколько мгновений ее белое платье исчезло за стеклянной дверью.

Я подошел к проводнице. Надо было протянуть билет, но я стоял как замороженный.

— Две минуты до отхода, — напомнила девушка.

Да, я уже понял, что это не наш поезд, и привезет он меня, скорее всего, не в мою Москву. Тогда зачем? Здесь куда как лучше. Но, с другой стороны, если мой родной поезд проскочил вчера через какую-то нору и занес меня сюда, то, может, и этот состав проскочит через ту же норку и вернет звезду телевидения обратно, к Аллочке Сиротиной и вожделенной рыбалке в Рязанской области? Как в «Лангольерах» Стивена Кинга: обратный путь лежит через ту же дырку в заборе.

Я обернулся к дверям вокзала. Вдруг Аня оглядывается на меня через стекло?

Но я увидел кое-что другое. Стоявший у колонны седовласый мужчина в голубой рубашке с закатанными рукавами и в джинсах пристально смотрел на меня и отрицательно качал головой.

5. Предлагаемые обстоятельства

Нового знакомого, который сорвал мою попытку к бегству, звали Николай Владимирович Святов. Никогда не любил отчество Владимирович. Его невозможно сократить, как Палыч, например, и трудно произносить отдельно, как Петрович. «Владимирыч» звучит ужасно, даже моя актерская дикция с этим не справляется.

Мы сидели все в той же «Пчеле» на привокзальной площади. Дочь хозяев Катя Пчелкина была на месте и сразу меня узнала, приветливо улыбнулась. Преимущество маленьких городов в том, что все добрые и милые люди друг друга знают, и не только в лицо.

Мы пили чай. Крепкий, с лимоном, как я любил. Гостеприимная Катюша запомнила мои потребности.

— Итак, что это за веская причина, по которой я выбросил на ветер почти полсотни рублей за билет? — поинтересовался я.

— Не прибедняйся, Сергей, — отмахнулся Святов, — ты можешь позволить себе швырять баранки в Москва-реку.

Мой собеседник был похож на преподавателя какого-нибудь серьезного курса в МГУ — например, психологии или юриспруденции — который в аудитории всегда носил строгий костюм, а сейчас, жарким летом, сбросил тесные официальные одежды. Упругий, статный, с белой как снег головой. Правда, разговаривал он со мной немного свысока, стальным голосом, от которого холодела поясница. И еще это его небрежное «тыканье» с самого начала. Нет, вряд ли профессор.

— А вы, смотрю, прекрасно осведомлены о моих финансовых делах, Николай Владимирович.

— Конечно, — ухмыльнулся тот. — Кто же не знает Косого.

Несколько секунд я просто смотрел на него. Не могу сказать, что реплика меня ошарашила. В конце концов, если в этом мире затерялись мы с Петровским, то логично было бы предположить, что подобная участь постигла еще кого-нибудь из наших «земляков». Но, тем не менее, известие озадачило.

— Вы тоже из наших мест?

Он кивнул.

— Откуда, если не секрет?

— Из Уфы. Майор уголовного розыска. Районное отделение. Настоящий майор, уж прости мой сарказм.

— Прощаю. Как вы здесь оказались?

— Отпуск. Собирался провести в Москве пару дней, а потом мотануть к сестре в Питер. Вышел покурить здесь, прикупить пару сэндвичей в буфете и газет. Результат налицо.

— Вкусные сэндвичи?

— Лучше нашенских.

Я отпил чаю.

— Сколько здесь?

— Почти три недели.

— Как вышли на меня?

Тут он позволил себе улыбнуться. Но улыбка его… как бы поточнее выразиться… в общем, от такой улыбки подозреваемый на допросе может надристать в штаны.

— Ты забыл: я настоящий майор уголовного розыска. Пардон еще раз.

Я снова отпил из чашки. Пятнадцать минут назад Катя Пчелкина предлагала мне весьма аппетитный ланч, состоящий из порции солянки, жареного картофеля с беконом и кофе, и я сказал, что чуть позже обязательно сделаю заказ, но к настоящему моменту аппетит пропал.

Естественно, в голове у меня крутился важный вопрос.

— Что вам от меня нужно? Почему не дали уехать? Вы тоже собираетесь погрузить этот дивный новый мир в пучину разврата и хаоса? Думаю, у наших ментов есть для этого все подходящие навыки. Да, кстати, простите мне мой сарказм. — Я вежливо поклонился.

— А ты зубастый. Люблю таких. — Он посмотрел в окно, на залитую солнцем привокзальную площадь. — Ты прав, Сергей, это замечательный мир. Здесь воздух другой, глаза у людей другие. И практически нет для меня серьезной работы. В больших городах не бывал, но, по крайней мере, в этом маленьком городке точно нет. Вернее, не было…

— Что вы имеете в виду?

Он посмотрел на меня серьезно. Ни сарказма, ни издевки.

— Я не собираюсь погружать этот мир в пучину разврата. Я хочу это предотвратить. И мне до зарезу нужен помощник вроде тебя. Хоть ты и не настоящий мент. Пардон в третий раз.

Разговор мы продолжили в парке рядом с городской администрацией. Неспешно прогуливались по аллее. Как и вчера, зеленые лужайки напротив невысокого здания ушедшей эпохи занимали праздные горожане — мамы с детьми, бабушки и дедушки. На площади перед крыльцом по идеально ровному асфальту катались на роликах и самокатах подростки.

— Идиллия, верно? — спросил Святов.

— Край непуганых, как говорил Петровский.

— Хм, точно подмечено. На язык он остер, этого не отнимешь.

— Давайте не будем расползаться мыслию по древу. Рассказывайте все, что знаете.

Он глубоко вздохнул, из чего я сделал вывод, что информации этот сыскарь собрал предостаточно и она меня отнюдь не обрадует. Уж если настоящий майор демонстрирует растерянность, то чего ожидать от меня.

Мы присели на свободную лавочку.

— Твой Петровский — редкий жучара. Не исключаю, что тебя он поначалу обаял. Сыграл и фактор землячества — все-таки свой человек в этом странном месте, свой по менталитету. Точно так же он сделал и меня.

— Он встретил вас на вокзале?

Святов сморщился.

— Слушай, давай на «ты». Не смотри, что у меня башка седая, мне всего пятьдесят один.

— Лады. Он тебя встретил?

— Да. У крыльца. Предостерегал, чтобы я не входил, хотя и не слишком упорствовал. Только заинтриговал. Собственно, именно этого он и добивался — чтобы я вошел.

— И ты вошел…

— Как видишь. Мы не очень долго общались. Он провел ознакомительную экскурсию, потом пожрал за мой счет в «Пчеле», поселил в гостиницу.

— «Каскад» на окраине?

— Нет. Тут недалеко есть небольшая семейная гостиница. Пожилая семейная пара держит двухэтажный домик с номерами на втором этаже и общей столовой внизу. Сами готовят еду, сами обеспечивают сервис. В общем, уютно и мило. Петровский скулил, что поиздержался в пути, давно без работы, но когда понял, что бухать с ним и оплачивать ему лобстеров я не собираюсь, очень быстро потерял ко мне интерес. Исчез на следующий же день. Только, дурашка, не подумал, что свой профессиональный интерес к нему сохраню я. Короче, я его нашел. Живет на юге, в доме улучшенной планировки. В местном Сити открыл офис юридической консультации, нанял персонал, обзавелся транспортом.

— Вот жук! А как ты здесь устроился?

— Снял дом в спальном районе, когда понял, что застрял надолго. Тут это, кстати, сделать несложно, они просто смотрят в документы, заносят тебя в электронный журнал и вручают ключи. Я ведь тоже пытался уехать, но когда увидел, что вместо фирменного «Южного Урала» Челябинск-Москва сюда подкатил какой-то космический корабль цвета начищенного серебра, решил, что затею эту пока надо оставить. Денег хватало на оплату жилья на несколько месяцев вперед, на питание, прочие расходы, и кое-что еще осталось в заначке. Но по сравнению с тобой я просто нищеброд. Я ведь догадываюсь, сколько платят звездам твоего уровня.

Я смутился, но комментировать не стал.

— Деньги при тебе? — спросил Святов.

— Да. Повезло, перед самым отъездом бросили гонорар.

— Сколько там?

Вопрос в лоб. Вообще-то не принято спрашивать о доходах, и в фильмах, если вы помните, почти никогда денежные суммы не оговариваются вслух, а пишутся на салфетках и других бумажках, но Святов смотрел на меня в упор, и я понял, что дело вовсе не в обывательском любопытстве.

— Чуть больше миллиона деревянными.

— Чуть — это сколько?

— Миллион двести…

Святов присвистнул, воздел глаза к небу, очевидно, производя в уме какие-то расчеты.

— Знаешь, Серега, бюджет муниципалитета — порядка сорока миллионов в год. Могу ошибаться, но не очень сильно. Все эти зарплаты бюджетников, образование, здравоохранение, культура, спорт, дороги, благоустройство. Причем бюджет профицитный, и тут эти рубли далеко не деревянные. Ты осознаешь, какие возможности сосредоточены в твоем бумажнике?

— Кажется, догадываюсь

— Ты один из самых богатых людей этого города. У тебя в кармане — зарплата учителей всех восьми школ примерно за полгода. Насколько мне удалось выяснить, миллионеров здесь человек двадцать, не больше. Петровский с самого начала прощупывал тебя. Конечно, он тебя сразу узнал — звезда кино, лицо с обложки, все такое. Поэтому допускал, что ты при хороших деньгах. И когда он удостоверился, что это так, взял тебя в оборот.

— Это я уже понял. Остается спросить только…

— Что ему нужно?

— Да.

Святов прищурился, долго смотрел на одну молодую мамочку, которая, кажется, собиралась покормить своего младенца грудью.

— Николай! Что ему нужно?

— Кхм… Интерес отнюдь не меркантильный. Конечно, он может срубить деньжат с какого-нибудь лоха… без обид, Сереж… но настоящие цели у него более масштабные.

Святов сделал паузу. Примы МХАТа могут покурить за кулисами.

— Через две недели здесь пройдут выборы мэра, время горячее. Глава муниципалитета вносит на утверждение городского совета кандидатуры на посты начальника полиции и окружного судьи. Это очень серьезные должности, если использовать их так, как привыкли мы в своем мире. Петровский пытается закрепиться здесь, подняться, устроить свою карьеру, а какие инструменты есть у политтехнолога? Правильно — пиявкой присосаться к чужому бюджету. Думаю, он выбрал Хилькевича, местного рыбного заводчика. Тот баллотируется уже во второй раз. Человек сложный, но не безнадежный.

Я вспомнил наш визит в «Лагуну». Кандидат в мэры тогда сидел за барной стойкой и грустил. Кажется, Петровский обмолвился, что уже подкатывал к нему с предложением услуг.

— Если парень окажется полезным местному бомонду, сумеет доказать свою нужность и незаменимость, то дела пойдут в гору. Выборы — отличный трамплин для таких, как он. Но времени вести честную избирательную у него почти не остается, так что, думаю, он собирается…

— …устроить привычную ему возню, — закончил я.

— Примерно так. Мне кажется, он совершенно искренне хочет погрузить этот городишко в пучину разврата и хаоса. Не просто хочет, а страстно желает. Его, видите ли, бесит, что у этих получилось жить по-человечески, а он всю жизнь говно совковой лопатой в сидячем положении перекидывал.

Я кивнул. Мотивы Евгения Петровского стали теперь предельно ясны, как сегодняшнее небо над головой. Уязвленное самолюбие и заниженная самооценка некоторых людей не стимулируют их стать лучше, но понуждают к унижению других. «Не надо мне своей коровы, пусть сдохнет корова соседа». Старая русская забава.

— Вот же гад, — процедил я сквозь зубы.

— Согласен. Теперь расскажи мне в подробностях, как прошел ваш вчерашний день. Я, конечно, присматривал за вами, как мог, но иногда терял из виду.

Я рассказал все от начала и до конца — с момента встречи на вокзале до утреннего разговора с портье в гостинице. Факт знакомства с Анютой опустил — почему-то захотелось сберечь это у себя в глубине сердца (я не подумал, что он мог видеть нас на вокзале). Святов слушал внимательно, изучая узоры тротуарной плитки. Когда я закончил, он удовлетворенно кивнул. Кажется, я справился.

— Все понятно. Окончание потасовки в клубе я видел. Если бы не охрана кабака, тебя распотрошили бы в темном углу. Но у местных, понимаешь, очень сильно развито гражданское самосознание. Кто-нибудь обязательно заметит, что к тебе лезут в карман или вообще куда-то волокут, вызовет копов. Все на виду, городок маленький, люди друг друга с детства знают. Когда они выяснили, что твой миллиончик остался в гостинице, посадили в такси, отвезли обратно, но Петровский в номере ничего не нашел. Пришлось забить тебе стрелку. Единственный косяк — он засветился перед портье, но, видимо, другого выхода не было.

— У меня еще вопрос. Тебе-то зачем все это нужно, Коль? Это чужой нам мир. Убраться бы домой.

Он отвернулся, снова приковал взгляд к молодой мамаше с младенцем. Та уже обнажила грудь. Ребенок умиротворенно ее посасывал.

— Если я скажу, что за державу обидно, ты поверишь?

— Не-а.

Он со вздохом поднялся со скамейки.

— Мне здесь нравится. Я, конечно, скучаю по дому и родным, но, знаешь ли, тоже чертовски надоело перекидывать дерьмо совковой лопатой в сидячем положении. Хоть немного поживу как человек, а там поглядим.

Мы рассмеялись.

6. «Денег нет, но вы держитесь»

На пресс-конференциях, посвященных премьерам фильмов с моим участием, или в интервью таблоидам мне часто задавали банальный до икоты вопрос: «Как вы работаете над своими персонажами?». Поначалу я отвечал на него серьезно, делая умное лицо и вспоминая правила составления сложноподчиненных предложений. Но когда количество подобных вопросов стало зашкаливать, я расслабился и понес откровенную пургу: «Подглядываю в бинокль за жильцами дома напротив, особенно если это женщины, готовящиеся принять ванну». «Пересматриваю ранние фильмы Арнольда Шварценеггера — очень уж у него тупая физиономия была». «Медитирую в туалете».

Ну а что? И мне забава, и журналистам повод языками почесать.

Однако вопрос на самом деле не так уж и прост.

Когда мне впервые подсунули сценарий с главной ролью оперативника (это было задолго до триумфа «Косого»), я от него отмахнулся: «Какой мент, я вас умоляю! Вы посмотрите на мою рожу — это ж как минимум аспирантура! Я ни черта не знаю о буднях уголовного розыска! Принесите мне Гамлета на тарелочке с голубой каемочкой!». Но Аллочка Сиротина уже тогда не лаптем щи хлебала. Приставила меня к одной оперативной группе на несколько дней, и я поймал приключений на свою задницу по полной. И в засаде сидел в бронежилете, и наркоманские притоны вместе с профессионалами накрывал, и водку хлестал из горла после очередной тяжелой операции. То есть прошел самую настоящую «школу капитанов». Единственное, чего мне не полагалось, это носить настоящее боевое оружие, — расщедрились лишь на муляж.

После этого изнурительного марафона я однажды посмотрел на себя в зеркало и обнаружил, что образ аспиранта как-то потускнел. Нет, не исчез совсем, но отошел на вторую позицию. Вперед вылез он — будущий Косой, гроза уголовников. Говорят, что в каждом из нас поровну намешано и добра, и зла. И ангелы, и демоны сидят внутри и препираются, чья очередь выходить на сцену. Вот мой демон и подсидел однажды своего вечного антипода и пошел гулять по буфету.

Словом, к чему это я?

Очутившись в доме настоящего майора Николая Святова, я ничему не удивился. Истинный аскет, волею судеб оказавшийся вдали от малой родины. Одинокий волк-сыскарь. Именно такой, какими я их видел в реальной жизни и пытался изобразить на экране. Сам по себе домик, состоящий из двух больших комнат, открытой кухни и санузла, был очень аккуратным и уютным — дорогие рифленые обои теплых тонов на стенах, ламинат на полу, пластиковые окна. Мебель, правда, отдавала казенщиной, но не вызывала отторжения. Удобные диваны с тумбочками, шкаф, круглый обеденный столик с четырьмя стульями — все это напоминало простенькие гостиничные номера в трехзвездочных отелях. Приют командировочного. А вот остальные штрихи к натюрморту уже добавил от себя Святов.

— Сразу видно, ты не женат, — заметил я.

— Ошибаешься, — буркнул майор, — женат двадцать лет, и все двадцать счастливо, прикинь! Просто здесь я решил оттянуться. Иногда полезно побыть холостяком.

Он грустно усмехнулся, и в этот момент я снова вспомнил о своих родных. Жены у меня нет, но есть родители. Каково им сейчас? И каково сейчас Николаю, которого супруга, наверно, уже похоронила? Все-таки три недели — вполне достаточный срок, чтобы считать пропавшего без вести погибшим.

Что ж, «оттягивался» он на совесть. Почти вся большая комната была забросана одеждой — рубашками, носками, домашними штанами. В углу под ЖК-телевизором валялась спортивная сумка с распахнутой пастью, из которой торчала рукоятка теннисной ракетки. На обеденном столике, словно временный монумент холостяцкой идиллии, возвышалась опорожненная водочная бутылка. Вскрытая и пустая консервная банка из-под кильки в томатном соусе составляла ей компанию. Про грязные приборы я уж и упоминать не стану.

Святов глядел на меня виновато.

— Вторую комнату я тебе сейчас приготовлю. А пока можешь потусить на заднем дворе.

Я не стал его смущать, любезно принял предложение.

На задний двор я вышел через дверь в конце коридора, который отделял комнаты от санузла и кухни. Дворик представлял собой небольшую, в пару-тройку соток, зеленую лужайку. Две скамейки, клумба с цветами и мангал для шашлыка — все было как на картинках о счастливой жизни средней американской или европейской семьи с небольшими вкраплениями чисто русского деревенского колорита вроде легкого запаха навоза от соседних участков и деревянного частокола. К сожалению, вид за невысокой изгородью открывался отнюдь не идиллический: всего лишь соседние дома с точно такими же двориками. Возле дома, что справа, я заметил мужика в майке-алкоголичке. Он сидел на ступеньках крыльца и угрюмо курил, глядя на меня. Я приветственно кивнул. Он ответил тем же. На участке слева полноватая молодая женщина в домашнем халате развешивала на веревке свежевыстиранное белье — детские футболки и шорты с трусиками. Увидев меня, она с улыбкой махнула рукой и крикнула:

— Здрасьте! Вы наш новый сосед?

— Ага! Здравствуйте!

— Хорошего дня!

Я уселся на скамейку возле панельной стены дома. Противоречивые чувства боролись во мне. Да, этот мир хорош, все такие приветливые, хоть и видят меня впервые в жизни, все так чисто, благородно, и никак нельзя допустить, чтобы какой-то проходимец, сколотивший группу одноклеточных единомышленников, устроил тут филиал Содома и Гоморры. С другой стороны, здесь не видно привычной нам движухи, нет огня, страсти. Что тут делать? Жир нагуливать? Может быть, в больших городах ситуация иная, но тут…

— Охладиться не желаешь, Серега?

Святов стоял на крыльце. В руках он держал две открытые бутылки пива.

— Днем здесь тихо, — рассказывал майор, неспешно потягивая ледяной напиток. — Люди работают на фабриках, в офисах, просто в городе на бюджетных местах — врачи, учителя. Работники ферм тут тоже в большом изобилии. Вечерами собираются семьями на своих задних дворах, жарят мясо. Дети визжат, мамаши кудахчат, мужики пьют пиво. Не смотри, что у меня тут девственно чисто, я заезжий холостяк, а вот у соседей на участках есть и коровы, и куры, и всякая другая живность, как полагается в наших обычных деревнях. Но, ты знаешь, все как-то очень аккуратно. Я долго к этому привыкал, ждал или пьяных скандалов, или драк, или бесконечного блеяния. Но нет. Тут ночами так комфортно спится. Опустил голову на подушку — и провалился до утра.

— Работу не пытался искать?

— Пока нет. Сложно сориентироваться. Финансовое положение пока позволяет тунеядствовать.

— Что будешь делать, когда деньги закончатся?

Он пожал плечами, потом взмахом руки с бутылкой поприветствовал соседа:

— Михалыч, привет!

Мужик в белой майке все так же индифферентно кивнул, закуривая вторую сигарету подряд.

— Это, наверно, наше единственное местное исключение, — пояснил Святов. — Пилит свою жену постоянно, по поводу и без повода. Она женщина покорная, терпеливая, но что-то мне подсказывает, что в один прекрасный день воткнет ему тесак для резки мяса промеж глаз. Не буди лихо, что называется.

— Мне показалось, или у него что-то с рукой? Как-то он неуверенно сигарету держит.

— Да, ты прав. Пальцев не хватает, на производстве когда-то давно потерял. Пособие по инвалидности получает. Может, поэтому и злой, как собака… А вон слева, кстати, Марья Ивановна, совсем как школьная учительница из анекдотов. Двое детей, близнецы Федька и Петька четырех лет от роду. Сорванцы, каких поискать. Их резиновый мячик постоянно ко мне на участок перелетает. Когда я дома, возвращаю сам, а в мое отсутствие повадились, засранцы, через дырку в заборе пролезать. Однажды мангал повалили с углями и пеплом… Мариванна, добрый день!!

Женщина, почти закончившая развешивать белье, с последним полотенцем в руках подошла к забору.

— Здрасьте, Николай! Скока уж говорила, какая я вам Мариванна! Просто Маша. Как ваши дела?

Она была довольно мила. Сдобная, улыбчивая, с очаровательными ямочками на щеках.

— Вашими молитвами, Маш. Хлебушек у вас вкусный, вчера за милую душу буханку уплел. Кстати, познакомьтесь, это Сергей, он писатель из Москвы.

— Очень приятно, Сережа! — сказала Мариванна. — Писателей тут у нас отродясь не бывало. Заходите как-нибудь с Колей к нам на чай, поболтаем. Нам будет интересно.

— Спасибо, обязательно, — ответил я и, следуя здешним традициям, добавил: — Хорошего дня!

Когда она вернулась к своим занятиям, я фыркнул:

— Писатель?!

— А ты чего хотел? Назовись тут актером — житья не будет. Привыкай к легенде.

— Попробую.

— Кстати, хорошая семья, — сказал он, следя за соседкой. — Маша дома с детьми, муж Арсений в собственной автомастерской трудится. Пару раз заходил к ним на чай…

Он вздохнул, на минутку задумавшись о чем-то своем.

— Ладно, с аборигенами мы еще познакомимся, Коль. Давай решим, что нам делать дальше.

Он оживился.

— В котором часу они назначили тебе стрелку и где?

— В восемь вечера у Северных ворот.

— Ох уж эти Северные ворота…

— Что с ними не так?

— Излюбленное место для разговоров за жизнь. Там довольно пустынно.

— Что мне делать? Ехать?

— Нет. Без денег останешься, да еще и черепушку проломят.

— Они запросили триста тысяч. Этого хватит?

— С запасом. На эти деньги здесь можно устроить Сицилию времен комиссара Катани. А если решат стукнуть тебя по кумполу и вытрясти вообще всё, то мне и представить страшно. Ждем звонка.

— Что сказать?

— То, что сказал Дмитрий Анатольевич крымским пенсионеркам. Рабочая схема.

Святов с кряканьем приподнялся со скамейки, выбросил пустую бутылку в мусорный бак и пошел в дом за новой партией пива.

В общей сложности мы за пару часов выпили целую упаковку. Даже обычное бутылочное пиво здесь было вкусным. К слову, и опьянеть не получилось. Святов вообще выглядел так, будто ему эта упаковка как слону дробина. У меня же все вышло с потом, даже мочевой пузырь не стонал. Четкого плана действий мы так и не набросали. Майор настаивал на том, что Петровского нужно выгнать на открытое пространство и заставить действовать без забрала, а уж потом от его телодвижений и отталкиваться. «Пусть он сделает первый ход, тогда можно будет понять, что с ним делать. Пойдет по-хитрому — мы на его хитрую жопу найдем кардан, решится на беспредел — будем ломать рога». На мой вопрос, собирается ли он привлекать местных копов, Святов ответил, что легализоваться здесь непросто. «Полезем в полицию, придется отвечать на вопросы. Я не хочу. А ты?».

Я тоже не хотел.

После обеда я задремал прямо на скамейке, пока Святов возился на кухне со свиными стейками. Опасаясь, что мое лицо сгорит на солнце, он предложил мне кровать во второй комнате. Я принял предложение с неописуемой благодарностью. Провалился в сон на три часа. Проснулся бодрым, несмотря на вчерашний загул и сегодняшнее пиво. На столе в большой комнате меня ожидало роскошное угощение.

— Садись, — сказал майор и включил телевизор. Мы начали обед под выпуск федеральных новостей, из которого я узнал, что Россия (эта Россия) входит в десятку экономик мира, что спикеру Сената угрожает импичмент из-за подозрений в лоббировании интересов некоторых металлургических компаний, что сборная страны по футболу после четырех отборочных матчей чемпионата мира занимает первое место в группе, и многое другое.

Увидев мое ошеломленное лицо, Святов переключил телевизор на музыкальный канал, где крутили джаз.

— Не смотри, а то аппетит потеряешь. Я по этой причине компьютер не купил. От местного интернета я сошел бы с ума.

Они позвонили в восемь-двадцать. Святов успел отпустить комментарий:

— А нервы у них будут покрепче, чем я думал.

— Угу. И ты прав насчет Петровского. Мой номер здесь мог знать только он.

Выждав несколько секунд, я нажал кнопку ответа.

— Слушаю.

— Ты, кажется, чего-то не понял, — прогудел знакомый голос. Со мной говорил тот же человек, что и утром в гостинице.

— Будь добр, объясни. Может, пойму.

— Твой друг должен нам триста штук. Хочешь получить по почте его яйца в конверте?

Я хмыкнул. Как все это напоминало наш сериал! Какие-то эпизоды получались вменяемыми, но когда кресло сценариста ввиду экономии бюджета занимал молодой графоман, завербованный на интернет-бирже для писателей, начиналась ржака. Кажется, этот диалог писал кто-то из них.

— Предпочитаю яичницу из куриных яиц. Гениталии этого парня меня не возбуждают.

Мой собеседник озадаченно дышал. Мне удалось ненадолго сбить его с толку. Но триста тысяч — слишком жирный пирог, чтобы выбросить на ринг полотенце после первого нокдауна.

— Ты неадекватно оцениваешь ситуацию.

Я переглянулся с майором. Святов кивнул: мол, продолжай в том же духе.

— Ладно, мой жадный друг. Для начала мне нужно услышать его голос, чтобы удостовериться, что его мошонка на месте.

Снова пауза. Второй нокдаун?

Послышалось какое-то шевеление и разговор на заднем плане. Через несколько секунд со мной заговорил Петровский.

— Привет, старик. — Голос звучал подавленно. — Прости за эту подставу. Пьяный был вчера, понесло дурака, попался как лох. Не знаю, как быть. Ты же поможешь мне откупиться? Я отработаю, клянусь…

— Женя, не лепи горбатого. Решил вернуться к своей профессии?

Молчание в трубке. Я напирал:

— Сколько ты воровал во время своих прежних избирательных кампаний? Не хватало официального вознаграждения? Вот на своей жадности ты и погорел, старик.

Он шмыгнул носом. Голос изменился. Теперь он угрюмо бурчал:

— Не понимаю, о чем ты.

— Все ты прекрасно понимаешь. Портье тебя сдал. Не надо было жадничать.

По моим прикидкам, сейчас он должен будет включить другую песню: обрисовать мне перспективы, которые откроются после обильных инвестиций в предвыборную гонку. Так и вышло.

— Вот оно что. Да, надо было ему накинуть… Серега, ты просто не понимаешь. С твоими финансовыми возможностями мы здесь прекрасно устроимся. Ты же не собираешься проедать свои деньги?

— Нет. Но ты-то чего роток на них разинул?

— Я просто предлагаю тебе инвестиции У меня уже есть нужные люди, готовые всерьез…

— Стоп, стоп, не пыли. Мне это уже не интересно. Хотел предложить во что-то инвестировать — так бы и предлагал, а не бил меня по морде. Поздно пить боржоми.

Он хмыкнул.

— Майор уже прочистил тебе мозги, да? Он ведь давно висит у меня на хвосте, и я это вижу. Теряет хватку старый лис.

— Это не так важно.

— А что важно?

— То, что мы с ним солидарны. Я помню твою биографию, и здесь тебе делать нечего. Хочешь вернуться к прежней жизни прожорливой моли, ищи способ проскочить через нору обратно. Я уверен, он есть, и ты его рано или поздно найдешь. Я даже готов до тех пор оплачивать твои завтраки в «Пчеле»… Хотя постой, у тебя вроде и так все в порядке — офис в центре, все такое. Вот и занимайся делом, переквалифицируйся в управдомы. Но подрывную деятельность на этой территории, если ты ее планировал, прекрати..

— А кто мне запретит? Ты? Или твой Дед Мороз?

Мы со Святовым снова переглянулись. Николай показал мне большой палец: все отлично.

— А хоть бы и так.

Петровский повел себя неожиданно. Он… рассмеялся. Причем у меня не было оснований считать этот хохот наигранным. Кажется, он совершенно искренне потешался надо мной.

— Что смешного я сказал?

— Ты не представляешь, с чем вам придется столкнуться! Это не кино, Косой, и сценария у тебя на руках нет.

— То есть ты настроен решительно?

— Почему нет? Каждый зарабатывает как может. Я же не запрещаю тебе устроиться в местный дворец культуры массовиком-затейником. Вперед и с песней! Я не мешаю тебе, ты не мешаешь мне. Подумай над этим. Будь здоров!

Он отключился.

Святов внимательно изучал мою реакцию. Все время разговора он сидел рядом со мной за столом и услышал все, что было нужно.

— Какие у него возможности? — спросил я.

Майор вздохнул.

— Тут их пруд пруди. Народ-то непуганый.

7. Лучшая рыба — это колбаса

Тут, пожалуй, можно отвлечься от моей скромной персоны — тем более что ничем продуктивным в тот вечер я не занимался. Я посвятил его пешим прогулкам по кварталу, в котором мне предстояло жить какое-то время. Я вышагивал по узким асфальтированным улицам спального района, наблюдал за людьми, многие из которых со мной здоровались. Святов не врал: вечером эти пряничные домики, спрятанные за рядами пышных ив, действительно оживали, наполнялись суетой и голосами, а со дворов на улицу тянулись совершенно чумовые запахи свежих овощных салатов и жареного мяса. Мне вспомнилось мое деревенское детство: можно было выйти на улицу, и у каждого дома с тобой обязательно кто-нибудь поздоровается, хотя видит раз в год в разгар лета, и чем-нибудь обязательно угостит.

Ну да ладно, оставим меня на время в покое и перенесемся в другую часть города. Подробности эпизода, о котором я хочу рассказать, мне стали известны позже, но я приведу их сейчас, дабы соблюсти хронологию повествования.

Для начала попробую представить, чем занимался один из героев эпизода тем тихим замечательным вечером. Допускаю, что после возвращения из офиса своего рыбзавода он отпустил домработницу, переоделся в пижаму, заварил крепкого чаю с малиной и уселся перед телевизором. На журнальном столике перед ним веером расстелились сегодняшние газеты. В них было много материалов, посвященных грядущим выборам. По диагонали пробежав актуальные заметки, мужчина принялся щелкать кнопками на пульте.

В новостях его тоже преследовали выборы. В частности, вопиющее безобразие от действующего главы муниципалитета Константина Крутова. О да, он может себе это позволить. Вот он инспектирует сиськи коров местных ферм, вот он берет в горсть комбикорм и чуть ли не пробует его на вкус. Весь из себя крепкий хозяйственник. И пусть местный телеканал «Край-ТВ» не входит в число его активов (сам-то он владеет лишь лесопилкой и небольшим мебельным цехом), тамошние менеджеры определенно получали от него в минувшие шесть лет некие преференции, а посему с удовольствием их отрабатывали.

Где справедливость?!

— Вот же черт, — говорит владелец рыбзавода и переключает канал. Лучше посмотреть детектив.

Но мысли о предстоящих дебатах с Крутовым и еще одним кандидатом — молодым выскочкой Владимиром Пахомовым — не покидают его. Эфир уже через неделю, и он понимает, что ему нужно прыгнуть выше головы, чтобы вырвать необходимые для прохождения во второй тур проценты. Народ в Крае инертен, к резким переменам не привык. Пусть Крутова в глубине души недолюбливают, склоняют его на все лады на вечерних кухнях, но он уже знакомый и предсказуемый сукин сын. Чтобы заменить его на другого, нужны веские причины.

Неужели снова провал?

И тут раздается звонок в дверь…

— Опять вы? — восклицает Валентин Хилькевич. — Без звонка?

— Да, — с улыбкой отвечает Евгений Петровский. — Количество ваших ступеней я сосчитал в прошлый раз. Может, все-таки стоит поработать над нашим взаимопониманием?

Окинув взглядом сегодняшних сопровождающих политтехнолога, Валентин Рудольфович принимает решение не упорствовать. Кавалькада знатная: двое телохранителей с явным перераспределением массы мозга в пользу мускулов, еще один такой же тип в дорогом костюме и с папкой в руках, плюс в машине насупленный водитель.

— Ладно, заходите. Только будьте лаконичны.

Они прошли в дом, устроились в просторной гостиной. Воды гостям хозяин не предложил, указал на широкий диван, а сам уселся в кресло напротив и в ожидании уставился на Петровского.

— Слушаю ваши аргументы.

Политтехнолог приосанился. Сегодня он выглядел совсем не так, как в прошлый свой визит. Теперь это был не «парень с улицы» в потертом сером костюме, предлагающий купить вечную иглу для примуса, а вполне респектабельный джентльмен, у которого есть товар посерьезнее.

— Итак, — начал гость, — насколько могу судить по вашей активности, вы в цейтноте?

— Допустим.

— И никаких светлых идей у ребят из вашего предвыборного штаба пока нет?

— Без комментариев.

— А вам не жаль средств, потраченных на этих бездельников? Право слово, Валентин Рудольфович, вы же бизнесмен!

— Где-то теряешь, где-то находишь, это издержки бизнеса.

— А если я вам скажу, что не все еще потеряно? — Петровский подался вперед.

— Что-то изменилось со дня нашей последней встречи?

— Возможно.

— «Возможно» или «изменилось»?

Политтехнолог не ответил. Вместо этого просто кивнул своему помощнику в дорогом костюме.

— Вы позволите воспользоваться вашей техникой?

— Извольте.

Человек подошел к стойке аппаратуры, неспешно открыл молнию папки, вынул диск в тонкой коробке.

— Что это? — поинтересовался Валентин Рудольфович. Впервые, пожалуй, на лице его отразилось хоть какое-то подобие любопытства. Петровский вновь не удостоил его ответом.

Помощник, между тем, привычными движениями, легко ориентируясь в чужой бытовой технике, пристроил диск в плейер, нажал несколько кнопок на пульте.

Все присутствующие уставились на экран — все, кроме Петровского. Он с хищным выражением наблюдал за реакцией хозяина дома. Он, разумеется, уже изучил вдоль и поперек видеозапись, которую сейчас предстояло увидеть рыбному магнату, и ему не терпелось узнать, как воспримет ее потенциальный протеже на выборах.

Реакция не заставила себя ждать. Когда пошли первые кадры, в глазах Хилькевича застыло удивление… через минуту сменившееся неподдельным азартом, даже возбуждением. Так неопытный рыбак, отчаявшийся поймать за день хотя бы хиленького окуня, вдруг почуял, как на крючке бьется крупная добыча.

Запись длилась примерно четыре минуты. Помощник политтехнолога нажал кнопку «стоп». В гостиной повисла тишина. Петровский не торопил события.

— Откуда у вас это? — нарушил молчание Хилькевич, задумчиво потирая подбородок.

— Это важно?

— Это очень важно. В нашем городе давно не было ничего подобного. Это может подорвать…

— Подорвать устои общества? — Петровский хмыкнул. — Там, откуда я приехал, очень популярен в узких кругах один фильм. В нем мне очень нравится диалог: «Ты видишь суслика? И я не вижу. А он есть».

Хилькевич нахмурился.

— Переведите.

— Если вы чего-то не видите, это вовсе не означает, что этого не существует.

Рыбный магнат колебался. От мимолетного азарта не осталось и следа. Он смотрел в потускневший экран телевизора и размышлял. С одной стороны, этот ушлый политикан, свалившийся невесть откуда, предлагал действительно эффективный метод устранения главного фаворита предвыборной гонки, а вот с другой… как бы самому не замотаться в саван.

— Что вы предлагаете? — спросил он.

— Для начала все это обдумать и взвесить. Переспать с этим, как говорят в наших местах. А после вы озвучите свой вердикт, и мы либо набросаем план действий и приступим к его реализации, либо…

Политтехнолог сделал театральную паузу.

— Либо? — напрягся хозяин дома.

Петровский растянул губы в улыбке.

— Мы просто расстанемся. — Он поднялся с дивана, знаком велел своим спутникам следовать за ним. — Диск мы пока оставим себе, если вы не возражаете. А то мало ли что…

Провожая делегацию на крыльце, Хилькевич напоследок спросил:

— Откуда же вы, я так до сих пор и не понял?

— Здесь недалеко.

8. Давно не брал я в ноги мячик

На следующее утро я вспомнил, что значит «проснуться с первыми петухами». За окном, едва забрезжил рассвет (я плохо сплю на новом месте, поэтому ночью периодически размыкал глаза и проверял время на смартфоне), раздалось истошное кукареканье. Хоть и напоминали эти пряничные домики какой-нибудь пригород Лондона, но все же это…

— Русь-матушка, — пробормотал я, поднимаясь с дивана.

На соседском дворе кто-то уже гремел жестянками. Наверно, это супруга соседа Михалыча, что сидел вчера на крыльце в майке-алкоголичке и курил сигарету за сигаретой. Я с усмешкой подумал, что женщина уже подбирает оружие, чтобы обрушить супругу на голову, пока он спит.

В опровержение моих мыслей сквозь открытую форточку донеслось мужское ворчание:

— Да что ж ты, мать, опять тут развела!… Иди вон… туда вон!

— Да, точно Русь, — повторил я.

В соседней комнате громко храпел Святов. Вчера после прогулки по окрестностям я предпочел лечь спать, а Николай еще долго сидел на крыльце. Очевидно, время, проведенное в Крае, — без работы, привязанностей и перспектив — не очень позитивно сказалось на его образе жизни. Как бы мне до такого не докатиться.

Я вышел на крыльцо, огляделся. Городок просыпался. К нашему соседскому петуху присоединились сородичи с окраин, и вскоре весь квартал наполнился этим кукареканьем, которое настолько диссонировало с пасторальным европейским пейзажем, что я не смог удержаться от хохота.

— Что смешного? — услышал я сварливый мужской голос. Обернулся. Михалыч все в той же майке ковырялся у своего крыльца возле какой-то странной железяки, напоминавшей сушилку для белья.

— Да так, — говорю, — настроение хорошее.

Михалыч ничего не сказал, только покачал головой. Я направился к зеленой лужайке на дворе, присел на лавочку возле мангала, закурил.

Так, с Петровским все более-менее понятно, нам с майором будет чем заняться. Но, помимо этого, мне все-таки нужно было найти какое-то постоянное дело. Деньги есть, и это хорошо, но перспектива валяться на кровати день за днем меня не прельщала. Все-таки я привык шевелиться. Для начала надо посетить местные магазины и прикупить приличную одежду и всякие трусы-носки-щетки.

Святов проснулся через час. К тому времени я уже принял душ, почистил перышки и мирно потягивал кофе на заднем дворе.

— Чуть свет уж на ногах, — пробухтел майор, протирая заспанные глаза. — Я тоже был ранней пташкой.

— Присоединяйся, — предложил я. — Сварить тебе?

— Не откажусь.

Вскоре мы уже оба сидели у мангала и разговаривали.

— Хочу поискать себе какую-нибудь работу, — сказал я.

— Попробуй, здесь это не проблема. Паспорт у тебя с собой?

Я ощупал задний карман джинсов.

— На месте.

— Открой и удивись.

Я раскрыл книжицу в плотной черной обложке. Глянув на первую страницу с фотографией, оторопел. Впрочем, не так сильно, как в кафе «Пчела», увидев местные купюры.

Паспорт тоже изменился: фотография — моя, но все остальное… другой цвет, желтоватый, другие узоры, и даже номера не мои.

— Здорово, правда? — улыбнулся Святов. — Конвертация автоматическая. Еще что-то есть?

— СНИЛС, водительские права и сувенир от ментов, с которыми готовился к съемкам, — удостоверение почетного сотрудника ГУВД Москвы.

— Круто. Прибереги, может пригодиться.

Мы допили кофе. Квартал проснулся окончательно, люди завтракали и собирались на работу. Тут и там слышно было, как из гаражей выгоняют семейные автомобили.

— Погуляй по городу, почитай объявления, купи свежих газет, — напутствовал меня майор, когда я уже стоял у калитки. — Глядишь, что-нибудь подберешь.

— Хорошо. Что по Петровскому? Ничего умного не приснилось?

— Не волнуйся, — махнул рукой Святов, — он сам даст о себе знать, и очень скоро.

До центра я пошел пешком, хотя мимо меня пару раз прошмыгнули свободные такси. Я наслаждался ласковым летним утром. Удивительно, какого же удовольствия я многие годы лишал себя, разъезжая по Москве на машине и стоя в душных и пропитанных выхлопами пробках! Вот ведь она, прелесть-то несусветная — гулять пешком по маленькому городку!

На первом же оживленном перекрестке, еще на подходе к административному центру, купил пару свежих газет — «Краевые вести» и «Фокус». Полистал тут же, не отходя от киоска. Первые полосы обоих изданий пестрили предвыборными новостями и агитацией. Очевидно, Крутов очень неплохо держался в своем кресле, хотя и получал время от времени на орехи от избирателей и журналистов. Его ядерный электорат — бюджетники, бизнесмены среднего возраста и старше, пенсионеры, приверженцы стабильности. Меньшими шансами обладал «молодой, но опытный» Владимир Пахомов, огромный портрет которого я видел на привокзальной площади в день знакомства с Петровским. Он появился в городе относительно недавно, публичной фигурой стать не успел, но зато относился к тому поколению предпринимателей, кто не поднимал деньги с земли (то бишь, не занимался фермерством и не черпал вдохновение в девелопменте). Он зарабатывал мозгами: создал крупную IT-компанию, поставлявшую софт и технологические решения как промышленным предприятиям, так и мелким бизнесменам, тем же фермерам. Судя по биографии, его зазывали в Западную Европу, но Пахомов оставался патриотом. Что ж, похвально, и молодежь за ним пойдет, но что-то мне подсказывало, что авторитет Крутова будет повыше.

Сложнее было с Валентином Хилькевичем. Он пытался войти в реку, в которой однажды уже утонул. Три года назад разрыв между ним и Крутовым составлял всего пять процентов, битва была захватывающая, но проигрыш в первом туре имел долгосрочный психологический эффект — за прошедшие три года он мог потерять поддержку значительной части своих сторонников. Это в наших краях можно двадцать лет голосовать за одного и того же клоуна, зная, что он никуда не пройдет, а в этом Крае люди более прагматичны. Помочь Хилькевичу выиграть со второй попытки может разве что чудо. Чудо-юдо в лице нашего друга Петровского.

Думаете, я настолько политически подкованный? Нет, я вам просто вкратце изложил тезисы местных аналитиков.

— Лыжню, дядя!!! — крикнул кто-то у меня за спиной. Я едва успел отскочить в сторону. Мимо промчался на велосипеде молодой парень в шлеме.

— Спасибо! — сказал он и поехал дальше по велосипедной дорожке.

Сунув газеты подмышку и решив, что объявления о приеме на работу почитаю где-нибудь на лавке в парке, я дошагал до местного стадиона, который позавчера видел из окна такси. По дороге мне то и дело попадались киоски с фаст-фудом, велосипедисты, лотки с мороженым, мамы с колясками. И главное — лица! Святов был прав, черт побери, это лица счастливых и свободных людей. В последний раз я такое видел во время поездки в Чехию.

На малой футбольной площадке стадиона за высокой чугунной оградой с ажурными пиками тренировались мальчишки лет десяти-двенадцати. Гоняли мяч. Время от времени их подгонял свистками тренер — высокий и мускулистый мужчина в синем спортивном костюме. Я немного постоял за оградой, наблюдая за финтами юных футболистов, потом обнаружил недалеко справа открытую калитку.

Я прошел внутрь, остановился на беговой дорожке. На стадионе тренировались не только футболисты. Вся территория представляла собой комплекс различных площадок. Помимо стандартного футбольного поля в центре, тут имелись и баскетбольные щиты, и площадка для волейбола (при необходимости ее, наверно, можно было переделать в теннисный корт), и в отдалении небольшой участок с перекладинами и брусьями. Да, и трибуны с двух сторон по десять рядов, и еще наверняка во внутренних помещениях есть спортзалы. Отличное место!

— Четче обрабатывай мяч! — кричал тренер. — Четче, Кузнецов! Он от тебя как от стенки отлетает!

Мальчишки играли вполне достойно. Я видел игры некоторых наших юношеских футбольных и хоккейных клубов, и они не очень далеко ушли от дворового уровня. А тут вполне приличное и даже вызывающее азарт зрелище. Я не мог оторваться от игры минут пять, пока одна из команд в синих футболках (вторая носила зеленые) не заколотила отменный гол.

— Красавчик, Крутов! — зааплодировал тренер. — Очень молодец!

На этой фамилии я встрепенулся. Точно, тут же сынок мэра играет!

Я присмотрелся к парнишке, принимавшему поздравления товарищей. Белобрысый коротышка с веснушками, очень подтянутый. Видать, тренируется на совесть.

После свистка матч продолжился. Синие, воодушевленные забитым мячом, ринулись в атаку. Я собирался прогуляться дальше по стадиону — на другой стороне выплясывали с цветными вениками черлидерши, а я всегда любил поглазеть на девчонок — и уже отошел на несколько шагов, как в меня прилетел мяч, ударив в спину на уровне лопаток.

— О, черт!

Я развернулся. Растерянные и виноватые футболисты глядели на меня. Я поддел мяч носком, подкинул на метр. Принял другой ногой, подбросил еще выше, принял правым коленом, перекинул на левое… Затем снова на носок, на другой, снова на колено — и только потом внешней «щечкой» правой ноги отправил его на площадку.

Ух, кайф!

Тренер начал аплодировать, к нему присоединились некоторые юные футболисты.

— Браво, дружище!

Игра продолжилась, а тренер, поглядывая на площадку краем глаза, подошел ко мне.

— Неплохо, — сказал он.

— Спасибо, — расцвел я в улыбке. — Я в молодости был КМС. Тренировал школьную команду, потом университетскую.

— Ого! А что такое КМС? Звучит, как, извините…

Я покраснел. Забыл, что с местными нужно быть осторожным, они ведь не от мира сего.

— Это такое шутливое звание, которое мне присвоил мой тренер. Даже не помню, что оно значит.

— Бывает, — сказал тренер и протянул руку. — Семен Кудинов.

— Сергей Круглов, очень приятно. — Рука у него была крепкая. — У ваших «синих» очень сильная линия полузащиты, а вот «зеленые» в центре провисают.

Он присмотрелся ко мне внимательно.

— Вижу, навыки не утрачены.

— Однажды севший на велосипед…

— …не разучится крутить педали!

Он постоял немного рядом, наблюдая за игрой подопечных. Я не спешил уходить, это было бы невежливо.

— Вы местный? — спросил Кудинов. У меня была лишь секунда на выбор ответа.

— Недавно приехал.

— Надолго?

— Думаю, что на какое-то время. Посмотрим.

— Командировка?

Я вздохнул. Ну и менталитет у местных! У них вполне естественно задавать подобные вопросы первому встречному?

— Вроде того. Занимаюсь… отладкой оборудования для одной небольшой компании, есть предложение задержаться подольше.

Я почему-то забыл про писателя.

Кудинов кивнул.

— Слушайте, тут такое дело. У нас как раз сезон заканчивается, впереди полуфиналы юношеского Кубка. У нас есть все шансы их пройти и побороться за главный трофей. А я совсем зашиваюсь, у меня ведь еще и малыши, которым тоже требуется внимание. Мне нужен помощник. Как у вас со свободным временем?

Такого предложения я не ожидал. Прогуливаясь по городу, я прокручивал в голове самые разные и невероятные варианты трудоустройства (включая язвительное предложение Святова таскать ящики на рынке), но чтобы вот так сходу — помощником футбольного тренера? Да он же меня впервые в жизни видит!

Реальные психи.

— Что ж, — промямлил я, — это довольно любопытное предложение. А что для этого…

— Никаких особых формальностей, Сергей. Всего три недели на общественных началах, а по окончании турнира гонорар в бухгалтерии. Назовете номер карточки социального страхования — и все дела. Так что у вас со временем?

«А черт его знает», — подумал я.

— У меня гибкий график.

— Отлично! — Он снова протянул руку. — Завтра в шестнадцать-ноль-ноль сможете?

— Надеюсь. Давайте обменяемся телефонами на всякий случай.

Он похлопал себя по спортивным штанам, развел руками. Я вручил ему свою визитку. Он бегло осмотрел ее и сунул в карман.

— Тогда до завтра.

Кудинов вернулся к своим подопечным.

«Чудны дела твои», — подумал я, направляясь к площадке с черлидершами…

9. Молодой и красивый

…Я и не представлял, насколько дела Его чудны.

— Сережа!!!

— Аня?!

Она была рада новой встрече — видно невооруженным взглядом. И удивлена, и рада. А я просто обалдел.

— Вы так и не уехали?

Аня была одета в легкую светлую блузку и коротенькую юбку небесного цвета. Она, оказывается, руководила командой черлидерш, которые репетировали на другом конце стадиона.

— Девчонки, перерыв пять минут! — скомандовала она своим подопечным и направилась ко мне. — Слушайте, подумать только, нам с вами тесно в Крае!

— Да, нарочно не придумаешь.

— Какими судьбами?

— Решил задержаться, — сказал я… и тут же подумал, что, наверно, выгляжу очень глупо. Учитывая наш дурацкий разговор при случайной встрече на вокзале, я вполне мог сойти за преследователя. Но ведь не расскажешь ей об истинной причине задержки!

Впрочем, Аня ничего такого не подумала или просто не подала вида.

— Что ж, вы не пожалеете! У нас тут есть что посмотреть.

— Например?

— Например, Южные Ворота, это за железной дорогой. Там река очень красиво разливается, утки плавают. Очень много памятников старины, симпатичные кварталы.

— Тогда, может быть, вы найдете время побыть моим гидом?

Я покраснел от своего неожиданного кокетства, практически не надеясь на положительный ответ. Рассеянно глядел по сторонам, боясь пересечься с девушкой взглядом.

— О, вы приглашаете меня на свидание?

Я все-таки посмотрел ей в глаза. Озорные огоньки меня отчасти успокоили.

— А даже если и так?

Она приложила пальчик к щеке, якобы размышляя. Тоже та еще кокетка.

— Нуу, я должна подумать. Мы ведь с вами совсем мало знакомы.

— Вот и познакомимся поближе. Но если вас смущает слово «свидание», можете подобрать любое другое.

— Все нормально, Сережа.

Мы немного помолчали. Собственно, перспектива встречи в более комфортной обстановке исключала необходимость продолжать разговор, да и перерыв не стоило затягивать. Мне оставалось только назначить время и место, но с этим, как вы понимаете, были некоторые сложности.

— Сегодня вечером вы свободны? — спросил я.

— Теперь — да.

— Тогда… скажем, если… часов в семь?

— Хорошо-о. — Аня, кажется, забавлялась моей нерешительностью и не спешила мне помогать.

— Только, видите ли, я тут знаю только два заведения — кафе «Пчела» на вокзале и ресторан в гостинице «Каскад».

— Там, где вы останавливались? Я живу рядом. Кстати, как ваш товарищ?

Я и забыл, что со мной в ту ночь был пьяный в хлам (как выяснилось, фальшиво пьяный) Петровский.

— Это на самом деле случайный знакомый, дальнейшая судьба его мне не особенно интересна.

— Понятно. Тогда давайте я сама выберу заведение?

— Многим обяжете.

— У нас тут есть неплохой ресторан недалеко от центра, буквально в паре кварталов отсюда. Там уютно…. и недорого.

«Недорого, — мысленно повторил я. — Настоящая леди, не хочет обременять нового знакомого».

— Последнее — не критерий. Главное, что там уютно и вкусно.

— Да. И еще там живая музыка, скрипка…

И она снова улыбнулась так, что у меня уже не только мурашки по телу поползли… ну, вы, мужики, меня понимаете (прошу прощения у прекрасных дам, но это комплимент).

— Пишите адрес.

— Я запомню.

— Ресторан «Пушкин» на улице Пушкина, дом пятьдесят-пять. Это такое двухэтажное здание из красного кирпича. Я закажу нам столик на фамилию Проскурина.

— А выше двух-трех этажей здания у вас есть?

— Есть, но мало. Мы как-то все ближе к земле.

Я помялся немного для приличия, поглядел на скучавших девчонок с их цветными метелками.

— Ну что ж, Аня, не буду вам мешать. Сегодня в девятнадцать ноль-ноль, ресторан Пушкин, форма одежды…

Я запнулся. Из моих уст готова была вырваться пошлая солдафонская шутка — «форма одежды номер один». Люди служивые знают, что ничего, кроме трусов, в эту форму не входит.

— …ну, в общем, как вам будет удобно, — закончил я.

— Договорились! До встречи!

Покидая стадион, я уже и думать забыл о своей важной миссии в этом Крае Непуганых. Какая политология? Какой заговор? Какая пучина разврата, прости Господи! Вот чем хочется заниматься — любить девушек, наслаждаться их журчащими голосками, приглашать в ресторан, дарить цветы, гулять по набережной реки, читать стихи (кстати, старый пень, ты помнишь хоть одно стихотворение, скажем, того же Пушкина, если подвернется случай его продекламировать?). В эти минуты я с еще пущей силой возненавидел Петровского.

«Дам ему в морду, когда встречу», — решил я и, выбросив газеты в урну, направился дальше в центр.

В тот день я исходил едва ли не половину города. Получив возможность погулять в одиночестве, без непрошеных гидов, я увидел его таким, каким мне захотелось его увидеть — со всеми достоинствами, недостатками, с медвежьими углами, скрытыми от глаз туристов. Пройдя несколько сотен метров по центральным улицам с их оживленной торговлей, магазинами, офисными зданиями, замаскированными под старину, я тут же нырял в какой-нибудь двор жилого дома на четыре подъезда, а потом снова выходил на улицу. Дворы были маленькими и уютными, с зеленью и детскими площадками. Такие у нас еще встречаются в кварталах старых пятиэтажек. Внутри почти нет автомобилей, да и сами дома разительно отличались от наших сереньких хрущевок: красный кирпич, балконы с ажурным литьем, палисадники, арки, неожиданные архитектурные решения. Попадались, впрочем, и мусорные свалки с роями жужжащих над ними мух. Как говорил один мой знакомый, к которому я периодически загонял свою тачку на техосмотр или мелкосрочный ремонт, «наш человек — везде наш человек; даже если ты обслуживаешься в крутом лицензированном дилерском автосервисе, работают там все равно родные рукожопые парни». Так и здесь: каким бы правильно устроенным ни выглядел этот мир, среди наших людей всегда найдутся те, кто ленится дойти до унитаза.

В одном из дворов я наткнулся на собрание. Человек пятьдесят местных жителей собралось на асфальтированной футбольной площадке. Перед ними выступал… бог ты мой, это ж Владимир Пахомов, кандидат на должность мэра! Опрятный, в белоснежной рубашке и при галстуке, он что-то громко объяснял своим слушателям, активно жестикулируя. Я из любопытства подошел поближе, чтобы послушать.

— Вы же сами понимаете, дорогие земляки, — говорил молодой человек, — что трудно от власти, которая не меняется уже много лет, ждать каких-то кардинальных изменений и движения вперед. Любой человек, будь он хоть семи пядей во лбу, неизбежно со временем становится заложником своих представлений о том, что правильно, а что — нет. Нам необходимо обновление. Чтобы наша встреча сегодняшняя не запомнилась вам только общими фразами и лозунгами, я приготовил для вас необходимые материалы с конкретными пунктами моей предвыборной программы. Вы посмотрите их на досуге, обсудите с близкими и соседями, и через неделю мы встретимся вновь, чтобы…

Дальше я не слушал, отправился своей дорогой. Никогда не жаловал людей, стремящихся к власти, но сама форма общения с избирателями мне импонировала.

Итак, городок не выглядел захолустным. Здесь обнаружился и вполне современный многозальный кинотеатр с большой площадкой для парковки и летними закусочными, и офисные небоскребы (если таковыми можно считать десятиэтажные «свечки» из стекла и бетона). По узким улицам бегали все те же небольшие автобусы непонятной марки, заполненные едва ли наполовину. Личного транспорта было немного, все больше такси.

Впрочем, я уже повторяюсь, извините, издержки профессии. Сами понимаете, часто приходится заучивать и повторять тексты…

Во время прогулки я на всякий случай отыскал нужную мне улицу Пушкина и одноименный ресторан. В паре домов от него увидел магазин одежды. Это было очень кстати, мне ж надо приодеться перед ужином с прекрасной Анютой.

Признаюсь, я никогда не умел формировать себе гардероб. В том, что на светских раутах и в повседневной жизни я выглядел вполне приемлемо, соответствуя своему статусу, немалая заслуга моего администратора Аллочки Сиротиной. Она едва ли не силой раз в квартал таскала меня по магазинам на Тверской и одевала с ног до головы, продумывая каждую деталь от носков до запонок. Когда одежду я выбирал себе сам, получалось не более чем «терпимо». А однажды, несколько лет назад, я вообще накосячил с элементарными джинсами. Нашел в обычном московском торговом комплексе отличные штаны, сидевшие на моей заднице как влитые, быстро оплатил и тут же в них влез. Спустя несколько дней стал замечать на себе удивленные взгляды членов съемочной группы женского пола. Причину столь пристального внимания к моему заду мне объяснила та же Аллочка:

— Вижу, штаны сам выбирал.

— А что с ними не так?

— Женские.

С тех пор я без нее в шопинг не ударялся.

Но тут мне помочь было некому. Разве что вот этой миловидной девушке в синей униформе, что встретила меня в небольшом холле магазина.

— Добрый день, сударь, могу помочь?

Все-таки я до сих пор не мог привыкнуть к этому дурацкому старомодному обращению.

— Очень даже можете… сударыня.

Она терпеливо возилась со мной около получаса, ни движением бровей, ни интонацией не выказывая своего нетерпения или раздражения (если вообще таковые у нее имелись). Она молниеносно оценила на глазок мои габариты, предложила сразу несколько вариантов элегантных сорочек и джинсов. Я не стал придираться, доверился ее вкусу, выбрал два комплекта верха и низа — для повседневности и, что называется, для эффекта «вау!». Тем более что и мне самому мое отражение в зеркале примерочной пришлось по вкусу, особенно в черной рубашке с воротником-стоечкой поверх приталенных штанов. Красаучег! Затем мы отправились в обувной отдел, где я обзавелся парой новых лаковых штиблет. Улучив момент, когда продавец отвлеклась на другого покупателя, я нырнул в отдел с нижним бельем, набрал целый пакет трусов и носков, а чуть позже на кассе прикупил пару навороченных ремней. Через несколько мгновений я был уже готов выйти в свет обновленным.

— Можно у вас тут переодеться, а старое выбросить?

— Разумеется, — ответила девушка с неизменной улыбкой.

— И еще вопрос: не подскажете, где тут у вас ближайшая парикмахерская?

Она подсказала: совсем недалеко, в паре кварталов к югу по этой же улице Пушкина, есть «очень хорошая и недорогая парикмахерская моего дяди, называется «Севилья».

— Хорошего дня! — сказала она напоследок, лично провожая у выхода.

В общем, на улицу я вышел совсем другим человеком. Улыбнулся солнцу, выбросил в большую урну у крыльца пакет со старым тряпьем и отправился искать «севильского цирюльника».

Однако, чтобы вам не ходить за мной хвостиком и использовать время с максимальной эффективностью, расскажу еще о некоторых героях нашей истории, с которыми я сам познакомился позже.

В полицейском участке недалеко от Северных Ворот скучали двое дежурных. Скучали — в буквальном смысле, потому что с организованной и более-менее регулярной преступностью сегодня как-то не задалось. Стоит отметить, что опорных пунктов полиции в Крае было всего четыре, по одному в каждом районе. Я не сразу понял, по какому принципу осуществлялась административная нарезка города, но, как мне позже растолковали, это сделали из ландшафтных особенностей. Отсеченная железной дорогой южная оконечность, спальный район на севере, в котором сейчас обитал я, западные кварталы деловых и увеселительных заведений и восточный административный округ с мэрией, стадионом, дворцом культуры «Импульс» — вот и весь город. И в каждом районе по небольшому офису с компьютерами, мониторами видеонаблюдения, мини-АТС и зарешеченным обезьянником. Основные правоохранительные силы были сосредоточены в городском управлении полиции недалеко от мэрии.

Пятидесятипятилетний Иван Самохвалов и двадцати пяти лет от роду старший сержант Володя Курочкин заступили на дежурство рано утром, сменив на этом посту предыдущую полусонную смену. Отметились автографами в журнале, приняли к сведению, что «ночь прошла спокойно, только в общежитии по Ягодной улице молодежь загуляла до двух часов, перебудив половину квартала, пришлось выезжать на профилактическую беседу». Судя по ядреному аромату, что витал в дежурке, беседа прошла в конструктивном ключе.

— Не сдавай, — попросил утомленный ночным дежурством молодой полицейский.

— Местные сдадут, Макс, — сказал Иван. — Вызвали копов, а ты ни черта не сделал.

— Почему ж не сделал! Как раз таки сделал…

— Я чувствую.

Сотрудники отделения, которые по утрам приходили на обычную служебную смену и уходили вечером, — а это хохотушка блондинка Света Соловейчик и ее неуклюжий молодой коллега Матвей Сафонов, постоянно теряющий кобуру и важные документы — отправились на патрульной машине «в поле». Тревожных звонков за минувшие с начала дежурства часы почти не было, лишь кто-то жаловался на грубо припаркованный на выезде из жилого квартала автомобиль. Иван переправил обращение Светке и вернулся к своему занятию — чтению свежих утренних газет.

Вообще, жители Северного района этим летом звонками особо не донимали. Последний относительно серьезный вызов поступил позавчера. Произошла кража со взломом. Вскрыли дверь, выходящую на задний дворик, вытащили из дома лопату, топор, сапоги и большой рулон плотной полиэтиленовой пленки. Ни ценностей, ни дорогой техники не взяли. Странный набор, смахивающий на комплект инструментов для расчленения и захоронения трупов.

В полдень Самохвалов приступил к трапезе. Распаковал пластиковую миску с пельменями со сметаной и свежей зеленью, налил в кружку чай и принялся обедать.

— Фу, Терентьич, — бросил Володя через плечо, не отрываясь от компьютерной стрелялки, — задолбал ты своими обедами! Как будто кто-то пернул!

— Засохни, Вовка, молодой еще. Вот женишься, детей заведешь и поймешь, что нет ничего лучше, чем взять на работу домашних пельменей со сметаной. Еще бы и Матвея женить, тоже ходит раздолбай раздолбаем… Я за вас возьмусь когда-нибудь.

— У Матвея есть девушка, в губернском университете учится. А мне еще рано, я не нагулялся.

Иван усмехнулся. Это был их обычный ритуал: он приносил из дома любовно приготовленные супругой вкусности, смачно их поедал, источая ароматы на весь офис, а Володька бухтел и ворчал, хотя втайне от начальника обедал мамиными блинами и котлетами.

— Рано ему! Смотри, чтобы поздно не стало. А то, бывает, тянешь, тянешь, а потом — бац, пенсия.

— А ты, кстати, чего сам на пенсию не уходишь? Давно бы сидел дома, клубнику выращивал.

Иван вздохнул. Так-то оно так, по возрасту и выходило, что он вполне мог сдать табельное оружие, повесить форму в шкаф и наслаждаться свежим воздухом на заднем дворе своего двухэтажного дома собственной постройки. Но все рука не поднималась написать рапорт.

— Скучно, — произнес он.

— А тут шибко весело! Ворованные гуси, бродячие собаки, алкаши да дебоширы.

— Ну почему только гуси. Вон, пожалуйста, две недели назад в Савельевском переулке парня с порошком взяли. Упоротый вусмерть, двух слов связать не мог.

Это была правда. Однажды вечером патруль, приписанный к опорному пункту «Западный», остановил на улице неадекватного молодого человека. Думали, что пьяный, хотели подвезти до дома, а он — деру. Догнали, обыскали. Оказалось, был под кайфом, да еще и с товаром. Это был тревожный знак. Единственную за много лет дилерскую точку прикрыли полтора года назад — в клубе «Лагуна» промышляли заезжие из центра. Облава была знатная, заведение тогда едва не закрыли, но со временем все успокоилось.

И вот — опять.

— Это не наш район, — проворчал Курочкин, — и вообще, этим детективы из городского управления занимаются.

— А кто тебе мешает вперед двигаться? Я тебя в поле выпускал не раз. Работай, дерзай, раскрывай, я разве против! Глядишь, сам до детектива дослужишься. А то торчишь в интернете весь день…

Курочкин ничего не ответил. Довольно часто их задушевные беседы заканчивались разногласиями поколенческого характера. Самохвалов никогда не отказывал себе в удовольствии пожурить своего молодого коллегу за бесхребетность и неприкаянность, а тот алаверды отпускал несколько колкостей типа «не пора ли старому полицейскому барбосу вернуться в вольер к заслуженной казенной похлебке?»

Но сегодня что-то пошло не так.

— Ты давно в полиции, Терентьич?

— А то ты не знаешь. Сразу после школы пришел, как и ты. Считай, тридцать пять лет уж.

Володя оставил в покое компьютерную мышь, обернулся, крутанувшись на стуле.

— И чего достиг? Банду раскрыл? До детектива дослужился? Так в старлеях и ходишь.

— Я своей жизнью вполне доволен, юноша. А тебе, видимо, генерала подавай, золотой именной пистолет и счет в банке?

— А почему нет?

— Ну так я тебе рецепт уже дал!

— Вот и спасибо! Скоро у меня все будет, вот увидишь.

— Будет, конечно, если захочешь. А пока что живешь с мамой и режешься в компьютерные игры. Жизнь просираешь.

Курочкин медленно поднялся со стула.

— Да, пусть с мамой… Весело тебе? Не переживай, я воспользуюсь твоим рецептом, и у меня все будет отлично. А ты оставайся с этими своими… вонючими пельменями! Приятного аппетита!

Он выдернул из пачки сигарету и вышел в коридор.

— Валяй, — невозмутимо буркнул Терентьич за секунду до того, как хлопнула дверь.

Впрочем, невозмутимость его была напускной. Как-то странно себя вел Володька в последние дни. Куда-то подевалась легкость в общении. Нервный он какой-то стал, напряженный…

Ох, как меня облизывали в этой севильской цирюльне! Чай, кофе, печеньки, «чего изволите». И ведь я просто с улицы зашел, без предварительной записи.

Заправлял парикмахерской худой и морщинистый дядя Гена — он так и представился. Кстати, он же меня и стриг. В другом углу единственного зала колдовала над покраской волос дородной дамочки еще одна сотрудница, молодая девушка — его дочь. Тоже семейный бизнес, как и у Пчелкиных, никого лишнего.

Во время стрижки дядя Гена не умолкал ни на минуту. Перво-наперво он усомнился в том, что я местный. Я, конечно же, не мог смолчать.

— Слушайте, как вы это определяете?! У меня на лбу написано что-то?

— Уж поверь мне, сынок, — с удовлетворением заметил парикмахер, — вас, туристов, издалека видать. Те, кто живет здесь с рождения или просто очень давно, выглядят иначе. У них глаза другие.

— Какие, например?

— В них напряжения нет. А ты, похоже, совсем издалека?

— Ага, с другой планеты.

— Стало быть, спрашивать тебя, за кого будешь голосовать, смысла нет.

— Точно.

— Ладно, мил человек, ты не вертись, сейчас папочка будет делать тебе зашибись.

Из его болтовни я узнал практически все свежие новости городка — и те, что публиковались в газетах, и те, что обсуждали на лавочках аборигены. Дядя Гена считал, что Крутов без проблем усидит в своем кресле мэра, «хотя и хочется иногда дать ему пинка под зад!». Еще я узнал, что местного начальника полиции надо гнать поганой метлой за аморальное поведение. Третий раз женился, шутка ли! Да на ком! Она ж на двадцать пять лет его моложе, в дочери годится, едва школу закончила. Тоже мне, растлитель малолетних! «Но про его службу плохого сказать не могу, — добавил цирюльник. — Службу он знает, поэтому Крутов его опять предложит Городскому Совету, а те, дармоеды, его без вопросов утвердят». — «А чего ж дармоеды-то? — спросил я, — вроде их люди хвалят». Тут дядя Гена ничего не смог ответить. Пожалуй, в нем говорило старое-доброе обывательское неприятие любой власти, даже если это эффективно работающий Городской Совет, состоящий из твоих соседей по улице, таких же простых горожан. Или он просто не смог избраться туда, вот и ворчит.

К моменту, когда стрижка была готова примерно наполовину, он вещал уже в режиме таблоида. О том, как бригада студентов агроуниверситета из губернии, приехавшая для прохождения практики на свиноводческой ферме, устроила пьяный дебош в общаге на Ягодной, перебудили, бестолочи, всю округу. «Какой прок от таких специалистов, бьют тут баклуши целыми днями!». Жена окружного судьи появилась на открытии после ремонта зала Дома Правосудия в таком откровенном наряде, что все присутствующие вмиг забыли о поводе, который их всех собрал. «С лошадиным задом, а туда же, за малолетками гонится», — проворчал дядя Гена. Далее я узнал, насколько дерьмовая тут местная рок-музыка, что раньше тут были «ого-го какие команды», да все уж постарели, а молодые все больше по угару. «Только вот „Канистра“ и осталась, но раньше она стадион могла собрать, а теперь по кабакам шастает».

И так без умолку минут двадцать. Ближе к финалу этого монолога я уже изрядно притомился от обилия бесполезной информации, но компенсацией мне за терпение послужило то, что работу свою дядя Гена выполнил отменно.

— Принимай, красавец! — с довольным видом воскликнул он, снимая с меня пеньюар.

«Да, хорош!», — подумал я, и датчик моего настроения поднялся еще на пару делений. Всегда замечал — стоит привести в порядок прическу, и голова твоя начинает работать лучше, мозги как-то освежаются. Мой вам совет: чувствуете хандру и безнадегу — ступайте в парикмахерскую.

Николай Святов встречал меня дома обедом, достаточно бесхитростным — всего лишь жареные куриные бедра и картошка. Я вежливо отказался.

— В следующий раз в супермаркет сам пойдешь, — пробубнил майор.

— У меня сегодня ужин. Не хочу объедаться.

Он посмотрел на меня с удивлением.

— Уж не с девушкой ли?

Я вспомнил, что ничего не говорил ему о знакомстве с Аней, и решил дальше придерживаться той же линии.

— Да так, познакомились кое с кем.

— Ну-ну. Работу-то подыскал?

— Ага. Мячик буду гонять.

10. Скрипка и немножко нервно

Да, Александр Сергеевич был бы доволен. Ресторан «Пушкин» на одноименной улице оказался очень уютным заведением. Главный зал представлял собой вытянутое в длину и слегка зигзагообразное помещение с плотными коричневыми портьерами на окнах, приглушенно освещенное лампами в массивных канделябрах. Нечто среднее между роскошной современностью и подделкой под старину. И музыка соответствующая: на небольшой эстраде посередине зала играл струнный квартет. Кажется, звучал Моцарт, если я хоть что-нибудь понимаю в классике.

— Очень мило, — сказал я.

— Да, мне здесь нравится, — ответила Аня. Надо ли говорить, что выглядела она роскошно, подавляя во мне способность вообще вынимать изо рта какие-либо звуки. Красное вечернее платье с интригующим декольте, боже мой…

— Часто здесь бываете?

Она опустила взгляд на свой бокал. Мы буквально минуту назад заказали бутылку испанского вина.

— Аня, я задал бестактный вопрос?

— Нет, ничего. Мы бывали здесь с моим мужем несколько раз. Здесь мы с ним и познакомились, кстати. Это было… — Она смутилась. — В общем, не важно.

— И это со временем стало вашим любимым и даже знаковым местом, — закончил я ее фразу. — Я понимаю. Наверно, вы дорожите памятью о ваших отношениях и испытываете некую неловкость от того, что назначили встречу другому мужчине, да еще и малознакомому, именно здесь. Но вы ничего не могли с собой поделать, потому что вам нравится «Я помню чудное мгновенье».

Я пытался вложить в свой монолог максимум непринужденности и даже улыбнулся, но Аня не откликнулась.

— Извините еще раз, если что-то не то сказал.

Она сделала глоток из бокала.

— Вы правы, Сережа, мне дорого это место. Дело в том, что мой муж умер три года назад от сердечного приступа. Очень много работал…

«Прах тебя побери, дебил! — мысленно выругался я. — Следи за языком!».

— Простите.

— Вы же не знали. Я долго не могла оправиться от потери, почти два года жила как во сне, делала свою работу автоматически, пока меня не встряхнули подруги. Нашли мне хорошего психолога, потихоньку дело пошло. Если бы вы встретили меня год-полтора назад, то застали бы постаревшую раньше времени гарпию. Сейчас вроде все наладилось, и я больше не боюсь переступать порог этого ресторана.

Я решил воздержаться от дальнейших комментариев, чтобы вновь не сморозить глупость. Вместо этого стал размышлять над возрастом Ани. Она выглядела очень молодо, на вид ей едва ли исполнилось тридцать, и даже наличие тяжкого семейного опыта, длительная реабилитация не смогли ее сломать. Очевидно, она боец. А ведь всего лишь пару дней назад она показалась мне совсем непуганой и наивной девчушкой, которая не боится разгуливать по ночам и знакомиться с первыми встречными, да еще и приезжими.

— Чем занимался ваш муж? — все же решил спросить я, чтобы вывести разговор на нотки светлых воспоминаний. Кажется, у меня получилось — Аня улыбнулась.

— Он у меня был архитектором, владел на паях с друзьями бюро с большим офисом в деловом квартале. Знаете, он хотел привнести в наш городок побольше чего-то современного, немного будущего, потому что всегда считал, что Край слишком сильно держится за старину, а нужно идти в ногу со временем. Он сделал очень много проектов, какие-то удалось воплотить в жизнь. Вы наверняка видели несколько его зданий и ландшафтных решений, когда гуляли по городу, но в основном его идеи отвергались. Городской Совет, знаете ли, у нас состоит… ну, так скажем, из людей другого поколения.

Я кивнул. Старики и тут правят бал. Вот почему в городе так мало высоток и полно кирпичных особняков купеческих времен. Холят и лелеют свою культурную и историческую идентичность. Попахивает чем-то знакомым. «Наши традиционные ценности». Словосочетание, от которого у меня сводит скулы.

— Виталик сильно расстраивался, продолжать точить этот камень, но… надорвался. Хотя не пил, не курил. Вот на спорт, правда, времени не оставалось…

Ее взор затуманился. Я уже пожалел, что задал вопрос. Как бы ее не засосало сейчас в прошлое, словно в иллюминатор тонущего парохода.

К счастью, она и сама поняла, что пора завязывать.

— Ну да ладно, Сереж, извините, увлеклась.

— Нет, это вы меня простите.

От неловкости нас спас официант — он принес наш первый заказ. Я выбрал салат из морепродуктов и мясную нарезку, Аня остановилась на традиционном «цезаре». Под стук вилок мы приступили к светской беседе. Аня рассказала о своих занятиях: имея профессиональную хореографическую подготовку, она преподает в местной детско-юношеской школе искусств, что базируется во дворце культуры, ведет несколько сторонних проектов и кружков по танцу. В перспективе собирается открыть свою танцевальную студию, но пока не собрала первоначальный капитал, чтобы оформить в собственность или хотя бы арендовать помещение, закупить мебель и оборудование. Я поинтересовался насчет возможности взять кредит (насколько я понял, банковские проценты в этом заповеднике по сравнению с нашими просто микроскопические), но Аня сказала, что никогда в жизни не брала в долг ни у знакомых, ни у государства. Оставшийся от мужа бизнес был раздроблен и распродан — партнеры без Виталика не справились — так что и наследство осталось не ахти какое.

— А вы чем занимаетесь, если не секрет?

Я замялся. Ложь о наладке мифического оборудования, озвученную перед тренером футбольной команды, повторять не хотелось. Выдавать себя за звезду кино в мире, где никто не смотрел «Косого», тоже не было смысла.

— Разными вещами. Когда-то пытался вести свой торговый бизнес, подзаработал, со временем стало скучно, отправился путешествовать.

— О! — оживилась Аня. — Где успели побывать?

— Ну… я люблю путешествовать по стране — Сибирь, Кавказ. Увлекался фотографией, устраивал выставки. Немного пишу, делюсь впечатлениями. Вложился в небольшое дело, которое не требует от меня постоянного вмешательства. В общем, в какой-то степени я сейчас творческая богема.

— А у нас вы тоже в рамках путешествия?

— Почти. Неожиданное такое путешествие…

Струнный квартет заиграл новое произведение, и это уже точно был не Моцарт и даже не Сальери. Ребята лихо наяривали какой-то до боли знакомый блюз. Я напряг память. Где-то же я это слышал, это же явно классика, только уже другая, более современная! Ну, Косой, вспоминай, не настолько же далеко эти непуганые отклонились от генеральной линии партии!

Точно! Это ж «Мочалкин блюз» и скрипичное соло-проигрыш Сергея Рыженко!

Обалдеть!!!

— Что с вами? — спросила заинтригованная Аня. Кажется, я не справился со своими эмоциями. Мой режиссер точно отдал бы команду остановить съемку.

— Да нет, ничего. Вы не видели фильм «АССА»?

Она хихикнула.

— Смешное название. Нет, не видела.

— А группу «Аквариум» знаете?

— Нет.

Я внимательно пригляделся к молодому парню, что выводил рулады на своей скрипке. Играл идеально, самозабвенно, чем-то напоминая мне Спивакова в мгновения высочайшего мелодического экстаза. Где юноша слышал эту мелодию? Или просто моя спутница была далека от этой музыки? Кстати, здесь вообще слушают то, к чему мы привыкли у себя на родине? Что же это за удивительный мир — и без «Аквариума»?!

Вот тебе и еще одно странное и забавное искривление пространства и времени. Одно я мог сказать точно: даже если допустить, что здесь где-то существует альтернативный нашему БГ, то уж «Мочалкин блюз» был написан и исполнен в конкретных общественно-политических условиях. Как и снят весь фильм «АССА».

Я хотел вернуться к своему салату из морепродуктов, но тут наш ужин неожиданно закончился.

До конца дня Курочкин и Самохвалов, дежурившие в полицейском участке у Северных Ворот, практически не разговаривали. Володя окончательно насупился и ушел в себя, отвечал на звонки вяло, принимал обращения горожан без особого усердия. Иван наблюдал за ним с растущим беспокойством. Ему за годы службы часто доводилось наблюдать вот таких же молодых и горячих, которые грозились «показать Кузькину мать» и доказать миру, что всего добьются сами и «без этих ваших». Увы, многие из них заканчивали плохо. В лучшем случае — спивались, в худшем…

Звонок, поступивший на пульт ровно в девятнадцать-тридцать, нарушил сонное течение времени.

— Старший сержант Курочкин, северное отделение, — пробубнил Володя. Несколько секунд он просто молча слушал… а затем переспросил таким голосом, что Самохвалову пришлось обернуться. — Будьте добры, повторите!

Еще секунды молчания. Затем, ни слова не говоря, Курочкин медленно опустил трубку на пульт.

— Ну, чего там, Вовка?

— Кажется, мы накликали.

Люблю немецких овчарок. В детстве, правда, был сильно ими напуган — в основном, благодаря фильмам про войну, где они служили у проклятых нацистов, злые такие, кровожадные, гавкают громко. А потом, когда повзрослел, я пригляделся к ним внимательнее и растаял. Красивые, умные, сильные, хотя и пальца в рот не клади, конечно.

Но когда немец, сопровождаемый бойцом в темно-синем камуфляже, появился в проходе ресторана «Пушкин», положительных эмоций я не испытал. Я слишком долго играл в кино мента, чтобы не понимать, что сейчас произойдет.

Скрипка в «Мочалкином блюзе» взвизгнула и умолкла.

— Уважаемые посетители ресторана! — громко сказал парень с собакой. Песик послушно сел у его ног. — Просьба аккуратно и организованно покинуть помещение, взяв с собой все необходимые вещи!

Со стороны холла к бойцу присоединилась еще парочка таких же крепких, сосредоточенных… и немного озадаченных, пожалуй. У всех троих на плечах болтались автоматы с укороченными стволами. Не берусь утверждать точно, но, кажется, это не «Калашников».

— Это что? — спросила Аня, не сводя глаз с непрошеных гостей.

— Ничего страшного, — сказал я как можно спокойнее, вытирая губы салфеткой. — Нам нужно будет выйти на свежий воздух. Возьмите сумочку.

— А что случилось? — Девушка засуетилась.

— Здесь сейчас будет жарко.

Пояснять я не стал.

Все остальные посетители выглядели не менее удивленными и растерянными. Очевидно, ни с чем подобным им сталкиваться еще не приходилось. Кто-то выкрикивал с мест, задавая аналогичный Аниному вопрос.

— Нам придется проверить помещение на предмет обнаружения подозрительных предметов! — сказал боец с собакой. — Прошу вас соблюдать спокойствие, взять все личные вещи и выйти на улицу. Только не торопитесь, пожалуйста, будьте аккуратны и взаимно вежливы.

Музыканты на эстраде стояли как вкопанные, опустив руки со своими смычками и скрипками. Посетители между тем стали собираться. Понесся возмущенный ропот, заскрипели ножки стульев. Кто-то напоследок чокался бокалами и допивал спиртное. Мужчина, стоявший у соседнего с нами столика, поспешно насадил на вилку кусок отбивной, засунул его в рот и только потом направился в холл.

— А оплатить? — пробормотал наш официант.

Я вынул из бумажника несколько купюр, положил на стол.

— Наша совесть чиста.

Я взял Аню за руку и повел к выходу. В зале появились сотрудники администрации ресторана. Из-за стойки бара торчала голова бармена. Глаза его напоминали блюдца. Еще один ярко выраженный Непуганый.

— Проходим, проходим, не задерживаемся, — командовал боец. Его послушный пес все так же сидел рядом и с умилительным спокойствием наблюдал за происходящим. Проходя мимо, я едва удержался от соблазна потрепать его по холке.

На улице нас встречали, что называется, с почетным караулом. Десяток человек в форме выстроились с двух сторон, образовывая коридор. Справа и слева другие копы протягивали между металлическими стойками желтую ленту оцепления. У тротуара за пределами периметра были припаркованы полицейские автомобили с включенными мигалками. На противоположной стороне улицы я заметил репортеров с камерами. Начинали скапливаться и обычные уличные зеваки.

— Господи, что происходит? — спросила Аня.

— Бомба в ресторане. Гипотетическая.

— Что?!

— Я так понимаю, у вас ничего подобного не случалось раньше?

— Не припомню…

— Привыкайте, — буркнул я себе под нос.

— Что вы сказали?

— Ничего, так, мысли вслух.

Мы пересекли проезжую часть, встали недалеко от съемочной группы телевидения. Посетители ресторана плотным потоком двигались по коридору и расходились в разные стороны. Никто уходить, судя по всему, не собирался, всем хотелось досмотреть этот редкий спектакль до конца.

— Уважаемые граждане! — крикнул в мегафон один из копов. — Просьба покинуть площадку перед зданием, отойти как можно дальше от лент оцепления! Это ради вашей же безопасности!

Непуганые и не думали следовать совету, кучковались неподалеку и глазели на фасад ресторана.

— Дурдом какой-то, — пробормотала Аня. — Почему вы уверены, что бомба гипотетическая?

Я пожал плечами. Не объяснишь же ей, что в моих краях ложное минирование магазинов, школ и вокзалов — дело привычное, особенно весной и осенью.

— Считайте, что это чутье.

Вскоре поток посетителей и персонала иссяк. По обоим углам здания сгруппировались несколько десятков человек. Из дверей заведения вышел парень в камуфляже, махнул рукой, и к нему тут же присоединились несколько коллег снаружи. Один из них тащил перед собой что-то вроде металлоискателя.

Я подумал, что можно было бы отправиться с Анной погулять по городу — процесс поиска бомбы наверняка затянется, потом вряд ли кто-то впустит посетителей обратно, да и ужин мы уже оплатили — но поймал себя на мысли, что и мне хочется досмотреть до конца, хотя понимал, что знаю результат.

— Весело, правда? — раздался справа от меня знакомый голос. Я обернулся.

— Ты?!

— Я, — скромно потупив глазки, ответил Петровский. Сегодня это был совсем другой человек. Деловой, серьезный, в костюме.

— Разжился тулупчиком, политтехнолог?

— И ты, я вижу, не на блошином рынке переоделся.

— Могу себе позволить.

— Я тоже.

— Комедиант…

Он улыбнулся и сделал вид, что только сейчас заметил мою спутницу.

— Здравствуйте, прекрасная незнакомка! Как поживаете?

Аня сдержанно кивнула. Кажется, она узнала Петровского и вспомнила его фееричный блёв ночью у столба.

Я сделал пару шагов в сторону. Мне не хотелось, чтобы наш разговор слышал кто-то еще. Петровский тоже не был заинтересован в лишних ушах, встал рядом.

— Твоя работа?

— Думаешь, я сам набрал номер и с придыханием сообщил, что «Пушкин» взлетит на воздух? Наивный ты, Сережа. Не царское это дело — рестораны минировать.

— Но это часть твоего плана.

— Без комментариев.

Сквозь плотные портьеры трудно было разглядеть, что происходит внутри ресторана, но я примерно представлял себе алгоритм действий спецназа. Очаровательная в своем спокойствии немецкая овчарка обнюхивала углы и подсобные помещения, бойцы следовали за ней, раздвигая мебель. Наверняка все на взводе.

— Слушай, — сказал я, — перестань валять дурака. Еще раз предлагаю: найди дырку и вали обратно к нам, там для тебя работы полно.

— Если бы. Как раз там для меня работы уже нет. Знаешь, чем выжженная земля отличается от целины?

Я промолчал, но он и не ждал ответа.

— На выжженной земле уже трудно что-то вырастить, а вот целина… Тут, брат, совсем другие возможности. Эта страна вдохнула в меня новую жизнь.

— Ты сам говорил, что в этой стране другие законы, и они работают. Шею свернешь, малахольный.

— Отнюдь. — Он снова улыбнулся, и мне эта улыбка не понравилась. Так скалятся триумфаторы. Неужели он знает что-то такое, чего не знает Святов?

— Слушай, скажи мне, откуда здешние музыканты знают «Мочалкин блюз»?

— Не догоняешь? — Нотки триумфа теперь появились и в его голосе.

— Кажется, начинаю. Наших здесь больше, чем три человека?

— Да. Нора, или «дырка», как ты ее назвал, существует давно. Уж извини, что навешал тебе лапши на уши. Думал, ты нормальный пацан.

— И сколько нас?

— Всех не считал. Но интересно даже не это.

Он взглянул на часы, собираясь, очевидно, уходить.

— Самое интересное то, как на них действует это место. Никогда не угадаешь.

— С двумя я уже разобрался…

— Молодец. — Он ткнул пальцем мне в грудь. — Осталось тебе с самим собой разобраться… Честь имею, прекрасная незнакомка!

Через мгновение я уже созерцал его удаляющуюся спину.

— Знаете что, — сказала Аня, — наверно, я слишком строго сужу, но… он мне не нравится.

— Мне тоже. Встретишь его случайно, сразу переходи на другую сторону улицы.

— А мы уже на «ты»? — с озорной улыбкой спросила девушка.

— После того, как нас чуть не взорвали? Без вариантов!

Я проводил ее до дома. Мы прогулялись по засыпающему городку, поболтали о разном — о классической музыке, живописи, литературе. Разговор получился познавательным. Как выяснилось, с Моцартом, Вивальди и Пикассо здесь все обстояло так же, как и у нас. А вот ни о Булгакове, ни об Ахматовой моя спутница не слышала. Наверно, это печально. Если весь минувший двадцатый век этот город и даже целая страна жили какой-то другой жизнью, то они лишились еще и Высоцкого, Окуджавы, Галича, Жванецкого, без которых мы себя не мыслим. С другой стороны, если в этих именах не было нужды, то, может, все не так уж и плохо?

О кино я заговорить не решился — черт его знает, что тут смотрят.

Мы расстались в сумерках у калитки ее небольшого дома, очень похожего на тот, где остановился я. Договорились созвониться. Вернулся я к себе уже ближе к одиннадцати.

Майор, развалившись в кресле посреди комнаты, пялился в телевизор, смотрел местные новости.

— Уже в курсе? — поинтересовался я.

— Ага. А ты откуда знаешь?

— Непосредственно оттуда.

Святов аж подпрыгнул.

— И как там на месте?

— Рутинно. Точнее, для нас — рутинно, а у них развлечение. Я тебе даже больше скажу, я встретил там Петровского. Скалился, гад.

— Его работа?

— Он не особо старался это скрыть.

Святов повернулся к телевизору. На экране корреспондент, взволнованная девушка с длинными темными волосами, на фоне входа в «Пушкин» наговаривала в микрофон подробности происшествия: «Сообщение о бомбе оказалось ложным, но это тревожный знак для нашего в целом спокойного города».

— Вот каким путем он пошел, — проговорил Николай. — Дестабилизация. Сегодня сработали хорошо, успели вызвать спецназ из Крылова. Он покрупнее, и службы там посерьезнее, здесь таких собственных сил нет. А что будет дальше? Свалить действующую власть в тревожной обстановке проще простого даже за две недели до голосования. Никакого бреда вроде «сплотимся вокруг лидера» тут и в помине нет, пинка под жопу сразу. Интересно, как наш друг сумел сколотить вокруг себя свою банду?

Я присел на диван.

— Ну, кое-какие деньги у него имеются, раз уж офис открыл и деятельность развел. Но есть еще одна новость.

Святов навострил уши.

— Наших с тобой земляков здесь больше, чем мы думали. И не все они белые и пушистые.

11. Скрипач нам нужен?

Я редко вижу кошмары. Честно. Не потому, что в жизни я такой невыносимо положительный и добродушный человек, никогда не сталкивавшийся с негативом и не испытывавший гнетущей тоски или страхов (напомнить вам о погружении в оперативную работу во время подготовки к съемкам ментовского сериала?). Дело в том, что негатив во мне не задерживается. Хлебнул гадости, она побулькала какое-то время, а потом я ее выплевываю. У меня есть одна знакомая юная леди, живет со мной на одной лестничной клетке в доме на Косыгина (конечно, на какой же еще улице может жить актер, исполняющий роль Косого!). Восемь лет, зовут Диана. Шебутная, подвижная, любит тяжелый рок, постоянно кривляется, трясет своими длинными волосами. Падает, сдирая коленки, но не хнычет. Поссорится с подружками во дворе — не куксится, не уходит в себя и не показывает исподтишка язык, а просто идет заниматься своими делами. Никогда не видел ее плачущей. Эдакий резиновый утенок. Или Неваляшка. Не знаю, что с ней не так: то ли это наследственное — родители у нее жизнерадостные и милые ребята — то ли Природой и Вселенной в таких детях закладывается нечто, что делает их более жизнестойкими. Глядя на Дианку, всегда задаю себе вопрос: что с такими ребятишками впоследствии делает жизнь?

Ну да ладно, я о другом. В ночь после несостоявшегося покушения на Александра Сергеевича Пушкина мне приснилось, как в меня стреляют. Точнее, сначала долго гоняют по темным переулкам незнакомого города (утром-то я понял, что это был Край). Я в панике и ужасе переставляю ноги, но скорость моя едва ли превышает черепашью, словно я по колено в гудроне. Разумеется, убежать я не могу. В конце концов, меня загоняют в какой-то совсем уж медвежий угол — какие-то трущобы или заброшенные склады, повсюду деревянные ящики, мешки с мусором. Припирают меня к стене, направляют ствол — человека я не вижу, только силуэт, потому что в глаза лупит свет уличного фонаря — и выпускают целую обойму. Бах-бах-бах!!!

Я подпрыгнул на кровати. Простыня насквозь мокрая, подушка тоже, на циферблате электронных часов половина второго ночи. В окно пробивается матовый лунный свет, из гостиной доносится храп Николая. Вот же безмятежный сукин сын, подумал я в тот момент, как он умудряется так дрыхнуть в чужом для него даже не городе — в чужом мире, без всякой надежды на возвращение домой! Да еще когда меня тут мочат под боком.

Я встал, в темноте прошел в кухню, налил из-под крана воды. Вода чистая, вкусная, без всяких примесей.

Удастся ли мне уснуть?

Вопреки опасениям, я вырубился уже через пятнадцать минут и проспал без сновидений до первых петухов.

В начале первого я сидел в ресторане «Пушкин» за чашкой чая с лимоном. Отыскав утром в прихожей своего дома телефонный справочник (еще один забытый нами артефакт — толстый бумажный фолиант со всеми городскими номерами), я нашел номер заведения, вызвонил администрацию и спросил, как связаться с музыкантом, который солировал накануне вечером. Мне без всяких проблем продиктовали его контакты, даже не заинтересовавшись моей персоной и причиной интереса. Костя Симанков, так звали парня, ответил мне сонным голосом, что работает в ресторане только с шести вечера, но если уж мне так приспичило узреть его хипповатые локоны, он готов сделать исключение и угоститься ланчем.

Я сидел за тем же столиком, который мы с Аней занимали вчера. Посетителей почти не было, только семейная пара в дальнем углу ела мороженое.

Симанков появился ровно без двадцати час, проявляя пунктуальность, не доступную многим нашим согражданам в старом мире (со временем я стал мысленно называть покинутую родину именно «Старым Миром»). В драных джинсах и оранжевой футболке с надписью «Fuck them all», непричесанный и явно до сих пор не проснувшийся, Костя чем-то напоминал мне студента, которому скучно все, кроме любимого занятия, в том числе и учеба, на которую он согласился, например, по просьбе матери или молодой жены. Хотя по возрасту он был явно старше неприкаянных студентов.

Присел напротив, зевнул, прикрыв рот ладонью, вальяжно раскрыл меню.

— А здрасьте? — спросил я.

— Здрасьте, если вы Сергей, — бросил он, не отрываясь от чтения. — Комплексный обед потянете? А то я без копья сегодня из-за этой дурацкой бомбы.

«Наглец», — подумал я.

— Все зависит от твоей искренности, юноша.

Он соизволил поднять на меня взгляд. Обращение на «ты» действовало безотказно.

— Мы знакомы?

— Кто же не знает Косого.

Я ухмыльнулся. Пожалуй, эту фразу впору возвести в статус официального слогана нашего сериала.

Костя предпочел сделать вид, что не понял намека, погрузился в изучение меню. С минуту кусал губы, потом бросил папку на стол.

— Ладно, я и так все знаю наизусть. — Он поднял руку, привлекая внимание официанта. — Витя, сделай мне солянку, биточки с подливкой и кофе.

Официант скрылся за кухонной дверью. Мы с Костей молча сверлили друг друга взглядами. Я — слегка покровительственно, изображая хозяина положения, он — с любопытством.

— У вас ко мне дело?

— Да.

— Хм, наивный вопрос. Чтобы выдернуть меня из кровати в одиннадцать, нужны серьезные причины.

— Они есть, поверь мне. Давно здесь играешь?

— Третий месяц.

— Нравится?

— У меня нет выбора. Это единственное, что я умею. Закончил Гнесинку, но Паганини из меня не вышло.

— «Мочалкина» ты вчера лихо отыграл.

— Для кабака сгодится.

— Не скромничай.

Я позволил ему спокойно дождаться выполнения заказа. Дал время вкусить солянку, изучить биточки. Впрочем, если с первым блюдом он разобрался быстро, причмокивая и периодически вытирая губы салфеткой, то с битками вышла заминка. Костя лениво ковырялся вилкой в тарелке, не поднимая на меня глаз, но вскоре, почувствовав мое пристальное внимание, не выдержал.

— Так, ну я вас слушаю уже.

— Это я хочу тебя послушать.

— Что вас интересует?

— Как ты сюда попал?

Он ответил не сразу. Очевидно, раздумывал, стоит ли ему раскрываться. Принял решение в пользу «да».

— Как и вы, видимо. Сошел с поезда.

— Ты все-таки узнал меня.

— Извините, ваше творчество не в моем вкусе, но от обложек журналов и рекламы никуда не деться. В общем, ехали мы с ребятами на халтурку, пригласил друг-бизнесмен на свадьбу в Абдулино — поиграть да отдохнуть на природе. Есть такой городок небольшой в уфимском направлении.

— Ближний свет — из Москвы в Абдулино! Там своих музыкантов нет?

— Говорю же, друг там у меня. Да и почему из Москвы? Я после окончания училища вернулся в Самару. Живу там… точнее, жил.

— Похвально. Что дальше?

— Нас было трое. Один перебрал, после Бугуруслана завалился спать, а мы с Чикой решили проветриться, пивка прикупить. В поезде уже не продают, только в вагоне-ресторане. Вот и вышли здесь вдвоем. И вернуться не смогли. Точнее, вернулись вовремя, а поезда нет! Полчаса стоянка, а он слинял через десять минут! Начался дурдом, конечно: ни администрация, ни кассиры, ни менты — никто ничего не знает, какой поезд, откуда и куда шел, не было тут ничего. А мы только в куртках своих, без вещей. Ладно хоть деньги и документы с собой, а так чуть в обезьянник не загребли. Все бы ничего, но инструменты классные остались в купе! Ручной работы! Играю тут на дешевой штамповке.

— Чика с тобой?

— Толя Чигинский? Да, на виолончели играет, вы его видели вчера.

— Остальные двое, что были на сцене?

— Местные.

— Вас никто не встречал, когда вы сошли с поезда?

Он удивился.

— Кто? Чужой же город, кто нас тут знает. Сами мотались как неприкаянные. Крыша ехала первое время — дай бог!

Он вел себя слишком суетливо, чтобы я поверил.

— Не пыли, Костик. Без проводника ты не остался бы тут ни минуты. Прыгнул бы в поезд и укатил… не зная, куда приедешь.

Он отложил вилку. Глядя на его недоеденные биточки, я подумал, что можно было бы и самому заказать обед. Святов сегодня утром ленился, отделался бутербродами.

— Ладно, уговорили. Чувак торчал у крыльца вокзала. Весь такой несчастный, потрепанный, в плаще поверх костюма…

— Понял, не продолжай.

Мои смутные догадки, которые до сих пор отлеживались где-то в закромах сознания, обрели, наконец, очертания: Евгений Петровский удивительным образом всегда оказывался на месте, у крыльца вокзала, когда в город из поезда Старого Мира выпадал очередной странник. Из этого можно было сделать только один вывод: он знает, как функционирует нора. И может знать, КАК ВЕРНУТЬСЯ ОБРАТНО.

Я позволил Костику спокойно допить кофе, оплатил обед и вывел парня на свежий воздух. Мы постояли немного у крыльца. Костик чувствовал, что аудиенция не окончена, терпеливо ждал новых вопросов или каких-то предложений.

— Прогуляемся?

Он кивнул.

Мы неспешно двинулись по тротуару в сторону железнодорожного вокзала. Слоняясь вчера по городу, я обнаружил неподалеку от привокзальной площади одноэтажное здание из серого камня с вывеской «Библиотека». Туда-то мне сегодня и нужно.

— Что думаешь делать, Костя?

— Не знаю. В первое время пытались с Чикой найти выход обратно, но не рискнули — мало ли куда нас увезет. Тут все хотя бы более-менее предсказуемо.

— Живете у Северных?

— Нет, у Южных Ворот, это за железкой. Сняли дом. С полезной информацией этот мужчина в плаще нам все-таки очень помог. Потом увидели как-то вечером объявление «требуются музыканты», вот и сунулись. Хоть денег у нас по местным меркам было завались, не проедать же их без толку. Хозяин ресторана хотел что-то вроде джаза, а мы предложили свой вариант. Ему понравилось. Играем четыре вечера в неделю, со среды по субботу. Всё-таки дело.

— Молодцы, не растерялись. Но я повторю вопрос: что дальше? Влюбиться, жениться, ассимилироваться и пустить корни? Или все-таки домой?

Он молчал долго. Мы успели пересечь по «зебре» оживленную дорогу. Костик так задумался, что мне пришлось ухватить его за локоть, чтобы не угодил под колеса.

— Я много думал об этом. Дома у меня девушка, невеста практически. Наверно, она сейчас держит траур. Мать жалко, она уже немолодая, на сердечных каплях сидит. Что с ней сейчас, даже подумать боюсь. В общем, по всем раскладам, надо возвращаться, хотя наверняка записали в покойники. Придется доказывать, что это я, объяснять где шлялся три месяца. С другой стороны…

Он не закончил, но я понял без слов: покидать Край не хотелось. Вот если бы его забрать с собой — туда, к нам.

Впереди показалась привокзальная площадь. Пушкин стоял к нам спиной. Вон уже и угол здания библиотеки. Мы остановились.

— Послушай, Константин. Мне кажется, я мог бы поискать выход обратно. По крайней мере, кое-какие мысли на этот счет есть. Но проблема не только в этом. Видишь ли, наших в этом городке… не скажу, что много, но есть. Кроме этого потрепанного парня в плаще, который тебя встретил, есть один майор полиции из Уфы, мы сейчас с ним снимаем домик у Северных Ворот. Вот вас с Чикой нашли. Считай, почти диаспора. Но есть кое-кто еще, я уверен, и настроены они к этому городу не очень дружелюбно.

— В каком смысле?

— Хотят обстряпать здесь свои делишки. Добавить немного дерьма в бочку меда. Из зависти ли, из корысти, или просто потому, что ничего другого не умеют. Вчерашняя бомба в ресторане — их рук дело, и это только начало.

Я обрисовал ему ситуацию в общих чертах, рассказал о кознях Петровского, о его планах и возможных последствиях. Костя слушал очень внимательно. Когда я закончил, он задал правильный вопрос.

— Мы должны ему помешать?

— Радует, что ты использовал это местоимение. Значит, ты с нами?

— Я теперь с вами в любом случае, потому что земляков я до сих пор не встречал. Но у меня вопрос: зачем нам это нужно? Это не наша проблема, это касается только их. — Он кивнул на прохожих, спешащих по своим делам.

— Может, ты и прав. Но это не телешоу, мы — здесь. И эти люди — реальны.

Заприметив за спиной парня очередного приближающегося прохожего, сухонького старичка в смешной шляпе и с мешковатой кожаной сумкой, я подался немного влево, чтобы преградить ему путь. В результате старичок наступил мне на ногу.

— Ой, простите ради бога! — воскликнул он. — Задумался, старый пень!

— Это вы меня простите, влез под ноги. Ничего страшного.

— Не больно?

— Нет, что вы, все в порядке, не переживайте.

— Извините еще раз. — Старичок коснулся края шляпы.— Хорошего дня!

— И вам!

Он засеменил прочь.

— Видишь? — сказал я. — Посмотри вокруг еще раз. Здесь всё настоящее. И это очень клевое настоящее.

Костя огляделся, вздохнул.

— Вы правы. Только у меня еще одно соображение. Я не силен в обществоведении, но здешняя система мне кажется устойчивой. Думаете, ее могут расшатать несколько клоунов?

— Расшатать, может, и не расшатают, но подпортить жизнь могут.

— Ладно. Что будем делать?

— Для начала просто будь на связи. Сохрани мой номер и не теряйся. Появится что-то новое, я тебе сообщу.

— Без проблем. Кстати, а как вы узнаёте наших?

— Интуитивно. Тебя я поймал на «блюзе». Остальных будем искать.

12. Преданья старины глубокой

В последний раз я пересекал порог библиотеки еще в студенчестве, а это, на минуточку, почти полжизни назад. Интернет в те годы только начинал разбрасывать паутины по стране, а уж электронных читалок не было даже в проектах. Так что просиживали мы штаны в читальных залах как миленькие. Впрочем, с годами моя любовь к бумажной книге никуда не делась, я до сих пор регулярно совершаю набеги в книжные магазины, из которых тащу домой обязательное пудовое пополнение для своей домашней коллекции. Когда-нибудь обзаведусь собственным домом за городом, где отведу книгам отдельную комнату.

Скажете, ретроград?

Ага, он самый.

Словом, очутился я в местном царстве книг. Большой зал, мягкий зеленый ковер на полу, столы для читателей (пять из двух десятков были заняты посетителями) — и полки, полки, полки. Тысячи или даже сотни тысяч книг. Снаружи здание казалось довольно компактным, а вот внутри словно увеличилось в размерах. Чем-то мне это напомнило волшебную палатку из «Гарри Поттера», которую разбил отец Рона на чемпионате мира по Квиддичу, — обычная походная снаружи, внутри она превращалась в гигантский шатер.

Ступая по ковровой дорожке, ведущей к столику администратора, я казнил себя за то, что не додумался до этого раньше. Погрузившись в потустороннюю реальность и увлекшись конспирологией, мы забыли о том, что для начала неплохо было бы выяснить, где именно на карте страны находится Край, и проследить его историю. Из теленовостей, газет и журналов мы могли составить лишь представление о настоящем города, а вот о прошлом не знаем ничего. Между тем, именно в прошлом таился ключ к разгадке многих сегодняшних тайн. Болтливый Петровский, устроивший мне экскурсию, сам подсказал направление, в котором следовало искать. «Я не знаю, в какой момент эта Россия соскользнула с колеи, по которой ехала, — сказал тогда политтехнолог. — Может, Ивана Грозного в младенчестве стукнули головой о ребро кадушки»… Мне бы ухватиться за эту ниточку, но голова была занята совсем другим! Сейчас же я был почти уверен, что если проследить местную историю и сопоставить ее с историей Старого Мира, можно этот момент обнаружить.

Что это даст?

Посмотрим.

За столиком администратора сидела женщина средних лет в легком летнем платье цветочных расцветок. Улыбчивая, предупредительная.

— Здравствуйте, сударь.

— Добрый день, сударыня, — ответил я, отметив, что начинаю привыкать к местному обращению и уже без проблем вынимаю его изо рта. — Мне бы хотелось посмотреть несколько книг по истории Края. Что вы посоветуете?

— Вас интересует история конкретно нашего города или края в целом? — засмеялась библиотекарь. Смех ее был так заразителен, хоть и достаточно сдержан (библиотека все-таки), что я к ней присоединился.

— Да, забавная тавтология.

— Я сталкиваюсь с ней регулярно.

— Я, пожалуй, возьму и то, и другое.

— Вы сядете в компьютерном зале или здесь?

Я подумал немного, и решил, что останусь ретроградом до конца.

— Мне нужны бумажные книги.

— Хорошо. Вы у нас записаны?

— Нет, я проездом, турист из Москвы. Знакомлюсь, так сказать, с местностью.

Я сразу решил выложить всю подноготную, дабы избежать традиционных расспросов.

— Скажите мне имя и фамилию, я внесу вас в журнал посещений.

Она вбила мои данные в компьютер и исчезла за книжными стеллажами. А у меня зазвонил телефон.

Это был Святов.

— Серега, — буркнул он своим ментовским баритоном, — ты где?

— Обожаю этот вопрос. Как будто давно женат. Я в библиотеке.

— Где?!

Я повторил, стараясь говорить тихо.

— Час от часу не легче! — сказал Николай. — Каким лешим тебя туда занесло, книголюб?

— Подробности вечером. Что у тебя?

— У меня есть опасения, что сегодня ближе к ночи может произойти очередная провокация, посерьезней вчерашней.

— Откуда такая уверенность?

— Наши информаторы — люди скромные.

Я хмыкнул. Если не ошибаюсь, все время нашего совместного проживания Святов не вылезал из дома. Впрочем, может, он предпринимает какие-то активные действия в мое отсутствие и забывает докладывать.

— А ты сам-то где сейчас?

— В поле, на оперативной работе.

— Понял тебя. Держи меня в курсе, а сейчас я пока не могу говорить.

Вернулась библиотекарь с двумя книгами — одна была потрепанная, толстая, страниц на восемьсот, вторая представляла собой что-то вроде подарочного иллюстрированного издания большого формата.

— Вот самые интересные, что я для вас подобрала, Сергей. Краткий курс истории города в фотографиях и более подробная информация о нашей губернии, начиная с Петровских времен.

Я не стал спрашивать, какая тут вообще у них губерния, чтобы не вызывать подозрений в своей адекватности. Вместо этого я глянул на обложку «кирпича».

— Спасибо большое.

— Пожалуйста. Занимайте любое место, приятного чтения.

«Так, мы в Оренбургской области, — размышлял я, направляясь к свободному столу в углу зала. — Костя и Чико миновали Бугуруслан и не доехали до Абдулино. Значит, наша норка находится где-то между этими городами. И что нам дает это знание?».

Подарочное издание, посвященное истории города Край, при беглом осмотре показалось мне достаточно поверхностным. Но чуть позже, когда я погрузился в изучение материала, книга сообщила немало важных деталей. Красочные фотографии современности, короткие статьи-презентации архитектурных объектов, старые фото, на которых я не без удовольствия узнавал нынешние ландшафты, — все это оказалось крайне любопытным. К примеру, железнодорожный вокзал, который эксплуатировался до сих пор, действительно был построен в конце девятнадцатого века, когда прокладывали Транссибирскую магистраль. За сто с лишним лет он мало изменился — отреставрировали и подкрасили фасад, не более того. Площадь перед вокзалом также почти сохранила свой первозданный вид, даже здания вокруг дорожного кольца остались на своих местах — приземистые, вычурные пряничные домики. Только вместо Пушкина в начале прошлого века на постаменте возвышалась стела. Как следовало из сопроводительного текста, посвящена она была памяти героев Отечественной войны 1812 года. В ноябре 1917 году стела обрушилась вследствие ненадлежащего ухода и ошибок при проектировании. Восстанавливать ее не стали. Несколько лет, вплоть до двадцать третьего года, на площади оставался осиротевший постамент, пока здешние скульпторы не сваяли памятник классику русской литературы. Так он и стоит до сих пор.

Тут я засуетился. Нужно было все это конспектировать. Я вышел из-за стола, обратился к библиотекарю:

— Можно у вас попросить ручку и блокнот?

— Конечно. Возьмите на столике у пятого стеллажа.

В указанном месте, помимо блокнотов, карандашей и авторучек, я обнаружил кулер, пластиковые стаканы, банку растворимого кофе, упаковку чая, рафинад. Видимо, все бесплатно.

«Вот это сервис!», — подумал я. Удержавшись от соблазна налить себе кофе, я вернулся к своему столу.

Итак, никому из здешних мыслителей в 1923 году в голову не пришло поставить на месте рухнувшей стелы монумент вождю мирового пролетариата, коими кишел весь наш Старый Мир, начиная от захудалого поселка в глубинке и заканчивая саркофагом на Красной Площади. Из этого следовало, что Ленина тут не знают. Неужели не было Октябрьского переворота и последовавших за ним ужасов гражданской войны?!

Я вывел на первой чистой странице блокнота цифры «1917» и надписал: «Стела на месте Пушкина. Война 1812 года, без Ленина».

Идем дальше.

Следующие страницы подарочного издания рассказывали об успехах в промышленном производстве, сельском хозяйстве, культуре. Одна за другой шли фотографии счастливых горожан — взрослые, дети, городской фонтан, лавки, мастерские, мануфактуры, ярмарки, рынки. Я проверил даты — 1928, 1930. Всенародно избранный новый градоначальник Иван Варфоломеев принимает участие в закладке первого камня на месте будущей больницы. В тридцать втором появился второй кинотеатр «Синематика» на сто пятьдесят мест (на его месте сейчас находится мультиплекс под названием «Космос», при этом архитектурная основа старого зала была бережно сохранена). На экране — премьера, фильм Чарли Чаплина «Огни большого города». Гигантская очередь в кассу, наряды на горожанах праздничные: белые платьица, элегантные вечерние костюмы, бабочки, пенсне, зонтики. В сорок втором запустили первую фабрику по производству строительных материалов, в сорок шестом приехала делегация из Англии для обмена опытом в области фермерских хозяйств. Я лихорадочно делал пометки в блокноте, ловя себя на мысли, что меня захлестывает какая-то безумная эйфория.

Я ничего не понимаю, ребята! Не было Второй мировой?! Не было Великой Отечественной?! Не было коллективизации, голодомора, НЭПа, репрессий?! А что, черт вас побери, тут было?! Неужели царская Россия под Николаем Вторым нашла способ не ввязываться в войну с Германией и отделалась легким испугом?

Я отодвинул от себя книгу, закрыл лицо руками, протер глаза. Библиотекарь бросила в мою сторону тревожный взгляд. Предвосхищая ее вопрос, я поднял руку, давая понять, что все в порядке.

Итак, дальше читать не было смысла. Совершенно очевидно, что перелом в истории государства произошел на рубеже веков. И ответ следовало искать во второй книге.

Я боялся к ней прикасаться. Чем-то она напоминала мне университетский учебник, написанный сухим и скучным языком. Но именно в этом фолианте, возможно, и скрывался ответ на вопрос: что случилось с моей страной в этой параллельной реальности.

Я откинул обложку. Издание 1982 года. Библиотечный штамп на титульной странице. Я начал перелистывать книгу, главу за главой, не погружаясь в текст, но считывая заголовки. Петровская эпоха, наследники престола, Екатерина I, Петр II, Анна Иоановна, потом Леопольдовна, Елизавета, Петр III, Екатерина Великая, Павел, Александры. Это я помнил в общих чертах по школьному и институтскому курсам истории и разночтений не обнаружил. Хотя, возможно, стоило поискать: мало ли какие законы подписывали знакомые самодержцы. Они ведь могли натворить много чего интересного, входящего в разрез с нашей официальной исторической наукой.

В общем, дошел я до Николая Второго. Этой главе я решил уделить особое внимание. Если наш последний император каким-то образом предотвратил бурление в массах и в корне задушил зарождение большевизма, то это могло бы пролить хоть какой-то свет на нашу загадку.

Я погрузился в чтение…

…и через двадцать минут с шумным выдохом отодвинул книгу от себя, откинулся на спинку стула. Мысли, версии и идеи разрывали мой мозг на куски. Сигаретку бы сейчас затянуть. Или, может, соточку виски?

Господи, чем я занимаюсь?! Какие хвосты ищу? И что мне теперь со всем этим знанием делать?

Я все же заставил себя вернуться на несколько страниц назад и снова пройти эту главу, тщательно записывая в блокнот все даты, номера государевых постановлений и указов, факты и гипотезы. Не знаю почему, но мне казалось, что в этих цифрах и деталях скрывалась информация, очень важная для понимания сегодняшнего дня. Разбираться буду потом, а пока просто похвалю себя за усидчивость и настойчивость. Главное я выяснил…

Хотите узнать прямо сейчас? Или оставить на сладкое?

Ладно, открою немного.

Если верить историческому талмуду, который я проштудировал, Николай II оставил престол не под влиянием революционных сил. Все было проще. Если бы в начале двадцатого столетия в России существовало телевидение, то однажды под Новый год (или Рождество) государь сообщил бы своим подданным, что он «устал и уходит»…

После сдачи книг библиотекарю я сделал короткий звонок. Святов долго не отвечал — «работал в поле» — потом все же включился и раздраженно буркнул:

— Да, чего?

— Скажи мне, какой был день недели, когда ты попал сюда?

Он вздохнул. Видимо, вспоминал.

— Вроде суббота.

— Точно?

— Да, точно суббота. Я, помню, страдал тогда обычным постпятничным похмельем.

— Вечером?

— Да, часов в семь.

— Понял тебя, спасибо, больше не беспокою.

Не дав ему рта раскрыть, я завершил разговор и сразу позвонил Костей Симанкову. Ему я задал те же вопросы…

В общем, больше я вам пока ничего не скажу, размышляйте над тем, что есть, а мне пора на первую тренировку местной юношеской футбольной команды. Негоже опаздывать в свой первый рабочий день.

13. Такой футбол нам не нужен

До стадиона я доехал на обычном городском автобусе. Машина не знакомой мне марки оказалась очень комфортабельной и подвижной. Мягкие кресла, удобные поручни, аккуратный и просторный салон, практически бесшумный ход. Поинтересоваться у немногочисленных пассажиров, чьего производства автобус, я не решился. Единственное, на что меня хватило, это узнать стоимость проезда.

— Пятьдесят копеек, — спокойно, без раздражения, сообщила мне крупная тетушка в сарафане.

— А кому их… того?

— А вон.

Она указала на кассовый аппарат, прикрепленный к стенке у входа в салон. Я нашел в кармане монеты, бросил в прорезь. Аппарат тут же выплюнул билет. Я оторвал его, сунул в карман и уселся в кресло у окна. Когда мы проезжали мимо спортивного магазина, вспомнил, что не купил себе комплект спортивной одежды. Буду бегать с пацанами в штиблетах и джинсах?

Ладно, в первый раз как-нибудь выкручусь.

Я прибыл вовремя. Команды «синих» и «зеленых» были уже на месте, разминались под свисток Кудинова на малой футбольной площадке. Я машинально отыскал в толпе Крутова-младшего. Он двигался активнее остальных, прыжки, приседания, ускорения — все на совесть. Молодец.

— Приветствую, Сергей, — протянув руку, сказал тренер. — Вы в цивильном сегодня?

— Да, так вышло.

— Ничего страшного. Будете пока на подхвате.

Он дал команду подопечным закончить разминку.

— Так, ребята, подошли ко мне все.

Мальчишки сгруппировались вокруг нас. Многие изучали меня с любопытством, и Крутов-младший не стал исключением.

— Познакомьтесь, это мой временный помощник, зовут Сергей… — Кудинов сделал паузу, обернувшись ко мне.

— Можно без отчества, просто Сергей.

— Хорошо. Надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным.

Мы приступили к тренировке. Честно говоря, поначалу я просто растерянно следил за игрой двух команд. Кудинов меня не беспокоил, понимал, что мне нужно внимательно изучить тактику, стратегию, возможности, конфигурации, а потом уже лезть со своими советами. Вскоре «синие» заколотили первый мяч — красиво, аккурат в «девяточку» — и я нисколько не удивился тому, что автором красивого гола стал отпрыск нынешнего главы муниципалитета. Мальчишка явно был доволен и счастлив, принимая поздравления товарищей и аплодисменты тренера.

Впрочем, в какой-то момент я приметил в нем что-то вроде ощущение превосходства. Он принимал похвалы как само собой разумеющееся. «Предрасположенность к звездной болезни все-таки есть», — подумал я.

На десятой минуте игры Кудинову потребовалось отлучиться, чтобы проконтролировать разминку малышей — восьмилетние карандаши тренировались на противоположном краю стадиона, там, где вчера занималась с девчонками Аня. Вспомнив о ней, ее красное платье, трогательную улыбку, я немного загрустил. Надо бы ей позвонить, тем более что я обещал.

Оставшись без присмотра тренера, мои футболисты немного расслабились. Парень по фамилии Кузнецов, которому Кудинов вчера делал замечания за неряшливость в обработке мяча, остановился у вратарской стойки команды «зеленых» и о чем-то переговаривался с голкипером. «Синие» оборонялись, в какой-то момент Крутов-младший перехватил мяч у нападающих соперника и по правому флангу ринулся в чужую зону. Обойдя двоих, затем и третьего, он напрямую вышел на очнувшегося Кузнецова. Тот, защищая зону, сыграл очень грубо, не в мяч — в ноги. Крутов рухнул на газон, мяч ушел в аут.

— Ты че, дурак?! — взвыл Крутов, хватаясь за колено.

— Сам дурак!

Назревала потасовка. Я решил вмешаться, иначе для чего я тут торчу.

— Так, парни, стоп! — Я вышел на поле, помог Крутову подняться. — Как тебя зовут?

— Витя.

— А тебя? — обратился я к Кузнецову.

— Павел.

— Так, Витя, Паша, вовсе не обязательно мутузить друг друга на тренировке, вы ведь члены одной команды. Травмы накануне полуфинала Кубка вам не нужны. Согласны?

Крутов кивнул. Кузнецов смотрел на меня исподлобья.

— Теперь пара замечаний, — продолжил я с важным видом. — Витя, ты ведешь слишком индивидуальную игру. У тебя не было бы шансов прорваться по правому флангу, если бы Паша не зазевался, и позиция для удара не самая подходящая. А на левом фланге отлично открылся твой товарищ, и он мог бы отлично пробить в угол. Понимаешь?

Он сделал вид, что услышал мои рекомендации, но что-то мне подсказывало, что парнишка останется при своем. Ему явно нравилось солировать.

Игра продолжилась. Мальчишки все-таки собрались, стали играть аккуратнее. Очевидно, мой первый педагогический выход удался. «Зеленые» отыграли пропущенный мяч, затем Крутов вновь оказался в одиночестве на правом фланге. Ворвавшись в зону соперника, он приготовился пробить диагональный по воротам, но в последний момент притормозил, бросил взгляд на меня. Я одобрительно кивнул. Крутов сделал передачу на левый фланг, и «синие» вкатили еще один отличный мяч. Разыграли мою схему как по нотам.

— Молодцы! — похвалил я. — «Зеленые», у вас защита разорвана, посмотрите, как в эту дыру протолкнули голевой пас! Полузащита, не спите, оттягивайтесь назад. Поехали дальше!

Я следил за игрой и набрасывал для себя схемы и расстановку, которую можно было бы опробовать на следующей тренировке. Признаюсь, я получал удовольствие от этой работы. Да, отвык, но тем самым испытывал больший азарт.

Вскоре явился Кудинов.

— Ну, чего тут у вас? Как успехи?

— Не берегут они друг друга, чуть форварда «синих» не покалечили.

— Есть такое. Мальчишки, чего с них взять.

— Крутов слишком увлекается, играет в одного. Любит аплодисменты?

— И тут вы тоже правы. Корректировать сложно, сынок мэра, с малолетства привык быть в центре внимания. Но, в принципе, это не отменяет того, что он толковый парень.

Я усмехнулся. Мои первоначальные представления о демократичности здешних нравов оказались, пожалуй, несколько наивными. Все мы люди, все мы человеки.

Тренировку заканчивал уже сам Кудинов. Когда игроки направились в раздевалку, мы с ним обменялись соображениями о построении игры, Семен оценил несколько моих советов. Перед прощанием он напомнил, что нужно зайти в отдел кадров.

— Обычная формальность, ничего сложного.

Я направился к трибунам, нашел вход во внутренние помещения, отыскал в лабиринте спортивных залов, раздевалок и душевых кабин нужный кабинет. Меня встретила женщина средних лет с пышной прической.

— Я тут от Кудинова… в общем, это…

— А, да, он мне говорил! Давайте ваши документы.

Я волновался. Хотя «конвертация» тут работала автоматически при пересечении порога вокзала, случиться могло всякое. Сейчас я впервые легализуюсь в Крае.

Приняв мой паспорт, женщина быстро все оформила — забила мои данные в компьютер, вывела на принтер документ небольшого формата. Я поставил две закорючки в обоих экземплярах и, забрав свой, убрался восвояси. Теперь я официально, хоть и временно, трудоустроен в спортивной школе «Вымпел» города Край Оренбургской губернии. Растешь, майор!

Со стадиона я отправился погулять подальше от центра. Решил поискать какую-нибудь простенькую столовую. Побродил по площади напротив дворца культуры «Импульс», высокого оранжевого здания с колоннами; прошел чуть дальше по улице Ясеневой мимо гипермаркета «Руна» с забитой машинами парковкой; покрутился в фермерских рядах, где мне наперебой предлагали свежие огурцы, помидоры, картофель, свеклу и рыбу. Везде было шумно и весело. На углу Ясеневой и какой-то совсем уж неширокой улицы я, наконец, нашел некую «Пельменную №6». Такая милая, простая пельменная, без официантов, с раздаточной стойкой. В моем детстве была такая недалеко от дома, в ней мы с отцом часто обедали, выстаивая длинную очередь. Пельмени в ней были — ого-го! Вкуснее только дома.

Здесь тоже оказалось вкусно. Наваристые такие пельмешки, крупные, со сметаной и приправами. Очень похожие на те, что я ел в детстве. И еще это милое самообслуживание, с которым я в здешних заведениях общепита еще не сталкивался: берешь поднос, идешь по ленте, выбираешь блюда, оплачиваешь на кассе. Что-то очень советское.

Сытый и довольный, я вышел на улицу. Давно так не ленился.

14. Только теория (I)

Когда в конце девяностых на российские экраны вышел фильм Джеймса Кэмерона «Титаник», кто-то из наших критиков решил блеснуть остроумием. Дескать, если рассказ о катастрофе ведется от лица выжившей пассажирки, престарелой мадам по имени Роза, то получается, что она сумела побывать в каждой шлюпке, в каждой каюте, в рубке капитана, в ресторане первого класса, в котельных и черт знает где еще. То есть видела всё-всё в деталях, о чем и рассказала экипажу «Мстислава Келдыша». Но это же смешно!

Что ж, таких кинокритиков я знавал лично. Бестолковые, искрящиеся юмором, любящие не кино в себе, а себя в кино…

На самом деле, в «Титанике» использован распространенный прием: Роза Досен ведет СВОЙ рассказ перед теми, кто ее слушает, и ровно о том, чему она стала свидетелем, а режиссер, в свою очередь, показывает зрителям уже полную картину произошедшего.

В общем, к чему это? Пока я наслаждался погодой и полным желудком после пельменной, жизнь не стояла на месте. Чтобы вновь не привязывать вас исключительно к моей скромной персоне, я просто обязан вам рассказать, что происходило в это время в других частях города и с другими героями нашей истории. Напомню, что эти эпизоды восстановлены исключительно из поздних рассказов очевидцев.

Николай Святов производил впечатления человека, который целыми днями валяется на диване в своем коттедже в спальном районе и грезит о предотвращении мировой революции. Но это была видимость. Когда я уходил из дома по своим делам, капитан приступал к реализации собственного плана. Не скажу, что он что-то скрывал от меня, но ментовские привычки его не оставили. Старую собаку не обучишь новым трюкам. Он уходил «в поле» и работал.

Понятия не имею, каким чутьем он находил Петровского и его помощников, но все-таки находил. Видно, что мастер своего дела. Не знаю, почему он прозябал в районном отделении УВД Уфы и не пошел выше, но кусайте локти, башкирские наши братья, теперь Святов отрывался здесь, в Крае.

Политтехнолога он засек в два часа дня на улице Беговой на северо-востоке города. Район относительно безлюдный — только трехэтажные жилые дома с продуктовыми магазинами. Петровский присел на скамейке напротив одного из них, пару минут спустя к нему присоединился молодой человек в кожаной куртке и с банданой на голове.

Святов сидел в засаде, пристроившись за густой зеленой изгородью, что тянулась вдоль улицы. Наблюдал в бинокль.

Объекты недолго переговаривались. Затем к ним присоединился еще один, крупный парень в бейсболке, надетой задом наперед. Беседа заняла еще несколько минут. Святов время от времени отвлекался от бинокля, оглядывал окрестности. Петровский пару раз указал куда-то рукой и что-то оживленно проговорил. Святов проследил за его указанием: судя по всему, они говорили о магазине, который стоял на углу Беговой и Кузнечной. Они хотели ограбить магазин и раствориться в спальном квартале?

Святов надеялся, что сделал правильные выводы.

Вскоре Петровский раскланялся, поймал такси и уехал. Двое парней еще посидели немного, поболтали о чем-то и разошлись в разные стороны.

Видимо, что-то почуял старый лис, поэтому тут же набрал меня, торчащего в библиотеке…

Вечером, уже после шести, он позвонил мне снова. Я наслаждался свежим воздухом и свободой, сидя на лавочке в сквере возле администрации города.

— Серега…

— Ну?

— Если у тебя были планы на вечер — отменяй.

— Что случилось?

— Будем предотвращать.

— Ты уверен, что они планируют…

— Я ни в чем не уверен, остается довериться моему чутью. Я тебе говорил: бомба — ерунда на постном масле, сегодня в ход пойдет более тяжелое орудие. Мне нужна твоя помощь.

— Хорошо. Чем могу?

— Запоминай адрес: Беговая, восемь. Жду тебя, как стемнеет, на тополиной аллее напротив.

Святов прятался в зарослях кустарника возле высоких деревьев. Мы сдержанно поздоровались. Майор, увидев беспечное выражение моего лица, счел нужным отпустить комментарий:

— Ты забыл, зачем мы здесь.

— Я сюда не просился.

— Отфутболил свое?

— Да.

— Как оно?

— Крутов-младший зажигает. Ему бы хорошего ремня по жопе.

— Задержись на этой работе, подружись с мальчишкой. Кто знает, может, пригодится.

На город опустились ранние августовские сумерки. С каждой минутой автомобилей, проезжавших по Беговой, становилось все меньше. Прохожих и вовсе не было.

— Что мы тут делаем? — спросил я.

— Видишь витрину?

Он показал рукой на магазин на противоположной стороне улицы. Призывные огни, «24 часа», кофе, сигареты, горячее питание…

— Нам туда, — сказал Святов.

— Прямо сейчас?

— За мной, боец, без рассуждений.

Он не стал меня ждать, вышел из-за засады и направился к проезжей части. Мне пришлось топать следом.

Это был небольшой магазин самообслуживания со стойкой кассира и стеллажами с продуктами. Консервы, крупы, сладости, прохладительные напитки, вино-водочные изделия — словом, все, что может понадобиться заскучавшему полуночнику. Подходи, набирай и оплачивай. У нас ночники обустроены иначе — все товары за прилавком продавца.

У кассы скучал мужчина лет пятидесяти в цветастой гавайской рубахе и с бусами-четками на шее и запястьях. Растаман, ни дать, ни взять — были бы волосы, превратил бы в дреды.

Мы обошли зал. Святов старательно изображал из себя покупателя.

— Возьми что-нибудь, — предложил я, — иначе нас самих заметут как подозрительных личностей.

Святов купил пакетик чипсов и бутылку пива. Я решился на более кардинальные меры — выбрал бутылку виски, палку копченой колбасы и буханку хлеба. Поразмыслив, добавил упаковку пластиковых одноразовых стаканов.

Выставляя покупки перед кассиром, Святов как бы между прочим поинтересовался:

— Вечер добрый! Вы тут действительно круглые сутки за стойкой?

— А то ж! — усмехнулся тот, перекатывая во рту зубочистку. — Кому не спится в ночь глухую!

— Я смотрю, ни охраны у вас, ничего такого. Не боязно?

Растаман задержал на нем цепкий взгляд, что-то прикинул в уме и тут же расслабился, видимо, решив, что опасаться нечего.

— А чего бояться! Тут отродясь шухера не было, сколько уж магазин держу. Да и тревожная кнопка есть. Не знаю, правда, работает ли, давно не проверял.

— А вы и хозяин? Сами за кассой?

— Ну да. А на кой мне кому-то еще платить! Все сами делаем, жена и сын еще на подхвате. — Он провел товары Святова через считыватель штрих-кода, выдал чек. — Два-двадцать с вас, милейший.

Пока «настоящий майор» рылся в бумажнике, выискивая мелочь, я выложил свои покупки. Меня растаман встретил чуть менее любезно, оценивающе оглядел с ног до головы.

— Не местные, что ль?

— Ага, — говорю, — туристы, проездом. В гостинице остановились тут неподалеку, у бензоколонки.

— В «Сортире», что ль?!

— Нет, кажется, «Мортира»…

Продавец хмыкнул. Мне показалось, что он с удовольствием сплюнул бы на пол.

— Тоже мне нашли сервис! И название дурацкое, и кровати там скрипят, и в окна дует. Вам бы в «Каскаде» лучше, тут всего четыре квартала на север.

— Кровати, говорите, скрипят? — с ехидством вставил Николай. — Проверяли?

Растаман стушевался, сразу снял маску гостеприимного и словоохотливого хозяина. Напоследок, пробив на кассе мой виски и стаканы, ворчливо заметил:

— Пить собираетесь на воздухе? Смотрите, патрулю не попадитесь, штраф влетит.

— Большой штраф? — уточнил я.

— Как везде — сотня.

Под звон дверного колокольчика мы покинули заведение.

Святов огляделся. Вокруг ни души, тишь и благодать, только комары кружили над уличным фонарем.

Мы перешли через дорогу, уселись на скамейке за тополями.

— Чтобы не скучно было? — спросил Николай, указав на мою бутылку.

— Пятьдесят граммов не повредят. Кто знает, сколько нам тут торчать придется, если ты не ошибся и они вообще явятся, а ночи сейчас прохладные. Да и для куражу. Это ты у нас мент, ко всему привыкший, а я всего лишь лицедей. Еще, не дай бог, по кумполу настучат.

— Настучат, не сумлевайся.

Я распаковал колбасу, открыл бутылку.

— Блин, нож забыл купить. Ладно, кусать будем. Тебе плеснуть?

Николай шмыгнул носом, совсем как Семенов из знаменитых «Особенностей национальной охоты», которому предложили водку.

— Давай.

Мы выпили, закусили.

— Пока время есть, рассказывай, что ты там вычитал в своей библиотеке.

— Короче, — начал я, жуя колбасу, — могу ошибаться, и я тоже ни в чем не уверен, но чутье и у меня есть. Во-первых, наши поезда слетели с катушек на участке между Бугурусланом и Абдулино. Точнее сказать не могу.

— О как.

— Да. Во-вторых, Петровский при первой нашей встрече размышлял, где эта страна сделала исторический поворот и завернула сюда. Мне кажется, он уже знал ответ. Ведь как-то же он оказывается на вокзале, когда сюда прибывает поезд с нашими туристами! Он просто знает точное расписание!

— И когда же приходит поезд?

— Я прибыл сюда в субботу, ты тоже. И Костя…

— Костя?

— Я нашел еще одного. В ресторане играет, потом познакомлю. Вывод?

— Офигеть. Ладно, уговорил, суббота. А время?

— Не помнишь? Девятнадцать ноль-пять.

Святов уставился на меня с немым вопросом. Я испытал легкое чувство триумфа.

— Но поезда-то у нас разные! Я ехал с востока, ты — с запада.

— Да, направления разные, но расписание вариативно. Поезда с запада и востока могут чередоваться между собой, надо просто уточнить.

— Хорошо, допустим. Дальше что?

— Ты будешь смеяться, но… повторюсь, это только версия… короче, 6 августа 1905 года Николай Второй издал манифест об учреждении Государственной Думы. Это мы знаем из школьного курса истории. Но в нашей реальности первый блин оказался комом, а вот здесь, на этой временной ветке, все сложилось отлично. Дума первого созыва получилась очень сильной. Не скажу точно, что произошло потом, надо еще поизучать, но этот царский манифест оказался ключевым моментом развития истории. Россия стала парламентской республикой.

Святов вздохнул. Мои исторические выкладки не произвели на него большого впечатления. А может, он просто ничего не понял.

— Беда с вами, умниками, — прокряхтел майор. — А царь-то? Его свергли или чего?

— Нет. Сам ушел. Красиво и по-царски. С этого момента все пошло не так. Первая Мировая сюда не докатилась, да и в Европе не было того кровавого размаха, о котором мы знаем. Здесь не случилась Октябрьской революции, не было Гражданской и…

— …и сорок первого тоже не было, — закончил за меня Святов.

— Почему же, был. Но обычный мирный сорок первый.

Повисло молчание. Тяжелое, печальное.

— Повезло им, — сказал Святов. — У меня вот дед погиб под Смоленском.

— А у меня бабка санитаркой дошла до Берлина… Что ж теперь.

— А Вторая мировая вообще была?

— Не знаю. Зарубежную историю я почитать не успел. Может, вообще весь мир сдвинулся, а не только наша страна.

— А ты не слишком глубоко копаешь? Как наши два мира параллельно уживались? Как ЭТОТ отпочковался? Почему их стало два и почему мы с рождения не здесь, а там? И почему этот гребаный портал не в моем родном Приютово? У нас тоже была железная дорога!

— Видно, в понедельник нас мама родила! Спроси чего полегче. Или «Назад в будущее» пересмотри. У меня нет мыслей на этот счет.

— Ладно, кхм… — Он задумался. — Получается, уже больше ста лет каждую субботу в семь ноль-пять здесь останавливается поезд и выгружает нас, грешных, целыми пачками?

— Сто не сто и не пачками, но какое-то время останавливается. Точно не знаю, повторюсь, это только теория.

— Осталось только понять, что означает «август», если уж «шестерку» ты определил как день недели. Ладно, в субботу проверим. Если что, рванем домой. Наливай вторую, надо переварить эту твою теорию.

Я разлил виски по стаканам, мы беззвучно чокнулись.

— Слушай, Коль, а чего нам просто копов не вызвать? Без нас орлов повяжут, если они явятся.

— Так-то оно так, но Петровский должен знать, что это не просто оперативное реагирование местных ментов. Мы открыто должны бросить ему перчатку, именно мы с тобой. Иначе он не остановится. Да и профессиональный азарт у меня разыгрался, понимаешь… Ладно, пойду отолью, а ты поглядывай.

15. Гоп-стоп, они пришли из-за угла

Чутье майорское не подвело. Орлы Гнезда Петровского появились у крыльца магазина в половине двенадцатого, когда мы уже почти приголубили бутылку. Трое парней, двоих из которых Святов уже видел днем, суетливо огляделись, перекинулись несколькими фразами. Двое вошли внутрь, третий остался снаружи.

— Пошли, — сказал Святов и, не дожидаясь меня, вскочил со скамейки и двинулся к магазину. Я засеменил следом, на ходу прикидывая, какую часть тела от меня сейчас оторвут.

Мы шли спокойно, не торопясь, чтобы не вызывать переполоха. Пересекли дорогу, вышли на площадку перед магазином. Внутри началось предсказуемое шевеление. Стойки кассы не было видно, но зато через дверь можно было увидеть, как двое крепких налетчиков уже терроризируют хозяина. Очевидно, в руках у них оружие, только вот какое, интересно?

— Закрыто! — преградил нам путь парень в бейсболке, дежуривший у крыльца.

— Фигли закрыто, — ответил майор, — тут написано «двадцать четыре».

— Пересменка, учет!

— Учет, говоришь… — Святов задумчиво почесал подбородок, потом шагнул к парню. — Ну, учтем.

Что он сделал, я не понял, но парень охнул и начал оседать. Ударом колена мент сложил его пополам, а потом аккуратно пригасил сверху по шее. Мгновение спустя налетчик уже лежал на асфальте.

— Не зевай! — скомандовал Николай и поднялся на крыльцо.

Колокольчик над дверью предательски возвестил о нашем прибытии. То, что произошло дальше, определенно застало нас врасплох. Позже, обдумывая случившееся, я пришел к выводу, что Святов недостаточно тщательно спланировал нашу операцию.

Один из нападавших оказался за стойкой. Хозяин, к виску которого был приставлен ствол пистолета, выгребал наличность из кассы. На стойку легла уже внушительная куча мятых купюр. В те короткие мгновения я успел лишь констатировать, что хозяин магазина был не просто напуган — он был практически парализован ужасом, хотя и в той степени, которая позволяла все-таки отдавать деньги. В глазах застыло недоумение: «Как это могло произойти?! ЗДЕСЬ — КАК?!».

Второй налетчик, что стоял перед стойкой, развернулся к нам. В руках у него тоже был пистолет. Я узнал парня — это он ударил меня в «Лагуне».

Мы со Святовым оказались явно не в выигрышной позиции. Майор просто не успел ничего сделать. Годзилла сделал всего один шаг вперед и могучим ударом справа отправил его в нокдаун. Коля рухнул на стеллаж с чипсами и сухариками, упаковки рассыпались по полу, сам стеллаж качнулся, но устоял.

— Закуси! — прокричал Годзилла. — А ты иди сюда бегом!

Он схватил меня за ворот куртки, притянул к себе. Я почувствовал себя котенком, напрудившим в углу и обязанным принять заслуженное наказание. Честно признаться, я и реально был готов напрудить. Это вам не кино, ребята, а я ни разу не Ван Дамм.

— Быстро собирай деньги! Да не спи!!!

Я покорился судьбе. Стал засовывать купюры, которые выгребал хозяин, в черный непроницаемый пакет. Черт побери, да тут их под тысячу целковых! Неплохой улов для гоп-стопа. Зачем торгаш держит их в такой доступности?!

Когда касса опустела, налетчик в бандане отвесил хозяину увесистый подзатыльник, от которого тот весь съежился.

— Сейф где?

Растаман молчал, насупившись. В глазах все еще стыло неверие в случившееся.

— Где твой сейф, спрашиваю!!!

«Ну же!!! — мысленно возопил я. — Старый непуганый дебил, где твоя тревожная кнопка?! Самое время проверить, работает ли она!»

Он словно услышал, бросил на меня полный отчаяния взгляд и совершил молниеносный рывок в сторону. Гавайская рубаха, зажатая в кулаке налетчика, с треском разорвалась по вороту.

Он успел! За мгновение до того, как пудовый кулак обрушился на его голову, продавец хлопнул ладонью по внутренней стороне прилавка. Потом сразу упал.

— Твою мать! — заорал Бандана. — Сизый, держи этих, я в подсобку! Сейчас тут соберутся все, кто есть!

— Полтора старых пердуна тут соберутся! — ответил Годзилла. — А спецназ из Крылова еще нескоро подойдет! Давай быстрее! Если сейф заперт, не мудись там, валим отсюда!

Бандана скрылся в проеме двери позади прилавка.

К тому моменту я уже собрал все купюры в пакет. Налетчик по-прежнему крепко держал меня за ворот. Валявшийся на полу Святов застонал, начал ворочаться.

— Неудачно зашли прикупиться, правда? — прошептал мне в ухо Годзилла.

— Угу.

— Помнишь меня, турист?

Я ответил не сразу. Что-то во мне в те секунды проснулось. То ли опыт изображения лихих парней на экране, то ли туманное детство, которое я провел во дворе с вооруженными рогатками мальчишками. В общем, страх куда-то пропал, появился азарт, и память моментально вытолкнула на поверхность цитаты из сериальных диалогов.

— Забудешь тут. Приснится такая морда — кровать намочишь.

Он ткнул меня кулаком в бок. Черт, больно.

— Хиханьки, да? Могу ведь и инвалидом сделать.

— Не успеешь. Растаман нажал кнопку, скоро тут действительно будут все.

— Хрена тебе лысого! — усмехнулся Годзилла. — Пока они спецназ из соседнего округа вызовут, мы уйдем. В твоих интересах не дергаться, чтобы остаться целым.

Я с трудом удерживался, чтобы не отвесить колкость — Годзилла дышал мне в нос какой-то жуткой смесью водки, чеснока, лука и восточных приправ. Впрочем, чего уж там, я сам только что выпивал.

Святов поднялся. Точнее, сел на полу, сжал голову руками. Казалось, его сейчас интересовало только собственное состояние, но никак не разыгрывающаяся в магазине трагедия.

— Добавить, старый? — спросил у него Годзилла. Святов поднял голову. Я понял, что мой майор меня покинул и я остался в одиночестве. Николаю требовалась госпитализация.

— Не трогай его, — сказал я. — Сейчас твой орангутанг найдет сейф, вы возьмете что хотели и свалите. Тебе нужны трупы?

Он хмыкнул, но ничего не ответил. Вместо этого поторопил своего напарника:

— Копченый, что там?!

— Ничего! — отозвался тот из подсобки. — Нет тут никакого сейфа! Все в кассе держит!

— Давай буди этого Боба Марли! Где-то еще должны быть деньги! Обыщи все!

Я не смог удержаться:

— Не обоссысь от страха.

Еще один толчок в бок. Да он мне ребра переломает!

В зал вернулся Бандана, он же Копченый. Опустился на пол за стойкой. Я услышал шлепки по щекам. Похоже, нашему Растаману досталось.

Я решил вбросить интригу:

— Сколько тебе пообещал наш друг в костюме?

— Ты о ком? — спросил Годзилла.

Я уловил в его голосе растерянность.

— Ты знаешь о ком. Он же тебя кинет. Уже кинул.

Пауза. Никакой реакции. За стойкой Копченый тщетно пытался привести в чувство хозяина.

— У него нет ни гроша, — продолжал я. — Ваша касса сегодня — весь улов. Мой тебе совет, отпускай нас, забирайте пакет и валите. Иначе будет только хуже.

Толчок в бок. Самый болезненный из трех. Я охнул. Храни Господь мои косточки…

— Посмотрим, — выдохнул Годзилла.

— Смотри, — выдохнул я.

Долго ждать не пришлось.

Сирены и мигалки возвестили о прибытии полицейских. Примчались все, кто был, включая сотрудников городского управления и тех, кто не находился сейчас на службе. Старший лейтенант из «Северного» Иван Терентьевич Самохвалов, отдыхавший после вчерашнего жаркого дежурства, приехал на место на своем подержанном «Фольксвагене» чуть ли не в пижаме. Володя Курочкин нарисовался рядом — отдыхал недалеко в ночном клубе, когда среагировала общая система оповещения.

— Что происходит? — спросил Самохвалов.

— Перемены, — туманно ответил полупьяный Курочкин.

У ночного магазина сгруппировались шесть полицейских машин. Местные копы пока ничего не предпринимали — сквозь стеклянные двери они увидели двух мужчин, один из которых приставил пушку к виску другого. Территорию оцепили. На глазах у немногочисленных местных жителей, выскочивших на улицу, разыгрывалась сцена воистину голливудского масштаба.

— Ну, и чего теперь? — спросил я Годзиллу, когда мы вернулись к стойке. — Живым отсюда никто не уйдет.

Он молчал. Я не мог видеть выражение его лица, чувствовал только дыхание. Чеснок и водка.

Святов все еще сидел на полу, сжимая голову руками.

— Кирдык! — воскликнул Бандана. — Походу, я его вырубил. Не встает.

— Живой?!

— Вроде дышит.

— Ты не смотрел, есть запасные выходы?!

— Нет!

Годзилла беззвучно выругался. Градус напряжения возрастал с каждой секундой.

Тут меня отпустили. Толкнули в спину. Я упал в проход между стеллажами.

— Лежать и не двигаться!

Я не стал спорить, сел на пол. Теперь я имел возможность оценить степень ужаса моего пленителя.

Да, Годзилла паниковал. Он явно не знал, что делать дальше. Очевидно, Петровский при подготовке операции не озвучил возможные риски.

Зазвонил мой сотовый телефон в кармане куртки. Я вопросительно уставился на налетчика.

— Дай сюда! — рявкнул Годзилла.

Я послушно выполнил просьбу, но успел увидеть контакт звонящего на дисплее. Легок на помине, курилка…

Телефон мой лег на стойку кассы, но продолжал звонить.

— Лучше ответь, — посоветовал я.

Годзилла колебался. Телефон не умолкал. Мы сверлили друг друга взглядами.

— Ответь, — повторил я.

Тот дрогнул. Взял телефон, приложил к уху.

— Алло!

Несколько секунд он молчал. С возрастающим недоумением глядел на меня. Потом нерешительно протянул телефон в мою сторону.

— Возьми.

Это был Петровский.

— Ай, какие вы молодцы с майором! — забавлялся политтехнолог. — Заурядный гоп-стоп превратили в целое шоу! Да мне бы вам приплачивать, честное слово!

— Откуда ты знаешь?

— Вас уже вовсю транслируют, клоуны!

Я заметил в углу позади стойки хозяина маленький телевизор.

— Включи, — велел я налетчику. Не обнаружив усердия, повторил громче и настойчивей: — Включи бегом!

Проснувшийся телевизор тут же выдал нам картинку: фасад здания, где располагался магазин, туча копов. Взволнованный голос ведущей новостей — все той же девушки с темными волосами:

— …это уже второе серьезное криминальное происшествие в городе за последние двое суток. Возможно, у грабителей в руках находятся заложники, обычные покупатели. Официальные лица пока воздерживаются от комментариев…

Я приложил трубку к уху.

— Такой репортаж ни за какие деньги не купишь! — радовался Петровский. — Ей-богу, надо вам доплатить.

— Ты сам все это подстроил, — сказал я.

— Еще бы! Твой седовласый друг не отлипал от меня целый день. Он слишком предсказуем.

— Чего ты этим добьешься?

— Сам не догадываешься? Чем хуже, тем лучше.

— А людей своих ты отдаешь на съедение? — Я нарочно произнес эту фразу как можно громче, чтобы слышали наши налетчики. — Их ведь положат здесь за милую душу.

На последней фразе Годзилла весь подобрался.

— Лес рубят — щепки летят, — сказал политтехнолог. — В общем, смотрим кино. Попкорном я уже запасся. Удачи!

И он отключился.

— Как было сказано, вас кинули, — сказал я и засунул телефон обратно в карман куртки.

Противостояние продолжалось второй час. Периодически на стойке продавца трещал проводной телефон — очевидно, пытались связаться переговорщики — но нам запретили поднимать трубку. Вместо этого мой пленитель еще дважды выводил меня с пушкой у виска к двери и, слегка приоткрыв ее, требовал машину и миллион рублей. В эти минуты передо мной открывалось впечатляющее зрелище: площадка перед магазином была залита огнями прожекторов и автомобильных фар, метрах в тридцати от крыльца выставили оцепление в виде металлических оград, всюду сновали бойцы прибывшего крыловского спецназа и местные полицейские. Кажется, они были растеряны не меньше налетчиков. Неужели их не готовили к подобным ситуациям? Что за детский сад?

Я не знал, плакать мне или смеяться. Кино и немцы!

Состояние Святова, между тем, вызывало у меня все большие опасения. Он лежал в проходе между стеллажами и тяжело дышал, держась за голову. На мои вопросы отвечал вяло: «Все нормально, Серега». Я предлагал Годзилле проверить его самочувствие и в случае необходимости передать медикам — «На кой тебе труп!» — но тщетно. Мне оставалось лишь подложить Николаю под голову свою куртку и время от времени подходить и проверять, что он не отключился.

Хозяин магазина давно пришел в себя. Относительно, конечно. Он стоял за кассой, облокотившись на стойку локтями, и безучастно наблюдал за происходящим.

— Что дальше? — спросил я снова, когда переговоры с людьми из оцепления в очередной раз зашли в тупик. Годзилла и Копченый лишь молча переглянулись.

Так и есть, никакого плана на случай форс-мажорных обстоятельств у них нет. Это предоставляло мне некоторые преимущества. Впрочем, и риск тоже присутствовал: если человек с пистолетом начинает паниковать, он в равной степени может и сдуться, напрудив в штаны, и наломать дров. Осталось только проверить, какой вариант сработает в нашем случае.

— Перекусить можно? — спросил я у хозяина. Растаман обреченно махнул рукой.

Я подошел к холодильнику с газированной водой, взял пепси, по ходу отметив совершенно непривычный дизайн стеклянной бутылки. С соседней полки стянул пакет чипсов. Налетчики не мешали мне свободно передвигаться по магазину, поэтому я совершенно спокойно уселся на стул в проходе к подсобным помещениям и принялся хрустеть на весь зал.

Годзилла закурил.

— А нервы у тебя крепкие, — сказал он как бы между прочим.

— Не хуже, чем у тебя. Думаешь, парни там за стеклом всю ночь будут вот так стоять и ждать?

— Пусть стоят пока.

— А если у них нервы слабее наших?

Налетчик ничего не ответил, проверил обойму пистолета. Я убедился, что оружие у них настоящее, не муляжи. Это плохо.

— Еще раз предлагаю отдать моего друга врачам. В качестве заложников вам вполне хватит нас двоих. Да и меня одного хватило бы — в любом случае, вы уже заработали приличную статью.

— Такой храбрый?

— Нет. Просто пытаюсь свести потери к минимуму. — Я повернулся к хозяину: — Тут точно нет второго выхода?

Вместо него ответил второй налетчик:

— Если только разбить окно в подсобке… Но оно высоко, под потолком.

— И ты молчал?!

— Может, проверим? — предложил я.

Налетчики снова переглянулись. «А не задумал ли этот хмырь какую-нибудь пакость?», — наверняка подумали они.

— Ладно, резон есть, — согласился Годзилла. — Копченый, пригляди за этими. А ты давай шевели поршнями!

Под дулом пистолета я прошел в темное и прохладное подсобное помещение — небольшое, метров тридцать квадратных, заставленное деревянными ящиками, картонными коробками и упаковками с напитками. Почти под самым потолком действительно имелось окно, в которое вполне мог протиснуться человек даже таких габаритов, как мой опекун. Если подставить ящики, можно через это окно вынырнуть наружу, но там нас могли ожидать две проблемы: этот выход наверняка уже под контролем, но даже если и нет (учитывая расслабленность местных копов, я мог такое допустить), падать придется головой вниз с трехметровой высоты на неисследованную поверхность.

— Кто полезет? — спросил я.

— Шутишь? Конечно, ты. Давай!

Я не стал спорить. Меня подобный расклад вполне устраивал. Я подтолкнул к стене несколько закрытых деревянных ящиков с чем-то тяжелым, поставил друг на друга четыре штуки, проверил на устойчивость. Вроде годится, лишь бы не грохнуться раньше времени. Прежде чем взобраться на эту конструкцию, я оглянулся на своего опекуна.

— Давай, давай, не томи.

— Ладно, как скажешь.

Из ящиков потоньше я соорудил что-то вроде ступенек, чтобы взобраться на башню, и полез по ним наверх. Поставил одну ногу на вершину, затем осторожно подтянул вторую. Устойчивость оказалась обманчивой. Под моим весом ящики начали пошатываться.

Я выпрямился. Окно оказалось прямо перед моим лицом. Сначала я ничего не увидел — на заднем дворе дома было темно. Но уже спустя мгновение мне в лицо ударил свет фонаря. Конечно, копы дежурят и здесь. Удивительно, почему они до сих пор не начали штурм.

Я вздрогнул, пошатнулся. Ящики угрожающе загуляли у меня под ногами.

— Э, ты не грохнись мне тут! — воскликнул Годзилла.

Поздно пить боржоми, братишка…

У меня был только один шанс. Если я промахнусь — все пропало, сделают мне лишнюю дырку в голове, как пить дать. Или доломают ребра.

В общем, я полетел вместе с ящиками вниз. Точнее, прямо на Годзиллу. Хоть по габаритам я и уступал ему, но, учитывая законы физики, вполне мог свалить с ног. Так и вышло. Я обрушился всем своим корпусом прямо ему на голову. Мы оба рухнули на ящики и коробки, причем я находился в более безопасном положении, а вот Годзилла сильно приложился затылком об угол упаковки с бананами. Острый край другой увесистой тары уперся ему в бок. Раздался хруст, парень издал короткий гортанный звук и замер. Пистолет, отлетевший на пол, оказался от меня на расстоянии вытянутой руки.

В моем распоряжении было всего несколько секунд. Из торгового зала уже бежал второй налетчик.

Рукоятка пистолета аккуратно устроилась в моей зажатой ладони. Занятия по стрельбе во время подготовки к съемкам не прошли даром, да и на самих съемках я настолько привык размахивать оружием, что сейчас чувствовал себя вполне уверенно. Единственное, что вызывало оторопь, — это необходимость стрелять по живой мишени боевыми патронами…

Копченый появился незамедлительно. У порога он, впрочем, резко затормозил, оценивая обстановку. Рука с пистолетом была безвольно опущена вниз.

— Оружие на пол! — скомандовал я.

Тот не послушался, но и обратных действий не предпринимал. В глазах застыл ужас.

— Тихо и аккуратно опусти оружие на пол, — повторил я как можно спокойнее, но тоном, не допускающим возражений. — Применить все равно не успеешь.

Я прицелился в его плечо, чтобы, не дай бог, не снести выстрелом голову. Эту картину я вспоминал бы с содроганием до конца дней своих…

Я поступил мудро, потому что парень все же сглупил: сделал рывок рукой, направил пушку на меня. Но я выстрелил первым, хотя до последнего момента не был уверен, что выстрел прозвучит.

Бах!

Копченый с криком улетел в проем двери.

Он больше не представлял угрозы.

16. Уже не кино

События ночи на этом не закончились. Я и рад был бы доковылять до своего дома, принять душ и рухнуть в постель, но кто ж меня отпустит!

Первым делом разобрались со Святовым: погрузили его на носилки и закатили в прибывшую карету «скорой помощи» (к слову, оборудованную по последнему слову техники; вот вам и маленький городок!). К тому моменту мой майор был уже в полной отключке, хотя и дышал, на лице врачи держали кислородную маску, к руке подцепили капельницу. Никто ничего мне толком не сказал, я описал, как ему досталось, фельдшер второпях бросил: «Пока без сознания», — и они тут же укатили. Я провожал взглядом машину, надеясь, что Коля покидает поле боя на реанимационной машине, а не в катафалке. Оставаться здесь без него я не хотел, да и чисто по-человечески мы, кажется, сдружились.

На плечо мне мягко легла рука.

— Вы готовы поговорить?

Ко мне обращался мужчина в штатском. Костюм, галстук поверх белой рубашки, залысины на голове, в руках блокнот и ручка.

— Да, конечно.

Он проводил меня к другой «скорой», я присел в проеме открытой двери. Девушка в белом халате услужливо подсунула мне стакан с горячим чаем. Я сделал глоток. Из магазина выводили налетчиков. Точнее, раненый мною в плечо Копченый шел своими ногами, его лишь поддерживали за руки два спецназовца, а вот Годзиллу вывозили на носилках. Я достойно отомстил за Святова.

По площадке сновала девушка с микрофоном и ее телеоператор, они брали интервью, снимали общие планы. Несколько раз девушка бросала взгляды в мою сторону, и что-то мне подсказывало, что она мечтает об интервью.

— Подполковник Киршин Владислав Алексеевич, губернская служба общественной безопасности, — представился человек в штатском.

«Здешняя ФБР или ФСБ», — подумал я.

— Круглов Сергей Николаевич, обращаться можно без отчества.

— Вы местный?

— Нет.

— Какими судьбами в Крае?

— Турист, писатель. Собираю материал для новой книги. Остановился у вас в городе ненадолго, снимаю дом на Солнечной, пятнадцать.

— О чем книга? — с улыбкой спросил Киршин, продолжая делать пометки в блокноте.

— Сложно объяснить в двух словах. Скажем, о людях, живущих в небольших городах.

— Откуда вы?

— Из Москвы.

— Тогда вас можно понять.

Пояснять свою загадочную фразу он не стал, пригласил врача, чтобы меня осмотрели. Я пожаловался на боль в ребрах, к которым трижды приложился налетчик. Девушка в белом халате после осмотра констатировала, что кости целы, смазала бок какой-то пахучей ерундой и наложила плотную повязку.

— Если завтра будет болеть, приезжайте в больницу на перевязку, — сказала она напоследок. — Но вообще должно помочь за ночь.

Когда она оставила нас, я рассказал Киршину все от начала до конца. Точнее, с момента нашей встречи на площадке с парнем, стоявшим на стреме. Я пояснил, что он вел себя агрессивно, полез в драку, и тогда мы с попутчиком немного остудили его пыл и решили поинтересоваться происходящим внутри.

— Вы смелые ребята, — заметил особист, строча в блокноте.

Потом, опустив факт знакомства с нападавшими и уж тем более умолчав о Петровском и настоящей подоплеке происшествия, я без утайки выдал остальное. Киршин все записал.

— Молодцы, что я могу сказать. Нечасто встретишь такую гражданскую ответственность и храбрость. В целом хозяин магазина все подтверждает…

— В целом?

— Да. За исключением того, что вы уже заходили двумя часами ранее. А еще вы сказали ему, что остановились в соседней гостинице.

Я замялся. Как-то мы с Николаем не подумали. Еще, поди, в сообщники запишут. Впрочем, чего там, я сегодня герой.

— Да, все верно. Мы купили выпить и закусить, присели тут недалеко. Уж простите, готов заплатить штраф. А насчет «Мортиры» соврали, потому что лично я не очень привык к расспросам.

Он улыбнулся с какой-то прохладцей.

— Что можете сказать о вашем товарище?

Я прикусил язык. Легенды для Святова я придумать не успел, но даже если начну сейчас сочинять на ходу, однозначно вызову подозрение.

— Мы, собственно, познакомились уже здесь. Знаю только, что он вроде полицейский из Уфы. Служит в каком-то районном отделении… или служил.

— Угу, хорошо. — Киршин сделал еще одну пометку в блокноте и захлопнул его. — Что ж, еще раз поздравляю с благополучным исходом и благодарю за содействие. А о штрафе забудем.

Прежде чем удалиться, он заметил:

— Если потребуются дополнительные сведения, мы вас побеспокоим, если вы не против. А если вдруг вспомните какую-то важную деталь, то вот вам мой телефон.

Он протянул мне визитку и сразу ушел. Даже документов не попросил.

Я еще посидел немного, допил чай, закутался в свою куртку. Надо ехать. Такси, что ли, вызвать?

Я встал на ноги. Боль в боку стихала, но все еще мешала чувствовать себя достаточно уверенно.

— Подождите! Не уходите!

Ко мне на всех парах неслась девушка с микрофоном. Оператор едва поспевал следом.

Эх, не успел я смыться.

Они же и привезли меня домой в своем нашпигованном техникой фургоне. По дороге девушка (ее звали Светлана) с помощью еще одного телевизионщика монтировала репортаж, чтобы экстренно выдать в эфир ночных новостей.

— Проснетесь знаменитым, — подмигивала она мне.

Я, честно говоря, уже не думал об этом. День выдался длинным, и все, чего я хотел, это выспаться. А славы мне вполне хватило в моей прежней жизни. В этой стране я предпочел бы остаться незамеченным. Но, видать, судьба моя такая — все время натыкаться на объектив камеры.

Мы распрощались на углу моего квартала. Спотыкаясь в темноте, я добрел до своего крыльца, отпер дверь, постоял немного в прихожей, не включая свет.

Только сейчас, в звенящей тишине дома, почувствовал, как пусто без Святова.

Поправляйся, майор.

За несколько мгновений до того, как опустить голову на подушку и отключиться, я проверил телефон. Прочел одно-единственное поступившее сообщение:

«Не дождалась твоего звонка, Сережа. Скучаю».

Святов находился в реанимации. Об этом я узнал из дневных новостей. Проснувшись в половине первого, я сразу включил телевизор. Разумеется, лицо мое красовалось на всех местных телеканалах, уж не знаю, сколько их здесь.

Сообщалось, что один из трех заложников был госпитализирован с тяжелым сотрясением, но медики городской клиники располагают всеми необходимыми средствами. Услышав эту новость, я едва не всплакнул. Помимо человеческих симпатий, которые я испытывал к этому седовласому мужику, угодившему в переплет, я почувствовал и свое собственное одиночество.

Я смотрел на свое лицо на экране. Изможденное, в царапинах. Блуждающий, отсутствующий взгляд. Рассказываю, как использовал единственную возможность, чтобы вырубить налетчика. На вопрос, откуда у меня такое уверенное владение оружием, вру о занятиях спортивной стрельбой в юности и службе в армии. Сколько я тут уже наплел о себе — и писатель, и турист, и инженер, и черт знает кто еще.

А кто я на самом деле?

Я умылся, заварил кофе, взял телефон и вышел на воздух. В соседнем дворе неизменный Михалыч сидел на крыльце в своей засаленной майке-алкоголичке. Меня он сегодня не приветствовал даже кивком головы. Только смотрел из-под мохнатых бровей, словно дырку на мне сверлил. Неприятный тип.

Телефон я ночью поставил на авиационный режим и теперь предсказуемо обнаружил кучу пропущенных звонков. Штук пять поступило от Ани и один от моего нового знакомого из ресторана «Пушкин» — скрипача Кости Симанкова. Конечно, они смотрят последние новости.

Первым я набрал Костю.

— Алло, Сергей! Как вас угораздило?!

— Это то, о чем мы с тобой говорили. Будь на связи, я скажу, когда мы сможем встретиться.

— Конечно. Только по вечерам я играю, а так могу подойти куда скажете и в любое время.

Я долго не решался набрать Аню. Мне многое хотелось ей рассказать. Наверняка и ей захочется меня о чем-то расспросить. Но вот эти пять пропущенных звонков меня останавливали. Имеешь ли ты право, Косой, привязывать к себе местную девушку? Она ведь только-только оправилась от потери любимого человека, а ты, похоже, решил дождаться субботы и, если теория окажется верна, нырнуть в подошедший поезд из Старого Мира и уехать.

Я ткнул пальцем в контакт с ее именем.

— Сережа?

Меня окатило волной тепла.

— Да, Анют.

— Как ты себя чувствуешь? Сильно досталось?

— Да уж, натерпелись. Но ничего, обошлось. Ты переживала?

— Ну конечно! Я не дождалась звонка вчера, сама не стала беспокоить, вдруг у тебя дела. А утром включаю на кухне телевизор, и у меня просто тарелка из рук падает! Как ты? Только честно!

— Бок почти не болит. У вас тут отличные врачи и медикаменты.

— А у вас будто какие-то другие! — с облегчением засмеялась она. — Мы увидимся сегодня?

— Хотелось бы, — уклончиво ответил я. — Боюсь, сегодня вокруг меня может начаться суета. Но я постараюсь найти время. Позвоню.

— Хорошо, буду ждать.

Я отключился. Сделал глубокий вздох, посмотрел направо. Михалыч исчез.

Я не знал, что дальше делать. До субботы еще три дня. Что придумает в ближайшее время Петровский? И собирается ли вообще что-то придумывать? Странно, что он не позвонил после завершения операции. Казалось бы, мог поздравить за отличную картинку. Мне это не нравилось. Гораздо спокойнее, когда он на виду, пусть даже и куражится.

Я оказался прав: репортер «Край ТВ» Светлана, получившая накануне от меня эксклюзив, раздала мой телефон всем своим коллегам, и прежде чем покинуть дом в тот суматошный день, я успел трижды согласиться на интервью, в том числе двум ведущим газетам. Также Светлана получила мое подтверждение на участие в вечерней программе уже в студии телекомпании. Непростая жизнь попсового артиста настигла меня и здесь.

Но оставим на время мою героическую персону. Я предполагал, что в стенах городской администрации суматоха царила не меньшая, и я не ошибался.

…Константин Крутов созвал экстренное совещание, на котором присутствовали начальник городской полиции, пара его заместителей и человек из губернской администрации, представлявший управление общественной безопасности — тот самый подполковник Киршин, допросивший меня вчера сразу после операции. В кабинете висело напряженное молчание. Крутов, старавшийся крепко держаться за подлокотники своего мэрского кресла, очевидно, почувствовал запах жареного. Он долго молчал, сидя во главе длинного стола, теребил авторучку. Никто не решался подать голос первым.

Наконец, мэр заговорил:

— Пал Сергеич, как обстановка?

Начальник полиции, невысокий, немного квадратный мужчина средних лет с испещренным морщинами лицом, подобрался, выложил на стол блокнот.

— Один налетчик из местных, Виталий Копнов, ранее не судим и в криминале не замечен. Во всяком случае, по нашим картотекам он не проходит. Второй, Дмитрий Сизов, пока под вопросом, допросить не было возможности, он получил серьезные ранения при падении и находится сейчас в реанимации. Как только врачи позволят с ним переговорить, мы этим займемся. Кстати, Копнов утверждает, что до налета они не были знакомы. Сейчас в городской клинике находится круглосуточная охрана.

— Как состояние пострадавшего посетителя магазина?

— Стабильное. Это Николай Святов, майор уголовного розыска в отставке из Уфы. По крайней мере, мы знаем это со слов его вчерашнего спутника.

— Нашего героя? — ухмыльнулся Крутов. — Что известно о нем?

Тут слово взял Киршин.

— Турист из Москвы, остановился в доме на Солнечной вместе со Святовым.

— Угу, нежной дружбы не таили…

— Не думаю, — улыбнулся подполковник

Мэр еще помолчал немного.

— Получается, двое залетных играючи останавливают трех налетчиков.

— Третий сбежал, когда очухался.

— Бросьте людей на розыск. Владислав Алексеевич, — обратился мэр к Киршину, — я буду вам признателен, если вы задержитесь в городе. Сейчас очень непростой период, как вы знаете, выборы глав администрации и департаментов, а тут такое. Что-то известно о минировании ресторана?

Ответил смущенный начальник местной полиции. Морщины на его лице собрались в один большой клубок.

— Звонок поступил на опорный пункт «Северный» посредством Ай-Пи-телефонии. Отследить его не удалось, позвонить могли хоть из Африки.

Крутов поднялся, с шумом отодвинув массивное кресло, и подошел к окну. Что-то в его за много лет отлаженном сценарии пошло не так. Да и не только в политическом и карьерном сценарии. Для всего города эти два громких события, произошедших буквально друг за другом, да еще и во время избирательной кампании, стали чем-то вопиющим. Едва ли это совпадение.

После минутного созерцания пейзажа за окном, Крутов повернулся к собравшимся.

— Поручение всем профильным службам: отслеживать ситуацию, взять под контроль расследование налета на магазин и минирование ресторана. Я, конечно, всецело доверяю вам как специалистам, но у меня есть мое дилетантское ощущение, что эти события взаимосвязаны.

— Очень скоро мы это узнаем, — сказал Киршин.

— Надеюсь. Всем спасибо.

Когда все разошлись, Крутов вновь опустился в кресло и принялся крутиться в нем из стороны в сторону, постукивая авторучкой по столу. Что-то действительно сломалось, он чувствовал это спинным мозгом. Он родился и вырос в Крае, знает здесь каждую улицу, каждый двор, каждую кочку и лужу (коих, к слову, за годы его правления стало гораздо меньше). Он всю жизнь шел к тому, что сейчас имеет, и не собирается все потерять из-за неожиданных форс-мажорных обстоятельств. Устав города позволяет ему избираться бессчетное количество раз при наличии доверия граждан и поддержки Городского Совета, и он не намерен сдавать свои позиции. Это его город!

Зазвонил мобильный телефон.

— Да, Витюш!

— Пап!!! — срывающимся голосом прокричал сын. — Я тут посмотрел новости по телевизору!

— Ох…

— Ты не представляешь, кто этот парень, который вырубил бандитов в магазине!

— Кто же?

— Это наш новый помощник тренера!!!

«Вот это номер…» — подумал Крутов-старший.

Тренировка с футбольной командой «Вымпел» у меня была назначена на четверг, поэтому сегодня я был предоставлен самому себе. Правда, с оговорками. Мне пришлось выполнять свои обязательства перед прессой. Встреча с журналистом криминальных новостей газеты «Фокус» прошла в сквере недалеко от дворца культуры. Мы сидели на скамейке и разговаривали. Беседа заняла около получаса. Репортер — молодой и явно не обстрелянный парень лет двадцати пяти — проявлял ко мне недюжинный интерес. Он суетился и волновался, чем-то напоминая тех молодых журналистов из Старого Мира, которым впервые приходилось брать интервью у звезды моего калибра.

Я рассказал ему подробности налета, добавил немного красок, потом что-то сочинял о себе, приводя нелепые факты своей биографии — о путешествиях по Алтаю, фотовыставках, книгах. Пришлось также приплести и версию, которую я изложил тренеру Кудинову при первой нашей встрече. Получилось вроде неплохо. Напоследок журналист сделал несколько фотографий с разных ракурсов.

— Сегодня же расшифрую, вечером верстка, ночью печать, и завтра уже во всех киосках! — радостно сообщил он на прощание, очевидно, думая, что это приятная для меня новость.

Интервью «Краевым вестям» мало отличалось от предыдущего, только беседовали мы в редакции газеты в деловом квартале, а допрашивала меня более опытная дама средних лет с мальчишеской стрижкой. Угостили чаем с печеньками, пофотографировали. На прощание мне также было гарантировано, что я проснусь утром еще большей знаменитостью.

Выполз я на улицу уже после четырех пополудни слегка измотанный, а ведь впереди еще было телеинтервью в прямом эфире. На кой черт я согласился!

Ушибленный бок почти не болел, поэтому я решил не ходить на перевязку. Сниму бинты вечером сам. Хотелось бы, конечно, заглянуть к Святову, но я решил, что на сегодняшний день впечатлений мне и так хватит. Дома я выписал из справочника телефон колл-центра местной клиники, и сейчас, после интервью, сидя на скамейке в центре недалеко от ресторана «Пушкин», позвонил.

Девушка-администратор поинтересовалась причиной звонка. Я без всякой надежды на ответ сообщил, что меня беспокоит состояние поступившего ночью Николая Святова. Интересно, сообщают ли они подробности по телефону?

— А вы кем ему приходитесь? — не меняя милых интонаций, спросила девушка. — Представьтесь, пожалуйста.

— Сергей Круглов. Я был с ним вчера в том магазине.

— Ой! — сказала девушка, очевидно, смутившись. Новости тут разлетаются быстро. — Сейчас посмотрю.

Она пошелестела бумажками, затем вкрадчивым голосом сообщила:

— К сожалению, никаких детальных сведений нет.

— Но он хоть в сознании?

— Да… Господин Круглов, более подробную информацию вы сможете получить у лечащего врача, но вам нужно будет подъехать сюда. Я нарушаю инструкцию.

— Я понимаю. Спасибо вам большое.

Я еще полчаса просидел на скамейке. Ничего не хотелось. Сдуру еще и Косте с Аней пообещал встретиться. Нет, сегодня не потяну.

Я перезвонил обоим. Костя только хмыкнул, сказал «да ничего, на связи, если что», а вот Аня расстроилась, хотя старалась это скрыть.

— Я понимаю, Сереж, на тебя такое свалилось. Ты отдохни, еще увидимся.

— Спасибо тебе. Целую.

Кажется, я впервые сказал ей что-то нежное. Она смутилась и ответила просто «пока».

Эфир прошел быстро, меня гримировали дольше. Я сел в павильоне перед камерами и софитами на короткое интервью с ведущим программы вечерних новостей. Он задавал хлесткие вопросы зычным голосом нашего Губерниева. Я вяло отшучивался, говорил, что никакой не герой — просто повезло. Остальное почти не помню. Кажется, я этого парня даже не слушал.

Домой меня отвезла на собственной машине все та же репортер Светлана. Вызвалась сама. Я не сопротивлялся — очень устал. Всю дорогу она что-то рассказывала о своей скучной работе: информационная повестка в городе однообразна, редко удается поймать удачу и сделать резонансный репортаж. А вот в последние два дня что-то особенно фартит. Между делом она заметила, что видела меня позавчера возле ресторана «Пушкин» во время эвакуации.

— Везет вам на приключения, Сергей!

— Ну, вам ведь тоже повезло, — улыбнулся я в ответ.

Мы расстались там же, где и вчера, на углу моего квартала. Светлана на минутку задержалась, мы обменялись парой светских реплик. Возможно, ей не хотелось оставаться лишь в статусе извозчика. Я присмотрелся к ней. Довольно миленькая, и прическа ей к лицу.

Напоследок она заметила: «Теперь вы наш городской герой».

Я поковылял к своему дому. Лениво тявкали соседские собаки, мимо проехал мальчишка на велосипеде, отовсюду тянулись запахи семейных ужинов. Еще один томный вечер.

Впрочем, в голове у меня вертелось только одно.

Суббота, 19:05.

Часть вторая. ДУРДОМ

17. Фейерверк в честь героя

Не знаю почему, но утром я подумал, что нужно купить оружие. Здесь для этого не требовались особые условия, психиатрические экспертизы и справки из полиции и от нарколога. Край, как и вся страна, потому и жил относительно спокойно, ибо каждый его житель знал, что против любого лома всегда найдется другой лом (очевидность, не доступная для понимания чиновников в Старом Мире). Впрочем, от совсем уж законченных отморозков никто не застрахован, и даже в странах победившей демократии время от времени случаются кровавые бани.

Ладно, с этим потом, а пока снова включим режим Розы Досен, которая побывала в каждой каюте «Титаника».

Рыбовладелец Валентин Хилькевич заметно приободрился. Второй визит этого прохиндея-политтехнолога вселил некую надежду на положительный исход дела. В конце концов, должно же ему повезти. Тем более что у них на руках есть убийственный козырь. Вот только удалось бы вынуть его из рукава.

В четверг утром Хилькевич работал у себя в офисе на заводе. Общался с персоналом, подписывал контракты на поставку продукции в соседние губернии, инспектировал производственные мощности. С тревогой поглядывал на телефон. Петровский пока не объявлялся и даже не звонил, но рыбовладелец знал, что происходит в городе. Чутье ему подсказывало, что загадочные намеки политтехнолога и неожиданный всплеск криминала в Крае взаимосвязаны. Это не может быть совпадением.

Нельзя сказать, что Хилькевич брезговал сомнительными способами достижения успеха — карьера крупного бизнесмена даже в таких тепличных условиях все-таки предполагала наличие некоторого цинизма — но переступать определенную черту он явно был не готов.

Сегодня он дождался. Не звонка, но личного визита. Около полудня у двухэтажного офисного здания остановился черный мерседес. Хилькевич видел из окна, как Петровский вальяжно выходит из машины. Кажется, со времени их последней встречи он забурел еще больше.

В кабинете он также чувствовал себя довольно вольготно. Сегодня Петровский явился без свиты, пышная делегация уже не требовалась.

— Выпьете? — предложил Хилькевич, когда гость уселся в глубокое кожаное кресло возле фикуса.

— Не откажусь.

Хозяин плеснул в два стакана немного виски. Петровский сделал глоток, оглядел офис.

— А вы аскет, Валентин.

— Я чужд роскоши.

— Это похвально. Это понравится избирателю. Ваш основной конкурент, напротив, не чурается визуальных эффектов… Слушайте, а зачем вам пост мэра?

— То есть?

— Ну, смотрите, все у вас хорошо. Карпы, осетр, окунь, успешное производство. А вы — в политику. М?

В глазах политтехнолога сверкало озорство.

— Когда у тебя все есть, это тупик, — скромно ответил Хилькевич.

— Согласен. Но лучшее — враг хорошего.

— Встречный вопрос, Евгений: а зачем вам это нужно?

Озорство в глазах политолога померкло. Появилось что-то хищное.

— Это моя работа.

— И только? Позвольте усомниться.

— Попробуйте.

— Вы рассчитываете, что ваш человек, поставленный во главе города, станет… скажем так…

— Ну-ну, смелее.

— …чем-то вам обязанным. Я прав?

— Ну-у, откуда же такие грустные мысли! — Политтехнолог откинулся на спинку кресла. — Для меня ваш проект — это просто новая амбициозная задача. Сложная, но интересная. Я никогда не понимал писателей вроде Харпер Ли, которые после одной книги, будь она даже трижды гениальной и приносящей пожизненный доход, начинали спокойно ковырять в носу. Надо писать следующую книгу, а иначе какой ты писатель. Кстати, вы читали «Убить пересмешника»?

— Нет.

— Боже, куда катится этот мир… Словом, если у меня получится с вами, я сделаю еще одну зарубку на древе своей жизни и карьеры. Если вы сочтете нужным оценить мои усилия, я не буду против.

— Логично. Но проблема в том, что для выполнения своей задачи вы не чураетесь никаких методов.

Петровский хмыкнул. Едва ли он был застигнут врасплох, но реплика попала в цель.

— Вы о чем?

— О том, что происходит в городе. О том, чего здесь не было до вас.

Петровский включил режим дебила.

— А что происходит в городе?

— Газет не читаете и телевизор не смотрите?

Повисла многозначительная пауза. Петровский перевел взгляд на стену за спиной хозяина офиса, на которой висели дипломы аграрных выставок и поздравительные грамоты.

Первым не выдержал Хилькевич.

— Могу я поинтересоваться целью вашего визита?

Петровский поставил стакан на стол.

— Что ж, извольте. Избирательная кампания подходит к своей кульминации, скоро теледебаты. Крутов, сами понимаете, и без них имеет преимущества. Там, откуда я прибыл, это называется административным ресурсом. Он вовсю дает интервью, комментирует любые события, он постоянно на экране телевизора — как действующий глава муниципалитета, разумеется, а не как претендент на следующий срок. Но мы ведь все понимаем.

— Это так.

— Что ж, вам тоже пора вклиниваться.

Петровский сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул компьютерную флэшку. Она была выполнена в виде блесны для ловли крупной хищной рыбы. Хилькевич хмыкнул.

— Здесь подробные рекомендации для вас, несколько видеороликов, примерные тезисы для выступлений и статей в газетах. Журналистов я вам пришлю. Удивительно, что все это не сделала до сих пор команда вашего предвыборного штаба, которой вы платите безумные деньги. Но я, так и быть, готов их заменить. Вам нужно всего лишь строго следовать моему плану. Надеюсь, вы оцените титанический труд, на который я убил несколько недель.

Хилькевич крутил флэшку в руках, выражение его лица не выказывало особого азарта.

— Валентин, соберитесь! Если вы действительно хотите сломать ему хребет, будьте серьезнее. Вторая попытка будет последней.

В кабинете повисла тишина. Слышно было, как мухи бьются в стекло. Хилькевич понял, что решение нужно принимать немедленно.

— Вы наняты… Что с тем материалом, который вы показали в прошлый визит?

— Он будет задействован в нужный момент. — Петровский расслабился. — Позвольте откланяться. Как говорил Глеб Жеглов, так и быть, все свое свободное время я посвящаю вам… хотя вы и не знаете, кто это.

Когда он ушел, Хилькевич налил себе еще виски, чуть больше, чем в первый раз, и залпом выпил.

Возвращаемся ко мне.

Мысли об оружии я решил пока отложить. Посмотрим, как будут развиваться события. Меня одолевало другое: если нашим проводником в этом мире был Петровский, то как он сам задержался здесь? Кто взял его за руку и провел по заповедным местам, рассказывая о здешних реалиях? Не мог же он самостоятельно выстроить теорию о существовании «правильной России» в параллельной железнодорожной колее между Абдулино и Бугурусланом. Или я просто ничего не понимаю в политтехнологах?

Вопросы, вопросы, от них просто пухнет голова…

Впрочем, не ты ли, старина, возвращаясь вчера поздно вечером домой, думал уже только о предстоящей субботе и возможной попытке к бегству? А теперь, получается, подтверждаешь поговорку «утро вечера мудренее».

Тренировка футбольной команды была назначена на четыре часа. Примерно в это же время у Ани там проходили занятия с девочками-танцовщицами. Мы решили совместить приятное с полезным — сначала пообедать в кафе, а потом вместе поехать на работу. Закончив телефонный разговор с ней, я испытал облегчение. Она совсем не обиделась на то, что я продинамил ее вчера. Да и с чего бы ей на меня дуться — мы знакомы-то всего ничего!

Добрую половину дня я просидел на заднем дворе, листая газеты, любезно переданные мне через изгородь соседкой Машей (своей почтовой подпиской Святов не озаботился). В город ехать не хотелось. Я устал узнавать о нем что-то новое. Да, у них все замечательно, чисто, опрятно, у них открытые лица, миллион возможностей для самореализации. Любой вчерашний выпускник школы или отработавший свое на благо родины пенсионер мог за один день оформить собственный бизнес, всего лишь получив лицензию, — открыть скобяную лавку, автозаправочную станцию, небольшую ферму за городом. Можно просто спокойно работать на каком-нибудь бюджетном месте — водителем автобуса, полицейским, почтальоном (с такими-то зарплатами!). Но на пятом дне пребывания у Христа за пазухой я начал испытывать раздражение. У здешних обитателей нет никаких великих мессианских идей и геополитических целей. Они не воюют с Америкой, не бредят мировым господством, они скромны, миролюбивы, добродушны… конечно, я утрирую, здесь хватает своих дебилов… но в целом они производят какое-то приторно-благодатное впечатление. И тем самым, наверно, бесят. Они просто возделывают свой садик и действительно ничего не боятся. По крайней мере, не боялись до сих пор.

Я одернул себя, не желая продолжать эту невольную пятиминутку ненависти. Эдак я начну понимать и оправдывать намерения Петровского опрокинуть этот город в пучину разврата.

Ближе к полудню появился сосед Михалыч. Постоял немного на крыльце, почесывая пузо и с любопытством поглядывая на меня. Я кивнул в качестве приветствия, но он не отреагировал, спустился по ступеням и…

…направился к изгороди. Прямо ко мне.

Я невольно подобрался.

Вблизи он выглядел еще хуже: сухонький, даже тощий, темное морщинистое лицо с красными прожилками, отсутствие нескольких передних зубов, потрескавшиеся губы. Но больше всего меня пугала рука без двух пальцев.

Михалыч остановился у изгороди, давая понять, что намерен затеять со мной диалог.

— Добрый день, — сказал я, еще раз кивнув.

— Добрее бывало, — ответил старик. Голос у него был скрипучий, будто тяжелый стул по полу волокли. — Огоньком не угостишь? Сонька последние спички извела.

Мне пришлось встать и подойти. Я почувствовал запах какой-то кислятины. Он мне напомнил встречи со специалистом-диетологом, которую навязала Аллочка Сиротина, озабоченная правильным питанием своего подопечного. От той дородной тетки постоянно пахло едой, но это был не тот запах, который с удовольствием вдыхаешь, поднимаясь вечером после работы по родному подъезду. От «парфюма» тетеньки аппетит пропадал напрочь. Впрочем, специалистом она оказалась хорошим.

Я чиркнул зажигалкой, протянул ее через частокол. Михалыч почему-то сморщился (наверно, хотел прикурить сам), но воспользовался моей помощью. Затянулся, выпустил струю дыма. Я хотел вернуться на свое место, но Михалыч не двинулся. Светской беседы ждет?

Он сделал еще пару затяжек, пошамкал губами, кивнул в сторону моего дома.

— А этот где, твой-то… сожитель?

Он глупо хохотнул. Очевидно, это показалось ему остроумным.

— Приболел.

Старик помолчал немного. Я тоже не уходил, ждал следующей реплики.

— Не связывался бы ты с ним, мил человек, — проскрипел Михалыч.

«Интересный поворот», — подумал я.

— А что так?

— До греха доведет. Да и вообще… — Он взял паузу, во время которой успел снова затянуться. На меня Михалыч упорно не смотрел, изучал своих кур, бродящих по заднему двору.

— Что вообще?

Тут он все-таки соизволил пересечься со мной взглядом. В глазах его навеки поселились печаль, неверие в человечество и разочарование в жизни. Он мог бы стать замечательным натурщиком для какого-нибудь депрессивного портретиста.

— Ехал бы и ты отсюда…

Эта реплика меня не только озадачила, но и заинтриговала.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что сказал.

— Я вам не нравлюсь в качестве соседа? Вроде ни шумных компаний, ни громкой музыки.

Тут он закашлялся. Лишь пару мгновений спустя я понял, что он так смеется, как тот анекдотичный дедушка, у которого отняли кислородную подушку.

— Скажешь тоже! — отсмеявшись, молвил Михалыч. — Тут таких шебутных нету, разве кто из временных. Я тебе про другое толкую.

Он бросил окурок под ноги, смачно плюнул и придвинулся поближе к изгороди, видимо, для сообщения конфиденциальной информации. Сдерживая отвращение, я тоже подался чуть вперед.

— Слышь, мил человек, — прошептал он, обдавая меня запахом квашеной капусты и табака, — они тут все звезданутые. На всю голову больные. Я все никак привыкнуть не могу, хотя пожил тут скока уж. Сначала пробовал, а потом… ну их нафиг. Назад уж не знаю как выбраться. А ты еще молодой, сообразишь, тикай отсюда, парень, пока худое не началось.

И с важным видом, будто только что сообщил мне, где хранится золото партии, он отодвинулся от забора.

— Так вы…

— Дык!

Михалыч глазел на меня с мрачным торжеством.

— Давно?

— Очень давно.

— Что вы имеете ввиду насчет «худого»?

Он неопределенно махнул рукой и повернулся ко мне боком, давая понять, что аудиенция окончена.

— Заходи как-нибудь на рюмку чая, расскажу. А лучше тикай, пока не поздно. Дурные они тут все, ненормальные.

И он поплелся к своему дому, демонстрируя мне огромную дырку на майке в районе поясницы. А я так и остался стоять у изгороди.

Вот я и еще одного нашел. Какие же мы, черт побери, все разные. Один играет на скрипке в ресторане, а другой продолжает влачить жизнь люмпена. Кто-то остается подлецом, а кто-то порядочным человеком и трудягой. Даже попав в более комфортные условия, мы остаемся самими собой, и бытие вряд ли сильно меняет сознание. Сейчас я понял, что имел в виду Петровский, когда говорил, что самое интересное — то, как этот мир действует на пришельцев.

Никак

Зазвонил мой мобильник.

— Привет, снайпер, — сказал Святов. — Привези мне, пожалуйста, свежее белье, оно в шкафу лежит на верхней полке. Еще одежду какую-нибудь домашнюю… Апельсинов не надо.

В больницу мы приехали вместе с Аней. Выслушав мое блеяние об изменившихся обстоятельствах, она ненавязчиво предложила составить мне компанию, и я не стал привередничать. Я и так чувствовал себя одиноким.

Клиника находилась в южной части города. На автобусе мы с Аней пересекли эстакаду над железнодорожными путями и по широкой наклонной улице, которая называлась Каменной из-за того, что была вся выложена брусчаткой, покатились вниз к жилым кварталам и другим строениям. В этой части Края я еще не бывал. Издалека она мало отличалась от северной, которая в архитектурном смысле тяготела к царской России, но вблизи юг будто был выстроен немцами. Дома напоминали мне о Баварии, которую я посетил три года назад. Я вертел головой в разные стороны, но не решался расспрашивать Аню. Момент был неподходящий.

Пару раз я поймал на себе внимательные взгляды пассажиров автобуса. Тетушка в синем брючном костюме из соседнего ряда улыбнулась мне и что-то зашептала своему седовласому спутнику. Без сомнения, они меня узнали. И еще одна молодая женщина, сидевшая напротив нас и читавшая потрепанную, похожую на учебник, книжку, иногда поглядывала на меня поверх обложки и сразу отводила глаза, как только наши взгляды пересекались.

Здание клиники было очень современным — трехэтажная коробка из стекла и бетона, похожая на бизнес-центр. Представить нечто подобное в наших городках Старого Мира с численностью населения даже до двухсот тысяч человек было невозможно. Внутреннее убранство вполне соответствовало внешнему облику: просторный холл с двумя десятками удобных кресел, широкая стойка регистратуры с несколькими специалистами, электронное табло с расписанием приема врачей. Очевидно, в здании работали сразу два подразделения — стационар и обычная поликлиника.

Я подошел к стойке. Одна из свободных девушек в белом халате вопросительно уставилась на меня.

— Сударь?

— Добрый день. Я к Николаю Владимировичу Святову. Он в неврологическом отделении, кажется

— Минутку.

Она постучала по клавиатуре компьютера, вгляделась в монитор.

— Вам пропуск на двоих?

Аня взяла меня за локоть.

— Сереж, ты иди, а я тут выпью кофе.

За стойкой зажужжал какой-то невидимый аппарат, а через секунду из небольшой пластиковой коробки с моей стороны вылез желтый бумажный прямоугольник.

— Вам на шестой этаж. Вся информация на пропуске. Спасибо за ожидание.

Я поднялся на лифте. У стеклянной двери на нужном этаже, ведущей в длинный широкий коридор, замешкался — дверь была заперта. Лишь спустя минуту, обнаружив на пропуске магнитную линию, я понял, что его нужно провести через считыватель.

Палата, где лежал Святов, находилась в дальнем конце. В коридоре было тихо и пустынно. Из убранства — большие цветы в горшках, мягкие диваны и кофейный автомат. На стульях напротив нужного мне кабинета две молодые медсестры пили кофе из бумажных стаканчиков и болтали.

— Здравствуйте, мне в шестьсот пятнадцатый. Вот пропуск.

Одна из девушек глянула в мою желтую бумажку.

— Проходите, только недолго, минут пять-десять.

В просторной и светлой палате суетилась еще одна медсестра. Она поправляла подушку пациенту. Святов полусидел в кровати, по обеим сторонам которой стояли отключенные диагностические приборы и обычные тумбочки.

— Недолго, — повторила инструкцию сестричка и вышла.

Я присел в кресло рядом с кроватью. Николай выглядел слабым, но улыбался.

— Видишь вот, подставился старый, упекли… Ладно хоть номера карточки медстрахования сработали, в приличной палате лежу.

— Как ты?

Он двинул кистью руки, лежавшей вдоль тела.

— Могло быть и хуже. А ты вылез, как я вижу.

— Да, пришлось пострелять. Угодил в новости.

Он хотел рассмеяться, но вышел только глухой кашель.

— Черт, в голову будто ведро болтов засыпали и долбанули по ней битой.

Я положил принесенный пакет на тумбочку.

— Тут все, что ты просил, плюс сканворды.

— Спасибо. — Святов кивнул в сторону черной панели телевизора, висящего на противоположной стене. — Как там на воле?

— Думаю, что власти в смятении.

— Еще бы. Что думаешь делать?

Я вздохнул. Рассказывать о своем трусливом желании смыться мне не хотелось.

— Я тебя понял, — произнес Николай. — Если решил уехать, я тебя пойму. Я бы и сам, но пока… нетранспортабелен.

— А как же мессианская идея спасти этот мир от грязных лап?

Он снова попытался усмехнуться, но только захрипел.

— Этот мир устойчивее нашего, он справится. А вот ты шею можешь сломать.

— Я подумаю.

Вошла медсестра.

— Николай Владимирович, пора ставить капельницу.

Я поднялся.

— Ладно, пойду. Держись, майор. Если что, я пока на связи.

— Буду следить за новостями…

В холле на первом этаже Аня пила кофе и читала спортивный журнал.

— Как твой друг, Сереж?

— Крепкий мужик, вылезет. Уже сидит и пытается шутить.

— Это хорошо.

Возвращались мы тем же маршрутом. За пару остановок до пункта назначения вышли, купили по стаканчику мороженого с клубникой, прогулялись, поболтали. Один раз нас остановили две молодые девчушки, лет по двадцать. Долго смущались, не решаясь заговорить, потом одна из них, что посмелее, попросила автограф. Добродушно ухмыльнувшись, я начеркал что-то вроде «Признателен за внимание» в маленьком блокноте. Ставшие и вовсе пунцовыми, девушки быстро ретировались.

— Герой, — с улыбкой сказала Аня. — Горжусь знакомством.

— Ну-ну.

Впрочем, не все горожане были столь приветливы. Почти у ворот стадиона Аню случайно толкнул плечом какой-то парень в спортивном костюме и бейсболке. Точнее, не толкнул, а задел рюкзаком, висевшим у него на плече. При этом даже не остановился.

— Эй, юноша! — крикнул я ему вслед. — А извиниться?

Парень сбавил шаг, обернулся, поднял козырек кепки. Под глазами у него были темные круги.

— Пардоньте! — Он сделал дурацкий книксен и пошел дальше по тротуару.

— Наркоман, что ли? — пробормотал я.

— Он же случайно, — улыбнулась Аня. — Сразу наркоман…

Мы пришли. На беговой дорожке стадиона я решился чмокнуть девушку в щеку. Она не сопротивлялась. Мы договорились не расходиться после тренировки. Аня побежала к своим девчонкам на другой конец поля, а я направился к юным футболистам.

Еще издали я заметил, что рядом с тренером Кудиновым на скамейке сидит человек. Я узнал его даже со спины.

Старший лейтенант Иван Самохвалов заступил на дежурство в одиночестве. Курочкин на службу не явился. Без предупреждения, без объяснения причин. Бывало, он выпадал из жизни после бурных выходных, звонил: «Так и так, мол, Терентьич, дело молодое, бес попутал, дай отлежаться, в себя прийти, а лучше пришли мне с оказией пива». Самохвалов, конечно, ворчал, костерил по-старчески, но вышестоящему начальству не сдавал. В конце концов, на опорном пункте полиции «Северный» он мог самостоятельно принимать кадровые решения, и вместо оболтуса Курочкина вызывал кого-нибудь из свободных при условии, что потом они сами между собой разберутся по нарядам. В общем, всякое бывало, но чтобы вот так, молча…

Около часа Иван пытался его вызвонить по мобильному, потом решил набрать домашний номер. Парень жил с мамой, и волновать седовласую тетушку с больными ногами Терентьич не хотел — мало ли где он шляется, этот мечтатель о большой карьере. Однако сегодня был особый случай.

— Ой, — охнула мама и тут же задала вопрос, из-за которого старший лейтенант пожалел, что позвонил: — А что случилось? Он разве не на дежурстве?

— Кхм… Ээээ… Ммм…

Ничего, кроме звуков, Иван извлечь не смог. Парень жил совсем рядом, транспортом не пользовался, путь до пункта пешком занимал минут пятнадцать от силы, а он отсутствовал уже больше часа.

— Пока не дошел.

— Он не ночевал! Позвонил вчера и сказал, что если не придет, то заночует у приятеля, а утром на дежурство.

— Понятно. Видать, забрел куда-нибудь по дороге, не волнуйтесь, Антонина Федоровна.

— Иван Терентьевич, — запричитала мама, — вы мне сразу сообщите, как только он появится.

— Хорошо, всенепременно.

«Вот где этого лешего носит?!»

Курочкин был, конечно, не семи пядей во лбу, но начинал службу после окончания училища честно и рьяно, дисциплину не нарушал, к советам прислушивался, на замечания не обижался. Однако на втором году прозябания на опорном пункте «Северный» отчаянно заскучал. А как тут не заскучаешь, когда ты в юности не вылезал из компьютерных шутеров, охотился за убийцами и монстрами. Гормон у тебя бушует, тянет на подвиги. «Внимание всем постам!!! Преследую преступника, он направляется на юг на сером „Мерседесе“… бла-бла-бла». А тут изо дня в день — драки разнимать, выписывать штрафы за неправильную парковку, унимать пьяных соседей. Случались, конечно, и уличные ограбления, квартирные кражи, нанесения телесных повреждений, однако доля этих эпизодов в общей криминальной картине городка была довольно мала. Неоднократно Курочкин отпрашивался «в поле», но возвращался удрученный.

А что мог поделать Иван Терентьич? Радуйся, дурень, что у нас тут относительно спокойно. С возрастом поймешь, в чем прелесть маленьких тихих российских городков.

Парень не смирился. Стал выпивать. Часто являлся на службу с тяжелого похмелья. А в последние несколько дней стал давать Самохвалову более серьезные поводы для беспокойства своими неожиданными заявлениями.

Для очистки совести Иван набрал его номер еще два раза. Аппарат находился вне зоны действия сети или был выключен.

Он позвонил патрульному Матвею Сафонову, который сейчас дежурил в городе.

— Привет, как обстановка?

— Два штрафа за парковку и один протокол за управление в нетрезвом состоянии. Машину заблокировали, надо отогнать на стоянку.

— Ты где сейчас?

— В центре, обедаю на свежем воздухе.

— Опять хот-доги жрешь? Питался бы нормально, в столовую ходил.

— Люблю сосиски с кетчупом.

— Ладно, черт с тобой. Ты Курочкина сегодня не видел?

— Нет.

— А вчера? Не выпивали, случаем, вместе?

Матвей смутился.

— Ну, как вам сказать, Иван Терентьич…

— Как есть.

— Взяли по паре пива в «Лагуне». А что, я ж после дежурства, имею право.

— Имеешь, имеешь, успокойся. В котором часу разошлись?

— Я ушел примерно в десять, Вовка еще оставался. Как я его ни уговаривал, он решил продолжить. А что?

— Его на месте нет, телефон не отвечает.

Небольшая пауза, шмыг носом.

— Фигово.

Как-то странно произнес это слово патрульный Матвей. Тоже молодой парень, бесхитростный, временами неуклюжий.

— Ты что-то знаешь?

— Да что я знаю… так…

«Ага», — подумал Иван.

— Ну-ка, давай колись.

Матвей помялся немного, потом нехотя заговорил:

— Да набрался он с двух кружек, поплел что-то про перспективы, что скоро у него все будет зашибись. Подробностей не рассказывал, рожи строил, подмигивал. Я думаю, он себе в кружку водочки подливал из фляжки.

Самохвалов вздохнул. Похожие речи о будущем триумфе он слышал от Курочкина и сам, при этом оратор был трезв.

— Ладно, понял тебя, отбой, служи Отечеству.

— А Отечество даст отгул завтра?

— Я перед ним похлопочу. Вольно, солдат, доедай свою горячую собаку.

После разговора с патрульным старший лейтенант сделал еще один контрольный звонок Курочкину.

Безрезультатно.

Впервые услышав нелепое и чуждое для моего слуха обращение «сударь», я, как вы помните, внутренне съежился. Театральщина какая-то, отрыжка из романов классиков русской и зарубежной литературы или фильмов про «их жизнь». Гоголь-шмоголь, понимаешь, Хьюстон, Пятое авеню, Елисейские поля, «держите вашу шпагу, деритесь, если вы мужчина». Но со временем привыкаешь, и вот ведь какая-штука: от формы обращения к тебе зависит твое самоощущение и дальнейшее расположение к собеседнику. От «сударя» у меня сама собой выпрямлялась спина, и я прям кожей чувствовал, как на висках вырастают бакенбарды. От обращения «господин» по спине бегут те же мурашки, а уж когда к обращению добавляют еще и имя, то понимаешь: ты — Личность, а не единица населения.

А что у нас с вами в Старом Мире? «Мужчина, вы обронили!», «Женщина, вы будете стоять?». В лучшем случае «девушка» или «молодой человек». Получается, что единственный твой отличительный признак — первичный половой. Все-таки от обращения друг к другу зависит многое, в том числе и уклад жизни общества. В каком же социуме мы с вами обитаем?

— Господин Круглов, если не ошибаюсь? — поприветствовал меня мужчина, сидевший на скамейке рядом с тренером Кудиновым.

— Он самый, но лучше просто Сергей, — ответил я, пожимая ему руку. — А вы, если не ошибаюсь, господин Крутов.

— Да. Можно просто Константин.

Вблизи он выглядел иначе, чем на фотографиях газет и в телесюжетах. Вовсе не оплывший и щекастый — скорее, даже подтянутый, довольно улыбчивый. Костюм и рубашку он расстегнул и вообще выглядел очень неформально. «Свой парень», короче.

— Наслышан о вас, наслышан. Присаживайтесь.

— Обо мне многие сейчас наслышаны, к сожалению. — Я присел рядом. Мальчишки начинали разминку. Кудинов время от времени делал отдельные замечания, свистел в свисток, меняя задачу.

— Отчего же «к сожалению»? — поинтересовался Крутов. — Городок у нас маленький, все друг друга знают, и новые громкие имена привлекают к себе внимание.

— Так-то оно так, но лучше бы это были имена ученых, инженеров, артистов, которые принесли обществу какую-нибудь пользу. А я всего лишь спасал свою… кхм, шкуру.

Я понимал, что несу какую-то банальщину, но ничего не мог с собой поделать. Появление здесь градоначальника и его странный елейный тон мне не понравились.

— Вы спасли город, по меньшей мере, от двух негодяев, которые могли натворить еще немало бед, а это дорогого стоит. Так что не скромничайте.

Мы немного понаблюдали за разминкой мальчишек. Крутов-младший в присутствии отца тренировался неистово, как перед рекрутами Бундеслиги. Все остальные старались от него не отстать. Ведь сам мэр на них смотрит!

— Тут у меня сорванец мой бегает, — зачем-то пояснил собеседник. — Ну, вы, наверно, об этом уже знаете.

— Угу.

— Кстати, как он вам? Скажите как тренер.

Вопрос застал меня врасплох. Не знаю, как принято у них, а в нашем мире перед начальством следует пресмыкаться. Даже если бы сынок мэра оказался полным бездарем с кривыми ногами, мне пришлось бы петь ему дифирамбы.

— Это только третья тренировка со мной.

— Я понимаю. Но какое-то первое впечатление есть?

— Есть. Способный мальчик, бесспорно, хорошо владеет мячом, техничен, быстро перемещается по полю. Но…

Крутов с любопытством посмотрел на меня. «Ну, давай, рискни», — как бы говорили его глаза.

— Он индивидуалист. Там, где нужно сыграть в партнера, предпочитает работать самостоятельно. Не всегда это приносит свои плоды. На прошлой тренировке он провалил пару удачных атак, решив провести мяч в ворота в одиночку. Футбол — игра командная.

Легкая улыбка тронула губы папаши, но улыбка какая-то неуверенная.

— Что ж, вынужден признать, есть такое. Стараемся изживать.

«Не очень настойчиво», — подумал я.

Кудинов между тем отдал команду закончить разминку и приступить к отработке ударов по воротам. Два вратаря заняли места в своих воротах, а полевые игроки принялись бомбардировать их мячами с различных позиций. Наш разговор тренер не слушал. Или делал вид, что не слушает.

— Вы проездом у нас, насколько я знаю? — поинтересовался мэр.

— Информация поставлена у вас хорошо, — улыбнулся я, ввернув удачную киноцитату. Впрочем, едва ли Крутов смотрел «Служебный роман».

— Ну что вы, в моем вопросе не было никакого подвоха. Типичное провинциальное любопытство. Надолго задержитесь?

— Сложно сказать. Закончу пару глав книги, изучу город, потренирую ребят и поеду дальше.

Я решил придерживаться легенды путешественника-писателя, болтающегося по городам и весям необъятной Родины. С небольшим опозданием я понял, что сделал Крутову отличную подачу.

— В таком случае, добро пожаловать! Могу я пригласить вас в гости на ужин? Я очень многое могу рассказать вам о нашем городе, о его истории, укладе. Я тут родился, вырос и был бы очень рад оказаться полезным путешественнику. Вот, возьмите мою визитную карточку. Считайте, что это ненавязчивое официальное приглашение.

Он смотрел мне прямо в глаза. Я принял карточку, повертел ее в руке, но отвечать не спешил. С одной стороны, у него не было ни малейших причин зазывать меня к себе из каких-то корыстных соображений — я не федеральный чиновник, от которого зависят инвестиции и бюджетное финансирование, и не инспектор-ревизор из налоговой службы. Семгой и фаршированной куропаткой у меня ничего не купишь. С другой стороны, я понимал причину его интереса к моей персоне. Меня узнают на улицах, обо мне пишут: народный герой, отчаянный смельчак, избавивший землю от двух негодяев… И если пару раз физиономия мэра появится рядом с моей — тут, что называется, перед выборами любое лыко в строку. Впрочем, может, я ошибаюсь и подобные трюки здесь не в ходу.

Он ждал ответа, но я успел только открыть рот…

…Знаете, у меня есть друзья в Челябинске. Еще со студенческих времен. Хорошие простые ребята, которым после ГИТИСа повезло чуть меньше, чем мне. Я пару раз приезжал к ним в гости, они возили меня отдыхать на живописные южноуральские озера, и, клянусь, лучшего отдыха внутри страны я не припомню. В остальное время мы переписывались, созванивались. В общем, поддерживали связь.

Когда в феврале 2013-го у них над головами бабахнул метеорит, я первым делом пытался до них дозвониться, но связи не было несколько часов. Пробиться удалось лишь к вечеру. К тому времени первый испуг у людей уже прошел, но эмоции все еще били через край.

Они описывали это светопреставление в таких красках, что я живо представил себе все, что им пришлось пережить. Яркая вспышка в несколько раз сильнее солнца, густой шлейф белого дыма над головой… и короткое затишье. Минуты две горожане гадали, что это было — истребитель взорвался в воздухе? инопланетяне? — а потом, когда звуковая волна достигла поверхности земли, рвануло. Тысячи окон по всему городу разлетелись стеклянной шрапнелью, ударной волной снесло кирпичную стену заводского цеха с химическим производством, помяло фасад ледового дворца спорта, а гул стоял такой, будто прямо на голову падает самолет. Земля в буквальном смысле содрогнулась под ногами, и в те короткие секунды челябинцы подумали, что им конец…

Представить-то я это представил, но сейчас, на стадионе «Вымпел» города Край, мне пришлось нечто похожее испытать на себе.

Сначала был низкий звуковой удар, на который отреагировало все мое нутро — «ббууухх!!!». Сильно врезало по ушам. И сразу после этого я почувствовал спиной волну воздуха. Затем раздался треск, и откуда-то сверху и сзади посыпались мелкие осколки дерева и камня. Нас троих взрослых мужчин сбросило со скамейки вперед. Мальчишки же разом остановились как вкопанные. Кто-то в ужасе присел, обхватив голову руками, кто-то так и остался стоять, раскрыв рот. Сквозь гул в ушах я услышал, как визжат и вопят находившиеся на стадионе люди всех возрастов.

На несколько мгновений все стихло, но не успели мы подняться на ноги и осмотреться, как что-то у нас за спиной с грохотом стало рушиться и осыпаться.

Я, наконец обернулся.

Крайний правый сектор южной трибуны был разрушен. Куски бетона грудой валялись на земле, острыми шипами торчала арматура, подтрибунное пространство — там, где были какие-то кабинеты в два этажа — было разворочено. В целом все это выглядело так, словно гигантская лапа монстра одним рывком вырвала целый кусок из тела сопоставимого по размерам противника. Глупое сравнение, но я живо представил себе сцену из «Тихоокеанского рубежа» Гильермо Дель Торо.

На стадионе началась паника. Занимавшиеся подростки и немногочисленные взрослые носились вокруг и орали. На лицах — растерянность и непонимание.

То же самое выражение я увидел и у Крутова. Он стоял опустив руки и смотрел на разрушенную трибуну. Он был парализован, хотя именно ему сейчас следовало взять ситуацию в свои руки.

Я не стал ждать, когда он придет в себя, бросился к обломкам, попутно разгоняя толпу:

— Не подходите близко! Разойдитесь! Отойдите подальше!

Самое важное сейчас было выяснить, есть ли пострадавшие или, не дай бог, погибшие. Судя по характеру останков, в этой части трибун были какие-то технические помещения. Надеюсь, во время взрыва (или что это было?) они пустовали.

— Звоните всем службам! — крикнул я Крутову. Тот не отреагировал. — Эй, градоначальник!!! Звоните всем!!!

Мэр очнулся, будто ему влепили пощечину, схватился за телефон. Его перепуганный насмерть сынишка крутился рядом. Боковым зрением я заметил, как ко мне со всех ног несется Аня.

— Сережа! Что это?!

Я обхватил ее за плечи.

— Не подходи близко! Мало ли что, вдруг не до конца рвануло.

Испуг, суматоха, непонимание и неприятие — этими словами можно было охарактеризовать состояние жителей Края, оказавшихся в это время на стадионе. Я мог представить, что они чувствуют. Мы-то, в Старом Мире, давно привыкли к новостям о взрывах и захватах заложников. Выпуски новостей — как сводки с фронта. А здесь все иначе. В муравейник кто-то бросил горящий уголек.

Крутов продолжал переговоры по телефону, мы с Аней в обнимку стояли недалеко от развалин, народ суетился, все ждали приезда специальных бригад. Вскоре со стороны улицы Пушкина донесся звук сирены, затем еще один. С южной стороны города к стадиону мчались машины скорой помощи.

— Подожди-ка минутку. — Я похлопал Аню по плечу и отошел к футбольному полю. Мне нужно было сделать очень важный звонок. Единственно правильный в данной ситуации.

Абонент долго не отвечал. Я уже хотел сбросить вызов, но он ответил:

— Слушаю тебя, мой фальшивый милицейский друг! — безмятежно проворковал Петровский.

Я не стал утруждать себя приветствием.

— Ты переступил черту, сволочь.

Такого выпада он явно не ожидал.

— Эээ, не понял.

— Все ты понял, не строй из себя целку. Я сначала не воспринял твои намерения всерьез. Ну, поглумишься, покуражишься и успокоишься. Ладно, заминировал ресторан, но ограбление магазина уже было слишком. А вот сейчас ты реально охренел!

Петровский молчал. Ни звука в трубке. Мне даже показалось, что связь прервалась.

— Алло, политтехнолог сраный!

Наконец он заговорил. Без тени самоуверенности и превосходства.

— Что случилось?

— А ты не знаешь?

— Нет.

— Выключи дебила!

— Можешь не верить, Сергей, но я не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего не предпринимал.

Теперь умолк я. Он меня озадачил. Все политтехнологи пройдохи, но не актеры. Я обернулся к развалинам трибуны, вокруг которых уже крутились спасатели. Автомобили специальных служб выстроились недалеко от беговой дорожки.

— Петровский, упаси тебя бог мне врать. Если это твоих рук дело, будешь гореть в аду, но сначала я сдеру с тебя кожу.

— Круглов, ты не на съемочной площадке, можешь мне внятно объяснить, что произошло?

«Ладно, — подумал я, — черт с тобой, поведусь».

— Взрыв на городском стадионе. Разрушена одна трибуна. Я нахожусь здесь, рвануло прямо у меня за спиной.

Пауза в трубке. Затем:

— Твою мать…

— Правдоподобно, Петровский.

— Жертвы есть?

— Не знаю. Спасатели только что приехали.

Петровский издал какой-то странный звук — не то стон, не то рык — сдобренный щедрыми и редкими ругательствами.

— Я здесь ни при чем.

— Ой ли!

— Сергей, послушай. Можешь считать меня циничной сволочью, но не до такой степени. Я не знаю, что произошло и кто это сделал. Может, это вообще взрыв какого-нибудь газового баллона.

— А если нет?

— Если нет, то у нас большие проблемы.

— У кого это «у нас»? Мы в разных командах.

— Да, ты прав, но если взрыв рукотворный и при этом я не имею к нему никакого отношения, то это значит, что в городе действует кто-то еще. И это уже проблема. В общем, нам с тобой надо встретиться. Я перезвоню.

Закончив разговор, я вернулся к Ане.

— Что-то не так? — спросила она.

— Нет, все в порядке.

— На тебе лица нет.

— На тебе тоже.

Спасатели оцепили место взрыва. Полицейские пытались оттиснуть зевак подальше от периметра, но никто не спешил расходиться — детвора и взрослые кучковались на футбольном поле и беговых дорожках. Стоял запах гари и пыли.

— Может, уйдем? — предложила Аня. — Здесь нечем дышать.

— Поздно, — сказал я.

Я заметил, что от группы мужчин в штатском, собравшихся у края периметра, один отделился и направился ко мне. Это был мой давешний особист из губернского управления общественной безопасности. Подполковник Киршин.

18. Невыездные

Есть такой замечательный актер — Кифер Сазерленд, сын Дональда Сазерленда, того, что играл президента Сноу в «Голодных играх». Блестящий драматический актер, красавчик, умница. А вот поди ж ты, за парой небольших исключений играет негодяев и ублюдков, либо людей на грани. Вот хоть тресни: как начал карьеру в юности плохишом, так до седин и безобразничает на экране.

Так случается, очень часто наш брат-актер становится заложником амплуа. Что тому виной — Бог ведает: физиономия, мимика, прихоть ли режиссеров, не готовых разглядеть в Бармалее Доктора Айболита. Иногда бедолаги становятся заложниками одной роли на всю жизнь. Вот Михаил Кононов, например, навсегда остался Нестором Петровичем из «Большой перемены», что бы ни играл в будущем. Вечный мальчик, он до самой смерти ненавидел эту свою роль и жутко злился, когда ему о ней напоминали. С одной стороны, его можно понять — человеку всегда хочется расширить рамки своих возможностей, ступить на новую, неизведанную территорию. С другой, если за какую-то роль тебя любят миллионы людей, помалкивай в тряпочку и не груби поклонникам, благодари жизнь за то, что она тебе дала.

Об этом я думал, сидя в одном из тесных кабинетов городского управления полиции. Если не считать пары эпизодов в малозначительных фильмах, я всю жизнь играл ментов, ну а уж роль майора Косыгина принесла мне всенародную славу и любовь. Ох, сколько я допросов провел в похожих кабинетах, изображая то плохого мента, то хорошего! Клубы табачного дыма, бессонные ночи, негодяи всех мастей, сидящие по другую сторону стола. Мотор, стоп, снято! Еще дубль! Я провел в этих кабинетах для допросов чертову уйму съемочных дней и, кажется, проведу еще столько же (если смогу выбраться отсюда).

Но на этот раз в кабинете не было ни камер, ни осветителей, ни режиссеров, и миловидная ассистентка не щелкнет хлопушкой и не объявит номер кадра. Теперь я сидел по другую сторону стола и в реальной жизни.

Владислав Киршин молчал, изучая мои документы — паспорт, трудовой договор со спортивной школой. С момента взрыва прошло два часа. Информация собиралась по крупицам, официально никакие версии пока не выдвигались. Пока спецы копошились на развалинах трибуны, Киршин ненавязчиво предложил мне проехать до управления и поговорить в спокойной обстановке. Я не стал упираться — чему быть, того не миновать.

Время от времени подполковник принимал телефонные звонки, молча выслушивал доклады, делал пометки в записной книжке. Я покорно сидел напротив.

— Курите, если хотите.

Кажется, это была единственная за пятнадцать минут фраза, адресованная мне. Я воспользовался предложением.

— Скажите, товарищ… кхм, господин подполковник, в качестве кого я здесь?

Он оторвал взгляд от бумаг.

— Пока в качестве свидетеля.

— Почему пока? Вы меня в чем-то подозреваете?

Он ответил не сразу, снова опустил глаза. Типичный особист — холодный, выдержанный, вкрадчивый. Умеет подвесить интригу. В нашем сериале был похожий персонаж, его играл Витя Коржов. В жизни веселый и легкий на подъем, умевший протащить на съемочную площадку пару стекляшек с виски и щипавший ассистенток за филейные части, в кадре он превращался в иезуита, и не раз я замечал, что от его реплик у меня леденеет спина.

— «Пока», потому что мне нужно кое-что понять. Надеюсь, вы мне поможете.

— С удовольствием, — с напускной бравадой сказал я и выпустил под потолок струю дыма. — Но мы могли поболтать на свежем воздухе, прогуляться. Или вы любите эффекты?

Он снова ничего не ответил.

За стеклянными дверями кабинета продолжалась суета. До меня доносились громкие разговоры сотрудников управления, и не все услышанные мною слова были цензурные. «Бегайте, бегайте, служивые, — подумал я, — у вас впереди еще много веселых дней и ночей».

Впрочем, мне было не до смеха. Если они и впрямь присматриваются к моей персоне, последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

Киршин откинулся на спинку стула, задумчиво потер нос.

— Вот ведь в чем штука, Сергей Николаевич. В последние три дня в некогда спокойном уголке России под названием Край происходят очень странные и даже пугающие вещи. И непостижимым для меня образом вы, писатель и путешественник, каждый раз оказываетесь в самом эпицентре. Можете как-то это объяснить?

Я хмыкнул. Уж если телерепортер Светлана заметила эту странную закономерность, то особисту стыдно было бы не обратить внимание.

Он ждал ответа, глядя на меня прищуренными глазами. Очевидно, он не курил (или бросил), и табачный дым создавал ему дискомфорт, но роль хорошего копа вынуждала терпеть.

— Объяснения у меня нет. Предлагаю списать на случайные совпадения.

— Для совпадения уж слишком, вы не находите?

Я покачал головой. Черта с два я с ним буду откровенничать, пусть сам ковыряется. Ничего у них на меня нет.

Киршин вздохнул, тем самым подтверждая мою мысль. Он явно не знал, какой вопрос задать следующим. У него на руках лишь совпадения. В нашем Старом Мире, пожалуй, он нашел бы способ закрыть меня до выяснения личности, но тут ему приходилось следовать закону. А в глазах между тем сверкал хищный огонек.

— И все-таки, — продолжил он, — вы настаиваете на том, что оказались здесь в силу своих занятий — путешествия и все такое.

— Ну да.

— При этом вы блестяще владеете огнестрельным оружием. Подстрелить налетчика, использовав буквально долю секунды, — на это, знаете ли, не всякий обыватель способен. По неопытности вы могли просто разнести ему голову, но вы аккуратно царапнули плечо. Для дилетанта очень неплохо. Плюсуем сюда минирование ресторана, из-за которого я вынужден был оставить родной город и третьи сутки торчать здесь. Плюс сегодняшний взрыв… И везде вы рядом. Я не верю в совпадения.

Он брал меня на испуг. Но я слишком долго работаю в кино и просмотрел чертову уйму фильмов «об их жизни» и знаю, как себя вести.

— Подполковник, — твердо сказал я, — если у вас есть конкретные факты и доказательства того, что я оказался рядом во всех трех эпизодах не случайно, предъявите их прямо сейчас. Если их у вас нет — я пойду.

Я сделал вид, что собираюсь встать. Киршин дрогнул. Точнее, перестал валять Ваньку.

— Я навел справки относительно вашего товарища, который сейчас находится в местной клинике…

Я напрягся.

— С ним возникли некие сложности.

— Какие?

— В городском управлении полиции Уфы ничего не знают о майоре уголовного розыска Николае Святове.

Я похолодел.

— Он служил в районном…

Киршин снисходительно усмехнулся. Эту ухмылку я вполне заслужил своей наивностью. Какая разница, где служил Коля, хоть участковым в какой-нибудь дыре. В этом мире он в списках не значится.

Парировать было нечем. Я призвал себе на помощь все свое актерское мастерство, чтобы не выдать замешательства. Видимо, получилось не очень.

— Я никак не могу это прокомментировать. Мы познакомились здесь. Уверен, он сможет дать свои объяснения, как только обретет необходимую форму.

Киршин кивнул. Едва ли он поверил, но время я выиграл. Правда, с сожалением осознал, что от идеи предъявить особисту свое удостоверение почетного сотрудника ГУВД Москвы придется отказаться.

— Если мы закончили, я пойду, господин подполковник.

Я поднялся, ожидая, что он меня остановит. Но он не издал ни звука. Лишь когда я уже держался за ручку двери, Киршин процедил:

— Постарайтесь не покидать пределы города в ближайшую неделю. Вы сможете позволить это себе, господин путешественник и писатель?

— А вы в силах запретить мне уехать? — Я улыбнулся. — Всего хорошего.

Я спустился со второго этажа в холл, по дороге то и дело сталкиваясь с сотрудниками. Управление напоминало пчелиный улей.

Мне бы следовало найти Аню — нас разлучили на стадионе, и я пообещал ей, что позвоню, как только освобожусь. Но сейчас, честно говоря, было немного не до того. Уж сколько раз я обманывал ее ожидания (если она чего-то ожидала): назначал встречи, отменял, обещал позвонить и не звонил. Удивительно, как она не махнула на меня рукой.

Потерпи еще немного, Анютка. Я позвоню. Чуть позже.

Сидя в автобусе, который нес меня домой, я смотрел в окно на проплывавший мимо город и задавал себе вопрос: почему не сдать Петровского? Пусть им займутся профессионалы, а не ты, потерявшийся лицедей.

Ответ напрашивался сам собой: тогда придется сдать им всё, а это прямой путь в дурку.

Я вышагивал по гладкой асфальтированной дороге своего квартала, сунув руки в карманы джинсов и напевая какой-то импровизированный мотив. Иногда мимо меня проезжали автомобили, я отходил в сторону и на укоризненные взгляды водителей по-дурацки улыбался: извиняйте, я не местный.

Городок готовился к новому вечеру, который внешне едва ли отличался от всех предыдущих. Стоящие вдоль домов ивы отбрасывали длинные тени, все так же тявкали дворовые собаки. У бордюра лохматый рыжий кот подлизывал брошенный кем-то рожок мороженого. Впрочем, возможно, все теперь уже не совсем так, как было прежде: в головах местных жителей произошел какой-то сдвиг. Наверняка начались пересуды и разговоры о том, что происходит (в правильности своих выводов я имел возможность убедиться уже через пару дней, но об этом чуть позже).

А вот и мой дом. Притихший, одинокий, позабытый. В соседних, напротив, бурлила жизнь. Мария на передней лужайке перед домом гоняла близнецов Федьку и Петьку — они никак не хотели идти ужинать, катали по траве пластмассовые машинки.

— Ну-ка быстро домой! — кричала мама, но мальчишки ее игнорировали. Увидев меня, соседка приветливо улыбнулась, но в улыбке мелькнула тревога.

— Здравствуйте! — сказал я.

— Вечер добрый, Сергей. — Она подошла к воротам. — Хотя что-то я сомневаюсь.

— Видели в новостях?

— Конечно. Телевизор-то на кухне у меня не выключается, все стирка-готовка, с ним веселее. Вот и насмотрелась. — Она вздохнула, взглянула на близнецов. — Это что ж теперь будет, Сережа? Хоть из дома не выходи. И за детей вот беспокойся.

— Не волнуйтесь так уж очень. — Я постарался подпустить в голос интонации бывалого психотерапевта. — Разберутся, наведут порядок. Думаю, скоро все снова наладится.

— Так ведь непонятно, откуда чего! Отродясь не было!

Я развел руками, вспомнив один из бессмертных афоризмов Виктора Степановича Черномырдина: «Не было ни разу — и вот опять!».

— Ну ладно, хорошо вам вечер провести. — Мария вернулась к своим близнецам. — А ну марш умываться, бестии!

Я постоял у калитки своего дома, раздумывая, чем бы мне заняться. Боковым зрением заметил, как в доме у Михалыча загорелся свет.

Кстати…

Когда я нажал кнопку звонка у соседней калитки, занавески одного из светившихся окон подернулись. В окно выглянул сам Михалыч. Зыркнул на меня и сразу скрылся. Я ждал минуту и уже подумал, что мне тут не рады, как дверь дома отворилась. На крыльцо вышел хозяин, но уже не в засаленной майке-алкоголичке. Михалыч приоделся: натянул серые костюмные штаны и голубую рубашку. Кажется, он даже причесался. Я для него почетный и желанный гость, видимо. Или он просто никогда не принимал гостей.

— Сосед? Здарова! Решился-таки.

— Добрый вечер, Михалыч… Не знаю, как вас по имени.

— Михаил. Михал Михалыч, стало быть. Заходь!

Я толкнул калитку, прошел внутрь. За травой, росшей у крыльца, давно никто не ухаживал, все поросло сорняком, да и цветочная клумба у ограды приказала долго жить.

— Принес чего с собой? — облизнулся хозяин.

Я виновато пожал плечами.

— Жаль. А то у меня бормотуха одна. Мне-то ничо, а ты, поди, такую не потребляшь.

— А надо пить?

— А ты телевизор не смотришь? Давно уж пора нахлобучиться.

— Ну, если надо, я сбегаю. Где тут поблизости можно купить?

— Ближний магазин за полверсты. Ты мне дай, я знаю, где тут у соседей отовариться.

Я отсчитал ему несколько мелких купюр на десятку, он тут же прибрал их в карман штанов и помчался на улицу.

— Я скоро. Ты проходи в дом. Софья, мечи на стол, гости у нас!

Планировка в доме Михалыча и Софьи ничем не отличалась от той, что была в моем доме. Тот же коридор посередине, выводящий на задний двор, по бокам от которого две комнаты, кухня и санузел. Но если наше со Святовым жилище выдавало в хозяевах всего лишь застарелых холостяков и аскетов, то здешние обитатели давно и безнадежно погрязли в бытовых трудностях. Деревянный пол местами потрескался и разбух от влаги, обои на стенах отваливались, а дверные косяки будто собаки обглодали. В доме стоял запах несвежей еды и стирального порошка.

Увидев выражение моего лица, хозяйка виновато опустила глаза.

— Вы уж извините по-соседски… Мы гостей не ждали. Я вот стирку еще затеяла. Вы пока проходите вот сюда… Да не разувайтесь, что вы!

Я прошел в ближайшую к входу комнату, гостиную. Один старый потрепанный диван, стол у стены, покрытый выцветшей клеенкой, тумбочка в углу с телевизором (это была не панель, а «ящик» пятьдесят четвертой диагонали), старый сервант с зеркальной внутренней стенкой, похожий на тот, что стоял когда-то у моих родителей во времена тотального дефицита, — вот и все убранство. Не скажу, что меня все это коробило — я вырос в Советском Союзе, чего там — но для здешнего уровня жизни это был плинтус.

Софья предложила присесть. Я выбрал один из стульев, придвинутых к столу, сел. Хозяйка мялась у косяка.

— Отужинаете с нами? У нас картошка с овощами и говядиной сегодня будет.

Кажется, она была готова провалиться сквозь землю. Мне стало ее жалко.

— Не суетитесь, Софья. Я ненадолго, да и ужинал уже.

Она покорно кивнула, но не уходила. Хотела что-то спросить. Я одарил ее ободряющей улыбкой.

— Извините, Сергей… — Она присела на другой стул. — Можно спросить?

— Конечно.

Она долго не могла подобрать слова. Постаревшая раньше времени женщина, которая всю жизнь покупала лотерейные билеты, выиграла лишь «два раза по рублю». В глазах — все то же сожаление о бездарно прожитой жизни, что и у ее мужа, но с поправкой на то, что это были глаза женщины. У меня защемило сердце.

— Как там?

— Там? — якобы не понял я.

— Ну да. Мне Михаил про вас рассказал… Мы-то с ним давно уж оттуда.

— Откуда и насколько давно?

Она с горечью махнула рукой.

— Из Златоуста. Это в Челябинской области. Двадцать пять лет уж почти, или даже больше. Сбилась со счету.

«Господи», — подумал я.

— Как же вы тут устроились?

Она оглядела комнату.

— Вот, как видите. Не шибко.

Я не стал выяснять детали их попадания сюда. Очевидно, что никакого проводника у них не было. Барахтались сами. Возможно, именно поэтому им и не суждено было удачно устроиться в новых условиях. И еще я подумал, что передо мной сидела очевидица истории города минувшей четверти века. Она наблюдала его развитие, она крутилась и вертелась в этой жизни и могла сравнивать ее с той, прежней. Неужели они так и не смогли ассимилироваться?

— Михаил без пальцев, — сказала Софья, будто услышав мои мысли, — куда его возьмут? Разве что в разнорабочие.

— Насколько я понял, в Крае нет проблем с работой.

— Так-то оно так, но он же… гордый.

На секунду ее лицо накрыла тень.

— Я вот на свиноферме, вроде платят, так этот же… — Она прикусила язык, но я все понял. Деньги вылетали в трубу.

Пока мы ожидали Михаила, она вкратце рассказала свою историю. Женитьба, бездетность, завод, инвалидность, попытка переезда в деревню к матери… и попадание в черную дыру. «Все вещи остались в поезде — говорила Софья, — вот в чем были, в том и остались. Уж не знаю, как выжили. И все-таки что там сейчас?».

Она смотрела мне в глаза с ожиданием. Я подумал, что ей действительно интересно, от какой жизни они бежали.

Я прикинул: если примерно лет двадцать пять назад, то они не знают о «лихих девяностых». (Кстати, всякий раз, когда я слышу это словосочетание из уст какого-нибудь важного перца в костюме от Армани и в «Порше», мне хочется прокричать ему в лицо: ты, сучонок, в какие годы зад себе отъел, не в девяностые? Особенно бесят государственные мужи, которые спустя пятнадцать лет после девяностых списывают на них нынешнее нищенское существование пенсионеров и отсутствие современных дорог). Не знают эти старики ни о сытых нулевых, ни и провальных десятых. И как все это скомпоновать в краткую характеристику?

— Ну, в общем всякое было, — сказал я. — И жирно, и весело, и грустно. Из огня да в полымя.

— А сейчас-то как?

— До Луны не долетели. Ракеты ломаются.

Продолжать я не стал. Вернулся Михалыч, о чем сам и возвестил зычным рыком:

— Софья, ты накрыла?! Я две банки принес!

Водку, выторгованную у какого-то прижимистого соседа по имени (или прозвищу) Агафон, пил только Михалыч, закусывая ее тушеной картошкой с мясом. Я лишь пригубил для приличия. Хозяина это ничуть не смущало — скорее, обрадовало. Ему ж больше достанется!

Мы смотрели телевизор. В тот вечер мэр города Константин Крутов созвал срочную пресс-конференцию. Очевидно, его пресс-служба устала отбиваться от звонков журналистов и решила таким способом снять все вопросы разом. В небольшом зале пресс-центра муниципалитета, выполненном в мрачных синих тонах, собралось человек пятьдесят. Репортеры, операторы, фотографы. Щелкали аппараты, работали вспышки, то и дело вверх взлетали руки журналистов, жаждущих задать вопрос. Очевидно, в зале присутствовали не только местные борзописцы, но и губернские.

На небольшой сцене стояла трибуна для спикеров, рядом с ней стол для тех ораторов, кто ждал своей очереди. Когда Михалыч включил ящик, за трибуной стоял мужчина в полицейской форме. Наверно, местный шериф.

— … Версия о технических причинах взрыва, — говорил он, — к сожалению, к настоящему моменту нами уже не рассматривается. По последним данным, сработало самодельное взрывное устройство мощностью до пятнадцати килограммов в тротиловом эквиваленте.

Журналисты ахнули, зашелестели, зашушукались. Шериф дал им время разжевать эту информацию, затем продолжил:

— Погибших нет, легкие ранения получили два человека, это технический персонал стадиона «Вымпел». В настоящее время им оказана амбулаторная медицинская помощь. Работы на месте взрыва продолжаются, как только появится новая информация, она обязательно будет доведена до общественности.

— Ага, щас! — хрюкнул от восторга Михалыч. — Расскажешь ты, мудила грешный! Никогда тут правды не узнаешь!

Он налил себе в граненый стакан еще водки, качнул им в мою сторону — дескать, твое здоровье — и залпом опрокинул. Закусывать не стал, занюхал рукавом рубашки.

— Почему вы считаете, что он не расскажет? — осторожно спросил я. Михалыч посмотрел на меня так, будто я спросил: «А кто такой Валерий Харламов?».

— Ты что, с Луны свалился? Когда они нам правду говорили! Взорвут, украдут, наврут с три короба, а ты им налоги плати!

— Да, наверно, вы правы.

Я не пытался с ним спорить. Если человек после четверти века жизни в другом мире остался мудаком, то спорить с ним не следует — себе дороже. Еще в Михалыче говорило обычное обывательское недоверие к людям в погонах, и этот феномен можно наблюдать в любой стране мира, даже самой цивилизованной. (Впрочем, наш мудак — это какой-то особый, убежденный и воинствующий мудак).

Из зала последовал вопрос.

— Газета «Краевые вести», Николай Антонов, — произнес поднявшийся с кресла молодой человек с диктофоном. — Есть какие-то данные или хотя бы предварительные версии относительно того, кто и с какой целью мог организовать взрыв?

Шериф покряхтел деловито, взглянул на лежавшие перед ним бумажки.

— Сейчас оперативные группы из губернии проверяют все возможные версии. Идет опрос сотрудников спортивного центра и возможных свидетелей. Изучаются записи камер видеонаблюдения. С момента взрыва прошло всего несколько часов и какие-либо предположения делать еще рано.

Михалыч что-то ворчал себе под нос, перемежая нормальные слова матерными междометиями, а я смотрел на местного начальника полиции и думал. Вот ведь, целый офицер, уже не мальчишка, служит в небольшом городке, в котором редко происходило что-то серьезное и громкое. Взятки брать не за что, потому что все можно получить легальными методами, без обходов (я надеялся, что это так, но мне не хотелось бы совсем уж идеализировать параллельный мир), из бюджета особо ничего не утащишь, сидит себе в уютном кабинете, шелестит бумажкам. И вдруг — ба-бах! Растеряешься тут.

Но держался он неплохо. Не бубнил, не сыпал канцеляризмами, не читал по бумажке. И, к моему великому восторгу, у него ни разу не проскочило слово «возбУждено». Точнее, оно прозвучало, но с нормальным русским ударением. Только за это я готов был его уважать, даже если внутри он последняя редиска и иногда прощает знакомым штрафы за нарушение правил дорожного движения.

Пресс-конференция продолжалась. Шериф больше не мог предоставить сколько-нибудь значимой информации. И тогда слово взял мэр Крутов. Под щелканье затворов камер и фотовспышки он пошел к трибуне.

— О, вылез, паразит, — прокомментировал Михалыч. — Ну давай, лепи горбатого.

Крутов долго молчал, давая возможность запечатлеть себя во всей красе. Мне трудно судить, были ли его смятение и замешательство естественными или наигранными. Учитывая обстоятельства и то, как он вел себя сразу после взрыва, я склонялся к первому варианту.

— Дамы и господа, — наконец, начал он, — дорогие горожане. Мы столкнулись с беспрецедентными событиями… Кхм, с беспрецедентной ситуацией. На текущей неделе в Крае произошло сразу три серьезных криминальных происшествия, и я, как действующий глава муниципалитета, хотел бы успокоить и призвать общественность сохранять спокойствие и благоразумие…

«C русским языком у него конфликт», — подумал я.

— Мною принято решение обратиться за помощью к губернской службе общественной безопасности. В ближайшие дни в городе будут усилены полицейские патрули, охрана общественных мероприятий. Вы знаете, что на следующей неделе у нас пройдет сельскохозяйственная ярмарка и другие массовые мероприятия. Будьте готовы к усилению. Кроме того, полуфинал губернского Кубка по футболу среди юношей придется перенести на другую площадку. После того, как закончатся следственные действия, стадион будет закрыт на восстановительные работы.

Журналисты строчили в своих блокнотах, но тут вверх взлетела чья-то рука.

— Да, прошу вас, — сказал Крутов.

— Алексей Арефьев, газета «Панорама», Оренбург.

Камеру, снимавшую мэра, переключили на другую…

Михалыч чуть не поперхнулся водкой. Стакан заходил ходуном в руке. Он поставил его на стол и закашлялся.

— Позвольте вопрос, господин мэр, — громко произнес Евгений Петровский. На нем был дорогой костюм — другой, не тот, что я видел у ресторана «Пушкин» — а на носу сидели элегантные очки. — Как, по вашему мнению, последние события могут повлиять на ход избирательной кампании? И непосредственно на ход голосования через десять дней? В городе будут работать избирательные участки, и есть некоторые сомнения в грамотном обеспечении безопасности. И второй вопрос: на ваш взгляд, все ли сделано вашей администрацией для предотвращения подобных инцидентов?

Зал загудел. Вопрос, хоть и был сформулирован довольно топорно, получился горячим и провокационным. Собственно, ничего другого я от Петровского и не ожидал. Его задача — заставить мэра крутиться ужом на сковородке.

У него получилось.

Крутов смутился, опустил взгляд на свои бумаги, будто искал в них ответ. Увы, Константин, шпаргалки там нет. Хотите переизбраться, извольте держать удар.

— Мы, к сожалению, столкнулись с неожиданным вызовом. Разумеется, нам нужно будет внести коррективы в понимание принципов безопасности города и горожан. Что касается избирательной кампании… Уверен, все пройдет спокойно и без эксцессов. Еще вопросы?

Дальше я не слушал. Я смотрел на Михалыча. На нем лица не было.

— Вы знаете этого парня в очках?

Он выключил телевизор, взял стакан с водкой и опустошил его. Крякнул, понюхал рукав.

— Мать его…

— Знаете?

— Ага. Явился недели три назад. Весь такой… вот как в телевизоре сейчас… Денег дал, водки принес.

— Что хотел?

Михалыч шмыгнул носом. Стыдился старик.

— За вами двумя присматривать и ему звонить, ежели чего.

— Он объяснил, зачем ему это нужно?

Михалыч глянул на меня исподлобья, одновременно с недоверием, брезгливостью и сомнением в первых двух чувствах.

— Сказал, что два пидора хотят взорвать город, а он вроде как из спецслужб и хочет этому помешать. Гнул что-то про мой долг, сказал, что с деньгами и выпивкой проблем не будет.

— Вы согласились. — Я не спрашивал, я констатировал факт.

— Ну да, а чего ж… Как вы с Николашей руки в брюки и со двора, я ему звонил: мол, снялись с якоря, умотали, а куда не знаю. Когда возвращались и чего тут делали, тоже звонил… А мне чего, мое дело сторона.

— Ну да, — вздохнул я, — как обычно… Когда вы связывались в последний раз?

Михалыч покраснел. Впрочем, может, мне в полумраке показалось, или он просто порозовел от водки.

— Сегодня утром.

— Сразу после того, как мы с вами поговорили у забора и вы сказали, чтобы я тикал?

— Ну.

— Странное поведение.

— А чего ж странного. Трубы горели…

Я поднялся. Михалыч как источник уже не представлял для меня ценности. Осталось задать последний вопрос.

— Отчего ж вы с Софьей сами не уехали отсюда и почему сейчас гоните меня?

Прежде чем ответить, он опрокинул еще одну стопку.

— Нам уж поздновато. А этот холеный мне не нравится. Сам он пидор тот еще. Может, и не долбится, но по жизни такой. И сам собирается все взорвать, по глазам видно. А вы с Николаем нормальные вроде…

— С чего такие выводы?

— Что я, слепой, что ль!

У двери я обернулся.

— К вам просьба: сохраните наш разговор в тайне, не говорите ему ничего.

— А звонить?

— Продолжайте звонить пока. Если что-то изменится, я сообщу. Считайте, что вы теперь двойной агент.

— Это как?

— Водки будет — залейся.

Я вышел в прихожую, открыл дверь, напоследок крикнул:

— Софья, до свидания! Спасибо за гостеприимство!

— До свидания! — крикнула хозяйка из кухни.

Я не стал делать никаких выводов и строить гипотезы. Я велел своей голове отключиться до утра. Я умел это делать. Профессиональный навык. Вот сейчас приму душ, выпью чаю на заднем дворе и лягу спать, буркнув в подушку: «Я не буду думать об этом сегодня. Я подумаю об этом завтра».

Наивный.

На ступеньках моего крыльца сидела Аня, ковырялась в смартфоне. Увидев меня, подскочила, поправила задравшуюся юбку. Смутилась.

— Привет, Анют! Какими судьбами?

— Не дождалась твоего звонка. Подумала, что можно ведь и не ждать. Вот сижу, стерегу твой дом.

После короткого молчания с застывшими лицами мы одновременно рассмеялись.

19. Секта любителей пельменей

Соседских петухов я не услышал, проспал до девяти как убитый. Всю ночь мне опять снилась какая-то чертовщина: погони, разборки с незнакомыми людьми, многие из которых значительно превосходили меня в габаритах. Я пытался что-то им доказать (не помню предмета спора), но все тщетно. В конце концов, мне порядком накостыляли, а потом еще и спустили собак. Гигантская, размером со слона, немецкая овчарка вцепилась мне в руку…

После такого очнется даже мертвый.

Проснулся я в одиночестве. Утреннее солнце щекотало ноздри, ветер через открытую форточку трепал прозрачные занавески, чирикали воробьи. Лето догорало, даря последние теплые дни…

Так, о чем это я? Со мной ведь была девушка!

Я ощупал половинку кровати. Пусто. Простыня даже не примята. Мне почудилось? Я так умотался вчера, что Анюта, ее нежное молочное тело, ее поцелуи и ласки мне померещились? Да, знаю, это общеизвестный факт — мужчины по части эротических фантазий заткнут за пояс эту чокнутую со всеми ее пятьюдесятью оттенками… как ее там, не помню… Я даже в своем далеко не пубертатном возрасте кого только не представлял, чтобы побыстрее заснуть. Однажды, помню, уединился в сауне с женой брата. Ох и жарко там! Да, мне было стыдно, но после двенадцатичасового съемочного дня сработало безотказно, через десять минут я сопел во все дырки и проспал без сновидений часов десять.

Но вчера-то все было реально!

Я сел на кровати, протер глаза. На спинке стула висело платье, в котором Аня встречала меня вечером на крыльце. Поверх него висел бюстгальтер. Из кухни донеслось шипение сковородки.

Я расплылся в блаженной улыбке. Она мне не приснилась, она готовит мне яичницу. И сейчас она войдет в комнату с подносом и в одних трусиках, если я хоть что-нибудь понимаю в женском гардеробе.

Но меня ждал облом. Нет, поднос с тарелкой и чашкой она действительно несла в руках, а вот вожделенную наготу прикрывала моя рубашка.

— Доброе утро, милый. Извини, но кроме яиц в твоем холодильнике я ничего не нашла. Сходим сегодня в супермаркет, сделаем покупки.

От ее улыбки в комнате, кажется, стало еще светлее. Солнцу с ней не тягаться.

— Здравствуй, сладкая моя. Я решил, что ты мне приснилась.

— Почему?

— Проснулся, а тебя нет.

— Я привыкла просыпаться рано. — Она поставила поднос на край кровати, сама присела поближе ко мне. — Уже в шесть я не спала, сходила во двор, сделала гимнастику, потом выпила чаю, вернулась к тебе. Ты так и не просыпался. Я смотрела на тебя долго-долго. Ты такой трогательный, когда спишь. Сопишь носом, шлепаешь губами, чему-то улыбаешься, или наоборот, хмуришься…

— Во сне все трогательные, даже последние уроды, которые в темном переулке посадят тебя на перо.

Она в шутку нахмурилась, шлепнула меня по голой груди.

— Фу на тебя! Вот так говори мужчине красивые слова!

Я засмеялся, притянул ее к себе. Поцеловав в губы, расстегнул две пуговицы на рубашке и просунул внутрь руку. Она сказала:

— Ты хулиган…

…но глубоко задышала.

Наверно, в ваших глазах мы выглядим легкомысленными. Причем Аня в большей степени, чем я. Мы знакомы всего-то чуть меньше недели. Она провинциальная девушка, я — заезжий искатель приключений. Кто из нас должен быть сдержаннее?

Но ведь случается настоящая химия! У меня в школе по этому предмету был жирный «трояк», из всех формул я помню только воду и спирт, а спроси меня про валентность, я с перепуга могу и лужу сделать. Но что-то ведь случается между мужчиной и женщиной, не поддающееся объяснению! Вот увидел — и хлоп, весь остальной мир может подождать…

Не верите?

Ладно, как хотите: она — распутная девка, а я — безответственный кобель. Где расписаться?

— Давай завтракай, — шепнула она мне на ухо, продолжая глубоко дышать, потому что моя рука все еще сжимала и гладила ее правую грудь. Нежный мячик целиком умещался в моей ладони. Люблю такие. — Ешь, милый, у нас еще много времени впереди…

Я остановился. Медленно вынул руку. При упоминании о времени, которое «у нас есть», аппетит у меня пропал. И тот, и другой. Я вспомнил, что завтра в девятнадцать ноль-пять должен прибыть мой поезд.

«Должен, да не обязан» — напомнил я себе.

— Что-то не так? — спросила Аня.

— Нет, милая, — улыбнулся я. — Приступаю к трапезе.

Она чмокнула меня в щеку.

— Приятного аппетита, милый. А я пока приму душ.

Она поднялась с кровати, повернулась ко мне спиной и скинула рубашку, и я понял, что действительно ничего не понимаю в женском нижнем белье. Трусики могли быть где угодно, но на ней их не было.

О боже, она совершенство…

Только когда в ванной комнате зажурчала вода, я приступил, наконец, к завтраку.

У старшего лейтенанта Самохвалова сегодня был законный выходной. После вчерашнего нервного наряда ему требовался отдых, здоровый восьмичасовой сон, но уже в семь утра он был на ногах. Жена еще спала. Он тихонько пробрался на кухню, вскипятил чайник, заварил себе кофе и поднялся на третий этаж, где уже вторую неделю трудился над бильярдной комнатой. Это был даже не этаж в обычном понимании. Пустую комнату размером с общую площадь дома перекрывал прозрачный пластиковый купол, сквозь который было видно небо. Предполагалось, что в любое время года здесь будет светло и тепло. Бильярдный стол Иван Терентьич заказал в Крылове, в приличной компании, занимающейся изготовлением спортивного инвентаря. Специалисты уже приезжали, сделали несколько замеров, оставили рекомендации по выравниванию пола и температурному режиму. Обещали привезти готовый стол уже через три дня, поэтому следовало поторопиться. Завтра с утра у старлея очередные сутки в отделении, так что времени оставалось всего ничего.

Иван глотнул кофе, распахнул окно на такой же прозрачной, как и купол, торцевой стене. Отсюда открывался прекрасный вид на город: шпиль костела, купола православной церкви, зеленые островки парков, башни делового центра. Небо ясное, ни облачка, легкий ветерок…

А этот сопляк Курочкин еще спрашивает, что его тут держит! Молодой еще, бестолочь, не понимает, что в этом мире ценно, а что не стоит здоровья и нервов.

У Самохвалова было двое детей. Оба уже взрослые. Дочь Ирина уехала в Оренбург с мужем. Тот получил интересную работу в университете, возглавил кафедру. Она тоже потихоньку пытается преподавать, точнее, подрабатывает репетиторством. На большее не хватает сил и времени — она уже на пятом месяце, так что скоро у Терентьича будет внук или внучка. Сын служит по контракту в армии. С малолетства мечтал бегать с автоматом по лесам. Служит уже четвертый год и на гражданку не торопится. Оба навещают родителей по крупным праздникам и в дни рождения, регулярно звонят. Он страшно по ним скучает. Ведь еще совсем недавно они бегали по двору, сдирая коленки и пачкая штаны. Он строил дом для них, надеялся, что они будут жить здесь все вместе — родители, дети и их семьи, внуки. Но стариков никто не спрашивает.

Словом, Володька Курочкин, бестолковый, легкомысленный и чересчур амбициозный (без всяких, впрочем, на то оснований) позволял ему хоть немного проявлять свои застоявшиеся педагогические навыки. Поначалу что-то получалось, и Самохвалов надеялся, что со временем из парня выйдет хороший офицер полиции…

Володя так и не вышел на связь. Весь день и всю ночь его мать обрывала телефон и самого Самохвалова, и городских экстренных служб, и городской клиники, и даже морга. Он как в воду канул. Иван со своей стороны тоже наводил справки через знакомых — может, кто-то видел парня в городе — но все без толку. А потом этот проклятый взрыв на стадионе.

Иван Терентьич покряхтел, подошел к верстаку в углу площадки, где в тисках была зажата доска. Нужно было заменить одну проблемную половицу в том месте, где встанет бильярдный стол. Самохвалов взял в руки рубанок, снял несколько слоев древесины… и бросил инструмент на стол. Какая, к черту, работа!

В голове отчетливо пульсировала мысль: парень вляпался в историю. Он не отсыпается пьяный у друзей и не сбежал в губернию за лучшей долей. Он именно что вляпался.

Иван Терентьич набрал номер на мобильном телефоне. Абонент откликнулся только после пятого длинного гудка.

— Алло, Павел Сергеевич! Это Самохвалов, с «Северного». Не разбудил?.. А, ну да, прошу прощения, господин майор, глупый вопрос. У меня ЧП… — Иван помолчал, выслушивая ругань начальника полиции («ну что, вашу мать, еще могло случиться?!»). — Пропал сотрудник, старший сержант Курочкин… Не могу знать. Вчера вышел из дома, направился на службу… Наверно, на службу, но до нас не дошел и до сих пор не объявился. Я на связи с его матерью, друзьями и знакомыми. Никаких следов и зацепок… Может, еще объявится, но тут ведь… Дело в том, что при нем табельное оружие… Да, согласен, потому и докладываю… Нет, замечаний к нему не было, но… Да, хорошо, объявляем в розыск, я оповещу все действующие патрули.

В город мы выехали уже после полудня. Аня позвонила в свою студию, отменила занятия у младших групп (это было резонно, учитывая, что на стадионе еще продолжались работы). Таким образом, сегодня у нее образовался выходной. Признаюсь, мы не удержались и еще раз занялись любовью, а потом сидели на заднем дворе и пили морс. Михалыча не было. Наверно, приходил в себя после вчерашнего или просто испытывал чувство вины передо мной.

Перед выездом я позвонил Косте Симанкову, назначил встречу. Ане я сказал, что у меня есть в городе дела, но если она хочет составить мне компанию, так и быть, может ехать со мной.

Топать пешком около километра до автобусной остановки нам было лень, и мы заказали такси. В дороге Аня прижималась ко мне, держа за руку и положив голову на плечо. Мне казалось, что после сегодняшней ночи она не отпустит меня не на миг. Собственно, я и не возражал.

— А почему ты не возьмешь машину в прокат? — спросила она. — Пешком по нашей округе все штиблеты стопчешь. Прокат у нас недорогой, машины хорошие, новые.

— Я слишком много времени провел за рулем. Пора бы и отдохнуть. Задница, знаешь ли, не железная.

— Не железная, — хихикнула Аня, — но вполне упругая.

И она меня ущипнула. Так еще кокетка!

— Если серьезно, я вдруг полюбил ходить пешком. Особенно здорово делать это в небольших городах, где много зелени и свежий воздух. Да, ноги иногда по вечерам просто отваливаются, но это приятная усталость.

Машина выехала на улицу Ясеневую, которая пересекалась с главной улицей города — Пушкина. Но мы не свернули в центр.

— А о чем ты пишешь в своих книгах? — спросила Аня.

Я не был готов к такому вопросу. Действительно, коли уж состряпал себе легенду Тура Хейердала, мог бы и над содержанием своих ненаписанных книг покумекать.

— О том, что вижу, — уклончиво ответил я. — О людях, с которыми встречался, о городах, в которых останавливался.

— Здорово! Обо мне тоже напишешь?

— Все будет зависеть от тебя, дорогая моя…

Зазвонил мой сотовый телефон.

— Извини, Ань.

Я взглянул на дисплей.

Святов.

Черт, а ведь я, к стыду своему, почти забыл о его существовании. Да чего там, я и о вчерашнем взрыве напрочь забыл. Удивительна человеческая психика — личное счастье, пусть даже такое мимолетное, вытесняет из сознания абстрактные тревоги. То, что случилось вчера в городе, случилось не со мной, хоть я и присутствовал непосредственно в эпицентре. Стоило мне опуститься с Аней на кровать, как все исчезло — чужие страхи, опасения и волнения. Может, это черта нашего человека из Старого Мира? Ведь проглотили же мы и «Норд-Ост», и Беслан. Взрывы, пожары, наводнения — они где-то там, не с нами, в прямоугольнике телевизора. А у нас не течет и не капает.

Впрочем, Аня ведь родилась и выросла здесь и за все время, что мы были вместе, она тоже ни разу не вспомнила о происходящем в Крае.

Говорю же, чудна психика человеческая.

— Алло! — сказал я, покосившись в сторону Ани. Она наверняка услышит реплики Николая, не говоря уж про мои ответы. — Привет! Как самочувствие?

— Молитвами здешних сестричек, — усмехнулся майор. Голос его звучал тверже и увереннее. — Что скажешь по поводу вчерашнего? Я тут только теленовостями да разговорам персонала пробавляюсь. Известно чего?

Аня из вежливости отстранилась и уставилась в окно.

— Коль, повиси минутку, не отключайся.

Я прижал телефон к груди. У меня было два варианта, и оба так себе. Можно было попросить остановить машину у обочины, выйти и спокойно поговорить, а потом на вопросы Ани просто чем-нибудь отбояриться (впрочем, она девочка тактичная, под кожу не полезет). Второй вариант вписывался в план действий, который я мысленно уже набросал в голове. План рискованный, наверно, даже глупый, но я знал, что рано или поздно мне придется это сделать.

— В общем так, Николай. Я был там. Все видел и слышал. В меня чуть не прилетело.

— Ого. Хотя, ты знаешь, я не удивлен. Он идет по пятам за нами, а не мы за ним.

— Не уверен. Есть одна загвоздка.

Святов запыхтел. Наверно, поудобнее устраивался в кровати.

— Что еще стряслось?

— Я сразу позвонил нашему герою. Он утверждает, что абсолютно непричастен.

Святов хмыкнул и сразу закашлялся. Мне пришлось отвести телефон подальше от уха.

— И ты ему поверил?

— Не сразу. Но он был очень убедителен и предложил встретиться. Он думает… — Я замешкался, поскольку продолжать говорить на птичьем языке было уже сложно. Аня по-прежнему глядела в окно. Мы проезжали площадь у дворца культуры, впереди виднелись гипермаркет «Руна» и торговые ряды фермеров. — Он думает, что в городе действует кто-то еще.

Святов фыркнул, на этот раз не подчеркивая свое возмущение кашлем.

— Сережа, он навешал тебе лапши на уши, а ты и рад! На нем пробы ставить негде!

Я снова оглянулся на Аню. Хоть она и не смотрела в мою сторону, но ушки, как у кошки, были настроены на источник звука.

— Николай, послушай меня. Он, конечно, законченный жук, но взрыв бомбы с угрозой жизни десятков людей — это слишком даже для него. Я хочу с ним встретиться.

— Стокгольмский синдром… Делай как знаешь, адвокат дьявола, я сейчас все равно тебе не помощник. Только держи меня в курсе.

— Обязательно. А ты давай поправляйся. Да, кстати, к тебе проявляет интерес особист из Оренбурга. Он пробил УВД Уфы, и тебя там не знают.

— А кто ему сказал про Уфу?!

— Ну, я сказал… А ты хотел, чтобы я выдал тебя за энтомолога?

— Час от часу не легче… Ладно, разберемся. До связи.

Святов отключился. Кажется, он был рассержен.

— Извини, важный разговор.

— Ничего, — сказала Аня. Взгляд ее стал серьезным, обеспокоенным. — У тебя что-то случилось?

Я не ответил. Настал момент приступать к реализации намеченного мною плана.

— Ань, мы почти приехали. Ты пока слушай и смотри, потом я отвечу на все твои вопросы. У тебя найдется ручка и лист бумаги?

Скрипач Костя Симанков ожидал нас на крыльце «Пельменной №6». В его внешнем виде, включая гардероб, с момента нашей первой встречи не произошло никаких изменений — он был такой же лохматый, небритый (щетина еще и подросла) и посредством надписи на футболке предлагал «поиметь их всех».

— Здрасьте, — кивнул он.

— Привет, небритыш. Знакомьтесь, это Аня, это Костя.

Молодые люди пожали друг другу руки. Аня выглядела напряженной. Утренняя легкость куда-то ушла. Несомненно, так на нее подействовал услышанный в машине разговор.

— А вы, Анна… — начал было Костя.

— Нет, — ответил я за нее, — об этом позже. Пойдемте внутрь.

Народу в пельменной было больше, чем в прошлый мой визит. Судя по всему, сюда сбежались сотрудники близлежащих офисных зданий на бизнес-ланч. Очередь на раздаче собралась внушительная. Я заметил в зале лишь пару свободных столов.

— Константин, ты обедал?

Парень смущенно почесал щетину.

— Ясно. Пельмени будешь?

— Не откажусь. И чаю зеленого.

— Аня?

— Спасибо, я не голодна.

— Ладно, возьму тебе стакан яблочного сока. А пока, ребята, прыгайте быстрее вон за тот столик у окна, пока его не заняли.

Я волновался. Разговор с девушкой предстоял непростой. Я понял, что мне его не избежать, уже в тот самый момент, когда впервые коснулся ее губами. До того волшебного мгновения вероятность, что я сяду в субботний поезд (если он прибудет на первую платформу), составляла восемьдесят процентов. Сейчас же я ни в чем не был уверен, а раз так, то пускать пыль в глаза этой очаровательной и доверчивой молодой женщине не следовало. Возьмите любую мелодраму — хоть в кино, хоть в литературе: «Ты врал мне!!! Ты не тот, за кого себя выдавал все это время!!! Как я смогу верить тебе, бла-бла-бла!». Прыг в самолет, улетающий в Калифорнию, и поминай как звали.

Чтобы не бежать за «Боингом» по взлетно-посадочной полосе с воплями «Выходи за меня!!!», я должен все объяснить на берегу. Но вот как это сделать? И как она воспримет мою информацию?

Пытаясь найти ответы на эти вопросы, я в конце концов решил: пусть она сидит и слушает, внимает, удивляется, недоумевает, а уж потом спрашивает. Мне одному она точно не поверит.

Я добрался до раздачи, взял поднос, решив, что одного хватит на всех. На прилавке я выбрал тарелку пельменей, ароматных, горячих, с паром, добавил к ней миску со сметаной. Попросил тетушку в фартуке налить зеленого чая. Уже у самой кассы взял два стакана сока. Перед расчетом оглянулся к своим ребятам. Костя что-то рассказывал Ане, перегнувшись через стол и жестикулируя, та улыбалась.

— Четыре-десять, — сказала кассирша. Я отсчитал деньги, но уходить не спешил.

— Будьте добры, подскажите: администратор, директор или кто-то вроде того — на месте?

— Павел Федорович? Хозяин здесь, у себя.

Я полез в карман, вытащил листок бумаги, заполненный в такси.

— Можно вас попросить передать ему это прямо сейчас?

Она приняла от меня сложенный вдвое листок, покрутила его в руках, оценила длину очереди. Я начал думать, что она мне откажет, пошлет подальше, добавив, что не нанималась посыльной работать, «и вообще тут еще народу вон сколько нужно обслужить», — словом, поведет себя как классическая советская тетка за прилавком. Но нет.

— Лиза, подойди, пожалуйста!

К кассе подбежала молоденькая девчушка, лет восемнадцати, с выражением «чего изволите».

— Лизок, отнеси это Гринько. Он у себя.

Забрав бумажку, девушка умчалась в подсобку.

— Спасибо большое, — сказал я с улыбкой кассирше. — Если что, я вон там у окошка.

Лавируя между столами, я добрался до молодых людей. Увидев меня, они прервали свой оживленный разговор. Я расставил угощения на стол, а поднос поставил на подоконник — он еще пригодится. Костя сразу приступил к своим пельменям.

— Никогда здесь не была, — сказала Аня, оглядываясь вокруг. — Самообслуживание…

— Да, причем полное. — Я указал на окошко в стене рядом с раздачей. — После обеда надо убрать за собой и отнести поднос на мойку.

Минут пять мы молчали. Костя уплетал пельмени, Аня маленькими глотками пила сок и смотрела в окно. Народ все пребывал и пребывал. Вскоре не осталось ни одного свободного места, и каждый вновь прибывший, вставая в очередь к раздаче, суетливо оглядывался вокруг в надежде, что кто-нибудь из тех, кто закончил ланч, встанет и уйдет, освободив стул. Заведение пользовалось популярностью у местных — по крайней мере, у тех, кто жил или работал рядом.

Я посмотрел на часы. Если мой расчет верен, то хозяин должен был появиться в ближайшие минуты…

Павел Федорович Гринько оказался невысоким, едва ли выше метра-шестьдесят, толстячком в очках, с пухлыми щеками, двойным подбородком и светлой шевелюрой на голове. Одет он был в желтую футболку и серые шорты до колен. На вид лет тридцать с небольшим. Губы его были похожи на пельмени (я подумал, что он мог бы эффективно использовать свой портрет для рекламы заведения), а выражение карих глаз и движения бровей подсказывали, что он мог шутить не меняясь в лице.

Он остановился возле четвертого стула, который я на всякий случай занял сумочкой Ани. Заговорил не сразу, сначала оглядел нас цепким взглядом. В руке у него я заметил свою записку.

— Так! — наконец, произнес он. — День добрый, дама и господа! Вы, кажется, хотели меня видеть?

Костя дожевал последний пельмень, Аня отвлеклась от сока. Я улыбнулся.

— Здравствуйте. Вы Павел Федорович, я правильно понимаю?

— Пока просто Павел. Но если так и дальше пойдет, — он показал записку, — то можно будет и Пашей кликать. Но посмотрим…

— Отлично. Присаживайтесь.

— Впервые мне в моем собственном заведении предлагают присесть. — Заняв свободное место, он посмотрел на Костю. — Вкусно было, юноша?

— Угу, как дома.

— На это я и делал ставку.

Гринько положил мою записку на стол.

— Жду разъяснений.

— А они нужны?

— Да. Допустим, большинство пунктов мне знакомо, но последний…

Я взял записку, развернул, пробежал еще раз глазами, хотя сам ее писал. Список был составлен совершенно интуитивно. Я вообще не знал, сработает ли он.

— Давно не были на родине? — спросил я.

— Почти полгода.

— «Нелюбовь» — новый фильм Андрея Звягинцева. Получил приз жюри в Каннах. У него неплохая критика и отличные перспективы

— Не слежу за его карьерой. Слишком депрессивен. Мне одного «Левиафана» хватило, да и то сестра уговорила посмотреть. Я больше фантастику люблю.

— С другими пунктами затруднений не возникло?

— Перестройку застал в слишком нежном возрасте, Горбачева помню по фотографиям и рассказам родителей, а вот малиновые пиджаки, «Эйс Оф Бейс», дефолт, Гуус Хидинк — это мое. Но к чему такие сложности?

— Чтобы избежать лишних разговоров.

Гринько снова оглядел нас, барабаня пальцами по столу. Взгляд его хитрых глаз немного задержался на Ане. Девушка смутилась.

— Как догадались?

— Ваше заведение копирует мою любимую в детстве пельменную недалеко от метро «Марьино». Ностальгия сработала.

Лицо Гринько украсила радушная улыбка.

— Ну, тогда добро пожаловать, землячки! Теперь я Паша, и можно на «ты».

— А я Сережа. Это Костя и Аня.

Мы пожали друг другу руки.

— Ребят, заканчивайте с обедом и пошли ко мне в кабинет. Здесь шумно.

Офис Гринько больше смахивал на небрежно обжитую подсобку. Это было довольно унылое помещение с окрашенными в блеклые цвета стенами и одним окном, выходящим на внутренний двор. Солнце сквозь это окно почти не пробивалось — дворик был завален металлическими и деревянными конструкциями и упирался в высокий забор — поэтому даже сейчас в комнате горел электрический свет. Из мебели имелись два стола, расставленные буквой «Г», несколько стульев, небольшой диван у стены и старый деревянный шкаф.

Паша предложил присесть Ане на диван, мы же с Костей устроились на стульях. Хозяин восседал за столом перед большим монитором компьютера.

— В общем, я повар в третьем поколении, — рассказывал Павел, сложив руки на пузе. — Дед работал в обкомовской столовой. Страна голодала после войны, но кое-кто жрал в три горла. Отец рассказывал, что дед таскал домой всякие салями, сыры, балык. С барского плеча, так сказать.

Я покосился в сторону Ани. Все присутствующие в комнате, кроме нее, понимали, о чем идет речь. Девушка выглядела растерянной, но слушала внимательно.

— Отец окончил кулинарное училище, — продолжал Гринько, — летал по дешевым кафе, столовым, дослужился до приличного ресторана, где до пенсии и трудился. Так что, получается, вся моя сознательная жизнь прошла рядом с вкусной едой. Вот, видите… — Он взялся за нижнюю часть живота, свисавшую поверх шорт. Своей фигуры парень, похоже, не стеснялся.

— Пошел по стопам, — сказал я. — Как сюда попал, Паш? И когда?

Он прикинул в уме.

— Почти полтора года назад.

Я присвистнул. Если сравнивать с Михалычем, срок не очень большой, но логистика получалась совсем уж непонятная. Не мог Петровский торчать тут так дого, не мог он быть проводником для всех наших, кто здесь обитает.

— А как это произошло?

— Товарищ привез.

— То есть… как?

— Очень просто. Есть у меня приятель в Москве, Сашка Мухомендриков. Перепродажей тачек занимается. Мы с ним с шестого класса вместе, не разлей вода. Каждую пятницу или субботу пиво пили, футбол-хоккей смотрели. Но стал он куда-то пропадать на два-три месяца. Возвращался счастливый, улыбка до ушей. Командировки, говорит… Какие, нафиг, командировки, он отродясь дальше Раменского не уезжал, домосед законченный. В общем, размотал я его. Рассказал Саня про это место. Я, конечно, не поверил. Тогда он взял два билета на «Южный Урал», запихнул меня в купе, а здесь на вокзале вытащил из вагона. Остальное — дело техники.

Сразу несколько вопросов крутилось у меня в голове. И я не знал, какой задать в первую очередь. Но Павел, кажется, и не нуждался в них.

— Потусовались с ним тут, он меня во все местные реалии погрузил, снял дом у Южных Ворот, подкинул деньжат и умотал.

— Как… умотал?

— Сел в наш поезд и уехал. Ему тут скучно. Он же двинут на тачках, готов ковыряться в них целыми днями. А тут ему чего делать? Здешние жители больше предпочитают пешком ходить, машин на весь город полторы штуки с бампером. Иногда заглядывает отдохнуть пару недель, а потом обратно. Правда, давно вот уже не приезжал, месяцев восемь. Кажется, в декабре был в прошлый раз… да, точно, в декабре. Не знаю, может, с ним случилось чего.

Я чуть не сполз со стула. Вопросы в голове уже дрались между собой за право вырваться наружу. Аня кусала губы и смотрела в пол. Я бы многое отдал за то, чтобы узнать, о чем она сейчас думала.

— А ты сам, Паш?

— А чего я… Изучил местный рынок общепита и понял, что ребята тут совсем зажирели. Решил капнуть в бочку цивилизации ложку совка. Получилась пельменная в нашем родном формате, как у тебя в Марьино. Номер шесть просто так присовокупил, для большей советскости. Днем отбоя нет от посетителей.

— А назад вернуться, как Сашка, если это так просто?

Павел удивился.

— Зачем? Раз в полгода сгонял домой, осмотрелся, убедился, что все по-прежнему, пообщался с товарищами, ответил на письма — и снова сюда. Мне хватает.

Я молча хлопал глазами. Его привез сюда приятель, мотается туда-сюда… Значит…

Память тут же подкинула наш разговор в обеденном зале: «Давно не были на родине?» — «Полгода». А живет здесь Павел Гринько уже полтора!

— Так ты…

— А вы разве нет?

Костя смотрел на меня непонимающим взглядом.

— Все ясно, — сказал Павел с добродушной усмешкой. — Вы думаете, что застряли здесь навсегда. Это не так, ребята. Каждую субботу в семь ноль-пять вечера здесь останавливается наша тачанка. Точнее, их две — с востока и с запада, меняются через неделю. Поезда никогда не опаздывают, ровно в пять минут восьмого вагоны встают у первой платформы, как штык. Я проверял несколько раз — секунда в секунду! Для железной дороги это редкость… В общем, когда я чувствую, что соскучился, оставляю здесь на хозяйстве заместителя и уматываю. А потом возвращаюсь. Там меня, кроме друзей, ничто не держит. Родителей уже нет, царствие им небесное, а с женой в разводе. Детишек она мне не подарила, в бизнес подалась…

Увидев недоумение на наших лицах, он уточнил:

— Погодите, вы что, не знали?

— Значит, все верно, — пробормотал я, не отвечая на вопрос. — Все оказалось именно так, как я и предполагал. Вот тебе и теория. Ай да Косой, ай да сукин сын…

Гринько постучал костяшками пальцев по столу.

— Сергей, теперь твоя очередь.

Я рассказал все, что знал. О встрече с Петровским и его выкрутасах с попытками вытянуть из меня деньги; о его космических планах подорвать здешнюю стабильность; о минировании «Пушкина» и налете на магазин; о майоре Святове, загремевшем на больничную койку, и о взрыве на стадионе. Словом, все вплоть до сегодняшнего дня. На Аню я в это время не смотрел.

Внимательно выслушав, Павел произнес:

— Ты извини, Сергей, но местные новости я не смотрю. Я и дома-то их не жаловал. Все так серьезно?

— Боюсь, что да.

Он покряхтел задумчиво, почесал свой необъятный живот. Улучив момент, я все-таки глянул на свою девушку. Аня все так же смотрела в пол, но лицо ее побледнело.

— Я так понимаю, — сказал наконец Павел, — вы собираетесь ему помешать?

— В меру наших сил.

Он оглядел нашу троицу.

— Маловато силенок-то.

— Увы, — согласился я. — Особенно если учесть, что Аня — местная. Для нее наш разговор…

— … потрясение, — закончила девушка.

20. Вот и поговорили

Мы расстались с Павлом уже через десять минут. Обменялись телефонами, перекурили на крыльце. На прощание пельменный мастер заверил нас, что будет на связи и если сможет чем-то помочь, то «усегда готов». «Здесь у меня бизнес, — пояснил он, — нормальный, спокойный бизнес без всякого геморроя, как на родине. Да и личная жизнь налаживается. Не хочу бардака, мне его хватало в старой Москве».

Костя сказал, что прогуляется по городу пешком и, пожав мне руку и кивнув Ане, направился по тротуару в центр. Мы с моей любимой девушкой остались вдвоем.

Я не знал, что говорить. Аня молчала, глядя в сторону. Я подумал, что события развиваются по набившему оскомину сценарию: знакомство, взаимная заинтересованность, симпатии, общение, признание, секс, размолвка… Дальше вы помните: «Ты не тот, за кого себя выдавал! Как я теперь могу тебе верить?!».

Боже, какая пошлость…

— Прокатимся? — предложила она.

— Поехали. Куда?

— Туда, где ты еще не был.

Она подняла руку, останавливая приближающееся такси. Желтый автомобиль, похожий на гибрид БМВ и девятой «Лады», остановился у обочины. Мы сели на заднее сиденье.

— К Южным Воротам, пожалуйста, — сказала Аня таксисту.

Река Зюзелга огибала город с восточной стороны с одного конца до другого, но если на севере она в ширину едва ли достигала трех метров, то у южной оконечности переправа на другой берег отняла бы много времени. И текла здесь река, больше похожая на пруд, значительно спокойнее.

Я отпустил машину. Аня, не дожидаясь меня, побрела к бетонному парапету у обрывистого берега. В отличие от Северных, Южные Ворота были больше похожи на собственно ворота. Мост над рекой ограждали высокие решетки с ажурным литьем, а перед мостом возвышалась красивая арка.

Аня села на парапет. Я вскоре присоединился к ней. Солнце припекало, но возле реки дышалось легче.

— Будешь мучить меня молчанием? — спросил я.

— Нет. Потому и привезла тебя сюда, чтобы спокойно в тишине поговорить.

Мне вдруг страшно захотелось курить. Я машинально полез в карман, но тут же передумал.

— Спрашивай.

— Откуда ты? Откуда вы все, я так и не поняла?

— Из другой страны… Точнее, из той же, что и ты, но не совсем такой же.

— Как это?

— Я из Москвы, это правда. Но не турист и не писатель, хотя иногда пытаюсь делать кое-какие наброски. Я актер телесериалов. В моей стране меня знают. Я ехал на съемки, вечером мой поезд остановился на вашей станции. Я вышел прогуляться по привокзальной площади и не смог отсюда уехать.

— Почему?

— Мой поезд ушел.

Я помолчал. Мне показалось, что будет проще, если Аня станет задавать вопросы.

— Петровский — это…

— Тот тип, с которым ты встретила нас ночью в воскресенье и видела у ресторана «Пушкин». Он из наших. Но он… из плохих наших. Именно он задержал меня здесь, не дав уехать. Я ему не верил, пытался удрать, считая все это розыгрышем, но убедился, что все правда. Как оказалось, существуют две России…

Я огляделся. Недалеко от обрыва рос небольшой куст. Я подошел, оторвал ветку, очистил ее от листьев, вернулся назад.

— Вот, смотри. — Я нацарапал палкой на земле вертикальную черту, потом отвел от нее сверху еще две линии, направленные в разные стороны. Получилась рогатка. — Сотни лет наша с тобой страна жила в одной реальности. Я был в здешней библиотеке и могу говорить наверняка. Но в какой-то момент, — я ткнул палкой в точку ответвления линий, — мы раздвоились и пошли разными дорогами. Я не знаю, что именно случилось, но вот у этой России все шло своим чередом и привело к тому, что вы сейчас имеете и как живете, а вот эту Матушку Русь в двадцатом веке сильно потрепало. Я — отсюда.

— И как там… у вас?

В ее голосе не было насмешки.

— В двух словах не расскажешь. Природа та же — озера, леса, реки, Сибирь, Урал, красоты… а вот люди… Люди сильно покалечены, мы не живем, а выживаем. Хотя, казалось бы, все есть — и деньги, и мозги, и большие города, и все возможности. Но за роскошным фасадом — уныние и мрак. У нас были прекрасные шансы все изменить, но сейчас мне все больше кажется, что наш Старый Мир сошел с ума. Это сложно объяснить, в этом нужно жить, чтобы понять.

Я вернулся к своему чертежу. От концов рогатины я провел еще две линии, но теперь уже под углом навстречу друг другу. Они пересеклись, образовав крестик. В целом картинка стала похожей на цветок.

Я ткнул палкой в верхнее пересечение.

— Вот в этой точке находится ваш городок. У нас с вами по-прежнему разные пути, но через эту точку мы можем перепрыгивать друг к другу. Дверца открывается один раз в неделю. В девятнадцать ноль-пять по субботам на вашей станции останавливается поезд из нашей России. Я не знаю, почему именно здесь, а не в другом месте, с этим еще нужно разбираться, но если сесть в поезд, можно приехать к нам. Я сам, правда, не пробовал, но, судя по рассказам, это так. Сначала я думал, что нас с Петровским здесь только двое, но со временем выяснилось, что больше. Вот сегодняшний Паша Гринько, например, приехал сюда полтора года назад, как ты слышала, а его сюда, в свою очередь, привез приятель, побывавший тут еще раньше… Кстати, мои соседи здесь уже четверть века, но им совсем не повезло. Не смогли устроиться.

Аня вздохнула, поежилась. «Весело с вами, ребята», — говорил этот ее жест.

— У тебя есть сигаретка? — спросила она.

Я без вопросов полез в карман за пачкой. Мы оба закурили. Аня держала сигарету в руках не очень уверенно, как школьница, бравирующая свей крутизной.

— Давно не курила, — сказала она. — Последний раз после похорон мужа. Сейчас точно крыша поедет.

— Так ты выброси.

— Ерунда, переживу… Сереж, ты ждешь, что я тебе поверю? Вот так сразу?

— Нет, этого я не ждал. Я и сам не сразу поверил. Поэтому и не стал откровенничать с тобой один на один. Хотел, чтобы ты послушала других. Надеюсь, ты не думаешь, что в вашем городе орудует целая диаспора сумасшедших. Тот парень, которого я навещал в больнице, тоже из наших, из Уфы. Наверняка есть и еще кто-то, но искать я больше не буду. Хватит с меня.

— Ты хочешь уехать завтра?

Она смотрела на меня в упор. Я боялся этого вопроса.

— Еще не решил. Если бы я был уверен, что городку больше ничто не угрожает, то…

— Только поэтому?

Она не докурила. Долго искала, куда бросить сигарету. В итоге швырнула ее в реку.

— Я больше так не буду, — нарочито извиняющимся тоном сказала Аня.

Из березовой рощи на площадку выехала машина, тоже такси. Остановилась на другом краю площадки. Пассажиры — двое пожилых людей, мужчина и женщина — расплатились с водителем и, взявшись за руки, направились к реке.

— Задержи машину, — попросила Аня. — Отвези меня в город.

Через несколько часов я инспектировал содержимое бара ресторана «Пушкин». Сидел у стойки, периодически подливая в рюмку виски. Первые две стопки мне налил бармен, потом я забрал у него всю бутылку. Народу за столиками в зале было еще немного, а у бара я сидел вообще в одиночестве. Костя Симанков с товарищами обустраивались на сцене, готовясь к выступлению. Увидев меня, скрипач, опрятно одетый и причесанный, приветственно взмахнул смычком. Я в ответ лишь натянуто улыбнулся. В тот вечер мне хотелось, чтобы весь этот гребаный город шел ко всем чертям…

Когда днем Аня выходила из машины у своего дома, я хотел взять ее за руку, задержать и поцеловать, но она поступила по-своему: вышла на тротуар, захлопнула дверцу, а потом нагнулась к открытому окошку.

— Счастливо, путешественник во времени!

— В пространстве, — буркнул я. — Когда мы увидимся?

— В субботу в двадцать-ноль-ноль будет видно, — со вздохом ответила она.

И ушла…

Почему я пришел именно в этот ресторан? Не знаю. Сначала хотел отправиться в «Лагуну», потому что с «Пушкиным» меня связывали приятные воспоминания, но в последний момент передумал. Я злился на этот город. Злился на Аню. Злился на Святова, который прохлаждался сейчас на больничной койке в окружении хорошеньких сестричек. В конце концов, я злился на себя. До прошедшей субботы жизнь моя текла размеренно и предсказуемо. Пусть назрел творческий и личностный кризис, но даже он вписывался в сценарий. Я бы его пережил, преодолел, занялся бы чем-нибудь другим… Но я был бы дома, и окружающий мир не взрывал бы мне мозги!

Я вспомнил рассказ отца, которому в разгар перестройки разрешили выехать с делегацией института в ФРГ (папа у меня до пенсии трудился в одном научно-исследовательском институте по металлургической части). Уезжал в эту басурманскую страну скромный и немного пугливый советский человек, живший на одну зарплату, а вернулся обалдевший от свободы фрондер. От его рассказов о тамошнем изобилии в магазинах, о красоте и чистоте городов у меня отвисла челюсть. В нашем советском черно-белом телевизоре Запад гнил и источал зловоние, а в реальности он оказался совсем другим. После этой поездки папа сильно изменился. В девяностом участвовал в многотысячном митинге на Манежной площади против главенствующей роли партии, а в августе девяносто первого был в самой гуще людей у Белого дома. Нельзя было отпускать наших людей за бугор, там их плохому научили.

Я чувствовал сейчас нечто похожее. Судьбе было угодно, чтобы я отогнул занавеску и увидел свежий снег утром третьего февраля, как персонаж Билла Мюррея в фильме «День сурка». И как теперь с этим жить?

— Надираешься, лицедей? В одиночестве?

Евгений Петровский присел на соседний стул и велел бармену налить водки. Он перекатывал во рту зубочистку, с интересом поглядывал на меня. Одет был просто, в футболку и джинсы.

Я выпил виски и только потом ответил, кряхтя:

— Долго шел.

— Обижаешь. Как ты позвонил, я сразу отложил все дела и примчался. Ты просто потерял счет времени.

— Дела у него… Все не наиграешься.

— Я уже говорил и могу повторить: бомбу я не взрывал.

— А кто взорвал?

Он всмотрелся в мое лицо.

— Э, брат, да ты уже нализавшись.

— Ничего подобного, я еще в форме. Но ты прав, я собираюсь закончить этот вечер в канаве.

Бармен поставил перед Петровским рюмку и блюдце с ломтиками лимона. Политтехнолог выпил.

— Учти, таскать я тебя больше не буду.

Народ потихоньку прибывал. Через два стула справа от меня за стойку присела симпатичная блондинка с длинными волосами и в обтягивающем зеленом платье. Со сцены донеслись звуки скрипки. Костя Симанков начал наигрывать что-то незнакомое и красивое. Через несколько тактов к нему подключились контрабас и виолончель.

— Так все-таки, кто взорвал?

— Это хороший вопрос, — ответил Петровский, вгрызаясь в кожуру лимона. — Я тоже ищу на него ответ.

— Нашел?

— Не-а.

— С ног сбился, бедолага.

— Была б нужда. Ты хоть закусываешь?

— Нет.

— Зря. Еще раз предупреждаю: я тебя не потащу. Если всерьез решил надраться, забери бутылку с собой и напейся дома.

— Какой заботливый. Соседа тоже из добрых побуждений завербовал? Он и так уже через раз дышит.

— Раскололся, старый пень…

— Ему без разницы, кто наливает.

Мне и в голову не пришло, что я сам только что сдал своего двойного агента, хотя не далее как вчера просил его молчать. Вот что делает с нами алкоголь.

Петровский заказал еще водки, выпил, закусил и придвинулся поближе ко мне.

— Так, господин хороший, пока ты окончательно не сошел с орбиты, хочу тебе кое-что сказать.

Я сделал вид, что внимательно слушаю.

— У меня действительно есть планы в этом городишке, и частично ты их раскусил. Помешать вряд ли сможешь, но если все-таки попытаешься, мне придется внимательнее присмотреться к твоей подружке.

Я дернулся, попытался схватить его за шкирку, но он перехватил мою руку.

— Угомонись, влюбленный Шекспир! Никто не пострадает, если будешь умницей. И услышь меня: я не пошел бы на массовое убийство, поэтому к бомбе на стадионе не имею никакого отношения. Не скрою, взрыв мне на руку, но отмашки я не давал.

— Допустим, — прошипел я. — Ты не хочешь поискать бомбиста?

— Нет. Я же сказал, любое безумие в кассу. Если есть желание, можешь поискать его сам. Но мне почему-то кажется, что ты решил слинять из города…

Он отодвинулся, расплатился за водку, небрежно бросив на стойку смятую пятерку.

— С деньгами, смотрю, у тебя полный ажур. Сам-то часто домой мотаешся?

— Раз в месяц.

— Зачем меня хотел распотрошить, если не бедствуешь?

— Счастья много не бывает. — Он посмотрел на часы. — Мне пора, старик. Все же постарайся не набухаться. Завтра в одиннадцать во дворце культуры пройдет собрание общины. Его созывает Городской Совет. Придут все, у кого есть желание, а я тебе говорил, что местные жители — законченные пассионарии, так что зал будет битком. Крутову придется держать ответ перед горожанами, и будь уверен, что ему достанется по самые помидоры. Приходи, будет интересно.

Я ничего не ответил. Состояние мое приближалось к стадии поиска спарринг-партнера для мордобития, что для меня было редкостью. Дело в том, что выпившие мужчины делятся на несколько категорий: кто-то, нахлобучившись, превращается в кота Матроскина и мирно засыпает под столом, кого-то тянет «в номера» с девчонками, а третьи становятся агрессивными и колючими. Я не принадлежал к какому-то одному лагерю, я был «свободным агентом», но сейчас у меня определенно чесались руки попортить лицо Петровскому.

Кажется, он разгадал мои намерения.

— Даже не думай, — спокойно сказал политтехнолог, укладывая мой сжатый кулак на стойку. — Излишняя либеральность местных законов компенсируется обязательностью их исполнения. Все, бывай!

Он ловко соскочил со стула и пошел к выходу. Струнный квартет со сцены проводил его «Стариком Козлодоевым». Костя Симанков, игравший соло, подмигнул мне.

Я посмотрел на девушку в зеленом. Она потягивала через соломинку коктейль голубоватого цвета и ласкала меня взглядом. «Ты хочешь интересно провести вечер, детка? — мысленно вопросил я. — Что ж, гляди».

Я медленно обхватил бутылку виски за горлышко, так же медленно отвел руку назад…

…и со всей дури метнул емкость в стену за спиной бармена. Парень едва успел уклониться. Раздался грохот, звон стекла. Девушка в зеленом взвизгнула. Полки бара начали рушиться, разнокалиберные бутылки падали на пол и разбивались. Скрипичный квартет перестал играть.

Мне показалось этого мало. Я спрыгнул со стула, схватил его двумя руками, поднял над головой и, разбежавшись, швырнул в панорамное окно ресторана напротив столика, за которым сидела парочка молодых людей. Стул просвистел у них над головами, витрина взорвалась фонтаном осколков. Гости закричали. Краем глаза я отметил, что со стороны гардероба ко мне уже бежит охрана.

— Суки вы непуганые!!! — закричал я в зал. — Как у Христа за пазухой тут, пять процентов годовых им!!! Жизни не нюхали!!!

Пламенную речь прервали. Двое охранников в черных рубашках схватили меня под руки. На пол не повалили, но хватка была крепкой. Они потащили меня к выходу. По дороге я пытался еще что-то крикнуть, но изо рта вырывались только гласные звуки. Я был взбешен — взбешен их беспечностью, легкомыслием, легковерностью. Они, суки, действительно ничего не знают, они, они…

Если бы охранники позволили мне обернуться, я бы увидел, как растерялся Костя.

21. Вскормленный в неволе

Меня разбудила жажда. Точнее, мысли о большом бокале шипящей колы со льдом. Вот я беру его в руки, припадаю губами и жадно глотаю — весь стакан до донышка, и только кусочки льда стучат о стенки бокала. Вместе с колой в меня вливается жизнь…

Я открыл глаза. Серый потолок, полумрак. Тусклый свет падал слева. Я перевернулся со спины на левый бок, увидел решетку, а за ней — стену коридора.

Ночлежкой мне служил полицейский участок.

Размером местный обезьянник был метра три на четыре. Вдоль трех стен стояли мягкие кушетки с подушками и тонкими одеялами. На одной из них ночь провел я, на другой, у края решетки, храпел бородатый старик, от которого воняло мочой. Замечательная компания.

Превозмогая отвращение от здешних ароматов, я откинул одеяло и сел, опустив ноги на пол. Туфли прятались под кушеткой. Не без труда я нацепил их (к счастью, туфли я всегда выбирал без шнурков, иначе сдох бы сейчас, пытаясь их повязать). Голова раскалывалась. Напитки я вчера вроде не мешал, пил только виски, но башка пульсировала так, будто я нахлебался дешевого шампанского, как когда-то в институте. Да еще и этот вкус во рту… кошки нагадили, скажете вы? Нет, ребята, тут, как говорил Петровский в день нашего знакомства, другая ипостась намечается.

Петровский, Петровский… сука ты штопанная, из-за тебя я тут очутился!

Я не знал, сколько сейчас времени — личные вещи сдал при оформлении, в том числе часы и телефон. Судя по освещению, солнце едва поднялось над горизонтом. Часов шесть, наверно, максимум половина седьмого. Я поднялся, подошел к решетке, попытался выглянуть в коридор. Метрах в трех справа от меня в кабинете с открытой дверью кто-то шелестел бумагами и стучал по клавиатуре компьютера. И больше во всем помещении ни звука.

Кто бы там ни был, мне следовало привлечь его внимание. Оставаться взаперти рядом с обоссавшимся бродягой мне не хотелось.

— Кхм, кхе! Это… можно вас? Кто там есть?

Стук прекратился. Скрипнул стул, по полу застучали каблуки массивных башмаков. В проеме двери кабинета выросла тень.

— Да, будьте добры! — поторопил я человека.

В коридор вышел мужчина лет пятидесяти, в полицейской форме, колоритный, с пышными усами. Неспешно приблизился к моей камере. На плечах у него лежали погоны старшего лейтенанта.

— А, проснулись уже? Ранняя пташка. Доброе утро.

— Угу. Я когда выпью, всегда рано встаю. Который час?

— Шесть-пятнадцать. Чего изволите, молодой человек?

Я замялся. Шутить и заигрывать со мной офицер вроде не пытался, но и совсем уж строгим не выглядел.

— Для начала в туалет. Умыться, то-се… Кстати, вы не скажете, что там мне грозит за вчерашнее?

— Окружной судья скажет. Знатно погуляли, Сергей.

От этого известия мне еще больше поплохело. Что я наделал, идиот!

— Вы меня знаете?

— Кто ж не знает… — начал он, и я подумал, что услышу набившее оскомину продолжение фразы. Но полицейский закончил ее иначе: — Ваш портрет обошел все местные газеты. Да и отчет предыдущей смены я прочел.

— О боже.

— Да, с пьедестала очень легко свалиться. Молитесь, чтобы сотрудники ресторана не настучали журналистам.

Он полез в карман, вынул связку ключей и один из них вставил в замок.

— Туалет по коридору налево. Потом жду вас в кабинете.

— Спасибо.

«Чудной старик», — подумал я, шагая в уборную.

В туалете, довольно опрятном и чистом для полицейского участка, я посетил кабинку, простояв там, наверно, целую минуту. Умываясь, оглядел себя в небольшое зеркало. Лицо мое от вчерашней попойки не пострадало, но в глазах залегла такая тоска, что хотелось пожалеть себя, горемычного.

Возвращаясь по коридору, я заметил, что дверь на улицу была слегка приоткрыта и впускала в помещение бледный солнечный свет. У меня мелькнула мысль дать отсюда деру, но я быстро ее отмел: офицер мне доверял, и ему, наверно, в голову не могло прийти, что я буду настолько неблагодарной скотиной.

— Проходите, садитесь, — сказал усатый, когда я вошел в кабинет. В помещении пахло каким-то ароматным горячим напитком.

— Вы здесь один, товарищ… господин старший лейтенант?

— Самохвалов Иван Терентьевич, — представился офицер. — Да, один. Только что заступил на смену. Мой напарник… — Он бросил короткий взгляд на соседний пустующий стол с выключенным монитором. — С напарником пока проблемы… Чай будете?

— Чай? — Я опешил. — Хм, не откажусь.

Он открыл дверцу тумбочки за своей спиной и вытащил большущий, литра на два, термос. Присовокупив к нему две пластиковые кружки, Самохвалов выставил все это на стол прямо передо мной.

— Жена заваривала. Со смородиной. Любите смородину?

Я не нашел что ответить. Мной овладело ощущение, что я нахожусь не в полицейском участке в качестве задержанного за хулиганство, а в гостях у старого друга.

— Да, уважаю, Иван Терентьич.

Он разлил чай. Я вцепился в свою кружку как в эликсир вечной молодости, сделал несколько глотков, едва не обжигая горло.

— Мммм, — не удержался я. Чай и впрямь оказался чумовой.

— То-то, — с довольным видом молвил офицер. — У Лены, жены моей, целая коллекция этих чаев со всего света. Друзья привозят. Шри-Ланка, Тайвань, Китай — полно всяких сортов.

Около минуты мы предавались чаепитию. Затем Самохвалов отставил свою кружку и напустил немного серьезности.

— Так, Сергей, я вижу, что человек вы хороший, порядочный, в картотеках не значитесь — ни в местной, ни в федеральной. Учитывая это обстоятельство и ваши заслуги перед городом, вчерашний инцидент в ресторане можно было бы считать досадным недоразумением. Статья «хулиганство». Что скажете?

Я пожал плечами. Кто его знает, что тут за порядки.

— Тяжелый вчера выдался день, — сказал я. — Но это, конечно, не оправдание. В глазах закона я нарушитель, так что решать вам.

— Не мне, а суду.

— Ну да, суду, хорошо. Каков ущерб?

Самохвалов полез в ящик стола, вытащил толстый журнал, раскрыл его на середине.

— Так… вот доклад дежурного, который оформлял вчера ваше задержание. Бой напитков и посуды в баре, оконное стекло… так, что еще? А, вот еще жалоба посетителей, которым вы стулом чуть не снесли головы. Стул барный, с металлическими ножками, очень тяжелый. Вы вчера, Сергей, были в нескольких сантиметрах от убийства… ну, или нанесения тяжких телесных повреждений. Это уже серьезные статьи. Гости ресторана имеют полное право подать иск о возмещении морального вреда. Семья молодая, только что поженились, деньги им понадобятся.

— Боже… Сколько же там в итоге?

— Тысяча триста рублей сорок копеек. Это не считая возможного гражданского иска.

Я мысленно чертыхнулся. Да, конечно, я миллионер, и после погашения убытков ресторана мой бюджет не оскудеет, но я уже начинал привыкать к здешним ценам. Видимо, в баре «Пушкина» наливают действительно очень качественный алкоголь. Интересно, в какую сумму оценит свои драгоценные головы та парочка за столом?

— Сергей, — со вздохом произнес Самохвалов, видя мою растерянность, — я бы мог, следуя духу закона и своему внутреннему голосу, не давать хода этой бумаге. Я давно в полиции и не раз мне приходилось сталкиваться с бедолагами, по глупости угодившими в переплет. Многие из них заслуживали хорошей порки, но не более того. Я бы с удовольствием разорвал сейчас этот протокол, потому что уверен, что вы рассчитаетесь с рестораном. Рассчитаетесь же?

— Без вариантов.

— Прекрасно. Но вот претензии посетителей, которых вы едва не покалечили… Они все меняют. Так что, к моему сожалению, вам придется дожидаться суда.

Я обреченно кивнул.

— Но есть и хорошие новости. — Он убрал протокол в журнал. — Вам совсем не обязательно ждать решения судьи в обезьяннике. Вы можете внести залог. Я знаю, он вам по карману.

— Сколько?

— Три тысячи рублей. Я все оформлю прямо сейчас, и вы сможете покинуть наше гостеприимное заведение.

— Конечно, я согласен.

Старший лейтенант снова полез в ящик стола, на этот раз за чистыми бланками.

На оформление залога ушло минут пятнадцать. Я расписался на двух экземплярах документа, один сунул себе в карман. После этого Самохвалов отошел в соседний с кабинетом закуток и вернулся через минуту с бумажным пакетом.

— Так, проверяйте по списку: паспорт, удостоверение почетного сотрудника ГУВД Москвы… хм, надо же, вы почти мой коллега!.. Зажигалка бензиновая, сигареты, часы «Ролекс», мобильный телефон… — Он покрутил в руках мой шестой «айфон», будто видел его впервые, хмыкнул, как мне показалось, с оттенком снисхождения, и продолжил: — Бумажник, банковские карты «виза» и «мастер кард», три тысячи четыреста двадцать пять рублей наличными. Залог я забираю на ваших глазах… Кстати, не носите такие суммы в бумажнике, это я вам как полицейский говорю… Все верно?

— Вроде да. — Я сгреб вещи со стола и рассовал их по карманам. — Что ж, Иван Терентьич, будем прощаться. Спасибо вам за доброе отношение.

— Ничего. Постарайтесь не покидать город, пока…

Он не договорил. Зашипела рация, лежавшая рядом с монитором его компьютера.

— Экипаж один! Северный, прием! Северный, прием, экипаж один!

Старлей взял в руки аппарат, нажал кнопку.

— Северный слушает.

— Иван Терентьевич, тут это… черт, как сказать…

— Максим, не мямли! Что у тебя?

Рация недолго шипела, затем патрульный заговорил, вставляя длинные паузы:

— Труп… в лесополосе недалеко от Северных Ворот… девушка…

На этих словах сердце мое упало. Я вспомнил вчерашние угрозы Петровского. Вряд ли, конечно, с Аней что-то могло случиться, но сама ассоциация…

— …на вид двадцать с небольшим лет… волосы темные… среднего телосложения… полностью раздета… в смысле, абсолютно голая… несколько ножевых ранений в области груди… блин, я щас блевану… пулевое в голову… половины черепа нет… что делать, Иван Терентьич?

Самохвалов безвольно опустил руку с рацией. Глаза стали стеклянными.

— Кхм, пойду, пожалуй, — тихо сказал я.

Офицер посмотрел на меня так, будто только что заметил мое присутствие.

— Что?

— Я пойду.

— Да, конечно, ступайте…

Я смог стабилизировать дыхание только на крыльце. Постоял, щурясь на утреннем солнце, покурил. Часы показывали шесть сорок-пять. Мне хотелось принять душ и рухнуть в постель, чтобы еще немного поспать в нормальных условиях. Но в голове крутился только что услышанный разговор Самохвалова с патрульным.

Вот и первый труп. Похоже, сегодня городская община не просто вставит Крутову по самые помидоры. Она его разорвет.

22. Суббота, 19:05

По дороге домой — а я решил пройтись пешком, хотя транспорт в этот ранний час уже работал, несмотря на выходной день — я заглянул в круглосуточный магазин на углу нашего спального района, купил колбасы, яиц, хлеба, подсолнечного масла, пару упаковок сельди, килограмм картошки. Я не был уверен, что захочу полноценно позавтракать, к тому же сегодня вечером я планировал… ох, не знаю, я до сих пор не решил, уеду или останусь, но почему-то вспомнил вчерашнее предложение Ани заглянуть в супермаркет, чтобы сделать покупки. То есть, я решил заполнить холодильник чисто символически. Наверно, на мое решение об отъезде повлияют события сегодняшнего дня (как будто перспектива предстать перед судом — не достаточный повод для бегства), но холодильник не должен пустовать, даже если ты можешь позволить себе обедать и ужинать в ресторанах. Заполненный холодильник — это хоть какое-то подобие стабильности, признак нормального течения жизни.

Дома я принял душ, переоделся. Опустив голову на подушку, тут же разомлел. Сон был беспокойным. Не сон даже, а какое-то лихорадочное забытье. Голову мою горемычную, словно дементоры из «Гарри Поттера», атаковали мысли о свалившихся на меня неприятностях: штраф ресторану, публичный позор, неожиданная холодность Ани, суд… эта несчастная убитая девушка, голая и без половины черепа… Едва я проваливался в сон, как мозг давал команду: «Не смей спать! У тебя столько проблем! Быстро намыливай веревку!».

Поднялся я с кровати еще более разбитым, чем был.

Первым делом я, конечно, включил телевизор. Пролистал федеральные каналы, по которым шли утренние развлекательные программы. Наткнулся на круглосуточный канал новостей и позволил себе испытать немного гордости за страну…

Первая ступень российской ракеты-носителя «Фотон» благополучно приземлилась на стартовой площадке космодрома «Урал» после выведения на орбиту самого современного в мире телекоммуникационного спутника — таким образом, Россия сделала весомый вклад в проект по созданию всемирного бесплатного интернета… Москва готовится к проведению саммита Большой Десятки… Высокоскоростная железнодорожная магистраль Москва-Владивосток пополнилась десятью новыми составами, способными развивать скорость до трехсот километров в час… Государственная Дума отклонила президентский законопроект…

«Борзота», — подумал я про депутатов Думы и переключился на телеканал «Край ТВ».

Внизу экрана бежала красная строка: «Экстренные новости!». Очевидно, этот ролик выдавался в эфир уже некоторое время, пока я пытался поспать. Его дополняли новыми данными и снова запускали, снабдив надписью об экстренности.

Итак, что стало известно к этому часу.

Погибшая — Кристина Арутюнян, местная жительница. Двадцать один год, студентка пятого курса исторического факультета Оренбургского государственного университета, приехала на каникулы к родителям. Накануне вечером ее видели в компании молодых людей в китайском ресторане «Дракон» на перекрестке Пушкина и Лесной, в двух кварталах от железнодорожного вокзала. Компания была шумной, заказывали шампанское, водку и фирменные китайские блюда. Кристина была не одной девушкой, с ней была подруга, Наталья Кобзева, работавшая диспетчером в таксопарке. Остальные трое парней, по свидетельству сотрудников ресторана, слышавших разговоры гостей, — практиканты из Крылова, приехавшие для прохождения практики на ферме Хрунина. Расплатились по счету, оставили хорошие чаевые и покинули ресторан сразу после полуночи.

Оперативники из губернии, руководимые неким капитаном Сейфуллиным, изучили записи наружных камер наблюдения, развешанных на столбах по возможному маршруту следования компании. Выяснилось, что молодые люди болтались по улице Пушкина, дошли до одноименного ресторана, там у крыльца подискутировали (очевидно, кто-то предлагал продолжить праздник в новом заведении), но затем покинули площадку и свернули в ближайший двор жилого дома. Там они находились вне досягаемости, но через пятнадцать минут на улицу вышли только Кристина и двое молодых людей. Допрос Натальи Кобзевой показал, что во дворе они немного повздорили — Наталья предлагала разойтись по домам, а Кристина настаивала на продолжении праздника. В итоге компания раскололась, один из парней проводил Наташу до дома («приличный парень, ничего такого, не подумайте; довел до подъезда, поцеловал на прощание и ушел»), остальные отправились на поиски дальнейших приключений.

След обрывался на перекрестке Пушкина и Ясеневой. Троица стояла на автобусной остановке под светом мигающего желтого светофора, хотя транспорт уже не ходил. Девушка жестикулировала, парни стояли неподвижно, сунув руки в карманы. Возможно, они что-то бурно обсуждали или даже ругались. В конце концов, один из парней влепил Кристине оплеуху, от которой та пошатнулась и чуть не упала. Затем парни просто ушли, пропав в тени. Кристина села на скамейку под навесом, уронив голову на руки. Плакала? Возможно.

Через несколько минут к остановке подъехала машина, седан серого цвета, предположительно, «шевроле», с неразборчивыми номерными знаками. Стекло у переднего пассажирского сиденья опустилось, девушка подняла голову. Очевидно, между ней и водителем произошел диалог. Затем Кристина поднялась, покачиваясь подошла к машине и села внутрь. Тачка сразу покинула пространство кадра.

Все. Дальше — изуродованный труп в березовой роще в трехстах метрах от выезда из города. Перед убийством несчастную девочку жестоко изнасиловали.

Практикантов из Крылова тут же нашли. Всех опросили, сверили их рассказы с другими показаниями и удостоверились, что никто из них общежития на Ягодной ночью не покидал. Больше никаких зацепок, которые могли бы вывести на подозреваемого, пока не обнаружили. Автомобиль объявили в розыск.

Стык в стык к сюжету о погибшей студентке шло объявление о пропавшем сотруднике отдела полиции «Северный» Владимире Курочкине. Показали его фотографию, попросили всех, кто располагает какой-либо информацией о его местонахождении, немедленно позвонить в полицию. Лицо на фотографии показалось мне знакомым, но в своем нынешнем состоянии я даже не стал пытаться вспомнить. Потом пошел сюжет про Валентина Хилькевича, который принимал у себя на рыбзаводе делегацию из Норвегии.

Я посмотрел на часы. Десять-пятнадцать. Пора топать на собрание общины. Совершенно очевидно, что сегодня там действительно будет «весело».

Партер в зрительном зале дворца культуры был рассчитан на шестьсот мест, но уже без четверти одиннадцать он не просто забился под завязку. Ни одного свободного кресла не осталось, горожане толпились у входа, занимали проходы между секторами, а балкон, способный вместить еще человек сто, едва не обрушивался под скоплением собравшихся. Если прибавить к этому толпы людей, слоняющихся по фойе дворца, то можно с уверенностью считать сегодняшнее мероприятие самым аншлаговым в новейшей истории Края.

Я с трудом протиснулся в зал. То и дело наступая на ноги и извиняясь, нашел место у задней стены под выступающим балконом. Через десять минут я понял, что если решу покинуть зал, то вернуться уже не смогу, так что придется досмотреть этот спектакль до конца.

Задник на сцене был затянут в светло-коричневый занавес. На самой сцене стоял длинный стол, оборудованный микрофонами на гибких шейках. Слева от стола — трибуна. Выступавших пока не было. В центральном проходе зала я увидел микрофон на высокой стойке. Его то и дело сбивали плечами.

Я прислушивался к разговорам горожан. Обсуждали утреннее происшествие, вспоминали взрыв на стадионе. Несколько раз я услышал фамилию главы муниципалитета, к которому прицепом шли какие-то немыслимые даже для моего уха ругательства. Женщины вздыхали, мужчины глухо ворчали. Публика была самая разношерстная — от простых рабочих и фермеров до учительского вида интеллигентов. Самый полный срез общества. И настроение у горожан оставляло желать лучшего. Я заметил в гуще людей несколько телекамер. Журналисты не дремлют. Странно, что они не организовали прямую трансляцию — это было бы вполне в здешнем духе.

Вскоре на сцену поднялись несколько человек — две женщины и трое мужчин. Все в возрасте выше среднего. Надо полагать, это часть местного Городского Совета. Аня не так уж и ошибалась, когда говорила, что местная народная власть была делегирована ретроградам.

Они расселись за столом.

— Раз-раз, — опробовала микрофон одна из женщин в строгом костюме чиновницы. — Доброе утро, дорогие горожане. Занимайте свои места… — Она оглядела зал. — Да, пожалуй, мест уже нет, но вы уж как-нибудь аккуратно, без давки. Я понимаю, что интерес к сегодняшнему собранию огромный, но давайте попробуем соблюдать порядок.

Зал загудел в ответ. Не знаю, каким авторитетом пользовался Совет, но что-то мне подсказывало, что и им сегодня достанется на орехи.

— Так, друзья, — продолжила женщина, — меня вы все знаете, я Зинаида Петровна Кочеткова. Пользуясь полномочиями главы Городского Совета, я… да и мои коллеги, которых большинство из вас тоже знает, созвали это собрание, чтобы получить ответы на некоторые важные вопросы, которые у всех нас возникли в последние несколько дней. Любой может эти вопросы задать, но прежде, чем мы начнем, у нас к вам огромная просьба: соблюдать порядок и формулировать свои мысли по возможности корректно. Я понимаю, что нервы немного расшатаны, но все же…

По залу вновь пробежал гул, разбавленный смешками. Кочеткова отстранилась от микрофона, стала о чем-то переговариваться со своими коллегами по Совету. В возникшей паузе я заметил, как ближе к моему месту протискивается молодой человек в белой рубашке и алом галстуке. Я бы не обратил на него внимания, если бы он не выглядел как пятно жирных сливок на поверхности черного кофе. И я очень правильно сделал, что зацепился за него взглядом.

Молодой человек был мне знаком. Владимир Пахомов, глава успешной IT-компании и кандидат на пост мэра, каким-то чудом протиснулся между двумя пожилыми женщинами, и занял место рядом со мной. От него пахло дорогим парфюмом.

— Здравствуйте, — сказал он с улыбкой. — Не помешаю?

— Здрасьте. Нет, нисколько.

Он кивнул и тут же потерял ко мне всякий интерес, устремив взгляд на сцену.

К трибуне между тем прошествовал бледный как смерть Константин Крутов, без костюма, в простой клетчатой рубашке и джинсах. Я мог бы и не смотреть в его сторону, я мог вообще закрыть глаза, потому что угадал бы по гулу в зале, что на лобное место вышел главный обвиняемый в неожиданном городском бардаке. Любовь людская недолговечна: сегодня они тебя хвалят, благодарят за успешную работу и «счастливое детство», а завтра вздернут на вилы. Одна неудачная неделя может перечеркнуть годы кропотливого труда и убить репутацию. Посмотрим, как ты справишься с этим.

Мэр не стал присаживаться за стол, он знал, что люди ждут ответов только от него. Члены Городского Совета едва ли смогут его заменить, хотя и были так же всенародно избраны.

Он постучал по микрофону, убедился, что все работает, но говорить не спешил. Зал продолжал гудеть.

— Друзья! — воскликнула в микрофон Кочеткова — Давайте соблюдать тишину, иначе мы никогда не начнем!

Зал не унимался. Кто-то крикнул с места что-то грубое.

— Так, еще раз! — громче и уже почти зычным голосом повторила глава Совета. — Давайте заткнемся, черт вас побери!

Горожане стали затихать.

Крутов взял паузу, дождался, когда воцарится такая тишина, что можно будет услышать малейший чих, и заговорил:

— Здравствуйте. Полагаю, вы все уже в курсе того, что произошло сегодня утром. Точнее, произошло, судя по всему, ночью, но полиция обнаружила это около шести утра. — Он мельком взглянул в бумажку, что держал в руках. — У меня есть последние данные полиции и сотрудников губернской следственной группы. Разыскивается автомобиль марки «шевроле» серого цвета. Номерные знаки предполагаемый преступник, к сожалению, сделал нечитаемыми. Сейчас полиция проверяет все автомобили этих цветов и марки, имеющиеся в городе, результаты будут известны ближе к вечеру. Что касается личности пострадавшей… — Он остановился, вытер пот со лба. — Что касается личности погибшей, она подтверждена. Кристина Арутюнян, студентка, отдыхавшая дома на каникулах. Сейчас с ее родителями работают психологи.

— С этим все понятно, новости еще будут! — крикнул какой-то мужчина из партера, из передних рядов. — Ты дальше давай! Что там со взрывом? Два дня прошло!

Крутов снова коснулся ладонью лба, сверился с бумажкой. Он даже не пытался огрызаться в ответ на фамильярное обращение.

— Что касается взрыва… На сегодняшний день опрошены все свидетели, изучены записи внешних камер видеонаблюдения и другие улики. Взрывное устройство было заложено в подсобном помещении на первом этаже подтрибунного пространства. Версия, предполагавшая причастность кого-то из персонала стадиона, была отработана полностью, допрошены все, кто находился в тот день на работе. Подозреваемых пока нет, точное время закладки также сейчас только выясняется. Не исключено, что оно было заложено заранее. Тем не менее, полицией разосланы ориентировки на подозрительного человека, который попал в поле зрения камер за несколько минут до взрыва: это мужчина, рост примерно метр-семьдесят, худого телосложения, одет был в спортивный костюм, на голове бейсбольная кепка, натянутая на глаза..

Тут я подобрался. Что-то мне это напоминало, но что?

— На записях видно, что за спиной у него был спортивный рюкзак. Он прошел на стадион со стороны главного входа с улицы Пушкина, прошел по беговой дорожке и исчез в проходе под трибунами. Покинул он стадион тем же путем, но других записей нет…

Зал возмущенно загудел. Крутов терпеливо дожидался, когда эмоции немного схлынут, но с тем же успехом он мог ждать, когда на городской площади приземлится космический корабль «Энтерпрайз» из «Стартрека».

Из партера встал мужчина в джинсовой куртке — похоже, тот же, что бросил предыдущую реплику.

— А объясните, пожалуйся, господин мэр, каким образом это происходит на глазах у полиции?!

— В каком смысле? — растерялся Крутов.

— Я был в тот день на стадионе! Там торчал полицейский, сидел на трибунах, хот-дог жрал! Прозевал террориста!

Я вспомнил, что тоже видел копа. Действительно, прохлаждался на трибуне. После взрыва его как ветром сдуло.

— И, кстати, с чего вдруг такая свистопляска у нас в городе началась? Не припомню ничего подобного, хотя живу здесь с рождения! — Оратор обернулся к залу. — Земляки соврать не дадут, скажите же!

Зал шумно одобрил.

— Это перед выборами или чего? — добил Крутова мужик. — Что за новые технологии?

Мэр покраснел (хотя со своего места я мог и ошибаться, но он точно сильно стушевался).

— Что касается выборов…

Он сделал паузу, переглянулся с членами Совета. Кочеткова кивнула.

— Что касается выборов, то мы с Городским Советом вынуждены выйти к вам, земляки, с предложением… — Он не решался это произнести, но я уже понял, что он хочет сказать. — Мы выносим на ваше обсуждение инициативу… в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах перенести выборы главы муниципалитета и других ведомств на декабрь. Нам необходимо время, чтобы…

Его больше не слушали. Зал не просто гудел — людское море во дворце культуры штормило. Половина партера вскочила с мест, мужики жестикулировали. У меня над головой потолок, который одновременно был полом для балкона, завибрировал от топота ног. Я краем глаза глянул на стоявшего рядом Пахомова.

Кандидат на пост мэра выглядел задумчивым. Он сложил руки на груди и наблюдал за реакцией земляков. Интересно, как он оценивает подобный расклад? Возможно, в какой-то степени ему это выгодно — за нежданные лишние четыре месяца предвыборной кампании он сможет значительно повысить свои шансы. Или я чего-то не понимаю?

— Что думаете? — решился я задать ему вопрос. Чтобы быть услышанным, пришлось приблизиться к уху Пахомова почти вплотную. Он с удивлением посмотрел на меня, как будто я сказал скабрезность. Странная реакция для кандидата — я ведь мог быть его избирателем.

Впрочем, он быстро собрался. Хмурое выражение лица разгладилось.

— Сложно сказать, господин…

— Сергей. — Я протянул руку.

— Владимир, очень приятно. Однозначно сказать пока сложно, Сергей, но мне кажется, что решение не очень правильное. И сейчас мы в этом убедимся.

— Да, действительно. — Я больше не стал донимать его, но напоследок зачем-то ляпнул: — Я буду голосовать за вас!

Он улыбнулся.

— Спасибо!

Зал буквально кипел. Телеоператоры стремительно переводили камеры с одного кричавшего горожанина на другого. Крутов глядел на это буйство обреченно, не предпринимая ни малейших попыток остановить его. Члены Совета тоже умыли руки. К микрофону, что стоял в центральном проходе, пробрался мужчина в оранжевой футболке. Он пытался что-то прокричать, но микрофон был отключен. Мужчина размашистыми движениями призвал дать ему слово. В конце концов, Кочеткова нажала какую-то кнопку под столом, и на весь зал раздалось многократно усиленное:

— …штопанные!!!

Мужчина сам испугался своей дерзости и отпрянул от микрофона.

— Так, я включила звук, — сказала глава Совета, — но не для того, чтобы вы матерились. Если есть вопросы или реплики, будьте добры, формулируйте корректно. И соблюдайте тишину! Прошу вас, говорите.

Мужчина у микрофона пригладил курчавые темные волосы.

— Кхм… раз-раз… Меня зовут Рашид Набиев. У меня хозяйство тут, фрукты-овощи, несколько точек на рынке, многие из вас их давно покупают. Нравится же, да? Потому и покупаете.

Зал дружно согласился

— Так вот, — продолжил оратор с легким южным акцентом, — я приехал в этот город двадцать лет назад, здесь у меня дети выросли уже, школу закончили, в институт скоро поедут, и я всей душой переживаю… да. И я считаю, что пора все менять. Вы, Крутов, уже шесть лет отсидели в своем кабинете, мы никуда уже не идем, каждый год вы хотите налоги и акцизы поднять. Вам один раз сказали «нет», второй раз сказали, но вы опять за свое. Потом, опять же, обещали построить кольцевую дорогу, чтобы проще было с транспортом, но уже два года только разговоры. А тут еще и этот кошмар! Хотите лишние полгода посидеть? Нет уж, давайте на выход, я все сказал, да!

Зал зааплодировал. Довольный Рашид Набиев слился с толпой.

— Кто-то еще желает сказать? — поинтересовалась Кочеткова. Судя по голосу, ей хотелось, чтобы ее дорогие земляки всей толпой убрались из зала.

К микрофону вышла полная женщина в цветном платье и с длинным хвостом светлых волос (напомню, что всех ораторов я видел лишь со спины). Народ сразу притих.

— Анна Ивановна Пригожина, директор школы номер три, — представилась она тихим голосом. — Дети многих здесь присутствующих учатся у меня и мы вполне ладим между собой. Надеюсь, вы доверяете моему мнению, друзья.

Зал подтвердил.

— Я вот что хочу сказать. Моя педагогическая специализация — история. С моими старшеклассниками мы сейчас изучаем новейшую историю России и зарубежных стран. Они очень умные и интересующиеся ребята… Так вот, хочу сказать, что… — Женщина явно волновалась. — Хочу сказать, что нельзя принимать такие скоропалительные решения, хватаясь за повод, пусть и столь трагический. Мне кажется, тут должны работать соответствующие службы, а жизнь города должна идти своим чередом. Нет никакой уверенности, что к декабрю ситуация стабилизируется, раз уж у нас началось что-то… Переносить, отменять, переписывать правила на ходу, объясняя это сложившейся обстановкой — это неправильно. Край стоял сто пятьдесят лет и еще столько же простоит, и еще два раза по столько же. Нельзя ломать об колено вот это вот…. Словом, я против переноса выборов.

Анна Ивановна тоже удостоилась аплодисментов. Кто-то пожимал ей руки и ободряюще похлопывал по плечу.

— Противоположные мнения прозвучат? — спросила Кочеткова. Люди ответили нестройным гулом. — Понятно. Даже если они и есть, их явно не услышат.

Крутов подошел к столу. Переговоры с членами Совета заняли от силы пару минут. Зал в это время шумел, ликовал, посвистывал. «Сейчас они запоют Марсельезу», — подумал я и хихикнул.

— Так, — сказала наконец Кочеткова. — Давайте ставить на голосование. Кто за перенос муниципальных выборов на декабрь, прошу поднять руки.

Из шести сотен человек в партере «за» были не больше пятидесяти.

— Кто за то, чтобы голосование прошло в запланированные сроки, то есть в следующее воскресенье?

Поднялись все остальные руки.

— Решение принято и будет зафиксировано в протоколе. Всем спасибо, всего доброго!

Жители Края начали аплодировать самим себе. Крутов, сунув руки в карманы джинсов, покинул сцену, но ушел не через зал, а за кулисы.

Владимир Пахомов посмотрел на меня с победной улыбкой, как бы говоря: «Ну, вот видите».

Кто-то из моих знакомых, оправдывая нечаянное убийство джунгарского хомяка, сказал однажды, что у животных нет чувств — одни только инстинкты.

Дело в том, что у этого моего знакомого после его развода с женой по выходным гостила дочь. Она очень любила животных, и сердобольный папаша по ее просьбе накупил хомяков, попугая, черепаху и аквариумных рыбок. В выходные дочка худо-бедно за ними ухаживала, а во все остальные дни забота об этой домашней ферме падала на плечи папы. Если с рыбками и черепахой проблем особых не возникало (а волнистый попугайчик даже радовал, встречая хозяина с работы радостным чириканьем), то хомяки оказались сущими бестиями. Во-первых, они размножались быстрее кроликов; во-вторых, бесконечно жрали; в третьих, размножившись до такой степени, что уже не умещались в тесной клетке, эти маленькие сволочи устраивали по ночам драки. Визжали на всю квартиру. Мой знакомый — парень выдержанный, но через пару месяцев такой жизни начал слетать с катушек. Однажды ночью, не выдержав гвалта, он ворвался в кухню, сунул руку в клетку, вытащил самого активного драчуна и резким броском долбанул его о спинку дивана. Мгновение спустя, осознав содеянное, он взял малыша на руки, погладил и сунул обратно в клетку.

Утром пушистый бедолага сдох. Кажется, у него были переломаны задние лапки. Может, он и протянул бы еще пару дней, но активные соседи по клетке изрядно его погрызли, ускорив агонию. Рассказывая эту историю, мой товарищ чуть не плакал — так переживал из-за крошечной божьей твари, которая только и умела, что грызть орешки, испражняться и размножаться. Свой поступок парень оправдывал тем, что у животных нет чувств.

К чему это я вспомнил?

Не знаю. Просто настроение было паршивое.

Хотите знать, что я делал в оставшееся время? А ничего. Гулял по городу. Дышал его воздухом, любовался зеленью. Наверно, я вернусь сюда, и не раз, но сегодня мне хотелось бежать. Уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Я даже выключил телефон для надежности. Я понимал, что бросаю тут ребят-земляков, которых сам же и взбаламутил, бросаю Святова, который пока не мог покинуть город самостоятельно, но ничего не мог с собой поделать. Неужели вы никогда не испытывали слабость? Простую человеческую слабость, когда нет никакого желания что-то решать? Если да, то вы меня поймете. Как говорил мой психолог, у которого я проходил реабилитацию после особенно сложных ролей, «надо взять себе время подрейфовать, а потом вернуться в строй».

Я уходил в дрейф.

Ровно в семь вечера я стоял на первой платформе железнодорожного вокзала и смотрел на восток — туда, откуда должен был появиться мой поезд. Неделю назад я приехал с запада, так что сейчас все должно быть наоборот. Я уеду прямиком в свою Москву. Билета у меня не было, потому что поезд отсутствовал в расписании. Я снова, как и в прошлую субботу вместе с Петровским, попытался найти его на электронном табло и на всякий случай даже справлялся у кассирши, чем немало ее удивил. По словам улыбчивой тетеньки, ближайший скорый на Москву ожидался только в одиннадцать вечера, а о том, который останавливается здесь в 19:05, она за пять лет работы слышит впервые.

И все-таки я был уверен, что он придет и я смогу в него попасть. Местные о нем просто не знают, он ходит сам по себе, как Летучий Голландец. Подтверждением этой версии служило то, что на перроне сейчас не было ни единой живой души. Только я.

Погода к вечеру испортилась. Над головой нависло тяжелое свинцовое небо. Вот-вот пойдет дождь.

19:03.

Я подошел к самому краю платформы. Рельсы уходили вдаль и прятались за поворотом примерно в километре отсюда. С детства люблю этот магический ритуал. В деревню к бабушке мы с двоюродным братом ездили на электричке, и я никогда не отказывал себе в удовольствии встать на край перрона и посмотреть, как локомотив появляется из-за поворота, приближается неспешно, приветственно взвизгивает. Вот он уже ближе, ближе, сбавляет ход, и я смотрю на него, затаив дыхание. Возможно, если бы я не стал актером, подался бы в железнодорожники.

19:04. Сердце мое бешено заколотилось. А вдруг все обман и иллюзия?

Нет, вон он, красномордый мой красавец. Ну, ползи к папочке. Я тебя заждался.

Словно услышав меня, локомотив издал протяжный гудок. Это была не «серебряная пуля», какие в изобилии рассекали воздух на здешних магистралях. Это был наш старичок-электровоз с забавной улыбкой имбецила. Расстояние между нами сокращалось, «морда» локомотива увеличивалась в размерах, за ним из-за поворота, как змейка в телефонной игре, выкатывались серые вагоны. Я трепетал. Почему-то вспомнилась песня Земфиры: «До свиданья, мой любимый город!». Каким же сентиментальным я становлюсь с возрастом!

Через минуту поезд с шумом прибыл на станцию. Электровоз, этот железный монстр, прогудел мимо меня, за ним с мягким металлическим стуком катились вагоны. На их бортах красовались таблички: «Уфа-Москва». Зашипели тормоза. Прекраснее звуков я в своей жизни не слышал.

Наконец, состав остановился. Дернулся и замер. Я ждал объявление по вокзалу о прибытии поезда такого-то, стоянка столько-то, но громкоговоритель на столбе молчал.

Дверь у ближайшего вагона, как и у всех остальных, открылась. Проводница в синей униформе и со свернутым желтым флажком выпрыгнула на перрон. Насколько я помню, стоянка — полчаса. Целых тридцать минут этот состав будет находиться вне времени и пространства. Я не знал, как это работает и почему это происходит, но мне было уже все равно.

Из соседних вагонов на перрон в футболках, спортивных штанах и шлепанцах высыпали курящие пассажиры. Они равнодушно оглядывали здание вокзала и переговаривались.

Я приблизился к двери вагона, пребывая в полной уверенности, что проводница меня остановит, потребовав билет. Но она не удостоила меня вниманием. Точнее, она бросила в мою сторону короткий взгляд, но посмотрела… СКВОЗЬ МЕНЯ! Затаив дыхание, я прошагал мимо девушки и очутился в тамбуре. Остановился у открытой двери, ведущей внутрь к плацкартным пассажирским местам. В вагоне было очень тепло. До меня доносились ароматы кофе и чая, разбавленные запахом несвежих носков. Обычное поездное амбре.

Я хотел войти. Я был уверен, что место для меня найдется без всякого билета. Но я застыл на месте как вкопанный.

Нет, черт… не может быть…

Я отошел назад, прислонился к стене тамбура. Сердце уже не колотилось — оно выпрыгивало из груди. Я поднял руки, вытер пот с лица.

Не могу я уехать. Не сейчас. После того, что я сейчас вспомнил, уже не могу. Почему не раньше, не позже, а именно в эту самую минуту?!

— Сережа! — донеслось с улицы. Я повернулся на голос.

У крыльца вокзала стояла Аня. Слева от нее переминался с ноги на ногу Костя Симанков. Он глядел на меня с укоризной. Справа и на пару шагов позади Павел Гринько, все в тех же шортах и футболке, сосредоточенно грыз ногти.

А ведь я был рад их видеть! И, кажется, я нашел уважительную причину никуда не ехать. Так Женя Лукашин, вспомнив про забытый у Нади ценный веник, стремглав помчался обратно на Третью улицу Строителей.

Я вышел из вагона (проводница оставалась безучастной), подошел к товарищам. Глаза Ани излучали такую любовь и тепло, что у меня ком в горле застрял.

— Милая…

— Ты собирался уехать?

— Хотел удостовериться, что…

Я виновато опустил голову.

— Как же так? — спросил Костя.

— Чувак, ты не прав, — добавил Паша. — Кто мне будет помогать пельмени лепить?

Аня обняла меня, уткнувшись лицом в плечо.

— Если бы не Костя, ты бы уехал. Он видел тебя вчера в ресторане. Не смей больше так делать… убегать не попрощавшись.

— Хорошо, не буду. — Я погладил ее по волосам. Не выпуская из объятий, обратился ко всем троим: — Ребята, у нас много дел. Я кое-что вспомнил.

23. Командовать парадом буду я!

На привокзальной площади у обочины нас ожидала машина — серый седан марки «хрен-ее-поймешь-где-собрана». Почему-то без водителя.

Мгновение спустя я понял почему. Аня вынула из сумочки брелок, нажала кнопку. Машина ответила радостным свистом, отпирая дверные замки.

— Взяла в прокате. Нам ведь понадобится своя машина?

— Да, пожалуй, — согласился я. — Оплата с меня.

Мы быстро загрузились. Аня села за руль, запустила двигатель. Я расположился на переднем сиденье.

— Ну что, командир, куда едем? — спросила девушка. У нее было прекрасное боевое настроение.

— В опорный пункт полиции «Северный». Самохвалов должен быть еще на дежурстве.

— Что ты вспомнил, милый?

— По дороге расскажу. — Я погладил гладкую торпеду, осмотрел приборную панель, пощупал кнопки. Все было очень прилично. — Слушай, на каких тачках вы тут катаетесь?

— На разных. Вот эта — челябинская.

— Какая?! — Я чуть не поперхнулся.

— Да, чувак, — подтвердил с заднего сиденья Павел, — в здешнем Челябинске делают приличные тачки. Марка «Челлендж», сто двадцать лошадок.

— А в Новосибирске — одни из лучших в Азии компьютеры и смартфоны, — добавил Костя. — Я сам читал, честно.

— А в Крае живут самые красивые девушки, — закончила Аня.

Мы рассмеялись. У меня словно камень с души слетел.

А вы говорите — дрейф, дрейф…

Возле отделения полиции припарковались три автомобиля — два полицейских «форда» с мигалками и один гражданский черный джип. Утром, когда я выходил на свободу, на здешней парковке было значительно свободнее.

— У нашего старлея сегодня аншлаг, — сказал я. — Подождете меня в машине, ребята?

— Конечно, — ответила Аня. Я открыл дверь, но девушка меня задержала, ухватив за локоть.

— Сереж, ты уверен, что не ошибся?

— У меня профессиональная память на лица. Странно, что мне сразу в голову это не пришло.

Внутри, действительно, царило оживление. В коридоре я столкнулся с двумя крупными бойцами в полицейской форме и с автоматами (и все-таки это не Калашников, хоть убейте!). Они обогнули меня с двух сторон, почти не обратив внимания. Только один задел меня рукой, коротко обернулся и бросил: «Извините».

В кабинете Самохвалов изучал записи городских видеокамер, выведенные на мониторы. Рядом с ним над компьютером навис мужчина с рацией в руке, весь в черном от туфлей до рубашки, высокий, скуластый, с коротким ежиком таких же черных волос. Смахивал на татарина. Я интуитивно определил в нем главного. Еще один парень в штатском занимал компьютер за вторым столиком.

Старший лейтенант поднял на меня удивленный взгляд.

— Сергей? Забыли что-то?

Я замялся. Стоило ли говорить при всех или нужно отвести Ивана Терентьича в закуток, а уж потом пусть он сам решает, как быть? Я склонялся к первому варианту. В моей информации, пожалуй, заинтересованы все, кто находился в комнате.

— Есть кое-что по бомбисту на стадионе.

Теперь на меня смотрел не только Самохвалов. «Главный» выпрямился. Второй, сидевший за соседним столом, крутанулся на стуле.

— Говорите, — сказал старлей.

— Для начала мне нужна фотография этого… вашего пропавшего полицейского. Он же с «Северного», кажется? По телевизору говорили.

Тень накрыла лицо Самохвалова. Он открыл ящик стола. Через мгновение фотография лежала передо мной.

Да, я вряд ли ошибся. Я видел это лицо сегодня утром по телевизору и видел его раньше.

— Вы его знаете? — спросил человек в черном.

— Мы, похоже, столкнулись с ним у стадиона за несколько минут до взрыва. Спортивный костюм, бейсболка, рюкзак… Все, как описывал сегодня на собрании Крутов. Не ручаюсь на сто процентов, все-таки случайная встреча на улице, в лицо не всматривался. Но, вероятно, это ваш клиент.

Самохвалов молчал, опустив глаза на фотографию. Слово взял Главный.

— Расскажите, как это произошло.

— Мы с моей… с моей девушкой, Анной Проскуриной, возвращались на стадион с обеденного перерыва. Я тренирую… тренировал там юношескую футбольную команду. Точнее, помогал тренировать, а Анна занималась с гимнастками. Парень шел нам навстречу со стороны ворот на стадион, грубо задел плечом, не извинился. Я его остановил, сделал замечание. Выглядел он как-то не очень хорошо. Я еще подумал, что наркоман. Проскурина может подтвердить.

— В котором часу это произошло?

— Я же говорю — буквально за несколько минут до взрыва. Я успел только пройти на площадку и поговорить с первым тренером и Константином Крутовым.

— С местным мэром? — усмехнулся Главный. — А он чего там делал?

— У него сын в команде играет, — пояснил Самохвалов.

— То есть получается, что это было…

— Около четырех, плюс-минус две минуты, — сказал я.

Мужчина в черном, в отличие от старшего лейтенанта, не стал тратить время на рефлексии.

— Давайте все по нему, — коротко бросил он.

— Старший сержант Владимир Сергеевич Курочкин, девяносто второго года рождения. Улица Ракетная, двадцать четыре. Остальное все здесь.

Самохвалов выложил на стол папку с личным делом. Главный протянул к ней руку, но в этот момент зашипела его рация.

— Первый, здесь бригада… Как слышно, прием!

— Да, Саш, говори.

— Гильзу и пулю нашли.

— Он их закопал, что ли? Весь день искали!

— Закопал не закопал, а поползать пришлось. Пуля в трех метрах от места, где лежал труп. В траве. Гильза в другой стороне, в луже. Хрен бы кто нашел, а мы нашли!

— Получишь выходной. А теперь бегом на экспертизу! Результаты сразу мне. Вы там закончили?

— Да, теперь, наверно, точно закончили.

Главный отключил рацию, посмотрел на потухшего Самохвалова, как мне показалось, с некоторым сочувствием.

— Еще немного, Иван Терентьевич, и мы все узнаем. Нужно наведаться к нему домой. Заранее сожалею, если что.

— Можно сделать это позже? — робко попросил старлей. — Я хотел бы присутствовать.

— Нет времени. Если затянем, придется комендантский час в городе водить. — Главный обратился ко мне: — Вы теперь у нас важный свидетель, нужно будет зафиксировать показания.

— Как скажете, но только не сейчас, мне нужно ехать. Буду на связи. — Я протянул ему свою визитную карточку. — Сергей Круглов, Москва. Телефон указан.

— Капитан Сейфуллин, Ринат Амирович. Руководитель оперативной группы. Не теряйтесь.

Я вернулся к своим друзьям. Полицейские машины уже уехали, остался только черный джип. Крутая у Сейфуллина тачка…

— Ну что? — спросила Аня.

— Взяли в разработку. Кстати, нашли гильзу и пулю на месте убийства. Вполне возможно, что бомбист и убийца — одно и то же лицо. Тот пропавший мент.

— С ума сойти.

— Куда теперь, командир? — поинтересовался Павел.

Я полез в бумажник. Где-то у меня завалялась визитная карточка Крутова, если я ее не выбросил… А, вот она, родимая!

Я набрал номер, выслушал несколько длинных гудков, затем раздался щелчок.

— Алле?

Либо Крутов уже спал, либо выпил. Учитывая экзекуцию, которую ему сегодня утром устроили родные горожане, я не удивлюсь, если градоначальник принял на грудь.

— Константин? Это Сергей Круглов.

— Эмм… Какой Сергей Круглов?

Точно, бедолага забухал. Залез в свою берлогу и предался унынию. Вот бы тебя сейчас такого представить прессе или тем же горожанам.

— Мы встречались с вами на стадионе в день взрыва. Я помогаю тренировать команду, в которой играет ваш сын.

— Ааа, писатель и путешественник! Пишете историю нашего края. Занимательный получится сюжет. Ну?

Я переглянулся с Аней, показав жестом, что идея, возможно, была плохая.

— Вы предлагали мне встретиться. Думаю, время пришло.

— Зачем?

— Ну как же! Вы ведь хотели познакомить меня с традициями и обычаями.

— Да уж, традиции, сельхоз-навоз… — Он хмыкнул. Интересно, в каком он сейчас состоянии? Способен ли вести осмысленный диалог?

— Пусть так. Ладно, Константин, я не буду настаивать, дело ваше, но разговор пойдет о вашей карьере градоначальника. Поверьте, нам есть о чем поговорить. Если этот повод кажется вам незначительным, я кладу трубку.

Крутов шумно втянул носом воздух. Я начал думать, что он откажется.

— Приезжайте. Кутузова, двадцать три. Это на юге.

— Понял. Вас не смутит, если я буду не один, а с товарищами? Они в теме.

— Валяйте. У меня на всех хватит.

И он закончил разговор.

— Ну и чудо, — сказал я.

— Ты уверен, что он нужен? — поинтересовался Павел. — По мне он уже сбитый летчик. Надо к следующему клинья подбивать.

— А кто следующий, ты знаешь? Рано еще эпитафии писать. Поехали, Анют. Кутузова, двадцать три. Знаешь, где это?

— Обижаешь, милый, я здесь родилась.

Я чмокнул ее в щечку.

— Ой, не могу! — фыркнул Костя.

— Молчи, скрипач! Тебе, кстати, в ресторан не надо? Сегодня суббота, горячий вечер.

— Не-а. Прикинулся болезным. Чика справится.

Улица Кутузова была короткой, не больше полутора километров, и почти вся состояла из красивых и, наверно, дорогих коттеджей. Ее можно было бы сравнить с нашими элитными поселками, обитатели которых уже на стадии проектирования пускают свою фантазию в галоп: хочу башню с бойницами — нате вам; желаю террасу размером с прогулочную палубу парохода — нет проблем; всю жизнь мечтал о поле для гольфа — два пальца об асфальт! Однако сравнение хромало. Дома на Кутузова представляли собой единый ансамбль. Здешние проектировщики, безусловно, принимали во внимание общий архитектурный облик города. Честь им и хвала.

— Ее у нас называют улицей толстожопиков, — рассказывала Аня по дороге. — Хотя это несправедливо. Здесь не только богатеи живут.

— А кто живет? — спросил Костя.

— Те, кто много работает. Я, например, здесь жила, когда…

Она не договорила, но я знал окончание фразы: «Когда была замужем».

— Кстати, вон мой старый дом. Там сейчас живет хорошая семья.

Она указала на особняк с правой стороны улицы. Два этажа, белый кирпич, наверху что-то вроде мансарды. Скромно, красиво, аккуратно. Кстати, я обратил внимание, что ни у одного коттеджа на всем протяжении улицы не было глухого двухметрового забора. «Толстожопики» явно ни от кого не прятались.

Дом Крутова стоял почти в самом конце. За ним оставался только один особняк, одноэтажный, похожий на техническое сооружение, а дальше шумела на ветру березовая роща. Сквозь деревья виднелась сверкающая лента реки Зюзелги. При ярком солнечном свете здесь, наверно, было очень красиво, но сейчас погода оставляла желать лучшего, свинцовые тучи, провожавшие меня на вокзале, никак не желали уплывать. Хоть дождь не пошел — уже хорошо.

Мы припарковались у изгороди. Дом был трехэтажный, отделанный деревом, с жестяным куполом на крыше и широкой крытой верандой. В окнах горел свет, причем во всех.

— Хозяин боится темноты, — язвительно заметил Павел.

Мы сгруппировались у калитки. Я нажал на кнопку звонка. Прошло полминуты, но никакой реакции не последовало. Чем плохи большие дома, так это тем, что никогда не знаешь, работает звонок или нет. Я нажал еще раз, потом еще. Пусть знают, что вечерние гости очень настойчивы.

Наконец, щелкнула дверь. На крыльцо вышла женщина в домашнем халате и с сеткой на голове.

— Здравствуйте, вы кто? — спросила она, всматриваясь прищуренными глазами.

— Добрый вечер, мы к Константину, — ответил я, — он нас ждет. Мы только что разговаривали по телефону.

Женщина еще некоторое время изучала нашу гоп-компанию, потом нажала кнопку на панели у двери. Клацнул электромагнит, калитка отворилась. Хозяйка сразу повернулась к нам спиной и отправилась внутрь дома, на ходу крикнув:

— Костя, к тебе!

Не очень-то любезно.

Прихожей как таковой в этом доме не было — сразу за дверью начиналась большая гостиная, похожая на студии в наших новых панельных домах. Слева в углу за деревянной стойкой находилась кухня, рядом с ней винтовая лестница уходила на второй этаж. Сама комната имела довольно спартанский вид: на противоположной стене висел телевизор, а в самом центре комнаты вокруг стеклянного журнального столика сгруппировалась кожаная мебель. В одном из кресел, также в домашнем халате, восседал Крутов. На столике перед ним стояла бутылка коньяка, бокал и металлическая ваза со льдом. Праздник в разгаре.

— Заходите, — с широким жестом предложил хозяин. — Маня, приготовь чего-нибудь!

Женщина, стоявшая за кухонной стойкой, смерила нас внимательным взглядом, молча открыла холодильник.

— Спасибо, не нужно, — ответил я за всех, — мы недавно ужинали.

Костя наградил меня укоризненным взглядом.

— Присаживайтесь.

Мы пристроились кто куда. Я сразу представил своих спутников.

— Это Анна, она живет и работает в городе. Это Павел и Константин, они приезжие, трудятся здесь по контракту.

— Привет, тезка, — кивнул Крутов. — Привет, парни… и девушка. Выпьете?

Я вновь был вынужден отказаться, считая, что выражаю общее мнение, но Павел неожиданно согласился.

— Мань, подай еще один бокал!

Я решил обойтись без лишних предисловий. Здешний уклад и нравы жителей Края позволяли мне чувствовать себя в доме градоначальника свободно. Мы были не на приеме у мэра Москвы, не преодолевали плотный кордон заместителей, секретарей и референтов. Мы пришли с улицы и просто позвонили в дверь, так что не стоило зря тратить время.

— Знатно вам досталось сегодня, — начал я. — Давно так не мутузили?

Я ожидал возмущенной реакции, но Крутов просто ухмыльнулся.

— Вы перлись через весь город, чтобы напомнить мне об этом?

— Вовсе нет. Но мы пришли предупредить…

— О чем, господи?!

— О том, что против вас уже довольно давно ведется мощная кампания.

Крутов протянул руку к вазе со льдом, бросил несколько кусочков в бокал и подлил себе коньяку.

— Эка невидаль, ребята. Сколько тут мэрствую, столько мне и пытаются дать пинка. Два срока! Шесть лет! Этому дай, у того отними, одним налоги поднять, другим понизить, третьим нужна дорога через лес, четвертые готовы приковать себя цепями к березам, чтобы этой дороги не было. Никого нельзя обидеть, но нельзя понравиться всем! Я не рубль, в конце концов! Но ничего, собака лает — караван идет.

— Все так, — присоединился к нашему диалогу Павел. — Налицо характерные признаки нормальной политической жизни, так называемой демократии, о тотальном наступлении которой в свое время нас предупреждал великий Мао. Сплошная бездуховность, в общем.

Крутов раскрыл рот. Мы с Аней и Костей, в свою очередь, уставились на Павла. Повелитель Пельменей пил коньяк и смотрел в одну точку перед собой.

— Но есть один важный нюанс, — невозмутимо продолжил он. — Многое зависит от породы собаки, лающей на караван. Если это чихуахуа, можно не напрягаться — потявкает и отстанет. Но если в оппозиции питбуль…

«Красиво сформулировал», — подумал я и поспешил закончить фразу, чтобы не дать Павлу совсем уж распоясаться:

— …придется туго. На вас точит зубы именно питбуль, если не хуже.

— Волкодав! — вставил пять копеек Костя, чрезвычайно довольный своей находчивостью.

Я вздохнул и с ожиданием посмотрел на Аню. Ну давай, милая, и ты чего-нибудь изобрази. Зря, что ли, я вас таскаю с собой.

— Крокодил, — тихо произнесла девушка.

Я едва удержался от смеха.

— Так, стоп-стоп! — Крутов поставил бокал на стол. — Развели тут зоопарк. Имя и фамилия у вашей собаки есть?

— Конечно, — сказал я. — Это некто Евгений Петровский. Политтехнолог со стажем. Человек циничный и даже беспринципный. Провел десятки избирательных кампаний как федерального, так и местного значения. На его счету депутаты Государственной Думы, законодательных собраний, всяческих районных советов и других органов власти, и по многим его протеже давно скучает Мордовия. Многократно битый и кусаный, гонимый палками и, как следствие, совершенно не чувствующий боли. Таких следует опасаться.

— Прям монстр какой-то, — буркнул Крутов. — Я его знаю?

— Нет. Он в вашем городе проездом.

— Чужак?

— Вроде того. Как, собственно, и мы, ваши сегодняшние гости, не считая Анны. Впрочем, совсем уж демонизировать Петровского я бы не стал, у него есть и слабые места, и порой ничто человеческое ему не чуждо. Но если возвращаться к собачьей аналогии, то он относится к той породе животных, которые будут много лет вилять хвостиком и лизать ладонь хозяину, а в один прекрасный момент при полной луне оттяпают руку по локоть.

Павел бесшумно поаплодировал моей пламенной речи, а Крутов покачал головой.

— Кошмар. Откуда он здесь и чем я ему не угодил?

— Дело не в вас лично. Насколько я могу судить, как глава муниципалитета вы справляетесь со своими обязанностями. Аня, я прав?

Она не была готова к этому вопросу. Возможно, у нее имелась иная точка зрения, но она выкрутилась:

— Моя мама довольна.

— Ага, — хмыкнул мэр, — сегодня на собрании общины я в этом убедился. И ведь все вдруг разом позабыли, что у городского бюджета давно не было столько денег! Мы столько построили и ввели в эксплуатацию за последние три года! Неблагодарные!

В его голосе слышалась искренняя обида.

Я решил выводить разговор на коду, иначе градоначальник вконец окочурится c горя.

— Константин, вы должны понимать, что сегодняшнее настроение горожан — это реакция на последние события, которые, в свою очередь, были тщательно спланированы.

Он замер.

— Да-да. Ложное минирование ресторана «Пушкин», разбойное нападение на магазин, взрыв на стадионе и, наконец, сегодняшняя трагедия с убитой девушкой — это звенья одной… («гребаной!», — подумал я) цепи. Все эти рукотворные неприятности имеют одну цель — сделать вам подножку на финишной прямой избирательной кампании.

Я умолк, предоставляя ему время осмыслить услышанное. Аня смотрела на меня с тревогой. Она не увязывала сегодняшнее убийство с предыдущими событиями, но я увязал.

— Он хочет кого-то продвинуть вместо меня? — спросил наконец Крутов.

— Мыслите в верном направлении.

— Кого?! Пахомова?! Этого чистоплюя?! Который в белых перчатках собирается толчки драить?! Да он же отродясь руками не работал! Валил бы в свою Европу, его там давно дожидаются! Свалился на нашу голову…

— Вряд ли его, — спокойно сказал я.

Крутов уставился на меня как на восьмое чудо света.

— Да ну! Не может быть!

— Почему нет?

— Потому что Хилькевич… он вообще никто! Кот-рыболов! Он уже проиграл мне в прошлый раз! Два раза такие фокусы не проходят!

— Сейчас у него очень сильный наставник. Завтра теледебаты вашей замечательной троицы. Вы должны быть готовы ко всему. В том числе и к провокациям. — Я приподнялся и забрал у него бокал с коньяком, который он собирался опорожнить. — Заканчивайте с выпивкой и хорошенько выспитесь.

Без сомнения, своим последним жестом я его добил. Он растерянно оглядел гостей, переводя взгляд с одного на другого, и с грустью резюмировал:

— Я ведь продавил этого идиота на место начальника полиции, положил ему приличную зарплату, да еще федералы торчат тут который день. А какие-то приезжие гражданские знают больше всех вместе взятых! Кто вы вообще? Какой, к черту, писатель?

— Автор криминальных романов, — улыбнулся я и сунул ему под нос удостоверение почетного сотрудника ГУВД Москвы. — Отправляйтесь в постель и отдохните. Утра вечера мудренее. Ребята, пойдем.

Мы поднялись и направились к выходу. Крутов окликнул только один раз:

— А при чем тут Мордовия?

Мы переглянулись, едва не рассмеявшись.

— Не берите в голову. Мордовия — хороший край.

Тяжелые тучи, прослезившись в наше отсутствие небольшим дождем, сместились к востоку и обнажили предзакатное небо. Воздух благоухал. Павел, отделившийся от группы на десяток шагов в сторону леса, выступил с неожиданным предложением:

— Ребята, а не посидеть ли нам на берегу? Не поесть ли шашлычка?

— Темнеет уже, — возразил я.

— Костер разведем!

— У тебя ноги голые, комары покусают.

— Тьфу ты, пионер — всем детям пример…

Я вздохнул, вопросительно уставился на Аню.

— Там на берегу есть мангалы из камней. Я могу съездить в магазин на перекрестке, все купить.

— Чур, я с тобой! — вызвался Павел, подняв руку, как школьник, выучивший урок.

Я перестал сопротивляться.

— Валяйте. Только не мотайтесь долго.

— Хорошо. Ребята, вам пива взять?

Пока мы вправляли мозги стремительно пьянеющему градоначальнику Края, на другом конце города разыгрывалась настоящая драма. В дом матери Владимира Курочкина по адресу улица Ракетная, двадцать четыре (эта улица пересекала Солнечную, на которой жил я) ввалилась оперативная группа губернской службы общественной безопасности. Для женщины, которая и так находилась на грани сердечного приступа, это стало еще одним сильным ударом.

В первую очередь обыскали комнату Володи. По словам матери, в последние недели сын запирался на щеколду изнутри, когда находился дома, а уходя закрывал на ключ, дубликата которого у нее не было. Такое странное поведение немало озадачило бедную женщину, но она делала поправку на то, что сын уже взрослый, имеет полное право на личную жизнь и какое-то собственное пространство (долго же она шла к пониманию сего непреложного факта!).

Комната сынули, на первый взгляд, выглядела вполне обыденно. Никаких газетных вырезок на стенах, портретов длинноногих красавиц с разрезанными канцелярским ножом грудями и прочих атрибутов тайных маньяков. Собственно, и колюще-режущих предметов тоже не обнаружилось. Обычная комната неженатого молодого человека — полки с книгами, музыкальный центр, небольшой телевизор, ноутбук… Но когда оперативники начали шмонать ящики стола и полки в шкафу, им открылось нечто большее.

В одном из ящиков, в самом нижнем, также запертом на ключ (пришлось взламывать монтировкой), обнаружилось порошковое вещество белого цвета в небольшом пакетике. Там же — зеркальце и пипетка. Капитан Сейфуллин взял пробу порошка на язык и присвистнул, жестом приказав подчиненным изъять содержимое ящика. В шкафу с одеждой под стопками трусов, носков и футболок оперативники нашли крепко перевязанный черный полиэтиленовый пакет. Вскрыли его ножом, изъяли содержимое. Сейфуллин снова присвистнул, мама Курочкина ахнула, взявшись за сердце, а оперативники переглянулись, едва сдерживая ухмылку.

Надувная женщина, свернутая в рулон…

Капитан осмотрел полку с фильмами. Боевики и комедии перемежались дисками с порнушкой, причем очень давнего года выпуска. Сейчас такие вряд ли кто-то покупает, подобного мусора полным-полно в интернете.

— Антонина Федоровна, — обратился Сейфуллин к хозяйке дома, — нам придется изъять компьютер вашего сына.

Та лишь безвольно кивнула.

— Вы точно не знаете, где может сейчас находиться Владимир?

Немое отрицание в ответ.

— И вы обзвонили всех знакомых и друзей?

— Нет у него друзей. Так, приятели одни, да по службе…

— Ну а те что?

— Никто ничего не знает.

— Вы все же дайте контакты, если есть.

Дальнейший осмотр комнаты не привел к новым открытиям. Возможно, результаты принесет тщательное изучение компьютера, но на это требовалось время. Впрочем, и того, что уже нашли, было достаточно для серьезных подозрений.

Приведя комнату в относительный порядок, оперативники поверхностно осмотрели остальные помещения дома, составили протокол, дали его на подпись и ушли. Закрыв за ними дверь, Антонина Курочкина села на диван в гостиной и горько заплакала.

— Вот ведь, вышли на природу, облегчились…

Павел Гринько мечтательно уставился в темнеющее небо, на котором появлялись первые звезды.

— Сколько лет уж фильму, а все помнят его наизусть, — сказал я, переворачивая на каменном мангале одноразовые деревянные шампуры с мясом. Ребята привезли из магазина два тяжелых пакета продуктов: помимо двух килограммов свинины, в них были помидоры, огурцы, лук, майонез с приправами для жарки мяса, хлеб и какие-то шоколадные батончики. Плюс одноразовая посуда, стаканы, ложки, вилки, бумажные салфетки и большой мешок древесного угля. Да, закупились мы основательно, хотя решение посидеть на свежем воздухе приняли спонтанно. Таких шустрых сборов на пикник в своей прошлой жизни я не припомню. У нас народ обычно собирается чуть ли не целую неделю и в итоге все равно забывает что-то купить.

Из напитков мальчишкам предназначалось пиво в полуторалитровой бутылке, а себе Аня выбрала пакет апельсинового сока. На стопроцентной оплате покупок настоял Павел.

— Знаете, ребята, — сказала Аня, нарезая помидоры, — я давно не выбиралась с компанией на природу. Все как-то некогда.

— Да вы живете на природе! — заметил Павел. — Из дома вышел — уже кислород!

— Ты тоже тут живешь, — поправил я. — Или все еще не ассимилировался?

— Я, знаешь ли, до сих пор связан пуповиной со Старым Миром… кстати, меткое названием ты ему придумал… Тверская-Ямская моя, Чистые пруды, родной Речной вокзал — вот это все. Так что тут я, скорее всего, в долгосрочной командировке. Пересижу пока смутное время. Ты понимаешь, а чем я.

Да, я понимал.

Шашлык вскоре был готов. Я не стал скидывать куски мяса на тарелки. Просто вручил по два шампура каждому. Я надеялся, что получилось вкусно — было уже темновато для готовки.

— Супер! — сказал Костя, смачно чавкая.

— Да, очень мягкое мясо, — согласилась Аня.

— Айда ко мне в подмастерья, — добавил Паша, — ставку су-шефа для тебя открою.

— Я подумаю.

Ели молча. Река почти бесшумно текла рядом, не заглушая стрекот сверчков в прибрежной траве. Огненные бриллианты углей потрескивали в мангале, березовая роща нашептывала что-то колыбельное…

Кажется, об этом ты мечтал, Глеб Косыгин.

— Ань, у тебя удочка есть?

— Хочешь на рыбалку, милый? У папы есть спиннинг и еще какие-то принадлежности. Он у меня это дело любит.

— Отлично. Надо будет позаимствовать, когда… — Я осекся.

— Когда — что?

— Когда все это закончится.

Зря я это сказал, наверно. Идиллия едва не нарушилась. Мы вспомнили, зачем приехали сюда и что нас может ожидать в ближайшие дни.

Впрочем, никто не стал продолжать тему.

— Мы на этом берегу отмечали выпускной с одноклассницами, — сказала Аня. — Все гуляли в школе, на дискотеке, хвастались платьями, пили шампанское в туалетах, а мы вчетвером сбежали. Мальчишки пытались увязаться, напихали водки по карманам, а в пиджак-то не влезает, вот их и тормознули на выходе. Влетело дуракам.

— Чем вы тут занимались? — спросил Павел. — Плясали голые при луне?

Костя хихикнул.

— Па-аш! — Аня легонько шлепнула Павла по голове.

— А чего! — не унимался тот. — Мы так и делали с парнями. Раз в месяц выезжали на Яузу с Сашкой и Стасом, разбивали палатки и, как стемнеет, прыгали в воду в чем мать родила. Ощущения, я вам скажу, когда вот это все на свежем воздухе…

— Паша, с нами дама! — отрезал я. — Избавь нас от необходимости представлять это зрелище.

Все, кроме Павла, расхохотались. Аня чуть не выронила из рук шампур.

— Ну да, не Аполлон, — пробухтел Повелитель Пельменей. — Зато у меня сердце доброе.

С этим никто спорить не стал.

— А я так и не доехал до Абдулино, — с легкой грустью произнес Костя. — Витя, товарищ мой, который нас на свадьбу пригласил, рассказывал, что у них там клево. Три года с ним не виделись, я все откладывал, откладывал. Вот нашел, наконец, время, и тут такая…

— Съездишь еще. Дверца открыта.

— Ну да…

Я своими воспоминаниями, вопреки возможным ожиданиям, делиться не стал. Мой рассказ был бы похож на остальные. У каждого из нас в закромах памяти хранятся истории, которые нужно оставить при себе, но не потому, что в них есть что-то очень сокровенное или постыдное. Просто никто из твоих слушателей не сможет прочувствовать их так же, как ты. Покивают и все. Своя рубашка всегда ближе к телу.

Через полчаса, когда уже совсем стемнело и почти все было выпито и съедено (Аня не смогла одолеть вторую порцию шашлыка; мы сложили мясо в тарелку, чтобы увезти с собой), я предложил собираться.

— Ну что, Братство Кольца, давайте по домам. Неизвестно, что нам новый день приготовит. Отправили спать Крутова, пора и самим.

— Надеюсь, он действительно лег спать, — съязвил Павел. — А то устроит завтра под телекамеры цыганочку с выходом.

Аня повисла у меня на плече, прошептала на ухо:

— Да, милый, поехали домой. Полицейский участок — не лучшее место для ночлега.

24. Рок-н-ролл жив

Разбудил меня утром Святов, обиженный, что я его позабыл-позабросил. Позвонил в семь утра и сразу начал ворчать. И почему я не поставил телефон в полетный режим!

Аня не проснулась, только перевернулась на другой бок. Мне пришлось аккуратно высвобождать руку из-под ее шеи. Я вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и отправился на кухню.

— Что ты там скрипишь, как старый дед, с утра пораньше! На поправку пошел? Воскресенье сегодня, дай поспать.

— А я и так старый дед. И ты пропустил вчерашний доклад.

Я отвел трубку от уха, свободной рукой налил из-под крана воды, выпил. Все это время Святов продолжал митинговать.

— Слушай, настоящий майор, — прервал я его монолог, — хорош пылить. Что ты там придумал, какие еще доклады?

— Я же тебе говорил, что у меня здесь только телевизор и газеты. У тебя больше информации.

— А интернет на что? Подключи свой смартфон!

— Да не люблю я этого!

— Твои проблемы. А я не на службе.

Мой тон ему не понравился.

— Серега, ты чего там? Совсем от рук отбился?

— Полегче, Коля. Получил в черепушку — лежи, отдыхай и лечись. Судя по голосу, ты еще слаб.

Достал он меня своими претензиями на руководящую роль. Накомандовался уже, вояка седовласый. Последствия операции в ночном магазине оставались целиком на его совести — и сам огреб, и меня под пули подставил. Все могло закончиться куда более плачевно. Сейчас, когда история близится к развязке, он мне только мешал своими советами.

— Серега…

— Что?

— Ты это… что у тебя там?

— Не «что», а «кто». У меня девушка, ты ее чуть не разбудил своим звонком.

— Девушка? Та, с вокзала?

— Да…

— Я думал, ты попытаешься уехать. Не стал вчера звонить, хотел, чтобы ты сам принял решение.

— Вот я его и принял.

— То есть… это работает?

— Как часы. Я был в поезде, но в последний момент передумал уезжать.

— Ладно, я понял… девушка, значит…

Я снова отвел телефон в сторону. Я не хотел, чтобы он слышал, как я матерюсь, а проматериться мне в это утро ой как хотелось.

— Слушай, Николай, я тебе на полном серьезе говорю: вылечись нормально, приведи в порядок голову. Выйдешь — поговорим. У меня все под контролем.

— Уверен?

— Да. Я не один, у меня целая команда.

В трубке послышался какой-то звук, по которому я не смог понять, доволен старик или преисполнен скептицизма.

— Сегодня дебаты, — напомнил я. — Включай Край-ТВ в семь вечера, должно быть жарко. Крутов получил вчера от горожан.

Я вкратце рассказал ему о встрече во дворце культуры.

— Да, забавно… Ладно, Серега, я, пожалуй, посплю. Извини, что разбудил.

— Ничего. — Мне стало стыдно за свою вспышку гнева. Он, кажется, обиделся. Мне захотелось сказать майору что-нибудь приятное, но он отключился, не попрощавшись.

Я вернулся в комнату. Аня лежала почти на краю кровати в позе эмбриона, подложив руки под щеку. Покрывало она отпихнула от себя ногами. Я не хотел ее будить. На цыпочках подошел к кровати и аккуратно лег рядом.

Пару часов сна я еще могу себе позволить.

За завтраком — снова телевизор. Клянусь, давно я не поглощал телевизионные новости в таком количестве. У меня в Старом Мире телек служил лишь элементом домашнего кинотеатра, а все остальное время, когда я находился дома, он был включен на каналах про животных и путешествия. Избавьте меня от новостей про Сирию, Украину и козни «наших западных партнеров», я вас умоляю.

Но в Крае жанр теленовостей был поднят на небывалую высоту.

— Есть что-то новое? — спросила Аня, присаживаясь за стол со своей тарелкой омлета.

— Только что включил.

Выпуск новостей уже начался — я выучил расписание программ и включил вовремя. Первым сюжетом пошло, конечно же, расследование громкого убийства. Если капитан Сейфуллин и его подчиненные были людьми слова, то к настоящему моменту уже должны стать известны результаты экспертизы гильзы и пули. Эти важные улики могут вывести на ствол, из которого ночью была убита несчастная Кристина Арутюнян.

Диктор долго делала подводку к новости, напоминала обстоятельства и подробности, и вот, наконец, вишенка на торте.

— По всей вероятности, пистолет принадлежит пропавшему несколько дней назад старшему сержанту полиции Владимиру Курочкину. Следствие пока не может утверждать, что преступление совершил именно он, однако, по словам руководителя следственной группы капитана Сейфуллина, сомнений в идентификации оружия нет. В городе в настоящее время проводятся все необходимые оперативные мероприятия, направленные на поиски подозреваемого. Еще раз напоминаем его приметы…

На экране появилась фотография Курочкина, снятая, очевидно, для документов. Холодный строгий взгляд, тонкие усики над верхней губой, жиденькие темные волосы с челкой на лбу. Парень как парень.

— Да, вроде он, — произнесла Аня, отодвинув тарелку. — У меня тогда аж мурашки по спине.

— Почему?

— Мы же с ним столкнулись. Вот так идешь по улице, смотришь на людей, кому-то улыбаешься, кто-то улыбается в ответ… и вдруг тебя задевает плечом такой упырь.

— Упырями не рождаются. Все мы в детстве кушали манную кашу и смотрели мультики. И этот парень жил себе, как все нормальные люди, а потом что-то пошло не так.

Выпуск продолжился. Криминальным новостям было уделено еще несколько минут, но ничего нового мы не услышали. Как совершенно точно вчера подметил Крутов, мы владели куда большим объемом информации, чем все следственные органы вместе взятые. Вот только к делу это не пришьешь.

Почти ближе к концу на экране появился Хилькевич. Он рассказывал корреспонденту телекомпании что-то о новых технологиях, применяемых на его предприятии…

Я переключил канал.

— Ладно, милая, давай кофе попьем, что ли.

День катился медленно. В одиннадцать позвонил капитан Сейфуллин, попросил подъехать в городское управление полиции, чтобы дать официальные показания. Аню я с собой брать не стал, да она и сама не горела желанием, потому что у нее хватало своих дел. Она собиралась навестить соскучившихся родителей, потом заехать к себе домой, собрать кое-какие личные вещи — сменное белье, ночную сорочку, кое-что из одежды, кремы-лосьоны да еще элементарную зубную щетку. Мне стало как-то тепло на душе после ее щебетания. Она собиралась переехать ко мне. Не знаю, надолго ли, но это было неважно. Согревал сам факт ее желания. Я, разумеется, давно не девственник, и квартиру свою на Косыгина в Москве делил с женщинами, но я не припомню, чтобы радовался так, как в случае с Анной Проскуриной, балетмейстером из города Край Оренбургской губернии параллельной России.

— Вот тебе ключи от машины. — Она чмокнула меня в щечку на прощание. — Когда будешь возвращаться, позвони.

Гаража в нашем доме не было — Святов, снимая жилье, не думал о возможности завести автомобиль — поэтому пришлось припарковать наш челябинский пепелац у обочины прямо на улице. За пару минут разобравшись с управлением, я выехал в город. Машинка оказалась покладистой, комфортной в вождении. Я пожалел только о том, что не могу сейчас врубить на полную громкость своих любимых «Скорпионз». Потыкав пальцем в кнопки магнитолы «Сони», я нашел какую-то станцию с симфонической музыкой. Пока сойдет, но надо будет найти какой-нибудь музыкальный магазин и проинспектировать ассортимент. Я ни за что не поверю, что в этом мире нет «Скорпов».

Я сразу отметил, что на улицах стало больше полицейских. Их автомобили были либо припаркованы в местах массового скопления людей, либо неспешно курсировали по основным магистралям. Да и пеших копов хватало. На перекрестке Пушкина и Ясеневой я их насчитал пять человек.

Да, ребята, сильно вас тряхануло.

Здание городского управления полиции бурлило, несмотря на выходной день. Впрочем, выходных у них теперь долго не будет — по крайней мере, до дня голосования, а дальше все зависит от обстановки в городе. Если поймают психа, а я, в свою очередь, нейтрализую Петровского и его гоп-компанию, возможно, что со временем все уляжется. Дай-то Бог.

Мне назначили встречу в кабинете номер 211. Поднявшись по лестнице, я сразу же наткнулся на подполковника Киршина, чуть не толкнув его плечом. Я замер на месте. Он же, в свою очередь, окинул меня насмешливым и колючим взглядом.

— А, господин путешественник!

— Добрый день.

— И вам. Вы снова в самой гуще событий? Наслышан. Боюсь, скоро придется искать вам внештатную должность.

— Спасибо, у меня уже есть такая.

Я вынул из кармана удостоверение почетного сотрудника и сунул ему под нос. Я понимал, что, возможно, это опрометчивый поступок, Киршину ничего не стоило пробить информацию, но, честно говоря, меня он просто задолбал — и эта его ухмылка, и цепкий взгляд мистера Я-Тебя-Вижу-Насквозь. Пока он изучал мою корочку (тоже, кстати, видоизменившуюся, как и паспорт с деньгами), я вспомнил слова Карпа-Джигарханяна из фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Небось, на Петровке целая канцелярия такие бумажки шлепает».

Я хихикнул.

— Что вас рассмешило?

— Нет, ничего, это я о своем. Где тут двести одиннадцатый?

— По коридору за моей спиной. Постарайтесь вспомнить все, что сможете. Любая деталь может быть важна. Впрочем, вы, видимо, в этом специалист.

И он направился к лестнице.

Капитан Сейфуллин показался мне более комфортным в общении. Он не тратил время на внешние эффекты, не стрелял глазками и не скрывал в своих елейных речах намеки на цугундер. Это был «человек поля», а не кабинетный червь. Увидев его, я подумал, что он со вчерашнего дня так и не ложился спать. Одет был так же, весь в черном, порядком взмыленный. На шее все так же болталась рация, а из рук капитан не выпускал кружку кофе. И еще он постоянно отдавал распоряжения своим подчиненным, которые то и дело забегали в кабинет.

— Что-нибудь еще интересное вспомнили? — осведомился он после рукопожатия. Я отрицательно покачал головой. Где-то внутри меня покусывали сомнения в том, что я поступаю правильно, скрывая истинное положение вещей, но я по-прежнему ощущал себя чужаком в этом мире. Нельзя будет сказать «А» и быстро убежать, пока тебя не закрыли. Так что мы уж как-нибудь сами, господин капитан.

Впрочем, сам бы я от новой информации не отказался.

— А у вас что?

Он наградил меня взглядом а-ля «Ну ты и нахал!» и тоже отрицательно покачал головой.

Я еще раз повторил свои вчерашние показания — уже под запись местного штабного писаря в погонах лейтенанта — внимательно прочел два листа текста и подписал оба.

— Я могу идти?

— Да, спасибо за содействие, — кивнул Сейфуллин и потерял ко мне всякий интерес. — По-прежнему будьте на связи.

Прощальное рукопожатие — и я на свободе.

Сев в машину, я позвонил Ане. Спросил, есть тут где-нибудь музыкальный магазин. Она не сразу поняла, что я имею в виду. Уточнила, не нужен ли мне какой-нибудь инструмент, например, гитара, чтобы в следующий раз у костра не сидеть просто так. Я пояснил: меня интересуют компакт-диски, Ди-Ви-Ди и тому подобное. Она сказала, что единственный такой магазин в городе доживает последние месяцы на улице Лесной. Нужно было доехать до вокзала, на кольце вокруг памятника Пушкину повернуть налево и проехать три квартала на восток.

Я так и сделал.

Внешне магазин под названием «Только рок!» ничем не привлекал к себе внимания. Он занимал площадь примерно двухкомнатной квартиры на первом этаже жилого дома. Неприметная дверь, облупившаяся от сырости деревянная вывеска, в двух стеклянных витринах висят плакаты с волосатыми рок-звездами, о которых я никогда ничего не слышал. Я начал думать, что он может быть даже закрытым. Соседние лавки — одна для рыболовов, вторая с автозапчастями — пользовались гораздо большей популярностью, двери в них почти не закрывались.

В полутемном и прохладном помещении меня встретил мужчина лет шестидесяти с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост на затылке, в черной футболке с надписью «Kiss» и серебряными браслетами на запястьях. Типичный старый рок-н-ролльщик, который никак не желал мириться с наступлением цифровой эры и тем печальным обстоятельством, что музыку теперь мог сочинять и записывать любой безбородый юнец, располагающий компьютером и соответствующим софтом.

Со мной он поздоровался довольно приветливо, но без особого энтузиазма.

— Добрый день! Что-то интересует?

Прежде чем ответить, я осмотрелся. Две стены занимали стеллажи с компакт-дисками и виниловыми пластинками. У третьей на полках стояли раритетные катушечные магнитофоны, кассетные деки, проигрыватели грампластинок, плейеры, шнуры, другие комплектующие. В углу притаился совсем уж древний граммофон.

— Это все работает? — спросил я.

— Конечно. Сам скупал у людей, которым приходила в голову дурная мысль это выбросить, сам доводил до ума, чинил, находил запчасти, отлаживал. Сейчас аппараты в отличном рабочем состоянии.

— А что на них слушать-то?

— Если решите купить что-нибудь из этих динозавров, я проведу вас в закрома моего магазина. Кстати, я Игорь.

Он протянул мне руку.

— Сергей, очень приятно. Я осмотрюсь тут?

— Конечно.

По его выражению лица я понял, что он не верит в мое искренне желание что-то купить. Напрасно, дружище.

Я около получаса копался в музыкальных развалах магазина. Перелистал все стопки винила, офонарев и от самого ассортимента, и от его почти полной идентичности нашему в Старом Мире. AC/DC, Alice Cooper, Metallica, Led Zeppelin, мои любимые Scorpions — да много чего. И здесь был действительно представлен только рок, ни одного лазутчика из других направлений популярной музыки я не обнаружил. После винила я потусовался у стеллажей с компакт-дисками с дублирующим ассортиментом, выбрал несколько изданий, чтобы слушать в машине, подошел к прилавку.

— Заверните, как говорится.

Игорь заметно подобрел.

— Хороший выбор. Тридцать шесть рублей с вас.

— Давно этим торгуете?

— Вижу, вы не местный… Сорок лет. Когда-то я занимал здесь целый этаж, и это был крупнейший музыкальный магазин в округе. Практически Мекка для меломанов. Вы бы видели, какой был трафик! А потом пришла «цифра» — и вот…

Он с грустью развел руками.

— Часть помещений продал, отделился от соседей кирпичными стенами. Людям сейчас не нужна живая музыка. Вы местные эф-эм станции слушали?

— Я давно их не слушаю. Это невозможно.

— Вот-вот! — оживился Игорь.

«Боже, — подумал я, — и у них на радио тот же несъедобный винегрет!».

— Что, совсем нет покупателей?

— Есть, но это, в основном, такие же старые чудаки моего поколения. Группу «Канистра» слышали? Они в «Лагуне» играют.

— Угу.

— Я с ними какое-то время лабал на бас-гитаре, потом пальцы с возрастом стали подводить… Вот это мой контингент. А молодежь и средний возраст уперлись в смартфоны и цифровые плейеры, им уже ничего не нужно. Думаю, меня хватит еще на пару месяцев, потом придется закрываться и распродаваться.

— Что дальше думаете делать?

Он обреченно махнул рукой.

— В Оренбург, наверно. Там дочь живет, там внуки.

Я с сочувствием покивал. Мне вдруг захотелось сделать этому «упертому старому рокеру» что-нибудь приятное. Купить что-то из его товаров, но не ради наполнения лотка его кассового аппарата.

— Скажите, Игорь, а кассетные плейеры у вас есть?

— Ха, еще бы! Есть два замечательных экземпляра от «Грюндиг», я убрал их с прилавка. Отшаманил так, что работают как новые! Сейчас покажу.

Он убежал в подсобку. С минуту я слушал стук коробок и какой-то знакомый напев на английском языке в исполнении хозяина магазина.

— Вот он, моя радость!

Игорь положил на прилавок бережно завернутый в полиэтиленовый пакет аппарат размером с ладонь и картонную коробку без крышки с десятком кассет.

— Кассеты по три рубля за штуку, они японские, с хромовой лентой, я их регулярно проматываю, чтобы не намагничивались. Наушники я вам сейчас подберу.

Он нырнул под прилавок, а я с вожделением смотрел на плейер. У меня был похожий в школьной юности, двоюродный брат привез из загранки. Я тогда слушал на нем группы «Странные игры», «Кино» и «Пикник». Это был настоящий космос.

— Вот вам приличные «ушки», с дугой, легкие, но с хорошими басами. Не эти дурацкие современные тампоны. И комплект батареек.

Я пробежался глазами по торцам кассет. В основном тут были сборники классического английского и американского рока семидесятых-восьмидесятых. Попадались незнакомые названия.

— Беру коробку целиком. Сколько за все это счастье?

— На сотне сойдемся? За товар ручаюсь, как для себя делал!

— Годится. Заверните.

Напоследок радушный хозяин предложил приходить еще, напомнив, что пару месяцев еще проработает. Покидая магазин «Только рок!», я задавал себе вопрос: «Кто кого сегодня осчастливил?».

Я не отправился сразу домой. Проехал чуть дальше на восток, нашел первый попавшийся сквер, уселся на скамейке, нацепил наушники и вставил в плейер кассету с рок-балладами. Приятное аналоговое шипение пленки погрузило меня в транс… не говоря уж о Фредди Меркьюри и его роскошной песне «Is This The World We Created?».

«И это мир, который мы создали?»

25. Трое в подлодке, не считая питбуля

На просмотр вечернего политического телешоу собралась вся команда. Костя Симанков второй день отлынивал от концертов в ресторане «Пушкин», нимало не огорчаясь. В нем, видимо, проснулся студент прохладной жизни. Павел Гринько притащил килограмм пельменей собственного производства и несколько домашних соусов в пластиковых мисках. Увидев на кухонной плите кастрюлю свежесваренного Аней борща, он немного расстроился. Засунул пельмени в морозильник и строго наказал:

— Долго не храните, они теряют вкус при заморозке. Завтра чтобы приготовили!

— Будет сделано, — пообещал я.

Борщ был съеден подчистую. Костя и Павел попросили добавки. Пол-литровая банка сметаны также ушла влет. Нам с Аней досталось по тарелке, причем себе она уже соскребала со дна кастрюли.

— Давно не ел домашнего, — сказал довольный Костя.

— Приходи ко мне в гости, — отозвался Павел, — я тебя покормлю. У меня такие голубцы!

— Надо было приготовить побольше, — покачав головой, констатировала Аня, все это время суетившаяся у плиты.

За пять минут до начала трансляции мы уселись за стол, наконец, в полном составе. Аня заварила чай — тот, что ей передала мама, собственноручно собранный из ягод и трав. Еще она передала дочери банку вишневого варенья и что-то из домашней выпечки, я так и не разобрал, что это были за плюшки.

— А в каком формате эта байда по телеку проходит? — спросил я. Мои земляки в ответ пожали плечами.

— Если будет как в прошлый раз, — пояснила Аня, — то они соберутся втроем и будут блистать остроумием.

— Понятно. В любом случае, это веселее, чем аналогичные шоу в нашем мире.

За пару минут до начала мне позвонил Святов. Вот же неугомонный старик!

— Включил?

— Угу. Всей кодлой сидим у ящика, запаслись попкорном.

Святов подышал в трубку, собираясь что-то сказать, но не придумал ничего лучше, чем:

— Ладно, я на связи.

Ревнует старый пес, что тут говорить. Он больше не командует парадом, Круглов совсем от рук отбился.

— О, начинается, — сказал Костя.

На экране появилась заставка, всего три слова «Выборы 2017. Дебаты» на фоне городских пейзажей. Да, этот небольшой городок мог себе позволить иметь собственную телекомпанию с почти круглосуточным вещанием, но на приличного дизайнера боссы решили не тратиться.

— Давно не смотрел я фантастику, — сказал Павел.

— А зря, — отозвался я. — Если бы мы в свое время смотрели такие программы, а потом, насмотревшись, осмысленно ставили закорючки в бюллетенях, и вместе с нами это делали бы еще несколько десятков миллионов человек, то не было бы у нас сейчас такой задницы.

— С каких это пор у нас звезды сериалов стали такими политически подкованными? — усмехнулся Гринько. Клянусь, чем дольше я с ним общался, тем больше он напоминал мне Петровского.

— С тех пор, как поселился здесь. Короче, смотрим.

На экране появилась студия телекомпании «Край-ТВ», оформленная цветами российского флага. Слева стояли в ряд трибуны с микрофонами, за которыми уже ожидали битвы кандидаты на пост мэра, справа от них — ведущий, молодой человек в строгом костюме с галстуком и богатой щетиной на лице. На заднем плане аплодировали зрители. Судя по интенсивности аплодисментов, их было не так много, сколько обычно собирается на наших политических ток-шоу.

— Здравствуйте, меня зовут Максим Кондрашов, — поприветствовал зрителей ведущий, — сегодня у нас самый важный этап избирательной кампании, которая вышла на финишную прямую…

Пару минут он говорил много ненужных слов, представлял кандидатов, раскрывал основные части их биографии. Меня в первую очередь интересовал Крутов — сумел ли он привести себя в форму после вчерашнего нокдауна. Как выяснилось, лишь наполовину. Багровое и припухшее лицо не смогли замаскировать даже гримеры, глаза поблескивали, хаотично блуждая по студии. Услышав свою фамилию, Константин дежурно кивнул.

— Похоже, после нашего ухода он продолжил, — сказал Павел.

— Да, пожалуй. Остановиться можно после третьей рюмки, но после тринадцатой уже нет. Не хотел бы я сейчас стоять с ним рядом.

Весьма выигрышно по сравнению с действующим градоначальником выглядел Владимир Пахомов, стоявший в центре. Все в той же белой рубашке с бордовым галстуком (я не припомню, видел ли его хоть раз на каких-либо фотографиях в классическом костюме; у них дресс-кода нет на такие случаи?), улыбчивый, спокойный, искрящийся здоровьем и успехом. Думаю, молодой женский электорат он уже покорил.

С правого края стоял Валентин Хилькевич. Если политтехнолог и проделал над ним какую-то работу, то ее результатов я пока не разглядел. Угрюмый, сосредоточенный, с плотно сжатыми губами.

— И он на что-то рассчитывает с такой харизмой? — поинтересовалась Аня. — За неделю до голосования?

— Поверь мне, — сказал я, — в тех краях, откуда мы родом, и не такие харизмы выигрывали. А Хилькевич три года назад ноздря в ноздрю с Крутовым шел.

Стартовал первый раунд. Каждому участнику дебатов было предложено выступить с кратким приветствием. Начал Крутов.

— Добрый вечер, дорогие друзья…

Я уронил голову на ладонь. Костя хихикнул. Павел поперхнулся чаем, забрызгав стол.

— Твою мать, вылитый Брежнев!

Крутов, поняв, что не справляется с речевым аппаратом, взял небольшую паузу, вдохнул-выдохнул и попробовал еще раз.

— Земляки… дорогие мои… Я рад, что… так сказать, многие из вас готовы оказать мне доверие в очередной раз…

Его состояние было заметно невооруженным глазом. Камера выхватила Пахомова — улыбка у него еще оставалась на лице как приклеенная, но это была улыбка, маскирующая неловкость. Хилькевич продолжал угрюмо смотреть куда-то перед собой.

Крутов в течение отведенной ему минуты успел лишь поблагодарить за доверие, оказываемое ему в течение шести лет, пообещал, что в следующие три года он, как минимум, удержит планку на должном уровне и не допустит падения жизненного уровня горожан.

У меня пиликнул телефон, извещая о полученном сообщении.

«Ты это видел?!» — спрашивал Святов. Я не стал отвечать, решил, что отпишусь позже, когда эта «цыганочка с выходом» закончится.

— Он напоминает мне тренера проигравшей команды, который в раздевалке говорит футболистам, что завтра они сыграют еще лучше. — Павел придвинул опустошенную кружку Ане. — Солнце, добавь чайку, пожалуйста, а то я расплескал.

Вторым заговорил Пахомов. Четко, грамотно, без дежурных фраз и суеты. Сказал, что уже добился определенных высот в своем бизнесе и теперь хотел бы использовать полученный опыт в деле развития и дальнейшего процветания города. Край должен жить в ногу со временем, точнее, даже опережать его на несколько шагов, чтобы молодежь не искала лучшей доли в крупных городах, а оставалась здесь и приносила пользу землякам. Напоследок он не упустил возможности напомнить, что в свое время получал более чем заманчивые предложения о сотрудничестве от своих европейских партнеров, но все их отверг, посчитав, что больше будет полезен здесь, на родине.

— А надо было ехать, — с ехидством буркнул Крутов и хотел что-то добавить, но его слова потонули в аплодисментах.

Хилькевич после удара гонга долго молчал, потеряв, наверно, четверть отведенного времени. А когда заговорил, я понял, что он не просто волнуется — он парализован. Ошибка Петровского в выборе этой персоны для старта карьеры стала более чем очевидной. Что с ним такое?

Рыбный магнат сообщил собравшимся в студии и телезрителям, что родился и вырос в Крае, знает его сильные и слабые стороны, много лет кормит округу свежей рыбой. Намерен в случае его избрания главой муниципалитета налаживать деловые и культурные связи с соседними городами… потом звякнул гонг.

Ведущий объявил короткую паузу. Когда пошел блок агитационных и рекламных роликов, я поднялся из-за стола.

- Перекурю.

Павел увязался следом.

Мы вышли на задний двор. Округа притихла. Где-то погавкивали дворовые собаки, мычали коровы, но обычной вечерней суеты с семейными ужинами на свежем воздухе я не наблюдал. Неужели все прильнули к экранам?

— Серега, ты это…

— Чего?

Паша прикурил от моей зажигалки. Он почему-то смущался.

— У тебя это…

— Ну?

— Короче, с Анютой у тебя что? Серьезно или так?

Он покраснел.

— Опаньки!

Уж чего-чего, а такого вопроса сейчас я не ожидал. Мне казалось, что мы все увлечены общим делом, общей миссией, так сказать. А на поверку выясняется, что из всех четверых одержим только я. Вот она, волшебная сила рекламной паузы.

— А чем вызван интерес?

Павел стушевался еще больше.

— Ну, симпатичная она…

— Это я знаю. Ты ж говорил, что у тебя тут личная жизнь налаживается.

Он махнул рукой, отвернулся.

— Да так себе личная жизнь! Ходил тут к одной разведенной три месяца, вроде как серьезные намерения и у меня, и у нее, уже почти съезжаться начали… — Павел сделал паузу.

— Ну и чего?

— Вчера ее бывший объявился с букетом цветов и кольцом размером с шайбу. Вернись, говорит, я все прощу.

— А она чего?

— Она теперь в раздумьях.

Я чуть не расхохотался. Не знаю, что меня больше всего насмешило — то ли сконфуженное лицо Пашки, то ли его мальчишеская готовность при первых препятствиях искать запасной аэродром.

— Ты не гнал бы пока волну. Подумает она немного, послушает своего благоверного и даст ему от ворот поворот.

— Ага, а то ты женщин не знаешь! Муж в свое время променял ее на какую-то профурсетку, собрал манатки и ушел. Она его ждала, потом со мной сошлась. Как думаешь, в чью пользу они делают выбор, если мужик, поджав хвост, возвращается домой?

— Не знаю. Женат не был и с разведенными дела не имел.

— Так я тебе скажу: им надо побеждать. Во что бы то ни стало чувствовать свою правоту. Вот он пришел с букетом — все, она его сделала! Помурыжит немного и постелет кровать в соседней комнате, а когда он к ней ночью приползет — считай, снова «совет да любовь». Не хочу я играть в эти игры.

Я бросил окурок в урну, положил руку парню на плечо.

— Тут я тебе не помощник. Любишь — борись, а если тебе все равно к кому ходить, то Аня не вариант.

— То есть у вас все серьезно?

— Паша!

Он вздохнул.

— Ладно… Пошли этих Фунтиков досматривать.

Когда мы вернулись в комнату, Крутов вовсю сыпал цифрами: надои, урожаи, собранные налоги, зарплаты бюджетников, новые инициативы. В общем, что-то вроде «инда взопрели озимые». Дикция все так же хромала, но ее недостатки нивелировал темперамент. Пахомов выслушивал его речь со снисходительной улыбкой, а Хилькевич поедал оратора взглядом Кощея.

— Сейчас подерутся, — пояснила Аня.

Наконец, Крутов выдохнул, вытер платком блестевший под светом софитов лоб.

— Ну что ж, спасибо, — сказал ведущий Максим Кондрашов. — Сейчас очередь ваших соперников, господин Крутов, задавать вам вопросы или оставлять свои комментарии. Прошу вас, господин Пахомов.

Мистер Белая Рубашка приосанился, повернулся к своему собеседнику.

— Цифры и экономические показатели, о которых вы сейчас говорили, это все очень хорошо. Но я тут сделал некоторые расчеты.

Пахомов опустил взгляд в свои бумаги.

— Если сравнивать эти показатели с четырнадцатым годом, когда вы пошли на второй срок, то они не только перестали расти, они стали снижаться. — Он озвучил свои данные по нескольким пунктам. — То есть хвастаться вам тут особо нечем, налицо все признаки стагнации. Конечно, на вашей собственной лесопилке эта стагнация никак не отражается — отгрузки только росли все последнее время — но экономика Края, знаете ли, это не только лесопилка Крылова.

Пахомов сверкнул перед камерой белоснежными зубами.

— Это не стагнация! — воскликнул Крутов. — Это стабильность!

— Средняя температура по больнице?

Зрители в зале засмеялись. Крутов побагровел. Наверно, мне показалось, но во втором раунде он выглядел еще пьянее. У него там под трибуной спрятана волшебная фляжка?

— А что вы предлагаете, юноша?

Пахомов проглотил фамильярность.

— Я предлагаю не держаться за синицу в руке из соображений «кабы не вышло хуже». Поверьте, я общаюсь со многими молодыми людьми, которые, закончив высшие учебные заведения в крупных городах губернии и даже страны, хотели бы вернуться и завести собственное дело в Крае. Причем речь идет не только о том, чтобы просто открыть какую-нибудь торговую палатку, хотя и торговлю надо, безусловно, развивать. Речь идет о производстве, об услугах, об инновациях. Да и на земле у нас тоже не все гладко — большинство фермеров люди уже немолодые, львиная доля хозяйств создана тридцать и даже сорок лет назад. У людей колоссальный опыт, они создали целый сектор местной экономики, но этот опыт, боюсь, скоро некому будет передавать. А все почему?

— И почему? — спросил Крутов и икнул.

— Излишний консерватизм — раз! — Пахомов загнул палец. — И процентные ставки по кредитам малому и среднему бизнесу — два! Я выступаю за то, чтобы максимально упростить активным молодым людям условия для вхождения в бизнес. И я это сделаю!

Студия наградила выступление Пахомова аплодисментами.

— Куда уж проще, — буркнул Крутов.

Пришла очередь Хилькевича мордовать градоначальника.

— Господин… кх… Крутов, — прокряхтел он. Прокашлялся и повторил более четко и внятно: — Господин Крутов.

— Как будто деревянный шкаф по полу проволокли, — прокомментировал Павел. После нашего разговора во дворе он погрустнел и острил как-то зло.

— В отличие от предыдущего оратора, — продолжил Хилькевич, — я не стану оперировать цифрами. В конце концов, общее благосостояние граждан в целом и каждого в отдельности дано нам в ощущениях. Если уровень жизни снизится, люди это почувствуют, и никакие цифры официальной статистики не убедят их в обратном.

Зал одобрительно похлопал.

— Я хотел бы спросить о другом. Как вы считаете, должен ли кандидат на пост мэра, помимо очевидных организаторских способностей, обладать неким моральным обликом? Нашему городу уже больше ста пятидесяти лет. Сложились свои традиции, есть свои привычные устои. Я не утверждаю, что общество наше архаично и патриархально. Город у нас современный, не пуританский, успешно вступивший в двадцать первое столетие. Но все же люди, обладающие властью и влияющие на принятие серьезных решений, должны предстать перед нами образцом этики. Согласны?

Крутов напрягся, прищурил полупьяные глазки. Я уверен, он помнил о нашем вчерашнем предупреждении о возможности провокаций.

— Согласен, — осторожно ответил мэр.

— Тогда я вынужден адресовать вам несколько серьезных претензий. — Хилькевич обратился к ведущему: — Согласно правилам дебатов, любой кандидат может использовать свои фото- и видеоматериалы, не так ли?

— Абсолютно верно, — согласился тот.

— Тогда я попрошу вашего режиссера запустить пленку, которую я заранее предоставил. Будьте добры.

Мы все четверо переглянулись. Костя приоткрыл рот. Аня вскинула брови. Даже у Павла проснулся былой азарт.

Вот она, эта бомба, которая завалит нашего медведя! Вот он, этот козырь, который Петровский и его протеже приберегли для самого решающего момента! Что же они там заныкали в рукаве?

Телекамера была направлена на большой монитор, висящий на стене за спиной ведущего. Сначала экран заполнял так называемый «белый шум», затем появилось изображение…

Нам хватило нескольких секунд просмотра, чтобы начать комментарии.

— Твою ж мать, — протянул Павел. — Прошу прощения у дамы за мой французский.

— О-оу! — сказал Костя.

— Ффу! — Аня опустила голову.

Я же вообще не издал ни звука. Мне нечего было сказать.

Я узнал интерьер. Большая гостиная в «викторианском» стиле, роскошный кожаный диван, гигантское панорамное окно. Съемка велась неподвижной камерой видеонаблюдения — судя по картинке, скрытой камерой. На диване Константин Крутов в белом махровом халате тискал симпатичную длинноногую девушку, сидящую у него на коленях. Из одежды на ней сохранились к данному моменту только лоскуты нижнего белья — два темных треугольника на груди и еще один внизу. Крутов держал девушку за бедро и, улыбаясь, что-то ей наговаривал. Вскоре она уложила голову ему на плечо, а его рука поползла по бедру, пальцы зацепили ниточку трусиков и потянули ее вниз…

— Так, стоп! — воскликнул ведущий программы. — Я прошу режиссера остановить демонстрацию. Нас могут смотреть дети.

Режиссер и сам догадался, какую свинью ему подложили. Запись прервалась.

Присутствующие в студии растерялись. Зрители шушукались, Максим Кондрашов явно не знал, как продолжить программу, то и дело прикладывал руку к невидимому наушнику и принимал команды режиссера. Пахомов облокотился на локти и сконфуженно глядел на темный экран монитора. Мне показалось, что я правильно трактовал его взгляд: показанный ролик ему на руку, но он не хотел победы такой ценой, ибо не велика радость выиграть дистанцию у бегуна с переломанными ногами. Что касается Хилькевича, то он спокойно оглядывал публику, изучая реакцию.

Камеры старательно избегали главного героя показанного мини-фильма. Я слышал, что у телекомпании «Край-ТВ» имелись некие личные подвязки с Крутовым, и ребята, наверно, до последнего пытались помочь ему сохранить лицо.

— Такое раньше бывало? — спросил я.

— Вроде нет, — ответила Аня. — Может, это не он?

— «Лицо, похожее на мэра»? Это мы уже проходили… Кстати, я узнал место. Это отель «Каскад», мы с Петровским останавливались в похожем номере. Он еще хвастался, что там останавливаются важные приезжие чиновники. Один из портье подтвердил.

— Надо полагать, на коленях у нашего чувачка сидит областной министр сельского хозяйства, — сказал Павел. — Кто и как установил там камеру?

— Я могу только догадываться. Это или он сам, или кто-нибудь из сообщников, сотрудников отеля. Петровский часто останавливался там. Кстати, тот портье очень болтливый дядька, когда ему ручку позолотишь. Выведать график встреч Крутова с гостями — плевое дело.

У меня пиликнул телефон. Святов прислал сообщение, состоящее из одного слова — нецензурного синонима к слову «конец».

— Интересно, — сказал Павел, — почему они это не слили сразу в сеть? Было бы больше и дольше разговоров.

— Скорее всего, Петровский готовил телепремьеру, а уж теперь это точно появится в сети. Ладно, смотреть больше не вижу смысла. Паш, курить пойдешь?

Мы снова вышли во двор. Павел задумчиво теребил сигарету, не торопясь ее зажечь.

— И что теперь?

— А черт его знает, — честно признался я. — Тут действительно ничего предсказать нельзя даже за неделю до выборов. В любом случае шухер будет до небес.

— У тебя есть план?

Я не ответил. «Есть ли у меня план?! — кричал мистер Фикс в „Вокруг света за восемьдесят дней“. — Есть ли у меня план?! Да у меня тысяча планов! Я задержу этого Фогга!».

Павел поднес сигарету к моей зажигалке, и в эту же секунду из соседнего дома раздался истошный женский крик. Даже визг.

Мы чуть не подпрыгнули.

— Господи, что это?!

— Не знаю, — сказал я, хотя сразу догадался, что могло случиться. — Ну-ка пойдем.

Мы не стали перелезать к соседям через изгородь (хотя сейчас я думаю, что в тот момент следовало пренебречь правилами общежития, и все сложилось бы иначе), обежали свой дом по двору и выскочили на улицу. По дороге услышали еще один вопль — уже на пределе возможности легких. Он продлился несколько долгих секунд и вдруг резко оборвался.

Мы остановились у калитки дома Михалыча. Я сначала протянул палец к звонку, но сразу понял нелепость своего поведения.

— А, черт с ним! Паш, дуй за мной!

Мы перелезли через металлические прутья. Я несся впереди, Павел держался за спиной. Взбежав на крыльцо, я сразу налег на дверь плечом, ожидая, что она заперта, но в результате я просто рухнул на пол в коридоре. В нос ударил запах несвежей еды и грязной одежды.

Поднявшись на ноги, я вошел в комнату, служившую гостиной… и замер на месте. Павел подбежал следом, толкнув меня в плечо, но сразу попятился назад, закрыв рот ладонью.

К моим ногам подползала широкая кровавая река. На полу ничком лежала Софья. Из головы, расколотой надвое, торчал топор.

Михалыч в своей фирменной майке-алкоголичке сидел на стуле перед телевизором, на экране которого лил крокодиловы слезы действующий градоначальник. Услышав шум, хозяин дома обернулся.

Он был вдрызг пьян, но в глазах стыло осознание содеянного.

— Говорил я, — прокряхтел он, обращаясь ко мне, — звезданутые они тут, на всю голову звезданутые…

Я с трудом поборол рвотный рефлекс, вышел в коридор. Павел уже успел блевануть на пол и теперь утирался занавеской кладовки.

— Паш, ты как?

Он отмахнулся.

— Выйди-ка на воздух, подыши. Как придешь в себя, позвони в полицию. Давай иди!

Мне не хотелось возвращаться в комнату. Вряд ли Михалыч пустится в бега, но до прибытия копов за ним следовало приглядеть.

«Вот тебе и питбуль».

26. Все-таки дрейф

Тихо вокруг, вот и не спит барсук. Уши свои он повесил на сук и тихо танцует вокруг…

Все про меня, за исключением последней позиции. Для танцев в ночи я не созрел, разве что для безумного танца с бубном, который смог бы отогнать злых духов, взявших меня в оборот.

Я сидел на скамейке на заднем дворе, вытянув ноги, и смотрел на звезды. Здесь ночное небо выглядело иначе, чем в большом городе. Разница примерно такая же, как между обычным ламповым телевизором восьмидесятых годов и панелью высокого разрешения (вечно меня тянет на киношные ассоциации!). Кристальная чистота. Вон Большая Медведица, вон Полярная звезда, а вот…

Аня почти неслышно присела рядом, прислонилась к плечу.

— Как ты, милый?

— Ничего, получше.

Я поцеловал ее волосы, накрыл ее ладонь своей.

— Как это все ужасно, Сереж.

— Да…

— Что же это такое с нами?

Хороший вопрос, подумал я. Если бы его периодически задавал себе хотя бы каждый десятый житель планеты, мы жили бы иначе. Или нет?

— Что такое с вами, я не знаю. Тебе как местной жительнице, наверно, виднее. У нас вот уже никто ничему не удивляется. И это печально.

Жилой квартал уже спал. Собаки молчали, но вовсю голосили сверчки, в окнах соседских домов один за другим гасли окна. Становилось прохладно.

— Ты когда спать пойдешь?

— После всего, что увидел? Сомневаюсь, что засну. Я посижу тут, ладно?

— Тогда и я с тобой, если не помешаю.

— Ни в коем случае… не помешаешь.

Она придвинулась ко мне ближе. Я снова уставился в черное небо, усыпанное сверкающими «веснушками» звезд.

Что же такое с нами, говоришь… Да ничего особенного. Мы в своем Старом Мире бесимся от безысходности, нищеты и астрономического неравенства, от огромного количества препятствий, что лежат между нами и нашими мечтами. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Кто-то пойдет по головам, кто-то даже копейкой чужой рук не испачкает. Большинство из нас остановилось на нижних уровнях пирамиды Маслоу — удовлетворении элементарных физиологических и жизненных потребностей, и лишь единицы пытаются добраться до самой вершины. Для чего живем и куда стремимся? Черт его знает или Бог его ведает?

От чего бесятся эти счастливчики, живущие здесь? Как Петровский сумел найти подручных из числа местных для реализации своих пакостных планов? Почему этот чертов градоначальник, долгие годы пользовавшийся доверием и уважением большей части земляков, на поверку оказался таким куском говна? Отчего слетел с катушек этот парень-полицейский, пошедший на убийство? Молодой, при деле, при всех возможностях, которые перед ним открывались! Какие тараканы копошились у него в голове?

Я уже знал, что главный подозреваемый в убийстве и организации взрыва на стадионе «Вымпел» — именно Владимир Курочкин. Вместе с бригадой на вызов к дому Михалыча приехал и мой знакомый старший лейтенант Самохвалов. После того, как я дал свои свидетельские показания, и пока эксперты разбиралась в доме, мы с ним постояли в сторонке, поболтали. Он не видел проблемы в том, что откровенничает со мной — ведь мы с ним «почти коллеги».

— Ствол определили, — потухшим голосом сообщил Иван Терентьевич. С момента нашей последней встречи он выглядел еще более постаревшим.

— Да, я в новостях слышал. Поймают парня?

— Не знаю. Патрули уже почти двое суток стоят на всех выездах из города. Просочиться можно только лесом. Но если он уже ушел, то пиши пропало. Только федеральный розыск, а это долгая история.

— А если он все еще здесь? Как вы сами думаете? Вы же служили с ним не один год, можете знать его психологию, повадки, привычки.

Старлей только грустно усмехнулся.

— Ни черта я о нем не знал, как оказалось. Был бы он из какой-то неблагополучной семьи, а так-то чего ж… Хоть и с матерью жил, но рос-то нормальным парнем. Вот что с ними делается на пустом месте, а? У меня половина в подчинении — молодежь! Оболтус на оболтусе! Вот Матвей еще есть, патрульный, вечно оружие теряет, протоколы заполненные бросает где ни попадя. Светка, напарница его, как поссорится с очередным кавалером, истерить начинает, людям грубит. Дал же бог команду! Ни черта я не знаю, какой к ним подход найти…

Жалко мне стало старика.

Что с нами делается? — снова задал я себе этот вопрос, глядя на звезды. Не в трущобах, не в каменных гетто, не в депрессивных рабочих поселках, а вот здесь — что?!

— Молчит Русь, не дает ответа, — прошептал я вслух.

— Что ты говоришь?

— Так, ничего, милая. Ты знаешь, я сейчас подумал, что нас, наверно, стало слишком много здесь. Нас — приезжих.

— Что в этом плохого?

— Мы вносим в вашу жизнь хаос.

— Но ты-то хороший. — Аня погладила меня по щеке. — Побриться бы только. И ребята же вот нормальные, трудятся.

— «Я добрый, но добра не сделал никому»… Есть такой певец у нас, Константин Никольский. Хорошая песня… Знаешь, нам бы со своей жизнью разобраться, а не в вашу лезть.

Она отстранилась от меня.

— Так, милый, мне не нравится твое настроение.

— Мне тоже.

— Что ты предлагаешь? Все бросить? Сесть в этот ваш поезд и уехать?

Я, наконец, оторвал свой медитативный взор от звездного полотна, посмотрел на свою девушку. Из-за света фонаря, висевшего над крыльцом, я плохо видел ее черты.

— Я бы предложил закрыть нору. Если бы знал, как это сделать.

Утром я даже не стал смотреть телевизор. Точнее, я его включил, но едва увидел выпуск новостей, моментально переключил на программу, где отвратительного вида звероящер на крупном плане с хрустом поедал какого-то зеленого таракана.

— Фу, — сказала Аня, накрывавшая на стол.

Газеты я в эти дни тоже не читал, старательно отворачивался от витрин киосков с периодикой. К разговорам прохожих не прислушивался. Почти осадное положение, в котором оказался город, я мог наблюдать и визуально: на каждом перекрестке дежурили пешие и автомобильные патрули, на столбах висели фотографии предполагаемого убийцы. Вечерами людей на улицах было заметно меньше, особенно детей и подростков — их после восьми вечера как корова языком слизывала. Тревожная выдалась предвыборная неделя в Крае.

Дни мои тянулись как жвачка. В понедельник вечером я получил повестку в суд. Мне ее вручили лично с курьером под роспись. Аня сочувственно погладила меня по плечу.

Явиться предстояло во вторник в десять утра. Я был на месте вовремя. Очутившись внутри здания суда, я вспомнил парикмахера дядю Гену, который костерил окружного судью и его жену, появившихся на открытии нового зала заседаний в нарядах, более приличествующих церемонии награждения премией «Оскар».

Своей очереди я ждал минут десять. Сидел в полном одиночестве в узком коридоре, листал журналы (к счастью, глянцевые, не замеченные в интересе к политике). Вызвали меня в десять-пятнадцать. Мое дело рассматривала молодая женщина, которой черная мантия, пожалуй, была к лицу. Она старалась быть строгой, но я живо представил себе, какая у нее улыбка и искрометный смех. Кроме меня и судьи, в зале присутствовали секретарь и стенографистка.

— Вину свою признаете?

— Целиком и полностью, ваша честь.

— Мотивы, причины?

— Алкогольное опьянение.

— И только?

— А что еще?

— По словам свидетелей, вы выкрикивали очень странные лозунги. — Она посмотрела в документы. — «Вы все у Христа за пазухой, жизни не нюхали, ничего не знаете». Что это значит?

— Только то, что я сказал.

Она вздохнула.

— Принято. Круглов Сергей Николаевич, вам присуждается штраф в пятьсот рублей по статье «Хулиганство». Плюс возмещение материального ущерба ресторану «Пушкин». Что касается отдельного гражданского иска…

— Да, что насчет иска, ваша честь? — Этот пункт волновал меня больше.

Судья глянула на меня поверх очков.

— Сергей Николаевич, у вас есть возможность решить вопрос в досудебном порядке.

— Сколько у меня времени?

— Сутки. Адрес Кузьминых вы можете найти в справочнике. Удачи. — Она стукнула молотком. — Заседание окончено.

Адрес я нашел быстро. Днем помотался по делам, а вечером, чтобы наверняка застать Кузьминых дома, отправился на южную окраину. Молодые люди жили в недорогом доме кондоминиума, в паре кварталов от «улицы толстожопиков». Встретили они меня на крыльце, внутрь не приглашали. Парень поглядывал с любопытством, а вот девушка старалась подчеркнуть, что все еще обижена и с удовольствием послушает, что я могу ей предложить.

Я не стал готовить пламенную речь, сказал как есть, не прибегая к помощи актерского мастерства.

— Ребята, у меня выдалась чертовски тяжелая неделя. Вы же знаете, что творится в городе. Все это творится непосредственно вокруг меня. Я сорвался, простите Христа ради… В качестве извинений примите от меня вот это.

Я протянул им два незапечатанных конверта.

— Поездка на двоих на Гоа на десять дней. Я понимаю, что это гораздо меньше, чем вам могли бы присудить по вашему иску, поэтому вот еще кое-что.

Я вынул еще один конверт.

— Здесь ключи и документы от новой «тойоты». Машину можете забрать в салоне «Сатурн» на Набережной. Надеюсь, с цветом я угадал.

Расстались мы почти друзьями. Кузьмин пожал мне руку и сказал: «Ну ты даешь, брат! В следующий раз осторожнее». Его молодая жена великодушно позволила поцеловать ей руку. Возвращаясь вечером домой, я подумал, что девушке, чего доброго, понравится подставлять голову под барные стулья.

В общем, от идеи пустить меня по миру они отказались.

В среду утром я позвонил Семену Кудинову и сказал, что в силу сложившихся обстоятельств помогать ему с подготовкой команды к полуфиналу не смогу. Он отнесся к этому с пониманием, пообещав, что справится и обязательно выведет «Вымпел» в финал губернского Кубка. «Жаль вот только тренироваться на своей базе пока не можем, — посетовал тренер, — бегаем по школьной лужайке». Я искренне пожелал ему удачи, а после разговора сразу выключил телефон и завалился спать. Проспал почти весь день, пока не вернулась Аня.

За ужином она рассказала, как прошли похороны погибшей девушки Кристины Арутюнян. Прощание проходило в ритуальном зале городской клиники. Собрался чуть ли не весь город, парковка забилась машинами, движение по прилегающим дорогам было парализовано, полицейским пришлось разруливать. Из-за наплыва людей шествие решили не устраивать — поместили закрытый гроб в катафалк и увезли на кладбище на восточной окраине. С ним уехали лишь близкие родственники погибшей.

С Аней мы в эти дни общались довольно странно. Умеренно как-то. Утром вместе завтракали, потом она уезжала на работу (уезжала на городском транспорте, оставляя машину мне), после работы забегала к родителям или подругам. Вечерами мы смотрели телевизор (я продолжал избегать информационные каналы), иногда сидели на заднем дворе. Один раз, когда уже смеркалось, вышли прогуляться по кварталу. И любовью занимались только один раз, причем без особой страсти.

Мне кажется, наши отношения вступили в стадию оцепенения. Мы не знали, что будет дальше. Каждый новый день приближал нас к очередной субботе. Я не думаю, что Аня боялась моего побега на этой неделе, но ведь дальше будет новая суббота, за ней — следующая. И так до тех пор, пока все не закончится. Да еще и мое желание «закрыть портал», хоть я и не имел ни малейшего понятия, как это сделать.

В четверг я решил уехать из города. Нет, не насовсем, а просто проветриться. Негоже, очутившись в этой «чудесной стране», довольствоваться лишь познаниями о жизни одного городка. Поскольку в здешней географии я не разбирался, купил в киоске карту Оренбургской губернии. Сидя в машине, развернул ее на коленях, проследил пальцем по железнодорожной ветке, идущей с запада на восток, нашел Край. Только сейчас я подумал, что это можно было сделать и раньше — прямо на выходе из библиотеки, где я знакомился с историей города. До чего ж ты тупой, ненастоящий майор! Или нелюбознательный!

Я, наконец, смог увидеть Край целиком. Очертаниями городок смахивал на пляшущего человечка, что-то вроде карточного Джокера. Он был вытянут с севера на юг, на макушке — смешной свесившийся на бок «колпак», на востоке и западе — раскинутые в разные стороны «руки». Ровно посередине Край разрезала железная дорога. Пошарив по карте, я выбрал северное направление, в соседний Крылов. Завел двигатель и поехал. Миновал блокпост на выезде у Северных Ворот, показав спецназовцу документы, и вырвался на простор.

Дорога была отличная, четырехполосная, абсолютно ровная. Ветер врывался в салон «Челленджа» через открытые окна, в динамиках «Скорпионы» молотили мой любимый у них альбом «Humanity. Hour 1». Мимо пролетали поля, фермы, теплицы, островки леса, современные автозаправочные станции. Заметив впереди по правую руку скопление одноэтажных строений, я сбавил ход. Вспомнил, что не взял в дорогу даже бутылки воды.

Я остановился. Оказалось, что это был мотель. Около десятка домиков прятались в рощице. Они напомнили мне наши бюджетные базы отдыха с деревянными домами, лишенными всяческих удобств (примитивность сервиса на таких базах компенсировался близостью водоема с пляжем). Однако здешние корпуса придорожной гостиницы, выкрашенные в бежевый цвет, выглядели вполне прилично. Административный корпус мотеля и магазин располагались возле просторной асфальтированной площадки, на которой были припаркованы три легковых тачки.

Я купил две стеклянных бутылки «колы», пару больших сэндвичей и сухарики. Обменялся любезностями с молодым продавцом, одетом в джинсы и футболку цветов «Манчестер Юнайтед» (право слово, в этом мире нельзя купить булку хлеба без светской болтовни с человеком по ту сторону прилавка), пожелал ему хорошего дня, сел в машину и поехал себе дальше.

Крылов ничем меня не удивил — всего лишь более крупный и продвинутый город с большим количеством современных высотных зданий. Несомненно, деньги здесь крутились другие. На дорогах было больше автомобилей (я даже пару раз попадал в пробки на оживленных перекрестках), на тротуарах — пешеходов, а на некоторых улицах бегали симпатичные красно-белые трамваи. Словом, живой, пульсирующий, открытый город. Мне понравился пруд, расположенный почти в самом центре. По берегам его буйствовала зеленая растительность — тополя, березы, мохнатые ивы, свесившиеся над водой — так что пробраться к берегу оказалось сложно. Я постоял на мосту, подышал свежим влажным воздухом, помахал рукой парочке, выплывшей на лодке из-под моста. Они помахали мне в ответ.

Я не стал покупать местные газеты. И так было понятно, что это город той же реальности, в которой я сейчас обитал.

Пополнив запасы провизии, я отправился в обратный путь. «Скорпионов» в моей магнитоле сменили «Цеппелины». Знаменитую «Лестницу в небо», уже проезжая Северные Ворота Края, я пел вместе с ними. Вернулся домой усталый — раньше мне ничего не стоили переезды на пятьсот километров, а сейчас я выматывался уже после жалкой сотки. Впрочем, не только усталый, но и счастливый. Правда, счастье мое играло недолго.

В пятницу утром позвонил Святов и сказал, что его выписывают. Врачи сочли, что он вполне может долечиваться амбулаторно. Аня, увидев выражение моего лица, все поняла без слов. Быстро собрала вещи и уехала к себе домой. Не знаю почему, но я даже не попытался ее остановить.

— Ты звони, пожалуйста, — сказала она на прощание, поцеловав меня в губы. — Держи в курсе, не теряйся.

Святова я возненавидел пуще прежнего.

Он приехал ближе к обеду. Медленно прошествовал в комнату, бросил на пол в углу пакет с вещами, придирчиво оглядел обстановку. Я сидел на диване, закинув ногу на табуретку, и щелкал пультом телевизора. На экране африканские слоны сменялись мадагаскарскими лемурами, космические ракеты бороздили просторы Вселенной, бывалые рыболовы объясняли зрителям, что такое фидер и почему пойманного карпа надо отпустить обратно.

— Лежишь? — спросил Святов.

— Лежу. Привет. Как сам?

— Как видишь, приплелся на своих двоих. Там у забора тачка припаркована — чья?

— Моя. В прокат взял.

— Тогда мог бы и забрать меня из больницы.

— Извини, не подумал.

И я продолжил щелкать пультом. Я не собирался демонстрировать ему свое равнодушие или даже пренебрежение, просто так получилось — вполне естественно. После ухода Ани я не знал, чем себя занять.

— Чую, женским духом пахнет, — сказал майор.

— Потому что здесь в твое отсутствие жила женщина. Элементарно, Ватсон.

Он походил по комнате, остановился перед отрывным календарем, висевшим справа от окна, оторвал несколько листков и присел за стол.

— Какой день недели-то, помнишь хоть?

— С утра была пятница.

— И что?

— Что?

— Чего лежишь?

— А что я должен делать?

Он покряхтел. Видимо, понял, что я включил дурака.

— Ты забыл, зачем мы здесь?

— А зачем мы здесь?

Разговор не клеился. Было очевидно, что за прошедшую неделю мы оба изменились. Точнее, не мы сами, а наше восприятие окружающей реальности.

— Серега, ты…

— Что — я?

— Новости смотрел последние?

— Нет.

— А чего?

Я не выдержал, вскочил с дивана, стал нарезать круги.

— Слушай, майор, что ты ко мне пристал?! Хочется тебе в казаков-разбойников поиграть — вперед и с песней! А я уже сыт по горло! Это дурдом, а не Эдем!

Расхаживая по комнате, я ногой задел свободный стул. Он с грохотом отлетел к стене.

— Этот дурдом устроили мы, — спокойно заметил Святов, игнорируя мою вспышку гнева. — Если хочешь смыться — сам дуй вперед и с песней, как ты говоришь. Но сначала надо прибрать за собой.

— Да, прибрать! И заколотить эту чертову нору досками, залить ее бетоном нахрен, чтобы больше никто не шнырял туда-сюда!

Майор вздохнул.

— Стало быть, последние новости ты не читал…

— Да пофигу мне, кто тут у них мэром станет!

— Я не про выборы. Возьми-ка у меня в пакете свежие «Краевые вести». По дороге в киоске купил.

Я выполнил его просьбу, но не для того, чтобы действительно что-то прочесть. Я хотел, чтобы он отстал от меня.

— Ну, и что тут интересного?

— Передовицу глянь.

Я развернул свернутую в трубочку газету. Прочел лишь заголовок и начало главной статьи номера…

…и потерял дар речи.

Тело пропавшего старшего сержанта Владимира Курочкина найдено на берегу реки Зюзелга в труднодоступном месте в трех километрах от города вниз по течению. Его обнаружили рыбаки. Согласно предварительным данным экспертизы, тело находилось во влажной среде около недели. В легких вода не обнаружена, смерть наступила от удушения.

Я бросил газету на пол.

— Ты понимаешь? — спросил Святов. — Может быть, он и причастен к взрыву на стадионе, но он точно не убийца.

27. День тишины

Слышали, наверно, про болевой порог? Это когда организм до какого-то предела способен чувствовать боль и мучиться, а потом — дзинь! — мозг отключается, и делай с телом все, что захочется, хоть включенный утюг на пузо ставь, хуже уже не станет.

В пятницу, за два дня до голосования, мозг города отключился. Его пытались «запустить» средства массовой информации, эксперты и аналитики всех мастей и, разумеется, официальные представители силовых органов, обещавшие в кратчайшие сроки навести порядок. Но ничего не помогло. Вместо мозга у города вовсю стало тарахтеть сердце.

— Представляю, как бомбит сейчас моих местных братьев по оружию, — говорил Святов. — Одно дело, когда ты уже точно знаешь, кого искать и как это делать, и совсем другое, когда ты понял, что шел в неверном направлении и все надо начинать сначала.

— Золотое правило ужастиков, — добавил я, — догадываться страшнее, чем догадаться.

Люди были напуганы. Я понимал этот страх. Однажды в детстве, когда я учился в первом классе, по нашему микрорайону в Марьино прокатилась страшная весть: убили девочку из старших классов. Подстерегли вечером после уроков, схватили, оттащили в рощу и там… в общем, это было жутко. Помню, я еще очень долго боялся выходить из дома, чтобы дойти до школы, а уж о вечерних прогулках во дворе не могло быть и речи. И дело даже не в том, что я боялся нападения. Меня ужасала сама мысль, что убийство произошло в реальной жизни, а не в детективе по телевизору, что человек, который это сотворил, ходил где-то рядом. В каждом встречном мужике я видел потенциального монстра, а если их собиралось больше двух, то мне они казались бандой, планирующих еще одно страшное преступление. Зло, порождающее страх, просто витало в воздухе.

Убийцу вскоре поймали, но я еще долго не мог вернуться к прежней жизни.

С жителями Края происходило то же самое. События минувших двух недель породили ощущение постоянного присутствия Зла. На площади у мэрии уже никто не катался на роликах и не ел мороженое — в пятницу вечером площадь была на удивление пустынна, не хватало разве что подгоняемых ветром перекати-поле. Прохожие выглядели сосредоточенными. Кое-где во дворах жилых домов я наблюдал неестественные скопления местных жителей. У нас в Старом Мире мы обычно собираемся вместе, когда нужно прищучить управляющую компанию. Еще неделю назад во дворах проходили встречи кандидатов с избирателями, но сейчас причина для собраний была очевидно иной.

Полицейских на улице стало еще больше. Из телефонного разговора с Самохваловым я узнал, что в город дополнительно прибыли два взвода спецназа и еще одна бригада следователей из губернии. Что они тут собирались делать, я не совсем понял. Демонстрации разгонять? Охранять здание муниципалитета? Но Самохвалов пояснил, что их направили на усиление блокпостов по всей внешней границе городка. Велика вероятность, что настоящий убийца все еще находился здесь: пустив полицию по ложному следу, он мог на время расслабиться и спокойно гулять по тем же улицам, что и законопослушные граждане, но теперь, когда фото Курочкина на столбах потеряло актуальность, сам черт велел ему убираться.

Главное, что беспокоило нас обоих, — с кем же я столкнулся в прошлый четверг у стадиона? Ответа мы пока не нашли.

Вечером я навестил своих друзей. Сначала заехал в ресторан «Пушкин», послушал сольные партии Кости Симанкова. Сегодня он играл из рук вон плохо. Я, конечно, не музыкальный критик, способный на слух отличить си-бемоль от фа-диез, но все-таки меломан с тридцатилетним стажем, и разницу между «круто, чувак!» и «старик, это говно!» я чувствую мочками ушей.

— Ты бухал, что ли, Костян?

Скрипач уселся за мой столик.

— Не играется что-то, Сергей. Вон, смотри…

Я оглядел зал. Посетителей насчитал всего пять человек.

— Никогда такого не было, — прокомментировал Костя. — Обычно с четверга по субботу здесь давка.

— Аппетит у людей пропал. Сам как?

— Да как… Домой что-то захотелось.

Велев скрипачу не отключать телефон и быть на связи, я отправился в «Пельменную №6».

Павел был на месте в своем кабинете. Точнее, на месте я обнаружил его тело, а вот сознание удалилось отсюда на пару астрономических единиц.

— Что-то у тебя голяк в зале, Паш. Полтора дровосека.

— Обычное дело для вечера, — махнул рукой тот. — Вот введу дополнительную линейку блюд для ужина, трафик увеличится.

Павел был чем-то озабочен. Не шутил, не отпускал колкости. Елозил компьютерной мышью по столу и что-то высматривал в мониторе. Я чувствовал себя не очень желанным гостем.

— Что не весел, Пельмень?

— Мелочи жизни. Если сравнивать с этим жмуром в реке, то у меня все отлично.

— А точнее?

Он вздохнул.

— Возлюбленная вернулась к мужу… и телефон отключила… сука, блин…

Сказавши это, Пашка чуть не заплакал. Я увидел предательский блеск в его глазах. Я очень хорошо знаю этот блеск, я же актер.

Поняв, что Павла сейчас лучше не дергать, я просто похлопал его по плечу и уехал. Напоследок все же озвучил дежурную просьбу оставаться на связи.

Возвращался домой уже под вечер. По пути терзался сомнениями: позвонить ли Ане? Наверняка ведь ждет звонка, просила не теряться. Надо бы ее набрать, хоть пару слов из себя извлечь, голос ее услышать, дать послушать свой. Но что я ей скажу? Да, мы неплохо провели время, дошли до интимной близости, друг другу симпатичны. О любви говорить, наверно, рано, но все же…

Нет, не знаю, что ей сказать. Пока не знаю.

Я сделал по дороге пару остановок. Сначала заскочил в книжный магазин, купил пачку бумаги, конверт и две авторучки. Сегодня ночью мне предстоит много писать от руки. Я мог бы заглянуть в местный компьютерный клуб, настучать текст на клавиатуре и распечатать на принтере, но, боюсь, адресаты меня не поймут. Интересно, помнит ли моя рука, как это делается. Ничего длиннее автографов и подписей под контрактами я уже давно не писал.

Далее я остановился возле оружейного магазина. Он еще работал. Покупка револьвера, кобуры и трех упаковок патронов заняла не более пятнадцати минут. Продавец, мускулистый старик в камуфляжной форме, похожий на ветерана какой-то очень давно позабытой локальной войны, заметил, что сегодня у него хороший день — закрыт месячный план. «Еще бы! — подумал я. — Население готовится к обороне».

Провожая у двери, «ветеран» произнес фразу, от которой у меня похолодело в паху:

— Только прошу вас: не шмаляйте белых лебедей.

Фраза знакомая… и явно не отсюда. Или у меня уже паранойя?

Да ну, к черту, плевать!

Я постоял немного на улице. Вдохнул свежий вечерний воздух. Представил, как дышалось бы здесь весной, в самый разгар цветения яблонь и сирени…

Завтра в Крае — День тишины. Запрет на любую предвыборную агитацию, как и у нас (в чем-то мы похожи). Не будет встреч с избирателями во дворах, не будет рекламных роликов и душеспасительных статей в газетах. Думайте сами, дорогие горожане, решайте сами — иметь или не иметь.

Город будто затаился и ждал чего-то.

В субботу утром старший лейтенант Самохвалов как обычно заступил на дежурство. Проверил журнал, принял оборудование, осмотрел помещения участка. В обезьяннике ночевали двое — люмпен с автобазы, пытавшийся поколотить жену (полицию от греха подальше загодя вызвали соседи, опасавшиеся, что все закончится топором в черепе), и автомобилист, вступивший в перепалку с задержавшим его патрульным (мог бы просто отделаться штрафом за пересечение двойной сплошной, но жажда справедливости на время отключила мозги).

Вместо погибшего Володи Курочкина в помощники Ивану Терентьевичу определили старшину Петра Галушкина — перебросили его с опорного пункта «Южный». Он был на семь лет старше своего предшественника, в органах прослужил дольше, причем несколько лет в Оренбурге. Вернулся в родной город, устав от шума и суеты центра губернии. Опыт имел серьезный, неоднократно принимал участие в задержании опасных преступников, лихо водил машину и вообще был настоящей находкой. Но Самохвалов отчего-то не стал прыгать от радости. Одну из причин можно было понять — боль за бесславно сгинувшего молодого напарника еще сидела внутри. А вот вторая причина…

— Петя, как ты с утра можешь трескать корейскую морковку?

— Могу, — чавкая, отвечал тот. — Укрепляет мозги!

Морковь и спаржу, источавшие дьявольский аромат по всему офису, Петр запивал свежесваренным кофе. Самохвалов чуть не сошел с ума в то утро.

Обитателей обезьянника Иван Терентьевич скоро выпустил, соблюдя все стандартные процедуры. Дебоширу-автомобилисту выписал двойной штраф, а люмпену, распускавшему руки, пригрозил судом, если он не пересмотрит свои методы воспитания супруги.

— В последний раз тебя предупреждаю, Стас! — сказал ему Самохвалов. — Что ты лыбишься, мудень? Думаешь, Терентьич добрый, все простит? Прощал до сих пор, но хватит уже, достали, на шею сели. Еще раз увижу тебя здесь, пойдешь по статье!

К восьми в офисе появилась дневная смена патрульных — Света и Матвей. Отметились в журнале, предъявили к осмотру оружие и собрались уже сесть по машинам и отправиться в город, но Самохвалов их остановил. Точнее, остановил одного Матвея, а Светлане предложил либо подождать на улице, либо ехать одной.

— Пойдем, потрещим немного, — сказал старший лейтенант и вывел парня в маленькую соседнюю комнату. — Хочу тебя еще немного помучить насчет вашего последнего вечера с Курочкиным.

— Иван Терентьич, — устало вздохнул Матвей, — я уже все рассказал Сейфуллину, да не один раз.

— С Сейфуллиным все понятно, но он человек чужой, дело сделает и уедет. А мы здесь все свои и дальше жить будем. Ты ведь последний, кто видел тогда Володьку.

— Шутите! Да его там вся «Лагуна» видела после меня! Человек пятьдесят!

— Успокойся.

Матвей действительно нервничал. Впрочем, у всех в последние дни нервы ни к черту. Эти чрезвычайные происшествия, напряженность жителей, десант губернских силовиков… Будешь тут психовать.

— Ладно, спрашивайте, — сдался парень. — Что конкретно хотите еще раз услышать?

— Ты точно сразу уехал?

— Ну, блин…

— Матюха!

— Н-нет. Я…

— Так, понятно. Ты сел за руль?

— Ну… да.

— То есть опрокинул литр пива и сел за руль, да еще, поди, служебной машины?

Матвей покраснел, как пойманный в туалете с сигаретой школьник.

— Пиво легкое, три и восемь всего. У Вовки было темное плюс водка из фляги, он вообще ушатался…

— Ох, Матюха, заработаешь ты у меня когда-нибудь на орехи!

— Я был в порядке! Там промилле-то…

— Про твои промилле мы потом поговорим! Ты оставил Володю в баре, а дальше?

— Дальше… Я сел в машину, минут десять еще звонил знакомым, думал, где бы еще кости бросить, но все обломали. Ну, посидел еще, покурил. Видел, как Вовка выходил на крыльцо с кем-то из бара. Что-то они там обсуждали, бурно так…

— Кто это был?

— Иван Терентьич, ну откуда ж я знаю! — Матвей посмотрел на часы. — Мне уже на дежурство пора!

— Здесь я буду решать, когда тебе выезжать в город. Как выглядел его собеседник?

— Я уже говорил Сейфуллину…

— Еще раз — мне плевать на Сейфулина!

— Парень какой-то в кожанке, с лохматой шевелюрой. Там таких полный бар! Постояли, поговорили. Парень был чем-то недоволен, Вовка отмахивался, потом лохматый вошел внутрь, а Вовчик еще постоял, выкурил еще одну сигарету и тоже вошел в клуб. Все.

— Все? Потом ты уехал?

— Да, уехал.

Матвей уставился на начальника в ожидании новых вопросов, но Самохвалов махнул рукой: «Свободен».

Он не понимал, что с этой «Лагуной» не так. Если и существовал некий спусковой механизм, запустивший дальнейшие события, то его, несомненно, следовало искать там и именно в тот вечер (или даже ночь). Этот чертов татарский капитан из губернии… ему пальца в рот не клади, конечно, он свое дело знает, просто глянет на тебя из-под своих густых бровей — и все, можешь смело сушить сухари. Но ведь молчит, зараза! Что он нарыл? На кого вышел? Опросил ли круг знакомых убитой Кристины Арутюнян? Искал ли машину, на которой она уехала ночью? Ничего ведь не говорит! Для него вся эта суета — лишь работа, очередная операция, о которой он скоро забудет.

Вернувшись к рабочему месту, Самохвалов набрал номер его телефона. Он был уверен, что имеет право звонить и задавать вопросы, и не только по долгу службы.

— Ринат Амирович? День добрый, Самохвалов с «Северного» беспокоит… да, по нашему делу…. Да, я понимаю и дико извиняюсь… Вы опрашивали моих сотрудников, Матвея Сафонова, в частности… Да, он видел Курочкина одним из последних, пил с ним в клубе «Лагуна». Я тут подумал… вы изучили записи камер наблюдения?

Разговор с Сейфуллиным проходил в присутствии напарника. Петр Галушкин к тому моменту уже доел свои южно-азиатские деликатесы, выпил кофе и с большим вниманием следил за беседой.

— Все еще изучаете?! — возмутился Самохвалов. — Так ведь уж сутки почти!… Да, я понимаю, но… вы меня извините, господин капитан, но можно было бы привлечь к изучению записей наших людей! Да меня хотя бы! Да любого из наших пацанов, которые тут выросли и несут службу!..

Выслушивая монолог своего собеседника, Самохвалов постепенно менял цвет лица, как хамелеон.

— Ринат Амирович, я бы вас попросил… Я, простите, тоже не пальцем деланный, это был мой человек! Либо вы предоставляете нам…

Тут, видимо, Сейфуллин разразился новым монологом, и Самохвалову оставалось только слушать. Слушал он примерно минуту, потом с удрученным выражением лица, ни слова не говоря, опустил телефонную трубку на пульт.

— Послал? — спросил Петр.

— Да.

— Далеко?

— И надолго.

— Жлобы губернские. — Галушкин, крутанувшись на стуле, вернулся к монитору своего компьютера. — Там все такие, я их перевидал.

— Петя!

Тот крутанулся обратно.

— Твои корейские моллюски утрамбовались?

— Шевелятся внутри.

— Бросай все и дуй в «Лагуну». Я тебе дам контакт человека, который там отвечает за безопасность. Он мой должник, Валера Кобзев, я его после серьезного залета отпустил, ему три месяца светило. Подними с постели, скажи, что от меня. Возьми вон флэшки в шкафу, скопируй у Валеры все, что было записано в прошлую среду вечером с восьми вечера до утра. И не только с камеры над крыльцом, а со всех. Слышишь, со всех!

— А если губернские изъяли жесткие диски?

Самохвалов усмехнулся одними усами.

— Даже если так, ты Валеру не знаешь. Тот еще прощелыга. Все, давай, бегом!

Николай Святов смотрел на мой «натюрморт» на столе с энтузиазмом мальчишки детсадовского возраста, которому друг показал набор привезенных из Европы «ковбойцев». Он протянул к нему руку, приложил ладонь, пощупал, но не взял. Долго молчал, играя желваками. Наконец, спросил:

— Почему револьвер?

— А нравится, — ответил я.

— Чисто эстетически?

— Ага. Всегда мечтал быть похожим на Клинта Иствуда.

— Можно?

— Бери. Ты у нас профессионал.

Святов взял мой пистолет, вложил его в ладонь, ощупал пальцами, прицелился в окно. Я знал, что его профессиональных комментариев мне не избежать.

— Всего лишь шестизарядный, — сказал он. — Скорострельность и кучность так себе. С магазинами было бы лучше. Ухайдакаешь все шесть патронов, начнешь перезаряжать… это время, которое может стоить тебе жизни.

— Знать, судьба моя такая.

Он положил руку мне на плечо, стиснул так, что я чуть не охнул.

— Сережа, это не съемки сериала. Что ты задумал? Зачем ты его купил?

Я отпихнул его руку, забрал револьвер. Мне почему-то вдруг расхотелось, чтобы этот майор держал его в руках и давал мне советы. Разумеется, Святову по долгу службы приходилось иметь дело с оружием, ему доводилось стрелять, и, наверно, кого-то он даже убивал. Но я тоже стрелял! В живую мишень! Раньше я месяцами прыгал на съемочной площадке с муляжами, растирал на морде искусственную кровь, упивался искусственным потом, но сейчас совсем другое дело. Это моя пушка! Настоящая! Вот она, послушная, безотказная… и, наверно, громкая.

— Сережа! — напомнил о своем присутствии Святов. — Что ты задумал?

— Ничего я не задумывал, Коля. Просто я уверен, что завтра что-то произойдет.

— Уверен или знаешь точно?

Я не ответил. Распаковал одну коробку патронов и стал по одному вставлять в барабан револьвера. Майор мне не мешал, наблюдал молча. Мне показалось, что решимости в деле спасения этого мира в нем поубавилось. Зато, видимо, прибавилось во мне.

Я заполнил весь барабан, поставил револьвер на предохранитель.

— Знаешь, Коль, я действительно хочу законопатить эту дырку на веки вечные. Чтобы больше никто ни сюда, ни отсюда не пролез через нее. Пусть они живут так, как привыкли. А мы будем жить так, как заслужили.

Святов смотрел на меня глазами учителя, чей ученик слишком превратно трактовал полученные знания.

— Что ты хочешь сделать?

— Есть одна мысль. Но, опять же, это только теория. — Я посмотрел на часы. — Сегодня как раз прибывает наш очередной поезд. Ты со мной?

Начальник службы безопасности клуба «Лагуна» Валерий Кобзев не горел желанием тащиться субботним утром на работу. Его не впечатлил даже тот факт, что эту настоятельную просьбу озвучил сотрудник полиции. Свои права парень знал: вызовите официально, пришлите повестку, у меня законный выходной, я не буду говорить без своего адвоката, я все уже отдал этому гребаному федералу с густыми бровями — в общем, стандартная лабуда. Совсем распустились гражданские!

— А если я произнесу волшебное слово? — предложил Галушкин.

— Я в волшебство не верю, — сонным голосом ответил Кобзев, — уже с шестого класса, когда мне влепили «двойку» за год по математике

— А если я от Самохвалова?

Сон как ветром сдуло. Кобзев подобрался.

— Так бы сразу и сказали…

Внешне Валера ничем не выдавал своей принадлежности к службе безопасности заведения. Обычный клубный охламон: торчащие ежиком волосы, серьга в ухе, разнокалиберные перстни на пальцах, кожаная куртка, джинсы с дырами на коленях. Приехал к «Лагуне» на очень подержанном «фиате» с тарахтящим глушителем, да еще и припарковался как последний лох — поперек парковочного места для инвалидов.

— Машину нормально поставь, — велел Галушкин.

— Оштрафуешь? Мне можно, ты от Самохвалова.

Кобзев провел старшину в клуб через служебный вход в торце здания. Они поднялись на второй этаж, миновали несколько подсобных помещений, заставленных ящиками, коробками, колонками и усилителями, прошли через верхний зал — это был ресторан для тех посетителей, кому не интересны дискотеки и пивные моря. Комната службы безопасности располагалась сразу за кухней. Убранство спартанское — стол, два компьютера и несколько мониторов.

— Капитан провел изъятие со всеми почестями, — рассказывал Кобзев, включая технику. — Протоколы-шматоколы, расписки, все такое. Чуть весь сервер не распотрошил. Обещал все вернуть, но я сомневаюсь, что он будет торопиться.

— У вас есть резервные копии?

— Теперь есть. У нас тут как шухер полтора года назад случился… помнишь, наркоманов брали?

— Нет, я служил в другом городе.

— А, ну ладно. Так вот, ваши налетели, все жесткие диски повынимали, сидели там у себя, изучали два дня, а потом облаву тут устроили. Столько мебели поколотили… Пришли бы по-человечески, аккуратно скопировали все, что надо, так нет же, яйцами надо позвенеть. В общем, с тех пор я все автоматически копирую на резервный сервер. Он у меня спрятан… — Тут Валерий спохватился. — Командир, это не для протокола, ты же понимаешь, только из уважения к Самохвалову.

— Ты ничего не нарушаешь.

— Лады… Кстати, поговаривают, что шантрапа наркотская опять в городе объявилась. Правда?

— Есть сложности, — уклонился от прямого ответа Петр.

— Ясно. Если что, «Лагуна» была и останется чистой, так и запишите там у себя.

Кобзев уселся за компьютер. Мониторы оживали один за другим. На одном Петр увидел крыльцо у главного входа в клуб, на другом — танцевальную площадку и бар на первом этаже, на третьем — ресторан.

— Что интересует?

— Первый этаж, крыльцо, парковка. Ресторан вряд ли пригодится. Хотя… Короче, все.

— Дата?

— Прошлая среда, с восьми вечера до восьми утра четверга. Вот этих флэшек хватит?

— Хватит. Запись сжата.

Пока парень ковырялся в системном блоке, Петр смотрел на монитор с площадкой для автомобилей. Сейчас на ней были припаркованы только две машины — его и Кобзева.

— Слушай, Валера, а номера различимы будут, если увеличить?

— Вполне. У меня разрешение хорошее.

— Отлично. А в тот вечер в клубе никаких инцидентов между гостями не было?

— Вроде нет. Я в тот вечер не работал, но мне никто ничего не докладывал. Все в рабочем режиме.

На копирование файлов ушло минут пятнадцать. Кобзев предложил полицейскому кофе, но Петр отказался. Когда процедура была закончена, старшина забрал флэшки.

— Придется тебе проехаться со мной, Валера.

— Зачем?!

— Поможешь разобраться с файлами. Без тебя мы полдня будем сидеть.

— Эээ, командир, я на экскурсию в отделение не подписывался!

— Тебя Самохвалов подписал. Давай-давай, собирайся. Чем быстрее с этим разделаемся, тем раньше освободишься.

Клубному охламону пришлось подчиниться.

Вы меня спросите: а что же наши кандидаты на пост мэра, тот же горемычный Крутов, публично уличенный в адюльтере? Как он перенес этот вселенский позор? И как это отразилось на его дальнейшей судьбе?

Да, я мало уделял внимания его персоне в минувшие дни, и тому есть вполне логичное объяснение, вы не находите? Что ж, исправляюсь. Правда, подробный отчет о его настроении и действиях я предоставить не смогу — меня с ним рядом не было — но в моих силах отчасти восстановить события, основываясь на рассказах очевидцев и других косвенных данных.

Факт, отмеченный абсолютно всеми: сразу после дебатов Крутов исчез из информационного поля. Почти неделю о нем ничего не было слышно. Он не инспектировал производственные мощности местных предприятий, не совался с визитами к овощеводам, не писал статей в местной прессе и не давал интервью, хотя журналистов, желающих пообщаться с ним лично, было хоть отбавляй. Пресс-служба мэрии дала жесткий отлуп: у мэра очень много текущих дел, никаких комментариев относительно вскрывшихся фактов личной жизни главы муниципалитета не будет! Предоставление в ходе открытых дебатов сведений, порочащих его честь и достоинство, было недопустимым. Личная жизнь господина Крутова — это его личная жизнь! Точка!

Не знаю, слышали ли местные обыватели о зеленом платье Моники Левински, могли ли они видеть бледное лицо Билла Клинтона, дающего показания перед жюри присяжных, но ажиотаж вокруг нечистоплотности главы города как-то быстро сошел на нет. У меня есть тому лишь одно объяснение: Россия — не Америка (даже эта Россия). В пуританстве наши сограждане никогда не были замечены, несмотря на все душераздирающие крики о нашей исключительной духовности и традиционных ценностях. Очевидно, ядерный электорат Крутова решил: пусть его жена с ним разбирается, а нам от него нужна конкретная работа.

Впрочем, прав я или нет, покажут уже через сутки результаты голосования.

Днем в субботу, в День тишины, градоначальника видели в грузинском ресторане «Сулико» недалеко от улицы Кутузова (она же «улица толстожопиков»). Об этом позже написал один из популярных в городе блогеров по прозвищу Зудящий, на которого был подписан Павел Гринько. Крутов сидел в отдельном кабинете за занавесками в компании трех солидных мужчин. Ели-пили, заказывали все самые дорогие и изысканные грузинские блюда, там же и курили. Блогеру не удалось узнать тему разговора, хотя он и старался подобраться как можно ближе, но когда официант приносил заказы, распахивая портьеры, он мог видеть, каким разбитым и жалким выглядел мэр. «Интересно, — предположил Зудящий, — ему выставляли счет за проваленную кампанию?». Свои наблюдения и умозаключения блогер подкрепил парочкой удачных фотографий. Я их потом видел — действительно, Константин выглядел не ахти.

Что касается инициатора скандала, Валентина Хилькевича, то гнев части избирателей, возмущенных его поступком, разбился о скалы его хладнокровия и уверенности. Всю неделю Хилькевич старательно размещал видеосюжеты на телеканале «Край-ТВ», большую часть хронометража которых посвящал своей любимой рыбе, дал небольшое интервью журналу «Фокус», а в субботу вышел прогуляться в парке около торгово-развлекательного центра «Космос», да не один, а со всей своей «фамилией». Горожанам было известно, что он давно разведен, но ведь никто не мог ему запретить гулять с двумя дочерьми и бывшей женой в солнечный летний денек. Никакой предвыборной агитации.

В почти идеальной позиции оставался один Пахомов. Его лицо все так же улыбалось горожанам с биллбордов и, казалось, эту улыбку никто не сможет стереть. Кроме того, Пахомов озвучил на этой неделе новый для него, но крайне важный, тезис, в котором, безусловно, нуждались избиратели: «Я разберусь с преступностью в городе! Я знаю, как это сделать!».

Вот таков мой краткий отчет о состоянии дел накануне выборов главы муниципалитета. Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено. А теперь давайте вернемся к нашим баранам.

Валера Кобзев, возмущенный незапланированной поездкой в полицейский участок, не стал ворчать и бухтеть, но нацепил на лицо маску Пьеро. Печально и молча уселся перед компьютером, молча активировал программу, позволявшую просматривать синхронизированные файлы с разных камер наблюдения, и даже кружку с крепким смородиновым чаем принял от Самохвалова безмолвно, поблагодарив лишь кивком головы.

— Что ищем? — только и спросил он, когда был готов к работе.

— Давай сначала кусок с двадцати двух ноль-ноль, — велел Иван Терентьевич.

На мониторе открылось четыре окна — крыльцо клуба (ракурс с козырька), зал на первом этаже с барной стойкой и сценой, ресторан на втором этаже и парковка перед зданием, заполненная машинами. Несмотря на поздний час, все было хорошо видно, освещение позволяло.

— Вот это разрешение! — не удержался Галушкин. Валера лишь снисходительно усмехнулся.

Нижний зал был переполнен посетителями. Самохвалов сразу узнал Курочкина со спины, сидевшего у стойки рядом с лохматым парнем. Между ними завязывался оживленный разговор.

— Валера, у тебя время перематывается только в каждом отдельном окне или сразу везде? — спросил Иван Терентьевич.

— Как скажете.

— Тогда давай общее время на десять минут назад.

Валера выполнил просьбу. Теперь по левую руку от Курочкина за стойкой сидел Матвей, по правую лохматый парень, а чуть дальше последнего — девица в короткой юбке и светлой блузке. Курочкин, подавшись назад, что-то сказал ей, но лохматый его одернул.

— К чужой бабе пристает, — прокомментировал Петя.

Матвей похлопал Володю по плечу, очевидно, уговаривая закончить банкет, но Курочкин отпихнул его руку. Несколько минут ничего особенного не происходило, потом Матвей бросил на стойку несколько купюр, еще раз коснулся плеча товарища и, соскочив со стула, покинул пространство кадра. Спустя несколько мгновений он показался в другом окне, на крыльце клуба, еще чуть позже зрители увидели его лавирующим между автомобилями на парковке. Он дошел до верхнего левого угла кадра, где был видна часть капота полицейской машины.

— Точно на служебной поехал, засранец, — прокомментировал Самохвалов. — Уши ему отверну.

Оставшийся в баре Курочкин продолжил эмоциональный диалог с лохматым. Через несколько минут они вдвоем покинули зал и появились на крыльце, где обмен мнениями приобрел более эмоциональный характер. Все происходящее в точности соответствовало рассказу Матвея Сафонова, даже состояние Курочкина — тот действительно еле держался на ногах.

Молодые люди поговорили какое-то время. Вроде разошлись миром, до драки не дошло, лохматый вскоре вошел внутрь. В зале он занял свое прежнее место рядом с девицей. Курочкин на крыльце закурил еще одну сигарету, опершись свободной рукой о стену, сделал несколько затяжек и бросил. Не без труда открыв двери, он вошел внутрь, но в нижнем зале так и не появился.

— Куда он пропал? — спросил Самохвалов.

— Куда-куда, в туалет пошел! — усмехнулся Валера. — У меня есть еще записи фойе напротив гардероба, но тут на мониторе места не хватает. Поставить его вместо ресторана?

Не успел Самохвалов ответить, как Курочкин снова появился на крыльце. Вне поля зрения он находился минуты две-три. Возможно, действительно ходил отлить.

Покачавшись немного на ступенях, Володя зашагал в сторону парковки. Его швыряло в разные стороны. Один раз он налетел на капот чужой машины, чуть не ударившись головой. Еще через несколько шагов просто упал на землю, пропав из виду. Долго лежал, но поднялся и двинулся дальше.

— Куда это его так несет? — спросил Петр.

Самохвалов не ответил, хотя уже все понял, и то, что происходило на экране в течение следующих трех минут, подтвердило его догадки.

— Валера, останови пока.

Иван Терентьевич полез в карман за сигаретами. Галушкин смотрел на него в ожидании комментариев, но вместо последних услышал твердое распоряжение:

— Петя, собирайся в поле. Сегодня тебе сидеть в офисе не придется.

28. День тишины (продолжение)

После обеда тяжелые серые тучи, словно гонцы Мордора, пришли с востока и затянули небо над городом. Налетел сухой и теплый ветер, поднимающий пыль и срывающий ветки соседских яблонь, а затем пошел и дождь. Не дождь даже, а настоящий ливень, вселенский потоп. В считанные минуты лужайка на нашем заднем дворе стала похожа на шкворчащую зеленую кашу. Мы со Святовым стояли под навесом крыльца и наблюдали, как соседка Мария спешно снимает с веревки белье.

— Маш, брось ты это дело! — крикнул Николай. — Сама вымокнешь, а толку-то!

Женщина на миг остановилась, потом побежала в дом, все же прихватив с собой большую белую простыню.

Впрочем, ливень оказался кратковременным. Уже минут через десять он сменился водяной пылью, а затем и вовсе прекратился. На востоке забрезжил свет.

— Освежило слегка, — сказал Святов.

— Да, как в душ сходили.

Я спустился с крыльца. Ожидалось, что мои туфли сразу погрузятся в зеленую няшу, но тот, кто засеивал этот двор, знал толк в дренажных системах. Влага быстро ушла в почву.

— Ну что, настоящий майор, окропим травку красненьким?

Святов не разделял мой энтузиазм. Он все стоял на крыльце и глядел на соседний дом, где жили Михалыч и его жена Софья. Дверь была опечатана и перетянута желтой лентой.

— Ты все-таки считаешь, что других вариантов нет?

— Мне показалось, что ты меня услышал, Коль. Нет других вариантов, и быть не может. Устраивать провокации в день голосования бессмысленно. Все, что еще можно натворить, нужно успеть натворить именно сегодня.

Святов колебался. Я не понимал, куда подевался его бойцовский дух. Клиника подкосила?

— Я не знаю, Сереж. Этот хмырь и так вцепился в меня как клещ, мурыжил полчаса, не отходя от кровати: «Где вы служите? Почему вас нет в картотеках?». Еле отбился. Если мы сейчас…

— Да, прямо сейчас! — Я вынул из внутреннего кармана куртки (не преминув с нежностью погладить спрятанную под ней кобуру) свой телефон, выбрал из адресной книги нужный мне контакт и навел большой палец на кнопку вызова. — Ну, майор, погнали наши городских?

Святов махнул рукой: мол, делай что хочешь.

— Алло! Господин подполковник? Владислав Алексеевич? Сергей Круглов беспокоит, который из Москвы.

— Приветствую вас, Сергей Круглов, который из Москвы. — Особист Киршин был в своем репертуаре: склизкий, вкрадчивый, коварный. — Чем обязан?

— Вы просили звонить, если появится новая информация.

— Да, помню.

— Так вот, информации у меня для вас вагон, и я готов ее предоставить. Но это не телефонный разговор. Найдете время?

— Господин Круглов, — вздохнул Киршин, — если вы забыли…

— Не забыл, у меня профессиональная память. Я знаю, что происходит, и знаю гораздо лучше вас. Я могу назвать имя человека, который стоит за всеми последними событиями в городе. Почти за всеми. Вы готовы слушать?

Киршин поупрямился немного, как девушка, которая давно уже не прочь, но скована правилами этикета, потом сдался:

— Слушаю вас.

— Повторяю, это не телефонный разговор.

— Тогда приезжайте. Я пока в городском управлении, в том же кабинете, где мы с вами встречались.

— Будьте добры, покиньте кабинет и погуляйте возле фонтана. К вам в течение пятнадцати минут подъедет Николай Святов, вы его знаете.

— Это уже чересчур.

— Нисколько. Разговор не для протокола, а стены казенных учреждений не способствуют доверительности. Итак, через пятнадцать минут к вам подъедут. Всего доброго!

Я нажал кнопку отбоя.

— Буду я еще с ним церемониться… Коль, ты готов?

— Да.

— Извини, что бросаю тебя на эту амбразуру, но мне нужно встретиться с ребятами, без их одобрения я ничего предпринять не смогу. А ты с Киршиным быстрее общий язык найдешь. Вы оба профессионалы.

— Да.

Я подошел к нему, в шутку ткнул кулаком в живот.

— Ну что с тобой? Чего напрягся? Ты же все решил, и все скоро закончится, потерпи несколько часов.

— Да, Сереж, решил. И как-то стремно…

Тут я вынужден был согласиться.

— Конечно, стремно. Но хватит соплей, майор, собирайся и садись в машину, я тебя заброшу по дороге. Нам все нужно успеть до шести и в шесть-двадцать быть уже на месте.

Святов поднял правую руку и отдал честь.

По дороге в городское управление он продолжал молчать. Я не стал его тревожить. Мне он в эти минуты напоминал моего младшего брата на проводах в армию. Человек по жизни веселый и оптимистичный, в тот долгий вечер, грубо переходящий в ночь, будто воды в рот набрал. Гостей в нашу тесную московскую квартиру в Марьино набилось человек двадцать, все пили-ели, орали шансон под гитару, плясали, запускали во дворе фейерверки, а Васька все это время, хоть телом и присутствовал, головой был где-то далеко, за Полярным кругом или в степях Поволжья. Наверно, мысленно уже заправлял солдатскую кровать, одевался за сорок пять секунд и получал от дедов табуретом по черепушке. Уж сколько водки мы в него ни заливали, как ни пытались раскочегарить, ничего не помогало — Василий угрюмо опрокидывал рюмку за рюмкой, натянуто улыбался одними губами и все норовил уединиться. Под утро пытался поспать, пока мы резались в карты, но безуспешно. Только уже по дороге в военкомат под песни группы «Кино», звучащие из переносного магнитофона, он слегка приободрился, а при посадке в автобус уже смеялся и размахивал руками. Принял неизбежное.

Когда до управления оставалось минут пять ходу, я набрал телефонный номер. Не очень интенсивное движение на здешних дорогах позволяло мне вести машину одной рукой и параллельно вести разговор.

— Слушаю тебя, — отозвался Петровский. Голос сухой и низкий. Никаких заигрывающих интонаций, никакого панибратства.

— Евгений Палыч, должен известить, что игра окончена. Если ты что-то планировал на сегодня, то тебе лучше отказаться от своих планов.

— Откуда такая уверенность?

— Разве не очевидно? Скорее ангелы начнут вылетать из задницы, чем твой карпятник Хилькевич займет должность мэра.

Я с улыбкой глянул на Святова — оценил ли он мое остроумие? Но майор лишь задумчиво смотрел на дорогу.

— А с чего ты взял, что я делал ставку именно на него?

Тут Петровский все же ухмыльнулся, став на короткое время собой прежним.

А я не знал, что ответить.

Старшина Петр Галушкин свое дело знал. Выслушав от непосредственного начальника устные инструкции, приняв документы и фотографии, он тут же отправился «в поле». Самохвалов не сомневался, что парень добудет всю нужную информацию уже в самое ближайшее время. Никому другому эту миссию он поручить не мог. Петя здесь человек новый, ни с кем пока не связанный никакими отношениями, кроме профессиональных, поэтому сделает все как надо, не отвлекаясь на сантименты. Удивительное дело, но всего несколько часов назад Самохвалов не радовался его появлению в офисе, а теперь только на него и надеялся.

Перво-наперво Петр заглянул в компанию по прокату автомобилей (она в городе была одна-единственная). Нашел хозяина и запросил информацию по клиентам, которые обращались на прошлой неделе в пятницу вечером или днем раньше. Хозяин, неулыбчивый бородатый джентльмен ростом под два метра, проворчал в ответ, что все уже рассказал губернским копам несколько дней назад. Петр вежливо, но настойчиво повторил свою просьбу и добавил, что ищут автомобиль серого или серебристого цвета марки «шевроле». Хозяин покопался в компьютере и сообщил, что «шевроле» цвета металлик в четверг вечером, около семи часов, взял напрокат молодой человек по имени Максим Кондрашов. Машину он, кстати, еще не вернул.

— Что он натворил-то? — поинтересовался хозяин. — Эти ребята мне тогда ничего не сказали.

— И я пока не уполномочен. Вы сможете его опознать по фотографии?

Двухметровый детинушка заявил, что в четверг вечером трескал дома котлеты, а в офисе тогда дежурил менеджер Савченко. По счастью, сейчас он на месте и, возможно, сможет удовлетворить любопытство правоохранительных органов.

Так и вышло. Парнишка лет двадцати в строгом костюме, взглянув на несколько фотографий, разложенных на стойке, после недолгих колебаний выбрал одну.

— Вроде он.

— Вроде или он?

— Он, точно.

Петр больше не стал задавать вопросов. Собрал свою фотогалерею и поехал дальше.

Родителей Кристины Арутюнян, хмурых и, очевидно, быстро постаревших за последние несколько дней, он застал на улице возле их трехэтажного дома. Они собирались уезжать. Отец погибшей девушки, статный армянин, загружал в багажник джипа большие сумки, его супруга суетилась в салоне. Отвечать на вопросы они поначалу отказывались. Им и так досталось внимания сполна и от прессы, и от соседей, и от «этих чертовых копов из губернии», и они сейчас хотят только одного — уехать подальше и постараться пережить трагедию, пришедшую в их семью. Но когда Петр сообщил, что шансы поймать убийцу значительно возросли, они согласились уделить ему несколько минут.

Разговор касался узкого круга знакомых Кристины. В личной жизни своей дочери, как выяснилось, родители особо не копались. В школе она училась на «четыре» и «пять», на мальчишек не отвлекалась, готовилась к поступлению в университет. Закончив школу, сразу уехала в Оренбург и успешно поступила. Конечно, за прошедшие четыре года жизнь в большом городе и в студенческой среде наложили свои отпечатки на характер и привычки Кристины («хорошо хоть не в кампусе жила, — вставила мама, — мы ей квартиру сняли»), но все же она оставалась «приличной, порядочной, скромной девочкой». Приезжала к родителям после каждый сессии — и летом, и зимой, — отдыхала в городке, общалась с немногочисленными оставшимися здесь друзьями. Прошлой зимой познакомила со своим парнем… «ну, не так чтобы познакомила, как обычно знакомят со своим женихом»… просто они вечером вернулись из ресторана, парень проводил ее до калитки дома, но папа настоял, чтобы он вошел и выпил чаю. Парень из местных, однако больше они его не встречали, а Кристина отмалчивалась. Вот и все, что они могли сказать о круге ее общения.

Прежде чем отпустить несчастных родителей, Петр вновь проделал манипуляции с фотографиями. Разложил на капоте джипа пять штук и попросил ответить, не узнают ли они кого-нибудь. Арутюняны всматривались долго, брали фотографии в руки, клали на место. В тот момент, когда Петр подумал, что здесь его ожидает облом, мама Кристины ткнула пальцем в один из снимков.

— Вот. Это тот парень, который у нас чай пил.

Старший сержант сгреб фотографии, на прощание еще раз выразил свои соболезнования, пожелал крепиться и держаться и вернулся в свою машину. Сразу позвонил Самохвалову:

— Иван Терентьич, я закончил с родителями девчонки.

Тот затаил дыхание.

— Ну?

— Это он. И в прокате его опознали.

— Господи…

— Мне ехать дальше?

— Нет, возвращайся. Я звоню Сейфуллину, надо вводить «перехват».

Петровский терпеливо ждал от меня ответа. «С чего ты взял, что я делал ставку именно на него?» — спросил он, а я шлепал губами. Не берусь утверждать, но в тот момент я, кажется, даже не смотрел на дорогу и проскочил на «красный». Если рядом дежурила патрульная машина, то меня сейчас прищучат.

— Ты так и не понял? — усмехнулся политтехнолог. — Хилькевич как кандидат меня не интересует. Но он отлично сделал свое дело и теперь может спокойно вернуться к разведению будущих рыбных консервов. Ну, Серега, напряги извилины, это же так просто!

— Пахомов? — выдавил я.

— Он самый! Здорово получилось, правда? Крутов нейтрализован, Хилькевич в глазах обывателя мелкий и подлый говнюк, а наш «молодой, но опытный» остается весь в белом и со сверкающей улыбкой. Хрен подкопаешься!

Я вынужден был признать, что Петровский все рассчитал верно. Не раз и не два мне самому в голову приходила мысль, что его возня с Хилькевичем не стоит усилий и не приведет к нужным результатам, но все это время я смотрел не с того ракурса. С самого начала, с того момента, как мы познакомились с Петровским у входа на вокзал, передо мной разыгрывали один большой, многоактный спектакль.

— Что ж, браво, Евгений Палыч, ты не напрасно жрал свои французские булки с черной икрой. Но пить шампанское пока рановато.

— Думаешь?

— Уверен. В городском управлении о тебе уже знают, опергруппы из губернии получили все необходимые ориентировки и подняты по тревоге. Наверно, на результаты выборов это уже не повлияет, но твои гастроли здесь закончились.

Петровский промолчал, я же решил не давать ему ни секунды на передышку.

— У тебя только два исхода, политическая проститутка. Либо тебя примут здесь — а тебя точно примут, к бабке не ходи, блокпосты по всему периметру — либо вали домой. Но я тебя уверяю, что вернуться обратно ты уже не сможешь.

Продолжительная пауза в трубке. Я уже подъезжал к управлению полиции, за деревьями замаячил фонтан, вокруг которого туда-сюда неторопливо прохаживался наш особист. Хороший мальчик, послушался…

— Все, говорить больше не могу, — сказал я в трубку. — Мой тебе совет: если ты что-то запланировал на сегодня, отмени, не усугубляй свою участь, а лучше просто уматывай отсюда, и чтобы с концами. Дырку я заколочу.

— Значит, нашел способ? — вкрадчиво произнес Петровский. — Молодец, не тупой. Но тебе тоже рано пить шампанское.

Он отключился. Не понравилась мне его последняя фраза. И еще больше не понравился голос.

Я припарковался на краю площадки перед зданием управления — так, чтобы Киршин не мог нас увидеть раньше времени.

— Блефуешь? — спросил Святов.

— Есть немного.

— Опять только теория?

— Да. Теперь вся надежда на тебя, Коля. Сделай так, чтобы они подняли всех, кто есть. Убеди его. Надеюсь на твои навыки настоящего мента. Я на связи. Удачи!

Святов с кряхтеньем вышел из машины. Прежде чем он успел захлопнуть дверцу, я напомнил:

— В шесть двадцать на вокзале. Не опаздывай!

Ну что ж, финита ля комедиа. Еще немного, и я сам впаду в летаргический сон, как мой брат перед отправкой в воинскую часть. Чем ближе стрелки часов подползали к отметке «19:05», тем сильнее стучало мое сердце. Две недели жизни в раю — пусть и не таком идеальном, каким он казался вначале — две недели жизни под ярким солнцем, на котором вдруг обнаружились пятна… Эти две недели истекли. Боюсь, дома я очень долго буду страдать «безалкогольным похмельем», у меня точно обострится постпраздничный синдром, когда против возвращения к обычной жизни будет протестовать буквально каждая клеточка тела. Время, конечно, вылечит, но…

По дороге в пельменную я позвонил Ане. От волнения дрожали руки. Я по-прежнему не знал, какие слова подобрать, но и молчать больше не было сил.

— Да, Сереж, привет.

— Здравствуй, Ань. Не отвлекаю?

— Нет, я иду домой из магазина. У тебя все в порядке?

— Почему ты спрашиваешь?

— Голос какой-то грустный.

— Ну, как тебе сказать… По телефону не могу, глаза твои видеть надо.

— В чем же проблемы, милый? — усмехнулась она.

— Ни в чем. Ты сможешь быть сегодня в шесть-двадцать на вокзале?

Аня вздохнула. Она все поняла.

— Вот ты о чем… Хорошо, я подъеду.

— Спасибо. Обязательно подъезжай. Только, пожалуйста, будь осторожнее… Или, знаешь, я лучше тебя сам подхвачу. Ты у себя будешь или у родителей?

— У себя.

— Тогда будь готова в начале седьмого.

— Хорошо.

Мы попрощались и закончили разговор — как-то очень буднично, словно не было у нас этих замечательных дней и ночей, прогулок по вечернему городу, ужинов и обедов, поцелуев и объятий. А, собственно, в чем дело? Не она первая. Кто-то задерживался в моей жизни лишь на пару недель, с некоторыми отношения затягивались на несколько месяцев, а с последней мы прожили у меня на улице Косыгина больше года, и я уже готов был предложить ей руку и сердце, но был отвергнут. «Живи одним днем, Сережа», — сказали мне. В общем, всякое бывало… только не припомню, что предполагаемое расставание так больно жгло сердце.

Павла Гринько я застал на привычном месте. Точнее, он суетился в зале своей любимой пельменной, заполненном посетителями примерно наполовину — вертелся возле окон с рулеткой и карандашом за ухом.

— Трудишься?

— Ага. Хочу жалюзи заказать, эксклюзивные, с рисунком. Вот эскиз набросал, зацени.

Он протянул мне блокнот с карандашным наброском на раскрытой странице — два пухлых пельменя с глазками-ножками-ручками сидят в тарелке и о чем-то болтают, а вверх от них поднимается пар.

— Паша, обратись к профессиональному дизайнеру. Это, прости, какая-то хохлома.

— Художника обидеть может каждый. — Паша спрятал блокнот в кармане своих необъятных шорт. — Ты чего тут? Какие-то новости есть?

— Да, есть. Пойдем к тебе в кабинет.

— Там у меня ремонт, айда на воздух.

Мы вышли на улицу, отошли подальше от крыльца, закурили. Тучи так и не разбежались после сегодняшнего ливня, по-прежнему висели над городом плотной завесой. Было сумрачно, но довольно тепло.

— Паша, я принял решение.

— Мне уже страшно, — как обычно, не меняя выражения лица, пошутил тот.

— Я серьезно. Хочу закрыть портал. Сегодня вечером.

Павел шмыгнул носом, поправил очки.

— Зачем?

— Затем, чтобы мы больше их не беспокоили. Устроили тут, понимаешь, курорт. Там зарабатываем, здесь деньги тратим.

— В мой огород камень, — буркнул Павел.

— Извини, дорогой, но все-таки мы либо там что-то делаем со своей жизнью, либо здесь окончательно окапываемся и живем долго и счастливо. Прости за мой пафос.

Он задумчиво проводил взглядом проехавший мимо автобус.

— В общем, Паш, у тебя есть пара часов. В шесть-двадцать, ни минутой позже, жду тебя на перроне вокзала. Если ты не приедешь, я буду знать, что ты остаешься здесь навсегда. Не прощаюсь.

Возвращаясь к машине, я думал: а кто, собственно, тебя назначил уполномоченным по порталу? Имеешь ли ты право решать за этих ребят? Пашке здесь, судя по всему, нравится, открыл дело, возделывает свой сад-огород. Почему ты ставишь его перед фактом? Может, его жизнь здесь только начинается. Ты вспомни, сколько молодых и энергичных людей уехало из нашей страны только из-за того, что у нас элементарно нечем дышать и некуда приложить свои умения и знания? Может, пусть они едут сюда? Пусть набираются опыта, пусть увидят, как можно жить!

Тьфу, что за пошлятина! Ты еще турагентство открой, Круглов! Деньги лопатой будешь грести.

С Костей Симанковым все прошло проще. Он еще вчера сказал, что соскучился по дому, и я был уверен, что за сутки его желание не изменится. Так и случилось. Мы поговорили у калитки его дома в Южном кондоминиуме. Он вышел ко мне заспанный, нечесаный, в мятой домашней одежде. В дом не пригласил, извинился, что там не прибрано, да еще и Чика отсыпается после вчерашней гулянки.

— Собирайся, — сказал я, — сегодня вечером отправишься домой.

— Какой домой? — не сразу понял Костя.

— В такой домой! В свой родной, в Самару. Ты не передумал?

— А что, получится?

— Уехать отсюда — да. А вот вернуться — вряд ли.

Похоже, Костик не ожидал, что его гипотетическое желание будет настолько осуществимо.

— Ну… блин, ладно, — сказал он, почесав шевелюру. — А Чика?

— А это уж вы сами решайте, ребята. Ровно в шесть-двадцать ты должен быть на перроне вокзала. Опоздание даже на пять минут чревато тем, что ты застрянешь в этом городе навсегда.

Костя пообещал, что будет вовремя и во всеоружии.

Итак, до общего сбора оставалось около полутора часов. В списке последних дел — сущие формальности. Кстати, и пообедать не помешает.

В центре на улице Пушкина мимо меня в попутном направлении промчались две полицейские машины с включенными мигалками.

29. Только теория (II)

Радиостанции следственной группы капитана Сейфуллина и местной полиции были настроены на один канал, и Самохвалов с Галушкиным могли слышать все переговоры и даже участвовать в них. В семнадцать-тридцать сквозь шипение и треск помех прорвалось донесение:

— Внимание, первый! Только что подозреваемый был замечен на Крыловском тракте. Направляется от центра на сером автомобиле марки «шевроле» в сторону отеля «Каскад». Как поняли, прием!

— Первый принял! — ответил Сейфуллин.

— Остановить или вести?

— Продолжайте пока вести.

Самохвалов и Галушкин переглянулись.

— Даже тачку не сменил, идиот, — прокомментировал Петр. — Вы до него так и не дозвонились?

— Телефон отключен. После того, как дали ориентировку, он понял, что ему кранты. Сейчас он очень опасен.

— А куда он рванул? Все равно ведь по трассе не пройдет. Ему бы спешиться и огородами. Или тачку сменить.

— Ты сам назвал его идиотом. Таким он всегда и был.

Рация продолжала шипеть, плеваться, хрюкать. Очередное сообщение сделал сам Сейфуллин:

— Так, внимание всем! Подозреваемый Сафонов Матвей Константинович на сером «шевроле» с номерным знаком ноль-шестьдесят-два-Светлана-Юрий движется на север по Крыловскому тракту. Вооружен и опасен. Довести до полной остановки и принять меры к задержанию! Не устраивайте там формулу-один с перестрелкой! Не дай бог, гражданские пострадают! Слышите меня, орлы?

Оперативники подтвердили получение команды.

— Не пойдет же он на таран блокпоста, — сказал Петр.

— Вряд ли. Бросит тачку и растворится в спальном районе.

Самохвалов оказался прав. Уже через несколько минут по радиосвязи прозвучал доклад о том, что преследуемый автомобиль найдет на обочине у березовой рощи за пятьсот метров до отеля «Каскад». В салоне никого нет, дверца открыта, двигатель не заглушен. Подозреваемый мог двинуться только в двух направлениях — в лес или через жилой квартал. Сейфуллин велел разбиться на две группы.

Самохвалов и его подчиненный слушали эти переговоры как радиотрансляцию хоккейного матча за олимпийское «золото» между Россией и Канадой. Иван Терентьевич сидел на подоконнике и курил сигарету за сигаретой прямо в офисе. (Едва ли кто-то сделал бы ему выговор — старый уважаемый коп, давно заслуживший почетную пенсию, в течение недели потерял сразу двух молодых подопечных). Петр задумчиво потягивал кофе из большой кружки. Они не могли покинуть свой пост, хотя ничего важнее этой спецоперации сейчас в городе не происходило.

Обезоружившее его открытие Самохвалов сделал сегодня утром во время просмотра видеозаписей из клуба «Лагуна». С рассказом Матвея Сафонова о вечере четверга совпадало все, кроме последних двух минут. Пьяный в хлам, шатающийся и падающий Володя Курочкин не стал ловить такси, чтобы уехать домой. Он отправился на угол парковки, где стояла полицейская машина (точнее, из-за кадра торчал только ее капот). Там он пропал из виду, но белый капот форда торчал еще какое-то время, а потом исчез — машина сдала задом. Курочкин больше не появлялся. Стало быть, могли уехать вместе.

Да и в этом бы не было большой проблемы, но Матвей солгал, когда говорил, что попрощался с коллегой в зале клуба и больше с ним не общался. А если солгал в такой малости, мог лгать и в остальном. «Наверно, не рассчитал площадь обзора видеокамер», — прокомментировал Петр его оплошность с попаданием в кадр.

Новые факты подтвердили причастность Матвея как минимум к последнему громкому преступлению. Не нуждавшийся в личном транспорте, поскольку всегда мог воспользоваться служебным, он вдруг берет напрокат машину, назвавшись именем известного телеведущего. Машина позже попадает в кадр камеры на автобусной остановке. Еще один косяк, достойный дилетанта, но никак не полицейского, который не первый год дежурил на городских улицах. И, наконец, именно Матвей оказался тем самым парнем, с которым встречалась убитая Кристина Арутюнян во время своих приездов к родителям. Об их отношениях как-то обмолвился и Володя — дескать, у Матвея девушка в Оренбурге.

«Он или обдолбанный, или действительно полный кретин», — не преминул вставить свои пять копеек Петр.

«Да, — согласился Самохвалов. — И он постоянно терял свой пистолет».

Я почуял неладное уже у калитки. Она была распахнута настежь. Я привык, что местные жители не особо пугливы и не запирают свои дома и автомобили, но общая напряженность момента и угрозы Петровского при нашей последней встрече сделали свое дело.

— Аня! — крикнул я, подходя к крыльцу. — Аня, ты меня слышишь? Ты дома?

Тишина в ответ. Я поднялся по ступенькам. Входная дверь была лишь слегка прикрыта, но не заперта.

«Ну вот, — подумал я, — кажется, сейчас и пригодится личное оружие».

Я вынул из кобуры револьвер, взвел ударный механизм и толкнул дверь. Она со скрипом подалась.

— Аня!

В коридоре царил полумрак. В доме своей женщины я еще не был, хотя и знал адрес. Планировка та же, что и у меня (мелькнула идиотская и несвоевременная мысль, что здешние дома проектировали и вводили в строй потомки архитекторов, загнавших половину моей страны в «хрущевки»). Дверь в конце коридора, ведущая на задний двор, была затянута темной полупрозрачной шторкой — она выходила на юг, и летом, очевидно, сюда со страшной силой лупило солнце. Двери в обе комнаты были закрыты.

— Аня, ты где у меня?

В дальней комнате напротив кухни послышались шевеление и какой-то странный звук, похожий на скрип ножки стула. Похоже, Анютка была там… и, боюсь, я опоздал.

Прежде чем двинуться вперед, я на всякий случай толкнул ногой дверь в ближайшую комнату, быстро ее оглядел. Идеальный женский порядок, пахнет какими-то цветами, на спинке дивана лежит синяя блузка. Но пусто. Двумя руками сжимая пистолет, направленный стволом вверх, я проверил ванную комнату (мысленно отметив, что и здесь давным-давно не ступала мужская нога), затем сделал еще пару шагов и из-за угла заглянул в просторную кухню. На выключенной плите с керамическим покрытием стояла кастрюлька с чем-то ароматно пахнущим, на круглом обеденном столике в центре — кружка с недопитым чаем.

Аня была в спальне, в этом не оставалось никаких сомнений.

Я сделал глубокий вдох и выдох. Напомнил себе, что я не на съемочной площадке и эта пукалка у меня в руках — убивает. Досчитал до пяти и легонько толкнул дверь ногой. Она приоткрылась примерно на полметра.

Аня сидела на стуле в углу за широкой кроватью со связанными за спиной руками. Рот был заклеен скотчем. Никаких явных повреждений на теле я отсюда не увидел, но Аня была сильно напугана — в глазах застыл ужас. Она смотрела на меня в упор, не мигая. Три секунды. Четыре, пять. Лишь один раз она едва заметно сместила взгляд в сторону от меня.

Я моментально вспомнил все аналогичные сцены из остросюжетных фильмов, в том числе из собственных ментовских сериалов. Сейчас я сделаю несколько шагов, войду в комнату, мне к виску неожиданно приставят ствол, велят не дергаться и отдать свое оружие, потом меня привяжут к другому стулу и…

Бабахнул выстрел. Я едва не оглох, но все же услышал как завизжала Аня. Продырявленная почти на уровне моего лица дверь сдвинулась в мою сторону, щепки оцарапали мне шею. Я отшатнулся в кухню, не сомневаясь, что сейчас обязательно прозвучит второй выстрел, и он будет более точным.

Я присел на корточки. Вторая пуля, пробившая дверь, свистнула у меня над ухом и влетела в сушилку с посудой. Аня продолжала визжать.

Третьего выстрела я ждать не стал. Вытянул вперед руки, направил револьвер на дверь, прицелился поближе к уже имеющимся отверстиям и нажал на спусковой крючок.

Бах!!!

Кто-то за дверью издал гортанный звук, и сразу раздался топот ног в крупной обуви.

Потом выстрел!

Еще один!

Аня подалась вперед и рухнула вместе со стулом на пол в проход между кроватью и окном. Раздался еще один выстрел, и третья случайная пуля, выпущенная агонизирующим налетчиком, угодила в стену как раз в том месте, где только что находилась голова моей любимой женщины.

Затем на пол рухнуло тело.

Я попал с первого раза.

Я ворвался в комнату. На полу у двустворчатого плательного шкафа слева от кровати лежал молодой человек в летней полицейской форме (черт, я подстрелил копа?!). На левой части груди растекалось бурое пятно крови. Парень часто дышал и с удивлением смотрел на меня. Он явно не ожидал ответного огня и, похоже, до сих пор не мог понять, что сейчас произошло.

Убедившись, что он еще жив, я бросился к Ане, поднял ее вместе со стулом, отлепил скотч (девушка айкнула) и отвязал руки.

— Ты не ударилась?

— Я спортсменка, умею падать.

Я внимательно оглядел ее. На лбу появилась ссадина и скоро, скорее всего, будет синяк. Об пол она все-таки приложилась.

— Слава богу, ты успел…

Мы обнялись. Аня все еще не отошла от шока, я чувствовал телом, как ее потряхивает. Господи, да она дрожала как от сильного озноба!

— Аня, теперь все хорошо. Собирайся скорее, мы уходим!

— А этот?

Я склонился над парнем. Рука с зажатым в ней пистолетом была откинута в сторону. Я отнял пушку, разрядил, вытряхнув на кровать магазин. Потом расстегнул парню рубашку и обнажил место ранения.

— Аня, найди полотенце или любую другую тряпку!

Коп наблюдал за нашими действиями с нарастающим ужасом. Я приложил к его ране полотенце, а сверху прижал его же собственной рукой.

— Держи здесь крепко, пока не приехала «скорая»! А теперь рассказывай: почему ты здесь?

Матвей только хватал ртом воздух, напоминая агонизирующего на прилавке живого карпа.

— Кто тебя послал и зачем, я спрашиваю! Живее!

— Он… — выдавил коп, — он дал адрес…. сказал, что надо еще немного, последний раз, и потом я могу уехать…

— Что еще ты натворил по его приказу? Бомба твоя?

Он сделал глубокий вдох, зажмурился на мгновение.

— Кристина… сука… она не должна была так… я не сдержался… — Он заплакал. — Сука…

— Понятно! Что еще?!

Но парень больше не отвечал на мои вопросы. Отвернулся и закрыл глаза.

— Держи тряпку на ране, щенок, и жди «скорую»!

— Почему мы бежим? — спросила Аня. — Может, надо дождаться?

— Нет, иначе мы не успеем!

Я убедился, что коп продолжает стабильно дышать, и набрал номер телефона Самохвалова.

— Да, Сергей! — резко ответил тот. — Говорите, только быстро, я занят!

— Иван Терентьевич, у меня тут ваш человек! Полицейский! Вооруженное нападение! Ранен, так что поторопитесь! Пишите адрес…

Мы чуть не опоздали. Я строго-настрого велел ребятам быть вовремя, а сам выбежал на перрон вокзала только в шесть-двадцать пять. Все трое уже собрались. Павел был налегке, держал руки в карманах шорт, Святов прижимал к ноге черный полиэтиленовый пакет, а у Кости на плече висела увесистая спортивная сумка. Он явился без верного друга Чики, стало быть, тот остается.

Оглядев нас с Аней, Павел присвистнул.

— Бог ты мой! За вами гнались аборигены, чтобы поменять бусы обратно на золото инков?

— Паша, заткнись!

Я взял минутку, чтобы отдышаться и привести в порядок сердцебиение. Мы неслись сюда по городским улицам, почти не соблюдая правил, и десять раз могли быть остановлены патрульными. Из присутствующих только Святов понимал, что происходит.

— Что дальше? — спросил он.

— Некогда, все расскажу по дороге. Прыгаем в машину и едем!

Ребята не заставили себя подгонять. Мы вернулись на привокзальную площадь и погрузились в наш прокатный «Челлендж». Полицейский, дежуривший у выхода из здания, смерил нас внимательным взглядом и, не обнаружив ничего подозрительного, сразу отвернулся.

— Тут полно копов! — сказал Костя.

— Черт с ними, лишь бы нам по пути не попались!

Через несколько минут машина несла нас на запад по неровному проселку параллельно железной дороге. На карте путь был отмечен тонкой и почти незаметной линией. Блокпостом дорогу не перегородили, очевидно, не придав ей стратегического значения (или просто уже начали снимать кордоны). Из-под колес машины вырывались облака пыли, нас постоянно трясло на ухабах, и я не мог развить скорость больше пятидесяти километров в час. Я видел раньше на той же карте, что рядом есть нормальная асфальтированная трасса, но она отняла бы у нас гораздо больше времени.

Электронные часы на приборной доске показывали 18:36.

— Черт!!!

— Ты можешь объяснить, куда мы так несемся? — спросил Павел.

— Нам нужно встретить этот гребаный поезд на подходе к станции!

— Зачем?!

— Паша, помнишь, ты говорил, что он никогда не опаздывает и каждый раз прибывает на станцию секунда в секунду?

— Помню, это так и есть. И чего?

— А того, что это алгоритм, который позволяет чертовой дырке работать. Нам надо его нарушить!

— Как?! — почти одновременно воскликнули все.

— Мы задержим поезд! В восьми километрах от станции есть нерегулируемый переезд. Дорога почти заброшенная, за переездом никто не следит. Мы остановим на нем поезд, и можно будет уехать.

На этот раз вопросов не последовало, но ребята все равно ни черта не поняли.

— Ладно, на месте разберетесь.

— Угу, — буркнул Святов, — и это только теория.

На пятом километре дорога стала ровнее, появился твердый грунт. Я прибавил скорость до семидесяти, взглянул на часы. Кажется, мы успевали.

Вскоре впереди по левую сторону между деревьями появился просвет, дорога раздваивалась, одна ее ветка шла дальше прямо, вторая резко уходила влево. Перед перекрестком я сбросил скорость, свернул, едва удержав машину от сваливания в кювет. Впереди показалась железнодорожная насыпь и поднятый шлагбаум.

Мы у цели!

…Я бы в этот момент с удовольствием издал какой-нибудь победный клич (я много раз представлял себе эту сцену и даже репетировал слова), но он вдруг стал неуместным. В сложившейся ситуации больше подходило отборное матерное ругательство. Его я и произнес.

У самой насыпи поперек дороги стоял черный «мерседес». На капоте с пистолетом в одной руке и незажженной сигаретой в другой сидел Евгений Петровский.

Всегда любил сценарии и снятые по ним впоследствии фильмы с ложными финалами. Они добавляют остроты. Удачей считается один ложный финал: зритель расслабился, оценил крутизну истории и уже собрался покинуть зал, а тут его хвать за рукав — стоять, дружище, куда ты, это еще не все! Таков, например, «Казино Рояль» с Дэниэлом Крейгом (прошу прощения за спойлер у тех, кто не видел фильма). Но высший пилотаж — два ложных финала. Вот где настоящие русско-американские горки! Авторы таких выкрутасов — мастера восьмидесятого уровня, члены секты свидетелей композитора Антонио Вивальди, который часто в своих произведениях никак не мог поставить точку и доводил слушателей до истерики. Я уж не говорю об эпилогах, ради которых зрители стали дожидаться окончания финальных титров (я еще не надоел вам своими кинематографическими аллюзиями?).

К сожалению, в моем сериальном мире такие крутые повороты встречались редко. Сценарии писались на коленке в подсобках и курилках группой замученных авторов, по ходу съемок многократно переписывались, и тебе приходилось читать текст непосредственно на площадке за десять минут до команды «мотор», потому что читать его заранее целиком не было никакого смысла.

Однако, как говорил один мой преподаватель в ГИТИСе, никакой разудалый сценарий не сравнится с жизнью.

— Браво, браво, браво, — произнес Петровский, прикуривая от бензиновой зажигалки. — Ты не так глуп, каким показался мне вначале.

— Слышал уже, — сказал я и направил на него свою пушку. — Уйди с дороги, сделай доброе дело напоследок.

— А то что? Стрелять будешь? Окей, давай разыграем тут сцену из «Быстрого и мертвого».

— Ты же свою берданку расчехлил. Значит, готов.

— Это на всякий случай.

Я и мои друзья стояли в нескольких метрах от него, выстроившись в шеренгу. Из нас только Павел и Костя не были лично знакомы с противником. Они слегка растерялись.

— Познакомьтесь, ребята, Евгений Павлович Петровский собственной персоной. Это ему Край должен сказать «спасибо» за веселые две недели. Маленький человек, жаждущий власти, любитель дергать за ниточки.

— Не надо аплодисментов, — сказал тот, взглянув на часы. — Через восемь минут здесь появится наш паровоз, мы отдадим ему честь, помашем ручками машинисту, и он спокойно припаркуется у первой платформы вокзала. А пока можешь спрашивать, если что непонятно. Поиграем в Эркюля Пуаро.

— Кто убил Курочкина и зачем?

— Матвей Сафонов, патрульный, приписанный к северному отделению полиции. Молодой дурачок вместо того, чтобы накрыть наркодилерскую точку и честно заслужить повышение, решил войти в дело. По пьяной лавке проболтался Курочкину, дал попробовать этой дури, но тот оказался крепким перцем, не проникся. Поначалу он не представлял угрозы, стучать на приятеля и коллегу здесь не принято, как и у нас, но Сафонов начал наглеть, и тогда Курочкин решил с большой помпой его взять. Ему хотелось славы.

— То есть ты завербовал Сафонова?

Петровский снисходительно усмехнулся.

— Серега, их можно брать голыми руками, они ж тут как дети. «На дурака не нужен нож». Вон как девушку свою ты завербовал, любо-дорого посмотреть…

Аня покраснела. Я мягко опустил руку ей на плечо.

— Он вышел на меня, — продолжил политтехнолог, — мы посидели в ресторане, слово за слово, парень поплыл. Я обладаю даром убеждения, ты же знаешь, на себе испытал. Позже, правда, выяснилось, что парень неуправляемый, не очень трепетно относится к инструкциям.

— Кто устроил взрыв?

Петровский цокнул языком.

— Вот тут у меня вопросы. За день до этого они сидели в «Лагуне», потом ночевали у Сафонова. Один утром вышел на дежурство, а другой еле проспался и забил на службу. Но на стадионе были оба. Увы, вечером того же дня задушенный Курочкин уже плыл вниз по течению Зюзелги, и я тебе честно скажу… — Петровский приложил руку к груди, — …взрыва я не ожидал. Кто и где достал столько тротила, кто и когда заложил его под трибунами, я понятия не имею. Знаю только, что Сафонов вышел из-под контроля — возьми хоть эту бедную девочку, его армянскую подружку, которую он приревновал и в результате замочил из чужого оружия. Я, кстати, думаю, что он в ту ночь сам был под коксом. В общем, у местных копов еще полно работы, но мне ни взрыв, ни наркоту ты не пришьешь.

Теперь уже я посмотрел на часы. Если расчеты верны, то поезд проедет мимо нас через четыре минуты.

— Что-то еще? — участливо спросил Петровский.

— Да. Не строй из себя благородного дона. Ты послал мента убить напоследок мою женщину.

Аня вздрогнула под моей рукой. На лицо Петровского набежала тень.

— Я не заказываю убийства, — холодно произнес он, — и никогда этого не делал. Я попросил всего лишь присмотреть за ней, пока все не закончится, но к тому времени он был уже на нервах.

— Попросил парня под коксом и с потерей управляемости? Ты псих!

— Ты его грохнул?

— Будет жить. Поправится и даст показания. — Я поднял свой револьвер. — А теперь отгони свою тачку.

Петровский повторил мое движение. Два ствола были направлены друг на друга.

— Даже не думай, — сказал политтехнолог, поднимаясь с капота.

— Отгони тачку или поставь ее на рельсы сам. Это в твоих же интересах, тебя все ищут.

— Свалить отсюда на время шухера было бы неплохо, но закрыть нору я не дам.

— Куда ты денешься! Уйди с дороги!

Он не шелохнулся. В этот момент мы услышали гудок локомотива. Он был уже близко.

— Ты не будешь стрелять, — процедил Петровский, но уверенности в его голосе поубавилось.

— Я — буду. Уже стрелял. — Я повернулся к своим друзьям и тихо произнес: — Ребята, слишком кучно стоите.

Они поняли. Святов сделал несколько шагов в сторону и стал заходить на Петровского справа. Аня сдала назад, спрятавшись за моей спиной. Костя и Павел заходили слева. Я же пошел прямо.

— Серега, отстрели ему яйца, — предложил Паша.

— Нет, — отозвался Костя, — зачем так жестоко. Даже кота кастрировать грех. Вот руку или ногу — в самый раз.

Кольцо сжималось. Петровский уже не скрывал паники, глаза бегали с одного подступающего противника на другого. Я вспомнил расхожую киношную фразу: «Навел ствол — будь готов выстрелить». Но едва ли наш друг на это способен.

Раздался новый гудок электровоза — низкий, тревожный. Еще ближе.

— Повторяю еще раз, — сказал Петровский, — отойдите все!

Мы приближались. До Евгения Палыча оставалось всего метра три. Несмотря на уверенность и бойцовский запал, я не знал, что произойдет дальше и как действовать на самом деле. Покалечить здесь еще одного? Может, хватит с меня стрельбы?

Все случилось очень быстро — и так, как я не ожидал.

Костя вдруг остановился, медленно снял с плеча ремень своей увесистой сумки. Петровский не заметил этого маневра — он смотрел в другую сторону.

— Ааааааа!!!! — заорал скрипач, и в то же мгновение его сумка взлетела снизу вверх. Рука Петровского дернулась в его сторону. Бабахнул выстрел. В ужасе я подумал, что Костю подстрелили чуть ли не в упор.

Но я ошибся. Пуля ушла в воздух, а сумка скрипача ударила Петровского в челюсть. Тот не удержал равновесие и рухнул на спину

— Держать его!!! — скомандовал я. Святов в два прыжка преодолел отделявшее их расстояние и упал на Петровского сверху.

— Паша, прыгай в «мерс», загони его на рельсы!!!

Гринько выполнил команду молниеносно. Пока мы пытались удержать на земле брыкавшегося политтехнолога, он подскочил к черной машине, распахнул дверцу и сел на водительское сиденье.

— Идиоты!!! — орал Петровский. — Нельзя этого делать! Не надо!!!

Я вырвал у него из рук оружие, вышвырнул в кусты.

— Ключа в замке нет! — крикнул Павел. — Он у него! Поищите!

Электровозный гудок раздался уже совсем рядом. Я даже услышал стук колес.

— Некогда! Паша, сними с ручника и столкни ее с горки! Коля, помоги!

Прежде чем выполнить команду, Святов решил подстраховаться — размахнулся и въехал кулаком Петровскому в челюсть. Тот охнул и прекратил сопротивление.

Я помчался к своей машине, на ходу думая, что согласно всем законам жанра сейчас она начнет ерепениться — не сработает зажигание, например. Но все получилось идеально, «Челлендж» взвыл, вышвырнув из-под колес облако пыли.

Павел и Николай почти оттолкнули «мерседес» к кювету, освободившегося пространства уже было достаточно.

— Летят перелетные птицы!!! — пропел я и рванул с места. Аня смотрела на меня с ужасом, прикрыв рот рукой. В ее глазах я сейчас, наверно, выглядел смертником.

«Челлендж» резво выкатил на насыпь. Я переборщил со скоростью и едва не очутился по другую сторону переезда. Пришлось немного сдать назад. Только после того, как машина встала поперек полотна, я посмотрел направо…

Вот он, поезд с запада, всего в полукилометре от нас. Завидев препятствие на пути, машинист начал неистово гудеть. До меня донеслось зловещее шипение — поезд включил экстренное торможение.

Я смотрел на него как завороженный. Клянусь, в эту минуту я испытал невероятные ощущения. Всего несколько сотен метров отделяли меня от верной гибели, сердце подкатило к горлу, спину и ноги сковало льдом, перед глазами пронеслись эти две безумные недели вместе со всеми их радостями и бедами (об остальной предыдущей жизни я почему-то не вспомнил). Чистый камикадзе!

К реальности меня вернул истошный женский крик:

— Сережа, уходи!!!

Я встряхнул головой, дернул на себя дверную ручку, абсолютно уверенный, что ее заклинило. Но она легко поддалась. Дверца распахнулась, и я выскочил из машины. Бросив на истерично гудящий электровоз последний взгляд, я отбежал на насыпь.

— Уходим! Укрываемся за «мерседесом»! Подберите этого!

Святов ловко подхватил очнувшегося Петровского под руки, потащил его за собой. Через мгновение мы были уже в укрытии.

Что было дальше, я не очень хорошо помню. Я пребывал почти в состоянии аффекта, крепко сжимал Аню и стеклянными глазами смотрел на нашего бедного челябинского железного коня, которому суждено было пасть смертью храбрых. И он пал уже через несколько секунд. Многотонный состав с шипением и металлическим скрежетом выехал на переезд, ударил автомобиль и потащил его перед собой. Через десяток метров машина завалилась на бок и стала разваливаться. Думаю, если бы по какой-то нелепой причине я остался внутри, сейчас мог бы распевать любимую «Is This The World We Created?» вместе с Фредди Меркьюри.

«И это мир, который мы создали?»

Поезд, разумеется, встал. Я вам честно скажу, что не знаю, как это получилось — я ничего не рассчитывал, не подгадывал и вообще действовал наугад — но у переезда остановился последний вагон. Точнее, до него было всего несколько шагов.

— Так, — сказал я, — теперь важно понять, сколько у нас времени. Им ведь нужно будет разгрести путь, а для этого вызвать специальные службы, полицию и все такое. Или что?

— Черт его знает, — пожал плечами Святов. Он ткнул кулаком в бок Петровского, которого крепко держал под руку. — Ты что скажешь?

— Ничего, — буркнул тот, — сами колдуйте.

Мы вышли на рельсы и направились к последнему вагону. Я отметил, что из поезда никто не вышел, ни одна дверь не открылась, ни одна проводница не высунулась наружу. Состав замер. Он вообще существует, или это всего лишь плод нашего воображения?

— Круто, правда? — хмыкнул Петровский, будто услышав мои мысли. — Пришелец из преисподней.

Вскоре мы выстроились перед торцевой дверью последнего вагона.

— Что теперь? — спросил Павел. — Она ведь может быть закрыта. Нам постучаться?

Я вспомнил свою попытку уехать, предпринятую в прошлую субботу. Я тогда спокойно вошел в вагон, и проводница не только не спросила у меня билет, она даже не заметила моего присутствия.

— Импровизируем!

Я уперся руками в металлические элементы сцепки.

— Ребята, подтолкните.

Павел уперся ладонями мне в зад.

— Держи нежнее!

Он подбросил меня вверх, и я запрыгнул на узкую площадку, неуклюже балансируя. Толкнул дверь.

Она открылась. Я нисколько не удивился.

Петровский плюнул с досады.

Я не спешил спрыгивать. Аня смотрела на меня с тоской. Она уже смирилась с моим отъездом и с тем, что я уже больше не вернусь. Это был очень тяжелый взгляд.

Я спрыгнул вниз.

— Ну все, ребята, давайте прощаться. Кто первый?

Первым вызвался Костя. Сначала он закинул в тамбур свою сумку, потом обнялся поочередно с каждым из нас.

— Веселое было время, — сказал он. Кажется, ему тоже не хотелось расставаться.

— Только не рассказывай никому, — сказал Павел, — а то в дурку упрячут.

Мы помогли ему запрыгнуть наверх. Смущенно махнув рукой на прощание, он скрылся в тамбуре.

— Теперь мы, — сказал Святов, не выпускавший из своих цепких ментовских объятий не только Петровского, но и свой черный пакет. Павлу он крепко пожал руку, Аню слегка приобнял, насколько позволяло наличие балласта. — Приятно было с вами познакомиться, ребятки. Может, еще свидимся… если вдруг теория нашего Косого окажется ошибочной.

Мы рассмеялись.

Николай поручил Петровского мне, а сам ловко и без посторонней помощи, будто не лежал с сотрясением мозга в больнице, запрыгнул в тамбур. Очутившись наверху, он протянул вниз руку.

— Давай ко мне, технолог! И без глупостей, а то ребра переломаю!

Мы не без проблем закинули наверх Петровского. Он еще из принципа продолжал сопротивляться, брыкался, ругался сквозь зубы, но удача окончательно отвернулась от него.

— Отправляйся в ад! — не меняя выражения лица, пошутил Павел.

— Только ключи от «мерина» отдай! — добавил я. — Отгоню к твоему офису в целости и сохранности. Кстати, Пахомову от тебя привет передать?

Он что-то буркнул в ответ, но ключи сбросил.

Мы остались внизу втроем — я, Аня и Паша. Пора было прощаться.

Не припомню, чтобы я испытывал в своей жизни что-то подобное. Никакой переезд из города в город на ПМЖ, никакая долгосрочная командировка в чужую страну, никакая отправка в армию не могли сравниться с тем, что происходило сейчас.

— Ты как? — спросил я у Павла. — Не надумал?

— Не-а. Если бы ты видел, какие я сегодня приготовил на обед вареники, ты бы меня не упрашивал.

Аня прижалась к моему плечу щекой.

— Сережа…

— Да, милая?

В ее глазах стояли слезы

— Я, наверно, сказала бы тебе позже, но придется сейчас… Кажется, я люблю тебя.

Я поцеловал ее руку.

— Успеешь еще.

Святов все еще стоял наверху. Я вынул из кармана конверт, протянул ему. Это было письмо, которое я писал прошлой ночью. Рука чуть не отсохла — так много всего написал.

— Коля, перешли моим в Москву, как приедешь домой. Адрес на конверте.

— Хорошо. Вы давайте идите, а то я сейчас разрыдаюсь.

Мы все вместе подняли руки в прощальном жесте. Святов ответил тем же. Так мы и стояли, словно индейцы враждующих племен после переговоров о мире, пока Николай не закрыл дверь. Сквозь мутное стекло его лицо казалось высеченным из камня.

— Идите!!! — одними губами велел он. Я кивнул.

— Паш, пойдем достанем «мерина». Пора валить…

Удирать пришлось другой дорогой, чтобы не столкнуться с полицией.

Через сорок минут мы стояли на перроне вокзала. Моя теория, выведенная из каких-то сумбурных умозаключений и расчетов, оказалась верна. Поезд пронесся мимо по второму пути, даже не замедлив ход. Мне показалось, что я вижу в окнах последнего вагона машущих нам Николая и Костю. Но это была, конечно, иллюзия.

— А как они там разместятся? — спросила Аня. Она уже успокоилась и больше ничего не боялась, я чувствовал это по ее ровному дыханию. Но на всякий случай девушка не выпускала меня из рук.

— Места найдутся, — ответил Павел. — Но даже если что-то пойдет не так, их просто снимут с поезда…

— …в нашей реальности, — добавил я.

Перрон пустовал, ветер гонял по асфальту конфетные обертки, тучи отплывали на запад, обнажая красивый закат. Только сейчас, когда стук колес затих вдали, я почувствовал себя полноценным гражданином нового мира.

— Слушайте, как тут местные жители именуются? Краёвцы? Краевчане?

— Краеведы, — ответил Павел. — Ребята, я замерз. Айда по пельмешке.

30. Без комментариев

Понедельник, 21 августа 2017 года. Газета «Краевые вести». Официальное сообщение избирательной комиссии муниципального округа Край Оренбургской губернии.

К восьми утра окончен подсчет бюллетеней. Итоги голосования:

Владимир Пахомов — 54,7%

Константин Крутов — 31,4%.

Валентин Хилькевич — 13,9%.

Эпилог

«И стали жить они вдвоем», — мог бы написать я, если бы был акыном… Впрочем, ладно, уже написал, как видите, хоть и не акын.

Напоследок остановлюсь на основных моментах, а дальше уж фантазируйте сами.

Мы с Аней действительно стали жить вдвоем в ее доме. Это было временное решение — нам нужно еще притереться, протестировать характеры на совместимость, все такое. Но я втихаря начал присматриваться к нескольким симпатичным двухэтажным домам в Северном квартале и даже нанял толкового риэлтора. Аня между тем познакомила меня со своими родителями. Точнее, мы просто зашли на чай, посидели, поболтали, и я не уверен, что это можно считать полноценным классическим «знакомством с родителями». Батя у нее оказался мужик что надо. Словоохотливый, хозяйственный, а уж рыбак какой заядлый! Я сразу напросился с ним на ближайшую рыбалку. Что касается мамы, тут несколько сложнее. А когда с ними было просто?

В начале сентября я выкупил у меломана Игоря его магазин «Только рок!» на улице Лесной, причем заплатил хорошую цену. Легализовался, так сказать. Аню мой выбор инвестиций удивил: ей кажется, что можно было бы вложить деньги более эффективно, например, в мастерскую, производственный цех, конструкторское бюро или лабораторию. Я не спорю. Магазин «Только рок!» стал моей личной игрушкой. Со временем я планирую его реконструировать и преобразить. А чтобы Аня не приставала ко мне с комментариями, я инвестировал деньги в ее собственный проект, и в октябре в отремонтированном спортивном комплексе «Вымпел» открылась «Танцевальная студия Анны Проскуриной». Прыгай себе, девочка моя, и не мешай папочке наслаждаться жизнью.

С Самохваловым мы подружились. Он помогал мне советами при общении с полицией — мне ведь пришлось многое объяснять. После бурных событий августа Терентьич все-таки написал рапорт об увольнении и достроил, наконец, свой дом. Мы регулярно встречаемся у него в бильярдном зале на третьем этаже, пьем крепкую, вспоминаем. Он своей жизнью вполне доволен. Единственное, о чем жалеет, — о том, что проморгал своих молодых подопечных.

Матвею Сафонову светит двадцать пять лет. Насчет взрыва он так и не раскололся. Либо не хотел увеличивать срок до пожизненного, либо действительно не имел к нему отношения. У полиции Края появился первый за много лет серьезный «глухарь». Но следствие не остановлено, кроты из губернской службы общественной безопасности продолжают рыть. Боюсь, меня еще долго не оставят в покое.

Иногда к нам в гости забегает Пашка, так что недостатков в пельменях и варениках мы не испытываем. Дела в его заведении идут очень хорошо, поэтому он стал задумываться об открытии целой сети. «Можно будет и в Крылов сунуться, — мечтательно говорил он, попивая смородиновый чай, приготовленный супругой Самохвалова. — Думаю, проблем с местными там не будет, в России живем».

Словом, все идет своим чередом. Листва сменила цвет с зеленого на золотой, дни стали короче, ночи холоднее. Город постепенно пришел в себя.

Той осенью я лишь один раз ездил на вокзал. Да, вы угадали — однажды в субботу в 19:05 я уселся на край платформы, свесил ноги и стал смотреть вдаль, на запад и восток попеременно. Никаких огоньков на горизонте, никаких локомотивных гудков и стука колес. Прошлое сгинуло, это был сон. В тот вечер мне почему-то вспомнился вступительный экзамен по литературе. В билете значился вопрос о патриотизме в русской классике, а я, как назло, перед экзаменом гулял с другими абитуриентами. «Это же элементарно, молодой человек! — кипятился экзаменатор. — Вспомните школьный курс!».

Я смог вспомнить только это: «Прощай, немытая Россия»…

…Кстати, надо будет записаться на прием к Пахомову и сообщить ему, что домой он уже не вернется. Ну, на случай, если для него это важно. И еще придется посидеть в библиотеке. Хочется понять, почему поезд останавливался именно здесь и что означал «август».

Вы понимаете, о чем я?

Авторская редакция 2014 — 2018 Челябинск

Оглавление

От автора

Пролог

Часть первая. ЭДЕМ

  1. Поезд ушел

  2. Посмотрите налево, посмотрите направо…

  3. Удар ослиного копыта

  4. Попытка к бегству

  5. Предлагаемые обстоятельства

  6. «Денег нет, но вы держитесь»

  7. Лучшая рыба — это колбаса

  8. Давно не брал я в ноги мячик

  9. Молодой и красивый

  10. Скрипка и немножко нервно

  11. Скрипач нам нужен?

  12. Преданья старины глубокой

  13. Такой футбол нам не нужен

  14. Только теория (I)

  15. Гоп-стоп, они пришли из-за угла

  16. Уже не кино

Часть вторая. ДУРДОМ

  17. Фейерверк в честь героя

  18. Невыездные

  19. Секта любителей пельменей

  20. Вот и поговорили

  21. Вскормленный в неволе

  22. Суббота, 19:05

  23. Командовать парадом буду я!

  24. Рок-н-ролл жив

  25. Трое в подлодке, не считая питбуля

  26. Все-таки дрейф

  27. День тишины

  28. День тишины (продолжение)

  29. Только теория (II)

  30. Без комментариев

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg