«Время злых чудес»

Время злых чудес (fb2) - Время злых чудес (Сердце следователя - 2) 3478K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Крамер

Марина Крамер Время злых чудес

© Крамер М., 2018

© ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

Часть I. Адвокатура

После хорошего наступает плохое, после плохого снова приходит хорошее.

Японская пословица

Женщина рыдала так отчаянно, что смотреть на это без сочувствия оказалось невозможно. Ее худые плечи, обтянутые синей, слегка выцветшей кофточкой, вздрагивали, из-под больших очков безостановочно текли слезы, которые она даже не пыталась вытирать. Лена Крошина впервые видела, чтобы человек рыдал, сидя с прямой спиной и не закрывая руками лица. Она присела на край стола и спросила:

– Ирина Витальевна, что с вами?

– Все в порядке, Елена Денисовна, я сейчас принесу ваши документы, – бесцветным голосом, не переставая рыдать, проговорила женщина.

– Это не срочно. С вами точно все в порядке?

– Да, точно.

Женщина сняла очки и потянулась к ящику стола, откуда вынула пачку бумажных платков. Лена почувствовала свою неуместность и поспешила уйти в кабинет, где ее уже ждала клиентка.

Вот уже почти год бывший старший следователь Елена Денисовна Крошина трудилась адвокатом в фирме своей матери. Собственно, адвокатом она стала всего семь месяцев назад, а до этого занимала скромную должность помощника, вникая во все тонкости адвокатской профессии. Переключиться со следовательской работы на защиту обвиняемых было непросто – раньше Лена занималась тем, что складывала по кусочкам картину преступления и сводила воедино улики, доказывавшие виновность подозреваемых. Теперь же ее работа состояла в абсолютно противоположном – доказать невиновность клиента. К счастью, уголовными делами бюро Натальи Крошиной не занималось – все больше административными, а также участвовало в бракоразводных процессах и процессах по разделу имущества, и все это на первых порах давалось Лене довольно тяжело. Хитросплетения семейных неурядиц порой приводили ее в уныние – она не была склонна разбираться во всех этих тонкостях, да и факты чужой личной жизни вызывали у нее если не отвращение, то стойкую неприязнь, однако со временем она научилась относиться к этому просто как к служебной необходимости, и все сразу стало намного легче.

Бюро было довольно известным, клиентов всегда хватало, и пятеро адвокатов, работавших у Натальи Крошиной, всегда были загружены работой. Мать Лены и сама участвовала в процессах, будучи хорошим и успешным адвокатом, к которому часто обращались и высокопоставленные чиновники, и бизнесмены.

Лене пришлось буквально на ходу учиться всем премудростям, но упорство и усидчивость, а также аналитический склад ума и привычка докапываться до сути здесь весьма пригодились и сделали процесс хоть и трудоемким, но все-таки не сводящим с ума.

– Такие кипы узкоспециализированных книг я читала, кажется, только в университете, – жаловалась она старому приятелю Андрею Паровозникову, отношения с которым поддерживала до сих пор.

Капитан Паровозников, старший оперуполномоченный уголовного розыска, знал Лену давно, они много работали вместе и даже пытались завести роман, о чем теперь старались не вспоминать, чтобы не делать друг другу больно. И если у Андрея личная жизнь со временем сложилась, то Лена до сих пор была одна. Окончившийся разрывом роман с фотографом Никитой Кольцовым убедил ее в том, что больше повторять этих ошибок она не хочет.

Воспоминания о Никите до сих пор причиняли страдания, хотя Лена изо всех сил старалась о нем не думать. Но даже в довольно большом по современным меркам городе то и дело возникали ситуации, в которых не вспоминать было невозможно. Кольцов устраивал выставки, о которых сообщали в новостях, снимал какие-то презентации, заезжих знаменитостей, устраивал в парке фотовыставки работ своих учеников, и Лена, ходившая через этот парк домой, вынуждена была пробегать мимо огромных стендов, где в подписях к снимкам мелькала фамилия Кольцова.

Она не жалела об их разрыве, понимая, что у этих отношений не было никакого будущего, но пережить его до конца пока так и не смогла. На встречи же с кем-то другим просто не оставалось сил и времени – она постоянно работала или читала специальную литературу, чтобы наверстать то, чего не знала. В повседневной суете Лена не замечала своего одиночества, но зато очень остро чувствовала его в праздники и в выходные, когда оставалась один на один с собственными мыслями. «Надо хоть кота завести. Или собаку», – часто думала она, но тут же одергивала себя – на животное совершенно не оставалось свободного времени, кроме выходных, и подвергать ни в чем не повинное существо пытке одиночеством казалось Лене жестокостью.

Расположившись за столом в своем кабинете, появившемся у нее сравнительно недавно, Лена потянула к себе папку с очередным делом, которым занималась. Ее работа почти не отличалась от той, что она делала раньше в прокуратуре. Почти – с существенной оговоркой. Теперь она должна была найти не доказательства вины, а наоборот – оправдывающие ее клиента факты. Папка, лежавшая сейчас перед ней, не содержала ничего особенного – раздел имущества между разведенными супругами. Такие дела Лена не любила, но выбора ей никто, конечно, не предоставлял. В кабинет постучали, и на пороге почти неслышно появилась Ирина Витальевна:

– Елена Денисовна, вот справки, которые вы заказывали.

Она положила на стол два листа и повернулась, чтобы выйти.

– Ирина Витальевна, с вами точно все в порядке? – бросив беглый взгляд на листки, спросила Лена вдогонку.

Секретарь обернулась:

– Да.

– Точно?

– Точно.

– Тогда почему вы принесли какие-то выписки из домовой книги с неизвестной мне фамилией?

Ирина Витальевна пару секунд молчала, растерянно приоткрыв рот, а потом, быстро взяв со стола справки и поднеся их к глазам, пробормотала:

– Извините, Елена Денисовна, я взяла их из другой стопки. Сейчас принесу ваши, извините еще раз.

Она стремительно покинула кабинет, а Лена, проводив ее взглядом, снова подумала о том, что с Ириной что-то не то. Очень педантичная, никогда не опаздывающая и знающая наизусть номера, кажется, всех дел в бюро, Ирина Витальевна просто не могла взять документы не из той стопки. У нее каждая бумажка знала свое место, каждый карандаш, каждая скрепка. Когда Лена только пришла работать в бюро, она довольно много времени провела в приемной, где царила Ирина – мать предупредила, что отдельное рабочее место нужно заслужить, как это делали все. И столик Лены приткнули к окну в приемной.

За месяцы стажировки Крошина успела кое-что узнать о жизни секретаря матери, хотя Ирина Витальевна не была склонна к разговорам о личной жизни в стенах учреждения, где работала. Но Лена не зря столько лет проработала следователем, она умела делать выводы из мелочей, а Ирина Витальевна представлялась ей довольно интересным человеком, о котором хотелось узнать побольше. Собственно, таким человеком Ирина Витальевна и оказалась, хотя многие вещи показались Лене весьма странными.

Высшее биологическое образование удивительным образом уживалось в Ирине Витальевне с потрясающим, даже дремучим каким-то мракобесием. Знания по анатомии, физиологии и биохимии причудливо соседствовали с теориями о чувствах растений, об энергетических вампирах, коих, по глубочайшему убеждению Ирины, среди людей девяносто процентов, и потому остальные десять вынуждены жить в состоянии жесточайшего прессинга и постоянной обороны. По этому поводу Лена однажды выслушала целую лекцию, и это был, пожалуй, самый длинный монолог, который она вообще слышала в исполнении Ирины.

Работала же Ирина секретарем в адвокатском бюро исключительно для того, чтобы ни за что особенно не отвечать, и на это имелась очень веская причина – на попечении у нее находилась больная мать, которая вот уже много лет не выходила из квартиры. Сделав необходимую работу, Ирина подхватывала сумку на колесах, какие обычно используют для походов по магазинам пенсионерки, и отправлялась в ближайший супермаркет одной из дешевых сетей, чтобы купить продуктов на пару дней – больше она просто не в состоянии была унести.

Самой главной Ирининой страстью в последнее время стали съемки для видеоблога и публикация роликов в Интернете на собственном канале. К удивлению сотрудников бюро, у нее нашлось немало почитателей – ее блог смотрели, комментировали, и Ирина начала даже немного зарабатывать публикациями отзывов на те или иные продукты, приобретенные в определенных торговых точках. Деньги в ее ситуации лишними никак не были, а потому она ухватилась за эту возможность – ведь всего-то и надо, что поехать в магазин, купить продукты, высказать на камеру краткое о них мнение, смонтировать ролик и выложить его в Сеть. Об этом Ирина тоже рассказала сама, когда в обеденный перерыв речь зашла о том, кто что смотрит в свободное время. Лена удивилась, но название канала записала и в тот же вечер просмотрела несколько роликов.

Как ни странно, они создавали атмосферу умиротворенности, успокаивали и возвращали равновесие. Наверное, причиной тому был голос Ирины – мягкий, с едва слышным латышским акцентом, словно обволакивающий коконом. Его хотелось слушать и слушать, и смысл речи был вообще неважен – Ирина рассказывала о консервированной сайре, о зеленом горошке, о губках для мытья посуды, а Лене казалось, что она погружается в ласковые волны теплого моря и плывет, испытывая огромное удовольствие. Иногда в этих роликах проскальзывали и рассуждения о вампирах и пользе перекиси водорода, но Лена не относилась к этому серьезно, хотя и не понимала, почему умный, образованный человек искренне верит в подобное.

Ирине Витальевне она рассказала о своих ощущениях, и та, вежливо поблагодарив, сказала, что над голосом она работала в юности, когда хотела стать актрисой.

– Как же вы на биофак поступили? – удивилась Лена.

Ирина легко пожала плечами:

– Не всегда в жизни получается делать то, что хочется. Иногда нужно делать то, что целесообразнее. Я много лет преподавала биологию в университете, а потом вынуждена была уволиться – мама заболела.

– И вам нравилась биология?

– Мне нравилось общаться со студентами. А потом я оказалась заперта в четырех стенах с мамой. И вот этот канал – возможность хотя бы в одностороннем порядке с кем-то говорить.

– А как же бюро?

– Это тоже вынужденная мера – я ведь должна зарабатывать деньги.

Лене очень хотелось спросить, почему Ирина не вышла замуж, но подобное любопытство казалось неуместным и неделикатным, и она сдержалась. Однако Ирина примерно через пару недель сама заговорила на эту тему. Был один из тех редких дней, когда она задержалась в бюро, не успев сделать всю работу, и Лена вызвалась помочь. В процессе разговор как-то сам вышел на тему замужества, и Ирина сказала:

– А я собиралась замуж, и жених у меня был.

– Не сложилось? – сочувственно спросила Лена.

– Я выбрала маму, – коротко ответила Ирина, защелкивая уплотнитель в папке. – Иногда приходится делать выбор не в свою пользу.

Лена не стала расспрашивать, но в уме быстро прикинула: мать Ирины болеет около пяти лет – это по ее собственным словам, а замуж Ирина собиралась явно в юности, сейчас ей около пятидесяти. Значит, дело не в болезни.

«Похоже, мама там тот еще диктатор», – подумала Крошина, аккуратно вкладывая очередной файл в папку.

Больше на эту тему они не разговаривали, но Лена, даже не отдавая себе отчета, зачем это делает, всегда внимательно слушала то, о чем говорит Ирина. Ролики ее Лена продолжала смотреть, став настоящей их поклонницей.

Сегодняшняя Иринина рассеянность и ее утренние слезы наводили Лену на мысль, что в жизни секретаря произошло нечто такое, что выбило ее из привычной колеи и заставило нервничать. Обычно спокойная, уравновешенная и даже чуть вялая, Ирина никогда не позволяла себе таких бурных проявлений, как слезы на рабочем месте. Лена очень хотела помочь, но для этого нужно было как минимум знать причину. И быть уверенной в том, что Ирина помощь примет.

Уже уходя вечером домой, Лена зашла в приемную, чтобы положить на стол секретаря папку с делом. Ирины не было – она уходила домой раньше, а оставленные на столе папки разбирала утром. Лена положила дело на край стола и вдруг увидела торчавшую из стакана с карандашами визитку. Вроде бы ничего удивительного – у секретаря адвокатского бюро таких визиток полный стол, но эта была яркая, в радужных тонах, и явно не имела отношения к делам бюро. Лена осторожно вытянула ее и увидела золотую надпись «Воланд Белькевич, экстрасенс, привороты, беседы с умершими, коды на бизнес». Внизу номера телефонов – все как обычно. Но имя и род занятий Лену заинтересовали. Она быстро достала телефон и сделала снимок, после чего вернула визитку обратно в стакан, постаравшись разместить ее так, как она торчала до этого.

«Интересно, зачем Ирине телефон экстрасенса? – думала она, выходя из бюро на улицу. – Хотя… она верит во всю эту потустороннюю чушь, могла заинтересоваться».

Странное имя экстрасенса накрепко засело в голове. Лена понимала, что вряд ли господина Белькевича на самом деле зовут Воландом, но отдавала должное его фантазии и рекламной смекалке – такое имечко не сразу забудешь, даже она то и дело возвращается к странному, но звучному сочетанию.

«Но что все-таки привлекло Ирину? Ведь зачем-то она оставила эту визитку, обычно, насколько я успела заметить, то, что ей не нужно, сразу летит в корзину для мусора – она так и говорит, мол, нечего засорять пространство тем, что тебе не пригодится, будь то вещи или мысли».

Со следующего дня Лена стала наблюдать за Ириной и к концу недели убедилась в том, что с секретарем творится что-то неладное. Ирина путала документы, невпопад отвечала по телефону или вовсе не слышала звонка, то и дело замирала за своим столом, уставившись невидящим взглядом в одну точку, потеряла письмо, которое Наталья Ивановна Крошина ждала из коллегии адвокатов, а количество разбитых ею за неделю чашек превысило допустимые пределы. В конце концов Наталья Ивановна вызвала Ирину к себе в кабинет и довольно жестко отчитала, предупредив, что на это место легко найдет кого-то более молодого и расторопного. Ирина в слезах выбежала из кабинета начальницы, схватила сумку и старомодный серый плащ и, едва не сбив с ног Лену, покинула здание.

– Что случилось? – спросила Лена у матери, войдя к ней в кабинет, но Наталья Ивановна никогда не обсуждала с ней происходящее в бюро.

– К тебе это не имеет никакого отношения. Ты по какому вопросу?

Лена подавила вздох и принялась рассказывать о сложностях, возникших в деле, которым занималась.

То, что мать держится от нее на расстоянии, с одной стороны, Лену радовало – не приходилось рассказывать что-то о себе, говорить на личные темы, но с другой – эта отчужденность обижала: все-таки мать, могла бы и проявить хоть немного родительского тепла, просто поинтересоваться, тяжело ли ей работать, например. Но мать была холодна и неприступна, и Лена перестала надеяться на чудо. В конце концов она сама приложила руку к тому, что происходило между ними теперь – могла бы и отказаться от дела, в котором, пусть и косвенно, фигурировал отец, но не отказалась ведь. Отец покончил с собой, а мать, хоть и сказала сперва, что не винит Лену в его смерти, все-таки не смогла преодолеть обиду на дочь. Ну, хоть работу дала, уже хорошо…

Ирина не вернулась в бюро, позвонила Наталье Ивановне и попросила неделю отпуска за свой счет, о чем начальница и предупредила своих подчиненных на утренней летучке:

– Придется вам самим справляться со всей бумажной работой. Елена Денисовна, как наименее загруженная, возьмет на себя функции секретаря, – даже не взглянув на дочь, сообщила она. – Остальные стараются максимально помочь ей и не нагружать лишними заданиями. Думаю, что неделю без секретаря мы как-нибудь продержимся, а дальше будет видно.

– А что Ирина Витальевна? – спросила вертлявая, вся в кудряшках, как болонка, Настя Молокова.

– Анастасия Сергеевна, я не уполномочена обсуждать с вами обстоятельства, которые заставили Ирину Витальевну попросить отпуск, – ледяным тоном произнесла Наталья Ивановна. – Если есть желание – позвоните ей после работы и спросите о планах на дальнейшее будущее. А сейчас, если не возражаете, всем неплохо бы разойтись по местам и заняться делами.

«Ну, понятное дело, моего мнения о новых обязанностях спросить не удосужились, – разозлившись, подумала Лена, занимая место за столом секретаря в приемной. – Конечно, чего церемониться с родной-то дочерью! И совершенно неважно, что у меня сегодня в три часа заседание суда. Ну, в таком случае свой традиционный чай в четыре сама себе делать будешь!»

Последнее относилось к матери лично, но вслух, конечно же, произнесено не было. Наталья Ивановна же царственной походкой прошла мимо дочери и захлопнула за собой двери кабинета, однако через пару минут зажужжал интерком:

– Принеси мне выписку по делу Карева.

«Хорошо бы еще знать, что это за дело и какая выписка», – успела подумать Лена, лихорадочно роясь в стопке бумаг на правой стороне стола. Увидев наконец на одной из них искомую фамилию, она с облегчением выдохнула и направилась в кабинет.

– Спасибо, положи на стол, – не отрываясь от чтения какой-то бумаги, произнесла мать.

– Могла бы предупредить, что сажаешь в приемную, – не сдержалась Лена. – У меня заседание в три.

– Ничего, успеешь. Если не смогла ничего придумать до сегодняшнего дня, то пара часов точно ничего уже не изменят.

– Зачем ты так со мной?

– Как? – по-прежнему не отрываясь от чтения, спросила Наталья Ивановна.

– Ты ведешь себя со мной как со стажером, пришедшим после университета. Я вообще-то в прокуратуре больше десяти лет отработала.

– Ну, здесь тебе не прокуратура, и погоны твои никого не впечатляют. Адвокатура – совершенно иное дело, требующее абсолютно другого подхода.

– И что – я где-то ошиблась, сделала что-то не так?

– Пока нет.

– А, то есть – ты превентивно меня унижаешь? Для науки и на будущее?

– Во-первых, смени тон, – ледяным голосом посоветовала Наталья Ивановна. – Во-вторых, я сразу предупреждала, что никаких поблажек и ссылок на родственные связи тебе здесь не будет. В-третьих, я не могу посадить в приемную адвокатов, ведущих по пять-восемь дел, а у тебя их сейчас всего три, так что все справедливо, не находишь?

– Ты могла хотя бы позвонить мне вчера, ведь Ирина Витальевна наверняка с тобой говорила не с утра, это просто не в ее привычках.

– Это что-то изменило бы?

– Я бы просмотрела материалы по процессу вечером, а не надеялась на то, что у меня есть еще время до обеда!

– В другой раз будешь планировать все заранее, а не откладывать на утро, – невозмутимо отозвалась мать. – Если у тебя все, то, будь добра, свари мне кофе.

Лена почувствовала, как вспыхнули щеки – никогда прежде Наталья Ивановна не позволяла себе в общении с дочерью подобного пренебрежительного тона, такой нарочитой холодности и равнодушия.

«Чем я это заслужила? Тем, что старалась до конца выполнить свой долг и не отказалась от расследования? Но ведь они сами меня этому учили – она и отец!»

Борясь с кофемашиной, Лена в отчаянии думала о том, что прошлое, как ни старайся от него сбежать, все равно ухитряется догнать и цапнуть побольнее в самый неподходящий момент. Злополучное дело об убийстве и самоубийстве, в ходе расследования которого всплыли нелицеприятные подробности о прошлом ее отца, мешало ей восстановить отношения с матерью. Иногда Лене казалось, что она совершила огромную ошибку, придя работать в адвокатское бюро Натальи Ивановны, и нужно было поискать другое место. Но в душе она понимала, что на этот шаг ее толкнуло как раз желание вернуть все, что было до самоубийства отца. И пусть мать порой ведет себя невыносимо, Лена все равно любит ее и хочет быть рядом. Наверное, Наталье Ивановне просто нужно больше времени, чтобы это понять.

Неделя выдалась совершенно суматошная, Лена заменяла секретаря, совмещая это еще и с работой по двум оставшимся у нее делам – новых ей, к счастью, мать не дала. Домой приходила поздно, так как не успевала сделать все, что требовалось, до конца рабочего дня, и потому вынуждена была засиживаться в бюро почти до ночи. Сил не оставалось ни на приготовление ужина, ни на книги – Лена с трудом дотаскивала себя до душа и валилась на кровать, почти мгновенно засыпая. Но и сон не приносил облегчения и не давал отдыха – почему-то постоянно мучили кошмары, от которых она по нескольку раз за ночь вскакивала в постели и, нашарив дрожащей рукой кнопку бра над головой, долго сидела, обхватив колени руками и глядя перед собой, и слушала, как бешено колотится сердце.

«Я так с ума сойду, – с тоской думала Лена по утрам, глядя на себя в зеркало. – А что – взгляд уже вполне безумный, под глазами круги, да и вообще вид какой-то болезненный». В такие моменты ей в голову приходила мысль о том, что ее одиночество сейчас как нельзя кстати – ну, какой мужчина захочет каждое утро просыпаться рядом с такой красавицей? Да и дома она теперь практически не бывает, а если Ирина Витальевна не выйдет из своего отпуска, то Ленина ссылка в приемную явно затянется до тех пор, пока мать не найдет нового секретаря, а это будет долгий процесс. Наталья Ивановна весьма придирчиво подходила к подбору сотрудников, предъявляя очень длинный список требований к соискателям.

Но в понедельник Ирина Витальевна пришла. Лена, с облегчением выдохнув, принялась вводить ее в курс того, что произошло за неделю, однако вдруг заметила на лице секретаря равнодушное выражение. Ирина вроде бы слушала, кивала, но было видно, что мыслями она не здесь.

– С вами все в порядке? – спросила Лена осторожно.

– Да, спасибо, все хорошо, – ровным тоном отозвалась Ирина, перекладывая папки со стола на подоконник.

Лена еще раз внимательно взглянула ей в лицо, но выражение глаз за большими очками не изменилось, так и осталось равнодушным.

«Очень странно, – подумала Крошина, направляясь в свой кабинет. – Она не выглядит отдохнувшей, скорее наоборот, еще более измученной. Ее что-то гложет. Но как узнать что?»

До конца рабочего дня Лена так и не сумела сделать еще одну попытку поговорить с секретарем, внезапно мать собственноручно принесла ей две папки с новыми делами, и Лене пришлось вникать в подробности и созваниваться с клиентами, назначать им встречи и планировать завтрашний день почти по минутам. Когда же она собралась наконец перед уходом домой зайти в приемную, оказалось, что Ирина Витальевна уже ушла. Визитки экстрасенса в стакане с карандашами не было, хотя Лена помнила, что всю проведенную в приемной неделю не прикасалась к ней.

«Может, выбросила? Хотя… что я прицепилась к этой визитке? Не факт ведь, что Ирина воспользовалась контактами этого Воланда. Ну, объективно – зачем ей? Код на бизнес поставить? С умершим родственником по душам побеседовать? Она странная, конечно, но вменяемая ведь, мыло не ест вроде. К чему ей экстрасенс? Мать ее болеет неизлечимо, и тут бессильны любые экстрасенсы, должна ведь она это понимать. Может быть, ее проблемы вовсе никак не связаны с этой злополучной визиткой?»

С этими мыслями Крошина и направилась домой. Вечер был теплым, безветренным, захотелось пройтись по улице, а не оказываться сперва в трамвае, а потом сразу в четырех стенах квартиры. Лена почти машинально свернула на бульвар и медленно пошла вниз по склону, смешавшись с гуляющей толпой. Она любила это время года, когда все оживает в предчувствии скорого тепла, когда воздух пахнет по-особому, а на голых ветках появляются первые почки. Город уже привели в порядок после зимы, на клумбах чернела свежая земля, подготовленная к посадке цветов, газоны были чисто выметены, и на них уже проклевывается первая трава. И настроение в это время года у Лены всегда бывало хорошим, пусть даже случались какие-то неприятности.

– Да в конце концов! – вдруг услышала она справа от себя раздраженный мужской голос: – Неужели это так трудно – встать туда, куда я попросил?

Лена повернула голову и буквально вросла в асфальтовую дорожку. На газоне справа шла фотосессия – две девушки и парень в ярких нарядах пытались принять какую-то причудливую позу, а напротив них, расставив ноги и скрестив руки на груди, стоял Никита Кольцов в окружении ассистента, гримера и какой-то женщины лет пятидесяти в ярко-голубом брючном костюме. На шее его висел фотоаппарат, ассистент протягивал ему другой, но Кольцов словно не замечал этого, зло уставившись на моделей, так и не сумевших принять нужную фотографу позу.

Сердце Лены глухо бухнуло и забилось часто-часто, так, что стало тяжело дышать. Она поняла, что выглядит глупо, стоя вот так посреди бульвара, и нужно срочно брать себя в руки и уходить, пока Кольцов не обернулся и не увидел ее.

«Почему я так волнуюсь? – думала она, поспешно удаляясь от места фотосъемки. – Неужели до сих пор не забыла и не поняла, что все, конец, ничего не будет? Ведь я сама его выгнала, сама! Я же не влюбленная пятнадцатилетняя школьница, я прекрасно понимаю, что мы никогда не сможем быть вместе, уж очень мы разные. Но… черт, почему я думаю о нем? Зачем я все время возвращаюсь к нему мыслями? Ведь ничего никогда не будет…»

– Осторожнее, мадам! – услышала она, влетев плечом в кого-то высокого, остановившегося перед ней.

– Простите, пожалуйста, – пробормотала Лена и, подняв голову, увидела прямо перед собой Павла Голицына. – Ой… – смутившись, проговорила она. – Павел… простите, не помню отчества.

– Обойдемся, – рассмеялся Голицын, осторожно беря руку Лены в свои. – Елена Денисовна, вы совершенно не изменились. Сколько мы не виделись? Года два?

– Да, около того…

Писатель Павел Голицын был женихом погибшей Жанны Стрелковой, дело которой расследовала Лена. В этом деле она нашла следы причастности своего отца к старым преступлениям отца Жанны. Определенно, это дело никак не желало «сдаваться в архив» и периодически напоминало Лене о себе вот такими встречами, например.

– Прогуливаетесь? – поинтересовался Павел, глядя на Лену сверху вниз.

– Да, шла с работы. Вечер теплый, решила вот…

– Не возражаете, если я составлю компанию?

– А вы тут за вдохновением?

– Ну, почти. Всякий раз, сдав роман редактору, испытываю желание погулять и сбросить напряжение, – признался Голицын. – А помните, как мы с вами в кино ходили?

Это Лена помнила. Как помнила зачем-то и весьма неприятный рассказ Никиты о том, как именно сумел выбиться Павел Голицын. Это почему-то сейчас казалось простым наговором и завистью к более успешному, чем он сам, человеку.

– Держу пари, вы тоже не просто так гулять отправились, – заметил вдруг Павел. – Новое дело?

– Да я вообще-то в прокуратуре больше не работаю, – призналась Лена.

– Ого… внезапно. Мне казалось, вы там абсолютно на своем месте.

– Видимо, нет, раз так легко уволилась. Я же, Павел Владимирович, вообще на другую сторону, если так можно выразиться, переметнулась, – неожиданно вспомнив его отчество, сказала она.

– Это что же – раньше обвиняли, теперь защищаете?

– Ну, я не обвиняла, я доказывала причастность и вину, обвинение прокурор выдвигает. Но вы правы – теперь я защищаю. К счастью, уголовными делами наше бюро не занимается, все больше семейными и разной бытовухой – разделами имущества, наследственными делами, вот этим всем, в общем.

– Да, странный виток карьеры. И что же вас подтолкнуло?

И Лена вдруг задумалась впервые за все то время, что провела в бюро, – а что в самом деле послужило ей отправной точкой? В какой момент она решила, что больше не может и не хочет работать на следствии? Что произошло? Лена никогда не задавала себе этого вопроса с того самого дня, когда положила на стол начальника рапорт об увольнении. И вот сейчас Павел застал ее врасплох и заставил задуматься.

– Вижу, это разговор не для улицы, – понял ее молчание по-своему Голицын. – Не возражаете, если мы в кондитерскую зайдем? Помните, мы как-то там были?

– У нас, похоже, намечается вечер воспоминаний, – улыбнулась Лена, отогнав невеселые мысли. – Вы уже в который раз произносите фразу «А помните?», что дает мне право думать о том, что вы как раз зачем-то это действительно помните.

Голицын расхохотался, чуть откинув назад крупную голову со светлыми, чуть вьющимися волосами, и Крошина в который раз с удивлением отметила, как сильно писатель похож на Андрея Паровозникова – тот же тип внешности, тот же высокий рост и широкие плечи, тот же облик скандинавского викинга.

«Похоже, на самом деле мне нравится именно такой типаж, а вовсе не желчные интеллектуалы с бородой», – вдруг весело подумала Лена. На душе стало неожиданно легко, словно Павел своим невинным предложением пойти в кондитерскую разогнал все ее печали.

– А идемте, – согласно кивнула она. – Только давайте перестанем «выкать» друг другу, хорошо?

– Идет, – весело согласился Голицын. – Мы ж вроде как старые знакомые, можем себе позволить.

Он предложил ей опереться на свой локоть и повел ее в боковую аллею, пройдя по которой они очутились возле входа в кондитерскую. Лена помнила, что здесь варят великолепный кофе и подают вишневый штрудель с мороженым, но с того самого вечера, проведенного в кондитерской с Павлом, она так ни разу больше сюда и не зашла.

Крошина не поняла, изменилось ли что-то в интерьере, так как просто не помнила, каким он был, но ощущение счастья, покоя и уюта, испытанное тогда, вспомнила почти сразу, едва опустилась в глубокое кресло за столиком у стены, на которой был укреплен светильник в виде канделябра со свечами.

Павел сел напротив и с любопытством посмотрел на Лену:

– У вас выражение лица изменилось.

– Мы договорились – не «выкать», – напомнила она.

– Хорошо, пусть. Но лицо-то…

– Мне просто нравится здесь, – пожала плечами Лена. – И запахи… я не верила, но, оказывается, запахи действительно могут будить воспоминания.

– Да? Не замечал. Наверное, мужчины на это меньше реагируют. И что же, если не секрет, тебе напомнили здешние ароматы?

Лена рассмеялась, с удивлением чувствуя, что совершенно не испытывает неловкости или неудобства в общении с Голицыным – как будто они на самом деле сто лет дружат.

– Я в прошлый раз поразилась, как запах кофе и выпечки настраивает на задушевные беседы и словно бы отгоняет неприятности. Просто как шаманский бубен – злых духов.

Голицын с удивлением посмотрел на нее:

– Никогда бы не подумал, что юрист способен на такое образное мышление.

– А что, юристы – не люди?

– Да я не об этом… ты мне показалась довольно приземленной, какой-то… основательной, что ли, без вот этих романтичных всплесков. Прости, я не спросил – ты все еще встречаешься с Кольцовым?

Лена напряглась:

– Это что-то меняет?

– Да, в общем-то, нет, – пожал плечами Павел. – Мы по-приятельски попьем кофе, что в этом такого?

– Мы расстались, – ровным тоном сказала Лена.

– Я мог бы кое-что сказать тебе об этом, но, наверное, не стоит. Не хочу выглядеть сплетником.

– Тогда молчи.

– И вообще – зря я об этом заговорил. Хочешь, расскажу тебе о своем новом романе? – предложил Павел, испытывая неловкость от неудачно начатого разговора.

– Хочу. Кстати, я в отпуске прочла парочку.

– Да? – оживился он, довольный тем, что Лена не обиделась. – И как?

– Я не фанатка детективного жанра, но пишешь ты неплохо. Во всяком случае, желания закрыть книгу не возникает, наоборот, хочется узнать, чем же все закончилось.

Голицын картинно утер со лба воображаемый пот:

– Ну, слава богу! Я мог не пережить непризнания моего писательского дара.

Они рассмеялись, чуть наклонившись к столу, и Лена проговорила сквозь смех:

– Даже странно, почему мое мнение так много для тебя значит.

– Всегда приятно нравиться умной женщине.

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам – ей давно никто не делал комплиментов, да и вообще вот так, вдвоем с мужчиной, который не связан с нею деловыми отношениями, она давно не сидела в кафе. Оказывается, это весьма приятное ощущение – вот так запросто болтать о книгах, пить кофе и наслаждаться вкуснейшим штруделем. Голицын искренне интересовался тем, какую литературу Лена предпочитает, с удивлением узнал, что она не умеет загружать книги в читалку, а потому читает их в Интернете, что поэзию Серебряного века Лена не очень уважает, зато прекрасно относится к так называемым сетевым поэтам и многие стихи знает наизусть.

– А я почему-то всегда напрягаюсь от этих современных а-ля Ахматовых и псевдо-Цветаевых, – признался он, помешивая ложечкой остывающий кофе.

– Почему же?

– Не знаю. Мне кажется, в поэзии все великое уже было сказано.

– А в прозе, по твоей теории, тогда никому вообще делать нечего – после Толстого и Достоевского?

Голицын улыбнулся:

– Если ты обо мне, так я к себе весьма критичен. Я пишу книги, призванные развлечь, понимаешь? Это как цирк – и зрелище, и расслабился. Мне не очень нравится теория о том, что книги непременно должны образовывать, учить, поучать. Я в это не верю. Хотя, если разобраться, любая книга способна что-то оставить в душе, даже самая, казалось бы, непритязательная. В конечном итоге детектив – это ведь про победу добра над злом, так? Ну, следовательно, тоже есть какая-то польза наряду с приятно проведенным за чтением временем. Кстати, о стихах – не почитаешь что-то из любимого, а?

– Здесь? – удивилась Лена, чуть смутившись.

– А что? Как по мне – вполне подходящая атмосфера. Свечки, полумрак, кофе…

– Если честно, для меня стихи – вещь интимная, даже не знаю, как объяснить. Но для тебя, так и быть, сделаю исключение. – Лена оперлась подбородком на скрещенные кисти поставленных на стол рук и на секунду задумалась, выбирая, что именно прочесть. – Да, вот:

У тишины свои сомнения – Не слушай их, И никогда не верь в забвение В руках моих. Не обещай, что не успеется, Не надо лжи, Будь искренним – во что не верится? И мне скажи. Моя безумная истома ты – Не откажусь. Когда я выхожу из комнаты, Знай – я вернусь. Пусть это будет нашей осенью, Но не зимой. Я часто слышу голос с проседью Любимый твой[1].

Она умолкла и посмотрела на Голицына. Тот задумчиво изучал что-то на стене у Лены за спиной, но, почувствовав ее взгляд, встрепенулся:

– Да, вполне… интересная, кстати, метафора про голос с проседью, оригинальная.

– Ну вот – а ты про псевдо – и а-ля, – улыбнулась Лена.

– Согласись, это дело вкуса, – так и не отступил от своих принципов Павел.

Разговор плавно перешел на книжные пристрастия самого Голицына, и за болтовней Лена даже не заметила, что время близится к полуночи. Когда же подошедший официант извинился и сообщил, что через полчаса заведение закрывается, она даже не сразу поняла, в чем дело.

– Они только до двенадцати работают, – объяснил Голицын, вкладывая в папку со счетом кредитку.

– Это мы так засиделись?! – поразилась Крошина. – Однако…

– Дома потеряют?

– Меня? Нет. А тебя?

– И меня тоже ругать некому, – развел руками Павел. – А это значит… – Он многозначительно посмотрел на Лену. – А это значит, что мы… можем еще погулять, верно? Потом я тебя провожу и вернусь в свою берлогу наслаждаться честно заработанным отпуском длиной в пару недель.

– Что ж так мало?

– Надо работать. А за пару недель я как раз успею вытряхнуть из головы остатки сданного романа и с чистыми мыслями подойти к написанию следующего.

– Это такой способ переключиться?

– Да, чаще всего так и делаю. Если бывают желание и возможность, то еще и уезжаю куда-нибудь. Ну что – пойдем? – забирая у официанта кредитку и поднимаясь из кресла, предложил Голицын.

– Ну, выбор у нас невелик. Хотя, если честно, я бы тут осталась, – призналась Лена, тоже вставая.

На город уже опустилась теплая весенняя ночь, машин стало заметно меньше, а воздух очистился. Они с Павлом медленно шли по освещенному бульвару, и Лена думала, что все ее прогулки с мужчинами почему-то проходят именно здесь, как будто в городе мало других мест. Но нет – почему-то тянет именно сюда.

– А здесь уютно и как-то спокойно, – вдруг сказал Павел, и Лена удивленно подняла на него глаза:

– Ты тоже заметил?

– Я люблю это место, часто сюда приезжаю и брожу тут по аллеям. Иной раз вслух могу новую главу рассказать, если крепко задумаюсь.

Это был какой-то совершенно удивительный вечер, каких в Лениной жизни не случалось довольно давно. Павел проводил ее до подъезда, галантно поцеловал руку и, уже собираясь уходить, сказал:

– Не удивляйся, что я не прошу номер телефона. Он у меня, если помнишь, есть, и я им непременно теперь воспользуюсь.

Он так поспешно соскочил с крыльца и направился к выходу из двора, что Лене стало смешно – будто боялся, что она остановит и запретит звонить. На самом же деле ей очень хотелось, чтобы Голицын позвонил, и она даже себе не могла объяснить, почему так.

И он действительно позвонил – ровно в час ночи, когда Лена уже клевала носом, устраиваясь удобнее в постели.

– Извини, что поздно, – проговорил Павел в трубку. – Просто хотел пожелать тебе спокойной ночи.

Лена заулыбалась, но ответить не успела – разговор прервался, и она поняла, что это Павел положил трубку. Засыпала Крошина в эту ночь со счастливой улыбкой на губах.

Едва войдя в здание, где размещалось бюро, Лена почему-то почувствовала тревогу. С каждым шагом она только крепла, и за ручку приемной Лена взялась, охваченная паникой. Собственно, так и было – мать стояла посреди приемной, уперев руки в бока, и гневно смотрела на стоящую перед ней Настю Молокову:

– То есть как мне это понимать?!

– Ну, не отвечает у нее мобильный, что я могу сделать? – испуганно оправдывалась Настя, нервно сжимая в руке телефон.

– И что теперь прикажешь мне делать? Сейф заперт, ключа нет!

– Что-то случилось? – вмешалась Лена, и Наталья Ивановна переключила внимание на так не вовремя вошедшую дочь:

– Прекрасно! Замечательно! Именно этот вопрос следовало задать, войдя в приемную! Молодец!

– А если успокоиться и попробовать объяснить? – игнорируя ее сарказм, предложила Лена.

– Ирина Витальевна не явилась, ключи от сейфа у нее, телефон молчит, а в бюро никто не может предложить ничего умного! – метнув в Настю уничтожающий взгляд, чуть более спокойно объяснила Наталья Ивановна.

– Ну, так я могу съездить к ней и взять ключи.

– Что, машину починила?

– Нет, но я могу взять такси.

– Хорошо. Тогда поезжай сейчас и постарайся не засиживаться, мне нужна печать, а она в сейфе.

Лена быстро вышла из приемной, но тут же вернулась, вспомнив, что не взяла адрес Ирины Витальевны. Настя сидела за столом секретаря, всем видом демонстрируя недовольство, Наталья Ивановна уже ушла к себе, и Лена, вытянув с полки папку с личными делами сотрудников, быстро выписала на листок адрес.

– Все, я побежала, – сказала она Насте. – Не забудь – в десять она пьет кофе, со сливками и без сахара.

– Спасибо, – кивнула Настя. – Ты только не задерживайся сильно, а то шефиня меня тут сожрет – я ж даже не знаю, где что искать.

– Главное, с кофе не напортачь, а я постараюсь как можно скорее.

Такси она поймала довольно быстро, но ехать пришлось на окраину города, что, конечно, заняло довольно много времени. «Что же могло случиться? – думала Лена всю дорогу. – Совершенно не свойственно Ирине Витальевне не предупредить о том, что не придет, а особенно зная, что у нее единственный ключ от сейфа. Мама, конечно, тоже хороша – как можно потерять ключ и не сделать дубликат?»

Оказавшись перед довольно обшарпанной пятиэтажкой, Лена полезла в сумку за листком с адресом – в доме было четыре подъезда.

«Надо пересмотреть свое отношение к спорту, – думала она, поднимаясь на пятый этаж. – В мои-то годы страдать одышкой при простом подъеме по лестнице…»

Отдышавшись, Лена нажала на звонок обитой коричневой искусственной кожей двери и прислушалась. Никакого движения, никаких шагов, складывалось впечатление, что в квартире никого нет, но Лена знала, что такого просто не может быть. Наконец в замке повернулся ключ, и раздался голос Ирины Витальевны:

– Кто там?

– Это Лена Крошина.

– Да-да… – как-то растерянно проговорила Ирина Витальевна. – Сейчас, одну секунду…

Послышался очередной поворот ключа, потом звук снимаемой цепочки, и в проеме открывшейся двери возникла Ирина Витальевна в домашнем ситцевом платье и стоптанных тапочках:

– Вы, наверное, за ключом? Не понимаю, как так вышло, я обычно оставляю его в ячейке у охранника… но вчера… ой, что же я вас на пороге держу, проходите, – спохватилась она, впуская Лену в темный коридорчик.

В квартире стоял тот особенный запах, что свойственен помещениям, в которых много лет находится лежачий больной, и никакие уборки, никакие средства и освежители воздуха от него не избавляют, потому что он словно въедается в стены, предметы мебели, шторы. Ирина Витальевна сделала несколько шагов влево и плотно закрыла дверь, ведущую в комнату.

– Проходите в кухню, – указала она рукой, и Лена очутилась в крошечной кухоньке, где, казалось, двоим невозможно развернуться. Мебель была старенькая, плита – тоже, и, хотя все выглядело чистым и тщательно вымытым, на всей обстановке лежала печать такой безнадежности и уныния, что становилось немного не по себе.

Было видно, что хозяйка прикладывает максимум усилий, чтобы содержать квартиру в чистоте, но у нее слишком мало сил, чтобы противостоять обстоятельствам и – главное – течению времени. Ремонт, сделанный много лет назад, давно перестал быть актуальным, мебель вышла из моды, и, как ни старайся прикрыть обшарпанные столешницы салфетками и скатерками, это не делает ситуацию лучше. Печать унылого безденежья, постоянной нехватки средств, уходящих исключительно на еду и предметы ухода за больной матерью, лежала на всем, что окружало Ирину Витальевну.

Перед приходом Лены хозяйка, очевидно, завтракала, так как спешно принялась убирать со стола тарелку с остатками гречневой каши и полупустой стакан с чем-то похожим на ряженку.

– Я вас оторвала от завтрака, – извиняющимся тоном проговорила Лена. – Но телефон не отвечал, в бюро волнуются. Что-то случилось?

– Ничего… я сейчас принесу ключ, – начала Ирина Витальевна, но тут из глубины квартиры раздался стук и властный женский голос:

– И-ри-на! И-ри-на! Кто к тебе пришел? Слышишь? Немедленно отвечай, кого ты впустила в квартиру?

Ирина Витальевна вспыхнула, но быстро прикусила губу и, извинившись, вышла из кухни. Хлопнула дверь, и Лена услышала негромкие увещевания, произносимые Ириной. Спустя какое-то время женщина вернулась, держа в руке связку ключей:

– Вот, возьмите.

– Спасибо. Вам точно не нужна помощь? – убирая ключи в сумку, спросила Лена.

– Нет-нет, все в порядке. Мама заболела, я не могу оставить ее одну, но постараюсь найти сиделку хотя бы на половину дня. Наталья Ивановна, конечно, сердится?

– Конечно, – улыбнулась Лена, выходя в прихожую. – Но ничего, это пройдет. Так мне передать, что вы берете отпуск за свой счет?

– Нет-нет, – поспешно замотала головой Ирина. – Я не могу… просто сегодня никого не получилось найти, а через час придет врач из поликлиники. Но завтра я обязательно…

Из глубины квартиры опять раздался властный голос:

– И-ри-на! У тебя есть совесть? Сколько я буду тебя ждать? Это невыносимо!

– Похоже, я мешаю, – произнесла Лена, заметив, как помрачнело на секунду лицо Ирины. – Я пойду.

– Да… передайте Наталье Ивановне мои извинения, нужно было предупредить… – И хозяйка как-то слишком поспешно захлопнула за Леной входную дверь.

Выйдя из подъезда, Лена невольно поднесла к лицу рукав плаща – ей казалось, что запах этой безысходной тоски, царившей в Ирининой квартире, впитался и в нее, Лену, тоже.

На следующее утро Ирина Витальевна заняла свое привычное место за столом в приемной. Казалось, никто даже не обратил внимания на ее вчерашнее отсутствие, и все вели себя так, как и всегда, и только Лена, зайдя за пачкой бумаги, вдруг увидела на щеке секретарши темное пятно, оказавшееся при близком рассмотрении неумело замазанным пудрой синяком. Лена, не поверив глазам, специально уронила на стол Ирины Витальевны свою ручку и, нагнувшись за ней, пригляделась внимательнее – так и есть, синяк.

«Ого, – удивленно подумала она, забирая ручку. – Неужели маменька еще и рукоприкладствует? Хотя, если исходить из того, что я вчера слышала, вполне может быть».

Ирина Витальевна, словно почувствовав Ленину догадку, резко повернулась так, чтобы оказаться к Крошиной другим боком:

– Вам еще что-то нужно, кроме бумаги, Елена Денисовна?

– Нет, больше ничего. Спасибо. Если не возражаете, может, в обед чаю вместе попьем? – вырвалось у Лены.

– Нет, спасибо. Я должна уйти сразу после обеда, поэтому буду заканчивать работу.

– Удалось найти сиделку?

– Нет, – сухо ответила Ирина Витальевна, всем своим видом давая понять, что дальнейшие расспросы неуместны, и Лена, извинившись, сочла за благо уйти к себе.

С каждым днем Ирина Витальевна становилась все более мрачной и нервной, это начало бросаться в глаза не только Лене, но и другим сотрудникам бюро. Она вздрагивала от телефонных звонков, роняла на пол папки, если раздавался стук двери или просто резкий звук, и все время оглядывалась – когда шла по коридору, когда выходила из здания, когда шла по дорожке к остановке трамвая. Лена, наблюдавшая за этим пристальнее других, все подмечала и наконец пришла к выводу, что дело вовсе не в болезни матери. Ирину что-то беспокоило, она чего-то или кого-то боялась. Но все попытки вызвать ее на разговор проваливались. Секретарь ссылалась на большое количество работы, на необходимость срочно уйти домой, на внезапный вызов к начальнице – словом, делала все, чтобы избежать разговора с Леной.

«Наверное, я слишком настойчива. Или она, помня о моем следовательском прошлом, не стремится откровенничать. Но тогда, выходит, я права, и у нее что-то случилось».

Не придумав ничего более подходящего, Лена решила обратиться за помощью к Андрею Паровозникову. Ей почему-то казалось, что в произошедших с Ириной переменах виновна та самая визитка экстрасенса Воланда, и если это так, то Андрей вполне мог пригодиться.

Паровозникову Лена позвонила около трех часов и предложила вместе поужинать. Андрей удивился: в последнее время они, перестав быть связанными рабочим процессом, общались крайне мало.

– У тебя дело какое-то? – сразу спросил он, и Крошина слегка обиделась:

– Думаешь, я такая корыстная? Может, я соскучилась?

– Ты врать так и не научилась к таким годам, поэтому я совершенно не рассматриваю твою версию, – отозвался Андрей.

– Погоди-ка… есть что-то, о чем я не знаю? – вдруг насторожилась Лена, уловив в тоне Паровозникова какие-то странные нотки.

– Есть, – со вздохом признался Андрей. – Ты вовремя позвонила, поговорить бы…

– Тогда – до вечера?

– Да, давай.

Они встретились в небольшом итальянском ресторанчике неподалеку от бульваров. Андрей выглядел уставшим и каким-то измученным, и Лена сразу пожалела, что настояла на встрече – он явно после дежурства, набегался, не спал, лицо серое.

– Может, отложим? – нерешительно предложила она, но Паровозников категорически отказался:

– Ишь, какая умная! Вытащила меня, ужин пообещала, а теперь в кусты? Что же мне – голодным умирать?

– А дома к ужину не ждут?

Андрей вдруг помрачнел:

– Я вот об этом и хотел с тобой поговорить. О Надежде.

Надеждой звали молодую женщину, с которой Андрей встречался. Лена видела ее несколько раз в последний месяц работы в прокуратуре – довольно милая, светловолосая, ухоженная и со вкусом одетая Надежда встречала Паровозникова, сидя за рулем собственной машины. По образованию она была журналистом, но предпочитала не состоять в штате какого-то издания, а подрабатывать написанием статей, что называется, под настроение. В деньгах Надя не нуждалась, родители, живущие в Москве, до сих пор поддерживали дочь финансово, и никто из окружающих не мог понять, зачем ей Андрей Паровозников – старший оперуполномоченный в звании капитана, живущий исключительно на зарплату и до сих пор делящий квартиру с матерью. Но Надежда не стремилась, похоже, объяснять свой выбор кому бы то ни было. Лене же казался удивительным тот факт, что Андрей почему-то не выглядел счастливым. В его нынешней ситуации все складывалось как нельзя более удачно – молодая интересная женщина, любимая, пусть порой и выматывающая работа. Но в лице Паровозникова что-то почти неуловимо изменилось, и Лена, знавшая его много лет, это отметила.

– А что случилось? – усаживаясь за столик, спросила она.

– Давай сперва поедим, я с утра по городу бегал, даже на гамбургер времени не было, – взмолился Андрей, берясь за красочный лист меню.

Угрюмое молчание сохранялось до того момента, как официант принес десерт и кофе. Паровозников, утолив голод и немного оттаяв, откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на Лену. Та поежилась:

– Что?

– Да вот думаю… ты же умная, Ленка, вот скажи – чего вечно не хватает женщинам, а?

– В каком смысле?

– В прямом. Что ни дай – все мало. Что ни сделай – все плохо. Бывают на этом свете такие женщины, которые если не всем довольны, то хотя бы частью?

Лена пожала плечами:

– Смотря о чем речь.

– Ты меня нарочно подначиваешь? – начал закипать Андрей, страшно не любивший такие вот обтекаемые ответы. – Хочешь, чтобы я по пунктам разложил?

– Нет, я хочу, чтобы ты по существу говорил, а не пользовался этим банальным «все женщины одинаковы». Есть проблема – рассказывай, подумаем, а вести тут часовые диалоги ни о чем я как-то не рассчитывала.

– Злая ты, – вздохнул Андрей. – Ладно, хочешь конкретики – лови. Она меня залюбила до того, что я домой идти не хочу. Ну, как – «домой»… это даже не мой дом, не наш совместный… квартиру она снимает, там встречаемся. Не могу – как в ошейнике, в этой любви. Где, с кем, куда, поел, попил, устал, сердит, занят, свободен – куча вопросов, и это не потому, что ревнует, а потому, что так, видите ли, во мне нуждается. И хочет в ответ того же, а меня бесит это все. Я хочу прийти к ней и помолчать полчаса, а не рассказывать, как прошел день. Чаю хочу выпить такого, как сам люблю, а не того, какой, как она считает, мне поможет от каких-то там проблем со здоровьем, – он взъерошил волосы и жалобно посмотрел на Лену. – Крошина, ведь это невыносимо, да? Это не мне так кажется, а на самом деле так. Разве можно так душить любовью?

Лена молчала, помешивая соломинкой напиток в бокале. Ей казалось, что вместо голоса Паровозникова она слышит голос Никиты Кольцова и это именно Никита рассказывает о том, как тяжело ему с ней, Леной, потому что ее любви слишком много. В нынешней девушке Андрея Лена узнавала себя, и ей было отвратительно и гадко. Получалось, что мужчине – любому, не только Никите – вовсе не нужна такая забота, которой Лена пыталась окружить. Раздражала ее попытка быть нужной, незаменимой, вникающей во все нюансы работы и увлечений, выводили из равновесия советы и попытки сделать что-то за него. Лена вдруг очень ясно вспомнила унизительные моменты, когда она, буквально увязавшись за Кольцовым на съемки, видела его усталость, раздражительность и «замылившийся» взгляд, мешавший ему оценить композицию и выстроить более удачный кадр, мягко отводила его от фотокамеры и вставала за нее сама. Даже то, что она освоила некоторые приемы фотографии, чтобы иметь возможность в трудный для Никиты момент подставить плечо, сейчас казалось до отвращения тошнотворным.

«Зачем я так топтала себя и унижалась? Мы все равно не вместе, хорошо еще, что у меня хватило сил уйти первой, а не ждать, пока меня выставят коленом под пятую точку».

– Знаешь, Андрюшка, у некоторых женщин есть вот такая потребность нянчить мужчин, – со вздохом сказала она вслух. – Потребность дать любимому человеку все. Обычно так себя ведут те, у кого есть какие-то проблемы в жизни либо тянущиеся из прошлого детские комплексы и страхи. Возможно, у твоей Нади что-то такое было. Ты когда-нибудь говорил с ней по душам? Или тебе вечно некогда? Ты ведь тоже не идеальный, Андрюшка.

Паровозников удивленно посмотрел на нее:

– Не думал, что ты такое спросишь. Если я провожу с человеком больше часа в день, то стараюсь о нем что-то узнать. Тем более если этот человек – женщина, у которой я остаюсь ночевать чаще, чем один раз в неделю.

– Оригинальный кодекс чести, – улыбнулась Лена.

– Успела забыть, как это происходит?

– Ниже пояса, Андрей.

– Да, извини, не стоило.

Они оба старательно обходили тему своего недолгого романа, закончившегося около года назад. Лена тогда сама все оборвала, вернулась к Кольцову, и Андрею стоило огромных усилий продолжать работать с ней вместе дальше. Лене тоже было непросто, а когда и с Кольцовым все закончилось, она вообще почувствовала себя не в своей тарелке и приняла решение сменить заодно и работу. Оставив в прошлом больные отношения с Кольцовым и должность старшего следователя, Лена Крошина пришла в адвокатское бюро своей матери на должность помощника адвоката. Заодно и необходимость пересекаться по рабочим вопросам с Паровозниковым отпала.

Андрей молча доедал остатки отбивной, Лена рассеянно смотрела поверх его головы и ждала, когда он закончит. Ей необходимо было поговорить о проблеме Ирины, очень уж хотелось помочь этой слегка странной, но совершенно беззлобной женщине, и так уже затюканной жизнью и деспотичной матерью. Она, конечно, о помощи не просила, но Лена твердо знала – такие обычно и не просят, они слишком гордые для подобных просьб, слишком самолюбивые и болезненно ранимые во всем, что касается собственной жизни.

– Слушай, Андрюшка, – заметив, что он отодвинул тарелку, начала Крошина. – Ты не мог бы мне помочь?

– Если что-то противозаконное, то я только «за», – сообщил он немедленно.

– Прекрати, – поморщилась Лена. – У нас в бюро работает одна женщина, и мне кажется, что с ней что-то случилось.

– А я штатный психолог?

– А ты сперва дослушай, потом будешь ядом истекать. Некоторое время назад я случайно увидела у нее на столе визитку экстрасенса…

– И чего? – перебил Паровозников. – Сейчас многие прибегают к услугам этих прохиндеев в надежде на улучшение своей жизни без приложения усилий.

– Я ведь просила сперва дослушать. Я отлично знаю, кто и зачем ходит к экстрасенсам, но здесь иной случай. Ирина находится в весьма затруднительном положении как в плане финансов, так и морально, и мне кажется, что за последние несколько недель стало еще хуже. И вот я хочу понять, не связано ли это с визиткой на ее столе.

– Не вижу связи. Более того – не вижу причины, по которой ты должна в это соваться.

– Я хочу ей помочь. Кроме того, мне кажется, что происходит что-то явно криминальное, и я хочу повлиять на это, пока есть возможность.

– Да? Каким образом?

– Не знаю. Потому и позвала тебя.

– Лен, я не частный детектив, да и никакого криминала, судя по всему, там нет пока. А свободное время мое… ну, сама ведь все знаешь, – упирался Андрей, но Крошина не сдавалась:

– Будем ждать, пока этот криминал появится – в виде трупа, например?

– Да с чего там трупу появляться-то? Ну, сходила тетка к шарлатану, наговорил он ей сорок бочек арестантов за ее, прошу заметить, добровольно отданные денежки – ну, переживет как-нибудь.

– Ты не понимаешь!

– Права – не понимаю. Ты зачем из прокуратуры ушла, если теперь, сидя в теплом адвокатском бюро, выискиваешь там следы преступлений? Твое дело теперь опровергать в суде то, что я накопаю по делу, а не расследовать эти самые дела.

– Мы уголовным правом не занимаемся.

– Ну, вот я и вижу, что ты заскучала, – съязвил Паровозников. – Кстати, Петька Крашенинников оказался весьма толковым парнем, начальство не нарадуется.

Молодого следователя Петю Крашенинникова Лена фактически переманила из Москвы, когда ездила туда в командировку, и теперь ее протеже довольно успешно трудился в местной прокуратуре, охотно попрощавшись со столичной жизнью.

– Это прекрасно, но от темы не уходи, пожалуйста, – быстро разгадала хитрость Андрея Лена.

– Чего ты хочешь? – сдался он, махнув рукой.

– Чтобы ты под видом клиента сходил к этому экстрасенсу и посмотрел, не пахнет ли там какими-то аферами.

– Сдурела? Ты знаешь, сколько стоит прием у таких товарищей? Моей «зряплаты» явно не хватит, – пошутил Паровозников.

– Ты свою не зря получаешь, ты ее отрабатываешь по полной. И я не рассчитывала, что ты сам будешь платить, я помогу. Да и первый прием там не так дорог, как последующие, – простой рекламный трюк, чтобы заманить клиента, посадить на крючок, а затем уж выпотрошить основательно.

– Ты, смотрю, подготовилась, – ехидно заметил Паровозников, принимаясь за большой кусок торта, поставленный перед ним официанткой.

– Ну, я тоже не на облаке живу, кое-что слышу. Так вот – первый прием там копеечный, я тебе денег дам, это не проблема. Надо только придумать повод, по которому ты явился к волшебнику.

– А чего там думать? Я – бизнесмен, хочу поставить код на успешный бизнес… – Но Лена покачала головой:

– Нет, дорогой мой бизнесмен Андрей Александрович, твое оперативно-разыскное нутро так слилось с внешним обликом, что любой мало-мальски подкованный в плане психологии человек расколет твою легенду прямо на пороге. Ты не забывай, мы имеем дело с тем, кто манипулирует людским сознанием, и уж что-что, а физиогномику с психологией он знает получше нас с тобой.

Паровозников помолчал, видимо, раздумывая – обидеться или не стоит, потом вздохнул:

– Вот ты всегда так. Даже помечтать не дашь. Что мне – рогоносцем прикинуться?

– Тоже не годится, – улыбнулась Лена. – И тут тебя снова подводит внешность.

Она была совершенно права – по-мужски красивое лицо Андрея, чем-то напоминавшее лица скандинавских викингов с картин, никак не могло принадлежать человеку, которому изменяет жена.

– Золотое правило: отвергаешь – предлагай, – пожал плечами Паровозников.

– Тут надо подумать… не хочется связываться с болезнями, я какая-то суеверная стала… может, предположить, что у тебя пропало что-то ценное?

– У меня ценного – машина, и не дай бог… – начал Андрей, но Лена перебила:

– Это же для легенды. Давай придумаем что-то, ну, скажем, какое-нибудь кольцо фамильное…

– «Фамильное»! – передразнил он и не удержался, конечно: – Это у твоего дворянина Кольцова могло пропасть что-то там фамильное, а мои пролетарские родственники ничего такого отродясь не имели.

Лена помрачнела. Всякий раз, когда в разговорах всплывала фамилия Никиты, она чувствовала где-то глубоко в душе обиду и тоску. С этим непременно нужно было как-то бороться, чтобы не повторить собственную ошибку и не попытаться в очередной раз его вернуть.

«Нет, этого я уже не переживу – снова унижаться», – решительно отогнала она от себя печальные мысли и, помотав головой, сказала:

– Хорошо, пусть так. Документы? Можем особенно не уточнять, какие именно – просто важные.

– Но он же спросит, кем я работаю. Версию с бизнесом ты отвергла. Не могу же я ему сказать, что пропали отчеты об оперативных мероприятиях, – фыркнул Андрей, доедая торт. – То-то он обрадуется.

– Ну, понятное дело, что это не годится. Можно сказать, что ты, скажем, оценщиком работаешь на авторынке, – вдруг сказала Лена. – Уж это сыграть большого ума не надо, ты ж с подобными кадрами часто сталкиваешься. Скажешь, что пропал договор с клиентом, а сделка вот-вот.

– Не очень правдоподобно, но может проскочить. Как-то не хочется что-то личное выворачивать, – вдруг признался Паровозников, откладывая ложечку. – Вдруг на самом деле есть что-то такое… ну, понимаешь, мало ли… не смейся только.

– И в мыслях не было. Я сама в последнее время стала за собой замечать, что верю в какую-то чепуху типа черных кошек и вещих снов, – абсолютно серьезно сказала Лена. – Хотя, скорее всего, это тлетворное влияние Ирины Витальевны. Она ни с кем, кроме меня, особенно не общается в бюро, хотя работает там уже давно. Знаешь, мне иногда кажется, что она во мне почувствовала родственную душу – старую деву и сорок кошек в перспективе.

Паровозников изумленно посмотрел на нее:

– Ты это серьезно, что ли?

– Вполне. Личной жизни нет, времени на нее – тоже. Да и желания уже никакого, если честно. Дело за кошками.

Андрей покачал головой. В то, что Лена Крошина останется одна, он не особенно верил. Те месяцы, что он прожил с ней, убедили Паровозникова в том, что такая жена вполне могла бы приглянуться множеству мужчин, ищущих в отношениях материнской заботы. Ленка умела организовать быт так, что мужчине оставалось только благодарно пользоваться свалившимся на него счастьем. Если бы не один весьма существенный недостаток. Крошина бывала, что называется, душноватой – ее забота порой принимала какой-то карательный характер, ее было чересчур много, от этого хотелось убежать. И именно эти Ленкины черты Андрей сейчас угадывал в своей Наденьке. Но если Крошина рассталась с ним по собственной инициативе, то от Надежды ему придется избавляться, а это всегда чревато скандалами, слезами и истериками.

– Может, прогуляемся? – предложил он, подзывая официантку и вытягивая из кармана бумажник.

– Можно, – скорее по привычке бросив взгляд на часы, отозвалась Лена. Дома никто не ждал, но этот жест прочно въелся и никак не уходил.

Она сняла со спинки стула сумку, но Андрей укоризненно покачал головой:

– Крошина, ну, ты совсем уже. Я не безработный и за ужин с подругой могу сам заплатить, в одно, так сказать, лицо.

Лена рассмеялась:

– Прости, Андрюша, я по привычке.

«Если он сейчас снова упомянет Кольцова, я заору на все кафе», – вдруг подумала она со страхом, но Паровозников ничего не сказал, вложил деньги в кожаную папку и поднялся из-за стола.

– Ты машину когда покупать собираешься? – спросил он, когда они вышли из кафе на улицу и оказались в теплых сумерках большого бульвара, тянущегося на несколько километров вниз по склону. С обеих сторон пролегали рельсы, по которым то и дело проносился, гремя железом, трамвай.

– А ты хочешь мне помочь? – обрадовалась Лена. – Я думала с кем-то из водителей в гараже прокуратуры договориться…

– Да мне несложно, ты только скажи, в какой день, чтоб я не дежурил и не с суток был.

Свою старенькую машину Лена наконец-то продала за весьма символическую сумму и теперь собиралась купить новую, но ей, конечно, требовалась мужская поддержка, и предложение Андрея пришлось как нельзя кстати. Деньгами помогла мать – просто пришла однажды в контору, положила на стол перед Леной конверт, в котором оказалась банковская карточка и листок с кодом, а когда дочь попробовала возразить, жестко сказала:

– Не веди себя так. Это не деньги твоего отца, это мои личные сбережения. Тебе нужна машина. И раз уж ты не хочешь разменивать нашу квартиру, так возьми это и купи.

Наталья Ивановна развернулась и вышла из кабинета, оставив тяжелый запах духов, который Лена отчетливо помнила с самого детства.

Она действительно отказалась разменивать родительскую квартиру, рассчитывая со временем взять ипотеку и самостоятельно купить себе «однушку» где-нибудь в новостройках на окраине. Зарабатывала она теперь неплохо, уже самостоятельно вела некоторые дела и выиграла несколько процессов, благодаря чему имела определенную репутацию в адвокатских кругах. Это позволяло надеяться на то, что число клиентов будет увеличиваться. Мать сумела создать крепкое бюро, завоевавшее свое место на рынке адвокатских услуг, и Лена усердно училась всему, чему было нужно, у коллег и самостоятельно, штудируя по ночам статьи и учебники. В бюро все понимали, что больше всего Крошина боится быть обвиненной в протекционизме и кумовстве, не хочет, чтобы имя матери как-то влияло на ее собственную карьеру, а потому из кожи вон лезет, наверстывая то, чего не знала или забыла. За это ее уважали и охотно давали советы, а то и просто предлагали помощь, от которой Лена, если чувствовала необходимость, никогда не отказывалась.

– Я все пытаюсь понять, – взяв Андрея под руку, произнесла Лена, – с чего вдруг мама с этими деньгами? Я же не просила.

– Зная тебя, не сомневаюсь. Но ты вполне можешь их взять, раз она сказала, что эти деньги не принадлежали твоему отцу.

– Это не проверишь.

– Ленка, перестань. Дело было так давно, что уже пора забыть об этом. Отец умер, а ты все продолжаешь его, мертвого, наказывать за то, что тебя никак не касалось.

– Я не наказываю… Мне хочется понять, почему все-таки он никогда даже не намекал на наличие этих денег и ничто не говорило о том, что они у него есть. Неужели действительно собирался выйти на пенсию, купить дом где-то за границей и уехать вместе с мамой? Не могу поверить…

– А почему нет? И потом, ты пойми – время было такое, что обнародовать крупные денежные суммы было весьма чревато.

– Ой, все, не хочу про это, – Лена поморщилась, словно воспоминания о застрелившемся отце вызывали у нее физические страдания. – Раз мама сказала, что деньги ее, у меня нет оснований ей не верить. Упали в руки – потрачу, тем более машина мне нужна позарез, на такси-то не накатаешься.

Они принялись обсуждать марку и модель, неспешно спускаясь по бульвару вниз, к перекрестку, где можно было либо дождаться трамвая, либо пройти пешком через несколько улиц и оказаться у дома, где Лена снимала квартиру.

– Ленка, а ты мне не поможешь по старой дружбе? – вдруг спросил Андрей, когда все детали предстоящей покупки машины были досконально обсуждены.

– Если это не противозаконно, – улыбнулась она.

– Тут у Петьки дело в работе, и мне сдается, что он не там ищет.

– Служебную тайну разглашаем? – дежурно пошутила Крошина.

– Ничего я тебе не разглашаю. Считай, что просто историю рассказываю, хочу мнение со стороны услышать.

– Тогда идем ко мне, – предложила она, – не на улице же обсуждать. Да и дождь, кажется, сейчас пойдет.

Андрей согласился – в самом деле начало накрапывать, и это могло закончиться полноценным дождем, а мокнуть на ночь глядя не особенно хотелось.

– Тебя дома-то не потеряют? – скорее для проформы спросила Лена, и Андрей отмахнулся:

– Я что – подневольный? Удивительно, что еще телефон не оборвала.

– Ты его просто в кафе на беззвучный режим поставил, – съехидничала Крошина. – А там наверняка уже с десяток пропущенных.

– Да и черт с ней. Ну, веришь – я маме так не докладывал, когда в школе учился. Вот хоть ты убей – не должна женщина настолько напрягать своим присутствием. «Мне не хватает внимания!» – передразнил он. – Какого еще тебе внимания не хватает, когда я и так все свободное время рядом провожу? Должны же быть у меня какие-то собственные друзья, к которым я могу пойти один?

– Ты не кричи, я же не глухая. Почему вам, мужчинам, всегда кажется посягательством на вашу свободу просьба об одной лишней эсэмэске в день? Да, мне вот тоже всегда хотелось больше внимания, каких-то глупых мелочей, понимаешь? Хотелось знать, где он, с кем, что делает.

– Ленка, влезать к мужику в душу, в голову, в работу в конце концов – это самая верная дорога к тому, чтобы его потерять, вот поверь мне.

– Ты как Юлька…

– О, кстати! – оживился Андрей. – Как тебе сериал? Смотришь?

Ленина подруга актриса Юлия Воронкова не так давно получила предложение сниматься в одной из главных ролей в новом сериале и переехала в Москву. Многосерийная сага оказалась весьма удачной и интересной, и было решено снимать продолжение, потому Юлька, которая никак не могла решить, хочет ли остаться в столице насовсем, вынуждена была там задержаться. Кроме того, ей предложили главную роль в полнометражном фильме, и Воронкова сейчас склонялась к тому, чтобы принять это предложение, рассудив, что много работы куда лучше полного ее отсутствия. Изредка они перезванивались, но в основном Лена довольствовалась просмотром сериала, где подруга блестяще исполняла роль коварной стервы Карины.

– Да, ты знаешь, втянулась, как ни странно. Юлька там такая… другая, что ли.

– Да ну – другая, – фыркнул Андрей, помогая Лене перешагнуть довольно большую брешь в тротуарной плитке. – Она там ровно такая, как в жизни, просто ты ее с детства знаешь и воспринимаешь иначе, чем я. А в жизни госпожа Воронкова – ровно такая стерва, как на экране, потому и играет так правдоподобно. Нечего ей там играть, живет как жила.

Лена слушала его удивленно. Ничего общего с экранным образом, по ее мнению, у Юльки никогда не было, но, возможно, Андрей прав – она сама помнила ее первоклассницей с большими бантами в косичках, ровно такой, как в момент их знакомства на школьной линейке. Холеная же экранная дама, ловко плетущая интриги и жонглирующая мужчинами, как резиновыми мячиками, никак не увязывалась в сознании Лены с этой девчушкой. Но Паровозников уловил, пожалуй, главное – Юлькина прямолинейность, жесткость суждений и порой излишняя категоричность в оценках весьма удачно наложились на образ, а потому ее Карина выглядела так естественно.

– Ну, согласись, Ленка, что я прав? Ведь ты только что сказала, что я как Юлька, когда речь зашла о мужчинах? – напирал Андрей, и Лена вынуждена была признать:

– Да, наверное… Я просто никогда не думала о ней с этой точки зрения. А скажи – приятно иметь среди друзей знаменитость?

– Надька мне не поверила, когда я сказал, что знаю Воронкову. Она, знаешь, из тех, кто думает, будто все известные люди сразу в Москве рождаются, а не приезжают туда из городов вроде нашего.

– Что ж ты ее постоянно критикуешь-то? Зачем тогда живешь с ней, если тебя все так раздражает?

Андрей неопределенно пожал плечами, но ничего не сказал.

У супермаркета, расположенного совсем рядом с домом, Лена остановилась и задумалась, припоминая, есть ли у нее сахар и что-нибудь к чаю.

– Зайдем на минутку, – предложила она, и Паровозников кивнул.

Быстро пробежав между полок, Лена бросила в пластиковую корзинку пакет сахара, две пачки печенья и направилась в мини-пекарню, где к содержимому корзины добавились черемуховые булочки в шоколаде, небольшой кусок бисквитного рулета с масляным кремом и несколько бриошей.

– Ты, смотрю, не паришься, – ухмыльнулся Андрей.

– А смысл? Один раз живем, чего ж себя в еде-то ограничивать? – пожала плечами Крошина, направляясь к кассе.

– Вот за что я тебя всегда любил, Ленка, так это за то, что ты честная. Хочешь булку – берешь и ешь, а не манерничаешь про диету и фигуру.

– Ой, брось. Я просто достаточно ленива, чтобы все эти диеты соблюдать, вот и все. Слава богу, что обмен веществ хороший, поправляюсь в пределах двух кило, это не так заметно. А могла бы в маму пойти.

Наталья Ивановна, несмотря на возраст, выглядела до сих пор очень хорошо, просто была крупной и высокой, что совершенно ее не портило. Лена пошла в отца – среднего роста, крепкая, но не склонная к полноте, и это позволяло ей безнаказанно есть выпечку на ночь, не опасаясь прибавки в весе. Работая, она худела, в отпуске набирала килограмм-другой, но не обращала на это внимания.

Расплатившись, они вышли из супермаркета и двинулись во двор. Светодиодные фонари отреагировали на движение, зажигаясь по мере того, как Лена и Андрей продвигались к подъезду. Крошина вдруг подумала, что не хочет никуда уезжать отсюда – этот дом и двор стали ей родными, а квартиру она с первых дней не воспринимала как съемную. С хозяйкой повезло – она вообще никак не вмешивалась в жизнь своей съемщицы, исправно оплачивавшей аренду и не вызывавшей никаких нареканий со стороны соседей. Подъезд у них был тихий, уютный, с цветами на лестничных площадках, и уезжать отсюда ей будет, безусловно, жалко. «Слава богу, что пока я не приняла никакого решения по поводу ипотеки. И не факт, что скоро приму».

– Так о чем ты хотел поговорить? – удобно устроившись за столом в кухне, спросила Лена.

Андрей, присев на подоконник, курил в приоткрытое окно и как-то мечтательно смотрел в небо. Его красивое лицо было печальным и задумчивым, и Крошиной на мгновение стало жаль, что у них ничего не вышло тогда – по ее вине. «А может, попробовать еще раз? – мелькнула в голове шальная мысль, но Лена тут же ее отогнала: – Нет. Ничего нельзя повторить, нельзя возвращаться. Я уже попробовала – с человеком, которого действительно любила, но все закончилось еще хуже».

– Да, понимаешь… – тряхнув головой, сказал Паровозников. – У Петьки в производстве довольно странное дело, и мне кажется, что мы копаем вообще не в той стороне. Ситуация такая – была закрытая вечеринка в одном ресторане, довольно большая компания. Все, разумеется, пьют, поют, танцуют – и вдруг один из участников выпадает с веранды на камни и разбивается насмерть.

– Погоди. Какие камни? Может, на асфальт?

– Нет, именно на камни. Знаешь ресторан «Титаник»?

– Ну, еще бы! На набережной? Это, пожалуй, единственное в городе заведение, которое работает еще с девяностых. Там и интерьер весь выдержан в стиле фильма, и веранда в форме носа корабля. Постой… значит, это оттуда упал потерпевший? На берег? Веранда ведь нависает над берегом реки, там небольшой обрыв и огромные валуны такие?

– Ну и память у тебя… – присвистнул Андрей, беря новую сигарету. – Да, точно. На веранде в тот момент были двое – потерпевший и его жена. Все остальные участники вечеринки в голос твердят, что мужчина был настолько пьян, что не держался на ногах, потому, скорее всего, и упал. Но дело в том, что труп лежал на спине, а содержание алкоголя в крови такое, что позволяет усомниться в правдивости слов свидетелей – люди с таким уровнем алкоголя ухитряются машину водить. И потом, потерпевший – спортивный мужик, всю жизнь занимавшийся скалолазанием и йогой, так что версия о потерянном равновесии вообще никакой критики не выдерживает.

– Ну, и в каком направлении ищете? – спросила Лена, сделав глоток чая.

Она чувствовала странное приятное возбуждение – впервые за то время, что ушла из прокуратуры.

– Петька настаивает, что виновата супруга – ну, ты ведь понимаешь, что в таких ситуациях первый подозреваемый именно из пары.

– А ты так не думаешь?

Андрей взъерошил волосы, сделал пару глубоких затяжек и, прижав окурок в пепельнице, проговорил:

– А черт его знает… она мутная какая-то. Вроде плачет искренне, переживает о сыне – ему девять лет, но в то же время мне кажется, что смерть мужа… как бы так сказать-то… ну, словом, вроде бы ей стало легче, что его нет.

– Это ты с чего взял?

– У нее в глазах спокойствие, понимаешь? Она говорит, а глаза совершенно спокойные, не мертвые, не равнодушные, а именно спокойные, безмятежные какие-то.

– Может, тебе показалось? – с сомнением спросила Лена. – И потом, разные люди по-разному реагируют на трагедию. Кто-то в истерике колотится, а кто-то все внутри перемалывает, переживает, а внешне не выражает никак.

– Не знаю, Ленка. Ты только представь – у твоих ног лежит тело твоего мужа, с которым ты много лет прожила, ребенка родила от него, и тело это выглядит, скажем честно, не очень… с высоты на камни – сама понимаешь… И ты со спокойным лицом будешь на это смотреть? Слезы текут, а глаза ничего не выражают, кроме облегчения?

– Сдается мне, ты фантазируешь, друг мой Андрюша. В последнее время ты стал уж очень романтичный.

– Да брось ты! – вспылил Паровозников. – При чем тут романтика? Совершенно очевидно, что баба не настолько переживает, как, по идее, должна бы.

– Кому должна? Тебе? – спокойно спросила Лена. – Есть каноны переживаний? Эталон скорби? Какая-то схема, таблица – что?

– Ты издеваешься?

– Отнюдь. Я не могу понять – если Петр решил, что жена – первая подозреваемая, да и ты, как я слышу, очень в ней сомневаешься, то в чем вопрос-то? Пусть потрясет ее посильнее, может, она и признается. Или подруг, которые все видели, немного понапористей поспрашивает.

– Понимаешь, я не люблю, когда все вот так очевидно. Труп мужа – подозреваем жену… могло ведь быть иначе.

– Как? Нет свидетелей падения потерпевшего через перила веранды. Ну, согласна – подвыпившие люди на вечеринке не самые надежные свидетели, если там на самом деле какой-то криминал. Но ведь там еще люди были – работники клуба, например, и кто-то что-то видел, слышал, заметил. Да, работы много, но ведь ее кто-то должен сделать.

Андрей хмуро посмотрел на нее:

– Ну, так-то да… однако эта Долженкова странная штучка.

– Погоди, как ты сказал – Долженкова? – насторожилась вдруг Лена, напрягая память.

– Долженкова Арина Михайловна.

– Ну, приехали… – пробормотала Лена. – Это моя бывшая одноклассница. Правда, фамилия у нее тогда была Кононова. Долженкова она по мужу, а муж у нас – бизнесмен, и весьма, скажу я тебе, успешный. У него пятьдесят один процент акций одного крупного лесоперерабатывающего завода в соседнем регионе.

– Ого… – протянул Андрей. – Ну у тебя и память, в который раз это говорю…

– Да какая память, о чем ты… Недавно мама вела дело… иск об установлении отцовства.

– Ну-ка, ну-ка, – пересаживаясь с подоконника за стол, напрягся Паровозников. – Кто к кому?

– Супруг засомневался. Но оказалось, что зря – совпадение почти стопроцентное, никаких вариантов. Вот тогда я Арину и видела, в суде, где она ответчиком выступала.

– Ну и ну… прямо судились, значит?

– Вот представь себе. Но знаешь, что странно? Я их потом видела выходящими из зала суда, так они в обнимку шли. Как будто ничего не произошло, понимаешь? Я не представляю, как бы обнималась с человеком, который десять минут назад подозревал меня в неверности и в том, что у меня ребенок не от него. А эти двое, прямо как счастливые новобрачные…

– Вот я о том и говорю – странная эта Долженкова, стран-на-я, – подхватил Андрей, вытягивая из пачки очередное печенье. – И в свете открывшихся обстоятельств вполне могла супружника с веранды в полет отправить.

– Прямо на вечеринке? Нет, дорогой, такие вещи, как месть, обычно тщательно обдумываются, особенно если речь идет об унаследовании немалого состояния, а оно у Долженкова, поверь мне, о-го-го… Он, наверное, единственный в нашем городе легальный миллионер.

– А вот, кстати, по квартире его этого совершенно не скажешь. Да, в хорошем доме, но, удивишься, без излишеств, без роскоши, только все необходимое. Машина хорошая, но не понтовая, у жены – тоже весьма простенькая модель «Мазды». Так что, может, дама разозлилась, что супруг ее в черном теле держит при таких деньжищах.

Лена снова отрицательно покачала головой:

– Вряд ли. Для убийства нужен более веский мотив, чем не очень модная машина.

– Ой, можно подумать, ты никогда не видела, как убивают за бутылку пива!

– Да. Но не в этой социальной среде, согласись? Там, где вертятся большие денежки, бутылка пива как мотив для убийства, ну признай, вообще не рассматривается. Арина неглупая женщина, думаю, если бы она вдруг решила отомстить мужу за недоверие, то сделала бы это тоньше и, уж точно, не лишая его жизни. Кто убивает курицу, несущую золотые яйца?

Лена прикоснулась к остывшему чайнику, щелкнула кнопкой:

– Дорогой друг Андрюша, время уже глубоко ночное, потому предлагаю тебе остаться у меня.

– Не возражаю, – Андрей с хрустом потянулся и подвинул свою чашку ближе к Лениному локтю: – Плесни еще водички. Короче, я совсем запутался. С одной стороны, самый удобный и главный подозреваемый – жена. Но с другой… – Он взъерошил волосы и признался: – Где-то в глубине души я с тобой согласен. Нет смысла убивать мужа из-за его сомнений в отцовстве, гораздо эффективнее тянуть из него деньги и периодически напоминать о нанесенной глубокой обиде. Ведь его подозрения не оправдались? Или?..

– Нет, говорю же, там все четко – отец ребенка Долженков.

– Вообще тогда не понимаю… а ты не слышала случайно, с чего вдруг он вообще задался этим вопросом, а?

Но этого Лена не знала. Понятное дело, что разговаривать об этом с матерью бесполезно, она будет общаться только с представителями прокуратуры и только при предъявлении ордера. А залезть в бумаги втихаря Лена, разумеется, себе не позволит.

– Ну, вызовите ее повесткой, поговорите, может, Арина сама расскажет, – предложила она.

– Да это-то понятно… я подумал, что, может, ты что слышала или просто знаешь. Но ладно, пусть Петька разбирается.

Допив чай, они отправились ставить раскладушку для Андрея. Лена внутренне удивилась, как легко у нее это выходит – оставить на ночь бывшего любовника, стелить ему постель неподалеку от своей кровати и даже не думать о том, что когда-то этот мужчина был для нее самым близким. Андрей, похоже, тоже не испытывал неловкости и чувствовал себя в ее квартире вполне комфортно. Юркнув под одеяло, он лег на бок и, подперев кулаком щеку, проговорил:

– Когда за машиной-то поедем?

– Можно в выходной. Ты не дежуришь?

– Слава богу, нет. Да и повод появится к Надькиной подруге на день рождения не идти.

Лена укоризненно покачала головой:

– Ну, ты нахал! Пользуешься нашей дружбой, чтобы избегать неинтересных тебе мероприятий?

– Да ну, при чем тут… я себя в той компании чувствую каким-то ущербным. Собираются девки при деньгах, мужики у них напыщенные, холеные, с маникюром – и тут я такой: здрасте, я опер Паровозников, я не спал три ночи. Мне с ними даже поговорить не о чем – что я смыслю в этих биржевых котировках и причинах спада на фондовых биржах?

Лена рассмеялась:

– Не утрируй. Можно подумать, что мужья подруг твоей Нади сплошь из списка Форбс. Обычные мужики же, ну?

– Да понятно… но мне с ними неинтересно. Я не умею разговаривать про то, что мне не близко, понимаешь?

– Отлично понимаю. Тогда поедем машину выбирать. Хотя, если честно, мне твою Надю жалко. Она не виновата, что любит тебя. Может, не так, как тебе это рисовалось в мечтах, но любит же.

– Ой, Ленка, я тебе про эту любовь все уже объяснил, – поморщился Андрей, укладываясь на спину и закидывая руки за голову. – Все хорошо, но нельзя лишать человека хоть микроскопического, но личного пространства. Возможности побыть наедине с собой и своими мыслями. Нельзя постоянно держать друг друга за руки.

– Сложный ты, Андрюшка, – вздохнула Лена. – Ладно, давай поспим хоть немного.

Через две недели Ирина Витальевна снова исчезла. Лена опять вынуждена была переместиться из своего кабинета в приемную и выполнять обязанности секретаря. В сочетании с пятью делами, которыми она занималась, это оказалось довольно большой нагрузкой, и к концу второй недели она почувствовала, что засыпает на ходу и подолгу смотрит на клавиатуру в поисках нужной буквы. Двое из пяти сотрудников бюро ушли в отпуск, и те дела, которыми могли бы заниматься они, достались вынужденным прозябать в офисе бедолагам, в том числе и Лене, а потому она проводила на работе практически все время. Несколько раз звонил Голицын, приглашал встретиться, но у Лены просто не оставалось сил на прогулки и разговоры, и она отказывалась. Отказывая Павлу, она немного опасалась, что он больше не позвонит, однако писатель, кажется, не усматривал в этом ничего для себя обидного и звонил снова.

– Павел, я действительно очень устаю на работе, – сказала Лена во время одного из таких разговоров. – И дело совершенно не в том, что я не хочу с тобой встречаться. Но сейчас лето, в бюро много дел, а нас всего трое, да еще и секретарь куда-то опять пропала, и я ее замещаю, помимо адвокатской работы…

– Не нужно оправдываться, Леночка, – рассмеялся Голицын. – Я же понимаю, что присутственная работа – она такая, а уж летом, когда начинаются отпуска… Ничего страшного, будешь посвободнее – встретимся, лето еще только началось. Не буду надоедать.

Крошина испытала облегчение, но вовсе не потому, что Павел не обиделся, и, поняв причину, испугалась. Выходило, что подспудно она даже рада большому объему работы, который не позволяет ей выкроить несколько часов для встречи. Голицын был устроен иначе, чем Кольцов, и именно это мешало Лене. Да, безусловно, внимание и интерес с его стороны были ей приятны, но она понимала и то, что выстроить с Голицыным такую же модель поведения, как она привыкла, не получится. Павел явно не ищет мамочку, он сам – мужчина и, скорее всего, будет стараться окружить вниманием ее, Лену. А она совершенно не умела принимать заботу от мужчины и не была к этому готова.

Времени действительно не оставалось ни на что, особенно же утомляла необходимость проводить рабочий день в приемной, то и дело сталкиваясь с матерью. После того как Лена с помощью Андрея купила машину и сказала об этом Наталье Ивановне, еще раз поблагодарив за деньги, между ними ничего не поменялось. Мать вела себя все так же холодно, словно Лена всего-навсего наемный сотрудник, и не более, а Лена, устав прикладывать усилия к достижению перемирия, махнула рукой и старалась как можно меньше попадаться Наталье Ивановне на глаза. Однако, сидя в приемной, сделать это, конечно, было невозможно.

– Может быть, ты все же возьмешь кого-то временно, до тех пор, пока Ирина Витальевна не вернется? – не выдержав однажды, спросила она, принеся Наталье Ивановне очередной кофе.

– Ирина Витальевна уволена, – ровным тоном отозвалась мать. – Заявку в фирму по подбору персонала я отправила сегодня. Потерпи несколько дней.

– Уволена? – поразилась Лена. – Как, за что?

– За прогулы.

– В смысле – за прогулы?

– А когда ты в последний раз видела ее на рабочем месте? – спросила Наталья Ивановна, придвигая к себе чашку.

– Я думала, она опять отпуск за свой счет взяла.

– Нет. Она просто пропала – и все. Телефон не отвечает, водитель мой съездил к ней домой – там никто не открыл. Я не обязана сидеть и ждать, когда она соизволит появиться и объяснить происходящее, мне работать нужно, а не держать в приемной адвоката, который мог бы работать полноценно.

Последняя фраза могла бы прозвучать похвалой, однако Лена ее даже не услышала. Факт внезапного исчезновения Ирины Витальевны почему-то очень ее взволновал и озадачил.

– Может, когда водитель приезжал, она в магазин вышла? А мать ее открыть не может, она не ходит…

– Елена, мне некогда погружаться в это, – перебила мать. – Если у тебя нет ко мне вопросов, то, будь добра, займись работой, у тебя процесс завтра, если я правильно помню.

«Разумеется, ты правильно помнишь, – с горечью подумала Лена, плотно закрывая за собой дверь кабинета. – Ты помнишь все даты процессов, но тебе совершенно наплевать на то, что с человеком, может быть, что-то случилось».

Она решила, что непременно сегодня после работы поедет к Ирине сама и убедится, что с ней все в порядке.

Ехать никуда не пришлось. Едва Лена, закрыв офис и отдав ключи охраннику, вышла на улицу и направилась к машине, как в сумке зазвонил мобильный. Это оказался Паровозников, и по его напряженному тону она поняла, что разговор предстоит не из приятных.

– Слушай, подруга, а ты сейчас где?

– С работы вышла, собираюсь тут в одно место доехать. А что?

– Мне бы с тобой пересечься.

– Срочно?

– Лучше бы вчера, – вздохнул Андрей.

– Да что стряслось-то?

– Я тут на адресе… короче, телефон твой обнаружил в записной книжке, хотел пару моментов выяснить.

– Погоди… я ничего не понимаю. На каком адресе, в какой книжке?

Паровозников назвал адрес, и у Лены все похолодело внутри – это было именно то место, куда она только что собиралась. Квартира Ирины Витальевны.

– Что там случилось? – испуганно спросила Лена, боясь услышать ответ – раз там работает опергруппа, то явно ничего хорошего.

– Соседи вызвали. Больше двух недель в квартире никаких признаков жизни, хозяйку никто не видел, телефон не отвечает, а вчера какие-то странные звуки раздавались – будто мебель разбирают. Участковый пришел сегодня – в двери свежий замок, а соседка снизу жалуется, что вода с потолка льется. Ну, вызвали спецов, двери вскрыли, а там разгром. И вторая хозяйка пропала, а вот это как раз странно – говорят, она лежачая больная, – объяснил Андрей. – Нас вызвали на кражу, но тут, чувствую, что-то другое.

– Черт… – пробормотала Лена. – Ну, я так и знала… Короче, Андрей, это квартира той самой женщины… помнишь, я про экстрасенса рассказывала? Ну, так это Ирина и есть, секретарь маменьки моей. Бывший секретарь – уволила ее мама аккурат сегодня за прогулы, ее как раз больше двух недель на работе нет. Я собиралась сейчас к ней поехать…

– Вот и подъезжай, может быть, поможешь чем-нибудь.

– Хорошо, постараюсь побыстрее.

До дома Ирины Крошина добралась только к девяти вечера. Опергруппа уже почти закончила осмотр, Паровозников, облокотившись на стол, подписывал какие-то бумаги и передавал их молодому мужчине в полицейской форме, эксперт собирал свой чемоданчик. Квартира являла собой удручающее зрелище. В свой первый визит сюда Лена отметила убогость обстановки, но тогда вещи, стоявшие в своих углах, все же не произвели на нее такого ужасного впечатления. Сейчас же, сдвинутые с привычных мест, перевернутые, переломанные, они словно кричали о несчастье, которое явно произошло в этой квартире.

– А, Ленка, проходи, – обернулся Андрей на голос остановившего Лену полицейского. – Пропусти, это ко мне, адвокат Крошина.

– Здорово, Ленка, – приветствовал ее и эксперт, с которым Лена неоднократно сталкивалась во время работы в прокуратуре.

– Привет-привет, – почти машинально пробормотала она, озираясь по сторонам. – И что – никаких следов?

– Ну, со взломом непонятно – замки-то новые врезаны, не поймешь теперь, – сказал эксперт. – Но впечатление у меня такое, будто тут давно никто не жил. Кусок хлеба в хлебнице скоро ногами обзаведется – такой слой плесени, в холодильнике совершенно скисшее молоко, в кастрюле – какой-то бульон зацвел. Пыль на подоконниках, на цветах – нет, у нормальных хозяек так не бывает.

– Не бывает, – повторила Лена, глядя на календарь, укрепленный на стенке холодильника. – Хозяйка этой квартиры очень педантичный человек, вряд ли она стерпела бы пыль и плесень. А что соседи говорят?

Паровозников только рукой махнул:

– Да никакого толка от них, спасибо вообще, что заметили пропажу соседки.

Тут в прихожей раздался какой-то шум и звук борьбы, сопровождаемый громким женским визгом, и Андрей, оборвав себя на полуслове, ринулся туда, еле обогнув стоявшую в дверном проеме Лену. Через минуту он вволок в кухню разгневанную женщину лет шестидесяти в пестрых трикотажных брюках и свободной ярко-желтой майке. Женщина упиралась и вопила:

– Жулье! Как вы посмели двери взломать?!

– А вот вам сейчас участковый все объяснит, – довольно бесцеремонно усадив женщину на табуретку, сказал Андрей. – И в другой раз подумайте, прежде чем кидаться на сотрудника полиции, за это можно и пятнадцать суток схлопотать.

В прихожей виднелся полицейский, зажимавший ладонью поцарапанную щеку, и Лена вспомнила, что у нее в сумке есть йод в карандаше:

– Вот, возьмите, – порывшись в сумке, она нашла карандаш и протянула полицейскому. – Сейчас жарко, может инфицироваться.

Парень поблагодарил и ушел в ванную.

Участковый попросил документы у незваной гостьи, и она, недовольно насупившись, полезла в сумку. Перелистав ее паспорт, участковый поинтересовался:

– А на каком основании вы, гражданка Рябцова, пытались в квартиру войти? Вы прописаны совершенно в другом месте.

– Прописана в другом, а квартира моя. Я ее купила, – заявила женщина.

– И документы купли-продажи имеются? – вклинился Андрей, и она, повернувшись к оперативнику, с вызовом сказала:

– А то как же! Но с собой, понятно, нету – не таскать же их в сумке!

– Погодите, – вмешалась Лена. – Когда была оформлена сделка?

– Так третьего дня я документы из регистрационной палаты забрала, а сделку оформили месяц назад.

– А куда жильцы из этой квартиры подевались? – видимо, с надеждой на то, что сейчас все выяснится и дело возбуждено не будет, спросил Паровозников.

– А я-то почем знаю? Со мной сделка была только на куплю-продажу, я деньги отдала, хозяин взял – и все.

– Хозяин? – удивилась Лена. – Но здесь не было никакого хозяина, – она перевела взгляд на участкового, и тот подтвердил:

– Никаких мужчин. Проживали две женщины, это верно, но мужчин не было, и соседи тоже так говорят.

– Да я-то при чем тут?! – взвилась женщина. – Я купила, деньги отдала, документы оформлены, все по закону – какое мне дело, кто тут хозяин, а кто нет? Документы у него были, никто никаких вопросов не задал – квартира моя! И замки мне вчера тут поменяли, а что он скарб этот не вывез – так мы и договаривались, что оставит, я хотела под сдачу, думала: что-то подреставрирую, чтоб не тратиться на мебеля-то, все одно ведь – изломают квартиранты.

– Погодите, – остановила словесный поток Крошина. – Давайте по порядку. Вы заключили сделку с мужчиной – так? Фамилию, имя, отчество назовете?

– Да не помню я! – огрызнулась женщина. – В документах все написано, а мне к чему наизусть учить? Я его первый и последний раз видела!

– Тогда вам придется проехать с нами, взять документы и проехать в прокуратуру для допроса, – заявил Паровозников. – К следователю Крашенинникову.

– Чего-о-о? – протянула женщина. – Это с какой такой радости я вам документы буду предъявлять на собственную квартиру, да еще и по допросам каким-то раскатывать? Я что – убила кого? Все по закону – дачу продала, квартиру купила! Имею право!

– Это никто не оспаривает. Но проблема в том, что никакой мужчина не являлся хозяином этой квартиры. А женщины, жившие здесь, пропали. Улавливаете мысль? – спросил Андрей, чем разозлил собеседницу еще сильнее:

– Да вы что?! Издеваетесь?! Это что же вы хотите сказать – что я каких-то теток прибила и квартирой завладела?! Да я эту дачу на свои кровные покупала и продала – ухоженную, с домиком, с деревьями фруктовыми! И все деньги до копеечки в квартиру эту вложила, чтоб на старости лет какая-то помощь была! А вы мне тут…

– Гражданка Рябцова, вы бы успокоились и тон чуть пониже взяли, – вполне миролюбиво попросил Паровозников. – Я же вас ни в чем не обвинил, я попросил только документы о сделке нам предъявить. Я вполне допускаю, что вы говорите правду и квартиру эту купили на честные деньги, но это же не отменяет того факта, что и вы могли стать жертвой мошенников. Поэтому, чтобы не разводить тут балаган и демагогию, давайте шустренько к вам проедем и бумажки все посмотрим. А если что – вот и адвокат у нас при себе имеется, Елена Денисовна – но это так, на всякий случай.

– Адвокат?! Зачем мне адвокат?! – еще громче завопила Рябцова.

– Как вас зовут? – обратилась к ней Лена, стараясь переключить ее внимание.

– Оксана Михайловна.

– Так вот, Оксана Михайловна, вас никто ни в чем не обвиняет, это действительно так. Но в свете имеющихся данных сотрудникам необходимо уточнить любые моменты, касающиеся квартиры и ее жильцов, понимаете? – успокаивающим тоном продолжила Лена. – И вы можете нам в этом помочь. Поймите, исчезли две женщины, мать и дочь, мать тяжело больна. И тут выясняется, что квартира продана. Разумеется, вы ни при чем, но мы должны понять, кто и при каких обстоятельствах продал эту квартиру, не так ли?

Рябцова закивала, и в глазах ее мелькнул ужас – похоже, до нее только теперь дошел смысл слов, что говорил сперва Андрей, а затем Лена.

– Ты на машине? – негромко спросил Паровозников, и Лена кивнула:

– Да.

– Ну, так поехали, чего ждать-то.

Он отдал какие-то распоряжения лейтенанту Левченко и жестом пригласил Рябцову к выходу. Заметно струсив, Оксана Михайловна присмирела и проследовала за Андреем. Лена, попрощавшись с участковым и экспертом, вышла из квартиры последней.

Ехать предстояло на другой конец города, но, к счастью, пробки уже рассосались, и вести машину стало гораздо легче. Паровозников угрюмо молчал, думая о чем-то, присмиревшая Рябцова тоже забилась в самый угол на заднем сиденье и только вздыхала изредка.

– Оксана Михайловна, а как вы вообще нашли эту квартиру? – спросила Лена.

– По объявлению, – поспешно откликнулась Рябцова. – В Интернете нашла, да так удачно – оно всего пару часов еще висело, не успели риелторы подсуетиться. Созвонилась с продавцом, встретились, ну и… я ведь и квартиру-то смотреть приходила, и женщину больную видела – спала она, хозяин сказал: мол, мама его, к себе забирать будет, когда сделку оформим… я же не знала…

– Да вы не нервничайте, вас же никто не обвиняет ни в чем, мы просто общаемся.

– Мне этот район понравился, – по-прежнему оправдываясь, продолжила Рябцова. – Здесь институт недалеко, я бы как раз к осени ремонтик небольшой сделала, а уж квартирантов найти вообще труда бы не составило…

Лена слушала ее и понимала, что, скорее всего, эта женщина совершенно непричастна к исчезновению хозяек квартиры, она просто хотела купить квартиру подешевле, чтобы сдавать ее и получать лишнюю копейку. Но кто, когда и как ухитрился завладеть жилплощадью Ирины? И не связано ли это каким-то образом с визитной карточкой экстрасенса? «Почему я не могу отделаться от мысли, что человек со странным именем Воланд может быть причастен к исчезновению Ирины и ее матери? Ах, если бы Андрей съездил к нему… если бы я настояла на этом… может быть, мы бы сумели предотвратить… хотя стоп, о чем я? Ведь нет доказательств, что Ирины нет в живых. Но, собственно, и фактов, что она жива, тоже…» Ей не терпелось обсудить это с Паровозниковым, но в машине сидел посторонний человек, и возможности для разговора не было.

Лена не стала подниматься в квартиру Рябцовой, осталась в машине. Открыв дверцу, она спустила ноги на тротуар и задумчиво рассматривала двор. Этот дом и окружавшая его территория ничем не отличались от того места, где находилась квартира Ирины, разве что располагались гораздо ближе к центру и были облагорожены усилиями то ли самих жильцов, то ли управляющей компании. На аккуратных клумбах уже отцвели тюльпаны и набирали цвет какие-то другие цветы, название которых Лена, как ни силилась, вспомнить не могла. Дорожки были выложены брусчаткой, посреди двора – большая детская площадка с множеством ярких качелей и горок, круглая песочница, полная золотистого песка, а чуть поодаль – огороженная сеткой площадка для баскетбола, где с азартом бегали, перебрасываясь мячом, несколько подростков.

«Уютно здесь, – думала Лена, расслабившись. – Люди для себя стараются, чистоту поддерживают… почему везде не может так быть?»

Из подъезда появился Андрей в сопровождении Рябцовой, несшей в руках красную пластиковую папку.

– Андрей, время-то… – взглянув на часы, сказала Лена, но Паровозников отмахнулся:

– Петька дежурит все равно, чего затягивать? Да и Оксана Михайловна не возражает.

– Да мне бы скорее разобраться, что к чему! Чтобы никаких подозрений! – с жаром заявила Рябцова, прижимая папку к груди. – Это как же теперь быть-то? Ведь если люди пострадали – я как спать-то буду?

«Интересно, чего такого ей Андрей наговорил, что она прямо на ходу переобулась? – удивленно отметила Лена. – То кричала – мое жилье, и ваших там нет, а то уже про муки совести рассказывает».

На первый взгляд все документы, лежавшие в красной папке Оксаны Михайловны Рябцовой, были оформлены так, как положено при совершении сделки. Если бы не одно «но». Предыдущим собственником двухкомнатной квартиры, в которой жила Ирина, являлся некий Бегунов Владислав Игоревич.

– Как говорится, угадал все буквы, но не смог назвать слово, – мрачно пошутил Андрей, имея в виду полное несовпадение фамилий.

Немного располневший за то время, что они с Леной не виделись, Петя Крашенинников почесал затылок:

– А с чем вы сравнивали? Я пока криминала не вижу. Один продал – другая купила, подписи, печати, все вроде верно.

– Понимаешь, друг Петя, – начал Паровозников, усаживаясь на подоконник и открывая створку окна, – дело все в том, что проживала в этой квартире женщина, чья фамилия вовсе не Бегунова, а скорее даже Яровая – чувствуешь? Только две буквы совпали.

– Ну и что? Бегунов – собственник, а проживать мог кто угодно. Сдавал, к примеру.

– Нет, – проговорила Лена, продолжая внимательно вчитываться в строчки договора. – Я точно знаю, что квартиру эту гражданка Яровая с матерью не снимали, а были ее владелицами – в равных долях.

– А вы откуда это знаете?

– Ирина Яровая работала секретарем у моей матери, и я довольно часто с ней общалась.

– Но ведь она могла квартиру продать, – не отступал Петя.

– И в твоих словах был бы резон, – согласилась Лена, беря новый лист договора, – но дело в том, что идти им было некуда, а покупать квартиру меньшей площади – не было смысла. Мать Ирины – тяжелобольная женщина, она не ходит. Улавливаешь?

– Ну и что. Деньги нужны, к примеру, на лекарства – вот и продали, купили меньшую, а разницу потратили. Надо проверить сделку.

– Ну, положим, за эти деньги они только комнату где-то на выселках могли купить, а на лекарства уже и не осталось бы, – вмешался Паровозников. – Так что весь смысл операции пропадает. Хотя про сделку ты прав, надо запрос сделать.

– Знаешь, Андрей, я все-таки на вашем месте потрясла бы этого Воланда Белькевича, – сказала Лена решительно. – Если чутье меня не подводит, то он вполне может оказаться причастен.

– То есть ты что хочешь сказать? Что экстрасенс развел вашу секретаршу на квартиру?

– А почему нет?

– Тогда аккуратно ткни мне пальчиком в то место, где в договоре стоит его фамилия?

– Если человек проворачивает подобную аферу, то уж точно не станет оформлять бумаги на свое имя, неужели ты не понимаешь? Скорее всего, господин Бегунов – подставное лицо, не исключено, что сильно пьющее – с такими проще. Квартира продана, денежки гражданин Белькевич спокойно положил на счет, в карман – ну, или куда там их складывают, а с подельником Бегуновым рассчитался как-то.

– И теперь поди и найди, дорогой товарищ Паровозников, концы, которые экстрасенс заговорил и закопал, да?

– Это не очень смешно. Что мы имеем? Двух исчезнувших женщин, проданную квартиру…

– …И очередной «висяк», – перебил Андрей. – Ты сама подумай – ну, допросит Петр этого мага и волшебника, тот отмахнется и скажет, что знать никого не знает и вообще – это у них страшный грех, нельзя обсуждать клиентов и их проблемы.

– Это же не клятву Гиппократа нарушить, что ты ерничаешь?

– Да при чем тут… просто Белькевич этот вполне может наврать что угодно, а ты поди проверь потом.

– Слушай, перед законом все равны – нет?

Паровозников расхохотался, запрокинув голову:

– Ты, Ленка, иной раз такую чушь молотишь – я удивляюсь. Ну, кто перед законом равен? Всегда кто-то ровнее других. Может, к этому магу вся наша мэрия ходит за советами – вот и возьми его голой рукой.

– Ты еще нигде не был, ни с кем не говорил, но уже историй рассказал на книжку. Как я с тобой столько лет работала?

– Вы просто отвыкли, – подал голос Петя. – Но на самом деле я считаю, что Елена Денисовна права, и поговорить с этим экстрасенсом надо, хотя я и не понимаю пока, каким он боком в этом деле.

– Я нашла его визитку на столе у Ирины, – объяснила Лена. – Было это довольно давно, но с тех пор Ирина очень изменилась: замкнулась и ушла в себя, стала брать отгулы, чего не делала раньше, словом, вела себя нехарактерно.

– И на основании этого Ленка сделала вывод, что гражданка Яровая отписала квартирку экстрасенсу, – иронично закончил Андрей.

Но Крашенинников, похоже, не разделял этой иронии:

– А я считаю, что Елена Денисовна права. Вполне могла быть такая ситуация.

– Ой, да тебе все, что Елена Денисовна говорит, кажется правдой, я это давно понял, – отмахнулся Паровозников. – Но раз уж вы оба так настаиваете, я, конечно, доеду до этого волшебника.

– И я тебе рекомендую не совать ему сразу в нос свое удостоверение, – Лена закрыла папку с документами. – Прикинься все-таки клиентом для начала – вдруг что-то интересное всплывет. Гражданку Рябцову можно отпускать, уже поздно, и вопросов к ней больше нет, как я понимаю? – Она посмотрела на Петю, и тот кивнул:

– Да, пожалуй.

Паровозников забрал у Лены папку с документами и вышел в коридор, где ждала опрошенная Крашенинниковым раньше Оксана Михайловна. Крошина посмотрела на молодого следователя:

– Петя…

– Да я все понял, Елена Денисовна. Если Андрей Александрович сам не захочет, я кому-то из оперов поручу. Мне тоже эта версия кажется перспективной.

– Я настаиваю на ней потому, что неплохо изучила характер Ирины. Она очень зациклена на всей этой эзотерике, обменах энергией, сглазе и порче, потому вполне могла… да и жизненная ситуация у нее не из простых. Одинокая женщина, живущая с больной матерью, зарабатывающая деньги только для того, чтобы не дать ей умереть от голода, чтобы обеспечить достойный уход. Мне так показалось, что мать всю жизнь держит ее на положении прислуги, разговаривает приказным тоном, помыкает всячески. А Ирина пожертвовала всем – выбрала не ту профессию, о которой мечтала, работала в университете, преподавая то, что ей самой не особенно нравилось, замуж не вышла, я подозреваю, как раз из-за матери. Словом, ничего для себя, но все для нее. И поход к экстрасенсу вполне, как мне кажется, укладывается в то, что я рассказала. Ты так не думаешь?

Крашенинников помолчал, крутя в пальцах карандаш, посмотрел рассеянно в окно и проговорил:

– Ну, в принципе… если рассматривать поход к экстрасенсу как последний шанс изменить что-то в жизни, получить совет, как разорвать круг… Вроде как человек со сверхспособностями может увидеть то, чего она сама не видит в силу того, что глаз замылился…

– В общем, я бы проверила.

– Да, спасибо за подсказку.

Вернулся Андрей:

– Ну что, Ленка, домой?

– Да, поедем, поздно уже. Тебя подбросить?

– Если не тяжело.

– Нет, – улыбнулась Лена.

В бюро новость об исчезновении Ирины и ее матери особенно сильного впечатления, к удивлению Крошиной, не произвела. Кто-то пожал плечами, кто-то покачал головой, кто-то сочувственно пробормотал какие-то ничего не значащие слова – но и все.

– А ты что думала? – спокойно отреагировала на Ленины жалобы по поводу черствости сотрудников мать. – У всех свои проблемы, а Ирина тут ни с кем особенно не сближалась.

– Но это же просто не по-человечески даже! – недоумевала Лена.

– Я удивляюсь, как ты за столько лет в прокуратуре ухитрилась сохранить наивность и веру в людей, – усмехнулась Наталья Ивановна не то с одобрением, не то с сарказмом. – Можешь их осуждать, хотя я бы не стала.

– И что – ты вообще ничего не хочешь предпринять?

– А что именно? Если понадобится адвокатская помощь, я ее, разумеется, предоставлю. Но, насколько я поняла, дело еще в производстве, а потерпевших, как таковых, нет.

– Как нет? А Ирина и ее мать?

– Ну, для этого их как минимум нужно еще найти живыми.

Лена опустила голову. Мать была права – чтобы защищать, нужно иметь подзащитных, а их нет. Думать о страшном не хотелось, но все факты свидетельствовали о том, что, скорее всего, ни Ирины, ни ее матери уже нет в живых. Хотя еще оставалась совсем крошечная возможность: вдруг их просто вывезли в какую-то глухомань, где нет ни Интернета, ни связи – ведь такое случается. Ведь может же произойти чудо, и Ирина найдется.

– Если у тебя все, то неплохо бы пойти и поработать, – Наталья Ивановна водрузила очки на кончик носа, давая понять, что разговор закончен.

– Да, конечно, – механически пробормотала Лена, думая о своем.

– Кстати, с завтрашнего дня тебе уже не придется сидеть в приемной, выходит новый секретарь, – вдогонку сказала мать, но Лена никак не отреагировала – ну, выходит и выходит, будет полегче, можно будет сосредоточиться исключительно на процессах.

Крошина пришла в свой кабинет и остановилась у окна. С утра зарядил дождь, похолодало, а она выскочила из дома в босоножках и без зонта и, пока добежала до машины, успела промокнуть. Сменные туфли в кабинете лежали, но одежду, конечно, не сменишь, и Лена вдруг с тоской вспомнила свой кабинет в прокуратуре, где в шкафу всегда хранились китель и форменная рубашка – на всякий случай. «Неужели я жалею о том, что ушла? За все время, что я здесь сижу, даже в мыслях не было сожалеть о прежнем месте работы. А вчера, сидя в кабинете у Петра, вдруг почувствовала такую ностальгию… Я там была на своем месте, делала то, во что верю, то, что хорошо умею. А адвокатская практика меня не вдохновляет. Может, мне нужно было уголовными делами заниматься, а не этой бытовухой о разводах, дележке имущества и установлении отцовства? Конечно, пришлось бы сталкиваться с бывшими коллегами, но я хотя бы делала бы то, в чем разбираюсь».

От раздумий оторвал звонок клиента, и Лена, помотав головой, разогнала тягостные мысли и окунулась в рабочий процесс. К обеду она сумела разобрать все дела, что накопились, и пошла в приемную – нужно было подготовить все к приходу нового секретаря, чтобы та сразу смогла войти в курс и не обращаться всякий раз с вопросами. Тот порядок, что царил в бумагах при Ирине, Лене, разумеется, навести не удавалось – бумажная работа ее не очень увлекала, да и педантичностью Ирины она тоже не обладала.

– Лена, принеси мне, пожалуйста, кофе, – раздался голос матери по интеркому, и Лена, бросив взгляд на часы, поняла, что, закопавшись в папках с делами, проворонила момент, когда нужно было сварить и подать напиток.

– Черт, – пробормотала она, щелкая кнопкой кофеварки, – как научиться делать несколько дел одновременно?

В тот момент, когда она наливала кофе в чашку, зазвонил мобильный. Лена вздрогнула и пролила часть себе на ногу.

– Ну, кому еще я понадобилась? – пытаясь стряхнуть горячие капли с ноги, занервничала Лена, потому что неизвестный абонент не унимался и терпеливо ждал ответа.

Схватив трубку, она увидела номер Павла Голицына и, нажав кнопку ответа, быстро протараторила:

– Паша, привет. Извини, не могу говорить, перезвоню.

Интерком снова замигал лампочкой:

– Лена! Что – чашка кофе для тебя непосильная задача?

– Несу!

Наталья Ивановна выглядела раздраженной:

– Я понимаю, что ты не секретарь, но сварить кофе не составляет гигантской проблемы, правда?

– Извини, я занималась бумагами, хочу подготовиться к передаче дел, не посмотрела на часы, – зачастила Лена, аккуратно придвигая матери чашку.

– Это хорошо. Я вчера пыталась найти справку по делу и удивилась тому, как ты запустила все. Надеюсь, новый секретарь будет содержать документы в порядке.

«Ну, конечно – ты не можешь отказать себе в удовольствии уколоть меня. Даже в секретари я не гожусь, надо же! Что я вообще здесь делаю, зачем пришла?» – подумала Лена, закрывая за собой двери кабинета.

О своем обещании перезвонить Голицыну она вспомнила только в машине, когда выезжала с парковки, собираясь заехать в супермаркет, перед тем как отправиться домой.

– Нехорошо получилось, – пробормотала она. – Я, конечно, ничем ему не обязана, но пообещать и не перезвонить как-то неловко…

Она свернула на обочину и вынула из сумки мобильный.

– Ну, знаете, девушка, это просто неприлично, – после второго гудка сообщила трубка голосом Голицына. – Я сижу, как гимназистка, сжимаю в потной ладошке билеты на закрытый показ старых итальянских фильмов, а она не перезванивает! Испугался уже, что придется пропустить такое мероприятие.

– А найти другую спутницу – не вариант? – пошутила Лена.

– Не знаю никого, кроме тебя, кто согласился бы высидеть несколько часов в кинозале, где демонстрируют черно-белую киноленту, – захохотал Павел. – Ты где вообще? Начало в семь тридцать.

– Я домой собиралась.

– Дом отменяется. Быстренько разворачивайся и приезжай в выставочный центр, я тебя там ждать буду.

Лена положила телефон на сиденье и вдруг подумала, что в выставочном центре запросто можно наткнуться на Кольцова – он часто арендует там фотостудию для работы.

«Город слишком маленький. И мне придется принять тот факт, что такие встречи неизбежны. Я ведь не могу подчинить свою жизнь расчетам, где, когда и как появляется Никита. Надо же – я совершенно спокойно об этом думаю, а раньше уже руки бы тряслись. Я так хотела быть неотъемлемой частью его жизни, той, без кого он не может дышать, не может обойтись… А он не стремился сделать меня таковой. Ему вообще никто не нужен. Юлька бы сказала, что этой фразой я выдаю свои глубинные желания. Раз меня не принял – то и никого не примет. А это, скорее всего, не так… А вообще – какого, собственно, черта я думаю о Кольцове? Я еду на свидание, человек, с которым встречаюсь, мне приятен, а я вновь и вновь привязываю себя к Никите хотя бы в мыслях».

Припарковав машину на площадке перед выставочным центром, Лена постаралась убить в себе желание оглядываться по сторонам в поисках знакомой чуть сутуловатой фигуры Кольцова, взяла сумку и пошла к крыльцу. Павел уже ждал ее, быстро сбежал по ступенькам и открыл над Лениной головой большой зонт:

– Как ты ходишь в босоножках в такой ливень?

– С утра в окно не посмотрела. В машине вроде ничего, если бы из нее еще и не выходить…

– Подержи-ка, – он протянул Лене зонт и подхватил ее на руки. – Вот так. Не хватало еще простудиться из-за старых итальянских фильмов.

Лена почувствовала, как ей стало жарко, и к щекам прилила краска – ее никто не носил на руках, во всяком случае, она такого не помнила. Павел внес ее под крышу, аккуратно поставил на крыльцо и забрал зонт: – Вот… У нас даже еще есть время на кофе. Жаль, что ты за рулем, тебе бы сейчас коньячку граммов пятьдесят для профилактики.

– О нет! – весело запротестовала Лена. – Я в последнее время к спиртным напиткам с большой осторожностью отношусь.

– Я же не предложил напиться, я в качестве лекарства.

– Нет, Паша, ограничимся кофе.

Они нашли в большом кафе свободный столик, Павел заказал напиток и, откинувшись на спинку стула, спросил:

– Как на работе? Посвободнее стало?

– Надеюсь, что с завтрашнего дня окончательно полегчает. Мама взяла нового секретаря, так что я смогу заниматься только основной работой, а не бегать с кофейными чашками.

– Значит, мы сможем чаще видеться? – обрадовался Голицын, и Лена немного удивилась этому:

– Чаще видеться?

– А ты против?

– Нет, конечно, но…

– И этого мне достаточно, – мягко перебил Павел. – Когда у тебя отпуск намечается?

– Даже не знаю, – вздохнула Лена. – Я в бюро человек новый, меньше всех работаю, так что на отпуск летом претендовать не могу. Может быть, в сентябре – октябре.

– Вполне подойдет. Ничего не планировала?

– Нет.

– И не планируй. Поедем с тобой куда-нибудь на Корфу. Надеюсь, у тебя есть загранпаспорт?

– Есть, – немного растерялась Лена. – Но тебе не кажется, что ты слегка торопишь события?

– Тороплю? Ты шутишь? – изумленно поднял брови Голицын. – На дворе июнь, а мы говорим о сентябре.

– Я не в этом смысле…

– Лена, зачем нагромождать слова? Давай просто жить, а? Проблема людей в том, что они все забалтывают. Придет сентябрь, а там будет видно. Разве плохо провести отпуск на греческом побережье, а? Или тебя не устраивает моя компания?

– Вполне устраивает, – призналась Крошина. – И ты прав – к чему заранее что-то говорить? Все устроится так, как должно быть, да?

– Ты умница, – рассмеялся Павел.

Они выпили кофе и пошли в зал, располагавшийся на втором этаже. Лена, поднимаясь по ступенькам, злилась на себя за то, что внутренне все равно ждет, что в любую секунду из какой-то двери выйдет Никита и, увидев ее в компании Голицына, отпустит какую-нибудь едкую колкость, от которой у Лены непременно останется осадок.

«Почему я позволяю мыслям о нем управлять моей жизнью? Мы расстались, ничего не изменить, я не смогу вернуться к нему снова. Да и он никогда меня не позовет. Тогда почему я все время о нем думаю? Даже когда иду рядом с Павлом? Потому, что Павел слишком отличается от Никиты? И я просто не знаю, как быть с таким мужчиной?»

– Ты какая-то молчаливая, – заметил Павел, останавливаясь перед входом в зрительный зал. – Устала?

– Нет-нет, – тряхнув головой, поспешно отозвалась она. – Наоборот, я очень рада тому, что ты пригласил меня сюда. Сто лет в кино не была. Кстати, а ведь в последний раз я ходила в кино с тобой, и было это очень давно.

– Да? – оживился Голицын. – Это когда мы случайно столкнулись в торговом центре, и я тебя пригласил скоротать вечер? – Тут лицо его немного помрачнело. – Повод для знакомства, конечно, был не из веселых…

– Ты все еще думаешь о ней?

– О Жанне? Думаю, конечно, но уже гораздо реже. В конце концов мы семь лет вместе были, это не может забыться так быстро.

«И у него тоже есть свой скелет в шкафу, свой призрак, возникающий всегда некстати», – подумала Лена. Знакомство с Голицыным состоялось в тот момент, когда она расследовала дело об убийстве Жанны Стрелковой, а Павел являлся женихом убитой. То злополучное дело во многом перевернуло Ленину жизнь и до сих пор иногда напоминало о себе.

– Ладно, с какой стати мы тут печальным воспоминаниям предаемся, людям вход загораживаем, – сказал Павел, беря Лену за руку и отводя в сторону. – Давай условимся больше о прошлом не говорить, хорошо? Те, кто мертв, никогда не оживут, те, кто ушел, никогда не вернутся, и есть только настоящее и будущее. Вот в этом ключе и будем обсуждать наши отношения.

– Мне иной раз от твоих образных речей плохо становится, – улыбнулась Лена.

– Да? А ты говори мне об этом. Я порой вообще себя не контролирую, говорю так, как пишу. Издержки профессии, – развел руками Голицын. – Думаю, нам пора в зал, а то лишимся шедевра.

– Будет обидно, – улыбнулась Лена.

В пасмурную погоду меньше всего хочется выбираться из постели, а тем более – куда-то ехать. Натянув плед до подбородка, Лена смотрела в потолок и отсчитывала минуты, оставшиеся до звонка будильника. Проснувшись довольно рано, она бросила взгляд в окно, поняла, что там снова дождь и похолодание, и мысленно застонала от необходимости покидать теплую постель. Сегодня предстояло ехать в суд, и дело было из тех, что Лена не особенно любила – раздел имущества, и погода плохая, и не выспалась, вчера вернувшись с кинопоказа довольно поздно… Словом, все складывалось не в пользу Крошиной.

«Как жаль, что нельзя взять больничный и отлежаться, – жалела себя Лена, изучая потолок. – Ну, почему я должна делать то, к чему душа не лежит? Нелюбимая работа – это как не твой мужчина. Что ж это меня стало так кидать в разные стороны? Раньше никогда не задумывалась о том, люблю ли свою работу – делала, и все. Но, видимо, именно следствие и было тем, что «мое». А адвокатура – нет. И резкий шаг, на который я решилась, сменив одно на другое, был, видимо, шагом в никуда. Ошибкой».

Будильник прервал ее раздумья. Лена кое-как вытащила руку из-под пледа, стукнула ладонью по орущему прямоугольнику – она не ставила будильник в телефоне, предпочитала по старинке механические часики у кровати, – и снова закуталась, как в кокон.

«Не хочу. Ну, не хочу я… Даже заставить себя в душ пойти не могу – ну, когда такое было?»

Но пришлось все-таки встать, быстро пробежать в ванную и там обнаружить, что отключили горячую воду. Лена даже застонала от бессилия – чтобы принять душ, придется несколько раз вскипятить чайник, а это тоже занимает время.

– Ну, почему все люди могут подготовиться к таким коммунальным катаклизмам, а я нет? – бормотала она, наполняя чайник водой. – Ну, ведь очевидно же, что на доске у подъезда висит объявление с датами отключения, и только я его не прочитала! Голову вымыть точно не успею, придется воспользоваться старым студенческим способом – челку помыть, а остальное убрать в пучок, ничего не поделаешь.

Пока грелась вода, она успела просмотреть бумаги и еще раз в уме прикинуть аргументы, которыми придется воспользоваться. «Надо будет после заседания Андрею позвонить, может, появились какие-то новости об Ирине».

Мысль о пропавшей секретарше так и не отпускала Лену. Она даже по дороге в суд думала о том, куда и каким образом могла исчезнуть женщина с тяжелобольной матерью. Вряд ли она добровольно согласилась на переезд – хотя и такой вариант не стоило сбрасывать со счетов. Покупатель квартиры, если он, конечно, был, мог предложить сумму, на которую реально было купить, допустим, комнату где-то в пригороде, а остаток денег пустить на лекарства для матери. Но Лена понимала, что квартира Ирины таких денег не стоила. Оставался старый многократно использованный разными мошенниками метод – просто вывезти двух беспомощных и беззащитных женщин куда-то за город и… Но этот вариант Лена рассматривала все-таки как самый крайний. «Всегда надо надеяться на какое-то чудо, на случайность, – рассуждала она, стоя в плотном потоке машин. – Ведь могло быть иначе, могло. Хотя почему Ирина не дала о себе знать, почему не позвонила моей матери и не сказала, что уходит? Для такого педантичного человека это крайне странно. Может, мне попробовать ее видеоролики пересмотреть? Вдруг там что-то было? Вряд ли, конечно, но вдруг? Надо об этом Андрею сказать».

Наверное, именно эти мысли помешали Лене сосредоточиться на процессе, который она в итоге проиграла. Их требования удовлетворили только частично, и клиентка, разозленная таким исходом, тут же позвонила Наталье Ивановне и сообщила о некомпетентности адвоката. Лена понимала, что ее личной вины в проигрыше не было, клиентка хотела много больше, чем ей полагалось, но слегка увеличить долю Лена все-таки могла, если бы собралась и была более напористой. Но факт остался фактом – требования истицы суд признал необоснованно завышенными.

В бюро ее совершенно точно ожидал разнос – мать надеялась, что это дело Лена выиграет. Представив себе этот разговор, Крошина внутренне съежилась и, бросив взгляд на часы, решила заехать в кафе, чтобы оттянуть неприятный момент. Наталья Ивановна в роли начальницы оказалась совершенно иным человеком, нежели была в домашней обстановке, хотя и там не отличалась излишней мягкостью. Но ее ледяной тон, безапелляционно брошенные фразы, едкие замечания – все это в какой-то момент стало для Лены невыносимым.

«Не сегодня, – решила она, поворачивая с оживленной трассы в переулок. – Посижу сейчас в кафе, подумаю, что говорить, потом позвоню и скажусь больной. Дел все равно сегодня больше нет, а выслушивать разбор моих ошибок лучше с утра. Самое смешное, что, даже выиграв, я бы все равно оказалась в чем-то виноватой. И дело не во мне, не в том, что я ее дочь. Она так себя ведет со всеми. Что удивительно – никто из сотрудников ни разу не заговорил об уходе, вот как так?»

Облюбовав небольшое кафе с веселым названием «Жареное солнышко», Лена припарковала машину и вошла внутрь. Это оказалась блинная – пахло жареными блинчиками, а в меню обнаружилось такое количество добавок к ним, что Лена сперва даже растерялась.

– Попробуйте наши фирменные, с жульеном из курицы, – предложила официантка. – И сладкие, с брусничным вареньем.

– Да, пожалуй, – кивнула Крошина.

Заказав еще кофе и морс, она выложила на стол телефон, чтобы не пропустить звонки, и приготовилась ждать заказ. Через дорогу от кафе располагалась музыкальная школа, Лена рассеянно рассматривала старое здание с арочными окнами на третьем этаже. Судя по всему, там еще продолжались занятия – на крыльце она увидела трех девочек с нотными папками и мальчика с футляром, в каких носят скрипку. Мальчик почему-то привлек ее внимание, и она проследила глазами, в какую сторону он идет, спустившись с крыльца. Его встречала женщина в ярко-синем брючном костюме. Нагнувшись, она поцеловала мальчика в щеку и, когда повернулась, Лена узнала свою одноклассницу Арину Кононову. В памяти сразу всплыл разговор с Андреем, и Лена подумала, что для безутешной вдовы Арина выглядит неприлично цветущей, но тут же устыдилась собственных мыслей.

«Может, она ради сына старается держать лицо, не хочет мальчику психику калечить еще сильнее».

Тем временем Арина с сыном перешли дорогу и направились прямиком к кафе. Лена почему-то запаниковала – неужели сейчас придется здороваться? Она не придумала, как себя вести, давать ли Арине понять, что она в курсе ее проблем, занять ли нейтральную позицию, прикинуться ли удивленной. Но, к счастью, хоть мальчик выбрал стол за спиной у Лены, Арина ее то ли не узнала, то ли не заметила – было довольно многолюдно, и Крошина в сером строгом костюме не особо привлекала внимание к своей персоне. Мальчик сел за Лениной спиной, аккуратно отодвинув стул и не задев ее.

«Ну вот, – расстроилась Крошина. – Теперь я волей-неволей услышу все, о чем они будут говорить».

Она постаралась сосредоточиться на блинах, которые оказались действительно очень вкусными, но у Арининого сына был громкий голос, а потому их разговор был слышен отлично.

– Когда уже мы поедем на море? – спрашивал мальчик.

– Когда у тебя закончатся занятия в музыкальной школе.

– Еще две недели, – расстроенно протянул он. – Долго.

– Зато впереди у тебя два месяца отдыха.

– Это здорово. А мы корриду посмотрим?

– Вряд ли.

– Почему?

– Потому что это зрелище не для детей и не для слабонервных женщин.

«В Испанию собираются, – поняла Лена. – Интересно… Сорок дней после смерти супруга пройдут на испанском побережье».

– А ты к врачу пойдешь сегодня? – спросил тем временем мальчик.

– Нет, родной, сегодня не пойду. Завтра. А сегодня мы навестим бабушку, хочешь?

– Не очень. Она опять начнет называть меня сироткой.

– Гарик, в этом слове нет ничего обидного.

– Все равно противно. Папа умер – но он же в этом не виноват, он же не хотел, правда?

– Правда.

Ответ Арины прозвучал вроде бы ровно, но Лена услышала тщательно скрываемую от ребенка боль. Это было ей понятно – мать не хочет, чтобы сын страдал, но сама при этом тоскует. Лена снова мысленно вернулась к рассказу Андрея о произошедшем в ресторане и поняла, что Паровозников прав – в деле явно что-то нечисто. Жена всегда попадает под подозрение, а в свете того, что муж Арины подавал иск на установление отцовства, у нее были основания отправить супруга головой на камни. Отцовство Долженкова оказалось неоспоримым, но осадок-то у женщины остался наверняка. За это, конечно, не убивают, но поди разбери…

«Надо, чтобы Андрей поговорил с моей матерью и запросил материалы по процессу. Мне-то она ничего не скажет, а ему при наличии ордера отказать не сможет. Да и вообще – неплохо бы, чтобы Петр ее вызвал в качестве свидетеля, она ведь защищала Арину, должна знать какие-то подробности».

Лена вынула из сумки ежедневник и быстро набросала несколько вопросов, которые, по ее мнению, должен задать Петр ее матери и самой Арине. И сделать это нужно было быстрее – Лену интересовал еще и вопрос о том, как Арина собирается выехать из страны во время следствия.

«Неужели Петька с нее подписку о невыезде не взял?» – промелькнула у нее мысль. Схватив телефон, она быстро набрала смс Паровозникову: «Проверь, пожалуйста, давала ли Арина Долженкова подписку о невыезде». Ответ пришел почти мгновенно: «Ты чего, мать? Неужели думаешь, что Петька не додумался? Но я спрошу». Это насторожило Лену еще сильнее, и она написала: «Тогда не проморгайте, похоже, она собирается с сыном в Испанию». Андрей долго не отвечал, потом вдруг позвонил, но Лена понимала, что не может ни ответить здесь, ни встать и выйти, потому что тогда Арина неизбежно ее увидит и узнает. И не напугает ли ее эта встреча? Ведь то, что Крошина после университета много лет работала в прокуратуре, секретом ни для кого не являлось. Она сбросила звонок и написала: «Не звони, я не могу разговаривать. Просто доведи до сведения Крашенинникова, что Долженкова собирается уехать».

– Вам все понравилось? – поинтересовалась официантка, убирая на поднос пустую тарелку и стакан из-под морса.

– Да, спасибо. Повторите кофе, пожалуйста, – стараясь не говорить в полный голос, попросила Лена.

– Да, с удовольствием, – девушка удалилась, неся на чуть отставленной в сторону руке поднос, а Крошина на секунду закрыла глаза и подумала о том, что не может даже пообедать, чтобы не влипнуть в уголовное дело.

Телефон снова звякнул, предупреждая о пришедшем смс-сообщении.

«Ты где?» – спрашивал Паровозников. Лена написала название кафе, но передумала и стерла ответ. Ей не хотелось, чтобы Андрей прилетел сюда сейчас и застал Арину с сыном. Получилось бы, что это она, Лена, устроила эту встречу, которой одноклассница, понятное дело, обрадуется вряд ли. Но Арина, судя по всему, уже оплачивала счет, потому что мальчик встал и пошел к выходу. Крошина быстро отвернулась к окну и сделала вид, что роется в сумке, и в такой позе дождалась, пока кафе покинет и Арина. Они с сыном сели в припаркованную у музыкальной школы довольно старую «Мазду» и двинулись в сторону центра. Теперь можно было спокойно звонить Паровозникову, допивать кофе и настраиваться на звонок матери.

Андрей взял трубку почти сразу:

– Тебе что, так тяжело написать два слова?

– Ты не кричи на меня, я тут твою работу, между прочим, делаю, – обиделась Лена. – А не написала, чтобы ты сюда не рванул.

– Сюда – это куда же?

– Я в «Жареном солнышке» сижу, после суда заехала.

– А голос чего такой кислый? Проиграла, что ли? – Паровозников знал ее довольно неплохо, чтобы по каким-то мелким признакам вычислить, в каком Лена настроении.

– Можно и так сказать, – неохотно признала она. – Клиентка моя хотела больше, чем удалось отсудить. Ну, понятное дело, в этом я осталась виновата. Сижу вот теперь, выдумываю повод в бюро не возвращаться, а то мать размажет мою и так невысокую профессиональную самооценку по полу.

– Сочувствую. Хочешь, я ей позвоню и скажу, что вызвал тебя для какой-нибудь консультации? – предложил он.

– Даже не пробуй. Любое упоминание о моей прежней деятельности вызывает у мамы только раздражение, ты ведь понимаешь. Мне кажется, она обрадовалась, когда я к ней в адвокатуру пришла, она всегда этого хотела.

– Но ты мне реально нужна, я затем и спрашивал, где ты. Долго еще будешь сидеть? Я на машине, подскочу минут за пятнадцать.

– Хорошо, давай.

Паровозников влетел в кафе ровно через пятнадцать минут, непонятно, как ему удалось объехать пробки, связанные с начавшимися повсеместно дорожными работами. Плюхнувшись за стол, он быстро огляделся по сторонам, увидел официантку и помахал ей рукой:

– Девушка! Кофе принесите, пожалуйста. Двойной, – уточнил он, едва официантка открыла рот для вопросов. – Без молока и без сахара.

– Минутку, – пропела она.

– Замерз, – пояснил Андрей Лене. – Выскочил из дома в футболке, как идиот, а на дворе не лето.

– На дворе лето, просто холодное. Опять с Надеждой ругались?

Паровозников только рукой махнул:

– Даже рассказывать не буду. Ты мне вот что лучше скажи – ты откуда про Долженкову узнала?

– А сидела она за соседним столиком. У нее сын, оказывается, в музыкальной школе учится, вон, видишь старое здание с большими окнами? – Лена кивком показала направление. – Ну, вот она мальчика встретила, сюда с ним зашла, и за блинами они обсуждали предстоящую поездку в Испанию.

– Какая ей, на фиг, Испания, когда следствие идет?!

– Ну, это ты у нее спроси.

– И спрошу, – кивнул Андрей. – Когда ее на границе завернут – вот тогда и спрошу.

– Погоди… то есть подписку Петр не взял?

– Ну формально она не обвиняемая же. Но надо бы ему подсказать, пусть оформит.

– Я бы на вашем месте не рисковала. Вот список вопросов, я накидала, пока время было, – Лена вырвала лист из ежедневника и протянула Андрею. – Неплохо бы маму мою опросить по делу об установлении отцовства, она представляла Арину в суде.

Повертев листок, Андрей сунул его в карман брюк:

– Думаешь, могла Долженкова с адвокатом поделиться чем-то личным?

– У нее не было иного выхода. Мама ни за что не взялась бы вести дело, в котором ее клиент что-то недоговаривает или скрывает. Ты просто представь – вдруг на суде всплывает какой-нибудь любовник Арины. Нет, мама не стала бы так подставляться, я уверена, что об Арине она знает много больше, чем та хотела бы. Пусть Петр с ней поговорит. Ты был прав – здесь что-то не так. Она сказала мальчику, что отец умер – ну, это, допустим, понятно. Но голос у нее при этом был… такое не сыграешь. И у меня никак тогда не складывается этот его иск об установлении отцовства – зачем, если у вас все хорошо? И потом в обнимку из зала суда выйти? Я бы не смогла обнять мужчину, который меня заподозрил в измене, да еще и в суд с этим потащил.

– У богатых свои причуды.

– Это даже для богатых слишком.

– Но относительно своей матери ты права – надо ее опросить.

– Плохо только, что Петр молодой, – вздохнула Лена. – Она его может раздавить морально.

– Ну, Петька ей не сын, а процессуальное лицо, – заметил Андрей. – Будем надеяться, что справится.

– Только, Андрюша, я тебя очень прошу – пусть она не знает, что это я вам идею подкинула, – тихо сказала Лена, опустив глаза.

– Да я ж понимаю, ну, что ты… Мало ли, откуда мы про иск узнали. А у тебя там, я смотрю, и так проблем достаточно.

– По делу о пропаже Яровой ничего?

– Работаем, – коротко отозвался Паровозников. – Но ты ведь понимаешь – сложно это все. Свидетелей нет.

– А с экстрасенсом что?

– Так я от него и еду.

– Ну?! – Лена даже подалась вперед, но Андрей только бросил:

– Не застал.

– В смысле – его не было?

– Ну, а как еще? Приехал я в этот офис, там таких колдунов – человек восемь, у каждого кабинет и секретарь, прямо как в хорошей конторе. Белькевича этого на месте не оказалось, выехал в район – о как! Чувствуешь размах?

– Да вот в том и дело, что как раз размах этот меня настораживает. Центр по оболваниванию доверчивых буратинок, – пробормотала Лена.

– И ведь не подкопаешься же. Каждый сам идет и сам свои денежки несет, никто силком не отбирает. Это очень умная политика, кстати.

– Но ведь были же случаи, когда мошенников таких разоблачали.

– Где-то были. Но у нас в городе – точно нет.

– Так есть шанс создать прецедент.

– Если там есть, на основе чего его создавать. Я ведь не могу задержать всех этих волшебников только на основании твоего предчувствия, правда? Доказательства нужны, хотя мне вся эта шайка-лейка тоже весьма не нравится и кажется подозрительной.

– Надо провести повторный обыск в квартире Ирины, – сказала вдруг Лена. – Новая хозяйка не успела вывезти все, а вы в бумагах не искали.

– Обижаешь. Бумаги все перетрясли.

– Андрей, я не сомневаюсь в ваших профессиональных навыках, но вы не знали, что искать. А теперь ты знаешь – любое упоминание об этом волшебном центре, понимаешь? Ирина человек педантичный, у нее каждая бумажка свое место знает, так что, если был хоть какой-то документ, – он остался в квартире.

– Если его ловко не увел умелец, которому квартира досталась.

– Да, такое тоже возможно. Но шанс ведь есть. Сделайте повторный обыск, намекни Петру.

– Ты думаешь, эта контора выдает какие-то бумаги? – усомнился Андрей, но Лена стояла на своем:

– Если у них все устроено так, как ты говоришь, то выдает. Какое-то соглашение, договор об оказании услуг – что-то подобное.

– Ну, хорошо, допустим, я нашел нечто такое. Дальше-то что?

– Установишь факт обращения, и колдуну будет тяжелее отпираться и говорить, что не знает Ирину.

– И чего? Ну, приходила тетка, занесла денег за снятие порчи – так никто ее насильно не волок, – пожал плечами Паровозников.

– А дальше будешь наблюдать, как себя поведет Белькевич. Если никакого криминала нет, он забудет о твоем визите на второй секунде, а вот если есть… Он непременно начнет совершать какие-то телодвижения, понимаешь? Что-то будет говорить, что-то делать, звонить кому-то.

– Тебе бы сценарии кропать, начальница, – утрированно приблатненным говорком выдал Андрей. – Но ты права, в этом что-то есть…

– Иногда самая абсурдная версия может оказаться верной.

– Ладно, я понял, – вынимая из кармана купюру, сказал Паровозников. – Побегу проверять. Если хочешь, заскочу к тебе вечером, обсудим результаты.

Однако Лена хорошо знала, зачем он это говорит:

– Ночевать не оставлю, даже не надейся.

– Зря ты со следствия ушла, – Андрей поднялся из-за стола, – не своим ведь делом занимаешься. Поехал я.

– Да, давай, вечером жду.

Паровозников ушел, а Лена, посидев еще полчаса и расплатившись по счету, решила, что пора бы и в бюро позвонить.

Матери она объяснила свое отсутствие все-таки необходимостью проконсультировать бывших коллег, не решившись врать насчет болезни. Наталья Ивановна, к ее удивлению, оказалась в хорошем настроении и разрешила в бюро не возвращаться.

– Все равно ведь голова уже не тем забита.

– Ты про заседание?

– Ну, в принципе там исковые требования были… э-э-э… слегка, скажем, завышены. Того, что ты смогла отсудить, вполне достаточно, клиентка не на улице осталась, даже часть недвижимости получила. Чего еще желать женщине, изменявшей мужу? Так что не переживай.

В голосе матери послышались какие-то совсем прежние, теплые нотки, и у Лены защипало в носу. Ей очень не хватало той самой мамы, с которой можно сидеть в кухне вечером и есть жареную картошку. Но, увы, после самоубийства мужа Наталья Ивановна изменилась и изменила свое отношение к дочери.

«Наверное, ничего уже нельзя вернуть», – грустно подумала Лена, убирая телефон в сумку и садясь в машину.

Они с матерью не были задушевными подругами, но отношения всегда были теплыми и доверительными, Лена могла рассчитывать на поддержку и помощь, но после того как пошла работать в прокуратуру вопреки желанию Натальи Ивановны, стало немного напряженно. А уж когда Лена ослушалась и не отказалась вести дело, к которому косвенно оказался причастен ее отец, мать стала относиться к ней почти враждебно, перенеся затем это отношение и в офис тоже. Но, со временем приглядевшись, Крошина поняла, что и к остальным сотрудникам Наталья Ивановна относится ровно с тем же холодным высокомерием, и ей стало немного легче.

«Значит, дело все-таки не во мне, она всегда такая, со всеми. И я все делаю не хуже других».

Иногда Лену очень сердило в себе вот это постоянное ожидание материнского одобрения – словно она пятиклассница и принесла домой дневник с отличными оценками. Порой ей казалось, что в отношениях с Никитой она старалась компенсировать себе это отсутствие одобрения – заслуживала его ужинами, чистой квартирой, постоянным желанием быть рядом, вникать в его работу, давать советы. И только Андрей в недавнем разговоре открыл ей неприятную мужскую правду – такое поведение женщины только отталкивает мужчину. Ему не нужна эта постоянная опека и забота, ему нужен воздух и пространство, не заполненное женщиной – хотя бы на несколько часов в неделю. Вот Юлька Воронкова понимала это, кажется, с пеленок – и за ней толпами носились самые разные мужчины, стремясь выполнить любое ее желание и не требуя взамен борщей и чистых носков.

«Надо бы позвонить ей, – подумала Лена, вспомнив подругу. – Она собиралась приехать, может, скажет конкретную дату. Я соскучилась».

Припарковав машину возле супермаркета, Крошина еще пару минут посидела внутри, прикидывая в мыслях список покупок – она всегда так поступала, и это помогало избежать ненужных трат и захламления квартиры вещами, без которых можно обойтись. Начался дождь, зонта, разумеется, не было, и Лене пришлось преодолеть расстояние от парковки до крыльца магазина бегом. Двигаясь между полок с корзинкой, она предвкушала тихий домашний вечер со вкусным ужином, горячим чаем, огромным вязаным пледом, купленным совсем недавно, и просмотром очередной серии Юлькиного сериала. Зайдя в отдел спиртного за соком, Лена вдруг отчаянно захотела глинтвейна – горячего, с корицей, гвоздикой, яблочной кожурой и клубникой. Поставив в корзину красное вино, она вернулась в овощной отдел за клубникой, попутно прихватив с полки пакетик с палочками корицы.

До машины снова пришлось совершить пробежку, но теперь уже с утяжелителями в виде полных пакетов.

«Вот и спортзал не нужен, две-три такие пробежки в неделю, и форма моя будет близка к идеальной», – убирая пакеты в багажник, подумала Лена и тут же фыркнула, вспомнив, что в пакетах у нее конфеты, красное вино, булочки, багет, джем и прочие калорийные вкусности.

От парковки во дворе до дома снова пришлось бежать – дождь усилился. В квартире было промозгло и прохладно – утром, уходя, Лена забыла закрыть окно в кухне, и за день даже в комнате стало неприятно и сыро.

– Прощай, прекрасный уютный вечер, – закрывая окно, пробормотала Лена.

Пришлось включить плиту, выкатить из-за шкафа небольшой обогреватель и достать толстые гольфы и теплый домашний комбинезон.

– Отличное лето, замечательное! – бурчала Крошина, разбирая пакеты. – Если так пойдет, придется снова осенние вещи доставать.

Квартира постепенно нагревалась, Лена поставила вариться глинтвейн, достала из морозилки заготовки для сырников, о которых мечтала, бегая туда-сюда под дождем, и, пока они оттаивали, приготовила салат. Ужинать она собиралась у телевизора, совмещая еду и просмотр сериала. Но ровно в тот момент, когда Лена уютно устроилась с глинтвейном, салатом и тарелкой дымящихся сырников на диване, в дверь позвонили.

– Странно… для Паровозникова еще рано, – пробормотала она, выбираясь из-под пледа. – Может, хозяйка?

Но на пороге стоял совершенно промокший Голицын с букетом альстромерий.

– Паша? – удивленно моргала Лена, впуская его в квартиру. – Мы что, договаривались встретиться? Прости, я замоталась…

– Нет, не договаривались, – протягивая ей букет, сказал Павел. – Решил просто так к тебе зайти, но попал под дождь без зонта.

– Я тебя сейчас глинтвейном напою, как раз сварила. Тоже промокла, пока по магазинам бегала. Проходи, сейчас придумаем, во что тебя переодеть.

– Достаточно банного полотенца, а джинсы на обогреватель положим, он у тебя, судя по запаху, работает, – потянув носом, произнес Павел. – С масляным аккуратнее надо, он воздух в помещении сжирает.

– Я окно утром не закрыла, бежала домой, думала – сейчас в тепле посижу, сериал посмотрю, а тут – влажность и холодина, – пожаловалась Лена, вынимая из шкафа большое банное полотенце. – Пришлось включать, чтобы подсушить и прогреть. Ну, теперь вот для твоих джинсов пригодится.

Пока Павел в ванной снимал мокрые вещи, Лена принесла вторую тарелку, стакан для глинтвейна и снова забралась на диван, не забыв достать плед и для Голицына.

– Ого, – оценил он, выйдя из ванной в полотенце. – Подготовилась. Как чувствовала, что я приду.

– Присаживайся. Если честно, я жду Андрея – помнишь капитана Паровозникова? Он должен зайти, я его по одному делу консультирую.

Лене вдруг показалось, что Голицын напрягся и лицо его чуть помрачнело, но тут начался сериал, и Крошина переключила свое внимание на экран, где безраздельно царила Юлька. Павел удивленно посмотрел на Лену:

– Вот уж не думал, что ты смотришь подобную чушь, да еще с таким интересом.

– В одной из главных ролей моя подруга, – чуть обиделась Лена. – И потом – ты кто? Мерило вкуса? Эталон безупречности? Я же не берусь обсуждать качество твоих детективов.

– А почему, кстати? Возьмись, я буду не против. У тебя явно есть свое мнение по этому вопросу. И ты однажды даже сказала, что тебе было интересно их читать.

– Если ты хочешь поссориться, то зря пришел. У меня был неудачный день.

– Ссориться начала ты.

Оба умолкли. Лена смотрела серию, совершенно не обращая внимания на корчащего гримасы Павла. Наконец он не выдержал игнора:

– И кто из них твоя подруга? Хотя постой – угадаю. Брюнетка?

– Да.

– Не спросишь, почему я так решил?

– Наверняка ты сейчас это и без моего вопроса расскажешь.

– Лена, ну, извини меня, я не хотел обидеть. Просто удивился, что ты сериалы смотришь, при твоем складе ума это как-то…

Лена изумленно посмотрела на него:

– Слушай, а как ты вообще представляешь своих читателей?

– О, вот только не начинай! Я же сказал – ругаться не хочу, извини, сболтнул глупость, о чем сожалею, – Павел перебрался на диван, обнял Лену и положил голову ей на плечо: – Честное слово, я не хотел тебя обидеть.

– Тогда дай мне спокойно досмотреть мое неинтеллектуальное зрелище.

– Так и будешь обижаться?

– Пока ты не научишься думать прежде, чем выдавать оценочное суждение, да, буду обижаться, – кивнула она, и Голицын рассмеялся:

– Все-все, я умолкаю до конца серии.

Он так и не вернулся в кресло, остался сидеть рядом с Леной, держа ее в объятиях, и Крошина с удивлением поняла, что это ее совершенно не раздражает и не отталкивает, наоборот, хочется, чтобы Павел не размыкал рук и не отпускал ее. Между ними еще ничего не было, кроме пары поцелуев, и сейчас такая близость Голицына взволновала ее.

«Надо же, я совершенно не знаю, как вести себя в таких ситуациях, – думала она, прильнув щекой к руке Павла. – Мне очень хочется, чтобы он остался, но я не знаю, как дать ему это понять. Боюсь выглядеть глупо».

Идиллию прервал звонок в дверь, и Лена вскочила:

– Ох ты ж… про Паровозникова-то я забыла!

Она открыла дверь, и Андрей ввалился в прихожую, с порога сунув ей в руки пакет с выпечкой:

– Держи, начальница, чтобы я нахлебником не был. А что это у тебя так винищем пахнет?

– Глинтвейн варила. Ты проходи, только… – Она запнулась. – Я, в общем, не одна…

– Ого! – понимающе протянул Андрей. – Подвижки в личной жизни?

– Да ну тебя. Голицын в гости зашел.

И тут на пороге комнаты возник Павел в полотенце, обмотанном вокруг бедер. За этим последовала немая сцена, а потом обстановку слегка разрядил оглушительный хохот Паровозникова:

– А не могла сказать, что я не вовремя?

– Нет, ты не так понял, – смешалась Лена. – Павел вымок, поэтому… Паша, ты помнишь Андрея?

– Да, помню, – нимало не смутившись, Голицын протянул Андрею руку. – Вышло недоразумение. Я действительно вымок, как мышь, сушу вот вещи на обогревателе. Но если вам нужно поговорить, обещаю не мешать.

– Да, мы в кухню пойдем, – быстро сказала Лена, разворачивая Паровозникова в сторону кухни. – А ты посиди пока у телевизора, вдруг что-то интеллектуальное найдешь, – не удержалась она, и Голицын покачал головой:

– Что ж ты злопамятная-то такая?

Лена с Паровозниковым закрылись в кухне, включили чайник, и Андрей тихо хмыкнул:

– Надеюсь, что все-таки ничего тебе не сорвал.

– Перестань. Мы действительно смотрели сериал. Глинтвейн будешь?

– Я за рулем, какой глинтвейн… давай тогда по-быстрому, да я поеду. В общем, Петька действительно не брал с Долженковой никакой подписки – формально и причины нет, хотя можно было. Ну, я ему подсказал, он ее на завтра вызвал, там у него какие-то еще вопросы появились. Про Наталью Ивановну тоже сказал, он ее вызовет на днях, твое имя не фигурирует, не волнуйся, все так, как договорились. А вот с повторным обыском квартиры Яровой пока не срастается – санкцию некому подписать было, прокурор в отъезде.

– Это плохо.

– Квартира опечатана, так что пара дней погоды не сделают.

– Можно подумать, ты не видел, как из опечатанного помещения пропадают вещи.

– Ленка, отвяжись! Не факт вообще, что мы там что-то найдем, это раз, а два – неужели ты считаешь, что кто-то еще может думать так, как ты?

– А я что – уникум? Тот же Белькевич, если что-то почувствует, может попытаться замести следы.

– Если он так подумал, то уже сделал это в тот момент, когда теток из квартиры куда-то выселял. И вообще – с чего мы решили, что это он?

– Опять снова-здорово! – возмутилась Лена, наливая ему чай. – Ну, ты меня совсем ни во что теперь не ставишь, да? Зачем тогда вопросы задаешь?

– Ты не обижайся, но мне кажется, что это так себе идейка была. Я проверю, конечно, но… – Андрей пожал плечами, и Лена вспылила:

– Знаешь что?! Тогда вообще ничего у меня больше не спрашивай, раз я тебе идиотские идеи подбрасываю!

– Ты чего, Крошина? – невозмутимо отхлебнув чаю, спросил он. – Уж и сказать-то ничего нельзя. У тебя с писателем этим как – всерьез? – вдруг поинтересовался Андрей, понизив голос.

– А тебе-то что? – все еще зло ответила Лена.

– Может, я ревную.

– Ага! И вообще – у тебя все? А то Надя заждалась.

– Надя тут ни при чем. Но я поеду, пожалуй, все равно разговора не получается. За чаек спасибо.

Паровозников поднялся, поставил кружку с недопитым чаем в раковину и быстро вышел в прихожую. Лена не успела даже рта открыть, как хлопнула входная дверь.

«Ну вот… чего я вызверилась? Он – оперативник, его право сомневаться в версиях, а я вообще не имею никакого отношения к делу, только личный интерес. Андрей не обязан прислушиваться к моему мнению, не обязан проверять то, что я говорю, не обязан приезжать ко мне после работы с отчетами. Да еще с Павлом так неловко вышло… но я ведь не знала, что он придет, мы недоговаривались. Черт, ну, что за день такой сегодня!»

– Наш гость уже ушел? – На пороге кухни появился Павел, и Лена вздрогнула:

– Прости, я задумалась. Да, ушел.

– Все в порядке? – Внимательно вглядываясь в ее лицо, он сел за стол напротив.

– Да, все нормально.

– Мне показалось, что вы повздорили.

– Тебе показалось.

– У тебя чай остыл, – коснувшись пальцем чашки, сказал Павел.

– Я не хочу чаю.

Оба замолчали. Лена понимала, что непременно должно последовать какое-то продолжение, ситуация должна развиваться в какую-то сторону, но не могла осознать своего места в ней, не знала, как себя повести. Ей хотелось, чтобы Павел остался, потому что ночевать одной после ссоры с Андреем вдруг показалось невыносимым и тягостным, Лена знала, что не уснет и будет глодать себя за то, как разговаривала с Паровозниковым. Но просить Голицына остаться считала все-таки неудобным, а он сам сидел на табуретке, как монумент, и молчал. Лена чувствовала, как почему-то заливаются краской щеки, словно ее застали за каким-то неблаговидным занятием. Она опустила голову, чтобы скрыть от Павла свое смущение, но он все понял и пересел к ней ближе, взял за руку и потянул к себе.

– Лена… я сегодня останусь здесь, – сказал он тихо, но так твердо, что у Крошиной даже мысли не возникло возразить хотя бы для вида. – Если на то пошло, так я вообще больше от тебя не уйду.

– Это предложение? – прикусив губу, спросила она.

– Почти.

– Тогда я согласна.

«Как странно, – думала Лена, лежа без сна на руке у Павла, мирно сопевшего уже второй час. – После разрыва с Никитой я думала, что больше никогда не смогу быть с другим мужчиной. Кольцов казался мне идеальным, совершенным и незаменимым. Абсолютно незаменимым. Оказывается, все и всех возможно заменить, вопрос только во времени. Но что дальше? Как быть дальше, что говорить утром? Как себя вести? Это как-то даже неловко – мне столько лет, а я все еще веду себя как малолетняя девочка. Копаюсь зачем-то в себе, анализирую. Может, просто начать жить? И почему бы не с Павлом? Он мне нравится, мне с ним хорошо, легко. Разве нужно еще что-то? Или нужно?»

– Ты почему не спишь? – сонно пробормотал Павел, переворачиваясь на бок и обнимая Лену свободной рукой.

– Не знаю…

– Смешная ты. Переживаешь? Думаешь, все случилось слишком быстро?

– Нет, но…

– Леночка, давай без «но». Мы взрослые люди, свободные, ничем никому не обязанные. Нам вместе хорошо – ну, ведь хорошо, я же не придумал? Ну, вот. Тогда к чему сомнения, к чему страдания? Надо наслаждаться моментом и жить. Кстати, предлагаю делать это вместе.

Лена мягко освободилась от его объятий и села, натянув одеяло до подбородка:

– А ты уверен, что мы не торопимся?

– Торопимся? Почему?

– Я думаю, что…

– Что? – Павел окончательно проснулся, закинул за голову руки и посмотрел на Лену. – Я предлагаю тебе переехать ко мне. Я знаю, что эта квартира съемная, так к чему такие сложности, когда у меня есть своя?

– Я не уверена, что готова жить с кем-то.

– Так надо попробовать и обрести эту уверенность, только и всего. А вообще предлагаю отложить этот разговор до утра, хорошо? – Павел притянул ее к себе. – Надо поспать, Леночка, по ночам в голову лезут самые странные мысли, а вот утром все становится ясным и понятным.

Лена послушно закрыла глаза, прислушиваясь к тому, как постепенно становится ровным и размеренным дыхание засыпающего Павла, но сама уснула только под утро.

Открыв глаза, Лена потянула носом и уловила странный запах. Пахло молочной кашей, это ее очень удивило.

«Господи, да я, кажется, снова проспала!» – внутренне ахнула она, хватая будильник, который почему-то предательски промолчал. Кнопка его была нажата, но Лена совершенно не помнила, как его выключала. Набросив на плечи плед и сунув ноги в тапки, Крошина прошлепала в кухню, где обнаружился полностью одетый Павел, колдующий над кастрюлькой:

– Проснулась? Я будильник выключил, чтобы не мешал, хотел, чтобы ты поспала немного, пока я тут кашеварю. Ты любишь рисовую кашу?

Лена, не отвечая, плюхнулась на табуретку и подперла кулаками щеки, уставившись в окно. Там снова шел дождь, и низкое серое небо совершенно не вызывало желания покидать квартиру, в которой так уютно пахнет горячим молоком.

– Похоже, ты не совсем проснулась, – пошутил Павел, поставив перед Леной тарелку каши и вложив ей в руку ложку, как маленькой. – Попробуй, тебе должно понравиться.

– Спасибо, – проговорила она, зачерпывая немного и отправляя в рот. – Ух ты… так моя мама в детстве варила, – восхитилась Лена, проглотив. – С ума сойти…

– Вот что есть, то есть – каши я варю куда лучше, чем пишу книги, – пошутил Павел, садясь со своей порцией напротив. – Тебе, конечно, нужно на работу?

– Конечно, – вздохнула Лена, расправляясь с кашей в считаные минуты. – Мне надо кое-какие бумаги просмотреть и несколько запросов сделать.

– Но ты закончишь вовремя, не задержишься?

– Что ты задумал? – подозрительно спросила она.

– Как что? Переезд, – невозмутимо отозвался Голицын. – Мы же ночью об этом говорили.

– Паша, но мы не решили ничего конкретного. И потом… прости, но я не могу вот так, резко, взять и переехать к тебе. Не знаю… мне это кажется каким-то… ну, неправильным, что ли…

– Лена, я не могу понять, а что тебя удерживает? Ты никогда с мужчиной не жила?

– Нет.

Голицын удивленно приподнял бровь:

– Погоди… это что – шутка? А как же…

– Если ты о Кольцове, – перебила Лена, стараясь уйти от неприятной и даже стыдной для нее темы, – то мы не жили вместе. И давай не будем больше об этом говорить, я очень тебя прошу. Мне нужно немного времени, понимаешь? Все происходит слишком быстро.

– Как в дешевом сериале, – пробормотал Павел, вставая. – Но я понял. Тогда вечером просто созвонимся.

– Да, звони, – уклончиво сказала она, чувствуя неловкость.

Павел пожал плечами, потрепал ее по волосам и пошел в прихожую.

«Все в точности, как вчера, – подумала Лена, внутренне сжавшись от звука закрывшейся двери. – Он ушел так же, как Андрей. И точно так же, как Андрей уходил от меня тогда, перед Новым годом, когда я его выгнала. Почему я собственными руками все разрушаю? Почему выталкиваю из жизни людей, которые относятся ко мне как к женщине? Потому, что мне это некомфортно? Потому, что мне проще с теми, кто не ставит меня на одну доску с собой и всячески дает понять, что я никогда не буду дотягивать до их планки? Что со мной вообще?»

Неожиданно для себя Лена расплакалась и прорыдала до тех пор, пока не поняла, что окончательно опоздала на работу.

Как всегда бывает в тяжелые моменты, на помощь внезапно прилетела Юлька. Прилетела в буквальном смысле слова – позвонила Лене перед вылетом из Москвы и спросила, не встретит ли она ее. Крошина обрадовалась – была суббота, и она мучительно выдумывала поводы, чтобы не сидеть в квартире. Павел не появлялся и не звонил вот уже неделю, с того самого дня, когда ушел из ее квартиры. Вечером он не позвонил, но Лена и не ждала этого звонка, понимая, что обидела его. Сама же звонить тоже не стала, не хотела выглядеть навязчивой, хотя в душе ругала себя, чувствуя вину. Но единственным мужчиной в ее жизни, которому она всегда звонила первой, был Кольцов, и Лена никак не могла уговорить себя нарушить это правило. Она проводила одинокие вечера в компании телевизора и молчащего телефона, читала, пролистывала любимые закладки в Интернете, пытаясь найти какого-нибудь очередного сетевого поэта, способного говорить ее словами и выражать ее чувства. Так что приезд Воронковой оказался настолько кстати, что уместнее и быть не могло.

Прикинув время перелета и добавив к нему время ожидания багажа в местном аэропорту, Лена поняла, что времени у нее достаточно, есть возможность без спешки принять душ, одеться, сделать макияж и не выглядеть перед блистательной подругой совсем уж несчастной провинциальной мышкой. Юльке, разумеется, все равно, она не обращает внимания на такие мелочи, если человек ей дорог, но для поднятия собственной самооценки Лена намеревалась не отступать от намеченного плана ни на шаг.

День, к счастью, выдался солнечным и теплым, не пришлось возиться с ветровками и зонтами. Лена довольно быстро ехала в сторону аэропорта по загородной трассе, наслаждаясь отсутствием машин и возможностью расслабиться, а не крутить головой ежесекундно. Она любила водить машину, но в городской суете не получала от процесса никакого удовольствия и только теперь, на пустой трассе, смогла сбросить напряжение и проверить все возможности ее новой машины.

Припарковавшись не слишком далеко от зала прилета, располагавшегося в отдельном здании, Крошина, нацепив черные очки, направилась ко входу. Рейс в это время был один, так что она не опасалась упустить подругу. Самолет уже приземлился, и в зале ожидания толпились встречающие. Лена облюбовала свободное место у окна, села и приготовилась ждать.

Юльку она увидела, едва открылась дверь, и из самолета начали выходить первые пассажиры. Воронкова была в красной шляпе с широкими полями и ослепительно-белом брючном костюме. В руках она держала довольно объемную сумку и букет бордовых роз на длинных стеблях.

«Звезда. Как есть – звезда!» – восхищенно подумала Лена, наблюдая за тем, как подруга царственной походкой спускается по ступеням трапа, как небрежно протягивает руку мужчине, который сошел чуть раньше ее и теперь ждал внизу, чтобы помочь оказаться на земле, как идет к микроавтобусу. Сообразив, что пассажиров бизнес-класса привозят в другой зал, Лена быстро перебежала туда и через пару минут уже обнимала Юльку, с которой слетела шляпа:

– Господи, Юлька! Как же долго тебя не было!

– Погоди, уколешься, – смеялась Воронкова, пытаясь отставить в сторону букет, чтобы не исцарапать Лену шипами. – Ленка, Ленка, неужели я дома?

Сзади раздалось вежливое покашливание, подруги обернулись и увидели высокого молодого человека в униформе фирмы по доставке цветов. В руках он держал точно такой же букет роз, только белых:

– Простите. Вы – госпожа Воронкова, актриса? – обратился он к Юльке.

Лена фыркнула и присела, чтобы поднять упавшую шляпу.

– Да, это я, – переводя дыхание, сказала Юлька. – А в чем дело?

– Это вам, – курьер протянул букет. – Записки нет, но отправитель был уверен, что вы поймете. Приятного отдыха, – и парень ретировался, оставив Юльку теперь с двумя букетами.

Она сперва растерянно переводила взгляд с одного на другой, а потом расхохоталась:

– Совсем сдурел!

– От кого это?

– Да так… длинная история, потом расскажу. Сейчас хочу только багаж и к тебе. Вода горячая есть?

– Обижаешь! Конечно. А если бы ты позвонила хотя бы вчера вечером, то был бы и отличный обед, а так придется на ходу изобретать. Между прочим, у меня нет ваз под твои веники.

– Ой, да в ведро засунем, проблем-то! – отмахнулась Юлька. – Окрошки сделаем? Я сто лет окрошки нормальной не ела, умираю – хочу.

– Запросто, – кивнула Лена. – Как раз сейчас через поселок поедем, прикупим там на базарчике зелени, а в супермаркете – айран. Или ты с квасом хочешь?

– Нет, с квасом не хочу. Айран годится. Ой, Ленка, как же я рада, что приехала! – зажмурив глаза, проговорила Воронкова. – И погода у вас отличная. В Москве холодно.

– Да тут тоже первый день. Вон, багаж ваш везут, – Лена показала рукой в сторону движущейся ленты транспортера. – Ты давай мне цветы, забирай чемодан.

Юлька, разумеется, была настоящей женщиной, и тащить чемодан с ленты на пол не собиралась – тут же рядом с ней возник тот самый мужчина, что помогал ей сойти с трапа, и Воронковой осталось только показать пальчиком на синий пластиковый чемодан внушительного размера. Очаровательно улыбнувшись добровольному помощнику, она выдернула ручку и легко покатила чемодан к выходу, махнув Лене рукой.

– Видала? – выходя из раздвижных дверей, спросила Юлька. – Всю дорогу ко мне клеился, какой-то здешний владелец заводов-газет-пароходов. Наверняка женат, – чуть скривившись, добавила она. – Дон Кобелини классический.

– Ну, ты теперь звезда, чего удивляешься? – с улыбкой поддела Лена.

– Да ну, при чем тут…

– Не прибедняйся. Ты выглядишь лучше, чем когда-либо, ты яркая, броская, популярная – и хочешь, чтобы мужики это игнорировали? – открывая багажник, спросила Лена. – Погоди, я цветы в салон положу, ты ведь одна этот сундук не поднимешь.

Вдвоем они кое-как затолкали чемодан в багажник, посмеялись, представив, как выглядели со стороны, и поехали в сторону поселка.

– Так расскажешь, от кого такие шикарные веники? – выискивая глазами поворот к базару, спросила Лена.

– От Гладышева.

– Погоди… это что же?..

– Да, режиссер новомодный. Через месяц запускается с полным метром, меня на главную роль утвердили.

– И ты мне хочешь сказать, что это просто дань уважения твоему таланту?

– Нет, – как-то слишком уж спокойно произнесла Воронкова. – Он все еще надеется, что я не только главную роль ему сыграю, но и еще чего поинтереснее. Так, вялотекущий роман, которому не грозит перерасти в нечто бурное.

Лена отлично понимала, о ком говорит подруга. Режиссера Станислава Гладышева она не раз видела в разных передачах, а его фильмы пользовались бешеным успехом и у зрителей, и у критиков. Да и внешностью довольно молодой еще режиссер не был обижен – высокий шатен с мужественным лицом и твердым подбородком, про таких обычно говорят – «настоящий мужик». А Юлька говорит о нем с таким пренебрежением, словно бы ей и не льстит даже внимание такого человека.

– Я не пойму – ты это всерьез? – спросила Лена, паркуя машину у базара.

– Про Гладышева? Да, всерьез, а что?

– Странно как-то…

– Ой, господи, Ленка, ну, хоть ты-то не становись жертвой банальностей, а? – взмолилась Юлька, оставляя шляпу на сиденье и выбираясь из машины. – Можно подумать, что в мужике самое главное – внешность. Нет, дорогая, меня вывеской не возьмешь, а вот с внутренним содержанием у господина режиссера так себе. Нет, он неплохой человек, ты не подумай, но… в общем, сложно это все.

– Дело не во внешности. Странно твое пренебрежение к происходящему. В тебе появился какой-то цинизм, что ли…

– Мы стали мало общаться, Ленок, и в этом, конечно, больше моей вины – работа, работа, поездки, съемки… Ты просто забыла, какая я на самом деле, – со вздохом обняв подругу за плечи, сказала Воронкова. – А в этой жизни без цинизма – никак. Сожрут. Поэтому приходится защищаться.

Они быстро обошли небольшой базарчик, накупили зелени и даже парниковых пупырчатых огурчиков, а Юлька еще и банку сметаны прихватила:

– Сто лет не видела настоящей сметаны, а не этого… из пластиковых баночек.

К несчастью, Воронкову тут же узнали, и вокруг них образовалось плотное кольцо желающих вблизи посмотреть на известную актрису. Юлька улыбалась, подписывала протянутые ей листки и газеты, отвечала на вопросы и фотографировалась, а Лена, потихоньку выбравшись из кольца Юлькиных обожателей, встала в сторонке с двумя пакетами в руках и наблюдала за подругой. Ее жизнь вдруг перестала казаться Лене такой уж захватывающей и интересной – вот на рынок даже выйти нельзя, сразу автограф-сессия возникла. Но Юлька выглядела довольной и совершенно не напряженной, похоже, ей это было не обременительно. «В конце концов она всегда хотела быть актрисой, а это подразумевает и такие вот вещи. Кажется, она в этом счастлива, и это хорошо».

Наконец Юльке удалось вырваться от своих поклонников, и она, уже с большим букетом бордовых пионов, подошла к Лене:

– Все, дорогая, извини, пожалуйста.

– За что ты извиняешься? – улыбнулась Крошина. – Я понимаю – издержки профессии. Но так приятно за тобой со стороны наблюдать.

– Поедем домой, а? – погружая лицо в букет, попросила Воронкова. – Очень хочу в душ и на диван.

– На раскладушку, дорогуша, на раскладушку, – рассмеялась Лена, укладывая в багажник пакеты. – Дивана у меня нет, а вот раскладушечка моя пользуется спросом.

– Это в каком смысле? – Юлька забралась в машину, аккуратно устроила на коленях букет и сняла темные очки.

– Паровозников иной раз захаживает, ночует.

– Андрюшка?! Вы что же, снова?..

– Нет, что ты! – успокоила Лена, поворачивая ключ в замке зажигания. – У него давно уже девушка.

– Ага, девушка у него давно, а ночует он у тебя на раскладушке, – усмехнулась Юлька. – Оригинальная схема.

– Ну, там, как у всех, не все гладко.

– И Андрей выбрал тебя в качестве психолога? Умно.

– Юлька, прекрати. Мы с ним друзья.

– Мне вы больше нравились, когда были парой.

– Это в прошлом, – со вздохом произнесла Лена. – Хотя… не думала, что скажу такое, но… Ты знаешь, а ведь я, кажется, иногда жалею о том, что мы расстались.

– Ты, – поправила Юлька невозмутимо. – Ты с ним рассталась. Выставила нормального мужика из квартиры ради того, чтобы тебя еще сильнее унизил этот недогений недофотографии. Называй вещи своими именами, подружка. Ты надеялась, что Кольцов оценит твои визиты к психиатру, горсти таблеток, синяки под глазами, осознает, какого сокровища лишился, усовестится и будет жить с тобой долго и счастливо. Ну, что ты морщишься? Я правду говорю. Но не вышло. Такие, как Кольцов, любят только себя и собственное удобство, а вот чужие проблемы для них – лишний дискомфорт. А уж испытывать угрызения совести по поводу твоего загубленного психического здоровья он и вовсе не пожелал. Чем кончилось, мы с тобой обе отлично знаем. Хорошо еще, что ты в последний момент одумалась. Не хочу даже представлять, что было бы, если бы он ушел сам.

Лена вцепилась в руль и молча смотрела на дорогу, убегавшую под колеса машины. При всей жестокости Юлькины слова были абсолютной правдой, и Лена сама порой думала, что уберегла себя от еще больших унижений, произнеся слова о необходимости расставания первой. Но признавать это было по-прежнему больно.

– Ленуська, ты не обижайся, – Воронкова дотянулась рукой до Лениной руки и чуть сжала. – Но я не могла смотреть, как ты убивала себя в этих отношениях. Ну, пусть, может, и Паровозников не был идеальным кандидатом, но он относился к тебе совершенно иначе.

– Юль, а ты не думала, что мне, понимаешь, лично мне, Лене Крошиной, не подходит такое отношение? Мне комфортнее давать, а не брать.

– Но при этом берущий не должен вытирать об тебя ноги, Лена. Нет ничего ужасного в том, чтобы окружить мужчину любовью и заботой, это правильно, но в ответ он не должен тебя унижать.

– Знаешь, что тут как-то Паровозников сказал? Нет, не про меня – про свою Надю, но я проанализировала и поняла, что отчасти это и обо мне тоже. Он сказал – нельзя душить отношениями. Нельзя влезать в жизнь, нельзя пытаться ее контролировать. Но мне по-другому не нужно. Я не хочу быть частью, я хочу быть всем.

– Но это ведь не значит, что ты должна заменить человеку все, – мягко произнесла Юлька. – Он не может и не должен посвящать тебе все время, все мысли. Он живой, у него есть свои интересы, свои потребности. И он имеет право на кусочек личного пространства, в котором хоть иногда может остаться один.

– Мне такое не подходит.

Юлька умолкла. Она знала Лену с детства и понимала, что с годами подруга не только не изменилась, но скорее утвердилась во мнении, что два любящих человека должны отгородиться от мира и быть поглощены только друг другом. К сожалению, встретить мужчину с такой же точкой зрения ей вряд ли когда-то удастся, и Воронковой это было совершенно очевидно. Лена, скорее всего, тоже это понимала, но не сдавалась и пыталась каждого своего возлюбленного подогнать под собственные рамки. Чем это заканчивалось, Юлька тоже видела.

В полном молчании они одолели остаток дороги до города, заехали в супермаркет и наконец припарковали машину во дворе Лениного дома. Заносить вещи пришлось в два захода, но, к счастью, встретился сосед, который помог затащить огромный чемодан.

– Уф… – проговорила Воронкова, сбросив пиджак и завалившись в кресло-мешок в одних брюках и кружевном бюстье. – Давай дух переведем немного, а то я рук-ног не чувствую.

– Давай. Потом ты в душ, а я окрошку готовить, – Лена вытянулась на кровати, закрыла глаза и пробормотала: – Хоть бы никто не позвонил и не явился…

– Ты кого-то ждешь?

– Нет, но… ты ведь знаешь, как бывает…

– Ну, я не думаю, что твоя нынешняя работа требует таких напряженных действий в выходные дни.

– Работа – нет, не требует. А старые приятели из прокуратуры – вот они иной раз требуют. Но сейчас у меня еще и личная заинтересованность имеется, – призналась Лена. – Правда, это длинная история, – предвосхитив вопрос, быстро сказала она. – Так что, если отдохнула, иди в душ, и поболтаем.

– …В общем, как-то так.

Лена отложила ложку, так и не притронувшись к окрошке, в то время как Юлька умяла свою порцию под рассказ об исчезновении Ирины и ее матери.

– Слушай, я тут подумала… в столице сейчас процветает некий бизнес. Одиноких пожилых людей похищают прямо на улице, вывозят в другие регионы, заставляют попрошайничать, а квартиры переоформляют на подставных лиц и продают, – вдруг сказала Юлька. – Не спрашивай, откуда я это знаю, просто знаю, и все. Но подумай в этом направлении.

– Хочешь сказать, что я должна посоветовать Андрею обойти всех попрошаек в нашем городе?

– У Андрея что – подчиненных не хватает? Пусть каких-нибудь стажеров отправит, ну, я не знаю, кто там у вас есть. Дайте им фото этой женщины – ты ведь сказала, что она не ходит, но в коляске-то ее можно вывозить?

– Я не знаю… Ирина говорила, что мать давно не была на улице, а подышать воздухом она ее на балкон вывозила. Значит, кресло какое-то должно быть или ходунки, – начала размышлять Лена. – У нас в доме есть бабуля, она с этими ходунками быстрее меня передвигается, каждый день гуляет, в любую погоду.

– Вот видишь. Ты сама посуди: убить человека – это одно, а вот так использовать – совсем другое, хоть и тоже преступление. Мы ведь не знаем, как устроены мозги у тех, кто всю эту операцию провернул.

– Но Ирина-то все равно пропала. Она еще относительно молодая женщина, наверняка бы сопротивлялась.

– Ты не можешь этого знать. В критических ситуациях люди ведут себя совершенно непредсказуемо. Могла испугаться за мать и делать все, что скажут. Или наоборот – потерять от страха голову и натворить глупостей.

– Не знаю, – с сомнением протянула Лена. – Ирина такая прагматичная, организованная и собранная… Понимаешь, когда твоя жизнь много лет подчинена уходу за больной матерью и попыткам как-то выжить на одну небольшую зарплату, ты невольно внутренне концентрируешься. Но при этих вводных данных мне совершенно непонятно, как и зачем Ирина оказалась в этом центре экстрасенсорики. Вернее, причину я понимаю, даже понимаю, почему именно туда она обратилась, но не могу понять, как, кто и что именно ей сказал, чтобы она документы на квартиру переоформила.

– А продать ее она не могла?

– Крашенинников сказал, что дарственная оформлена, – покачала головой Лена. – Дарственная на человека, который почти сразу эту квартиру продал. А человек этот в нашем городе не зарегистрирован, никаких зацепок.

– Все равно подскажи им про попрошаек, – не отступала Юлька. – Может, и до нашего города докатилась эта «мода».

– Хорошо, – сдалась Лена, беря телефон. – Обрадую Паровозникова, надеюсь, он не спит после дежурства.

– Да уже вечер!

– Ну, знаешь ли… опер после дежурства может спать сутки, уж Андрей-то точно, – набирая номер, улыбнулась Лена.

Паровозников не спал, но и звонка от Лены тоже не ожидал и, судя по его тону, очень удивился:

– Тебе чего в субботу не отдыхается?

– Родилась внезапная версия. Только не сердись, ладно? Я отлично помню, из-за чего мы поссорились. Но ты меня тоже пойми – я хочу помочь, и судьба Ирины мне небезразлична, – зачастила Лена. – В общем, тут Юлька прилетела…

– Погоди, – перебил Андрей, и Лена услышала щелчок зажигалки. – Кони, люди – все в кучу. Юлька тут при чем?

– Так это Юлька меня натолкнула… короче, попробуйте поискать мать Ирины среди попрошаек на вокзале, у рынков, понимаешь?

– Тю! – присвистнул Паровозников. – Ты считаешь, мы об этом не подумали? Даже если так, то она не в городе. Кто будет подставляться? Разумеется, на подобных людей сейчас прохожие мало внимания обращают, но вдруг кто-то заинтересуется, а бабуля-то, сама говоришь, не сумасшедшая, возьмет и расскажет, как на улице оказалась. А попадется сознательный гражданин? А опознает кто-то из знакомых? Нет, Ленка, если это и было, то бабуля трудится в другом городе.

– То есть версию вы выдвинули, но проверять не стали?

– А у меня есть на это время, силы и люди? – огрызнулся Паровозников. – Петька тоже зашивается, у них следователей не хватает, а ты предлагаешь нам еще и по вокзалам носиться? Когда? Ночами? В единственный выходной? Когда? Тебе-то что, ты теперь адвокат, у вас рабочий день в бюро нормированный и выходные по графику!

– Ты что, обвиняешь меня в том, что я со следствия ушла? Это из-за меня у вас так много работы? – вспылила Лена. – Я помочь хотела!

– Спасибо, обойдемся! – И Андрей сбросил звонок.

– Слышала? – обращаясь к Юльке, спросила Крошина, чувствуя, как горят щеки. – А ты говоришь, что мы были гармоничной парой.

– Не помню, чтобы, живя вместе, вы ссорились по рабочим вопросам.

– Ну, а теперь мы, даже почти не встречаясь, как видишь, успеваем переругаться.

– Так, может, просто не лезть в его работу?

– Юля, ты не поняла еще? Между нами все закончилось. Он на меня обижен.

– Настолько сильно, что периодически ночует у тебя, а не едет домой к своей матушке, да?

– Ой, все, хватит! Не могу больше! Ты приехала домой спустя год, и у нас нет других тем для разговоров, кроме Паровозникова и уголовных дел?

– Мне показалось, что мы вовсе не уголовку обсуждаем, – улыбнулась Юлька.

– Вот и вообще прекратим обсуждать все темы, где может упоминаться имя Паровозникова! – отрезала Лена.

– С удовольствием, если расскажешь, что вообще на личном фронте происходит.

Лена вдруг поняла, что отвечать на этот вопрос ей не хочется. Она принялась составлять посуду в мойку, убирать в холодильник сметану, но Юлька перехватила ее за руку:

– Ну что, так и будешь скрытничать?

– Рассказывать нечего.

– Так уж и нечего? Хочешь сказать, что все время одна?

– Будешь смеяться, но это чистая правда. Хотя, последний месяц…

– А ты покраснела, – уличила Юлька и, вскочив, потянула подругу за собой в комнату: – Идем, приляжем, а то я наелась.

Расположившись на кровати, Лена продолжила:

– Я даже не знаю, роман ли это… иногда встречаемся, ужинаем, гуляем…

– Но ты с ним… ага? – прищурив глаза, спросила Юлька, и Лена вздохнула:

– Ага… один раз. Знаешь, что самое ужасное? Что наутро он велел мне собирать вещи и перебираться к нему.

Юлька расхохоталась:

– А чего ты хотела? Еще остались, оказывается, мужчины, которые, переспав, считают своим долгом жениться. И чего же ты?

– Юль, ты с ума сошла? Я не могу вот так, после одной ночи, сорваться жить к мужчине. И потом, ты-то знаешь, что весь мой опыт в этой области ограничивается четырьмя месяцами с Андреем – тьфу, ну вот, опять про Паровозникова! – и несколькими неделями с Никитой. А тут… писатель, известный, популярный, красавец…

– Так, стоп-стоп! Дело только в этом? В том, что он известный и недурен собой? И ты думаешь, что недостойна его? Что столь блестящий самец не может выбрать тебя в качестве спутницы? Когда я наконец сумею вытряхнуть этот мусор из твоей головы, Ленка? – перебила Воронкова печально. – Ты интересная, умная женщина, и даже такой, как этот твой писатель, будет считать за честь…

– Прекрати. Ты его даже не видела.

– И, поверь, не думаю, что, увидев, упаду в обморок! И уж точно не посчитаю тебя недостойной его. Прекрати уже грызть себя, Ленка. Мужик захотел серьезных отношений – и ты рванула в кусты, поджав хвост. Ты хочешь всю жизнь жить одна?

– Я все время теперь боюсь вести себя так, как привыкла, – призналась Крошина. – И понимаю, что иначе не смогу, мне не нужно – иначе. Меня не устраивают отношения, в которых я лишь часть чего-то. Я должна быть всем.

Юлька закатила глаза и умолкла. Она прекрасно понимала, что никакими словами не достучится до разума подруги и не сможет ее переубедить.

– Елена Денисовна, простите, что в воскресенье, – голос Пети Крашенинникова звучал виновато, и Лена немного устыдилась собственного грубого ответа на звонок.

Но было всего семь утра, они с Юлькой половину ночи провели в разговорах, и теперь Воронкова мирно сопела на раскладушке, укутавшись с головой в плед, а Лена, чтобы не будить ее, вынуждена была корчиться в кухне на табуретке, поджав под себя босые ноги и натянув на колени рубашку.

– Я так понимаю, что дело срочное, раз ты осмелился звонить в такую рань в выходной.

– Да. Я никак не могу дозвониться до вашей мамы, не хотелось вызывать ее повесткой…

– Но я с ней не живу.

– Мне необходимо срочно с ней переговорить. Родственники Арины Долженковой подали заявление о ее исчезновении. Ее и ее сына.

– Погоди… как это?

– Вот так… ее сиделка, оказывается, тревогу забила, поехала к Арине, но она исчезла вместе с ребенком четыре дня назад, телефоны не отвечают, в квартире никаких следов взлома, все на своих местах.

– Она собиралась улетать в Испанию, я же говорила об этом Паровозникову! Почему ты не взял с нее подписку о невыезде?!

– Взял. Ровно пять дней назад.

– Черт… но вы проверили аэропорт?

– Да. Арина Долженкова с несовершеннолетним сыном никуда не вылетала, рейс в Мадрид мы проверили в первую очередь.

– Но она могла не лететь этим рейсом, могла же через Москву!

– На московских рейсах за все дни она тоже зарегистрирована не была.

– А машина?

– Что – машина? – не понял Петр.

– Машина ее на месте? Она могла уехать в соседнюю область, улететь оттуда – да масса вариантов!

– Машина ее в гараже, как и машина ее погибшего супруга.

– В розыск объявили?

– Да, сразу же.

– А мама-то моя вам теперь зачем?

– Я думаю, что она могла что-то такое знать об Арине, чего никто больше не знал. Ведь вы сами говорили, что ваша матушка не берется защищать клиента, пока не проверит его на откровенность.

– Я не так сказала. Но ты прав, вдруг она действительно что-то знает. Давай так сделаем. Я сейчас поеду к маме домой, а оттуда позвоню тебе. Сможешь приехать?

– Да, конечно. Буду ждать звонка.

Лена отложила телефон и застонала. Теперь придется ехать к матери, разговаривать, упрашивать, потом ждать Петьку и, возможно, присутствовать при разговоре – ведь Крашенинников, скорее всего, затем захочет получить какие-нибудь советы.

Наскоро собравшись, она оставила на столе записку с объяснениями для Юльки и просьбой пока ей не звонить, выложила туда же вторую связку ключей, на случай если подруга решит прогуляться, и вышла из квартиры.

День обещал быть теплым, но пасмурным, и Лена похвалила себя за балетки вместо босоножек и джинсы вместо юбки.

«Теперь бы еще маму дома застать».

Наталья Ивановна была дома. Но то, что ждало Лену в родительской квартире, сперва на несколько минут лишило ее дара речи. В кухне за завтраком восседал показавшийся смутно знакомым мужчина в домашних тапочках и спортивных брюках, а мать в длинном китайском халате выглядела довольной и счастливой.

– Выпьешь кофе с нами? – как ни в чем не бывало предложила Наталья Ивановна оторопевшей от увиденного дочери. – Кстати, познакомься, Лена, это мой друг Валерий Семенович. А это моя дочь Елена.

Крошина вдруг поняла, где именно она уже видела этого поджарого совершенно седого мужчину – это был председатель местной коллегии адвокатов. И, как оказалось, у матери с ним роман.

– Вы присаживайтесь, Лена, – совершенно хозяйским тоном пригласил Валерий Семенович, выдвигая для нее табуретку из-под стола. – Наташа, ну, а ты что стоишь? Доставай чашку, наливай кофе, пока он не остыл. Вы любите кенийский кофе, Лена?

Крошина абсолютно растерялась и чувствовала себя в родительском доме гостьей. В каком-то тумане она опустилась на табуретку, машинально отхлебнула кофе из поставленной перед ней матерью чашки, сморщилась от резкого вкуса и словно пришла в себя:

– Мама, мне нужно срочно с тобой поговорить.

– Говори, – Наталья Ивановна уселась напротив.

– Нет. Это конфиденциальный разговор.

– Лена, ну, ты ведь не в суде! Скажи проще – надо поговорить с глазу на глаз. Это что – так срочно?

– Да. Вы извините нас, Валерий Семенович? – Лена перевела взгляд на ухажера матери, и тот спокойно кивнул:

– Конечно. Вы явно не кофе попить в такую рань приехали. Наташенька, я в кабинете завтрак закончу, вы разговаривайте, – и, составив на поднос тарелки и чашку с кофе, он удалился.

Лена проводила его взглядом:

– И когда ты собиралась мне сказать?

– О чем? – невозмутимо переспросила мать.

– Мама! Ты можешь без вот этого, а? Когда ты собиралась сказать, что встречаешься с мужчиной?

– Совершенно не собиралась говорить. Ты взрослая, и тебя это никак не касается. Это моя жизнь.

– Это понятно, – согласно кивнула Лена. – Непонятно другое. Что с ним не так, если ты его от меня скрывала? Он женат?

– Женат. И что из этого?

– Мама!

– Лена, повторяю – это не твое дело. Ты хотела поговорить – говори.

Крошина потрясла головой, чтобы собраться с мыслями, и посмотрела на мать:

– Ты не могла бы прямо сейчас ответить на несколько вопросов следователю Крашенинникову?

Наталья Ивановна удивленно вздернула брови и переспросила:

– Что? Кому?

– Следователю Крашенинникову Петру Анатольевичу. Он ведет дело о гибели бизнесмена Долженкова – слышала такую фамилию?

– Разумеется. Но при чем тут я? Я его не знала.

– Мам, ну, не надо, а? Ты выступала адвокатом его жены в деле об установлении отцовства – и ты не знаешь истца?

– Я видела его только в суде.

– Ну, пусть так. Но Арину-то ты знаешь, ты не можешь этого отрицать, она моя одноклассница.

– И взялась я за ее дело только поэтому. Но чем я могу помочь твоему следователю?

– Он хочет задать тебе несколько вопросов об Арине и об этом иске.

– Я не думаю, что это имеет какое-то отношение…

– Мама, твое дело только на вопросы ответить, а уж остальное Петр сам решит.

Лена не стала говорить матери об исчезновении Арины и ее сына, пусть лучше это сделает Петр, когда сочтет уместным.

– Хорошо, – пожала плечами Наталья Ивановна. – Пусть вызывает повесткой.

– Мама, нужно сегодня, – взмолилась Лена. – Он звонит тебе с пятницы, у тебя телефон недоступен постоянно. Это не займет много времени.

– Лена, у меня были планы.

– Хорошо, мама, я тебя ни о чем не просила, – Лена вдруг устала разговаривать, почувствовав дикую усталость, от которой хотелось как можно скорее избавиться, забравшись в постель.

Она поднялась и пошла из кухни, но Наталья Ивановна выскочила следом:

– Прекрати! Ты всегда делаешь выводы по первым трем словам, потом начинаешь додумывать!

– Первые три слова, как правило, оказываются единственными правдивыми. Хотела избавить тебя от оправданий.

– Не надо, я не собиралась оправдываться. Если твой следователь сможет подъехать в течение часа, то я отвечу на все его вопросы, если нет – пусть ждет до завтра. В три часа мы должны быть за городом, нас там ждут.

– Петр приедет минут через пятнадцать. Я позвоню.

Наталья Ивановна кивнула и ушла переодеваться, а Лена набрала номер Крашенинникова и продиктовала адрес, попросив поторопиться.

Разговаривать со следователем Наталья Ивановна пожелала в кабинете, и Лена вынуждена была остаться в кухне. Валерий Семенович решил скрасить ее одиночество, хотя Лена чувствовала себя в его присутствии неловко и предпочла бы вовсе обойтись без него. Но мужчина зачем-то решил понравиться дочери своей пассии, а потому активно шутил, рассказывал какие-то адвокатские байки, называл Лену то «коллегой», то вдруг почему-то «деточкой», и Крошина, сцепив зубы, терпела этот театр одного актера.

Она уже пожалела, что не поехала домой – могла бы сказать Петру, чтобы заехал к ней, если появятся вопросы, но теперь уходить было уже неловко.

«Когда я научусь ставить собственные интересы выше чьих-то? Я причиняю себе неудобства и доставляю дискомфорт, чтобы кому-то было хорошо и удобно. Надо с этим как-то бороться», – думала Лена, глядя в окно поверх головы сидящего напротив Валерия Семеновича.

– А вы ведь в прокуратуре раньше работали, Леночка? – прорвался сквозь мысли его голос.

– Да.

– А чего ж ушли? Работа показалась тяжелой?

– Я делала ее больше десяти лет.

– И что же заставило все-таки уйти? Прилипчивые опера? – хохотнул Валерий Семенович, и Лена раздраженно процедила:

– Мне некогда было заводить романы на работе. Я убийства раскрывала.

– О, по особо тяжким работали? Надо же. При такой мягкой внешности – и вдруг…

«Если Петька не выйдет из кабинета в течение десяти минут, я встану и уеду», – про себя решила Лена, еле удерживаясь, чтобы не нагрубить.

– Лена, я вам неприятен? – вдруг спросил Валерий Семенович, и Крошина вспыхнула, поняв, что либо сказала фразу вслух, либо так и не смогла проконтролировать выражение своего лица.

– Нет, но…

– Не лукавьте, – вздохнул он. – Я же прекрасно все понимаю. Вы приехали к маме в воскресенье, а тут незнакомый мужик в тапках – ну, явно не сосед за солью забежал. Но поймите, Лена, ваша мама и я…

– Вы не должны мне ничего объяснять, – перебила она, не желая выслушивать излияния. – Меня не касается мамина личная жизнь.

– Но тем не менее я лично вам неприятен.

– До вас лично мне никакого дела нет. Но вы правы – мне неприятно сознавать, что моей матери дурит голову женатый мужчина.

«Ну, и зачем я это сказала? – прикусив язык, подумала Лена. – Как обычно – сперва ляпаем, потом думаем».

– Мы с женой… – но она снова перебила:

– Я же сказала – меня это не касается. И вы тут совершенно ни при чем. С вашего позволения, я пойду.

Лена встала и быстро вышла в коридор, куда, к счастью, в этот же момент из кабинета вышел и Петр в сопровождении Натальи Ивановны:

– Огромное вам спасибо за уделенное время.

– Не за что. Если что-то еще вспомню, то позвоню, – ответила мать как-то удрученно – видимо, Петр сказал об исчезновении Арины и ее сына. – Лена, ты тоже уходишь?

– Да, меня дома ждут, – и, не став больше ничего объяснять, она первой вышла из квартиры.

– У вас найдется для меня еще полчасика? – спросил Петр, когда они оказались на улице. – Мне бы вслух кое-что проговорить, так легче.

– Полчаса найдется. Может, кофе выпьем? Тут за углом кафе есть.

– Да не хочется в духоте. Давайте я сбегаю, возьму на вынос и посидим на лавке? – предложил Крашенинников.

– Ну, давай так.

Пока Петр бегал за кофе, Лена облюбовала лавку в самом углу двора, в тени сиреневых кустов. Солнце не показывалось, но воздух был душным, спертым каким-то, и хотелось свежести. Судя по скорости, с которой Крашенинников вернулся, держа в руках два больших пластиковых стакана с кофе, ему не терпелось обсудить с Леной что-то важное.

– Я не стал мудрить, взял просто с молоком, да? – протягивая Лене стакан, сказал Петр.

– Да, спасибо. Присядешь? Или будешь туда-сюда бегать? – совершенно серьезно спросила Лена, потому что сама обычно так и делала, когда пыталась систематизировать в голове какую-то информацию.

– Что? А, нет, я сяду, – примостившись справа от Лены, Петр сделал большой глоток, закашлялся, снова вскочил. – Ну, черт!

– Петя, ты успокойся, а? – попросила Крошина. – Так мы ничего конструктивного не придумаем. Пей осторожнее, горячий ведь еще.

Крашенинников взял себя в руки, подышал немного носом и уже спокойно сказал:

– Вы меня простите, Елена Денисовна, но матушка ваша… Я думал, она меня раздавит к концу разговора. Очень тяжелая энергетика.

«Вот точно так же Ирина говорила, – вспомнила Лена. – Тоже просила не обижаться, но про энергетику верно подметила. Я сама с ней долго не могу, а уж с чужими-то людьми мама не церемонится».

– Она тебе хоть что-то новое сказала?

– Сказала. Правда, только после того, как я об исчезновении сообщил. Удивилась очень, переспросила даже – мол, как так? А я знаю? Мне бы тоже понять – как. И главное – куда, – пожаловался Петр, открыв крышку и подув в стакан. – Короче, очень мутная там семейка, как я понял. Погибший Долженков – человек весьма своеобразный, с принципами. Давайте я с начала все расскажу, мне так проще.

– Да, пожалуй. Мне Андрей какие-то обрывки рассказал, фрагменты, я никак не могу суть уловить, – согласилась Лена.

– Ну, так вот, – начал Петр, отставив кофе и тут же начисто о нем забыв. – При тех деньгах, которые, по словам окружающих, у него водились, быт его организовывался настолько просто, что мог даже показаться скудным. На йоге он просто повернут был, старался перенести в повседневную жизнь как можно больше из этого довольно специфического учения. К примеру, на столе миллионера никогда не бывало, как это принято, перемен блюд – строго не более одного на прием пищи, представляете? Это удивляло всех, кто оказывался в его доме в будний день. Семья садилась за стол, жена Сергея Ивановича подавала, к примеру, жареную корюшку – по три рыбки на человека. И все. Никаких перепелов и рябчиков в красном вине – Сергей Иванович был строгим противником мяса, хотя рыбу ел охотно. Никаких излишеств и магазинных деликатесов – глава семьи называл эти продукты «мертвыми» и ни в коем случае не позволял ставить их на свой стол. Сын, конечно, получал и сладости, и изредка мог побаловаться тортами и прочей вкусной выпечкой, но вводить это в привычку Сергей Иванович нужным не считал. Мальчик с удовольствием ел фрукты, которые закупались в промышленных количествах и только там, где Сергей Иванович был уверен в качестве. Это, понятно, уносило из кошелька ощутимую сумму, но глава семьи предпочитал экономить на лечении, а не на профилактике заболеваний. Говорил, что, мол, я лучше отнесу большие деньги производителю, чем, сэкономив на этом, потом буду оплачивать услуги дорогого врача.

– Нууу… – воспользовавшись паузой, вставила Лена. – Сейчас многие так живут – правильное питание, йога, вот это все. Пока ничего странного не вижу.

– Да дело не в том, что многие живут. Жена его пожаловалась вашей матери, что перед людьми стыдно – отмечали юбилей, сорок пять лет ему исполнилось, так не в ресторане, а дома, и она сама весь стол готовила – прямо как в старое доброе советское время.

– А вариант, что Долженков это время любил и с ностальгией вспоминал, не рассматривается? Если юбилей – так непременно застолье в ресторане с цыганами и катанием на тройках?

– Это тоже крайность. Арина сказала, что не хотела этого делать, вообще кухню не любит, но Сергей Иванович настоял, они поссорились даже. А после праздника он ей колье подарил – изумруды.

– Ради этого можно было молча «оливье» настрогать, – улыбнулась Лена. – Хотя я не совсем пока понимаю, к чему ты об этом рассказываешь.

– Потому что мне все его поведение кажется каким-то странным. Вот смотрите. Арина просит его поехать летом в Испанию – он категорически против, говорит, что отдыхать они будут в Карелии на озере, жить в палатке, ловить рыбу и ею же питаться, никаких пансионатов. Скандал, ругань, он настаивает на своем, покупает билеты, она вынуждена согласиться, едут, живут месяц, возвращаются – через два дня у нее новые серьги с бриллиантами. Это в прошлом году, кстати, было, – Петя отпил кофе и продолжил: – Сын Долженкова в музыкальной школе учится, говорят, подает надежды. Попросил у отца телефон модный, мол, стыдно ходить с простым, там ни Интернета, ни еще каких прибамбасов этих современных, только звонки и эсэмэс. Папенька осерчал, закатил скандал матери. Телефон, кстати, не купил. И после этого как раз и подал на установление отцовства.

– И правда, идиот какой-то…

– Ваша мама сказала, что он Арину обвинил в том, что мальчику передалось потребительское отношение к жизни и людям. Мол, не может его сын так зависеть от вещей.

– Бред.

– Ну, бред не бред, а так и было. После установления факта его отцовства Сергей Иванович снова делает Арине подарок – кольцо с тремя бриллиантами.

– Погоди, – перебила Лена. – А как же рассказы о его аскетичности? Зачем он дарил ей такие подарки, если носить их все равно никуда не позволял? Или – позволял?

– Ну, в день его гибели на Арине были серьги и кольцо весьма приличной стоимости.

– А до этого? До этого кто-то видел ее в этих украшениях? Ну, или в других подобных? У нее машина старше моей и марка не самая престижная.

– Надо поспрашивать, – почесал в затылке Крашенинников. – Но вообще, если логически рассуждать, то зачем-то же он ей их дарил.

– Пока получается, что откупался. Скандалил, настаивал на своем, а потом вроде как признавал ее право на выражение собственных желаний, – пожала плечами Лена. – Знаешь, я о чем подумала? А не мог скандал в «Титанике» разгореться как раз из-за того, что Долженков на жене украшения заметил?

Петр помолчал пару минут, что-то вспоминая.

– А ведь могло быть. Ее подруга показала, что Арина и ее муж приехали порознь – он раньше, а она задержалась, вроде как что-то матери своей отвозила. И к ее приезду все уже немного выпили.

– Паровозников сказал, что в крови Долженкова алкоголя было не настолько много, чтобы он себя не контролировал. Хотя участники вечеринки говорили, что он вел себя как пьяный.

– Мне кажется, он и без алкоголя был того… странный.

– Петя, это субъективное ощущение, его к делу не приколешь. Возможно, у Долженкова было именно такое видение своей семейной жизни, а Арина, выходя замуж за человека старше себя и – чего там скрывать – денежнее, рассчитывала не совсем на такой вот расклад.

– Ну, он не так уж сильно ее старше был, – произнес Петр. – Как по мне – так идеальная разница в возрасте.

Лена вынуждена была с этим согласиться – Долженков не был древним стариком, на момент гибели ему еще не исполнилось сорока шести лет, для мужчины это совсем не возраст, а учитывая занятия йогой и аскетичный образ жизни, Сергей Иванович и выглядел моложе.

– Кто, кстати, его родители? – вдруг спросила она, но Петр был готов к этому вопросу:

– Кто отец, не знаю, а мать жива, работает последние годы уборщицей в ресторане.

– В смысле? Сын – миллионер, а мать – уборщица? – не поверила Лена, и Петр подтвердил:

– Именно так. Они, кстати, практически не общались. Мать не хотела видеть ни сына, ни внука.

– Конфликт, значит, – пробормотала Лена. – Надо все-таки отца установить.

– Зачем?

– Вдруг пригодится. Чаще всего все странности идут из детства, из семьи, из окружающей обстановки.

– Ладно, попробуем, – согласно кивнул Петр. – Я вот только одного не могу понять. Матушка ваша сказала, что Арина очень жаловалась на супруга – мол, скупой, прижимистый, каждая копейка на счету. Тогда почему не уходила, когда поняла, что все складывается не так, как она хотела? Казалось бы – что-то не устраивает, берешь собственные вещи и выходишь из отношений, закрыв, так сказать, гештальт с той стороны. Нет?

– Нет. Женщина до последнего надеется на то, что сможет исправить, изменить, направить и улучшить. Знаешь, почему годами живут с алкоголиками? Вот как раз поэтому – надеются. А тут было, за что держаться. Деньги вещь такая… и сын, его учить нужно, кормить, одевать. Не все так просто.

Крашенинников, похоже, не был согласен, однако промолчал, чертя подобранной палочкой какие-то знаки на земле у ног.

«Что я вообще помню об Арине? – думала Лена, рассеянно наблюдая за его манипуляциями. – В школьные времена внешне она была не особо броской. Миловидное лицо, но фигура приземистая, крепкая. Особенно ноги подкачали – ни щиколоток, ни длины. Кажется, кто-то говорил, что она несколько операций по удлинению сделала, стала выше. Из спортзалов не вылезала, фигуру корректировала. Да, точно – еще в старших классах говорила, что из кожи вывернется, но выйдет замуж за обеспеченного человека. Ну, понять можно – мать и отец у нее на автозаводе работали, попали под сокращение. Мать торговала на рынке, отец вроде слесарем устроился, что ли… И, кажется, ушел от них к какой-то денежной тетке. Не помню, надо Юльку спросить. Но одета она всегда была хорошо – мать шила, и Арина сама научилась. Помню, платье на выпускной у нее просто волшебное было, мы еще не поверили, что она его сама сшила. Кажется, голубое… Учиться она не пошла, устроилась в ателье, потом собственное открыла, у нее клиентов-то много было. Интересно, сейчас оно работает?»

– Петя, а чем сейчас Долженкова занимается? – спросила она.

– Ничем. Домохозяйка обыкновенная – знаете такой подвид?

– Фу, – поморщилась Лена. – Откуда такое пренебрежение?

– Да ну… Я не понимаю, как молодая женщина может никуда и ни к чему не стремиться. Ведь много возможностей и учиться, и работать. Так нет же – они хватаются за брючину, забираются на шею и усаживаются, как в гнезде, начинают размножаться и варить супы. А как же развитие личности? Интеллект, кругозор?

Лена даже отодвинулась чуть в сторону, чтобы лучше рассмотреть декларирующего очевидные глупости Петра:

– Будь мы знакомы около часа, я еще могла бы для себя как-то оправдать то, что ты сейчас несешь. Но ведь эту чушь даже на юношеский максимализм не спишешь, тебе не восемнадцать. Петя, ты всерьез так думаешь?

– А что? – захлопал ресницами Крашенинников и слегка покраснел.

– Ничего. Мне непонятно, как можно относиться с пренебрежением к любой группе населения и при этом работать следователем. А завтра тебе убийство бомжа придется расследовать – ты что, откажешься? Просто потому, что убитый не соответствовал твоим жизненным стандартам? Или, может, попытаешься понять, что случилось с человеком, что привело его к такой жизни? Никто не родится олигархом, инженером, врачом или человеком без определенного места жительства, Петенька. И мы не имеем права осуждать и делить на сорта. У человека несчастье, наше дело выяснить причину и помочь наказать виновных.

– Елена Денисовна, это вы сейчас вообще не в ту степь заехали. Где я сказал, что не хочу помочь? В какой момент? А не понимать и не принимать чей-то образ жизни – это мое право. И, пока это работе не вредит, моя точка зрения никого не касается, извините, – запальчиво произнес Петр.

Лена помолчала несколько минут. Одна ее часть мечтала встать со скамейки и уйти, но вторая понимала, что делать этого не надо. Петру нужна помощь, он пока не очень уверен в себе и своем профессионализме, потому и обратился к ней. И лекцию на тему «Все образы жизни достойны уважения» она устроила ему совершенно напрасно.

– Петя, давай забудем этот разговор, – попросила она. – Просто имей в виду, что твоя теория не всем может прийтись по вкусу. Мне вот не пришлась.

– Дело ваше, – пробурчал Крашенинников. – Но я согласен, надо прекращать. Давайте лучше снова о деле.

– Я думаю, что мы все обсудили. Сейчас твоя задача найти ответы на те вопросы, что мы задали себе в процессе разговора. Поработай в этих направлениях, а там посмотрим. И ищите Арину, объявите розыск. Почему-то ведь она исчезла. Вдруг не сама? Мы ведь это не можем исключить, – Лена вдруг подумала, что Петр совершенно не рассматривает версию о недоброжелателях Долженкова, а ведь таковые тоже могли найтись у успешного бизнесмена. – И круг знакомых самого Долженкова тоже бы очертить.

– Думаете, что мог кто-то?..

– А почему нет? Нужно проверять все и всех.

Петр вздохнул, и Лена отлично понимала причину этого – количество работы увеличилось раз в пять, а к раскрытию дела это не приблизило ни на шаг. Но ничего не поделаешь, такова уж работа следователя – проверять и отрабатывать даже самые невероятные версии.

– Н-да, задали вы мне задачку, дорогая Елена Денисовна, – почесав в затылке, Крашенинников поднялся. – Завтра с утра Андрея Александровича ка-а-ак обрадую… а он меня ка-а-ак пошлет-пошлет…

– Петя, с операми пожестче, особенно с Паровозниковым. Я понимаю, он старше, опытнее, но следователь – ты, и твоя прерогатива выдвигать версии, а его – проверять. Вот пусть и проверяет, нравится ему это или нет – Лена тоже встала со скамьи, бросила пустой стакан в урну и спросила: – Тебя подвезти?

– Да, если не трудно. Я дежурю сегодня.

Она довезла Петю до здания прокуратуры, попрощалась и только потом вспомнила, что ничего не спросила о деле Ирины и ее матери.

«Ладно, завтра позвоню».

Едва войдя в квартиру, Лена сперва наткнулась на чьи-то ботинки, а затем услышала голос Юльки:

– О, а вот и хозяйка вернулась.

– А ты уже мужиков навела? – сбрасывая туфли, спросила Лена, поняв, что у них Паровозников.

– А что прикажешь делать? Проснулась – тебя нет, на столе записка и ключи. Ну, думаю, все – я вольная птица, пора гулять. И тут так кстати Андрюша заглянул, – веселилась Юлька, включая чайник.

Судя по накрытому столу, сидели они с Андреем не меньше часа, и Юлька кормила гостя окрошкой и деревенским хлебом. Паровозников, кажется, не возражал, во всяком случае, когда Лена вошла в кухню, он улыбался и ничем не показывал, что они с Крошиной недавно сильно повздорили.

– Привет, начальница, – как ни в чем не бывало, сказал он. – Ты где это носишься с утра пораньше в выходной? Адвоката вроде не ноги кормят.

– Хватит подкалывать. Не все должны на следствии трудиться, кто-то и защищать должен.

– Ну, разумеется. Только я никак не пойму, почему вдруг это должна быть ты?

– Так, все, хватит! – решительно заявила Юлька, выставляя перед Леной на стол тарелку. – Я приехала на неделю и вовсе не желаю все это время провести, выслушивая ваши склоки и перепалки. Уважайте хотя бы меня, если уж друг друга не можете.

Паровозников покачал головой, смерил Юльку с ног до головы взглядом и произнес:

– Звезда. Как есть – звезда, – и тут Лена расхохоталась, вспомнив, что именно такой фразой вчера охарактеризовала для себя появившуюся на трапе подругу. – Ты чего? – удивился Андрей.

– Ничего. Но Юлька права. Мы не имеем права портить человеку отпуск.

– Вот-вот! – подхватила Воронкова, забираясь с ногами на табуретку. – Ты давай обедай, мы тебя ждем. Пойдем гулять.

– Гулять? С тобой?

– А что?

– Ничего. Вспомни сцену на рынке – и тебе станет ясно, что прогулка наша сорвется. Ты будешь раздавать автографы и фотографироваться с поклонниками, а мы с Андреем – изображать эскорт звезды?

– Не завидуй, дорогая, это весьма тяжкая ноша, скажу я тебе, – улыбнулась Юлька, заправляя за ухо прядь волос. – Я надену очки и не буду делать макияж, если тебе от этого полегчает.

– Мне, поверь, все равно. Боюсь, что ты утомишься.

– Девочки, девочки, не ссорьтесь! – вмешался Паровозников. – Мы пойдем гулять в такое место, где никто нашу звезду не опознает.

– На кладбище? – фыркнула Юлька.

– Можем и туда.

Увлекательный диалог был прерван звонком в дверь, и все трое, умолкнув, посмотрели друг на друга.

– Это кто еще? – спросила Юлька.

– Не знаю.

– Так, может, откроешь?

– Может, и открою, хотя никого не жду.

Она вышла в прихожую, глянула в «глазок», но там никого видно не было.

«Чего бояться, Андрей же здесь», – подумала Лена и открыла дверь. Из-за косяка тут же возник огромный букет розовых пионов, а затем – Павел с широкой улыбкой:

– Привет. Хорошо, что ты дома.

– Проходи, – посторонилась Лена, впуская его в квартиру. – Я, правда, не одна.

– Да уж вижу, – кивнув на ботинки Андрея, сказал Голицын.

– Будь ты чуть более наблюдательным, заметил бы еще пару туфель явно не моего размера и фасона, – не удержалась от маленькой шпильки Крошина, кивнув на ярко-красные лаковые лодочки, притулившиеся у обувной стойки.

– Да, действительно! – рассмеялся, как показалось Лене, с облегчением Павел. – Позор мне, позор. У тебя гости?

– Да, прилетела подруга из Москвы и Андрей зашел.

– Лена, кто там? – Из кухни появилась Юлька, и Голицын на секунду замер:

– Дайте я угадаю! Вы – та самая актриса, ради которой мне пришлось смотреть на днях почти сто серий какого-то сериала?

– Не преувеличивай, всего одну, – поправила Лена, но Павел покачал головой:

– Нет, дорогая, я дома пересмотрел почти все исключительно ради твоей подруги. Кстати, меня Павлом зовут.

– Юлия, – Воронкова протянула руку, но не для поцелуя, а для рукопожатия, что означало – Ленин кавалер на нее пока не произвел нужного впечатления. – Пообедаете с нами, Павел?

– Да проходи же, что мы тут… – спохватилась Лена. – Мы вчера окрошку готовили.

– Окрошка – это отлично. Я только руки вымою, – Голицын сделал шаг в сторону ванной.

– Это кто? – шепотом спросила Юлька. – Лицо знакомое вроде.

– Голицын это. Писатель.

– Рехнуться можно! Это где же ты его подцепила?

Лена, не отвечая, взяла вазу и вышла с ней в кухню, наткнувшись на удивленный взгляд Андрея. Поставив букет в воду, она примостила его на подоконник и вынула из шкафа еще одну тарелку.

– Кавалер? – понимающе протянул Паровозников.

– Перестань! – предостерегающе попросила Лена.

– Мы стали часто встречаться здесь, Андрей Александрович, – громыхнул за ее спиной вышедший из ванной Павел.

– Вас это нервирует?

– Нет, – пожав плечами, Голицын опустился на табуретку. – Спасибо, Леночка, – взял из ее руки ложку и принялся размешивать сметану. – Надеюсь, не нарушил ваших планов?

– Мы собирались погулять, – вмешалась Юлька, поняв, что обстановка накалилась. – Не хотите присоединиться?

– С удовольствием. А что в программе?

– Кладбище, – буркнул Паровозников.

– Оригинально, – оценил Павел. – Только чего ж днем-то? Девушек на кладбище сподручнее ночью водить.

– Непременно учту ваш совет.

– Мальчики, хватит! – попросила Юлька и под столом ощутимо пнула Крошину в щиколотку, но та только плечами пожала – мол, что я могу сделать?

Закончив обедать, компания вышла на улицу. Андрей недовольно поглядывал в сторону Павла, и Юлька, чтобы избежать открытого конфликта, взяла его под руку и утащила вперед, дав Лене возможность остаться с Голицыным наедине.

– Ты не сердишься, что я вот так, без приглашения? – спросил Павел.

– Нет.

– Я подумал, что в прошлый раз повел себя немного… э-э-э… скажем так – глуповато. Наговорил лишнего, то-се…

– Паша, давай не будем торопить события, – попросила Лена, беря писателя под руку. – Разве плохо то, что есть сейчас?

– То есть жить со мной ты не хочешь? – уточнил Голицын, накрыв ее ладонь своей.

– Пока не хочу, – сделав акцент на первом слове, ответила Лена.

– Ну, что ж… надежду ты не отнимаешь, это уже неплохо. Теперь второй момент. С Андреем – что?

– В каком смысле? – глядя в спины идущих метрах в двадцати Юльки и Паровозникова, уточнила Крошина, отлично, однако, понимая, о чем речь.

– Я второй раз застаю его у тебя в квартире.

– Ну, не передергивай. В первый раз скорее он тебя застал в моей квартире. Да еще и в полотенце, – фыркнула Лена, вспомнив, какое лицо было у Андрея, когда Павел выплыл из комнаты.

– Хорошо, пусть так. Но хотелось бы уточнить.

– Нечего тут уточнять. Мы друзья, он приходит иногда по работе проконсультироваться, иногда – просто о жизни поговорить. Имей в виду – никаких ультиматумов я терпеть не стану.

– А с чего ты решила, что я собираюсь тебе ультиматум предъявить? Я уточнил, разобрал для себя ситуацию, чтобы идиотом не выглядеть. В мои-то годы как-то некрасиво…

– Если тебя беспокоит общественное мнение… – начала Лена, но Павел со смехом перебил:

– Ты совсем шуток не понимаешь? Мне совершенно безразлично, кто и что скажет. Я в собственных глазах не хотел бы выглядеть дураком. Думаю, тебе бы подобное тоже было неприятно.

«Почему мне все время кажется, что он фальшивит? – вдруг подумала Лена. – Как будто на сцене играет, – играет, да еще и сам собой со стороны любуется, отставив ножку».

Паровозников вышел на обочину и принялся останавливать машину, Юлька стояла на бордюре, покачиваясь туда-сюда, совсем маленькая в кроссовках.

– Куда мы все-таки едем? – спросила Лена, когда они с Павлом приблизились.

– Не поверишь, но, кажется, действительно на кладбище, – фыркнула Юлька. – Похоже, у твоего опера крыша поехала.

«Интересно, что Андрей задумал? Явно не просто так он нас туда тащит. Не люблю загадки».

В машине ехали молча. Андрей на первом сиденье копался в телефоне, Юлька рассеянно смотрела в окно, а Павел, как-то незаметно завладев рукой сидящей рядом Лены, осторожно поглаживал ее пальцы и улыбался, думая о чем-то своем. Лена же прислушивалась к собственным ощущениям и понимала, что никакого особенного трепета, никакой дрожи в коленях от прикосновений Голицына не испытывает. И она знала, почему это происходит. Павел разительно отличался характером от Никиты Кольцова, и Лена понимала, что не сможет сломать себя и позволить ему быть главным. Он слишком очевидно ее обожает, слишком хочет, чтобы ей было хорошо, старается проявить заботу, а Лена к такому не привыкла. Причина разрыва с тем же Паровозниковым во многом крылась именно в этом – в неумении Крошиной принимать заботу от мужчины.

Машина остановилась напротив кладбища, Андрей расплатился, и все вышли. Из-за облаков неожиданно появилось солнце, стало жарко, и легкий ветерок, шумевший ветками старых тополей и берез, оказался очень кстати.

– Андрей, мы зачем сюда приехали? – не выдержала Лена.

– По делу, – коротко бросил он. – Юля, вы можете с Павлом Владимировичем по центральной аллее пока пройтись? Мы с Леной быстро в одно место заглянем.

Юлька поморщилась:

– А мы не могли с Павлом Владимировичем, скажем, в городе в это время погулять? Обязательно было сюда нас тащить?

– Знаете что, Юлия, а хотите, я вам покажу одну интереснейшую могилу? – вдруг оживился Голицын, беря Юльку за руку. – И целую легенду расскажу, вдруг вам пригодится в работе? Она о любви и предательстве.

– Ну, если только легенду… – Воронкова надела солнечные очки и послушно пошла вслед за Павлом по направлению ко входу на кладбище.

Лена проводила их взглядом и вдруг почувствовала, как смотрит на нее Андрей:

– Ты чего?

– Не могу понять – ты серьезно, что ли?

– Андрей, на сегодня мне загадок вполне достаточно. Хочешь что-то спросить – спроси напрямую.

– Хорошо, я спрошу напрямую. Ты с этим павлином всерьез встречаешься?

– Почему с павлином?

– Ты на вопрос ответь.

– А я должна? Ты меня на кладбище притащил, чтобы я тебе на вопросы отвечала? Что вообще происходит?

– На кладбище я тебя по делу привез. Но ты с собой прихватила этого индюка.

– Ты бы определился – индюка или павлина.

– Это без разницы, – мотнул головой Андрей.

– Я же не знала, что он придет, – начала Лена, но оборвала себя: – Что это? Я оправдываюсь? Кошмар… Да, мы с Павлом встречаемся – все, я ответила, можем делами заняться?

– Да, можем, – Андрей повернулся и пошел куда-то правее от входа.

Лена едва поспевала за ним, она очень боялась кладбищ, а потому хотела быть как можно ближе к Андрею. Ей постоянно казалось, что за спиной кто-то непременно стоит, и в каждом шорохе угадывалось что-то страшное. Она никак не могла преодолеть этот иррациональный страх, возникший еще в детстве.

– Андрей, подожди, пожалуйста! – взмолилась Лена, устав бежать вприпрыжку, и Паровозников сжалился, сбавил темп и взял ее за руку:

– Боишься, что ли?

– Боюсь, – честно призналась она, ухватившись обеими руками за горячую ладонь Паровозникова. – С детства боюсь кладбищ, такой ужас охватывает, а ты меня еще куда-то в самую глубь тащишь.

– Я не виноват, что сторожка смотрителя находится не на краю.

– А мы туда зачем идем?

– Проверить кое-что. Тебе, думаю, тоже будет любопытно.

Он замолчал, и Лена поняла, что больше он ничего не скажет – то ли сюрприз приготовил, то ли сам еще не совсем понимает, что происходит.

Сторожка располагалась в самой глубине, на небольшой поляне среди березовой рощицы. Это была самая старая часть кладбища, здесь уже давно никого не хоронили, и на части могил даже невозможно было рассмотреть имена и даты. Огромные каменные кресты, потемневшие от времени надгробия и шелест листвы старых деревьев – все это только усугубило Ленин страх, и она сильнее вцепилась в руку Андрея. Тот успокаивающе погладил ее по плечу:

– Все, расслабься, мы пришли уже.

Поднявшись на крыльцо, он постучал в дверь. Лена с ужасом ожидала, что сейчас из-за двери покажется какой-нибудь страшный дед или женщина с непременно крючковатым носом, но, к ее удивлению, в проеме возникла довольно молодая блондинка в джинсах и белой футболке:

– Здравствуйте, Андрей Александрович. А я все думаю – когда приедете? Хотела уже снова звонить, да закрутилась что-то. Проходите.

– Знакомься, Аня, это Елена Денисовна, моя коллега, – представил Андрей, чуть выдвигая Лену вперед. – А это Анна, местная хозяйка.

– Проходите, – приветливо улыбнувшись, пригласила женщина.

В доме Лена вздохнула свободнее, словно закрытая дверь и бревенчатые стены гарантировали безопасность.

– Садитесь к столу, я и чай свежий заварила, со смородиной, – говорила Анна, перемещаясь по просторной кухне. – Да вы не бойтесь, я за смородиновым листом в лес езжу, не на кладбище собираю, – улыбнулась она, заметив настороженный взгляд Лены.

Крошина смутилась:

– Ну, что вы… я не об этом совсем подумала…

– Елена Денисовна у нас кладбищ боится, – улыбнулся Андрей, придвигая к себе чашку. – Смотрит на тебя, Анюта, и думает – как, мол, молодая женщина тут одна живет.

– А так и живу, – пожав плечами, отозвалась хозяйка. – Мертвые – они что? Не беспокоят, в дверь не стучат.

Лена даже вздрогнула:

– А по ночам?

– А что – по ночам? Здесь тихо, сны отличные снятся.

– Ленка, да ты, похоже, сейчас в обморок хлопнешься, – рассмеялся Андрей и взял ее за руку. – Не бойся, я же рядом. А Анюта с детства тут живет, дед ее смотрителем был, теперь вот она.

– Родители мои погибли, когда мне шесть лет было. Ну, вот дедушка меня и забрал сюда. В школу отсюда ездила, привыкла не бояться. А потом дед заболел. Ну, мне в управлении городского хозяйства и предложили эту работу – вроде как я тут все знаю, а новый человек пока разберется… – наливая в чашки душистый чай, сказала Аня. – Вы булочку попробуйте, с черемухой. В прошлом году черемухи в лесу было – страсть. Я и насушила, и наварила.

Булочки выглядели лучше, чем в городских кафе, и Лена не смогла удержаться, откусила и поняла, что попала в рай.

– Аня, мне нужен рецепт теста, – выдохнула она, прожевав. – Я никогда такой вкуснотищи не ела.

– Напишу, – улыбнулась смотрительница.

– Так, пока вы в кулинарию совсем не углубились, – перебил Андрей, – рассказывай, Аня, что случилось.

– Случилось, Андрей Александрович. Я сперва хотела в полицию звонить, но потом решила, что сперва вам. Вы ж всегда мне помогаете. Иду, значит, я вчера по дальней стороне, там, где свежие захоронения. Решила посмотреть, много ли мусора. Иду, значит, задумалась, и тут из ямы вроде как стон раздается. Ну, я-то знаю, что на кладбище часто такие вот галлюцинации бывают, еще дед рассказывал. А тут прислушалась – нет, правда стонет кто-то. Подошла к яме, а там слой земли внизу шевелится, – в этот момент Лена почувствовала, как у нее волосы становятся дыбом и что эта расхожая фраза – вовсе не фигура речи. – Ну, сбегала я за лопатой, и давай рыть.

– Прямо в могилу спустились? – шепотом спросила Лена, замирая от ужаса.

– Ну, а как же? С борта не сильно покопаешь, глубоко же, – спокойно сказала Аня. – В общем, рою я, рою, вдруг – рука. Шевелится. Я давай ускоряться – задохнется же человек, а раз стонет, значит, жив еще. В общем, кое-как раскопала, вытянула наверх. Женщина, не очень молодая, вся в земле, на голове – рана как от топора. Но живая она, дышит и стонет. Сбегала я за тачкой, погрузила – женщина сознание потеряла. Дотащила я ее до сторожки, кое-как в кровать уложила, рану промыла, забинтовала. Побоялась в «Скорую» звонить, честно, – призналась она вдруг, глядя на Андрея. – Да и в полицию тоже – ну, затаскают ведь.

– Ты правильно все сделала, – похлопав ее по руке, сказал Андрей. – Сейчас поглядим, что за находка у тебя, и решим, куда ее. Веди, показывай, – он поднялся из-за стола, вынимая из портмоне какую-то фотографию.

Лена медлила, скованная ужасом. Картина вчерашнего происшествия стояла у нее перед глазами так ясно, словно она сама была у той могилы вместе с Аней.

– Ленка, ну, чего ты? Идем, – поторопил Андрей, и она встала.

В небольшой комнатке за занавеской стояла кровать. Андрей отдернул пеструю ткань, и Лена, заглянув в комнату, увидела забинтованную голову и черную от грязи руку на белом постельном белье.

– Не узнаешь? – тихо спросил Андрей, и Лене пришлось сделать два шага, чтобы увидеть лицо лежащей.

– Господи… – выдохнула Крошина. – Это же…

– Ну вот, одной пропажей меньше, – констатировал Паровозников. – Вызываем «Скорую» и полицию. Ей в больницу надо.

Андрей вышел, а Лена осталась, вглядываясь в бледное, в грязных разводах лицо Ирины. Как она оказалась в могиле, кто пытался ее убить? И, главное, придет ли она в себя, сможет ли вспомнить, что произошло? Теперь вся надежда была только на то, что Яровая не потеряла память и, придя в себя, расскажет, что же именно случилось с ней и ее матерью. Конечно, вряд ли это произойдет завтра, но все-таки надежда на положительный исход существует, и это Лену, конечно, радовало. Главное, что Ирина жива.

Лена вышла из комнатки и опустилась на стул, почувствовав, что силы ее покинули. Андрей уже закончил разговор по телефону и теперь вертел аппарат в руке, о чем-то размышляя.

– Почему ты решил, что мне нужно присутствовать? Ты знал?

– Как я мог знать? Описание подходило, вот я и подумал, что ты сможешь ее опознать – я ведь только фотографию видел, а больше никто исчезновением Яровой не интересовался.

– А почему Аня тебе позвонила? – вдруг вспомнила Лена.

– Я ее деда хорошо знал. Он мне как бы в наследство достался от моего наставника – в девяностых иногда сообщал о таких вот подзахоронениях, помнишь, наверное, как это делалось – в подготовленную могилу «вторым этажом» хоронили труп, который нужно было непременно спрятать. Ну, а смотритель кладбища, сама понимаешь, не мог не знать. Ну, вот… – Андрей сунул телефон в карман. – Сейчас дождемся врачей, послушаем, что скажут, да и поедем отсюда. Ты извини, что я тебе выходной испортил.

– Ну, почему? Полезное дело сделали.

Когда суета с полицейскими и бригадой «Скорой помощи» закончилась и Ирину увезли в клинику, Лена с Андреем, поблагодарив Анну за помощь, попрощались и пошли по небольшой аллейке в сторону центральной линии кладбища. Теперь, когда начало смеркаться, окружающая обстановка стала казаться Лене еще более зловещей и угрожающей, и она вцепилась в руку Андрея:

– Не представляю, как Анна живет здесь совсем одна. Я бы, кажется, с ума сошла.

– Она тут с детства живет, привыкла. Занимается травами, собирает, сушит, потом продает – к ней прямо сюда и приезжают. Она хорошая женщина.

– Да я ведь не об этом. Здесь очень страшно.

– Говорю же – привычка. Иногда среди живых куда страшнее.

С этим Лена не могла не согласиться, только что став свидетелем очередного проявления нечеловеческой жестокости. Ударить топором по голове женщину, сбросить ее в чужую могилу и засыпать землей – что может быть страшнее? Уж точно не ряды могил с надгробиями.

Юльку и Павла они обнаружили на скамейке у выхода с кладбища, те сидели и о чем-то оживленно спорили.

– Ну, где вы были? – сразу набросилась на Лену подруга. – Мы уже чуть не до драки тут…

– А все потому, что некоторые женщины никак не желают признавать мужскую правоту, для них это хуже смерти, – фыркнул Голицын.

– И о чем же спор? – поинтересовалась Лена, подойдя ближе.

– О командоре Резанове, – Павел быстро поднялся и накинул Лене на плечи свою ветровку: – Ты вся дрожишь, замерзла?

– Нет. Я кладбищ боюсь очень. И что же командор?

– Показал я Юлии могилу женщины, рассказал, что она мужа ждала и дождалась только в гробу, на котором и скончалась. А она мне про плагиат на командора Резанова рассказала – мол, то, что я ей озвучиваю, не более чем городской фольклор.

– Да так и есть! Я историю командора в деталях изучила, – и тут Юлька покраснела, а Лена догадалась – режиссер Гладышев предложил ей роль Кончиты в своем фильме. Вот, значит, как… Юлька все темнила, не говорила, о чем сюжет, а теперь проговорилась случайно. Романтическая история…

– Ого, – протянула она. – И ты молчала?

– Ну, Лен… это пока еще не точно, даже проб не было, сглазить боюсь.

– Ты это серьезно? Я так поняла, что тебя утвердили уже, раз съемки скоро начнутся. Он тебе букеты размером с мою комнату шлет в другой город, а ты сомневаешься, пройдешь ли пробы?

– Пробы остались только на роль Кончиты, Гладышев, конечно, заверил, что все тип-топ, но… Ленка… ну, букеты-то тут при чем? – с досадой проговорила Воронкова. – Если бы от букетов что-то зависело. Я не хочу получить эту роль вот так, понимаешь? Не хочу, чтобы говорили, что я всего лишь протеже Гладышева, а не Юлия Воронкова-сама-по-себе. Мне нужна только та роль, которую я получу, пройдя пробы и утверждения на всех уровнях.

– Позиция, – с уважением проговорил внимательно слушавший этот разговор Голицын. – Юлия, я посмотрел на вас иначе.

– Ой, да прекратите! – отмахнулась она. – С вами вообще все понятно – увидели актрису, сделали выводы. И вообще… Андрей, поехали отсюда, – обернувшись к курившему за воротами Паровозникову, вдруг скомандовала Юлька.

Тот послушно выбросил окурок и, даже не взглянув в сторону Лены, пошел к дороге ловить машину. Юлька двинулась следом, и Лена даже понять не успела, как и когда они вдвоем сели в притормозившую «Мазду» и уехали, оставив их с Павлом на скамейке у ограды.

– Я что-то не то сказал? – виноватым тоном поинтересовался Голицын.

– Не знаю. Она вообще нервная какая-то стала. О чем вы тут говорили все это время?

– Ну, ты ведь слышала. Хотел ее развлечь байками, а она вдруг вся ощетинилась, как ежиха в состоянии обороны, зашипела – и давай меня историческими фактами заваливать. Я впервые не нашелся, что ответить, – пожаловался Павел, поднимаясь. – Поедем домой, уже темнеет.

– Надеюсь, ты понимаешь, что сегодня в гости я тебя не приглашу? – извиняющимся тоном спросила Лена. – Юлька живет у меня, она здесь в отпуске, а ее квартира сдана в аренду…

– Не надо оправдываться, Леночка, – мягко обняв ее за плечи, произнес Павел. – Я понимаю, она твоя подруга. Но, прости, мне она не нравится, и сталкиваться с ней мне бы не хотелось. Я тебя провожу. А лучше – давай заедем к тебе, ты возьмешь необходимое и переночуешь у меня.

Но Лена отрицательно покачала головой:

– Нет, Паша, не получится. Мне с утра на работу, нужно еще бумаги кое-какие просмотреть. В другой раз.

– Как скажешь, – покладисто согласился Голицын, всем видом демонстрируя смирение и понимание.

Они распрощались у подъезда. Лена, задрав голову, увидела, что в ее квартире светится окно кухни – значит, Юлька приехала.

«Интересно, как она сейчас объяснит мне свою внезапную вспышку гнева на кладбище, – думала Лена, поднимаясь по ступенькам. – Очень странная реакция, обижаться вроде не на что было, а она просто свечкой вспыхнула».

В квартире пахло жареной картошкой. Лена потянула носом воздух, облизнулась, предвкушая любимое блюдо, и нашарила ногой тапочки под вешалкой.

– Умойся, пожалуйста, не входи в кухню с грязными руками, – распорядилась из глубины квартиры Воронкова совершенно обычным тоном, словно никакой размолвки не произошло.

Лена послушно отправилась в ванную, умылась и тщательно вымыла руки. В кухне ее уже ждал накрытый к ужину стол и Юлька в ее фартуке, державшая в руке деревянную лопатку, которой помешивала картошку в большой сковороде.

– Садись, буду накладывать.

– А Паровозников где? – спросила Лена, садясь за стол.

– Как – где? Дома у себя, наверное. Тут, как я поняла, его не особенно ждали. А ты чего одна?

– Голицына здесь ждали еще меньше.

– Ты права, – признала Юлька, поставив перед ней тарелку с еще дымящейся картошкой. – Меня это, конечно, не касается, но меньше всего мне бы хотелось сегодня закончить вечер в компании знаменитого писателя.

– Он тебе не понравился?

– Нравиться он должен тебе, я как-нибудь переживу, – забираясь с ногами на табуретку, сказала Юлька и взяла вилку. – Ешь, остынет же.

– Юль… что между вами произошло, а? Он тебе что-то обидное сказал?

– Еще не хватало. Нет, он для этого слишком умен. А вот артистического таланта не хватило, чтобы скрыть иронию и издевку. Не удивлюсь, если в следующем романе у него появится дешевая актрисуля, которая спит с режиссерами ради ролей. И звать ее будут, к примеру, Юнона Верескова – как-то так или позаковыристее.

– Не беспокойся, этого не будет.

– Что, странички из рукописи выкрадешь? – усмехнулась Юлька. – Терпеть не могу людей, у которых в мозгах одни штампы на полочках. Видит человека, берет нужный – и клеймо на лоб клеит. А еще писатель, знаток человеческих душ.

– Здорово он тебя зацепил, – улыбнулась Лена, стараясь перевести все в шутку.

– Не люблю примитивных мужчин.

– А Павел – примитивный?

– Совершенно.

– Ты знаешь, он очень любит старый итальянский кинематограф и неплохо в нем разбирается. Может, тебе об этом с ним поговорить?

– Нет уж, уволь. Не выдержу сравнения с Лючией Бозе и Моникой Витти, – фыркнула Воронкова. – Я не претендую, как ты понимаешь, но и наговорить твоему писателю дерзостей тоже не хочу – вдруг самооценку его понижу.

– Ой, хватит! – не выдержала Лена. – Хоть кто-то из моих мужчин соответствовал твоим критериям, а?

– Да, Паровозников, – абсолютно серьезно заявила Юлька. – Вот он идеально тебе подходил. Но тебя в нем не устраивал тот факт, что ты не можешь ввинтиться ему под кожу и стать мамочкой.

– Голицын тоже этого не позволяет.

– Ты еще просто не попробовала. Но, я уверена, очень бы хотела.

– Не поверишь – не хочу. И потому ночевать домой приехала, а не к нему, хотя он приглашал, – Лена показала подруге язык и умолкла, накинувшись на картошку с таким аппетитом, словно прежде никогда ее не ела.

После ужина Крошина встала к раковине, а Юлька задумчиво закурила, открыв форточку и положив ноги на подоконник.

– Вы хоть все сделали, зачем ехали-то? – спросила она, выпуская облачко дыма.

– А что, Андрей не рассказал?

– Ну, я же не опер, чтобы со мной дела обсуждать.

– А с чего ты взяла, что мы по делам ездили?

– Ну нет – погулять вам вдвоем негде было. С чего бы Андрею в выходной от любимой женщины отрываться и тащить нас на кладбище?

– Про любимую ты, похоже, погорячилась. Или мало знаешь, – вздохнула Лена, убирая вымытую посуду в шкаф и берясь за полотенце. – Но в остальном права – по делу ездили, он меня возил опознать пропавшую.

– Господи, даже в выходной трупы…

– Почему – трупы? Она живая. Нашлась, правда, в могиле, закопанная и с рубленой раной головы, но жива же, в больницу увезли, – Крошина расправила мокрое полотенце на батарее, хоть она и не работала, щелкнула кнопкой чайника: – Чайку выпьем?

– Я на ночь не буду, завтра отеку, как мяч, – отказалась Юлька, докурив. – Ты пей, я вот печеньку сгрызу. Ужасы какие в нашем городке происходят… и за что же бедолагу?

– Похоже, что за квартиру, – вздохнула Лена. – Теперь будут ждать, пока Ирина в себя придет, сможет показания давать, может, что-то прояснится.

– Ну, дай бог… вот как теперь спать? – пожаловалась Юлька. – Кошмары же будут мучить.

– Ничего, мы сейчас какое-нибудь кино необременительное посмотрим.

– Издеваешься?

– Нет. Это расслабляет. И тебя тоже расслабит, не спорь, – предвосхитила Лена недовольный комментарий. – Особенно если ты не будешь анализировать актерскую игру и режиссерские ходы. Все, идем укладываться.

Лена выходила из зала судебных заседаний довольная – сегодняшний процесс, несмотря на понедельник и расхожее мнение, что в этот день все идет кувырком, она выиграла, и довольный клиент в знак признательности преподнес ей огромный букет роз. Стараясь не уколоться шипами, она вынула из сумки телефон, чтобы проверить, не звонил ли кто. Разумеется, пропущенных хватало – и Юлька, и мать, и секретарь из бюро, и даже Паровозников. Вот последнему Лена решила перезвонить немедленно – вряд ли Андрей хотел просто поболтать в разгар рабочего дня.

– Ленка, у тебя есть полчаса времени? – сразу спросил он, сняв трубку.

– Полчаса есть. Что-то случилось?

– Да. Но по телефону не хочу. Давай пересечемся где-то.

– Я из суда вышла, могу приехать куда скажешь.

– Тогда подъезжай к прокуратуре, я уже здесь, а тебе рядом совсем, посидим, кофейку попьем.

– Все, еду.

Она решила добираться переулками, а не выезжать на центральную улицу, потому что шанс попасть в пробку был довольно велик – по радио передали о большой аварии. Но, похоже, большинство водителей подумали так же, и Лена намертво застряла всего в квартале от места встречи.

«Да и черт с ней, с машиной, – думала она, паркуясь в первом попавшемся дворе, не загороженном шлагбаумом. – Дойду, не зима». Почти бегом она преодолела оставшееся расстояние и, запыхавшись, налетела на курившего на крыльце Андрея:

– Ну, прости-прости, я опоздала! Хотела объехать и влипла.

– Да ладно, что я, деревянный? – отмахнулся он, выбрасывая окурок. – Пойдем.

Они завернули за угол и вошли в кафе, и на Лену тут же нахлынули воспоминания. Именно здесь она провела довольно много времени, выбегая то пообедать, то взять кофе, то скрыться от начальственного вздора и провести «летучку» с операми без посторонних ушей.

– Что замерла? Ностальгия? – буркнул Андрей, садясь за столик и подзывая официантку.

– Никогда не думала, что буду скучать даже по кафе, – пробормотала Лена.

Сделав заказ, они пару минут помолчали.

– Ты на меня не злишься за вчерашнее? – спросил Андрей.

– Ну, что ты глупости говоришь? Я даже рада. Ирина нашлась. Как она, кстати?

– Прооперировали ее, лежит пока в реанимации на аппарате. Но тут дело вот в чем. Мне сегодня Оксана Михайловна Рябцова позвонила – помнишь тетеньку, что Иринину квартиру купила? Ну, позвонила и говорит – мол, видела я сегодня продавца квартиры по телевизору. Я натурально удивился – как, говорю? А она – да вот так, Андрей Александрович, по местному каналу в передаче… угадай, о чем передачка? – предложил он, и Лена нетерпеливо сказала:

– Ну, ясно – про центр экстрасенсорики. Дальше что?

– А дальше вот что. Я мухой в телецентр, нашел редактора, запросил список гостей. И – не нашел той фамилии, что в документах купли-продажи значится. То есть никаких Бегуновых.

– Не сомневаюсь. Зато нашел другую, да?

– Нет, не угадала. Не нашел, если ты Белькевича имеешь в виду. Но список переписал, запись программы тоже изъял, вот она, – он похлопал по висевшей на спинке стула сумке. – Сейчас Петьку дождусь – и будем отсматривать, Оксана Михайловна тоже подъедет. Не желаешь присоединиться?

– Не могу, Андрюша, – с сожалением отвергла заманчивое приглашение Лена. – Надо в бюро. Но ты мне позвони, как опознаете, хорошо?

– Разумеется. Но получается, что ты была права, и ноги растут из этого центра. И кто-то там имеет комплект фальшивых документов. Или не фальшивых, а добытых неправедным путем, что тоже само по себе уже немного незаконно.

– Теперь бы еще Ирина в себя пришла. Даже подумать боюсь, что с ее матерью, – произнесла Лена, помешивая принесенный официанткой кофе.

– Врачи пока от прогнозов воздерживаются. Рана там здорово инфицирована была, и кость проломлена, и гематома – в общем, букет тот еще. Неизвестно, как на памяти отразилось, – тут у Андрея в кармане зазвонил телефон, и он, в два глотка осушив чашку, вскочил: – Все, Ленка, я полетел, это Петр вернулся. Созвонимся вечером.

Он убежал, прихватив свою сумку, а Лена спокойно допила кофе и, взглянув на часы, поняла, что тоже должна покинуть подарившее приятные воспоминания место.

– Елена Денисовна, вас Наталья Ивановна к себе вызывает, – в дверном проеме возникла секретарь. – Только, пожалуйста, срочно.

– Да, сейчас подойду, – Лена сняла очки и закрыла файл в компьютере. – А она не сказала, какие документы взять?

– Нет.

«Придется возвращаться в кабинет, если что, – с досадой подумала Лена. – Она ведь не упустит случая сказать, что я даже к ней «на ковер» не в состоянии явиться подготовленной».

Наталья Ивановна пила свой традиционный кофе и со скучающим видом смотрела в окно. Когда Лена вошла, она даже не переменила позы.

– Вызывала?

– Да, присаживайся.

Лена примостилась на краешек стула и выжидающе посмотрела на мать, но та снова умолкла.

– Если ты хочешь поговорить о субботнем утре… – начала Лена, но Наталья Ивановна тут же перебила:

– Нет, об этом говорить нет смысла. Тебе не пять лет, я не привожу тебе нового отца, поэтому не считаю нужным обсуждать его кандидатуру. Я хотела поговорить о другом. В последнее время ты стала относиться к работе довольно легкомысленно.

– Легкомысленно? Что ты имеешь в виду? – удивилась Лена, ожидавшая чего угодно, только не этого.

– Лена, давай начистоту. Тебе совершенно неинтересна работа адвоката, ты все делаешь «на отвали», не вникаешь, не пытаешься разобраться в нюансах. Это подрывает доверие клиентов к бюро в целом. Ты ведь понимаешь, что сарафанное радио имеет большое значение? И когда недовольный клиент произносит название бюро в компании клиентов потенциальных, да еще с негативным отзывом… – Наталья Ивановна покачала головой. – Как думаешь, какой процент из услышавших это придет к нам в случае необходимости?

– Ушам не верю… – растерянно произнесла Лена. – Ты считаешь, что моя работа вредит твоему бюро?

– Скажем так – не способствует его процветанию. Ты постоянно отсутствуешь, даже когда физически вроде бы здесь. Но мысли твои блуждают где-то в иных сферах.

– Ты ошибаешься.

– Я бы хотела ошибаться, – как-то неожиданно мягко произнесла Наталья Ивановна. – Но, увы – я вижу, что тебе совершенно не близко то, чем ты занимаешься. Возможно, ты приняла неверное решение, уйдя со следствия.

– Что ты хочешь этим сказать? – Лене казалось, что она спит и видит все это во сне. Мать впервые заговорила с ней на эту тему, и Крошина удивилась тому, насколько верно Наталья Ивановна поняла ее состояние. Но обвинения в легкомысленном отношении к делам бюро все-таки ее зацепили – Лена старалась делать хорошо любую работу, за которую бралась, и слышать подобное было обидно.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – озвучила она вслух внезапно озарившую ее догадку.

– Думаю, ты меня поймешь. Мне трудно говорить об этом, ты все-таки моя дочь, но давай посмотрим правде в глаза – ты не дотягиваешь до уровня адвокатов в моем бюро.

– Да, излишней мягкостью и деликатностью ты не страдаешь, – чувствуя, как предательски задрожал голос, проговорила Лена. – Интересно, дело только в том, что я твоя дочь?

– Поверь – с любым другим сотрудником, который не подходит по деловым качествам, я говорила бы точно так же.

– Не сомневаюсь уже. Все, я могу быть свободна? Кому сдать те дела, что у меня в производстве? – вздернув подбородок, спросила Лена, стараясь не заплакать.

– Свои дела ты должна закончить сама. Просто новых не получишь. Когда все процессы закончатся, тебя рассчитают. Пойми, Лена, я действую только в интересах бюро, ты ведь знаешь, как нелегко мне далось его создание и поддержание на плаву.

Лена поднялась и пошла из кабинета. Мысленно она перебирала в голове оставшиеся в производстве дела и прикидывала, сколько еще времени придется провести в бюро под перекрестным огнем из сочувствующих взглядов сотрудников. И, главное, как она сможет выдержать это давление, потому что вокруг нее невольно образуется какая-то оболочка, которой ее окутает предстоящее увольнение. Она вроде как еще здесь, но уже вычеркнута из списков, так что можно не обращать на нее внимания. Вот это и будет самым тяжелым испытанием.

До конца дня Лена просидела, запершись в кабинете, и старалась сделать как можно больше, чтобы все бумаги были в порядке. Если бы она могла, вообще бы не приходила в офис, а работала из дома, но это запрещалось.

«Ничего, я выдержу, – думала она, выгребая из ящиков стола какие-то мелочи, которыми успела обрасти за время работы здесь. – Вопрос только в том, что делать дальше. Куда идти, чем заняться? Где в конце концов деньги зарабатывать?»

Ситуация, в которой родная мать выставила ее на улицу, шокировала Лену. Никаких сбережений у нее не было – все ушло на машину, а ей съемную квартиру нужно оплачивать, нужно как-то питаться и вообще существовать. Не факт, что ее возьмут назад, в прокуратуру. Да и не была Лена уверена в том, что так уж хочет туда вернуться.

«Ведь почему-то же я ушла, – думала она, шагая к машине. – Что-то же заставило меня перешагнуть через огромное количество времени, проведенного в тех стенах. Не значит ли это, что я не смогу вернуться? Не потому, что не возьмут, а потому, что сама не смогу?»

Она еще долго сидела за рулем, не заводя двигателя – почему-то оставили силы, хотелось лечь и уснуть, но для этого нужно было еще как-то добраться до дома, а руки не слушались.

«Вот уж не думала, что окажусь такой слабой, что новость об увольнении так меня подкосит. Разве для меня стало открытием пренебрежительное отношение мамы ко мне? Нет. Разве я не знала, что она довольно невысоко оценивает мои способности? Тоже нет. Тогда почему мне так плохо и противно?»

В сумке надрывался телефон, но сил не было даже ответить на звонок. С трудом справившись с навалившейся слабостью, Лена нажала кнопку ответа. Звонил Андрей:

– Ты где? Работу закончила? Я могу к тебе подъехать?

После фразы про работу Лене захотелось зареветь, но она сдержалась, только проскулила жалобно:

– Забери меня отсюда, а? Я сижу в машине на парковке, со мной что-то происходит… пожалуйста, забери меня…

– Никуда не двигайся и ничего не трогай! – мгновенно отреагировал Андрей. – Особенно не трогай замок зажигания, поняла? Я буду минут через десять.

Лена выронила телефон под ноги и откинулась на подголовник. Присутствие Андрея рядом сейчас показалось ей наиболее удачным вариантом, оставшись одна, она непременно будет копаться в себе, выискивать причину материнского недовольства, а что там, собственно, искать, когда и так все понятно? Нет, лучше пусть Андрей побудет в ее квартире, расскажет, как продвигается расследование по делу Ирины Яровой – все-таки какие-то звуки. Будь дома Юлька, Лена не стала бы звать Паровозникова, но подруга уехала за город в компании режиссера местного театра и кого-то из бывших коллег и вернуться должна была только завтра. Тишину Лена не любила и очень ее боялась, а в том состоянии, в котором она пребывала сейчас, безмолвие квартиры казалось особенно пугающим.

Но ей вдруг пришло в голову, что она предпочла общество Андрея, а не Павла – ведь могла позвонить ему и попросить приехать, и дело вовсе не в том, что звонок Паровозникова оказался так кстати. Андрею она доверяла, а Павлу почему-то никак не могла. И его присутствие не казалось ей хорошим выходом.

Дверцу со стороны пассажира открыли, и Лена вздрогнула, но это оказался Андрей:

– Ты жива? Голос-то не очень был, – сказал он, садясь в машину. – Что случилось?

– Меня уволили, – выдавив жалкую улыбку, пробормотала Лена.

– Погоди… как уволили? За что?

– Порчу репутацию бюро, не проявляю рвения, делаю все «на отвали» – это, кстати, цитата. Словом, рушу все, что с таким трудом возводила моя мать.

– Чушь какая-то, – пожал плечами Андрей.

– Возможно. Но она велела мне закончить те дела, по которым еще не прошли суды, и убираться. Так что через пятнадцать дней я безработная.

– Так, ну-ка, из-за руля выметайся, – велел Андрей решительно. – Давай-давай, я не горю желанием погибнуть в автокатастрофе.

Лена послушно вышла из машины и поменялась с ним местами. Паровозников по-хозяйски отрегулировал сиденье под себя, пристегнулся и завел двигатель:

– Поедем-ка гулять. Прямо чувствую, что тебе это необходимо.

Лена равнодушно пожала плечами – ей действительно было все равно, где коротать вечер, главное, чтобы не делать этого в одиночестве. Единственное, о чем она хотела спросить, это как Андрей объяснит свое отсутствие Наде, но потом подумала, что если он сам об этом не беспокоится, то с чего бы ей, Лене, это делать?

Когда Андрей припарковал машину у бульваров, Лена поняла, что предстоит долгая, неспешная прогулка сперва вниз, затем вверх, чтобы забрать машину. Вечер был теплым, людей было довольно много, и это все ее обрадовало – сейчас, как никогда, хотелось находиться в толпе, слышать звуки.

– Мороженого хочешь? – предложил Андрей, закрывая машину.

– Можно…

Он купил у лоточницы два рожка ванильного мороженого и, взяв Лену за руку, двинулся по бульвару вниз.

«Почему с одними людьми можно молчать часами, не испытывая при этом дискомфорта и чувствуя, что тебя понимают? – думала Лена, шагая рядом с Андреем и откусывая мороженое. – А с другими все время приходится что-то говорить, заполняя паузы, чтобы не испытывать неловкости в молчании? Вот с Андреем можно вообще ничего не говорить».

– Тебе не кажется, что все складывается очень удачно? – вдруг спросил он.

– Ты о чем?

– О твоем увольнении. Следователей не хватает, а хороших следователей – тем более. Тебя возьмут обратно с гиканьем и плясками, только заикнись, что хочешь вернуться.

– Тут вопрос только в том, хочу ли.

– А ты не хочешь, что ли? – удивился Андрей, выбрасывая в урну обертку от мороженого.

– Я сейчас вообще ничего не хочу, – призналась Лена. – Мечтаю доработать эти пятнадцать дней и махнуть к Юльке в Москву. Побуду там, отдохну, подумаю.

– О чем? Если не прокуратура – куда ты еще пойдешь? Адвокатом стать у тебя, как я понял, не вышло. Теперь куда двинешь? В строительное право? В юридическую консультацию? Куда?

Лена шла, опустив голову, и молчала. Андрей был во всем прав, но она никак не находила в себе сил признать его правоту и смириться.

– Может, пойду на курсы какие-нибудь, – проговорила она, и Паровозников фыркнул:

– Ага! Кройки и шитья! Ты еще тортики начни печь на заказ.

– Тоже хорошее занятие.

– Я не спорю, отличное занятие, но не для юриста твоего уровня, не для следака с твоим талантом, Лена! Почему ты никак не можешь поверить в то, что ты на следствии необходима? Что там от тебя пользы в разы больше, чем в адвокатуре! Вон у Петьки два дела – так все версии ты выдвинула, мы только разрабатываем! А ведь ни документов не видела, ни с фигурантами не общалась, все с наших слов! И после этого ты еще про курсы какие-то говоришь? Или хочешь, чтобы прокурор к тебе самолично явился с заявлением о приеме на работу?

– Не ори, – попросила Лена, заметив, что на них начали оглядываться. – Я же еще ничего не решила…

– Я промолчал, когда ты увольнялась, но теперь не буду этого делать, не позволю тебе совершить еще одну глупость! – кипятился Паровозников, совершенно не обращая внимания на окружающих. – Ты должна вернуться. Обещай подумать об этом как следует, а не принимать решение под влиянием эмоций, ладно? Отдохни, взвесь все – и ты поймешь, что другой дороги у тебя не может быть.

– Звучит вполне пафосно, – пробормотала Лена.

– Да ну тебя! Распинаюсь тут, а ты даже не слушаешь, – обиделся Андрей.

– Ну, почему же? Слушаю. Просто, наверное, не слышу.

– Я тебя впервые такой вижу.

– Надеюсь, что это не перерастет в традицию. Давай сменим тему, мне надоело слушать о собственной гениальности – прямо Пуаро в юбке. Вы запись передачи об экстрасенсах отсмотрели?

Андрей пару минут помолчал, он всегда с трудом перестраивался с одной темы на другую. Лена увидела впереди пустую скамейку и направилась к ней – каблуки туфель не располагали к долгим прогулкам:

– Посидим?

– Да, давай. В общем, передачу мы посмотрели, – начал Андрей, устроившись на скамье и вынув сигареты. – Оксана Михайловна опознала человека, у которого купила квартиру, и оказался им некто Виноградов Илья Семенович, в титрах проходивший как специалист по диагностике ауры – каково?

– Ну, надо ехать и допрашивать, потому что по повестке он вряд ли явится добровольно, я бы точно не явилась, имея на руках два комплекта документов. А так, пока он не ждет подвоха, можно его быстро опросить, тем более что и предъявить ему тоже есть что.

– С утра поедем, – кивнул Андрей. – Я вот только одного не понимаю – с какого перепуга они такие бесстрашные, что, провернув аферу, не боятся рожи в телевизор засовывать?

– В какое время была передача?

– По программе в четырнадцать тридцать.

– Ну, и много народа в это время смотрит подобного рода шоу? Только страстные поклонники.

Андрей почесал в затылке:

– Собственно, ты права. Оксана-то Михайловна тоже случайно наткнулась, стала белье гладить и, чтобы скучно не было, ткнула кнопочку. А иначе мы бы и не узнали ничего. Или узнали не так быстро.

– Знаешь, о чем я подумала? Там может быть много пострадавших. Не верю я, что Ирина – единственная жертва. Надо просто понять схему, по которой развивалось действие, и тогда можно будет поискать еще потерпевших, – сказала Лена, скинув нестерпимо давившие туфли. – Мне почему-то кажется, что подобное мероприятие в этом центре поставлено на поток. Работы, конечно, много, но… И не смотри на меня так! – предостерегла она, заметив, что Паровозников открыл рот. – Даже если я решу вернуться, то сделаю это не завтра, понятно?

– Куда уж понятнее… Ты отдохнула? Обувайся тогда.

Лена со вздохом сунула ноги в туфли и встала. Они дошли до конца бульвара, повернули обратно и стали подниматься вверх. Навстречу им с горки катился на трехколесном велосипеде мальчик лет пяти, и по его глазам было видно, что с ним что-то случилось.

– Тебе помочь? – спросил Андрей, когда ребенок поравнялся с ними, и тот плаксиво крикнул:

– Я не могу остановиться!

Андрей, развернувшись, в два прыжка нагнал незадачливого велосипедиста и схватил за курточку и руль велосипеда:

– А мама твоя где же?

– Я потерялся, – разревелся ребенок, закрыв лицо руками.

– Тогда тебе повезло. Мы работаем в розыске, и мы тебя нашли. Сейчас тетя Лена возьмет твой велосипед, и мы пойдем искать маму. Тебя как зовут-то, спортсмен? – беря мальчика на руки, спросил Андрей.

– Ванюша, – прорыдал мальчик.

– Отлично. А фамилия есть у Ванюши?

– Я не помнююуууу… – еще громче заревел он.

– Ничего, разберемся.

Лена подняла легкий велосипед и пошла вслед за Андреем по аллее вверх. Паровозников задавал мальчику какие-то вопросы, стараясь успокоить его и отвлечь, и тут Ванюша, повернувшись в сторону, закричал:

– Мама! Вон моя мама! Ма-а-ам!

Андрей повернулся туда, куда указывал пальчиком мальчик, и обнаружил на скамейке веселую компанию из трех девиц. Они хохотали, пили что-то из ярких бутылок и курили. На крик ребенка никто даже не повернулся, и Андрей, подойдя вплотную, представился:

– Старший оперуполномоченный капитан Паровозников. Отдыхаем, дамочки? Наследник чей?

Девицы умолкли, одна из них растерянно посмотрела на тянущегося к ней с рук Андрея мальчика и спросила:

– Ты где был-то, Ванюша?

– Под машину стремился на своем велосипеде, – еле сдерживая охватившее его раздражение, сказал Андрей, отдавая ей ребенка. – Следить нужно, когда на велосипед сажаете, а не языком чесать.

– Да я на секунду только отвернулась… – захлопала ресницами девица.

– Этого иной раз достаточно.

Лена поставила велосипед возле скамейки, взяла Андрея под руку и потянула в другую аллею:

– Ты чего разошелся?

– Терпеть таких не могу. Родят, а что с детьми делать, не представляют, – с досадой бросил Паровозников, закуривая. – Пацан бы под машину подлетел, там же как раз разворот.

– Ну, не подлетел ведь, ты его поймал.

– А в другой раз меня не будет.

– Всех не спасешь, Андрюша.

– Нездоровый цинизм, Ленка. Нельзя так.

– Наверное… – вздохнула она. – Ты зайдешь ко мне? Юлька за город уехала, ночевать не придет.

– Не могу, Надя ждет. Довезу тебя домой и поеду, неудобно, я и так ее два выходных продинамил.

И Лена вдруг почувствовала укол чего-то, странно похожего на ревность, чему очень удивилась.

Часть II. Прокуратура

На работу она теперь ходила как на каторгу, в полной мере ощутив смысл этого выражения. По утрам трудно было заставить себя встать, в бюро Лена старалась не покидать кабинета, чтобы не натыкаться на взгляды сослуживцев, которые меньше, чем через неделю, уже станут бывшими. Наталья Ивановна тоже делала вид, что Лены уже не существует – ничего не спрашивала, не обращалась, вообще не замечала, отвечая на приветствия еле заметным кивком. Но Лена уже смирилась с этим и отбывала положенное до увольнения время, стараясь максимально эффективно закончить свои дела.

Юлька к известию о ее увольнении отнеслась философски:

– Наверное, Ленуся, так и должно быть. Вы с мамой не особенно ладите, и твоя работа под ее началом тоже не поспособствовала улучшению отношений. Так, может, оно и хорошо? Не будете видеться каждый день, и появится повод позвонить и чаю вместе выпить? А ты пока ко мне приедешь, поживешь, обстановку сменишь. До начала съемок у меня еще будет время, погуляем с тобой, съездим в Санкт-Петербург – хотели ведь.

– Я, знаешь, сперва расстроилась, а потом подумала – ну и что? Не настолько я успела привыкнуть и к людям, и к месту, и к работе. Действительно, надо выдохнуть немного, подумать, – Лена проверила, поднялось ли тесто для булочек, рецепт которого ей дала смотрительница Аня, и сунула Юльке в руки небольшую каменную ступку с пестиком: – Не сиди без дела, толки черемуху.

Воронкова пристроила чашу между колен и принялась растирать сухие ягоды в порошок.

– И вообще, – продолжила Лена. – Паровозников меня опять следствием соблазняет, и я даже колебаться уже начала.

– Ну, так возвращайся, в чем проблема?

– Пока не решила.

– Тогда не думай об этом, закончи в бюро, отдохни сколько сможешь и захочешь, а там все как-нибудь образуется. В конечном итоге ведь все равно все устраивается так, как должно быть – такой закон.

Лена посмотрела на подругу с плохо скрываемой иронией. Иногда Юлька могла произнести такую вот банальную фразу совершенно серьезно, как будто действительно верила в то, о чем говорит.

– Юль, мне никогда ничего с неба не падало, я всего добиваюсь только трудом, ты же знаешь. Я могла после университета пойти по проторенной дорожке, стать адвокатом и поплевывать в потолок. Но мне не хотелось пользоваться связями. И на следствии я сама все делала, и в чинах тоже сама росла, никому в голову не приходило намекнуть, что мне родители в чем-то помогли. И если я решусь вернуться, то придется начинать почти заново.

– Ну, голова-то твоя никуда не денется, – возразила Юлька, энергично работая пестиком.

– Слушай, Юля, – вдруг вспомнила Лена, – а ты помнишь Аринку Кононову?

– Конечно. Замуж удачно выскочила, отхватила мужика с деньгами, наверное, живет-поплевывает.

– Да вряд ли… Муж ее погиб при непонятных обстоятельствах, а сама она пропала вместе с сыном, Андрей как раз по этому делу работает. Ты мне вот что скажи – не знаешь, Арина ателье свое закрыла или нет?

– О, чего вспомнила! Да сразу же, как замуж вышла. В том здании уже давно какой-то магазин, – сказала Юлька, перемешивая получившийся черемуховый порошок ложкой. – Лен, когда муж с такими деньгами, работать вообще не нужно. Правда, я краем уха от кого-то слышала несколько лет назад, что не очень он Аринку деньгами балует, но, может, это только слухи.

– Нет, не слухи. Там вообще как-то странно все было. А ты ее саму давно видела? Нет, я понимаю, что год тебя здесь не было, но, может, до этого?

Юлька наморщила лоб, припоминая:

– Мы как-то собирались классом, ты была в командировке. Когда же это, постой… кажется, года два назад, помню, что тепло уже было, я в туфлях ходила, каблук еще сломала. Да, точно – два года назад, в мае. И Аринка была, девчонки еще кольцо ее разглядывали – там не меньше пяти карат было.

– А теперь скажи, как вяжется кольцо в пять карат с рассказами о скупости супруга? – перебила Лена. – Тебе это не показалось странным?

Юлька опять задумалась, машинально перемешивая молотую черемуху в ступке.

– Ну, по ее тогдашнему виду я не сказала бы, что муж ее деньгами как-то обделяет. Платье на ней было от Диора, и не копия, а настоящее, туфли тоже какие-то дорогие, не вспомню, конечно, сейчас, какого бренда, но точно – не с рынка. Ну, и кольцо… – Юлька закрыла глаза и мечтательно протянула: – Где бы себе такого скупердяя найти, а?

– Юля, не смешно. Человек погиб, упал с веранды ресторана на камни и разбился насмерть, и подозревают в этом как раз Арину. И не исключен вариант, что она исчезла как раз потому, что виновна.

– Ужасы ты какие-то рассказываешь, – став моментально серьезной, сказала Юлька. – Только я не думаю, что Арина могла. Ты вспомни – она была глуповатой, но беззлобной. Подчинила всю жизнь тому, чтобы выйти замуж за богатого, операции какие-то делала, а теперь что же – собственными руками с трудом добытое счастье на камни толкнуть? Ни за что не поверю.

Лена задумалась. Да, она тоже считала, что Арина, исходя из всего, что о ней было известно, не могла разрушить то, что так старательно выстраивала много лет, готовясь к подобной жизни еще со школьной скамьи. Да, вышло немного не так, как она мечтала, и супруг попался с характером и странными привычками, но в целом-то пазл сложился – деньги в семье водились, драгоценностями муж одаривал, сын прекрасный, талантливый мальчик. Ну, отдых не на Мальдивах, банкеты не в ресторане – но ведь после каждого «не такого» мероприятия у Арины непременно появлялось что-то ценное. И ведь она не уходила от Долженкова, жила с ним, хоть и жаловалась. А если женщине становится совсем невыносимо – она может встать и уйти, а в случае Арины, продав все подарки супруга, можно было остаток жизни провести безбедно. Разве только Сергей пригрозил отнять сына…

– Надо бы с матерью ее переговорить, – пробормотала Лена.

Юлька как-то странно посмотрела на нее:

– Удивляюсь я тебе, Ленка. Ты что, не помнишь ничего?

– А что?

– Да Аринина мать много лет лежит парализованная, плохо говорит и с посторонними не общается.

– Постой… как это? – оторопело переспросила Лена, хотя в памяти вдруг заворочалась какая-то давняя история, подробностей которой вспомнить она пока не могла. – Как я упустила, Петька тоже про сиделку говорил. А ты подробностей не помнишь?

– Ну, ты что?! Мы как раз школу окончили, и в августе мать Арины возвращалась домой, в гаражном массиве оступилась на мостках через яму, упала туда и сломала позвоночник. Ее искали двое суток, нашли случайно, с тех пор она лежит. Отец от них ушел через полгода, не вытянул жизнь рядом с безнадежно искалеченной женой, нашел какую-то тетю с деньгами и привет. Аринка одна за ней ухаживала.

– Погоди… – Лена наморщила лоб. – В кафе Аринин сын говорил, что не хочет навещать бабушку, потому что та его сироткой называет. А ты сказала, что она не говорит.

– Лен, ну, может, что-то сдвинулось, сейчас ведь сколько всяких методик реабилитации. А у Арининого мужа водились деньги, мог ведь помочь теще, врача какого-нибудь нанять.

– После того, что рассказывают про три корюшки на обед? Сомневаюсь, – покачав головой, Лена пошла в прихожую и вынула из сумки ежедневник, записала туда несколько возникших у нее в голове вопросов, чтобы потом передать их Андрею. – Но все равно стоит к ней съездить. Я так поняла, что она живет в их прежней квартире, Арина туда просто заезжает ее проведать. Следовательно, сиделка с ней там находится постоянно?

– Наверное, – пожала плечами Воронкова. – Наняли сиделку для круглосуточного ухода, это нормальная практика.

– При условии, что у тебя есть на это деньги.

– Да что ты уперлась в эту байку о скупости Долженкова? – разозлилась вдруг Юлька. – Мало ли, что кому померещилось! Может, там все не так было, ты ведь не знаешь, и информация у тебя только со слов Андрея и следователя этого, как его там… Пети, вот.

– Мне доступны только эти источники, ты ведь понимаешь. Я довольствуюсь их рассказами и пытаюсь выдвинуть версии из того, что знаю.

– А зачем тебе это все?

– Как? Надо ведь найти того, кто столкнул Долженкова с веранды. Вдруг Арина все-таки невиновна?

– Хорошо, но ты-то тут при чем? Ты не следователь.

И Лена вдруг поняла, к чему клонит подруга. И она в этом совершенно права – нигде больше Лена не сможет чувствовать себя нужной и полезной, кроме как на следствии, потому и цепляется за любую возможность помочь Петру. Признавать поражение было неприятно, но Лена, вздохнув, взглянула на Юльку с благодарностью:

– Ну да, да, ты совершенно права. Мне скучна любая другая деятельность, кроме этой, и нигде я не чувствую себя реализованной. Мне, видимо, на самом деле нужно вернуться. Просто не сейчас. А… скажем, через месяц.

– И это правильно, – подхватила Юлька, обнимая ее. – Ленка, ну, ты ведь действительно следователь от бога, у тебя все получается, так зачем себя обманывать?

– Я терпеть вот это не могу, – сквозь набежавшие слезы проговорила Лена, утыкаясь лицом в руку подруги. – Терпеть не могу, когда ты произносишь вслух то, о чем я думаю наедине с собой. Складывается ощущение, что я глупая, раз не вижу очевидных вещей. Мне действительно надо вернуться, и тогда, возможно, все в моей жизни встанет на свои места.

– Ну, так и вернись, слышала же – тебя ждут. А то так и будешь за этого Петю дела расследовать на добровольной основе, – рассмеялась Юлька, поглаживая Лену по волосам.

В воскресенье Воронкова улетела, взяв с Лены обещание, что она приедет сразу же, как получит расчет в бюро. Крошина провожала ее в аэропорт и потом долго сидела в машине на парковке, глядя в ясное голубое небо, в котором где-то на огромной высоте сейчас уже летела подруга.

«Хоть бы у нее все сложилось с этой ролью, – думала Лена, вспомнив, как последние три дня Юлька практически не расставалась со сценарием и учила текст для проб. – Это ведь ее роль, она шла к ней, может, всю жизнь. А мне осталась всего неделя, и я буду свободна».

Подъезжая к дому, Лена сразу увидела на скамейке у подъезда Андрея. Он сидел, ссутулившись, и что-то изучал в телефоне. Лена припарковала машину и подошла, села рядом. Паровозников, казалось, даже не заметил этого, продолжая смотреть на экран.

– Привет, – чуть обидевшись на невнимание, произнесла Лена и слегка толкнула его плечом.

– Угу, – буркнул Андрей.

– Хорошее начало диалога. Ты чего такой мрачный?

– Проблемы, – коротко сказал он.

– Понятно. Можно полюбопытствовать?

– Можно.

– Ну и?

– Я, кажется, с Надеждой порвал.

– Кажется? Это как?

– Это так. Собрал вещички и съехал к маме. Как девочка, – чуть брезгливо ответил Андрей. – Не вынес всеобъемлющей и всепоглощающей любви.

– Бывает, – пожала плечами Лена. – Может, пройдет немного времени, ты выдохнешь, подумаешь и поймешь, что любовь – это не так уж плохо?

Паровозников энергично замотал головой:

– Нет. Это окончательно. Не могу ее обманывать, себя обманывать. И терпеть больше тоже не могу. Она меня задушила, понимаешь? Домой идти не хотелось, да и был ли у меня этот дом? Ее квартира – пусть съемная, но ведь она ее оплачивала…

– А ты не пробовал заплатить сам? – перебила Лена.

– Ты смеешься? Эта хата стоит ровно две трети моей зарплаты, я сто раз говорил – давай снимать что-то не такое пафосное, подешевле, и я буду платить. Но нет же – ей важны локация, центр, хоромы в четыре комнаты! Зачем на двоих столько комнат, скажи? В прятки играть? Нет, ей для самооценки важно каждое утро в пеньюаре пить кофе не в кухне, а в зале, понимаешь, и новости в Фейсбуке пролистывать не в телефоне, а на плазме во всю стену! И чтобы вечеринки закатывать в американском стиле – когда все бродят по комнатам, и даже уединиться мне после дежурства негде, а нужно переодеваться и «соответствовать». А я после суток спать хочу, а не светские беседы поддерживать! Понимаешь – прийти, борща поесть и в койку завалиться, а не дефилировать с бокалом шампанского среди ее богатых подружек и их напомаженных мужиков!

Лена успокаивающе погладила его по руке:

– Не кричи, я же и так все слышу и все понимаю. Ты считаешь, что не вписываешься в ее образ жизни, это бывает. Но если отбросить твои предрассудки – разве тебе с ней плохо? Она заботливая, умная, интересная, она умеет уют создать…

– Да? Уют? А меня спросить о том, надо ли мне это, она не хочет? Мне там невыносимо, душно и тошно. Я другой, я не тот, кто ей нужен, я не смогу соответствовать и подыгрывать, понимаешь? Я врать не умею, притворяться не могу – а в ее кругу вся жизнь на этом построена, все в лицо улыбаются, а за спиной кроют последними словами. Это не по мне, Ленка.

Крошина смотрела на него и чувствовала, как в душе все переворачивается. Андрей был ей очень близок, она понимала все, о чем он говорит, и знала, что он не кривит душой. Надя действительно была «не его» женщиной, и Андрей не соответствовал ее образу жизни и никогда не смог бы себя сломать.

– Хочешь, оставайся у меня сегодня, – вдруг вырвалось у нее, и Паровозников удивленно уставился на подругу:

– Чего это?

– Ничего. Подумала, что ты не очень хочешь ехать к маме, а моя раскладушка уже освободилась.

– А как же твой писатель? Кстати, почему тебя тоже тянет в какую-то богему? Фотограф, писатель…

Лена рассмеялась:

– Я даже не обижусь на твои шпильки, потому что ты отвратительно прав – я, как и ты, пытаюсь срубить не свой сук. Мы с Павлом такие же разные, как вы с Надей. Нет, он хороший, умный, с ним легко и интересно, но я чувствую, что ничего не получится.

– Что – не поддается дрессуре? – сочувственно съехидничал Андрей.

– Я даже не пробовала. И, знаешь, поняла, что не хочу, – игнорируя его дурашливый тон, серьезно отозвалась она. – Я боюсь, что произойдет то, что у тебя с Надей – я задушу его своей заботой, и он меня возненавидит. А я до сих пор помню, как это омерзительно – когда тебя ненавидят за твои попытки стать нужной. Мне все еще больно…

Неожиданно для себя Лена заплакала, уткнувшись в колени. Андрей обнял ее, прижал к себе и, прикоснувшись губами к макушке, пробормотал:

– Хочешь, я его хоть на пятнадцать суток закрою для науки?

– Кого? Голицына?

– Да при чем тут Голицын… Кольцова твоего! Пусть с метлой по дворам походит, дворянство недоделанное, поближе к народу.

– С ума ты сошел, – сквозь слезы выговорила Лена. – Я не желаю ему зла, просто обидно…

– Так, все, – решительно сказал Андрей, вставая со скамьи и поднимая Лену на ноги. – Идем, на нас уже весь двор смотрит. Дома доплачешь.

На них в самом деле глазели гуляющие с детьми на площадке мамаши и сидящие в тени сиреневых кустов старушки. Лена вытерла глаза и полезла в сумку за ключами.

Андрей все-таки принял ее предложение и остался ночевать. Они поели и уселись с чаем в импровизированном кабинете на балконе. Паровозников закурил и задумчиво произнес:

– Я вот все думаю… а не могла Долженкова где-то в городе затеряться?

Неожиданный переход к рабочим делам Лену не смутил, она знала, что Андрей редко выбрасывает из головы мысли о работе и постоянно находится в поиске версий и методов их отработки.

– Не знаю. А об отце ее мужа кто-то что-нибудь искал?

– Да, Санька Левченко работал, – затягиваясь сигаретным дымом, сказал Андрей. – Отец давно умер, отравился каким-то алкоголем. Но не это самое интересное. Знаешь, кем был папенька потерпевшего? Начальником управления торговли.

– И что? – не поняла Лена.

– И то, что сколотил он на этом в добрые брежневские времена неплохой капиталец.

– Погоди, не вяжется. Его вдова работает уборщицей в ресторане – что, совсем ничего не осталось? Его же не осудили с конфискацией…

– Да просто не успели, – перебил Андрей. – Он умер за полгода до того, как начали тут всех трясти по делам о взятках.

– Я это помню, папа был адвокатом у кого-то из обвиняемых. Но все равно странно. Могли, конечно, конфисковать и у жены…

– Нет, дорогая, не конфисковали. Зато сын грамотно всем распорядился чуть позже, влез на этот лесоперерабатывающий комбинат в соседнем регионе.

– Погоди, ему в ту пору лет восемнадцать было.

– Ну и что? Мальчик сперва фарцевал пластинками, потом джинсами индийскими, затем еще чем-то. А когда подрос, все папашины капиталы обернул себе на пользу.

Лена наморщила лоб и с сомнением произнесла:

– Все равно не понимаю, почему мать-то его уборщицей устроилась – сын не помог ничем?

– А вот тут, подруга, начинается интересная история, – оживился Андрей, приминая окурок в пепельнице. – Мать перестала общаться с сыном через два года после его женитьбы на Арине, внуку тогда год исполнился.

– Погоди… то есть до того они общались?

– Конечно. Более того – мать одобрила выбор невесты, относилась к Арине очень хорошо, это все говорят. Но вот после празднования первой годовщины мальчика ее словно подменили. Она раньше не работала, сын ее обеспечивал, в деньгах не отказывал. И тут вдруг она устраивается уборщицей в ресторан – даже не продавцом в магазин, хотя могла бы, тоже всю жизнь в торговле работала. Нет – она предпочитает мыть полы. С чего бы, как думаешь?

– Пока никак, но ситуация странная.

– Более того – невестка к ней как до этого приезжала, так и продолжала это делать, только гораздо реже.

– Может, поссорились? Мало ли…

– Может, и так. Да вот только одна из подруг Арины сказала, что между ней и свекровью вышел странный разговор. Мать Долженкова умоляла Арину забрать ребенка и уехать в другой город. Как тебе сюжет?

Лена потерла пальцами переносицу:

– То есть любящая свекровь уговаривает невестку бросить ее сына, забрать ребенка и сбежать? Оригинально. Должна быть причина для подобного совета.

– И вот тут самое интересное. Левченко нашел подругу этой Галины Васильевны, и та рассказала кое-что из прошлой жизни супругов Красиных – это, кстати, фамилия Долженкова по отцу, он материнскую взял, когда вся эта свистопляска с арестами началась, мать и подсказала, – чтобы парню будущее не испортить на всякий случай. Так вот, супруги Красины жили хорошо, но держались в рамках разумного – лишнего не тратили, финансовую состоятельность не демонстрировали, словом, жили немногим лучше, чем вся страна в то время. Но! – Андрей поднял указательный палец. – Следите за руками. У Галины Васильевны имелась неплохая коллекция драгоценностей, которую, кстати, потом сын тоже в деньги обратил. И знаешь, каким образом она пополнялась? Муж ее избивал, а потом откупался камнями. Ничего не напоминает? Подруга клянется, что Галина Васильевна сама ей синяки демонстрировала, бил он ее жестоко, но с расчетом на то, чтобы внешне заметно не было. Развестись она с ним не могла – боялась. Он ей так и сказал – уйдешь, я найду и прикончу. И что-то мне подсказывает, что он не шутил, и она это знала.

– Погоди, ты думаешь, что…

– Именно! Галина Васильевна могла узнать о том, что сын ведет себя так же, как отец, и захотела предостеречь Арину.

– Никто из близких, в том числе и Аринина мать, ни словом не обмолвились о том, что Долженков бил жену?

– В том-то и дело, что никто.

– Тогда непонятно.

Андрей взъерошил волосы и задумчиво посмотрел на Лену:

– Мне кажется, она не из тех, кто стал бы распространяться о подобном.

– А ведь верно, – подхватила Лена. – Смотри – Арина шла к этому замужеству всю свою жизнь. Она все подчинила тому, чтобы выйти замуж за богатого человека и жить в достатке, и ни за что не призналась бы, что в ее плане появились такие пункты, как побои. Для нее это было бы равносильно признанию поражения. Нет, она не сказала бы. Надо попробовать проверить, не обращалась ли она в больницы с какими-то травмами – раз уж никто ничего не видел и не замечал.

– Я то же самое Левченко сказал, он работает.

– А мать Долженкова допросили?

– Она в кардиологии после инфаркта, к ней пока не пускают, состояние тяжелое и нестабильное, но мы сразу с ней поговорим, как врачи разрешат.

– А когда она в больницу попала?

– На следующий день после его смерти. Но это понятно – все-таки сын, хоть и не общались.

– Какая-то мутная история, не находишь?

– Да уж…

– И у матери Арины не спросишь, раз она почти не говорит, – задумчиво произнесла Лена. – Не люблю такое…

– Я все мозги сломал с этим делом. Получается, что Арина все-таки могла его столкнуть.

– Постой, Андрюшка! – Вдруг осенило Лену, и она даже вскочила из кресла. – Мать Долженкова работала в ресторане. В каком?

– В «Титанике», – растерянно произнес Андрей. – А что?

– Понимаешь? В том самом «Титанике», где все и произошло!

Паровозников оторопело посмотрел на нее:

– Ты что хочешь сказать?

– Она могла видеть, кто столкнул сына с веранды.

– Если столкнул.

– Ну, если предположить? Она видит, что невестка толкнула сына, тот упал и разбился. Да, он вел себя с женой не лучшим образом, но он все равно ее сын!

– Если он действительно вел себя так, как мы почему-то нафантазировали.

– Андрей! Это всего лишь версия, требующая проверки! Ведь так могло быть.

– Слишком много «если».

Лена бессильно плюхнулась обратно и жалобно сказала:

– Ты рушишь все на корню.

– Потому что ты фантазируешь. Это мы с тобой решили, что Долженкова столкнули, а не он сам упал, мы решили, что он бил Арину – доказательств пока нет.

– Пока нет, но я чувствую, что они будут, – упрямо заявила Крошина.

– Это бы хорошо, но пока, увы, беспочвенно. Подождем, что Сашка нароет в больницах.

Оба умолкли, думая каждый о своем.

«Мы как два осколка от разных разбитых зеркал, сидим тут и заговариваем внутреннюю боль, чтобы не пытаться стать единым целым, потому что понимаем – вряд ли получится, – глядя на погрузившегося в мысли Андрея, размышляла Лена. – Говорим о работе, о версиях каких-то, но в головах-то у нас в принципе одно и то же – жизнь не сложилась. Ни у него, ни у меня. Может, наплевать на все и попробовать еще раз? Нам друг с другом легко. Если бы… если бы только я смогла побороть желание влезать под кожу. Хотя… Ну, с кем еще меня объединяет общее дело? Мы постоянно сталкиваемся на работе… Ух ты, а ведь я, оказывается, все уже решила, даже сама не осознала, когда, – вдруг поняла она. – Я уже вернулась в прокуратуру, пусть пока только в мыслях, но ведь это и означает – решить. Надо же…»

Эта внезапно пришедшая мысль очень ее развеселила. В сущности, ничего другого делать она и не умела, а главное – не хотела, и опыт в адвокатуре еще раз доказал, что дело обстоит именно так.

– Слушай, Андрюшка, – начала Лена, хитро глядя на Паровозникова. – А что бы ты сказал, если бы увидел меня в моем старом кабинете?

– Не увидел бы.

– Почему это?

– Потому что там теперь ремонт. Тебе другой выделят, – совершенно спокойно ответил он.

– Ты даже не удивился, – укорила Лена.

– Чему? Тому, что ты перебесилась наконец? Рано или поздно это должно было произойти. Ну, вот и произошло. Когда заявление в кадры принесешь?

– Завтра после процесса заеду.

– Начальство радо будет.

– А ты?

– Ну, куда ж я денусь? Сможем обсуждать дела в кабинетике, а не на балконе.

– Скучный ты, – вздохнула Лена. – Я думала, ты обрадуешься.

– Мне попрыгать?

– Нет, лучше чаю сделай.

– Вот так всегда, – притворно вздохнул Андрей, направляясь в кухню.

Лена взяла со спинки кресла шаль и накинула на плечи – уже стемнело, и из распахнутых окон повеяло прохладой. Она чувствовала странное облегчение, словно высказанное вслух решение сняло с ее плеч невыносимый груз, который давил к земле и мешал дышать.

«У меня будет пара недель, которые я проведу в Москве. Смогу отдохнуть и настроиться на работу. Хотя я теперь совершенно уверена, что все делаю правильно. Наконец-то хоть что-то я делаю правильно».

Вернулся Андрей с двумя чашками, поставил одну перед Леной и уселся в кресло.

– Странное дело, Ленка. Я чувствую себя так, как будто никуда не уходил.

Она промолчала, хотя внутри была уверена, что он прав. Ей тоже вдруг так показалось.

В пятницу Лена попрощалась с сотрудниками бюро, устроив с разрешения матери небольшую вечеринку прямо на работе.

– Ты скрывала от нас свой кулинарный талант, – с укором сказала Настя, отправляя в рот очередной кусочек медового торта, испеченного Леной. – Это же умереть, как вкусно!

– Могу рецепт оставить, – улыбнулась Крошина, но Настя затрясла головой:

– Да ты что! У меня руки из другого места растут, вообще ничего не умею, все муж.

– И при таких талантах ты до сих пор не замужем? – как обычно, без всякого намека на приличия, спросил Илья Гликин, с которым Лена общалась довольно дружески.

– Непременно постараюсь это исправить.

– Да уж постарайся, – подхватила Настя. – Может, обретя внуков, Наталья Ивановна перестанет быть такой дотошной.

Все расхохотались, а Лена только головой покачала. Она прекрасно знала, что никакие внуки не заменят ее матери любимую работу.

Выйдя поздно вечером из здания, где размещалось бюро, Лена обернулась и поймала себя на мысли, что не испытывает никаких эмоций по поводу проведенных здесь месяцев и по поводу ухода отсюда. «Не о чем жалеть», – весело подумала она и быстрым шагом направилась к трамвайной остановке.

Поехать в Москву и устроить себе отпуск Лене не удалось. Ее заявление о приеме на работу было подписано моментально, и ей предложили приступить к обязанностям с понедельника, так что в ее распоряжении остались только суббота и воскресенье. Ничего не оставалось, как посвятить себя генеральной уборке, потому что Крошина чувствовала – с понедельника ей будет уже не до этого.

Так и вышло. Едва она переступила порог кабинета, как ее вызвал прокурор и велел принять два дела Крашенинникова – о пропаже Ирины Яровой и ее матери и о гибели Долженкова.

– Я так понимаю, что тебе не придется долго вникать в суть, – сказал он с ухмылкой и, когда Лена собралась возразить, отмахнулся: – Ой, не сотрясай воздух, я все знаю. Петр признался, что консультировался с тобой. Паршивец такой!

Лена кивнула и спросила:

– Только эти?

– Пока да. Разбирайся, входи в ритм, дальше будет видно. И постарайся ускориться, сама понимаешь – сроки.

– Попробую.

Петра она встретила в коридоре, поманила пальцем, и тот с виноватым видом подошел:

– С выходом вас, Елена Денисовна.

– Ты вообще умеешь язык за зубами держать? Не понимаешь, что только благодаря хорошему отношению ко мне прокурор тебя вообще не отстранил?

– Виноват… но он меня буквально в угол загнал, сказал, что чувствует знакомый почерк…

– В общем, неси дела и готовься рассказать мне то, что еще не успел, умник.

Петр стер воображаемый пот со лба и выдохнул с облегчением:

– Уф… хоть немного меня разгрузите, я вообще зашился, ничего не успеваю.

– Вот и поторапливайся.

Пока Крашенинников бегал к себе в кабинет, Крошина осмотрела новое рабочее место. Кабинет оказался совсем крошечным, но это ее не расстроило – зато окно выходило на набережную, а не на дорогу, по которой постоянно двигался поток машин. Расположившись за столом, она вынула ежедневник, очки и выложила на край стола телефон.

– Как будто и не уходила, – пробормотала Лена, еще раз оглядывая свои владения.

Ее вдруг переполнило ощущение того, что она на своем месте, там, где и должна быть, там, где нужна и принесет пользу. От этого настроение взмыло вверх, а желание быстрее приступить к работе только усилилось. Вошел Петр.

– Что это с вами? – Он с удивлением посмотрел на нее.

– Ничего. Поняла, как важно найти себя. Правда, для этого пришлось наделать ошибок. Но это лирика. Давай по существу. Начнем с Яровой.

Крашенинников полез в блокнот:

– Ирина до сих пор в реанимации, в себя не приходила. В центре экстрасенсорики мы были, но Бегунова-Виноградова не застали, он куда-то уехал.

– Плохо. Как бы не скрылся. С Белькевичем разговаривали?

– Да. Он подтвердил, что Яровая к ним приходила, но сказал, что только один раз, а на повторный прием не явилась.

– Ну, еще бы. Как раз на втором приеме, думаю, ее и обработали. Вопрос в том, как именно. Нужен Бегунов. Или Виноградов.

– Ищут. Мать Ирины, кстати, тоже в розыск объявили, но…

– Если жива, то найти можно – она ведь в коляске. Если, конечно, все так, как мы думали, и ее используют для попрошайничества. Хорошо, будем ждать, пока в себя придет Ирина. Либо пока найдется Бегунов-Виноградов.

– По Долженкову. Левченко отчитался: Арина Долженкова обращалась трижды в разные травмпункты на окраинах. Перелом двух ребер слева четыре года назад, перелом ключицы год назад и перелом носа в январе этого года.

– Однако… Как же она скрыла это от всех? Ведь мать больную она навещает?

– Левченко подруг опросил. Первый раз по срокам выходит – соврала, что в санаторий уехала, второй – как раз в Карелии отдыхали, что, кстати, правда, но, возможно, Долженков специально ее увез, а когда нос ломала – вроде как пластику сделала.

– Как умно, – покачала головой Лена, делая пометки в ежедневнике. – Выходит, я права, и он ее бил. Теперь прикинем, как об этом узнала свекровь. Мальчику лет девять. Значит, восемь лет назад было еще что-то. Что? Как узнать? Свекровь, кстати, в каком состоянии нынче, не узнавал?

– Узнавал. Пока все по-прежнему, и врач категорически запретила ее беспокоить.

– Опять врачи… Мне хронически не везет, как только появляется врач – дело стопорится. Ладно, сама съезжу. Арина нигде не объявлялась?

– Нет. Но вот как раз врач сказала, что его пациентке трижды звонила женщина, сказала – родственница, узнавала о состоянии.

– Вполне может быть Арина. В «Титанике» ничего?

– Ничего. Галину Васильевну очень жалеют, говорят, что и человек хороший, и по работе нареканий не было.

– А в день происшествия она работала?

– Да, но в зал не заходила и на веранду вроде как не поднималась – это запрещено во время частных вечеринок. Елена Денисовна, если нет больше вопросов… – просительно произнес Петр. – Мне еще пару запросов надо написать, и свидетели вызваны…

– Спасибо, это все.

– Вы меня вызывайте, если что, – выбегая из кабинета, бросил Крашенинников.

– Если поймаете, – добавила Лена уже в закрывшуюся дверь. – Ну что, Елена Денисовна, приступайте, – надевая очки, подбодрила она себя.

Петр оказался очень педантичным, и в делах все было как положено, так что Лена довольно быстро вникла в те нюансы, о которых не знала. В кабинет то и дело заглядывали сослуживцы, наслышанные о ее возвращении – прокурор не стал представлять ее на утренней летучке, посчитав, что в этом нет нужды. Коллеги были приветливы и вели себя так, словно Лена вернулась из длительного отпуска. А она-то в душе переживала о том, как воспримут ее возвращение из адвокатуры. Но никто ни словом об этом не обмолвился, и Лена испытала облегчение – ее не считали предателем и дезертиром.

После обеда она решила сама поехать в больницу к матери Долженкова. В отделение попасть удалось, но вот лечащего врача пришлось буквально вылавливать – та металась по палатам, как фурия, и полы ее белого халата развевались от быстрого шага. Лена, узнав у медсестры имя энергичной докторши, кинулась следом.

– Уделите мне минутку внимания, – успев ухватить врача за рукав на пороге очередной палаты, проговорила она, свободной рукой вынимая удостоверение из сумки. – Старший следователь Крошина Елена Денисовна.

– Слушаю, – нетерпеливо ответила врач. – И скорее, пожалуйста, у меня обход.

– Меня интересует состояние больной Красиной Галины Васильевны.

– Состояние улучшилось, но допрашивать ее я вам не позволю, – отрезала врач, едва услышав фамилию. – Мы с большим трудом смогли ее стабилизировать, и сейчас любое волнение может поставить жизнь пациентки под угрозу. Так что я категорически возражаю против вашей беседы.

– Я понимаю. Тогда еще один вопрос. Скажите, женщина, справлявшаяся по телефону о состоянии Красиной, в последние дни не звонила?

– Звонила сегодня утром. Если у вас все, то позвольте мне заняться обходом.

– Да, спасибо за помощь, – вздохнула Лена.

«Только время потратила, – шагая по коридору, думала она. – Но если звонившая – Арина, то она хотя бы жива, что уже неплохо».

Сидя в машине на больничной парковке, она позвонила Паровозникову:

– Андрей, ты очень занят?

– Очень, я на адресе. А что?

– Тогда отменяется, сама найду.

– А что хотела?

– Адрес Красиной.

– Сейчас сброшу, отыщу только.

– Спасибо, Андрюша.

Получив сообщение, Лена прикинула, каким путем будет добраться короче, и выехала с парковки. Она собиралась сама опросить соседей Галины Васильевны, не появлялась ли в квартире ее невестка с сыном. Эта мысль пришла ей в голову неожиданно, когда она прикидывала, куда же могла скрыться Арина, если города не покидала, и квартира свекрови, лежащей в стационаре, вполне для этого годилась. У матери искали сразу же, собственно, это сиделка и забила тревогу, когда Арина не приехала, как обещала.

«Надо еще узнать, как она платит сиделке – сразу за месяц, посуточно, на карту или наличными. Не будет же та бесплатно ухаживать, а бросить больную мать без помощи Арина вряд ли бы смогла».

Галина Васильевна Красина жила в пятиэтажке, недалеко от большого торгового центра, выстроенного совсем недавно. Въехать во двор Лена не смогла, мешал шлагбаум, и пришлось воспользоваться парковкой возле магазина. Шел дождь, зонт она, как обычно, забыла, потому изрядно вымокла, пока бежала до подъезда. К счастью, вместе с ней под козырек забежала молодая женщина с ребенком на руках и двумя огромными пакетами, которые едва удерживала в свободной руке.

– Я помогу, – предложила Лена, перехватывая вывалившуюся ручку пакета.

– Ой, спасибо вам! – обрадовалась женщина. – А то даже ключ не могу достать. А вы к кому?

– Вообще-то к Красиной.

– К тете Гале? Так она в больнице, вы не знали? – вынимая из кармана связку ключей, проговорила молодая мамаша.

– Да, я знаю. Но мне бы с соседями пообщаться, я из прокуратуры.

– Так вы про сына ее хотите узнать? – Женщина открыла подъездную дверь и пропустила Лену вперед.

– В том числе. А вы его знали?

– Сергея Ивановича? Конечно. Я с рождения тут живу, мы соседи. Их квартира через стенку от нашей.

«Повезло», – подумала Лена, поднимаясь по лестнице вслед за женщиной. Малыш корчил Лене рожицы через плечо матери и улыбался, демонстрируя мелкие беленькие зубки.

– А я могла бы задать вам несколько вопросов?

– Конечно. Сейчас и чаю попьем, – приветливо согласилась женщина, останавливаясь на площадке третьего этажа и вставляя ключ в дверной замок. – Проходите, я сейчас Федю раздену и чайник поставлю. Кухня справа по коридору. И пакеты поставьте, пожалуйста, у холодильника.

Лена скинула туфли и прошла в указанном направлении, на ходу вынимая из сумки удостоверение. Когда молодая мамаша вернулась, оставив сына где-то в комнате, она положила удостоверение на стол и сказала:

– Вы совершенно напрасно так запросто впускаете незнакомых в квартиру.

– Но вы же сказали, что вы из прокуратуры.

– Мало ли что я сказала. Вот мои документы, смотрите.

Женщина взяла удостоверение, внимательно прочитала все и вернула Лене:

– Очень приятно, Елена Денисовна. А я Маша. То есть Мария Алексеевна Грошева. Ну, это я по мужу Грошева, а вообще Саликова.

– Это квартира ваших родителей?

– Да, папа получил ее еще в то время, когда жилье не продавали за бешеные деньги. Он работал в горторге, собственно, здесь почти все жильцы оттуда, ну, кто еще не умер, не продал и не съехал, – охотно объяснила Мария. – Мои вот тоже уехали в другой район. Я у них младшая, брат и сестра давно живут отдельно, а я до замужества тут жила, с родителями. А потом они решили, что им многовато четыре комнаты, и мы с мужем купили двушку в новом доме, так они туда и перебрались, а мы остались здесь.

– То есть вы хорошо знаете своих соседей?

– Конечно, – включая чайник, ответила она. – С детства, говорю же.

– Скажите, как часто Сергей Долженков навещал свою мать?

– Совсем не навещал. Арина приезжала, а он – нет. Уже лет восемь не появлялся.

– Причину вы, конечно, не знаете?

– Не знаю. Но тетя Галя, кажется, не переживала по этому поводу. Во всяком случае, внешне никак этого не показывала. Они с Сергеем вообще были не очень близки. После смерти отца Сергей домой только ночевать приходил, а то и не приходил. Потом вообще купил квартиру и переехал. Но иногда приезжал, сперва один, потом с Ариной.

– А Арину вы хорошо знаете?

Маша пожала плечами:

– Ну так… не очень близко, можно сказать, в основном по рассказам тети Гали, хотя несколько раз мы с ней разговаривали. Ну, знаете – такие чисто женские разговоры во дворе о детях, о том, что с ними связано. Общих-то интересов нет.

– Не можете сказать, какие у нее были отношения со свекровью?

– Тетя Галя ее приняла, очень хорошо о ней говорит всегда. И Арина, насколько я могу судить, относится к ней почти как к матери. Сергей в последние несколько лет даже на день рождения к тете Гале не приезжал, а Арина – всегда. Привозила подарки, торт, цветы.

– А деньгами не помогала, не знаете?

– Денег у Арины тетя Галя не брала, это я точно знаю, потому что стены тонкие, и если громко разговаривать, все слышно. Однажды они сильно ссорились из-за этого. Я так поняла, что Арина привезла ей какую-то сумму, а тетя Галя не брала и кричала, что лучше будет туалеты мыть, но больше этих денег не возьмет. Ей Сергей раньше помогал, до того, как между ними что-то случилось. И такой она акцент на слове «этих» сделала, прямо выделила голосом.

Лена быстро сделала несколько пометок в ежедневнике. Маша в это время вынула из шкафа чашки и вазочку с печеньем и конфетами, налила чай и, извинившись, вышла из комнаты проверить сына. Судя по всему, Федор был довольно самостоятельным ребенком и мог занять себя сам, не требуя постоянного внимания матери.

«Значит, Арина не прервала общение со свекровью, и та тоже не посчитала невестку врагом. Выходит, если Арина толкнула Сергея, а Галина Васильевна каким-то образом это увидела, то вряд ли расскажет, будет покрывать невестку. Или – нет? На чаше весов, в сущности, чужая женщина и собственный сын, пусть с ним и не все гладко. Что она выберет? Я не возьмусь предсказать».

Вернулась Маша, села за стол напротив Лены:

– Все в порядке, Федор улегся спать. Так мы остановились на ссоре тети Гали и Арины. Я, если честно, думала, что Арина не приедет больше, обидится, но нет, через три дня ее машина стояла во дворе.

– А когда у Галины Васильевны инфаркт случился, кто «Скорую» вызвал?

– Так Арина и вызвала, она здесь была.

«А вот это уже интересно. Видимо, инфаркт Галины Васильевны мог быть спровоцирован каким-то разговором. Могли обсуждать случившееся накануне, например».

– Знаете, что меня удивило? – вдруг произнесла Маша, отставив чашку, которую только что взяла в руку. – Арина плакала, когда тетю Галю увозили. Мне почему-то всегда казалось, что невозможно искренне полюбить чужую женщину, а Арина относилась к тете Гале как к матери – во всяком случае, так это выглядело со стороны. Она провожала носилки до машины, держала руку тети Гали и плакала навзрыд.

«Действительно, странно. Наверняка что-то произошло между ними. Или Арина чувствовала вину?»

– А вы не помните отца Сергея Ивановича?

– Очень смутно. Я тогда совсем маленькая была, помню только его похороны. Тетя Галя совсем не плакала. Я потому запомнила, что мама моя ей говорила все время – мол, Галя, ты заплачь, легче станет, а она ни разу… ни слезинки. Мне это очень врезалось в память почему-то.

– То есть о взаимоотношениях Галины Васильевны и ее мужа вы мне тоже не сможете рассказать?

– Нет, – с сожалением сказала Маша. – Но вот мама моя может, они в хороших отношениях были. Я вам адрес напишу, хотите?

Лена протянула ручку и ежедневник, и Маша мелким острым почерком написала на страничке адрес родителей.

– Скажите, Маша, а за последнюю неделю вы здесь Арину не видели?

– Нет, только когда тетю Галю в больницу увезли. Арина квартиру заперла и уехала.

Лена поднялась из-за стола и взяла ежедневник:

– Не буду больше злоупотреблять вашим гостеприимством, Маша. Спасибо за ответы.

– Да не за что. Вы у мамы спросите, она больше расскажет.

Выйдя на улицу, Лена с радостью обнаружила, что дождь прекратился. Она взглянула на часы, прикидывая, успеет ли сегодня навестить родителей Маши. Или оставить это на завтра? Но любопытство подстегивало, и она решила ехать. До новостроек было довольно далеко, но она рассчитывала проскочить по объездной дороге. Там пришлось плестись в потоке грузовых машин, но по сравнению с ездой по городским трассам время сократилось, и к дому Саликовых Лена приехала около семи вечера. Дверь ей открыла пожилая женщина в пестром домашнем платье и приветливо улыбнулась:

– Мне дочь позвонила, сказала, что следователь приедет.

Лена показала удостоверение:

– Мне нужно задать вам несколько вопросов о ваших бывших соседях Красиных.

– Да, конечно, проходите. Только что о них говорить? Галочка в больнице, я собиралась завтра…

– К ней пока не пускают посетителей.

Вслед за хозяйкой Лена прошла в просторную гостиную, обставленную довольно простой мебелью, села в кресло и вынула ежедневник.

– Вы довольно близко общались с Галиной Васильевной, – начала она, но хозяйка перебила:

– По-соседски. Не скажу, что мы дружили задушевно, просто общались.

– А мужа ее вы знали?

– Конечно. Мы с ним работали. Он нехороший человек был, честно скажу, хоть и грех так о покойниках. На работе такой положительный, а вот дома… – Она покачала головой.

– Что вы имеете в виду?

– Как что… бил он Галю, сильно бил. Стены-то тонкие, все слышно.

– Он выпивал?

– Да если бы! В том и дело, что трезвый бил, как садист какой…

– А она в милицию не обращалась?

– Да господь с вами! При его-то должности? Как она могла… Нет, терпела, молчала, чтобы его с работы да из партии не погнали. Знаете, как раньше писали – «за морально-бытовое разложение». Нет, не обращалась она никуда. Я однажды хотела вызвать, да муж запретил – сказал, что дело семейное, они разберутся потом, помирятся, а я крайней останусь.

– А Сергей мог это видеть?

– Маленький видел, а постарше стал – как отец не в настроении, так он куртку-шапку хвать – и из дома. А что он мог, мальчишка? – вздохнула Саликова.

– Вы сказали, что он не пил, как же вышло, что умер от отравления алкоголем?

– Так по праздникам все выпивают, ну, и Иван Михайлович тоже… а в тот день у них годовщина свадьбы была, вот он и… гости ушли, он спать лег и не проснулся. Галя к нам прибежала, позвала, мы с мужем вызывали «Скорую» и милицию, она так тряслась, что даже говорить не могла.

– А вскрытие было, не знаете?

– Так чего там вскрывать? Отравление алкоголем, – пожала плечами Саликова. – Они бутылку хотели отдать на анализ, но Галя с вечера все убрала, а мусоровоз у нас в шесть утра приходит, так что не нашли.

– Понятно. Спасибо вам за помощь, извините, что побеспокоила вечером, – Лена поднялась. – Если возникнут вопросы, я могу вам позвонить?

– Конечно. Я всегда дома, если только на рынок уйду с утра.

Уже выходя из квартиры, Лена вдруг задержалась:

– Последний вопрос. У Красиных была дача?

– Почему – была? Она и есть, Галя летом туда на выходные ездит, там дом хороший, теплый.

– А где это?

– Поселок Травкино знаете? Там участки выделяли горторгу, Иван Михайлович взял, потом уж Сергей в собственность оформил.

– Спасибо.

Лена попрощалась и вошла в лифт.

«Надо Андрею сказать, пусть проверят – вдруг Арина там? – подумала она, спускаясь на первый этаж. – Ведь она могла ключи в квартире свекрови взять, когда ту в больницу повезли».

У подъезда ее ждал Голицын с букетом роз и огромным пакетом из супермаркета.

– Разве мы договаривались встретиться? – удивленно спросила Лена, вспоминая, не вылетело ли у нее это из головы.

– Нет. Но я решил заехать и отметить твое возвращение на работу. И вот уже три часа торчу тут, привлекая внимание твоих соседей, – весело сообщил Павел, вручая ей цветы.

– Извини, я по работе ездила.

– Я понимаю, ты человек увлекающийся, прямо как я. Тоже иной раз так углубляюсь в работу, что перестаю замечать время, место и людей. Как работается на старом месте? Коллеги не бурчат? – входя за ней в подъезд, спрашивал Павел.

– Коллеги рады – работы меньше, нагрузки тоже. А у меня ощущение, как будто я и не уходила никуда. Так странно…

Павел сразу прошел в кухню и принялся шуршать там пакетами, а Лена села в кресло в комнате и закрыла глаза.

«Удивительно, но я совершенно не чувствую усталости. Весь день суета, люди, бумаги, и я абсолютно бодра и свежа, могу еще чем-то заняться. В бюро такого не было, я приползала с единственной мыслью – в душ и в постель, отключив телефон, чтобы никто не трогал».

– Лен, я пиццу купил, разогреваю, – раздался голос Голицына из кухни.

– Да, хорошо, я только переоденусь, – отозвалась она, дотягиваясь до домашнего спортивного костюма.

«Опять какая-то двусмысленность – только что здесь ночевал Андрей, а теперь в кухне Павел разогревает пиццу. Я скатываюсь в это… как там Саликова говорила… в «морально-бытовое разложение», – вспомнила Лена, застегивая кофту, и улыбнулась. – Хорошо, что теперь за это с работы не гонят».

Из кухни уже доносился манящий аромат разогревшейся пиццы, Крошина сглотнула слюну и почти вприпрыжку двинулась на этот запах:

– Паша, ты умница. Я весь день голодная, только чаю выпила, – призналась она, садясь за стол, который уже был с удивительной ловкостью сервирован Голицыным.

– Ну, так не сиди, ешь, – Павел выложил ей на тарелку большой кусок пиццы и продолжил доделывать салат. – Сейчас вот еще помидорку порежу и готово.

Он двигался по ее крошечной кухне с такой уверенностью, словно делал это каждый день многие годы, и Лена даже удивилась, насколько быстро Павел сумел стать в ее квартире «своим». Закончив нарезать на кубики помидор, он ловким движением сбросил его в чашку, убрал нож и доску и, перемешав салат при помощи двух ложек, водрузил его на стол.

– Вот так. Давай-ка, – он выложил на ее тарелку щедрую порцию. – Пробуй.

– Ты сам-то чего? – Лена отправила в рот последний кусочек пиццы и принялась за салат. – Тоже ведь, наверное, не ел ничего?

– Я почти весь день в кафе сидел, работал, так что не особенно голоден.

– Зачем тогда пиццу покупал?

– Ну, подумал, что ты придешь уставшая и явно не станешь с ужином заморачиваться.

Лена почувствовала, как ее затопило какое-то теплое чувство к Павлу. Его забота и то, что он вообще о ней подумал в разгар своей работы, было особенно приятно. Крошина почувствовала, что краснеет, и быстро опустила голову так, чтобы волосы упали на лицо.

«Веду себя как школьница не первом свидании».

– Я так понял, что Корфу наш с тобой временно отменяется? – спросил Павел, дотягиваясь до чайника и щелкая кнопкой.

– Увы. Теперь в этом году отпуск-то уже не дадут, – вздохнула Лена. – Я, конечно, не рассчитывала, что придется выйти на работу сразу, надеялась, что неделька-другая у меня будет еще. Но теперь что уж… и с Корфу тоже не получилось. Но, может, ты один поедешь, планировал ведь?

Голицын отрицательно покачал головой:

– Нет, теперь я один ехать не хочу. Ничего, в следующем году спланируем все более тщательно, чтоб без накладок, – и от этого «в следующем году» у Лены снова защипало в носу.

– Ты что-то совсем уставшей выглядишь, – заметил Павел. – Может, пойдешь в комнату, полежишь, пока я тут уберу?

Лена послушно встала и вышла из кухни.

«Он слишком идеальный, – думала она, устраиваясь на кровати под пледом. – И потому мне кажется, что все это наигранно. Такое ощущение, что он написал для себя образ и теперь изо всех сил старается не отступить от него ни на шаг. Или он не очень хороший актер, или написанный им сценарий не так хорош, потому что в итоге получается классическое «Не верю». Или это я такая? Все взвешиваю, измеряю, сравниваю. А вот зачем, интересно? Он мне нравится, но почему-то я в нем не чувствую ничего родного. Мне приятна его забота – и в то же время я не могу принять ее как должное, как искреннее проявление. А вдруг я ошибаюсь, и он на самом деле такой – заботливый, внимательный, понимающий и чувствующий? Я слишком долго находилась с человеком, чьих эмоций не понимала и даже не видела, кроме, может быть, раздражения, возможно, потому и копаюсь теперь в каждом, выискивая фальшь».

В кухне шумел водой Голицын, домывая посуду, и Лена незаметно для себя задремала, а когда открыла глаза, в квартире было темно и тихо.

– Это как же надо было уснуть-то… – пробормотала она, вставая с кровати.

Павла нигде не оказалось, а на кухонном столе обнаружилась записка: «Доброе утро, спящая красавица. На завтрак разогрей пиццу, а в обед позвони мне, я буду неподалеку от прокуратуры, может, перекусим?» Окинув взглядом чисто убранную кухню, Лена вдруг устыдилась – человек пришел в гости, накормил ее, убрал посуду, а она заснула мертвецким сном. Часы показывали половину пятого, ложиться и досыпать уже не было смысла – Лена знала, что не уснет, а только устанет, а потому она принесла в кухню ежедневник, очки и ручку, сварила крепкий кофе и уселась с чашкой, поджав под себя ноги. Пробегая глазами сделанные вчера заметки, она пыталась представить, куда могла исчезнуть Арина с сыном, и мысль о необходимости проверить дачу свекрови казалась ей все более правильной. Еле дотерпев до шести, она позвонила Паровозникову. Тот не очень обрадовался:

– Оказывается, было не так плохо, когда ты в адвокаты подалась. Никто не звонил мне в шесть утра.

– Не ври! Я по делу звоню, а не поболтать.

– Да уж догадался, – зевнув, отозвался Андрей. – Выкладывай.

– Нужно проверить дачу Красиной. Поселок Травкино, там бывшие дачи горторга, мне кажется, что Арина вполне могла скрыться там.

– Слушай, а с чего бы ей скрываться вообще?

– Андрей, перестань. Похищать ее никому не имело смысла, да и ничего мы не накопали на возможных врагов Долженкова. Думаю, Петька все-таки был прав, и это именно Арина столкнула мужа с веранды. А свекровь стала свидетелем – вольным или невольным. На следующий день у них с Ариной состоялся какой-то разговор, после которого пришлось вызывать «Скорую», и Арина испугалась. Она не так глупа, чтобы не понимать, что счета Долженкова отслеживаются, и снять деньги незаметно не получится. Ей нужно просто отсидеться и обдумать план действий, вот и все.

– Ну, положим, поеду я в это Травкино, найду ее там – и что?

– И ничего. Получай ордер, мне кажется, тут все ясно.

– Сделаю, начальница. Это все?

– Пока и этого хватит. Задержим – допросим, дальше будет видно.

– Если задержу.

– Почему ты вечно сомневаешься во мне? – вдруг вспылила Лена. – Такое ощущение, что я стажер-первогодка, а ты такой прожженный опер, все обо всем знаешь, а я тебя гоняю по ерунде!

– Все? – насмешливо спросил Андрей после паузы. – Высказалась?

– Высказалась!

– Надеюсь, что тебе полегчало, – и он положил трубку.

Лена пару секунд посидела с открытым от изумления ртом, потом отложила мобильный в сторону и подперла кулаками щеки, глядя на страницу ежедневника, где слово «дача» было обведено в квадрат и усеяно вокруг вопросительными знаками.

В коридоре прокуратуры она столкнулась с заместителем прокурора Шмелевым. Тот приобнял ее за плечи тем отеческим жестом, каким делал это все годы, что она работала здесь:

– Рад тебя видеть, Леночка. Слышал, ордер на арест Долженковой запросила?

– Да. Надеюсь, что не ошиблась.

– Ты редко ошибаешься. Разве что вот с уходом своим…

– Ой, Николай Иванович, будете теперь припоминать! Я ж вернулась. А на ошибку все имеют право.

– На ошибку – да… – как-то неопределенно произнес Шмелев. – Ну, беги-беги, работай.

До самого обеда Лена просидела как на иголках, ожидая результата от своих догадок. Но Паровозников, словно нарочно, не звонил, испытывая ее терпение. Несколько раз она посматривала на телефон, но позвонить так и не решилась. Андрей объявился около двух часов дня, плюхнулся на стул и заявил:

– Можешь в СИЗО ехать, там твоя фигурантка. Права ты оказалась, в Травкино они с сыном были. Знаешь, что удивительно? Она нас ждала. Только и спросила – куда мальчика отвезут, просила, чтобы к ее матери, там сиделка.

Лена ничего не сказала, начала собирать со стола свои мелочи и бросать в сумку.

– Так и будешь молчать?

– Так и буду, – подтвердила она, выходя из кабинета.

Арину она узнала не сразу. За годы, прошедшие после школы, та сильно изменилась, да и факт задержания все-таки повлиял на женщину, и в ее глазах застыл испуг. Она Лену тоже не узнала.

– Здравствуйте, Арина Михайловна. Я старший следователь Крошина Елена Денисовна, веду дело о гибели вашего супруга.

Арина не отреагировала ни на имя, ни на информацию, равнодушно кивнула и снова уставилась в стену невидящими глазами.

Лена задала все полагавшиеся вопросы по анкете и, зафиксировав ответы, дававшиеся отрешенным тоном, спросила:

– Вы ничего не хотите мне рассказать?

– Хочу, – вдруг совершенно бодрым тоном отозвалась Арина. – Я хочу сделать… как это называется? – Она защелкала пальцами, вспоминая: – Чистосердечное признание, вот! Да, это я убила своего мужа Сергея Долженкова. Я столкнула его с веранды в ресторане «Титаник». Почему вы не записываете?

Лена протянула ей ручку и лист бумаги:

– Напишите, при каких обстоятельствах вы столкнули супруга. Если можно, с подробностями – кто как стоял, как именно вы его толкнули, как он упал. Не торопитесь.

Рука Арины, потянувшаяся за ручкой, слегка дрогнула, а в глазах на секунду мелькнуло сомнение, но она быстро овладела собой и решительным жестом придвинула лист бумаги. Пока она писала, закусив нижнюю губу, Лена, отойдя к стене с небольшим зарешеченным окошком почти у самого потолка, наблюдала за ней. Решительность, с которой Арина заявила о своей виновности, почему-то показалась Лене фальшивой, а дрогнувшая рука только подтвердила это подозрение.

– Арина Михайловна, вы уверены в том, что сейчас делаете все правильно? – вдруг спросила она, и Долженкова вздрогнула:

– Что?!

Лена вернулась к столу, села и пристально посмотрела женщине в глаза:

– Арина, я ведь знаю, что ты другая. Ты не могла сделать это, у тебя сын, подумай о нем. Тебе дадут лет восемь, он будет совсем взрослым, когда ты освободишься.

В глазах Арины на секунду снова мелькнуло сомнение, но она вдруг замотала головой, зажмурившись:

– Нет, нет! Это я. Он… он бил меня, я больше не могла терпеть. Это сделала я.

Но Лена забрала у нее ручку:

– Расскажи мне в двух словах, что произошло. Успеешь написать.

Арина прикусила губу, подумала несколько минут:

– Я его любила. Правда, любила на самом деле. Он очень хороший, но…

– Когда он впервые тебя ударил?

– Когда Гарику исполнился год. Как раз за день до дня его рождения. Ни за что ударил, просто потому, что хлебницу не закрыла. Вроде просто пощечина, но он же скалолазанием занимался, рука тяжелая, сильная – остался след. Я его на праздник еле тональным кремом замазала. Правда, на следующий день Сергей извинялся, плакал, обещал, что никогда больше руку на меня не поднимет. Серьги подарил с изумрудами. Да не в серьгах даже дело – он искренне каялся, я поверила. А через полгода все повторилось, только уже побои серьезнее были. Но и подарок соответствовал – кольцо с бриллиантом. Пять карат. Я хотела уйти… – Она снова закусила губу, и Лена увидела скатившуюся по правой щеке слезу. – Честное слово – я забрала бы Гарика и ушла, но Сергей сказал – только попробуй. Я очень испугалась, для меня Гарик – самое дорогое в жизни, я даже не думала, что смогу так кого-то любить.

– А свекровь? – спросила Лена, вспомнив что-то.

– Что – свекровь? – как-то испуганно повторила Арина.

– Она не поддержала твое желание уйти?

– Она… нет, конечно, – чуть запнувшись, ответила Долженкова. – Он ее единственный сын, разве она могла принять мою сторону? – И в этом вопросе Лена вдруг услышала сомнение, насторожившее ее.

– Арина, тогда почему одна из твоих подруг рассказала, как слышала разговор, в котором твоя свекровь советовала забрать мальчика и уехать в другой город?

– Что? – натянуто засмеялась Арина. – Какая глупость! Никогда такого разговора не было! Галина Васильевна никогда такого не говорила.

– Ну, пусть так. Почему она перестала общаться с Сергеем как раз после дня рождения вашего сына?

– Я этого не знаю. Сергей не говорил.

– А Галина Васильевна? Ведь с тобой она отношений не порвала, ты к ней приезжала почти так же часто, как к собственной матери.

– Она одинокий человек, у нее никого нет, кроме нас, я ведь не могла ее бросить.

– Ты предлагала ей деньги?

– Она не брала. Галина Васильевна привыкла жить скромно…

– Настолько скромно, что устроилась работать уборщицей?

– Это было ее желание.

– Тебе не показалось, что это довольно странно? У такого успешного сына мать моет полы и туалеты в ресторане.

– Я в это не лезла, – поспешно сказала Арина. – Сергей тоже очень возмущался, но никак не мог на нее повлиять.

– Хорошо, пусть так. Со временем он стал бить тебя чаще?

Арина какое-то время молчала, уставившись в стену, потом вздохнула.

– Не чаще. Просто сильнее. Терял контроль, не мог остановиться. А теперь отдайте ручку, я допишу, – решительно произнесла она. – Не вижу смысла терять время. Это я столкнула Сергея, у меня был и мотив, и возможность. Это сделала я.

Ручку Лена отдала, но в душе остался неприятный осадок и ощущение неестественности происходящего.

«Я где-то ошиблась, – думала она, глядя на склонившую голову над листом Арину. – Она сейчас подписывает себе приговор, а я смотрю и не мешаю, потому что у меня нет доказательств обратного. Что я упустила?»

– Арина, ты очень обижена на своего отца? – спросила она, заметив, что Долженкова перестала писать и о чем-то думает.

– На отца? При чем тут мой отец? – снова вздрогнув, переспросила Арина.

– Я просто подумала о том, что он оставил твою маму в таком тяжелом состоянии. Ты не считаешь, что это предательство?

Лицо Арины вдруг стало злым и жестким, словно Лена ударила ее в какую-то болевую точку, и от этой боли у Долженковой словно прибавилось сил:

– Да, считаю. Считаю, что мужчина должен отвечать за своих близких. Считаю, что он обязан это делать. А мой отец убежал от трудностей, нашел место, где ему лучше и легче. Предатель! Он и меня предал своим уходом. Я ночами постельное белье шила, чтобы продать и хоть какие-то копейки иметь на лекарства. До сих пор во сне вижу эти рулоны бязи, которые мне заказчик привозил! А отец мой в это время на новенькой иномарке раскатывал и в Турции кости грел! Я его встретила однажды, так он даже не спросил, как у нас дела, как мама, как я, справляюсь ли, есть ли деньги. Ну, все верно – зачем ему это? У него все хорошо и слава богу, а как там жена парализованная и дочь – зачем ему знать?

Арина закрыла лицо руками, но не заплакала, а только тяжело задышала, стараясь усмирить рвавшийся наружу гнев.

– Я с Сергеем когда познакомилась, думала – ну, все, теперь я смогу вздохнуть свободно, будет человек, который возьмет на себя ответственность за меня и мою жизнь. Я не приспособлена к тому, чтобы волочь все на себе, ну, не могу я, противно это моему сознанию. Может, кому-то нравится все самой решать, а я не хочу! Я женщина, я слабой быть хочу, нежной! И первые два года так и было. Сергей все заботы с меня снял сперва и сиделку нанял для мамы – она до сих пор работает. А потом начался режим жесткой экономии. Сергей считал, что должно быть необходимое, а лишнего быть не должно. Я все время спрашивала – а зачем тогда тебе столько денег? Он сказал – чтобы Гарик мог учиться в лучших учебных заведениях, там, где захочет, и чтобы, когда он вырастет, ему было с чего начать собственное дело. Я не понимаю – когда столько денег, сколько у Сергея, к чему такие крайности? К чему эта идиотская экономия на всем? Я не такой жизни хотела, не этого ждала!

– Но ведь украшения он тебе покупал дорогие?

– Это он за побои откупался, – скривилась Арина. – Даже странно… Он меня бил – а я его любила. Иррациональное что-то… Наверное, мне нравилось, как он унижался потом, когда понимал, что сделал. И еще я ему благодарна за маму. Он меня ни разу не упрекнул, ни разу не забыл деньги сиделке перевести, лекарства купить вовремя, врача-реабилитолога нанял, она на дом приходит. Вот за это я ему все готова простить.

– Тогда зачем ты его столкнула?

Арина вздрогнула:

– Потому что… потому что я устала терпеть. Просто устала терпеть. А теперь… можно я все-таки допишу?

– Конечно, – вздохнула Лена. – Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

– Разумеется, – кивнула Арина. – Я отлично осознаю все, что происходит, и делаю то, что должна.

Лена уезжала из СИЗО с отвратительным ощущением неправильности происходящего. Самое странное – ей казалось, что именно она виновата в этом, потому что проглядела что-то важное, какую-то деталь, из-за которой все пошло не так.

Сидя в кабинете, она вчитывалась в сухие строчки чистосердечного признания Арины Долженковой и не верила ни единому слову. Да, схема складывалась, чисто технически все могло быть именно так, если бы не одно «но». Лена так и не смогла поверить в то, что это сделала Арина. Слишком часто в ее словах проскакивала фраза «я его любила». Да и слова о благодарности за мать тоже не укладывались в написанный на листе текст.

– Я что-то упустила, – произнесла Лена вслух. – Что-то все-таки упустила. Надо поехать в «Титаник» самой и поговорить с персоналом.

Она совершенно забыла, что уже вечер, что она не позвонила Павлу, что не обедала и теперь даже поужинать сможет поздно – ей важно было как можно скорее оказаться в ресторане и расспросить всех, кого сможет там застать.

В «Титанике» Лену встретили без особого радушия. Управляющий рестораном, невысокий лысоватый мужчина лет сорока, окинул ее взглядом и со вздохом поинтересовался:

– А куда же мальчик тот молодой подевался? Не справился, выходит?

– Дело передали мне, – уклончиво ответила Лена. – Могу я задать несколько вопросов тем, кто работал в тот вечер?

– Сегодня только одна официантка в смену, остальные на выходном, а уборщица наша в больнице.

– Тогда пригласите, пожалуйста, официантку.

Управляющий вышел и через пять минут вернулся в сопровождении стройной девушки в форменном фартуке:

– Вот, пожалуйста, общайтесь.

Девушка присела на край дивана и вопросительно посмотрела на Лену:

– Вы тоже следователь?

– Тоже. Я могу задать вам несколько вопросов, Алла? – взглянув на ее бейдж, спросила Лена.

– Задавайте, – пожала плечами девушка. – Только я все рассказала прежнему следователю, мне добавить нечего. Я на веранде не была, как все произошло, не видела. Я в зале находилась.

– Хорошо. А в зале вы не заметили ничего странного? Может, потерпевший и его супруга поссорились?

– Нет. Она опоздала к началу, но он вроде нормально отреагировал. Она села рядом с ним, вина красного выпила.

– А потерпевший, вы не заметили, много пил?

– Как все, – пожала плечами девушка. – Только мужчины пили крепкое, а он – вино, я это запомнила, потому что как раз их край стола обслуживала и сама наливала и ему, и ей. Но пьяным он точно не был.

– А на веранду точно никто не выходил, кроме них?

– Я не могу с уверенностью сказать. Может быть, и выходили, но я не видела. Мы же не присматривать за гостями должны, а обслуживать. Некогда по сторонам глазеть. Хотя… – девушка наморщила лоб и вдруг сказала: – Знаете, а ведь, кажется, тетя Галя, уборщица, спускалась с веранды. Я еще удивилась – чего она там забыла? Но, может, кто-то что-то разлил, не знаю.

– Погодите, Алла, давайте по порядку, – остановила ее Лена. – Значит, вы видели, как уборщица Красина спускалась с веранды… в какое примерно время?

– Да вот за несколько минут до того, как раздался женский крик. Это жена погибшего кричала. Я как раз из зала с грязной посудой шла, тетя Галя мне навстречу попалась, и буквально сразу закричала эта женщина.

– Почему же вы следователю об этом не рассказали?

– А он не спрашивал. Я сейчас случайно вспомнила, когда стала вечер тот в голове прокручивать.

– Спасибо, Алла, вы мне очень помогли.

– Я пойду тогда? А то работа… – Девушка убежала из кабинета с такой поспешностью, словно боялась, что Лена ее остановит.

«Пока все идет так, как я предполагала, – думала Лена, шагая к своей машине, припаркованной в самом дальнем углу стоянки «Титаника». – Свекровь, скорее всего, видела что-то. Все равно не понимаю, почему я Арине не верю. Слова официантки только подтверждают ее показания, а мне кажется, что было как-то иначе».

Она села в машину и еще долго сидела, не трогаясь с места. Потом вышла из машины, обошла здание ресторана и оказалась как раз у тех камней, на которые упал Сергей Долженков. Запрокинув голову, Лена прикинула, что шансов выжить у него, конечно, не было – он упал и ударился затылком, умер мгновенно.

«Если не было скандала, если никто ничего не видел, никто никуда не выходил – то что же на самом деле произошло? У меня на руках чистосердечное признание, а я мучаюсь, потому что не верю. По сути – Арина единственный свидетель, она очень подробно все описала, почему я-то сомневаюсь?»

У нее в сумке зазвонил телефон, это оказался Паровозников:

– Ты дома?

– Нет, я у «Титаника».

– А что ты там делаешь? – удивился Андрей.

– Разговаривала с официанткой, работавшей в день убийства. И ты знаешь… она мне сказала, что Красина спускалась с веранды за несколько минут до того, как Арина подняла крик. Кстати, она чистосердечное написала.

– Ну, и чего ты маешься тогда? Оформляй – и в суд.

– Мне кажется, что мы ошиблись.

– «Мы»? Очень оригинально.

– Ну, хорошо, пусть я ошиблась. Но ведь ошиблась, понимаешь? Мне необходимо поговорить с Красиной, и я не знаю, как к ней пробиться. Там такая врач – дай бог каждому.

– Ты думаешь, Красина тебе что-то скажет?

– Думаю, что скажет. Ее сын погиб, и она видела, кто его столкнул. Мне нужно всего лишь ее подтверждение, иначе я так и буду мучиться.

– Ну, давай с утра сгоняем в больницу, может, там что-то сдвинулось.

– Заедешь?

– Машина у меня накрылась, в сервис отогнал.

– Ну, тогда приезжай на трамвае, поедем на моей.

– Ты погулять не хочешь? – вдруг спросил Андрей, и Лена едва не ответила «да, хочу», но бросила взгляд на часы и поняла, что в этом случае поспать не удастся совсем, а потому отказалась:

– Давай в другой раз?

– В другой, так в другой, – покладисто согласился Паровозников. – Завтра в семь тридцать я у тебя.

– Поднимайся, я тебя завтраком накормлю.

– Заметано, – и Андрей положил трубку.

О звонке Голицыну Лена так и не вспомнила.

Утром она встала рано, приготовила тесто для оладий и довольно быстро напекла полную тарелку. Приняв душ и накрасившись, Лена сварила кофе и приготовилась ждать Андрея, но он явился минута в минуту.

– Ого, как тут встречают, – втянув с порога носом запах оладий, пробормотал он. – И варенье, поди, есть?

– Клубничное, – кивнула Лена. – Проходи, а то остынут.

Упрашивать Паровозникова не пришлось, он довольно быстро управился с оладьями, откинулся на спинку стула и закурил:

– Ты спала хоть немного?

– Что, плохо выгляжу?

– Нормально выглядишь. Просто я ж тебя знаю – ты любишь копаться в себе, выискивая, где ошиблась. Но тут, я думаю, все чисто, все, как Петька и говорил – Арина столкнула мужа, а свекровь увидела. На следующий день Арина поехала к ней уговаривать никому ничего не сообщать, ну, у свекрови сердце и не выдержало. По-моему, все просто и ясно, можно закрывать и переключаться на твою секретаршу. Кстати, она в себя так и не пришла еще, я звонил.

– Я пока не хочу распыляться, закончу по Долженкову, примусь за Яровую, там время еще не поджимает. Ты, наверное, прав, но для очистки совести мне нужно поговорить с Красиной, – вздохнула Лена. – Я стала много внимания эмоциям уделять, сказывается полугодовое общение с психоаналитиком и психиатром.

Андрей сделал вид, что пропустил эту фразу мимо ушей, но Лена вдруг поняла, что ему эта тема неприятна – лишнее напоминание о том, как она из-за Кольцова проходила серьезный курс лечения.

– Ты собралась? – спросил Андрей, допивая кофе. – Поехали, а то там с утра опять какая-нибудь планерка, и привет – жди до обеда.

Облаченные в белые накидки, они шли к ординаторской. Лена почему-то волновалась, как перед экзаменом, даже ладони стали влажными. Строгая докторша оказалась на месте, но собиралась уходить – прятала под колпак пышные кудрявые волосы.

– Вы ко мне? – спросила она, поворачиваясь, и узнала Лену. – Да, точно, ко мне, я вас помню. Вы по поводу Красиной приходили.

– Я и сейчас по тому же поводу. Как ее состояние?

Врач сунула руки в карманы и присела на край стола:

– Мне бы не хотелось, чтобы вы ее допрашивали.

– Доктор, вы не понимаете, – вмешался Паровозников, чуть отодвинув Лену в сторону. – Мы ведь не из интереса сюда мотаемся, у нас полно работы. Но к вашей пациентке у нас сейчас особый интерес, нам очень важны ее показания. Понимаете, от ее слов очень многое зависит, и, возможно, то, попадет ли в детский дом ее единственный внук. Я вам лично обещаю – ни единого лишнего вопроса, сразу уйдем.

Врач долго смотрела на Андрея, думая о чем-то, и, видимо, решала, стоит ли верить его словам и как поступить. Потом, вздохнув, сказала:

– Идемте. Я предупрежу медсестру, чтобы была готова к экстренной ситуации. И очень вас прошу – будьте как можно аккуратнее в формулировках, не давите на нее. Ей действительно не стоит волноваться.

– Я же вам пообещал, – укоризненно произнес Андрей.

– Ну, посмотрим, – неопределенно отозвалась врач, шествуя впереди них в палату.

На кровати у окна лежала маленькая худая женщина с седыми, собранными в пучок волосами. Глаза ее были закрыты, тонкие руки, лежавшие поверх белого пододеяльника, казались прозрачными, и вся она производила впечатление скорее неземного существа, чем женщины, пусть и больной. Лене стало страшно – а что, если ее вопросы ухудшат состояние? Но уйти отсюда снова ни с чем она не могла.

– Галина Васильевна, – негромко окликнула женщину врач, и та открыла глаза. – К вам тут пришли. Вы можете разговаривать?

– Да, конечно, – чуть хриплым голосом сказала женщина, глядя прямо на Лену. – Вы ведь из прокуратуры, да?

– Да. Как вы себя чувствуете, Галина Васильевна?

– Это неважно. Мне нужно вам кое-что сказать.

Андрей выразительно посмотрел на врача, и та, кивнув, вышла из палаты, а Паровозников придвинул Лене стул:

– Присаживайся, – и сам отошел к окну.

Лена села и приготовилась слушать. Красина какое-то время полежала молча, но потом, вздохнув, произнесла:

– Я убила своего сына.

– Что? – Даже не сразу поняла Крошина. – Какого сына?

– У меня один сын. Был. Долженков Сергей Иванович. Я столкнула его с веранды в ресторане «Титаник». Почему вы не записываете? Арестуйте меня, пожалуйста.

Лена подумала, что начинает сходить с ума – вот и вторая претендентка на роль убийцы, просто соревнование у них с невесткой, кто раньше признается.

– Так, Галина Васильевна, давайте не будем торопиться и обсудим все основательно и взвешенно. Такими признаниями не разбрасываются, это ведь уголовная статья, вы понимаете?

– Почему вы ничего не записываете? – проигнорировав Ленин вопрос, настойчиво повторила Красина. – Я убила своего сына, я убийца, понимаете? Мое место в тюрьме.

Лена сжала пальцами переносицу, чувствуя, что у нее закружилась голова. Кто-то из двух женщин наговаривал на себя, чтобы выгородить другую, и Крошина не могла понять, кто именно. Скорее сейчас свекровь пыталась вывести из-под удара невестку, даже не зная, что та уже задержана, обвинение предъявлено, а Арина написала чистосердечное признание. Непонятно было только, почему она это делает. Разве что из-за внука…

– Галина Васильевна, – стараясь быть убедительнее, произнесла она, надеясь, что Красина одумается. – Я понимаю, что вы хотите помочь невестке. Но делать этого не стоит, ложь еще никому…

– Вы что, не слышите? – перебила ее Галина Васильевна. – Я же ясно сказала – это я убила Сергея. Не Арина. Я.

Лена поняла, что таким образом ничего не добьется, и решила зайти с другой стороны.

– Ну, хорошо, допустим, я вам верю. Тогда, если можете, расскажите подробно, как это происходило.

Красина начала своим тихим голосом описывать сцену убийства, и Лена, слушая ее, вдруг поняла, что женщина говорит более уверенно, чем Арина. Очень уж точно она описывает, как подошла, как толкнула изо всех сил в грудь, как Сергей сделал шаг назад и, пошатнувшись, упал вниз.

– А почему вы это сделали? – когда Красина умолкла, спросила Лена.

Галина Васильевна помолчала пару минут. Лена слышала, как напряженно дышит за ее спиной неслышно подошедший Андрей.

– Понимаете… даже не знаю, с чего начать. Дело в том, что мой муж, Сережин отец… он…

– Не надо, Галина Васильевна, я все это знаю – он вас тоже бил. И точно так же потом задабривал подарками. Вы узнали об этом случайно, когда увидели на дне рождения внука на лице Арины замазанный след от руки Сергея. Вас это шокировало, и вы прекратили общаться с сыном. Но невестку и внука не бросили, да? Арина по-прежнему к вам приезжала, и мальчика привозила. Вы начали убеждать ее уйти от Сергея, но оказалось, что сын и тут повторил отца, пообещав Арине, что живой она не уйдет. Пока все верно? – Лена посмотрела на Галину Васильевну. Та лежала тихо, и из-под ее опущенных век текли слезы. – А увечья, наносимые вашим сыном невестке, становились все более серьезными. И вы испугались, что он может убить ее, не рассчитав силу. Стали настаивать на том, чтобы Арина уехала в другой город, но она не соглашалась. Во-первых, у нее здесь мать, которая полностью зависит от денег Сергея, а во-вторых, как это ни странно, но она любила вашего сына, хоть он и причинял ей столько боли. Она все еще надеялась, что Сергей изменится. Она согласна была уже мириться с его странным поведением, с его скупостью, даже с тем, что он усомнился в собственном отцовстве. Что вы увидели в ресторане, Галина Васильевна? Он снова ее ударил?

Красина молча кивнула.

– Он ударил Арину, а вы следили за ними. Я проверила – в тот день была не ваша смена, но вы поменялись с напарницей, потому что Арина сказала, что они будут там на вечеринке, да? И вы решили сперва поговорить с Сергеем, ведь так? Вы не планировали его убивать.

– Нет. Я планировала. Я хотела убить его, чтобы он не искалечил жизнь моему внуку так, как его отец искалечил жизнь ему самому. Я больше не могла спокойно жить, зная, что мальчик растет в такой обстановке. Вы представить себе не можете, как это – когда отец бьет мать. Я помню, как в детстве Сережка визжал, когда Иван начинал… – Галина Васильевна запнулась, не в силах произнести слово. – Он под кровать забивался, смотрел оттуда, как волчонок. И – боялся. Старше стал – начал в горы уходить, альпинизмом занялся, реже дома бывал.

– Он никогда за вас не заступался?

– Я запретила, – покачала головой Красина. – Ему было лет десять, когда он на Ивана кинулся, а тот его ногой отшвырнул и ребро сломал. Я запретила, сказала – это не твое дело, не лезь, отец знает, что делает. Наверное, этими словами я его тоже подтолкнула не в ту сторону. Он стал точно таким же, как Иван, – бил, а потом заглаживал свою вину дорогими подарками. Я все свои драгоценности Сергею отдала, когда тот вырос, сказала – продай, чтоб духу их в моем доме не было. Он продал. А сам потом… – Красина всхлипнула. – Арина хорошая девочка. Добрая, заботливая. Да, сперва мне казалось, что она только из-за денег с ним, но когда это все началось… нет, она и правда его любила, защищала даже от меня, оправдывала. Мне Гарика очень жаль было – невозможно воспитать ребенка нормальным человеком, если дома он такое видит. Я из-за него больше…

– Вы все-таки настаиваете на том, что это вы толкнули Сергея? – тихо спросила Лена, когда Красина умолкла.

– Конечно. Это сделала я, – решительно заявила Галина Васильевна.

– Но вы ведь понимаете, что за этим последует?

– Разумеется.

Лена встала, поняв, что больше она ничего не добьется расспросами:

– Спасибо, Галина Васильевна. Поправляйтесь.

– Погодите… – Слабой рукой Красина ухватила полу Лениной накидки. – А как же со мной?

– А что с вами? Лечитесь.

– Но… как же…

– Лечитесь, Галина Васильевна, это сейчас самое главное.

Она вышла из палаты вслед за Андреем, и мимо них туда сразу же юркнула медсестра со шприцем в руке.

– Ты что-нибудь поняла? – спросил Андрей, когда они спускались по лестнице.

– Я думаю, что Галина Васильевна репетировала эту речь. Все было почти так, как она рассказала, с одной лишь разницей – толкнула Долженкова все-таки Арина. А свекровь просто не хочет оставить внука сиротой, потому берет вину на себя.

– Я бы на твоем месте сейчас в СИЗО метнулся и Арину прижал этими показаниями.

– А смысл? Она и так призналась.

– Да? И теперь у тебя в деле две обвиняемых в одном и том же преступлении? Не могли же они его дуэтом толкнуть, правда? Кто у нас пойдет обвиняемой-то?

– Арина, – со вздохом сказала Лена. – Ты знаешь, я так надеялась, что мне после разговора с Красиной все станет окончательно ясно, а тут все только еще сильнее запуталось.

Они решили выйти через приемный покой, откуда было ближе до парковки. Как раз в этот момент «Скорая» привезла очередного пациента, и санитары вкатили в двери каталку, на которой лежало нечто непонятное в омерзительно воняющих лохмотьях.

– Господи, это еще что? – спросила регистратор, оглядывая каталку.

– Спецоперация была по притонам, накрыли бригаду профессиональных нищих, – объяснил санитар. – Кого куда растолкали, там реальных калек полно.

– А это мужик? – кивнув на каталку, спросила регистратор.

– Вроде бабка.

– Я тебе не бабка, паршивец! – Вдруг услышала Лена голос из-под лохмотьев, показавшийся ей знакомым.

Она приостановилась.

– Ладно-ладно, обидчивая, – отмахнулся санитар.

– Где моя дочь? Где эта дрянь? – продолжала женщина. – Как она могла, как только посмела?

– Совсем у бабули крыша поехала, – сочувственно проговорила регистратор.

– Так поедет, однако – бабуля не ходит, ее в кресле вывозили к церкви, накачивали какой-то дрянью, чтоб молчала. Как она вообще живая осталась, непонятно, – сказала появившаяся фельдшер со «Скорой». – Ее бы в токсикологию побыстрее. Она вроде в сознании сейчас, но ее товарищи по несчастью сказали, что это ненадолго – отключается. Да и ломка у нее может начаться. Так что вы тут не тяните, оформляйте скорее.

– Ирина! Ирина! – вдруг закричала женщина, пытаясь встать с каталки, однако не смогла и бессильно упала назад, потеряв сознание.

– Вот это находка, – ткнул Лену в бок Паровозников. – Тебе не кажется, подруга, что это мы удачно заехали? Девушка, а где вы бабулю нашли? – обратился он к фельдшеру, и та смерила его взглядом:

– А вам-то что?

– А мне-то, красавица, по делу, – сунув ей в лицо удостоверение, сказал Андрей. – Садись-ка, милая, вот тут за столик и подробненько мне объяснительную пиши – такого-то числа по такому-то адресу бригадой «Скорой помощи» в составе таких-то, с указанием должностей, была найдена неизвестная гражданка с таким-то диагнозом и доставлена в такую-то больницу – ну, в общем, вот это все, поняла?

– А что случилось? – испугалась фельдшер.

– А то случилось, милая, что проходит у меня эта бабуля по делу о квартирном мошенничестве, я все ноги уже стоптал, пока искал, а тут – раз, и такая удача. Давай пиши скоренько.

Девушка пожала плечами, бросила взгляд на часы и села за стол в регистратуре. Яровую увезли в пропускник на санобработку, Лена пошла в ординаторскую, чтобы найти врача, который будет ее принимать. Им оказалась совсем молодая девушка в зеленом костюме.

– Сейчас пациентку обработают, и я ее посмотрю. Вам в пропускник пока не советую заходить – там и вши могут быть, и чесотка, так что подождите, пока санитары работу закончат, – сказала она, внимательно изучив удостоверение.

– Я подожду. Мы эту женщину почти месяц ищем.

– Тогда, может, данные пока скажете? А то пойдет как неизвестная.

Лена полезла в ежедневник, продиктовала паспортные данные матери Ирины, которые записала на всякий случай, и добавила:

– Ее дочь тоже здесь, в нейрохирургической реанимации.

– Ужас… – Поежилась врач. – Полгода работаю, все никак не привыкну.

– К такому лучше не привыкать.

В дверях ординаторской появился Паровозников с листком в руке:

– Порядок, у фельдшера объяснилку взял, сейчас в райотдел метнусь, где спецура проходила, может, что дельное парни расскажут. Ты тут останешься?

– Да, хочу подождать, пока ее осмотрят. Теперь-то они от нас никуда не денутся – ни мать, ни дочь.

Андрей согласно кивнул и направился к выходу.

– Это что же – они мошенницы? – спросила врач.

– Нет, они жертвы. И нам необходимо понять, кто и по какой схеме квартиру у них отнял, чтобы найти виновных, – объяснила Лена. – Хорошо еще, что обе женщины живы остались.

– Каких только уродов земля не носит, – тихо произнесла молоденькая врач. – Не представляю, как вы в прокуратуре работаете.

– Могу задать вам тот же вопрос, – улыбнулась Лена. – Я вот не смогла бы каждый день смотреть на человеческие страдания, на кровь, на смерть.

– Но вы ведь и убийства расследуете?

– Я даже объяснить не могу, но в нашей профессии почему-то это все выглядит слегка иначе. Или просто я уже привыкла, присмотрелась.

– Все равно ведь страшно.

Лена не успела ответить – пришла санитарка и позвала врача в пропускник. Та нацепила шапочку, похожую на облако, и вышла, попросив Лену подождать в ординаторской. Крошина присела на расшатанный диван и задумалась. Определенно, сегодня день складывался удачно – и мать Ирины нашлась живой, и Галина Васильевна Красина пришла в себя. Правда, скорее добавила вопросов, чем дала ответов на имевшиеся, но это уже не так важно. Важно было понять, кто же на самом деле виновен в гибели Сергея Долженкова – мать или жена. Хотя по-человечески Лене было жаль обеих, она старалась подавить в себе это чувство и строго следовать закону. Совершено убийство – мотив тут неважен, значит, тот, кто сделал это, должен понести наказание. Вопрос только в том, кто именно.

Врач вернулась только спустя полчаса, вымыла руки у раковины в углу и села за стол.

– Извините, что так долго, никак не могли разобраться, в какое отделение ее госпитализировать. Там букет своих заболеваний, да еще и отравление каким-то суррогатом алкоголя, похоже. Но хорошо, что не лекарства, как мы сразу подумали. Симптомы легче снять, покапаем несколько дней – и все.

– У нее нет никаких травм?

– К счастью, нет. Только хронические заболевания и левосторонний гемипарез. Левая сторона тела почти обездвижена, – объяснила врач. – Скорее всего, это последствия инсульта. Ну, это не так страшно, она вполне может передвигаться при помощи какой-то опоры, потому что правая сторона отлично действует.

– Насколько я знаю, она много лет не выходит из квартиры.

– Ну, это зря. Ей бы физическую нагрузку умеренную, она бы вполне могла восстановить и левую сторону, пусть не до нормальной функции, но все-таки…

– За ней ухаживала дочь.

– Знаете, нам рассказывали, что бывают такие люди, которые воспринимают свое состояние как большую удачу – можно привязать к себе человека чувством вины. Чаще так поступают матери по отношению к дочерям, лишают их личной жизни и заставляют все время посвятить уходу за собой, хотя вполне способны избавиться от ряда симптомов. Думаю, здесь что-то похожее. Бабушка сложная, конечно, но больна она не настолько.

«Интересное наблюдение, – подумала Лена, вспомнив разговор с Ириной об ее отказе выйти замуж. – Складывается впечатление, что мать слегла нарочно. Не хочется так думать, однако… надо будет Ирину расспросить, когда в себя придет».

Записав все, что ее интересовало, Лена попрощалась и вышла из больницы. День был уже в разгаре, светило нестерпимо яркое солнце, и лето наконец-то стало таким, каким и должно быть.

«В такую погоду хорошо лежать на пляже. Или на даче», – подумала Крошина, садясь в раскаленную машину и сразу открывая все окна.

Она долго раздумывала, куда же все-таки ехать – в прокуратуру или в СИЗО к Арине. Признание свекрови не давало ей покоя, хотелось посмотреть на реакцию невестки. В том, что одна из них лжет, Лена не сомневалась, но почему-то была уверена, что Галина Васильевна все-таки не виновата.

Арина была все в той же синей футболке и голубых джинсах, и Лена вспомнила, что к ней некому прийти, кроме сиделки матери. Выглядела она измученной, даже похудевшей, хотя прошли всего сутки.

– У тебя все в порядке? – спросила Лена, когда Долженкова села.

– Сплю плохо. Быстрее бы все закончилось.

– Арина, я была сегодня в больнице у твоей свекрови, – наблюдая за ее реакцией, произнесла Лена.

– Как она? – оживилась Долженкова, и в ее голосе прозвучали взволнованные нотки.

– Ей лучше. Но вот какая вещь… Галина Васильевна утверждает, – не сводя взгляда с лица Арины, продолжила Крошина, – что это не ты, а она столкнула Сергея на камни.

– Что? – Как-то ненатурально удивилась Арина. – Какая чушь. Это я сделала, ее там даже не было.

– Не стоит усугублять ситуацию враньем, так ты только сильнее все запутаешь. Есть показания официантки, в которых та утверждает, что видела Галину Васильевну спускавшейся с веранды за пару минут до того, как ты закричала. Она была там, Арина. И я пытаюсь выяснить, кто же из вас двоих все-таки его столкнул.

– Я, – твердо заявила Арина. – Это сделала я. Он меня ударил, я больше не могла терпеть. Даже не знаю, что на меня нашло. А Галина Васильевна… ну да, она видела, как я это сделала, побежала вниз, а я закричала. Так все и было.

– А не могло быть наоборот? – спросила Лена. – Галина Васильевна поднялась на веранду в тот момент, когда Сергей тебя ударил, в ее памяти сразу всплыли подобные сцены, но с участием его отца, и она, не осознавая, что делает, толкнула сына в грудь так, что он упал? Потом она велела тебе закричать и пошла вниз. Нет?

– Нет.

– Арина, в тот вечер Галина Васильевна не должна была работать, она подменилась, так как от тебя узнала, что вы будете на вечеринке. Она хотела поговорить с сыном, но не успела – увидела, как он тебя ударил, и не совладала с эмоциями.

– Нет, – упрямо повторила Арина, наклонив голову. – Все было так, как рассказала я. Сергей действительно меня ударил, а я его толкнула. Галина Васильевна тут ни при чем.

– Ты стараешься сохранить Гарику бабушку? – тихо спросила Лена. – Может, ему лучше расти с матерью? А не нести на плечах такой груз, как родная мама, убившая папу?

– Какая разница! Сергей все равно уже мертв, все остальное неважно. Галина Васильевна будет его воспитывать, я подпишу все бумаги на опекунство. Денег им хватит, уедут в другой город, где их никто не знает. А я отсижу и выйду. Мне будет еще не так много лет.

– Но ведь ты не делала этого.

– Делала! – закричала Долженкова, вскакивая. – Делала, понятно?! Это я его убила, я, только я!

На крик вбежали конвоиры и мгновенно увели Арину назад в камеру. Лена осталась одна. Она сидела за столом и невидящими глазами смотрела в стену.

«ДНК-тест, – думала она. – Вот это могло бы помочь. На одежде Сергея остались следы рук той, кто его толкнул. Но прокурор ни за что не даст санкцию на довольно дорогое исследование, когда в деле имеется чистосердечное признание. Формально все закончено – есть убийца, дело можно передавать в суд. Но я буду чувствовать себя мерзко, отправив отбывать наказание не того человека. Но доказать ничего не могу. Очную ставку им устроить? Кстати, это мысль – можно договориться и отвезти Арину в больницу к свекрови. Проблематично, конечно, но другого выхода я не вижу. Ждать выписки Галины Васильевны у меня просто нет времени».

Лена тяжело поднялась из-за стола и пошла к выходу. В машине, собираясь перевести телефон из беззвучного режима, она увидела пять пропущенных от Павла.

«Что мне делать с этим? – думала она, тупо уставившись на дисплей. – Перезвоню – и он назначит свидание. Не перезвоню – приедет домой. Ощущаю себя как в ловушке. Что меня опять не устраивает?» Но перезванивать она все равно не стала.

К концу рабочего дня явился Андрей, злой, голодный и измотанный. Лена быстро согрела чайник, Паровозников вывалил прямо на стол принесенные с собой гамбургеры и, впившись в один зубами, пробурчал:

– Так и до язвы рукой подать.

– Ты откуда такой злющий?

– От коллег по цеху. Такое впечатление, что мне эта информация для личного удовольствия нужна! – возмущенно сказал он, энергично работая челюстями. – Пока нашел того, кто на адрес выезжал, пока добился разрешения протоколы допросов задержанных посмотреть, пока этих самых задержанных лично опросил – чуть не рехнулся. Короче, содержали эту богадельню два брата-акробата, отсидевшие в совокупности больше, чем ты прожила. Наладили прибыльный бизнес на калеках, с утра развозили по точкам, вечером собирали. Ну, все, как Юлька говорила, мы, в общем, от столичных веяний тоже не отстаем. Но интересное не в этом. А в том, что фамилия у братцев… – Он выдержал долгую театральную паузу, испытывая Ленино терпение, но Крошина не отреагировала, и тогда Андрей произнес: – Белькевич.

– Погоди… Белькевич – это экстрасенс.

– Что никак не мешает ему быть заодно старшим братом этих двух охломонов и заодно же – организатором преступной группы по отъему денег и квартир у населения пенсионного возраста.

Лена потрясла головой, словно укладывая рассыпавшиеся мысли по полочкам:

– Значит, что мы имеем? Белькевич под видом экстрасенса втирался в доверие к потерпевшим, каким-то образом заставлял их подписывать дарственные на квартиру, потом при помощи братцев вывозил несчастных стариков в этот притон и еще дополнительно наживался, заставляя тех заниматься попрошайничеством? Вот это схема…

– Экономный дядя оказался – чтоб ни копейки не пропало, чтоб каждый человек на своем месте. Короче, к нему выехали уже. А заодно и Виноградова, который типа Бегунов, тоже подберут. Поедем допрашивать?

– А то! – встрепенулась Лена.

– Поздно, правда, уже…

– Да ты что! Еще семи нет, столько времени впереди! – скидывая в сумку ежедневник, очки и телефон, отозвалась Крошина. – Мы их сейчас по-горячему и размотаем.

– Ну все, пошла массовка, – на ходу дожевывая гамбургер, вздохнул Андрей. – Надо было до завтра с этой новостью подождать, хоть выспался бы.

– Все, не ной! – отмахнулась Лена, устремляясь к выходу.

Дежурный лейтенант принял их приветливо, предложил чаю – задержанных как раз оформляли.

– Веселые, однако, ребята, – сказал он, кивнув в сторону «обезьянника», где сидели два крепких мужика лет сорока с небольшим. – Двенадцать стариков, все как один с инвалидностью. И эти деятели их на «Газели» с утра пораньше по всему городу раскидывали – кого на рынок, кого к церкви, кого еще куда в людное место.

– Ну, а ваши-то куда смотрели? – поинтересовался Андрей. – Или привыкли, что всегда тысяча-другая на обед имеется?

– Ты, Паровозников, давай-ка без вот этого, – обиделся лейтенант. – За руку не поймал – не обвиняй.

– Не поймал, так поймаю еще. Просто зло берет – за деньги все готовы продать. Неужели трудно проверить, когда на твоем участке новый попрошайка появляется? Вон, мы тетку одну почти месяц ищем, а она у церкви в коляске сидит, каким-то зельем накачанная. Что – там никогда ни один полицейский не проходил?

– Ой, да ну тебя! – отмахнулся лейтенант. – Можно подумать, у вас все чисто.

– У меня в отделе чисто, за других не скажу, а мои за зарплату стараются.

– Ну, куда нам до ваших моральных принципов. Мы уж как-нибудь так проживем.

– Может, прекратите? – поморщилась Лена. – Нашли, о чем спорить. Лучше скажите – экстрасенса привезли?

– Это такого… с бороденкой как у козла? Привезли.

– Я его в лицо не видела, но, возможно, это он. Белькевич Воланд.

– Кто?! – выпучил глаза лейтенант. – Белькевичей аж три штуки, любого выбирайте, но Воландов нет. Есть Максим, Борис и Аркадий.

– Как на рынке, – фыркнул Паровозников. – Хочешь оптом, хочешь в розницу. Давай методом исключения, что ли. Я вот на Аркадия ставлю.

– А я на Бориса, – включился в игру лейтенант.

– А я пойду и спрошу, – Лена подошла к решетке и попросила сидевших там представиться. – Методом исключения приходим к выводу, что искомый Белькевич – Максим, – вернувшись к дежурному, сказала она.

– Ну, мы легких путей-то не ищем, – развел руками Паровозников.

– Пойду, посмотрю, закончили ли с оформлением, – лейтенант поднялся и ушел в глубь длинного полутемного коридора.

– Давай тогда разделимся, что ли? – предложил Андрей. – Тебе волшебник, мне его подельник.

– Хорошо.

– Елена Денисовна, сюда проходите, – пригласил из полумрака лейтенант, и Лена двинулась на голос.

– У вас что, режим экономии электроэнергии? – спросила она, подходя к открытой двери. – Ноги же можно переломать.

– Да перегорело что-то, а электрики только завтра будут.

– Неужели толпа мужиков лампу сменить не может?

– Может. Только лампы у нас нет.

– В кабинете-то хоть не перегорело ничего?

– Нет, только в коридоре. Проходите. Задержанный Белькевич, встать! – скомандовал лейтенант, когда Лена вошла в комнату.

Из-за стола поднялся худой представительный мужчина с седой бородкой, одетый в темно-серый костюм и белую рубашку.

– Присаживайтесь, – сказала она, садясь напротив. – Белькевич Максим Иванович? Я старший следователь прокуратуры Крошина Елена Денисовна.

– В чем меня обвиняют? – мягким баритоном поинтересовался задержанный.

Лейтенант, еще не успевший выйти, даже присвистнул:

– Во нахал! Там статей – тебе на две жизни не пересидеть.

– Аккуратнее, молодой человек. Не пришлось бы потом извиняться.

– Не придется, – заверил лейтенант.

– Я бы не был так уверен. У меня в клиентах жена заместителя мэра.

– Ее вы тоже планировали без жилья оставить? – спросила Лена, и Белькевич вздрогнул:

– Что за инсинуации? Я официально практикующий экстрасенс, работаю с аурой и другими высшими материями.

– Я же этого не оспариваю. Я интересуюсь, так сказать, побочной вашей деятельностью, а аура меня не волнует.

– А зря, – заметил Белькевич. – Ваша, к примеру…

– Мою оставьте в покое, – прервала Лена. – И вернемся к более насущным вопросам. Вам известна фамилия Яровая?

– Нет.

– Напрасно отпираетесь. Вы уже говорили нашему сотруднику, что Ирина Яровая являлась клиенткой вашего центра экстрасенсорики, к чему сейчас отрицать?

Белькевич ухватил бородку двумя пальцами, пожевал губами, словно что-то вспоминая, и изрек:

– Да, извините, забыл. Действительно, эта дама приходила в центр, но была всего лишь на одном сеансе.

– По какому вопросу она приходила?

– Это конфиденциальная информация.

– Ничего подобного. Это не врачебная тайна. В ваших интересах сотрудничать с нами, Максим Иванович. Меня интересует всего лишь один эпизод, остальное будут выяснять другие следователи. А эпизодов этих, я уверена, найдется немало, правда? Ваши братья уже признали факт организации преступной группы, и именно вас назвали как организатора. Ни о чем не говорит?

– Вот уроды, – пробормотал экстрасенс. – Одна извилина на двоих, и ту не отследишь, у кого она сегодня…

– Я вам предлагаю хоть немного облегчить ситуацию. Расскажите мне, как получилось, что Ирина Яровая оформила дарственную на свое единственное жилье? Гипноз? Внушение? Какое-то психотропное средство?

– Вы хотите, чтобы я себе добровольно срок навесил? – покачал головой Белькевич. – Нет, не выйдет. Я настаиваю на том, что всего лишь поговорил с ней, выслушал и назначил еще встречу, на которую эта женщина не явилась.

– Конечно, не явилась. Она очнулась и поняла, что сделала, но было уже поздно. Она осталась без жилья.

– Докажите.

– Непременно. Если не хотите сотрудничать вы, то наверняка на это согласится сидящий в соседнем кабинете господин Виноградов. Ему проще пойти соучастником, а не организатором, как и вашим братьям, – пожала плечами Лена. – Так что выбор за вами, я не настаиваю. Мне все равно, кто из вас первый кого сдаст.

Она со скучающим выражением лица уставилась в зарешеченное окно, краем глаза все-таки наблюдая за реакцией Белькевича. Тот заметно испугался, хотя и старался сохранить вид независимый и даже надменный. Но его пальцы суетливо забегали по столу, а лоб покрылся испариной. Лена молчала, и Белькевич деликатно кашлянул:

– Простите, Елена… не запомнил отчество…

– Денисовна.

– Да, конечно, Елена Денисовна. Я бы хотел с вами договориться.

– Договориться со мной не получится. Со мной можно только поговорить и рассказать правду, это все, что я могу для вас сделать. Ну, еще передам следователям, которые будут вести ваше дело, что вы сотрудничали. Решайте.

– Понимаете, я никого не заставлял и не принуждал. Это все Виноградов…

«Ну, я так и думала. А Виноградов за стенкой сейчас топит Белькевича. Старая песня».

– Это он придумал при помощи гипноза выманивать дарственные у клиентов. Он хороший психолог, он с первого взгляда понимал, с кем этот фокус пройдет, а с кем нет, – торопливо говорил Белькевич и от волнения даже слегка шепелявил и брызгал слюной. – Идеально годились на эту роль пожилые люди, у которых нет родственников. Эти вопросы задавались как бы исподволь, в ходе первого сеанса. Он никогда не рисковал, всегда все получалось, даже не знаю, как он эту женщину проморгал – ведь не старая, мозги еще работают.

– Она просто слишком увлекалась теориями о душе, ментальном теле и энергетическом вампиризме, так что с ней работать было явно нетрудно, – сказала Лена, и Белькевич подхватил:

– А ведь вы правы! Мне тоже показалось, что она как-то слишком уж… – И он покрутил пальцем у виска. – Она ведь пришла узнать, не пожирает ли мать ее энергию. Мол, столько лет одни несчастья, никакой жизни, все подчинено матери, и никакой возможности вырваться.

– И Виноградов ее обработал?

– Это было совсем легко, – пожал плечами Белькевич. – Она ушла от нас счастливая, словно испытала облегчение.

– Я не буду спрашивать о схеме сбыта полученных таким путем квартир, моего дела это не касается. Зато спрошу вот о чем. Кто из вашей доблестной бригады ударил Ирину Яровую топором по голове и вывез на кладбище?

У Белькевича отвисла челюсть, а лицо приняло совершенно глупое выражение, через секунду сменившееся выражением испуганным:

– Как? Ее что… нашли?!

– Разочарую вас. Нашли. И она жива. Так что в ваших интересах попытку убийства и нанесение тяжких телесных повреждений с себя лично снять.

– Это Аркашка, – поспешно выпалил Белькевич. – Он у нас… – Тут экстрасенс запнулся, и Лена помогла:

– Он у вас занимался устрашением и устранением неугодных и слишком строптивых, правильно?

– Да-да, вроде того. Если бы она не сопротивлялась… но нет же! Никогда не понимал женщин, у которых напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

– Странно слышать от мужчины с отсутствием такового, – улыбнулась Лена. – Неужели вы считали, что ваши аферы никогда не раскроются?

– Это была беспроигрышная серия. Если бы не эта баба с ее сумасшедшей мамашей…

– Дело даже не в ней, скажу вам честно. Вам не повезло только потому, что Ирина оказалась моей сотрудницей, иначе в вашем центре никто бы ничего не искал.

У Белькевича был вид раздавленного таракана, он даже забыл, что среди его клиентов числилась жена заместителя мэра.

– Много… дадут мне? – хрипло выдавил он.

– Сколько заслужили. Статей много, а у вас еще и организация преступного сообщества.

– Вы же обещали…

– Я ничего не обещала, это не в моей власти. Если ваши подельники укажут на вас, то ничего не попишешь.

– А эти мразоты так и сделают! – завопил Белькевич, вскакивая. – А я их всех из дерьма вынул! Эти придурки, мои братья, вообще бы по помойкам шарили, если бы не я! Вышли из тюряги – ни кола ни двора, к кому пришли? Правильно, к старшему брату! Помоги, Максимушка, научи, как жить, как на кусок хлеба заработать!

– В странном направлении у вас мысль сработала, не находите? Законного ничего нельзя было придумать?

Белькевич ошалело посмотрел на нее:

– Вы рожи моих братцев-то видели? А все мамашенька, царствие ей небесное! Как отец мой умер, так и давай коллекцию собирать – один другого хлеще!

– Почему же фамилия у вас одна?

– А она, думаете, замуж всякий раз выходила? Нет, всех на свою записывала. А я, как самый старший, теперь вот отдуваюсь, будь они неладны!

– Ну, пока у меня все вопросы, господин Белькевич. Но вам предстоит еще очная ставка с Ириной Яровой.

– Я ее пальцем не тронул, – сразу открестился Белькевич.

– Это вам зачтется.

Лена вышла из кабинета, и туда сразу же вошел парнишка в сержантских погонах.

«Удачный сегодня день у ребят – такую банду накрыли», – подумала Лена, идя по темному коридору к столу дежурного, где ее уже ждал Паровозников с кипой исписанных листков.

– Смотрю, твой фигурант более речистый оказался, – кивнув на них, пошутила Лена.

– Мне бы в душ, – пожаловался Андрей. – Давно такой мрази не видел, вот честно. Ощущение – как в навозе извалялся.

– И как? Что интересного господин Виноградов рассказал?

– Валит все на твоего.

– Не сомневалась даже. Мой сперва пытался валить на Виноградова, но потом как-то перестал.

– Ну, мы свое отработали, – сказал Андрей лейтенанту. – Больше нас ничего не интересует, а за помощь вам спасибо, мужики.

– Обращайтесь, – широко улыбнулся лейтенант.

Лена с Андреем вышли на улицу, где уже совершенно стемнело.

– Сейчас в контору заскочим, бумаги оставим – и я тебя домой подкину, – предложила Лена, садясь за руль.

– К себе, смотрю, не приглашаешь, – хмыкнул Андрей, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Извини, братан, не сегодня – устала, не ела, словом, хочу одиночества, – засмеялась Лена, выруливая на дорогу, где все еще было довольно много машин.

Ее переполняло приятное чувство усталости от хорошо выполненной работы. Да, не все удалось так, как она рассчитывала, но вот и по второму делу подвижки, и остается только ждать, когда в себя придет Ирина. Непонятно только, как быть с Ариной и ее свекровью. По этому вопросу Лена собиралась завтра прямо с утра посоветоваться со Шмелевым, очень рассчитывая на его помощь и добрый совет.

Довезя Андрея до дома, она не спеша направилась к себе. Поток машин заметно поредел, ехать было легко и приятно, и Крошина наслаждалась остывающим городским воздухом, освещенной трассой и просто довольно тихим летним вечером, уже плавно перетекавшим в ночь. Припарковав машину на своем месте во дворе, Лена не спеша пошла к подъезду. Только в ее окнах не горел свет, ее никто не ждал с горячим ужином и вопросами о том, как прошел день. Почему-то именно сейчас это показалось особенно обидно – ей бы хотелось посидеть в кухне за чаем с кем-то, кому можно рассказать об удачах и неприятностях, вместе обсудить, выслушать советы и просто поговорить, а не оказываться в пустой безмолвной квартире. Она очень боялась тишины, и это чувство страха усилилось после первого разрыва с Кольцовым – Лена совершенно не могла оставаться в квартире, если там не работал хотя бы телевизор.

«Я все время одна, – думала она, медленно поднимаясь по ступенькам. – Но почему тогда я никак не решусь впустить в свою жизнь того же Голицына? Ведь он этого очень хочет, я вижу. Но мне страшно и не хочется что-то менять, хотя быть одной тоже надоело. Наверное, я понимаю, что Павел – не мой человек, мне с ним будет трудно. А с кем вообще мне может быть легко, если даже с Андреем, которого я много лет знала, мне было невыносимо? Наверное, одиночество – это мой удел, и придется все же решиться на кота, хотя животное мучить не хочется, будет ведь скучать целый день».

Едва переступив порог квартиры, Лена сразу бросилась в комнату и включила телевизор, сразу наполнивший пустоту звуками. Крошина вздохнула с облегчением и направилась в душ.

Ночью ей приснилась почему-то Юлька в длинном пышном платье, с волосами, убранными в высокую старинную прическу. Она смотрела с балкона на открывавшуюся внизу водную гладь и то и дело прижимала к глазам белый платок. Вдали виднелся силуэт уходящего корабля.

«Надо позвонить ей и спросить о пробах», – мелькнула мысль, о которой Лена, проснувшись утром, конечно же, благополучно забыла.

К Шмелеву Лена направилась практически сразу, как пришла на работу. Взяв папку с делом Долженкова, она постучала в дверь кабинета заместителя прокурора. Тот как раз вынул из своей объемной сумки контейнер со вторым завтраком – супруга внимательно следила за его больным желудком и всегда собирала ему с собой несколько контейнеров с едой, чтобы Николай Иванович мог питаться, не нарушая предписанного врачами распорядка.

– А, Леночка, – обрадовался он. – Проходи, присаживайся. Хочешь пирожок диетический?

– Спасибо, Николай Иванович, я позавтракала. Вы ешьте, а я пока вопросы позадаю, можно? – усаживаясь на диванчик и открывая папку, спросила Лена.

Шмелев налил чаю в большую кружку, бросил три ложки сахара и уселся за стол, придвинув контейнер с пирожками.

– Вам разве можно жареное?

– Это в духовке и из муки грубого помола – видишь, чего жена умудряется придумать? – подмигнул Шмелев. – Измучил я ее со своим желудком.

– Хорошо, когда есть, о ком заботиться. Для любимого человека времени не жаль.

– Замуж тебе пора, Ленка, – вздохнул Шмелев, и Лене даже в голову не пришло на него обидеться – Николай Иванович относился к ней как отец и очень переживал, что Лена теряет время, упускает что-то важное в жизни, углубившись в работу.

– Как-нибудь в другой раз, Николай Иванович. Давайте лучше по делу, а? Я в тупике, – призналась Крошина.

– Давай выкладывай, подумаем, – откусывая от пирожка, кивнул заместитель прокурора.

– В общем, так. Имею я на данный момент на руках два чистосердечных признания в убийстве. Самое странное, что они совпадают почти до последнего слова, фигурантки только разные. И что мне делать с этим? Одна из них уже в СИЗО, обвинение ей предъявлено, но вторая настаивает на своей вине. Короче, я запуталась.

– Так, погоди, – остановил Шмелев, глотнув из кружки. – Кто на ком стоял?

– Это по Долженкову, его жена и его мать.

– Борются за право называться его убийцей? Чудны дела твои… – покачал головой Шмелев. – И как, по-твоему, кто из них?

– Я была уверена, что Арина. Но потом поговорила с ее свекровью и уже не знаю… Она рассказывает больше мелочей, но Арина все-таки моложе и физически чуть посильнее. Убитый был мужчиной крупным, хоть и не огромным, женщина маленького роста с таким вряд ли справится.

– Не скажи, дорогуша. Бывали в моей практике случаи, когда маленькая женщина вытворяла такое, что и сильному мужику не всегда по силам. Ярость – дело страшное, она добавляет мощи. Как злая энергия.

– Возможно. Но мать? Мать сталкивает на камни единственного сына из-за невестки?

– Насколько я в курсе, там сынок еще тот фрукт был?

– Как, собственно, и его отец. Он тоже бил жену, и, мне кажется, эта история как раз и могла Галину Васильевну к этому подтолкнуть.

– А жена что?

– Тут тоже странно. Она его любила – действительно, любила, надеялась, что он прекратит. Но ведь чаша терпения не бездонная, и Арина могла тоже устать терпеть?

– Женщины терпят долго, иногда всю жизнь.

– И мы иногда видим результаты лопнувшего терпения, – заметила Лена, вставая с дивана и подходя к подоконнику, на котором Шмелев развел целую коллекцию миниатюрных кактусов. На одном из них она заметила мелкие белые цветы и с удивлением их рассматривала. – Неужели зацвел?

– Сам удивляюсь. Красиво, правда? Вроде ничего особенного – колючка с цветком, а красота какая…

Шмелев умолк, изредка прихлебывая чай.

– Николай Иванович, так что мне делать? – тихо спросила Лена, и он, подняв на нее глаза, так же тихо ответил:

– Представления не имею, Леночка. Против кого больше улик – тот и в дамках.

– Я просто не представляю, как они на суде будут вырывать друг у друга право сесть в тюрьму. Каждая настаивает на своей виновности, и я не смогла ни одну из них убедить этого не делать. У меня нет аргументов. Если только…

– Экспертизу? Заказывай, – кивнул Шмелев. – Я с прокурором договорюсь. Только… Знаешь, Лена, иногда нужно встать на чью-то сторону, принять чью-то точку зрения, даже если тебе лично это почему-то не нравится. Попробуй понять, почему эти женщины так отчаянно топят каждая себя, выгораживая другую, может быть, в этом и кроется разгадка.

– Я понимаю, Николай Иванович. Мне кажется, Арина настаивает только потому, что она моложе, и ей будет легче отбыть срок.

– То есть ты все-таки думаешь, что убила мать?

– Я в этом практически уверена. И есть еще одна мелочь… я разговаривала с соседкой Красиных, которая знала их очень давно и была в курсе того, что творится в их семье. В том смысле, что она знала о том, что Красин избивает жену. Так вот, соседка эта рассказала, как умер отец Сергея, и в этой истории есть кое-что странное, – проговорила Лена, возвращаясь на диван. – Смотрите. Муж много лет систематически избивает жену. Та не может ни уйти, ни пожаловаться – помните же, какое время было? И вот в день годовщины свадьбы супруг не просыпается утром после банкета. Отравление алкоголем, который – прошу заметить – пили все. Пили все – а умер только он.

– А что показал анализ?

– Ничего не показал. Его не делали, и остатки спиртного не исследовали. А знаете почему? Потому что накануне жена покойного выбросила все бутылки в мусор, который вывозился рано утром на следующий день.

– И ты думаешь?..

– Мне кажется, если я спрошу, то Галина Васильевна ответит мне то, что еще больше усугубит ее вину, только для того, чтобы ее задержали.

– Лена, подумай – а надо ли? Срок давности прошел, зачем заставлять человека ворошить то, что, я уверен, она пыталась забыть много лет? Думаешь, ей было просто жить с этим? И – особенно – видеть, что сын превратился в копию отца.

– Выходит, позволить Арине сесть в тюрьму вместо нее?

– Это ее выбор, Лена. Иногда мы не можем сделать больше, чем уже сделали.

– Мне нужно подумать, – пробормотала Лена, закрывая папку.

– Подумай, время еще есть.

– Спасибо, Николай Иванович, – она встала и направилась к двери, но на пороге обернулась: – Только я все равно не понимаю…

– Замуж тебе надо, – снова вздохнул Шмелев, глядя на нее поверх очков.

Обиженный голос Павла в телефонной трубке оказался неожиданностью:

– Ты меня избегаешь, Лена?

Она сидела в столовой прокуратуры в компании Крашенинникова и еще одного следователя, заканчивая обедать, и вовсе не собиралась выяснять отношения.

– Паша, мне сейчас неудобно говорить, можно я перезвоню вечером?

– Разумеется, Лена, ты можешь мне не перезванивать совсем. Просто скажи об этом вслух.

– Ты меня не понял. Хорошо, погоди секунду, – Она поднялась и вышла из столовой в коридор. – Я обедала с коллегами, и выяснять что-то прилюдно не совсем…

– Лена, что происходит? Ты меня избегаешь?

– Нет, Паша, у меня просто много работы, я очень устаю, – соврала Лена, испытывая мучительный стыд оттого, что приходится это делать. – Но, если хочешь, можем увидеться сегодня.

– Хочу, – решительно сказал Голицын. – Встречу тебя у прокуратуры в семь – идет?

– Идет.

Она убрала телефон и задумалась. От разговора остался какой-то неприятный осадок, словно ее уличили в чем-то на глазах у всех.

«Почему я такая? Ведь он мне нравится, мне с ним интересно, хорошо – так в чем дело-то? В том, что я его не люблю? Ну, так это сразу и не случается. Важно ведь, что с человеком приятно быть вместе, с этого все и начинается. А я усложняю».

Она уже собирала в сумку мелочи со стола, готовясь отправиться домой, когда в кабинет влетел Паровозников:

– Собирайся, начальница, Ирина Яровая в себя пришла, можно попробовать поговорить!

И Лена тут же забыла о том, что в семь ее будет ждать Павел. На ее машине они с Андреем поехали в больницу, надеясь хоть пару минут поговорить с Ириной, если это будет возможно.

Яровую перевели из реанимации, она лежала одна в двухместной палате – в отделении почти не было пациентов, редкий случай затишья. На посту болтали две медсестры, на диване сидел старичок с газетой, в открытое окно врывался вечерний шум города. Паровозников положил на стойку поста удостоверение:

– Девчули, а проводите нас к больной Яровой.

Бросив томный взгляд на красавца-опера, одна из девушек встала:

– Идемте. – Только с ней долго говорить нельзя, она пока не очень еще… и память пока не до конца вернулась.

– Это плохо, – огорченно сказала Лена.

– Но вы не волнуйтесь, она не помнит какие-то мелочи, а в основном… такой ужас, правда? Ну, то, что с ней случилось…

– А откуда вы знаете, что с ней случилось? – спросила Лена, шагая рядом с девушкой в конец коридора.

– Так она рассказала. Я ее обедом сегодня пришла кормить, она и рассказала. А правда, что у нее мать пропала?

– Нашлась ее мать, здесь лежит, в токсикологии, – отозвался Андрей. – У этой истории, к счастью, лучший конец из возможных – доверчивые женщины остались без жилья, зато живы. А должно было быть иначе.

– Моя мама тоже так говорит – нельзя доверять всяким шарлатанам.

– Вот и слушайся маму.

Девушка улыбнулась и открыла дверь палаты:

– Ирина Витальевна, а к вам гости.

Лена шагнула в палату первой, и Ирина, прижмурив глаза, посмотрела в ее сторону, но, кажется, не узнала.

– Ирина Витальевна, это я, Лена. Лена Крошина, – подходя ближе, сказала она, и женщина, вздрогнув, открыла глаза:

– Елена Денисовна? Как вы меня нашли?

– На кладбище, – вмешался Андрей. – Капитан Паровозников. Нам нужно задать вам несколько вопросов, вы можете говорить, все в порядке?

– Да-да, – чуть запнувшись, произнесла Яровая. – Конечно… только… – Она беспомощно посмотрела на Лену. – Не понимаю…

– Я ушла из бюро, Ирина Витальевна, и, так случилось, теперь веду дело о мошенниках, лишивших вас квартиры.

В глазах Ирины появились слезы, она закрыла лицо руками и всхлипнула:

– Господи… мама… бедная мама, даже не представляю, где она теперь.

– Успокойтесь, – Лена погладила ее по плечу, с которого немного сползла ситцевая больничная рубашка. – С вашей мамой тоже все в порядке. Она лежит здесь, в другом отделении, когда вы станете чуть покрепче держаться на ногах, сможете ее навещать.

Ирина порывисто обняла Лену и заплакала:

– Мне нет прощения… я оставила маму на старости лет без собственного угла. Что нам теперь делать?

– Ирина, ну, вы ведь живы. Попробуем опротестовать сделку, думаю, что в данных обстоятельствах это можно будет сделать. В любом случае я вас не брошу, обещаю, – поглаживая ее по вздрагивающей от рыданий спине, сказала Лена. – Вы мне просто помогите немного. Этих людей задержали, их непременно накажут.

– Я все расскажу.

Ирина Витальевна вдруг взяла себя в руки, села очень прямо, вытерла глаза и прикоснулась к повязке на голове:

– Надо же… у меня сейчас все встало на свои места, а я думала, что уже ничего не вспомню. Хорошо, что вы пришли, Елена Денисовна. Я все расскажу, я вспомнила.

Андрей молча придвинул стул и вынул диктофон.

Рассказ Ирины длился больше двух часов, и за это время Лена успела составить для себя полную картину того, как оболванивали доверчивых клиентов в центре экстрасенсорики. Ирина попала туда после того, как в очередной раз почувствовала, что жизнь ее катится не по тем рельсам. Властная, деспотичная мать, перенесшая инсульт в довольно молодом возрасте, отнимала почти все ее свободное время. Она с трудом передвигалась по квартире и требовала почти круглосуточного внимания. Мужчина, с которым у Ирины в то время был роман и дело шло к свадьбе, готов был разделить с любимой этот груз, понимая, что мать Ирина не бросит. Но пожилая женщина в один момент поставила дочь перед выбором – либо мать, либо собственная семья. Причем сделала она это с присущей ей жестокостью – обвинила дочь в том, что она готова пожертвовать родной матерью ради мужчины, который наверняка вскоре ее бросит.

– Кому ты нужна? – кричала мать, лежа в постели. – Ты себя в зеркало видела? Ты ведь бледная моль! Ему ничего не нужно от тебя, кроме этой квартиры, едва только он женится, как я окажусь в доме для престарелых, а ты вообще на улице! Неужели ты думаешь, что он мог тебя полюбить? Да ты дура, слепая, наивная дура! У тебя никого нет, кроме меня! А ты предаешь родную мать ради какого-то афериста!

После целой череды таких концертов Ирина поняла, что выбор сделать все-таки придется. Без объяснения причин она порвала с женихом, запретила звонить, приезжать и искать встречи с ней, уволилась из университета, где преподавала биологию, и устроилась на работу в адвокатское бюро Натальи Крошиной. Но мать все равно не оценила ее жертв. С каждым днем она становилась все более капризной, доставляла все больше хлопот, отказывалась вставать с постели, доходить самостоятельно до туалета, выходить в кухню, чтобы поесть. Ирина крутилась как белка, стараясь заработать лишнюю копейку, выматывалась на работе, снимала ролики для канала, почти круглосуточно ухаживала за матерью и чувствовала, что силы ее вот-вот истощатся. Поддерживала ее только мысль о том, что мать останется одна – больная, почти не ходячая, никому не нужная. Этого Ирина допустить никак не могла. Она не могла объяснить себе то чувство, которое возникало у нее всякий раз, когда она смотрела на мать. Как бы та ни оскорбляла ее, как бы ни унижала – Ирина не могла заставить себя сказать даже слово против. Ей казалось, что мать говорит правду, потому что кто, кроме нее, может сделать это? И каждое материнское слово, больно бившее по самолюбию, она все-таки воспринимала с благодарностью. Она любила свою мать даже такой – озлобленной, почти беспомощной, доставляющей столько проблем.

Но жить в таком режиме без поддержки оказалось невыносимо. И однажды луч надежды, как показалось Ирине, мелькнул где-то впереди. Она, как обычно, делала покупки в супермаркете, стараясь уложиться в минимальную сумму, когда к ней подошел немолодой мужчина с аккуратной бородкой и мягким взглядом глубоко посаженных серых глаз. Улыбнувшись, он протянул ей визитку:

– Возьмите. Мне кажется, вам это нужно.

– Нет, спасибо, – Ирина слегка отшатнулась, но мужчина смотрел с такой добротой и участием, что она почувствовала, как проникается доверием.

Взяв протянутую визитку, она прочла надпись «Воланд Белькевич, экстрасенс, привороты, беседы с умершими, коды на бизнес». И удивленно посмотрела на мужчину.

– Воланд Белькевич – это я. А вам, милая, как мне кажется, необходима помощь. Если вы уделите мне полчаса, я могу рассказать, каким именно вижу решение вашей проблемы.

Повинуясь какому-то порыву, Ирина кивнула. У кассы Белькевич галантно взял из ее рук сумку с продуктами, и они пошли в ближайшее кафе, где Ирина, снова, как под гипнозом, вдруг выложила ему все о своей жизни.

– Мне кажется, вам необходимо прийти к нам в центр, – накрыв ее руку своей, сказал Белькевич, внимательно все выслушав. – У нас много специалистов, они решают самые разные проблемы.

– У меня нет таких денег.

– Каких – таких? Разве я озвучил какую-то сумму? – ласково спросил он. – И потом – первая консультация у нас бесплатная, а там будет видно. Мы ведь люди, всегда можем договориться.

– Мне кажется, моя мать питается моей энергией, – Ирина вдруг произнесла вслух то, о чем думала уже несколько месяцев. – Рядом с ней я чувствую себя выжатой, обессиленной.

– Каждый больной человек вытягивает из здорового жизненные соки, это обычное дело. Вы приходите к нам, Ирина, мы подумаем, как помочь.

Белькевич проводил Ирину до дома, попрощался и ушел, а она внезапно почувствовала прилив сил, словно эта беседа и эта недолгая прогулка немного подпитали ее энергией. Готовя ужин, она тихонько напевала, чего не делала уже много лет, так как мать считала ее голос неприятным.

Но пойти в центр Ирина решилась только спустя неделю. Что-то внутри ее тормозило, останавливало. Но она поборола в себе сомнения и отправилась по адресу, который Белькевич написал ей, прощаясь у дома.

Самое странное заключалось в том, что, войдя, она забыла обо всем, что происходило за пределами этого места. Они с Белькевичем пили чай в его кабинете, разговаривали, обсуждали ее жизнь, и все казалось таким милым, спокойным, уютным. Ирина впервые за много лет чувствовала, что ею кто-то интересуется – не как женщиной, а как человеком, как личностью. Это давно забытое ощущение ее удивило. Оказывается, это так приятно – быть интересной. Она выходила из центра с ощущением легкости и эйфории, ее переполняло такое счастье и такая любовь ко всем и всему, что улыбка не сходила с ее губ до самого вечера. Ночью у Ирины сильно заболела голова, так, что утром она еле смогла заставить себя встать и приготовить завтрак для матери. Та приставала с расспросами, но голос ее звучал в Иринином сознании где-то далеко и глухо, и смысла сказанного она не понимала. Это состояние продлилось почти неделю, особенно тяжело было на работе, где приходилось прикладывать немало усилий, чтобы делать необходимое. А через неделю к ней приехали трое мужчин и предъявили подписанную ею дарственную на квартиру.

Тупо глядя на собственную подпись, Ирина никак не могла понять, что происходит. А мужчины по-хозяйски ходили по квартире, не обращая внимания на гневные вопли матери. Старший из них после этого «осмотра» изрек:

– Ну, дорого не продадим, понятно. Но какую-то копеечку заколотим.

– Погодите… – пришла в себя Ирина. – Что значит – «продадим»? Это наша квартира.

– Вы, мадамочка, может, чего-то не догнали? Квартирку эту вы подарили и подпись свою узнали. Так что сроку вам две недели, выметайтесь.

– Куда… выметайтесь? – ошеломленно переспросила Ирина.

– А мне без разницы, – сообщил новый владелец. – Если хочешь – могу помочь, есть у меня одно место, там пожить можно. Только отрабатывать жилье придется.

– Постойте… что вообще все это значит? Да я сейчас в полицию… – Ирина протянула руку к телефону, но самый высокий из мужчин грохнул его об пол и спокойно растоптал обломки.

– А вот эту чушь сразу из башки выкинь, иначе я тебе помогу это сделать, – угрожающе нависнув над Ириной, прошипел он. – Только сунься в полицию – и старуху свою с топором в башке найдешь, поняла?

Ирина в ужасе закивала, совершенно потеряв дар речи. По лицам этих людей она прекрасно видела, что они не шутят и легко выполнят все, что обещают. Когда они ушли, Ирина без сил опустилась на пол и заскулила. Страх сковал ее с ног до головы, она не представляла, как поступить, что делать, к кому обращаться. Полиция отпадала сразу – угрозы подействовали, и Ирина очень испугалась за мать. Идти было некуда и не к кому, нужно искать какое-то пристанище, а на это нужны деньги, которых тоже не было.

Две недели пролетели быстро, и трое мужчин явились снова.

– Ты все еще здесь? – удивился тот, который назвался собственником.

– Мне некуда идти. И мама у меня больной человек.

Мужчины переглянулись.

– Ну, так и мы ж не звери. Предлагал же тебе жилье. Соглашайся, работа там не тяжелая. Собери манатки какие, и айда.

Наскоро побросав в две большие сумки кое-какие вещи для себя и матери, Ирина отнесла их в припаркованную во дворе «Газель». Возвращаясь в квартиру, она готовилась к непростому разговору с матерью, однако та, к ее удивлению, крепко спала. Мужчины на одеялах отнесли ее в машину, Ирина в последний раз окинула взглядом дом и двор, в котором выросла и провела всю жизнь. Шел дождь, двор был пуст, и Ирина подумала, что это, наверное, даже к лучшему – никому ничего не придется объяснять. Дверь машины захлопнулась, и они поехали куда-то в новую, неизвестную жизнь. Беспокоило Ирину только то, что мать спала всю дорогу, даже не пошевелившись. Обычно сон у нее был чуткий, и при каждом шорохе женщина просыпалась, а сегодня даже тряская дорога не могла нарушить сна. Это настораживало, но Ирина гнала от себя плохие мысли. «Может, она просто измучилась в неудобной позе. Ничего, сейчас приедем, устроимся. Как-нибудь проживем, крыша над головой есть – уже неплохо. Правда, далековато, видимо, но ничего. Люди везде живут», – успокаивала она себя.

Когда дверцы машины распахнулись, ее взгляду явился старый, обшарпанный деревянный барак в два этажа. Из окна на втором этаже выглядывал опухший мужик с седой свалявшейся шевелюрой и хрипло смеялся. На лавке у подъезда сидели еще трое таких же. Что сразу бросилось Ирине в глаза – это отсутствие конечностей. У кого-то не было ноги, у кого-то – обеих, кто-то орудовал одной рукой. «Господи, где мы?» – пронеслось у нее в голове.

– Ну, чего замерла? Бери майданы, пошли заселяться, – пригласил тот, кто теперь владел ее квартирой. – Бабку твою сейчас мужики погрузят.

Ирина, на которую напала оторопь, послушно выволокла сумки из машины и пошла по скрипучей лестнице на второй этаж вслед за мужчиной. Он открыл дверь, и в нос ударил застоявшийся запах сырости, плесени и грязного белья.

– Вот тебе хоромы. Приберешь мало-мальски, и пойдет.

– Но… здесь же невозможно жить, – в ужасе оглядывая темную сырую комнату с болтающейся под потолком лампочкой, пробормотала Ирина.

– Да? Ну, видно, на вокзале сподручнее. Ты только скажи – вмиг отвезем, – осклабился мужчина. – Давай, тетка, не выделывайся и спасибо скажи, что не на улицу выкинул.

В это время его компаньоны принесли Иринину мать, по-прежнему крепко спавшую в одеялах, и буквально скинули на матрас в углу.

– Стойте! Там же грязно!

– Ага, щас, будем на руках ее держать, пока ты тут чистоту наводишь! – фыркнул один из них. – И это… паспорта давай-ка сюда. У нас тут как в гостинице, регистрация.

Ирина сделала шаг назад, инстинктивно прижав к груди дамскую сумочку с документами, но мужчина шагнул к ней, вырвал сумочку и принялся копаться в ней, совершенно ничего не стесняясь. Сунув в карман оба паспорта, он вытряс из кошелька все невеликие деньги, что там имелись, бросил кошелек обратно в сумку и вернул ее Ирине:

– А деньги тебе тут ни к чему. Кормежка у нас дармовая.

Как оказалось позже, «кормежкой» тут называли самые дешевые «бич-пакеты» – лапшу быстрого приготовления, которую два раза в день, утром и вечером, раскидывал по комнатам один из владельцев этого ужасного «пансиона». Кипяток нужно было набирать на первом этаже из старого кулера, там же – питьевую воду и чай без сахара. Раз в неделю им привозили какие-то объедки в большой фляге – видимо, брали в больнице или какой-то столовой. Часто привозили дешевую водку, и тогда обитатели совершенно теряли человеческий вид, у кого он еще сохранился. Пьяные, в моче и рвоте, они валялись по всему дому, распространяя зловоние, от которого можно было сойти с ума.

Ирину беспокоила мать – она практически превратилась в безмолвную куклу, которая то спала, то просто хлопала глазами, никак и ни на что не реагируя. Она никак не могла понять, что происходит, пока не заметила, как в ее отсутствие в комнату зашел один из хозяев с какой-то бутылкой в руках. Ирина догадалась, что мать опаивают чем-то, но когда попыталась помешать, получила сильный удар в живот и до вечера не могла подняться на ноги. Ее оставили в этом доме кем-то вроде коменданта – она должна была следить, чтобы напившиеся обитатели ничего не сожгли и не поубивали друг друга в ходе неизбежных ссор. В помощь ей в доме всегда находились двое молодых парней, которые мгновенно наводили порядок, едва возникала потасовка. Делали они это при помощи резиновых дубинок.

Каждое утро обитателей в несколько приемов грузили в «Газель» и куда-то увозили, а вечером привозили обратно. Из обрывков разговоров Ирина поняла, что их возят «на работу» – рассаживают по разным точкам в городе и заставляют заниматься попрошайничеством. Тех, кто не привозит «план» – определенную сумму денег, установленную для каждой точки, вечером избивают и оставляют без еды.

Дошел черед и до Ирининой матери, и, как женщина ни цеплялась за руки увозивших мать мужчин, ничего не вышло – ее так же, как всех, погрузили в «Газель», в открытой двери которой Ирина увидела инвалидное кресло, и увезли куда-то. Вечером после ее возвращения Ирина пыталась расспросить мать о том, где та была, но женщина лишь безвольно мычала, то и дело проваливаясь в сон. Никакие уговоры, никакие слезы, мольбы и просьбы не помогали – каждое утро мать забирали и увозили, в дороге накачивая каким-то зельем, а вечером возвращали в полубессознательном состоянии. Не в силах больше это терпеть, Ирина решилась на побег. Барак их стоял на отшибе, в самом окраинном районе города, почти у леса, и никакого транспорта там, разумеется, не ходило. Денег на попутку тоже не было, и Ирина двинулась пешком. Но, просидев долгое время на лапше и пустом чае, она совершенно обессилела и потому далеко уйти не смогла. Она потеряла сознание на обочине, и ей крайне не повезло – единственной машиной, проходившей в тот момент по дороге, оказалась «Газель» владельцев «пансиона». Ее погрузили внутрь, и Ирина, то проваливаясь в забытье, то снова на краткий миг обретая сознание, поняла, что в живых ее не оставят. Удара топором по голове она почти не почувствовала, а когда через какое-то время очнулась, то поняла, что лежит в яме, засыпанная землей. Голова отчаянно болела, в рот и в нос набилась земля. Ирина слабыми руками пыталась помочь себе выбраться, но сил не хватало, как не хватало и воздуха. Она чувствовала, что задыхается, и из последних сил смогла высвободить из-под слоя земли руку и застонать. И вот здесь ей наконец-то повезло. Обходившая кладбище смотрительница Аня услышала этот стон и увидела торчащую на дне свежей могилы руку. Так Ирина оказалась в сторожке, где ее и нашли Андрей и Лена.

Закончив рассказывать, Ирина закрыла лицо руками и откинула забинтованную голову на подушку. В палате воцарилось молчание. Паровозников щелкнул кнопкой, выключая диктофон.

– Вы, Ирина Витальевна, не волнуйтесь, – сказал он. – Вам ничего больше не угрожает, все задержаны, дают показания и скоро поедут по разным зонам на долгие сроки. И с жильем придумаем что-нибудь. Главное теперь – поправляться.

– Спасибо вам, Елена Денисовна, – глухо пробормотала Ирина сквозь ладони, прижатые к лицу. – Я знаю, если бы не вы – никто бы не хватился.

– Это моя работа.

– Тогда это еще не было вашей работой. Вы были первой, кто проявил ко мне участие, предлагал помощь. Мне надо было вам довериться, рассказать все, может, вы помогли бы. Но мне так сложно… я привыкла ни на кого, кроме себя, не рассчитывать. И вот что вышло…

Лена успокаивающе погладила ее по плечу:

– Мы не всегда понимаем, как правильно поступить. Наверное, я в вашей ситуации тоже бы сомневалась, можно ли кому-то доверять. Но теперь-то все будет хорошо, вот увидите.

– За мамой… кто-то ухаживает?

– Конечно. Но скажите, Ирина, а почему вы говорили, что она совсем передвигаться не может? Врач мне сказала, что правая сторона у нее не затронута, вполне в нормальном состоянии, и при определенных условиях ваша мама сможет ходить при помощи специального устройства.

– Ходить? – удивилась Ирина. – Да она с боку на бок не может перевернуться без моей помощи.

– Но это же совершенно не так. Врачи не нашли у нее таких изменений. Да, левая половина тела у нее малоподвижна – не неподвижна, как вы говорили, а просто хуже двигается, чем правая. А правая как раз в полном порядке.

Ирина ошеломленно смотрела на Лену, потом перевела взгляд на Андрея:

– Это… это что же… выходит, она симулировала?

– Выходит, что так.

– Какой ужас… – Ирина снова закрыла лицо руками. – Как же она могла… ведь я всю жизнь… всю жизнь думала, что она совершенно беспомощна, что без ухода и постоянного наблюдения она не сможет жить… а она… – Женщина заплакала.

Лена не знала, что сказать. Эгоистичная мать подчинила жизнь дочери себе, чтобы не остаться в одиночестве, которого, видимо, боялась, потому и постаралась внушить Ирине чувство вины, заставить заботиться о себе, посвящать все время уходу. На самом деле ее недуг не был таким уж неизлечимым, и при желании она могла бы даже ходить. Но ей это было не нужно. Чувство вины – тот крючок, который она глубоко всадила в дочь и держала с его помощью рядом с собой много лет.

– Нам пора, Ирина Витальевна, – поднялась со стула Лена. – Спасибо вам за помощь. Выздоравливайте, а я к вам еще заеду, если не возражаете.

– Спасибо, Елена Денисовна.

Они сидели в машине и молчали. Руки Лены лежали на руле, но она не чувствовала в себе сил сейчас вести машину.

– У тебя не бывает ощущения, что мы ежедневно ныряем в чан с дерьмом? – спросила она, и Андрей кивнул:

– Регулярно.

– И как ты с этим борешься?

– Пью, – коротко ответил Паровозников.

– Везет, – вздохнула Лена. – А я не могу.

– Ну, ты у нас барышня трепетная, к пьянству и блуду не склонная.

– Про блуд я бы с уверенностью не говорила, – пробормотала Лена еле слышно и вдруг вспомнила о Голицыне. – О черт…

– Что-то случилось?

– Да. Мне надо позвонить, извини, я выйду на минутку.

Она выскочила из машины и набрала номер Павла. Но механический голос сообщил, что абонент недоступен. Лена повторила попытку еще несколько раз, но ничего не изменилось.

«Обиделся. Конечно, обиделся, и имел на это право – приехал, ждал меня, а я даже не позвонила, так торопилась. Откуда во мне это равнодушие? Будь на его месте Кольцов… ой, не могу больше, ну, вот опять! Дело не в Кольцове же, а в том, что я к Павлу ничего не чувствую, потому и не придаю значения таким мелочам, как телефонный звонок. Мне это неважно, потому что я не боюсь его потерять. Да, точно – не боюсь потерять».

Она вернулась в машину и повернула ключ в замке зажигания, игнорируя вопросительный взгляд Андрея.

– Так и не скажешь, кому названивала? – не вытерпел он.

– Не скажу.

– Да? Ну и зря. А я твое «не скажу» на остановке с букетом сегодня видел. К тебе, поди, лыжи навострил, а ты опять прошлепала?

– Да умолкни ты! – вспылила Крошина. – Ну, чего ты лезешь вечно, Андрей? Тебе доставляет удовольствие меня подкалывать? Ну, да – забыла, что он должен приехать, понеслась с тобой Яровую допрашивать! А он теперь трубку не берет, телефон выключил.

– Ты на меня-то не ори, – спокойно попросил Паровозников. – И вообще – сядь как-нибудь на досуге и разберись сама с собой по-честному. Не нужен тебе мужик – ну, и не парь ему мозг, скажи прямо: так, мол, и так, не сошлись и все такое. А то он как дурачок с цветочками бегает, с его-то узнаваемостью, а ты даже элементарно позвонить и предупредить не можешь. Ты только представь – отсвечивал сегодня у прокуратуры весь вечер, девки наши на него пялились, а он, как памятник, с этим букетом.

– Ты нарочно, что ли? – прикусив губу, дрожащим голосом спросила Лена. – Думаешь, я без тебя этого не понимаю?

– А понимаешь – так и сделай все, как нужно. Не держи рядом человека, который, может, с кем-то другим будет счастлив.

– Ты такой умный, аж противно. А сам?

– А что – сам? Я встал и ушел, когда понял, что не могу больше ей врать. Знаешь, что самое смешное? Она ни разу мне после этого не позвонила, – криво усмехнулся Андрей. – Как будто облегчение испытала. Сама не решалась, неудобно было – вроде как выгнать бездомного мужика на улицу совесть не позволяла, а тут такой подарок – сам ушел. Мы слишком разные были, не по дороге нам. И вам с Голицыным, видно, тоже не по дороге.

Лена ничего не ответила, паркуя машину у дома, где жил Андрей. Она и сама понимала все то, о чем он сейчас сказал, и разделяла его мнение, но набраться решимости и поговорить с Павлом пока не могла, хотя чувствовала, что потребность в этом назрела давно.

Паровозников небрежно чмокнул ее в щеку и вышел из машины, помахав на прощание рукой. Лена поехала к себе.

Дома ее ждал сюрприз. В почтовом ящике обнаружился конверт, вскрыв который Лена увидела почерк Голицына. На пяти листах Павел подробно изложил, почему им не стоит больше встречаться, и благородно взял на себя вину за их разрыв, пожелав Лене всего хорошего и большого счастья, которого она, безусловно, по его мнению, заслуживала. Бросив письмо на стол, Крошина вдруг расхохоталась:

– Как по-рыцарски! «В нашем разрыве виноват я один»! В разрыве чего? Беда с этими творческими людьми. Сам придумал, сам обиделся.

Она собрала листки, взяла с подоконника забытую когда-то Паровозниковым зажигалку, щелкнула и подожгла. Бросив догорающие останки в раковину, Лена вдруг поняла, что чувствует себя прекрасно, как будто Голицын занимал в ее жизни слишком много места, а теперь у нее появилось пространство, заполнять которое чем-то или кем-то она не испытывает никакой потребности.

Для очистки совести Лена ехала в СИЗО к Арине Долженковой. Она собиралась предпринять последнюю попытку воззвать к разуму молодой женщины и убедить ее отказаться от показаний. Лена не особенно верила в успех, но все-таки решила попробовать.

Арина снова выглядела уставшей и бледной, но одежда на ней была другая, и, перехватив Ленин взгляд, она объяснила:

– Мамина сиделка приезжала, принесла передачу. Гарик у мамы живет.

– Арина, давай поговорим начистоту, – предложила Лена, усаживаясь за стол. – Все-таки мы с тобой давно знакомы.

– Думаешь, легко разговаривать по душам, когда ты по одну сторону этого стола, а я по другую, и ты – следователь, а я – обвиняемая? – чуть усмехнулась Арина.

– Я могу пересесть, если тебе это поможет. Но не думаю, что дело в этом. Объясни мне так, чтобы я поняла – зачем ты себя оговариваешь?

– Я не оговариваю, – сразу замкнулась Долженкова. – Я сказала правду, все было так, как написано в моих показаниях. Я убила Сергея.

– Арина, я не хуже тебя знаю, кто на самом деле убил Сергея. И даже знаю, что сделано это было не специально, у твоей свекрови не было намерения отправить собственного сына головой на камни. Она не справилась с нахлынувшими эмоциями и воспоминаниями, и это придало ей сил. Убийство по неосторожности.

– Это сделала не Галина Васильевна.

– Арина, я понимаю твое желание помочь пожилой не очень здоровой женщине, но делать это, ломая судьбу сына?

– Сын, когда вырастет, все поймет. Я ему объясню. Очень прошу тебя, Лена – не мешай мне. Я не отступлюсь и от показаний тоже не откажусь.

– Скажи, за что он тебя ударил? – тихо спросила Лена, глядя прямо в ввалившиеся глаза Арины.

– Я надела не те серьги. Слишком дорогие для того наряда, в котором была. Сергей не любил, когда я выходила в люди в дорогих украшениях, выставляла напоказ наше благосостояние, – ровным равнодушным тоном ответила Долженкова. – Он любил, когда я надевала их для него, когда мы были наедине.

– Он ударил тебя по лицу?

– Да. Размахнулся и ударил. Я отшатнулась…

– И тут появилась Галина Васильевна и изо всех сил толкнула Сергея в грудь так, что он не удержался и перелетел через перила, да?

– Нет, – так же равнодушно возразила Арина. – Нет, это я его толкнула.

Лена тяжело вздохнула. Этот разговор не приведет никуда, она поняла это, едва Арина переступила порог кабинета. Она будет стоять на своем и не отступит.

– У меня есть чистосердечное признание Галины Васильевны Красиной в том и о том, что это она толкнула своего сына.

– Порви его, – чуть оживилась Арина. – Я очень прошу тебя, Лена, пожалуйста, ради моего ребенка – порви эту бумагу. Галина Васильевна ни в чем не виновата, это все я. Сделай, как я прошу, так будет лучше для всех. Ты сама сказала – это убийство по неосторожности, не дадут большой срок, и отбыть его будет куда легче мне, чем Галине Васильевне. Я очень тебя прошу, умоляю!

– До двух лет, – проговорила Лена, глядя ей в глаза. – Ты готова потерять два года жизни сына?

– Раньше ты обещала семь, – печально улыбнулась Арина. – А два я как-нибудь переживу.

– Ну, как знаешь, – вздохнула Крошина, признавая поражение. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Все деньги Сергея унаследует Гарик. Им будет, на что жить, пока я не вернусь, – проговорила Долженкова. – Я знаю, что Сергей составил завещание в пользу сына. Я не против.

– Почему ты думаешь, что все перейдет сыну?

– Я сама так решила. Мне хотелось, чтобы Сергей не думал, будто я с ним ради денег. Мы сделали это как раз после того, как он потребовал подтвердить отцовство. Я настояла на том, чтобы Сергей написал завещание и оставил все Гарику.

– И теперь об этом лучше вообще ничего и никому не говорить. Это дружеский совет – иначе тебя могут заподозрить в умышленном убийстве, а это уже совершенно другая история.

– Я никому не скажу. Но поверь – из-за денег я никогда не смогла бы поднять руку на Сергея. Нет.

Лена поднялась, поправила юбку:

– Мне пора. Дело закрыто и будет передано в суд. Держись, Арина.

– А у меня нет другого выхода, – улыбнулась Долженкова, тоже вставая. – Я нужна им всем – маме, Гарику и Галине Васильевне.

Эпилог

В конце августа Лена ухитрилась посадить огромную занозу в ладонь, пытаясь покрыть лаком балконную обшивку. Огромного размера щепка вошла под кожу так глубоко, что вынуть ее самостоятельно Крошина не смогла и поехала в больницу. В приемном покое ей вытащили щепку, промыли рану, наложили даже пару швов и, укрыв все тугой повязкой, отпустили домой. Лена, у которой после всех манипуляций здорово закружилась голова, вышла в больничный парк и решила отсидеться какое-то время на лавке, чтобы не вести машину в таком состоянии и не создавать угрозы для безопасности окружающих. Облюбовав лавку в самом дальнем углу парка, там, где находился давно не работающий фонтан, выложенный бледно-голубой мелкой плиткой, она удобно устроилась под густым кустом уже отцветшего жасмина и закрыла глаза. Сразу подкатила тошнота, замелькали черные мушки, и Лена невольно ухватилась руками за сиденье лавки, охнув от боли в забинтованной руке.

– Как же я поеду-то? Даже не подумала, что придется зашивать, а на обезболивающее я реагирую не очень… – пробормотала она, прижав больную руку к груди.

В это время где-то за кустами послышался старческий женский голос:

– Ты продолжаешь издеваться надо мной? Я не могу, мне больно!

– Не преувеличивай. У тебя все в порядке, и врач велела гулять с каждым днем все больше. Только так ты сможешь ходить нормально.

– Ты неблагодарная дрянь! Ты не веришь мне!

– Хватит, мама. Я больше не позволю тебе прикрываться болезнью, которой у тебя нет. Давай сделаем еще кружочек. Вот и молодец, вот и хорошо. Видишь, получается. Молодец, мамочка, просто молодец!

Лена, прислушавшись, вдруг поняла, что это гуляют по парку Ирина Яровая и ее мать. Она аккуратно выглянула из своего убежища – так и было, по асфальтированной дорожке, медленно переставляя перед собой ходунки, тяжело передвигалась пожилая женщина в теплом больничном халате и войлочных ботинках, а рядом с ней шла Ирина в спортивном костюме и стареньких кедах.

«Надеюсь, у них все наладится», – подумала Лена, провожая их взглядом.

Андрей нашел знакомого в одном из приютов, и Ирине с матерью там выделили комнату на то время, пока будут идти суды по возврату недвижимости. Удивительным образом в это дело вдруг вмешалась Наталья Ивановна Крошина, предложив свои услуги адвоката совершенно бесплатно. Лена не стала заострять на этом внимание и вообще никак не дала матери знать, что думает об этом, но в душе была ей благодарна.

Закрыв оба дела, Крошина почувствовала себя свободнее, хотя, разумеется, в работе находилось еще несколько – начальство решило, что время, отведенное ей «на раскачку», закончилось, и пора работать с полной нагрузкой. Лена и не возражала – она снова была там, где и должна была быть, и никакие трудности ничего изменить уже не могли.

Арину Долженкову осудили на два года принудительных работ с отбыванием в колонии-поселении, и это было куда лучше заключения. Свекровь часто ездит к ней на свидания, привозит сына, и отношения их стали еще крепче.

По делу банды экстрасенсов все обвиняемые получили солидные сроки, а центр экстрасенсорики был закрыт и переоборудован под образовательный клуб для пенсионеров.

Воронкова получила роль в фильме вместе с предложением руки и сердца от режиссера Гладышева. Первое Юлька восприняла как победу, от второго же отказалась, удивив всех знакомых и дав пищу для сплетен в желтой прессе. Рекламе фильма это, конечно, способствовало, а вот развитию отношений с Гладышевым – вряд ли, но Юлька всегда умела отделять работу от личной жизни.

Голицын перебрался в столицу, о чем Лена узнала совершенно случайно из его интервью в журнале. Как ни смешно, статья была иллюстрирована фотографиями работы Кольцова, что, разумеется, не украсило ее, а, скорее, наоборот. Снимать людей Никита так и не научился, а потому Голицын на его фотографиях выглядел гораздо хуже, чем в жизни. Лена не испытала совершенно никаких эмоций по этому поводу – ни положительных, ни отрицательных. Слишком мало места занимал Павел в ее душе.

Зато когда Паровозников вдруг решил уйти в частное сыскное агентство, Крошина закатила ему настоящую истерику, чем быстро убедила Андрея изменить решение.

– Никогда бы не подумал, что так много значу в твоей служебной жизни, – фыркнул он, вытирая слезы с Лениных глаз.

– Не обольщайся. Просто я пытаюсь не дать тебе совершить ошибку, которую когда-то совершила сама. Ну, и потом – ты мне необходим, – улыбнулась она, уткнувшись лбом в его плечо.

– Будем считать, что я этого не слышал, потому что потом ты будешь жалеть о сказанном.

– Как хочешь.

Они сидели вдвоем в том самом кафе, куда Лена ходила с Голицыным, пили кофе со штруделем и чувствовали себя родными людьми. Людьми, которым вовсе не обязательно жить вместе, чтобы ощущать это родство, помогать друг другу и просто оказывать дружескую поддержку.

О личной жизни Лена Крошина пообещала себе подумать когда-нибудь потом.

Примечания

1

Стихи Ольги Пряниковой.

(обратно)

Оглавление

Часть I. Адвокатура

Часть II. Прокуратура

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg