«Душа в черной маске»

Душа в черной маске (fb2) - Душа в черной маске (Частный детектив Татьяна Иванова) 534K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Серова

Марина Серова Душа в черной маске

Глава 1

В то осеннее утро и настроение мое было под стать этому самому утру, совсем не похожее на конец октября: ясное, сухое, солнечное… Давненько я не помнила такой славной осени, столь долго затянувшегося тепла. Природа словно компенсировала холодную и слякотную весну. «А октябрь-то, пожалуй, получше апреля выдался!» – подумала я.

И правда, за город, например, этой осенью я выезжала с компаниями друзей куда чаще, чем весной. Лето, правда, было ничего себе, но если уж и лето станет прохладным и дождливым, то лучше уж переселиться куда-нибудь в Скандинавию – по крайней мере не так обидно.

А обидно мне было за то, что сегодня меня ни свет ни заря разбудил телефонный звонок. И ладно бы звонили по делу, а то банально ошиблись номером. И это в шесть часов утра! Едва заставив себя вежливо пробормотать «вы не туда попали», я собралась было снова завалиться в постель, однако сон как рукой сняло. Поворочавшись минут пятнадцать, я со вздохом отправилась варить себе кофе. После чашки своего любимого напитка я почувствовала себя совершенно проснувшейся и бодрой. Ни о каком сне я уже и не мечтала, а хотелось мне весело и радостно провести сегодняшний день.

Но, как назло, никаких встреч и приглашений на загородные мероприятия на сегодня намечено не было, а обзванивать друзей и приятелей в начале седьмого и предлагать поехать куда-нибудь развеяться было бы чересчур. Тем более что сегодня как-никак понедельник, рабочий день для большинства людей. Это у меня выходной – я только что завершила очередное расследование и могла с чистой совестью отдыхать хоть целый месяц, тем более что полученный гонорар вполне это позволял. Однако и сидеть дома в такую погоду казалось мне просто преступлением: а вдруг это последний теплый день в этом году? В самом деле, на термометре +18! И это в такую рань! И это после того, как я половину вчерашнего дня провела в салоне красоты, где воспользовалась почти всеми предлагаемыми услугами, кроме процедур по омоложению – ведь в этом я пока, слава богу, не нуждаюсь.

Зато теперь у меня новая прическа, свежий цвет лица, ровный загар и французский маникюр – длинные ногти все равно не для моей специфической работы.

Одним словом, я была полностью довольна своей внешностью и решила не упускать возможности насладиться теплыми деньками. Но что можно предпринять, когда на часах всего половина седьмого утра? Ответ напросился очень быстро: нужно просто-напросто обратиться к своим излюбленным помощникам – двенадцатигранным косточкам, которые обладают уникальной способностью предсказывать будущее и помогать мне абсолютно во всех делах. Не верите? А вот я верю и уже много лет пользуюсь ими, и они еще ни разу меня не подводили. Я быстренько достала кости из замшевого мешочка и небрежным движением метнула их.

7+36+17 – пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов наберут силу.

Вот это да! Вообще-то в данный момент я и не предполагала, что у меня имеются враги с тайными замыслами. Конечно, за долгие годы моей специфической работы я нажила немало недоброжелателей, но представить, что они вдруг активизировались в этот момент… Это было бы по меньшей мере нелогично.

Но одно мне было ясно: кости советуют мне не задерживаться дома, а отправляться… А вот куда отправляться, они не указали. Но главный смысл их предсказания, мне кажется, я поняла правильно, недаром же столько времени пользовалась их услугами.

Итак, выбор сделан. Я решительно, невзирая на здравый смысл, шагнула к своему шкафу и через пять минут была готова к выходу из дома. Ничего особенного я не предпринимала: хотела просто покататься по городу, проехать на набережную, немного погулять там, любуясь Волгой, которая уже очень скоро, к сожалению, покроется льдом на долгие месяцы, затем посетить какое-нибудь кафе и позавтракать, а дальше… Дальше будет видно.

И собралась я соответственно подобному мероприятию: темно-голубой свитер, простой, но элегантный, обтягивающие черные вельветовые брюки, цепочка на шее, легкий макияж, пара капелек «Живанши»… Словом, просто, но со вкусом. Моя любимая, уже старенькая, но вполне надежная «девятка» завелась, что называется, с полоборота. Крутанув руль, я выехала на центральную улицу и, включив магнитофон, помчалась вперед. Нарочито веселый с утра голос радиоведущего обещал, что хорошая погода продлится еще как минимум пять дней, его приподнятое настроение полностью совпадало с моим, и я, довольная и собой, и окружающим миром, неслась вперед. Впрочем, через пару кварталов я все же притормозила, ибо, несмотря на малое количество машин в этот час и, следовательно, свободный путь, спешить мне было некуда.

Надо заметить, притормозила я еще и потому, что заметила толпу народа у одной из девятиэтажек. И, судя по тому, как столпившиеся люди озабоченно качали головами, я сделала вывод, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Я уже не задумывалась над тем, что делать дальше: подъехала ближе, припарковалась прямо во дворе и вклинилась в толпу.

Никто не обратил на меня особого внимания.

– Да что там говорить! – эмоционально возмущалась крупная женщина лет под пятьдесят. – Натешился – и до свидания! Надоела она ему, вот и вышвырнул из окна! Господи!

И женщина поспешно и несколько неуклюже перекрестилась. Я подошла поближе и только тут заметила распростертое на земле тело молодой девушки. Собственно, лица ее не было видно, поскольку лежала она на животе. Черные как смоль волосы длинными и густыми спиральками рассыпались по спине. Левая рука вывернута, голые ноги раскинуты в стороны…

Здесь же работала милицейская группа. Никого из знакомых я не увидела, но это меня не остановило. Я решительно вклинилась в толпу.

– Вам чего? – хмуро осведомился молодой сержант.

– Я просто хотела узнать, что здесь произошло.

– А вы кто? – Во взгляде сержанта появилось подозрение.

– Вот, – вместо ответа я протянула свою лицензию частного детектива.

– И что? – не очень-то внимательно изучив ее, уточнил парень, возвращая мне документ.

– А то, что я хочу знать, что здесь произошло, – повторила я. – В принципе я могла бы обратиться за помощью к кому-нибудь из своих друзей в милиции, а их, поверьте, у меня немало. Но пока не вижу в этом необходимости.

Сержант кивнул.

– Разберемся, – бесстрастно произнес второй страж порядка, призывая меня отойти и не мешать «следственным действиям».

Я и отошла. Собственно, никакого особого желания вклиниться в процесс у меня и не было. Так, рефлекс, не более того.

Но тут я поймала на себе чей-то пристальный взгляд.

Обернувшись, я увидела, что прямо на меня смотрят два темно-карих глаза-жучка. Они принадлежали пожилому человеку с залысинами. Он был невысок и выглядел довольно неказисто, в стареньком пиджачке, но в его облике читалось некое благородство. Благородство со старомодным оттенком.

– А вы, девушка, смотрите, смотрите, – кивнул он в сторону трупа, обращаясь явно ко мне.

– Зачем? – тут же отреагировала я.

Мужчина, которого пытались заслонить от меня две любопытные женщины, решительно отодвинул их руками и протиснулся ко мне.

– Дайте мне пройти к девушке!

Наконец мужчина оказался рядом со мной. Он взял меня за локоть и отвел в сторонку.

– Это все падение нравов виновато, – произнес незнакомец, когда мы оказались чуть в стороне от толпы.

Я уже начала жалеть, что остановила свою машину. Сейчас этот не вполне адекватный пожилой человек начнет мучить меня нравоучениями. Но нет, он сразу перешел к конкретике.

– А я знал эту девушку, знал! – с нажимом воскликнул мужчина. – Она жила в нашем подъезде. Между прочим, не пила и не курила и не шлялась где попало. И вот – результат! А моя соседка, законченная грешница, на прошлой неделе тоже выпала из окна, только с первого этажа, и хоть бы хны. А она была вдрызг пьяна и выпала из окна квартиры своего любовника! На следующий день… впрочем, нет, на послеследующий, – поправился мужчина, – она как ни в чем не бывало пошла на работу.

– Ну а эта девушка, – я кивнула в сторону погибшей, – вы ее хорошо знали?

– К сожалению, близко познакомиться нам не удалось, – с неким кокетством произнес мужчина. – Кстати, меня зовут Владимир. Владимир Николаевич Любимов. Я живу в этом же подъезде на втором этаже.

– Татьяна, – представилась я и достала сигареты.

– Вы курите, девушка? – вздернул брови Любимов.

– Ах да, вы же считаете это пороком, – криво ухмыльнулась я.

– Для женщины – да, – высокопарно ответил Любимов.

– Увы, но вы меня в этом смысле не переубедите, – вздохнула я.

Любимов повернул голову в сторону с таким видом, как будто я подло обманула его в самых лучших ожиданиях. Но через секунду снова уставился на меня своими карими глазами.

– Эта девушка жила одна? – спросила я.

– Одна. Она снимала квартиру, – с какими-то прокурорскими интонациями произнес Владимир Николаевич. Он как будто обвинял тех, по чьей милости у этой девушки не было своей жилплощади.

– И что, вы не в курсе, кто к ней приходил? – продолжила вяло я свой допрос, который вела скорее по инерции – смерть девушки, несмотря на весь трагизм ситуации, никак не касалась меня.

– Приходить – наверное, приходили… – проговорил тем временем Владимир Николавеич. – Но я же не торчу целый день на улице и не наблюдаю за подъездом. Хотя мог бы это делать, поскольку нахожусь на пенсии.

– Значит, не работаете, – констатировала я. – А девушка где-нибудь работала?

– Наверняка где-то работала. Но я не знаю где. Зато знаю, что Маша училась в педагогическом институте. Дополнительно изучала языки… Кстати, ее звали Маша Гаврилова. И она встречалась с парнем по имени Егор. Я его видел несколько раз. Но, – Любимов строго поднял указательный палец, – я никогда не замечал, чтобы он оставался у нее ночевать. Я же говорил, что ни в чем предосудительном Машу уличить не могу. И в том, что случилось, я вижу очень плохой знак. Я в настоящее время размышляю над судьбами современного мира и вижу, что главная наша проблема – отсутствие веры. Именно вера смогла бы развернуть сознание людей в том направлении, чтобы этот катаклизм, – Любимов еще раз кивнул в сторону собравшихся вокруг упавшей из окна девушки людей, – мы не наблюдали. Ни вы, ни они, – показал он неожиданно на двух любопытствующих кумушек, – и Владимир Николаевич тоже…

– Это вы про себя? – усмехнулась я.

– Да, про себя, – виновато опустил вдруг Любимов глаза. – Хотя это цитата из фильма «Кин-дза-дза». Смотрели?

– Когда-то давно, – махнула я рукой. – Кажется, про инопланетян что-то…

– Обязательно пересмотрите, – назидательно сказал Любимов. – Фильм не про инопланетян, а о падении нравов.

Я в этот момент докурила сигарету и ощутила, что меня, в сущности, мало что держит на месте происшествия. Любимов казался интересным собеседником, но максимум на полчаса. Если дольше – боюсь, будет надоедать. Погибшая Маша Гаврилова не была мне знакома. С просьбой о расследовании ее смерти ко мне тоже никто не обращался. И я сделала движение в сторону. Любимов схватил меня за рукав.

– А ведь вы не просто так здесь остановились. Вы шли… или ехали по совсем другим делам. И вдруг остановились. Почему?

– Чтобы познакомиться с вами, – улыбнулась я.

– Безусловно, лестно, – быстро ответил Любимов. – Но… Мне кажется, что совсем не поэтому.

– Да, вы правы, – согласилась я. – Профессиональный рефлекс. Я – частный детектив.

– Да что вы говорите! – ахнул Владимир Николаевич. – Хотя чему удивляться?! Частных детективов, тем более лиц женского пола, развелось предостаточно. Но, признаться, живьем вижу первый раз. Все как-то в книжках. Знаете, в метро сядешь и с Донцовой в руках поедешь. Так поедешь, что в депо приедешь…

– В нашем городе нет метро! – широко распахнула я глаза.

– А я цитирую свою супругу, – тут же нашелся Любимов. – Это она в обнимку с Донцовой едет с «Речного вокзала» до «Красногвардейской» и забывает выйти. Мы с ней разошлись, она живет в Москве, а я скромненько проживаю здесь. Хотя в столице жил довольно долго. Не люблю Москву. Там падение нравов даже более выражено, чем у нас.

– Ой, все это, конечно, интересно, Владимир Николаевич, – прервала я его, – но…

– Вам пора ехать, – закончил Любимов за меня.

– Так точно, – ответила я.

– Вот это правильный ответ! – вскричал мой новый знакомый. – По-военному четкий и ясный. Хотя я не одобряю женщин в армии. Это разлагает! Разлагает! Возьмите Израиль, возьмите Америку!

– Владимир Николаевич! – еще раз улыбнулась я.

– Хорошо, дайте мне свою визитку, – еще раз произвел неожиданный поворот в беседе Любимов. – По пустякам обязуюсь не беспокоить. К тому же мне кажется, к этому делу вы все равно вернетесь. Мне так кажется.

Непонятно, на каком слове был сделан акцент: на «мне» или «кажется», но почему-то прозвучало убедительно. Может, потому, что сама я была не чужда мистики, а мужчина по фамилии Любимов, заговоривший со мной, казался человеком, посланным сюда неспроста.

Я вынула визитку и протянула Любимову.

– Татьяна Иванова, – прочел он. – Если это псевдоним, я не удивлюсь. Безликая фамилия, хотя имя приятное.

Я была задета.

– Знаете, людей с вашим именем по всей России – тоже пруд пруди! Да и фамилия тоже не редкая. Во всяком случае, гораздо чаще встречается, чем, например, Либерзон!

– Ха-ха-ха, уделала старика, уделала! – рассмеялся Любимов, но тут же посерьезнел, потому что упавшую с балкона девушку накрыли простыней и понесли к машине «Скорой помощи». – Я вам позвоню, – сказал он на прощание траурным голосом и пошел к своему подъезду.

Мне ничего не оставалось, как тоже пойти восвояси – то бишь к своей машине. На Волгу я в тот день так и не поехала…

О Владимире Николаевиче мне пришлось вспомнить совсем скоро – на следующий день раздался телефонный звонок, и я сразу узнала голос.

– Татьяна, это Любимов, – представился Владимир Николаевич. – Я же говорил, что позвоню, и позвонил. Причем не просто так, а по делу.

– Выкладывайте.

– Выкладывать вам, думаю, будет одна дама, которая находится рядом со мной и жаждет заказать вам расследование. А дело то самое, печальное, при развязке которого мы и познакомились. Даму зовут Ирина Альбертовна Синявская, она несостоявшаяся свекровь погибшей. Машеньки Гавриловой…

– Вот как?

– Да, именно так. Хотя… – Любимов немного помялся. – В общем, вы сами с ней поговорите. Если, конечно, это дело вас интересует. В любом случае думаю, что вы не зря вчера остановились у нашего подъезда.

– Хорошо. Пусть приезжает ко мне, – проговорила я в трубку.

Любимов неожиданно замялся, а потом, извинившись, передал трубку заказчице. Я услышала строгий и показавшийся мне несколько высокомерным женский голос:

– Татьяна, я, конечно, могу подъехать и к вам, но будет лучше, если вы примете мое предложение и приедете ко мне домой.

– Обычно я своих клиентов принимаю у себя, – возразила я.

– Но мой сын… Короче говоря, я не могу оставлять его одного надолго. Он в ужасном состоянии. Я должна ехать домой. И вас очень прошу – подъезжайте туда и вы.

Я немного помолчала, а потом сказала:

– Хорошо, диктуйте адрес.

Ирина Альбертовна Синявская – именно так звали мою клиентку – жила в элитном доме недалеко от набережной Волги. К тому моменту, как я переступила порог ее квартиры, я знала только то, что ее сын Егор встречался с девушкой, которую обнаружили упавшей с балкона девятиэтажки, где проживает среди прочих Владимир Николаевич Любимов. И что мать сама приехала на место происшествия, как только узнала о случившемся. И там, что как раз было совершенно неудивительно, попалась на глаза Любимову. Тот сумел быстро разговорить ее и рассказать обо мне. Она тут же согласилась, что мои услуги частного детектива будут совершенно нелишними, и Владимир Николаевич набрал номер моего телефона.

Из всего выходило, что знакомство мое с Любимовым однозначно было неспроста. Даже если мы с ним больше никогда не увидимся и не услышимся. Получалось, что он «подкинул» мне клиента. А точнее – клиентку.

– Не нужно, чтобы Егор раньше времени знал о вашем визите, – шепнула мне Синявская. – Он в жутком состоянии, а я еще не знаю, чем закончится наш с вами разговор…

Я кивнула, разулась, и Ирина Альбертовна провела меня в свою комнату, плотно прикрыв дверь.

– Присаживайтесь, – указала она на одно из дорогих мягких кресел с красивым орнаментом бирюзового на темно-синем.

Большое пушистое покрывало, лежавшее на широкой кровати, было выполнено в тех же тонах, равно как и полог над ней.

Эта комната, по всей видимости, была спальней Ирины Альбертовны и ее мужа.

– Ужасно, – пробормотала Ирина Альбертовна, устраиваясь напротив меня.

– Вы успокойтесь, – сказала я. – Возьмите себя в руки и расскажите по порядку все, что собирались.

– Хорошо, – кивнула Ирина Альбертовна. – Вы уже поняли, что Маши больше нет в живых, и теперь я должна рассказать, как это произошло.

Я кивнула.

– Конечно, лучше меня об этом мог бы рассказать Егор, – покосившись на дверь, проговорила расстроенная мать. – Но он сейчас просто совершенно убитый, и я даже боюсь его трогать.

– Я слушаю, – сказала я.

– Вчера утром он позвонил Маше, – со вздохом начала Ирина Альбертовна. – Потом положил трубку и… Он повернулся ко мне, у него был такой перепуганный вид, просто жутко! Лицо бледное, губы дрожат. Я сама испугалась, подлетела к нему, спрашиваю – что случилось? А он молчал-молчал минуты две, наверное, а потом поговорит: «Маша умерла». И снова сидит как каменный. Я ахнула, конечно, стала спрашивать, что там и как, но он только сказал, что трубку взяла какая-то девушка и сообщила, что Маши больше нет. Потом Егор кинулся к двери, начал собираться, я пыталась его остановить, но бесполезно! Он ушел и отсутствовал часа полтора. Потом вернулся весь поникший и сразу направился к себе в комнату. Я пошла за ним следом, опять стала спрашивать, что произошло. Он сказал только, что Машу нашли мертвой под балконом дома, где она жила. Сестренка взяла трубку. У нее, оказывается, жила сестра. – Ирина Альбертовна расстроенно махнула рукой и отвернулась. Она некоторое время молчала, потом продолжила: – Там уже побывала милиция. Вы, кажется, об этом знаете? Этот, как его… Владимир Николаевич что-то говорил об этом… У меня в голове все перепуталось! Слава богу, что не стали трепать моему мальчишке нервы, а ему и так сейчас тяжело. Я боюсь, что они и сюда придут! Этого еще не хватало! Что Егор может им сказать? Он сам просто в депрессию впал от такого известия!

– А поподробнее можно, Ирина Альбертовна? – перебила я ее. – Что все-таки установила милиция?

– Да этого я не знаю совершенно! – Синявская снова махнула рукой. – Под утро пришла сестра – я, кстати, не знаю, почему она отсутствовала всю ночь, все странно как-то, – а там полно соседей, кто-то уже вызвал милицию и «Скорую», вот, собственно, и все, что мне рассказал сын. Он ведь и сам ничего не знает. А то, что рассказал тот мужчина – ну, Владимир Николаевич, тоже мало что прояснило.

Выходило, что Машу кто-то выкинул из окна. Ужас какой-то!

– И что же вы хотите? – задала я самый главный для себя сейчас вопрос.

– Что я хочу? – Ирина Альбертовна подергала плечами. – Ну, я хотела бы попросить вас… Не знаю, уместно ли это, или вообще игра не стоит свеч, но… Думаю, что нужно установить, кто убил девушку моего сына. Вы знаете, Татьяна, – задумчиво продолжала она, – я не очень-то доверяла этой девушке…

– Почему? – удивилась я.

Синявская замялась.

– Да, собственно, у меня не было для этого оснований, – нехотя признала она. – Просто, понимаете… Она была не нашего круга, как говорится. Какая-то простая деревенская девочка, которая неизвестно каким чудом поступила в тарасовский институт…

Похоже, Ирина Альбертовна искренне считала, что «простая деревенская девочка» своими силами не сможет поступить в институт, что такие вопросы решаются только с помощью денег. Или она просто притворялась?

– А сейчас мне даже как-то неловко за то, что я так относилась к Маше, – продолжала тем временем Синявская. – Мне почему-то кажется, что теперь она обо всем этом знает и смотрит на меня с упреком… – Ирина Альбертовна перешла на шепот: – Я словно даже ее взгляд чувствую. Чушь какая, ерунда! Господи, я ведь никогда не была суеверна, никогда не страдала никакими предрассудками и не верила в мистику! А теперь просто вот словно что-то нашло. Я себя в какой-то степени чувствую виноватой перед этой девочкой. Ну, за то, что пыталась отговорить Егора с ней встречаться… – Ирина Альбертовна взяла себя в руки и продолжила обычным деловым тоном: – Это касается моего сына. Мертвым, как говорится, лежать спокойно, а живым жить. И желательно тоже спокойно. Я, конечно, понимаю, что Егору сейчас ничем и никем Машу не заменить – для этого нужно время. Но я считаю себя обязанной сделать хоть что-то, чтобы облегчить состояние Егора. И найти убийцу Маши кажется мне очень хорошим средством. Пусть мальчик хоть немного успокоится, если будет знать, что этот человек наказан. Потому я и обращаюсь к вам, Татьяна.

Повода отказываться от дела у меня не было, и я ответила согласием, только уточнила:

– Егор знает о том, что вы обратились ко мне?

– Нет, что вы! Это ему от меня как бы… Как бы подарок, – сказала Ирина Альбертовна и несколько смутилась от такой формулировки. – И лучше, чтобы и дальше не знал. Я не хочу ничем его тревожить, я вообще волнуюсь за его состояние. Он сидит один в своей комнате, смотрит фотографии Маши, ничего не ест…

– Но вы же понимаете, что если я возьмусь за это дело, то мне так или иначе придется познакомиться с вашим сыном, – заметила я. – Мне нужно будет задать ему целый ряд вопросов. Если вы категорически против того, чтобы я его тревожила, извините, но я вынуждена буду отказаться от расследования.

Ирина Альбертовна задумалась.

– Но, может быть… можно как-то обойтись без его участия? – нерешительно спросила она. – Ведь он и сам ничего не знает о том, что там случилось.

– О том, что там случилось, я узнаю у других людей, – ответила я. – В той же милиции запрошу материалы дела. Мне нужно поговорить с Егором на другие темы. Ведь они встречались практически каждый день, так что он может дать сведения об окружении Маши, ее привычках, характере, может быть, каких-то секретах. Так что этот разговор необходим.

– Ну хорошо, – вздохнула Синявская. – Мне, наверное, нужно посоветоваться с мужем.

– Советуйтесь, – пожала я плечами.

– Сейчас я его позову.

Ирина Альбертовна поднялась и вышла из комнаты. Вскоре она вернулась вместе с мужчиной лет сорока двух – сорока трех, худощавым, в очках, довольно импозантного вида. Мужчина вежливо поздоровался со мной, назвавшись Анатолием Евгеньевичем, и перевел вопросительный взгляд на супругу.

– Вот, Толя, – начала Ирина Альбертовна, – я говорила тебе о Татьяне, теперь хочу попросить ее расследовать смерть Маши. Как ты на это смотришь?

Анатолий Евгеньевич пожал плечами.

– Решай сама, если так хочешь, – был его ответ. – Я не вижу, в чем проблема.

Видимо, Синявский привык к тому, что его супруга практически во всем принимает решения самостоятельно, а он просто оплачивает их издержки, и теперь обращение к нему за советом выглядит несколько нетипично.

– В чем проблема? – всплеснула руками Ирина Альбертовна. – Ну как в чем, конечно, в Егоре!

– А что такое? – флегматично поинтересовался Анатолий Евгеньевич.

– Но ведь Татьяне придется разговаривать с ним, бередить душу… А ты сам видел, в каком он состоянии!

– Но это естественно, – спокойно заметил супруг. – Произошло столь трагическое событие, к тому же совсем недавно. Конечно, он будет переживать. Но в конце концов все забудется, встанет на свои места… Что же теперь поделаешь!

– Как у тебя все просто! – с досадой отмахнулась Ирина Альбертовна. – Мы ведь только час назад говорили, что он ничего не должен знать о том, что я нанимала частного детектива!

– Да? – чуть удивившись, переспросил Синявский.

Вообще он выглядел так, словно его оторвали от какого-то интересного занятия – чтения газеты или просмотра футбольного матча – и он, хоть и терпеливо уделяет время возникшему вопросу, относится к нему как к пустяковому и с удовольствием вернулся бы к своим делам.

– Я не вижу ничего страшного, Ирина, – спокойно возразил Анатолий Евгеньевич. – В конце концов, если ты не хочешь, Егору можно представить Татьяну, скажем… Ну, сотрудником милиции, например. Как вам такой вариант?

– Милиции? – Синявская округлила глаза, после чего нахмурилась.

– Ну а что особенного? Его же так и так могут вызвать в милицию, верно? Он был близким другом этой девушки, так что, наверное, это неизбежно? Или нет? – И Синявский вопросительно посмотрел на меня. – Я, знаете ли, далек от юридических вопросов.

– Скорее всего, да, – подтвердила я. – Только его могут и не вызвать, а прийти сами. Сюда или в институт, например.

– Ой, еще в институт! – хлопнула себя ладонями по бедрам Ирина Альбертовна. – Нет уж, пускай лучше здесь… Значит, вот что, Татьяна, – голос женщины зазвучал твердо, видимо, она приняла решение, – беседуйте с Егором обо всем, что вам нужно. Якобы вы из милиции. А после этого, может быть, вы попросите в милиции, чтобы они уж не трогали его? Ведь вы сами все узнаете, сможете им передать… Вы же сами говорили, что все равно обратитесь в милицию.

– Ну, тут я обещать ничего не могу, – развела я руками. – Если они сочтут нужным побеседовать с вашим сыном сами, то запретить я не смогу.

Ирина Альбертовна с досадой поморщилась.

– Господи, мы ведь все знаем, как работает наша милиция! – вздохнула она. – Ладно, скажите, что вы детектив, – согласилась она.

– Ну что, Ирина, инцидент исчерпан? – посмотрел на Синявскую супруг.

– Да-да, можешь идти! – рассеянно кивнула Ирина Альбертовна, и муж покинул комнату. – Пойдемте, я проведу вас к Егору, – со вздохом проговорила она. – Только я уж прошу помягче с ним. Он вообще у нас очень впечатлительный.

Я ничего не ответила на это и прошествовала за Ириной Альбертовной по коридору. Через открытую дверь я увидела Анатолия Евгеньевича, который действительно сидел в зале с газетой в руках и тянул из бокала сок. В дальнейшие события он предпочитал явно не вмешиваться.

Ирина Альбертовна, подойдя на цыпочках к самой дальней комнате, остановилась и прислушалась. Из-за двери не доносилось ни звука. Женщина покачала головой и осторожно постучала. Никто не отозвался.

– Гора, – ласково проговорила мать, – можно к тебе?

Меня, честно говоря, начали раздражать подобные церемонии.

Понятно, что парень расстроен, и я готова была ему от души посочувствовать, но не сюсюкать же теперь с ним, как с маленьким ребенком!

Из-за двери по-прежнему никто не отзывался, и Ирина Альбертовна нажала на ручку. Она заглянула в комнату, потом повернулась ко мне и покачала головой. Я выглянула из-за ее плеча и увидела, что на диване, отвернувшись к стене, лежит парень в джинсах и тонком сером пуловере. Егор не повернул головы, но я услышала его глухой голос, обращенный к матери:

– Ты что хотела?

– Гора, тут к тебе пришли… – начала мать. – Нужно поговорить, это совсем ненадолго.

Егор наконец-то медленно повернул голову. Светлые волосы, голубые доверчивые глаза, немного детское миловидное лицо.

Только сейчас веки Егора были воспалены, и во всем облике чувствовалась усталость. Он сел на кровати, потер голову, взъерошив волосы, потом посмотрел на меня и спросил:

– Вы кто?

– Татьяна Александровна расследует смерть Маши, ей просто нужно уточнить ряд вопросов, – вылезла Ирина Альбертовна.

– Хорошо, – помолчав, кивнул Егор. – А как вы меня нашли, кто вам сказал адрес?

– Сестра Маши, – вынуждена была соврать я, подстраиваясь под правила игры, навязанной Ириной Альбертовной.

Егор удивленно вскинул брови и чуть пожал плечами, покивал головой, потом показал рукой на стул возле большого письменного стола с компьютером:

– Садитесь.

Ирина Альбертовна, сделав мне несколько знаков, означавших, видимо, напоминание о том, что я должна быть предельно осторожна и тактична, удалилась. Егор сидел, опустив плечи и уперев взгляд в стену. Я понимала, что парень сильно переживает, но ждать, когда он будет в состоянии нормально общаться, я не могла.

– Егор, – начала я, – расскажите, когда вы в последний раз виделись с Машей?

– Позавчера вечером, – механически ответил парень. – Мы были вместе часов до десяти, потом она пошла к себе домой, а я к себе. Все было нормально, как обычно. А вчера я позвонил ей и узнал, что… Что ее больше нет.

Егор устало потер лоб и снова уставился в стену. Я продолжила разговор. Спрашивать о том, что Егору рассказала сестра Маши, я посчитала сейчас нецелесообразным: парень отвечал односложно, так что наша беседа займет массу времени. К тому же узнать подробности я и в самом деле могу и не у него, сейчас важнее другое.

– Знаешь что, – предложила я, – давай пока я не стану задавать тебе вопросы, а ты просто мне расскажешь о Маше. Какая она была, что любила, с кем дружила, чем увлекалась…

Я вдруг поймала себя на мысли о том, что как-то спонтанно включилась в это дело, даже не узнав о том, что представляла собой главная «виновница» событий…

Егор молчал, нахмурив брови, долго смотрел на фотографию девушки, стоявшую рядом с компьютером. Потом наконец разжал губы и произнес:

– Она была лучше других.

– Лучше кого? – уточнила я.

– Лучше всех девушек, с которыми я когда-либо знакомился, Маша была самой лучшей. Поэтому мы и были вместе. Я знаю, что она не очень нравилась моей матери, но это ерунда, я не обращал внимания. Поэтому я сейчас не хочу разговаривать с матерью о Маше.

– Но ваша мама ничего плохого не говорила о ней, – мягко сказала я. – Так что не нужно таить обиду, вам сейчас это совсем ни к чему. Расскажите лучше, что Маша была за человек, что за друзья-приятели у нее были. Вы знали кого-то из них?

– Практически никого, – ответил Егор. – Да мне и неинтересно. Зачем мне ее друзья? Я предпочитал, чтобы мы встречались с ней вдвоем, без всяких там подружек «за компанию», как любят некоторые.

Егор презрительно фыркнул и поправил волосы.

– То есть вы вообще никого не знаете? – уточнила я.

– Да у Маши и не было, по-моему, близких подруг, – пожал он плечами. – Ну, в институте там однокурсницы… С ними она общалась, конечно, но, по-моему, в гости они к ней не ходили, и она к ним тоже. Маша вообще была очень занятым человеком. Она училась в педагогическом институте, занималась много, поэтому мы часто прощались рано по вечерам. Можно было бы и подольше, но ей было некогда. Она даже дополнительно занималась английским. Три дня в неделю ходила к своему преподавателю.

– Занималась дополнительно, говоришь? – заинтересовалась я. – А что за преподаватель, ты знаешь?

– Кажется, зовут его Антон Владимирович. Я запомнил, потому что Маша часто рассказывала о нем, говорила, что он очень толково все ей объясняет.

– А кто он, какого возраста, что за человек? – забросала я Егора вопросами.

– Ой, вот этого я не знаю, – покачал тот головой. – Я его не видел никогда.

– А где они занимались – дома, в институте?

– Там, где было свободно. Один раз я встречал Машу после занятий возле института, а как-то подходил к дому, где он живет. Это в районе вокзала, я могу объяснить, если вам нужно. Только зачем?

Он поднял на меня взгляд.

– Понимаешь, я же совсем не знаю Машу, – объяснила я. – Мне нужно знать ее привычки и образ жизни, понять, чем она жила. От этого во многом зависит успех расследования.

– А вы следователь? – спросил Егор.

– Я закончила юридический, – уклончиво ответила я.

Егор кивнул, словно ему показалась достаточной эта информация. Потом сказал:

– Она была очень хорошая. Я не знаю, кто мог ее убить и почему. Ее просто… не за что было убивать.

Егор сглотнул слюну, подбородок его скривился.

– Сколько ей было лет?

– Двадцать два. Она уже заканчивала институт, – глядя в стену, сказал Егор.

– Скажи, а с сестрой ее ты не встречался до сегодняшнего дня?

– Нет, – покачал головой Егор. – Я вообще удивился, когда узнал, что Маша жила с сестрой, Наташей. Наташа сказала, что приехала в Тарасов поступать в институт и поселилась у Маши. И что Маша не хотела, чтобы я об этом знал. Оказывается, она стеснялась того, что у нее бедная семья. Как будто для меня это было важно. Если бы она мне сказала, что теперь живет с сестрой, я бы все это нормально воспринял. Я, кстати, давно подозревал, что у Маши совсем не такая обеспеченная семья, как она пытается представить, но это все не имело значения. Я и не заговаривал с ней сам об этом, не расспрашивал – мне все равно, что у нее там за родители. А теперь… Теперь вообще все не имеет значения.

Егор обреченно махнул рукой и снова отвернулся к стене.

Выдержав паузу, я сказала:

– Получается, Маша общалась в основном с сестрой, с тобой и с неким Антоном Владимировичем, так? Не считая однокурсников.

– Так, – ответил Егор. – Поэтому я и говорю, что просто не представляю, кто мог ее убить. Она никогда не общалась ни с какими подозрительными личностями, ни о каких проблемах не рассказывала…

– А она нигде не подрабатывала? – спросила я.

– Да вроде нет, – пожал он плечами и вдруг повернул голову и в упор посмотрел на меня. – Это вам мать сказала?

– Что – это? – уточнила я.

– Что она… – Егор снова скривился и пошевелил пальцами в воздухе. – Мама неоднократно намекала мне, что Маша обманывает меня, что она… зарабатывает на жизнь проституцией. Но это все чушь! Просто мама судит со своей колокольни, мыслит стандартно: раз девчонка приехала из районного городка, значит, обязательно пойдет на панель, чтобы себя содержать. Но я-то знаю Машу! Знал… – тихо поправился он. – Любой, кто знал Машу хорошо, поймет, какая это глупость – подозревать ее в подобных вещах. Я же говорю, она была лучше всех.

«Похоже, мальчик – идеалист», – подумала я.

– Ты успокойся, пожалуйста, – попросила я разволновавшегося парня. – Это все сейчас уже не имеет значения. Сейчас главное установить, кто ее убил.

Егор тут же перестал сокрушаться, застыл на какое-то время, а потом выдохнул:

– Я уже говорил, что не представляю этого. Я не знаю.

– Это я уже поняла. И узнаю я это сама. А ты мне скажи вот что: в каком Маша была настроении в тот последний день, когда вы с ней встречались? И, кстати, чем вы занимались?

– Да как обычно, погуляли и пошли в кафе. Посидели там часа полтора, потом я ее проводил и пошел к себе. Я хотел еще к ней зайти, а она… В общем, сказала, что занята сегодня. А в настроении была она в самом обычном, – развел руками парень. – Как всегда, веселая, шутила, смеялась…

– Никакой озабоченности, грусти ты в ней не заметил?

– Абсолютно, – твердо ответил Егор. – Все было как всегда. Знаете, мы с ней даже никогда не ссорились. Я просто не представлял себе, из-за чего с ней можно поссориться. Маша умела очень хорошо сглаживать любой намечающийся конфликт.

– А о своем родном городе, о жизни там она не рассказывала?

– Об Аткарске? Иногда рассказывала, – наморщив лоб, ответил парень. – Но… ничего такого, что было бы вам интересно. Ну, какие-то смешные случаи из детства, из школьной жизни… О том, как училась, как хотела переехать в Тарасов и поступить в институт.

– А какие-то друзья, которые остались там, – она поддерживала с ними отношения?

Егор удивленно посмотрел на меня.

– Да нет… По-моему, нет. Правда, она как-то говорила, что ей прислал письмо директор городского музея. Она очень уважительно о нем отзывалась. Я еще в шутку слегка приревновал ее, а она засмеялась и сказала, что ему уже за шестьдесят и что они относятся друг к другу как дед и внучка. А потом посерьезнела и добавила, что он святой человек. Да, она так и сказала – святой человек, – вдруг улыбнулся Егор в первый раз за все время нашей беседы. – Маша вообще хорошо относилась к людям, если ей кто-то был неприятен, она предпочитала не отзываться о нем никак.

«Прямо целая плеяда ангелов, – подумала я. – Девушка „лучше всех“, „святой“ старичок, мальчик-идеалист…»

– А как зовут директора музея, почему они поддерживали отношения? – спросила я вслух.

– Как его зовут, я не знаю, но Маша рассказывала, что он очень интересный человек и занимается коллекционированием чего-то там… – Егор неопределенно повертел ладонью. – Маша даже показывала мне старинную пудреницу, которую он ей подарил. Это было, еще когда я к ней приходил, когда еще Наташа не приехала.

– А когда он ей ее подарил? Он что, приезжал в Тарасов? – заинтересовалась я.

– Да нет, – чуть подумав, ответил Егор. – По-моему, не приезжал, иначе Маша бы рассказала. Наверное, там еще подарил, в Аткарске.

Видимо, об этом старичке придется узнавать у других людей, близких Маше Гавриловой, – в частности, у ее сестренки. Да и вообще я ухватилась за него потому, что пока что мало набиралось в окружении Маши людей, с которыми она плотно общалась. А из тех, что набирались, убийца пока не вырисовывался. Главное, что я не видела никаких мотивов для этого. Ни у кого. Но посмотрим, что скажет мне сестра Наташа. Беседа с Егором – дело, конечно, нужное, но я уже поняла, что Маша, видимо, следуя традициям матери парня, относилась к нему трепетно и далеко не все рассказывала, особенно тщательно маскируя проблемы.

Следовательно, если и было в ее жизни что-то опасное, Егор вряд ли узнал бы об этом от нее самой. Мне нужно опрашивать других людей, чтобы продвинуться в расследовании.

Время было уже совсем позднее, почти двенадцать ночи, но я все равно решила проехать сейчас на квартиру к Маше Гавриловой и поговорить с ее сестрой, если, конечно, она еще там – квартира-то съемная.

Я попрощалась с Егором, в прихожей заверила его маму, что не нанесла своими вопросами мальчику никакой душевной травмы.

– Ой, я так волнуюсь! – прижала руки к груди Ирина Альбертовна. – Скажите, Татьяна, вы в состоянии найти того, кто ее убил?

– Я постараюсь, – ответила я то, что практически всегда отвечала в таких случаях. – Кстати, вы пойдете на похороны Маши?

Мой вопрос застал Ирину Альбертовну явно врасплох. Она растерялась, замолчала, потом стала разводить руками и наконец сказала:

– Но ведь мы… Мы даже не знаем, где они будут и когда… И потом, мы совершенно незнакомы с ее семьей, наверное, будет не совсем удобно вот так заявиться. И потом, для Егора это будет очень тяжело, мне, честно говоря, не хотелось бы, чтобы он там присутствовал. Одним словом, я еще не знаю, я посоветуюсь с мужем.

Я поняла, что ссылка на мужа – просто очередная отмазка со стороны Ирины Альбертовны, поскольку решение в этой ситуации будет принимать опять-таки она сама. Как бы ни старалась Ирина Альбертовна вести себя достойно по отношению к памяти Маши Гавриловой, все-таки она делала это не ради девушки, а ради своего сына и в своем поведении оставалась верна себе. Ей проще было бы откупиться, наняв частного детектива для расследования, чем пойти на ее похороны, а скорее всего, не пойти, а поехать, поскольку все это наверняка будет происходить в Аткарске, на родине Маши… Плюс знакомиться с родителями, малоинтересными для Ирины Альбертовны людьми, выносить слезы и стоны родни, а также видеть отчаяние Егора. Что ж, это была ее позиция. Я попрощалась с Синявской, обещав позвонить ей завтра же утром, и уехала.

Глава 2

Свет в окнах квартиры Маши горел. Поднявшись, я позвонила и вскоре услышала тихий, испуганный голосок:

– Кто?

– Простите, я занимаюсь расследованием смерти Маши, – вставая прямо напротив «глазка», сказала я максимально вежливо и доброжелательно, чтобы совсем не напугать девчонку – видимо, ту самую сестренку погибшей. – Мне нужно с вами поговорить.

Дверь открылась, и я увидела молоденькую девушку с хвостиком темных волос. В том, что это Наташа Гаврилова, сомневаться не приходилось: девчонка была удивительно похожа на Машу, какой я запомнила ее на фотографии в комнате Егора.

– Вас как зовут? – спросила я на всякий случай.

– Наташа, – тихо ответила девушка. – Проходите.

Взгляд у нее был покорный, и она с готовностью кивала головой, таким образом давая понять, что, безусловно, пойдет на разговор со мной. Видимо, за последний день она уже привыкла отвечать на вопросы милиции и не сомневалась, что я из этой же организации.

Я успокаивающе похлопала ее по плечу, села на диван и усадила девчонку рядом с собой. Она вздохнула и вопросительно уставилась на меня.

– Меня зовут Татьяна Александровна, – начала я. – Сразу хочу сказать – я занимаюсь расследованием смерти твоей сестры частным образом, по просьбе родителей Егора Синявского. Кстати, ты с ним знакома?

– Нет, – ответила Наташа, явно удивленная моим заявлением. – Но я много слышала о нем от Маши. А вчера он пришел, уже после того, как все случилось, я ему рассказала… Он так прислонился здесь к косяку лбом, – она показала на дверь из прихожей, – потом развернулся и выбежал отсюда. Видать, у него что-то в голове щелкнуло… В общем, в шоке он был. А вы, значит, не из милиции?

– Нет, я частный детектив, – еще раз пояснила я. – Но ты не волнуйся на мой счет, я закончила юридический институт, в милиции у меня много друзей, и я обязательно свяжусь с теми, кто расследует дело твоей сестры официально.

– У нас в городе точно нет частных детективов, – протянула Наташа и снова вздохнула, как будто сожалея о таком упущении. – Да, – продолжала она, покачивая головой. – Я и не думала, что родители Егора так… сделают.

– В смысле? – не поняла я.

– Ну, в смысле наймут вас. Маша говорила, что его мама не очень-то хорошо к ней относится. И Маша очень не хотела, чтобы там узнали, что она из простой семьи. Мне это, кстати, не нравилось! – повысила вдруг голос девчонка. – Мало ли кто откуда! У нас хорошая семья, между прочим! И мама и папа хорошие! И я… Она даже меня прятала, словно стыдилась.

Проговорив все это, Наташа вскинула голову и с вызовом посмотрела на меня.

– Никто вовсе не говорит, что вы плохие, – вставила я. – Маша, возможно, сама несколько сгущала краски?

Тон Наташи смягчился, но продолжала она все равно упрямо:

– Получается, что она нас стыдилась. И меня тоже. Я ее спрашивала, почему этот ее Егор к нам не приходит, а она сказала, что не нужно ему пока меня здесь видеть. Что он все поймет, и тогда у него дома могут быть неприятности из-за проблем Маши. Разве так можно?

– Можно как угодно, – улыбнулась я. – Но так, наверное, все-таки не нужно было делать. Просто, очевидно, Маша была убеждена, что так будет лучше. Но сейчас об этом не стоит говорить. Ты же понимаешь, что главное для меня – найти убийцу твоей сестры. Ты, наверное, и сама этого хочешь?

Наташа прижала руки к груди и горячо закивала:

– Да, конечно! Я просто… Не представляла даже… Частный детектив, надо же! Вот мама с папой-то удивятся!

– А кстати, когда они приедут? – спросила я.

– Сюда? Завтра… Вернее, приедет папа, ему нужно забрать Машу из… Из морга. И мы вместе поедем в Аткарск. А мама останется там готовиться к похоронам, они будут уже послезавтра. Я звонила родителям, все им рассказала… Это просто кошмарно!

Руки у Наташи задрожали, она стала судорожно теребить поясок халатика.

– Наташа, давай-ка все же ты успокоишься и постараешься ответить на мои вопросы, – попросила я. – Постарайся не думать о том, как все это печально и неприятно, хотя я и понимаю, насколько это трудно.

– Да, хорошо, – со вздохом согласилась девчонка.

– Твоя сестра, кроме того, что училась, больше ничем в городе не занималась? – спросила я, подозрительно взглянув на Наташу и памятуя о неясных догадках Ирины Альбертовны насчет «панели».

– В смысле? – испугалась Наташа.

– Ну, подрабатывала где-нибудь? Учти, лучше сейчас скажи правду, если будешь скрывать, все равно мы узнаем, – сознательно решила припугнуть ее я.

– А чего скрывать-то? – вспыхнула Наташа. – Да, она подрабатывала. Няней у богатых каких-то. Только Егору ничего не говорила, потому что… Ну, не знаю почему. Наверное, стыдно ей было.

– Няней, говоришь? – продолжала не доверять я. – А у кого?

– Не знаю я. У богатых людей… Вот и адрес их есть. – Наташа встала, подошла к столу, открыла ящик и достала оттуда бумажку с адресом. – Вот. – И протянула ее мне.

«Андрей, Марина», – прочитала я имена и написанный рядом адрес и убрала бумажку в свою сумку. «Похоже, что не врет», – отметила я про себя и порадовалась, что версия Ирины Альбертовны насчет проституции лопнула. А мнение Владимира Николаевича Любимова насчет «не пила, не курила», наоборот, вроде бы подтверждалось. – Расскажи, во сколько ты ушла из дома и что этому предшествовало? О чем вы говорили с сестрой, как она вела себя? – продолжила спрашивать я.

– Она вела себя странно, – откидывая челку со лба, медленно сказала Наташа. – Она сама попросила меня уйти.

– Вот как? – заметила я.

– Да, именно так. Хотя раньше никогда ничего подобного не было, и Маша даже просила меня поменьше выходить из дома – она переживала за меня. А тут…

– А почему она попросила тебя уйти? Она как-то объяснила это?

– Да, она сказала, что у нее намечается серьезный разговор и я буду только мешать.

– С кем разговор? – заинтересовалась я еще больше.

– Не знаю, вот этого она мне не сказала. Я еще спросила – с Егором, насчет свадьбы? Я думала, он ей предложение делать придет. А она отмахнулась и говорит – да нет, это совсем другие дела. Еще прикрикнула на меня – мол, у тебя одно на уме, одни глупости. Сопливая, говорит, а туда же! Вместо учебы, мол, о всякой ерунде думаешь, которая тебя не касается. – В голосе Наташи зазвучала обида. – А что я такого спросила? – продолжала она, разведя руками. – Маша сама мне говорила, что они разговаривали насчет свадьбы…

– То есть она так и не уточнила, с кем разговор и на какую тему? – спросила я.

– Нет, – покачала головой Наташа. – Я, честно говоря, надулась на нее немного, говорю – ну и пожалуйста, не больно-то мне и интересно! Пойду вот и до утра не вернусь!

Она сразу смягчилась, извиняться стала, денег мне сунула немного, говорит – в парк лучше сходи, там вроде какие-то аттракционы приехали новые, интересно. И в девять велела быть дома.

– А ты пришла во сколько?

– А я… Я уже под утро пришла, потому что… – Девчонка поежилась. – С парнями познакомилась, они меня к себе пригласили. Ну, я и согласилась… Хотела Маше отомстить. Вот дура! А под утро опомнилась, говорю – мне домой надо. Хорошо хоть, парни нормальные попались, не стали меня задерживать, даже до трамвая проводили. Ну и… В общем, я к подъезду подхожу, а тут толпа, и она… лежит, – Наташа заплакала.

– Успокойся, Наташа, успокойся, – заговорила я.

– Я все не думала, что она мертвая до конца, думала, что ее можно спасти… Но врач сказал, что она уже несколько часов назад умерла…

Мне пришлось дать девушке время на то, чтобы поплакать, вытереть слезы и немного успокоиться. Когда она убрала влажный платок, я продолжила:

– В квартире остались какие-то следы пребывания гостей? Ну, там, может, окурки в пепельнице, запах какой-нибудь парфюмерии, посуда на столе?

– Нет, – отрицательно покачала головой Наташа. – Ничего такого. Словно и не было у нее никого. Он как растворился, этот человек.

– Ну естественно, убив Машу, он не стал дожидаться, пока кто-нибудь явится, – невесело усмехнулась я. – Значит, ничего… А соседи что говорят? Что-нибудь видели, слышали?

– Не знаю, их вызывали понятыми, но я с ними не разговаривала, – развела руками Наташа. – С ними милиция беседовала. Но вы можете их спросить сами, это соседи из смежной квартиры, из девятнадцатой.

– Хорошо, я туда непременно загляну, – кивнула я. – И Маша даже не упомянула, с мужчиной она встречается или с женщиной? Этого из ее слов невозможно было понять?

Наташа наморщила лоб, потом твердо сказала:

– Нет, невозможно. Она ничем не намекнула, кто это и что за разговор.

– Наташа, а кто вообще приходил сюда к вам? С кем общалась твоя сестра?

– Ну, из тех, с кем она общалась, сюда почти никто не приходил, – ответила девушка. – В смысле ни Егор, ни какие-то ее подруги… Маша никого не приглашала. Была, правда, один раз какая-то подружка институтская, но она сама заявилась. Мне она не понравилась, – Наташа скривила губки.

– Почему? – спросила я.

– Какая-то наглая, – нахмурившись, продолжала девчонка. – Пришла как к себе домой, развалилась в кресле и давай что-то там у Маши просить. Причем так нахально, как будто Маша ей обязана! Какие-то там курсовые, что ли… Потом стала в кафе ее звать, с полчаса уговаривала. Я видела, что Маше она тоже не по душе, и она в конце концов сказала, что ей нужно отлучиться по делам. Только тогда эта девица убралась.

– А что все-таки за девица?

– Регина ее звали, – с нескрываемой антипатией процедила Наташа. – Такая высокая, на лошадь похожа. Но одета хорошо, и сережки у нее дорогие были. И сумка красивая. В юбке кожаной она была.

– А она точно из института? – спросила я, поскольку это было для меня гораздо важнее, чем сумки-юбки.

– Да, потому что, когда она ушла, Маша говорила, что, мол, эта Регина не учит ничего, на занятиях сидит дуб дубом, а потом достает всех – напишите ей это, сделайте ей это… И еще говорила, что сама ей писала несколько раз курсовые, а теперь жалеет. Я еще спросила – а зачем писала? А Маша говорит – так она же деньги платила. Маше приходилось порой так подрабатывать… – закончила Наташа.

– А как она еще подрабатывала? Ну, курсовые пописывала, няней работала, а может, еще где?

– Больше нигде, – ответила Наташа. – А зачем? Я вообще говорила, что лучше бы она не работала няней. По ночам туда ездить! А я одна тут оставалась. Страшно…

Я невольно усмехнулась про себя. Насколько все-таки велика разница между двадцатидвухлетним и семнадцатилетним человеком. Пять лет – и целая пропасть в мировоззрении. Ранняя зрелость и трезвость взглядов с одной стороны – и детский эгоизм и полный наив, с другой. Что же все-таки у них за родители, неужели тоже настолько непосредственные, как их младшая дочь?

– Так ты не знакома с семьей, где Маша работала няней? – еще раз уточнила я.

– Нет, откуда же я могу их знать? – пожала плечами Наташа. – Она же не брала меня с собой.

– А как она с ними познакомилась, не знаешь?

– Вроде бы по объявлению. Я особо не интересовалась…

– Наташа, может быть, ты все-таки знаешь кого-то из знакомых твоей сестры, кто мог прийти к ней для серьезного разговора?

– Ну… – Наташа задумалась. – У нее был в институте знакомый преподаватель, с которым она занималась дополнительно. К этим занятиям она всегда относилась серьезно. Но он это приходил или кто-то другой – понятия не имею. Наверное, вряд ли… Потому что с преподавателем она здесь не встречалась, по крайней мере никогда не слышала я об этом. Одно могу сказать вам точно – трудно даже представить, чтобы кто-то из знакомых Маши мог с ней так обойтись. Ужас просто! Я даже не представляю, кто это мог сделать!

– А скажи мне, Маша не могла сама свести счеты с жизнью? Или по неосторожности упасть с балкона?

– Нет, – Наташа еще больше испугалась.

– Ладно, извини, – тут же поправилась я. – В конце концов, экспертиза выяснит, как это произошло. А ты знакома с этим преподавателем? – перевела я разговор на другую тему.

– Я видела его только один раз, и то случайно, – сказала девушка. – Мы с Машей шли по городу, и он с нами поздоровался, они немного поговорили между собой. Маша сказала, что это и есть Антон Владимирович. Симпатичный такой мужчина, интеллигентного вида.

– Ты фамилию его не знаешь?

– Ой, вот нет. Про это я не спрашивала. Я поинтересовалась, не женат ли он, а Маше почему-то не понравился этот вопрос. Она еще съехидничала, что, мол, если хочешь ему понравиться, то зря – он в женщинах ценит в первую очередь ум, а я, дескать, еще сопливая и совсем ему не буду интересна. Я спросила – а ты? А она говорит – я с ним другими делами занимаюсь. И опять прикрикнула, чтобы я глупости не болтала. Как будто я одни глупости болтаю!

Я снова улыбнулась.

– Наташа, я обязательно приеду к вам в Аткарск на похороны Маши. Ты сможешь меня познакомить с теми, с кем она общалась, когда жила там?

– Я, конечно, смогу, – с готовностью отозвалась Наташа, – да только зачем это вам? Ведь Маша давно не общалась ни с кем из Аткарска, она уехала оттуда четыре года назад. Ну, остались там бывшие школьные подружки, Васька…

– Васька? – заинтересовалась я. – А это кто?

Наташа раскраснелась.

– Ну, считался ее женихом когда-то… Но это все просто смешно, они же еще в школе тогда учились. Давно забылось все.

– Ну хорошо, я разберусь, – взяла я себе на заметку полученную информацию. – А этот Васька будет на похоронах?

– Ой, я даже понятия не имею. Я сама его давно не видела. Но если что, я знаю, где он живет.

– А директора музея, коллекционера, ты знаешь?

– Алексея Николаевича? Знаю. Абрамов его фамилия, он недалеко от нас живет. А вы откуда про него знаете?

– Работаю, Наташа, работаю, – улыбнулась я. – Они с Машей не поддерживали отношения?

– Да нет. Я вообще не понимаю, зачем он вам нужен, они с Машей сто лет не встречались! Он уже старенький, что он вам может рассказать?

– Может быть, и ничего интересного. А может, наоборот, – рассудила я. – Так что посмотрим. А теперь я попрошу тебя дать мне ваш адрес в Аткарске.

Наташа продиктовала мне адрес своих родителей, и я заверила ее, что послезавтра утром буду на месте. Беспокоить соседей в столь поздний час я уже не решилась и отложила общение с ними, равно как и с милицией, на завтра.

Приехав домой, я сразу же достала кости.

Интересно, что скажут мои помощники?

4+36+17 – несмотря на трудности, ваши дела пойдут так, как надо.

Слишком общее и неконкретное предсказание? Если рассуждать поверхностно, то так оно и есть. Но ведь я привязана к своему делу и все рассматриваю сквозь совершенно определенную призму. И в этой связи я делаю для себя следующие выводы: я иду в правильном направлении, никаких радикальных, крутых шагов предпринимать мне не следует. Кости обещают трудности, но куда уж без них в нашей жизни? А успех все же придет.

Успокоившись насчет моих нынешних действий, я пошла на кухню сварить себе кофе. Было уже довольно поздно, но я так привыкла к кофе, что он уже не оказывал на меня обычного возбуждающего действия. Выпив его, я ни в коем случае не буду сидеть всю ночь и бодрствовать. Он мне нужен просто для поддержания своего обычного тонуса.

Так и случилось – через полтора часа после чашки кофе я уже спала. А встала довольно рано. На этот день у меня были намечены встречи с соседями Маши, с сотрудниками милиции и, наконец, поход в институт.

Начала я по стандарту. Ленивый звонок господину Мельникову в УВД. Такое же ленивое «алло» и произнесенное с рутинной, чуть обижающей меня интонацией «а-а!», когда Андрей узнал мой голос. Видать, интуиция у Мельникова в этот день работала хорошо. А может, просто, кроме случая с Гавриловой, в городе ничего другого интересного в криминальном плане не случилось… Андрей тут же передал трубку некоему Павлову, новому сотруднику, которому было поручено заниматься убийством Маши.

– Там как бы все, с одной стороны, ясно, а с другой – черт его знает, – туманно начал высоким тенорком невидимый мне Павлов.

– Это как понять? – спросила я, усмехаясь.

– Смерть наступила еще до падения с девятого этажа. Но перед тем как сбросить с балкона, девчонку зверски избивали. Похоже на бытовой скандал, но… С кем ей скандалить-то?

Вопрос, что называется, был в точку. С кем, действительно, ей скандалить? С кем отношения у Маши были настолько плохими, что могли вылиться в потасовку?

– А что говорят соседи? – спросила я.

– А ничего, – тут же ответил Павлов. – Ничего не видели, только слышали, как кричала Маша. Но слов разобрать было невозможно, да и кому это надо! У всех свои проблемы, сами понимаете.

– А с кем она скандалила?

– Если бы мы это знали, что-нибудь уже делали бы, – вздохнул Павлов. – Непонятно даже, мужчина у нее был или женщина. Соседи никого не видели. Покричали они, значит, примерно до одиннадцати вечера, потом все стихло, а наутро тело обнаружили на земле. Но никто никого не видел. Самого факта, я имею в виду. Соседи появились только в качестве понятых. Свидетели из них никакие.

– Понятно, – уныло констатировала я. – И что вы думаете делать?

– Связи прорабатывать, – стандартно ответил Павлов.

А что он еще мог сказать? Я занималась тем же самым – отрабатывала связи.

– Хотя у нее и связей-то… По сути, сестра да ухажер этот, Егор… Но его мы уже проверили, он с друзьями был, с Машей встречаться не собирался. Да и вообще он какой-то… – Павлов замолчал, подбирая слова. – В общем, меланхоличный какой-то.

– А экспертиза что интересного показала? – поинтересовалась я.

– Установили причину смерти, квалифицировали телесные повреждения, да и все…

– А всякие там дополнительные сведения?

– Никаких, – ответил Павлов. – Алкоголя в крови нет, равно как и следов наркотиков, изнасилования и беременности.

– То есть скандал был по-трезвому, – дополнила я.

– Значит, так, – согласился Павлов. – По словам сестренки, она вообще практически не пила и вела вполне добропорядочный образ жизни.

– Кстати, а вы не проверяли причастность работодателей? Я имею в виду ту семью, где она подрабатывала. Вы же, наверное, уже в курсе этого?

– Проверяли, но там, по-моему, все тоже тухло, – сказал Павлов. – Сидели дома всей семьей, муж только что с работы приехал, жена вообще дома постоянно. Ребенок маленький, сами понимаете, не свидетель.

Наступило молчание, и я поняла, что разговор исчерпал себя.

Оперативники ничем мне помочь не могут, сами находятся примерно в таком же положении, что и я. У меня, правда, в запасе были институтские знакомые Маши Гавриловой, коим, собственно, я и собиралась уделить сегодня время.

Окончив завтрак, я собралась, вышла из дома и поехала в педагогический институт. Этот вуз, не шибко престижный, слыл отстойником для сельских провинциалов губернии, которые, не в силах поступить в более приличные заведения, довольствовались высшим образованием, так сказать, низшего порядка, предоставляемым в стенах «педа». Так презрительно окрестила его самодовольная студенческая молодежь из других вузов.

Однако и здесь учились не одни только лишь дебилы, я лично была знакома с несколькими выпускниками этого славного заведения и могла гарантировать довольно высокий уровень преподавания в «педе».

Мой путь лежал на факультет иностранных языков, где и училась Маша Гаврилова. Я прошла по коридору и вскоре очутилась перед дверью в деканат.

Прямо на пороге, не давая мне пройти, вели оживленную беседу два джентльмена. Один, с благородной сединой и очками в руках, что-то доказывал другому, который выглядел не очень презентабельно и мял в руках вязаную шапочку с надписью «Спорт», однако тоже был убежден в своей правоте.

– Валерий Григорьевич, ты пойми, что так дела не делаются! – тряся очками, восклицал солидный.

– Нет, Николай Терентьич… Слушай меня внимательно! Дела делаются так, как ты и не знаешь… – возражал жиденьким тенорком человек с шапочкой.

Говорил он очень быстро, даже суетливо, поминутно вскидывая руку.

Спор затих, когда я, зайдя за спину Валерия Григорьевича, обратила свой выразительный взгляд на его благородного оппонента.

– Девушка, вы что хотели? – спросил Николай Терентьевич.

– Антона Владимировича можно увидеть?

– Его пока нет, скоро обещал быть.

И тут ко мне повернулся непрезентабельный Валерий Григорьевич.

– Антон Владимирович? А зачем он вам? Вы пришли устраиваться на курсы? – забросал он меня вопросами.

– Вообще-то нет, он мне нужен по другому делу, – возразила я, но Валерий Григорьевич, не слушая меня, продолжил:

– У меня есть свой метод. Метод корреляции. За месяц вы будете разговаривать, именно разговаривать, а не лепетать. Вот и Николай Терентьевич может подтвердить… А Антон хороший специалист, но… Я вам советую попробовать у меня.

Тут я по запаху поняла, что Валерий Григорьевич, мягко говоря, нетрезв.

– Антон – мой ученик! – хвастливо заявил он, беря меня за руку и увлекая в конец коридора. – Это я его учил, он еще у меня студентом был… Кстати, я не представился, – неожиданно произнес собеседник. – Жимов Валерий Григорьевич.

Мы уже дошли до подоконника в конце коридора, и Жимов остановился, продолжая свой рассказ об ученике:

– Антон, между прочим, талантливый человек. Сейчас его здесь нет, он должен скоро подойти. Но… Я вам скажу. – Он лукаво посмотрел на меня. – Антон большой охотник до женщин. Очень большой!

Он красноречиво смотрел на меня, словно желая еще раз доказать правдивость своего утверждения, а если говорить точнее, то предостережения. Я лишь пожала плечами и усмехнулась.

Жимов погрозил мне пальцем.

– А вот и не смейтесь. Вы не успеете оглянуться, как окажетесь в его донжуанских лапах…

И Валерий Григорьевич, обнажив прокуренные зубы, по-стариковски засмеялся.

– Все студентки от него без ума! – заявил он. – Когда-то все за мной бегали, а теперь за ним. Что ж, молодым везде у нас дорога. Но если вы пришли на курсы, то… я вам советую сначала попробовать у меня.

– Нет, я пришла не на курсы, – в конце концов вставила я свое веское слово. – Он мне нужен совсем по другому вопросу.

– Ах, вот оно что, – не смутился ни капельки Жимов. – Тогда тем более вам ничто не препятствует прийти на курсы. Вы английским насколько владеете?

– Ниже среднего, пожалуй, – слегка подумав, ответила я.

– Ниже среднего – это не уровень! – запальчиво воскликнул Жимов. – В нынешнем мире без английского совершенно невозможно. Абсолютно! – Он выбросил вперед руку, словно Ленин, призывавший к социалистической революции. – Так что приходите, вторник – пятница, в шесть часов…

Жимов подробно объяснил мне, куда, когда и зачем я должна приходить, и снова принялся расписывать преимущества придуманного им метода корреляции.

Постепенно все это начало мне надоедать. Но тут, на мое счастье, из-за угла вывернул молодой человек со стильной бородкой, и его-то и окликнул Жимов:

– Антон!

И Валерий Григорьевич с приветливой улыбкой двинулся навстречу молодому человеку. Тот не был столь любезно настроен, как Валерий Григорьевич, и сдержанно поприветствовал его.

– А к тебе барышня, – видимо, желая его порадовать, сказал Жимов и кивнул в мою сторону.

Антон Владимирович тут же обратил все свое внимание на меня.

– Здравствуйте, – поздоровался он, приближаясь.

– Здравствуйте, – ответила я. – Меня зовут Татьяна, я частный детектив, – представилась я.

– Антон Владимирович Глазов, – сказал молодой человек. – А в чем дело?

Валерий Григорьевич же искренне недоумевал. Известие о том, что я частный детектив, повергло его в смущение, правда, ненадолго. Уже через несколько секунд он снова улыбался, несколько заискивающе, словно говоря – вот какую барышню, да еще частного детектива, я тебе привел.

Глазов тем временем оценивающе посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Жимова.

– А ты-то что, Валерий Григорьевич?

Жимов мелко заюлил, торопливо бормоча:

– Антон, у меня к тебе есть интересное предложение. Я уже с Николаем Терентьевичем разговаривал, он сказал… В общем, нужно обсудить… Когда у тебя есть время?

Глазов нахмурился, потом снова посмотрел на меня и ответил:

– Сейчас я с девушкой поговорю, потом рассмотрим твое предложение.

Последние слова были сказаны таким тоном, будто Антон Владимирович заранее знал, что никакого интереса предложение Жимова не представляет и согласен он его обсуждать только из уважения к старому учителю. Впрочем, этот маловажный для меня эпизод тут же и закончился, поскольку Глазов предложил мне пройти в кабинет, около двери которого я и познакомилась где-то с полчаса назад со словоохотливым Валерием Григорьевичем.

Вскоре я уже сидела напротив Глазова, который, сняв верхнюю одежду, солидно расположился за своим рабочим столом.

– Вы знаете, что ваша студентка Маша Гаврилова трагически погибла?

– Что?! – Брови Глазова взлетели вверх.

– Да, ее тело обнаружили утром.

– Но… А почему здесь никто не знает? – с широко раскрытыми глазами спросил Антон Владимирович.

– Вообще-то фотография в траурной рамке висит в вестибюле, – заметила я.

– Значит, я просто не обратил внимания. А, ну правильно, я же заходил не с центрального входа, – покачал головой совершенно растерянный преподаватель. – Но… Как это получилось? Кто это сделал?

– Если бы ответы на эти вопросы имелись, я бы не пришла к вам, – сказала я.

Подошедший Валерий Григорьевич пытался вклиниться в разговор, узнать, что случилось, но Глазов резко остановил его, попросив сидеть тихо и ни во что не вмешиваться. Жимов успокаивающе поднял ладони вверх и далее сидел как паинька.

– У меня к вам стандартные в данном случае вопросы, Антон Владимирович, – вздохнула я. – Что за отношения у вас были с Гавриловой, что вы знаете о ее окружении и так далее…

– Отношения? – скептически пожал плечами Глазов. – Самые обычные, преподаватель – ученица. У Маши очень хорошо шел английский язык, я давал ей дополнительные задания, которые она сама просила. Несколько раз мы встречались вне стен института, вот и все.

– Извините за прямоту, но… Ничего выходящего за рамки этих отношений не наблюдалось? Поймите меня правильно…

– Ничего страшного, – перебил меня Глазов. – Ничего того, что вы имеете в виду, не наблюдалось. Вы что же, вздумали меня подозревать сразу же, да? – И тут же ответил на свой собственный вопрос: – Да-да, конечно, это же ваша работа, я понимаю… Но я ничем особо вам помочь не могу. Вы спрашивали про окружение? Но я мало что знаю, ведь я преподаватель, а она студентка… Вам бы поговорить с ее подружками по группе.

В этот момент к столу Глазова подошел тот самый солидный товарищ по имени Николай Терентьевич и положил перед молодым преподавателем свернутую бумажку. На его вопросительный взгляд Николай Терентьевич коротко ответил:

– Просили передать.

Антон Владимирович развернул бумажку, прочитал, нахмурился и быстро свернул ее обратно.

– Так вот… Значит, вам нужно поговорить с подружками… Но сейчас, по-моему, – он взглянул на часы, – идут занятия, я не знаю, как вам лучше поступить…

Я заметила, что Антон Владимирович как-то занервничал и забеспокоился, причем наступило это аккурат после того, как он прочел послание от неизвестного мне персонажа. Но это в принципе могло ничего и не означать.

– Ну а все-таки, с кем мне лучше всего поговорить? – не отставала я.

Глазов задумался, вздохнул и после некоторой паузы ответил:

– Ой, я не знаю даже… Вы извините меня, – взглянул он на меня, – все это так неожиданно, я, можно сказать, волнуюсь, потому что Машу я очень уважал, одна из самых лучших наших студенток…

Я кивнула в знак понимания. А Николай Терентьевич, подойдя к нам второй раз, принялся расспрашивать меня о том, что случилось.

Разговор с Глазовым, по сути, был скомкан, потому что мне пришлось объяснять все по новой. С другой стороны, я не очень расстроилась, потому что и так было понятно – Антон Владимирович на самом деле ничего не знает.

Завершив краткие комментарии к случившемуся, я вручила Глазову свою визитку и, уточнив, где занимается сейчас группа, в которой училась Гаврилова, покинула кабинет. За мной пытался увязаться неугомонный Жимов, но его удержал Глазов, за что я ему была очень благодарна.

Дальнейшие мои скитания по институту ни к чему не привели. Разговор с куратором группы позволил установить – Гаврилова была примерной студенткой, участвовала в общественной жизни и все такое прочее.

Одногруппницы пожимали плечами, выражали скорбь и печаль.

Однако я выяснила, что за Регина приходила к Маше. Ее фамилия была Найденова, но ее-то в институте мне обнаружить как раз не удалось.

– Нет ее, уже второй день, – пожали плечами одногруппницы.

– А где она может быть?

– Не знаем, мы особо с ней не общаемся. Может, загуляла, может, еще что…

– Загуляла? – переспросила я. – А что, она склонна к этому?

На меня слегка снисходительно посмотрела юная студентка, которая была младше меня всего-то на каких-то семь или восемь лет. В ее глазах читалось: «А кто не склонен? Если вы уже переросли этот возраст, то это ваши собственные проблемы!» Я не стала комплексовать и пускаться в философствования по поводу утраченной беспечной молодости.

Мне важно было установить, где Регина Найденова находится, и поговорить с ней. В конце концов на руках у меня оказался ее адрес, и после института я сразу направилась к Регине домой.

Это был единственный положительный результат моего посещения института. Но потом выяснилось, что я рано обрадовалась – дверь мне никто не открыл, Регина словно сквозь землю провалилась.

Глава 3

Дорога в Аткарск. Так можно было коротко и емко охарактеризовать два часа моего времени в то утро. Осенний пейзаж радовал – главное, что светило солнце.

Два раза переезд через железную дорогу, стоянки перед шлагбаумом – возможность перевести дух и спокойно покурить. Холмы, причудливые изгибы шоссе, постоянные то подъемы, то спуски.

А уж когда я свернула с главного шоссе на дорогу, которая вела непосредственно к городку, то стало ясно – я попала в местную, поволжскую Швейцарию. Именно так претенциозно и называлась эта местность. Военный гарнизон, несколько предприятий, перерабатывающих сельхозпродукцию, леса и холмы вокруг, молочные фермы и, наконец, завод каких-то сеялок-веялок, который и давал жизнь городку Аткарску. Да и то благодаря зарубежным инвесторам.

Я въехала на центральную улицу городка и поехала чуть в гору – сама улица спускалась с вершины холма к речке.

Здесь в ряд выстроились пятиэтажки, на которых с гордостью были отмечены большими цифрами года, когда они строились. К одной из этих пятиэтажек и лежал мой путь. Вот наконец и она, почти на вершине горы – дом номер восемнадцать, квартира двадцать пять.

Еще накануне я связалась с Наташей, предупредила ее о том, что хочу приехать на похороны, и просила оказать мне содействие в беседе с родителями. Я понимала, что им не до меня, но все это было необходимо.

Я подъехала в тот момент, когда на улице собралась уже приличная толпа народа. Это было неудивительно – смерть молодой девушки для городка, подобного Аткарску, является событием абсолютно незаурядным.

Я встала в стороне от близких для Маши людей. Вскоре ко мне подошла пожилая женщина в платке и сама завела разговор.

– Вот ведь как бывает, – подала она голос. – Уехала, значит, в город и убилась там… Говорила же – не езжай, нечего там делать. Здесь бы нашла себе мужика хорошего да зажила бы… Ну что поделаешь, если сейчас жизнь такая, что мужчины не могут много зарабатывать. Нет, хотелось ей красивой жизни. Вот и дохотелось…

– Вы извините, – прервала ее я, – а вы не знаете, почему она так поступила?

– Ну как почему… – рассудительно продолжила женщина. – Потому что денег не хватало. Сейчас ведь у вас, – она укоризненно посмотрела на меня, – мысли-то все о миллионах… Вот у нас такого не было, в наше-то время.

Я поняла, что имею дело с представительницей дремучего старшего поколения. Естественно, возражать я не стала, а деликатно спросила:

– А что, разве у Маши было это самое стремление к красивой жизни?

Женщина в платке ничего не ответила. Может быть, потому, что именно в этот момент гроб вынесли из подъезда пятиэтажки и установили на табуретках. Начались тягостные минуты прощания. Причитавшие старухи, сдержанная скорбь мужчин – все было до боли знакомо и буднично. Если, конечно, будничность – слово, уместное для похорон.

Я увидела Наташу. Девушка поддерживала пожилую женщину, видимо, мать. Наташа заметила меня и кивнула.

Похороны прошли как обычно. Уже после того, как все вернулись с кладбища, меня представили матери.

– Мама, это Татьяна, она расследует смерть Маши, – сказала Наташа, подводя меня к женщине в черном платке.

Мать всхлипнула, но уже через несколько секунд взяла себя в руки.

– Александра Петровна меня зовут, – представилась она. – Проходите, сейчас поедите, потом мы с вами поговорим. Хотя я и не знаю, что вам сказать! У меня просто волосы дыбом!

И Александра Петровна снова заплакала, а Наташа принялась ее утешать.

Поминки не оставили особого следа в моей памяти. Мужчины, по русской сельской традиции, пили водку большими стаканами, и некоторых к концу поминальной трапезы пришлось поддерживать, выводя из столовой. Особенно усердствовал молодой парень, обликом напоминавший одного из героев фильма «Трактористы» – такой же простой, обычный деревенский житель. Собственно, и запомнился он только потому, что друзья выносили его из-за стола.

«Напился, как дурак на поминках», – пришла мне в голову пословица. Но, в общем, не мне судить народ, решила в конце концов я. Мало ли кто это был и какие чувства его обуревали. Хотя я и отметила, что неплохо было бы задать уточняющий вопрос Александре Петровне.

Но спрашивать мне не пришлось. Когда наконец поминки закончились и родственники вернулись в квартиру, а вместе с ними и я, Александра Петровна первой покачала головой:

– Но Васька-то, надо же, а! Вот это глохтать-то он здоров!

Хмурый отец Маши только сдвинул еще сильнее брови в ответ на это замечание жены.

– Это он от горя, Шура, от горя! – вдруг вступилась какая-то родственница. – Ведь любил он Машку-то твою, любил!

После этого эмоционального заявления Александра Петровна снова пустилась в плач, и они завыли на пару с этой самой родственницей. А Наташа тихонько объяснила мне:

– Это они про Ваську Рычкова, помните, которого с поминок вынесли?

– Ну да.

– Он был влюблен в нашу Машку.

– Вот как? – удивилась я.

– Но это так, несерьезно, – тут же поправилась Наташа. – В школе целовались, так, ерунда…

– А кто этот Рычков, чем он занимается?

– Шофер он, водитель, на «Газели» работает. На заводе на нашем.

Наташа взяла меня под руку и повела мимо плачущей матери и женщины, которая, как выяснилось, оказалась ее сестрой, в комнату.

– Сейчас они успокоятся, и вы поговорите, – сказала девушка со вздохом, опускаясь в кресло.

Я села на стул напротив.

– Вот здесь, в этой комнате, Маша и жила до тех пор, пока не уехала в Тарасов, – сказала Наташа, обводя взглядом нехитрую обстановку.

Плакаты-постеры поп-звезд, маленькая книжная полочка с учебниками, наклейки переводных картинок, маленький телевизор, туалетный столик с косметикой – все как обычно, как и должно быть у среднестатистической российской девушки.

– Потом здесь я стала жить, – добавила Наташа. – Теперь вот даже не знаю. Я тоже хотела в Тарасов переехать, а сейчас родителей одних оставлять… Они меня вообще отпускать не хотят, мать вон истерику устроила – не пущу ни за что!

– Наташа, а поподробнее о Ваське Рычкове можно узнать? – спросила я.

– Можно, – вздохнула девушка. – Хотя я мало что знаю – я все-таки младшая сестра. Ну, ходил он к нам, вроде женихался – я уж не знаю, как это правильно называется. А Маша… Да она понимала, что Васька ей не пара. Она как в институт поступила, приехала сюда, на смех его подняла… Я уж не помню, в чем там дело было, но он какую-то глупость сказал. Обижался потом… И сегодня – ведь это надо так напиться! Считай, только на это и способен.

– Ну а что за человек он? – продолжала я расспросы.

– Да обычный парень! – отмахнулась Наташа с неким даже, как мне показалось, раздражением. – Ничего особенного.

– А о Егоре тебе сестра действительно ничего не рассказывала?

– Нет, – пожала плечами Наташа. – Мне, конечно, интересно было с ним познакомиться, кто это такой, и все прочее… Но Маша твердо сказала – нет. Она вообще такая у нас упрямая – если что решила, то сложно переубедить.

– А ты такая же упрямая? – с улыбкой спросила я.

– Я? – как-то растерялась младшая сестра. – Ну, я… Мама говорит, что упрямая…

– Конечно, упрямая! – подтверждение не заставило себя долго ждать. Оно прозвучало из уст матери, которая появилась в дверях комнаты и вклинилась в наш разговор. – Вот вы скажите – чем у нас плохо? У нас в последнее время и с работой хорошо, и дискотеки… Главное, все на виду, и никто убивать никого не убивает. А там что? В общем, как хочешь, а не пущу тебя никуда! Никуда не пущу!

– Мама! – раздраженно вскочила Наташа с кресла. – Человеку это совсем неинтересно.

– Иди, к отцу вон иди, а то сейчас как бы за бутылкой не полез с горя, иди, успокой, – замахнулась мать на дочь, и та не стала распалять конфликт, быстро удалилась из комнаты.

Мать же заняла то место, на котором только что сидела Наташа.

– Ну, спрашивайте, что вы хотели узнать? Вы меня извините, у меня ведь такое горе, такое горе!

– Конечно, конечно, – успокоила я Александру Петровну. – Скажите, вам известно что-нибудь о том, с кем ссорилась ваша дочь в последнее время?

Александра Петровна покачала головой.

– Ведь она жила не с нами, а если и приезжала, то на день-два, может, на неделю. Спрошу ее, как дела, – а она: «Нормально, мам! Нормально!» Спрошу насчет учебы, а она: «Нормально!» Все у нее нормально! – воскликнула мать с каким-то упреком. – А оказалось, что совсем не нормально.

– То есть вы ничего не знаете, – констатировала я.

– Нет, – сказала Александра Петровна. – Маша у нас с самого детства была такая, как бы это сказать – самостоятельная. Не кричала, не топала ногами, а все равно сделает все по-своему. Такой вот у нее был характер. Да и у Наташки тоже…

«Да, с целеустремленностью у сестер все в порядке», – мысленно отметила я.

– Ведь я ничего этого не понимаю – английский, всякие другие науки. Я всю жизнь на заводе проработала, вон вместе с отцом, – кивнула Александра Петровна на дверь в соседнюю комнату. – А Машка, она другая, все время куда-то стремилась, учиться… Это неплохо, я всегда была за это. Но… Вы видите, что вышло-то! Это у кого же рука поднялась! Я не верю, что Маша сама в чем-то там виновата, не верю! Она и заботливая, и добрая, и ласковая! Вон Наташа говорила, что на работу устроилась, чтобы денег хватало. А у нас девки кто уезжает в город, знаете, кем становятся? Проститутками! – Александра Петровна понизила голос.

Наличие у Маши каких-то материальных хищнических, патологических интересов мать с негодованием отвергла.

– Копейки чужой никогда не брала! Ни я, ни она, ни Наташка!

Правда, я отметила, что насчет младшей своей дочери мать произнесла эту фразу не столь уверенно.

Что касается возможных связей Маши с каким-то незаконным делом, то мать, естественно, тоже выразила полное неприятие этой версии.

– Ну а подруги, Александра Петровна? Может, здесь была какая-то подруга, с кем Маша делилась?

Мать немного подумала, потом отрицательно покачала головой.

– Нет, – ответила она. – Маринка была. Но она вышла замуж и уехала в Пензу, а это далеко. Только письма писала, а Машку-то и не видела полтора уже года. Мы ей позвонили, она, конечно, приехала сюда, но что она может сказать? А больше никого и не было. Я уж ее спрашивала – с кем подружилась в городе-то? А она мне отвечала, что есть по институту там подружки, но все это ерунда, особо они ей не нравятся… Да и некогда, все училась да работала.

В общем, и здесь никаких следов, которые могли бы вывести меня на людей, знавших о жизни Маши в городе, я не обнаружила.

– А молодые люди? – задала я казавшийся мне последним вопрос.

– Да что молодые люди?! – махнула рукой мать. – Вон Васька Рычков был, да что от него толку! Она и знать его не хотела, как только в город уехала. Он-то в город тоже часто ездил, на «Газели» на своей, да как-то раз приехал – и ко мне. Пьяный был… «Тетя Шура, – говорит, – ваша дочь зазналась совсем, меня выпроводила, говорит, у меня дел полно, а ты пришел со своими глупостями…»

– С какими же глупостями он пришел? – поинтересовалась я.

– А я откуда знаю, – отмахнулась Александра Петровна. – Наверное, приставал, что ли… Не знаю я. Но только после этого случая Васька при встрече со мной голову отворачивал, стеснялся.

– Когда это было?

– Да с год, наверное, уже… Прошлым летом, что ли, – напрягла память мать.

«Рычкова взять на заметку на всякий случай», – отметила я про себя.

– Не знаю, чем вам помочь… – развела руками Александра Петровна. – Но уж коли вы занялись этим делом, то я хочу, чтобы вы нашли этого гада, нашли!

Она снова всхлипнула.

– А про молодого человека по имени Егор Маша никогда не упоминала? – вдруг вспомнила я.

– Нет, – в очередной раз разочаровала меня мать.

Продолжать дальше разговор явно не имело смысла. Поэтому я как могла успокоила Александру Петровну и заверила ее в том, что постараюсь выяснить, кто на самом деле убил ее дочь. Я ничего не сказала про то, кто платит за мое расследование, а Александра Петровна и не поинтересовалась.

Я сочла лишним рассказывать ей о Синявской и о ее подозрениях насчет Маши.

За окном был уже вечер, когда я позвонила в красиво обитую рейками дверь, на которой красовалась табличка «Абрамов Алексей Николаевич».

Мне открыл пожилой человек с большими залысинами, но очень благородным лицом. Чем-то он напоминал мне моего недавнего знакомого, Владимира Николаевича Любимова.

– Здравствуйте, девушка, чем обязан? – несколько высокомерно осведомился Абрамов.

– Алексей Николаевич? – переспросила я, хотя была почти на сто процентов уверена, что передо мной именно тот, чье имя было выбито на табличке.

– Да, – с чувством собственного достоинства ответил хозяин квартиры.

– Я по поводу Маши Гавриловой.

– Проходите, – чуть нахмурился Абрамов, и я заметила, что интонации его сразу смягчились.

Как только я прошла в квартиру, так сразу поняла, что здесь живет старый интеллигент. По сравнению с жиденькими и неубедительными полочками с учебниками в доме Гавриловых тут имелся внушительный шкаф от потолка до пола, набитый книгами, а на стенах висели картины.

– Это мой прадед, – вдруг с гордостью заявил Абрамов, видя, что взгляд мой задержался на картине, где был изображен мужчина в усах и эполетах.

– Он был генералом? – спросила я.

– Генерал-аншефом, – с еще большей гордостью объявил Алексей Николаевич. – Генерал-аншефом императорской армии! – повторил он. – Садитесь, девушка… – Последняя фраза была произнесена уже более снисходительным тоном. – Не волнуйтесь, у меня все чисто.

Старик расположился в кресле напротив и выжидающе посмотрел на меня.

– Я по поводу Маши Гавриловой, – напомнила я.

– Да, – погрустнел сразу Алексей Николаевич. – Очень печальная история. Очень печальная… Маша была перспективной девушкой. В отличие от ее легкомысленной младшей сестренки…

– А чем вам не нравится Наташа? – ухватилась я за последние слова собеседника.

– Наташа мне нравится, – не смутился Абрамов. – Просто с Машей мне было о чем поговорить и что рассказать. А сестренке нужно еще подрасти…

– У вас с Машей сложились какие-то отношения?

Абрамов вздохнул и потянулся за сигаретами.

– Маша начала ходить ко мне в гости давно, еще лет пять назад. У нас, к сожалению, в городе мало людей, которые интересуются чем-то, кроме размеров зарплаты соседа и его шашней с соседкой. Маше это все не нравилось, не нравилось! – Абрамов сдвинул брови и повторил свое утверждение с нажимом в голосе. Видимо, это был его стиль, категоричный, доставшийся, скорее всего, по наследству от генерал-аншефа. – Поэтому она приходила ко мне, я рассказывал ей многое такое, чего она не могла бы узнать в школе…

– Например? – тут же вставила я.

– Например, что касается истории… Я ведь являюсь директором нашего музея. Вы были там? – быстро спросил Абрамов.

– Нет, – вынуждена была признать я. – Я просто не успела, только сегодня приехала…

– Вы должны обязательно его посетить, – со свойственной ему категоричностью сказал Алексей Николаевич, не дослушав моих оправданий.

– Да, если я останусь у вас до завтрашнего дня, я обязательно схожу туда, – поспешила заверить я Абрамова. – Но, видите ли, я частный детектив, расследую смерть Маши Гавриловой, и меня интересуют, помимо этого, несколько другие вопросы.

– Я понимаю, – кивнул Алексей Николаевич. – И вы правильно сделали, что пришли именно ко мне, девушка, именно ко мне!

Абрамов выразительно поднял вверх указательный палец.

– Вы знаете имя убийцы? – простодушно ахнула я, подыгрывая собеседнику.

– Нет, к сожалению, конкретных улик у меня нет и быть не может, потому что это случилось у вас в Тарасове, а я живу здесь, – несколько смущенно ответил Алексей Николаевич. – Но у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

– Может, поделитесь? – спросила я.

– Безусловно. Сейчас мы с вами выпьем кофе, и я вам все расскажу.

Абрамов встал и исчез на кухне, причем остановил меня жестом, заметив, что я собиралась последовать за ним.

Спустя пять минут кофе уже дымился в чашках на столе. По правде говоря, я была довольна – кофе был настоящим, из зерен, приготовленным по какому-то особому рецепту.

– Итак, я вам скажу, что Маша очень отличалась от девушек, которых я знал, – начал директор музея. – Она тянулась к знаниям. Учила английский язык, историю, и немудрено, что мы с ней, как бы это сказать, сдружились. Тем более что у меня не так давно умерла супруга. Маша приходила ко мне очень часто, пыталась помогать по хозяйству, но я ее решительно останавливал – человек должен уметь сам себя обслуживать!

Гордость, с каковой Алексей Николаевич произнес эти слова, была обоснованной – у Абрамова в доме царила почти идеальная чистота.

– Но это не имеет отношения к делу, – небрежно махнул рукой он. – Я заметил одну особенность в Маше – она тянется к людям интеллигентным и порядочным. Мне говорили, что у нее был молодой человек в городе. Она сама мне об этом рассказывала.

– Вот как? – заинтересованно подалась я вперед.

– Да. Но я остался не очень доволен ее выбором, откровенно вам скажу, – скривился Абрамов.

– Это еще почему?

– А потому, что мальчик, несмотря на то что из хорошей семьи, но… Это только в понимании многих – из хорошей. На самом деле, как я понял, его мама – просто мещанка. Вылезла из грязи в князи. Она совершенно не того поля ягода, которая нужна была бы Маше.

– Но ведь Маша встречалась не с мамой, а с сыном…

– Вы забываете о законах генетики, – не смутился Алексей Николаевич. – Но это может не иметь отношения к делу…

– Да, вы обещали поделиться своими соображениями по поводу убийства…

– Так вот, Маша приковывала к себе внимание не только мальчиков из хороших семей, но еще и других мужчин. Что неудивительно, ибо она отличалась красотой… И поэтому вполне возможно, что убийство совершил мужчина, который считал, что ему удалось завоевать эту девушку, а на самом деле он, будучи недостойным ее, ни в коем случае не мог рассчитывать на успех…

– Извините, это как-то слишком туманно, – заметила я.

Алексей Николаевич снисходительно улыбнулся.

– А я не частный детектив, чтобы давать конкретные заключения. Я человек, размышляющий абстрактно. Но, как вы знаете, из абстрактного вырастает конкретное…

Я, вздохнув, кивнула в знак согласия. Откровенно говоря, отвлеченные интеллектуальные блуждания не являлись тем, чем я хотела бы заняться в этот вечер. Мне, как частному детективу, была интересна конкретика. Абрамов, похоже, это почувствовал.

– Хорошо, девушка, я вам расскажу то, что мне известно, – вернулся он к снисходительной манере. – Маша приезжала сюда перед Новым годом и заходила ко мне. Она рассказала про своего мальчика, про преподавателя из института. Рассказала про подругу, с которой у нее что-то не очень ладится… Мальчик в принципе неплохой, – задумчиво произнес Абрамов. – По крайней мере по тому, как о нем Маша рассказывала. С преподавателем, я забыл его имя, у нее сложились неплохие отношения, он, кажется, хороший специалист… А подруга… – Директор музея снова скривился. – От таких подруг надо бы держаться подальше.

– А что такого негативного она собой представляет?

– Может, и ничего, но вместе с тем положительного тоже не наблюдается, – сказал Алексей Николаевич.

– Ну а что она конкретно рассказывала об этих людях? Может, были какие-то ссоры? На какой почве?

– Ссор не было, – ответил Абрамов. – Но в этом и состоит сложность. Просто Маша была таким человеком, что наступал критический момент, когда тот, с кем она общалась, переходил какую-то грань. Ту грань, которую она ни в коем случае не могла переступить, она не могла ни принять, ни понять, ни простить. Вот этот момент и наступил. Кто это был, какую грань он переступил – все это вам придется выяснить.

– Она ничего не говорила о конфликтах с кем бы то ни было? – еще раз повторила я.

Абрамов отрицательно покачал головой.

– Вы знаете, я подарил ей пудреницу, – неожиданно после нескольких секунд молчания произнес он.

– Какую пудреницу? – снова оживилась я.

– Это очень занятная вещица, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Смотрите сюда.

Он показал на сервант, где были выставлены какие-то старинные вазочки и статуэточки.

– Все эти вещи принадлежат моим предкам. Пудреница тоже была одной из них. Но дело в том, что прадед подарил его своей жене, которая впоследствии оказалась женщиной недостойной. Недостойной! Он был вынужден порвать с ней. А пудреница, маленькая безделушка, впоследствии попала ко мне. Я не буду утомлять вас подробностями, каким образом это произошло, это не имеет значения. Я знал об истории измены жены с каким-то разночинцем-революционером, это печальная история. Поэтому и решил не держать у себя эту вещь. Я подарил ее более достойной представительнице женского пола.

– Вы сочли, что таким образом вещь, как бы это сказать… – Я слегка замешкалась.

– Я подумал, что таким образом эта вещь обретет новую жизнь. Маша была очень рада тому, что она попала к ней. А это, между прочим, фарфор, очень редкий, даже для того времени. Эта вещь могла занять место среди экспонатов музея.

«Интересный факт, – отметила я про себя. – Нужно будет проверить, вошла ли эта занятная вещица в опись имущества, которая наверняка составлялась после смерти Маши».

– Мне очень жаль, что Маши больше нет, – снова погрустнел Абрамов. – Очень жаль. У меня даже есть некое мистическое чувство, что царство несправедливости, которое окружает нас, все более и более ощетинивается, и нет возможности этому противостоять. Даже если придерживаться веры в бога. К сожалению, это так…

Алексей Николаевич снова замолчал и принял очень скорбный вид. И этими словами о вере, и вообще всеми своими речами и даже жестами напомнил мне Любимова. У меня возникло шизофреническое ощущение, что это один и тот же человек, явившийся мне в двух лицах.

– А все же, может, были какие-то намеки в вашем последнем разговоре со стороны Маши? Какие проблемы ее волновали?

– В основном это касалось взаимоотношений с ее Егором, вернее, даже не с ним самим, а с его мамой. Но вы наверняка это и сами знаете.

Я кивнула.

– Ну вот, – продолжил Абрамов. – Я посоветовал ей найти кого-нибудь другого, но Маша, кажется, не захотела про это слышать. Однако… Как мне в один момент показалось, она задумалась. Не знаю, во что это могло вылиться, мы ведь не встречались с тех пор.

– Ну ладно, – вздохнула я, чувствуя, что беседа приближается к своему логическому концу. – А вот такой персонаж, как Василий Рычков. Он упоминался в ваших разговорах?

– Нет, с какой стати! – усмехнулся Абрамов. – Я прекрасно знаю этого юношу. Когда они росли здесь вместе, между ним и Машей было что-то и возможно, а потом, извините, их пути разошлись, их ничто больше не связывало. Поэтому нет смысла даже рассматривать его как возможную кандидатуру… Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вы считаете, что он не мог явиться причиной смерти Маши?

– Считаю, что нет. – В голос директора музея вернулась категоричность. – Рычков, конечно, по своему характеру мальчик не сахарный, но с какой стати он пойдет к Маше домой там, в городе, и будет устраивать скандал с мордобоем, а потом выкинет ее с балкона? Нет, это вряд ли… Это кто-то из тех мужчин… или женщин, кстати… кто своим поведением возмутил Машу, и она прямо высказала ему свое негодование. А он в свою очередь вспылил и… – Алексей Николаевич глубоко вздохнул и протянул руку за очередной сигаретой. – В общем, наделал, гад, дел… Это самая правдоподобная, на мой взгляд, версия. Самая правдоподобная! – повторил он для пущей убедительности.

– Что ж, – вздохнула в свою очередь я. – Спасибо вам за беседу. Я, наверное, пойду…

– Вы возвращаетесь в город? – спросил Абрамов.

– Да, мне ведь завтра предстоит продолжить свое дело.

– Так и не посетите музей?

– Увы, просто нет времени…

Алексей Николаевич недовольно покачал головой. Он отвернулся, сделал пару затяжек, а потом снова повернул ко мне голову.

– Вы мне нравитесь, девушка, – неожиданно заявил он. – Я верю, что вы правильно все домыслите и найдете виновного в смерти нашей Маши. Несмотря на то что вы законченная материалистка, а я не очень симпатизирую таким людям, для такого дела, каким вы занимаетесь, это очень даже хорошо. Я прежде всего верю, что вы правильно разберетесь в мотивах. Вы способны на нестандартное мышление. Преступление иногда не вписывается в общепринятые схемы. А вы, похоже, руководствуетесь не только милицейской логикой. У вас есть какой-то свой метод? – проницательно посмотрел он мне в глаза.

– Есть, – улыбнулась я.

«Не буду же я рассказывать ему о костях», – промелькнуло у меня в голове.

– Расскажите, – тем не менее, словно отвечая на мои мысли, попросил Абрамов.

– Вы обещали мне рецепт кофе, – напомнила я.

– Ладно, пускай и то и другое останется нашей тайной, – вдруг решительно, ни секунды не думая, отрубил Абрамов. – Когда раскроете преступление, позвоните мне и скажите, в чем я был прав, а в чем нет. Это очень важно для меня, поверьте…

И он продиктовал мне номер своего телефона. Я попрощалась, поблагодарила за кофе и беседу и вышла.

«Старичок, конечно, чуть двинутый, но над его словами поразмыслить стоит, – думала я, уже садясь в машину. – Возможно, что-то за этим всем стоит. Тем не менее лучше всего доверить дальнейшие события костям, они уж точно не ошибутся».

30+6+22 – вас ожидает унылая, безрадостная работа.

Ну здрасте-пожалуйста! Вот уж порадуют так порадуют. Недорого возьмут. Зато все абсолютнейшая правда. Раз они говорят, что работа унылая, значит, совершенно точно нельзя рассчитывать на блеск, феерию и интерес.

Глава 4

Оставался Рычков. Ждать следующего утра, пока он проспится, и разговаривать с ним лично? Застревать в Аткарске, проситься на ночевку к Гавриловым, идти на поклон в местную гостиницу с клопами и тараканами? На все эти вопросы я решила ответить отрицательно. Рычков не казался мне персонажем, заслуживающим серьезного внимания, по крайней мере на тот момент.

Я решила ехать обратно в город. Меня заинтриговала личность Регины, тем более что девушка куда-то исчезла. Я не смогла обнаружить ее ни в институте, ни дома. Что с ней произошло? Все это было пока непонятно. Как, в сущности, и многое другое. Оставались еще, между прочим, работодатели Маши Гавриловой – некая супружеская парочка Андрей – Марина.

С ними я еще тоже не успела познакомиться, а надо бы…

Оперативник Павлов, которому я сообщила о существовании Рычкова, поблагодарил меня за информацию и заверил, что непременно будет проверять причастность парня к смерти Маши. Особо он вдохновился после того, как я вкратце обрисовала личность этого самого Рычкова. По мнению ментов, видимо, он более всего подходил на роль убийцы – непродвинутый житель районного города, склонный к пьянству и бузе.

Ну и бог с ними, с этими стандартно мыслящими людьми. Мое дело здесь ограничилось только тем, что я скинула информацию, а сама собиралась направиться по другим делам.

Утро мое только начиналось.

А продолжилось оно в большой, но вместе с тем уютной квартире Колесниковых – Марины и Андрея. Именно так звали «мажорную парочку», работодателей Маши Гавриловой, которые доверяли ей свое дитя во время тусовок в ночных клубах города.

Нельзя сказать, что меня встретили очень радушно. Марина оказалась при ближайшем рассмотрении какой-то болезненной вялой особой, начисто лишенной эмоций и энергии. Она без особого энтузиазма пропустила меня в квартиру. Муж ее был на работе, а мальчик спокойно играл в своей комнате.

– Мы очень этим всем расстроены, – сказала Марина, когда я сообщила ей о цели своего визита. – Дело в том, что обо всем случившемся мы узнали только вчера. Мой муж позвонил Маше домой, и там хозяйка сказала ему, что квартирантку убили. Женщина была очень, кажется, недовольна этим. Но это все ерунда… Главное, Маши больше нет. А она была хорошей девочкой. Работала у нас недавно, но мы были ею очень довольны и, можно сказать, даже чуть-чуть подружились.

– Марина, а у вас самой есть какие-нибудь версии насчет того, что произошло? – спросила я.

– Нет, – бесцветно ответила Колесникова, – я понятия не имею, что там могло такого произойти и с кем…

– Ну а все же, может, Маша что-то рассказывала о себе, своей жизни, проблемах? – не отставала я.

– Нет, – слегка нервозно, как мне показалось, дернула головой Марина. – Я даже не знаю, чем вам помочь…

– А как вы познакомились с Машей?

Колесникова пожала плечами, потом тряхнула белокурыми кудрями и ответила:

– Обыкновенно. По объявлению. Мы дали объявление в газете о том, что нам требуется няня. Откликнулось трое. Мне показалось, что Маша справится лучше остальных.

– А почему?

Марина посмотрела на меня недоумевающе. Видимо, ей было непонятно, как может это относиться к делу, которым я занимаюсь.

– Потому что она выглядела ответственной и порядочной. Дело в том, что мы тоже идем на определенный риск – оставляем дома человека, мало ли что… Деньги, конечно, у нас не на видном месте находятся, но все же… А Маша за время работы оправдала наше доверие. Ничего у нас не пропало, чистота соблюдалась, мальчик наш тоже хорошо относился к Маше. В общем, все было нормально. Я просто в шоке от того, что произошло, – добавила Марина и умолкла.

– А ваш муж тоже был доволен? – спросила я.

– При чем тут мой муж? – нахмурилась Марина. – Ребенок в основном на моих руках, я днем сижу дома, никуда не выхожу… Считается, что это моя забота. Просто мы часто встречаемся с друзьями, перекладывать заботу о детях на своих родителей считаем не лучшим вариантом, так что приглашение Маши очень даже оправданно. А мужу все равно – лишь бы не было проблем…

– Ясно, – кивнула я. – Но все-таки, есть у вас какие-то подозрения насчет смерти Маши?

– Нет, – тяжело вздохнув, ответила Марина. – Абсолютно никаких. Я не знаю, кто это мог быть… Может, несчастный случай? – Она с какой-то надеждой взглянула мне в глаза.

– Да, судя по всему, вряд ли, – не согласилась я. – Она с кем-то ссорилась, потом этот «кто-то» ее избил, а потом выкинул с балкона.

Колесникова побледнела. Она и так не отличалась румянцем, но после моих слов почему-то совсем побелела. Более того, она застыла на месте.

– Скажите, а Маша ничего не говорила о своих подругах, о своем молодом человеке, связанных с ним проблемах?

– Нет, – уже привычным словом ответила Колесникова, и сделала она это поспешно и тоже как-то нервно.

«Возможно, мне это кажется, но здесь что-то нечисто», – поймала я себя на мысли. Хотя вполне возможно, с другой стороны, что у меня от нехватки материала обостряется подозрительность.

– Вы не знали, с кем она встречалась? – зашла я с другого бока.

– Нет, – снова произнесла свое излюбленное слово Марина и отрицательно замотала головой.

– Ну что ж, кажется, мне тогда можно уходить, – развела я руками.

Это мое заявление было встречено с нескрываемым облегчением. Тем более что Колесникова нервно взглянула на часы. Может, она ждала кого-то?..

– А с мужем вашим можно поговорить? – спросила я, уже направляясь в прихожую.

– Зачем? – спросила Марина.

– Может, он заметил что-то необычное, – предположила я.

– Он не мог этого сделать, потому что общалась с Машей в основном я. Он же постоянно на работе, а когда приходил домой, то отсиживался у себя в комнате. Маша его совсем не интересовала…

«Может, здесь что-то кроется? – попутно размышляла я, наблюдая за Колесниковой, которая своей не слишком объяснимой нервозностью вызывала у меня смутные подозрения. Что-то было у Маши с мужем Марины?»

Все слишком хлипко, все слишком недоказуемо. Одни мои голословные метания из одной версии в другую. Разговор с Мариной был бесплодным, как, в общем-то, и многие предыдущие – с сестрой, с директором музея, с матерью…

Черт знает, куда дальше направить свои стопы. Но пока что пора прощаться.

– До свидания, Марина, – улыбнулась я. – Удачи вам.

– И вам тоже, – попыталась улыбнуться и Колесникова, открывая мне дверь.

Когда дверь захлопнулась, я медленно стала спускаться по лестнице, несмотря на то что могла поехать и на лифте. Я спускалась уже по самому последнему пролету, как в глубине коридора первого этажа раскрылись двери лифта, и человек невысокого роста вошел внутрь. Что-то в его фигуре показалось мне смутно знакомым, но разглядеть его более пристально я не смогла – он быстро нажал на кнопку и поехал вверх.

И это тоже я отправила в запасник памяти. К костям же решила пока что не обращаться, оставив на более позднее время. Сначала необходимо найти Регину.

Что-то мне явно не понравилось в поведении Марины Колесниковой, но что – я не могла определить, не могла сформулировать. Марине почему-то была неприятна сама тема нашей беседы, сам разговор.

Хотя с какой стати он должен быть ей приятен? То, что она ничего не знает, – это вполне естественно. «Чего вы еще ожидали, Татьяна Александровна?» – задала я вопрос самой себе.

Ну ничего, впереди у меня была Регина – персонаж, который пока еще никак не проявился.

Поднявшись на второй этаж, я оказалась перед металлической дверью. Надавив кнопку звонка, услышала мелодичную трель.

– Иду-у! – послышался певучий голос.

«Ну, слава богу, кажется, барышня дома», – обрадовалась я.

Вскоре дверь отворилась, и я увидела девушку, высокую брюнетку с несколько стервозными, как опять же мне показалось, чертами лица. Она была одета в дорогой махровый халат, на голове была сооружена чалма из полотенца – видимо, Регина только что принимала ванну. В руках девушка держала пилочку для ногтей с перламутровой ручкой.

– Здравствуйте, – обескураженно произнесла она, глядя на меня.

– Добрый день, – улыбнулась я. – Разрешите мне войти?

– Кто вы?

– Меня зовут Татьяна, я по поводу смерти вашей подруги Маши Гавриловой.

– Как… Как вы нашли меня? – Недоумение на лице девушки не пропадало.

– Это долго рассказывать, – отозвалась я. – Так мне можно пройти?

– Проходите, – Регина пожала плечами и прошла в комнату, оставив входную дверь открытой. – Садитесь, – кивнула она на большое кресло, стоящее у окна.

Я обратила внимание на то, что обстановка в комнате была очень стильной. Дорогая мебель, на стенах – модная графика.

Я села в кресло.

Регина прислонилась к столу и стала смотреть в окно. Потом как-то нервно вскочила и принялась перекладывать с места на место вещи на столе, расставленные в идеальном порядке.

– Регина, вы присядьте, пожалуйста, – попросила я.

Она прекратила свои бесполезные действия и села на подоконник.

– Как вы понимаете, я не из праздного любопытства здесь, – сказала я и достала свои документы. – Я частный детектив, расследующий обстоятельства смерти вашей подруги.

Регина слегка опешила, внимательно изучила лицензию, удостоверение, а потом подняла на меня глаза.

– И что же вы хотите от меня узнать?

– Все, что касается Маши. Хотела расспросить вас о ваших с ней отношениях, об отношениях с другими людьми…

– Но я практически, можно сказать, ничего не знаю, – растерянно проговорила Регина. – Мы с ней общались не очень-то уж тесно… Дома у нее я была всего несколько раз, в основном она ко мне приходила. Потом в институте… Кто ее убил – я не знаю, сразу вам скажу.

– А откуда вы узнали о том, что ее убили?

Регина замерла на месте, потом дернула плечом и ответила:

– Мне одногруппница позвонила и сказала. Я в институт не ходила, приболела немного. У матери отлеживалась два дня. А вчера она мне звонит и говорит – вот, мол, такая история. Я аж чуть было не упала…

– Я знаю, что вы много общались с Машей. Она доверяла вам какие-то свои секреты?

– Нет, – покачала головой Регина. – Какие секреты? Насчет Егора, что ли? – как-то презрительно фыркнула она. – Вот уж секрет большой!

– Вам не нравился Егор?

– А чего в нем особенного? Родители, что ли, его? Вот уж тоже невидаль какая! У меня тоже родители, ну и что?! В общем, не понравился он мне. Какой-то ни рыба ни мясо.

– Домашний мальчик?

– Ну да, – согласилась Регина.

– Ну ладно, насчет Егора – это вопрос десятый. А все же – с кем у Маши могли быть конфликты? Кто мог пойти на то, чтобы ее убить?

Регина снова нервно дернула плечом.

– Откуда же я могу сказать вам, если не знаю? Не знаю я, у кого были конфликты! У меня с ней уж точно не было конфликтов. Что нам делить? Курсовые, что ли? Или Егора? Нужен он мне!

«Вот стервоза!» – не удержалась я от мысленного восклицания. Да, похоже, у девушки характер не сахар. И неудивительно, что Наташа оказалась не в восторге от Регины. Наверняка что-нибудь подобное ляпнула при встрече, оттуда и впечатление пошло…

– Значит, Регина, у вас никаких версий? – подытожила я почти весело, потому что предчувствовала ответ.

– Да нет, конечно! Я же вам говорю – чуть с трубкой не упала в руках. Вообще не понимаю, как это могло произойти… У нее не было проблем ни с кем, по-моему.

– Регина, а кроме вас, Маша с кем-нибудь дружила?

– Насколько я знаю, нет. Я же говорю, что она была не очень общительная. У меня тоже практически нет подруг.

– Может, она говорила, что чувствует, что должно что-то случиться неприятное для нее? Не делилась своими подозрениями насчет того, что на нее кто-то покушается?

– Нет, не делилась. Маша вообще не любила никого загружать своими проблемами. Я ей говорила – скажи своему Егору, пусть он поможет, если денег не хватает. А она – нет, я не так воспитана, и все такое… Я говорю – ну и сиди тогда, не жалуйся. Хотя чего это я говорю! – вдруг спохватилась Регина. – Не жаловалась она никогда, просто говорила… А с Егором она в последнее время нечасто встречалась – к ней сестренка приехала, потом на работу она устроилась и не хотела, чтобы он знал… Вот тоже непонятно, зачем она все это затеяла! Неужели потом бы все не открылось! Родители его, мол, против того, чтобы сынок встречался с какой-то селянкой, да еще у кого родители не директора совхозов, а просто на заводике местном работают… – Регина задумалась, потом нервно вздохнула, села на стул и затрясла ногой. – Кто еще мог быть? – задала она вопрос сама себе. – Да не знаю я, кто еще мог к ней прийти! Она не особо-то с кем общалась. Все училась да работала. Училась хорошо. Я все курсовые у нее сдувала, – простодушно призналась Регина, и тут вдруг ее осенило: – Только если с сестренкой они поцапались, а потом все так неожиданно произошло! Вот единственное, что приходит в голову.

– Вы думаете, это сестра? – искренне удивилась я.

– А что? – с неким вызовом посмотрела на меня Регина. – Сестра там тоже палец в рот не клади. То не так, это не эдак. Машка пару раз ее на место поставила, а то эта малявка пыталась там свои порядки устанавливать. Вот тоже – приехала на все готовенькое и еще выпендривается.

«Похоже, антипатия у них с Наташей обоюдная», – сделала вывод я. Хотя с Региной, если судить по нашему разговору, вообще вряд ли кто смог бы нормально ужиться.

Слишком категоричная.

– Вполне может быть, поцапались, до рук дошло… Машка, кстати, тоже если упрется, то против нее хоть на танке езжай, она с места не сдвинется. Характер такой у нее. Вроде мягкая, покладистая, лапонька пушистая, а потом вдруг – раз, и все! Никаких церемоний разводить не будет… Один раз вот мы с ней полаялись. Ну, я виновата была, ладно, согласна, – махнула Регина рукой. – Тогда она мне крепко врезала. А я не обижаюсь на нее. Теперь-то уж вообще чего говорить.

Регина вздохнула и замолчала, грустно уставившись прямо перед собой.

– Насчет отношений с работодателями Маша не распространялась? – спросила я.

– С кем? – переспросила Регина, нахмурившись.

– Ну, с теми, у кого она работала, – пояснила я.

– А-а! – протянула Найденова и снова оживилась: – Нет! А что там в них особенного? Тоже мне – завели ребенка, а теперь не на кого скинуть. Деньги платят няне. Да еще и не слишком большие, так, ерунду какую-то… Полторы тысячи, что ли. Только Машка могла согласиться, я бы ни за что не пошла!

– Но у вас, кажется, и нет никаких проблем, – обвела я взглядом однокомнатную отдельную квартиру, в которой проживала Регина.

– Ну и что, – фыркнула Регина. – Все равно бы не пошла.

«Скорее бы ты пошла на панель, если уж дошло бы до материального кризиса, – недобро подумала я. – Да и то с клиентами бы вела себя вызывающе, до первых тумаков от сутенера».

– Ну и наконец, Регина, последний у меня к вам вопрос, – вздохнула я. – Антон Владимирович Глазов, с кем Маша занималась, – может ли быть как-то замешан, как вы думаете?

Регина снова дернулась, на сей раз к нервозности явно примешивалось недоумение и даже какой-то непонятный мне восторг.

– Антон Владимирович? С чего вы взяли? – повысив голос до предела, спросила она. – Он-то каким боком вообще здесь может быть? Машка занималась с ним английским, да и все. Больше вообще ничего, уж я-то знаю. Нет, нет! – решительно подвела она черту под этой версией и снова вскочила на ноги, заходив по комнате туда-сюда. – А может быть, просто ограбление какое-нибудь… Вы проверяли, вещи-то целы? Может, отморозки какие-нибудь… Ой, извините, это же ваше дело, я лезу куда меня не просят. Вы уж простите, я такая взвинченная из-за всего этого… Тут еще болезнь эта! – махнула Регина рукой и как-то картинно закашлялась.

Потом она быстро прошла на кухню и достала какие-то таблетки из ящика в столе. Запив таблетки водой, она вернулась в комнату, снова села напротив меня и потянулась за сигаретой. Нервное движение, и легкая, тоненькая, не очень удобная в обращении пачка «Vogue» выскользнула из рук Регины и упала на пол. Девушка выругалась и, прикурив новую сигарету, пожала плечами:

– Ну не знаю я, чем вам помочь, кого назвать… Если только… – Регина наморщила лоб.

– Что, вспомнили кого-то?

– Ну был один, – махнула она рукой и презрительно скривилась.

«Сейчас последует уничижительная характеристика», – усмехнулась я. И оказалась права.

– Додик один! – выдала мне Регина. – Виталик, что ли, его звали. Еще два года назад возник он, на дискотеке нарисовался. Тоже мне – жених! Вот такой вот тощий, – Регина сжала руку в кулак, высунув только мизинец. – А Машка говорит – ну и что, зато он в меня влюбился… Я ей говорю – если бы я так радовалась, что в меня влюбляются все, кому не лень, давно бы уже от радости умерла, столько случаев было! Но он мальчик совсем был… Еще хуже, чем Егор. У того хоть родители, а этот вообще как из-под сиськи вчера вылез…

«Вот это она разошлась!» – продолжила я внутренне комментировать слова собеседницы.

– Ну, он начал бегать за Машкой, говорить, что любит, трамвай купит, все такое… Но он глупенький какой-то, даже по Машкиным меркам, оказался. Ну, и отшила она его.

– А где этого Виталика можно найти? Как его фамилия?

– Не знаю, – пожала плечами Регина. – Он из университета, что ли, не знаю я. Меня он никогда не интересовал. Но он давно уже не появлялся… Если только случайно как-то зашел… Но он совсем хилый, Машка бы с ним справилась, это точно совершенно!

– Все равно не мешало бы проверить, – сказала я.

– Проверяйте, – охотно согласилась со мной Регина и взглянула на часы. – Ой, извините, мне пора уже собираться. Больше не знаю, чем вам помочь! – бросила она, открывая дверцу шифоньера для того, видимо, чтобы переодеться.

Я со вздохом потянулась в прихожую. А через пять минут мы вместе с Региной вышли из подъезда, а на ближайшем углу расстались. Она пошла на остановку маршруток, а я села в свой собственный автомобиль. И мне ничего не оставалось делать, как ехать домой, переваривать информацию, советоваться с костями и размышлять на тему: «Что делать дальше?»

«Ах, девушки, вы что-то от меня скрываете!» – не давала мне покоя мысль после разговоров с Колесниковой и Найденовой. Они были совершенно разные, по-разному себя вели, разные отношения связывали их с Машей, но поведение их явно было подозрительным. А именно – они что-то скрывают.

Кости же напророчили мне вот что: 30+15+8 – вам откроются неизвестные ранее факты.

Вот так. Может, они имели в виду как раз то, что скрывают Марина и Регина? Но какие у них тайны? Внешне все выглядело так, будто девушки ведать ничего не ведают, отношения с Машей были самые обычные. Проверить алиби, кстати говоря, не мешает у обеих дам. Но пока что, кроме своих неясных предположений, я по-прежнему ничего не имела.

В дверь позвонили, и я увидела на пороге Егора Синявского. Парень на этот раз выглядел гораздо более адекватно и по-деловому. Он с серьезным видом прошел в комнату, попросил разрешения закурить и осторожно осведомился:

– Татьяна, вы понимаете, что мне небезразлично, как идет расследование? Может, вы расскажете, что вам удалось узнать?

– Я все понимаю, – ответила я. – К сожалению, пока что конкретного мало. А если ты уже оправился от первоначального шока, то, может быть, поможешь мне? Может, ты вспомнил какие-то детали, которые забыл в прошлый раз? Ведь разговор происходил сразу после смерти Маши…

Егор пожал плечами.

– Да нет, я тогда все вам рассказал. Ничего не предвещало беды. Мы, правда, в последнее время с Машей стали меньше встречаться, но… потом все выяснилось, почему это произошло. А так я ничего не могу добавить…

– Кстати, ты знал о том, что Маша работала няней?

– Няней?! – неподдельно удивился Егор.

– Да, вовсе не на панели. Она была домработницей в одной богатой семье – присматривала за ребенком по ночам.

– Вот оно что… – помолчав, протянул Егор. – А я-то думал, что она занимается, пишет курсовые…

– И это было, – кивнула я. – Сам понимаешь, насколько трудно совмещать учебу с работой, да еще в ночное время, а кроме этого, присматривать за младшей сестрой.

– Как же плохо она обо мне думала, если скрывала все это! – воскликнул Синявский. – Неужели она считала, что я не пойму ее или брошу, если узнаю правду?

– Не думаю, – покачала я головой. – Скорее всего, не хотела, чтобы у тебя были осложнения с мамой. Она больше думала о тебе, чем о себе.

– Да я бы лучше помог ей, если бы узнал все! У меня же с деньгами все в порядке, и я порой тратил их не задумываясь, зная, что всегда будут еще! Я же мог за вечер оставить в кафе сумму, за которую Маше, наверное, приходилось две недели вкалывать! А она молчала и ничего не просила у меня. Она никогда не просила денег, – последнюю фразу Егор произнес с нажимом и посмотрел на меня так, словно я спорила с ним по этому поводу. – Я, наверное, казался ей избалованным маменькиным сыночком, – продолжал он, грустно усмехаясь. – Я сейчас и сам себе таким кажусь: как можно быть столь наивным и не понимать, что, учась в институте и не работая, она просто не могла бы прокормить себя, не то что снимать отдельную квартиру! Почему я не задумывался над этим всерьез? Почему не поговорил с ней напрямую? Я ведь мог ей помочь. А мы ходили по всяким барам-дискотекам, а она потом работала по ночам!

– Ладно, это дело прошлое, – прервала я Егора. – Скажи мне лучше вот что. Маша рассказывала тебе что-нибудь про свои отношения с подругой Региной?

– С Региной? Да, в общем, нет, – шмыгнул носом Егор. – А что эта Регина – обычная девчонка, малоинтересная, на мой взгляд.

– Ты был против того, чтобы они дружили?

– Да мне все равно, – ответил парень. – Она просто меня не интересовала, и все. Например, что она любила всякие глупости говорить о том, как она жениха будет выбирать, по каким качествам. И говорила, что я, мол, не подхожу под ее выбор.

– А тебя это задело? – улыбнулась я.

– Да мне по барабану ее слова! – повысил голос Егор. – Просто глупо это все выглядело. А что время терять на общение с такой дурой? Я так и сказал Маше, а она мне ответила, что, мол, я тоже общаюсь с разными дураками. Ну, я немного обиделся, а потом махнул рукой.

– В общем, обычные мелкие стычки, – подытожила я, получив подтверждение тому, что восприняла Регину как неуживчивую и вздорную особу.

– Ну да, – тут же согласился Егор. – А все же что-нибудь удалось узнать? Насчет той же Регины, например. Может, это она была? – прищурил он один глаз.

– Пока точно сказать не могу, – ответила я. – А у меня к тебе есть еще один вопрос. Хотя… думается, ты не мог об этом знать…

– О чем?

– О некоей Марине Колесниковой. Той самой, у которой работала Маша.

– Нет, конечно, нет, Маша же ничего не говорила мне о том, что где-то подрабатывает. А кто эта самая Марина? И почему она вас интересует? – спросил Егор.

– Да нет, ничего… Просто я пока не могу понять, в чем дело, но, может, Маша и Марина чем-то были связаны между собой…

– С чего вы это взяли? – быстро спросил Егор.

– Пока что только из разговора с ней. Но раз ты ничего не знаешь, тогда и нет смысла продолжать дальше на эту тему… Как твое настроение? Как мать? – перевела я разговор на другую тему.

– Да какое может быть настроение, – понурил он голову. – Хреновое, конечно… Мать тоже нервничает… На отца срывается по каждому поводу. Кстати, что ей передать от вас?

– Передай, что работа ведется. Не волнуйся, я в конечном итоге раскопаю, в чем дело… Кофе хочешь?

– Давайте, – пожал плечами Егор и затушил сигарету в пепельнице.

После того как кофе был сварен, я продолжила свои вопросы:

– Егор, а что ты знаешь о некоем мальчике по имени Виталий, который, кажется, был влюблен в Машу?

Синявский удивленно приподнял бровь.

– Но… Да я, в общем, что-то слышал, но все это так, несерьезно. По-моему, в прошлом все. Это еще до того, как мы с Машей познакомились, был такой парень. Он за ней бегал. По-моему, в университете учится. Я его ни разу не видел, просто Маша мне о нем рассказывала…

– А кстати, Егор, расскажи, как вы познакомились с Машей, – попросила я.

Егор нахмурился и тяжело вздохнул. Он поставил чашку с кофе на стол и обхватил голову обеими руками.

– Ну как… Я-то в экономе учусь, а Маша в педагогическом. На дискотеке познакомились, как обычно. Она такая скромная стояла в уголке, я и подошел. Я вообще люблю скромных. Ну, слово за слово, понял, что девчонка, в общем, неглупая, а потом пошло-поехало…

– Вы с ней сразу начали встречаться?

– Ну, не сразу, – неохотно ответил Егор. – Так, через недели две, что ли… Не помню я. Вообще… – он сглотнул слюну, – сложно все это… Не хочу я вспоминать. – Он мотнул головой, потом решительно поднялся и сказал: – Ладно, я пойду. А то только мешаю, наверное, вам.

– Да нет, ничего, – ответила я, но Синявский уже прошел в прихожую.

Он коротко попрощался и, не сказав больше ни слова, вышел.

Глава 5

Я же спустя некоторое время направилась в педагогический институт и снова встретилась с одногруппницами Маши Гавриловой. Одна из них вспомнила худенького молодого человека из университета по имени Виталий.

– Да, он приходил несколько раз, искал ее здесь. Смешной такой, – сказала девушка.

И что было очень ценным для меня, она вспомнила его фамилию. С этим уже можно было работать.

Адрес Виталика я узнала достаточно быстро. И долго ехать не пришлось – Виталик жил в двух кварталах от отделения милиции. Я поднялась на третий этаж дома и позвонила в квартиру номер шестьдесят два.

На звонок мне открыла невысокая женщина лет сорока. У нее были густые черные волосы, свободно распущенные по плечам, и голубые глаза. Одета она была в брючный костюм.

– Добрый день, – вежливо поздоровалась я. – Не могла бы я увидеть Виталика?

– А его нет, – немного удивленно ответила женщина.

– А когда он будет?

– Дело в том, что он на даче… А зачем он вам нужен?

– Мне нужно с ним поговорить о Маше Гавриловой, – честно сказала я.

– О Маше? – женщина еще больше удивилась. – А что случилось? Я его мама, – добавила она.

– Да, собственно, ничего не случилось. Мне нужно передать ему одно известие…

– От Маши? – Удивление женщины стало безмерным.

– Можно сказать, что и так, – продолжила я уклоняться от прямого ответа.

– Это так срочно? Может, вы подождете, когда он вернется с дачи? Он должен приехать через два дня.

– Нет, это исключено, – решительно заявила я. – Это действительно срочно.

– Но я даже не знаю, что делать, – женщина немного встревожилась. – Я же не могу ехать на дачу и вызывать его сюда.

– И не нужно. Я сама могу туда съездить, вы мне только скажите, где это находится.

– А вы знакомы с Виталиком?

– Конечно, – уверенно соврала я.

Женщина стала объяснять мне, как добраться до их дачи.

– Сядете на электричку… – начала она.

– У меня машина, – сразу же сказала я.

– Ах, вот как. Тогда, конечно, проще. Это находится в Жасминной. Знаете, где это?

– Конечно.

– Восьмая линия, дом тоже номер восемь. Легко запомнить. Да вы сразу этот дом заметите, он очень аккуратный, кирпичный, с мансардой… Он у нас зимнего типа, коттедж.

– Спасибо, я найду, – заверила я ее. – И вы, пожалуйста, не волнуйтесь, мне просто нужно поговорить.

– Попросите Виталика вернуться сегодня, – сказала вдруг женщина. – Я хочу убедиться, что все в порядке.

– Хорошо, я передам. Но вы все-таки не волнуйтесь.

Женщина кивнула, но я ей не поверила. Наверно, матери все одинаковые, особенно когда дело касается их детей, и волнение за них – вещь самая обычная.

Сбежав на улицу, я села в машину и немного погодя взяла курс на Жасминную. Это было, можно сказать, рядом, сразу за городской чертой, в живописной долине между холмами.

«Интересно все-таки, что делает Виталик на этой даче?» – подумалось мне. Да, и еще что касается Маши… Мама Виталика ничуть не удивилась этому имени. Значит, она знала ее. Значит, все-таки Виталик для Маши – это не прошлое, а настоящее. А может, и наоборот – Маша для Виталика.

Но все это мне еще только предстоит выяснить.

Дом номер восемь по восьмой линии я нашла почти сразу. Он действительно выделялся на фоне остальных дачных домиков – неказистых деревянных строений совдеповских времен. Я остановила машину возле калитки и немного погодя уже входила в сад. Калитка оказалась не заперта.

Во дворе никого не было, но дверь в дом также была открыта.

Я прошла внутрь и очутилась в просторной кухне. На столе лежали остатки еды и стояли две грязные тарелки. Из соседней комнаты доносились звуки джазовой музыки.

Я прошла в комнату и увидела молодого человека, лежащего на кровати. Рядом с кроватью стоял приемник, из которого и неслись звуки музыки. Кроме того, парень тихонько бренчал на гитаре, пытаясь повторить мотив.

У парня были прямые темные волосы, высокий благородный лоб и задумчивые голубые глаза, как у матери. Я сразу поняла, что передо мной Виталик, – сходство его с мамой не оставляло сомнений в этом.

Увидев меня, парень отложил гитару и поднялся.

– Вы насчет денег за охрану? – спросил он. – Я уже заплатил сегодня утром.

– Нет, я по другому поводу, – ответила я. – Я по поводу Маши Гавриловой.

На лице Виталика появилось непритворное изумление. Он сразу встал и выключил приемник.

– А как вы здесь оказались? – недоуменно спросил парень. – И кто вы вообще?

– О вашем местонахождении мне сообщила ваша мама. Я, если можно так выразиться, Машина знакомая…

Виталик, все еще ничего не понимая, подошел ко мне и внимательно посмотрел мне в глаза.

– А что, собственно, случилось? – продолжал недоумевать он. – И зачем вы сюда приехали?

Я слегка замешкалась, думая о том, как сообщить парню о смерти Маши. Вдруг действительно окажется, что он здесь ни при чем?

– Скажите, Виталий, когда вы в последний раз видели Машу?

– Перед отъездом на дачу, это было две недели назад, – чуть наморщив лоб, ответил Виталик. – Причем виделись мы мельком… А что все-таки случилось?

– Маша умерла, – ответила я. – Вернее, ее убили, несколько дней назад.

Виталик не кинулся на пол, не забился в истерике, он только побледнел и откинул ладонью темную прядь со лба. Потом он медленно прошел к кровати и сел на нее, оглядывая меня широко раскрытыми глазами.

– Как это случилось? – глуховатым голосом спросил он.

– Ее убили, – ответила я.

Виталик поднял на меня удивленный взгляд.

– Этого просто не может быть, – прошептал он.

– Почему? – в свою очередь спросила я.

– Потому что этого просто никто не мог сделать. Маша… Она же никому не делала ничего плохого! Как ее могли убить?

– Вот я и хочу прояснить этот вопрос, – вздохнула я. – Дело в том, Виталий, что я частный детектив и расследую смерть Марии Гавриловой.

– И вы считаете, что ее убили? – недоверчиво спросил он. – А как все-таки это произошло?

– Она выпала из окна…

Виталик и тут не проявил эмоций, лишь побледнел еще сильнее.

– Может, это была случайность?

– Это можно было бы списать на случайность, – согласилась я, – если бы не пара обстоятельств. Во-первых, соседи слышали скандал. Во-вторых, на теле Маши обнаружили следы побоев.

– Господи, но кто это сделал?! – выкрикнул Виталий, сжав кулаки. – Это уже маньяк какой-то…

Я хотела задать следующий вопрос, как вдруг услышала какие-то дрожащие звуки. Взглянув на Виталика, я поняла, что рано похвалила его за выдержку – он заплакал. Причем плакал совсем по-детски, уронив голову на подушку.

– Попробуй успокоиться, – положив руку на плечо Виталика, мягко сказала я. – Это, может быть, звучит немного цинично, но девушку уже не вернешь. Поэтому сейчас давай постараемся выяснить, кто это мог сделать. Какие у тебя с ней были отношения?

Я вздохнула и потянулась к графину с водой – благо он стоял совсем рядом.

Виталик поднял голову. Лицо у него стало совсем по-детски растерянным. Он посмотрел на чашку с водой в моей руке и глухо сказал, смахивая слезы:

– Мне бы лучше водки выпить.

– Ну, к сожалению, водку с собой я не захватила, – сказала я.

– У меня есть у самого, в холодильнике, – возразил парень и рывком дернулся по направлению к кухне.

Вскоре он вернулся с початой бутылкой водки в руках и парой рюмок. Я тут же отказалась составить ему компанию, объяснив, что я за рулем. Тогда Виталик налил только себе и залпом выпил.

– Ну, давай не будем терять время, – нарочито бодрым голосом произнесла я. – Расскажи мне все-таки о ваших взаимоотношениях.

У Виталика, видимо, не привыкшего к алкоголю, сразу же выступил румянец на щеках, а в глазах появился блеск.

Парень отодвинул рюмку, подпер голову рукой и задумчиво уставился в окно.

– Я даже не смог приехать к ней на похороны… – тихо пробормотал он. – И я больше никогда ее не увижу…

Я снова встревожилась по поводу возможной истерики с его стороны и спросила:

– А ты с какого времени живешь здесь?

– Вообще-то я провожу здесь практически все лето, начиная с апреля, – медленно ответил Виталик. – Только периодически приезжаю в город. Здесь спокойно, тихо, никто не мешает думать или заниматься… Последние две недели я вообще не уезжал отсюда, иначе я бы обязательно пошел на похороны…

– А как же занятия в университете? – удивилась я. – Вроде бы разгар учебного года…

– А у меня диплом, – спокойно ответил Виталик. – Поэтому мне никуда ходить не надо.

– Так все же, мы никак не начнем разговор по делу, – терпеливо напомнила я, и Виталик тут же закачал головой.

– Да-да… Отношения? – вздохнул он. – Да не было практически никаких отношений. Это я влюбился в нее, а она… Как-то несерьезно меня воспринимала, наверное. Это еще давно было, два года назад. На дискотеке, как-то случайно получилось. Ну, потанцевали, я ее провожать пошел.

Потом выяснилось, что она в «педе» учится. Я еще пошутил неудачно насчет этого, она обиделась – мол, в университете все снобы учатся… Но это ерунда все. Главное, оказалось, что у нее еще кто-то есть.

– Кто? – тут же спросила я.

– Я не знаю, – отрицательно покачал головой Виталик. – Да, скорее всего, не было никого, она сказала так, чтобы просто я отвязался. Ну а я ходил как дурак в этот институт за ней, встречал.

– И как же вы проводили время? Вы ведь все-таки встречались!

– Ну как, – растерялся Виталик. – Можно, я еще выпью? – вдруг спросил он.

Я пожала плечами: «Конечно, твоя же водка, главное, чтобы не упал раньше времени…» «Действительно, он какой-то совсем уж тощенький», – подумала я, вспомнив слова Регины Найденовой. Хотя Егора тоже Гераклом не назовешь, но тот все-таки как-то выглядит более внушительно.

– В основном гуляли мы с ней, – ответил тем временем Виталик. – Потом я пробовал с ней серьезно поговорить. Признался, что я люблю ее, и все такое прочее… Но она… – И парень неопределенно махнул рукой.

– Близость между вами так и не возникла?

– В том смысле, какой вы вкладываете в это понятие, нет. Я все-таки считал, что это должно быть по-другому. Правда, мы несколько раз целовались, но это все было ребячеством.

– А как она восприняла твое признание в любви?

– Очень мягко и вежливо отвечала, что ей, несомненно, приятно это слышать, но, к сожалению, она не может ответить мне тем же, поэтому близкие отношения между нами невозможны. Она была идеалисткой, этакой тургеневской девушкой, и считала, что все должно происходить по огромной обоюдной любви. У меня было несколько иное мнение на этот счет, я уверен, что любовь может прийти и потом, в процессе общения, но не стал навязывать Маше своего мнения. Я решил ждать. Я думал, что, если нам суждено быть вместе, это все равно случится рано или поздно. А если нет, то что тут ни делай – ничего не получится. К тому же Маша в отношении своих принципов была весьма упряма, и мне все равно не удалось бы ее переубедить. Со временем мое чувство к ней превратилось в нечто, подобное поклонению иконе… Я знал, что не могу обладать ею в полном смысле, и обожал ее на расстоянии…

– И что же потом?

– А потом летом я уехал на три месяца в Ростов, к бабушке. Вернулся, пошел, а Маша сказала, что встретила парня, что у них все серьезно.

– А того парня как звали, не знаешь?

– Егор, по-моему. Да, Егор… Ну, я развернулся и вышел. Напился, правда, как свинья, в тот день. Сложно было это все пережить. Ведь Маша ко всему прочему была у нас дома, матери очень понравилась. И вот все как вышло… – Виталик снова схватился за бутылку, но я остановила его.

– И что же, с тех пор ты с Машей не встречался?

– Практически нет, – ответил парень. – Какой смысл? Да потом, она как-то изменилась, что ли… Или я изменился. В общем, не было уже больше таких чувств, как раньше.

– Но ты же сказал, что видел ее две недели назад, – попыталась поймать я Виталика на противоречии.

– Да, видел, – спокойно ответил тот. – Но я мельком видел. Просто проходил по улице, а она навстречу шла. Кивнули друг другу головами, и все.

Похоже, что и здесь ничего интересного мне узнать не удастся. Только это и оставалось констатировать за неимением лучшего.

– Как она выглядела? – задала я вопрос просто уже от отчаяния.

– Нормально. Мне показалось, что она… – Виталик чуть задумался. – Она счастливой выглядела. И что самое удивительное, она была не с Егором – этого парня я тоже как-то мельком видел, так что знаю, как он выглядит.

– И с кем же она была? – неподдельно оживилась я.

Видимо, это мое оживление было таким явным, что Виталик даже насторожился. Он чуть помедлил, потом пожал плечами и сказал:

– По-моему, это был ее преподаватель по английскому языку. Я не знаю, как его зовут.

– Антон Владимирович? – быстро уточнила я.

– Я же говорю, что не знаю, – повторил Виталик. – Но я его помню, не раз встречался с ним тогда, когда бегал за Машей по пединституту.

– Тебе показалось, что счастье Маши связано именно с этим преподавателем? – недоверчиво спросила я.

– Они держались за руки, и вообще было такое впечатление, что они семейная пара. Он, кстати, очень молодо выглядит, так что ничего особенного в этом нет.

Виталик очень спокойно произнес это, а я не верила своим ушам. Если все так, как он сказал, то это совершенно меняет дело. Антон Владимирович при встрече сказал мне, что те самые отношения, на которые тогда намекала я и которые озвучил сейчас этот простодушный паренек, не имели места! Он начисто исключил эту возможность и даже оборвал меня, помнится, когда я пробовала намекнуть…

– Ты уверен, что это был он? – для верности переспросила я.

– Да, уверен, – совершенно спокойно ответил Виталик.

– А когда ты разговаривал с Машей последний раз?

Виталик наморщил лоб, потом покачал головой.

– Не помню. Это давно было, может быть, весной. Но этот разговор был таким… пустым, типа «как дела, ну все, пока, я спешу!». Я же вам говорю – последний раз мы серьезно разговаривали тогда, когда появился Егор. И с тех пор мы больше, по сути дела, не встречались. Я же вам говорил, что мы оба изменились, отношений-то не было. Это у меня там крыша немного поехала, – Виталик самокритично помахал руками возле своей головы.

– Понятно, – процедила я.

Итак, все-таки не зря я съездила сюда, на эту дачу в Жасминной, не зря. Оснований не верить Виталику у меня не было. Действительно, если отношений практически уже не было, у Виталика отсутствует мотив для каких-либо действий в отношении Маши. И из списка подозреваемых его можно смело исключать. Но вот неожиданное свидетельство может оказаться очень важным!

– Спасибо тебе. Ты мне очень помог, – поблагодарила я парня.

– Да нет, ничего, – Виталик вяло махнул рукой.

Алкоголь уже начал действовать на него. Несомненно, Виталик принадлежал к чувствительным натурам. Смерть Маши он переживал довольно искренне. Впрочем, мы всегда тяжело расстаемся с прошлым.

Виталик пытался удержать меня и спрашивал относительно того, как же это могло случиться и у кого поднялась рука.

Увы, мне нечего было ему ответить. Он попросил мой телефон для того, чтобы позвонить и справиться о результатах расследования. Я отказала, сказав, что сама позвоню после того, как все выяснится. На этом мой разговор, казавшийся сначала таким же бесполезным, как и многие предыдущие, и повернувшийся совершенно неожиданным образом, закончился. Я попрощалась с Виталиком и поехала обратно в город.

Я ехала домой, уже ни о чем не думая и никуда не торопясь. Машин было мало, даже очень мало для этого времени и этой трассы. Я совсем расслабилась. И вдруг боковым зрением увидела несущуюся на полной скорости машину. Я еле успела увернуться от удара, но он все же последовал. Правда, не такой силы, на которую рассчитывал человек, сидящий в иномарке. Мою «девятку» слегка занесло, и пока я ее выравнивала, «камикадзе» и след простыл. Я даже не успела понять, какого цвета была машина: какого-то неопределенного.

Я вышла из салона. Потери оказались небольшими: вмятина на капоте достаточно существенная, но выпрямить можно. Только вот как же не вовремя! Сейчас как никогда мне нужна машина.

До дома я доехала без приключений и сразу решила бросить кости: «Вы в опасности и должны следить за своими действиями более внимательно».

Да уж, в этом я успела убедиться только что. Если, конечно, кости имели в виду именно этот эпизод на дороге.

На следующий день произошел еще один неприятный инцидент. Я подъезжала к дому, когда было уже темно. Обычный октябрьский вечер – днем сияет солнце, но по вечерам пробирает холодок. Поеживаясь от холодка, я щелкнула сигнализацией автомобиля и направилась в свой подъезд. Наш двор не очень оживлен, бабки возле подъездов в такое время уже не сидят, так что, можно сказать, вокруг было пусто. Но это – обычная обстановка, которая ни в коей мере меня не насторожила.

А зря. Войдя в подъезд, я и не предполагала, что меня ожидает спустя пару минут. Я только успела нажать на кнопку лифта, как услышала сзади быстрые шаги. Обернувшись, я встретила сокрушительный удар в живот.

«Черт, как глупо!» – промелькнуло у меня в голове в тот момент, когда я, корчась от боли, сползла на бетонный пол подъезда.

«Еще раз врежь ей для верности!» – услышала я словно сквозь туман и поняла, что нападавший был не один.

«Хоть закричать, что ли?» – подумала я.

Но, к сожалению, мои противники меня опередили, брызнув мне в лицо какой-то гадостью. Видимо, неизвестные бандиты использовали газовый баллон…

Глава 6

…Очнувшись, я почувствовала, что лежу на чем-то твердом и неудобном. В голове я ощущала тяжесть и неясный, исходивший откуда-то изнутри гул.

– Ну что, как у нас дела? – раздался доброжелательный голос, и, открыв глаза, я увидела перед собой человека в белом халате, в очках. – Вы меня слышите? – повысил голос врач.

– Слышу, – тихо ответила я.

– Вот и хорошо. Лежите, с вами все будет нормально…

«Хотелось бы в это верить», – проговорила я про себя.

Вернее, я хотела сказать это вслух, но решила почему-то не тратить силы. Они мне еще понадобятся, в этом я была уверена на все сто.

«Итак, что мы имеем?» – продолжила я размышлять, не обращая внимания на врача, который начал щупать мне пульс и совершать еще какие-то манипуляции.

Мы имеем прежде всего то, что я жива и нахожусь, по всей видимости, в больнице. Кто на меня напал? Да кто угодно из той шатии-братии, которой я занимаюсь. Я не стала даже пытаться анализировать ситуацию, чтобы понять, кто это сделал, чтобы не терять зря ни сил, ни времени.

Сейчас надо обдумать дальнейшие действия. Мои мысли были прерваны одобряющим возгласом врача:

– Ну вот, я убедился, что у вас все нормально.

– Сколько я еще здесь пролежу? – спросила я, и голос мой показался мне каким-то неестественным, чужим, словно говорила не я.

Врач улыбнулся. Видимо, мой вопрос показался ему смешным.

– Лежите. У нас здесь спокойно. Маньяки не ходят. Вам еще рано выходить…

– Но хоть в туалет-то можно? – встрепенулась я, неожиданно вспомнив о самом элементарном.

– В туалет – можно, – милостиво разрешил врач и, еще раз улыбнувшись, удалился.

А вскоре в палату вошла пара молодых людей в халатах, и я не сразу узнала в них Мельникова и Павлова. Менты в халатах – мне это показалось таким смешным, что я не удержалась и прыснула.

– Вот это да! Она смеется! – возрадовался Мельников.

– Значит, дела идут на поправку! – вторил ему Павлов.

Они подскочили ко мне, и Мельников стал раскрывать пакет, который держал в руках.

Там, естественно, было все, как полагается, – набор фруктов с центрального рынка: бананы, апельсины, яблоки, даже испанская слива, большая, размером почти с мандарин.

После ритуальных, обычных в таких случаях вопросов о самочувствии ребята перешли к делу. Собственно, я была рада их приходу еще и потому, что они, возможно, сообщат мне что-нибудь интересное.

– Мы тут не сидели без дела, кое-кого проверили, – сказал Павлов.

– И что же?

– Дело в том, что ни этот, как его… Рычков. Да, Рычков, сельский шофер, никоим образом не может быть причастен к убийству, потому что целый день провел на предприятии под названием «Сельхозтехника», где решал свои рабочие командировочные вопросы.

– Ни меланхолик этот тоже, – добавил Павлов.

– Егор? – уточнила я.

– Да. У него тоже алиби. Друзья подтверждают, что он вместе с ними сидел в каком-то там кафе, а потом домой пошел. Вот так…

– Ну, это уже хорошо – версии проверяются, отметаются, – сказала я.

– Ты, главное, лежи, ни о чем не думай, – сказал Мельников. – А этих, кто напал на тебя, прищучим. Работаем, приметы уже есть, разосланы, никуда не денутся. Кстати, ты что, их вообще опознать никак не можешь?

– Очень сложно, – покачала я головой. – Было темно, потом, они действовали очень неожиданно и быстро…

– Профессионалы? – недоверчиво покосился Павлов на Мельникова.

Андрей ничего не ответил, а вынул из папки два листка. На меня смотрели два молодых парня. Это был фоторобот. Один из парней был коренастым, круглолицым блондином, похожим чем-то на Дитера Болена. А другой брюнетом, более угрюмым и даже каким-то злобным. По крайней мере так он получился на фотороботе.

Я знала, что фоторобот – штука такая, что правдоподобие с реальными персонажами дает всего лишь относительное.

Поэтому особо и не надеялась на то, что он может на что-то повлиять. Осмотрев тех, кто привел меня на больничную койку, я отдала листки Мельникову.

– Значит, не можешь сказать – они, не они?

– Нет, – призналась я.

– Ну и ладно, сами найдем, – уверенно заявил Мельников, пряча листки обратно в папку.

– Кто меня обнаружил-то? – спросила я.

– Ну как кто… Соседи, конечно. Милицию вызвали, «Скорую», все, как полагается. Тех двоих кое-кто видел. Нездешние, работали по наводке. Кстати, от кого могли быть, не предполагаешь? – Мельников цепко посмотрел на меня.

– Нет, – честно призналась я. – Но явно от того, кто замешан в убийстве Гавриловой.

– Ты никакими другими делами не занимаешься параллельно? – спросил на всякий случай Андрей.

Я отрицательно покачала головой. Нет, такое в моей практике случалось очень редко. Совмещение здесь никогда на пользу не шло.

– Значит, кто-то из… – повисла в воздухе фраза, сказанная Павловым.

– Знать бы только, кто эти «из», – строго сказал Мельников и посмотрел на Павлова.

Подчиненный опустил голову, как бы признавая свою недоработку в этом вопросе. А я уже решила, что не буду ничего рассказывать Мельникову и Павлову про свои планы.

Улик никаких у меня в руках нет, и милиция сейчас мне помочь не может.

– Ну а другие связи отрабатывали, ребята? – поинтересовалась я.

– Конечно, – ответили почти одновременно милиционеры. – Только получается, что Гаврилова вела жизнь незаметную, ни с кем особо не общалась. Проверили тех, кто ее на работу нанял…

– Ну и что? – заинтересовалась я.

– А ничего, – вздохнул Андрей. – Там тоже все чисто…

«Ну, вот насчет этого мы посмотрим», – мысленно не согласилась я. Про Марину я не забывала. Вполне возможно, что там что-то есть. Но это все равно после. После того, как займусь Глазовым.

– Ладно, жертва бандитизма, лежи, поправляйся, – нарочито бодро произнес Мельников. – Если что нужно, звони сразу же. Мы приедем, мы примчимся, мы все время на посту.

«Ой, как бы хотелось, чтобы ваш пост был в моем подъезде в тот момент, когда на меня напали», – захотелось съехидничать мне, но я, разумеется, не стала говорить эту очевидную глупость…

…Прошло три дня. Мне казалось, что время течет очень медленно. И чем дальше от момента преступления, тем сложнее его раскрыть – это прописная истина. Даже сама клиентка уже готова снять свой заказ. Да в принципе это и понятно – Ирине Альбертовне Синявской, грубо говоря, Маша и при жизни не нравилась, а теперь плати деньги за расследование! Она, наверное, уже и сама считает, что погорячилась, и кусает локти.

Придя ко мне в больницу, эта достойная женщина тоже расщедрилась на фрукты, правда, набор был менее разнообразным и, как я с удивлением отметила, сравнительно меньшим по стоимости. Перебивавшиеся с хлеба на воду менты и то отнеслись ко мне с большим вниманием. Но это ладно – в конце концов, с какой стати она мне должна что-то приносить? Это мой клиент, у нас деловые отношения.

Так вот, Ирина Альбертовна заявила мне, что больше не настаивает на моем участии в деле.

– Раз такое происходит, ужасные вещи какие-то, то… – качала она головой.

– Нет, не волнуйтесь, это моя работа, – успокаивала я ее. – Тем более что за время моей нетрудоспособности я с вас денег не возьму.

– Нет, дело не в этом, я оплачу все, что требуется, – поджала губы Синявская. – Но просто если это все сопряжено с риском для жизни, я не вправе настаивать на расследовании.

Мне кое-как удалось успокоить Ирину Альбертовну. Хотя я и подозревала, что ей просто не хочется дальше платить деньги за то, чтобы найти убийцу ее несостоявшейся невестки. Я заявила, что все равно буду продолжать копать, потому что после покушения для меня это вопрос принципиальный. Бандиты не знают одной моей особенности – после угроз я становлюсь еще более решительной, а не наоборот.

А с Синявской мы расстались холодно. Договорились на том, что, если за пять дней после моего выхода из больницы никаких ощутимых результатов достигнуто не будет, она прекращает контракт. После этого я полностью убедилась, что вопрос заключается в деньгах, которые она не хочет платить, и как-то внутренне успокоилась. А что еще ожидать от такой женщины? Ну и пускай не платит. В конце концов, уже полученный от нее гонорар нельзя назвать скромным.

Остальное – уже полностью мое дело.

А вообще – как же хорошо, когда есть грамотные специалисты! Поставили меня на ноги практически за три дня.

И все же интересно, кто на меня напал? Конечно, если бы хотели убить, то, наверное, это им бы удалось. Но я не хочу даже думать об этом. Не удалось – потому что не удалось. Потому что не хотели они этого, наверное, не до конца еще отмороженные. А может быть, и еще по какой причине.

Из больницы я тут же села за руль – сотрясения мозга у меня, слава богу, не наблюдалось. И вообще я чувствовала какое-то облегчение. И поехала я, конечно же, домой. Нет, для того, чтобы продолжать свои действия, связанные с убийством Марии Гавриловой, мне необходимо было окунуться в знакомую обстановку, в знакомую тишину родной квартиры.

Итак, до того как случился неприятный эпизод с нападением на меня, я собиралась разрабатывать версию Антона Владимировича Глазова. По крайней мере на нее меня натолкнул Виталик. Но я ничего не успела предпринять в этом направлении. Оставалась где-то на задворках сознания нервная белокурая Марина Колесникова. Но она явно проигрывала по степени очередности Антону Владимировичу. И, возможно, Регине… Почему она ничего не сказала об отношениях Маши и Глазова?

Стоп! А почему я так решила, что эти отношения были? На основании слов Виталика? Правда, я вспомнила еще и господина Жимова, того самого забавного полубомжа, учителя, как он отрекомендовался, Антона Владимировича. Ведь предупреждал же он меня о том, что его ученик до женского пола очень даже большой охотник. Конечно, Жимов большой болтун и хвастун, но вполне может быть, что его слова имеют значение. Самое время о них и вспомнить.

И еще одна маленькая деталь всплыла в моей памяти – записка от неизвестного, которую передали Глазову сразу после того, как он зашел к себе на кафедру. Он прочитал ее и сразу как-то изменился. Это я помню точно…

Но он играл, играл! Наверняка играл, когда утверждал, что ничего не знал о смерти Маши, что зашел в институт с черного хода и не видел траурный портрет в вестибюле.

Значит, не хотел ничем выдавать свою связь со студенткой.

Нужно проверить все досконально.

Но что я могла сделать? Какая линия моего поведения является правильной? Я решила не мудрствовать лукаво и обратиться к костям – уж они-то меня никогда не подводили.

31+6+20 – вы находитесь в полосе активности, целеустремленности и везения.

Что ж, с этим вполне можно работать. Предсказание хоть и нечеткое и лишено конкретики, но в целом благоприятное.

Следовательно, пока что я нахожусь на правильном пути.

Кости не обещали мне разрешения проблем, не обещали, что я поставлю точку в своем деле, но они в данном случае меня ни от чего не предостерегали.

С разработкой Антона Владимировича у меня возникли некоторые трудности, прежде всего в плане направления действий. Можно было пойти в лоб – прийти и заявить, что я все знаю относительно его шашней с убитой Машей Гавриловой.

Можно было зайти как-то сбоку. Но как? Вопрос метода.

Пометавшись от одной версии к другой, я все же решила на всякий случай устроить слежку. Никаких реальных оснований, подозрений у меня в данном случае не было. Логики высмеяли бы меня за этот шаг, но в данном случае, когда кости не говорят ничего конкретного, остается полагаться на интуицию. Ей я и решила довериться.

И начала я слежку с автомобильной парковки недалеко от педагогического института.

Глазов явился на работу где-то в одиннадцать часов утра. Я всматривалась в лица студенток, которые непрерывной чередой то выходили, то входили в здание пединститута, но не обнаружила среди них знакомую мне Регину Найденову. Видимо, она продолжала болеть и игнорировала занятия.

Скука и рутина самой обыкновенной слежки продолжились где-то часа два. Это время прошло у меня в ожидании того, куда дальше направится Антон Владимирович, окончив свои труды по обучению студентов английскому языку. Я уже начала подумывать о том, а не пойти ли по первому варианту, не явиться ли пред ясные очи преподавателя и не заявить ли ему о своих подозрениях? Но как только я собралась это сделать, в дверях института показался он – Антон Владимирович Глазов.

Спустя несколько минут я уже пристраивалась с тыла за автобусом, который направлялся в сторону железнодорожного вокзала. Я уже навела справки относительно того, где живет Глазов, и догадывалась, что он, скорее всего, едет домой.

Однако Глазов вышел на остановке за квартал до своего дома и направился в близлежащий сквер. Я наблюдала за всем этим, разумеется, из окна своей машины.

Вот он подходит к скамейке, на которой сидит девушка. Она оборачивается, увидев его. Кажется, Глазов не очень рад этой встрече. По крайней мере он сухо, даже излишне, на мой взгляд, сухо ей кивает и присаживается рядом. На любовное свидание явно не похоже. Но что это? Девушка-то, оказывается, мне знакома! Это не кто иная, как Регина Найденова!

Интересные дела! Больная студентка встречается с преподавателем в сквере. О чем между ними может идти речь?

А разговаривают они, кажется, без выражений особой симпатии друг к другу на лицах. Вот Регина со свойственной ей импульсивностью что-то бросает в лицо Антону Владимировичу.

Похоже, обвиняет его в чем-то. Глазов пробует успокоить ее и берет за руку. Но Регина выдергивает руку и отворачивается с оскорбленным видом. Что-то здесь нечисто.

Следует дождаться окончания встречи Глазова и Регины и дальше действовать уже более решительно. Глазов, безусловно, мне наврал, у него есть тайны, и я должна их раскрыть. Да и Регина Найденова тоже в этой истории не сторонний наблюдатель. Она действующий участник событий. Не исключено, что кто-то из них двоих и является виновником смерти Маши. Вот только из-за чего все произошло?

Оставалось не так долго ждать. Решительных действий обстановка потребовала через пятнадцать минут, когда Глазов с Региной расстались. А расстались они очень недружелюбно.

Регина что-то кричала вслед удалявшемуся преподавателю. А он, кажется, поняв, что урезонить свою студентку ему не удалось, махнул отчаянно рукой.

Антон Владимирович направлялся в сторону своего дома. Я опередила его – въехала во двор дома и, затормозив возле подъезда, выключила мотор…

«Будет все по-киношному», – пронеслось у меня в голове, когда я открывала дверь машины и выходила навстречу Глазову. Я еще не знала, что предъявить преподавателю пединститута, у меня в активе были только слова Виталика и недавнее виденное мною лично свидание преподавателя с Региной Найденовой, но этого было достаточно, чтобы начать. А там – война план покажет.

– Добрый день, – поздоровалась я, перегораживая путь Глазову.

Как и предполагалось, он вздрогнул. Пока все было по законам жанра. Внезапное наступление и первая деморализация противника.

– Зд-дравствуйте, – неуверенно прозвучало из уст Глазова ответное приветствие в мой адрес.

– Как вы понимаете, вам не удастся избежать огласки той истории, которую вы усердно пытаетесь замолчать, – продолжила я наступление.

– Какой истории? – чуть нахмурился Глазов, сопротивлявшийся, похоже, просто по инерции.

– Связанной с вашими отношениями с Машей Гавриловой и Региной Найденовой, – выпалила я.

Глазов взял паузу. Он отчаянно пытался выиграть время.

– Но… Дело в том, что… – Стандартное лепетание в таких случаях.

– Давайте сядем в машину, и вы мне все расскажете, – предложила я.

– Да… Лучше уж ко мне поднимемся, – выступил со своим предложением Глазов.

– Давайте поднимемся, – согласилась я и пропустила Глазова впереди себя.

Антон Владимирович тяжело вздохнул и прошел в подъезд. Квартира его находилась на втором этаже, так что до того, как открылась дверь, мы не успели перемолвиться и словом.

Оказавшись внутри, хозяин квартиры предложил мне тапочки и указал на дверь в большую комнату. Раздевшись и расположившись в кресле, я тут же начала с места в карьер:

– Итак, вы скрывали от всех, и от меня в том числе, вашу связь с Машей Гавриловой. Этот факт практически доказан. Остается только доказать вашу причастность к ее смерти. В чем же причина вашего конфликта с Машей? Может, тому виной Регина Найденова?

Глазов глубоко выдохнул и полез в шкаф. «Видимо, там коньяк или что-нибудь подобное», – тут же предположила я и не ошиблась. Он достал коньяк.

Глазов наполнил рюмку и предложил мне. Но я отказалась.

– Я никоим образом не причастен к смерти Маши, – начал наконец Глазов. – Я любил Машу, и она любила меня, – продолжил он. – Такая вот история… Вы можете, конечно, не верить, но все действительно так, как я говорю, – сказал Антон Владимирович. – Все между нами произошло совсем недавно, буквально с месяц… да нет, даже меньше! Я был в шоке, когда узнал о смерти Маши! Да, конечно, я виноват в том, что скрывал. Но вы представьте себе – одно дело, что преподаватель со студенткой просто… – он обратился взглядом ко мне за поддержкой, – ну вы понимаете, о чем я… Но если студентку еще и убивают. Конечно, все подумают на меня. – Глазов сокрушенно покачал головой и снова наполнил рюмку коньяком. – Поэтому мое поведение совершенно объяснимо. Может, оно не оправданно с моральной точки зрения, но объяснимо. Я же не убивал Машу.

– Кто же это сделал? – бесстрастно спросила я и получила запрограммированный ответ:

– Не знаю. – Глазов откинулся в кресле и продолжил: – Я не знаю, откуда у вас эта информация насчет нас с Машей. Этого не знал никто… – Глазов на секунду запнулся, о чем-то подумал, потом повторил: – Да, никто не знал. Ни в институте, ни мои друзья, никто. Все слишком быстро произошло. Поэтому я был в шоке!

– Вы уже это говорили, Антон Владимирович, – прервала его я. – Может, вы не будете тратить время на свое оправдание, а расскажете все по порядку? Я никуда не спешу, так что сколь длинен ни был бы ваш рассказ, я потерплю…

– Ну хорошо, – выждав паузу, ответил Глазов.

Глава 7

Мария Гаврилова была любимой студенткой Глазова с самого начала учебного года. Он принял эту группу осенью и постепенно обнаружил, что лучше всего язык дается именно этой провинциалке, уроженке Аткарска. Он еще тогда не думал о ней как о женщине, хотя, безусловно, его взгляд отметил внешние данные своей студентки.

Он хорошо помнил первый ее приход к нему домой. Предлогом были, кажется, какие-то английские книги или словари, он уже не помнил что именно. Но это, в сущности, было и неважно. В тот день он осознал, что эта студентка для него не просто ученица. И даже попробовал проявить свою мужскую сущность. Но Маша уклонилась. Она опередила Антона Владимировича, как бы невзначай, но твердо сказала – у нее есть парень, они любят друг друга. Для прожженных ловеласов это бы ничего не значило – мало ли что могут сказать женщины, ведь они так непостоянны. Сейчас на уме одно, завтра на языке другое, а внутри вообще и сегодня и завтра третье.

Но Антон Владимирович Глазов почему-то тогда не стал настаивать. И, как выяснилось впоследствии, правильно сделал. Маша была девушкой прямой, не склонной к любимой многими игре в уклонялки-догонялки.

А Глазов был человеком одиноким. Он недавно развелся с женой и достаточно часто менял подруг. В принципе ему и без Маши хватало с кем проводить время.

Он просто отметил для себя, что эта девушка достойна внимания большего, чем простая, ни к чему не обязывающая интрижка. Но до большой любви было еще далеко. Отношения между Машей и преподавателем не выходили за формальные рамки. Хотя Антон Владимирович и чувствовал, что Маша приходит к нему не просто так.

«По-видимому, девушке не хватает интеллектуального общения», – отмечал про себя Глазов.

Но в один февральский день все изменилось. Жизненные обстоятельства были за то, чтобы эти двое соединились друг с другом. Накануне Антон вернулся с вечеринки от старых друзей, где как-то неожиданно почувствовал свое одиночество. Он один был там без подружки. Друзья еще шутили на этот счет, говорили, что Глазов стареет, кое-кто заметил пробивающуюся на макушке лысину.

Антон не был особо впечатлительным человеком, но почему-то в тот вечер это его задело.

Вернувшись с вечеринки, Антон открыл дверь своей двухкомнатной квартиры и сразу почувствовал пропитавший все запах табака. После свежего воздуха он ощущался особенно сильно. Антон прошел внутрь, открыл форточки и лег на диван, закинув руки за голову. Он лежал, стараясь думать о предстоящем дне, чтобы отогнать негативные эмоции. Но настроение не улучшалось. Тогда Глазов повернулся к стене с твердым намерением заснуть. Но сон не шел, и, проворочавшись минут сорок, Антон встал и пошел на кухню ставить на плиту чайник.

К еще большему сожалению, он обнаружил, что заварки у него осталось на одну чашку. И следовательно, нужно было делать выбор – пить ее сейчас или утром. Собственно, за чаем можно спуститься в магазин, но ему не хотелось снова выходить на улицу.

Махнув рукой, Глазов все-таки заварил себе чай прямо в чашке, огляделся по сторонам и заметил неуютный вид кухни, да и всей квартиры. Он никогда не придавал этому особого значения, просто не замечал порой бардака в своей квартире. И сейчас чувство подавленности возникло не от собственно грязных полов и окон, а от одиночества.

Одиночества, которое уже давно стало его спутником.

Он старался не показывать своим знакомым, что страдает из-за этого, и даже самого себя пытался убедить – довольно успешно, как ему казалось, – что совершенно не переживает по такой мелкой и смехотворной причине. Подумаешь, одиночество! У него есть своя квартира, любимая работа, друзья – да много чего еще! Зато он никому ничем не обязан, никто ему не мешает, не навязывает своего мнения, ничего не требует… Но и ничего не дает.

Он и не подозревал, что внезапно нагрянувший в его жизнь маленький кризис очень хорошо совместился с некими проблемами в жизни Маши Гавриловой. Проблемами, сути которых ему так и не удалось узнать. В принципе несколько дней спустя суть этих проблем была уже неважна для обоих…

Для того чтобы это произошло, было достаточно одной-единственной встречи…

…Маша казалась очень расстроенной, когда пришла к Глазову вечером без звонка и предварительной договоренности.

– Что-то случилось? – спросил Антон Владимирович, с удивлением глядя на студентку.

Маша неопределенно повертела руками в воздухе, потом как-то натужно улыбнулась. Потом прошла в комнату, села и предупреждающе спросила:

– Антон Владимирович, я не отрываю вас от дел?

– Да нет, – улыбнулся Глазов.

Маша неожиданно вынула из кармана сигареты и зажигалку.

– Ты что, начала курить? – удивленно спросил преподаватель.

– Захотелось, – ответила Гаврилова и закурила.

Курила она неумело, как-то неуклюже. Глазов сразу понял, что в жизни девушки что-то произошло. Но задавать вопросы не стал.

– Антон Владимирович, у вас в жизни часто случались разочарования? – вдруг спросила Маша.

Глазов усмехнулся.

– Разочарования случались, но я их все переживал. Если они посетили тебя, то ничего страшного, все образуется.

Маша вздохнула.

– Люди очень часто оказываются не теми, кем они себя стараются показать, – сказала она.

– Конечно, – спокойно отреагировал Глазов. – А ты как думала? Ты что, поссорилась со своим парнем?

– Нет, – быстро ответила Маша. – Не в этом дело совсем… Антон Владимирович, я поняла, что в моей жизни все не так и я должна сделать ее лучше.

Антон Владимирович подсел к Маше ближе. Он почувствовал, что глаза девушки увлажнились, что она переживает.

Он погладил ее по волосам, и… вдруг она прильнула к нему.

Когда руки их встретились, Глазов почувствовал, что по телу девушки пробежала дрожь. Это невинное прикосновение вызвало удивительную реакцию, Маша даже едва не вскрикнула, поражаясь силе эмоций, но сдержалась. Антон крепче сжал ее руки и привлек к себе. Прислонив голову Маши к своему плечу, он отпустил ее руки и стал поглаживать, мягко, как маленького ребенка. Маша доверчиво прижалась к нему.

А Глазов вдруг понял, что любит эту девушку. Понимание этого пришло вот так неожиданно, так быстро и просто.

Чувство, острое и одновременно глубокое, пронзило его, и он больше не противился ему, не обманывал себя и не заставлял сердце замолчать. Он перебирал волосы Маши и тихонько покрывал поцелуями ее макушку.

А у Маши, похоже, от всего происходящего закружилась голова. Она закрыла глаза и стала тихонько постанывать. И дальнейшее выглядило нормальным и естественным – им обоим этого хотелось.

Дыхание Антона стало более частым, а рука с плеча поползла по спине, вызывая у Маши ответную дрожь. Глазов почувствовал это и, легонько отодвинув голову девушки от своей груди, посмотрел ей в глаза, ища в них ответ.

– Антон, – с трудом выговорила Маша, – мы… Не можем. Ты знаешь, что не можем. Извини, милый, но не сейчас.

– Это значит потом? – уточнил он.

– Возможно…

– Я тебя понимаю, – прошептал Антон. – Но подумай, может, не стоит себе в этом отказывать? Я очень хочу тебя, Маша, и ты тоже. Ты только не думай, что я просто воспользовался ситуацией.

– Я вовсе так не думаю, – покачала головой Маша.

Антон тяжело вздохнул.

– Нет, что касается Егора, то… ведь, в сущности, я не обязана перед ним отчитываться, я – человек свободный, – пожала плечами Маша. – Понимаешь, я неожиданно осознала, что ты для меня – не прихоть, не желание удовлетворить свои потребности здесь и сейчас, а дальше отнестись к этому как к простой интрижке и забыть. Мне вообще хочется быть с тобой и только с тобой.

Прозвучало все это довольно патетично, и Глазов испугался, что Маша может сразу задать такую планку отношений, что он ее не выдержит.

Молчание длилось, наверное, с минуту. Антон сел на диван рядом с креслом, в котором сидела его ученица.

– Иди ко мне, – прошептал он, протягивая к Маше руки.

И она осторожно легла рядом, положив голову ему на плечо, Антон обнял ее и тихонько похлопал по спине. Она прижалась к нему теснее и провела ладонью по щеке. Антон взял ее за кисть, поцеловал внутреннюю сторону ладони, а затем приблизился к ее губам.

Поцелуй получился очень долгим и упоительным. Когда они, задохнувшись, оторвались друг от друга, у Маши кружилась голова. Она понимала, что Антону трудно себя сдерживать, и сама чувствовала то же самое. Ей было одновременно мучительно и приятно. Антон снова приник к ее губам, а Маша прижала его руки к своей напрягшейся груди.

– И как же развивались события дальше? – поинтересовалась я, воспользовавшись паузой, которую взял Глазов для того, чтобы наполнить рюмку коньяком.

Антон Владимирович горько усмехнулся. Он некоторое время думал о чем-то своем, смотрел то в окно, то на фотографию Маши – я только что заметила ее в глубине стенки, проследив за его взглядом.

– Регина Найденова – вот как зовут ту, которая все разрушила, – неожиданно признался Глазов.

– Как ей это удалось? – удивленно приподняла я бровь.

Глазов тяжело вздохнул.

– Ну, я сам, наверное, виноват во всем этом… Было дело еще давно. Черт побери, как глупо! – Он замотал головой. – В отличие от Маши, Регина была абсолютно другой. Абсолютно! И так получилось, что… – преподаватель замялся. – В общем, это все от моей дурацкой мужской сущности…

– Вы и с ней переспали, – закончила я.

Похоже, Глазов оскорбился.

– С Машей я не пе-ре-спал! Я любил Машу! Вы это бросьте!

Мне пришлось извиниться и призвать Глазова к спокойствию.

Одарив меня гневным взглядом, он наконец снова откинулся в кресле и уже спокойно продолжил:

– А с Региной я действительно переспал. В этом вы правы. Только давно это дело было… Зачет нужно было сдавать, а она ни в зуб ногой. Ну, и она прямо так намекнула, что не против. А я… Тоже оказался не против, – последние слова Антон Владимирович произнес с оттенком презрения к себе и своей порочной мужской сущности.

«Да, старина Жимов оказался прав насчет страсти к женщинам, – прокомментировала я. И тут же продолжила: – А в сущности, кто я такая, чтобы судить? Глазов – человек одинокий, и если Регина, существо, в общем, красотой не обделенное, предлагает ему себя в обмен на какой-то зачет, почему бы не согласиться?»

– Ну, это произошло, – продолжил Глазов. – Ну, было и было. Я и думать забыл. Потом настали каникулы, туда-сюда, сессия, я с Региной и не встречался. Но она, оказывается, помнила. И у нее были виды на меня. А может, и не столько на меня, сколько на квартиру, связи и все прочее… Я сказал ей, что работаю в институте последний год, потом ухожу в американский центр при университете – а там зарплата в долларах, сами понимаете.

– То есть она за вас замуж, что ли, собралась? – ахнула я.

– Можно сказать, что и так. Навязывалась со своим общением, а потом… Наверное, она поняла, что у нас с Машей что-то завязалось. И сделала так, чтобы все расстроилось. Она же Машу знала хорошо, наверное, лучше, чем я. Использовала ее принципиальность и упертость в некоторых вопросах.

– Расскажите, как все случилось, – попросила я.

– Расскажу, – вздохнул Глазов. – Плохо все получилось, очень плохо.

Прошло уже больше полумесяца с тех пор, как начался роман Глазова и Маши. В институте об этом никто не знал – в этом были заинтересованы как Антон, так и Маша. Они договорились между собой, что никак не будут показывать этого на публике.

В это утро они договорились, что встретятся где-то часов в пять. Маша говорила Антону, что работает у одной богатой семьи и ей около восьми уже надо быть на работе. Антон несколько раз говорил, что такую работу надо бросать, что если не хватает денег, то он, разумеется, их даст. Но Маша, нахмурившись, не согласилась с такими перспективами. А Антон пожал плечами и, в общем-то, не стал настаивать. Тот момент, что существует какой-то Егор, который вроде бы официально все еще является бойфрендом Маши, его вообще не волновал и не казался важным. Хотя вроде бы это противоречило принципам Маши.

Они поднимали этот вопрос. Маша хмурилась и отделывалась фразами типа «я ему скажу на днях, чтобы он не приходил». И это в принципе удовлетворяло Глазова, он не хотел думать на эту тему.

Для него было гораздо важнее то, что Маша останется сегодня с ним в промежутке между пятью и восемью вечера.

Он вдруг мельком взглянул на тумбочку и увидел лежащее на ней серебряное кольцо. Это было не Машино кольцо, его любимая не носила украшений вообще. Он стал напряженно думать, откуда у него взялось это кольцо. И вдруг вспомнил, что его оставила Регина, тогда, когда приходила к нему «расплачиваться» за зачет. Антону стало как-то не по себе, и ему не хотелось даже вспоминать про этот факт.

Он знал, что Регина и Маша дружат между собой. Но не придавал этому особого значения. Мало ли что было раньше.

Сейчас Маша – его подруга. Он не задумывался о том, что эти отношения могут перерасти во что-то большее. Сейчас ему хотелось, чтобы Маша постоянно была с ним.

А Регина? Да вообще не интересовала его эта девчонка. И уж тем более не стал Антон забивать себе голову предполагаемым отношением Регины к нему. Они расстались более чем мило – Регина тогда поблагодарила за «великолепный кофе», похвалив попутно порядок на кухне. Напоследок Глазов даже дружески приобнял девушку и улыбнулся ей на прощание. Но все это было давно. Какое это могло иметь значение?

И, находясь в благодушном настроении, Антон не придал значения и тому, что Регина неожиданно явилась к нему домой за два часа до прихода Маши. Он только что пришел с работы.

Антон открыл дверь, не посмотрев в «глазок», будучи уверенным, что на пороге стоит Маша, неожиданно освободившаяся от своих дел раньше. Он уже инстинктивно потянулся для того, чтобы обнять ее прямо здесь, около двери. Его замешательство, длившееся долю секунды, не ускользнуло от улыбавшейся Регины.

Антон провел девушку в комнату и включил музыку.

– Антон Владимирович, я вспомнила, что когда-то забыла у вас одну вещичку, – кротко сказала Регина, делая озабоченное лицо.

– Ах да, – улыбнулся Глазов. – Колечко, да?

Регина кивнула. Антон быстренько открыл ящик письменного стола и достал оттуда колечко.

– Я такая рассеянная, – махнула рукой Регина.

Она была одета в мини-юбку, черные колготки и кофточку с довольно-таки глубоким декольте. Пройдя в комнату, Регина присела в кресло и стала рассматривать журналы.

– У тебя что-то случилось? – вежливо спросил Антон, присаживаясь напротив.

– Как сказать… – уклончиво произнесла Регина.

– Дело в том, что… – Антон замялся. – Тут скоро должны ко мне прийти… К сожалению, у меня мало времени. Я не смогу уделить тебе много внимания.

Антон был уверен, что после этого Регина кивнет и уйдет, но, совершенно неожиданно для него, девушка вдруг разрыдалась.

И даже приблизилась и уронила ему голову на грудь. Он был растерян и попытался прояснить ситуацию.

– Что с тобой? Что случилось?

Ответом ему были судорожные всхлипывания.

– Так, ну-ка давай бери себя в руки и проходи, еще не хватало соседей накликать, – решительно заявил Глазов.

Он молча прошел в кухню, поставил на плиту чайник и крикнул:

– Давай рассказывай. Только не плачь больше.

Шмыгнув носом, Регина прошла на кухню и села на табурет, сложив руки на коленях. Антон к этому времени снял чайник с плиты, наполнил чашки и пододвинул одну из них Регине. Девушка, отпив глоток, наконец заговорила:

– Антон Владимирович, простите меня, но мне так плохо… У меня случились ужасные обстоятельства, я разругалась с подругой. И убежала из дома…

– Из какого дома? – уточнил Антон, прихлебывая чай и попутно отмечая, что ему, в сущности, практически ничего не известно о Регине.

Он не знал, где она живет, чем интересуется, с кем дружит. В отличие от жизни Маши, ему это было малоинтересно, и теперь он задавал свои вопросы только для того, чтобы разобраться в ситуации и решить ее наконец.

Регине нужно было помочь и отправить ее домой.

– Из квартиры… Мы снимаем квартиру с подружкой. Я же говорила, что я не местная. А вдвоем квартиру снимать дешевле, вот мы и живем вместе с Олей второй год.

Антон не знал, что Регина откровенно врала ему. Никакая она не приезжая, она жила в квартире, которая досталась ей от бабушки, а родители ее тоже жили в областном центре.

– И что же случилось сегодня?

– Сегодня… Это уже давно случилось! – вдруг заявила Регина. – Она стала приводить в дом посторонних людей, которые мне неприятны.

– Это мужчины? – уточнил Глазов.

Регина кивнула и продолжила:

– А сегодня я пришла, а там все пьяные. И Ольга пьяная. Она вообще уже спала на диване. А эти трое стали ко мне приставать. Ну, я вырвалась кое-как и убежала, даже из вещей ничего не взяла… Я боюсь туда возвращаться.

– Если ты хочешь, чтобы я поехал с тобой и набил им морду, то обратилась не по адресу, – усмехнулся Глазов, почесав голову. – Я в этом смысле неподходящая кандидатура на роль защитника – спортом, знаешь ли, никогда не занимался. К тому же я говорю, что ко мне сейчас придут. Могу предложить тебе позвонить в милицию…

– Что вы, что вы! – испуганно замахала руками Регина. – Не надо никакой милиции.

– Как же ты туда вернешься?

– Не знаю… – жалобно проговорила она.

– Знаешь, тогда я могу тебе посоветовать поехать в наше общежитие. Я позвоню, договорюсь… Там уж точно никто не тронет, и выспаться можно. А завтра наверняка этих парней уже не будет, так что сможешь спокойно вернуться и поговорить со своей подругой. Скажи решительно, что не станешь с ней жить, если это повторится. Она же тоже от тебя зависит в квартирном вопросе.

Регина слушала и даже кивала, потом неожиданно спросила:

– А мне нельзя остаться сегодня у вас?

– В принципе, наверное, было бы можно, – начал Антон, – но только не сегодня. Ко мне должны прийти. Так что… – Глазов развел руками. – Увы.

Регина помолчала, а потом робко подняла глаза.

– Можно мне хотя бы принять у вас душ? Я даже не успела искупаться, а в общежитии, сами понимаете, этого сделать негде.

Антон вздохнул. Присутствие Регины начинало явно его напрягать, и он с удовольствием выставил бы ее.

Но… Он подсознательно чувствовал какую-то вину перед ней – тогда, когда вместо доскональной проверки ее знаний экзаменовал Регину в постели. К тому же она действительно не виновата, что попала в такую ситуацию. Ладно, черт с ней, пускай принимает душ и идет.

Антон прошел в ванную и включил душ.

– Только побыстрее, ладно? – попросил он. – У тебя в распоряжении полчаса.

Регина закивала и побежала в ванную. Антон не обратил внимание на то, что она оставила дверь незапертой.

Она проторчала в ванной около получаса. Все это время Антон нервно ходил по комнате, поглядывая на часы. Что же она там так долго возится?

Антон прошел к ванной и только сейчас заметил, что дверь не заперта изнутри. Он не стал, однако, открывать ее, а просто постучал.

– Ты там не уснула? – крикнул он.

– Сейчас, сейчас, уже иду, – отозвалась Регина, и Антон вернулся в комнату.

Регина вышла из ванной, завернутая в его полотенце, что обескуражило Антона. Кроме того, он увидел, что она умудрилась помыть и голову.

«Неужели она и волосы сушить здесь будет?» – нервно подумал он.

– А у меня и фена нет. «Черт, не хватало еще мне здесь непредвиденных встреч!»

– Спасибо, – усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу, тем временем поблагодарила Регина, принимаясь расчесывать волосы. – Ой, я прямо-таки отдохнула и даже успокоилась.

– Так, Регина, ты давай все-таки побыстрее, – сухо сказал Антон, снова кинув взгляд на часы.

– Да, конечно, – она перехватила его взгляд. – Я только волосы высушу, ладно?

– У меня нет фена, – мрачно сообщил он. – Как же ты их будешь сушить?

– А я над газом, – тут же ответила она.

Антон вздохнул. Беспардонность Регины переходила все границы. Однако Глазов и думать не мог о том, что она делает все нарочно. В конце концов, он не хотел скандала – а он бы неминуемо произошел, если бы Глазов собрался сейчас вышвырнуть Регину из квартиры на улицу с мокрыми волосами. Он хотел, чтобы все прошло гладко – чтобы Регина высушила волосы и убралась из его квартиры до того, как придет Маша. И чтобы они не встретились возле его дома. Он хотел сохранить все в тайне и ни с кем не поссориться. Иными словами, и рыбку съесть и… Но жизнь сыграла с Глазовым плохую шутку.

– Вам сварить кофе, Антон Владимирович? – весело крикнула тем временем из кухни Регина, которая прошла туда с твердым намерением высушить волосы.

Антон решительно прошагал на кухню и твердо сказал:

– Слушай, ты собиралась сушить волосы. Кофе я не буду, а тебе не предлагаю, потому что хочу остаться один. Уж извини мою нелюбезность сегодня, я тебе объяснил, почему не могу уделить тебе время.

– Я просто думала… – протянула Регина, продолжая расчесывать волосы.

Она стояла у плиты и сосредоточенно трясла волосами над газом. Антон подавил вздох и сказал:

– Регина, ты бы оделась, а? Все-таки нехорошо…

– Угу, сейчас, – кивнула девушка. – У вас случайно нет пилочки для ногтей?

– Нет, откуда у меня пилочка! – уже вышел из себя Глазов.

– У меня ноготь обломился, – Регина подняла палец.

Антон ничего не ответил и покинул кухню. В комнате он, чтобы отвлечься, включил музыку и начал листать журнал.

Кинув взгляд на часы, он понял, что нужно принимать решительные меры. Было без двадцати пять. Через двадцать минут должна явиться Маша. Следовательно, Регину нужно выпроваживать не позднее чем через десять минут.

Он уже направился на кухню с тем, чтобы решительно потребовать освободить помещение. Но Регина, так до сих пор и не надевшая свой наряд, сама явилась в комнату.

– Все, я собираюсь, собираюсь, – с улыбкой ответила она. – Если вы боитесь, что ваша подруга увидит меня у вас, то ведь в этом нет ничего страшного. Что в этом такого? – пожала Регина плечами. – Или вы думаете, она будет ревновать?

Антон не стал отвечать на этот вопрос. Он рассвирепел и рывком поднял Регину с дивана, на который она только что села. И в это время раздался звонок в дверь. Внутри Антона все оборвалось. Глазов пошел открывать дверь, кинув на Регину гневный взгляд.

– Оденься немедленно! – крикнул он девушке.

– Ой, а где мои вещи… – растерянно оглянулась та.

Антон, переполненный злобой и яростью, скользнул взглядом по комнате, потом почти бегом прошел в ванную и, взяв там одежду Регины, с размаху кинул ей.

Звонок повторился.

– Одевайся! – прошипел Глазов, кидаясь к Регине.

В этот момент в замке заскрипел ключ. Антон вспомнил, что сам дал его позавчера Маше. Значит, это только она. Регина сделала огромные глаза и уронила одежду на пол. Дверь уже открывалась, Антон как вкопанный стоял на месте, совершенно растерявшись и не зная, как он сейчас все будет объяснять.

– Ой, я боюсь! – взвизгнула Регина и кинулась к нему, пытаясь прижаться.

Полотенце скользнуло с ее тела и упало на пол.

– А я думала, тебя нет, – послышался из прихожей веселый голос Маши.

Следом она заглянула в комнату и увидела Антона, к которому прилепилась голая Регина. Влажное полотенце валялось у них под ногами, а чуть поодаль – одежда Регины.

Антон, обретший наконец разум и способность действовать, быстро оттолкнул от себя Регину и шагнул навстречу Маше, пытаясь взять ее за руку, но та инстинктивно отступила назад. Он увидел, что лицо ее буквально перекосилось.

– Маша, я все сейчас объясню… – дрогнувшим голосом проговорил Глазов.

– Хотите, я сварю вам кофе? – вылезла из-за его спины Регина.

– Уйди отсюда! – рявкнул на нее Глазов, снова намереваясь приблизиться к Маше. – Маша, я сейчас все тебе расскажу.

– Мне с тобой… разговаривать не о чем, – с трудом выталкивая слова, проговорила Маша. – Никогда, слышишь?!

На последней фразе она перешла на крик и, развернувшись, выскочила из квартиры. Глазов ринулся за ней, пытаясь поймать за руку и остановить, но у него это не получилось.

Он слышал, как каблуки Маши стучат уже где-то на нижних этажах, но все равно бросился вслед. Выбежал из подъезда и огляделся по сторонам. Маши не было видно.

Захлебываясь слезами, Маша вылетела на улицу. Она совершенно ни о чем не думала, у нее было только одно желание – бежать, бежать отсюда подальше. Обида и стыд гнали ее прочь.

Она пробежала несколько кварталов, пока ее высокий каблук не попал в какую-то выбоину. Маша качнулась и едва не упала. В ступне вспыхнула резкая боль. Заставив себя остановиться и хоть немного успокоиться, Маша перевела дух, а затем медленно попыталась сделать несколько шагов.

С ногой, по-видимому, не случилось ничего страшного, и девушка медленно дошла до какого-то двора, где, присев на скамейку, достала сигареты и закурила. Машу била нервная дрожь, она никак не могла взять себя в руки и спокойно отправиться домой.

В голове не укладывалось, как такое могло случиться? Как Антон мог так с ней поступить? Зачем было признаваться ей в любви, говорить о каких-то высоких чувствах, которых, как выяснилось, и в помине нет? Он только сделал вид, что любит и понимает ее, а сам в это время мечтал об этой ничтожной Регине, которая даже не удосужилась прикрыться, когда она вошла. Он оскорбил ее, унизил. И осознание этого было для Маши выше ее сил. Она еле сдерживалась, чтобы не завыть во весь голос.

Сигареты таяли одна за другой, пачка почти опустела. Руки Маши тряслись, она не уходила со скамейки, словно приросла к ней. Ей казалось, что едва она поднимется, как ей навстречу выйдет Регина со своей глупой улыбкой на лице с дурацким предложением сварить кофе.

И только когда девушка увидела выходящую из-за угла дома шумную компанию крепко выпивших парней, она поднялась со скамейки и быстрым шагом направилась прочь.

Завернув за угол, Маша поймала машину и назвала свой адрес. В машине она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Молодой водитель пытался шутить, даже заигрывать с ней, но Маша отвечала односложно и сухо, поэтому парень вскоре умолк.

Что касается подруги Регины, то Маша, как ни странно, не винила ее – от нее можно было ожидать как раз подобного, с нее станется. Но Антон! Как мог он так поступить!

Не догнав Машу, до предела раздраженный Антон зашел в магазин. На его счастье, не было очереди, иначе бы он, по крайней мере, как думал про себя, разогнал бы эту очередь к чертовой матери и устроил скандал. А так он просто купил бутылку крепкого пива и, вскрыв ее о мраморный подоконник, одним глотком ополовинил. Потом, отдышавшись и почувствовав, что первая волна опьянения уже накатывает, он медленно пошел к своему подъезду. Допив бутылку, Антон поднялся к себе, надеясь, что Регины там уже нет. Однако его ждало разочарование – девушка как ни в чем не бывало сидела в кресле и полировала ногти, причем она до сих пор не потрудилась одеться.

– И что? – убийственно спокойно спросил Антон. – Ты что, с ума сошла? Чего сидишь-то? Одевайся давай!

Регина быстренько оставила свои ногти и поднялась с кресла. Полотенце, в которое девушка обернулась, снова упало на пол. Антон пинком отшвырнул его прочь и с ненавистью кинул Регине в лицо ее одежду.

– Быстро одевайся и двигай отсюда, – процедил Антон.

Регина внимательно смотрела на него, но уходить не спешила.

– Давай, давай, – поторопил ее Глазов. – Оделась – и вперед.

– Но, Антон Владимирович, – лепетала Регина. – Я, конечно, могу уйти. Но… Вы действительно этого хотите?

– Да! – коротко рявкнул Антон.

– Ты уверен, что хочешь сейчас остаться один? Ведь ты будешь совсем один… – она внезапно перешла с Антоном на «ты», но Глазов этого не заметил.

– Я не буду один! – внезапно заорал Антон. – Без Маши, что ли? Да я сейчас могу поехать к ней и вернуть, понятно? И она будет со мной.

– Сомневаюсь, – тихо покачала головой Регина. – К тому же ты не знаешь, куда ехать.

– Короче, иди отсюда, – устало проговорил Антон.

Он уже не в силах был продолжать диалог. Ему нужно было остаться одному, чтобы подумать. Подумать и решить, что делать дальше. Все попытки Регины навязать ему свое общество только еще больше раздражали его.

А Регина вздохнула, натянула наконец свою одежду и, уже стоя перед дверью, внимательно посмотрела на него.

– Я последний раз спрашиваю: ты хочешь, чтобы я ушла?

– А чего ты хочешь? – с усмешкой спросил он. – Чтобы я тебя трахнул, да? А я не хочу! Не хочу, понимаешь? Ты понимаешь, что так люди не делают?!

Передернувшись, Регина рванула дверь на себя и вышла, громко захлопнув ее за собой. Антон, почувствовавший огромное облегчение, вернулся в комнату, лег на диван и закрыл глаза.

Глава 8

– И что же было дальше? – спросила я, когда Антон замолк, показывая тем самым, что рассказ окончен.

– Дальше… Дальше… – Глазов выпил еще одну рюмку, покачнулся и, сжав кулаки, произнес: – А дальше было все плохо. Хуже некуда…

– То есть?

– Я напился в тот день. Я еще ничего не знал. Не знал, что Маши уже больше нет… – Он тяжело вздохнул. – Ведь это случилось как раз в тот день. Я не знал, где она живет, правда, не знал. Иначе я бы поехал и все исправил. Я бы объяснил ей ситуацию. Она бы поняла. Поняла бы…

Последние фразы Глазов произносил как заклинание и бил кулаками по подлокотникам кресла. Его отчаяние, как мне показалось, было искренним. Я волей-неволей прониклась этой историей, которую только что услышала. Последняя встреча с любимой вышла такой нелепой, даже трагично нелепой. И ничего поправить уже было нельзя.

Но я не могла довериться эмоциям. Мне нужно было действовать дальше, реагируя на полученную информацию, делать выводы…

– Вы оставались один в своей квартире? – уточнила я.

– Да, один, – сжав губы, процедил Глазов. – А поздно вечером пришла она. И я… В общем, черт знает что потом произошло.

– Пришла Регина и добилась своей цели? – предположила я.

Глазов молчал где-то секунд двадцать, потом неожиданно улыбнулся, грохнул кулаком по столу и громко сказал:

– Добилась! Добилась! Только я до сих пор не пойму, зачем это все ей было надо!

Регина Найденова явилась к Глазову примерно в половине одиннадцатого вечера. Преподаватель открыл ей дверь не сразу. Он был просто пьян для того, чтобы сделать это быстро. Но, как и предполагала Регина, он не выгнал ее.

И Регина сумела в конце концов остаться и сделать все так, как хотела. Она понесла какую-то чушь насчет своей непутевой жизни, о том, как ей сильно не везет и как ее все обидели.

Глазов сидел, покачивался из стороны в сторону и тупо слушал. Вернее, он практически не слушал, потому что его состояние было далеко от нормального. Он плохо воспринимал слова и половину того, что говорила Регина, не помнил. Его сознание более-менее включилось с момента, когда Регина заговорила о каком-то своем парне.

– …А потом я с ним рассталась, – долетел до Глазова печальный голос Регины. – Я тогда очень сильно переживала, страдала, даже хотела с собой покончить, представляешь? А потом подумала, что жизнь нужно продолжать, к тому же можно найти другого… Правда, другого найти очень сложно – ведь понимаешь, что этот человек не сможет тебе заменить того, потерянного.

У Антона от этих слов в душе поднялась волна тех же чувств. Он не хотел, чтобы Регина продолжала развивать эту тему. И он постарался перебить ее.

– Ну, п-понятно, – с трудом процедил Антон, продирая слипшиеся глаза.

Лицо Регины двоилось. Все было как в тумане. Даже бутылка водки, стоявшая перед ним, была размытой. И наоборот, гневное лицо Маши, искаженное слезами, было рельефным, словно это был остановившийся кадр фильма на мониторе супердорогого компьютера. Оно было живым. Но что, в этом виноват Антон? Маша? А кто тогда виноват? Регина?

Но это абсурд! Черт возьми, почему все так нелепо закончилось? Мысли Глазова закрутились роем, и он почувствовал, что не в силах решить сейчас эту проблему. Он смертельно устал, и ему нужен душевный покой.

Глазов усмехнулся и внезапно сравнил себя с белеющим парусом. Таким одиноким в беспросветном цинизме, глупости и абсурде этой жизни. Хватит просить бури, в конце концов, – подумал он. Отдых. Нужен отдых. Душевный и телесный.

Антон угрюмо посмотрел на Регину, сидевшую напротив в кресле.

Она была чужой, но она была рядом, здесь. Она была с ним и, казалось, никуда не хотела уходить. Антон нащупал бутылку и налил водку в фужер.

– Будешь? – спросил он Регину.

И, не дожидаясь ответа, плеснул водки и ей. Потом потянулся за «Спрайтом» и, пытаясь сделать коктейль, внезапно уронил пластмассовую бутылку, взмахнув рукой и задев при этом подвешенные к потолку колокольчики. Звон их показался Антону жалобным и прощальным.

– Господи, Антоша! – всплеснула руками Регина. – Давай я все сделаю сама.

Глазов не стал сопротивляться, и Регина действительно удачно справилась с нехитрой задачей. Спустя минуту Антон, получив в свой организм очередную порцию спиртного, почувствовал некое облегчение. Регина, сидевшая уже рядом с ним, казалась ему милой и даже соблазнительной.

Антон даже был готов представить Регину Машей и сорвать тот самый плод, то самое кислое яблоко, мимо которого равнодушно прошел бы несколько дней назад.

– Ты правда хочешь, чтобы я тебя трахнул? – криво усмехнувшись, спросил он.

Регина пошла пунцовыми пятнами, но ничего не ответила, выжидающе глядя на него. Глазов попытался что-то сказать, но замолчал, потому что слов в данном случае особо не требовалось. Достаточно было того, что его рука, повинуясь рефлексу, выработанному за много лет, легла Регине на грудь. Девушка тихонько ойкнула, но тут же еще крепче придвинулась к Глазову. Потом он погладил ее по волосам, а через секунду она сама приблизила свои губы к его.

Несмотря на свое опьянение, Антон действовал энергично. Он не думал, почему он это делает. Инстинкт подхлестывал его, и разум абсолютно не контролировал действия.

Глазов мельком подумал о том, что его действия не имеют ничего общего с любовью, с чем-то возвышенным и прекрасным. Но…

Тело Регины, молодое и свежее, манило его. Антон закрыл глаза, взял руку Регины и заставил ее ласкать те места, где ему было приятно, попытавшись представить мысленно, что это делает Маша.

Картинка снова стала нечеткой. Маши не было, Регина делала все не так, как было в кино, сеанс которого закончился несколько часов назад. Это была просто черно-белая пленка, лишенная всех красок той, истинной картины любви. Но сейчас, когда идиллия безвозвратно ушла, ему показалось, что и это кино можно смотреть. По крайней мере чтобы убить время.

Когда Антон уже оказался на Регине, а она стала постанывать и шептать какие-то ласковые слова, он даже почувствовал к ней что-то теплое. Какое-то подобие чувства, которое совсем недавно владело им безвозвратно. В голове шумел алкоголь, тела сливались, и для Глазова создавалась иллюзия упоения жизнью, которая может привести к возрождению.

Он не думал, а в этом состоянии и не мог думать, что это пир во время чумы, дешевый самообман, замешанный на алкогольных парах. Этот фильм, обычно относящийся к категории Б, годится только для одноразовых просмотров и завтра будет уже неинтересен. Об этом Антон в тот момент не знал. А Регина была податлива, она позволяла ему делать с ее телом все, что он захочет. А он сам не понимал, чего он от нее хочет. Глазов пытался ласкать Регину нежно, как когда-то Машу, затем, не получая того, чего жаждал, злился, приходил в ярость и приступал к агрессивным и даже жестоким ласкам, не осознавая, что тем самым мстит судьбе за ту жестокую шутку, которую она сыграла с ним, а также неосознанно и самой Регине, просто за то, что она не Маша…

…Было сухо. Сухо везде – во рту, в душе, в голове… И Регина казалась тоже сухой, лишенной той внезапно обнаружившейся вчера привлекательности.

Антон с трудом приподнял тяжелую голову от подушки и горько подумал: «И все-таки оно наступило, это чертово похмелье!»

Он окинул взглядом спящую Регину и скривился. Все казалось каким-то раздражающим: излишне белая кожа, почти детское во сне выражение лица. Антон мысленно укорил себя за такие мысли, но ничего не мог с собой поделать. Он попытался приподняться, встать и пойти выпить воды. Удалось это ему с трудом, а на кухне, после того как он временно утолил жажду, у него закружилась голова.

«Нужно прилечь. Катись все это к чертовой матери! Перевернута еще одна страница в жизни. А Маша…»

Снова эта мысль пронзила его. Наверное, снова со своим Егором, сейчас лежит на его плече.

Антон постарался отогнать от себя эти мысли, но не смог. Возвратившись в комнату, он перелез через спящую Регину и лег, прислонившись головой к прохладной стене. Стало вроде бы чуть легче, но ненадолго.

– А ваши встречи с Региной Найденовой? Сегодня, например… И та записка на кафедре, помните, во время нашей первой встречи. Это же было от нее? – задала я вопрос.

Глазов кивнул:

– Да. Она узнала, кстати, о смерти Маши первой. На следующий день. И сказала мне об этом в институте. Но не прямо, не лично, а через записку… Вы бы знали, что у меня было на душе в этот момент! Я был готов убить ее! Я до сих пор думаю, что это ее рук дело! Правда, Регина божилась и клялась, что она здесь ни при чем.

– А сегодня? Что вы обсуждали сегодня? – спросила я.

– Все то же самое… – ответил преподаватель. – Только сначала она просила прощения, потом сказала, что сильно в меня влюбилась, что ничего не может поделать. Я пробовал ее успокоить и сказать, что не могу ответить на ее чувства, что тем более все так получилось… В общем, ничего хорошего. Но вы знаете, – он поднял на меня глаза, – я не исключаю, что это она. Регина знала, где живет Маша. Она могла туда пойти сразу же после того, как я ее выгнал…

– Там между ними возникла ссора, в результате которой Регина избила Машу, а потом выкинула ее с балкона, – закончила я задумчиво фразу Глазова.

– Ну да, – поддержал он меня.

– Регина не выглядит особо физически развитой, – покачала я головой. – А на теле Маши обнаружены следы побоев. Кстати, как выглядела Регина поздно вечером, когда пришла к вам домой второй раз? Вы не заметили на ее теле ссадин, следов драки?

Глазов задумался. Он сидел с раскрытыми глазами, чуть покачиваясь, но в то же время пытаясь сопротивляться опьянению, которое неминуемо должно было наступить после такой дозы коньяка, и вспоминал.

– Нет, – наконец отрицательно покачал он головой. – Хотя… Я был пьян, мог не помнить… А потом два дня Регина не ходила в институт, я ее не видел.

– Да, она отлеживалась дома, сказавшись больной, – снова задумчиво протянула я.

«Если это действительно Регина, то доказать ее вину будет сложно, – подумала я. – Время упущено. Отпечатки пальцев разве что? Надо подключать ребят из милиции, без них вряд ли обойтись… Еще раз опросить соседей? Может, вспомнят девушку? У всех же ведь четкий стереотип срабатывает – на вопрос „не видели ли кого постороннего?“ сразу вспоминают мужчин. Только они в представлении обывателя являются преступниками».

– Да, сложностей много, – вслух произнесла я. – Но, конечно, вы правы, подозревать Регину можно… Я не знаю, как у нее там с чувствами к вам, но если поверить ей, то мотив налицо. А… Вы что же, договорились молчать о случившемся? – поинтересовалась я. – Ведь с Региной я тоже разговаривала, и она ни словом не обмолвилась об этой истории.

– Она просила меня сохранить все в тайне, – ответил Глазов. – Ведь, кроме нас троих, никто не знал о том, что произошло. Подумав, я решил, что Регина, по всей видимости, как это ни печально, права. Меня ведь тоже можно подозревать…

– Почему вы не поехали на похороны? – спросила я.

Глазов посмотрел на меня, потом вдруг опустил голову, обхватил ее руками и заплакал. Мне стало неловко. Потом Глазов поднял на меня глаза и сказал:

– Извините, пожалуйста…

– Да-да, – машинально кивнула я.

Можно было уходить. Глазов, если он не актер высочайшей категории, похоже, рассказал мне правду. Хотя я не исключала и что он не рассказал всего. Возможно, все-таки поехал в тот вечер к Маше, где разразился скандал, итог которого всем известен. То есть он все же знал, где Маша живет. Да это и выглядело естественно, учитывая характер их отношений.

– Антон Владимирович, а все-таки, – остановилась я, уже готовая уйти, – вы так и не узнали, в чем же разочаровалась Маша? Я возвращаюсь к тому, когда начался ваш роман?

Глазов как-то тупо посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

– Нет, – растерянно ответил он. – Дело в том, что потом это стало совсем неважно. И для меня, и, по-моему, для нее.

– Просто все произошло так неожиданно… Девушка приходит с какими-то проблемами, потом обо всем забывает, и возникает любовь.

– А вы считаете, что такого быть не может? – горько усмехнувшись, спросил Глазов.

Вопрос поставил меня в тупик. Действительно, почему не может? Может! Вот только ее разочарование… Оно связано с Егором? Все так банально? Но почему Егору она ничего не сказала, почему тянула кота за хвост? Не вписывается все это в прямой характер Маши. Загадки остаются, несмотря на то что информации у меня все больше и больше.

Надо бросить кости. Как раз подходящий момент.

Я поблагодарила Глазова за рассказ, посоветовала ему успокоиться, произнесла несколько обычных, подходящих к случаю фраз и удалилась.

По дороге я решила поменять свои планы. Кости в последний раз пророчили мне полосу активности и везения. Я подумала, что вряд ли эта полоса закончилась, а посему излишне частое обращение к эзотерическим помощникам не представилось мне нужным.

Я поехала прямиком в милицию. Павлов был на месте. Я выложила ему всю новую информацию по делу, и он тут же, окрыленный, в компании с еще одним оперативником, поехал по адресу Регины Найденовой.

Я решила сдать ее ментам. Пускай этой стервозиной займутся представители органов. Со мной Регина может начать выпендриваться, уповать на мой неофициальный статус, а у ментов ее «раскол» получится лучше.

И еще один момент сыграл в пользу этого моего решения. Я внезапно вспомнила, чей силуэт я видела со спины в лифте дома Колесниковых. Это был не кто иной, как психолог Иван Макаров, с которым я совсем недавно встречалась во время одного из дел. Совпадение? А может быть, и нет! Чем черт не шутит! Может быть, Марина ждала именно его. Что за этим стоит?

Нет, не кончилась у меня полоса везения. Надо довериться интуиции. Дремавшая на задворках моего сознания версия Марины Колесниковой вдруг ожила. Надо ее проверить. В конце концов, с Найденовой пусть работают менты.

А Марина явно что-то скрывает. Во всяком случае, знает она больше, чем говорит, и все ее поведение свидетельствует о том, что ей совсем не хочется быть замешанной в этом деле.

С одной стороны, это можно понять: никому не хочется быть связанным с криминальной историей. Но с другой – слишком бросается в глаза это желание Марины, слишком! Если бы она была совсем ни при чем, вела бы себя более равнодушно. А она нервничает, здорово нервничает, и причина этому пока не ясна.

Между прочим, нужно еще встретиться с Егором и спросить у него насчет того, не заметил ли он в Маше изменений в последнее время. Если ответит, что не заметил, то одно из двух – или он действительно наивный мальчик, или же обманщик.

Потому что изменений в отношениях не могло не быть – уже три недели как его Маша встречалась с Антоном Владимировичем.

Я усмехнулась. Ведь Ирина Альбертовна изначально намекала на эту версию – у Маши есть любовник. А то поначалу получалось, что подружка Егора чиста, как капля росы, подрабатывает у богатых дяди и тети, чтобы не выглядеть попрошайкой. На самом же деле потом выяснилось, что Маша не такой уж наивный цветочек, а целых три недели водила своего друга за нос, давно уже будучи связанной и душой и телом с преподавателем английского языка!

Но нет, не буду посыпать голову пеплом! Этого еще не хватало! Лучше звонить психологу Макарову и узнавать, кого это он посещал в утренний час в доме Колесниковых.

Макаров был явно удивлен моим звонком. Он, правда, сразу меня вспомнил и довольно быстро согласился на встречу.

Прошло не так много времени с моего последнего появления у него дома, так что я не успела забыть, куда мне нужно ехать.

Психолог встретил меня все в том же свитере, в котором был в прошлый раз, и у меня возникло ощущение, что люди на этом свете не меняются. Все тот же налет флегматичности и вдумчивости.

Я начала без особых предисловий:

– Иван, скажите, пожалуйста, среди ваших клиентов есть некая Марина Колесникова?

Макаров удивленно поднял брови:

– Есть. А что?

«Отлично, все сходится!» – обрадовалась я.

– Может, вы мне поведаете, в чем ее проблема? Дело в том, что все это может быть связано с одним очень неприятным делом. Даже не так я выразилась… Это может быть связано с тайной убийства одной девушки, которое я пытаюсь раскрыть.

– Каким образом? – уставился на меня Макаров.

– Я сама пока себе это не представляю, – призналась я. – Единственное, что я знаю, так это то, что Колесникова была знакома с этой девушкой.

Иван тяжело вздохнул.

– Вы понимаете, Татьяна, я не могу раскрывать тайны своих клиентов. Вы извините, но не могу… А что касается связи, то вы ведь только что сами сказали – это еще не факт.

– То есть вы отказываетесь мне помочь? – нахмурилась я.

– Просто вы не представляете достаточно убедительных аргументов, – парировал Макаров.

Да, он был прав, у меня были только предположения. Но какая же проблема обуревает Марину, что Макаров не соглашается рассказывать?

– Иван, вы поймите, все останется между нами, – принялась я снова за свое. – Вы же не станете покрывать кого-либо, если узнаете, что тот совершил уголовное преступление?

– Я могу вам сказать, – слегка усмехнулся Макаров, – что моя клиентка не совершала никаких преступлений. Это я вам могу точно гарантировать.

«Ну, уже лучше», – мысленно выдохнула я. Макаров – человек серьезный, вряд ли станет просто бросаться словами.

Я попробовала еще несколько раз вынудить психолога раскрыться, но мои усилия были тщетны. Поэтому мне пришлось уйти несолоно хлебавши.

Хотя… Кто сказал «несолоно хлебавши»? Нет, я выяснила довольно четко, что Макаров тогда посещал именно Марину.

И еще что существовала какая-то проблема, о которой Макаров не захотел мне рассказывать.

От Макарова я сразу же поехала к Марине, решив не терять ни минуты. Блондинка с усталым лицом встретила меня удивленно.

– Здравствуйте, Марина. А я к вам, – делано-бодрым голосом объявила я, заходя в квартиру.

– Вообще-то у меня сейчас не очень много времени, – вялым голосом сказала Колесникова.

Не принимая во внимание заявление Марины, я прошла в комнату и без приглашения села на диван.

– Марина, вам бы все-таки рассказать мне о своих психологических проблемах! И главное – каким образом они связаны с убийством Маши Гавриловой.

Лицо Марины побелело.

– Они не связаны с Машей Гавриловой, – почти прошептала Колесникова.

– Как это не связаны? – почти рассмеялась я. – Очень даже связаны! Неужели я не вижу, что на вас просто лица нет!

Колесникова сидела и ломала руки.

– Марина, поверьте, я вас не подозреваю ни в чем, но мне нужно раскрыть убийство. А вы можете мне помочь! – Я чуть смягчила голос и попробовала зайти с другого конца.

Это не возымело действия. Марина переключила свое внимание на ребенка. Она отчитала его за что-то, добилась того, что ребенок заплакал, а потом бросилась его успокаивать.

Я терпеливо ждала. Наконец малыш успокоился. Но Марина объявила мне, что ей пора кормить ребенка. Я пожала плечами и сказала, что подожду, что я никуда не тороплюсь. И тут Колесникову прорвало.

– Я не буду ничего вам говорить! – взвилась она. – Почему я должна вам что-то говорить?! Вы не имеете права приходить к людям и вторгаться в их личную жизнь! Вы не милиция. Милиции я все рассказала. Как вам не стыдно! Безобразие какое-то! Нужно найти на вас управу, и я ее найду. Вас просто выгонят с работы…

«Кто меня выгонит? – чуть не рассмеялась я. – У меня лицензия частного детектива, я одновременно и начальник и исполнитель! Кто меня выгонит?»

– …У вас совести нет, – продолжала Марина. – Вы не можете, вы не имеете права. Я не буду вам ничего рассказывать о своих проблемах. Единственное, что я вам скажу, – я не убивала Машу Гаврилову.

– А вот ваш муж… – вставила я, чем привела Марину в состояние, близкое к коматозному.

Колесникова закатила глаза и буквально застряслась.

– Моему мужу… Моему мужу… Если вы что-то расскажете, я не знаю, что я с вами сделаю. Это безобразие просто, беспредел какой-то. Да вы что?! Мой муж… Знаете, что он с вами сделает. У него есть знакомые…

– У всех они есть, – с усмешкой махнула я рукой. – Вы лучше подумайте – ведь от ваших слов зависит, будет наказан преступник или нет.

Колесникова внезапно осеклась и застыла на месте.

– Нет. Я вам ничего не скажу, – тихо произнесла она.

– Ну и не надо, – усмехнулась я. – Я сама все узнаю.

Разумеется, это мое заявление граничило с бравадой, но мне уже надоело препираться с Мариной, и я решила не продолжать дальнейшие уговоры, а занять твердую позицию. Я быстренько прошла в прихожую, обулась и покинула квартиру.

33+19+3 – полное исполнение всех ваших планов и надежд.

Лучше не бывает! Конец дела близок.

Когда кости так утверждают, это означает, что я на правильном пути и стоит продолжать выбранное направление.

Следовательно, нужно добивать версию с Мариной. Но прежде чем задаться целью проанализировать все, что связано с Колесниковой, я поехала в милицию.

Оперативник Павлов встретил меня в нормальном настроении.

Он был далек, с одной стороны, от щенячьего восторга, так свойственного ментам, когда они закрыли дело, но и не был ввергнут в депрессию и недовольство.

– Как дела? – поинтересовалась я.

– Работаем с этой фифой, довели уже ее до слез, – отрапортовал Павлов.

«Браво, гусар!» – чуть было не вырвалось у меня. Так ей и надо, этой стерве Регине! Я оказалась права, когда сдавала ее ментам.

– Ну а все же, по делу что-то интересное есть? – уточнила я.

– Пока ничего конкретного. Отрицает все, не колется. Ничего, может, посидит, одумается. Алиби у нее нет, никто подтвердить не может. Так что… – Павлов пожал плечами.

– Понятно, – вздохнула я.

Версия Регины не подтверждается, но и не опровергается.

Пускай работают органы, у меня появились интересные дела, связанные с Мариной Колесниковой. Пока не узнаю, в чем там дело, не успокоюсь.

И вдруг я вспомнила еще одну деталь. Маленькую такую деталь. Ведь давно хотела узнать…

– Дмитрий, а далеко ли опись вещей, которую ваши сотрудники делали на месте преступления? – спросила я.

– Да можно найти, – отозвался Павлов. – А что?

– Меня интересует некая старинная вещица, пудреница девятнадцатого века. Присутствовала ли она в описи?

Павлов порылся в бумагах, лежавших на столе, потом, не найдя, подошел к сейфу, открыл его и достал тонкую папку. Он раскрыл ее и вытащил листок бумаги.

– Нет. Нет здесь никакой пудреницы. А что, должна быть? – сказал он, пробежав глазами опись.

– Вообще-то должна, – ответила я.

– Но ее нет, – посмотрел на меня оперативник. – Что бы это значило?

– Не знаю, может, и ничего. Хозяйка квартиры присутствовала при описи?

– Разумеется.

– Дайте-ка мне посмотреть.

Павлов протянул листок. Я тоже пробежала глазами список. Самые обычные вещи – косметички, тряпье всякое, даже шариковую ручку ментовские бюрократы сюда вписали. А вот пудреницы не оказалось.

– Дима, вы, кстати, не в курсе – квартирная хозяйка как себя вела?

– В курсе, – ответил Павлов. – В принципе нормальная женщина, я с ней лично разговаривал. Там ситуация какая – Гаврилова заплатила ей за три месяца, а с момента последней оплаты прошел только один. Она, конечно, могла распсиховаться – мол, убийство совершили в моей квартире, вон отсюда, и все такое. Но деньги получены, а сестренка убитой попросила, чтобы ей разрешили пожить оставшиеся два месяца. Она вроде как на работу хочет устроиться в городе. Хозяйка покривилась, покривилась, а потом согласилась. При мне дело было…

– Значит, Наташа сейчас живет в квартире, где была убита сестра?

– Ну, значит, так, – сказал Павлов. – А что?

– Да ничего, это я так, рассуждаю вслух, – отмахнулась я.

– Так что, эта пудреница пропала, что ли? – не унимался Павлов. – Она точно была? А может, у вас непроверенные данные?

– Вот я их и проверю, – улыбнулась я. – Спасибо.

– Да не за что, – ответил Павлов, убирая папку с описью вещей Маши Гавриловой в сейф.

Я выходила из милиции с таким чувством, что в очередной раз мне подбросили кость, как собаке, но кость эту еще нужно было найти, она не лежала прямо передо мной. Причем костей этих было несколько, и все они были зарыты, все их нужно было найти и потратить на это время и нервы. Но что поделаешь – сыскная работа имеет свои особенности.

Если Маша, по уверению знавших ее людей, дорожила этой фарфоровой пудреницей, то вряд ли рассталась бы с ней добровольно. Но пудреницы нет, это не вызывает сомнений – милиция провела обыск и не обнаружила ее среди вещей девушки. Кто же мог ее взять? Убийца? Да, вывод напрашивается именно такой. Но вот с какой целью? Нажива?

Но это смешно, ведь провинциальный интеллектуал Абрамов в разговоре ясно дал мне понять, что на продаже этой вещи не разбогатеешь. Зачем тогда ее, скажем так, позаимствовали у Маши? Может, она сама одолжила на время? Но ведь это же не платье, не туфли, которые можно «взять погонять» у подружки, а потом вернуть. Да и Маша не производит впечатления девушки, которая с легкостью раздает свои вещи направо-налево, даже на время. Нет, скорее всего, пудреницу взяли без ведома Маши.

Какой-нибудь коллекционер отпадает – эта вещь по определению не может быть украшением коллекции, следовательно, за ней не станут гоняться истинные коллекционеры. Если только она вызывала у кого-то эстетическое чувство… Но убивать ради этого Машу? Так, а если ее взял не убийца? Но кто из окружения? У Маши практически никто и не бывал в гостях, она жила с сестрой и даже Егору ее не показывала. И когда этот некто успел взять пудреницу? После смерти Маши? Но после ее смерти в квартиру попала только сестра Наташа, а потом сразу приехали «Скорая» и милиция. Во всяком случае, если верить сестре. Если верить… А если нет?

Кстати, Наташа… Она единственная, кто почти постоянно находился в квартире, наверняка она знала, где сестра хранит пудреницу. И она могла в суматохе забрать принадлежавшую сестре вещь и спрятать ее. Хотя бы где-нибудь в подъезде, в укромном месте.

Так! Я даже вскочила с места, чувствуя, что мысли мои сейчас идут в верном направлении. Наташа, Наташа… Младшая сестренка, наивная девочка, невинная овечка… Вот она, кстати, вполне могла исходить слюной на эту пудреницу, она любительница подобных штучек: я сама видела на трельяже целую кучу всяких безделушек-побрякушек, любовно расставленных. Но неужели из-за этой безделицы она убила родную сестру? Заранее все распланировала, убила, чтобы завладеть какой-то фарфоровой безделушкой?

Стоп, стоп… Убийство вполне могло быть и незапланированным, поскольку Маша-то была избита непосредственно перед смертью. И еще в квартире велся разговор на повышенных тонах. Так что убийство было совершено, скорее всего, под горячую руку. А предшествовала ему ссора. А ссора эта вполне могла протекать между Машей и младшей сестрой.

Допустим, между ними возник конфликт, возможно даже, что вовсе не из-за пудреницы, слово за слово – ссора, махание кулаками переросло в самую настоящую драку, в процессе которой Маша упала и ударилась головой. А Наташа, придя в себя, скинула сестру с балкона, потом вышла из дома и обставила все так, что она только что пришла с прогулки.

Предварительно же она схватила и спрятала пудреницу, решив, что чего уж теперь добру пропадать.

Правда, тогда у Наташи тоже должны быть синяки… Но кто знает, может, она их умело загримировала? С другой стороны, побои Маше нанесены серьезные, а откуда столько силы у семнадцатилетней девчонки? Но и здесь можно найти объяснение: силы Наташи никто не мерил. Может, она вообще занималась спортом?

Все это нужно непременно проверить. Во всяком случае, на роль воровки Наташа подходит как нельзя лучше.

Так, как же с ней поступить? Можно, конечно, блефануть и пойти прямо заявить девчонке, что я все знаю. Но мне все-таки хотелось найти подтверждение своей догадке. А для этого нужно совсем немного – отыскать пудреницу. Скорее всего, она находится уже где-то в квартире, поскольку Наташа не выдержит и заберет ее из укромного места, в которое положила ее на время, опасаясь обыска. Теперь она уверена, что все обыски позади и ей нечего бояться. И мне нужно всего лишь обыскать квартиру.

Чтобы прояснить для себя обстановку, я решила обратиться за советом к магическим костям. Их предсказание звучало следующим образом:

7+36+17 – пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают.

Итак, косточки сами советуют мне не медлить, а действовать решительно. Поэтому я откинула все сомнения и приступила к осуществлению своего плана. Для начала я позвонила Наташе.

Она оказалась дома и была, как мне показалось, спокойна.

– Наташа? – вежливо заговорила я. – Здравствуй, это Татьяна. Мне тут с тобой побеседовать нужно, ты когда мне можешь уделить время?

– Ну… Сейчас могу, – подумав, ответила девчонка.

– К сожалению, сейчас не могу я, – тут же отреагировала я, поскольку мне необходимо было выяснить, когда Наташа покинет пределы квартиры и на какое время. – Ты вообще что планируешь делать?

– Сейчас я пока дома, а потом мне нужно будет уйти по делу, я тут в газете вычитала объявление о работе, сегодня собеседование.

– Отлично, рада буду, если тебя примут на работу, – лицемерно продолжала я. – А во сколько собеседование?

– В шесть. Я не знаю, сколько оно продлится, но думаю, что часов до восьми я уже управлюсь, – неуверенно проговорила Наташа.

– Тогда давай для верности я подъеду к тебе к девяти вечера, – предложила я. – Если тебя еще не будет, я подожду. Ты не против?

– Нет, не против, – сказала Наташа. – А что… Что-то случилось?

– Да нет, мне просто нужно кое-что уточнить, – снова солгала я. – Значит, в девять?

– Хорошо, приезжайте, – согласилась Наташа.

Отлично! Начало положено хорошее. По крайней мере с половины шестого до семи Наташи точно не будет в квартире, а этого времени для меня вполне достаточно, чтобы ее обыскать. Да и на сборы хватит – сейчас еще только три часа дня.

За оставшееся время я хорошенько обдумала, как буду действовать внутри квартиры. Насчет того, как туда попасть, я вообще не волновалась – набор великолепнейших отмычек, изготовленных одним из моих знакомых, находился при мне уже не первый год и неоднократно выручал, когда нужно было куда-нибудь незаметно проникнуть. Я знала, что открыть с их помощью можно практически любую дверь, а уж ту, что вела в квартиру Наташи, и подавно: дверь самая обычная, деревянная, и замок стандартный.

Около пяти вечера я подъехала к дому, где жила Наташа, и заняла наблюдательный пост. Ждать мне пришлось около получаса. Наконец в дверях появилась Гаврилова. Сперва я даже не сразу узнала ее: она облачилась в брючный костюм темно-бордового цвета, волосы закрутила на затылке в замысловатую ракушку и сделала чересчур яркий макияж. Новый имидж сразу сделал ее старше на несколько лет, но, к сожалению, не добавил привлекательности. Кроме того, Наташа надела черные остроносые туфли на высокой шпильке, в которых она не очень-то умела ходить – видимо, туфли принадлежали старшей сестре. Я мысленно покачала головой. Не знаю уж, на какого рода работу она собралась устраиваться, но если там действительно что-то стоящее и серьезное, то в таком виде у девчонки мало шансов получить это место. К тому же учитывая ее возраст и отсутствие образования…

Сама же Наташа, по всей видимости, чувствовала себя неотразимой. Брови ее были чуть нахмурены, нижняя губа поджата. Поправив сползший ремешок сумочки, она зашагала в сторону автобусной остановки, стараясь держаться ровно и уверенно на высоченных каблуках.

Я выждала на всякий случай еще около получаса, после чего двинулась к подъезду. Прежде чем отпирать квартиру, я несколько раз нажала на кнопку звонка, после чего долго прислушивалась. Нет, в квартире точно никого не было, и теперь мне нужно поспешить.

Посмотрев по сторонам и прислушавшись, я убедилась, что нигде на верхних этажах не хлопнула дверь, не открылась подъездная и никто не трется на лестничных площадках. После этого я вытащила отмычки, выбрала подходящую и вставила в замочную скважину. Замок поддался легко, и в следующую секунду я уже проскользнула в квартиру, аккуратно прикрыв за собой дверь. Было достаточно светло, и электричество можно было не зажигать. Первым делом я направилась к трельяжу, заставленному коробочками, баночками с косметикой и парфюмерией и всякими сувенирчиками. Я проверила все отделения, но фарфоровой пудреницы обнаружено не было.

Оставив трельяж в покое, я огляделась и принялась за письменный стол. Он был заполнен тетрадками, ручками, фломастерами, учебниками, списками экзаменационных билетов…

Пудреницы не было.

Я порылась на полках, висевших над столом, но и там ничего утешительного не обнаружила. Тогда я двинулась к комоду.

Верхний ящик был набит комплектами постельного белья и полотенцами. Я методично перебрала все сверху донизу и задвинула ящик. Второй заполняла женская домашняя одежда, так же тщательно просмотренная мною. А вот в третьем, посреди носовых платочков, ленточек, кружев, бюстгальтеров, трусиков и прокладок я увидела деревянную шкатулку, а в ней среди дешевых украшений – маленькую изящную коробочку нежно-розового цвета с позолотой. Сразу было видно, что пудреница эта не куплена на ближайшем вещевом рынке, но и не в дорогом магазине, – это была просто вещь из другого времени, и в простом магазине сейчас такую купить было невозможно.

Я невольно залюбовалась пудреницей, положив ее на ладонь.

Действительно, глядя на такую штучку, сразу хочется стать ее хозяйкой, настолько очаровательно она выглядела.

«Черт, умели же раньше делать вещи!» – восхищенно подумала я, но тут же вернулась с небес на землю.

Я быстро сунула пудреницу обратно. Мне не нужно было брать ее с собой, я хотела всего лишь убедиться, что она у Наташи.

Я поспешила покинуть квартиру, вернулась на улицу. Ну что ж, моя версия подтвердилась: Наташа украла пудреницу у своей сестры Маши, и не исключено, что девушка стала виновницей ее смерти. Вот так просто, скучно и… так ужасно. Семнадцатилетняя девчонка – и убийство родной сестры из-за пустой вещицы. Честно говоря, мне было не очень-то приятно от осознания того, что я раскрыла такого рода преступление. И главное, столько времени и сил потратила на посторонних людей, а нужная версия оказалась такой близкой и такой простой.

Я сразу заметила Наташу, которая брела к своему дому на высоких каблуках. Она уже не старалась держать спину прямо, не пыталась выдерживать походку светской львицы, она была обычной семнадцатилетней девчонкой, по нелепости вырядившейся в чужой наряд.

«Не приняли! – подумала я. – Что ж, это неудивительно».

Далее я действовала столь же решительно, как и раньше. Не давая Наташе времени на то, чтобы прийти в себя после провала на собеседовании, я двинулась к подъезду. Я уже безошибочно определила, что с Наташей Гавриловой вести беседу нужно именно так – жестко, без сантиментов. Поэтому когда девушка отворила дверь и потерянно уставилась на меня, я резко шагнула вперед и, глядя прямо в глаза девчонке, насмешливо проговорила:

– Ну что, как работа? Не приняли? Ничего, не расстраивайся, ты в ближайшее время работой будешь обеспечена. Где-нибудь на лесоповале.

Наташа открыла рот и заморгала ресницами. Я сделала еще шаг в ее сторону и спросила:

– Так что, Наташа, не пришло ли время самой рассказать правду?

Девушка молчала, растерянно хлопая глазами.

– Или лучше мне за тебя рассказать? – наступая на нее, продолжала я, повышая голос. – Только предупреждаю – шансы на смягчение наказания в этом случае сильно снижаются.

Наташа невольно пятилась назад, во все глаза глядя на меня, а я все двигалась вперед, тесня ее в комнату.

– Тебе это самой пришло в голову или подсказал кто? За сообщника тебе грозит больший срок, между прочим! Хотя ты и так получишь на всю катушку, если будешь продолжать прикидываться невинной паинькой! Мне достаточно просто вызвать милицию и предъявить им одну маленькую безделушку, которая хранится в твоих вещах… Совсем маленькую, но вполне способную обеспечить тебе тюремный срок. Понимаешь, о чем я? Маленькую пудреницу, подарок Алексея Николаевича Абрамова твоей сестре. Это была ее пудреница, а теперь она почему-то хранится у тебя. Вон там, в ящике комода, в шкатулке с твоими украшениями, – я сделала победный жест в сторону комода.

Наташа остановилась у кровати и, чуть не упав, опустилась на нее, тихонько ойкнув. Взгляд девушки стал совсем затравленным.

– Так что, будем говорить или будем молчать? – уже совсем громко спросила я.

– Я буду, буду говорить! – захлебываясь слезами, заговорила девчонка, закрываясь ладонями, словно ожидая, что я сейчас ее ударю, хотя это, естественно, совсем не входило в мои планы. – Только вы зря на меня так думаете, у меня нет никакого сообщника!

– Значит, ты сама все организовала, – уточнила я.

– Я… Да. То есть… Нет, я ничего не организовывала, просто… Просто я тоже хотела такую пудреницу. Она такая красивенькая! А Маша мне ее не отдавала, кричала, что это подарок и вообще вещь очень ценная, а я, дескать, глупая и отношусь к ней как к побрякушке. И что я таких подарков недостойна. А я считала, что Маше она не нужна, она у нее все равно лежала просто так, она ее даже никому не показывала. Вот я и подумала – зачем она ей?

Я слушала этот жалкий, глупый детский лепет, и выражение моего лица было суровым и непробиваемым.

– Итак, ты взяла у сестры пудреницу, которую подарил ей Абрамов?

Наташа молча кивнула, заливаясь слезами.

– И убила ее?

– Нет, нет! – в отчаянии закричала Наташа, снова закрываясь руками, словно защищаясь. – Я не убивала, я не смогла бы! Что вы говорите?! Разве я смогла бы так с сестрой? Из-за какой-то коробочки…

– Но ведь тебе всегда хотелось иметь эту коробочку, поэтому ты изводила сестру своими просьбами подарить ее? – не снижала я тона. – А Маша никогда не рассталась бы с ней, она тебе ясно дала это понять. В тот роковой день вы поссорились, ссора грозила перерасти в драку и переросла, в порыве ты ударила сестру, она упала и… Итог известен. А ты хладнокровно берешь пудреницу, прячешь в своих вещах – поразительная глупость, кстати, объяснимая разве что твоим возрастом, – и уходишь из дома. А потом как ни в чем не бывало возвращаешься и смешиваешься с толпой, которая обступила труп выброшенной тобой с балкона сестры! А милиции рассказываешь сказочку про «серьезный разговор» сестры неизвестно с кем и все такое прочее. А никакого неизвестно кого не было и в помине!

– Нет, нет! – закричала Наташа. – Вы… Неужели вы правда думаете, что все было так? Я вам расскажу правду, честное слово, я могу даже признание написать, что я взяла эту пудреницу, я могу сама в милицию пойти, только поверьте, я не убивала, не убивала Машу!

– Рассказывай! – жестко сказала я, опускаясь на диван рядом с Наташей. – И имей в виду – наша с тобой беседа записывается на пленку, у меня в сумочке диктофон. И запись непременно отправится в милицию, после чего твои слова будут тщательнейшим образом проверены. Так что если ты скажешь хоть слово неправды, все это обернется против тебя. И тогда на снисхождение даже не рассчитывай.

Разумеется, все это было произнесено мною с целью сгустить краски и заставить девчонку с перепугу рассказать правду. Хотя она и так была перепугана до смерти.

– Сначала все было так, как я вам говорила, – тихо начала Наташа. – Маша явно нервничала и попросила меня на некоторое время уйти из дома. Она действительно сказала, что у нее намечается серьезный разговор, и действительно не уточнила, с кем. Было видно только, что все это ей очень неприятно.

Наташа помолчала, поглядев в сторону, потом продолжила:

– И дальше все было так, как я рассказывала. Я погуляла, потом вернулась. И увидела толпу народа перед домом. И Машу… И еще я поняла, что ее убили. У меня в голове был такой бардак, все кружилось, как после карусели. Я вдруг вспомнила про эту злосчастную пудреницу. Сама не знаю, почему в такой момент я об этом подумала…

Наташа всхлипнула и вытерла рукавом глаза.

– Дальше! – безжалостным тоном приказала я.

Девчонка вздохнула и продолжала:

– Ну, я просто встала и полезла за пудреницей, я знала, где она у нее хранится. Я в тот момент подумала, что пусть будет так, словно Маша мне ее завещала…

Я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть, только серьезность обстановки помешала мне это сделать.

– Я убрала пудреницу в пакет и спрятала в подъезде за мусоропроводом, а сама стала ждать приезда милиции и «Скорой», – глядя в сторону, сообщила Наташа. – А все остальное было так, как я вам и говорила. Я правду говорю, поверьте мне!

Наташа смотрела на меня умоляюще, и я понимала, что она говорит правду. Я это чувствовала. Если бы эта глупая сопливая девчонка и впрямь была виновна в смерти сестры, то она сейчас непременно призналась бы, не выдержала бы она такого давления с моей стороны! А то, что она не притворяется глупышкой, тоже было ясно: хитрая и расчетливая особа никогда не совершила бы столь тяжкого преступления из-за такой мелочи, как фарфоровая пудреница. Это для Маши, девушки с тонким вкусом, эта вещица представляла интерес. Свиристелка же Наташа смотрела на нее как на «красивенькую коробочку».

Да, таким образом версия, которую я считала последней и правильной, так быстро развалилась на моих глазах. Я это понимала и в душе уже старалась примириться с этим. Все казалось верным, распутанным, все объясняющим, а теперь лопнуло, как первомайский воздушный шарик.

Наташа продолжала лепетать что-то в свое оправдание, прижимая ладони к груди, смотрела на меня преданным и даже заискивающим взглядом, но я уже почти не слушала ее.

Но вот ведь какая вещь – меня явно кто-то хотел запугать.

И это не просто так, это связано именно с делом Маши. Еще и поэтому версию о том, что главной злодейкой является Наташа, придется откинуть: кого она там могла нанять или попросить напасть на меня, у нее и знакомых-то здесь почти нет. Хотя эти парни вели себя тоже довольно глупо, под стать ей… Ладно, на всякий случай проверим.

– Очень жалобно ты поешь и убедительно, – перебила я лепет Наташи. – А вот что друзья твои скажут на это?

– Какие друзья? – вскинула она на меня растерянные глаза и шмыгнула носом.

– Такие! Один крепкий блондин, а другой – высокий громила, – отчеканила я, внимательно следя за реакцией Наташи, и выложила ей на стол отксеренный фоторобот – я попросила его у Павлова во время недавнего визита в милицию.

Красивые голубые глаза Наташи – вот же достались такой маленькой паршивке! – стали просто огромными. Мои слова явно повергли ее в недоумение.

– Вы… Вы ошиблись, наверное, – прошептала она, снова готовая заплакать. – У меня нет таких друзей! У меня вообще нет здесь друзей! А они что, говорят, что со мной знакомы?

– Неважно, что они говорят, – отрезала я. – Посмотрим, что они скажут, когда послушают запись моей беседы с тобой, это будет интереснее. Так что если ты меня обманула…

– Да нет же, нет! – Наташа принялась подрагивать, словно вспоминая, не сказала ли ненароком хоть слово неверно.

– Давай сюда шкатулку! – потребовала я.

Наташа тут же метнулась к комоду и дрожащими руками извлекла из ящика шкатулку. Я молча взяла фарфоровую пудреницу и спрятала в свою сумочку.

– Вот так, – удовлетворенно произнесла я. – Имей в виду, это прямая улика против тебя, как ты понимаешь. Дальше твоим делом будет заниматься милиция.

Глава 9

34+6+18 – верьте в свои возможности, и ваша мечта осуществится!

Практически то же самое, что было и в прошлый раз. Кости не сочли нужным ни предостерегать, ни одергивать, ни направлять. Они просто констатировали правильное течение событий. А это значило, что мне нужно опереться на свою интуицию в очередной раз.

Собственно, я не очень расстроилась, что Наташа никоим образом не вписалась в образ главной злодейки. Было бы совсем пошло и гадко – сестра убила сестру из-за какой-то ерундовой пудреницы. Начинали с великих страстей, а закончили тремя копейками.

Итак, что у нас осталось? Осталась только Колесникова.

Больше просто нет никого. И именно там находится разгадка.

В этом я уже была убеждена.

Значит, Колесникова!

Я несколько раз порывалась звонить Макарову, но каждый раз откладывала звонок, пытаясь и без помощи психолога додуматься до того, что же за проблема гложет Марину.

Во время моих размышлений позвонил Дима Павлов. Он сообщил, что Регина Найденова устроила в милиции истерику, говорила, что у всех у них, то есть у Павлова, Мельникова и иже с ними, руки по локоть в крови, что они – «сатрапы НКВД», что сейчас не тридцать седьмой год, но она, подчиняясь грубой силе, готова подписать признательные показания. Только на суде она от них непременно откажется, потому что не убивала Машу Гаврилову. Просто сделала ей гадость, потому что завидовала. Да, она призналась в том, что Антон Владимирович Глазов ей не больно-то был нужен. Может, только для того, чтобы потешить свое самолюбие.

– В общем, сука она, – заключил Павлов.

«Да, мы, женщины, порой такие», – покачала я головой, слушая его рассказ.

– Мы ей нервы помотали, отправили в камеру снова. Но это не она, точно… Я чую, что не она. Алиби нет, но не верю все равно. – Павлов тяжело выдохнул в трубку. – В общем, с этой Найденовой мы решили так – еще нервы помотаем немного этой стервозине, а потом домой отправим, к чертовой матери! Дурак будет тот, кто на ней женится, – заключил Дима. – Ну а у вас есть что-нибудь новенькое?

Я ответила, что я на подходе к решению задачи и позвоню сразу, как понадобится официальная помощь.

Павлов, не очень-то веря в мою удачу, сказал, чтобы я обязательно звонила, и попрощался.

А вслед за ним мне позвонил психолог Максим Макаров, опередив таким образом мои намерения позвонить ему самой.

– Татьяна, я разговаривал с Мариной по вашему поводу, – начал он.

– Она на меня жаловалась?

– В общем, да, – ответил Максим. – Но я не буду читать вам лекцию о недопустимости воздействия на неустойчивых в психологическом отношении людей. Дело в том, что я сам много думал над вашими словами. У меня есть своя версия, и я могу с вами ею поделиться.

– Что ж, буду рада, – ответила я.

– Это не телефонный разговор, давайте встретимся.

Я, разумеется, тут же согласилась и вскоре уже ехала по направлению к дому Макарова. Разговор был недолгим, но очень содержательным. Я наконец была посвящена в суть проблемы Марины Колесниковой. Макаров призвал меня быть в отношении ее как можно более осторожной. Он сказал, что даже если попробует настоять на том, чтобы Марина обнародовала этот факт, то она все равно ничего не скажет. Она крайне запугана, и, чтобы вывести ее из этого состояния, необходимо или пойти на обман, или же вести долгую работу. И главное – Макаров ничего не сказал мне о том, кто был виновником проблем Марины. Он сам об этом ничего не знал, так как Колесникова хранила все это в тайне.

Тут зазвонил мой мобильный телефон. На проводе была Ирина Альбертовна Синявская. Я и забыла, что сегодня наступил тот самый день, когда я по нашему последнему уговору должна была раскрыть имя убийцы Марии Гавриловой. Увы, я не была готова выполнить это условие.

– Я к вам сейчас подъеду, – коротко сказала я и быстро отключила связь.

Попрощавшись с Макаровым и договорившись, что я подумаю, как лучше все сделать, я направилась к Синявским.

Синявская меня приняла холодно.

– К сожалению, Ирина Альбертовна, приходится констатировать, что убийца Маши пока не обнаружен, – призналась я.

Синявская пожала плечами, как бы давая понять, что она здесь ни при чем, что договор был заключен и ее действия полностью оправданны.

– В таком случае вот ваш гонорар, – она кивнула на конверт, лежавший на столе. – Очень жаль… Вы тоже многое пережили. К сожалению, у меня нет более возможности оплачивать ваш труд.

К этому я была готова. Синявская, хоть и старалась сохранить на своем лице маску благопристойности, не могла скрыть своего облегчения, что все заканчивается именно так. Ей было наплевать, конечно, по большому счету, кто убил Машу, это абсолютно ясно. Изначально идея нанять частного сыщика была продиктована заботой о сыне. А Егор, похоже, за это время уже отошел от шока, включился в обычный ритм жизни. А что еще матери надо?

Услышав мой голос, Егор заглянул в комнату, где проходил наш разговор, и сразу обратился ко мне:

– Здравствуйте, Татьяна. Новости какие-нибудь есть?

– Работаем, – уклончиво ответила я.

– Так, у нас разговор, Егор, – тоном строгой учительницы заметила Ирина Альбертовна. – У тебя же занятия? Иди занимайся.

– Нет, я хочу послушать, что нового скажет Татьяна, – заупрямился отпрыск.

– К сожалению, Егор, я заканчиваю расследование, – объявила я.

Ирина Альбертовна посмотрела на меня, как на врага.

Действительно, сейчас Егор может взбунтоваться, сказать – как же так, убийца не найден, а ты не можешь найти лишнюю тысячу долларов, чтобы оплатить услуги детектива!

Однако Егор действительно, видимо, оправился после перенесенного шока. Он достаточно спокойно встретил это известие.

– Что, это оказалось очень сложным? – нахмурился он, глядя на меня.

– Вообще-то надо признать, что да. Дело в том, что Маша была довольно закрытым человеком, мне стоило больших трудов раскопать то немногое, о чем она предпочитала не говорить и не посвящать даже своих близких в свои дела.

– Вот как? – нахмурился Егор.

«Сказать или не сказать? Спросить или не спросить?» – гадала я.

И решила пойти ва-банк. Пускай будет скандал, мне все равно. Может, узнаю что-то новое. Если уйду, ничего не поведав относительно истории с Глазовым, не узнаю никогда и ничего. И я спросила:

– Егор, ты не заметил, что в последнее время в ваших отношениях с Машей наметилась трещина?

Егор изумленно поднял брови.

– Вернее, она не то чтобы наметилась, она явно присутствовала, – поправилась я. – Неужели ты ничего не замечал?

– Вообще-то нет, – растерялся Егор.

– О чем идет речь? – заволновалась Ирина Альбертовна. – Что вы такое говорите?

– Маша отказывалась с тобой встречаться не только по причине того, что устроилась на работу к неким Колесниковым. А еще и потому, что завела отношения со своим преподавателем Антоном Владимировичем Глазовым, – отчеканила я.

Егор сглотнул слюну.

– К-как это?

– Вот так. Только почему-то она не объявила сразу о разрыве с тобой. Хотя больше не любила тебя. Неужели ты не замечал никаких изменений?

– Так, Татьяна, я требую немедленно прекратить этот разговор! Я требую, слышите?! – Ирина Альбертовна перешла на визг. – Вы что, специально это делаете? Вы же видите, какое воздействие оказывают ваши слова! Мальчик только-только оправился от психологического шока!

Я проигнорировала ее слова.

– Она что, завязала отношения с этим преподавателем? – переспросил Егор, также не обращая внимания на реакцию матери.

Я не стала отвечать. Я достала из сумочки две бумажки, на которых были изображены двое молодых людей, напавших на меня.

– Посмотрите лучше сюда, – обратилась я к обоим, и к матери, и к сыну. – Знаете ли вы этих людей?

Егор хмуро посмотрел на обе бумажки, потом затряс головой и ответил:

– Нет. А что – их подозревают в убийстве Маши?

– Нет, их подозревают в другом – в нападении на меня, – честно ответила я.

Ирина Альбертовна взяла в руки бумажку, всмотрелась, а потом неуверенно сказала:

– По-моему, на Рому твоего похож. На Прудникова…

– Какого Прудникова? – едва сдерживаясь, закричал Егор. – Совсем с ума, что ли, сошла?

– Я с ума не сошла, – по привычке стала оправдываться Синявская. – Я просто говорю то, что вижу!

– Что за Рома Прудников? – с интересом спросила я.

– Да так… – махнул рукой Егор.

– Друг это его. Но он вроде и похож, а вроде не похож, – сказала Ирина Альбертовна, кивнув на снимок.

– Тебе показалось, мама, – отозвался Егор.

– А этого я совсем не знаю, – скептически скривилась Синявская, показав на брюнета с мужественной физиономией.

– И я тоже, – вторил ей сын.

– А почему вы считаете, что мы должны знать этих людей? – придя уже в себя, спросила Ирина Альбертовна, недоброжелательно взглянув на меня. – Какое они имеют к нам отношение?

– Я просто проверяю всех, мало ли что, – пожала я плечами и убрала фотороботы обратно в сумочку.

– В общем, так, Татьяна, – хлопнула ладонями по коленям Синявская. – Наше сотрудничество закончено. Спасибо вам. И не смею вас больше задерживать.

– Да, конечно. – Я поднялась со стула, взяла конверт, засунула его в сумочку и направилась к выходу.

Сухо попрощавшись с Синявскими, я вышла на улицу. Я уже все обдумала. Решение пришло быстро, и я почувствовала, что время терять незачем. Из машины я сделала два звонка: один Макарову, а другой – Диме Павлову в милицию.

Вскоре мы встретились втроем: Макаров, я и Павлов. Наш путь лежал в квартиру Марины Колесниковой.

На наше счастье, мужа Марины дома не оказалось. Иначе возникли бы непредвиденные сложности.

Первым выступил вперед Максим Макаров.

– Марина, все нормально, вот товарищ из милиции, он сейчас все вам объяснит. Волноваться не стоит.

Дима Павлов откашлялся, представился по всей форме и вежливо попросил разрешения пройти. Разумеется, его пригласили в комнату. Равно как и нас. Я в данном случае играла не самую главную роль, так что в основном довольствовалась тем, что наблюдала за развитием событий.

– Он арестован, находится сейчас у нас, – спокойно начал врать Павлов. – Так что вы можете рассказать о том, что с вами произошло. Вам ничто не угрожает. Мы можем гарантировать вашу полную безопасность. Но ваши показания очень важны для нас, вы поймите.

Марина была буквально неживая от страха и изумления. Люди, которых она никак не совмещала в своем сознании, – я, психолог Макаров, неизвестный ей милиционер Павлов… Мы все собрались и требуем от нее подробного рассказа о том, о чем ей, кажется, больше всего хотелось забыть.

– Расскажите нам все… – продолжил Павлов, но Макаров его остановил жестом и вступил сам:

– Марина, если вы расскажете, мне не придется проводить с вами дальнейшие сеансы. У вас наступит так называемый катарсис – есть такое понятие в психологии. Вы отреагируете на травматические переживания и после этого забудете о депрессии.

Марина недоверчиво смотрела на психолога.

– Иногда необходимо пойти на некоторые радикальные шаги. Не всегда терапевтические методы могут иметь эффект, – продолжал Макаров. – Больной иногда должен сам помочь себе избавиться от проблемы. Американские психологи сейчас большое значение придают резервам организма, они считают, что если человек мобилизует их, не пытается потакать своей субличности…

Марина вдруг махнула рукой, останавливая Макарова. Похоже, слово «субличность» окончательно доконало ее. Она решила сдаться.

Марина Колесникова на языке социальных психологов относилась к группе так называемой «виктимности». Виктим – это по-латыни жертва, если кто не знает. Персонажи, входящие в эту группу, своими антропологическими данными и поведением провоцируют агрессивно настроенных граждан на противоправные действия.

Такие женщины, как Марина, всегда нуждаются в сильном мужском плече. Они без мужчин не могут, без них они никто в этой жизни. За таких женщин все решает мужчина. И показывают они эту свою рафинированную женственную сущность столь явно, что не обремененные совестью мужчины начинают это использовать на всю катушку.

Видимо, этим руководствовались трое молодых людей, один из которых, здоровенный бритоголовый верзила, с улыбкой подошел на улице к Марине и предложил вместе отпраздновать день рождения. Парень был обезоруживающе вежлив. Марине он понравился – как же, такая фактура, мускулы! Да и на машине. Его друзья произвели на Марину меньшее впечатление, но какая ей была разница! Девушка не раздумывая уселась на заднее сиденье машины. В душе ликуя от восторга.

Все, однако, резко изменилось, когда они приехали на место, где должен был проходить день рождения. Никаких гостей не было. Марина находилась одна в обществе троих мужчин. Сначала она неуверенно затопталась у порога, но, подталкиваемая бритоголовым и немного успокоенная его галантными приглашениями, девушка проследовала в комнату.

Потом молодые люди начали выпивать, закусывать и вели себя с Мариной довольно вежливо. Она успокоилась. Но стоило ей чуть захмелеть, все изменилось.

Тот самый здоровяк, который с ней познакомился, начал грубо склонять ее к сексу. Нерешительная и довольно трусливая Марина что-то лепетала, но реального сопротивления оказать не смогла. В конце концов она была грубо изнасилована парнями, одним из которых оказался Егор Синявский.

…Через месяц после того, как вдоволь поиздевавшиеся над беззащитной блондинкой молодые люди выбросили ее из машины где-то на окраине города, Марина познакомилась со своим будущим мужем Андреем Колесниковым.

Он был в ее вкусе, к тому же богатый бизнесмен. Ему, уверенному в себе настоящему мужчине, нужна была такая беззащитная домашняя кошечка. Марина и Андрей являли собой гармоничную пару именно из-за разности характеров и темпераментов.

Отношения наладились у них не сразу. Марина боялась контактов с мужчинами, а муж не понимал, чем это вызвано. Но в конце концов сближение их произошло, и Марина была счастлива тем, что Андрей оказался нормальным парнем, и совсем уже расцвела, когда через два месяца после знакомства он сделал ей предложение.

А потом была свадьба. Медовый месяц вдали от России, на побережье Красного моря, в египетской Хургаде.

Вскоре Марина родила ребенка и с головой ушла в материнские заботы. Она уже начала забывать о случившемся с ней два года назад. Но… Все изменилось внезапно, когда муж решил нанять няню для ребенка.

Явившаяся по объявлению Маша Гаврилова отвечала запросам пары Колесниковых на все сто. Она сразу нашла контакт с ребенком, была заботлива и ответственна. При этом она не делала абсолютно никаких попыток понравиться своему работодателю как женщина. А к малышу относилась с искренней привязанностью. И Марина вскоре стала воспринимать ее чуть ли не как подругу.

Однажды по телевизору в очередном боевике показывали сцену насилия над женщиной. У человека, не пережившего ничего подобного, эта сцена, скорее всего, вызвала бы внутреннее негодование, может, омерзение, но не более того… Марина же не выдержала, не смогла совладать с собой: она закрыла лицо руками и переключила канал. После этого она даже разрыдалась. Безусловно, это не могло не привлечь внимания Маши. Она стала расспрашивать Марину, что ее так взволновало, и та, краснея от стыда, рассказала ей историю двухлетней давности. Маша, разумеется, искренне посочувствовала своей работодательнице, отметив попутно, что сама она вообще-то на такие сомнительные предложения обычно не откликается.

Марина покивала ей в ответ, а потом совершенно безо всякой задней мысли стала расспрашивать Машу про ее парня. Маша призналась, что в последнее время чувствует охлаждение к нему. И что есть преподаватель английского языка, который проявлял к ней интерес, но она отказала. А теперь, похоже, даже жалеет об этом. Потому что Егор – человек хороший, но с преподавателем ей гораздо интереснее.

Маша не заметила, как Марина вздрогнула при имени «Егор». Она продолжала рассказывать про то, как они познакомились, как он выглядит, как они с ней гуляли и где. Она не заметила, что, когда упомянула про внешность своего парня, напряженность Марины возросла еще больше.

И как на грех, у Маши оказалась с собой фотография Егора. И она по просьбе Марины показала ее. Реакция той была настолько неадекватной, что Маша не на шутку испугалась.

– Он… Он был одним из тех, – прошептала Марина и разрыдалась. – Да, это был он. Я точно помню!

– Как? Как? – растерялась Маша. – Этого не может быть! Мой Егор? Этого не может быть!

Она заставила Марину еще раз вглядеться в фотографию, но это еще больше усугубило ситуацию – Колесникова полезла в шкафчик за успокоительным. А Маша, обмякнув, долго-долго сидела тогда на простор– ной кухне семейства Колесниковых, обдумывая, как же ей поступить дальше.

– Я виновата, я! – плакала Марина. – Маша ушла тогда ни жива ни мертва. А я попросила ее ни в коем случае не рассказывать ни о чем Егору… Потом я даже подумала – может быть, стоит нам расстаться с Машей? Я даже готова была приплатить ей, чтобы она несколько месяцев ни в чем не нуждалась, пока не найдет новую работу. Но муж начал бы спрашивать – почему… Я не знала, что мне делать, у меня расшалились нервы, совсем ни к черту… Но Маша меня успокоила – она через несколько дней сказала, что Егор не в курсе этой истории, что она сошлась наконец с преподавателем, а с Егором попытается тихо расстаться, спустить все на тормозах. А потом – как обухом по голове. Ее убили. Я так испугалась!

Павлов сочувственно кивал.

– Расскажите, Марина, что было дальше, – мягко попросил Макаров.

– А потом неожиданно явился он, – округлив глаза, произнесла Марина. – Егор… Вернее, он подошел ко мне на улице, когда я гуляла с ребенком без мужа. И сказал, что если я еще кому-то скажу о том происшествии, то он будет вынужден послать моему мужу письмо и приложить фотографии.

Оказывается, они тогда все это снимали! Кошмар какой! И как я могла не заметить?! Хотя я была в таком состоянии… Представляете весь ужас моего положения? Я же ничего не рассказывала мужу об этом… этой… мерзости! И я поклялась, что никому не скажу! Никому! А потом обратилась к Максиму, – Марина обернулась к Макарову. – Потому что я уже не знала, что мне делать. Я очень боялась, что Андрей узнает… Надеюсь, вы понимаете меня, – она обратилась за поддержкой ко мне, и я сочувственно кивнула. Действительно, я бы никому не пожелала попасть в такую ситуацию. – Но теперь я рассказала вам обо всем только потому, что он, этот Егор, арестован. Это ведь он убил Машу, да? За что?

– За что – мы пока не знаем, – честно ответила я. – Но, скорее всего, это связано с вами, с вашей историей. Маша держала слово, данное вам, и ничего не стала говорить Егору. Но в тот день у нее самой произошел стресс… – И я вкратце поведала историю Антона Владимировича и Регины. – По всей видимости, нервы у нее тоже не выдержали. И все это сыграло роковую для Маши роль, – заключила я.

– Так он еще не дает показания? – обеспокоилась Марина.

– Не волнуйтесь, даст, – серьезно сказал Павлов и показал Колесниковой бумагу, на которой были зафиксированы ее собственные показания насчет угроз Егора в ее адрес.

Ирина Альбертовна, когда увидела меня, изменилась в лице не в лучшую сторону. Даже как будто стала старше на десять лет. С губ ее уже были готовы сорваться весьма непочтительные для меня слова. Но тут она увидела стоявших за моей спиной Мельникова и Павлова. И почуяла недоброе.

– Егор Анатольевич Синявский здесь проживает? – бесстрастно спросил Мельников.

– З-здесь, – ответила, запинаясь, Ирина Альбертовна. – А что случилось?

– Есть постановление о его аресте, вот, подписано прокурором, ознакомьтесь, – произнес Мельников, вручая Синявской бумагу.

Она читала ее с широко раскрытыми глазами, не веря тому, что там написано.

– Это недоразумение! Этого не может быть! – выкрикнула она.

– Разрешите пройти, – вежливо попросил Павлов.

– Но вы… Вы не можете так… Это все… Это все ты! – неожиданно обратила она гнев в мою сторону. – Это все ты подстроила! Мерзавка! – не сдержалась она. – С самого начала ты меня невзлюбила. А я, между прочим, честно выполнила все условия! Денежки-то ты все сполна получила! Лучше бы я и не обращалась к тебе!

Я пожала плечами. Какая разница, кого я там невзлюбила?! Есть факты. А личностные особенности, приязнь или неприязнь – какое это имеет значение? Тем более что я никогда не была зависима от общественного мнения. Короче, я не стала отвечать на обвинения своей клиентки.

Павлов с Мельниковым тем временем прошли в квартиру, и вскоре на Егоре Синявском защелкнулись наручники. Это произошло примерно в то же время, как те же самые действия проделали с Романом Прудниковым и Константином Беловым две другие оперативные группы. Эти молодые люди были арестованы по подозрению в нападении на частного детектива Татьяну Иванову, состоявшемся неделю назад в подъезде ее дома.

– Вы… Я не допущу этого! Егор, не бойся, ничего не рассказывай, я тебя умоляю! – кричала на пороге Ирина Альбертовна. – Я позвоню куда надо, тебя отпустят, ничего не рассказывай! Ни слова без адвоката!

Егор, однако, выглядел совершенно убитым и, казалось, не слушал мать. Он покорно прошел, даже не взглянув на меня, вниз по лестнице, в машину, которая должна была увезти его в милицию.

Уже там, после того как он ознакомился с показаниями Прудникова и Белова, которые сознались в том, что «похулиганили» в моем подъезде, он начал говорить.

Егор Синявский познакомился с Машей Гавриловой случайно, на улице, хотя раньше старался избегать подобных знакомств. Но здесь его привлекла бросающаяся в глаза внешность девушки, а также какое-то открытое, честное выражение лица.

Познакомившись с ней поближе, он понял, что не ошибся. И вскоре ощутил, что привязывается к ней все сильнее и сильнее.

В сущности, он никогда не страдал от невнимания со стороны женщин. Но с Машей почему-то все получалось не так.

Он все время чувствовал, что более зависим от этих отношений, чем она. Несмотря на то что девушка вела себя с ним достойно и с теплотой, он ощущал, что она если и идет на какие-то жертвы ради него, то никогда не отправится за ним на край света. И никогда не забудет за ним о своих делах и проблемах, никогда не потеряет голову настолько, чтобы забыть о себе и о своих близких. С одной стороны, он ценил ее независимость, но с другой – это удручало и даже тревожило его. Егор, серьезно влюбившись, пожалуй, впервые в жизни, боялся потерять эту девушку.

Охлаждение с ее стороны он почувствовал сразу же, хотя особой горячности не было и раньше – Маша проявляла скорее мягкость и нежную заботу, чем страсть. Но теперь от нее явно повеяло холодом. Даже морозом. Маша отвечала по телефону ледяным голосом, односложно, на встречи не соглашалась, вообще не объясняя причины отказа. Он мог бы, конечно, подкараулить ее около дома, но чувствовал, что после этого будет только хуже: зная характер Маши, он понимал, что она рассердится, если он поступит так без ее согласия, и вообще не захочет говорить. Оставалось ждать и надеяться, что она все-таки сама захочет все объяснить.

Через несколько дней Маша наконец-то дала согласие на встречу, и Егор отправился к ней, готовый услышать все, что угодно, вплоть до «я полюбила другого», но только не то, что услышал.

Маша отворила дверь, молча и сухо кивнула ему, делая приглашающий жест в сторону комнаты. Егор чувствовал, что она на него сердита, но никак не мог понять за что – Маша никогда не обижалась по пустякам, а ему не за что было чувствовать себя всерьез виноватым перед ней.

Остановившись в центре комнаты, не присаживаясь на диван и не приглашая его сделать то же самое, Маша отчеканила:

– Я не желаю иметь ничего общего с подонком!

Егор оторопел: Маша не была любительницей бросаться словами. Сдержавшись, он произнес:

– Ну ты хотя бы объясни, почему я вдруг стал подонком.

Маша вздохнула. Затем, чуть снизив тон, сказала:

– Мне очень не хотелось бы заводить разговор на эту тему – она слишком чудовищна.

– Да что случилось-то? – не выдержал Егор. – Почему ты стала считать меня чудовищем?

– А как еще назвать человека, который способен на насилие, да еще групповое? – взвилась Маша.

Егор окаменел. В голове вихрем пронеслась целая стая мыслей. Что она имеет в виду? Неужели ту самую историю двухлетней давности? Да, конечно, тогда все ужасно получилось, он и сам уже сто раз пожалел, что так случилось, но откуда она знает? Откуда? Кто ей мог рассказать? Этого просто не может быть! Нет, нет, ерунда, не может она знать этого, не может! Нужно просто взять себя в руки, держаться невозмутимо, все отрицать… Да, правильно – все отрицать! Не было ничего, не было!

– С чего ты взяла такую… такую чушь? – наконец выговорил он, чувствуя, голос звучит фальшиво.

– Я это знаю! – запальчиво крикнула Маша. – И я была в шоке, когда узнала! Никогда бы не подумала, что ты на такое способен! А теперь я понимаю, какое чудовище кроется за твоей маской милого домашнего мальчика! Думаю, что у тебя есть еще масса скрытых пороков, о которых никто не знает! Одним словом, я не желаю иметь с тобой ничего общего! – заключила Маша.

– Но ты можешь хотя бы объяснить, с чего ты это взяла? – продолжая играть роль невинно оскорбленного, спросил Егор. – Тебе кто-то сказал? И ты поверила? Кто тебе сказал, кто вообще может такое сказать?

– Конкретно мне никто не говорил, – помолчав, ответила Маша. – Так получилось, что я сама узнала.

– Да как ты могла такое узнать?! Как можно узнать то, чего не было? – вышел он из себя. Кажется, в этот момент он и сам верил, что его гнусно оклеветали.

– Было! – закричала Маша в ответ. – Мне рассказали эту историю, и я сопоставила факты. Все сходится! Это был ты!

– Кто тебе рассказал?

Маша молчала.

– Даже если тебе что-то там наплели, почему ты веришь словам этого человека, а не мне? – продолжал Егор.

– Потому что человек, который со мной этим поделился, не знал, что я с тобой знакома! Он просто рассказал мне о том, что с ним случилось два года назад! Если бы она знала, что я встречаюсь с тобой, наверное, поступила бы как-то по-другому!

«Это она, – холодея, подумал он. – Та самая… Как ее там? Та вялая белобрысая рыба. Но откуда она знает Машу? Как они могли познакомиться? Какое-то чудовищное совпадение! Но такое совпадение может быть одно на несколько тысяч!»

– И даже не пытайся меня убедить в том, что это все выдумка! Ты и сам прекрасно понимаешь, о чем я говорю, ты все прекрасно помнишь! У тебя глаза бегают и голос дрожит, ты боишься! Ты себя выдал. На тебя смотреть противно! Одним словом, уходи! – Маша сложила руки на груди и выжидательно посмотрела на Егора, давая понять, что разговор окончен.

Повисла пауза. Он не хотел уходить. Он не хотел ее терять, он хотел все исправить, объяснить, убедить… Черт, в этот момент он готов был убить ту девушку, имени которой даже не помнил, только чтобы ее чертов блеклый рот никогда ничего не рассказывал Маше. Черт, зачем она вообще ему была нужна?! Ведь она совсем не в его вкусе! Из-за какой-то вялой ледышки он сейчас может потерять девушку, которую действительно полюбил! Полюбил, может быть, впервые в жизни!

– Маша, – помолчав, начал Егор, – ты все не так поняла. Я… Я не стану скрывать: действительно, два года назад случилась неприятная история, связанная с одной девушкой, но я вовсе в ней не виноват. Все было не так, как она тебя информировала. Я уж не знаю, почему она вдруг стала тебе об этом говорить… Ты, кстати, сама не задавала себе этот вопрос? Что, просто совпадение? Не думаю. Так вот, может, она просто имела цель нас с тобой поссорить. Почему ты ей веришь? Я тебе клянусь, что тогда все было совсем не так. Никто ее не насиловал, ей самой хотелось развлечений, причем экстремальных. Она была пьяная, мало что соображала, сама вытворяла такое… А потом, естественно, протрезвела и кинулась писать, что ее изнасиловали. Естественно, ей никто не поверил. Как ты думаешь, почему это дело прекратилось? Конечно же, потому, что в нем разобрались и доказали, что никакого насилия не было! А ей, понятное дело, хочется себя обелить, вот она и наговаривает на других. Как тебя угораздило ей поверить, ты только подумай!

Маша думала. Анализировала. Она смотрела на Егора в упор и думала. Но вот о чем, он не знал. И выражение лица девушки его пугало – она ему не верила, он это видел.

– Маша, – он сделал шаг ей навстречу и заговорил горячо, как можно убедительнее: – Маша, ну подумай, ты же знаешь меня хорошо, мы с тобой были более чем близки, а ее ты не знаешь совсем. Почему ты веришь ей?

– Она не знала! Не знала, что мы с тобой знакомы! – закричала Маша в отчаянии. – И рассказывала мне все не для того, чтобы раскрыть глаза на тебя, а просто делилась своим горем! Она, кстати, никому об этой истории старается не рассказывать, даже мужу! Слава богу, что у нее теперь все наладилось, а ты и твои друзья ей чуть всю жизнь не искалечили! Как же ты можешь рассуждать о порядочности, о красоте, вести со мной дискуссии на эти темы, если сам способен на подобное? Значит, к твоим словам вообще нельзя относиться всерьез? Господи, да зачем я все это говорю! – Маша махнула рукой. – Я же сказала, что не желаю тебя видеть!

– Но ты можешь выслушать меня внимательно? Я хочу тебе все подробно рассказать, что тогда было!

– Не нужно! – перебила его Маша, затыкая уши. – Неужели ты не понимаешь, что между нами все кончено?

– Да что за чушь ты несешь? – закричал Егор. – Почему из-за какой-то столетней истории мы должны расставаться? У нас же все было так хорошо! А теперь из-за какой-то шлюхи рвать прочные отношения?

– Они оказались непрочными, – горько усмехнулась Маша. – Мне очень жаль. Жаль потраченного на тебя времени.

– Ты просто дура! – не выдержав, крикнул Егор. – Мало ли что у кого когда-то было! Два года прошло с тех пор! Какое отношение это имеет к нам с тобой? При чем тут это?

– Прямое отношение! – стояла на своем Маша. – Если человек оказался таким подонком, значит, он такой и есть. Думаешь, мне хочется связывать свою судьбу с отморозком?

– С отморозком! – зло передразнил Егор. – Слово-то какое нашла! Ты думаешь, все остальные вокруг тебя такие хорошие, да? Тоже мне, нашлась идеалистка! Ты просто жизни не знаешь, приехала из своей глуши, начиталась романов и представления не имеешь о жизни! А узнаешь получше, тогда поймешь, что все люди имеют свои пороки.

– Я не имею, – спокойно заявила Маша. – Недостатки имею, да. Как и все люди. Но не пороки! Это совсем другое. И не нужно мне внушать, что все плохие. За свои пороки сам и отвечай и не сваливай на других. А я знаю, что есть люди порядочные, и мужчины в том числе.

– Кого это ты знаешь? – подозрительно прищурился он, зло глядя на девушку.

Маша выдержала этот взгляд и хладнокровно произнесла:

– Я не должна тебе этого говорить, но все-таки скажу: я люблю другого человека. И буду встречаться с ним. А ты – еще раз тебе говорю! – уходи и не мешай мне. У меня своя жизнь, и я ничего тебе не должна.

У Егора все закипело внутри. Она уже успела найти себе кого-то! Ей напели в уши, и она тут же побежала искать ему замену! Вот дура, вот… Нет, она не дура, она действительно идеалистка, но… Он понимал, что просто оправдывается всеми способами. Еще немного – и наступит финал. Он останется банкротом. Он не хотел этого допустить, всеми силами души противился такому итогу.

– И кого ты себе завела? – спросил он.

– Неважно, это не твое дело! Тебя вообще больше не касаются мои дела. Мне вообще стыдно, что я с тобой встречалась! Мне противно, когда я вспоминаю, что ты ко мне прикасался, что у нас с тобой была близость. Мне хочется отмыться от этого. Если бы можно было встать под душ и смыть с себя все прошлое!

– Противно? – Новая волна злобы всколыхнулась в Егоре. Он невольно сжал кулаки. – Это что же, я отвращение вызываю?

– Вот именно! – подтвердила Маша. – Отвращение и презрение. Словно я сама о тебя запачкалась.

– Вон ванная, иди помойся и успокойся! – цинично процедил Егор. – И хватит дурить! Ты все врешь, никого у тебя нет! Ты всегда была чересчур правильная, кого ты могла найти за эти дни?

– А я давно нашла, – парировала девушка. – Просто не понимала, что это мое. Мне ты мешал это понять. А сейчас я во всем разобралась.

– Смотри-ка, какая разборчивая нашлась! – скривил он губы. – Хватит мне врать! И хватит ерунду городить! Давай успокаивайся, и все! А этой шлюхе… я вообще башку сверну, чтобы не путалась не в свои дела! С-сука! Тварь бледнолицая! Угораздило меня с ней связаться!

– Не смей про нее ничего такого говорить, слышишь? – крикнула Маша. – И только попробуй что-нибудь сделать! Я сама в милицию пойду и все расскажу. Тогда вы ее запугали, а меня тебе запугать не удастся! Пойду и напишу заявление, и тебя посадят!

Егор поморщился. Он понимал, что все это ерунда, что никуда она не пойдет, а если даже и пойдет, то это ничего не даст – никто в милиции всерьез не отнесется к ее дурацкому заявлению. Все давно закончилось. Его просто взбесило упрямство Маши, а также известие о том, что у нее появился какой-то мужчина. Однако он постарался взять себя в руки и заговорил с Машей уже другим тоном.

– Маша, ну перестань, пожалуйста, – с просительными нотками в голосе заговорил Егор. – Не нужно так, успокойся. Я же люблю тебя, иначе зачем бы я пришел и стал с тобой разговаривать? Давай так – я подожду три дня, не буду тебя беспокоить. А потом пускай все будет как раньше. Хорошо?

Он в упор смотрел на Машу, и ему казалось, что она внемлет его словам, что она успокаивается и ему нужно еще совсем немного, чтобы окончательно ее убедить. Егор шагнул ей навстречу и прошептал:

– Маша, малышка моя, ну успокойся, иди ко мне, все хорошо, иди сюда…

Он протянул руку и погладил Машу по волосам. Она резко отпрянула и закричала:

– Не трогай меня своими руками! Ты мне противен!

Моментально вся нежность Егора сменилась бешеной яростью. Ощущение того, что он стал ей противен, было невыносимым. Не соображая, что делает, он вцепился Маше в волосы и потянул к себе. Маша закричала тонко и пронзительно, пытаясь вырваться. Егор содрогнулся от этого крика, ему хотелось, чтобы она замолчала, а она, корчась от боли, продолжала твердить:

– Пусти меня, ты подонок, я тебя ненавижу!

– Замолчи! – выдохнул Егор, пытаясь заткнуть ей рот.

Маша вывернулась и вырвалась из его рук.

– Подонок! – еще раз выкрикнула она, сверкая глазами, и тут Егор ударил ее кулаком в левую скулу.

Маша застонала, согнувшись, потекла кровь… И тут вдруг Егор почувствовал свою силу и власть над девушкой, ощутил, что, как тогда, два года назад, в нем поднимается волна садистского наслаждения от того, что это хрупкое существо полностью ему подчинено.

Уже не думая ни о чем, он нанес Маше еще один удар, который пришелся ей под левый глаз. Девушка громко ахнула и закрыла лицо руками. А Егор, не помня себя, принялся беспорядочно наносить удары, чувствуя, что в них должна перегореть его ярость, что с каждым ударом ему становится все лучше и лучше, что он возбуждается в процессе избиения, приходя в состояние некоего эмоционального экстаза. Отрезвил его только последний удар, от которого Маша не устояла на ногах и упала на пол. После этого Егор перевел дух и опомнился. Тяжело дыша, он смотрел на тело девушки, лежавшее у его ног, сжимал и разжимал кулаки, пытаясь восстановить дыхание.

– Вот… так… поняла… – пробормотал он.

Маша не шевелилась. Он нагнулся, чтобы поднять ее, и тут увидел тонкую темную струйку, вытекавшую из-под пышных волос девушки. Еще не в силах поверить в то, что случилось непоправимое, он приподнял лицо Маши за подбородок. Висок был рассечен. Очевидно, Маша ударилась об угол трельяжа, когда падала. Он схватил ее за руку. Пульса не было. У Егора словно что-то оборвалось внутри.

Несколько секунд он тупо стоял над телом девушки, которую любил и которую только что сам лишил жизни. Наконец разум возобладал в нем. Да, это все. Для Маши. Но не для него. Ему нужно срочно подумать о себе. А значит, нужно уходить.

Никто не знал о том, что он должен сюда прийти, никто его не видел. Нужно постараться и уйти так же незаметно. А потом… Потом, дома, он спокойно обдумает, что делать дальше. Но… Он еще раз взглянул на тело девушки. Затем, повинуясь мгновенному порыву, легко поднял его на руки и шагнул к открытой балконной двери. Сейчас темно, никто ничего не заметит – так он успокаивал себя. Хотя заметить вполне было можно: все-таки не пакетик с мусором он выбросил с балкона… От такого невольного сравнения Егора чуть не вырвало, и он поспешно кинулся в коридор.

В прихожей он оглядел себя со всех сторон перед зеркалом.

Вроде бы он не испачкался в крови. А то, что здесь найдут отпечатки его пальцев и другие следы пребывания, – не страшно, он же бывал у Маши неоднократно.

Итак, нужно просто уходить.

Егор выглянул в окно. Во дворе никого не было. Прошел в прихожую, посмотрел в «глазок». Пусто и тихо. Он обулся и осторожно приоткрыл дверь на лестничную площадку. Затем проскользнул в дверь, тихонько захлопнул ее за собой и быстро стал спускаться по лестнице. Выйдя из подъезда, Егор снова огляделся. Никого из соседей видно не было, тела Маши тоже… Скорее всего оно было скрыто высокой травой, и до утра его никто не заметит.

Егор пошел в сторону остановки. Через двадцать минут он уже был дома, сразу уединившись в своей комнате. Он так и не смог уснуть, а рано утром стал при матери нажимать на кнопки телефонного аппарата. После этого с расстроенным видом он проговорил, что Маши больше нет, и рванул в прихожую, сдергивая куртку с вешалки.

Мать ни на секунду ничего не заподозрила, что придало ему уверенности. Значит, он взял верный тон, значит, и другие не заподозрят, нужно только и впредь вести себя правильно и осторожно. Вот прямо сейчас ему предстоит разговор с сестрой Маши – надо же, с ней, оказывается, живет сестра, а он ни сном ни духом. Что, если Маша сказала ей, что собирается встретиться с ним? Вот и нужно выяснить это заранее, чтобы затем придумать себе алиби. Если что – мать подтвердит, в этом можно не сомневаться. Мать сделает все, а убедить ее, что он ни при чем, не составит труда. Мать сама всегда рада верить в то, что ее сынок самый лучший на свете.

Но все оказалось гораздо лучше, чем он предполагал.

Сестрица только растерянно хлопала глазами и говорила, что ничего не знает, что к сестре кто-то приходил, а кто – неизвестно и что самой ее всю ночь не было дома, а сестру в это время убили.

Егор не стал задерживаться.

Что ж, все прошло замечательно, и домой он возвращался уже с легким сердцем. Он заставил себя выбросить из головы мысли о том, что стал убийцей, да еще любимой девушки. Заставил себя вычеркнуть Машу из сердца, просто потому, что так было нужно для его же спасения. Потому что иначе можно было сойти с ума.

Вот только когда мать наняла частного детектива, чтобы «помочь сыночку хоть как-то справиться с депрессией», Егор внутренне вознегодовал. Он был готов прибить мать за этот поступок, хотя внешне ничем этого не проявил, понимая, что таким образом может себя выдать. Он поразмышлял наедине с собою у себя в комнате и пришел к выводу, что нечего бояться этой выпендрежной бабенки, считающей себя частным детективом. Она все равно ничего не узнает. Как она сможет выяснить, что Егор и Маша поругались и из-за чего?

Но оставалась еще Марина Кожухова. Егор потом вспомнил, как ее звали. Ведь рассказала же она обо всем Маше, может рассказать и другим. Предстояло отыскать ее как можно быстрее и выяснить, каким боком она вообще соприкасалась с Машей. Егор вспомнил слова Маши о ней. Она говорила, что Марина вышла замуж. Это плохо, потому что она, скорее всего, в этом случае сменила фамилию. Говорила, что та скрывает ото всех историю с изнасилованием, даже от мужа. Это хорошо, потому что есть чем ее пугать и шантажировать в случае чего. Но вот где и как ее искать?

Егору пришлось обратиться к одному из своих друзей, отец которого работал в прокуратуре, так что вскоре он уже имел на руках адрес Марины. Туда он и отправился в ближайшее время, для начала понаблюдав за женщиной со стороны. Она появлялась на улице редко, только когда выходила гулять с маленьким ребенком. Муж ее утром уезжал на работу на сверкающем «Рено», а возвращался вечером. Егор выяснил также, что живут они в квартире втроем. Выбрав момент, когда Марина была дома с ребенком, он позвонил в дверь и, когда женщина открыла, быстро шагнул в квартиру.

Марина узнала его сразу. Узнала, испугалась и первым делом подхватила ребенка на руки.

Запугать ее оказалось несложно. Егору достаточно было лишь сказать, что муж ее в любой момент может узнать о том, что произошло с ней два года назад. В душе он еще удивлялся – почему она так боится этого? Ну мало ли что там произошло… Однако для Марины было очень важно сохранить все в тайне, и это было Егору на руку.

Кроме того, он убедился, что Марина, кажется, плохо понимает, что вообще происходит и почему Егор вообще снова возник на горизонте. Во всяком случае, со смертью Маши она этого не связывала. Нагнав туману и страху, Егор быстро ушел.

Правда, здорово стала мешать эта дамочка – частный детектив.

Егор понял, что недооценил ее уровень, и решил тоже припугнуть при помощи друзей.

Все происходило на квартире заводилы компании, Константина Белова. И в результате нехитрого анализа ситуации решено было действовать жестко.

– Разочек навалить ей, и хорош. Знаю я этих всех детективш, они только в кабинетах любят разглагольствовать! – с апломбом заявил Костя Белов. – Ты говоришь, юридический она заканчивала?

– Ну да, – неуверенно ответил Егор. – Вроде бы…

– Да какая разница! – махнул рукой Белов. – Навалим, она и прекратит дело.

– Не знаю я, Костян… – покачал головой Роман Прудников. – Может, вообще не надо ничего? Эта дура, которую мы тогда… Она, по-моему, ничего не расскажет.

– Она уже рассказала! – выкрикнул Егор. – И меня подставила! Я из-за нее влип по самые уши! Черт побери! Черт!

– Давай-ка без истерик, – нахмурил брови Белов. – Выпей вон лучше, – он подвинул приятелю стакан.

– Ты сильно переживаешь из-за своей девчонки, что ли? – спросил Роман.

– Я переживаю из-за того, что если все вскроется, то… – Синявский схватился за голову.

Белов презрительно посмотрел на него.

– В общем, Егор, я чувствую, что без направляющей и определяющей силы ты в этом мире пропадешь. Нужно пугнуть и эту дуру, и детектившу. Ничего, они перетрухнут и отстанут. А потом – что, тебя родаки не вытащат, что ли, если что?

Синявский пожал плечами.

– Нет, тут дело серьезное, – покачал головой осторожный Роман. – Убийство…

– Да какое убийство! Она сама ударилась! – взвился Белов. – Чего, Егор, я неправильно, что ли, говорю?

Синявский закивал головой в знак согласия.

– Ну вот… А припугнуть не мешает. Мы же не убивать ее идем, в конце концов. Так, в общем, мы с Ромой занимаемся детектившей, а ты идешь к этой шлюхе и говоришь ей решительно, чтобы она молчала. Мы там светиться не будем, лучше с детектившей разберемся. Тебе идти нельзя, тебе нужно алиби обеспечивать, – рассудительно добавил Белов.

– Будь, короче, в то время, когда мы детектившу по башке тюкнем, где-нибудь в таком месте, чтобы подтвердить могли, мол, ты не при делах.

– Да чего я, мальчик, что ли? – отреагировал Синявский.

Белов, по-видимому, был как раз уверен в том, что Егор и есть «мальчик», но вслух этого не высказал.

– Только, Костя… – неуверенно начал Егор.

– Чего?

– Вы в случае чего, если менты будут наезжать на меня, тоже подтвердите, что я с вами там бухал или еще чего делал в то время, когда это… ну, Маша умерла…

Белов коротко кивнул головой. Ему это не очень нравилось, но он понимал, что если пойдет ниточка, если Егора заметут, то он может рассказать кое-что и про него. Эпизод с Мариной Кожуховой был не единственным в практике развлечений «золотой молодежи». Правда, убийств за мальчиками не числилось, но еще парочка девушек попались на крючок и провели несколько неприятных для них часов в объятиях Белова и его приятелей. Потом встретили одного парня, избили его, отняли деньги. Потом еще одного, у которого отняли мобильник… Все сошло с рук, но мало ли что может начать говорить в милиции этот рохля Егор?

И поэтому он решил, основываясь на своих представлениях о роли женщины в современном обществе и не делая скидки на то, что женщина эта является частным детективом, остановиться на варианте запугивания. Баллон с газом – совсем не проблема. Силой бог не обидел ни его, ни Романа.

Решение было принято. А когда милиция начала проверять Егора, тот сразу указал на Белова, и тот дал показания, подтверждающие алиби Синявского.

Нападение на меня произошло позже, и менты, получив потом фоторобот, не опознали сразу в изображенном на нем человеке Белова. По правде сказать, от реального Белова изображение довольно сильно отличалось. Прудников получился гораздо лучше, чем и вызвал реакцию Ирины Альбертовны Синявской, которая почти что опознала в фотороботе друга своего сына.

– В общем, все вот так, – заключил Егор, и по его виду можно было сделать вывод, что он смертельно устал от всей этой истории.

Павлов просмотрел показания Егора, зафиксированные на бумаге, дал ему подписать и отправил обратно в камеру.

Потом он посмотрел на Мельникова, тот – на него, и, не сговариваясь, милиционеры выложили на стол по стольнику.

– Мне кажется, что это дело нужно обмыть, – объяснил Мельников.

Я отказалась участвовать в пьянке. По правде говоря, это дело вымотало меня не меньше, а гораздо больше, чем милиционеров. Я ужасно хотела спать, а пить водку – а именно этот напиток выбрали бы Мельников и Павлов, – напротив, совершенно не хотелось. Поэтому я выслушала слова благодарности за содействие милиции и отправилась восвояси.

На душе у меня, честно признаться, было гадко. Давненько я не чувствовала такой жалости к жертве, какую испытывала к Маше Гавриловой. Очень вдруг стало горько от того, что чья-то молодая жизнь обрывается столь несправедливым и незаслуженным образом.

Эпилог

Егор Синявский, кажется, был все-таки «отмазан». Ирине Альбертовне пришлось пойти на куда большие траты, чем две тысячи долларов, которые она заплатила мне за расследование. За ошибки в воспитании детей нужно платить гораздо больше, нужно платить вещами, соразмерными с личной катастрофой, крушением того, что составляет основу личности. А для Ирины Альбертовны это были именно деньги.

Разумеется, после завершения дела я для Ирины Альбертовны стала врагом номер один. Как и для родителей других «золотых мальчиков», не обремененных духовными ценностями, – Кости Белова и Романа Прудникова.

И самое последнее. Я не стала звонить директору аткарского музея Абрамову. Я лично навестила его. И была вынуждена признать его правоту. То, что он когда-то абстрактно обрисовал мне, оказалось правильным.

«Это кто-то из тех мужчин… или женщин, кстати… кто своим поведением возмутил Машу, и она прямо высказала ему свое негодование. А он в свою очередь вспылил и… в общем, наделал, гад, дел… Это самая правдоподобная, на мой взгляд, версия», – эти слова оказались пророческими. Просто для того, чтобы конкретизировать предположение старого интеллектуала, потомка генерал-аншефа императорской армии, понадобилось отработать не одну ложную версию.

– Вот видите, а вы не хотели меня слушать, – посетовал Абрамов, но скорее как-то картинно, нежели действительно серьезно.

На самом деле я чувствовала, что ему льстило такое внимание с моей стороны – я специально приехала из областного центра, чтобы пообщаться с пожилым и, чего греха таить, одиноким человеком.

– Я оправдываю поведение Маши, – сказал Абрамов. – Этот преподаватель, который тоже, конечно, хорош гусь, по большому счету, был лучше, однозначно лучше! Просто нужно было с этим Егором разбираться раньше, а не ждать. И ничего ему не говорить про его прошлое, пускай оно бы оставалось на его совести, на его! Тогда ничего бы не произошло. Беда в том, что молодежи иногда не хватает мудрости. Но… – Абрамов улыбнулся. – Тогда молодежь не была бы молодежью. Но все же раньше, не сочтите за стариковское ворчание, воспитание было куда более эффективным и нравственным. Раньше – я не имею в виду при Советах. Я имею в виду, когда был жив мой прадед. Насилие над женщиной – это удел плебеев, грязных и неотесанных мужланов! А Егор – несмотря на то что был весь такой изнеженный, и есть плебей! Потому что мать его плебейка! – с генерал-аншефской прямотой пригвоздил Абрамов к нравственному столбу Ирину Альбертовну Синявскую. – Слишком разное воспитание получили эти двое. И поэтому так получилось.

После паузы, которую я не решилась нарушить какой-либо своей репликой, Абрамов поднял рюмку:

– Давайте, Татьяна, выпьем за упокой чистой души Марии. У нее и имя было светлое. Безгрешное… Очень больно, что все так получилось, – повторил он.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg