«Смерть по высшим расценкам»

Смерть по высшим расценкам (fb2) - Смерть по высшим расценкам (Павел Молчанов - 3) 1234K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Сергеевич Ромов

Анатолий Ромов Смерть по высшим расценкам

Глава 1

Человек снял бывшую на нем одежду и, оставшись в трусах и майке, подошел к зеркалу. Зеркало висело на стене в спальне, и он приготовился надеть на себя то, что лежало рядом, на аккуратно застеленной кровати.

Внимательно всмотрелся в собственное отражение. На него глядел мускулистый, поджарый, хорошо сложенный мужчина чуть моложе тридцати. На теле не было ни малейших следов жировых отложений, лишь мышцы и сухожилия. Лицо было из тех, что называют неприметным, — небольшой курносый нос, твердый подбородок, светло-серые глаза, коротко подстриженные русые волосы. Смотрящий в зеркало ощущал себя всесильным, больше того, он знал, что это всесилие будет с ним всегда и никогда его не оставит. Тело, которое он сейчас видел, умело делать то, что оказывалось не под силу другим, но это ничего не значило бы, если бы не особый склад мышления. Этим складом мышления его изначально одарила природа, а затем он усовершенствовал и развил его до максимально возможного предела. Конечно, в этом ему помогали опытнейшие тренеры и инструкторы, но в основном он добивался совершенства сам. Это было мышление бойца, знающего, куда и как наносить удары, и предугадывающего, куда будут нанесены удары противника; это было мышление тактика, умеющего правильно распределять силы, не поддаваться на ложные выпады и обходить ловушки; это было мышление стратега, умеющего обращать собственные недостатки в недостатки врага, знающего болевые точки мира и находящего кратчайшие пути к цели.

Человека звали Вячеслав Корнюшин, однако тем, кто его знал или просто слышал о нем, он был больше известен как Корень. Этой кличкой его наградили еще в детстве, и с тех пор она прилипла к нему, став по сути второй фамилией.

Корень родился в Москве, в семье правительственного чиновника средней руки. Средств его родителей вполне хватило, чтобы отдать сына в школу, где преподавание велось на английском языке; наряду с английской школой он с девяти лет занимался также в двух спортивных секциях, стрелковой и борьбы карате, посещение которых в денежном смысле ничего ему не стоило. Бедняками его родители не были, но деньгами не баловали, поэтому, став юношей, он в какой-то момент осознал: он заслуживает большего, чем жалкие крохи, которыми его снабжает отец.

Безденежье больно ранит самолюбие, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы его не заметила организация, которой были нужны именно такие люди. После того как он стал членом организации, у него появились деньги, количество которых его не унижало. Его талант был замечен, о нем начали говорить в Москве, и вскоре его переманила к себе другая организация, которая не пожалела валюты, чтобы для совершенствования языка послать его сначала в Канаду, а потом в Штаты. В Северной Америке он делал вид, что учится в двух университетах, на самом же деле, формально считаясь студентом, сразу же приступил к профессиональной работе. Именно в Штатах он успешно выполнил несколько заданий, в последнем из которых ему в порядке самообороны пришлось убить человека. Желания убивать снова после этого у него не возникло, тем не менее во время выполнения многочисленных заданий ему не раз приходилось лишать людей жизни — без этого не обойтись. И все же он не был убийцей по своей природе, он считал себя профессиональным разработчиком идей, разведчиком-диверсантом, но никак не профессиональным киллером.

Это в полной мере соответствовало действительности. О том, что он умеет разрабатывать и выполнять задания посложнее простых убийств, отлично знали организации, которые брали его на работу. Именно таким и было задание, к выполнению которого он готовился сейчас. Это задание было в высшей степени сложным, поскольку они вместе с напарником должны были захватить живущего сейчас в Нью-Йорке уголовного авторитета Георгия Кирьякова, или Джорджа Кирьята, больше известного по кличке Косой. Захватить обязательно живым, чтобы затем переправить из Америки в Россию.

Кирьяков-Кирьят, помимо того, что был крупнейшим авторитетом, был мультимиллионером, одновременно гражданином России и Израиля, и сейчас готовился к получению американского гражданства. Он прошел Афганскую войну, служил в свое время в российском спецназе, был очень осторожен и никогда не ездил без охраны. Корень знал, что захватить его будет делом крайне трудным, тем не менее у него не было и тени сомнения в успехе. Эту уверенность они с партнером заработали тяжелым трудом, просчитывая в течение нескольких месяцев буквально каждое движение Кирьякова-Кирьята здесь, в Нью-Йорке. Сейчас они знали про Косого буквально все, и Корень был уверен: проколов не будет.

Они заранее подготовили скоростной катер, стоящий сейчас у одного из причалов Рокавея. После захвата Косого они пересядут с одной машины на другую, уже стоящую в неприметном месте, и подъедут к катеру, на котором подойдут к местечку Хэмптон-Бей на Лонг-Айленде. Там их ждет крейсерская яхта, на которой они выйдут в океан и дойдут до канадского порта Галифакс, и уже оттуда вылетят на реактивном самолете в сторону Европы, чтобы через восемь часов сесть на одном из подмосковных аэродромов.

Посмотрев на разложенные на кровати вещи, Корень прежде всего надел на себя то, чему положено было находиться под одеждой. Пуленепробиваемый жилет на грудь, специальную резинку, к которой крепился пистолет «агран», на щиколотку, и резинку, к которой был прикреплен нож, — на другую щиколотку. После этого он с помощью специального металлического крепления, дополненного ремнями, жестко закрепил от запястья до локтя на левой руке устройство, которое должно было обеспечить успех операции.

Это был своего рода распластанный духовой пистолет, состоящий из спускового механизма и ствола, конец которого располагался с внутренней части руки у запястья. Вместо пуль в пистолете использовались крохотные шарики сложной конструкции; всего шариков в барабане было шесть. Попадая в тело человека, каждый из шариков тут же вводил в кровь сильнейшее снотворное, действовавшее безотказно. Для того чтобы устройство выстрелило, достаточно было нажать свободной рукой на скрытую под рукавом спусковую кнопку. На левую руку устройство крепилось потому, что так удобнее будет стрелять, подойдя к левой передней двери легковой машины.

Убедившись, что устройство закреплено надежно, Корень надел стандартную форму американского полицейского. Застегнув на все пуговицы темно-синюю рубашку, нанизал на брючный ремень обычный полицейский инвентарь: кобуру с пистолетом «глок», черно-белую палку для регулировки движения, рацию, фонарь и наручники — и застегнул пряжку. Взяв фуражку, надел ее, проверил ладонью положение козырька, после чего на несколько секунд застыл, вглядываясь в зеркало.

Знаки отличия на фуражке и рубахе, на его взгляд, были в полном порядке. Они подтверждали, что их обладатель служит в полиции Нью-Йорка, в дивизионе регулировки движения, в отделении, которое расположено в бруклинском районе Флатбуш. На металлической бляхе, прикрепленной к левой стороне рубашки выше нагрудного кармана, было выгравировано имя — Джефф Ричарде — и личный номер.

Не найдя ни в чем ошибки, Корень поднял левую руку и осмотрел край рукава. Кончик ствола под рукавом был совершенно незаметен, к тому же это место прикрывали надетые на запястье часы.

Сняв фуражку, засунул ее за пазуху рубахи и взял лежащий на кровати просторный черный балахон. Балахон застегивался на молнию, на спине балахона белыми буквами было написано «Дорожный ремонт». Надел доходившую почти до колен хламиду поверх форменной рубахи и затянул застежку до горла. Затем взял специальные прозрачные пластиковые чулки с завязками, натянул поверх брюк и туго затянул завязки ниже колен. После этого осторожно достал из лежащего на тумбочке пакета накладные черные усы и бородку, внимательно осмотрел их и выверенными движениями прилепил к подбородку и на верхнюю губу. Разгладив волоски фальшивой растительности и убедившись, что клейкая изнанка надежно схватилась с кожей, надел черную кепочку-бейсболку с надписью «Дорожный ремонт». Внешность глядящего на него сейчас из зеркала человека не имела ничего общего с его собственной. Убедившись в этом, он вышел из дома.

Они с напарником снимали половину типового двухэтажного коттеджа, который был разделен на две независимые друг от друга части. Дом располагался во Флатбуше, что было необходимо, чтобы досконально изучить все привычки, повадки, а главное, способы передвижения объекта их задания. Офис Косого находился в даунтауне Манхэттена, квартира там же, в роскошном кондоминиуме, и попытка захватить Кирьякова-Кирьята именно в даунтауне, где всегда было полно полиции и фэбээровцев, полностью исключалась. Однако они знали, что постоянные маршруты Косого могут быть связаны не только с даунтауном Манхэттена.

Косой претендовал на то, чтобы считаться человеком с положением, а люди с положением в Нью-Йорке, как правило, проводят уик-энды вне города. Именно поэтому Кирьяков-Кирьят каждую пятницу вместе с водителем и охранником выезжал из Манхэттена на мыс Рокавей в восточном Бруклине, где в фешенебельном районе Бризи-Пойнт был расположен его особняк. Машин, перевозивших Косого из Манхэттена в Бризи-Пойнт, было две, иногда он выбирал белый «мерседес», иногда черный «олдсмобил». Маршруты передвижения машин, каждая из которых была бронирована, то и дело менялись, но проехать мимо нескольких узловых точек на пути следования в Бризи-Пойнт и из Бризи-Пойнт Косой не мог никак. При подготовке акции Корень с напарником решили воспользоваться именно этим моментом.

Стрелки часов показывали, что у него есть нужный запас времени, однако на всякий случай он достал из кармана еще одну рацию, включил ее и три раза постучал ногтем по мембране.

Через несколько секунд услышал в ответ точно такой же стук, означавший, что у его напарника все в порядке и он едет вслед за направляющейся в сторону Флатбуша машиной Косого. Спрятав рацию на прежнее место и убедившись, что соседи его не видят, Корень вошел в гараж.

Здесь стоял весьма потрепанный мини-фургон «форд» с надписью на борту «Починка дорог, асфальтирование, другие ремонтные работы». Открыв заднюю дверь, он внимательно осмотрел лежащий на боку в фургоне полицейский мотоцикл «Харлей-Дэвидсон» и проверил на ощупь наиболее важные части. Убедившись, что с мотоциклом, равно как и с привязанным к его седлу шлемом дорожной полиции, все в порядке, закрыл дверь и сел за руль фургона.

Выехав из гаража, он направил машину к крайней восточной части Флатбуша, к платному мосту, ведущему через залив к Бризи-Пойнт.

Улицы, по которым ехал Корень, состояли в основном из однотипных двухэтажных коттеджей, таких же, в каком жили они с напарником. Начинало темнеть, и одинаковый ряд домов, освещенных такими же одинаковыми фонарями, наводил на него тоску. Правда, он тут же подумал о том, что вид этих домов должен его радовать, потому что сегодня он наконец оставит этот город.

Нельзя сказать, что он Нью-Йорк ненавидел, просто Большое яблоко ему очень и очень не нравилось. Он хорошо знал все пять районов Нью-Йорка: Манхэттен, Бруклин, Квинс, Бронкс и Стейтен-Айленд — и ни в одном из них не мог найти ничего хорошего. Дело было даже не в архитектуре, которую он, начиная с двухэтажных коттеджей и кончая небоскребами, не принимал напрочь. Дело было в самом духе города, для него абсолютно чужого. На его взгляд, от расположенного на широте Батуми Нью-Йорка так и веяло ледяным холодом.

Корень любил Москву, для него это был самый лучший город мира. Конечно, у Москвы были свои недостатки, но она обладала главным, что нужно человеку, — теплом, которое он ощущал даже в самые лютые морозы. Кроме того, в Москве его ждала девушка, мысли о которой поддерживали его в трудные минуты.

Девушку звали Лена, но он звал ее Зайкой. Она не была писаной красавицей, но у нее были милое простое лицо, светлые волосы, курносый нос и синие глаза, в которых в самом деле было что-то от доверчивого зайчонка. Эти глаза всегда смотрели на него влюбленно, и это ему нравилось. Как нравилось и то, что она всегда его понимала, все ему прощала и всегда его ждала, что бы ни случилось.

Воспоминание о Зайке и мысль о том, что он скоро ее увидит, окончательно привели его в хорошее настроение. Он начал даже насвистывать одну из любимых мелодий, но вскоре, вглядевшись в дорогу, понял, что все посторонние мысли пора отбросить в сторону. До платного моста оставалось чуть больше трех минут езды, и он, свернув на одну из расположенных вдоль трассы парковочных площадок, затормозил.

Эта площадка, которую он облюбовал заранее и знал наизусть, упиралась в густой, ровно подстриженный кустарник. Зеленая изгородь, тянущаяся вдоль парквея, ограждала от проезжей части пешеходную дорожку, что для его замысла подходило как нельзя лучше.

Съехав на площадку, Корень развернул фургон так, чтобы тот встал к кустарнику задом. Убедившись, что ни одна из проезжающих мимо машин на его маневр не среагировала, обошел фургон, открыл заднюю дверцу, на руках спустил на землю мотоцикл и вдвинул его чуть-чуть в кусты. Он отлично знал, что здесь, у Бризи-Пойнт, никто не будет угонять полицейский мотоцикл, но тем не менее на всякий случай скрепил машину и ствол ближайшего куста металлической цепью с замком.

Снова усевшись после этого за руль фургона, включил рацию.

— Да? — отозвался партнер.

— Ну что там?

— Семнадцать.

По коду, разработанному ими самими, это означало, что белый «мерседес» Косого, в котором кроме него самого находятся водитель и личный телохранитель, сейчас идет в обычном графике и находится достаточно близко.

— Понял.

Ничего больше не сказав, Корень отключил рацию и выехал на парквей. Была пятница, конец недели, и рядом с его фургоном, то отставая, то обгоняя, шел плотный трехрядный поток машин. Обстановка для выполнения задуманной им операции была близка к идеальной.

Проезжая мимо будочки сборщика платы за проезд, он ненадолго притормозил, чтобы отдать деньги и получить сдачу. Въехав на мост на вторую линию, посмотрел сначала в одно зеркало, потом в другое.

Сразу за ним ехал роскошный красный «кадиллак», с правого бока двигалась «хонда», с левого — «лендровер». Скорость на мосту была средней, но для его замысла вполне достаточной.

Чуть прибавив, он неожиданно резко свернул вправо, что заставило «хонду» на полном ходу врезаться в бок его фургона. Продолжая маневр, он немедленно крутанул руль влево и, услышав удар о борт «лендровера», пошел по мосту зигзагами, заставляя идущие рядом и сзади машины резко сворачивать, ударяясь друг о друга. Наконец, поставив фургон почти перпендикулярно направлению движения, затормозил, выскочил из кабины и, лавируя между отчаянно сигналящими машинами, подбежал к ограде моста. Вслед ему еще раздавались удары сталкивающихся радиаторов и бамперов, но он, не обращая ни на что и ни на кого внимания, перевалился через перила, повис на руках и, помедлив секунду, прыгнул вниз. Высота в этом месте была сравнительно небольшой, если не считать его роста, около трех метров, и еще примерно полметра занимала вода на отмели пролива. Приземлившись в воду по колено, он выбежал на берег, в несколько скачков поднялся по косогору и с лету перемахнул через ограждавший зону моста двухметровый забор. Здесь он довольно быстро нашел в темноте проделанное им заранее небольшое отверстие и прильнул к нему одним глазом.

Со стороны ярко освещенного моста по-прежнему доносились отчаянные гудки машин, однако, судя по полному безлюдью вокруг, на его прыжок в пролив никто не обратил внимания. Убедившись в этом, он снял защитные чулки, стянул балахон, снял бейсболку с надписью «Дорожный ремонт», отклеил бороду, оставив усы, и, достав из-за пазухи полицейскую фуражку, надел ее. Выйдя на асфальтовую дорожку, не спеша зашагал почти в полной темноте к парквею.

Вскоре он вышел к освещенной фонарями трассе. Двинувшись к своему мотоциклу, заметил, что движение в сторону Рокавея на ближней к нему половине трассы прекратилось. Вскоре мимо с воем пронеслись две полицейские машины, чуть позже в ту же сторону проследовала красная машина пожарных. Присутствие полиции и пожарных было ему на руку, при разработке операции он это учитывал.

Уже подходя к своему мотоциклу, заметил белый «мерседес» и стоящий вплотную за ним фургончик скорой помощи. В кабине фургончика на месте водителя можно было разглядеть белое пятно, и он подумал: все правильно, на его напарнике должен быть белый халат, и это наверняка он.

Все же для верности Корень включил рацию и три раза постучал по мембране. В ответ раздался точно такой же стук, что означало, что напарник на месте и готов к действию.

Подойдя к мотоциклу, снял фуражку, заткнул ее за ремень и надел шлем. Снял цепь, сел в седло, ударил по педали и на медленном ходу выехал на парквей. Остановившись у левого переднего окна белого «мерседеса», показал знаком: откройте окно.

Посмотрев на сидящего рядом Косого, водитель что-то спросил и опустил стекло. Сойдя с мотоцикла, Корень пригнулся:

— Добрый вечер, джентльмены. Будьте добры, ваши водительские права и страховку.

Пока водитель собирался ответить, Корень успел полностью изучить обстановку в салоне. Косой, худощавый, подтянутый человек лет пятидесяти, узколицый, со светлыми глазами, прижатыми ушами и небольшим шрамом у левого виска, сидел рядом с водителем, не обращая на подошедшего полицейского никакого внимания. Однако охранник на заднем сиденье был настороже; внимательно наблюдая за Корнем, он держал правую руку за обшлагом пиджака.

— Офицер, что-то случилось? — спросил водитель. Его английский был не очень хорош, он говорил с сильным русским акцентом.

— Да, небольшой затор на мосту. Мы на всякий случай проверяем машины. Попрошу ваши водительские права и страховку.

— Пожалуйста. — Водитель достал из кармана и протянул документы.

Изучив их, Корень снова пригнулся и, вернув водителю бумажку и пластиковый прямоугольник, сказал:

— Все в порядке. Если побеспокоил, извините.

— Ничего, это ваша работа. — Водитель сунул руку за пазуху, пряча документы.

И в этот момент Корень три раза выстрелил. Выстрелы были практически бесшумными, и, похоже, сидящие в «мерседесе» не сразу поняли, что произошло. Всем трем шарики угодили в шею, уколы наверняка были болезненными, и сначала все трое автоматически схватились за места, куда попали шарики. Потом посмотрели в сторону Корня, но тут же вяло расслабились и опустили головы — снотворное подействовало безотказно.

Корень знал, что напарник сейчас напряженно наблюдает за ним из фургона скорой помощи. Выпрямившись, поднял руку, и «скорая» медленно объехала «мерседес» с правой стороны по обочине. Фургон затормозил так, что задняя дверца машины оказалась точно у правой передней двери «мерседеса».

Быстро подойдя, Корень вместе с напарником перенес бесчувственного Косого в фургон. Здесь стояли выдвижные носилки, и они, положив на них спящего и закрепив тело ремнями, вдвинули его в кузов, чтобы тут же разойтись. Напарник сел в кабину «скорой», осторожно газанул, и фургон, проехав немного, свернул в узкий просвет в кустах. Проследив за ним, Корень вернулся к мотоциклу и посмотрел на трассу — там ничего не изменилось. Машины по-прежнему сигналили, и он не заметил никого, кто бы, сидя в машине, заинтересовался его мотоциклом или фургоном скорой помощи.

Сев в седло, ударил по педали и, объехав «мерседес», свернул в просвет в кустах, где только что исчезла «скорая». Это место и этот маршрут они тщательно изучили и знали здесь все до последнего кустика. Пешеходная дорожка, как и было ей положено в такое время и в таком районе, была пуста, и «скорая» впереди ехала сейчас, не встречая препятствий. Корень двигался сзади на самой малой скорости.

Вскоре фургон свернул и остановился на съезде с парквея, на парковочной площадке; здесь их ждал заранее подготовленный черный джип «патфайндер». Въехав в густой кустарник, так, что «Харлей-Дэвидсон» оказался полностью скрыт, Корень выключил мотор, положил на землю шлем и подошел к «скорой».

Они перенесли Косого в джип, уже не опасаясь, что их увидят, и сели на переднее сиденье, но за рулем теперь устроился Корень. Достав из-под сиденья заранее приготовленную черную штормовку с капюшоном, он натянул ее на себя. Напарник тем временем, освободившись от белого халата, засунул его под сиденье. Лишь после этого, посмотрев на него, напарник сказал:

— Ну что, Корень, вроде пока едем?

— Да, Буня, едем. — Корень улыбнулся. — Пока все ништяк.

Включив мотор, он вывел джип на съезд, с теплом подумав о напарнике, который все это время действовал как автомат, не сфальшивив ни в одном движении.

О своем напарнике Корень знал мало, как, впрочем, и тот о нем. По условиям организации, давшей им это задание, они встретились уже в Нью-Йорке и не должны были интересоваться ничем, что касалось партнера, помимо его имени. Он, Корень, знал лишь, что партнера зовут Коля, кличка Буня, а тот, что его зовут Слава, кличка Корень. Впрочем, этого им было вполне достаточно, главное для каждого из них состояло в том, что партнер умеет делать все так же хорошо, как и он сам.

Джип выехал на местную дорогу, ведущую к небольшой гавани, и после нескольких поворотов впереди блеснула вода залива. Развернув машину, Корень повел ее мимо гавани маломерных судов, направив к самому дальнему причалу, где был ошвартован их катер, мощный «Хантер-530». На носу катера было написано RB-347. Это означало, что катер, приспособленный для плавания в открытом море, приписан к Рокавею, Бруклин.

После того как он затормозил точно возле катера, они вдвоем перенесли бесчувственного Косого в каюту. Снотворное должно было действовать еще как минимум три часа, тем не менее, усадив пленника в одно из кресел, они на всякий случай связали ему упаковочным скотчем руки и ноги и этим же скотчем залепили рот. После этого Буня перенес из машины и спрятал в ахтерпик[1] РРУ[2] и обойму ракет класса «вода — вода». Осмотревшись и убедившись, что на причале никого нет, отдал швартов. Сидящий на корме у штурвала Корень тут же включил мотор, и они отошли от берега.

Открытый океан, в который они вскоре вышли, был сравнительно спокоен. Взяв курс на норд-ост и не обращая внимания на кромешную тьму, Корень уверенно повел катер к Хэмптон-Бею, ориентируясь по экрану локатора и изредка сверяясь с бортовым компьютером. Они шли в виду берега, и первое время океан был пуст до самого горизонта. Однако после того, как они прошли примерно две мили, со стороны Лонг-Айленда послышался звук мощного дизельного мотора.

Посмотрев в ту сторону, Буня спросил:

— Кто это?

— Думаю, такие же, как мы, — сказал Корень. — Пусть идут, наше дело десятое.

Вскоре они увидели ходовые огни приближающегося к ним небольшого корабля. Судя по звуку мощного мотора, судно было скороходным.

Посмотрев в сторону огней, Буня предположил:

— Береговая охрана?

— Возможно, но у нас все чисто.

— Может, от греха лучше спустить Косого в форпик?[3]

— Давай. А я приготовлю документы.

Буня ушел в каюту, и, пока его не было, небольшой корабль, очертания которого только угадывались в темноте, приблизился и пошел рядом параллельным курсом.

Вернувшись минуты через две, Буня сказал:

— Все, он в форпике. Определил, кто это?

— Пока нет. Достань на всякий случай пугалку.

— Сейчас. — Открыв люк ахтерпика, Буня достал РРУ. — Что, идем как идем?

— Да, идем как идем, не обращая на них внимания.

— В случае чего, моя ракета наготове. — Буня усмехнулся.

— Пока это лишнее.

Почти тут же их ослепил луч включенного на корабле прожектора. Прошло несколько секунд, и усиленный громкоговорителем голос сказал:

— На катере! Это береговая охрана, застопорите ход! Повторяю: на катере, это береговая охрана, застопорите ход!

— Что делаем? — спросил Буня.

— Ничего. — Сказав это, Корень выключил мотор. Вариантов могло быть только два: или они в самом деле случайно нарвались на корабль береговой охраны, или кто-то их подставил. По очертаниям корабль выглядел как сторожевой, но это еще надо было проверить.

— Пока стопарим, а потом будем решать. Будь готов по ним шарахнуть, но пугалку пока не поднимай.

— Понял. — Присев, Буня взялся одной рукой за приклад РРУ.

Почувствовав, как их катер закачался на волнах, Корень попытался перебить взглядом слепящий луч прожектора. Осознав, что попытка бессмысленна, решил отвернуться, но вдруг ощутил страшный, смертельный удар пули в голову. Сознание успело схватить только последнюю яркую вспышку, после чего все погасло.

Глава 2

Заканчивалось воскресенье, и Джон Лейтнер решил, что имеет полное право зайти в бар «Мершантс» на Коламбус-авеню, рядом со своим домом.

Зайдя туда, он сразу обратил внимание на сидящую за стойкой светловолосую девушку; среди обычных посетителей бара она выделялась, как некое яркое пятно.

Сев неподалеку, он некоторое время делал вид, что страшно озабочен общей обстановкой и не обращает на девушку никакого внимания. Уловка оказалась лишней, он вскоре понял: та, которую он хочет рассмотреть, абсолютно не интересуется тем, что происходит вокруг.

Джон обладал мужественной внешностью, у него была волевая челюсть, нос из тех, что называют породистыми, глаза цвета морского неба, темно-каштановые волосы, резко очерченные скулы и веки с азиатской складкой. К этому добавлялись сто восемьдесят семь сантиметров роста и девяносто килограммов живого веса, состоящего в основном из мускулов. Он отлично знал, что имеет все основания не тушеваться рядом с любой девушкой, и сейчас надеялся, что незнакомка не отвергнет его знаки внимания.

Он сидел, смакуя напиток, и изредка поглядывал в ее сторону. Она действительно была очень хороша, у нее были глаза необычной серо-зеленой расцветки, нежные линии чуть вздернутого носа, красиво очерченные губы, свободно вьющиеся светло-русые волосы, изумительная фигура. Причем в ее облике, Джон это ясно видел, было что-то глубоко спрятанное, что всегда притягивает.

Дождавшись, пока возле нее освободится место, сел рядом. Помедлив, сказал:

— Добрый вечер.

Несколько секунд она вглядывалась в стойку, так, будто с огромным напряжением пыталась понять, что он от нее хочет. Наконец, удостоив его коротким взглядом, обронила еле слышно:

— Добрый вечер.

Чуть приподняв бокал и делая вид, что разглядывает его на свет, Джон спросил:

— То, что я сел рядом, не доставляет вам неудобств?

— Не доставляет.

— Серьезно?

— Серьезно. — Она продолжала говорить еле слышным шепотом, практически беззвучно.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Ее холодность была просто-таки демонстративной. Она явно давала понять, что разговор, который он пытается затеять, ей в тягость.

Ладно, подумал он, не получается, значит, не получается. Девушка в самом деле хороша, но, судя по ее настроению, лезть к ней сейчас не имеет никакого смысла.

Потягивая скотч, он попытался понять, кто она. Скорее всего, студентка, Колумбийский университет отсюда совсем недалеко. Одета хорошо и стильно, в темно-изумрудное платье с короткими рукавами. На шее золотая цепочка, на длинных тонких пальцах правой руки, указательном и безымянном, два кольца с бриллиантами. Бриллианты настоящие. Но обручального кольца нет.

Да, возможно, это студентка, какая-нибудь дочь богатых родителей. Единственное, что против этого, — легкий акцент, очень похожий на славянский.

Он посмотрел на бармена, но тот, встретив его взгляд, недоуменно поднял брови: «Рад бы помочь, старина, но я первый раз ее вижу».

Прошло минут двадцать, во время которых девушка пару раз дотронулась губами до соломинки, потягивая напиток. Затем, посмотрев на изящные часики на левой руке, которые показывали начало десятого, правой машинально тронула колени. Похоже, она рассчитывала что-то на них найти. Не найдя, несколько раз похлопала себя по коленям, после чего нагнулась, глядя под табуретку. Вид у нее при этом был встревоженный.

Поскольку Джон тоже смотрел под табуретку, она, встретившись с ним взглядом, досадливо сморщила нос.

— Что-то не так? — поинтересовался Джон.

— Д-да… — Выпрямившись, поправила волосы. Глубоко вздохнула. — Черт… Я потеряла сумочку.

— Потеряли сумочку?

— Да. Наверное, потеряла.

— Наверное? — Джон смотрел на нее с сочувствием, и она добавила:

— Вообще, не знаю, мне казалось, она была у меня на коленях. Но может, я оставила ее в машине.

Бармен, слышавший эти слова, чуть заметно шевельнул бровью, при этом его лицо стало скучным.

— Там было что-то ценное? — спросил Джон. Девушка бросила на него короткий взгляд и тут же отвернулась.

— Ничего особенно ценного. Деньги, кредитные карточки, ключи от машины. Просто я теперь не знаю, как открою машину. И чем расплачусь.

— Не волнуйтесь, — сказал Джон. — Я за вас заплачу. Смерив его взглядом, переспросила:

— Вы?

— Да, я. — Он достал бумажник.

Секунду она раздумывала, но тут же тряхнула головой:

— Ради бога, не нужно за меня платить.

— А что вы предлагаете?

— Не знаю. Пусть меня отведут в полицию.

— Да нет, я в самом деле за вас заплачу. — Он вытянул из бумажника несколько кредиток. — Отдадите, когда встретимся снова. Джерри, сколько тебе должна леди?

— Двадцать с мелочью, — сказал бармен. Положив на стойку двадцать пять долларов, которые Джерри тут же убрал, Джон спрятал бумажник. Тронув губами соломинку, девушка сделала глоток. Покосилась:

— Спасибо.

— Не за что. Рад был вам помочь.

Девушка промолчала, и он добавил:

— Вы уходите или остаетесь?

— Ухожу. — Сказав это, она принялась изучать какую-то точку перед собой. — Правда, не знаю, как я теперь попаду в машину. Ключей-то нет.

Обдумав ситуацию, он некоторое время делал вид, что занят исключительно скотчем. Наконец сказал:

— Если вы не против, я могу вас довезти.

— Да? — Убрала рукой прядь со лба. — Что, в самом деле?

— В самом деле, если вы не против.

— Ну… — Помолчала. — Я не против. Довезите.

— Вы далеко живете?

— Да нет, с другой стороны парка, на Пятой авеню. С другой стороны Центрального парка, на Пятой авеню, могли жить только очень богатые люди.

— Хорошо, договорились. — Он положил на стойку банкноту, расплачиваясь за свой скотч. — Кстати, меня зовут Джон.

— Меня Лина.

— Очень приятно. Что, пошли?

— Пошли.

Выйдя из бара, Джон огляделся. Поставить машину здесь, на вечерней Коламбус-авеню, в это время суток, да еще в воскресенье, было довольно трудно. Машины вдоль тротуаров с двух сторон улицы стояли одна к другой впритык.

Проследив за его взглядом, Лина спросила:

— Что вы ищете?

— Ищу место, где вам удалось поставить машину.

— Вот. — Она подошла к двухместному серебристому «порше». Время оплаты за стоянку было просрочено, счетчик рядом с машиной был выключен, к ветровому стеклу прикреплена штрафная квитанция.

Пригнувшись к боковому стеклу, всмотрелась. Вздохнула:

— Я оставила на сиденье жакет. Возможно, сумочка под ним. — Выпрямилась. — Ладно, теперь уже ничего не сделаешь. Пошли?

— Пошли, только, может, я все же сниму квитанцию? — Снял квитанцию. — Вас что, не волнует, что вашу машину отбуксируют и она окажется в руках полиции?

— Волнует, но я не виновата, что у меня пропала сумочка.

— Не виноваты, вы правы. Идемте, моя машина стоит за углом.

Когда они сели, спросил:

— Куда едем?

— Давайте прямо в проезд. Мой дом сразу за Пятой авеню, он стоит в глубине между Восточной Восемьдесят четвертой и Мэдисон.

Дав газу, он пересек авеню Сентрал-Парк-Вест и въехал в окаймленный каменными стенами проезд, рассекающий весь Центральный парк. Лина сидела, безмятежно глядя вперед, изредка легким движением головы отбрасывая спадающие на лоб волосы. Она хороша, подумал он, пожалуй, даже слишком хороша. Да еще живет на Пятой авеню и ездит на «порше» последней модели.

Выехав из проезда, свернул на Восточную Восемьдесят четвертую улицу. Сбавив скорость, спросил:

— Куда дальше?

— Встаньте у тротуара.

Свернув, затормозил у тротуара. Посмотрел на Лину — она сидела, покусывая губу, так, будто раздумывала, стоит выходить или нет.

Выключив мотор, спросил:

— Какие-то проблемы?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Да, не знаю.

— Простите, но… — Он помолчал. — Вы живете одна?

— Одна. Слушайте, у вас есть здесь мобильник?

— Есть.

— Дайте, пожалуйста.

Открыв бардачок, протянул ей телефон. Набрав номер, подержала трубку у уха. Отключив связь, положила телефон на сиденье.

Он ждал, что она объяснит свое поведение, но она молчала. Покосившись, спросил:

— Что-то не так?

— Еще не знаю. Джон, может, посидим еще в баре?

— Вы хотите вернуться в «Мершантс»?

— Зачем в «Мершантс», бар есть тут рядом, на Мэдисон. Посидим там. Насчет денег не волнуйтесь, затраты я возмещу.

— Перестаньте, о каких затратах вы говорите. Какой бар вы имеете в виду? «Коллинз»?

— Да, «Коллинз», здесь, на Мэдисон. Там неплохо.

— Хорошо, я вас приглашаю, едем в «Коллинз». Только не уверен, удастся ли мне втиснуть куда-то свою телегу.

— Так зачем ехать, оставьте ее здесь, это стоянка для гостей нашего дома. Пойдем пешком, идти два блока. Только захватите телефон.

— Хорошо. — Взяв телефон, вышел из машины.

Бар «Коллинз» на Мэдисон-авеню был заполнен только наполовину. После того как они сели за столик в углу и Джон заказал «Кампари-Оранж», Лина улыбнулась обольстительной улыбкой, от которой у него учащенно забилось сердце.

— Спасибо, Джон. Тихая пристань.

— Да, здесь мило.

— Может, расскажете о себе?

— О себе?

— Да. Кто вы, чем занимаетесь, где живете и все такое.

— Что? Вам это интересно?

— Почему нет? Конечно интересно. Мы же сидим вместе в баре.

Потянув через соломинку коктейль, посмотрел на нее в упор. Его взгляд ничуть ее не смутил, она по-прежнему смотрела на него с невинным видом, продолжая улыбаться.

Джон был сыном состоятельных родителей, но в Тенафлае, штат Нью-Джерси, где он родился и рос до семнадцати лет, он, по настоянию отца, окончил обычную школу. Он был самым большим драчуном и капитаном футбольной команды, считаясь при этом еще и компьютерным гением. Поступив после школы в Вест-Пойнт и окончив академию в звании второго лейтенанта, он сразу же попал в разведку особой воздушно-десантной части «Дельта Форс». С небольшими группами этой части он побывал в нескольких горячих точках, бывало, что он попадал в серьезные переделки. Действовал он в основном в составе небольших автономных групп. Судя по наградам и благодарностям, а также нашивкам, которые прибавлялись на погонах, во всех местах, куда его посылали, он проявил себя неплохо. Однако после легкого ранения, из-за которого один его глаз стал видеть чуть хуже другого, приговор врачей был неумолим: со службой в спецчастях он должен проститься. Ему предложили несколько мест, связанных с бумажной работой, что для него, дослужившегося до майора, было вполне приемлемо, но, конечно, в корне ему противопоказано. Он знал, что может все так же метко стрелять и точно приземляться с парашютом. Но спорить с врачами было бессмысленно, и он уволился из армии.

Ему была назначена приличная пенсия, но сидеть без дела он не мог и вскоре основал консультационно-детективное агентство «Консалтинг Интернейшнл». Работа была опасной, но это-то как раз ему и нравилось.

Встретив взгляд Лины, в котором соединялись легкая насмешка и искренний интерес, пожал плечами:

— Хорошо, расскажу. Но и вы мне расскажете о себе. Кто вы, чем занимаетесь и все такое.

Она надолго приложилась к соломинке. Не отрываясь от нее, покосилась:

— Мне нечего рассказывать. Я ничем не занимаюсь.

— Что — совсем ничем?

— Совсем ничем. Живу, и все.

Он снова попытался прорваться сквозь ее улыбающийся взгляд, и у него снова ничего не получилось.

— Нет, серьезно, Джон, расскажите, чем вы занимаетесь?

— Я владелец одного агентства.

— Интересно… — Протянув это, отпустила соломинку. — У этого агентства есть название?

— Есть, «Консалтинг Интернейшнл». — Достал и протянул визитку: — Здесь исчерпывающие данные, спрячьте на всякий случай.

Покрутив картонку, спрятала ее в кармашек платья.

— Хорошо. А что оно делает, это агентство?

— Многое. Дает консультации, помогает в маркетинге, проводит расследования.

— Расследования чего?

— Всякие расследования.

— Что, в том числе и уголовные?

— Бывает, что и уголовные.

— Надо же… — Снова приложилась к соломинке. — Так выходит, вы вроде этого… вроде детектива?

— Можно считать и так.

— Вы совсем не похожи на детектива.

— А я и не должен быть на него похож.

— Надо же… — Помолчала. — Знаете, а ведь я сейчас как раз ищу детектива.

Этого он ожидал от нее меньше всего. Помедлив, переспросил:

— Ищете детектива?

— Да. Точнее, охранника. Вы могли бы поработать немного охранником? А также детективом?

— В принципе мог бы.

— Ну вот. — Она отодвинула бокал. — В десятку.

— В десятку?

— Да, в десятку. Мне сейчас нужна охрана. Надежная охрана. И человек, который умеет разбираться… скажем так, в запутанных ситуациях. Возьметесь меня охранять? А заодно помочь мне распутать одну ситуацию?

Он снова попытался проникнуть в тайну ее мыслей, но тщетно. Ее губы улыбались, но глаза, зрачки которых в середине были зелено-голубыми, а по краям карими, оставались непроницаемыми.

— Если вы серьезно, возьмусь.

— Я серьезно. Не волнуйтесь, я вам заплачу очень хорошо. Останетесь довольны. — Помолчав, спросила уже без улыбки: — Как, уговор?

— Хорошо, уговор.

— Ну и отлично. Если можно, дайте снова ваш мобильник.

— Пожалуйста.

Он протянул аппарат. Взяв его, она набрала тот же номер. Подержав трубку у уха, отключила связь. Протянула телефон:

— Все.

— Что «все»?

— Все «все». — Вздохнула. — Разве этого мало?

Она явно обладала способностями внушения, иначе он не ответил бы покорно:

— Да нет. Не мало.

Несколько секунд она изучала его взглядом, будто пытаясь понять что-то очень важное о нем. Вздохнула:

— Джон, проводите меня домой. До самых дверей моей квартиры.

— Хорошо.

— Только… Понимаете, ключи мне придется взять у портье. Поэтому, когда мы войдем в холл, ведите себя так, будто знаете меня тысячу лет. Сможете?

— Постараюсь.

— Тогда пошли.

— Пошли. — Положив на стол двадцатку, он встал. Уже подходя к выходу, Лина бросила небрежно:

— Можете даже зайти ко мне в квартиру. Выпьем по чашке кофе, если, конечно, вы не против.

— Да нет, я не против. Посторонившись, он пропустил ее вперед.

В холл дома, к которому они подошли, вели сверкающие зеркальными стеклами и позолотой деревянные двери. Толкнув одну из них, Лина вошла в тамбур и нажала кнопку звонка. Сидящий за стойкой портье поднял голову, затем, увидев ее сквозь дверное стекло, опустил руку, после чего вторая дверь тамбура загудела и открылась. Кивнув Джону, Лина вошла вместе с ним в холл.

Помещение заполнял исходивший от трех больших торшеров мягкий свет, пол был выложен мраморной плиткой, вдоль стен стояли кожаные диваны и кресла, портье в ливрее с галунами сидел за конторкой из мореного дуба.

Как только Лина приблизилась к стойке, латиноамериканец средних лет почтительно склонил голову:

— Добрый вечер, мэм.

— Добрый вечер, Роберто. Мне что-нибудь есть?

— Да, мэм. — Сунув руку под конторку, Роберто протянул конверт. — Мистер Луксман оставил для вас.

— Давно он был?

— Примерно часа с два.

— На словах ничего не просил передать?

— Ничего. Только оставил конверт.

— Ладно. — Взяла конверт. — Слушай, Роберто, я потеряла ключи, выручи, пожалуйста.

— Конечно, мэм.

— У тебя ведь есть запасные?

— Конечно. — Открыв ящик, портье протянул связку ключей. — Берите. Я закажу новые.

— Отлично. — Взяв ключи, улыбнулась Джону: — Пошли.

Квартира находилась на девятнадцатом этаже. Когда они вошли, в прихожей автоматически зажегся скрытый в углу светильник, распространивший вокруг себя тусклую зеленую ауру. Лина кивнула:

— Джон, проходите. Что вам сделать? Скотч, бурбон, коктейль?

— Скотч, если не трудно.

— Не трудно. Проходите на балкон. Я сделаю скотч и переоденусь. Проходите вот сюда.

Повинуясь ее жесту, он прошел через две большие комнаты на балкон, открытый и непривычно просторный. Вдоль стен, увитых плющом, стояли кадки с пальмами и магнолиями, к перилам были прислонены сложенные шезлонги, в углу стоял стол, окруженный стульями.

— Садитесь. — Подождав, пока он сядет, кивнула: — Сейчас будет скотч.

Поставив через пару минут на стол скотч, Лина исчезла уже надолго.

Взяв стакан, он принялся рассматривать открывающуюся отсюда панораму. На фоне темно-голубого неба хорошо были видны силуэты мигающих огоньками небоскребов на той стороне парка, редкие светляки фонариков в самом парке и освещенные прожекторами колонны Метрополитен-музея. Звук машин, мчащихся по Пятой авеню, сюда почти не долетал, и это создавало иллюзию, что перед ним не настоящий город, а огромная декорация.

Лина вернулась минут через двадцать. На ней были короткое ситцевое платье-халат, легкие домашние туфли, в руке она держала бокал с коктейлем.

Присев, состроила гримасу:

— Я долго? Он улыбнулся:

— Долго, но я выдержал.

— Люблю сидеть здесь и смотреть на парк. — На секунду приложилась к соломинке. — Вид ведь хороший, правда?

— Да, вид замечательный. — Пригубив скотч, спросил: — Давно вы здесь живете?

— Да нет, года три. — Она вздохнула, видимо думая о своем. — А вы где живете? На Западной Восемьдесят четвертой?

— На Западной Восемьдесят четвертой, в доме двадцать один, примерно там, где мы сели в машину. — Сделав глоток, встретил ее взгляд. — Насколько я понял, вы родились не в Нью-Йорке?

— Да, я родилась далеко отсюда. — Потянув через соломинку коктейль, тряхнула головой. — Чего вы вообще хотите сейчас?

Встретив ее смеющийся взгляд, откинулся на стуле.

— Лина… Я многого хочу.

— Например?

Увидев ее глаза, сказал сам себе: «Все, сейчас я поплыву. Выдержать такой взгляд невозможно. Он зовет, манит, да что там манит — засасывает».

Может быть, именно поэтому он ответил, почти не скрывая иронии:

— Да многого. Например, просто сидеть здесь с вами и смотреть на звезды.

— Сидеть и смотреть на звезды? Скажите, а вы любите танцевать?

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, уже не пытаясь сопротивляться колдовству взгляда. Она ободряюще улыбнулась:

— Пойдем?

— Хорошо. — Он встал. Помедлив, картинно поклонился: — Разрешите вас пригласить?

— Да… — Подождала, пока он ее обнимет. — Потанцуем пока без музыки, ладно?

— Ладно.

Он начал медленно кружить ее, чувствуя, что под платьем у нее ничего нет, ощущая странный, волшебный запах ее духов, напоминающий запах полыни, и понимая, что еле сдерживает себя, чтобы не поднять ее сейчас на руки и не унести в комнату.

Продолжая кружиться, она сказала:

— А вы хорошо танцуете. У вас есть чувство ритма.

— Спасибо. Вы тоже прекрасно танцуете.

— Я не танцую, я просто кружусь. — Сказав это, она поддалась его движениям, и он сам не заметил, как оказался вместе с ней в гостиной.

В следующее мгновение он уже лежал на широкой тахте, рядом с ней. Он чувствовал ее легкое дыхание, и его губы сами нашли ее губы. Он поцеловал ее, одновременно срывая с себя одежду, и даже не заметил, как все, что на нем было, в несколько секунд оказалось на полу. Ей же не нужно было ничего снимать, халат сам сполз с нее.

Глава 3

Проснувшись, Джон увидел сначала белый потолок, затем бледно-желтую стену, на которой висела картина Поллака, и затем, повернув голову, — Лину. Она лежала рядом с ним на животе, одна рука была откинута в сторону, другая обнимала подушку. Простыня, которой была накрыта Лина, лишь наполовину прикрывала ее спину, чуть изогнутую и покрытую ровным загаром. Но и этого было достаточно, чтобы понять, как совершенна ее фигура.

Кусок неба за открытой дверью на балкон был серебристо-розовым, это означало, что рассвет давно уже наступил. Он помнил, как вчера, перед тем как они окончательно заснули, она постелила простыни и бросила на тахту подушки. И они, утомленные донельзя после взаимных ласк, провалились в сон прямо здесь, в гостиной. Черт, подумал он, у него в жизни было множество любовных связей, но близость с этой женщиной оказалась чем-то совершенно особенным. С ним никогда в жизни ничего подобного не происходило, он и сейчас не может опомниться от случившегося. Лина оказалась самой идеальной женщиной в физическом смысле, которую он когда-либо встречал, при этом она оказалась еще и самой нежной, самой искусительной, самой желанной, самой понимающей — понимающей его, именно его, Джона Лейтнера. Сейчас, когда она лежит, прижавшись щекой к подушке и легко дыша, он не может поверить, что все это случилось. Что она всю ночь принадлежала ему, только ему одному.

Часы на стене показывали половину девятого. Вообще-то в это время ему уже полагалось ехать в агентство. Ничего, подумал он, агентство потерпит.

Осторожно, чтобы не разбудить Лину, сел на тахту. Рядом, на серо-зеленом пушистом ковре, валялась его одежда. Собрав ее, отправился в ванную, оказавшуюся в другом конце огромной квартиры. Принял душ, оделся, повязал галстук, прошел на кухню. Найдя кофеварку, сварил кофе, поставил на поднос кофейник, чашки, молочник со сливками и сахарницу и вернулся к Лине.

Она лежала в той же позе и дышала так же ровно.

Он сидел в кресле, решая про себя, стоит ли ее будить, как вдруг, не меняя позы, она прошептала:

— Ты давно здесь сидишь?

— Да нет. Ты проснулась?

— Еще не знаю. — Повернувшись, приподнялась на локте, протерла глаза. — Да, почти.

— Я на всякий случай принес кофе.

— Очень мило с твоей стороны.

— Какой кофе ты любишь? Черный? Со сливками?

— Со сливками, но без сахара.

Налив ей и себе, протянул чашку. Взяв ее, она сделала несколько глотков, поставила чашку на пол, натянула на себя простыню:

— По-моему, ты куда-то собрался? Или я ошиблась?

— Нет, не ошиблась, мне нужно в агентство.

— Да? — Помолчала. — Но мы ведь договорились, что ты будешь меня охранять? Ты ведь сказал вчера слово «уговор», и я сказала, что заплачу за это. Это было?

— Ну… Да, было.

— Значит, с этого момента ты должен был считать себя моим охранником. И забыть обо всем, в том числе и о своем агентстве. — Допив чашку до конца, посмотрела на него: — Я слушаю.

— Лина, но сегодня понедельник, меня будут ждать клиенты. Я должен хотя бы отменить встречи.

Она отвернулась, делая вид, что страшно интересуется чем-то в окне. Вздохнула:

— Ладно, можешь не отменять свои встречи. Как, намерение охранять меня у тебя еще осталось?

— Осталось.

— Тогда подойди, пожалуйста, к секретеру, он вон там, в углу.

Подойдя к секретеру, он посмотрел на нее, и она кивнула:

— Открой верхний ящик, поищи, там должна быть чековая книжка. И захвати ручку.

Выполнив ее указания, он положил перед ней чековую книжку и ручку. Открыв книжку, она заполнила чек, протянула:

— Это аванс. Охрана мне потребуется на несколько месяцев. Может быть, на год.

— От чего это будет зависеть?

— От обстоятельств.

Взяв чек, увидел выписанную на его имя сумму, сто двадцать тысяч долларов. Чек был от банка «Саут-истерн юнион», владелица счета была обозначена как Лина Гжибовски.

Изучив чек, посмотрел на нее, пытаясь понять, насколько все это серьезно. В общем-то все ее разговоры об охране он до этого момента всерьез не воспринимал.

— Что-то не так? — спросила она.

— Да нет, все так.

— Думаю, этой суммы достаточно. Или нет?

— Вполне достаточно. — Он сказал это автоматически. Он все еще не верил, что все происходит всерьез, к тому же он отлично понимал, что, сначала разделив постель с женщиной, а потом получив от нее чек на сто двадцать тысяч долларов, он поставил себя в ложное положение. Но выхода не было, не отдавать же чек обратно. И если она действительно хочет, чтобы он ее охранял, он не должен делать эту работу бесплатно.

Понаблюдав за ним, она сказала:

— Ладно, поезжай, проводи свои встречи. А в середине дня позвони сюда, и мы решим, где встретиться, чтобы подписать официальный договор. Запиши мой телефон.

— Говори, я запомню.

Назвав номер телефона, который она два раза набирала вчера, добавила:

— Да, и вот что. Найди на секретере запасные ключи от моей машины. — Подождала, пока он найдет на секретере ключи. — После того как мы с тобой созвонимся, пригони ее сюда. Если, конечно, ее еще не отбуксировали. Светлый ключ от дверцы, желтый — зажигание.

— Хорошо. Только знаешь, середина дня — понятие растяжимое. Во сколько точно позвонить?

— Позвони между часом и двумя.

— Хорошо. — Он опять встретился с ней взглядом и пожалел об этом. Ее глаза напоминали две льдышки. — Значит, до середины дня?

— Да, до середины дня. — Подтянула простыню к самому горлу. — Сможешь открыть дверь?

— Конечно.

Подойдя к двери, он открыл ее и вышел.

Глава 4

После того как Джон ушел, Лина, закутавшись в простыню, встала и подошла к окну. Некоторое время стояла, рассматривая Пятую авеню и зеленеющий за ней Центральный парк. Перекрестившись, стала, как в детстве, быстро шептать: «Господи, помоги мне, Господи, помоги мне, Господи, помоги мне…» В детстве к этой просьбе она прибегала только в самом крайнем случае, когда ей было совсем плохо.

Вздохнув, подумала: конечно, Джон тоже может предать ее — так же, как предали остальные. И все же в его поведении есть что-то, что оставляет ей надежду. Во всяком случае, сейчас она уже не чувствует себя летящей в пропасть, как это было вчера, до встречи с ним.

Прошла в ванную, приняла душ и села перед зеркалом, разглядывая собственное лицо.

Осмотр ее удовлетворил. Лицо оказалось даже свежее, чем она ожидала, сейчас она выглядела не на свои двадцать семь, а лет на пять моложе. При этом она снова чувствовала себя полной сил, к ней вернулось ее самообладание.

Вздохнув, потрепала волосы. Ведь вчера она была приговорена, ее должны были убить, и сделать это должен был Майлс, человек, которому до этого она абсолютно доверяла. И которого, как ей казалось, любила. Господи, как это было страшно. И как мерзко.

Майлс уже почти задушил ее; полотенце, которое он, зайдя сзади, накинул ей на шею, сжималось все туже и туже. Она уже готова была опустить руки и прекратить сопротивление, в ее глазах плыли зеленые круги, и какой-то комариный писк в голове повторял: «Не сопротивляйся, уплыви, уплыви». Только потом она поняла, что этот комариный писк уговаривал ее уплыть в смерть.

Ее спасло то, что в последний момент ее рука, лихорадочно шарящая по кухонному столу, нащупала этот предмет, тяжелый молоток для отбивания мяса. Рука сама сжала рукоятку молотка, сама ударила этим молотком в висок Майлса. Ударила раз, второй, третий. И Майлс ее отпустил. И сам упал, весь в крови.

Передернувшись, закрыла лицо руками. Посидев так несколько секунд, снова посмотрела в зеркало. Подумав, достала лак, кисточку и стала обновлять маникюр. Нет, сегодня она совсем не чувствует себя курицей, растерявшейся при виде занесенного над ней ножа. Она может спокойно обдумать все.

Она понятия не имеет, что представляет собой в действительности этот крепкий и сильный парень, Джон Лейтнер. Может, он совсем не таков, каким кажется, но, так или иначе, встреча с ним помогла ей прийти в себя. Теперь она знает, что вполне может себя защитить, ей нужно только с достоинством выдержать встречу с Кеннетом. Ну а потом… Потом в конце концов ей позвонит этот Джон, и тогда выяснится, на что он способен.

В записке, которую ей вчера передал портье Роберто, Кеннет написал, что придет сегодня в двенадцать дня. Конечно, Кеннет уже знает, что с Майлсом произошел какой-то прокол. Правда, что именно случилось с Майлсом и где сейчас находится Майлс, он знает вряд ли. Во всяком случае, она надеется, что не знает. Вряд ли Майлс второй раз предал ее и все рассказал Кеннету. Но и без Майлса ее дела плохи. Кеннет знает, что его трюк сорвался, терять ему теперь нечего, и он сделает все, чтобы ее убить. О господи… Конечно, раз Кеннету пришла в голову идея убить ее, он это сделает. Кеннет — человек испорченный до мозга костей, прожженный циник, человеческая жизнь для него ничто. Если он решил ее убить — он ее точно убьет. С его-то деньгами.

А ведь когда-то он ей нравился. Бывали даже моменты, когда она считала, что любит его. Сейчас же ей просто непонятно, как она могла целых два с половиной года иметь с ним дело.

Подождав, пока высохнет лак, прошла в одну из комнат. Открыла ящик секретера, достала шкатулку, а из нее — небольшой пистолет системы «Байонн». Этот пистолет она купила по случаю два года назад и тогда же взяла несколько уроков, чтобы научиться им пользоваться. Правда, вскоре она благополучно о нем забыла.

Вытащила и вставила на прежнее место обойму, оттянула предохранитель. Конечно, не дай бог, чтобы ей пришлось прибегнуть к помощи этого пистолета. Но она хорошо знает Кеннета. Она знает точно: ему зачем-то нужно ее убить. Зачем, она не может понять до сих пор, но раз ему это нужно, он рано или поздно своего добьется. И ей, чтобы хоть как-то обезопасить себя, сейчас, до момента, когда ей позвонит Джон, ничего другого не остается, как понадеяться на этот пистолет. Стрелять из него она не будет, но если дело дойдет до серьезного, она просто достанет пистолет и наставит ствол на Кеннета. И тот тут же наложит в штаны.

Взяла пистолет, вернулась в ванную. Открыла шкаф, в котором было сложено чистое белье, и засунула «байонн» под стопку полотенец.

Разобравшись с первоочередными делами в агентстве, Джон нажал клавишу селектора:

— Эйнджи, как там насчет кофе?

— Несу…

Войдя в кабинет, секретарша, тридцатилетняя толстушка в очках, с гладко забранными назад волосами, поставила на стол поднос с кофейником, налила кофе в чашку и тут же ушла.

Сделав глоток, он повернулся к окну. Принадлежащее ему агентство «Консалтинг Интернейшнл» занимало секцию на двенадцатом этаже большого здания, расположенного на углу Пятой авеню и Восточной Сорок первой улицы. Окна агентства выходили точно на Публичную библиотеку и Брайант-парк, и открывающийся из них вид оживленных авеню и улиц его всегда успокаивал. Временами же, как, например, сейчас, располагал к размышлениям.

Потягивая кофе, он вспомнил вчерашний вечер и некоторые странности в поведении Лины. Очень похоже, она опасалась, что в ее квартире окажется кто-то еще — она дважды набрала свой домашний номер, прежде чем пригласить его к себе. Затем портье передал ей письмо от некоего мистера Луксмана. Фамилия Луксман наводила на мысль о семье миллиардеров Луксман, отца и сына, владельцев империи недвижимости, в которую входят наиболее крупные здания и самые дорогие гостиницы Нью-Йорка. Если это кто-то из этих Луксманов, скорее всего сын, то объясняется многое. И серебристый «порше», и роскошная квартира, и чек на сто двадцать тысяч долларов, которые Лина выписала ему одним росчерком пера.

Попытался вспомнить все, что знал о Луксманах. Фред Луксман, которому под восемьдесят, и его сын Кеннет Луксман, которому за пятьдесят и за которым тянется слава известного плейбоя, — постоянные объекты внимания нью-йоркской желтой прессы. Судя по той же прессе, империя недвижимости Луксманов держится в основном на старшем, Фреде, что же касается его сына, тот больше известен многочисленными браками и амурными похождениями. И очень похоже, что Лина опасается именно этого Луксмана.

Ладно, подумал он, что гадать. Когда он позвонит Лине и они встретятся, все выяснится в любом случае. Раз она нанимает его как охранника и детектива, в любом случае должна будет рассказать все о своих отношениях с мистером Луксманом, который вчера оставил для нее письмо.

В половине второго он набрал номер Лины. После одного длинного гудка трубка щелкнула, сухой мужской голос спросил:

— Хэлло?

— Простите, я могу поговорить с Линой?

— Кто ее спрашивает?

— Это я хотел бы спросить у вас — кто мне отвечает?

— Сэр… — Сухой голос помолчал. — Лина в настоящий момент не может взять трубку, но мне крайне важно, чтобы вы сейчас сообщили свое имя.

— Вам — это кому? — Голос медлил с ответом, и Джон добавил: — Простите, сэр, но я не имею никакого желания сообщать свое имя человеку, которого не знаю. Назовитесь сначала вы.

Пауза, наступившая в трубке, явно затянулась. Наконец голос сказал:

— С вами говорит детектив манхэттенского отдела по расследованию убийств Берри. Теперь я хотел бы знать, с кем говорю?

Подумал: неужели Лину убили? Секунду помедлив, сказал:

— Вы говорите с директором фирмы «Консалтинг Интернейшнл» Джоном Лейтнером.

— Очень приятно, мистер Лейтнер. Откуда вы говорите?

— Из своего агентства.

— Где оно находится, это агентство?

— На Пятой авеню, напротив Публичной библиотеки. Что случилось с Линой?

— Нехорошая история.

— Какая нехорошая история? Она жива?

— Думаю, что жива.

— Можно с ней поговорить?

— Нельзя.

— Почему?

— Ее здесь нет. Будьте добры, мистер Лейтнер, объясните, почему вы звоните в квартиру мисс Лины Гжибовски?

— Потому что мы с ней договорились, что я позвоню ей сегодня между часом и двумя.

— Договорились когда?

— Сегодня утром. — Где?

— У нее дома.

— То есть в том месте, куда вы сейчас звоните?

— Да, в том месте, куда я сейчас звоню.

— Значит, сегодня утром вы были у нее в квартире?

— Я уже сказал, что был.

— И с какого момента вы находились в ее квартире? Помедлив лишь секунду, сказал:

— Со вчерашнего вечера.

— То есть вы провели в квартире мисс Гжибовски всю ночь?

— Да, всю ночь.

— Понятно. — Из трубки доносились неясные шорохи. — Простите, мистер Лейтнер, в каких отношениях вы находитесь с мисс Гжибовски?

— В чисто деловых. Она мой клиент.

— Ваш клиент?

— Да. Между мисс Гжибовски и моим агентством заключен договор об охране ее жизни.

— Об охране ее жизни? Интересно.

— Не вижу ничего интересного. В задачи фирмы «Консалтинг Интернейшнл» входит в том числе и охрана жизни частных граждан. Что, полиция что-то имеет против этого?

— Нет, полиция ничего не имеет против этого. — Голос издал звук, напоминающий покашливание.

— Мистер Берри, что случилось с мисс Гжибовски?

— Случилось то, что возникла чрезвычайная ситуация, о которой по телефону я говорить не могу. Вы можете назвать точное время, когда вы последний раз видели мисс Гжибовски?

— Последний раз я видел ее примерно в девять тридцать утра.

— И с тех пор вы ее не видели?

— Не видел.

— И не слышали?

— И не слышал.

— Мистер Лейтнер, вы могли бы сейчас сюда приехать? Нам крайне важно выяснить некоторые обстоятельства, касающиеся мисс Гжибовски.

Помедлив самую малость, сказал:

— Да, конечно, я подъеду, но не обещаю, что это будет скоро. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения и взять со стоянки машину. Да и доехать отсюда до Верхнего Ист-Сайда сейчас не так просто.

— Да, конечно, мы все понимаем, мистер Лейтнер. Подъезжайте, как сможете, мы будем ждать вас в любом случае.

Отключив связь, нажал кнопку и, как только Эйнджи вошла, сказал:

— Нужно срочно отпечатать десять экземпляров договора на обслуживание нового клиента, которого зовут Лина Гжибовски. Точное написание имени есть на чеке, который я сегодня утром передал бухгалтеру. Сразу от меня зайдите к ней, возьмите копию этого чека и не забудьте принести сюда.

— Хорошо. О чем договор?

— Об охране жизни Лины Гжибовски и обеспечении ее консультационными услугами сроком на один год. Отметьте в договоре, что аванс в размере ста двадцати тысяч долларов получен. Договор должен быть помечен вчерашним числом. Десять экземпляров, потому что мне нужны два абсолютно идентичных договора в пяти экземплярах каждый. Потом я вам все объясню. Пожалуйста, поторопитесь, сейчас важна каждая минута.

— Хорошо, шеф, постараюсь сделать все как можно быстрее.

Вернувшись через десять минут, Эйнджи положила перед ним стопку бумаг:

— Десять экземпляров, как вы просили. Сверху лежит копия чека.

— Эйнджи, вам придется сейчас изобразить на пяти экземплярах договора подпись Лины Гжибовски, скопировав ее с чека. Всю ответственность я беру на себя, скажете, я заставил вас сделать это под дулом пистолета.

— Подумаешь, нарушение закона.

Подождав, пока Эйнджи распишется, он спрятал договора в кейс, спустился вниз, сел в «хонду» и направил машину в сторону Коламбус-авеню.

Глава 5

Серебристый «порше» стоял на Коламбус-авеню там же, где он видел его вчера, причем на ветровом стекле красовались уже две новые квитанции. Сняв их, сел в машину, приподнял жакет и обнаружил под ним изящную женскую сумочку. Спрятав ее в кейс, отогнал «порше» в платный гараж и, вернувшись к «хонде», подъехал к дому Лины.

Место у дома выглядело оживленным, вдоль передвижных металлических перегородок стояли фоторепортеры и телевизионщики, за ними дежурили два полицейских, у дома стояли «скорая помощь», спецмашина для перевозки покойников и патрульная машина полиции.

Миновать полицейский кордон и подняться на девятнадцатый этаж он смог лишь после того, как один из полицейских позвонил снизу детективу Берри.

Двери квартиры Лины были распахнуты настежь; пройдя в гостиную, он увидел, что точно рядом с тахтой, на которой они с Линой провели эту ночь, лежит накрытое простыней тело.

Детектив Берри, сухощавый человек средних лет в очках, с волосами, представляющими собой светлые растрепанные кудри, провел его на балкон. Когда они сели за стол, спросил:

— Вы знаете, что произошло?

— Нет, не знаю.

— Здесь, в этой квартире, убит Кеннет Луксман, один из владельцев корпорации «Луксман организейшн». Вы слышали о такой корпорации?

— Да, конечно. Давно он убит?

— Луксман был убит между двенадцатью и половиной первого дня. Учтите, у нас немного времени, потом, когда пустят журналистов, здесь начнется сумасшедший дом. Вообще, я навел о вас справки, в полиции и у федов о вас отзываются очень неплохо.

— У них нет причин отзываться обо мне плохо.

— Вы ведь знаете, что собой представляют Луксманы?

— Знаю очень приблизительно. Все, что мне о них известно, я прочел в газетах.

— У вас есть при себе что-то, что удостоверяет, что ваши отношения с Гжибовски оформлены официально?

— Да. — Джон протянул договор.

Развернув сложенную вчетверо бумагу, Берри пробежал ее глазами. Вернув, сказал:

— Гжибовски сообщила вам, чего именно она боится?

— Нет. Она просто сказала, что нуждается в охране.

— Она ничего не говорила вам о Кеннете Луксмане?

— Нет.

— Может, она намекала, что она его ждет?

— Нет, не намекала. Но я предполагал, что некто по фамилии Луксман имеет к ней отношение. Вчера, перед тем как мы с ней вместе вошли в ее квартиру, портье, которого она назвала Роберто, передал ей конверт, сказав, что этот конверт оставил мистер Луксман.

— Да, мы знаем об этом. Портье Роберто Диас сменился сегодня в восемь утра, и он рассказал, что Гжибовски и человек, которого он описал как вас, прошли вчера вечером вместе сюда, в квартиру девятнадцать ноль три. Флоренс Санчес, портье, сменившая Роберто в восемь утра, сообщила, что примерно в девять тридцать вы вышли из дома. Надеюсь, вы знаете, что Гжибовски состояла с Луксманом в длительной связи?

— Нет, она ничего не говорила по этому поводу. Она состояла с ним в длительной связи?

— Да, три года. Фактически они жили как муж и жена. Неужели она ничего не сказала об этом?

— Нет, ничего. Что вообще здесь произошло и как?

— По показаниям портье Флоренс Санчес, Кеннет Луксман пришел сегодня к Гжибовски в двенадцать часов дня. Примерно без двадцати час Гжибовски одна вышла из дома, ничего не сказав портье. Вскоре после ее ухода портье позвонили соседи, сообщившие, что слышали в квартире девятнадцать ноль три звуки, напоминающие звуки выстрелов. Портье тут же позвонила в квартиру девятнадцать ноль три и, не дождавшись ответа, вызвала полицию. Полицейские, вскрыв квартиру, обнаружили в ней мертвого Кеннета Луксмана. Он был убит выстрелом в упор, предварительный осмотр показал, что пуля попала в сердце. Судя по найденным недалеко от тела трем гильзам, пули были выпущены из пистолета небольшого калибра типа «байард» или «байонн». Две пули застряли в стене, одна попала в цель. Мы навели справки и выяснили, что два года тому назад Гжибовски получила разрешение на владение оружием, зарегистрированным как пистолет системы «Байонн». Надеюсь, вы согласитесь: никаких сомнений в том, что Луксмана убила Лина Гжибовски, быть не может?

— Не знаю.

— Но ведь факты говорят сами за себя.

— Еще раз повторяю, мистер Берри, не знаю. Вообще, я не очень доверяю фактам, которые говорят сами за себя. К тому же все, о чем вы мне рассказали, является лишь косвенными доказательствами.

— Понимаю вашу позицию. Ваша задача охранять подопечную, а не топить ее. Хорошо, спасибо, что пришли, не буду больше вас задерживать. — Берри протянул визитную карточку. — Это мой телефон в отделе по расследованию убийств, как только вы узнаете что-то о местопребывании Лины Гжибовски, и не только о местопребывании, а вообще хоть что-то — сразу же позвоните нам. Это очень важно.

Подойдя внизу к портье-латиноамериканке, Джон положил на стойку двадцать долларов.

— Я частный детектив, меня зовут Джон Лейтнер. Это задаток, за то, что я задам вам несколько вопросов, и вы на них ответите.

— Хорошо, сэр. — Женщина спрятала банкноту в ящик под стойкой. — Я постараюсь ответить на все ваши вопросы, только не знаю, смогу ли я ответить на все из них. Я ведь тут сижу всю смену и вижу только то, что вижу.

— Не волнуйтесь, вопросы будут самые простые. Вас ведь зовут Флоренс?

— Да, Флоренс.

— Вы вроде первая поняли, что в квартире мисс Лины Гжибовски произошло убийство?

— Сэр, да, получается, первая. Только я не про убийство поняла, а про то, что там случилось что-то нехорошее.

— Как вы это поняли?

— Ну… Сначала мимо меня прошла мисс Лина, очень быстро прошла, даже не посмотрела в мою сторону. Почти тут же позвонил сосед мисс Лины, мистер Кейес, и сказал, что слышал в квартире мисс Лины звуки выстрелов. Я переспросила, может, это были не выстрелы, а просто громкие звуки, но он сказал, что ясно слышал выстрелы. Зная, что там остался мистер Луксман, я набрала номер квартиры по внутреннему телефону, но трубку никто не взял. Я подождала немного и снова позвонила, и трубку снова никто не взял. Тогда я подумала, подумала и вызвала полицию. Вот так все было.

— За время своего дежурства вы не заметили чего-то необычного?

— Да нет, ничего такого необычного я не заметила. Не считая, конечно, того, что случилось в квартире мисс Лины.

Задав еще несколько вопросов и не услышав ничего интересного, Джон достал визитную карточку, написал на ней номер мобильного телефона и передал портье:

— Хорошо, Флоренс, спасибо. Если мисс Лина вдруг появится или просто позвонит, скажите, мне очень нужно с ней увидеться. Независимо от того, что она вам скажет, сообщите ей номер, который я написал от руки, это мой мобильный телефон.

— Простите, сэр… — Флоренс вгляделась в карточку. — Что-то я не могу разобрать всех цифр, вы так быстро написали. Продиктуйте, пожалуйста.

Он терпеливо продиктовал номер; после того как портье его записала, спросил:

— Теперь все в порядке?

— Да, сэр, теперь все в порядке. — Флоренс вздохнула. — Не знаю, пригодится ли это вам, но незадолго до того, как к мисс Лине пришел мистер Луксман, ко мне подходил один человек. Он интересовался, доставили ли мисс Лине сервиз.

— Сервиз?

— Да, утром посыльный из магазина на Мэдисон-авеню доставил фарфоровый сервиз, который прислали мисс Лине. Этот посыльный попросил мисс Лину спуститься, чтобы та посмотрела сервиз и сказала, тот ли это фарфор, который она хочет. Так вот, этот мужчина интересовался, доставили ли мисс Лине сервиз.

— Как он выглядел?

— Белый, лет на сорок, плотный, видно, что крепкий мужчина. Он говорил с русским акцентом.

— Вы уверены, что именно с русским акцентом?

— Да, сэр, я ведь живу в Бруклине. Да, и еще, я сказала об этом полиции, у него был небольшой шрам. — Портье провела рукой вертикальную черту у левого виска. — Вот здесь.

— Небольшой шрам?

— Да, он как раз повернулся ко мне этой стороной, и я случайно увидела этот шрам.

— Что, мисс Лина спустилась за сервизом?

— Да, она спустилась, сервиз ей понравился, и она взяла его и поднялась наверх.

— Ясно. — Он положил на стол еще одну двадцатку, которая тут же исчезла. — Флоренс, попрошу, если вы увидите этого человека, позвоните мне тоже, хорошо?

— Хорошо, сэр, я вам позвоню.

Вернувшись в агентство и зайдя в кабинет, он начал было просматривать бумаги, но вскоре отложил их в сторону. Было ясно, что нормально работать сегодня он уже не сможет.

Хоть он и выразил Берри сомнение, что Кеннета Луксмана убила Лина, Джон был уверен: причиной смерти миллиардера мог стать только ее выстрел. Не было у него сомнений и в том, как он должен себя сейчас вести. Лина поручила ему охранять ее, он получил от нее аванс, и цель сейчас у него может быть только одна: оберегать ее от любой опасности. В том числе и от опасности, в которую она попала, убив Луксмана.

Только тут он вспомнил, что поставил «хонду» у тротуара, но забыл бросить в счетчик дополнительную порцию двадцатипятицентовых монет.

Спустившись и остановившись у машины, услышал сзади:

— Джон…

Обернулся — Лина. В темно-синем костюме и сером берете, с висящей на плече сумкой, она стояла среди огибающих ее прохожих, глядя на него с какой-то странной улыбкой. В следующее мгновение он понял, что это не улыбка, а что-то вроде беспомощной гримасы, после которой она наверняка расплачется.

— Лина… — Подойдя к ней, взял ее под руку. — С тобой все в порядке?

— Не уверена, что все в порядке. — Ее губы дрожали. — Ты уже все знаешь?

— Да, я все знаю. Садись, обо всем поговорим в машине.

Пока они крутились по мидтауну, Лина сидела спокойно, но когда выехали на экспрессвей, он увидел: по ее щекам текут слезы. Тронул за руку:

— Лина… Перестань, все уладится.

— Да нет, ничего не уладится. — Достав из сумки платок, вытерла слезы. — Извини, просто я уже на пределе.

— Все будет в порядке, вот увидишь.

— Ничего не будет в порядке, но спасибо. — Некоторое время она сосредоточенно смотрела вперед. — Ты в самом деле все знаешь?

— Я знаю, что Кеннет Луксман между двенадцатью и половиной первого дня был убит в твоей квартире выстрелом в сердце. И что полиция уверена, что это сделала ты.

— Полиция права, это сделала я. — Выдержав его взгляд, усмехнулась. — У тебя нет желания сдать меня полиции?

— Нет. У меня есть желание охранять тебя. Ведь у нас с тобой заключен договор об охране.

— Договора пока нет. Есть аванс, который я тебе заплатила.

— Есть и договор, в пяти экземплярах. Все пять экземпляров лежат у меня в кейсе. Когда мы остановимся, ты их подпишешь.

— Джон, мне не до договоров, но ладно. Куда мы сейчас едем?

— К Холланд-туннелю. Проедем в Джерси-Сити, там встанем где-нибудь, спокойно поговорим. Наверное, хочешь есть?

— Да, я перекусила бы что-нибудь.

— В Джерси-Сити есть несколько ресторанчиков на отшибе, подъедем к одному из них.

Выехав из Холланд-туннеля, он повернул к гавани для катеров и яхт, и почти тут же зажужжал мобильный телефон. Поднес трубку к уху:

— Хэлло? — Трубка молчала, и он повторил: — Хэлло, кто это?

Ответа не последовало, и он отключил связь.

— Кому-то очень захотелось убедиться, работает ли мой мобильник. — Открыл кейс. — Я забыл сказать, я нашел твою сумочку, она была в машине, под жакетом. Машину я поставил в платный гараж, а сумочка вот.

— Спасибо, я так и думала, что я ее не потеряла. — Взяв сумочку, открыла ее и тут же закрыла. — Слава богу, теперь хоть у меня есть кредитки.

— Кредитки у тебя есть, но советую о них забыть, если не хочешь, чтобы полиция знала, где ты в данный момент находишься.

— Я совсем не хочу, чтобы полиция знала, где я в данный момент нахожусь. Хорошо, я о них забуду. Тем более что, пока бродила по городу, я успела снять со счета десять тысяч.

Въехав в гавань, он остановил «хонду» у ресторанчика, который посещал довольно часто.

— Перекусим здесь?

— Давай, мне все равно.

— Здесь неплохо, к тому же всегда можно найти место, где тебя никто не увидит и не услышит.

Они сели на терраске у самой воды; после того как с ужином было покончено, Лина надолго замолчала, повернув голову и рассматривая виднеющийся за каналом Либерти Стейт-парк. За парком в колеблющемся вечернем воздухе была видна переливающаяся огнями панорама Манхэттена, Эллис-Айленд, статуя Свободы. Наконец, не поворачиваясь, сказала:

— Знаешь, я не хотела тебе говорить, но вчера меня чуть не убили.

— Чуть не убили?

— Да. Ты ведь знаешь, последние три года я практически жила с Кеннетом Луксманом как с мужем. Ты знаешь это?

— Знаю.

— Я не буду рассказывать, как мы с ним встретились и как все произошло. Просто у нас была любовь, во всяком случае, так мне казалось. Ну а вообще… Вообще, я родилась в Москве, я русская. У меня американское гражданство, но я… Я русская.

Вспомнив о разговоре с портье Флоренс, спросил:

— Слушай, ты, случайно, не знаешь русского лет сорока, высокого, крепкого, узколицего, светлоглазого, со шрамом вот здесь? — Он тронул пальцем левый висок.

— Нет. У меня вообще нет ни одного знакомого русского, у которого на лице есть шрамы. А что этот русский?

— Сегодня, за полчаса до того, как Кеннет Луксман пришел к тебе, этот русский подошел к Флоренс, вашей портье, и поинтересовался, доставили ли тебе заказ.

— Так он, наверное, имел в виду фарфоровый сервиз, который мне принесли утром.

— Да. Ты заказывала этот сервиз?

— Нет, не заказывала, мне его прислали.

— Кто?

— Не знаю. Скорее всего, это сделал Кеннет.

— Ты спросила у него об этом?

— Нет, мне было не до вопросов. Я же сказала, как только он вошел в квартиру, сразу обрушился на меня с руганью. А что?

— Похоже, этот сервиз тебе прислали специально. И человек интересовался, доставили ли тебе этот заказ, тоже специально. У него была какая-то своя цель. Ладно, извини, я как будто тебя прервал?

— Да нет, ты меня не прервал. Просто я хотела рассказать, как все это получилось… С Кеннетом.

— Так расскажи.

— Рассказывать надо издалека.

— Так расскажи издалека.

— Попробую. — Помолчала. — Мама у меня была театральной актрисой, а папа художником. Их уже нет в живых, они умерли, когда мне было девятнадцать лет, один за другим. Мама сильно болела, ну а папа — он просто не смог жить без нее. Они оба умерли молодыми, совсем молодыми, и меня стала воспитывать бабушка. После школы я поступила в Художественную академию, на искусствоведческий факультет, работала в Москве, в Третьяковской галерее. Потом встретила человека из фирмы Донны Каран, модельера, он перевез меня в Нью-Йорк, мы с ним оформили брак, я стала работать моделью. Потом мы с ним разошлись, а на одном из показов меня увидел Кеннет. И… — Помолчала. — Понимаешь, как бы тебе объяснить… В моей связи с Кеннетом не было никаких меркантильных соображений. Никаких. Я и до него неплохо зарабатывала у Донны Каран. Он… просто… Он меня увлек. Понимаешь?

— Понимаю.

— Ну а потом… Потом я вдруг увидела всю его изнанку. И поняла, что все эти три года имела дело с пустым местом. Но знаешь, как это бывает в жизни. Как-никак мы с ним долгое время были связаны, он многое сделал для меня, купил квартиру, машину, положил на мой счет деньги. Вообще, когда долго вместе, не так просто все порвать. Но он мне облегчил задачу.

Ее молчание показалось Джону слишком долгим, и он решил спросить:

— Облегчил чем?

— Подсунул любовника. Правда, то, что он мне этого любовника подсунул, я поняла только вчера. Этого парня, которого мне подсунул Кеннет, зовут Майлс Гутиеррес. Отец у него пуэрториканец, мать ирландка. Весной мы с Кеннетом были во Флориде, и на одной из парти этот Майлс оказался рядом со мной. Знаешь, в тот момент внутри меня была абсолютная пустота. А тут вдруг этот Майлс, высокий, красивый, к тому же художник, еще не признанный, но надеющийся на признание. Не очень богатый, то есть, если честно, совсем не богатый, а скорее бедный. Но меня как раз это в нем и привлекло. Именно такой человек был мне в тот момент нужен. И я, знаешь, нырнула в этого Майлса как в омут, не думая ни о чем. А вчера днем Майлс начал меня душить. И чуть не задушил до смерти.

— Не понимаю. Как это чуть не задушил до смерти?

— Так. Причем произошло это на Стейтен-Айленде, в доме, который, как Майлс мне потом признался, ему на свои деньги снял Кеннет. Все было как обычно, Майлс мне утром позвонил, я к нему приехала. Прошла на кухню, чтобы приготовить кофе. И вдруг чувствую: кто-то сзади набросил мне на шею что-то мягкое и плотное и начал душить. Уже потом я увидела, что это было полотенце.

— Он начал тебя душить, и что дальше?

— Я сначала не поняла, кто это. Я просто знала, что вот-вот умру. Стала изо всех сил выворачиваться, крутиться. И когда уже совсем подумала, что все, мне конец, вдруг нащупала на столе молоток. Знаешь, есть такие молотки для отбивания мяса. Я, конечно, не знала, что это молоток для отбивания мяса, я просто нащупала ручку и поняла, что на ней что-то тяжелое. И стала бить. Бить, бить по голове этого человека. И он в конце концов отпустил меня и упал. Он был в черной маске с прорезями для глаз, я сняла ее и увидела, что это Майлс. Зачем он надел эту маску, я не знаю, я ведь его все равно не видела, он подошел сзади. Когда я сняла маску, он был весь в крови. Я подумала, он вот-вот умрет. Знаешь, было какое-то двойственное чувство. Я понимала, что он мой убийца, и в то же время мне было его ужасно жалко. Я хотела вызвать скорую, но он стал умолять, чтобы я не вызывала. Обещал, что все расскажет. Он был совсем плох, еле говорил. На полу была целая лужа крови. Он рассказал, что это Кеннет подговорил его познакомиться со мной, объяснив, что я вроде как ему надоела. А потом, совсем недавно, Кеннет пообещал заплатить ему пятьсот тысяч баксов за то, что Майлс меня убьет. Они все разработали до точки. Ну и… — Помолчала. — Если бы не этот молоток, я бы уже была мертва.

— Что было дальше?

— Знаешь, я очень боялась, что он умрет. Майлс стал упрашивать, чтобы я не вызывала полицию и вообще никому ничего не говорила. В общем, я его перебинтовала, вызвала такси, натянула ему на голову вязаную шапку, вывела из дома. Он сказал, что прямо на этом такси поедет в аэропорт и улетит в Майами, попросил немного денег. У меня в сумочке было что-то около двух тысяч долларов, я дала ему полторы тысячи. И он уехал. Больше я его не видела.

— А потом?

— Что было потом, я сейчас плохо представляю. Я себя чувствовала просто ужасно, меня предали все, кому я верила. Знаешь, у меня даже в какой-то момент мелькнула мысль броситься с Бруклинского моста. Честное слово. К тому же я ведь понимала: раз Кеннет почему-то решил меня убить, он этого рано или поздно добьется. Ну и… Я просто ездила по городу. Мне не хотелось никого видеть, абсолютно никого. Потом я зашла в «Мершантс», а потом туда пришел ты. Не знаю уж почему, но ты меня как-то поддержал. Просто тем, что оказался рядом. — Помолчав, вздохнула. — В письме, которое мне вчера передал Роберто, Кеннет написал, что придет сегодня в двенадцать. Я не хотела, чтобы ты при этом присутствовал. Когда ты ушел, я стала готовиться к приходу Кеннета, я ведь понимала — он уже все знает про Майлса. У меня есть пистолет, я его спрятала в ванной, под стопку белья. Когда Кеннет пришел, он сразу стал меня оскорблять. Сказал, что я потаскуха и что он меня сейчас задушит. А потом просто набросился на меня. Я вырвалась, побежала в ванную, достала пистолет. Я хотела только испугать его, но он был какой-то просто озверевший. Догнал меня, повалил на пол, стал душить. Я поняла, что он сейчас меня убьет, вырвалась и несколько раз выстрелила в него. Я не думала, что его убью, но он упал, и я увидела, что он мертв. Когда это поняла, я ушла. — Некоторое время она сидела молча. — Я была просто в безвыходном положении, ведь я понимала, что полиция меня ищет. И нет ни одного человека, который мог бы мне помочь.

— Такой человек есть, это я. Надо было позвонить мне в агентство.

— Джон… Я хотела, но я ведь не знала, как ты ко всему этому отнесешься. И… — Закусила губу. — И что будет дальше, я не знаю.

Он сам плохо представлял, что нужно делать дальше, тем не менее сказал как можно более твердым голосом:

— Дальше мы будем бороться. По тому, что я от тебя услышал, ты действовала в пределах необходимой обороны.

— Джон, какая еще необходимая оборона… Ты не знаешь отца Кеннета, если он решит кого-то уничтожить, он уничтожит его обязательно. Кеннет у него был единственный сын, он в нем души не чаял. Он наймет лучших адвокатов и добьется, чтобы меня на всю жизнь упекли в тюрьму.

— Это мы еще посмотрим.

— Джон… Я понимаю, ты хочешь меня поддержать. Но если полиция меня поймает, все кончено.

— Во-первых, я сделаю все, чтобы полиция тебя не нашла. Во-вторых, не нужно отчаиваться. — Он помолчал, перебирая аргументы. — Знаешь, очень важно выяснить, зачем Кеннет во что бы то ни стало хотел тебя убить.

— Ну вот совсем понятия не имею. Совсем.

— Вообще, ты хорошо знаешь его отца?

— Я его никак не знаю, Кеннет меня с ним не знакомил. Просто я несколько раз видела его, на каких-то парти. Он был против нашей связи, и мне кажется, он меня терпеть не может.

В ее взгляде, устремленном в сгущающиеся сумерки, чувствовалась неуверенность. Решив поддержать ее, Джон сказал:

— Не волнуйся, все будет в порядке, вот увидишь. Пока же нам надо просто найти место, где мы можем провести ночь. Причем гостиница исключена.

— Почему?

— Потому что копы наверняка начнут обзванивать все отели и интересоваться молодой женщиной с твоими приметами. Подожди, позвоню одному приятелю, у него неподалеку свой загородный дом.

Достал из кейса телефон, набрал номер, услышав знакомое «Хэлло?» Дэна Таччини, сказал:

— Дэн, привет, это Джон. Слушай, твое логово в Вихокене, оно как, сейчас свободно?

— Свободно. Что, есть надобность?

— Есть. Мне и моей приятельнице не хотелось бы светиться в Нью-Йорке. В Вихокене оно как-то спокойнее.

— Нет проблем. Ты сам-то сейчас где?

— Как раз недалеко от твоего дома, в ресторане «Сэнд-Бар».

— А, в моем любимом. Ну что, ты ведь знаешь мою соседку, миссис Дэлоун, я ей позвоню и скажу, чтобы она дала тебе ключи. Подъезжай со своей знакомой и живите сколько хотите. Все. Желаю удачи.

— Тебе тоже. — Отключил связь. — Все в порядке, дом есть, можем ехать в Вихокен. Вообще, может, посидим здесь еще?

— Да, конечно.

Они сидели, обмениваясь ничего не значащими замечаниями, и он поймал себя на мысли, что ему не хочется уходить. Он вспомнил, как Лина сказала, что он ее поддержал просто потому, что оказался рядом, и подумал, что у нее самой есть способность поддерживать, оказавшись рядом. Сейчас рядом с ней ему было легко и просто.

Глава 6

Когда, выйдя из ресторана, они подошли к стоянке, темнота накрыла всю гавань. Свет редких фонарей на столбах вдоль канала лишь подчеркивал черноту неба.

«Хонда» ждала их на своем месте.

Включив мотор, Джон направил машину к выезду из гавани. Пустынный проезд, по которому они передвигались, был освещен слабо, силуэты застывших на воде яхт еле угадывались.

У самого выезда из города он заметил стоящую у обочины машину, на вид пустую. Решив, что фары дальнего обзора уже не нужны, выключил их — и в тот же момент по корпусу «хонды» что-то часто застучало.

Сначала он подумал, что корпус обдала гравием пытающаяся обогнать его машина, но уже в следующую секунду понял: это не гравий. Кто-то, засев в тени выезда на Марин-бульвар, бьет по ним из автомата с глушителем. То, что это автомат с глушителем, он определил по характерным хлопающим звукам. Зазвенели пробитые пулями стекла.

Все, что начал делать в следующее мгновение, он делал автоматически, поскольку к таким атакам, внезапным, из-за угла, был приучен не только на бесчисленных тренировках, но и в боевой обстановке. Пригнув правой рукой Лину, пригнулся сам и, удерживая руль левой рукой, дал полный газ. «Хонда» рванула вперед.

— Что это? — Лина, голова которой была прижата его рукой к коленям, смотрела на него в ужасе.

— По нам стреляют. Застынь.

Выглянув через пару секунд, увидел, что машина, черный «стейшн-ваген», стоявшая раньше у обочины, теперь встала поперек дороги, перегораживая выезд. Они оказались в западне, и он резко свернул влево, но тут же с этой стороны заработал второй автомат с глушителем. Оценив обстановку, нащупал переключатель скорости, перевел на задний, нажал педаль газа. Машину бросило назад. Куда они едут, он понятия не имел, он видел лишь лицо Лины, которое неясно белело в темноте. Если они успеют быстро отъехать, то смогут, выскочив из «хонды», попытаться скрыться где-то на территории гавани. И, если повезет, сесть в какой-то катер и уйти от преследования.

Некоторое время пули все еще долбили обшивку корпуса и радиатор. Наконец, когда они выехали из зоны обстрела, стрельба прекратилась. Встретившись с ним взглядом, Лина прошептала:

— Джон, я боюсь… Что нам делать?

— Вываливаться из машины и бежать.

— Куда?

— Не важно куда, в машине они нас накроют. Возьмись правой рукой за ручку двери и, как только я заторможу, прыгай. И ложись на землю.

— А ты?

— Я прыгну вслед за тобой. — Резко затормозил. — Давай.

Рванув дверную ручку, Лина вывалилась из машины и, присев на корточки, пригнула голову. Выпрыгнув вслед за ней, он увидел в полутьме двери небольшого служебного здания, припаркованные дома-трейлеры и дальше стоящие на ремонтных стапелях яхты. Посмотрел в сторону ворот, ведущих в гавань, там неясно подрагивали два людских силуэта. Те, кто стрелял по ним из автоматов, бежали сюда, но пока они были далеко.

— Лина, видишь там, за трейлерами, яхты на стапелях? Беги туда и встань у первой яхты, я подойду сразу за тобой. Давай, нам нужно как можно скорее уйти от нашей машины.

— Хорошо… — Она побежала к трейлерам. Убедившись, что те, кто бегут сюда, их пока не видят, Джон побежал за ней, схватил за руку и увлек за собой к каналу. Здесь, остановившись в тени стапеля, заметил два катера, ошвартованные у берега; сиденья одного из них были накрыты брезентом. Пригнувшись, прошептал:

— Бежим к этим катерам, быстрее.

Спрыгнув на катер, помог ей спуститься, отогнул полог:

— Под брезент, мигом.

Подождав, пока она скроется под брезентом, влез сам; прижавшись к ней, шепнул:

— Пригнись как можно ниже, голова не должна выпирать.

— Хорошо… Джон, я боюсь, вдруг они нас найдут?

— Не думай об этом. Твой пистолет с тобой?

— Да, в сумке.

— Достань его. — Нащупав ее руку с пистолетом, спросил: — Какой он марки?

— «Байонн».

— Сколько выстрелов ты из него сделала?

— Три или четыре, точно не помню.

— Обойму не меняла?

— Нет.

Взяв пистолет, оттянул и снова поставил на место предохранитель. «Байонн» против двух автоматов с глушителями был не лучшим вариантом, но все же это было огнестрельное оружие.

Он слышал ее дыхание; прижавшись губами к его уху, она прошептала:

— Джон, что теперь?

— Лежать и молчать. Долго лежать и молчать.

— А потом?

— Потом надо отвязать швартов и, не вылезая из-под брезента, дать катеру отплыть по течению в Гудзон. Если в баке осталось горючее, мы сможем дойти на этом катере куда хотим. Но даже если горючего нет, мы все равно куда-нибудь доплывем.

Примерно с полчаса они лежали, настороженно прислушиваясь. Вокруг стояла тишина, были слышны лишь слабый плеск воды и редкое постукивание катеров о причал. Несколько раз Лина пыталась заговорить с ним, и каждый раз он обрывал эту попытку, сжимая ее руку и произнося: «Тсс…»

Наконец, приблизив губы вплотную к его уху, она прошептала: «Прошла уже целая вечность, они давно ушли». «Это только кажется, что вечность, — ответил он еле слышным шепотом. — Потерпи». — «Но я не могу больше так лежать, у меня все затекло». — «Пожалуйста, потерпи еще немного. Постарайся». — «Хорошо», — прошептала она.

Почти сразу же после этого он услышал звук шагов.

Звук был совсем слабым, всего лишь еле слышное шуршание. Но в том, что это были шаги, причем не просто шаги, а почти бесшумная поступь настоящего профессионала, сомнений у Джона не было.

Предупреждая Лину, тронул ее руку. Оттянул предохранитель пистолета.

Звук шагов стих почти у самого катера. Прошло несколько секунд, и голос по-русски, скорее всего по радиотелефону, сказал:

— Косой, что у тебя? Да ну, б…дь, не говори, будто сквозь землю провалились. — Наступила долгая пауза, затем тот же голос сказал: — Да нет, Косой, я же сказал, у меня пока ноль, ноль вглухую. Нуда. Ага. Хорошо, иду.

Шаги прошуршали снова и стихли. Он чувствовал, Лина хочет что-то сказать, и каждый раз предупреждал эту попытку, сжимая ее руку. Наконец, приблизив губы к его уху, она спросила шепотом:

— Ты понял, что он сказал?

— Я понял, что они обшаривают всю территорию гавани. Ладно, полежим еще немного, и я отвяжу швартов. Потерпи.

Выждав, приоткрыл край брезентового полога, всмотрелся в темноту. В слабом отсвете дальнего фонаря можно было рассмотреть силуэт стапеля.

Продвинувшись к корме, стал осторожно шарить рукой у борта. Облегченно вздохнул: рука нащупала короткое металлическое весло. Теперь, даже если в баке не окажется горючего, он сможет заставить судно двигаться.

Не поднимая головы, осмотрел корпус. Это был катер фирмы «Макгрегор», примерно четырехметровой длины, удержать его с помощью весла он сможет легко.

Держа «байонн» на изготовку, перевалился на причал. Не вставая, снял швартов, но этого оказалось мало, катер помимо швартова был скреплен с причалом еще и цепью с висячим замком. Сорвав цепь с помощью весла, с силой провел катер вдоль причала, резко оттолкнулся и прыгнул на борт.

Пройдя по инерции, катер сделал несколько медленных вращательных движений, постепенно приближаясь к середине канала. Приготовив весло, услышал у себя под ухом шепот:

— Ну что?

— Все в порядке, нас сносит в Гудзон. Выпрямившись, начал отгребать веслом, стараясь не дать катеру приблизиться к берегу. Мимо медленно проплыли освещенные фонариками пустые террасы ресторана.

Когда на Гудзоне их подхватило течением, он понял: они спасены. Лишь сейчас он удосужился взглянуть на датчик горючего — бак был пуст. Однако это его особенно не огорчило, берег был близко.

С помощью невероятных усилий ему удалось загнать катер между двумя камнями мола. Камень, на который могла перейти Лина, был совсем рядом, тем не менее, шагнув за борт, она ухитрилась промахнуться.

Спрыгнув на камень, обернулся — течение медленно уносило катер в залив. Подсадив Лину на гранитную основу парапета, помог ей перелезть через ограду, перебрался сам. Заметив, что она дрожит от холода, набросил на нее свой пиджак:

— Потерпи. И учти, все изменилось, в Вихокен ехать нельзя, нас там могут ждать.

— Ждать? Кто?

— Те, кто нас обстреляли.

— О господи… — Она прижалась к нему, пытаясь согреться. — Джон, но почему? Откуда они знают, что мы поедем в Вихокен?

— Оттуда, что они знают номер моего мобильника и слышали мой разговор с Дэном.

— А как они узнали номер твоего мобильника?

— Точно не знаю, но думаю, от Флоренс, вашей портье.

— От Флоренс… — Снова прижалась к нему. — Что же делать?

— Ничего, как-нибудь выпутаемся. Нужно только дойти до ближайшего телефона-автомата.

Телефон-автомат они нашли на прилегающей к парку улочке. Набрав номер миссис Дэлоун и услышав ее «Хэлло?», Джон сказал:

— Добрый вечер, миссис Дэлоун, это Джон. Дэн предупредил вас, что я подъеду?

— Конечно. Вообще, Джон, куда вы пропали? Я специально не ложусь спать, а вас все нет.

— Миссис Дэлоун, тысяча извинений, но я не приеду, у меня изменились планы. Огромная просьба: если кто-то будет спрашивать обо мне, не важно кто — вы ничего не знаете. Кем бы этот спрашивающий ни прикидывался, вы меня не видели и не слышали. И постарайтесь запомнить, как он будет выглядеть.

— О господи… Хорошо, Джон.

— Огромное спасибо, что вы меня ждали, всего доброго. Нажав на рычаг, подумал: сейчас вернее всего будет позвонить Скотту Олсену, с которым они дружат еще со школы. У Олсена была квартира-кондоминиум в Нью-Йорке, в районе Квинс-Астория, где он жил с женой. Детей у них не было.

Соединившись с помощью службы «Коллект колл» с Олсеном, услышал хриплый голос:

— Хэлло? Джон, что случилось?

— Мне нужно переночевать.

— Переночевать?

— Да. Причем не одному, а с девушкой.

— Черт… — Скотт помолчал. — Джон, извини… Что, это так важно?

— Я бы даже сказал, сверхважно. Но если я тебя затрудню, позвоню кому-то другому.

— Нет, ты что, конечно, приезжай, нет разговоров. Ты сейчас где?

— В Джерси-Сити. Может, ты просто оставишь ключи у портье?

— Хорошо, я оставлю ключи. Тогда вы сразу проходите в ближнюю спальню, там все будет постелено. И постарайтесь не шуметь, я должен встать в шесть, а Дженни встает еще раньше.

— Не волнуйся, ты не услышишь ни звука.

— Тогда все. Ключи будут у портье.

Такси, которое Джон вызвал по телефону-автомату, подъехало к ним через десять минут. Еще через час они уже входили в квартиру Олсенов.

Комната, которая была для них приготовлена, оказалась просторной и уютной. Прикрыв дверь, Лина села на одну из кроватей. Несколько секунд сидела, закрыв лицо ладонями; наконец, тряхнув головой, сказала:

— О мой бог… Просто не верится, что мы в безопасности.

— Тем не менее мы в безопасности. Знаешь, я подумал вот о чем: в Москве у меня есть друг, Павел Молчанов, директор детективного агентства.

— И что этот твой друг?

— Он большой знаток во всем, что касается российской братвы. Мне кажется, есть смысл ему позвонить.

— Так позвони.

— Больше того, я считаю, раз здесь замешаны русские, имеет смысл пригласить Павла нам помочь. Он один из лучших детективов, которых я знаю.

— Замечательно, пригласи его. Я ему заплачу так же, как тебе.

— Отлично. В таком случае я позвоню ему прямо сейчас. В Москве одиннадцать утра, он наверняка у себя в офисе. Как, потерпишь? Не заснешь?

— Не знаю, может, и засну… Устала жутко… Ладно, в любом случае давай звони своему другу.

Взяв трубку, Джон набрал код Москвы и номер агентства «Охранник». Трубку снял сам Павел Молчанов, и после взаимного обмена приветствиями Джон коротко рассказал, что произошло с ним и с Линой, его новой клиенткой. На вопрос Павла, что нужно от него лично, Джон сказал, что просит его помочь выяснить, кем может быть человек по кличке Косой.

К его удивлению, Павел попросил его повторить рассказ и во время повтора просто замучил вопросами. В конце концов, не выдержав, Джон спросил:

— Пол, неужели все это так важно?

— Очень важно. Вообще, не хочу тебя расстраивать, но, похоже, ты со своей клиенткой влип в серьезную историю.

— Это я уже понял. Но ты согласен помочь?

— Да, я согласен помочь, но вы должны до моего приезда спрятаться так, чтобы вас не смог найти никто. Ни полиция, ни те, кто на вас напали. И ждать.

— И долго мы должны ждать?

— Пару дней как минимум. Как только у тебя появится мобильник, который не прослушивается, позвони мне в агентство. Если меня не будет, оставь сообщение. И запомни: то, что я от тебя услышал, слишком сложно и слишком серьезно.

Посмотрев на Лину, которая в этот момент брезгливо стягивала с себя сырую одежду, Джон спросил:

— Что ты имеешь в виду? То, что случилось с Кеннетом Луксманом?

— Это тоже. Но гораздо серьезнее то, что вас обстреляли из автоматов с глушителями люди, среди которых есть человек по кличке Косой.

— Что… — Посмотрев, как Лина входит в ванную, Джон добавил: — Ты так думаешь?

— Я в этом уверен. Если хочешь, чтобы я вместе с тобой занялся этим всерьез, потерпи день-два, мне надо выяснить некоторые детали.

Глава 7

Покрутившись на своем «фольксвагене» по переулкам в центре Москвы, Павел Молчанов нашел наконец названный по телефону адрес. Остановив машину у старинного трехэтажного особняка, поднялся по каменным ступеням на крыльцо и позвонил. Не заметив никакой реакции, попробовал открыть дверь, но она не поддалась. Позвонил снова, и, судя по раздавшимся за створкой скрежещущим звукам, на этот раз звонок подействовал.

Дверь приоткрылась, выглянувший из-за нее сержант в форме войск госбезопасности несколько секунд изучал его взглядом. Взглянув на что-то, что держал в руке, возможно, на его фотографию, сказал:

— Пожалуйста, проходите. — Подождав, пока Павел войдет, спросил: — Простите, вы по какому вопросу?

— У меня назначена встреча с Федором Андреевичем Свириным[4].

По взгляду сержанта было ясно: то, что он пришел к Свирину, часовому известно, и вопросы, которые теперь будут заданы, — пустая формальность. Однако Павел хорошо знал порядки в ФСБ и знал, что отвечать на эти вопросы он должен по всем правилам.

Не отводя взгляда, сержант спросил:

— Фамилия, имя, отчество?

— Молчанов Павел Александрович.

— Род занятий?

— Директор охранно-детективного агентства «Охранник».

— Попрошу паспорт.

Павел протянул паспорт. Пока сержант перелистывал страницы документа, он заметил: чуть в стороне стоит человек в стандартном сером костюме.

Изучив паспорт, сержант вернул его:

— Проходите, вас проводят.

Человек в сером костюме, сделав знак, подошел с Павлом к кабине лифта; когда они вошли, нажал кнопку третьего этажа. Выйдя на третьем этаже, показал на кресло в холле:

— Пожалуйста, садитесь, вас вызовут.

— Долго ждать?

— Вряд ли долго.

Человек ушел.

Подумав, что Свирин, который сам же попросил его приехать, вполне мог бы принять его сразу, Павел сел в кресло и взял один из лежащих на столике журналов.

Павел Молчанов был москвичом, но самым тесным образом связан с маленьким провинциальным Рыбинском, потому что и мать, и отец были из Рыбинска. Живя в Рыбинске, его родители тем не менее друг друга не знали и познакомились лишь в Москве, в МГУ, где отец был профессором, а мама студенткой.

Его назвали Павлом в честь деда со стороны матери, на которого он был очень похож. У него были такие же, как у деда, выступающие надбровные дуги, такой же скошенный лоб, такой же прямой хрящеватый поморский нос, такие же темно-русые волосы и голубые глаза. Пошел он в деда и силой, и ростом, которого чуть не хватало до метра девяноста.

Когда ему исполнилось десять, отца пригласили в США преподавать в Гарвардском университете. До пятнадцати лет Павел, или Пол, как его там звали, ходил в американскую школу. Когда срок работы в Гарварде закончился, отец отказался от нового контракта, и они вернулись в Москву. По-английски Павел к тому времени говорил свободно, так что мог выбрать любой языковой вуз. Он выбрал военный институт иностранных языков и, получив диплом, начал службу военным переводчиком при штабе 201-й дивизии в Таджикистане[5]. Затем была служба в составе российских миротворческих сил в одной из республик бывшей Югославии, и именно там судьба свела его с Джоном Лейтнером. Там же, на Балканах, произошло ЧП, повлиявшее на многое в его жизни. Будучи всего лишь капитаном, он ударил майора, дежурного по части, ударил за дело. После удара потерпевшего с легким сотрясением мозга отправили в медсанбат, и Павлу грозил трибунал, однако в конце концов все обошлось и его просто отправили в запас. Без дела он сидеть не мог и в конце концов вместе с друзьями учредил на паях охранно-детективное агентство «Охранник». Друзьями были полковник штаба части, где произошло ЧП, Сергей Радич, ушедший после случившегося в знак солидарности в отставку, и Константин Костомаров — один из лучших в Москве адвокатов по уголовным делам. Формально директором агентства считался Молчанов, но фактически все дела в агентстве они решали сообща.

Журнал, который он взял, был американским и назывался «Виктория сикретс»; полистав его и не найдя ничего интересного, Павел вернулся к обложке. На ней была изображена девушка в красном бикини; сидя на шкуре белого медведя, в которую она упиралась одной рукой, девушка загадочно улыбалась, глядя куда-то вдаль широко раскрытыми светло-зелеными глазами.

Глянул на надпись: Лина Гжибовски. Ничего не скажешь, подумал он, эта Лина Гжибовски чертовски хороша. Настолько хороша, что заставляет всматриваться в фотографию чуть ли не с замиранием сердца.

На обложке другого журнала, «Вог», лежащего на столике, также была изображена Лина Гжибовски, но уже в вечернем туалете с большим декольте.

В туже секунду, вспомнив, что Линой Гжибовски зовут девушку, о которой вчера утром, позвонив из Нью-Йорка, ему рассказал Джон Лейтнер, выругал себя. Затем, сообразив наконец, что это штучки Свирина, с досадой бросил «Вог» на столик. Не хватало еще, чтобы об отношениях Джона и Лины Гжибовски, а также о том, что Джон и Лина вместе скрываются от полиции, знала вся ФСБ.

От этих рассуждений его оторвал скрип двери, из-за которой выглянул Свирин.

Внешность полковника была самой что ни на есть заурядной: обширная лысина, нос, состоящий из нескольких бугорков, густые пшеничные брови и глаза цвета, который можно было бы назвать палевым. Будто сознавая незначительность своей внешности, Свирин всегда отличался подчеркнутой элегантностью, носил хорошо сшитые костюмы и безукоризненно подобранные к ним галстуки. Сейчас на нем был однобортный пиджак болотного цвета, черные брюки и галстук в косую лимонно-черную полоску.

Встретив взгляд Павла, Свирин изобразил приятельскую улыбку:

— Паша, добрый день. Извините, что заставил вас немного подождать.

— Добрый день, Федор Андреевич. Ничего страшного.

— Думаю, вы здесь не скучали. Или скучали?

— Нет, я здесь не скучал.

После короткой паузы Свирин вздохнул:

— Ладно, не обижайтесь. Проходите, надо поговорить. Войдя в кабинет, Павел после знака Свирина сел в кресло. Устроившись за столом, полковник внимательно посмотрел на него:

— Паша, простите, мне кажется, вы чем-то недовольны?

— Да, Федор Андреевич, уж извините, я не в восторге.

— Понятно. И чем же вы недовольны?

— Прежде всего я недоволен Радичем, который, как я теперь понял, слишком подробно пересказал вам мой разговор с Джоном Лейтнером. К вам же у меня претензия только одна — по поводу журналов, которые лежат на столике в холле.

— И чем же вам не нравятся эти журналы?

— Федор Андреевич, ну мы ведь с вами мужчины, мужики, так ведь?

— Да, мы мужчины и мужики, и что дальше?

— Дальше то, что Джон все же мой друг. И оповещать о его взаимоотношениях с Линой Гжибовски всю ФСБ не очень, я бы так сказал, прилично.

— Паша… — Свирин застыл, вглядываясь в стол. — Паша, вы обвиняете меня в том, в чем я не виноват. То, что я попросил порученца принести сюда эти журналы, еще не значит, что я оповестил всю ФСБ, что Джон Лейтнер и Лина Гжибовски состоят в интимной связи. Радич сказал мне, что Лина Гжибовски — клиентка Джона. Разве это секрет?

— Нет, это не секрет.

— Так, раз это не секрет и раз мы с вами в самом деле мужики, а не младенцы, разве грех предположить, что парень вроде Джона, встретившись с Линой Гжибовски, не останется при этом невинным? Грех или нет?

Встретив взгляд Свирина, Павел подумал: он очень хотел бы, чтобы у Лины Гжибовски с Джоном ничего не было.

— Ладно. — Отвел глаза, делая вид, что рассматривает потолок. — Нет, это не грех.

— Ну вот. Радич сказал мне, что Лина Гжибовски — клиентка Джона. Но он мог мне этого не говорить, потому что сообщениями о том, что Лина Гжибовски убила Кеннета Луксмана, а также о том, что ее личным телохранителем является Джон Лейтнер, заполнены все нью-йоркские газеты и весь Интернет. А вы пеняете мне на то, что я положил перед вами два старых журнала с Линой Гжибовски на обложке.

— Ладно, Федор Андреевич, забыли.

— Хорошо, забыли. — Открыв ящик, Свирин достал фото и протянул Павлу. — А теперь посмотрите это.

Взяв фото, Павел сразу же узнал Георгия Кирьякова, или Косого. За последние сутки, усиленно занимаясь биографией авторитета, он изучил это лицо до последней детали.

Правда, особых успехов, по его собственному мнению, он в изучении биографии Косого не добился. То, что он узнал, лежало на поверхности и наверняка было известно всем российским спецслужбам. Георгий Денисович Кирьяков, он же Джордж Кирьят, кличка Косой, гражданин России и Израиля, родился в Москве, сейчас находится в Нью-Йорке. Сорок девять лет, крупный криминальный авторитет, начинал в России, но уже несколько лет действует только за границей. Здесь, в России, прокрутил несколько афер, связанных с алюминием, служил в частях особого назначения, воевал в Афганистане. После Афганистана был арестован по подозрению в нескольких убийствах, но суд за недостатком улик постоянно откладывался, и после года, проведенного в СИЗО, Кирьяков был выпущен по амнистии. Некоторое время был паханом московской Измайловской группировки, затем эмигрировал в Израиль, где, не обладая, по всем российским источникам, и процентом еврейской крови, получил израильское гражданство. Особая примета — шрам у левого виска.

Это все, что смог узнать Павел. Еще раз вглядевшись в снимок узколицего человека с волевым взглядом и короткой стрижкой, положил фото на стол.

— Знаете его? — спросил Свирин.

— Знаю. Это Георгий Кирьяков, он же Косой. В том, что Джона в Нью-Йорке обстрелял он, у меня нет сомнений.

— У меня тоже. Не может быть другого русского по кличке Косой, который сейчас живет в Нью-Йорке и прямо там выходит на дело с автоматом, снабженным глушителем. — Свирин осторожно провел по столу ладонью. — Черт… Последнюю неделю из-за этого Косого начальство три раза вызывало меня на ковер.

— И почему, Федор Андреевич?

— Потому что он обратился с жалобой к американскому правительству, что ФСБ пыталась его похитить, чтобы затем вывезти в Россию.

— Но этого не было?

Ответом был красноречивый укоризненный взгляд Свирина.

— Паша, конечно, не было. ФСБ очень хотела бы вывезти Косого в Россию, но официальным путем.

— Что, он много у нас наследил?

— Очень много. На нем висят несколько десятков заказных убийств и убийств в ходе разборок, множество корыстно-насильственных преступлений, квалифицированных вымогательств, мошеннических действий с ценными бумагами и так далее. И как венец — мошенническим и насильственным путем установленный контроль над крупнейшим предприятием по производству и переработке цветных металлов, Сибирским алюминиевым комбинатом, который, по самым скромным оценкам, стоит на международном рынке десять — двенадцать миллиардов долларов. Но Косой ухитрился приобрести восемьдесят процентов акций, то есть практически весь комбинат, всего за сто миллионов. А это, между прочим, объект стратегического значения.

— Да уж. И как же ему это удалось?

— Паша, у нас в России иногда такое случается. — Свирин посмотрел в окно скучным взглядом. — Как раз в это время в Сибири наблюдался всплеск загадочных смертей и явно заказных убийств, так что выводы делайте сами.

— Я их уже сделал.

— Надеюсь. Кроме того, недавно выяснилось, что во время Афганской войны Косой стал предателем и работал на моджахедов.

— Даже так?

— Даже так. Мне удалось встретиться с одним бывшим афганцем, который колесил по всей России, скрываясь от Косого. Фамилия этого человека Заболоцкий, правда, сейчас он Веретенников, потому что, боясь Косого, взял фамилию жены.

— Интересно. И чем же вызван его страх?

— Тем, что в Афгане, под Кандагаром, в подземном городе он видел то, чего не должен был видеть. Он был снайпером, затем, после того как в его гнездо попала мина, его взяли в плен. Вскоре он приполз в часть, истекая кровью, с правой рукой, обрубленной по кисть, — моджахеды поступали так со всеми нашими снайперами. Так вот, он рассказал, что после того, как ему отрубили руку, его страшно избили и, решив, что он мертвый, положили с другими трупами. Но он пришел в себя и увидел, как Косой по одному режет наших пленных, измученных, избитых, всех в крови, со связанными руками.

— Режет?

— Да, режет. Ставит их на колени и кончает одним движением по горлу большим ножом. Так он зарезал семь человек. После этого Заболоцкому удалось выбраться из подземного города и доползти до своих. Его увезли в тыл, в военный госпиталь в Туапсе, и оттуда в нашу контору какими-то окольными путями пришло письмо главврача Туапсинского госпиталя, сообщавшее, что, по словам Заболоцкого, старший прапорщик разведвзвода их полка Георгий Кирьяков был предателем и, уходя якобы в разведку, занимался тем, что убивал наших пленных. Но когда наши люди с огромным трудом разыскали Заболоцкого, он сказал, что написал это письмо в горячке и ничего плохого о Кирьякове сказать не может. Но, видимо, потом совесть его все же замучила, он позвонил нам и все рассказал. Так что сами понимаете, какой у Косого набор.

— Серьезный набор.

— Очень серьезный. ФСБ очень хотела бы добиться экстрадиции Косого, чтобы здесь его судить. Но все должно быть сугубо официально.

— Как я понимаю, американцы его не отдают?

— Вообще, они и не обязаны его отдавать, поскольку договора об экстрадиции у нас с ними пока нет. Но в данном конкретном случае они бы нам его отдали, но… — Сложив десять пальцев один к одному, будто обнимая шар, Свирин некоторое время изучал образовавшуюся фигуру. — Но маловато доказательств преступлений. Ну а что насчет похищения его незаконным путем нашей конторой… Паша, думаю, вы знаете, наша контора с определенного времени такого не практикует. Да и, между нами, девочками, игра не стоит свеч.

— Почему же вас вызывали на ковер?

— Потому что начальство хочет, чтобы я, как сопредседатель президиума ВАКАТФ[6], в вежливой и доходчивой форме объяснил американцам, что к похищению Косого ФСБ не имеет никакого отношения. По мнению начальства, я пользуюсь у американцев некоторым доверием.

Обдумав услышанное, Павел спросил осторожно:

— Значит, попытка похищения все-таки была?

— Да, скорее всего, была. — Свирин тронул несколько предметов на столе. — Американцы излагают происшедшее так: в полицию и в службу береговой охраны почти одновременно позвонили люди, представившиеся работниками принадлежащей Косому фирмы «Хьюмэн инвестигейшн». Эти люди настойчиво утверждали, что их босс похищен, назвали примерный район, где было совершено похищение, и указали несколько деталей похищения, потом подтвердившихся. Полиция, подъехавшая к автомобилю Косого, нашла там усыпленных водителя и охранника, а береговая охрана обнаружила в открытом океане дрейфующий катер, на котором находились два трупа и связанный по рукам и ногам Косой. Самое неприятное, что американцы установили — эти два трупа принадлежали людям, когда-то служившим в ФСБ.

— Но они у вас не служили?

— Паша… — Свирин тяжело вздохнул. — В том-то и беда, что служили. Но они давно уволились и перешли на работу в одно из частных охранных агентств. Но когда мы сказали об этом американцам, они ответили понимающими улыбками. Они бы сами сказали то же самое, если бы такое случилось с их людьми у нас. Так что сейчас нам приходится все это расхлебывать.

— Ясно.

— Паша, не думаю, чтобы вам все было очень ясно. Вообще, я попросил вас приехать сюда именно в связи с этим.

— В связи с чем «с этим»?

— Дело в том, что американцы обвиняют нас в попытке похитить известного бизнесмена, проживающего в Нью-Йорке. Сейчас, когда у нас наконец-то начинают налаживаться отношения, — такое обвинение не из приятных.

— Федор Андреевич… — Павел помолчал. — Извините, но при чем здесь я?

— Сейчас объясню. Начну издалека: Косого в самом деле пытались похитить и вывезти в Россию. Но организовала эту операцию не ФСБ, а братва.

— Братва?

— Да, братва, несколько паханов крупнейших в России преступных группировок во главе с Лузгаевым и Росляковым, более известными как Лузга и Рассыпной. Вы ведь их знаете?

— Знаю, конечно.

— Завладев Сибирским алюминиевым комбинатом, Косой фактически украл у них несколько миллиардов долларов, причем, провернув эту сделку, укрылся в стране, на которую власть российской братвы распространяется не очень. Послать к нему киллера в Штаты не так просто, да и Косой не тот человек, который позволит себя убить. Сделать это пытались не раз, но ни у кого пока не получилось. К тому же убить Косого для братвы не выход, паханы знают, что завещание, которое у него наверняка есть, уж точно составлено не в их пользу. А вот если бы его удалось вывезти в Россию, у паханов был бы шанс с ним разобраться. И заставить если не отдать все, то хотя бы поделиться.

— Разумно, — согласился Павел. — Интересно, почему попытка не прошла?

— Ничего не могу сказать по этому поводу, полная тьма. Я знал людей, которые пытались его похитить, это были очень крепкие ребята, и почему у них все сорвалось, пока понять трудно. Но дело не в этом, а в том, что, когда Радич вчера передал мне ваш разговор с Джоном, я, во-первых, всерьез испугался за него, а во-вторых, понял, что мне нужно с вами поговорить.

— Федор Андреевич, я перед вами.

— Вижу, что передо мной. Значит, Паша, я очень хорошо знаю, что собой представляет Косой. Одно из главных его качеств — осторожность, он никогда не полезет в пекло просто так, ради развлечения или из-за пустяка. Поэтому то, что он вчера практически в самом центре Нью-Йорка обстрелял Джона, говорит о том, что ему ну просто кровь из носу нужно было убить вашего друга. Вы согласны?

— Согласен.

— А теперь подумаем, что такого важного может стоять для Косого, крупнейшего авторитета и мультимиллионера, за Джоном?

— Не знаю. Пока я не вижу ничего, что может для него за ним стоять.

— Вот именно. Но что-то стоит, это точно. И единственный человек, который может понять, что за этим стоит, — это вы. Сами понимаете, моя контора заниматься этим не может и не будет, остается Джон, но Джон американец; он не вырос в России, не понимает русской ментальности и один просто не совладает с Косым. У вас же есть шанс, да еще очень хороший повод — вы выручаете Джона, своего друга, попавшего в беду. И если в процессе работы вам удастся найти доказательства хотя бы одного убийства, которое стоит за Косым, его экстрадируют в Россию. Ну а если попутно вы попытаетесь выяснить, что к попытке похищения Косого ФСБ не имеет никакого отношения, американцы никоим образом не смогут к этому придраться.

— Возможно. Федор Андреевич, надеюсь, ваша контора тоже не сможет к этому придраться, если я выясню что-то не то, чего вы от меня ждете?

— Паша… — Свирин склонил голову набок, так, будто увидел в лице Павла нечто очень интересное. — Вы просто невозможный человек.

— Я не невозможный человек, просто предупреждаю: я совсем не обязан таскать каштаны из огня голыми руками, чтобы спасти честь вашей конторы.

— Никто и не просит вас это делать. Честь нашей конторы спасать не нужно, потому что ее при всем желании уже не спасешь. Просто если вы найдете хоть что-то, что докажет, что к попытке похищения Косого ФСБ не имеет никакого отношения, — вы окажете услугу мне, лично мне, Федору Свирину. Меня наконец перестанут вызывать на ковер. Я надеюсь, вы можете это сделать для меня?

— Федор Андреевич… — Павел помолчал. — Хорошо, постараюсь.

— Ну и отлично. — Встав, Свирин пожал ему руку. — Журналы, которые лежат в холле, ваши, я доставал их специально для вас. И желаю удачи, и, как говорится, ни пуха.

— Спасибо, и, как говорится, к черту.

Глава 8

Таможенный и паспортный контроль в аэропорту имени Кеннеди Павел прошел минут за сорок, что по порядкам, введенным после 11 сентября 2001 года, было ничтожно коротким сроком. Взяв в пункте проката аэропорта темно-синий «форд-торус», тут же набрал номер Джона.

— Хэлло? — услышал он знакомый голос.

— Джон, привет, это я. Я только прилетел и сейчас выезжаю из Джей-Эф-Кей на машине, взятой напрокат. Что у вас вообще?

— Мы с Линой сняли дом в Кас-Кабе и ждем тебя.

— Кас-Каб, Кас-Каб… Это где?

— Наш точный адрес: Коннектикут, Гринвич, Кас-Каб, Кэрридж-Роуд, дом пятнадцать. Ехать туда на машине часа полтора, выезжай на дорогу 95 и двигайся прямо по ней. Доедешь до Гринвича, там тебе все объяснят. Все, мы тебя ждем.

— Хорошо, еду.

Выбравшись из лабиринтов аэропорта, Павел в конце концов выехал на дорогу 95. До Гринвича он добрался быстро, но для того, чтобы найти Кэрридж-Роуд в Кас-Кабе, ему пришлось несколько раз остановить машину, чтобы узнать, как туда проехать. Окраинный район Гринвича Кас-Каб располагался в сплошном лесу, и ему пришлось покрутиться по извилистым дорогам, прежде чем он остановил машину возле одноэтажного дома.

Бунгало с верандой стояло особняком, соседних строений видно не было. Вокруг перекликались птицы, в ветвях шумел ветер, а после того, как он выключил мотор, до него донесся шум ручья.

Едва он успел приоткрыть дверцу, как на крыльцо вышли Джон и светловолосая девушка. То, что это Лина Гжибовски, он понял сразу, хотя в шортах, короткой выцветшей тенниске и без грима она сильно отличалась от фото на обложках журналов «Виктория сикретс» и «Вог».

Джон махнул рукой:

— Давай сюда, Пол, что ждешь… — Подождав, пока он подойдет, кивнул: — Познакомься, это Лина.

— Да, я Лина. — Девушка сдержанно улыбнулась, и Павел пожал протянутую мягкую и чуть холодноватую руку.

— Очень приятно. Я Пол, хотя вообще меня зовут Павел.

— Мне тоже очень приятно. Вообще, мы могли бы говорить с вами по-русски, только Джону будет трудновато. Идемте, я покажу вам вашу комнату. Там все рядом, устроитесь, примете душ и проходите сюда, на веранду, будем завтракать. Идите за мной.

Он пошел вслед за ней, стараясь не думать о том, как совершенны ее фигура и походка.

Открыв одну из дверей, она повернулась:

— Вот ваша комната. Там есть туалет, ванная и все остальное. Когда будете готовы, спускайтесь на веранду.

Перед тем как уйти, она посмотрела на него с той же самой улыбкой, сдержанно-приветливой. Он подумал, что она ничего не делает, чтобы понравиться, но именно в этом и есть ее очарование.

Он попытался освободиться от этого очарования во время завтрака, но так и не смог это сделать. Лина вела себя как нормальная приветливая хозяйка, и потому нравилась ему все больше и больше.

Когда она начала разливать кофе, он поймал себя на том, что ничего не замечает, потому что следит за движениями ее рук. Руки были красивыми, загорелыми, с тонкими и крепкими запястьями.

Сев и сделав глоток, она посмотрела прямо на него:

— Я налила вам просто черный, ничего?

— Ничего, я как раз люблю черный.

— Что ж, я рада. Ребята, вы, наверное, хотите поговорить о делах?

— Хотим. — Сказав это, он попытался перебороть себя и стать таким, каким всегда был во время работы: строгим, а порой и беспощадным. — И знаете что, Лина?

— Что?

— Если вы не против, я хочу начать с вас. Я буду спрашивать, вы будете отвечать. Только предлагаю пока не трогать ваши взаимоотношения с Кеннетом Луксманом и то, чем они кончились.

— Павел… — Она отвела взгляд. — Наши взаимоотношения кончились тем, что я его убила. Вот и все.

— Хорошо, вы его убили, но это отдельная тема для разговора. Я хотел бы сначала поговорить о Джордже Кирьяте, или о Косом. Поговорим?

— Ну… Хорошо, давайте поговорим.

— Вы знаете, кто это?

— Знаю. Это человек, который хотел застрелить нас с Джоном.

— Это как раз и является самым удивительным. Сделав глоток, Лина медленно подняла глаза.

— Почему?

— Потому что непонятно, зачем он хотел убить кого-то из вас.

— Ну да. Нам самим это тоже непонятно.

— Вы знаете что-то еще о Косом, кроме того, что он хотел убить вас с Джоном?

— О Косом? — Помедлив, решительно покачала головой: — Нет. Раньше я никогда о нем не слышала.

— Может, вы слышали, как это имя упоминает Кеннет Луксман? Вскользь, случайно?

— Да нет. — Помолчала. — Нет, Кеннет никогда не упоминал этого имени. А кто он вообще такой, этот Джордж Кирьят?

Он нарочно выдержал паузу, делая вид, что смакует кофе и разглядывает кроны деревьев. Наконец, посмотрев на нее и увидев, что она внимательно слушает, сказал:

— Если в общем — это очень и очень опасный человек. Начну издалека. Георгий Кирьяков, он же Джордж Кирьят, он же Косой, урожденный москвич, перебрался в США из Израиля, где, не имея ни одного процента еврейской крови, получил гражданство по фальшивым документам, купленным в России. На его счетах в различных банках мира, в том числе американских «Бэнк оф Нью-Йорк» и «Биг Эппл бэнк», лежит около шестисот сорока миллионов долларов. Сейчас, по моим данным, он собирается превратить свои миллионы в миллиарды. Он является фактическим владельцем крупнейшего в мире производства цветных металлов — Сибирского алюминиевого комбината в России. И очень заинтересован в том, чтобы как можно скорее получить американское гражданство, поскольку тогда вопрос о его экстрадиции в Россию тут же отпадет. Испрашивая гражданство в Штатах, Косой напирает на то, что здесь, в Америке, он занят благородным и гуманным делом, основав фирму «Хьюмэн инвестигейшн», это что-то вроде частного детективного бюро, но бюро особого рода, занятого исключительно воссоединением семей.

— Я слышала что-то про эту «Хьюмэн инвестигейшн».

— Естественно, вы слышали, потому что Косой не скупится на телерекламу и на заказные статьи в центральных газетах. «Хьюмэн инвестигейшн» придумал он сам, и придумал, на мой взгляд, просто гениально, если можно применить это слово к человеку, который задался целью отмыть прошлое. Согласитесь, способствовать воссоединению семей во всем мире для отмывания прошлого — наилучший из бизнесов. Когда на экране телевизора владелец фирмы передает крошку-сына счастливой матери, сами понимаете… — Помолчал. — Мало у кого поднимется рука бросить в него камень. Но это все присказка, а не сказка.

— А что сказка?

— Что сказка… Сказка то, что я ничего не имею против Америки и американцев, но людей, более наивных, чем они, я еще не встречал, и это самая благодатная, просто идеальная почва для Косого. Сказка то, что Косой, помимо того, что он мультимиллионер и президент «Хьюмэн инвестигейшн», служил в русской армии в Афганистане, пытал своих, отрубал им руки, а потом убивал, перерезая горло ножом. Сказка то, что неделю назад два бывших русских спецназовца, которых послала братва, пытались похитить Косого и привезти в Россию, но из этого ничего не вышло, оба убиты. Сказка то, что самые крупные криминалы в России знают, что если они встанут на пути Косого, то могут считать себя приговоренными к смерти. Боюсь, что и вы с Джоном подвергаетесь сейчас очень серьезной опасности, если не сказать смертельной.

Посмотрев на нее, он понял, что перебрал. Ее губы дрожали, в глазах стоял страх.

— Но… Но что же он хочет от нас с Джоном?

Он выдержал паузу, чтобы дать понять, что и не думал шутить.

— Мне кажется, Джон здесь ни при чем, Косому чем-то мешаете именно вы.

— Господи… Чем я-то могу ему мешать? Я ведь его даже не знаю.

— Это мы с Джоном и попытаемся выяснить. Джон, расскажи, что было после того, как вам с Линой удалось от них убежать?

Похоже, его рассказ произвел впечатление и на Джона. Скривившись по своей привычке, тот сказал:

— Что было дальше… Помнишь, я тебе рассказывал о женщине, которой мой друг оставляет ключи от дома?

— Помню. Миссис Дэлоун, так, кажется?

— Да, миссис Дэлоун. Так вот, на следующее утро Косой с еще несколькими людьми подъехал к ней и, выдав себя за моего приятеля, пытался выяснить, где я. Затем, когда я позвонил в полицию Джерси-Сити и сообщил, что меня обстреляли, наряд копов выехал в гавань, но машины, которую мы с Линой там бросили, в гавани уже не было. После этого я с Лео Спейдом и двумя копами приехал туда, чтобы найти гильзы, но, сколько мы ни искали, ни одной гильзы не нашли.

— Вы и не должны были их найти, у них наверняка были гильзосборники. А то, что они позаботились о твоей машине, — азбука.

— Все правильно. Но сам понимаешь, полиция после этого относится к моему сообщению об обстреле с большим сомнением.

— Думаю, Косой как раз именно этого и добивался. Что вообще насчет полиции? Как она прореагировала на то, что вас обстреляли?

— Как всегда, своеобразно. Лейтенант Хьюдж из отдела расследования убийств, который ведет расследование убийства Кеннета Луксмана, от моего сообщения, что меня обстреляли в гавани, по сути дела, отмахнулся. Завтра придется снова к нему подъехать. Вообще, как я понял, для него главное — вынь да положь ему Лину.

Пора перевести разговор в шутку, подумал Павел. Улыбнулся:

— Вынь да положь ему Лину… Лина, вас все ищут. Как вы вообще себя чувствуете в связи с тем, что вас ищут?

— Никак. — Пожала плечами. — Сначала было не по себе, а сейчас уже привыкла.

— Хорошо, давайте опять перейдем к вам. Джон сказал, Кеннета Луксмана вы застрелили защищаясь, при самообороне, так что всего рассказывать не нужно. Меня интересуют только некоторые детали. Из какого пистолета вы стреляли?

— Из пистолета системы «Байонн».

— Откуда он у вас вообще?

— Я живу напротив Метрополитен-музея и часто там бываю. Иногда я задерживаюсь допоздна, когда главный вход уже закрыт, и приходится выходить через служебный выход, а он ведет прямо в Центральный парк. Вы ведь знаете, что после семи вечера заходить в Центральный парк не рекомендуется?

— Конечно.

— Ну вот. Правда, отрезок от служебного входа в музей до Пятой авеню короткий, но все равно, когда идешь одна ночью по парку, как-то не по себе. Ну я и решила, чтобы не бояться никого, купить пистолет. Даже взяла несколько уроков стрельбы.

— То есть вы хорошо стреляете?

— Павел, вы что… Я совсем никудышный стрелок, просто безнадежный.

— Что так?

— Ну как я могу хорошо стрелять, если у меня в руках пистолет все время дрожит?

Встретив ее растерянный взгляд, улыбнулся:

— Неужели в самом деле все время дрожит?

— Конечно. Вообще, я только сначала брала его с собой в музей, а потом плюнула, положила в шкатулку и больше уже не трогала. Только в понедельник, когда ждала Кеннета, я спрятала его в ванной на всякий случай. Я боялась, что он меня убьет.

— Как я понимаю, боялись не зря?

— Не зря, конечно. Кеннет, как только пришел, сразу на меня набросился. Он был совсем бешеный, начал меня душить. Ну и я вырвалась и, когда он снова бросился на меня, стала стрелять.

— Сколько раз вы выстрелили?

— Три раза. Правда, мне показалось, я выстрелила больше, но Джон проверил обойму — в ней осталось четыре патрона. А всего в обойме семь патронов.

— Понятно. Вообще, где сейчас этот пистолет?

— Здесь, в моем кейсе, — сказал Джон. — Хочешь посмотреть?

— Покажи, посмотрим ради любопытства.

— Сейчас. — Джон ушел и почти тут же вернулся. — Вот, это тот самый пистолет.

Взяв «байонн», Павел проверил обойму — в ней было четыре патрона. Положив пистолет на стол, сказал:

— Лина, вы выстрелили три раза, сомнений нет.

— Ну да, я же говорю — три.

— Значит, вы три раза выстрелили в Луксмана и убили его?

— Да. Ну, то есть… То есть я присела над ним и вижу, что он мертвый.

— Где пулевое отверстие, заметили?

— Павел, вы что… Какое еще пулевое отверстие… Я вообще в тот момент почти ничего не соображала. Быстро оделась, взяла кое-какие вещи и документы и ушла.

— Вы можете сказать, какая пуля оказалась смертельной?

— Понятия не имею.

— Третья, — сказал Джон. — Ведь Луксман упал после того, как Лина выстрелила в третий раз. Лина, так ведь?

— Ну да.

— Значит, ты убила его третьей пулей. Детектив Берри, который первым прибыл на место происшествия, сообщил мне, что две пули засели в стене, а третья вошла в сердце Кеннета Луксмана. Это же подтвердил лейтенант Хьюдж, который ведет расследование.

— Я правильно понял — пуля попала точно в сердце? — спросил Павел.

— Правильно. Точно в сердце.

— Интересно. Некоторые профессиональные киллеры стреляют из винтовки с оптическим прицелом и, бывает, мажут. А вы, хрупкая девушка, стреляли из дамского пистолета дрожащими руками и попали точно в сердце.

— Павел… — Лина развела руками. — Что делать, я не виновата. Я не хотела его убивать, честное слово.

— Верю, что не хотели. Ладно, теперь вы можете еще раз рассказать, как вас пытался убить Майлс Гутиеррес?

Она вздохнула, и он добавил:

— Я понимаю, вам это неприятно. Но все же расскажите.

— Ну… Очень просто — накинул сзади полотенце и стал душить.

— Потом, кажется, вы ударили его несколько раз молотком?

— Да, я нащупала молоток для отбивания мяса и ударила его несколько раз. Изо всей силы.

— После этого он уехал в Майами?

— Да. Я вызвала такси, дала Майлсу денег, посадила, и он уехал.

— Не знаете, он доехал до Майами?

— Понятия не имею. Меня это не интересовало, да и как бы я это узнала?

— Ясно. А где он живет в Майами?

— У него там большое двухэтажное бунгало на Виргиния-Ки, дом называется «Миа Палома».

— Там живет вся его семья?

— Нет, его мать, отец и младшая сестра живут в другом месте.

— У вас есть их адрес?

— Адреса нет, но я знаю, что его отец — крупье в казино, а мать держит массажный кабинет.

— Понятно. А где находится дом в Нью-Йорке, где Майлс пытался вас задушить?

— На Стейтен-Айленде, на бульваре Виктория, дом номер тысяча сто тридцать пять. Это примерно в середине бульвара Виктория.

— Что это за дом?

— Обыкновенный двухэтажный дом. Точнее, половина дома.

— Он долго там жил?

— Не очень долго. Он снял этот дом сразу после того, как мы с ним познакомились, для того, чтобы встречаться со мной. Но он за него не платил. Один раз я случайно встретила владельца дома, мы разговорились, и он сказал, что аренду оплачивает Кеннет.

— Почему Кеннет это делал, не знаете?

— Сначала я думала, это плата за гостеприимство, в Майами Кеннет иногда останавливался у Майлса. Но сейчас я понимаю, что Кеннет специально снял этот дом, чтобы Майлс мог потом меня в нем убить.

— У вас есть ключи от этого дома?

— Есть. Я часто приходила туда, когда Майлса не было, и ждала его.

— Очень хорошо, вы их нам дадите. Джон, ты не против прямо сейчас съездить и посмотреть этот дом?

— Наоборот, за. Я очень хочу там побывать.

— Значит, поедем туда прямо сейчас. А завтра я хочу съездить в Майами, посмотреть, что собой представляет Майлс Гутиеррес.

— Один? — спросил Джон.

— Конечно. Ты же понимаешь, надолго оставлять Лину одну нам нельзя.

— В общем, да, ты прав. Хорошо, поезжай, Бэнкс все еще там, он поможет.

— Надеюсь. Лина, вы хорошо знаете Фреда Луксмана?

— Нет, не сказала бы.

— Что так?

— Так уж получилось. Во-первых, Кеннет меня с ним не знакомил. Да и… Вздохнула. — Да и, мне кажется, старый Луксман меня с самого начала невзлюбил.

— Почему?

— Не знаю. Он вообще никого не любит, он же небожитель. Признает, точнее, признавал только Кеннета, все остальные для него так, букашки.

— Вы что, его ни разу не видели?

— Почему же, видела, мы пару раз встречались на каких-то парти. Но когда он проходил мимо, он нарочно делал вид, что меня не замечает.

— Понятно. Джон, как ты смотришь на то, чтобы встретиться с Фредом Луксманом?

— С Фредом Луксманом? Зачем?

— Ты не хочешь?

— Почему, я могу встретиться, только зачем?

— Затем, что эта встреча может дать нам какую-то информацию.

— Боюсь, эта встреча ничего не даст, — сказала Лина.

— Почему? — спросил Павел.

— Не даст, и все. Из Фреда и в обычной-то жизни слова не выжмешь, а тут еще Джон. Да и потом, он Джона просто не примет, люди ждут годами, чтобы попасть к нему на прием, а тут человек, который связан со мной.

— Лина, это как раз и поможет. Если Джон позвонит и назовет себя, старый Луксман может принять его просто из интереса, как вашего телохранителя. Джон, ты меня понял?

— Я тебя понял. Ладно, я ему позвоню.

— Хорошо, с этим покончили. Лина, у вас много родственников?

— Единственный родственник, который у меня вообще есть, — бабушка. Она живет в Москве.

— Как ее зовут?

— Ее полное имя Лариса Александровна Князева.

— Вы поддерживаете с ней связь?

— Поддерживаю, я звоню ей раза три-четыре в месяц, иногда чаще. И примерно раз в два месяца мы обмениваемся письмами. Раз в году, когда я приезжаю в Москву, мы с ней видимся.

— Она бывает в Нью-Йорке?

— Была пару раз, но ей здесь не понравилось, так что в основном я езжу к ней сама. Вообще, я ей давно не звонила и хочу позвонить, но Джон говорит, что нельзя.

— Он говорит совершенно правильно. Вам придется на время забыть, что у вас есть бабушка.

— Павел, я не могу о ней забыть, да и вообще, ведь номер ее телефона знаю только я. Если я позвоню ей один раз, ничего не случится. Если же я перестану ей звонить, она будет беспокоиться.

— Лина, поверьте, о том, что у вас есть бабушка в Москве, нью-йоркская полиция уже знает. И если вы позвоните Ларисе Александровне, копы обязательно выловят из этого звонка какую-то информацию о вас. Возможен и такой вариант: они попросят московскую милицию использовать вашу бабушку как подсадную утку.

— То есть как это, как подсадную утку?

— Очень просто. Вариантов сделать вашу бабушку подсадной уткой много. Один из них — послать на ваше имя от ее лица телеграмму, что она тяжело заболела. Поскольку полиция не знает, где вы, эта телеграмма может быть послана на имя какой-то из ваших подруг, или будет найден еще какой-то способ сообщить вам об этом. Вы возьмете билет на самолет в Москву, после чего вас тут же арестуют. Уже в аэропорту.

— Господи… Неужели такое возможно?

— Это не только возможно, это обычная практика. У вашей бабушки есть какая-то знакомая или приятельница?

— Есть, тетя Настя, они давно дружат. Тетя Настя ей помогает и вообще поддерживает. Они соседки.

— Вы знаете адрес этой тети Насти?

— Знаю. Когда я была маленькой, тетя Настя часто забирала меня к себе. Она живет на той же улице, что и бабушка, на Новой Басманной. Я и телефон ее наизусть помню. Я могу ей позвонить?

— Звонить не стоит, а вот послать ей письмо вполне можете. Обратный адрес на конверте не пишите.

— Хорошо, я так и сделаю.

— Мы с Джоном сейчас поедем на Стейтен-Айленд, но скоро вернемся. Джон, надеюсь, Лину здесь никто не найдет?

— Нет, гарантированно.

— Тогда все, едем.

Глава 9

Выйдя из «сааба» на боковой улочке у бульвара Виктория, они решили, что первым в дом номер 1135 зайдет Павел.

Поднявшись на веранду, Павел несколько раз нажал кнопку звонка. В глубине квартиры прозвучала несложная мелодия, но никаких других звуков слышно не было.

Достав ключи, открыл дверь, войдя, прикрыл за собой створку.

Он стоял в небольшой прихожей, за которой в дверном проеме виднелась гостиная. Все говорило о том, что совсем недавно квартира подверглась тщательному обыску, ни одна из вещей не находилась на своем месте, пол был завален книгами, одеждой, вырванными с корнем засохшими растениями. Для проверки потрогал несколько пустых книжных полок — пыль была лишь на краях, что означало, что обыск был проведен недавно.

Бегло осмотрев прихожую, он затем около минуты простоял у окна; не заметив ничего подозрительного, достал телефон, набрал номер Джона и, не дожидаясь отзыва, кашлянул.

Вскоре послышались шаги; войдя, Джон закрыл за собой дверь и сразу же запер ее на засов. Оглядев прихожую, покачал головой, оценивая масштаб разгрома. Показал знаком: обходим квартиру с радиодетекторами.

Обход с радиодетекторами двух этажей и подвала показал, что жучков здесь нет.

Вернувшись в прихожую, они проверили все до одного карманы лежащих на полу курток и пиджаков. Результаты были ничтожны, их уловом стали лишь авторучка, пачка «Мальборо» с единственной оставшейся сигаретой, чистый носовой платок и горсть мелочи.

Пока Павел изучал пустой стенной шкаф для одежды, Джон тщательно просматривал книгу за книгой. После того как последняя из них вернулась на свое место на полке, они занялись осмотром кадок для растений, а также вынутых из них вместе с корнями растений. Проверка не дала результатов, и они прошли на кухню.

Здесь царил точно такой же беспорядок, как и в гостиной. Все ящики были выдвинуты, дверцы от кухонных шкафов открыты. В пустом холодильнике стоял лишь картонный контейнер с двумя бутылками пива.

Пока Джон заканчивал проверку посудомойки, Павел внимательно осмотрел пол за газовой плитой. Изучение принесло плоды, он увидел задвинутое в угол за плиту бесформенное тряпье.

Присев на корточки, понял: это закрученное жгутом полотенце и черная лыжная шапочка с прорезями для глаз. Хмыкнул:

— Полотенце и маска.

— Что-что? — переспросил Джон.

— Я говорю, полотенце и маска. Значит, где-то должен быть и молоток, давай поищем.

Большой молоток для отбивания мяса они нашли под упавшим фартуком; ударная часть молотка и пол были покрыты пятнами бурого цвета.

— Похоже, все это их не заинтересовало, — заметил Джон.

— Да, потому что они искали что-то другое. Смою-ка я к черту эту кровь.

— Ты прав, кровь лучше смыть. Полиции не обязательно знать, что кто-то пытался убить этим молотком Гутиерреса.

Намочив под струей горячей воды тряпку, Павел оттер пятна с молотка, а затем и с пола.

В подвале, в который они спустились после осмотра первого этажа, царил тот же беспорядок, что и во всей квартире. Простыни, одеяла и подушки с кроватей были сброшены, большинство предметов во всех комнатах и в ванной составлены на пол.

В одной из комнат подвала на полу, рядом со стиральной машиной и сушилкой, валялись предметы мужской одежды. Проверив карманы всех джинсов, рубашек и шорт и убедившись, что в них ничего нет, они поднялись на второй этаж.

Здесь все было засыпано листами ватмана с эскизами и набросками; среди листов редкими островками лежали рамы с натянутыми на них холстами, кисти с засохшей краской и пустые тюбики. Пока Джон осматривал ящики стола и секретера, Павел стал перебирать лежащие на полу бумажные листы. Перевернув один, увидел на обороте карандашную запись. Всмотрелся — на листе было написано: «Купить акрилик!»

Протянул лист Джону:

— Гутиерресу была нужна акриликовая краска, и он сделал пометку на обороте эскиза. Давай посмотрим, может, найдем что-то еще? А?

— Давай.

Они стали перебирать листы ватмана, и вскоре их старания были вознаграждены — на обороте еще одного листа они увидели наспех нацарапанные карандашом несколько букв и цифр. Запись выглядела как несложная арифметическая задача на сложение: под строчкой «Kenn.

500 G» было написано «Kir. 1000 G», а в самом низу подведен итог — «1500 G».

На общепринятом в Америке жаргоне буква G означает «гранд», «тысяча», и после короткого обсуждения они решили: пометку на обороте эскиза Гутиеррес сделал неспроста. Судя по всему, он рассчитывал получить с пары Луксман — Кирьят полтора миллиона, но если с записью «Kenn. 500 G» им все было ясно, ведь они знали, Майлс сам рассказал Лине о назначенной ему цене за ее убийство, то запись «Kir. 1000 G» вызвала сомнения. Если Кирьят и Луксман-младший действовали в тесном контакте, то каким образом каждый из них мог назначить за жизнь Лины свою цену, причем разную?

Положив эскиз с записью на обороте в пластиковую папку и спрятав ее в кейс, они продолжили поиски, но дальнейший осмотр квартиры не принес ничего интересного.

Перед тем как уйти, они тщательно протерли все поверхности, на которых могли оставить отпечатки пальцев. На улицу вышли со всеми предосторожностями, в машину сели по одному, в пути вели постоянное наблюдение.

До самого Коннектикута у них не появилось ни малейших поводов для тревоги, все говорило о том, что их визитом в дом номер 1135 никто не заинтересовался.

К бунгало в Кас-Кабе они подъехали в начале седьмого вечера; ужин, предложенный Линой, оказался как нельзя кстати.

На этот раз Лина накрыла стол в небольшой ротонде на краю участка. Одета она была все в те же короткие шорты и такую же короткую тенниску и по-прежнему вела себя как образцовая хозяйка. К сообщению о разгроме, который Павел и Джон обнаружили в квартире, равно как и к пометкам, сделанным Майлсом на обороте эскиза, отнеслась спокойно; на вопрос, мог ли Гутиеррес, кроме гонорара за ее убийство от Кеннета Луксмана, рассчитывать еще и на миллион от Кирьята, заметила бесстрастно:

— Вполне мог, почему нет. Хотя все это по-прежнему кажется мне дикой чушью.

После ужина Джон решил провести мелкий ремонт взятого им напрокат «сааба» и ушел в гараж.

Лина, попросив Павла потерпеть, занялась переносом в дом грязной посуды; наблюдая за ней, он с сожалением подумал, что сейчас ему придется заняться не свободной беседой с красивой девушкой, а весьма скучным делом: расспросами о Гутиерресе.

Наконец, насухо вытерев стол, Лина села напротив. Улыбнулась:

— Хотите еще кофе?

— Спасибо, нет. А вот пару вопросов я вам задал бы.

— Пару вопросов о чем?

— О Майлсе Гутиерресе, поскольку завтра собираюсь заняться его поисками.

— О Майлсе… — Помолчала. — Хорошо, задавайте.

— Прежде всего я хотел бы знать, как он выглядит.

— Как он выглядит… Он высокий, у него длинные черные волосы, нос с горбинкой, светло-карие глаза. Вообще, он мужик породистый, создан, чтобы соблазнять женщин. — Изобразила гримасу. — К сожалению, я оказалась одной из них.

Эти слова, вообще-то прозвучавшие как извинение, вызвали в нем ничем не оправданную ревность. Усилием воли заставив себя вежливо улыбнуться, спросил:

— У него есть какие-нибудь особые приметы? Родинки, шрамы, татуировки?

— Ну… У него есть довольно заметный шрам на правой руке, на тыльной части ладони, между большим и указательным пальцами. И есть две татуировки, на обоих предплечьях. На одном предплечье — дракон, на другом — несколько китайских иероглифов.

По тому, как она замолчала, он понял: тема ей неприятна. Что ж, ему тоже эта тема не приносит особой радости.

— Вы сказали, у него есть бунгало на Виргиния-Ки, двухэтажный большой дом, «Миа Палома»?

— Да.

— Он живет в этом доме с кем-то? Или один?

— Один. Его отец, мать и младшая сестра живут в своем доме, на Морнингсайде.

— Да, вы говорили. Кстати, вы с ними знакомы?

— Только с матерью, видела ее, может, пару раз. Мне показалось, я ей не нравлюсь.

Решив не углубляться в тему, кто кому нравится, а кто нет, кивнул:

— Хорошо, с родственниками все ясно. Вообще, что у Майлса с деньгами?

— С деньгами?

— Да. Вы сказали, он бедный художник, но, похоже, он не бедный, раз имеет двухэтажное бунгало на Виргиния-Ки?

— Павел… — Лина сморщила переносицу и поправила тенниску; ему показалось, она делает это, потому что не знает, как ответить на вопрос. — Бедность — понятие относительное, так ведь?

— В каком-то смысле да.

— Ну вот. У Майлса, конечно, водятся какие-то деньги, он постоянно трется среди местного бомонда, у него изредка покупают картины. Но мне он не раз давал понять, что все деньги, которые получает, он тут же тратит, и в принципе он бедняк. У него есть идея стать модным художником, а чтобы стать модным художником, считает он, нужно тратить деньги в самых модных местах и быть вхожим во все модные дома. И естественно, иметь такое бунгало, как у него, на Виргиния-Ки. Так что наличие у него денег — лишь видимость.

— Похоже, у него сложный характер.

— Да, непростой. Вообще, он человек непростой. — Посмотрела настороженно. — Хотите узнать что-то еще?

— Да нет, основное для себя я выяснил. — Он решил закончить разговор, приступы ревности, которую он ощущал без всяких на то причин, ему не нравились. — Лина, простите, но, если честно, я встал довольно рано.

— То есть вы хотите спать?

— В общем, да, в Москве ведь сейчас пять утра. Прилягу, чтобы успеть на первый утренний рейс. Скажите Джону, я ушел в свою комнату.

— Хорошо. — Улыбнувшись, подняла руку. — Спокойной ночи.

— Спасибо, вам тоже.

Глава 10

Поставив чемодан на асфальт возле здания аэровокзала Опа-Локка в Майами, Павел огляделся.

В отличие от Нью-Йорка здесь стояла страшная жара, к тому же воздух был предельно влажным. Однако пальмы в этой жаре и духоте чувствовали себя прекрасно, их огромные листья выглядели тугими и упругими, будто пружины, готовые вот-вот распрямиться.

Он сразу ощутил особый запах, присущий только Майами. Назвать этот запах каким-то одним словом он бы не смог, в него входило около десятка пряных и возбуждающих испарений: ароматы пальм, текилы, выхлопных газов, соуса «девил», бренди, молодых тел, авиационного топлива, кокосового масла, дешевого озонатора, ментоловых таблеток «бриз» и чего-то еще, что нельзя описать словами.

Помимо этого запаха, о том, что это Майами, напоминало царящее вокруг веселье. Всюду играла музыка, и всюду можно было увидеть красивых молодых девушек с загорелой и ровной кожей всех оттенков. Основной одеждой этих девушек были обрезанные до максимума джинсовые шорты и цветные полоски материи, еле прикрывающие грудь. Девушки или проходили мимо, или, в сопровождении как молодых парней, так и пожилых кутил, во множестве сидели в открытых машинах самых умопомрачительных моделей. Юные леди вели себя совершенно раскованно, они жевали жвачку, хохотали и, не обращая ни на кого внимания, обменивались поцелуями с партнерами.

Взяв чемодан, Павел не успел сделать шага, как рядом, взвизгнув тормозами, остановился желтый «форд».

У водителя были кожа цвета спелого банана, черные дреды и вьющаяся черная бородка. Пригнувшись, он приоткрыл дверь:

— Мистер, садитесь. Сейчас я открою багажник, чтобы вы положили свою сумку.

— Не нужно, я положу ее на заднее сиденье. — Усевшись сзади, Павел спросил: — Рядом с Виргиния-Ки есть какая-нибудь приличная гостиница?

— Есть. На Бриккел-Хэммок, точно на траверзе Виргиния-Ки, стоит «Бриккел-отель». Шикарная штучка, его всего год как построили.

— Хорошо, давайте туда.

Когда Павел вошел в «Бриккел-отель», бой, сказав «Позвольте, сэр», взял у него чемодан и, чуть отойдя, остановился как вкопанный.

Павел подошел к стойке, за которой сидела блондинка с ослепительной улыбкой.

— Я хотел бы номер с видом на залив.

— Пожалуйста, сэр. Какой этаж вы хотите? Повыше, пониже?

— Повыше.

— Пожалуйста. Как вас записать?

— Стив Мэлони. — Это имя стояло на водительских правах, которыми он запасся заранее.

— Откуда вы приехали?

— Из Нью-Йорка.

— Прекрасно, мистер Мэлони. — Взяв ручку, блондинка подняла глаза. — О цене вы не спрашиваете?

— Нет, цена меня не интересует.

— На сколько дней вы хотите взять номер?

— Пока на день.

— Пожалуйста, семьсот долларов плюс специальный сбор, пятьдесят долларов.

— По некоторым причинам я хотел бы заплатить наличными.

— Это как раз та форма оплаты, которая нас очень устроит.

Достав из бумажника деньги, отсчитал восемьсот пятьдесят долларов.

— Возьмите. Сто долларов вам за беспокойство.

— Спасибо. — Пересчитав деньги и отодвинув их в сторону, блондинка записала в журнал: «Стив Мэлони». Улыбнулась: — Мистер Мэлони, продиктуйте, пожалуйста, ваш нью-йоркский адрес и телефон.

— Пожалуйста. — Внимательно проследил, как кельнерша записывает продиктованные им адрес и телефон, проставленные на водительских правах. — Я хотел бы взять напрокат машину, как у вас с этим?

— Пункт проката недалеко отсюда, если хотите, я могу позвонить и предупредить, чтобы они подготовили вам машину.

— Буду очень признателен.

— Как только я договорюсь о прокате машины, я тут же вам позвоню. — Спрятав деньги в сейф, блондинка улыбнулась. — Сэр, теперь вам нужно расписаться. — Подождала, пока он распишется в журнале, и протянула картонку с золотым тиснением: — Ваша гостевая карточка, она дает вам право пользоваться пляжем, оздоровительным центром, бассейном и всеми остальными службами, а также местами отдыха и развлечения нашего отеля.

— Ясно.

— А вот ключ. — Протянула ключ. — Ваш номер двенадцать ноль девять, у вас двенадцатый этаж, оттуда прекрасный вид на залив. Учтите, в холодильнике в вашем номере вы можете найти минеральную воду, кока-колу и другие прохладительные напитки. Если же вы захотите выпивку покрепче или поесть, позвоните в рум-сервис в любое время дня и ночи, вам тут же принесут все, что попросите. Желаю приятного отдыха.

— Спасибо.

Сунув ключ и карточку в карман, посмотрел на стоящего неподалеку боя. Тот, уловив знак, вместе с ним двинулся к лифту.

Когда они вышли из лифта и остановились около номера, он дал бою хорошие чаевые и сказал, что сумку занесет сам.

Оказавшись в номере, осмотрелся. Апартаменты, состоящие из гостиной, спальни, ванной комнаты с джакузи и огромной лоджии, безусловно соответствовали цене. Охлажденный кондиционером воздух создавал иллюзию свежести, а вид залива за широкими окнами наводил на мысль об океанском бризе. Часы на стене показывали без двадцати двенадцать.

Достав из холодильника бутылку минеральной воды, сделал глоток и прошел в ванную. Приняв душ, надел летний костюм, повязал галстук и, взяв телефонную трубку, набрал номер детектива гостиницы «Шератон» Фрэнка Бэнкса.

Фрэнк, с которым в один из приездов сюда его познакомил Джон, отозвался сразу:

— Служба безопасности гостиницы «Шератон» слушает.

— Фрэнк, привет, это Пол Молчанов.

— Черт, Пол, привет, вы откуда?

— Я здесь, в Майами. Как ваш бар на втором этаже, еще работает?

— Работает, что с ним станется.

— Может, продегустируем «Гиннесс»? Часа в два? Приглашаю.

— Почему нет.

— Тогда в два я буду у вас.

— Все, жду.

Отключив связь, подумал, стоит ли проверять номер радиодетектором, и решил пока не делать этого.

Поставив сумку на полку в глубине стенного шкафа, достал из нее черный пластиковый пакет и переложил туда радиодетектор, прибор ночного видения, бинокль, набор с мини-микрофонами, диск-рекордер, мобильный телефон и отмычки. В углу сумки лежала толстая пачка денег, и он сунул ее в карман пиджака.

Раздалось жужжание телефона; взяв трубку, он услышал голос кельнерши:

— Мистер Мэлони, через два блока от нашей гостиницы на Бриккел-авеню, как выйдете, направо, есть пункт проката машин «Хертц». Я поговорила с ними, они сказали, у них для вас есть хороший выбор. Вы можете зайти к ним прямо сейчас.

— Спасибо, я так и сделаю.

Спустившись вниз, вышел на Бриккел-авеню, где в первом же магазине купил себе щегольской черный кейс, чтобы переложить в него приборы, лежащие в пакете.

Двухместный красный «ягуар» с открытым верхом, который он взял в пункте проката «Хертц», его вполне устроил, и он направил машину к отелю «Шератон».

Фрэнк Бэнкс сидел в крохотной каморке, расположенной в дальнем углу холла. Его гладкая загорелая лысина блестела, как и раньше, и, как и раньше, стойко держались параллельно земле пышные черные усы.

Увидев Павла, Фрэнк пожал ему руку и, чуть отстранившись, сказал:

— Пол, черт бы вас побрал, вы прекрасно выглядите.

— Да и вы, Фрэнк, я смотрю, хоть куда. Женились?

— Оставьте подначки, хватает хлопот и без этого. Кстати, вы сами не женились?

— Пока нет. Что, пойдем в бар?

— Пойдем.

Поднявшись в бар, они выбрали самый дальний столик.

Заказав официантке четыре кружки «Гиннесса» и две порции лобстера, Павел еле слышно постучал ногтем по столу — намекая, что здесь могут быть жучки.

— Исключено. — Фрэнк покачал головой. — У нас в «Шератоне» еще ни разу не бывало, чтобы кто-то поставил жучки в общественном месте. В номерах иногда такое бывает, но в общественных местах — никогда.

— И все же я проверю. — Павел обвел стол радиодетектором. — Да, вы правы, все чисто.

— Что, будет какой-то особый разговор?

— Вроде этого. Во-первых, запомните: для всех здесь моя фамилия Мэлони. Стив Мэлони.

— Хорошо, запомнил. Как я понял, у вас есть какие-то проблемы?

— Начну с самой маленькой из них — мне нужен ствол. Вы знаете, какое сейчас время, в самолеты не пускают даже с ножами.

— Знаю. Приготовьте четыреста баксов, к вечеру ствол у вас будет.

После того как Павел передал Фрэнку деньги, оба замолчали; официантка, подойдя, поставила на центр стола четыре кружки пива. Подождав, пока она отойдет, Фрэнк сказал:

— Что еще вас интересует, кроме ствола?

— Меня интересует Майлс Гутиеррес, художник. Знаете такого?

Ухватив одну из кружек, Фрэнк медленно подтянул ее к себе. Сделав большой глоток, поставил кружку на стол. Взял салфетку, вытер оставшуюся на усах пену.

— Пол, вы сами-то знаете Майлса Гутиерреса?

— Нет. Но много о нем слышал.

— Что вы о нем слышали?

— По моим сведениям, у него есть бунгало на Виргиния-Ки, и он вроде постоянно трется среди местного бомонда. Кроме того, я знаю, что он художник, у которого иногда покупают картины. Значит, вы его знаете?

— Знаю. Хотя вообще, по слухам, он мертв.

— Мертв?

— Видите ли… — Фрэнк усмехнулся. — Вопрос спорный. Кто-то считает, что он мертв, кто-то — что он жив. И ищет его.

— Кто-то — это кто?

— Кто… — Фрэнк сделал еще один глоток. — Не знаю. Какие-то темные личности, но что они собой представляют — никто не знает.

— Но вообще Майлса Гутиерреса вы вроде знаете неплохо?

— Майлса я знаю мало. Я знаю его, поскольку вообще хорошо знаю местную жизнь. Часто видел его на разных тусовках, сталкивался в казино и ресторанах. Вот его родителей, Анхеля и Бренду Гутиеррес, я знаю больше.

— Больше — почему?

— Я ирландец, и, как большинство ирландцев, человек верующий, регулярно посещающий церковь. Анхель и Бренда Гутиеррес тоже католики, он пуэрториканец, она ирландка. Мы часто встречаемся в соборе, на мессе.

— Анхель Гутиеррес как будто работает крупье в казино?

— Да. Он работает в плавучем казино «Золотой дождь».

— А его жена?

— У Бренды свой массажный кабинет, называется «Трилистник и пальма». Дела у нее идут неплохо.

— Интересно, а почему возник слух, что Гутиеррес мертв?

— Рассказать с самого начала?

— Давайте. — Павел сделал большой глоток, отметив, что пиво отличное. — Я слушаю.

— В воскресенье, когда в аэропорту Опа-Локка совершил посадку самолет из Нью-Йорка, Майлса Гутиерреса вынесли из этого самолета на носилках. В самолете он свалился со своего кресла в проход.

— Почему?

— У него была разбита голова, он истекал кровью. Его отвезли в ближайшую от аэропорта больницу, «Норт-Шор медикал сентер» в Пайнвуд-Парке. Реанимационная бригада чудом вытащила его с того света. Анхель и Бренда, естественно, постоянно дежурили в больнице. Так вот, Анхель сказал мне, что какие-то люди тоже постоянно интересовались здоровьем Майлса.

— Что за люди?

— Неизвестно. Они дежурили возле больницы. Анхель заметил, что они постоянно сидят в машине, стоящей возле выхода из больницы. Однажды он увидел одного из этих людей в больнице, в отделении, где лежал Майлс; тот, подойдя к дежурной сестре, поинтересовался, как здоровье Майлса.

— Может, все дело в травке?

— Да нет. — Фрэнк чуть отодвинулся, чтобы дать официантке возможность поставить на стол тарелки с дымящимся лобстером. Подождав, пока она уйдет, сказал: — Нет, к травке эти люди вряд ли имеют отношение. Анхель, как крупье, знает всех местных наркоторговцев. Тут что-то другое.

— У вас что, нет даже понятия, чем может быть это другое?

— Представьте, нет. Да я особо и не интересовался.

— Так Майлс Гутиеррес в конце концов пришел в себя?

— Думаю, он исчез, так и не успев прийти в себя.

— Как это понять?

— Так и понять. Бренда рассказала, что, когда пошел на поправку и начал вставать, он попросил ее принести в больницу джинсы, тенниску и кроссовки. Сказал, что не может ходить в халате, который там дали. А когда она на следующее утро пришла в больницу, Майлса в палате уже не было. Бренда подняла шум, вызвала полицию, стала уверять, что его похитили. Но копы установили, что он ушел сам.

— Что, больше вы о нем ничего не знаете?

— Нет. Я не настолько поглощен дружбой с Анхелем и Брендой, чтобы вникать в подробности жизни их сына. Знаю только, что из дома матери он уехал на машине, а потом кто-то обстрелял эту машину из автомата в районе Коралл-Гейт. А может, еще раньше.

— Кто обстрелял, вы не знаете?

— Нет. И никто этого не знает.

— У вас есть кто-то знакомый в «Норт-Шор медикал сентер»?

— Есть, сержант Максвелл из охраны. Хотите, я ему позвоню?

— Сделайте одолжение. Вообще, странная история. Полицейские находят в центре города машину, которую обстреляли из автомата, и у копов нет даже версии, кто это сделал.

— Тем не менее это так. — Покончив с первой кружкой, Фрэнк взял вторую. Отхлебнув из нее, сказал: — Здесь, в Майами, Майлс довольно известный человек. Ну и, понимаете… Наблюдая за ним, я в конце концов пришел к выводу, что все, что он делает, его бунгало, где идут постоянные тусовки, и он сам — нечисто.

— Как понять «нечисто»?

— Да никак не понять, нечисто — и все. Хотя художник он, если честно, неплохой, мне его картины нравятся.

— Фрэнк, извините, но вы все время говорите загадками.

— Говорю, потому что сам Майлс Гутиеррес — загадка.

— Ладно, давайте вернемся к бунгало Майлса.

— А что бунгало… Вообще, сначала он попытался сделать из этого бунгало что-то вроде салона для богемы. Но, как это всегда бывает, получился обычный притон.

— Что оно собой представляет, это бунгало?

— Большое, хорошее бунгало. Вообще, вы знаете, сколько стоит бунгало на Виргиния-Ки?

— Предполагаю, что много.

— Два миллиона долларов. Это не считая денег, которые нужно дать в мэрии, чтобы разрешили построить дом на земле муниципалитета. Когда я спросил Бренду, где он взял деньги, она сказала, что продал за большие деньги картину. Но я знаю, больше пяти тысяч Майлс ни за одну свою картину еще ни разу не получал.

То, что рассказал Фрэнк, кое-что проясняло. Но было несколько моментов, которые Павел мог уточнить только с помощью родителей Майлса Гутиерреса. А также полицейских, работающих в «Норт-Шор медикал сентер».

Глава 11

Поставив «сааб» в даунтауне Манхэттена, Джон некоторое время сидел в машине. Павел оказался прав: как только он сказал по телефону секретарше Фреда Луксмана, что звонит телохранитель Лины Гжибовски, ему сразу же дали аудиенцию. Однако сейчас он понятия не имел, о чем говорить и как построить беседу.

Решив наконец, что особо раздумывать не стоит, вышел из машины, стоящей на специальной стоянке для гостей «Луксман организейшн», и вошел в здание.

Здесь, возле рамы металлодетектора, расположились два охранника в форме; еще два человека в штатском прогуливались чуть поодаль. Позы этих мощных парней и их взгляды не оставляли сомнения, что они тоже работают в охране.

Один из охранников в форме, посмотрев на него, спросил:

— Сэр?

— У меня назначена встреча с мистером Фредом Луксманом.

Охранник посмотрел на человека в темно-синем костюме; тот подошел к Джону:

— Доброе утро, сэр, ваша фамилия?

— Лейтнер. Джон Лейтнер.

— Какую организацию вы представляете?

— «Консалтинг Интернейшнл».

— Когда у вас назначена встреча?

— В час дня.

— Секундочку. — Человек достал телефон и, отвернувшись, сказал по нему несколько слов. Спрятав телефон, повернулся: — Мистер Лейтнер, у вас есть какое-нибудь удостоверение?

— Есть. — Джон протянул водительские права. Изучив документ, охранник вернул его:

— Все в порядке, мистер Лейтнер. Что насчет оружия, режуще-колющих предметов, опасных химических соединений, взрывных веществ? Что-нибудь из этого у вас есть?

— Нет.

— Отлично. Попрошу выложить все из ваших карманов и пройти через металл од етектор, а также через определитель взрывчатки.

Джон подчинился указанию, выложив содержимое карманов на конвейер. В первую раму, которую он прошел, был, как он понял, вмонтирован металл од етектор, во вторую — прибор, определяющий наличие взрывчатки.

Приборы не прореагировали, и он, взяв с конвейера и разложив по карманам свои вещи, посмотрел на человека в темно-синем костюме. Тот кивнул:

— Идемте со мной.

Сделав несколько поворотов, они наконец остановились у лифта. Сопровождающий снова достал телефон, сказал несколько слов и лишь после этого нажал кнопку. Дверь лифта открылась, они вошли. Человек в темно-синем костюме достал пластиковую карточку, провел ею между щупами на пульте управления, и лифт пошел вверх.

Выйдя из лифта, Джон оказался сразу в приемной. За столом в углу сидела женщина в деловом костюме. Посмотрев на него, улыбнулась:

— Мистер Лейтнер?

— Да, моя фамилия Лейтнер.

— Добрый день, меня зовут Шейла, я секретарь мистера Луксмана. Садитесь. Ваша встреча с мистером Луксманом назначена на час дня, сейчас без пяти час. Ровно в час дня мистер Луксман вас примет. А сейчас отдохните.

Он сел. Ровно в час где-то на столе раздалось короткое жужжание. Секретарша кивнула:

— Прошу, мистер Лейтнер, проходите.

После того как Джон встал, дверь раздвинулась сама. Войдя в нее, он оказался в большом помещении, которое можно было назвать и залом, и кабинетом.

За столом в углу сидел, как понял Джон, сам Фред Луксман — миллиардер, владелец сети самых престижных и дорогих гостиниц и административных зданий в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Чикаго, человек, именем которого названы небоскребы и даже целые кварталы по всей Америке.

Сидящему в кресле сухощавому человеку можно было дать около восьмидесяти. Он был одет в костюм цвета маренго, под белую крахмальную рубашку был повязан темно-синий шелковый шарф. Из-под шарфа к подбородку тянулись две морщинистые складки старческой кожи, морщинами было покрыто и гладко выбритое лицо с тонкими губами и небольшим тупым носом. Но тщательно причесанные седые волосы были без единой залысины, а взгляд — ясным и твердым.

Осторожно поправив шарф, человек посмотрел на него в упор:

— Вы знаете, что я Фред Луксман?

— Нет, сэр, до этого момента я этого не знал. Теперь знаю.

— Вы Джон Лейтнер?

— Да, я Джон Лейтнер.

— Садитесь. — Человек показал рукой на стоящее у стола кресло.

Джон сел.

Тронув какую-то бумажку на столе, Фред Луксман вгляделся в нее и перевел взгляд на Джона.

— Мистер Лейтнер, с какой целью вы хотели встретиться со мной?

— С одной, мистер Луксман, — сообщить, что, будучи поневоле втянут в историю с убийством вашего сына, я столкнулся с целым рядом странных обстоятельств.

— Что значит «поневоле втянут»?

— Это значит, что еще до того, как произошло несчастье, я был связан договорными отношениями с основной подозреваемой, Линой Гжибовски.

Зрачки Луксмана застыли так, будто он пытался загипнотизировать Джона. Ощущение было неприятным.

— Я знаю. Секретарша сказала мне, что у вас с Гжибовски был заключен договор об ее охране, да и об этом пишут все газеты. Хорошо, продолжайте, мистер Лейтнер. С какими странными обстоятельствами вы встретились?

— Мистер Луксман, скажите, у вас или вашего сына есть какие-то деловые или иные связи с Россией?

Луксман подтянул к себе все ту же лежащую на столе бумажку. Сделав вид, что вглядывается в нее, вздохнул:

— Начнем с того, что я совсем не обязан отвечать вам на этот вопрос. Но раз вы как-то связываете это с убийством моего сына, отвечу: связей с Россией у меня нет.

— И у вашего сына не было?

— И у моего сына не было. А почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что в день убийства вашего сына могло состояться еще одно убийство.

— Еще одно убийство?

— Да. Могли убить меня, моя машина была обстреляна из автоматов в Джерси-Сити. Причем среди нападавших был человек, который проявил активность несколькими часами ранее, появившись возле квартиры Лины Гжибовски за полчаса до убийства вашего сына. Этого человека интересовали Лина Гжибовски и ее квартира. Между собой эти люди переговаривались по-русски, я слышал это, находясь в укрытии.

Луксман сидел, о чем-то раздумывая. Хмыкнул:

— Вы знаете русский?

— Да, этому меня обучили в спецчастях «Дельта Форс». Я выпускник Вест-Пойнта.

— Понятно. — Луксман не торопился продолжать разговор. — Мистер Лейтнер, вы что же, считаете, этот обстрел и то, что один из этих русских появился в доме Лины Гжибовски, может указывать на связь русских с убийством моего сына?

— Я этого не сказал. Но поскольку мне не очень нравится, когда меня обстреливают из автоматов, я решил попросить у вас встречи, чтобы убедиться, что ни вы, ни ваш сын никак и никогда не были связаны с Россией.

— Сейчас вы в этом убедились?

— Да, сейчас я в этом убедился. Огромное спасибо, мистер Луксман, что вы уделили мне время. Если у вас нет ко мне никаких встречных вопросов, я ухожу.

— У меня есть встречные вопросы. — Сказав это, Луксман сдул что-то с рукава пиджака.

— Слушаю, мистер Луксман.

— Скажите, вы не знаете, где сейчас находится Лина Гжибовски?

— Нет, не знаю. С Гжибовски мы заключили договор в воскресенье и договорились связаться в понедельник. Ваш сын в это время был еще жив. В понедельник же, когда я, как мы и договорились, позвонил Гжибовски домой, трубку поднял детектив отдела по расследованию убийств. После того как я приехал в квартиру Гжибовски, полиция сообщила мне, что ваш сын убит. У полиции были и есть серьезные основания считать, что это сделала Гжибовски, и, видимо, Гжибовски, понимая это, решила скрыться. Она скрывается до сих пор, и я не имею с ней никакой связи.

— Понятно. — Сложив вместе ладони, Луксман некоторое время рассматривал их. — Секретарь сказала мне, что вы возглавляете фирму «Консалтинг Интернейшнл». Что это за фирма?

— Консультационно-детективная фирма, назначение которой охранять развитие бизнесов всех видов.

— Мне не очень понятно, как можно охранять развитие бизнесов всех видов.

— Если говорить в общих чертах, фирма «Консалтинг Интернейшнл» охраняет американские бизнесы и компании от ложной информации, финансового мошенничества, промышленного шпионажа, интеллектуального пиратства, компьютерного взлома и прочего в том же роде. Вообще, деятельность фирмы довольно широка. Мы выполняем охранные и расследовательские функции в широком смысле этого слова.

— Ну да, вы заключили договор об охране с Гжибовски. Вообще, интересно, почему вы заключили этот договор. Она что, боялась за свою жизнь?

— Когда я заключал с ней договор, она боялась за свою жизнь.

Подняв руку, Луксман посмотрел на свои ногти. Вздохнул:

— Любопытно. Что, у нее были какие-то конкретные опасения?

— Мистер Луксман, я понимаю, вы понесли большую утрату. Может быть, мои слова заденут ваши чувства. Но если вы хотите, чтобы я сказал правду, я скажу. Она боялась вашего сына, Кеннета Луксмана.

— Боялась в каком смысле?

— В том смысле, что он ее убьет.

Луксман некоторое время сидел, осторожно облизывая языком губы. Наконец сказал:

— Знаете, мистер Лейтнер, я лично занимался воспитанием Кеннета. Да, он был распущенный, да, он не отличался разборчивостью в связях, да, он порой занимался совсем не тем, чем должен был заниматься. Но он был в высшей степени воспитанным человеком. Уверяю вас, мистер Лейтнер, он не мог поднять руку на женщину, не мог никогда и ни при каких обстоятельствах. И если женщина, которую вы взялись охранять, сказала вам, что она боялась, что Кеннет ее убьет, она вас обманула. Хотя, думаю, вы сами готовы были обмануться.

— Мистер Луксман, повторяю, я не хочу усугублять ваше горе. Но в силу каких-то причин, не знаю каких, Лина Гжибовски считала, что ваш сын хочет ее смерти.

— Она могла считать все, что ей угодно. И вам внушить все, что угодно. Она обладает способностью крутить мужчинами так, как ей хочется. Но поверьте мне, мистер Лейтнер, то, что Кеннет хотел ее убить — нонсенс. Абсолютный нонсенс. — Луксман замолчал.

Джону показалось, что хозяин «Луксман организейшн» вообще о нем забыл. Но это было не так. Подняв на него глаза, Луксман сказал, четко отделяя одно слово от другого:

— Я ненавижу эту женщину. Она сломала жизнь и моему сыну, и мне. Она поступила с моим сыном, как поступают с игрушкой. Что же касается меня, она просто меня уничтожила. Превратила в ничто, в пустое место. Поэтому единственная моя цель сейчас — найти ее. Найти и добиться для нее примерного наказания. Вы понимаете меня, мистер Лейтнер?

После некоторой паузы Джон сказал:

— Я понимаю ваши чувства, мистер Луксман.

— Понимаете мои чувства… — Луксман подтянул к себе стоящую на столе бутылку минеральной воды и пустой стакан. Достал из кармана флакончик с лекарствами, выкатил на ладонь таблетку. Осторожно положил в рот, налил в стакан воды, запил.

Видимо, эта операция имела под собой какую-то глубокую подоплеку — поскольку после этого Луксман некоторое время сидел, вглядываясь в пространство. Наконец сказал:

— Мистер Лейтнер, я правильно понял, вы сказали, ваша фирма выполняет также и расследовательские функции? То есть вы проводите детективные расследования?

— Да, проводим.

— Скажите, у вас достаточный опыт в том… В том, чем вы занимаетесь?

— Думаю, что достаточный.

— В таком случае я мог бы поручить вашей фирме заняться розысками Гжибовски?

Предложение было неожиданным, и Джон некоторое время сидел, пытаясь точно сформулировать ответ.

— Так что насчет розыска Гжибовски, мистер Лейтнер? Вы готовы им заняться?

— Мистер Луксман, Лину Гжибовски ищет полиция, причем не только полиция Соединенных Штатов, данные о ней переданы в Интерпол.

— Я знаю об этом. Но я хочу, чтобы поисками Гжибовски занималась также и ваша фирма. Я вам хорошо заплачу за это.

Наступила долгая пауза, во время которой каждый из них пытался выдержать взгляд другого. Наконец Джон сказал:

— Мистер Луксман, моя фирма не может заняться розысками Лины Гжибовски. У моей фирмы заключен с ней договор о ее охране. Этот договор означает, что я должен оберегать ее от любой опасности.

— Но вы не можете оберегать ее от любой опасности, раз не знаете, где она находится.

— Это не имеет значения. Я готов заняться ее поисками, если в нашем с вами договоре будет зафиксировано, что я буду разыскивать ее для того, чтобы спасти от опасности.

— О мой бог… От опасности… — Взяв стакан с водой, Луксман сделал глоток. — Нонсенс. Полный нонсенс. Убийца в опасности… От какой опасности ее нужно спасать? От опасности правосудия?

— Не знаю, но это опасность. А я, в соответствии с заключенным договором, обязан оберегать ее от опасности, а не ловить, с тем чтобы подвергнуть опасности.

— То есть вы признаетесь в том, что взялись оберегать от опасности убийцу?

— Я взялся оберегать от опасности Лину Гжибовски.

Луксман придвинул к себе некий предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении чековой книжкой. Взяв ручку, усмехнулся:

— Мистер Лейтнер, вы найдете мне Гжибовски.

— Я уже сказал, мистер Луксман, искать Гжибовски для того, чтобы сдать ее полиции, я не буду.

— Лейтнер, поймите, мне нужна Лина Гжибовски. Сколько вы хотите за то, что возьметесь ее найти? Только за то, что возьметесь? Пятисот тысяч долларов хватит? — Джон ничего не ответил, и Луксман добавил: — Черт вас возьми, Лейтнер, как насчет миллиона?

— Мистер Луксман, нет.

— Лейтнер, вы сумасшедший. — Луксман покачал головой. — Миллиона вам мало?

— Мистер Луксман, повторяю: искать Лину Гжибовски я не буду ни за миллион, ни за сто миллионов, ни за миллиард. Между моим агентством и Линой Гжибовски заключен договор. Пока он не расторгнут и имеет юридическую силу, я буду его выполнять.

— Так расторгните его, черт побери.

— У меня нет никаких оснований расторгать этот договор. Да и не с кем, поскольку я не имею понятия, где находится Лина Гжибовски.

Луксман посмотрел на него, нахмурившись:

— Это ваше последнее слово?

— Да, последнее.

— Черт… — Владелец «Луксман организейшн» отодвинул чековую книжку. Сказал очень тихо: — Лейтнер, вы понимаете, что после этого вы в моем лице получаете смертельного врага? И что я вас просто уничтожу?

— Понимаю. Что делать, мистер Луксман, уничтожайте. Но я попробую продержаться.

Сказав это, Джон встал и, повернувшись, пошел к выходу. Он не успел сделать и нескольких шагов, как услышал сзади:

— Мистер Лейтнер, подождите… Обернувшись, посмотрел на Луксмана: — Да?

— Пожалуйста, вернитесь. И сядьте.

После того как он сел, Луксман, положив перед собой руки, некоторое время рассматривал их. Наконец, поставив обе ладони на ребро, свел их вместе.

— Ваша фирма «Консалтинг Интернейшнл» предохраняет бизнес от всяких неприятностей, это так?

— Да, это так.

— Так вот, хочу спросить: возьметесь вы предотвратить от неприятностей мой бизнес?

— Ваш бизнес?

— Да, мой бизнес. Бизнес, которым занимается «Луксман организейшн».

— Что я должен буду сделать, чтобы предотвратить эти неприятности?

— Провести расследование. Какое, я объясню, когда мы придем к соглашению.

Помедлив лишь секунду, Джон сказал:

— Почему нет, думаю, я смогу за это взяться. Но я считаю, что для пользы дела в расследовании вместе со мной должен принять участие мой постоянный партнер, мистер Пол Молчанов.

— Пол Молчанов? Кто это?

— Мой партнер и один из лучших детективов, которых я знаю.

— Судя по фамилии, он русский?

— Совершенно верно. Мистер Молчанов не просто мой партнер, он мой друг, к тому же он владелец расположенного в Москве детективного агентства «Охранник».

— То есть он имеет понятие о русской организованной преступности?

— Безусловно. В компьютерах его агентства содержится очень ценная информация о русской организованной преступности, но еще более ценная информация содержится у него вот здесь… — Джон дотронулся пальцем до виска. — Поверьте, мистер Молчанов ориентируется в российском преступном мире как рыба в воде.

— Он сейчас в Москве?

— Нет, он сейчас в Штатах, приехал обсудить со мной кое-какие вопросы. И уезжать пока не собирается.

— Прекрасно. Надеюсь, я смогу увидеть этого вашего мистера Молчанова вместе с вами?

— Конечно.

— В таком случае я жду вас обоих, и чем раньше произойдет наша встреча, тем лучше.

— Хорошо, мистер Луксман. Думаю, мы придем к вам очень скоро.

Глава 12

Когда из приемного отделения больницы «Норт-Шор медикал сентер» к Павлу вышел сержант Максвелл, оказалось, что это черный великан, имеющий не меньше трехсот фунтов живого веса. Первая мысль была — каким образом этому гиганту добывают полицейскую форму.

Удовлетворившись осмотром визитера, сержант сказал:

— Добрый день, мистер Мэлони, я вас жду. — Пропустив его в дверь, протянул руку: — Сержант Максвелл. Фрэнк сказал, я могу вам помочь, и я буду рад помочь. Проходите вот сюда.

Пройдя несколько шагов по коридору, они вошли в комнату, на двери которой висела табличка «Ассистентекая». В комнате находилось два полицейских; один, с сэндвичем в одной руке и бумажным стаканчиком в другой, сидел на кушетке и жевал, второй расположился в глубине комнаты перед телемонитором наружного наблюдения. Оба полицейских не обратили на них никакого внимания.

Пройдя в глубину комнаты, Максвелл показал рукой на стул:

— Садитесь, мистер Мэлони.

Павел сел, после чего сержант с трудом устроился на стуле напротив:

— Слушаю вас.

— В данный момент я работаю на клиента, который подозревает жену в супружеской неверности.

— Да, Фрэнк меня предупредил. Кто вас интересует в нашей больнице?

— Человек по имени Майлс Гутиеррес.

— Майлс Гутиеррес… — Максвелл кивнул. — Да, я помню, у нас был такой пациент. Он лежал сначала в реанимационном, а потом в реабилитационном отделении. Но сейчас его в больнице нет, вчера утром в отделении обнаружили, что он сбежал.

— Сбежал? Каким образом?

— Накануне он сказал, что не хочет ходить по отделению в больничном халате, и попросил мать принести ему его обычную одежду — джинсы, тенниску и кроссовки. Она принесла. Дежурная сестра рассказала, что в три часа ночи он подошел к ней и сказал, что туалет в его палате засорен и он хочет выйти в общий коридор, где есть туалет для посетителей. Туалет в палате не мог быть засорен, но сестра решила не проверять это и выпустила его. Больше он не вернулся.

— Почему сестра не подняла тревогу?

— Она в это время делала записи в журнале, поэтому на то, что происходит вокруг, не обращала особого внимания. Но вообще она была уверена, что пациент в любом случае вернется. Она даже не представляла, что может быть какой-то другой вариант.

— На каком этаже находится отделение, где он лежал?

— На шестом. Теперь ясно, что, когда проходил мимо сестры в общий коридор, он спрятал джинсы, тенниску и кроссовки под халатом. Затем зашел в один из лифтов, переоделся и спустился на первый этаж. Здесь он зашел в туалет, бросил халат и шлепанцы в мусорный бак, открыл окно и вылез во двор больницы. Когда в отделении подняли тревогу, уборщица, убиравшая один из туалетов, нашла в мусорном баке халат и больничные шлепанцы. Вся история.

— Случайно, не знаете, где он может быть сейчас?

— Нет. И никто не знает. Его сестра, двенадцатилетняя девочка, рассказала, что, когда она пришла из школы, в дом почти тут же вошел брат. Он побыл немного и вскоре ушел, и с тех пор никто не может его найти. Краем уха я слышал, что в городе его кто-то обстрелял, но толком об этом ничего не знаю. — Максвелл похлопал ладонями по коленям, отбивая только одному ему слышный ритм. — Что-то еще?

— Фрэнк сказал, Майлсом Гутиерресом интересовались какие-то люди?

— Интересовались.

— Они вроде дежурили в машине, стоящей у входа в больницу?

— Все верно. Я еще попросил ребят почаще направлять на них камеру наружного слежения. Между прочим, они не только дежурили в машине.

— А что еще?

— Один из этих людей два раза поднимался в отделение, сначала в реанимационное, потом в реабилитационное, чтобы справиться о здоровье Майлса Гутиерреса.

— Как выглядел этот человек?

— Сам я его не видел, но сестры сказали, что это был высокий белый человек южноевропейского типа, говорящий с русским акцентом. Ну и… — Максвелл задумчиво потер друг о друга ладони. — Я видел в машине еще одного человека, белого, коротко стриженного.

Достав из кармана фотографию Косого, Павел положил ее перед Максвеллом:

— Случайно, не этого?

Вглядевшись в снимок, сержант покачал головой:

— Нет, не этого.

— У вас есть видеозапись машины и сидящих в ней людей?

— Не знаю, я мог ее стереть. Они ведь ничего такого особенного не делали, всего лишь сидели в машине. — Максвелл обернулся к полицейскому, сидящему перед монитором. — Стэн, там в голубой коробке должен быть диск, на котором написано «Гутиеррес», посмотри. Есть он там?

Глянув в стоящий у стола ящик, Стэн кивнул:

— Вроде есть.

— Будь друг, сделай копию.

— Ага. — Достав спрятанный в футляр диск, Стэн сунул его в щель рекордера, в другую щель вставил чистый диск и через несколько секунд протянул копию: — Готово.

Взяв диск, Максвелл положил его перед Павлом:

— Берите, он ваш. Правда, различить, кто именно там сидит, довольно трудно. Машина стояла далеко от видеокамеры, от стекол отсвечивало солнце. Но запись есть запись.

— Спасибо. — Павел спрятал диск. — Интересно, вы проверили эту машину?

— Конечно. Она была взята в пункте проката на углу Северо-Западной Седьмой авеню и Семьдесят девятой улицы. Вчера ее сдали обратно.

— Вы знаете фамилию человека, взявшего машину напрокат?

— Да, я ее записал. — Подтянув к себе настольный календарь, Максвелл перелистал несколько страниц. — Ага, вот. Фамилия этого человека Харрингтон, Чарльз Харрингтон. Здесь есть номер его водительского удостоверения, выданного, между прочим, в Нью-Йорке. Есть адрес, который был на удостоверении. А вот номер «доджа». Переписывайте.

Достав записную книжку и ручку, Павел переписал данные.

— Спасибо, вы мне очень помогли. Я хотел бы, чтобы вы показали мне место, где стояла эта машина.

— Нет проблем.

После того как они сели в «ягуар» и медленно проехали мимо будки у шлагбаума, Максвелл кивнул на два ряда машин, стоящих перед главным входом:

— Вот здесь она стояла, эта машина, в правом ряду. Примерно в середине ряда.

— Ясно. — Павел протянул стодолларовую купюру. — Держите, это ваш гонорар. Частные детективы всегда оплачивают услуги полиции.

— Спасибо. — Взяв банкноту, сержант спрятал ее в карман кителя. — Если что, всегда обращайтесь, я помогу. Счастливо.

— Счастливо.

Подождав, пока Максвелл выйдет, Павел направил «ягуар» в сторону пересечения Северо-Западной Седьмой авеню и Семьдесят девятой улицы.

Менеджер пункта проката «Вундеркарс», расположенного на углу Северо-Западной Седьмой авеню и Семьдесят девятой улицы, был маленьким смуглым человеком в черном комбинезоне. Увидев Павла, он спросил:

— Желаете машину, сэр?

— Я желаю навести справку об одной машине. Ваши усилия будут компенсированы.

— Никаких проблем. Какая машина вас интересует?

— «Додж» коричневого цвета. По моим сведениям, его вам сдали вчера. Эта машина здесь или ее уже взяли?

— Здесь. — Проведя Павла в середину заставленного машинами двора, менеджер остановился возле «доджа». — Вот эта машина.

— За ней приходил один человек или несколько?

— Один.

— Вы можете его описать?

— Могу, меня об этом уже спрашивала полиция. Мужчина среднего роста, черноволосый, с черными усами. Говорил с русским акцентом.

— С каким именно русским акцентом?

— С каким именно русским акцентом? — Человек помолчал. — Что, бывают разные русские акценты?

— Бывают.

— Надо же, я не знал. Простите, но я знаю только, что он просто говорил с русским акцентом. Каким, я не понял.

Достав из кармана фото Косого, Джон показал его:

— Не он?

— Нет, не он.

— Ладно, в любом случае спасибо. — Засунув в карман менеджера двадцатку, Павел вышел из пункта проката и сел в красный «ягуар».

Глава 13

После разговора с Луксманом Джон подъехал в отдел по расследованию убийств Среднего Манхэттена.

Когда он вошел в кабинет лейтенанта Хьюджа, тот приподнялся и пожал ему руку:

— Мистер Лейтнер, рад вас видеть. Располагайтесь, прошу. — Подождав, пока гость сядет, лейтенант изобразил радушную улыбку. — Итак, первый вопрос: слышали ли вы что-нибудь о Гжибовски?

— Нет, ничего не слышал.

— Очень жаль. — Некоторое время лейтенант изучал Джона. Тонкие губы хозяина кабинета казались чуть искривленными, а глаза — непроницаемыми. Зрачки Хьюджа ничего не выражали, лишь время от времени они перекатывались, как ртутные шарики. — Повторяю, очень жаль.

— Мне самому жаль.

— Вы знаете, что нашли вашу машину?

— Не знаю. Ее нашли?

— Да, сегодня, на дне Пассаика. Она похожа на решето. Нашпигована пулями.

— Не удивляюсь, обстрел был очень плотным.

— Видимо, так оно и было. — Ртутные шарики-зрачки откатились вбок, упорно стараясь не встречаться с взглядом Джона. — Мистер Лейтнер, вы сами детектив и, думаю, отлично понимаете, что значит вести расследование убийства вроде этого. — Хьюдж изобразил рассеянное движение головой, побарабанил пальцами по столу и посмотрел на Джона. — Скажите, у вас с вашей подопечной, Линой Гжибовски, не заходил разговор о дурных привычках Кеннета Луксмана?

Интересно, подумал Джон, лейтенант заинтересовался дурными привычками убитого. Помедлив, сказал осторожно:

— Лейтенант, помнится, она вскользь затрагивала эту тему. Какие именно привычки вы имеете в виду?

— Скажем, наркотики.

Если в организме Кеннета Луксмана в момент смерти в самом деле были наркотики, становится вполне реальной возможность доказать, что Лина действовала в пределах необходимой обороны.

— Нет, о наркотиках я ничего от нее не слышал. А что, выяснилось, он курил травку?

— Результаты вскрытия показали наличие в организме убитого веществ, действие которых аналогично действию наркотиков. Значит, вы от Гжибовски ничего о наркотиках не слышали?

— Нет. Я слышал только, что в последнее время Кеннет Луксман иногда впадал в состояние беспричинной ярости. Но о наркотиках у нас разговора не было.

— Понятно. Что, вы совсем не интересуетесь вашей машиной?

— Почему, очень интересуюсь. Кто ее нашел?

— Мальчишки-латиноамериканцы, которые удили рыбу на Пассаик-Ривер. Крючок зацепился за что-то, а они слышали, что полиция ищет какую-то машину. И знали, что им за находку хорошо заплатят.

— Интересно, почему она оказалась там?

— Мистер Лейтнер, вы совершенно напрасно иронизируете.

— Я не иронизирую. Так что с ней, с моей машиной?

— Ну… Она пострадала. Боюсь, вы уже не сможете ею воспользоваться.

— Я с этим давно смирился. В моей машине должно было остаться некоторое количество пуль. Их где-нибудь исследовали?

— Мистер Лейтнер… — Хьюдж сцепил руки. — Делом с вашей машиной занимается полиция Джерси-Сити, на территории которого вас обстреляли. Так что по всем вопросам, связанным с вашей машиной, обращайтесь к ним. Наверное, пули, которые остались в вашей машине, исследовали. Но я ведь занимаюсь расследованием убийства Кеннета Луксмана, а дело с обстрелом вашей машины, я в этом глубоко убежден, никакого отношения к этому убийству не имеет.

— Сомневаюсь. Мне кажется, этот обстрел имеет самое прямое отношение к убийству Кеннета Луксмана. Кстати, хочу спросить: вы выполнили мою просьбу выяснить, есть ли в досье полиции по русской организованной преступности что-то о человеке по кличке Косой?

— Мои коллеги, занимающиеся русской организованной преступностью, сообщили мне, что в России эта кличка весьма распространена и ее могут носить многие. Вчера я послал Берри к портье Санчес, попросив показать ей фотографии нескольких русских, и она опознала на одной из фотографий человека, который приходил к ней за полчаса до убийства Луксмана и интересовался, дома ли Гжибовски.

— И кто этот человек?

— Его зовут Джордж Кирьят, он израильтянин русского происхождения. Но след оказался ложным, никакого отношения к убийству Кеннета Луксмана мистер Кирьят не имеет.

— Не имеет?

— Нет. Вообще, это весьма респектабельный и уважаемый бизнесмен, я его допросил в присутствии адвоката, и он сказал, что он давний и тайный поклонник Гжибовски и время от времени посылает ей анонимно подарки. В тот день он послал ей фарфоровый сервиз, что соответствует истине, он сохранил чек от покупки и показал мне. У вас лично есть какие-то претензии к мистеру Кирьяту?

— Нет, никаких.

— У меня тоже. Так что пока в вашей версии, что Кеннет Луксман был связан с русской организованной преступностью, слишком много несостыковок.

Джон предпочел промолчать, и Хьюдж, так и не дождавшись его реакции, изобразил дежурную улыбку:

— Мистер Лейтнер, не буду вас больше задерживать, в любом случае спасибо, что пришли. И очень надеюсь, как только у вас появятся сведения о Гжибовски, вы нам тут же об этом сообщите.

Глава 14

На веранду, опоясывающую массажный и косметический кабинеты «Трилистник и пальма», Бренда Гутиеррес вышла ровно в шесть часов. Это была высокая стройная женщина, одетая с большим вкусом и выглядевшая никак не старше сорока лет. У нее были коротко стриженные рыжие волосы, серые глаза, красивый маленький нос, чувственные властные губы. Белый полотняный костюм с чуть укороченной юбкой выгодно показывал ее красивые ноги; это же относилось и к бежевым туфлям на небольшом каблуке. В руке она держала элегантную серую сумочку.

Выйдя, Бренда мельком глянула на «ягуар» и сидящего в ней Павла и повернулась, чтобы запереть дверь.

Когда она стала спускаться по небольшой лестнице, он встал и вышел из машины.

Остановившись в трех шагах от него, женщина прищурилась:

— О… Наверное, вы мистер Мэлони? Стив Мэлони?

— Совершенно верно. А вы Бренда? Бренда Гутиеррес?

— Да. Фрэнк предупредил, что вы меня встретите. — Улыбнувшись, протянула руку.

Пожав ее, Павел сказал:

— Очень приятно.

— И мне очень приятно. Вы хотели посмотреть работы моего сына?

— Да, очень хотел бы.

— Фрэнк сказал, вы любитель живописи?

— Да, я собираю живопись. Причем в основном меня интересуют работы современных американских художников. Я давно уже слышал, что в Майами есть несколько интересных молодых художников, так ведь?

— Наверное. Но, если честно, я знаю в Майами только одного такого художника — собственного сына.

— О работах вашего сына мне как раз и рассказал Фрэнк. Поэтому я очень хотел бы их увидеть.

— Большинство работ моего сына хранится в его доме на Виргиния-Ки. Хотите поехать и посмотреть?

— Да, если вы так любезны.

— Хорошо, давайте. Вы вообще знаете Майами?

— Не очень хорошо. Я из Нью-Йорка.

— Фрэнк мне сказал. Тогда держитесь за моей машиной. Это не очень далеко, минут пятнадцать езды.

Проехав на юг по бульвару Бискейн, белый «форд» Бренды выехал в конце концов на Бриккел-авеню и, обогнув «Бриккел-отель», повернул на Рикенбекерскую дамбу. После того как мимо проплыл указатель, предупреждающий, что они въезжают в сектор частных владений, «форд» покатил по двухрядной асфальтовой ленте. Затем возник еще один указатель, сообщающий, что эта дорога ведет к «Миа Палома». В просветах пальм мелькнул океан.

Проехав немного, машина Бренды встала у двухэтажного бунгало. Здание стояло метрах в ста от океана.

Остановив «ягуар», Павел услышал, как Бренда выключила мотор, и выключил свой.

Машины стояли на небольшой асфальтовой площадке с тыльной части дома. С этой стороны бунгало было прикрыто густыми зарослями парка, тянущегося вдоль всего острова Виргиния-Ки, передняя его часть выходила на песчаный пляж. Место было поистине райским.

Выйдя из машины, Бренда кивнула:

— Идемте, я покажу вам дом. Там висят многие картины Майлса.

Взяв кейс, Павел последовал за ней. Он уже заметил, что мать Майлса Гутиерреса дает ему понять, что он ей нравится; не скрывал ее интереса к нему и взгляд, который она бросила сейчас. Открыв дверь, улыбнулась:

— Проходите. — Подождала, пока он войдет. — Хотите что-то выпить?

— Сначала я хотел бы просто походить по дому. И посмотреть картины.

— Хорошо, я пока займусь хозяйством.

Бренда скрылась в глубине дома, он же, подождав, осмотрелся.

На уровне второго этажа, опоясывая всю гостиную, тянулась деревянная балюстрада с резными перилами. Часть потолка наверху занимал цветной витраж, сквозь который пробивался солнечный свет. Одну стену в гостиной занимал большой камин, в углу стоял длинный обеденный стол. Вдоль стола с двух сторон и с торцов были расставлены обитые кожей стулья с высокими спинками. Он насчитал десять стульев. Вдоль стен были расставлены кресла, на стенах висело несколько картин.

Судя по тишине, Бренда была где-то далеко, он открыл кейс и достал радиодетектор.

На ближайшей к нему картине была изображена скала, на которую обрушивается вспененная волна. За скалой на песке, как можно было понять, укрываясь от изображенной художником бури, сидели две чайки.

В картине, написанной безусловно настоящим профессионалом, чувствовалось настроение.

Поводил радиодетектором вдоль стен у картины и возле рамы. Прибор не среагировал, и он подошел к следующей картине.

На огромном, примерно два на три метра, полотне были изображены часть паруса идущей в море яхты и летящие за парусом чайки. Картина была очень даже неплоха.

Провел вдоль рамы радиодетектором — на приборе вспыхнул красный глазок.

Поневоле оглянулся. Гостиная была пуста, Бренда по-прежнему была где-то далеко.

Черт, подумал он, дом-то прослушивается.

Обойдя гостиную, он засек еще два жучка — у обеденного стола и у камина. Зашел в расположенный сразу за гостиной кабинет — там тоже оказался жучок, правда, всего один. За кабинетом располагалась обеденная комната, в ней он тоже обнаружил мини-микрофон, хитроумно спрятанный за вентиляционной решеткой.

На всякий случай вышел на веранду. Провел радиодетектором возле стоящих у входа в дом четырех плетеных кресел и плетеного стола и обнаружил жучок, замаскированный в люстре.

Вернувшись в обеденную комнату, подумал: если жучки в доме поставили те, кто вчера обстрелял здесь машину Майлса Гутиерреса, они наверняка еще наведаются в это бунгало.

Подойдя к ведущей на кухню двери, услышал, как там что-то делает Бренда. Кашлянув, сказал:

— Бренда?

— Да, Стив, входите.

Войдя, увидел Бренду в красивом цветном фартуке. Она протирала губкой кухонный стол и при его появлении улыбнулась:

— Ну как картины?

— Понравились. А еще где-то в доме есть работы вашего сына?

— Есть, на втором этаже и в подвале. Там у него мастерская, так они просто сложены. Их там очень много. Сходите посмотрите.

Выйдя из кухни, подумал: если сейчас он расставит свои жучки на первом этаже точно в тех же местах, возле которых сработал его радиодетектор, те, кто прослушивает дом, найдут их не сразу. Ведь если им вдруг придет в голову использовать свой радиодетектор, их собственные мини-микрофоны станут для его жучков прикрытием. Все свои жучки он расставил с величайшим тщанием, стараясь не издать ни малейшего шороха.

Закончив работу, спустился в подвал и отодвинул первую из приставленных лицом к стене картин. Это был один из вариантов картины, висящей в гостиной, — чайки, летящие за парусом.

Перевернув картину тыльной стороной к стене, прошел на кухню. Увидев его, Бренда притворно вздохнула:

— Стив, ради бога, простите, что занималась уборкой. Два раза в неделю сюда приходит уборщица, я ей хорошо плачу. Но все равно, как ни приду, обязательно что-то не так. Все посмотрели?

— Да, теперь я увидел все картины вашего сына, в том числе и в подвале. Я хочу купить одну работу, но сначала хотел бы эту покупку обговорить.

— Конечно. Собственно, что мы здесь стоим? Может, сядем на веранде? День сегодня не очень жаркий, к тому же с океана дует бриз.

— Давайте.

— Проходите. — Сняв передник, вышла с ним на веранду, кивнула на плетеные кресла: — Садитесь. Текилу, скотч, джин-тоник?

— Я бы выпил джин-тоник.

— Прекрасно. Себе я тоже сделаю джин-тоник. Садитесь, я сейчас.

Бренда ушла в дом, он же, сев в кресло, стал наблюдать за накатывающими на пляж волнами. Подумал: «Бриккел-отель» стоит точно на траверзе острова Виргиния-Ки, милях в четырех отсюда. Получающий сигналы от жучков радиоприемник, вмонтированный в его диск-рекордер, будет работать без помех.

Бренда вернулась с двумя стаканами джин-тоника. Сев в кресло напротив и сделав глоток, спросила:

— Здесь неплохо, да?

— Да, здесь очень мило.

— А вообще, Стив, где вы остановились?

— В «Бриккел-отеле».

— У вас хороший вкус. Милое место, уютное, без суеты.

— Да, там в самом деле очень мило. Знаете, Бренда, давайте сразу покончим с делами. Я, как каждый профессиональный коллекционер, рассчитываю каждую свою покупку. Возможно, я еще приеду к вам сюда и куплю одну-две работы Майлса за достаточно приличные деньги. Но сейчас я могу потратить на покупку картины не более трех тысяч долларов. Поэтому если вы уступите мне за эту сумму картину с парусом и двумя летящими чайками, стоящую в подвале, я ее возьму.

— Что ж. — Посмотрев на него, Бренда улыбнулась. — Знаете, Стив, в конце концов три тысячи долларов тоже неплохие деньги. Картина ваша.

Открыв кейс, Павел отсчитал тридцать стодолларовых банкнот и положил перед Брендой:

— Покупая картины, я всегда плачу наличными. Вы не против?

— Стив, ваше право платить так, как вы считаете нужным. — Спрятав деньги в сумочку, взяла стакан. — Чудесный вечер, правда ведь?

— Вечер изумительный, вы правы. И знаете, Бренда, о чем я подумал? У вас есть еще, скажем, час-полтора свободного времени?

— Ну… в принципе есть. А что?

— Может, отметим эту сделку?

Явно играя, Бренда изобразила недоумение:

— Стив… Я даже не знаю. Отметим — как?

— Как отмечают обычно. Посидим в каком-нибудь хорошем ресторане, выпьем шампанского. Недолго. Так сказать, чисто символически. А?

— Ну… Стив… Даже не знаю. — Бренда бросила на него короткий взгляд. — Я ведь замужняя женщина.

— Бренда, дорогая, при чем тут замужняя женщина? В данном случае вы продавец, а я покупатель. Сейчас вы скажете мне, какие хорошие рестораны есть в этом городе, мы ненадолго зайдем в один из них, разопьем бутылочку шампанского, и я провожу вас домой. Всего-то ничего. Как?

— Ну… Разве что ненадолго.

— Конечно ненадолго. Какой из ресторанов вам здесь нравится? В прошлые мои приезды сюда я сидел во «Фламинго» и в «Кристалле». Как насчет какого-то из них?

«Фламинго» и «Кристалл» были лучшими ресторанами в городе, он это отлично знал.

Изобразив раздумье, Бренда вздохнула:

— «Фламинго» очень милое место.

— Отлично. Значит, идем во «Фламинго». Я могу воспользоваться вашим телефоном, чтобы заказать столик?

— Конечно.

Пройдя в гостиную, полистал лежащий рядом с телефонной трубкой справочник, нашел номер ресторана «Фламинго» и заказал столик.

Ресторан «Фламинго» был расположен на крыше двадцатиэтажного здания гостиницы «Риц». Дважды Павел приглашал Бренду танцевать, и дважды во время танца она доказывала ему, что танцует превосходно и что совсем не прочь превратить их отношения в нечто более близкое.

Сев за столик после второго танца, Павел достал из ведерка с ледяной водой бутылку шампанского, открыл и наполнил бокалы:

— Бренда, я хочу выпить за вас. За замечательную, неповторимую женщину.

— О, Стив… — Пригубив, поставила бокал. — Спасибо. Но, честно говоря, у меня сейчас не самое лучшее настроение.

— Почему?

— Ну… — Пожала плечами. — Из-за Майлса.

— Из-за Майлса? А что с ним?

— Стив, это долгая история. — Вздохнула. — Стоит ли ее рассказывать?

— Стоит обязательно. Бренда, ведь ваш сын художник, картину которого я приобрел. И мне интересно знать о нем все. Буквально все. Что с ним?

— О, Стив… — Вдруг он увидел: она плачет. Она сидела, кусая губы, по ее щекам текли слезы. Взглянув на него, взяла сумочку, достала платок. — Стив, простите, я ведь уже пережила это. — Осторожно вытерла платком слезы. — И вот снова. — Улыбнулась. — Все в порядке, извините.

— Вы пережили уже — что?

— Смерть Майлса. — Спрятала платок в сумочку. — Это уже позади.

— Но… разве он умер?

— Стив… — Вздохнула. — Все вокруг уверяют меня, что Майлс жив. Муж, сестра Майлса Эстелла, мои близкие подруги — все они почему-то уверены, что с ним все в порядке. Но я мать, Стив. Мать, вы понимаете? И, как мать, я знаю: Майлс умер.

Он решил не возражать ей. Проследив взглядом за прошедшим мимо официантом, Бренда вздохнула:

— И знаете, я чувствую, что смерть моего сына как-то связана со смертью Кеннета Луксмана. Вы знаете, кто такой Кеннет Луксман?

— Знаю. Нью-йоркские газеты полны сообщениями о его смерти.

— Здесь тоже об этом пишут. — Подняв бокал, чуть-чуть отпила. — Ясно, обе эти смерти как-то связаны между собой.

Некоторое время он сидел, делая вид, что рассматривает залив. Наконец посмотрел на Бренду. Встретив ее серьезный взгляд, спросил:

— Что, Кеннет Луксман и ваш сын были знакомы?

— Они были хуже, чем знакомы. — Поставила бокал. — Намного хуже. Вы читали в газетах, что в смерти Луксмана подозревают его любовницу?

— Читал, конечно.

— Эту… Гжибовски. Ее зовут Лина. Так вот, Майлс сошелся с этой Гжибовски. С этой Линой.

— Да?

— Да. Последние несколько месяцев он жил с ней, ни от кого не скрываясь. Я попробовала поговорить с ним, убедить, что эта связь ничего хорошего ему не принесет. Все впустую. Он ничего не хотел слушать. Ну а последний месяц… Последний месяц перед своей смертью… Он провел в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке?

— Да. Ясно, он был с ней.

— А как это вообще получилось? Как они пересеклись — ваш сын, Кеннет Луксман и Лина Гжибовски?

— Очень просто. Кеннет Луксман и эта его любовница появились пару раз в бунгало Майлса. У него же там постоянно собирались большие компании. Ну и Майлс отбил эту Лину у Луксмана. У них начался роман. Причем я с самого начала знала, что это добром не кончится. Двое мужчин не могут поделить одну женщину. Так и получилось. В воскресенье Майлс прилетел в Майами с разбитой головой, а в понедельник эта Лина убила Кеннета Луксмана. Вы ведь читали, как она его убила?

— Да, читал.

— Она всадила пулю прямо ему в сердце. И только я одна знаю, что она сделала это, чтобы отомстить Луксману. А заодно и избавиться от него.

— Отомстить за что?

— За Майлса. Накануне, в воскресенье, Луксман напал на Майлса и пытался его убить.

— Почему вы так думаете?

— А тут и думать нечего. Ревность. Мужская ревность. Не знаю, как все это случилось, но думаю, Луксман ударил его сзади чем-то тяжелым. У Майлса была разбита вся голова. Если бы он напал на него спереди, Майлс просто раздавил бы его, как козявку. Но Луксман ударил его сзади и оставил умирать. Но Майлс выжил, каким-то образом добрался до аэропорта и вылетел в Майами. Его вынесли из самолета на носилках, с разбитой головой. Мне позвонили, когда Майлс был еще в самолете. Он все время повторял, что хочет видеть меня. Конечно, я немедленно примчалась туда, прямо в Опа-Локка. Его повезли в «Норт-Шор медикал сентер», я сидела в машине около носилок и думала: он вот-вот умрет. Вы не представляете, что я тогда пережила. — Отвернувшись, посмотрела на залив. — Было воскресенье, большинства врачей не было, но я добилась, чтобы Майлсом занялась дежурная реанимационная бригада. Ну и… Они вернули его к жизни. Просто вернули к жизни.

— Он сказал вам, кто разбил ему голову?

— Нет. Он не хотел говорить об этом. Но я и так поняла, что это сделал Луксман. Знаете, Стив, если б я знала, чем все это кончится, я бы никогда не принесла ему его одежду.

— Одежду?

— Да, во вторник ему стало лучше, врачи перевели его в реабилитационное отделение. Он начал вставать. Ну и… О мой бог. Никогда не смогу себе этого простить.

— Простить чего?

— Того, что я принесла ему одежду в отделение. Если бы я этого не сделала, он был бы жив.

— Но что случилось? При чем здесь одежда?

— О господи… Анхель, мой муж, признался мне, что предупредил Майлса, что какие-то два человека караулят в машине около больницы. Не знаю уж по какой причине, но Майлс боялся этих людей. И ушел из больницы, как только смог ходить. Он начал вставать и сказал мне, что ему стыдно носить больничный халат. Халаты, в которые они там одеты, в самом деле просто позор. И я, ничего не подозревая, принесла ему одежду. Так вот, ночью он в этой одежде сбежал из больницы. Он обманул всех: дежурную медсестру, охраняющих вход полицейских и даже тех, кто караулил его в машине. Ну а потом… — Бренда осторожно тронула глаза платком. — Потом я позвонила к себе домой, трубку взяла Эстелла, моя дочь, ей двенадцать лет. Слышу: «Мама, а Майлс только что был здесь». Я говорю: «Как был?» — «Так. Забрал свою черную сумку и ушел». — «А где он сейчас?» — «Не знаю. По-моему, он взял «лендровер». Это наша общая машина, на которой мы всей семьей выезжаем за город. — Осторожно тронув ножку бокала, убрала руку. — Нет, Стив, вы представляете? Если бы я позвонила домой чуть раньше, я бы его застала. И я бы все узнала. Все. И не дала бы случиться тому, что случилось. Не позволила бы, чтобы наш «лендровер» кто-то расстрелял в упор из автомата.

— В упор из автомата? Разве такое возможно?

— Еще как возможно. Полицейские говорят, на Виргиния-Ки Майлс вдруг неожиданно развернулся и поехал назад, в город. Один из копов крикнул в громкоговоритель, чтобы Майлс немедленно прижался к обочине и остановился. Но он по Рикенбекерской дамбе поехал в город.

— Что было дальше?

— Этого никто не знает. Копы в конце концов нашли наш «лендровер», он стоял в Коралл-Гейт, пустой и весь простреленный пулями. Майлса там уже не было.

— Вы пробовали поговорить с вашей дочерью?

— С дочерью… О господи, Эстелла еще ребенок, когда увидела Майлса, она просто растерялась. Майлс был очень слаб, он попросил помочь найти сумку, с которой прилетел из Нью-Йорка. И они стали ее искать.

— Кстати, что это за сумка?

— Обычная сумка, такие сумки носят на поясе. Черная сумка на черном поясе. Эта сумка была на Майлсе, когда его вынесли из самолета на носилках. Когда я ехала с ним в больницу, он попросил меня снять с него ее и спрятать где-нибудь дома.

— Что было в этой сумке, вы не знаете?

— Нет. Дома я положила ее в шкаф и забыла о ней. Мне было не до этого. — Некоторое время она сидела с каменным лицом, разглядывая бокал. — Майлс знал, что умрет.

— Знал?

— Да. Когда он уходил из дома, вчера, он усмехнулся и сказал Эстелле: «Если я не вернусь, ищите меня на кладбище».

— Странная формулировка — «ищите меня на кладбище».

— Да нет, это в его манере. Только Майлс и мог такое сказать. — Улыбнулась. — Ладно, Стив, хватит. Спасибо, вы подарили мне чудесный вечер.

— Это вы подарили мне чудесный вечер.

— Я-то? — Дотронулась до его руки. — Наоборот, я весь вечер плакалась вам в жилетку. Спасибо, что выслушали мой рассказ, но мне надо идти домой. Я не предупредила Эстеллу, она наверняка волнуется.

Когда они спустились вниз, Бренда тяжело вздохнула:

— Все, Стив, расходимся. Меня здесь знают, у меня есть муж. Ну и… — Улыбнулась: — Вы понимаете? Я поеду первая. А вы потом. Хорошо?

— Да, конечно.

— Звоните мне.

Глава 15

В «Бриккел-отеле», подойдя к кельнерше, Павел спросил:

— Что-нибудь для меня есть?

— Есть. — Блондинка поставила на стойку картонку, перевязанную подарочной лентой. — Мистер Фрэнк Бэнкс из отеля «Шератон» просил передать эту коробку. Кроме того, звонил ваш друг, мистер… Подождите, я посмотрю. — Кельнерша подтянула к себе блокнот. — Мистер Вилльямс. Мистер Патрик Вилльямс из Нью-Йорка. Вы знаете его?

О Патрике Вилльямсе из Нью-Йорка он не знал ничего, но сказал уклончиво:

— Возможно. Отдаленное знакомство. И что он хотел?

— Он хотел узнать, остановились ли вы у нас, и попросил дать ваш номер телефона. Я дала. Правильно?

— Правильно. Давно он звонил?

— Сравнительно недавно, чуть больше часа назад.

— Патрик Вилльямс должен говорить с легким акцентом. Вы уловили акцент?

— Да, он говорил с акцентом. С легким акцентом. Но каким, я не поняла.

— Случайно, не русским?

— Возможно. Вообще, я не очень разбираюсь в акцентах.

— Когда он звонил, как он сформулировал вопрос?

— Спросил: «В вашем отеле должен был остановиться мистер Стив Мэлони из Нью-Йорка, он остановился?» Я ответила, что да, вы остановились. Он говорит: «Это мой друг, и я хотел бы как-то с ним связаться. Если вам не трудно, передайте, что звонил его нью-йоркский друг Патрик Вилльямс». Все правильно?

— Да, все правильно.

Поднявшись в номер, развязал ленту на коробке, поднял крышку, развернул промасленную бумагу и увидел «глок» с запасной обоймой. Мысленно поблагодарив Фрэнка, взял в руки радиодетектор.

Обход всех помещений показал, что жучков в номере нет. Что ж, подумал он, тот, кто назвал себя Патриком Вилльямсом, оказался человеком осторожным. Зря светиться в «Бриккел-отеле» он не захотел.

Задернув все занавески, выключил верхний свет, оставив гореть лишь настольную лампу. Затем, придвинув к двери, ведущей на балкон, журнальный столик, надел наушники, включил диск-рекордер, налил в стакан минеральной воды, отхлебнул и стал ждать.

Сидя перед балконом и прихлебывая минеральную воду, Павел пришел к выводу, что, скорее всего, целью людей, поставивших жучки в бунгало, является один лишь Майлс Гутиеррес. Нет сомнения, что мини-микрофоны в бунгало поставили те же самые люди, которые обстреляли его в «лендровере» из автоматов. Эти же люди караулили Гутиерреса, когда он лежал в «Норт-Шор медикал сентер».

Майлс Гутиеррес боялся майамской группы и сбежал из больницы, как только смог ходить. Он был слаб. Вероятно, он предполагал, что выходы из «Норт-Шор медикал сентер» могут находиться под контролем, поэтому, оказавшись ночью во дворе больницы, действовал крайне осторожно. Проскользнув каким-то образом мимо людей, сидевших в коричневом «додже», он стал пробираться к дому родителей, на Морнингсайд. Ему было крайне важно взять дома черную сумку, в которой, скорее всего, и находилось то, что искала группа в Нью-Йорке и что хотела получить группа в Майами. Взяв черную сумку, Майлс поехал на взятом в домашнем гараже «лендровере» к своему бунгало на Виргиния-Ки, но при подъезде увидел что-то, чего панически испугался. Развернув «лендровер», он попытался скрыться в городе, но сделать это ему не удалось или удалось частично. Преследователи настигли его машину в районе Коралл-Гейт и обстреляли. Впрочем, возможно, они обстреляли «лендровер» еще на Виргиния-Ки. Удалось или не удалось уйти самому Майлсу, понять трудно, но скорее всего удалось, потому что иначе группа, действующая в Майами, не держала бы бунгало под таким плотным контролем.

Где-то около двенадцати он уловил в монотонно шумящих до этого наушниках признаки жизни. Звуки, которые он услышал, — легкие, еле уловимые скребки, пошаркивания, постукивания, а позже и бульканье жидкости — говорили о том, что в бунгало кто-то вошел.

Наконец бульканье жидкости смолкло, хриплый мужской голос спросил по-русски:

— Сигнализаторы там стоят?

— Стоят. — В голосе чувствовался легкий кавказский акцент. — Все клево, у Комара прибор ночного видения.

— Б…дь, если он пропустит Гутиерреса, я его на х…й замочу.

— Он не пропустит, — сказал второй голос. После долгой паузы первый голос сказал:

— Б…дь, суки, наломали без меня дров.

— Косой, но мы же… — Второй голос замолчал. — Мы все сделали, как надо.

— Как надо… Майлс вас объ…бал, двух м…ков. Ушел от вас. Сделал, как лохов. Б…дь, стоило вам одним что-то доверить, как вы все на х…й упустили.

— Косой, вот те зуб, я его достал из шпалера… Прошил насквозь…

В наушниках снова раздалось бульканье. Наконец голос, принадлежащий Косому, сказал:

— Х…ли ты радуешься, что ты его прошил? Мне жмурик на х…й не нужен, мне нужен диск.

— Косой, ты же сам сказал: если диска нет, мочим Гутиерреса.

— Узя, нуты, вообще, что, тупой? Перевернуться надо было, но узнать, где он держит диск.

— Косой…

— Ты мне достал диск?

— Нет. Но, Косой…

— Да х…ли ты заладил — Косой, Косой… Узя, я ведь держу тебя за человека. Ты понял, что ты все завалил?

Ответа не последовало. Павел снова услышал легкое шуршание и постукивание. Затем звуки стихли.

Диск, подумал он. Охота на Майлса Гутиерреса идет именно из-за этого диска. Если исходить из слов Узи, «лендровер» с Майлсом Гутиерресом обстрелял именно этот Узя. Слова Узи в принципе могут объяснить поведение Майлса Гутиерреса. После бегства из больницы он поехал сначала в «Миа Палому», но потом неожиданно повернул в город. Там, будучи обстрелян из автомата, он попытался спастись бегством. Неясно только, что произошло с ним потом.

Наконец он снова услышал голос Косого:

— Надо проверить этого лоха, который сюда приходил.

— Мэлони? — спросил голос Узи.

— Да. Он прилетел из Нью-Йорка и насквозь темный. Насквозь.

— Проверим, — отозвался Узя. — Ты же знаешь, в «Бриккел-отеле» у нас есть свой человек.

— Свой человек — туфта. Х…ли этот свой человек может сделать? Где сейчас этот Мэлони?

— В гостинице.

— Откуда ты знаешь?

— Мы туда звонили. Потом я оставил там Серого. Он сидит в машине на набережной и сечет его номер.

— Сечет как?

— Просто следит за входом в гостиницу и за его окном. Сейчас там горит свет.

— Это может быть фуфло. Он оставил свет, а сам слинял.

— Серый видел, как Мэлони без двадцати десять вошел в гостиницу. И больше оттуда не выходил. Он там.

— Он точно темный. Нуга, ты так и не просек, что этот Мэлони делал в больнице?

— Нет, — сказал новый голос. — Мы знаем только, что он базарил с тамошним мусором.

— Базарил с мусором… Узя, свой человек, ты имеешь в виду Альвареса?

— Да, Альвареса.

— Альварес — латинос. Он ни х…я в этом не сечет.

— А что он должен сечь?

— Он должен просечь, косит ли Мэлони. А если косит, то под кого.

— Думаешь, этот Мэлони может косить? Мы слышали его базар с Брендой, он дал ей три штуки налом.

— Три штуки налом, ну и что? Если бы он косил, он бы и дал ей три штуки налом. — Раздался щелчок, похожий на щелчок зажигалки. — У вас далеко эта запись?

— Здесь.

— Поставь.

Раздался щелчок, шуршание, и Павел услышал два голоса, Бренды и свой:

«— Здесь неплохо, да? — спросил голос Бренды, и его собственный голос ответил:

— Да, здесь очень мило.

— А вообще, Стив, где вы остановились?

— В «Бриккел-отеле».

— У вас хороший вкус. Милое место, уютное, без суеты.

— Да, там неплохо. Знаете, Бренда, давайте сразу покончим с делами. Я коллекционер живописи. И, как каждый профессиональный коллекционер, одну из работ Майлса, которые висят на первом и втором этажах, я бы купил за приличные деньги. Но сейчас… Сейчас я могу потратить на покупку картины не более трех тысяч долларов».

— Стоп… — сказал голос Косого. — Нет, я слышу эту мандавошку первый раз. Но все же я думаю, он косил. Слушай, а куда он поехал после больницы?

— Туда, где мы брали напрокат тачку. А потом в «Бриккел-отель».

— Б…дь, узнать бы, куда он ездил до больницы.

— А куда он мог ездить?

— Да куда хочешь. Мог в гавань к Джовани, а мог и на Ки-Бискейн.

— В гавань к Джовани? Ты думаешь?

— Тут думать не х…я, он мог шнырять где угодно. Брать надо мандавошку, брать намертво. Он может быть повязан с Лейтнером, а значит, может знать, где мочалка.

Прислушавшись к тишине в наушниках, Павел подумал: мочалка — то есть Лина. Значит, они с Джоном не ошиблись, Лина чем-то очень мешает Косому.

Мембрана зашуршала, он снова услышал теперь хорошо знакомый ему голос:

— Брать мандавошку надо без шухера, тише воды ниже травы, по-умному. У него есть тачка?

— Есть, красный «ягуар».

— Где она сейчас?

— В гараже гостиницы.

— Нужно воткнуть туда жучок и радиодатчик. Прямо сейчас.

— Сделаем, нет вопросов.

— Если б не нужно было ждать Гутиерреса, я бы сам все сделал. Как думаешь, Комар сможет?

— Комар сможет. Так зачем Комар, проще сказать по мобильнику Серому, он же сейчас там.

— Не трогай Серого, он не должен отлучаться со своего места. Пусть следит за номером и за главным входом.

— Понял.

Некоторое время в наушниках стояла тишина. Наконец голос Узи спросил осторожно:

— Так что, посылаем Комара?

— Да. Пошли его прямо сейчас и еще двух. Пусть поставят на эту машину жучок и датчик и останутся там, у «Бриккел-отеля». Они должны вместе с Седым наблюдать гостиницу с двух точек, с главного и рабочего входа.

— Все понял.

— Мэлони упускать нельзя. Альварес сейчас в гостинице?

— Неизвестно. Все зависит от его клиентуры.

— Если он в гостинице, пусть Комар предупредит его тоже.

Павел услышал неясные звуки, шуршание, легкое поскребывание, после которых все стихло. Монотонная тишина в наушниках могла означать только одно: Косой и Узя ушли, и где они находятся сейчас, он может только гадать. Посмотрел на часы — половина второго ночи.

Некоторое время он сидел, обдумывая, что делать дальше. С течением времени ловушка, которую готовит для него Косой, будет захлопываться все плотнее. Ясно, все указания Косого давно уже выполнены, гостиница обложена с двух сторон, на его «ягуар» уже поставлены радиодатчик и жучок. Кроме того, о нем предупрежден некто Альварес, работающий в гостинице.

Возможность ухода по крышам он отбросил сразу же — «Бриккел-отель» стоит особняком, дома, по крышам которых он мог бы уйти, находятся отсюда на значительном расстоянии. Некоторое время он обдумывал вариант ухода через канализационную систему, но в конце концов решил, что канализация отпадает тоже.

Снял трубку, набрал номер рум-сервиса. Прислушавшись к гудкам, подумал: сейчас его может ждать только один подвох, вариант, что Альварес работает именно в рум-сервисе.

— Рум-сервис слушает? — отозвался женский голос.

— Пожалуйста, в номер двенадцать ноль девять один куриный салат, один шницель по-венски, две бутылки пива и фрукты.

— Один куриный салат, один шницель, две бутылки пива, фрукты. Сэр, заказ будет у вас через десять минут.

Положив трубку, подумал: может быть еще более неприятный момент, что Альваресом окажется рассыльный.

Довольно скоро в номер постучали; открыв дверь, Павел увидел невысокого латиноамериканца неопределенного возраста.

— Сэр, ваш ужин. — Вкатив тележку в номер, рассыльный оглянулся: — Где прикажете сервировать?

— Сейчас я все скажу. Я хочу заплатить сразу. Сколько с меня?

— Двадцать три доллара.

Павел протянул две бумажки по двадцать долларов:

— Сдачу оставьте себе. Как вас зовут?

— О, сэр, спасибо. — Рассыльный спрятал деньги в карман куртки. — Сэр, меня зовут Рамон. Рамон Пенья.

— Вы давно здесь работаете?

— Да, сэр, давно. Почти три года.

— Откуда в Штатах?

— Я из Никарагуа, сэр.

— У вас в гостинице работает такой Альварес?

— Альварес? — Рамон потер шею. — Альварес, Альварес… Да, кажется, есть такой.

— Кем он работает?

— Он работает наверху.

— Наверху?

— Да. Я говорю «наверху», потому что хочу сказать, что он не имеет отношения к ресторану, кухне и рум-сервису. Этот Альварес, Оскаро Альварес, так его зовут, занимается в гостинице спортивной частью. Шейпингом, обучением плаванию, массажем.

— Вы хорошо его знаете?

— Сэр, извините, нет. Я работаю в рум-сервисе, а он отвечает за спортивную форму клиентов. Это разные участки.

— Понятно. Слушайте, Рамон, вы хотите заработать? Рамон покосился на стоящие на тележке тарелки, накрытые крышками.

— Сэр, конечно, я хотел бы заработать. А что надо делать?

— Вы сначала сядьте.

— Хорошо. — Рамон сел в кресло. — Я сел, сэр.

— Отлично. — Павел сел напротив. — Скажите, когда к гостинице подходит хлебный фургон?

— Хлебный фургон? О, сэр… — Рамон помедлил. — Обычно хлебный фургон подходит в пять утра.

— То есть он подойдет примерно через два с половиной часа?

— Да, сэр. — Рамон посмотрел на часы. — Сейчас двадцать минут третьего, он подойдет через два с половиной часа.

— Он ведь подходит к рабочему входу в ресторан?

— Да, сэр, совершенно верно. Он подходит к рабочему входу в ресторан.

— Кто его разгружает?

— Его разгружает кто-то из подсобных рабочих кухни.

— Вы их знаете?

— Конечно, сэр. Они все мои друзья.

— Кто сейчас будет его разгружать?

— Сейчас его будет разгружать Мануэль. Я его хорошо знаю.

— Может, вы знаете и водителя хлебного фургона?

— Конечно, сэр. На хлебном фургоне по очереди работают Джерри и Марк, я знаю и того и другого. Сегодня, кажется, должен приехать Марк. А что нужно-то, сэр?

Павел похлопал рассыльного по плечу:

— Рамон, у меня сложная семейная ситуация.

— Сложная семейная ситуация?

— Да. У меня очень ревнивая жена. А я… Ну, вы понимаете. Вы ведь мужчина.

Некоторое время Рамон напряженно вглядывался в Павла. Наконец его лицо расплылось в улыбке.

— Сэр… Конечно, я все понимаю. Ревнивая жена — это общая беда.

— Рамон, я рад, что вы меня поняли.

— Я вас понял, сэр.

— Вы должны мне помочь.

— Сэр… Конечно, я помогу вам. Что надо сделать?

— Моей жене, если она меня приревнует к кому-то, ничего не стоит прилететь из другого города и найти меня здесь. Ей ничего не стоит также просидеть всю ночь в машине, чтобы подкараулить меня, когда я выйду из гостиницы. А я не хотел бы, чтобы она видела, как я выхожу из этой гостиницы. Вы меня понимаете?

— Конечно, сэр.

— Мне кажется, если я залезу под стол вашей тележки и вы накроете меня с двух сторон скатертью, меня видно не будет?

— Вас? — Рамон осмотрел тележку. — Нет, вас не будет видно.

— Отлично. Вот вам сто долларов для вас и еще сто долларов, чтобы вы смогли договориться с Мануэлем и Марком. — Отсчитав деньги, Павел протянул их Району. — Около пяти утра, когда приедет хлебный фургон, вы с тележкой, на которую поставите для вида кофе и сэндвич, появитесь в моем номере. Я залезу под тележку, вы закроете меня с двух сторон скатертью и отвезете к хлебному фургону. Когда я перейду в него, вы получите еще сто долларов. Все поняли?

— О, сэр… — Рамон спрятал деньги. — Конечно, я все понял.

— Сейчас скажите в рум-сервисе, что я попросил вас ровно в полпятого принести мне кофе и сэндвич, и в полпятого привезите все это на тележке. Только обязательно договоритесь с водителем фургона, чтобы с его стороны не было претензий. Куда он обычно едет, когда разгрузится?

— На свой склад, на Флаглер-стрит.

— Попросите его остановить машину между гостиницей и складом, на любой улице. Когда остановится, пусть постучит в стену фургона, чтобы я знал.

— Хорошо, сэр.

Ровно в полпятого Павла, задремавшего в кресле, разбудил стук в дверь. Подойдя к двери с пистолетом на изготовку, он спросил:

— Кто там?

— Сэр, это я, посыльный Рамон Пенья.

— Да? — Павел прислушался. — Рамон, вы один?

— Да, сэр, я один.

Тишина за дверью говорила о том, что посыльный действительно один. Прикрыв пистолет полой куртки, Павел открыл дверь; стоящий за ней Рамон, улыбнувшись, вкатил тележку.

— Сэр, все в порядке. Но надо торопиться, фургон уже подъехал.

Под тележку Павлу удалось залезть не сразу — пространство оказалось меньшим, чем он предполагал, но он кое-как втиснулся в узкий проем. Два конца скатерти, опущенные посыльным с двух сторон, скрыли его от посторонних глаз. Он слышал, как Рамон, подкатив тележку к двери номера, открыл ее и как затем, выкатив тележку в коридор, закрыл. Затем тележка, прокатившись по коридору, остановилась, он услышал, как открывается дверь лифта, ощутил, как посыльный вкатывает тележку в лифт. Двери лифта закрылись, кабина пошла вниз.

Когда лифт остановился и Рамон вывез тележку из кабины, Павел на всякий случай нащупал рукоятку пистолета, спрятанного в кобуре под мышкой.

Тележка остановилась, он услышал шепот посыльного:

— Сэр, все в порядке. Только учтите, там в фургоне полки, в которые закладывают ящики с хлебом. Вам придется как-то разместиться между полками. Как только я остановлю тележку, сразу переходите в кузов. Там пока никого нет.

Тележка, чуть развернувшись, остановилась. Голос Района сказал:

— Все, сэр, перелезайте. Фургон от вас слева.

Отогнув скатерть, Павел увидел установленные в кузове пустые решетчатые полки, открытую дверь фургона и стоящего рядом с ней посыльного. Протянув стодолларовую купюру, проскользнул в фургон. Дверца закрылась, его окружила темнота.

Заработал мотор, фургон тронулся. Через пару минут, ощутив по ходу фургона, что они едут по брусчатке, понял: они в городе.

Фургон остановился, из кабины в стенку постучали три раза.

Осторожно нащупал в темноте дверную створку, приоткрыл ее. В дверном просвете была видна узкая пустая улица. Если не считать приглушенного урчания мотора, вокруг не было слышно ни звука.

Он открыл дверцу, спрыгнул на мостовую, с силой захлопнул дверцу, и фургон тут же уехал.

Спрятав пистолет в кобуру, прошел один квартал. Чуть поодаль виднелась густая поросль деревьев, в просвете между домами угадывалась набережная реки. Три улицы сходились в одной точке, образуя небольшую площадь со сквером треугольной формы; одна из этих улиц, судя по указателю на столбе, была Юго-Западной Восьмой авеню.

Посмотрел на часы — начало шестого утра. Фрэнк наверняка еще спит, но выхода нет, придется его будить.

Достал телефон, набрал номер и после череды длинных гудков услышал сонный голос:

— Хэлло?

— Фрэнк, это Пол, извините, что разбудил, у меня сложная ситуация. Вы могли бы подъехать к Юго-Западной Восьмой авеню, недалеко от Флаглер-стрит? Близко от меня какой-то парк.

— Парк?

— Да. Я сижу на скамейке возле скверика треугольной формы. Если постараться, отсюда можно увидеть набережную реки. Учтите, может быть горячо.

— Черт… Вы находитесь рядом с Риверсайд-парком. Вы один?

— Один, без машины. И хотел бы, чтобы вы подъехали как можно скорее.

— Хорошо, сейчас буду.

Синий «форд-эксплорер» остановился возле скамейки через пятнадцать минут. Сев в машину, Павел сказал:

— Фрэнк, считайте, с этого момента вы работаете на меня и получаете сотню в час плюс премиальные за скорость. Люди, которые следили за Гутиерресом в «Норт-Шор медикал сентер», сейчас пытались захватить меня в «Бриккел-отеле», я еле ушел. Поэтому везите меня в Орландо, здесь мне светиться больше нельзя.

— Все понял.

В Орландо Павел вручил Фрэнку тысячу долларов.

— Расплата, как договорились, плюс премиальные. Вы ведь знаете кельнершу из «Бриккел-отеля», очаровательную блондинку?

— Знаю, ее зовут Лиса Станчик. Что я должен сделать?

— Попросите ее забрать из номера мои вещи, а также картину Майлса Гутиерреса, я ее купил и дарю вам. Вещи пусть тоже пока побудут у вас, ну, и это тоже. — Протянул «глок». — И скажите менеджеру в «Хертц», пусть заберет «ягуар» из гаража «Бриккел-отеля». Они поставили на машину жучок и радиодатчик, скажите ему об этом, но втихую.

— Понял. Пол, не волнуйтесь, все будет сделано. Взяв в одной из касс билет до Нью-Йорка, Павел уже через час сидел в салоне летящего на северо-восток лайнера «Америкэн эруэйз».

Глава 16

«Форд», который Павел оставил на платной стоянке в аэропорту Ла-Гуардиа, ждал его на своем месте.

Доехав по уже знакомому маршруту до дома на Кэрридж-Роуд, он выключил мотор и прислушался.

Встречать его никто не вышел, и сначала он подумал, что в доме никого нет. Однако входная дверь оказалась открытой, и когда он прошел на кухню, то увидел Джона, сидящего с чашкой в руке.

— Привет. — В знак приветствия Джон высоко поднял чашку. — Ты как раз вовремя, садись. Кофе еще горячий.

— Спасибо. — Павел налил себе кофе. — Лина еще спит?

— Нет, поехала за продуктами. С утра.

Ответ на его вопрос, как ему показалось, заставил Джона помрачнеть. Помедлив, Павел спросил:

— Поехала за продуктами? Тебе что, это не нравится?

— С чего ты взял? — Изобразив беспечную улыбку, Джон сделал несколько глотков. — Мне это очень нравится. Вообще, она вольна делать все, что хочет.

— Джон, подожди. Вы что, поссорились?

— Да нет, мы не думали ссориться. Просто… — Джон сделал вид, что изучает спустившуюся к самому окну ветку акации.

— Да, просто?..

— Пол, ну какие ссоры, она женщина, я мужчина, здесь не может быть никаких ссор.

— Все правильно, только, Джон, все же я тебе друг. Скажи, в чем дело.

— Хорошо, если ты мне друг, объясняю: после одной замечательной ночи мы с Линой спим на разных кроватях. А я с тех пор втюрился и не могу о ней забыть. А это очень тяжело.

Некоторое время они молча пили кофе; наконец Джон сказал:

— Вообще, я зря втянул тебя в этот разговор. Это мое личное дело, оно больше никого не касается.

— Если так, считай, никакого разговора не было.

— Да, будем считать, его не было. Что в Майами? Нашел Гутиерреса?

— Нет. Причем есть подозрение, что его вообще нельзя найти, он мертв.

— Мертв?

— Да, но так считают не все. — Павел коротко пересказал все, что знал о прилете Майлса Гутиерреса в Майами и о его дальнейшем исчезновении. — Только не думай, что я слетал туда зря. — Включил плеер. — Послушай.

После того как запись переговоров Косого и его людей кончилась, Джон заметил:

— Очень ценный материал. Просто очень.

— Согласен. Главное, этот материал подтверждает, что Косому мешает именно Лина и что именно ты помешал ему ее убить.

— Ну да. — Джон тяжело вздохнул. — Хотя это и так было ясно. Между прочим, нашли мою «хонду».

— Нашли?

— Да, она была на дне Пассаика. Мальчишки-латиноамериканцы удили рыбу и зацепили ее крючком.

— Понятно. Значит, Косой иногда ошибается.

— Ошибается? Разве он ошибся?

— Конечно. В таких случаях машину надо прятать так, чтобы ее не нашли. Еще новости есть?

— Есть. Я последовал твоему совету и встретился с Луксманом.

— Черт, что ж ты молчишь? Как он тебя принял? Без звука?

— Не только без звука, он еще сказал при этом, что хочет, чтобы мы с тобой поработали на него.

— Почему именно мы с тобой?

— Потому что он предложил это мне, но я сказал, что без тебя работать не буду.

— Спасибо, ты настоящий друг. И что ему от нас надо?

— Ему от нас надо, чтобы мы провели какое-то расследование, которое спасет его бизнес от неприятностей.

— Что за неприятности, он не сказал?

— Нет. Но обещал объяснить, когда мы встретимся. — Джон отставил чашку. — Как, позвонить ему?

— Конечно. Причем немедленно.

— Хорошо, звоню. — Взяв телефон, Джон набрал номер. — Добрый день, мисс Шейла, это Джон Лейтнер. Спасибо, я тоже очень рад. Дело в том, что мистер Луксман предложил мне и моему партнеру Полу Молчанову встретиться с ним, и мы… Ах, вы знаете… Да. Да. Да, конечно… Подождите, я спрошу. — Посмотрел на Павла: — Как насчет встретиться с Луксманом в двенадцать?

— Подходит.

— Мисс Шейла, хорошо, в двенадцать мы с мистером Молчановым будем у вас. Всего доброго. — Джон отключил связь, и они услышали шум машины, который тут же стих.

Встретив взгляд Джона, Павел предположил:

— Лина?

— Да, это она. — Сказав это, Джон с безразличным видом уставился в окно. — Возьми на себя разговор, ладно?

— Ладно.

Заглянув в кухню, Лина покачала головой:

— Павел, вы уже здесь… Доброе утро. Вернулись?

— Да, вот только приехал.

— И как съездили?

— В общем, не без пользы.

— Майлса видели?

— Нет, он куда-то пропал. Сначала его положили в больницу, но он оттуда сбежал. И где он сейчас, никто не знает.

— Что, совсем никто не знает?

— Совсем никто.

— Понятно. — Помолчала. — А я заблудилась. Джон, ты слышишь?

Посмотрев на нее, Джон изобразил приветливое лицо. Помедлив, спросил бесстрастным голосом:

— Заблудилась?

— Да. Ты мне очень плохо объяснил, где находится этот супермаркет, «Фуд эмпориум». Я его так и не нашла.

— Лина, но этот супермаркет нечего искать, он входит в Ривердейлский шопинг-центр.

— Джон, тут несколько шопинг-центров, который из них Ривердейлский, я так и не поняла. А у нас в самом деле кончились продукты. — Вздохнула. — Ребята, может, поедем за продуктами вместе? И все вместе купим?

Увидев, что Джон снова смотрит в окно, Павел понял: отвечать придется ему.

— Лина, мы бы с удовольствием поехали с вами, но к двенадцати нас ждет Фред Луксман. Если мы поедем с вами, то опоздаем.

— Луксман ждет вас обоих?

— Да, Джон только что разговаривал с его секретаршей.

— Ну да, Джон говорил мне, он хочет, чтобы вы что-то расследовали. — Вздохнула. — Ладно, поезжайте. Только… — Тронула свою старую тенниску. — Не могу же я все время ходить вот в этом. Я хотела еще заехать в Стэмфордский молл, чтобы купить там какие-то вещи. Может, сделаем так: вы сейчас поедете к Луксману, а я поеду с вами, и Джон покажет, где находится этот «Фуд эмпориум»? Потом вы поедете дальше, а я займусь своими делами? Джон, ты не против?

— Нисколько.

— Тогда что, я снова сяду в твой «сааб»? Я уже к нему приноровилась, хорошо?

— Конечно. Машины Пола нам вполне хватит.

После того как Павел остановил «форд» возле Ривердейлского шопинг-центра, Джон вышел и подошел к «саабу», в котором сидела Лина. Пригнувшись к окну, сказал:

— Вот Ривердейлский шопинг-центр, а в дальнем левом углу — супермаркет «Фуд эмпориум». Видишь его?

Наблюдать, как она пригибается, чтобы разглядеть супермаркет, было мучительно трудно. Ведь сейчас он ясно видел, что нагибается и смахивает со лба прядь волос, мешающую ей разглядеть супермаркет, одна из красивейших женщин, когда-либо встреченных им. При этом совсем еще недавно эта женщина была его женщиной, но сейчас этого уже нет, сейчас она уже чужая ему. Он ясно осознавал это, поэтому видеть ее руки, ее шею, ее волосы было для него пыткой.

— Вижу, но не очень хорошо. — Она посмотрела на него, и его бросило в жар. — Вообще, что ты стоишь, сядь в машину, чтобы показать отсюда.

Да, взгляд, которым она его одарила, все еще имел над ним власть. Помедлив, он кивнул:

— Хорошо. — Обойдя машину, сел с ней рядом. — Вон он, Ривердейлский шопинг-центр, видишь?

— Да, Джон, я вижу Ривердейлский шопинг-центр. Но вообще я хотела задать тебе вопрос: ты что, на меня обиделся?

Сейчас в нем бушевала буря чувств, но все же он смог перебороть себя и сказать спокойно:

— Лина, ты что. С чего ты взяла, что я на тебя обиделся?

— Просто мне показалось. Если ты на меня не обиделся, я ужасно рада. — Он промолчал, и она добавила: — Вообще, запомни, я буду тебе всю жизнь благодарна за то, что ты для меня сделал.

— Лина, перестань. Я ничего для тебя не сделал.

— Сделал. Ну хорошо, я перестала. — Мягко улыбнувшись, тронула его за руку: — Значит, «Фуд эмпориум» — это вон тот? В дальнем левом углу?

— Да, это он. — Он вдруг понял: он не может на нее сердиться. — Пойдешь туда прямо сейчас?

— Знаешь, нет, сейчас я поеду в Стэмфордский молл. Ты ведь отлично понимаешь, я не могу жить с одними джинсами и с одной тенниской. Я поеду в Стэмфордский молл и накуплю себе всего, чего хочу, и только после этого поеду в «Фуд эмпориум», чтобы купить продукты. И приготовить обед для вас… — Задрав подбородок, продекламировала: — Мужчин, которые меня защищают. Хорошо?

— Хорошо.

— После того, как у вас с Луксманом все закончится, позвоните мне, ладно?

— Ладно.

Глава 17

Когда они вошли в кабинет Луксмана, тот восседал за столом в просторной светлой куртке. Джон представил Павла, на что миллиардер отреагировал слабым жестом руки, означающим, видимо, одобрение:

— Очень приятно, я много слышал о вас от Джона. Я могу называть вас по имени, просто Пол?

— Конечно, сэр.

— Прекрасно. В любом случае садитесь, молодые люди. — Подождав, пока они сядут, Луксман встал, сделал несколько шагов в сторону окна и остановился. — Что ж, попробую изложить вам суть дела. Я узнал, что в организме Кеннета при вскрытии нашли наркотики. Причем сильные. Ну и… Видите ли, джентльмены, Кеннету, когда он… Когда в прошлый понедельник он так нелепо погиб, ему ведь было уже пятьдесят два года. У него был сложившийся организм. Здоровый, крепкий организм, которому наркотики были совершенно чужды. Он вырос практически у меня на руках, и я знаю точно: он никогда не притрагивался к наркотикам. Ни в школьные годы, ни студентом, ни уже зрелым человеком. Он был неплохим спортсменом, отлично катался на горных лыжах, к которым приучил его я сам. Каждый год, начиная с семи лет, я брал его с собой в Аспен. Он рос здоровым юношей, не курил, практически не пил и абсолютно не интересовался наркотиками. Но знаете, в последние полтора-два года я стал замечать, что бывают дни, когда с ним происходит что-то не то.

— В каком смысле «не то»? — спросил Павел.

— В том смысле, что меняется его поведение. Но я не придавал этому значения. Не придавал. Да я вообще и не думал, что это наркотики. Вы понимаете меня?

— Понимаем, — сказал Павел. — У нас будут кое-какие уточнения, когда вы закончите.

— Может, уточните сейчас?

— Сэр, мы с Джоном считаем, это могли быть не обычные наркотики, а особые психотропы, используемые опытными преступниками. Вообще, обычно психотропы такого рода изготовляются спецслужбами.

— Спецслужбами… Я как-то об этом не подумал. Ладно, не буду пока распространяться на эту тему, перейду к сути. — Луксман снова свел ладони вместе. — Надеюсь, вы знаете, что такое траст[7]?

— Конечно, — сказал Джон.

— Да, сэр, мы знаем, что такое траст, — подтвердил Павел.

— Так вот, основной причиной моего обращения к вам стало то, что я узнал в пятницу от адвоката моего сына. А узнал я, что полгода назад Кеннет, скрыв это от меня, перевел все деньги, лежащие на его счете в «Бэнк оф Нью-Йорк», в траст, образованный им совместно с компанией «Биг эппл алюминиум глоуб». Этот траст размещен в банке «Нью-Йорк траст». Единственная цель, которую ставит перед этим трастом его устав, — инвестиция средств в корпорацию «Алюминиум глоуб». Как можно легко догадаться, компания «Биг эппл алюминиум глоуб» является дочерней организацией корпорации «Алюминиум глоуб». Кеннет вложил в траст почти миллиард — девятьсот восемьдесят миллионов долларов, но это не его деньги, они фактически заработаны мною.

На счете же Кеннета они лежали по простой причине — мне семьдесят девять лет, и я не хотел, чтобы после моей смерти Кеннету пришлось отдать ни за что ни про что несколько сотен миллионов долларов как налог на наследство. Но, как видите, судьба распорядилась иначе, не Кеннет стал моим наследником, а я являюсь наследником собственного сына. И теперь над этими деньгами нависла угроза быть украденными. Траст является безвозвратным, а это означает, что в случае смерти одного из двух основателей та часть капитала, которую вложил Кеннет, не может быть изъята. — Приложив ладонь ко лбу, Луксман некоторое время сидел в этой позе. — Молодые люди, у меня нет никаких сомнений: «Алюминиум глоуб» решила получить деньги моего сына, прибегнув к мошенничеству. Что вы скажете по этому поводу?

— Скажу, что есть все основания считать, что так оно и случилось, — сказал Павел.

— Пол, вы так считаете?

— Я не только так считаю, я в этом убежден.

— У меня тоже есть ощущение, что это мошенничество. Я помню, несколько месяцев назад Кеннет завел со мной разговор об «Алюминиум глоуб» и возможной инвестиции денег в эту корпорацию. Я, конечно, был категорически против каких бы то ни было инвестиций в «Алюминиум глоуб», поскольку никогда не верил и не верю сейчас в эту затею. Теперь выясняется, Кеннет пренебрег моим советом и вложил в этот траст деньги, которые формально принадлежали ему, а фактически — мне. Совершил же Кеннет эту глупость, теперь я в этом убежден, не по своей воле.

— А по чьей? — спросил Павел.

— Пол… — Приложив ладонь ко лбу, Луксман надолго застыл в этой позе. — Что я могу вам сказать… Я не буду утверждать, что Кеннет вошел в этот траст под воздействием наркотиков. Под воздействием наркотиков такие вещи не делаются, ведь рядом с ним были адвокаты. Но я знаю точно: они как-то на него воздействовали.

— Они — это кто?

— Люди из «Биг эппл алюминиум глоуб».

— Вы знаете хоть кого-то из этих людей?

— Нет. Должен вам признаться, в последние два года я вообще мало вникал в дела Кеннета. Но я убежден: Кеннет наверняка имел дела с русскими.

Луксман снова приложил ладонь ко лбу. Павел решил не начинать разговор первым, Джон тоже молчал, и некоторое время в зале-кабинете стояла тишина.

Наконец, встряхнувшись, Луксман посмотрел на Джона:

— В нашу прошлую встречу вы упомянули, что некие люди, говорящие по-русски, в понедельник обстреляли вас?

— Да, я сказал об этом.

— И кто-то из них приходил в понедельник в дом Лины Гжибовски перед тем, как там появился Кеннет?

— Да, я говорил и об этом.

— Я думаю, вы уже занимаетесь какими-то расследованиями по этому поводу?

— Да, мы с Полом этим занимаемся. Причем Пол только что вернулся из Майами, где узнал много интересного.

— Из Майами? — Луксман посмотрел на Павла. — Майами… Майами… Я не очень понимаю, что вы могли делать в Майами?

— Я пытался найти там Майлса Гутиерреса.

— Майлса Гутиерреса? — Луксман откинулся в кресле. — Вы знаете Майлса Гутиерреса?

— Лично с ним я никогда не сталкивался, но делал все, чтобы столкнуться.

— О господи… Ведь это человек, с которым спуталась Гжибовски. — Луксман подчеркнуто аффектированным жестом прикрыл глаза ладонью. — В день, когда она застрелила Кеннета… В тот день… В тот день Кеннет позвонил мне рано утром. И заклинал ни в чем не верить этому Майлсу Гутиерресу. Ни в чем. О господи… Это последнее, что сказал мне Кеннет.

Выждав, пока Луксман уберет ладонь, Павел спросил:

— Вы видели когда-нибудь Майлса Гутиерреса?

— Что? — Луксман тяжело вздохнул. — Нет, я его не видел. Что… Пол… Этот Гутиеррес… Чем он вас заинтересовал?

— Тем, что, похоже, у него есть компромат на одного человека. Некий компакт-диск, содержащий этот компромат.

— Компромат на одного человека? Черт… Простите, мне трудно сразу включиться. Этот Майлс Гутиеррес, он что… Почему у него вдруг оказался этот диск?

— Думаю, потому, что он хотел заработать. Но это пока лишь предположение.

— Вы хотите сказать, Гутиеррес хотел шантажировать… этого человека?

— Именно.

— Значит, он знаком с этим человеком?

— Знаком. Или был знаком.

— Что значит «был знаком»?

— Это значит, что сейчас никто не знает, жив Гутиеррес или мертв.

— Черт… Запутанная история.

— Запутанная, вы правы. Наша основная задача — распутать ее и доказать, что человек, которого хочет шантажировать Гутиеррес, прибегнув к мошенничеству, обманным путем принудил вашего сына вложить девятьсот восемьдесят миллионов долларов в траст, образованный совместно с «Биг эппл алюминиум глоуб». Все остальное — детали.

— Что ж, резонно, очень резонно. Вы считаете, есть шанс найти свидетельства, доказывающие, что Кеннета принудили создать траст в «Нью-Йорк траст бэнк» с помощью мошенничества?

— Безусловно, такой шанс есть.

— Что ж, прекрасно… Прекрасно… — Луксман помолчал. — И кого, как вы считаете, хотел шантажировать Гутиеррес?

— Джорджа Кирьята, президента «Хьюмэн инвестигейшн».

Луксман некоторое время молчал, будто обдумывая услышанное. Наконец повторил:

— Джорджа Кирьята?

— Да, Джорджа Кирьята.

— Это звучит совершенно невероятно. Я хорошо знаю Кирьята, у меня с ним деловые отношения.

— Какие?

— Я разыскиваю одну свою родственницу и обратился к Кирьяту, чтобы он мне помог. Мы заключили договор.

— Когда вы заключили этот договор?

— Около четырех лет назад. Вообще, мне кажется, Джордж Кирьят никак не может иметь отношение к нашему делу.

— Может, — сказал Павел. — Может прежде всего потому, что он является фактическим владельцем «Алюминиум глоуб».

— Джордж Кирьят — владелец «Алюминиум глоуб»?

— Да, представьте.

— Дьявольщина… — Луксман придвинул к себе стакан, вода в котором еще пузырилась. Сделал глоток. — Я наводил справки об этом человеке, они были вполне пристойными. Да и сам он произвел на меня неплохое впечатление. Кроме того, «Хьюмэн инвестигейшн» — известная компания. Черт… — Луксман свел вместе ладони. — Но это все меняет.

— Да, это все меняет, — согласился Павел. — Именно поэтому мы с Джоном и пытаемся сейчас выяснить, чем занимается Кирьят помимо того, что лежит на поверхности. Скажите, мистер Луксман, вы вообще встречаетесь с Кирьятом?

— Последнее время нет, он лишь изредка звонит мне по телефону. Да и то последние два раза звонил не он, а его главный менеджер. Тем не менее Кирьят очень предупредителен по отношению ко мне.

— Что значит «предупредителен»? — поинтересовался Джон.

— Каждый месяц он посылает ко мне специального курьера с бумагами, в которых сообщается, какая работа им проделана.

— Ну а… — Павел помедлил. — Скажите, был ли Кирьят знаком с вашим сыном?

— С Кеннетом? — Луксман пожал плечами. — Раньше я думал, что нет. Во всяком случае, я никогда не слышал от Кеннета, что он знаком с Кирьятом.

— Нам с Джоном все же кажется, что Кирьят и ваш сын знали друг друга. Но ваш сын скрывал это от вас, явно находясь под воздействием Кирьята.

— Возможно.

— Мистер Луксман, скажите, а сами вы как-то связаны с Россией?

Посмотрев на Павла, Луксман усмехнулся:

— Очень слабо. Одна из моих бабушек была русской, и то, я подозреваю, только наполовину. Ну и… Когда-то я наезжал в Россию. Но это было давно.

— Как давно?

— Последний раз я был в России, дайте вспомнить… Двадцать лет назад. Да, двадцать лет.

— И с тех пор вы туда не приезжали?

— Нет, не приезжал. — Видно было, что Луксман нервничает. Покрутив карандаш, он в конце концов сломал его. Отодвинул обломки в сторону. — Хорошо, мы знаем, что Джордж Кирьят — владелец «Алюминиум глоуб». Что дальше?

— Дальше, мы предполагаем, что Кирьят тесно связан с преступными группировками как здесь, так и в России, — сказал Павел.

— Вы можете это доказать?

— Можем. Но Кирьят чрезвычайно осторожный человек, он умеет скрывать следы. Так что получить прямые доказательства будет непросто.

— Это я уже понял. Хорошо, джентльмены, договоримся так: я подпишу с вами обоими договор о том, что вы будете проводить расследование истории создания траста в банке «Нью-Йорк траст» без всяких конкретных обязательств с вашей стороны. За эту работу я сразу выплачу каждому из вас аванс в размере ста тысяч долларов. Но главным вашим вознаграждением в соответствии с договором будут не эти деньги, а полпроцента от той суммы, которую мне удастся спасти, если вы докажете, что траст в «Нью-Йорк траст бэнк» основан с нарушением юридических норм, а значит, не является трастом как таковым. Несложный подсчет даст вам понять, что, с учетом выплаты мной налога на наследство, это будет полпроцента от четырехсот миллионов долларов. Вы готовы работать на меня на этих условиях?

Обменявшись с Павлом взглядом, Джон сказал:

— Да, сэр, мы готовы.

— Отлично. — Луксман нажал кнопку селектора: — Шейла, подготовьте договор с мистером Джоном Лейтнером и мистером Полом Молчановым, формулировка — они обязуются обеспечить безопасность нашего бизнеса. Остальное, порядок вознаграждения и прочее, я вам уже продиктовал. — Вздохнув, склонил голову набок. — Как я понимаю, этот Кирьят опасный человек?

— Очень опасный, — сказал Павел.

— Полностью присоединяюсь к мнению Пола, — добавил Джон.

— Проклятье… После всего, что я от вас услышал, мне нужно многое пересмотреть. — Луксман слабо улыбнулся. — Хорошо, молодые люди, значит, я буду ждать от вас сообщений.

Спустившись на лифте вниз, Павел и Джон направились к огороженной металлическими перилами стоянке.

Возле въезда на стоянку на высоком штыре был укреплен щит с надписью: «Только для гостей «Луксман организейшн».

Проходя мимо этой надписи, Джон вдруг процедил:

— Пол, черт… Какой же я идиот… Ведь получается, Косой уже три года вполне официально имеет дело с Луксманом.

— Официально имеет, и что?

— То, что за это время он мог ввести в штат здания своего человека.

— Ты прав, мог.

— А я не проверял машину.

Что может стоять за этими словами, Павел осознал не сразу. Осознав же, прежде всего подумал: Лина.

— Ты что, вообще машину не проверял?

— Обижаешь, я проверяю все свои машины каждый день. Перед твоим отъездом в Майами я ее проверил, она была чиста. Но вчера, после встречи с Луксманом, я напрочь об этом забыл. И главное, я только что разговаривал в этой машине с Линой.

— Да, это нехорошо. О чем вы говорили?

— Я показал ей супермаркет «Фуд эмпориум», и она сказала, что сначала поедет в Стэмфордский молл, чтобы купить там что-то из вещей. А потом вернется в «Фуд эмпориум» за продуктами. Если они поставили в «сааб» жучок… — Джон замолчал.

— Если они поставили в «сааб» жучок, они все это слышали.

— Ну да. Причем с таким же успехом этот человек, пока мы разговаривали с Луксманом, мог поставить что угодно и на твой «форд».

— Мог. Хорошо, давай это проверим.

— Давай.

В машину они сели молча. Остановив «форд» в пустынном месте у Бэттери-парка, Павел достал и включил радиодетектор.

Прибор тут же подал сигнал, и они переглянулись. Прижав палец к губам, Павел пошарил под передним сиденьем и нащупал мини-микрофон. Взяв его двумя пальцами у места скрепления с сиденьем, осторожно вытащил, показал Джону, тот кивнул, и Павел, спрятав жучок в нагрудный карман, показал знаком: надо проверить машину снаружи.

Они вышли, и Павел стал обходить «форд», водя детектором по корпусу в разных направлениях.

Когда он присел у заднего бампера, прибор среагировал.

Радиодатчик, который он с трудом отодрал от внутренней стороны бампера, был без маркировки. Сделав знак, чтобы Джон подождал, он отошел к урне и осторожно опустил в нее жучок и радиодатчик. Вернувшись, сказал:

— Те, кто ведут наблюдение, какое-то время будут считать, что машина запаркована в южной части даунтауна. Но мы пока не знаем, что с Линой.

— Подожди, я позвоню ей в Кас-Каб, может, с ней все в порядке.

Понаблюдав за Джоном, набирающим номер, Павел понял: с Линой не все в порядке.

Закрыв наконец мобильник, Джон сказал упавшим голосом:

— В Кас-Кабе ее нет, никто не берет трубку.

Глава 18

Осмотрев тележку, до верху наполненную продуктами, Лина решила, что взяла все, что хотела. Осторожно объезжая покупателей, покатила тележку к выходу.

У выхода из супермаркета располагалось в ряд несколько касс, возле каждой из которых стояли люди.

Встав возле одной из касс, посмотрела на часы — четверть двенадцатого. Что ж, она вполне успеет оказаться дома до звонка Павла и Джона. Отсюда до Кэрридж-Роуд езды не больше десяти минут.

Перед ней, рассчитываясь с кассиршей, стояла полная дама; товары, выставленные этой дамой, заполнили весь установленный перед кассой конвейер. Понаблюдав, как кассирша ведет подсчет, Лина перевела взгляд на соседнюю кассу. Здесь ожидала расчета молодая китаянка с ребенком, которого она подвесила за спину в специальном рюкзаке; за ней разместилась женщина-инвалид с палкой. Вспомнила: эту женщину с палочкой, прихрамывающую, она уже видела внутри супермаркета, когда та выбирала товары. У женщины было довольно симпатичное лицо, пепельные волосы, забавно закругленный нос, светлые глаза. Сейчас, придерживая одной рукой палку, а другой опираясь о тележку, женщина стояла к ней спиной.

Вдруг ощутила жалость. Подумала: надо же, на вид этой женщине совсем немного лет, где-то за тридцать, и такое увечье. Судя по тому, как женщина передвигается, ясно, одна ее нога короче другой.

Как только подошла ее очередь, Лина стала перекладывать покупки из тележки на конвейер. Затем, продвинув пустую тележку вперед, снова переложила в нее покупки, которые кассирша, проводя подсчет, укладывала в пакеты. Расплатившись, вывезла тележку из супермаркета и развернула к тому месту, где она поставила «сааб».

Толкая тележку вперед, заметила, что в двух шагах перед ней, ковыляя, идет женщина-инвалид с палкой. В свободной руке женщина держала перегруженную сумку, которая явно была ей не по силам. Только она подумала, что надо предложить женщине положить сумку в ее тележку, как та, неловко шагнув, оступилась и упала.

Оставив тележку, присела над женщиной:

— Вы ушиблись?

— Нет-нет, ничего…

— Как вы себя чувствуете? Вы в порядке?

— О мой бог… — Женщина лежала, вытянув вперед руки, одна из которых крепко сжимала палку, а вторая — сумку. Ее лицо исказила гримаса боли. — Эта сумка… Такая тяжесть…

— Я помогу вам. Куда вам надо донести сумку?

— Спасибо… Мне так неловко затруднять вас…

— Ничего, мне не трудно. Давайте я помогу вам подняться.

— Мне просто ужасно неловко перед вами. — Женщина закусила губу.

— Да что вы, сейчас я вам помогу. Оставьте пока сумку, я ее возьму. — Подхватив женщину под руку, помогла ей подняться. — Куда нужно отнести сумку?

— Вон туда… В мою машину…

Посмотрев в сторону ее взгляда, увидела в плотном ряду машин черный «стейшн-ваген». Тут же вспомнила, как Джон предупреждал ее: она должна опасаться черного «стейшн-вагена».

Оглядев стоящую рядом калеку, подумала: какие пустяки. На земле есть множество черных «стейшн-вагенов», и эта женщина не виновата, что у нее такая машина.

Подняла сумку, поставила ее в свою тележку и, снова посмотрев в сторону «стейшн-вагена», вдруг заметила: на заднем сиденье кто-то сидит. Ей даже показалось, там сидят два человека.

Этого мгновенного взгляда было достаточно, чтобы она поняла: здесь что-то не то. Если женщина-инвалид в самом деле приехала на этой машине, то почему те, кто сидят в машине, не пошли вместе с ней? Почему они заставили ее, инвалида, нести тяжелую, неподъемную сумку?

Посмотрев на нее, женщина улыбнулась:

— Спасибо. Вам не будет тяжело? Может, мне вам помочь?

— Нет-нет, не нужно, все в порядке. — Похлопала себя по карману. Открыла сумочку. — О господи… Я же забыла в магазине бумажник. Постойте, я сейчас вернусь.

— Но, девушка…

Женщина с неожиданной резвостью попыталась ухватить ее за руку, но она, ускользнув, изо всех сил бросилась к супермаркету. В груди колотилось: это они, они. Тем не менее голова у нее была ясной, она четко знала, что будет делать, вбежав в супермаркет, у нее даже хватило самообладания обернуться на бегу, чтобы увидеть, как женщина, уже не опираясь на палку, бежит в сторону «стейшн-вагена».

Вбежав в супермаркет со стороны, где предполагался только выход, Лина с силой протиснулась мимо стоящей в проходе у кассы очереди. Оглядевшись, бросилась вправо, к крайней кассе. Ей пришлось оттолкнуть нескольких встретившихся на пути покупателей, один раз она налетела на тележку.

У крайней кассы за стеклянной стеной располагалось что-то вроде кабинета для менеджеров. Бросившись туда, вбежала по нескольким ступеням и оказалась в стеклянном кабинете, все стены которого были прозрачными.

Сидящая за столом женщина средних лет, в фирменном синем халате с бейджем на лацкане, удивленно посмотрела на нее. Согнувшись, Лина прошептала:

— Мэм, помогите. Мне плохо.

— Что случилось?

— Страшная боль… У меня кружится голова, я вот-вот упаду…

— О мой бог… — Женщина встала.

Делая вид, что с трудом движется, Лина сделала два шага вперед, и женщина подхватила ее под руку:

— Господи… Что с вами, милочка?

— Не знаю. — Лина согнулась, издавая стоны. — Вызовите скорую. Вызовите, я долго не продержусь. Пожалуйста, вызовите скорую.

— Да, конечно, конечно. — Поддержав ее, женщина придвинула стул. — Садитесь, милочка, садитесь. Сейчас я вызову скорую, сейчас, не волнуйтесь.

Лина опустилась на стул; взяв телефонную трубку, женщина набрала номер.

— Хэлло? Гринвичский госпиталь? Это звонят из Ривердейлского молла, из супермаркета «Фуд эмпориум». У нас женщине стало плохо, она говорит, у нее кружится голова, она не может стоять. Нет, я ничего не знаю. Менеджер супермаркета Стефания Филлс… Да… Да… Сейчас… — Посмотрела на Лину: — Милочка, вы не в положении?

— Не знаю. По-моему, нет.

— Она говорит, нет, — сказала миссис Филлс в трубку. — Хорошо, сейчас спрошу. У вас раньше не было никаких припадков?

Продолжая издавать стоны, Лина замотала головой.

— Нет, припадков у нее не было, — сказала миссис Филлс. — Сейчас. — Снова посмотрела на Лину: — Сколько вам лет?

Лина застонала, делая вид, что не может говорить.

— Она не может говорить, — сказала менеджер. — На вид ей около двадцати пяти лет. Хорошо. — Положила трубку. — Сейчас будет скорая, потерпите. Подождите, я сейчас приду.

— Нет. — Лина ухватила ее за руку; делая вид, что задыхается, выдавила: — Пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня одну, пожалуйста.

— Хорошо. — Женщина кивнула. — Хорошо, я посижу с вами. — Села, взяла трубку, набрала номер. — Джейн, зайди ко мне, покупательнице стало плохо, надо встретить скорую. Да, прямо сейчас.

Через минуту в кабинет заглянула девушка в синем халате. Бросив взгляд на Лину, посмотрела на менеджера:

— Надо встретить скорую?

— Да, со служебного входа. Выйди, постой там.

— Хорошо. — Девушка закрыла дверь. Взяв Лину за руку, Стефания улыбнулась:

— Потерпите. Они скоро приедут.

Минут через десять раздался звук сирены, у стеклянного фронтона остановилась машина скорой помощи. Лина видела, как из нее вышли двое мужчин в белых халатах; у одного из мужчин в руке был саквояж, второй держал носилки. Дежурившая у служебного входа Джейн, подойдя к медикам, показала, куда идти.

Войдя в кабинет, мужчина с саквояжем присел перед Линой:

— Что с вами? Вам плохо?

— Да. — Она сидела, морщась и издавая стоны. — Кружится голова, я ничего не соображаю. Мне кажется, я вот-вот упаду.

— Давно это у вас началось?

— С полчаса назад, в магазине.

— Вы не падали? Не ударялись обо что-то?

— Нет.

— Вы не подвержены припадкам? У вас нет эпилепсии?

— Нет.

— Подождите, сейчас мы вас проверим. — Обернулся: — Том, подготовь электрокардиограф. А я проверю давление.

Открыв саквояж, он вытащил опутанный проводами аппарат, протянул партнеру, затем достал из кармана халата приборчик, взяв ее палец, обмотал отходящей от приборчика лентой.

— Потерпите. Мы проверим, что с вами.

Пока медики обследовали ее приборами, Лина сидела, полуприкрыв глаза. То, что они не найдут у нее никакого заболевания, ее совсем не волновало, она думала только о том, что люди из черного «стейшн-вагена» видели, как к супермаркету подъехала «скорая помощь». Если ее повезут на «скорой помощи» в больницу, эти люди наверняка поедут вслед за ней. Господи, как же они узнали, что именно в это время она окажется здесь, в этом супермаркете? Как? Ведь Джон уверял, что ее здесь никто не найдет.

Спрятав прибор, первый медик сказал:

— Давление у вас в порядке, сердце тоже. Вы по-прежнему плохо себя чувствуете?

— Да, все кружится, плывет. Мне кажется, я вот-вот упаду.

— Вы сможете сами дойти до машины?

— Нет, не смогу.

— Том, давай носилки.

Его напарник раскрыл носилки, медики помогли ей лечь, вынесли на улицу и, поставив носилки на специальные рельсы, задвинули в фургон «скорой помощи».

Когда машина тронулась, она вдруг поняла, что чувствует себя совершенно беззащитной. Ведь если люди из черного «стейшн-вагена» смогли найти ее здесь, они найдут ее где угодно. Она должна позвонить Джону и Павлу, она знает: если сейчас позвонит им, они совершенно точно скажут ей, что она должна делать.

Открыла сумочку, достала телефон. Она помнила только номер Джона и набрала его.

Глава 19

После безуспешной попытки дозвониться до Лины Джон некоторое время сидел, потирая щеку и покусывая губы. Наконец сказал:

— Может, она просто задержалась? И вот-вот приедет?

— Джон, не знаю, но вообще, раз ее нет дома, значит, ее нет дома.

Тут же раздалось жужжание мобильника. Джон поднес трубку к уху:

— Хэлло? Да… Да… Да, он со мной… Понятно… Понятно… Подожди, на что ты пожаловалась медикам? Так… Они тебя обследовали?.. Ясно. Слушай, подожди секунду. — Прикрыл трубку ладонью. — Лина говорит, ее чуть не сцапала какая-то женщина. Очень похоже, ее нашли люди Косого.

— Где она сейчас?

— В фургоне «скорой», ее везут в Гринвичский госпиталь. Она притворилась, что ей плохо. Подожди, я дам ей указания, а потом все обговорим. — Убрал руку. — Лина, слушай: когда тебя привезут в больницу, то первым делом доставят в пункт срочной помощи. Там тебя будет осматривать врач, но не сразу, пока его вызовут, пройдет минут пять — десять. Поэтому, как только ты окажешься в пункте срочной помощи, сразу же скажи, что чувствуешь себя лучше и тебе срочно надо в туалет. Нет, если ты считаешь, что почувствовала себя лучше и хочешь уйти, тебя никто не имеет права задерживать. Если спросят, как тебя зовут, назови любое имя и скажи, что живешь в кампусе Университета Коннектикут в Стэмфорде. Как только выйдешь из пункта скорой помощи, выясни, где в больнице кафетерий, иди туда, сядь подальше в угол и позвони мне. И вот что, не сиди на одном месте, будь в движении, это затруднит их поиски. Все, давай, держись. — Отключил связь. — Они сейчас следят за радиодатчиком и пока убеждены, что твой «форд» запаркован в даунтауне Нью-Йорка. Они уверены, что Лина сейчас одна, но сразу входить в больницу не будут.

— Но рано или поздно они туда войдут.

— Все правильно. Возможно, это случится даже до нашего приезда. Надо придумать, как кто-то из нас сможет проникнуть в больницу так, чтобы Косой и его люди этого не заметили.

— Согласен. Причем лучше будет, если в больницу пройду я. Я меньше мелькал перед ними, а тебя они могут засечь.

— Ты прав, но все равно тебе надо как-то изменить внешность.

— Надо. Может, обычным способом, парик и усы?

— Возможно. И все же для Косого одного парика и усов недостаточно, такой трюк он может раскусить.

Разглядывая оживленные тротуары, Павел понял: он боится за Лину. Не исключено, что, приехав в Гринвич, они могут уже не застать ее живой.

Он сидел, перебирая варианты, пока не увидел идущего по тротуару индуса. Собственно, на то, что это индус, указывали лишь черные усы, темный цвет кожи и чалма, во всем остальном это был вполне цивильный житель Нью-Йорка, в строгом деловом костюме и с кейсом в руке.

Почти тут же навстречу этому индусу прошел другой индус, рядом с которым шла женщина в индийском сари, с красной точкой на лбу. Посмотрел на Джона:

— Объясни, откуда здесь столько индусов?

— Так они же здесь живут. Мы с тобой стоим в даунтауне, в индийском квартале Литтл-Индия.

— Черт… Среди нью-йоркских врачей вроде бы много ребят из Индии?

— Много. Причем врачи-индусы есть не только в Нью-Йорке, в Гринвиче их тоже полно.

— Я правильно понял — тут, в Литтл-Индии, есть магазины, где можно купить все, чтобы самому стать индусом?

— Конечно. Этими магазинами здесь все забито.

Лина решила последовать совету Джона и переходить из буфета в буфет, но понятия не имела, где их искать. Сейчас она сидела в углу больничного кафетерия, рядом с ней расположился худощавый мужчина в белом халате; из кармана его халата торчал стетоскоп, он доедал сэндвич, запивая его томатным соком, при этом еще ухитрялся читать газету.

Посмотрев на него, улыбнулась:

— Простите, сэр…

— Да? — Сосед покосился, продолжая держать у рта сэндвич. — Слушаю вас, мисс?

— Тут есть еще один кафетерий? Или буфет?

— Да, мисс, есть. На четвертом этаже в западном крыле есть буфет. Он ближе всего от кафетерия, в котором мы сидим.

— Не подскажете, как туда попасть?

После короткой паузы, которая должна была показать, что она отнимает у него время, человек сказал:

— Туда попасть очень просто, надо спуститься на второй этаж, пройти по коридору, повернуть, сесть на другой лифт, и после этого вы окажетесь в западном крыле. И уже оттуда подниметесь на лифте на четвертый этаж.

— Спасибо. Но здесь как будто есть еще один буфет?

— Есть, в восточном крыле, на шестом этаже. Но он гораздо дальше.

— Большое спасибо, сэр.

— Не стоит благодарности. — Ее сосед снова уткнулся в газету, она же, отодвинув бумажный стаканчик с кофе, встала и пошла к выходу.

Одну из стен кафетерия заменял невысокий барьер, за которым тянулся больничный коридор, и она наугад повернула направо, надеясь, что по пути ей встретятся лифты.

Выполнив все инструкции, полученные в кафетерии, она в конце концов оказалась в западном крыле, где легко нашла буфет. Взяв у буфетчицы два тоста с джемом и йогурт, села за свободный столик.

Чтобы съесть два тоста и баночку йогурта, ей хватило бы минуты, но она ухитрилась растянуть этот процесс на целых десять. Господи, подумала она, как медленно тянется время и как страшно выходить из этого крохотного буфета, в котором так тихо и уютно.

Наконец, пересилив себя, она вышла из буфета, сделала двойную пересадку на лифтах и снова оказалась на втором этаже. Сколько она ни старалась, она так и не смогла избавиться от панического страха, ей казалось, те, кто за ней охотятся, где-то совсем рядом.

Пройдя мимо уже знакомого кафетерия, она в конце концов вошла в восточное крыло. Теперь ей надо было еще один раз сесть в лифт и доехать до шестого этажа.

Этот лифт находился в самом конце коридора; около него было оборудовано нечто вроде небольшого холла, с низкими скамеечками без спинок и никелированными плевательницами. Возле лифта стояло пять человек, и она, делая вид, что не смотрит на них, встала рядом. Все стоящие у лифта были в халатах, и после беглого осмотра она решила, что может спокойно входить в кабину вместе с ними. Рядом о чем-то шептались две китаянки, скорее всего медсестры, чуть поодаль обособленно стояла смуглая женщина-врач, еще дальше от нее расположились медсестра-латиноамериканка и пожилой врач-негр, держащий в руке папку с бумагами.

Войдя вместе со всеми в лифт, подождала, пока все нажмут свои кнопки, и нажала свою, с цифрой 6. Шестой этаж был последним.

Проехав всего один пролет, лифт остановился. Пожилой врач и сопровождавшая его медсестра вышли, в кабину вошел высокий парень в синем рабочем костюме. На четвертом этаже лифт остановился снова, чтобы впустить уборщицу с тележкой. Когда лифт остановился на пятом этаже и двери открылись, Лина еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Перед лифтом стояла женщина, которая, притворяясь хромой, упала рядом с ней возле супермаркета «Фуд эмпориум».

На женщине был белоснежный халат, к лацкану была прикреплена пластмассовая бирка с надписью «С. Соренсен, помощник врача». Волосы были убраны под белую шапочку. Встретив взгляд Лины, женщина тут же отвела глаза и, войдя в лифт, встала к ней спиной.

Лифт пошел вверх, и Лина вдруг осознала, что боится пошевелиться. Она ясно и отчетливо поняла: то, что рядом с ней стоит эта женщина, означает — рядом стоит смерть.

Вдруг подумала: может, она обозналась? Ведь бывают же похожие люди. Женщина в белом халате, вошедшая в лифт, вела себя совершенно спокойно и стояла ни на кого не глядя.

Чуть переместившись, Лина встала так, чтобы увидеть женщину в профиль. Нет, сомнений не было, это была та самая женщина. У нее были те же пепельные волосы, тот же закругленный туповатый нос, те же светлые глаза.

Женщина явно чувствовала, что она на нее смотрит, но стояла, спокойно глядя прямо перед собой, так, будто до Лины ей не было никакого дела.

Попытавшись успокоиться, Лина подумала: но ведь должен же быть какой-то выход, должен.

Однако тут же поняла: выхода нет. Что она может сейчас сделать? Выбежать из лифта? Но женщина тоже может выбежать вместе с ней. Доехать до последнего этажа? Но и женщина может доехать вместе с ней до последнего этажа. Да и вообще, эта женщина может следовать за ней неотступно, куда бы она ни пошла. И она ничего не сможет ей сказать.

Хорошо, она сделает так: доедет до последнего этажа, выйдет и, когда женщина выйдет вместе с ней, быстро вернется в лифт. Сейчас, кроме нее самой и женщины с биркой «С. Соренсен, помощник врача», в кабине находились только две медсестры-китаянки и смуглая женщина-врач.

После того как на шестом этаже кабина остановилась и двери открылись, она увидела, что в коридоре лифт ждут несколько человек.

Первыми из кабины вышли две китаянки, за ними смуглая женщина-врач. Женщина с биркой «С. Соренсен, помощник врача» стояла не двигаясь. «Ясно, — подумала Лина, — она ждет, что буду делать я». Обойдя ее, вышла из кабины. Сделав несколько шагов, обернулась. Женщина спокойно шла за ней, и она, резко повернувшись, бросилась назад, к лифту, в который в этот момент входили два последних человека.

Вскочив в кабину, нажала первую попавшуюся кнопку. Облегченно вздохнула, но дверь за ней не закрылась. Причиной была чья-то рука, держащая кнопку «Двери открыть».

Двери удерживал мужчина средних лет в синем халате. Она возмущенно посмотрела на него, но он, улыбнувшись ее взгляду, продолжал держать кнопку. Обернулась — женщина с биркой «С. Соренсен, помощник врача» не спеша подходила к кабине. Не глядя на нее, вошла в лифт, сказала мужчине «Спасибо». Тот отпустил кнопку, двери закрылись, лифт пошел вниз, и женщина достала из кармана халата телефон. Набрав несколько цифр, поднесла трубку к уху, сказала негромко:

— У меня все в порядке. — Отключив связь, спрятала телефон в карман.

Это она подает сигнал своим, подумала Лина. Значит, вряд ли мужчина в синем халате, державший кнопку «Стоп», ее сообщник. Но это ничего не значит, люди из черного «стейшн-вагена» ищут ее по всей больнице и сейчас, после того как женщина дала им знак, наверняка появятся где-нибудь поблизости.

«Я должна что-то придумать, должна».

Она стояла, стараясь не смотреть на женщину, и вдруг ощутила отчаяние. Она окружена и ничего не сможет сделать, единственное, что ей остается сейчас, — попросить кого-то вызвать полицию. Но полиция разыскивает ее, и ее задержат. Значит, сейчас она должна выбрать, что ее устраивает больше, — немедленная смерть или жизнь в тюремной камере.

Выйдя из лифта на втором этаже, пошла в сторону центрального корпуса, изо всех сил пытаясь сдерживать шаги.

Увидев какой-то лифт, села рядом с ним на скамейку. Почти тут же стало ясно, что женщина с биркой «С. Соренсен, помощник врача» все это время шла за ней, подойдя, она села на скамейку напротив.

Как же быть, как же ускользнуть от этой наглой бабы, подумала она.

К лифту подошел мужчина в хорошо сшитом костюме. Если она сейчас войдет в кабину вместе с ним, эта мегера, изображающая врача, конечно же встанет и войдет вслед за ней. При этом она наверняка будет держаться с достоинством. Что ж, надо это учесть.

Мужчина нажал кнопку, двери стали открываться, и в тот же момент Лина, втолкнув его в лифт, вскочила туда сама и быстро нажала одновременно две кнопки, кнопку в верхней части платы и кнопку «Двери закрыть». Женщина с биркой «С. Соренсен» бросилась к лифту, намереваясь поставить ладонь между начавшими закрываться створками, но Лина изо всех сил ударила по этой ладони свободной рукой и этой же рукой оттолкнула свою преследовательницу от лифта. Двери лифта, среагировав на движение руки Лины, на секунду застыли, женщина, не удержав равновесия, присела на корточки, но встать, чтобы помешать движению лифта, уже не успела. Лина снова нажала кнопку «Двери закрыть», створки плавно сошлись вместе, и кабина пошла вверх.

Ошарашенно наблюдающий за Линой мужчина выдавил:

— Мисс, что вы делаете? Ведь эта леди хотела сесть в лифт.

— Сэр… — Изобразила одну из своих самых обворожительных улыбок. — Поверьте мне, сэр, у меня были причины не пустить ее.

— Д-да? — выдавил мужчина. — Были причины?

— Да, сэр. И огромное вам спасибо. Вы меня спасли.

— Я вас спас? — Помедлив, мужчина улыбнулся. — Хорошо, мисс, я очень рад, что я вас спас.

— И я очень рада. Вы нажали свой этаж?

— Совсем забыл. — Мужчина нажал кнопку, лифт через несколько секунд остановился, двери открылись. Еще раз улыбнувшись ей, мужчина вышел.

Как только двери снова закрылись и лифт пошел вверх, она нажала кнопку верхнего этажа, а затем еще несколько кнопок. Двери кабины открылись и она вышла, зная, что после этого лифт продолжит движение, останавливаясь на каждом следующем этаже.

Сейчас она понимала, главное, что она должна сделать, — запутать следы.

Глава 20

По Манхэттену и Бронксу Павел гнал машину, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. Один раз сзади возник вой полицейской сирены, но им повезло, сирена вскоре стихла, и ему удалось надежно спрятать «форд» в потоке машин.

Через сорок минут они оказались в Бронксе, еще через десять минут — на дороге 95, ведущей в Гринвич.

Вскоре Павел остановил машину в Гринвиче, у стоянки такси возле железнодорожной станции. На всякий случай глянул в зеркало. На него смотрел нормальный индус, с темной кожей, черными усами, в идеально повязанной чалме.

Выключив мотор, сказал:

— Джон, мой «форд» они знают, появляться в нем в городе опасно, поэтому посиди здесь, а я возьму такси. Далеко отсюда до Гринвичского госпиталя?

— Минут десять езды.

— Понял. Если случится что-то непредвиденное, я позвоню.

— Давай, я буду наготове. Если же все будет в порядке и тебе удастся вывести Лину из больницы, садитесь на местный поезд, поезжайте в Нью-Йорк и ждите меня в какой-нибудь неприметной гостинице.

— А ты?

— Я поеду на Кэрридж-Роуд, надо забрать там все: документы, деньги, вещи. Оставаться в Кас-Кабе больше нельзя.

— Ты прав. Ладно, пойду, если что, будем связываться.

Взяв кейс, в котором лежало все для того, чтобы сделать Лину индийской женщиной, Павел вышел из машины. Подойдя к стоящему у станции такси, сел на переднее сиденье.

Включив счетчик, водитель спросил:

— Куда едем, сэр?

— Поезжайте немного вперед, а перед самым поворотом на Патнэм-авеню остановите машину чуть в стороне.

— Понял. — Дав газу, водитель, судя по виду итальянец, развернулся в сторону центра Гринвича. Проехав немного, остановил машину на обочине перед поворотом на Патнэм-авеню. — Что дальше, сэр?

— По табличке — вы Тони?

— Да, сэр, меня зовут Тони.

— Вы хорошо знаете Гринвичскую больницу? Входы и выходы из больницы знаете?

— Знаю, входов там всего четыре.

— Объясните, как они расположены.

— Они расположены очень просто. Главный вход с фасада, а чтобы найти остальные три, надо обогнуть больницу и заехать сзади, где парковка. Там есть вход в приемное отделение, рядом служебный вход и тут же — хозяйственный, куда привозят продукты, белье и медикаменты.

— Отлично. Значит, Тони, как только вы высадите меня у главного входа в больницу, сразу отъезжайте. Примерно через полмили встаньте где-нибудь в тихом месте, ждите моего звонка. Время ожидания пусть вас не волнует, все будет оплачено. Когда позвоню, я скажу, к какому входу вы должны подъехать. Вы подъедете и, если меня не будет, подождете. Я выйду вместе с женой, мы быстро сядем, и вы, не дожидаясь моих указаний, отвезете нас на то же место, где я сел в вашу машину. Вот задаток. — Протянул двадцать долларов. — Вам все понятно?

— Да, сэр, все.

Через десять минут кэб остановился у главного входа в Гринвичский госпиталь. Павел вышел, и водитель тут же отъехал.

Пройдя через двери, он миновал вестибюль и подошел к лифтам; люди, стоящие здесь, не обратили никакого внимания на его чалму и вообще на его внешность.

Выйдя на втором этаже, достал телефон и набрал номер Лины. Услышав отзыв, сказал:

— Лина, это Павел. Вы в больнице?

— Да, в больнице, а вы где?

— Я тоже в больнице. Где мне вас искать?

— Я сижу в холле терапевтического отделения на пятом этаже западного крыла. Павел, давайте скорее, я ужасно боюсь.

— Хорошо, ждите, я сейчас буду.

Холл терапевтического отделения он разыскал довольно быстро, это было помещение, отгороженное от коридора стеклянной стеной. За стеной перед телевизором, подвешенным под самый потолок, сидели на стульях несколько человек и среди них Лина.

Остановившись в дверях, он несколько секунд смотрел на нее. Скользнув по нему взглядом, она отвернулась. Он продолжал на нее смотреть, и, снова подняв на него глаза, она наконец встала и подошла к нему. Сказала шепотом:

— Господи… Павел, я вас не узнала.

— И очень хорошо. Давайте выйдем в коридор. — Оказавшись в коридоре, спросил: — Тут где-нибудь поблизости есть женский туалет?

— Есть, он прямо за вами.

— Возьмите этот кейс, здесь лежат индийское сари, женские шаровары, шаль, бусы, тон для лица и сурьма. В туалете переоденьтесь, наложите на лицо тон, на лбу, между бровями, нарисуйте красную точку. Вещи, которые с себя снимете, положите в тот же кейс.

Когда Лина вернулась, это была уже не Лина, а индийская женщина в сари и пестрых шароварах, с огромной брошью в черных волосах и красным пятнышком между бровями. Нижняя часть лица была скрыта обмотанной вокруг шеи и головы шелковой шалью.

Посмотрев на него, спросила:

— Что дальше?

— Сейчас мы сядем в такси и поедем в Гринвич, к железнодорожной станции. А потом в Нью-Йорк.

— Хорошо. — Помолчала. — А вдруг они нас сейчас заметят?

— Не думаю, что они нас заметят. Но даже если и заметят, не бойтесь, я с вами.

Вниз они спустились без особых помех; как только они сели в такси, Тони, дав газу, направил кэб к станции.

Поезд подошел точно по расписанию; после того как состав, взяв с места, стал набирать ход, они некоторое время молча следили за уплывающими назад домиками Гринвича.

Когда последний из них остался позади, Лина прошептала:

— Господи, Павел… Я не могу поверить, что мы вырвались.

Глава 21

В расположенной на Пятой авеню гостинице «Пенинсула» Павел, назвав себя и Лину господином и госпожой Сингх, попросил дать им номер люкс.

В номере Лина тут же села в кресло и, путаясь в складках шелка, стала снимать с себя шаль.

— Терпеть не могу носить то, что не хочется. — Осторожно сняла с ушей клипсы, освободилась от ожерелья. — Павел, знаете, я ведь до сих пор не написала письмо тете Насте.

Некоторое время он пытался вспомнить, кто такая тетя Настя. Так и не вспомнив, спросил:

— Тете Насте?

— Да, подруге моей бабушки. Помните, вы сказали, чтобы я написала ей письмо, чтобы бабушка не беспокоилась?

— Помню. Так вы не написали ей письмо?

— Нет. Получается, я больше месяца не даю о себе знать.

— Больше месяца?

— Ну да. Я уже забыла, когда последний раз разговаривала с бабушкой по телефону. Она, наверное, с ума сходит. — Он промолчал, и она добавила: — Может, я ей позвоню прямо сейчас?

— Лина, бабушке звонить нельзя.

— Да? — Она посмотрела на него так, что он понял: она вот-вот заплачет. — Что, никак нельзя?

— Никак. — Встретив ее умоляющий взгляд, добавил: — Но вы можете позвонить тете Насте, если у вас есть номер ее телефона.

— Есть, я его помню наизусть. Значит, я звоню сейчас тете Насте?

— Да, позвоните. Только говорите коротко и о самом необходимом. Скажите, с вами все в порядке, спросите, как себя чувствует бабушка, и все. — Протянул мобильник. — Набирайте номер.

После нескольких гудков Лина услышала хорошо знакомый голос: — Да?

— Тетя Настя… — Она с самого раннего детства помнила эту женщину, крупную, с лицом будто высеченным из гранита, с большими руками, бесконечно добрую, но порой умеющую так гаркнуть, что дрожали стекла. Тетя Настя никогда не была замужем, у нее не было детей, поэтому для нее самым близким человеком была бабушка. Когда Лина была маленькой, тетя Настя брала ее с собой к родственникам под Москвой, в поселок Дубки на берегу озера Сенеж. Там она вместе с местными детьми бегала по берегу озера, купалась, ловила рыбу. Это казалось ей настоящим счастьем. — Тетя Настя, у вас там сейчас ночь, но я решила позвонить. Ничего?

— Ничего… А кто это?

— Тетя Настя, это я, Лина.

— Лина? Господи, я тебя не узнала.

— Как дела?

Трубка долго молчала. Наконец тетя Настя сказала, как ей показалось, испуганно:

— Ой… Линочка… Что ж ты так долго не звонила… Лора просто с ума сходит… Она все время говорит, где же Лина, где же Лина, с ней, наверное, что-то случилось…

— Тетя Настя, я не могла позвонить. Как бабушка?

— Линочка, с Лорой плохо. Она ранена. Некоторое время Лина пыталась осознать, что услышала.

— Ранена? То есть как ранена?

— Линочка, в нее стреляли. На той неделе какие-то люди подъехали на машине, остановились возле ее дома… Она шла из магазина, они начали в нее стрелять… Она прибежала ко мне раненая… Я ее увезла и спрятала… Она все время повторяет: где же Лина… где же Лина…

Все внутри сжалось. Бабушка ранена, ей плохо, а она ей даже не позвонила.

— Когда это случилось?

— На той неделе, во вторник.

— Куда она ранена?

— У нее пробиты левое плечо и левая сторона груди. Раны не очень опасные, но она потеряла много крови. Линочка, если бы ты могла приехать… Она все время говорит о тебе… Все время… И знаешь, ты больше мне не звони…

— Почему не звонить?

— Потому что я по телефону боюсь говорить… Это опасно, они могут услышать…

— Кто «они»?

— Те, кто стреляли в Лору. Линочка, ты приедешь?

— Конечно приеду.

— Ты просто Лору спасешь, просто спасешь. Только, если приедешь, мне не звони, а позвони моей и Лориной знакомой, ее зовут Рита, Рита Корякина. Ты к ней приходила, когда была маленькая, ты ведь помнишь ее?

— Ой, тетя Настя, сейчас не могу вспомнить.

— Линочка, ну как же ты не можешь вспомнить. В ее доме на Басманной еще во дворе дуб большой растет, ты же мне в детстве про этот дуб все уши прожужжала.

— Дуб… Ой, тетя Настя, конечно, я помню. Так это та тетя Рита? Бабушкина подруга, редакторша? У которой попугай еще был?

— Да, та самая. У нее и сейчас попугай есть, только уже другой. Запиши ее телефон.

— Сейчас. — Посмотрела на Павла. — Павел, запишите телефон.

— Говорите, я запомню.

Повторив продиктованный тетей Настей номер, услышала:

— Линочка, только Лоре смотри не звони, ее сейчас дома нет. И мне не звони, они наверняка караулят. Рита тебе все скажет, где мы и что. Ладно, Линочка, все, мы тебя ждем. — После этого в трубке щелкнуло и раздались частые гудки. Подняв глаза на Павла, сказала:

— Павел, моя бабушка ранена.

Лина стояла, прижав мобильник к груди, по ее щекам текли слезы. Фраза «Павел, моя бабушка ранена» требовала разъяснения, и он спросил:

— Кто ее ранил?

— Ее обстреляли какие-то люди. — Всхлипнула. — Тетя Настя сказала, они подкараулили бабушку возле дома.

— Когда это случилось?

— На той неделе, во вторник.

Во вторник, подумал он, то есть на другой день после того, как обстреляли Джона и Лину. Все как по нотам.

Посмотрел на Лину — она, отвернувшись, вытирала платком лицо. Всхлипнув, сказала:

— Павел, я сейчас должна быть возле бабушки.

— Вы и будете возле нее.

Посмотрев на него, прижала платок к носу, сказала сквозь ткань:

— Хорошо. Что, мы вылетим в Москву?

— Да, мы вылетим в Москву, все трое. Проблема одна, вам нужен паспорт на какое-то другое имя. Иначе вас арестуют прямо в Джей-Эф-Кей.

— Паспорт на другое имя… А где я его возьму?

— У Джона есть свои каналы, паспорт он сделает. Но это займет время.

— Пусть займет. А сколько это займет?

— Как минимум полдня.

— Господи… Я подумала, больше. — Помолчала. — Значит, мы сможем вылететь завтра вечером?

— Да. Но вам нужно срочно перекрасить волосы в черный цвет, чтобы вас никто не узнал в Шереметьево.

— А кто меня там может узнать?

— Люди Косого. У него наверняка есть там свои люди. Займитесь, а я пока позвоню Джону.

Глава 22

Самолет, на котором они вылетели, поднялся в воздух на следующий день ровно в девять вечера по Нью-Йорку.

Дождавшись, пока «боинг» наберет высоту, Павел позвонил Радичу, попросил их встретить и объяснил, что первой в его машину сядет молодая брюнетка, которая представится как Линн Венд ере, минут через пять появится Джон и еще минут через пять он сам. После этого Радич должен будет отвезти их всех на его, Павла Молчанова, квартиру на Поварской улице и тут же уехать.

В Шереметьево-2 они приземлились через девять часов полета, в два часа дня по местному времени. В коллектор вышли отдельно друг от друга и так же отдельно прошли таможенный и паспортный контроль.

В ждущую их на платной стоянке зеленую «татру» Радича они сели по одному со значительными интервалами.

После того как они оказались в квартире на Поварской, разложили вещи и уселись на кухне перед горячим кофейником, Павел пояснил:

— Лина, учтите, спальня в полном вашем распоряжении.

— А где же будете спать вы с Джоном?

— Мы с Джоном как-нибудь перебьемся в гостиной.

— Ну вот. Может, мне лучше было бы устроиться в гостинице?

— Про все московские гостиницы сейчас надо забыть, мы имеем дело с братвой.

— Да? А при чем здесь братва?

— При том, что у братвы в любой московской гостинице все схвачено. Ваша бабушка на пенсии, я правильно понял?

— Правильно.

— А что она делала до пенсии?

— Преподавала технику рисунка в Академии имени Сурикова. Вообще, она художник-график, всю жизнь иллюстрировала книги, в основном детские.

— Кроме вас у нее есть какие-нибудь родственники?

— Нет, только я. Так получилось, что с одиннадцати лет бабушка воспитывала меня как мама.

— Хорошо, перейдем к тете Насте. У нее есть родственники?

— Тетя Настя одинокая, у нее нет детей. В Дубках на озере Сенеж у нее есть сестра, два племянника, еще кто-то.

— Как вообще полное имя этой тети Насти?

— Анастасия Евгеньевна Баринова.

— Кто она по профессии?

— Раньше она занималась рыбоводством: разводила карпов в рыбоводческом хозяйстве. А сейчас не знаю. Кажется, бабушка говорила, она окончила курсы бухгалтеров и сейчас работает счетоводом.

— Тетя Рита, которой вы должны позвонить, — кто это?

— Бабушкина подруга, ее зовут Маргарита Петровна Корякина. Раньше она работала редактором в издательстве «Детская книга», они там и познакомились, моя бабушка и она. Когда я к ней ходила, еще девочкой, бабушка всегда говорила: «Пойдешь на Новую Басманную, к моей редакторше, тете Рите».

— Ваша бабушка и тетя Настя тоже живут на Новой Басманной?

— Да. Вообще, все это близко, они соседки, все трое.

— Вы можете подробно описать дом, в котором живет тетя Рита?

— Подробно описать дом? Зачем?

— Лина, пожалуйста, сейчас не нужно ничего спрашивать. Опишите, если можете.

— Ну… Это старый дом, кирпичный, четырехэтажный.

— Вход с улицы или со двора?

— С улицы.

— Куда выходят окна квартиры?

— Во двор.

— Есть пожарная лестница?

— Да, есть пожарные лестницы, на балконах. Но, Павел, зачем вам все это?

— Лина… Затем, что на вашу бабушку ведет охоту один из крупнейших уголовных авторитетов, Косой.

— Косой? Вы думаете, это он ранил бабушку?

— Я не думаю, я в этом уверен. Конечно, в вашу бабушку стрелял не он сам, это сделали по его приказу другие люди, но за этим стоит Косой. И раз тетя Настя сказала, что ни ей, ни вашей бабушке лучше не звонить, значит, у нее были на это основания. — Протянул мобильник. — Вот мобильник, позвоните тете Рите.

— Хорошо. — Взяла мобильник. — Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Ни в коем случае не спрашивайте, где находятся ваша бабушка и тетя Настя, просто договоритесь, где вы с ней встретитесь. Попросите встретиться не сразу, а чуть позже, скажите, вам нужно устроиться, прийти в себя и так далее. Аппарат держите перед собой, так чтобы мы с Джоном слышали разговор. Давайте.

— Хорошо. — Набрала номер; через несколько секунд в трубке раздался женский голос:

— Да?

— Добрый день. Простите, мне нужно Риту.

— Я Рита.

— Здравствуйте, тетя Рита, это Лина Гжибовская. Ваш телефон мне дала тетя Настя.

— Господи… Линочка?

— Да, это я.

— Линочка, я сразу узнала твой голос. Ты уже прилетела?

— Да, прилетела.

— Господи… Ну как ты?

— Да в общем все в порядке.

— Ладно, когда увижу тебя, обо всем расспрошу. Настя сказала, чтобы ты к ней не заходила, а сначала зашла ко мне. Ты поняла?

— Да, конечно, поняла.

— Ты ведь помнишь, где я живу? На Новой Басманной? У меня еще дуб во дворе растет, помнишь этот дуб?

— Тетя Рита, конечно, я помню этот дуб.

— Давай приходи. Я живу в том же доме, в той же квартире. Помнишь, ты любила смотреть из моего окна во двор?

— Помню, тетя Рита, помню.

— На всякий случай мой точный адрес: Новая Басманная, дом тридцать семь, квартира двадцать три, третий этаж. Приходи, я тебя жду.

— Хорошо, только я сначала немного приду в себя. Я только с самолета.

— Конечно, Линочка, конечно. Приходи вечером, часам к шести, как?

— Очень хорошо. Это время меня как раз устроит.

— Приходи. Я сделаю вкусный обед, поговорим.

— Хорошо, тетя Рита, в шесть я буду у вас. — Отключила связь. — Ну вот, вы слышали. Надо прийти в шесть.

— Значит, мы придем в шесть, — сказал Павел. — Сейчас без пяти четыре, до шести еще есть время.

Остановив «фольксваген» за квартал от нужного дома, Павел выключил мотор. Лина сидела на заднем сиденье, Джон рядом с ним. Экипировка, которой они занимались последние два часа, была рассчитана на любую неожиданность.

Выключив мотор, сказал:

— Джон, давай еще раз повторим все. Лина остается в машине, мы с тобой выходим и по разным сторонам улицы идем к дому. Ты заходишь во двор и ждешь, я поднимаюсь на третий этаж и звоню в дверь квартиры Риты. Если все в порядке и Рита мне откроет, я объясняю ей ситуацию, после чего звоню тебе и Лине, жду вас, и мы вместе заходим к тете Рите. Пока я поднимусь на третий этаж и позвоню в дверь, пройдет минут пять, пока Рита мне откроет, пройдет еще пара минут. После этого я тут же с тобой свяжусь. Если в течение пятнадцати минут после того, как ты остановишься во дворе, я на связь не выйду, значит, со мной что-то не в порядке. В этом случае ты тут же забираешься по пожарной лестнице на балкон квартиры Риты и выясняешь, в чем дело. Само собой, ствол у тебя должен быть наготове.

— Все понял. Идем?

— Да, идем. Лина, вам придется немного посидеть в машине.

— Ну вот… Это обязательно?

— Обязательно. Мы с Джоном пойдем проверим, что и как.

— Вы думаете, там может быть что-то не так?

— Не знаем. Джон, пошли.

Улица была пустынной, машины проезжали лишь изредка. Убедившись, что Джон перешел на другую сторону улицы, Павел двинулся вперед.

Четырехэтажное кирпичное здание с указателем «Н. Басманная ул., д. 37» он увидел довольно скоро. У подъезда стоял темно-зеленый джип «патфайндер».

В дом вела окрашенная коричневой краской деревянная дверь, снабженная пружиной. Войдя в подъезд, подождал, пока дверь за ним захлопнется. Судя по тому, что вторая дверь из тамбура была открыта, домофон не работал. Пройдя за эту дверь, прислушался.

В подъезде было тихо, лишь где-то наверху еле слышно играла музыка.

На стене висел список жильцов, и он довольно быстро нашел строчку «Кв. 23 — Корякина М.П.».

Наверх вела каменная лестница, между пролетами виднелся небольшой просвет.

Поднявшись на третий этаж, остановился перед квартирой номер 23. Дверь была обычной, деревянной, со смотровым глазком. На выкрашенной бежевой краской стене была укреплена клавиша. Нажав на нее, услышал мелодичные переливы; подождав несколько секунд, нажал клавишу снова. Переливы повторились, но к двери так никто и не подошел. Он хотел нажать на клавишу в третий раз, но услышал сзади тихий голос:

— А ну, голубь, застынь. — Почувствовал, как в спину уперлось что-то твердое. — Застынь и не шевелись. Шевельнешься — сразу получишь пулю.

По дыханию — человек был один. Манера говорить выдавала блатного.

Помедлив пару секунд, Павел сказал:

— А что надо-то?

— Сейчас объясню, что надо.

— Что, я не то что-то сделал? Какую пулю-то?

— Сейчас поймешь, какую пулю… Лапы кверху, голубь. И медленно.

Павел поднял руки вверх.

— Положи их на кумпол. Павел положил руки на затылок.

— Повернись.

Павел повернулся. Перед ним стоял коренастый низкорослый парень в желтой кожаной куртке и черных брюках. У него были светло-русые волосы, закрывавшие и без того низкий лоб, глаза в щелочку, курносый нос и тяжелый подбородок. В руке он держал пистолет «Агран-2000» с глушителем.

Быстро обшарив Павла, парень вытащил у него из-за пояса ПСМ-25. Осклабился:

— Ну, мужик… Ну ты даешь… Шпалер ментовской… Ну ты даешь…

Оценив движения парня и то, как он говорит, Павел понял: завалить его будет нетрудно. Скорее всего, он был наблюдателем и, находясь этажом выше, подстраховывал вход в квартиру. Чтобы выбить пистолет из его рук и нокаутировать, ему хватит двух-трех движений, но сначала он должен понять, что вообще происходит. Возможно, этот парень держал связь с теми или тем, кто находится в квартире. Скорчив жалобное лицо, протянул плаксивым голосом:

— Гражданин начальник, ну вы что… Этот пистолет у меня случайно оказался, чес слово… Я его просто на улице нашел… Сунул за пазуху, думал, потом занесу куда надо, сдам… Чес слово… Парень заржал:

— Ну ты даешь. Ты что, меня за мусора принял?

— Да я… Я не просек, что, куда… Вы что, не полуцвет? Сделав строгое лицо, парень сказал:

— Ты кончай косить, полуцвет не полуцвет. Мы таких ушлых видели. Стой, не шевелись. Будешь дрыгаться — вмиг продырявлю.

Засунув ПСМ за пояс, достал телефон. Набрав номер, сказал:

— Поня, это я, Барик. У тебя все тихо? Ага, понял. Открой-ка дверь, я его взял.

За дверью послышались шаги, створка приоткрылась. За ней стоял верзила, подстриженный под бобрик, в синем спортивном костюме. Нервное худое лицо было перекошено, видимо от старой травмы. Левой рукой верзила придерживал дверь, в правой держал пистолет TT с глушителем.

С этим возни будет больше, подумал Павел.

— Заходи, мужик, что смотришь… — сказал Барик. Поня посторонился.

Войдя в квартиру, Павел услышал, как за ним захлопнулась дверь.

Он стоял в небольшой прихожей. Слева от него была вешалка, прямо, за приоткрытой дверью, виднелась кухня, справа, тоже за приоткрытой дверью, — жилая комната. Судя по всему, там же находился и балкон.

Из комнаты доносилось попискивание какой-то птицы.

Осмотрев Павла, Поня перевел взгляд на Барика:

— Что он?

Барик вытащил из-за пояса ПСМ.

— Пришел с этой х…ней, ты понял?

— Понял. — Взяв ПСМ, Поня осмотрел пистолет. Ткнул навернутым на ствол TT глушителем в живот Павла. — Колись, козел. На х…й ты приперся сюда со шпалером?

— Пацаны, ну вы чё… — Павел покачал головой. — Пацаны, ну давай сразу наведем свет.

— Брось насчет света. Базарь по делу.

— Так, пацаны, если вы мусора — один разговор. Если свои, с ельни, — другой.

— Ты набушмаченный, я смотрю. — Верзила спрятал TT в карман и взял в руки ПСМ. — Свои тебе волки с Брянского леса. Колись, зачем пришел, иначе будешь бледным.

— Как зачем пришел? А зачем приходят на хазу, вы что, не секете?

— Не секем, представь.

— Так, братва, тут же все путем. Подваливаю на хазу, звоню, мне открывают — и все длинно.

— Все длинно… — Барик мотнул подбородком. — Ты, козел, брось тут макли вешать.

Попискивание в комнате заметно усилилось.

— Подожди-ка… — Поня застыл. Барик кивнул:

— Что?

— Вроде там какой-то шорох? Слышишь?

— Шорох? — Барик прислушался. — Нет, ничего не слышу.

— А я слышу. Постой, сейчас приду. Поня ушел.

— Стой, не дрыгайся, — сказал Барик.

В ту же секунду в комнате послышался глухой звук падения, и Павел, перекрестным ударом двух рук выбив из рук Барика пистолет, провел хук в челюсть. Барик мягко осел. Взяв его пистолет, Павел выпрямился и увидел Джона.

Джон стоял в проеме двери, как-то странно глядя на него.

— Что там? — спросил Павел. — Ты выключил своего?

— Выключил… Но… — Джон скривился. — Иди посмотри.

Войдя в комнату, слабо освещенную настольной лампой, Павел прежде всего увидел Поню, лежащего навзничь на полу.

Обернулся — рядом, в центре комнаты, стоял стул, к которому была привязана пожилая женщина. Она была в халате, голова была низко опущена, седые волосы, сбившись, закрывали часть лица.

Присев, Павел увидел, что губы женщины заклеены широкой клейкой лентой.

Женщина была мертва.

Птица продолжала пищать. Поднял голову — в клетке на столе нервно передвигался по жердочке зеленый волнистый попугайчик.

Посмотрел на стоящего рядом Джона. Тот покачал головой:

— Наверное, это и есть тетя Рита.

— Да, другой здесь не может быть.

— Похоже, они ее пытали.

— Скорее, не успели. Мне кажется, она умерла своей смертью, посмотри на ее лицо, синюшный оттенок. Ладно, здесь мы уже ничего не узнаем. Подожди, сделаю несколько снимков. — Павел несколько раз щелкнул затвором поляроида. — В милицию позвоним потом, давай их свяжем, вон на полу лежат веревка и скотч. Надо также оставить отпечатки их пальцев на стуле, где сидит женщина.

— Все верно. И на оружии, естественно.

— Само собой. Давай, времени у нас мало.

По очереди подтащив бесчувственные тела к центру комнаты, они приложили пальцы Пони и Барика в нескольких местах к стулу, к которому была привязана Рита, и к клейкой ленте, которой женщина была опутана. Затем тщательно стерли с пистолетов все отпечатки пальцев, после чего Павел, обернув руку платком, аккуратно приложил рукоятку «Аграна-2000» к пальцам Барика, а рукоятку TT — к пальцам Пони. Закончив эту процедуру, оставил пистолеты на полу.

Перетащив верзилу и коротышку в прихожую, они заклеили им рот скотчем, надежно связали руки и ноги и усадили на полу. Встав у входной двери, прислушались. Убедившись, что на лестничной площадке тихо, Павел кивнул Джону:

— Идем.

Когда они сели, Лина спросила:

— Ну что? Почему вы вернулись?

Ничего не ответив, Павел включил мотор и развернул машину. Выехав на Садовое кольцо, свернул в ближайший переулок и затормозил.

— Почему вы вернулись? — повторила Лина. — Что, Риты нет?

— Лина… — Обернувшись, Павел посмотрел на нее. — Возьмите себя в руки. Взяли?

— Взяла, а что? — Покачала головой. — Павел, в чем дело?

— Рита мертва, ее убили.

— О господи… Убили?

— Да. Вы должны сейчас позвонить в милицию, назвать адрес Риты и сказать, чтобы туда выслали наряд. Звонить должны вы, потому что мужской голос может навести на ненужные догадки.

Некоторое время Лина смотрела в какую-то известную только ей точку за его спиной. Наконец кивнула:

— Хорошо. А что им сказать?

— Скажите, вы были в этом доме в гостях и, когда уходили, услышали за дверью квартиры номер двадцать три женские крики. Вам показалось, что это были просьбы о помощи. Если спросят, кто вы такая, скажите, вас зовут Маша, а фамилию им знать не обязательно. И тут же отключите связь.

— Хорошо. — Помолчала. — Позвонить по мобильнику?

— Да. — Протянул мобильник. — Наберите 02 и скажите, у вас есть сообщение. Говорите коротко, не больше минуты. Сначала скажите, пусть запишут адрес. И только после этого говорите все остальное. Давайте.

Набрав 02, Лина сказала:

— Запишите, пожалуйста, адрес: Новая Басманная, дом тридцать семь, квартира двадцать три. Нет, вы, пожалуйста, запишите адрес. Записали? Случилось то, что я только что возвращалась из гостей и слышала за дверью этой квартиры страшные женские крики. Женщина просила о помощи. Пожалуйста, вышлите туда кого-нибудь. Меня зовут Маша, а фамилию вам знать не обязательно. Вышлите туда милицию, там что-то страшное происходит. — Отключила связь. — Я все правильно сказала?

— Все правильно, — подтвердил Павел. — А вот теперь вы должны взять себя в руки. Я покажу вам фото мертвой женщины, скорее всего, тети Риты, и вы скажете, она ли это. Как, сможете?

— Постараюсь.

Он показал фото мертвой женщины с заклеенным ртом. Вглядевшись, Лина шмыгнула носом:

— Да, это она. Она, тетя Рита.

— Мы должны были это проверить. — Убрал фото. — А теперь позвоните тете Насте.

— Тете Насте? Сейчас… — Набрав номер, прислушалась к гудкам. — Что ей сказать?

— Скажите, мы должны с ней как-то встретиться. Спросите, можем ли мы подъехать к ее дому и забрать ее. Про Риту пока ничего не говорите.

— Понятно. — Подержав трубку у уха около минуты, покачала головой: — Никто не берет трубку.

— Плохо. Боюсь, с тетей Настей случилось то же, что с Ритой.

— Д-да?

— Боюсь, что да.

Вдруг Лина заплакала. Она сидела, пригнувшись, закрыв лицо руками, вздрагивая всем телом.

Встретив взгляд Джона, Павел покачал головой: лучше пока ее не трогать.

Перестав плакать, Лина достала платок. Долго сидела, вытирая слезы, сморкаясь и приходя в себя.

Выждав, Павел спросил:

— Лина, вы можете предположить, где тетя Настя могла спрятать вашу бабушку?

— Не знаю. Тетя Настя сказала только, что она спрятала бабушку, и все. Может, они в Дубках? На Сенеже?

— Это там, где живут родственники тети Насти?

— Да, это такой небольшой поселок, у самого берега озера.

— Где именно на Сенеже находится этот поселок?

— С другой стороны от Солнечногорска.

— Покажете дорогу?

— Да. Дорога простая, по Ленинградке, у Солнечногорска свернуть налево. А там я покажу.

Глава 23

Проскочив после Речного вокзала городскую черту, они около часа ехали по тесно забитому машинами Ленинградскому шоссе. Затем, сделав возле указателя «Солнечногорск» сложный разворот, свернули налево и вскоре выехали к озеру.

После промелькнувшего мимо указателя «Дубки» Лина сказала:

— Павел, сейчас будет поворот направо.

— Понял… — Повернув направо, Павел резко сбавил ход. — Вижу какую-то тропинку. На нее?

— Да, на нее.

Свернув на однорядную грунтовую дорогу, он повел «фольксваген» на малой скорости. Среди густой поросли деревьев и кустарника дорога то и дело меняла направление. Единственной приметой, подтверждавшей, что они едут по поселку, были изредка выглядывавшие из-за деревьев аккуратные домики. Путь освещали редкие фонари.

— Все, приехали, вот здесь, — сказала Лина. — Это дом Любы, сестры тети Насти.

Павел остановил машину и тут же понял: в кустах рядом с дорогой кто-то есть. Выключив мотор, прислушался.

Выйдя из кустов, высокий парень с двуствольным ружьем навел стволы на «фольксваген»:

— Стой, ни с места! Кто такие?

По взгляду парня было ясно: шутить он не будет.

— Господи… — сказала Лина. — Андрюша, ты? Парень долго вглядывался в нее. Наконец, опустив ружье, сказал:

— Лина… Не обознался?

— Не обознался. Тетя Люба дома?

— Дома.

— Это Андрюша, сын тети Любы. — Лина вышла из машины. — Я схожу поговорю с тетей Любой, подождите.

Пока Лины не было, Павел позвонил Радичу:

— Сергей Петрович, вам доводилось слышать о двух деловых, которых зовут Барик и Поня?

— Доводилось. Это Барченко и Панкратьев, известные беспредельшики и отморозки.

— Они состоят в какой-то группировке?

— Нет, они работают по заказу. А что с ними?

— Только что они убили женщину на Новой Басманной. По моим понятиям, их должны были взять, узнайте в МУРе, что там с ними. В смысле, взяли их или нет. Я вам позвоню позже, и вы мне расскажете, что и как.

— Понял, договорились.

Когда Лина подошла к машине, на ее лице были слезы.

— Не обращайте внимания, это я от счастья плачу. Бабушка жива, и тетя Настя тоже жива, они здесь. Давайте выходите.

На веранде, за которой были видны камыши и озеро, стояли три женщины. Одна из них, с крупными чертами лица и ярко-голубыми глазами, была явно моложе двух других; на ней был видавший виды ватник, голову укрывал туго повязанный шерстяной платок.

Вторая женщина была на нее похожа, но выглядела старше лет на двадцать. Она тоже была в ватнике, но платка не было, светлые волосы были туго забраны назад и собраны в узел.

Третья женщина, выглядевшая старше всех, явно была городской жительницей. На ней была длинная вязаная кофта и теплая юбка, левая рука была на перевязи. Ее лицо, покрытое сетью мелких морщин, когда-то наверняка было красивым.

— Вот, это мои друзья, — сказала Лина. — Это Джон, а это Павел.

Самая старшая улыбнулась:

— Лариса Александровна Князева.

— Меня можете звать просто Люба, я Настина сестра, — представилась та, что выглядела моложе всех.

Женщина с забранными назад волосами чуть наклонила голову.

— Анастасия Евгеньевна, она же тетя Настя. Лора, тебе вообще нехорошо стоять на ветру, прошла бы ты в дом. — Тетя Настя подождала, пока Лариса Александровна, Люба и Лина уйдут. — Лина сказала, Риту Корякину убили?

— Да, ее убили, — подтвердил Павел.

— Вообще, что там произошло?

— Маргарита Петровна была привязана веревками к стулу, ее рот был заклеен лентой. Видимо, ее хотели пытать, но нам с Джоном показалась, она умерла сама. Это мог быть инсульт или инфаркт.

— Какие же негодяи… Какие негодяи… — Вздохнула. — Ладно, Риту уже не вернешь, что делать. Лариса Александровна хотела с вами поговорить, пройдите сначала к ней. Только у меня большая просьба: про Риту ей пока не говорите. Потом мы ей все расскажем, но пока не говорите, ладно? Она сейчас не в том состоянии.

— Хорошо.

— После того как вы поговорите, мы поужинаем, и вы останетесь на ночь. У нас тут места много, разместимся все. Идемте.

В комнате Ларисы Александровны стояла большая кровать, два стула и кресло. После того как они сели, хозяйка комнаты улыбнулась:

— Я хотела бы многое у вас узнать, молодые люди. Но, как я понимаю, и вы хотите что-то узнать.

— Да, Лариса Александровна, хотим, — сказал Павел. — Мы хотели бы знать, кто и как на вас напал. Как вообще все это произошло?

— Как… — Расправила полу халата. — Да как-то неожиданно. Я шла из магазина, несла тяжелую сумку… Было около двух дня… Подхожу к своему парадному, и знаете — вдруг слышу такие частые шлепки. Частые, частые. Сначала я даже не поняла, что это такое. Такие, знаете, звуки, будто горох сыплется. «Плюх-плюх-плюх». Потом меня вдруг что-то ударило в левое плечо и в левый бок. Я выронила сумку и только тут поняла, что по мне стреляют. Обернулась и увидела, как какой-то человек высунулся из машины, которая стоит у тротуара, и стреляет по мне. Знаете, как-то задним умом я сразу вдруг поняла: я не должна входить в подъезд. Надо бежать куда-то в сторону. Ну и я бросилась к воротам и вбежала в наш двор.

— Они продолжали стрелять?

— Да, они продолжали стрелять. Правда, звук выстрелов был какой-то тихий.

— Они стреляли с глушителями.

— Наверное. Я вбежала во двор и спряталась за мусорными ящиками. Двор у нас большой, там в это время было много народу, играли дети. И у меня все время была одна мысль: если они начнут меня искать и станут стрелять, они перестреляют всех детей. И тут я их увидела.

— Тех, кто стрелял?

— Да, тех, кто стрелял. Их было двое, один высокий, другой маленький.

— Как они были одеты, не помните?

— Отлично помню. На высоком был синий спортивный костюм, на маленьком — желтая куртка и черные брюки. Совсем молодые парни.

— Вы бы узнали их, если бы вам показали их фотографии?

— Думаю, что узнала бы.

— Что было дальше?

— Дальше я поняла, что они будут меня убивать. Они переглянулись, высокий что-то сказал маленькому. После этого они разделились: высокий остался у ворот, а маленький пошел в глубь двора, к детской игровой площадке. Ну и знаете… Я поняла: пришла моя смерть. Подумала о всех близких, о Лине. И знаете… Меня спас родной дом. Я вдруг вспомнила, что, когда я еще была маленькой, мы, дети, нарочно делали так, что одна доска в заборе отодвигалась и можно было незаметно пролезать в щель. И я вдруг подумала: что, если и сейчас дети так делают? Обернулась, тронула несколько досок, и одна отодвинулась. Посмотрела, вижу, высокий, который у ворот, в мою сторону не смотрит. Ну и я тут же проскользнула в эту щель. Попала в еще один двор, побежала по задворкам, которые знаю с детства. Потом из телефона-автомата позвонила Насте. — Вздохнула. — Ну вот, и сижу сейчас здесь, боюсь вылезти.

— Вы можете описать машину, из которой они стреляли?

— Да. Она была примерно такого же типа, как ваша. Темно-зеленая.

— Вы можете предположить, почему эти люди на вас напали?

— Предположить… Да какие тут могут быть предположения. Денег у меня нет, драгоценностей тоже, я простая пенсионерка. Просто совершенно не понимаю, чем я им помешала.

— Вы никогда не слышали такую фамилию — Кирьяков? Кирьяков Георгий Алексеевич?

— Кирьяков? Нет, никогда такой фамилии не слышала. Павел вдруг подумал о Фреде Луксмане. Двадцать лет назад, когда Фред Луксман последний раз был в Москве, Лариса Александровна была сравнительно молодой женщиной. Она не знает Косого, но почему бы не спросить у нее, знает ли она Фреда Луксмана, который нанял Кирьякова разыскать какую-то свою родственницу.

— Скажите, вам, случайно, ничего не говорит имя Фред Луксман?

Отведя взгляд в сторону, Лариса Александровна переспросила, явно наигрывая:

— Как, как? Фред Лукус?

Врать-то она не умеет, подумал Павел. Помедлив, сказал:

— Фред Луксман. Американец.

— Фред Луксман… — Бабушка Лины посмотрела на него в упор. В ее взгляде была какая-то странная решимость. Сказала тихо и твердо: — Нет. Я никогда не слышала этого имени.

— Вы уверены, что не слышали?

— Уверена. Павел, а собственно, почему вы спрашиваете меня о нем?

— Лариса Александровна, я спрашиваю вас о нем, потому что это один из наших клиентов. Нам известно, что примерно двадцать с лишним лет тому назад Фред Луксман совершил несколько деловых поездок в Москву, и я подумал — ведь вы вполне могли его знать.

— Нет, я никогда такого не знала. И вообще, молодые люди, знаете, если честно — я немножко устала. Может, потом мы еще поговорим, но сейчас я устала.

Подумал: она наверняка знает Фреда Луксмана. Знает, но почему-то не хочет об этом говорить. Встав, развел руками:

— Лариса Александровна, ради бога, извините. Мы, наверное, вас заговорили. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Джон встал вслед за ним.

— Насчет спокойной ночи вы рано. — Лариса Александровна улыбнулась. — Мы сейчас будем ужинать, хотите, подождите в любой комнате. Можете подождать и у озера, сейчас тепло.

— Мы подождем у озера, — сказал Павел. — Подышим воздухом.

Выйдя вместе с Джоном на крыльцо, Павел прислушался к шуму камышей. Небо было чистым, звездным, с озера шел легкий ветерок.

Остановившись рядом, Джон сказал негромко:

— Пол, мне почему-то кажется, она знает Луксмана.

— Мне тоже кажется, что знает. Вообще, ты когда-нибудь разговаривал с Линой на эту тему?

— Нет, никогда.

Скрипнула дверь, они обернулись — это была Лина.

— Ну что, поговорили с бабушкой?

— Поговорили, — сказал Павел. — Теперь ясно, ее обстреляли те же самые люди, которые убили Маргариту Петровну. Лина, я хотел спросить — вы не знаете, бабушка могла быть знакома с Фредом Луксманом?

Лина посмотрела на него в упор:

— Павел, вы что? Откуда моя бабушка может знать Фреда Луксмана?

— Ну мало ли.

— Павел… Так спросите об этом у самой бабушки.

— Мы с Джоном спросили. И она сказала, что никакого Фреда Луксмана не знает.

— Значит, она в самом деле его не знает. Я знаю бабушку, она никогда никого не обманывает.

— Лина, бывают же ситуации. Фред Луксман сказал нам с Джоном, что около двадцати лет назад он был в Москве. Причем несколько раз.

— Был, ну и что?

— Ваша бабушка была в то время сравнительно молодой.

— Павел, если вы думаете, что у нее мог быть с Фредом Луксманом роман — это абсолютно исключено. В то время еще был жив дедушка, изменить ему бабушка никак не могла, она его страшно любила. Я же помню все это. Нет, Луксмана она не могла знать никак. И идемте ужинать.

Глава 24

Утром, выйдя к озеру, Павел прошел по деревянным мосткам через камыши к чистой воде. Достав телефон, набрал номер Радича:

— Сергей Петрович, это я. Узнали что-нибудь насчет Барченко и Панкратьева?

— Узнал, их взяли, сейчас они в Бутырском СИЗО.

— Спасибо и счастливо, мы еще свяжемся. Тут же набрал один из номеров МУРа.

— Уголовный розыск слушает, — сказал мужской голос.

— Привет, начальник. С кем я вообще базарю?

— С вами говорит старший лейтенант Котов. С кем я говорю?

— Это не важно. Слушай, старший лейтенант Котов, я иду в признанку, мне нужен капитан или майор… Секешь, что такое признанка?

— Да, я понимаю, что такое чистосердечное признание.

— Ага, секешь… Значит, давай мне капитана или майора…

Помедлив, голос сказал:

— Хорошо, подождите.

Примерно через полминуты Павел услышал другой голос:

— С вами говорит капитан Шавырин, что вы хотите?

— Рад слышать, гражданин начальник. Так вот, капитан, думаю, ты слышал, вчера на Новой Басманной завалили колченогую? Твоя контора, я слышал, замела двоих, так вот, я был там третьим.

— Кто именно вы? Представьтесь.

— Обойдешься, скажу только, что я залетный. Со мной были Поня и Барик. Знаешь Поню и Барика? Ну, Панкратьева и Барченко?

— Да, я знаю Панкратьева и Барченко.

— Рад, что ты их знаешь. Так вот, Поня и Барик поступили западло, старуха ушла налево, а мы так не договаривались. Мне пришлось сделать им плохо и свалить.

— В чем выразилось, что они поступили с вами, как вы выражаетесь, западло?

— В том, что Косой сказал, мы из этой колченогой должны выбить кое-что. А потом уже можно будет ее мочить.

— Косой?

— Да, ты правильно понял, начальник. Косой, он же Кирьяков Георгий.

— Давайте уточним. Кирьяков дал вам указание убить эту женщину?

— Дал, нам троим, мне, Поне и Барику. Но колченогая сначала должна была расколоться, а уже потом мы должны были ее мочить. Но эти лохи сделали это раньше. Косой также заказывал мне, Поне и Барику другую колченогую, но она вовремя сделала ноги. А у этой старухи мы с Поней и Бариком хотели узнать, куда делась та колченогая, и потом замочить, так эти фраера ее кокнули, пока она еще не раскололась, и сломали мне всю игру. Поэтому я и вложил их тебе, просек, начальник?

— Просек, просек… Вторая жертва, или, как вы ее называете, колченогая, у нее есть имя?

— Имя-отчество не знаю, фамилия ее Князева. Я ее видел в списке квартир. Там написано — квартира пятьдесят шесть, Князева Л.А.

— А номер дома какой?

— Новая Басманная, дом восемнадцать. Мы из шпалеров в нее популяли немного, но она верткая оказалась, слиняла.

— Вы говорите, Кирьяков дал вам поручение ее убить?

— Да, Косой нам ее заказал. Так вот, начальник, мой тебе совет — проследи за малявами, которые Поня и Барик, я это точно знаю, будут теперь слать на волю. Они, как только узнают, что я их сдал, верняк будут их слать. Запомни это. На этом ты их возьмешь точняк. И еще одно запомни: я тебе, начальник, очень помог. — Не дожидаясь ответа, отключил связь. Спрятав мобильник, огляделся.

У дальнего конца мостков к причалу были привязаны три лодки; небольшие волны с белыми гребешками пены слабо накатывались на причал, и лодки изредка ударялись бортами о доски. Над поверхностью озера летали чайки, в камышах покрякивали утки, на середине озера застыла небольшая льдина, оставшаяся после ледохода.

Услышав сзади шаги, обернулся.

Это был Джон; подойдя, он остановился, оглядывая озеро. Потянувшись, вздохнул:

— Лед еще не сошел, хотя март.

— Так и должно быть, это север. Джон, знаешь, мы обязательно должны еще раз поговорить с Ларисой Александровной.

— Должны. Если она признается, что была знакома с Фредом Луксманом, — за этим может стоять многое. Но если честно, я не уверен, что она признается.

— Но поговорить с ней мы все равно должны.

Сзади раздался звук шагов, это была тетя Настя; подойдя к ближней к берегу лодке, женщина присела, что-то поправляя на корме.

Понаблюдав за ней, Джон сказал:

— Я правильно понимаю, они с Ларисой Александровной ближайшие подруги?

— Да, ты правильно понимаешь.

— Может, спросим насчет Фреда Луксмана у нее?

— Давай спросим, почему нет.

Когда они подошли, тетя Настя встала, вытерла руки ветошью, посмотрела на Павла:

— Гуляете?

— Да, вот гуляем, смотрим на озеро. Анастасия Евгеньевна, мы хотели с вами кое-что обсудить.

— Да? — Пригнувшись, положила ветошь в лодку. — Хорошо, давайте обсудим.

— Разговор очень серьезный, вы должны отчетливо понять: сейчас вокруг Ларисы Александровны и Лины ходит смерть. Вы понимаете это?

— Ну… Конечно, понимаю, чего ж тут не понять. Но что я могу поделать?

— Сейчас объясню. Вы что-нибудь слышали о таком Фреде Луксмане?

Вопрос повис в воздухе; женщина, ничего не отвечая, стояла, разглядывая озеро.

— Значит, слышали, — сказал Павел. — Вчера мы с Джоном спросили у Ларисы Александровны, знает ли она Фреда Луксмана, и она ответила, что не знает. Так вот, Анастасия Евгеньевна, я почти на сто процентов уверен, что смерть, которая ходит вокруг Ларисы Александровны и Лины, как-то связана с Фредом Луксманом. И если вы хотите эту смерть отвести, вы должны сказать нам, была ли Лариса Александровна знакома с Фредом Луксманом или нет.

Тетя Настя долго смотрела на лодку, борт которой изредка постукивал о причал. Наконец произнесла тихо:

— Да, она была с ним знакома, но об этом вам нужно поговорить с самой Лорой.

— Но мы уже с ней говорили, — сказал Джон. — Она сказала, что не знает Фреда Луксмана.

— Поговорите еще. Я не могу вам ничего рассказать про Фреда, это не моя тайна.

— Не ваша?

— Нет, не моя. Лора дала обещание дочери, что Лина никогда не узнает о Фреде Луксмане, поэтому она вам ничего и не сказала. Но если она поймет, что от этого зависит жизнь Лины, я думаю, она расскажет.

Когда они вошли в комнату, Лариса Александровна сидела в кресле. На ней был домашний халат, из-под опущенного рукава выглядывала перевязанная левая рука.

— Доброе утро, молодые люди. — Сделав жест здоровой рукой, показала в сторону дивана. — Садитесь, не стойте.

Подождав, пока они сядут, улыбнулась:

— Вижу, у вас какое-то дело ко мне. Я угадала?

— Угадали, — сказал Павел. — Мы хотели бы кое-что уточнить.

— Пожалуйста, уточняйте. Но если вы хотите вернуться к вчерашнему разговору, боюсь, я ничего не смогу к нему добавить.

— Лариса Александровна… — начал было Джон, но Павел тронул его за плечо:

— Джон, позволь мне. Лариса Александровна, вы знаете, что случилось с Маргаритой Петровной Корякиной?

— С Ритой? — Бабушка Лины напряженно всмотрелась в него. — Нет. А что с ней случилось?

— Она мертва.

— Мертва? Вы… — Ее губы как-то беспомощно, по-старчески затряслись. — Вы не шутите?

— Нет. Ее убили те же люди, которые стреляли в вас. В ее собственной квартире.

Закрыв лицо здоровой рукой, Лариса Александровна отвернулась. Она что-то шептала сквозь слезы, и услышать этот шепот Павел смог, лишь пригнувшись к ней:

— Господи… Рита умерла… А вы мне ничего не сказали… Не сказали… О господи… Это же… Это же… Это же моя Рита… Моя Рита…

Больше он ничего не услышал, ее слова перешли в совсем уже неясный шепот и всхлипывания. Выждав, пока она успокоится, сказал:

— Лариса Александровна, мы пытались скрыть от вас правду, чтобы зря не волновать вас. Мы ошиблись, но ведь ошибаетесь и вы, когда пытаетесь скрыть от нас правду.

Достав из кармана платок, Лариса Александровна вытерла слезы. Вздохнув, повернулась:

— Какую это правду я от вас скрываю?

— Не знаю какую, но скрываете. Лариса Александровна, мы понимаем, что-то заставляет вас не быть с нами до конца откровенной.

— О господи… — Снова закрыла лицо рукой. Прошептала: — Павел, чего вы от меня хотите?

Подождав, пока она отнимет руку, Павел сказал:

— Мы хотим, чтобы вы рассказали нам правду о Фреде Луксмане, которого вы точно знаете.

— Узнав эту правду, мы сможем оградить от опасности вас и Лину, — добавил Джон. — Больше того, мы сможем вообще покончить с этой опасностью. Вы понимаете это?

В комнате наступила тишина. Когда Лариса Александровна наконец заговорила, ее голос звучал тихо и ровно:

— Хорошо. Хорошо, я расскажу вам, в чем дело. Вчера я действительно обманула вас. Но сделала я это потому, что дала обещание дочери никогда никому об этом не говорить. Особенно… Особенно Лине.

— Не говорить о чем? — спросил Павел.

— О том, что на самом деле она не Лина Гжибовская, а Лина Луксман.

Павлу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное; за это время он успел изучить застывшее лицо Джона и услышать за окном слабое мяуканье чаек. То, что ему сказала пожилая дама, требовало подтверждения, и он спросил:

— Что, Лина на самом деле не Гжибовская, а Луксман?

— Да, она на самом деле не Гжибовская, а Луксман.

— Но почему вы не хотели об этом говорить?

— Господи, Павел… И вы, Джон… Это долгая история.

— Ну и ну. — Наконец-то вступивший в разговор Джон помахал ладонью перед лбом, будто отгоняя мошку. — Ну и дела. — Посмотрел на Ларису Александровну. — Может, расскажете, как все было?

— Что уж теперь. — Поправила рукав своего халата. — Расскажу.

Прошло, однако, еще некоторое время, понадобившееся Ларисе Александровне для того, чтобы посидеть, встряхивая головой и разглаживая полы халата. Наконец она сказала:

— Это было давно, очень давно. Мне тогда было тридцать семь лет, а Лене, моей дочери, девятнадцать. Фред Луксман часто приезжал в Москву, очень часто. Он как-то сказал мне, что одна из его бабушек была русской, поэтому он и любит сюда приезжать. Ну и… — Снова несколько раз встряхнула головой, не замечая этого. — Все началось именно тогда. Мы сидели с Леной в Коломенском, в летнем кафе. Фред прислал нам цветы, потом подсел. И стал ухаживать за Леной.

— За Леной, то есть за вашей дочерью? — спросил Павел.

— Да. Ему тогда было чуть больше пятидесяти, но он выглядел гораздо моложе. Он был очень элегантным. Все знали, что он американский миллионер, о нем писали все московские газеты. Ну и… Он вообще умел ухаживать. В общем, у них с Леной начался роман. Он довольно неплохо знает русский, ну и… — Вздохнула. — Честно говоря, я этот роман всячески поддерживала. Сами понимаете, такой завидный жених. Я спала и видела, что Лена выйдет за него замуж. Но потом… — Лариса Александровна замолчала.

— Да, потом? — напомнил Павел.

— Видите ли, Лена была вся в меня. Она была очень требовательная барышня. Ну и в какой-то момент ей показалось, что Фред относится к ней поверхностно. Конечно, он делал ей дорогие подарки, помню, он подарил ей безумно дорогое бриллиантовое ожерелье, бриллиантовые кольца, серьги. Да и просто давал ей деньги. Но почему-то предложения тогда он ей так и не сделал. Ну и… Короче говоря, когда Фред уехал в Нью-Йорк, Лена встретила Сергея. Сережу Гжибовского.

— Кто это? — спросил Павел.

— Сережа… Впрочем, всего не объяснишь. Он был очень талантливым русским художником, просто очень. Сейчас, через семь лет после его смерти, несколько его картин купила Третьяковка. Да и вообще, он был блестящим человеком. Его приглашали делать декорации в Большом, в Мариинке, а потом, уже перед самой смертью, он расписал задник Миланской оперы. В общем, Лена влюбилась в него без памяти. Но к этому времени она была уже на втором месяце беременности от Фреда. Мы с ней часто говорили об этом, и она сказала, что хочет оставить ребенка. Она знала, что сможет убедить Сергея, что это его ребенок. И она его убедила. Но при этом она записала Лину на свою фамилию, Князева. Она ведь и сама оставила себе фамилию Князева, когда вышла замуж за Сережу. — Прикрыла рукой лицо. — Но потом… Господи, кто мог знать, что это все случится.

— Что именно? — спросил Павел.

— Да просто… Просто это и предположить никто не мог. Лине тогда было три года, Лена сидела с ней во дворе, возле песочницы. И вдруг рядом с ней сел Фред. Представляете, он специально прилетел к ней из Нью-Йорка. Стал объясняться в любви, сказал, что не может ее забыть. При этом еще так совпало, что Сергей в это время был в Италии, там выставлялись его картины. И главное, когда Фред увидел Лину, крошку совсем, он сразу же сказал: это моя дочь. Я вижу, говорит, что это моя дочь, она похожа на мою мать, ее бабушку. Ну и он стал уговаривать Лену, чтобы она вышла за него замуж. Он не знал, что она уже замужем, она от него это скрыла. Она боялась, что из-за Фреда у нее будут неприятности с Сергеем, и ничего Фреду не сказала. Так вот, Фред, когда Лена отказалась выйти за него замуж, стал приходить каждый день и умолять, чтобы она отдала ему дочь. Обещал дать ей за это несколько миллионов долларов. Лена, конечно, отказалась отдать Лину. И тогда Фред сказал: «Я отберу ее у тебя. Найму лучших адвокатов и отберу». Ну и, когда он уехал, мы с Леной начали лихорадочно решать, что нам делать. Тут еще одна наша знакомая, из ЗАГСа, сказала, что Фред перед отъездом был несколько раз у нее, уговаривал дать ему копию свидетельства о рождении Лины и в конце концов получил эту копию. За взятку, конечно. В этом свидетельстве Полиночка была записана как Князева. Ну и, когда Лена узнала об этом, она решила сделать так, чтобы Полиночка стала Линой Гжибовской. И сама взяла фамилию Гжибовская. Естественно, после этого в ЗАГСе лежало уже другое свидетельство о рождении, где Полина была записана как Лина Гжибовская. После этого Лена начала скрываться от Фреда, несколько раз специально меняла квартиру. Так, представляете, Фред не успокоился.

— Не успокоился? — переспросил Павел.

— Нет. Он несколько раз после этого специально приезжал в Москву, чтобы найти дочь. Он даже дал объявление в газеты, что ищет свою дочь, Полину Князеву, семи лет. Но он ее так и не нашел, потому что Полины Князевой уже не было, а была Лина Гжибовская.

— Подождите, Лариса Александровна. Почему Полину Князеву? Ведь ваша внучка — Лина?

— Полное имя моей внучки Полина. Так ее назвали, и такое имя ей дали при крещении. Моя дочь всегда звала ее Поля, а мне больше нравилось звать ее Лина, и я звала ее Линой с самого начала. Ясно, когда Лина получила американское гражданство, она все документы оформила как Лина Гжибовски.

— Понятно. О втором сокращении Луксман не знал?

— Нет. Фреду было известно только имя Поля, Полина. А Лене, моей дочери, удалось так запутать следы, что он так и не нашел ее новую квартиру. Ну и, естественно, не нашел Лину. Вот такая история. Лина выросла, ну а потом… Потом Сережа умер. Первым.

— Извините, Лариса Александровна, я не очень понял, — сказал Павел. — Как понять «первым»?

— Понять это надо так, что у Лены обнаружили лейкемию. Она это скрывала, но Сергей каким-то образом об этом узнал. И начал пить. Когда же и это перестало помогать, начал принимать транквилизаторы. И однажды так напринимался, что его нашли в мастерской мертвым. Ну а Лена… Дни Лены к тому времени были уже сочтены. Она умерла вскоре после Сергея. Лине к этому времени было уже девятнадцать. Вообще, она ведь с одиннадцати лет жила у меня.

— Почему?

— Так получилось, Лене так было удобнее, да и Сереже тоже. Так что вырастила Лину я. — Грустно усмехнулась. — Ну вот, а теперь мы остались с ней вдвоем. Вот и вся история, молодые люди.

Павел смотрел на Ларису Александровну, пытаясь осмыслить то, что услышал. Наконец сказал:

— Лариса Александровна, у вас есть какие-то документальные подтверждения, что Лина — дочь Фреда Луксмана?

— Никаких особенных документальных подтверждений этому у меня нет. У меня только сохранилась копия старой метрики, где Лина записана как Полина Князева. Да еще есть вырезки из двух газет, где напечатано интервью с Фредом, в котором он говорит, что ищет свою дочь, и объявление, что он разыскивает свою дочь Полю Князеву, семи лет. Это все.

— Где находятся эта метрика и эти вырезки?

— У меня дома, на Новой Басманной.

— Скажите, а у вас есть фотографии маленькой Лины?

— Конечно. У меня очень много ее фотографий, самых разных. Мы ее фотографировали каждый год, причем несколько раз.

— Эти фотографии у вас тоже дома?

— Да, конечно. Там у меня несколько альбомов.

— Мы могли бы вместе с вами поехать сейчас в Москву, чтобы посмотреть эти документы и фотографии?

— Почему нет, могли бы. Только знаете, не говорите пока об этом Лине, я должна ее подготовить.

Глава 25

Коммодор Вине Вильяме, начальник одного из отделов нью-йоркского отделения ФБР, был худ и жилист, у него был маленький нос и тяжелые седые брови, из-под которых изредка выглядывали глаза свинцового цвета; взгляд этих глаз был ускользающим, жестко-недоверчивым.

Когда коммодор увидел, что в двери, держа в руке тонкую бумажную папку, стоит спецагент Весли Чамберс, он нахмурился. Открыть дверь его кабинета без предварительного звонка было грубым нарушением распорядка, делать это разрешалось лишь в особых случаях.

— Что-нибудь срочное? — спросил Вильяме.

— Да, сэр, вопрос касается Джовани.

— Джовани?

— Совершенно верно, сэр, Джовани. Этот Джовани упоминался в разговоре Джорджа Кирьята, который записал Молчанов. Диск с записью разговора нам передал Джон Лейтнер, помните?

— Помню. И что этот Джовани?

— Я могу пройти в кабинет?

— Весли, да, конечно, проходите. Прошу, садитесь. Подойдя к креслу у стола, Весли сел. Прямой нос и светлая кожа Чамберса говорили о его европейских корнях, толстые губы, глаза навыкат и вьющиеся волосы — об африканских. Осторожно положив папку на край стола, спецагент сказал:

— Я провел исследование, сейчас точно установлено, что Джовани из гавани, о котором упомянул Кирьят, в Майами только один. Это Джовани Пальюччи, которому сейчас принадлежит небольшая гавань для катеров и яхт на Ки-Бискейне.

— Ага. — Вильяме отложил в сторону компьютерные распечатки. — И что дальше?

— Сэр, детали и подробности есть в этой папке, поэтому при рассказе я их опущу. Джовани Пальюччи был владельцем гавани для катеров и яхт в Хэмптон-Бее, Лонг-Айленд, однако фактически ему подчинялись все гавани Лонг-Айленда и восточного Бруклина.

Помедлив, коммодор нехотя отодвинул бумаги.

— Все гавани Лонг-Айленда и восточного Бруклина… То есть, как я понимаю, он был связан с мафией?

— Да. Думаю, объяснять, сколько приносят людям в портах Лонг-Айленда одни только наркотики, контрабанда и нелегалы, не нужно.

— Не нужно.

— Так вот, две недели назад Пальюччи все это бросил и перебрался в Майами, став владельцем небольшой гавани на Ки-Бискейне. Живет он сейчас тоже на Ки-Бискейне, где купил дом. Таким образом, он вдруг, в один день, отдал почему-то весь свой промысел другому, поскольку снимать пенки со всего этого самому, находясь в Майами, невозможно.

— Почему он это сделал?

— Сэр… — Пошевелив пальцами, Чамберс положил ладонь на стол и некоторое время рассматривал ее с каменным лицом. — Сэр, ответа на этот вопрос пока нет. Самое любопытное: накануне дня, когда Пальюччи оставил Лонг-Айленд, Службой береговой охраны в океане был обнаружен катер, на борту которого находился связанный по рукам и ногам Джордж Кирьят. Вы помните, как все произошло?

— Помню. На корме катера лежали два трупа, а Кирьята нашли в форпике.

— Совершенно верно. По нашей прежней версии, это были два трупа людей ФСБ, которых, опять же по этой версии, убили свои, обнаружив, что к ним приближается корабль береговой охраны. Таким образом, похитители, как мы считали, добровольно отказались от попытки похищения Кирьята. Но теперь я в этой версии сильно сомневаюсь.

— Очень интересно. — Коммодор бросил на Чамберса изучающий взгляд. — И в чем причина ваших сомнений, Весли?

— В поведении Кирьята.

— В поведении Кирьята?

— Да. — Спецагент помолчал. — В форпике на катере Кирьята нашли связанным и с заклеенным ртом. Но в соответствии с записью, сделанной Молчановым, он почему-то очень боялся, что кто-то, не важно кто, найдет некоего Джовани из гавани. Чего он боялся? Чего такого особенного мог сказать кому бы то ни было Джовани из гавани, который исчез сразу после того, как на катере нашли связанного Кирьята?

— Весли, подождите, дайте мне проследить всю цепь. Вы считаете, похищение фалыпак?

— Нет, я так не считаю. Установлено, что убитые, снабженные поддельными документами, несколько месяцев жили в доме во Флатбуше и вели за Кирьятом постоянную слежку. Вряд ли Кирьят стал бы все это имитировать, да еще потом убивать своих людей. Это безусловно не фалыпак.

— Тогда что это?

— Сэр, чтобы узнать, что это, выход один — узнать это у самого Джовани Пальюччи.

— Так узнайте.

— Я бы с удовольствием это сделал. Но, сэр, боюсь, по своей воле он нам этого никогда не скажет.

— Тогда что вы предлагаете?

— Я считаю, нужна операция. Причем хорошо продуманная операция.

Взяв папку, Вильяме начал просматривать лежащие в ней бумаги. Длилось это довольно долго; наконец, отложив папку в сторону, коммодор сказал:

— Хорошо, пусть будет операция.

Глава 26

«Фольксваген» Павел остановил на Поварской. Лина сидела сзади рядом с Джоном, и он обернулся:

— Лина, может, вы пока подниметесь ко мне? И подождете нас в моей квартире?

— Что, с вами я поехать не могу?

— Да, с нами вам лучше не ездить.

— Линочка, пожалуйста, будь умницей. — Лариса Александровна, сидящая рядом с Павлом, посмотрела в зеркало. — Мы едем ко мне, а я не хочу, чтобы ты появлялась возле моего дома. Там может быть опасно.

— Но, ба, тогда тебе туда тоже нельзя.

— Мне можно, потому что мне это очень нужно. Павел, вы проводите Лину?

— Да, конечно.

Поднявшись вместе с Линой на четвертый этаж, он открыл дверь своей квартиры:

— Проходите, чувствуйте себя как дома.

— Спасибо. — Войдя в квартиру, добавила: — Приезжайте скорее, я буду ждать.

Она посмотрела на него так, что он вдруг ощутил стук собственного сердца. «Черт, — подумал он, — а я ведь жалею, что она сейчас скроется за дверью. Я хочу как можно дольше быть рядом с ней».

С сожалением посмотрев на закрывшуюся дверь, спустился вниз и сел за руль.

Сейчас он должен был рассказать бабушке Лины все до конца, но как это сделать, не представлял, поэтому, сказав: «Лариса Александровна…» — замолчал.

Бабушка Лины посмотрела на него.

— Вы что-то хотели сказать?

— Хотел. — Дав газу, развернулся к Садовому кольцу. — Лариса Александровна, вы знаете, что у Фреда Луксмана был сын?

— Знаю, он от меня это не скрывал. Только почему был?

— Потому что он погиб. Его убили совсем недавно.

— Надо же… Что, этот сын был ведь сравнительно молодой?

— Сравнительно. Когда его застрелили, ему было пятьдесят два года.

— Господи, в самом расцвете лет. Я забыла, как его зовут, хотя Фред мне говорил.

— Его звали Кеннет.

— Да, теперь вспомнила, Кеннет. И кто же его застрелил?

— Лариса Александровна, приготовьтесь. Возьмите себя в руки.

— Павел, вы меня так готовите, будто собираетесь открыть какую-то ужасную тайну. Хорошо, я приготовилась. Кто?

— Лина.

Повернувшись, Лариса Александровна посмотрела на него в упор.

— Господи, Павел, ну что вы такое говорите? Вы что, хотите сказать, Лина застрелила сына Фреда Луксмана?

— Я хочу сказать именно это. Но застрелила она его потому, что перед этим Кеннет Луксман хотел ее задушить.

— И… И… И почему же он хотел ее задушить?

— Трудно сказать. Сейчас я почти уверен, что он находился под влиянием каких-то психотропных средств. Но я не сказал вам главного. До того, как Лина, обороняясь, вынуждена была застрелить Кеннета Луксмана, у нее с ним был длительный роман. Почти три года они жили как муж и жена.

Откинувшись на сиденье, Лариса Александровна некоторое время сидела молча. Наконец сказала тихо:

— Надеюсь, детей у них нет?

— Нет.

— О господи… Слава богу… — Сцепив пальцы, стала внимательно изучать их и в конце концов развела руки. — И давно она убила Кеннета Луксмана?

— Недавно, в начале марта.

— Теперь я понимаю… — Осторожно потрогала виски, прижала ладони к щекам, опустила. — Теперь я понимаю, почему вы меня так готовили. Такое на меня обрушить.

— Лариса Александровна, лучше сразу сказать правду. Вообще, чтобы вы знали всю правду до конца, скажу, что Лина прилетела в Москву под чужой фамилией, как Линн Венд ере.

— Линн Вендерс? Но почему?

— Потому что ее разыскивает полиция. И не только полиция, но и Интерпол. Она в бегах. Но перед законом она чиста, и рано или поздно мы это докажем.

— Рано или поздно… Но сейчас-то что делать?

— Ждать. Ждать и терпеть.

Пожилая женщина снова сделала несколько совершенно необязательных движений — потерла руку, поправила волосы, тронула брошку. Вздохнула:

— Ладно, будем ждать и терпеть. — Провела ладонью по лицу, будто отгоняя что-то. — Да-да, я помню…

— Помните что? — спросил Джон.

— Помню, как один раз Лина упомянула в письме, что у нее есть какой-то мужчина, очень богатый. Но я понятия не имела, что это Кеннет Луксман.

— Думаю, она имела в виду как раз Кеннета Луксмана.

— Получается, она жила со своим сводным братом.

— Получается, — подтвердил Павел. — Но, во-первых, она не знала, что живет с сводным братом. Во-вторых, то, что она встретилась со своим сводным братом, произошло не случайно.

— Не случайно?

— Нет. У меня нет никакого сомнения, что их свели.

— И кто же их свел?

— Их свел тот, кому Фред Луксман поручил разыскать Лину.

— Что, Фред кому-то поручил разыскать Лину?

— Да. Он поручил разыскать Лину тому самому Кирьякову, о котором я вас спрашивал. Помните?

— Помню. Но вы же сказали, этот Кирьяков — бандит?

— Это здесь он известен как бандит. А в Нью-Йорке Кирьяков известен как Джордж Кирьят, уважаемый бизнесмен.

— Значит, Фред все эти годы разыскивал Лину?

— Да. Кирьяков, конечно, давно разыскал Лину и давно знал, что она и есть Полина Князева, но скрыл это от Луксмана. Скрыл, потому что надеялся, прикрываясь Линой, провернуть дело, которое сулило ему миллиардную прибыль. Интересно, что он почти уже провернул его.

— О господи… И что же это за дело?

— Лариса Александровна, мы еще немало будем об этом говорить, но давайте пока это отложим. Думаю, теперь вам ясно, почему Кирьяков с такой методичностью хочет убить Лину и вас?

— Ну… да. Лина ведь наследница.

— Единственная наследница, причем наследница миллиардного состояния. А вы — единственный человек, который может это подтвердить.

Выехав на Новую Басманную, Павел почти сразу остановил машину у тротуара.

— Подъезжать к дому опасно, там может быть засада. Лариса Александровна, вы должны дать мне ключи от своей квартиры. Я войду в нее первым, а Джон пока побудет с вами.

— Хорошо. — Открыв сумочку, протянула ключи: — Вот.

Спрятав ключи, Павел вышел из машины. Пригнулся:

— Джон, распорядок тот же. Я проверяю дом и квартиру, и если все в порядке, звоню тебе. После этого вы с Ларисой Александровной подъезжаете и поднимаетесь наверх. И звоните в дверь, ну, скажем, четыре раза.

— А если не все будет в порядке?

— Если не все будет в порядке, я все равно тебе звоню. И мы решаем, что делать.

— Хорошо.

Учитывая, что засада может ждать бабушку Лины на любом этаже, Павел решил подняться по лестнице пешком. На восьмом этаже у двери с номером 56 встал у стены, вне пределов видимости дверного глазка. Пригнувшись, внимательно осмотрел поверхность двери возле замочных скважин. Не найдя царапин, потертостей и других следов взлома, достал ключи, открыл дверь и вошел в квартиру.

Квартира состояла из двух небольших комнат, туалета, ванной и кухни. Двери в обе комнаты были широко распахнуты, и он подумал, что вряд ли люди, вставшие в засаду, оставили бы обе двери открытыми.

Убедившись, что в квартире никого нет, набрал номер Джона и сказал, что путь свободен.

Когда он впустил в квартиру Ларису Александровну и Джона, хозяйка квартиры вздохнула, показывая стопку писем и газет, которую держала в руках:

— Видите, сколько корреспонденции накопилось.

— Вижу. Лариса Александровна, посмотрите, все ли в порядке в квартире.

Осмотрев обе комнаты, Лариса Александровна сообщила:

— Все на своих местах. Даже, извините, пыль.

— Значит, здесь в самом деле, кроме вас, никого не было. Лариса Александровна, вы обещали показать документы и фотографии, помните?

— Да, конечно, подождите пока на кухне. — Ушла в одну из комнат и вскоре вернулась с тремя альбомами. Открыв один, достала три бумажки. — Вот копия метрики, а это вырезки из газет «Вечерняя Москва» и «Неделя» двадцатилетней давности. А вот фото. — Положила альбомы на стол. — Посмотрите. А я пока соберу кое-какие вещи. В эту квартиру, наверное, я вернусь не скоро.

По очереди посмотрев копию метрики и вырезки из газет, а также детские фото Лины, Павел и Джон переглянулись.

— Что скажешь? — спросил Павел.

— Скажу, что эти фото и эти бумажки бесценны, если, конечно, Луксман не переменил своего отношения к дочери.

— Вряд ли он его переменит. Ему семьдесят девять, в таком возрасте отношения к детям не меняют. Тем более к единственной дочери.

Заглянув в кухню, Лариса Александровна сказала:

— Я готова.

— Лариса Александровна, возьмите с собой все ваши документы, — сказал Павел. — Вы должны будете вылететь с нами в Америку.

— С вами в Америку?

— Да. В Нью-Йорке мы должны будем все вместе прийти к Фреду Луксману, и вы подтвердите, что Лина его дочь. Как только Луксман убедится, что это так, он встанет на ее сторону, а вместе с ним на ее сторону встанут лучшие адвокаты Америки. Это гарантирует, что в деле об убийстве Кеннета Луксмана она будет оправдана.

Глава 27

Крутанув штурвал, Джовани Пальюччи, эффектный загорелый мужчина среднего возраста, подставил лицо залетающему в катер ветру. Сразу за ним лежали в шезлонгах лысый толстяк в пестрых купальных шортах и красотка-блондинка в белом бикини, уговорившие взять их на морскую прогулку. Набор удовольствий, которые они хотели получить, был обычным: посмотреть вылетающих из воды дельфинов, поплавать под водой и, если удастся, поймать хоть одного марлина. Этим промыслом, катанием туристов, Джовани давно уже не занимался, но сейчас отказать не мог: толстый фраер дал ему сразу гранд кешем, пообещав еще один гранд по возвращении. Две тысячи баксов за два часа легкой работы вполне приличный заработок, решил он, можно и потерпеть.

Выйдя в открытый залив, Джовани обернулся, и толстяк помахал ему свободной рукой — пальцы другой были сцеплены с пальцами блондинки.

— Все в порядке, сэр, — сказал Джовани. — Море что надо.

— Я вижу. — Толстяк плотоядно посмотрел на блондинку. — Как, дельфины скоро будут?

— Сэр, не волнуйтесь, скоро все будет.

— И марлины?

— Надеюсь, что и марлины.

— Что ж, тогда прогулка обещает быть отличной. Еще бы она не была отличной, подумал Джовани, тебе явно за пятьдесят, а блондинке двадцать, а то и все восемнадцать. С такой курочкой любая прогулка хороша, особенно когда ты набит деньгами.

— Смотри, котик, дельфин! — крикнула сзади блондинка. — Вон еще один! Котик, вон, вылетел, смотри!

— Вижу, — ответил толстяк. — Надо же, как высоко.

Дельфины Джовани не занимали, он смотрел на показавшийся впереди корабль береговой охраны. По привычке, оставшейся еще с Лонг-Айленда, один только вид этих кораблей вызывал у него глухую настороженность. Однако сейчас бояться было нечего, возить туристов никому не запрещено, да и катер чист. Пограничники могут остановить катер для проверки, плевать, пусть проверяют.

Корабль явно шел к ним, и Джовани на всякий случай сбавил ход. Когда они сблизились ярдов до тридцати, матрос, стоящий на баке, поднес ко рту мегафон:

— На катере, застопорите ход! Проверка! Повторяю, застопорите ход, проверка!

Местные воды считались зоной повышенной опасности, и он знал, что неподчинение будет чревато неприятностями. Что ж, значит, это будут не два часа работы, а три, плевать, он это как-нибудь переживет.

Джовани заглушил мотор, корабль тоже лег в дрейф, с него спустили надувную лодку с мотором, в которую спрыгнули два моряка с карабинами и человек в штатском.

— Что это они? — спросил сзади толстяк. — Мы же ничего не нарушаем.

— Сэр, да, мы ничего не нарушаем, но береговая охрана имеет право остановить любое плавсредство. Мы обязаны подчиниться.

— Ладно, подчинимся, что делать.

Надувная лодка подошла к катеру, один из моряков соединил борта двух судов специальной скобой, чтобы лодка и катер не разошлись.

Человек в штатском, судя по внешности мулат, сказал:

— Добрый день, я спецагент ФБР Чамберс. Кто вы такие?

— Сэр, меня зовут Джовани Пальюччи, я владелец этого катера.

— А кто с вами?

— Это туристы, я повез их посмотреть дельфинов. Мы что-то не так сделали?

— Еще не знаю. Пожалуйста, права на вождение и регистрационное удостоверение.

— Пожалуйста. — Джовани достал из кармана и протянул документы.

Внимательно просмотрев права и удостоверение, Чамберс их вернул:

— С документами все в порядке. На катере есть что-нибудь запрещенное к провозу? Наркотики, взрывчатые вещества, оружие?

— Сэр, вы что. Это прогулочный катер, на нем ничего нет, все чисто.

— Охотно верю, мистер Пальюччи, но мы должны осмотреть катер.

— Пожалуйста. Но еще раз говорю, на нем ничего нет.

— Нет — значит нет.

Чамберс сделал знак одному из моряков, и они вдвоем перешли на катер. Остановившись над парочкой, лежащей в шезлонге, спецагент спросил:

— Простите, кто вы такие?

С трудом встав с шезлонга, толстяк подал руку блондинке, которая с достоинством встала с ним рядом.

— Я Ричард Грудер, это моя подруга Нэнси Лоусон. — При этих словах блондинка ослепительно улыбнулась. — Я приехал из Филадельфии, Нэнси местная, она студентка. Я буду крайне огорчен, если наша морская прогулка сорвется.

— Не волнуйтесь, осмотр много времени не займет. — Чамберс сделал знак моряку, и тот прошел на корму.

Повернувшись, Джовани стал терпеливо наблюдать, как фед и старшина третьего класса заглядывают под сиденья, проверяют пространство под фальшбортом и простукивают борта. Толстяк и блондинка, стоя рядом, наблюдали за осмотром с явной скукой.

Попросив его подвинуться, Чамберс открыл люк и заглянул в форпик. Там лежала лишь бухта сизальского троса; приподняв ее и ничего не увидев, спецагент закрыл люк.

Тем временем старшина, проверив все сиденья на юте, решил заняться ахтерпиком. Присев, осторожно открыл люк и с явным интересом начал что-то разглядывать.

Джовани отлично знал, что его ахтерпик пуст, и поведение моряка показалось ему странным.

— Что там? — спросил Чамберс.

— Посмотрите.

Подойдя к ахтерпику, спецагент присел на корточки. Глянув вниз, перевел взгляд на Джовани:

— Мистер Пальюччи, что это?

— Не понял. Там ничего нет, что вы имеете в виду?

— Посмотрите.

Джовани подошел к ахтерпику — все дно занимали тесно уложенные прозрачные пакеты с белым порошком. Тут же вспомнил: когда толстяк и блондинка садились в катер, с ними была сумка, в которой, как объяснил толстяк, лежало снаряжение для плавания под водой. Поискал глазами — сумки на катере не было. Шорты, рубашки и кроссовки толстяка и блондинки как лежали на палубе, так и остались лежать, а сумки не было.

Все ясно, они его подставили. Пронесли в сумке наркотики и, выждав момент, спрятали их в ахтерпик. А сумку выбросили за борт.

Посмотрев на толстяка, выдавил:

— Нет, ну ты сука, гад вонючий. Ты мне за это заплатишь.

— Что вы такое говорите? — Толстяк попытался выгнуть грудь, но получилось, что он выпятил живот. — За что «за это»?

— Знаешь, за что. Ты пронес наркоту в сумке, сумку выбросил, а наркоту спрятал в ахтерпик. Нет, скот, это тебе так не пройдет.

— Не понимаю, какая еще сумка. — Толстяк посмотрел на блондинку. — Нэнси, ты видела какую-нибудь сумку?

— Котик, ты что. Никакой сумки я не видела.

— Шлюха, запомни… — Джовани поневоле сжал кулаки. — Запомни, тебя я тоже из-под земли достану. Пожалеешь, что родилась.

— Офицер, почему вы позволяете это? — Блондинка посмотрела на Чамберса. — Он меня оскорбляет.

— Я вижу. Мистер Пальюччи, прекратите оскорблять женщину, не усугубляйте свою вину.

— Какую еще вину? О чем вы? Они подбросили мне наркоту, а я должен перестать их оскорблять, да?

— Наркоту… — Чамберс внимательно посмотрел на него. — Значит, вы знаете, что это наркотики?

— Да ничего я не знаю, сказал просто так. Я знаю только, что они мне это подбросили.

— Сэр, это навет. — Сказав это, толстяк поиграл бровями. — Мы ничего ему не подбрасывали, мы только хотели покататься. Эти пакеты с каким-то порошком мы первый раз видим и не знаем, наркотики это или нет.

— Что ж, проверим. — Взяв нож, который протянул ему моряк, Чамберс надрезал один из пакетов, подцепил на кончик немного порошка и попробовал на вкус. Встретив взгляд старшины третьего класса, сказал: — Героин, причем высшей пробы. Мистер Пальюччи, а также вы, мисс Лоусон, и вы, мистер Грудер, вам придется перейти на наш корабль.

Глава 28

К переулку, где располагался трехэтажный особняк отделения ФСБ, Павел подъехал на такси, специально попросив водителя остановить машину за два квартала. Оставшийся путь он прошел пешком.

После того как в кабинете Свирина они обменялись приветствиями и Павел сел в кресло, полковник сказал:

— Паша, мне кажется, вы проделали в Штатах огромную работу.

— Федор Андреевич, перестаньте. Пока я ничего особенного там не проделал.

— Скромность украшает. Но утром мне позвонил коммодор Вильяме, чтобы сообщить: они задержали некоего Джовани Пальюччи и сейчас с ним работают. Вы знаете, кто такой Джовани Пальюччи?

— Джовани Пальюччи я не знаю, но знаю, что Джон передал Вильямсу диск со сделанной мной записью разговора Косого. Среди прочего в этом разговоре Косой обронил замечание о некоем Джовани из гавани.

— Джовани Пальюччи и есть тот самый Джовани из гавани. Вильяме сказал, у них есть все основания считать, что Пальюччи был связан с неудачной попыткой похищения Косого. И пообещал сделать все, чтобы Пальюччи запел.

— Будем надеяться.

— Будем, причем для меня это имеет особое значение.

— Ну да, чтобы снять с вас подозрения.

— Именно. Сейчас я уже точно знаю, что никакого отношения к попытке похищения Косого ФСБ не имела. Ведь в чем виртуозность Косого как преступника? В том, что он, как никто, умеет прятать концы в воду. За всю историю не было ни одного человека, который давал бы на него показания. Ни одного, вы понимаете?

— Понимаю, хотя правда странно — неужели ни одного?

— Представьте, пока ни одного. Кто-то сначала соглашался давать показания, но потом обязательно отказывался. Пока есть только один, кто обещал не отказываться и стоять насмерть.

— Кто это?

— Я уже говорил вам о нем, это Заболоцкий, он же Веретенников, бывший афганец. Но его показания касаются войны в Афганистане, дело было давно, и для американцев это в лучшем случае пустой звук. Теперь же, когда вы позвонили мне и сказали, что могут быть еще двое отчаюг, которые решатся на это, я преисполнился надеждой. Кто они, эти двое?

— Эти двое существуют пока лишь в теории. Но я могу рассказать об одном убийстве, которое произошло вчера в Москве.

— Вчера в Москве?

— Да. Вчера на Новой Басманной по заказу Косого самым зверским образом убили женщину.

Причем прошу отметить: убит не очередной авторитет или вор в законе, и не председатель банка, и не кто-нибудь еще в этом роде. Подвергнута пыткам и замучена до смерти в своей квартире пожилая женщина, редактор на пенсии Маргарита Петровна Корякина.

— Маргарита Петровна Корякина… Нет, пока я о такой не слышал. И кто это сделал?

— Убийство совершили не входящие ни в какую преступную группировку так называемые беспредельщики Панкратьев по кличке Поня и Барченко по кличке Барик. У меня нет никакого сомнения, что они сделали это по заказу Косого.

— У меня тоже нет никакого сомнения, потому что я знаю, что Панкратьев и Барченко входят в сферу влияния Косого. И я знаю о довольно странных обстоятельствах их задержания.

— Интересно. — Павел посмотрел на Свирина. — Вы уже знаете?

— Что значит «уже»? Я знаю о них, потому что мне только что позвонили из МУРа.

— Посвятите, каковы обстоятельства этого задержания?

— Паша, перестаньте, посвящать нечего, если вы знаете даже фамилию и профессию убитой. Милиция получила сигнал, что в одной из квартир в доме на Новой Басманной был слышен подозрительный шум, туда выехал наряд, который нашел мертвую пожилую женщину и рядом с ней связанных Панкратьева и Барченко. Позже в МУР позвонил их подельник, сообщивший, что Поню и Барика, которые, по его словам, действовали по заданию Косого, связал он. Значит, фамилия этой женщины Корякина?

— Корякина, Маргарита Петровна.

— Паша, от вопроса никуда не уйти — откуда у вас все эти данные? Не скрывайте.

— Не буду скрывать, если пообещаете, что не заложите меня МУРу.

— Почему это я должен закладывать вас МУРу?

— Сначала пообещайте.

— Хорошо, обещаю.

— Поню и Барика связали мы с Джоном. И в МУР звонил тоже я.

Поиграв желваками, Свирин сказал:

— Паша, ну вы и артист. Что, неужели в самом деле этих двух связали вы с Джоном?

— Да, в самом деле. А в МУР, выдав себя за их подельника, звонил я лично.

— Что, вы с Джоном знали, что Поня и Барик собираются убить Корякину, раз столкнулись с ними?

— Мы это предполагали, потому что перед этим они чуть не убили Ларису Александровну Князеву.

— Ларису Александровну Князеву? Кто это?

— Бабушка Лины Гжибовской.

— Подождите, подождите. Откуда она взялась, бабушка Лины Гжибовской?

— Взялась. Если вы знаете, кто такой Кеннет Луксман, значит, вы должны знать, кто такой Фред Луксман?

— Паша, конечно, я знаю, кто такой Фред Луксман.

— Так вот, сегодня выяснилось, что Лина Гжибовская — дочь Фреда Луксмана.

Свирин сделал несколько движений, обычно ему несвойственных: посмотрел на потолок, затем в окно, наконец, осторожно поправил галстук.

— Паша, вы просто обрушиваете на меня новость за новостью. Правда, я не очень понимаю, как Лина Гжибовская может быть дочерью Фреда Луксмана.

— Вам придется поверить мне на слово: она его дочь. Потом я вам все расскажу, а сейчас только о сути.

— Хорошо, давайте о сути. В чем она?

— В том, что перед своей смертью Кеннет Луксман заключил с Косым трастовый договор, по которому вложил около миллиарда долларов в дело Косого. По договору, в случае смерти одного из партнеров деньги наследует второй партнер, и вот те на — вскоре после этого Лина Гжибовская при довольно загадочных обстоятельствах убивает Кеннета Луксмана. Что следует за этим? А вот что: Косой делает все, чтобы убить саму Лину Гжибовскую и единственную оставшуюся в живых ее родственницу, Ларису Александровну Князеву. Вы знаете Косого и знаете: он ничего не делает зря.

— Знаю. Так зачем нужна Косому смерть Лины Гжибовской и ее родственников?

— Только для одного: чтобы удержать миллиард, полученный в результате очень сложно рассчитанной комбинации.

— Чтобы удержать миллиард… Возможно, но это слишком далеко от нашей темы. Вы начали с убийства Корякиной.

— Я начал с убийства Корякиной, потому что считаю его ключевым моментом для экстрадиции Косого в Россию.

— Паша, извините, но я сильно сомневаюсь насчет ключевого момента.

— Почему?

— Потому что Поня и Барик все отрицают. И будут отрицать, они же беспредельщики.

— Да, они беспредельщики, но это не значит, что к ним нельзя подобрать ключи. Они же не молчат, что-то ведь они говорят?

— Говорят. Они все строят на том, что пали жертвой вражды Косого и крупных московских авторитетов, Лузги и Рассыпного. Эти двое, Лузга и Рассыпной, уже возникали в нашем разговоре, если вы помните.

— Очень хорошо помню. И помню, что хуже врага, чем Косой, у них нет.

— Да, что очень существенно. Так вот, по версии Пони и Барика, эти два пахана, скооперировавшись, послали своих людей, которые специально заманили их в квартиру, убили хозяйку, а потом оглушили и связали их обоих. И вызвали милицию. То есть подставили по-черному.

— Все очень похоже, но оглушили и связали их не люди Лузги и Рассыпного.

— Ну да, это сделали вы и Джон.

— Именно. Когда Барик подстерег меня у квартиры Корякиной, я косил под блатного, и Поня и Барик сейчас думают, что с ними разобрались Лузга и Рассыпной. Но если так, они сейчас уверены, что положение у них очень тяжелое.

— Безусловно.

— И при таком положении они могут надеяться только на одно: на очень хорошего адвоката.

— Вы считаете, у них нет денег на хорошего адвоката?

— Деньги у них, может, и есть, но помочь им найти и нанять такого адвоката в Москве способен сейчас только один человек — Косой. Поэтому замастыренную маляву[8], и не одну, они попытаются послать Косому обязательно.

— Понял. И эти малявы нужно перехватить.

— Именно.

— Паша, они наверняка будут перехвачены, но вы отлично знаете — таких маляв для экстрадиции мало. Считать их доказательством вины Косого нельзя.

— Верно, нельзя, но такие малявы могут повлиять на поведение Пони и Барика во время допросов. И вы сможете вытянуть из них что-то, чего будет достаточно для экстрадиции.

— Боюсь, Поня и Барик в сознанку не пойдут ни при каких условиях. Они беспредельщики, этим все сказано.

— Федор Андреевич, да, они беспредельщики и отморозки, но до них нужно донести простой факт: Косой сейчас сделает все, чтобы их обоих ликвидировать. Причем ликвидировать прямо в СИЗО.

Несколько секунд Свирин был занят только тем, что осторожно поправлял стоящие и лежащие на столе предметы. Наконец сказал:

— Паша, а вы ведь подали мне сейчас одну мысль.

— Очень рад. Надеюсь, объясните, что это за мысль?

— Объясню. Надо как можно скорее решить вопрос с переводом Пони и Барика из Бутырки в Лефортово. В Бутырке их ведь в любую секунду могут убрать[9]. Как мысль?

— По-моему, очень правильная.

— Значит, так и сделаю. Вы вот-вот вылетаете в Нью-Йорк, так ведь?

— Вылетаю.

— Тогда счастливого полета. Вы везучий, может, найдете там еще что-нибудь. Что же насчет Пони и Барика, их допросами в Лефортово я займусь сам, лично.

Глава 29

Штаб-квартира благотворительной организации «Хьюмэн инвестигейшн» занимала три средних этажа в одном из самых престижных небоскребов Манхэттена. Во всех помещениях и переходах были установлены телекамеры слежения, у лифтов и запасных выходов стояли охранники, за стеклянной дверью приемной, на которой золотыми буквами было написано «М-р Джордж Кирьят, президент», сидела секретарша-американка, блондинка со сверкающей улыбкой и безукоризненным английским.

Возле приемной постоянно дежурили охранники, крепкие парни в стандартных деловых костюмах, которые или стояли у окон, или сидели в креслах.

Из холла хорошо были видны двери лифта, пользоваться которым могли лишь сам президент и два его заместителя.

Когда двери лифта открылись и четыре телохранителя, выйдя, застыли рядом, все на этаже поняли: прибыл сам президент.

Пройдя по коридору, Косой вошел в приемную и, не обращая внимания на сидящих в креслах двух посетителей, сказал секретарше:

— Глория, позвоните Узденникову, пусть зайдет. Вице-президент Узденников был после Кирьята вторым человеком в «Хьюмэн инвестигейшн».

— Хорошо, шеф. К вам два посетителя, они записаны, как, примете их?

— Не знаю. Скажите, если у них есть время, пусть ждут. И вызовите Узденникова. — С этими словами Косой прошел в кабинет, а точнее, в тамбур, в конце его была еще одна дверь, которую он открыл своим ключом.

Войдя собственно в кабинет, он некоторое время стоял, оглядывая помещение. Судя по тому, что после короткого раздумья он достал из ящика стола радиодетектор, ему что-то не понравилось.

Все помещения в «Хьюмэн инвестигейшн» находились под усиленной охраной и проверялись каждый день, но Косой имел привычку не доверять никаким проверкам.

Включив радиодетектор, он обошел с ним весь кабинет и сел за стол, лишь убедившись, что прибор не реагирует.

Почти тут же из селектора раздался голос секретарши:

— Шеф, мистер Узденников в приемной.

— Пусть зайдет.

Первый приближенный Косого был невысок, широк в плечах, с монгольским прищуром глаз и густой черной шевелюрой. Остановившись перед столом, Узя сказал:

— Ну что?

— Ничего. — То, что Косой явно не хотел смотреть на помощника, говорило, что он не в духе. — Где мочалка?

— Косой, ты же знаешь, мы встретим Гжибовскую, у нас все схвачено.

— Бл…дь, Узя… — Косой наконец поднял глаза. — Х…ли ты мне макли на уши вешаешь, стремим, все схвачено? Где ты ее стремишь?

— Здесь, в Нью-Йорке, и не только в Нью-Йорке, в Нью-Джерси тоже. Я везде расставил людей.

— Яйца ты свои расставил, а не людей. Она все это время была в Москве и прилетела только вчера вечером. За это время кто-то повязал Поню и Барика и сдал в ментовку.

— Ну, Косой, ну ты меня извини… Я все же сомневаюсь. Кто их мог повязать и сдать в ментовку?

— Лузга и Рассыпной.

— Лузга и Рассыпной?

— Да. Они могли сечь их все время и, когда они пошли к старухе, послать туда своих людей.

— Бл…дь… — Узя некоторое время сидел в кресле с застывшим взглядом. — И где сейчас Поня и Барчик?

— Были в Бутырке, но мне только что звонил Милок, их сегодня утром перевели в Лефортово. Ладно, проколы у нас с тобой общие, давай разберемся с мелочью. Что случилось с Джовани, выяснил?

— Ребята говорят, он взял двух лохов, мужика и телку, и сказал, что выйдет с ними в залив на прогулку. И с концами. Катер нашли на следующее утро, пустой, его выбросило на берег. Причем руль был заклинен, они потеряли управление.

— Считаешь, они все накрылись?

— Без понятия. Он мог уйти налево вместе с этими двумя лохами, к вечеру был шторм, а в шторм в заливе без руля — кранты. Но мог и сделать ноги. Бабки у него есть, в Ки-Бискейне его ничто не держало, к тому же у него верняк все время очко работало после того случая. Когда тебя прихватили Корень и Буня.

Лицо Косого застыло; казалось, он забыл обо всем, в том числе и об Узе.

— Ладно, если Джовани обрисуется, его надо кончать. Без разговоров, просто кончать, и все.

— Значит, кончим.

— Хорошо, с Джовани заметано; что с Гутиерресом?

— Все то же, он где-то глухо замастырился.

— Продолжайте наблюдать. Жестко стремить. И запомни, Узя, главное для нас сейчас — мочалка. Гжибовскую надо найти, иначе… — Косой бросил на Узю короткий взгляд. — Иначе, Узя, вовек мне свободы не видать, я тебе первому вобью масленок в глотку.

Глава 30

Увидев в приемной Молчанова, Шейла улыбнулась:

— Добрый день, мистер Молчанов, секундочку, я доложу шефу. — Нажала кнопку. — Босс, мистер Молчанов здесь. Хорошо. — Кивнула: — Проходите.

Когда Павел подошел к столу, Луксман изобразил улыбку:

— Добрый день, Пол, прошу, садитесь. Шейла сказала, у вас важное сообщение?

— Несколько важных сообщений. Прежде всего, мы с Джоном только что вернулись из Москвы.

— Ах, так. И что вас привело в Москву?

— Важное дело, связанное с поручением, которое мы для вас выполняем. В Москве кто-то начал охоту за свидетелем, который может сыграть важную роль при разоблачении мошенничества, жертвой которого стал ваш сын.

— Охоту?

— Да, именно охоту. Мы сорвали эти попытки, привезли свидетеля в Нью-Йорк, при этом нам удалось добыть доказательства, уличающие Кирьята в преступных действиях.

— Я мог бы увидеть этого свидетеля?

— Да, конечно. Вообще, этих свидетелей, а точнее, свидетельниц двое. С вашего позволения, я позвоню Джону, чтобы он их привез.

— Звоните, конечно. А я пока попрошу Шейлу записать их.

Набрав номер Джона, Павел обронил лишь одно слово: «Подъезжайте»; пока он это делал, Луксман сказал по селектору:

— Шейла, запишите фамилии двух женщин, которые пройдут вместе с мистером Лейтнером ко мне. Пол, как зовут ваших свидетельниц?

— Линн Вендерс и Лариса Князева.

— Шейла, запишите: Линн Вендерс и Лариса Князева. После этого Луксман достал скляночку с таблетками, открыл ее, осторожно положил на блюдечко две таблетки и взял бутылку с минеральной водой. Налив воду в стакан, проглотил таблетки, запил их и поставил стакан на стол. Делал он все это так, будто от этого процесса зависело очень многое, что не помешало ему после того, как стакан побыл на столе несколько секунд, внезапно посмотреть на Павла.

— Подождите… Вы сказали — Лариса Князева?

— Да, Лариса Князева.

— Черт… Пол… — Луксман вперил в него испепеляющий взгляд. — В Москве есть Лариса Князева, которую я хорошо знаю. Неужели… Нет, этого не может быть.

— Чего не может быть?

— Пол… — Луксман приставил ладонь к глазам, будто загораживаясь от яркого света. — Пол, я правильно понял — это та самая Лариса Князева?

— Да, это та самая Лариса Князева, бабушка вашей дочери Полины Князевой.

В кабинете наступила тишина, которую Павел решил не нарушать. Фред Луксман сидел не шевелясь, что для человека его возраста было, наверное, не так легко. Наконец приставил кончики пальцев к краю стола, будто проверяя, не провалится ли он.

— Черт… Нет, этого не может быть. А что, Полечка… Может, вы слышали что-то о Полечке?

— Если вы имеете в виду свою дочь — да, слышал.

— Слышали? Пол, не шутите со мной так. Вы слышали что-то о моей дочери Полине Князевой?

— Да, слышал.

— О господи… Полечка, о которой я все время думаю… Моя дочь… Что, она… Она жива?

— Жива и здорова, и недалеко отсюда. Но, мистер Луксман, у меня есть встречный вопрос. Как получилось, что вы поручили поиски вашей дочери Кирьяту?

— О мой бог, Пол… Да очень просто получилось. Поиски дочери я начал двадцать три года тому назад, я по очереди поручал вести их нескольким агентствам, но все они терпели неудачу. Наконец, четыре года назад, когда я уже отчаялся, я получил солидный пакет из агентства «Хьюмэн инвестигейшн». В этом пакете содержалось предложение взяться за поиски моей дочери, причем бумаги, которые были вложены в пакет, говорили о том, что агентство имеет все шансы ее найти. Кроме того, встретившись с Кирьятом, я узнал, что он уроженец Москвы, что окончательно убедило меня поручить поиски именно ему. Вот, собственно, вся история.

— Понятно. Кирьят до сих пор утверждает, что он вашу дочь не нашел?

— Да, по его словам, пока его агентство не может напасть на след.

— Ложь. На самом же деле он ее давно нашел. Но скрыл это от вас, чтобы провернуть гигантскую аферу с миллиардом вашего сына Кеннета.

— О мой бог… — Луксман откинулся в кресле. Сказал еле слышно: — Он что, что-то сделал с моей дочерью?

— Пытался сделать, но не смог. Сейчас ваша дочь жива и здорова и находится в относительной безопасности.

— Но где она?

— Близко. Но прежде, чем вы ее увидите, мы должны с вами серьезно поговорить. Если Кирьят узнает, что вы нашли свою дочь, он может пойти на какой-то экстраординарный шаг.

— На какой, например?

— Он может просто исчезнуть, и с ним вместе исчезнут деньги вашего сына, принадлежащие де-факто «Алюминиум глоуб». Проворачивать такие операции Кирьят и его люди умеют. Поэтому очень прошу вас: кроме меня, Джона и вас, никто пока не должен знать, что вы нашли свою дочь. Даже Шейла. Это очень серьезно, мистер Луксман. Потом, когда придет время, мы эту тайну откроем, но пока об этом никто не должен знать. Иначе — плакали ваши денежки.

— Конечно, конечно… — Луксман поправил платок в верхнем кармашке пиджака, после чего прошептал: — О мой бог… Я не верю, что я нашел дочь… Неужели это случилось?

— Это случилось. — Открыв кейс, Павел вынул из конверта три бумажки. — Узнаете?

По очереди тронув копию метрики и две вырезки из газет, Луксман вздохнул:

— Конечно, узнаю. Где вам удалось это достать?

— Удалось. Обратите внимание на имя вашей дочери в метрике. Ее зовут Полина.

— Я знал, что ее зовут Полина. Я и искал ее как Полину, Полю, потому что так ее звала мать. Она ведь Полина?

— В детстве была Полиной. — Положил на стол стопку фотографий. — Посмотрите. Это несколько фотографий вашей дочери, где ей от года до семнадцати.

Фотографии Луксман рассматривал подозрительно долго. Приглядевшись, Павел увидел: по щекам хозяина кабинета текут слезы.

Заметив, что Павел смотрит на него, Луксман усмехнулся:

— Простите, Пол, я немного расклеился. — Достал из кармашка платок, осторожно тронул щеки. — Не обращайте внимания, все уже прошло. Вы должны понять меня, так ведь?

— Конечно.

Луксман протянул фото, на котором улыбающаяся семнадцатилетняя Лина стояла в обнимку со своей улыбающейся тридцатишестилетней матерью.

— Пол, прелестное фото, так ведь? Я всегда говорил, моя дочь чертовски похожа на мою маму, свою бабушку. Особенно здесь, посмотрите. А Лена, ее мать, какая красавица? Нет, вы посмотрите! Недаром я был в нее безумно влюблен!

— Да, — согласился Павел, подумав, что на этом фото Лина удивительно похожа не только на маму Луксмана, но и на саму себя. — Очень выразительное фото.

— О мой бог… — Луксман отложил фотографию. — Знаете, Пол, я волнуюсь.

— Волнуетесь?

— Конечно. Ведь сейчас я увижу Ларису Князеву, мать Лены. Мать женщины, в которую, как уже сказал, я был влюблен без памяти. — Тронул галстук. — Что, Пол… Вы ведь наверняка ее видели в Москве? Лену?

— Мистер Луксман… — Павел помолчал. — Мистер Луксман, восемь лет тому назад Лена умерла.

— Умерла?

— Да. У нее была лейкемия.

— О мой бог… — Луксман застыл, глядя в пространство. — Лена умерла… А я даже не знал об этом…

Тишину прервало жужжание селектора; встряхнувшись, Луксман нажал кнопку: — Да?

— Босс, у меня в приемной мистер Джон Лейтнер и две дамы, — доложила Шейла.

— Я думаю, пока стоит вызвать только Ларису Князеву, — сказал Павел. — Джон и вторая дама, точнее, молодая леди могут подождать.

— Хорошо. Шейла, пригласите Ларису Князеву.

Войдя, Лариса Александровна осмотрелась и двинулась к столу, за которым сидел Фред Луксман. Чувствовалось, что Лина всерьез позаботилась о ее экипировке, она выглядела сейчас как типичная нью-йоркская светская дама, уверенная в себе. У нее были безукоризненно уложенные седые волосы, элегантный серый костюм, на шее, оттеняя темно-бирюзовую кофточку, белела нитка жемчуга. Перевязанная и лежащая в специальном подлокотнике рука не портила впечатления, наоборот — придавала Ларисе Александровне особый шарм.

Когда гостья подошла к столу, Луксман встал и вышел ей навстречу. Вглядевшись, развел руками, сказал по-русски с легким акцентом:

— Лариса… Вы узнаете меня?

— Господи, Фред… Конечно, я вас узнаю.

— Ну и… — Помолчал. — Ну и как?

— Вы элегантны, как всегда. И прекрасно выглядите.

— Вы тоже прекрасно выглядите. — Взяв руку гостьи, Луксман поцеловал ее. — Садитесь, прошу. Садитесь, дорогая.

Подождав, пока Лариса Александровна сядет, сел сам. Провел ладонью возле лица, будто смахивая тень.

— Пол показал мне фото. — Взял одну из фотографий. — Бог мой, вот вы с маленькой Полей. Узнаете себя?

— Узнаю. Только, дорогой Фред, не с маленькой Полей, а с маленькой Линой.

— С маленькой Линой?

— Да. В отличие от Лены, звавшей ее Полей, я всегда звала ее Линой.

— Какая разница. — Луксман положил фото. — Я с горечью узнал, что вашей дочери уже нет.

— Да, Фред, ее нет. Я ее потеряла.

— Мы ее потеряли. Впрочем, не будем об этом.

— Хорошо, Фред, не будем.

— Пол сказал мне, что моя дочь, моя и Лены, жива, более того, что она где-то рядом.

— Совершенно верно, Лина рядом. Хотите на нее посмотреть?

— Господи… Хочу ли я на нее посмотреть? Да я двадцать три года безуспешно пытался узнать, где она. Двадцать три года. Конечно, я хочу на нее посмотреть.

— Так пригласите ее, она в приемной.

— Конечно… — Нажал кнопку. — Шейла, у вас там должна сидеть молодая леди, пригласите ее.

— Сейчас, шеф.

Когда Лина вошла в зал-кабинет, на ней был белый костюм с юбкой средней длины и черные туфли на высоком каблуке.

Подойдя, сделала книксен:

— Добрый день, сэр.

— Но это же… — Луксман затряс головой. — Это же Лина Гжибовски.

— Да, это Лина Гжибовская, — сказала Лариса Александровна. — Лина Гжибовская, ваша дочь. И моя внучка.

— Но как же… — Луксман перевел взгляд с Лины на одну из фотографий. — Но она же убила Кеннета!

— Еще неизвестно, она ли убила его, — сказал Павел.

— Неизвестно?

— Да. Известно только одно: это убийство было подстроено.

— О мой бог… — Луксман вгляделся в Лину. — Но она действительно копия моей мамы, своей бабушки. Господи, как она на нее похожа… Лариса, честное слово. А?

— Вероятно, — сказала Лариса Александровна. — Я думаю, она похожа на обеих бабушек.

Видно было, что Луксман колеблется. Наконец, встав, он подошел к Лине:

— Но почему же… Почему ты сошлась с Кеннетом? Лина пожала плечами:

— Он мне нравился. Он мне просто нравился.

— Да, да… И ты ему нравилась, теперь я понимаю почему… Но надеюсь, ты не знала, что он твой сводный брат?

— Конечно нет. Откуда я могла это знать?

— Да, да… Ты не могла этого знать… — На лице Луксмана появилось какое-то жалкое выражение. — Я… Я могу тебя обнять?

— Конечно. Ведь ты мой отец.

Луксман обнял ее. Прошептал, глядя в пространство:

— Господи… Я нашел дочь…

Глава 31

Войдя в комнату для допросов, Весли Чамберс посмотрел на сидящего за столом Джовани Пальюччи. Задержанный сам попросил встречи, заявив, что хочет сказать что-то важное.

Обычно Пальюччи соглашался говорить только в присутствии адвоката и держался на допросах уверенно, а порой и вызывающе, сейчас же он впервые не потребовал адвоката и сидел с хмурым лицом, нервно постукивая по столу пальцами.

Разместившись на стуле напротив, Весли положил перед собой пачку сигарет и зажигалку. Поймав взгляд задержанного, спросил:

— Закурите?

— Да, если позволите.

— Пожалуйста. — Весли придвинул пачку. Подождав, пока Пальюччи закурит, спросил: — Вы хотели увидеть меня и что-то сообщить, я правильно понял?

— Правильно. — Затянувшись и выпустив дым, Пальюччи стряхнул пепел. — Вы меня убедили, Кирьят действительно убьет меня, когда вы меня отпустите.

— Рад, что вы это поняли.

— Да, мистер Чамберс, я это понял. Я готов идти на сотрудничество со следствием, но сначала я должен знать, в каком качестве я буду сотрудничать — как обвиняемый или как свидетель?

— Если мы установим, что наркотики, найденные на катере, не ваши, — как свидетель.

— Вы отлично знаете, что они не мои.

— Мы должны это установить.

— Мистер Чамберс… — Пальюччи помолчал. — Давайте не будем играть в детские игры. Ясно же, что мне их подсунули.

— Если вам их действительно подсунули, мы это легко установим. Но наркотики еще не все.

— Не все?

— Нет. Мы должны быть уверены, что вы не имеете никакого отношения к убийству двух русских, о котором у нас с вами все время идет разговор.

— Далось вам это убийство двух русских.

— Далось. Повторяю, нам нужно знать, что вы не имеете никакого отношения к убийству двух русских, найденных на катере RB-347.

— Вы можете быть в этом уверены.

— Вы сможете доказать это?

— Смогу.

— В таком случае вы будете рассматриваться как свидетель, со всеми вытекающими последствиями.

— Хорошо. — Глубоко затянувшись, Пальюччи осторожно выпустил дым в сторону. — Что конкретно вы хотите знать?

— Мы хотим знать, почему на RB-347 оказались два убитых русских и связанный Джордж Кирьят. — Пальюччи не торопился отвечать, и Весли добавил: — Может, вы поясните, что это было — имитация похищения или настоящее похищение?

Пальюччи долго молчал, сделав объектом изучения наполовину выкуренную сигарету. Наконец сказал:

— Нет, это не была имитация похищения.

— А что это было?

— Это было настоящее покушение.

— Настоящее?

— Да. Тут дело такое… — Стряхнув пепел, Пальюччи некоторое время наблюдал за тлеющим кончиком сигареты. — Кирьят знал, что его собираются похитить, но кто и как — не имел понятия. Лишь потом, уже перед самым похищением, ему передали из Москвы, что если его похитят, то вывозить будут на катере RB-347, который стоит в гавани Рокавея, и на нем пойдут в Хэмптон-Бей. Кирьят и его люди знали только это, больше ничего. Они встретились со мной, хорошо заплатили и сказали, чтобы мои ребята незаметно следили за этим катером и, как только он выйдет в море, тут же дали знать. Мы договорились, что они, я имею в виду люди Кирьята, будут постоянно держать в Хэмптон-Бее скоростную яхту, по обводам точь-в-точь как корабль береговой охраны. Когда катер с Кирьятом и двумя русскими шел к Хэмптон-Бею, яхта вышла в пролив и, выдав себя за корабль береговой охраны, заставила людей на катере заглушить мотор. Затем с яхты на двух русских на катере направили прожектор, и снайперы сразу их убили. — Пальюччи сделал глубокую затяжку; выпустив дым, посмотрел на Чамберса. — Вести переговоры было опасно, похитители могли догадаться, в чем дело, и убить Кирьята. После этого люди Кирьята спустились на катер, они увидели, что Кирьят лежит в форпике связанный. Они сняли с его рта скотч и получили указания ничего не трогать, снова залепить ему рот скотчем, позвонить пограничникам и дать наводку. Через некоторое время катер RB-347 был подобран настоящим кораблем береговой охраны. Вся история.

— Вы знаете, кем было организовано похищение?

— Без понятия.

— Вы сказали, Кирьят опасался, что его попытаются похитить. Может, он опасался кого-то конкретно? Например, русской ФСБ?

— Мистер Чамберс, я ничего не слышал насчет русской ФСБ. Но из разговоров людей Кирьята я понял, что на катер RB-347 им дали наводку из Москвы, и сделал это человек по имени Милок.

— Милок?

— Да, Милок, так звучало это имя, когда люди Кирьята переговаривались. Они не знали, что я знаю русский, к тому же я сидел в отдалении, но у меня очень хороший слух.

— Вы слышали только имя Милок и все?

— Да, только имя Милок. И то, что он находится в Москве.

— Может, в разговоре они назвали какую-то организацию?

— Нет, никакой организации они не назвали. Я смог только понять, что свое сообщение насчет катера RB-347 им передал Милок, и передал он его из Москвы.

Весли задал еще несколько вопросов, ответы на которые, по сути, ничего нового не принесли. Но это его ничуть не огорчило, он отлично понял: главное сделано.

Глава 32

Мобильник Павла, лежащий на журнальном столике, зажужжал, внеся некоторую заминку в шахматную партию. Приподнявший фигуру Джон кивнул:

— Давай, я еще подумаю.

Посчитав, что Лина и Лариса Александровна будут в большей безопасности в его поместье, Луксман перевез их туда. Павел и Джон из соображений конспирации решили пока остаться в «Грамерси-парк-отеле» и сейчас, коротая время, взялись за шахматы.

Телефон продолжал жужжать, и Павел поднес трубку к уху:

— Хэлло?

Голос Лины звучал приглушенно:

— Павел, добрый день. Как вы там?

— Пока все в порядке, а как вы?

— Тоже все в порядке, только Фред, то есть отец, буквально не выпускает меня никуда. Хорошо, хоть бабушка со мной.

— Где вы вообще сейчас находитесь?

— Не знаю, Фред все держит в страшной тайне. Когда мы сворачивали, я видела указатель «Коствуд, частное владение», но где это — понятия не имею.

— Это Нью-Джерси.

— Нью-Джерси так Нью-Джерси. Павел… — Замолчала. — Отвечайте только «да» или «нет», хорошо?

— Хорошо.

— Джон сейчас рядом с вами? — Да.

— Понятно. Я хочу сказать вам одну вещь, но только не говорите никому об этом, ладно? Не скажете?

— Нет.

— Я вдруг поняла, что очень хочу вас видеть. — Да?

— Да. Просто очень. Вы поняли?

— Ну… Не знаю, все ли я понял правильно.

— Вы все поняли правильно. Я понимаю, вам неудобно говорить, когда рядом Джон, поэтому вы можете задать мне сейчас какой-нибудь вопрос по делу? Я имею в виду, по делу, которым вы с Джоном сейчас занимаетесь?

То, что он услышал от Лины, заставило сердце биться сильнее, и он замешкался с ответом.

— Павел, вы слышите меня? — спросила Лина. — У вас есть вопросы по делу?

Вопросы, подумал он, где они, вопросы… Вопросов куча, но хорошо бы сначала успокоиться.

— Да, конечно. — Он помолчал. — Что с адвокатом? Фред нашел его для вас?

— Нашел, его зовут Гленн Шапиро. Знаете, кто это?

— Знаю, это один из лучших адвокатов Нью-Йорка.

— Так вот, этот Гленн Шапиро вчера разговаривал со мной. Он сказал, он добьется моего оправдания, но он хочет как можно скорее встретиться с вами и с Джоном.

— Значит, мы встретимся. — Вдруг он понял: у него точно есть вопрос по делу, который он хотел бы задать. Этот вопрос крутится у него в голове уже давно, но концы с концами до этого момента не сходились, и вот сейчас, вдруг, все с этим вопросом встало на свои места. Озарение, подумал он, и наступило оно из-за того, что он услышал от Лины. — Лина, скажите, как в вашем доме, на Восемьдесят четвертой улице, со звукоизоляцией?

— Со звукоизоляцией?

— Да, со звукоизоляцией. Соседей не слышно?

— Соседей? Павел, вы что. Конечно нет. Вы же знаете, какой это дом.

— Знаю. Ну а если вдруг кто-то начнет ссориться и бить посуду, вы услышите?

— Павел… Это что, шутка?

— Лина, я совершенно серьезно. Услышите или нет?

— Если вы серьезно, не знаю. Вообще, за три года, пока я там живу, я не слышала со стороны соседей никаких звуков.

— Ну а, допустим, если в соседней квартире кто-то выстрелит?

— Выстрелит?

— Да. Вы услышите звуки выстрелов?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что ваш сосед из квартиры, что рядом с вашей, услышал выстрелы и позвонил портье.

— Да? Что… он позвонил?

Увидев, что Джон наконец поставил фигуру и заинтересованно смотрит на него, Павел сказал:

— Позвонил. Кстати, как его зовут?

— Мистер Кейес.

— Так вот, он позвонил. А я очень хорошо знаю, как звучат выстрелы из пистолета типа «байонн».

— И как они звучат?

— Это совсем негромкие звуки. Вы ведь их слышали?

— Ну… да. Слышала. Я их слышала, когда стреляла в тире, и… И в тот день. Правда, в тот момент я ничего не соображала, я бы ничего не услышала, даже если выстрелила бы пушка. Но вообще вы правы, они негромкие.

— Тогда как он услышал эти выстрелы?

В трубке наступила тишина. Наконец Лина сказала:

— Павел, я не знаю, как он их услышал.

— У этого мистера Кейеса большая квартира?

— Большая, такая же, как у меня.

— Вообще, вы знаете этого мистера Кейеса?

— Павел, нет, я вообще соседей в своем доме не знаю. А этот мистер Кейес, он, по-моему, снимает квартиру недавно.

— Недавно — это сколько?

— Ну… Не знаю. Но до этой зимы я его в нашем доме не видела. В этой квартире жили другие люди.

— Но вообще вы его видели?

— Вообще видела, пару раз.

— Какой он из себя?

— Думаете, я его разглядывала? Обычный. Средних лет, белый, у него небольшая бородка.

— Он живет один или с семьей?

— Кажется, один. Но точно я не знаю. Подумав, что выяснил достаточно, Павел сказал:

— Хорошо, хватит с мистером Кейесом. Дать вам Джона?

— Павел… — Лина помолчала. — Нет, лучше не нужно, скажите, меня зовет бабушка. Все, я буду ждать вашего приезда. И помните, что я вам сказала. Вы будете помнить?

— Да.

— Тогда все, пока.

— Пока. — Отключив связь, сказал, не глядя на Джона: — Это была Лина, она в Нью-Джерси, в Коствуде. С бабушкой.

— Я понял. И понял, о чем вы говорили.

— О чем?

— Пол, я сам часто об этом думал. Для того чтобы проявить такую оперативность, надо постоянно быть начеку и прислушиваться к звукам в соседней квартире.

Вздохнув с облегчением, Павел переспросил:

— К звукам?

— Ну да. Но я как-то не допер до того, что мы должны этим всерьез заинтересоваться, в отличие от тебя.

«Черт, — подумал Павел, — да, я до этого допер, но я совсем не хочу сейчас об этом думать. Я хочу думать только о том, что только что услышал от Лины. Просто думать об этом, и все».

Все же он смог себя пересилить и сказать:

— Не важно, кто допер, главное, мы этим заинтересовались.

— Ты считаешь, этот мистер Кейес и так… — Джон поднял уже поставленную фигуру и опустил ее на прежнее место. — И так, без всяких звуков, мог знать, что происходит в соседней квартире?

— Во всяком случае, такое вполне могло быть.

— Хорошо, хорошо… — Сдвинув фигуры с доски, Джон сложил их в коробку. — Но когда Лина убила Кеннета, она находилась с ним в квартире одна. И Кейеса там не было.

— Неизвестно. — Сказав это, Павел понял: его посетило еще одно озарение. — Вообще, тебе не кажется, что убийство Кеннета Луксмана в любом другом месте, кроме квартиры Лины, и совершенное не Линой, могло потянуть за собой нехороший след?

— Нехороший след?

— Да. Такое убийство могло вызвать ненужные подозрения. А вот если Кеннета убьет Лина, находящаяся с ним в длительной связи, — все будет чисто. Что и случилось. Убийство на бытовой почве, Кеннета нет, да и Лина, по сути, обречена.

— Ты хочешь сказать, убийство Кеннета именно Линой было подстроено?

— Оно точно было подстроено, просто мы не знаем как. И очень похоже, в момент, когда все случилось, Кейес находился в квартире Лины.

— В квартире Лины? — Да.

— Пол… Извини, но я что-то не очень в это верю. Потом, даже если Кейес там находился, Кеннета точно убила Лина.

— Неизвестно.

— Пол… — Джон вздохнул. — В обойму «байонна», из которого она стреляла, входит семь патронов. Лина сделала три выстрела, после чего в обойме осталось четыре патрона, которые лежат там и сейчас. Да ты сам видел эти четыре патрона. Полицейские, прибывшие на место происшествия, нашли в квартире три гильзы. Две пули полицейские достали из стены, третья была извлечена из сердца Кеннета Луксмана. Так что даже если Кейес в этот момент и находился в квартире, он только наблюдал за Линой. Кеннета Луксмана убила она.

— Хорошо, допустим, пока по тому, что мы имеем, фактически Кеннета убила она. Но ясно, мы обязательно должны поговорить с этим Кейесом.

— Так давай поговорим.

— Давай. Вообще, неплохо было бы сначала узнать, что с ним происходит. Может, ты позвонишь в этот дом?

— Позвонить туда надо обязательно, но позвонишь ты, я засвечен.

— Хорошо.

Взяв телефон, Павел набрал номер, услышав женский голос, сказал:

— Добрый день, это сержант Батчер из отдела по расследованию убийств. Простите, с кем я говорю?

— Я Флоренс Санчес, портье.

— Добрый день, мэм. Скажите, соседа мисс Гжибовски, которая живет в вашем доме, зовут мистер Кейес?

— Да, мистер Ал Кейес. Но мистер Кейес уже не живет в нашем доме, он съехал.

— Съехал? — Павел посмотрел на Джона, и тот ответил ему понимающей гримасой. — И давно?

— Сэр, он съехал неделю назад.

— А когда он въехал в эту квартиру?

— В начале января.

— Что-то мало он пожил.

— Да, немного. Но, сэр, это не наше дело.

— Все правильно. Он, случайно, не сказал, почему уехал?

— Он сказал, ему не очень приятно жить рядом с квартирой, в которой произошло убийство.

— Что ж, причина вполне уважительная. Он оставил новый адрес?

— Оставил. Он попросил пересылать по этому адресу всю корреспонденцию, если почта не перешлет.

— Вы можете продиктовать адрес?

— Конечно, только подождите секундочку, я достану журнал… Адрес такой: Майами, Ки-Бискейн, поместье Грин-Линкс-Эстейт. Тут указано, что там же теперь будет находиться и фирма мистера Кейеса, «Фурнитура Кейес и сыновья».

— Большое спасибо, миссис Санчес. Последний вопрос: квартира, в которой жил мистер Кейес, уже сдана?

— Сэр, нет, конечно.

— Почему «конечно»?

— Сэр, такой уж у нас дом, в нем так быстро квартиры не сдаются.

— Понятно. Хорошо, миссис Санчес, спасибо, всего доброго. — Отключил связь. — Ты все понял? Или пересказать детали?

— Я понял, что Кейес съехал, но и только. Так что послушать детали не откажусь.

— Неделю тому назад мистер Ал Кейес, сосед Лины, оставил свою квартиру и уехал. Объяснил он это тем, что не хочет жить рядом с местом, где произошло убийство. А свою квартиру он снял в начале января. Все как по расписанию; человек снимает квартиру незадолго до убийства Кеннета Луксмана и сразу после убийства уезжает.

Видите ли, он не может жить рядом с квартирой, в которой произошло убийство.

— Да, но согласись, если Кейес честный человек — причина вполне уважительная.

— В общем, да, уважительная, но я сильно сомневаюсь, что он честный человек.

— Представь, я тоже. Он сообщил, куда переехал?

— Сообщил. Он переехал в Майами, на Ки-Бискейн, у него там своя фирма «Фурнитура Кейес и сыновья».

— Даже своя фирма. Подожди, Ки-Бискейн?

— Да, Ки-Бискейн.

— Место, которое упомянул в разговоре Косой?

— Вот именно. Мне кажется, мы должны срочно заняться Ки-Бискейном.

План встречи с Кейесом сложился не сразу, они занялись им всерьез; дело дошло до того, что они взяли стопку чистой бумаги, чтобы начертить несколько схем. Кроме того, в процессе обсуждения им пришлось звонить по самым разным адресам, в том числе в Майами Бэнксу, чтобы обговорить детали.

Покончив с планом, они решили, что должны обязательно побывать в квартирах Лины и Кейеса, причем не одни, а вместе с адвокатом Гленном Шапиро.

Глава 33

Когда они вошли в кабинет, у стола Луксмана сидел, а точнее, вольготно расположился в кресле человек лет пятидесяти, с короткой черной бородой и в очках. Павлу показалось, что человек смотрит на них с иронией, но уже через несколько секунд он понял: чувства здесь ни при чем. Просто лицо этого человека скроено так, что на нем постоянно присутствует ироническое выражение.

— Джентльмены, присаживайтесь и знакомьтесь, — сказал Луксман. — Гленн Шапиро, адвокат, который теперь будет защищать интересы моей дочери Лины, Джон Лейтнер, Пол Молчанов.

Посмотрев на детективов, усевшихся в соседние кресла, Шапиро дружески улыбнулся:

— Я думаю, мы можем называть друг друга по имени, так ведь?

— Конечно, — сказал Павел.

— Безусловно, — добавил Джон.

— Молодые люди, у вас как будто есть что-то новое? — спросил Луксман.

— Есть, — сказал Павел. — Мистер Луксман, насколько вы в курсе дел дома между Восточной Восемьдесят четвертой улицей и Мэдисон-авеню, в котором живет Лина?

— Я совсем не в курсе дел этого дома. Всем, что связано с этим домом, занимался Кеннет.

— Но вы хотя бы знаете, кому принадлежит дом?

— Конечно. Дом принадлежит Питеру Танненбауму, он мой приятель. — Луксман мрачно уставился на стоящий перед ним перекидной календарь. — Когда это случилось… с Кеннетом… Пит специально позвонил мне, чтобы выразить соболезнование. Он был страшно расстроен, что такое случилось в его доме. Так что с этим домом?

— Мы выяснили, что с этим домом связано одно не совсем обычное обстоятельство.

— Какое обстоятельство?

— В январе этого года квартира, примыкающая к квартире Лины, была снята человеком, которого зовут Ал Кейес. Именно этот человек немедленно после убийства Кеннета позвонил портье и сообщил, что слышал в квартире Лины звуки выстрелов. Затем, в марте, сразу после убийства, Ал Кейес сдал свою квартиру и уехал во Флориду.

— И что в этом особенного?

— Такого уж особенного ничего. Да и вообще, сначала мы заинтересовались не самим Кейесом, а тем, как ему удалось услышать выстрелы из пистолета «байонн».

— Что, их трудно услышать? — спросил Шапиро.

— В общем, да, «байонн», дамский пистолет, стреляет в принципе очень негромко. А если выстрел произведен через несколько комнат от вас, да еще в таком доме, вы просто не услышите звука.

— Но этот человек мог находиться в таком месте, откуда выстрелы слышны.

— Мог, это-то нас и насторожило, — заметил Павел. — Кейес отреагировал на выстрелы слишком уж оперативно, так, будто специально хотел их услышать.

— Так выясните у него самого, как он услышал эти выстрелы, — вступил в разговор Луксман. — Он ведь оставил адрес?

— Оставил, он сейчас обитает в Майами, на Ки-Бискейне. Естественно, мы с Полом поедем в Майами, чтобы взглянуть на этого Кейеса. Но сначала мы хотели предложить Гленну съездить вместе с нами в этот дом. Вообще, Гленн, вам самому не кажется все это подозрительным?

Сняв очки, Шапиро посмотрел на них так, будто увидел на окулярах нечто очень интересное. Надев очки снова, сказал:

— Кажется. Вы говорите, он снял квартиру в январе?

— Да. В начале января, как и полагается в таких случаях.

— То есть практически он прожил в этой квартире около двух месяцев?

— Да, два месяца с небольшим. Свой внезапный отъезд Кейес объяснил тем, что он не хочет жить рядом с местом, где произошло убийство.

— Что ж, я с удовольствием взгляну на обе эти квартиры. Тогда, мистер Луксман, если вам не трудно, предупредите о нашей поездке владельца здания. Скажите, два человека, за которых вы ручаетесь, хотят посмотреть в этом доме две квартиры, и добавьте, что они приедут со своим адвокатом. Пусть предупредит портье.

— Хорошо, я сейчас ему позвоню. Можете спокойно ехать.

По дороге к дому Лины они заехали в оружейный магазин и купили пистолет «байонн» с запасной обоймой.

Начали они с квартиры Лины. Здесь царили чистота и порядок, все было расставлено по местам. Единственное, что напоминало о случившемся, — обведенный мелом силуэт тела на полу гостиной и две неровные выемки в стене, сделанные полицейскими, когда они извлекали пули.

Обойдя квартиру, они отметили, что комнату, в которой произошло убийство, от жилища Кейеса отделяют прихожая, кладовая для одежды и затем уже капитальная стена.

Планировка квартиры Кейеса, в которую они прошли, была такой же — от стены, за которой начиналась квартира Лины, апартаменты отделяла комната-кладовка и прихожая.

Оценив обстановку, Павел предложил:

— Давайте особенно не мудрить, вы оставайтесь здесь, а я пройду в квартиру и сделаю несколько выстрелов из «байонна». И вы скажете, было слышно или нет.

— Замечательный план, — сказал Шапиро. — Только хорошо бы — вы стреляли во что-то, в чем останутся пули.

— Я обязательно буду стрелять во что-то, в чем останутся пули. В квартире Лины я заметил гладильную доску, я буду стрелять в нее. Вас это устроит?

— Вполне. Потом эта доска послужит отличным вещественным аргументом на процессе.

— Раз так, давайте приступим к эксперименту. Я выстрелю три раза, подожду, пока вы перейдете на балкон, и снова выстрелю три раза. Договорились?

— Договорились.

Пройдя в квартиру Лины, Павел приставил к стене толстую гладильную доску и три раза выстрелил в обитый войлоком сосновый брусок. Затем, выждав, снова выстрелил три раза.

Когда он вернулся в квартиру Кейеса, Джон и Шапиро сообщили, что в самой квартире звуков выстрелов слышно не было. Когда же они перешли на балкон, то услышали еле различимые хлопки.

После того как они осмотрели гладильную доску, в которую были выпущены пули, Шапиро сказал:

— Отличный вещественный аргумент, я заберу эту штуку с собой. Джентльмены, вы как будто собирались посмотреть на Кейеса?

— Собирались, — сказал Павел. — И даже придумали, как это лучше сделать.

— И когда вы собираетесь это сделать?

— Мы решили вылететь в Майами завтра утром.

— Что ж, идея разумная. А пока я предлагаю съездить в Коствуд, чтобы поговорить с Линой.

Увидеть поместье Коствуд, в которое они приехали часа через полтора, было невозможно, потому что собственно поместья как такового не было. Был густой лес, стоящий стеной с двух сторон съезда с хайвея.

Лишь остановив «форд» вслед за белым «бентли» Шапиро у металлических ворот, Павел понял: лес хорошо охраняется. Между стволами поблескивает сигнальная проволока, на деревьях темнеют глазки телекамер наружного наблюдения.

Охранники, один из которых держал на поводке собаку, устроили им жесткий досмотр; лишь после этого обе машины смогли по узкой асфальтовой ленте выехать к берегу океана.

Здесь, на крыльце возле большого особняка, выстроенного в колониальном стиле, Павел увидел Лину.

Помахав им рукой, она сначала подошла к «бентли», вступив в переговоры с адвокатом. Затем подошла к их «форду», пригнувшись, улыбнулась:

— Привет. Я хотела показать вам поместье, но Гленн говорит, нам всем нужно поговорить. Я думаю, лучше всего будет сделать это в Сиреневой комнате. Идемте туда.

Сиреневой комнатой оказался небольшой зал с обоями бледно-сиреневых тонов и такого же цвета кожаной мебелью. После того как все уселись, в дверь бесшумно вошла горничная-китаянка; составив с подноса на журнальный столик стаканы с джин-тоником, она так же бесшумно вышла.

Пригубив из своего стакана, Шапиро поставил его на стол.

— Лина, нам надо обсудить ряд неясных моментов.

— Пожалуйста, я готова.

— Вы можете рассказать о последнем инциденте, который произошел между вами и Кеннетом?

— То есть о том, как я его убила?

— Не будем сгущать краски, но примерно об этом. Меня интересуют подробности, касающиеся обстановки в квартире. Только это.

Лина посмотрела на Джона; помедлив, он сказал:

— Гленн знает, что я провел у тебя ночь.

— Очень хорошо, что он это знает. Так с чего начать?

— Допустим, с того момента, когда ушел Джон, — сказал Шапиро. — Что вы делали после его ухода?

— Ничего особенного. Пила кофе, принимала душ. Правда, потом, когда я вспомнила, что в двенадцать придет Кеннет, я приготовила пистолет.

— Приготовили пистолет — зачем?

— Из-за Майлса Гутиерреса, помните, я вам о нем рассказывала?

— Помню. Этот Майлс Гутиеррес пытался вас убить, так ведь?

— Да, так. Майлс сказал, что убить меня его подговорил Кеннет, а накануне Кеннет оставил у портье записку, что придет в двенадцать. Поскольку я осталась жива, Кеннет должен был понять, что Майлсу убить меня не удалось. Ну и… — Рассеянно подвигала по столику стакан с коктейлем. — Я была абсолютно уверена, что теперь убить меня попытается он сам: во-первых, потому, что все раскрылось, во-вторых, чтобы скрыть следы. Именно поэтому я приготовила пистолет. То есть я просто переложила его из шкатулки в стопку белья в ванной. Но я не хотела убивать Кеннета, я просто хотела в случае чего показать ему пистолет, чтобы он ко мне не лез.

— Значит, вы переложили пистолет из шкатулки в ванную?

— Да. Он всегда лежал у меня в шкатулке, которая стояла на секретере. Но в тот день, в понедельник, я его достала и положила в ванной.

— Понятно. — Шапиро пригубил джин-тоник. — А что это за шкатулка, которая стояла у вас на секретере?

— Обычная шкатулка. Эмалированная безделушка, обитая внутри бархатом.

— Она запирается?

— Запирается.

— Замок обычный или с секретом?

— Обычный.

— Где вы держите ключ от этого замка?

— В этом же секретере, в другом ящике.

— Этот другой ящик запирается?

— Когда как. Иногда запирается, иногда нет.

— То есть, если бы кто-то тайком от вас вошел в квартиру, он легко нашел бы этот ключ?

— Гленн… Ну да, наверное. Но тайком войти в мою квартиру нельзя, у меня надежные замки. Да и никто не пустит в наш дом постороннего.

— Я имею в виду не постороннего.

— А кого?

— Допустим, вашего соседа.

— Соседа?

— Да. Ала Кейеса из квартиры девятнадцать ноль два.

— Ала Кейеса? Но… — Взглянула на Павла. — Павел, так вот почему вы спрашивали о Кейесе.

— Да, я спрашивал именно поэтому.

— И что этот Кейес?

— Кейес… — Встретив взгляд Лины, Павел понял: ее глаза сейчас говорят совсем о другом. — У нас с Джоном есть серьезные подозрения, что этого Кейеса к вам подослал Кирьят.

— Господи… — Наконец она отвела взгляд. — Подослал зачем?

— С какой-то определенной целью. Пока мы знаем только одно: он позвонил Флоренс и сказал, что слышал в вашей квартире выстрелы. Хотя слышать эти выстрелы он не мог.

— Не мог?

— Да, мы только что это проверили. Из самой квартиры Кейеса услышать, что в соседней квартире стреляют из «байонна», нельзя. Единственное место, где он мог что-то услышать, — балкон. Но и в этом случае, чтобы понять, что это выстрелы, надо очень хотеть этого. Тем не менее он позвонил Флоренс, которая после этого стала звонить в вашу квартиру. Вы слышали эти звонки?

— Нет.

— Значит, Флоренс позвонила уже после того, как вы ушли.

— Наверное… А вы спросили у самого Кейеса, почему он позвонил?

— Сделать это уже нельзя, в вашем доме он больше не живет.

— Не живет?

— Нет. Неделю назад он сдал квартиру и уехал. Несколько секунд Лина сидела, сцепив руки и глядя в одну точку. Наконец спросила:

— Что, вы думаете, он мог заходить в мою квартиру без меня?

— Он вполне мог заходить в вашу квартиру без вас, — сказал Шапиро. — Но вернемся к понедельнику и к пистолету. Вы переложили пистолет из шкатулки в ванную и что стали делать дальше?

— Дальше… Да ничего. Стала ждать Кеннета.

— До его прихода вы из квартиры не выходили?

— Нет. Хотя… Я выходила, но ненадолго.

— Зачем?

— Снизу позвонила Флоренс, сказала, что мне из магазина прислали фарфоровый сервиз. Я спустилась посмотреть.

— Кто вам прислал этот сервиз?

— Тогда я подумала, что его прислал Кеннет, в знак примирения. Потом Джон сказал, что этот Джордж Кирьят, ну, тот самый, заявил, что это он послал сервиз, поскольку он мой анонимный поклонник. А сейчас я уже не знаю, что и подумать.

— Из какого магазина прислали этот сервиз?

— Из магазина на Мэдисон-авеню, рядом с нашим домом. Я очень хорошо знаю этот магазин. И меня там все знают, я там часто бываю.

— А почему вам нужно было спускаться вниз? Пусть бы вам подняли сервиз наверх, и вы посмотрели бы его в квартире.

— Посыльный сказал, что у него есть наказ — не доставлять сервиз ко мне домой, пока я не скажу, что он мне нравится.

— И сервиз вам понравился?

— Да, очень. Замечательный фарфор.

— Сколько примерно времени вы пробыли внизу?

— Недолго, минут десять — пятнадцать. Посыльный показал мне проспект сервиза и чашечку, я сказала, что сервиз мне нравится, мы с ним поднялись в квартиру. Он поставил коробку с сервизом в прихожей и ушел.

— Раньше вы видели этого посыльного?

— Да, он уже доставлял мне заказы. Его зовут Нол, он давно работает в этом магазине.

— Значит, посыльный ушел, а вы что стали делать?

— Я разобрала сервиз и поставила его в шкаф. И стала ждать Кеннета.

— Как ждать? Просто сидеть и ждать?

— Да нет. — Помолчала. — Я в эти минуты просто места себе не находила.

— Места себе не находили, и в чем это выражалось?

— Ну… Я пыталась что-то делать, ходила по квартире. Пару раз даже открывала дверь квартиры и выглядывала в холл — мне казалось, приехал Кеннет.

— В эти минуты, когда вы ходили по квартире, вы не заметили ничего подозрительного?

— В каком смысле подозрительного?

— Каких-то звуков, изменения обстановки в квартире? Того, что указывало бы на присутствие постороннего человека?

— Гленн… Вы что, считаете, в моей квартире в тот момент мог кто-то быть?

— Такое вполне возможно. Значит, вы ничего не заметили?

Подумав, пожала плечами:

— Нет. Я ничего не заметила. Все было тихо.

— Что было дальше?

— Дальше пришел Кеннет.

— Пришел, и что?

— Ну… Что… Он почти сразу, с порога, начал меня оскорблять.

— Как именно оскорблять?

— Называл потаскухой, шлюхой, кричал, что я изменяю ему с Майлсом.

— Где именно он кричал это?

— Везде, потому что я ходила по всей квартире, надеясь, что он утихомирится. Но он ходил за мной и продолжал кричать. Я прошла на кухню, и вот там он схватил меня за горло. Я думала, он меня задушит, но что-то его остановило, он просто отшвырнул меня так, что я упала. Я решила, что должна взять пистолет, может, это заставит его замолчать. Я лежала на полу, а он стоял и смотрел на меня. У него наступило что-то вроде передышки, я выждала, когда он на секунду отвернется, и бросилась в ванную. Закрыла за собой дверь, он стал в нее барабанить. Я достала пистолет и стала прислушиваться. За дверью было тихо, я открыла ее, вышла и увидела, что Кеннет стоит в гостиной. Глаза у него были совсем безумные. Он тут же бросился на меня и опять схватил за горло. Я сумела вырваться, он бросился на меня снова, и я несколько раз в него выстрелила.

— Сколько раз?

— Я не считала. Я была просто в шоке. Но Джон говорит, что я выстрелила три раза. Джон?

— Ты выстрелила три раза, — сказал Джон. — Три, потому что в обойме твоего семизарядного «байонна» осталось четыре патрона. Но помнишь, когда мы прятались в катере, в гавани Джерси-Сити, ты сказала, что выстрелила то ли три, то ли четыре раза?

— Ну… Я тогда не помнила точно, сколько раз я выстрелила… Три или четыре… Все было как в тумане…

— Но может быть, этот четвертый выстрел откуда-то все-таки взялся? — спросил Павел. — Лина?

— Четвертый выстрел? Павел, откуда он мог взяться?

— Мог стрелять кто-то еще, третий, кто находился здесь же, рядом, в вашей квартире.

— Но ведь там, кроме меня и Кеннета, никого не было.

— Вы уверены?

— Конечно. Я же видела.

— Этот человек мог спрятаться. Вы проверяли за портьерами? В шкафах? В других местах, где можно спрятаться?

— Павел, вы что… Вы думаете, мне было до этого?

— Лина… — Шапиро внимательно посмотрел на нее. — Лина, значит, вы не проверяли, был ли в квартире еще один человек?

— Конечно нет. Меня всю трясло. Я хотела в тот момент одного: скорее уйти из этой квартиры.

— И вы ушли?

— Да. Быстро оделась и ушла. Обдумав услышанное, Павел сказал:

— Четвертый выстрел вполне мог быть.

— Джон, а вы что скажете? — спросил Шапиро.

— Гленн, я в этом сильно сомневаюсь. Пол, извини, но в квартиру сразу же после убийства приехала бригада полицейских из отдела расследования убийств. Это профессионалы, они тщательно осмотрели квартиру, но особенно тщательно место, где произошло убийство. Если допустить, что был четвертый выстрел, который сделал кто-то еще, спрятавшийся в комнате, то после этого четвертого выстрела должны были остаться гильза и пуля, застрявшая где-то или в стене, или в полу, или в потолке, или в мебели. Гильзу стрелявший мог унести, а вот что насчет пули? Куда она делась?

— Пуля попала в сердце Кеннета Луксмана, — сказал Шапиро. — А Лина все три раза промахнулась, что естественно.

— Допустим. Но Лина стреляла три раза, и, если она все три раза промахнулась, полицейские должны были найти три пули. Но полицейские нашли только две. Третью извлек из сердца Кеннета Луксмана судебный медик.

После некоторой паузы адвокат сказал:

— Ничего не скажешь. Аргумент железный.

В комнате снова наступила тишина, которую нарушил батлер[10]. Заглянув в дверь, он спросил:

— Мэм, простите, я хотел узнать — джентльмены останутся обедать?

Лина посмотрела на Павла:

— Оставайтесь, пообедаем вместе. Как?

Вопрос как будто бы был задан всем, но он отлично понял: она хочет, чтобы остался только он. Помедлив, сказал:

— Лина, у нас с Джоном куча дел, завтра мы хотим вылететь в Майами, чтобы посмотреть на вашего соседа Кейеса. В другой раз.

Она отвела взгляд в сторону, чтобы тут же посмотреть на Шапиро:

— Гленн, а вы?

— Спасибо, у меня тоже есть дела в городе.

— Но это ведь действительно важно, чтобы они встретились с Кейесом?

— Я думаю, очень важно. Похоже, Кейес в самом деле как-то связан со всей этой историей.

Глава 34

Войдя в следственный кабинет тюрьмы Лефортово, Свирин сел за стол и, положив на край стола пачку сигарет «Мальборо» и кубик цейлонского чая, некоторое время сидел молча.

Приступив к допросам Панкратьева и Барченко, он взялся за тяжелую и, главное, не свою работу, поскольку допросами подследственных, как правило, полагалось заниматься штатным следователям СИЗО Лефортово.

Вдобавок он умышленно выбрал самый трудный путь, целиком сосредоточившись на беседах с Панкратьевым.

Поня был намного умнее и изворотливее туповатого и примитивного Барика, но он в этой паре был ведущим, а выиграть в игре, считал Свирин, можно, лишь переиграв ведущего.

Подумав об этом, нажал кнопку селектора:

— Я жду Панкратьева, как там с ним?

— Он уже здесь, товарищ полковник. Вести?

— Да, приведите.

Примерно через минуту в дверь постучали.

— Входите, — сказал Свирин.

Дверь открылась, конвоир впустил в кабинет Поню и из-за его спины посмотрел на Свирина. Этот взгляд означал, что заключенный может быть опасен, но Свирин, не глядя, сказал негромко:

— Все в порядке, оставьте нас одних.

После того как дверь за конвоиром закрылась, Поня, на котором был его неизменный синий спортивный костюм, остановился у двери.

Посмотрев на вошедшего, Свирин кивнул:

— Добрый день, Виталий Васильевич, садитесь. Помедлив, Панкратьев сел напротив, не ответив на его приветствие.

— Начнем беседу? — спросил Свирин. Панкратьев отвернулся, делая вид, что изучает что-то в окне. Наконец сказал:

— Ладно, давайте начнем. — Видимо решив что-то про себя, Поня наконец повернулся к нему: — Скажите, Федор Андреевич, ну, вот как на духу — вам не надоело со мной возиться?

— Нет, не надоело.

— Ведь мы одну и ту же волынку тянем вот уже который допрос. Зачем вам это?

— Затем, что я вожусь с вами ради вашего же добра.

— Интересно. Ради моего же добра?

— Да, ради вашего же добра. — Придвинул к Панкратьеву пачку «Мальборо» и чай. — Держите, это ваше.

— Мое… — Лицо Пони, и так искривленное давней травмой, скривилось еще больше. — Спасибо, но вы ведь знаете: другого из-за этого я вам говорить не буду.

— Знаю. Но я знаю также, что такое хорошие сигареты и хороший чай в камере СИЗО. Что же насчет разговоров — ваше право говорить то, что вы хотите.

— То, что я хочу… Что ж, тогда ладно. — Поня не спеша спрятал сигареты и чай в карман куртки. — Значит, вы возитесь со мной из-за моего же добра?

— Не только. Я вожусь с вами, чтобы изобличить человека, который сделал вам лично много зла. При этом, конечно, он сделал много зла всему обществу, и мне лично тоже. Но вам он насолил особенно. Ой-ой-ой как насолил.

— Что-то я не понял. Кто это мне так много насолил?

— Вы отлично знаете кто.

— Не знаю. Объясните, что это за человек?

— Виталий Васильевич, вы отлично знаете, что это за человек. Его зовут Георгий Кирьяков, он же Косой.

— Федор Андреевич… — Поня тяжело вздохнул. — Ну опять вы. Ну не знаю я этого Косого, хоть убейте.

— Знаете, Виталий Васильевич, хорошо знаете. Просто вы не хотите давать против него показания.

— Ну вот, опять… Какие показания, Федор Андреевич? Как я могу давать показания против человека, которого не знаю?

— Вы его знаете и можете дать против него показания. Но вас удерживает от этого, во-первых, ложно понятое чувство верности так называемому бандитскому долгу. Во-вторых, вас удерживает от показаний против Косого смертельный страх. Вы его смертельно боитесь.

— Федор Андреевич, я, может, и боялся бы его, если б знал. Но я его не знаю.

— Вы его знаете, но чтобы освежить ваши знания, я хочу прояснить вам кое-что. Как, прояснить?

— Федор Андреевич, да пожалуйста, проясняйте.

— Я хочу прояснить все, что происходит между вами и Кирьяковым. Послушайте, вам это будет полезно.

— Федор Андреевич, слушать вас ведь не вредно. Все ж меньше в камере буду торчать.

— Это верно. Итак, мы будем считать, повторяю, будем считать, а не считаем, что Георгий Кирьяков, он же Косой, дал задание вам и Барченко убить Ларису Александровну Князеву, что вы и попытались сделать. Но ей, к счастью, удалось спастись. Чтобы узнать, где она находится, вы подключились к ее домашнему телефону, а также к домашним телефонам ее ближайших подруг, Маргариты Петровны Корякиной и Анастасии Евгеньевны Бариновой. Таким образом вы узнали, что к Корякиной должна прийти внучка Князевой Полина Гжибовская. Проникнув в квартиру Корякиной, вы связали пожилую женщину, заклеили ей рот, пытаясь выяснить местонахождение Князевой, стали ее пытать и в конце концов убили. После этого вы стали ждать появления Гжибовской, но вместо нее в квартиру Корякиной пришли другие люди, которые, оглушив и связав вас и Барченко, позвонили в милицию, которая вас арестовала. Так было дело?

— Вот-вот, я ж и говорю, другие люди. Я ж все время вам это говорю, Федор Андреевич. Они ж ведь и замочили старуху, мы с Бариком ее не трогали. Мы не трогали ее вообще, нас подставили, круто подставили.

— Нет, вы ее трогали по заданию Кирьякова. А другие люди были посланы соперниками Косого, авторитетами, которые с ним не поладили. Они дождались, пока вы убьете Корякину, оглушили вас и связали, послав таким образом своеобразное предупреждение сопернику, то есть Косому. Но убили Корякину вы с Барченко. И задание убить ее вам дал Кирьяков.

— Да нет же, они и убили ее, Федор Андреевич, мы ее пальцем не трогали. Ее убили те, кто нас выключил и сдал, я ж говорю.

— Нет, Корякину убили вы с Барченко, по заданию Кирьякова. На что указывает многое.

Помедлив, Поня изобразил предельное удивление:

— Ну что на это указывает-то, что? Что многое-то, Федор Андреевич?

— Многое. Следы на месте преступления, отпечатки ваших пальцев, свидетельства соседей, видевших, как вы подъезжали к дому и поднимались по лестнице. Но прежде всего об этом свидетельствуют тайные письма, так называемые малявы, которые вы пытались переправить Кирьякову. Эти малявы перехвачены.

По тому, как Поня отвел глаза в сторону, Свирин понял: удар попал в цель.

— Вы ведь посылали малявы Косому, Виталий Васильевич?

Поня, только что очень оживленный, сидел, застыв и глядя в одну точку.

— Значит, посылали, молчание — знак согласия.

— Согласия… — Подняв голову, Панкратьев посмотрел на Свирина безучастным взглядом. — Федор Андреевич, да вы что? Какие еще малявы? Кто вам мог такое сказать?

— Мне сказали об этом работники Лефортовского СИЗО, которые их перехватили.

— Перехватили… Это они придумали. Ничего не знаю ни про какие малявы.

— Они это не придумали. — Свирин придвинул к Панкратьеву лежащие на краю стола копии перехваченных писем. — Вот эти письма, посмотрите. Из их текстов следует, что вы направили Косому отчаянную просьбу найти для вас и Барченко хорошего адвоката. Причем это была не одна отчаянная просьба, а несколько. Посмотрите, посмотрите, это ведь написали вы.

Мельком взглянув на письма, Поня покачал головой:

— Федор Андреевич, первый раз все это вижу.

— Виталий Васильевич, вы ведь даже не посмотрели как следует. Посмотрите.

— И смотреть не нужно, не мое это, я этого не писал.

— Все же посмотрите.

— Федор Андреевич, а что мне смотреть? Я знаю, я никаких писем не писал.

— Но почерк же ваш?

— Почерк… — Панкратьев усмехнулся. — Не мой это почерк, а потом, что почерк, почерк можно подделать.

— Нет, почерк нельзя подделать.

— Федор Андреевич, повторяю: не писал я никаких писем.

— Хорошо, будем считать, что вы их не писали. Будем считать также, что вы верны так называемому воровскому долгу и не хотите выдавать Косого. Но дело-то в том, что он вас давно выдал.

Сказав это, Свирин смог уловить короткий взгляд, брошенный на него Панкратьевым. Видимо заметив промах, Поня тут же отвел глаза и опустил голову.

Выждав немного, Свирин продолжил:

— Он вас выдал, потому что он никогда не будет искать вам хорошего адвоката. Наоборот, он сделает все, чтобы с помощью нанятых им людей из заключенных, а может, и из охраны убить вас и Барченко прямо здесь, в следственном изоляторе.

Угрюмо разглядывая свои руки, сжатые в кулаки, Поня выдавил:

— Пусть убивает. Только я что-то не пойму, за что ему нас убивать.

— За то, что вы для него сейчас крайне опасные свидетели. А Косой не тот человек, чтобы оставлять в живых опасных свидетелей. Подумайте об этом.

— Федор Андреевич… — Панкратьев вздохнул. — Мне думать нечего, я уже обо всем подумал.

— Не обо всем.

— Нет, обо всем.

— Все же, мне кажется, не обо всем. Кстати, вы знаете, что у судебных медиков при определении причин смерти Корякиной возникли разногласия?

Подняв на него глаза, Поня усмехнулся:

— Не понял. Что возникло?

— Разногласия.

— У судебных медиков?

— Да, у судебных медиков.

— Федор Андреевич, а вообще, зачем вы мне все это говорите? Мне ведь все это, Корякина, Шмарякина, медики, шмедики, все остальное как-то до лампочки. Я к этому делу не касаюсь никаким боком.

— Все же, думаю, может, вы хотите это узнать? Просто для интереса? Хотите?

— Я сказал, мне это до лампочки. — Скривившись, Поня посмотрел сначала в потолок, потом в окно, после чего уставился в стол. — Ладно, если хотите, говорите.

— Так вот, судебные медики обнаружили у Корякиной обширный инфаркт, который и привел к ее смерти. Однако во мнениях они разошлись. Одни медики считают, этот инфаркт возник из-за физического воздействия, которое на нее оказали вы с Барченко, другие, что инфаркт случился сам по себе, из-за эмоционального перенапряжения. В общем-то большой разницы в этом нет, но, надеюсь, вы понимаете — в юридическом смысле это совсем не одно и то же?

— Да? — Поня спросил это, разглядывая свои сжатые кулаки. — Это почему же?

— Потому что от того, в какую сторону склонятся при определении причин смерти Корякиной медики, зависит квалификация преступления. А значит, и срок. Подумайте об этом.

Поня сидел, не меняя позы. Выдержав как можно большую паузу, Свирин сказал:

— Ладно, я понимаю ваше состояние. Все, на сегодня мы закончили, до встречи. Или хотите еще поговорить?

Посмотрев на Свирина исподлобья, Поня опустил глаза. Чуть заметно шевельнулся:

— Нет. Пока не хочу.

— Пока?

— Да, пока.

— Смотрите, когда захотите, может быть поздно.

— Федор Андреевич, а что поздно-то? Меня подставили, потом оговорили, что я могу поделать?

— Можете, если подумаете.

— А-а-а… — Махнув рукой, Поня повернулся к окну. — Что тут думать, думать нечего.

— Смотрите. Как, вызывать конвоира?

Поня не ответил, демонстративно глядя в окно. Помедлив, Свирин сказал:

— Хорошо, я вызываю конвоира. — Нажал кнопку; после того как дверь открылась, сказал заглянувшему в кабинет прапорщику: — Уведите. До свидания, Виталий Васильевич. И подумайте.

— Федор Андреевич, мне думать нечего. — Сказав это, Поня встал и вышел из кабинета.

Пропустив его в коридор, конвоир прикрыл дверь.

Некоторое время Свирин сидел, пытаясь понять, правильно ли он построил допрос и есть ли вообще смысл продолжать допросы Пони дальше. Наконец, так и не придя ни к какому выводу, нажал кнопку селектора:

— Это Свирин, у меня все, кабинет свободен.

— Ясно, товарищ полковник, — ответил дежурный. — Вызвать вашего водителя?

— Да, пожалуйста.

Служебная черная «Волга» ждала его у входа во внутреннем дворе; когда он сел рядом с водителем, тот спросил:

— Куда сейчас, Федор Андреевич?

— К нам, куда ж еще.

В холле трехэтажного особняка сержант на КПП при его появлении отдал честь, стоящий рядом помощник в штатском вытянулся.

— Ну что, Николай? — спросил Свирин. — Все в порядке?

— Так точно, Федор Андреевич, все в порядке, — доложил помощник. — Курьерской почтой вам пришло письмо, оно лежит у вас на столе.

— Хорошо, спасибо.

Поднявшись в свой кабинет, Свирин взял со стола конверт, печати на котором удостоверяли особую секретность. Вскрыв конверт и достав письмо, прочел:

«Свирину. По данным, переданным нам начальником нью-йоркского отделения ФБР В. Вильямсом, сорвать попытку похищения Кирьякова-Кирьята помог сигнал, поданный из Москвы человеком по имени Милок».

Глава 35

В Майами, когда Павел и Джон вышли из здания аэровокзала в Опа-Локка, синий «форд-эксплорер» Фрэнка Бэнкса уже ждал их у тротуара.

Они сели в машину, и Бэнкс, внимательно вглядевшись в Павла, заметил:

— Пол, браво. Клянусь, на улице я бы вас не узнал.

— Серьезно? Есть изменения?

Перед вылетом Павел поработал над своей внешностью, и сейчас его волосы стали черными, верхнюю губу украшали черные усы, а глаза изменили цвет благодаря контактным линзам.

— Есть, и большие. Между прочим, приглашение на встречу с Кейесом уже пришло. — Фрэнк достал из кармана и протянул конверт: — Посмотрите.

Взяв конверт, Павел спросил:

— Когда пришло?

— Как мы и рассчитывали, сегодня, через два дня после моего звонка. Проглядите, я его уже прочел.

Подождав, пока к нему придвинется Джон, Павел прочел:

«Уважаемый м-р Уилл Уилсон, президент компании «Фурнитура Кейес и сыновья» м-р Ал Кейес будет рад встретиться с Вами 17 марта в 11.30 утра в офисе компании по адресу: 104, Крэндон-бульвар, Ки-Бискейн, поместье Грин-Линкс-Эстейт, офис компании «Фурнитура Кейес и сыновья». Просим Вас подтвердить получение этого письма по телефону 17 марта не позднее 10.30 утра. С уважением, помощник президента компании «Фурнитура Кейес и сыновья» Берни Хендерсон».

— Что ж, все как надо. — Сложив письмо, Павел спрятал его в конверт. — Сейчас начало десятого, я думаю, самое время позвонить.

— Только, Пол, запомните, ваш номер в «Шератоне» — одиннадцать пятьдесят пять, — сказал Фрэнк. — Вы там живете уже третий день, вам неплохо было бы там показаться.

— Понял.

Взяв телефон, Павел набрал номер. Отозвался женский голос:

— «Фурнитура Кейес и сыновья» слушает.

— Добрый день, с вами говорит Уилл Уилсон, я представляю нью-йоркскую дистрибьютерскую фирму «Хадсон инвестмент». На сегодня у меня назначена встреча с президентом вашей фирмы мистером Алом Кейесом, я хотел бы ее подтвердить.

— Секундочку, сэр, я посмотрю… Мистер Уилл Уилсон, правильно?

— Правильно.

— Мистер Уилсон, да, встреча назначена на сегодня, на одиннадцать тридцать утра. Только подождите, сейчас я соединю вас с помощником президента мистером Берни Хендерсоном.

После короткой паузы Павел услышал мужской голос:

— Добрый день, мистер Уилсон, с вами говорит помощник президента Берни Хендерсон.

— Добрый день, мистер Хендерсон. Я получил ваше письмо и вот звоню, чтобы подтвердить, что я готов встретиться с мистером Кейесом.

— Прекрасно. Секретарь вашей компании сказал, вы хотели бы поговорить с мистером Кейесом по поводу взаимовыгодного бизнеса.

— Совершенно верно, по поводу взаимовыгодного бизнеса.

— Как помощник президента, я хотел бы знать, что точно вы под этим подразумеваете.

— Мистер Хендерсон, моя фирма подготовила большой пакет, который я передам мистеру Кейесу во время встречи. В этот пакет, помимо проспектов и специальных журналов нашей фирмы, входит также разработанный нами подробный план возможного сотрудничества с фирмой «Фурнитура Кейес и сыновья». Вам же сейчас, по телефону, я могу лишь сказать: речь пойдет о взаимовыгодных перспективах.

— «О взаимовыгодных перспективах»… Что ж, прекрасно. Простите, мистер Уилсон, вы давно в Майами?

— Я приехал два дня назад, на машине.

— И где вы остановились?

— Я остановился в гостинице «Шератон», мой номер одиннадцать пятьдесят пять.

— Понятно. Хорошо, мистер Уилсон, подъезжайте, мистер Кейес будет рад с вами встретиться. Вы хорошо знаете Майами?

— Не очень. Если вы объясните, как точнее вас найти, буду очень признателен.

— Наш офис расположен в самом начале Ки-Бискейна. Как только въедете по Рикенбекерской дамбе, старайтесь не пропустить съезд номер четыре. Свернете по нему направо и на полпути к гавани увидите указатель «Поместье Грин-Линкс-Эстейт». Это и есть наш офис. Подъезжайте прямо к воротам, вас встретит охрана. Она же и укажет путь к главному зданию.

— Спасибо, мистер Хендерсон, я подъеду где-то в начале двенадцатого.

— Хорошо, будем ждать. До встречи.

— До встречи. — Павел отключил связь. — Как вы поняли, все в порядке.

— Просто удивляюсь, какие они обязательные, — заметил Бэнкс.

— Они обязательные, потому что им это очень важно, — пробурчал Джон. — Фирма Кейеса должна сейчас выглядеть образцовой. Пол, какая программа?

— Программа простая: я сейчас пересаживаюсь в такси, доезжаю до пункта проката, беру машину и показываюсь в «Шератоне». Потом мы встречаемся, ну, скажем, на бульваре Бискейн, в кафе «Сван». Днем, я знаю, там никого не бывает. Как?

— Хорошо, подходи, мы будем тебя там ждать. Только не затягивай.

* * *

Получив в пункте проката желтый «ниссан», Павел подъехал к гостинице «Шератон». Его появление здесь было чистой формальностью, тем не менее он добросовестно обменялся несколькими словами с кельнершей и одарил парой комплиментов горничную на этаже. Убедившись, что его запомнили, оставил в номере пустую сумку, спустился вниз, сел в «ниссан» и направил машину к кафе «Сван» на бульваре Бискейн.

Кафе представляло собой большую веранду, выходящую на залив; поднявшись на нее, он сразу увидел Джона и Фрэнка, сидящих в дальнем конце.

После того как он к ним подсел, Фрэнк придвинул бутылку «Будвайзера». Открыв ее и сделав глоток, Павел сообщил:

— Все прошло почти идеально, я взял машину, показался в «Шератоне» и признался в любви горничной.

— Поздравляю, — сказал Джон.

— Я тоже поздравляю. — Фрэнк осторожно тронул свои роскошные усы. — Пол, мы тут заказали лобстера, это фирменное блюдо, как?

— Обожаю лобстера, особенно с пивом.

— Значит, угадано. — Бэнкс подождал, пока официант переставит на стол судки и тарелки. — А теперь, братцы, давайте не тянуть, это надо есть горячим.

Подцепив вилкой кусок белой мякоти, Бэнкс отправил его в рот, издав при этом восхищенный звук. Запив лобстера пивом, заметил:

— Пол, между прочим, вы оставили после себя в Майами заметный след.

— Интересно. Заметный след?

— Да. Бренда Гутиеррес пару раз спросила, когда вы появитесь, что для нее вообще несвойственно.

— Понятно. А что с ее сыном? Он так и не объявился?

— Нет, не объявился.

— Вообще, как вы считаете, Майлс Гутиеррес жив или нет?

— Жив или нет… — Справившись с очередным куском лобстера, Фрэнк пригладил усы. — Знаете, у меня нет никакого мнения на этот счет. Вообще, если рассуждать здраво, после того, как он бросил свою машину в Коралл-Гейт-парке, он должен был просто попытаться где-то скрыться. И исчезнуть надолго.

— Фрэнк, я вообще плохо знаю этот район, — сказал Джон. — Где он, этот Коралл-Гейт-парк?

— Коралл-Гейт-парк расположен рядом с Вудлоунским кладбищем. Практически это его продолжение.

— Продолжение кладбища? — спросил Павел.

— Да, продолжение кладбища.

Что же настораживает его в этих двух словах, подумал Павел. А вот что: слова Майлса Гутиерреса «Если я не вернусь, ищите меня на кладбище». Эти слова, которые Майлс, уходя из дома, бросил сестре, лишь промелькнули в рассказе Бренды, но хорошо ему запомнились.

Посмотрел на Фрэнка:

— Между прочим, последними словами Майлса было сообщение, что, если он не вернется, его родственники могут искать его на кладбище.

— Да? — Фрэнк сделал глоток. — Он так сказал?

— Да. А что это вообще за кладбище?

— Вудлоунское кладбище? Ну… Это католическое кладбище. Очень большое.

— К этому кладбищу имеет какое-то отношение семейство Гутиеррес?

— Имеет самое прямое, у них там фамильный склеп. Да и я к этому кладбищу имею отношение, там похоронены мои старики.

— Не знаете, Бренда и ее муж часто бывают на этом кладбище?

— Часто? — Взяв салфетку, Бэнкс осторожно вытер усы. — Да нет, по-моему, они заглядывают туда крайне редко. Бренда все время жалуется, что никак не может вытащить туда мужа.

— То есть за склепом никто не следит?

— Бренда мне как-то сказала, что они приплачивают сторожу, чтобы он раз в месяц клал к склепу свежие цветы. Пол, вас что, это так волнует?

— Особенно не волнует, но я думаю, нас не убудет, если мы побываем на этом кладбище. Джон, как?

— Не убудет ни в коем случае. — Джон сделал глоток. — Думаю, у Фрэнка тоже не убудет, раз там похоронены его родители.

— Может, тогда так и договоримся — после того, как я поговорю с Кейесом, я вам позвоню? И встретимся где-нибудь неподалеку, в том же Коралл-Гейт-парке?

— Заметано. Звони, и мы там встретимся.

Проехав по Рикенбекерской дамбе, соединяющей Майами с двумя островами, Павел вывел «ниссан» на Крэндон-бульвар. Поместье Грин-Линкс-Эстейт, расположенное недалеко от забитой яхтами гавани, он нашел без особого труда.

У ворот стояла серебристая «импала»; как только он затормозил, передние дверцы машины открылись, из них вышли два смуглых молодых человека, по виду латиноамериканцы. Оба были в щегольских летних костюмах.

Один из вышедших, подойдя к «ниссану», пригнулся:

— Простите, вы мистер Уилсон?

— Совершенно верно, моя фамилия Уилсон.

— Очень приятно, мистер Уилсон, я Рикардо Гуэро, начальник охраны поместья Грин-Линкс-Эстейт. У вас назначена встреча с мистером Кейесом?

— Да, это так.

— Поезжайте за нами, мы вместе подъедем к входу в офис.

Гуэро и его напарник сели в машину, створки ворот раздвинулись, и Павел, подождав, пока «импала» тронется, въехал вслед за ней в имение.

Путь к офису «Фурнитура Кейес и сыновья» шел по аллее пирамидальных тополей; выезд из аллеи заканчивался у белого двухэтажного особняка.

После того как «импала» остановилась, Гуэро вышел и, подойдя к «ниссану», пригнулся:

— Простите, мистер Уилсон, тысячу извинений: у вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

— Да, конечно. — Павел протянул пластиковую карточку.

Мельком глянув на водительские права на имя Уилла Уилсона, Гуэро тут же их вернул:

— Все в порядке. Еще раз простите, мистер Уилсон, у вас есть с собой оружие?

— Нет.

— Очень хорошо. Однако вам все равно придется пройти через металлодетектор, у нас такой порядок.

— Ничего страшного, пройду.

— Тогда прошу, как выйдете из машины, проходите в эти двери.

Выйдя из машины, Павел, пройдя в указанную дверь, тут же прошел через раму металлодетектора. Прибор пискнул, и он, выложив на стол ключи и мелочь, прошел через раму еще раз. На этот раз прибор не среагировал, и Гуэро, улыбнувшись, сделал жест рукой:

— Все в порядке, мистер Уилсон, теперь нам сюда. Поднявшись по устланной ковром лестнице на второй этаж, они оказались в просторном холле. Сидящий в одном из кресел блондин средних лет при их появлении встал.

Судя по поведению Гуэро, это был его босс; почтительно взглянув на блондина, начальник охраны сказал:

— Мистер Хендерсон, это мистер Уилсон.

— Очень приятно. — Хендерсон покосился. — Рикардо, вы свободны. — Подождав, пока начальник охраны уйдет, блондин сдержанно улыбнулся. — Рад вас видеть, мистер Уилсон, меня зовут Берни Хендерсон, я помощник президента фирмы.

Английский Хендерсона был безукоризненным, без какого-либо акцента.

— Я тоже рад вас видеть, мистер Хендерсон.

— Мистер Уилсон, в нашем офисе введены повышенные меры безопасности. Надеюсь, вы понимаете, чем это вызвано.

— Да, мистер Хендерсон, безусловно, я это понимаю. Сейчас такие времена.

— Так вот, в связи с этим я хотел бы спросить: что у вас в кейсе?

— В моем кейсе лежит пакет документов, которые я специально подготовил для встречи с мистером Кейесом.

— Я мог бы посмотреть эти документы?

— Конечно. — Открыв кейс, Павел протянул стопку журналов, проспектов и планов, специально подготовленных для этой встречи. — Здесь есть все про фирму «Хадсон инвестмент». Ознакомившись с этими документами, мистер Кейес сможет понять…

Тронув его за локоть, Хендерсон сказал с мягкой улыбкой:

— Мистер Уилсон… Спасибо, я вижу, это как раз те документы, с которыми должен ознакомиться наш президент. Сделаем так: я сейчас передам ему эти документы, а вы, войдя в его кабинет, оставите ваш кейс в приемной. У нас такие правила. Хорошо?

— Да, конечно, мистер Хендерсон.

— Рад, что мы понимаем друг друга. Посидите в кресле, я передам ваши документы президенту и вернусь.

Открыв дверь одной из комнат, Хендерсон исчез за ней, чтобы вскоре вернуться.

— Все в порядке, прошу, мистер Уилсон. Я не прощаюсь, мы еще увидимся, когда я буду вас провожать.

В приемной, в которую вошел Павел, за столом перед компьютером сидела юная блондинка. На ней был строгий деловой костюм, который тем не менее не скрывал ее пышные формы.

Посмотрев на Павла, блондинка улыбнулась:

— Добрый день, мистер Уилсон. Мистер Хендерсон предупредил вас, что вы должны оставить кейс здесь?

— Предупредил.

— Вы можете положить его на любое кресло.

— Хорошо, спасибо. — Павел положил кейс на кресло. — Все в порядке, я без кейса.

— Извините, мистер Уилсон, но у нас такие правила. Подождите, я доложу шефу. — Нажала клавишу селектора. — Мистер Кейес, мистер Уилсон в приемной.

— Я его жду, — раздалось в ответ.

— Мистер Уилсон, входите, вам сюда. — Блондинка бросила взгляд на украшенную золотыми виньетками белую дверь.

Войдя в помещение, больше напоминающее комнату для приема гостей, чем деловой кабинет, Павел остановился.

За столом в глубине сидел человек в белом костюме и светло-голубой рубашке, на которую был повязан галстук в косую черно-серую полоску. Посмотрев на Павла, он сделал жест рукой:

— Добрый день, мистер Уилсон, проходите, садитесь.

Сев в кресло, Павел смог рассмотреть хозяина кабинета лучше. У Кейеса были светлые с редкой проседью волосы, такого же цвета короткая бородка, прямой нос, тонкие губы и блекло-голубые глаза, избегающие смотреть на собеседника. Определить возраст Кейеса было непросто, единственное, что можно было понять, — ему еще нет пятидесяти. Как показалось Павлу, Кейес говорил с акцентом, характерным для Среднего Запада Америки.

Некоторое время Кейес бесстрастно разглядывал Павла. Наконец сказал:

— Помощник доложил мне, у вас есть ко мне какое-то интересное предложение?

— Есть, мистер Кейес. В общих чертах — наша фирма предлагает вашей фирме стать вашим дистрибьютором с расширением рынка сбыта в два, а то и в три раза. Насколько я понял из проспектов, вы распространяете в Штатах мебель, изготовленную в Юго-Восточной Азии?

— Да, в основном.

— Так вот, проект, который хочет вам предложить моя фирма, может, по самым скромным расчетам, увеличить вашу прибыль на восемьдесят процентов. А при удачном стечении обстоятельств — на все сто.

— Да? — Кейес сказал это, не поднимая глаз. — И что это за проект?

— Этот проект детально изложен в документах, которые мы для вас подготовили. Я вижу, мистер Хендерсон их вам уже передал.

— Да, передал. — Кейес тронул лежащую перед ним стопку. — Увеличить прибыль на восемьдесят процентов — интересное предложение. Но сразу браться за него мы поостережемся.

— Само собой, мистер Кейес, вы и не должны сразу браться за него. То, что я вам сказал, — просто изложение наших намерений. Изучите наши предложения, и если они заинтересуют вас в принципе, я думаю, мы сможем начать совместную работу.

— Понятно. — Кейес по очереди тронул несколько телефонов, стоящих на столе. — Хорошо, мистер Уилсон, мы их изучим. Был очень рад встретиться и поговорить с вами, всего доброго.

— Всего доброго, мистер Кейес. — Встав, Павел вышел из кабинета.

Увидев его, блондинка лучезарно улыбнулась:

— Мы рады будем видеть вас снова, мистер Уилсон, всего доброго. — Посмотрела на кресло. — Ваш кейс.

— Спасибо и всего доброго.

Взяв кейс, Павел вышел в холл. Здесь никого не было, но, когда спустился вниз, он увидел Хендерсона.

— Все в порядке, мистер Уилсон? — спросил помощник президента.

— Да, все в порядке.

— Очень рад. Идемте, я провожу вас к машине.

— Спасибо.

Спустившись вниз и заняв место за рулем «ниссана», Павел повернул голову и увидел Хендерсона. Тот стоял шагах в трех от машины и, встретив его взгляд, сдержанно улыбнулся.

Дав газу, Павел подумал: ничего не скажешь, фирма действительно образцовая.

Глава 36

Коралл-Гейт-парк оказался довольно большим, но Павел не поленился объехать его по всему периметру, пока не заметил стоящий у одного из входов «форд-эксплорер» Бэнкса. Поставив «ниссан» рядом, вошел в настоящие заросли пальм, рододендронов и цветущих магнолий.

Для того чтобы разыскать Джона и Фрэнка, сидящих на скамейке на уединенной площадке, ему пришлось обойти почти весь парк. Достоинство места он оценил, когда сел сам; площадка со всех сторон была окружена деревьями, жара здесь почти не чувствовалась.

Пересказав, как прошла встреча с Кейесом, закончил описанием:

— Вид у этого Ала Кейеса вполне благопристойный, при этом видно, что он мужик сильный и хитрый, умеющий держаться. Вполне подходит для того, чтобы выполнить задачу, которую ему поручил Косой.

— Точнее об этом скажут полицейские альбомы, — заметил Джон. — Ладно, главная задача выполнена, что теперь?

— Теперь я очень хотел бы, чтобы мы прошли на кладбище и посмотрели на фамильный склеп Гутиерресов.

— Только не прошли, а проехали, — поправил Бэнкс. — Фамильный склеп Гутиерресов в дальнем углу, если идти, это больше мили. Идем к машинам.

Въехав на кладбище вслед за «фордом-эксплорером», Павел вынужден был сразу притормозить — Бэнкс остановил машину у одноэтажного здания.

— Что это он? — спросил Джон.

— Увидел какого-то человека. Мне кажется, это сторож.

Некоторое время они наблюдали за человеком, подметавшим площадку перед входом; на вид ему было лет тридцать, смуглая кожа и черные курчавые волосы указывали, что предки этого человека жили в Африке.

Оглянувшись и увидев Фрэнка, человек приставил метлу к стене и подошел к машине:

— Здравствуйте, мистер Бэнкс.

— Привет, Пит, — сказал Фрэнк через окно. — Как вообще дела?

— Все в порядке, вот, работаю. Вам что-то нужно?

— По-моему, ты присматриваешь за фамильным склепом семьи Гутиеррес? Бренды Гутиеррес?

— Да, все точно, раз в месяц я кладу к этому склепу цветы.

— Когда ты делал это последний раз?

— Последний раз… Три недели назад. Через неделю положу новый венок. Могу вас туда проводить, если хотите.

— Не нужно, мы найдем сами. Только объясни, как найти этот склеп.

— Мистер Бэнкс… — Пит покачал головой. — Найти этот склеп не так просто. Хотите, я принесу схему кладбища, с ней вам будет легче?

— Давай. Да, цветы у тебя есть?

— Есть. У меня есть хороший букет роз.

— Давай свой букет роз. — Вытащив из бумажника двадцатку, Бэнкс протянул ее Питу. — Держи, за труды.

— Спасибо, мистер Бэнкс. — Спрятав двадцатку, Пит скрылся в двери и вскоре вышел, держа в руках букет темно-красных роз и схему кладбища. — Вот, мистер Бэнкс. Я вспомнил, эта Бренда Гутиеррес всегда просит класть к склепу красные розы.

— Спасибо. Занимайся своими делами, дальше мы разберемся сами. — Приоткрыв дверь, Фрэнк выглянул: — Ребята, езжайте за мной.

Для того чтобы найти семейный склеп Гутиерресов, им пришлось в самом дальнем конце кладбища выйти из машин и долго бродить среди плит, памятников и склепов с надписями на английском, испанском и польском языках. Наконец Бэнкс сказал:

— Кажется, он.

Склеп был сложен из белых известняковых плит, над его массивной дверью виднелась металлическая табличка с надписью: «Семья Гутиеррес-Огилви». Над надписью распластал крылья небольшой мраморный ангел. Дверь была заперта на увесистый замок, во многих местах тронутый ржавчиной.

Положив к двери цветы, Бэнкс присвистнул:

— Замок-то на одной дужке.

Подойдя, Павел увидел, что замок только создавал иллюзию, что створки заперты. На самом деле его дуга была продета только в одну скобу — так, будто кто-то, уходя, с силой захлопнул дверь с висящим на ней замком.

С силой потянув за ручку, приоткрыл дверь. В склепе было темно. Через секунду в лицо пахнуло холодом, еще через секунду — резким запахом разложения. Встав с ним рядом, Бэнкс поморщился:

— Ну и амбре, хуже, чем в мертвецкой. Будто недавно кого-то похоронили.

— Может, так оно и есть, — сказал Павел. — У меня есть фотоаппарат, но нужен фонарь. Фрэнк, у вас есть фонарь?

— Есть, сейчас принесу. — Бэнкс ушел и вскоре вернулся с фонарем. — Что, заходим?

— Да, конечно. Если выдержите запах, заходите первым, а мы с Джоном за вами.

— О'кей. — Посветив внутрь, Бэнкс зашел в склеп.

Войдя следом, Павел посторонился, пропуская Джона; втроем они заняли почти половину тесного помещения.

Бэнкс поднял руку, луч фонаря пополз по стене склепа, осветив стоящую у стены мраморную усыпальницу, затем, метнувшись на другую сторону, — точно такую же вторую. Опустился вниз и выхватил из темноты выглядывающую из-за усыпальницы ногу в джинсах и кроссовке.

— Черт… — Бэнкс шагнул вперед. — Пол, а ведь вы были правы.

Зайдя за усыпальницу, Павел увидел лежащий на боку полуразложившийся труп. Тление не тронуло лишь длинные черные волосы, отсвечивающие, когда на них падал луч, так, будто они были отполированы.

— Дьявол… — Бэнкс покачал головой. — Это же Майлс. Одна нога мертвеца была подтянута к животу, вторая вытянута. На побуревшей от крови белой тенниске можно было рассмотреть несколько еле заметных дырочек. На каменном полу под телом засохло небольшое бурое пятно.

— Что-то мало крови, — заметил Джон.

— Он потерял ее по дороге. — Павел поднял фотоаппарат. — Ребята, шагните в сторону, я сделаю пару снимков.

Джон и Фрэнк отодвинулись. Сделав несколько снимков с разных точек, Павел присел и крупно сфотографировал прикрепленную к ремню небольшую черную сумку. Потянув застежку-молнию, открыл сумку. Поднял руку:

— Фрэнк, посветите, пожалуйста.

Луч фонаря осветил то, что лежало в ней — несколько сложенных вместе пластиковых карточек и квадратный пластмассовый футляр.

— Что в футляре? — спросил Бэнкс.

— Сейчас посмотрим. — Сказав это, Павел протянул фотоаппарат Джону: — Щелкни по этапам, когда я буду доставать футляр.

Джон взял фотоаппарат, и Павел медленно, так, чтобы Джон успел несколько раз щелкнуть затвором, достал из сумки футляр. Приподнял крышку: под ней в круглой выемке лежал диск.

— Видеодиск… — сказал Бэнкс.

— Фрэнк, вы правы, это видеодиск, — согласился Павел. — Может, как раз тот самый.

— Тот самый?

— Да, из-за которого вся суета.

Закрыв футляр и спрятав его в карман, просмотрел оставшиеся в сумке пластиковые прямоугольники: кредитную карточку «Америкэн экспресс», банковскую «Чейз Манхэттен» и водительские права. Оставив их на месте, затянул застежку-молнию.

— Что дальше? — спросил Бэнкс.

— Выходим. Больше нам здесь делать нечего.

Они вышли из склепа. Достав платок, Павел протер им дверную ручку и с силой прикрыл дверь так, чтобы скобы и замок приняли прежнее положение. Кивнул:

— Садимся в машины. Чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше.

Они расселись по машинам, и Павел вслед за «фордом-эксплорером» Бэнкса вывел «ниссан» на ближайшую улицу. Когда они проезжали мимо кладбищенской сторожки, возле нее никого не было.

Проехав два квартала, машина Бэнкса мигнула огнями, давая понять, что тормозит.

Когда Павел прижал вслед за ней «ниссан» к тротуару, Фрэнк вышел из машины, подошел и пригнулся:

— Что теперь?

— Фрэнк, в Майами нам лучше не показываться, отвезите нас на своей машине в Орландо.

— Хорошо. За «ниссан» не волнуйтесь, я его потом сдам.

— Буду благодарен. И не сообщайте никому о находке в склепе. Вы ведь не горите желанием это сделать?

— Совсем не горю, — сказал Бэнкс. — Я не сумасшедший.

Уже в самолете, уносящем их из Орландо в Нью-Йорк, Джон спросил:

— Пол, как ты догадался, что Гутиеррес там?

— На все это мне нужно было время. Сначала я увидел запись, сделанную рукой Майлса, из которой следовало, что он рассчитывает получить от Кирьята за что-то миллион баксов. Потом узнал, что, когда Майлса положили в «Норт-Шор медикал сентер», люди Косого обложили его, и он, испугавшись этого, сбежал. Похоже, после этого он понял, что, связавшись с Косым, приговорил себя к смерти. Поэтому он и сказал сестре: «Если я не вернусь, ищите меня на кладбище». Ну а потом я услышал переговоры Косого и его людей в бунгало, после которых все стало ясно.

— Но как ты понял, что он в склепе?

— Мне это поневоле подсказала Бренда. А также Фрэнк, когда сказал, что машину Майлса нашли в Коралл-Гейт-парке и что рядом, на Вудлоунском кладбище, у семьи Гутиеррес есть фамильный склеп.

— Значит, после того, как Майлса обстреляли у «Миа Паломы», он, раненый, приехал к кладбищу?

— Да. Оставив машину в Коралл-Гейт-парке, чтобы сбить всех со следа, он кое-как доковылял до фамильного склепа и, войдя, захлопнул за собой дверь.

— Возможно, он надеялся отлежаться, — предположил Джон.

— Возможно, этого никто не знает. Может, он просто не хотел привлекать внимание Косого к дому своих родителей.

— Возможно. Так или иначе, теперь уже никто не узнает, зачем он пришел в склеп.

— Да, ты прав, никто.

После этого они надолго замолчали. На подлете к Нью-Йорку Джон спросил:

— Что делаем сейчас? Может, сразу поедем ко мне, на Восемьдесят шестую? Вряд ли люди Кирьята следят сейчас за моим домом.

— Я тоже думаю, вряд ли. Хорошо, едем к тебе.

Когда в квартире Джона включили компьютер и вставили диск в щель проигрывателя, они довольно долго видели лишь белый экран, на котором мелькали черные искры. Они терпеливо ждали и наконец дождались — на дисплее возникла комната с двумя людьми, сидящими за столом.

То, что это гостиная в бунгало Майлса Гутиерреса, Павел определил сразу; за спиной человека, сидящего к ним лицом, была видна часть картины с яхтой и летящими за ней чайками.

Один из сидящих за столом находился к ним вполоборота, и его лицо сначала не просматривалось. Не очень четко было видно и лицо второго, сидящего анфас, — на него падала тень. Можно было понять, что съемка застала этих людей где-то в середине разговора.

Лишь после того, как сидящий вполоборота встал и сделал несколько шагов, стало ясно, что это Кирьяков-Кирьят, то есть Косой.

Снова сев в кресло, Косой сказал по-английски с довольно заметным русским акцентом:

«— Слушай, Стенли, так ты что, решил со мной снова встретиться только для этого?

— Только для этого, — ответил его собеседник. — Исключительно только для этого».

Тронув Джона за плечо, Павел пояснил: «Это Кейес». Косой посмотрел на Кейеса: «— Но у нас же был уговор.

— Был, да сплыл.

Косой молчал, как будто обдумывал ответ. Наконец сказал:

— Давай говорить по делу. Миллион баксов — вполне нормальная цена.

— Нет, не нормальная. Я не буду говорить про риск, это само собой. Но я прикинул и понял, что это слишком тонкая работа.

— Стенли, может, не будем насчет тонкой работы?

— Почему же не будем. — Кейес усмехнулся, что было четко видно на экране. — Ты же понимаешь, Джордж, за пару месяцев, которые у меня будут, я должен изучить там все. Я должен изучить, как ведет себя мочалка, как часто она встречается с Кеннетом, когда уходит и приходит. Я должен выяснить, из чего сделана мебель в этой квартире, из чего сделаны полы, стены и потолки. Я должен выяснить, есть ли у нее пушка, а если нет, сделать так, чтобы она у нее появилась. Да есть еще тысяча разных моментов. При всем этом мне нельзя светиться, а я ведь должен буду какое-то время поторчать в открытую после всего. — Наступила пауза, как будто беседующие решили вообще прекратить разговор. Наконец Кейес сказал: — Слушай, что я тебе объясняю? Ты все понимаешь не хуже меня.

— Стенли, но был уговор.

— Джордж, не нужно. Я ведь не отказываюсь. Я только хочу другую цену. Ничего, «Аль-Каида» не обеднеет. — После короткой паузы Кейес добавил: — Не смотри на меня так».

Судя по тому, что было видно на экране, Косой делал вид, что не обращает внимания на Кейеса. Наконец он сказал:

«— Стенли, откуда ты взял «Аль-Каиду»? При чем здесь она? У нас с тобой никогда не было об этом разговора.

— Не было, ты прав. Не волнуйся, я сказал это на всякий случай. Я, как и ты, давно работаю на «Аль-Каиду» и поэтому ничего не боюсь. Да и ты ничего со мной не сделаешь, потому что, во-первых, я подстраховался, а во-вторых, я вам нужен. Я англосакс, протестант, никакого отношения к мусульманам не имею, так что для вас я просто находка. И самое главное, я готов на вас работать, но на моих условиях.

Некоторое время Косой молчал, откинувшись в кресле. Казалось, он рассматривает висящую на стене картину. Наконец повернул голову:

— Хорошо. Сколько ты хочешь?

— Три миллиона.

Вглядевшись, можно было заметить, что Косой постукивает пальцем по подлокотнику. Наконец, чуть сдвинувшись, он процедил:

— Хорошо, Стенли, договорились.

— Ты мне даешь три лимона? Задаток — лимон? И потом два?

Подумав, Косой кивнул:

— Да, потом два. Но лишь при условии, что все будет сделано по сценарию. Кеннет должен быть убит так, чтобы все подумали, что это сделала Лина Гжибовски.

— Джордж, все будет сделано по сценарию, не волнуйся. Все подумают, что это сделала Лина Гжибовски, я гарантирую. Имя у меня остается прежнее, Ал Кейес?

— Прежнее.

— Где я буду ошиваться, пока ты уладишь все с квартирой?

— Пока я улажу все с квартирой, ты будешь жить там же, где сейчас, в Грин-Линкс-Эстейт.

— Хорошо, договорились. — Кейес встал, и его лицо наконец вышло из тени. — Слушай, это место прикрыто надежно?

— Надежно, не волнуйся. Вокруг стоят мои люди.

— Тогда, если все решено, разбегаемся.

— Разбегаемся».

Косой посмотрел на Кейеса, тот сделал шаг, и это движение, оборвавшись, сменилось белым экраном с мелькающими на нем черными искрами.

— По-моему, запись кончилась, — сказал Джон. — Сделай на всякий случай дубль.

— Конечно. — Павел включил плеер на перезапись; после того, как она закончилась, вынул диск-дубль и спрятал его в футляр.

— Что скажешь? — спросил Джон.

— Скажу, что теперь мы знаем: Лина не убивала Кеннета Луксмана.

— Да. Вообще, ради этого стоило стараться. Не понимаю только, как Майлсу Гутиерресу удалось их подловить.

— Ты видел в кадре картину с чайками?

— На заднем фоне, за спиной Кейеса? Видел. Я правильно понимаю, теперь эта картина висит в комнатушке Фрэнка?

— Нет. В комнатушке Фрэнка висит один из вариантов этой картины, который я купил у Бренды Гутиеррес за три тысячи долларов. А картина, которая в кадре, как висела в гостиной в бунгало на Виргиния-Ки, так и осталась там висеть.

— Понятно.

— Майлс мечтал о крупных деньгах. Эти крупные деньги каждый день крутились вокруг него, в его бунгало. Люди Косого включили его в свою игру, и после этого он посчитал, что ему все позволено. Он надеялся заработать полмиллиона на убийстве Лины, но из этой затеи ничего не вышло. Видимо, примерно в это же время, узнав о предстоящей встрече Косого и Кейеса, назначенной у него, он решил эту встречу снять, вообразив, что сможет потом Косого шантажировать. И он ее снял, замаскировав в нужном месте видеокамеру с подключенным к ней таймером. Только вот получить деньги за эту запись не смог.

— Все правильно. Единственное — я не могу понять смысла фразы «из чего сделаны полы, стены и потолки».

— Смысла фразы… — Павел с самого начала запомнил эту фразу, и сейчас ему казалось, он близок к разгадке. Но он был осторожен, то, о чем он думал, надо было еще проверить. — Что, если он имел в виду пули?

— Пули?

— Да, пули, которые могут попасть в полы, стены и потолки? Джон, клянусь, мы должны снова походить по этой квартире. Просто походить и посмотреть, что к чему. И не одни, а вместе с Гленном Шапиро.

Глава 37

В квартире Лины, в которую вошли Павел, Джон и Шапиро, не было никаких изменений, единственное — исчез начертанный мелом на полу силуэт лежащего тела. На стене, в которой все еще оставались два отверстия, проделанные полицейскими при извлечении пуль, на том же месте висела картина Поллака.

Осмотревшись, Шапиро спросил:

— Братцы, объясните сначала, что вы хотите найти?

— Пулю, — сказал Павел.

— Пол, я что-то вас не пойму… Ведь все пули найдены.

— Нет, не все.

— Как не все? Вот две дырки, копы достали из них две пули. Третью извлекли из сердца Кеннета Луксмана. Какая еще может быть пуля?

— Та, которая осталась в стене.

— В стене? — Шапиро внимательно осмотрел стену. — В этой стене?

— Возможно, в этой.

— Но ведь она чистая, пулевого отверстия нет.

— Нет, потому что оно замазано.

— Замазано?

— Да, заштукатурено и покрыто краской.

Запись разговора Кирьята и Кейеса Шапиро уже видел, но смысл замечания о полах, стенах и потолках, судя по его виду, понял только сейчас.

— Черт… Что, вы считаете, такое возможно?

— А почему нет? Надо только заранее подготовить замазку и краску.

— Интересная история. — Шапиро снова оглядел стену. — Ладно, возможно, вы правы. С чего начнем?

— С металлоискателя, — сказал Павел.

— С металлоискателя? Ах, ну да.

— Джон, я займусь. — Взяв металлоискатель, Павел осмотрел стену. — Картину, пожалуй, лучше снять. Джон, сделаешь?

— Да, конечно. — Сняв картину, висевшую на ввернутом в деревянный шлямбур металлическом шурупе, Джон приставил ее к журнальному столику и, взяв отвертку, вывернул шуруп.

Надев наушники металлоискателя, Павел подошел к стене и внимательно изучил место, на котором зияли два отверстия. Осмотрев после этого всю стену, заметил:

— Краска на стене рядом с этими дырками везде ровная. Если он в самом деле замазал отверстие — работа чистая.

— Если посветить люминесцентной лампой, новая краска все равно проявится, — заметил Джон.

— Конечно. Но с лампой много возни, нужно завешивать все шторы.

— Она вообще глубоко должна сидеть, эта пуля? — спросил адвокат.

— По идее, не очень, — сказал Павел. — По этим двум дыркам в стене можно определить, что сначала идет слой штукатурки, потом слой теплоизоляции, потом начинается кирпичная кладка. Пуля, выпущенная из пистолета типа «байонн», легко пробивает штукатурку и теплоизоляцию, но в кирпичной кладке застревает.

— То есть металлоискатель сразу определит, есть ли в стене третья пуля?

— Конечно. Точнее, он определит наличие металла, а пуля это или не пуля, мы поймем, когда вскроем стену. Ладно, начну.

Включив металлоискатель, начал проверять стену. Щуп медленно, с амплитудой от пола до потолка, ходил вверх и вниз, и, когда до одного из отверстий, пробитых пулей, осталось около метра, он услышал в наушниках резкий звук. Прижав щуп к этому месту, сказал:

— Кажется, есть.

— Есть? — спросил Шапиро.

— Да, здесь, где мой щуп, прибор реагирует. Если не трудно, отметьте это место.

— Сейчас. — Подойдя к стене, Шапиро достал ручку; пометив крестиком место, у которого застыл щуп, спросил: — Что, все?

— Нет, не все, надо проверить всю стену. Подождите, я поищу.

Пройдя с металлоискателем всю стену до конца и не услышав сигнала, выключил прибор.

— Все. Металла в стене больше нет.

Подойдя к сделанной Шапиро отметке, Джон тщательно изучил ее:

— Черт… Абсолютно гладкая стена.

— Так и должно быть, — заметил Павел.

— Что будем делать? Доставать пулю?

— Джон, если мы убеждены, что это пуля, ее нужно доставать. Только делать это должна полиция.

— А что еще это может быть? — спросил адвокат.

— Все, что угодно. Допустим, гвоздь или тот же шуруп, который испортил стену, и его просто в нее вбили. А затем аккуратно замазали чем-то и закрасили.

— Такое маловероятно, — заметил Джон. — Но теоретически может быть.

— Но полицию мы должны вызвать в любом случае, — сказал Павел.

— Вот что, позвоню-ка я лейтенанту Хьюджу. — Джон взял телефон. — Боюсь, разговор будет долгим, так что потерпите.

Разговор с лейтенантом Хьюджем в самом деле продолжался неоправданно долго, но в конце концов Джон сообщил, что лейтенант сейчас приедет.

Лейтенант Хьюдж появился в квартире Лины минут через двадцать. После того как Павел, Джон и Шапиро объяснили ему, почему именно они его вызывали, он довольно долго разглядывал стену с двумя пулевыми отверстиями. Наконец, посмотрев на Шапиро, сказал:

— Мистер Лейтнер объяснил мне, что вы, как адвокат, защищаете интересы проживающей в этой квартире Лины Гжибовски. Это так?

— Да, это так.

— В таком случае я, как человек, возглавляющий расследование убийства Кеннета Луксмана, хочу спросить: может, вы объясните, где находится сейчас Лина Гжибовски?

— Объясню. — Мягко улыбнувшись, Шапиро дружески взял Хьюджа под локоть. — Лейтенант, где она находится именно сейчас, я не знаю, но даю вам слово, я намерен ее разыскать, чтобы развеять недоразумение, которое длится уже довольно долго.

— Не понял. — Хьюдж настороженно прищурился. — Какое недоразумение?

— Недоразумение, что Кеннета Луксмана убила якобы она.

— Тут нет никакого недоразумения, мистер Шапиро. Кеннета Луксмана убила Лина Гжибовски.

— Ошибаетесь, лейтенант. Кеннета Луксмана убил другой человек.

— Нет, вы ошибаетесь, мистер Шапиро. Кеннета Луксмана не мог убить другой человек. В момент убийства в этой квартире находились только два человека, Лина Гжибовски и Кеннет Луксман.

— Вот в этом я как раз и не уверен. Факты, о которых я знаю, наоборот, говорят, что в момент убийства в этой квартире, помимо Лины Гжибовски и Кеннета Луксмана, находился еще один человек.

— Да? — Угол рта Хьюджа уполз к уху. Эта гримаса оставалась на лице лейтенанта до момента, когда он убедился, что его ирония воспринята. — И кто же был этим человеком, интересно?

— Придет время, я вам это объясню. — Шапиро снова взял Хьюджа под локоть. — Лейтенант, я мог бы попросить вас присесть?

— Присесть? — Лейтенант пожал плечами. — Почему нет. Я могу присесть.

Подождав, пока Хьюдж сядет, Шапиро сел сам, достал ручку, вырвал листок из записной книжки и, написав две буквы, «Л» и «К», отвел от них две стрелки. Положив листок на журнальный столик, придвинул его к лейтенанту:

— Посмотрите. Покосившись, Хьюдж спросил:

— Что это?

— Это схема, к которой я хотел бы привлечь ваше внимание. Я могу это сделать? Я имею в виду, привлечь внимание к этой схеме?

— Почему нет. Только объясните, в чем суть этой схемы.

— В том, что если «Л» — Лина Гжибовски, а «К» — Кеннет Луксман, то мы должны считать, что в момент убийства в этой квартире действительно находились только они. А теперь хочу спросить: вы установили, сколько выстрелов произвела Лина Гжибовски?

— Установили. Только вы зря чертите эти схемы, я прекрасно представляю все и так.

— Все же со схемами лучше, для меня, во всяком случае. Итак, Гжибовски произвела три выстрела. — Шапиро написал на листке «Зв». — Из какого оружия?

— Из пистолета «байонн».

— Сколько зарядов имеет «байонн»?

— Семь зарядов.

— Ага… — Ручка адвоката вывела «7з». — После того как Гжибовски сделала три выстрела, сколько зарядов должно остаться в обойме?

— Четыре.

— Ясно. — Рядом с «7з» Шапиро написал «4з». — Сколько гильз вы нашли на месте происшествия?

— Три гильзы.

— Отлично. — Адвокат вывел «Зг». — А пуль?

— Тоже три. Точнее, две пули мы нашли вот здесь. — Хьюдж кивнул в сторону двух отверстий в стене. — Третью судебный врач извлек из сердца Кеннета Луксмана.

— Понятно. — Шапиро начертал «Зп». — То есть по цифрам у нас вроде все сходится?

— Да, все сходится.

— Отлично. А теперь, что бы вы подумали, если бы нашли здесь, в этой квартире, еще одну пулю? Выпущенную из того же пистолета «байонн»?

Глазки-шарики Хьюджа некоторое время внимательно изучали адвоката.

— Да ничего бы не подумал. Подумал бы, что Лина Гжибовски сделала не три, а четыре выстрела.

— Но мы ведь договорились, что у нее в обойме осталось четыре заряда. Вот эти. — Шапиро дотронулся ручкой до пометки «4з» на листке.

— Значит, у нее в обойме осталось не четыре заряда, а три.

— Нет, четыре. Представьте, что перед вами лежит этот самый «байонн», в обойме которого осталось четыре заряда.

— Но он передо мной не лежит.

— А вы представьте, что лежит. Вы можете такое представить?

— Черт… — Хьюдж побарабанил пальцами по столу. — Хорошо, мистер Шапиро, допустим, я это представил. Что дальше?

— Дальше попробуйте объяснить, откуда эта пуля, восьмая, совершенно лишняя и посторонняя, могла здесь взяться? Причем, заметьте, без гильзы. Вы ведь не нашли четвертую гильзу?

— Нет. Дьявол… — Закрыв глаза, Хьюдж тронул двумя пальцами веки. Убрав руку, сказал: — Простите, мистер Шапиро, но я считаю этот разговор бессмысленным.

— Почему?

— Потому что вы говорите о некоей теоретической пуле. Меня же, как детектива, теоретическая пуля не интересует. Мне нужна пуля реальная.

— Вот-вот… — Шапиро легко дотронулся до рукава Хьюджа, как бы призывая к терпению. Снял очки, протер их платком и снова надел. — К этому я как раз и веду.

— К чему вы ведете?

— К тому, что сейчас мы покажем вам настоящую, реальную пулю.

— Да? — Хьюдж по очереди обвел взглядом всех находящихся в комнате. — И где она, эта пуля?

— В стене.

— В стене? — Хьюдж бросил беглый взгляд на стену. — Простите, но кроме этих двух дырок, я больше пулевых отверстий не вижу.

— Тем не менее пулевое отверстие есть. Третье пулевое отверстие. Точнее, оно было.

— Было где?

— Сейчас объясню. Вы можете подойти к стене? Помедлив, Хьюдж встал:

— Почему не подойти. — Шагнул к стене. — Извините, но третьего пулевого отверстия я нигде не вижу.

Шапиро указал острием ручки на крестик.

— Вот. Оно здесь. В этом месте. Всмотревшись в крестик, Хьюдж вздохнул:

— Где? Я не вижу никакого пулевого отверстия.

— Вы его не видите, но можете его услышать. Пол, будьте добры, дайте лейтенанту наушники.

Павел протянул наушники и, после того как Хьюдж их надел, медленно повел щупом металлоискателя вдоль стены. После того как щуп остановился на помеченном месте, лейтенант подтвердил кивком: слышу сигнал.

Дождавшись, пока Хьюдж снимет наушники, Шапиро спросил:

— Ну как? Сигнал есть?

— Сигнал есть. Но это совсем не значит, что там пуля.

— Лейтенант… — Адвокат сделал паузу, полную значения. — Лейтенант, поверьте, у нас есть все основания считать, что там находится именно пуля, а не что-то еще.

— Мистер Шапиро, то, что у вас есть основания, еще ничего не значит. У меня лично нет этих оснований.

— Так давайте вскроем это место. И посмотрим.

— Мистер Шапиро… — Хьюдж помолчал. — Если там действительно пуля, я не имею права вскрывать это место один. Я должен вызвать следственную группу с техником, специалистом-трасологом и фотографом.

— Так вызовите.

— А если там не пуля? — Судя по виду Хьюджа, его мучили сомнения. — Мне совсем неохота садиться в лужу. Да и у полиции Нью-Йорка не так много денег, чтобы по каждому пустяку вызывать следственную группу.

— Не беспокойтесь о деньгах, — сказал Шапиро. — Я оплачу вызов.

Хьюдж недоверчиво посмотрел на адвоката:

— Оплатите?

— Да. Хотите, чтобы я написал гарантийную записку? Или поверите мне на слово?

— Хорошо, мистер Шапиро, я верю вам на слово. — Подойдя к телефону, Хьюдж набрал номер. — Кто это, Портер? А, это ты, Тони… Слушай, пришли следственную группу на Восемьдесят четвертую… Да… Да… Ничего, трех человек как раз хватит… Да, я там… Хорошо, я жду.

Следственная группа из трех человек, которая вскоре появилась в квартире, сразу взялась за дело. Фотограф, коротко переговорив с Хьюджем, сделал несколько снимков стены с двумя дырами и местом, помеченным крестиком, после чего техник достал из чемоданчика инструменты и начал вскрывать стену. Трасолог стоял рядом, дожидаясь, когда он закончит работу.

Удалив примерно сантиметр верхнего слоя, техник сказал:

— Это место кто-то заделал. Здесь не штукатурка, а замазка типа «граунд».

— Подожди, я щелкну, — сказал фотограф. Подождав, пока фотограф сделает снимки, техник продолжил проходку, но уже осторожнее. Отложив молоточек и зубило, он взял щипцы и инструмент, напоминающий скребок зубного врача, и начал осторожно соскабливать замазку, удаляя ее по миллиметру. Затем обрезал скальпелем и ножницами часть теплоизоляции. Техник работал напряженно, от усердия он даже высунул язык. Наконец сказал:

— Есть. — Сняв инструментом последние крошки, взял кисточку, смахнул кирпичную пудру с тускло блеснувшего шарика. — Металл. Причем свинец.

Пригнувшись и изучив неровный металлический кружок, Хьюдж подтвердил:

— Да, это свинец. Вообще, это пуля.

— Все, — сказал техник. — Я свое дело сделал. Хью, Барни, теперь ваша очередь.

— Ага. — Трасолог, которого техник назвал Хью, замерил положение пули, после чего, взяв щипцы, осторожно вынул ее из стены.

Фотограф во время этого процесса непрерывно щелкал затвором.

Опустив пулю в пластиковый пакетик, трасолог посмотрел на Хьюджа:

— Лейтенант, что теперь?

— Возвращаемся в отдел. Всего доброго, джентльмены, надеюсь, каждого из вас я еще увижу.

— Безусловно, — сказал Шапиро. — Лейтенант, счет за вызов группы пришлите в мою контору. Да, и знаете, возможно, мне удастся разыскать мисс Гжибовски. Если это случится, мы с ней к вам подойдем, чтобы выяснить наши отношения. Думаю, это случится довольно скоро, может, даже сегодня. Но скорее завтра.

— Очень интересное заявление, — буркнул Хьюдж. — Надеюсь, вы понимаете, чем скорее вы с ней к нам явитесь, тем будет лучше?

— Лейтенант, я это прекрасно понимаю. Да, кстати, мистер Молчанов хотел бы посмотреть полицейские альбомы.

— Полицейские альбомы?

— Да. Мы с ним подозреваем одного человека, который мог выпустить эту пулю. Надеюсь, мистер Молчанов может к вам подъехать?

— Конечно.

Глава 38

Выйдя из своего подъезда, Виктор Николаевич Милехин, больше известный в своем кругу как Милок, огляделся. Дом, в котором он жил, был элитным, подъезд выходил в большой и хорошо ухоженный двор. Прищурившись под лучами мягкого мартовского солнца, Милок достал сигареты, щелкнул зажигалкой, прикурил и с наслаждением затянулся.

Черного «мерседеса», который подъезжал за ним каждое утро, еще не было, но он вышел раньше обычного и знал: машина подъедет точно в срок. Настроение у него было отличным, и дело было не только в весенней погоде и в завтраке, которым его только что накормила любимая молодая жена. Настроение было хорошим, потому что он знал: все, что делал последнее время, он делал правильно.

Милок был одним из приближенных пахана дорогомиловской группировки Лузгаева, или Лузги, и пост директора гостиницы «Золотой амулет», который он занимал, доказывал: в этой группировке он человек далеко не последний. «Золотой амулет» с несколькими ресторанами считался одной из лучших московских гостиниц и был не только «Золотым амулетом», но и настоящим золотым дном; получить это золотое дно в свое распоряжение мог лишь тот, кто пользовался у Лузги доверием.

Увидев наконец «мерседес», Милок бросил сигарету в лежащий у тротуара снег, подождал, пока машина подъедет, и сел рядом с водителем.

Мощный молодой парень по кличке Седой, сидящий за рулем, был одновременно и телохранителем; после того как Милок захлопнул дверь, он спросил:

— Куда сейчас, Виктор Николаевич? В «Амулет»?

— Да, туда, а потом посмотрим.

Седой вывел «мерседес» сначала в переулок, а затем на Кутузовский проспект и направил его к центру города.

Седой был отличным водителем и всегда вел машину ровно, поэтому, когда на одном из отрезков между светофорами скорость сбавилась, Милок спросил:

— Что это ты?

— Виктор Николаевич, сзади мусора.

— Мусора… — Посмотрев в зеркало, Милок увидел идущий за ними милицейский «бьюик». — Мусора, ну и что?

— Они мигают и хотят, чтобы мы тормознули.

— Разве они мигают? — Снова посмотрев в зеркало, Милок увидел: фары «бьюика» несколько раз мигнули. — Да, мигают. Ладно, х…й с ними, тормозни, узнаем, что им надо.

Подав вправо, Седой мягко притормозил у тротуара.

Милиции Милок не боялся, поэтому появление патрульной машины его ничуть не обеспокоило. Посмотрев в зеркало, он увидел, как вышедший из «бьюика» человек в милицейской форме двинулся в их сторону.

Почти тут же слева затормозила черная «Волга», встав так, чтобы «мерседес» не смог двинуться дальше. Вот это ему уже не понравилось, как и Седому, который сказал негромко:

— Суки, что делают. Вот бл…ди.

— Опусти стекло, спроси, что им надо, — приказал Милок.

Седой опустил стекло. Подойдя к окну, майор милиции пригнулся:

— Майор УБДД Васильев. Попрошу ваши права и документы на машину.

— А что вообще случилось, товарищ майор? — спросил Милок. — Мы здесь ездим каждый день, вы должны нас знать. Мы вроде ничего не нарушили.

Делая вид, что он не слышит, майор повторил:

— Водитель, попрошу ваши документы. Седой покосился, и Милок сказал:

— Дай, раз просят.

Седой достал документы и протянул майору. Взяв их, майор посмотрел на Милка:

— Попрошу ваши документы.

— Мои-то документы зачем? Это вообще какой-то беспредел. Я что-то нарушил?

— Пока нет, но я должен посмотреть ваши документы для удостоверения личности.

— Майор, зачем вам мои документы, меня и так все знают. Я Милехин, директор гостиницы «Золотой амулет».

— Простите, а по имени-отчеству?

— Виктор Николаевич.

— Виктор Николаевич, попрошу ваши документы.

— Да нет же у меня с собой документов, я сказал. Есть визитная карточка, показать?

— Визитная карточка не документ. Если у вас в самом деле нет при себе документов, мы вынуждены вас задержать для выяснения личности. Попрошу пройти в нашу машину.

— Майор, да вы вообще что? Позвоните любому человеку в Москве, хоть мэру, и он подтвердит, что я — это я, Милехин.

— Виктор Николаевич… — Майор помолчал. — Если вы действительно директор гостиницы «Золотой амулет», вы должны понимать, что задержание для выяснения личности — нормальный процесс. Он нисколько не задевает вашего достоинства.

— Не задевает… Еще как задевает. Это беспредел.

— Если вы так считаете, напрасно. В любом случае попрошу вас пройти со мной в машину, которая стоит сзади вашей.

— Сзади нашей… — Милок уже понял, что этого майора, который взялся неизвестно откуда, он сейчас не переспорит. Тем не менее он решил потянуть время. — А откуда я знаю, что это за машина? Может, она поддельная?

— Нет, она не поддельная. Это машина УБДД Москвы, вы это прекрасно видите.

— Это еще нужно доказать, надпись можно изобразить любую. Мне, например, неизвестно, что это за машина.

— Вы хотите, чтобы я показал вам удостоверение?

— Почему нет. — Милок смерил майора взглядом. — Покажите.

Достав из внутреннего кармана удостоверение, майор раскрыл его и показал. Милок потянулся было, чтобы взять красные милицейские корочки, но майор отодвинул свою руку подальше:

— Смотрите так, здесь все видно.

Фото и все остальное на раскрытом документе удостоверяло, что перед Милком действительно стоит майор дорожной службы московского УБДД Васильев И.В.

Спрятав удостоверение, Васильев сказал:

— Виктор Николаевич, попрошу, пройдемте со мной.

— Хорошо, пройду. Но учтите, за этот беспредел вы заплатите. Причем не только вы, но и все, кто был с вами.

— Виктор Николаевич, мы теряем время. Попрошу пройти.

— Хорошо, я пройду. — Милок возмущенно крутанул головой. — Вадик, передай нашим, как все было.

Седой кивнул:

— Обязательно передам, Виктор Николаевич. Пройдя вместе с Васильевым к «бьюику», Милок остановился:

— Куда садиться?

— Сюда. — Майор открыл заднюю дверцу.

Сидящий на заднем сиденье человек в штатском отодвинулся, Милок сел, и Васильев сел вслед за ним. Машина сразу же взяла с места, и лишь сейчас, посмотрев на лица Васильева и человека в штатском, озабоченных лишь тем, чтобы не дать ему сдвинуться, Милок понял: дело совсем не в выяснении личности.

Войдя в следственный кабинет в Лефортово и сев за стол, Свирин нажал кнопку селектора. Разговор, который ему предстоял, обещал быть нелегким, и предположить, как все повернется, сейчас было трудно. И все же он надеялся, что этот разговор пройдет легче, чем взаимное вытягивание жил при встречах с Поней.

— Слушаю? — отозвался дежурный.

— Это Свирин, я жду Милехина, он здесь?

— Да, здесь, товарищ полковник, сейчас его приведут. Примерно через минуту в дверь постучали, и после слов Свирина «Да, войдите» створка открылась. За ней стояли два офицера ФСБ в штатском и Милехин; его лицо, с виду простоватое, с курносым носом и маленькими глазками, Свирин успел хорошо изучить по фотографиям.

Один из сопровождающих сказал негромко:

— Виктор Николаевич, пожалуйста, входите.

— Входить куда?

— Сюда, в эту дверь.

— Почему я должен входить в эту дверь? Что это за комната?

— Это кабинет.

— Какой кабинет?

— Просто кабинет, и все. Виктор Николаевич, проявите благоразумие. Входите, не будете же вы стоять в коридоре.

— Хорошо, я войду. Но повторяю в который уже раз: это беспредел, за который ответят все, кто имел глупость его затеять.

Войдя в кабинет, Милехин, одетый в дорогой костюм и рубашку бат-эн-даун с хорошо повязанным галстуком, посмотрел на Свирина в упор. Он явно не пытался скрыть свое раздражение.

Выждав немного, Свирин сказал:

— Здравствуйте, Виктор Николаевич. Меня зовут Федор Андреевич Свирин, я полковник ФСБ. Садитесь, нам надо поговорить.

— Не буду я ни о чем с вами говорить.

— Почему?

— Не буду, и все. Говорить с вами, да и с любым другим я буду только в присутствии моего адвоката. Дайте мне вызвать моего адвоката, тогда и будем говорить.

— Виктор Николаевич… — Свирин помолчал. — Вы сядьте. Сядьте, успокойтесь и позвольте сказать вам пару слов. Пару очень важных для вас слов.

— Пару слов… Ладно, сяду, что стоять. — Сев в кресло, Милехин закинул голову, разглядывая потолок; наконец, решив, видимо, что там нет ничего интересного, перевел взгляд на Свирина. — Вы сказали, вас зовут Федор Андреевич?

— Да, Федор Андреевич.

— Так вот, Федор Андреевич, прежде чем вы скажете мне пару слов, пару слов скажу я. Объясните, на каком основании вы меня арестовали, схватили и приволокли сюда? Объясните и, пожалуйста, говорите тогда вашу пару слов.

— Хорошо, я объясню. Во-первых, вас не арестовали, вас задержали.

— Задержали? — Милехин мотнул головой. — Задержали, арестовали, какая разница. Это одно и то же.

— Не совсем. Причем задержали вас с одной лишь целью: спасти от смерти.

— Интересно. — На лице Милехина появилось ироническое выражение. — Спасти меня от смерти. И от какой же смерти вы меня хотите спасти?

— Сейчас объясню. И объясню, почему вам не стоит вызывать адвоката.

— Да? — Сказав это, Милехин попытался расположиться в жестком канцелярском кресле поудобнее. — И почему же мне не нужно вызывать адвоката?

— Потому что, если адвокат услышит этот разговор, ваши шансы остаться в живых резко понизятся.

— Ах, даже так? — Маленькие глазки Милехина, стараясь казаться безразличными, тем не менее внимательно следили за Свириным. — Но шансы остаться в живых у меня все же есть?

— Есть, безусловно.

— Спасибо хоть на этом. Интересно только, при чем здесь адвокат?

— Виктор Николаевич, я не хочу вас пугать, но боюсь, если адвокат узнает о нашем с вами разговоре, вас могут просто убить.

— Да? — Во взгляде Милехина, выражавшем до этого лишь браваду и иронию, впервые появилась настороженность. — И кто же меня убьет? Адвокат?

— Нет, не адвокат. Но если адвокат передаст кому-то или, вернее, продаст кому-то содержание разговора, который нам предстоит, я за вашу жизнь точно не поручусь.

— Федор Андреевич, вы меня просто пугаете.

— Я не собираюсь вас пугать, я просто предлагаю поговорить сначала без адвоката.

— Да? — Милехин взглянул на него, видимо пытаясь понять, что он может услышать. — И что же это должен быть за разговор?

— Я готов начать, если вы готовы слушать. Вы готовы?

— А что тут быть готовым. Говорите, я слушаю.

— Хорошо. Так вот, не так давно в Нью-Йорке была предпринята попытка похитить и вывезти в Россию некоего Георгия Кирьякова по кличке Косой. Думаю, вы отлично знаете, кто это такой.

Посмотрев на своего гостя, Свирин увидел: Милехин побледнел. Помедлив, продолжил:

— Попытка была сорвана. По нашим данным, сорвать ее помог сигнал человека из Москвы, судя по всему, хорошо знакомого с планами похитителей. Все, что мы знаем об этом человеке, что его зовут Милок. Виктор Николаевич, это пока все, что я хотел вам сообщить.

Милехин сидел неподвижно, но можно было заметить: его руки, до этого расслабленные, сжали подлокотники кресла. Выждав немного, Свирин спросил:

— Виктор Николаевич, у вас будут какие-то комментарии?

— Нет. — Сказав это, Милехин кашлянул, явно пытаясь убрать хрипоту в голосе. — Нет, у меня не будет никаких комментариев. Вообще, я не понимаю, почему вы мне все это говорите.

— Вы отлично все понимаете. Вашу кличку, Милок, в дорогомиловской преступной группировке знают все. Все знают также, что ваш патрон, пахан дорогомиловцев Лузгаев, он же Лузга, — смертельный враг Кирьякова, поскольку Кирьяков ему должен, и должен много. Отдавать долг Кирьяков, естественно, не собирается, но если его удастся вывезти в Россию и устроить здесь разборку, он может передумать. — Убедившись, что Милехин по-прежнему делает вид, что все это его не касается, Свирин продолжил: — Похищением Кирьякова, по нашим данным, занимались профессионалы, у которых не должно было быть прокола. Но вышло так, что они прокололись. Почему прокололись? Да потому, что некто по имени Милок передал в Нью-Йорк сигнал, который помог Кирьякову спастись. Я понимаю, на это вы можете сказать: Милок, на которого у вас есть данные, не я, Кирьякова предупредил какой-то другой Милок. Больше того, я готов даже этому поверить. Но проблема в том, что помимо этого какого-то другого Милка существует вполне конкретный Милок, то есть вы. И, не найдя этого кого-то другого, пострадавшие обязательно обратят свой гнев на вас. Вот в чем беда.

Милехин по-прежнему сидел неподвижно. Помедлив, Свирин спросил:

— Виктор Николаевич, так как насчет вашего адвоката? Вы будете его вызывать?

Отпустив наконец подлокотники, его гость посмотрел на свои руки и осторожно потер их. Как показалось Свирину, с помощью этого движения Милехин пытался решить, как вести себя дальше. Наконец, закончив манипуляции с руками, директор «Золотого амулета» осторожно поправил галстук и спросил:

— Хорошо, что вы от меня хотите?

— Мы хотим, чтобы вы сказали, а потом изложили в письменном виде, кто именно пытался вывезти насильственным путем в Россию Кирьякова.

— Федор Андреевич, вы отлично понимаете: если я вам это скажу, а тем более изложу в письменном виде, я действительно подпишу себе смертный приговор.

— Безусловно. Поэтому мы предлагаем вам нашу помощь, естественно в пределах разумного.

— Какую помощь?

— Лучшая помощь, которую вы можете от нас получить, — гарантия, что о том, что вы работали на Кирьякова, никто не узнает. Но я понимаю, что этого мало, поэтому предлагаю вам свой план.

— Да? — Милехин наконец посмотрел на него. — И что это за план?

— Грамотно на время исчезнуть из России. Детей, насколько я знаю, у вас нет?

— Нет. Но есть жена, которая значит для меня очень много.

— Да, я об этом знаю. Так вот, ваша жена может якобы тайно от вас уехать на время в какую-то из зарубежных стран. Любую. И ждать вас там. Как, она может это сделать?

— Ну… В принципе может.

— Значит, скажите Лузгаеву, что жена от вас сбежала, прихватив немалые ценности, и вы хотите эти ценности вернуть. И поэтому уезжаете на ее поиски. При условии, что Лузгаев не узнает, что вы работали на Кирьякова, он возражать не будет. А потом вы с ним окончательно развяжетесь, претендентов на ваше место, как вы понимаете, достаточно. Во всем, что касается документов, виз и прочего для выполнения этого плана, в том числе и прикрытия, если оно будет нужно, мы поможем. Вернетесь же вы с женой в Россию, когда все утихнет. Как вам план?

— Как мне план… — Милехин замолчал, изредка покусывая губу. — А если раньше, чем я выполню этот план, Лузга узнает, что я работал на Косого?

— Он об этом не узнает, поскольку это не только в ваших интересах, но и в наших.

— Хорошо. — Милехин сделал несколько совершенно необязательных движений: потер сначала щеку, потом подбородок, наконец, долго смотрел на руку, которой он все это проделал. Вздохнув, сказал: — Хорошо, допустим, если Лузга ни о чем не узнает, план мне подходит.

— Я тоже считаю, он вам подходит. Так кто пытался вывезти Кирьякова в Россию?

— Кто… — Милехин усмехнулся. — Все это затеяли Лузга и Рассыпной.

— Вы имеете в виду Лузгаев и Росляков?

— Да, они.

— Думаю, вы знаете также и тех, кто непосредственно выполнял поручение?

— Знаю. Непосредственно выполнить поручение должны были двое, Корень и Буня.

Сделав вид, что слышит эти клички впервые, Свирин переспросил:

— Корень и Буня?

— Да. Ну, то есть… — Милехин снова поправил галстук. — То есть их фамилии Корнюшин и Буняев.

Глава 39

По этому адресу Павла попросил приехать лично коммодор Вильяме, и он предполагал, что это должна быть конспиративная квартира ФБР.

Позвонив в дверь условным звонком, он ждал недолго; прошло несколько секунд, створка открылась, из-за нее выглянул коротко стриженный парень в пуловере и джинсах. Из-за ежика темных волос, выпуклого лба и близоруко моргающих голубых глаз он вполне мог сойти за аспиранта университета, если бы не профессиональный взгляд, которым он окинул Павла. После этого парень улыбнулся:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Простите, может, я позвонил не в ту квартиру?

— Мистер Молчанов, вы позвонили совершенно правильно. — Парень приоткрыл створку шире. — Проходите, вас ждут. — Подождав, пока Павел войдет, кивнул: — Коммодор ждет вас вот в этой комнате, в конце коридора. Постучав в указанную дверь и услышав «Да, входите», Павел вошел и увидел коммодора Вильямса; тот сидел за столом и при его виде изобразил нечто вроде дружеской улыбки:

— Садитесь, Пол, рад вас видеть. Как вообще дела?

— Все в порядке, сэр, спасибо. Как ваши?

— Неплохо.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, наконец Вильяме сказал:

— Выглядите вы прекрасно. Сколько мы не виделись?

— Сэр, после нашей последней встречи прошло достаточно много времени. Тем не менее вы тоже выглядите отлично.

— Спасибо. Ладно, давайте приступим к делу. Гленн Шапиро дал мне понять, что вы хотели бы со мной встретиться, я дал понять, что буду рад вас увидеть, и вот мы сидим здесь.

— Да, сэр, мы сидим здесь. Мне нужно было увидеть вас, чтобы вместе обсудить два дела, тесно связанные друг с другом.

— Очень интересно. Что за два дела?

— Одним делом вы в общем-то уже занимаетесь, хотя и не так серьезно, как хотелось бы. Второе… — Павел замолчал, делая вид, что подбирает слова.

Не дождавшись продолжения, Вильяме спросил:

— Да, второе?

— Второе вроде бы не имеет к вашей конторе никакого отношения, хотя на самом деле очень даже имеет, поскольку тесно связано с первым.

— Пол, я весь внимание. Какие два дела вы имеете в виду?

— Первое — дело Джорджа Кирьята, второе — дело Лины Гжибовски.

— Ага. Дело Лины Гжибовски, то есть дело об убийстве ею Кеннета Луксмана?

— Не совсем. Лина Гжибовски Кеннета Луксмана не убивала.

— Не убивала? А кто же его убил?

— Объясню чуть позже, сначала хочу обратиться к вам с чем-то вроде заклинания, что ли.

— Прекрасно, слушаю ваше заклинание.

— Мы и вы, я имею в виду, мы и вы в широком смысле этого слова, Россия и Америка, имеем сейчас дело с очень опасным общим противником, Джорджем Кирьятом. Поэтому заклинаю вас, так же как и себя: не относитесь к Кирьяту с недооценкой.

— Хорошо, я не буду относиться к Кирьяту с недооценкой. Но вам не кажется, что вы преувеличиваете его способности?

— Нисколько. Из-за этой недооценки обе наши страны понесли большие потери. И могут понести еще большие потери, если он не будет полностью обезврежен. Я не буду говорить о потерях наших, то есть России; в то, что они большие, вам придется поверить на слово. Но сейчас Штаты в лице Фреда Луксмана могут потерять, если уже не потеряли, около миллиарда долларов. Я думаю, это достаточно большая потеря. Причем эти деньги очень скоро могут быть направлены не на пользу Штатам, а прямо против них.

— Черт… Пол, извините, но я пока, так сказать, в полном тумане. Надеюсь, разъясните, в чем дело?

— Обязательно, для этого мы с вами и встретились. После убийства Кеннета Луксмана выяснилось, что незадолго до смерти он вложил девятьсот восемьдесят миллионов долларов семейных денег в совместный с Джорджем Кирьятом траст. По условиям этого траста в случае смерти одного из партнеров все деньги остаются в трасте, то есть становятся собственностью компании «Биг эппл алюминиум глоуб», фактическим владельцем которой является Джордж Кирьят. При этом Кирьят позаботился, чтобы после смерти младшего Луксмана никто, ни адвокаты, ни страховые компании, вообще никто не смог бы предъявить ему никаких претензий. Сейчас как будто эта цель достигнута, поскольку ни у следствия, ни у общественности и вообще ни у кого нет сомнений: Луксман был убит в результате семейной разборки женщиной, с которой он несколько лет жил как с женой, а именно Линой Гжибовски. Типичная семейная драма, к которой Кирьят как будто бы не может иметь никакого отношения.

— Но на самом деле он имеет?

— Имеет, и самое прямое. — Павел протянул футляр с диском. — Если вы включите ваш компьютер и поставите этот диск, вы в этом убедитесь.

— Хорошо. — Вильяме включил компьютер, открыл футляр и вставил диск в проигрыватель. — А что это вообще за диск?

— На этом диске записан разговор Кирьята и некоего Ала Кейеса, настоящее имя которого Стенли Борчгрейв. Хоть я и пообщался напрямую с Алом Кейесом, определить, что он и есть Борчгрейв, было не так просто. Его фото я нашел в полицейских альбомах, но Борчгрейв сделал пластическую операцию, и человек, носящий сейчас имя Ал Кейес, похож на него только отдаленно. Но убрать арканзасский акцент Борчгрейв так и не смог, что в конечном счете и помогло установить, что он и Кейес — одно и то же лицо. Чтобы вы могли точнее понять, что собой представляет Кейес-Борчгрейв, скажу, что его кличка Суслик, ему сорок шесть лет, это специалист по мокрым делам, платный киллер, действует тихо, не любит привлекать к себе внимания. Два раза был задержан по подозрению в убийстве и оба раза отпущен из-за недостатка улик. В тюрьме он провел всего три года, после того как его машину случайно задержали на улице и нашли в ней наркотики. За это Борчгрейву дали пять лет, но через два года отпустили за примерное поведение. Мне кажется, как раз после этого он сделал что-то со своим лицом. С тех пор в поле зрения полиции Борчгрейв не попадал, и сейчас копы уверены, что он, заработав приличный капитал, завязал.

— И что этот Борчгрейв?

— За два месяца до убийства Кеннета Луксмана он под именем Ала Кейеса снял квартиру рядом с квартирой Лины Гжибовски, а через неделю после смерти Луксмана оттуда съехал. Он действительно оказался виртуозом, поскольку убил Кеннета Луксмана так, что не только полиция, но и сама Лина Гжибовски поверила, что убийца — она.

— Интересно. И как же он это сделал?

— Как он это сделал, я объясню позже, сначала посмотрите запись.

— Хорошо. — Вильяме включил проигрыватель; после того как разговор Кирьята и Кейеса на экране монитора закончился, посмотрел на Павла: — Пол, но это ведь документ страшной силы.

— Я не возражаю.

— Черт, но это документ просто немыслимой силы. Где вам удалось его достать?

— Долго рассказывать, да и дело сейчас не в этом. Лина Гжибовски явилась в полицию, и до судебного процесса, которого теперь все ждут, отпущена под залог. Дело получило большой резонанс, и уже точно известно, что процесс будет транслироваться по общенациональному телевидению. В связи с этим я хочу предложить вам одну идею.

— Внимательно слушаю. Вообще, теперь я просто обязан внимательно слушать все, что вы говорите.

— Сэр, вы преувеличиваете, но спасибо. Идея же такая: до процесса Кирьят не должен ни слухом ни духом, ни даже намеком догадаться, что он разоблачен и его план разгадан. И лишь когда Шапиро предъявит суду диск и на общенациональном экране появятся Кирьят и Кейес — оба должны быть немедленно арестованы. Понимаете идею?

— Прекрасно понимаю. Они будут арестованы в момент, когда весь мир узнает, как делаются дела «Аль-Каиды».

— Об участии в этом деле «Аль-Каиды» можно только догадываться, но в целом вы правы. Что важно, в этот момент у Кирьята и его тыла уже не будет возможности предотвратить это.

— Не будет. — Вильяме посмотрел на монитор, на белом экране которого все еще мелькали черные штрихи. Кликнув несколько раз мышкой и нажав пару клавиш, выключил компьютер. — Надеюсь, этот диск вы мне оставите?

— Да, конечно, у меня есть копия.

— Спасибо. Хорошо, Пол, считайте, ваша идея принята. Ну а о том, чтобы взять Кирьята и Кейеса сразу после того, как запись выйдет в эфир, я позабочусь лично.

Глава 40

Селектор на столе Свирина зажужжал; нажав кнопку, он услышал голос секретарши:

— Федор Андреевич, вам звонят из Лефортово, капитан Завьялов.

Капитан Завьялов был старшим бригады следователей, ведущих дело Панкратьева и Барченко; сказав «Беру», Свирин переключил связь:

— Добрый день, Дмитрий Васильевич, слушаю.

— Добрый день, Федор Андреевич. Тут… — Завьялов помолчал. — Тут у нас вроде как два ЧП.

— Два ЧП? Что за два ЧП?

— Одно ЧП, так сказать, маленькое: Панкратьев хочет срочно, просто немедленно поговорить с вами. Такого с ним раньше не было, вы знаете.

— Знаю. А второе ЧП?

— Второе… — Наступила пауза. — Барченко сегодня после завтрака был найден в камере мертвым.

Прислушавшись к шороху в динамике, Свирин сказал:

— Мертвым? Дмитрий Васильевич, вы, никак, шутите?

— Федор Андреевич, к сожалению, я не шучу.

— А я думал, шутите. — Свирин выдержал паузу. — Вроде в Лефортово такого происходить не должно?

— Не должно, вы правы.

— А что с Панкратьевым? Он хоть жив?

— Да, Панкратьев жив. — В голосе капитана ощущались одновременно и вина, и обида. — Федор Андреевич, у нас тут стоит большой шум, заменили целиком всю смену караула, приехало начальство, ну, что я вам объясняю, вы ведь знаете, как все это происходит.

— Знаю. Каким образом умер Барченко, определили?

— Пока нет, но скорее всего это отравление. До завтрака он был жив, потом ему принесли баланду и кашу, ну а потом… Потом его нашли мертвым.

— И это Лефортово. — Свирин вздохнул. — Дмитрий Васильевич, поздравляю.

— Федор Андреевич, я здесь ни при чем, я следователь. Искать надо или на карауле, или на кухне, или вообще где-то наверху.

— В общем, да, вы правы, вы здесь ни при чем. Если я вас обидел, приношу извинения.

— Федор Андреевич, какие извинения, я ж все понимаю. Панкратьев хочет вас видеть, что скажете?

— Где он сейчас?

— В своей камере, там поставлена усиленная охрана, наряд из другого подразделения. Как только он узнал по «тюремному телеграфу», что Барченко мертв, он тут же стал требовать, чтобы его свели с вами. Мне кажется, он боится, что его убьют тоже.

— Я к вам еду. Как только я окажусь в следственном кабинете, пусть его приводят.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Войдя в следственный кабинет, Поня мрачно посмотрел на Свирина. Усмехнулся:

— Федор Андреевич, ну что скажете? Как ваши замочили Барика, а? Все чисто, все крыто, а? Федор Андреевич? Что скажете?

— Скажу, что здравствуйте, Виталий Васильевич, и садитесь.

— Садиться приглашаете?

— Да, приглашаю садиться. — Встретить очередной взгляд Пони ему пришлось с каменным лицом. — Садитесь и поговорим.

— Хорошо, сяду. — Поня сел и демонстративно уставился в окно.

Выждав, Свирин придвинул к нему пачку «Мальборо», коробок спичек и пепельницу:

— Закурите. Закурите, это успокаивает. Некоторое время Поня делал вид, что не обращает на его слова никакого внимания. Наконец, покосившись, взял пачку, надорвал ее, достал сигарету, чиркнул спичкой, прикурил, затянулся и снова отвернулся к окну.

Подождав, пока он сделает несколько затяжек, Свирин сказал:

— Виталий Васильевич, Барченко убили не наши, Барченко убил Кирьяков. Безусловно, непосредственным исполнителем этого убийства был кто-то из персонала СИЗО. Кто-то из караула, или кто-то с кухни, или еще кто-то. Но заказчиком конечно же был Кирьяков, вы это отлично знаете. — Поня ничего не ответил, и Свирин добавил: — Я хорошо знаю порядки в Лефортово и знаю, что тот, кто это сделал, будет выявлен и наказан по всей строгости закона.

— Ха… — Затянувшись, Поня выпустил несколько колец дыма, которые уплыли к окну. — Вы его никогда не выявите, это раз, а два — даже если вы его выявите, наказан он будет только для понта. Кто такой для вас Барик? Да никто.

— Барченко был подследственным, проходящим по делу особой важности, и то, что с ним случилось, случилось в военном учреждении. Любой, кто участвовал в этом, вступил в заговор против государства, а значит, совершил государственную измену. Судить его будет военный суд, и уж поверьте, никакой жалости к этому человеку он испытывать не будет.

— Еще как будет.

— Не будет. И никакого снисхождения не проявит, это я вам гарантирую. И хватит об этом, Виталий Васильевич, что случилось, то случилось, и пережевывать все это сейчас бессмысленно. Мне передали, вы хотели со мной поговорить, это так?

— Да, это так. — Затянувшись последний раз, Поня вдавил окурок в пепельницу. — Сука Косой. Я все ж не думал, что он на такое пойдет.

— Как видите, он пошел. И я предупреждал вас об этом, если вы помните.

— Да, помню. Сука, гнида… За это он от меня получит. Я дам вам доказательство, которое его, суку, задавит.

Сказанное Поней было слишком важно, чтобы сразу в это поверить. А поверив, сразу на это реагировать.

Выждав несколько секунд, Свирин спросил совершенно безразличным голосом:

— Что за доказательство?

— Железное доказательство, диск, на котором записано, как мы с Бариком базарили с Косым и как он нам указывал, кого и как надо замочить.

— Вы что, оказались настолько сообразительным, что решили записать этот разговор на диск?

— А чего тут быть сообразительным, Федор Андреевич? Чего?

— Ну… Все-таки.

— Да какие все-таки. Я ведь сучью натуру Косого знаю, я не лох. Тут особо думать не нужно, когда мы с Бариком с ним базарили, я взял по мастырке диск, записал базар и заделал в схрон. Но сейчас, когда он такое сделал с Бариком, пришла пора этот диск отдать. Причем отдать его есть кому — вам.

— Понятно. И где он, этот диск?

— У одной бабуси, живет эта бабуся в Балашихе. И диск отдаст только мне или Барику из рук в руки.

Когда Свирин вместе с Поней выехал в специально оборудованной машине-лаборатории в Балашиху, вместе с ними в машине находились также капитан Завьялов, опытный эксперт-фонограф Беляков и конвой из трех человек.

В Балашихе, в одном из домиков на окраине, в присутствии двух понятых хозяйка дома передала Свирину компакт-диск с записью переговоров Кирьякова, Панкратьева и Барченко.

Этот диск Свирин, Завьялов и Беляков прослушали тут же, в машине-лаборатории. Суть разговора трех мужчин, называющих друг друга Косой, Поня и Барик, состояла в том, что Косой дал указание Поне и Барику убить бабушку Полины Гжибовской Ларису Александровну Князеву, а также двух ее подруг, Баринову и Корякину, знающих Полину Гжибовскую с детства. За выполнение этого заказа Поне и Барику было обещано крупное денежное вознаграждение.

Для того чтобы запись в самом деле стала железным доказательством, предстояло еще провести фонографическую экспертизу. Но это уже было делом техники.

Глава 41

Весенний день был теплым и солнечным, у причалов стояли катера и яхты, летали чайки, и тут же, прямо на набережной Гудзона, были расставлены столики кафе. Лина сидела вдали, у конца гранитного парапета; на ней было серое шерстяное платье и пересекающая лоб белая тесьма. Заметив, что Павел на нее смотрит, помахала рукой.

Помахав в ответ, он сел за столик.

Некоторое время она смотрела на него улыбаясь. Наконец сказала:

— Привет.

Он ответил не сразу. Разбудив его своим звонком, она сказала, что хочет сообщить что-то важное, и назвала это место. Сейчас она смотрела, не отрывая глаз, прядки волос, выбившиеся из-под белой тесьмы, слабо колебались под ветром, уголки губ чуть заметно вздрагивали. «Похоже, она действительно хочет сказать мне что-то важное», — подумал он, но уж точно не то, чего он ждал.

— Привет, — наконец ответил он.

Посмотрев на реку, тронула белую тесьму. Повернулась:

— Легко меня нашли?

— Легко, тут нечего искать. Лина, я весь внимание.

— Весь внимание?

— Ну да. Вы сказали, у вас есть для меня какое-то важное сообщение.

— Важное… Важное сообщение? — Сделала вид, что ее очень интересует солонка и перечница. — А, вы об этом. Вообще, может, мы перейдем на «ты»?

— Хорошо, давай перейдем на «ты».

— Ладно. И учти, у нас только тридцать минут.

— Почему тридцать минут?

— Потому что ровно на столько я уговорила отпустить меня моего телохранителя.

— Телохранителя?

— Да. Он сидит здесь, сразу за мной, видишь его?

Покосившись, увидел сидящего неподалеку за столиком мощного парня в темно-синем костюме; заметив его взгляд, парень налил в свой стакан минеральной воды и отвернулся.

— Вижу.

— Я заказала коктейли, ничего?

— Ничего. — Подождал, пока официант поставит на столик коктейли и уйдет. — И все-таки, Лина, ты как будто хотела сказать что-то важное?

— Да, я хотела сказать что-то важное. — Взяв губами соломинку, потянула коктейль. — Понимаешь, скоро процесс, и… Ну, в общем, хотя и Фред, и Гленн, и бабушка уверяют, что все будет в порядке и меня оправдают, мне все равно как-то не по себе. Поэтому до процесса, да и во время процесса мы с тобой увидеться не сможем. Не сможем, так ведь?

— Боюсь, что да.

— Боишься?

— Да, боюсь. То есть ты будешь каждый день видеть меня на процессе, как одного из своих официальных телохранителей. Но должна при этом делать вид, что не обращаешь на меня никакого внимания. Учти, это очень важно.

— Да, я знаю, это очень важно. Хорошо, я буду делать вид, что не обращаю на тебя никакого внимания. Но понимаешь, получается так, что я никак не могу оказаться с тобой наедине. И звонить тебе нельзя, ты все время с Джоном. Фред, ну, то есть отец, дал указание всем в Коствуде никуда меня не выпускать, потому что он боится, что люди Косого узнают, где я.

— Он правильно боится.

— Возможно. И все же, знаешь… — Усмехнувшись, легким движением руки убрала сбившуюся на лоб прядь волос. — Это оказалось сильнее меня, я хочу только одного: видеть тебя. И мне хотелось бы сейчас знать, что ты на это скажешь. Ты хотел бы видеть меня?

Встретив ее взгляд, понял: не нужно ничего объяснять, они оба сейчас понимают друг друга беспредельно, до конца, без всяких объяснений. Протянул ладонь к ее ладони, осторожно дотронулся.

— Конечно, я хотел бы видеть тебя. Поэтому хочу спросить: когда мы сможем встретиться и поговорить без всяких ограничений?

— Может… — Он почувствовал легкое пожатие ее пальцев. — Может, встретимся сразу же после того, как закончится процесс? На этом самом месте, в этот же самый час, в двенадцать дня? Как?

С минуту он молчал, улыбаясь. Наконец сказал:

— Отличные условия, я их принимаю.

— Ну вот. И давай не будем больше выяснять, что и как мы должны делать. Давай просто смотреть на реку, на чаек, на солнце. И друг на друга.

Глава 42

Шестеро людей, проводящих вместе с Косым совещание в его кабинете, были самыми высокооплачиваемыми адвокатами Америки. Все они входили в адвокатскую контору «Розенблатт и помощники»; глава конторы, Билл Розенблатт, сидел сейчас рядом с Косым.

Внешность Розенблатта была не очень привлекательной: это был сумрачный толстый человек в очках, с жировой складкой, спускающейся от подбородка под самый воротник рубашки, и с пухлыми пальцами, которыми он постоянно постукивал по столу. Однако ни эти пальцы, ни близорукость, ни лишний вес не мешали ему выигрывать практически все дела, за которые он брался.

Обсуждался только один вопрос: предотвращение каких бы то ни было попыток оспорить законность траста, в котором участвовали, с одной стороны, компания «Биг эппл алюминиум глоуб», с другой — ныне покойный Кеннет Луксман. Совещание длилось уже час и подходило к концу.

Меры, которые были обсуждены, доказывали, что совещание было проведено не зря. Косой, сидящий во главе стола и внимательно оглядывавший каждого, понимал: мощная команда адвокатов сделает все, чтобы вложенные в траст деньги без тени сомнений и нареканий стали законной собственностью «Биг эппл алюминиум глоуб». И все же, хотя, казалось бы, была предусмотрена каждая мелочь, это его не удовлетворило.

Когда совещание закончилось, он отпустил всех, кроме Розенблатта, которого осторожно тронул за локоть, дав понять, что хочет, чтобы тот остался.

После того как все вышли и они остались одни, адвокат довольно долго сидел неподвижно, рассматривая сцепленные вместе пальцы. Наконец чуть заметно покосился:

— Джордж, слушаю. Вы хотели что-то сказать?

— Да. Билл, вот так, с глазу на глаз, скажите, что мы должны сейчас делать?

— С глазу на глаз… — Розенблатт помолчал. — Джордж, с глазу на глаз я вам скажу, что девятьсот восемьдесят миллионов долларов — большие деньги. И старик Луксман будет биться за них, как лев.

— Билл, это я знаю и без вас. Скажите, что мы должны сейчас делать.

— Хорошо. — Адвокат поднял на него глаза, скрытые толстыми линзами. — С глазу на глаз я могу вам задать лишь один вопрос: где Гжибовски?

— Где Гжибовски?

— Да, где она? Вы ведь не знаете, где она. Помолчав, Косой кивнул:

— Билл, я вас понял. Вы хотите сказать, пока есть Гжибовски, у нас будут большие трудности.

— Я этого не говорил.

— Да, вы этого не говорили. Но ясно, если не будет Гжибовски — не будет вопроса. Да?

— Джордж, нет, просто я спросил у вас: где Гжибовски? — Сказав это, Розенблатт встал. — И все. Больше ничего, вы поняли?

— Да, Билл, я понял.

— Ну и отлично. Если у вас что-то возникнет, звоните.

— Хорошо, Билл. Всего доброго.

Подождав, пока Розенблатт выйдет, Косой нажал кнопку; услышав отзыв секретарши, сказал:

— Глория, скажите Узденникову, пусть войдет. У вас там лежали газеты, пусть он их захватит.

— Хорошо.

Почти тут же дверь открылась и вошел Узя; в руке он держал стопку нью-йоркских газет. Мельком глянув на него, Косой процедил:

— Уже видел всю эту х…йню?

— Видел. — Сев, Узя положил на стол газеты, на верхней из которых, «Нью-Йорк пост», была помещена фотография Лины Гжибовски. — Я каждый день просматриваю всю эту срань, эта сука там везде и в ящике тоже.

— Знаю. Так мы должны радоваться. Вообще, все это нам на руку.

— Ты в том смысле, что от срока она не уйдет верняк?

— При чем тут срок, пошел он на х…й, твой срок. Главное, она от нас не уйдет. Нам теперь по…бать, где она мастырится. Хотя я все же хотел бы у тебя спросить, где она мастырится?

— Косой… Ну вот полный п…здец, ну пропала она на х…й. Я всех, кого мог, поставил на цирлы, ну нет ее нигде, с концами нет. Хотя я всех зарядил круто.

— Зарядил круто… Ты говорил с нашим человеком в мусорской?

— Говорил, у него нет пока никаких наколок. Вообще, во всей нью-йоркской ментовке нет о ней никаких сведений. Они только знают, что она сдалась и ее отпустили под залог.

— Отпустили куда?

— Никто не знает. Швейцары в ее доме клянутся, что с того дня она там не появлялась.

— Что в Коннектикуте? И в доме Лейтнера?

— В Коннектикуте ее тоже никто не видел, в доме Лейтнера она вообще ни разу не была. Она куда-то круто замастырилась.

— Очень круто. — Косой выдержал паузу. — Ты понял, что это значит?

Настороженно посмотрев на него, Узя пожал плечами:

— Что тут знать, она просекла, что, как только она засветится, мы ее кончим.

— Точно, у нее вовсю очко работает, что, как только она засветится, мы ее пустим налево, не дождавшись суда. А нам как раз надо дождаться суда.

Помолчав, Узя спросил:

— Дождаться суда?

— Да. Ведь в суде ее не нужно будет искать, она будет открыта. Бери — не хочу.

Узя некоторое время сидел, раздумывая. Наконец сказал:

— Косой, да, она будет открыта, но не мне ж тебе объяснять, какой там будет шмон, на этом суде. И сколько там будет мусоров.

— Да, шмон там будет, и мусора там тоже будут. Значит, мы должны подумать, как обойти шмон и как кинуть мусоров. Поэтому для начала тебе задача: достань фото и всю объективку на баб-журналисток, которые будут на процессе. На всех баб-журналисток, ты просек?

— Просек. Без разницы, кто они и откуда?

— Да, без разницы, кто они и откуда. И если Алия здесь, позови ее сюда.

— Алию?

— Да, Алию, ты же не глухой. Она здесь?

— Бл…дь… — Узя посмотрел на него в упор. — Ну ты, Косой, понтуешь в точку. Если кто и сможет замочить Гжибовскую на суде, то только она.

— Сначала надо обсудить, как и что она сможет. Давай, зови ее.

Глава 43

На процессе, который начался больше двух недель назад и, на взгляд Павла, чересчур уж затянулся, он уже привык ко всему, что его здесь окружало: к рутинному судебному ритуалу, к вопросам обвинителя и адвоката, к ответам свидетелей, к вспышкам фотоаппаратов и стрекоту телекамер. Он и Джон, как официальные телохранители Лины, получили постоянные пропуска в зал Верховного суда, и сейчас он сидел в первом из десяти рядов, отведенных для зрителей, журналистов и специально приглашенных лиц. Джон, как и было условлено, стоял слева от него у стены, чтобы наблюдать за теми, кто находится за спиной Павла. Переговаривались они с помощью приколотых к лацканам пиджаков микрофонов и вставленных в ухо наушников, используя шифр, в соответствии с которым каждому находящемуся в зале был присвоен свой номер. По взаимному уговору они менялись местами каждые два часа, и Павлу оставалось сидеть еще около часа, после чего он должен был встать к стене, заменив Джона.

Сейчас в его задачу входило постоянно держать в поле зрения ту часть зала, в которой размещались стол судьи, кресло для свидетелей, ряды присяжных, стол государственного обвинителя и, наконец, находящийся прямо перед ним стол защиты, за которым сидели Лина, Гленн Шапиро и его помощник. Эта часть зала была отгорожена барьером, с обеих сторон которого были выделены места для телевизионщиков, журналистов и фоторепортеров.

На процессе были приняты чрезвычайные меры безопасности, поэтому по обе стороны судейского стола дежурили четверо полицейских, по два с каждой стороны.

Меры безопасности были приняты предельно жесткие, зал просматривался скрытыми видеокамерами, все входящие проходили через металлоискатель и определитель взрывчатки, кроме того, полицейские проводили тщательный досмотр личных вещей. У здания суда и во внутренних помещениях были размещены дополнительные наряды полиции — это не считая того, что в зале и на подступах к нему находилось множество переодетых копов и агентов ФБР в штатском.

Только что был отпущен очередной свидетель, и после короткого перерыва судья Эд Бэйнс вызвал к свидетельскому креслу высокого здоровяка по имени Джек Корлиссон. Это был подсобный рабочий из дома Лины.

Первые вопросы обвинителя, заданные Корлиссону, а также его ответы были обычными и не представляли особого интереса. Однако после того, как прокурор Крис Стингфелд, стройный брюнет с пружинящей походкой, занял точно рассчитанную позицию перед присяжными, стало ясно: он будет задавать вопросы, ответы на которые могут быть направлены только против Лины.

— Итак, мистер Корлиссон… — Стингфелд выдержал паузу. — Итак, мистер Корлиссон, что вы делали в день убийства Кеннета Луксмана, между двенадцатью и часом дня?

— Между двенадцатью и часом дня я убирал тротуар перед домом, — ответил Корлиссон.

— Как именно вы убирали тротуар?

— Как обычно, с помощью ветродуя. Сдувал им с тротуара на мостовую листья, окурки, бумажки, другой мелкий мусор.

— Когда вы убирали тротуар, кто-нибудь выходил из подъезда дома?

— Да, выходил.

— Кто?

— Мисс Лина Гжибовски.

— Кто-нибудь еще выходил из подъезда, когда вы убирали тротуар?

— Нет, больше никто. Только мисс Лина Гжибовски.

— Вы уверены, что это была именно она?

— Да, уверен.

— Вы ее хорошо знаете?

— Да, я ее знаю. Я знаю всех жильцов нашего дома, даже новых, а мисс Лина живет у нас давно.

— Скажите, а здесь, в этом зале, вы ее видите?

— Да… — Корлиссон кивнул. — Вон она сидит, за тем столом. Это она.

— Хорошо. — Лицо Стингфелда как бы призывало к снисходительности к свидетелю. — Итак, вы увидели, как из подъезда дома вышла Лина Гжибовски. Как она была одета?

— Одета… — Корлиссон помолчал. — Мне кажется, на ней был темный костюм, юбка и жакет, и серый берет.

— Она несла что-нибудь с собой?

— Несла? — Корлиссон пожал плечами. — Нет, она ничего не несла.

— Совсем ничего не несла? Я имею в виду какой-то саквояж, рюкзак, сумку?

— Сумку? — Корлиссон помедлил. — Да, конечно, у нее на плече была сумка.

— Какая именно сумка?

— Черная кожаная сумка.

— Большая, маленькая?

— Ну… такая… средняя.

— Поясните, что значит средняя? В эту сумку можно было положить, скажем, пистолет?

— Протестую, ваша честь! — Шапиро поднял руку. — Это досужее размышление, не имеющее отношения к допросу данного свидетеля!

— Ваша честь… — Стингфелд с видом оскорбленного достоинства обвел взглядом ряды присяжных. — Вопрос имеет отношение к делу, поскольку я хочу выяснить некоторые важные обстоятельства.

— Протест отклонен, — сказал судья.

— Спасибо, ваша честь. Значит, мистер Корлиссон, это была достаточно вместительная сумка?

— Ну… Наверное, достаточно вместительная.

— Наверное или точно?

— Сэр… — Корлиссон замолчал. — Хорошо, точно вместительная.

— И в нее можно было положить пистолет?

— Я думаю, что можно.

— Понятно. Итак, Лина Гжибовски вышла из подъезда. Что она сделала в первый момент, как только вышла из подъезда? Она посмотрела в вашу сторону, поздоровалась?

— Нет, она не посмотрела в мою сторону и не поздоровалась. Она повернулась и сразу пошла в сторону Мэдисон-авеню.

— Скажите, а обычно она, когда видит вас, здоровается с вами?

— Обычно? — Подумав, Корлиссон пожал плечами. — Когда как. То здоровается, то не здоровается.

— Итак, она повернулась и пошла в сторону Мэдисон-авеню. У вас не создалось впечатления, что Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?

— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Обвинитель пытается подсказать свидетелю мотивы!

Стингфелд, подняв брови, посмотрел на судью:

— Ваша честь! Вопрос задан по существу, потому что я хочу лишь уточнить, хотела или не хотела обвиняемая, чтобы свидетель увидел ее лицо после… — Прокурор сделал эффектную паузу. — После того, как Кеннет Луксман был убит.

— Протест отклоняется, — сказал судья. — Мистер Стингфелд, можете продолжать допрос.

— Спасибо, ваша честь. — Прокурор повернулся к свидетельскому креслу. — Итак, мистер Корлиссон, как вы считаете, выходя из подъезда, Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?

— Возможно, она не хотела, чтобы я видел ее лицо.

— Понятно. Вы говорите, он пошла в сторону Мэдисон-авеню?

— Да, она пошла в сторону Мэдисон-авеню.

— Пошла быстро или медленно?

— Скорее быстро.

— И что она сделала, дойдя до Мэдисон-авеню?

— Повернула направо.

— И после этого вы ее не видели?

— Нет, после этого я ее не видел.

— Скажите, мистер Корлиссон, у вас в этот момент не возникло мысли, что такое поведение Лины Гжибовски было вызвано тем…

— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Вопрос является домыслом. Знать, почему моя подзащитная вела себя так или иначе, может только она сама.

— Протест принят, — сказал судья. Довольно улыбнувшись, Стингфелд поклонился:

— У меня нет больше вопросов.

Подождав, пока он сядет на свое место, судья посмотрел на Шапиро:

— Мистер Шапиро, свидетель в вашем распоряжении.

— Спасибо, ваша честь, вопросов к этому свидетелю у меня нет. Но прошу его не отпускать, возможно, он еще понадобится.

— Понятно. — Судья посмотрел на Корлиссона. — Свидетель, вы свободны, но из зала суда пока не уходите.

Корлиссон встал и прошел к своему месту. По залу пронесся легкий шум, защелкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки.

Воспользовавшись коротким перерывом, Павел повернулся, проверяя тех, кто сидел поблизости. Сегодня его внимание, и не без оснований, постоянно привлекала невысокая блондинка в пестрой цветной рубашке, заправленной в белые джинсы. Блондинку звали Сандра Келли, и до этого дня она не вызывала у него никаких подозрений. Келли, представляющая на процессе нью-йоркскую газету «Виллидж войс», ничем не выделялась среди остальных журналистов и производила впечатление настоящего профессионала.

Однако сегодня поведение Сандры Келли ему почему-то не нравилось. Причем он до сих пор не мог понять почему. Он не мог отделаться от ощущения, что жесты, движения, манера держать фотоаппарат и диктофон Сандры Келли стали чуть-чуть другими, и даже в ее внешности ему чудились какие-то неуловимые изменения. Кроме того, если до этого Келли, имевшая специальное разрешение, сидела сзади, в третьем ряду, сегодня она, случайно или намеренно, заняла место в первом ряду, слева от него, и находилась в непосредственной близости от стола защиты, за которым сидела Лина.

Все это, конечно, еще не было поводом для серьезных подозрений. Он знал, что внешность женщины, равно как и ее манера держаться, меняется, и зависит это от тысячи самых разных причин. Что же до места в первом ряду — его мечтает получить любой журналист, получивший пропуск в зал суда.

Сандре Келли по их взаимной договоренности с Джоном был присвоен шестой номер, и он на всякий случай сказал негромко:

— Малыш, возьми плотнее шестого. Что-то он мне не нравится.

— Понял, — услышал он в микронаушнике голос Джона. — Хорошо, возьму шестого поплотнее.

Тем временем судья, грузный, с большими бровями и пышными полуседыми баками, до этого сидевший неподвижно и смотревший в одну точку, оглядев зал, стукнул по столу молотком:

— Леди и джентльмены, прошу соблюдать тишину! — Дождавшись, пока шум стихнет, добавил: — Для дачи показаний вызывается свидетель защиты, лейтенант полиции Чарльз Хьюдж.

Павел знал, что это был хорошо продуманный ход Гленна Шапиро. Хьюдж уже вызывался для дачи показаний в первые дни процесса и был тогда подвергнут перекрестному допросу, в котором принимали участие как прокурор, так и адвокат. Однако в те дни Шапиро умышленно не задал Хьюджу ни одного вопроса, касающегося пули, замурованной в стене.

Подойдя к свидетельскому креслу, лейтенант сел. Шум, вызванный появлением полицейского, постепенно стих, и судья, посмотрев на прокурора, сказал:

— Мистер Стингфелд?

— Ваша честь… — Бросив быстрый взгляд в сторону Шапиро, обвинитель изобразил ироническую усмешку. — Спасибо, ваша честь, но я уступаю поле деятельности моему коллеге. Этого свидетеля я уже допрашивал в первые дни процесса. Пока у меня нет к нему никаких вопросов.

— Хорошо, мистер Стингфелд. — Судья кивнул. — Мистер Шапиро, прошу.

— Спасибо, ваша честь. — Взяв со стола пластиковый пакет, в котором лежал пистолет «байонн», Шапиро подошел к креслу свидетеля. Положил пакет с пистолетом на барьер. — Лейтенант, вы знаете, что я позаимствовал у вас это вещественное доказательство?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Сделал я это для того, чтобы наша с вами беседа была более предметной. — Протянул пакет. — Вы узнаете это вещественное доказательство? Посмотрите, не торопитесь.

Взяв пакет, Хьюдж взглянул на номер пистолета. Положил пакет перед собой.

— Да, узнаю.

— Что это?

— Пистолет системы «Байонн».

— Как он у вас оказался?

— Его передала мне мисс Лина Гжибовски.

— Она подтвердила, что это ее пистолет?

— Да, сэр. Не только подтвердила, но и сказала, что произвела из него три выстрела в Кеннета Луксмана.

— Вы проверили, ее ли это пистолет?

— Да, проверил. Это ее пистолет.

По залу прошел легкий шум. Дождавшись, пока шум стихнет, Шапиро повернулся к присяжным:

— Я хочу пояснить: из этого пистолета Лина Гжибовски сделала не три выстрела в Кеннета Луксмана, а три выстрела, направленные в сторону Кеннета Луксмана. Ни один из которых не попал в цель.

— Протестую, ваша честь! — Спрингфелд встал. — Заявление адвоката Шапиро голословно и не имеет абсолютно никаких подтверждений!

Судья посмотрел на адвоката:

— Мистер Шапиро, что вы скажете?

— Ваша честь, мое заявление имеет подтверждения, и эти подтверждения вы скоро увидите и услышите. Я могу продолжать?

Подумав, судья кивнул:

— Хорошо, продолжайте. Протест отклонен. Шапиро повернулся к Хьюджу:

— Вы проводили какую-то проверку этого пистолета, чтобы убедиться, что выстрелы, направленные в сторону Кеннета Луксмана, были произведены именно из него?

— Да, наши техники проводили такую проверку.

— Как называется такая проверка?

— Чисто технически она называется «отстрел». Пистолет был отстрелян.

— Мистер Хьюдж, попробуйте объяснить собравшимся, и прежде всего присяжным, в чем состоит суть этого эксперимента, который называется «отстрел».

— Как бы это объяснить получше… — Хьюдж помолчал. — Поверхность ствола каждого пистолета, я имею в виду его внутреннюю часть, только с виду абсолютно гладкая и ровная. На самом деле внутренняя часть каждого ствола абсолютно особая.

— То есть внутренность каждого ствола индивидуальна? — подсказал Шапиро.

— Можно сказать и так. Внутренность каждого ствола индивидуальна.

— Иными словами, каждый ствол имеет свои, присущие только ему особенности нарезки и даже свои царапины и шероховатости?

— Да, вот именно.

— Продолжайте, лейтенант. Итак, что означает провести отстрел пистолета?

— Это означает, что, когда пистолет отстреливается, на пуле остаются следы ствола, которые повторяются на любой пуле, выпущенной из этого пистолета.

— То есть, если ствол абсолютно индивидуален, следы на пуле тоже абсолютно индивидуальны?

— Да, следы тоже абсолютно индивидуальны.

— И вы по этим следам можете определить, что пуля выпущена именно из этого пистолета?

— Да, это так.

— Спасибо, лейтенант. С этим мы покончили. Перейдем к боеобеспечению. Я правильно выразился? Можно сказать «боеобеспечение»?

— Да, сэр, можно.

— Спасибо. Скажите, сколько зарядов находится в стандартной обойме пистолета этой системы, «Байонн»?

— Семь зарядов.

— А сколько зарядов было в обойме этого пистолета, когда моя подзащитная, Лина Гжибовски, передала вам его?

— Четыре заряда.

— То есть были использованы три заряда?

— Да, сэр, были использованы три заряда.

— Вы нашли гильзы от этих трех зарядов?

— Нашли.

— Где вы их нашли?

— Там, где произошло убийство, на полу в квартире Лины Гжибовски.

— Вы сверили эти три гильзы с гильзами, оставшимися в обойме пистолета, который вам передала Лина Гжибовски?

— Сверили.

— И каков был результат?

— Результат — все семь гильз из одной и той же обоймы. Гильзы абсолютно идентичны.

— Так… — Сказав это, Шапиро отошел к столу. Постояв, вернулся к свидетельскому креслу. — Хорошо, лейтенант, спасибо. Ну а что насчет трех пуль, которые были в этих гильзах? Вы нашли их?

— Да, нашли.

— Где вы их нашли?

— Там же, в квартире Лины Гжибовски.

— Где именно в квартире Лины Гжибовски?

— В стене. Они застряли в стене после выстрелов.

— Значит, вы извлекли эти пули из стены?

— Да, сэр. Естественно, извлек их не я, а наши техники, участники следственной группы.

— Все три пули были извлечены из стены одновременно?

— Нет, сэр.

— Интересно. — Шапиро сделал многозначительную паузу. — Как же они были извлечены, если не одновременно?

— Сэр, две пули были извлечены из этой стены сразу. А потом, примерно месяц спустя, была извлечена еще одна пуля.

— Из той же стены?

— Да, из той же стены.

— Подождите, лейтенант, давайте попробуем разобраться поточнее. Вы сказали, сначала были извлечены две пули. Когда именно «сначала»?

— С самого начала, когда к месту убийства была вызвана полиция.

— Конкретно, какое подразделение полиции прибыло первым к месту происшествия?

— Первой прибыла патрульная машина, которой сообщили, что в квартире, где живет Лина Гжибовски, были слышны выстрелы.

— Понятно. Дальше?

— Дальше, обнаружив в квартире мертвого человека, патрульные произвели первичный осмотр и вызвали следственную группу.

— Ну да, таков порядок. Следственную группу возглавляли вы?

— Нет, я прибыл позже. Следственную группу возглавлял детектив Берри.

— Я правильно понимаю — к моменту, когда вы прибыли, эти две пули были уже извлечены из стены?

— Еще нет. Были только обнаружены пулевые отверстия.

— Сколько пулевых отверстий?

— Два пулевых отверстия.

— Ах, ну да. И что сделали вы?

— Когда я прибыл на место происшествия, я дал указание техникам извлечь пули из стены.

— И они их извлекли?

— Да, они их извлекли.

— Вас тогда не удивило, что гильз три, а пули только две?

— Сэр, мы были абсолютно убеждены, что третьей пулей был убит Кеннет Луксман.

— Понятно. — Сняв очки, Шапиро протер их и снова надел. — Понятно. Куда попала пуля, которая его убила?

— В сердце.

— Точно в сердце?

— Да, точно в сердце.

— Ага… — Шапиро помолчал. — Можно сказать, эта пуля была выпущена со снайперской точностью?

— Протестую, ваша честь! — сказал Стингфелд. — Снайперская точность здесь ни при чем, пуля могла попасть в сердце и без всякой снайперской точности.

Поколебавшись, судья кивнул:

— Протест принят.

— Не буду спорить. — Шапиро некоторое время изучал потолок. — Не буду спорить. Хорошо, лейтенант, давайте разберемся с пулями и с гильзами. Вы получили возможность осмотреть пулю, которая была извлечена из сердца Кеннета Луксмана?

— Да, конечно, получил.

— Ее сопровождало какое-нибудь объяснение специалистов?

— Да, сэр. К пуле были приложены заключения судебного медика, эксперта-трасолога и специалиста по оружию.

— Что говорилось в этих заключениях?

— В этих заключениях говорилось, что пуля была выпущена из пистолета типа «байонн», что она была выпущена с близкого расстояния и что именно она послужила причиной смерти Кеннета Луксмана.

— В момент, когда вы получили эту пулю, вы имели возможность отстрелять лежащий перед вами пистолет Лины Гжибовски, чтобы проверить, из него ли выпущена пуля, убившая Кеннета Луксмана?

— Нет, не имел.

— Почему?

— Потому что в тот момент у меня не было этого пистолета.

— И вы не знали, где он находится?

— Не знал. — Подумав, Хьюдж добавил: — Так же как и не знал, где находится мисс Лина Гжибовски, которой он принадлежит.

— Хорошо. Итак, имея на руках три гильзы от пистолета «байонн» и три пули от пистолета «байонн», вы были уверены, что у вас все сходится?

— Сэр… — Хьюдж пожал плечами. — Сэр, простите, что вы имеете в виду под словами «все сходится»?

— Я имею в виду, что вы увидели, что сходятся все компоненты всех трех выстрелов, которые произвела Лина Гжибовски. Так ведь?

— Ну… — Хьюдж задумался. — Да, сэр, в общем, я был уверен, что у меня сходятся компоненты всех трех выстрелов.

— То есть вы были уверены, что пулю, извлеченную из сердца Кеннета Луксмана, выпустила из своего пистолета Лина Гжибовски? Я имею в виду — были уверены в тот момент?

— Да, в тот момент я был в этом уверен.

— Теперь вернемся к началу нашей беседы. Вы сказали, что вы, точнее, техники следственной группы, работавшие под вашим наблюдением, извлекли из стены всего три пули. Причем сначала они извлекли две пули, а потом еще одну. Как это все понять?

— Сэр… Третью пулю из этой стены техники извлекли много позже.

— Что значит «много позже»?

— Я не могу сейчас точно сосчитать, сэр. У меня все отмечено в записной книжке, если хотите, я могу в нее посмотреть.

— Не стоит терять времени, скажите, когда это примерно было.

— Примерно это произошло через несколько недель после убийства Кеннета Луксмана. И за полторы недели до начала этого процесса.

— Где находилась эта третья пуля, которую вы нашли через несколько недель после убийства Кеннета Луксмана?

— В квартире Лины Гжибовски, в стене.

— Далеко от двух пуль, которые вы нашли в день убийства?

— Нет, рядом.

— Интересно, она, эта пуля, тоже проделала в стене пулевое отверстие?

— Да, конечно.

— Почему же в день убийства ни детектив Берри, ни техники, ни вы не заметили этого отверстия?

— Сэр… — Хьюдж кашлянул. — Сэр, мы не заметили это пулевое отверстие, потому что оно было замазано и закрашено.

— Я не очень понимаю, лейтенант. Пулевое отверстие было замазано и закрашено. Кем?

— Не знаю.

По залу прошел гул. Подождав, пока он стихнет, Шапиро спросил:

— Вы уверены, что это пулевое отверстие было замазано и закрашено?

— Да, уверен.

— Секундочку… — Подойдя к столу защиты, Шапиро взял у помощника две стопки фотографий. — Я хотел бы показать его чести, господину судье, а также господам присяжным, как выглядела стена с этим замазанным и закрашенным отверстием. — Отделив от одной из стопок верхнее фото, подошел к судье. — Ваша честь, взгляните… Крестиком помечено замазанное и закрашенное место… Как видите, понять, что здесь было пулевое отверстие, невозможно… — Судья кивнул, и Шапиро, отделив от пачки половину, положил ее на стол. — Ваша честь, этот комплект для вас. — Перешел к присяжным. — Леди и джентльмены, оставляю вам комплект фотографий, чтобы вы убедились, как искусно было замаскировано третье пулевое отверстие.

В зале стоял гул, и Эд Бэйнс стукнул молотком:

— Леди и джентльмены, прошу тишины! Иначе я буду вынужден удалить из зала всех посторонних!

Шум не сразу, но стих. Грозно оглядев зал, судья положил молоток:

— Продолжайте, мистер Шапиро.

— Итак… — Адвокат подошел к Хьюджу. — Итак, лейтенант, сначала ни вы, ни ваши коллеги не знали, что в стене засела третья пуля. Это так?

— Да, это так.

— Но позже, по прошествии времени, вам стало известно, что в стене квартиры Лины Гжибовски может быть и третье пулевое отверстие. Я правильно излагаю последовательность событий?

— Да, сэр, правильно.

— Итак, что вы сделали, узнав, что в стене может быть третье пулевое отверстие, а точнее, третья пуля? Обойдем детали, сообщите лишь, что вы конкретно сделали?

— Я вызвал следственную группу.

— Вызвали следственную группу, и дальше?

— Дальше я попросил специалистов проверить, может ли в этой стене быть пуля.

— Что было дальше?

— Специалисты вскрыли стену и нашли пулю.

— Она застряла в стене после выстрела?

— Да, она застряла в стене после выстрела.

— Так же как две первые пули, которые вы извлекли из этой стены несколькими неделями раньше.

— Да, именно. Так же как первые две пули.

— Что вы сделали с этой пулей?

— Отдал ее в нашу лабораторию на экспертизу, чтобы ее сравнили с пулями, извлеченными из стены раньше.

— Лейтенант, скажите, у вас ведь, мне кажется, появились какие-то новые возможности для проверки, из какого пистолета выпущена эта пуля?

— Да, сэр, появились.

— Какие именно?

— В день, когда мы извлекли из стены третью пулю, мисс Лина Гжибовски добровольно явилась в полицию, и в моем распоряжении оказался пистолет «байонн», из которого она стреляла.

— Этот пистолет помог в проведении экспертизы?

— Да, помог, потому что у экспертов появилась возможность отстрелять этот пистолет.

— И что показала экспертиза?

— Экспертиза показала, что две пули, которые были извлечены из стены в день убийства, и третья, которую мы извлекли позже, абсолютно идентичны и выпущены из одного пистолета.

— То есть из пистолета мисс Лины Гжибовски?

— Да, из пистолета мисс Лины Гжибовски.

— Эксперты ведь смогли теперь проверить и пулю, извлеченную из сердца Кеннета Луксмана, так ведь?

— Да, это так.

— И что установила экспертиза?

— Экспертиза установила, что эта пуля не идентична пулям, выпущенным из пистолета мисс Лины Гжибовски.

В зале возник шум, и судья несколько раз стукнул молотком. Переждав, Шапиро спросил:

— Иными словами, пуля, убившая Кеннета Луксмана, была выпущена из другого пистолета?

— Да, она была выпущена из другого пистолета. Шум в зале достиг предела, и судье пришлось пригнуться к микрофону:

— Леди и джентльмены, прошу соблюдать тишину! Иначе я действительно удалю всех посторонних! Леди и джентльмены, соблюдайте тишину!

Подождав, пока шум стихнет до приемлемого уровня, Шапиро сказал:

— Ваша честь, у меня больше вопросов нет.

Он сел за свой столик, и судья посмотрел на прокурора:

— Мистер Стингфелд, вы будете задавать вопросы свидетелю?

Во время последней части допроса Хьюджа Стингфелд несколько раз поднимал и тут же опускал руку. Но сейчас, состроив скучную мину, сказал:

— Нет, ваша честь, у меня вопросов нет. Шапиро, подойдя к судейскому столику вплотную, что-то шепнул судье. Выслушав, тот посмотрел на Хьюджа:

— Свидетель, вы пока свободны. Но прошу не оставлять зал суда.

— Хорошо, ваша честь. — Хьюдж направился к своему месту.

Павел покосился в сторону Сандры Келли — она продолжала сидеть там же, у стены, в двух-трех метрах от стола защиты, и в ее позе и движениях не было ничего подозрительного. В вытянутой руке она держала диктофон, придерживая другой рукой фотоаппарат.

Практически беззвучно, так, что его не смогла бы услышать даже сидящая рядом Лариса Александровна, Павел спросил:

— Как там шестой?

— Вроде с ним все тихо, — ответил в наушнике голос Джона.

— А второй?

Второй номер был присвоен Кейесу, который сидел недалеко от Павла, сзади во втором ряду. Повесткой, доставленной лично ему в руки, он был приглашен явиться сегодня в суд в качестве свидетеля и показаний еще не давал.

Помедлив, Джон сказал:

— Все чисто.

Хотя Кейес видел его в парике и усах, Павел пришел сегодня на процесс в больших черных очках и, когда стоял у стены, располагался чуть сзади Кейеса так, чтобы тот не смог его увидеть. На стул он тоже садился так, чтобы Кейес не смог увидеть его лица, и слова «Все чисто» означали, что Джон уверен, что Кейес Павла не видел, а если даже и видел, то не узнал.

Посмотрев на судейский стол, Павел заметил, что помощник, пригнувшись, что-то говорит на ухо судье. Выслушав, тот взял стакан с чаем, сделал глоток и пригнулся к микрофону:

— К месту свидетеля вызывается для дачи показаний мистер Алберт Кейес.

Имя Кейеса ничего не говорило залу и было встречено спокойно.

Скосив глаза, Павел увидел, как Кейес встал со своего места и выбрался в центральный проход. На бывшем соседе Лины был темно-синий клубный пиджак, бежевые брюки и черные мокасины. Подойдя к свидетельскому креслу, Кейес проделал обычную процедуру: поднял руку, выслушав слова клятвы, сказал: «Yes, I do»[11], после чего сел в кресло.

— Мистер Стингфелд, вы можете задавать вопросы, — сказал судья.

— Спасибо, ваша честь.

Стингфелд вышел из-за стола. Подойдя пружинящей походкой к свидетельскому креслу, остановился. Он явно хотел занять наиболее эффектную позу перед направленными на него в этот момент телекамерами. Выждав, повернулся к Кейесу:

— Мистер Кейес, в то время, когда был убит Кеннет Луксман, вы жили в доме, где проживает мисс Лина Гжибовски?

Вопрос был задан непринужденным тоном, так, будто Стингфелд призывал свидетеля к дружеской беседе.

— Да, сэр.

— На одном с ней этаже?

— Да, сэр.

— Ваши квартиры расположены рядом?

— Да, сэр, это так.

— Вы знаете мисс Лину Гжибовски?

— Я знаю, что она жила в соседней квартире, но вообще я с ней незнаком. — Было видно, что длинные ответы удаются Кейесу хуже. — В нашем доме жильцы видят друг друга редко. — Помедлив, добавил: — В основном это происходит случайно.

— Ага… — Сделав два шага к рядам присяжных, Стингфелд снова повернулся к креслу свидетеля: — Но вы с ней встречались, скажем так, лицом к лицу?

— Да, пару раз мы сталкивались.

— Вы обменивались при этом какими-нибудь словами, приветствиями?

— Мы обменивались обычными словами, принятыми в таких случаях. Доброе утро, добрый день.

— Скажите, а мистера Кеннета Луксмана вы знали?

— Лично его я не знал, но, естественно, читал о нем в газетах. — Здесь Кейесу потребовалась передышка. — Но я видел мистера Кеннета Луксмана в нашем доме. Не помню точно где: в холле или в лифте, но пару раз я его видел.

— Понятно, мистер Кейес. — Стингфелд помолчал. — Мистер Кейес, скажите, где вы были в день, когда убили Кеннета Луксмана?

— У себя дома.

— Все время?

— Да, все время. Если не считать, что минут на пятнадцать я вышел за газетой. — Кейес помолчал. — А потом взял у портье почту.

— В какое примерно время вы выходили за газетой?

— Примерно в половине одиннадцатого утра.

— В этот период времени, когда вы выходили за газетой, вы видели мисс Лину Гжибовски?

— Нет, не видел.

— А мистера Кеннета Луксмана?

— Тоже не видел.

— Когда вы возвращались после этого в свою квартиру, вы не заметили ничего подозрительного?

— Нет, сэр.

— А когда вошли в свою квартиру?

— Сначала нет, сэр. Но по прошествии некоторого времени заметил.

— Что именно вы заметили?

— Точнее, не заметил, а услышал. Я услышал в соседней квартире три хлопка, напоминающие выстрелы.

— Вы были уверены, что это выстрелы?

— Да, сэр. В юности я занимался стрельбой и легко могу отличить выстрелы от любого другого звука. Я сразу понял, что в соседней квартире стреляют.

— Итак, вы услышали звуки выстрелов и что вы сделали?

— Сначала я ничего не сделал, потому что не люблю вмешиваться в чужую жизнь. Однако эти несколько хлопков не давали мне покоя, и я подумал, что будет вполне разумным позвонить вниз, портье, и попросить выяснить, что происходит в соседней квартире. Что я и сделал.

— Вскоре после этого приехала полиция, так ведь?

— Да, сэр, вскоре после этого приехала полиция.

— Как вы об этом узнали?

— Сначала я услышал шум и голоса в коридоре, в который выходят двери моей квартиры. Потом в дверь моей квартиры позвонили. Когда я открыл дверь, за ней стояли полицейские: один в форме, один в гражданской одежде. Джентльмен в гражданской одежде сказал, что его зовут Берри, он детектив из отдела расследования убийств, и, поскольку в соседней квартире произошло убийство, просит меня поделиться с ним тем, что я знаю. Я рассказал ему то же самое, что только что рассказал вам.

— Понятно. Скажите, мистер Кейес, после этих трех выстрелов вы не видели мисс Лину Гжибовски?

— Нет, не видел.

— Может быть, вы слышали, как она вышла из своей квартиры?

— Нет, сэр. В моей квартире не слышно звука дверей других квартир.

— Понятно. — Стингфелд пружинно приподнялся и опустился на носках. — Что ж, спасибо, мистер Кейес. У меня к вам больше вопросов нет.

Подождав, пока прокурор сядет на свое место, судья посмотрел на Шапиро:

— Мистер Шапиро, свидетель в вашем распоряжении.

— Спасибо, ваша честь. — Адвокат подошел к креслу свидетеля. — Мистер Кейес, вы сказали, в юности вы занимались стрельбой?

— Да, сэр.

— Где именно и каким образом вы занимались стрельбой?

— Протестую, ваша честь… — Стингфелд поднял руку. — Вопрос не имеет отношения к допросу свидетеля по этому делу.

— Протест принят, — сказал судья.

— Вопрос имеет отношение к делу, но я не буду спорить. — Шапиро повернулся к свидетелю: — Мистер Кейес, скажите, когда вы услышали три хлопка, напоминающие выстрелы, где именно вы были в своей квартире?

— В своем кабинете.

— Куда выходят двери этого кабинета?

— В гостиную.

— Эти двери в момент, когда вы услышали три или четыре хлопка, были закрыты или открыты?

— Протестую, ваша честь, — сказал Стингфелд. — Вопрос не имеет отношения к делу.

— Ваша честь, я хочу уточнить обстоятельства, — возразил Шапиро. — Прошу разрешить продолжать допрос.

— Протест отклонен, — сказал судья. — Продолжайте, мистер Шапиро.

Шапиро посмотрел на свидетеля:

— Простите, но я должен вернуться к вопросу: дверь вашего кабинета была закрыта или открыта?

— Не помню, сэр. Я не следил за дверью.

— Понятно. — Шапиро подошел к своему столу и взял прислоненную к нему гладильную доску. Вернувшись к свидетельскому креслу, поднял доску над головой, что тут же вызвало оживление в зале. Дождавшись, пока шум стихнет, сказал: — Эта гладильная доска была использована в эксперименте, который мы провели в квартире моей подзащитной и квартире свидетеля. В эксперименте приняли участие два моих помощника, которые сейчас находятся в зале и готовы подтвердить мои выводы. Находясь в квартире моей подзащитной, один из моих помощников произвел в эту доску шесть пробных выстрелов из пистолета «байонн», в то время как я и второй помощник находились в квартире мистера Кейеса. Так вот, ни я, ни мой помощник, находясь в самой квартире, не услышали звуков выстрелов, а когда вышли на балкон, услышали лишь слабые хлопки, которые могли быть чем угодно, но никак не выстрелами. — Адвокат, держа доску над головой, повернулся, показывая ее всем. — Мистер Кейес, теперь вы понимаете, почему я так подробно спрашиваю вас, где именно в квартире вы находились в тот момент? Если вы действительно находились в своем кабинете, когда раздались выстрелы, вы не могли слышать никаких звуков, даже слабых хлопков.

— Сэр, простите, но у всех людей разный уровень слуха. Не знаю, как обстоит дело со слухом у вашего помощника, но у меня слух отличный. Я ясно слышал выстрелы в соседней квартире. Но даже если бы я их не слышал, что с того? Ведь даже если бы мне почудилось, что в соседней квартире стреляют, и я позвонил бы портье — что, разве я совершил бы этим какой-то неправильный поступок?

— Нет, мистер Кейес, вы не совершили бы неправильного поступка. Выяснить, слышали вы звуки выстрелов или нет, я хочу лишь для того, чтобы показать: вы позвонили портье, потому что вам нужно было это сделать. Обязательно нужно было.

— Не понял, сэр. Почему мне это нужно было?

— Сейчас объясню. Но вернемся к дню, когда произошло убийство. Отвечая обвинителю, вы сказали, что в день, когда произошло убийство, вы около одиннадцати утра вышли из дому за газетой, после чего взяли у портье почту. Это так?

— Да, это так.

— Что вы сделали после этого?

— Вернулся в свою квартиру.

— Думаю, что это не так. Вы вошли в квартиру мисс Лины Гжибовски.

По залу пронесся шум, который тут же стих. Посмотрев на Шапиро, Кейес усмехнулся:

— Сэр, я даже не знаю, что на это вам сказать. То, что вы говорите, — абсолютная ерунда. Выдумка.

— Нет, это не ерунда, мистер Кейес. И я вам это докажу. Назовите точную дату, когда вы въехали в квартиру, находящуюся рядом с квартирой, в которой произошло убийство Кеннета Луксмана?

— Это было в январе этого года. Третьего или четвертого января, точно не помню.

— А когда выехали?

— В марте этого года.

— Какого марта?

— По-моему, восемнадцатого. Да, восемнадцатого марта.

— То есть вы прожили в этой квартире около двух с половиной месяцев?

— Да. Если честно, мне не очень хотелось жить рядом с квартирой, в которой произошло убийство.

— Понятно. — Шапиро сделал несколько шагов, отделяющих кресло свидетеля от рядов присяжных. — Как бы там ни было, я хочу, чтобы присяжные знали, что вы въехали в квартиру, соседнюю с квартирой мисс Лины Гжибовски, в январе, а выехали из нее в марте. Именно в этот отрезок времени случилось то, о чем знают все сидящие здесь, — был убит Кеннет Луксман. Для того чтобы поселиться в этой квартире, вам нужно было заплатить значительную денежную сумму и добыть две рекомендации людей, живущих в этом доме. Сделать это далеко не так просто, но вы эти рекомендации добыли. Скажите, для чего вы приложили столько усилий?

— Сэр, простите, я не понимаю вашего вопроса. Никаких усилий я не прилагал, я просто хотел жить именно в этом доме. Затем, в силу уже указанных мною причин, я из этого дома уехал.

— Вы уехали, потому что выполнили задачу, которую ставили перед собой, — убить Кеннета Луксмана так, чтобы все подумали, что это сделала Лина Гжибовски.

По залу прошел шелест. Кейес усмехнулся:

— Сэр, то, что вы говорите, — полная абракадабра.

— Нет, мистер Кейес, это не абракадабра, и вы это отлично понимаете. Скажите, вы слышали что-нибудь об организации, которая называется «Хьюмэн инвестигейшн»?

По закону Кейес мог сейчас потребовать, чтобы все вопросы ему задавали только в присутствии адвоката, после чего он автоматически превращался из свидетеля в подозреваемого в убийстве. Видимо, он решил этого не делать, поскольку переспросил:

— Как вы сказали, «Хьюмэн инвестигейшн»?

— Да, «Хьюмэн инвестигейшн».

— Не помню, хотя название знакомое. Возможно, я где-то встречал его, в газете или в рекламной передаче.

— Вы отлично знаете эту организацию. Скажите, а знаете ли вы ее президента, Джорджа Кирьята?

— Нет, не знаю. Хотя это имя, возможно, встречалось мне где-то в прессе.

— Может быть, вы что-нибудь слышали о компании «Биг эппл алюминиум глоуб», входящую в сферу влияния президента «Хьюмэн инвестигейшн» Джорджа Кирьята?

— Ничего о ней не слышал. Вообще, не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете.

— Отлично понимаете. Скажите, известно ли вам что-нибудь о том, что незадолго до своей смерти Кеннет Луксман вложил девятьсот восемьдесят миллионов долларов в траст, созданный им совместно с «Биг эппл алюминиум глоуб»? И что по закону после его смерти эти деньги должны стать собственностью «Биг эппл алюминиум глоуб»?

— Сэр, повторяю: я не понимаю, почему вы меня обо всем этом спрашиваете. Нет, я ничего об этом не слышал.

— Слышали. Но вернемся к вашему въезду в квартиру девятнадцать ноль два. В эту квартиру вы въехали специально, чтобы во время отсутствия Лины Гжибовски время от времени проникать в ее квартиру для изучения расположения комнат, мебели и всего остального. Обследуя квартиру, вы обнаружили в шкатулке, стоящей на секретере в гостиной, пистолет «байонн», принадлежащий на законных основаниях мисс Лине Гжибовски. Вы прекрасно знали об ухудшении отношений Лины Гжибовски и Кеннета Луксмана и знали, что в тот злополучный день Кеннет Луксман придет к Лине Гжибовски, одурманенный психотропным веществом. Выйдя утром за газетой, вы знали, что Лине Гжибовски будет специально прислан фарфоровый сервиз для того, чтобы ненадолго выманить ее из квартиры. Воспользовавшись этим, вы вошли в ее квартиру и спрятались или за портьерой, или еще в каком-то месте. С собой у вас был заранее приготовленный пистолет системы «Байонн». У вас было несколько вариантов убийства, скорее всего, вы рассчитывали убить Кеннета Луксмана из пистолета, принадлежащего Лине Гжибовски, а потом подстроить все так, чтобы все были уверены, что убийца — хозяйка пистолета. Однако, проверив шкатулку, вы увидели, что пистолета «байонн», принадлежащего Лине Гжибовски, там нет. Пистолет был спрятан в ванной комнате под бельем, и вы, обнаружив это, поняли, что Лина Гжибовски спрятала его там, опасаясь Кеннета Луксмана и надеясь с помощью этого пистолета защитить себя. Вы поняли также, что это может сыграть вам на руку. Лина Гжибовски вскоре вернулась, и вы затаились в своем тайнике. Вскоре пришел одурманенный психотропами Кеннет Луксман, который сразу же набросился на Лину Гжибовски, обвиняя ее в измене. Он начал ее душить, и, когда она, достав «байонн», три раза выстрелила, вы выстрелили в четвертый раз, попав точно в сердце Кеннета Луксмана. Лина Гжибовски, находясь в возбужденном состоянии, этого выстрела не заметила. Уверенная, что убила Кеннета Луксмана, она впала в шок, под влиянием которого ушла. Но вы уходить не стали. Среди многих вариантов вы заранее предвидели и тот, который только что произошел, и поэтому подготовились к нему или взяв с собой, или заранее спрятав где-то в квартире моей подзащитной быстросохнущую замазку «граунд» и набор красок. Эти краски были тщательно вами подобраны и по тону точно совпадали с красками, которыми были окрашены стены в разных местах квартиры Лины Гжибовски. Заделав и закрасив одно из пулевых отверстий в стене, два остальных пулевых отверстия вы оставили нетронутыми. Затем, подобрав с пола гильзу от вашего пистолета, вышли из квартиры Лины Гжибовски и, пройдя в свою квартиру, позвонили портье, чтобы сообщить, что услышали в соседней квартире звуки выстрелов.

В зале давно уже стоял не просто шум, а гул, и Шапиро поднял руку. Дождавшись, пока наступит тишина, сказал:

— Вот так обстояло дело, мистер Кейес.

— Простите, сэр, но все, что вы только что сказали, — ерунда. Полная ерунда.

— Нет, это не ерунда. Равно как не ерунда и то, что вы давно и, к сожалению, довольно успешно выполняете задания мусульманской террористической организации «Аль-Каида».

По залу прошел гул, и судья стукнул молотком:

— Прошу соблюдать тишину!

— Что-что? — Саркастически улыбнувшись, Кейес обвел взглядом притихший зал. — Как вы сказали, «Аль-Каида»?

— Да, «Аль-Каида». Вы давно связаны с этой организацией и являетесь одним из активных ее членов.

— Сэр, но это полная нелепица. Никакого отношения к мусульманам я не имею, я примерный христианин, протестант, протестантами были и мои родители.

— Насчет того, что вы примерный христианин, я сильно сомневаюсь. Но действительно, внешне вы не похожи на мусульманина, но именно поэтому «Аль-Каида» и привлекла вас к сотрудничеству.

— Чушь. Просто чушь какая-то. Все, что вы только что сказали, — ложь.

— Нет, это не ложь. И сейчас я докажу, что это не ложь. — Подойдя к своему столу, Шапиро снял матерчатый чехол, под которым оказались компьютер и большой плоский телеэкран. Повернулся к судье: — Ваша честь, разрешите мне показать вам, присяжным и остальным собравшимся видеозапись, которая может многое прояснить?

— Пожалуйста, если это поможет делу.

— Это очень поможет делу. Если можно, я попросил бы выключить свет, оставив только боковые лампы.

Судья кивнул, помощник махнул рукой, и в зале наступил полумрак. Шапиро сел за стол, включил компьютер, сделал несколько движений мышкой, и на экране появились Кейес и Кирьят, сидящие в бунгало на Виргиния-Ки. Звук, как понял Павел, Шапиро умышленно включил на полную мощность, чтобы всем в зале было отчетливо слышно каждое слово.

Все три минуты с небольшим, пока демонстрировалась запись, в зале стояла мертвая тишина. Когда экран погас и под потолком вспыхнул свет, зал загудел. Судья, стукнув несколько раз молотком, крикнул: «Тихо! Прошу соблюдать тишину!», но это не помогло, с порядком в зале было покончено. Шум усилился, несколько зрителей встали со своих мест, человек пять, выйдя из рядов, приблизились вплотную к барьеру. К общему шуму добавились голоса нескольких человек, доставших мобильные телефоны и заговоривших одновременно. Но окончательный хаос в ход заседания внес Кейес.

Некоторое время он настороженно оглядывался, а затем, улучив момент, встал со своего места и бросился к боковой двери. Павел инстинктивно дернулся было, чтобы броситься вслед за ним, но вовремя остановился — у самой двери Кейес был схвачен тремя крепкими молодцами в штатском, опередившими полицейских.

Попытка свидетеля убежать привела в движение всех, заставив вскочить и тех, кто еще оставался на своих местах. Пока все это происходило, судья непрерывно стучал молотком по столу и кричал:

— Спокойствие! Прекратите шум! Что происходит? И вдруг Павел осознал, что, увлекшись наблюдением за Кейесом, забыл о Сандре Келли. Обернулся к стене, и его охватило ощущение безысходности. Окруженный хаосом, прислушиваясь к крикам, он понял, что вряд ли успеет помешать тому, что сейчас произойдет. Он увидел, что в общей суматохе здесь, рядом, возле него осмысленно действуют только два человека — Джон и Сандра Келли. Джон, отчаянно расталкивая стоящих на его пути полицейских и агентов ФБР в штатском, пытается пробиться к Сандре Келли, что же касается журналистки, то она хочет только одного — подойти как можно ближе к Лине. Причем Лина не замечает этого, поскольку, пригнувшись, о чем-то тихо переговаривается с Шапиро.

Его охватило секундное оцепенение, во время которого он наблюдал, как журналистка, обходя людей, забивших проход у барьера, неуклонно приближается к Лине. Диктофон она по-прежнему держит в вытянутой руке, и именно в этот момент Павел догадался, что журналистка не просто держит диктофон, она целится. Он понял, чего хочет Сандра Келли — она хочет выстрелить в Лину. Об этом говорит все, что сопровождает ее приближение к Лине с вытянутым вперед диктофоном, от позы до мимики.

Краем глаза он снова увидел Джона, расшвыривающего людей, которые мешали ему подойти к журналистке. А также услышал, как Сандра Келли, продолжая свое движение к барьеру, крикнула:

— Мисс Лина Гжибовски! Обернитесь!

Лина обернулась, недоуменно разглядывая журналистку, и Павел прыгнул, чтобы повалить журналистку на пол. Пока он летел, журналистка успела выкрикнуть в лицо Лине:

— Убийца! Получай!

Однако в следующую секунду она заметила летящего на нее Павла и инстинктивно повернула руку в его сторону. Ему показалось, что он сможет ее опередить и повалить на пол, но он ошибся — в конце его прыжка диктофон тупо дернулся, как дергается ствол пистолета во время выстрела. Он понял, что это и есть выстрел, потому что одновременно с грохотом что-то со страшной силой полоснуло его по шее. Прислушиваясь к медленно затихающим вокруг крикам и уходящему свету, он попытался вырваться из охватывающей его ледяной мглы и не смог.

Глава 44

В просторной комнате для допросов, расположенной в центральной нью-йоркской тюрьме Эм-Си-Ай, находились сейчас, помимо стола и трех стульев, еще адвокат Билл Розенблатт и Узденников.

Розенблатт нервно расхаживал по комнате, Узя, облаченный в цивильный костюм, белую рубашку и галстук, сидел за столом. Положив руки на стол, он мрачно рассматривал блестящие браслеты на своих запястьях, изредка переводя взгляд на адвоката.

Остановившись наконец возле стола, Розенблатт выдавил еле слышно:

— Дьявол… Как они вас подловили… Как подловили… Они подловили вас, как последних цуциков… Алекс?

Отвернувшись, Узя уставился в пустую стену. Наконец сказал бесстрастно:

— Подловили, и что?

— Ничего. Вы не должны были позволить им этого.

— Чего «этого»?

— Так себя подловить.

— Билл… — Узя с усмешкой посмотрел на Розенблатта. — Билл, да, мы не должны были. А вы куда глядели? Куда глядели вы, лучший адвокат Америки, и вся ваша команда? Вы же огребали кучу денег от босса — так куда вы смотрели?

Подумав, Розенблатт сел на стул напротив. Поднял руку, сдул что-то с обшлага пиджака и снова положил руку на стол.

— Алекс, перестаньте. Я не должен был никуда смотреть.

— То есть как это вы никуда не должны были смотреть?

— Так. Это не моя профессия. — Голос Розенблатта был спокойным и ровным. — Я адвокат, и мое дело защищать вас в суде, а смотреть, чтобы вас не подловили где-то вне суда, должны кто угодно, только не адвокаты. Этим должны заниматься другие люди.

— Другие люди… — Мотнув подбородком, Узя выругался. — Другие люди… Какие еще другие люди?

— Не знаю какие, но никак не адвокаты. Ну, хотя бы… Ну, хотя бы, прежде всего, этим должны были заниматься вы сами. Кроме того, вы сами говорили мне, что у «Хьюмэн инвестигейшн» есть своя служба секьюрити, довольно мощная. Однако она все прошляпила и позволила вас подловить.

Узя буквально со звериной ненавистью посмотрел на свои наручники. Хорошо хоть, он не услышал, что во главе этой самой службы секьюрити, которую адвокат имел в виду, стоит он сам, Александр Узденников.

— Ладно, Билл, ладно, нас подловили, но надо что-то делать. — Узя стукнул по столу двумя кулаками так, что загремели наручники.

Это привело к тому, что в комнату заглянул конвоир, но после успокаивающего жеста Розенблатта дверь закрылась.

— Прежде всего вы должны добиться, чтобы меня и Джорджа выпустили под залог.

— Алекс… О каком залоге вы говорите?

— О простом. Вы знаете, в деньгах мы вас не ограничиваем.

— Алекс, да черт вас возьми, вы отлично знаете, вас не отпустят ни под какой залог, пусть это будет хоть сто миллионов. — Розенблатт снова сдул что-то с рукава пиджака. — Посмотрите на свои руки. Даже сюда, на свидание с адвокатом, вас привели в наручниках.

— Гниды… Что я им, зверь?

— Для тех, кто надел на вас наручники, вы гораздо хуже. Запомните: вы с Джорджем сейчас считаетесь особо опасными преступниками, с которых нельзя спускать глаз ни на минуту. Без наручников вы теперь не ступите ни шагу. — Розенблатт сделал вид, что пытается разглядеть что-то в дальнем углу комнаты.

Узя сидел, опустив голову.

Наконец, тронув пальцем очки, адвокат сказал:

— Собственно, Алекс, я пришел сюда только для одного — сообщить, что министерство юстиции согласилось с экстрадицией вас и Джорджа в Россию.

— С экстрадицией в Россию?

— Да, с экстрадицией в Россию.

— Они что, в своем уме?

— Не знаю. Думаю, это лучше спросить у них самих.

— Билл, вы адвокат и прекрасно понимаете: никто не имеет права экстрадировать меня в Россию. Я гражданин США, и если меня и могут судить где-то, то только здесь, в Штатах.

— Алекс… К сожалению, сейчас вы не гражданин США.

— То есть как это не гражданин США?

— Так. При получении гражданства вы письменно заявили, что за вами нет никаких судимостей. Тем самым вы злонамеренно обманули министерство юстиции и службу натурализации. По американским законам обман такого рода автоматически ведет к аннулированию сертификата о гражданстве. Я был сегодня в службе натурализации и за голову схватился.

— Почему это?

— Потому что они показали мне список нарушений закона, который прислали на вас русские. Не буду скрывать, он впечатляет.

— Русские могут прислать что угодно.

— Могут, вы правы. — Достав платок, Розенблатт промокнул лоб и спрятал платок в карман. — Ладно, для вас лично все еще не так страшно, у нас с вами есть надежда.

— Есть?

— Да, мы подадим апелляцию и попробуем доказать, что в России вы подвергались преследованиям по политическим мотивам. Но у Джорджа никакой надежды нет, он не гражданин США.

— Понял. — Узя застыл. — Но насчет меня вы апелляцию подадите?

— Обязательно, и сделаю это сегодня же.

Дверь приоткрылась, в нее заглянул конвоир, постучав пальцем по часам.

— Все в порядке, — сказал Розенблатт. — Я уже закончил.

Кивнув, конвоир закрыл дверь. Покосившись в ту сторону, Узя процедил:

— Дьявол… Билл, я на вас надеюсь.

— Алекс, я постараюсь сделать все, что могу, но ничего не обещаю. Надежда слабая, но, может, нам повезет и гражданство будет восстановлено. Но насчет Джорджа — глухо.

— Но он еще здесь побудет? Я имею в виду в Эм-Си-Ай?

— Нет. Его депортируют в Россию под конвоем, и это произойдет сегодня.

— Сегодня?

— Да, за ним уже прилетели.

— Черт… — Узя глянул искоса. — Что, вы уже сообщили ему об этом?

— Еще нет, но сейчас сообщу.

— Сейчас?

— Да, его приведут сюда сразу после вас. — Розенблатт посмотрел на собеседника в упор. — Алекс, хочу дать вам совет: ведите себя тише воды ниже травы.

Выдержав взгляд адвоката, Узя усмехнулся:

— Тише воды ниже травы… А как, вы думаете, я еще могу себя вести? Конечно, я не буду рыпаться.

— Хорошо, что вы это понимаете. И самое главное, без меня не давайте никому никаких показаний. Никому, ни при каких обстоятельствах. Вы поняли?

— Да понял, понял. Что тут не понять. Когда вы снова придете?

— Не знаю, все будет зависеть от того, когда мне дадут свидание. — Нажав кнопку на краю стола, Розенблатт сказал заглянувшему конвоиру: — Я закончил, но у меня есть еще одно свидание, с мистером Кирьятом.

— Я знаю. Его скоро приведут, подождите.

— Спасибо. Алекс, извините, мое время ограничено, я должен еще успеть поговорить с Джорджем.

— Угу. — Встав, Узя подождал, пока конвоир подойдет к нему, и вышел.

Кирьяков вошел в комнату минут через пять. Его руки, как и у Узи, были скованы наручниками, и так же, как Узя, он был одет в цивильный костюм.

Сев напротив Розенблатта, глава «Хьюмэн инвестигейшн» усмехнулся:

— Рад вас видеть, Билл.

— Я тоже рад вас видеть, Джордж. С залогом ничего не получилось, мне было категорически отказано.

— Я уже это понял. Как долго будет длиться свидание?

— Нам с вами дали только десять минут.

— Черт… Десять минут… — Сделав несколько движений руками, Косой в конце концов добился того, что левый рукав его пиджака, равно как и край накрахмаленной белой рубашки, чуть задрался. — Десять минут… Что ж, это не так много, но и не так мало.

Движения рук Косого в конце концов привлекли внимание Розенблатта; вглядевшись, он прочел надпись, сделанную на запястье чернильным карандашом: «Узнайте маршрут машины, на которой меня повезут в аэропорт».

Поднял глаза.

— Джордж… Джордж, я все понял, но, увы, заниматься этим уже поздно.

— Поздно?

— Да. — Встретив жесткий взгляд Косого, Розенблатт выдержал его без особого напряжения. — Поздно, Джордж, поздно. Вообще, откуда вы узнали, что это… Что это будет именно так?

— Не важно. Главное, я это узнал.

Адвокат и его клиент замолчали, вглядываясь друг в друга. Косой все еще надеялся на своего адвоката, Розенблатт же, предполагая, что их прослушивают, боялся сказать что-то не так.

— Хорошо, об этом мы еще поговорим. — Вырвав листок из блокнота, адвокат написал на нем: «Вы имеете в виду экстрадицию?» Косой кивнул, и Розенблатт спрятал бумажку в карман. — Вообще, я пришел сюда сказать вам, что принято решение о вашей экстрадиции в Россию.

— Принято кем?

— Министерством юстиции. Вас увезут в Москву сегодня, самолет «Аэрофлота» вылетает в девять вечера.

— Что, министерство юстиции что-то получило от русских?

— Получило. Они получили от Генеральной прокуратуры довольно большой список. Там много всего, но наиболее серьезным является обвинение вас в заказном убийстве.

— Интересно. И что это за убийство?

— Вы обвиняетесь… Подождите секунду. — Адвокат раскрыл блокнот. — Ага, вот. Вы обвиняетесь в организации убийства некоей госпожи Маргариты Корякиной. Такое могло быть?

— Нет. Вообще, я первый раз слышу это имя.

— Возможно, но Генеральная прокуратура России представила очень серьезные доказательства. И наше министерство юстиции сочло их достаточными для экстрадиции.

— Они не сказали, какие именно доказательства?

— Нет, хотя я несколько раз настойчиво просил показать мне бумаги, присланные Генеральной прокуратурой. Но… — Розенблатт замолчал.

— Да, но?..

— Джордж, после известной вам видеозаписи, показанной на суде над Гжибовски, вы считаетесь военным преступником. И вашими делами будут теперь заниматься только военные трибуналы. Сначала русские, потом наши.

— Суки… — Косой осторожно опустил оба рукава так, чтобы они скрыли запись на запястье. — Ладно, теперь уже действительно все равно. Когда вы были в министерстве юстиции?

— В десять утра.

— С кем вы там разговаривали?

— С заместителем начальника зарубежного департамента.

— Кого-нибудь из русских видели?

— Да, в кабинете сидел полковник ФСБ, который привез пакет от Генеральной прокуратуры России. Заместитель начальника департамента представил нас друг другу, зовут этого полковника Федор Андреевич Свирин. Как я понял, он же является начальником конвоя, с которым вы полетите в Россию. — Розенблатт посмотрел на часы. — Джордж, у нас осталась одна минута. Говорите, что вам нужно, потом будет поздно.

— Билл, спасибо, все, что мне нужно, я уже узнал. Да, чуть не забыл, как он выглядит внешне, этот русский?

— Как он выглядит внешне… На вид ему чуть больше сорока, внешность самая обычная, умеет себя держать, хорошо одет. Все, что я могу сказать.

— Зовут его Федор Андреевич Свирин, правильно?

— Правильно, Федор Андреевич Свирин.

Глава 45

Войдя в нью-йоркский госпиталь «Ленокс-Хилл» с большим букетом цветов, Свирин подошел к справочному столу, получив от дежурной разъяснение, что пациент Молчанов лежит в спецотделении на пятом этаже, вошел в лифт, выйдя, прошел несколько пролетов и оказался у нужной двери.

Здесь стояли двое мужчин в стандартных костюмах, по виду охранники; один из них посмотрел на Свирина:

— Простите, сэр?

— Меня зовут Федор Свирин, я хотел бы взглянуть на мистера Молчанова.

Переглянувшись с напарником, охранник после короткой паузы сказал предельно вежливо:

— Простите, сэр, все, что касается мистера Молчанова, мы должны согласовывать с мисс Линой Луксман, мы ее телохранители. Вы знаете мисс Лину Луксман?

— Будем считать, что знаю. Во всяком случае, она уж точно должна меня знать. Сообщите, что я хотел бы повидать Павла.

— Хорошо, сэр, только, пожалуйста, назовите еще раз свое имя.

— Меня зовут Федор Андреевич Свирин. Охранник достал телефон и набрал номер:

— Мисс Лина, тут пришел человек из Москвы, которого зовут Федор Андреевич Свирин и который хочет посмотреть на мистера Пола Молчанова. Он говорит, вы должны его знать. Понял. — Отключив связь, спрятал телефон. — Мистер Свирин, мисс Лина сейчас выйдет, подождите.

Через несколько секунд дверь открылась и оттуда выглянула та, которую он знал как Полину Гжибовскую и которая сейчас стала Линой Луксман. На ней был белый халат, из-под которого выглядывали джинсы; увидев его, она улыбнулась:

— Здравствуйте, Федор Андреевич, спасибо, что пришли. — Взяла протянутый букет. — Замечательные цветы, очень мило, что вы их принесли. Проходите, не стойте, поговорим в палате. — Сказав все это по-русски, бросила охраннику по-английски: — Майк, все в порядке, это ко мне.

Они вошли в комнату, которая, как понял Свирин, была прихожей. Лина положила цветы на стол:

— Я их обрежу и поставлю в воду, подождете?

— Конечно. Вот тут еще фрукты. — Он положил на стол пакет.

— Спасибо, фрукты я пока мыть не буду, Павел сейчас на внутривенном питании. — Обрезав цветы, поставила их в стеклянную колбу. — Идемте, посмотрите на него.

Пройдя с Линой в палату, Свирин наклонился над кроватью, на которой лежал Павел. Вид раненого ему не понравился: Павел был бледен и опутан катетерами и трубками; рядом на подушке лежал шланг с кислородной маской.

— Как он вам? — спросила Лина. — Только честно.

— Если честно, не очень. Потерял много крови?

— Да, ужас просто. Но вообще врачи сказали, не сегодня завтра он должен прийти в себя.

— Будем надеяться.

— Федор Андреевич, не стойте, садитесь. — Лина показала на аккуратно застеленную кровать рядом с кроватью Павла. — Я тоже сяду, и поговорим.

— Спасибо. — Усевшись на кровать, осмотрелся. — А почему вы мне так вдруг поверили, что я и есть Федор Андреевич Свирин? Вы же меня не видели? Вдруг это не я?

— Федор Андреевич, просто я сразу поняла, что это вы и есть. Ведь Павел очень много мне про вас рассказывал.

— И что же он рассказывал, интересно?

— Да много. Говорил, что вы очень хороший человек, что вы с ним давно знакомы, но главное, он сказал, что вы расследуете дело тех, кто хотел убить бабушку. И кто убил тетю Риту Корякину. Это ведь так?

— В общем, да, так, но, если точнее, я лишь внимательно наблюдал за этим расследованием, которое уже закончилось. Именно поэтому я здесь.

— Почему именно поэтому?

— Потому что я прилетел, чтобы забрать и отконвоировать в Россию Кирьякова. Человека, который хотел убить вас, вашу бабушку, а также всех, кто близко вас знал. К сожалению, частично ему это удалось, Маргариты Петровны Корякиной нет в живых.

— Да, тети Риты нет. — Помолчала. — Значит, вы его увозите в Россию?

— Увозим, потому что Генпрокуратура России представила американцам неоспоримые доказательства его вины. Он улетит с нами через несколько часов, очередным рейсом «Аэрофлота», под конвоем, передача с рук на руки состоится уже в самом самолете, где я подпишу документы об экстрадиции. Лина, знаете, у меня не так много времени, может, расскажете, как все случилось в суде? Я имею в виду, с Павлом. Вы же все видели?

— Федор Андреевич, если честно, я в тот момент ничего не видела. И не поняла ничего. Я только услышала, как какая-то женщина крикнула мне: «Убийца, получай!» — и увидела, как Павел на нее прыгнул. Потом эту женщину схватил Джон, потом подбежали полицейские, потом меня окружили люди в штатском, агенты ФБР. Потом приехала скорая, Павла положили на носилки и понесли. Меня не хотели к нему пускать, но я вырвалась и пошла рядом, а потом приехала с ним сюда. Ну и вот… — Пожала плечами. — Теперь я здесь, можно сказать, днюю и ночую.

— Вам объяснили, как этой женщине удалось пробраться сквозь все кордоны?

— Объяснили. Она прошла под видом журналистки Сандры Келли из газеты «Виллидж войс». Настоящую Сандру Келли люди Косого убили в тот день утром по пути к зданию Верховного суда, труп, привязав к ногам груз, сбросили в Ист-Ривер. А в машину села очень хорошо загримированная под Келли Алия Рападам, так ее зовут. Поскольку полицейские уже привыкли к тому, что Сандра Келли каждый день появляется на процессе, к внешности этой дамы претензий у охранников не было. Тем более что пропуск на процесс, одежда и даже бижутерия на Рападам были подлинными — ведь убийцы сняли их с трупа Сандры Келли. А диктофон, из которого Рападам выстрелила, был искусно сделанным пистолетом, со стволом из сверхпрочного пластика и такими же пулями. Всего пуль было две, первая, которую она выпустила, попала в Павла. А выстрелить второй раз, в меня, она уже не успела. Сюда приходили люди из ФБР, они объяснили, что эта Рападам мусульманка, но вообще-то на восточную женщину она совсем не похожа. Кстати, один раз она пыталась меня похитить, но у нее ничего не вышло. Она родилась здесь, в семье албанских иммигрантов, с виду типичная белая американка, говорит с нью-йоркским акцентом, блондинка с голубыми глазами.

— Она и должна быть блондинкой с голубыми глазами, это главный принцип Косого. Хотя все это, на мой взгляд, смешно и глупо.

— Смешно и глупо?

— Конечно. И сам Косой, и большинство его людей внешне как будто не имеют ничего общего с мусульманами, я имею в виду, с мусульманами в нашем понимании. Косой унаследовал от родителей светлые волосы и голубые глаза, такое встречается у многих мусульман в России, после этого он дважды менял национальность, став сначала русским, а потом евреем, точнее, израильтянином. Поступал он так, считая, видимо, что смена национальности послужит ему прикрытием. Но, как мы видим, в данном случае этот принцип не сработал. Возможно, он искренне верил и верит, что он настоящий мусульманин, борец за идеи ислама, но в общем, конечно, он русский, потому для всех нас, живущих в России, высчитывать, сколько какой крови есть в каждом из нас, смехотворно. Мы все одной крови, и вопрос лишь в том, как мы живем и как поступаем. У моего деда была часть татарской крови, у бабки — литовской, но я русский. Но хватит, закончим с этой темой.

— Да, конечно, давайте закончим с этой темой. — Взяв салфетку, Лина осторожно вытерла пот на лбу Павла. — Я правильно поняла, вы торопитесь?

— Если честно, да. Самолет «Аэрофлота» вылетает через четыре часа, но я должен быть там раньше, американцы передадут мне Кирьякова прямо в самолете, за два часа до вылета.

— Так поезжайте. — Улыбнулась. — Спасибо, что зашли, и счастливого полета.

— Спасибо. Давайте выхаживайте Павла. Когда он придет в себя, передайте, что я обязательно скажу ему еще пару теплых слов в Москве. Надеюсь, вы понимаете, что означает выражение «пара теплых слов»?

— Да. — Лина улыбнулась. — Прекрасно понимаю.

Глава 46

Открыв глаза, Павел осознал, что лежит на кровати. Потом сквозь пелену и туман увидел, что рядом сидит Джон. И все. Ничего больше осознать и увидеть он не сумел. Слабость, страшная слабость охватывала его, он не мог даже удержать открытыми веки, глаза то и дело закрывались сами.

Через некоторое время он все же открыл глаза и снова увидел Джона, который, склонившись над газетой, что-то в ней отмечал. Эти движения почему-то страшно заинтересовали его, и он решил спросить, что именно Джон отмечает, но не смог издать ни звука.

Пометки в газете Джон делал довольно долго. Наконец, пригнувшись к нему, сказал:

— Пол, я просто не верю своим глазам. Ты что, пришел в себя?

— Джон… Привет… — Это было все, что он смог выдавить.

— Привет. — Лейтнер смотрел на него как-то по-особому внимательно, будто не понимая, что происходит. — Как дела? Тебе что-то нужно?

— Да… — Павел сказал это еле слышно, но Джон понял и спросил:

— Что?

— Знать, что ты делаешь…

— А, что я делаю. Я решаю кроссворд.

— Ну да… — Губы Павла в конце концов смогли издать звук чуть посильнее, чем шепот. — Я должен был сразу догадаться… Что с Линой? С ней все в порядке?

— Пол, спрашивать надо, все ли в порядке с тобой. Да, с Линой все в порядке, дело закрыто ввиду отсутствия состава преступления, но беда в том, что ты потерял много крови, и все эти дни мы не знали, придешь ли ты вообще в себя. Учти, сюда приходил наш старый знакомый, полковник ФСБ Федор Свирин, он разговаривал с Линой, меня в это время не было. Свирин рассказал, что прилетел сюда со спецконвоем забирать Косого. Он уже улетел в Россию вместе с Косым.

— Ясно. Скажи, а Лина… Она хоть придет сюда, в больницу?

— Лина? — Джон кивнул. — Зачем ей приходить, вон она, рядом.

Повернув голову, Павел увидел, что Лина лежит на соседней кровати. На ней были джинсы и белый халат, и она спала. Как сквозь вату, до него донеслись слова Джона:

— Все эти дни она не отходила от тебя ни на шаг, сейчас я просто силой заставил ее прилечь. Хочешь, чтобы я ее разбудил?

Последних слов Джона Павел не услышал, потому что не отрываясь смотрел на Лину. Из этого состояния его вывело ощущение, что кто-то осторожно трогает его за плечо. Подняв глаза, он увидел Джона и услышал, как тот повторил:

— Хочешь, чтобы я ее разбудил?

— Не надо… Пусть поспит…

Сноски

1

Ахтерпик (мор.) — трюм на корме судна. (Здесь и далее примеч. авт.)

(обратно)

2

РРУ — ручная ракетная установка.

(обратно)

3

Форпик (мор.) — трюм на носу судна.

(обратно)

4

История знакомства Молчанова и Свирина изложена в романе «Спираль смерти», являющемся частью 1-й тетралогии «Смерть по высшим расценкам». Часть 2-я тетралогии — роман «Пуля со смещенным центром», часть 3-я — роман «Смерть по высшим расценкам», давший название всей тетралогии, и часть 4-я — роман «Выстрел без предупреждения», который скоро выйдет в издательстве «Омега».

(обратно)

5

Дислоцированная в Таджикистане на границе с Афганистаном 201-я мотострелковая дивизия.

(обратно)

6

ВАКАТФ — Всемирный антикриминальный и антитеррористический форум, постоянная организация со штаб-квартирами в Москве и Нью-Йорке.

(обратно)

7

Траст, или трастовый фонд (фин.) — юридически узаконенное объединение капиталов двух или более сторон, используемое для какой-то определенной цели.

(обратно)

8

Замастыренная малява (блатн. жарг.) — зашифрованное конспиративное сообщение, переданное по тайным каналам.

(обратно)

9

Бутырка — тюрьма МВД, расположенная в Бутырках, на Новослободской улице, дом 41; Лефортово — тюрьма ФСБ, расположенная в Сокольниках, на Энергетической улице, дом ЗА. Первая, в отличие от второй, известна своей коррумпированностью.

(обратно)

10

Батлер — дворецкий (амер.).

(обратно)

11

В контексте — «Да, обязуюсь выполнять то, о чем говорится в клятве» (англ.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg