«Чужая война»

Чужая война (fb2) - Чужая война (NEXT. Следующий - 3) 1306K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Устинов

Александр Устинов NEXT-2 Следующий Книга 3 Чужая война

Глава 1

Взвизгнув новенькими шинами, машина Санчо, уверенно ворвавшись на гостевую стоянку перед жилым комплексом «Алые паруса», резко остановилась возле подъезда. Первой на свежий воздух выскочила взволнованная Клавдия. Директриса «парфюмерного бутика» искренне надеялась обнаружить где-нибудь на улице интересующего ее мальчика лет двенадцати или около того. Розгина прежде ни разу в жизни не видела Ивана Кирсанова. Но это уже были несущественные, на ее взгляд, мелочи. Главное — жажда деятельности.

Федечка, вынырнувший из салона вслед за своей теткой, выглядел значительно спокойнее и уравновешеннее. Что касается присоединившегося спустя минуту к этой парочке Александра Мошкина, то его и вовсе можно было с легкостью охарактеризовать как воплощение истинной непоколебимости.

Вся троица в той же последовательности, миновав крыльцо и входную дверь, резво направилась к лифтам. При этом ни Клавдия, ни ее «статный» кавалер в лице Санчо даже не удостоили взором дежурного охранника комплекса, не заметить комплекцию которого было в принципе невозможно. Лишь Федечка приветственным кивком отметил наличие цербера. Дескать, ваша персона не осталась без должного внимания.

Однако здоровенному амбалу в камуфляжной форме этого знака оказалось явно недостаточно, и он, оттолкнувшись лопатообразными ладонями от дежурной стойки, решительно шагнул в направлении незваных гостей.

— Ну-ка, стойте! — Эхо от его зычного голоса прокатилось по всему периметру помещения. — Стойте, я сказал!

На его оклик отреагировал только Мошкин. Да и то, надо полагать, не совсем ожидаемым образом. Александр резко крутнулся на каблуках в тот самый момент, когда охранник оказался непосредственно у него за спиной, и вскинул правую руку на уровне лица собеседника. Парень нервно сглотнул, ибо сразу заметил, как перед глазами сверкнула вороненая сталь огнестрельного оружия. Продолговатое дуло ткнулось в широкий покатый лоб. Санчо кровожадно улыбнулся. В такие мгновения он выглядел очень убедительно. Палец неспешно лег на спусковой крючок пистолета.

— Если я сейчас встану, ты ляжешь, — негромко проинформировал он камуфлированного стража местного порядка. — Дошла мизансцена?

— Дошла. — Охранник кивнул. Неподдельный испуг застыл в его больших карих глазах.

Санчо еще шире растянул губы в улыбке.

— Или ты не видишь, что свои идут в квартиру двести девятнадцать?

— Вижу. — Парень осторожно моргнул. — Уже вижу. Свои. Я… только и хотел убедиться в этом.

— Убедился?

— Еще бы…

Пистолет мгновенно исчез, будто и не было его вовсе. Вместо былой угрозы Мошкин уже почти дружески похлопал охранника по массивному литому плечу.

— Вот и замечательно. И не вздумай куда-нибудь звякать. Звякнешь — здесь через пять минут будут все люберецкие, ореховские, мытищинские и далее по списку Главного управления по борьбе с оргпреступностью.

— Да не… — сконфуженно протянул здоровяк. — Зачем мне?..

— Правильно, — в очередной раз одобрил его решение Санчо. — Тебе это совершенно ни к чему. Да и мне… Хуже нет внеплановых разборок. — С этими словами он заторопился к лифту.

Догнать Клавдию и Федечку Мошкину удалось лишь возле самой двери в квартиру с рельефным номером «219». Опытный взгляд бывалого в прошлом налетчика молниеносно зафиксировал едва заметный зазор между косяком и створкой. Дверь была не закрыта. Санчо жестом остановил своих спутников, снова достал пистолет и, толкнув дверь ногой, первым проник в помещение.

Совершив пару осторожных мягких шагов, Александр замер между прихожей и гостиной. Прислушался. Ничего. Ни единого звука не доносилось из прилегающих комнат. Второй ярус квартиры также казался необитаемым.

— Ваня! — громко и решительно крикнул Федечка, огибая Санчо и направляясь в сторону лестницы.

— Погоди, сначала я! — недовольно окликнул его Мошкин.

Но парень уже не слышал его. Или сделал вид, что не слышит. Поднявшись наверх и остановившись перед раскрытой дверью в кабинет Кирсанова-старшего, Розгин увидел Ивана. Мальчик сидел на полу, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Глаза широко открыты, но у Федечки сложилось ощущение, что мальчик ничего не видит вокруг себя. Настолько отрешенным был его вид. Взгляд Кирсанова скользнул по вошедшему и уставился мимо. В никуда.

Федечка опустил взор и заметил, что перед Иваном лежит целая стопка почты, поверх которой — развернутая газета. Розгин замешкался лишь на секунду. После чего подошел к пареньку и присел рядом, скрестив ноги. В этот момент на пороге кабинета возникли Санчо и Клавдия.

— Не мешайте, — решительно и спокойно остановил их Федечка. — Подождите внизу…

Спорить было бессмысленно.

Федечка молча дождался того момента, когда они ретируются, и только после этого посмотрел на развернутую газету. В глаза бросились две фотографии. Снимок места аварии со сгоревшей машиной и портрет Кирсанова-старшего. Рядом была помещена заметка строк на двадцать пять. Розгин тяжело вздохнул и нежно обнял Ивана за плечи.

— Вань… — Слова давались ему нелегко. — Но ведь мама жива…

Мальчик никак не прореагировал на эти слова. Вроде как и не слышал.

— Мама жива! — уже более уверенно повторил Федечка. — Ты меня слышишь, Иван?

Ваня медленно повернул голову в сторону незнакомого ему парня. Пересохшие губы, еще секунду назад стянутые в единую тонкую линию, медленно разомкнулись, и Розгин услышал голос мальчика. Пустой и ничего не выражающий.

— Мама может умереть, — изрек он. — Здесь написано.

— Мало ли что они там напишут! — категорически не согласился с ним Федечка. — Она жива!

Иван склонил голову на грудь.

— Если погиб отец… — Он говорил медленно, с расстановкой, запинаясь и делая паузу практически после каждого с трудом произнесенного слова. — Он был таким сильным… В костюме… И в свитере тоже — сильный и красивый. Если он умер, почему не умереть маме? Или мне? Все умирают, да?

— Она выживет, если ты ей поможешь. — Федечка обнял паренька еще крепче. — Ты теперь — главный мужчина в доме. Понимаешь?

— Я — ребенок.

— Был им. Вчера. Сегодня ты — мужчина, мужик! — Розгин подсознательно чувствовал, что он на верном пути. — И все теперь — на тебе. И если что-нибудь случится с мамой, в этом будешь виноват уже ты! Нельзя теперь отрубаться, Вань! Газету эту убери — с глаз, из головы…

Кирсанов-младший — скорее чисто машинально, чем сознательно — исполнил это указание. Отложил газету в сторону, обнажив стопку неразобранной почты под ней. На самом видном месте красовался яркий международный конверт, надписанный детским почерком. Федечка взял его в руки.

— Смотри. Это твое письмо?

Иван все еще находился в какой-то прострации и потому лишь заторможенно кивнул, отвечая на последний вопрос. Мысли лихорадочно роились в голове Розгина. Он чувствовал, что нужно сказать еще что-то, но подобрать тему для разговора с осиротевшим юнцом оказалось не так-то просто.

— Можно я прочту? — Федечка кивнул на конверт. — Ну, чтоб понять тебя лучше. Вроде как познакомиться… Человек через письма понятней становится… — Не дождавшись никакого ответа, он все-таки вскрыл конверт и, развернув лист бумаги, принялся читать вслух с той стороны листа, которая первой оказалась перед глазами: — «…Сначала я обижался, а теперь понял. Вы правильно сделали, что закинули меня в этот далекий-предалекий пригород Лондона, далеко-предалеко от себя… Я привыкаю быть взрослым и самостоятельным и даже не хочу больше плакать по вечерам, как было сначала. Извините, что пишу от руки и по-русски. Компьютер и английский надоели до чертиков. Так что придется вам попотеть, расшифровывая эти каракули. Да и сами вы, пожалуйста, не только звоните, но иногда черкните что-нибудь, потому что разговор по телефону исчезает, а письма получать радостно, и их можно сберечь… Обнимаю вас и Лизу, крепко целую… Кирсанов Иван, или, как звала Лиза — ваш любящий «младшенький»…»

Лицо Кирсанова на мгновение изменилось. Оно будто начало оживать. Но вместе с этим эффектом выхода из состояния транса произошло и еще кое-что. Сначала наморщился Ванин лоб, дернулись тонкие мальчишеские губы, а в завершение всего этого процесса на глаза навернулись огромные слезы. Федечка заметил это. Впрочем, так же как и вынырнувшие из-за дверного косяка Санчо и Клавдия. Осуждать мальчика за его слабость никто не стал. Всем было понятно, что слезы сейчас — наилучший выход для поселившейся в сердце боли.

— Совсем не каракули, Вань, — только и сказал Розгин. — Отличный почерк, легко читается… И мысли…

Ваня заплакал, громко, по-детски, и почти тут же уткнулся в Федечкино плечо. Плач Кирсанова быстро перешел в сотрясающие тело рыдания. Клавдия бросилась вперед.

— Все, Федь! — осторожно, но с долей нажима произнесла она, обращаясь к племяннику. — Теперь отойди! Если расплакался — ничего теперь страшного с ним не будет!..

Клавдия с легкостью, что в общем-то было неудивительно при ее комплекции и по-мужски крепких руках, подхватила с пола рыдающего Ивана и поставила его на ноги. Затем подвела мальчика к низенькому дивану, стоящему здесь же, в рабочем кабинете покойного Владимира, и ласково усадила его рядом с собой.

— Плачь, маленький, — тихо произнесла она, проводя рукой по светлым взъерошенным волосам Кирсанова. — Плачь… Это полезно, это хорошо… Не стесняйся, родненький, не удерживай слезы… Вся первая боль так и вымоется из организма… Есть жизнь, а в ней есть смерть, малыш, и ничего мы с этим не поделаем… Плачь, родной…

К рыданиям мальчика почти тут же присоединилось громкое шмыганье носом откуда-то со стороны порога. Клавдия подняла голову и увидела замершего в проходе Мошкина. Не в меру расчувствовавшийся помощник народного избранника быстро отвернулся и утер глаза рукавом просторной рубашки. Безутешные рыдания Ивана начали постепенно затихать. Мальчик поднял голову, внимательно и все еще с грустным выражением лица оглядел окружающих его людей — так, будто увидел их только сейчас.

— Мама жива, правда? — прозвучал первый нерешительный вопрос.

— Жива. — Клава кивнула.

— И будет жива? Она не умрет?

— Нет, конечно! — Розгина постаралась, чтобы ее голос звучал как можно увереннее. — Раз ты приехал. Ты поможешь ей… Ну, вернуться.

Голубые глаза мальчугана пристально уставились на незнакомую, но такую добрую женщину. Ему хотелось ей верить, но на душе по-прежнему было неспокойно.

— Вы думаете, я смогу? — спросил он.

— Я знаю. — Клавдия уверенно улыбнулась. — Сможешь.

— А кто вы?

Розгина не нашла сразу, что ответить на этот прямой вопрос. Начинать объяснять мальчику, что она, дескать, с детства была знакома с экономкой их семьи Елизаветой Михайловной? Или… На выручку к тетушке пришел Федечка. Он тоже сел на диванчик по левую руку от Кирсанова и открыто улыбнулся.

— Друзья, — просто и безапелляционно ответил он.

Иван перевел на него напряженный взгляд опухших от слез глаз.

— Но и друзья вдруг могут умереть?.. — Похоже, он вновь начинал погружаться в прежнее состояние транса.

Розгин не мог этого позволить и слегка встряхнул мальчика за плечо.

— Закончили с этим, Иван. Поднимайся. Давай-ка чуть-чуть поживем. У меня самого батя чуть не погиб, но я ему пожить предложил, он согласился и выкарабкался. А ты как?

— Давай поживем… — машинально ответил Кирсанов, сам того не подозревая, что в точности процитировал Лавра, год назад передвигавшегося на кресле-каталке по больничному скверу.

— О! — тут же поддержал его Федечка. — Формула — верняк…

Санчо шумно высморкался в свой платок необъятных размеров и, тактично кашлянув, внес предложение с интонациями опытного дворецкого:

— Может, я чайку поставлю, господа?

Клавдия кивнула в ответ и тут же поднялась с дивана.

— Идем. У них такая техника на кухне — ты один не сообразишь, чего там нажимать.

— Дебила из меня не делай, Клав, — почти натурально обиделся Мошкин. — Плита — она и в Манхэттене плита, а не ракетно-стартовый комплекс…

Их беспричинное препирательство не успело перерасти в нечто большее. Ключ в дверном замке резко провернулся, и в квартире объявилась Лиза. Не разуваясь, она отбросила в сторону мятый плащ, уже висевший к этому моменту у нее на руке, и стремительно взлетела вверх по лестнице на второй этаж.

— Ванюша! — Она буквально просочилась между спускавшимися вниз Санчо и Клавой, даже не поздоровавшись с ними, и бросилась к Кирсанову-младшему.

— Лиза… — Мальчик тут же вскочил с дивана. — Ты есть?

Они встретились в центре кабинета и сразу ринулись в объятия друг друга.

— Куда ж я от тебя денусь? — ответила она с надрывом в голосе.

Клавдия вернулась на несколько ступенек.

— Только, пожалуйста, теперь без слез, — сурово предупредила она Голощапову. — Мы все знаем. И уже проплакались… — Розгина обернулась на своего бойфренда. — Санчо, кажется, ты хотел поухаживать за дамами и детьми?

— Ну, — неопределенно буркнул тот, не сразу врубившись, что, собственно, от него хотят.

— Чего стоишь тогда дубом? Лизавета Михайловна покажет, как зажигать конфорки.

— А я чего? — Мошкин снова шмыгнул носом. — Я пожалуйста.

Лиза заставила себя нацепить на лицо дежурную улыбку и отлепилась от своего воспитанника. Взяла его за руку и направилась к лестнице.

Последним на первый этаж спустился Федечка. Он задержался буквально на пару минут, позволив себе все-таки с интересом осмотреть местный интерьер.

— Здравствуйте. — Юноша остановился за спиной Елизаветы Михайловны и, когда та обернулась, вежливо представился: — Меня зовут Федей. Где тут у вас чашки? Вань!.. — Потомок Лавра взял инициативу на себя. — Помоги-ка мне накрыть на стол.

Иван слегка отстранился от Лизы и вопросительно заглянул ей в глаза. Голощапова подбодрила его добродушной улыбкой.

— Давай, младшенький. Помогай. Где у нас чашки?..

Круглое опухшее лицо Андрея Семирядина не выражало абсолютно никаких эмоций. Опустив глаза в пол, он с умным видом разглядывал носки своих лакированных туфель и неспешно перекатывал в зубах изжеванную спичку. На плечистого парня, стоящего по другую сторону стойки, он ни разу так и не взглянул. Швейцар же, напротив, активно искал внимания собеседника с подобострастной улыбочкой на лице.

— …А потом, — докладывал верзила, с каждым словом все больше и больше понижая голос до шепота, — и домработница появилась, Елизавета Михайловна.

— Шустрая тетка… — Семирядин выплюнул спичку прямо на кафельный пол и огляделся по сторонам. Сначала оценил лифтовые кабины в дальнем конце холла, затем перевел взгляд на стеклянные двери, ведущие на улицу. Город уже погружался в вечерние сумерки. — Ох шустрая.

— А? — не понял хода его мыслей охранник.

Тяжелые неприятные думы, одна мрачнее другой, одолевали Андрея Матвеевича. Ситуация, развернувшаяся вокруг персоны Владимира Кирсанова, мирно покоившегося уже глубоко под землей, Семирядину определенно не нравилась. Не так он все рисовал себе изначально.

— Да я так… — небрежно бросил ушлый бизнесмен. — Целая банда, значит?

— Получается, — неохотно признал сей факт широкоплечий швейцар.

Семирядин заложил руки в карманы просторных брюк и покрутил головой, разминая шейные позвонки.

— А почему так получается? — процедил он сквозь зубы. — Почему ты посторонних пропустил?

Дежурный охранник нервно сглотнул и на всякий случай отступил на шаг назад, опасаясь неожиданной вспышки гнева со стороны Андрея, которая могла последовать за былым равнодушием в любую секунду.

— Пропустишь, когда шкаф настоящий тебе стволом меж бровей чешет, — вяло оправдался он.

Ожидаемой швейцаром вспышки не последовало и на этот раз. Напротив, Семирядин понимающе покивал, вздохнул и просунул руку во внутренний карман пиджака. Амбал насторожился. Но на этот раз грозить ему стволом никто не собирался. Андрей Матвеевич извлек свою заветную фляжку с горячительным сорокаградусным напитком и с удовольствием припал губами к горлышку.

Андрей шумно выдохнул и, навинтив на фляжку металлический колпачок, убрал ее на прежнее место.

— Уже второй шкаф… — буркнул себе под нос Семирядин с явным неудовольствием. — Или один и тот же?

— Чего? — опять подал голос швейцар.

Андрей покачал головой:

— Я сам с собой…

— Бывает…

Семирядин хмыкнул и направился к лифтовым кабинам. Дверцы гостеприимно разъехались в стороны, и первое, что увидел Андрей Матвеевич, было его собственное зеркальное отражение. Он шагнул внутрь и отвернулся. Но и с другой стороны, после того как лифт закрылся, появилось точно такое же отражение. И эти зеркальные Андреи Семирядины множились один в другом, ускользали в бесконечную перспективу. Бизнесмен болезненно зажмурился, лишь бы избавиться от этой дикой фантасмагории.

— Камера пыток, а не кабина, — злобно проворчал он.

Елизавета Михайловна молча взирала на Кирсанова-младшего, то и дело ласково дотрагиваясь до его руки. Мальчик сидел рядом с ней, водрузив подбородок на столешницу поверх сложенных рук. Ни Клава, ни Федечка также не спешили начинать задушевные разговоры, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то. Мошкин шумно отхлебнул из своей чашки, и в то же мгновение взоры всех присутствующих обратились на него. Александр откровенно смутился, потупился и хотел уже было что-то сказать в свое оправдание, но его спас неожиданный звонок в дверь. В некоторой степени данный факт и вовсе разрядил напряженную обстановку за обеденным столом. Голощапова энергично поднялась на ноги и засеменила в прихожую.

— Извините, я сейчас… — коротко бросила она, обернувшись через плечо.

Никто не стал ее задерживать. Не возникло желания и идти вслед за ней. Экономка продолжала исполнять свои прямые обязанности по дому. Ваня был еще слишком подавлен для того, чтобы принять на себя роль хозяина на законных основаниях. Сейчас ему хотелось такого положения меньше всего.

Однако уже спустя секунду Санчо нахмурился и покосился в том направлении, куда скрылась Елизавета Михайловна. Он рискнул подняться со своего стула и беззвучно, по-кошачьи, тоже двинулся в прихожую.

Тем временем Елизавета Михайловна уже приблизилась к входной двери, набросила на нее цепочку и отомкнула врезной замок. В образовавшемся зазоре появилось широкое рыхлое лицо Семирядина. Он прищурил один глаз, оценивая то, как его теперь встречают в доме недавнего компаньона, и постарался изобразить на лице подобие улыбки. Получился натуральный волчий оскал.

— Здравствуй, Лиза, — слегка охрипшим, гортанным голосом произнес Андрей Матвеевич.

— Виделись уже, — сухо отреагировала Голощапова.

Она не успела забыть, как сегодня обошелся с ней этот мужчина, оставив в лесу одну, запертой в салоне джипа. Лиза не испытывала злости, но и ни о каком доверии теперь тоже не могло быть речи. Экономка воспринимала Семирядина как потенциального неприятеля из противоборствующего лагеря. Какие цели Андрей преследовал, она не знала. Да и не собиралась ломать над этим голову.

— Это что за баррикада?.. — Короткий толстый палец Андрея Матвеевича, похожий на сардельку советского производства, ткнулся в наброшенную с внутренней стороны двери цепочку. — Ты бы впустила, а?

— И не подумаю, — все с теми же равнодушными интонациями парировала Голощапова.

Семирядин тихо скрипнул зубами. Оглянулся по сторонам, убеждаясь в том, что кроме него в холле на этаже больше никого нет, и, понижая голос почти до шепота, доверительно сообщил:

— Да нет, выслушай сначала! — Этот придурок Женя все перепутал и по собственной инициативе…

— Андрей Матвеевич! — жестко перебила женщина собеседника. — Вам самому не противно врать так бездарно и глупо?

Улыбка мгновенно стерлась с лица Семирядина, в глазах появился холодный блеск.

— Ты ничего не понимаешь, я вовсе не собираюсь оправдываться. — Пухлые губы болезненно искривились. — В доме остались какие-нибудь хозяйские документы?

Голощапова пренебрежительно усмехнулась:

— Вы же перерыли здесь все и все видели.

Опытному глазу экономки не составило труда определить, что во время ее вынужденного отсутствия здесь побывал кто-то посторонний. А кто же еще, как не уважаемый Андрей Матвеевич, мог устроить подобное? Догадки Голощаповой подтвердились уже в следующую секунду.

— Не перерыл, а пытался найти! — В некоторой степени Андрей еще пытался сдерживать негативные эмоции, но лицо его начинало угрожающе багроветь. — Разыскать то, что необходимо по работе! Ты брала что-нибудь? Перекладывала?

— Нет. — Лиза покачала головой.

Не нужно иметь семь пядей во лбу, дабы понять, какие именно рабочие документы так срочно пытался отыскать Семирядин. Вне всяких сомнений, речь шла о составленном Владимиром завещании.

— Зачем? Перекладывание документов не входит в круг моих обязанностей. Я никогда не прикасаюсь к бумагам.

Ее внешнее спокойствие действовало на Семирядина крайне угнетающе. Он издал нечто похожее на звериный рык и толкнул дверь раскрытой ладонью.

— Открой, — коротко приказал новый владелец «Империи».

— Уходите. — В отличие от него женщина оставалась предельно спокойной.

— Да как ты смеешь мне приказывать? — . взорвался Андрей. — Мне нужно увидеться с Иваном!

— Не нужно. Он только-только начал приходить в себя.

— Лиза, ты ведешь себя крайне необдуманно!

— Я вас не пущу.

Это был приговор. Окончательный. Обжалованию не подлежащий. Семирядин это понял, и от бессилия в нем вспыхнула неконтролируемая злоба.

— И я вас не пущу! — жестко выпалил он.

— Куда?

— К Ольге! И сюда вернусь. Не один. — Ноздри Андрея свирепо раздувались. — Тебя, дуру, с милицией выставят из квартиры!

Но и эта новая угроза не возымела ожидаемого действия. Голощапова равнодушно пожала плечами.

— Пусть попробуют… Один уже пугал милицией, ни до чего хорошего не допугался… Всего хорошего. — С этими словами она захлопнула дверь.

Мошкин не мог слышать разговора, только некоторые обрывки фраз. Про документы и Ивана Кирсанова. Мошкин несмело приблизился к помрачневшей женщине. Давать какие-либо объяснения она не торопилась. Санчо выжидающе смотрел на Лизу.

— Это кто? — прозвучал, наконец, вслух животрепещущий вопрос.

— Партнер Владимира Леонидовича, — честно ответила Лиза и для большей убедительности добавила: — Типа зама.

Мошкин понимающе затряс головой. Дескать, ему ли не знать столь элементарные в современной жизни вещи.

— Замы — опасное племя… — веско изрек он. — А что за документы?

В отличие от Семирядина Александр был более проницательным человеком. Порой он был способен уловить самые незначительные изменения во взгляде, поведении собеседника. Вот и сейчас произошло нечто сходное. Вроде и не было никаких внешних перемен в облике Голощаповой, но чутко, интуитивно, на уровне подсознания, Санчо уловил некие флюиды. Насторожился.

— Были?

Лиза кивнула. Мошкин был другом. Это не вызывало у женщины сомнений. Стало быть, ему можно было доверять. Ибо если не верить этому полненькому, круглому мужичку, напоминавшему сказочного колобка, то на кого тогда вообще можно положиться? Ни на кого…

— Важные? — тем временем продолжил расспросы Санчо.

— Скорее всего — да.

— И где они?

Лиза взяла собеседника под руку и отвела его в глубь прихожей, подальше от злополучной входной двери. Кто знает? Семирядин мог все еще находиться там и подслушивать разговоры внутри квартиры, приложив ухо к дверному косяку. Предпочтительнее было перестраховаться. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.

— На всякий случай я послала их ценной бандеролью на свое же имя, — шепотом сообщила Голощапова, чуть ли не касаясь губами мочки уха Александра. — До востребования.

Санчо слегка отстранился и заглянул в глаза экономке. Одобрительно хмыкнул, быстро обдумав и оценив по достоинству неординарный поступок Елизаветы.

— Оригинально, — резюмировал он с улыбкой. — Пока то да се…

— Именно. — Голощапова тоже позволила себе внутренне расслабиться. — Пока то да се… — Неожиданно она замолчала, вспомнив о чем-то, и, хлопнув себя ладонью по лбу, метнулась обратно к входной двери. — Склеротичка! Я забыла отобрать у него ключи от квартиры.

— Это не принципиально, Лизавета Михайловна, — остановил ее порыв бесстрастным тоном Мошкин.

— То есть?

— Поверьте знающему человеку на слово, — проинформировал он Голощапову. — Хороший спец откроет такую дверь и без ключей. Минуты три уйдет. Плюс цепочка… Сталь хорошая, не китайская. Наши оборонщики, наверно, клепали от бескормицы… — Он прикинул что-то в уме. — Еще пять минут кладите…

Его выводы огорчили экономку. Она с грустью уронила голову на грудь и тяжело вздохнула.

— Тогда я не знаю…

— Я знаю, — оборвал ее на полуслове Санчо.

Санчо излагал свой простой план без пафоса, без нажима. Как человек, который действительно знал, о чем ведет речь. Лиза слушала его не перебивая. Задумка понравилась ей сразу. Они поспешили в столовую, в общество Клавдии и детей, дожидавшихся возвращения парочки с явным нетерпением.

Однако время для каких-либо расспросов сейчас было совершенно неподходящее. Остановившись на пороге комнаты, Голощапова с ходу спросила, обращаясь к воспитаннику:

— Ванюша, тебе нравится Федя?

Кирсанов перевел удивленный взгляд с Лизы на сидящего напротив Федечку и смущенно кивнул.

— Да, — просто ответил мальчик.

— Тут такое дело… — Голощапова переводила взгляд с Ивана на Федечку, затем на свою старую подругу и опять по кругу. — Дядя Санчо предложил, и я его поддерживаю. Будет гораздо лучше, если сегодня ты переночуешь на даче у своего нового друга.

В столовой дома Кирсановых повисла непродолжительная пауза.

— А ты? — спросил, наконец, Иван.

— Я останусь здесь. — В этом вопросе Александр так и не сумел ее убедить, приняв во внимание те доводы, которые привела Голощапова. — На всякий случай. Вдруг из больницы позвонят? Кто-то обязательно должен быть на телефоне.

— А когда я увижу маму?

— Завтра. Завтра утром мы встретимся прямо в отделении. — Она подошла к Ивану и прижала его голову к своей груди. — Хорошо?

— И пойдем к маме?

— Ну да.

— Хорошо. — Кирсанов согласно кивнул. Его действительно не мог не устроить подобный расклад дел. — Я согласен. Дома без родителей страшно…

Тем временем взгляды Мошкина и его дамы сердца пересеклись незаметно для окружающих. Влюбленные за год тесного общения научились разговаривать без слов. В глазах Розгиной лишь мелькнул молчаливый вопрос, и Санчо коротко кивнул в знак подтверждения. Большего им и не требовалось. Клавдия поднялась на ноги.

— Лиза, а давай-ка тоже к нам, — произнесла она. Вроде как эта мысль только что посетила ее сознание. — Предупредим кого надо в больнице и…

Но Голощапова не дала подруге закончить развиваемую тему. Она твердо стояла на своем:

— Нет, я не могу бросить квартиру. Слишком уж повышенный интерес проявляют к ней. Меня пока не уволили. Я должна… — Елизавета Михайловна замолчала и растерянно обвела взором окружающее ее пространство.

— Вань, тебе надо вещи какие-то? — подключился к общему разговору Федечка, дружески хлопнув Кирсанова по плечу.

— Вещи в сумке, — ответил тот. — Я не успел ее распаковать.

— Отлично.

Розгин встал из-за стола и переместился в центр комнаты. К нему тут же приблизился Санчо и тихо молвил, едва заметно разомкнув линию губ:

— Очень прошу, Федечка! Позвони Лавру, предупреди.

— Зачем? — Парень подозрительно покосился на него.

— Так ведь убьет.

— Так ведь не всех же. Кто-то да уцелеет…

Кирсанов-младший в это время уже торопливо поднимался по лестнице на второй этаж по направлению к отцовскому кабинету.

— Вань, ты почему чай бросил и пирожное? — окликнула его домработница. — Надо хоть что-то в желудок кинуть.

— Сейчас. — Иван обернулся через плечо. — Я фотографию возьму. Стекло разбилось, но рамка уцелела… Можно?

Лиза быстро опустила голову, скрывая вновь подступающие слезы.

— Конечно бери, — ответила она.

Кирсанов скрылся из вида.

Глава 2

Осторожный, но настойчивый стук в дверь нарушил предвечернюю тишину пустующей на первый взгляд загородной дачи. До сего момента слух Лавра, лениво развалившегося в кресле на втором этаже, улавливал лишь равномерный стук архаичных настенных часов. Федор Павлович неохотно направился вниз по деревянной скрипучей лестнице.

— Открыто, — коротко бросил хозяин, стоя уже на нижней ступеньке.

Дверь дернулась, но не отворилась. Включив верхний свет, Лавр заметил, что ее удерживал массивный засов, расположенный с внутренней стороны. Федор Павлович вздохнул и, пересекая общую нижнюю комнату, прошел в так называемый «тамбур».

— Нет, закрыто, оказывается, — проворчал он. — Когда успел?.. — Рука депутата легла на верхнюю часть засова, после чего он предусмотрительно поинтересовался личностью визитера. — Кто?

— Я, Лавр, — прозвучал тихий голос из-за двери.

— Кто «я»?

— Ессентуки.

Лавриков на мгновение замер от неожиданности, прикидывая, как лучше ему следует поступить, и гадая, какие такие важные обстоятельства могли привести на дачу его бывшего начальника службы безопасности. Некогда бывшие неразлучными, мужчины уже не виделись друг с другом более года. Как раз с того памятного дня, когда по решению воровского схода Федор Павлович сложил с себя корону и избавился, соответственно, от всех прочих привилегий. Тем не менее он все же отодвинул металлическую задвижку, отворяя дверь. Лавр отступил на шаг, пропуская в свою обитель Ессентуки.

Тот, правда, вошел в помещение не сразу. Продолжая стоять на низеньком крылечке, освещенный закатным солнцем, он внимательно разглядывал бывшего хозяина, замершего в ожидании в полутьме.

— Привет, Лавр, — с улыбкой произнес Ессентуки.

— Привет. — В голосе бывшего авторитета сквозило явное равнодушие, но он продолжал терзаться догадками. Зачем же он явился? — Давно не виделись… Один ты?

— Один. — Ессентуки кивнул.

— Входи…

Стройный подтянутый атлет, упакованный в дорогой двубортный костюм с блестящими пуговицами, шагнул в дом и самолично прикрыл дверь. Нельзя было сказать, что за истекший год Ессентуки сильно изменился. Пожалуй, только его экстравагантная бородка клинышком стала немного шире да волосы на голове поредели. Правда, он сменил прическу. Теперь Ессентуки пользовался бриолином, при помощи которого зализывал свои вихры в направлении затылка. Причем бриолина явно не жалел.

Здоровяк протянул широкую ладонь Лавру, и мужчины обменялись рукопожатиями. Вроде никакой враждебности со стороны Ессентуки не наблюдалось, но Федор Павлович продолжал оставаться начеку. Уже один только приход былого соратника был сам по себе подозрителен.

— Очень все жиденько, не капитально. — Ессентуки указал на откинутый Лавриковым дверной засов. — Ткни пальцем — отскочит.

Федор Павлович усмехнулся в седые усы:

— Так ведь, если понадобится, и бронированная дверь отскочит.

— О том и речь…

Интонации в голосе собеседника не понравились Лавру.

— О чем — о том? — недоверчиво прищурился он.

Но амбал не спешил переходить к основной сути вечернего визита. Он ласково пробежался пальцами по своим скользким волосам, выудил другой рукой из кармана носовой платок и протер измазанную кисть.

— Погоди, не торопи, — произнес он.

Лавр не стал спорить.

— Давай на веранду, — предложил депутат Государственной думы, как и полагается радушному хозяину. — Есть, пить хочешь?

— Нет, спасибо.

— Это хорошо. — Федор Павлович растянул губы в улыбке. — А то я один остался, а где какие припасы — толком не знаю.

Мужчины прошли на веранду. Лавриков указал гостю на старое соломенное кресло, предлагая расположиться в нем. Но Ессентуки упрямо продолжал стоять. Он огляделся по сторонам. Вся мебель на веранде была выдержана в том же стиле, что и вышеописанное кресло. Старая и соломенная. Здоровяк с нескрываемым недовольством поморщился.

— И одному негоже оставаться… — прозвучало из уст Ессентуки новое наставление.

— При необходимости даже батальон не спасет, — парировал Лавриков. — Садись… Вспомнил! Морс ягодный эта женщина оставила в пределах досягаемости.

— От морса не откажусь, — согласно кивнул гость.

Лавр скрылся на кухне, а Ессентуки тем временем, еще раз внимательно осмотревшись по сторонам цепким взором, прошел вперед и одним движением задернул выцветшие занавесочки. После этого уже уверенно сел в предложенное ранее кресло.

Вернулся Лавриков с графином морса и двумя стаканами. Поставил все это на круглый низенький столик и расположился напротив визитера в таком же потрескивающем плетеном кресле.

— Да, условия, конечно, не те, — протянул Ессентуки, без разрешения прикуривая сигарету. Теперь он уже не работал на Лавра и мог позволить себе многое из того, о чем прежде и не мыслил. — Небо и земля.

— Ты о жилищных условиях? — Федор Павлович наполнил стаканы наполовину.

— О них.

— Отличные условия. — Лавр беспечно пожал плечами. — Я тут пожил и понял… Ровно столько нужно пространства, Ессентуки, сколько собой заполнить можешь. Или близкими. Иначе рядом пустота может образоваться. А в пустоте — вакуум. А вакуум засасывает.

Из уст Ессентуки, непроизвольно или намеренно, вырвался ехидный смешок. Наткнувшись на колючий взгляд собеседника, он тут же поспешил скрыть свои эмоции за очередной сигаретной затяжкой. Выпустил дым под потолок.

— Законник стал философом, — резюмировал он.

— Иногда полезно. В школе не преподают жизневедение. Самому приходится… Методом «мордой об асфальт».

Свободной от сигареты рукой Ессентуки подхватил со столика стакан и сделал небольшой осторожный глоток. Облизал губы.

— Я слышал, у нас царь какой-то был, — решил блеснуть и собственной эрудицией мордоворот. — Он вроде от престола отрекся, взял палку нищего и ушел из дворца подаянием жить.

— Александр Первый, — внес полную ясность Лавриков и справедливости ради счел нужным добавить: — Только он сначала умер для публики.

Незваный визитер откинулся на плетеную спинку кресла. Новый неспешный глоток морса, новая затяжка сигаретой.

— Во-во, он умер. Да и врут, наверно, про такой уход.

— Может, и врут. А может, так и было.

— Но зачем? — На лице Ессентуки отразилось полнейшее недоумение. Такие тонкости были вне сферы его понимания.

Лавриков, наконец, последовал примеру своего гостя и, опустошив до дна стакан морса, выудил из пачки папиросу.

— Как говорит Санчо… — он прикурил от спички и помахал ею в воздухе, укрощая миниатюрное пламя, — чтобы не жег позор за неправильно прожитые годы.

— Санчо скажет… — хмыкнул Ессентуки. — А тебе это зачем? Ты-то смерть не изображал.

— Не. Меня в натуре убивали.

— Ну и мог бы взять госдачу. Предлагали ж тебе. Сигнализация, охрана.

Лавр внимательно вгляделся в лицо собеседника и даже слегка подался корпусом вперед.

— Откуда знаешь, что мне предлагали? — с прищуром в глазах спросил он.

Но человек, некогда занимавший при Федоре Павловиче весьма почетное положение шефа секьюрити, тоже не зеленым пацаном был. Жизнь научила Ессентуки многим тонкостям конспирации и правильного ведения разговора. Такого на мякине не проведешь.

— По логике, — с ходу ответил он, ни на минуту не смутившись прямого вопроса. — Всем предлагают.

— Только по логике?

На этот раз собеседник выдержал паузу. Впрочем, Лавр не сомневался, что и она, эта самая злосчастная пауза, была заготовлена у визитера заранее. Заранее отрепетирована.

— Не только, — уклончиво признался Ессентуки.

Лавриков вернулся в исходное положение, откинувшись в кресле. Пыхнул папиросой, и его лицо сразу скрылось за плотной дымовой завесой.

— Я к халяве не приучен. — Федор Павлович гордо вскинул голову кверху. — Когда дают, могут и отобрать. А здесь я сам себе хозяин.

— Ой ли, Лавр? — послышался в ответ новый прозрачный намек.

Лавриков разогнал дым рукой. Игры в прятки начинали затягиваться и вызывали вполне естественное раздражение.

— Ладно, хватит крутить, Ессентуки. — Новоиспеченный депутат нахмурил широкие брови. — «Негоже», «ой ли»… Прямо дед Мазай без зайцев какой-то. Ты с кем сейчас? Ты кто?

Ессентуки докурил сигарету и осторожно загасил ее в стеклянной пепельнице, выуженной до этого Лавром из-под стола. Когда Клавдии не было дома, Федор Павлович позволял себе втихаря покуривать на веранде.

— Я не так чтобы большая фигура, — честно, без пафоса признался широкоплечий детина. — Совсем не фигура. Но зато работа не скучная. По стране езжу в командировки. Встречи, проводы… Типа курьера. Мотаюсь от самого верха до самого низа. — Он сделал очередной глоток из зажатого в руке стакана. — Вкусный морс. Из смородины черной?

— Не знаю. — Федор Павлович пожал плечами. — Из всего, что наросло… У нас красная смородина растет… — Он помолчал секунду. — А метка — черная. Так?

— Какая еще «черная метка»? — Впервые за весь разговор Ессентуки откровенно растерялся.

— Которую ты мне привез. Как курьер.

— Да бог с тобой, Лавр. — Тот от души рассмеялся и взмахнул обеими руками сразу. — Зачем тебе метки какие-то возить, если ты с острова сокровищ добровольно съехал…

Лавр ничего не ответил. Молча ожидал продолжения и не ошибся в предполагаемых расчетах.

— Добровольно, но на определенных условиях, — вкрадчиво молвил Ессентуки. — Верно?

— Условия по пунктам никто не обговаривал.

— Есть вещи очевидные. Я и то понимаю. А ты раз в сто умней меня. Если кого-то двигают во всякие там верхние, средние и нижние палаты, если кому-то помогают туда пролезть, значит, и на ответные услуги можно рассчитывать. Правильно?

— Я занят именно нашими делами.

— Пацанвой дикой? — усмехнулся Ессентуки, и его последнее изречение ясно дало понять Лавру, что про него в определенных кругах известно гораздо больше, чем он рассчитывал. Выходит, за ним постоянно ведется наблюдение.

— Пацанва эта — не с Марса, — тем не менее резонно заметил он.

— Там, — длинный тонкий палец Ессентуки указал в направлении низенького потолка веранды, — никто не против. Занимайся, пожалуйста. Красиво, благородно. Только зачем при этом ссориться с полезными людьми?

Лавр горько усмехнулся. Теперь он уже с легкостью улавливал суть беседы. Вот, значит, где собака зарыта.

— Кекшиев? — на всякий случай уточнил он.

Ессентуки кивнул:

— Он.

— Оперативно настучал.

— Лавр, Лавр!

— Чего «Лавр»? — огрызнулся Федор Павлович, и в глазах хозяина дачи появился такой знакомый Ессентуки холодный блеск. — В задницу его целовать? С ладони его прикармливать там решили?

— Именно что с ладони.

— Не буду, — жестко молвил депутат. — За каким дьяволом?

Ессентуки склонился вперед и поставил стакан морса на столик.

— В Екатеринбурге Хомута взяли, — доверительно сообщил Лаврикову собеседник самое сокровенное.

— Да ладно… — не поверил на мгновение опешивший хозяин.

— Факт.

Без сомнения, Федора Павловича озадачило сие горестное известие. Во-первых, по причине того, что он и сам был лично знаком с вором в законе по прозвищу Хомут и в некоторой степени даже уважал его, как человека сугубо правильного, старой закалки. Во-вторых, ему ли, Лавру, было не знать, к каким последствиям может привести арест такого большого по воровским меркам человека. Теперь и его это дело коснется.

— Кто ж себе такое позволить мог? — спросил Лавриков после длинной, почти театральной паузы.

— Общеполитическая тенденция, Федор Павлович, — с умным видом продекламировал Ессентуки. — Не только ж министров за жопы трясти. Надо и для нашего брата устроить публичную порку. И не с подбросом Хомута замели, а с солидными… этими… — здоровяк поскреб пальцами свою бородку, — аргументами на пожизненное. В лучшем случае. Если в камере чего похуже не случится.

— He верится даже… — Лавр был сильно озадачен. — Чтобы Хомута?.. Дурак!.. Он, значит, попался. А мне?.. — Депутат вновь уставился на скуластое лицо своего визави, прекрасно осознавая, что сюрпризы и новости на этом еще не завершились.

— А тебе надо с ладошечки господина бывшего прокурора Кекшиева прикормить и пригладить так, чтобы он все свои старые связи торчком поставил. — Слова Ессентуки оправдали самые худшие ожидания и прогнозы. — Исчезнет Хомут — по всему Уралу и дальше резня пойдет. Ядерная реакция, Лавр. Цепная. На то и расчет.

Обострившаяся до предела ситуация заставила Лаврикова, нервно погасившего первую папиросу, тут же прикурить новую. Он, правда, успел подумать, что стоило бы заменить крепкий «Беломор» на нечто более легкое, но вставать и идти на второй этаж за сигаретами не хотелось.

— Да какие у этого Кекшиева связи? — Лавр не желал оставлять попытки переубедить собеседника, хотя понимал, что от Ессентуки и его мнения здесь мало что зависит. — Его ж выгнали по собственному.

— Ну, елки, Лавр!.. — Тот даже хлопнул себя с досады раскрытой ладонью по отставленному колену. — Есть деньги — есть связи. А деньги будут охренительные. Принципиальный же момент. Или мы ложимся под кремлевские стены, или поодаль остаемся, как прежде.

Лавриков зло усмехнулся.

— Идеолог Ессентуки! — с иронией охарактеризовал он бывшего соратника.

— А чего? — заносчиво вскинулся тот. — На ваш корпус посмотришь — такие дятлы идеологами становятся, такие интервью раздают — мороз по коже!.. Но я не претендую, хотя и мог бы, — уже более скромно добавил он. — Мое дело курьерское. Донес до тебя весть, и — восвояси. Насчет финансов с Касатиком решите. И — все… — Ессентуки неторопливо поднялся с кресла, одернул на себе модный пиджак и заложил в рот сигарету. — Спасибо за морс из красной смородины. Поеду я, Лавр. Приятно было повидаться с бывшим шефом.

— А уж как мне приятно…

Ессентуки на прощание решил слегка приободрить бывшего босса, но в несколько необычной, свойственной лишь ему манере. Он остановился за спиной Лавра.

— Ты только не артачься, — сказал он вполголоса. — Поймут неправильно. А «дюбелей» с пушками у них на цепи — свора. Никакие бронежилеты и бронештаны не спасут.

Лавриков пружинисто поднялся и развернулся лицом к собеседнику.

— Да не пугай ты, ради бога, Ессентуки! — парировал он. — Знаешь ведь — меня пугать бесполезно.

— Я же по дружбе предупредил.

Лавр мрачно покачал головой и вернулся в скрипучее плетеное кресло, закидывая ногу на ногу.

— Провожать не буду, — небрежно бросил Федор Павлович и саркастически добавил: — Дружок…

— Дело хозяйское… — Ессентуки пожал плечами, демонстрируя полнейшее безразличие.

После этого он решительно вышел с веранды. Лавр, как и обещал, не двинулся с места, оставаясь безучастным к происходящему. Хлопнула входная дверь. Потом где-то снаружи заурчал двигатель автомобиля. И тишина. Лавр, сидя в кресле, нервно дернул левой ногой. Затем — еще раз и еще. Рука Федора Павловича, механически отряхивающая салфетку на столике, наткнулась на графин с недопитым морсом. Пальцы перехватили графин за горлышко, и уже секунду спустя хрупкий сосуд полетел в окно веранды.

Оконное стекло разбилось, графин также разлетелся на мелкие осколки. Струйки разлитого морса потянулись в разных направлениях.

Лавр поднялся на ноги. Энергично прошел в большую комнату на первом этаже, схватил с этажерки сотовый телефон и принялся нервно набирать какой-то номер. Передумал. В душе депутата царило забытое вроде бы навсегда смятение. Смятение — и злость. Вот принесли же черти этого Ессентуки сегодня!

Ничего лучшего ему в голову просто не пришло. А ведь наверняка существовали и другие способы внутренней разрядки. Но размышлять над этим у Федора Павловича, скорее всего, не было ни времени, ни желания, ни сил. Впрочем, для Лавра это был старый проверенный способ.

И депутат отправился в народ. Нет, он не уподобился персоне недавно упомянутого Александра I и не имел намерения побираться. Он также не придерживался политики восточных правителей, которые якобы одевались в простое платье и шли на базар, в наивной надежде услышать непредвзятое мнение обывателя об их правлении. Лавриков просто решил размяться. Давно он уже не совершал ничего подобного. Стащишь незаметно у кого-нибудь портмоне, а затем с улыбкой вернешь пропажу владельцу. И никто не в ущербе, и Лавр убеждается в том, что не растерял по жизни воровской квалификации, что руки у него прежние. Ловкие и уверенные. А главное, на душе становится светлее, мрачные мысли улетучиваются.

Федор Павлович проворно протиснулся к дверям тамбура переполненного до отказа вагона электрички. Народ возвращался с дач. Облюбовав для себя высокого мужчину с нечесаными волосами, в помятой дачной рубашке и с двумя большими корзинами в руках, Лавр приблизился к нему и встал немного сбоку. Скосил взор на задний карман брюк потенциальной жертвы. Окно в располагавшейся рядом двери отсутствовало, отчего волосы Лавра приятно трепал теплый ветерок.

Однако предпринять попытку «ослабить» задний карман мужчины, умыкнув кожаный лопатник, Лавриков не успел. Нечасто оказываясь в общественном транспорте, Лавр даже не подумал о необходимости обилетиться. А ушлые контролеры тут как тут. Ко всему прочему рядом с ними оказалась и пара представителей транспортной милиции.

Едва сухощавые пальцы Лаврикова потянулись к заветному портмоне, тяжелая рука опустилась слева на его плечо. От неожиданности депутат вздрогнул. Повернул голову.

— Билет готовим, — строго произнес белобрысый контролер.

— Нет билета, — честно признал он свою ошибку. — Не успел купить. Поезд как раз подошел.

Второй контролер, волосы которого были немного темнее, чем у первого, самодовольно осклабился, почуяв наживу.

— Штраф тогда платим, — почему-то не в меру жизнерадостно проинформировал он «зайца».

— Сколько надо? — Рука Лавра нырнула во внутренний карман пиджака за бумажником.

— А то не знаете… — на этот раз хмыкнул белобрысый. — Первый раз, да?

Федор Павлович недовольно поморщился:

— Я спрашиваю о сумме штрафа. И биографию рассказывать не обязан!

Его не в меру агрессивная реакция не осталась без внимания со стороны представителей власти. Один из милиционеров, лет тридцати с хвостиком, с лихо заломленной на затылок фуражкой, угрожающе сделал шаг вперед.

— Ты поаккуратней, гражданин, — грозно возвестил он. — Чего психуешь? Ломка, что ли, начинается?

Это уже было слишком.

— Молод еще мне тыкать! — наставительно заметил Лавриков, раздражаясь все больше и больше.

На выручку товарищу незамедлительно пришел его напарник, которому было почти под сорок.

— Ну-ка, документики достань!

То ли случайно, то ли с изначальным умыслом, но пальцы народного избранника нащупали именно депутатскую книжку. Лавр достал ее и предъявил ретивой четверке.

— Такой документик устроит? — небрежно произнес он.

Первый милиционер взял «корочку» в руки и пристально изучил ее.

— Вроде настоящая ксива, — сразу изрек он со знанием дела. Затем смущенно вернул Лаврикову документ. — Наверное, он и вправду первый раз в электричке. — В глаза пассажиру он теперь смотреть избегал, обращаясь к коллеге.

Ситуацию попытался сгладить светловолосый контролер.

— Извините за беспокойство, — дружелюбно улыбнулся он Федору Павловичу. — Сразу бы сказали.

— Что? — не понял тот.

— Вы имеете право на бесплатный проезд, — проинформировал контролер.

— С какой стати?

— Как депутат Государственной думы.

— А депутаты — не люди? — По какой-то непонятной причине Лаврикова задело столь несправедливое отношение. Уже какая-то дискриминация получалась. — Сколько надо штрафа?

Старший милиционер тактично откашлялся и выступил вперед. Остальные сотрудники транспортной бригады, предоставив ему решающее слово и потеряв всякий интерес к персоне неординарного пассажира, двинулись дальше вдоль битком забитого вагона.

— Перед вами уже извинились, това… — Милиционер осекся и тут же поправился: — Тьфу!.. Господин Лавриков. Не будем усугублять. Счастливого пути.

Он тоже хотел развернуться и уйти, но Лавр бестактно ухватил мужчину в форме за руку чуть выше локтя.

— Может, я — вор в законе? — громко высказал он не такое уж далекое от истины предположение. — Для меня штраф этот ваш — не деньги. Я хочу, наконец, заплатить за проезд!

— Может, вы и вор, может — инопланетянин. — Милиционер тактично высвободил из плена руку и снова улыбнулся. — Но по документам — депутат. А депутаты — не по нашей части. Без них хватает.

Милиционер отвернулся и ринулся через плотную толпу в надежде догнать свою бригаду. В растрепанных чувствах Лавр сошел с электрички уже на следующей станции. Остановился на платформе и поднял голову вверх. Около десяти минут молча изучал звездное небо, будто пытаясь определить, как обстоят дела с депутатскими льготами у представителей других инопланетных цивилизаций. Но ответ на этот вопрос темный небесный купол ему, увы, не подсказал.

— Обложили… — буркнул Лавриков, обращаясь неизвестно к кому и неизвестно зачем.

В руке депутат по-прежнему сжимал свое удостоверение. Убирая его на место, Федор Павлович случайно наткнулся на лежащую в одном из отделений бумажника визитную карточку с православным крестиком в правом верхнем углу. Он выудил ее на свет, источаемый уличным фонарем, и подслеповато вгляделся в написанное.

— «Настоятель…», «В миру — Костиков Алексей Петрович…», «Тел… Факс… Мобильный… E-mail…» — монотонно прочел некоторые отдельные слова и в завершение криво ухмыльнулся: — Что за «емайл» еще такой, интересно?..

У депутата созрело неожиданное решение: а что, если наведаться в монастырь к этому священнику прямо сейчас? На месте он или нет? Хоть будет с кем поговорить на отвлеченные темы.

До города Федор Павлович добрался на попутке. В электричку больше не полез. Сильных впечатлений на сегодня достаточно. К тому моменту, как Лавр, расплатившись, вышел из машины, заморосил легкий дождик. Едва заметный, но все же неприятный в это время года.

Лавриков деловито огляделся. Шпили церковных куполов располагались немного справа, и попасть к храму можно было, миновав узкий безлюдный переулок. Череда маленьких магазинов-бутиков с ярко освещенными и стильно оформленными витринами освещала его путь. Маленькие дождевые капельки бесстыдно забирались Федору Павловичу за воротник твидового пиджака. Неприятный озноб пробежал по спине вдоль позвоночника. И тут он остановился возле одной из витрин. За высоким узким стеклом в искусственном свете было выставлено на обзор несколько предметов: портфель, зонтик, туфли, галстук и целый веер носовых платков. Здесь было и еще что-то, но внимание повернувшего голову Лавра привлекли именно зонты.

— О! Мне новый зонтик давным-давно нужен… — мгновенно припомнил народный избранник. С этими словами он подошел ближе и вгляделся в ценник. — Сколько-сколько? Триста у.е.?.. — Федор Павлович отпрянул как ошпаренный, и глаза его удивленно округлились. — И ручка даже не деревянная… Ну вы, ребята, разгулялись. За такие деньги я лучше мокрым насквозь побегаю…

Не обращая более внимания на моросящий дождь, Лавриков свернул-таки в заветный переулок. Пройдя несколько метров вперед и оказавшись перед огороженной территорией вокруг небольшого недавно отреставрированного храма, Лавр для пущей уверенности решил еще раз свериться с имеющимся у него адресом. Он нашарил в кармане визитную карточку с крестом в уголке и прочел всю информацию по новой. Да, сомнений не осталось, перед Федором Павловичем действительно был тот самый храм, где исправно нес службу уже знакомый ему священник. Тот самый, с которым депутат завел шапочное знакомство в административной столовой.

Лавр, неумело перекрестившись, вошел внутрь храма. В этот поздний час здесь было пустынно. Ни одного посетителя. Или как там называют тех, кто является в обитель Божью. Лавр этого не знал. В церкви царил полумрак, кое-где догорали самые толстые свечи. Несколько маленьких сухопарых бабулек в плотно повязанных платках собирали погасшие огарки. Некоторые из них умело и энергично оттирали от налетов воска темно-золотистые подставки. Помимо этих добровольных служительниц храма размашисто натирала шваброй кафельный пол уборщица.

Минуты две потоптавшись в нерешительности на одном месте, Лавр приблизился к одной из бабулек и, склонившись к ней, тихо и почтительно обратился:

— Вечер добрый. А службы нет?

Бабушка обернулась и внимательно изучила облик припозднившегося прихожанина.

Опытный глаз старушенции без труда мог определить человека, являвшегося нечастым гостем в священной обители. К таковым относился и Федор Павлович.

— Кончилась, — вежливо проинформировала женщина обратившегося к ней с вопросом солидного господина. — Сегодня ранняя была.

— Тогда как мне найти батюшку?

Лавр не шибко рассчитывал в этом деле на какой-либо успех. Отслужив вечерню, Алексей Костиков, как значилось в визитке священника, мог уже покинуть пределы храма и отправиться куда-нибудь по своим мирским делам. Однако бабушка произнесла то, что Федор Павлович меньше всего ожидал услышать.

— Которого? — уточнила она.

— Алексея Петровича.

— Отца Алексея? — Лицо ее осветилось и приняло весьма благожелательное выражение. Видимо, к разыскиваемой Лавром личности здесь относились с особым почитанием. — Пойдемте, провожу. Если примет…

— Так ведь обязан принять, — несколько бестактно перебил женщину Лавриков.

— Кого обязан? — Бабулька снова покосилась на прихожанина с недоверием.

— Душу смятенную, — как ни в чем не бывало молвил Федор Павлович.

При этом он улыбнулся немного сконфуженно и не заметил, как голос предательски дрогнул. Зато этот факт отметила для себя его провожатая.

— Душу — да, — сказала она. — Душу примет…

Путь их был не очень долог. Всего один узкий проход после основного зала и тут же ответвления по направлению к другим комнатам. Келья отца Алексея оказалась второй по правую руку. Бабушка в синем платочке остановилась возле этой двери и осторожно постучала. Лавр покорно замер рядом, наблюдая за действиями пожилой особы. После стука она просунула голову в дверь и что-то сказала. Видимо, прозвучал и ответ, но его Федор Павлович не слышал. Голова бабульки вновь показалась в пределах его видимости, а затем она и вовсе отошла на шаг назад. Молча указала рукой на дверь. Лавриков воспринял это как приглашение.

Комната, в которой оказался депутат, не была похожа на келью. Во всяком случае, не такой она должна была быть в представлении Лавра. Это больше походило на склад. В углу — целое нагромождение ведер и тазов. Немного правее, на грубом железном стеллаже, покоились упаковки со свечами, разнообразные иконы и еще что-то, чего Федор Павлович сразу не разглядел. Молодой батюшка Алексей, облаченный уже в мирской костюм, был занят тем, что укладывал в потертый портфель несколько книжек и какие-то бумаги. Лавр перехватил священника перед самым уходом из храма. Еще минут десять, и они могли разминуться.

Батюшка улыбнулся.

— Не ждал вас, если честно, так быстро, — произнес он все тем же спокойным, мелодичным голосом, который Лавру уже приходилось слышать однажды в административной столовой.

Федор Павлович шагнул вперед и по-простецки пожал руку священнослужителю. Отец Алексей охотно ответил на это дружеское приветствие. После чего гостеприимно указал Лаврикову на деревянную скамеечку у дальней стены комнаты. Визитер послушно сел.

— Позднее ждали? — спросил Лавр, продолжая шарить взглядом по сторонам.

— Все когда-нибудь приходят. — Батюшка сел рядом на ту же скамью.

— Но я еще не пришел. Я зашел. Гулял рядом, смотрю — ваш храм. — По каким-то самому ему непонятным причинам Федор Павлович не желал раскрывать перед собеседником всей правды. Да и была ли она, эта правда? — Дай, думаю, зайду на огонек. Заведу какой-нибудь теологический спор.

— Есть спорный вопрос, Федор Павлович? — спросил отец Алексей и тут же лукаво прищурился. — Или вы просто… испуганы, простите?

— Я испуган? — заносчиво вскинулся Лавриков, на минуту забыв, с кем именно он ведет беседу.

— Мне так показалось.

Повисла пауза. Лавриков обдумывал, как ему вести себя дальше, какую тактику выбрать, а священник не торопил его с решением.

— Возможно, правильно показалось… — признал-таки очевидное Лавр. Игры в прятки со служителем церкви не имели никакого смысла. Этим ничего не докажешь. Ни другим, ни себе. — Фильм такой был. Названия не помню. Черкасов там играл ученого, кажется, крупного. И сцена была. Он с могучим попом с бородищей в шахматы играет. И спорит, и спорит…

— О чем? — полюбопытствовал отец Алексей.

— О чем — тоже забыл. — Лавр несколько раз качнулся на низенькой скамеечке и поднял глаза на собеседника. — А вы не видели это кино? Известный черно-белый такой фильм.

— Нет, наверное, — ответил тот. — Не видел. Я при цветном кино родился. И при телевидении. Только смотреть телевизор некогда.

— Ну да, — улыбнулся Лавр. Возраст батюшки как-то непроизвольно выпал из его сознания. — Конечно. Вы — молодой человек.

— Так, может, в шахматишки? — со встречной иронией предложил священник.

Но настроение Лавра уже переменилось. Вернее, даже не настроение, а состояние. Федор Павлович почувствовал внутреннюю неуверенность. Неприятный осадок от встречи с Ессентуки упорно не желал оставлять его душу и сердце. Тем не менее народный избранник решительно поднялся на ноги.

— Нет… — отказался он от предложения батюшки. — Поздно. Вломился, от дел отвлекаю.

— Вовсе не отвлекаете, — открестился от этого довода отец Алексей. — Я просто домой собираюсь.

— Вот и отдыхайте. Пойду.

Лавриков двинулся к выходу. Священник тоже поднялся во весь рост и не сумел удержаться от искушения окликнуть депутата:

— Федор Павлович… И все же?

Лавр обернулся. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга.

— Все же… — будто бы через силу вымолвил Федор Павлович. — Есть одна проблема. Одно расхождение мое с православным учением.

— Одно — не страшно.

— Страшно, — не согласился Лавр со столь простым отпущением грехов. — Очень страшно, Алексей Петрович! — Машинально он понизил голос до шепота. — Я в загробную жизнь не верю, в райскую жизнь небесную и в ад, который неизвестно где… Не верю.

— Как так? — растерялся священник.

— А так. — Лавриков снова помолчал, прикидывая, стоит ли ему продолжать развивать тему. — Мне как-то довелось заглянуть… Ну, за грань…

— Жизни?

— Смерти… — серьезно внес поправку Лавриков. — И не было никакого светлого коридора, не было встречающих — ни ангелов, ни чертей, ни родни… Я даже себя со стороны не увидел. Я дом увидел. Незнакомый, плохой. И увидел незнакомую женщину. Беременную. Восторга она тоже, к сожалению, не вызвала. Наверное, она собиралась родить… меня. — Все это бывший криминальный авторитет выпалил на одном дыхании, опасаясь, что если не выскажется сейчас, то уже не сделает этого никогда. — Это был вариант.

— Вариант чего? — Священник был немного сбит с толку и обескуражен.

— Участи, — спокойно ответил Лавр.

Батюшка позволил себе улыбнуться. Постепенно в его голове все становилось на свои места, обретало привычные формы. Он вернулся в прежнее русло.

— И на основании видения был сделан вывод?

— Да. Думаю, что нет судьи, который по грехам нашим постановление вынесет. Представляете?.. И такая дурацкая мысль, будто и ад, и рай — там, за стенами. Нынешними своими делами — ну, в этой жизни — мы сами создаем себе мучения или радости в жизни следующей.

— Ничего оригинального вы не придумали, Федор Павлович, — просветил его отец Алексей. — Теория кармы, переселения душ…

Но Лавр бестактно перебил собеседника.

— Да мне не важно, как эти теории называются, оригинально это или нет! Мне другое важно! — с чувством произнес он. — Если, допустим, Богу судить меня — он бы знал, что такой-то поступок плохой, но он — вынужденный, во имя чего-то другого, хорошего. Но если ад творится без прения сторон: сделал мерзость сегодня — получи мерзкую участь завтра, — тогда ведь никакие смягчающие обстоятельства не действуют. Голая статистика действует. И статистика эта — не в мою пользу.

— В таком случае, — священник снова опустился на деревянную скамью у стены, — проще и выгодней принять Бога и положиться на него.

Лавр продолжал стоять возле двери.

— Проще и выгодней — это приманка, прошу прощения, — вымолвил он с улыбкой. — На эту простоту легко соблазниться. Перемочил кучу народа, покаялся, взнос солидный на храм, крест заранее заказал мраморный метров в пять и — авось пронесет на суде без присяжных, и не так страшен он будет… Но на самом-то деле как жить?

Батюшка не торопился с ответом на поставленный вопрос. Встал, нахмурился и прошел к высокому шифоньеру. Молча извлек из него зонт, как показалось Лавру, похожий на тот, что он видел в витрине бутика, и подхватил со стола портфель. Подошел вплотную к Лаврикову и, склонившись к самому уху, прошептал:

— А не знаю я.

— Вот те раз, — опешил Федор Павлович, но искренний ответ священника немного развеселил его. — И никакого теологического спора, как в кино?

— Ну… — пожал плечами отец Алексей. — Вы — не Черкасов, а у меня — не бородища, а бороденка…

— На простейший вопрос ответить не можете? — не отставал Лавриков.

Батюшка беспомощно развел руками:

— Если без общих славословий — не могу… Крамольное признание, да?.. И еще одну крамольную вещь скажу. В истинном Спасителе сомневаетесь — так найдите Бога внутри себя. Пусть он судит.

— Ха!.. — осклабился Лавр. — Со своим-то всегда договориться можно.

— Нет, — отверг абсурдное предположение священнослужитель. — Если он Бог — не договоритесь. Главное, чтоб был. Чтоб нашелся… Но меня за подобные сентенции и уволить могут.

— Я никому не настучу, — живо откликнулся Лавр.

— Правда?

— Зуб даю.

— Золотой? — хитро прищурился батюшка.

— Не. Металлокерамика.

Они оба рассмеялись. Противный осадок все-таки улетучился. Лавриков почувствовал себя значительно лучше, нежели до прихода в храм.

— Ладно, — кивнул отец Алексей. — Сойдет и такой…

Глава 3

Внутренний душевный баланс был более-менее восстановлен. Распрощавшись с отцом Алексеем, Лавр покинул храм и вышел на улицу. Священник еще задержался в основном зале. И Федор Павлович не стал его дожидаться. Все равно им надо было идти в разные стороны. Моросящий дождик уже прекратился. Лавр выскользнул из переулка и вновь остановился перед узкой витриной с зонтами. Но на этот раз не для того, чтобы сделать приобретение, а дабы сравнить предлагаемую продукцию с зонтом, виденным в руках батюшки. Так, ради любопытства. Лавриков пригляделся. Вроде похож. Хотя…

Рассуждать долго на эту тему он не стал. Время уже было позднее, и наверняка на даче уже хватились его. Бедный Санчо мог от волнения голову потерять и нагородить черт знает что. С него станется. Лучше поскорее вернуться. С таким решением Федор Павлович и ступил на проезжую часть. Призывно вскинул руку в надежде остановить попутку. Движение на улицах уже было не столь интенсивным, и депутату пришлось потоптаться на месте в течение минут двадцати, прежде чем он смог уехать.

Дачный поселок, в котором расположилась нынешняя обитель Лаврикова, уже полностью погрузился в ночную мглу. Редкое и слабое освещение возле отдельно взятых строений не меняло ситуацию глобально. Переваливаясь на ухабах и периодически ныряя носом вперед, «Волга» проехала по узкой тропинке и остановилась перед дачей Лавра. Ближний свет фар выхватил из темноты металлические ворота. Расплатившись с таксистом, пассажир выбрался на свежий воздух. «Волга» тут же сдала назад, развернулась в тесном пространстве и укатила восвояси.

Лавр шагнул к открытой калитке. Воровато огляделся по сторонам. У него вдруг возникла дерзкая и безумная мысль: прокрасться на территорию дачи незамеченным, расположиться где-нибудь в недрах второго этажа и притвориться спящим. Дескать, он никуда и не уходил. Домочадцы просто не сумели отыскать его в спальне и напрасно переполошились по поводу мнимого отсутствия депутата. Однако здравый смысл Федора Павловича тут же услужливо подсказал, что подобный финт вряд ли у него получится. Ведь не с дураками же он имеет дело. Без сомнения, старательный Санчо обшарил каждый сантиметр территории. И в кровать Лавра заглянул и под нее.

Едва Лавр миновал калитку и сделал не более трех-четырех шагов по тропинке, ведущей к крыльцу, под козырьком вспыхнула лампочка, стремительно распахнулась входная дверь, и в полосе света появилась титаническая фигура Мошкина. Федор Павлович вздохнул. Скандала не избежать.

Александр вышел на крыльцо и почти бегом устремился навстречу шефу.

— Что за дела, Лавруша? — со всей строгостью набросился он на Лаврикова, и, надо заметить, причины для волнения были не пустяковыми. Признавал это и сам Лавр. — На веранде погром. Твой телефон брошен, оставлен. Батарейки в кассетнике сели… Я понимаю, можно наплевательски относиться к своим близким, на то они и близкие. — Мошкин тяжело сопел. — Но они — живые люди, и уже с ума сходят от волнения — где ты, что с тобой?..

Невзирая на негодующую тираду соратника, Лавр почувствовал, что вся эта суровость не более чем спектакль. Напускная она какая-то. Санчо был неестественен, и выражение лица Александра не соответствовало его гневным речам. Слишком уж виноватое.

— А с чего ты такой многословный, Санчо? — подозрительно прищурился Лавриков, вместо того чтобы начать оправдываться.

Мошкин облизал пересохшие губы. Просек, значит, старый волчара. Ну ничего от Лавра не скроешь. Но, как бы там ни было, не стоило выкладывать шефу всю подноготную сразу. Предварительно следовало подготовить благодатную почву. А там, глядишь, и засеивать будет проще, и взошедшие ростки окажутся не такими хищными и кровожадными.

Санчо быстро оглянулся через плечо на входную дверь и, понизив голос, не особо внятно пробормотал:

— От нервной почвы.

— Действительно, — с усмешкой согласился Лавр, окунаясь в водоворот собственных хаотичных дум. — Есть повод немножко понервничать.

— Да, есть, — эхом откликнулся Александр.

При этом он с трудом удержался от того, чтобы зажмуриться. Будто в омут с головой бросался. Будет буря. Ох будет. Санчо это знал. Но Федор Павлович, удивленно вскинув брови, истолковал слова помощника несколько иначе. Неверно уловил скрытый смысл.

— А ты уже знаешь? — Лавр устало провел всей пятерней по лицу.

— Что?

Попутно Санчо заправил в трико свою изжеванную майку и снова обернулся в сторону крыльца. Мысли путались в голове Мошкина. Лавриков вернулся на дачу целым и невредимым, и это уже само по себе неплохо. Одной проблемой стало меньше. Но существовала и другая, не менее важная. Лавру предстояла встреча с Иваном Кирсановым. Соответственно, он без труда догадается о том, что Санчо позволил по уши втянуть себя в эту неприятную историю с сетью магазинов «Твоя империя». То есть произошло то, чего Федор Павлович так опасался. Однако следующие слова шефа мгновенно заставили Мошкина забыть обо всем на свете — и о семействе Кирсановых в том числе.

— Хомута в Свердловске повязали, — мрачно сообщил народный избранник, доставая сигарету. — С высочайшей подачи.

— Хомута?! — Санчо чуть не поперхнулся. — Ничего себе!

Новость действительно была ошеломляющей. Как просек с ходу все последствия данного ареста Лавр в разговоре с Ессентуки, точно так же просчитал их сейчас и Мошкин. Лицо его исказилось в болезненной гримасе, будто Александр уже недели две маялся непроходящей зубной болью.

— А вашего покорного слугу достали. — Выпустив дым через ноздри, Федор Павлович ткнул себя кулаком в грудь. — Приперли к стенке и велели вызволять этого вампира всеми парламентскими и непарламентскими способами.

Так вот, значит, какие события произошли в отсутствие Санчо! Кто-то являлся к Лавру для переговоров и поставил определенные условия. А он-то, Мошкин, поначалу решил, что народный избранник спятил, устроив погром на веранде.

— Кто был? — коротко поинтересовался Санчо.

— Ессентуки.

— Во гнида! — Александр стиснул пудовые кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Окажись Ессентуки сейчас здесь, прямо перед его носом, Санчо уж постарался бы, чтобы парламентер в ближайшее время записался на прием к стоматологу. Он бы из этого перебежчика всю душу вытряс. Если, конечно, душа у него вообще есть.

— Он-то ни при чем, — охладил пыл соратника Федор Павлович. — Не этого, так другую шестерку прислали бы.

Лавриков дошел-таки до заветного крылечка и обессиленно опустился на верхнюю ступеньку, отшвырнул сигарету в кусты и обхватил руками седую голову. Усталость бывшего авторитета была не только моральной, как он сам себе это представлял, но и физической. Что там говорить! Организм уже был не такой выносливый, как прежде, лет десять назад, к примеру. За день Лавру пришлось изрядно помотаться. Электричка, церковь и так далее. Шумный вздох вырвался из его по-старчески впалой груди.

— Выпить в доме есть? — обратился он с вопросом к Санчо, который собирался присесть рядом.

Тот даже не стал заводить с Лавром извечный спор о язве и о том, как пагубно отражается на ней принятие алкоголя. С готовностью ринулся в дом, понимая, что в такой момент Федору Павловичу просто необходимо выпить. Грехи прошлого, дьявол их забери.

— Сейчас пойду спрошу у Клавы, — бросил он на ходу.

— Тьфу!

Причина такой досады со стороны депутата была Мошкину вполне понятна. Если раньше, в то время, когда они жили в роскошном особняке, всеми запасами, как спиртными, так и всеми прочими, распоряжался Александр, то теперь все кардинально изменилось. Превратившийся в законченного подкаблучника, управделами вынужден был во всем спрашивать разрешения дамы сердца. Мысль о том, что Клава вполне может и отказать Лаврикову в выпивке, а так оно, скорее всего, и будет, привела недавнего законника в крайнюю степень раздражения. Все это мгновенно пронеслось в голове Санчо.

— Не плюйся! — осудил он реакцию народного избранника. — Она, между прочим, морги уже собиралась обзванивать.

— Зачем? — ошарашенно вопросил Лавр.

— Тебя искать.

— Чего ж не обзвонила?

Очередная шпилька была пропущена мимо ушей. Ну, не нравятся Лаврикову его теплые чувства к Клавдии — не надо. В конце концов, не на Федора Павловича Мошкин пытался произвести впечатление в данном вопросе. В очередной раз шмыгнув носом, он неопределенно мотнул головой куда-то в глубину дачи.

— Так детей надо было сначала накормить, потом уложить, — пробубнил Александр себе под нос.

С этими словами он развернулся и ринулся в дом. Слишком торопливо, как показалось и самому Санчо, и наблюдавшему за ним Лавру. Однако Федор Павлович оказался проворнее. Упав на крыльцо физиономией вниз, депутат растянулся на животе, а его выброшенная вперед сухощавая длинная рука вцепилась в пухлую ногу помощника где-то чуть выше щиколотки. Лавр дернул его на себя, от чего Санчо едва не рухнул на пол всей массой своего тела. Балансируя на одной ноге, он лишь в последний момент сумел восстановить равновесие.

— Погоди! — грозно прозвучал за спиной окрик Лаврикова.

— Да я за выпивкой… — Санчо продолжал лягать своего шефа, надеясь отделаться от него. Руками он вцепился в дверной косяк.

— Успеешь… — Лавр тоже поднялся на ноги, но жертву свою не отпустил. Хорошо, что на улице уже было темно, и их не могли видеть соседи. Посторонние наблюдатели наверняка решили бы, что Мошкин пытается сделать «ласточку», а его друг оказывает в этих потугах поддержку. Ни дать ни взять сцена из балетного действа. — Каких детей?

— Каких детей? — машинально переспросил Санчо, часто моргая.

— Ну, Клава каких детей укладывала?! — Лавр не желал отвязываться. — Откуда дети во множественном числе взялись, когда был один ребенок? Один! — напомнил бывший авторитет. — Федор Федорович Лавриков! Поколение next. Или у меня еще кто-то завелся внебрачный?! Next-два? Или next в квадрате?

Мошкин протестующе покачал головой.

— Не, это не твой, — заверил он депутата Государственной думы. — Я точно знаю.

— Санчо! — Лавриков с явным раздражением бросил, наконец, злосчастную ногу своего помощника, и тот с облегчением принял нормальное вертикальное положение тела. — У меня и так все натянуто. Говори как есть. Кто не мой?

Отмалчиваться уже не имело смысла. Это означало только сильнее провоцировать Федора Павловича на скандал. Абсолютно случайно сболтнувшему лишнее Мошкину теперь была только одна дорога. В пасть к разъяренному хищнику. Куда он и бросился, не видя другой возможности.

— Да Ванечка Кирсанов, — бросил Александр как можно небрежнее. Так, будто присутствие в доме Лавра этого мальчугана — вполне естественное положение вещей. Мол, чему тут удивляться.

— Ванечка? — Нехорошие предчувствия закрались в душу Лавра.

— Ага. Иван. Замечательный мальчик.

— Тот самый, императорский?

— Ну! — Мошкин судорожно сглотнул, скрывая сие рефлекторное действо за обезоруживающей улыбкой.

Лавриков больно шлепнул себя по лбу ладонью и зажмурился. Эмоции переполнили его. Он шумно дышал широко открытым ртом. Слова вертелись на языке, но выхода не находили. Казалось, легендарный воровской авторитет утратил дар речи. Подобное состояние длилось у него минуты три.

— Я же просил… — вымолвил он наконец осипшим голосом. — Я категорически настаивал… Приказывал, наконец! Не втягивайте меня в чужие игры. Своих хватает — не расхлебать! А вы?

— Что «мы»?! — Мошкин не только не испытывал к своему старому подельнику жалости, но даже, напротив, закипел от собственного негодования. — Ребенок отца потерял, мать при смерти! — злобно вещал он. — Няньку в лес заманили и бросили!

— В лес заманили? — Лавриков отступил на шаг назад и слегка покачнулся, как пьяный. — Разбойники?

— Да, в лес! — не унимался Санчо, переходя на крик и брызжа слюной в разные стороны. — И может, хуже разбойников!

— Сказки братьев Гримм, твою мать!

— Не сказки, а реальная правда жизни! Пацану просто опасно было дома оставаться! По всем раскладам его убить должны!

Лавриков раздраженно отмахнулся и, по мере того как Мошкин распалялся, все больше и больше понижал тембр своего голоса.

— Это тебя убить надо по всем раскладам! — мрачно заявил он.

Трудно сказать, решился бы законопослушный депутат на убийство своего помощника прямо сейчас или нет, но, привлеченная криками возлюбленного, на помощь Александру явилась Клавдия. На ней был просторный ситцевый халат, в руках мокрая тряпка для мытья посуды.

— Это кто здесь разубивался? — грозно вопросила она, сверкая очами и адекватно оценивая ситуацию. Ей не сложно было понять, из-за чего поднялся сыр-бор.

— Отойди, не лезь! — Лавр даже не взглянул в ее сторону.

Но этим унять Розгину не удалось. Да и смешно было надеяться.

— Сам не лезь, Лавриков, если сердце у тебя волчье! — огрызнулась она.

Эти слова, пожалуй, более всего задели Федора Павловича. Он оскорбленно поджал губу и машинально полез в карман в поисках сигарет.

— И это ты мне говоришь про волчье сердце? — тихо произнес он.

— Да, я! Принял сына — хорошо! Но один твой хороший поступок — это не эта тебе… как ее…

— Которая?

— Ну, монахи еще ими торговали в Средние века!.. — Клава никак не могла припомнить красивое словечко, которое собиралась ввернуть для пущей убедительности. — Не индульгенция, во, на всю жизнь! Каждый день так поступать надо! Вот и поступай! Хочешь — иди, растолкай их и выгони с этой сраной дачи! Только вместе с мальчишками я уйду! — пригрозила она. — Санчо — не знаю. Санчо пусть как хочет, его дело! А мы с Федечкой немедленно уйдем, хоть стреляй из автомата, который у тебя под полом спрятан!

— Санчо! — Лавриков обратил взор на соратника. — Ты — с ними?

Мошкин не был готов к ответу. Или просто не хотел отвечать. Вместо этого он в замешательстве дернул стоящую рядом Розгину за рукав халата:

— Клава, не кричи, разбудишь ведь всех… — будто это и не он вопил пару минут назад как резаный.

— Я тебя спрашиваю! — не сдавался меж тем Федор Павлович.

Александр откашлялся для приличия.

— Лавр, ты тоже рассуди спокойно… — загнусавил он. — Не могу же я просто так отпустить среди ночи женщину с двумя детьми… Что бы там по телевизору ни говорили про снижение криминогенной напряженности, а на дорогах как шалили, так и шалят…

— Ты ответь на вопрос, Санчо, — уйдешь с ними совсем или нет?

Деваться от прямого ответа уже некуда было.

— Уйду, Лавр. Извини.

— Ясно… — после непродолжительной паузы горько усмехнулся Лавриков. Сигареты он так и не достал. — Осталось сына спросить.

С этими словами он, уронив голову на грудь, направился в дом, но Мошкин попытался остановить шефа, преградив ему дорогу.

— Утром, Лавруша… — смущенно пробормотал он. — Выпьем сейчас, поспим, а утром…

— В сторону! — Лавр грубо и безапелляционно оттолкнул помощника в сторону.

Тот отшатнулся, пропуская хозяина в дом. Клавдия стояла по другую сторону дверного проема. Взгляды их пересеклись.

— Клав, налей мне чего покрепче, — жалостливо попросил Мошкин. — Грамм сто. Вдруг драться придется?

— Драться будешь трезвым… — жестко ответствовала женщина.

Отказала. Так и есть. Наверное, в чем-то Лавр прав. Санчо покорно поплелся в дом, молча взирая на широкую Клавдиеву спину.

Более часа проворочавшись с одного бока на другой, Лавр так и не сумел погрузиться в сладостные объятия Морфея. Сон упорно не шел. Ничего не помогало. Ни мысленный подсчет овец, сигающих через быструю речушку, ни попытки настроить себя на более мажорный лад по отношению к жизни. Ничего.

Федор Павлович сел на кровати. Прислушался. Снизу, с первого этажа, доносились какие-то приглушенные голоса. Мужской и женский. Влюбленные воркуют. Лавриков нецензурно выругался себе под нос и поднялся на ноги. Стараясь не скрипеть при ходьбе половицами, он, как привидение, скользнул в темный коридор и остановился перед дверью напротив. В первую секунду появилось желание с размаху двинуть по ней ногой, но оно тут же улетучилось. Лавр даже устыдился столь мальчишеского порыва. Он осторожно повернул ручку и приоткрыл дверь.

Яркий лунный свет проникал в помещение через единственное, но довольно большое окно. Занавески не зашторены, оконные рамы распахнуты, сон на свежем воздухе намного полезнее. Возле правой стены скромно притулился бывший обеденный стол, загроможденный новейшей электронной аппаратурой. Стоящий рядом стул потонул под грудой детской одежды. Обувь и дорожная сумка Кирсанова-младшего валялись на потертом коврике в двух шагах от спального места.

Федор Павлович сделал несмелый шаг вперед в сторону кровати. Она была здесь в единственном экземпляре, и на ней под разными пледами спали двое мальчишек. Федечка уткнулся лицом в стенку, с краю расположился Ваня.

Неожиданно Иван вздрогнул. То ли почувствовал что-то, то ли во сне привиделось неприятное. С губ мальчика сорвался едва различимый стон. Но Лавр его услышал. Подчиняясь некоему необъяснимому порыву, Федор Павлович сделал еще несколько шагов вперед и только сейчас заметил, что Кирсанов сжимает в руке рамку с фотографией. Вот только стекла в этой рамке не было.

Лавриков не мог точно сказать, сколько прошло времени, пока он молча разглядывал спящих детей. При этом он поймал себя на мысли, что боится сделать какое-нибудь неосторожное движение, способное разбудить их. Постепенно хмурое лицо депутата разгладилось и смягчилось. Вместо былых гнева и раздражения на нем появились растерянность и необъяснимая озабоченность. Склонившись над кроватью и прислушавшись к дыханию детей, Лавриков сделал для себя вывод, что по ритму эти два дыхания отличаются друг от друга. Спокойное и размеренное у Федечки и отрывистое, можно сказать, болезненное у Ивана.

Лавр осторожно высвободил из пальцев Кирсанова снимок. Рассмотреть его здесь, без освещения, было трудновато. Стараясь ничего не задеть, Федор Павлович крадучись вышел из комнаты сына, аккуратно затворив за собой дверь. Не обращая внимания на голоса снизу, он вернулся к себе в кабинет, служивший также и спальней.

Лавр подсел к письменному столу и включил дешевенькую настольную лампу. Дужки очков привычно легли на уши. Без очков Федор Павлович уже не представлял своего существования. Снимок, позаимствованный у Ивана Кирсанова, плавно лег на полированную столешницу.

Особое внимание Лаврикова на этой фотографии привлекло лицо Ольги, матери поселившегося в его доме мальчика. Лавр даже достал из верхнего ящика письменного стола лупу, чтобы получше и повнимательнее рассмотреть женщину. Он осторожно провел пальцем по снимку, будто стараясь почувствовать нечто, скрытое за обычным фото. В душе появилось сильное смятение.

— Только этого мне недоставало… — растерянно пробормотал Лавриков и вскочил на ноги как ужаленный.

То, что происходило сейчас внутри его, Федору Павловичу совсем не нравилось. В некоторой степени это даже нервировало и причиняло душевные страдания. Однако влекомый неведомой силой, он снова вернулся к столу и с лупой склонился над фотографией.

— Эй!

Лавр даже не сразу осознал, что этот крик сорвался с его собственных уст. Голос почему-то был неузнаваемым. Сиплым и противным. Да и вообще, депутату Государственной думы только показалось, что это был крик. На самом деле он скорее походил на шепот. Федор Павлович выскочил из своего кабинета в коридор, на ходу сорвал с лица очки и, сжимая их в правой руке, устремился вниз по лестнице. Путь его лежал к людям. К реальным обитателям дачи. Но в общей комнате никого не было. Лавриков замер возле лестницы и огляделся.

— Ладно уж, вылезайте из своих нор!.. — Он стремительно пересек холл, направляясь к выходу. — Обидчивые все, слова не скажи…

Но на его зов так никто и не откликнулся. Лавр приблизился к двери и обратил внимание на то, что в столь поздний час она до сих пор не закрыта на внутренний засов. Стало быть, есть смысл поискать домочадцев и за пределами строения. Иными словами, в саду. Федор Павлович толкнул дверь ногой и ступил на покосившееся крылечко. Здесь тоже никого не было. Голоса, слышанные депутатом каких-нибудь пять минут назад, и то смолкли. Ни души.

— Санчо!.. — во всю глотку прокричал Лавриков, осторожно переступая с одной ступеньки на другую. — Клавдия!..

— Чего ты орешь? — донесся, наконец, до взволнованного одиночеством Лавра громкий шепот Мошкина. — Вокруг народ отдыхает. А слышимость за городом повышенная…

Слова соратника прозвучали откуда-то справа. Федор Павлович повернул голову и только сейчас заметил, что сквозь густую листву яблони пробивается слабенький огонек. На это свечение, используемое в качестве ориентира, и двинулся Лавриков. Раздвинул листву. Клава и Санчо сидели друг напротив друга за врытым в землю столиком. Они спокойно посмотрели на появившуюся в ночном мраке физиономию Лавра и замерли в ожидании его действий. Бывший законник приблизился. На столе помимо керосиновой лампы, которая и являлась замеченным в темноте источником света, находились еще бутылка водки, тарелка с огурцами и пара маленьких пузатеньких стопок.

Лавр криво ухмыльнулся и, не дожидаясь особого приглашения со стороны хозяев этого полуночного пикничка на двоих, опустился на деревянную скамейку рядом с Александром.

— Почему стопарей только два? — недовольно проворчал он.

— Секунду, Лавруша, — тут же откликнулась Розгина, проворно вскакивая. — Сейчас принесу. Может, тебе чего покапитальней закусить? — поинтересовалась она перед тем, как скрыться в яблоневой листве.

— Рюмку неси, — по-барски махнул рукой Лавриков. — Этого пока достаточно.

Растроганный такой сценой, Санчо неожиданно прослезился и, по привычке шмыгая носом, навалился на Лавра всей своей многопудовой массой. Дружески обнял его за плечи.

— Лавр, — с чувством произнес он. — Я тебя люблю.

— А я — вас… — откликнулся Федор Павлович, но тушу Мошкина счел благоразумным отодвинуть от себя. Этот раздавит, как букашку, а только потом подумает. Так что лучше не рисковать здоровьем.

— Сволочь горластая, а не будильник!

Невзирая на выпитое спиртное и на душевное примирение — как с самим собой, так и с близкими ему людьми, — Лавр никак не мог заснуть. Дача давно уже погрузилась в тишину и покой. Даже луна зашла за тучи. Но Федором Павловичем овладела бессонница. Все вокруг раздражало его. То где-то далеко собаки залают, то деловито и без всякой опаски прошуршит ежик, пересекая две колеи в траве, накатанные колесами машин. Лавру казалось, что даже этот еж топает неимоверно громко.

Но самым большим раздражителем являлся, конечно, будильник. Он вызывающе стоял на стуле в изголовье дивана, и в абсолютной тишине каждое смещение секундной стрелки сопровождалось громким щелчком.

Устав от бессонницы и потеряв терпение, Лавр резким движением отбросил надоевшее одеяло и сел на кровати. Щелкнув выключателем бра на стене у дивана, Федор Павлович мстительно схватил злополучный будильник, поднялся на ноги и прямиком двинулся к раскрытому окну. Замах был сильным. Бросок вышел очень даже неплохой. Лавр прекрасно слышал, как выброшенная им в окно причина бессонницы пролетела сквозь листву кустарника и шмякнулась на землю. Не разбился. Во всяком случае, не было характерного звука.

— Еще, кажется, и уцелел гад… — проворчал Лавриков и двинулся обратно к дивану.

Однако стоило ему протянуть руку к выключателю, как покой его был нарушен новым вмешательством извне. Откуда-то из-за стены отчетливо донеслись шорох и скрежет. Это уже было выше человеческих сил. Кровь ударила в голову Лавру. Он подскочил к стене, будто это она была его реальным противником, и, развернувшись к ней спиной, забарабанил голой пяткой по доскам.

— Иди отсюда, мышь! — бесновался измученный бессонницей слуга народа. — Нет у меня жратвы! Ничего нет!.. Проваливай на первый этаж! К Санчо катись! К Санчо!..

После очередного сокрушительного удара пяткой в стену Лавриков прекратил свои сумасшедшие действия и прислушался. Скрежета больше не было. Федор Павлович склонился, приложил ухо к стене, но и этого ему показалось недостаточно. В завершение он опустился на четвереньки и выжидающе замер, как принявшая стойку гончая. Послышался едва уловимый звук: удаляющееся цоканье коготков.

— Хорошая мышка, — прошептал Лавр. — Умная…

Только после этого он поднялся, отряхнул руки от пыли и облегченно плюхнулся на диван со скомканной простыней. И только теперь до его сознания дошло нечто ошеломляющее.

— А как я теперь узнаю, который час?.. — вымолвил Федор Павлович со стоном.

Одна дилемма сменялась другой. Не приходил только долгожданный сон. Лавриков закутался в одеяло с головой, а сверху водрузил еще и подушку. Да, старость — не радость.

Глава 4

— Ангелина… — неторопливо произнес темноволосый мужчина в летах, с удовольствием делая такой же неспешный глоток вина из пузатого хрустального бокала. — Ангел… — Улыбка озарила его смуглое овальной формы лицо. — Вы носите имя ангела, госпожа Виннер, не так ли?

Они сидели в раскладных парусиновых креслах рядом с огромным роскошным бассейном. Изумрудного цвета вода подсвечивалась изнутри, со дна.

На этот раз на Ангелине было вечернее бирюзовое платье с открытой спиной. Нельзя сказать, что это одеяние делало ее сухощавую фигуру более привлекательной. Отнюдь. Госпожа Виннер и не пыталась подражать светской львице. Платье было надето по той причине, что ни в каких других нарядах Хартман не признавал представительниц слабого пола. Был такой странный пунктик у этого господина.

Сам же Франц Хартман, обратившийся к Ангелине со столь игривым вопросом, напротив, щеголял перед своими гостями в коротких шортах и просторной пестрой рубахе. На ногах Франца красовались обычные домашние сланцы. Он чувствовал себя хозяином положения и, надо заметить, таковым и являлся. Именно он пригласил сюда гостей, по совместительству являющихся его подчиненными, и предоставил им возможность не только испробовать дорогие напитки из личных запасов, но и насладиться прекрасным видом прилегающего ландшафта.

Третий участник загородной встречи компаньонов, Юрий Мякинец, в разговоры особо не вступал, предпочитая больше слушать, нежели говорить, и от души наслаждался ароматной сигарой, зажатой у него в зубах. Юрий вынимал ее изо рта исключительно для того, чтобы глотнуть вина. Мякинец был значительно моложе Хартмана, да, скорее всего, и госпоже Виннер он уступал в возрасте. Долговязый и нескладный, с юношескими чертами лица, он даже в вечернем смокинге, который болтался на нем, как на вешалке, выглядел эдаким жиганом постреволюционного периода. Лицо серое и невыразительное. Что, кстати, удачно сочеталось с профессией Юрия.

— И что в этом смешного, господин Хартман? — небрежно откликнулась Ангелина, продолжая вынужденное общение на английском языке, ибо тут никаких отклонений Франц не признавал.

В отличие от мужчин госпожа Виннер не пила вина, довольствуясь натуральным соком из плодов авокадо. Осушив уже второй по счету высокий бокал, она отставила его на круглый столик справа от себя.

— Несоответствие, — пояснил Хартман. — Это всегда забавно.

— Ангелы бывают разные, — не сдавалась Ангелина. Она сидела боком к своему собеседнику и была вынуждена слегка поворачиваться, чтобы видеть глаза Франца. — В том числе и ангелы смерти.

Хартман рассмеялся и вновь отпил из бокала. Невзирая на возраст, Франц был еще довольно симпатичным мужчиной, способным вызвать интерес у женщин. Ко всему прочему, он и сам знал об этом, что способствовало своего рода позерству. Хартман тщательно следил за своей внешностью, поддерживая ее на достойном уровне.

— Я плохо знаю небесную иерархию, — вынужденно признался он, но тон мужчины свидетельствовал о том, что он и не стремился постичь области, о которых рассуждал. — Пробьет час — увижу воочию… Но если вы говорите о губительной сущности отдельных ангелов, то почему еще дышит миссис Кирсанова? — Хартман прищурился. В нем уже не было прежней игривости и добродушия. — Она была отдана под ваше черное крыло.

— Чисто техническая задержка, — не замедлила оправдаться Ангелина. — Это легко поправимо.

Она нередко ловила себя на мысли, что Хартман намеренно давит на нее. Возможно, даже опасается и потому предпочитает держать на дистанции, не натягивая, но и не отпуская поводок. Хитрая тактика. И госпоже Виннер приходилось мириться с ней. Вот уже много лет она целиком и полностью зависела от этого человека. Франц мог поднять ее социальный статус и материальное благополучие, а мог и втоптать в грязь так, что потом век не отмоешься. В разумных пределах Ангелина тоже побаивалась его.

— До какой степени поправимо? — усилил напор Хартман.

— До летальной, — сухо вымолвила женщина и, выдержав небольшую паузу, весомо добавила при этом: — Что естественно в ее положении.

Но Хартман не разделил ее уверенности. Он даже сокрушенно покачал головой в знак несогласия с приведенными сообщницей доводами. Ему не нравилась вся эта затянувшаяся волокита вокруг «Империи». Он рассчитывал разрешить проблему значительно раньше. А ввиду некомпетентности отдельных лиц процесс тормозился.

— Если все так легко и естественно, тогда какие сложности? — Карие миндалевидные глаза Франца сузились и превратились в две жесткие кристаллические льдинки.

Ангелина закурила длинную дамскую сигарету, выпустила облачко дыма и решилась. Так или иначе, босс должен знать об истинном положении вещей.

— Из пустого железного ящика появилась копия завещания. — Госпожа Виннер прочистила горло. — По нему Ольга становится временной, но ключевой фигурой. И наш общий друг господин Семирядин решил добиться ее руки и сердца, — изложила она в итоге новую концепцию плана в свете открывшихся неспрогнозированных ранее событий.

Молчавший до сего момента Мякинец саркастически ухмыльнулся и, вытащив изо рта смердящую сигару, молвил по-русски:

— Не теряется дядя…

Хартман неодобрительно зыркнул в его сторону.

— Я хочу знать ваше отношение к подобной свадебной идее, — осторожно проговорила Виннер.

За столиком воцарилась тишина, время от времени нарушаемая лишь тяжелым дыханием Юрия, когда он выпускал дым из легких. Франц размышлял.

— Плохая идея… — изрек он наконец, откидываясь на спинку парусинового кресла и забрасывая ногу на ногу. — Зачем давать нашему общему другу лишние рычаги? Он не справляется и с теми, которые уже в его руках. Пусть остается прикрытием, оболочкой, румяным гусем, из которого вытащили сердце, желудок и прочие потроха и начинили яблоками, например. Или черносливом. Или еще чем-нибудь, что сочтет нужным… шеф-повар. — Хартман снова улыбнулся при этом.

— Когда человека отстраняют от дел, он чувствует это, — со знанием дела заявила Ангелина. — И может натворить глупостей. От обиды. А Семирядин и без того слишком закомплексованная личность.

— Он не есть личность, — вновь не удержался от высказывания Мякинец, но на этот раз использовал в обращении ломаный английский. Иностранные языки давались ему не очень хорошо. — Он — дурак.

— Бойся дураков, Юрочка, — ответила госпожа Виннер по-русски, бросив короткий взгляд на сообщника.

— Нет-нет! — протестующе замахал руками Хартман. — Отстранять не надо. Существует оригинал завещания, существует нотариус со своей конторой… Шикарная возможность для господина Семирядина утвердиться, обрести в собственных глазах солидную роль… Отдайте ему эту роль, — распорядился большой босс и добавил, обращаясь напрямую к Юрию: — Приставьте к нему помощников из своих людей. Только, пожалуйста, не откровенных головорезов, — взмолился он.

Его последнее изречение задело Мякинца за живое. Он обиженно выпятил вперед нижнюю губу и загасил, наконец, свою вонючую сигару в пепельнице. Одернул пиджак.

— Откровенных головорезов не держу, — с достоинством высказался он. — Слишком перспективное дело, чтобы рисковать из-за дешевой рабочей силы.

Хартман поднялся на ноги быстрым по-спортивному движением. Сладко потянулся и принялся расстегивать пуговицы рубашки у себя на груди. Сначала на обозрение его сообщников предстал дорогостоящий золотой крестик, а потом джунглеподобные заросли на груди, еще более густые, чем на ногах. Рубашка легла на натянутую парусину.

— Правильно мыслите, Юрий… — польстил Франц подчиненному. — Я хочу окунуться, с вашего позволения. Три-четыре раза туда-обратно — и это лучшее снотворное, не сравнимое ни с каким валиумом…

— Как быть с прямым наследником? — остановила его вопросом Виннер.

Женщина не могла допустить того, чтобы Хартман позволил себе расслабиться, в то время как остались еще не обговоренные моменты. Уж ей-то было прекрасно известно, как меняется шеф после принятия водных процедур. Полное расслабление организма, включая и мыслительные функции. После тех трех-четырех заплывов, о которых только что упомянул Франц, ему понадобится осушить до дна бокал с вином, и на этом аудиенция будет завершена. Босс отправится на боковую.

Хартман обернулся через плечо. Ему уже успело наскучить общество тупоголовых исполнителей, которым необходимо разложить по полочкам все возможные действия. Пора бы уже, черт побери, и собственные мозги подключать. Не дети малые.

— Неужели, мой черный ангел, вам нужны разъяснения? — снисходительно бросил он, взирая на сидящую Ангелину сверху вниз.

Не в первый раз уже госпожа Виннер замечала, насколько желчен Хартман. Когда ему хотелось унизить собеседника и продемонстрировать собственное превосходство, Францу достаточно было только выпустить эту желчь наружу, и она окатывала собеседника с ног до головы.

— Здесь — грань, — как можно тверже сказала Ангелина, грациозно затягиваясь сигаретой. Ее окрашенные в ярко-красный цвет ногти выглядели очень хищно. — И переступить ее непросто. Даже для меня.

— О-о! — скривился, как от зубной боли, Хартман. — Нет никаких граней. Есть необходимость. При отсутствии завещания будет каша. Хаос. В неразберихе легко проводится нужная расстановка фигур, и никто ничего даже не заметит. — Он помолчал, выразительным взглядом окинув и Юрия, и Ангелину. — Но это лишь в том случае, если для мальчика не найдется места на игровом поле. Он лишний, увы… — Франц сделал скорбную мину, будто и впрямь сожалел о чем-то. — Зачем иметь пешку, которая, пользуясь своими маленькими размерами, может незаметно проскочить в ферзи и создать кучу лишних проблем?

С этими словами он стянул с себя шорты, оставшись в одних облегающих плавках темно-синего цвета. Шагнул к краю бассейна и еще раз с улыбкой оглянулся на гостей. Госпожа Виннер машинально отметила, что в действительности поджарая фигура Франца, которой он всегда так гордился, была уже не столь хороша, как прежде. Беспощадные годы взяли свое.

Хартман втянул живот и расправил плечи. Будто почувствовал ход мыслей сообщницы.

— Ангелина, дорогая, — пропел он бархатным голоском, и только хорошо знающий Франца человек мог знать, что именно скрывается за подобными интонациями. Это был зверь. Хитрый, изворотливый и очень жестокий. — Вам не удастся испепелить меня взглядом. Кожа огнеупорная. Сердце — донорское, от титанового киборга…

Госпожа Виннер ни на минуту не усомнилась в том, что так оно и есть.

— Верю, господин Хартман, — жестко произнесла она, но дуэль взглядов выдержать не сумела. Первой опустила глаза. — Но там — ребенок.

Похоже, что в этом вопросе переубедить госпожу Виннер было крайне сложно. Если не сказать — невозможно. Похоже, она уперлась категорически. С женщинами такое случается. К сожалению. Франц вынужденно пошел на попятный. Мыслями он уже был там, в бассейне.

— Так найдите какой-нибудь более гуманный, менее болезненный способ, — небрежно посоветовал он Ангелине. — У вас развязаны руки. Дерзайте, птица ночи с шестью крыльями! Без ограничений.

— Спасибо. — Женщина была вполне удовлетворена исходом состоявшейся беседы. Она поднялась с кресла и одернула на себе и без того длинное платье. Стройность ног была не самой сильной стороной госпожи Виннер. Она отдавала себе в этом отчет. — И… последний вопрос.

— Последние вопросы мне будут задавать там. — Хартман поднял вверх палец, указывая в направлении бегущих по небу облаков, но, тем не менее, не стал становиться в позу перед сообщниками. — Слушаю.

— Чтобы… дерзать грамотно, без ошибок, я должна понять… — Госпожа Виннер склонилась к круглому столику и небрежно бросила в пепельницу наполовину выкуренную сигарету. Загасить ее, по своему обыкновению, она не удосужилась. — Неужели вся эта длительная, дорогая и многоходовая комбинация затеяна лишь для того, чтобы сбыть сотни тонн падали?

Франц прореагировал на ее последние слова лишь снисходительной улыбкой, затем отвернулся и нырнул в воду. Несколько секунд его голова была скрыта под прозрачной изумрудной гладью. Потом Хартман вынырнул и, смахнув раскрытой ладонью капли с лица, блаженно растянулся на спине.

— Умная дама… — вымолвил он вполголоса, будто обращаясь к самому себе, но его слова прекрасно слышали и стоящая у края бассейна Виннер, и сидящий в кресле немного подальше Мякинец. — Молодец! Вы не хотите верить, что я — кретин. И правильно, госпожа Виннер… Россия — по-прежнему громадный необжитой рынок. И стратегически все чрезвычайно просто. Когда этот рынок окажется в системе Всемирной торговой организации, мы окажемся уже внутри его. И не с благими намерениями, а с мощной, развивающейся сетью внутри страны. С готовой инфраструктурой. С якобы российской национальной вывеской, под которую будет загоняться все, что сочтет нужным… шеф-повар, — вновь ввернул он свое излюбленное словечко. — Рождественский гусь должен быть готов к Рождеству. Только и всего. Приятно было поговорить. А теперь — простите. Я уплываю…

Хартман перевернулся на живот и умелым брассом поплыл к противоположному краю бассейна. Гости его уже не интересовали. С ними Франц попрощался без всяких этических условностей. Мякинец и Виннер переглянулись между собой.

— Акула, — уважительно протянул Юрий, имея в виду удаляющегося Хартмана. — А башка варит… Что это за Всемирная торговая организация?

— ВТО, — коротко ответила Ангелина.

— Похоже на театральное общество.

Виннер криво усмехнулась.

— Да, с театром много схожего… — буркнула она себе под нос и отошла от бассейна. — С драматическим… Когда поднимается занавес…

Она двинулась по тропинке в сторону высотного строения с твердым намерением немедленно покинуть временную резиденцию господина Хартмана. Ее ждали дела поважнее. Мякинец не успел залпом осушить свой бокал с кроваво-красным напитком, как женщина уже скрылась из вида. В этом у нее было много общего с потусторонними силами. В чем Мякинец не раз имел возможность убедиться. Юрий оглянулся по сторонам, пожал плечами и тоже поднялся с парусинового кресла.

Первые солнечные лучи беспощадно врезались в невысокий и не слишком густой слой тумана, стелющегося внизу. Натянув старые, местами потертые джинсы и на ходу застегивая ремень, Федечка подошел к раскрытому окну и замер, с удовольствием созерцая открывшуюся его взору картину.

Иван, опираясь на одну руку, приподнялся и заспанно огляделся по сторонам. Почти в самую последнюю очередь заметил и стоящего у окна Розгина.

— Привет. — Федечка улыбнулся ему, как старому доброму знакомому, с которым они уже знали друг друга бог знает сколько лет. — Я тебя разбудил?

— Нет, я сам проснулся, — прозвучало в ответ. — Доброе утро.

— Доброе, — с ходу согласился Розгин и вновь перевел восхищенный взгляд за окно. — И денек классным должен быть.

— Я все вспомнил… — тихо произнес Кирсанов, и в его голосе появились детские плаксивые нотки. — Все, что вчера было, — это правда, ведь так? Это не противный сон, который мне снится каждую ночь?

— Нет, это правда…

Объяснить двенадцатилетнему мальчику с точки зрения логики все случившееся — задачка не из простых. Прекрасно понимал это и Розгин, немного более умудренный жизнью, чем его младший товарищ. Но все же он попытался в силу своих возможностей и способностей. Маневрируя между разбросанными по полу шмотками, он вернулся к кровати и присел на нее рядом с Иваном.

— Вань, только давай по новой не будем переживать, — подал он дельный совет мальчугану. — Ты уже пережил… Ты уже живешь дальше… Я, например, сам без отца семнадцать лет рос. И ничего. Даже полезно. Без крыши, без опеки. Швырнули в море. Выплывешь — хорошо. Нет — извините, никто не виноват, кроме теории естественного отбора… А последние пять лет — и без матери. Так что рядом с тобой — классический сирота, полный сил и оптимизма… — Федечка улыбнулся и с удовольствием отметил, что его речь не осталась безрезультатной. Лоб Кирсанова разгладился, плакать ему расхотелось. Уже прогресс. — Писать хочешь?

— Хочу.

— А чего тогда сидишь, жмешься? — Федечка хлопнул мальчишку по плечу. — Беги.

Он поднялся с кровати одновременно с Кирсановым и проводил последнего до двери комнаты. Собственноручно приоткрыв ее, Розгин указал пальцем в конец коридора.

— Вон дверца. Под лестницей на чердак, — пояснил он. — Сейчас еще вода в унитазе должна быть, пока напор не упал.

Иван, как был босиком и в одних трусах, прошмыгнул мимо Федечки в коридор второго этажа и устремился в заданном направлении. Розгин счел излишним проверять, доберется ли мальчик до места назначения, и, прикрыв дверь, вернулся в глубину своих апартаментов. Почти в тот же самый момент с легким скрипом отворилась и дверь в комнате напротив.

Совсем сонный Лавр шагнул в пространство тесного коридора и устремился к заветной дверце под лестницей на чердак. Однако его слух уловил звук струи, негромко бьющей по унитазу. Лавриков остановился.

Дверца в туалет-каморку осталась за Иваном открытой. В свете электролампы, освещавшей затылок и спину худенького мальчика, совершающего свое малое дело, Лавр прекрасно видел того, кто успел составить ему поутру конкуренцию. Иван закончил жизненно необходимый процесс, спустил воду и, подтягивая трусы, повернулся к выходу из каморки. Взгляд мальчугана встретился с пристальным взором какого-то незнакомого непричесанного дядька в пижаме, стоявшего в коридоре на втором этаже. Кирсанов вышел ему навстречу и немного смущенно мотнул головой.

— Доброе утро… — растерянно произнес он и по лондонской привычке добавил: — Сэр…

— Хм… «Сэр»… — Федор Павлович усмехнулся в усы. Сонливое состояние понемногу проходило. — Звучит искренне, а потому — приятно. Итонская школа, да?

— Итон в Северной Америке, с вашего позволения, — тактично поправил собеседника Иван. — Я начал обучение в подготовительной школе при Оксфорде.

— Ну да, правильно… — Лавр согласно покачал головой и пригладил на макушке непослушные вихры. — Оксфорд — это Англия. Англия — это Оксфорд. Примерно так… Вы часто писаете?

Его новый вопрос еще больше выбил мальчика из колеи. Незнакомый ему обитатель дачи был каким-то странным. Было похоже, что, общаясь с собеседником, он при этом не переставал копаться в самом себе. По большому счету Кирсанов был не так уж далек от истины.

— Первый раз с ночи, — честно признался он.

— То есть никаких проблем с предстательной железой? — с завистью протянул Федор Павлович.

— А что это такое?

Лавриков пожал плечами:

— Не буду вдаваться в неактуальные для вас проблемы. Я еще сплю. Кстати, который час?

— Начало шестого, я видел у Феди на будильнике.

— Елки, только шестой час!.. — мучительно простонал странный тип и опять, как показалось Кирсанову, не к месту добавил: — У Феди есть будильник, у меня — нет… Непорядок ведь?

Что тут можно было ответить? Вопрос был чисто риторический, и потому Кирсанов счел благоразумным промолчать. Лишь неопределенно повел плечами. Лавриков проделал то же самое.

— Ладно, потом… — заключил он. — Иду по вашим стопам, потом снова ложусь, а детали обсудим за завтраком. Подчеркиваю — за первым завтраком, — веско и убедительно произнес он. — А то в этом доме его могут запросто пропустить и к обеду как ни в чем не бывало подсунуть второй… До встречи, мальчик.

— Благодарю вас, сэр, — обескураженно произнес Иван.

— Не за что…

Лавр скрылся-таки, наконец, в заветной кабинке, захлопнув за собой фанерную дверцу, а мальчик, облегченно переведя дух, бочком прошмыгнул в комнату Федечки. Быстро и проворно, будто опасаясь, что странный мужчина появится из туалета снова и начнет сыпать неадекватными вопросами.

— Все в штатном режиме? — задорно поинтересовался Розгин, едва его гость появился на пороге.

Он, сидя на незаправленной кровати, был занят тем, что вдохновенно шнуровал кроссовки. Иван с ногами забрался на кровать и, не принимая горизонтального положения, натянул на плечи легкое одеяло.

— Ага… — кивнул он. — А это твой отец?

— Который?

Федечка оторвался от своего занятия и бросил короткий взгляд на входную дверь. Там никого не было, так что становилось неясным, о ком именно завел речь Кирсанов. Розгин повернулся к нему и вопросительно поднял брови.

— Ну, в пижаме, — пояснил мальчуган. — У него будильника нет, он жаловался.

Розгин от души расхохотался, запрокинув голову вверх. Подобное описание его родителя из уст Ивана показалась ему предельно забавным.

— Если в пижаме, то мой, — доверительно сообщил он сквозь проступившие на глазах слезы. — Санчо ни в какие пижамы не влезает, а если и влезает, то они у него обязательно по швам лопаются… А про будильник папенька врет бессовестно. Есть у него отличный будильник. У меня, видишь, «Восход», а у него — фирменный сейковский.

Федечка продолжал посмеиваться, но Кирсанов не разделил этой веселости старшего товарища. Его интересовали сейчас вопросы поважнее и посерьезнее. Он выбрался из-под одеяла и, опустив босые ноги на коврик, расположился по правую руку от Розгина.

— А как ты его нашел? — с неподдельным любопытством в голосе вопросил паренек.

— Будильник? — не сразу врубился Федечка.

— Папу. Ты ж сказал — семнадцать лет без него… — напомнил Иван тему их прерванного разговора.

— Семнадцать с лишним, — на всякий случай уточнил Розгин. — Только я его не искал. Это тетка моя родная, Клавдия, отца из небытия извлекла и мне притащила. Мол, получите к совершеннолетию подарочек. Очень была трогательная встреча. Он мне даже с ходу башмаком врезал, — припомнил тот кульминационный момент юноша. — Но не больно. Больше для понта, для утверждения своих родительских прав.

— А меня никогда не били, — с некоторой гордостью признался Иван.

— Плохо.

— Почему?

— Надо привыкать.

Сначала Кирсанову показалось, что Федечка шутит, но он быстро понял, что тот говорит вполне серьезно, без тени иронии.

— Жизнь деручая. Надо уметь держать удар.

— Теперь, наверно, придется привыкать… — неожиданно легко согласился Иван. — Но у меня тоже тетя есть. Только не родная, но на самом деле совсем родная. Тетя Лиза.

Федечка согласно кивнул:

— С тетей Лизой ты, Вань, наверняка не пропадешь, это я сразу понял. — С этими словами он завершил-таки шнуровку и поднялся на ноги. Критично осмотрел обувку и остался явно доволен увиденным. — Пойдем погуляем, что ли?

— А к маме ехать? — тут же встрепенулся Иван.

— Ну, это когда поднимутся все, раскачаются… — умерил его прыть Розгин. — В такую рань ни в какую больницу не пустят.

— Тогда пойдем… — Иван поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Комната была еще мало знакома ему. Он видел ее вчера впервые, да и то было сумрачно. — Я тут где-то одежду сложил…

— Там, под моей курткой, — подсказал ему Федечка. — Извини, набросил…

Ваня молча принялся одеваться.

С пластиковой миской в руке и в неизменном ситцевом халатике, туго затянутом в той области, где у женщин не столь роскошной комплекции обычно находится талия, Клавдия обогнула дом и направилась в сторону овощных грядок. Присев на корточки, она сначала нарвала зеленого лука, затем приступила к выдергиванию редиски. При этом женщина тихонько напевала себе под нос, полностью погрузившись в свои мысли, так или иначе связанные с воспоминаниями о минувшей ночи. Невзирая на то что поспать сегодня качественно так и не удалось, Розгина была в превосходном расположении духа. И за это стоило поблагодарить Санчо. Мошкин давно уже не был на такой высоте в плане мужских возможностей. Клавдия улыбнулась собственным воспоминаниям. Орел, ничего не скажешь.

Ее амурные мысли были нарушены самым ужасным и непредсказуемым образом. Из зарослей кустарника с левой стороны у самой стены дома, то есть в каком-нибудь неполном метре от Розгиной, раздались громкие трели звонков. Причем их громкость с каждой секундой только усиливалась. От неожиданности и испуга Клавдия охнула, выронила из рук свою миску, рассыпав лук и редиску, и, потеряв равновесие сама, плюхнулась задом на тропинку между грядками. Ее расширившиеся и округлившиеся до невероятных размеров глаза с ужасом взирали на злополучный кустарник. Но уже в следующее мгновение женщина сообразила, в чем дело, и витиевато выругалась вполголоса, что случалось с ней крайне редко.

— Ну, ети тя, Лавр, что придумал! — громко выкрикнула она, по-прежнему сидя в траве и грозя кулаком в направлении окон спальни Федора Павловича. — Ты б еще бомбу в грядку мне подсунул, а не один часовой механизм!..

Реакция на ее крики не заставила себя ждать. Из-за поворота выскочил Санчо с крайне свирепой физиономией. Мошкин был бос, из одежды на нем были только семейные трусы и мятая майка с надписью «I want you!». Все это не очень сочеталось с его воинственным видом и тем более — с зажатым в правой руке пистолетом. Ни дать ни взять обезумевший маньяк-насильник, чудом раздобывший огнестрельное оружие и решивший немедленно, не откладывая дела в долгий ящик, испробовать находку на практике.

— Что? — Он в два гигантских прыжка, как австралийский кенгуру, подскочил к своей возлюбленной и обвел стволом прилегающую территорию. — Где бомба?

— Глухой, что ли? — ворчливо огрызнулась Клавдия и кивнула в сторону кустарника.

После этого она встала сначала на четвереньки и уже из этого положения, активно помогая себе руками, поднялась. Александр тем временем, нервно сжимая пистолет, храбро ринулся в самую гущу зелени, наклонился к источнику звука и двумя пальцами свободной левой руки вытащил из кустов трезвонящий будильник. Детально рассмотреть находку у Мошкина просто не было времени. Инстинкты взяли верх над разумом.

— Отбеги, Клава! — заорал он. — Ложись!

— Зачем?

— Вдруг рванет! Я с ним — на улицу!..

Заметив, что женщина вовсе не собирается подчиняться его приказу, Санчо без долгих раздумий сам подскочил к ней, слегка присел и толкнул покатым плечом в грудь. Розгина вновь повалилась на траву, задрав ноги кверху. Мошкин же бросился в сторону распахнутой калитки. Все, о чем он мечтал сейчас, так это поскорее удалиться со взрывоопасным предметом подальше от территории дачи. Самоотверженный герой не думал о собственной безопасности. Он готов был с честью сложить свою буйную голову во благо близких людей. Сам погибай, а любимых выручай. Вот что сейчас управляло действиями Александра.

Но добежать до ворот он так и не успел. Из раскрытого окна спальни на втором этаже, привлеченный странным шумом, свесился заспанный Лавр. Федор Павлович уже успел благополучно справить нужду и после этого процесса изволил почивать по новой.

— Не надо на улицу, — окликнул он Мошкина без тени иронии. — Он не заряжен!

— Кто?

Санчо остановился и недоуменно уставился на невозмутимую физиономию Лавра. Приостановила свою брань и барахтавшаяся на тропинке, как перевернутый на спину жук, Клавдия.

— Будильник не заряжен… — пояснил Лавриков.

Мошкин безвольно опустил вдоль туловища руку с пистолетом и уже внимательно, без суеты, осмотрел поднятый им с земли трезвонящий на всю округу предмет.

— Фу… — Он облегченно перевел дух и смахнул со лба капельки выступившего пота. — Холостой, значит.

— Вдовец… — буркнул Федор Павлович и, тут же недовольно повысив голос, прокричал: — Но выспаться нет никакой возможности! Заткните его, наконец! Кто-нибудь!

Санчо резко ударил по кнопке будильника, и тот послушно примолк. Лавр облокотился на подоконник, устало покачал головой. Мошкин тем временем картинно, как в голливудских вестернах, сунул за резинку трусов свое огнестрельное оружие и подошел к Розгиной. Галантно протянул ей руку, помогая подняться. Героическая схватка с потенциальным взрывным устройством была завершена. Пришел черед вспомнить и о дамах.

— Шуточки у тебя, Лавр, однако… — недовольно протянул Александр.

Клавдия встала на ноги и одернула ситцевый халат.

— Нет, Санчик, — сурово произнесла она. — Это не шутки. Это провокация. Я чуть не померла от страха. Меня чуть инсульт не расшиб. Валялась бы здесь на сырой земле, наполовину парализованная, а он бы сверху смотрел и радовался.

— Что ты несешь, Клавдия? — поморщился Федор Павлович, видимо представив себе во всех красочных деталях ту картину, которую только что обрисовала женщина. — Кому нужно разглядывать тебя, да еще наполовину парализованную? Ладно бы целиком… Ты думаешь, это такое захватывающее зрелище?

— Я и думать не могу после такого! — огрызнулась Розгина и демонстративно плюнула в сторону Лаврикова. — Сходила, называется, за петрушечкой, лучком…

А внимание Санчо уже полностью переключилось на его боевой трофей. Вернее, он задумчиво переводил взгляд с Лавра на будильник и обратно.

— Он тебе не нужен, да? — с надеждой в голосе поинтересовался Мошкин.

— Что значит «не нужен»?! Я без будильника как без рук.

— Но ты его выбросил!

— Ничего подобного, — тут же открестился Лавр. Ему не сложно было догадаться, куда клонит соратник. — Он сам выпал. Ночью. С подоконника. Может будильник упасть с подоконника?

Санчо отрицательно покачал головой.

— По такой траектории будильник выпасть не может, — продемонстрировал он свои познания в элементарной физике. — Ему был задан начальный динамический импульс.

— Ты контору сыскную открой — «Шерлок Санчо и Кº»… — раздраженно бросил Лавриков с сарказмом.

— Но будильники не летают, Лавр, — не сдавался его настойчивый оппонент.

— Фирменные японские, может, и летают. Вы б лучше чем другим озаботились, вместо того чтобы инсинуации какие-то нелепые сочинять! Детей в комнате нет. Может, их украли давно, а они тут сцену у балкона разыгрывают, во всех смертных грехах я виноват…

Он скрылся из вида, раздраженно захлопнув окно и нервно задернув штору.

— Пройтись ушли дети, никто их не крал! — громко крикнула Клавдия вдогонку впечатлительному депутату. — Гуляют просто, чуть свет поднявшись.

Штора в спальне Лавра отъехала в сторону, и за стеклом появился сам Федор Павлович. Открывать створки не стал, резонно полагая, что на улице его и так достаточно хорошо слышно. Особенно если продолжать орать, что он и делал.

— Если гуляют, вернутся голодными! Растущие организмы! Прошу это учесть! Тем более — трудовая неделя началась!..

Измученная резкими нервными движениями хозяина штора скрыла Лаврикова вторично.

— А хороший будильник я нашел, — продолжал бубнить себе под нос Санчо, не обращаясь ни к кому конкретно, за исключением самого себя. — Его выкинули, а он даже не разбился и зазвонил секунда в секунду.

Но Клава не разделила радости возлюбленного по поводу столь ценной находки.

— Плюнь ты на него, наконец! — Она продолжала изъясняться на повышенных тонах. — Зелени лучше помоги нарвать…

— Ага, — согласился Санчо. — Отнесу только, спрячу. Лавр спросит: «Где будильник?» — а я скажу: «Не помню, куда положил…»

— Санчо!

От резкого Клавдиева окрика уже засеменивший к дому Мошкин вздрогнул и выронил будильник. На этот раз виновник утренней сумятицы упал не в траву, а на бетонную дорожную плитку и раскололся. Санчо огорченно покачал головой.

— Вот, пожалуйста… — сказал он чуть не плача. — Теперь настоящего крику не оберешься…

Окно спальни на втором этаже распахнулось. Улыбающийся во весь рот Лавриков будто специально дожидался этого кульминационного момента.

— Чего кричать? — удовлетворенно хмыкнул он. — Все и так ясно. Купишь новый. На свои. Именно такой фирмы и расцветки.

Подобный расклад явно не мог устроить Александра. Он тут же набычился и засопел носом громче, чем обычно.

— Я попробую его склеить, — высказался он. — Тут корпус только…

Лавр не стал возражать.

— Вольному воля, — только и резюмировал он. — Но склеенный оставь себе. А мне, пожалуйста, «сейко» и сертификат соответствия. Можно в копии, но с синей печатью торгующей организации.

— Тьфу!.. — Мошкина охватила досада. — Депутат-законник…

Лавриков засмеялся. Произошедший инцидент придал ему с утра соответствующий заряд бодрости и хорошего расположения духа.

— Ты сам просил, чтобы я даже умер именно в этом качестве, — напомнил он с улыбкой соратнику.

— Так ты же не умираешь никак! — буркнул тот.

— Придется подождать. Сколько — пока не знаю. — Лавр сладко потянулся. — Но уж потерпите как-нибудь…

Окно снова закрылось.

Глава 5

— Давай смелее! — ободряюще крикнул Кирсанову Федечка, взметая вокруг себя целые тучи брызг. — Только учти — вода ледяная. Эту речушку родники питают и подводные ключи. — Он с усмешкой посмотрел на оробевшего Ивана. — Ну?

Розгин уже был в воде. Ему даже удалось сделать два небольших заплыва к противоположному берегу реки и вернуться обратно. Кирсанов, раздевшись, все еще в нерешительности топтался на невысоком размытом откосе берега, заросшего ивняком. Ему казалось безрассудством прыгать с утра пораньше в ледяную воду. Они ведь не моржи какие-нибудь. Когда Федечка предложил утреннюю прогулку до завтрака, Иван никак не предполагал, что дело обернется именно таким образом. Надо было отказаться, сославшись на усталость и желание поспать еще часок-другой. Однако парнишка не был уверен в том, что ему удалось бы так легко отделаться от Федечки. Столь абсурдных и несущественных оправданий Розгин бы не принял.

— Может, я оботрусь просто? — с надеждой спросил Иван.

— Не может! — категорически отверг подобное предложение Федечка и отступил еще дальше в воду, где дно располагалось ниже, что позволило парню скрыться по плечи. Теперь над поверхностью торчала только его рыжая голова. — Три раза окунуться надо. С головой. Тогда силы прибавится и все страшные сны исчезнут. Речка в давние времена Иорданом называлась. Сечешь?

Кирсанов не сек. Понятие «Иордан» ему мало о чем говорило. Но с другой стороны, веским доводом для согласия на купание в холодной воде послужило то, что мальчик страстно хотел избавиться от своих назойливых ночных кошмаров. Он решительно спрыгнул с откоса, героически заставил себя быстро пройти по мелководью, потом резво разбежался, поднимая вокруг себя тысячи искрящихся брызг, и, ойкнув, бросился в воду всем телом. Федечка не обманул приятеля. Несмотря на летний сезон, вода в речке, особенно в этот ранний час, была очень холодной.

В том месте, где нырнул Кирсанов, глубина оказалась приличной, и мальчик тут же ушел с головой под воду. Мгновение спустя он вынырнул с испуганными, слегка ошалевшими глазами и энергично заработал ногами.

— Дна нет! — заверещал он.

Розгин рассмеялся и, совершая размашистые движения длинными руками, подплыл к пареньку.

— Найдется. Еще раз! — скомандовал он.

На этот раз Кирсанов послушно исполнил требуемое. Голова снова скрылась, затем появилась, но этим процедуры не ограничились. Уже без Федечкиных подсказок Иван несколько раз подряд нырнул, отчего и впрямь почувствовал бодрость во всем теле. Организм адаптировался к холодной воде, и теперь ее температура уже не казалась такой устрашающей.

— Все, хорош! — последовало новое распоряжение Розгина.

Но Иван опять скрылся в потоке, который вдруг стремительно понес его по диагонали от берега. Парнишка вынырнул на поверхность и отчаянно забарахтался. В глазах Кирсанова появился прежний испуг.

— Не могу!.. — бросил он Розгину осипшим от волнения голосом. — Течение тащит!

Но Федечка уже, как опытный пловец, побывавший в водах этой речушки не один раз, оказался рядом с тонущим другом.

— Цепляйся. — Юноша подставил Ивану свое плечо.

Тот судорожно вцепился в Розгина, и последний, не имея возможности совершать прежних размашистых движений руками, по-собачьи поплыл в сторону мелководья. Тащить на себе Кирсанова оказалось не таким уж простым и безболезненным занятием, каким представлялось гипотетически. На практике он осознал неверную оценку собственных сил. Федечка тяжело дышал и чувствовал, как его руки и ноги наливаются тяжелым свинцом усталости. Однако сейчас от него зависела не только собственная судьба.

— Сейчас, не бойся… — приободрял Розгин висевшего у него на правом плече Ивана. — Сейчас песок под ногами появится… Тут мелко-мелко, а потом — сразу Марианская впадина… — В горле пересохло, и каждое слово давалось ему с большим трудом. — Пьяные тонут запросто… Отпускай! Становись.

Он и в самом деле достиг, наконец, мелководья. Сбросил с плеча руку Кирсанова и поднялся на ноги. Вода доходила Федечке только до пояса. Однако он пошатнулся. Но сумел удержать равновесие. Ноги гудели, как трансформаторные провода. Такое же неприятное ощущение имелось и в руках юноши. Он оглянулся на младшего товарища. Иван еще барахтался в воде какое-то время, не в силах поверить в собственное благополучное спасение, но потом, заметив, что Федя стоит на своих двоих, тоже нащупал подошвами песочную опору и поднялся. Тело Кирсанова сотрясала мелкая нервная дрожь. Розгин заставил себя открыто улыбнуться, будто и не было в случившемся никакой реальной опасности.

— Что? Небольшой мандраж?.. — лукаво прищурился он. — Ничего. Зато грехи смыты. Кошмаров по ночам не будет больше. Ты теперь сильный, новый. Ощущаешь?

Его бодрый голос и те слова, которые произнес Розгин, нашли отклик в душе двенадцатилетнего мальчика. Он гордо распрямил спину и постарался унять дрожь. Получилось не сразу, но озноб уже не был таким сильным. Кирсанов улыбнулся и, запрокинув голову, посмотрел на выкатившееся на небосклон солнце. Прищурился. Утренние лучики уже становились более жаркими, чем двадцать минут назад, когда ребята еще только пришли к реке. Тепло зачинавшегося дня прочно вступало в свои законные права. Кирсанов расслабился. Дрожь полностью прекратилась.

— Ага. — На губах заиграла озорная мальчишеская улыбка. — Ощущаю…

Ребята насухо обтерлись захваченными с собой полотенцами и, не надевая помимо уже имевшихся на них мокрых плавок ни шортов, ни футболок, заторопились в обратный путь. Ободряющие водные процедуры на рассвете способствовали пробуждению волчьего аппетита.

Выходные дни закончились не только для Лаврикова, но, соответственно, и для его водителя Николая. Началась бурная трудовая неделя, всегда дававшаяся ему нелегко. Учитывая то, что Федор Павлович, как правило, засиживался в здании Государственной думы допоздна, рабочий день растягивался и для его водителя, превращаясь в едва ли не бесконечный. Но Николай не роптал. Ни на судьбу, ни на своего босса. Работать на Лавра было значительно приятнее, нежели на кого-нибудь другого.

Подогнав «Волгу» к центральным воротам загородной дачи депутата, Николай выбрался из салона и приступил к мойке транспорта. Этим процессом начинался каждый рабочий день и им же заканчивался. В этом плане Лавр был особенно придирчив, да и самому водителю не нравилось, когда его автомобиль находился не в идеальном состоянии.

В очередной раз сполоснув тряпку в ведре и отжав ее, Николай, закончив с верхней частью машины, присел на корточки и сосредоточил все свое внимание на переднем левом крыле.

— Привет, Коля, — бодро окликнул кто-то водителя со стороны дороги.

Николай обернулся и заметил приближающихся к даче Федечку и Ивана Кирсанова. Расплылся в добродушной бесхитростной улыбке.

— Мое почтение, — ответил он на приветствие Розгина.

Отпрыск Лаврикова, не задерживаясь больше возле служебного автомобиля отца, прошел в раскрытые ворота и направился к крыльцу. Но Иван немного задержался, оценивая точные и уверенные движения руки шофера, натирающего тряпкой крыло.

— Здравствуйте… — подал голос и Кирсанов, обращаясь к подчиненному Лавра.

— Привет. — Николай снова повернул голову. — А ты кто?

Его прямой и в то же время такой простой вопрос заставил почему-то Ивана на мгновение задуматься. Он мысленно прикидывал, как лучше ответить.

— Кирсанов-младший, — выдал он, наконец, с гордостью. — Иван Владимирович.

— Ни фига себе! — Николай театрально прищелкнул языком, подыгрывая пареньку. — Не из Романовых, случайно? К престолу отношения не имеешь?

— Не… — Кирсанов обезоруживающе улыбнулся, оценив юмор собеседника, но на всякий пожарный случай счел необходимым добавить: — Но вообще-то мама иногда называла меня принцем.

— А кто у тебя мама?

Водитель бросил тряпку в ведро и облокотился на раскрытую переднюю дверцу автомобиля. Коротко бросил взгляд на наручные часы и, определив, что время, остающееся до отъезда Федора Павловича на место службы, позволяет устроить ему небольшой перекур, выудил из кармана пачку сигарет. Щелчком большого пальца выбил одну и вставил ее себе в зубы. Вспыхнул озорной огонек компактной зажигалки. Николай задымил.

— Мама у меня… мама. — Все люди, с которыми Ивану пришлось столкнуться после его возвращения в родные пенаты, вызывали симпатию. Даже этот не в меру высокий коротко стриженный блондин с раскосыми глазами. Он смотрел на Кирсанова по-доброму и располагал к общению. — Говорят, она спит сейчас все время. Значит, мама — спящая принцесса.

Николай отрицательно покачал головой, выражая крайнее несогласие с последними словами мальчика. Клубы густого дыма вырвались у него изо рта и растаяли в воздухе.

— Если ты — принц, мама не может быть принцессой, — со знанием дела проинформировал Кирсанова водитель Лавра. — Она же старше по званию, правильно?

Иван внимательно вгляделся в лицо мужчины, но никакой насмешки заметить ему не удалось. Николай говорил вполне серьезно, без тени иронии. Будто речь шла о чем-то важном для него лично. Да и для всего человечества в целом.

— Конечно старше, — охотно согласился Кирсанов, признавая всю правоту приведенного довода. — Правильно… Тогда она — спящая королева, — резюмировал он.

— Это лучше, — кивнул Николай. — Все сходится.

— Да… Спящая королева — гораздо лучше…

Удовлетворенный состоявшейся беседой со своим новым знакомым, и в частности тем, что удалось выяснить в итоге касаемо его мамы, Иван бодро зашагал в сторону дачи, где уже сравнительно давно скрылся Федечка. Пулей взлетев на крыльцо и распахнув дверь, мальчик зашел внутрь.

Закипев и после этого отключившись, электрический чайник, водруженный на правый угол стола, громко щелкнул, нарушая установившуюся в кухне тишину. Клавдия неторопливо бросила в чашки чайные пакетики и залила их кипятком. Ароматный дым поднялся к потолку. Исполнив одну из своих обязанностей по дому, Розгина вновь переместилась к плите, продолжая над чем-то колдовать там. Поверх ситцевого халата она нацепила кухонный красный фартук с крупными ярко-желтыми подсолнухами. Волосы забраны назад в конский хвост.

Здесь же за столом расположились Лавр и Санчо. Федор Павлович уже облачился в выходной костюм стального оттенка, приготовившись сразу же после завтрака отправиться на работу. Однако он не мог отбыть с дачи без своего помощника. А Мошкин, как свидетельствовало из его одеяния, явно не торопился с выполнением своих обязанностей сопровождать босса повсюду. Избавившись от своей жеваной майки с вызывающей надписью, он до сих пор пребывал в нижнем белье, которым были семейные трусы. Торс Александра, если, конечно, так можно было охарактеризовать это огромное тело с вместительным пивным брюшком, ничем прикрыт не был. Проще говоря, он был голым.

Водрузив на огромный ломоть хлеба такой же внушающий уважение кусок бекона, Мошкин плотоядно облизнулся и распахнул рот. Зрелище было почище, чем на цирковой арене в момент выступления зубастых хищников. Половина приготовленного бутерброда мигом скрылась в недрах этого котлована, и Александр щелкнул зубами. Начался длительный и вдумчивый процесс пережевывания пищи.

Что касается господина Лаврикова, то его никак нельзя было назвать грешником в плане чревоугодия. Во всяком случае, он ел более культурно, не набрасываясь на пищу, как одичавший вождь племени тумба-юмба. Да и сами яства, потребляемые Федором Павловичем, не содержали большого количества калорий. Сегодня у депутата на завтрак была рисовая каша. Но не быстрого приготовления, аналогичная той, какой он питался в административной столовой, а производства Розгиной. Вид самозабвенно жующего Мошкина и оставшаяся половина бутерброда в его широкой руке заставили Лаврикова поморщиться и с отвращением отвернуться в другую сторону.

— Смотреть страшно, — сказал он, отправляя в рот очередную ложку каши. — Кусок холестерина.

Но смутить такой мелочью непробиваемого в вопросах питания Санчо оказалось не так-то просто. Он лишь на секунду прервал движения челюстями, сглотнул и пробубнил с набитым ртом:

— Отвернись. Я специальной добавкой его нейтрализую, сумасшедших денег стоит.

— Дешевле сало не жрать, — разумно заметил Лавриков.

Мошкин ничего не ответил. К первой половине бутерброда присоединилась и вторая, и места, для того чтобы двигать языком, во рту просто не осталось. А тем временем руки Александра уже проворно сооружали второй точно такой же бутерброд. Но вместо него на последнее изречение Федора Павловича откликнулась Клавдия. Прервав процесс приготовления завтрака для младшей части семьи, она обернулась лицом к депутату.

— Пусть кушает то, что организм требует, — оправдала она чрезмерное обжорство бойфренда.

— Да пусть… — примирительно согласился Лавр и, покончив с рисовой кашей, взял в руки чашку чая. Слегка отодвинулся от стола. — Ладно. Смех смехом, а как нам с делом Хомута быть? — переключился он на насущные проблемы. — За ним ведь крови — цистерны. Состав целый. И из-за такого на карачки становиться?

Лавриков лукавил даже перед самим собой. Дело было не в самом Хомуте, а в том, что ему, Лавру, придется на поклон к Кекшиеву идти. Хоть и были они сейчас с последним, можно сказать, на равных, но, как ни крути, в прошлом один из них был вором в законе, а другой горбатился в прокуратуре. То есть люди не просто из двух разных миров, а, можно сказать, враждующих кланов. Почище, чем Монтекки с Капулетти. Вот это и угнетало Федора Павловича больше всего.

— Общество поручило. — Санчо успешно прожевал-таки первый бутерброд и на второй уже набросился не столь стремительно. Откусывал меньшими порциями и запивал при этом чаем. — Тут уж…

— С какой стати? — прервал его словоизлияния Лавр. — Противно! Я перед обществом долгов не имею. Хоть бы его, Хомута, действительно пришибли в предвариловке. А то — становись на карачки!.. Перед кем? Ради кого?!

Лавриков так разволновался, что не заметил, как из растревоженной его нервными движениями чашки несколько капель чая упали на пол. К счастью, не обратила на это внимания и Клавдия. Федор Павлович искренне негодовал.

— Давай я попробую, — неожиданно предложил Александр. — Я — помощник, мне не западло. Завалюсь к прокурорскому, смету попрошу составить, ты утвердишь, оплатишь, я бабки отдам. — Он на время отложил бутерброд в сторону и шумно отхлебнул из чашки. — Ну и всех дел…

— Хорошо, если бы так… — выказал сомнения Лавр, не удовлетворившись столь простым и гениальным планом Мошкина.

— А чего тут хоровод разводить? — не унимался тот. — Так или иначе — все в определенную сумму упрется. Так было, есть и будет. С нее и начнем. Без парламентских зигзагов ваших и ля-ля…

Тема их разговора, связанного с личностью какого-то там Хомута и взятками бывшим сотрудникам прокуратуры, мало беспокоила Клавдию. У нее имелись более важные проблемы, решить которые следовало сию секунду. Подсев к столу, за которым завтракали мужчины, она бесцеремонно вырвала чашку из рук Александра и сделала приличный глоток.

— Мальчонку в больницу кому везти? — спросила она при этом, переводя взгляд с Санчо на Лаврикова и обратно. — Мне?

— У тебя ж магазин, Клава, — ответил Санчо.

— Потому и спрашиваю. У меня магазин, у вас — Дума. Что тут важней?

— Конечно магазин, — без тени сомнения заявил Мошкин.

Попробуй ей скажи, что торговля менее ценна, нежели политика. Огреет тряпкой по спине, и никакая депутатская неприкосновенность не поможет. Осознал это и Лавриков, а потому даже язвить на эту тему не стал.

— Мы сами отвезем этого юного джентльмена, — согласился он. — По пути. Заодно въеду, что там за ситуация…

— Тебе сто раз объясняли…

Ну что за женщина! Не к одному, так к другому придерется. Федор Павлович мысленно посочувствовал своему соратнику, но вслух по этому поводу ничего не сказал.

— Не надо мне объяснений, — терпеливо произнес он. — Я щупать привык. Кончики пальцев еще чуткие, все улавливают. — Он сделал еще несколько торопливых глотков чая и посмотрел на свои наручные часы. — Машина пришла?

Клавдия вновь покинула их общество, выяснив все интересующие ее аспекты дела, и возвратилась к плите. По ходу движения она выглянула в раскрытое окно и мазнула взглядом по подъездной дорожке.

— За воротами Коля, — сказала она, отвечая на последний повисший на некоторое время в воздухе вопрос Лаврикова. — Моет.

— Почему к столу не зовете?

Федор Павлович уже поднялся из-за стола и направился к выходу, но слова Розгиной заставили его задержаться. Он остановился по центру комнаты, замерев, как статуя командора.

— А то ты его не знаешь… — живо откликнулась женщина. — Свой термос, свой бутербродик в коробочке. Щепетильный сверх всякой меры.

Лавр воспринял ее слова с явной иронией.

— А прибавки вчера попросил твой щепетильный, — поддел он Розгину.

— Ну и прибавь парню, — подключился к диалогу Санчо. — У него зубы все неправильно растут. — Для убедительности он даже попытался продемонстрировать на своих собственных зубах, что такое неправильный рост, раздвигая их пальцами, но те не поддались на провокацию. — А починку зубов никакие прибавки не перекроют.

— Не учи. — Федор Павлович сменил изначальный курс следования и подошел к окну. Самолично удостоверился в присутствии на территории водителя и служебного автомобиля. — Сам знаю. Мальчишки где?

— Переодевают трусы мокрые после речки. — Розгина шагнула к лестнице, ведущей на второй этаж, и громко прокричала: — Ванечка, Федечка! Завтракать, быстро! Опаздывают все!..

Лавр задумчиво взирал на «Волгу», которую Николай уже протирал сухой тряпкой во избежание подтеков, но мысли его двигались совсем в ином направлении.

— Вот ведь… — сказал он себе под нос. — Как быстро они забывают свое горе. Уже на речке полощутся.

Розгина раскладывала приготовленную еду на тарелки. Санчо наблюдал за этим процессом, и у него неожиданно потекли слюнки. И это несмотря на то, что он минуту назад закончил трапезничать. Устыдившись собственной реакции, Александр со скрипом отодвинул стул, поднялся на ноги и тоже подошел к кухонному окну.

— Федь! — опять крикнула Клавдия, добавив в голос побольше строгости. — Скорей переодевайся, со мной поедешь, бухгалтерию доделывать! — Она вернула на плиту сковороду, вытерла руки тряпкой и после этого избавилась, наконец, от фартука с большими подсолнухами. — Ничего они не забывают, — ответила она Лавру, который и сам успел забыть, о чем только что сокрушался. — Это называется защитной реакцией. Ребенок как бы отгораживается от плохого.

— Почему тогда у меня мозги ни от чего не отгораживаются? — ворчливо произнес депутат, разминая пальцами выуженную из нагрудного кармана рубашки сигарету. — Все время думают, думают, и ни о чем хорошем, замечу. — Он заложил руки в карманы брюк и болезненно поморщился. — Закипят скоро.

Розгина сразу нашлась что ответить на эти жизненные сетования.

— Потому что ты старый. — Использованную уже посуду она сложила в раковину, но мыть пока не стала. Протерла стол тряпкой.

— Я старый? — Федор Павлович подскочил, как от звонкой пощечины.

Выходит, не только женщинам неприятны напоминания о возрасте. Никому не хочется чувствовать себя не в форме, особенно если этот факт соответствует действительности. Как говорится, правда глаза режет.

— Ну не я же, — решила окончательно добить депутата Розгина.

— Не ты, Клавонька… — тут же подхватил Мошкин.

Польстить любимой даме никогда не бывает лишним. Настанет момент, и эта, казалось бы, ничего не значащая фраза обязательно зачтется. С лучшей стороны, естественно.

Лавриков горько усмехнулся в усы. Сигарета, зажатая у него в зубах, до сих пор оставалась неприкуренной.

— Значит, прав Господь, говоривший: «Будьте как дети…» — философски заключил он этот бессмысленный спор с Розгиной.

Санчо и Клавдия удивленно уставились на него, но произнести что-либо в ответ так и не успели. Переодетые и аккуратно причесанные Федечка и Иван спустились с деревянной лестницы и перешагнули порог кухни.

— Я готов к поглощению пищи, — весело провозгласил Розгин и мигом оказался за столом перед дымящимся на тарелке блюдом.

— Доброе утро, господа… — Кирсанов на секунду замешкался на пороге.

Его слова вызвали легкое смятение в душах собравшихся. И в то же время каждый из взрослых людей подсознательно почувствовал, что этот милый и обходительный паренек стал неотъемлемой частью их жизни. Он теперь такой же полноправный член семьи, как и остальные. Во всяком случае — до тех пор, пока врачам не удастся вернуть к жизни его маму. Если удастся, конечно.

Утро сегодняшнего дня уже само по себе оказалось знаменательным для Андрея Семирядина. Он был трезв. То есть абсолютно. Наручные часы Андрея показывали половину девятого утра, а во рту еще не побывало ни грамма спиртного. Более того, он даже практически не был с похмелья, ибо накануне закончил поглощать алкоголь в районе обеда. Вот такая вот неприятная штука с ним приключилась. Но от осознания собственной трезвости Семирядин был мрачнее обычного.

С нахмуренными густыми бровями и поджатыми губами он пересек порог головного офиса «Империи» и неспешно прикрыл за собой дверь. Прошествовав вперед, Андрей небрежно бросил на ближайший край стола свой объемистый портфель, забитый рабочими документами.

Сидящую в кресле, которое при жизни всегда занимал Владимир Кирсанов, Ангелину он заметил не сразу. Госпожа Виннер вытянула ноги вперед, отчего большая часть ее тела, покоившаяся на «императорском троне», скрылась под столом. Определив присутствие женщины сначала по ее дыханию, Семирядин вздрогнул от неожиданности. В последнее время нервы и так у него были расшатаны до предела. А Ангелина обладала уникальной способностью во многом походить на бестелесное привидение.

— О… — Андрей судорожно сглотнул и постарался как можно быстрее взять себя в руки. — Примеряете креслице? Как оно вам?

Она не оценила его иронию. Состоявшийся накануне разговор с Хартманом настроил госпожу Виннер на совсем иной лад. Требовалось переходить к самым решительным и кардинальным действиям. Сегодня или никогда. Так уже решила сама Ангелина и с раннего утра успела связаться с Юрием Мякинцем, договорившись о совместных действиях. Но в их тесной компании имелся еще и этот тип с отечным лицом, но сегодня на удивление трезвый. Что ж, это, может, и к лучшему. Верная своему правилу, что дураки опасны и их не стоит злить сверх меры, Виннер собиралась предоставить Семирядину шанс проявить себя в действии. С этой целью она и прибыла в головной офис.

— Не подходит. — Ангелина пружинисто поднялась на ноги и уперлась кулаками в столешницу, склонившись вперед.

— И на том спасибо.

Семирядин остановился в двух шагах от Виннер и выудил сигареты. Неспешно прикурил, выпуская к потолку густые клубы дыма. Может, стоит нарушить данное самому себе слово и приложиться к заветной фляжке? Семирядин тут же отогнал эту навязчивую мысль.

— В конструкции не заложена компенсация нагрузок на позвоночник. — Ангелина обошла «командирское» кресло по периметру и слегка покачала невысокую спинку.

Андрей криво ухмыльнулся. Придвинул к себе пепельницу и, игнорируя какие-либо иные сидячие места, взгромоздился прямо на стол.

— Ну, наш брат и на табуреточке может… — отреагировал он на последнее высказывание сообщницы и тут же без паузы переключился на иные вопросы: — Вы здесь ночевали, что ли? — В голосе все тот же сарказм.

— Для ночевок есть более удобные места, — фыркнула Виннер и, следуя примеру собеседника, тоже прикурила сигарету. Отошла на свою излюбленную позицию возле окна, избрав в качестве пепельницы горшок с цветком. — Хотя я в принципе не люблю спать.

— А я, признаться, грешен. — Андрей сладко потянулся, забросив руки за голову, а фильтр тлеющей сигареты прикусив зубами. На лице его отразилась неподдельная мечтательность.

— Проснитесь, Андрей Матвеевич, — весьма грубо одернула его Ангелина.

— Так ведь уже…

— Незаметно… — Женщина энергично щелкнула ногтем указательного пальца, и столбик скопившегося пепла упал в цветочный горшок. — Кто там рядом с Кирсановыми? Нянька, домработница?

Пора было переходить к цели своего визита. Но не сразу, а постепенно. Такого, как Семирядин, и спугнуть недолго, а это в данный момент совершенно нежелательно. Со страху нагородит огород, потом разгребайся с новыми проблемами.

— Есть заноза одна. — Андрей Матвеевич болезненно поморщился. — И была давно. Елизавета Михайловна Голощапова, бывшая учительница-словесница, ныне — в прислугах.

Ангелина немного помолчала, как бы размышляя о чем-то, затем бодро встряхнула головой.

— Сегодня же найдите способ эту занозу извлечь, — сухо распорядилась она. — Посторонние люди рядом с мальчиком мешают. Потом — нотариус. — Вот теперь госпожа Виннер играла ва-банк. — Не знаю, сколько это будет стоить… Да и не важно… Оригинального завещания быть не должно. Вообще никакого завещания.

Семирядин спрыгнул со стола, бросил окурок в пепельницу и, вытянувшись в струнку настолько, насколько позволяла его тучная комплекция, шутливо отдал честь даме.

— Не должно, мой генералиссимус!

— Давайте без дешевой иронии, — пренебрежительно оборвала его Ангелина. Волокита с «Империей» уже настолько затягивалась, что с каждым потерянным днем все больше и больше грозила обернуться неминуемым крахом. В этом женщина полностью была согласна с господином Хартманом. — Время идет. Счетчик тикает. Мальчик должен ночевать дома. Тоже ваша забота. Как только он вернется — сразу позвоните мне на мобильный, — продолжала она инструктаж подельника. — Потом… Посмотрите в окно. Там стоит машина. Если она повиснет на хвосте — не пугайтесь. Это ваша охрана, помощь. Профессиональные исполнители. Вы понимаете?

Нехорошие предчувствия овладели Андреем. Неприятный холодок пробежал по спине. К нему приставили соглядатаев. Не охрану, как выразилась госпожа Виннер. Хомут для самого Семирядина. Он не стал подходить к окну и смотреть на машину сопровождения. Опасался, что эмоции выдадут его и Ангелина это заметит. Подобное уж совсем ни к чему. Если даже ты и испытываешь страх, постарайся хотя бы не показать его потенциальному неприятелю — слишком большое преимущество получит он в ином случае.

— Догадываюсь. — Андрей уронил голову на грудь.

— В случае чего — обращайтесь, требуйте, приказывайте, — решила подбодрить его Виннер, хотя сама прекрасно осознавала, что Юрием и его бригадой шибко не покомандуешь. В лучшем случае Мякинец пошлет куда подальше, в худшем — оторвет башку.

Однако Семирядин заметно приободрился. Нельзя сказать, что он поверил этой женщине, но в нем появилась надежда, что, может быть, не все еще так плохо и рано бить в набат.

— Такое мне великое доверие? — осклабился он.

— Почему нет?.. Тем более если приказ последует не ахти, они согласуют его… по инстанциям, — на всякий случай добавила она.

— Это все?

— Пока все. Можете идти.

Последние слова покоробили Андрея. Он уже давно не чувствовал себя, как рассчитывал поначалу, хозяином положения, но и совсем уже переходить в разряд подчиненных казалось крайне унизительным. Запинаясь, он невнятно пробормотал:

— Я бы хотел… Здесь…

Но госпожа Виннер жестко осадила его, пресекая попытку неповиновения на корню:

— Здесь вам делать нечего. Совсем нечего. Шевелите извилинами, Андрей. И шевелитесь сами. Я вам искренне советую. — Она уже пожалела, что была слишком ласковой сегодня с Семирядиным. Пора было в бочку меда добавить и ложку дегтя. — Кресло-то совсем ненадежное… — короткий кивок в нужном направлении.

Андрей конечно же прекрасно понял, на что она намекала. И подчинился. Забрав свой портфель, он молча двинулся к выходу.

— Стойте! — окликнула его Ангелина. — Вы забыли посмотреть на машину сопровождения, вам нужно знать, как она выглядит.

— Сядут на хвост — там и познакомимся… — буркнул Семирядин.

С этими словами он и вышел из головного офиса, в сердцах хлопнув дверью так, что косяк задрожал.

Глава 6

Переулок в центре Москвы, где располагалась контора нотариуса, был настолько запружен, что припарковать автомобиль было делом крайне хлопотным. Чтобы не терять драгоценных секунд, Андрей все с тем же пухлым портфелем под мышкой выбрался из салона, а его верный водитель Женя уже после этого аккуратно загнал джип в предельно узкий зазор между двумя соседними иномарками. Второй внедорожник, в котором располагались люди, призванные, по словам Ангелины Виннер, для охраны Семирядина и оказания ему всяческой посильной помощи, церемониться подобным образом не стал. Без всякого стеснения он въехал на пешеходный тротуар, заставив нескольких человек метнуться в разные стороны, как перепуганных воробьев, и там остановился. Из салона никто не вышел. Даже тонированные стекла не опустились.

Андрей покосился на своих провожатых крайне неодобрительно и решительным шагом направился к старому двухэтажному дому дореволюционной постройки с многочисленными табличками над парадным входом, среди которых значилась и интересующая непосредственно его: «НОТАРИУС». Семирядин толкнул дверь и вошел.

Много времени на поиски нужной конторы он не затратил. Она оказалась на первом этаже крайней слева. Пожилой нотариус Борис Юзефович Ваенбландт, гордящийся своими исконно израильскими корнями и в глубине души не оставляющий надежды рано или поздно податься на историческую родину, принял Семирядина радушно. Немедленно попросил секретаршу принести ему и его гостю по чашечке кофе и предложил Андрею Матвеевичу место в кресле напротив своего рабочего стола. Семирядин не заставил себя упрашивать дважды. Но располагался долго и обстоятельно, одновременно обдумывая, как лучше начать деликатный разговор. Ему требовалось настроиться, чтобы быть как можно более убедительным.

— Анечка, девочка, теперь сходи в «Горячий хлеб» и купи круассанов к обеду, — отдал дополнительное распоряжение Ваенбландт, когда поднос с двумя дымящимися чашками кофе был практически молниеносно доставлен его миловидной секретаршей и водружен на стол между собеседниками. — Если в коридоре уже появились люди, я освобожусь через пять минут и начну прием.

Семирядин, вольготно раскинувшись в кресле и забросив одну ногу на другую, любезно улыбнулся девушке.

— Спасибо за кофе, Анечка, — пропел он елейным голоском.

— Меня зовут Анна Валентиновна, — холодно поправила его секретарша Бориса Юзефовича.

— Виноват. — Андрей смешался, и это не было притворством. — Я запомню…

С женщинами у него никогда не ладились отношения. Даже в молодости, когда Андрей еще не выглядел столь оплывшим и отвратительным. Он и общаться-то нормально с представительницами слабого пола не умел. Но надежд на то, что сумеет все-таки когда-нибудь встретить в своей жизни ту единственную и неповторимую, которая способна будет побежать за ним на край света, он не терял.

Секретарша, сняв с вешалки изящную дамскую сумочку, вышла из кабинета, оставив мужчин наедине, и беззвучно закрыла за собой тяжелую металлическую дверь. Семирядин невольно проводил ее похотливым взглядом, но тут же взял себя в руки и вновь переключил внимание на сидящего за столом господина Ваенбландта. Нотариус же сосредоточенно изучил предложенную ему Андреем Матвеевичем визитную карточку и вопросительно нахмурился.

— Так чего вы хотите, господин… — Он поднял глаза на Андрея, но, уже успев запамятовать его фамилию, вновь заглянул в визитку. — Господин Семирядин? Чем я могу быть полезен?

Андрей с облегчением расплылся в самодовольной улыбке. Уж обломать этого старого и наверняка жадного еврея он сумеет без всякого труда. Раз плюнуть. И будет чем козырнуть перед Виннер. Дескать, вот, пожалуйста, посмотрите на результаты. И мы тут в России, мол, не пальцем деланные. Кое-что умеем. И умеем совсем неплохо. Качественно.

— Мне показалось, вы догадались, — безапелляционно заявил Семирядин. — Сверху стоит эмблема фирмы. — Он кивнул на визитку, зажатую в морщинистых пальцах Бориса Юзефовича. — Эта эмблема вам знакома?

— Вопрос некорректный, — спокойно произнес нотариус.

Несмотря на холодный и равнодушный тон собеседника, Андрей почувствовал еще большую уверенность в благополучном исходе переговоров. Даже не спросив разрешения, он закурил и заносчиво приподнял подбородок.

— С вашего позволения, я не буду корректным, — покровительственным тоном произнес Семирядин. — Так скорее получится. Дел еще, беготни — до фига и больше… Вы, Борис Юзефович, напрасно прикидываетесь, и я совершенно не понимаю, какая для вас в этом выгода. Вы отлично поняли, кто я и в каких служебных отношениях был с вашим клиентом Владимиром Кирсановым. И единственная вещь, которая меня интересует, — это его завещание.

В кабинете повисла напряженная пауза. Семирядин продолжал нагло ухмыляться, будучи абсолютно уверенным в собственном превосходстве, и время от времени пускал в потолок кольца дыма. Нотариус не спешил что-либо отвечать. Да, он узнал компаньона Кирсанова, ибо был знаком с ним заочно, по рассказам самого Владимира, своего непосредственного клиента, и, кстати, не слишком одобрял это партнерство. Но сейчас он не испытывал к Андрею Матвеевичу ничего, кроме интереса. Причем интереса холодного, циничного. Семирядин немного занервничал.

— Я говорю о завещании, — повторил он с нажимом, когда пауза показалась до неприличия затянутой. — Вы меня слышите, Борис Юзефович?

Ваенбландт кивнул.

— О завещании, сударь мой, я уполномочен говорить только с госпожой Кирсановой либо с ее личным юристом, — сухим, официальным тоном проинформировал он Андрея.

— А есть такой? — сразу насторожился тот.

— Этого я не знаю. — Борис Юзефович равнодушно пожал плечами. — Но пока никто не обратился ко мне в законном порядке.

— А если этого документа на самом деле не существует? — Семирядин не решился сразу прямо сказать о цели своего визита.

— То есть?

— Ну, допустим, у вас его затребуют, — приступил к разъяснительной работе Семирядин. — А вы разводите руками и объявляете: мол, ничем подобным не располагаю. Нет завещания. Да и не было. — При этом он лукаво подмигнул Ваенбландту правым глазом, как бы давая понять: мы-то с вами оба люди неглупые и отлично понимаем, о чем идет речь.

— Завещание есть, господин Семирядин, — тихо ответил нотариус.

— А тем, кто затребует, вы говорите — нет, — не отступал Андрей. — При желании все можно подскрести, и комар носа не подточит! Контора частная, своя рука — владыка… И одно это «нет» будет стоить…

Он не успел назвать какую-либо сумму, способную заинтересовать человека, в чьих руках к настоящему моменту находилось как то самое злосчастное завещание, так и будущее «Империи». А может, и будущее Андрея, кто знает. Ваенбландт поднялся из-за стола, но намного выше от этого не стал.

— Только за подобные разговоры я могу лишиться лицензии, — перебил он собеседника.

— Черт с ней, с лицензией. — Семирядин небрежно махнул рукой и совершил очередную глубокую затяжку. — Ну, сколько вам осталось практиковать, Борис Юзефович, дорогой? Ну, пять лет. Ну, максимум — десять. Ваше «нет» мы оценим в десятилетний заработок, сумму вы сможете определить сами, в пределах разумного, конечно. Деньги сможете получить хоть сегодня, — поспешно добавил он, полагая, что данное обстоятельство может оказаться для нотариуса решающим фактором. — После этого пакет отдадите мне. Причем интересы сына и жены Кирсанова будут соблюдены. Это я обещаю, гарантирую. Собственно, это в моих же интересах — соблюсти…

Борис Юзефович развернулся и, ни слова не сказав, двинулся к стоящему у стены сейфу. Набрал какой-то одному ему известный шифр и распахнул дверцу.

— Правильное решение, — одобрил его действия Семирядин не без внутреннего ликования. — Такое предложение можно получить раз в жизни, и отказываться было бы просто преступно…

— Извините, но я тоже не буду корректным, — не оборачиваясь, сказал Ваенбландт. — Так выйдет скорее…

Борис Юзефович развернулся к Семирядину в тот самый момент, когда Андрей потянулся вперед к стоящей на краю стола пепельнице, чтобы загасить в ней свой окурок. Вместо ожидаемого пакета в руках нотариуса блеснуло дуло револьвера. Черный смертоносный зрачок был направлен точно Семирядину в лоб. Андрей так и замер в нелепой позе, с вытянутой рукой и выпученными глазами. Дурацкая испуганная улыбочка застыла на его широкой физиономии. Уж чего-чего, а такого поворота событий он совершенно не ожидал.

— У меня есть право на хранение оружия, господин Семирядин. Специфика работы заставляет, — вежливо проинформировал Ваенбландт. — Убирайтесь отсюда… Пулю в лоб тоже, как правило, получают раз в жизни… Ну?.. — Нотариус демонстративно повел стволом в сторону двери. — Вставайте и уходите!..

— Сейчас… — Андрей судорожно сглотнул. — Коленки дрожат… — Секунду спустя он сумел-таки совладать со своими эмоциями и рывком поднялся на ноги. — Вы даже не ошибаетесь, папаша. Вы глупите непростительно. Ай-ай…

— Вали, сынок. И больше не появляйся!.. — Напоследок адвокат все-таки сбился с холодного, официального тона.

Выбора у Семирядина не было. Раздосадованный на самого себя и на дурацкую честность старого глупого еврея, он покинул это место словесных баталий в качестве побежденного. Злоба клокотала в нем и не могла найти выхода.

Оказавшись на улице, он поначалу двинулся не к своему автомобилю, а к припарковавшемуся на тротуаре джипу «сопровождения». Заметив приближение «подопечного», Мякинец, сидевший на переднем сиденье, плавно опустил боковое стекло. Семирядин склонился к окошку автомобиля и решительно посмотрел в глаза показавшемуся в нем типу с неприкуренной сигарой в зубах. Юрий просто жевал ее.

— Ангелина сказала, вы… — раздраженно начал Андрей, еще не успев отойти от глубочайшего шока, испытанного по милости так жестоко не оправдавшего надежд Ваенбландта, но Мякинец бесцеремонно перебил его:

— Да, все правильно. Это мы. — Он саркастически хмыкнул, вынимая изо рта сигару. — Судя по вашей кислой физиономии, нотариус оказался несговорчивым?

Андрей, подтверждая это предположение, мелко закивал, как китайский болванчик.

— И… И вдобавок вооруженным, — добавил он к резюме Мякинца. — Он — старый маразматик, точно! — Семирядин, распалившись, повысил голос.

Но Юрию были абсолютно безразличны эти мексиканские страсти.

— Имя, номер офиса… — только и произнес он, глядя куда-то в пустоту за спиной Семирядина.

Андрей понемногу приходил в чувство, избавляясь от животного страха и излишней нервозности. То ли оттого, что опасность миновала, то ли благодаря невозмутимости человека с сигарой, расположившегося на переднем сиденье черного джипа.

— Ваенбландт Борис Юзефович, — сообщил он. — Первый этаж, комната шесть…

Ни Семирядин, ни прикуривающий в данный момент сигару Мякинец не увидели, как в эту секунду из переулка вынырнула помощница нотариуса с пакетом булочек в руках. Увидев недавнего посетителя их конторы возле стоящего на тротуаре внедорожника, девушка остановилась, мгновенно приняла решение и вернулась обратно за угол. Отсюда ей было прекрасно видно то, что происходило у джипа, но сама секретарша оставалась незамеченной.

— Мы вернемся туда вместе?.. — удивленный молчанием Юрия, поинтересовался Семирядин.

— Зачем? — Тот только пожал плечами в ответ. — Гуляйте пока дальше. Эстафета принята.

Мякинец широко улыбнулся, пыхнул сигарным дымом Андрею Матвеевичу в лицо и коротко бросил кому-то внутри салона:

— Поехали отсюда…

Лицо Юрия скрылось за тонированным стеклом, и джип тут же скатился с тротуара на проезжую часть, лихо развернулся на сто восемьдесят градусов и умчался прочь. Семирядин витиевато выругался. Ничего себе охрана! Такими особо не покомандуешь. Хотя… что бы там ни говорила Ангелина Виннер, это, скорее всего, и не предусматривалось.

Андрей энергично взмахнул рукой, привлекая внимание своего водителя, и кореец, выехав со стоянки, подкатил к боссу. Семирядин юркнул в просторный кожаный салон. Здесь он чувствовал себя значительно увереннее. Особенно в обществе вооруженного Жени.

Джип выбрался из переулка, заставленного транспортом, на более широкий проезд и начал разгон вдоль широкого бульвара.

— Притормози-ка, — скомандовал неожиданно Семирядин.

Женя покосился на него в зеркальце заднего обзора.

— Нет здесь стоянки. Менты привяжутся.

— Останови, я сказал! — окрысился Андрей. — Вчера о ментах думать надо было, когда тетку с телефоном сотовым запирал, кретин!

Водитель, памятуя о своей непростительной ошибке, спорить больше не стал и покорно выполнил необходимый маневр. Джип прижался к бордюру. Семирядин выудил из кармана мобильный телефон, наморщил покатый лоб, припоминая номер абонента, и, вспомнив, тут же набрал его.

— Наташа?.. — грубо гаркнул он в трубку, дождавшись соединения. — Семирядин это. Вы что, ненаглядные мои, там себе думаете? Ты и твой муж-болван… А то! Ваня здесь, ясно? В Москве, разумеется. А вы, самые ближайшие родственники, не в курсе, что мальчишку уже взяла в оборот какая-то сомнительная компания во главе с вашей Лизой ненаглядной!.. Не знаю я, что кому положено, что не положено, но кинуть всех вас могут. Лично вас — не жалко. А вот Ваню с Ольгой — да… Не у меня, у мужа своего спроси! Существуют специальные государственные органы — опеки или защиты детства, не знаю, как они там именуются!.. И немедленно. Не жлобьтесь по своему обыкновению, суньте побольше, я сегодня же компенсирую. В отличие от вас мне судьба ребенка не безразлична!.. В больнице он будет, скорее всего. Начиная с десяти пропуск действителен… Все, увидимся…

Выпалив всю тираду практически на одном дыхании, Семирядин выключил телефон. Переполнявшая его злость по-прежнему никуда не делась. Наткнувшись взглядом на Женю, он снова взорвался, как триста тонн тротила.

— Чего ты стоишь? — заорал он на растерявшегося водителя.

— Команды не было.

— В больницу, — распорядился Андрей, но тут же передумал. — Нет, стой!.. Еще один звонок… — Он набрал новый номер. — Игорь Карпович? Здравствуйте, это Семирядин. Нет-нет, я ничего. Просто вы жаловались на нехватку персонала для постоянного ухода. Вот я и вспомнил: домработница Ольги наверняка согласится посидеть… Да хоть круглосуточно, она такая. Появится непременно. Зовут Елизавета Михайловна… Да, если вы ей предложите… Золотые руки и сердце, могу гарантировать…

Женя молча сидел, положив руки на баранку, и от души мечтал оставаться сегодня для босса незамеченным, ибо тот был явно не в духе.

— …Его тетя Лиза моей тете сказала: там пакет был с документами, — с серьезным выражением лица разглагольствовал Санчо, сидя на переднем сиденье служебной «Волги» рядом с водителем Николаем.

Лавриков и Кирсанов расположились сзади. Иван изо всех сил старался сидеть ровно, не откидываясь на спинку сиденья, ибо ему казалось, что так лучше слышны произносимые Мошкиным слова. Федору Павловичу безумно хотелось курить, но он не отваживался на такой поступок, учитывая, что в салоне находился двенадцатилетний мальчик. Даже невзирая на то, что в боковом окне с его стороны стекло было полностью опущено.

— Тети плодятся квадратно-гнездовым способом… — недовольно проворчал Лавр в ответ на новую информацию Александра. — И потом, Санчо, разговоры о документах придержи. Они не для детских ушей.

— Почему, прошу прощения?.. — тут же вклинился в их диалог Иван. Голос его был слегка обиженным. Никому не нравится, когда принижают его достоинства, основываясь исключительно на возрасте. — Я уже начал изучать курсы «Основы делопроизводства» и «Этика коммерческой деятельности».

Санчо умолк и в изумлении оглянулся через плечо. Ему показалось странным, что такие слова слетают с уст ребенка. Лавр тоже удивленно покосился на своего маленького соседа, но при этом по-доброму улыбнулся.

— Прямо-таки этика? — лукаво переспросил он.

— Да.

— А зачем она — этика? — продолжил бывший вор в законе. — В наших-то условиях… Тут, паренек, не до этики. — Лавр покачал головой. — Тут зубы надо целые иметь, чтоб кусаться, и кулаки крепкие.

Но Иван протестующе покачал головой. Он, естественно, не был знаком с темным прошлым Федора Павловича и готов был смело отстаивать собственную точку зрения.

— Позвольте с вами не согласиться, — спокойно вымолвил он. — Условия создают люди, сэр.

На этот раз не вытерпел даже Николай. Зеркала заднего обзора ему показалось недостаточно, и он развернул голову в сторону юнца.

— Вот дает пацан! — уважительно и даже с некоторой долей восхищения присвистнул он. — Это какая-то дворянская кровь в нем проснулась, точно… Я, как увидел, сразу почувствовал.

— Папа говорил — он крестьянский, — охотно поделился информацией касаемо своего генеалогического древа Кирсанов. — У нас только Лиза-домработница — из столбовых дворян Рязанской губернии.

— Не, я все равно чувствую… — продолжил развивать собственную мысль водитель, но его вовремя одернул Лавриков.

— Николай, ты лучше не чувствуй, а вперед смотри, — строго посоветовал подчиненному народный избранник. — Публика непохмеленная из загородных дворцов в столицу тянется после уик-энда.

— Не волнуйтесь, Федор Павлович. — Николай снова посмотрел на дорогу и тут же лихо подрезал одного медлительного частника, катившего по средней полосе движения на новенькой «девятке». — Все аккуратно… Публика, впрочем, действительно дикая, — все же согласился он. — К вам пока ехал — так по пути три аварии видел. В одном месте бензовоз опрокинулся. Чудом не полыхнуло.

Но мысли Лавра уже переключились на что-то другое. Он будто погрузился внутрь себя и машинально вставил в рот неприкуренную сигарету. Принялся методично перекатывать ее языком из одного уголка губ в другой и обратно.

— Не обязательно, чтоб полыхало, — рассеянно произнес он с отсутствующим остекленевшим взглядом. — Он и так в атмосфере разлит… Постоянно.

— Кто разлит, Лавруша? — не врубился в ход его мыслительного процесса Санчо.

— Бензин… — Лавриков выдержал паузу. — Бензин ведь делают из нефти, да? А нефть получается из дохлых мамонтов, правильно?

Мошкин усмехнулся:

— Тебя послушать — ни за что не скажешь, что за плечами семь классов тюремно-приходской…

— И получается, что мы ездим на дистилляте трупов, — продолжил свои умозаключения вслух депутат. — И дышим выхлопами древней смерти… А это не может не сказываться на людях, которые, как утверждает юный джентльмен, и создают условия… — сделал он неожиданный вывод.

— Во где спикер пропадает!.. — восхищенно отреагировал Александр на новую речь начальника и старого друга.

Кирсанов с непониманием покосился на Лавра и тут же смущенно потупился.

— Да нет, — пошел он на попятный. — Я не настаиваю…

— Нет, настаивай! — с твердостью в голосе произнес Федор Павлович, опуская ладонь на плечо мальчика. — Настаивай, Ваня! И создавай!

Но на лице Кирсанова в ответ на этот призыв появилась печаль. Он тяжело вздохнул.

— Без папы теперь что создашь?.. — почти шепотом произнес он. И тут в кармане его брюк запиликал мобильный телефон. — Извините… — Иван выудил трубку и приложил ее к уху. — Кирсанов-младший слушает… Да, теть Лиз! Мы едем уже, скоро будем. А вы там?.. Были у нее?

Упоминание о маме и о том, что у нее пока нет видимых ухудшений, приободрило паренька. Он снова расслабился и откинул все-таки голову на спинку кожаного сиденья, продолжая телефонное общение с Голощаповой.

— Я и думать ни секунды не буду, — моментально отреагировала Елизавета Михайловна на неожиданное предложение заведующего отделением. — И зарплаты никакой мне не надо.

Могла ли Голощапова рассчитывать на то, что в этой, прежде такой неприступной, клинике ей предложат место сиделки непосредственно в палате Ольги Кирсановой, с целью ежедневного ухода за ней? Конечно нет. Лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Лизе и в голову не могло прийти, что это ее назначение произошло с подачи Андрея Семирядина. Потому она сейчас чинно вышагивала по больничному коридору бок о бок с молодым симпатичным эскулапом. Игорь Карпович остановился возле одной из больничных палат, куда его вызвали пару минут назад по непосредственной служебной надобности, и долгим внимательным взглядом окинул рекомендованную ему Голощапову с головы до пят. Альтруисты были выше его прагматичного понимания. Денежный эквивалент — самый веский аргумент в любом деле.

— За сиделку платит не больница, а страховая компания, — проинформировал он эту странную даму, лицо которой сияло, как начищенная до блеска пятиалтынная монета, вот уже несколько минут без перерыва.

— От страховой тоже ничего не надо, — покачала головой Лиза.

На лице эскулапа отразилось секундное замешательство, а пальцы тем временем уже легли на ручку двери ближайшей палаты.

— Но здесь требуется хотя бы минимальная квалификация, — предупредил он.

— Доктор, у меня мать на руках умирала три года. — Елизавета Михайловна тут же ринулась на защиту своих профессиональных навыков. Она искренне опасалась, что заведующий отделением сейчас передумает и не разрешит ей ухаживать за Кирсановой. — Я прекрасно знаю, что такое пролежни, катетеры, смена белья…

Услышанных слов доктору показалось достаточно, и он вполне удовлетворенно кивнул, подтверждая свое окончательное согласие.

— Тогда начинайте прямо с сегодняшнего дня, — сказал он. — Я распоряжусь насчет питания…

— Большое спасибо. — Голощапова облегченно перевела дух.

Заведующий скрылся в палате, а Лиза, развернувшись, устремилась обратно по коридору. Она намеревалась вернуться в общество своей находящейся в коматозном состоянии хозяйки. На пути женщины обнаружилась стремянка, и она проворно обогнула ее с правой стороны. На стремянке, насвистывая что-то себе под нос, стоял молодой человек в комбинезоне и, казалось, был полностью поглощен своими обязанностями. Сменив только что лампу дневного света в потолочном плафоне, он вроде бы невзначай оценил удаляющуюся спину Голощаповой и самодовольно усмехнулся. Ему ли, находящемуся всего в нескольких шагах от той палаты, куда зашел Игорь Карпович, было не слышать разговора, состоявшегося между экономкой и молодым доктором.

Молодой человек неспешно спустился со стремянки. Рука его проворно нырнула в нагрудный карман спецкомбинезона и с удовольствием нащупала заветную сигару.

Елизавета Михайловна не обратила должного внимания на этого странного человека. Никогда прежде она не видела Юрия Мякинца и, соответственно, не могла знать его в лицо.

Солнечные лучи, пробивавшиеся в помещение сквозь окна первого этажа, переливались всевозможными цветами радуги, отсвечивая на кафельном полу клиники. Просторный светлый холл, где разместились супруги Кухарины в ожидании своих потенциальных жертв, выглядел немного пустынным. Возможно, этому способствовали высокие сводчатые потолки, а может быть, казавшийся заброшенным в это время года гардероб. Или столь плачевную ауру создавал мужчина лет пятидесяти из службы охраны, расположившийся за низеньким столиком возле двери? У него было хмурое мрачное лицо, будто он только что вернулся с чьих-то похорон, и самое неприятное заключалось в том, что это лицо с широкими густыми усами совершенно не сочеталось с защитной пятнистой формой стража местного порядка.

Что касается самих персон Натальи и Олега Кухариных, то их постные лица тоже вряд ли могли бы придать кому-то душевного оптимизма. Они весьма скромно притулились на коричневой деревянной лавке со спинкой, сиденье которой было отполировано до блеска седалищами многочисленных посетителей. Здесь же рядом с ними расположилась и еще одна особа в строгом брючном костюме цвета морской волны и с еще более строгим выражением лица. На вид этой даме было лет сорок или около того, но она уже сейчас поддерживала свою увядающую красоту при помощи обильного слоя косметики.

Вся троица сохраняла гробовое молчание до тех пор, пока тяжелая больничная дверь не открылась и не впустила в помещение господина Мошкина. Только тогда Наталья живо повернулась к своей строгой спутнице и страшным шепотом известила ее:

— Это они. Я узнала толстомордого.

— Да, он вламывался в квартиру… — тут же поддержал супругу Олег Борисович, делая особое ударение на слове «вламывался».

Санчо же в ответ только коротко мазнул скучающим взглядом по присутствующим и снова отворил тяжелую дверь. Придерживая ее за ручку, он позволил Лаврикову и молодому Кирсанову также попасть во внутренние покои клиники.

— Ванечка! — радостно прокричала Кухарина, мгновенно подхватываясь с места и бросаясь навстречу племяннику.

Кирсанов вздрогнул от неожиданности и развернулся к ней лицом. Увидеть здесь тетушку, которая к тому же начала громко шмыгать носом и раскрывать руки для пылких и страстных объятий, мальчик явно не ожидал. Не очень уверенно, без ярко выраженного энтузиазма он шагнул ей навстречу.

— Детка! — Наталья подхватила его на руки, но тут же, почувствовав боль в области поясницы и осознав, что перед ней отнюдь не грудной ребенок весом в три килограмма, поспешно вернула его на пол. — Почему же ты сразу не позвонил нам?

— Добрый день, тетя Наташа, — сдержанно ответил Кирсанов.

Кухарина с чувством прижала его к своему обширному бюсту и замерла в такой позе. Ни Лавр, ни Санчо не спешили вмешиваться в эту трогательную семейную сцену и молча созерцали ее со стороны. Зато поднятый женщиной шум в просторном холле заставил охранника выйти из состояния ступора. Он обеспокоенно выскочил из-за своего стола, как черт из табакерки, и в одно мгновение оказался рядом с этим странным коллективом.

— Так! Кто тут куда? — со знанием дела вопросил он, шевеля громадными усами.

— Иван Кирсанов к матери в реанимацию, — спокойно отреагировал на его суровый тон Лавриков.

Эстафету тут же подхватил деятельный Санчо — он стремительно сунул под нос охраннику специальную карточку.

— Да. Вот пропуск, — сказал он при этом.

Мужчина слегка отстранился, чтобы рассмотреть предлагаемый на его обозрение предмет, и удовлетворенно кивнул. Отошел на пару шагов назад и остановился возле лестницы.

— Пусть мальчик проходит, а вас попрошу подождать.

— Я не люблю сидеть в предбанниках… — недовольно проворчал Федор Павлович и выступил вперед. — Удостоверение депутата Государственной думы вас не устроит?

Вопреки всем разумным ожиданиям усатый охранник повел себя крайне странно. Он отрицательно помотал головой и заученной фразой ответил:

— Только с разрешения администрации.

Лавриков хмыкнул и положил руку на плечо стоящего рядом помощника.

— Санчо, позвони, пожалуйста, сразу в Минздрав, — сказал он с некоторой ленцой в голосе.

— Сделаем… — послушно вымолвил Мошкин, и в его руке тут же возник мобильный телефон. Толстые пальцы решительно забегали по мягким кнопкам.

Но соединиться с абонентом Александр не успел. По лестнице с чугунными перилами, ведущей на второй этаж, торопливо спустилась Голощапова.

— Иван! — призывно выкрикнула она, и Кирсанов, вырвавшись из объятий тетушки, куда с большей радостью подбежал к экономке. Лиза улыбнулась замершему с телефонной трубкой Мошкину. — Я провожу и выйду…

Голощапова спустилась до самой нижней ступеньки. Взяв Ваню за руку, она вместе с ним направилась вверх по лестнице и вскоре скрылась из вида. Не удовлетворенный ее обещанием вернуться, Санчо снова набрал все тот же заветный номер и в очередной раз убедился в том, что требуемая линия занята. В этот момент к нему и приблизилась строгая дама в костюме цвета морской волны и бесцеремонно перехватила его руку, не давая набрать номер в третий раз.

— Успеете позвонить, — сухо и официально произнесла она.

Санчо был потрясен до глубины души. С ним уже давно никто не обращался подобным образом. Никто из посторонних. Клава, разумеется, не в счет. Клава — родная. Ей можно. Мошкин пристально вгляделся в холодные глаза женщины.

— Мадам? — Он предпочитал до конца оставаться интеллигентным человеком и не хамить никому без существенной причины.

За спиной дамы уже появились, как по волшебству, супруги Кухарины и замерли по бокам, словно почетный караул.

— Не мадам, а старший инспектор отдела социального надзора, — отрапортовала женщина голосом, способным заморозить пламя.

— А я подумал — старший оперуполномоченный МУРа, — сказал Санчо.

— Юмор в подобной ситуации неуместен, — все так же сухо продолжила женщина-инспектор. — Я хочу знать, на каком основании из чужой квартиры вами в неизвестном направлении был увезен ребенок, к которому, как следует из заявления его родной тети, вы не имеете никакого отношения.

Мошкин даже растерялся под буравящими его взглядами инспекторши и супругов Кухариных. Интеллигентной беседы у него с дамой не получилось, и Александр напряженно размышлял над решением сложившейся дилеммы. То ли сразу послать эту тетку куда подальше, то ли попробовать переубедить ее. Но так или иначе, юридической подкованности у Санчо не было, а женщина, без сомнения, давила именно этим, прекрасно понимая, какая почва для нее наиболее благодатна. Мошкин беспомощно оглянулся на стоящего возле лестницы Федора Павловича.

— Лавр… — вполголоса окликнул он старого товарища. — Тут ля-ля начинается на канцелярском жаргоне, а я в таких условиях только матюгнуться по-русски могу.

Лавриков пожалел расстроившегося подручного.

— О, эти тети!.. — философски воскликнул он и воздел очи к потолку. Неторопливо приблизился к компании из четырех персон, в число которых входил и Александр, мгновенно определил на глаз, кто тут задает тон и, соответственно, играет роль первой скрипки, и обратился к женщине без всяких обиняков: — В чем дело, гражданочка?

— Давайте без уменьшительно-ласкательных суффиксов. — Дама тут же развернулась в его сторону, но интонации ее голоса нисколько не изменились.

Что ж, Лавр тоже умел так разговаривать, если возникала в этом прямая необходимость. Не хотите по-хорошему, что ж, давайте начнем общаться, как потенциальные враги, готовые уже в следующую секунду перегрызть друг другу глотки. Лавриков сунул руки в просторные карманы брюк и несколько раз качнулся на каблуках.

— Ну так в чем же дело, мадам? — под стать собеседнице поинтересовался он ледяным тоном. — Вы считаете, что напали на след банды старых гомосексуалистов-педофилов?

— Как вам не стыдно, мужчина, такие шутки себе позволять! — тут же поспешила вмешаться в дискуссию Наталья Кухарина. — Просто уму непостижимо! У мальчика — горе! А его хватают, завозят неизвестно куда! Какое вы право имеете рас…

Она воинственно выступила вперед из-за спины инспектора, но Федор Павлович даже не повернул головы в ее сторону. Стальной взгляд его все еще не отрывался от обильно снабженного косметикой лица строгой дамы.

— Цыц! — только и бросил он в ответ Кухариной.

Наталья мгновенно осеклась на полуслове и поспешно ретировалась на прежнее место. Она уже успела сильно пожалеть о своем желании взять на себя функции лидера, которым по жизни она, естественно, не являлась. Зато таковым считал себя ее муж. Подобное хамское поведение по отношению к его законной супруге глубоко оскорбило Олега Борисовича. Кровь бросилась ему в лицо. Кухарин сейчас выглядел как воплощение оскорбленной невинности и праведного гнева одновременно.

— Какое право вы имеете цыкать на мою супругу? — строго отчитал он Лаврикова, но выйти вперед все-таки побоялся. Слегка склонился к инспекторше и претенциозно заявил громким театральным шепотом, так, чтобы его слышали и все остальные: — Я ведь с самого начала говорил — нужно было взять с собой милиционеров!

— Не менее полуроты… — машинально отозвался Федор Павлович, но и этого нового собеседника особым вниманием не удостоил. — Ну? — призывно бросил он женщине-инспектору.

— Позвольте поинтересоваться — с кем же я, собственно, разговариваю? — Та будто только сейчас очнулась от гипнотического транса, вызванного взглядом бывшего криминального авторитета.

Лавр театрально оглянулся сначала через одно плечо, затем через другое, потом широко развел руками, как бы извиняясь перед дамой.

— Вроде со мной, — последовал логичный ответ. — Без суффиксов.

— С депутатом Государственной думы, как мне сообщали? — ехидно уточнила женщина и напористо потребовала: — Предъявите документ!

Ни один мускул не дрогнул на лице депутата. Неизвестно, какой именно реакции ожидала от него инспектор, но руки Федора Павловича по-прежнему оставались в карманах брюк и покидать их явно не собирались.

— Во-первых, согласно правилам элементарной вежливости, надо говорить «пожалуйста», — просветил он свою собеседницу. — Во-вторых — зачем?

— Я немедленно дам факс в думскую комиссию по этике о недопустимом поведении члена нижней палаты по отношению к представителю государственной социальной службы. А потом… — Дама выдержала внушительную паузу. — Потом действительно свяжусь с органами милиции.

В этот момент кто-то осторожно потянул Лаврикова за рукав, и Федор Павлович обернулся. Санчо сконфуженно переминался с ноги на ногу и имел вид уставшего ребенка, которому уже невыносимо было топтаться с родителями в бесконечной очереди за продуктами питания.

— Лавр, прости, что отвлекаю, — полушепотом сказал Мошкин. — В Минздрав-то звонить? А может, лучше сразу в МВД? — Он качнул головой в сторону строгой дамы в костюме. — Или откуда там эта комиссарша?..

— Я сказал — в здравоохранение… — небрежно отмахнулся от него Лавр. Сейчас он был занят важным делом и не хотел отвлекаться. Вновь переключив внимание на инспекторшу, депутат соизволил представиться: — Меня зовут Федор Павлович. Фамилия — Лавриков. А вас как?

— Не важно! — достаточно резко отрубила дама.

Лавриков не стал ни на чем настаивать. По большому счету ему было абсолютно все равно, как звали эту женщину и как следовало к ней обращаться.

— Так вот, госпожа Не важно… — невозмутимо продолжил он. — Почему же вы так взволнованы судьбой именно этого несчастного мальчика?

Женщина никак не отреагировала на его саркастический тон. Ей стало понятно, на что намекает стоящий перед ней неприятный во всех отношениях тип. Но ему не удастся сбить ее с толку, как бы он ни старался. Не на ту напал. Женщина уже десять лет находилась в системе, которую представляла в данный момент, и видела предостаточно разнообразных нахалов. И в разной их степени.

— Это моя служебная обязанность — вернуть домой ребенка, чей юридический статус в настоящее время не определен! — снова посыпала она канцелярским жаргоном.

Лавр наконец-то выудил руки из карманов брюк и на этот раз сложил их на груди. Резко подался вперед, словно хотел ударить женщину-инспектора головой в лоб. Последней невольно пришлось отшатнуться и даже сделать шаг назад. Это уже было похоже на разрешение вопроса не о правах ребенка, а о территориальной собственности.

— По моим данным, тысяч двадцать ребятишек по Москве бегают, которых есть куда вернуть, — сообщил Федор Павлович. — Как с их статусом быть? Или пусть бегают? «Момента» на всех хватит, правда?

— Какого еще момента? — Официозная дама все-таки растерялась.

Лавр почувствовал это и немедленно перешел в наступление.

— Клея. — Он сделал еще один шаг вперед, и вся троица противников снова синхронно отступила к двери. — Они его нюхают. Для глюков.

— Он издевается! — подсказала Наталья из-за спины инспектора.

— Цыц! — Реакция на супругов Кухариных у Лаврикова была прежней. Короткое, но емкое словцо и ни единого взгляда.

— У меня на руках — заявление, и я обязана… — не сдавалась дама в строгом костюме, но и на этот раз речь ее была грубо прервана.

— Я тоже заявляю, — сказал Федор Павлович.

— О чем?

— Что вам заплатили вот эти вот господа за такую невиданную оперативность и рвение, — медленно, с расстановкой произнес Лавр с ехидной усмешкой.

— А-а, так, значит, поворачиваете?..

Федор Павлович мог поспорить на что угодно и с кем угодно, что в эту самую минуту дама подпрыгнула на месте. Он видел это собственными глазами.

— Только не на ту вы напали! Под суд пойдете, Лавриков! За клевету! — Ледяное спокойствие и внешняя невозмутимость оставили ее. Женщина завелась не на шутку. — Будь вы хоть премьер-министром — пойдете!

— Премьер, возможно, и пойдет. — В отличие от нее Федор Павлович не утратил прежнего ледяного спокойствия. — И то — если очень захочет. А в моем неприкосновенном случае потребуется согласие палаты, которая почти в полном составе нынче на каникулах. Отдыхают коллеги… или с избирателями встречаются. — Он обезоруживающе улыбнулся при этом.

Грозной инспекторше крыть, что называется, было уже нечем. В полной беспомощности она повернулась к Лавру спиной и обратилась уже к Кухариным:

— Ждите племянника. Никуда его не отпускайте. Я поеду, срочно проконсультируюсь с нашим юристом и немедленно вернусь. Скорее всего — не одна!

— Только быстрее, будьте добры. — Наталья опасливо покосилась на Лаврикова. Тот немедленно скорчил зверскую рожу.

Нервно стуча каблуками по кафелю, дама стремительно покинула вестибюль. Кухарины вернулись на скамейку, которую занимали до прибытия племянника в нежелательной компании. Они активно демонстрировали Федору Павловичу свое твердое намерение дождаться здесь возвращения Кирсанова, как и советовала им инспектор. Лавр только усмехнулся в седые усы, наблюдая за их хмурыми лицами. После этого он развернулся в сторону Санчо, отошедшего к противоположной стене и продолжавшего бубнить что-то в компактную трубку мобильного телефона. Наконец он отключил связь.

— Ну, чего ты там? — окликнул его народный избранник. — Дозвонился?

Мошкин, переваливаясь на ходу, подошел к депутату Государственной думы.

— Здесь акустика — как в оперном театре, — недовольно проворчал он. — Я шепчу в трубку, вы орете… Сейчас местным перезвонят, за тобой спустятся, — проинформировал Мошкин Лавра.

Усатый охранник, все еще отиравшийся у нижних ступеней лестницы, слышал его последние слова и уже открыл было рот, собираясь произнести очередную заученную наизусть дежурную фразу, но Александр опередил его.

— Администрация спустится, папаша, — снисходительно разъяснил он дотошному церберу.

Глава 7

В накинутом на плечи белом халате Иван бодро вышагивал по длинному коридору вслед за Елизаветой Михайловной. Предвкушение того, что через каких-то пару мгновений он увидит маму, действовало на Кирсанова двойственно. Он и радовался предстоящей встрече, и немного страшился ее. Больничный халат, рассчитанный на взрослого человека, волочился за ним, словно шлейф королевской мантии.

Наконец идущая впереди Лиза остановилась, дождалась, когда Иван нагонит ее, и слегка придержала мальчика за плечо. Кивнула на ближайшую к себе дверь.

— Здесь. — Голощапова ободряюще улыбнулась воспитаннику. — Я как раз помогла ей умыться, привести себя в порядок… Иди.

Она слегка подтолкнула оробевшего Ивана. Внутреннее напряжение многократно усилилось. Однако, собравшись с духом, он решительно толкнул дверь и вошел в палату. Елизавета Михайловна осталась в коридоре.

Ольга Кирсанова лежала неподвижно на высокой кровати под раздвинутым пологом точно так же, как это было вчера, позавчера и во все предшествовавшие дни. Вроде бы ничего не изменилось. Но на этот раз находящаяся в коме женщина была аккуратно причесана, на лице был заметен тонкий слой макияжа. Рука, к которой тянулась трубочка с физраствором, предусмотрительно прикрыта. Ни к чему лишний раз травмировать психику двенадцатилетнего ребенка. Зато вторая свободная рука Ольги лежала поверх белоснежного покрывала. Окно в палате было зашторено, и единственным источником освещения являлся рассеянный луч, делавший черты женщины мягкими, а не до конца зажившие ссадины — почти незаметными.

Кирсанов в волочащемся по полу халате медленно и осторожно приблизился к матери. Слегка приоткрыв рот и не моргая, он поначалу неотрывно разглядывал ее, не в силах произнести первых слов. В голове его до сих пор не могло уложиться, что он будет разговаривать с мамой, а она с ним — нет.

— Привет, мама… — наконец смог прошептать мальчик. — Ты такая красивая… А я вернулся… Ты слышишь меня? Я прилетел. И буду тебе помогать… Ладно?..

Неожиданно, под влиянием какого-то внутреннего импульса, Иван опустился возле кровати на одно колено и осторожно коснулся губами неподвижной руки Ольги, запечатлев на ней мягкий поцелуй. Затем он просто уткнулся в нее лбом и остался стоять в такой позе, с трудом сдерживая слезы.

— Я очень люблю тебя, мамочка… — сказал он дрогнувшим голосом. — Пожалуйста… Проснись, а?..

Тем временем Голощапова покорно ждала Ивана с противоположной стороны двери в палату Кирсановой.

— Что-то он притих, — подала голос дежурная медсестра, расположившаяся за столом в коридоре.

Елизавета Михайловна обернулась.

— Пусть… — По губам скользнула грустная улыбка.

Неожиданный телефонный звонок прервал их наметившийся было диалог, и девушка проворно подхватила белоснежную трубку.

— Вторая реанимация… — проинформировала медсестра невидимого собеседника. Несколько секунд молча слушала. — Нет, такой не появлялся пока… Хорошо, не буду препятствовать… А она тут, да. — Она помолчала еще немного, а затем повесила трубку. Подняла зеленые круглые глаза на Голощапову. — Елизавета Михайловна, вас в отдел кадров зайти просят, что-то подписать надо.

— Обязательно сейчас? — Слова медсестры отвлекли экономку-сиделку от каких-то сокровенных размышлений. — С минуты на минуту ребенок выйдет…

— Не волнуйтесь, — улыбнулась девушка. — Я-то на месте… Сходите в кадры, там народ обидчивый. На лифте на четвертый этаж поднимайтесь, и сразу увидите, рядом с бухгалтерией…

Елизавета Михайловна раздумывала еще с минуту, прикидывая, как же ей все-таки следует поступить, затем молча кивнула в знак согласия и торопливо направилась к дверям лифта.

— Слушали бы свою попсу в другом месте!.. — неожиданно набросилась на Мошкина Наталья Кухарина. — А здесь больница все-таки, понимать надо!..

После того как Лавр в сопровождении представителя местной администрации поднялся наверх, Санчо некоторое время слонялся по просторному вестибюлю, меряя шагами безупречно чистый кафельный пол. Затем, заметив, что немолодой усатый охранник бросает на него поверх газеты крайне неодобрительные взгляды, а супруги Кухарины смотрят на него так, что удивительно, как это он до сих пор не испепелился, Мошкин, не найдя другого места, уселся на скамейку рядом с Натальей. Осторожно извлек из нагрудного кармана наушники-пуговки, пристроил их в ушах, щелкнул кнопкой прицепленного к поясу плеера и блаженно забылся.

Однако из-за гробовой тишины в вестибюле даже негромкое воспроизведение записи оказалось слышным для окружающих. И нервы Кухариной не выдержали. Вот только разобраться, что это была не попса, а классическая опера, она не сумела.

— Чего? — Мошкин недовольно выковырял из ушной раковины один наушник.

— Не дискотека тут, говорю! — Почувствовав, что Санчо не проявляет по отношению к ней видимой агрессии, Кухарина стремительно ринулась на него в атаку.

Мошкин выключил плеер, смотал шнур и аккуратно упрятал его в карман на прежнее место. Хмуро посмотрел на переносицу женщины. Александр где-то слышал, что подобный взгляд дает огромное преимущество в споре.

— Я на дискотеки не хожу, — спокойно произнес Санчо. — Вышел, к сожалению, из нежного возраста уже давно. И в молодости — никаких танцплощадок. Прыгал из окон и товарняков — это было.

— А теперь детей крадете? — не унималась Наталья.

Ее слова неожиданно сильно задели Александра. В самом деле, есть же такая вещь, как презумпция невиновности. Даже менты это понимают. Зато таким вот сварливым теткам это объяснять бесполезно. И ладно бы она действительно за ребенка переживала, а то ведь и ежу ясно — за деньги боится, что не ей достанутся…

— Ребята, я в мемуары пустился для примирения, а вы мне — по губам… — с укором бросил он им. — Интересно, когда посторонних рядом нет, вы вот так всю дорогу друг друга кушаете?

— Что мы кушаем — не ваше дело! — огрызнулся Олег Борисович.

Все это время он сидел молча и сосредоточенно грыз ногти на правой руке. Мысли, одолевавшие господина Кухарина, были далеки от оптимистических. То, как обошелся Лавриков с инспектором, а также это проникновение в клинику без специального пропуска по звонку в серьезные ведомства, мягко говоря, настораживало.

— Да, вы не кушаете, — с нескрываемым отвращением поморщился Александр. — Вы жрете… Не подавитесь только. Шейные позвонки плохо глотаются. — Санчо поднялся со скамейки и двинулся к выходу на улицу. Однако по пути он притормозил возле читающего газету охранника и привлек к себе его внимание. — Папаша! Появится депутат Верховной думы, в смысле Государственной, скажите, что я его в машине жду, на свежем воздухе. Уж очень здесь… ауру надышали отрицательную.

Он покосился на Кухариных и продолжил свое неспешное, почти величественное шествие к двери. У самого порога Мошкин услышал приглушенный голос Олега Борисовича:

— Хиромант.

Мошкин замер на месте. Рука, потянувшаяся к дверной ручке, зависла в воздухе, так и не сумев отыскать соответствующую опору. Медленно, как в покадровой съемке, Санчо развернулся на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к родственникам лежащей в коме Кирсановой. Обычно спокойные, ничего не выражающие маленькие глазки Александра недобро блеснули.

— За «херомана» на перо посадить могут, — сухо и деловито предупредил он. — Ты, индюшонок, со словами-то поосторожней. Не бросайся…

Кухарину сделалось не по себе и от этих слов, и от этого взгляда. Он даже инстинктивно подскочил, собираясь обратиться в бегство, но вовремя пришел в себя и обессиленно плюхнулся обратно на скамейку, провожая испуганным взглядом удаляющуюся спину грозного помощника депутата. Тот ни разу не обернулся, но Олегу Борисовичу от этого легче не стало.

— Скажите, пожалуйста, во вторую реанимацию как пройти? — вежливо обратился Лавриков к проходившей мимо него по коридору пожилой санитарке, бережно, словно слиток золота, несущей наполненную «утку».

Женщина остановилась, подняла глаза на седовласого посетителя в коротком белом халате и добродушно растолковала:

— Свернешь где лестница. Этажом выше.

Федор Павлович благодарно склонил голову и двинулся в заданном направлении. Неожиданно чуткий слух старого законника уловил торопливые шаги за спиной. Лавр напрягся, приготовившись в случае необходимости отразить атаку противника, но этого не потребовалось. Догнавший его полный мужчина с круглым отечным лицом и пухлыми выпирающими вперед губами спокойно зашагал рядом с Федором Павловичем, как будто они были старыми добрыми друзьями.

— Позвольте я вас провожу, господин Лавриков. — Семирядин — а это был он — подобострастно заглянул в глаза депутату.

Лавр не замедлил движения. Все так же размашисто вышагивая по коридору, он скосился на своего нежданного проводника. Мысленно отметил тот факт, что на мужчине не было даже халата. Андрей Матвеевич щеголял сегодня в синих джинсах и оранжевом пиджаке. Это в значительной мере компенсировало его непрезентабельную и серую от природы внешность, но выглядело уж как-то слишком аляписто.

— Проводите, спасибо… — не стал отказываться от его услуг Лавриков. — А откуда вы мою фамилию знаете?

Семирядин расплылся в улыбке, но против воли на его лице возникло некое глумливое выражение. Выудив из заднего кармана джинсов такой же синий носовой платок, Андрей промокнул им сначала лоб, затем морщинистую шею.

— Ну… — с явной долей уважения протянул он. — В свое время ее многие знали… Многие из сферы бизнеса, так сказать…

При этом он поганенько хихикнул, что заставило Федора Павловича сурово нахмуриться. За последнее время Семирядин успел навести справки о покровителях Голощаповой и Кирсанова-младшего. В том числе и о прежней деятельности Лавра. Одним словом, подсуетился товарищ.

— Не понял. — Федор Павлович остановился по центру коридора.

Андрей тут же, почувствовав, что ляпнул лишнее, сменил тональность. Отечная физиономия этого хронического алкоголика приняла смущенное выражение. Глаза Семирядина нервно забегали, плечи ссутулились, и вообще весь он, и так невысокий, стал как будто еще ниже ростом.

— Нет, просто я слышал, как звонили заведующему отделением, — с ходу поправился Семирядин. — И предупредили о вашем визите…

— Ну и что?

— Это для меня очень лестно, что семьей моего погибшего партнера Владимира Кирсанова занимается человек такого ранга… такой уважаемый человек… — Понемногу Андрей Матвеевич возвращал себе былую уверенность и ненавязчиво поворачивал ход завязавшегося с Лавром разговора в нужное ему русло. — Вы знакомы с Ольгой? Или с младшим Кирсановым?

— С младшим сегодня утром познакомился, — охотно ответил Лавриков.

Давно он ни с кем посторонним не разговаривал так по-доброму, но волчьи от природы инстинкты пока помалкивали, и Федор Павлович не чувствовал подвоха со стороны этого тучного и внешне неприятного господина.

— А я знаю его с момента рождения, — живо откликнулся Семирядин. — На моих глазах мальчик рос… — Рука бизнесмена проскользнула во внутренний карман ярко-оранжевого пиджака и привычным движением выудила оттуда визитную карточку. Андрей протянул ее собеседнику: — Возьмите на всякий случай…

Лавриков взял белый прямоугольничек скорее машинально, нежели осознанно. Ход мыслей депутата уже переключился в несколько иное русло.

— Тогда как же так получилось, что мальчику опасность грозила? — спросил он, пристально разглядывая Андрея Матвеевича.

— Опасность? — почти искренне изумился тот, испуганно вскинув кустистые брови. — Какая?

— Толком не знаю… Но близкие его сказали — грозила. И какая-то остервенелая инспекторша — якобы по детям — на меня накатила только что, вроде как я похититель, мошенник и чуть ли не педофил. — Неприятные воспоминания о минувшем часе покоробили Федора Павловича. — Такую к детям… да и вообще к людям на пушечный выстрел подпускать нельзя… Не вы, случайно, устроили мне такое приключение?

— Да нет, конечно. — Андрей энергично замотал лысеющей головой. — Это родня… Довольно противные люди. Жадные. И, кстати… — Он заговорщически понизил голос до шепота. — Чтоб с ними не сталкиваться больше, попросите мальчика пройти через центральный холл. Я его там подожду.

Собиравшийся уже было двинуться с места Лавр снова замер. Последние слова этого скользкого человека удивили и насторожили его. Он посмотрел сначала в лицо Андрея, затем перевел взгляд на зажатую в пальцах визитку и бегло ознакомился с ее текстом. Семирядин оставался предельно невозмутимым.

— Мальчика подождете? — уточнил Лавриков.

— Совершенно верно.

— А что дальше… Андрей Матвеевич?

Семирядин пожал плечами. Голос его звучал спокойно и уверенно, как никогда прежде. Андрей Матвеевич прекрасно понимал, чем может закончиться для него эта беседа с бывшим криминальным авторитетом, если последний заподозрит что-то неладное.

— Дальше надо бы свозить ребенка на могилу отца. Потом — завтра, скорее всего, — соберется руководство фирмы. Мы решим вопросы, связанные с финансовым обеспечением семьи. Сделать это желательно в присутствии Ивана.

— То есть вы хотите забрать его?

— Почему «забрать»? — картинно всплеснул руками Семирядин. Он изобразил вполне искреннее изумление по поводу такой неадекватной, по его мнению, постановки вопроса. — Мальчика отвезут домой. Раз вы говорите, что он в опасности, я приставлю к нему охрану — самых надежных, проверенных людей. В плане бытовом тоже никаких проблем не будет — у него есть няня, домработница, она к нему как к родному относится, замечательная женщина.

В глазах Федора Павловича, к огромной радости Семирядина, отразилось некоторое замешательство. Он озадаченно поскреб в затылке, чуть сощурил глаза и прикусил нижнюю губу.

— Не знаю… — пробормотал он.

— Кого? Домработницу? — немедленно вклинился в паузу Андрей.

— Про домработницу как раз наслышан, — усмехнулся Лавриков. Он не был склонен доверять этому незнакомцу, но подвоха до сих пор не почувствовал. — Вас не знаю, господин деловой партнер.

— Да и чего ж тут знать, Федор Павлович? — ринулся в новую атаку Семирядин, желая удержать инициативу в своих руках. — Кто-то немножко перепаниковал, чуток дезинформировал… Думаю, вы человек крайне занятой и постоянно в роли няньки выступать в любом случае не сможете, — привел он очередной неоспоримый аргумент. — Свои дела, наверное, есть.

— Свои-то дела есть… — все так же отрешенно отреагировал Федор Павлович.

Задумчивое состояние Лавра было прервано телефонным звонком. Оба собеседника потянулись к своим карманам за мобильниками. Мелодии их были схожими. Но сигнал подавал аппарат Семирядина. Андрей приложил трубку к уху.

— Слушаю… — Он весь подобрался, коротко зыркнул на Лавра и сладко-сладко заворковал: — Да, мамочка, я тебя слушаю внимательно… Хорошо. Молочные продукты будем доставлять тебе из диетического магазина. Не волнуйся, я сам проконтролирую… Целую, пока… — Он отключился и убрал телефон обратно в карман. — Связь поколений, да… — меланхолично произнес Андрей. — Как одна семья. И Иван мне не чужой. Можете быть абсолютно спокойны за него.

Лавриков устало растер виски кончиками пальцев. Вздохнул:

— Удерживать мальчика я действительно не вправе, наверное… — Решение было принято. Но не произнести веского предупредительного слова в адрес партнера покойного Кирсанова он тоже не мог. — Только смотрите… Предупреждаю вас, господин Семирядин. На ваших надежных людей всегда могут найтись другие надежные… И не дай бог что случится… отвечать придется вам. Передо мной в первую очередь.

Он развернулся в сторону лестницы и зашагал прочь.

— Да что там может случиться? — беспечным тоном бросил ему в спину Семирядин.

— Ну… — Федор Павлович обернулся. — Я думаю, вы все прекрасно поняли. Очень рискованно из меня лоха делать. В дураках кинутых ходить не люблю.

— А кто любит?.. — философски заметил Андрей Матвеевич. — А чтобы вас успокоить, могу только повториться. Ребенку обеспечат самую надежную опеку, создадут самые лучшие условия… Был, я признаю, момент неразберихи, путаницы какой-то, смятения даже. И за ваше участие, помощь в этот момент — искреннее спасибо.

Семирядин вновь догнал Лавра и вместе с ним поднялся на следующий этаж.

— Сюда вам… — Он любезно указал Федору Павловичу на дверь в палату Кирсановой, возле которой за столом расположилась дежурная медсестра. — Машина, значит, будет у главного подъезда. Всего доброго.

Андрей развернулся, собираясь покинуть Лавра, так как очень опасался быть невзначай замеченным Елизаветой Михайловной, которая, как он знал, крутилась где-то неподалеку, но депутат задержал его еще на мгновение, ухватив за руку чуть выше локтя.

— Надеюсь, все и вправду будет по-честному, — жестко произнес Лавриков. — До свидания. Понадобитесь — я вас разыщу в два счета.

— Не сомневаюсь.

Лавр отпустил его, и Семирядин заторопился обратно вниз по лестнице. Федор Павлович проводил его взглядом, размышляя о том, что же не понравилось ему в этом разговоре, и направился к посту медсестры.

— Товарищ, вы куда? — Девушка поднялась со стула при его приближении.

— Здравствуйте. — Лавриков лучезарно ей улыбнулся. — Вам должны были позвонить…

— К Кирсановой? — уточнила медсестра.

— Да, за мальчиком.

— Сейчас позову.

Но Лавр решительно преградил ей дорогу. Пустив в ход все свое природное обаяние и еще не слишком основательно забытую способность обольщения, депутат заглянул в зеленые глаза симпатичной молодой особы. Его левая рука при этом мягко сжала правую кисть дежурной медсестры.

— Можно я сам, девушка? — попросил он.

Она колебалась недолго. Да и разве можно было устоять против такого мужчины, пусть и немолодого?

— Только на минутку. — Медсестра смущенно потупилась. — Здесь все-таки реанимация, а не ВДНХ…

Лавр, вежливым кивком поблагодарив девушку, двинулся к палате. Его желание самостоятельно забрать паренька обуславливалось тем, что Федор Павлович рассчитывал взглянуть на его мать. Пусть даже краешком глаза. Он и сам не смог бы толком объяснить, зачем ему это было нужно, но душевным порывам, как известно, сопротивляться бесполезно. Да и грешно в некоторой степени.

Лавриков приоткрыл дверь и заглянул в палату. Услышав скрип, Кирсанов поднялся с колен, частично задернул полог у кровати, чем, сам того не подозревая, лишил Федора Павловича тайной надежды, и обернулся.

— Пора, Ваня, — прошептал Лавр.

— Иду… — Иван быстро и незаметно смахнул рукавом проступившие таки у него на глазах слезы и неторопливо двинулся навстречу своему покровителю. Но уже буквально через пару шагов мальчик остановился. — А вы не хотите познакомиться с моей мамой?

Предложение было крайне неожиданным, но отвечало тем самым душевным порывам Лавра, о которых уже упоминалось выше. Федор Павлович ужасно растерялся и принялся зачем-то теребить свои седые усы.

— Познакомиться?.. — неловко брякнул он. — Как-то это… — Но соблазн был слишком велик. Кирсанова лежала в каких-то нескольких шагах. Проделать их и… — Впрочем, да. Конечно…

Кирсанов отошел в сторону, пропуская Лаврикова вперед. Тот со сконфуженной физиономией как-то нелепо и едва ли не бочком приблизился. Дрожащая рука Федора Павловича вытянулась вперед и торопливо отдернула полог. Понимая, что выглядит очень неестественно в глазах наблюдавшего за ним Кирсанова, Лавр решил для себя, что взглянет на неподвижное тело женщины и сразу отступит назад. Вроде и просьбу Ивана выполнит, и…

Взгляд бывшего криминального авторитета сфокусировался на Ольге. Вопреки заранее продуманному плану, он не просто задержался возле больничной кровати. Лавриков замер, окаменел, утратил всякую ориентацию во времени и пространстве. Федор Павлович не мог, да и не хотел отвести взгляд от Ольги Кирсановой. Выражение его лица постепенно менялось. На нем отразилась целая гамма чувств — от удивления до какого-то совсем мальчишеского восхищения. В прежде тусклых глазах Лаврикова вдруг появились азартные огоньки, которые с каждым мгновением разгорались все больше и больше.

— Правда она у меня красивая? — подал голос Кирсанов из-за спины депутата.

Но Лавр не слышал его вопроса. Он не обернулся даже тогда, когда в палату вошла медсестра.

— Товарищ… — строго окликнула его девушка.

Федор Павлович вздрогнул, возвращаясь в реальность. Растерянно обернулся:

— Что?

— Я просила — на одну минуту! — Медсестра громко выражала свое крайнее неудовольствие происходящим. — Вы без маски, без бахил!

— Тише, будьте добры, — одернул он медицинского работника, но от кровати Кирсановой все-таки отошел. — Здесь… женщина спит.

— Это не сон. — Девушка понизила голос. — К сожалению, это кома.

— Кома?.. — Лавриков чувствовал какую-то растерянность, будто его застали за неприличным занятием, и он никак не мог отделаться от стыда. — Да, правильно, мне говорили…

— А я ведь вас просила! Смотрю — человек интеллигентный, должен понимать… — Медсестра покачала головой. — Нельзя же так!

— Вы правы. — На прощание Федор Павлович еще раз посмотрел на Ольгу, потом заставил себя отвернуться и двинулся к выходу. — Так нельзя… Идем, Ваня… — Он твердо взял мальчика за руку и примирительным тоном поинтересовался у строгой медсестры: — Только подскажите, как добраться до главного холла?

— Ближайший выход через шестой подъезд, — проинформировала она.

Лавр несогласно покачал головой:

— Через шестой не получится. Там засада…

Девушка удивленно моргнула.

Воспользовавшись детальными инструкциями дежурной медсестры, которая вникла в суть проблемы благодаря вновь пущенному в ход обаянию Лавра, Ваня Кирсанов и его старший товарищ оказались в стеклянной пристройке клиники. Именно это и был главный выход. Таким образом им удалось избежать нежелательного столкновения с Олегом и Натальей Кухариными. Справа располагалась справочная, слева такой же пустующий, как и в том холле, через который они прибыли в клинику, гардероб и какой-то киоск, торгующий, судя по всему, желтой прессой.

— Ты хочешь побывать… — Федор Павлович на мгновение запнулся. — Ну, там, где отца твоего похоронили?

Иван задумался, но почти сразу согласно кивнул.

— Наверно… — Мальчик грустно улыбнулся при этом. — Вместо папы мне покажут кусок земли на кладбище?

— Да…

— Как-то… смешно. — Он не сумел подобрать более соответствующего слова.

— Смешно?.. — переспросил Лавр. — Ты пока не научился понимать смерть.

Они остановились возле парадной двери и теперь смотрели в глаза друг другу. На душе у Кирсанова было муторно, да и Лавриков, честно говоря, чувствовал себя не лучше. И не потому, что через секунду им предстояло расстаться, а они успели привязаться друг к другу. Нет. Просто и тот и другой до сих пор находились под впечатлением после посещения Ольги Кирсановой. Чувства мальчика по отношению к родной матери, находящейся на грани между жизнью и смертью, были вполне понятны, а вот что происходило с Федором Павловичем — тот и сам себе не мог этого объяснить.

Кирсанов удивленно вскинул брови, не совсем понимая, что имеет в виду собеседник.

— Такому надо учиться? — не поверил он.

— Конечно, — абсолютно серьезно заявил умудренный жизнью Лавриков. — Это целая наука. Или искусство.

— Что?

— Уметь терять…

Федор Павлович почувствовал себя немного неуютно под пристальным, изучающим взглядом Ивана. Он поспешно прочистил горло и выудил из кармана пачку сигарет. Только сейчас депутат Государственной думы вспомнил, что давно не отравлял собственный организм. Требовалось срочно исправить это упущение.

— Тебя отвезут сейчас, — сказал он Кирсанову, собираясь закурить. В руке уже появилась крохотная зажигалка, выполненная под дерево.

— Не вы? — Иван был обескуражен.

— Нет. — Лавр отрицательно покачал головой и, как бы оправдываясь перед парнишкой, добавил: — Мне на работу давно пора.

— А кто отвезет?

— Андрей… — Федор Павлович наморщил лоб, припоминая отчество встреченного им в больничном коридоре человека. Хотел даже было порыться в карманах в поисках визитки. — Как его?

— Андрей Матвеевич? — услужливо подсказал Кирсанов.

— Совершенно верно, партнер твоего отца. — Лавриков улыбнулся и бросил короткий взгляд через стеклянную дверь на улицу, где, как он и обещал, должен был дожидаться Ивана Семирядин. — Он ничего человек?

— Нормальный дядька, — без особого энтузиазма подтвердил мальчик. — Веселый. Только Лиза на него почему-то сердится… — Он выдержал небольшую паузу. — Вы собираетесь избавиться от меня, да?

— Ну здрасте! — засмеялся Лавриков. — Так джентльмены вопрос не ставят. Я не имею права удерживать тебя, Иван.

Скрыть внутреннюю неловкость и затаенное чувство вины удалось не очень удачно. Наверное, почувствовал это и Кирсанов.

— А если я хочу… чтобы меня удерживали?

— Утрясешь всякие там дела-делишки свои и — милости просим, — гостеприимно откликнулся Федор Павлович. — В любой час дня и ночи. А уж если увидишь — что-то плохое получается — у тебя есть целая орава друзей. Только свистни. — Лавр намеренно говорил шутливым, веселым тоном, надеясь приободрить немного раскисшего паренька. — Да я и сам узнаю и первым прибегу.

Иван ничего не ответил. Насупившись, он опустил голову и уставился мрачным взглядом на собственные кроссовки.

— Эй! — Лавр дружески ткнул его кулаком в плечо. — Ты обиделся на меня?

— Нет. — Кирсанов поднял глаза. — Как я могу обижаться?

— Тогда — вперед. — Депутат снова растянул губы в дружественной улыбке. — Видишь, за стеклом фрукт маячит?

Они оба перевели взоры на улицу. Покинув салон автомобиля, Семирядин и в самом деле нетерпеливо расхаживал по тротуару. Он тоже видел за стеклом очертания Лавра и Вани, но торопить их не осмеливался.

— Фрукт — дядя Андрей, — сказал Кирсанов и двинулся к выходу.

— Рад был познакомиться с тобой… — произнес ему в спину Лавриков. — И с твоей мамой. Она очень красивая. Как принцесса. Спящая.

— Спящая королева, — машинально поправил Иван, не оборачиваясь.

— Пусть будет так, — не стал спорить Федор Павлович.

Иван вышел на улицу. Лавр щелкнул зажигалкой и прикурил. Кроме него, в холле никого не было, а следовательно, никто и не сделал ему замечания. Благодатный табачный дым, истосковавшись по своей желанной обители, стремительно ворвался в легкие.

— Королева… — повторил Федор Павлович последние слова мальчика. — Ну надо же! И — как нельзя более кстати… Всю жизнь без королев обходились, и — нате! Получите с улыбкой наваждение!..

Смятение в душе недавнего народного избранника только усиливалось.

— Во всем мире взрослых людей самым надежным твоим защитником, Ваня, теперь буду я, — дружески приобняв мальчика за плечи, вещал Семирядин с улыбкой.

Встретив Кирсанова возле центрального входа клиники, куда паренька доставил верный своему слову Лавриков, Андрей радушно обнял его, как соскучившийся после долгой разлуки любящий дядюшка, и повел к машине. Джип Семирядина находился на некотором отдалении от крыльца. Бизнесмен продолжал страховать себя от нежелательных встреч с нежелательными людьми. К таковым он относил и Голощапову, и супругов Кухариных, и Александра Мошкина, хоть последний еще и не имел возможности лицезреть Андрея Матвеевича. По той же самой причине в салоне внедорожника помимо привычного в таких случаях корейца Жени, восседавшего на водительском месте, находился плечистый крепкий парень из службы безопасности «Империи». Семирядин долго колебался в выборе кандидатуры секьюрити для своей личной охраны, но в итоге остановился все же на этом типе по имени Владислав.

— А я с Федечкой подружился, — поддержал беседу с мужчиной Кирсанов, покорно следуя за Андреем Матвеевичем к машине.

Семирядин опешил. Он резко остановился, как парализованный, и с неподдельным изумлением уставился на мальчугана. Сигарета, зажатая меж его толстых губ, картинно свесилась вниз, и столбик пепла плюхнулся Андрею на ботинок.

— С Федечкой? — переспросил он. — Ты так Федора Павловича называешь?

— Не. — Кирсанов от души рассмеялся, наслаждаясь произведенным на взрослого мужчину впечатлением. — Федечка — его сын. А Федора Павловича все называют Лавр.

— Но его сын — не взрослый.

— Взрослый, — выразил свое несогласие Кирсанов. — Он студент.

— Хорошо. Дружи, — милостиво разрешил ему Андрей Матвеевич. В настоящий момент, когда они с Иваном все ближе и ближе подходили к заветному джипу, а никакого преследования пока не было видно, партнер покойного Кирсанова приобретал благодушное расположение духа. — Только без уходов из дому, пожалуйста. Без этих дурацких побегов. То есть я всегда должен знать, где ты.

— Почему?

Ответ на этот вопрос у Семирядина был заготовлен заранее. Он даже был рад, что Иван его задал. Появлялась реальная возможность сразу расставить все точки над «i».

— Я за тебя отвечаю, вот почему, — серьезно произнес Андрей.

Но общение со смышленым не по годам пареньком оказалось не таким уж простым, как мог представить себе Семирядин.

— Перед кем вы отвечаете, дядя Андрей?

Тот усмехнулся, вынул изо рта сигарету и бросил ее под ноги. Притаптывать тлеющий окурок не стал. Рука с удовольствием нащупала в наличии под оранжевым пиджаком заветную флягу со спиртным. Уж сегодня-то точно Андрей позволит себе расслабиться и отметить удачное завершение пусть даже одной из операций.

— Хотя бы перед самим собой, — ответил он. — Перед памятью о твоем отце… — До джипа оставалось не больше метра. — Ты поедешь с охраной. Вот машина. Смотри — настоящий джип.

Иван остановился, осматривая внедорожник. Благодаря тому, что все четыре стекла автомобиля были опущены, он также прекрасно видел расположившихся в салоне двух мужчин. Охранника и шофера. Те тоже разглядывали Кирсанова со своих мест.

— Без вас? — спросил мальчик «своего заботливого дядюшку».

— Сегодня, к сожалению, без меня.

Кирсанов не стал противиться.

— Тогда скажите им, пусть остановятся у банкомата. Мне нужны наличные деньги.

— Зачем тебе деньги? — насторожился Семирядин.

— Деньги мне нужны, чтобы купить цветы.

Объяснение выглядело вполне логичным, но любой выход за рамки заранее продуманного плана приравнивался мнительным Андреем к катастрофе. Зачем лишний раз рисковать неизвестно ради чего.

— Они купят. — Андрей мотнул головой в сторону обитателей джипа.

Но в этом вопросе Кирсанов, что называется, уперся и решил отстаивать собственную точку зрения до победного конца. Голос мальчика звучал жестко и уверенно. Прежде Семирядину не приходилось слышать из уст Ивана ничего подобного.

— Нет, — произнес достойный своего покойного родителя Иван. — Цветы должен купить я сам.

— О, — усмехнулся Семирядин. — Как ты говорить научился…

— Как?

— Решительно. Как… хозяин. — Андрей старательно скрывал свои истинные чувства, опасаясь вызвать встречные подозрения Кирсанова-младшего. — А давно ли гонял игрушечные паровозики у наших с отцом ног, когда мы придумывали первые финансовые схемы?..

— Дядя Андрей…

— Что, Ванечка?

— Теперь я… — Пауза в словах Ивана длилась одно мгновение, но он намеренно акцентировал на ней внимание собеседника. — Я — не у ваших ног. Правда ведь?

Их взгляды встретились, и Семирядин неожиданно для самого себя первым отвел глаза в сторону. Ситуация была щекотливой. Положение спас появившийся из недр внедорожника парень-охранник. Заметив какое-то замешательство в компании босса и маленького мальчика, он шагнул на тротуар и молча распахнул заднюю дверцу автомобиля. Андрей переключил свое внимание на секьюрити.

— Ребята, тормозните у первого же банкомата. — При этом он ненавязчиво подтолкнул Кирсанова к джипу и нервно обернулся через плечо: — И не спорьте с мальчиком. Хозяин — он.

— Само собой…

Глава 8

Гнетущая тишина салона нарушалась лишь мерным посапыванием Мошкина. Вот уже на протяжении нескольких кварталов никто из присутствующих в автомобиле не нарушал этого устоявшегося молчания. Александр успел доходчиво объяснить депутату его ошибку. Возмущение Санчо, когда он узнал о том, что Лавр добровольно, без всякого принуждения, передал Кирсанова в руки Семирядина, не имело границ. Мужчины поссорились. Теперь каждый замкнулся в себе, оставшись наедине со своими мыслями. Да и о чем тут было разговаривать? Федор Павлович и сам уже корил себя за содеянное. Еще больше он досадовал на хитрого Андрея Матвеевича, визитку которого в настоящий момент и крутил в руках. Проворные, как у фокусника, пальцы теребили белый прямоугольничек. С другой стороны, Лавриков осознавал, что у него нет объективных причин для нападок на Семирядина. До тех пор пока мальчику не причинен вред, ситуацию можно было контролировать. Вопрос в том — как.

Время от времени Мошкин чуть поворачивал голову назад, как бы оценивая душевное состояние босса, а затем снова начинал смотреть в окно. Наконец помощник депутата не выдержал.

— Прости дураку, что нарушаю ход великих дум, но… — Санчо откашлялся в кулак. — Мог бы и посоветоваться, прежде чем мальчишку отдавать неизвестно кому.

Признавать допущенную ошибку вслух и тем самым ставить себя в глупое положение Лавриков не собирался. Одно дело — думать об этом и заниматься самоедством наедине с самим собой, и совсем другое — произносить себе приговор при свидетелях. Федор Павлович демонстративно отвернулся к окну и выпустил на улицу тонкую струйку дыма.

— Известно кому, — проворчал он в ответ. — Ваня его знает. И не против был.

— Ваню легко обдурить, — живо откликнулся Санчо, разворачиваясь к собеседнику уже всем корпусом и водружая двойной мясистый подбородок на спинку кресла.

— Но не меня, — не сдавался Лавр.

— Да ладно!.. — злобно хмыкнул Александр и для пущей убедительности махнул рукой. — Чем дальше, тем наивней.

— Кто?

— Кое-кто в пальто.

В иной ситуации Федор Павлович, безусловно, вспылил бы и отчитал соратника по полной программе за ничем не прикрытое хамство. Тем более кроме них двоих в салоне «Волги» находился еще и водитель. А тут такой подрыв авторитета. Но сегодня Лаврикову было почти безразлично, что подумают о нем окружающие, и в частности — Николай. Помимо беспокойства за судьбу Кирсанова-младшего, так опрометчиво отданного Лавром в руки постороннего и, возможно, потенциально опасного человека, в его душе бродили и другие непонятные чувства. Чувства, которые, как думал сам Федор Павлович, навсегда уснули в его душе. Безвозвратно. А вот выходит, что нет. И связано это было с Ольгой Кирсановой.

— Еще упреков не хватало в старческом маразме! — со вздохом вымолвил Лавриков.

— Упрекать будет Клава, — парировал Мошкин. — И действительно, не тебя.

Вот, оказывается, чего больше всего опасался Александр. Знал, шельмец, что влетит ему теперь от госпожи Розгиной по первое число. Влетит так, что мало не покажется. Вот и старался он сейчас покруче наехать на Лаврикова. Из кожи вон лез. Надеялся, что в кульминационный момент разборок с Клавдией Федор Павлович, тяготясь чувством вины, возьмет всю ответственность за случившееся на себя. А ведь так и будет справедливо по большому счету. В чем Мошкин-то виноват?

— Отстань, Санчо. И помолчи хоть иногда. — После очередной ленивой затяжки Лавр выбросил сигарету в окно, и та, стукнувшись о тротуар, высекла целый каскад искр. — Шоумен какой-то, честное слово. Мне с тобой препираться по любому поводу надоело до чертиков. Ни шагу без комментариев сделать не могу.

Бдительный во всех отношениях Мошкин, глаза которого до этого застилала пелена негодования, вдруг почувствовал, что шеф сегодня не такой, как обычно. И изменился он уже после посещения клиники. Неужели та, неприятная беседа с инспектором так подействовала на него? Вряд ли.

— А что случилось? — прямо спросил Александр.

— Ничего, — устало бросил народный избранник.

— Я же вижу! С тобой что-то случилось, а я не знаю характер случившегося.

— Много знаний — много печали, — философски заметил Лавриков и предпринял попытку улыбнуться. Не получилось.

— Но ведь случилось? — Санчо невозможно было унять, если он уже завелся.

— Скажи лучше, чем случайность отличается от закономерности? — вместо ответа, поинтересовался Федор Павлович.

— Прямо так сразу? — Собеседник растерялся от столь неожиданного поворота беседы.

— Прямо… Не знаешь? Тогда, говоря по-русски, заткнись до прибытия на рабочее место, — грубо посоветовал ему Лавриков.

— Хамить, депутат Лавриков, на трибуне будете, — обиженно пробурчал Александр едва ли не себе под нос. — А не ближайшему другу и соратнику. И на рабочем месте я с вами разговаривать не намерен! Я с вами вообще не разговариваю! Нигде! В знак протеста! И все тут!..

Он снова отвернулся к лобовому стеклу, и громкое шмыганье носом едва не оглушило сидящего рядом водителя. Зато подобное поведение Мошкина и его последняя тирада немного развеселили Лаврикова.

— Хорошо-то как… — протянул он. — Еще голодовку бы объявил, и — прелесть, а не помощник…

Санчо никак не отреагировал на эту колкость. «Волга» стремительно неслась по широкой улице в направлении здания Государственной думы.

Завершив все свои дела в отделе кадров клиники, которые в общем-то были не столько ее делами, сколько местной администрации, Елизавета Михайловна стремительно зашагала к лифту. Продержали ее бюрократические проволочки достаточно долго, и Голощапова не тешила себя надеждой, что Иван все еще дожидается ее в палате Кирсановой. Скорее всего, сидит где-нибудь на стульчике рядом с постом дежурной медсестры, которая так любезно обещала Елизавете Михайловне присмотреть за мальчиком в ее отсутствие.

Впервые за последнее время на душе у Лизы было спокойно. Конечно, страсти вокруг Ивана полностью не улеглись, и, возможно даже, все основные действия потенциального противника еще впереди, но теперь мальчик не был так одинок в этом мире, как несколько дней назад. В этом мире и у него теперь были сильные покровители из числа могущественных Клавдиевых друзей. Как хорошо все-таки сделала Лиза, что обратилась к ней за поддержкой. Старая школьная подруга не подкачала. Ваня в надежных руках, а она, Елизавета Михайловна Голощапова, может теперь все свое время посвятить уходу за Ольгой. Глядишь, и хозяйка выкарабкается.

Спустившись на лифте на нужный этаж, Голощапова заторопилась к столу медсестры. Оглядываясь по сторонам, она с беспокойством отметила для себя, что Кирсанова-младшего нигде не видно.

— А Ваня где? — еще издали спросила Лиза, невольно ускоряя шаг. — Неужели еще в палате?

Медсестра оторвала взгляд от разложенных на столе историй болезни и подняла голову на стремительно приближающуюся Елизавету Михайловну. Дружески улыбнулась ей в знак приветствия.

— Его мужчина забрал, Лизавета Михайловна, — безобидно сообщила девушка.

— Какой мужчина? — В груди Голощаповой шевельнулось волнение.

Медсестра тем временем, не заметив настороженности в голосе собеседницы, мечтательно закатила глаза, вызывая в памяти образ столь обаявшего ее Лаврикова.

— Такой, каким должен быть мужчина, — с чувством произнесла она. — Красавец с проседью. Лев перед выходом на пенсию, но еще очень даже…

Неизвестно, сколько бы еще продолжались описания человека, забравшего Кирсанова, и к чему бы в итоге они свелись, но успокоившаяся Елизавета Михайловна перебила ее с улыбкой:

— Тогда все нормально, я поняла, о ком вы говорите. Это даже хорошо, что малыш с ним. Мне-то не разорваться между палатой и домом…

— Вы хоть здесь особо не надрывайтесь, — тут же от души посоветовала медсестра.

Лиза сокрушенно покачала головой и беспомощно развела руки в стороны.

— Иначе не могу, детка, — прозвучало искреннее признание. — Я — собака по восточному гороскопу. Ночная собака.

— Это чего значит по-восточному?

— Сплошное беспокойство, — вздохнула Голощапова. — Ничего больше…

С этими словами она оставила пост дежурной медсестры и направилась к палате Кирсановой.

— Подождите, пожалуйста, — вежливо обратился Кирсанов к сидящему за рулем джипа Жене. — Я выберу цветы…

Внедорожник плавно притормозил перед закрытыми воротами кладбища. Кореец и охранник из «Империи» быстро переглянулись, и последний коротко кивнул. Это не ускользнуло от внимания сидящего на заднем сиденье Ивана. Пареньку совсем не понравились ни эти два типа, которых приставил к нему в качестве надзирателей дядя Андрей, ни странное поведение самого Семирядина. Уж больно он был слащавым, неестественным. Это насторожило мальчика.

Владислав первым покинул салон и спрыгнул на асфальтовую дорожку. Отворил дверцу перед Кирсановым. Иван вышел и сразу направился к нескольким теткам-цветочницам, торгующим вдоль дороги. Охранник двинулся в другую сторону — договориться о том, чтобы открыли ворота. Женя, не покидая салона, пристально наблюдал за мальчиком в зеркало заднего вида.

Когда со всеми нюансами было покончено и Кирсанов вернулся в автомобиль с букетом цветов, джип продолжил движение через открытые ворота по центральной аллее кладбища.

— Сюда, — коротко произнес Владислав, указывая рукой вправо.

Внедорожник остановился. Подъехать на автомобиле непосредственно к самой могиле они не могли, а потому дальше двинулись пешим ходом. Впереди шел Иван, за ним неотступно следовал охранник, и замыкал шествие Женя с привычным для него бесстрастным выражением лица. Процессия свернула в старую часть кладбища со скромными, а иногда и заброшенными могилами.

— Временную плиту положили, ограды еще нет… — информировал Кирсанова Владислав по ходу их совместного движения к месту захоронения бизнесмена.

С каждым шагом тропинка сужалась, Иван почувствовал усталость, но в этот самый момент его взгляд и зафиксировал в нескольких шагах слева еще свежую могилу. Он решительно приблизился. На холмике лежала мраморная плитка с короткой надписью «КИРСАНОВ ВЛАДИМИР ЛЕОНИДОВИЧ» и датами начала и конца жизни. Больше не было ничего. Даже ни единого цветка. Кирсанов-младший судорожно сглотнул. Предательский комок застрял в горле и упорно не желал проваливаться внутрь. Несколько минут компания из трех человек молча взирала на могилу. Вот только внутреннее отношение к погибшему отразилось на их лицах по-разному.

Иван повернул голову.

— Простите… — Интонации его голоса, когда он обратился к сопровождающим, были твердыми и в некоторой степени даже властными. Тем не менее мальчик пытался подбирать вежливые слова. — Могу я… Ну, как бы один?.. Вы можете подождать меня там, на аллее, ну, где асфальт?

Мужчины синхронно оглянулись назад, осмотрели безлюдный участок кладбища и послушно двинулись по дорожке назад.

Иван недолго следил за их уходом. Оставшись один, он присел на корточки возле могилы и бережно положил на мрамор приобретенный им букет из четырех цветков. Мальчишеская ладонь прижалась к земле и вдавила ее. В такой позе Кирсанов-младший просидел минуты три. Затем оторвал пальцы от поверхности и поднялся на ноги. Постоял еще немного, вспоминая отца. После этого энергично отряхнул ладони от налипших на них крупиц земли и коротко обернулся. Ни Жени, ни Владислава видно не было. Взгляд мальчика сделался решительным.

Где-то поблизости раздался мелодичный звук церковного колокола. С крон старых деревьев к небу взметнулись кричащие стаи ворон. От этих птичьих криков Иван вздрогнул и тут же быстро зашагал в сторону, противоположную направлению к центральной аллее.

С каждым шагом темп его движения только увеличивался, и, наконец, мальчик побежал, слегка пригибаясь к земле. Ему очень хотелось надеяться, что растительность скроет его, таким образом, от взглядов расположившихся где-то на асфальтированной аллее двух мужчин.

Вскоре Кирсанов достиг старой, неогороженной границы кладбища. Высокий откос круто спускался вниз к ручью, заросшему кустарником, за которым уже просматривались едва ли не налепленные друг на друга ветхие домишки с палисадниками. Создавалось впечатление, что там, за ручьем, находилась не столица России Москва, а какой-то Богом забытый кусочек провинции… Но Ивану сейчас было не до этих философских размышлений. Он прекрасно понимал, что лучшей возможности для побега, чем в эту минуту, ему просто не представится.

Ежесекундно рискуя упасть и свернуть себе шею, Кирсанов стремительно сбежал вниз по смертельно опасному откосу. Остановился только тогда, когда достиг заветного ручья. Перебазировался в густой кустарник, способный полностью скрыть человека от нежелательных взоров с той или с другой стороны, и, тяжело дыша, выудил из кармана легкой курточки мобильный телефон. Пальцы Ивана слегка подрагивали. От волнения или от пережитого только что потрясения, связанного с захоронением отца. А может, просто от усталости.

Вызываемый абонент ответил не сразу. Но наконец в трубке что-то щелкнуло и длинные гудки были прерваны.

— Теть Лиз… — Ему потребовалось недюжинное самообладание, чтобы заставить свой голос звучать спокойно и уверенно. Незачем волновать домработницу без видимых причин. — Я сейчас на кладбище… Да, у папы… Все нормально, меня охраняют. Ты когда домой? Нет, конечно. Зачем? Конечно, оставайся с мамой. Ты ей нужнее… Да найду я еду, — небрежно откликнулся он на новые наставления со стороны Лизы. — И деньги у меня русские есть, снял по карточке через банкомат… В общем, ты не волнуйся, пока.

Кирсанов отключил связь. Затем подумал какое-то непродолжительное время и вовсе заблокировал телефон. Жалобно пискнув, будто оказывая предсмертное сопротивление, дисплей трубки погас. Иван поднял голову и огляделся. На этот раз уже не так нервозно, как прежде. К пареньку вернулась его былая уверенность.

Вяленькое движение воды в ручейке возле самых ног заставило Ивана присесть. Внимательно всмотревшись в поверхность воды, он заметил, что та подернута пятном пленки какого-то нефтепродукта. Оно красочно переливалось под солнечными лучами сине-красными бликами. Кирсанов не удержался и дотронулся пальцем до этого радужного масляного блеска. Тут же в испуге отдернул руку, будто его ужалили. Сорвал стебли попавшейся под руку травы и энергично вытер ими испачканный чем-то бурым палец. На лице мальчика отразилась брезгливость.

— Нефть… — пробормотал он вполголоса, припоминая недавнюю лекцию Лаврикова в салоне служебного автомобиля. — Древняя смерть…

Мысли об этом настолько завладели мальчиком, что он потерял былую бдительность. Беспечно вышел из тени кустарника и уставился себе под ноги. Иван не заметил возникшую на вершине откоса широкоплечую фигуру охранника Владислава. А вот тот сразу узрел беглеца. Недолго думая подручный Семирядина выхватил из кармана телефон и кинулся названивать кому-то в спешном порядке. Скорее всего, самому Андрею Матвеевичу.

Мошкин оставался верным своему слову. Такое с ним случалось крайне редко, но сегодня он решил идти до конца. Подпирая мясистые щеки кулаками, он тупо и абсолютно бессмысленно таращился в стоящий на отдельном столике монитор компьютера. Как известно, человек может смотреть бесконечно долго на три вещи. На воду, на огонь и на то, как работают другие. Санчо созерцал одновременно первое и последнее. Лавриков работал. Перед депутатом уже высилась огромная стопка распечатанных листов. Она была настолько большой и, соответственно, шаткой, что чуть не упала на пол от одного неосторожного движения Лавра.

Федор Павлович успел подхватить листы на лету и вновь соорудил прежнюю стопку.

— Все сегодня из рук… — мрачно пробормотал Лавриков.

Он по-прежнему пребывал все в том же тягостном расположении духа, в который погрузился при посещении клиники. Работа не сумела отвлечь от бродивших в голове мыслей. К тому же Лавра начинало напрягать упорное молчание соратника. Без постоянного занудства Мошкина жизнь выглядела уже иначе. Скучновато и неестественно. Вот и сейчас Александр никак не отреагировал на высказывание народного избранника. Лишь едва заметно шевельнул правой бровью. И все.

Поразмыслив секунду-другую, Лавр пришел к выводу, что безопаснее будет разделить стопку распечаток на две равные.

— Уйма бумаги на каждого!.. — продолжал ворчать он, приступив к задуманному процессу. — Каждый божий день… Пятьсот голов народных представителей перемножить на это… Да на дней двести в году… Совсем скоро весь лес на законопроекты ухнем. И в Туркменистане бумагу закупать придется… — Он невесело усмехнулся в усы. — Хлопчатобумага от Туркменбаши… Смешно?

Лавриков покосился на своего помощника, ожидая реакции последнего. В конце концов, по его представлениям, этот бойкот не мог длиться вечность. Но Санчо продолжал демонстративно помалкивать. Казалось, ничто уже не поколеблет принятого им решения. И без того уже потерявший степенность и точность движений, Лавр порывисто поднялся из-за рабочего стола, оттолкнув при этом кресло, и шагнул по направлению к окну. Затем, остановившись и резко крутанувшись на каблуках, Федор Павлович проследил за взглядом Мошкина и только сейчас обратил внимание, какая заставка на мониторе так поглотила внимание соратника. Опять-таки первый из вышеперечисленных критериев, на которые можно смотреть вечно. Санчо любовался графическим отображением морского дна с вялым колыханием водорослей, рыбок и такими же вялыми пузырьками, которые ниточками тянулись к верхнему краю экрана.

— Вот это я понимаю! — саркастически молвил недавний криминальный авторитет, но по другим скрытым интонациям его голоса несложно было догадаться, что Лавр на грани. Того и гляди, взорвется. — Зрелище!

Никакой реакции со стороны Санчо не последовало и на этот раз.

— Слышь, ты, Жак Ив Кусто! — Переполнявшие Лаврикова эмоции выплеснулись-таки через край. — Кажется, кто-то обещал к Кекшиеву сходить. Напролом.

Это был упрек в профессиональной некомпетенции, и Мошкин не выдержал.

— Кажется, кто-то велел мне заткнуться, — напомнил Александр. — Я и заткнулся.

— Хорошо. — Федор Павлович вернулся в глубину кабинета и замер возле кресла, в котором расположился Санчо. Руки депутата привычно нырнули в карманы брюк. — Прости.

Извинений оппонент не принял. В привычной для него манере. Не удосужившись вступить с Лавром в полемику, Мошкин презрительно поджал губы, а затем для пущей убедительности свернул еще на правой руке кукиш и гордо выставил его в направлении шефа. Лавриков невольно отшатнулся.

— Так, да?.. — буркнул он. — А если я тебе признаюсь, что случилось — там, в больнице, сходишь?

Александр задумался, воздев очи к высокому потолку. Вроде как прикидывал, стоит ли идти из-за такой мелочи на сделку с собственной совестью. Лавриков на удивление покорно ожидал решения своего помощника. Наконец Санчо завершил недолгий мыслительный процесс и согласно кивнул. Дескать, выкладывай.

— А случилось, Санчо, то, — Федор Павлович продолжал взирать на него сверху вниз, — что со мной никогда не случалось. Ясно? — Он устало взмахнул рукой. — Ступай теперь к прокурорскому. Детали — потом.

— Нет, так не пойдет. — Мошкин отлепил затылок от подголовника кресла и подался корпусом вперед. — С тобой все случалось. А без деталей я сейчас снова приму обет молчания.

— Можешь и ужин принять… — машинально съязвил Лавриков.

Подсознательно он уже понимал, что отвертеться от упрямого соратника вряд ли удастся. Не тот человек Мошкин, который мог бы удовлетвориться брошенным полунамеком. Этому всю подноготную подавай. В деталях и желательно красочно.

Александр, сидевший до этого к собеседнику вполоборота, развернулся на крутящемся кресле и призывно уставился в глаза народному избраннику.

— Ну? — подбодрил он Лаврикова.

Федор Павлович недовольно поморщился и, как показалось Мошкину, несколько смущенно перебазировался к окну. Пальцы рук, выскользнувших из карманов, заняли себя тем, что стали нервно перебирать белоснежные горизонтальные планки жалюзи. На обозрение Санчо был предоставлен только затылок начинающего политического деятеля.

— Я влюбился, Санчо.

Слова душевного признания были произнесены шепотом, но Мошкин услышал их. Поросячьи глазки соратника удивленно поползли вверх и оказались едва ли не на покатом гладком лбу.

— Опанашеньки!

Лавр не обернулся.

— Теперь смешно, да? — иронично заметил он, но в тот момент Федор Павлович наверняка и сам не знал, по отношению к кому звучала эта ирония. Скорее всего, к самому себе.

При этом он избегал встречаться взглядом с Александром. Раздвинув жалюзи на уровне глаз при помощи большого и указательного пальцев, Лавр выглянул на улицу. Что он хотел там увидеть? Поддержку? Ответы на внутренние вопросы? Маловероятно. Взгляд депутата был пустым и отсутствующим. Он не видел того, что находилось по ту сторону окна.

— Нет, разве я смеюсь?.. — пожал плечами Санчо. — От такого финта никто не застрахован. Однажды это чувство подстерегло меня на парадной лестнице нашего старого, так и не достроенного дома, — мечтательно припомнил он тот яркий эпизод. — Ну и что? Бывает… Я — на лестнице. Ты — в больнице. Хорошо — не в психиатрической… — не удержался он от подкола. — Медсестричка попалась?

Федор Павлович ответил на его вопрос не сразу.

— Спящая королева…

Санчо завистливо присвистнул и, пользуясь тем, что Лавр его не видит, все же расплылся в улыбке.

— Сам корону снял, а на коронованных особ тянет?

— Это не особа! — резко оборвал его Лавриков и столь же стремительно развернулся.

— Виноват… — стушевался Александр. — А кто?

— Мать мальчика Вани…

Сначала Мошкину показалось, что он ослышался. Затем подсознание любезно подсказало, что это не так, и Санчо столкнулся с новой проблемой. Он не знал, как следует реагировать на столь ошеломляющую новость. Давно уже он не погружался в аналогичный ступор в беседе с Лавром. Поморгав минуту глазами, Мошкин тактично прочистил горло.

— Позволь… — мягко произнес он и тут же в очередной раз споткнулся. — Я не хочу обидеть… Но мама мальчика Вани, по-моему, в глухом ауте.

Лавр рассеянно присел на подоконник и скрестил руки на груди. Взгляд его скользнул чуть выше макушки Александра.

— Не имеет значения… Ты бы видел ее лицо, руки… Такая беспомощная, уязвимая и… красавица, Санчо. Аж холод в спине.

Говорить так о женщине мог только истинно влюбленный в нее человек. Но Санчо все же рискнул возразить — на всякий случай.

— Не, Лавруша, — покачал головой верный помощник. — Это сочувствием обычным может быть… Или еще какой-нибудь психологический заскок… В спине-то тоже мозги есть. А раз там у тебя холодит… — Мошкин оттолкнулся обеими руками от подлокотников кресла и принял вертикальное положение. Подходить к Лавру не торопился, продолжая вести беседу с ним спокойным, уравновешенным голосом. — Ну, какая, согласись, может быть любовь, когда ни словом, ни полсловом не обмолвились? Я ж помню: мне Клава как врезала хорошо поставленной глоткой: «Посторонись, зашибу!..» Ну и все. Абзац Санче в форме полноценной любви.

— Вот и мне абзац в форме, — вздохнул депутат.

— Тебе могло показаться…

— Показаться может то, что знаешь хоть немножко, — не согласился с его доводом Федор Павлович. — Или ожидаешь. Я думал — знаю все. Нет!.. — Лавр ударил ребром ладони по подоконнику. — Тут… будто оркестр целый из труб зазвучал. Я даже оглох тогда на минутку… — Он выдержал небольшую паузу и грустно добавил: — А ведь мог умереть, так и не услышав этой музыки…

— Духовой? — уточнил Александр, но его невинный вопрос почему-то разозлил Федора Павловича.

— Духовной, Санчо! Духовной! — свирепо огрызнулся Лавр, отлепился от подоконника и, небрежно отстранив соратника рукой, двинулся к оставленным без должного внимания компьютерным распечаткам.

— Погоди, погоди! — Осознав всю серьезность искренних душевных переживаний Лаврикова, Санчо проворно ухватил его за запястье. — Не разгоняй умозаключений! А то такого наплетешь… Отвлекись, Лавр!

— На что? — Федор Павлович повернул к нему голову.

Мошкин растерялся. Он был далеко не самым лучшим советчиком в амурных делах. Вопрос Лавра заставил его отвести взгляд и стремительно зашарить им по помещению. На глаза услужливо попался злосчастный монитор все с той же заставкой морского дна.

— На дело, — тут же осенило Александра.

Но для Лаврикова это решение было не новым.

— Пытался, — горько усмехнулся он. — Не получается.

— Тогда в потолок поплюй, — с ходу нашелся Санчо. — Я сейчас пойду и быстренько займусь коррупцией. А ты чайку выпей, подумай о своих депутатских обязанностях, запрос напиши на жалобу какого-нибудь избирателя.

Но воздействовать на Лавра столь бесхитростным способом оказалось не так-то просто. Будто что-то уже надломилось внутри бывшего законника. Он даже внешне теперь выглядел как-то иначе. Разбитый, потерянный, Федор Павлович неторопливо вернулся за свой рабочий стол, сел, а потом вдруг резко и с раздражением толкнул сооруженные им две стопки бумаг, и отпечатанные листы разлетелись в разные стороны.

— Не нужно все это, когда такое есть! — хмуро провозгласил народный избранник.

— Что есть, Лавруша?

— То! То! — Лавриков откинулся назад и теперь почти лежал в собственном кресле. — Сказал уже!

— Бес в ребро… — тихонько прокомментировал Мошкин.

Лавр не слышал его. Он уже полностью погрузился в сладостно-мучительный процесс самобичевания.

— На что же мы тратим жизнь, Господи?.. — риторически вопросил он, воздевая очи к потолку. — Я на что потратил?.. Добиваемся, устраняем, врем, предаем, раздуваем щеки… — Он с отвращением поморщился, снял с переносицы очки и бросил их перед собой на стол. — Деньги в чулках вонючих сколачиваем… А ведь не нужно все, Санчо! Фуфло все. Обманка.

— Лавр! — Мошкин приблизился к своему давнему другу вплотную и даже слегка склонился над седой головой Федора Павловича. — Заявляю официально. Теперь твоя очередь заткнуться. Кабинеты могут прослушиваться. — Он перешел на шепот.

— Ну и что?

— То, что товарищи услышат и сделают вывод, — увещевал его помощник. — Вновь избранный депутат относится к истерически-припадочному типу личности. А при истерике лучшее лекарство — арифметика. Ты посчитай, прикинь, сколько твоя… э-э… пассия будет вне себя. Сколько она потом в трауре будет.

— Подожду, — упрямо процедил Лавр сквозь зубы. В настоящий момент он не видел каких-либо существенных препятствий на пути к вожделенной цели.

Санчо укоризненно покачал головой:

— Не пацан, чтоб ждать… И к тому же, сняв траур, королева запросто может отвергнуть твои… эти… — Мошкин болезненно наморщил лоб, припоминая что-то. — Слово красивое есть… Метро… матримониальные, кажется, намерения, — выдал он наконец. — Такой вариант не исключен?

— Да дело ж не в ней!

Федор Павлович забросил ноги на стол и выудил из кармана новую пачку сигарет. Неспешно сорвал с нее целлофановую упаковку.

— А в ком?

— Во мне! — севшим от волнения голосом известил Лавриков.

Мошкин заблудился в этих странных и неадекватных, на его взгляд, рассуждениях депутата. С тяжелым вздохом он обошел кресло Федора Павловича по периметру и теперь оказался лицом к лицу с собеседником. Взгляд Лавра по-прежнему был блуждающим и не сосредоточенным на каком-то конкретном предмете.

— Это не истерика, — со знанием дела поставил диагноз Александр. — Это уже психоз откровенный. На грани мазохизма… И что мы теперь будем делать? Сидеть и слушать оркестр духовой музыки в твоей душе?

— Не знаю я, что делать… — растерянно молвил Лавр. — Беречь, наверное.

— Беречь?

— Да. Беречь ее. — Федор Павлович прикурил и тут же скрылся от проницательных глаз помощника за густыми клубами дыма. — Глупо звучит, а как иначе скажешь?

— Очень хорошо, — неожиданно согласился Мошкин, кивнув. — Но учти. Для того чтобы ее сберечь, придется преодолевать, кусаться, доставать деньги из вонючих чулок и так далее по уже оглашенному списку… Ты об этом пока поразмышляй, господин Лавриков. А я пока к господину Кекшиеву все-таки сбегаю и попытаюсь к потрохам его прицениться. Ибо для продолжения нашего внезапного романа нужно, чтобы головы были хотя бы к туловищу прикреплены. А то снесут — оглянуться не успеешь. А захочешь оглянуться — уже нечем.

Его потуги на юмор остались без соответствующей удовлетворительной оценки. Лавриков отмахнулся то ли от Санчо, то ли от окутавшего его табачного дыма и поднялся на ноги.

— Иди уже, — недовольно проворчал он. — Беги, скройся.

Санчо шагнул к двери.

— Надеюсь, я вернусь… — бросил он на прощание и с этими словами покинул кабинет шефа.

Лавр снова сел перед компьютером. Он никак не мог отыскать подходящего положения тела, способного привнести хоть какую-то гармонию в свете его душевных переживаний. Рассеянный взгляд наткнулся на монитор с картинкой морского дна, вялыми рыбками, водорослями и пузырьками воздуха.

— А чего?.. — свирепо вопросил кого-то Федор Павлович и по-волчьи оскалился. — Если потребуется — еще смогу укусить… — Он отложил сигарету в стоящую неподалеку пепельницу и издал негромкое рычание.

— Хозяин дома? — деликатно расшаркался Мошкин, переступая порог заветной приемной. — Здрасте.

Немолодая уже, но еще вполне эффектная секретарша старой формации изумленно подняла взгляд на бесцеремонного посетителя, оторвавшись от экрана монитора. Краем глаза Александр заметил, что ничем особенно важным женщина и не занята. Скучный рабочий день компенсировался некоей замысловатой карточной игрой, происхождения, равно как и правил которой Санчо не знал.

— Геннадий Церенович только что пошел домой, — гордо оповестила визитера секретарша Кекшиева с таким видом, будто этим поступком ее босс совершил великое благо во имя страны и нации.

Но Мошкина было не так-то просто выбить из седла аналогичными интонациями. Он уже всякого навидался в своей жизни.

— Он домой пешком ходит? — невинно поинтересовался Александр, задумчиво почесав свой мясистый двойной подбородок.

— По коридору — да, пешком. Потом — на лифте. Потом — на машине.

Санчо закатил глаза:

— Как любим мы все усложнять!.. — Он отступил назад и, не прощаясь с секретаршей, скрылся в дверном проеме.

Женщина вернулась к прерванной карточной партии.

Никто никогда не видел Санчо, бегающего трусцой. Такое даже сложно было представить. Особенно тем, кто достаточно хорошо знал Александра. Но тем не менее при определенных жизненных обстоятельствах подобное случалось. Сейчас надеющегося догнать отправившегося по домашним делам Геннадия Цереновича Мошкина не смогли бы остановить даже спортивные барьеры. Он с легкостью преодолел бы и их. Так велико было желание Санчо завершить свою непростую миссию и доложить Лавру о ее результатах, чтобы отвлечь босса от амурных мыслей, что он мчался по пустынному коридору подобно заправскому спринтеру. Легкоатлетические упражнения помощника депутата были вознаграждены. К тому же появившаяся впереди по ходу движения спина господина Кекшиева заставила Санчо прибавить скорости. Настигнув преследуемого, Мошкин не сумел с ходу остановиться, а лишь плавно перешел с бега на быстрый шаг. Попутно он подхватил Геннадия Цереновича под руку и с широчайшей улыбкой на устах заглянул в глаза высокопоставленному чиновнику.

— А?! — вздрогнул от неожиданности последний. — В чем дело?

Стремительный налет напугал Кекшиева. Он попытался выдернуть свою руку из тесного плена, но толстые пальцы Санчо лишь сильнее вцепились ему в локоть. Отпускать свою жертву Мошкин был не намерен.

— Все нормально, — громко провозгласил он, тяжело дыша. — Я по спине догадался.

— Пустите меня! — строго потребовал Кекшиев и вернул-таки свободу своей правой руке. — О чем вы догадались по спине?

— О том, что вы — это вы. — Санчо по-свойски подмигнул чиновнику левым глазом. Он вообще вел себя так, будто перед ним был не бывший прокурорский работник, а свой брат урка. — Здрасте. Смотрите, какой диванчик хороший справа по курсу. — Он мотнул головой в заданном направлении. — Мне даже кажется, он без «жучков». Давайте присядем, в ногах правды нет. Но, говорят, правды нет и выше…

Не прекращая ни на секунду бурного словесного потока, Мошкин вновь ухватил Кекшиева за многострадальную руку и почти насильно потянул собеседника к облюбованному дивану в холле. Кроме них, в коридоре никого не было, но, тем не менее, Геннадий Церенович беспомощно завертел головой то ли в поисках поддержки, то ли желая убедиться в том, что никто из знакомых не видит такого бестактного обращения с его персоной.

— Да отпустите же вы, наконец, мою руку! — прикрикнул чиновник на неизвестного ему толстого мужчину. — Кто вы такой?

Этот, казалось бы, вполне логичный вопрос удивил Мошкина. Он даже остановился на полпути к дивану и удивленно вскинул брови. Дескать, как странно, что еще не все в этом здании знакомы с ним.

— Санчо я. — Александр склонил голову в едва заметном поклоне. — Первый помощник недавно доизбранного депутата Лаврикова.

— А, тогда понятна манера поведения… — презрительно скривился Кекшиев.

— Ну их к шуту, манеры, — небрежно взмахнул рукой Санчо. — Лучше сразу договоримся — без манер, подходов и прочих танцев живота.

— О чем?

Настроение Геннадия Цереновича в корне изменилось. Шок от неожиданного нападения уже прошел, собеседник и тот, чьи интересы он представляет, были известны, а следовательно, Кекшиев имел полное право вернуться к привычному для него снисходительно-насмешливому тону. Никакой растерянности, никакого внутреннего дискомфорта. Напротив, высокопоставленный слуга народа был предельно уверен в себе и произносимых словах.

— Сядьте. — Санчо все-таки продефилировал к дивану, но сам опускаться на него не спешил, радушным жестом хозяина указав на место для отдыха чиновнику.

— У меня — две минуты. — Кекшиев нахмурился и демонстративно постучал согнутым пальцем по циферблату наручных часов. — Ждут в верхней палате.

— Хватит одной, — заверил собеседника Мошкин. — А там — хоть в палату лордов…

Завороженный таким решительным натиском, Кекшиев все же шагнул к дивану и сел. Положительно, помощник Лаврикова вел себя странно и нестандартно. Общаться подобным образом в этих стенах было не принято. Но Геннадий Церенович разумно пришел к выводу, что ничего страшного не случится, если он просто выслушает наглого типа. Так или иначе, в чиновнике проснулось чисто человеческое любопытство. В недоумении он приподнял подбородок и взглянул на продолжавшего находиться в вертикальном положении Александра.

— Ну? — поторопил его с разъяснениями Кекшиев.

Санчо наконец плюхнулся рядом. После этого он вновь шокировал чиновника — тем, что по-приятельски обнял его за плечи. Простодушно так, без экивоков. Склонившись к самому уху собеседника, Александр горячо и доверительно зашептал:

— Геннадий Церенович, в Екатеринбурге-ибн-Свердловске Хомута повязали. Такая вот незадача. — Он причмокнул языком, рассчитывая тем самым придать весомость собственным словам. — Хомут — гнида гнидой, конечно, но уважаемый человек, владелец заводов, газет, пароходов. Сколько бы вы хотели получить за его — Хомута в смысле — подписку о невыезде?

На устах Санчо играла обезоруживающая улыбка. Его вид свидетельствовал о том, что тема разговорчика в общем-то плевая и долго рассусоливать не имеет никакого смысла. Порешали вопросы и разошлись. У каждого ведь еще куча неотложных дел. А тут какой-то Хомут! Подумаешь!

Но Кекшиев с ним не согласился. Глаза чиновника вспыхнули от негодования, и он предпринял решительную попытку подняться на ноги.

— Да вы…

Санчо не дал ему ни закончить начатую фразу, ни подняться с дивана. Тяжелая рука Александра удержала Геннадия Цереновича в сидячем положении. Улыбка все так же освещала его круглое лицо.

— Сумма должна учитывать накладные расходы полностью, включая всю, так сказать, вертикаль, со всеми ниточками и веревочками, за которые надо подергать, чтобы больная бабушка открыла дверь Красной Шапочке, — продолжил он начатые увещевания.

Кекшиев озадаченно покачал головой.

— Вы — либо сумасшедший, либо провокатор, — без тени сомнения резюмировал он.

— Дежурные слова. — Санчо поморщился. — Но ведь лучше же сразу, по существу. Не впервой ведь, господин Кекшиев.

Геннадий Церенович слегка отклонился назад, сбросил со своего плеча руку Мошкина и, брезгливо одернув модный пиджак, стремительно встал. Вслед за ним поднялся с дивана и Санчо. Мужчины напряженно ощупывали взглядами лица друг друга.

— Если здесь появляются такие помощники… — сказал бывший сотрудник прокуратуры. — Куда мы идем?

Укол не достиг своей цели. Александр остался невозмутим так же, как прежде.

— Вы вроде бы домой собирались, — напомнил он Геннадию Цереновичу. — Дома посчитаете цифры спокойно, прикинете.

Кекшиев закипел.

— Я буду говорить лично с Лавриковым! — жестко произнес он, повышая голос на одну тональность. — Завтра же! Такое безобразие нельзя спускать!

— Да при чем здесь Лавриков? — продолжал придуриваться Мошкин, все больше и больше входя в роль. — Он — тьфу. Кто такой Лавриков, между нами говоря? Миф!.. К вам совсем большие люди через него обращаются. Я понимаю, делать это надо более тонко и дипломатично. Только зачем? — Приклеенная к пухлым губам Александра широкая улыбочка выглядела уже совсем дебильной. Но его это обстоятельство и не беспокоило. — Тем более — диван точно без «жучков». Договорились?

Геннадий Церенович побагровел. Он шумно выдохнул, пытаясь привести в норму участившееся сердцебиение.

— Посидите-ка на диване без «жучков», пока я не уеду. — Взгляд его холодных серых глаз, направленный на Санчо, казалось, обладал способностью высекать искры. — А пристанете еще — позову охрану.

— И что вы скажете охране?.. — беспечно пожал плечами Мошкин. — Я не буду приставать. Пока. Время для размышлений всем положено. Одним нулем ошибетесь — потом обидно станет. А мы хотим без обид, по-хорошему.

— Черт знает что! — Кекшиев развернулся и стремительно зашагал дальше по коридору.

Он ни разу не оглянулся на оставленного возле дивана собеседника. Подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Санчо на всякий случай не убирал улыбку с лица до тех пор, пока кабина не прибыла и Геннадий Церенович не скрылся в ее недрах. Мышцы лица уже изрядно побаливали.

Чиновник уехал вниз, и Мошкин расслабился. Придури на его физиономии уже не было.

— Черт тебе кореш, с ним и проконсультируйся… — устало пробурчал он себе под нос и неторопливо двинулся по коридору в обратном направлении.

Глава 9

Кирсанов совершенно бесцельно брел по Тверской мимо шикарных витрин фирменных магазинов, мимо стоянки у тротуара с роскошными автомобилями и всех прочих аналогичных достопримечательностей огромного многомиллионного мегаполиса. Все звуки улицы в этот момент слились для него в единый шум — такой, какой исторгался из радио в кошмарных снах Ивана, периодически преследовавших мальчика с недавних пор. Это было похоже на равномерный шум угрозы, на бесконечно затянувшийся порыв ветра, который не иссякает, а дует постоянно, время от времени ослабевая, а затем снова усиливаясь. Но не исчезая.

Спустя мгновение к этому тягостному внутреннему ощущению примешалось и еще одно. Ничем не лучше первого. Какое-то странное и необъяснимое. Некая визуальная ненормальность. Кирсанову казалось, что выхлопы нескончаемого транспортного потока с каждой секундой уплотнялись, становились зримыми, и постепенно вся улица оказалась потонувшей в этом сгустившемся грязно-синем смоге.

Иван энергично встряхнул головой, пытаясь освободиться от жуткого наваждения, и торопливо спустился в подземный переход около Центрального телеграфа. Кирсанов не заметил при этом, как рядом с переходом на проезжей части мягко остановилась машина. Из раскрытого бокового окна выглянул Юрий Мякинец и пыхнул в воздух густыми клубами дыма своей неизменной вонючей сигары. Лицо его не отражало ни малейших эмоций. Он спокойно дождался, пока с противоположной стороны из перехода поднимется на улицу Кирсанов, и приложил к уху трубку мобильного телефона.

Тем временем Иван поспешно свернул в проезд МХАТа. Коротко оглянулся через плечо, но ничего подозрительного или опасного для себя лично паренек не заметил. Постепенно в его сознании исчезали даже звуки угрозы и привидевшийся густой смог. Обогнув угловой книжный магазин и перейдя на противоположную сторону Большой Дмитровки, он с прежним мрачным выражением на лице двинулся по тротуару в направлении Театра оперетты.

К тому моменту, когда Кирсанов поравнялся с установленным на краю тротуара столом-прилавком с книжным развалом, внизу, метрах в пятидесяти от него, из-за станции метро медленно вывернул и остановился напротив Колонного зала черный «бьюик». Его появление также осталось без внимания со стороны Ивана. Он прошел мимо книжного развала и остановился, изучая афишу театра со старыми, как мир, названиями.

Куда внимательнее молодого человека оказался уличный букинист лет пятидесяти в очках с синеватыми стеклами на морщинистом лице и почему-то в перчатках с обрезанными кончиками пальцев. Он с любопытством посмотрел сначала на мальчика, который отошел от застекленной витрины, развернулся и зашагал обратно прямо к его столу, а затем поверх очков перевел взгляд на «бьюик». Что-то насторожило букиниста. Он и сам не мог понять, что именно, но…

«Бьюик» плавно тронулся с места, обогнул пару припаркованных машин, снова остановился, набирая обороты двигателя, и уже мгновение спустя совершил стремительный рывок вперед на высокой скорости. Иван не обратил внимания на рев двигателя за спиной. Он шагнул по направлению к проезжей части, но бдительный букинист в обрезанных перчатках лихо метнулся ему наперерез.

Последующие события можно было бы разместить в пределах трех-четырех секунд. Левые колеса «бьюика» заскочили на бордюр тротуара. Кирсанов оглянулся через плечо, но было уже слишком поздно. Мальчик ошарашенно замер на месте. В следующее мгновение кто-то схватил его за плечо и отшвырнул в сторону, на еще одну застекленную афишу Оперетты. Иван ударился лицом о стекло и упал на спину. Героический поступок букиниста едва не стоил жизни ему самому. Мужчина чудом успел отпрыгнуть влево. «Бьюик», вильнув корпусом, съехал на проезжую часть, снеся попутно стол-прилавок, и, не снижая скорости, умчался прочь. Свернул в сторону Кузнецкого Моста и скрылся из вида. О недавнем присутствии автомобиля на месте события свидетельствовали только хаотично рассыпавшиеся по асфальту книги.

— Ублюдок! — злобно выкрикнул букинист. — Катись в свой дурдом, откуда тебя выпустили по ошибке!..

О спасенном мальчике в данную минуту он не думал. Подняв опрокинутый стол, продавец сел на корточки и принялся собирать рассыпанные книги. Кирсанов тоже поднялся на ноги. Он с трудом осознавал, что произошло. Букинист покосился в его сторону.

— За вами охотятся, молодой человек? — буркнул он, не прерывая своего занятия.

— За мной? Я так не думаю. Зачем кому-то за мной охотиться?..

При этом Иван тоже поднял несколько разбросанных по улице книг и аккуратно водрузил их на прилавок.

— Значит, этот псих наезжал на меня, — усмехнулся продавец. — И тоже без оснований… Смешно! Сафари в центре Москвы от нечего делать… Дума с одной стороны, прокуратура — с другой… Хорошенькое местечко, где идиоты путают реальность с интернетовскими игрушками!.. — Он снова посмотрел на растерянного и до сих пор не отошедшего от шокового состояния Ивана и протянул ему одну из поднятых книг.

— Вы читали роман Кинга из цикла про Темную башню?

— Нет, — честно ответил Кирсанов. — Что за башня?

— Центр мироздания.

— Почему тогда она темная?

Букинист рассмеялся.

— А почему центр мироздания обязательно должен быть светлым? — с хитрым прищуром вопросил он.

— Не знаю. Мне так казалось… — Кирсанов стушевался, посмотрел в том направлении, где скрылся злополучный «бьюик», и неожиданно предложил: — Продайте книгу.

— Кому? — не сразу врубился букинист.

— Мне.

— Действительно?.. — Мужчина повертел в руках произведение Кинга, вид которого в настоящий момент был далек от товарного, и отрицательно покачал головой. — Нет, не продам. Папа с мамой заругают.

— Не заругают папа с мамой… — грустно ответил Кирсанов. — Дело в том… На месте этой книги мог быть я.

— Точно! — Продавец снова усмехнулся. — Была такая веселая перспективка.

— Сколько?

Букинист внимательно посмотрел в широко раскрытые голубые глаза Ивана, затем бодро протянул ему треснувшую в переплете книгу.

— Дарю… — радушно вымолвил герой дня. — На моих глазах ты, дружище, родился во второй раз, и скромный подарок вполне уместен… — При этом он выудил из нагрудного кармана визитную карточку и вложил ее в том. — Вот… В любой момент можешь заказать издание по специальности. От Адама Смита до Сороса.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Кирсанов. — За все…

Иван болезненно зажмурился, ибо у него вновь появилось чувство какой-то необъяснимой угрозы. Голова закружилась, легкие наполнились тем самым противным смогом, которым, как недавно казалось мальчику, был пропитан весь город. Продавец осторожно коснулся его плеча. Кирсанов открыл глаза.

— Дружище, может, у тебя сотрясение? — с опаской высказал предположение букинист. — Я тебя к стеклу мощно приложил. Хорошо, не разбилось… Давай «скорую» вызовем?

— Нет, не надо… — Иван покачал головой. — Эта машина…

— Что «машина»?

— Как она называется?

Все книги уже были благополучно сложены на прилавок, и мужчина поднялся на ноги. Неспешно провел рукой по волосам и неопределенно хмыкнул.

— Какая разница? — небрежно отозвался он на последний вопрос мальчугана. — Их теперь не разберешь. Страшно, что за рулем — сумасшедший.

— Страшно, что за рулем — не сумасшедший, — парировал Кирсанов, задумавшись о чем-то.

— Откуда ты знаешь? — Букинист откровенно растерялся.

Но Иван не мог объяснить ему словами, что в этот момент в его душу закрались какие-то ужасные сомнения. Что это? Интуиция? Продолжение кошмарного сновидения? Если бы он сам мог разобраться в том, что творилось вокруг.

— Я просто предположил. — Мальчик попытался сгладить произведенное на собеседника впечатление добродушной улыбкой. — До свидания.

Больше он не добавил ничего. Впрочем, уличный продавец литературы ни о чем его больше и не спрашивал. Прижимая к телу локтем раздавленную «бьюиком» книгу, Кирсанов торопливо пересек проезжую часть и устремился к проезду МХАТа, откуда и пришел несколько минут назад. Букинист с какой-то затаенной тревогой следил за этим шествием мальчика.

— А говорит, Кинга не читал… — негромко произнес он, обращаясь к самому себе. — Сплошной ведь ужастик…

— Сволочь!

Столь коротеньким по форме и глубоким по содержанию словцом Лавриков выразил все свои мысли, накопившиеся в голове за последние пять минут. В полном молчании он и Санчо покинули рабочий кабинет депутата Государственной думы и также, не беспокоя друг друга излишним трепом, проследовали к лифтовым кабинам. И только тут Федор Павлович дал волю обуревавшим его негативным эмоциям.

— Кто? — обиженно покосился на шефа Мошкин, полагая, что таким образом Лавр охарактеризовал именно его. Ведь рядом больше никого не было.

— Кекшиев, — ответил депутат, отвечая скорее своим внутренним мыслям, нежели на вопрос Александра.

Мошкин равнодушно пожал плечами. Ему ли этого было не знать.

— Ты знал, куда шел, — резонно заметил он.

Федор Павлович нажал кнопку вызова лифта и выудил из кармана носовой платок. Промокнул им сначала лоб, затем шею. Погода сегодня была до безобразия тяжелой и душной. Втайне Лавр мечтал о походе на речку неподалеку от своей дачи. Куда с большим удовольствием он окунулся бы сейчас в ее прохладные родниковые воды, чем с утра до вечера бродить по нескончаемым коридорам административного здания. Он переложил папку с документами под левый локоть.

— Я бы хотел встретиться к кем-нибудь из нашей верхушки, — сообщил Лавр соратнику. — А то прислали Ессентуки — как шестерку к шестерке. Отбояриться надо бы…

Санчо оглянулся по сторонам. На этаже не было ни одной живой души, но административное помещение уже само по себе вызывало в нем чувство чрезмерной подозрительности. Мошкин неодобрительно покосился на Лаврикова и молча, как баран, помотал головой из стороны в сторону. Смысл этого странного жеста не дошел до сознания Федора Павловича, и он удивленно вскинул брови. Дескать, говори нормально, по-человечески. Нечего из себя пантомимиста корчить. Санчо тяжело вздохнул.

— Лавр, давай обсудим это вне ушастых государственных стен, — шепотом поведал свои соображения помощник.

— Нечего и обсуждать, — живо откликнулся Лавриков. — Просто организуй встречу в ближайшее время. И от паранойи подлечись.

Его слова задели Александра за живое.

— В первую очередь доктор нужен не мне… — хмуро пробормотал он, намереваясь вступить с Лавром в очередную полемику насчет душевного состояния последнего.

Однако наметившаяся дискуссия была в корне пресечена мелодичной трелью мобильного телефона. По звукам, напоминающим итальянскую оперу, на которые только сегодня утром Санчо заменил прежний сигнал аппарата, мужчины догадались, в чьем конкретно кармане звучит настойчивое требование выйти на связь.

Мошкин выудил трубку и приложил ее к уху.

— Санчо… — отрапортовался он и тут же нервно сглотнул, узнав собеседника. Вернее, собеседницу. — Все вроде в порядке. В больнице шороху навели. Пацана Лавр на кладбище отпустил и — домой… — Мошкин машинально отодвинул трубку подальше от уха, верно оценив последовавшую реакцию. — Да не кричи ты с ходу, Клав! У мальчонки завтра какие-то финансовые дела… Откуда я знаю — какие? Я не финансист, зачем мне вникать?..

Двери лифта гостеприимно разъехались в стороны, и Лавр первым шагнул в просторную светлую кабину. Вслед за ним устремился и Санчо, не прекращая телефонных переговоров с любимой женщиной.

— Да с каким-то партнером отцовским, не знаю… — бурчал он, стараясь не повышать голоса и тем самым не провоцировать нового скандала со стороны Клавдии. — Не могу передать трубку. — Мошкин зыркнул в сторону Лаврикова. — Во-первых, на грубость нарвешься…

— Это безусловно, — тут же поддакнул Федор Павлович с глумливой усмешкой на устах.

— Во-вторых, сигнал сейчас прервется, я в лифт вхожу бронированный, — продолжил Александр. — Нет, пока не домой. У нас… э-э… фракционное совещание независимых. Целую нежно, до вечера.

Он поспешно выключил телефон, убрал его обратно в карман и молча замер рядом с Лавром, ожидая закрытия бронированных дверей лифта. Федор Павлович ехидно хихикнул:

— Фракционное совещание, говоришь?

— Почему нет?

Они стояли боком друг к другу, не поворачивая головы, и буравили взглядами пространство впереди себя.

— Звучит весьма убедительно и солидно.

— Не баба у тебя, а Лаврентий Павлович в юбке, — сыронизировал Лавр.

Мошкин шмыгнул носом.

— Не надо, — не в меру сурово осадил он депутата Государственной думы. — Я твою королеву не обижаю…

— Я своей не вру! — с достоинством парировал Лавриков.

Теперь пришел черед Санчо ехидно усмехнуться:

— Только потому, что она не слышит!..

Двери кабины плавно сошлись на центре, и лифт пополз вниз, унося вместе с собой и пассажиров. Лавр поправил под горлом тугой узел галстука и ничего не ответил на последнее изречение помощника. Может, в чем-то Санчо и прав. Теперь Федор Павлович был значительно ближе к пониманию тех чувств, что Мошкин питал к Клавдии.

После благополучно завершенной сессии, как это водится, у студентов начиналась пора законных летних каникул. Не стал исключением из правил и Федор Розгин. В нынешнем, завершенном уже семестре ему необходимо было сдать всего два экзамена. По всем прочим предметам зачет с оценкой или без нее уже стоял автоматически. Задача не из самых сложных, и парень с ней успешно справился. Впереди уже маячил второй курс обучения. Но вот насладиться отдыхом на каникулах, как всем прочим своим сокурсникам, Федечке до сих пор не представилось возможности. Мало того что на него навалились сейчас все эти проблемы, связанные с раздираемой в разные стороны «Империей» и личностью Ивана Кирсанова, оказавшегося, можно сказать, в самом эпицентре событий, так Розгина еще и тетка родная безбожно эксплуатировала.

Руководство магазином, специализирующимся в основном на продаже одежды и бытовой химии, отнимало у Клавдии огромное количество сил и времени. И самые глобальные трудности, как и у большинства частных предпринимателей, основывались на бухгалтерии. При действующим бухгалтере было еще ничего, но когда данная сотрудница Розгиной ушла в декретный отпуск, директрисе пришлось самостоятельно осваивать эту хитрую науку дебетов-кредитов. Более-менее Клавдия справилась с поставленной задачей. Дело осталось за малым. Совмещение бухгалтерских навыков и компьютерных технологий. Здесь уже Розгина спасовала. А к кому обратиться за помощью?

Федечка еще в апреле опрометчиво пообещал тете оказать поддержку в этом вопросе при наступлении у него летних каникул. Глупо было надеяться, что Клава забудет за три месяца об этом обещании. И вот теперь, что называется, час расплаты пробил.

Сегодняшний день не стал для юноши исключением. У Розгиной горели все сроки, а следовательно, от проблемы нужно было избавляться. И огромную гору удалось-таки к обеду свернуть.

Клавдия позвонила Санчо на мобильный, когда вся работа с документацией была полностью завершена, и племянник, подобно Юлию Цезарю, с победным видом удалился в торговый павильон. Беседа с Мошкиным насторожила Розгину. Впрочем, насторожила — это еще мягко сказано. Завершив телефонный разговор, Клавдия стремительно вскочила на ноги. В душе поселилось непрошеное чувство паники. Кому Лавр отдал Кирсанова? Какому такому партнеру его покойного отца? Розгина не знала этого человека, но она прекрасно помнила, что Лиза не называла ни одного, которому можно было бы доверять. А тут такой финт.

Вернулся Федечка. В руках он с улыбкой вертел какую-то пеструю футболку на плечиках. Ее он и предъявил тетушке, перешагнув порог директорского кабинета.

— Теть, я на тебя два дня отбатрачил, — с чувством достоинства справедливо заметил юноша. — Тюрьма нам не грозит. Имею право на эту маечку. Ване хочу подарить. Вроде в размер, а?

Он слегка отодвинул от себя вещицу, прикидывая что-то на глаз. Обеспокоенного состояния Клавдии, появившегося за время его недолгого отсутствия, Розгин, увлеченный собственной проблемой, просто не заметил.

— Они его отдали, — выпалила Клава, подскакивая вплотную к племяннику.

Федечка машинально отшатнулся, опасаясь, что тетя просто раздавит его.

— Кто кого? — Он не смог так быстро уловить хода ее мыслей.

— Мужики наши. — В слово «мужики» Розгина вложила столько презрения, насколько была способна. — Отдали Ивана. Партнеру — не знаю, как зовут. Иван якобы под рукой нужен, чтоб с финансами чего-то решить завтра.

— А Лизавета Михайловна?

Клавдия покачала головой.

— Лиза в больнице за хозяйкой ухаживает, — сообщила она. — Думаю — звонить ей или нет? Разнервничается, бросит все, прибежит.

— Не звони. — Для пущей уверенности Федечка протянул руку и отобрал у тетушки телефон. — Я сам.

— Чего сам-то? — не поняла Клавдия.

— К Ване…

Он отбросил в сторону выбранную футболку, и та повисла на спинке ближайшего кресла. Мобильный телефон скрылся в кармане Розгина, а вместо него он схватил радиотрубку стационарного. По памяти набрал нужный номер. Долго ждать ответа не пришлось. Он прозвучал в виде синтезированного женского голоса, оповестившего Федечку о том, что вызываемый им абонент не отвечает или временно недоступен. Иными словами, Кирсанов выключил свой мобильник. Иначе соединение произошло бы. Или… Федечка сам испугался своей догадки.

— Поеду. — Он вернул трубку на аппарат. — В пути дозвонюсь.

— Может, машину возьмешь? — окликнула его Розгина, когда парень уже переступил порог кабинета, намереваясь покинуть его.

— Не, ты что! — отмахнулся тот. — Самые пробки начинаются. На метро в два раза быстрей выйдет…

Он проворно выскочил в торговый павильон, не потрудившись закрыть за собой дверь. Секунду, не больше, Клавдия стояла по центру рабочего кабинета в прострации. Затем вздрогнула, будто очнулась, подскочила к раскрытой двери и крикнула вдогонку племяннику:

— Сообщи как и что, Федечка!..

Он ничего не ответил. Не стал даже оборачиваться. Но наверняка слышал Клавдино напутственное слово.

Директриса вернулась в свои апартаменты. Захлопнула за собой дверь. Может, все-таки позвонить Лизе? Или подождать?

В детской груди Кирсанова все затрепетало от безудержного волнения. Он был уверен на сто процентов, что это не видения, которые преследовали его сегодня почти весь день и вероятность которых возрастала сейчас в сгустившихся над городом сумерках. Нет, явственно видел, как в двух окнах его квартиры загорелся свет, а потом задернулась и широкая занавеска. Ни свет, ни занавеска не могли действовать сами по себе. Стало быть, в квартире кто-то был. И у Ивана почти не осталось сомнений в том, кто же именно. Мальчик бегом устремился к парадному подъезду и решительно толкнул от себя стеклянную створку двери.

Именно этого момента и ждала Ангелина. Заметив через щель между занавеской и рамой, что мальчик, покушение на которого стало для нее сегодня таким неудачным, скрылся внутри дома, госпожа Виннер шагнула по направлению к пожарной лестнице и стала неторопливо спускаться вниз. В этот момент женщине казалось, что равномерные удары каблуков по железным ступеням раздаются слишком громко. Но они были синхронными, как у метронома… По губам Ангелины скользнула зловещая змеиная ухмылка. Она достигла асфальта и ступила на твердую почву. Что ж, пора было переходить к плану «Б». На этот раз женщина была уверена в том, что все рассчитала до мелочей. Провалы просто исключены. Да и слишком большой роскошью было допускать их.

А Иван уже бодро подскочил к стойке охраны. Теперь за ней находился не тот парень, что так неприветливо обошелся с Кирсановым в момент первого посещения. Это был более старший по возрасту мужчина с густыми зачесанными назад волосами. Под левым глазом боевого швейцара просматривался едва заметный шрам. Кирсанов уже видел его прежде, еще до своего отъезда за границу.

— Здравствуйте, — вежливо обратился паренек к широкоплечему амбалу. — Я из двести девятнадцатой.

Мужчина открыто улыбнулся.

— Я знаю, — сказал он. — Помню.

— А тетя Лиза пришла? — В голосе Ивана сквозила неприкрытая надежда. — Домработница наша.

— Не было Елизаветы Михайловны, — уверенно отрапортовался дежурный, чем поверг мальчика в откровенное расстройство. — Я здесь с утра неотлучно…

Кирсанов на мгновение задумался, припоминая увиденный в окнах свет и прикидывая свои дальнейшие действия.

— А можете вы со мной подняться? — обратился он снова с вопросом к знакомому швейцару с маленьким шрамом под глазом.

Тот виновато покачал головой и добродушно ответил искренней улыбкой.

— С удовольствием, но — никак нельзя. А зачем?

— Мне показалось — там, за окнами… — Иван вдруг осознал, насколько глупо и наивно он выглядит перед этим взрослым мужчиной. Все-таки это могло быть видение. Уверенность в правоте своих слов таяла на глазах. — Ну, свет…

Объяснять швейцару ситуацию долго не пришлось. Он уже и так уловил общий смысл сказанного.

— Снизу ошибиться легко, мальчик, — снисходительно молвил страж местного порядка. — Именно что показалось. Нет у вас никого, уж поверь мне.

— Хорошо. — Иван робко улыбнулся. — Я вам верю…

Тем не менее он, сделав несколько шагов в сторону лифтов, достал из кармана телефон с погасшим дисплеем и сразу активизировал его. Набрал необходимый номер и терпеливо выжидал соединения. Его так и не произошло. Кирсанов виновато оглянулся на широкоплечего швейцара.

— Правда… — произнес он. — Там никто не отвечает.

— Где?

— Дома.

— Ну вот, — пожал плечами швейцар. — А ты боялся.

— Я не боюсь… — живо отреагировал Кирсанов. — Совсем не боюсь…

Эти его слова были скорее адресованы не дежурному за стойкой, а самому себе. Иван шагнул в лифт, и двери за ним сомкнулись. Он поднялся на нужный этаж. Осторожно на цыпочках приблизился к двери своей квартиры и прислушался, прижав ухо к дверному косяку. Никакого звука из недр помещения до его слуха не доносилось. Иван перевел дух, но все еще с прежней опаской отпер замки и медленно отворил дверь. Как первоклассный шпион 007, проскользнул внутрь.

Квартира встретила его полумраком. Постояв в прихожей без движения минуты три, Иван щелкнул выключателем. Освещение показалось ему достаточно тусклым. Смешно подернув носом, мальчик принюхался. Запах табака. Миновав прихожую, Кирсанов уже более решительно, чем прежде, шагнул в просторную гостиную. В первую же очередь внимание привлек низенький журнальный столик в двух шагах от лестницы. Глаза Ивана широко раскрылись. В хрустальной пепельнице в виде склонившего голову лебедя все еще дымилась тонкая дамская сигарета. Как завороженный Кирсанов приблизился и подхватил сигарету слегка подрагивающими от волнения пальцами.

— Такие курит мама… — шепотом произнес он.

В тот же момент наверху, в недрах второго яруса, включилась негромкая музыка. Кирсанов узнал мелодию по первым же аккордам. Это была старая французская песня, та самая…

Иван застыл на месте. Взрыв бомбы, наверное, поверг бы его в меньшее изумление. Ступор продолжался считаные секунды. Мальчик стремительно сорвался с места и помчался вверх по лестнице.

— Мама?.. — Голос взволнованного ребенка предательски сорвался.

Он вбежал в родительскую спальню и остановился, переводя дыхание. Рука привычно скользнула по правой стороне стены. Щелкнул выключатель. Место, где когда-то спали его мама и папа, озарилось ярким светом. Но в помещении никого не было. Жесткий комок встал поперек горла и упорно не желал проскакивать ниже. Зеленый огонек в работающем музыкальном центре приветливо подмигнул растерянному парнишке. В смятении Кирсанов осмотрелся по сторонам. Все свидетельствовало о том, что мама была здесь. Буквально несколько минут назад. Небрежно разобранная постель, лежащие как раз перед его ногами женские тапочки. Наверняка она и сейчас где-то здесь, в квартире. Уверенные слова швейцара, утверждавшего, что наверх никто не поднимался, в эту минуту не пришли Ивану в голову. Да и можно ли было здраво мыслить в такие мгновения?

— Ну, где ты?! — вновь позвал Кирсанов. — Так нечестно!..

Он подскочил к музыкальному центру и выключил его. В спальне, принадлежавшей родителям, снова повисла мертвая тишина. Мальчику стало не по себе. На глаза невольно навернулись слезы обиды. Иван приложил руки к груди и слегка надавил. Это помогло ему проглотить тот самый комок, который перекрывал дыхание. Кирсанов шумно втянул в себя воздух.

В этот момент по нервам ударил телефонный звонок. Иван быстро метнулся в сторону, к аппарату на прикроватной тумбочке, и сорвал с него трубку. Не удержавшись на ногах, мальчик плюхнулся на разобранную постель. Шнур натянулся, и телефон упал на пол. Но, слава богу, не разбился.

— Да!.. — крикнул в трубку Кирсанов.

На пару недолгих мгновений повисла напряженная пауза. Иван старательно вслушивался в тишину, но не мог определить ничего, кроме странного звука, похожего одновременно на свистящий в проводах ветер или на чье-то прерывистое дыхание. Скорее всего, это были просто помехи.

— Алло! — вновь прокричал Иван, уже более настойчиво. — Я слушаю!..

— Сынок?

Голос был очень слабым и лишь отдаленно походил на голос Ольги Кирсановой. Однако вкупе со всеми событиями, что произошли в жизни Кирсанова за последнее время, начиная с болезни матери и заканчивая увиденным в квартире, он не придал значения такой мелочи.

— Мама! — Мальчик не выдержал напряжения и заплакал. — Ты где? Ты проснулась?

— Да, сынок… — ласково отозвался все тот же женский голос. — Мне стало лучше…

— Где ты?!

— В главном офисе «Империи». Знаешь, где это?

— Конечно, мама! — Иван решительным и мужественным жестом отер со щек непроизвольно катившиеся слезы и постарался придать голосу как можно больше взрослых интонаций. — Я думал, ты дома.

— Я была дома, — последовал лаконичный ответ. — Надо, чтобы ты приехал сюда. Поскорее…

— Мамочка, я сейчас. — Иван поднялся с кровати. — Только скажи…

Но он не успел закончить начатой фразы. Из трубки до него сквозь треск помех уже доносились частые короткие гудки. Мама повесила трубку. Или, что наиболее вероятно, некачественная связь оборвалась. Кирсанов стремительно выбежал из спальни родителей. Не задерживаясь ни на лестнице, ни в гостиной на первом этаже, он бросился прочь из квартиры, успев только захлопнуть за собой дверь. Благо замок сработал автоматически.

В черной воде, где обозначалось слияние канала и речки, отражались зыбкие огни огромного жилого комплекса «Алые паруса». Точно такая же яркая картина отображалась и на черном корпусе «бьюика» шестидесятых годов выпуска, стоящего за домами. Невидимая со стороны улицы благодаря тонированным стеклам автомобиля, в салоне допотопной иномарки расположилась госпожа Виннер. Все ее личное вооружение состояло из одного мобильного телефона. Но в руках такой женщины, как Ангелина, и это являлось очень грозным и опасным предметом.

Завершив телефонный разговор с Кирсановым-младшим, в котором госпожа Виннер более или менее удачно сыграла роль мамы, женщина удовлетворенно откинулась на спинку сиденья. Да, план, по ее мнению, был идеален. Ни малейшего изъяна. Может быть, несколько жестоко по отношению к чувствам ребенка, но кого это теперь волнует? Хартман прав. Игра затягивалась и все больше и больше принимала нежелательные обороты.

Ангелина прикурила тонкую дамскую сигарету, но открывать боковое окно не стала. Как известно, береженого Бог бережет. Трубка мобильного телефона по-прежнему находилась у нее в руках, и, стиснув фильтр сигареты тонкими губами, женщина быстро набрала новый номер. Вызываемый абонент откликнулся сразу, после первого же гудка.

— Приготовься, Юра, — лениво произнесла Ангелина. — Думаю, он сейчас появится…

Никаких других распоряжений и указаний с ее стороны не последовало. Она выключила телефон и небрежно бросила его на соседнее сиденье. Мякинец — не Семирядин. Этот не подкачает. Сработает как положено.

Госпожа Виннер завела мотор, и «бьюик» чинно выехал с территории комплекса.

А в это время Иван Кирсанов, не дождавшись на этаже прибытия лифта и не имея морального права на потерю драгоценных секунд, бросился к боковой застекленной дверце. Путь мальчика лежал к пожарной лестнице, по которой несколько минут назад благополучно спустилась и Ангелина Виннер. Иван преодолел ее куда более проворно, чем женщина. Ключевую роль сыграли не только молодые годы, но и сыновние чувства. Кирсанов очень боялся, что не успеет прибыть вовремя. Мама не дождется его и снова исчезнет. Где ее тогда искать? В голове у мальчика все перемешалось.

Перескакивая через ступени, он достиг асфальтированной поверхности и огляделся. В первую очередь Кирсанову следовало определиться, как именно добираться до «Империи». Наиболее благоприятным вариантом было поймать попутку. Деньги у Ивана были, а следовательно, никаких затруднений с этим вопросом возникнуть не должно. Плюс экономия времени.

В тот момент, когда он, придя к подобному решению, на всех парах устремился через площадку жилого комплекса в сторону шоссе, в кармане Ивана подал голос его собственный мобильный телефон. Трель прозвучала настолько неожиданно, что мальчик на мгновение непроизвольно притормозил. Он забыл о том факте, что сам активизировал мобильник в фойе возле лифтовых кабин. Рука скользнула в карман брюк и выудила аппарат.

— Я уже еду! — бросил Кирсанов в трубку, возобновляя прерванное движение. — Сейчас попробую остановить машину. Я покажу деньги и, наверно, меня возьмут!..

В тот момент он был уверен, что звонит мама с намерением поторопить и ускорить его действия. Поэтому Кирсанов выпалил все это, не дожидаясь приветствия абонента. Но звонила, как оказалось, не мама. Это был Федечка.

Воспользовавшись возникшей паузой в пылком монологе Кирсанова, он тоже закричал в трубку:

— Ваня, Ваня! Это Федя говорит. Куда ты хочешь ехать? — Парень был взволнован не меньше своего подопечного. Он и так уже потратил уйму времени в надежде отыскать Кирсанова. Федечка и не рассчитывал, что ему удастся дозвониться на злосчастный молчаливый мобильник Ивана. А тут вдруг такая удача.

Кирсанов не остановился. Он был рад слышать голос своего нового друга, но в голове сейчас роились мысли поважнее. Да и чувства, переполнявшие душу Ивана, имели отнюдь не последнее значение.

— Федя! — Мальчик снова перешел на бег. — Моя мама очнулась! Она звонила только что из главного офиса «Империи» и ждет меня там!..

Новость для Розгина была ошеломляющей. Если не сказать большего. Федечка был сейчас уверен на сто процентов, что ни о каком выходе из коматозного состояния Ольги Кирсановой не могло быть и речи. Случись такое, он бы и сам знал об этом. Стало быть, Иван или что-то напутал, или кто-то намеренно ввел паренька в заблуждение. Второе казалось Федечке наиболее вероятным и, естественно, наиболее опасным.

— Иван, постой! — Розгин вложил в свои слова как можно больше твердых и убедительных интонаций. — Такого не может быть! Даже если мама очнулась, ее не выпустят из больницы! Зачем ей офис?! Погоди, я сейчас подскочу, я близко!

Но Иван был неуправляем. Никакие увещевания на него не могли сейчас подействовать. Он чувствовал, что и сам в состоянии решить, как правильно и верно ему поступить в данной ситуации.

— Не надо, Федя, — последовал категорический отказ мальчика. — Она ждет меня, и я не могу опаздывать!

Розгин хотел было ринуться в новую словесную атаку, но не успел. Иван вырубил телефон и небрежно запихнул его в боковой карман куртки. С Федей он успеет еще поговорить. Но только не сейчас. Сначала нужно увидеть маму. Кирсанов добежал до шоссе, резко затормозил возле самой обочины и неумело, но вполне решительно вскинул руку, не успев еще толком осмотреться. Как ни странно, рядом с ним к бордюру тут же прижались бордовые «Жигули» пятой модели. Автомобиль будто материализовался из воздуха. Вроде и не было его секунду назад, а теперь появился. Но находящийся в растрепанных чувствах Иван, к сожалению, не придал должного значения этому странному обстоятельству. Боковое стекло «пятерки» опустилось, и водитель приветливо кивнул мальчику. Кирсанову даже показалось, что сухощавый мужчина улыбнулся при виде маленького пассажира, но сказать наверняка было трудно. Впечатление смазывала зажатая в зубах водителя толстая сигара.

— Тебе куда, малыш?

Юрий Мякинец, а это был именно он, постарался придать голосу как можно больше беспечных и добродушных интонаций. Удалось. Кирсанов не заподозрил никакого подвоха. Бодро шагнул в направлении автомобиля и склонился к раскрытому окну. На лице мальчика отражалась целая гамма эмоций. От детского смущения и неловкости до решимости отчаявшегося человека.

— А вы возьмете меня? — живо поинтересовался он и поспешно добавил при этом: — У меня есть деньги.

— Почему не взять? — Мякинец небрежно выбросил недокуренную сигару в окно, и та плюхнулась на асфальт. Юрий любезно распахнул пассажирскую дверцу. — Садись, конечно. Тем более с деньгами.

Упрашивать Кирсанова не пришлось. В тот момент он и не помышлял о том, что кто-то где-то мог устроить ему ловушку. Зачем это надо? Он ведь не делает ничего плохого. Иван смело и чересчур торопливо расположился на переднем сиденье по правую руку от водителя «пятерки».

— Большое спасибо…

Юрий ничего не ответил. Молча кивнул и тронул автомобиль с места. «Пятерка» привычно нырнула в общий транспортный поток и буквально растворилась в нем. Мякинец водил машину сносно. Даже более чем. Он все время перестраивался из одного ряда в другой, не желая терять драгоценных секунд, и каким-то чудом ни разу не угодил на светофоре на красный свет. При этом исполнительный подручный Хартмана успевал и косо поглядывать на напряженное лицо своего юного пассажира. Иван же пристально вглядывался в огни вечернего города прямо по курсу. От нетерпения поскорее добраться до нужного места Кирсанов то и дело морщился и постукивал кулачком по колену.

— Слышь, малый, — небрежно обратился к нему Мякинец. — Тебе бы чуток успокоиться. Слишком ты… натянут.

— Меня ждут… — Иван виновато улыбнулся, вроде как извиняясь за свое нервозное поведение перед незнакомым мужчиной. — Мама ждет.

— Тем более, — гнул свою линию Юрий. — Какой маме приятно видеть издерганного сыночка?.. Хочешь, таблеточку дам? — неожиданно предложил он.

— Зачем?

— Напряжение снимается. Мягкое действие. Хватит и половинки на короткое время. Дальше сам успокоишься.

Во взгляде Кирсанова отразилось сомнение.

— Вообще-то детям нельзя пить незнакомые лекарства, — сказал он, но его слова были тут же перекрыты издевательским смешком водителя.

Юрий прекрасно знал, как можно сыграть на амбициях ребенка. Все они одинаковые в этом возрасте.

— Ну, если ты дите… — Он пожал плечами, но уловить в словах Мякинца ничем не прикрытую иронию было не сложно.

Кирсанов тут же определился в выборе.

— Давайте, — «по-взрослому» заявил он, протягивая руку. — А то и правда — все сегодня ненормально…

В раскрытую ладонь Ивана тут же легла незнакомая ему упаковка каких-то таблеток.

— На. Достань и отломи, — посоветовал Мякинец. При этом он даже внутренне не испытывал ни малейшего намека на злорадство. Юрий просто выполнял свою рутинную работу. К этому быстро привыкаешь. — Только не глотай, а во рту держи, пока не рассосется.

Иван так и сделал. Дрожащими от волнения пальцами выдавил одну таблетку, разломил ее и отправил полученную половинку в рот. Не прошло и минуты после принятия незнакомого препарата, как встречные огни машин и фонарей, на которые взирал Кирсанов, монотонно посасывая таблетку, сделались ярче, а потом вдруг потеряли былую резкость. Огни слились в единый пучок света и смешались, как в калейдоскопе.

Глава 10

Внешний диссонанс, что называется, был налицо. Как в прямом, так и в переносном смысле слова. Нельзя сказать, что Семирядин был в стельку пьян. Нет, бывало и хуже в последнее время. Сегодня же вечером Андрей твердо держался на ногах, но его выдавали глаза. Красные от полопавшихся сосудов и слегка остекленелые. Запах алкоголя он старательно скрывал при помощи мятной жвачки, перегоняемой во рту из одной стороны в другую. Недавно выбритые щеки снова покрылись неровной щетиной, подбородок обвис и в негативном плане весьма неплохо гармонировал с мешками под глазами. А упомянутый выше диссонанс заключался в том, что на Андрее сегодня вечером был чистый отутюженный костюм светло-зеленого цвета и точно такой же тонкий галстук, туго подвязанный под воротом рубашки. Ботинки до блеска начищены. Одним словом, одежда респектабельного человека выглядела, мягко говоря, нелепо, если ее надевали на подзаборного забулдыгу. Но Семирядин не придавал значения таким мелочам. Сегодня у него был ответственный день. Ответственный и в некотором смысле решающий.

Проникнув в торговый зал супермаркета «Твоя империя» через черный ход, Андрей огляделся по сторонам. Покупателей было не очень много, а потому взгляд Семирядина почти тут же выхватил в некотором отдалении знакомого менеджера. Молодой человек тоже заприметил нового босса. Мужчины синхронно двинулись навстречу друг другу и сошлись в центре зала, как заправские дуэлянты. Однако агрессии по отношению друг к другу у них не было.

— Ты знаешь Кирсанова-младшего? — в лоб поинтересовался Андрей, внимательно наблюдая за реакцией служащего.

— Сына Владимира Леонидовича? — вполне невинно уточнил тот.

Глупый и бессмысленный вопрос подчиненного вывел Семирядина из себя. Он и так-то не мог избавиться от внутренней нервозности, а тут еще сплошные провокации.

— Понял же, о ком я говорю! — Челюсти, перемалывающие жевательную резинку, заработали значительно энергичнее. — Зачем эти переспросы риторические?

Менеджер стушевался. Он уже за время своей работы в «Империи» успел познакомиться с неординарным и взрывоопасным характером Семирядина. Особенно это было чревато последствиями, если Андрей Матвеевич, как сейчас, находился в подпитии. Служащий зачем-то нервно оглянулся через плечо и, понизив голос на полтона, сообщил боссу:

— Пару-тройку раз видел.

— Хорошо. — Андрей справился с раздражением. Не полностью, конечно, но сумел значительно погасить его. — Если он здесь появится в ближайшее время, ты ему не перечь.

— В смысле? — Менеджер в полном непонимании ситуации заморгал.

Семирядин скорее интуитивно почувствовал, чем осознал, что следует быть с этим молодым человеком предельно терпеливым. Излишняя вспыльчивость может вызвать подозрения служащего. Это было крайне нежелательно. Только не сегодня.

— Ну, ребенок не совсем адекватен. — Андрей Матвеевич сокрушенно покачал головой. — В шоке после всего…

— Я представляю… — сочувственно поддакнул менеджер, но Семирядину было не до сантиментов.

— В служебные помещения его не пускай, — тут же перешел он к делу, выдавая объективные инструкции. — Задержи. Я по камерам наблюдения увижу, сам спущусь.

Со слов позвонившей ему недавно Ангелины Виннер Андрею было известно о сути разработанного этой коварной женщиной плана. В целом Семирядин отнесся к такому делу одобрительно. Вроде никто особо и не пострадает, и в то же время заинтересованная сторона в выигрыше.

— Да, конечно. — Менеджер тем временем качнул кудрявой головой в знак согласия. — Предложу мороженого, чего-нибудь вкусненького.

— Во-во, правильно, — тут же поддержал данную инициативу Андрей. — Предложи вкусненькое. Но если мальчишка захочет какие-нибудь банки расколошматить или сладенькое растоптать — пусть бьет и топчет.

С этими словами Семирядин, считая беседу со служащим и его инструктаж завершенными, развернулся и поспешно двинулся в направлении головного офиса. Менеджер озадаченно смотрел ему вслед и, естественно, не мог при этом не заметить, как Андрей попутно прихватил с одного из стеллажей бутылку водки. Семирядин оглянулся. Лицо его было немного сконфуженным, но рука, вроде действуя сама по себе, сунула свою вожделенную добычу в карман. Менеджер кивнул. Дескать, все в порядке. Не о чем беспокоиться, Андрей Матвеевич. Хоть все забирайте.

Андрей продолжил движение, выбросив из головы персону молодого служащего, как нечто несущественное. Оказавшись в офисе, где не так давно безраздельно верховодил ныне покойный Владимир Кирсанов, Семирядин вольготно развалился в «командирском» кресле, подхватил со стола пульт дистанционного управления и последовательно включил при помощи него все имеющиеся здесь мониторы. На экранах отобразились разные точки торгового павильона во всевозможных ракурсах. Изображение было черно-белым, но достаточно четким и контрастным. Андрей водрузил ноги на стол, выудил из кармана приватизированную бутылку водки и поставил ее на пол рядом с собой так, чтобы при необходимости можно было дотянуться до узкого горлышка правой рукой.

Ангелина стояла у окна и курила. При появлении в офисе Семирядина она лишь слегка повернула голову, определяя, кто именно присоединился к ее обществу, и снова посмотрела на улицу. Заговорщики не удосужились даже обменяться приветствиями. Каждый старательно делал вид, что не замечает другого.

Наконец госпожа Виннер сделала последнюю глубокую затяжку и бросила сигарету в пепельницу, не посчитав рациональным загасить ее. Оттолкнулась ладонями от подоконника и продефилировала к центру кабинета. Замерла напротив Андрея.

— Карета только что подъехала, — сообщила она свежую информацию.

— Карета? — Семирядин оторвал удивленный взгляд от экранов и с прищуром уставился на женщину.

— Ну, «скорая психиатрическая помощь», — неохотно пояснила Ангелина. — Сходите пригласите медиков сюда и, пожалуй, заплатите заранее, чтоб вопросов лишних не было.

Ее командирский тон неприятно покоробил Андрея. С каждым разом Виннер все больше и больше стремилась подчеркнуть собственное превосходство над ним. Внутри Семирядина все восставало против такого положения, но он понимал, что изменить сейчас что-то просто не в силах. Ничего. Придет и его время. Тогда посмотрим, кто тут главный.

— Вам необходим паж, госпожа Виннер, — высказал он все же свою точку зрения, но с кресла поднялся.

— Кто-кто?

— Кто-то на побегушках.

Женщина криво усмехнулась.

— Зачем мне еще один кто-то? С этими функциями вы пока справляетесь… — произнесла она.

Андрей скрипнул зубами. Очень хотелось произнести в ответ что-нибудь резкое, грубое, но он сдержался. Бутылка водки вернулась обратно в карман. Надо будет сделать по пути в торговый зал пару живительных глотков. И отправить в рот свежую жвачку.

Телефонный разговор с Кирсановым только усилил опасения Федечки за судьбу нового приятеля. Вне всяких сомнений, Иван стал жертвой какой-то хитрой и кем-то тщательно спланированной интриги. Вышедшая неожиданно из комы мама, ее желание встретиться с сыном и, главное, выбранное для встречи место — офис «Империи» — все это наводило на неприятные и ужасные мысли. Однако Федечка не стал никому звонить и ставить в известность также волновавшихся за судьбу Кирсанова женщин: тетю Клаву и Елизавету Михайловну. Зачем добавлять им лишней головной боли? Розгин был уверен, что и сам прекрасно справится со сложившейся проблемой. Главное теперь было отыскать этот самый злополучный офис «Империи», а там уж и Иван покажется на горизонте. Беда заключалось в том, что Федечка лишь смутно представлял себе место, где нужно было искать заветный супермаркет.

Он стремительно выбежал на улицу в районе Садового кольца, покинув верхний вестибюль метро, и огляделся. Кажется, где-то поблизости. Надо было уточнить, во избежание излишнего плутания по микрорайону. Он подскочил к первой попавшейся на глаза женщине в просторной сиреневой блузе.

— Простите, — тактично и интеллигентно обратился он к ней, ненавязчиво преграждая дорогу. — Где-то здесь должен быть супермаркет. «Империя» называется. Не подскажете?..

Женщина остановилась и тоже окинула внимательным взглядом прилегающие окрестности. Меньше минуты ей потребовалось на то, чтобы сориентироваться.

— А вон, в конце квартала… — Она указала Федечке рукой необходимое направление.

— Спасибо…

Это все, что ему требовалось. Не вдаваясь в излишние размышления, Розгин бегом припустил по улице к повороту, где кончался этот квартал. Через пару метров он уже мог разглядеть вывеску, раскрашенную неоновыми огнями, сообщавшую прохожим о том, что именно здесь и находится один из крупнейших в районе супермаркетов «Твоя империя».

Автомобиль плавно заехал на специальную стоянку перед магазином, и Мякинец утопил педаль тормоза. Бордовая «пятерка» замерла как вкопанная. Юрий перевел взгляд на сидящего рядом Ивана. Мальчик уже целиком был под действием принятого препарата. Мякинец судил об этом не только по поведению Кирсанова, но и по внешним признакам, ярким примером которых в первую очередь служили расширенные зрачки. Мужчина удовлетворенно кивнул и толкнул мальчика пальцем в плечо.

— Приехали, малыш. — На всякий случай он все еще говорил ласковым, тихим голосом.

— Я вижу.

Иван был не в себе. Даже интонации стали агрессивными. С другой стороны, он сам не чувствовал в себе существенных изменений. Или, скорее всего, просто не осознавал их. Кирсанов решительно ухватился за ручку дверцы, неловко потянул ее на себя, но открыть замок так и не сумел. Он дернул еще раз. На этот раз сильнее. Затем еще. Эффект оставался прежнем. То есть неудовлетворительным.

— Давай помогу, — любезно предложил Мякинец, наклоняясь вперед.

— He надо, я сам!.. — Кирсанов грубо отпихнул протянутую руку помощи.

Юрий равнодушно пожал плечами. Наконец Ивану удалось справиться с ручкой, и он широко распахнул дверцу, сам едва не вывалившись на асфальт. Удержав таки равновесие, он стремительно выскочил из машины, абсолютно забыв расплатиться с доставившим его на место частником. Но Юрию этого было и не нужно. Он не стал напоминать пареньку об оплате проезда. Молча проследил за тем, как Кирсанов пулей влетел в парадный подъезд супермаркета и скрылся в недрах павильона.

Мякинец вынул из кармана новую сигару, сорвал с нее целлофан и сунул в зубы. Прикуривать не спешил. Наслаждался ароматом табака. Настроение у Юрия было прекрасным. Впрочем, оно редко бывало иным. Он глянул на свои наручные часы и выжал сцепление. «Пятерка» тронулась с места. На сегодня у подручного Хартмана имелось еще одно дельце. Куда более важное, чем одурманивание двенадцатилетнего мальчика таблетками.

Автомобиль выехал со стоянки и, как в свою родную благодатную стихию, вернулся в транспортный поток.

Вид у Кирсанова-младшего, когда он, распахнув настежь дверь, ворвался в торговый павильон «Империи», был просто безумный. Складывалось такое ощущение, что принятый им в машине у Мякинца препарат с каждой секундой все больше и больше накатывал волнами. Иван замер на пороге и лихорадочным взглядом окинул помещение. Он с трудом припоминал, с какой целью явился в это здание. Мысли путались в голове, сменяя друг друга со скоростью вихря. И в то же время Иван ощущал неимоверный прилив сил. В нем было сейчас столько решимости, что он запросто мог горы свернуть. Так ему, во всяком случае, казалось.

Сложно сказать, какое впечатление произвело его стремительное появление в павильоне на тех немногих покупателей, что толкались возле стеллажей, но вот могучий охранник под два метра ростом, упакованный в камуфляж, среагировал на данное происшествие быстро. Амбал порывисто шагнул в направлении мальчика с намерением взять того за шиворот и выставить вон, ибо никогда прежде он не видел Кирсанова. Но рьяного вышибалу благоразумно опередил выскочивший неизвестно откуда менеджер. Он призывно взмахнул рукой, останавливая охранника.

— Все хорошо, — спокойным голосом произнес молодой человек и позволил себе широко улыбнуться при этом. — Я им займусь…

Менеджер приблизился к Ивану, всем своим видом источая неподдельное радушие и гостеприимство.

— Добрый вечер, Ваня, — чуть ли не пропел он, растягивая слова. — Рад видеть. Проходи. Ты просто так зашел или тебе нужно что-то конкретное?

Служащий попытался дружески обнять мальчика за плечи, но тот проворно вывернулся и уставился в улыбчивое лицо неожиданного собеседника, пытаясь привести в порядок собственные мысли. Получилось у него это не сразу, а потому в наметившемся разговоре повисла непродолжительная пауза. Кирсанов болезненно поморщился и вспомнил то, ради чего он действительно прибыл в магазин.

— Да! — громко и с явным вызовом крикнул он, чем привлек к своей персоне нежелательные посторонние взгляды. — Конкретное. Где мама?

Менеджер на мгновение растерялся. И от крика, и от странного вопроса, прозвучавшего из уст ребенка. Он опасливо обернулся через плечо и своей улыбкой сумел-таки заставить покупателей не выказывать беспокойства.

— Какая мама? — мягко поинтересовался служащий.

Благо дело, Андрей Матвеевич заранее предупредил его о душевном состоянии паренька. Теперь-то менеджер и сам понимал, что имел в виду Семирядин, когда говорил, что происшествия последних дней возымели некое действие на Ивана. Мальчик, вне всяких сомнений, был душевно болен и нуждался в моральной поддержке. А может, и в профессиональном лечении. Смотря по тому, как далеко зашло дело.

— Моя! — снова закричал Кирсанов. — Что вы так смотрите? Мама сказала, что будет здесь…

Менеджер вновь предпринял отчаянную попытку положить руку на плечо мальчика и тем самым отвести его из прохода в глубь зала, где было не так много посторонних глаз.

— Давай в сторонку немножко…

— Не трогайте меня!.. — взвился Иван, и доброжелательная рука менеджера в очередной раз была скинута нервным движением.

Душевного разговора с обезумевшим от постигшего его горя ребенком не складывалось.

— Здесь нет твоей мамы, Иван.

— Она звонила. Вы обманываете!

Менеджер тяжело вздохнул и покосился на этот раз в сторону подвешенной к потолку камеры наблюдения. Что-то уж больно задерживается Андрей Матвеевич.

— Зачем мне тебя обманывать? — невинно поинтересовался он у Кирсанова.

— Не знаю зачем, но вы обманываете! — Иван стоял на своем.

— Я был бы счастлив, если бы Ольга Сергеевна оказалась здесь, а не в больнице… — предпринял новую попытку осторожной беседы служащий торгового зала, но тут же был грубо прерван новым криком ребенка.

— Она выздоровела!.. — Голова у Ивана пошла кругом. Тело все больше и больше наливалось свинцовой тяжестью. — Она звонила не из больницы! — В уголках губ мальчика выступила белая пена, чего, естественно, не мог не заметить менеджер, который немедленно в ужасе отшатнулся.

Кирсанов порывисто сорвался с места и бросился бежать по залу, скользя и наталкиваясь на чьи-то тележки, задевая прилавки.

— Все вы врете! — бесновался он, уже не в силах себя контролировать. — Я своими ушами слышал! Мама сказала — она ждет меня в «Империи»! Вы ее спрятали, да? Она вам просто не нужна! Она мешает, да?!

Двухметровый охранник припустился бегом следом за мальчиком. Сзади засеменил и менеджер, но улыбки на его лице уже не было. Амбал попытался перехватить Кирсанова, но тот ловко увернулся и, изменив направление, побежал в противоположную сторону.

— И я мешаю, да?! — Новый истеричный крик заполнил собой пространство павильона. Покупатели поспешили покинуть пределы магазина. — Вы ее поймали, а меня — не сможете!..

За этой дикой картиной посредством расположенных в офисе мониторов наблюдали специально приглашенные госпожой Виннер врач скорой помощи и два фельдшера столь же массивного телосложения, как и охранник, гоняющийся по залу за прытким мальчишкой. Семирядин услужливо акцентировал их внимание то на одном, то на другом экране в зависимости от передвижений Ивана по торговому помещению. Ангелины в их тесной компании на этот раз не было. Она и так уже сделала все, что могла, срежиссировав в одиночку весь этот мрачный спектакль.

Некоторое время медработники молча взирали на происходящее в зале. Ванино поведение искоренило в их душах все оставшиеся сомнения. Споткнувшись об опрокинутый им же стеллаж, Кирсанов упал на пол и больше не поднялся. Видно было, что он что-то кричит, но камеры наблюдения не передавали в офис звук. Тело ребенка сотрясали конвульсии, а пена изо рта уже брызгала в разные стороны. Семирядин невольно отвернулся. Даже для него это было слишком.

— Чего мы ждем? — встрепенулся врач, обращаясь к Андрею. — Проводите скорее! Ясное дело — это наш клиент.

Семирядин облегченно вздохнул и при помощи пульта дистанционного управления погасил экраны мониторов. Ужасное изображение исчезло.

— Тогда — вниз, пожалуйста, — осипшим голосом известил он представителей скорой помощи.

Андрей двинулся к выходу, увлекая за собой и медиков. Шедший прямо за ним врач быстро обернулся к одному из фельдшеров и выдал надлежащую инструкцию профессионала:

— Сразу приготовь инъекцию обычную. Он маленький, двух кубиков хватит…

Фельдшер согласно кивнул.

Если бы Семирядин не поторопился выключить мониторы, то он бы увидел, как в ту же секунду в торговый зал, задыхаясь от бега, влетел Федечка. Он сразу определил эпицентр напряжения в дальней части магазина, где столпились редкие покупатели, любопытство которых оказалось сильнее желания немедленно испариться, и теперь оттуда слышались их возбужденные голоса. Федечка устремился к месту событий.

Увиденная картина поразила Розгина, но он не подал виду. Разбираться будем потом. Сейчас требуются срочные и решительные действия. Иван по-прежнему лежал на полу, но уже не кричал. Бессознательным взглядом он всматривался в лица склонившихся над ним людей. Менеджер старательно пытался разогнать ненужных зевак.

— Прошу, господа, отойдите… — чуть ли не плача увещевал он любопытных. — У ребенка приступ, сейчас подойдет руководство, ему помогут…

Федечка не стал дожидаться этого самого руководства. Напротив, услышанное удвоило его энергию. Вклинившись в толпу, он прорвался к Ивану и без долгих объяснений подхватил Кирсанова на руки.

— Отойдите, вам же сказано! — грозно рыкнул он на любопытных покупателей, а заодно и на самого менеджера павильона с охранником. — Я — брат!.. Пропустите!..

Народ невольно расступился, и по образовавшемуся живому коридору Розгин не оглядываясь понес спасенного им Ивана к выходу из магазина. Оторопевший в первое мгновение менеджер не успел среагировать на этот поступок должным образом.

— Молодой человек! — бросил он в стремительно удаляющуюся Федечкину спину. — Минутку!..

— Ни минуты нет, — парировал тот не оборачиваясь. — Сами видите!..

Он машинально ускорил шаг и, с Иваном на руках обогнув турникет прохода, выскочил на улицу. Все это произошло настолько быстро, что появившиеся в это время в другом конце зала со стороны служебной двери Семирядин и медики скорой помощи опоздали буквально на две-три секунды. Врач обогнал-таки Семирядина и вырвался вперед. Он почти подбежал к тому месту, где только что лежал мальчик, и замер в недоумении.

— Где больной? — Вопрос эскулапа был обращен к менеджеру, действия которого он до этого наблюдал по монитору.

Тот не нашелся сразу, что ответить на поставленный вопрос. Растерянно взглянул сначала на врача, затем на подоспевшего Семирядина и в итоге отыскал глазами козла отпущения в лице двухметрового охранника.

— Зачем ты выпустил? — набросился он с претензиями на амбала.

— Иван где? — жестко оборвал всяческие выяснения отношений Семирядин.

Служащий тут же прекрасно понял, что головомойки ему не избежать. И это в лучшем случае.

— Его забрали. — Молодой человек нервно сглотнул и опустил глаза в пол.

— Кто?.. — Крик Андрея Матвеевича больше походил на рычание дикого зверя.

Еще бы! Столько усилий — и все псу под хвост. Ему самому грозила изрядная головомойка.

А Федечка тем временем уже вталкивал Ивана в салон так удачно подвернувшегося такси. Желтая «Волга» с шашечками остановилась прямо перед магазином, и из нее едва успела выбраться полная дама. А вот захлопнуть дверцу она не успела. Федечка повел себя очень шустро. Он понимал, насколько опасно для них с Иваном малейшее промедление. Вслед за Кирсановым внутрь салона втиснулся и он сам. Таксист недовольно повернул голову.

— Спрашивать надо! — небрежно бросил он.

Но Розгину было не до дискуссий. Поправив на заднем сиденье полубесчувственное тело Кирсанова, он выпалил в лицо водителя скороговоркой:

— Поехали, шеф. Сто долларов сейчас, стольник — как до дачи доедем. Пятнадцать километров всего от кольца. Поехали, ну!

Повернув голову направо, Федечка увидел, как из дверей супермаркета уже выскочил на улицу плечистый высокий охранник. Вслед за ним показался и Семирядин. Потом врач скорой помощи в белом халате.

— А облюет салон? — все еще артачился таксист.

— Облюет — так еще пятьдесят на химчистку. — Розгин пригнул голову так, чтобы его не было видно. За лежащего Ивана не стоило в этом плане и беспокоиться.

— Поехали, — решился водитель, быстренько прикинув в уме свой собственный навар на этих пассажирах.

Такси резко тронулось с места и помчалось в сторону центра. Федечка облегченно перевел дух. Повезло так повезло! Ничего не скажешь. Слегка приподнявшись на локтях, он повернул голову назад. Группа преследователей продолжала бессмысленно топтаться у входа в магазин и озираться по сторонам.

Семирядин был в бешенстве.

— Как сквозь землю… — сконфуженно пробормотал широкоплечий охранник в камуфляже.

— Уволить всех вас мало!.. — Андрей обхватил голову руками и запустил пальцы в свою реденькую шевелюру.

Предстоящий непростой разговор с Ангелиной Виннер, понятное дело, не мог поднять ему настроения. Скорее наоборот.

Избежать неприятной беседы, естественно, не удалось. Ангелина появилась в головном офисе «Империи» где-то приблизительно через час после вышеописанных событий. Семирядин покорно дожидался ее прихода, сидя в кожаном кресле с высокой спинкой во главе длинного стола. Настенные часы равномерно отбивали такт, но внутреннего успокоения Андрею это не приносило. Впрочем, так же как и потребляемое прямо из горлышка спиртное. За прошедший час он успел выпить больше половины прихваченной в павильоне бутылки водки. Глаза Семирядина затянулись мутной поволокой, но лежащие прямо перед ним на столешнице руки не переставали нервно подрагивать. Андрей спрятал их под стол.

Госпоже Виннер не нужно было ничего объяснять. Уже по одному убитому виду подельника она догадалась, что операция прошла не так гладко, как хотелось бы. Тем не менее Андрей выложил ей все без утайки, а исповедовавшись, устало откинул голову на спинку кресла и смежил веки. Дескать, я все сказал, теперь воля ваша. Хотите — казните, хотите — милуйте.

Ожидаемой бури не последовало. Семирядин приоткрыл глаза и с удивлением отметил, что Ангелина лишь усмехается и с этой ухмылкой молча разглядывает его. В лице госпожи Виннер не было ничего, кроме справедливого презрения. Она неторопливо прикурила дамскую сигарету и пустила в потолок несколько ровных маленьких колец дыма.

— Андрей Матвеевич, дорогой. — Женщина села напротив Семирядина и забросила ногу на ногу. Глаза по-прежнему не отрывались от заплывших глаз собеседника. — Я сделала то, чего и делать не должна была. Целый моноспектакль разыграла из гуманных соображений. — Она говорила правду, и даже сам Семирядин не мог не признать этого. — С музыкой и покушением, с декорацией и телефонными голосами. Самая малость осталась, чистая техника. Тут вступаете вы — и все проваливаете.

Голос Ангелины звучал спокойно, тихо и в некоторой степени даже бесстрастно. Но Андрею показалось, что это во сто крат хуже, чем если бы женщина просто орала на него благим матом и топала ногами. Она издевалась над ним. Семирядин лихорадочно облизал пересохшие губы и своевременно вспомнил о том, что лучшее средство защиты — это нападение.

— А где хваленые «исполнители»? — Он отлепил затылок от спинки кресла и подался корпусом вперед. — Где они, когда под рукой обязаны были находиться?!

Ангелина презрительно поморщилась. Без сомнения, она обратила внимание на то, что Андрей Матвеевич успел обмыть свою неудачу горячительными напитками. Да, измельчал нынче сильный пол. Ничего не могут, кроме как обвинять в собственных неудачах окружающих да жрать спирт литрами. Столбик пепла с сигареты госпожи Виннер сорвался и упал на пол, прямо ей под ноги.

— Никто вам ничем не обязан, — сухо проинформировала она Семирядина. — Исполнители свою партию исполняют.

Каламбур насторожил Андрея Матвеевича. Выходит, эта женщина предпринимала и что-то еще без его ведома. Какие-то действия, связанные с их общим делом, но посвящать в тонкости Семирядина посчитали излишним. Новый удар по его болезненному самолюбию.

— Какую еще партию? — подозрительно прищурился он, еще ниже склоняясь к столу и незаметно, как ему казалось, для глаз собеседницы задвигая под кресло початую бутылку водки. Андрей был уверен в том, что по внешним признакам его состояние неопределимо.

— Нотариальную, — последовал лаконичный ответ.

— Это как?

Она видела его нелепые телодвижения в попытке скрыть бутылку спиртного. Это вызвало на устах Ангелины очередную усмешку. Человек, сидящий сейчас напротив нее в «командирском» кресле руководителя «Империи», деградировал буквально на глазах. С каждым днем, как казалось Ангелине, он все больше глупел и становился морально слабее. В сознании женщины вдруг промелькнула шальная мысль, что Семирядин становится слишком тяжелым для их компании балластом. А умные люди подобное обычно предпочитали скидывать за борт.

— Да уж не так, как вы, надеюсь… — мрачно бросила Виннер.

Андрей почувствовал исходящую от нее угрозу. В душе появился неприятный холодок.

Огни большого мегаполиса, состоящие преимущественно из иллюминации и неоновых рекламных вывесок, переливающихся всеми цветами радуги, сменились загородным пейзажем. «Волга» выскочила на Кольцевую дорогу и взяла левый ряд. Освещение, конечно, и здесь имелось, благодаря придорожным фонарям, но на фоне города оно не впечатляло.

Краем глаза таксист посматривал в зеркальце заднего обзора на двух своих юных пассажиров. От него не укрылось плачевное состояние младшего из подростков, близкое к отключке.

Федечка старался поудобнее устроить Ивана, положив его голову к себе на колени. Затем выудил из кармана носовой платок и стер им с губ мальчика остатки выступившей пены. Господи, что ему такое подсунули? Или он от природы склонен к эпилепсии? Не похоже. Злость переполняла Розгина. Злость на тех, кто так жестоко обошелся с ребенком. Он не имел пока представления о происшедшем, но в общих чертах картину нетрудно было предугадать. Ивана каким-то образом ввели в заблуждение, что его мама очнулась и что она назначила ему встречу в головном офисе «Империи». Туда-то мальчик и помчался очертя голову. Оно и понятно в общем-то. Незадолго до этого в организм Кирсанова был введен препарат неизвестного происхождения. Как это удалось сделать, Федечка не знал, но результаты действия видел собственными глазами. А затем коварные недоброжелатели вызвали «скорую помощь». Он сам видел врача в белом халате. Хитрый и изощренный способ избавиться от наследника. Почище, чем во времена дворцовых интриг. Хорошо, что он оказался вовремя в нужном месте и расстроил планы неприятеля. А теперь… Теперь еще поборемся. Еще посмотрим, чья возьмет. Розгин был уверен в том, что отец теперь предпримет кардинальные и решительные действия в отношении всех этих родственников Ивана и партнеров по бизнесу покойного Кирсанова-старшего.

Иван уже спал, но дыхание его было нехорошим. Частое и отрывистое. Ничего. Препарат, чем бы он ни был, вряд ли опасен для жизни. Люди, которые пичкали им Кирсанова, не хотели его убить. И на том спасибо, как говорится. Федечка осторожно провел рукой по рассыпавшимся в разные стороны волосам Ивана. Сокрушенно покачал головой.

Природное любопытство водителя такси одержало верх над корректностью. Мужчина и так слишком долго крепился, довольствуясь только молчаливым созерцанием.

— Что, обкурился малолеток? — спросил он, пересекаясь в зеркале взглядами с Розгиным.

Федечка промолчал, но таксист продолжал выжидательно смотреть на молодого человека в надежде получить ответ на свой вопрос и в результате обделил вниманием ускользающую под колеса «Волги» дорожную полосу.

— Задушевная беседа в наш уговор не входила, — грубо откликнулся Федечка.

Только глупых расспросов со стороны незнакомого мужчины ему сейчас не хватало. Неожиданно пришло на ум, что неплохо бы было позвонить тетке и успокоить ее. Сидит сейчас, наверное, и накручивает себя. Сгущает краски. Только где она сейчас? Уже на даче дожидается или до сих пор сидит у себя в магазине в надежде, что Федечка позвонит именно туда? «Ладно, — решил для себя Розгин. — прибудем на место жительства, там и разберемся. Так сказать, по ходу обстоятельств».

— Да я так просто, — буркнул таксист, недовольный тем, что его так резко и бестактно осадили.

— Если просто, — смилостивился Федечка, — то просто эпилепсия.

Водитель желтой «Волги» удовлетворенно кивнул.

— Не самое страшное, — сказал он со знанием дела. — Главное, чтоб кто-то рядом всегда был.

Федечка снова вслушался в дыхание лежащего у него на коленях Кирсанова. Вроде бы понемногу стабилизировалось. Или просто показалось?

— Это для любого человека главное, — философски заметил он, уже не глядя в зеркало на собеседника и, может быть, даже обращаясь к самому себе, нежели к водителю.

Таксист только хмыкнул в ответ и вновь сосредоточил внимание на дороге. Ночная мгла стремительно окутывала окрестности, не оставляя угасающему дню ни единого шанса на победу. Высокий небесный купол, на котором сегодня не было ни единого облачка, радовал глаз обилием высыпавших в хаотичном беспорядке звезд. С востока подул легкий ветерок.

Глава 11

Борис Юзефович был уверен в том, что он единственный человек, оставшийся в здании в столь поздний час. Рабочий день уже давно закончился, и сейчас пустовали не только соседствующие с его нотариальной конторой помещения, но и общий коридор, как на первом, так и на втором этаже. Однако на какую-то долю секунды Ваенбландту показалось, что где-то снаружи скрипнула половица. Нотариус замер и чутко прислушался. Ответом ему послужила гробовая тишина. Никаких шагов, ничего… Почудилось. Борис Юзефович криво усмехнулся, иронизируя по поводу собственной мнительности. Ни одного такого трудоголика, как он, больше во всем квартале не сыскать. Народ стремится поскорее покинуть ненавистные рабочие места и отправиться по домам. Там телевизор. Там мягкий диван. Все лучше, чем на работе.

Ваенбландт громким щелчком застегнул свой пузатый старый портфель, набитый разными юридическими документами, и поднял со стола телефонную трубку. Набрал короткий номер.

— Примите на охрану, пожалуйста, — произнес он вполголоса, обращаясь к невидимому собеседнику из службы отдела быстрого реагирования. — Объект тридцать девять, пароль «Ромашка». Спасибо.

Отдав такое распоряжение, которое он делал ежедневно на протяжении существования его конторы в этом здании, Борис Юзефович положил трубку. Что ж, теперь можно было и уходить. В конце концов, у него тоже был свой дом. И совсем не важно, что там, в этом доме, никто не ждал его возвращения. Главное, это был тихий скромный уголок, в котором пожилой нотариус мог позволить себе расслабиться и, если угодно, просто спокойно встретить грядущую старость.

В этот момент чуткий слух Ваенбландта снова уловил подозрительный скрип паркета. На этот раз он прозвучал прямо у него за спиной, с той стороны, где находилась входная дверь нотариальной конторы. Борис Юзефович резко обернулся на сто восемьдесят градусов. Удивление смешалось со страхом, но нотариус постарался не подать виду и тем самым не рассекретить нахлынувших эмоций.

— Молодой человек, — как можно спокойнее произнес Ваенбландт, подхватывая со стола пухлый портфель в надежде, что в случае крайней необходимости он послужит ему и в качестве защитного оружия. — Прием закончен. Завтра с одиннадцати…

Закончить фразу Борис Юзефович не успел. В руке высокого сухощавого мужчины с холодными голубыми глазами появился черный пистолет с накрученным на дуло цилиндром глушителя. Ваенбландт чисто машинально отшатнулся и загородил голову портфелем. Визитер выстрелил в грудь нотариуса. Пуля прошла навылет, а звук самого выстрела был настолько тихим, что его вряд ли можно было расслышать, даже находясь в соседнем офисе. Грузное тело пожилого человека, которого некому было ждать дома, обрушилось в крутящееся кресло на одной-единственной ножке. Под действием инерции кресло чуть откатилось назад. Толстый старый портфель выпал из бесчувственной руки Ваенбландта и упал на пол. Убийца слегка оттолкнул его носком ботинка и приблизился к жертве.

Глаза Бориса Юзефовича были неподвижны. Дыхания тоже не наблюдалось. По всей видимости, старик умер мгновенно. Без лишних мучений. Но киллер был профессионалом до мозга костей. Прицелившись в голову заказанного нотариуса, он вторично спустил курок пистолета, на этот раз попав точно в центр лба. За головой Ваенбландта на гладкой белой стене появился большой кровавый потек, будто кто-то быстро выплеснул стакан краски с комками.

Киллер опустился на корточки рядом с креслом, и рука в черной кожаной перчатке проворно нырнула в левый карман брюк убитого. Не отыскав там заветного предмета, неизвестный визитер переключил свое внимание на правый карман. На этот раз ему удалось извлечь связку ключей. Но какой из них открывает заветную дверцу сейфа? Это еще предстояло выяснить.

Мужчина в черном поднялся на ноги и пристроил во рту незажженную сигару.

Переливчатая трель мобильного телефона нарушила установившуюся тишину салона. Федечка осторожно высвободил одну руку из-под головы спящего Ивана и достал из кармана аппарат. Но его трубка безмолвствовала, а трель настойчиво продолжала извещать о чьем-то желании дозвониться до абонента. До находящегося в небольшом смятении Розгина наконец дошло, что это мобильник отключившегося Кирсанова. Он отыскал аппарат Ивана и свободной рукой приложил трубку к уху.

— Да?.. — как ни в чем не бывало откликнулся Федечка.

— Послушай меня, парень, — без всякого приветствия донеслось в ответ. Для Розгина голос абонента был совершенно незнакомым, ибо ему еще ни разу в жизни не приходилось общаться с Андреем Семирядиным. А звонил именно он. Но каким-то шестым чувством Федечка это понял. — Я точно не знаю, кто ты такой и откуда взялся. Но догадываюсь. Федя, кажется. И еще я точно знаю, что похищение детей карается законом. — В грубоватых интонациях невидимого собеседника засквозил сарказм. — Поэтому давай, пока не поздно, отыграем в обратную сторону? Готов даже денежный приз вручить за возвращение.

Федечка спокойно, не перебивая, дослушал всю эту тираду до конца и, когда Андрей умолк, презрительно хмыкнул. Его ответ прозвучал в абсолютно схожей тональности.

— Теперь послушайте меня, дядя, — сказал Розгин. — Я отлично знаю, кто вы такой. И уж лучше вам про закон не заикаться. А то, что вы с ребенком сотворили, карается без всякого закона. В темном подъезде или переулке. Не забывайте об этом. У меня — длинные руки.

Продолжать беседу было бессмысленно, и Федечка, высказав последнюю угрозу, отключил связь. Вернул мобильный телефон в карман Кирсанова и тут же поймал на себе тревожный взгляд таксиста.

— Чего смотрите? — Парень безобидно улыбнулся зеркальному отражению мужчины. — Про руки — шутка. Они у меня стандартных размеров.

Удалось ли ему успокоить водителя или нет — неизвестно, но Розгин не особо-то и озаботился этой проблемой. Вновь достал аппарат Кирсанова и при помощи записной книжки отыскал интересующий его номер. Вызвал абонента.

— Елизавета Михайловна? — уточнил Федечка. — Это Федя, ну, помните?.. Вы дома?.. Не надо домой собираться. Свяжитесь лучше с теть Клавой и — к нам на дачу… Иван со мной. Дать ему трубку не могу. Он спит…

Приглушенная работа телевизора, транслирующего выпуск новостей, нисколько не мешала степенной беседе расположившихся на диване мужчины и женщины. По случаю вечерней встречи в загородном центре досуга Ангелина вновь облачилась в длинное вечернее платье с высокой стойкой, но с вызывающим разрезом по левому бедру. Юрий Мякинец решил слегка поломать устоявшиеся традиции и в этот раз собирался предстать пред светлые очи господина Хартмана не в однотонном смокинге, а в темных брюках и голубом пиджаке. Под расстегнутым пиджаком просматривался сиреневый свитер под горло. Вечер сегодня выдался немного прохладным. Во всяком случае, так казалось штатному киллеру.

Самого Франца в их компании пока еще не было, а потому Ангелина и Юрий могли позволить себе диалог на русском языке.

— И сколько тебе стукнет? — лениво поинтересовалась госпожа Виннер, прикуривая сигарету от дорогой зажигалки.

— Нисколько. — Мякинец широко улыбнулся. Он не спешил присоединяться к собеседнице в плане вредного для организма поглощения никотина и, забросив ногу на ногу, беспечно перекатывал толстую сигару между пальцами. — Это я как повод выдумал, чтобы пригласить его. Сказал — именины. И понимай как хочешь. То ли день ангела, то ли день рождения. Но он почувствовал — не в дате дело. Поэтому и согласился приехать. — Юрий согнул руку в локте и сверился с показаниями дорогостоящих часов, болтавшихся на его узком левом запястье. — Появится сейчас. Лис пунктуальный.

Ангелина прищурилась и, совершив новую глубокую затяжку, с интересом взглянула на сидящего рядом с ней мужчину. Продолжать завязавшуюся беседу она явно не спешила. Мякинец покосился на нее, и ему показалось, что взгляд этих ледяных глаз не так уж и прост. Было в нем что-то необычное. Словно бы госпожа Виннер приценивалась к нему.

— Нравлюсь? — ощерился Юрий.

Ангелина отбросила голову на спинку дивана. Рука с зажатой в пальцах сигаретой описала в воздухе какую-то замысловатую дугу.

— Об этом спрашивают после, юноша… — игриво произнесла она, чем, признаться, слегка покоробила Мякинца. Прежде ему никогда не приходило в голову оценивать госпожу Виннер как представительницу противоположного пола. — Пока мне нравится, что у тебя есть знакомые политики такого уровня. Полезный ты человек.

— Какой он политик? — с ухмылкой на устах отмахнулся Мякинец. — Делец…

— Это одно и то же.

Юрий наконец пристроил сигару во рту и неспешно раскурил ее. Воздух тут же наполнился густым вонючим запахом. Так называемый аромат сигары мог импонировать только самому Мякинцу. Окружающие его люди, и в частности сама госпожа Виннер, были от этих запахов далеко не в восторге. Но киллера не заботило мнение посторонних людей. Он делал только то, что было приятно ему самому. Невзирая на чужие интересы.

— Как турнули твоего «политика» с прежней службы, — продолжил он доносить до женщины поток информации о полезном человеке, — было у него несколько поручений деликатного свойства. Человек наследил. Я грамотно подчистил… Вот и все наше знакомство. — Внезапно внимание Юрия переключилось на широкий экран телевизора, стоящего возле стены, и он даже, охваченный странным возбуждением, подался вперед. — О!.. Глянь… Шикарное зарево в историческом центре столицы!

Мякинец проворно подхватил с журнального столика пульт управления и увеличил громкость. Ангелина тоже повернула голову. Мужчина в сером неброском костюме с зализанными назад волосами вел репортаж с места пожара:

«…Огонь распространился очень быстро, так как особняк, в котором арендовали помещения в основном частные юридические фирмы, был построен еще в девятнадцатом веке и имел ветхие деревянные перекрытия. — Голос специального обозревателя не отображал никаких душевных эмоций. Мужчина просто сухо излагал голые факты. Так, как его учили это делать. — Жертвой пожара стал один человек. Обугленное тело погибшего предположительно принадлежит хозяину нотариальной конторы Борису Ваенбландту. Именно в его кабинете, как предполагают специалисты, произошло короткое замыкание электросети, ставшее причиной возгорания…»

Невзрачный тип в сером костюме продолжал говорить еще что-то, связанное с пожаром, но Юрий, уже и без того удовлетворившись услышанным, снова убрал звук до минимума и небрежно отбросил пульт. Сигара в его зубах дважды пыхнула, как выхлопная труба автомобиля.

— «Предположительно принадлежит…» — с брезгливой усмешкой повторил он. — Слух режет… А что, тело — это объект собственности, раз оно принадлежит?

Ангелина тоже улыбнулась, но с куда более загадочным выражением лица.

— Без сомнения, — проворковала она. — И ты вправе распоряжаться им по своему усмотрению.

Это был совсем уже прозрачный намек. Не уловить его Мякинец мог только в том случае, если бы был непроходимым дураком. А таковым он вроде не являлся. Окинув женщину оценивающим взглядом с головы до пят, Юрий принял собственное решение.

— Тогда я знаю, как им распорядиться нынче ночью… — принял он предложенную игру. — Чисто ребята сработали, да?

Ангелина, скрывая свои эмоции, наклонилась к журнальному столику и аккуратно припечатала окурок к стеклянному донышку пепельницы. Ей была известна тактика Юрия. Тот всегда говорил «ребята» в третьем неопределенном лице, но госпожа Виннер, так же как и их общий босс Хартман, догадывалась, что «чистая работа» — личная заслуга Мякинца.

— Время покажет, — бесстрастно откликнулась Ангелина.

Но Юрий уже не слышал ее последних слов, он поднялся на ноги и внимательно посмотрел через стеклянные двери на улицу.

— Тащи Хартмана, — отдал он распоряжение женщине, не глядя на нее. — Мой, кажется, прибыл. Кстати, не забудь, Ангелина, — «подвод» стоит отдельных денег.

Мякинец по-прежнему не смотрел в ее сторону, и это слегка покоробило женщину. Она тоже поднялась на ноги и похотливо ощупала глазами спину подельника.

— Насчет того, что почем, мы потолкуем позднее…

Намек не достиг цели. Юрию уже было не до сантиментов и не до каких-то там плотских утех. Он вновь превратился в идеальную машину, работающую на благо общей идеи. Бросив сигару в урну, Мякинец направился навстречу входящему в холл гостю.

— Геннадий Церенович! — Он приветственно выбросил вперед правую руку и обменялся с чиновником крепким рукопожатием. — Спасибо, что приехали.

— Привет, Юрик. — Господина Кекшиева было просто не узнать. Это уже был не тот чопорный политик, величественно расхаживающий по коридорам здания Государственной думы. Манеры более раскованные, не стесненные обстоятельствами. Да и стиль одежды разительно отличался от делового. На мужчине красовались модные джинсы и кожаный жилет, надетый поверх просторной бежевой рубашки. — Иногда надо вырываться из замкнутого круга забот и обязанностей.

Мякинец понимающе покачал головой. Никогда не будет лишним польстить заведомо полезному человеку.

— Да уж как вы вкалываете, даже во время каникул, так, пожалуй, никто другой не пашет, — с уважением протянул он.

Мужчины направились к бару, где Юрий проворно и быстро, не придавая значения тому, что творят его руки, смешал гостю благородный коктейль, а сам лично предпочел бокал простого светлого пива. Кекшиев, удобно расположившись, закурил сигарету.

— Каникулы не каникулы, а шебуршатся отдельные личности в отдельных кабинетах… — Геннадий Церенович недовольно поморщился и тут же с интересом покосился на Юрия. — Ты, случайно, Лаврикова не знаешь, Федора Павловича?

Только для виду Мякинец сделал вид, что размышляет секунду-другую. Помимо таланта чисто и без последствий убирать неугодных людей, Юрий обладал и еще одним. Не менее важным. Он был в курсе почти всех событий, происходящих на криминальной арене. Немногие об этом знали, иначе Мякинец не чувствовал бы себя сейчас в таком прекрасном здравии.

— Лавр, наверно, — совершенно бесцветно и с долей равнодушия произнес он в итоге. — Слышал. Был такой довольно крупный авторитет по Москве. Но он уже с годик как отошел от всех дел. Сам снял корону по семейным обстоятельствам и помахал ручкой. А что?

Проницательные взгляды Юрия и Геннадия Цереновича встретились. Высокопоставленный чиновник первым отвел глаза, вроде как заинтересовавшийся предложенным ему коктейлем. Кекшиев знал, что его собеседник вовсе не так прост, как хочет казаться. С ним следовало держать ухо востро.

— Ай, ничего, — с улыбкой отмахнулся он. — Для сведения…

Их диалог был прерван появлением новых действующих лиц. Вернее, лица эти были новыми только для Геннадия Цереновича. Ангелина слегка отошла вправо, открывая взору чиновника статную фигуру Франца Хартмана, облаченного в строгий смокинг и бабочку. Видимо, сегодня водные процедуры не входили в планы большого босса. Да и прохладный вечерний ветерок не располагал к этому.

— Добрый вечер, — первой заговорила госпожа Виннер.

Мякинец тут же взял на себя роль радушного хозяина, как это и было изначально оговорено с Хартманом. Компания заговорщиков не собиралась раскрывать перед Кекшиевым всех своих подлинных карт. Не таким уж большим доверием пользовался у них этот скользкий чиновник.

— Геннадий Церенович, разрешите представить вам мою хорошую знакомую Ангелину Виннер… — Юрий широко улыбался при этом. — И нашего гостя, господина Франца Хартмана. У него, как я понял, большие инвестиционные задумки в России, и он бы не отказался от неофициальных консультаций опытного человека — такого, как вы.

Какое-то время Хартман и Кекшиев внимательно разглядывали друг друга, будто прицениваясь. Потом все же позволили себе растянуть губы в улыбках и решительно обменялись крепкими рукопожатиями.

— Приятно познакомиться, господин Хартман. — Геннадий Церенович вновь взял высокий бокал с коктейлем и неспешно пригубил сладковатый напиток. — Мы всегда рады солидным инвесторам.

У Ангелины тоже имелась своя роль на сегодняшний вечер. Она повернулась к Францу и на чистейшем английском языке произнесла:

— Господин Геннадий Кекшиев, вице-председатель одного из комитетов парламента.

Им удалось произвести на Геннадия Цереновича необходимое впечатление. Он более-менее владел иностранным языком, но никак не предполагал, что вести переговоры придется не на русском. А по всему выходило, что ни на каких других языках Хартман не общался. Кекшиеву ведь было невдомек, что это всего лишь рассчитанная уловка.

— Я смею надеяться, что в вашем лице приобрету нового надежного друга, — тихо молвил Хартман.

Геннадий Церенович снова улыбнулся.

— Переводить не надо, — предостерегающе поднял он руку, заметив естественный порыв Ангелины. — Я понял…

— Все друг друга поняли, — без лишних экивоков резюмировал Мякинец, одним глотком осушив свой бокал пива. — Тогда давайте в ресторан. Стол ждет…

И он первым направился в глубь помещения. За ним последовали Кекшиев и Хартман. Шествие замыкала Ангелина Виннер.

— Я и подумать не могла, что они его отпустят… Андрею нельзя верить. Он — не слишком сметливый, да и слабохарактерный человек.

— В замах ходил у твоего?

— Ходил. — Елизавета Михайловна уверенно направила свой старенький «фольксваген-жук» по Кольцевой дороге. При этом она не стремилась конкурировать в скорости с более мощными автомобилями и скромно придерживалась крайней полосы. — Не только в замах, но и в друзьях.

Клавдия покачала головой.

— Не дай бог друзей завистливых… — философски заметила она. — А Федечка как позвонил, у меня все внутри прямо захолонуло.

Женщины уже были в курсе произошедших событий и того, что они благополучно завершились для Ивана Кирсанова. В настоящий момент мальчик уже спал на даче под чутким оком Федечки. И Лиза, и Клава направлялись туда же после того, как Розгин оповестил их обеих. Клавдия расположилась на пассажирском сиденье рядом с Голощаповой и чувствовала себя очень некомфортно. Ее пышному телу не хватало места в маленьком салоне «жука».

— Счастье, что Федя сообразил… — произнесла Елизавета Михайловна после непродолжительной паузы.

— Федечка-то сообразит, — отозвалась Розгина. — А эти чего думают, старперы?.. Знаешь, у них с возрастом сосуды кровеносные в головах зарастают. Отложения известняка у них в сосудах появляются.

Женщина до сих пор не могла унять своего праведного негодования в адрес Лаврикова и Мошкина. Она предвкушала, какой разгон устроит им при встрече. Мало не покажется. Зато урок получат на будущее.

— Да не выдумывай, — попыталась урезонить ее Голощапова. Она просто была рада, что все треволнения уже остались позади.

— Честное слово! — не унималась Клавдия. — Я тебе как химик-технолог бывший говорю. А что мозги без надлежащей кислородной подпитки? Спагетти без соуса… Вот и дуреют раньше нас. Кровь в башку ударит, а сосудик — узенький, заросший, и — нате вам! Какое-нибудь очень мудрое решение с выпученными красными глазами… Ну ничего. Мы им сейчас чистку-то извилин устроим. В четыре руки. Будет им… «Хованщина» вместо Верди и Леонкавалло…

— Ты таких композиторов знаешь? — удивилась Лиза.

Клавдия поморщилась:

— Мой дурень — большой оперный любитель. Пришлось изучить. А то он мне — «Тóска», я думаю — тоска. А на самом деле это — падшая, но очень замечательная женщина… — охотно пояснила Розгина, припоминая минувшие события годичной давности.

За этим разговором женщины не заметили, как по второй полосе на обгон «фольксвагена» пошла «Волга». Не заметили они и тех, кто находился в салоне автомобиля. Санчо же, расположившись на переднем сиденье служебной машины Федора Павловича, напротив, с любопытством взирал на старенького «жука».

— Осторожно, Коля, — ехидно бросил он водителю «Волги». — Музейный экспонат катится. — И тут он заметил пассажиров «фольксвагена». — Ба! Оглянись, Лавр! Все тети в гости к нам!

Неподдельный восторг соратника заставил выйти Лаврикова из состояния мрачной задумчивости. Он повернул голову на оставшийся уже позади автомобиль Голощаповой и убедился в том, что Мошкину тети не померещились.

— Может, у них на сегодняшнюю ночь съезд внеочередной намечен? — иронично заметил он.

— Боюсь, как бы чего не похуже… — Энтузиазма в голосе Александра заметно поубавилось.

«Волга» перестроилась в правый ряд и, снизив скорость, заскользила прямо перед «фольксвагеном». Заморгала задними огнями, привлекая к себе внимание пассажирок «жука».

— Не пойму, чего от меня хотят? — Елизавета Михайловна пожала плечами. Действия «Волги» ее смутили.

Розгина наклонилась всем корпусом вперед и внимательно вгляделась в ползущий впереди автомобиль.

— Так это ж гарем мой, легок на помине! — воскликнула она.

— Какой еще гарем, Клава?

— А как назвать кучу мужиков, сидящих на одной дамской шее? Вот была шея. — Розгина продемонстрировала руками объем шеи в два раза больший, чем у нее была сейчас. — А теперь от таких нагрузок и не стало ее, не видно совсем.

Голощапова была уверена в том, что в вопросах о своей нынешней шее Клава явно поскромничала, но высказывать это вслух посчитала нетактичным.

— Ты бы перебралась к ним, не мучайся в тесноте, — все же посоветовала она, включая поворотник, чем известила пассажиров «Волги» о том, что собирается прижаться к обочине. — С гаремом просторней будет.

— В тесноте — не в обиде. Не вздумай останавливаться! — громко приказала Розгина. — Обгоняй их к чертям собачьим! Если я пересяду — они до дома не дотянут. Ты у меня, Лиза, сдерживающий фактор.

Возразить тут Елизавете Михайловне было нечего. Она послушно переключилась с правого поворотника на левый и пошла на обгон лавровского автомобиля. Тот же не спешил наращивать скорость и уже через несколько секунд обе машины оказались едущими параллельно. Клавдия опустила боковое стекло со своей стороны и, с трудом высунувшись наружу, прокричала:

— Засранцы самоуверенные!

«Фольксваген» вышел вперед. Водитель Николай невольно усмехнулся, глядя уже теперь на задние огни допотопного «жука».

— Что теперь? — поинтересовался он не оборачиваясь.

Обогнать «фольксваген» еще раз для Коли не составляло никакой проблемы, но предварительно надо было получить необходимые инструкции от шефа. Санчо повернул голову к Федору Павловичу, также ожидая его командирского решения. Вид у Мошкина был сконфуженный. Он предвидел грядущие события. Для этого не требовалось никаких экстрасенсорных способностей. Возлюбленная была, мягко говоря, не в духе.

— Кажется, Клавдия сделала какое-то заявление? — Лавриков наклонился вперед.

Николай тактично прочистил горло. Похоже, он был единственным, кто достаточно ясно расслышал брошенную Розгиной реплику. Так сказать, во всей ее красе.

— Она крикнула, виноват, «засранцы», — осторожно молвил он.

— Во, пожалуйста, — тут же подхватил Мошкин. Оправдывались самые худшие из его прогнозов, которые Санчо высказал в свое время еще по дороге из больницы. — И это, чует мое сердце, только цветочки.

— Хороший денек сегодня выдался, — резюмировал Лавр, вновь откидывая голову на спинку сиденья. — Начался с обвинений в педофилии, кончился «засранцами»…

Верный соратник решил приободрить депутата.

— День на день не приходится, — сказал он. — Завтра, может, веселее будет.

— Не сомневаюсь… Санчо, а ты не устал жить с чувством постоянной вины?

Мошкин по привычке поджал губы, собираясь обидеться, но вместо этого с чувством причмокнул.

— Любовь, Лавруша… — мечтательно произнес он. — Любовь выражается по-всякому. Равнодушная к тебе женщина никогда, ни при каких условиях тебя засранцем не обзовет.

— Так как ехать все-таки? — прервал их готовую погрузиться в самые глубокие философские изыски дискуссию Николай.

В салоне минуты на две воцарилось гробовое молчание. Наконец оно было безбожно нарушено тяжелым вздохом Федора Павловича.

— Уткнись в… окорок этого «жука» и тащись следом, — распорядился Лавр. — Чтобы девушки, упаси бог, не обиделись…

Скорее всего, это и было единственно верным в данной ситуации решением.

Глава 12

Уже в полной темноте «Волга» подкатила к воротам дачи. Отпущенный вперед без преследования «фольксваген» Голощаповой стоял во дворе с погашенными фарами. Тети прибыли на место несколько минут назад. Николай остановил автомобиль и заглушил двигатель. Трое мужчин некоторое время сидели в молчании. Затем первым на свежий воздух выбрался Лавр и тут же пристроил во рту сигарету. Вылез и Санчо. Замер рядом с народным избранником, опасливо косясь на безобидного с виду «жука».

— Коля. — Федор Павлович обошел «Волгу» и склонился к раскрытому боковому окну со стороны водителя. — Ты бы сегодня ночевал здесь.

— Как скажете, — без возражений отреагировал Николай. — Родителям только звякну… А зачем?

Лавриков с улыбкой пожал плечами. Мысли его, все еще невольно занятые образом Ольги Кирсановой, находились где-то в другом месте. Вроде и тут был Лавр, в кругу близких друзей, а душою отсутствовал.

— Пока не знаю, — честно признался депутат. — Как пойму зачем — скажу.

С этими словами он, стиснув сигарету зубами и заложив руки за спину, направился прочь от машины. Но путь его лежал отнюдь не к воротам, а как раз наоборот, в противоположную сторону. Мошкин растерянно уставился в спину удаляющегося Лавра.

— Лавр! — окликнул он Федора Павловича. — Далеко?

Тот остановился на мгновение, повернул голову и все так же рефлекторно скользнул взглядом по фигуре соратника. В темноте Мошкин не мог видеть его лица. Только тлеющий кончик зажженной сигареты.

— Пройтись хочется, — признался Лавриков. — Одному побыть. А то сейчас опять какая-нибудь любовная перепалка начнется из-за выеденного яйца… Устал.

И он зашагал дальше, углубляясь во мрак улочки.

— Хитрый… — недовольно проворчал Александр вполголоса. — Меня сейчас растерзают, первый голод утолят, тут он и явится, ничем не рискуя. Весь в белом…

Но вариантов у Мошкина не было. Как ни крути, а кто-то должен был идти на заклание к амазонкам, затаившимся где-то в глубине дачи. Коварный жребий выпал именно Санчо. Ну что ж. Знать, судьба его такая. Тут ничего не поделаешь. Обменявшись короткими многозначительными взглядами с Николаем, Мошкин решительно направился в раскрытые ворота. В конце концов, два раза не убьют ведь. Потерпим.

А Лавр тем временем неторопливо брел в сторону хорошо известной ему полянки. Он уже успел предварительно облюбовать себе это местечко для задушевных встреч с самим собой. Идеальное место. Особенно ночью. Тишь такая здесь стоит, что даже биение собственного сердца раздается по всей округе. Такое вот впечатление складывалось.

Федор Павлович достиг пункта назначения минут за десять. А может, и меньше. На его любимой полянке сегодня днем уже кто-то побывал. Между двух капитальных стволов-бревен дотлевал угасший костерок, в воздухе пахло шашлыком. Пикник устраивали, не иначе.

Лавр опустился на одно из бревен и долго смотрел на угасающие бордовые переливы мелких, уже почти выгоревших угольков. Щемящее чувство тоски понемногу отступало. Лавриков теперь был твердо уверен в том, о чем сказал сегодня в рабочем кабинете Мошкину. Он готов ждать. Ждать, когда Ольга не только поправится, но и сможет быть с ним. И Федору Павловичу сейчас было не важно, сколько времени уйдет на это томительное ожидание. Пусть даже целая вечность. Ну и что, что он уже не пацан. Главное — у него теперь была цель, реальное стремление осуществить безумную на первый взгляд мечту. Под руку случайно подвернулась какая-то корявая палка. Лавр подхватил ее и, наклонившись вперед, поворошил корягой кострище. Его действия нарушили плавное и равномерное течение тлеющего процесса. Над золой взметнулся целый столбик искр. Вспыхнул даже один-единственный язычок пламени, но почти сразу погас.

Лавр насторожился. Чуткий слух бывшего вора уловил едва заметные приближающиеся шаги. Кто-то собирался нахально вторгнуться в его идиллию у костра. И неизвестный пытался сделать это беззвучно. Не рассчитал возможностей обитателя поляны. Федор Павлович распрямился, и его спина напряглась, вытянувшись в ровную струнку.

— Стойте там! — тихо скомандовал он, не поворачивая головы.

Появившийся из темноты Федечка с улыбкой остановился в двух метрах от костра позади отца.

— У всех третий глаз на лбу, а у тебя — на затылке, — усмехнулся он.

Лавриков расслабился и тоже улыбнулся. Правда, к сыну так и не повернулся. Продолжал таращиться на дымящиеся угольки.

— Он почти ослеп, — вынужден был признаться некогда легендарный криминальный авторитет.

Федечка потоптался еще немного на одном месте, затем приблизился к Лавру и тоже сел на бревно рядом с отцом.

— Чего делаешь? — беспечно поинтересовался он.

— Пытаюсь воскресить пламя.

Лавриков и сам удивился невольной двусмысленности произнесенных слов. Их можно было понимать как в прямом, связанном с костром, смысле, так и в переносном. Что как не давно угасшее в душе пламя, это его пылкое чувство к матери Ивана? И Лавр действительно пытался его воскресить. Пытался убедить себя в том, что он еще способен испытывать страсть, способен любить и быть любимым. Вот уж верно говорится: любви все возрасты покорны. «И никакой это не бес в ребро, как думает Санчо. Тоже мне психолог романтических отношений! Сам ведь не лучше».

— Для этого нужны свежие дровишки, — подхватил тем временем завязавшуюся беседу Федечка.

Он воспринял слова отца буквально, и Федор Павлович решил поскорее соскочить с опасной для себя темы, чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь лишнего, но уже более существенного по значению. Открыться родному сыну Лавр был еще не готов. Или готов?

— Кто это здесь в понедельник мангалил? — совсем уже по-стариковски недовольно проворчал депутат. — И даже угли не залил.

— Не знаю, пап. — Юный отпрыск пожал худенькими плечами и неожиданно сменил интонации: — Я другими противопожарными мерами занимался.

Федор Павлович сумел уловить эту перемену. Он понял, что сын хочет потолковать с ним о чем-то серьезном, и чуть повернул голову, вопросительно взирая на молодого человека. Федечка тоже открыто уставился в глаза отцу. Тема, основанная на воскрешении потухшего костра и тесно связанная с неизвестными личностями безалаберных мангальщиков, сама собой сошла на нет.

— Лоханулся ты… — опечаленно произнес Федечка, сокрушенно качая головой. — Мальчишку в течение дня довели до крайней степени возбуждения, потом психотропом каким-то траванули, так что пена изо рта брызгала, и… — Юноша с содроганием припомнил минувшие события сегодняшнего вечера, в которых он принял самое активное участие. — Опоздал бы на минуту — быть Ивану в психушке. А уж там — сам понимаешь. Можно сделать все, что угодно…

Лавр намеренно подавил в себе взрыв эмоций, прекрасно понимая, что ими теперь делу все равно не поможешь. Так к чему же попусту бесноваться? Молча передернулся, не отвечая ничего на претензии сына, и плотно сжал губы.

— Пришлось сбегать через дачу к Эдуарду Петровичу, — продолжил свое мрачное повествование Федечка. — Он — доктор. Ваню промыл, ввел что-то успокоительное. Теперь спит мальчик нормально, дыхание ровное. Женщины вокруг раскудахтались было, но я их вниз шуганул…

Некоторое время после того, как сын умолк, завершив неприятную тираду, Лавр продолжал хранить гробовое молчание. Сидел без единого движения, глядя прямо перед собой. Затем склонился и поднял из травы отлетевший холодный уголек. Пальцы Федора Павловича сомкнулись и сжали уголек так, что тот уже через мгновение превратился в черную пыль. Лавр рассыпал ее себе под ноги. Поднял глаза вверх и уже оценил во всей красе величие звездного небосклона.

— Да, Федечка, — отозвался он наконец. Голос депутата звучал на удивление тихо и спокойно. — Лоханулся твой папаша… Иначе не скажешь. Следовательно, придется отыграть чуток назад — на горькие круги своя… — Интонации Лаврикова нисколько не изменились, а вот черты лица как-то заострились и окаменели. Даже при свете луны Федечка сумел различить эту метаморфозу. — Слишком нагло меня в паровые овощи списали… Слишком рано.

— Одно условие, — поспешил вставить и свое веское словечко Федечка. — Без крови.

Федор Павлович энергично отряхнул ладони от приставшей золы и усмехнулся в седые усы. С давно забытым чувством любви к нему вернулась и прежняя сила духа. Давно уже Лавриков не испытывал подобного энергетически наполненного состояния. Наверное, с момента сходки годичной давности, на которой он почти добровольно сложил с себя воровские регалии. Снисходительно оценив просящую мордашку сына, Федор Павлович покровительственно похлопал потомка по плечу.

— Ты своим чистоплюйством не дави и жить не учи, — сказал он с осознанием своей полной правоты. — Ученый.

Но и Федечка умел быть твердым в своих жизненных позициях. Достойный последователь собственного родителя.

— Без крови, отец, — жестко повторил он, делая ударение едва ли не на каждом слове. — Иначе меня не будет.

— И без ультиматумов!.. — Лавр поднялся на ноги и величественно заложил руки в карманы брюк. При этом полы его расстегнутого пиджака задрались кверху. — Лохотронщики эти, пауки ядовитые, иногда друг друга жалят, когда в банке тесно. Вот и пусть… — Улыбка на губах Федора Павловича была ядовитой. — Главное — создать им режим наибольшего благоприятствования к этому. Паучья кровь не на мне будет. И не кровь это. Суспензия холодная… Идем в дом. Записные книжки нужны старые.

Повернувшись спиной к месту недавнего пикника неизвестных мангальщиков, Лавр решительно направился прочь. Но, совершив не более трех шагов, резко остановился. Вместе с внутренней уверенностью в делах профессиональных к депутату вернулась и уверенность в душевных переживаниях. Решение открыться сыну пришло неожиданно. Почему-то Лавр почувствовал, что если не сделает этого сейчас, то, возможно, уже никогда не сделает.

— Погоди. — Он обнял стоящего рядом Федечку. — Еще одно… В тонкости эмоций сейчас вдаваться некогда. Но ты это должен знать… Я, Федечка, женщину одну… встретил, короче.

— Ничего себе! — Подобное открытие стало для юноши полной неожиданностью. Он покачал головой. — Сына обогнал…

Но Федор Павлович еще не все сказал. Ему казалось, что самое основное заключается в личности той самой женщины, на которую пал его выбор. Опасаясь утратить свою решительность, он оборвал сына нетерпеливым жестом и тут же продолжил:

— Это — мать Ивана. — Лавриков опустил глаза вниз, скрывая растерянный взгляд. Кто его знает, как Федечка отнесется к такому необъективному признанию. — Увидел и… — Лавр запнулся, и Федечка услужливо пришел ему на выручку:

— С первого взгляда влюбился?

— Ну… Как бы… Вроде того… — Народный избранник немного виновато улыбнулся.

Однако он напрасно ожидал порицания со стороны Федечки. Молодой человек вытянул руку и ухватился за пальцы Лаврикова. Ободряюще стиснул их. Подмигнул.

— Люби, отец. — Взгляд парня был чистым и искренним. — Я от брата Вани не откажусь.

— Нелепо все…

— Да отчего же? — Федечка от души рассмеялся. — Естественно.

— Так ведь она — заложница, — пояснил глубину собственных сомнений и переживаний Федор Павлович. — Так получается?

Юноша задумался. Ситуация действительно непростая. Если не сказать больше: неординарная. Поразмыслив секунду-другую и вникнув в суть мучившего отца вопроса, он согласно кивнул, наморщив при этом лоб:

— Сложная комбинация…

— Придется нам с тобой эти сложности распутать, — резюмировал Лавриков.

— Санчо и тетки — тоже сила.

— Конечно, — облегченно расхохотался Федор Павлович. — Особенно — тетки… Но… — Он пытался подобрать подходящие слова, но, кроме стандартных банальностей, на ум так ничего стоящего и не пришло. — Спасибо, что все вы есть.

Что мог ответить на это Федечка? Пожалуй что ничего. Комментарии были излишни, и молодой человек благоразумно промолчал. Только пристально посмотрел на отца и одобрительно улыбнулся. Дескать, куда же мы денемся. Конечно есть. И в беде друг друга не оставим. Но произнеси он такое вслух, его слова прозвучали бы еще большей банальностью. Лавриков уловил ход его мыслей. Еще раз благодарно потрепал отпрыска за плечо, обогнул и вроде как с излишней торопливостью двинулся огромными шагами в сторону темной рощи. Федечка удивленно уставился на его удаляющуюся спину.

— Пап! — окликнул он Лавра. — Тропинка левее!

— И так продерусь!..

Вот уж правду люди говорят, что любовь меняет человека. Делает его безрассудным и неуправляемым в поступках. Заставляет совершать черт знает какие дикости.

— Ветки же по лицу… — привел новый убедительный аргумент Федечка, нагоняя родителя, но не решаясь следовать за ним в самую гущу деревьев.

Федор Павлович не оглянулся. Он уже успел пропасть из вида, и тусклый лунный свет не падал на его фигуру. Листва скрыла Лавра с головой. До сына донесся только громкий и решительный голос:

— Есть за что… По морде веником… Бодрит.

Лавр ушел. Что касается Федечки, то он считал, что бодрости ему и так хватает с избытком, а потому подвергать себя сомнительным мазохистским удовольствиям лишний раз не обязательно. Он развернулся и, как все нормальные люди, направился к тропинке.

Федечка дождался отца у ворот дачи, и на крыльцо они вступили уже вместе. Домочадцы в лице Клавдии и Санчо, а также примкнувшая к ним Елизавета Михайловна уже поджидали Лаврикова и его потомка, сидя за обеденным столом. Перед каждым из участников вечерней трапезы стояла уже пустующая тарелка со следами чего-то жирного, а посередине белоснежной скатерти красовалось нечто вроде братского котла, функции которого исполняла голубенькая кастрюлька.

Заметив вошедших, все трое синхронно повернулись к двери, а Розгина ко всему прочему еще и порывисто поднялась на ноги. Весь ее грозный вид свидетельствовал о том, что она твердо намерена устроить Лавру нагоняй. Она даже открыла рот, собираясь выпалить обличительную тираду, но Федор Павлович ее опередил. Он смело шагнул вперед и замер в центре комнаты в позе доблестного полководца.

— Так! Никаких упреков, пожалуйста! — жестко возвестил он тоном, не терпящим каких-либо возражений. — Никаких комментариев. Объявляю военное положение! — Затем Лавр, уже заметно смягчившись, приблизился к сидящей за столом Голощаповой и галантно склонился перед ней: — Добрый вечер. Наслышан о вас. Наконец-то мы можем познакомиться в спокойной, доброжелательной обстановке. — Улыбка застыла на лице депутата. — Федор или Лавр — на ваше усмотрение.

Федор Павлович склонил голову и запечатлел поцелуй на тыльной стороне ладони пожилой экономки Кирсановых. Такое непривычное для нее отношение немного смутило женщину. Она невольно потупилась.

— Очень приятно. Елизавета Михайловна, — представилась она в ответ.

— Мне тоже очень приятно… — Лавр окинул внимательным взглядом всех присутствующих и нахмурился. — А где Коля?

— Принципиально кушает на кухне, — ответила Розгина.

Она уже, видя серьезный и решительный настрой Лаврикова, благополучно сменила гнев на милость и готова была содействовать «командиру» во всех его начинаниях. Что именно задумал Федор Павлович, она не имела ни малейшего представления, но на сто процентов знала, что теперь все его действия направлены во благо Ивана Кирсанова. Что бы там ни было, а Клава не первый день знала этого человека. В прошлом легендарного и беспринципного законника, а ныне начинающего политика.

— Пусть кушает, — сказал Лавр. — Так, Санчо, а ты с кушаньем завязывай, кончай с блинчиками.

Такой вывод относительно чревоугодия соратника Лавриков сделал благодаря замеченной ранее на столе открытой кастрюле, в сторону которой Мошкин то и дело бросал завистливые взгляды.

— Это не блинчики. — Александр невольно облизался и послал в сторону кастрюли еще один взгляд, но на этот раз явно прощальный. — Разжаренные полуфабрикатные беляши.

— Тем более полуфабрикаты вредно есть.

— Я у знакомой брала, в кулинарной фирме, с гарантией, — кинулась на защиту наспех приготовленного ужина Розгина.

Вопиющая несправедливость по отношению к кулинарии всегда вызывала в ней острое желание противоречить. Возможно, при иных обстоятельствах Лавриков и поддержал бы диспут на эту тему, но только не сегодня вечером. Сейчас он горел жаждой деятельности. Полезной и продуктивной.

— Клав, сказано: дискуссии отменяются, — без тени иронии заявил он, слегка отстраняя ее и направляясь в сторону лестницы. — Санчо, наверх. Всем остальным — вольно. Приятного аппетита.

Мошкин неохотно оторвал мягкое место от насиженного табурета, промокнул губы салфеткой и с чувством неудовлетворенного аппетита поплелся следом за Лавриковым. Федор Павлович уже стремительно поднимался вверх по лестнице. Никто не осмелился больше перечить ему, да и понимали все, что в данной ситуации это было бы просто неразумно. Стояли и молча наблюдали за величественным уходом «предводителя». Только Федечка счел необходимым увязаться за отцом. Но едва он ступил на самую нижнюю ступеньку лестницы, Лавр обернулся.

— Федь, посмотри мальчика, — распорядился он. — Я с тобой потом…

Понятно было, что таким нехитрым способом Федор Павлович давал сыну от ворот поворот, не желая допускать его до стратегического совещания в лице таких проверенных временем полководцев, как он сам и Александр Мошкин. Федечка подозрительно прищурился, но остановился.

— Боюсь, вы там без меня такого напридумываете… — высказал он свои опасения.

Лавр только усмехнулся в ответ.

— Не бойся, пугливый, — шутливо парировал он. — Ступай…

Санчо уже нагнал босса, но протиснуться мимо него в холл второго этажа не имел физической возможности. Лавр покосился на него и отошел в сторону, пропуская Александра вперед. Тот послушно устремился к спальне-кабинету Федора Павловича.

В силу того, что количество апартаментов на даче было не таким внушительным, как в прежнем особняке, где когда-то проживал Лавр, в некоторых вопросах приходилось существенно стеснять себя. В частности, спальня Федора Павловича выполняла функции и его рабочего кабинета. В одном углу слева от окна стоял диван, в другом — письменный стол со всеми необходимыми принадлежностями.

Здесь Лавриков и наметил свое мини-совещание по вопросам грядущего сражения со злыми силами. Развалившись на диване, Федор Павлович задумчиво крутил между пальцами визитную карточку господина Семирядина. Санчо занимал более скромное положение. Он с трудом разместил свое тучное тело на стуле, боком к письменному столу, и опирался локтем о столешницу. Напряженный и полный решительности взгляд устремлен на Лаврикова.

— Семирядин… — чуть ли не шепотом произнес Федор Павлович, помахав в воздухе злосчастной визиткой. — Андрей Матвеевич… — Он перевернул карточку. — А с другой стороны — Семирядин Андрей Матвеевич, только английскими буквами. Золотыми. Интересно, есть разница между этими сторонами?

Вопрос был риторическим и не требовал конкретного ответа. Задавая его, Лавр даже не смотрел на соратника, предпочитая созерцать обои на стенах за спиной Мошкина. В кабинете повисла непродолжительная пауза. Санчо тоже пытался рассуждать объективно, ибо понимал, что Лавр ожидает от него дельного предложения. Но кроме желания принять радикальные меры, как наиболее простые и действенные, в голову ничего не приходило.

— Давай его убьем, — уже без всяких экивоков простодушно предложил Александр.

Лавриков сфокусировал взор на его мясистом лице и усмехнулся:

— Прям сразу, да?

— А чего кота за хвост тянуть?

Мошкин по привычке шмыгнул носом и заерзал на стуле, отчего последний жалобно заскрипел под массой оседлавшего его. Некоторое время и Лавр, и Санчо молча смотрели друг на друга. Наконец народный избранник подался вперед и протянул руку с визиткой в направлении Александра.

— Хорошо, — сказал он. — Иди, убивай. Адрес здесь указан. На, держи.

Санчо враз стушевался. Босс был предельно серьезен. Об этом явственно свидетельствовали его колючий взгляд, брошенный на собеседника поверх очков, и уверенная поза.

— Не… — Мошкин нервно сглотнул набежавшую слюну. — Я сам малость поотвык…

Что и требовалось доказать. Федор Павлович знал, что этим все и закончится. В последнее время Санчо был героем на словах и выказывал слишком мало рвения в действиях. Состарился бывалый налетчик. А языком трепать каждый может. Лавриков небрежно бросил визитную карточку Семирядина рядом с собой на диван, а взамен выудил из кармана пачку сигарет. Неторопливо пристроил одну во рту, щелкнул зажигалкой и прикурил. Огляделся в поисках пепельницы, но та, как назло, куда-то запропастилась. Лавр поднялся и взял со стола один из чистых листов. Свернул аккуратный кулечек. Санчо хмуро наблюдал за его действиями и ожидал продолжения беседы.

— Ну и не изображай тогда из себя какого-нибудь Ессентуки!.. — проворчал Лавриков, возвращаясь на диван. — Без нас мочильщиков хватает, но толк от этого — нулевой. Одна геометрическая прогрессия.

— Чего-чего? — не понял Мошкин.

— Крови прогрессия, вот чего… — пояснил старый законник. — Подумай, кого из ребят привлечь. Команда должна быть. Много не надо. — Лавр замолчал, прикидывая что-то в уме. Вероятно, подсчитывал количество людей, которые могли понадобиться ему для предстоящей военной операции. — Четыре, максимум — пять не слишком бритых отроков, — заключил он в итоге.

— Без мокрого?

Новый наивный вопрос соратника вызвал у Федора Павловича приступ раздражения. Он шумно выпустил дым из легких и энергично разогнал образовавшиеся клубы рукой.

— Только что решили! — сказал он, значительно повышая голос.

Санчо и сам устыдился собственной невнимательности и недальновидности. Неужели и в самом деле стареет? Лавриков старался никогда не говорить о таких вещах в открытую, в основном использовал намеки и скрытые фразеологизмы. Предпочитал отталкиваться от слов собеседника, вроде как и не ему принадлежит идея необходимых кардинальных мер. Он только молча соглашался. Во многом такая тактика способствовала в свое время удачной карьере Федора Павловича на криминальной ниве.

— Найду, — коротко кивнул Санчо, подводя жирную черту под этой щекотливой темой.

— Дальше… — Лавриков справился с недовольством и снова вернулся к своему неторопливому ленивому повествованию. Пепел с зажатой между пальцами сигареты он осторожно стряхивал в самодельный бумажный кулек. — Я одного следователя отставного вызвоню сейчас. Пусть разберется в такой лихой гибели Кирсанова-старшего… И наконец, Ольгу надо каким-то макаром вывезти. — Черты лица заострились, как там на поляне, возле костра. Сейчас депутат говорил не только о деле, но и затрагивал струны собственной души. — Нельзя ее оставлять под опекой этих членистоногих…

— Лавр, ты соображаешь? — Последнее поручение Федора Павловича повергло Мошкина в священный ужас. — Как можно дергать аппаратную больную? У нее не лодыжка прострелена.

Лавриков поднялся с дивана, подошел к окну и распахнул створки. Поразмыслив секунду-другую и не отыскав альтернативного решения, он выбросил бумажный кулек с пеплом на улицу. Вслед за ним в полет отправилась и наполовину искуренная сигарета. Федор Павлович закрыл окно, но оставил отворенной форточку. Развернулся лицом к Санчо и приложился мягким местом к подоконнику.

— Есть реанимационные автомобили, — веско произнес он, опровергая последние доводы соратника.

Но отболтаться от назойливого Александра оказалось не так-то просто. Казалось, у того на все имелись контраргументы.

— А куда везти, чтоб персонал был, медикаменты, трубочки с компьютерами? Сейчас же не пукнешь без компьютера.

— За ночь придумаю, — уверенно заявил Лавриков.

Скрестив руки на груди, он уже, казалось, приступил к мыслительному процессу, связанному с тем, куда и каким образом ему следует доставить Ольгу Кирсанову. Одно Лавр знал точно. Оставлять любимую женщину в клинике опасно для ее же собственной жизни. Слишком все закрутилось, и неприятель вполне может перейти от скрытой войны к решительному наступлению. А Ольга в этом случае рискует стать разменной пешкой. Допустить подобного Федор Павлович просто не имел права.

— На подобные придумки денег надо — море, — осторожно напомнил ему Санчо, возвращая депутата из мира грез в суровую реальность. Мошкин отдавал себе отчет в том, что их нынешние финансовые возможности далеки от идеального представления и не пригодны для серьезных крупномасштабных начинаний.

— Тоже не твоя забота, — небрежно отмахнулся Лавриков. — Имеются деньги. И давай-ка мы в открытую посетим штаб-квартиру этой пресловутой «Империи», в которой без императора черт-те что происходит. — Федор Павлович с тяжелым вздохом отлепился от подоконника и пустился в бесконечное круговое турне по периметру комнаты. Желание мерить шагами пространство у Лавра возникало всегда, когда он составлял важные планы на ближайшее будущее. — Завтра, с утра. Они там собирались какие-то финансовые вопросы решать. Вот мы и поможем чуток.

Лавриков кровожадно осклабился, уже представляя себе во всей красе триумфальность неожиданного вторжения. Санчо тоже поднялся со стула и поспешил остудить воинственный пыл Лавра.

— На завтра я о встрече договорился, пока ты гулял, — проинформировал он Федора Павловича, созерцая его сутулую спину.

— С кем? — Лавр остановился.

— С самым верхом общества. Касатик тебя ждет на разговор. В десять. Ты сам просил устроить.

Федор Павлович сдернул с лица очки и растер пальцами переносицу. Начинала сказываться усталость сегодняшнего бесконечного дня. Мысли уже не были столь ясными и четкими, как пару часов назад. Даже Лавру, считавшему, что он вылит из бронзы, требовался нормальный человеческий отдых. И потом, кто знает? Может, поговорка «Утро вечера мудренее» и в самом деле имеет под собой вполне реальную подоплеку.

— С Касатиком встречусь, — произнес бывший криминальный авторитет. — Нельзя не встретиться… Мне сейчас совсем не до их проблем с Хомутами. Открутиться надо…

Совершенно неожиданно всплыл в сознании недавний разговор с Мошкиным в салоне служебной «Волги». Это вызвало улыбку на лице депутата и позволило немного расслабиться. Сбросить накопившееся внутреннее напряжение.

— Прав ты оказался, — сказал Федор Павлович, открыто взглянув в лицо собеседника. — Веселый денек предстоит.

— Тебе не страшно, Лавр? — В голосе Мошкина зазвучали зловещие интонации. Он осторожно шагнул по направлению к Лаврикову.

Но Лавр беспечно покачал головой.

— Опасности-то старинные, как мир, — презрительно поморщился он. — Проходили такие.

— Возвращаться не страшно? В ту же воду?

— Страшно, — все-таки честно ответил Федор Павлович после паузы. — Но… Как бы объяснить? Цели сейчас совсем другие. И видит Бог, во имя чего приходится возвращаться.

— Во имя чего? — не отставал Санчо.

Лавр молча обогнул Мошкина и вернулся на свое изначальное место. С размаху плюхнулся на диван и отбросил голову назад. Теперь его широко раскрытые глаза уставились в потолок. Объяснить ход собственных мыслей даже такому проверенному человеку, как Александр, оказалось и в самом деле не просто. Может, по причине того, что Лавриков и самому себе не мог сейчас растолковать что-то.

— Не ради же денег, Санчо, — наконец изрек он, закрывая глаза. — Скорее против денег… Уж очень они цинично хотят править… Мне такая узда противна.

— Ладно. — Мошкин не мог не заметить усталости босса. — Ля-ля заканчиваем. Я — с тобой… — с чувством заключил он и решительно направился к выходу.

Лавриков не стал его удерживать. Всему свое время. Договориться о деталях они успеют и завтра. Хлопнула дверь кабинета, а Федор Павлович так не открыл глаз. Он видел перед собой образ спящей королевы.

В комнате на первом этаже дачи, где недавно происходил ужин на скорую руку, осталась одна Клавдия. Она уже убрала со стола всю посуду и сейчас была занята тем, что аккуратно сметала со скатерти крошки. Розгина подняла голову, прерывая свои хлопоты по хозяйству, и заметила в тусклом свете спускающегося по лестнице бойфренда. За время отсутствия Александра Клава успела о многом поразмыслить. И в частности, о той перемене, что произошла сегодня в настрое Лаврикова. Розгину это даже не настораживало, а пугало.

Она бросила тряпку на стол и, уперев руки в бока, молча дождалась приближения своего суженого. Санчо сразу заметил неадекватный настрой женщины.

— Чего? — Он с опаской остановился на всякий случай на почтительном расстоянии от Клавы. Как известно, береженого Бог бережет.

— Иди-ка за мной… — Розгина неопределенно мотнула головой и направилась к выходу на крыльцо.

Мошкин покорно поплелся за ней. Видать, доля у него такая незавидная. Все время ориентироваться на чьи-то непонятные ему желания. Клавдия вышла во двор и энергично зашагала куда-то в темноту. Остановилась только возле чернеющего в синей мгле сарая и порывисто распахнула покосившуюся дверь. Зажгла внутри сарая сиротливую лампочку. На траву перед строением упал квадрат света, в котором и счел за благо остановиться следующий по пятам Клавы Санчо.

— Клав, да чего ты? — недоумевал Александр.

— Сейчас, погоди, мой хороший… — ласково пропела она и скрылась в недрах ветхого сарая.

Заходить следом за ней Мошкин не стал. Нерешительно переминался с ноги на ногу, оставаясь на свежем воздухе, и внимательно прислушивался к происходящему. В сарае раздался грохот неизвестного происхождения, затем тихие чертыханья Клавдии. На мгновение все смолкло, и до слуха Александра не доносилось ни единого звука. Он даже слегка обеспокоился таким нетипичным явлением. Но Розгина объявилась. Она показалась в световом пространстве, толкая впереди себя старое, местами уже поржавевшее инвалидное кресло. Со своей странной добычей женщина вышла на улицу и гордо выпятила грудь колесом.

— Вот я чего, — веско произнесла она, полагая, что сам вид коляски скажет Санчо больше ее слов.

Но этого не произошло.

— Не понял. — Мошкин все еще удивленно моргал глазами.

— Тупой, да?

— Вообще-то от природы я наделен малой толикой сообразительности, — несмело оправдался Санчо, виновато пожимая плечами. — А сейчас испытываю затруднения.

— Тогда популярно объясняю, — смилостивилась Клавдия. — Каталку с полутрупом больше катать не буду. Силы кончились.

Ее изречение произвело весьма необычный эффект. Такой, какого прежде ни разу не наблюдалось. Санчо с минуту, наверное, молча сопел, глядя на злополучное кресло с колесами, потом перевел хмурый взгляд на Клаву. Его вид и предельно серьезное выражение лица обескуражили Розгину. Можно даже сказать, насторожили.

— Понадобится — покатаешь, — провозгласил Мошкин. — А нет — это твое дело. Не навязываюсь.

После этого он стремительно развернулся и зашагал к дому. На возлюбленную, оставшуюся стоять возле сарая в полной растерянности, он ни разу не обернулся. Клавдия опешила. Она никак не ожидала такой непривычной в устах Санчо отповеди и потому не только смутилась таким оборотом событий, но и напугалась. Бросив инвалидное кресло прямо на улице и забыв запереть сарай, она быстренько нагнала Александра. Вцепилась в широкую мужскую руку чуть выше локтя.

— Нет, Санчик, конечно… — залепетала она. — Если очень уж надо…

— Что надо? — Мошкин повернул голову.

— Каталку покатать. У меня опыт в этом богатый.

— Вот и не каркай тогда. — Он уже вполне добродушно улыбнулся Розгиной. — Сглазишь.

— Тьфу-тьфу-тьфу… — Клавдия, согласно народной примете, быстро поплевала через левое плечо, и к ней вернулась прежняя манера поведения. Женщина сурово сдвинула брови к переносице. — Но в таком тоне, пожалуйста, со мной не разговаривай. Не прислуга.

— Я молчу, Клавонька, — покорно откликнулся Санчо, будто это и не он проявил такую твердость и решимость минуту назад. — Молчу…

Хорошего помаленьку. Все-таки он, как ни крути, очень тепло относился к Розгиной и во многом признавал ее неоспоримую правоту.

Санчо галантно подхватил даму под руку и повел в дом. Про незакрытый сарай никто из них уже не вспомнил. К тому же стоило влюбленной парочке ступить на покосившееся крылечко, как из недр комнаты донеслась трель мобильного телефона. Мошкин первым шагнул в помещение, и проницательный взгляд помощника депутата наткнулся на крохотный синий аппарат, сиротливо покоящийся на обеденном столе. Санчо приблизился еще на несколько шагов и в нерешительности обернулся на замершую у порога Клавдию.

— Это чей? — Он кивнул на мобильник.

— Ивана. Федечка выложил, Лизе отдал, — ответила Розгина. — А она наверх пошла и позабыла.

— Так ответь, — посоветовал Санчо. Сам он почему-то не решался поднять не принадлежащий ему аппарат. Скромничал. — Скажи, что отдыхает ребенок.

Клавдия приблизилась к столу и взяла телефон Кирсанова. Привычным движением надавила кнопку соединения. Трубка сразу же смолкла, и женщина приложила ее к уху.

— Да, говорите… Вы попали на дачу Лаврикова. А кто вам нужен?.. На часы, гражданин, посмотрите, — строго отчитала она невидимого собеседника. — В такое время дети спят. И Ваня тоже. И Федя. Утром, пожалуйста…

Она решительно отключила трубку и положила ее обратно на стол. Простодушная Розгина, не придала особого значения столь позднему звонку неизвестного. Зато подобное насторожило Мошкина. Он быстро подошел к Клавдии и теперь уже без тени смущения ухватился за мобильник Ивана. Лицо Александра было мрачным и сосредоточенным. Догадка Санчо не очень-то понравилась. Он всматривался в крошечный телефон с таким видом, будто этот неодушевленный предмет мог ответить на все интересующие его вопросы. Естественно, что подобного чуда не произошло.

— Определитель есть входящего? — хмуро поинтересовался Александр вслух, неизвестно к кому обращаясь.

Розгина решила, что бойфренд ведет диалог именно с ней. Кроме них двоих, на первом этаже вообще никого не было.

— Я откуда знаю? — Она пожала плечами.

Но Мошкин общался сам с собой. Он уже тыкал толстым пальцем в какие-то кнопки, изучая функциональные способности аппарата. В нужную кнопку он попадал не всегда с первого раза, и Клавдия слышала, как возлюбленный тихо матерился себе под нос. Весь процесс изучения занял у Санчо минуты три-четыре. Разочарованно вздохнув, он в итоге положил телефон на прежнее место.

— Определитель есть, — сказал Александр. — Но там — защита от определения.

— Это как? — Клавдия с интересом заглянула через его широкое плечо, но дисплей мобильника уже был погашен.

— Да так… — Санчо скрипнул зубами и повернулся лицом к женщине: — Кажется, мы глупость сморозили…

Некоторое время Розгина молча смотрела ему в глаза, но так ничего и не поняла до конца. Равнодушно пожала плечами.

— Твой Лавр в одном прав, — резюмировала она. — Все эти игрушки электронные до добра человечество не доведут.

Клавдия двинулась было в кухню, где в раковине еще дожидалась ее гора грязной посуды, но, осененная гениальной догадкой, остановилась на полпути. С очаровательной улыбкой на устах повернулась к Мошкину.

— Помой посуду… — последовало ласковое обращение.

Санчо тоже улыбнулся.

— Я установил, где находится мальчик и кто его похитил, — докладывал в трубку Семирядин. — Это те же люди, что и вчера были… Нет, там не получится так просто, как с нотариусом… — поморщился он, оценивая предложение собеседницы. — Поберегите себя, Ангелина. Хотя бы до завтра. Не скажу, нет. Надорветесь при таком темпе. И мою психику надорвете…

Она не дослушала его до конца. Без всяких слов прощания повесила трубку, и Андрею пришлось довольствоваться громкими короткими гудками. Он витиевато выругался и выключил свой собственный телефон. Откинулся на спинку кожаного кресла, попутно подхватив со столика бутылку сухого вина. В последнее время Семирядин вообще забыл, что такое стаканы. Предпочитал дегустировать спиртное прямо из горлышка. Однако в этот раз завершить процесс он не успел. Скрипнув, начала открываться одна из дверей гостиной, что заставило Андрея в первую секунду замереть, как парализованного. Но, невзирая на уже выпитое, он достаточно быстро справился с первоначальным шоковым состоянием. Семирядин резво сорвался с кресла, метнулся сначала в одну сторону, затем в другую, а в итоге, не сумев отыскать наиболее качественного укрытия, обрушился всей массой своего тела за диван. Вжал голову в плечи, прикрыл ее сверху руками, ожидая в любую секунду фатального смертоносного выстрела. Сухое вино, емкость с которым Андрей забыл отшвырнуть куда-нибудь в сторону, противной струйкой полилось за ворот белоснежной рубашки.

— Андрэ, ты где?.. — вместо выстрела прозвучал сухой старческий голос. — Это ты здесь болтал по телефону или мне приснилось?

— Мама… — Семирядин поднялся на ноги. — Фу… Чтоб ты провалилась, честное слово! Я думал, меня убивать пришли!

Невысокого роста седовласая женщина с маленькими, как у самого Андрея, карими глазами остановилась в нескольких шагах от сына.

— А есть за что? — спросила она.

Семирядин уже вернул опустевшую бутылку сухого вина обратно на стол и в настоящий момент с отвращением стаскивал с себя мокрую рубаху.

— Любого можно за что-то, — философски изрек он.

Но мама с ним не согласилась.

— Меня, например, совсем не за что… — едва ли не героически заявила она.

Дискутировать на данную тему именно сейчас, когда, как казалось Андрею, он чудом избежал смерти, вовсе не хотелось. Бросив рубашку на диван и представ перед матерью в обнаженном по пояс виде, Семирядин с откровенным недовольством поинтересовался:

— Как ты здесь оказалась?

— Очень просто. — Женщина прошла немного вперед и расположилась в том самом кресле, которое еще несколько минут назад занимал ее сын. — Приехала ближе к вечеру на электричке, отперла дверь своими ключами. Легла отдохнуть в спальне, видимо, задремала. Что ужасного в визите матери?

— Ничего, — буркнул Андрей. — Только звонить надо, предупреждать.

— Э, нет, — слишком гаденько, как показалось Семирядину, хмыкнула женщина, что вызвало в нем еще большее раздражение. — Не дождешься. Я люблю появляться внезапно и видеть, как скверно ты живешь.

— Я не маленький, чтобы контролировать мою жизнь, — огрызнулся Семирядин. — Моя жизнь тебя не касается.

— К несчастью, она не касается никого, кроме меня, — посетовала в ответ мама. — Ты никому не нужен, кроме матери. Дом мертв. В нем нет женской руки. Нет детских голосов.

— Мама, не начинай!..

— Это — горькое продолжение.

Андрей криво ухмыльнулся и закурил сигарету. Потухшую спичку бросил в пепельницу, а сам подошел поближе к матери и навис над хрупкой женщиной всей своей огромной массой.

— Ты сама выживала всех женщин, стоило им появиться, — ехидно напомнил он.

— Со шлюхами так и надо… — Она энергично встряхнула головой, уверенная на сто процентов в неоспоримой правоте своих слов. — Но ты продолжаешь привозить их сюда, в свою новую квартиру. В спальне под твоей кроватью я нашла коробку с плетью и прочими мерзкими штучками! — негодующе воскликнула женщина и даже содрогнулась при этом от отвращения. — Ты их порешь? Или они тебя?..

— Кто тебе разрешает лазить под мою кровать?!

Семирядин буквально побагровел от ярости и вплотную приблизил свое лицу к лицу матери. Та сначала отпрянула, а затем вынужденно поднялась на ноги. Даже в полный рост она была едва ли не вдвое меньше своего великовозрастного дитяти.

— Боль за единственного сына, — с достоинством аристократки заявила она.

— Вот уж где садомазохистка старая! — не удержался от новой грубости Андрей.

— Правильно! С дурной головы на здоровую! Оскорбляй! Обвиняй! Своей любовью я заслужила только это!..

Семирядин почувствовал, что пришло время немного сбавить обороты. Он не боялся свою мать, но чувствовал в ее присутствии себя крайне неловко. А уж если она переходила на крик… Она морально подавляла его. Вот, пожалуй, единственное разумное объяснение их странных взаимоотношений, которое приходило Андрею на ум. Да, подавляла. Семирядин нервно сглотнул, совершенно неожиданно для себя придя к подобному решению.

— Мама, ты запыхалась. — Он положил ей руку на плечо и вернул старческое сухощавое тело обратно в кресло. — Сядь. Нельзя же, в самом деле, видеться раз в месяц только для того, чтобы наговорить друг другу кучу гадостей. У тебя потребность такая периодически возникает, да? — усмехнулся он. — Циклы? Ну, оцени ты здраво собственное поведение!

Его отчаянная попытка наладить общение с матерью, пусть даже и всего на один день, не увенчалась желаемым успехом. Женщина не на шутку завелась, как это случалось достаточно часто, если не сказать регулярно, и остановить ее неиссякаемый источник упреков и нравоучений было просто невозможно.

— Я здраво оцениваю то, что вижу, — фыркнула она, и в этот момент Андрей почему-то почувствовал себя очень маленьким. Почти крошечным нашкодившим ребенком.

— Что именно? — растерянно спросил он, озираясь через плечо.

— Твое болезненное одиночество. Твою болезненную никчемность.

Эти горькие и, откровенно говоря, где-то недалекие от истины слова матери стали последней каплей, переполнившей чашу семирядинского терпения. Он взорвался.

— Я женюсь на Ольге! — выпалил Андрей, отступая назад и хватая обеими руками раскалывающуюся голову. — Она овдовела.

— На Ольге? — Мама недоверчиво подалась вперед. — Это которая за Вову Кирсанова вышла?

Одурманенный хмелем и вселившейся в него безотчетной агрессией, Семирядин запрокинул голову и демонически расхохотался. Глаза его сверкнули.

— Нет больше Вовы Кирсанова! — огорошил он свою матушку.

На мгновение женщина испуганно вжалась в кресло, не зная, как отнестись к столь странному поведению сына. Складывалось впечатление, что Андрюшенька тронулся умом. Но затем, заметив, что он вполне нормален, произнесла, осененная неожиданной догадкой:

— Ты его убил? Признайся…

— Мама, что ты несешь?! — резко перебил ее Семирядин.

Андрей Матвеевич почувствовал, что сболтнул лишнего, но слово, как известно, не воробей, вылетит — не воротишь. Он попытался свести все к непринужденному разговору, но, видимо, забыл, кто перед ним. Обмануть родную мать не так-то просто. Особенно такую, как у него.

— Ну-ка, ну-ка!.. — Она снова поднялась с кресла и шагнула к нему, пристально прищурив глаза. Андрей попытался уйти. Не тут-то было. — Не отворачивайся! Я по глазам вижу — ты убил Володю.

— Опомнись!

— Нет, ну я просто знаю, — сказала женщина таким тоном, будто то, о чем она говорила, было действительно неоспоримым фактом. — Ты убил Володю из-за Ольги, совершенно не обдумав последствия.

— Все! — Семирядин слегка оттолкнул ее, прошествовал к журнальному столику и ухватил за горлышко бутылку сухого вина. Только тогда вспомнил, что она давно уже опустела. — Никто никого не убивал и ничего не обдумывал!

— Ну и напрасно! — Мама не слышала его. Она продолжала излагать собственное суждение на данный счет. Голос женщины уже звучал вполне спокойно. Она обошла кресло и облокотилась на его спинку. — Я очень хорошо помню Ольгу. Ни к чему было совершать преступление. Детская глупость. — Мать покачала головой. — Прости, сынок, но она за тебя не пойдет.

Семирядин опешил. Он все еще сокрушался насчет темы поднятого разговора и корил самого себя за болтливость, но последние слова матери по-настоящему удивили его. Проснулось чисто человеческое любопытство. Мама заявляла о позиции Ольги Кирсановой так непринужденно и в то же время категорично, будто знала ее лучше самого Андрея. А такого просто не могло быть. Рука с пустой винной бутылкой безвольно повисла вдоль тела, сигарета по-прежнему дымилась в зубах.

— Почему? — задал резонный вопрос Семирядин.

— Ей нужен мужчина. — Мама печально улыбнулась. — Чувствуешь разницу? Мужчина!.. Не ты…

При этом она приблизилась к Андрею и нежно погладила его по руке. Он вздрогнул, как от прикосновения какой-нибудь ядовитой твари, отбросил ее руку и отошел в сторону.

— С какой целью ты постоянно терзаешь меня? — Семирядин вынул изо рта истлевшую почти до основания сигарету и швырнул ее в раскрытое окно.

— Чтобы, хоть раз возмутившись самим собой, ты захотел кардинально изменить свою жизнь… — просто ответила мать.

Андрей тяжело дышал. Он был на грани. И в то же время он был полностью растоптан. Морально раздавлен. Семирядин вдруг понял, что не в состоянии больше терпеть ничего подобного. Ни от кого. Итог последних событий был выше человеческих сил и возможностей. За те считаные мгновения, что продолжалась повисшая в разговоре пауза и они с мамой стояли друг против друга без движения, он все обдумал. Проанализировал ситуацию и пришел к единственно верному, на его взгляд, решению.

— Хочешь ликера? — предложил он пожилой женщине.

— Разве что рюмку, — живо отреагировала она и тут же поспешила поправиться: — Большую. Того красного ликера с привкусом розовых лепестков. У тебя еще есть такой?

— Не успела выяснить сама? — улыбнулся Семирядин. Он пристальным взором окинул зажатую в руках бутылку сухого, прикидывая что-то для себя лично.

— До бара я не добралась, — честно призналась матушка и тоже позволила себе улыбнуться. Она искренне полагала, что ничего серьезного между ней и сыном не произошло.

Андрей водрузил не удовлетворившую его стеклотару обратно на столик, развернулся и направился к бару.

— У меня есть такой, — сказал он. — С привкусом лепестков роз.

В руках его, как по мановению волшебной палочки, возникла желаемая бутылка. Тяжелая, с бордовой густой жидкостью.

— В твоем возрасте рискованно кататься на электричках. — Семирядин не спешил открывать новую добытую в баре емкость. Продолжал стоять с бутылкой в руках и с добродушной улыбкой рассматривал свою маму. — Надо заказывать такси или попросить подбросить кого-нибудь из соседей…

— Я ни с кем не общаюсь, — пожала плечами женщина. — Тем более — с соседями. Ты поселил меня в такой дом, где никто ни с кем не общается.

— Пойдем, мама. — Он подошел к ней и совсем по-сыновнему обнял за плечи.

— Куда?

— Я оборудовал специальную ликерную комнату, — доверительно поведал Семирядин, склоняясь к уху женщины и переходя в беседе на заговорщицкий шепот. — Оцени дизайн… Сюда.

Он сделал шаг вперед, распахнул дверь в ванную комнату, а затем отошел немного в сторону, пропуская вперед маму. Лучезарная улыбка все еще блуждала на его пухлых губах, а лицо законченного алкоголика светилось теплотой и нежностью.

— Но здесь была ванная комната, — выказала осведомленность мама.

— Теперь — ликерная…

— Таких не бывает.

— Ну, пусть будет кофейная… — не стал препираться Андрей. В эту минуту он, как никогда, был готов соглашаться с каждым ее словом. — Сейчас зажжем свечи и… примиримся раз и навсегда.

Мама согласно кивнула.

— Я так хочу видеть тебя сильным, сынок, — поведала она. — Так хочу, чтобы ты ничем не напоминал своего мерзавца-отца…

С этими словами женщина шагнула в темное помещение. Андрей пристроился у нее за спиной. Улыбка стерлась с лица Семирядина, когда он вскинул над головой тяжелую ликерную бутылку. Дверь предательски хлопнула. Мать резко обернулась.

— Андрюшенька?! — изумленно вскричала она.

Семирядин не дал ей сказать ничего больше. Рука с бутылкой обрушилась вниз, как смертоносная снежная лавина, глухой звук от удара известил убийцу о том, что орудие убийства благополучно встретилось с затылком жертвы. Женщина упала на пол. Любящий сын опустился перед ней на колени и в полной темноте нащупал сухую старческую руку. Пальцы соприкоснулись с запястьем. Проверив наличие пульса, Семирядин убедился в его полном отсутствии. Его мать скончалась быстро и без всяких мучений. Может быть, она даже не успела до конца осознать то, что с ней произошло. Во всяком случае, Андрей Матвеевич искренне надеялся на это. Он поднялся на ноги и тихонько всхлипнул. В глубине души он любил свою маму.

Покинув ванную комнату, Андрей снова прошел к бару, но на этот раз извлек не приторный ненавистный ликер, а стопроцентную сорокаградусную водку. Без пяти минут преуспевающий бизнесмен Андрей Семирядин, будущий владелец «Империи», собирался достойно помянуть родную матушку.

На горизонте только что забрезжил рассвет, и первые лучики солнца, невзирая на то что само светило еще не появилось в поле зрения, уже ласково забегали по кронам деревьев. Что принесет ему этот новый день, Лавр не знал. К сожалению, а может быть, и к счастью, Федор Павлович не обладал даром предвидения. Но настрой у него был очень решительный и боевой. Лавр даже позволил себе несколько гимнастических упражнений в качестве утренней зарядки, но надолго его не хватило.

Набросив на плечи шелковый халат, Федор Павлович взял в руки мобильный телефон и быстро пробежался пальцем по кнопкам. В ожидании соединения приблизился к окну и нервно забарабанил пальцами по подоконнику.

— Леонид Кириллович! — приветственно воскликнул Лавр, услышав, наконец, заспанный голос вызываемого абонента. — Я слышал, что почти самый главный наш здравоохранитель в четыре встает. Сейчас — пять. А ты две минуты трубку не брал… Ах, бегал, — засмеялся Федор Павлович. — Тогда простительно… Лавриков это, Лень. Я, конечно, теперь ни пугнуть тебя не могу, ни золотых гор наобещать. Решил вот просто обратиться, по-человечески. Есть одна великая просьба. — Он выдержал небольшую паузу. — Еще три минуты уделишь?.. Благодарю…

И Лавр неспешно приступил к изложению проблемы. У него уже не осталось времени на колебания. Впереди маячила перспектива решительных и ответственных действий. Федор Павлович морально был готов к грядущей войне.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg