«Супруги по соседству»

Супруги по соседству (fb2) - Супруги по соседству [litres] (пер. Дарья Алексеевна Берёзко) 4560K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Шери Лапенья

Шери Лапенья Супруги по соседству

Shari Lapena

THE COUPLE NEXT DOOR

Серия «Новый мировой триллер»

Печатается с разрешения автора и литературных агентств The Helen Heller Agency и The Marsh Agency Ltd.

Copyright © Shari Lapena 2018

© Березко Д., перевод, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Посвящается Хелен Хеллер,

лучшему агенту в мире

Благодарности

Мне нужно поблагодарить стольких людей. Хелен Хеллер, великолепнейшего агента, – спасибо за все. Сердечное спасибо всем в агентстве «Marsh» за отличное представительство по всему миру.

Огромное спасибо Брайану Тарту, Памеле Дорман и всем в издательстве «Viking Penguin» (U.S.). Огромное спасибо также Ларри Финли, Фрэнки Грею из издательства «Transworld» (U.K.) и их сказочной команде. Спасибо Кристин Кокрейн, Эми Блэк, Бхавне Чаухан и команде издательства «Doubleday» (Canada). Мне повезло заполучить лучшие рекламные и маркетинговые команды по обеим сторонам Атлантики.

Спасибо Ильзе Бринк за дизайн веб-сайта.

Я очень благодарна моим первым читателям: Лесли Мутик, Сандре Остлер и Кэти Коломбо.

И конечно, я бы ни за что не смогла написать эту книгу без поддержки моей семьи.

1

Кислота обжигает желудок и подкатывает к горлу, в голове все плывет. Энн понимает, что слишком много выпила. Весь вечер Синтия неустанно пополняла ее бокал. Сначала Энн собиралась себя контролировать, но потом махнула рукой – иначе она не смогла бы все это выдержать. И теперь она понятия не имеет, сколько вина выпила за этот бесконечный ужин. Придется утром сцеживать и сливать грудное молоко.

В тягостной духоте летней ночи Энн, прищурившись, наблюдает за хозяйкой дома. Синтия неприкрыто флиртует с Марко, мужем Энн. И почему Энн это терпит? Почему муж Синтии, Грэм, это не прекратит? Энн злится, но ничего не может поделать; непонятно, как ей вмешаться так, чтобы не выглядеть жалкой идиоткой. К тому же все они немного навеселе. Поэтому Энн, внутренне негодуя, пытается не замечать поведения Синтии и потягивает охлажденное вино. Воспитание не позволяет Энн устроить сцену, она не из тех, кто привлекает к себе внимание.

А вот Синтия, напротив…

Все трое – Энн, Марко и деликатный, обходительный муж Синтии, Грэм, – смотрят на нее, как завороженные. Особенно Марко – тот вообще глаз от Синтии отвести не может. Подливая вина, она склоняется к нему чуть ближе, чем нужно; глубокое декольте ее облегающего платья оказывается перед самым носом Марко.

Энн напоминает себе, что Синтия кокетничает со всеми. Она так возмутительно хороша, что просто не может удержаться.

Но чем дольше Энн наблюдает за Марко и Синтией, тем настойчивее в ее голове звучит вопрос: а вдруг между ними действительно что-то есть? Раньше Энн никогда не подозревала мужа. Возможно, алкоголь превращает ее в параноика.

Нет, решает она: они бы не вели себя так, если бы им было что скрывать. И заигрывает скорее Синтия, а не Марко; он просто с удовольствием принимает ее ухаживания. Да и сам Марко красив до невозможности: его взъерошенные темные волосы, карие глаза и обаятельная улыбка всегда притягивают взгляды. Вместе они смотрятся просто восхитительно, Синтия и Марко. Энн велит себе перестать. Уверяет сама себя, что, конечно же, Марко ей верен. Она знает, что он ни за что не предаст семью. Они с малышкой для него все. Он останется с ней, несмотря ни на что, – тут она делает очередной глоток – даже если дела будут совсем плохи.

Но, наблюдая, как Синтия вешается на Марко, Энн становится все мрачнее и мрачнее. У нее до сих пор девять лишних килограммов, а ведь после родов прошло уже шесть месяцев. Она-то думала, что уж за полгода вернет себе прежнюю фигуру, но, видимо, потребуется минимум год. Хватит ей смотреть на журналы над кассой в продуктовом магазине и сравнивать себя со всеми этими звездными мамочками, у которых есть личные тренеры и которые выглядят потрясающе всего несколько недель спустя.

Но даже в лучшей своей форме Энн никогда бы не смогла соперничать с Синтией – она выше ростом, фигура у нее получше, да еще эти длинные ноги, осиная талия и большая грудь, алебастровая кожа и ниспадающие, черные как смоль, волосы. И Синтия всегда сногсшибательно одета, на высоких каблуках и в сексуальных нарядах – даже на домашнем ужине с другой семейной парой.

Энн не может сосредоточиться на беседе. Она уходит в себя и упирается взглядом в резной мраморный камин, в точности такой же, как и в ее гостиной-столовой по ту сторону их общей стены. Они живут в кирпичных таунхаусах, построенных на совесть в конце XIX века, каких много в их городе в северной части штата Нью-Йорк. Все дома в ряду одинаковые: в итальянском стиле, отреставрированные, дорогие – единственное отличие в том, что дом Энн и Марко самый последний, и его интерьер, как и у остальных, отражает вкусы хозяев. Обстановка каждого – произведение искусства.

Энн неуклюже тянется к мобильному телефону на столе и смотрит на время. Почти час ночи. Она проверяла ребенка в полночь. Марко сходил к нему в полпервого. Потом они с Синтией курили на заднем дворике, а Энн и Грэм сидели за обильно накрытым столом и довольно неловко пытались поддерживать вымученный разговор. Лучше бы она тоже вышла с ними и подышала воздухом. Но она осталась, потому что Грэму не нравится запах сигаретного дыма, и было бы невежливо или по меньшей мере бестактно оставить его одного на его же вечеринке. Поэтому ради приличия она осталась. Грэм, воспитанный, как и она сама, в семье белых консерваторов, безукоризненно вежлив. Почему он женился на такой кокотке – загадка. Несколько минут назад Синтия и Марко вернулись, и теперь Энн ужасно хочется домой, хотя остальным еще весело.

Она бросает взгляд на видеоняню на краю стола: красный огонек светится, как кончик сигареты. Экран разбит: она на днях его уронила, и у Марко еще не дошли руки заменить, но звук работает. Внезапно ее охватывают сомнения, чувство неправильности происходящего. Кто идет на ужин к соседям и оставляет младенца дома одного? Что за мать так поступит? Она чувствует приступ знакомой паники: плохая она мать!

Ну и что, если няня не смогла прийти? Нужно было взять Кору с собой, посадить ее в переносной манеж. Но Синтия, когда приглашала их, сказала – без детей. Предполагалось, что это будет вечер для взрослых в честь дня рождения Грэма. Еще одна причина, почему Энн разонравилась Синтия, хотя раньше они дружили: Синтия не любит детей. Кто запрещает взять шестимесячного малыша на ужин? И как только Энн позволила Марко убедить себя, что это нормально? Она гадает, что бы подумали на собрании мамочек, если бы она вдруг решилась такое рассказать. «Мы оставили нашего шестимесячного ребенка дома одного и пошли на вечеринку к соседям». Она представляет, как у всех от потрясения отвисают челюсти, потом наступает неловкое молчание. Но она ни за что им не расскажет. Ее бы подвергли остракизму.

Перед вечеринкой они с Марко поспорили. Когда няня позвонила и сказала, что не придет, Энн предложила остаться дома с ребенком: ей все равно не хотелось идти на этот ужин. Но Марко был непреклонен.

– Ты не можешь просто остаться дома, – настаивал он.

– Но я не против остаться, – негромко ответила она. Они были на кухне, и ей не хотелось, чтобы Синтия слышала через общую стену, как они спорят из-за ее вечеринки.

– Тебе полезно будет выйти в люди, – возразил Марко, тоже понижая голос. И добавил: – Ты же помнишь, что сказал доктор.

И вот теперь она весь вечер пыталась определить, бросил ли он ту последнюю фразу из вредности, преследуя собственные интересы, или просто пытался помочь. Наконец, она уступила его уговорам. Марко убедил ее, что с видеоняней они услышат, если малышка заворочается или проснется. И они будут проверять ее каждые полчаса. Ничего плохого не случится.

Час ночи. Стоит сходить к Коре или лучше попытаться убедить Марко пойти домой? Ей уже хочется спать. Ей хочется, чтобы вечер закончился.

Она тянет мужа за руку.

– Марко, – просит она настойчиво. – Нам пора. Час ночи.

– Ой, нет, останьтесь, – говорит Синтия. – Еще не так поздно.

Она явно не хочет, чтобы вечеринка заканчивалась. Она не хочет, чтобы Марко уходил. Хотя она не стала бы возражать, если бы ушла его жена, в этом Энн уверена.

– Может быть, тебе и не поздно, – говорит Энн, и ей удается добавить в голос твердости, хоть она и пьяна, – а мне завтра рано вставать кормить ребенка.

– Бедняжка, – говорит Синтия, и это почему-то приводит Энн в ярость. У Синтии нет детей, она никогда их не хотела. Они с Грэмом бездетны по собственному желанию.

Заставить Марко пойти домой сложно. Он, кажется, решительно настроен остаться. Ему здесь весело, но Энн становится все тревожнее.

– Еще один напоследок, – говорит Марко Синтии, протягивая бокал и избегая взгляда жены.

Сегодня он как-то странно, даже неестественно, оживлен. Энн гадает, почему. Дома он в последнее время какой-то тихий. Рассеянный, даже угрюмый. Но сегодня он душа компании вместе с Синтией. Энн уже давно чувствует: что-то не так, вот только он не говорит ей, что. В последнее время он мало что рассказывает. Держит ее на расстоянии. А может быть, его отталкивает ее депрессия, ее «мамочкина хандра». Он в ней разочаровался. Да и не только он. И сегодня он явно предпочитает веселую, яркую, искрящуюся Синтию.

Увидев, который час, Энн теряет терпение.

– Я пойду. Мне нужно было проверить ребенка в час, – она смотрит на Марко. – А ты оставайся, сколько хочешь, – добавляет она сдавленным голосом.

Марко пристально смотрит на нее, его глаза блестят. Внезапно Энн понимает, что он совсем не кажется таким уж пьяным, а вот у нее кружится голова. Они что, сейчас поругаются? Прямо на глазах у соседей? Серьезно? Энн ищет глазами сумочку, хватает видеоняню, понимает, что шнур в розетке, и нагибается, чтобы его выдернуть, чувствуя, как все за столом молча пялятся на ее толстую задницу. Ну и пускай. Ей кажется, что они все объединились против нее – против зануды, которая портит все веселье. Глаза обжигают слезы, но она пытается сдержаться. Ей совсем не хочется разреветься перед всеми. Синтия с Грэмом не знают о ее послеродовой депрессии. Они не поймут. Энн и Марко никому не говорили, кроме ее матери, и то Энн доверилась ей совсем недавно. Она знала: мать никому не расскажет, даже отцу. И ей не хотелось, чтобы знал кто-нибудь еще, и Марко, как она подозревала, тоже, хоть он ничего такого и не говорил. Но все время притворяться очень утомительно.

За спиной она слышит голос Марко и по интонации понимает, что он все-таки передумал.

– Ты права. Уже поздно, нам пора, – говорит он. Она все еще стоит ко всем спиной. Слышно, как Марко ставит бокал на стол.

Энн оборачивается, отбрасывая волосы с глаз тыльной стороной ладони. Ей срочно нужно постричься. Она фальшиво улыбается и говорит:

– В следующий раз вечеринка у нас, – и мысленно добавляет: «Да-да, приходите к нам, там будет наш ребенок, надеюсь, она будет безостановочно плакать и испортит вам вечер. Обязательно приглашу вас, когда у нее начнут резаться зубки».

Им не приходится собирать ребенка, только самих себя, поэтому они быстро прощаются и уходят. Синтия, кажется, недовольна, Грэм спокоен. Они закрывают за собой внушительную тяжелую дверь и спускаются по ступенькам. Энн крепко держится за витиеватый резной поручень, чтобы не упасть. Всего несколько шагов по тротуару, и они уже у своего крыльца, с таким же поручнем и не менее внушительной дверью. Энн идет молча, чуть опережая Марко. Возможно, она не будет разговаривать с ним до утра. Она решительно поднимается по ступенькам и останавливается как вкопанная.

– Что такое? – напряженно спрашивает Марко, поднимаясь за ней.

Энн пристально смотрит на дверь. Она приоткрыта примерно на восемь сантиметров.

– Я ее запирала! – взвизгивает Энн.

– Может, ты забыла, – резко отвечает Марко. – Ты много выпила.

Но Энн не слушает. Она врывается в дом, бежит по лестнице, несется по коридору в детскую. Ей в затылок дышит Марко.

Она останавливается перед пустой кроваткой. По дому разносится ее пронзительный крик.

2

Энн слышит, как ее крик звенит в голове, как он отскакивает от стен – он повсюду. Потом она умолкает и застывает возле пустой кроватки, прижимая ладонь ко рту. Марко неуклюже шарит в поисках выключателя. Они оба не сводят глаз с пустой кроватки, где должна была быть их дочь. Невозможно поверить, что ее там нет. Кора никак не смогла бы выбраться самостоятельно. Ей всего шесть месяцев.

– Вызывай полицию, – шепчет Энн, потом ее тошнит, она сгибается пополам, и сквозь ее пальцы на деревянный пол стекает рвота. Детская с крашенными в мягкий сливочно-желтый цвет стенами, на которых резвятся трафаретные барашки, мгновенно наполняется запахом желчи и ужаса.

Марко не двигается. Энн поднимает на него взгляд. От потрясения он парализован и смотрит на пустую кроватку, будто не в силах поверить. Энн видит страх и вину в его глазах, и из ее груди вырывается вой – жуткий, пронзительный звук, какой издает раненое животное.

Марко по-прежнему стоит как вкопанный. Энн выбегает в коридор, устремляется в спальню, хватает телефон с прикроватного столика и трясущимися руками набирает 911, размазывая по телефону рвоту. Марко наконец приходит в себя. Глядя на пустую кроватку в комнате напротив, Энн слышит его стремительные шаги. Он обследует этаж: проверяет ванную, лестницу, потом быстро проходит мимо, чтобы проверить гостевую спальню и последнюю по коридору комнату, ту, которую они превратили в кабинет. «И что он там пытается найти?..» – равнодушно думает Энн. Часть ее сознания будто бы откололась и проводит логический анализ. Их малышка не в том возрасте, чтобы передвигаться самостоятельно. Ни в ванной, ни в спальне, ни в кабинете ее нет.

Кто-то ее забрал.

Когда дежурный оператор отвечает, Энн кричит:

– У нас украли ребенка!

Она едва способна держать себя в руках, чтобы отвечать на вопросы оператора.

– Понимаю, мэм. Постарайтесь успокоиться. Полиция уже едет, – заверяет ее оператор.

Энн вешает трубку. Ее бьет крупная дрожь. Ей кажется, ее сейчас снова вырвет. В голову приходит мысль, как все это будет выглядеть со стороны. Они оставили младенца одного. Это вообще законно? Скорее всего, нет. Как они станут объясняться?

Марко возникает в дверях спальни, бледный и измученный.

– Это ты виноват! – кричит Энн, глядя на него дикими глазами, и отталкивает его с дороги. Она бросается в ванную возле лестницы, где ее снова рвет, на этот раз в раковину, потом моет дрожащие руки и полощет рот. Она мельком ловит свое отражение в зеркале. Марко стоит прямо за ее спиной. Их взгляды встречаются через стекло.

– Прости, – шепчет он. – Прости меня. Это я виноват.

И он действительно сожалеет, она это видит. Все же Энн поднимает руку и бьет по его отражению в зеркале. Зеркало раскалывается, и она больше не может сдерживать рыданий. Марко пытается прижать ее к себе, но она отталкивает его и бежит на первый этаж. Ее рука кровоточит, оставляя на перилах алый след.

Все, что происходило потом, было пронизано ощущением нереальности. Уютный дом Энн и Марко в один миг превратился в место преступления.

Энн сидела на диване в гостиной. Кто-то набросил одеяло ей на плечи, но дрожь не прекращалась. Она переживала шок. Возле дома стояли полицейские машины; их красные огни вспыхивали, бились в окно и кружили на светлых стенах. Энн сидела на диване совершенно неподвижно и смотрела прямо перед собой, как будто загипнотизированная их игрой.

Срывающимся голосом Марко описал приметы ребенка: шесть месяцев, светлые волосы, голубые глаза, примерно семь килограммов, одета в подгузник и однотонное бледно-розовое боди. Также пропало легкое белое одеяльце.

Дом кишел полицейскими в форме. Они рассеялись и начали методичный обыск. Некоторые были в латексных перчатках и держали в руках контейнеры для сбора улик. Пока ехала полиция, Энн и Марко поспешно и лихорадочно пытались хоть что-нибудь найти, но безрезультатно. Эксперты-криминалисты, напротив, передвигались не спеша. Было видно, что они ищут не Кору, а только улики. Ребенка в доме уже не было.

Марко сел на диван рядом с Энн, обнял ее одной рукой и прижал к себе. Ей хотелось отстраниться, но она сдержалась. Позволила его руке лежать у нее на плече. Что все подумали бы, если бы она отпрянула? Энн почувствовала исходящий от Марко запах алкоголя.

Теперь она винила себя. Все это произошло из-за нее. Ей хотелось обвинить Марко, но ведь она сама согласилась оставить ребенка одного. Нужно было остаться дома. Хотя нет, нужно было взять Кору с собой, и к черту Синтию. Вряд ли Синтия выставила бы их за дверь и лишила Грэма праздника в его день рождения. Но Энн поняла это слишком поздно.

Их будут осуждать и полиция и все остальные. Поделом им, оставили младенца одного. Случись это с кем-то другим, она думала бы точно так же. Энн знала, какими нетерпимыми бывают матери, как это приятно – критиковать других. Все эти мамаши, с которыми она регулярно встречается, чтобы выпить кофе и посплетничать, – что они будут о ней говорить?

Пришел кто-то еще – спокойный уверенный человек в хорошо скроенном темном костюме. Полицейские в форме обращались к нему уважительно. Энн взглянула на него, встретилась с цепким взглядом голубых глаз, но не смогла догадаться, кто он.

Он направился в их сторону, сел в кресло напротив Энн с Марко и представился детективом Расбахом. Затем подался вперед.

– Расскажите, что случилось.

Энн тут же забыла фамилию детектива, точнее, его фамилия просто проскользнула мимо ее сознания. Единственное, что она уловила, это слово «детектив». Она смотрела на него, ободренная его прямым умным взглядом. Он им поможет. Он поможет им вернуть Кору. Она постаралась сосредоточиться. Но не получилось. Она была взвинчена и в то же время как бы окаменела. И просто смотрела в колючие глаза детектива, предоставив мужу отвечать на вопросы.

– Мы были рядом, – с неприкрытым волнением начал Марко. – У наших соседей. – И замолчал.

– Так, – сказал детектив.

Марко колебался.

– Где был ребенок? – спросил детектив.

Марко не отвечал. Ему не хотелось рассказывать.

Энн взяла себя в руки и ответила сама, по ее лицу струились слезы:

– Мы оставили ее здесь, в кроватке, с включенной видеоняней, – она ждала реакции детектива («Что за ужасные родители!»), но его лицо ничего не выражало. – Вон там была видеоняня, к тому же мы постоянно приходили проверить. Каждые полчаса, – она бросила взгляд на Марко. – Мы и представить не могли… – она не смогла договорить. Ее рука поднялась к лицу, пальцы прижались к губам.

– Во сколько вы проверили ее в последний раз? – спросил детектив, доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот.

– Я проверяла в полночь, – сказала Энн. – Я помню время. Мы ходили каждые полчаса, и тогда была моя очередь. С ней все было в порядке. Она спала.

– Я проверил в полпервого, – добавил Марко.

– Вы абсолютно уверены? – спросил детектив. Марко кивнул, глядя себе под ноги. – Значит, тогда вы проверили ее в последний раз, перед тем как вернулись домой?

– Да, – сказал Марко. Он поднял глаза на детектива и нервным движением провел рукой по своим темным волосам. – Я ходил проверять в полпервого. Была моя очередь. Мы придерживались графика.

Энн кивнула.

– Сколько вы сегодня выпили? – спросил детектив у Марко.

Марко вспыхнул.

– У нас с соседями была маленькая вечеринка. Выпили немало, – признался он.

Детектив повернулся к Энн:

– А вы сегодня пили, миссис Конти?

Ее лицо пылало. Кормящим матерям пить не полагается. Ей так хотелось соврать.

– Немножко вина за ужином. Не помню точно, – сказала она. – Это же была вечеринка.

Она гадала, насколько пьяной выглядит и что этот детектив должен о ней подумать. Ей казалось, он видит ее насквозь. Она вспомнила лужу рвоты наверху в детской. Может, от нее несет спиртным так же, как от Марко? Она вспомнила, что в ванной разбито зеркало, что ее рука, теперь замотанная в чистое кухонное полотенце, вся в крови. Ей стыдно за то, какими они предстали перед ним – пьяные родители, бросившие шестимесячную дочь. Интересно, предъявят ли им обвинение?

– Какая вообще разница? – спросил детектива Марко.

– Это может повлиять на надежность ваших показаний, – спокойно ответил детектив. Он их не осуждает. Кажется, ему важны только факты. – Во сколько вы ушли с вечеринки? – спросил он.

– Почти в половину второго, – ответила Энн. – Я все следила за временем на телефоне. Мне хотелось уйти. Я… я должна была проверить Кору в час, была моя очередь, но я подумала, что мы уже скоро пойдем, и пыталась поторопить Марко. – Ее терзало чувство вины. Если бы она проверила в час, пропала бы дочка? Но, с другой стороны, так много было способов предотвратить случившееся.

– Вы позвонили в «911» в час двадцать семь, – сказал детектив.

– Дверь была открыта, – вспомнила Энн.

– Дверь была открыта? – повторил детектив.

– Примерно на восемь сантиметров. Я уверена, что запирала ее, когда ходила проверять в полночь, – говорит Энн.

– Насколько уверены?

Энн задумалась. Уверена ли она? Увидев открытую дверь, она не сомневалась, что перед уходом заперла ее. Но теперь, после всего, что случилось, как она могла что-то знать наверняка? Она повернулась к мужу:

– Ты случайно не оставлял дверь открытой?

– Нет, – ответил он отрывисто. – Я ей не пользовался. Я ходил через задний двор, помнишь?

– Вы ходили через задний двор, – повторил детектив.

– Возможно, я не всегда запирал за собой дверь, – признался Марко и закрыл лицо ладонями.

Детектив Расбах внимательно наблюдал за супругами. Пропал ребенок. Похищен из кроватки (если верить родителям, Марко и Энн Конти) приблизительно между 00:30 и 01:27 неизвестным лицом или лицами, пока родители были в гостях у соседей. Входную дверь нашли приоткрытой. Отец, возможно, не запер дверь на задний двор: и действительно, она была закрыта, когда приехала полиция, но не на замок. Горе матери не подлежало сомнению. Как и отца, который казался глубоко потрясенным. Но во всей ситуации крылось что-то неправильное. Расбах задумался, что происходит на самом деле.

Детектив Дженнингс жестами попросил его подойти.

– Прошу прощения, – сказал Расбах и ненадолго оставил безутешных родителей.

– В чем дело? – тихо спросил Расбах.

Дженнингс показал маленькую упаковку таблеток.

– Нашел это в шкафчике в ванной, – сообщил он.

Расбах взял у него прозрачный пластиковый флакон и изучил ярлык: «ЭНН КОНТИ, СЕРТРАЛИН, 50 МГ». Расбах знал, что это мощный антидепрессант.

– В ванной на втором этаже разбито зеркало, – сказал Дженнингс.

Расбах кивнул. На второй этаж он пока не поднимался.

– Что-нибудь еще?

Дженнингс покачал головой.

– Пока ничего. На вид в доме чисто. Похоже, больше ничего не пропало. Дальнейшее узнаем через несколько часов от криминалистов.

– Хорошо, – сказал Расбах, отдавая Дженнингсу таблетки.

Он вернулся к супругам на диване и продолжил допрос:

– Марко, – не возражаете, если я буду называть вас Марко? – что вы делали, после того как проверили ребенка в полпервого?

– Вернулся к соседям, – сказал Марко. – Покурил у них на заднем дворе.

– Вы были один, когда курили?

– Нет. Синтия вышла со мной, – Марко покраснел, что не укрылось от взгляда Расбаха. – Это соседка, у которой мы ужинали.

Расбах перевел взгляд на жену. Она привлекательна, с блестящими каштановыми волосами и тонкими чертами лица, но сейчас кажется бесцветной.

– А вы не курите, миссис Конти?

– Нет. Но Синтия курит, – сказала Энн. – А я сидела за столом с Грэмом, ее мужем. Он терпеть не может табачный дым, и это был его день рождения, поэтому я подумала, что будет невежливо оставлять его в одиночестве, – и затем неожиданно она добавила: – Синтия весь вечер флиртовала с Марко, и мне было жаль Грэма.

– Ясно, – сказал Расбах. Он внимательно наблюдал за мужем, который казался совершенно несчастным. А еще он явно нервничал, и у него был виноватый вид. Расбах обратился к нему: – Итак, после двенадцати тридцати вы были на заднем дворе у соседей. Можете сказать, как долго?

Марко беспомощно покачал головой.

– Ну, примерно минут пятнадцать?

– Вы что-нибудь видели или слышали?

– Что вы имеете в виду? – Муж будто бы чем-то одурманен. Он не совсем членораздельно выговаривает слова. Интересно, сколько он выпил.

Расбах объясняет свой вопрос:

– Получается, что некто забрал вашего ребенка приблизительно между двенадцатью тридцатью и часом двадцатью семью. Вы были во дворе у соседей почти сразу после двенадцати тридцати, – он смотрел на мужа, ожидая, пока тот сложит два и два. – Я считаю маловероятным, что ребенка вынесли через главный вход посреди ночи.

– Но дверь была открыта, – сказала Энн.

– Я ничего не видел, – сказал Марко.

– На вашей стороне улицы за домами есть проулок, – сказал детектив Расбах. – Вы никого там не видели, пока курили? Ничего не слышали, например машину?

– Кажется… кажется, нет, – ответил Марко. – К сожалению, я ничего не видел и не слышал, – он снова закрыл лицо руками. – Не обратил внимания.

Детектив Расбах успел наскоро осмотреться, прежде чем зайти в дом и приступить к допросу родителей. Ему казалось неправдоподобным (но не невозможным), что преступник вынес спящего ребенка через главный вход на улицу, рискуя быть замеченным. Ряд таунхаусов расположен близко к тротуару. Улица хорошо освещена, даже поздно вечером по ней ездят машины и ходят люди. Поэтому представлялось странным (или его нарочно вводили в заблуждение?), что дверь была открыта. Криминалисты уже начали снимать с нее отпечатки пальцев, но почему-то Расбах сомневался, что они что-нибудь найдут.

Задняя дверь была перспективнее. У большинства домов, включая дом семейства Конти, за домом находился гараж. Двор был длинный и узкий, обнесенный забором, и почти в каждом дворе, включая этот, росли кусты или деревья. Там было относительно темно: в проулке не было фонарей. И ночь сегодня безлунная. Кто бы ни забрал ребенка, выйди он через заднюю дверь, ему нужно было бы только дойти до гаража, откуда можно попасть в проулок. Риск быть замеченным меньше, если вынести похищенного ребенка через задний двор к поджидающей машине, а не идти через главный вход.

Ребята Расбаха тщательно обыскивали и дом, и двор, и гараж. Пока они не обнаружили никаких зацепок. Гараж Конти пуст; его ворота, открывающиеся в проулок, найдены широко распахнутыми. Вполне допустимо, что, даже находясь в соседнем дворе, можно было ничего не заметить. Но маловероятно. Таким образом, похищение было совершено в отрезке примерно от 00:45 до 01:27.

– Вы знаете, что у вас не работает датчик движения? – сказал Расбах.

– Что? – спросил муж, вздрогнув от неожиданности.

– У вас над дверью на задний двор есть датчик движения – лампочка, которая должна включаться, когда кто-то подходит. Вы знаете, что он не работает?

– Нет, – прошептала жена.

Муж яростно затряс головой.

– Нет, я… Он работал, когда я заходил. В чем дело?

– Лампочка выкручена, – детектив Расбах пристально смотрел на родителей. Немного помолчал. – Отсюда вывод: ребенка вынесли во двор, а потом через гараж в проулок, возможно, к ожидающей машине.

Расбах подождал, но ни муж, ни жена ничего не ответили. Он заметил, что жену трясет.

– Где ваша машина? – спросил Расбах, наклоняясь к ним.

– Наша машина? – эхом откликнулась Энн.

3

Расбах ждал ответа. Откликнулась жена:

– На улице.

– Вы паркуетесь на улице, хотя у вас во дворе есть гараж? – спросил Расбах.

– Все так делают, – ответила Энн. – Это проще, чем заезжать за дом, особенно зимой. Многие получают разрешение и просто паркуются на улице.

– Ясно, – сказал Расбах.

– А что? – спросил она. – Это важно?

Расбах объяснил:

– Возможно, это сыграло на руку похитителю. Если гараж был пуст и ворота открыты, то туда довольно легко было заехать и положить ребенка в машину, пока она стоит в гараже, где ее никто не видит. А если бы в гараже на тот момент находилась другая машина, очевидно, что похитителю пришлось бы сложнее. Тогда он рисковал бы быть замеченным в проулке с ребенком.

Расбах заметил, что муж побледнел еще сильнее, хотя казалось, что это невозможно. Его лицо было белым как мел.

– Мы надеемся отыскать в гараже отпечатки обуви или шин, – добавил Расбах.

– Вы говорите так, будто все было спланировано, – сказала мать.

– А вы думаете, нет? – спросил Расбах.

– Я… я не знаю… Мне кажется, я думала, что Кору похитили, потому что мы оставили ее дома одну, спонтанное преступление. Как если бы ее украли в парке, когда я отвернулась.

Расбах кивнул, будто пытаясь взглянуть на произошедшее с ее точки зрения.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – сказал он. – Например, в парке мать оставляет ребенка поиграть, чтобы сходить за мороженым. И пока она стоит к ребенку спиной, его похищают. Такое случается, – он сделал паузу. – Но вы, конечно, видите разницу.

Она смотрела на него, не понимая. Расбаху пришлось напомнить себе, что у нее, вероятно, шок. Но он с таким сталкивается постоянно, это его работа. Он аналитик, ему чужды сантименты. Это необходимо, чтобы добиваться результатов. Он найдет эту девочку, живую или мертвую, и он найдет того, кто ее похитил.

Он бесстрастно объяснил:

– Разница в том, что тот, кто взял вашу дочь, знал, что она одна в доме.

Родители посмотрели друг на друга.

– Но никто не знал, – прошептала жена.

– Конечно, – заметил Расбах, – есть вероятность, что ее могли бы украсть, даже если бы вы спокойно спали в своей спальне. Мы не знаем наверняка.

Родителям хотелось бы верить, что они не виноваты и дело не в том, что они оставили ребенка одного. Что такое могло бы произойти при любом другом раскладе.

Расбах спросил:

– Вы всегда оставляете гараж открытым?

Муж ответил:

– Иногда.

– Разве не лучше было бы закрывать его на ночь? Во избежание краж?

– Мы не храним в гараже ничего ценного, – ответил муж. – Если машина внутри, мы обычно запираем ворота, а в остальное время там ничего и нет. Инструменты в подвале. У нас хороший район, но гаражи здесь взламывают постоянно, запирать их нет смысла.

Расбах кивнул. Потом спросил:

– Какая у вас машина?

– «Ауди», – ответил Марко. – А что?

– Я бы хотел взглянуть. Могу я попросить ключи?

Марко и Энн посмотрели друг на друга в замешательстве. Потом Марко встал, направился к столику у входной двери и взял связку ключей с подставки. Молча передал их детективу и снова сел.

– Спасибо, – сказал Расбах. Затем он подался вперед и медленно, раздельно произнес: – Мы выясним, кто это сделал.

Они смотрели на него, не отводя взгляда; лицо матери все опухло от слез, отец был болезненно бледен, его глаза покраснели от горя и выпитого.

Расбах кивнул Дженнингсу, вместе они вышли на улицу проверить машину. Супруги молча сидели на диване и смотрели им вслед.

Энн не может сделать однозначного вывода о детективе. Все эти расспросы о машине – как будто на что-то намекает. Она знает, что, когда пропадает жена, главный подозреваемый обычно – муж, и наоборот. Но когда пропадает ребенок, неужели главными подозреваемыми становятся родители? Чушь какая-то. Кто навредил бы собственному ребенку? К тому же у них обоих есть надежное алиби. Синтия с Грэмом могут подтвердить. Очевидно же, что они никак не могли похитить и спрятать собственную дочь. Да и зачем?

Ей известно, что район прочесывают, что полицейские ходят по улицам, стучатся в дома, опрашивают поднятых с постели людей. Марко снабдил полицию самой последней фотографией Коры, сделанной всего пару дней назад. С фотографии смотрит, улыбаясь, счастливая белокурая малышка с большими голубыми глазами.

Энн злится на Марко, ей хочется кричать на него, молотить его кулаками, но дом полон полицейских, поэтому она не осмеливается. И когда она смотрит в его бледное, выцветшее лицо, она видит, что он и сам винит себя. Она знает, ей не пережить случившееся в одиночку. Энн поворачивается и, всхлипывая, падает ему на грудь. Его руки обвивают ее, и он крепко ее обнимает. Она чувствует, как он дрожит, как тяжело стучит его сердце. Она говорит себе, что вместе они справятся. Полиция найдет Кору. Их дочь вернется к ним.

А если нет, она никогда его не простит.

Детектив Расбах в своем легком костюме вышел из дома Конти и спустился по ступенькам в жаркую летнюю ночь, детектив Дженнингс – за ним. Они уже работали вместе. Каждый из них видел такое, о чем мечтал бы забыть.

Вдвоем они перешли на противоположную сторону улицы, тесно заставленную – бампер к бамперу – машинами. Расбах нажал на брелок, и «Ауди» тут же откликнулся вспышкой фар. Соседи уже высыпали из дверей в пижамах и легких халатах. Они наблюдали, как Расбах и Дженнингс идут к машине Конти.

Расбах надеялся, что кто-нибудь на этой улице что-нибудь знает, возможно, видел что-то и готов об этом рассказать.

Дженнингс, понизив голос, спросил:

– Ну, и что думаешь?

Расбах так же тихо ответил:

– Все не слишком радужно.

Натянув протянутые Дженнингсом латексные перчатки, он открыл дверь со стороны водителя. Быстро осмотрев салон, молча направился к багажнику. Дженнингс последовал за ним.

Расбах открыл багажник. Двое детективов заглянули внутрь. Пусто. И очень чисто. Машине едва больше года. Она до сих пор выглядела новой.

– Обожаю запах новых машин, – сказал Дженнингс.

Разумеется, ребенка в машине не оказалось. Но это не означало, что его там и не было, пускай совсем недолго. Быть может, криминалисты найдут частички розового боди или образец ДНК ребенка: волосок, следы слюны или даже крови. Трудно раскрыть преступление без тела. Но родители никогда не положат младенца в багажник с добрыми намерениями. Если они найдут в багажнике хоть какие-то следы девочки, Расбах проследит, чтобы эти двое сгнили в аду. Потому что, если он и узнал что-нибудь за годы службы, так это то, что люди способны почти на любой поступок.

Расбах понимал, что ребенок мог пропасть в любой момент перед вечеринкой. Ему еще предстояло допросить родителей о подробностях прошедшего дня, предстояло выяснить, кто, за исключением их самих, последним видел ребенка в живых. И он выяснит. Возможно, обнаружится няня, или домработница, или соседка – кто-нибудь, кто видел девочку целой и невредимой до ужина. Он установит, когда именно ее в последний раз видели живой, и будет от этого отталкиваться. Включенная видеоняня, проверки каждые полчаса, не работающий датчик движения, открытая входная дверь – все это могло быть лишь спектаклем, скрупулезно выстроенной постановкой, чтобы обеспечить себе алиби и сбить полицию со следа. Они могли убить ребенка в любое время – умышленно или случайно, – положить в багажник и избавиться от тела, прежде чем идти к соседям. Или, если они на тот момент способны были мыслить ясно, они вообще могли положить его не в багажник, а на заднее сиденье. Мертвый ребенок не слишком отличается от спящего. Смотря каким способом его убили.

Расбах знал, что это цинично. Он не всегда был таким.

Он сказал Дженнингсу:

– Ведите собак для розыска трупов.

4

Пока Дженнингс разговаривал на улице с полицейскими, Расбах вернулся в дом. На диване плакала Энн; рядом, обняв ее за плечи, сидела женщина из полиции. Марко в комнате не было.

Привлеченный запахом свежесваренного кофе, Расбах пошел на кухню в глубине длинного узкого дома. Здесь явно был ремонт и притом сравнительно недавно: на всем лежал отпечаток качества – от белых шкафчиков до дорогостоящей техники и столешниц из гранита. В кухне был Марко; он стоял, понурившись, у кофеварки и ждал, когда приготовится кофе. Когда Расбах вошел, он поднял глаза и отвернулся, возможно, смущенный своей настолько очевидной попыткой протрезветь.

Повисло неловкое молчание. Потом Марко тихо спросил, не отрывая глаз от кофеварки:

– Как вы думаете, где она?

Расбах ответил:

– Пока не знаю. Но выясню.

Марко достал из кофеварки чайник и разлил кофе по трем фарфоровым кружкам, выставленным на безукоризненно чистую мраморную столешницу. Расбах заметил, что у него дрожат руки. Марко предложил детективу кружку, и Расбах с благодарностью ее принял.

С двумя кружками в руках Марко вернулся в гостиную.

Расбах посмотрел ему вслед, стараясь отбросить сочувствие. Дела о похищении детей всегда сложные. Во-первых, они вызывают ажиотаж в СМИ. Во-вторых, исход почти никогда не бывает счастливым.

Он понимал, что придется надавить на супругов. Это часть его работы.

Каждый раз, когда Расбаха вызывали на задание, он не знал заранее, чего ожидать. Но пазл всегда складывался предсказуемо, и удивляться было нечему. Как будто способность удивляться просто выветрилась. Но ему всегда было любопытно. Ему всегда хотелось знать.

Расбах добавил в кофе сахар и молоко, которые ему оставил Марко, и помедлил в дверях кухни с кружкой в руках. С того места, где он стоял, были видны обеденный стол и буфет, явно винтажные. За ними – обитый зеленым бархатом диван и затылки Марко и Энн Конти. Справа от дивана – мраморный камин, над каминной полкой – большая картина. Расбах не совсем понимал, что на ней изображено. Напротив дивана – окно, а между ними – кофейный столик и два удобных глубоких кресла.

Расбах прошел в гостиную и сел в то же кресло, что и раньше – ближайшее к камину, напротив супругов. Он отметил, что руки Марко, когда тот подносил кружку к губам, все так же дрожали. Энн отрешенно держала свою кружку в руках, поставив на колени. Она перестала плакать.

По стенам все еще плясали огни полицейских машин, припаркованных снаружи. Криминалисты тихо и методично делали свою работу. Настроение в доме царило деловитое, но подавленное, мрачное.

Перед Расбахом лежала непростая задача. Ему нужно было донести до супругов мысль, что он работает на них, что полиция делает все возможное, чтобы найти их пропавшего ребенка (это действительно было так), пусть даже он знал: в большинстве случаев ответственность за пропажу ребенка несут родители. И во всем этом деле, несомненно, было что-то, что вызывало у него подозрения. Но он решил быть непредвзятым.

– Я вам очень соболезную, – начал Расбах. – Даже представить не могу, как тяжело вам сейчас приходится.

Энн взглянула на него. От сочувствия, прозвучавшего в его словах, ее глаза снова наполнились слезами.

– Зачем кому-то наша малышка? – спросила она жалобно.

– Нам это и предстоит выяснить, – ответил Расбах, ставя кружку на столик и доставая блокнот. – Возможно, вопрос прозвучит банально, но есть ли у вас предположения, кто мог ее похитить?

Оба взглянули на него расширенными от возмущения глазами: что за нелепое предположение! Но ребенка-то нет.

– Вы в последнее время не замечали, чтобы кто-нибудь бродил рядом с вашим домом, интересовался ребенком?

Оба покачали головами.

– У вас есть какие-нибудь предположения, хоть какие-нибудь, кто мог бы желать вам вреда?

Они снова, одинаково растерянно, покачали головой.

– Пожалуйста, подумайте, – сказал Расбах. – Не спешите. Должна быть причина. Всегда есть причина, нам просто нужно понять, какая.

Марко приоткрыл рот, потом как будто передумал.

– Вы что-то хотели сказать? – спросил Расбах. – Сейчас не время умалчивать.

– Твои родители, – наконец произнес Марко, поворачиваясь к жене.

– При чем тут мои родители? – с явным удивлением произнесла она.

– У них есть деньги.

– И что? – кажется, она не понимала, к чему он клонит.

– У них много денег, – сказал Марко.

А вот это уже что-то, подумал Расбах.

Энн ошеломленно посмотрела на мужа. Возможно, она первоклассная актриса.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Ты же не думаешь, что ее похитили ради… – Расбах внимательно наблюдал за ними обоими. Выражение ее лица изменилось. – Это было бы хорошо, – сказала она, глядя на детектива. – Правда? Если им нужны только деньги, они же вернут мне моего ребенка? Они не причинят ей вреда?

Ее голос прозвучал с такой надеждой, что Расбаха переполнило сострадание. Он был почти убежден, что она к произошедшему не имеет ни малейшего отношения.

– Ей, наверно, так страшно, – сказала она и, потеряв всякое самообладание, разрыдалась.

Расбах хотел спросить ее о родителях. Время в делах с похищением на вес золота. Но вместо этого он повернулся к Марко.

– Кто ее родители? – спросил Расбах.

– Элис и Ричард Драйз, – ответил Марко. – Ричард – ее отчим.

Расбах записал сведения в блокнот.

Энн взяла себя в руки и добавила:

– У моих родителей много денег.

– Сколько? – спросил Расбах.

– Точно не знаю, – ответила Энн. – Миллионы.

– А если все-таки точнее? – попросил Расбах.

– Думаю, их состояние можно оценить миллионов в пятнадцать, – сказала Энн. – Но об этом не всем известно.

Расбах посмотрел на мужа. Лицо Марко казалось совершенно безучастным.

– Я хочу позвонить матери, – сказала Энн. Она перевела взгляд на часы, и Расбах сделал то же самое. Пятнадцать минут третьего ночи.

У Энн сложные отношения с родителями. Когда она и Марко вступают с ними в конфликт, а это случается довольно часто, Марко повторяет, что у Энн с родителями все страшно извращено. Может, так оно и есть, но других родителей ей не досталось. Они нужны ей. Она старается, как умеет, поддерживать мир, но это нелегко.

Марко рос в совершенно другой среде. Его семья большая и шумная. Они все добродушно кричат друг на друга при встречах, которые случаются не так уж часто. Родители Марко эмигрировали в Нью-Йорк из Италии еще до его рождения и теперь держат ателье и химчистку. Не те деньги, которыми можно похвастать, но на жизнь хватает. Они не настолько вовлечены в дела Марко, как богатые родители Энн – в ее. Марко и четверых его братьев и сестер вытолкнули из гнезда в юном возрасте, им пришлось самим себя обеспечивать. Марко с восемнадцати лет живет один и на своих собственных условиях. Он самостоятельно получил высшее образование. С родителями он видится время от времени, они занимают не слишком много места в его жизни. Никто не считает его происхождение зазорным, кроме родителей Энн и их состоятельных друзей по клубам «Грандвью Гольф» и «Кантри». Марко из трудолюбивой законопослушной семьи среднего класса, которая живет достойно, но не более того. Никто из друзей Энн и ее коллег по художественной галерее не считает его человеком из низшего общества.

Только старая денежная аристократия видит его в таком свете. И мать Энн из таких. Отец Энн, Ричард Драйз (на самом деле он ей отчим: родной отец трагически скончался, когда ей было четыре года), – вполне успешный бизнесмен, а ее мать, Элис, владеет миллионами.

Ее богатые родители наслаждаются положением состоятельных людей, общением с зажиточными друзьями. Дом в одном из лучших районов города, членство в «Грандвью Гольф» и «Кантри», роскошные автомобили и отдых в пятизвездочных отелях. Энн отправили в частную школу для девочек, потом – в хороший университет. Чем старше отец становится, тем больше ему нравится воображать, что это он заработал их состояние, но это неправда. В результате он зазнался. Стал слишком самодовольным.

Когда Энн «связалась» с Марко, ее родители вели себя так, будто это конец света. Марко казался типичным плохим мальчиком. Он был опасно красив: слишком светлая для итальянца кожа, темные волосы, угрюмый взгляд и слегка бунтарский вид, особенно когда он не брился. Но при виде Энн его глаза озарялись нежностью, и улыбка у него была ослепительная. А когда он называл ее «малыш», она просто не могла устоять. Его первое появление в доме родителей Энн – он пришел забрать ее на свидание – стало одним из решающих мгновений ее взрослой жизни. Ей было двадцать два. Мать только что рассказала ей о славном молодом человеке, юристе, сыне друзей, который хотел бы с ней познакомиться. Энн нетерпеливо объяснила, что она уже встречается с Марко.

– Да, но ведь это… – сказала мать.

– Что «это»? – спросила Энн, скрещивая руки на груди.

– Это же несерьезно, – сказала мать.

Энн до сих пор помнит выражение лица матери. Тревога, смущение. Наверняка она представила, как это будет выглядеть в глазах общества. Как объяснить друзьям, что ее дочь встречается с молодым человеком из низов, который работает барменом в итальянском районе и ездит на мотоцикле. Она, конечно, и не вспомнит, что Марко получил диплом в сфере бизнеса в том же самом университете, который они сочли вполне подходящим для собственной дочери. Они с отцом и знать не желали, насколько достойно восхищения, что он работает по ночам, чтобы оплачивать учебу. Вряд ли кто-нибудь вообще окажется когда-нибудь достаточно хорош для их дочурки.

И вот тогда (это было идеально!) Марко с ревом подкатил на своем «Дукати», и Энн выбежала из родительского дома прямо в его объятия, а мать смотрела из-за занавесок. Он страстно поцеловал ее, не слезая с мотоцикла, и передал запасной шлем. Она села на мотоцикл, и они умчались прочь, и гравий разлетался из-под колес. Именно в тот момент она решила, что влюблена.

Но никому не может быть вечно двадцать два года. Мы взрослеем. Все меняется.

– Я хочу позвонить матери, – повторила Энн. Столько всего произошло… неужели они вернулись домой к пустой кроватке меньше часа назад?

Марко взял телефон и передал ей, потом вернулся на диван, напряженный, со скрещенными на груди руками.

Энн набрала номер. Она снова начала плакать, не успев набрать последние цифры. Раздались гудки, потом ответил голос матери.

– Мам, – произнесла Энн, и дальнейшие ее слова потонули в рыданиях.

– Энн? Что случилось?

Энн наконец удалось произнести:

– Кто-то похитил Кору.

– О боже, – выговорила мать.

– Полиция уже здесь, – сказала Энн. – Вы можете приехать?

– Конечно, Энн, мы сейчас будем, – ответила мать. – Держись. Мы с отцом уже выезжаем.

Энн повесила трубку и зарыдала. Родители приедут. Они всегда помогали ей, даже когда сердились. Они и сейчас рассердятся на нее и Марко, особенно на Марко. Они обожают Кору, свою единственную внучку. Как они отреагируют, когда узнают, что они с Марко натворили?

– Они едут, – сказала Энн мужу и детективу. Она взглянула на Марко и отвернулась.

5

Марко чувствует себя изгоем, как с ним часто бывает в присутствии родителей Энн. Даже теперь, когда Кора пропала, эти трое – его убитая горем жена, всегда сдержанная теща и властный тесть – как будто забыли о его существовании, снова негласно объединившись в союз трех. Иногда они исключают его из своего круга деликатно, иногда не слишком. Но ведь он знал, на что идет, когда женился. Он думал, с такими условиями он сможет смириться.

Бесполезный, он стоит у стены в гостиной и смотрит на Энн. Она сидит в центре на диване; ее обнимает, пытаясь утешить, мать. Отец держится более отстраненно и только похлопывает дочь по плечу. Никто не смотрит на Марко. Никто не пытается утешить его. Марко чувствует себя лишним в собственном доме.

Но это не так страшно, сейчас его мутит от ужаса. Все, чего он хочет, это чтобы его малышка Кора вернулась в свою кроватку; он хочет, чтобы время обернулось вспять.

Он чувствует на себе взгляд детектива. Тот единственный обращает внимание на Марко. Марко нарочно его игнорирует, хотя понимает, что, возможно, не следовало бы. Марко знает, что он подозреваемый. Детектив с самого начала на это намекает. Марко случайно подслушал, как полицейские в доме шептались о том, чтобы привести собак для розыска трупов. Он не идиот. Они бы не стали этого делать, если бы не допускали, что Кора была мертва до того, как покинула дом. Полиция явно думает, что они с Энн убили собственного ребенка.

Пускай ведут собак – он не боится. Возможно, полиция регулярно имеет дело с подобным – с родителями, которые убили собственных детей, – но он бы никогда не причинил вреда своей малышке. Кора для него все. Она единственный луч света, единственный надежный источник радости, особенно последние несколько месяцев, когда жизнь неуклонно разваливается, а Энн все глубже погружается в депрессию. Он перестал узнавать жену. Что случилось с той неотразимой красоткой, на которой он женился? Все катится к чертям. Но с Корой у них была особая связь, как будто они объединились против всех в ожидании, когда все пройдет, когда мамочка станет прежней.

Теперь родители Энн станут презирать его еще сильнее. Они скоро простят Энн. Они простят ей что угодно – даже то, что она оставила ребенка на произвол похитителя. Но его они никогда не простят. Они мужественно перенесут несчастье, они всегда сохраняют присутствие духа, в отличие от своей чувствительной дочери. Возможно, они даже спасут Энн и Марко от ошибок, которые те совершили. Это как раз то, что им больше всего по душе. Уже сейчас Марко видит, как отец Энн, нахмурившись, смотрит поверх голов жены и дочери, сосредоточенный на проблеме – проблеме, которую создал Марко, – и на том, как он будет ее решать. Представляет, как примет этот вызов и выйдет победителем. Может, ему опять удастся унизить Марко – и на этот раз по делу.

Марко ненавидит тестя. Это взаимно.

Но сейчас самое важное – вернуть Кору. Только это имеет значение. Пусть Марко и считает их семейку ненормальной, но все они любят Кору. Он моргает, чтобы смахнуть вновь навернувшиеся слезы.

Детектив Расбах отметил холодность в отношениях между зятем и родителями Энн. Обычно подобный кризис сближает людей, пусть даже ненадолго. Но этот не был похож на остальные. На этот раз родители оставили ребенка дома одного (по их утверждению), и его похитили. При взгляде на сплотившееся на диване семейство ему сразу стало ясно, что родители Энн найдут оправдание для обожаемой дочери. Муж – удобный козел отпущения, его одного будут считать виноватым, справедливо это или нет. И, похоже, ему об этом известно.

Отец Энн поднялся с дивана и подошел к Расбаху. Он был высок, с широкими плечами и темными с проседью волосами. От него исходила уверенность, граничащая с агрессивностью.

– Детектив…

– Детектив Расбах, – подсказал Расбах.

– Ричард Драйз, – представился тот, протягивая руку. – Расскажите мне, какие меры вы предпринимаете, чтобы найти мою внучку.

Он говорил тихо, но властно: он привык быть главным.

Расбах ответил:

– Полицейские прочесывают округу, ведут допросы, ищут свидетелей. Криминалисты осматривают дом и прилегающую территорию. Мы разослали описание ребенка на местном и федеральном уровнях. Скоро это появится в СМИ. Возможно, нам повезет, и камеры слежения что-нибудь зафиксировали, – он сделал паузу. – Мы надеемся в скором времени найти зацепки.

«Мы делаем все, что в наших силах. Но, возможно, этого окажется недостаточно, чтобы спасти вашу внучку», – подумал Расбах. Он по опыту знал, что расследования продвигаются медленно, если только нет значительного прорыва на ранней стадии. У девочки осталось не так много времени, если она вообще жива.

Драйз придвинулся ближе, достаточно близко, чтобы Расбах почувствовал запах его лосьона после бритья. Он бросил на дочь быстрый взгляд через плечо и сказал еще тише:

– Вы проверили извращенцев?

Расбах внимательно посмотрел на него. Драйз единственный, кто произнес вслух то, о чем даже думать не принято.

– Мы проверяем всех, о ком нам известно, но всегда есть те, кого мы не знаем.

– Это убьет мою дочь, – сказал Драйз вполголоса, глядя на нее.

Расбах подумал, знает ли он о послеродовой депрессии дочери. Возможно, сейчас не время интересоваться. Вместо этого, сделав небольшую паузу, он спросил:

– Ваша дочь упомянула, что вы владеете значительным состоянием. Это правда?

Драйз кивнул:

– Можно и так сказать.

Он бросил взгляд на Марко, который не смотрел в его сторону и не отрывал взгляда от Энн.

Расбах спросил:

– Как вы считаете, это могло быть похищением с целью выкупа?

Драйза это, как будто, удивило, но он задумался.

– Не знаю. А как вы считаете?

Расбах едва заметно покачал головой.

– Мы пока не знаем. Безусловно, есть такая вероятность, – он дал Драйзу минуту, чтобы все взвесить. – Нет ли кого-нибудь, кого угодно, хотя бы из ваших деловых партнеров, кто мог бы затаить на вас обиду?

– Вы полагаете, мою внучку похитили, чтобы мне отомстить? – тот был явно шокирован.

– Это всего лишь вопрос.

Ричард Драйз не сразу опроверг эту мысль. Либо он достаточно высокого о себе мнения, подумал Расбах, либо с годами нажил себе врагов, раз всерьез рассматривает такой вариант. Наконец Драйз покачал головой.

– Нет, не могу представить никого, кто бы мог это сделать. У меня нет врагов – по крайней мере, насколько мне известно.

– Да, это маловероятно, – согласился Расбах. – Но случались и более странные вещи, – и спросил небрежно: – А какой у вас бизнес, мистер Драйз?

– Упаковка и маркировка, – он встретился с Расбахом взглядом. – Мы должны найти Кору, детектив. Она моя единственная внучка, – он опустил руку на плечо Расбаха и добавил: – Держите меня в курсе. Хорошо? – Затем достал визитку и повернулся, чтобы отойти. – Звоните в любое время. Мне важно знать, что происходит.

Секундой спустя к Расбаху подошел Дженнингс и сказал ему на ухо:

– Собаки уже здесь.

Расбах кивнул и оставил потрясенное семейство в гостиной.

Он вышел на улицу встретить кинолога. Возле дома стоял фургон с собаками. Он был знаком с кинологом, копом по фамилии Темпл. Хороший человек, знает свое дело.

– Что у нас? – спросил Темпл.

– Заявление о пропаже ребенка, прямо из кроватки, где-то после полуночи, – ответил Расбах.

Темпл серьезно кивнул. Никто не любит дела о пропавших детях.

– Всего шесть месяцев, поэтому самостоятельно передвигаться не может.

Здесь не тот случай, когда двухлетний малыш проснулся среди ночи, вышел погулять, устал и забрался в чей-нибудь сад. Будь дело в этом, они бы использовали розыскных собак, чтобы найти ребенка по запаху. Но этого младенца из дома кто-то вынес.

Расбах попросил привести собак для розыска трупов, чтобы проверить, не почуют ли они в доме или в машине, что ребенок был уже мертв. Хорошо обученные собаки чуют смерть – на одежде, на поверхностях – примерно через два-три часа после ее наступления. Химический состав тела после смерти меняется, но по прошествии времени. Если девочку убили и сразу же вывезли, собаки этого не почуют, но если после убийства она еще какое-то время оставалась в доме… стоит попробовать. Расбах понимал, что доказательства, которые он получит с помощью собак, будут бесполезны для обвинения, если они не найдут тело. Но Расбах был готов на все, чтобы собрать максимум информации. Он намерен был извлечь пользу из любого доступного орудия расследования. В погоне за правдой он никогда не отступал. Ему нужно было знать, что случилось.

Темпл кивнул:

– Приступим.

Он подошел к фургону и отодвинул дверь. Оттуда выпрыгнули две одинаковые собаки, черно-белые английские спрингер-спаниели. Темпл командовал голосом и жестами. Поводками он не пользовался.

– Начнем с машины, – сказал Расбах. Он повел их к «Ауди» четы Конти. Собаки, идеально послушные, последовали за Темплом. Криминалисты были уже там. При виде собак они молча отступили.

– Мы закончили? Можно пускать собак? – спросил Расбах.

– Да, запускайте, – ответил криминалист.

– Вперед, – скомандовал Темпл собакам.

Собаки принялись за работу. Они обошли машину, усиленно ее обнюхивая. Запрыгнули в багажник, оттуда на заднее сиденье, затем на переднее и быстро выскочили обратно. Сели рядом с кинологом и задрали к нему морды. Тот дал им лакомство и покачал головой:

– Все чисто.

– Попробуем в доме, – с облегчением сказал Расбах. Он надеялся, что пропавшая девочка еще жива. Ему хотелось ошибаться насчет родителей. Хотелось ее найти. Но он напомнил себе, что не стоит питать надежд. Он должен оставаться объективным. Он не может дать волю эмоциям в расследовании. Иначе он не выживет.

Собаки, не переставая обнюхивать воздух, поднялись на крыльцо и вошли в дом. Внутри кинолог повел их наверх, чтобы они начали с детской.

6

При виде собак Энн подняла голову, высвободилась из-под руки матери и нетвердо встала с дивана. Она проводила взглядом кинолога, который, не говоря ни слова, повел собак на второй этаж.

Она почувствовала, что рядом встал Марко.

– Они привели ищеек, – сказала она. – Слава богу! Наконец-то мы сдвинемся с мертвой точки, – она почувствовала, как он подался к ней, и отстранилась. – Я хочу посмотреть.

Детектив Расбах, подняв руку, преградил ей путь.

– Будет лучше, если вы останетесь здесь и дадите собакам делать свое дело, – мягко сказал он.

– Мне принести что-нибудь из ее одежды? – предложила Энн. – Что-нибудь, что она носила недавно, и я не успела постирать. Могу достать из бака для белья в подвале.

– Это не собаки для розыска пропавших, – сказал Марко.

– Что? – спросила Энн, поворачиваясь к нему.

– Это не собаки для розыска пропавших. Они ищут трупы.

Только тогда она поняла. С побелевшим лицом она посмотрела на детектива.

– Вы думаете, мы убили ее!

Ее вскрик заставил всех замолчать. Все присутствующие потрясенно застыли на месте. Энн увидела, как мать прижала ладонь ко рту. Отец сдвинул брови.

– Это же абсурд! – воскликнул Ричард Драйз, и его лицо налилось кирпично-красным цветом. – Вы же не можете всерьез подозревать, что моя дочь причинила вред собственному ребенку!

Детектив не ответил.

Энн смотрела на отца. Он всегда, сколько она помнит, вставал на ее защиту. Но сейчас он мало чем мог помочь. Кору похитили. И глядя на него, Энн поняла, что впервые в своей жизни видит отца испуганным. Он боится за Кору? Или за нее? Неужели полиция действительно считает, что она убила собственного ребенка? Энн не осмеливалась взглянуть на мать.

– Лучше бы вы занялись своей работой и нашли мою внучку! – сказал отец детективу, пытаясь, очевидно, за враждебностью скрыть страх.

Некоторое время все хранили молчание. Никто не знал, что можно сказать в такой дикой ситуации. Они просто прислушивались к цоканью собачьих когтей по деревянным доскам пола над головой.

Наконец, Расбах ответил:

– Мы делаем все, что в наших силах, чтобы найти вашу внучку.

Напряжение Энн достигло крайней точки. Она хотела, чтобы ей вернули ребенка. Хотела, чтобы Кора вернулась невредимой. Ей невыносима была мысль о том, что ее малышка страдает, что ей делают больно. Энн почувствовала, что может потерять сознание, и снова опустилась на диван. Мать тут же обхватила ее рукой за плечи оберегающим жестом. На детектива она больше не поднимала глаз.

Собаки сбежали по лестнице. Энн подняла взгляд и повернулась, чтобы увидеть, как они спускаются. Кинолог покачал головой. Собаки вошли в гостиную, и все они – Энн, Марко, Ричард и Элис Драйзы – застыли в абсолютной неподвижности, словно опасаясь привлечь их внимание. Энн сидела на диване, как окаменевшая, пока собаки бегали по коврам в разных частях гостиной и принюхивались, исследуя комнату. Затем они подошли к Энн и обнюхали ее. За спиной стоял полицейский и следил за собаками, возможно, готовый арестовать их с Марко на месте. «Что, если собаки залают?» – подумала она, и от страха у нее закружилась голова.

Все как будто накренилось и скользило вниз. Энн знала, что они с Марко не убивали своего ребенка. Но она была беспомощна и напугана.

Ей было известно, что собаки чуют страх. Она вспомнила об этом сейчас, когда смотрела в их почти человечьи глаза. Собаки обнюхивали ее, ее одежду; она почувствовала на себе их прерывистое дыхание, теплое и пахучее, и отпрянула. Попыталась не дышать. А потом они оставили ее и переключились на родителей, затем на Марко, который в одиночестве стоял у камина. Когда они, по-видимому, ничего не найдя в гостиной, перешли на кухню, Энн с облегчением вернулась в прежнее положение. Она слышала, как стучали по кухонной плитке их когти, потом – как они вприпрыжку спустились по задней лестнице в подвал. Расбах вышел из комнаты вслед за ними.

Семья осталась в гостиной в ожидании. Энн не хотела ни с кем встречаться взглядом, поэтому, не отрываясь, смотрела на часы на каминной полке. С каждой уходящей минутой она чувствовала все большее отчаяние. Ей казалось, будто ее ребенок все сильнее и сильнее удаляется от нее.

Энн услышала, как открылась дверь из кухни на задний двор. Она представила, как собаки обыскивают его: сначала сад, потом гараж, а потом выходят в проулок. Ее глаза неотрывно следили за стрелкой часов на каминной полке, но вместо нее она видела собак в гараже, снующих между разбитыми горшками и ржавыми граблями. Она сидела в оцепенении, слушая, ожидая их лая. Она ждала, охваченная тревогой, и думала о выключенном датчике движения.

Наконец вернулся Расбах.

– Собаки ничего не нашли, – сказал он. – Это хорошие новости.

Энн физически ощутила облегчение сидящей рядом матери.

– Теперь мы наконец-то можем сосредоточиться на поисках моей внучки? – спросил Ричард Драйз.

Детектив ответил:

– Мы ищем ее, поверьте.

– Что дальше? – желчно произнес Марко. – Что от нас теперь требуется?

Расбах ответил:

– Нам придется задать вам обоим много вопросов. Возможно, вам известно что-то, о чем вы сами не подозреваете, но что может оказаться полезным.

Энн с сомнением взглянула на Марко. Что нам может быть известно?

Расбах добавил:

– И нам нужно, чтобы вы пообщались с журналистами. Возможно, кто-то что-то видел или увидит завтра или послезавтра, но не обратит внимания, если не будет в курсе происшествия.

– Хорошо, – отрывисто сказала Энн. Она пойдет на что угодно, чтобы вернуть дочь, хотя перспектива встречи с журналистами приводила ее в ужас. Марко тоже кивнул, хотя явно нервничал. Энн мельком подумала, что волосы у нее грязные, а лицо опухло от слез. Марко взял ее за руку и с силой сжал.

– Может быть, назначить вознаграждение? – предложил отец Энн. – За информацию. Я найду деньги. Если кто-нибудь что-то видел и не хочет говорить, он дважды подумает, если мы предложим правильную сумму.

– Спасибо, – произнес Марко.

Энн молча кивнула.

У Расбаха зазвонил мобильный. Это был детектив Дженнингс, который опрашивал соседей.

– Похоже, мы что-то нашли, – сказал он.

Расбах почувствовал, как обостряются инстинкты. Им отчаянно нужна была зацепка. Через несколько минут он уже был на параллельной улице, через проулок от дома Конти.

Дженнингс ждал на крыльце. Он постучал, и дверь сразу же открыла женщина лет пятидесяти. Ее явно подняли с постели. На ней был халат, волосы подобраны невидимками. Дженнингс сказал, что ее зовут Пола Демпси.

– Детектив Расбах, – представился Расбах, показывая женщине значок. Она пригласила их в гостиную, где в кресле сидел ее разбуженный муж, в пижамных штанах и с всклокоченными волосами.

– Миссис Демпси кое-что видела, и это может быть важным, – сказал Дженнингс. Когда все расселись, он продолжил: – Расскажите детективу Расбаху то же, что и мне. Что вы видели?

– Хорошо, – ответила она и облизала губы. – Я была в ванной на втором этаже. Приняла аспирин, потому что у меня разболелись ноги после работы в саду.

Расбах ободряюще кивнул.

– Ночь сегодня жаркая, поэтому, чтобы комната проветривалась, мы не стали закрывать окно. Оно выходит в проулок за домом. Дом Конти через дорогу и немного в сторону от нашего.

Расбах кивнул: он уже обратил внимание на расположение домов. Он внимательно слушал.

– Я как раз выглянула в окно. Проулок оттуда ясно просматривается. И мне было довольно хорошо видно в темноте, потому что я не включала свет.

– И что вы увидели? – спросил Расбах.

– Машину. Я увидела, как по проулку едет машина.

– Где именно была эта машина? И в каком направлении ехала?

– К моему дому от дома Конти. Она могла выехать как из их гаража, так и из любого другого за ними.

– Какой марки? – спросил Расбах, доставая блокнот.

– Не знаю. Я не очень хорошо разбираюсь в машинах. Вот если бы ее видел муж, он бы смог вам помочь, – она повернулась к мужу, который беспомощно пожал плечами. – Но, конечно, в тот момент я об этом не думала.

– Можете ее описать?

– Довольно маленькая и, кажется, темного цвета. Но у нее не горели фары, именно поэтому я и обратила внимание. Я подумала, как странно, что фары не горят.

– Вы видели водителя?

– Нет.

– Не заметили, был ли кто-нибудь на переднем сиденье?

– Мне кажется, там никого не было, но я не уверена. Я не очень хорошо разглядела. Возможно, это был электромобиль или гибрид, потому что он ехал очень тихо.

– Уверены?

– Нет, не уверена. Но в нашем проулке всегда хорошо слышно, когда кто-то едет, а эта машина почти не шумела, хотя, может, это оттого, что она ехала очень медленно.

– Во сколько это было, вы заметили?

– Я посмотрела на часы, когда вставала с кровати. У меня на столике электронный будильник. Было двенадцать тридцать пять.

– Вы точно уверены?

– Да, – ответила она. – Абсолютно.

– Вы не помните еще какие-нибудь детали касательно машины, любые? – спросил Расбах. – Она была двухдверная? Или четырех?

– К сожалению, нет, – ответила Пола. – Не заметила. Но она была маленькая.

– Мне бы хотелось взглянуть на окно в ванной, если вы не возражаете, – сказал Расбах.

– Конечно.

Она проводила их наверх в ванную в глубине дома. Расбах выглянул из открытого окна. Обзор действительно хороший: ему был виден весь проулок. Слева гараж Конти, огороженный желтой полицейской лентой, – ворота гаража были до сих пор открыты. Как жаль, что Пола не поднялась в ванную всего на несколько минут раньше. Тогда она увидела бы, как автомобиль с выключенными фарами выезжает из гаража Конти, если он действительно появился оттуда. Если бы только у него был свидетель, который мог подтвердить, что какая-то машина стояла в гараже Конти или выезжала из гаража в 00:35! Но этот автомобиль мог ехать откуда угодно.

Расбах поблагодарил Полу и ее мужа, дал им свою визитку, и они с Дженнингсом вместе вышли на улицу. Они остановились на тротуаре перед домом. Небо начинало светлеть.

– Ну, что думаешь? – спросил Дженнингс.

– Интересно, – ответил Расбах. – Время. И тот факт, что фары не были включены.

Второй детектив кивнул. Марко проверил ребенка в полпервого. А в 00:35 со стороны гаража Конти ехала машина с выключенными фарами. Возможный сообщник.

Родители только что стали главными подозреваемыми.

– Отправь полицейских допросить всех, у кого гаражи выходят в проулок. Я хочу знать, кто ехал на машине в двенадцать тридцать пять ночи, – сказал Расбах. – И пусть полиция снова пройдется по обеим улицам и попробует выяснить, не смотрел ли кто из окна на проулок в это же самое время и не видел ли он чего.

Дженнингс кивнул.

– Хорошо.

Энн крепко сжимает руку Марко. Перед встречей с представителями СМИ она едва не задыхается. Ей даже пришлось сесть и опустить голову между колен. С десяток репортеров и фотографов ждут на улице. Энн любит приватность, вот так выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение для нее невыносимо. Она никогда не искала внимания. Но Энн с Марко нужно заинтересовать СМИ. Им нужно, чтобы лицо Коры было повсюду в газетах, новостях, Интернете. Нельзя взять и вынести ребенка из чужого дома посреди ночи так, чтобы никто ничего не заметил. У них оживленный район. Наверняка кто-нибудь захочет поделиться информацией. Энн с Марко должны через это пройти, хоть и понимают, что станут мишенью для травли в желтой прессе, едва правда выйдет наружу. Они родители, которые бросили ребенка, оставили младенца одного. И теперь их дочь похищена. Взгляды будут прикованы к ним.

Они заранее заготовили объявление – сочинили за кофейным столиком с помощью детектива Расбаха. В объявлении не упоминается тот факт, что ребенок находился в доме один во время похищения, но Энн не сомневается, что рано или поздно об этом все узнают. У нее предчувствие, что как только СМИ вторгнутся в ее жизнь, от них невозможно будет избавиться. Права на личную жизнь у них больше не будет. Они с Марко станут притчей во языцех, их лица будут смотреть с обложек журналов в супермаркетах. Ей страшно и стыдно.

Энн и Марко вышли на крыльцо. Детектив Расбах – рядом с Энн, детектив Дженнингс – возле Марко. Энн опиралась на руку мужа, как будто в любой момент могла упасть. Они договорились, что читать объявление будет Марко: она была бы не в силах. Она выглядела так, словно ее свалит с ног малейшее дуновение. Марко смотрел в толпу репортеров, потом весь как будто сжался и опустил глаза на лист бумаги, заметно дрожащий в его руках. Вокруг то и дело вспыхивали камеры.

Энн подняла глаза, оглушенная. Улица была полна репортеров, телекамер, фургонов, техников, проводов и оборудования, людей с микрофонами в руках и густым слоем косметики на лицах. Она видела такие сцены по телевизору. Но теперь на экране появится она сама. Кажется, что все это нереально, как будто происходит не с ней, а с кем-то другим. Она чувствует странную оторванность от собственного тела, словно одновременно стоит на крыльце перед толпой и наблюдает за собой сверху и немножко слева.

Марко поднял руку, показывая, что собирается говорить. Шум внезапно стих.

– Я бы хотел сделать заявление, – еле слышно произнес Марко.

– Громче! – крикнул кто-то с тротуара.

– Я хочу сделать заявление, – повторил Марко громче и отчетливее. Потом он начал читать, и его голос окреп:

– Сегодня ночью, между двенадцатью тридцатью и часом тридцатью, наша красавица дочурка Кора была похищена из кроватки неизвестным или неизвестными, – он остановился на миг, чтобы собраться с мыслями. Никто не проронил ни звука. – Ей всего шесть месяцев. У нее светлые волосы, голубые глаза, вес около семи килограммов. Она была одета в подгузник и однотонное бледно-розовое боди. Еще из кроватки пропало белое одеяльце.

Мы любим Кору больше всего на свете. Мы хотим, чтобы она вернулась. Мы просим того, кто забрал ее, пожалуйста, пожалуйста, верните нам ее невредимой, – Марко поднял глаза от листа. Он плакал, и ему пришлось остановиться, чтобы вытереть слезы, прежде чем читать дальше. Энн всхлипывала рядом с ним, глядя на море лиц.

– Мы понятия не имеем, кто мог украсть нашу прекрасную невинную девочку. Мы просим вашей помощи. Если вы что-нибудь знаете, что-нибудь видели, пожалуйста, позвоните в полицию. Мы предлагаем внушительное вознаграждение за информацию, которая поможет вернуть нашего ребенка. Спасибо.

Марко повернулся к Энн, и они упали друг другу в объятия под вспышки камер.

– Какова сумма вознаграждения? – выкрикнул кто-то.

7

Никто не понял, как так получилось, но вскоре после встречи со СМИ к детективу Расбаху в гостиной подошел полицейский, который держал, зажав между двумя пальцами в перчатке, бледно-розовое боди. Взгляд каждого в комнате – детектива Расбаха, Марко, Энн и ее родителей, Элис и Ричарда, – застыл на маленьком предмете одежды.

Первым тишину нарушил Расбах.

– Где вы это нашли? – спросил он отрывисто.

– О! – вырвалось у Энн.

Все отвернулись от полицейского с розовым боди в руках, чтобы взглянуть на Энн. Кровь отлила от ее лица.

– Оно было в корзине для грязного белья в детской? – спросила Энн, вставая.

– Нет, – ответил полицейский с боди. – Оно было под подстилкой на пеленальном столике. Мы не заметили его при первом обыске.

Расбах пребывал в крайнем раздражении. Как можно было не заметить?

Энн покраснела. Она казалась растерянной.

– Простите. Я, наверное, забыла. В этом боди Кора была вечером. Я переодела ее после последнего кормления. Она на него срыгнула. Давайте покажу, – Энн подошла к полицейскому и протянула руку к боди, но полицейский сделал шаг назад.

– Пожалуйста, не трогайте, – попросил он.

Энн повернулась к Расбаху:

– Я сняла с нее это боди и переодела в другое. Я думала, я бросила его в корзину для белья рядом с пеленальным столиком.

– Значит, описание, которое у нас есть сейчас, неверное? – спросил Расбах.

– Да, – признала Энн растерянно.

– Тогда во что она была одета? – спросил Расбах. Энн медлила с ответом, и он повторил: – В чем она была?

– Я… я не помню точно, – ответила Энн.

– Что значит, вы не помните? – настаивал детектив. Его голос звучал резко.

– Я не знаю. Я немного выпила. Устала. Было темно. Последнее кормление я делаю в темноте, чтобы она не до конца проснулась. Она срыгнула себе на одежду, и когда я меняла подгузник, сменила и боди, все в темноте. Я бросила розовое в корзину – как я думала – и достала новое из ящичка. У нее их полно. Я не знаю, какого цвета, – Энн чувствовала себя виноватой. Но детектив явно никогда не переодевал ребенка посреди ночи.

– А вы знаете? – спросил Расбах, поворачиваясь к Марко.

Марко выглядел, как олень, захваченный светом фар. Он покачал головой.

– Я не заметил, что она ее переодела. Я не включал свет, когда проверял.

– Может, я могу проверить ящик с ее одеждой и вычислить, в чем она, – охваченная стыдом, предлагает Энн.

– Да, пожалуйста, – согласился Расбах. – Нам нужно верное описание.

Энн побежала наверх и выдвинула ящик детского комода, где она хранила боди, комбинезончики, крошечные футболки и лосины. В горошек и цветочек, с кроликами и пчелками.

Детектив с Марко последовали за ней и смотрели, как она опустилась на колени и, всхлипывая, вытаскивала вещи из ящика. Но она не помнила и никак не могла сообразить. Какого не хватает? В чем сейчас ее дочь?

Она повернулась к Марко:

– Можешь принести одежду из бака для белья?

Марко повернулся и пошел вниз исполнять поручение. Вскоре он вернулся с ворохом грязной одежды и бросил ее на пол в детской. Кто-то уже убрал с пола рвоту. Грязная детская одежда перемешалась с их собственной, но Энн выбрала вещи маленького размера и отложила в сторону.

Наконец она произнесла:

– Она в мятно-зеленом боди с вышитым впереди кроликом.

– Уверены? – спросил Расбах.

– По-другому никак, – ответила Энн понуро. – Это единственное, которого не хватает.

Осмотр криминалистов мало что выявил в доме Энн и Марко. Полиция не нашла доказательств того, что в детской или в доме находился кто-то посторонний, – ни единого. Ни отпечатка пальца, ни волокна – ничего, чему нельзя было бы дать невинное объяснение. Они сделали вывод, что в доме побывали только сами супруги, родители Энн и домработница. Им всем пришлось подчиниться унизительной необходимости сдать отпечатки пальцев. Никто всерьез не рассматривал домработницу, старую филиппинку, как возможного похитителя. Тем не менее и сама она, и все ее родственники подверглись тщательной проверке.

А вот снаружи кое-что нашлось. Следы колес в гараже, которые на экспертизе не совпали с колесами машины Конти. Расбах еще не поделился этой информацией с родителями пропавшей девочки. Вкупе с рассказом свидетельницы, которая видела, как по проулку в 00:35 едет машина, это было пока единственной надежной зацепкой в расследовании.

– Он мог быть в перчатках, – предположил Марко, когда детектив Расбах рассказал супругам об отсутствии следов постороннего в доме.

Наступило утро. Энн и Марко выглядели изможденными. Марко к тому же как будто до сих пор мучило похмелье. Но они и не подумали прилечь. Родителей Энн попросили выпить кофе на кухне, пока детектив повторно допрашивал супругов. Он должен был постоянно убеждать их: полиция делает все возможное, чтобы вернуть их ребенка, он не просто так тратит их время.

– Вполне вероятно, – согласился детектив с предположением Марко о перчатках. Но потом заметил: – Однако даже в таком случае мы должны были бы обнаружить отпечатки обуви или другие следы чужого присутствия в доме – и уж точно за домом или в гараже.

– Если только он не вышел через главный вход, – возразила Энн. Она вспомнила, что видела приоткрытую дверь. Теперь она протрезвела и говорила с большей уверенностью. И она была убеждена, что похититель вынес ее дочь через главный вход и спустился с крыльца на тротуар, поэтому и не нашлось никаких чужих отпечатков.

– Даже тогда, – возразил Расбах, – мы должны были бы что-то отыскать, – он посмотрел на них обоих многозначительным взглядом. – Мы допросили всех, кого возможно. Никто не сообщил, что видел человека с ребенком на вашем крыльце.

– Но это не значит, что его там не было, – не скрывая раздражения, сказал Марко.

– Вы не нашли и никого, кто бы видел, как ее вынесли через заднюю дверь, – добавила Энн резко. – Вы вообще ни черта не нашли.

– В датчике движения выкручена лампочка, – напомнил им детектив Расбах. Он помолчал, а затем продолжил: – Еще мы обнаружили следы колес в гараже, которые не соответствуют вашей машине, – он дал им время вникнуть в то, что сказал. – Никто не пользовался вашим гаражом недавно? Вы никому не разрешаете там парковаться?

Марко бросил взгляд на детектива и отвел глаза.

– Нет, никому, – сказал он.

Энн покачала головой.

Энн и Марко явно нервничали. Неудивительно, ведь Расбах только что дал им понять, что при отсутствии вещественных доказательств того, что ребенка вынес из дома посторонний (особенно на заднем дворе и в гараже), оставалось одно: это сделал кто-то из них.

– Прошу прощения, но я должен спросить о лекарственном препарате у вас в ванной, в шкафчике, – сказал Расбах, повернувшись к Энн. – О сертралине.

– А что с ним? – откликнулась Энн.

– Не расскажете, для чего он? – осторожно спросил Расбах.

– У меня легкая депрессия, – ответила Энн, защищаясь. – Мне доктор прописал.

– Ваш семейный врач?

Она замялась и посмотрела на Марко, словно не знала, как ей быть, но потом ответила.

– Мой психиатр, – призналась она.

– Ясно, – произнес Расбах. – Не скажете, как зовут вашего психиатра?

Энн снова взглянула на Марко и ответила:

– Доктор Лесли Ламсден.

– Спасибо, – пробормотал Расбах, записывая в блокнот.

– Многие матери страдают послеродовой депрессией, детектив, – настороженно произнесла Энн. – Ничего необычного.

Расбах дипломатично кивнул.

– А зеркало в ванной? Не расскажете, что с ним случилось?

Энн вспыхнула и смущенно посмотрела на детектива.

– Это я сделала, – призналась она. – Когда мы вернулись и увидели, что Кора пропала, я ударила рукой по зеркалу, – она подняла забинтованную руку. Руку ей промыла, продезинфицировала и перевязала мать. – Я была расстроена.

Расбах снова кивнул, делая очередную запись.

Из того, что родители рассказали Расбаху раньше, выходило, что, помимо них, ребенка последний раз видели живым вчера около двух часов дня, когда Энн зашла за кофе в «Старбакс» на углу. Если верить Энн, девочка не спала, она улыбалась из своей коляски, сосала пальцы, и бариста помахала ей.

Расбах заходил в «Старбакс» ранним утром и говорил с той самой бариста, которая, к счастью, уже была на работе. Она вспомнила Энн и ребенка в коляске. Но, похоже, больше некому подтвердить, что ребенок был жив после двух часов в пятницу, в день исчезновения.

– Что вы делали вчера после того, как зашли в «Старбакс»? – спросил Расбах.

– Вернулась домой. Кора раскапризничалась – после обеда она всегда плачет, – я ходила и укачивала ее, – ответила Энн. – Пыталась ее уложить, но она никак не засыпала. Поэтому приходилось снова брать ее на руки и ходить по дому, по двору.

– Что потом?

– Потом вернулся Марко.

– Во сколько это было? – спросил Расбах.

Марко ответил:

– Около пяти. Я освободился пораньше, потому что была пятница и мы собирались в гости.

– А потом?

– Я забрал Кору у Энн и послал Энн наверх немного поспать, – Марко откинулся на спинку дивана, не переставая водить ладонями вверх и вниз по бедрам. Потом начал качать ногой. Он не мог сидеть спокойно.

– У вас есть дети, детектив? – спросила Энн.

– Нет.

– Тогда вы не знаете, как они иногда выматывают.

– Не знаю, – Расбах и сам изменил позу в кресле. Все они уже устали.

– Во сколько вы пошли к соседям? – спросил он.

– Часов в семь, – ответил Марко.

– И что вы делали между пятью и семью?

– Почему вы об этом спрашиваете? – резко произнесла Энн. – Разве это не пустая трата времени? Я думала, вы нам поможете!

– Мне нужно знать все, что произошло. Пожалуйста, расскажите так точно, как сможете, – ответил Расбах хладнокровно.

Марко положил руку жене на колено, как будто пытаясь успокоить ее. Он сказал:

– Пока Энн спала, я играл с Корой. Покормил ее хлопьями. Энн проснулась часов в шесть.

Энн глубоко вздохнула и произнесла:

– А потом мы спорили, идти или не идти на вечеринку.

Марко рядом с ней заметно напрягся.

– Почему вы спорили? – спросил Расбах, глядя Энн в глаза.

– Няня сказала, что не сможет прийти, – ответила Энн. – Если бы она пришла, ничего бы не было, – сказала она так, словно ей это впервые пришло в голову.

Это была новая информация. Расбах не знал, что должна была быть няня. Почему они сообщили об этом только сейчас?

– Почему вы раньше не сказали?

– А мы не сказали? – удивилась Энн.

– Кто эта няня? – спросил Расбах.

Марко ответил:

– Девушка по имени Катерина. Она наша постоянная няня. Старшеклассница. Живет в квартале отсюда.

– С ней разговаривали вы?

– Что? – переспросил Марко. Он, похоже, не слушал. Возможно, усталость берет свое, подумал Расбах.

– Во сколько она сказала, что не придет? – спросил Расбах.

– Она позвонила часов в шесть. К тому моменту уже поздно было искать другую няню, – ответил Марко.

– Кто с ней разговаривал? – Расбах сделал отметку в блокноте.

– Я, – ответил Марко.

– Мы могли бы попытаться найти другую няню, – сказала Энн едко.

– Тогда казалось, что это необязательно. Конечно, сейчас… – Марко замолчал, опустив глаза.

– Могу ли я узнать ее адрес? – спросил Расбах.

– Сейчас принесу, – ответила Энн и ушла на кухню. Пока они с Марко ждали, Расбах услышал с кухни приглушенные голоса: родители Энн хотели знать, что происходит.

– О чем конкретно вы спорили? – спросил Расбах, когда Энн вернулась и протянула ему листок с наспех написанными именем и адресом няни.

– Я не хотела оставлять Кору одну, – напрямик ответила Энн. – Сказала, что останусь с ней. Синтия просила не брать ребенка, потому что Кора часто плачет. Синтия хотела вечеринку для взрослых, поэтому мы и вызвали няню. Но потом, когда няня отменилась, Марко подумал, что будет невежливо прийти с ребенком, раз уж мы обещали, что придем без, а я не хотела оставлять ее одну, вот мы и спорили.

Расбах повернулся к Марко, тот с несчастным видом кивнул.

– Марко думал, если мы включим видеоняню и будем проверять Кору каждые полчаса, все будет в порядке. Ты говорил, что ничего не случится, – с неожиданной язвительностью произнесла Энн, поворачиваясь к мужу.

– Я был не прав! – ответил Марко, резко поворачиваясь к жене. – Прости! Это я виноват! Сколько раз мне еще повторить?

Детектив Расбах смотрел, как ширилась трещина во взаимоотношениях супругов. Напряжение, которое он уловил сразу же после сообщения о пропаже их дочери, уже переросло в нечто совершенно иное – взаимные обвинения. Сплоченность, которую они демонстрировали в первые минуты и часы расследования, начала рассыпаться. А как иначе? Их дочь пропала. Они под сильным давлением. В доме полиция, в дверь барабанят журналисты. Расбах знал: если здесь есть секреты, он их раскроет.

8

Из дома супругов Конти детектив Расбах отправился к няне, чтобы проверить их версию. Было уже позднее утро, Расбаху нужно было пройти квартал, и, шагая в тени деревьев, он раздумывал над делом. Ни в доме, ни во дворе не было доказательств постороннего присутствия. А вот на бетонном полу в гараже нашли свежие следы шин. Он подозревал родителей, но теперь оказалось, что у них должна была быть няня.

Он нашел дом, номер которого дала Энн, и дверь открыла сильно расстроенная женщина. Она явно плакала. Расбах показал ей значок.

– Я так понимаю, здесь живет Катерина Ставрос, – сказал он, и женщина кивнула. – Ваша дочь?

– Да, – ответила мать девушки, пытаясь совладать с голосом. – Простите. Сейчас не самое подходящее время, – продолжила она. – Но я понимаю, почему вы здесь. Проходите, пожалуйста.

Расбах зашел в дом и попал в гостиную, полную плачущих женщин. Три дамы средних лет и девушка-подросток сидели за кофейным столиком, заставленным тарелками с едой.

– У нас вчера мама умерла, – сказала миссис Ставрос. – Мы с сестрами занимаемся похоронами.

– Простите, что беспокою, – ответил Расбах. – Но, боюсь, это важно. Где ваша дочь? – он уже сам заметил ее на диване среди тетушек – шестнадцатилетнюю толстушку, чья рука нерешительно зависла над тарелкой с брауни, когда она подняла глаза и увидела вошедшего в гостиную детектива.

– Катерина, с тобой хочет поговорить полицейский.

Катерина и все ее тетушки повернулись и смотрели на него.

Глаза девушки наполнились искренними слезами, и она спросила:

– По поводу Коры?

Расбах кивнул.

– Поверить не могу, что ее украли, – сказала девушка и, забыв о брауни, сложила руки на коленях. – Чувствую себя ужасно. Бабушка умерла, и мне пришлось все отменить.

Тетушки засуетились вокруг Катерины, а мать присела на подлокотник дивана рядом с ней.

– В котором часу вы позвонили Конти? – спросил Расбах мягко. – Помните?

Девушка расплакалась.

– Не знаю.

Ее мать повернулась к Расбаху:

– Часов в шесть. Нам позвонили из больницы примерно в это время, попросили прийти, потому что все было кончено. Я велела Катерине позвонить и все отменить, чтобы пойти с нами в больницу, – она положила руку на плечо дочери. – Нам ужасно жаль Кору. Катерина очень ее любит. Но Катерина ни в чем не виновата, – мать хотела, чтобы всем это было предельно ясно.

– Конечно, – твердо согласился Расбах.

– Поверить не могу, что они оставили ее дома одну, – продолжила она. – Что за родители так поступают?

Ее сестры неодобрительно покачали головами.

– Надеюсь, вы ее найдете, – сказала мать девушки, с беспокойством глядя на собственную дочь. – И с ней все будет в порядке.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал Расбах и повернулся, чтобы уйти. – Спасибо, что уделили время.

История Конти подтвердилась. Ребенок почти наверняка был жив в 18:00, иначе что бы сказали родители пришедшей няне? Расбаху было ясно: если ребенка убили родители, то это должно было произойти после шести часов. Либо до семи, когда они ушли к соседям, либо уже во время вечеринки. А это значит, что они, скорее всего, не успели бы избавиться от тела.

Возможно, думал Расбах, они говорят правду.

Когда детектива нет, Энн чувствует, что ей дышится чуточку легче. Он словно наблюдает за ними, ждет, когда они сделают неверный шаг, допустят ошибку. Но о какой ошибке вообще может идти речь? Коры у них нет. Если бы нашлись следы вторжения, думает она, он бы не тратил время на несправедливые подозрения. Но тот, кто похитил Кору, несомненно, был очень осторожен.

Быть может, полиция не справляется, думает Энн. Ее тревожит, что они могут все испортить. Расследование продвигается слишком медленно. С каждым часом уровень ее паники поднимается еще на один градус.

– Кто мог ее похитить? – шепчет Энн мужу, когда они остаются одни. Она временно отослала родителей домой, хотя они и хотели занять гостевую спальню на втором этаже. Но Энн, хотя и надеется на родителей, особенно в это тяжелое время, все же чувствует, что они заставляют ее еще сильнее нервничать, а ей и так хватает волнений. К тому же их присутствие давит на Марко, который и так, кажется, вот-вот взорвется. Они провели без сна всю ночь и половину дня. Энн измотана и знает, что выглядит, наверное, так же ужасно, как Марко, но ей все равно. Спать она не может.

– Мы должны подумать, Марко! Кто мог это сделать?

– Понятия не имею, – отвечает Марко беспомощно.

Она встает и начинает мерить шагами гостиную.

– Не понимаю, почему не нашлось чужих следов. Какая-то бессмыслица. Ты понимаешь? – она останавливается и добавляет: – Кроме выкрученной лампочки в датчике движения. Это явное доказательство, что кто-то проник в дом.

Марко вскидывает глаза.

– Они думают, мы сами ее выкрутили.

Энн смотрит на него.

– Что за бред! – в ее голосе звучат истерические нотки.

– Это были не мы. И мы это знаем, – говорит Марко с нажимом. Он нервно трет джинсы на бедрах – новая привычка. – Но в одном детектив прав: все кажется спланированным. Кто-то не просто шел мимо, увидел открытую дверь, зашел и забрал Кору. Но если ее похитили ради выкупа, почему похититель не оставил записки? Почему до сих пор не связался с нами? – он смотрит на наручные часы. – Почти три! Ее нет уже больше двенадцати часов! – голос у него срывается.

Энн это тоже приходило в голову. Почему с ними никто до сих пор не связался? Как обычно проходит похищение? Она спрашивала детектива Расбаха, и тот ответил:

– Ничего обычного в похищениях быть не может. Они все индивидуальны. Выкуп могут потребовать через несколько часов или несколько дней. Но, как правило, похитители не хотят держать жертву дольше необходимого. Чем больше проходит времени, тем выше риск.

Полиция подключила прослушивающее устройство к их телефону, чтобы записать любые потенциальные переговоры с похитителем. Но пока никто с заявлением, что Кора у него, им не звонил.

– Что, если этот кто-то знает твоих родителей? – предполагает Марко. – Может, их знакомый?

– А тебе хотелось бы обвинить их, да? – огрызается Энн, расхаживая перед ним взад-вперед со скрещенными на груди руками.

– Стоп, – говорит Марко. – Я их не обвиняю, но подумай немножко! Единственные, у кого здесь настоящие деньги, – это твои родители. Значит, похитителем должен быть тот, кто знает о них и о том, что у них есть деньги. У нас с тобой явно не те доходы, которые могли бы заинтересовать похитителя.

– Может, стоит прослушивать их звонки? – предлагает Энн.

Марко поднимает на нее глаза и говорит:

– Может, мы должны быть изобретательнее с вознаграждением.

– Ты о чем? Мы уже предложили вознаграждение. Пятьдесят тысяч долларов.

– Да, но пятьдесят тысяч за информацию, которая приведет к возвращению Коры… Как это поможет, если никто ничего не видел? Если бы кто-нибудь действительно что-то видел, разве он уже не сообщил бы в полицию? – Марко ждет, когда Энн поразмыслит над его словами. – Мы должны ускорить дело, – продолжает он настойчиво. – Чем дольше Кора у похитителя, тем больше шансов, что он навредит ей.

– Они думают, это я сделала, – неожиданно говорит Энн. – Думают, я убила ее, – у нее дикие глаза. – По тому, как детектив на меня смотрит, я вижу, что он уже все решил на мой счет. Он, наверное, хочет выяснить только, как ты здесь замешан.

Марко вскакивает с дивана и пытается обнять ее.

– Тсс, – успокаивает он. – Они так не думают.

Но втайне он боится, что все именно так. Послеродовая депрессия, антидепрессанты, психиатр. Он не знает, что сказать, чтобы ее успокоить. Он чувствует, как ее напряжение нарастает, и хочет избежать взрыва.

– Что, если они пойдут к доктору Ламсден? – спрашивает Энн.

Конечно, они пойдут к доктору Ламсден, думает Марко. Как она могла хоть на мгновение вообразить, что они не захотят побеседовать с ее психиатром?

– Скорее всего, они так и сделают, – говорит Марко нарочито спокойным, даже безразличным тоном. – Ну и что? Ты ведь никак не связана с исчезновением Коры, и мы оба это знаем.

– Но она им расскажет, – говорит Энн, явно напуганная.

– Нет, – отвечает Марко. – Она врач. Она не расскажет им ничего из того, что ты ей говорила. Врачебная тайна. Они не могут заставить твоего доктора передать содержание ваших бесед.

Энн снова принимается, заламывая руки, ходить по комнате. Потом останавливается и говорит:

– Ну да. Ты прав, – она делает несколько глубоких вдохов. И затем вспоминает: – Доктор Ламсден в отъезде. Улетела на несколько недель в Европу.

– Точно, – отвечает Марко. – Ты говорила.

Он кладет руки ей на плечи и, поймав ее взгляд, крепко сжимает.

– Энн, я не хочу, чтобы ты об этом беспокоилась, – говорит он решительно. – Тебе нечего бояться. Нечего скрывать. Ну найдут они, что у тебя были проблемы из-за депрессии, еще даже до появления ребенка. Что с того? Сейчас у половины людей депрессия. Этот хренов детектив и сам, наверное, в депрессии.

Он не отрывает от нее взгляда, пока, наконец, ее дыхание не выравнивается и она не кивает.

Марко опускает руки.

– Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы вернуть Кору, – он обессиленно падает на диван.

– Но как? – спрашивает Энн. Она снова заламывает руки.

Марко отвечает:

– Я уже сказал, насчет награды. Может быть, мы делаем не то, что нужно. Может, стоит попробовать обратиться непосредственно к похитителю – предложить много денег за возвращение Коры и посмотреть, позвонит ли он.

Энн на минуту задумывается.

– Но если она у похитителя, почему он не потребовал выкупа?

– Не знаю! Может, запаниковал. И это пугает меня до чертиков, потому что в таком случае он, возможно, убил Кору и выкинул ее где-нибудь!

Энн спрашивает:

– Как мы станем договариваться с похитителем, если он даже не вышел с нами на связь?

Марко поднимает на нее глаза.

– Через журналистов.

Энн кивает, раздумывая над его словами.

– И как ты думаешь, сколько потребуется, чтобы вернуть ее?

Марко в отчаянии качает головой.

– Понятия не имею. Но у нас всего одна попытка, поэтому нужно сразу привлечь к себе внимание. Может, два или три миллиона?

Энн не смущает названная им сумма.

– Родители обожают Кору. Уверена, они заплатят. Попросим их вернуться. И позвоним детективу Расбаху.

Расбах вернулся в дом Конти сразу после звонка Марко.

Марко с Энн стояли посреди гостиной. На их лицах были свежие следы слез, но они выглядели так, будто приняли какое-то решение. На долю секунды Расбах подумал, что они готовы сознаться.

Энн смотрела в окно в ожидании, пока появятся родители. Ричард с Элис только что подъехали и торопливо поднимались на крыльцо, минуя репортеров и каким-то образом умудряясь сохранять достоинство, несмотря на вспышки камер. Энн впустила их, стараясь держаться за дверью, чтобы ее не было видно.

– Что случилось? – спросил Ричард встревоженно, переводя взгляд с дочери на детектива. – Вы нашли ее?

Цепкий взгляд Элис пытался охватить все сразу. На ее лице отражались одновременно надежда и страх.

– Нет, – ответила Энн. – Но нам нужна ваша помощь.

Расбах внимательно наблюдал за всеми. Марко молчал.

Энн начала:

– Мы с Марко думаем, надо предложить деньги напрямую похитителю. Значительную сумму. Кто бы ни забрал Кору, возможно, если мы предложим достаточно денег и пообещаем не подавать в суд, он вернет ее, – она повернулась к родителям. Марко стоял рядом с ней. – Нужно что-то делать, – сказала она жалобно. – Мы не можем просто сидеть и ждать, пока он ее убьет! – она в отчаянии вглядывалась в лица родителей. – Нам нужна ваша помощь.

Элис и Ричард обменялись коротким взглядом. Потом Элис ответила:

– Конечно, Энн. Мы сделаем все, что угодно, чтобы вернуть Кору.

– Конечно, – подтвердил Ричард, усиленно кивая.

– Сколько нужно? – спросила Элис.

– А вы как считаете? – Энн повернулась к детективу Расбаху. – Сколько будет достаточно, чтобы ее вернуть?

Расбах задумался, прежде чем ответить. Если ты невиновен, то для тебя естественно желание дать деньги – любую сумму – человеку, который удерживает твоего ребенка. И складывается впечатление, что у этого семейства почти безграничные возможности. Без сомнения, стоит попробовать. Возможно, родители вообще не причастны. А время истекает.

– Что вы сами думаете относительно суммы? – спросил Расбах.

Энн выглядела смущенной, как будто ей было неловко вешать ценник на собственного ребенка. Она и правда не знала. Сколько будет слишком много? Сколько – слишком мало?

– Мы с Марко подумали, может, миллиона два, может, больше? – ее неуверенность бросалась в глаза. Она с беспокойством смотрела на мать с отцом. Не слишком ли много она у них просит?

– Конечно, Энн, – ответила Элис. – Мы сделаем все, что ты попросишь.

– Понадобится время, чтобы собрать такую сумму, – сказал Ричард. – Но мы готовы на все ради Коры. И ради тебя тоже, Энн. Ты знаешь.

Энн кивнула со слезами на глазах. Сначала она обняла мать, потом подошла к отцу и обняла его, а он – ее в ответ. Он держал ее в объятиях, и ее плечи сотрясались от рыданий.

У Расбаха промелькнула мысль о том, насколько все-таки легче живется богачам.

Он заметил, что Ричард смотрит поверх головы дочери на зятя, который не произнес ни слова.

9

Они остановились на трех миллионах долларов. Огромная сумма, но Ричард и Элис Драйзы переживут. У этой пары еще миллионы в запасе. Они вполне могут себе позволить отдать три.

Был ранний субботний вечер, меньше двадцати четырех часов прошло с того момента, как поступило сообщение о пропаже ребенка, и Энн с Марко опять предстояло встретиться с журналистами. Последний раз они общались с прессой в семь утра. Они снова составили заявление за кофейным столиком с помощью детектива Расбаха и вышли на крыльцо, чтобы его зачитать.

На этот раз Энн переоделась в простое, но стильное черное платье. Никаких украшений, кроме жемчужных серег. Она приняла душ, вымыла голову и даже нанесла легкий макияж в попытке казаться уверенной. Марко тоже принял душ, побрился и переоделся в чистые джинсы и белую рубашку. Они выглядели как приятная, достойная супружеская пара, подавленная свалившейся на них трагедией.

Когда они вышли на крыльцо, прямо перед выпуском шестичасовых новостей, их снова встретили вспышки камер. За день интерес к делу возрос. Марко подождал, когда шум уляжется, и обратился к репортерам.

– Мы бы хотели сделать еще одно заявление, – громко произнес он, но не успел начать, как его тут же перебили.

– Как вы объясните ошибку в описании одежды ребенка? – спросил кто-то с тротуара внизу.

– Как можно было перепутать? – допытывался кто-то другой.

Марко бросил взгляд на Расбаха и, не пытаясь скрыть раздражения, ответил:

– Полиция уже должна была дать объяснение по этому вопросу, но я повторю, – он сделал глубокий вдох. – Когда мы укладывали Кору вчера вечером, на ней было розовое боди. Потом, в одиннадцать часов, жена ее покормила, и она срыгнула. Жена в темноте переодела ее в другое боди, мятно-зеленое, но из-за всего этого стресса с похищением мы об этом просто забыли, – голос Марко был холоден.

Толпа репортеров молча переваривала информацию. С недоверием.

Марко, воспользовавшись тишиной, прочитал заготовленный текст:

– Мы с Энн любим Кору. Мы пойдем на все, чтобы ее вернуть. Мы умоляем похитителя отдать ее нам. Мы готовы предложить выкуп в три миллиона долларов, – в толпе прокатился изумленный вздох, и Марко остановился. – Мы готовы предложить три миллиона долларов тому, кто удерживает нашего ребенка. Я обращаюсь к тебе, к тому, у кого сейчас Кора: позвони нам, и мы поговорим. Я знаю, ты, наверное, нас видишь. Пожалуйста, свяжись с нами, и мы найдем способ передать тебе деньги взамен на благополучное возвращение нашей дочери.

Марко поднял голову и сказал прямо в камеры:

– Я обещаю человеку, у которого наша дочь, что мы не пойдем в суд. Мы просто хотим вернуть ее.

Последние слова были отступлением от заготовленного сценария, и детектив Расбах приподнял правую бровь.

– У меня все.

Под яростные вспышки камер Марко опустил листок. Репортеры атаковали его вопросами, но он развернулся и повел Энн обратно в дом. Детективы Расбах и Дженнингс последовали за ними.

Расбах знал: что бы ни заявлял Марко, преступнику, кем бы он или она ни были, не избежать наказания. Воля родителей здесь ни на что не влияет. И преступник, конечно, это тоже знает. Если они действительно имеют дело с похищением ради выкупа, то основная задача – доставить деньги в руки похитителя и вернуть ребенка невредимым так, чтобы никто не запаниковал и не совершил какой-нибудь глупости. Но похищение – преступление из разряда тяжелых, поэтому для похитителя велико искушение, если дело запахнет жареным, убить жертву и выбросить тело, чтобы избежать поимки.

Вернувшись в дом, Расбах произнес:

– Теперь будем ждать.

Марко наконец удается уговорить Энн пойти наверх и попытаться вздремнуть. За целый день она съела только немного супа и несколько крекеров. Периодически ей приходится, уединившись в детской, сцеживать грудное молоко. Но сцеживание едва ли может заменить кормление, и теперь она переполнена, горячие груди набухли и болят.

Ей нужно сделать это еще раз, прежде чем лечь и попытаться заснуть. Не в силах сдержать слезы, она садится в кресло для кормления. Как так получилось, что она сидит здесь и вместо того, чтобы смотреть на малышку у своей груди – ее сжимающиеся и разжимающиеся кулачки, большие голубые глаза с длинными ресницами, устремленные на мать, – сцеживает молоко рукой в пластиковый контейнер, чтобы вылить потом в раковину? Это занимает немало времени. Сначала одна грудь, потом вторая.

Как она могла забыть, что переодела дочь из розового боди в другое? Чего еще она не помнит из той ночи? Она уговаривает себя, что это все шок. В этом все дело.

Она закончила. Поправляет одежду, встает со стула и идет в ванную у лестницы. И, выливая молоко в раковину, смотрит в расколотое зеркало на свое отражение.

Расбах прошел несколько кварталов от дома Конти и оказался на улице модных магазинов, галерей и ресторанов. Стоял очередной жаркий и влажный летний вечер. Он остановился перекусить, прокручивая в голове, что ему известно. В 18:00 неожиданно отменилась няня – следовательно, ребенок к этому моменту был жив. Конти пошли к соседям около семи, а значит, времени между звонком няни и началом вечеринки было, скорее всего, недостаточно, чтобы убить ребенка и избавиться от трупа. К тому же никто не видел, чтобы кто-то из супругов выходил из дома между 18:00 и 19:00 с ребенком или без.

И Марко и Энн утверждают, что Марко ходил проверять ребенка (через задний двор) в двенадцать тридцать. По словам Марко, датчик движения на тот момент работал. Криминалисты нашли свежие следы колес в гараже, не совпадающие с машиной Конти. В 00:35 Пола Демпси видела, как по проулку со стороны дома Конти медленно едет автомобиль с выключенными фарами. Лампочка в датчике движения была явно выкручена.

Отсюда вывод: либо похищение случилось после двенадцати тридцати (в промежуток времени между тем, когда Марко проверил ребенка и когда супруги вернулись домой) и машина, которую видела Пола Демпси, не имеет отношения к делу, либо Марко лжет и выкрутил лампочку сам, а потом вынес ребенка к поджидающей машине. Ребенок не прилетел из кроватки в гараж. Его кто-то вынес, а единственные следы во дворе – это следы Марко и Энн. Водитель, или сообщник, если таковой имелся, скорее всего, не выходил из машины. Марко вернулся на вечеринку к соседям и вышел на задний двор покурить и пофлиртовать с соседской женой.

Одна проблема – няня. Марко не мог знать заранее, что няня не придет. Тот факт, что в доме должна была быть няня, противоречит версии со спланированным похищением в целях выкупа.

Но, возможно, он имеет дело с чем-то более спонтанным.

Мог ли кто-то из супругов убить ребенка случайно, например в приступе гнева либо между шестью и семью (возможно, ребенок пострадал, когда они спорили), либо во время вечеринки, когда они ходили ее проверять? И если так, могли ли они спешно организовать, чтобы кто-нибудь помог избавиться от тела посреди ночи?

Ему не дает покоя это розовое боди. Мать говорит, что бросила его в корзину для грязного белья рядом с пеленальным столиком. Но его нашли на столике под подстилкой. Почему? Возможно, она спьяну запихнула его под подстилку, вместо того чтобы бросить в корзину. Но если ей могло померещиться, что она бросила грязное боди в корзину, может быть, она была пьяна настолько, чтобы уронить ребенка? Может быть, она уронила девочку, та ударилась головой и умерла. Может быть, мать ее задушила. Если случилось именно это, как родители могли за такой короткий срок договориться, чтобы ребенка увезли? Кому они могли позвонить?

Нужно найти возможного сообщника. Расбах собирался достать записи звонков с домашнего и мобильных телефонов Конти и проверить, не звонил ли кто-то из них вчера между шестью и двенадцатью тридцатью.

Если ребенка не убил, случайно или намеренно, кто-то из родителей, есть ли вероятность, что они инсценировали похищение?

Не сложно догадаться, зачем. На кону три миллиона долларов. Возможно, больше. Достаточная мотивация почти для всякого. Особенно учитывая легкость, с которой бабушка с дедушкой предложили безутешным родителям деньги.

Расбах был намерен выяснить все о Энн и Марко Конти, и как можно скорее.

Пришло время допросить соседей.

10

Расбах заехал к Конти, чтобы забрать Дженнингса. Детективы под взглядами репортеров направились к соседям. Оказалось, что мужа, Грэма Стиллвелла, не было дома.

Расбах уже наскоро допросил Стиллвеллов ночью, когда только поступило сообщение о пропаже. Синтия с Грэмом потеряли дар речи, узнав о похищении ребенка соседей. В тот раз Расбах в основном осматривал задний двор, забор между домами и калитку. Но теперь он хотел поговорить с Синтией, хозяйкой вчерашнего ужина, и посмотреть, сможет ли она рассказать ему что-нибудь существенное о своих соседях.

Синтия была красива. Немного за тридцать, длинные черные волосы, большие голубые глаза. Формы, которые способны остановить дорожное движение. К тому же она прекрасно знала о привлекательности и не позволяла остальным этого забывать. На ней была глубоко расстегнутая блузка, облегающие льняные брюки и босоножки на высоких каблуках. Идеальный макияж, хотя ребенка ее гостей украли, пока они веселились у нее дома. Но, несмотря на косметику, было заметно что она устала, как будто мало спала или не спала вовсе.

– Вы что-нибудь нашли? – спросила Синтия Стиллвелл, пригласив детективов в дом. Расбаха поразило сходство интерьеров. Одинаковая планировка; такая же резная деревянная лестница, изгибаясь, вела на второй этаж. И мраморный камин, и окно – в точности такие же. Но на каждом лежал безошибочный отпечаток владельцев. Интерьер Конти был выполнен в приглушенных тонах и полон антиквариата и предметов искусства, у Стиллвеллов все выглядело более современно: белая кожаная мебель, столы из стекла и хромированного металла, яркие цветные акценты.

Синтия села в кресло у камина и элегантно закинула ногу на ногу, болтая сандалией, открывающей идеально ухоженные ступни с алым лаком на ногтях.

Расбах и Дженнингс устроились на скользком кожаном диване, и Расбах ответил с извиняющейся улыбкой:

– Боюсь, мы не вправе обсуждать детали.

Ему показалось, что женщина напротив него нервничает. Он хотел ее успокоить.

– Чем вы занимаетесь, миссис Стиллвелл? – спросил он.

– Я профессиональный фотограф, – ответила она. – В основном, фрилансер.

– Ясно, – сказал он, обегая взглядом стены, на которых висели черно-белые фотографии в красивых рамах. – Ваши?

– Да, мои, – она слегка улыбнулась.

– Ужасная трагедия – похищение ребенка, – сказал Расбах. – Вы, наверно, очень переживаете?

– Не могу перестать об этом думать, – явно расстроенно ответила она и нахмурилась. – То есть они были здесь, когда это случилось. Мы все были здесь, веселились, ни о чем не подозревали. Чувствую себя ужасно, – она облизнула губы.

– Расскажите, пожалуйста, как проходил вечер, – попросил Расбах. – Просто опишите своими словами.

– Хорошо, – она сделала глубокий вдох. – Я устраивала вечеринку на сорокалетие Грэма. Он хотел что-нибудь тихое. Поэтому я просто пригласила Энн с Марко на ужин, потому что мы друзья и иногда ужинаем вместе. Раньше, до появления ребенка, мы часто ужинали, теперь уже не так. Теперь мы их редко видим.

– Вы попросили их оставить ребенка дома? – поинтересовался Расбах.

Она вспыхнула.

– Я не знала, что они не смогут найти няню.

– Насколько я понял, у них была няня, но она все отменила в последний момент.

Она кивнула:

– Да. Но я бы ни за что не запретила им приходить с ребенком, если бы знала, что им не с кем его оставить. Они пришли с видеоняней и сказали, что девочка не сможет прийти, поэтому им нужно подключить экран к розетке и периодически ходить домой проверять.

– И что вы подумали по этому поводу?

– Что я подумала? – переспросила Синтия, удивленно вздергивая брови. Расбах кивнул, дожидаясь ответа. – Я ничего не подумала. Я же не родитель. Решила, что они знают, что делают. Они казались уверенными. А я была слишком занята ужином, чтобы об этом задумываться, – и добавила: – Если честно, присутствие ребенка, возможно, не так бы отвлекало, как эти хождения одного из них каждые полчаса, – она сделала паузу. – С другой стороны, ребенок постоянно плачет.

– А Энн с Марко… Вы сказали, они ходили проверять каждые полчаса?

– О, да. Строго по расписанию. Идеальные родители.

– Как надолго они уходили? – спросил Расбах.

– Когда как.

– А поточнее?

Она отбросила на спину черные волосы и выпрямилась.

– Ну, когда ходил Марко, он возвращался довольно быстро. Минут через пять или того меньше. А Энн задерживалась. Помню, в какой-то момент мы с Марко шутили, что она, может, вообще не вернется.

– Когда это было? – Расбах немного подался вперед и, не отрываясь, смотрел ей в глаза.

– Думаю, около одиннадцати. Ее не было довольно долго. Когда она вернулась, я спросила, все ли в порядке. Она сказала, что да, ей просто нужно было покормить ребенка, – Синтия уверенно кивнула. – Точно, это было в одиннадцать, потому что она сказала, что всегда кормит ребенка в одиннадцать, а потом он спит до пяти утра, – Синтия вдруг заколебалась и добавила: – Когда она вернулась после одиннадцатичасового кормления, мне показалось, что она плакала.

– Плакала? Вы уверены?

– Да, мне так показалось. Вроде бы она потом умылась. Марко еще смотрел на нее, как будто переживал. Помню, я подумала, как это, наверное, утомительно – все время переживать за Энн.

– Почему вы думаете, что Марко беспокоился?

Синтия пожала плечами.

– Энн часто бывает в плохом настроении. Думаю, материнство оказалось тяжелее, чем она ожидала, – она покраснела, понимая, как неуместно это прозвучало, учитывая обстоятельства. – То есть материнство ее изменило.

Синтия сделала глубокий вдох и глубже села в кресле.

– Мы с Энн раньше были ближе. Вместе пили кофе, ходили по магазинам, болтали. У нас на самом деле было много общего. Я фотограф, она работала в арт-галерее в центре. Энн с ума сходит по абстрактному искусству, по крайней мере, раньше сходила. И она чертовски хорошо знает свое дело – отличный куратор, великолепный продавец. У нее глаз наметан на качество и на то, что будут покупать, – она остановилась, погрузившись в воспоминания.

– Что дальше? – спросил Расбах.

Синтия продолжила:

– Потом она забеременела, и казалось, что ни о чем, кроме детей, думать не могла. Ей хотелось ходить только по детским магазинам, – у Синтии вырвался смешок. – Извините, но через какое-то время меня это стало утомлять. Думаю, ее обидело, что меня не очень интересовала ее беременность. У нас стало меньше общего. Потом родился ребенок, и у нее ни на что другое уже не хватало времени. Знаю, ей было тяжело, но она стала менее интересной, если вы понимаете, о чем я, – Синтия замолчала и скрестила свои длинные ноги. – По-моему, ей стоило вернуться на работу, когда ребенку исполнилось несколько месяцев, но она не захотела. Наверное, ей кажется, что она обязана быть идеальной матерью.

– А Марко изменился после рождения ребенка? – спросил Расбах.

Она склонила голову набок, размышляя над вопросом.

– Да нет, не особенно, но опять же, мы нечасто с ним видимся. Мне он кажется таким же, каким и был, хотя, думаю, Энн его расстраивает. Он все так же любит повеселиться.

Расбах спросил:

– Энн с Марко не совещались наедине, когда она вернулась после проверки ребенка?

– Что вы имеете в виду?

– Вы с мужем во время ужина не уходили на кухню прибраться, например, и не оставляли их вдвоем? Они не уединялись в уголке?

– Не знаю. Кажется, нет. Марко, в основном, болтал со мной, потому что Энн явно была в не слишком радужном настроении.

– Так вы не помните, чтобы они шептались друг с другом за ужином?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, а что?

Расбах сделал вид, что не заметил вопроса.

– Опишите, пожалуйста, как прошел остаток вечера.

– Мы, в основном, сидели в гостиной, потому что там хороший кондиционер, а было жарко. Беседу поддерживали преимущественно мы с Марко. Муж у меня неразговорчивый, интеллектуал. В этом они с Энн похожи. Они легко находят общий язык.

– А вы легко находите общий язык с Марко?

– Мы с Марко экстраверты, это уж точно. Я поднимаю настроение мужу, а Марко – Энн. Наверное, противоположности притягиваются.

Расбах не ответил, и в комнате повисла тишина. Потом он спросил:

– Когда Энн вернулась после одиннадцатичасового кормления, вы не заметили в ней никакой перемены, кроме того, что она, возможно, плакала?

– Да нет. Она просто казалась уставшей… но она теперь всегда такая.

– Кто потом проверял ребенка?

Синтия задумалась.

– Кажется, Энн вернулась уже около одиннадцати тридцати, поэтому Марко не пошел. Она проверяла каждый час, он – через полчаса после нее, такая у них была договоренность. Поэтому Энн пошла снова в полночь, а потом Марко – в двенадцать тридцать.

– Как долго Энн отсутствовала, когда уходила в полночь? – спросил Расбах.

– О, совсем недолго, минут пять.

– А потом в двенадцать тридцать пошел Марко?

– Да, я была на кухне, прибиралась. Он выскользнул через дверь на задний двор, сказал, что взглянет на ребенка и тут же вернется. Он мне подмигнул.

– Подмигнул?

– Да. Он был довольно пьян. Как и все мы.

– И как долго он отсутствовал? – спросил Расбах.

– Недолго, две-три минуты. Может, пять, – Синтия изменила положение и снова скрестила ноги. – Когда он вернулся, мы вышли во двор покурить.

– Только вы вдвоем?

– Да.

– О чем вы разговаривали? – спросил Расбах. Он вспомнил, как покраснел Марко, когда упомянул, что ходил покурить с Синтией, и как злилась на мужа Энн за флирт с женщиной, которая сейчас сидела напротив.

Синтия ответила:

– Да так, ни о чем. Он дал мне прикурить. – Расбах молча ждал продолжения. – Стал гладить меня по ноге. На мне было платье с разрезом сбоку, – она выглядела смущенной. – Разве это важно? Какое это имеет отношение к похищенному ребенку?

– Просто расскажите, что случилось, прошу вас.

– Он гладил мне ноги. Потом разошелся и затащил меня к себе на колени. Стал меня целовать.

– Продолжайте, – попросил Расбах.

– Ну… он был порядком возбужден. Нас обоих слегка занесло. Было темно, мы напились.

– Как долго это длилось? – спросил Расбах.

– Не знаю, несколько минут.

– Вас не беспокоило, что ваш муж или Энн могут выйти и увидеть, как вы с Марко… обнимаетесь?

– Честно говоря, мы не особенно думали. Как я уже сказала, мы были довольно пьяны.

– Значит, никто не вышел и не увидел вас.

– Нет. В конце концов, я его оттолкнула, но мягко. Это было непросто, потому что он впился в меня, как клещ. Был настойчив.

– У вас с Марко роман? – прямо спросил Расбах.

– Что? Нет. Нет у нас романа. Я думала, это просто безобидный флирт. Он никогда раньше меня не касался. Мы слишком много выпили.

– Что случилось, когда вы его оттолкнули?

– Мы привели себя в порядок и вернулись в дом.

– В котором часу это было?

– Кажется, почти в час. Энн хотелось уйти. Ей не понравилось, что мы с Марко были вдвоем на заднем дворе.

Еще бы, подумал Расбах.

– Вы не выходили на задний двор до того?

Она покачала головой:

– Нет. А что?

– Вы случайно не замечали, загорался ли датчик движения, когда Марко подходил к дому?

– О, не знаю. Я не видела, как он туда шел.

– Кроме вас с мужем – и Марко с Энн, конечно же, – кто-нибудь мог знать, что ребенок в доме один?

– Насколько мне известно, нет, – она пожала точеными плечами. – Кому еще об этом знать?

– Можете что-нибудь добавить, миссис Стиллвелл?

Она покачала головой:

– К сожалению, нет. Вечер казался мне вполне обычным. Кто бы мог представить, что случится что-то подобное? Жаль, что они просто не взяли ребенка с собой.

– Спасибо, что уделили нам время, – сказал Расбах и встал, чтобы уйти. Дженнингс тоже поднялся. Расбах протянул Синтии визитку. – Если вспомните что-нибудь еще, что угодно, позвоните.

– Конечно, – ответила она.

Расбах выглянул из окна. Репортеры слонялись вокруг дома, ожидая их появления.

– Не возражаете, если мы пройдем через задний двор? – спросил он.

– Конечно, не возражаю, – ответила Синтия. – Гараж открыт.

Они проскользнули через раздвижную стеклянную дверь на кухне, пересекли двор и вышли через гараж в проулок. Здесь они остановились, невидимые с улицы.

Дженнингс искоса взглянул на Расбаха и поднял брови.

– Ты ей веришь? – спросил Расбах.

– Чему именно? – спросил второй детектив. Оба говорили, понизив голос.

– Истории про шуры-муры на заднем дворе.

– Не знаю. Зачем ей врать? И она действительно секси.

– По моему опыту, люди постоянно врут, – ответил Расбах.

– Думаешь, она врет?

– Нет. Но что-то в ней было не так, не пойму, что. Она казалась нервной, как будто что-то недоговаривала или скрывала, – ответил Расбах. – Если она говорит правду, тогда вопрос в том, почему Марко стал приставать к ней сразу после двенадцати тридцати? Он это сделал, потому что понятия не имел, что у него примерно в это же самое время похищают ребенка, или потому что сам только что передал ребенка сообщнику и должен был казаться веселым и безмятежным?

– Или, может, он психопат, – предположил Дженнингс. – Может, он передал ребенка сообщнику, и его это ничуть не беспокоило.

Расбах покачал головой:

– Вряд ли.

Практически все психопаты, которых видел Расбах (а за годы службы ему довелось их повидать), излучали уверенность, даже величие.

Марко же выглядел так, будто вот-вот сломается.

11

Энн с Марко сидели у телефона в гостиной. Расбах (или, если его не окажется, кто-то из полиции) должен был помочь Марко вести разговор, если позвонит похититель. Но он не звонил. Звонили друзья, родственники, репортеры, просто какие-то придурки, но никто, кто назвался бы похитителем.

К телефону подходил Марко. Он должен был разговаривать с похитителем. Энн сомневалась, что сама она справится, – в этом все сомневались. Полицейские опасались, что она не сможет сохранить хладнокровие и следовать инструкциям. Энн была слишком эмоциональна, временами она почти впадала в истерику. Марко держался спокойнее, хотя он явно был на взводе.

Примерно в 22:00 зазвонил телефон. Марко взял трубку. Все вокруг видели, что рука у него дрожит.

– Алло, – сказал он.

В трубке стояла тишина, слышно было только дыхание.

– Алло, – повторил Марко громче, быстро переведя взгляд на Расбаха. – Кто это?

С той стороны повесили трубку.

– Что я сделал не так? – спросил Марко в панике.

Расбах мгновенно сел рядом.

– Вы все сделали правильно.

Марко встал и начал расхаживать по гостиной.

– Если это был похититель, он перезвонит, – сказал Расбах ровным голосом. – Он тоже нервничает.

Детектив Расбах внимательно наблюдал за Марко. Тот был явно взволнован, что объяснимо. Он оказался под большим давлением. Если это все притворство, думал Расбах, то Марко – хороший актер. Энн тихонько плакала на диване, то и дело промокая глаза бумажной салфеткой.

Кропотливая работа полиции выявила, что никто из жильцов, чей гараж открывается в проулок, не проезжал по нему в 00:35 вчера ночью. Конечно, по проулку ездили не только те, у кого был там гараж: он соединял две боковые улицы, и водители часто им пользовались, чтобы избежать мороки с односторонним движением. Полиция отчаянно пыталась отыскать водителя той машины. Но, кроме Полы Демпси, они не нашли никого, кто бы ее видел.

Если бы это было похищение, думал Расбах, похититель бы уже связался с ними. Возможно, не будет никакого звонка. Возможно, родители убили ребенка и кто-то помог им избавиться от тела, а все остальное – спектакль, тщательно срежиссированный, чтобы отвести подозрения в убийстве. Проблема в том, что Расбах просмотрел записи звонков с их домашнего и мобильных телефонов, и единственный звонок после шести вечера был в «911».

А значит, если они действительно это сделали, возможно, убийство не было случайным. Возможно, они все спланировали заранее и договорились, чтобы кто-то ждал в гараже. Или, может, у одного из них был телефон с предоплаченным тарифным планом, который нельзя отследить. Полиция такого не нашла, но это не значит, что его не существует. Если родителям помогли избавиться от тела, они должны были кому-то позвонить.

Телефон звонил еще несколько раз. Марко говорили, что они с женой убийцы и что пора перестать компостировать мозги полиции. Советовали молиться. Предлагали услуги ясновидящих – за деньги. Но никто не назвался похитителем.

Наконец Энн с Марко идут наверх в спальню. Они не спали уже двадцать четыре часа, не считая вчерашнего дня. Энн попыталась прилечь, но спать она не в состоянии. У нее перед глазами стоит Кора, и она не в силах поверить, что не может коснуться дочери, не знает, где она и все ли с ней в порядке.

Энн с Марко ложатся на кровать, не раздеваясь, готовые вскочить, едва зазвонит телефон. Они обнимают друг друга и разговаривают шепотом.

– Хотела бы я увидеться с доктором Ламсден, – говорит Энн.

Марко притягивает ее ближе. Он не знает, что ответить. Доктор Ламсден где-то в Европе еще недели на две. Все записи Энн к ней на прием отменены.

– Я знаю, – шепчет Марко.

Энн шепчет в ответ:

– Она сказала, если нужно, я могу пойти к доктору, который ее подменяет. Может, стоит?

Марко раздумывает. Он переживает за нее. Переживает, что, если все это затянется, она не выдержит. Она всегда с трудом переносила стрессовые ситуации.

– Не знаю, малыш, – отвечает Марко. – Ты посмотри, сколько там репортеров, как ты пойдешь к доктору?

– Не знаю, – шепчет Энн подавленно. Ей тоже не хочется, чтобы репортеры следовали за ней к психиатру. Она боится, что в СМИ узнают о ее послеродовой депрессии. Она видела, как они отреагировали на ошибку с боди. Пока что единственные, кто знают о депрессии, – это Марко, ее мать, доктор и фармацевт. И, конечно, полицейские, которые сразу после похищения обыскали дом и нашли лекарство.

Полиция сжимает вокруг них кольцо, как стая волков. Они бы вели себя по-другому, если бы она не лечилась у психиатра? Может, и да. Это ее вина, что они под подозрением. У полиции нет других причин подозревать их. Если только дело не в том, что они оставили ребенка одного. Это уже вина Марко. Они оба виноваты.

Энн лежит на кровати, вспоминая, каково это – прижимать к себе своего ребенка, чувствовать тепло пухлого тельца в подгузнике, вдыхать запах детской кожи после купания. Вспоминает чудесную улыбку Коры и завиток у нее на лбу – совсем как у девчушки из стишка. Они с Марко часто об этом шутили.

Жила-была девчушка, на лбу завитушка, И вела себя просто прекрасно, Если была хорошая, А если плохая, была она просто ужасна.

И какой бы подавленной она себя ни чувствовала (Что за мать впадает в депрессию, когда судьба подарила ей замечательного ребенка?), Энн безмерно любит свою дочурку.

Но нагрузка была непосильной. Кора все время плакала, страдала от колик, ей требовалось больше внимания, чем другим детям. Когда Марко вернулся на работу, дни стали казаться невыносимо долгими. Энн заполняла время, чем могла, но ей было одиноко. Каждый день был похож на предыдущий. Она не помнила времени, когда они были заполнены чем-то другим. В тумане недосыпа она стала забывать женщину, которая когда-то работала в художественной галерее, и едва могла представить, каково это – помогать клиентам с поиском картин для их коллекций или трепетать от волнения, обнаружив молодого многообещающего художника. Она почти забыла, какой она была до того, как родила и осталась сидеть дома с ребенком.

Энн не хотелось просить мать о помощи: та была слишком занята своими друзьями, своим клубом, благотворительностью. А никто из друзей Энн не сидел в это время дома с детьми. Энн приходилось тяжело. Она стыдилась того, что не справляется. Марко предлагал нанять кого-нибудь в помощь, но от этого она чувствовала себя ущербной.

Единственным облегчением было ее собрание мамочек, по три часа раз в неделю, в среду утром. Но она не успела сблизиться ни с одной из них настолько, чтобы делиться своими переживаниями. Казалось, что все они искренне счастливы и лучше, чем она, разбираются в вопросах материнства, хотя у каждой из них это был первый ребенок.

И еще раз в неделю во второй половине дня она ходила на прием к доктору Ламсден, а с Корой сидел Марко.

Все, чего Энн сейчас желает, это переместиться на сутки назад. Она смотрит на электронные часы на прикроватном столике – 23:31. Двадцать четыре часа назад она возвращалась на вечеринку, оставив Кору в кроватке. Ничего еще не случилось, все было в порядке. Если бы только она могла повернуть время вспять. Если бы она могла получить назад своего ребенка, она была бы так благодарна, так счастлива, что, наверное, никогда больше не впала бы в депрессию. Она бы ценила каждую минуту, проведенную с дочерью. Она бы никогда больше ни на что не жаловалась, никогда.

Лежа на кровати, Энн заключает частную сделку с Богом, хотя не верит в Бога, а потом плачет в подушку.

Наконец Энн засыпает, но Марко еще долго лежит рядом с ней без сна. Он не может отогнать навязчивые мысли.

Он смотрит на жену, которая спит, повернувшись на бок к нему спиной. Она заснула впервые за тридцать шесть часов. Он знает, что сон ей необходим, чтобы выдержать.

Он смотрит на ее спину и думает, как изменилась она с тех пор, как у них родился ребенок. Это стало для него полной неожиданностью. Они оба так ждали этого ребенка: украшали детскую, покупали детские вещи, ходили на занятия по подготовке к родам, слушали, как ребенок толкается у нее в животе. Это время было одним из самых счастливых в его жизни. Он и не думал, что потом будет тяжело. Он представить себе не мог.

Роды были долгими и трудными – к этому они тоже не были готовы. Никто не предупреждает на предродовых занятиях, что все может пойти наперекосяк. В конце концов Энн пришлось сделать срочное кесарево сечение, но с Корой все было в порядке. Она была идеальна. И с матерью и с ребенком все было в порядке, и они вернулись домой к новой жизни.

Период восстановления тоже проходил дольше и тяжелее для Энн из-за кесарева. Казалось, она разочарована тем, что не смогла родить естественным образом. Марко пытался ее переубедить. Он тоже не так себе все представлял, но какая разница? Кора была идеальной, Энн была здорова, а все остальное не имело значения.

Поначалу у Энн были сложности с кормлением: не получалось приучить ребенка к груди. Пришлось обратиться за профессиональной помощью. Мать Энн не могла ничего посоветовать: сама она кормила дочь из бутылочки.

Марко хочется протянуть руку и осторожно погладить Энн по спине, но он боится ее разбудить. Она всегда была чувствительной, эмоциональной. Одна из самых утонченных женщин, которых он когда-либо видел. Когда-то он любил неожиданно заявиться к ней в галерею. Иногда он заставал ее врасплох за ланчем, иногда – после работы, просто потому что хотел увидеться. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она общается с клиентами, как загорается, когда говорит о картине или о новом художнике. Он думал: не могу поверить, что она моя.

Когда случалось открытие новой выставки, она приглашала его. Там было шампанское, закуски, женщины в нарядных платьях и мужчины в хорошо скроенных костюмах. Энн циркулировала по залу, останавливаясь поговорить с группками людей, разглядывающих картины, – яркие абстрактные мазки или более сдержанные работы. Марко все это было непонятно. Самым прекрасным, приковывающим взгляд объектом в зале для него всегда была Энн. Он старался ей не мешать: стоял возле бара, поедая сыр, или где-нибудь в стороне и смотрел, как она занимается своим делом. В этом она была профессионалом, она изучала историю искусств и современное искусство, но, что важнее, у нее были инстинкт, страсть. Марко вырос вдали от искусства, но для нее оно было частью жизни, и за это он любил ее.

На свадьбу он подарил Энн картину из ее галереи, о которой она мечтала, но говорила, что они не могут себе позволить, – масштабное мрачное творение молодого таланта, которым она восхищалась. Картина висит у них в гостиной над каминной полкой. Но теперь Энн даже не смотрит на нее.

Марко поворачивается на спину и глядит в потолок, глаза жгут слезы. Ему нельзя расклеиваться. Он не может позволить полиции подозревать ее, подозревать их больше, чем они уже подозревают. То, что Энн сказала о докторе Ламсден, его встревожило. Он видел страх в ее глазах. Может быть, она рассказывала доктору, что хочет навредить ребенку? Женщины в послеродовой депрессии иногда о таком думают.

Боже, боже… Черт!

Его рабочий компьютер. Он гуглил «послеродовую депрессию» и проходил по ссылкам на «послеродовой психоз», читал там все эти жуткие истории о женщинах, которые убили своих младенцев. Женщина, задушившая двух малышей. Женщина, утопившая пятерых детей в ванне. Загнавшая машину с детьми в озеро. Вот, блин. Если полицейские проверят его рабочий компьютер, они все узнают.

Марко начинает потеть, лежа на кровати. Он чувствует себя липким, его мутит. Как отреагируют в полиции, если узнают? Что, если они уже думают, что Энн убила Кору? Думают, он помог ей замести следы? Если они увидят историю просмотров, не подумают ли, что он ожидал чего-то такого от Энн?

Он лежит на спине с широко раскрытыми глазами. Может быть, нужно сообщить полиции, прежде чем они найдут сами? Он не хочет, чтобы все выглядело так, будто он что-то скрывает. Они удивятся, почему он использовал рабочий, а не домашний компьютер.

Его сердце бешено стучит, когда он встает. Он спускается в темноте, оставив Энн тихо посапывать в спальне. Детектив Расбах сидит в гостиной в кресле, к которому он, кажется, особенно проникся, и что-то делает в своем ноутбуке. Марко гадает, спит ли вообще детектив и когда он уже покинет их дом. Они с Энн не могут просто так его выставить, как бы им того ни хотелось.

Когда Марко вошел в комнату, детектив Расбах поднял на него глаза.

– Не могу заснуть, – пробормотал Марко. Он сел на диван, пытаясь придумать, как начать. Он чувствовал на себе взгляд детектива. Сказать или нет? Полиция уже побывала в его офисе? Заглядывала в компьютер? Обнаружила плачевное состояние его бизнеса? Знают ли они, что он рискует потерять фирму? Если нет, скоро узнают. Он понимал, что полиция подозревает его, пытается раскопать его подноготную. Но финансовые проблемы еще не делают тебя преступником.

– Я бы хотел вам кое-что рассказать, – начал Марко нервно.

Расбах смотрел на него спокойным взглядом. Он отложил в сторону ноутбук.

– Но я не хочу, чтобы вы меня неправильно поняли, – продолжал Марко.

– Хорошо, – ответил детектив Расбах.

Марко сделал глубокий вдох, прежде чем приступить.

– Когда несколько месяцев назад Энн диагностировали послеродовую депрессию, меня это довольно сильно напугало.

Расбах кивнул:

– Вполне объяснимо.

– То есть у меня нет никакого опыта в таких вещах. Она была очень подавлена, знаете, постоянно плакала. Ничем не интересовалась. Меня это беспокоило, но я подумал, что она просто переутомилась, это пройдет. Я думал, ей станет лучше, когда ребенок начнет спать по ночам. Я даже предлагал ей вернуться на работу на неполный день, потому что она обожала свою работу в галерее, и я подумал, это ее отвлечет. Но она не захотела. Посмотрела на меня так, будто я считаю ее никудышной матерью, – Марко покачал головой. – Конечно, я так не считаю! Я предлагал нанять какую-нибудь девушку в помощь, чтобы она могла вздремнуть днем, но она и слышать не захотела.

Расбах кивнул, внимательно слушая.

Марко продолжал, все больше нервничая:

– Когда она рассказала, что доктор поставил ей диагноз «послеродовая депрессия», мне не хотелось поднимать панику, понимаете? Я хотел ее поддержать. Но я волновался, а она мне не все рассказывала, – он начал потирать бедра. – Поэтому я стал искать информацию в Интернете, но не дома, потому что мне не хотелось, чтобы она узнала, что меня это беспокоит. И я использовал рабочий компьютер, – он почувствовал, что краснеет. Все, что он говорит, не то. Из его слов выходило, будто он подозревает Энн, не доверяет ей. Будто у них друг от друга секреты.

Расбах смотрел на него непроницаемым взглядом. Марко не мог угадать, о чем думает детектив. Это его нервировало.

– Поэтому я просто хочу, чтобы вы знали, если будете проверять мой компьютер, почему я заходил на все эти сайты о послеродовой депрессии. Я пытался понять, через что она проходит. Хотел помочь.

– Ясно, – Расбах кивнул, как будто полностью его понимал. Но Марко не знал, что он думает на самом деле.

– Почему вы хотели рассказать, что искали информацию о послеродовой депрессии на работе? В вашей ситуации это вполне естественно, – сказал Расбах.

Марко похолодел. Неужели он только что все испортил? Навел их на мысль проверить его рабочий компьютер? Стоит ли объяснять, почему он проходил по ссылкам с убийствами, или оставить все, как есть? На миг его охватила паника, он не понимал, что делать дальше. Марко решил, что уже достаточно напортачил.

– Просто подумал, что нужно вам сказать, – произнес он хрипло и встал, чтобы уйти, злясь на самого себя.

– Подождите, – окликнул детектив. – Не возражаете, если я задам один вопрос?

Марко снова опустился на диван.

– Спрашивайте, – он скрестил руки на груди.

– По поводу прошлой ночи, когда вы вернулись к соседям, после того как проверили ребенка в двенадцать тридцать.

– И что?

– О чем вы с Синтией разговаривали на заднем дворе?

Вопрос был Марко неприятен. А о чем они разговаривали? Почему детектив спрашивает?

– Почему вас интересует, о чем мы разговаривали?

– Вы помните? – спросил Расбах.

Марко не помнил. Он вообще не помнил, чтобы они много разговаривали.

– Не знаю. О всяких пустяках. Обычная болтовня. Ничего существенного.

– Она очень привлекательная женщина, согласны?

Марко молчал.

– Согласны? – повторил Расбах.

– Наверное, – ответил Марко.

– Вы сказали, что не припоминаете, чтобы что-то видели или слышали, пока были на заднем дворе у соседей между двенадцатью тридцатью и часом.

Марко опустил голову, стараясь не смотреть на детектива. Ему было ясно, куда все это ведет. Он начал покрываться потом.

– Вы сказали… – детектив перелистнул несколько страниц блокнота. – Вы сказали, что «не обратили внимания». Почему вы не обратили внимания?

Что ему было делать? Марко понимал, куда клонит детектив. Он молчал, как последний трус. Но он чувствовал, как пульсирует вена на лбу, и он гадал, заметил ли это детектив.

– Синтия утверждает, что вы приставали к ней на заднем дворе с намерениями сексуального характера.

– Что? Нет, такого не было, – Марко резко вскинул голову и посмотрел на детектива.

Детектив снова сверился с блокнотом, перевернул несколько страниц.

– Она говорит, вы гладили ей ноги, потом стали ее целовать, затащили к себе на колени. Говорит, что вы были настойчивы, что вы потеряли голову.

– Это неправда!

– Неправда? Вы ее не целовали? И не сажали на колени?

– Нет! То есть… я к ней не приставал, она приставала ко мне, – Марко почувствовал, что заливается краской. Он злился на себя. Детектив молчал. Марко судорожно подбирал слова, торопясь оправдаться, а в голове у него вертелось: «Лживая стерва».

– Все было не так, – настаивал Марко. – Она первая начала, – он поморщился от того, как по-детски это прозвучало. Перевел дыхание. – Она стала ко мне приставать. Помню, она подошла и села ко мне на колени. Я сказал, что ей не стоит сидеть у меня на коленях, и попытался ее спихнуть. Но она взяла мою руку и засунула себе под юбку. На ней было такое длинное платье с разрезом сбоку, – Марко весь покрылся потом, представив, как это должно было звучать. Он попытался расслабиться. Сказал себе, что вне зависимости от того, какого низкого мнения о нем сейчас должен быть Расбах, у него нет ни малейших оснований думать, что все это как-то связано с Корой. – Она поцеловала меня, – Марко осекся и опять покраснел. Он видел, что Расбах не верит ни одному его слову. – Я был против и повторял ей, что мы не должны, но она никак не слезала. Расстегнула мне ширинку. Я боялся, что нас кто-нибудь увидит.

Расбах сказал:

– Вы много выпили. Насколько можно доверять вашим воспоминания о произошедшем?

– Я был пьян, но не настолько. Я знаю, что случилось. Я к ней не приставал. Она практически на меня набросилась.

– Зачем ей лгать? – просто спросил Расбах.

Зачем ей лгать? Марко задавал себе тот же вопрос. Зачем Синтии так его подставлять? Может, ее взбесило, что он сказал «нет»?

– Может, она разозлилась, что я ей отказал.

Детектив, поджав губы, смотрел на Марко.

Марко произнес в отчаянии:

– Она врет.

– Ну, один из вас точно врет, – ответил Расбах.

– Зачем мне врать об этом? – тупо спросил Марко. – Вы не можете меня арестовать за то, что я поцеловал другую женщину.

– Не можем, – согласился детектив. Он выдержал паузу и продолжил: – Скажите правду, Марко. У вас с Синтией роман?

– Нет! Вовсе нет. Я люблю свою жену. Я ни за что не стал бы этого делать, клянусь, – Марко впился взглядом в детектива. – Синтия так сказала? Она сказала, у нас интрижка? Бред полнейший.

– Нет, такого она не говорила.

Энн сидит в темноте на верхней ступеньке лестницы и все слышит. Ее охватывает озноб. Теперь она знает, что вчера ночью, когда их малютку похитили, ее муж целовался и обнимался на соседнем дворе с Синтией. Она не знает, кто первым начал: исходя из того, что она видела вчера вечером, это мог быть любой из них. Они оба виновны. Энн чувствует себя преданной, ее тошнит от всего этого.

– Мы закончили? – спрашивает Марко.

– Да, конечно, – отвечает детектив.

Энн неуклюже вскакивает и быстро крадется босиком обратно в спальню. Ее трясет. Она забирается под одеяло и притворяется спящей, хотя боится, что ее выдаст учащенное дыхание.

В спальню тяжелыми шагами входит Марко. Он садится к ней спиной на край кровати, уставившись в стену. Она приоткрывает глаза и смотрит ему в спину. Мысленно представляет, как он развлекается во дворе с Синтией, пока она умирает от скуки с Грэмом в гостиной. И в тот момент, когда его руки у Синтии в трусиках, а Энн притворяется, что слушает Грэма, Кору похищают.

Она никогда не сможет доверять ему снова. Никогда. Она поворачивается и натягивает покрывало повыше, а по ее лицу тихо катятся слезы и собираются в лужицу у шеи.

Синтия с Грэмом горячо спорили у себя в спальне. От соседей их отделяла стена, но они все равно старались говорить потише. Они не хотели, чтобы их услышали. На двуспальной кровати лежал ноутбук.

– Нет, – сказал Грэм. – Нужно идти в полицию.

– И что мы им скажем? – спросила Синтия. – Поздновато, не находишь? Они уже приходили сюда меня допрашивать, пока тебя не было.

– Еще не поздно, – возразил Грэм. – Скажем, что у нас на заднем дворе есть камера. Мы не обязаны больше ничего говорить. Им не нужно знать, зачем мы ее там установили.

– Хорошо. А как именно мы объясним, почему не упомянули о ней раньше?

– Скажем, забыли, – Грэм с обеспокоенным видом откинулся на спинку кровати.

Синтия безрадостно рассмеялась.

– Точно. Весь район кишит полицией, потому что похитили младенца, а мы забыли, что у нас на заднем дворе скрытая камера, – она поднялась, чтобы снять сережки. – Они ни за что в это не поверят.

– Почему? Можем сказать, что мы никогда ее не проверяли, или мы думали, что она сломана, или что батарейка сдохла. Можем сказать, что мы думали, она не работает, и оставили ее там для виду.

– Ага, для виду – воров отпугивать. Когда она так хорошо спрятана, что даже полиция не заметила, – она положила сережки в зеркальную шкатулку для украшений на туалетном столике, бросила на мужа недовольный взгляд и пробормотала: – Все ты со своими дурацкими камерами.

– Тебе тоже нравится потом пересматривать, – ответил Грэм.

Синтия не возразила. Да, ей тоже нравилось смотреть фильмы. Ей нравилось смотреть, как она занимается сексом с другими мужчинами. Нравилось, что ее мужа заводит, когда он видит ее с ними. Но больше всего ей нравилось, что это давало ей разрешение флиртовать и заниматься сексом. С мужчинами более интересными и привлекательными, чем ее муж, который в последнее время ее немного разочаровывал. Но с Марко она недалеко продвинулась. Грэм надеялся, что она сделает Марко полноценный минет, или что Марко задерет ей юбку и трахнет ее сзади. Синтия знала, как расположена камера и как встать, чтобы получить лучший ракурс.

Задачей Грэма было, как всегда, отвлекать жену. Довольно утомительно, но оно того стоило.

Вот только теперь возникла проблема.

12

Воскресенье, вторая половина дня. Новых зацепок пока нет. Из звонивших никто не назвался похитителем. Кажется, что дело зашло в тупик, и Кора до сих пор не найдена. Где она?

Энн подходит к окну в гостиной. Свет едва просачивается сквозь задернутые от посторонних глаз шторы. Энн встает сбоку от окна и придерживает штору, чтобы выглянуть в образовавшуюся щель. Репортеры не помещаются на тротуаре и стоят на проезжей части.

Она живет в аквариуме, и все стучат по стеклу.

Уже появились признаки, что надежды журналистов сделать из Энн и Марко любимцев публики, не оправдаются. Они встретили представителей СМИ не слишком радушно, они не скрывают, что рассматривают репортеров как вторженцев, неизбежное зло. К тому же они не слишком фотогеничны, хотя Марко красив, и Энн раньше была вполне хорошенькой. Но красоты недостаточно: нужна еще харизма или по крайней мере дружелюбие. В Марко не осталось ничего харизматичного. Он выглядит как бледная тень. Они оба выглядят виноватыми, замученными стыдом. Марко держится с представителями СМИ холодно, Энн вообще молчит. Они не были дружелюбны с прессой, потому пресса недружелюбна к ним. Энн сознает, что, возможно, это тактическая ошибка, о которой они еще пожалеют.

Проблема в том, что их не было дома. Журналисты прознали, что в момент похищения Коры они были у соседей. Энн пришла в ужас, увидев заголовки утренних газет: «КОГДА РЕБЕНКА ПОХИТИЛИ, РОДИТЕЛИ БЫЛИ В ГОСТЯХ» или «ПОХИЩЕННОГО РЕБЕНКА ОСТАВИЛИ ОДНОГО». Если бы в тот момент, когда их дочь украли, они крепко спали в своей кровати, к ним отнеслись бы с гораздо бо́льшим сочувствием – и СМИ и общественность. Тот факт, что они были на вечеринке у соседей, поставил на них клеймо позора. И, конечно, ее послеродовая депрессия тоже предана огласке. Энн не понимает, как это вышло. Она точно ничего не рассказывала репортерам. Она подозревает, что винить в утечке информации о том, что их не было дома, нужно Синтию, но откуда репортеры узнали о ее послеродовой депрессии, она понятия не имеет. Вряд ли в полиции стали бы раскрывать частную информацию. Она даже спросила их, и они подтвердили, что ничего не рассказывали. Но Энн не доверяет полиции. Кто бы ни сливал информацию, он только навредил Энн в глазах СМИ, общественности, родных, друзей – всех. Она подверглась публичному осуждению.

Энн переводит взгляд на груду игрушек и другого живописного хлама, неуклонно растущую на тротуаре у их крыльца. Увядающие букеты, мягкие животные всех цветов и размеров – она видит плюшевых мишек и даже непомерного жирафа – с прикрепленными открытками и записками. Гора шаблонов. Целый поток сочувствия. И ненависти.

Несколько часов назад Марко вышел из дома и вернулся с охапкой игрушек и записок, чтобы ее подбодрить. Этой ошибки он больше не повторит. Многие записки были полны злобы, даже ненависти. Она прочитала несколько, ахнула, скомкала и бросила на пол.

Она чуть отдергивает край занавески и выглядывает снова. На этот раз по ее спине пробегает дрожь ужаса. Она узнает женщин, которые вереницей идут по тротуару к дому, толкая перед собой коляски: трое – нет, четверо – мамочек из ее собрания. Репортеры расступаются перед ними, предчувствуя надвигающуюся драму. Энн не верит своим глазам. Они что, серьезно, думает она, пришли навестить ее с собственными детьми?

Впереди она видит Амалию, мать хорошенького кареглазого Тео, – та шарит под коляской и достает что-то похожее на большой контейнер с едой. Остальные делают то же самое: ставят коляски на тормоз и достают приготовленную еду из корзин под сиденьями.

Такое проявление доброты и такая бездумная жестокость. Энн не может этого вынести. Она всхлипывает и резко отворачивается от окна.

– В чем дело? – встревоженно спрашивает Марко, подходя к ней.

Он отодвигает занавеску и смотрит в окно на тротуар.

– Отделайся от них! – шепчет Энн. – Пожалуйста.

В понедельник, в девять утра детектив Расбах попросил, чтобы Марко и Энн приехали в участок для официального допроса.

– Вы не арестованы, – заверил он, когда они уставились на него, потеряв дар речи. – Мы бы хотели, чтобы каждый из вас сделал заявление и ответил на несколько дополнительных вопросов.

– Почему мы не можем сделать это здесь? – спросила Энн, явно расстроенная.

– Зачем нам ехать в участок? – вторил ей потрясенный Марко.

– Стандартная процедура, – ответил Расбах. – Вам нужно время, чтобы привести себя в порядок?

Энн покачала головой, словно говоря, что ее не заботит, как она выглядит.

Марко вообще не ответил, только стоял, опустив взгляд.

– Хорошо, тогда вперед, – сказал Расбах и повел их к выходу.

Стоило ему открыть дверь, как снаружи все пришло в движение. Репортеры обступили крыльцо, засверкали вспышки камер.

– Они арестованы? – выкрикнул кто-то.

Расбах, сохраняя гробовое молчание, не отвечая на вопросы, вел Энн с Марко через толпу к патрульной машине, припаркованной перед домом. Он открыл заднюю дверь, Энн села первая и подвинулась, чтобы дать место Марко, который сел в машину за ней. Все молчали, кроме репортеров, продолжающих выкрикивать им вслед вопросы. Расбах устроился на переднем сиденье, и машина тронулась. Следом, щелкая камерами, бежали фотографы.

Энн смотрела в окно. Марко попытался взять ее руку, но она отняла ее. Она смотрела, как за окном проплывали знакомые картины города: продуктовый ларек на углу, парк, где они с Корой обычно сидели на одеяле в теньке и наблюдали за плещущимися в маленьком бассейне детками. Они ехали на другой конец города – теперь они недалеко от художественной галереи, где она раньше работала, и от берега реки. Вскоре они проехали здание в стиле ар-деко, где находился офис Марко, а затем центр внезапно остался позади. Все казалось совсем иным с заднего сиденья патрульной машины, в которой тебя везли на допрос об исчезновении твоего ребенка.

Когда они подъехали к участку, современному зданию из стекла и бетона, машина остановилась у дверей, и Расбах повел супругов внутрь. Репортеров здесь не было: никто не знал заранее, что Энн с Марко повезут на допрос.

Они зашли в участок, и полицейский в форме за круглой стойкой с интересом поднял глаза. Расбах передал Энн женщине из полиции.

– Отведи ее в комнату для допросов номер три, – сказал Расбах.

Энн в панике посмотрела на Марко.

– Подождите. Я хочу быть с Марко. Разве мы не можем быть вместе? – спросила она. – Почему вы нас разделяете?

Марко ответил:

– Все в порядке, Энн. Не волнуйся. Все будет в порядке. Мы ни в чем не виноваты. Они просто зададут нам несколько вопросов, а потом отпустят, правильно? – обратился он к Расбаху с ноткой вызова в голосе.

– Правильно, – невозмутимо ответил детектив. – Как я уже сказал, вы не арестованы. Вы здесь добровольно. И вольны уехать в любое время.

Марко неподвижно стоял и смотрел, как Энн уходит по коридору за женщиной в форме. Она в ужасе оглянулась на него.

– Пройдемте со мной, – сказал Расбах. Он отвел Марко в комнату для допросов в другом конце коридора. Детектив Дженнингс был уже там. В комнате стоял металлический стол со стулом с одной стороны и двумя стульями для детективов – с другой.

Марко опасался, что не сможет держаться разумно и невозмутимо. Сказывалось переутомление. Он мысленно приказал себе говорить медленно, думать, прежде чем отвечать.

Расбах был в чистом костюме, свежей рубашке и галстуке. Дженнингс тоже. Марко надел старые джинсы и мятую футболку, которую вытащил утром из комода. Он тогда не подозревал, что его повезут в участок. Теперь он понимал, что нужно было воспользоваться предложением детектива принять душ, побриться, переодеться. Тогда бы он чувствовал себя более собранным, владеющим ситуацией. И не выглядел бы на видеозаписи, как преступник: он только что понял, что, скорее всего, допрос будут записывать.

Марко сел. Охваченный тревогой, он наблюдал за детективами, которых от него отделял стол. Здесь все ощущалось иначе, чем дома. Это его пугало. Марко чувствовал, как ситуация выходит из-под контроля.

– Если вы не возражаете, мы сделаем запись допроса, – сказал Расбах. Он указал на камеру под потолком, направленную на стол.

Марко понятия не имел, был ли у него выбор на самом деле. Он поколебался долю секунды и ответил:

– Да, конечно, без проблем.

– Кофе? – предложил Расбах.

– Да, конечно, спасибо, – ответил Марко. Он попытался расслабиться. Напомнил себе, что он здесь для того, чтобы помочь полиции найти похитителя его ребенка.

Расбах с Дженнингсом пошли за кофе, оставив Марко мучиться тревогой в одиночестве.

Вскоре детективы вернулись, и Расбах поставил на стол перед Марко бумажный стаканчик. Марко заметил, что детектив принес ему два пакетика с сахаром и сливки: он запомнил, как Марко пьет кофе. Руки у Марко дрожали, пока он возился с сахаром. Это ни от кого не укрылось.

– Пожалуйста, укажите свое имя и дату рождения, – сказал Расбах, и они начали.

Детектив начал с череды наводящих вопросов, чтобы установить версию Марко о произошедшем в ночь похищения. Ничего нового, только повторение того, о чем они говорили раньше. Марко чувствовал, как расслабляется по мере того, как длится допрос. В какой-то момент ему показалось, что они закончили и его сейчас отпустят. Он испытал неимоверное облегчение, но постарался этого не показывать. Затем подумал, как дела у Энн там, где она была сейчас.

– Хорошо, спасибо, – сказал Расбах после того, как они приняли его заявление. – Теперь, если не возражаете, у меня есть еще несколько вопросов.

Марко, который начал приподниматься с металлического стула, пришлось опуститься обратно.

– Расскажите о вашей фирме «Дизайн программного обеспечения Конти».

– А что? – спросил Марко. – Какое к этому отношение имеет моя фирма?

Он смотрел в лицо Расбаху, пытаясь скрыть тревогу. Но понимал, куда тот клонит. Конечно же, они собирали о нем информацию. Как иначе?

– Вы создали свою компанию лет пять назад? – спросил Расбах.

– Да, – ответил Марко. – У меня диплом в сфере бизнеса и программирования. Я всегда хотел заниматься бизнесом. Дизайн программного обеспечения казался перспективным, особенно дизайн пользовательских интерфейсов для медицинского оборудования. И вот я открыл свою фирму. Нашел ключевых клиентов. Небольшой персонал из профессиональных программистов, все работают удаленно. В основном мы обслуживаем клиентов на их территории, поэтому приходится разъезжать. У меня самого офис в центре. Мы стали вполне успешны.

– Да, вы многого добились, – согласился Расбах. – Впечатляет. Должно быть, было нелегко. Это дорого? Вот так создать компанию?

– Когда как. Моя компания поначалу была очень маленькой, только я и несколько клиентов. Я тогда был единственным дизайнером – работал на дому днями напролет. Собирался развивать бизнес постепенно.

– Продолжайте, – попросил Расбах.

– Компания очень быстро добилась внушительного успеха. Мы росли стремительно. Нужно было нанять больше дизайнеров, чтобы соответствовать спросу, и вывести бизнес на новый уровень. Поэтому я стал расширяться. Время было подходящим. За этим последовали бо́льшие траты. Оборудование, персонал, помещение. Чтобы расти, нужны деньги.

– И откуда вы взяли деньги на расширение бизнеса? – спросил детектив.

Марко недовольно взглянул на него.

– Не вижу, какое это имеет значение, но я взял в долг у тестя с тещей.

– Ясно.

– Что вам ясно? – с раздражением переспросил Марко. Ему нужно было сохранять спокойствие. Он не мог позволить себе потерять самоконтроль. Возможно, Расбах вел себя так специально, чтобы его разозлить.

– Я ничего такого не имел в виду, – примирительно ответил детектив. – Сколько денег вы получили от родителей жены?

– Вы меня спрашиваете или уже знаете? – откликнулся Марко.

– Я не знаю. Я спрашиваю.

– Пятьсот тысяч, – ответил Марко.

– Довольно большая сумма.

– Да, – согласился Марко. Расбах его провоцирует. Но он не клюнет.

– И как, бизнес приносит доход?

– По большей части. Бывают хорошие годы, а бывают не очень хорошие, как у всех.

– Что насчет этого года? По-вашему, он был хорошим или не очень?

– Он был хреновый, раз уж вы спрашиваете, – ответил Марко.

– Сочувствую, – сказал Расбах и замолчал.

– Были кое-какие затруднения, – наконец продолжил Марко. – Но все наладится. В бизнесе всегда есть белые и черные полосы. Нельзя просто сдаться, если выдался плохой год. Нужно его пережить.

Расбах задумчиво кивнул.

– Как бы вы описали ваши взаимоотношения с родителями жены?

Марко помнил, что детектив видел их с тестем в одной комнате. Врать нет смысла.

– Мы друг другу не нравимся.

– И все же они дали вам пятьсот тысяч долларов? – брови детектива поползли вверх.

– Они ссудили их нам. У них есть деньги. Они любят дочь. Хотят, чтобы она хорошо жила. У меня был крепкий бизнес-план. Для них это было надежное деловое вложение. И вложение в будущее их дочери. Все остались довольны.

– Но ведь это правда, что ваш бизнес отчаянно нуждается в денежных вливаниях?

– Сейчас всем не повредят денежные вливания, – едва ли не с горечью откликнулся Марко.

– И вы на грани того, чтобы потерять компанию, которую с таким трудом создали? – спросил Расбах, чуть наклоняясь к нему.

– Нет, не думаю, – ответил Марко. Он не даст себя запугать.

– Не думаете?

– Нет.

Марко гадал, откуда детектив получил информацию. Его бизнес действительно переживает не лучшие времена. Но, насколько ему известно, у полиции нет ордера на то, чтобы просматривать его документацию и банковские счета. Может быть, Расбах только предполагает? С кем он говорил?

– Ваша жена знает об этих трудностях?

– Не совсем, – Марко ерзал на стуле.

– Что вы имеете в виду?

– Она знает, что все не так замечательно, как хотелось бы, – признал Марко. – Но деталей я ей не рассказывал.

– Почему?

– Потому что у нас только что родился ребенок, черт возьми! – огрызнулся Марко. – У нее депрессия, вы это знаете. Зачем мне говорить ей, что с фирмой проблемы? – он отбросил волосы, которые лезли в глаза.

– Понимаю, – ответил Расбах. – Вы просили тестя с тещей о помощи?

Марко уклонился от прямого ответа:

– Я уверен, что все наладится.

Расбах не настаивал.

– Перейдем к вашей жене, – предложил он. – Вы сказали, она в депрессии. Вы мне уже говорили, что послеродовую депрессию ей диагностировал врач. Психиатр. Доктор… – он сверился с заметками, – Ламсден, – потом поднял взгляд, – которая сейчас в отъезде.

– Да, и вы все это знаете, – ответил Марко. – Сколько нам еще повторять одно и то же?

– Можете описать ее симптомы?

Марко беспокойно зашевелился на неудобном металлическом стуле. Он чувствовал себя приколотым к доске червяком.

– Как я уже говорил, она стала грустной, ничем не интересовалась, много плакала. Иногда казалось, что она сейчас сорвется. Ей не хватало сна. Кора часто капризничает, – едва он это произнес, как вспомнил, что Кору украли, и ему пришлось остановиться, чтобы взять себя в руки. – Я предлагал ей нанять помощницу, чтобы она могла немного поспать днем, но она не согласилась. Думаю, ей казалось, что она должна справиться самостоятельно, без чьей-либо помощи.

– Давно у вашей жены началось психическое расстройство?

Марко вскинул глаза.

– Что? Нет. У нее депрессия, как у тысячи других людей, – его голос был тверд. – Нет у нее психических расстройств.

Марко не нравились намеки детектива. Он попытался собраться перед тем, что последует.

– Послеродовая депрессия считается психическим расстройством, но не будем спорить, – Расбах подался вперед, не отрывая взгляда от Марко, словно спрашивая: «Мы можем говорить откровенно?» – Вы когда-нибудь опасались, что Энн навредит ребенку? Или себе?

– Нет, ни разу.

– Даже учитывая, что вы читали о послеродовом психозе в интернете?

Так значит, они действительно проверяли его компьютер. И знают, на какие сайты он заходил – с историями о женщинах, убивших своих детей. Марко почувствовал, как у него на лбу выступили бусины пота. Он не мог усидеть на стуле.

– Нет. Я вам об этом уже рассказывал… Когда Энн поставили диагноз, я хотел быть в курсе того, что происходит, поэтому стал читать о послеродовой депрессии в Сети. Вы же знаете, как в Интернете одно ведет к другому. Ты проходишь по ссылкам. Мне просто было любопытно. Я читал эти истории о женщинах, которые сошли с ума и убили детей, не потому, что опасался за Энн. Ни в коем случае.

Расбах пристально смотрел на него, не говоря ни слова.

– Слушайте, если бы я боялся, что Энн может навредить Коре, разве я оставлял бы их вдвоем на целый день?

– Не знаю. Оставляли бы?

Карты были раскрыты. Расбах смотрел на него и ждал.

Марко ответил свирепым взглядом.

– Вы нас в чем-то обвиняете?

– Не в этот раз, – ответил детектив. – Вы свободны.

Марко медленно встал, отодвинув стул. Ему хотелось бежать отсюда со всех ног, но он не собирался торопиться, чтобы показать, что владеет ситуацией, хотя это было неправдой.

– И еще кое-что, – сказал Расбах. – У вас нет знакомых, которые ездят на электромобиле или гибриде?

Марко поколебался.

– Не думаю, – ответил он.

– На этом все, – сказал детектив, поднимаясь. – Спасибо, что уделили время.

Марко хотелось прорычать прямо в лицо Расбаху: «Почему бы вам не заняться своей чертовой работой и не найти нашего ребенка?» Но вместо этого он вышел, слишком быстро, из комнаты. Уже за дверью он понял, что не знает, где Энн. Он не мог оставить ее здесь. Сзади подошел Расбах.

– Если вы хотите подождать жену, то это не займет много времени, – сказал он, прошел по коридору и открыл другую дверь, за которой, как предположил Марко, находилась его жена.

13

Энн в комнате для допросов дрожала от холода. На ней были только джинсы и тонкая футболка, а кондиционер работал на полную мощность. Женщина из полиции украдкой наблюдала за ней, стоя у двери. Энн сказали, что она здесь по доброй воле и может уйти, когда пожелает, но она чувствовала себя пленницей.

Она гадала, что происходит в комнате, где допрашивают Марко. Разделить их было тактическим ходом. В одиночестве она нервничала и чувствовала себя неуверенно. Полиция их явно подозревала и намерена была настроить друг против друга.

Нужно было подготовиться к тому, что ее ждет, но она не знала, как.

Она размышляла, стоит ли заявить, что она хочет поговорить со своим адвокатом, но опасалась, что после этого будет выглядеть виновной. Ее родители могли себе позволить нанять лучшего адвоката по уголовным делам в городе, но она боялась их просить. Что они подумают, если она попросит их найти ей адвоката? И как же Марко? У них должны быть разные адвокаты? Такая несправедливость приводила ее в ярость, она ведь знала, что они не могли навредить своему ребенку, а полиция занималась не тем, чем следовало бы. А в это самое время Кора где-то одна, ей страшно, с ней плохо обращаются, или… Энн казалось, что ее сейчас вырвет.

Чтобы побороть тошноту, она начала думать о Марко. Но потом снова представила, как он целует Синтию, как касается ее тела – тела, гораздо более желанного, чем ее собственное. Она говорила себе, что он был пьян, что, вероятнее всего, Синтия начала к нему приставать, как он и утверждал. Энн видела, как Синтия подкатывала к нему весь вечер. И все же Марко вышел с ней на задний двор покурить. Он виноват в такой же степени. Они оба отрицали, что у них роман, но Энн не знала, чему верить.

Открылась дверь, и от неожиданности она подскочила. Вошел детектив Расбах, за ним – детектив Дженнингс.

– Где Марко? – спросила Энн дрожащим голосом.

– Ждет вас в коридоре, – ответил Расбах и коротко улыбнулся. – Это не займет много времени, – сказал он мягко. – Пожалуйста, расслабьтесь.

Она слабо улыбнулась ему в ответ.

Расбах указал на камеру под потолком.

– Допрос будет записываться.

Энн в ужасе посмотрела на камеру.

– А это обязательно? – спросила она и перевела тревожный взгляд на детективов.

– Мы всегда записываем допросы, – ответил Расбах. – Это нужно, чтобы обезопасить всех участников.

Энн нервно поправила волосы и попыталась выпрямиться на стуле. Полицейская неподвижно стояла у двери, как будто они все боялись, что Энн попытается сбежать.

– Принести вам чего-нибудь? – спросил Расбах. – Кофе? Воды?

– Нет, спасибо.

Расбах приступил к допросу:

– Хорошо, тогда давайте начнем. Пожалуйста, укажите свое имя и дату рождения.

Задавая тщательно сформулированные вопросы, детектив помогает ей заново пережить события того вечера, в который пропал их ребенок.

– Что вы сделали, когда увидели, что ее нет в кроватке? – спросил Расбах. Его голос звучал ободряюще, по-доброму.

– Я уже говорила. Кажется, я закричала. Меня вырвало. Потом я позвонила в «911».

Расбах кивнул.

– Что сделал ваш муж?

– Пока я звонила, он обыскивал второй этаж.

Расбах смотрел ей прямо в глаза, его взгляд стал пристальнее.

– Какой была его реакция?

– Он был в ужасе, в шоке, как и я.

– Вы не заметили, чтобы что-нибудь еще пропало, кроме ребенка, или было не на своем месте?

– Нет. Перед приездом полиции мы обыскали весь дом, но ничего не нашли. Единственное, что было не так – помимо исчезновения Коры и ее одеяльца, – это открытая входная дверь.

– И что вы подумали, когда увидели пустую кроватку?

– Я подумала, ее похитили, – прошептала Энн, опустив взгляд на стол.

– Вы сказали, что разбили зеркало в ванной, после того как обнаружили пропажу, до приезда полиции. Зачем вы его разбили? – спросил Расбах.

Энн сделала глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Я разозлилась. Я разозлилась, потому что мы оставили ее дома одну. Это мы виноваты, – ее голос был лишен выражения, нижняя губа дрожала. – А вообще-то, можно мне воды? – попросила она, поднимая глаза.

– Я принесу, – вызвался Дженнингс, вышел и вскоре вернулся с бутылкой, которую поставил на стол перед Энн.

Она с благодарностью открыла ее и отпила глоток.

Расбах возобновил допрос:

– Вы говорили, что выпили вина на вечеринке. Вы принимаете антидепрессанты, а с алкоголем их эффект усиливается. Вы считаете заслуживающими доверия свои воспоминания о случившемся?

– Да, – ее голос был тверд. Казалось, что вода ее оживила.

– Вы уверены в вашей версии произошедшего? – спросил Расбах.

– Уверена, – ответила она.

– А как вы объясните, что розовое боди нашлось под подстилкой на пеленальном столике? – голос Расбаха звучал уже не так мягко.

Энн почувствовала, что самообладание ее покидает.

– Я… я думала, что бросила его в корзину, но я так устала. Наверное, оно само как-то туда запихнулось.

– Но вы не можете объяснить, как?

Энн понимала, к чему он ведет. Как он может доверять ее версии событий, если она даже не может объяснить, почему боди, которое, по ее словам, она положила в бак для белья, оказалось под подстилкой на пеленальном столике?

– Нет. Я не знаю, – она принялась выкручивать руки под столом.

– Есть ли вероятность, что вы могли уронить ребенка?

– Что? – она резко подняла глаза и встретилась глазами с детективом. Под его взглядом она чувствовала себя неуютно: ей казалось, что он видит ее насквозь.

– Есть ли вероятность, что вы могли случайно уронить ребенка и девочка пострадала?

– Нет. Ни в коем случае. Такое я бы запомнила.

Расбах был уже не так дружелюбен. Он откинулся на стуле и недоверчиво склонил голову набок.

– Возможно, вы ее уронили, и она ударилась головой, или вы стали ее трясти, а когда снова вернулись проверить, она не дышала?

– Нет! Такого не было, – в отчаянии воскликнула Энн. – С ней все было в порядке, когда я ушла от нее в полночь. И когда Марко проверял в двенадцать тридцать, тоже.

– Вы не можете знать наверняка, было ли с ней все в порядке, когда Марко проверял в двенадцать тридцать. Вас там, в детской, не было. Вы знаете это только со слов мужа, – возразил Расбах.

– Он бы не стал врать, – выкручивая себе запястья, ответила Энн.

Расбах промолчал, и в комнате воцарилась тишина. Наконец он спросил, наклоняясь вперед:

– Насколько вы доверяете мужу, миссис Конти?

– Я ему доверяю. Он бы не стал о таком врать.

– Не стал бы? Что, если он пошел проверить ребенка и обнаружил, что девочка не дышит? Что, если он решил, что это вы сделали – случайно уронили или намеренно прижали к лицу подушку? И договорился, чтобы тело увезли, потому что пытался защитить вас?

– Нет! Что вы такое говорите? Я убила ее? Вы действительно так думаете? – она переводила взгляд с Расбаха на Дженнингса, на женщину у двери и снова на Расбаха.

– Вашей соседке, Синтии, показалось, что когда вы вернулись на вечеринку, покормив ребенка в одиннадцать, вы как будто плакали и недавно умыли лицо.

Энн залилась краской. Об этой детали она забыла. Она действительно плакала. Когда в одиннадцать она кормила в темноте в своем кресле Кору, по ее лицу ручьем текли слезы. Потому что она была в депрессии, потому что она была толстой и некрасивой, потому что Синтия соблазняла ее мужа тем, чем она сама уже соблазнить не могла, и Энн чувствовала себя бесполезной и раздавленной. Вполне в духе Синтии заметить такое… и сообщить полиции.

– Вы говорили, что наблюдаетесь у психиатра. Доктора Ламсден? – Расбах выпрямился и, взяв со стола папку, открыл ее и начал просматривать материалы.

– Я уже рассказывала вам о докторе Ламсден, – ответила Энн, гадая, что в папке. – Я лечусь у нее от легкой послеродовой депрессии, вы это знаете. Она выписала мне антидепрессант, безопасный при кормлении грудью. У меня никогда и в мыслях не было навредить дочери. Я ее не трясла, не душила, ничего подобного. И случайно я ее тоже не роняла. Я была не настолько пьяна. Я плакала, когда кормила ее, потому что мне было грустно, что я толстая и некрасивая, а Синтия, которую я считала другом, весь вечер флиртовала с моим мужем, – Энн черпала силы в гневе, охватившем ее при одном воспоминании об этом. Она села ровнее и посмотрела в глаза Расбаху. – Может быть, вам стоит внимательнее изучить, что такое послеродовая депрессия, детектив? Послеродовая депрессия – это не послеродовой психоз. У меня совершенно точно нет психоза, детектив.

– Справедливо, – ответил Расбах. Он сделал паузу, отложил папку и спросил: – Вы бы описали ваш брак как счастливый?

– Да, – ответила Энн. – У нас бывают трудности, как у большинства семейных пар, но мы над ними работаем.

– Какие трудности?

– Неужели это так важно? Как это поможет найти Кору? – она беспокойно ерзала на стуле.

Детектив Расбах ответил:

– Все наши свободные сотрудники работают над тем, чтобы найти Кору. Мы делаем все, что в наших силах, – добавил он потом. – Может быть, вы нам поможете?

Она ссутулилась, утратив уверенность.

– Не понимаю, чем.

– Какие у вас трудности в браке? Деньги? Это серьезная проблема для многих семей.

– Нет, – устало ответила Энн. – Мы не ссоримся из-за денег. Единственное, из-за чего мы ссоримся, это мои родители.

– Ваши родители?

– Мои родители и Марко друг друга не любят. Они никогда его не одобряли. Они считают, что он недостаточно хорош для меня. Но это не так. Он идеален. Они не видят в нем ничего хорошего потому, что не хотят. Они всегда были такие. Им никто не нравился из тех, с кем я встречалась. Но Марко они ненавидят, потому что я влюбилась и вышла за него замуж.

– Вряд ли они так уж его ненавидят, – произнес Расбах.

– Иногда мне кажется, что так, – ответила Энн. Она опустила глаза и смотрела в стол. – Мать считает, что он недостаточно хорош для меня, потому что он из небогатой семьи, но отец как будто действительно его ненавидит. Он все время к нему придирается. Не понимаю, почему.

– У них нет никакой объективной причины его не любить?

– Нет, никакой. Марко не сделал ничего плохого, – она с несчастным видом вздохнула. – Моим родителям очень трудно угодить, они любят все контролировать. Они дали нам денег, когда мы только поженились, и теперь думают, что владеют нами.

– Дали вам денег?

– На покупку дома, – она вспыхнула.

– Вы имеете в виду в подарок?

Она кивнула:

– Да, это был подарок на свадьбу, чтобы мы могли купить дом. Сами, без помощи, мы его позволить себе не могли. Дома такие дорогие, особенно приличные в хороших районах.

– Ясно.

– Я люблю этот дом, – признала Энн. – Но Марко претит, что он у них в долгу. Он не хотел принимать подарок. Он бы скорее сам на него заработал – он очень гордый. Но он позволил им нам помочь ради меня. Он знал, что мне хотелось этот дом. Сам он был бы счастлив начать с маленькой клетушки. Иногда мне кажется, что я совершила ошибку, – она выкручивает руки, лежащие на коленях. – Может быть, стоило отказаться от свадебного подарка, начать с какой-нибудь обшарпанной квартирки, как большинство семей. Наверное, мы бы до сих пор жили там, но, может быть, мы были бы счастливее, – она начала плакать. – А теперь они думают, что он виноват в том, что случилось с Корой, ведь это была его идея – оставить ее одну. Они постоянно мне об этом напоминают.

Расбах придвинул коробку с бумажными салфетками ближе к Энн. Энн взяла салфетку и промокнула глаза.

– И что мне на это отвечать? Я стараюсь защищать его от них, но это действительно была его идея. Мне это не нравилось. До сих пор поверить не могу, что согласилась. Никогда себе не прощу.

– А как вы думаете, что случилось с Корой, Энн?

Она отвела глаза и смотрела невидящим взглядом в стену.

– Не знаю. Я все думаю об этом и думаю. Я надеялась, ее похитили ради выкупа, потому что мои родители богаты, но никто с нами так и не связался, поэтому… Не знаю, тяжело сохранять позитивный настрой. Марко сначала думал именно так. Но теперь он тоже теряет надежду, – она перевела взгляд обратно на детектива, на ее лице был отпечаток безысходности. – Что, если она мертва? Что, если наша малышка уже мертва? – она не выдержала и разразилась рыданиями. – Что, если мы ее никогда не найдем?

14

Расбах действительно проверил рабочий компьютер Марко. Неудивительно, что он так нервничал. Почему человек в его ситуации решил поискать информацию о послеродовой депрессии, было вполне объяснимо, но история просмотров показала, что Марко довольно сильно углубился в исследование послеродового психоза. Он читал о женщине из Техаса – ее признали виновной в том, что она утопила пятерых детей в ванне. Читал о матери, которая убила детей, загнав машину в озеро, о женщине из Англии, которая задушила двух детей в кладовке. О других женщинах, которые утопили, закололи, удавили или задушили подушкой собственных детей. А это, по мнению Расбаха, означало, что Марко либо боялся, что депрессия Энн может перерасти в психоз, либо интересовался этой информацией по какой-то другой причине. Расбаху пришло в голову, что, возможно, Марко пытается подставить жену. Исчезновение ребенка могло быть только сопутствующим ущербом. Неужели он просто хочет от нее избавиться?

Но эта версия ему не нравилась. Как справедливо сказала Энн, у нее нет психоза. А женщины, убивавшие своих детей, делали это во время приступа. Если она и убила ребенка, то это было случайностью.

Нет, ему нравилась версия, по которой Марко организовал похищение, чтобы получить выкуп, ведь ему сейчас очень нужны были деньги: как бы он ни утверждал, что все наладится, его бизнес явно под угрозой.

Они так и не вычислили водителя той машины. Никто не признался, что ехал по проулку в 00:35 в ночь похищения. В поисках загадочной машины полиция обратилась за помощью к населению. Если бы кто-то, живущий неподалеку, ехал по проулку в означенное время, то, прочитав объявление в газете или узнав из новостей, этот человек, скорее всего, сообщил бы в полицию. Но никаких сообщений не поступало, возможно, потому что водитель был соучастником. Детектив Расбах был уверен, что именно на этой машине увезли ребенка.

Расбах рассматривал два варианта: либо ребенка случайно убили родители, а кто-то третий избавился от тела, либо это было инсценировкой похищения и Марко передал ребенка сообщнику, который по договоренности должен был потребовать выкуп, а потом струсил. Если это так, то неизвестно, замешана ли жена. Расбаху нужно будет ее проверить. И если его подозрения окажутся правдой, то Марко, наверное, совсем спятил.

Но его беспокоила няня. Стал бы Марко инсценировать похищение, если с ребенком должна была быть няня?

Расбах не видел смысла, чтобы в доме дежурил полицейский в ожидании звонка от похитителя, который наверняка так и не позвонит. Он принял стратегическое решение. Они временно отступят: он уберет из дома полицию и посмотрит, что случится, когда супруги останутся наедине. Если он прав и у Марко все пошло не по плану, то, чтобы выяснить, что именно, он должен сделать шаг назад и дать ему возможность окончательно погубить себя собственными руками.

А пропавшая девочка? Расбах не был уверен, что даже Марко знал, жива ли она еще. Детектив вспомнил знаменитое дело о похищении Чарльза Линдберга, в котором все выглядело так, будто ребенок погиб случайно во время похищения или сразу после. Может быть, то же самое случилось и здесь. Расбаху было почти жаль Марко. Почти.

Вторник. Уже четыре дня, как Кора пропала. Дом покидает последний полицейский. Энн поверить не может, что их оставляют одних.

– Что, если позвонит похититель? – пытается протестовать она.

Марко молчит. Ему кажется очевидным, что похититель не собирается звонить. Ему кажется настолько же очевидным, что полиция не верит в существование похитителя.

Расбах отвечает:

– Все будет в порядке. Марко справится. – Она смотрит на него с сомнением. – Может быть, наше присутствие его отпугивает, мы уйдем, и он позвонит, – Расбах поворачивается к Марко: – Если позвонит кто-то с заявлением, что Кора у него, не теряйте спокойствия, действуйте по инструкции и постарайтесь заставить его говорить так долго, как сможете. Чем больше он вам раскроет, тем лучше. Мы все еще прослушиваем ваш телефон, так что звонок будет записываться. Но вряд ли мы сможем его отследить. Сейчас все пользуются телефонами с предоплаченным тарифным планом. Это очень мешает работать.

После этого Расбах покидает их. Марко, со своей стороны, рад, что он уходит.

Теперь Энн с Марко остаются одни. Количество репортеров на улице тоже уменьшилось. В отсутствие новых событий СМИ не о чем рассказывать – их энтузиазм угасает. Груда плюшевых мишек и увядших цветов перестала расти.

– Они думают, я ее убила, – говорит Энн. – А ты меня покрываешь.

– Они не могут так думать, – отвечает Марко, пытаясь ее ободрить. Ему нечего больше ответить. А что еще сказать? Либо так, либо они думают, что я ее спрятал и организовал фальшивое похищение ради денег. Но он не хочет, чтобы она знала о плачевном состоянии их финансов.

Марко поднимается на второй этаж, чтобы прилечь. Он вымотан. Его горе, степень его отчаяния так велики, что он едва может смотреть на жену.

Энн, которая все-таки чувствует некоторое облегчение от того, что полиция ушла, бродит по дому, прибирается. Двигаясь в тумане недосыпа, она расставляет вещи по местам, моет кофейные кружки. На кухне звонит телефон, и она замирает. Смотрит на определившийся номер. Это мать. Энн колеблется, не уверенная, что хочет говорить с ней. Наконец, после третьего звонка, она поднимает трубку.

– Энн, – говорит мать. У Энн тут же падает сердце. Зачем она ответила? Ей не выдержать сейчас разговора с матерью. Она видит, как Марко быстро спускается по лестнице с настороженностью во взгляде. Она беззвучно произносит «мама» и машет, чтобы он ушел. Он разворачивается и поднимается обратно.

– Привет, мам.

– Я так волнуюсь за тебя, Энн. Как ты?

– А ты как думаешь? – зажав телефон плечом, Энн идет на противоположную сторону кухни и выглядывает в окно на задний двор.

Мать замолкает на миг.

– Я просто хочу помочь.

– Я знаю, мам.

– Представить не могу, что ты сейчас чувствуешь. Нам с отцом тоже тяжело, но это, наверное, и сравнить нельзя с тем, что ты переживаешь.

Энн начинает плакать, по ее щекам тихо катятся слезы.

Мать говорит:

– Отца очень расстроило, что полиция возила тебя на допрос.

– Знаю, ты мне вчера говорила, – устало отвечает Энн.

– Я знаю, но он все время об этом думает. Говорит, им надо сосредоточиться на поисках Коры, а не травить тебя.

– Они говорят, что просто делают свою работу.

– Не нравится мне этот детектив, – замечает мать с беспокойством. Энн опускается в кухонное кресло. Мать продолжает: – Думаю, мне нужно заехать, чтобы мы с тобой выпили чаю и поговорили. Только мы вдвоем, без отца. Марко дома?

– Нет, мам, – отвечает Энн. Горло сжимает тревога. – Сегодня не могу. Очень устала.

Мать вздыхает.

– Знаешь, отец всегда стремится тебя защитить, – говорит она. Останавливается, потом робко продолжает: – Иногда я задумываюсь, правильно ли мы делали, что кое-что от него скрывали, когда ты училась в школе.

Энн застывает. Потом говорит:

– Мне пора, – и вешает трубку.

Она еще долго стоит у окна, глядя на задний двор, и дрожит.

Детективы Расбах и Дженнингс на патрульной машине отправились к школе Святой Милдред – элитной частной школе для девочек на северо-западе города. Машину вел Дженнингс. Было жарко, и Расбах сильнее включил кондиционер. Девочки учились здесь с подготовительной школы до конца старших классов. Энн Конти провела в этой школе всю свою учебную жизнь до университета, поэтому они должны были что-то о ней знать.

К несчастью для детективов, сейчас был разгар летних каникул, но Расбах позвонил заранее и договорился о встрече с мисс Бекк, директрисой, которая, судя по всему, была очень занята даже летом.

Дженнингс оставил машину на пустой парковке. Школа располагалась в красивом старинном каменном здании, немного похожем на замок и окруженном зеленью. Здесь все было пропитано деньгами. Расбах представил, как роскошные автомобили останавливаются у подъезда, извергая привилегированных девочек в форме. Но сейчас вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая только жужжанием газонокосилки.

Расбах с Дженнингсом поднялись по низким каменным ступенькам и позвонили. Стеклянная дверь открылась с громким щелчком, детективы увидели перед собой широкий коридор и, следуя указателям, направились к кабинету директора. Тишину нарушал только скрип их ботинок, ступающих по скользкому полу. Расбах почувствовал запах воска и полировочных средств.

– Я не скучаю по школе, а ты? – спросил Дженнингс.

– Нисколечко.

У кабинета их встретила мисс Бекк. Расбах сразу понял, что его надежды не оправдаются, – она была сравнительно молода, немного за сорок. Шансы на то, что она работала в школе Святой Милдред, когда здесь училась Энн Конти, были малы. Но Расбах надеялся, что среди персонала до сих пор был кто-то, кто помнит Энн.

Мисс Бекк провела их в просторный кабинет и спросила:

– Чем могу вам помочь, детективы?

Она села за свой стол, а Расбах с Дженнингсом расположились в удобных креслах напротив.

– Нас интересует ваша бывшая ученица, – ответил Расбах.

– Которая? – спросила она.

– Энн Конти. Но когда она здесь училась, ее звали Энн Драйз.

Мисс Бекк не сразу ответила. Затем она коротко кивнула и сказала:

– Ясно.

– Вас, наверное, еще здесь не было, когда она училась, – сказал Расбах.

– Да, боюсь, это было до меня. Бедняжка. Я видела ее по телевизору. Сколько ей лет?

– Тридцать два, – ответил Расбах. – Кажется, она проучилась в школе Святой Милдред с подготовительной школы и до самого выпуска.

Мисс Бекк улыбнулась:

– Многие девочки приходят к нам в подготовительную школу и не уходят, пока не поступят в хороший университет. Среди наших учениц очень высокий процент поступивших.

Расбах улыбнулся ей в ответ:

– Нам бы хотелось взглянуть на ее личное дело и, желательно, поговорить с людьми, которые знали ее, когда она здесь училась.

– Сейчас посмотрим, что я могу для вас сделать, – ответила мисс Бекк и вышла.

Она вернулась несколько минут спустя с темно-желтой папкой в руках.

– Да, как вы и сказали, она училась здесь с подготовительной школы и до выпуска. Отличная ученица. Поступила в Корнуэлл.

Работа этой женщины в основном сводится к пиару, подумал Расбах, протягивая руку за папкой. Дженнингс наклонился, чтобы тоже заглянуть в дело. Расбах был уверен: теперь директриса сожалеет, что Энн Конти, репутация которой, возможно, запятнана, когда-то почтила стены школы Святой Милдред своим присутствием.

Пока они с Дженнингсом молча просматривали папку, мисс Бекк что-то перебирала у себя на столе. В основном в папке были одни отчеты об успеваемости со сплошь отличными оценками. Ничего такого, что бросалось бы в глаза.

– Кто-нибудь из ее бывших учителей еще работает? – спросил Расбах.

Мисс Бекк задумалась. Наконец, она ответила:

– Большинство больше здесь не работает, но мисс Бликер только в прошлом году ушла на пенсию. Я видела в деле, что в старших классах она несколько лет вела у Энн английский. Можете поговорить с ней. Она живет недалеко отсюда. – Директриса записала на листке бумаги имя и адрес.

Расбах взял листок и ответил:

– Спасибо, что уделили время.

Они с Дженнингсом пошли обратно к раскаленной машине. Расбах сказал:

– Поехали поговорим с Бликер. Перекусим сэндвичами по дороге.

– Что ты рассчитываешь узнать? – спросил Дженнингс.

– Никогда не рассчитывай заранее, Дженнингс.

15

Они подъехали к дому пожилой учительницы. Дверь им открыла женщина с прямой спиной и цепким взглядом. Она выглядит в точности как учительница английского из частной школы для девочек на пенсии, подумал Расбах.

Мисс Бликер внимательно изучила значки детективов и смерила их взглядом, прежде чем впустить.

– Всегда лучше перестраховаться, – сказала она.

Дженнингс бросил Расбаху красноречивый взгляд, пока она вела их по узкому коридору в гостиную.

– Пожалуйста, садитесь, – предложила она.

Расбах с Дженнингсом сразу же опустились в мягкие кресла. Сама она неторопливо устроилась на диване напротив. На кофейном столике лежал толстый роман «Барчестерские башни» Троллопа серии «Пингвин-классика», и рядом «Айпад».

– Чем могу вам помочь, джентльмены? – спросила она и добавила: – Хотя я, кажется, знаю, почему вы здесь.

Расбах выдал свою самую обезоруживающую улыбку.

– И как вы думаете, почему мы здесь, мисс Бликер?

– Вы хотите поговорить об Энн. Я ее узнала. Она во всех новостях. – Расбах с Дженнингсом обменялись быстрыми взглядами. – Ее звали Энн Драйз, когда она у меня училась.

Ужасное происшествие. Я очень расстроилась, когда увидела по телевизору, – она глубоко вздохнула. – Не думаю, что я многое вам могу рассказать о том, что тогда случилось, потому что я ничего не знаю. Я пыталась выяснить, но никто мне ничего не рассказывал.

Расбах почувствовал, что его охватывает нетерпеливое возбуждение.

– Почему бы вам не начать с самого начала, – сдержанно попросил он.

Она кивнула:

– Энн мне нравилась. Она хорошо успевала по английскому. Не самая одаренная ученица, но прилежная. Серьезная. И тихоня. Сложно было понять, что творится у нее в голове. Любила рисовать. Я знала, что другие девочки над ней издеваются. Я пыталась это прекратить.

– Как именно над ней издевались?

– Как обычно издеваются избалованные богатенькие девочки. У которых денег больше, чем мозгов. Называли ее толстой. Конечно, она не была толстой. Это они были как спички. Нездоровая худоба.

– Когда это все происходило?

– Когда она училась в классе десятом-одиннадцатом. У нас были три девочки – считали себя избранными. Три самые хорошенькие девочки в школе нашли друг друга и объединились в клуб, куда никто больше не мог вступить.

– Вы помните их имена?

– Конечно. Дебби Ренцетти, Дженис Фогл и Сьюзан Гивенс. – Дженнингс записал имена в блокнот. – Этих трех я не забуду.

– И что случилось?

– Не знаю. Сегодня три красотки, как обычно, травят Энн, а назавтра мы узнаем, что одна из них в больнице, а остальные обходят Энн за километр. Сьюзан недели две не ходила в школу. Нам сказали, что она упала с велосипеда и ударилась головой.

Расбах слегка наклонился к ней.

– Но вы ведь в это не верите? Как вы думаете, что случилось на самом деле?

– Точно не знаю. В школу вызывали родителей и беседовали за закрытыми дверями. Дело замяли. Но я уверена, Энн просто надоело это терпеть.

Расбах с Дженнингсом вернулись в участок и, покопавшись в документах, выяснили, что две из упомянутых учительницей девочек, Дебби Ренцетти и Сьюзан Гивенс, переехали со своими семьями в другой город сразу после окончания школы. Дженис Фогл, по удачному стечению обстоятельств, до сих пор жила здесь. Когда Расбах повзонил ей, удача его не подвела: она была дома и готова была приехать в участок, чтобы поговорить.

Расбаха вызвали в приемную, когда она появилась ровно в назначенное время. Он вышел ее встретить. Он знал, чего ожидать, но не смог не поразиться ее красоте. Интересно, каково это, подумал Расбах, быть такой красивой в старших классах, когда большинство детей болезненно переживает недостатки своей внешности? Он задумался над тем, как это повлияло на ее дальнейшую судьбу. На секунду ему вспомнилась Синтия Стиллвелл.

– Мисс Фогл, – поздоровался Расбах. – Я детектив Расбах. Это детектив Дженнингс. Спасибо, что зашли. Если не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов.

В ответ на его слова она нахмурилась, как будто смирившись с неизбежным.

– Честно говоря, я ожидала, что мне позвонят, – сказала она.

Они провели ее в комнату для допросов. Она, казалось, занервничала, когда ей сообщили о видеокамере, но не стала возражать.

– Вы с Энн Конти – ее тогда звали Энн Драйз – вместе учились в школе Святой Милдред, – начал Расбах, когда со вступлениями было покончено.

– Да, – ответила Дженис тихо.

– Какой она была?

Дженис какое-то время молчала, как будто не была уверена, что сказать.

– Она была славной.

– Славной? – Расбах ждал продолжения.

Неожиданно ее лицо сморщилось и она расплакалась. Расбах, не произнося ни слова, деликатно подтолкнул к ней поближе коробку с бумажными салфетками.

– Правда в том, что она была милой девочкой, а я – конченой стервой. Мы со Сьюзан и Дебби вели себя ужасно. Мне теперь так стыдно. Я вспоминаю, какой была, и мне просто не верится. Мы были так жестоки с ней без всякой на то причины.

– Что значит «жестоки»?

Дженис отвернулась и аккуратно высморкалась. Потом посмотрела в потолок, стараясь успокоиться.

– Дразнили ее. Смеялись над ее внешностью, одеждой. Мы думали, что мы лучше нее – лучше всех остальных, – она посмотрела на него, невесело улыбнувшись. – Нам было по пятнадцать. Конечно, это не оправдание.

– Так что случилось?

– Это длилось несколько месяцев, и она просто терпела. Никогда не огрызалась в ответ и притворялась, что ее это не задевает, но нам казалось, это потому, что она такая убогая. Вообще-то я считала это своего рода смелостью – день за днем делать вид, что все в порядке, когда очевидно, что это не так, но я держала свое мнение при себе.

Расбах ободряюще кивнул, чтобы она продолжала.

Она посмотрела на бумажный платок в руках, тяжело вздохнула и снова подняла глаза на Расбаха.

– Однажды она просто сорвалась. Мы трое – Дебби, Сьюзан и я – по какой-то причине задержались в школе. Мы были в женском туалете, когда зашла Энн. Она увидела нас и застыла. Потом сказала: «Привет», – помахала нам и зашла в кабинку. Должна признать, это требует определенного мужества, – она остановилась, а затем продолжила: – Ну, и мы стали издеваться, – она замолчала.

– Как именно? – спросил Расбах.

– Стыдно признаться. Что-то вроде: «Как там твоя диета? А то ты, кажется, стала еще толще», – и в таком духе. Мы были к ней довольно жестоки. Потом она вышла из кабинки и подошла прямо к Сьюзан. Никто этого не ожидал. Энн схватила ее за горло и ударила головой об стену. Там были бетонные стены, покрытые такой глянцевой краской, бледно-розовые, и удар был сильным. Сьюзан просто упала. Кровь размазалась по всей стене, – лицо Дженис исказила гримаса, как будто она снова была в школьном туалете и смотрела на подругу, лежащую на полу без сознания, и пятна крови на стене. – Я подумала, Энн убила ее.

– Продолжайте, – подбодрил Расбах.

– Мы с Дебби завизжали, а Энн не издала ни звука. Дебби была ближе к двери, поэтому она побежала за помощью. Мне было очень страшно оставаться с Энн наедине, но она стояла между мной и дверью, и я боялась пошевелиться. Энн посмотрела на меня, а глаза у нее были такие пустые. Как будто она была где-то в другом месте. Я даже не знала, видит ли она меня. Это было жутко. Наконец, появились учительница, а потом директриса. Они позвонили в «скорую», – Дженис умолкла.

– Кто-нибудь вызвал полицию?

– Шутите? – она посмотрела на него с удивлением. – В частных школах так не делают. Директрисе главное было избежать огласки. Я знаю, они что-то придумали. Мать Энн явилась в школу, и наши родители тоже, и со всем этим просто… разобрались. Понимаете, мы получили, на что нарывались, это было всеобщее мнение.

Расбах спросил мягко:

– Что случилось после того, как вызвали «скорую»?

– Они приехали, положили Сьюзан на носилки и отнесли в машину. Мы с Дебби и другой учительницей пошли со Сьюзан. Мы с Дебби плакали, у нас началась истерика. Директриса отвела Энн в свой кабинет дожидаться ее матери. Сьюзан увезла «скорая», а мы с Дебби и учительницей остались на парковке ждать, когда подъедут наши родители.

– Помните что-нибудь еще? – спросил Расбах.

Дженис кивнула:

– Прежде чем директриса увела Энн, Энн посмотрела на меня, как будто ничего не произошло, и спросила: «Что случилось?».

Расбах спросил:

– И что вы тогда подумали?

– Что она сумасшедшая.

Почтальон за дверью старается пропихнуть в щель для почты толстую пачку писем. Энн стоит на кухне и смотрит. Она могла бы открыть дверь и забрать их у него, чтобы облегчить ему работу, но ей не хочется. Она знает, что все это – письма с оскорблениями в ее адрес. Почтальон поднимает глаза и видит ее в окне. Их взгляды на секунду встречаются, потом он опускает глаза и пытается просунуть сквозь щель остальные конверты. Они с этим самым почтальоном обменивались любезностями меньше недели назад. Но все изменилось. Письма ворохом валятся на пол у двери. Почтальон силится протиснуть последний толстый конверт, но тот застревает. Он пропихивает его наполовину, а потом разворачивается и уходит к другому дому.

Энн стоит, глядя на ворох под дверью и на торчащий из щели конверт. Он не дает щели закрыться. Энн идет к двери и пытается его вытащить. Это специальный толстый конверт для бандеролей. Он застрял, и она не может его сдвинуть. Ей нужно открыть дверь и вытащить его снаружи. Она выглядывает из окна, чтобы посмотреть, есть ли кто-нибудь поблизости. Репортеры, дежурившие у дома утром, когда полиция собиралась уезжать, исчезли. Энн открывает дверь и рывком выдергивает конверт из щели, потом быстро проскальзывает обратно, закрывает дверь и запирает ее на замок.

Машинально открывает конверт.

Внутри мятно-зеленое боди.

16

Энн закричала.

Марко услышал ее крик и бросился из спальни вниз по лестнице. Он увидел ее у двери, среди вороха писем на полу, с конвертом в руках. Увидел, что из конверта выглядывает зеленое боди.

Она обернулась. Лицо ее было мертвенно-бледным.

– Только что пришло с почтой, – сказала она, и ее голос прозвучал как-то странно и пусто.

Марко подошел, она протянула ему конверт. Вместе они смотрели на него, едва решаясь дотронуться. Что, если это розыгрыш? Что, если кто-то подумал: вот весело будет послать зеленое боди ужасным родителям, которые оставили малыша одного?

Марко взял конверт из рук Энн и осторожно раскрыл до конца. Вытащил боди. На вид это было боди Коры. Марко перевернул его. Спереди вышит кролик.

– Боже, – выдохнула Энн и, прижав руки к лицу, зарыдала.

– Ее, – сказал Марко хрипло. – Коры.

Энн кивнула, не в силах произнести ни звука.

К изнанке была приколота записка, напечатанная мелким шрифтом.

Девочка цела. Выкуп – пять миллионов долларов. НЕ сообщайте полиции. Привезите деньги в четверг в 14:00. Покажется полиция – вы никогда больше ее не увидите.

Под текстом была подробная карта.

– Мы вернем ее, Энн! – закричал Марко.

Энн казалось, что она вот-вот упадет в обморок. После всего, через что они прошли, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она забрала у Марко боди, поднесла к лицу и вдохнула слабый запах своего ребенка. Она чувствует запах! Едва смогла это вынести. Она снова вдохнула и почувствовала слабость в коленях.

– Мы сделаем в точности, как тут написано, – сказал Марко.

– Может быть, стоит сообщить полиции?

– Нет! Тут написано не сообщать им. Нам нельзя облажаться. Понимаешь? Слишком рискованно вовлекать полицию. Если он почует, что его собираются схватить, он может просто избавиться от Коры! Мы должны его слушаться. Никакой полиции.

Энн кивнула. Она боялась действовать на свой страх и риск. Но Марко был прав. Что полиция для них сделала? Ничего. Полиция только подозревала их. Там у них друзей нет. Придется им самим вернуть Кору.

– Пять миллионов, – произнес Марко напряженным голосом. Он поднял на нее взгляд с внезапным беспокойством. – Думаешь, твои родители дадут нам пять миллионов?

– Не знаю, – она нервно закусила губу. – Должны.

– У нас не так много времени. Два дня, – сказал Марко. – Надо спросить твоих родителей. Им же нужно еще собрать деньги.

– Я им позвоню, – она подошла к телефону на кухне.

– Только с мобильного. И Энн, скажи им сразу – никакой полиции! Никто не должен знать.

Она кивнула и взяла мобильный.

Они, Энн и Марко, сидели бок о бок на диване в гостиной. Мать Энн с достоинством восседала на краешке кресла, отец мерил шагами пространство гостиной между диваном и окном. Все смотрели на него.

– Вы уверены, что это ее одежда? – спросил он снова, останавливаясь.

– Да, – резко ответила Энн. – Почему ты мне не веришь?

– Просто нужно убедиться. Пять миллионов – это большие деньги, – раздраженно говорит он. – Нужно убедиться, что мы имеем дело с человеком, который действительно похитил Кору. Об этом писали во всех газетах. Возможно, кто-то пытается извлечь выгоду.

– Это одежда Коры, – твердо сказал Марко. – Мы узнаем ее.

– Так вы можете достать деньги или нет? – спросила Энн напряженно. Она с тревогой посмотрела на мать. Только она начала надеяться, как все снова грозит рухнуть. Почему отец так с ней поступает?

– Конечно, мы достанем деньги, – ответила мать твердо.

– Я не сказал, что мы не можем их достать, – сказал отец. – Я сказал, что, возможно, это будет непросто. Но если я должен свернуть горы, я их сверну.

Марко посмотрел на тестя, пытаясь скрыть неприязнь. Все они знали, что деньги по большей части принадлежат матери Энн, но Ричарду просто необходимо было вести себя так, как будто они его. Как будто он их сам заработал. Вот урод.

– Два дня не так много, чтобы собрать столько денег. Придется обналичить некоторые вложения, – заявил Ричард самодовольно.

– Это не проблема, – ответила мать Энн. Она посмотрела на дочь. – Не волнуйся о деньгах, Энн.

– Вы можете это сделать тихо, чтобы никто не узнал? – спросил Марко.

Ричард громко выдохнул, размышляя.

– Мы поговорим с адвокатом о том, как это провернуть. Что-нибудь придумаем.

– Слава богу, – с облегчением сказала Энн.

– И как именно будет проходить обмен? – спросил Ричард.

Марко ответил:

– Как сказано в записке. Никакой полиции. Я поеду туда с деньгами. Отдам ему деньги, он отдаст мне Кору.

– Может, мне поехать с тобой, чтобы ты не облажался? – спросил отец Энн.

Марко посмотрел на него с откровенной враждебностью.

– Нет, – ответил он и добавил: – Он может передумать, если увидит постороннего.

Они пристально посмотрели друг на друга.

– Я здесь выписываю чеки, – произнес Ричард.

– Вообще-то чеки выписываю я, – резко осадила его Элис.

– Пап, пожалуйста, – умоляюще произнесла Энн, которую охватил ужас при мысли, что отец сейчас все испортит. Она переводила тревожный взгляд с него на мать и обратно.

– У нас нет доказательств, что Кора вообще жива, – сказал Ричард. – Возможно, это уловка.

– Если Коры там не окажется, я не оставлю ему деньги, – ответил Марко, глядя на Ричарда, который снова принялся расхаживать перед окном.

– Мне это не нравится, – заявил Ричард. – Нужно сообщить полиции.

– Нет! – воскликнул Марко. Они обменялись долгими взглядами. Ричард первым отвел глаза.

– Разве у нас есть выбор? – пронзительно воскликнула Энн.

– Мне все-таки это не нравится, – сказал Ричард.

– Мы сделаем в точности так, как сказано в записке, – твердо сказала мать Энн и бросила на мужа выразительный взгляд.

Ричард посмотрел на нее и ответил:

– Прости, Энн. Ты права. Выбора нет. Нам с твоей мамой лучше начать собирать деньги.

Марко смотрел, как тесть с тещей идут к своему «Мерседесу» и отъезжают от дома. Он почти не ел с тех пор, как все это началось. Джинсы висели на нем мешком.

Это было ужасно, когда Ричард засомневался, стоит ли давать деньги. Но он всего лишь красовался. Ему нужно было изобразить из себя лидера. Убедиться, что его здесь считают важной персоной.

– Я знала, что мы можем на них рассчитывать, – сказала Энн, неожиданно появляясь рядом с Марко.

Как она всегда умудряется сказать совсем не то, что нужно? По крайней мере, когда дело касается ее родителей. Почему она не видит своего отца таким, какой он есть? Неужели не замечает, что он манипулятор? Но Марко молчит.

– Все будет хорошо, – сказала Энн и взяла руку Марко. – Мы вернем ее. И тогда все поймут, что жертвы здесь мы, – она сжала его ладонь. – А потом мы заставим этих чертовых полицейских извиниться.

– Твой отец никогда не позволит нам забыть, что мы у них в долгу.

– Он ведь не услугу нам оказывает! Уверена, он думает в первую очередь о спасении Коры! Они не станут нам этого припоминать.

Его жена иногда бывает такой наивной. Марко сжал ее руку в ответ.

– Почему бы тебе не прилечь и не попытаться поспать? А я отлучусь ненадолго.

– Сомневаюсь, что у меня получится заснуть, но я попробую. Куда ты?

– Загляну в офис, проверю, как дела. Я не был там с тех пор как… как Кору похитили.

– Хорошо.

Марко обнял жену.

– Не могу дождаться, когда увижу ее снова, Энн, – прошептал он.

Она кивнула ему в плечо. Он отпустил ее и смотрел ей вслед, пока она поднималась по лестнице.

Он взял ключи со столика в прихожей и вышел из дома.

Энн собирается лечь. Но она вся на нервах: не осмеливается поверить, что ее ребенок скоро вернется к ней, и отчаянно боится, что все пойдет прахом. Как сказал отец, у них нет доказательств, что Кора вообще до сих пор жива.

Вот только Энн отказывается верить, что ее дочь умерла.

Она таскает зеленое боди с собой повсюду, подносит к лицу, вдыхает запах своего ребенка. Она так скучает по дочери, что чувствует почти физическую боль. Ее груди ноют. В коридоре второго этажа она останавливается, прижимается к стене и соскальзывает по ней на пол рядом с детской. Если она закроет глаза и прижмет боди к лицу, она сможет представить, что Кора до сих пор здесь, в доме, прямо через коридор от нее. На несколько мгновений Энн позволяет себе притвориться, что это так. Потом открывает глаза.

Тот, кто прислал боди, потребовал пять миллионов долларов. Кем бы он ни был, он явно знает, что их малышка стоит эти пять миллионов и что Энн с Марко могут достать деньги.

Возможно, это кто-то знакомый, пусть даже поверхностно. Она медленно поднимается на ноги, потом застывает на пути в спальню. Возможно даже, это кто-то, кого они хорошо знают, кому известно, что у них есть доступ к деньгам.

Когда все это закончится, когда они вернут Кору, думает Энн, она всю свою жизнь посвятит дочери… и тому, чтобы найти человека, который ее похитил. Может быть, она никогда не перестанет при встрече гадать, не тот ли это самый человек, который забрал ее ребенка или знал, кто это сделал.

До нее неожиданно доходит, что, возможно, стоило обращаться с боди аккуратнее. Если все пойдет не так и Кора не вернется, им придется передать его – вместе с запиской – полиции как вещественное доказательство и убедить их в своей невиновности. Конечно, полиция больше не будет их подозревать. Но любая информация, которую можно было бы извлечь из боди, наверняка уничтожена, после того как она его трогала, нюхала, вытирала им слезы. Она расправляет и кладет боди на комод в спальне. Смотрит, как оно лежит, заброшенное, на комоде. Оставляет его там вместе с приколотой запиской с инструкциями. Они не могут позволить себе допустить ошибку.

Она впервые одна в доме с той самой ночи, как Кора исчезла, понимает она вдруг. Если бы только она могла переместиться назад во времени. Прошедшие дни слились в сплошной туман из страха, ужаса, боли, отчаяния… и предательства. Она сказала полиции, что доверяет Марко, но это неправда. Она не верит тому, что он говорил про Синтию. И, возможно, у него есть от нее другие секреты. В конце концов, у нее есть секреты от него.

Энн переходит от своего комода к комоду Марко и открывает верхний ящик. Она роется бесцельно среди носков и белья. Когда она заканчивает с первым ящиком, открывает следующий. Она не знает, что ищет, но узнает, когда найдет.

17

Марко садится в машину, но вместо того чтобы ехать в офис, сворачивает на шоссе и выезжает из города. Он лавирует в транспортном потоке, его «Ауди» откликается на каждое прикосновение. Минут через двадцать он сворачивает на другое шоссе, поуже. Вскоре он добирается до знакомой проселочной дороги, которая ведет к относительно уединенному озеру.

Он тормозит на усыпанной гравием стоянке рядом с озером. Здесь есть небольшой каменистый пляж со старыми, потрепанными непогодой столами для пикника; Марко не часто видел, чтобы за ними кто-нибудь сидел. В озеро вдается длинный причал, от которого больше не отходят лодки. Марко ездит сюда уже несколько лет. Он приезжает один, когда ему нужно подумать.

Он ставит машину в тени под деревом и выходит. День солнечный и жаркий, но с озера дует легкий ветерок. Он садится на капот и смотрит на воду. Вокруг никого – место пустынно.

Он говорит себе, что все будет хорошо. С Корой все в порядке, должно быть в порядке. Родители Энн достанут деньги. Его тесть никогда не упустит возможности поиграть в героя или важную шишку, даже если это будет стоить ему целое состояние. Особенно если все будет выглядеть так, будто он вытаскивает Марко из передряги. Они с тещей прекрасно проживут и без этих денег, думает Марко.

Он глубоко вдыхает и выдыхает озерный воздух, пытаясь успокоиться. Пахнет тухлой рыбой, но это не важно. Ему нужен воздух в легких. Последние несколько дней он жил как в аду. Марко не создан для такого. Его нервы на пределе.

Он чувствует раскаяние, но в конечном итоге оно того стоило. Скоро у него будут и Кора, и деньги, и тогда все наладится. Их дочь вернется к ним. И он получит два с половиной миллиона долларов, которые спасут его бизнес. Мысль о том, что деньги тестя достанутся ему, вызывает у Марко улыбку. Он ненавидит этого ублюдка.

С этими деньгами он сможет заплатить по всем счетам и вывести компанию на новый уровень. Придется вводить их в оборот постепенно, прикинувшись каким-нибудь анонимным инвестором, через Бермуды. Никто никогда не узнает. Его сообщник, Брюс Неланд, получит свою долю, уедет и будет держать рот на замке.

Марко едва не пошел на попятную. Когда няня в последнюю минуту сообщила, что не придет, он запаниковал. Едва не отменил все. Он знал, что Катерина всегда засыпает в наушниках, когда остается с ребенком. Дважды они с Энн возвращались домой незадолго до полуночи и заставали ее спящей без задних ног на диване в гостиной. Разбудить ее было непросто. Энн это не нравилось. Она считала Катерину не лучшей няней, но в их районе, где так много маленьких детей, в принципе сложно было найти няню.

План был такой: Марко выйдет покурить в полпервого, прокрадется в дом, вытащит малышку из кроватки и вынесет ее на задний двор, пока Катерина спит. Если бы она проснулась и увидела, как он заходит, он сказал бы, что решил проверить дочь, раз они в соседнем доме. А если бы она проснулась и увидела, как он выносит ребенка, он сказал бы, что заберет Кору на минутку, чтобы похвастаться ею перед соседями. В любом случае похищение бы отменилось.

А если бы все прошло, как задумано, то получилось бы, что младенца похитили из детской в то время, когда няня была внизу.

Но потом она сообщила, что не придет. Марко был в отчаянии, и ему пришлось импровизировать. Он убедил Энн оставить Кору дома с условием, что они будут проверять ее каждые полчаса. Его задумка была бы неосуществима, если бы у видеоняни работал экран, но остался только звук, и он решил, что справится. Вынесет Кору через задний двор к машине, когда пойдет ее проверять. Он знал: их с Энн станут осуждать за то, что они оставили ребенка одного, но счел, что игра стоит свеч.

Если бы ему казалось, что Коре будет угрожать хоть малейшая опасность, он бы никогда на это не пошел. Ни за какие деньги.

Мучительно тяжело было все эти дни не видеть дочери. Не иметь возможности подержать ее, поцеловать в макушку, почувствовать запах ее кожи. Он не мог даже позвонить и проверить, как она, убедиться, что с ней все хорошо.

Невыносимо было не знать, что, черт возьми, происходит.

Марко говорит себе, что с Корой все в порядке. Ему нужно просто потерпеть. Скоро все закончится. Они получат и Кору, и деньги. Особенно мучает его совесть из-за того, как тяжело пришлось Энн, но он говорит себе, что она будет так счастлива, когда Кора вернется, что, возможно, по-новому взглянет на вещи. Последние несколько месяцев были сплошным кошмаром: вдобавок к собственным проблемам с финансами ему еще приходилось смотреть, как его жена все сильнее отдаляется, погружаясь в пучину своей депрессии.

Ему пришлось гораздо тяжелее, чем он ожидал. Когда Брюс Неланд не позвонил в первые двенадцать часов, Марко занервничал. Они договаривались ждать не больше двенадцати часов перед тем, как выйти на связь. Когда в субботу вечером Брюс так и не объявился, Марко стал опасаться, что тот струсил. Дело привлекло слишком много внимания. Но что еще хуже – Брюс не отвечал по телефону, на который Марко должен был звонить в случае крайней необходимости.

Марко передал собственного ребенка сообщнику, который не следовал плану и с которым он не мог связаться. Он с ума сходил от беспокойства. Брюс ведь не причинит ей вреда?

Марко подумывал о том, чтобы признаться и рассказать полиции все, что ему известно о Брюсе Неланде, в надежде, что они смогут выследить его вместе с Корой. Но потом он решил, что это слишком большой риск для дочери. И стал выжидать.

А потом им по почте прислали боди. Он испытал невероятное облегчение, как только увидел конверт. Он решил, что Брюс просто не решился позвонить домой, как они планировали, даже с телефона, который невозможно отследить. Наверное, боялся полиции. Поэтому нашел другой способ связаться.

Еще два дня, и все будет позади. Марко отвезет деньги на место встречи (которое они вдвоем выбрали заранее) и заберет Кору. А уже после он позвонит полиции и расскажет им. Даст фальшивое описание Брюса и его машины.

Если и был более простой способ быстро достать пару миллионов, Марко не смог его найти. Видит Бог, он пытался.

Родители Энн приехали в четверг утром с деньгами. Сотни пачек. Пять миллионов долларов непомеченными купюрами. Банковские сотрудники засовывали деньги пачками в машинки для пересчета. Родителям Энн пришлось постараться, чтобы собрать столько наличности за такой короткий срок; это было непросто. И Ричард никому не давал об этом забыть. Оказалось, что деньги занимают очень много места. Ричард упаковал их в три большие спортивные сумки.

Марко с беспокойством следил за женой. Энн с матерью сидели на диване, мать как будто спрятала дочь под своим крылом. Энн выглядела маленькой и уязвимой. Марко хотел, чтобы Энн была сильной. Ему нужно было, чтобы она была сильной.

Он напомнил себе, что нервы у нее на пределе. Ей было даже хуже, чем ему, если такое вообще возможно. Сам он едва не разваливался на куски от напряжения, а ведь он был в курсе, что происходит. А Энн нет. Она не знала, что сегодня они вернут Кору, ей оставалось только надеяться. Ему ведь было точно известно, что через два-три часа Кора будет дома. Что скоро все это закончится.

Брюс должен был поместить долю Марко на офшорный счет, как они планировали. У них никогда больше не будет друг с другом никаких контактов. Их ничего не будет связывать. Марко будет чист. Он вернет себе ребенка и вдобавок получит деньги, которые ему сейчас были так необходимы.

Неожиданно Энн сбросила руку матери и поднялась на ноги.

– Я хочу с тобой, – заявила она.

Марко встревоженно посмотрел на нее. Глаза ее остекленели, она дрожала всем телом. Взгляд, направленный на него, был странным, отчего на мгновение ему показалось, что она обо всем догадалась. Но это было невозможно.

– Нет, Энн, – ответил он. – Я поеду один, – и твердо добавил: – Мы об этом уже говорили.

Ему нужно было, чтобы она осталась.

– Я могу посидеть в машине, – сказала она. Он крепко ее обнял и прошептал на ухо:

– Тихо, тихо… Все будет хорошо. Я вернусь с Корой, обещаю.

– Ты не можешь этого обещать. Не можешь! – она сорвалась на крик. Марко, Элис и Ричард посмотрели на нее с тревогой.

Он держал ее в объятиях, пока она не успокоилась, и впервые ее родители не стали вмешиваться и дали ему побыть мужем. Наконец, он ее отпустил, посмотрел ей в глаза и произнес:

– Энн, мне пора. Потребуется час, чтобы туда добраться. Я позвоню с мобильного, как только она будет со мной, хорошо?

Энн кивнула, немного успокоившись, но на лице ее по-прежнему отражалась тревога.

Ричард пошел с Марко в гараж, чтобы погрузить деньги в машину. Они вынесли сумки на задний двор, положили их в багажник «Ауди» Марко и заперли его.

– Удачи, – сказал Ричард, в нем чувствовалось напряжение. Он добавил: – Не отдавай деньги, пока не получишь ребенка. Это наш единственный рычаг давления.

Марко кивнул и сел в машину. Подняв глаза на Ричарда, он сказал:

– Не забудь, никакой полиции, пока я вам не позвоню.

– Договорились.

Марко не доверял Ричарду. Он боялся, что Ричард позвонит в полицию сразу же, как только Марко уедет. Он дал Энн наставление не выпускать Ричарда из виду (напомнил ей только что шепотом на ухо) и не давать ему связаться с полицией, пока Марко не сообщит ей, что Кора у него. К тому времени, как он позвонит, Брюса уже и след простынет. Но все же Марко беспокоился. Энн, казалось, была не в себе: он не мог на нее положиться. Что, если Ричард пойдет на кухню и позвонит с мобильного, а она даже не заметит? Или Ричард просто возьмет и позвонит в полицию прямо на ее глазах, едва Марко окажется за воротами, думал он в тревоге. Она не сможет помешать.

Марко выехал из гаража, потом из проулка и начал долгий путь к месту назначения. Он подъехал к выезду на трассу, и тут его прошиб холодный пот.

Вот идиот.

Ричард мог уже все рассказать полиции. Возможно, они следят за обменом. Возможно, все об этом знают, кроме него и Энн. Позволила бы Элис сделать это? И стал бы Ричард вообще у нее спрашивать?

Он сжимал руль липкими от пота руками. Сердце колотилось в груди. Он лихорадочно думал. Ричард выступал за то, чтобы привлечь полицию. Он остался в меньшинстве. Когда это в своей жизни Ричард позволял себе проиграть? Он хотел вернуть Кору, но был из тех людей, что всегда пытаются минимизировать ущерб. Скорее всего, он хотел получить назад и деньги тоже. К горлу подступила тошнота.

Что делать? Он не может сообщить Брюсу. Он не знает как, раз Брюс не отвечает на звонки. И сейчас, возможно, он ведет Брюса прямиком в ловушку. Марко выехал на трассу и почувствовал, что рубашка прилипла к спине.

18

Марко едет, глубоко дыша, пытаясь успокоиться; костяшки пальцев, сжимающих руль, побелели.

Он может рискнуть и поехать на место обмена, следуя плану. Возможно, Ричард ничего не говорил полиции. Кора будет ждать в заброшенном гараже в детском автомобильном сиденье. Он возьмет ее, оставит деньги и быстро уедет.

Но что, если Ричард действительно предупредил полицию? Тогда, после того как Марко возьмет Кору, бросит деньги и уедет, Брюс появится, и его тут же схватят. Что, если Брюс заговорит? Марко надолго сядет в тюрьму.

Он может все отменить. Развернуться и вообще не показываться на месте обмена в надежде, что Брюс пришлет еще одно сообщение по почте. Но как он объяснит это полиции? Почему он не явился, чтобы забрать собственного похищенного ребенка? У него могли возникнуть проблемы с машиной, он мог приехать слишком поздно и пропустить назначенное время. Тогда, если Брюс снова выйдет на связь, Марко сделает еще одну попытку, не посвящая Ричарда в детали. Но Ричард ни за что не позволит Марко хранить у себя эти деньги. Твою мать! Он ничего не может сделать без ведома тестя, потому что Элис разрешает ему контролировать их финансы.

Нет, он должен вернуть Кору сегодня. Он должен поехать и забрать ее. Он никак не может позволить этой ситуации затянуться.

В лихорадочных размышлениях пролетело полчаса. Он уже на полпути. Нужно принять решение. Он проверяет, который час, и сворачивает с шоссе на ближайшем съезде. Останавливается у обочины, включает аварийную сигнализацию и трясущимися руками достает телефон. Звонит Энн.

Она отвечает мгновенно.

– Кора у тебя? – спрашивает Энн взволнованно.

– Пока нет, еще рано, – отвечает Марко. – Я хотел убедиться, что твой отец не звонил в полицию.

– Он бы не стал этого делать, – говорит Энн.

– Спроси его.

Марко слышит голоса на заднем плане, потом Энн возвращается:

– Он говорит, что ничего никому не рассказывал. И полиции в том числе. А в чем дело?

Можно ли верить Ричарду?

– Дай ему телефон, – говорит Марко.

– Что случилось? – спрашивает Ричард в трубку.

– Я должен быть уверен, что могу тебе доверять, – отвечает Марко. – Я должен знать, предупредил ли ты полицию.

– Нет, не предупредил. Я же говорил, что не буду.

– Скажи правду. Если полиция следит, я никуда не поеду. Я не могу допустить, чтобы он почуял западню и убил Кору.

– Клянусь, я ничего не рассказывал. Езжай уже, бога ради! – в голосе Ричарда слышится паника, почти соразмерная той, что охватила Марко.

Он кладет трубку и продолжает путь.

Ричард Драйз с колотящимся сердцем мерил шагами гостиную дочери. Он бросил взгляд на женщин, сгорбившихся рядышком на диване, и быстро отвел глаза. Его нервы были на пределе, поведение зятя выводило из себя.

Марко ему никогда не нравился. А теперь – господи! – как ему только в голову пришло не ехать на встречу? Он же все испортит! Ричард бросил очередной беспокойный взгляд на жену с дочерью и продолжал расхаживать.

По крайней мере, он понимал, почему Марко подозревал, что он позвонит в полицию. С самого начала, когда Марко убеждал их ничего не говорить копам, Ричард занял противоположную позицию и настоял на том, чтобы сообщить об обмене, но оказался в меньшинстве. Он говорил им, что пять миллионов долларов – большие деньги, даже для них. Говорил, что они не знают точно, жива ли вообще Кора. Но еще он обещал, что не станет сообщать полиции, и выполнил обещание. Он не ожидал, что Марко начнет сомневаться в последнюю минуту и поставит все под удар, отказавшись ехать на место встречи.

Лучше бы он, мать его, наконец, добрался до места. Слишком многое на кону, чтобы Марко шел на попятную.

Полчаса спустя Марко прибывает в назначенное место. Дорога заняла тридцать минут по магистрали от города и еще почти тридцать – на северо-запад сначала по неширокому шоссе, потом по пустынной проселочной дороге. Они с Брюсом выбрали заброшенную ферму со старым гаражом возле дома. Марко подъезжает к гаражу и останавливается. Ворота закрыты. Кажется, что вокруг безлюдно, но Брюс должен быть где-то неподалеку и наблюдать.

Кора ждет в гараже. У Марко кружится голова: этот кошмар почти закончился.

Марко вылезает из машины. Он оставляет деньги в багажнике и подходит к воротам гаража. Берется за ручку. Она не поддается, но он тянет сильнее. Ворота с грохотом поднимаются. Внутри темно, особенно после яркого солнечного света снаружи. Марко напряженно прислушивается. Ни звука. Может быть, Кора спит. Потом он видит в дальнем уголке на грязном полу детское автомобильное сиденье с наброшенным сверху белым одеяльцем. Он узнает одеяльце Коры. Подлетает к сиденью, наклоняется и поднимает одеяльце.

Под ним пусто. Он в ужасе отшатывается. У него перехватывает дыхание, как от удара в живот. Детское сиденье здесь, одеяльце здесь, но Коры нет. Это что, какая-то жестокая шутка? Или его кинули? Сердце Марко колотится в ушах. Он слышит шум за спиной и разворачивается, но недостаточно быстро. Чувствует резкую боль в голове и тяжело падает на гаражный пол.

Марко приходит в себя несколько минут спустя (он не знает точно, сколько времени прошло), медленно поднимается на четвереньки, потом встает. У него все плывет перед глазами, голова пульсирует от боли. Пошатываясь, он выходит из гаража. Деньги – пять миллионов долларов – исчезли. Ну конечно. Марко оставили с пустым детским сиденьем и одеяльцем. Без Коры. Его мобильный в машине, на переднем сиденье, но он не может заставить себя позвонить Энн.

Нужно позвонить в полицию, но этого ему тоже не хочется.

Какой же он дурак. Марко издает вопль отчаяния и опускается на землю.

Энн ждала в лихорадочном нетерпении. Она высвободилась из объятий матери и сидела, выкручивая себе руки. Что происходит? Почему так долго? Марко уже должен был позвонить двадцать минут назад. Наверное, что-то пошло не так.

Ее родители тоже были взволнованы.

– Что, черт возьми, он там делает? – в нетерпении восклицает Ричард. – Если он не поехал за ней, потому что испугался, что я скажу полиции, я задушу его собственными руками.

– Может, стоит ему позвонить? – спросила Энн.

– Не знаю, – ответил Ричард. – Дадим ему еще немного времени.

Спустя пять минут никто больше не в силах был пребывать в неведении.

– Я ему позвоню, – сказала Энн. – Он должен был забрать ее полчаса назад. Вдруг что-то пошло не так? Он бы позвонил, если бы мог. Вдруг они его убили?! Случилось что-то ужасное!

Мать Энн вскочила и попыталась обнять дочь, но Энн оттолкнула ее едва ли не с яростью.

– Я звоню, – сказала она и нажала кнопку быстрого набора номера Марко.

Раздались гудки. Потом включилась голосовая почта. Энн, как будто, оглушили. Она не в силах была ничего предпринять и только смотрела перед собой невидящим взглядом.

– Он не отвечает, – она дрожала всем телом.

– Нужно звонить в полицию, – с видимым испугом произнес Ричард. – Неважно, что сказал Марко. Возможно, ему нужна помощь.

Он вытащил собственный мобильный и нашел номер детектива Расбаха.

Детектив поднял трубку после второго гудка.

– Расбах слушает, – сказал он.

– Это Ричард Драйз. Мой зять совершает обмен с похитителем. Он должен был позвонить как минимум полчаса назад. И не отвечает на звонки. Мы боимся, что-то случилось.

– Господи, почему вы не сообщили? – спросил Расбах. – Ладно, не важно. Просто расскажите подробности.

Ричард быстро посвятил его в суть дела и назвал место обмена. Они оставили записку у себя. Марко взял в дорогу ксерокопию.

– Уже еду. А пока мы отправим туда местную полицию, – сказал Расбах. – Будем на связи, – и повесил трубку.

– Полиция уже едет, – сказал Ричард Энн. – Нам остается только ждать.

– Ждать я не собираюсь. Отвези нас туда на своей машине, – ответила Энн.

Марко по-прежнему сидел в грязи, прислонившись к переднему колесу «Ауди», когда показалась патрульная машина. Он даже головы не поднял. Все было кончено. Кора, должно быть, уже мертва. Его кинули. Тот, у кого она сейчас, получил деньги, ему нет смысла оставлять ее в живых.

Как он мог быть таким идиотом? Почему доверился Брюсу Неланду? Марко не мог теперь вспомнить, почему доверял ему: от горя и страха ему отказывал разум. Оставалось только признаться. Энн его возненавидит. Он так раскаивается. Он виноват перед Корой, перед Энн за то, что сделал с ними. С людьми, которых любит больше всего на свете.

Всему виной была жадность. Он убедил себя, что это не воровство, если деньги принадлежат родителям Энн, потому что Энн все равно все унаследует, а им они нужны сейчас. Никто не должен был пострадать. Когда они с Брюсом составляли план, у Марко ни разу не возникла мысль, что Коре на самом деле будет грозить опасность. Предполагалось, что это будет преступление без жертвы.

Но теперь Коры не было. Марко не знал, что Брюс мог с ней сделать. И он не знал, как ее отыскать.

Двое полицейских в форме медленно вышли из машины. Они подошли к тому месту, где сидел, прислонившись к «Ауди», Марко.

– Марко Конти? – спросил один из них.

Марко не ответил.

– Вы один?

Марко не обращал на него внимания. Полицейский поднес ко рту рацию, а его партнер опустился на корточки рядом с Марко и спросил:

– Вы ранены?

Ужас парализовал Марко. Он молчал. На его лице были следы слез. Первый полицейский убрал рацию, достал оружие и пошел в гараж, опасаясь худшего. Он увидел детское сиденье, белое одеяльце, брошенное рядом на грязный пол, увидел, что ребенка нет, и быстро вышел из гаража.

Марко по-прежнему не произносил ни слова.

Вскоре появились, сверкая мигалками, другие полицейские машины. Приехала «скорая», врачи попытались привести Марко в чувство.

Спустя короткое время подъехал детектив Расбах. Он торопливо вышел из машины и спросил у старшего по званию среди полицейских:

– Что здесь?

– Мы точно не знаем. Он не говорит. Но в гараже детское автомобильное сиденье и ни следа ребенка. Багажник открыт, пустой.

Расбах окинул сцену взглядом и пробормотал:

– Боже.

Один из полицейских провел его в гараж. Он взглянул на детское сиденье, на одеяльце на полу и первое, что почувствовал, это жалость к человеку, который сидел снаружи. Неважно, виновен он или нет. Он явно ожидал, что ему вернут ребенка. Если он и совершил преступление, то впервые. Расбах вышел из гаража на солнечный свет, присел на корточки и попытался заглянуть Марко в лицо. Марко не поднимал глаз.

– Марко, – сказал Расбах настойчиво. – Что случилось?

Но Марко на него даже не взглянул.

Расбах прекрасно представлял, что случилось. Похоже, что он вышел из машины, зашел в гараж, рассчитывая забрать дочь, а похититель, который не собирался возвращать ребенка, ударил его по голове и присвоил деньги, оставив Марко в ужасе и тоске.

Ребенка, возможно, уже не было в живых.

Расбах поднялся, достал телефон и, неохотно исполняя эту печальную обязанность, позвонил Энн.

– Мне очень жаль, – сказал он. – С вашим мужем все в порядке, но Коры здесь нет.

Он услышал, как на другом конце линии она задохнулась и сразу разразилась истерическими рыданиями.

– Подождите нас в участке, – сказал он ей.

Бывали минуты, когда он ненавидел свою работу.

19

Марко сидел в полицейском участке, в той же самой комнате для допросов, что и в прошлый раз, на том же самом стуле. Детектив Расбах сидел напротив вместе с Дженнингсом, совсем как несколько дней назад, когда Марко привозили делать заявление. Как и тогда, допрос записывался на видео.

До журналистов уже каким-то образом дошла весть о несостоявшемся обмене. Когда Марко привезли в участок, у дверей ждала толпа репортеров. Вокруг вспыхивали камеры, ему совали микрофоны в лицо.

Наручники на него надевать не стали. Марко это удивило, потому что мысленно он уже сознался. Он так тяжело переживал свою вину, что не понимал, как окружающие этого не видят. Ему казалось, что его не заковывают из вежливости или просто потому, что не считают нужным. В конце концов всем ясно, что в нем не осталось сил сопротивляться. И он не собирается убегать. Куда бежать? Куда бы он ни скрылся, скорбь и чувство вины будут следовать за ним по пятам.

Полицейские позволили ему увидеться с Энн, прежде чем отвести в допросную. Она уже ждала в участке вместе с родителями. Марко тяжело было на нее смотреть. У нее было лицо человека, который лишился надежды. При виде него она бросилась ему на шею и заплакала, как будто он был последним, за что она могла уцепиться, последним, что у нее осталось. Они держались друг за друга, рыдая. Двое отчаявшихся людей, один из которых все это время лгал.

Его отвели в комнату для допросов, чтобы принять заявление.

– Мне очень жаль, – начал Расбах. Он был искренен.

Марко невольно поднял голову.

– Детское сиденье и одеяло отправлены на экспертизу. Может быть, мы найдем что-нибудь полезное.

Марко молчал, сгорбившись на стуле.

Расбах наклонился к нему:

– Марко, почему бы вам не рассказать, что происходит?

Марко смотрел на детектива, который всегда его раздражал. Глядя на Расбаха, он чувствовал, как таяло его желание признаться. Он выпрямился.

– Я привез деньги. Коры там не было. Кто-то напал на меня, когда я был в гараже, и забрал деньги из багажника.

С началом допроса разум Марко прояснился от этой игры в кошки-мышки. Его мысли стали более связными, чем час назад, когда все пошло прахом. Он чувствовал прилив адреналина. Неожиданно он начал думать о собственном спасении. Он понял, что, если скажет правду, это уничтожит не только его самого, но и Энн. Она ни за что не переживет его предательства. Он должен был поддерживать иллюзию своей невиновности. У полиции на него ничего не было. Расбах, конечно, что-то подозревал, но у него не было доказательств.

– Вы видели человека, который вас ударил? – спросил Расбах. Он легонько постучал по ладони ручкой – признак нетерпения, которого раньше Марко у него не замечал.

– Нет. Он ударил сзади. Я ничего не видел.

– Он был один?

– Думаю, да, – Марко на мгновение замолчал. – Не знаю.

– Вам есть, что добавить? Он что-нибудь говорил? – Расбах явно был разочарован его ответами.

Марко покачал головой.

– Нет, ничего.

Расбах отодвинулся на стуле и встал. Начал ходить по комнате, потирая шею, как будто затекли мышцы. Потом остановился и посмотрел на Марко.

– Нашлись следы другой машины в кустах за гаражом, где ее не было видно с дороги. Вы ничего не заметили?

Марко покачал головой.

Расбах вернулся к столу и, опираясь на стол обеими руками, посмотрел Марко прямо в глаза.

– Я должен вам это сказать, Марко, – начал он. – Думаю, ваш ребенок мертв.

Марко опустил взгляд. У него на глазах выступили слезы.

– И я думаю, что вы к этому причастны.

Марко снова вскинул голову.

– Я не имею к этому никакого отношения!

Расбах не ответил. Он ждал.

– С чего вы взяли, что я замешан? – спросил Марко. – Пропал мой ребенок, – он захлебнулся рыданиями. Ему не нужно было притворяться. Его горе было подлинным.

– Время, Марко, – ответил Расбах. – Вы проверяли ребенка в двенадцать тридцать. Все это подтвердили.

– И что? – бросил Марко.

– А то, что я нашел следы чужой машины в вашем гараже. И нашел свидетеля, который видел в двенадцать тридцать пять, как по проулку за домами со стороны вашего гаража едет машина.

– Да с чего вы взяли, что я с этим как-то связан? – ответил Марко. – Вам неизвестно, имела ли эта машина какое-то отношение к похитителю нашей дочери. Кору точно так же могли вынести через главную дверь в час, – но Марко понимал, что напрасно оставил главную дверь приоткрытой: детектива это не провело. Если бы только он не забыл вкрутить обратно лампочку в датчике движения!

Расбах оттолкнулся от стола и сверху вниз посмотрел на Марко.

– Датчик движения на заднем дворе не работает. Вы находились в доме в двенадцать тридцать. В двенадцать тридцать пять со стороны вашего гаража ехала машина. С выключенными фарами.

– И? Это все, что у вас есть?

– Нет никаких физических доказательств, что в доме или на заднем дворе находился посторонний. Если бы похититель проник в дом через задний двор, у нас были бы улики, хоть что-нибудь. Но у нас их нет. На заднем дворе есть только ваши следы, Марко, – он снова поставил руки на стол, чтобы подчеркнуть значение своих слов. – Думаю, это вы вынесли ребенка из дома в гараж.

Марко не ответил.

– Мы знаем, что ваша фирма переживает тяжелые времена.

– И я это признаю! Думаете, это достаточная причина, чтобы похищать собственного ребенка? – воскликнул Марко в отчаянии.

– Люди похищали и за меньшее, – ответил детектив.

– Тогда позвольте вам кое-что сказать, – сказал Марко, подаваясь вперед и глядя в глаза Расбаху. – Я люблю дочь больше всего на свете. Я люблю жену, и для меня крайне важно благополучие их обеих, – он откинулся на стуле. И, взвесив то, что собирался сказать, добавил: – У меня к тому же богатые тесть с тещей, которые всегда были очень щедры. Наверняка они дали бы нам необходимую сумму, если бы Энн их попросила. Так какого черта мне похищать собственного ребенка?

Расбах смотрел на него, сощурившись.

– Я допрошу ваших тестя с тещей. И вашу жену. И всех, с кем вы когда-либо были знакомы.

– Флаг вам в руки, – ответил Марко. Он знал, что ведет разговор неправильно, но не мог себя сдержать. – Я свободен?

– Да, – ответил детектив. – Пока что.

– Мне стоит искать адвоката? – спросил Марко.

– Это уже вам решать, – ответил детектив.

Детектив Расбах вернулся в свой кабинет, чтобы подумать. Если похищение было инсценировано Марко, тот явно связался с настоящими преступниками, которые им воспользовались. Расбаху было его почти жаль. И уж точно жаль его несчастную жену. Если Марко действительно все подстроил, а потом его кинули, то ребенок, скорее всего, мертв, деньги пропали, и его подозревает полиция. Загадка, как он вообще еще держится.

Но детектива одолевали сомнения. Во-первых, была няня, и это не давало ему покоя. А еще здравый смысл: зачем человеку, который мог бы без большого труда получить деньги, если бы попросил, рисковать всем, устраивая нечто настолько глупое, настолько сопряженное с опасностями, как похищение?

Да еще эта тревожная информация об Энн, об ее склонности к насилию, о которой недавно стало известно. Чем глубже он вникает в это дело, тем более запутанным оно кажется. Расбах должен был докопаться до правды.

Пора было допросить родителей Энн.

Утром он собирался еще раз поговорить с самой Энн.

Расбах все узнает. Истина где-то рядом. Она всегда рядом. Нужно просто ее отыскать.

Энн и Марко дома, одни. Сегодня с ними рядом только отчаяние, страх и тревожные мысли. Сложно сказать, кому сейчас тяжелее. Оба страдают, не зная, что с ребенком. Оба отчаянно надеются, что их дочь до сих пор жива, но им почти нечем поддерживать эту надежду. Оба притворяются друг перед другом. И у Марко есть дополнительные причины для притворства.

Энн не понимает, почему не винит Марко еще сильнее. Когда они только обнаружили, что малышку похитили, она винила его всем сердцем, потому что это он убедил ее оставить Кору дома. Если бы они взяли дочь с собой к соседям, ничего бы не случилось. Она говорила себе, что если Кора не вернется к ним невредимой, она никогда его не простит.

И вот теперь она не понимает, почему, но цепляется за него. Возможно, ей просто не за что больше цепляться. Она даже не знает, любит ли его еще. Синтию она ему тоже никогда не простит.

Возможно, он сейчас единственный, кто способен понять и разделить ее боль. Или, может, единственный, кто хотя бы ей верит. Он знает, что она не убивала их ребенка. Даже мать ее подозревала, пока по почте не пришло боди. Энн в этом уверена.

Они ложатся в постель и долго не могут заснуть. Наконец Марко забывается тревожным сном. Но Энн слишком возбуждена, чтобы спать. В конце концов она встает, спускается и начинает ходить из комнаты в комнату. С каждым шагом ее тревога растет.

Она рыщет по дому, но не знает, в поисках чего, и ее все сильнее охватывает отчаяние. Темп ее шагов нарастает. Она разыскивает что-то, что подтвердило бы измену мужа, а еще она ищет своего ребенка. Очертания вещей расплываются.

Ее мысли ускоряются и становятся все менее связными, ее сознание делает головокружительные скачки. Нельзя сказать, что она не понимает, что делает, даже наоборот, все постепенно становится предельно ясным. Ясным, как во сне. Ведь только когда просыпаешься, понимаешь, каким странным на самом деле был сон, каким нелепым.

Она не нашла в доме никаких писем Синтии к Марко: ни обычных, ни электронных в его ноутбуке – и никакого чужого женского белья. Ни счетов из отелей, ни спрятанных спичечных коробков из баров. Ей попалась на глаза информация о внушающем беспокойство состоянии их финансов, но это ее сейчас не интересует. Ей нужно знать, что происходит между Марко и Синтией и как это связано с исчезновением Коры. Это Синтия забрала Кору?

Чем чаще Энн в своем лихорадочном состоянии задает себе этот вопрос, тем больше ей кажется, что так оно и есть. Синтия не любит детей. Синтии ничего не стоит обидеть ребенка. Она холодная. И Энн ей больше не нравится. Синтия хочет навредить ей. Она хочет забрать мужа Энн вместе с дочерью и посмотреть, сумеет ли Энн справиться, просто потому, что знает, что у нее получится.

В конце концов Энн доводит себя до изнеможения и проваливается в сон на диване в гостиной.

Утром она просыпается рано и принимает душ прежде, чем Марко успевает понять, что она провела ночь на диване. Словно в трансе, охваченная ужасом, она натягивает черные легинсы и тунику.

Она чувствует себя парализованной, когда думает о полиции, о том, что Расбах будет снова ее допрашивать. Он понятия не имеет, где их ребенок, но, похоже, думает, что им это известно. Вчера он попросил ее, после того как отпустил Марко, явиться утром в участок. Ее это тяготит. Она не понимает, зачем опять этот допрос. Какой смысл по нескольку раз повторять одно и то же?

Марко смотрит с кровати, опершись спиной на подушки, как она одевается; его лицо ничего не выражает.

– Мне обязательно идти? – спрашивает его Энн. Она бы уклонилась, если бы можно было. Она не знает, какие у нее права. Стоит ли отказываться?

– Не думаю, что это обязательно, – отвечает Марко. – Не знаю. Может быть, пора поговорить с адвокатом.

– Но тогда о нас плохо подумают, – с беспокойством говорит Энн. – Разве нет?

– Не знаю, – отвечает Марко лишенным выражения голосом. – О нас и так плохо думают.

Энн подходит к кровати и смотрит на него сверху вниз. Он выглядит таким несчастным, что ее сердце разбилось бы от жалости, не будь оно уже разбито.

– Может, мне стоит поговорить с родителями. Они нашли бы нам хорошего адвоката. Хотя это полный бред – думать, что нам он вообще нужен.

– Возможно, это правильная мысль, – тревожно отвечает Марко. – Я уже говорил тебе вчера вечером, похоже, Расбах до сих пор нас подозревает. Он, кажется, считает, что мы инсценировали похищение.

– Как он может так считать после вчерашнего? – спрашивает Энн высоким от волнения голосом. – И на каком основании? Просто потому, что по проулку ехала машина в то же самое время, когда ты проверял Кору?

– Похоже, в этом все дело.

– Я поеду, – решается Энн. – Он ждет меня к десяти.

Марко устало кивает.

– Я поеду с тобой.

– Тебе не обязательно, – отвечает Энн не слишком убедительно. – Я могу попросить мать.

– Конечно, я поеду. Ты же не можешь выйти к этой толпе у дома в одиночку. Дай мне только одеться, и я отвезу тебя, – говорит Марко, вылезая из постели.

Энн смотрит, как он в одних трусах идет к комоду. Он так похудел, что обозначились ребра. Она благодарна, что он поедет с ней в участок. Ей не хочется звонить матери, и она сомневается, что справится в одиночестве. Вдобавок, ей кажется важным, чтобы их с Марко видели вместе, чтобы они выглядели сплоченными.

Еще больше репортеров собралось перед их домом после вчерашнего провала. Энн с Марко приходится прокладывать себе дорогу к такси (их «Ауди» временно забрала полиция), и рядом нет полицейских, чтобы помочь им. Наконец, они добираются до машины. Оказавшись внутри, Энн быстро запирает двери. Она чувствует себя в западне из-за всех этих галдящих лиц, сгрудившихся за окнами. Она отшатывается, но не отводит взгляда. Марко вполголоса чертыхается.

Энн молча смотрит в окно, как толпа остается позади. Она не понимает, как эти репортеры могут быть такими жестокими. Неужели среди них нет родителей? Неужели они не могут представить, хотя бы на мгновение, каково это – не знать, где твой ребенок? Лежать ночью без сна, тоскуя по своему малышу, представляя с закрытыми глазами маленькое тельце, неподвижное, мертвое?

Они едут вдоль реки в сторону центра и подъезжают к полицейскому участку. Едва Энн видит это здание, как чувствует нарастающее внутри напряжение. Ей хочется убежать. Но Марко рядом. Он помогает ей выйти из такси и ведет в участок, ее рука лежит на сгибе его локтя.

Пока они ждут у стойки, Марко тихонько говорит ей на ухо:

– Все будет хорошо. Возможно, они попытаются лишить тебя уверенности, но ты знаешь, что мы ни в чем не виноваты. Я буду ждать прямо здесь, – он улыбается ей слабой ободряющей улыбкой. Она кивает. Он мягко кладет руки ей на плечи, смотрит в глаза. – Они могут попытаться настроить нас друг против друга, Энн. Могут говорить обо мне плохие вещи.

– Какие плохие вещи?

Он пожимает плечами, отводя взгляд.

– Не знаю. Просто будь осторожна. Не поддавайся.

Она кивает, но его слова только усиливают ее беспокойство.

Тем временем к ним подходит детектив Расбах. Его лицо серьезно.

– Спасибо, что пришли. Сюда, пожалуйста.

На этот раз он ведет Энн в другую комнату для допросов, ту, в которой они допрашивали Марко. Марко остается ждать в одиночестве снаружи. Энн останавливается в дверях и оборачивается, чтобы взглянуть на него. Он нервно ей улыбается.

Она заходит.

20

Энн опустилась на предложенный стул, чувствуя, как слабеют колени. Дженнингс предложил ей кофе, но она отрицательно покачала головой, опасаясь, что не в силах будет удержать в руках стакан. Сегодня она нервничала сильнее, чем в прошлый раз. Она не понимала, почему полиция так упорна в своих подозрениях на их с Марко счет. Если уж на то пошло, их должны были подозревать меньше, после того как им по почте прислали боди, а потом украли деньги. Очевидно же, что ребенка у них не было.

Детективы сели напротив.

– Примите мои соболезнования, – сказал Расбах. – По поводу вчерашнего.

Энн промолчала. Во рту у нее пересохло. Она стиснула руки на коленях.

– Пожалуйста, расслабьтесь, – мягко сказал Расбах.

Она нервно кивнула, но расслабиться не могла. Она ему не доверяла.

– Я всего лишь задам несколько вопросов о том, что случилось вчера, – сказал он ей.

Она снова кивнула и провела языком по губам.

– Почему вы не позвонили нам, когда получили посылку? – спросил детектив довольно дружелюбно.

– Мы решили, что это слишком опасно, – ответила Энн. Ее голос дрожал. Она откашлялась. – В записке было сказано, никакой полиции, – она потянулась к бутылке с водой, которую поставили на стол рядом с ней. Неловко открыла ее. Ее рука слегка дрожала, когда она подносила бутылку к губам.

– Это вы так решили? – спросил Расбах. – Или Марко?

– Мы оба.

– Зачем вы так часто брали в руки боди? Теперь сохранность следов, которые мы могли бы на нем найти, к сожалению, нарушена.

– Да, знаю, простите. Я не подумала. Оно пахло Корой, и я таскала его с собой повсюду, чтобы чувствовать ее рядом, – Энн начала плакать. – Она как будто вернулась ко мне. Я почти могла убедить себя, что она спит в своей кроватке. Что ничего этого никогда не было.

Расбах кивнул и сказал:

– Понимаю. Мы отдадим одежду с запиской на экспертизу и выявим все, что сможем.

– Вы ведь думаете, что она мертва, да? – глядя ему прямо в глаза, деревянным голосом спросила Энн.

Расбах не отвел глаз.

– Не знаю. Возможно, она еще жива. Мы по-прежнему будем ее искать.

Энн вытащила из коробки на столе бумажный платок и прижала к глазам.

– Я вот думаю, – сказал Расбах, – о вашей няне.

– Наша няня? А что с ней? – удивленно спросила Энн. – Ее даже не было тем вечером.

– Знаю. Просто любопытно. Она хорошая няня?

Энн пожала плечами, не понимая, к чему он клонит.

– Она хорошо ладит с Корой. Ей явно нравятся дети… в отличие от большинства девочек, на самом деле. Те просто сидят с детьми за деньги, – Энн думает о Катерине. – Обычно она надежная. Она не виновата, что у нее умерла бабушка. Хотя… если бы только этого не случилось, Кора, возможно, сейчас была бы с нами.

– Позвольте уточнить: если бы ваши знакомые искали няню, вы бы ее порекомендовали? – спросил Расбах.

Энн закусила губу.

– Нет, не думаю. У нее привычка слушать музыку и засыпать в наушниках. Нам приходится ее будить, когда возвращаемся. Так что нет, не порекомендовала бы.

Расбах кивнул, записывая в блокноте. Потом поднял голову и сказал:

– Расскажите о вашем муже.

– А что с моим мужем?

– Что он за человек?

– Хороший, – выпрямляясь на стуле, твердо сказала Энн. – Он добрый и любящий. А еще умный, заботливый и работящий, – она остановилась, потом скороговоркой добавила: – Он лучшее, что есть в моей жизни, кроме Коры.

– Он хорошо обеспечивает семью?

– Да.

– Почему вы так говорите?

– Потому что это правда, – раздраженно ответила Энн.

– Но он разве не обязан своим бизнесом вашим родителям? Вы сами рассказывали, что родители купили вам дом.

– Минуточку, – говорит Энн. – Он не обязан моим родителям, как вы выразились. У Марко диплом в сфере бизнеса и программирования. Марко основал фирму и добился большого успеха. Мои родители вложились позже. Он и сам до этого хорошо справлялся. У вас нет оснований сомневаться в предпринимательских способностях Марко, – едва Энн это произнесла, как краем сознания вспомнила финансовую информацию, которую случайно обнаружила вчера в ноутбуке Марко. Она почти не обратила на нее внимания и ничего не сказала Марко; она спросила себя, не соврала ли только что полиции.

– Вы думаете, муж с вами откровенен?

Энн вспыхнула. И разозлилась, поняв, что тем самым себя выдала. Она сделала паузу, прежде чем ответить.

– Да. Я уверена, что он со мной откровенен, – она запнулась, – в основном.

– В основном? Разве честный человек не должен быть честен во всем? – спросил Расбах, слегка наклоняясь вперед.

– Я вас слышала, – неожиданно призналась Энн. – На следующую ночь после похищения. Я была на лестнице. Я слышала, как вы обвиняете Марко в заигрываниях с Синтией. Она сказала, что Марко домогался ее, а он это отрицал.

– Мне жаль, я не знал, что вы слушаете.

– Мне тоже жаль. Лучше бы я оставалась в неведении, – она смотрит вниз на свои руки, стиснувшие на коленях скомканный бумажный платок.

– Как вам кажется, у Марко действительно были в отношении Синтии намерения сексуального характера или, как он утверждает, все было наоборот?

Энн крутила в руках платок.

– Не знаю. Они оба виноваты, – она подняла на него глаза. – Я никогда их не прощу, – выпалила она.

– Давайте вернемся к вашему мужу, – предложил Расбах. – Вы говорите, он хорошо вас обеспечивает. Он рассказывает вам о работе?

Энн уже изорвала платок в клочья.

– Я в последнее время не очень этим интересовалась, – ответила она. – Была поглощена ребенком.

– То есть он вам не рассказывал, как идут дела?

– Нет, в последнее время нет.

– Вам это не кажется странным? – спросил Расбах.

– Вовсе нет, – ответила Энн, думая про себя, что это действительно странно. – Я была занята ребенком.

– Следы колес в вашем гараже, они не от вашей машины, – сказал Расбах. – Кто-то воспользовался вашим гаражом перед похищением. Вы видели ребенка в кроватке в полночь. Марко находился в доме с ребенком в двенадцать тридцать. У нас есть свидетель, который в двенадцать тридцать пять видел, как по проулку со стороны вашего гаража едет машина. Нет никаких доказательств, что кто-то еще был в доме или во дворе. Возможно, в двенадцать тридцать Марко вынес ребенка сообщнику, который ждал в машине.

– Это просто смешно! – воскликнула Энн, повышая голос.

– Как вы думаете, кто мог быть этим сообщником? – настаивал Расбах.

– Вы ошибаетесь, – сказала Энн.

– Неужели?

– Да. Марко не похищал Кору.

– Позвольте вам кое-что сообщить, – сказал Расбах, наклоняясь к ней. – У фирмы вашего мужа проблемы. Большие проблемы.

Энн почувствовала, что бледнеет.

– Правда? – спросила она.

– Боюсь, что да.

– Честно говоря, детектив, меня не волнуют проблемы с бизнесом. У нас пропал ребенок. Какое дело нам сейчас до денег?

– Просто… – Расбах замолчал, как будто передумал говорить то, что собирался. Он посмотрел на Дженнингса.

– Что? – Энн нервно переводила взгляд с одного на другого.

– Просто я вижу в вашем муже то, что, возможно, не видите вы.

Энн не хотела заглатывать наживку. Но детективы ждали, повисла тишина. У нее не было выбора.

– Что вы имеете в виду?

Расбах спросил:

– Вам не кажется, что он немного манипулирует вами, не рассказывая о делах?

– Нет, если я не выказываю интереса. Он, наверное, пытался оградить меня из-за моей депрессии. – Расбах ничего не отвечал, только смотрел на нее цепким взглядом голубых глаз. – Марко не манипулятор, – настаивала Энн.

– В каких отношениях Марко с вашими родителями? С вашим отцом?

– Я вам говорила, они друг другу не нравятся. Они терпят друг друга ради меня. Но в этом вина моих родителей. Что бы Марко ни делал, все не по ним. Я могла бы выйти замуж за кого угодно, и они вели бы себя точно так же.

– Почему вы так думаете?

– Не знаю. Просто они такие. Они чрезмерно меня опекают, и им тяжело угодить. Может быть, это потому, что я единственный ребенок, – бумажный платок у нее на коленях уже превратился в конфетти. – В любом случае, если с фирмой проблемы – это не страшно. У моих родителей много денег. Они всегда могут нас выручить, если нужно.

– Но станут ли они это делать?

– Конечно, станут. Мне нужно только попросить. Родители никогда мне ни в чем не отказывали. Они дали пять миллионов долларов на выкуп Коры безо всяких возражений.

– Действительно дали, – детектив сделал паузу, потом произнес: – Я пытался встретиться с доктором Ламсден, но, по-видимому, она в отъезде.

Энн почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но заставила себя держаться прямо. Она знала, что он ничего не вытянет из доктора Ламсден. Даже если доктор Ламсден скоро вернется, она не станет говорить об Энн с Расбахом.

– Она вам ничего не скажет, – ответила Энн. – Она не может. Она мой лечащий врач, и вам это известно. Зачем вы со мной играете?

– Вы правы. Я не могу заставить вашего доктора нарушить врачебную тайну.

Энн откинулась на спинку стула и бросила на детектива негодующий взгляд.

– А вы сами не хотите мне что-нибудь рассказать? – спросил детектив.

– С чего бы я стала вам рассказывать о моих сеансах у психиатра? Это не ваше дело, – едко ответила Энн. – У меня легкая послеродовая депрессия, как у многих женщин, которые только что стали матерью. Это не означает, что я навредила своему ребенку. Больше всего на свете я хочу ее вернуть.

– Мне не дает покоя мысль, что Марко мог попросить кого-то увезти девочку, чтобы прикрыть вас, после того как вы ее убили.

– Это полная чушь! Тогда как вы объясните то, что нам по почте пришло боди, а деньги украли?

– Возможно, Марко сфабриковал похищение после того, как ребенок уже был мертв. А пустое детское сиденье, удар по голове – всего лишь для отвода глаз.

Она смотрела на него, не веря своим ушам.

– Бред. И я не убивала своего ребенка, детектив.

Расбах вертел в руках ручку, наблюдая за ней.

– Сегодня утром мы допрашивали вашу мать.

Энн почувствовала, как комната вокруг нее завертелась.

21

Расбах внимательно следил за Энн, опасаясь, что она упадет в обморок. Он молча смотрел, как она берет бутылку с водой, и ждал, когда кровь снова прильет к ее щекам.

Он ничего не мог поделать с психиатром. У него были связаны руки. С матерью он тоже немногого добился, но Энн явно боялась, что та что-то ему рассказала. Расбах был уверен, что знал, чего именно она боится.

– Как вы думаете, что мне рассказала ваша мать? – спросил Расбах.

– Думаю, ничего, – резко ответила Энн. – Нечего рассказывать.

Он разглядывал ее несколько секунд. Думал, как не похожа она на мать – спокойную, собранную женщину, занятую благотворительностью и социальной деятельностью и гораздо более проницательную, чем дочь. Уж точно менее эмоциональную, с ясной головой. Элис Драйз зашла сегодня утром в комнату для допросов, одарила их ледяной улыбкой, указала свое имя и сообщила, что ей нечего сказать. Это был очень короткий допрос.

– Она не говорила, что поедет сюда сегодня, – произнесла Энн.

– Неужели?

– Что она сказала? – спросила Энн.

– Вы правы, ничего.

Энн в первый раз за все время допроса улыбнулась, но улыбка вышла скорбной.

– Тем не менее я поговорил с вашей бывшей одноклассницей. Дженис Фогл.

Энн мгновенно застыла, как дикое животное, почуявшее хищника. Потом она резко встала, царапая пол ножками стула, чем застала Расбаха с Дженнингсом врасплох.

– Мне нечего больше сказать, – сказала она им.

Энн вернулась в коридор к Марко. Марко заметил, что она расстроена, и обнял ее одной рукой, как бы оберегая. Энн почувствовала, что Расбах смотрит, как они удаляются по коридору. Она не стала ничего ему говорить, пока они не оказались на улице. Но как только они вышли за дверь и Марко поднял руку, чтобы поймать такси, она сказала:

– Думаю, пора искать адвоката.

Расбах давил на них и, похоже, не собирался оставлять их в покое. Дошло до того, что, хотя им и не предъявили формального обвинения, обращаются с ними как с подозреваемыми.

Марко тревожило то, что произошло в комнате для допросов между Энн и детективом Расбахом. В ее глазах была паника, когда она вышла. Что-то во время того допроса так ее напугало, что она решила как можно скорее найти адвоката. Он попытался выяснить, в чем дело, но она отвечала уклончиво. О чем она ему не рассказывает? Это заставляло его еще сильнее нервничать.

Когда они подъезжали к дому, пробиваясь сквозь толпу репортеров, Энн предложила позвать родителей, чтобы поговорить об адвокате.

– Зачем нам твои родители? – спросил Марко. – Мы можем найти адвоката и сами.

– Хороший адвокат потребует внушительный гонорар, – заметила Энн.

Вскоре приехали Ричард с Элис. Никого не удивило, что они уже начали рассматривать кандидатуры лучших адвокатов, которых можно было купить за деньги.

– Мне жаль, что дошло до этого, Энн, – сказал ей отец.

Они сидели вокруг стола на кухне, косые лучи послеполуденного солнца падали сквозь окно на деревянную столешницу. Энн сделала кофе.

– Я тоже думаю, что это хорошая мысль – найти адвоката, – сказала Элис. – Полиции нельзя доверять.

Энн посмотрела на нее.

– Почему ты мне не рассказала, что тебя допрашивали утром?

– Не было необходимости, и я не хотела тебя беспокоить, – ответила Элис, похлопывая Энн по руке. – Я сказала им только свое имя и что мне нечего им сообщить. Я не позволю им себя запугивать, – сказала она. – Я там была всего пять минут.

– Меня тоже допрашивали, – сказал Ричард. – И тоже ничего не добились, – он перевел взгляд на Марко. – Да и что вообще я мог бы им рассказать?

Марко почувствовал прилив страха. Он не доверял Ричарду. Но стал бы Ричард что-нибудь докладывать полиции, чтобы ударить его в спину?

Ричард обратился к Энн:

– Обвинения вам пока не предъявляли, и не думаю, что предъявят; не представляю, на каких основаниях. Но я согласен с твоей матерью: может быть, если ваши интересы будет представлять высококлассный адвокат, они перестанут травить вас, вызывать на бесконечные допросы и сосредоточатся на поисках того, кто на самом деле похитил Кору.

На протяжении всего совещания за кухонным столом Ричард держался с Марко даже с большей неприязнью, чем обычно. Он едва поворачивал голову в его сторону. Все это заметили, и в первую очередь, конечно, сам Марко. Как стоически он переносит то, что я потерял его пять миллионов, думал Марко. Он ни разу об этом не упомянул. Ему и не требуется. Но Марко знал, что Ричард думает: «Мой никчемный зять опять облажался». Марко представлял, как Ричард сидит в своем клубе, попивая дорогие напитки, и рассказывает обо всем этом богатеньким друзьям. О том, какой убогий зять ему достался. Как Ричард лишился любимой единственной внучки и пяти миллионов долларов, заработанных тяжким трудом, а все из-за Марко. И что хуже всего, Марко знал, что на этот раз тесть был прав.

– Честно говоря, – сказал Ричард, – сегодня утром мы взяли на себя смелость нанять вам адвоката.

– Кого? – спросила Энн.

– Обри Уэста.

Марко вскинул голову. Эта новость, очевидно, не слишком ему понравилась.

– Серьезно?

– Он один из лучших уголовных адвокатов в стране, черт возьми, – сказал Ричард, слегка повышая голос. – Тебе что-то не нравится?

Энн посмотрела на Марко, взглядом умоляя его смириться, принять подарок.

– Может быть, – ответил Марко.

– Что плохого в том, что нас будет защищать лучший адвокат, которого можно найти? – спросила Энн. – Не беспокойся о деньгах, Марко.

Марко ответил:

– Меня беспокоят не расходы. Просто, по мне, это перебор. Как будто мы преступники и нуждаемся в адвокате, который получил известность за громкие дела об убийствах. Разве это не ставит нас в ряд с остальными его клиентами? Что о нас подумают?

За столом повисла тишина: все размышляли над его словами. Энн смотрела с беспокойством. Ей в голову не приходила такая мысль.

– Он многим преступникам помогает избежать наказания, ну и что? Такая у него работа, – возразил Ричард.

– Ты что имеешь в виду? – спросил Марко слегка угрожающе. Энн выглядела так, будто сейчас потеряет сознание. – Думаешь, это сделали мы?

– Не говори ерунды, – ответил Ричард, краснея. – Я просто пытаюсь быть практичным. Вы вправе воспользоваться услугами лучшего адвоката, какого сможете найти. Полиция не дает вам поблажек.

– Конечно, мы не думаем, что вы хоть как-то связаны с пропажей Коры, – сказала Элис, глядя вместо Энн с Марко на мужа. – Но вы подвергаетесь нападкам в СМИ. Адвокат может положить этому конец. И мне кажется, что в полиции вас преследуют: они не выдвинули обвинения и продолжают таскать вас в участок под видом добровольного сотрудничества – это должно прекратиться. Это притеснение.

Ричард добавил:

– У полиции на вас ничего нет, поэтому, может быть, они скоро отстанут. Но в случае, если вам понадобится адвокат, он у вас будет.

Энн повернулась к Марко:

– Думаю, мы должны его оставить.

– Ладно, – сказал Марко. – Как хотите.

Синтия с Грэмом спорили уже несколько дней. Прошла неделя с того судьбоносного ужина, а они все не могли прийти к соглашению. Грэм хотел оставить все, как есть, притвориться, будто видеозаписи не существует, а еще лучше – уничтожить ее. Ему казалось, что так будет безопаснее. Однако он не мог успокоиться, потому что знал, что правильно было бы показать видеозапись полиции. Но снимать, как люди занимаются сексом, без их ведома – незаконно, а именно это они с женой и делали. На записи видно, что Синтия сидит на коленях у Марко и они хорошо проводят время. Если Грэму с Синтией предъявят обвинение, это будет катастрофой для его карьеры. Он директор по внутреннему аудиту в очень большой консервативной компании. Если подобное всплывет, его карьере конец.

Синтию не беспокоило, что было правильно, а что неправильно. Важно было то, что на видео Марко зашел к себе домой с заднего двора в 00:31 в ночь похищения и вышел обратно с ребенком на руках в 00:33, а потом отнес ребенка в гараж. Он находился в гараже около минуты, затем вернулся на задний двор Стиллвеллов. После этого начиналось легкое порно.

Грэма шокировало, что Марко украл собственного ребенка, но он был в нерешительности и по-прежнему колебался. Он хотел поступить правильно и вместе с тем избежать неприятностей. И вот теперь уже было слишком поздно идти в полицию. Там их спросили бы, почему они не пришли раньше. У них с Синтией могли возникнуть даже бо́льшие неприятности, чем если бы они просто снимали, как люди занимаются сексом, на скрытую камеру: теперь их могут обвинить в сокрытии улик по делу о похищении, или воспрепятствовании осуществлению правосудия, или в чем-то вроде того. Поэтому Грэм хотел притвориться, что видео не существует. Он хотел его уничтожить.

У Синтии были собственные причины не показывать видеозапись полиции. Теперь у нее кое-что было на Марко, и это кое-что стоило денег.

Она собиралась рассказать Марко о видео. Она была уверена, тот щедро ей за него заплатит. И не было никакой необходимости сообщать об этом Грэму.

Это было бессердечно, но что за человек похищает собственного ребенка? Сам напросился.

22

Марко с Энн сидят за кухонным столом и пытаются завтракать. Они едва прикоснулись к тостам. Оба живут в последнее время кофе и своим горем.

Марко молча читает газету. Энн смотрит в окно на задний двор невидящим взглядом. Иногда газеты становятся ей невыносимы, и она спрашивает Марко, как он вообще их читает. А иногда она пролистывает их от первой до последней страницы в поисках любых новостей о похищении. И в конце концов читает все, что удается найти. Не может удержаться. Это болячка, которую она не перестает раздирать.

Странное это ощущение, оказывается, когда читаешь о себе в газете.

Марко неожиданно вздрагивает.

– Что такое? – спрашивает она.

Он не отвечает.

Она теряет интерес. Сегодня один из тех дней, когда она ненавидит газеты. Ей не хочется знать. Она поднимается и выливает свой остывший кофе в раковину.

Марко читает, затаив дыхание. Статья никак не связана с похищением… но в то же время связана. Он единственный человек, которому известно, в чем связь, и он лихорадочно размышляет, пытаясь решить, что делать.

Он смотрит на фотографию в газете. Это он. Никаких сомнений. Брюс Неланд, его сообщник, найден мертвым (зверски убит) в домике в горах Катскилл. В статье отсутствуют подробности, но подозревают, что это было вооруженное ограбление. Жертве проломили голову. Если бы не фотография убитого, Марко и вовсе бы не заметил статьи и упустил ценную информацию, которая в ней содержится. В газете говорится, что настоящее имя жертвы было Дерек Хониг.

С колотящимся сердцем Марко пытается сложить вместе, что ему известно. Брюс (которого в действительности зовут вовсе не Брюс) мертв. Это могло бы объяснить, почему он не вышел на связь, как они договаривались, и не отвечал на звонки. Но кто его убил? И где Кора? Марко с ужасом понимает, что Кору, должно быть, забрал убийца. И деньги тоже. Он обязан сообщить в полицию. Но как Марко им сообщит, не раскрывая собственной чудовищной роли?

Он начинает потеть. Поднимает глаза на жену, стоящую к нему спиной у раковины. Есть что-то невыразимо печальное в том, как сгорблены ее плечи.

Он должен пойти в полицию.

Или это глупо? Какова вероятность, что Кора все еще жива? Ублюдок получил деньги. Он, наверное, уже убил ее.

Может быть, убийца попросит еще. Если есть хоть малейший шанс, что Кора до сих пор жива, Марко должен дать знать Расбаху. Но как? Как, черт возьми, ему это сделать, не выдав себя?

Он пытается все обдумать. Брюс мертв, следовательно, не может никому ничего рассказать. И он был единственным, кто знал. Если полиция найдет убийцу или убийц Брюса, то даже если Брюс и говорил им про Марко, это не доказательство. Это будет просто слухом. Нет никакого подтверждения тому, что Марко вынул дочь из кроватки и передал в гараже Брюсу.

Может быть, и хорошо, что Брюс мертв.

Он должен сообщить Расбаху, но как? И вот, пока он разглядывает фотографию убитого, его озаряет идея. Он скажет детективу, что заметил фотографию в газете и узнал человека на ней. Он видел, как тот вертится возле их дома. Он и забыл об этом, пока ему на глаза не попалась фотография. Возможно, ему не поверят, но это все, что приходит в голову.

Он убежден, что их с Брюсом никогда не видели вместе. Вряд ли кто-нибудь сможет установить между ними связь.

Он ни за что не простит себе, если не сделает все, что в его силах, чтобы найти Кору.

Придется сначала сказать Энн. Он еще минуту колеблется, обдумывая варианты, и затем произносит:

– Энн.

– Что?

– Смотри.

Она подходит и смотрит поверх его плеча на то место в газете, куда указывает его палец. Разглядывает фотографию.

– И что? – спрашивает она.

– Узнаешь его?

Она смотрит снова.

– Не думаю. Кто это?

– Я его точно видел раньше, – говорит Марко.

– Где?

– Не знаю, но лицо знакомое. Я точно видел его недавно в нашем районе – рядом с домом.

Энн смотрит внимательнее.

– Знаешь, кажется, я тоже его видела, но не пойму, где.

Еще лучше, думает Марко.

Прежде чем ехать в участок, Марко берет ноутбук и просматривает все интернет-издания в поисках информации об убийстве Дерека Хонига. Он не хочет никаких сюрпризов.

Информации не так уж много. Дело привлекло мало внимания. Дерек Хониг взял отгул на работе незадолго до того, как его нашли мертвым в домике в горах. Обнаружила его женщина, которая прибиралась там раз в месяц. Он жил один. Разведен, детей нет. Читая об этом, Марко чувствует, как пробегает мороз по коже. Человек, которого он знал под именем Брюс, рассказывал, что у него самого трое детей и он знает, как обращаться с младенцами, и Марко ему верил. Теперь его приводят в ужас собственные действия. Он доверил свою дочь совершенно незнакомому человеку, рассчитывая, что тот о ней позаботится. Как он мог так поступить?

Энн с Марко появились в полицейском участке без предупреждения. «Ауди» им вернули вчера. Марко, сжимая в руках газету, спросил у стойки детектива Расбаха. Тот был на месте, хотя сегодня была суббота.

– У вас есть минута? – спросил Расбаха Марко.

– Конечно, – ответил детектив и провел их в знакомую комнату для допросов. Дженнингс шел следом, прихватив еще один стул. Все четверо сели друг напротив друга.

Марко положил газету на стол перед Расбахом и показал на фотографию убитого. Детектив взглянул на фотографию, бегло прочитал статью. Затем поднял глаза и спросил:

– Так?

– Я узнал его, – сказал Марко. Он понимал, что выглядит взволнованным, хотя изо всех сил старался держаться невозмутимо. Он намеренно смотрел в глаза детективу. – Мне кажется, я его уже видел, перед тем как Кору похитили.

– Видели где? – спросил Расбах.

– В том-то и дело, – уклончиво ответил Марко. – Я точно не знаю. Но как только я заметил фотографию, я сразу же вспомнил, что видел его недавно и неоднократно. Кажется, это было рядом с домом, в нашем районе, на нашей улице.

Расбах пристально смотрел на Марко, сжав губы.

– Энн тоже его узнала, – сказал Марко, кивком указывая на жену.

Расбах перевел взгляд на Энн.

Энн кивнула:

– Да, я его видела, но не знаю, где.

– Уверены?

Она снова кивнула.

– Подождите минутку, – попросил Расбах, и они с Дженнингсом вышли из комнаты.

Энн с Марко ждали в тишине. Разговаривать друг с другом они не хотели из-за камер. Марко непрерывно приходилось следить за руками, чтобы ничего не теребить. Ему хотелось встать и начать ходить по комнате, но он силой удерживал себя на месте.

Наконец Расбах вернулся.

– Я сам туда сегодня съезжу. Если окажется, что это дело имеет отношение к вашему, я с вами свяжусь.

– Как скоро, по-вашему, это будет? – спросил Марко.

– Не знаю. Вернусь, как только смогу, – пообещал Расбах.

Марко с Энн ничего не оставалось, кроме как ехать домой и ждать.

23

Дома Марко никак не может успокоиться. Он расхаживает по комнатам. Действует Энн на нервы. Они огрызаются друг на друга.

– Наверное, поеду в офис, – резко говорит он. – Мне нужно отвлечься и заняться клиентами. Пока они у меня еще есть.

– Хорошая мысль, – соглашается Энн, которая хочет остаться одна. Она отчаянно желает, чтобы у нее была возможность побеседовать с доктором Ламсден. Та перезвонила Энн, как только получила ее взволнованное сообщение по голосовой почте, но хотя доктор Ламсден проявила искреннее сочувствие и постаралась оказать поддержку, телефонного разговора было явно недостаточно. Доктор Ламсден настаивала, чтобы Энн обратилась к доктору, который ее подменяет, пока она не вернется. Но Энн не хочет идти к незнакомому врачу.

Она размышляет, стоит ли потребовать у Синтии объяснений. Сейчас ей уже не кажется, что это Синтия забрала ее ребенка. Но ей бы хотелось знать, что происходит между Синтией и ее мужем. Возможно, Энн не перестает об этом думать, потому что гадать, где сейчас ее ребенок, намного больнее.

Энн знает, что Синтия дома. Она периодически слышит ее по ту сторону общей стены. И Энн знает, что Грэм в отъезде: она видела из окна спальни утром, как он с вещами садится в черный лимузин аэропорта. Она могла бы пойти к соседям и высказать все Синтии, велеть ей держаться подальше от ее мужа. Она останавливается и смотрит на стену в гостиной, пытаясь решить, что делать. Синтия там, за стеной.

Но Энн не осмеливается. Она чувствует себя слишком несчастной. Она призналась детективу, что подслушала разговор, но еще ничего не сказала по этому поводу Марко. И Марко ей ничего не сказал. Кажется, у них новая манера поведения – молчать о болезненных вещах. Раньше они всем друг с другом делились… ну почти всем. Но с рождением ребенка многое изменилось.

Из-за депрессии она утратила интерес к чему-либо. Поначалу Марко приносил цветы, конфеты, оказывал знаки внимания, чтобы поднять ей настроение, но все это не работало, все было не по-настоящему. Он перестал рассказывать ей, как прошел день, как дела в компании. Она не могла рассказать о своей собственной работе, потому что больше не работала. Им вообще почти не о чем было разговаривать, кроме ребенка. Может быть, Марко был прав. Может быть, ей следовало вернуться на работу.

Она должна поговорить с ним, заставить его пообещать не связываться больше с Синтией. Синтии нельзя доверять. Дружбе Конти со Стиллвеллами пришел конец. Если Энн объявит Марко, что все знает, что слышала их разговор с детективом, сидя на лестнице, он будет чувствовать себя ужасно. Он уже чувствует себя ужасно. Она не сомневается, что теперь он постарается держаться от Синтии подальше. В этом смысле ей не о чем беспокоиться.

Если они выкарабкаются, ей придется поговорить с Марко о Синтии и о бизнесе тоже. Им придется учиться снова быть честными друг с другом.

Энн необходимо что-нибудь помыть, но дом и так уже сияет чистотой. Как странно, что в середине дня она, подпитываясь своей тревогой, чувствует такой прилив энергии. Когда Кора все еще была с ней, она с трудом заставляла себя передвигаться днем. Прямо сейчас она бы молилась, чтобы Кора наконец заснула. У нее вырвался всхлип.

Нужно себя чем-нибудь занять. Она начинает с прихожей, где чистит антикварную решетку вентиляции. Узорчатые железные прутья покрыты пылью, и их приходится оттирать вручную. Она приносит ведро с теплой водой, тряпку и, усевшись на полу рядом с дверью, принимается за работу, тщательно прочищая все выемки. Это ее успокаивает.

Пока она так сидит, прибывает почта; письма каскадом сыплются сквозь отверстие в двери рядом с ней, заставляя ее вздрогнуть. Она смотрит на ворох конвертов на полу и застывает. Наверное, опять угрозы и оскорбления. Она этого не вынесет. Но что, если там что-то еще? Она откладывает тряпку, вытирает руки о джинсы и разгребает конверты. Ни одного письма с напечатанным адресом, как на том, в котором было зеленое боди. Энн осознает, что не дышит, и с шумом выдыхает.

Она не открывает письма. Ей бы хотелось их выбросить, но Марко заставил ее пообещать, что она этого не сделает. Он просматривает их все ежедневно на случай, если похитители попытаются связаться снова. О содержимом он ей не рассказывает.

Энн берет ведро с тряпкой и поднимается на второй этаж, чтобы протереть решетки там. Она начинает с кабинета в конце коридора. Когда она снимает декоративную решетку, чтобы легче было ее чистить, она замечает что-то маленькое и темное в вентиляции. Вздрогнув, она присматривается в страхе, не мертвая ли это мышь… или даже крыса. Но это не крыса. Это мобильный телефон.

Энн опускает голову между коленей и сосредотачивается на том, чтобы не упасть в обморок. Она чувствует, будто вся кровь заледенела в жилах, как при панической атаке. Перед глазами черные пятна. Через пару мгновений ощущение того, что она вот-вот потеряет сознание, рассеивается, и Энн поднимает голову. Она смотрит на телефон в вентиляции. Часть ее хочет поставить решетку на место, спуститься на кухню, выпить кофе и притвориться, что она ничего не видела. Но она просовывает руку в вентиляционное отверстие. Телефон прикреплен к стене. Она тянет, с силой, и скотч, которым он был приклеен, отходит.

Она смотрит на телефон. Она никогда его раньше не видела. Это не телефон Марко. Она знает, как выглядит его мобильный. Марко всюду его с собой носит. Но она не может лгать себе. Кто-то спрятал телефон в их доме, и это была не она.

У Марко есть тайный мобильный. Зачем?

Ее первая мысль о Синтии. У них все-таки роман? Или есть кто-то еще? Марко иногда поздно возвращается с работы. А Энн стала толстой и несчастной. Но до того ужина с Синтией она никогда не подозревала его в неверности. Может быть, она была просто слепа. Может быть, она дура. Жена всегда узнает последней, ведь так?

Телефон кажется новым. Она включает его. Он загорается. Значит, Марко держал его заряженным. Но теперь ей нужно соединить точки на экране, чтобы снять с блокировки. Она понятия не имеет, как это сделать. Она даже не знает, как разблокировать обычный мобильный телефон Марко. Она делает несколько неудачных попыток, и после этого он блокируется надолго.

Думай, велит она себе, но не может. Она просто сидит с телефоном в руках, застыв, как каменная.

Расбах ехал к месту преступления в горах Катскилл, ни на минуту не переставая размышлять над этим делом. Он вспоминал сегодняшний разговор с Марко и Энн Конти.

Он подозревал, что таким образом Марко пытался сообщить ему, что убитый был его сообщником… и просил помочь ему вернуть ребенка. Они оба понимали, что, возможно, для этого уже слишком поздно. Марко знал: Расбах думает, что он похитил Кору, а потом сам стал жертвой преступников. Убитый явно имел какое-то к этому отношение. Должно быть, это он был тем загадочным водителем, который ехал по проулку в 00:35. И где найти лучшее место, чтобы спрятать младенца, чем в домике в горах?

Девочка должна была быть живой, когда ее похитили, и Расбах это понимал, иначе Марко не пришел бы к нему сейчас. Марко очень рисковал, но он был в отчаянии. Если догадки Расбаха были верны, то это снимало подозрения с матери: каким бы неустойчивым ни было ее психическое состояние, она точно не убивала ребенка.

Ему было интересно посмотреть, что он найдет на месте преступления.

Тем временем Дженнингс искал связь между Марко и жертвой, Дереком Хонигом. Возможно, они найдут что-то, что объединяло бы этих двоих, пусть и косвенно. Но Расбах сомневался в этом, иначе Марко не пришел бы к нему. Однако Дерек Хониг был мертв, и, вероятно, Марко считал, что это риск, на который он может позволить себе пойти, если существует хоть малейшая возможность вернуть ребенка.

Расбах верил, что Марко любит дочь, что он ни за что не причинил бы ей вреда намеренно. Расбаху почти было жаль его. Но потом он подумал о малышке, которая, возможно, уже мертва, и матери, которая уничтожена случившимся, и жалость его улетучилась.

– Поверни здесь, – попросил он полицейского за рулем.

Они свернули с шоссе и некоторое время ехали по пустынной проселочной дороге. Наконец показался нужный поворот. Патрульная машина подскакивала между кустами на поросших сорняками кочках, пока впереди не показался простой деревянный домик, окруженный желтой полицейской лентой. Рядом стояла другая патрульная машина, явно ожидая их появления.

Они остановились и вышли из машины. Расбах был рад, что мог наконец размять ноги.

– Детектив Расбах, – представился он местному полицейскому.

– Уотт, сэр. Сюда.

Расбах оглянулся, подмечая каждую деталь. За домиком было маленькое пустынное озерцо. Никакого другого жилья поблизости видно не было. Идеальное место, чтобы спрятать на несколько дней украденного младенца, подумал Расбах.

Он зашел внутрь. Интерьер 1970-х годов с уродливым линолеумом на полу, пластиковым столом и вышедшими из моды шкафчиками.

– Где было тело? – спросил Расбах.

– Вон там, – ответил полицейский, кивая в сторону главной комнаты. Она была обставлена старыми, не подходящими друг другу предметами мебели. Сразу было видно, где лежало тело. Грязный бежевый ковер был покрыт пятнами свежей крови.

Расбах опустился на корточки, чтобы взглянуть поближе.

– Орудие убийства?

– Отправили в лабораторию. Убийца воспользовался лопатой. Ударил его по голове. Несколько раз.

– Лицо узнаваемо? – спросил Расбах, поворачиваясь, чтобы взглянуть на второго копа.

– Повреждено, но узнать можно.

Расбах поднялся, размышляя, стоит ли привести Марко в морг взглянуть на тело. Показать, что он играет в опасную игру.

– Так, и какая версия?

– На первый взгляд? Говорим журналистам, что попытка ограбления, но, между нами, здесь и красть-то нечего. Конечно, мы не знаем, было ли здесь, что красть, до этого. Место довольно уединенное. Может быть, сделка с наркотиками сорвалась.

– Или похищение.

– Или похищение, – согласился полицейский. – Такое ощущение, будто тут замешаны личные мотивы, учитывая, что его несколько раз ударили лопатой. Умер-то он с первого удара.

– И никаких детских принадлежностей? Подгузников, бутылочек, ничего такого? – спросил Расбах, оглядываясь.

– Нет. Если здесь и был ребенок, то тот, кто его взял, хорошо за собой подчистил.

– Что убитый делал с мусором?

– Мы так думаем: он сжигал его в дровяной печке вон там, мы ее уже осмотрели, и еще мы нашли снаружи кострище. Но здесь вообще нет мусора, ни в печке, ни в костре. Либо наш мертвец недавно ездил на свалку, либо кто-то прибрался. Ближайшая свалка в тридцати километрах отсюда, там записывают номера машин, и за прошедшую неделю он там не показывался.

– То есть это не ограбление. Никто не вламывается в дом, чтобы ограбить, убить жильца, а потом вынести за собой мусор.

– Да.

– Где его машина?

– В лаборатории.

– Что за марка?

– Гибрид, «Приус В». Черный.

В яблочко, думает Расбах. У него предчувствие, что шины совпадут с отпечатками шин в гараже Конти. И как бы тщательно ни замел следы убийца, если девочка провела здесь несколько дней, найдутся фрагменты ее ДНК. Похоже, у них первый прорыв в деле о похищении Коры.

Наконец-то есть зацепка.

24

Марко смотрит в окно своего офиса пустым взглядом. Вокруг ни души. Его сотрудники работают удаленно. И поскольку сегодня суббота, во всем здании тихо, чему он рад.

Он вспоминает утренний разговор, который у них с Энн состоялся с детективом Расбахом. Расбах наверняка догадался. Этот его взгляд, казалось, читал мысли Марко. Марко мог бы с таким же успехом просто встать и сказать: «Это мой сообщник, который должен был забрать Кору на несколько дней и договориться о выкупе. Сейчас он мертв. Я не владею ситуацией. Мне нужна ваша помощь».

У них теперь есть адвокат. Известный тем, что спасает людей от тюрьмы – людей, которые заслужили наказание. Теперь Марко понимает, что это хорошо. Отныне все допросы будут вестись только в присутствии адвоката. Марко больше не заботит его репутация; сейчас важно только оставаться на свободе и держать Энн в неведении.

У него зазвонил мобильный. Он посмотрел на экран. Это была Синтия. Стерва. Зачем ей ему звонить? Он поколебался, не зная, ответить или дождаться голосового сообщения, но в конце концов взял трубку.

– Да? – его голос был холоден. Он никогда не простит ей, что она солгала полиции.

– Марко, – промурлыкала Синтия, как будто прошедших дней не существовало, его ребенок не пропадал и все шло, как прежде. Как же ему хотелось, чтобы так оно и было.

– Чего тебе? – спросил Марко. Он хотел побыстрее закончить разговор.

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – ответила Синтия более деловым тоном. – Можешь зайти?

– Зачем? Хочешь извиниться?

– Извиниться? – она казалась удивленной.

– За то, что соврала полиции. За то, что сказала им, что я приставал к тебе, хотя мы оба знаем, что это ты приставала ко мне.

– Ой, прости. Я и правда соврала, – ответила она, пытаясь изобразить игривый тон.

– Какого хрена? «Ой, прости»? Ты хоть представляешь, сколько неприятностей мне доставила?

– Мы можем это обсудить? – теперь в ее голосе не слышится и тени озорства.

– Зачем нам это обсуждать?

– Я объясню, когда ты будешь здесь, – ответила Синтия и бросила трубку.

Марко целых пять минут сидел, барабаня пальцами по столу и пытаясь решить, что делать. Наконец он встал, опустил шторы, вышел из офиса и запер за собой дверь. Мысль о том, чтобы просто забыть о звонке, ему не очень нравилась. Синтия не из тех женщин, на которых можно не обращать внимания. Лучше узнать, о чем она хотела поговорить.

Когда Марко подъехал к своей улице, ему стало ясно, что, если он собирается встретиться с Синтией, пусть даже на пять минут, Энн об этом знать не стоит. И репортерам тоже. Поэтому лучше не ставить машину перед домом. Если он заедет в гараж, то сможет ненадолго зайти к Синтии через задний двор, а потом вернуться домой.

Он поставил «Ауди» в гараже, прошел через калитку на задний двор Синтии и постучал в дверь. Он чувствовал себя виноватым, обманщиком, будто тайком изменяет жене. Но это не так, он всего лишь узнает, что хотела от него Синтия, а потом уберется к чертям оттуда. Он не хочет изменять жене. Его взгляд блуждал по дворику, пока он ждал, чтобы ему открыли. Вон там он сидел, когда Синтия забралась к нему на колени.

Она подошла к двери с удивленным видом.

– Я ждала, что ты зайдешь с улицы, – сказала она. Как будто намекала на что-то. Но она не флиртовала, как обычно. Он сразу заметил, что она не в том настроении. Что ж, он тоже.

Он прошел на кухню.

– В чем дело? – спросил Марко. – Мне нужно домой.

– Думаю, на это у тебя найдется минут пять, – ответила Синтия, прислоняясь к столешнице и скрещивая руки под грудью.

– Зачем ты соврала полиции? – резко спросил Марко.

– Это была невинная ложь, – ответила Синтия.

– А вот и нет.

– Мне нравится врать. Так же, как и тебе.

– Что ты имеешь в виду? – со злостью спросил Марко.

– Ты живешь во лжи, правда, Марко?

Марко почувствовал, как по спине прошел холодок. Она не может знать. Она не может ничего знать. Откуда?

– Ты вообще о чем? – он покачал головой, как будто и понятия не имеет, куда она клонит.

Синтия смерила его долгим холодным взглядом.

– К сожалению, вынуждена тебе сообщить, Марко, что Грэм держит на заднем дворе скрытую камеру. – Марко промолчал, но от ужаса его охватил озноб. – И в тот вечер, когда вы были у нас, когда пропал твой ребенок, она работала.

Она знает, подумал Марко. Черт. Черт. Он начал потеть, глядя в ее красивое лицо, которое сейчас казалось ему невероятно уродливым. Грязная манипуляторша. Может быть, она блефует. Что ж, он тоже умеет блефовать.

– Камера работала? На ней видно похитителя? – спросил он, как будто это хорошие новости.

– О да, – ответила она. – Прекрасно видно.

Марко знал, что ему не выкрутиться. Он есть на этой записи. Он видит это по ее лицу.

– Это был ты.

– Бред, – фыркнул Марко, пытаясь вести себя так, будто не понимал, о чем она, но на самом деле он знал, что это бесполезно.

– Хочешь взглянуть?

Он хотел свернуть ей шею.

– Да, – ответил он.

– Пошли, – сказала она и, развернувшись, начала подниматься по лестнице на второй этаж.

Он пошел за ней в ее с Грэмом спальню, думая, как глупо с ее стороны приглашать к себе в спальню человека, который, как ей известно, способен на похищение. Но, она, кажется, не боялась. Казалось, что она полностью владеет ситуацией. Это как раз то, что ей нравилось, – быть главной, дергать людей за ниточки и смотреть, как они пляшут. Еще она любила остроту ощущений, чувство опасности. Она явно собиралась его шантажировать. Он еще не знал, позволит ли ей это.

На кровати лежал открытый ноутбук. Она нажала на клавиши, и появилось видео, с датой и временем в кадре. Марко смотрел, часто моргая. Вот он выкручивает лампочку, заходит в дом. Несколько минут спустя выходит с Корой на руках, завернутой в белое одеяльце. Это точно он. Вот он оглядывается, чтобы убедиться, что его никто не видит. Смотрит прямо в камеру, понятия об этом не имея. Потом быстро идет в гараж и, показавшись оттуда минуту спустя, возвращается через газон уже без ребенка. Он забыл вкрутить лампочку. При виде всего этого на Марко обрушился груз стыда, вины и раскаяния.

И злость на то, что его поймали. На Синтию. Она покажет полиции. Она покажет Энн. Ему конец.

– Кто еще это видел? – спросил он. Его удивило, как обыденно прозвучал его голос.

Синтия проигнорировала вопрос.

– Ты убил ее? – поинтересовалась едва ли не с прежней игривостью.

Его тошнило от нее, от ее извращенного, бессердечного любопытства. Он не ответил. Поможет ли ему, если она будет думать, что он способен на убийство?

– Кто еще? – свирепо глядя на нее, потребовал ответа он.

– Никто, – солгала она.

– Грэм?

– Нет, Грэм не видел, – ответила Синтия. – Я сказала ему, что проверила камеру, но там разрядилась батарейка. Он поверил. Ни о чем не догадывается. – И она добавила: – Ты же знаешь Грэма. Его мало что интересует.

– Так зачем ты мне это показываешь? – спросил Марко. – Почему сразу не отнесла в полицию?

– Зачем мне это? Мы же друзья, разве нет? – она кокетливо улыбнулась.

– Хватит нести чушь, Синтия.

– Хорошо, – улыбка исчезает с ее лица. – Если хочешь, чтобы я держала видео при себе, тебе придется заплатить.

– С этим есть небольшая проблема, Синтия, – сказал Марко ровным голосом. – У меня нет денег.

– Ой, да ладно. Должно быть хоть что-нибудь.

– Я нищий, – сказал он холодно. – Зачем, по-твоему, я похитил собственного ребенка? Веселья ради?

Он увидел разочарование на ее лице, когда до нее дошел смысл его слов.

– Ты ведь можешь заложить дом?

– Уже заложен.

– Перезаложи.

Жестокая стерва.

– Не могу. Энн узнает.

– Так, может, нам стоит показать видео и Энн тоже.

Марко резко шагнул к ней. Ему не нужно было притворяться, что он доведен до отчаяния: он и так был на грани. Он мог бы задушить ее прямо сейчас, если бы захотел. Но она не казалась напуганной, она как будто возбудилась. Ее глаза блестели, и он видел, как часто поднималась и опадала ее грудь. Возможно, более чем что-либо еще ей нужно было ощущение опасности. Трепет. Возможно, ей хотелось, чтобы он бросил ее на кровать, рядом с которой они стояли. На долю секунды он задумался над этим вариантом. Перестанет ли она тогда его шантажировать? Вряд ли.

– Ты никому не покажешь это видео.

Она ответила не сразу. Она смотрела ему прямо в глаза. Их лица разделяло несколько сантиметров.

– Мне бы не хотелось его показывать, Марко. Мне бы хотелось, чтобы это осталось между нами. Но для этого тебе надо пойти мне навстречу. Ты должен достать деньги.

Марко лихорадочно размышлял. У него не было денег. И он не знал, где их взять. Придется выгадать время.

– Послушай, дай мне немного времени со всем разобраться. Ты же знаешь, я сейчас по уши в дерьме.

– Все получилось не так, как ты планировал, да? – сказала она. – Я так понимаю, ты рассчитывал вернуть ребенка.

Ему захотелось ударить ее, но он сдержался.

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Хорошо. Дам тебе время. Не буду никому показывать видео – пока что.

– О какой сумме мы говорим?

– Двести тысяч.

Это было меньше, чем он ожидал. Он думал, она попросит больше, у нее ведь была широкая натура. Но если он ей заплатит, она будет просить еще и еще: так всегда ведут себя шантажисты. От них никогда не избавишься. Поэтому сумма, которую она называет сейчас, не имеет значения. Даже если он ей заплатит и она у него на глазах уничтожит видео, он никогда не будет знать наверняка, нет ли копий. Его жизнь кончена, по всем фронтам.

– Думаю, это справедливо, – сказала она.

– Я ухожу. Держись подальше от Энн.

– Хорошо. Но если мне надоест ждать, я позвоню.

Оттолкнув ее с дороги, Марко вышел из спальни, спустился по лестнице и, не оглядываясь, прошел через стеклянные раздвижные двери на кухне. Он был так зол, что не мог думать как следует. Зол и напуган. Были доказательства. Доказательства того, что это он похитил ребенка. Это все меняет. Энн узнает. И он может надолго угодить в тюрьму.

В эту минуту ему казалось, что хуже быть уже не могло. Он прошел на собственный задний двор через калитку со двора Синтии. Энн поливала цветы.

Их глаза встретились.

25

Энн видит, как Марко выходит с заднего двора Синтии, и ее глаза расширяются от потрясения. Она застывает с лейкой в руках. Марко был у Синтии. Почему? Этому может быть только одно объяснение. Энн, тем не менее, задает ему вопрос с противоположной стороны двора:

– Что ты там делал? – ее голос холоден.

У Марко вид оленя, которого поймали в свете фар, как всегда, когда его ловят с поличным и он не знает, как оправдаться. У него никогда не получалось импровизировать. Его почти жаль. Но она не способна на сочувствие, потому что прямо сейчас ненавидит его всей душой. Она бросает лейку и бежит мимо него через заднюю дверь в дом.

Он следует за ней с отчаянным криком:

– Энн! Подожди!

Но она не слушает. Она бежит наверх, громко всхлипывая. Он следует за ней по пятам, умоляя поговорить с ним, дать ему объяснить.

Только он не представляет, как будет объяснять. Как он объяснит, почему тайком заходил к Синтии, не упоминая о существовании видео?

Он ждет, что Энн ворвется в спальню и в слезах бросится на кровать, как она обычно делает, когда расстроена. Может быть, она захлопнет дверь перед его носом и запрется. Она так и раньше делала. В конце концов она выйдет, а у него будет время подумать.

Но она не бежит в спальню и не падает, плача, на кровать. Не запирается от него. Вместо этого она бежит по коридору в кабинет. Марко – за ней. Он видит, как она падает на колени рядом с вентиляционной решеткой.

О нет. Боже, нет!

Она срывает решетку, просовывает руку и отдирает от стены телефон. Его мутит. Она протягивает к нему руку с телефоном; по ее лицу струятся слезы.

– Марко, что это?

Марко застывает. Ему не верится, что это происходит на самом деле. Он с трудом сдерживает внезапное желание расхохотаться. Это смешно, правда. Сначала Синтия с ее видео. Теперь это. Что ему, черт возьми, ей сказать?

– Вы так связываетесь с Синтией, да? – нападает на него Энн.

Он смотрит на нее, на миг опешив. В последний момент успевает поймать себя, прежде чем сказать: «Зачем мне мобильный, чтобы связаться с Синтией, когда она прямо за стеной?» Его нерешительность наводит ее на какие-то мысли.

– Или с кем-то другим?

Марко не может сказать ей правду о том, что тайный мобильный в ее руке был единственной связью с соучастником в похищении их ребенка. С человеком, который теперь мертв. Марко спрятал в стене неотслеживаемый телефон с предоплаченным тарифным планом, чтобы звонить своему партнеру по непростительному преступлению. А она думает, у него интрижка – с Синтией или с кем-то еще. Его первое побуждение – держать ее подальше от Синтии. Он что-нибудь придумает.

– Прости меня, – начинает он. – Это не Синтия, клянусь.

Она кричит и с силой швыряет в него телефон. Он бьет Марко по лбу и отскакивает на пол. Марко чувствует острую боль над правым глазом.

Он пытается уговаривать ее:

– Все уже кончено, Энн. Это было несерьезно. Всего пару недель, – лжет он. – Когда Кора только родилась и ты была такой уставшей… Это было ошибкой. Я не собирался этого делать… так получилось, – он сыплет оправданиями, говоря первое, что приходит на ум.

Она обжигает его взглядом, полным гнева и отвращения; лицо в слезах, из носа течет, волосы спутаны.

– Можешь теперь спать на диване, – говорит она едко, с болью в голосе. – Пока я не решу, что делать.

Она отталкивает его на пути в спальню и захлопывает дверь. Он слышит, как щелкает замок.

Марко медленно поднимает телефон с пола. Касается лба там, где он его ударил, и на пальцах остается кровавый след. Рассеянно включает телефон, машинально соединяет точки, чтобы разблокировать. Смотрит свои исходящие: все на один номер. Все остались без ответа.

Сквозь пелену страха и смятения Марко пытается думать. Кто мог знать, что Кора у Брюса? Брюс рассказал кому-то об их плане, кому-то, кто потом его предал? Маловероятно. Или он был недостаточно осторожен? Может быть, кто-то увидел Кору и узнал ее? Тоже маловероятно.

Марко бездумно смотрит на телефон в руке и сердце замирает в груди, когда он видит значок пропущенного вызова. Когда он проверял в последний раз, его не было. Звук был, конечно, выключен. Кто мог звонить ему с номера Брюса? Брюс мертв. С колотящимся о ребра сердцем Марко перезванивает. Слышит гудки. Один, два.

А потом знакомый голос произносит:

– Я все гадал, когда ты позвонишь.

Энн плачет, пока не погружается в сон. Когда она просыпается, снаружи темно. Она лежит в кровати, прислушиваясь к звукам в доме. Ничего не слышно. Она спрашивает себя, где Марко. Сможет ли она теперь даже смотреть на него? Может, нужно выгнать его из дома? Она крепко обнимает подушку и думает.

Их репутации не пойдет на пользу, если она выгонит его сейчас. СМИ тут же накинутся на них, как свора собак. Они станут казаться еще более виновными, чем раньше. Если они ничего не сделали, почему тогда разошлись? Возможно, их арестуют. Не все ли ей равно?

Несмотря ни на что, Энн знает: Марко хороший отец и любит Кору, он страдает ровно так же, как и она сама. Она знает, что он не имеет никакого отношения к пропаже дочери, что бы там ни говорили в полиции и к чему бы ни подводили своими каверзными вопросами и гипотетическими предположениями. Она не может его выгнать, по крайней мере сейчас, даже если при мысли о том, что он был с другой женщиной, ей становится плохо.

Энн закрывает глаза и вспоминает ту ночь. Она впервые пытается воспроизвести, что происходило в той комнате в ночь, когда Кора пропала. Она избегала этого раньше. Но теперь перед ее внутренним взором все, как тогда, когда она в последний раз видела своего ребенка. Кора спала в кроватке. В комнате было темно. Кора лежала на спине, ее пухлые ручки были запрокинуты, влажные от жары светлые волосы завивались на лбу. На потолке лениво крутился вентилятор. Окно в спальне было открыто на ночь, но все равно было душно.

Теперь Энн помнит. Она стояла у кроватки, глядя на крохотные кулачки дочурки, на голые кривые ножки. Было слишком жарко для одеяла. Она поборола желание протянуть руку и погладить дочурку по лбу, опасаясь ее разбудить. Ей хотелось взять Кору на руки, уткнуться лицом ей в шею и заплакать, но она сдержалась. Ее обуревали чувства: по большей части любовь и нежность, но еще отчаяние, безнадежность, чувство собственной неполноценности – и ей было стыдно.

Стоя возле кроватки, она старалась не корить себя, но это было сложно. Ей казалось, это ее вина, что она не чувствовала блаженства первого материнства. Что она сломлена. Но ее ребенок – ее ребенок был совершенен. Ее драгоценная малышка. Ее дочь не виновата. Ее дочь ни в чем не виновата.

Ей хотелось остаться в детской, сесть в удобное кресло для кормления и заснуть. Но вместо этого она на цыпочках вышла из комнаты и вернулась на вечеринку к соседям.

Больше Энн ничего не помнит о том последнем посещении в полночь. Она не трясла дочь и не роняла ее. По крайней мере, не в тот раз. Она даже не брала ее на руки. Она отчетливо помнит, что не брала ее на руки и не дотрагивалась, когда заглядывала в полночь, потому что боялась разбудить. Потому что, когда она кормила Кору в одиннадцать, та раскапризничалась. Проснулась и стала плакать. Энн покормила ее, но она никак не успокаивалась. Энн укачивала ее, пела. Возможно, она ее шлепнула. Да, точно, она шлепнула дочь. Ее мутит от стыда при этом воспоминании.

Энн была уставшей и злой, расстроенной тем, как вели себя Марко с Синтией на вечеринке. Она плакала. Она не помнит, чтобы уронила Кору или трясла. Но она не помнит и того, как переодела дочь. Почему она этого не помнит? Если она не помнит переодевания, чего еще она может не помнить? Что она делала после того, как ее шлепнула?

Когда полиция потребовала у нее объяснений по поводу розового боди, она сказала то, что, как она думала, было правдой: она переодела ребенка. Она часто меняла на Коре одежду после последнего кормления вместе с подгузником. Она предположила, что в ту ночь сделала то же самое. Должна была. Но она не может вспомнить, как это делала.

Энн чувствует, как озноб пробирает ее до костей. Теперь она задумывается, не сделала ли чего-нибудь с дочерью после последнего кормления. Она шлепнула ее, но дальше она ничего не помнит. Вдруг она сделала что похуже? Вдруг? Вдруг она убила ее? А Марко нашел ее мертвой в половине первого и предположил худшее… и избавился от улик? Позвонил кому-то, чтобы Кору увезли? Поэтому он не хотел уходить с вечеринки, чтобы дать тому человеку время ее забрать? Теперь Энн отчаянно пытается вспомнить, дышал ли ребенок в полночь. Она не помнит. Она не может сказать наверняка. Ее терзают ужас и раскаяние.

Осмелится ли она спросить у Марко? Хочет ли она знать?

26

При звуках голоса тестя Марко осел на пол. Он был в таком смятении, что не мог выдавить ни слова.

– Марко? – спросил Ричард.

– Что? – даже ему самому его голос показался бесцветным.

– Я знаю, что ты сделал.

– Что я сделал, – монотонно повторил Марко. Он все еще пытался осмыслить, что случилось. Откуда у отца Энн телефон Дерека Хонига? Это полиция нашла на месте преступления и отдала ему? Неужели ловушка?

– Похитить собственного ребенка ради выкупа. Вымогать деньги у родителей жены. Как будто мы недостаточно тебе давали.

– О чем ты? – спросил Марко, в отчаянии пытаясь выиграть время, чтобы найти выход из этой дикой ситуации. В панике он чуть не бросил трубку. Нужно все отрицать, отрицать. Нет никаких доказательств. Но потом он вспомнил о видео с камеры Синтии. И теперь еще этот звонок. Что он мог означать? Если телефон Дерека нашла полиция, если его прослушивают, то теперь, когда Марко поднял трубку, у них есть нужное им доказательство, что Марко с Дереком были в сговоре.

Но, может быть, полиция не знала о телефоне. При мысли о том, что могло означать это, Марко застыл от ужаса.

– Хватит, Марко, – сказал Ричард. – Хоть раз в жизни будь мужиком.

– Где ты взял этот номер? – спросил Марко. Если полиция не находила его и не отдавала Ричарду, чтобы подловить Марко, то выходит, что Ричард получил его от Дерека. Это Ричард убил Дерека?

– Ты, сукин сын, Кора у тебя? – прошипел Марко в отчаянии.

– Нет. Еще нет. Но скоро будет, – сказал тесть и добавил язвительно: – Не твоими стараниями.

– Что? Она жива? – не веря своим ушам, воскликнул Марко.

– Думаю, да.

Марко ахнул. Кора жива! Остальное не важно. Ничто не имеет значения, кроме того, что им вернут ребенка.

– Откуда ты знаешь? Ты уверен? – прошептал он.

– Настолько уверен, насколько могу быть, пока не возьму ее на руки.

– Откуда ты знаешь? – лихорадочно повторял Марко.

– С нами связались похитители. Они знают из новостей, что это мы оплатили первый выкуп. Хотят еще. Мы заплатим, сколько попросят. Ты знаешь, мы любим Кору.

– Вы не сказали Энн, – сказал Марко, все еще не придя в себя после полученных новостей.

– Конечно, нет. Мы знаем, ей тяжело, но так, наверное, будет лучше, пока мы не поймем, что происходит.

– Ясно, – произнес Марко.

– Дело в том, Марко, что мы должны защитить от тебя наших девочек, – сказал Ричард ледяным голосом. – Мы должны защитить Кору. И мы должны защитить Энн. Ты со своими махинациями, Марко, опасен.

– Я не опасен, придурок, – злобно ответил Марко. – Где ты взял номер?

Ричард сухо ответил:

– Его прислали похитители, как вам – боди. С запиской о тебе. Возможно, чтобы мы не пошли в полицию. Но знаешь, что? Я рад, что они это сделали. Потому что теперь мы знаем, что ты натворил. И, если захотим, сможем это доказать. Но всему свое время. Сначала нужно вернуть Кору, – он угрожающе понизил голос. – Теперь я отвечаю за обмен, Марко. Так что не смей облажаться. Полиции ни слова. И Энн тоже: не хочу, чтобы она питала надежды, а то вдруг что-то пойдет не так.

– Хорошо, – сказал Марко, чувствуя, как мысли путаются у него в голове. Он сделает все, чтобы вернуть Кору. Он не знает, чему верить, но хочет верить, что она жива.

Нужно было уничтожить телефон.

– И я не хочу, чтобы ты говорил с Элис, она не желает тебя слышать. Ее очень расстроило то, что ты сделал.

– Хорошо.

– Я с тобой еще не закончил, Марко, – сказал Ричард и резко повесил трубку.

Марко еще долго сидел на полу, охваченный вновь зародившейся надеждой… и отчаянием.

Энн встает с кровати. Тихонько подходит к двери, отпирает и тянет за ручку. Высовывает голову в коридор. В кабинете горит свет. Марко все это время был там? Что он делает?

Энн медленно идет по коридору и толкает дверь в кабинет. Марко сидит на полу с телефоном в руках. Его лицо ужасно бледно. Над глазом, куда пришелся удар, жутковатый кровоподтек. Когда она входит, он поднимает глаза. Некоторое время они смотрят друг на друга, не зная, что сказать.

Наконец Энн произносит:

– Ты в порядке, Марко?

Марко касается шишки на лбу, понимает, что у него раскалывается голова, и слабо кивает.

Ему отчаянно хочется сказать ей, что Кора, возможно, все-таки жива. Что есть еще надежда. Что за выкуп теперь отвечает ее отец, а он никогда не терпит неудач, ни в чем. В отличие от ее никчемного мужа. Ему хочется сказать ей, что все будет хорошо.

Но хорошо не будет. Возможно, они вернут Кору (он молит об этом Провидение), но отец Энн постарается, чтобы Марко арестовали за похищение. Он сделает все возможное, чтобы Марко попал в тюрьму. Марко не знает, переживет ли Энн в ее хрупком эмоциональном состоянии такое ужасное предательство.

На миг ему приходит в голову циничная мысль о том, как разочарована будет Синтия таким поворотом событий.

– Марко, скажи что-нибудь, – с беспокойством просит Энн.

– Я в порядке, – шепчет Марко. Во рту сухо. Он удивлен, что она с ним разговаривает. Гадает, с чего такая перемена. Несколько часов назад она велела ему спать на диване, пока не решит, что делать. Он подумал, не значит ли это, что она собирается его выгнать. Но теперь она выглядит так, будто почти сожалеет.

Она подходит и садится на пол рядом с ним. Внезапно ему становится страшно, что ее отец перезвонит. Как он тогда это объяснит? Украдкой он отключает мобильный.

– Марко, мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – неуверенно начинает Энн.

– Что такое, детка? – спрашивает Марко. Он ласково убирает прядь волос с ее лица. Она не отстраняется. От этого нежного жеста, напоминания о прежних счастливых днях, у нее выступают на глазах слезы.

Она опускает глаза и говорит:

– Ты должен ответить мне честно, Марко.

Он кивает, но молчит. Неужели она догадывается? И что он ответит, если то, о чем она спросит, будет правдой?

– В ночь похищения, когда ты в последний раз ходил проверить Кору… – она поворачивается к нему, и он напрягается, опасаясь того, что последует, – она была живой?

Марко вздрагивает. Такого он не ожидал.

– Конечно, она была живой, – говорит он. – Почему ты спрашиваешь? – он взволнованно смотрит в ее искаженное тревогой лицо.

– Потому что я не помню, – шепчет Энн. – Я не помню, дышала ли она, когда я заходила к ней в полночь. Ты уверен, что она дышала?

– Да, я уверен, она дышала, – отвечает Марко. Он не может ей сказать, что знает наверняка, что Кора была живой, потому что чувствовал, как бьется ее маленькое сердечко, когда вынес на руках из дома.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает она, вглядываясь в него, как будто пытаясь прочитать его мысли. – Ты проверял? Или просто посмотрел?

– Я видел, как ее грудь поднимается и опускается в кроватке, – лжет Марко.

– Точно? Ты же мне не врешь? – с тревогой требует ответа Энн.

– Нет, Энн, почему ты спрашиваешь? Почему ты думаешь, что она могла не дышать? Это из-за того, что сказал этот придурок детектив?

Она упирается взглядом в колени.

– Потому что я не уверена, что она дышала, когда я проверяла в полночь. Я не стала брать ее на руки. Не хотела разбудить. И я не помню, видела ли точно, что она дышит.

– Это все?

– Нет, – она колеблется. Потом смотрит на него и говорит: – Когда я заходила к ней в полночь… я не помню, что делала. Совсем.

Выражение на ее лице пугает. Марко кажется, будто она сейчас расскажет ему что-то ужасное, будто он каким-то образом предвидел это и ждал уже давно. Он не хочет этого слышать, но не может пошевелиться.

Энн шепчет:

– Я не помню, что делала. Со мной такое иногда бывает: я как будто не в себе. Сначала что-то делаю, а потом ничего не помню.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Марко. Его голос непривычно холоден.

Она смотрит на него умоляющими глазами.

– Я не то чтобы забыла, потому что была пьяной. Я тебе никогда не рассказывала, но раньше я была больна. Я думала, это прошло, когда я тебя встретила.

– В каком смысле больна? – спрашивает Марко встревоженно.

Теперь она плачет.

– Я как будто отключаюсь ненадолго. А потом, когда прихожу в себя, не могу ничего вспомнить.

Он смотрит на нее ошеломленно.

– И тебе не пришло в голову мне рассказать?

– Прости! Я должна была тебе рассказать. Но я думала… – она не договаривает. – Я солгала полиции о боди. Я не помню, как ее переодевала. Я просто предположила, что я это сделала, но на самом деле я не помню. Моя память, как чистый лист, – она близка к истерике.

– Тише, тише, – произносит Марко. – Энн, с ней все было в порядке. Я абсолютно уверен.

– Потому что в полиции думают, что я что-то с ней сделала. Они думают, я убила ее, задушила или накрыла лицо подушкой, а потом ты ее увез, чтобы меня защитить!

– Это бред! – восклицает Марко; теперь он злится на полицию за такие предположения. Они знают, что это он их жертва, так зачем им понадобилось доводить ее до нервного срыва?

– Правда? – спрашивает Энн, глядя на него безумными глазами. – Я ее ударила. Я рассердилась и ударила ее.

– Что? Когда? Когда ты ее ударила?

– Когда кормила в одиннадцать. Она капризничала. Я… просто сорвалась. Иногда… я выхожу из себя… и шлепаю ее, чтобы она успокоилась.

Марко смотрит на нее в ужасе.

– Нет, Энн, ты этого не делала, я уверен, – говорит он, надеясь, что это неправда. Эти слова тревожат, как и ее признание, что она больна и не контролирует себя.

– Но я не знаю, ясно? – плачет Энн. – Я не помню! Возможно, я действительно что-то с ней сделала. Ты меня прикрываешь, Марко? Скажи честно!

Он берет ее лицо в ладони и пытается удержать на себе ее взгляд.

– Энн, с ней все было в порядке. Она была жива и дышала в двенадцать тридцать. Ты не виновата. Ни в чем из этого ты не виновата, – он обнимает ее, и она захлебывается в рыданиях.

Он думает: ведь во всем виноват я.

27

После того как Энн наконец засыпает беспокойным сном, Марко долго размышляет над произошедшим, лежа в постели рядом. Как бы ему хотелось, чтобы он мог обсудить все это с ней! Он скучает по тем временам, когда они говорили обо всем на свете, когда у них были совместные планы. Но теперь он ничего не может ей рассказать. Когда он все-таки засыпает, ему снятся кошмары, и он четыре раза за ночь вскакивает с колотящимся сердцем, в поту, на влажных простынях.

Вот что ему известно: Ричард ведет переговоры с похитителями. Ричард и Элис собираются заплатить, сколько потребуется, чтобы вернуть Кору. Марко остается надеяться и молиться, чтобы Ричард преуспел там, где он не смог. У Ричарда телефон Дерека, и он знал, что на звонок ответил Марко. Ричарду – и Элис – известно, что Марко сговорился с Дереком, чтобы похитить собственного ребенка и получить за него выкуп. Первая мысль Марко о том, что Ричард убил Дерека и забрал его телефон, теперь кажется абсурдной. Откуда вообще Ричард мог знать о Дереке? И способен ли Ричард проломить человеку голову? Марко так не кажется, хоть он и ненавидит этого ублюдка.

Если телефон Ричарду действительно прислали похитители, это хорошо. Это значит, полиции ничего не известно, во всяком случае пока. Но Ричард ему угрожал. Каковы в точности были его слова? Марко не помнит. Он должен поговорить с Ричардом и убедить его не рассказывать полиции – и Энн – о роли Марко в похищении. Как ему это сделать? Нужно уверить их с Элис, что Энн не переживет потрясения, что, если участие Марко в исчезновении Коры раскроется, это ее полностью уничтожит.

Родители Энн никогда его не простят, но, может быть, по крайней мере, он, Энн и Кора снова станут семьей. Если им вернут ребенка, Энн будет счастлива. Он мог бы начать сначала, работать не покладая рук, чтобы их обеспечивать. Может быть, Ричард и не хочет на него доносить. Это повредило бы ему в глазах общества, подорвало его репутацию в деловых кругах. Может быть, Ричарду всего лишь нужен грязный секрет, которым он сможет угрожать Марко до конца жизни. Это было бы как раз в духе Ричарда. При этой мысли Марко дышится чуточку легче.

Нужно избавиться от телефона. Что, если Энн перезвонит на последний набранный номер и услышит голос отца? Потом он вспоминает, что она не знает пароля. И все же он должен избавиться от телефона, потому что он доказывает связь Марко с исчезновением Коры. Марко не может допустить, чтобы он попал в руки полиции.

Есть еще Синтия с ее видео. Он понятия не имеет, что с этим делать. До поры до времени она будет молчать, если он убедит ее, что достанет сумму, которую она требует.

Боже, что за бардак.

Марко встает в темноте и тихо ступает по ковру спальни, стараясь не разбудить жену. Он быстро одевается, влезая в те же джинсы и футболку, что были на нем днем. Потом идет в кабинет и достает телефон из ящика в столе, куда положил его вечером. Включает и проверяет в последний раз. Ничего. Нет необходимости хранить телефон. Если ему нужно будет поговорить с Ричардом, он сделает это напрямую. Телефон – единственная улика, не считая видео, которую можно использовать против него.

По одной за раз. Сначала он должен избавиться от телефона.

Он берет ключи от машины с подставки у входной двери. Думает, оставить ли Энн записку, но решает, что к тому моменту, когда она проснется, он все равно будет дома, поэтому не тратит на это времени. Он тихонько выскальзывает на задний двор, идет в гараж и садится в «Ауди».

В этот предрассветный час на улице прохладно. Разумом он пока не решил, что делать с телефоном, но подсознательно уже едет к озеру. Еще темно. Он едет в одиночестве по пустому шоссе и думает о Синтии. Не всякий человек пойдет на шантаж. Он гадает, что еще она сделала. Сможет ли он раздобыть на нее такой же по силе воздействия компромат? Уравнять шансы? Если он не сможет узнать о ней ничего полезного, то, возможно, у него получится как-нибудь ее подставить. С этим ему понадобится помощь. Он внутренне содрогается. Первое преступление у него закончилось провалом, а он, похоже, все равно увязает все глубже и глубже.

Он держится за мысль, что, возможно, ему удастся вернуть себе какое-то подобие нормальной жизни, если они получат Кору назад невредимой, если Ричард сохранит секрет, если он тем или иным способом добудет компромат на Синтию и принудит ее оставить его в покое. Он никак не может заплатить ей и продолжать платить и дальше. Нельзя оставаться в ее власти.

Но даже если он добьется всего этого, в его душе уже никогда не наступит мир. Он это знает. Он будет жить ради Коры и ради Энн. Он проследит, чтобы у них была настолько счастливая жизнь, насколько возможно. Он должен им это. Неважно, будет ли счастлив он сам: он утратил всякое право быть счастливым.

Он ставит машину на любимое место под деревом, лобовым стеклом к озеру. Некоторое время сидит внутри, вспоминая, как приезжал сюда в последний раз. С тех пор столько всего произошло. Последний раз, когда он был здесь, всего несколько дней назад, он был в полной уверенности, что скоро вернет Кору. Если бы все прошло так, как планировалось, то у него сейчас были бы и деньги и ребенок, и никто бы ни о чем не догадывался.

Каким кошмаром все обернулось.

Наконец он вылезает из машины. У озера прохладно в этот ранний час. Небо начинает светлеть. Телефон лежит в кармане. Он спускается к пляжу. Собирается пройти до конца причала и бросить телефон в озеро, где его никто никогда не найдет. Одной проблемой станет меньше.

Какое-то время он стоит на краю причала, переполненный раскаянием. Потом вытаскивает из кармана телефон. Тщательно стирает с него краем куртки отпечатки пальцев, просто на всякий случай. В юности он неплохо играл в бейсбол. Он размахивается и забрасывает телефон так далеко в озеро, как может. Тот приземляется с громким всплеском. Над тем местом, где он погружается в воду, расходятся круги. Это напоминает ему о временах, когда он бросал в озеро камни ребенком. Какими далекими они теперь кажутся.

Марко чувствует облегчение от того, что избавился от телефона. Он разворачивается и идет обратно к машине. Почти совсем светло. Он вздрагивает, заметив на стоянке еще одну машину, которой не было раньше. Он не знает, как долго она уже там стоит. Почему он не заметил свет фар, когда она появилась? Может быть, она подъехала только что и фары были выключены.

Не страшно, говорит он себе, хотя по коже бегут мурашки. Не страшно, если кто-то видел, как он что-то кинул в озеро рано утром. На таком расстоянии его не разглядеть.

Но на стоянке его машина с номерами на виду. Теперь Марко нервничает. Подойдя ближе, он видит чужую машину отчетливее. Это полицейский автомобиль без отличительных знаков. Их всегда можно узнать по решетке впереди. Марко становится плохо. Откуда здесь взялась полицейская машина? За ним следили? Полиция видела, как он бросил что-то в озеро? Марко прошибает холодный пот, и он слышит, как сердце колотится у него в ушах. Он подходит к своей машине, пытаясь выглядеть невозмутимым и держаться как можно дальше от полицейского автомобиля, но так, чтобы это не казалось умышленным. Опускается стекло. Черт.

– Все в порядке? – спрашивает полицейский, высунув голову, чтобы лучше было видно.

Марко застывает на месте. Он не узнает полицейского: это не Расбах и не кто-то из его ребят. На одно фантастическое мгновение Марко показалось, что из открытого окна вот-вот высунется голова Расбаха.

– Да, конечно. Не мог заснуть, – отвечает Марко.

Полицейский кивает, закрывает окно и отъезжает.

Марко, безудержно дрожа, садится в машину. Проходит несколько минут, прежде чем он чувствует, что в состоянии ехать.

За завтраком Энн с Марко почти не разговаривают. Он бледен и держится отстраненно после случившегося на озере. Она ослабла от переживаний за ребенка и размышлений о вчерашнем дне. Она до сих пор не верит Марко по поводу Синтии. Почему он вчера выходил из ее дома? Если он соврал об этом, о чем еще он мог соврать? Она ему не доверяет. Но они заключили шаткое перемирие. Они нужны друг другу. Возможно, они даже до сих пор дороги друг другу, несмотря на все, что произошло.

– Мне нужно сегодня съездить в офис, – говорит ей Марко, и его голос звучит не совсем ровно. Он громко прочищает горло.

– Сегодня воскресенье, – отвечает она.

– Знаю, но мне, наверное, все равно стоит съездить, заняться теми проектами, по которым прошли сроки, – он делает очередной глоток кофе.

Она кивает. Она считает, это пойдет ему на пользу: выглядит он ужасно. Это отвлечет его от их переживаний, пусть и на короткое время. Она завидует. У нее нет такой роскоши – возможности окунуться в работу и забыть, хоть на мгновение. Все в доме напоминает ей о Коре, о том, чего они лишились. Пустой детский стульчик на кухне. Разноцветные пластиковые игрушки в корзине в гостиной. Детский развивающий коврик, на который она клала Кору, а та любила тянуться, смеясь и лепеча, к болтающимся над головой игрушкам. Куда бы в доме Энн ни пошла, Кора повсюду. Ей некуда скрыться, даже на самое короткое время.

Марко беспокоится о ней, она это видит.

– Что ты будешь делать, пока меня нет? – спрашивает он.

Она пожимает плечами.

– Не знаю.

– Может быть, тебе стоит оставить сообщение тому другому врачу, который подменяет доктора Ламсден. Попробуй записаться на прием пораньше на неделе, – предлагает Марко.

– Хорошо, – безучастно отвечает Энн.

Но она не звонит доктору, когда Марко уезжает. Она бродит по дому, думая о Коре. Представляет ее мертвой, кишащей червями, в каком-нибудь мусорном баке. Или в неглубокой могилке где-нибудь в лесу, вырытой и обглоданной животными. Она вспоминает истории о потерянных детях, которые читала в газетах. Этот ужас не выходит у нее из головы. Она чувствует тошноту и панический страх. Смотрит на себя в зеркало, и ее глаза кажутся огромными.

Может, и хорошо, что она не знает, что стало с ее ребенком. Но ей нужно знать. Иначе до конца жизни ее истерзанный разум будет рисовать ей чудовищные образы, которые, возможно, хуже реальности. Может быть, смерть Коры была быстрой. Энн надеется, что так и было. Но она, скорее всего, никогда не узнает наверняка.

С того самого дня, как Кора родилась, каждую минуту ее короткой жизни Энн знала, где она, а теперь понятия не имеет. Потому что она плохая мать. Плохая, сломленная мать, которая недостаточно любила свою дочь. Она оставила ее одну. Ударила. Неудивительно, что дочь пропала. У всего есть причина, и причина исчезновения Коры в том, что Энн ее не заслуживала.

Теперь Энн не просто бродит по дому, она движется все быстрее и быстрее. Ее разум пускается вскачь, мысли сталкиваются друг с другом. Она чувствует себя глубоко виноватой перед дочерью. Она не знает, верить ли словам Марко о том, что Кора была жива в двенадцать тридцать. Она не может доверять ничему, из того что он говорит: он лжец. Должно быть, это она что-то сделала с Корой. Должно быть, она убила собственного ребенка. Это единственная версия, которая имеет смысл.

Это ужасная версия, ужасный груз. Она должна кому-то рассказать. Она пыталась рассказать Марко, что натворила, но он не стал слушать. Ему хочется притворяться, будто этого не случилось, будто она не способна причинить вред собственному ребенку. Она помнит выражение, появившееся на его лице, когда она рассказала ему, что ударила Кору, – как будто он не верил своим ушам.

Возможно, он думал бы иначе, если бы видел, как она шлепнула дочь.

Возможно, он думал бы иначе, если бы знал ее историю.

Когда она училась в школе Святой Милдред, случился один инцидент, о котором она ничего не помнит. Она помнит только последствия: кровь на стене женского туалета, Сьюзан на полу, точно мертвая, и все – Дженис, Дебби, учительница естествознания и директриса – смотрят на нее в ужасе. А она и понятия не имеет, что только что произошло.

После этого мать отвела ее к психиатру, который диагностировал диссоциативное расстройство личности. Энн помнит, как она пришла к нему на прием и смотрела перед собой, застыв в кресле, а рядом в беспокойстве сидела мать. Энн была в ужасе от диагноза, и ей было стыдно.

– Не понимаю, – сказала мать доктору. – Я не понимаю, что вы говорите.

– Знаю, – мягко ответил психиатр. – Звучит пугающе, но это не такое уж необычное явление, как вы можете подумать. Представьте, что это защитный механизм – только несовершенный. Человек на короткое время теряет связь с реальностью, – он повернулся к Энн, которая отказывалась на него взглянуть. – Иногда возникает ощущение отстраненности от своего тела, как будто все происходит не с тобой. Окружающее кажется или нереальным, или каким-то искаженным. Или, как в твоем случае, наступает состояние фуги – временный провал в памяти.

– Это случится снова? – спросила Элис доктора.

– Не знаю. А раньше такое бывало?

Бывало, но что-то настолько страшное произошло впервые.

– У нее бывают моменты, – неуверенно призналась Элис, – еще с раннего детства, когда она что-то делает, а потом не может вспомнить. Я… сначала я думала, что она просто так говорит, чтобы ее не наказали. И только потом поняла, что это происходит само собой, – она сделала паузу. – Но ничего подобного никогда не было.

Доктор сплел пальцы в замок и, внимательно глядя на Энн, спросил у матери:

– У нее в жизни были какие-нибудь травмы?

– Травмы? – эхом переспросила Элис. – Конечно, нет.

Доктор посмотрел скептически.

– Диссоциативное расстройство обычно является результатом какой-то скрытой травмы.

– О, боже, – сказала Элис.

Доктор приподнял брови, ожидая продолжения.

– Ее отец, – произнесла Элис внезапно.

– Отец?

– Она видела, как он умер. Это было ужасно. Она его обожала.

Взгляд Энн не отрывался от противоположной стены, она не шевелилась.

– Как он умер? – спросил доктор.

– Я ходила по магазинам. А они были дома, играли. У него случился обширный инфаркт. Наверное, он умер почти сразу. Она все это видела. Когда я вернулась домой, было уже поздно. Энн плакала и нажимала на кнопки в телефоне, но она не знала, как набрать номер. В любом случае, это было уже не важно, его нельзя было спасти. Ей было всего четыре года.

Доктор покивал с сочувствием.

– Ясно, – сказал он. Потом он помолчал какое-то время.

Элис сказала:

– Ей долго снились кошмары. Я не разрешала ей говорить об этом… может быть, я была не права, но она так расстраивалась, и я пыталась помочь. Когда она поднимала эту тему, я старалась ее отвлечь, – и добавила: – Кажется, она винила себя за то, что не знала, что делать. Но это не ее вина. Она была еще маленькой. И нам сказали, что его было не спасти, даже если бы «скорая» приехала вовремя.

– Любому ребенку было бы тяжело пережить такое, – сказал доктор. Он повернулся к Энн, которая продолжала его игнорировать. – Стресс может временно усилить симптомы. Я предлагаю тебе регулярно ходить ко мне на прием, и мы постараемся разобраться с тем, что тебя волнует.

Энн проплакала всю дорогу до дома в машине. Когда они добрались, мать обняла ее, прежде чем зайти в дом, и сказала:

– Все будет хорошо, Энн, – но Энн ей не поверила. – Мы скажем отцу, что ты ходишь кое к кому, чтобы справиться с тревогой. Ему не нужно знать о том, что случилось. Он не поймет.

Они не рассказали ему о школьном инциденте. Мать Энн сама ходила на все встречи с родителями остальных трех девочек из школы Святой Милдред.

С тех пор случались другие «эпизоды», по большей части безвредные, в которых Энн отключалась на некоторое время – минуты, а иногда и часы, – и, когда приходила в себя, не могла вспомнить, что случилось. Причиной был стресс. Она оказывалась в каком-нибудь неожиданном месте, понятия не имея, как туда попала, и звонила матери, чтобы та ее забрала. Но таких «эпизодов» не случалось с первого курса в университете. Это было так давно; она думала, все прошло.

Но, конечно же, после похищения она сразу об этом вспомнила. Что, если полиция узнает? Что, если узнает Марко и взглянет на нее по-новому? Но потом пришло по почте боди… и мать больше не смотрела на нее так, будто боялась, что Энн убила собственного ребенка, а Марко помог это скрыть.

Теперь в полиции знают, что она напала на Сьюзан. Они думают, она склонна к насилию. Все это время Энн боялась, что полиция в любом случае сочтет виновной ее. Но есть вещи и похуже, чем быть оклеветанной.

Теперь больше всего на свете Энн боится, что она на самом деле виновна.

Те первые несколько дней после похищения, когда Энн была уверена, что Кору забрал кто-то посторонний, были тяжелыми, ведь их подозревали полиция, общество и даже ее собственная мать. Но они с Марко все вынесли, потому что знали, что невиновны. Они совершили всего одну ошибку: оставили дочь без внимания. Но они ее не бросали.

А теперь из-за того, что случилось той ночью, когда она заснула на диване, поиски доказательств неверности Марко перепутались в ее голове с поисками Коры. Реальность исказилась. Она помнит, как ей казалось, что это Синтия украла ее ребенка.

Болезнь вернулась. Когда именно это случилось?

Ей кажется, она знает. Это случилось в ночь похищения, после того как она шлепнула Кору. У нее был провал. Она не помнит, что произошло.

Она чувствует почти облегчение теперь, когда понимает, что это ее рук дело. Лучше быть убитой собственной матерью, быстро, в собственной спальне, окруженной знакомыми барашками, чем быть похищенной каким-то монстром, который издевался бы над ней и мучил.

Энн следует позвонить матери. Мать бы знала, что делать. Но Энн не хочет ей звонить. Мать попытается все скрыть, притвориться, будто этого не было. Как Марко. Они все пытаются скрыть, что она натворила.

Она больше не хочет скрывать. Она должна сказать полиции. И нужно сделать это сейчас, прежде чем кто-нибудь попытается ее остановить. Она хочет, чтобы все открылось. Она больше не вынесет этих секретов, этой лжи. Ей нужно знать, где дочь, где ее последнее пристанище. Ей нужно взять ее на руки в последний раз.

Она выглядывает на улицу из окна спальни. Репортеров поблизости не видно. Она поспешно одевается и вызывает такси, чтобы ехать в участок.

Кажется, что такси едет слишком долго, но наконец оно появляется. Она быстро садится и устраивается на заднем сиденье. У нее странное состояние, но она полна решимости. Ей нужно, чтобы это кончилось. Она расскажет полиции, что случилось. Она убила Кору. Должно быть, Марко договорился, чтобы тело увезли, а потом убедил их предложить денег за выкуп, чтобы сбить полицию со следа. Но теперь Марко придется перестать ее защищать. Ему придется перестать врать ей. Придется сказать ей, куда он дел тело Коры, и тогда она будет знать. Она должна знать, где ее девочка. Она не вынесет неведения.

Она не может рассчитывать, что кто-то скажет правду, пока не сделает это первой.

Когда она заходит в участок, женщина за стойкой смотрит на нее с заметным участием.

– У вас все в порядке, мэм? – спрашивает она.

– Да-да, – торопливо отвечает Энн. – Мне нужно поговорить с детективом Расбахом, – ее голос ей самой кажется странным.

– Его здесь нет. Сегодня воскресенье, – говорит полицейская. – Я попробую ему позвонить, – после непродолжительного разговора по телефону она кладет трубку и сообщает: – Он уже едет. Будет здесь через полчаса.

Энн нетерпеливо ждет, мысли беспорядочно крутятся в ее голове.

Менее чем через полчаса появляется Расбах; сегодня он одет по-простому, в брюки цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он выглядит непривычно: раньше Энн видела его только в костюме. Это немного сбивает с толку.

– Энн, – говорит он, бросая на нее внимательный взгляд, от которого не ускользает ни одной детали. – Чем могу помочь?

– Мне нужно с вами поговорить, – быстро отвечает Энн.

– Где ваш адвокат? – спрашивает Расбах. – Меня информировали, что теперь я могу говорить с вами только в присутствии адвоката.

– Мне не нужен адвокат, – настаивает Энн.

– Уверены? Может быть, вам лучше ему позвонить? Я подожду.

Адвокат просто не даст ей сказать то, что нужно.

– Нет! Я уверена. Мне не нужен адвокат. Я хочу обойтись без него… и не звоните моему мужу.

– Хорошо, – говорит Расбах и, развернувшись, ведет ее за собой по длинному коридору.

Энн заходит вслед за ним в комнату для допроса. Она начинает говорить еще прежде, чем он садится. Он просит ее подождать.

– Для записи, – говорит Расбах. – Укажите свое имя, дату рождения и тот факт, что вам рекомендовали вызвать адвоката, но вы отказались.

После того как Энн все это произносит, они начинают.

– Цель вашего сегодняшнего визита? – спрашивает детектив.

– Я пришла сознаться.

28

Детектив Расбах внимательно разглядывал Энн. Она была явно взволнована и сидела, выкручивая себе руки. По лицу разлилась бледность, зрачки были расширены. Он не был уверен, стоит ли продолжать. Она произнесла на камеру, что отказывается от своего права на юридическую помощь, но он сомневался, способна ли она была в своем нынешнем психическом состоянии принимать такие решения. И все же он хотел услышать, что она ему скажет. Они всегда могли отклонить ее признание как недействительное (скорее всего, они так и сделают), но ему необходимо было это услышать. Он хотел знать.

– Я ее убила, – сказала Энн. Она казалась расстроенной, но в здравом уме. Она знала, кто она, где она и что делает.

– Расскажите, что случилось, – сидя напротив нее, попросил он.

– Я проверяла ее в одиннадцать, – начала Энн. – Я пыталась покормить ее из бутылочки, потому что выпила. Но она раскапризничалась, она хотела грудь. Отказывалась брать бутылочку, – Энн замолчала и посмотрела поверх плеча Расбаха в стену, как будто у него за спиной был экран, на котором перед ней снова разворачивалось произошедшее.

– Продолжайте, – попросил детектив.

– Тогда я подумала, ну и к черту, и дала ей грудь. Мне было стыдно, но она не хотела бутылочку и была голодной. Все плакала, и плакала, и никак не успокаивалась. Раньше у меня не возникало проблем с тем, чтобы кормить ее из бутылочки, она спокойно ее брала. Откуда мне было знать, что она вдруг откажется именно в тот вечер, когда я выпила вина?

Расбах ждал продолжения. Он не хотел, заговорив, прервать поток ее мыслей. Она все так же смотрела в стену позади него, как будто была в трансе.

– Я не знала, что еще делать. Поэтому покормила ее грудью, – она оторвала глаза от стены и посмотрела на него. – Я соврала, когда сказала, что помню, как сняла с нее розовое боди. Я не помню. Я сказала вам это только потому, что предположила, что я это сделала, но в действительности я ничего этого не помню.

– А что вы помните? – спросил Расбах.

– Помню, как кормила ее, она поела, но мало, а потом опять начала плакать, – взгляд Энн вернулся к воображаемому экрану. – Я ходила с ней, укачивала ее, пела, но она только громче плакала. И я плакала тоже, – она посмотрела на него. – Я ее шлепнула, – из ее глаз брызнули слезы. – После этого я ничего не помню. Она была в розовом боди, когда я ее шлепнула, я помню это, но я не помню, что случилось потом. Наверное, я ее переодела. Может быть, я уронила ее или стала трясти, не знаю. Может быть, я прижала ей к лицу подушку, как вы и говорили, чтобы она перестала плакать, но только каким-то образом я ее точно убила, – она начала истерично рыдать. – А когда я вернулась в полночь, она была в кроватке, но я не брала ее на руки. Я не знаю, дышала ли она.

Расбах дал ей поплакать. Наконец он произнес:

– Энн, если вы ничего не помните, то почему вы думаете, что убили Кору?

– Потому что она пропала! Потому что я ничего не помню. Иногда, когда у меня стресс, сознание раскалывается, и я выпадаю из реальности. А потом я понимаю, что у меня в памяти провал, и не знаю, что делала в это время. Такое уже случалось.

– Расскажите мне об этом.

– Вы все сами знаете. Вы говорили с Дженис Фогл.

– Я хочу услышать вашу версию. Расскажите, что случилось.

– Не хочу, – она взяла несколько бумажных платочков из коробки и промокнула глаза.

– Почему?

– Я не хочу об этом говорить.

Расбах откинулся на спинку стула и произнес:

– Не думаю, что вы убили Кору, Энн.

– Нет, вы именно так и думаете. Вы сами так говорили, – она комкала в руках платочки.

– Больше я так не думаю. И я искренне сожалею, что внушил вам эту мысль.

– Я точно ее убила. А Марко попросил кого-то вывезти тело, чтобы защитить меня. Чтобы я не знала, что сделала.

– Тогда где она сейчас?

– Не знаю! Марко не рассказывает! Я умоляла его, но он не рассказывает. Он все отрицает. Не хочет, чтобы я знала, что убила собственную дочь. Он защищает меня. Наверное, ему так тяжело. Я подумала, что если приду сюда и признаюсь, то ему не нужно будет больше притворяться, и он сможет рассказать нам, где она, и я буду знать, и все будет кончено, – она съежилась на стуле, опустив голову.

Да, Расбах подозревал в начале, что произошло нечто подобное. Что мать вышла из себя, убила ребенка, а потом они с мужем это скрыли. Такое могло случиться. Но не так, как она это рассказывала. Потому что, если бы она убила ребенка в одиннадцать или даже в полночь и Марко не знал об этом до половины первого, то как тогда получилось, что Дерек Хониг уже ждал с машиной в проулке, чтобы вывезти тело? Нет, она не убивала ребенка. Это просто не складывается.

– Энн, вы уверены, что покормили ее и она стала плакать в одиннадцать? Не могло это случиться раньше? Например, в десять?

В таком случае Марко мог узнать и раньше, когда проверял дочь в десять тридцать.

– Нет, в одиннадцать. Я всегда кормлю ее на ночь в одиннадцать, а потом она обычно спит до пяти утра. Это был единственный раз, когда я отлучалась с вечеринки дольше, чем на пять минут. Можете спросить остальных.

– Да, Марко и Синтия подтвердили, что после одиннадцати вас долго не было и что вы вернулись уже около одиннадцати тридцати, а потом пошли проверять Кору снова в полночь, – ответил Расбах. – Когда вы вернулись на вечеринку, вы говорили Марко, что могли как-то ей навредить?

– Нет, я… я не осознавала до вчерашнего вечера, что, скорее всего, я это сделала!

– Но смотрите, Энн, то, что вы описываете, невозможно, – сказал ей Расбах мягко. – Если Марко пошел туда в двенадцать тридцать, не зная, что ребенок мертв, как могло получиться, что кто-то ждал в гараже с машиной, чтобы вывезти тело, несколько минут спустя?

Энн замерла. Руки перестали нервно комкать платки. Она казалась растерянной.

Ему нужно было сообщить ей еще кое-что:

– Скорее всего, машина, которая стояла в гараже и на которой увезли Кору, принадлежала человеку, найденному убитым в домике в горах, Дереку Хонигу. Следы от шин подходят, и мы скоро узнаем, подтвердит ли экспертиза их идентичность следам из вашего гаража. Мы думаем, он увез Кору в свой домик в горах Катскилл. А некоторое время спустя Хонига забили до смерти лопатой.

Энн смотрела на него так, будто не способна была воспринять эту информацию.

Расбах беспокоился за нее.

– Могу я позвонить кому-нибудь, чтобы вас отвезли домой? Где Марко?

– Он на работе.

– В воскресенье?

Она не ответила.

– Могу я позвонить вашей матери? Подруге?

– Нет! Все в порядке. Я сама доеду. Правда, со мной все в порядке, – сказала Энн. Она резко встала. – Пожалуйста, не говорите никому, что я приходила, – попросила она.

– По крайней мере позвольте вызвать вам такси, – настаивал он.

За минуту до приезда такси она резко повернулась к нему и сказала:

– Но… с двенадцати тридцати и до того, когда мы вернулись домой, было полно времени. Что, если я убила ее, а он нашел ее в двенадцать тридцать и позвонил кому-то. Мы вернулись почти в полвторого, ему не хотелось уходить. Вы не знаете наверняка, что Кору увезли в той машине, которая ехала по проулку в двенадцать тридцать пять. Это могло случиться позже.

Расбах ответил:

– Но если бы Марко кому-то звонил, мы бы знали. У нас есть записи всех ваших звонков. Он никому не звонил. Если Марко и договорился с кем-то, чтобы ребенка увезли, это должно было случиться заранее. А это значит, вы ее не убивали.

Энн бросила на него встревоженный взгляд, как будто собиралась что-то добавить, но в этот момент подъехало такси, и она так ничего и не сказала.

Расбах смотрел ей вслед, жалея до глубины души.

Энн возвращается в пустой дом. В изнеможении ложится на диван в гостиной и размышляет над тем, что случилось в участке.

Расбах почти убедил ее, что она не могла убить Кору. Но ее беспокоит спрятанный в стене мобильник. Марко мог позвонить кому-то в двенадцать тридцать. Она не знает, почему промолчала о телефоне. Может быть, ей не хочется, чтобы Расбаху стало известно о любовнице Марко. Ей слишком стыдно.

Либо так, либо Кору увез, живую, тот человек из домика в горах, после того как Марко проверил ее в полпервого. Она не понимает, почему детектив Расбах так убежден, что машина, ехавшая по проулку в двенадцать тридцать пять, имеет какое-то отношение к произошедшему.

Она вспоминает, как часто лежала здесь с Корой на груди. Кажется, что это было так давно. Она так уставала, что ей требовалось на минутку прилечь с ребенком. Они сворачивались калачиком на диване, прижавшись друг к другу, где-нибудь после обеда, и иногда засыпали вместе. По ее щекам скатываются слезы.

Из-за стены до нее доносятся звуки. Синтия дома, ходит по своей гостиной, слушает музыку. Энн чувствует отвращение. Ей все в этой женщине ненавистно: ее бездетность, ее чувство превосходства над остальными, сексуальная одежда, фигура. Энн ненавидит ее за то, что та заигрывала с ее мужем, пыталась разрушить ее семью. Она не знает, сможет ли когда-нибудь простить Синтию за то, что та сделала. И больше всего она ненавидит Синтию потому, что они были такими хорошими подругами раньше.

Энн ненавистно то, что Синтия живет через стену. Неожиданно она понимает, что они могут и переехать. Они могут выставить дом на продажу. Здесь Энн с Марко все равно пользуются дурной славой (горы писем до сих пор приходят каждый день), и дом, который она так любила, теперь кажется ей склепом. Она чувствует себя похороненной заживо.

Им нельзя больше жить здесь, с Синтией за стеной, на расстоянии, с которого она может поманить Марко пальцем.

Почему Марко вышел вчера со двора Синтии с таким виноватым видом? Он упорно отрицает, что между ними что-то есть, но Энн не дура. Она не может добиться от него правды, и она устала от всего этого вранья.

Тогда она спросит у Синтии. Узнает правду от нее. Но как она может быть уверена, что и Синтия не солжет?

Вместо этого она поднимается и идет на задний двор. Заходит в гараж за садовыми перчатками. В гараже она ждет, когда глаза привыкнут к темноте. Знакомо пахнет маслом, старым деревом и затхлыми половиками. Она стоит здесь, пытаясь представить, что произошло в ту ночь. Она совсем запуталась. Если она не убивала Кору и Марко не просил никого вывезти тело, тогда кто-то, наверное тот человек, который теперь мертв, выкрал ее дочь из кроватки и положил в машину, пока она – вместе с Марко, Синтией и Грэмом, – ни о чем не подозревая, находилась в соседнем доме.

Она рада, что его убили. Она надеется, он страдал.

Она выходит из гаража и яростно выдирает сорняки на газоне, до тех пор пока руки не покрываются волдырями и не начинает болеть спина.

29

Марко сидит за столом и смотрит в окно невидящим взглядом. Дверь закрыта. Он опускает глаза на дорогую столешницу красного дерева, которую он так старательно выбирал, когда начал расширяться и снял в аренду этот офис.

Теперь, оглядываясь на собственные невинность и оптимизм тех дней, он чувствует тошноту. Унылым взглядом он обводит свой офис, который так хорошо соответствует образу успешного предпринимателя. Солидный стол, вид из окна на город и реку, дорогие кожаные кресла – образец современного дизайна. Энн помогала ему с интерьером – у нее хороший вкус.

Он помнит, как весело им было покупать мебель, а потом расставлять ее. Когда они закончили, он запер дверь, откупорил бутылку шампанского и занялся на полу любовью с хохочущей женой.

В те дни он чувствовал давление, он должен был оправдать высокие ожидания всех: Энн, ее родителей, свои собственные. Может быть, женись он на ком-нибудь другом, он бы довольствовался медленным продвижением, сделал карьеру постепенно с помощью своего таланта, упорства и бессонных ночей. Но у него была возможность ускорить события, и он ею воспользовался. Поддался амбициям. Он получил деньги на блюдечке с голубой каемочкой, и, естественно, от него ожидали немедленного успеха. И как мог он не преуспеть после такой щедрой помощи? Он чувствовал ужасное давление. Ричард особенно часто интересовался продвижением дела, в которое вложился.

Казалось, что все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой, так оно и вышло.

Он замахнулся на крупных клиентов, будучи не готов. Он совершил классическую ошибку новичка – стал расти слишком быстро. Если бы он не женился на Энн… нет, если бы он не принял дом в качестве свадебного подарка, а несколько лет спустя и деньги, то, возможно, сейчас они жили бы на съемной квартире, у него был бы захудалый офис на окраине, он бы не ездил на «Ауди», но он бы усердно трудился и добился успеха на своих собственных условиях. Они с Энн были бы счастливы.

Кора была бы дома.

Но посмотрите, чем все обернулось. Он владелец раздутой компании, которая балансирует на грани краха. Он похититель. Преступник. Лжец. Его подозревает полиция. Он во власти самолюбивого тестя, который знает, что он натворил, и бессердечной шантажистки, которая никогда не перестанет требовать денег. Его компания почти обанкротилась, даже несмотря на то что родители Энн были с ним так щедры – дали деньги на фирму и контакты друзей Ричарда по клубу.

Инвестиция, которую Элис и Ричард сделали в бизнес Марко, сгорела. Так же, как и пять миллионов долларов за выкуп Коры. А теперь Ричард ведет переговоры с похитителями – им с Элис придется заплатить еще, чтобы вернуть Кору. Марко понятия не имеет, сколько.

Как, должно быть, родители Энн его ненавидят. Впервые Марко смотрит на ситуацию с их точки зрения. Он понимает их разочарование. Марко подвел их. Его дело закончилось грандиозным провалом, при всей их финансовой поддержке. Марко до сих пор уверен, что, если бы делал все по-своему, он бы добился успеха – со временем. Но Ричард заставил его принять контракты, которые он не мог выполнить. И тогда Марко впал в отчаяние.

Несколько месяцев назад, когда все пошло наперекосяк, у Марко появилась привычка пропускать стаканчик в баре на углу, перед тем как идти домой к Энн, где он чувствовал себя несчастным из-за ее усиливающейся депрессии. Обычно в пять вечера, когда он заходил, было мало народу. Он садился у бара и над стаканом с янтарной жидкостью предавался мрачным размышлениям о том, что же теперь делать.

Потом он уходил и гулял какое-то время возле реки, не чувствуя охоты возвращаться домой. Опускался на скамейку и смотрел на воду.

Однажды на скамейку рядом с ним сел какой-то человек, на вид старше него. Марко уже собирался встать, недовольный тем, что вторгаются в его личное пространство. Но прежде, чем он успел уйти, человек заговорил с ним дружелюбным тоном:

– Вы, кажется, чем-то расстроены, – произнес он с сочувствием.

Марко резко ответил:

– Расстроен.

– Расстались с девушкой? – спросил человек.

– Если бы все было так просто, – ответил Марко.

– А, значит, проблемы с бизнесом, – сказал человек и улыбнулся. – Это гораздо хуже, – он протянул руку. – Брюс Неланд, – представился он.

Марко ответил на рукопожатие.

– Марко Конти.

Вскоре Марко стал с нетерпением ждать новых встреч с Брюсом. Он находил отдушину в том, что мог рассказать кому-то – с кем едва был знаком, кто не стал бы осуждать его – о своих проблемах. Он не мог поговорить о них с Энн из-за ее депрессии и завышенных ожиданий. Он не рассказал ей вначале, что все покатилось к чертям, и теперь, после того как промолчал, уже не мог начать посвящать ее в плачевное состояние дел.

Казалось, что Брюс понимает. К нему, с его теплотой и открытостью, было легко проникнуться. Он был маклером. У него выдавались и хорошие годы, и плохие. Нужно быть стойким, чтобы пережить тяжелые времена.

– Это не всегда легко, – говорил Брюс, сидя рядом с ним в своем дорогом, хорошо скроенном костюме.

– Точно, – соглашался Марко.

Однажды Марко хватил лишнего в баре. Позже у реки он рассказал Брюсу больше, чем намеревался. О своих трудностях с родителями жены, случайно. Брюс умел слушать.

– Я должен им уйму денег, – признался Марко.

– Они твои тесть с тещей. Они же не скормят тебя рыбам, если ты не заплатишь, – ответил Брюс, глядя на реку.

– Может, так было бы и лучше, – кисло отозвался Марко. Он объяснил Брюсу, как давят на него родители жены из-за дома, из-за бизнеса, даже пытаются настроить против него жену.

– Да уж, они тебя взяли за одно место, – сказал Брюс, поджимая губы.

– Ага, – Марко снял куртку, повесил ее на спинку скамейки. Было лето, и вечера стояли теплые.

– Что делать будешь?

– Не знаю.

– Ты можешь попросить их ссудить тебе еще немного, поддержать на плаву, пока дела не улучшатся, – предложил Брюс. – Заварил кашу, так не жалей масла.

– Сомневаюсь, что они захотят это делать.

Брюс посмотрел ему в глаза.

– Почему нет? Не будь пентюхом. Просто спроси. Вытащи себя из этой ямы. Не сдавайся без боя. Им самим выгодно защищать свои инвестиции. По крайней мере, дай им такую возможность.

Марко подумал. Как бы он ни противился этой мысли, было бы разумно пойти к Ричарду и рассказать ему честно, что фирма в беде. Он мог бы попросить, чтобы это осталось между ними, чтобы они не беспокоили Энн и Элис. В конце концов, компании рушатся каждый день. Такая уж экономика. Времена теперь гораздо жестче, чем когда начинал Ричард. Конечно, Ричард никогда с этим не согласится. По крайней мере, вслух.

– Попроси тестя, – советовал Брюс. – Не ходи в банк.

Марко не сказал Брюсу, что уже был в банке. Несколько месяцев назад он заложил дом. Он сказал Энн, что ему нужны деньги на дальнейшее расширение, и она не стала задавать вопросов. Он заставил ее пообещать, что она не расскажет родителям. Он сказал, что те и так слишком сильно суют нос в их дела.

– Может быть, – ответил Марко.

Он думал об этом два дня. Плохо спал. Наконец решился пойти к тестю. По финансовым вопросам, касающимся родителей Энн, он всегда обращался к Ричарду. Это было требование Ричарда. Марко набрался храбрости, позвонил ему и предложил выпить где-нибудь. Ричард казался удивленным, но предложил бар в своем клубе. Ну конечно. Все всегда должно происходить на его гребаной территории.

Марко нервничал, когда приехал, и быстро опустошил свой стакан. Когда на дне, кроме льда, почти ничего не осталось, он попытался пить медленнее.

Ричард пристально посмотрел на него.

– В чем дело, Марко? – спросил он.

Марко поколебался.

– Бизнес идет не так хорошо, как мне бы хотелось.

Ричард мгновенно принял озабоченный вид.

– Насколько все плохо? – спросил он.

Именно это Марко больше всего и бесило в тесте. Он всегда пытался унизить. Никогда не давал Марко сохранить лицо. Не умел быть великодушным.

– В значительной степени, – ответил Марко. – Я потерял некоторых клиентов. Другие не заплатили. Мне бы сейчас не помешала текущая наличность.

– Ясно, – произнес Ричард, цедя свой напиток из стакана.

Повисла долгая тишина. Он не собирался предлагать первым, понял Марко. Он хотел, чтобы Марко просил. Марко оторвал глаза от стакана и взглянул в суровое лицо отчима.

– Не мог бы ты ссудить мне еще немного, чтобы пережить трудности? – спросил он. – Мы могли бы оформить это как настоящую ссуду. На этот раз я заплачу проценты.

Марко не допускал мысли, что тесть может отказаться. Он думал, Ричард не осмелится, иначе что тогда станет с его дочерью? Больше всего он боялся унижения, того момента, когда ему придется просить и он будет всецело во власти Ричарда.

Ричард холодно посмотрел на него.

– Нет, – ответил он.

Даже тогда Марко не понял. Он подумал, Ричард отвечает «нет» на его слова о процентах.

– Нет, правда. Я готов заплатить проценты. Скажем, сто тысяч.

Ричард наклонился в кресле, нависая над столиком между ними.

– Я сказал нет.

Марко почувствовал, как жар поднимается по шее и лицо вспыхивает. Он промолчал. Ему не верилось, что Ричард говорит серьезно.

– Мы больше не дадим тебе денег, Марко, – сказал Ричард. – И мы не будем тебе ничего ссужать. Выпутывайся сам, – он удобнее устроился в кресле. – Я сразу распознаю неудачную инвестицию.

Марко не знал, что ответить. Он не собирался умолять. Когда Ричард принимал решение, он стоял на своем. И тогда он явно уже принял решение.

– Элис со мной согласна, мы уже договорились, что больше не будем оказывать тебе финансовой поддержки, – добавил Ричард.

«А как же твоя дочь?» – хотелось спросить Марко, но он не смог выдавить ни слова. А потом он понял, что уже знает ответ.

Ричард расскажет обо всем Энн. Он расскажет дочери, какой неправильный она сделала выбор, когда вышла замуж за Марко. Ричарду с Элис он никогда не нравился. Они терпеливо ждали этого дня. Они хотели, чтобы Энн от него ушла. Взяла ребенка и ушла. Именно этого они и хотели.

Марко не мог этого допустить.

Он резко встал, стукаясь коленями о столик.

– Хорошо, – сказал он. – Сам справлюсь.

Он повернулся и вышел из клуба, вне себя от гнева и стыда. Он расскажет Энн первым. Расскажет, какой ублюдок ее отец.

Близился вечер. У него оставалось время еще раз выпить, прежде чем идти домой. Он зашел в свой бар, где пропустил стаканчик, а потом отправился к реке. Брюс был уже там, на скамейке. Тогда-то это и произошло. Момент, после которого уже ничего нельзя было повернуть вспять.

30

– Хреново выглядишь, – сказал Брюс, когда Марко сел рядом с ним на скамейку.

Марко пребывал в оцепенении. Ему понадобилась вся его смелость, чтобы попросить, но он и не предполагал, что Ричард откажет. Его фирму еще можно было спасти, Марко был в этом уверен. Да, у него были долги, клиенты, которые не заплатили. Но он готовился заключить новые контракты, ему просто требовалось больше времени. Все еще могло закончиться хорошо, если бы у него были деньги, чтобы продержаться. Он еще не утратил амбиций. Еще верил в себя. Ему нужно было только немного пространства, чтобы вздохнуть свободнее. Ему нужны были деньги.

– Мне нужны деньги, – сказал Марко Брюсу. – Знаешь каких-нибудь ростовщиков? – это было только наполовину шуткой. Он понимал, каким отчаявшимся, должно быть, выглядит.

Но Брюс воспринял его слова серьезно. Он искоса посмотрел на Марко.

– Нет, я не знаю ни одного ростовщика. И в любом случае тебе они не нужны.

– Ну, тогда я не знаю, что еще мне делать, – ответил Марко, отбрасывая со лба волосы и сердито глядя на реку.

– Ты мог бы объявить себя банкротом, начать все заново, – предложил Брюс после некоторого размышления. – Многие так делают.

– Не могу, – упрямо ответил Марко.

– Почему? – спросил Брюс.

– Потому что это убьет жену. Она… она сейчас такая ранимая. После родов. Ну, ты понимаешь, – Марко наклонился вперед, оперся локтями о колени и спрятал лицо в ладонях.

– У тебя есть ребенок? – спросил Брюс удивленным голосом.

– Да, – ответил Марко, вскидывая на него взгляд. – Девочка.

Брюс откинулся на скамейке и пристально посмотрел на Марко.

– Что? – спросил Марко.

– Ничего, – быстро ответил Брюс.

– Нет, ты что-то хотел сказать, – возразил Марко, выпрямляясь.

Брюс что-то явно обдумывал.

– Как родители твоей жены относятся к вашей дочке?

– Они ее обожают. Она их единственная внучка. Я знаю, к чему ты клонишь. Они дадут денег на ее образование и, возможно, подарят какую-то сумму, когда ей будет двадцать один, но они так оформят доверенность, что я не смогу ими воспользоваться. Не прокатит.

– Это если ты не проявишь изобретательности, – сказал Брюс и посмотрел на него, склонив голову набок.

Марко уставился на него.

– Что ты имеешь в виду?

Брюс нагнулся к нему и понизил голос:

– Ты готов пойти на небольшой риск?

– О чем ты говоришь? – Марко быстро огляделся, чтобы убедиться, что их не подслушивают, но вокруг никого не было.

– Они не дадут денег тебе, но готов поспорить, они быстренько раскошелятся, чтобы вернуть свою единственную внучку.

– Что ты предлагаешь? – прошептал Марко. Но он уже все понял.

Они обменялись взглядами. Возможно, если бы Марко до этого не пропустил пару стаканов, особенно тот первый с тестем, он бы ответил Брюсу твердым «нет», а потом пошел домой к жене и рассказал ей всю правду, как и планировал. Объявил бы себя банкротом и начал заново. У них все еще был дом. Они были вместе, и у них была Кора. Но Марко по дороге к реке заскочил в винный магазин. Он принес с собой бутылку в бумажном пакете. Теперь он открыл ее, предложил другу и сам сделал долгий глоток прямо из горла. От алкоголя все стало казаться немного смазанным и менее невозможным.

Брюс понизил голос:

– Ты инсценируешь похищение. Не настоящее, понарошку. Никто не пострадает.

Марко смотрел на него широко распахнутыми глазами. Он наклонился ближе и прошептал:

– Разве так получится? Для полиции оно будет настоящим.

– Да, но если ты все сделаешь правильно, это будет идеальное преступление. Родители жены заплатят, ты получишь ребенка назад, и через пару дней все закончится. Как только ребенок вернется домой, полиция утратит интерес.

Марко обдумал услышанное. Из-за выпивки все это казалось чуть менее безумным.

– Ну не знаю, – ответил Марко нервно.

– У тебя есть идеи получше? – подстегнул его Брюс, передавая бумажный пакет с открытой бутылкой.

Они обсудили детали, поначалу гипотетически. Он мог бы разыграть похищение собственной дочери. Передать ее Брюсу, который увезет ее в свой домик в горах Катскилл на несколько дней. У Брюса самого было трое детей, уже взрослых, и он знал, как ухаживать за младенцем. Они купят предоплаченные телефоны, которые не получится отследить, и будут поддерживать связь с их помощью. Марко придется где-то спрятать свой.

– Мне нужно примерно сто тысяч, – сказал он, глядя на реку, на птиц, круживших в небе над головой.

Брюс презрительно фыркнул.

– Ты в своем уме?

– В смысле? – спросил Марко.

– Если тебя поймают, наказание не изменится от того, попросишь ли ты сто тысяч или сто миллионов. По крайней мере сделай так, чтобы оно того стоило. Нет смысла проворачивать такое дело за гроши.

Марко с Брюсом передавали друг другу бутылку, пока Марко думал. Насколько ему было известно, Ричард и Элис Драйзы стоили около пятнадцати миллионов. У них были деньги. Получи Марко миллион, он смог бы спасти свою фирму и выплатить залог за дом без дальнейшей помощи со стороны родителей Энн. По крайней мере они бы не знали, что ее оказывают. Было бы приятно содрать пару миллионов с этого урода Ричарда.

Они решили просить выкуп в два миллиона долларов. Поделить пополам.

– Неплохо за два дня работы, – заверил его Брюс.

Марко решил, что действовать нужно, не откладывая. Если он будет ждать, то испугается и пойдет на попятную. Он сказал:

– Завтра вечером мы идем в гости, на ужин к соседям. В доме будет няня, но она всегда засыпает на диване в наушниках.

– Ты можешь выйти покурить, заскочить в дом и вынести мне ребенка, – сказал Брюс.

Марко подумал над этим. Могло сработать. Они обсудили дальнейшие детали.

Сейчас, если бы он мог выбрать момент в прошлом, в который хотел бы вернуться и все изменить, это была бы его первая встреча с Брюсом. Если бы только он не ходил к реке подышать весенним воздухом, если бы не сел на ту скамейку, если бы Брюс не оказался в том же месте. Если бы только в тот день он поднялся и ушел, когда Брюс сел рядом, а не стал заводить знакомство, которое с течением времени переросло в дружбу. Сейчас все было бы по-другому.

Он сомневался, что у полиции получится найти кого-нибудь, кто мог бы связать их с Брюсом. Их встречи были нерегулярными и довольно непредсказуемыми. Единственными, кто мог видеть их вместе, были люди, которые бегали в парке или гоняли на роликах. Марко это раньше не волновало, потому что предполагалось, что никто не увидит Брюса снова. Брюс готов был уйти на покой – он собирался взять свой миллион и исчезнуть.

Но теперь Брюс мертв.

И Марко остался в дураках.

Нужно позвонить Ричарду – именно для этого он и поехал в офис, подальше от Энн, где он мог втайне от нее поговорить с ее отцом. Он должен знать, что с Корой, знать, договорился ли Ричард с похитителями.

Он колеблется. Он не вынесет, если новости снова будут плохими. Вне зависимости от того, что случится потом, они должны вернуть Кору. Ему приходится верить, что Ричард сможет это устроить. С остальным он разберется позже.

Он берет телефон и набирает номер тестя. Включается голосовая почта. Черт. Он оставляет короткое сообщение:

– Это Марко, перезвони. Дай мне знать, что происходит.

Он поднимается и начинает мерить шагами офис, как человек, уже запертый в камере.

Энн кажется, что она слышит плач своего ребенка: Кора, наверно, только что проснулась. Она срывает садовые перчатки, торопливо заходит в дом и моет руки в раковине на кухне. Она слышит, как Кора наверху в своей кроватке плачет, зовет ее.

– Минутку, радость моя, – кричит она. – Уже бегу, – она чувствует себя счастливой.

Энн несется на второй этаж к дочери, напевая себе под нос. Входит в детскую. Все выглядит таким же, как и всегда, только в кроватке пусто. Внезапно она вспоминает, и ее как будто сбивает с ног морская волна. Она падает в кресло.

С ней что-то не так – она знает, что нездорова. Она должна кому-нибудь позвонить. Матери. Но она не звонит. Вместо этого она раскачивается взад-вперед на стуле.

Ей хочется винить Синтию во всех бедах, но она понимает, что ребенок не у Синтии.

Синтия только пыталась украсть ее мужа, а Энн больше не уверена, нужен ли ей еще такой муж. Иногда она думает, что Марко и Синтия стоят друг друга. Сейчас Энн слышит Синтию по ту сторону стены, и ее неприязнь кристаллизуется в могучий гнев. Потому что, если бы они не пошли тем вечером к Синтии, если бы Синтия не велела приходить без ребенка, ничего этого бы не случилось. Ее дочь сейчас была бы с ней.

Энн рассматривает свое лицо в разбитом зеркале ванной на втором этаже, которое они до сих пор не заменили. Она выглядит расколотой, разбитой на сотни осколков. Она с трудом узнает человека, который смотрит на нее из-за стекла. Она умывается, расчесывает волосы. Идет в спальню, надевает чистую рубашку и новые джинсы. Проверяет, нет ли перед домом репортеров. Потом идет к соседям и нажимает на дверной звонок.

Синтия открыла, явно удивленная тем, что видит Энн у себя на пороге.

– Можно войти? – спросила Энн. Хотя Синтия и сидела дома, она была нарядно одета: капри и симпатичная шелковая блузка.

Синтия секунду настороженно на нее смотрела. Потом широко распахнула дверь и ответила:

– Конечно.

Энн прошла в дом.

– Хочешь кофе? Я могу сделать, – предложила Синтия. – Грэм в отъезде. Он прилетает завтра поздно вечером.

– Хорошо, – сказала Энн, следуя за ней на кухню. Теперь, когда она здесь, она не знала, с чего начать. Она хотела знать правду. Как ей стоит вести себя? Держаться дружелюбно? Или агрессивно? Последний раз, когда она была в этом доме, все еще было, как обычно. Кажется, что это было так давно. В другой жизни.

Энн разглядывала раздвижную стеклянную дверь, которая выходила на задний двор. Смотрела на стулья рядом с домом. Она представляла, как Синтия сидит на коленях у Марко на одном из этих стульев, в то время как тот покойник увозит ребенка Энн. Ее переполнял гнев, но она старалась его не показывать. В этом у нее был большой опыт – злиться так, чтобы никто не заметил. Она старалась не показывать своих чувств. Разве не все так поступают? Все притворяются, делают вид, что они не то, чем являются на самом деле. Весь мир построен на лжи и обмане. Синтия – такая же лгунья, как и муж Энн.

Неожиданно у Энн закружилась голова, и она села за стол. Синтия включила кофеварку, затем повернулась и посмотрела на нее, опираясь на столешницу. Оттуда, где сидела Энн, Синтия казалась еще выше, ее ноги – еще длиннее. Энн понимала, что она завидует, безумно завидует Синтии. И Синтия это знает.

Казалось, ни одна из них не хотела начинать разговор первой. Повисла неловкая пауза. Наконец Синтия сказала:

– Как продвигается расследование? – она произнесла это с выражением участия на лице, но Энн непросто было одурачить.

Энн посмотрела на нее и ответила:

– Я никогда больше не увижу своего ребенка, – она произнесла это спокойно, как будто речь шла о погоде. Она чувствовала себя отрешенной, оторванной от окружающей действительности. Внезапно она поняла, что прийти сюда было ошибкой. Она была недостаточно сильна, чтобы встретиться с Синтией лицом к лицу в одиночестве. Ей опасно было здесь находиться. Она боялась Синтию. Но почему? Что могла Синтия ей сделать после того, что уже случилось? Серьезно, после всего, чего Энн лишилась, она должна была чувствовать себя неуязвимой. Ей больше нечего было терять. Это Синтия должна была бояться ее.

А потом Энн поняла. Холод пробрал ее до костей. Энн боялась себя. Боялась того, что могла сделать. Нужно было уйти. Она резко встала.

– Мне пора, – выпалила она.

– Что? Но ты только что пришла, – удивилась Синтия. Она внимательно посмотрела на Энн. – С тобой все в порядке?

Энн снова опустилась на стул и опустила голову между коленями. Синтия подошла и присела рядом с ней на корточки. Ее рука с идеальным маникюром легонько коснулась спины Энн. Энн боялась, что потеряет сознание; она чувствовала себя так, будто ее сейчас стошнит. Она глубоко вдохнула, ожидая, когда тошнота пройдет. Если она подождет и подышит, ей станет легче.

– Вот, выпей кофе, – предложила Синтия. – Кофеин помогает.

Энн подняла голову и смотрела, как Синтия наливает кофе. Этой женщине на нее плевать, но она делает ей кофе, добавляет сахар и сливки и ставит на стол, совсем как раньше. Энн сделала глоток, потом еще один. Синтия была права, ей и правда стало лучше. Кофе сделал мысли яснее, и теперь она могла подумать. Она сделала еще один маленький глоток и опустила чашку на стол. Синтия села напротив.

– Как давно у тебя роман с моим мужем? – спросила Энн небрежно. Голос ее звучал удивительно спокойно, учитывая, что она кипела от злости. Любой, кто услышал бы ее, подумал, что ей плевать.

Синтия села глубже на стуле и скрестила руки на своей вздымающейся груди.

– У меня нет романа с твоим мужем, – так же невозмутимо ответила она.

– Да брось, – сказала Энн странно дружелюбным тоном. – Я все знаю.

Синтия казалась удивленной.

– Ты о чем? Нечего тут знать. Между мной и Марко ничего нет. Мы немножко пошалили на заднем дворе в последний раз, когда вы приходили, но это было несерьезно. Детские глупости. Он был пьян. Мы оба были пьяны. Нас занесло. Это ничего не значило. Это был первый и последний раз, когда мы друг друга коснулись.

– Не понимаю, почему вы оба это отрицаете. Я знаю, что у вас интрижка, – настаивала Энн, глядя на Синтию поверх кружки с кофе.

Синтия смотрела на нее через стол, держа собственную кружку обеими руками.

– Я тебе уже сказала, и я сказала полиции, когда они были здесь, что мы просто немножко подурачились. Мы были пьяны, вот и все. С тех пор между мной и Марко ничего не было. Я даже не виделась с ним с ночи похищения. Это все твое воображение, Энн, – сказала она снисходительным тоном.

– Не ври мне! – внезапно прошипела Энн. – Я видела вчера, как Марко возвращается от тебя через задний двор.

Синтия застыла.

– Так что не ври мне и не говори, что ты его не видела! И я знаю о мобильнике!

– Каком мобильнике? – Синтия приподняла безукоризненно изогнутую бровь.

– Неважно, – ответила Энн, отчаянно желая, чтобы можно было взять последние слова назад. Она вспомнила, что, возможно, телефон предназначался для кого-то другого. Все было так запутано, все эти события. Она едва была способна мыслить ясно. Ей казалось, будто рассудок ее подводит. Она всегда была эмоциональной, но сейчас, когда ее ребенок пропал, а муж изменяет ей, врет, кто бы на ее месте не лишился рассудка? Никто не вправе ее осуждать. Никто не вправе осуждать ее, если она совершит что-нибудь безумное.

Выражение лица Синтии изменилось. Притворное участие сменилось холодным любопытством.

– Хочешь знать, что происходит, Энн? Уверена, что хочешь это знать?

Энн смотрела на нее в ответ, сбитая с толку переменой тона. Энн легко могла представить Синтию в роли школьной обидчицы – высокой красавицы, которая издевается над пухлыми, неуверенными в себе коротышками вроде нее.

– Да, я хочу знать.

– Уверена? Потому что, если я расскажу тебе, то уже не смогу забрать свои слова обратно, – Синтия поставила кружку на стол.

– Я сильнее, чем ты думаешь, – ответила Энн. В ее голосе прозвучало раздражение. Она тоже поставила кружку, наклонилась над столом и произнесла: – Я потеряла ребенка. Что теперь вообще может меня уязвить?

Синтия улыбнулась холодной улыбкой расчетливой женщины. Она откинулась на спинку стула и посмотрела на Энн, как будто пытаясь прийти к какому-то решению.

– Думаю, ты и понятия не имеешь, что происходит, – сказала она.

– Тогда, может, ты мне скажешь? – огрызнулась Энн.

Синтия встала, со скрипом отодвигая стул.

– Хорошо. Сиди тут. Я отойду всего на минутку.

Синтия вышла из кухни и поднялась на второй этаж. Энн гадала, что такого Синтия может ей показать. Подумала, не лучше ли было сбежать. Сколько правды она сможет вынести? Может быть, она сейчас увидит снимки. На которых Марко с Синтией вместе. Синтия – фотограф. И Синтия из тех женщин, что любят себя фотографировать, потому что она роскошна и тщеславна. Может быть, она хочет показать Энн фотографии, на которых она в постели с Марко. И выражение на лице Марко будет совершенно не то, с каким он занимается любовью с Энн. Она встала. Она уже раздвинула двери, чтобы тихонько выйти, когда на кухне появилась Синтия с ноутбуком в руках.

– Струсила? – спросила она.

– Нет, мне просто нужно было на воздух, – соврала Энн, задвигая дверь обратно и поворачиваясь к столу.

Синтия поставила ноутбук на стол и подняла крышку. Они сели в ожидании, когда он загрузится.

Синтия сказала:

– Мне жаль, Энн, правда.

Энн бросила на нее яростный взгляд, ни на секунду в это не веря, потом неохотно посмотрела на экран. Там было не то, чего она ожидала. На экране появилось черно-белое изображение заднего двора Синтии, а в отдалении – задний двор Энн. Она заметила дату и время внизу и похолодела.

– Подожди, сейчас будет, – сказала Синтия.

Сейчас она увидит, как покойник забирает ее ребенка. Как же Синтия жестока. И это видео хранилось у нее все это время?!

– Почему ты не показала полиции? – требовательно спросила Энн, не отрываясь от экрана в ожидании того, что будет.

Энн не поверила своим глазам, когда в 00:31 возле двери на их заднем дворе появился Марко и выкрутил лампочку в датчике движения – свет погас. Кровь застыла у нее в жилах. Она увидела, как Марко заходит в дом. Прошло две минуты. Потом дверь открылась. Из дома вышел Марко, держа на руках Кору, завернутую в белое одеяльце. Он оглянулся, как будто чтобы проверить, нет ли кого поблизости, посмотрел прямо в камеру, а потом быстро зашел в гараж. Сердце Энн бешено билось в груди. Минуту спустя она увидела, как Марко выходит из гаража без ребенка. Время – 00:34. Он прошел через газон к дому, потом ненадолго пропал из вида и снова появился на заднем дворе Стиллвеллов.

– Видишь, Энн, – нарушила Синтия воцарившееся молчание. – Между нами с Марко ничего нет. Марко похитил твоего ребенка.

Энн была в ужасе, в шоке, она не могла произнести ни звука.

Синтия сказала:

– Возможно, тебе стоит спросить его, где она.

31

Синтия удобно устроилась на стуле и сказала:

– Я бы могла отнести видеозапись в полицию, но, может быть, ты предпочтешь, чтобы я этого не делала. Ты же из богатой семьи, правильно?

Энн вскочила. Она рывком отодвинула дверь и выбежала во двор, оставив Синтию со своим ноутбуком в одиночестве. Образ Марко, несущего Кору в гараж в 00:33, глубоко отпечатался на ее сетчатке и в ее мозгу. Ей никогда не вытравить это из памяти. Марко украл нашего ребенка. Все это время он ей лгал.

Она понятия не имеет, за кого вышла замуж.

Она бежит через задний двор к своему дому и влетает в дверь. Она едва может дышать. Оседает на пол на кухне и прислоняется к нижним шкафчикам, дрожа и всхлипывая. Она плачет, задыхается, и в ее голове раз за разом прокручиваются одни и те же изображения.

Это все меняет. Их ребенка забрал Марко. Но почему? Почему он это сделал? Не может быть, чтобы Кора была уже мертва и он сделал это в попытке защитить Энн. Детектив Расбах уже объяснил ей, почему такое просто невозможно. Если бы она убила Кору и Марко обнаружил это в полпервого, то в 00:35 его никак не мог ждать возле дома подручный. А теперь она знает, что он вынес Кору из дома ровно в 00:33. Скорее всего, он договорился с кем-то, с тем покойником, чтобы тот ждал в гараже с машиной в двенадцать тридцать, когда Марко должен будет проверить Кору. Значит, он все это спланировал. Он планировал. С тем человеком, который теперь мертв. Которого Энн, как ей кажется, уже видела раньше. Где она его видела?

Все это с самого начала было делом рук Марко, а она ни о чем и не подозревала.

Марко похитил их малышку вместе с этим человеком, которого потом убили. Где теперь ее дочь? Кто забрал ее у человека из домика в горах? Что вообще творится? Как он мог?

Энн обнимает колени, сидя на кухонном полу, и пытается решить, что делать. Она подумывает о том, чтобы вернуться в участок и рассказать детективу Расбаху о том, что видела. Он мог бы потребовать запись у Синтии. Энн догадывается, почему Синтия не собиралась нести видео в полицию: она, скорее всего, шантажировала Марко. Ей хочется, чтобы он был в ее власти. Синтия из тех женщин, которым это нравится.

Зачем Марко похищать Кору? Если он это сделал не ради того, чтобы защитить Энн, значит, он сделал это в собственных эгоистичных целях. Единственное возможное объяснение – деньги. Он хотел получить выкуп. Деньги ее родителей. Это приводит ее в ужас. Она знает теперь, что с его фирмой не все в порядке. Она вспоминает, как несколько месяцев назад Марко уговорил ее подписать бумаги на залог дома, чтобы достать текущий капитал для дальнейшего расширения. Она подумала, что компания растет быстрее, чем ожидалось, что все хорошо. Но, возможно, он и тогда ей лгал. Все сходится. Компания на грани банкротства, он закладывает дом, потом организует похищение – собственной дочери (!), – чтобы получить выкуп от ее родителей.

Почему Марко не рассказал ей о проблемах в бизнесе? Они могли бы пойти к родителям, попросить еще денег. Почему он поступил так глупо? Почему взял их драгоценную малышку и передал ее в руки человека, которого забили до смерти лопатой?

Может ли быть, чтобы Марко поехал в домик в горах, после того как у него отобрали деньги за выкуп, встретился там с тем человеком и в припадке гнева убил его? Неужели Марко еще и убийца? Было ли у него время доехать до домика и вернуться обратно так, чтобы она не заметила? Она пытается вспомнить, в какой день это случилось, вспомнить, что происходило в каждый из дней после похищения, но все они безнадежно перемешались в ее голове.

Был ли телефон частью плана? Теперь-то она видит, что ошибалась с самого начала. Любовница, Синтия или какая-то другая, здесь ни при чем. Дело в похищении. Марко похитил их дочь.

Человек, за которого она вышла замуж, похитил ее дочь.

А потом он сидел с ней на кухне и говорил, что убитый кажется знакомым.

Неожиданно она понимает, что боится своего мужа. Она не знает, что он за человек. Но начинает осознавать, на что он способен.

Любил ли он ее когда-нибудь или женился на ней только из-за денег?

Что ей теперь делать? Идти в полицию и рассказать им, что ей известно? Как это может отразиться на Коре?

Проходит много времени, прежде чем Энн заставляет себя встать с пола. Она торопливо поднимается на второй этаж. Дрожа, достает дорожную сумку и начинает собираться.

Энн высаживается из такси на загибающейся полукругом гравийной дорожке перед домом своих родителей. Домом, в котором она выросла. Он производит внушительное впечатление. Большое каменное строение с пышным садом, за которым явно ухаживает профессионал, а за домом раскинулся поросший деревьями овраг. Заплатив таксисту, она с минуту стоит там с сумкой у ног и смотрит на дом. Это не таунхаус, как ее собственный. Никто ее не увидит, если только мать не окажется дома и не выглянет в окно. Ей отчетливо вспоминается тот день, когда она выскочила за эту дверь, села на мотоцикл позади Марко и решила, что влюблена.

Столько всего случилось. Столько всего изменилось.

Ей не хочется возвращаться к родителям. Это как признание того, что они были правы насчет Марко с самого начала. Она не хочет в это верить, но она видела доказательство собственными глазами. Она пошла против их воли, когда вышла за Марко, – она в точности знала тогда, чего хочет ее сердце.

Теперь она уже ничего не знает.

И вот, на подъездной дорожке у дома родителей, Энн вдруг неожиданно вспоминает, где видела покойника из газеты. Она дрожит, словно лист на ветру, пытаясь понять, что означает эта новая информация. Потом достает телефон и снова вызывает такси.

Марко опять пытается дозвониться до Ричарда и оставляет ему еще одно короткое сообщение. Ричард наказывает его, держа в неведении. Он хочет разобраться самостоятельно и ни о чем не рассказывать Марко, пока все не кончится и Кора не вернется домой невредимой. Если только она вернется.

Даже Марко в глубине души признает, что, возможно, оно и к лучшему. Если кто и может решить эту проблему, то только Ричард. Ричард с его толстым кошельком и стальными нервами. Марко истощен физически и эмоционально. Больше всего на свете ему хочется лечь на диван в офисе, заснуть на несколько часов и проснуться от телефонного звонка, который сообщит ему, что Кора дома, в безопасности. Но потом… что будет потом?

Он вспоминает об открытой бутылке скотча в глубине ящика в тумбочке. Он останавливается, идет к тумбочке и выдвигает ящик. Бутылка наполовину пуста. Он берет стакан, спрятанный там же, и наполняет его крепким алкоголем. Потом снова начинает ходить по офису.

Марко не может смириться с тем, что, возможно, он никогда больше не увидит Кору. Еще он боится, что его арестуют и отправят в тюрьму. Он уверен, что если его действительно арестуют, то Обри Уэст, адвокат, который, скорее всего, способен добиться для него оправдательного приговора, не будет больше его защищать. Потому что родители Энн не станут платить, а у него самого не хватит денег на первоклассного адвоката.

Он заново наполняет стакан из бутылки, которая теперь стоит открытая на подставке для бумаг на его дорогостоящем столе, и понимает, что уже размышляет, как поступить, когда его арестуют. Арест кажется неизбежным. Энн его не поддержит, только не после того, как услышит от отца правду. А как иначе? Она его возненавидит. Если бы она поступила так с ним, он бы точно ей этого не простил.

А еще эта Синтия со своим видео.

Допивая уже третий стакан, Марко впервые задумывается о том, чтобы раскрыть полиции правду. Что, если он просто скажет Расбаху, что да, он встречался с Брюсом… который потом оказался Дереком Хонигом? Да, у него проблемы с бизнесом. Да, тесть отказался ему помочь. Да, он планировал спрятать собственную дочь на несколько дней, чтобы получить деньги от родителей своей жены.

Но в действительности это была не его идея. Это была идея Дерека Хонига.

Дерек Хониг его подговорил. Он все спланировал. Для Марко это было просто способом получить часть наследства жены заранее. Никто не должен был умереть. Ни сообщник, ни уж точно его ребенок.

Марко тоже жертва. Не без вины, но жертва. Он впал в отчаяние и угодил на удочку человека, который представился фальшивым именем и в собственных корыстных целях обманом заставил его совершить похищение. Хороший адвокат вроде Обри Уэста сумел бы это использовать.

Марко может признаться детективу Расбаху. Рассказать ему все.

Как только Кора будет дома.

В этом случае он отправится в тюрьму. Но Кора, если выживет, будет с матерью. У Ричарда не останется больше над ним власти. И Синтии ничего не перепадет. Может быть, он даже добьется, чтобы она села в тюрьму за попытку шантажа. На миг он представляет Синтию в бесформенной оранжевой робе, с немытыми волосами.

Расхаживая по офису, он поднимает голову, ловит свое отражение в большом зеркале на стене напротив окна и едва узнает себя.

32

Уже темно, когда Марко наконец возвращается домой. Он слишком много выпил, поэтому оставляет машину и берет такси. Домой он приезжает взъерошенным, с красными глазами и чудовищным напряжением в теле, даже несмотря на алкоголь.

Он заходит в дом с улицы.

– Энн? – зовет он, недоумевая, где она. В доме темно и как будто пусто. И очень тихо. Он стоит, не шевелясь, вслушиваясь в тишину. Может быть, ее нет дома.

– Энн? – окликает он громче, с беспокойством. Проходит в гостиную.

При виде нее он замирает. Энн совершенно неподвижно сидит в темноте на диване. В ее руках большой нож, Марко узнает его – это разделочный нож с деревянной подставки на кухне. Кровь отливает от его сердца в ноги. Он осторожно делает шаг к ней, пытаясь ее разглядеть. Почему она сидит в темноте с ножом?

– Энн? – повторяет Марко тише. Она как будто в каком-то трансе. Она пугает его.

– Энн, что случилось? – обращается он к ней таким тоном, каким люди заговаривают с опасным животным. Когда она не отвечает, он спрашивает, все так же осторожно:

– Почему у тебя нож?

Нужно включить свет. Он медленно движется к лампе на столике.

– Не приближайся ко мне! – она поднимает нож.

Марко застывает, в изумлении глядя на то, как она держит нож – как будто собирается его использовать.

– Я знаю, что ты сделал, – говорит она тихим, отчаянным голосом.

Марко быстро осмысливает ситуацию. Наверное, Энн разговаривала с отцом. Наверное, ничего не вышло. Марко охватывает отчаяние. Он осознает вдруг, как сильно полагался на то, что тесть все исправит, вернет им Кору. Но, очевидно, не получилось. Их ребенок пропал навсегда. И отец Энн рассказал ей правду.

И теперь последняя капля – его жена лишилась рассудка.

– Зачем тебе нож, Энн? – спрашивает Марко, прилагая все силы, чтобы голос оставался спокойным.

– Для защиты.

– От кого?

– От тебя.

– Тебе не нужно защищаться от меня, – говорит ей Марко в темноте. Что отец ей наговорил? Какую ложь выдумал? Он ни за что бы не навредил жене или ребенку умышленно. Все это было ужасной ошибкой. Ей незачем его бояться. Ты со своими махинациями, Марко, опасен.

– Ты виделась с отцом?

– Нет.

– Но ты с ним разговаривала.

– Нет.

Марко не понимает.

– А с кем ты разговаривала?

– Ни с кем.

– Почему ты сидишь здесь в темноте с ножом? – ему хочется включить свет, но он боится ее спровоцировать.

– Нет, не так, – говорит Энн, как будто вспомнив. – Я ходила к Синтии.

Марко молчит. Он в панике.

– Она показала мне видео, – взгляд, которым она награждает его, ужасен. Вся ее боль, весь ее гнев отражаются на лице. И ненависть.

Марко словно сдувается, у него подкашиваются колени. Все кончено. Может быть, Энн хочет его убить за то, что он похитил их ребенка. Он не решается ее винить. Ему хочется взять у нее нож и сделать это самому.

Неожиданно он холодеет. Ему нужно увидеть нож. Нужно убедиться, что она еще не успела им воспользоваться. Но в комнате слишком темно. Ему не так хорошо ее видно, чтобы разглядеть, нет ли на ноже крови. Он делает еще один шаг к ней и останавливается. От ее взгляда ему становится страшно.

Она говорит:

– Ты похитил Кору. Я собственными глазами видела. Ты вынес ее из дома в одеяле и отнес в гараж. А тот человек ее увез. Ты все спланировал. Ты солгал мне. Ты мне лгал все это время, – голос ее звучит так, будто она не верит сама себе. – А потом, когда он тебя обманул, ты поехал в горы и забил его до смерти лопатой, – теперь она выглядит лихорадочно оживленной.

Марко в ужасе.

– Нет, Энн, я этого не делал!

– А потом мы сидели за столом на кухне и ты сказал, что он кажется знакомым.

Марко мутит. Он представляет, как это выглядит с ее точки зрения. Все так извращено.

Энн подается вперед, она крепко держит большой нож обеими руками.

– Все это время с похищения Коры я жила с тобой в одном доме, и ты мне лгал. Лгал обо всем, – она смотрит на него с негодованием и шепчет: – Я не знаю, что ты за человек.

Не отрывая глаз от ножа, Марко произносит в отчаянии:

– Да, это я ее украл. Да, я украл ее, Энн. Но все не так, как ты думаешь! Не знаю, что тебе наплела Синтия, – она ничего об этом не знает. Она меня шантажирует. Использует видео, чтобы выбить из меня деньги.

Энн пристально смотрит на него, ее глаза кажутся огромными в темноте.

– Энн, я все объясню! Все не так, как кажется. Послушай. У меня начались финансовые проблемы. Бизнес шел не очень хорошо. Несколько заказов отменились. И тогда я познакомился с этим человеком, этим… Дереком Хонигом, – Марко запинается. – Он сказал мне, что его зовут Брюс Неланд. Он казался славным, и мы стали друзьями. Это он придумал похищение. Все это было его идеей. Мне нужны были деньги. Он сказал, что все пройдет легко и быстро и никто не пострадает. Это он все спланировал, – Марко останавливается, чтобы перевести дыхание. Она не отводит от него глаз, и ее взгляд мрачен. Но он все равно чувствует облегчение от того, что может признаться, рассказать ей правду.

– Я вынес Кору к нему в гараж. Предполагалось, что он позвонит нам в течение двенадцати часов и мы получим ее назад через два-три дня максимум. Предполагалось, что все будет так легко и так быстро, – говорит Марко горько. – Но он не позвонил. Я не знал, что происходит. Пытался дозвониться до него сам с того телефона, который ты нашла (вот для чего он был нужен), но он не брал трубку. Я не знал, что делать. У меня не было другого способа с ним связаться. Я думал: может быть, он потерял свой телефон. Или спасовал, и тогда, может быть, убил ее и уехал из страны, – его слова прерывает всхлип. Он замолкает на секунду, пытаясь справиться с собой. – Я был в панике. Все эти дни я тоже жил, как в аду, Энн, ты представить себе не можешь.

– Не смей говорить мне, что я не могу представить! – кричит на него Энн. – Из-за тебя мы потеряли ребенка!

Он понижает голос, пытаясь ее успокоить. Он должен ей все рассказать, должен это выплеснуть.

– А потом, когда нам по почте пришло боди, я подумал, это от него. Может быть, что-то случилось с телефоном, и он испугался звонить напрямую. Я подумал, он пытается вернуть ее нам. Даже когда он увеличил сумму за выкуп до пяти миллионов, я не… не предполагал, что он меня обманет. Я боялся только, что твои родители не захотят платить. Я подумал, может быть, он поднял ставку, потому что почувствовал, что риск увеличился, – Марко останавливается на миг, заново переживая все произошедшее. – Но когда я приехал туда, Коры там не было, – он не может больше сдерживать рыданий. – Она должна была быть там. Не знаю, что случилось! Энн, клянусь тебе, я не хотел, чтобы кто-то пострадал! Особенно Кора – и ты.

Он падает перед ней на колени. Пусть перережет ему горло, если хочет. Ему все равно.

– Как ты мог? – шепчет Энн. – Как ты мог совершить такую глупость? – Марко с несчастным видом поднимает голову и смотрит на нее. – Если тебе так нужны были деньги, почему ты не попросил у моего отца?

– Я просил! – восклицает Марко. – Но он мне отказал.

– Не верю. Он бы так не поступил.

– Зачем мне врать?

– Ты только и делаешь, что врешь, Марко.

– Спроси у него тогда!

Мгновение они прожигают друг друга взглядом.

Потом Марко говорит, уже тише:

– У тебя есть причины меня ненавидеть, Энн. Я сам себя ненавижу за то, что сделал. Но тебе не нужно меня бояться.

– Даже после того, как ты забил человека до смерти? Лопатой?

– Я этого не делал!

– Почему ты не все мне рассказываешь, Марко?

– Я тебе все рассказал! Я не убивал того человека!

– Тогда кто его убил?

– Если бы мы знали, мы бы знали, у кого сейчас Кора! Дерек не причинил бы ей вреда, я уверен. Он бы ни за что не причинил ей вреда – я бы ни за что не отдал ее ему, если бы думал, что он на это способен, – но, произнося эти слова, Марко приходит в ужас от того, как легко позволил кому-то забрать свою дочь. Он был в таком отчаянии, что закрыл глаза на возможную опасность.

Но это ничто по сравнению с тем отчаянием, которое он чувствует сейчас. Зачем Дереку делать что-то плохое с Корой? У него не было на это никаких причин. Если только он не запаниковал. Марко говорит:

– Он просто хотел совершить обмен, забрать свои деньги и исчезнуть. Наверное, кто-то другой узнал, что она у него, и тогда убил его и забрал ее. А потом этот человек обманул нас, – его голос звучит умоляюще. – Энн, ты должна мне поверить, я не убивал его. Как бы я смог? Ты знаешь, что я почти все время был с тобой или в офисе. Я не мог его убить.

Энн молчит, размышляя над его словами. Потом шепчет:

– Я не знаю, чему верить.

– Поэтому я и пошел в полицию, – объясняет Марко. – Я сказал им, что видел его возле нашего дома, чтобы они занялись им. Я пытался послать полицию в правильном направлении, чтобы они выяснили, кто убил его и забрал Кору, только так, чтобы себя не выдать. Но, как обычно, они ничего не нашли. – И он добавляет, опустив голову, как человек, потерпевший поражение: – Хотя, возможно, это лишь вопрос времени – когда меня арестуют.

– Тебя арестуют довольно быстро, если увидят ту запись, – горько бормочет Энн.

Марко смотрит на нее. Он не знает, хочет ли она его ареста или нет. Сейчас ее сложно разгадать.

– Я действительно взял Кору и передал ее Дереку. Мы действительно пытались получить деньги у твоих родителей. Но я не убивал Дерека. Я бы не смог никого убить, клянусь тебе, – он робко кладет руку ей на колено. – Энн, дай мне нож.

Она смотрит на нож в своих руках, как будто впервые его видит.

Что бы он ни сделал, сколько бы вреда ни причинил, он не хочет быть виновником еще больших бед. Ее поведение беспокоит. Он осторожно берет нож у нее из рук. Она не сопротивляется. Он с облегчением замечает, что лезвие чисто. На нем нет крови. Он внимательно разглядывает ее, смотрит на ее запястья – нигде нет крови. Она себя не ранила. Нож предназначался для него, для защиты от него. Он кладет его на столик, поднимается с пола и, сев рядом с женой на диван, поворачивается к ней. Он спрашивает:

– Отец тебе сегодня не звонил?

– Нет, но я ездила к родителям, – отвечает Энн.

– Разве ты не говорила, что не виделась с ними?

– Не виделась. Я собрала сумку. Хотела уйти от тебя, – говорит она горько. – Когда я вышла от Синтии, когда посмотрела то видео, я тебя ненавидела за то, что ты сделал, – в ее голосе снова звучит нервное возбуждение. – И я думала, что ты убийца. Мне было страшно.

– Я понимаю, почему ты меня ненавидишь, Энн. И пойму, если ты никогда меня не простишь, – отвечает он, задыхаясь. – Но не нужно меня бояться. Я не убийца.

Она отворачивается, словно его вид ей невыносим. Говорит:

– Я поехала к родителям. Но не стала заходить.

– Почему?

– Потому что я вспомнила, где видела того человека раньше, того покойника.

– Ты его видела раньше? – удивленно спрашивает Марко.

Она поворачивает голову и снова смотрит на него.

– Я же тебе говорила.

Говорила, но он тогда не поверил. Он подумал, что это сила внушения.

– Где ты его видела?

– Это было очень давно, – шепчет она. – Он друг моего отца.

33

Марко застывает.

– Ты уверена?

– Да.

Она говорит как-то странно, не похоже на себя. Можно ли доверять ее словам? Марко лихорадочно соображает. Ричард и Дерек Хониг. Мобильный.

Было ли все это подстроено? И Ричард срежессировал весь этот кошмарный спектакль? Неужели Кора все это время была у Ричарда?

– Я точно видела его в детстве с отцом, – говорит Энн. – Они знакомы. Почему мой отец знаком с человеком, который забрал нашего ребенка, Марко? Тебе не кажется это странным? – ее голос звучит так, будто она не в себе.

– Это и правда странно, – медленно отвечает Марко. Он вспоминает подозрения, которые возникли у него, когда он позвонил с тайного мобильного и трубку взял тесть. Не это ли недостающее звено? Хониг первым подошел к нему, ни с того ни с сего. Подружился с Марко, слушал рассказы о его неприятностях. Завоевал доверие. Это он настаивал, чтобы Марко попросил денег у Ричарда, а Ричард ему отказал. Что, если они были в сговоре, и Ричард отказал Марко в просьбе о деньгах, зная, что Хониг на подхвате? В тот же самый день Хониг предложил похищение. Что, если всем этим тайно руководил тесть? Марко чувствует слабость. Если так, то его выставили еще бо́льшим дураком, чем он думал, и сделал это человек, который ему сильнее всего неприятен.

– Энн, – говорит Марко, и слова в спешке сыплются из него. – Дерек Хониг первый заговорил со мной. Подружился. Настаивал, чтобы я попросил у твоего отца еще денег. А потом, когда твой отец мне отказал, он появился снова, как будто знал. Он как будто знал, что у меня не будет другого выхода. Тогда-то он и предложил похищение, – Марко чувствует себя так, будто пробуждается после плохого сна, и происходящее наконец-то обретает смысл. – Что, если за всем этим стоит твой отец? – говорит он настойчиво. – Думаю, это он послал ко мне Хонига, чтобы тот настроил меня совершить похищение. Меня провели, Энн!

– Нет! – восклицает Энн упрямо. – Я в это не верю. Отец никогда бы так не поступил. Зачем ему? По какой такой причине он мог бы на это пойти?

Марко задевает, что ей, по видимости, совсем не сложно поверить, что он способен хладнокровно убить человека лопатой, и в то же время она отказывается верить, что ее отец его подставил. Но нельзя забывать, что она смотрела это чертово видео. Такое поколеблет чью угодно веру. Он должен рассказать ей остальное.

– Энн, тот телефон в вентиляции. Которым пользовались мы с Хонигом.

– И что?

– После того как ты его нашла, я заметил пропущенные вызовы: кто-то звонил с телефона Хонига. Поэтому я перезвонил. И… трубку взял твой отец.

Она смотрит на него с недоверием.

– Энн, он ждал, что я ему позвоню. Он знал, что я похитил Кору. Я спросил его, откуда он взял телефон. Он сказал, что похитители прислали его ему по почте, с запиской, как и боди. Сказал, что похитители связались с ним, потому что узнали из газет, что за выкуп платили твои родители. Он сказал, что они просят еще денег за Кору, и он собирается заплатить, но заставил меня пообещать не говорить тебе. Он сказал, что не хочет, чтобы ты питала надежды, на случай, если ничего не выйдет.

– Что? – лицо Энн, измученное страданием, снова возвращается к жизни. – Он на связи с похитителями?

Марко кивает:

– Он сказал, что собирается сам договориться с ними и вернуть ее, потому что я облажался.

– Когда это было? – спрашивает Энн, затаив дыхание.

– Вчера вечером.

– И ты мне ничего не сказал?

– Он заставил меня пообещать, что не скажу! На случай, если не сработает. Я пытался дозвониться ему весь день, но он не перезванивает. Я с ума сходил, не зная, что происходит. Решил, что он еще не вернул ее, иначе бы он связался с нами, – но теперь Марко думает иначе. Его мастерски обвели вокруг пальца. – Но, Энн… что, если твой отец с самого начала знал, где Кора?

Энн выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание. Ее взгляд останавливается. Наконец ломающимся голосом она спрашивает:

– Но зачем ему это?

Марко знает, зачем.

– Потому что твои родители меня ненавидят, – отвечает он. – Они хотят меня уничтожить, разрушить наш брак и вернуть тебя и Кору себе.

Энн качает головой.

– Знаю, они тебя не любят – может быть, даже ненавидят, – но то, что ты говоришь… Не верю. Что если его слова – правда? Что если похитители связались с родителями, и он пытается вернуть Кору? – от надежды, звучащей в ее голосе, у него разрывается сердце.

Марко отвечает:

– Но ты сама сказала, что твой отец знаком с Дереком Хонигом. Это не может быть совпадением.

На некоторое время повисает молчание. Потом она шепчет:

– Это он убил Дерека Хонига лопатой?

– Может быть, – неуверенно отвечает Марко. – Не знаю.

– Что тогда с Корой? – шепчет Энн. – Что случилось с ней?

Марко берет ее за плечи и смотрит ей в глаза, огромные, испуганные.

– Думаю, она должна быть у твоего отца. Или он знает, у кого она.

– Что будем делать? – шепчет Энн.

– Нужно все обдумать, – отвечает Марко. Он встает с дивана, слишком взволнованный, чтобы сидеть. – Если она у твоего отца или он знает, где она, то у нас два варианта. Мы можем пойти прямиком в полицию, или мы можем спросить его.

Энн смотрит в пустоту, как будто не в состоянии справиться со всей навалившейся информацией.

– Может быть, стоит сначала поговорить с твоим отцом, прежде чем идти в полицию, – говорит Марко беспокойно. Ему не хочется садиться в тюрьму.

– Если мы пойдем к отцу, – отвечает Энн, – я могу с ним поговорить. Он вернет мне Кору. Он раскается, я точно знаю. Он просто хочет, чтобы я была счастлива.

Марко молчит и смотрит на жену, сомневаясь в ясности ее рассудка. Если это правда, что Дерек Хониг был другом ее отца, значит, вполне может быть правдой и то, что ее отец довел Марко до финансового краха, до похищения их ребенка. Что ее отец руководил из-за кулис подставой при обмене, хладнокровно убил человека. Нанес своей дочери ужасную рану. Его не волнует, счастлива ли она. Ему просто нужно, чтобы все было так, как хочет он.

Он абсолютно безжалостен. Марко впервые осознает, что за противника он имеет в лице тестя. Возможно, этот человек – психопат. Сколько раз Ричард повторял ему: чтобы преуспеть в бизнесе, нужно быть безжалостным. Может быть, в этом все дело – может быть, сейчас он пытается преподать Марко урок безжалостности.

Внезапно Энн говорит:

– Может, отец тут ни при чем. Может, Дерек подружился с тобой и манипулировал тобой, потому что знал отца и знал, что у него есть деньги. А отец, возможно, вообще не в курсе. Возможно, он не знает, что похитителем был Дерек; возможно, ему прислали телефон с запиской по почте, как он и говорит, – она снова кажется вменяемой.

Марко раздумывает над этим.

– Возможно.

Но он верит, что Ричард негласно руководит всем. Он это нутром чует.

– Мы должны поехать туда, – говорит Энн. – Но ты не можешь просто вломиться и начать его обвинять. Мы не знаем наверняка, что происходит. Я могу сказать ему, что мне известно, что это ты похитил Кору и передал ее Дереку Хонигу. Что нам нужна его помощь, чтобы ее вернуть. Если отец действительно причастен, нужно дать ему возможность отступить. Нужно притвориться, что он не имеет к этому отношения, и умолять его договориться с похитителями, придумать, как вернуть нам Кору.

Марко думает над тем, что она сказала, и кивает. Энн снова кажется сама собой, и он чувствует облегчение. К тому же она права: Ричард не тот человек, кого стоит загонять в угол. Главное – вернуть Кору домой.

– И, возможно, за всем этим стоит не отец. Может быть, он действительно ведет переговоры с похитителями, – говорит Энн. Она явно не хочет верить, что ее отец поступил бы так с ней.

– Сомневаюсь.

Некоторое время они сидят, обессиленные всем, что произошло, собираясь с духом перед тем, что последует. Наконец Марко говорит:

– Надо идти.

Энн кивает. Когда они выходят, она кладет ладонь ему на руку.

– Пообещай мне, что в разговоре с отцом не потеряешь голову, – просит она.

Что еще остается Марко, кроме как согласиться?

– Обещаю, – и он добавляет несчастным голосом: – Я тебе это должен.

До дома родителей Энн они добрались на такси. Дома, которые они проезжали, становились все внушительнее, пока они не оказались, наконец, в самом престижном районе пригорода. Было уже поздно, но они не стали предупреждать о своем приезде. Они хотели, чтобы на их стороне был элемент неожиданности. В полном молчании они ехали на заднем сиденье. Марко чувствовал, как дрожит рядом с ним Энн, слушал ее прерывистое дыхание. Он взял ее руку в свою, чтобы успокоить. Сам он потел от волнения в душном салоне: кондиционер, похоже, не работал. Марко немного опустил окно, чтобы можно было дышать.

Такси заехало на гравиевую дорожку и остановилось у входа. Заплатив водителю, Марко велел не ждать. Энн позвонила в дверь. В доме все еще горел свет. Через минуту дверь открыла мать Энн.

– Энн! – воскликнула она с явным удивлением. – Я тебя не ждала.

Энн протиснулась мимо матери, и Марко последовал за ней в прихожую.

И тут все, что они планировали, покатилось к чертям.

– Где она? – потребовала ответа Энн. Она смотрела на мать дикими глазами. Мать казалась ошеломленной и ничего не ответила. Энн бросилась метаться по комнатам просторного дома, а Марко стоял у входной двери в ужасе от ее поведения. У Энн был приступ – как же ему теперь себя вести?

Мать Энн последовала за дочерью в ее лихорадочных поисках по дому. Марко слышал, как Энн звала:

– Кора!

Он уловил наверху движение и поднял взгляд. Ричард спускался по парадной лестнице. Их глаза встретились, сталь со сталью. Они оба слышали, как Энн кричала:

– Где она? Где моя девочка? – в ее голосе все отчетливее звучало исступление.

Неожиданно Марко начал сомневаться во всем: действительно ли Энн узнала Дерека Хонига? Был ли Дерек знакомым ее отца, или ее мозг просто создал иллюзию? Он нашел ее дома в темноте с ножом в руках. Насколько надежны ее слова? Его теория держится на том, что Ричард знаком с Дереком Хонигом. Теперь это была задача Марко – выяснить правду.

– Давайте все присядем, – сказал Ричард и прошел мимо него в гостиную.

Марко пошел за ним. Во рту у него пересохло. Ему было страшно. Возможно, он имел дело с ненормальным. Вполне возможно, что Ричард – психопат. Марко понимал, что задача ему не по плечу. Он не знал, как поступить в такой ситуации, а все зависело от того, как он поступит.

Марко слышал шаги Энн: теперь она бежала по искусно отделанной лестнице на второй этаж. Они с Ричардом внимательно смотрели друг на друга, слушая, как она выкликивает имя Коры, распахивая двери спален, бегая по коридору, разыскивая свою дочь.

– Она ее не найдет, – сказал Ричард.

– Ну-ка ты, сукин сын, где она? – произносит Марко. Он тоже отошел от сценария. Все шло совсем не по плану.

– Ну, здесь ее точно нет, – холодно ответил тесть. – Почему бы нам просто не подождать, пока Энн успокоится, и тогда мы сможем сесть за стол переговоров.

Марко потребовалась вся его выдержка, чтобы не вскочить и не вцепиться тестю в толстую шею. Он с трудом заставил себя сидеть смирно и ждать, что будет.

Наконец Энн ворвалась в гостиную, ее взволнованная мать следовала за ней.

– Где она? – выкрикнула Энн отцу в лицо. Она была вся в слезах, лицо пошло красными пятнами. У нее была истерика.

– Сядь, Энн, – сказал отец твердо.

Марко жестом показал, чтобы она присоединилась к нему, и Энн села рядом с ним на большой мягкий диван.

– Ты знаешь, зачем мы приехали, – начал Марко.

– Кажется, Энн думает, что Кора здесь. С чего бы это? – спросил Ричард, изображая замешательство. – Марко… ты рассказал ей, что со мной связались похитители? Я ведь просил тебя этого не делать.

Марко попытался что-то сказать, но не знал, как начать.

Это было уже неважно, потому что Ричард не слушал. Он стоял возле гигантского камина, повернувшись к дочери.

– Прости, Энн, но похитители нас обманули… снова. Я надеялся вернуть Кору уже сегодня, но они не явились. Я принес еще денег, как договаривались, но они просто не пришли, – он обернулся к Марко: – Конечно же, я не потерял деньги, как ты, Марко.

Марко охватил гнев: Ричард просто не мог устоять перед искушением выставить его неумелым идиотом.

– Я говорил тебе не рассказывать ей, как раз чтобы избежать подобного срыва, – продолжал Ричард. Он посмотрел на Энн с сочувствием. – Я сделал все, что в моих силах, чтобы вернуть ее тебе, Энн. Мне так жаль. Но обещаю тебе, я не сдамся.

Энн сгорбилась рядом с Марко. А Марко смотрел на Ричарда: надменность, которую тот выказывал по отношению к нему, сменилась теплотой, когда он заговорил с дочерью. Марко заметил огонек неуверенности в глазах Энн: ей хотелось верить, что отец никогда не причинил бы ей боли.

Ричард сказал:

– Прости, что мы с матерью не сказали тебе раньше, Энн, но мы боялись, что это случится. Мы не хотели давать тебе ложную надежду. Похитители связались с нами и потребовали еще денег. Мы готовы заплатить, чтобы вернуть Кору, ты это знаешь. Я пошел на встречу с ними. Но никто не явился, – он покачал головой и был, казалось, действительно расстроен.

– Это правда, – сказала Элис, садясь рядом с дочерью на другом краю дивана. – Мы просто раздавлены, – она заплакала, протянула руки, и Энн бросилась в материнские объятия. Ее плечи сотрясались от безудержных рыданий.

Марко подумал: «Неужели это все происходит на самом деле?»

– Боюсь, единственное, что нам остается, – сказал Ричард, – это пойти в полицию. И все рассказать, – он повернулся и холодно посмотрел на Марко.

Марко не отвел глаз.

– Энн, расскажи родителям, что ты знаешь, – сказал он.

Но она смотрела на него из материнских объятий, как будто и правда уже не помнила.

В отчаянии Марко произнес:

– Человек, которого убили, Дерек Хониг. Полиции известно, что это он увез Кору, что он держал ее в доме в горах Катскилл. Но мне кажется, ты это и сам знаешь.

Ричард пожал плечами.

– Полиция мне ничего не сообщает.

– Энн его узнала, – оборвал его Марко.

Неужели Ричард слегка побледнел? Марко не мог бы сказать с уверенностью.

– И? Кто он?

– Она узнала в нем твоего друга. Как так получилось, Ричард, что твой друг украл нашего ребенка?

– Он не мой друг. Никогда о нем не слышал, – сказал Ричард ровным голосом. – Энн, наверное, ошиблась.

– Не думаю, – ответил Марко.

Энн молчала. Марко пытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону. Неужели она его предает? Неужели она хочет встать на сторону отца и бросить его без поддержки? Потому что она больше верит отцу, чем ему? Или потому что она готова пожертвовать им, чтобы вернуть ребенка? Он чувствует, как земля уходит у него из-под ног.

– Энн, – спросил Ричард. – Ты думаешь, что убитый, который предположительно увез Кору, был моим другом?

Она внимательно посмотрела на отца, выпрямилась и сказала:

– Нет.

Марко в ужасе смотрел на нее.

– Так я и думал, – сказал Ричард, смерив Марко взглядом. – Давайте подытожим, что нам известно, – продолжил он и повернулся к дочери: – Прости, Энн, но тебе больно будет это слышать, – он сел в свое кресло у камина и сделал глубокий вздох, прежде чем начать, словно для того, чтобы дать всем понять, что ему тоже будет тяжело. – С нами связались похитители. У них были наши имена, потому что в газетах прознали, что это мы оплатили первый выкуп в пять миллионов. Похитители прислали бандероль. Внутри был мобильный телефон с запиской. В записке говорилось, что телефон принадлежал первому похитителю и что тот использовал его для тайной связи с отцом ребенка, который был его соучастником. Я пытался позвонить по единственному сохраненному в телефоне номеру. Никто не ответил. Но я держал его при себе, и наконец мне перезвонили. Это был Марко.

– Я все знаю, – сказала Энн деревянным голосом. – Я знаю, что той ночью Марко вынес Кору и передал ее в гараже Дереку.

– Знаешь? – удивленно переспросил отец. – Откуда? Марко тебе рассказал?

Марко напрягся, в страхе, что она упомянет о видео.

– Да, – ответила Энн, бросая на него быстрый взгляд.

– Молодец, Марко, что поступил как мужчина и признался, – сказал Ричард. И продолжил: – Не знаю точно, что произошло, но могу предположить, что кто-то убил того человека в его доме и забрал Кору. А потом облапошил Марко при обмене. Я думал, все потеряно, пока этот некто не связался со мной и твоей матерью, – он печально покачал головой. – Не знаю, объявятся ли они снова. Остается только надеяться.

Не в силах больше терпеть, Марко вышел из себя.

– Чушь! – крикнул он. – Ты знаешь, что произошло. Это же ты все и подстроил! Ты знал, что у меня проблемы с бизнесом. Ты подослал ко мне Дерека. Велел ему предложить похищение – это была не моя идея. Я такого никогда не придумывал! Ты всем и всеми манипулировал. Особенно мной. Дерек уговорил меня попросить у тебя денег, а ты мне отказал. Ты знал, что я доведен до крайности. И сразу, как только ты мне отказал, в минуту отчаяния, он появляется с планом похищения. За всем этим стоишь ты! Скажи мне, это ты проломил Дереку голову?

Мать Энн ахнула.

– По-моему, так все и было, – настаивал Марко. – Ты убил его. Ты забрал Кору из домика или нанял кого-то это сделать. Ты знаешь, где она. Ты все это время знал. И ты не лишился ни единого пенни. Потому что это ты стоишь за подставой при обмене. По твоей указке кто-то явился туда без ребенка, чтобы забрать деньги. Но ты хочешь, чтобы я сел в тюрьму, – Марко останавливается перевести дыхание. – Скажи мне, тебя вообще заботит, жива Кора или нет?

Ричард перевел взгляд с Марко на Энн и сказал:

– Кажется, твой муж сошел с ума.

34

– Покажи записку, – потребовал Марко.

– Что? – вопрос застал Ричарда врасплох.

– Записку похитителей, сволочь, – говорит Марко. – Покажи ее нам! Докажи, что ты действительно ведешь с ними переговоры.

– Я сохранил телефон. Но не записку, – ответил Ричард невозмутимо.

– Неужели? И что же ты с ней сделал? – спросил Марко.

– Уничтожил.

– И зачем ты это сделал? – спросил Марко. Всем в комнате было ясно, что он не верит в существование записки, в то, что она вообще когда-то была.

– Потому что это улика против тебя, – ответил Ричард. – Из нее я узнал, кому принадлежит другой телефон.

Марко засмеялся, но смех прозвучал безрадостно. Это был недоверчивый, жесткий смех на грани ярости.

– Хочешь, чтобы мы поверили, будто ты уничтожил записку, потому что это улика против меня? Разве не в твоих планах было засадить меня в тюрьму, чтобы я никогда больше не приближался к твоей дочери? – спросил Марко.

– Нет, Марко, такого в моих планах никогда не было, – ответил Ричард. – Не понимаю, с чего ты это взял. Я всегда только и делал, что помогал тебе, ты же знаешь.

– Какой же ты лжец, Ричард. Ты угрожал мне по телефону, и ты это знаешь. Ты все подстроил, чтобы от меня избавиться. Иначе зачем тебе это делать? Поэтому, если бы и была записка, ты ни за что бы ее не уничтожил. – Марко подался к Ричарду и произнес угрожающе: – Нет никакой записки, да, Ричард? Похитители не связывались с тобой, потому что ты сам и есть похититель. Телефон Дерека у тебя, ведь ты взял его, когда убил Дерека, ты или твои люди. Ты знал, где он держит Кору, потому что сам же все и организовал. Ты пустил Дерека в расход – что, наверное, и собирался сделать с самого начала. Скажи мне, ты пообещал заплатить ему, если он поможет отправить меня в тюрьму за похищение?

Марко снова откинулся на диване и заметил, что Элис в ужасе смотрит на него.

Ричард спокойно наблюдал за Марко, пока тот сыпал обвинениями. Потом повернулся к дочери и сказал:

– Энн, он все это выдумывает, чтобы отвлечь твое внимание от собственной вины. Все, что я делал, это изо всех сил старался вернуть Кору. И защитить его от полиции.

– Лжец! – закричал Марко в отчаянии. – Ты знаешь, где Кора. Верни ее! Посмотри на свою дочь! Посмотри на нее! Верни ей ее ребенка!

– Стоит ли нам позвонить в полицию? – спросил Ричард с вызовом. – Пусть они разберутся.

Марко лихорадочно раздумывал. Если Энн не подтвердит, что узнала в Дереке знакомого своего отца, если она не уверена, то у Марко не будет никаких доказательств. Для полиции он уже главный подозреваемый. Ричард, успешный, уважаемый бизнесмен, может передать его им на блюдечке. И Энн, и ее отцу известно, что Марко взял Кору из кроватки и передал Дереку. Марко все еще был уверен, что за всем этим стоит Ричард. Но у него ничего не было на тестя.

Марко в ловушке.

И они так и не вернули Кору.

Марко был уверен, что, если понадобится, Ричард будет прятать Кору бесконечно, только чтобы победить.

Как Марко убедить Ричарда в том, что тот уже победил, чтобы он вернул им дочь?

Следует ли Марко признаться полиции? Ричард этого хочет? Возможно, едва его арестуют, как «похитители» волшебным образом снова выйдут с Ричардом на связь и вернут ребенка невредимым. Потому что, какую бы песню Ричард ни пел перед Энн, Марко знает: Ричард хочет его уничтожить. Он хочет, чтобы Марко сел в тюрьму, но при этом не хочет, чтобы все выглядело так, будто это он его сдал.

– Хорошо, звони в полицию, – ответил Марко.

Энн снова начала плакать. Мать поглаживала ее по спине.

Ричард достал мобильный.

– Уже поздно, но я уверен, детектив Расбах не откажется приехать, – сказал он.

Марко знал, что сейчас его арестуют. Ему нужен был адвокат. Хороший. Они все еще могли получить деньги с дома, если Энн согласилась бы его перезаложить. Только какая женщина будет закладывать дом, чтобы нанять адвоката мужу, обвиняемому в похищении их ребенка? Даже если она захочет, отец ее разубедит.

Как будто прочитав мысли Марко, Ричард произнес:

– Надеюсь, мне не нужно говорить, что мы не будем оплачивать тебе защиту в суде.

В напряженной тишине они ждали прибытия детектива. Элис, которая обычно занимала себя тем, что разливала чай, даже не сделала попытки встать с дивана.

Марко был опустошен. Ричард победил, грязный манипулятор. Энн уже навсегда вернется в лоно семьи. С ней все будет хорошо, пока она держится родителей. Ричард найдет способ вернуть ей ребенка. Он будет героем. Они будут обеспечивать ее и Кору, пока Марко гниет в тюрьме. Все, что ей нужно, это пожертвовать им. Она сделала свой выбор. Он ее не винит.

Наконец раздался звонок в дверь. Все вздрогнули. Ричард встал, чтобы открыть, а остальные продолжали сидеть с каменными лицами в гостиной.

Марко решил, что он во всем признается. Тогда, после благополучного возвращения Коры, он расскажет полиции о роли Ричарда во всем этом. Возможно, ему не поверят, но обязательно начнут расследование. Может быть, они сумеют найти связь между Ричардом и Дереком Хонигом. Хотя Марко был уверен, что Ричард успеет замести все следы.

Ричард провел детектива Расбаха в гостиную. Кажется, будто детектив с первого взгляда оценил ситуацию: посмотрел на Энн, рыдающую в объятиях матери на краю большого дивана, потом на Марко на другом конце. Марко представил, как должен выглядеть в глазах детектива – бледным и потным, совершенно раздавленным.

Ричард предложил детективу присесть и сказал:

– Прошу прощения, знаю, вам не нравится, когда мы ведем переговоры с похитителями и рассказываем об этом уже постфактум, но мы боялись вам сообщить.

Расбах выглядел мрачно.

– Вы сказали, вам позвонили?

– Да, вчера. Я договорился встретиться с ними сегодня вечером, чтобы передать деньги, но они не явились.

Марко следил за Ричардом. Какого черта он творит? Позвонили? Либо Ричард лжет полиции, либо он лжет Марко с Энн. Когда он собирается сказать детективу, что это Марко вынес Кору из дома?

Расбах достал блокнот из кармана пиджака и принялся скрупулезно записывать все, что Ричард ему рассказывал. Ричард ни слова не сказал о Марко. Он даже на него не смотрел. «Это все ради Энн?» – задавался вопросом Марко. Он что, нарочно показывает ей, что защищает Марко, пусть даже им всем известно, что тот сделал? Какую игру ведет Ричард? Может быть, он никогда и не собирался рассказывать полиции об участии Марко в похищении, а просто хотел посмотреть, как тот трясется от страха. Вот ублюдок.

Или он ждет, что Марко сам бросится на меч? Хочет посмотреть, хватит ли у зятя смелости? Это что, тест, который Марко должен пройти, чтобы вернуть Кору?

– Это все? – наконец спросил Расбах, закрывая блокнот и вставая.

– Пожалуй, да, – ответил Ричард. Роль озабоченного родителя и дедушки он играл безукоризненно. Речь гладкая, как шелк. Прирожденный лжец.

Ричард проводил детектива до двери, а Марко откинулся на спинку дивана, изможденный и растерянный. Если это был тест, он только что его провалил.

Энн на миг встретилась с ним взглядом и отвела глаза.

Ричард вернулся в гостиную.

– Теперь ты мне веришь? – спросил он Марко. – Я уничтожил записку, чтобы защитить тебя. Я только что солгал полиции. Я не сказал им, что мне прислали телефон с запиской. И то, и другое было уликой против тебя. Не я здесь злодей, Марко. А ты.

Энн отстранилась от матери и пристально смотрела на Марко.

– Хотя не знаю, зачем я это делаю, – добавил Ричард. – Не понимаю, почему ты вышла за него, Энн.

Марко нужно было уйти отсюда, чтобы подумать. Он не понимал, какую цель преследовал Ричард.

– Пойдем, Энн, поехали домой, – сказал он.

Энн снова отвернулась, не глядя на него.

– Энн?

– Не думаю, что она куда-нибудь с тобой поедет, – сказал Ричард.

При мысли о том, что он отправится домой без Энн, у Марко оборвалось сердце. Похоже, Ричард не хотел, чтобы он попал в тюрьму. Возможно, Ричард опасался публичного унижения, которое последовало бы, узнай все, что у него в зятьях преступник. Может быть, все это время он хотел только, чтобы Энн поняла, что Марко за человек, хотел разлучить их. И, похоже, у него получилось.

Они все смотрели на него, как будто в ожидании, когда он уйдет. Марко почувствовал их враждебность и достал телефон, чтобы вызвать такси. Когда оно подъехало, все трое, к его удивлению, проводили его на улицу, возможно, чтобы убедиться, что он уехал. Они стояли на подъездной дорожке и смотрели ему вслед.

Марко оглянулся на жену и стоящих по обеим сторонам от нее родителей. Их лица были непроницаемы.

Марко подумал: «Она никогда больше не вернется домой ко мне. Я совсем один».

На обратном пути от особняка Драйзов Расбаха одолевали беспокойные мысли. У него накопилось много оставшихся без ответа вопросов. И самый главный: где пропавший ребенок? Похоже, он ничуть не приблизился к разгадке.

Он думал о Марко. О затравленном выражении его лица. Марко был вымотан, измучен. Не то что бы Расбах так уж ему сочувствовал. Но он знал, что здесь кроется нечто большее, чем казалось на первый взгляд. И он хотел докопаться до правды.

Ричард Драйз почти с самого начала казался Расбаху подозрительным. По его мнению (возможно, это было предубеждение, вызванное тем, что сам он из рабочего класса), никто не получает столько денег, не пройдясь по головам. Гораздо легче делать деньги, когда тебя не волнует, кого ты ранишь. А щепетильным гораздо сложнее стать богатыми.

На взгляд Расбаха, Марко не слишком подходил на роль похитителя. Марко всегда казался ему отчаявшимся человеком, припертым к стенке. Человеком, который может совершить ошибку под давлением. Ричард Драйз, напротив, был искушенным бизнесменом, человеком со значительным состоянием, что, справедливо это или нет, сразу подавало тревожный сигнал для Расбаха. Иногда такие люди оказываются настолько высокомерны, что ставят себя выше закона.

Ричард Драйз – человек, за которым стоит приглядывать.

Именно поэтому Расбах установил прослушку на его телефоны.

Он знал, что похитители ему не звонили. Ричард лгал.

Он решил, что пошлет парочку полицейских незаметно следить за домом.

35

Элис ходила взад и вперед по пушистому ковру в своей спальне (они с Ричардом уже давно спали в раздельных). Они были женаты много лет. Еще года два назад она бы ни за что не поверила, что он на такое способен. Но теперь он стал человеком, у которого полно секретов. Ужасающих, непростительных секретов, если то, что она сейчас слышала, было правдой.

Некоторое время назад она узнала, что Ричард встречается с другой женщиной. Он и раньше ей изменял. Но на этот раз она знала: все иначе. Она чувствовала, что он ускользает от нее, как если бы он уже стоял одной ногой за порогом. Как если бы придумывал план побега. Прежде она и представить не могла, что он ее бросит: сомневалась, что у него хватит мужества.

Потому что он знал, что, если бросит ее, не получит ни цента. В этом была прелесть их брачного договора. Бросив ее, он не получил бы половину ее состояния – он бы вообще ничего не получил. А ему нужны были ее деньги, потому что у него мало осталось собственных. Как и у Марко, дела у Ричарда шли неважно. Он поддерживал убыточное предприятие, чтобы люди не узнали, что он потерпел неудачу, и он мог бы изображать из себя крутого бизнесмена. Она вливала в компанию собственные деньги, только чтобы помочь ему спасти лицо. Поначалу она не возражала, потому что любила его.

Больше она его не любит. Не после этого.

Она поняла еще месяцы назад, что этот роман серьезнее, чем предыдущие. Поначалу она делала вид, что ничего не замечает, ожидая, что новое увлечение закончится, как и все остальные. В конце концов, чувственная сторона их брака осталась в прошлом. Но интрижка не заканчивалась, и ее охватила навязчивая идея узнать, кто эта другая женщина.

Ричард умел скрываться. Она не могла его выследить. Наконец она преодолела отвращение и наняла частного детектива. Она наняла самого дорогого из тех, что смогла найти, справедливо полагая, что он будет самым деликатным. Они встретились в пятницу, чтобы он предоставил ей отчет. Она считала себя готовой ко всему, но то, что обнаружил детектив, потрясло ее.

Женщина, с которой встречался ее муж, жила в соседнем доме с ее дочерью – ее звали Синтия Стиллвелл. Она была почти вдвое его моложе. Подруга собственной дочери. Он познакомился с ней на вечеринке в доме своей дочери. Это было непростительно.

И вот Элис сидела в «Старбаксе», разглядывая свою руку с набухшими венами, сжимающую сумочку, и слушая, как дорогостоящий частный детектив с «Ролексом» на запястье рассказывает ей о своих открытиях. Она посмотрела на фотографии… и быстро отвела взгляд. Он прошелся в хронологическом порядке по местам и датам. Она заплатила ему наличными. Она чувствовала слабость во всем теле.

Потом она вернулась домой и решила выждать время. Она подождет, пока Ричард сам не скажет ей, что уходит. Она не знала, где он собирается искать деньги, но ей было все равно. Она знала только, что, если он и попросит, она ему ничего не даст. Она велела детективу приглядывать за банковскими счетами на случай, если Ричард выкачивает из нее деньги. Решила нанять детектива на постоянную должность. Но они не станут больше встречаться в том же «Старбаксе», она найдет более укромное место. Весь этот эпизод оставил в ней чувство, будто она перепачкалась в грязи.

А потом, в ночь после того самого дня, как она встретилась с детективом, пропала Кора, и ужас похищения отвлек ее от неприглядной интрижки Ричарда. Поначалу Элис боялась, что дочь могла что-то сделать с ребенком, а потом они с Марко спрятали тело, чтобы скрыть произошедшее. В конце концов, у Энн была эта ее болезнь, и ей нелегко давалось материнство. Она испытывала постоянный стресс, а стресс, как было известно Элис, может вызвать приступ у людей вроде Энн. А потом – это было таким облегчением! – появилось боди с запиской от похитителей.

Дальше события стремительно начали сменять друг друга, как на американских горках. Утром они верили, что сегодня вернут Кору, к вечеру снова ее потеряли. И все это время ее ни на минуту не оставляли печаль, страх за внучку и беспокойство за хрупкое эмоциональное состояние дочери.

А потом… сегодняшний вечер.

Только сегодня вечером она наконец-то все поняла. Она была потрясена, когда услышала, как Марко признался, что это он взял Кору. И еще более потрясена, когда услышала, как Марко обвиняет ее мужа в том, что тот все подстроил. Но только тогда, когда она сидела, обнимая истерзанную страданием дочь, происходящее стало складываться в ужасную картину.

Грандиозный план Ричарда. Похищение. Подстроить все так, чтобы вина пала на Марко. Где пять миллионов? Она уверена, что Ричард их где-то спрятал. А потом еще два миллиона, ожидающие новой попытки в очередной спортивной сумке в кладовке возле прихожей. Сама она не видела ни записки, ни телефона. Ричард сказал ей, что уничтожил их.

Ричард собирался облегчить ее состояние на семь миллионов долларов под предлогом выкупа ее единственной внучки у похитителей. Сукин сын.

Чтобы он мог бросить ее и уйти к этой ужасной Синтии.

Мало того, что он изменял, мало того, что собирался бросить ее ради женщины одного возраста с ее дочерью. Мало того, что пытался украсть ее деньги. Но как посмел он так поступить с ее дочерью?

И где ее внучка?

Она взяла мобильный и позвонила детективу Расбаху. Теперь ей было, что ему рассказать.

Еще ей хотелось бы взглянуть на фотографию этого Дерека Хонига.

Энн проводит беспокойную ночь в своей бывшей комнате, в своей бывшей кровати. Она лежит без сна, думая и прислушиваясь. Вдобавок к боли от потери ребенка она чувствует себя всеми преданной. Марко предал ее тем, что спланировал похищение. Предательство отца еще более отвратительно, если Марко прав на его счет. А она уверена, что Марко прав, потому что отец отрицал знакомство с Дереком Хонигом. Если бы отец не был вовлечен в исчезновение Коры, у него не было бы никаких причин отрицать их знакомство. Энн получила свой ответ. Поэтому, когда он ее спросил, она притворилась, что не узнала Дерека, что никогда его прежде не видела.

Она гадает, много ли знает – или подозревает – мать.

Вначале Энн чуть все не испортила. Но потом взяла себя в руки, вспомнила, что должна делать. Ей жаль Марко (не то чтобы очень, учитывая, что он сделал) за то, что она не поддержала его сегодня, но она хочет вернуть ребенка. Она уверена, что видела покойника несколько раз, в этом самом доме, много лет назад. Они с отцом иногда разговаривали поздно вечером, в тени деревьев за домом, после того как она ложилась спать. Она наблюдала за ними из окна. Она никогда не видела, чтобы Дерек Хониг выпивал с отцом у бассейна или говорил с ним в присутствии кого-то еще, даже матери. Он всегда появлялся поздно, затемно, а потом они выходили поговорить за дом, к деревьям. Будучи ребенком, она инстинктивно понимала, что не стоит спрашивать отца об этом, что то, что они делали, было тайным. Что еще совершили они вместе за все эти годы, если не остановились перед тем, чтобы похитить ее ребенка? На что способен отец?

Она встает и смотрит в окно, из которого видны деревья за домом, ведущие к оврагу. Ночь стоит жаркая, но теперь сквозь экран проникает легкий ветерок. Уже очень поздно – ей видны лишь очертания мира в темноте за окном.

Снизу доносится какой-то шум: мягко закрывается дверь. По звуку похоже на входную дверь на кухне. Кому нужно на улицу в такой поздний час? Может быть, матери тоже не спится. Энн подумывает о том, чтобы спуститься к ней вниз, расспросить ее и посмотреть, сможет ли та что-нибудь ей рассказать.

Из окна она видит, как отец тихо пересекает газон за домом. Он шагает решительно, словно точно знает, куда направляется. С собой у него большая спортивная сумка.

Она следит за ним из-за шторы, совсем как когда-то ребенком, боясь, что он может обернуться и увидеть, как она шпионит. Но он не оборачивается. Он идет к тому месту, где деревья расступаются и начинается тропинка. Она хорошо знает эту тропу.

Дома Марко тоже не может заснуть. Он ходит в одиночестве по слишком большому для него одного дому, мучая себя мыслями. Энн никогда больше не вернется к нему: видео Синтии уничтожило его в ее глазах. Она предала его сегодня, когда не признала, что видела отца с Дереком Хонигом, но он ее не винит. Она поступила, как должна была, и он понимает, почему. Возможно, именно благодаря этому Кора вернется к ним.

Вернется к Энн, не к Марко. Внезапно Марко осознает, что, возможно, никогда больше не увидит Кору. Конечно, Энн с ним разведется. Она наймет лучших адвокатов и получит полную опеку. А если Марко попытается настоять на своем праве на общение с ребенком, Ричард пригрозит пойти в полицию и рассказать о роли Марко в похищении. Он лишился всякого права на свою дочь.

Теперь он один. Он потерял двух людей, которые значили для него больше всего в этом мире, – жену и ребенка. Остальное не имеет значения. Теперь едва ли кажется важным, что он почти банкрот или что его шантажируют.

Все, что ему остается, это ходить по дому и ждать, пока Кора найдется.

Дадут ли ему вообще знать? Теперь он исключен из их тесного семейного круга уже навсегда. Может быть, он вообще узнает о возвращении Коры из небытия из газет.

Всего на секунду Энн колеблется. Она видит только одну причину, по которой отец в этот поздний час мог бы тайком направляться в овраг с большой спортивной сумкой в руках. Он идет за Корой. В овраге его кто-то ждет.

Она не уверена в том, как ей поступить. Последовать за ним? Или остаться на месте и верить, что он принесет ей ее ребенка? Но Энн больше не верит отцу. Ей нужно знать правду.

Она поспешно влезает в одежду, в которой была днем, быстро спускается в кухню и выходит оттуда на улицу. От холодного влажного воздуха по коже на руках бегут мурашки. Энн идет по росистой траве в ту сторону, куда ушел отец. У нее нет никакого плана, она действует по наитию.

Скользя рукой по перилам, она сбегает по деревянной лестнице, ведущей в лесистый овраг; она почти летит в темноте. Когда-то она хорошо знала дорогу, но уже прошли годы с тех пор, как она здесь ходила в последний раз. И все же память ее не подводит.

Здесь, среди деревьев, еще темнее. Мягкая влажная земля под ногами заглушает шаги. Почти беззвучно она движется вслед за отцом по грязной тропинке так быстро, как только может. В темноте жутковато. Она не видит его впереди, и ей остается только предполагать, что он не свернул с тропы.

Сердце в груди колотится от страха и физического усилия. Она знает, что скоро все разрешится. Она верит, что отец пошел сюда, чтобы забрать Кору и принести ее назад. Неожиданно она понимает, что может все испортить, если выбежит на место встречи. Нельзя себя выдать. Мгновение она стоит неподвижно, прислушиваясь, вглядываясь в лесной полумрак. Ничего не видно, кроме теней и деревьев. Она снова идет по тропинке, уже осторожнее, но все так же быстро, почти вслепую, тяжело дыша от страха и напряжения. Доходит до поворота, где еще одна деревянная лестница круто поднимается к жилой улице наверху. Поднимает голову. Там, впереди, она видит отца. Он в одиночестве спускается по лестнице, ведущей из оврага на следующую улицу. В его руках сверток. Он должен был уже заметить ее. Видно ли ему в лесной темноте, что это она?

– Папочка! – кричит Энн.

– Энн? – откликается он. – Что ты здесь делаешь? Почему не спишь?

– Это Кора? – тяжело дыша, она приближается. Она уже у подножия лестницы, отец наполовину спустился к ней. Начинает светлеть, и ей видно его лицо.

– Да, это Кора! – кричит он. – Я вернул ее тебе!

Сверток в его руках не шевелится, висит мертвым грузом. Отец спускается к ней по лестнице.

Энн в ужасе не отрывает глаз от неподвижного свертка в его руках.

Потом она со всех ног бежит вверх по лестнице к нему навстречу. Спотыкается, хватается за перила, чтобы не упасть. Протягивает руки.

– Дай ее мне! – кричит она.

Отец передает ей сверток. Энн приоткрывает младенцу личико, страшась того, что может увидеть. Ребенок так неподвижен. Энн смотрит на лицо – это Кора. Она кажется мертвой. Энн приходится вглядываться, чтобы различить, что она дышит. Но она дышит, еле-еле. На мгновение приоткрывает бледные веки.

Энн осторожно кладет руку Коре на грудь. Она чувствует слабое тук-тук ее сердца, чувствует, как грудь вздымается и опадает. Кора жива, но ей плохо. Энн садится на ступеньку и немедленно прикладывает Кору к груди. Там еще есть молоко.

С небольшой помощью ослабевшее дитя берет грудь. И жадно сосет. Энн придерживает ребенка у груди – момент, который, как ей казалось, никогда уже не повторится. Слезы бегут по ее лицу, когда она смотрит вниз на своего причмокивающего губами ребенка.

Она поднимает глаза на отца, который все еще стоит рядом. Тот отводит взгляд.

Пытается объяснить:

– Мне снова позвонили, примерно час назад. Назначили еще одну встречу на дороге по другую сторону оврага. На этот раз появился какой-то человек. Я дал ему деньги, а он передал ее мне. Слава богу. Я как раз собирался принести ее домой и разбудить тебя, – он улыбается ей. – Все кончено, Энн, мы ее вернули. Я вернул ее тебе.

Энн опускает взгляд на ребенка и ничего не отвечает. Она не хочет смотреть на отца. Кора снова у нее. Нужно позвонить Марко.

36

Когда такси подъехало к дому родителей Энн, у Марко скрутило желудок. Дом окружили полицейские патрульные машины, «скорая» помощь стояла у крыльца. Он узнал и машину детектива Расбаха.

Водитель спросил:

– Эй, приятель, что здесь происходит?

Марко не ответил.

Несколько минут назад Энн позвонила ему на мобильный и сказала: «Она у меня. Все в порядке. Ты должен приехать».

Кора была жива, и Энн ему позвонила. Что случится дальше, он понятия не имеет.

Марко в спешке поднялся на крыльцо дома, который покинул всего несколько часов назад, и ворвался в гостиную. Он увидел на диване Энн, баюкающую крошечное тельце их дочери на руках. За спинкой дивана, словно оберегая их, застыл полицейский в форме. Отца и матери Энн в комнате не было. Марко гадал, где они и что случилось.

Он подлетел к Энн с ребенком и заключил их в объятия, не сдерживая слез. Потом отстранился и внимательно посмотрел на Кору. Она похудела и выглядела болезненно, но дышала и сейчас мирно спала, сжав кулачки.

– Слава богу, – сказал Марко, дрожа, с бегущими по лицу слезами. – Слава богу.

Он смотрел на дочь с благоговением и нежно гладил поблекшую завитушку у нее на лбу. Он никогда не чувствовал себя счастливее, чем сейчас. Ему хотелось сохранить это мгновение, запомнить его навечно.

– Врачи ее осмотрели и сказали, что она в порядке, – сказала Энн. – Но нам нужно будет отвезти ее в клинику, чтобы провести полное обследование.

Энн выглядела изможденной, заметил он, но по-настоящему счастливой.

– Что случилось? Где твои родители? – с беспокойством спросил наконец Марко.

– На кухне, – ответила она. Но прежде чем она успела что-то добавить, в гостиную вошел детектив Расбах.

– Поздравляю, – сказал детектив.

– Спасибо, – ответил Марко. Как обычно, он не мог прочитать, о чем думает детектив, что скрывается за его цепким, проницательным взглядом.

– Я так рад, что ребенок вернулся к вам живым и здоровым, – сказал Расбах. Он смотрел прямо на Марко. – Мне не хотелось говорить это раньше, но шанс был невелик.

Марко занервничал, сидя рядом с Энн, глядя на Кору и гадая, неужели у него собираются отнять это счастливое мгновение, неужели детектив Расбах сейчас сообщит, что ему все известно. Марко хотелось отложить этот момент, желательно навсегда, но ему нужно было знать. Он не мог вынести напряжения.

– Что произошло? – спросил он снова.

– Я не могла заснуть, – рассказала ему Энн. – Я увидела в окно спальни, что папа идет к оврагу. У него была спортивная сумка. Я подумала, что он идет на новую встречу с похитителями. Я спустилась за ним в овраг, и к тому времени, как я догнала его, Кора уже была у него. Похитители позвонили еще раз и договорились о новом обмене. На этот раз появился какой-то человек, с Корой, – она повернулась к детективу. – К тому времени как я догнала отца, его уже не было.

Марко молча ждал. Значит, вот как они собирались все выставить. Он пытался определить возможные последствия. Ричард будет героем. Они с Элис заплатили, снова, чтобы вернуть Кору. Энн только что сказала это полиции. Марко не знал, верила ли она в это на самом деле.

И Марко понятия не имел, во что верил детектив.

– Что теперь? – спросил Марко.

Расбах смотрел на него.

– А теперь, Марко, мы говорим правду.

Марко почувствовал внезапную легкость в голове, почти головокружение. Он видел, как Энн в тревоге переводит взгляд с ребенка на детектива.

– Что? – произнес Марко. Он чувствовал, как на коже проступает пот.

Расбах сел в кресло напротив и наклонился к Марко.

– Марко, я знаю, что вы сделали. Я знаю, что той ночью, в половине первого, вы взяли вашу дочь из кроватки и отнесли в машину Дерека Хонига. Я знаю, что Дерек отвез ее в свой домик в горах Катскилл, где его зверски убили несколько дней спустя.

Марко молчал. Ему было известно, что Расбах с самого начала придерживался этой версии, но какие у него были доказательства? Ричард рассказал ему о телефоне? Это то, чем они занимались на кухне? Или Энн рассказала о видео? Внезапно Марко почувствовал, что не в силах смотреть на жену.

– Вот что я думаю, Марко, – медленно произнес Расбах, как будто догадываясь, что Марко в таком смятении, что ему трудно сосредоточиться. – Я думаю, вам нужны были деньги. Я думаю, вы с Дереком Хонигом устроили это похищение, чтобы получить деньги от родителей вашей жены. Не думаю, что ваша жена об этом знала.

Марко покачал головой. Он должен все отрицать.

– Дальше, – продолжал Расбах, – мне не совсем ясно. Может быть, вы мне поможете. Это вы убили Дерека Хонига, Марко?

Марко вскинулся.

– Нет! С чего вы это взяли? – он был в крайнем возбуждении, и ему приходилось вытирать потные руки о штаны.

– Дерек вас предал, – ответил Расбах спокойно. – Он не передал вам ребенка, как планировалось. Забрал все деньги себе. Вы знали, где он держит ребенка. Вы знали о домике в лесу.

– Нет! – закричал Марко. – Я не знал, где этот дом! Он мне не рассказывал!

В комнате воцарилась гробовая тишина, которую нарушало только тиканье часов на каминной полке.

Всхлипывая, Марко закрыл лицо руками.

Расбах ждал, растягивая эту гребаную паузу. Потом произнес, уже мягче:

– Марко, сомневаюсь, что вы хотели, чтобы все произошло именно так. Сомневаюсь, что вы убили Дерека Хонига. Я думаю, его убил ваш тесть, Ричард Драйз.

Марко поднял голову.

– Если вы признаетесь, если расскажете все, что вам известно, и поможете в деле против вашего тестя, мы могли бы предложить вам сделку.

– Какую сделку? – спросил Марко. Его мысли пустились вскачь.

– Если вы нам поможете, мы могли бы не предъявлять вам обвинение в похищении по предварительному сговору. Я мог бы поговорить с обвинителем – думаю, он согласится, учитывая обстоятельства.

Для Марко неожиданно забрезжила надежда там, где ее быть не могло. У него пересохло в горле. Он не в силах был говорить. Вместо этого он кивнул. Похоже, этого было достаточно.

– Вам придется проехать в участок, – сказал Расбах. – После того как мы здесь закончим.

Он встал и направился на кухню.

Энн осталась в гостиной, баюкая спящую малышку, а Марко встал и вслед за Расбахом пошел на кухню. Он удивился, что был еще в состоянии передвигать ногами. Ричард в упрямом молчании сидел на стуле. Их глаза встретились, и Ричард отвел взгляд. Полицейский в форме заставил Ричарда встать и надел на него наручники. На заднем плане, ни слова не говоря, с пустым лицом наблюдала за происходящим Элис.

– Ричард Адам Драйз, – произнес детектив Расбах. – Вы арестованы за убийство Дерека Хонига и похищение по предварительному сговору Коры Конти. У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете или сделаете, может быть использовано против вас в суде. У вас есть право на адвоката…

Марко смотрел, не веря своему счастью. Его ребенок вернулся невредимым. Ричарда раскрыли, и теперь он получит, что заслуживает. Ему, Марко, не будут предъявлять обвинение. Синтии больше нечем ему угрожать. Впервые с того момента, как начался этот кошмар, он почувствовал, что может дышать. Все закончилось. Все наконец-то закончилось.

Двое полицейских в форме вывели Ричарда в наручниках через гостиную в прихожую, Расбах, Марко и Элис шли следом. Ричард молчал. Он не смотрел в сторону жены, дочери, внучки и зятя.

Марко, Энн и Элис взглядом проследили, как его уводят.

Марко посмотрел на жену. Они вернули свою обожаемую малышку. Энн все знала. Между ними больше не было секретов.

В полицейском участке они обсудили детали сделки с Марко. У Марко был новый адвокат из лучшей уголовной конторы в городе, не той, где работал Обри Уэст.

Марко все рассказал Расбаху. Он говорил:

– Ричард меня подставил. Он меня подбил. Послал ко мне Дерека. Это все было его идеей. Они знали, что мне нужны деньги.

Заговорила Энн:

– Мы думали, что за всем стоит мой отец. Я знала, что он знаком с Дереком Хонигом – узнала его – он приходил к нам домой много лет назад. Но как вы догадались?

Расбах ответил:

– Я знал, что он лжет. Он сказал, что похитители ему позвонили, но мы прослушивали его телефоны. Мы знали, что звонка не было. Потом, ночью, мне позвонила ваша мать.

– Моя мать?

– У вашего отца была любовница.

– Знаю, – сказала Энн. – Мама рассказала с утра.

Марко спросил:

– Какое это имеет отношение к делу?

– Ваша теща наняла частного детектива, чтобы за ним присматривать. Несколько недель назад детектив установил на машину Ричарда отслеживающее устройство. Оно до сих пор там.

Марко и Энн внимательно слушали.

– Мы знаем, что Ричард ездил к домику в то время, когда предположительно произошло убийство, – Марко с Энн обменялись взглядами. Расбах добавил, обращаясь к Энн: – Ваша мать тоже узнала Хонига, как только я показал ей фотографию.

Марко сказал:

– У Ричарда был телефон Дерека. Тот самый, который он должен был использовать, чтобы со мной связаться. Но Дерек ни разу не позвонил и не ответил мне. Потом я заметил пропущенные вызовы, а когда перезвонил, трубку взял Ричард. Он сказал, что телефон вместе с запиской ему прислали по почте похитители. Но я подумал, а не забрал ли он его, после того как убил Дерека? Я никогда не верил в эту записку. Он сказал, что уничтожил ее, чтобы защитить меня, потому что она была доказательством моей вины.

Расбах продолжил:

– Элис никогда не видела ни записки, ни телефона. Ричард говорил, что получил их, когда ее не было дома.

– Зачем Ричарду убивать Дерека? – спросил Марко.

– Мы полагаем, что Дерек должен был вернуть ребенка, когда вы привезли деньги за выкуп, но он этого не сделал, и Ричард понял, что его предали. Мы полагаем, Ричард нашел Дерека в его домике тем вечером и убил. И тогда он увидел возможность получить второй выкуп.

– Где была Кора, после того как ее забрали из домика? Кто за ней присматривал? – спросила Энн.

– Мы остановили дочь секретаря Ричарда, когда она уезжала с места происшествия сегодня ночью, после того как Ричард получил ребенка. Ребенок был у нее. Оказалось, у нее возникли проблемы с наркотиками и ей нужны были деньги.

Энн ахнула, в ужасе прижимая ладонь ко рту.

Изможденные, но счастливые Энн и Марко возвращаются наконец домой вместе с Корой. После визита в полицейский участок они возили Кору в клинику, где ее проверили и сообщили, что она полностью здорова. Теперь Марко наскоро готовит им поесть, пока Кора в очередной раз жадно сосет грудь. К ним в дверь больше не ломятся представители СМИ: их новый адвокат ясно дал понять, что Энн и Марко не будут разговаривать с прессой, и угрожал подать в суд, если их продолжат беспокоить. Позже, когда все успокоится, они выставят дом на продажу.

Наконец они укладывают Кору в кроватку. Они раздели ее и искупали, тщательно осматривая, совсем как после рождения, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. И она действительно как будто родилась заново, когда вернулась к ним из мертвых. Возможно, это новое начало для них всех.

Энн говорит себе, что дети выносливые. С Корой все будет хорошо.

Они стоят у кроватки, глядя на своего агукающего и улыбающегося им ребенка. Такое облегчение видеть ее улыбку: первые несколько часов, как они ее вернули, она только ела и плакала. Но теперь Кора снова начинает улыбаться. Она лежит на спине в кроватке под взглядами трафаретных барашков и родителей и игриво болтает ножкой.

– Я думала, этот момент никогда не настанет, – шепчет Энн.

– Я тоже, – отвечает Марко, помахивая перед Корой ее погремушкой. Кора взвизгивает, хватает погремушку и крепко сжимает.

Некоторое время они молча наблюдают, как засыпает их дочурка.

– Как думаешь, ты сможешь когда-нибудь меня простить? – наконец спрашивает Марко.

Энн думает: «Как могу я простить твой эгоизм, твою слабость и глупость?»

Она отвечает:

– Не знаю, Марко. Не могу пока об этом думать.

Он кивает, чувствуя горечь, и через минуту произносит:

– У меня никогда не было других женщин, Энн, клянусь.

– Я знаю.

37

Энн положила Кору обратно в кроватку, надеясь, что это было последнее на сегодня кормление и теперь Кора мирно проспит до утра. Уже поздно, очень поздно, но она все еще слышит, как Синтия за стеной беспокойно ходит по дому.

Сегодня был день шокирующих открытий. После того как отца увезли из дома в наручниках, мать отвела Энн в сторонку, пока Марко укачивал спящего ребенка в гостиной.

– Думаю, тебе стоит знать, – сказала она. – С кем встречался твой отец.

– Это важно? – спросила Энн. Какая разница, с кем он встречался? Эта женщина будет моложе и привлекательнее. Конечно же. Энн плевать, кто она; важно только, что ее отец (а на самом деле отчим, воспоминает она) похитил ее ребенка, чтобы украсть несколько миллионов ее матери. Теперь он сядет в тюрьму за похищение и убийство. Ей до сих пор не верится, что все это произошло на самом деле.

– Он встречался с твоей соседкой, – говорит мать. – Синтией Стиллвелл.

Энн смотрит на мать недоверчиво, все еще не утратив способность испытывать потрясение, несмотря на все, что с ними случилось.

– Он познакомился с ней на новогодней вечеринке, – продолжала мать. – Я помню, как она с ним флиртовала. Тогда я не придала этому значения. Но частный детектив все выяснил. У меня есть фотографии, – на лице матери появилось отвращение. – Ксерокопии счетов из отелей.

Энн спросила:

– Почему ты мне не сказала?

– Я сама недавно узнала, – объяснила Элис. – Потом Кору похитили, и мне не хотелось тебя этим расстраивать. – Она с горечью добавила: – Этот детектив – одно из лучших вложений, которые я делала в жизни.

Теперь Энн гадала, что творится в голове у Синтии. Грэм в отъезде. Синтия дома одна. Она должна знать об аресте Ричарда. Это было в новостях. Синтию вообще волнует, что происходит с Ричардом?

Ребенок крепко спал в своей кроватке. Марко мерно похрапывал в спальне. Впервые за целую неделю он по-настоящему заснул. Но Энн не спалось. Как и Синтии за стеной.

Энн надела босоножки и вышла через дверь на кухне. Она тихонько прошла на задний двор Синтии, осторожно прикрыв за собой калитку, чтобы не шуметь. Приблизилась к дому и стояла в темноте в нескольких сантиметрах от раздвижной двери, глядя через стекло внутрь. На кухне горел свет. Она видела, как Синтия хлопочет у столешницы рядом с раковиной, но понимала, что Синтия ее, скорее всего, не видит. Некоторое время Энн наблюдала за ней из темноты. Синтия делала себе чай. На ней была сексуальная бледно-зеленая сорочка, слишком провокационная для того, кто проводит ночь дома в одиночестве.

Синтия явно понятия не имела, что Энн за ней наблюдает.

Энн легонько постучала по стеклу. Она увидела, как Синтия вздрогнула и повернулась на звук. Энн прижалась к стеклу лицом. Она ясно видела, что Синтия не знала, что делать. Но затем она все-таки подошла к двери и приоткрыла ее.

– Чего тебе? – спросила Синтия холодно.

– Можно войти? – спросила в ответ Энн. Ее голос звучал нейтрально, даже дружелюбно.

Синтия посмотрела на нее с опаской, но не стала отказывать и отступила в сторону. Энн открыла дверь пошире и вошла, аккуратно задвинув ее за собой.

Синтия вернулась к кухонному столу и сказала через плечо:

– Я как раз делала себе чай. С ромашкой. Будешь? Похоже, мы обе сегодня не можем заснуть.

– Конечно, почему бы нет? – добродушно ответила Энн. Она смотрела, как Синтия готовит вторую кружку. Кажется, она нервничала.

– Ну и зачем ты здесь? – спросила Синтия напрямик, передавая Энн чай.

– Спасибо, – сказала Энн, усаживаясь на свое обычное место за столом, как будто они до сих пор подруги, которые встретились выпить чаю и поболтать. Вопрос Синтии она оставила без ответа. Дуя на чай, чтобы остудить, она разглядывала кухню, словно не собиралась обсуждать ничего определенного.

Синтия осталась у столешницы. Она не собиралась притворяться, будто они до сих пор подруги. Энн рассматривала ее поверх кружки. Синтия выглядела уставшей, не такой привлекательной. Впервые Энн видела во внешности Синтии признаки того, как та будет выглядеть, когда состарится.

– Нам вернули Кору, – жизнерадостно сказала Энн. – Ты, наверное, слышала, – она кивнула в сторону общей стены, она знала, что Синтия должна была слышать, как малышка плачет.

– Какая прелесть, – ответила Синтия. Их разделял кухонный остров, на нем стояла подставка с ножами. У Энн дома был такой же набор: не так давно они продавались в магазине по суперцене.

Энн поставила кружку на стол.

– Я просто хочу кое-что прояснить.

– Что прояснить? – откликнулась Синтия.

– Ты больше не будешь шантажировать нас этим видео.

– Да? И почему же? – спросила Синтия, как будто в первое мгновение не поверила в ее слова, как будто решила, что это только поза.

– Потому что в полиции знают, что сделал Марко, – ответила Энн. – Я рассказала им о твоем видео.

– Неужели? – Синтия посмотрела на нее скептически. Так, будто думала, что Энн вешает ей лапшу на уши. – Зачем тебе им об этом рассказывать? Разве Марко тогда не сядет в тюрьму? О, подожди… ты хочешь, чтобы он сел в тюрьму, – она одарила Энн взглядом, полным превосходства. – Не могу тебя за это винить.

– Марко не сядет в тюрьму, – сказала Энн.

– Я бы не была так уверена.

– А я уверена. Марко не сядет в тюрьму, потому что мой отец – твой любовник – арестован за убийство и похищение по предварительному сговору, как ты уже, наверное, знаешь, – Энн наблюдала, как выражение лица Синтии стало жестче. – Да, Синтия, мне все об этом известно. Мать наняла частного детектива следить за вами. У нее есть фотографии, чеки, все, – Энн с довольным видом отпила из кружки. – Твоя тайная интрижка оказалась не такой уж тайной.

Наконец-то Энн одержала верх, и ей это нравилось. Она улыбнулась Синтии.

– И что? – спросила Синтия после недолгого молчания. Но Энн видела, что та забеспокоилась.

– Чего ты, возможно, не знаешь, – сказала Энн, – это того, что с Марко заключили сделку.

Энн видела, как в глазах Синтии мелькнуло нечто, похожее на тревогу, и все-таки заговорила о том, ради чего сейчас была здесь. Она произнесла угрожающе:

– Ты с самого начала в этом участвовала. Ты все знала.

– Я ничего не знала, – с презрением ответила Синтия. – Кроме того, что твой муж украл собственного ребенка.

– О, а мне кажется, ты знала. Мне кажется, вы с отцом это вместе придумали – мы все знаем, как ты любишь деньги, – произнесла Энн с ядом в голосе. – Может быть, это ты сядешь в тюрьму.

Синтия изменилась в лице.

– Нет! Я не знала о том, что сделал Ричард, пока не увидела новости. Я тут ни при чем. Я думала, это сделал Марко. У тебя нет доказательств против меня. Я вообще не приближалась к твоему ребенку!

– Я тебе не верю, – сказала Энн.

– Мне плевать, во что ты веришь, это правда, – ответила Синтия. Она смотрела на Энн, прищурившись. – Что с тобой случилось, Энн? Ты была такой веселой, интересной… а потом у тебя родился ребенок. Ты совершенно изменилась. Ты хоть понимаешь, в какую унылую зануду превратилась? Бедный Марко, как он это терпит?

– Не меняй тему. Разговор не обо мне. Ты должна была знать, что задумал отец. Так что не ври мне, – голос Энн дрожал от гнева.

– Ты никак не сможешь это доказать просто потому, что это неправда, – ответила Синтия. Потом жестоко добавила: – Если бы я в этом участвовала, думаешь, я бы оставила ребенка в живых? Зря Ричард не убил его сразу – проблем бы не было. Было бы приятно заткнуть этот бесконечный рев.

Внезапно Синтия испугалась – она поняла, что слишком далеко зашла.

Стул Энн падает у нее за спиной. Обычная самоуверенность Синтии сменяется выражением слепого ужаса; ее фарфоровая чашка разбивается об пол, когда она издает чудовищный, раздирающий уши крик.

Марко крепко спит. Но посреди ночи он неожиданно просыпается. Открывает глаза. Очень темно, но по стенам спальни кружат вспыхивающие красные огни. Огни мигалок.

Кровать рядом с ним пуста. Наверное, Энн снова кормит ребенка.

Теперь ему любопытно. Он встает и подходит к окну спальни, из которого видно улицу. Отодвигает штору и выглядывает. Это «скорая помощь». Она стоит возле его дома немного левее.

Напротив дома Синтии и Грэма.

Он весь напрягается. Теперь он видит черно-белые полицейские машины через дорогу, и, пока он смотрит, подъезжают еще. Его пальцы, лежащие на шторе, непроизвольно дергаются. По жилам бежит адреналин.

Из дома появляются двое медбратьев с носилками. На носилках должен кто-то лежать, но, пока они движутся, ему ничего не видно. Медбратья не торопятся. Затем меняют положение. Марко видит, что на носилках действительно кто-то лежит. Но он не может определить, кто, потому что лицо прикрыто.

Тот, кто на носилках, мертв.

Кровь приливает к голове Марко; ему кажется, что он сейчас потеряет сознание. Пока он смотрит, из-под покрывала выскальзывает длинная прядь смоляных волос и свисает с носилок.

Он оглядывается на пустую кровать.

– Боже, – шепчет он. – Энн, что ты натворила?

Он выбегает из спальни, заглядывает в детскую. Кора спит в своей кроватке. Охваченный паникой, он мчится вниз по лестнице и останавливается как вкопанный в темной спальне. Он видит профиль жены: она совершенно неподвижно сидит в темноте на диване. Он приближается в страхе. Она сгорбилась на диване, глядя в пустоту, словно в каком-то трансе, но при звуке его шагов поворачивает голову.

У нее на коленях лежит большой разделочный нож.

Красные пульсирующие огни мигалок кружат по стенам гостиной, окрашивая их в зловещий цвет. Марко видит, что нож и ее руки темные – темные от крови. Она покрыта ею. На ее лице и волосах темные брызги. Он чувствует, что его сейчас вырвет.

– Энн, – шепчет он срывающимся голосом. – Энн, что ты сделала?

Она смотрит на него в темноте и говорит:

– Не знаю. Я не помню.

Оглавление

Благодарности

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg