«Смерть в конце тоннеля»

Смерть в конце тоннеля (fb2) - Смерть в конце тоннеля (пер. Ксения Анатольевна Ересько) 1122K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Данн Макдональд

Джон Макдональд Смерть в конце тоннеля

Глава 1

Узкая и разбитая асфальтовая дорога ныряла по холмам. За два часа до катастрофы Дэвлин Джемисон одолел вершину последнего холма. Далеко внизу протянулись полосы федерального шоссе, предупредительно желтел восьмиугольный дорожный знак на перекрестке. Мягко покачиваясь, его голубой открытый «кадиллак» медленно съехал вниз и остановился перед знаком.

Когда магистраль опустела, он повернул направо и начал плавно набирать скорость, двигаясь в западном направлении. Вдруг под бампером что-то глухо застучало. Джемисон поморщился. Перед поездкой его машину отрегулировал надежный механик. Неужели из-за тряски на проселочной дороге произошла поломка? Стук возник на скорости в сорок миль. На пятидесяти появилась вибрация в руле. При скорости шестьдесят стук начал стихать, на шестидесяти пяти исчез совсем. Он проверил тормоза, слегка покрутил руль — все, казалось, в порядке.

Джемисон был аккуратный, опытный водитель. Его машина шла ровно, как по стрелке, на скорости шестьдесят пять миль.

Десять минут спустя впереди показался светофор. Стоило ему сбавить скорость, как снова раздался стук. За светофором выстроились сразу несколько заправочных станций — белые постройки, серо-голубой гравий, шланги, победно салютующие на своих цементных платформах. Весеннее солнце припекало, и все выглядело неестественно ярким, блестящим.

Джемисон перестроился в крайний ряд. Потом, увидев, что его нагоняет грузовик желтого цвета, поторопился свернуть к одной из заправок. Из гаража вышел служащий, вытирая ветошью грязные руки.

Джемисон вылез из машины, размял затекшие колени.

— Вы можете проверить регулировку?

— Нет, сэр. Мы этим не занимаемся.

— Что-то стучит. Наверное, подвеска.

— Здесь нигде вам не помогут. Но милях в двенадцати к западу автосервис Барни. У них есть все нужное оборудование. Поезжайте туда.

Джемисон поблагодарил, сел в машину и поехал дальше. На скорости стука не было слышно. Может, это действительно от тряски, а может, Джина врезалась в бордюр, как обычно…

Он крепко стиснул руками руль, борясь с новым приступом горя. Его отчаяние будто играло с ним в кошки-мышки. Сколько раз ему казалось, что оно отступило, но это лишь казалось, и оно ждало, притаившись поблизости и подрагивая от нетерпения кончиком хвоста. Стоило ему забыться и вновь начать думать о Джине — как он всегда о ней думал раньше — умиляясь ее странной манере водить машину, — и отчаяние было тут как тут. Наваливалось и шептало в ухо: «Джины больше нет. Она умерла».

Она умерла, и эта поездка бессмысленна, пустая затея. Джемисон с самого начала не хотел ехать. Теперь чувствовал себя человеком, которому навязали чужую роль. Но поехал, потому что так хотели друзья. Убедили, сказав, что путешествие ему необходимо, и он покорился.

Он представил себе залитый солнцем в это весеннее утро офис их компании «Сток, Джемисон и Валлент». Наверное, Джо Валлент зашел в кабинет к Стэнли Стоку и говорит сейчас: «Ну вот, Дэв уже в пути». И Стэнли в ответ назидательно замечает: «Это пойдет ему на пользу, Джозеф». И оба они с удовлетворением кивают — разумные деловые люди в своей солидной конторе, где всегда чистота и порядок и за окном светит солнце. Джемисон и не пытался спорить. Он привык, что они принимают решения, не спрашивая его совета. Они считали, что если он уедет — будет лучше для всех.

Они не скрывали этого. За неделю до отъезда у них был разговор со Стэнли Стоком. Стэнли сказал:

— Дэв, нас трое, и мы отлично сработались. Я руковожу фирмой, потому что у меня есть для этого мозги, предприимчивость, связи. Джо, с его энергией, пробивает наши проекты. А ты — ты наш творец. Ты наш Микеланджело. Мы бы справились и без тебя, но это было бы не то. Благодаря тебе мы получаем интересные заказы.

Дэвлин виновато улыбнулся и сказал:

— Я больше не могу, Стэнли. Я пас.

— Давай говорить начистоту, Дэвлин. Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Это не идет у тебя из головы, вредит и тебе и фирме. Мы с Джо посоветовались и решили, что тебе необходимо на время сменить обстановку. Поезжай куда-нибудь. Захвати клюшки для гольфа, ведь сейчас весна, май. А осенью возвращайся. У нас полно работы, но мы справимся. О нас не беспокойся, не звони. Все, что тебе нужно, — это уехать. Уехать из дома, где ты жил с Джиной. Когда вернешься, тебе будет уже не так тяжело.

— Конечно, время лечит, — угрюмо пробормотал Джемисон и отвернулся к окну, чтобы Стэнли не видел его слез.

Потом Стэнли спросил:

— Так ты поедешь?

— Что ж, поеду, — вздохнул он, — все равно здесь от меня мало толку.

Неделю спустя он уехал. Перед тем он уволил миссис Хартунг, экономку, сказав, что позвонит ей осенью, и нанял человека, чтобы тот присматривал за садом. Утром он в последний раз прошелся по дому, глядя на вещи, купленные Джиной и любимые ею. Ее личных вещей уже не было. На второй день после ее смерти пришла Нэнси Валлент и забрала ее одежду, косметику, украшения — без его ведома. Потом он заметил, что их нет, но промолчал. Нэнси была очень добра. Жалея его, она хотела убрать с его глаз все, напоминавшее ему о Джине. Но разве можно сделать это в доме, где жили двое любящих друг друга людей?

Кое-что Нэнси проглядела. На кухне, на доске для записок, остался листок — список покупок, написанный круглым почерком Джины, который она не успела закончить. Зеленая лента, которой она повязывала волосы, почему-то очутилась у него в ящике для носков. Но гораздо хуже был подарок — подарок ему на день рождения. Она не дожила неделю. Он нашел это в тайнике, куда она всегда прятала подарки. Сверху лежала открытка. Ему исполнялось тридцать четыре года, и Джина сочинила смешное поздравление в честь столь солидной даты. У него не хватило духу развернуть подарок. Он отнес его за гаражи, сунул вместе с газетами в железную бочку, поджег и отвернулся. Запахло паленой кожей. Наверняка это была хорошая кожа, потому что Джина любила хорошие вещи. И дорогая. Когда все было кончено, он пожалел о том, что сделал. Ведь это был ее последний подарок.

После смерти Джины Дэвлин стал сентиментальным и бесчувственным одновременно. Он совершал поступки, в которых затем раскаивался. Как будто утратил способность действовать разумно. Однажды целый вечер вспоминал их размолвки. Вспоминал, когда, где и почему им случалось повздорить. Корил себя за каждое обидное слово, сказанное им Джине во время ссор. Но тех слов было не вернуть.

Если представить, что их брак был несчастливым, то сейчас он, наверное, лицемерно разыгрывал бы безутешного вдовца, втайне торжествуя. Но они были счастливы вместе. Говоря о них, друзья произносили их имена в одно слово — Дэв-и-Джина, потому что они и были одно неделимое целое. В той радости и в том счастье, которые она давала ему, он черпал вдохновение.

Дэвлин больше не мог стать прежним, и его не отпускало тяжелое чувство вины. Он знал, что упрекать себя теперь поздно и бесполезно, но ничего не мог поделать. Только какая-нибудь изнурительная работа, подвиг могли бы помочь ему загладить осознание этой вины.

В то апрельское утро шел дождь, и у Джины на лице была кислая гримаса. Она ненавидела дождь — он вгонял ее в тоску. Следуя своей особенной логике, Джина отказывалась приобрести зонт или плащ.

— Если я куплю эту ерунду, то мне придется выходить на улицу в дождь, так?

— Но ты все равно выходишь, киса.

— Ну, не слишком часто.

Вечером они собирались в гости. За завтраком Джина предупредила, чтобы он не опаздывал. Сказала, что его новый выходной серый костюм все еще в химчистке и она его заберет, так как доставка в тот день не работала. Дэв предложил съездить в химчистку сам. Она предположила, что он опять забудет. Дэв заметил, что в таком случае он обойдется и наденет старый серый костюм, который висит в шкафу.

— Но в новом ты чертовски хорош.

— Ты хочешь сказать — я просто красавец?

Она задумчиво склонила голову:

— Не преувеличивай.

— Ну да, мы же с тобой красавица и чудовище.

— Ты не чудовище. Ты большой грубиян. И очень важный. Я говорила тебе когда-нибудь, до чего у тебя солидный вид?

— Не-а.

— В ресторанах ты всегда получаешь лучшие места, и официант сразу тут как тут. На тебя все обращают внимание. Это, наверное, из-за твоей сдержанности и важности. К такому, как ты, никто не решится запросто подойти и хлопнуть по спине или двинуть в бок.

— Значит, я похож на пугало.

— Перестань, милый.

— А ты знаешь, что когда ты краснеешь, то кончик носа у тебя белеет?

— Я никогда не краснею. Я древнеримская матрона из мрамора. А тебе пора на работу.

— Не езди в химчистку. Дождь идет.

— Ничего. Зато ты это запомнишь.

И он не возразил, не потребовал, чтобы она осталась дома. Теперь это лежало тяжелым грузом на его совести. Но откуда ему было знать?

Когда Дэв примчался в больницу, ее оперировали. Кто-то из «Скорой» подобрал с мокрого асфальта сверток с костюмом. Широкая автобусная шина прошлась по диагонали, в кашу размазав бумагу и ткань, пока автобус тормозил.

Толстый полицейский сообщил ему:

— Это была случайность. Свидетель говорит, что впереди и сзади стояли машины, ваша жена не заметила автобус и выскочила прямо перед ним. Торопилась, наверное…

— Она не любила дождь, — пробормотал Дэв.

Полицейский странно на него посмотрел:

— Ее быстро доставили, мистер. Надо надеяться на лучшее.

Операция длилась более четырех часов. В восьмом часу, когда уже стемнело, Джину привезли в палату. Вышел хирург с усталым лицом. Маска болталась у него на груди. Увидев Джемисона, он шлепнул себя резиновыми перчатками по ладони и сказал:

— Я не хочу вас обманывать, мистер Джемисон. Я не знаю. Ей перелили восемь пинт крови. Множественные разрывы внутренних органов. Остается только ждать и наблюдать. — Он в упор посмотрел на Дэвлина: — Вы бы лучше приняли лекарство.

— Не надо.

Ему позволили остаться с ней. В палате было темно. На стуле у кровати сидела медсестра, щупая кончиками пальцев слабое, безжизненное запястье. В свете ночника шевелились причудливые тени. Один раз из коридора донесся приглушенный смех, потом кто-то прошуршал мимо двери палаты.

Дэв стоял у окна.

— А-а-а… — застонала Джина.

Он приблизился. Ее голова слабо моталась по подушке из стороны в сторону. Едко пахло анестетиком.

Дэв взял ее руку. Она открыла глаза, узнала его. Уголки рта слегка приподнялись, губы зашевелились. Он наклонился, чтобы расслышать, что она шепчет.

— Я не… умру… милый.

Минуту спустя Джина умерла. Вспыхнул свет, все забегали, засуетились, замелькали шприцы и иглы, раздавались резкие команды, но ее уже не было. Он вышел на улицу. Дождь кончился.

Его «кадиллак» катил на запад. Он думал об их бездетности. Это их сильно беспокоило. Они были женаты семь лет, но детей у них не было. Даже подали заявление в агентство по усыновлению. Теперь их исключат из очереди — выкинут их заявление из архива или просто вычеркнут имена в списке. Раньше ему никогда не приходило в голову, что ребенок мог бы остаться с ним, как часть живой Джины. Теперь, когда Дэв это осознал, ему вдруг стало еще горше, будто он потерял сразу двоих близких.

Он ехал как на автопилоте — ровно, плавно, не меняя скорости. Встречные автомобили мелькали мимо, как блестящие на солнце хромированные снаряды. Дорога была полна людей, которые никогда не знали Джину, не слышали о том, что она умерла, и были равнодушны к его горю.

Джемисон стал вспоминать, как он жил до нее. В прежние времена о таком путешествии он мог бы только мечтать — чтобы ехать вот так в большой открытой машине и загорать в пути. У него была хорошая одежда, шесть месяцев отпуска и пять тысяч долларов в дорожных чеках. Каникулы. Давным-давно это было бы здорово, когда до знакомства с Джиной он был беден. Тогда Дэв работал у Стэнли Стока. После армии закончил архитектурный колледж и устроился к нему.

Джина была дочерью их клиента. Так он с ней и познакомился. Они вместе поехали осматривать участок, где планировалось построить дом. Она была богата, и это поначалу его разочаровало. Даже после того, как они поженились, Дэв втайне переживал. Потом он выиграл два конкурса, сложил свои призовые и заем от Джины и на эти деньги выкупил у Стэнли часть акций. Фирма стала называться «Сток и Джемисон». Дела у них шли хорошо. Настолько хорошо, что через некоторое время они смогли взять к себе Джо Валлента. Богатство Джины, даже после смерти ее отца, уже не казалось ему несметным.

В тот день они поехали взглянуть на участок. Мисс Реджина Лоури и мистер Дэвлин Джемисон. Они облазили все холмы, отчаянно споря. В конце концов он сказал:

— Послушайте, мисс Лоури, если вы сами собрались спроектировать дом, то вам нужен подрядчик, а не архитектор. Если я сделаю его проект в соответствии с вашими указаниями, то получится то, к чему вы привыкли. Если же вы не будете мне мешать, то я построю такой дом, который, может, и не сразу вам понравится, но понравится обязательно. И так будет лучше, потому что это расширит ваши представления об искусстве.

— Вы не слишком учтивы.

— Это моя работа, и я делаю ее на свой вкус.

— Либо не делаете вообще?

— Либо не делаю вообще.

Она склонила голову к плечу — позже он узнает, что это у нее такая привычка.

— Вы шутите?

— Нисколько.

— Джемисон, вы большой оригинал. Ладно, уговорили. Стройте ваш дом.

Он выполнил проект и не вылезал с участка, контролируя строительство. Его не покидала мысль, что в этом доме они могли бы поселиться вместе, хоть такое казалось тогда нелепым. Позже этот дом стал их домом, и они жили в нем. Теперь там никто не жил. Дом стоял пустым на холме, где они с Джиной препирались до хрипоты в такой же солнечный день почти восемь лет назад.

За сорок минут до катастрофы Джемисон остановился перекусить. Снизив скорость, опять услышал стук и тут вспомнил, что давно проехал автосервис. Он сидел за стойкой и видел свое отражение в зеркале. Слева от него, куда всегда садилась Джина, было свободное место. Она заказала бы гамбургер с сырым репчатым луком. Джина обожала лук.

«Куда мне ехать, Джина? Что станет со мной?» — думал он. Ответа не было. Были пустота и чувство вины, усиленное праздностью.

Он быстро поел, расплатился и вышел.

Четверть часа спустя Дэв проезжал небольшой городок под названием Бланчард, который делила пополам автомагистраль. Дважды, повинуясь сигналу светофоров, стремительный и нетерпеливый сверкающий поток на время замирал. За городом Дэв поехал быстрее. Машины заполонили все шоссе, насколько хватало глаз. В западном направлении двигались по трем полосам, он ехал посередине. Вскоре движение стало замедляться — впереди на его полосе и на полосе справа образовалась пробка. Сбавив скорость, Дэв посмотрел в зеркало. В центре трассы, между двумя бордюрами, зеленела узкая полоска травы. Слева машины двигались быстро. Наконец там появилось свободное место. Но водитель темно-бурого «плимута», ехавшего сзади, быстро нагонял его, собираясь вклиниться.

Джемисон резко повернул налево, утопив педаль до отказа. «Плимут» не отставал. Стрелка спидометра метнулась к семидесяти. Джемисон решил уступить ему, вернуться на свою полосу, и в этот момент у него лопнула правая передняя шина. Колесо пошло юзом, «кадиллак» занесло вправо. Джемисон едва успел вывернуть руль, чтобы не съехать на среднюю полосу, но перестарался. Левое переднее колесо врезалось в бордюр, бампер вздыбился, и автомобиль тяжело рухнул на бок, готовый перевалиться на полосу встречного движения. Вокруг паническим хором заскрипели тормоза. И вот уже задние колеса, отскочив от бордюра, повисли, и вся задняя часть медленно, лениво, как во сне, стала подниматься. Большой голубой «кадиллак» с откидным верхом совершил полное сальто в воздухе и рухнул в гущу машин, двигающихся на восток.

Это произошло в понедельник, 17 мая, в тринадцать часов восемнадцать минут, в шести милях к западу от Бланчарда.

Глава 2

За пять часов до катастрофы Элис Шолл, стоя у кухонной плиты, услышала, что позади разгорается скандал.

— Почему ты до сих пор не причесалась? — кричал Берт, ее муж, обращаясь к Конни. Они сидели за столом. — Почему ты не собралась? Мы едем сегодня или нет?

— Я не могу, — ответила Конни с возмущением, на какое только способен четырнадцатилетний подросток. — Я не могу! Она не выходит! Она в ванной.

— Элис! — заорал Билл. — Элис, иди наверх и вытащи Сьюзи из ванной! Быстро!

Элис выключила конфорку, на которой жарилась яичница, и даже не оглянулась, чтобы посмотреть на Берта. Она знала, как он сейчас выглядит, — весь покраснел от гнева, покрылся испариной. Берт Шолл был рыжеватый коротышка со вспыльчивым характером. Годы почти не изменили его. Глядя на него сейчас, можно было легко догадаться, что он представлял собой в молодости. У него были широкие плечи и длинные мускулистые руки. Он очень ими гордился и не упускал случая походить в футболке. Всю жизнь Берт работал сталеваром на заводе, тренируя свои мышцы, и при его небольшом росте силой обладал необыкновенной.

Внешне он мало изменился, хотя и стал другим человеком. В последнее время Элис не раз ловила себя на мысли, что муж ей безразличен, и всякий раз ужасалась. Вначале они довольно нежно относились друг к другу. Берт пытался помогать ей по дому. Но с годами очерствел, превратился в тирана. Вспышки ярости сменялись у него буйным весельем. Он часто употреблял ее усталое тело, а в постели был все равно что в гневе — нетерпелив, несносен. И давно позабыл все слова любви. Она иногда думала, что, наверное, тому виной его маленький рост.

Элис вышла из кухни, начала подниматься по лестнице. Когда она с силой опиралась на правую ногу, тупая боль в колене и бедре, мучившая ее постоянно, почти не чувствовалась. Только сейчас Элис заметила, что в правой руке все еще держит венчик, которым взбивала яйца. В эти две недели она уставала больше обычного — перед отъездом нужно было навести порядок в доме, собраться. А сегодня ночью не могла уснуть до трех часов, пока не вернулась Сьюзи. Ну да ладно, в машине она сядет рядом с Бертом и будет отдыхать. Жаль, что ей нельзя остаться дома, а эти трое пускай бы ехали. А она просто шила бы что-нибудь, смотрела телевизор. Вот это был бы отдых!

Но Берт решил по-своему. Им необходимо проезжать по три сотни миль за день, осматривать достопримечательности и чтобы вся машина была в наклейках. Они истратят кучу денег. Берт сказал, что это будет «полезно для девочек». Всю дорогу девочки будут ныть и ссориться, а он — поносить транспорт, рестораны, цены и машину. Их маршрут Берт отметил на карте. Ладно, по крайней мере, она сможет просто посидеть.

Наверху Элис услышала бульканье воды, льющейся из ванны в сливную трубу. Под ее шагами заскрипели половицы. Дверь ванной была приоткрыта. Элис Шолл распахнула ее настежь и увидела Сьюзи, свою семнадцатилетнюю дочь.

Та только что вылезла из ванны. Стояла, задрав одну ногу на бортик, и вытирала между пальцами. Маленькая ванная дымилась от пара. Тяжелая грива рыжих волос упала вперед, закрыв лицо Сьюзи. Элис Шолл припомнила, что видела где-то картину, на которой была изображена девушка в той же позе, только на ней была короткая юбка с воланом и она завязывала туфлю.

— Отец злится, потому что ты всех задерживаешь, — сказала Элис.

— Я слышала, — ответила Сьюзи сонным обиженным голосом. — Все равно я не хочу никуда ехать.

Элис посмотрела на дочь с раздражением. Ее голое тело было телом чужой взрослой женщины. Кожа, золотистая и гладкая в лучах солнца, косившего с утра в единственное окно ванной, хранила следы прошлогоднего загара. На спине загар был заметнее. Круглые ягодицы — как два спелых сочных фрукта, ноги — длинные, сильные, хотя и тяжеловатые, особенно в бедрах. Элис видела одну большую крепкую грудь и капельки воды на упругой коже. Сьюзи опустила ногу, чтобы поставить на кромку ванны вторую.

— Вчера ты очень поздно вернулась.

— Да?

В детстве старшая дочь была щуплая, шустрая и смешливая. Но за последние два года ее тело налилось, заматерело, и она замкнулась, стала чужой, далекой. О ней ходили слухи. Вот сегодня явилась домой под утро. Стояли теплые ночи. Элис представляла себе, как это происходит: автомобиль, какой-то мужчина, ее ядреная дочка. Она подумала о своей вечной усталости, своем дряблом теле, и от обиды кровь бросилась ей в лицо. Не сознавая, что делает, Элис шагнула вперед, размахнулась и врезала венчиком по тугой заднице, собрав всю силу своих тощих мускулов. Ручка пружинила, удар получился хлестким, как от циркового кнута. Сьюзи подскочила и обернулась. Схватившись обеими руками за зад, она вытаращила на мать глаза и закричала тонким голосом:

— Ты что! Что ты делаешь, ма?

— Я тебе сказала: шевелись. — Увидев слезы дочери, Элис смутилась. — Ну… извини. Твой отец действует мне на нервы. А ты еще тянешь резину. Я… я не хотела.

Сьюзи заморгала:

— Мне больно! — Повернувшись спиной к зеркалу, она поднялась на цыпочки и посмотрела через правое плечо. — Видишь, что ты наделала?!

Венчик отпечатался на розовой плоти в виде белого прямоугольника с круглыми ярко-алыми дырками и такой же каймой.

— Пройдет, — неуверенно пообещала Элис.

— Щиплет ужасно.

— Она все еще в ванной?! — заорал снизу Берт.

— Выходит, — ответила Элис.

— Что за спешка? — угрюмо поинтересовалась Сьюзи, будто не знала. У нее было крупное лицо и выдающиеся скулы, широкий рот с полными губами.

— Детка, но ты можешь побыстрее?

— Могу, — тяжело вздохнула Сьюзи. — Много шума из ничего.

— Давай не будем портить отцу отпуск. Он давно о нем мечтал и все обдумал. Извини, я не хотела тебя бить.

— Ладно, — буркнула Сьюзи.

Элис пошла вниз. Навстречу, прыгая через две ступеньки, бежала Конни. Она была худая и плакала чаще, чем Сьюзи в ее возрасте. Элис быстро позавтракала вместе со Сьюзи, пока Берт и Конни укладывали последние вещи в их «крайслер». Сьюзи с явной опаской опустилась на стул. Рукава се канареечного свитера были закатаны по локоть. Она надела белую юбку клеш, которая туго обхватывала ее в талии, подчеркивая заманчивые бедра.

— Ты очень красивая, детка, — сказала Элис.

Сьюзи криво усмехнулась:

— Что толку выряжаться, когда все равно некуда ехать?

— Не говори так. Мы ведь едем в путешествие.

Берт уже сигналил.

Элис беспомощно оглянулась вокруг.

— Придется оставить грязную посуду в раковине. Проверь еще раз черный ход. Окно в твоей комнате закрыто?

Они схватили свои плащи и сумки, заперли парадную дверь и поспешили к машине. Элис села впереди рядом с Бертом, Сьюзи забралась назад, к сестре. Там же лежали чемоданы, которые не поместились в прицеп.

Берт завел двигатель и взглянул на часы.

— Мы опаздываем на полчаса.

— Папа, ты обещал, что я сяду у окна! А она заняла мое место! — возмутилась Конни.

— Заткнитесь обе, — приказал Берт.

Они уже ехали. Элис обернулась, чтобы последний раз взглянуть на дом. К их возвращению во дворе будет страшный беспорядок. Хоть бы муравьи не добрались до грязной посуды в раковине на кухне. Интересно, не забыл ли Берт перекрыть кран у газовой колонки? Но спросить она не осмелилась. Они миновали город и свернули на объездную дорогу. Не успел на светофоре загореться зеленый, как Берт дал полный газ, и машина резко дернулась. При левом повороте их занесло, завизжали шины. Их путь лежал на восток.

Элис уселась поудобнее, расправила юбку, сложила руки на коленях. Между ней и Бертом лежала карта. Как хорошо, что можно просто посидеть.

— Мне нужно в туалет, — тихонько захныкала Конни.

Берт шепотом выругался.

Они остановились на заправочной станции. Потом Сьюзи пустила Конни сесть возле окна. Она думала о симпатичном плечистом парне, который работал на заправке. Когда Сьюзи посмотрела на него, он покраснел. Сьюзи любила, когда парни краснели под ее взглядом. Те, что краснеют, лучше тех, которые не краснеют.

Ее отец что-то пробормотал. С тех пор как Сьюзи в последний раз обратила на это внимание, плешь на его рыжем затылке увеличилась. Теперь она была больше, чем серебряный доллар. Отец сидел навалившись на руль, выпятив челюсть, воображая при этом, что он чудо какой водитель. Ему не мешало бы поучиться у Барни.

Ее до сих пор пробирала дрожь, когда она вспоминала, как однажды ночью Барни промчался на красный свет возле поста дорожной полиции и за ними погналась полицейская машина с мигалкой и сиреной. Барни выжимал газ до предела. У него был «мерседес» на легком ходу, с двойными цилиндрами и мощной амортизацией. Он оторвался тогда от погони, но, опасаясь, что они сообщили по рации на другие посты, сделал вид, что едет на Милл-Ривер, а сам сразу за поворотом дал по тормозам и вильнул в поле. Они сидели во дворе какой-то фермы с выключенными фарами, а эти дураки проехали мимо. Потом Барни осторожно выбрался на дорогу задним ходом. Они возвращались в город на разрешенной скорости и хохотали.

Барни любил водить машину и все время говорил о машинах. Он учил и ее водить «мерседес». Поэтому Сьюзи знала, что отец делает неверно. Например, он все время норовил всех подрезать. Если силы были равны, то шел ноздря в ноздрю, прижимался и почти скреб по крылу соперника, пока ему не уступали. Иногда встречные машины вынуждены были тормозить, давая ему время убраться обратно на свою полосу. Если кто-то хотел обойти его, отец начинал гнать как сумасшедший. Он как будто вел беспрерывную войну с другими водителями. Вечно ругал их и бесился по любому поводу.

Теперь ей самой не верилось, что когда-то главным событием дня для нее было возвращение отца с работы. Она выбегала к гаражу и ждала. Он хватал ее, целовал, качал и нес на руках в дом, придумывал ей для смеха разные забавные прозвища.

Отец как испорченный ребенок. И все бы ничего, когда каждые три минуты ему дают почувствовать себя царем горы, но если не дают, то он готов лопнуть от злости. Забавно иногда бывает увидеть собственного отца таким, какой он есть, — просто зловредный гном, подумала Сьюзи. А ведь раньше она была убеждена, что Бог похож на него. Отец казался ей таким большим! Единственное, что радовало ее во всей этой затее, так это то, что две недели она будет свободна от школы.

Сьюзи перевела взгляд на седую голову матери. Ей, конечно, не слишком повезло в жизни — ходить все время на задних лапках, прислуживая деспоту. Но может быть, сначала ей казалось, что это удачная партия? Ну и что она имеет в итоге к своим тридцати восьми годам, кроме мешков под глазами, седых волос и оплывшей фигуры? Вот что бывает, когда просчитаешься. С виду и не скажешь, что мать гораздо моложе Авы Гарднер и на целую вечность — Ланы Тернер. Жизни в ней не осталось ни на грош. Удивительно, откуда у нее только взялись силы драться? Сьюзи сжала горевшую как огонь левую ягодицу.

— Давай играть в лошадок? — затеребила ее Конни.

— Нет, — вяло отказалась Сьюзи.

— Не хочу, чтобы мне ржали на ухо, — предупредил Берт.

Конни вздохнула:

— Тогда я буду играть сама с собой. Шепотом.

— Не обгоняй, дорогой, — попросила Элис.

— Я веду машину.

Сьюзи откинулась назад, прячась от всего мира — от дорожной тряски и рева автомобилей. Две недели без Барни. Она пообещала себе, что за эти две недели примет решение, продолжать ли им встречаться или нет. Но у нее было чувство, что решение уже принято.

Сначала Барни показался ей таким взрослым и загадочным. Рядом с ним Сьюзи чувствовала себя маленькой дурочкой. Он сразу начал домогаться ее, но она ничего ему не позволяла. Он смеялся над ней, отчего она зажималась еще больше. Они встречались уже давно, он твердил, что она всего боится, боится жить, боится быть женщиной. В июне Барни оканчивает школу, а она перейдет в выпускной класс. Все ее друзья занимались сексом, чего не скрывали. И она тоже сказала, что спит с Барни. Потому что не хотела, чтобы ее считали маленькой. Все говорили, что секс — это нормально.

А после того, как все поверили в то, что они с Барни любовники, стало совсем глупым ему не отдаться. Но Сьюзи еще долго боялась и отказывалась. Но в этот Новый год, выпив вина, согласилась. Было больно, и она вмиг протрезвела от страха. Ей совершенно не понравилось. Однако Барни сказал, что теперь, когда они сделали это один раз, уже все равно, и он так хотел ее, что она позволила ему снова. Во второй раз у нее появилось чувство, будто она сходит с ума. Ее удивила и потрясла собственная похоть.

С той поры они стали часто заниматься любовью. Их отношения изменились. Они как будто поменялись ролями. Сьюзи больше не была маленькой дурочкой, а Барни перестал казаться ей взрослым и загадочным. Он начал заискивать перед ней, скулить, как щенок. Сьюзи поняла, что он готов сделать для нее что угодно, лишь бы она не отказывала ему в сексе. Сьюзи обрела над ним власть.

В последнюю ночь они делали это, потому что она уезжала на две недели. Барни сказал, что, когда она вернется, они поженятся. В июне, после окончания школы, он поступит на работу к своему дяде-бакалейщику. Заявил, что ей нет нужды учиться дальше. Разве она научилась чему-нибудь в школе за последний год? Он уже все обдумал. Его кузен дешево сдаст им меблированную квартиру на втором этаже своего дома. После свадьбы они поселятся там и каждую ночь будут вместе.

Сначала Сьюзи увлекла эта идея. Ей хотелось иметь свою квартиру, устроить там все по своему вкусу и все такое. Но Барни тоже будет там жить, и каждую ночь придется ложиться с ним в постель. И у нее почти не будет развлечений, потому что Барни, она знала, малость скуповат. Это было не что иное, как ловушка, капкан, который ей придется делить со скулящим щенком.

Барни в ее глазах стремительно терял привлекательность. Стоило ему снять пиджак, как его широкие плечи куда-то исчезали. Ему было только девятнадцать лет, но волосы на темени уже начинали редеть, отступать в виде залысин. Когда он нервничал, у него расстраивался желудок, а когда у него расстраивался желудок, то появлялся запах изо рта, так что иногда ей нужно было задерживать дыхание, когда он ее целовал.

Интересно, не это ли самое случилось с матерью, размышляла Сьюзи. Наверное, ей до того не терпелось скорее завести свой дом, что она не подумала о последствиях. Барни не дурак, но звезд с неба не хватает. И закончит он одну лишь среднюю школу. И еще он ужасно ревнивый. Ему не нравится, когда на нее глазеют другие парни. А на нее многие засматриваются. Жаль, что у нее такие толстые ноги, но парни, кажется, не имели ничего против ее ног. По крайней мере, не отворачиваются. Девушка должна определиться, стоит ли выходить замуж рано, чтобы оказаться в ловушке, или подождать, поумнеть, попробовать найти достойного человека. Можно не слишком его любить, но жизнь будет веселее, легче и не закончится, не успев начаться.

Кроме того, нельзя забывать, что Барни — верующий и что по его вере полагалось иметь много детей. Значит, ей придется часто рожать. И хотя ее тело предназначено для того, чтобы рожать, и детей она любит, но ведь с ними ужасно много хлопот, и от них скоро портится фигура.

Сьюзи решила честно обдумать все это во время путешествия, но уже была уверена, что, вернувшись, скажет Барни, что не любит его и не хочет больше с ним встречаться. Пусть тогда бесится сколько влезет! Вокруг полно парней, которые не прочь завести с ней роман. Может быть, некоторые из них ошибаются насчет того, как у нее с Барни, но она быстро им все объяснит. Они поймут, что она не дура.

Вот так. Пусть ей придется нелегко, но это стоит труда, потому что когда-нибудь, где-нибудь, как-нибудь она повстречает его. Он будет похож на Джорджа Гамильтона. С ним будет весело, интересно. Пусть иногда он будет вести себя как мальчишка, но он будет строгий. Не станет драть горло, как ее отец, а просто скажет, и она сделает, как он хочет. Он будет богатый и образованный. Они станут путешествовать. У него будет здоровый желудок и свежее дыхание. Он всегда…

— Белая лошадь! — завопила Конни. — Вон там!

— Я тоже буду играть, — сказала Сьюзи. — Только шепотом. Пусть у тебя будет пять очков за эту лошадь, если хочешь.

— Ладно! — согласилась довольная Конни.

— А ну-ка, заткнитесь! — приказал Берт.

— Пусть поиграют, дорогой, — заступилась за дочерей Элис.

— Мы опаздываем, — отрезал Берт.

На ленч они остановились в придорожной закусочной, где им в машину принесли гамбургеры и молочные коктейли.

Перед тем как приняться за еду, Берт Шолл проверил по часам и счетчику, укладываются ли они во время. Он всегда так делал.

— У нас приличная скорость, — объявил он. — Теперь мы на шоссе и нагоним упущенное.

Проглоченный наспех гамбургер осел у него в желудке тяжелым комом. В дороге он вечно страдал от несварения. Допив коктейль, Берт поставил стакан на поднос и стал смотреть на Сьюзи, которая как раз направлялась в туалет. Ветер трепал ей юбку, открывая выше колен крепкие, сильные ноги, рыже-золотые волосы переливались под солнцем. Да, Сьюзи ничего себе девочка. Если забыть, что она твоя дочка, то, пожалуй, можно было бы и свистнуть, чтобы она обернулась.

Он вдруг вспомнил о хлыщах, которые учились в ее школе, и невольно стиснул тяжелый кулак. Пусть только попробуют что-нибудь с ней сделать! Он с удовольствием убьет любого, кто посмеет ее коснуться. Но в последнее время с детьми стало трудно, потому что они повзрослели. Стали страшно скрытными. Молчат, и ничего от них не добьешься. Никогда ничего не расскажут, не спросят совета. Ведут себя так, будто ты тупой лакей.

Сьюзи еще не было, а Берт уже вовсю жал на сирену, призывая официантку забрать поднос. Девушка подошла, нарочно не торопясь.

— Вам нужно было мигнуть фарами, мистер, а не сигналить.

— А ну-ка, забери поднос, сестренка, да шевелись. Денег здесь ровно. Чаевых ты не заработала. Слишком медленно ходишь.

Она оскалилась:

— Ой! Моя жизнь разбита. Я потеряла целое состояние, не иначе.

Берт свирепо развернулся и рванул на шоссе, не глядя по сторонам и не обращая внимания на отчаянный рев грузовика, который мчался по главной дороге. Трейлер стал огибать его почти впритык, так что Берту пришлось затормозить. Но затем он сразу дал газу и припустил вслед за обидчиком, сжимая руль, выпятив челюсть и сузив бледно-голубые глаза. Пришлось увеличить скорость до восьмидесяти, чтобы грузовик перестал удаляться.

— Осторожно! — заволновалась Элис.

— Здесь я веду машину, — прорычал Берт и вильнул на крайнюю левую полосу. Выскочив вперед, подрезал грузовик и прибавил еще. Трейлер остался далеко позади, но время от времени еще мелькал в зеркале. — Будет знать, — самодовольно заметил Берт.

Потом грузовик совсем исчез из вида, то есть безнадежно отстал, что означало полную победу Берта. Затем они также обогнали черный «форд», двигавшийся по средней полосе.

Впереди маячила голубая машина. Поток транспорта на встречных полосах представлял собой размытое пятно. Вдруг от этого тумана отделился открытый голубой «кадиллак». Он взлетел над бордюром, зарылся носом в разделительный газон, отчего его подбросило еще выше, и затем, медленно, как в кино, перевернувшись в воздухе, полетел прямо на них.

Берт резко затормозил и попытался увернуться, но только врезался в борт черного «форда». Детей на заднем сиденье бросило вперед. Элис закрыла лицо руками. Голубой «кадиллак» навис над ними, и Берту на долю секунды показалось, что он успеет проскочить под ним. Он нажал на газ и одновременно с этим понял, что не успеет.

Глава 3

За полчаса до того, как на новом шестиполосном отрезке дороги длиной в сто миль, построенном три года назад, должна была случиться самая крупная в его истории катастрофа, Кэтрин Аллер вышла из придорожного ресторана. Она вышла и направилась вдоль шоссе в автосервис, чтобы забрать свой новый «форд».

Это была высокая женщина лет двадцати восьми, с необычной прической. Густые светло-каштановые волосы она заплетала в косу и укладывала вокруг головы. Несмотря на тонкие и правильные черты, ее лицо казалось несколько бесцветным и невыразительным. Толстая коса на голове, наоборот, живо блестела и переливалась. На Кэтрин был бордовый костюм, туфли на низком каблуке, а в руке — большая серая сумка из кожи ящерицы. Пусть сзади ее костюм измялся от долгого сидения за рулем, а туфли не подходили к костюму, это никак не портило общего впечатления элегантности и холодного совершенства. Дорогая, отлично скроенная одежда выгодно подчеркивала ее стройную фигуру, и прическа ей шла. Весь ее вид говорил о том, что это особа самоуверенная, деловая, строгая, однако не лишенная тонкого шарма.

— Почти готово, мэ-эм, — сообщил служащий. — Через минуту спустим вам машину на лифте.

Поблагодарив его, Кэтрин прошла в офис. Там взяла со стойки карту, развернула ее и определила свое местонахождение. Она планировала сделать сегодня остановку засветло, а завтра уже в полдень прибыть в Филадельфию. Там снимет недорогой номер в гостинице на время, пока не найдет маленькую меблированную квартиру. На более отдаленное будущее Кэтрин не загадывала, но знала, что рано или поздно у нее непременно появится работа. Благодаря щедрости Уолтера она может не торопиться с поиском места. Благодаря его щедрости и ее собственным сбережениям. Впрочем, слово «щедрость» имело горький привкус. Кэтрин вспомнила, как ее подмывало разорвать чек на мелкие клочки. К счастью, не сделала этого. Сумма была солидной. Она и не подозревала, насколько солидной, пока не нашла этот чек у себя в сумке после той последней сцены.

Гонорар за услуги, оказанные ею сверхурочно. Бонус для незаменимой мисс Аллер, хранительницы личного кабинета, личных книг и секретаря исключительных качеств.

Жаль, что в Филадельфии никто ей не попеняет за глупость. Никого не осталось. Прошло восемь лет. Восемь лет в Калифорнии и разбитое сердце в придачу.

«Ты знала, что делала. Ты знала, что тебя ждет», — сказал ей Уолтер.

«Да, я все знала. Знала каждую минуту. Но, по крайней мере, я была хорошим секретарем, не правда ли, Уолтер Худ? Самым лучшим из тех, какие у тебя были и когда-либо будут. Я была хорошим секретарем и хорошей любовницей».

— Все готово, мэм. Вместе с бензином это… позвольте-ка… семь восемьдесят.

Она заплатила десять и получила сдачу. Потом вышла, села в новый блестящий черный «форд». После четырех тысяч миль пробега машина внутри все еще пахла как новая.

— Ты останешься в городе? — осторожно поинтересовался Уолтер.

— Я решила вернуться в Филадельфию.

— Я дам тебе рекомендательное письмо, которое поможет получить приличное место где угодно. Какую указать причину увольнения?

— Семейные обстоятельства, что же еще?

— Не надо злиться, Кэт. Давай разумно смотреть на вещи.

— Вы совершенно правы, мистер Худ. Давайте разумно.

— Возьми блокнот, пожалуйста.

Он привычно откинул крупное тело на спинку красного кожаного кресла и повернулся в сторону большого окна с видом на ночной залив.

— «По требованию, двоеточие, абзац. Рекомендую вам мисс Кэтрин Аллер, компетентного секретаря, обладающего незаурядными деловыми качествами. Она поступила на работу в качестве стенографистки в штаб-квартиру Восточного отделения Объединенной химической корпорации пробел лет назад».

— Девять, — подсказала Кэт.

— «В течение первого года службы стала моим личным помощником. Позже я получил назначение в Сан-Франциско, на должность старшего менеджера по продажам Объединенной химической корпорации. Так как я не смог найти сотрудника равной деловой компетенции, то затребовал перевода мисс Аллер. Перевод был осуществлен, и с тех пор она выполняла обязанности моего личного секретаря.

Я глубоко сожалею о принятом ею решении оставить свою должность в нашей компании. Мисс Аллер молода, энергична, компетентна, исполнительна и заслуживает превосходных рекомендаций». — Закончив, он повернулся к ней с кислой гримасой на лице и сказал: — Какого черта, Кэт… Неприятно, что все так… получилось.

Она энергично поднялась:

— Копию в архив, мистер Худ?

— Да, будь он проклят.

Она вышла в приемную, закатала два чистых листа в электрическую печатную машинку, села и выдала длинную безупречную, безошибочную очередь. Вырвав оба готовых экземпляра, положила их перед ним на стол, и он поставил подпись большой, сильной рукой.

— Кэт?

— Это все, мистер Худ?

— До свидания, Кэт. И… счастливо.

— Спокойной ночи, сэр.

Она собрала в сумку вещи со своего секретарского стола, убрала тяжелую машину в ящик и тихо вышла в коридор. Он остался сидеть в темноте, глядя на залив.

«Ты знала, что тебя ждет», — сказал Уолтер.

«Да, я шла на это с открытыми глазами».

Когда она выбралась на шоссе, ее подхватило стремительное течение транспорта и понесло к востоку. Кэтрин возвращалась туда, где все началось.

Когда ее первый раз вызвали стенографировать в офис мистера Худа, у нее поджилки тряслись от страха. Его секретарша вышла на пенсию. Три другие девушки из их штата стенографисток его не устроили. Каждая проработала у него лишь неделю. Перед тем как отпустить ее, миссис Хейл сказала:

— Кэтрин, вы самая способная из моих девушек. Я не посылала вас к нему раньше, потому что вам недостает уверенности в себе. Вы сидите тихо, как мышка. А ну-ка, расправьте плечи, идите наверх и посмотрите ему прямо в глаза. Он славный парень и совсем не страшный.

Ладони ее рук вспотели, когда она подошла к его столу, колени дрожали. Он был крупный мужчина лет тридцати пяти, с суровым лицом. Все знали, что Уолтер Худ быстро сделал карьеру в Филадельфии и наверняка пойдет дальше.

— Мисс Аллер, не так ли? Ради бога, перестаньте дрожать. Я не кусаюсь. Возьмите блокнот.

Она торопливо вытащила карандаш, блокнот и, прежде чем пристроить его на краешке стола, спросила разрешения. Он принялся диктовать и диктовал сначала медленно, потом все быстрее. Кэтрин поняла, что он гонит нарочно, добиваясь того, чтобы она остановилась и начала переспрашивать. Это разозлило ее. Во всем тексте длинного письма она допустила лишь одну незначительную ошибку, написав «хотел» вместо «хотел бы». Он перечеркнул жирным крестом неверное слово и выжидательно уставился на нее.

Кэтрин молчала. Тогда он взял одно из полученных им писем, нацарапал на полях «нет» и вручил ей.

— Напишите ответ этому шутнику, только официальный.

Она села за свой стол, внимательно прочитала письмо и составила ответ. Он проверил, усмехнулся, подписал.

Так прошла неделя. Всю неделю Кэтрин жила как в аду, но не показывала виду, давая волю слезам лишь в туалете. В следующий понедельник он вызвал ее и предложил присесть.

— Кэтрин, я вас замучил.

— Да, сэр.

— Интересно было бы услышать, что вы обо всем этом думаете?

Она покраснела как рак.

— Может быть, вы хотели доказать мне что-то. Я не знаю что именно. Признаться, работа не доставляет мне большого удовольствия, мистер Худ.

— Потому что я слишком грубый?

— Я этого не говорила.

Он вытаращил глаза, а потом громко расхохотался.

— Ладно, Кэтрин, ты справилась. Стресс — это моя жизнь, я ем его и пью. Мне нужен помощник, который выдержал бы мой ритм. И с сегодняшнего дня, детка, мы с тобой не соперники, а одна команда. Ты работаешь не на компанию, не для зарплаты, ты работаешь на меня. Понятно?

— Да, сэр.

— Смотри на меня и учись. Я хочу, чтобы ты поняла, как я думаю и действую. Работы у тебя будет по горло. Верь только мне, и я буду верить только тебе. Твое жалованье с сегодняшнего дня удваивается. И, ради бога, не надевай ничего желтого — этот цвет тебя уродует. И сделай что-нибудь с волосами. Не знаю что. Экспериментируй. Когда попадешь в точку, я скажу. Идет?

Она подумала и кивнула. Он протянул руку. Она пожала его большую, сильную, теплую ладонь и покраснела.

В течение следующих нескольких месяцев Кэтрин хорошо его изучила. Узнала, что своей резкостью он в значительной степени обязан бесконечным ссорам со своей богатой, капризной, неряшливой женой; узнала, как беспредельно он честолюбив и самоуверен, как редко испытывал сомнения и как ловко умеет менять окраску, манипулируя людьми. Одним он льстил, вторых запугивал, третьих упрашивал. Еще узнала, что у него есть основные принципы, от которых он никогда не отступает. То есть ей стало ясно, что он мужчина.

Кэтрин составляла для него расписание, следила за состоянием его личного счета в банке, покупала подарки для его жены и двоих детей, охраняла его от надоедливых просителей и авантюристов, которые зря отнимали время. Она поддерживала его личные и рабочие бумаги в идеальном порядке, договаривалась о визитах к врачу и дантисту — короче, взяла на себя тысячу мелких обязанностей, чтобы он мог свободно посвятить себя делу, которое любил. И чем больше у нее было хлопот в офисе, тем меньше оставалось времени для себя. Кэтрин жила с теткой, которая беспрестанно упрекала племянницу за отсутствие у нее интереса к своей личной жизни.

Больше всего ей нравилось, когда дела заставляли их задерживаться на работе в офисе допоздна. Тогда Кэтрин готовила бутерброды и кофе, и они не уходили, пока не было сделано все. Закончив, он зевал во всю пасть, потягивался, подмигивал ей, а иногда мог даже неуклюже потрепать по худому плечу и даже подбросить до дому на своей машине, хотя им было не по пути.

Потом Худ получил повышение — его перевели на западное побережье. Кэтрин обрадовалась, узнав об этом, но когда он уехал, мир для нее померк. Такого не было, когда он уезжал в командировки. Она стала секретарем у его преемника, мистера Гуллиама, холодного, высокомерного коротышки.

Два месяца спустя на ее домашний адрес пришло письмо.

«Дорогая Кэтрин!

Я больше не могу. Я до смерти устал от девиц, которые являются на работу, чтобы скоротать время между свиданиями. На меня навалилась тысяча дел, о которых раньше пеклась ты. Это призыв о помощи. Я написал тебе лично, чтобы спросить твоего согласия, прежде чем направить в компанию официальный запрос о твоем переводе сюда. Я рискую дать пищу злым языкам, но если ты согласишься, то это все искупит. Аренда жилья здесь обходится дороже, но я гарантирую прибавку к зарплате, а также возмещение расходов на переезд. Если ты не прочь возобновить свое рабство на новом месте, напиши мне в офис с пометкой „лично“. Местный персонал, несомненно, захочет перерезать твое тонкое горло, — но ведь тебе не привыкать? Пожалуйста, приезжай и прихвати свою драгоценную светлую голову.

Твой горемычный

Уолтер Худ».

Тетка была недовольна. «Этот человек разобьет тебе жизнь», — ворчала она.

Кэтрин отправила ответ, и спустя десять дней пришли бумаги о ее переводе. Еще через четыре дня он встретил ее в аэропорту. Тепло пожав ей руку, сказал:

— Боже, как я рад тебя видеть, Кэтрин. Давай твою багажную квитанцию и подожди меня здесь. Или у машины.

По дороге в город он сообщил, пытаясь скрыть неловкость:

— Это, конечно, не совсем мое дело, но я понимаю, что тебе нужно где-то жить. Я не представляю, что тебе нравится помимо работы, но подумал, что, наверное, что-нибудь такое, что не требует много внимания и где нетрудно поддерживать порядок. В прошлое воскресенье я присмотрел для тебя одну меблированную квартиру и внес задаток. Она небольшая, но там есть все необходимое. Хороший вид из окна и отдельный вход. Пятнадцать минут от офиса.

Она оробела.

— Вы напрасно беспокоились, мистер Худ.

— Это просто дружеский жест. В знак благодарности. Если тебе не понравится, так и скажи.

Узкая улица круто поднималась вверх. Он свернул на подъездную аллею. Квартира располагалась над гаражом, лестница на второй этаж была снаружи. Поднявшись на маленькую лестничную площадку, он поставил вещи и вытащил ключ. Отпер дверь, пропустил Кэтрин вперед. Когда она вошла, внес следом вещи.

— Здесь такие большие окна, как в ателье художника. Обои темноваты, но я думаю, хозяин не станет возражать, если ты их сменишь. Потолок неровный, потому что крыша имеет уклон, но зато она не протекает. Кухня вон там. Плита электрическая. Ванная здесь. Диван раскладывается. Мне понравилось, что тут довольно чисто и… как бы это сказать… очаровательно, что ли. Восемьдесят пять в месяц, включая водопровод и электричество. Все, кроме телефона, конечно. Ну… как тебе?

Она осмотрелась, выглянула в огромное окно. Обернувшись, сказала:

— Замечательная квартира, мистер Худ. Ну не квартира, а песня. Это как раз то, о чем я мечтала и никак не могла найти.

Он ухмыльнулся, глядя ей прямо в глаза:

— Боже, как я рад снова тебя видеть! Я и вправду соскучился.

Его руки легли ей на плечи. Она смутилась, ощущая их тяжесть. Улыбка на его лице растаяла. Он крепко стиснул ее плечи. Пока он целовал ее, она стояла, замерев от испуга. Ей было одиноко и хотелось домой. Потом вдруг что-то теснившее ей сердце лопнуло, и она сперва робко, потом смелее, крепче обняла его и прижала к себе.

Он выпустил ее, отошел к окну и отвернулся. Глядя в его широкую спину, она задумчиво коснулась губ кончиками пальцев.

— Давай забудем, что сейчас было, — хрипло предложил он. — Это нам ни к чему. Все полетит к черту. У тебя, наверное, возникала мысль, что я снял тебе квартиру не просто так. Но это неправда. Нет, я ни о чем таком не думал.

— Не сомневаюсь. Я достаточно вас знаю.

— Мы хорошо сработались, а это дорогого стоит, Кэтрин. Это нужно беречь. Такие вещи все разрушают. Давай забудем об этом.

— Хорошо.

— Извини меня, это я виноват.

— Я могла бы остановить вас, но не стала, значит, здесь есть и моя вина.

Он обернулся с усталой улыбкой на губах:

— Забыли. Идет?

— Идет.

Они осторожно пожали друг другу руки. Он объяснил ей, как оформить аренду, где находится офис, как найти его, и велел звонить, если ей что-нибудь понадобится. Договорились на следующее утро встретиться в офисе. Она осталась одна в новой квартире. Еще долго смотрела в окно, затем вздохнула и принялась распаковывать вещи. Покончив с этим, отправилась на разведку. Купила еды, приготовила ужин, немного почитала и легла спать. Заснуть ей долго не удавалось.

Кэтрин была рада снова работать с ним. Через месяц, уяснив тонкости местного колорита, она снова приняла на себя все те обязанности, которые выполняла раньше. Но все получалось как-то по-другому. То, что случилось, нельзя было забыть. Они оба понимали это. Он стал необычайно сердечен и весел, но избегал смотреть ей в глаза. Она вела себя чересчур вежливо, слишком много улыбалась. Выходя из его кабинета, каждый раз чувствовала на себе его взгляд, сковывавший ее движения и походку. Их взаимная физическая тяга создавала между ними мощное магнитное поле, напряжение в котором все возрастало. Невидимые большие часы отсчитывали неизвестно кем установленное время, по истечении которого их неминуемо должно было притянуть друг к другу. Если работы было невпроворот, тиканье этих часов отходило на задний план, но с наступлением затишья раздавалось все громче и отчетливее.

Так прошли первые четыре месяца в Сан-Франциско. Однажды вечером, в непогоду, когда Кэтрин уже собиралась ложиться спать, на лестнице раздались тяжелые шаги — кто-то медленно и неуверенно, будто на ощупь, поднимался к ней в квартиру. Потом в дверь глухо постучали. Она приоткрыла ее, не снимая цепочки, и увидела Уолтера. Его лицо блестело от воды, одежда насквозь промокла, глаза были мутные.

— Кэтрин, — хрипло сказал он.

Она впустила его. Он был сильно пьян. Кэтрин впервые видела его пьяным. Уолтер стоял покачиваясь, с него текло на коврик.

— Я шел. Я все время шел. — И закрыл глаза.

Она хотела поддержать его, но ей удалось лишь смягчить его падение. Он крепко спал, и она не могла его разбудить. Стащила с него мокрый плащ и пиджак. Рубашка оказалась на удивление сухой. Кэтрин добавила два полена в огонь. Пыхтя от усилий, дотащила Уолтера до кушетки. Поднять его было неимоверно трудно, почти невозможно. У него оказались ужасно тяжелые ноги. Но в конце концов ей это удалось. Она ослабила узел на его галстуке, достала одеяло и набросила на него. Расстегнув ремень на поясе, сначала натянула одеяло ему до подбородка, потом вернулась к ногам, сняла ботинки и мокрые носки. Затем крепко ухватилась за брючины и стала стаскивать с него брюки, что тоже стоило ей немалого труда. Поправив одеяло, чтобы голые ступни не торчали наружу, развесила его одежду для просушки у камина, села на другом конце маленькой комнаты и стала смотреть, как он спит. Комнату наполняли запах сырого дерева и звук его тяжелого дыхания. Кэтрин ни о чем не думала, просто смотрела на него. Было одиннадцатый час.

В четыре часа утра он заворочался, забормотал. В камине тлели угольки. Стало холодно.

Уолтер сел и стал тереть ладонями лицо. Потом со стоном открыл глаза и увидел ее.

— Кэтрин… Какого черта… — И снова застонал, повалился обратно на кушетку.

— Хотите выпить кофе?

— Хочу, но не знаю, смогу ли. Я ужасно себя чувствую. Помню, что шел под дождем, переходил из бара в бар. Как я здесь очутился?

— Вы пришли сюда. Я вас впустила, а потом вы… уснули.

— Боже! Какой кошмар! Со мной никогда такого не было. Который час?

— Четыре утра.

Она подошла к камину, пощупала его одежду.

— Все высохло, но хорошо бы еще погладить.

— Какой кошмар! Кэтрин, мне очень стыдно.

— Ну что вы.

— Мне нужно идти.

— Дождь еще не кончился.

— Ничего не поделаешь. Нужно идти.

Он снова сел, растирая лицо. Щетина захрустела под пальцами. Она подошла и села рядом с ним на кушетку. Он удивленно посмотрел на нее. Кэтрин нежно толкнула его в грудь.

— Ложись обратно, Уолтер.

— Но…

— Твоя жена будет беспокоиться?

— Не думаю. Я прихожу и ухожу. Она не обращает внимания.

Он лег и нахмурился.

— Ты знаешь, зачем ты сюда пришел, не правда ли?

— Даже не помню, как я сюда пришел!

— Но ты знаешь зачем.

Он помолчал.

— Наверное, знаю, Кэтрин. Но это бред. Это не к добру. Это глупо и опасно для нас обоих.

— Ты никуда не пойдешь.

Он снова сел.

— Нет. Я…

— Я знаю, что говорю, и знаю, что делаю.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и закрыл глаза.

Ее рука нащупала его руку, и они крепко держались за руки в тишине, будто двое незнакомых людей, чудом уцелевших после какой-то ужасной катастрофы.

Когда это началось, им стало трудно работать. Они оба знали, как опасны служебные романы, и не позволяли себе ничего в офисе. Они стали меньше успевать, но потом, когда привыкли жить с этим новым ощущением близости, дела пошли даже лучше, чем прежде. Две или три ночи в неделю он проводил у нее. Его вещи занимали теперь один ящик комода и одну из полок шкафа. Она научилась готовить его любимые блюда. Ходить куда-либо вдвоем они не решались. Он купил в квартиру музыкальный центр, удобные стулья, посудомоечную машину и мусорное ведро.

Более трех лет они не могли насытиться друг другом. Иногда в офисе она мельком видела его профиль, линию подбородка, или его широкую спину, когда он отворачивался, или большую ладонь, лежащую на краю стола. И тогда вдруг — среди тихого шелеста электрических печатных машинок, среди пустыни бледно-салатовых конторских книг, ответственных конференций и вычетов из зарплаты — Кэтрин чувствовала, как расслабляющее тепло разливается по всем членам. Ее голова клонилась на грудь, становясь слишком тяжелой для хрупкой шеи, колени отказывались поддерживать зрелый вес ее бедер. Даже нежнейшая ткань раздражала тогда набухшие соски ее грудей. И Уолтер видел это в ее взгляде, в том, как она держалась. И в такие моменты, поняв, что он видит, она знала, что ночью на лестнице услышит его шаги, он поднимется навстречу ее бьющемуся в горле ожиданию.

В тот первый год Уолтер постепенно приучал и приучил ее не стесняться наготы своего тела, забывать о сдержанности, которая была у нее в крови, в угоду восторгу и наслаждению.

Он был здоровый самец, грубый и сильный, как его собственный сжатый кулак. Уолтер не был создан для аскетизма. В те дни, когда горячие волны захлестывали ее, так что Кэтрин боялась, что все заметят, она была готова немедленно разделить его вожделение, мгновенно отозваться на приказ его плоти, ибо их связь больше напоминала сражение, чем любовь.

Но чаще всего она гасила его первый порыв, чтобы затем на широкой равнине сдерживаемой страсти предаться хитрой игре, когда они при помощи искусных маневров приближали, но затем снова отдаляли момент экстаза, пока, наконец, жажда овладеть друг другом не подчиняла их.

Первое время Кэтрин ощущала в себе внутреннее противоречие. Ее пугал разлад между ее привычным невозмутимым «я» и бездной чувственности, которую он пробудил в ней. Подходя к зеркалу, она всякий раз ожидала увидеть в нем свидетельства своего блуда. Ожидала увидеть, что губы, груди и бедра расплылись и располнели, в глазах появился похотливый блеск, а осанка искривилась от движений любви. Но зеркало неизменно показывало прежнюю невозмутимую Кэтрин Аллер, чьи груди были девически упруги, бедра стройны до худобы, губы педантично поджаты. Она не могла представить себе этот образ в постели, обезображенный и перекрученный, рот, разорванный словами без смысла и формы. И читала осуждение в собственных глазах.

Но когда он обнимал ее, мышцы бугрились на его спине, а молот ударял по наковальне, сокрушая ее и брызжа искрами, она забывала обо всех противоречиях и своем чувстве вины.

Казалось, их страсть — это ненасытный голод. Но так только казалось. После трех лет близость превратилась в привычку, стала одной из граней их существования. Оставшись вдвоем, они часто говорили о делах. Иногда работали над документами, которые он приносил из офиса. У нее было чувство, что это она его жена, а не другая женщина. Кэтрин заботилась о его здоровье, была в курсе всех его дел, знала о нем все. Ей казалось, что так будет всегда. Что может случиться? У него было много интересов, но у нее, кроме него, ничего не было. Жизнь начиналась, когда она утром приходила в офис и садилась за свой стол, и еще тогда, когда на лестнице раздавались его шаги.

Он стал реже бывать у нее и всегда торопился уйти, виновато ссылаясь на занятость. Она чувствовала, что теряет его, и пыталась удержать. Кэтрин стала больше следить за собой, обновила гардероб, стала по-другому краситься. И изо всех сил старалась доставить ему удовольствие. Все напрасно. Уолтер стал рассеянным, грубым. Он охладел к ней.

Однажды ночью он пришел в первый раз за три недели, и они безобразно поссорились из-за какого-то пустяка. Уолтер ушел, хлопнув дверью. Тогда она поняла, что потеряла его. Хотя не знала, как это случилось и в чем ее вина.

Финальная сцена произошла на работе. Это было отвратительно и незабываемо. Кэтрин обвиняла его в грубости, жестокости, равнодушии, эгоизме. Уолтер заявил, что он ей не принадлежит, что ему надоела ее мелочная опека, что она квохчет над ним как наседка.

После этого любые отношения между ними — даже деловые — стали невозможны. Все было кончено.

В Филадельфии, куда Кэтрин теперь возвращалась, ее никто не ждал. Некому было сказать: «Разве я тебя не предупреждала?» Пять лет назад ее тетка умерла. Кэтрин приезжала на похороны и распродала тогда теткин небогатый скарб.

«Мне двадцать восемь лет, — думала она. — Я компетентный секретарь, хорошая кухарка и опытная любовница. Но от меня веет холодом, друзей у меня нет. Имея лошадиное здоровье, умру я еще не скоро. Впереди у меня еще две трети жизни, а все, что положено, уже произошло. Все, что случится дальше, — известно. Я оккупирую офис, и меня будут считать безукоризненным, производительным работником. С годами память о тех ночах начнет тускнеть, стираться, пока, наконец, я не поверю, что это все было не со мной. Не меня обнимал мужчина, и не я тихо стонала от любви. Я буду сидеть, суровая и прямая, и нагонять страх на молодых девиц, а они будут сплетничать за моей спиной. Я еду туда, где все начиналось. За эти годы я утратила вкус к жизни, они иссушили меня, не оставив даже слез, чтобы плакать, я слишком холодна, чтобы меня можно было опять отогреть. Я проиграла. У меня есть деньги, дорогая одежда, машина, но я совсем, совсем мертвая».

Кэтрин взглянула на термометр, затем на спидометр. Ее предупреждали, чтобы она следила за температурой, потому что новый автомобиль может перегреться. Она ехала со скоростью пятьдесят пять миль в час, что было на пять миль ниже допустимого предела. Это была первая машина в ее жизни. При известном уходе автомобиль должен прослужить долгие годы. Кэтрин ехала по центральной полосе. Грузовики справа обгоняла, транспорт слева двигался быстрее. Она не ожидала встретить на шоссе так много машин, но сейчас у нее было больше уверенности, чем в начале пути. После того как она найдет квартиру в Филадельфии, пожалуй, стоит отправиться путешествовать. В этой поездке дважды создавались ситуации, требовавшие от нее быстроты и решительности, но Кэтрин удачно справилась. Она любила все делать хорошо.

Позади раздалось фырчанье быстро нагонявшей ее машины. Глянув в боковое зеркало, Кэтрин увидела коричневый «крайслер», который и вправду гнал как на пожар. Она с удовольствием перестроилась бы в правый ряд, чтобы уступить ему дорогу, но там не было места. Поэтому лишь сосредоточенно сжала руль.

«Крайслер» перегнал ее. Краем глаза Кэтрин заметила согнувшегося за рулем рыжего мужчину, рядом с ним женщину. Проехав футов примерно шестьдесят, «крайслер» резко затормозил и почти остановился. Взвизгнули шины. Сначала Кэтрин подумала, что он собирается повернуть налево. Потом увидела неизвестно откуда взявшийся голубой автомобиль. Его появление выглядело до того невероятным, что казалось, будто его криво приклеили поверх готовой картинки, как это мог бы сделать трехлетний ребенок.

Ее нога вжала педаль тормоза. Кэтрин поравнялась с «крайслером». «Крайслер» тяжело двинул ее задом, раздался металлический грохот и скрежет. «Форд» потерял управление. Дорога, машины — все завертелось перед ветровым стеклом пестрой каруселью, и Кэтрин еще успела подумать, по-прежнему не выпуская бесполезный руль, что это похоже на сцену погони в кино, когда камеру устанавливают на движущемся автомобиле.

Глава 4

За час до того, как молодого патрульного, который осматривал место происшествия, вырвало в кювете возле дороги, Пол и Джойс Конклин, сидя в Бланчарде за обедом, опять поссорились.

В последние два года они часто ссорились, и всегда по пустякам. Но на этот раз причина была серьезной.

Почти пять лет назад, в апреле, они обедали в этом же самом ресторане. Тогда шел второй день после их свадьбы, второй день медового месяца. Джойс все прекрасно помнила. Помнила даже лицо толстой официантки, которая их обслуживала, и как Пол рассмешил ее. Это было золотое время, когда они были самой счастливой парой на земле. Они любили друг друга и ждали от жизни только хорошего.

Сейчас тоже был второй день их поездки, которую Джойс задумала как возвращение в прошлое. Она рискнула потащить Пола в путешествие, надеясь вновь обрести то, что они потеряли. Джойс не знала ни как, ни где это произошло. Но если вы не помните, где потеряли свое счастье, то нужно поискать следы его там, где вы проезжали раньше, когда оно еще было при вас.

У двадцатишестилетней Джойс Конклин было худое скуластое лицо, как у бойкого мальчика-подростка, темные густые волосы и густые брови, которые росли как им нравилось. Самой замечательной ее чертой, наверное, была ее энергичность, очевидная с первого взгляда, как и то, что в груди у нее билось сердце. Ее тело было стройное и крепкое, движения стремительные, угловатые, мимика и жесты эмоциональные. В редкие минуты неподвижности она казалась некрасивой, но стоило ей оживиться, задвигаться, заговорить — она расцветала. На фотографиях Джойс выходила ужасно из-за их статичности.

Ее нельзя было не любить. Она заводила друзей так же естественно, как другие дышали, потому что ее участие и интерес к людям были неподдельны. Продавец в магазине, зубной врач, водитель автобуса, электрик — все обожали ее и всегда рады были видеть. Встречи с ней поднимали им настроение.

Джойс выросла в доме, где царили любовь, доверие, понимание и строгость. Ее энергия была безгранична, оптимизм — заразителен. За пять лет замужества она родила двоих детей, мальчика и девочку. Первые роды были трудные и опасные из-за узкого таза. Второй ребенок — мальчик — родился путем кесарева сечения.

Но за последние два года она изменилась. Ее движения стали нервными, под глазами залегли темные тени, что придавало ей утонченный, болезненный вид. Теперь Джойс бывала и молчалива, и грустна.

Пол Конклин являлся существом более сложной организации, чем его жена Джойс. Ему было двадцать восемь лет, он был высокий, темноволосый и худой. Свое детство Пол отбыл, как отбывают тюремный срок, в семье, которой не было, обреченной на распад, но не распавшейся, где ненависть — это голос за закрытой дверью, презрение — долгий пристальный взгляд, насилие — осязаемая в пустых комнатах материя.

Он долго искал спасения, пока наконец не нашел его внутри себя, в лабиринтах своего удивительного разума. Пол посвятил себя интеллектуальному совершенствованию. Только обладая интеллектуальным превосходством над другими, он мог чувствовать себя в безопасности.

Два года он прожил затворником, изучая шахматы, и в пятнадцать лет принял участие в матче на звание чемпиона мира. Еще через год ему наскучило играть с равными соперниками, и он оставил шахматы.

Пол стал сочинять атональную музыку. Когда ему стукнуло всего восемнадцать лет, его произведения уже исполняли небольшие инструментальные группы. Это была удивительная музыка — смелая, сложная, полихроматическая, и все же слушать ее было все равно что слышать, как бесконечно падают с крыши сосульки. Она не говорила ни о чем, кроме как о своей виртуозности.

В двадцать лет Пол опубликовал работу по антисиллогическому методу в символической логике, которая вызвала много споров среди математиков. В двадцать два года, после восьми месяцев психоанализа, поступил в траппистский монастырь. Два месяца спустя сбежал оттуда и стал работать в актуарном отделе крупной страховой компании.

Надменность была основной чертой его характера. Среди людей Пол держался либо молча и отчужденно, с презрением взирая вокруг, либо все общество становилось жертвой его язвительного остроумия. И, при всем своем уме и блеске, он оставался одиноким, как последний человек на земле.

Пол знал, что достоин большего, чем служить в страховой компании. Но зато здесь он работал один и делал важное дело — переводил статистические данные в формулы для компьютеров, чтобы получить более детальный и гибкий прогноз расходов и доходов компании. Эта чистая математика, свободная от влияния человека, представлялась ему в виде многомерного продолжения той самой шахматной доски, которая так поразила его в тринадцать лет, когда он в первый раз увидел, как ходят фигуры.

Джойс Макаллен была новой девушкой, принесшей ему данные с нижнего этажа. Он лишь мельком взглянул на нее. Она засмеялась и спросила, почему он такой странный. Сначала Пол подумал, что с ее стороны это какая-то гамбитная ловушка. Но потом понял, что ей на самом деле интересно знать, что ее внимание к нему искреннее. И он, сперва неохотно, начал выбираться из голубых ледяных пещер своего интеллекта навстречу ее теплу и любви. Раньше его никто не любил. Что-то внутри его медленно, опасаясь получить отпор, возвращалось к жизни.

Они поженились. Пол говорил в шутку, что свадьба — это не то языческий обряд, не то мазохистский ритуал. Джойс вызывала в нем тщательно скрываемое благоговение, священный трепет. Он был дикарь, который обрел богиню огня и поклонялся ей. Раньше Пол верил только в необъяснимость собственного разума, теперь поверил в нее, и это опровергало его нигилизм. Три года Пол Конклин, согретый ее любовью, был нормальным человеком.

Два года назад все началось снова. Все. Черная меланхолия. Отчуждение. Стены изо льда. Мало-помалу Пол удалялся от Джойс, погружался в свои неудобные холодные пещеры, и теперь на его лицо лишь изредка падал бледный отсвет ее огня. Он знал, что делал, и видел, что делает с ней. Он мог взглянуть на себя со стороны, увидеть свое отдаление и попытаться остановить его, но не находил для этого ни одной зацепки.

Эта ссора была похожа на остальные. Из-за нового шоссе вид города изменился, и они не сразу нашли ресторан. Сначала Джойс сомневалась, но, как только они вошли, сразу узнала место. Они сели за столик на двоих у окна.

— Даже столик тот же самый, Пол, — улыбнулась Джойс.

— Не уверен…

— А я уверена. — Безразличие его тона ее не обескуражило.

Он развернул салфетку.

— Подумать только, это, может быть, та же самая ложка.

— Не говори так, Пол.

— Почему я не должен так говорить? Я подыгрываю тебе. Разве тебе не хочется, чтобы это была та самая ложка?

— Хорошо, пусть это игра, но ты согласился, что мы должны попытаться.

— А я и пытаюсь. Я ведь поехал. Но только ты хочешь повторить все точь-в-точь, насколько возможно. Только если мы делаем все то же самое, то получается абракадабра. С математической точки зрения эта ложка вполне может оказаться той же самой. Ложки используются пять лет, если не больше. Эта как раз выглядит на пять лет. Разумеется, в процессе использования ложки приходят в негодность. Их воруют или выбрасывают вместе с объедками. Но раз уж мы ищем совпадения, то почему бы этой ложке не быть той же самой ложкой? Чтобы найти математическую вероятность для вилки, ты должна умножить общее число ложек на число вилок…

— Замолчи, Пол, — прошептала Джойс.

Официантка приняла у них заказ. Когда она удалилась, Пол продолжил:

— Это простое действие. Допустим, у них тут три сотни ножей, три сотни вилок и три сотни ложек. Шансы, что тебе попадется та же самая ложка второй раз, составляют один к тремстам. Вилка с ложкой — один из девяноста тысяч. Полный набор — один шанс из двух миллионов семисот тысяч.

Джон глядела на свои руки, лежащие на коленях, чувствуя, как глаза медленно наполнялись жгучими слезами.

— Как глупо.

— Я следую нашему плану.

— Ты издеваешься.

— Я стараюсь соблюдать равновесие. Я не мистик.

— Я хотела приехать сюда… потому что… это то же самое место.

— Да, я нахожу, что здесь по-прежнему прекрасно.

— Нельзя найти того, чего не ищешь, Пол.

— А тебе не кажется, что это болезнь, навязчивая идея? Что это бессмысленно, пошло, сентиментально? У меня в голове крутится тема. Как ты думаешь, звучали бы скрипки в нашем эпизоде?

— Такой фильм никто не стал бы снимать.

— Да, пожалуй. Хотя почему же? Если разобраться… Вот сидят два абсолютно чужих друг другу человека. И тут наступает волшебный момент откровения, огонь вспыхивает в их глазах, а скрипки в это время играют крещендо.

— Пол!

Им принесли еду. Он ел аккуратно и размеренно, с отсутствующим выражением лица. Она смотрела на него и не могла понять, почему они оба так переменились. Пять лет назад этот ресторан казался им сказкой. Но годы и слова превратили его в забегаловку, чьи стены не защищали от рева машин на дороге. Еда была безвкусной, из кухни доносилась ругань.

Джойс была не такая дура, чтобы верить в то, что они вечно будут любить друг друга, как до свадьбы. Она знала, что их чувства со временем должны измениться, успокоиться. И все же — не настолько, чтобы осталась одна ненависть. Пол как будто впал в детство, став жестоким, словно подросток. Джойс чувствовала, что его гложет обида на семью, детей, на их брак. Он ненавидел их. И оскорблял ее потому, что она была воплощением его постылого рабства.

Пол Конклин медленно помешивал кофе в чашечке. И хоть ему было стыдно за то, что он опять все испортил, он продолжал молча сидеть с каменным лицом. Кодекс поведения запрещал ему признавать собственную вину и раскаиваться.

Он поступал так с давних пор. Помнил, как это нашло на него в первый раз, в темном доме, в тишине, наступившей после одного из тех ужасных скандалов. Пол тогда был совсем маленьким. Ему купили железную дорогу и поезд. Блестящий синий локомотив, вагончики — он мечтал о таком подарке. И навсегда запомнил его изумительный острый «электрический» запах. Пол играл с ним в пустой комнате. Еще там была станция, и внутри у нее горел свет. Желтая вагонетка, перевозившая дрова, сама вываливала их, стоило лишь повернуть нужный рычажок на трансформаторе. Целый чае, пока поезд бегал кругом по рельсам, он любил этот поезд.

А потом вдруг стал брать вагоны и защемлять их по одному тяжелой дверью шкафа. Локомотив был последним и все никак не хотел ломаться. Когда с поездом было покончено, он растоптал жестяную станцию. Свет внутри ее погас. Пола отлупили, а обломки поезда унесли. Больше он никогда их не видел.

Годы спустя его лечил маленький чудной человек, лицо у которого беспрестанно передергивалось от нервных тиков, отчего он сам походил на сумасшедшего.

— Я постараюсь объяснить вам попроще, мистер Конклин, — сказал он. — Постараюсь, но ведь вы не станете слушать. Когда вы нуждались в любви, у вас ее не было. И вы начали винить себя за то, что вас никто не любил. Случай с игрушечным поездом тому подтверждение, как и то, что вы мне рассказывали о музыке и о шахматах. Вы не можете получать удовольствие без того, чтобы не искать путей уничтожить его источник. В вас говорит негативизм. И это не шутки. Однажды вам может прийти в голову мысль повернуть его против самого себя. Когда вам захочется что-то разрушить, остановитесь и задайте себе вопрос, чего ради вы себя наказываете.

«Вы говорили со мной серьезно, доктор. Да, вы изучили результаты моих тестов и огорчились, потому что мне ничего не помогло. Но вы были не правы, доктор. Вы думали, что меня излечит любовь. Когда я нашел ее, мне и вправду полегчало, но лишь на время.

Теперь у меня есть Джойс. Она для меня все — и сверкающий поезд, и моя двухслоновая атака, и дуэт для кларнета с виолончелью. Она — все, что я когда-либо любил, и даже больше. Душа моя плачет и тянется к ней, но я с презрительной улыбкой на лице высмеиваю то, что дорого ее сердцу, причиняя ей невыносимую боль. Я отвергаю ее. Это не просто, потому что она влюблена и упряма. Но я могу загубить все, что угодно, доктор. Все на свете. У меня природный талант к этому делу, и я добился больших успехов. Я отвергну ее и убью ее любовь. Ей нужен в доме надежный, спокойный мужчина, любящий детей. Я не из таких. Я холоден, как айсберг. У меня такое чувство, что я тысячу раз за день прощаюсь с ней навсегда».

— Помнишь, как ты рассмешил официантку? — робко спросила Джойс.

И хотя он все отлично помнил, демон, сидящий у него внутри, не позволял ему признаться в этом.

— Только не говори, что я ее щекотал.

— Нет, она засмеялась, когда ты сказал, что… Ну да ладно, теперь это уже не смешно.

— Нет, расскажи.

— Я не хочу рассказывать, Пол. Ты опять станешь издеваться. И тебе вовсе не хочется знать.

— Нет, будь добра, напомни. Может, мне удастся рассмешить и нашу надутую выдру. А почему бы нам самим не посмеяться? Вдруг мы втроем покатимся на пол от смеха?

— Ты закончил? — тихо спросила она. — Тогда расплачивайся. Я вернусь через минутку.

Джойс вышла в туалет. Пол проводил ее взглядом: в последнее время она стала ходить осторожно, будто боясь упасть и рассыпаться. Он расплатился, оставил чаевые и вышел на улицу. Когда пришла Джойс, он стоял у дверей. Она улыбнулась ему как ни в чем не бывало. Невероятным образом к ней вернулась ее бодрость, будто она не только простила его, но и совершенно забыла об их ссоре. Ее идиотский оптимизм в ту минуту покоробил его и ужаснул. Неужели Джойс всерьез надеется, что это путешествие пойдет им на пользу, что они смогут залатать все дыры и прорехи взаимных обид?

Они пошли к стоянке, где оставили машину.

— Нам повезло с погодой. Тогда после обеда полил дождь, помнишь? — сказала она, когда они уселись в свой темно-бурый «плимут».

— Ах да, и продолжался до следующего утра. Ночью мы лежали в объятиях друг друга в мотеле, слушая, как он барабанит по крыше. Романтика! Может быть, попробуем вызвать бурю?

— Разве обязательно острить по любому поводу?

— Я и не думал острить. Я просто рад, что не забыл, какая погода стояла в тот день. Значит, у меня еще есть надежда.

— Я не знаю… не знаю, зачем ты хочешь все, что было тогда, выставить в дурацком свете. Но у тебя ничего не выйдет. Я тебе не позволю.

Они ехали по шоссе.

— Новый взгляд на вещи.

— Это твой новый взгляд. Ты с недавних пор стал так смотреть на вещи. Ты стараешься все принизить, опошлить, как будто ничего и не было.

— Если разобраться, то ничего и не было, дорогая.

— А как же любовь?

— Я не думаю, что даже ты станешь утверждать, что это какое-то особенное чувство. Обыкновенный инстинкт.

— Инстинкт?

— Конечно. Инстинкт продолжения рода и прочее.

— Значит, ты не веришь в любовь?

— Так, теперь мне следует поостеречься, иначе ты загонишь меня в угол. Дальше ты скажешь, что я не люблю детей. Но прежде чем заходить так далеко, дорогая, взгляни внимательно на род человеческий. Неужели ты не замечаешь, что существует достаточно причин, чтобы отказаться от его продолжения?

— Бред какой-то. Ты снова издеваешься. Но ты задал мне вопрос. Нет, таких причин не существует. Есть много добрых людей. В мире есть добро. В него я и верю.

На выезде из города он прибавил скорости. Полоса слева была свободна от машин. Он улыбнулся пустой дороге.

— Ты неисправимая оптимистка. Люди — отвратительные твари. Пойми это, наконец.

Она промолчала.

Открытый голубой «кадиллак», двигавшийся впереди по центральной полосе, собрался их подрезать. Пол Конклин не снизил скорости. Он был в нескольких футах от «кадиллака», когда тот метнулся обратно. Потом его снова бросило влево, на разделительную полосу. Его хвост загородил дорогу. Хвост подбирался, но слишком медленно. Пространство и время тянулись как резина. Пол выжал газ, зная, что у него есть единственный, хотя и призрачный шанс на спасение — как можно быстрее проскочить между задним бампером «кадиллака» и машиной справа.

Глава 5

За сорок минут до своей внезапной смерти девушка на заднем сиденье проснулась. Фрейзер, проведший ночь за рулем зеленого «олдсмобила», увидел ее лицо в зеркале, когда она села.

— Меня тошнит, — объявила она плаксивым голосом.

— Ничего удивительного, — ответил Фрейзер.

— Где Чарли? — продолжала она хныкать.

— Здесь. Спит.

Она заглянула на переднее сиденье, где спал, сложившись пополам, Чарли. Его голова и руки лежали на передней панели.

— О… — простонала она и повалилась обратно. — Боже, как мне плохо… Где мы едем?

— Скоро будем в Нью-Йорке, Лу.

— Ты, наверное, летел? Слушай, я забыла, как тебя зовут.

— Джим.

— Ах да. Какая ночка!

— Это точно.

Глянув в зеркало, он увидел, что она вытащила из сумки маленькую пластмассовую расческу и принялась расчесывать свои светлые волосы. Дневной свет отнюдь не красил ее. На ней была белая шелковая блузка с открытыми плечами.

— Ох, что за дурь вчера на нас нашла!

— Вам с Чарли нравилось.

— Да, конечно. Но знаешь, это все по пьяни. Когда напьешься, чего только не взбредет на ум, чего только не выдумаешь! Боже, у меня осталось всего — семь, восемь… двенадцать. Двенадцать баксов! Парень, а вы точно отвезете меня обратно?

— Это проблемы Чарли. Ты его гостья.

— Разбуди его, ладно?

— Разбужу, когда настанет его очередь вести машину.

— У меня ужасный вкус во рту. Мы скоро остановимся?

— Скоро, скоро.

Он снова глянул в зеркало. Теперь она осторожно кусала носовой платок. Потом, убрав его, стала изучать свежую помаду на губах.

— Я не слишком красива сегодня, но это из-за того, что я хреново себя чувствую. На заднем сиденье нельзя как следует выспаться. У меня ноги затекли. Ох, зря я с вами потащилась.

— Будет что вспомнить в старости.

— Только разве ради этого. Но, сказать по правде, я чувствую себя не моложе статуи Свободы. Выпить есть?

— Была где-то початая бутылка. Посмотри под сиденьем, может, туда закатилась.

Пошарив, где он сказал, она вскоре доложила:

— Вот, нашла. А ты будешь? Здесь не так уж много.

— Нет. Можешь пить все сама.

Через некоторое время она просипела:

— Это поможет. Ужасная гадость — теплое виски, но его нужно проглотить как лекарство. Боже, я даже не успела предупредить подругу. Она, наверное, думает, что меня похитил маньяк или еще чего-нибудь.

От этих слов у Фрейзера засосало под ложечкой, но он не подал виду, а спросил вроде как шутя:

— Вот интересно, позвонила ли она в полицию?

— Кто? Фрэнси? Да какого черта ей звонить в полицию? У нас у каждой своя жизнь. Если я сматываюсь куда-нибудь, то она просто ждет меня, и все. Знаешь, за всей этой суматохой вчера в кабаке я так и не поняла, кто вы с Чарли такие и что делаете.

— Да ничего мы не делаем. Мы в отпуске.

— Судя по номерам, вы, кажется, из Флориды?

— Может, и оттуда, Лу.

— А ты не больно разговорчивый.

— Ну, понимаешь, раз я в отпуске, мне неохота трепаться о доме и работе.

— Ну да, конечно, — согласилась она не очень уверенно. — Мне уже лучше. Если ты не против, я допью.

— Валяй.

Помолчав минуты две, она опять завелась:

— А вы, ребята, случайно, не грабители?

— Ты что — рехнулась?

— Просто интересно. Да мне какое дело? То есть я хочу сказать, что ничего не боюсь. У вас просто вид такой, как будто вы мафия или еще чего. Не то что грубые, но, в общем, можно догадаться. Но это не важно. Я все понимаю. Мой парень загремел в тюрьму. Он писал, что вот-вот его должны освободить, чтобы я подождала еще немного, и все такое. Но он все еще там. А девушка не может ждать вечно. Я не хотела вас обидеть, когда спросила.

— Считай, что мы работаем в банке. — Сказав так, Фрейзер тотчас пожалел. Ляпнуть такую глупость мог только недоумок, который хочет казаться важной шишкой. Впрочем, что касалось Чарли, то он вел себя вчера как последний недоумок. Для чего им этот груз и эта пепельная блондинка?

Чарли вел машину и все время прибавлял скорости. Фрейзер видел, как Чарли взвинчен, и знал, что скоро его должно прорвать. Ему нравилось, когда у Чарли бывало такое настроение, тогда он был готов к действию и действовал быстро, хладнокровно, толково. Не нравилось только, что Чарли хватало ненадолго.

Было девять часов вечера, уже стемнело, стрелка на спидометре то и дело опасно подскакивала. Каждый раз Фрейзер делал Чарли замечание, тот хоть и огрызался, но скорость снижал. Не хватало еще, чтобы их сцапали в такое время в таком гнилом месте.

Они двигались прямо на север. Дорога была проложена среди болот, и, когда они проезжали по мостам, под деревянными досками чавкала жижа. Фрейзер увидел, что небо вдали озарилось огнями города. Немного впереди, справа от дороги, стоял ярко освещенный кабак — квадратное сооружение на сваях, небольшая ровная площадка перед которым была забита автомобилями. В неоновом свете розовых и мертвенно-зеленых огней виднелись бородатые лишайники, свисающие с близрастущих деревьев. Чарли резко затормозил и свернул на парковку.

— Это еще зачем? — удивился Фрейзер.

— Черт возьми! Мне нужно выпить. Что может здесь случиться?

— Такие места шмонают.

— Ну и ладно. А ты, если хочешь, можешь ехать без меня.

Они заперли машину и пошли в закусочную. Оттуда неслись музыка и крики. Ночь была душной. Поднявшись по лестнице, вошли в зал. Все тридцать или сорок человек местных, которые сидели там, вытаращились в их сторону. Фрейзеру стало не по себе. Они тут были чужаками. Если Чарли начнет приставать к женщинам, начнутся неприятности. Некоторые женщины сидели за стойкой у бара, другие за столиками. Их мужчины были одеты в спортивные штаны и рубашки или и вовсе по-рабочему. Женщины — одни дешевки, крикливые и пьяные, как раз такие, которые нравились Чарли. Фрейзер предпочитал других — тихих, спокойных и чистых, в дорогих отелях и ресторанах.

Они втиснулись за стойку, и Чарли стал накачиваться, презрительно косясь на Фрейзера, который тянул пиво. Когда Чарли, не говоря ни слова, ушел, Фрейзер почуял беду. Чарли со своим стаканом подсел за столик к двум девицам. Блондинка в белой блузке с голыми плечами — рядом с ней плюхнулся Чарли — была не лучше и не хуже всех остальных девиц в заведении. Ее подруга — маленькая толстая брюнетка. Фрейзер ждал, что сейчас подойдут двое мужчин и попытаются выкинуть Чарли за дверь. Но Чарли поманил его пальцем, приглашая присоединиться к компании. Фрейзер взял свое пиво и медленно подошел.

— Это Лу, а это Джинни. Это Джим, девочки.

Если блондинка выглядела еще симпатичной шлюшкой, то брюнетка — просто пустое место. Фрейзер старался расслабиться, но тревога не отпускала его. Уходило время. От виски у Чарли загорелись глаза. Он пил не переставая и танцевал с блондинкой. Фрейзер один раз пригласил брюнетку. И все время делал знаки напарнику, намекая, что им пора проваливать, но без толку. Джинни нашла себе более внимательного кавалера.

Фрейзер взял свое пиво со столика и вернулся к бару. Он не сводил глаз с Чарли и блондинки. Во второй раз, вернувшись из туалета, не увидел их. Было уже за полночь. Фрейзер вышел на улицу. Нашел их в машине, на заднем сиденье. Подойдя поближе, услышал смех блондинки.

— Эй, — сказал Чарли, — где ты ходишь? Давай залезай, и поехали.

— Тогда целуй ее на прощание.

— Еще чего! Лу едет с нами. Да, крошка?

— Да-да, я отправляюсь в путешествие. — Девица пьяно рассмеялась.

— Послушай, Чарли, подожди…

— Лезь… за… руль… и… поехали, — произнес Чарли изменившимся голосом.

Фрейзер знал, что спорить бесполезно. Он надеялся, что, может, все еще обойдется.

— Эй, приведи Джинни, — потребовала блондинка, — она тоже поедет.

Фрейзер не ответил. Он сел за руль, завел двигатель, и они тронулись. Блондинка еще поныла, но вскоре затихла. Они миновали город. Впереди была ночь.

Когда они отъехали миль на пять от города, сзади замаячили огни быстро нагоняющей их машины. Фрейзер напряженно вглядывался в зеркало, пытаясь разглядеть красную мигалку. К счастью, это оказалась обычная, не полицейская машина. Зато в зеркале была видна стройная нога блондинки, делившая по диагонали их заднее стекло. Его вдруг обожгла обида. Он позавидовал умению Чарли довольствоваться малым, отсутствию у него брезгливости. Блондинка пронзительно вскрикнула, и на этом все закончилось.

Они мчались сквозь ночь.

Через некоторое время Чарли перевалился на переднее сиденье. Помычал, повозился, устраиваясь, и уснул. Стрелка спидометра замерла на пределе разрешенной скорости. Теплый ночной воздух клубился за окнами. Они ехали точно на север.

Фрейзер вел машину уже более полусуток и чертовски устал.

— Можно я сяду впереди, между вами? — спросила блондинка.

— Нет.

Он подумывал, не лучше ли будет остановить машину, сунуть ей какую-нибудь мелочь и высадить. Когда Чарли проснется трезвым и увидит, что ее нет, он, возможно, обрадуется. А может, и наоборот. Жаль, что Фрейзер раньше не потребовал избавиться от нее. Тогда сейчас беспокоился бы только о себе. Его доля лежала в багажнике, упакованная в запасную шину. Шина была набита до отказа.

Несмотря на всевозможных блондинок, лучшего напарника, чем Чарли, трудно сыскать. В деле выдержка ему никогда не изменяет. У него как будто совсем нет нервов — зашел, вышел, уехал.

— Когда мы остановимся?

— Уже скоро. Тогда вы с Чарли сядете впереди, а я переберусь назад и посплю.

Спать хотелось отчаянно. Фрейзер чувствовал, как осунулось его лицо, кожа обтянула скулы. Глаза то и дело закрывались, и нужно было трясти головой, чтобы не заснуть. Двенадцать часов без перерыва за рулем — это почти предел человеческих возможностей.

— Зря вы не взяли Джин. Она хотела поехать. Нам бы с ней было веселее.

— Мне она не понравилась.

— Она всем нравится. Когда разойдется, С ней не соскучишься. Джин, наверное, обиделась, когда я с вами уехала. Она почти что моя лучшая подруга. Мы всегда сидим вместе в кафе у Реда. С ней вдвоем мне было бы спокойнее.

— Мы не можем за ней вернуться.

— А я и не прошу за ней возвращаться! Просто сказала.

— Ты слишком много болтаешь. Заткнись.

— Я и не думала, что так будет, — обиделась блондинка.

После того как она, наконец, замолчала, ее последние слова все не шли у него из головы. «Я и не думала, что так будет». «Я тоже не думал, девочка». Да и никто не думал. Никто не предполагал, что все так обернется. Уж во всяком случае, не счастливые и гордые родители, склонившиеся тридцать лет назад у колыбели некоего Джеймса Хэллоуэлла Фрейзера.

Жаль, что он не такой беспечный и самоуверенный, как Чарли. Но и от самоуверенности не много толку, когда ты знаешь, что на тебя собирают досье. Мало-помалу оно растет, и в один прекрасный день они снова сцапают его. С возвращением, дорогой Фрейзер! Добро пожаловать обратно в Биг-Ярд!

И запоют ему прежнюю песню:

— Фрейзер, отчего ты, с твоим образованием, воспитанием, имея такие военные заслуги, стал преступником?

«Объясните мне, док. Я и сам хочу знать. Почему я такой дурак? Подумать только, если бы я честно работал в течение сорока лет и откладывал по десять баксов в неделю, к концу жизни накопил бы двадцать тысяч баксов собственных денег. Да, это было бы гораздо приятнее, чем взять их в один вечер».

— Ты не транжиришь деньги, Фрейзер, когда они у тебя есть. Из чего следует, что тебе доставляет удовольствие сам акт воровства.

«Да что вы говорите, док? Неужели вы думаете, что человек готов целую вечность потеть, психовать, умирать от страха ради одного короткого мгновения?»

— У тебя раньше не было проблем с дисциплиной. Я думаю, и сейчас не будет.

«Да, днем я буду работать, а ночью мечтать. Я припомню все деньги, что брал, и еще те, что возьму. Однажды загребу невероятную семизначную сумму. Всю разом, конечно».

— В некотором роде ты психопат, Фрейзер.

«Я? Психопат? Ну тогда Вилли С. тоже психопат. Когда его спросили, почему он грабит банки, он очень удивился и сказал, что грабит банки потому, что там лежат деньги. Мой приятель Чарли, может, и вправду психопат. Он еще никого не убил, но думает об этом. Ему интересно, что чувствуешь, когда убиваешь человека. Мне не интересно. Я убивал людей с одобрения правительства, при полной амуниции. Наутро меня заносили в рапорт и представляли к награде. Я бил их, как меня учили на стрельбище в Форт-Брагге, Северная Каролина.

Мы охотимся за удачей, док, только и всего. Но нам никак не удается поймать ее за хвост. И всякий раз, когда мы берем банк, сумма кажется нам недостаточно большой, и мы строим планы на следующий. Возьмите, к примеру, какого-нибудь младшего менеджера из Левитауна. Разве у него по-другому? Он тоже охотник за удачей, хотя и за язвой, конечно, тоже. Только он представляет себе, что удача — это когда становишься президентом компании».

— Ты купишь мне чего-нибудь выпить? — спросила девушка.

— Детка, я сказал, чтобы ты заткнулась.

— Ты всегда так медленно ездишь?

— Я никогда не нарушаю правил дорожного движения.

— Почему ты не разбудишь Чарли?

— Лу, дорогая, еще не время. Впереди у нас Бланчард. Это такое место, где можно перекусить. Вот мы остановимся там, поедим, и дальше машину поведет старина Чарли.

— Он не такой старый, как ты!

— Это как посмотреть. С одной стороны, он гораздо младше, но с другой — гораздо старше.

— Я тебя не понимаю. Ты говоришь как из телевизора.

— А ну-ка, сними лапу с моей шеи, киска. Оставь эти штучки для Чарли.

— Но вы оба клевые ребята.

— Еще бы.

— Как по-твоему, Чарли позволит мне остаться с вами ненадолго? Вчера он говорил, что мы еще повеселимся.

— Спроси об этом у него.

— Я никогда раньше не уезжала с незнакомыми парнями. Не подумай, у меня нет такой привычки. Мне просто все надоело. Знаешь, как это бывает: каждый день одно и то же, одни и те же люди у Реда. И тут появились вы.

— Мы пришли прямо из сказки.

— Чего-чего? Ты странно разговариваешь. Ну вот, когда вы пришли, сразу стало веселее. Жаль, что вы не взяли Джинни. С ней обхохочешься, правда. Она даже в цирке выступала. Я не вру. Она целый год выступала в паре с жонглером — голая подавала ему клюшки, мячи и стулья, когда он жонглировал. Он бил ее все время, и она сбежала от него и устроилась на работу к Реду. Там мы и познакомились. Больше нет чего-нибудь выпить? Хоть капельку?

— Нет.

— Откуда у тебя такой шрам на руке? Знаешь, у тебя красивые руки. Люблю, когда у мужчин сильные, мускулистые руки.

— Не забывай о Чарли.

— Но он ведь спит. Джим, когда приедем, пойдем с тобой по магазинам? Мне нужна новая одежда. Мне хочется знать, что нравится мужчине. Лучше всего покупать шмотки вместе с мужчиной, потому что он сразу скажет, что тебе идет, а что нет.

— Хм?..

— Конечно. Что он скажет, то и надо покупать. Скоро этот чертов Бланчард? Мне кое-куда надо, извини за выражение.

— Совсем скоро.

— Ты, наверное, не поверишь, но в позапрошлом году я едва не получила роль мисс Теннесси.

— Да ты что!

— Честное слово! У меня хорошая фигура — тридцать четыре, двадцать четыре, тридцать четыре. Я умею петь, танцевать и читать монологи. Но там все было решено заранее. Они взяли другую девушку.

— Но тебе хотя бы дали утешительный приз?

— Слушай, смени тон, мистер. Я ведь могу и обидеться. Не думай, что я какая-нибудь бродяжка. Если Чарли позвал меня с собой и я согласилась, то это только от скуки. И еще потому, что он меня напоил. Теперь я даже жалею.

— Не ты одна, детка.

Она сидела на краешке, положив подбородок на руки и тепло упираясь левым локтем ему в плечо. От нее воняло вчерашним потом. Фрейзеру стало смутно ее жаль — жаль, что она обманулась насчет веселой поездки.

— Откуда ты родом, Лу?

— Я? Я из Фаррена. Это недалеко от Шарона, штат Пенсильвания. Но мы уехали, когда я была совсем крошкой. — Она печально вздохнула. — Потом мы еще много раз переезжали. Можно сказать, что жизнь моя не удалась. У меня была дочка. Она умерла, когда ей было две недели, от водянки мозга. Тогда я была замужем. Хотя я и сейчас замужем, только кольца не ношу. Мой муж в тюрьме. Господи, зачем я это все рассказываю?

Слева мелькнул коричневый «крайслер», обойдя их, и черный «форд» впереди. «Форд» ехал слишком медленно. Фрейзер перестроился в левый ряд, где было свободнее. Вдруг «крайслер», резко затормозив, качнулся вправо, где как раз проезжал черный «форд», и выпихнул его на левую полосу. «Форд» потерял управление и завертелся.

Над ухом у него раздался пронзительный визг. На дороге возникла свалка. Ему оставалось только выскочить через бордюр на разделительную линию. Но когда он увидел, что там творится, то понял, что обречен. Девушка еще визжала, когда к нему пришло второе решение, и, закрыв руками голову, Фрейзер повалился боком на пол под ноги Чарли.

Глава 6

За десять минут до того, как стремительный поток транспорта на трассе номер 56, в шести милях к западу от Бланчарда, превратился в визжащее, скрежещущее, лязгающее месиво, Стэнли Черрик прикинул, как он укладывается. По его расчетам, времени в запасе оставалось еще много. Город Бланчард на маршруте Кливленд — Уилмингтон служил контрольной точкой. В кабине у него часов не было. Он привык верить своим внутренним часам, и они его никогда не подводили. В Бланчарде он должен быть не позднее половины второго. Сегодня будет там примерно в час пятнадцать.

Его трейлер ровно катил вперед на всех своих четырнадцати тугих колесах. К лобовому стеклу скотчем была приклеена недавняя фотография его младшего сына Бадди. Иногда он переводил взгляд с дороги на Бадди — для удачи. Это длилось не дольше доли секунды. Черрик никогда не позволял себе отвлекаться надолго.

Бадди был его главной радостью и гордостью. Когда родился Бадди, у них было уже трое детей — старший в армии, а младшему четырнадцать. Совсем не плохо для такого старика, как он. Впрочем, сорок два года — это еще не старость. Его жена Рут была на год моложе. Ей, конечно, пришлось нелегко, и сначала она сильно огорчалась, но теперь, когда Бадди родился, уже не жалела. Да и старшие дети помогали присматривать за Бадди.

Черрик был жилистый человек небольшого роста, с круглым тугим животом и волосами как металлическая щетка. Его сильные руки умели делать любую работу. Он пользовался уважением среди экспедиторов и остальных водителей. Стэнли начал работать в компании «Куин-Стейт» еще тогда, когда она называлась «Харбор-транзит» и имела всего десять грузовиков. Это было двадцать один год назад. Теперь у них более пятисот трейлеров, и Черрик — старший водитель. В дополнение к наградам Национального общества безопасности на дорогах компания два раза вручала ему золотые медали за десять лет безаварийной службы.

Каждый год Марш говорил ему:

— Пора тебе заканчивать это, Черрик. Бросай колеса, пока кого-нибудь не задавил.

— Еще годик поработаю. Еще один год. Мне так надоело, что я не могу остановиться.

— Старик, да ты все мозги растряс на дороге.

Этот год точно последний. Слишком долго он водил грузовики с квадратными колесами. Тогда было не то, что теперь, — и амортизаторы, и подушки, и все прочее.

Два года назад Стэнли стал носить бандаж. Это облегчало боль в почках. Рут подшучивала над ним из-за этого бандажа. Он втихаря обижался, потому что плохо понимал шутки. Слишком многое принимал всерьез.

Взять, к примеру, его работу и то, как молодежь относится к ней. Они считают, что водить грузовик может любая мартышка. Подумаешь, сиди себе в своем форменном комбинезоне и крути баранку. Сначала ему самому не нравилось носить униформу, пока он не понял, что это кое-что значит. А это значит, что у тебя есть работа и ты уважаешь ее. Пусть другие перевозчики позволяют своим водителям одеваться как попало, но только не «Куин-Стейт». Если ты надел униформу «Куин-Стейт», ты должен хорошо делать свое дело, иначе тебя уволят.

Старик Марш, отец Марша, сказал ему однажды:

— Черрик, я не отдам грузовик ценой в двадцать тысяч долларов и груз на сорок тысяч долларов в руки какому-нибудь разгильдяю, уповая на Господа Бога и страховую компанию. Мы имеем возможность брать низкие проценты и платить высокую зарплату, потому что держим людей вроде тебя, которые любят делать все как следует, потому что иначе не могут. Я несу ответственность перед обществом. И не могу выпускать на дорогу убийц. Убийцы — это лихачи. Некоторые водители обижаются, потому что я нанимаю шпионов, чтобы они следили за ними на дороге. Но ты посмотри, кто жалуется. Эти ребята приезжают с помятыми бамперами и бросают машину в гараже как ни в чем не бывало. Так что, Черрик, когда тебя спросят, чем ты зарабатываешь на жизнь, не стесняйся говорить, что ты водитель грузовика.

«Да никак это старина Черрик! Мы ведь с тобой не виделись с Омахи. Ты, наверное, уже слышал про Скотти? Ну да, он ехал на трубовозе из Сан-Антонио. Да, в Техасе. На спуске трубы сдвинулись и снесли ему кабину. Ну как дела, Черрик? Я-то? Да вот, работаю. Я бы поболтал с тобой, но мне надо скорее отчаливать. Везу груз для летчиков. Мы получили его вчера в Цинциннати, и завтра я должен его доставить. Ну как детишки, Черрик? Мои? Я развелся. Мидж сказала, что у нас никакой семейной жизни. Я иногда навещаю детей, когда бываю в Сент-Луисе».

Затем дверь захлопывается, урчит мощный дизель, скрипит гравий под колесами, и старый друг трогается в путь. И вот его уже не видно, а гул его двигателя еще доносится издалека.

За двадцать один год многие из них умерли своей смертью и многие погибли. Однако люди в легковых машинах, маленьких, хрупких, которые шныряли у колес его трейлера, во что бы то ни стало норовя обогнать, имели гораздо больше шансов погибнуть на дороге, чем дальнобойщики. Он чувствовал себя неуютно, когда пересаживался на легковой автомобиль, — слишком близко к земле, слишком тонкие стенки, слишком горячие лошади. Для грузовика был опасен гололед, крутые спуски и подъемы или пожар. Бывало, что легковая машина влетала прямо в ветровое стекло. Но чаще всего, если приключалась беда, то дальнобойщик оставался в живых.

Однако рано или поздно этому настанет конец. Дорога сильно переменилась, скорости выросли, а он постарел. Да, грузовик — это большая, быстрая и мощная машина, но к нему требуется быстрая реакция и пара сильных рук. Скоро он перестанет ездить в рейсы и есть одни стейки. У него будет нормированный рабочий день и регулярное питание. Хотя в компании ему давно обещали работу поспокойнее, Черрик часто задавал себе вопрос, на что он вообще будет годен без своего грузовика?

Ходили слухи, что с этого года на всех грузовиках установят новые впаянные самописцы, которые станут фиксировать все данные о поездке — максимальная скорость, минимальная скорость, количество остановок. Потом статистик в офисе главного экспедитора возьмет эти данные, проанализирует, и так определится самый результативный рейс и лучший водитель. Черрик надеялся, что этих самописцев он уже не застанет. Потому что, даже если в люльке у тебя за спиной храпит напарник, ты все равно один, когда ранним утром твой грузовик гудит через сонные города. А счетчик не позволит тебе побыть одному.

— Черрик, согласно протоколу твоего рейса, ты резко сбросил скорость в четырех милях к северу от Вернона и затем совершил незапланированную остановку. Ты это подтверждаешь?

— Но я прибыл по расписанию.

— Да. Однако я хочу получить ответ на вопрос.

— Какое это имеет значение?

— Так, Черрик, ты останавливался на шоссе в шесть семнадцать утра в четверг?

— Но это потому, что я увидел куропатку с выводком птенцов. Их было штук семь, и они цепочкой переходили дорогу. Я заметил их издалека и…

— Черрик, ты стер резины на одиннадцать долларов три цента, без необходимости задействовал тормоз и затем ехал с превышением скорости, чтобы не выбиться из графика. В следующий раз, Черрик, советую тебе…

Нет, с таким соглядатаем в кабине можно забыть о блаженном чувстве одиночества!

Он плавно притормозил перед светофором на въезде в Бланчард, убедившись, что никто не висит у него на хвосте. Черрик экономил бензин, рассчитывая не останавливаться, и мысленно просил машину, стоявшую у светофора, трогаться быстрее, когда загорится зеленый. Светофор мигнул. И тут внезапно его подрезал оранжевый грузовик, вынырнув из-за спины. Черрик, который не позволял себе злиться на дороге, отнесся к наглецу с легким интересом, но без обиды. Грузовик был весь в пыли, номера сзади заляпаны грязью. Судя по всему, он сильно и безнадежно опаздывал.

Похоже, это был перевозчик-одиночка, гонимый страхом лишиться своего грузовика по закладной. Он проводил за рулем по двадцать часов в сутки, боролся за каждую секунду, а его усталость и отчаяние постоянно грозили обернуться катастрофой. Урвав час-другой для отдыха, он не мог заснуть из-за возбуждающих таблеток, которые глотал, чтобы не уснуть на ходу. Нахватав грошовых контрактов по разовым перевозкам, отправлялся в дорогу, проклиная по пути все на свете — большие компании с их сотнями водителей, сроки перевозок, дорожные знаки и правила дорожного движения. Он выматывался до полусмерти, разбивал грузовик и все равно терял его.

Единственным, что могло его спасти, был солидный долгосрочный контракт. Тогда у него появлялся шанс арендовать второй грузовик, посадить на него водителя, чтобы самому ездить на старом. Если он был тот самый один из пятидесяти тысяч, которому удается преуспеть, то дальше он сидел бы в своем офисе, а его грузовики разъезжали бы по стране, рекламируя его компанию. Вот тогда он и стал бы печься о соблюдении правил, о безопасности, разрабатывать программы. Сейчас же был просто опасный агрессивный одиночка, борющийся за выживание.

Черрик вздохнул. Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься такой суетой. Оранжевый грузовик рванул вперед, не щадя коробку передач. Он проскочил второй светофор, когда там уже загорелся желтый. Черрик сам рассчитывал проскочить его без остановки, но помешал оранжевый грузовик. Черрик и тут не разозлился. Гнев многих свел в могилу. Был чудесный день, светило солнце, он шел с опережением графика. Машин было много, зато новая дорога позволяла экономить время.

Когда загорелся зеленый, его трейлер плавно пришел в движение, стал постепенно увеличивать скорость. Черрик старался делать все так, чтобы езда доставляла ему удовольствие. Задний борт каждого из грузовиков компании «Куин-Стейт» украшала надпись: «Это твоя дорога». Черрик чувствовал, что это его дорога.

Он ехал по крайней правой полосе, на приличном расстоянии от оранжевого грузовика. Позади, и тоже довольно далеко, были еще два грузовика. Внезапно он почуял неладное. У него был нюх на неприятности. Характер движения слева и впереди подсказал ему, что надвигается беда.

В его мозгу мгновенно возникла фотографически четкая картина местности. Прямой отрезок шестиполосного шоссе с интенсивным движением в обоих направлениях. Справа от него широкая обочина из гравия, за ней крутой обрыв и бетонная стена, держащая насыпь.

Черрик увидел, как «кадиллак» подскочил и завертелся словно черт на сковородке. У него перехватило дыхание, когда он понял, что автомобиль неминуемо обрушится на встречные машины и что жертв не избежать. Он нажал на тормоз изо всех сил, борясь с инерцией своего трейлера.

Затем увидел, что красно-коричневый «плимут», что двигался позади «кадиллака», сбросив скорость вначале, резко рванул вперед, пытаясь проскочить между хвостом «кадиллака» и носом машины на средней полосе. Черрик надеялся, что водитель этой машины сообразит либо тормознуть, либо съехать с полосы, чтобы дать дорогу «плимуту», но водитель будто уснул.

Красно-коричневый «плимут» вскользь задел хвост «кадиллака», вытолкнув его на газон, но самого его при этом отбросило вправо. Чудом избежав столкновения с машиной посередине, он устремился под левое переднее колесо его тягача. Черрик не успевал остановиться. Продолжать движение он тоже не мог, ибо для легковушки это была верная смерть. После удара его гигантские колеса подцепили бы ее, раздавили, поволокли за собой и размазали по трассе. В правом окне мелькнуло лицо девушки. Она глядела на Черрика с широко открытым от ужаса ртом.

Черрик заблокировал колеса и резко вывернул руль вправо. Поздно он заметил, что ограждение кончается через несколько футов и что он мог бы попытаться съехать с насыпи в ровное поле, минуя острый край бетонной плиты, поверни он не так резко. Когда его блокированный трейлер соскользнул и ударился о бетон, он подумал: «Слишком долго ты глазел на красивую девушку, Черрик. Слишком много мечтал. Слишком ты стар».

Глава 7

Давайте рассмотрим несколько замечаний по вопросу инерции и массы движущегося тела.

Тело, находящееся в движении, склонно оставаться в движении. Теплое, мягкое, хрупкое тело, заключенное в металлический корпус и движущееся с определенной скоростью, продолжает двигаться с той же скоростью и после резкой остановки корпуса.

Вот вам задачка. Поместите хрупкую молодую леди на переднее сиденье автомобиля. Пусть данный автомобиль движется со скоростью шестьдесят миль в час. Поместите ее сестру-двойняшку, не менее очаровательную особу, на край крыши одиннадцатиэтажного дома. Видите ее там? Смотрите, она улыбается и машет нам рукой.

Осталось только взять приборную доску автомобиля и положить плоско ее на тротуар. Теперь все готово к эксперименту.

Мы прерываем поступательное движение транспортного средства, но девушка продолжает двигаться со скоростью девяносто футов в секунду. Одновременно ее сестра рыбкой прыгает с крыши дома. Она летит, вытянув руки вдоль тела и гордо задрав голову, юбка ее трепещет. Своим гладким лбом она ударяется точно посередине эмалированной приборной доски.

Вскрытие обнаруживает, что девушки пострадали от удара идентичной силы. Таким образом, определение «кресло самоубийцы» по отношению к пассажирскому месту рядом с водителем следует считать верным.

Следующий пример. Затащите свой новый сверкающий автомобиль на крышу того же одиннадцатиэтажного здания и столкните. Предварительно советуем огородить тротуар веревкой. Постарайтесь сделать так, чтобы он упал точно на нос. Пусть стенографистки в офисах, увидев пролетающее мимо авто, дружно скажут «Ах!». Затем попросите своего зятя, у которого та же марка машины, разогнаться до тридцати миль и врезаться в другой автомобиль, двигающийся навстречу с той же скоростью. Затем сравните повреждения. Вы убедитесь, что они не слишком отличаются.

Теперь представьте, что вы достаточно сильны, чтобы поднять свою избранницу на руки со скоростью девяносто футов в секунду, причем данную скорость вы развиваете мгновенно.

Ее обувь, обладая собственной массой, останется на полу, где она только что стояла.

На полу разбившихся машин полицейские часто находят туфли с завязанными шнурками.

Дамы Масса и Инерция, при всей своей щедрости, обладают неисчерпаемым запасом сюрпризов. От них всегда получаешь больше, чем ждешь. Машины очень уязвимы. Но если бы они были приспособлены для того, чтобы выносить большие нагрузки, то ни один двигатель не сдвинул бы их с места, а дорожное полотно не смогло бы выдерживать их массу.

Сила удара может так сплющить пилота, что он превратится в пятнышко на металле размером с молекулу. Подобные происшествия выводят поведение наших дам далеко за рамки разумного.

Однако нам они знакомы по их воздействию на миллионы наших жестянок. Если бы они убивали всех подряд, это было бы не так забавно. Если бы причина всегда вызывала следствие, то машины двигались бы чинной вереницей, со скоростью улитки. Но дамы бывают капризны. Случается, что из-под груды металла и окровавленных трупов на дне оврага выбирается какой-нибудь молодой человек без единой царапины. Его сильно шатает. На лице его блуждает смущенная улыбка, вид у него виноватый и жалкий, как у напроказившего щенка. Его пальцы нервно теребят порванные штаны. В другом месте ударная волна забрасывает девушку на высокую акацию. По пути туда она сносит брезентовую крышу. С рассветом в акации вокруг незваной гостьи начинается птичий переполох. Она сидит, обожженная и бледная, и боится спуститься с высоты.

В наши дни переменчивые дамы Масса и Инерция уверяют нас, что нам нечего опасаться. Ибо это случается только с другими, никогда со мной или с вами. В случае чего нас забросит на дерево.

Однако в год они собирают многие тысячи тел.

Им чуждо понятие драмы. Будучи инструментами слепой судьбы, они до крайности неразборчивы. От них в равной мере гибнут храбрые, глупые, молодые, больные, талантливые, здоровые, трусливые и старые. Тело осторожного водителя доставляет им не больше хлопот, чем тело лихача, только попадается реже.

В последнее время, невзирая на неумение выстроить сюжет, они пробились на широкую сцену. В старые времена они вынуждены были довольствоваться массами в четыре или шесть тонн и скоростями от тридцати до шестидесяти. Новые декорации представляют им небывалые возможности взаимодействия. Теперь к их услугам массы до ста тонн и скорости до пятидесяти футов в секунду. На их сцене нет плохих или хороших водителей, есть только счастливцы и неудачники.

В понедельник, 17 мая, полицейские Шедд и Кристи патрулировали свой участок дороги. Они двигались в восточном направлении. На шоссе было не протолкнуться. В час пятнадцать пополудни Шедд, который сидел за рулем, вдруг встрепенулся и прищурился, вглядываясь в дорогу.

— У нас ЧП, — сообщил он Кристи и одновременно дал газу, схватил с полки под приборной доской микрофон рации. — Пять миль к западу от Бланчарда. Авария. Я еще не доехал. Машин пять. Передай всем свободным, кто близко. «Скорая помощь». Пожарные.

Подъехав ближе, он включил сирену. В таких случаях рев полицейской сирены если и не помогает восстанавливать движение, то по крайней мере приводит людей в чувство и прекращает панику. Шедд еще не прибыл на место, а у него уже возник план действий.

Глава 8

Среди густого монотонного гудения машин внезапно заскрипели тормоза. Сначала затормозил один автомобиль, затем панический визг и скрип понесся со всех сторон. Раздавшийся следом грохот напоминал тяжелый, затяжной с перерывами приступ кашля, мучивший астматика. Грохот первого крушения, достигнув своего пика, стал затихать, когда произошло второе, подхватившее эхо первого и усилившее его во много раз. Затем посыпались диминуэндо удары помельче, в которых уже можно было различить скрежет металла и звон стекла. Деревья по обочинам содрогнулись. Полевые птицы взвились в небо, закружились с испуганным криком.

Джон Бакум, торговый представитель, увидев прямо по курсу сцену из фильма ужасов, дал по тормозам и резко вывернул руль. Машину вынесло на обочину. Он осторожно нажал на газ. Автомобиль опасно накренился, но Бакум сумел его выровнять и поехал дальше вдоль открытого ската насыпи. Его бросило в пот, колени задрожали, руки свела судорога. Один дюйм, даже меньше дюйма машина тащилась на холостом ходу. Он прибавил скорости. Обернувшись, ничего не увидел.

Джон Бакум не остановился, хоть совесть докучала ему вопросами. В конце концов он не выдержал и произнес вслух:

— Я ничем не могу помочь. Ничем.

Когда позади раздался вой полицейской сирены, ему стало легче.

Он заехал на заправочную. Когда подошел служащий, сказал:

— Там только что случилась авария. Примерно в миле отсюда. Я сам едва уцелел.

Заспанный служащий не удивился. Пока в бак заливали бензин, Бакум пошел в туалет. Перед выходом он внимательно посмотрел на себя в зеркало.

Герберт Меррит, его жена и двое детей переезжали на новое место. Жена сидела рядом с ним, дети — на заднем сиденье, забитом вещами. Герберт думал о своей новой работе, о том, насколько надежна компания, перевозившая их имущество, когда впереди все смешалось. На его пути возник вертящийся волчком черный «форд». Слева столкнулись несколько машин; большой синий открытый автомобиль перевернулся вверх тормашками и летел в их сторону. Его реакция отключилась. Он оцепенел. Они промчались мимо «форда», только чудом не задев его: «форд» в это время встал как раз параллельно их правому борту. Напоследок что-то тяжело хлопнулось в правое заднее крыло, и все.

Через несколько сот футов Герберт съехал на обочину и остановился. Дети, визжа от восторга, липли к заднему стеклу. Бобби и вовсе высунулся наружу из бокового окна, чтобы лучше видеть.

— Поехали, Герб, — испуганно взмолилась жена, — поехали быстрее. Я не хочу, чтобы дети видели это.

— Я должен посмотреть, что с машиной.

Он вышел и осмотрел место удара. Крыло сильно помялось, на втулке колеса тоже была вмятина, угол бампера погнулся и треснул. Герберт оглянулся. Едва не угробивший их черный «форд» замер на обочине, уткнувшись в фонарный столб. Пока он ехал юзом, две шины лопнули и сползли с ободов. От удара передняя дверь распахнулась. На земле лежала женщина, ноги которой так и остались между педалями в машине, а голова оказалась у столба. Но она совсем не была похожа на женщину. С первого взгляда ему почудилось, что это какая-то кукла или тряпка или еще что-то.

Жена окликнула его, и он сел в машину с мыслью о том, что покидает место происшествия, не оказав помощи пострадавшей. Впрочем, на дороге было полно других людей. Заревела сирена. Обернувшись, он увидел полицейскую машину.

— Пожалуйста, поедем, — повторила жена, — пожалуйста.

И они уехали. Дети продолжали смотреть назад, пока было на что.

После обеда в Бланчарде Бен Хестер возвращался на склад древесины. Расстояние между его машиной и голубым «кадиллаком» впереди было футов в сто, когда «кадиллак», внезапно потеряв управление, врезался в бордюр. Убедившись, что сзади никого нет, Бен затормозил. Тем временем катастрофа неотвратимо нарастала. «Кадиллак» поднялся на дыбы, рухнул на разделительную полосу и зарылся в землю правой передней фарой. Следовавший за ним бурый «плимут» пытался проскочить позади его торчащего хвоста, но ему помешала машина на средней полосе, водитель которой либо не видел, либо не понимал опасности. «Плимут» задел заднюю часть «кадиллака», его занесло и потащило мимо этой машины под колеса грузовика на другой стороне дороги. К тому моменту Бен был уже близко и хорошо все разглядел. Водитель грузовика резко дал вправо. «Плимут», крутясь и подпрыгивая, выскочил в поле. От страшного удара о бетонную стену нос грузовика сложился гармошкой. Большой кусок стены отвалился. Кабина, прицеп и кусок стены пролетели вниз десять футов, пока задние колеса прицепа, косо застряв в обломках стены на обочине, не остановили падение.

Бен Хестер не стал дальше следить за тем, что происходило на другой стороне шоссе. Он знал, что там не происходит ничего хорошего, но его это сейчас не заботило. Выскочив из машины, он побежал к грузовику. Любой свидетель поступка этого водителя был обязан сделать все для его спасения.

Авария на восточном направлении прошла перед глазами Джоанны Бергсон, которая ехала на пикапе, принадлежавшем ее отцу. Она ударила по тормозам, едва это началось. Джоанна видела, как проезжавшая позади машина катапультировала голубой «кадиллак» и как коричневый «крайслер», который мчался с бешеной скоростью, вскользь задел «форд» черного цвета и тот закрутился словно юла, а в это время «крайслер» угодил прямо под «кадиллак», падавший вверх тормашками. Зеленый «олдсмобил», который ехал за «крайслером», попал в ловушку. «Кадиллак», со смятым «крайслером» в брюхе, застопорился, и «олдс», после неудачной попытки проскользнуть слева, врезался в его длинный акулий бок. От удара он вылетел на середину дороги, несколько раз перевернувшись. Там он будто нарочно помедлил, стоя на боку, и в конце концов очутился на левой обочине. Благодаря толчку «олдса» «кадиллак» и «крайслер» разъединились. «Кадиллак», как был вверх дном, криво пересек среднюю полосу и замер прямо на пути пикапа, который по инерции еще продолжал катиться вперед, но, наткнувшись на препятствие, остановился. Джоанна видела, как шарахались во все стороны машины, которым повезло избежать аварии. Позади все еще скрипели тормоза. Потом и скрип, и металлический скрежет, и грохот стихли. Автомобили стали скапливаться по обочинам. Зеленый «олдсмобил» охватило пламя. Джоанна дала задний ход, пикап попятился от перевернутого «кадиллака» и снова остановился. Она сидела, закрыв лицо руками, с включенным двигателем.

Запись на пленке:

«Блу. В чем дело? Почему вы меня задержали? Я не хочу иметь дело с полицией.

Гаррард. К вам лично у нас нет никаких претензий. Я представляю государственную комиссию по расследованию дорожных происшествий. Нам необходимо выяснить обстоятельства аварии. Я опрашиваю свидетелей. Патрульный Шедд утверждает, что вы видели, как это произошло, и что вы оказали большую помощь.

Блу. Я сделал, что мог.

Гаррард. Пожалуйста, назовите ваше имя, род занятий и цель вашей поездки.

Блу. Дэниэл Джей Блу. Я еду на восток. Мой грузовик стоит здесь, возле участка. Я работаю в строительной компании „Фелио бразерс“. Мы перевозим оборудование на новую площадку неподалеку от Провиденса. Я сижу высоко, и мне хорошо видно, но всего я не разглядел.

Гаррард. Что вы видели?

Блу. Сначала я заметил, что голубой „кадиллак“ выскочил на разделительную полосу. Не знаю, как это у него вышло. Как получилось, что грузовик врезался в стену, а „плимут“ съехал в поле, я тоже не знаю. Видел только то, что было с моей стороны. „Кадиллак“ свалился прямо на „крайслер“. То есть сначала „крайслер“ хотел увернуться, но ударился о „форд“ и отскочил прямо под „кадиллак“. Парню, который ехал сзади, уже некуда было деваться. Он попытался объехать слева, но все равно врезался в эту кучу, и потом его отбросило на середину дороги. „Форд“ потерял управление, но никого не задел и хлопнулся потом об этот столб на обочине.

Гаррард. У вас не создалось впечатления, что машины ехали с превышением скорости?

Блу. Да нет. Возможно, только „крайслер“. Остальные ехали на средней скорости. Если вы ищете виноватых, то как насчет бордюра посередине?

Гаррард. Что делали вы?

Блу. Я остановил грузовик, выскочил и побежал к зеленому „олдсу“. Девушка на пикапе была совсем близко. Она могла бы тоже пострадать. Я побежал к „олдсу“, потому что он загорелся. Подумал, что там больше всего нужна помощь. Из него как раз выбирался парень. Он как будто не понимал, где находится. Я помог ему вылезти. Он свалился на землю, но потом поднялся. Там были еще двое. Девушка и парень. Ни одна сволочь не подошла, чтобы помочь мне их вытащить. Я схватил девушку за руку и стал ее вытаскивать, но потом увидел, что у нее с головой, и бросил, потому что уже не было толку. Становилось жарко. Я схватился за парня, но он застрял. Кажется, еще был жив и шевелился, но я не уверен. И тут стало так припекать, что просто ужас. Я сам уже обгорел. Прибежал какой-то тип с огнетушителем. Но от него помощи было как от… (Удалено из записи.)

Гаррард. Что произошло потом?

Блу. К тому времени приехала полиция. Один из полицейских стал расчищать дорогу, чтобы могли пробраться „скорая“ и пожарные. Мы вдвоем со вторым полицейским стали вытаскивать людей из „крайслера“ и класть на дорогу. От их вида полицейского вырвало. Потом приехала „скорая“ и еще полиция. Я был больше не нужен. Поэтому вернулся к своему грузовику и хотел попробовать выбраться из этой сутолоки. Но у меня чертовски разболелось лицо. Я глянул на себя в зеркало и решил сначала зайти в „Скорую помощь“.»

Сопроводительные замечания к отчету о дорожном происшествии, представленному патрульным Шеддом.

«1. В полицейской патрульной машине необходимо иметь мощный домкрат, который был бы неоценим в спасательной операции, подобной той, которая потребовалась в случае грузовика компании „Куин-Стейт“.

2. Ограждение на трехполосном шоссе рекомендуется осуществлять таким образов чтобы левая полоса оставалась свободной для прохождения транспорта.

3. Направить официальную письменную благодарность мистеру Дэниэлу Блу, чей адрес находится в участке номер 8, за помощь в спасательной операции».

— Джордж, ты должен с ним серьезно поговорить. Я запретила ему выходить из его комнаты до твоего прихода. Он возвращался в школу после обеда, когда произошла эта ужасная авария. Они со Шварцем не пошли в школу, а побежали к шоссе. Боже мой, какой стоял грохот! Первое, что мне пришло в голову, — обвалилась труба на заводе. Ну и вот, мальчики болтались там, смотрели на всю эту кровь, на трупы, пока все не убрали.

— Дети есть дети, им все интересно знать. Но они подобрали фотоаппарат. Он не очень хороший, но им не следовало его брать. Он говорит, что Шварц нашел его в траве рядом с дорогой. Скорее всего, фотоаппарат принадлежал кому-то из тех несчастных. Он думает, что этот фотоаппарат им вроде подарка, и я никак не могу доказать ему, что взять его — все равно что украсть. Они так и не вернулись в школу. Наверное, как и многие другие дети. Я и сам вышел посмотреть, но мне стало плохо. Туда сбежалось столько народу! Я не заметил мальчиков в толпе.

— Поговори с ним еще раз, Джордж. И забери у него фотоаппарат. Его нужно отнести в полицию.

Глава 9

Неуправляемую машину приподняло и завертело. Кресло водителя накренилось под странным углом к пассажирскому креслу. Центробежная сила вращения тащила его прочь от руля.

У него было чувство, что это все происходит с ним во сне, как будто он спит и понимает, что это сон. Через забытье его вдруг пронзила острая тревога: проснись! Это опасно! Это смерть! Но, вспомнив о смерти, он подумал о Джине, и эта мысль заглушила страх.

Джемисон даже успел удивиться тому, как все-таки медленно тянется время при скорости семьдесят миль, и почти поверил, что его парящий автомобиль и другие машины из сна, столкнувшись, разлетятся, как воздушные шарики под потолком на Новый год.

Внезапно машина содрогнулась, получив сильный удар под хвост. Руль выбило из рук Джемисона, а его самого швырнуло вверх и вперед. Когда правый передний угол «кадиллака» чиркнул по земле, автомобиль начал переворачиваться. С этого мгновения «кадиллак» полетел своей дорогой, а сто восемьдесят футов живого веса, которые были Дэвлином Джемисоном, продолжили двигаться вперед по инерции.

Один долгий ошеломительный миг длился его полет. Дыхание у него замерло, будто он угодил в некий безвоздушный тоннель, за прозрачными стенами которого медленно и неслышно вращалось шоссе вперемежку со спокойной синевой неба. Но на самом деле это его собственное тело спиралью поворачивалось в воздухе. Грохот крушения разорвал тишину, пробудил дремавшие звуки. Сердце Дэва сжалось в предчувствии удара.

Он упал боком на разделительную полосу, плоско приложившись к земле всей своей длиной. Его тело подскочило, ударилось снова, скользнуло по траве, покатилось на дорогу, беспомощно размахивая и шлепая руками, наконец остановилось. Одна нога Дэва торчала на бордюре, рука упала поперек горла. Он опустил руку на теплый бетон и почувствовал, что ладонь мокрая.

Слабость в ногах не позволила ему вскочить, как он того хотел. С трудом поднявшись, он сделал два шага вперед, споткнулся о бордюр и вновь рухнул плашмя на траву. Потом, открыв глаза, увидел у корней травы солнце и тени. Вспомнил, что в детстве любил вот так растянуться где-нибудь в саду и разглядывать маленький мир, представлял себя муравьем, а стебли травы — гигантскими стволами тропических деревьев. В траве краснела маленькая ленточка. Дэв долго смотрел на нее, прежде чем сообразил, что это полоска от целлофановой обертки с пачки сигарет.

Ему хотелось, чтобы на глаза попалось еще что-нибудь, какая-нибудь непонятная мелочь, ребус, способный отвлечь его от мыслей о своем теле, ощущениях и от того, что он должен был увидеть на шоссе.

Он лежал и прислушивался. Шум автомобилей доносился издалека, но поблизости все было тихо. Потом услышал приглушенные голоса. Кто-то вскрикнул. Коротко взревела сирена. Захлопали дверцы машин. Раздался громкий хруст, сильно потянуло горелым. Последний осколок стекла пронзительно звякнул о бетон.

Берт Шолл наблюдал стремительный полет большого голубого автомобиля, который приближался сбоку. Видел, как выбросило водителя. Машину развернуло под таким углом, что за миг до столкновения Берт успел разглядеть ее кожаные внутренности и руль. Когда он ударил по тормозам, девочек на заднем сиденье швырнуло вперед. Одна тяжело давила ему на плечи и шею.

Какую-то долю секунды Берт горько жалел об испорченном отпуске, о разбитой машине. Прощайте, Уайтфейс-Маунтин и Северный полюс, Фронтьер-Таун, Озабл-Чазм и Стримлайн-Ферри.

Едва сожаление начало уступать место страху — на что ушли микросекунды, — как машины столкнулись с невероятным грохотом.

Он ждал удара. Даже напряг мощные руки и кисти, чтобы противостоять ему. Но удар был несилен, а скорее мягок. Берт увидел маленькую яркую белую фигурку человека, сидевшего за рулем. Это был он. Фигурка стремительно удалялась, не меняя положения, становясь все меньше и ярче. Она была похожа на звездочку, которая вспыхивает на экране, когда выключаешь телевизор. Потом исчезла вдали навсегда.

Корпус лязгнул о бетон, колеса подвернулись внутрь, под днище, Черрика швырнуло на ветровое стекло, большой кусок стены, не выдержав давления, отвалился и стал падать вместе с грузовиком. В момент падения сердце у него в груди тоскливо сжалось. Он чувствовал, как тонны груза наваливаются сверху. Тягач содрогнулся и опрокинулся. Наступила темнота.

Он открыл глаза. Откуда-то доносились голоса. Кабина накренилась влево. Внутри ее было не узнать. Все углы сместились. Ветровое стекло подалось вверх. Сквозь него виднелся почему-то красный кусок крыши. Стекло все было покрыто трещинами, а в некоторых местах зияли дыры. Черрик был зажат в переднем левом углу кабины, и его нос не доставал нескольких дюймов до острого края стекла. Левое боковое окно было открыто. Примерно в футе под ним чернела вспаханная земля. Черрик попробовал повернуть голову вправо. Получалось плохо, но он увидел, что правого бокового окна нет. С той стороны кабину сплющило, как блин. Он слышал далекие голоса и старался вспомнить, что он вез, куда ехал и что произошло.

Дышать было больно. Груз, давивший на грудь и спину, не позволял как следует вдохнуть. Он мог делать только маленькие глотки воздуха, дыша самыми верхушками легких. Хотел кашлянуть, но вместо кашля вышло какое-то шипение, как от лопнувшей камеры.

Его левая рука была зажата где-то внизу, между телом и дверью. Черрик попробовал пошевелить ею, но двигались только пальцы. Правая рука была подвижна, но чертовски болела. От малейшего движения искры сыпались из глаз. Он облизал губы. «О чем вы там болтаете, ребята, пока я тут сижу? Хватит трепаться, вытаскивайте меня отсюда», — подумал он. Потом вспомнил о ногах. Ног Черрик совсем не чувствовал, как будто их не было. Он не мог бы даже сказать, в каком они положении. Но не поддался панике. Подумаешь, ноги. Его так сдавило, что они онемели, только и всего.

В шею упиралось что-то твердое и гладкое. Проведя по нему подбородком, Черрик понял, что это руль. Он никак не мог вспомнить, куда ехал. Удивительные вещи случаются иногда на дороге. Едешь себе едешь, а потом вдруг бац — и все забудешь. Сейчас Черрик не помнил даже, один он ехал или с напарником… От страха ему стало дурно. Если в люльке спал напарник, то его наверняка раздавило всмятку.

Услышав рядом звяканье металла, он решил подать голос. Но ничего не вышло. Для того чтобы крикнуть, требовалось набрать воздуха в легкие, а этого он не мог, хотя и попытался трижды. Вдруг в окне снизу показалось лицо незнакомого молодого человека. Тот лежал на земле.

— Эй, папаша, мы хотим снять трейлер у тебя со спины. Как ты себя чувствуешь? Я уже приходил сюда, но ты вроде спал.

— Тяжело… давит…

— Послушай, мы зацепили твой трейлер тросом. Два тягача на шоссе держат его, чтобы он не упал. Сейчас мы его подтянем, возьмем автогены и вырежем тебя отсюда. А ты не двигайся. Сиди смирно, папаша.

— Подожди… подожди минутку. Что случилось?

— Один парень, который все видел, говорит, что ты упал в канаву, когда перед тобой выскочила легковушка. Ну и глубокую же канаву ты себе выбрал, папаша! Потерпи, я, может, сейчас притащу к тебе врача. Им почему-то не нравится здесь ползать.

— Я… в порядке. Только быстрее… Быстрее уберите его.

— Конечно. — Лицо исчезло.

Теперь память вернулась к нему. Он вспомнил и груз, и расписание, и место назначения. Надо было спросить у парня, что с легковушкой. Вспомнил лицо девушки, увиденное в последнюю секунду перед аварией. Приятное лицо, хоть и до смерти напуганное. Хоть бы они с ее дружком выбрались живыми!

Снова звякнул металл, и потом тонко заскрипела лебедка. Они там, наверху, знают, что надо делать. Его плечи затряслись мелкой дрожью, когда груз подвинулся на сотую дюйма.

Вот неудача. Тягач, наверное, разбился. Да и трейлер тоже. Первый грузовик, с которым ему так не повезло. Несколько лет назад он довольно сильно покорежил одну фуру. Тогда на крутом спуске у него полетел гидравлический привод. Тормоза отказали, а у подножия холма был поселок. Черрик так и ехал, пока не увидел разрыв в ограждении и не свернул туда. Но прежде чем остановиться, его грузовик снес не меньше сотни железобетонных столбов и испортил километр железной проволоки. Это не было расценено как нарушение правил, старик даже выдал ему премию.

Хорошо еще, что он ехал без напарника. Внезапно в памяти у него опять возник провал, и он забыл, куда ехал. Облизав губы, пытался вспомнить. Нельзя быть таким безмозглым. Потом снова подумал о ногах. В такой давке их могло к черту переломать, а он — истечь кровью, даже не зная об этом.

Сверху доносились команды. Кто-то заорал: «Осторожно!»

Снова заработала лебедка. Груз дрогнул. Послышался раздирающий скрежет металла, и что-то как будто порвалось. Черрик испугался. Захотелось домой. Он заплакал, кусая губы. Груз пошевелился. Тягач отъехал в сторону. Груз скользнул вниз на целых двенадцать дюймов и снова замер.

Когда опасности уже не было, молодой человек опять спустился с насыпи, лег на спину в грязь и ползком добрался до окна кабины. Заглянув туда, пополз обратно. Встал, посмотрел в небо и вдруг сжал кулак и изо всех сих грохнул им по железной шкуре трейлера.

Ей было скучно и не по себе. Сначала, когда Чарли пригласил ее поехать, это выглядело как праздник. Джинни теперь разобидится. Вообще-то могла бы тоже поехать, если бы этот Джим не был таким занудой. Жаль, что Чарли спит как сурок. Джим какой-то непонятный. У них дорогая машина и, наверное, куча денег. Но если послушать Джима, то можно подумать, что она краденая. Вот история! Жаль, что выпивки мало и все быстро закончилось. Если Джим не остановится где-нибудь, то она, пожалуй, лопнет.

Может быть, когда Чарли проснется, станет веселее! Чарли говорил и делал смешные вещи. И ему, похоже, на все плевать. А Джим задирает нос, будто он лучше других. Ну да ладно, не отказываться же было. Если бы она осталась дома, то день прошел бы в обычной скуке. Обыкновенно она валялась в постели до полудня, потом стирала и чинила одежду, после обеда шла на пляж на озеро, посмотреть, кто там, а вечером в кабачок к Реду, где сидели всегда одни и те же люди.

Она зевнула, потянулась и улеглась на спинку водительского кресла, нарочно прижавшись локтем к плечу Джима. На сиденье рядом с ним спал Чарли. Спал без задних ног. И во сне казался моложе. Совсем мальчишка.

Она перевела рассеянный взгляд на дорогу. Впереди ехал новый «форд», слева их обгонял «крайслер» коричневого цвета. Джим держался за «фордом», пропуская «крайслер», потом припустил вслед. Джим — классный водитель. И как здорово было им с Чарли на заднем сиденье, пока Джим вел машину всю ночь.

Коричневый «крайслер» впереди резко сбавил скорость. Джим тоже дал по тормозам, так что она больно ударилась грудями о спинку переднего кресла. «Крайслер» толкнул «форд», который снова поравнялся с ним. Она завизжала, увидев, что они вот-вот врежутся в хвост «крайслера». Джим вильнул влево, на газон. Их сильно тряхнуло. Но там путь им преградила другая машина. Человек летел прямо на них и едва не хлопнулся им на крышу. Когда они столкнулись, она еще визжала. Джим покатился куда-то под сиденье, а ее тело тяжело рванулось вперед, и последнее, что она видела, были ее собственные расширившиеся голубые глаза, смотревшие на нее в упор из зеркала заднего вида.

Сьюзи Шолл, размечтавшись о прекрасном будущем, позабыла о семье, о поездке, и лишь настырный рев машин доставал ее и в мечтах. Когда машина резко затормозила, ее приподняло с сиденья и бросило вперед. Она повисла на шее у отца, руками обнимая его за плечи. В нос ударил запах одеколона. Она торчала там как приклеенная, потому что сила торможения не позволяла ей сесть обратно. Руки матери уперлись в переднюю панель, а Конни висела на спинке ее кресла, болтая худыми ногами. Что было впереди — Сьюзи не видела. Машина качнулась и ударилась обо что-то справа.

Потом инерция ослабела, но только на долю секунды, остававшейся до второго жуткого удара, после которого ее отец упал вперед, она слетела с его шеи, скребя по креслу, ударилась макушкой о приборную доску и свалилась на пол лицом вниз, закинув ноги. У нее было такое чувство, будто весь мир потерпел крушение. Ее сознание накрыла какая-то черная штора, оставив лишь маленькую щелочку. Сьюзи старалась поднять эту штору, но она была очень тяжелая и падала обратно. Вокруг все хрустело и рвалось. Воняло бензином. Что-то горячее струилось вниз по ее телу к голове.

Ей удалось отбросить штору, открыть глаза. Плечи ее упирались в пол, голова запрокинулась возле педали тормоза, давившей в щеку пониже глаза. Глянув вверх, Сьюзи увидела отца. Правда, его голову, скрытую за изгибом приборной доски, не увидела. Руль сломался и висел на окровавленной рулевой колонке, которая продырявила тело. Ее ступня зацепилась за спинку кресла. На заголившемся круглом бедре зиял глубокий длинный порез.

Черная штора снова опустилась, не оставив на этот раз даже маленькой щелочки, но Сьюзи притаилась за ней и терпеливо ждала. В темноте что-то шелохнулось. Чьи-то руки подняли ее, и боль молнией озарила ее сознание, перед тем как наступила тьма еще гуще и чернее прежней.

Она очнулась от боли в глазах. Повернув голову, увидела рядом какой-то предмет неясных очертаний. Потом узнала на нем блузку Конни — мелкие синие чертополохи на белом фоне. Но это была не Конни. Там, где следовало быть ее голове, находилось нечто, напоминающее по форме и цвету сырую говяжью ляжку.

Сьюзи попыталась сесть, но ее уложили обратно. Голос забормотал. Прошло довольно много времени, прежде чем под нее осторожно подсунули что-то и подняли. Она открыла глаза. Вокруг толпилось много людей, и все смотрели на нее. Она попыталась улыбнуться. Ее положили в темноту, захлопнулись дверцы. Мужчина в белом халате держал ее запястье. Они ехали быстро и с сиреной. Сьюзи не сразу догадалась, что это их сирена. Ее принесли в какой-то длинный коридор, где было людно и шумно. Мужчина стоял и смотрел, пока медсестра разрезала и снимала с нее одежду. Потом воткнул ей в руку шприц. Черная штора опустилась наглухо.

В момент столкновения, когда Фрейзера вдавило в руль, он испугался, что двигатель проломит перегородку и убьет его. Машина качалась и скакала, как будто кто-то нарочно изо всех сил тряс ее. Потом начались кувырки. Он пытался удержаться на месте, но его вытащило из-под приборной доски и швыряло по всему салону. Он бился о крышу, о лобовое стекло, о дверцы. Наконец, сделав последний кувырок, «олдс» вздохнул, осел и замер. Фрейзер стоял на коленях, закрывая руками голову. Сверху его придавило что-то тяжелое. Он опустил руки и увидел, что стоит на левой задней дверце. Он выпрямил спину, освобождаясь от тяжести.

Фрейзер чувствовал себя слабым и больным, двигался медленно и неуверенно. Обернувшись, увидел девушку. Сверху на ней лежал Чарли. Ее лицо, с разбитыми и вмятыми в череп бровями и носом, выглядело ужасно. Она была мертва. Когда он слегка потормошил Чарли, тот застонал. Их переплетенные тела обвились вокруг руля.

Какой-то дюжий мужчина открыл и снова захлопнул дверцу у него над головой. Потом навалился, и дверца под его весом провалилась внутрь. Мужчина протянул руку. Фрейзер уцепился за нее и, слабо извиваясь, как задавленный дождевой червь, выкарабкался наружу. Соскользнул вниз по крыше, упал, но поднялся. Вспыхнуло пламя. Мужчина снова сунулся в машину, отворачивая лицо от жара. Он хотел вытащить и тех двоих, но огонь погнал его прочь. Когда мужчина отпрыгнул, Фрейзер увидел, что левая щека у него покрылась волдырями.

— Я видел женщину, — сказал мужчина. — Но она мертвая.

— Знаю, — ответил Фрейзер.

— Я не смог вытащить парня. Слишком жарко.

Фрейзер отошел и сел на траву. Мужчина побежал туда, где находился разбитый «крайслер». Приехала полиция. У Фрейзера в животе сводило кишки. Он стал смотреть на пламя, которое все разгоралось. Внутри машины ничего не было видно. Отвернувшись, почувствовал, как ему в ухо пышет жаром. Он слушал огонь и глядел на свои руки. Костяшки пальцев на левой кисти были ободраны; рукав пиджака разорвался по локоть. Рот его распух, два передних зуба шатались.

Когда шум огня стал стихать, Фрейзер снова поглядел туда. Двое полицейских поливали машину из огнетушителей, клубилась пена. Пламени уже не было видно, но поролон в креслах упорно тлел, распространяя густой вонючий дым. Подогнали тягач. Рабочий зацепил крюком стойку каркаса. Буксир потянул, машина накренилась и упала на колеса, слегка подпрыгнув. Пожарные окружили ее, один из них стал шарить фонариком в дымном салоне. Подошел полицейский, они заговорили с ним. Потом все посмотрели в его сторону. Двое приблизились к нему.

Фрейзер сидел, опустив голову и глядя в землю. Они стояли над ним.

— С вами было еще двое попутчиков, не так ли? — спросил полицейский.

— Да.

— Кто такие?

— Не знаю.

— Почему?

— Они подвозили меня. Я сел к ним в машину милях в ста отсюда. Мужчина и женщина. Из их разговора я понял, что они супруги.

— Кто сидел за рулем?

— Мужчина. Я спал на заднем сиденье. Поэтому, наверное, и остался жив.

— Вам чертовски повезло. Сейчас пришлю к вам врача. Только не пытайтесь встать.

— Со мной все в порядке.

— И вы не видели, как это произошло?

— Я не знаю, что произошло. Я спал.

Полицейский исчез. Фрейзер старался сосредоточиться. Наверное, проверят их номера и обнаружат, что они фальшивые. Но вполне вероятно, что первым делом все-таки осмотрят багажник. Такой небольшой пожар не должен был повредить «позитив» и «магнум-357». Если бы багажник сильно нагрелся, начали бы взрываться патроны. Значит, и одежда цела. По крайней мере, наверняка не настолько истлела, чтобы нельзя было определить, что это мужская одежда двух размеров. Женской одежды там не найдут. Фальшивые номера и пара пушек. Вполне достаточно, чтобы сцапать Фрейзера и мариновать его в тюрьме, пока будет вестись расследование. Вытащив бумажник, он сосчитал деньги. Около восьмидесяти долларов.

А в багажнике сорок тысяч, замурованные в запаску! Сразу их, конечно, не найдут. Мозги проветрились, голова заработала четче. Нельзя уезжать отсюда. Сначала надо узнать, на какую стоянку отбуксируют машину. Ей теперь конец. После того как полиция осмотрит вещи, ее разрежут на металлолом. Может, удастся прийти на стоянку и попросить продать ему запаски. Обе сразу, иначе можно купить не ту.

Эта авария казалась меньшим из зол. В последнее время Чарли слишком много себе позволял. Нет, в работе он был надежен, но в остальном совершенно непредсказуем. Они все равно расстались бы. А что до девчонки, то о ней и вовсе не стоит жалеть. Так будет лучше даже для нее самой.

Когда Фрейзер встал на ноги, к нему подошел молодой интерн из «Скорой помощи».

— Давайте я вас осмотрю.

— Не надо, я хорошо себя чувствую.

— Все-таки лучше мне вас осмотреть.

— У меня есть собственный врач. Я доверяю только ему.

Интерн пожал плечами:

— Как хотите, мистер.

Чтобы не привлекать внимания и не возбуждать подозрений, Фрейзер стащил пиджак, завернул порванный рукав внутрь и повесил пиджак на руку. Двое рабочих у трактора обсуждали проблему перевернутого «кадиллака». Фрейзер подошел к ним и поинтересовался:

— А куда вы повезете эти машины?

— Какую именно?

— Зеленый «олдсмобил». Он был зеленый, теперь уже не разобрать.

— Его в «Эйс-гараж», это стоянка в самом Бланчарде. Там мы подержим его, пока не станет ясно, куда обращаться за страховкой. За маленькой такой страховкой. Джо, давай проденем под ним два троса, закрепим сверху и еще за стойку. Когда трактор потянет, он повернется на колеса.

— Быстрее! — поторопил полицейский. — Быстрее освобождайте дорогу.

— А мы и так быстро, — обиделся тракторист.

Фрейзер услышал, как какой-то человек спросил у патрульного:

— Много погибших, офицер?

— Трое в «крайслере» и двое в «олдсе». Это пока. Сейчас пытаются вытащить водителя из того грузовика, но, похоже, дело труба. А еще сильно пострадала женщина, которая ехала на «форде». И выжившая девочка из «крайслера» тоже, по-моему, не очень хорошо выглядит. Словом, от пяти до восьми человек, мистер Гаррард.

Фрейзер смешался с толпой. Люди уже расходились, возвращались к своим машинам. Полиция регулировала движение. «Крайслер» убрали, «форд» отвезли подальше в поле. Два тягача тащили большой грузовик. Оглянувшись, он увидел, как смятый «кадиллак» упал на колеса и покатился. Фрейзер подождал, пока машины скроют его от полиции, и пошел вдоль обочины в сторону Бланчарда. Тело слушалось плохо, ныли все мышцы, болел распухший рот. Он пососал сбитые костяшки пальцев. Движение понемногу восстанавливалось. Он зашагал шире, разминая ноги. Его план должен сработать. Вряд ли полицейские запомнили его в лицо. В Бланчарде наверняка найдется какая-нибудь подходящая дыра, где можно отсидеться до поры до времени. Он выбросит пиджак, купит новую рубашку и станет приглядывать за стоянкой «Эйс-гараж». Будь что будет, но он должен достать эту запаску.

— Кто такие?

— Не знаю.

— Почему?

— Они подвозили меня. Я сел к ним в машину милях в ста отсюда. Мужчина и женщина. Из их разговора я понял, что они супруги.

— Кто сидел за рулем?

— Мужчина. Я спал на заднем сиденье. Поэтому, наверное, и остался жив.

— Вам чертовски повезло. Сейчас пришлю к вам врача. Только не пытайтесь встать.

— Со мной все в порядке.

— И вы не видели, как это произошло?

— Я не знаю, что произошло. Я спал.

Полицейский исчез. Фрейзер старался сосредоточиться. Наверное, проверят их номера и обнаружат, что они фальшивые. Но вполне вероятно, что первым делом все-таки осмотрят багажник. Такой небольшой пожар не должен был повредить «позитив» и «магнум-357». Если бы багажник сильно нагрелся, начали бы взрываться патроны. Значит, и одежда цела. По крайней мере, наверняка не настолько истлела, чтобы нельзя было определить, что это мужская одежда двух размеров. Женской одежды там не найдут. Фальшивые номера и пара пушек. Вполне достаточно, чтобы сцапать Фрейзера и мариновать его в тюрьме, пока будет вестись расследование. Вытащив бумажник, он сосчитал деньги. Около восьмидесяти долларов.

А в багажнике сорок тысяч, замурованные в запаску! Сразу их, конечно, не найдут. Мозги проветрились, голова заработала четче. Нельзя уезжать отсюда. Сначала надо узнать, на какую стоянку отбуксируют машину. Ей теперь конец. После того как полиция осмотрит вещи, ее разрежут на металлолом. Может, удастся прийти на стоянку и попросить продать ему запаски. Обе сразу, иначе можно купить не ту.

Эта авария казалась меньшим из зол. В последнее время Чарли слишком много себе позволял. Нет, в работе он был надежен, но в остальном совершенно непредсказуем. Они все равно расстались бы. А что до девчонки, то о ней и вовсе не стоит жалеть. Так будет лучше даже для нее самой.

Когда Фрейзер встал на ноги, к нему подошел молодой интерн из «Скорой помощи».

— Давайте я вас осмотрю.

— Не надо, я хорошо себя чувствую.

— Все-таки лучше мне вас осмотреть.

— У меня есть собственный врач. Я доверяю только ему.

Интерн пожал плечами:

— Как хотите, мистер.

Чтобы не привлекать внимания и не возбуждать подозрений, Фрейзер стащил пиджак, завернул порванный рукав внутрь и повесил пиджак на руку. Двое рабочих у трактора обсуждали проблему перевернутого «кадиллака». Фрейзер подошел к ним и поинтересовался:

— А куда вы повезете эти машины?

— Какую именно?

— Зеленый «олдсмобил». Он был зеленый, теперь уже не разобрать.

— Его в «Эйс-гараж», это стоянка в самом Бланчарде. Там мы подержим его, пока не станет ясно, куда обращаться за страховкой. За маленькой такой страховкой. Джо, давай проденем под ним два троса, закрепим сверху и еще за стойку. Когда трактор потянет, он повернется на колеса.

— Быстрее! — поторопил полицейский. — Быстрее освобождайте дорогу.

— А мы и так быстро, — обиделся тракторист.

Фрейзер услышал, как какой-то человек спросил у патрульного:

— Много погибших, офицер?

— Трое в «крайслере» и двое в «олдсе». Это пока. Сейчас пытаются вытащить водителя из того грузовика, но, похоже, дело труба. А еще сильно пострадала женщина, которая ехала на «форде». И выжившая девочка из «крайслера» тоже, по-моему, не очень хорошо выглядит. Словом, от пяти до восьми человек, мистер Гаррард.

Фрейзер смешался с толпой. Люди уже расходились, возвращались к своим машинам. Полиция регулировала движение. «Крайслер» убрали, «форд» отвезли подальше в поле. Два тягача тащили большой грузовик. Оглянувшись, он увидел, как смятый «кадиллак» упал на колеса и покатился. Фрейзер подождал, пока машины скроют его от полиции, и пошел вдоль обочины в сторону Бланчарда. Тело слушалось плохо, ныли все мышцы, болел распухший рот. Он пососал сбитые костяшки пальцев. Движение понемногу восстанавливалось. Он зашагал шире, разминая ноги. Его план должен сработать. Вряд ли полицейские запомнили его в лицо. В Бланчарде наверняка найдется какая-нибудь подходящая дыра, где можно отсидеться до поры до времени. Он выбросит пиджак, купит новую рубашку и станет приглядывать за стоянкой «Эйс-гараж». Будь что будет, но он должен достать эту запаску.

Черный «форд» ехал юзом по сухой дороге. Кэтрин потеряла ориентацию в пространстве и не понимала, куда ее тащит. Мимо мелькали тени машин. Она вцепилась в руль в ожидании смертельного удара. Когда колеса нащупали сцепление, увидела на обочине перед собой массивный столб и попыталась объехать его, но зад машины опять занесло, тряхануло о столб, дверца распахнулась, и ее вышвырнуло наружу. Прежде чем наступила полная темнота, Кэтрин успела разозлиться на всю эту бестолочь, бессмыслицу, которая с ней творилась.

Глава 10

На взгляд проезжающего, Бланчард был не более чем мелкой помехой движению в виде двух светофоров, каких на дороге пруд пруди и названий которых не упомнить. Однако маршрут номер 56 затрагивал только южную окраину города. Город был старый и стоял на берегах реки, что текла с севера на юг по широкой равнине. Вначале, когда окрестные холмы покрывал лес, воды в реке хватало. Но после того как лес вырубили, грунтовые воды ушли вглубь, река обмелела. Весной в половодье она разливалась, а к сентябрю или октябрю могла и совсем пересохнуть.

Город построили лесорубы и охотники. Когда не стало ни лесов, ни дичи, Бланчард превратился в торговый центр, куда в течение многих лет по выходным съезжались окрестные фермеры на своих телегах, а потом и на грузовиках. Торговля процветала.

С появлением хороших дорог и истощением окрестных земель Бланчард начал хиреть. Фермеры предпочитали ездить за покупками в мегаполис N, за двадцать пять миль, где выбор был богаче, и там же продавали свой товар. К тому времени в городе осталось две тысячи жителей. Старые дома пустовали. Единственным предприятием был трубопрокатный завод.

Но когда через город провели федеральное шоссе, Бланчард воспрянул духом. Пусть старая речка пересохла, мимо текла новая река из долларов. Жизнь расцвела на южной окраине, где строились мотели, рестораны и большие современные автосервисы.

Старый город тоже не избежал перемен. Дальновидные люди, жившие в N, который теперь был всего в тридцати милях по скоростному шоссе, начали за бесценок покупать старые дома и восстанавливать их, придавая им изначальный викторианский шарм. Впрочем, так продолжалось недолго. Загородные дома вошли в моду, и цены в Бланчарде быстро поднялись. Фирмы по торговле недвижимостью скупали у разорившихся фермеров землю и строили на ней роскошные ранчо. Население города росло, налоги собирались исправно, у властей появились деньги на школы и другие учреждения. Внуки прежних торговцев облицовывали старые магазины пластиком. Со временем деловая и интеллектуальная элита из соседнего мегаполиса переселилась в Бланчард и изменила его лицо.

Граница между старым и новым городом поначалу была очень заметной, но потом начала стираться из-за тесного общения молодежи.

Бывали случаи, когда человек, поселившись в Бланчарде, заводил здесь и свое дело. Доктор Лайонел Будишон был как раз из таких людей. Он едва ли не первым купил здесь дом, хотя вел практику в N и был там модным врачом. Благодаря положению своего покойного отца, который служил президентом крупного банка и входил в правления нескольких местных корпораций, доктор имел кучу богатых клиентов. Первыми его пациентами были друзья детства. В придачу к деньгам он обладал большим обаянием, амбициями, уверенностью в себе, и его карьера продвигалась без сучка без задоринки. Будишон выполнял мелкие хирургические операции, принимал терапевтических больных и честно старался быть в курсе всех последних достижений медицины.

В пятьдесят лет, когда он появился в Бланчарде вместе со своей второй, тридцатилетней женой и двумя маленькими детьми, это был здоровый, жизнерадостный человек цветущего вида, еще не лысый, заядлый спортсмен и картежник. Переехав в Бланчард, часть практики в N — точнее, ночные вызовы — он передал своему младшему коллеге.

Проведя в Бланчарде год, Будишон почувствовал, что ему чего-то не хватает. У него была молодая очаровательная жена, чудесные дети, машины, друзья, триста тысяч состояния, но профессия перестала его удовлетворять. Его пациенты были настолько богаты, что в серьезных случаях предпочитали вызывать на дом специалистов, а не идти за советом к врачу общей практики.

Тогда он принял решение. Гольф и покер были заброшены. Нагрузка младшего коллеги возросла вдвое. Жена и дети почти его не видели. Он работал по четырнадцать часов в сутки. К концу отведенного срока от его состояния почти ничего не осталось. Но зато на купленном им втором участке появилось новое здание салатового цвета, и над входом надпись медными буквами: «Частная клиника доктора Будишона».

Больница была небольшая, но устроенная по высшему разряду. В одном крыле располагались две шестиместные, две трехместные и четыре одноместные палаты. В другом крыле находились двенадцать одноместных палат, по роскоши не уступавших номерам первоклассного отеля. Центральную часть здания занимали кабинеты врачей, лаборатории, операционные, сестринские.

Набрать персонал было делом недолгим. Кроме самого Будишона и штата медсестер в клинике работали рентгенолог, терапевт, уролог, невропатолог, дерматолог и анестезиолог. Все врачи, как и Будишон, переселились в Бланчард из других мест. Так как это была частная клиника, они принимали ровно столько пациентов, скольких были в состоянии обеспечить необходимым лечением. Обыкновенно работы им хватало. Будишон открыл в себе талант администратора. Он был очень занят и очень доволен.

Днем 17 марта на коммутатор клиники поступило требование из полиции выслать машины «Скорой помощи» на место аварии, которая произошла на шоссе к западу от города. Узнав, что разбилось несколько машин, девушка-диспетчер выслала «скорую помощь» и связалась с похоронным бюро «Риди и Куэлл», чьи катафалки могли пригодиться для перевозки пострадавших, в случае если их оказалось бы очень много. Когда диспетчер доложила старшей медсестре, та распорядилась подготовить к возвращению «скорой» четыре кровати и реанимационное оборудование.

Доктор Будишон, встретив «скорую», спросил доктора Дэвида Прейса, молодого врача, который ездил на место катастрофы:

— Сколько их, Дэв?

— Трое наших, а шестеро — клиенты Риди и Куэлла. Там просто ужас что творилось. Я привез всех троих сразу. Интересно, что был и четвертый, но он отказался от помощи и сбежал. Да, пока не забыл! Еще двое приедут для осмотра, после того как починят свою машину. Их здорово тряхнуло, я наложил женщине повязку на колено. У нее травма головы, так что нужно, чтобы Джордж сделал снимок.

Будишон ждал, пока вынесут носилки с ранеными. На первых носилках лежала женщина в окровавленном, рваном красном костюме и с растрепанной русой косой. На лбу у нее, на линии роста волос, был длинный глубокий порез, а левая сторона лба вся вздулась и посинела, как баклажан. Левый глаз распух и закрылся. У нее были правильные черты и гладкая кожа. Будишон помрачнел. С тем, что умирали больные люди, он уже примирился, но когда видел напрасно изуродованные здоровые тела, в нем просыпался протест. Изжелта-бледное лицо женщины было покрыто испариной. Взяв ее холодную, липкую руку, он нащупал ниточку прерывистого пульса.

— Сделайте ей инъекцию против шока, — приказал доктор.

Второй была девочка в толстой белой юбке и желтом свитере, который висел клочьями. На ее лице не было ни царапины. Она с тихим изумлением смотрела вокруг. Дэв подошел и сказал, понизив голос:

— Рваная рана бедра, перелом предплечья и кисти, вывих плеча, предположительно перелом ребер. Из всей семьи одна она выжила. Погибли трое. Им досталось по полной программе. Отцу рулем продырявило грудь. Мать пробила ветровое стекло. Младшей сестре размозжило голову. Непонятно, как она уцелела. Я ею займусь.

Последним был здоровенный мужчина с крупным, тяжелым лицом. Он приглушенно басил, говоря, что сам может идти, и просил, чтобы его отпустили. Его одежда потеряла всякий вид, но заметно было, что она дорогая. Пальцы на правой руке кровоточили, мочка левого уха была порвана. Будишон властно приказал ему успокоиться, и тот повиновался. Это был тип раненого, за которым требовался особый присмотр. Такие лоси могли ходить как ни в чем не бывало с самыми тяжелыми ранениями, нанося себе непоправимый вред.

К четырем часам дня все рентгеновские снимки были изучены и все трое раненых идентифицированы. Одна оставалась без сознания, двое других спали, получив уколы снотворного. Мистер Дэвлин Джемисон, мисс Кэтрин Аллер, мисс Сьюзен Энн Шолл. Джемисону обработали и забинтовали разбитые пальцы, зашили ухо, промыли ссадины на щеке, локте, бедре и плече, наложили шину на сломанные ребра и еще одну на вывихнутый палец. Он пострадал меньше всех. Будишон сначала сомневался, стоит ли давать ему снотворное, но, понаблюдав за ним, заметил, что пациент страдает от эмоционального шока. Выяснив у него, кому позвонить, он назначил седативный препарат.

В четверть пятого он позвонил по межгороду некоему мистеру Роджеру Сиверу.

— Мистер Сивер, с вами говорит доктор Будишон. Я звоню относительно мистера Дэвлина Джемисона.

Сначала Сивер никак не мог взять в толк, чего Будишону от него понадобилось. Когда до него дошло, он заволновался:

— Так вы говорите, несколько машин перевернулись, доктор?

— Да, несколько.

— Дэв, наверное, сообщил вам, что я его адвокат. Будет лучше, если я сам приеду. Приеду завтра. А пока свяжусь со страховой компанией. Спасибо, что позвонили.

Будишону стало немного не по себе, когда он положил трубку, будто был в чем-то виноват. Доктор знал, что полиция сама позвонит кому надо. Но у мистера Джемисона был такой вид, будто ему не помешала бы помощь со стороны. Насчет остальных пострадавших Будишон точно не собирался звонить. Он вздохнул. Да, общение с богачами приводит к легким проявлениям проституции, выдаваемым за дружеские услуги.

Он взглянул на Кэтрин Аллер. Порез на лбу зашили. Гематома справа почернела, приняв еще более пугающий вид. Ей ввели плазму, чтобы снять шок. Сестра сказала, что изменений пока нет. Рентген не выявил травмы черепа. Будишон наклонился и помял большим пальцем веко ее здорового глаза, пристально наблюдая за реакцией. Реакции не было. Женщина находилась в глубокой коме. В лучшем случае отделается контузией. В худшем ее ждет медленная смерть от кровоизлияния в мозг. Интересно, куда она ехала, кто сейчас о ней волнуется: «Почему это Кэтрин до сих пор нет? Могла бы хоть позвонить».

Девочка Шолл мирно спала. Ее правая рука от пальцев до шеи лежала в гипсе. Плечо ей вправили, на ребра наложили шину, рану бедра тщательно заштопали, оставив дренажную трубку, так как порез был очень глубокий. Будишон сам накладывал швы и радовался, что у нее такое здоровое, крепкое тело — кровь с молоком — и что она должна быстро поправиться. Моральные раны, конечно, лечатся дольше, если лечатся вообще.

В кабинете его ждал лейтенант Фей из полиции.

— Здравствуйте, доктор. Какой счет у нас в этой аварии?

— Привет, Томми. — Будишон сел за стол. — Одна дама, по фамилии Аллер, очень меня беспокоит. У нее травма головного мозга. Пока нельзя сказать, насколько серьезная. Она без сознания. Джемисон и девочка Шолл поправляются.

— Все вещи из машин мы свезли в участок, чтобы поискать координаты родственников или еще кого-нибудь, кому посылают извещения. Насчет Аллер мы ничего не знаем. Судя по номерам, она едет из Калифорнии. Но у нее с собой много вещей, так что, наверное, она переезжала на восток. Никаких указаний на то, куда именно ехала. Мы узнали, что она вроде из Филадельфии. У нее в сумочке лежал кошелек, а в нем записка: если что случится, уведомить какого-то Худа, президента какой-то химической компании. Но с собой она везла рекомендательное письмо от него, где говорится, что она уволилась и уезжает на восток. Я не знаю. Наверное, нам придется подождать, пока она придет в себя и сама скажет, кого известить. Что до Джемисона, то я нашел номер его домашнего телефона, но там никто не отвечает.

Будишон смущенно кашлянул.

— Мистер Джемисон сообщил мне имя своего адвоката, и я взял на себя смелость ему позвонить. Извините, мне, наверное, следовало вас предупредить.

Фей, рыжий веснушчатый толстяк, недовольно зыркнул на доктора:

— Очень мило с вашей стороны, док. Спасибо. Нет сомнений, что ему понадобится адвокат.

— Почему?

— Это его машина вылетела на встречные полосы. Сейчас ее осматривает эксперт.

— Как насчет семьи Шолл?

— С этими мы быстро разобрались. У него в бумажнике лежала карточка. Там написано, что надо связаться с Крисселом. Оказалось, это его шурин. Он приедет сегодня вечером или завтра. С водителем грузовика тоже не было хлопот. Представитель его компании пообещал позвонить семье. Уф, как я рад, что мне не придется самому этим заниматься. Я не сказал вам еще, в ком главная загвоздка и зачем я пришел?

— Кто-нибудь из погибших?

— Да, целых двое. Мужчина и женщина. В машине с ними был еще один мужчина. Он выскочил. Он не обращался к вам за медицинской помощью?

— Еще нет. Мне говорили, что двое других…

— Я знаю о них. Так вот, это человек лет тридцати, брюнет с темными глазами, в сером спортивном пиджаке с рваным рукавом и голубой рубашке. У него ободранные кулаки и разбиты губы. Вы не видели такого?

— Пока нет. А что?

— Шедду этот парень сказал, что он случайный попутчик, которого подвозили те двое, что сгорели в машине.

Будишон поморщился:

— Я об этом не слышал.

— Они здорово обгорели. Мы вытащили из багажника вещи. Там только мужская одежда, ничего женского. Никаких следов того, что ее одежда сгорела в машине. Просто одежда, купленная во Флориде и в Джерси, никаких документов. Из личных вещей только безопасные бритвы. И два приятных пузатых револьвера, доктор, заряженных. А к ним — запасные обоймы. Мы быстренько проверили номерные знаки. Оказалось, что они от другой машины, от «студебекера», который разбился пару месяцев назад. Из Таллахасси нам сообщили, что в лепешку. Мы сняли номера двигателя и шасси на «олдсе», и, сдается мне, он краденый. Парень, который остался в живых, не захотел, чтобы ваш Прейс осматривал его, и ушел.

— И что мы имеем?

— Две пушки в краденой машине. Возможно, тоже краденые. Девчонку они подцепили где-то по дороге. Они ехали на восток.

— Труп в машине поддается идентификации?

— Только если по зубам. — Фей поднялся. — Я хотел вас предупредить, чтобы вы были настороже, если появится этот парень. А ему может потребоваться помощь. Постарайтесь задержать его и позвоните мне. И не общайтесь с репортерами. Они побывали у меня в конторе, пронюхали про оружие и вцепились в эту историю, как пираньи.

Было уже почти пять часов, когда раздавленное тело Черрика извлекли из перевернутой кабины и доставили через черный ход в похоронное бюро «Риди и Куэлл». Его положили на оцинкованный стол посередине маленькой комнаты с голыми бетонными стенами.

Лафлер, устало прислонившись к стене, курил сигарету, пока Смит снимал с тела одежду.

— Ты мне не поможешь? — спросил Смит.

— Ты и без меня отлично справляешься, малыш. Давай обдери его, а потом вместе посмотрим, на что он годится.

Когда Смит закончил, Лафлер подошел к столу.

— Смотри-ка, у бедняги не осталось ни глотка крови. Но с ним не будет столько возни, как с той толстухой. К тому же его забирают. Успеем мы, интересно, закончить сегодня?

Смит посмотрел на часы:

— Может, и успеем.

— Этот будет красавчик, — толкнул его в бок Лафлер, — не то что те трое. Как ты думаешь?

— Заткнись, — глухо откликнулся Смит.

— Да ты не привык еще, малыш.

— Я сказал — заткнись!

— Взять хотя бы ту сгоревшую девчонку. Хоть она и почернела вся, но еще заметно, что фигура у нее была классная.

— Заткнись!

— Ты много потерял, сынок. Представь, ты мог бы пригласить се на свидание.

Смит метнул в него взгляд, полный презрения и ненависти, и выбежал из комнаты. Добродушно усмехнувшись, Лафлер раздавил окурок и принялся за работу.

На месте аварии рабочие разгружали упавший трейлер. Все перегружали во второй трейлер, стоявший рядом. Проезжая мимо, машины притормаживали. Помимо перевернутого грузовика, о произошедшей недавно аварии говорили изрытый газон, черные полосы от резиновых шин на бетоне, закопченная, выжженная обочина, осколки стекла. В полицейском участке номер 8 все извлеченные из машин вещи аккуратно перевязали и прикрепили к ним ярлыки.

В городе, за двадцать пять миль к востоку от места аварии, вечерние газеты вышли с крупными заголовками: «КРУШЕНИЕ НА ШОССЕ У БЛАНЧАРДА. ШЕСТЕРО ПОГИБШИХ». И ниже: «Двое не опознаны». Далее шел текст:

«Пять иногородних легковых автомобилей и один грузовик пострадали сегодня днем в аварии на скоростном шоссе в шести милях к западу от Бланчарда. Инцидент унес жизни шести человек, пятеро были ранены, один из них находится в критическом состоянии. Согласно официальным данным, это самая крупная авария за все три года функционирования нового участка дороги…»

Соседи заполнили дом Черриков. Две женщины были в спальне с Рут Черрик. Мужчины в гостиной разговаривали глухим шепотом.

Репортер по имени Стив Лэнни сидел в машине возле больницы Будишона и терпеливо ждал, надеясь поговорить с доктором.

Глава 11

Их «плимут» отвезли в «Эйс-гараж». Там им сказали, что к шести часам механик осмотрит машину, определит размер повреждений и время, которое потребуется для ремонта. Тогда же они узнают и цену.

Пол и Джойс сидели в кафе у окна. Кафе находилось через дорогу, наискосок от «Эйс-гараж». В чашках стыл кофе. Пол смотрел в окно. Блестящая змея из машин застыла перед светофором. Солнце садилось за дома. В его лучах тусклая серая пыль, висевшая над дорогой и между домами, стала золотой. Пол смотрел на все другими глазами. В каждой мелочи он замечал теперь символ, скрытую суть, поражавшую его до глубины мозга. В серебряном чертике на крыше спортивной машины он усмотрел тайный знак. Ничто не ускользало от его внимания. Отметил, как осторожно водитель, который ждал зеленого сигнала светофора, поправил боковое зеркало. Приземистый коричневый городской пес со скукой в умных глазах глянул на светофор, на машины и потрусил мимо них по переходу.

Пол опустил глаза и увидел гладкую огнестойкую нержавеющую металлическую столешницу, на которой лежала хрупкая рука Джойс. Пальцы ее были расслаблены, слегка согнуты в суставах. Он рассмотрел точечный рисунок пор на тыльной стороне ее ладони, ручейки голубых вен под кожей, веточки сухожилий, неповторимые завитки и петли на подушечке указательного пальца. Рука жены показалась ему самой удивительной и загадочной вещью из всех виденных им когда-либо. Раньше он не задумывался над совершенством человеческой руки, над тем, как много она умеет делать.

Стоило ему на миг отвлечься, как он мысленно переносился в тот момент откровения, настигший его на дороге. И Пол снова жал на газ, целясь в окно, которое открывалось слишком медленно. Снова ощущал удар от столкновения с синей машиной, и его рикошетило, тащило по диагонали через все шоссе. Вцепившись в бесполезный руль, он ждал, что сейчас с правой стороны на них обрушится какая-то тупая, страшная сила, сомнет и растерзает хрупкую женщину рядом, отнимет все, что у него есть, и жизнь лишится смысла. Краем глаза он видел нависший над ними красный борт трейлера. Ему отчаянно хотелось схватить Джойс и швырнуть ее куда-нибудь повыше, подальше от опасности, но все, что он мог сделать, — это накрыть ее своим телом.

Но этого не случилось. Невероятным образом они пролетели мимо грузовика. Машина рухнула в широкую мелкую канаву за обочиной, едва не задев бетонной стены. Ее подбросило в воздух, повернуло, опустило на два боковых колеса, швырнуло в сторону. Пол из последних сил удерживал взбесившийся руль. У него хватало ума не трогать тормоз. Когда другие два колеса наконец коснулись земли, «плимут» еще раз изменил направление, и Пол увидел прямо по курсу большой камень, величиной с полмашины. Ему чудом удалось увильнуть. Последним их испытанием стала неглубокая яма, которую они благополучно перескочили, и лишь тогда Пол рискнул затормозить. Впереди росли три дерева. Он повернул руль и нажал на тормоз. Колеса заскользили по траве. Автомобиль застопорился.

Он сидел, не выпуская руля, уставившись в одну точку прямо перед собой. Из груди Джойс вырвался слабый вздох не то облегчения, не то усталости. Он слепо повернулся, схватил ее и прижал к себе. Его подбородок неловко и больно уперся ей в лоб. Он потерся лицом о ее густые волосы и оттолкнул.

Внезапно слезы брызнули у него из глаз. Он никогда не плакал, и слезы обожгли, как соляная кислота. Джойс не сразу это заметила, так как не видела его лица, а он не издавал ни звука, не желая показать ей свою слабость. Затем, будучи не в силах сдерживать то, что рвалось наружу, Пол качнулся, закрыл лицо руками и заплакал, как потерявшийся ребенок. Она обняла его, заговорила с ним, стала гладить по голове, утешать. Когда, наконец, он овладел собой настолько, что смог на нее посмотреть и криво, виновато усмехнуться, то увидел, что ее щеки тоже мокры от слез, а серые глаза сияют, как две звезды в тумане.

— Реакция, — сказал он с нарочитым безразличием.

Она смотрела на него.

— И только? И больше ничего?

Он знал, что наступил момент единственный и ужасно важный для них обоих и что необходимо сделать выбор, иначе все пропало.

— Нет. Я думал… Я… боялся потерять тебя. — Слова давались ему нелегко. А Джойс не спешила помочь. Просто сидела и ждала. — Я не хотел тебя потерять. Не хотел, чтобы все кончилось вот так. Я люблю тебя. Я наговорил тебе много разных слов. Но я люблю тебя. И знаю, что ты мне дороже, чем собственная жизнь.

— И я люблю тебя, Пол.

Он посмотрел ей в глаза, поцеловал ее, а потом высморкался. Наверное, она права, когда говорит, что он еще ребенок. Может быть, сейчас начал взрослеть? Но сколько времени пройдет, пока еще повзрослеет?

Засовывая платок обратно в карман, Пол увидел ее колено.

— Ты ранена!

— Когда нас последний раз тряхнуло, бардачок открылся, и я ударилась об него коленом. Уже почти не болит.

Он осмотрел рану: порез был хоть и длинный, но неглубокий. Кровь стекала по ноге в сандалию.

— Нужен врач. Ты можешь наступать на ногу?

— Конечно.

Они вышли из машины. Ноги дрожали. Переднее левое крыло машины было покорежено. Вообще, перекосило весь перед, колеса искривились, рама просела. Оглянувшись, Пол нервно рассмеялся:

— Путь неблизкий!

Джойс сжала его руку.

— Пол! Посмотри на грузовик. Я думала, он нас убьет. Он перевернулся.

Он посмотрел. Другие машины были не лучше. Зеленый автомобиль лежал на боку. Из него вылезал человек, казавшийся издали муравьем. Когда Пол увидел дым и пламя, горло у него сжалось, радость от сознания собственного счастливого спасения померкла.

Он закрыл машину, и они побрели к шоссе. Полиция приехала прежде. Они подошли к грузовику. Человек карабкался наверх по откосу. У него было очень мрачное выражение лица и рубашка вся в грязи. Он вытер руки о штаны.

— Вы водитель этого грузовика? — спросил Пол. — Я хотел поблагодарить…

— Нет, я не водитель. Водитель все еще там. Кажется, живой. Посмотрите, что с кабиной. Не знаю, как его вытащат. — Он зло смотрел на Пола. — Вы ехали в красной машине? Я видел. Да, вот это услуга с его стороны!

— Я понимаю, но не мог ничего поделать. «Кадиллак»…

— Я тоже это видел. Водитель трейлера намеренно свалился под откос, чтобы спасти вам жизнь. — Припечатав их напоследок тяжелым, осуждающим взглядом в упор, мужчина повернулся и пошел туда, где были полицейские.

Они стояли и смотрели вниз, на смятую кабину. Джойс крепко держала Пола за руку.

Тем временем пламя пожирало зеленый автомобиль, не подпуская к нему людей. На траве, футах в шестидесяти от перевернутого синего «кадиллака», лежал лицом вниз человек. Один полицейский и один штатский в футболке и джинсах вытаскивали людей из коричневой машины. Увидев, что там одни трупы, Пол мягко повернул Джойс за плечо:

— Лучше не смотри.

Толпа и неразбериха увеличивались. Пока тяжелораненых заносили в «скорую помощь», врач промыл и забинтовал колено Джойс.

— Вам обоим необходимо заехать в больницу в Бланчарде для осмотра, — сказал врач. — Когда доедете до центра, смотрите на указатели.

Полицейский с громкоговорителем стал разгонять толпу.

— Все садитесь в машины, очищайте шоссе! — раздавался его металлический голос. — Водитель серого «бьюика», не задерживайтесь. Дама в красных брюках, нечего здесь смотреть, идите в машину. Дети, убирайтесь с дороги. Да, правильно, мистер, так вы проедете. Шевелитесь, за вами пробка. Все уезжайте, ребята. Водитель красного «плимута», пройдите к своей машине.

Оглянувшись, Пол увидел рядом с их автомобилем тягач. Рабочий закреплял трос на передней раме. Они с Джойс поспешили туда.

— Это ваша машина? — спросил рабочий, когда они подошли. — Откройте и снимите с тормозов.

— Куда вы ее повезете?

— В «Эйс-гараж» в Бланчарде. Если хотите, можете ехать в своей машине. Если нет, забирайтесь ко мне в кабину.

— Спасибо, мы лучше с вами.

Тягач развернулся на опасной, как показалось Полу, скорости. «Плимут», задрав нос, подпрыгивал сзади.

Водитель рассказывал:

— Чертовы хищники. На этом участке работает десять буксиров, не меньше. Только из нашей фирмы трое. Радио у нас всегда настроено на полицейскую волну. Когда они сообщают об аварии, мы ноги в руки — и здесь. Так мы уже три раза получали работу. В этот раз Скалону достался грузовик. Я приехал первым и успел собрать сливки. А Брудерхоффу досталась фига с маком, чему я очень рад. Так ему и надо.

Две недели назад перевернулся «меркьюри». Свалился в канаву и лежит вверх тормашками. Ну и вот, приезжаю я первым. Они еще достают женщину, и я, как дурак, думаю: «Подцеплю-ка я его с другого конца». Не успеваю развернуться, смотрю — а Брудерхофф уже вешает свой крюк на переднюю раму и скалится во всю пасть. Босс устроил мне взбучку. Ну да ладно, в следующий раз я сначала зацеплюсь, а потом буду думать, с какой стороны тащить. У этих сволочей нет никакой морали. Не то чтобы мы здесь до смерти хотим работать, но, если ты купил тягач, ты же потратился, правда? И если ты будешь мариновать его в гараже, пока другие ребята работают, то денежки твои пропадут.

Месяц назад, в воскресенье, прямо посередине дороги сдох «шевроле». А машин было уйма. И вот, он застрял и ни туда ни сюда. И тут подваливает Чак на нашем большом тягаче. Босс всегда заставляет нас по воскресеньям гонять большой тягач по округе и поглядывать по сторонам. Там есть рация. Чак и патруль приехали одновременно. «Шев» на средней полосе и не может выбраться, потому что движение слишком быстрое. Патрульный говорит: зацепи его и тащи прямо отсюда. Тот парень аж в слезы. Это его собственная машина, и он едет в другую сторону. Чак говорит: если я его зацеплю, то притащу обратно в Бланчард. Ну и вот, пока Чак его цеплял, полиция держала парня за руки. Дети плачут, старушка этого парня орет, ругается и всячески Чака оскорбляет. Дурдом! Но Чак притащил машину в Бланчард и не снимал с крюка, пока ему не заплатили пятнадцать баксов. Кремень, не мужик. Я не такой. Я стащил бы ее с дороги и бросил. Черт с ней!

Вы не знаете, что это за бизнес. Вначале было соглашение честно делить работу, но оно недолго продержалось. Какой-нибудь случай — вот как этот, — и все слетаются, как стервятники. Да, сегодня крупная авария. Я взглянул одним глазком, а потом уж рванул за вашей машиной. Чак получил «кадди», а бедняжке Сиду опять не повезло. Он вытаскивал обгорелый «олдс». Вечно ему достается черная работа. Уж не знаю почему. Судьба, видно, такая. Ну вот мы и приехали, ребята. Теперь слезайте и идите к Рэю. Он здесь старший менеджер. Прочтете у него на комбинезоне. Скажите, кто вы такие, а он вам скажет, что у вас за поломка и во что она вам влетит. Но, на мой взгляд, ваш драндулет не сильно разбился, разве что окосел немного.

Теперь они сидели и ждали, пока их машину осмотрят. Им было уже известно, что произошло с Черриком и остальными.

— Почему ты хмуришься? — спросила Джойс.

— Разве? Я подумал об этом человеке, Черрике.

— И нахмурился?

— Как странно. Я имею в виду его поступок. Подарок от незнакомца. Ведь у него был выбор. Его слегка тряхануло бы, и только. Почему-то мне не по себе становится, когда я думаю, что он сделал выбор не задумываясь. Подарил нам жизнь, а себя обрек на смерть. Все очень просто. Он нас не знал, не взвешивал все за и против. Мне не нравится эта неосознанность, рефлекторность. Либо мне не нравится, что жил человек, способный сделать такой выбор сознательно.

— Особенно после того, как ты сказал, что люди — отвратительные твари.

— Не сыпь мне соль на рану, детка. Стараюсь разобраться. Я пытаюсь быть честным и объяснить тебе, что у меня в голове. Теперь мы у него в долгу. Понимаешь? Это напрягает. Как будто твоя жизнь больше не твоя и ты не можешь делать все, что тебе нравится. Ты должен вести жизнь, достойную его благородного жеста.

— Мне кажется, слово «жест» — не то слово.

— Да, конечно, лучше сказать — выбора. Или инстинкта, или реакции. Не знаю. Может быть, я слишком много думаю. В последнее время мне кажется, что существуют некие космические весы, и на одной чаше наша смерть, а на другой — жизнь. И если мы живем недостойно, совершаем плохие поступки, то весы выходят из равновесия. Конечно, это все дичь и нелепость.

Джойс тронула его за руку, склонила голову набок, глядя ему в лицо.

— Почему, Пол? Почему не посмотреть на вещи именно с этой стороны? Вторая жизнь. Для нас. Что плохого в том, что здесь есть немного мистики? Разве стыдно вести жизнь, достойную чего-то?

— Н-нет, я не говорю, что стыдно. Но мы тут совсем ни при чем. Цепь событий, звеном которой мы стали, нас совершенно не касалась. Это случайность. Синий автомобиль потерял управление, а я уж делал, что мог.

— Почему не касалась? Помнишь наш ленч? Было ужасно, правда?

— Да. Прости меня, пожалуйста.

— Нет, Пол, я вспомнила не для того, чтобы ты просил у меня прощения. Когда мы ели, я видела, как одной женщине принесли десерт. Мороженое и сливки. Мне тоже захотелось такой. Когда мы поссорились, у меня пропал аппетит, и я решила его не заказывать. Значит, мы оказались именно в этом месте на шоссе и в это время потому, что поссорились. Иначе были бы там позже.

— Подожди-ка! Мы вообще сидели бы дома, если бы у нас было все хорошо.

— Я знаю. Дорогой, мы и не познакомились бы, если бы я не перешла на работу в страховую компанию или если бы мой отец не повстречал мою мать и все такое. Мало ли можно найти причин от сотворения мира до наших дней, которые привели нас, так или иначе, под колеса этого грузовика? Но справедливо ли утверждать, что это чистая случайность? Разве мы не делали кое-чего, чтобы попасть туда?

Он подумал.

— Да, ты права.

— То есть ты разрешаешь мне принять эту… жертву? И жить достойно ее?

Он улыбнулся:

— Зачем тебе? Ты и так живешь достойно.

— О, я делаю много мелких гадостей. У меня бывают подлые мысли.

— Ну нет, не столько, сколько я. Послушай, имей терпение. Сегодня я кое-что понял, но мне еще многое предстоит понять. Я буду стараться.

Они смотрели в глаза друг другу. Пора было идти в гараж.

Рабочий день уже закончился, механики разошлись, было тихо. Старший менеджер разбирал заказы.

— Слушаю вас…

— Моя фамилия Конклин. Вы сказали, чтобы мы пришли и…

— Да, я помню. «Плимут». К сожалению, у меня для вас неприятные новости. Вам нужно менять левое переднее крыло, решетку, радиатор, передние подвески, рулевые спицы, поворотный шкворень и левое переднее колесо. Полный ремонт будет стоить около четырехсот долларов. У вас уже было столкновение?

— Да, долларов на сто.

— Вам лучше связаться с вашей страховой компанией. К тому же дама ранена. Раз есть погибшие и разбитые автомобили, завтра сюда нагрянут оценщики. Народ будет требовать компенсаций. Не позволяйте им от вас отмахнуться.

— Когда машину можно будет забрать?

— Если мы с вами подпишем договор и я начну завтра, то не раньше вторника. Идет? Быстрее не получится.

— Мы согласны. Где здесь можно остановиться?

— Тут много хороших мотелей. Например, «Ночной ветер». Возможно, у них остались еще свободные номера. Вот телефон и телефонная книга. Это в полумиле к востоку, на правой стороне.

Джойс стала звонить, а Пол отправился выгружать вещи.

Машину поставили в глубине гаража. Двор был обнесен забором. Сгоревший «олдсмобил» стоял в углу двора, рядом — голубой «кадиллак».

— Смотрите, какая развалина, — сказал старший менеджер, кивая на «кадиллак». — За него теперь и трехсот долларов не дадут. Про «олдс» и говорить нечего.

— Что вы будете с ними делать?

— Обратимся в страховую компанию. Если оценщики решат, что они стоят больше, то пусть сами вывозят. Хотите, я подброшу вас до мотеля? Я заканчиваю через пять минут.

— Будем очень признательны, — поблагодарил Пол.

Когда он вернулся, неся два их чемодана, Джойс сказала, что в «Ночном ветре» им обещали номер на двоих.

В мотеле Пол объяснил женщине за стойкой, что случилось с их машиной, и сказал, что они останутся на трое суток. Номер оказался просторным и красивым.

Опершись на локоть, Пол сидел на кровати, курил и смотрел, как Джойс распаковывает чемоданы, развешивает одежду. Ее стройное тело стремительно летало туда-сюда, она напевала что-то себе под нос.

— Нога не болит? — спросил он.

— Ни капельки, дорогой.

Джойс стащила сандалию и, храбро согнув забинтованное колено, рассматривала на подошве пятно запекшейся крови. Потом сняла блузку и пошлепала в ванную в юбке и бюстгальтере, закрыв за собой дверь. Наблюдая за ней, Пол чувствовал, как внутри у него растет желание. Он хотел ее сильнее, острее и глубже, чем когда-либо раньше. Дрожащей рукой Пол поднес сигарету к губам для последней затяжки, перед тем как бросить ее в стеклянную пепельницу на тумбочке между двумя кроватями.

Выйдя из ванной, она мельком ему улыбнулась, села за туалетный столик и стала расчесывать густые темные волосы, держась очень прямо и сосредоточенно глядя в зеркало. Потом подняла руки над головой, и ее упругие груди с темными кружками сосков, светившиеся под белой нейлоновой ночной сорочкой, заколыхались вслед движениям щетки.

— Джойс, — позвал он хриплым, изменившимся голосом, и его густое эхо долго еще наполняло тишину.

Она быстро обернулась — щетка застыла в воздухе, темные волосы упали на лицо и обнаженные плечи. Джойс посмотрела на него долгим взглядом, полураскрыв губы и слегка улыбаясь, и затем положила щетку на столик. Пластик тихо цокнул о стекло. Она поднялась и медленно, опустив глаза и не глядя на Пола, приблизилась к нему. Он еще не мог ее коснуться, почувствовать ее, но был уже переполнен предвкушением ее тепла и покорности. В некотором роде это был ритуал.

Пол сидел на краю постели. Когда она подошла, по-прежнему потупившись, он схватил ее и крепко обнял. Ее прохладное тело стало теплеть в его руках.

Они любили друг друга в сизых сумерках, быстро и медленно, мощно и нежно, как будто после долгой разлуки. Они любили друг друга, пока не наступила ночь, и не стих шум машин за стеной, и грузовики не захрапели далеко на западе, и свет фонарей, проникавший сквозь жалюзи, прокравшись по потолку, не зажег искорки в ее широко открытых глазах.

Потом лежали рядом в темноте, в той особенной тишине, в которой плывет дым одной на двоих сигареты, успокаивается сердце и глубокий протяжный вздох внезапно замирает, будто всхлип.

— Говорят, так и бывает, — сказал он, — когда заглянешь в лицо смерти. После этого жизнь приобретает особый пикантный аромат.

— М-м-м, — протянула она.

— Знаешь, милая, я не перестаю себе удивляться. Вдруг я понял. Вдруг наступило прозрение. Это у меня! Перед глазами пронеслась вся жизнь.

— Хм…

— Теперь я знаю, что это такое. Со мной была такая штука. Астигматизм!!! Мое зрение было нерезким, как будто я смотрел на вещи одновременно с разных углов. Изображения накладывались друг на друга, все сливалось. Я никак не мог сфокусировать взгляд. Потом что-то произошло, что-то повернулось, и я стал хорошо видеть. Как будто мне поменяли очки.

— Хм-хм…

— А я и не знал, что мне нужны другие очки. Думал, что дерево — это такой зеленый стог, а оказалось, что у него есть отдельные листочки.

Он хотел затушить окурок, но она перехватила его руку и высосала последнюю затяжку.

— Боже, как я хочу есть. Я сейчас завою от голода.

Он тихо рассмеялся. Они оделись и пошли завтракать.

Глава 12

Дэвлин Джемисон проснулся ранним утром. Его разбудила энергичная медсестра, которая немедленно всунула ему под язык ледяной градусник, едва он открыл рот, чтобы произнести первое слово. Потом схватила его запястье и, глядя на часы и шевеля губами, стала считать пульс. Это была толстая смуглая женщина, безобразная и невозмутимая. Оставив его руку, она подошла к окну и раздвинула шторы. Через некоторое время взяла у него термометр, вернулась к окну, взглянула на него и стала энергично трясти.

По мере того как Дэв просыпался, он начинал чувствовать разнообразную по силе и характеру боль и скованность во всем теле. Однажды, во время высадки десанта, он в полном снаряжении и с карабином неудачно спрыгнул с платформы в лодку. Его ощущения на следующее утро были весьма похожи.

Джемисон вспомнил, что с ним было вчера. Увидел крушение синей машины, себя, летящего в тоннеле. Нет, он не хотел вспоминать. Из-за снотворного его голова была как будто полна стекловаты. Она скребла в горле, колола в глазах.

— Как мы себя чувствуем? — спросила медсестра.

— Не знаю, как вы, а я себя чувствую, как будто вчера попал под поезд.

— Врач осмотрит вас после завтрака, — сказала она и вышла.

Оставшись один, он огляделся. Комната была довольно милая. В окне виднелись ветка вяза и краешек зеленой лужайки. Джемисон с трудом откинул одеяло. Он был в короткой больничной рубашке. Перемежая молитвы, проклятия и стоны, Дэв спустил ноги на пол. Сторона тела, которую не скрывали бинты, была синего цвета. Грудь забинтована, один палец в гипсе. Собравшись с духом, он поднялся. При каждом движении его избитые мышцы издавали сухой скрип, грозя порваться. И тем не менее Дэв дошел до окна.

На лужайке стоял старый дом, бегал коричневый щенок, маленькая девочка каталась на трехколесном велосипеде. На крыльцо вышла женщина, посмотрела из-под ладони на девочку. Девочка развернула велосипед и скрылась за углом дома. Женщина ушла обратно.

В памяти у Джемисона снова возникла картина катастрофы. Он вспомнил, как стучало под бампером, как лопнуло колесо и как машина потеряла управление. Дэв зажмурился и ударил кулаком по оконной раме. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Он не знал, как теперь посмотрит людям в глаза. Во всем виновата его преступная беспечность. Видите ли, был слишком расстроен, чтобы отремонтировать машину.

Дэв все еще стоял у окна, когда медсестра ввезла тележку с завтраком. Она прогнала его обратно в постель и помогла ему поднять негнущиеся ноги. От огорчения он едва замечал ее и почти ничего не ел.

Доктор Будишон явился вовремя. Осмотрев Джемисона, сказал:

— У вас нет ничего серьезного. Вы можете вставать с постели. Ваши вещи лежат внизу, в гардеробе. Сейчас вам их принесут. Документы, которые мы нашли у вас, находятся в офисе. Ваша одежда пришла в негодность.

— Я помню. Вы связались с мистером Сивером?

— Да. Он обещал прибыть сегодня. Для встречи с вами придет в больницу, так что вам лучше подождать здесь его прихода.

— Доктор… я не знаю, что с остальными, кто пострадал в аварии. Погибших много?

— Шестеро погибших, мистер Джемисон. Помимо вас еще двое раненых. Один человек в соседней палате.

— Шестеро, — прошептал Джемисон и закрыл глаза. Так он выслушал подробности.

После ухода Будишона медсестра принесла его вещи и сообщила, что ванная находится в конце коридора. Она оставила ему большое полотенце. Джемисон целую вечность мылся, брился и одевался, и не только из-за боли, но и по причине растерянности, путаницы в мыслях. Очнувшись, увидел, что стоит, держа в руке галстук, и понял, что стоит так уже давно. Гипсовая повязка на пальце еще больше осложняла дело.

Одевшись, Дэв закрыл сумки, сел в кресло у окна и стал ждать.

В одиннадцать тридцать пришел Роджер Сивер и с ним еще один мужчина.

Роджер был высокий, костлявый, прилизанный блондин. Он имел привычку подчеркивать сказанное энергичными кивками, при этом его волосы падали ему на лоб, и он беспрестанно приглаживал их обеими руками. У него были толстые губы, маленькие серые глазки и гнусавый, аденоидный голос. Он был большой весельчак и очень толковый юрист.

Сивер подошел к Джемисону и протянул большую руку.

— Не надо вставать, дружище. Мне сказали, что ты немного нездоров. Познакомься, это Хол Андре из претензионного отдела «Фиделити мьютьэл».

Андре был маленький моложавый человек с черными короткими густыми волосами, широченными бровями на суровом смуглом лице, похожий на обезьяну. Его осанка и фигура выдавали бывшего спортсмена. Он подал Джемисону маленькую, крепкую, сухую руку.

Роджер Сивер взял себе стул, а Андре, закрыв дверь, уселся на кровать.

— У тебя, похоже, неприятности, дружище, — сказал Роджер.

— Мягко говоря.

— Узнав, я позвонил в местную полицию. Потом я разыскал Билла. Вспомнил, что он занимается твоей страховкой. Билл связался с конторой, и они прислали мистера Андре. Расскажи нам, как это произошло.

Андре улыбнулся:

— Мистер Джемисон, ваш личный страховой полис предполагает выплату вам суммы от четверти миллиона до полумиллиона. Билл Ховард не прогадал, продав этот полис вам. Он обойдется вам не дороже пятидесяти-ста тысяч. В этой ситуации, вы понимаете, время дорого. Как только вы мне все расскажете, я начну переговоры. Постараюсь все уладить при помощи компенсаций наличными, получить расписки, чтобы дело не дошло до суда, если кто-то захочет предъявить вам претензии.

— Это случилось по моей вине, — заявил Джемисон.

Андре беспокойно заерзал и взглянул на Сивера.

— Не торопись, Дэв, — посоветовал Роджер.

— Это очень просто понять. У меня застучало под бампером. Я остановился на заправке, но там мне ничем не могли помочь и посоветовали ехать в автосервис. Я подумал, что там что-то с регулировкой колес или балансом. А на правой передней шине, наверное, был брак или трещина. Поехал дальше. Колесо лопнуло, я потерял управление и погубил людей.

— Подождите минутку, мистер Джемисон, — перебил его Андре. — Вы были пьяны?

— Нет.

— Вы превысили скорость?

— Да. Я хотел перестроиться, но сзади ехала машина, и я прибавил, чтобы успеть.

— С какой скоростью вы ехали?

— Наверное, семьдесят.

— Вы смотрели на спидометр в момент обгона?

— Нет.

— Тогда вы могли ехать и на шестидесяти.

— Я знаю, что нет.

— Но если вы не смотрели на спидометр, то не можете утверждать. Ваше досье у меня с собой, мистер Джемисон. Вы застрахованы у нас уже в течение восьми лет. В вашем заявлении вы указали, что у вас не было происшествий, штраф за которые превышал бы сто долларов. Это верно?

— Да.

— Вас штрафовали за превышение скорости?

— Дважды. В первый раз я не заметил кирпич при въезде на бульвар из-за высокой травы. Просто сбросил скорость. Это было в пятьдесят девятом. В шестьдесят первом меня остановили за превышение. Колониал-Хайтс, Виргиния, около Питерсберга. У меня была скорость тридцать восемь в тридцатипятимильной зоне.

— В эту ловушку многие попадаются, — сказал Андре, — по данным американской автомобильной ассоциации. Мне кажется, вы примерный водитель, мистер Джемисон. Мистер Сивер мне кое-что о вас рассказывал… Позвольте задать вам еще один вопрос. Может быть, во время аварии вы были… чем-то огорчены, расстроены?

— Я поехал в… отпуск, потому что у меня расшатались нервы. Я недавно потерял жену. Но на моей способности управлять автомобилем это никак не отразилось, мистер Андре.

— Как именно автомобиль потерял управление?

— Когда лопнула шина, автомобиль потащило вправо, на центральную полосу. Чтобы не столкнуться с машинами, которые ехали там, я дал влево, но слишком резко и врезался в бордюр, огораживавший разделительную линию. После этого я его уже не контролировал. Я виноват, потому что не отремонтировал машину вовремя.

Андре закурил сигарету.

— Простите за резкость, мистер Джемисон, но вы, кажется, сами лезете в петлю. У вас случилась техническая неполадка. Представьте, что у вас заклинило бы руль или отказали тормоза. Вы ничего не смогли бы поделать.

— Но я получил предупреждение.

— Вы знали, что шина может лопнуть?

— Нет, конечно нет. Но знал, что с машиной что-то не то. Думал, стучит подвеска.

— Откуда вы знаете, что подвеска? Может, разрыв шины произошел дополнительно сам по себе?

— Думаете, это вероятно?

Андре пожал плечами:

— Почему нет? И, судя по настоящему состоянию машины, ничего нельзя будет доказать.

— А что вы сами хотите доказать? Моя машина застрахована на крупную сумму. Она разбилась, и я получу за нее страховку. Что еще?

— Подожди, Дэв, подожди, — зачастил Сивер. — Ты неверно понял. Хол не может выплачивать всем крупные суммы, как ты говоришь. Что тогда будет со страховой компанией? Наоборот, он стремится к тому, чтобы, насколько это возможно, уменьшить выплаты.

— Во всем виноват я. Я несу ответственность. Я не люблю спешки или когда людей запугивают, вынуждая отказаться от своих прав.

Андре покраснел.

— Джемисон, я не потерплю вашего вмешательства. Мы вас представляем. Разумеется, мы удовлетворим все претензии по выплатам. Мы никого не обманываем, но и благотворительностью не занимаемся. Смотрите на вещи реально. Если вы собрались поиграть в благородство, то не на нашей сцене. Мы не позволим вам бить себя в грудь и строить из себя героя за наш счет.

— Убирайтесь!

— Джентльмены! — воззвал Роджер, неловко усмехаясь. — Давайте не будем спорить и оставим все как есть. Что бы ты ни говорил, Дэв, ничто не помешает Холу рассматривать претензии, как ему заблагорассудится, как его научили.

— Отлично! Но и мне ничто не помешает оказать финансовую поддержку этим людям сверх тех выплат, которые сделает Андре.

— Заткнись! — прикрикнул Сивер. — Я, в конце концов, твой адвокат. Не забывай о юридической стороне вопроса, мой дорогой. Если Андре договорится и получит с них расписки, что они не имеют к тебе претензий, то я не знаю, как суд расценит дополнительные выплаты с твоей стороны. Это может быть расценено как взятка или сигнал к началу пересмотра дела.

— Прецеденты были, — поддержал его Андре. — И на нашу помощь тогда не рассчитывайте.

Джемисон вытаращил глаза от изумления:

— Вы, кажется, не понимаете… Подумайте о девочке! У нее погибла вся семья…

Андре усмехнулся:

— Я сейчас расплачусь, Джемисон. Два месяца тому назад один из наших крупных клиентов напился, поехал по улице с односторонним движением не в ту сторону и сбил велосипедиста. Мальчишке одиннадцать лет, и он теперь на всю жизнь парализован ниже пояса. Суд потребовал выплатить сто восемьдесят семь тысяч шестьсот долларов компенсации. Я присутствовал, когда наши врачи осматривали ребенка. Я сам отец двоих детей: мальчику десять, девочке двенадцать. Сжальтесь надо мной, не рассказывайте ужасов.

— И вы, конечно, сделали все возможное, чтобы уменьшить сумму компенсации?

— Разумеется. Это моя работа. Мистер Сивер, этот человек — сочувствующая сторона. Так, я выяснил все, что мне требовалось. Скоро я свяжусь с вами. — И он, не оглядываясь, вышел спортивной походкой.

После долгого молчания Сивер произнес:

— Дэв, давай посмотрим на это дело с другой точки зрения. Возьмем семью Шолл. Когда они ехали по шоссе, то осознанно рисковали. Если бы они не желали брать на себя риск, то не купили бы машину и не поехали бы в отпуск. Поломка может случиться где угодно и когда угодно. И она может оказаться смертельной для людей.

Джемисон покачал головой:

— Нет, я не могу принять эту точку зрения.

— Ты переживаешь, потому что это случилось только вчера. Через несколько дней тебе станет легче. Боже мой, предоставь все страховой компании! Для чего еще они существуют? Судя по тому, что ты говоришь, к тебе нельзя придраться. У тебя нет ни единого шанса быть обвиненным в убийстве.

— Я очень рад.

— И позволь мне сказать тебе еще одну вещь, Дэв. Ты очень благополучный человек, в смысле финансов. Состояние Джины отходит тебе. Если ты захочешь откупиться от своей совести — а у тебя нет никаких для того причин — и станешь раздавать деньги этим людям, то найдется какой-нибудь адвокат пошустрее меня и выдоит из тебя все до цента, помяни мое слово. Я хочу, чтобы ты знал.

— В соседней палате лежит женщина, которая может выжить, а может умереть. Если она выживет, то, вполне вероятно, останется на всю жизнь инвалидом. Я сделал это с ней, Роджер.

Роджер нахмурился:

— Женщина? Твоя единственная забота — девочка Шолл. Ты наехал на их машину.

— Но другие люди тоже пострадали из-за этого.

— Дэв, по закону ты не виноват. Закон говорит, что они разбились, потому что не справились с управлением. Черт, да взять хотя бы аварии в тумане на дороге Джерси-Турнпайк. Водитель первой машины жмет на тормоза. А за ним еще двенадцать машин — бум, бум, бум, целуют друг друга в зад. Каждый водитель отвечает только за ту машину, которую он лично поцеловал. Возможно, водитель первой машины спровоцировал цепочку этих столкновений, но его нельзя обвинить, потому что он не наехал. На него наехали. Господи, да если бы он считался виновным, то страховка стоила бы бешеных денег!

— Ты совершенно не понимаешь, о чем я тебе толкую.

Сивер отвернулся.

— Да и ты тоже, Дэв. Ты напрашиваешься на неприятности. Хочешь себя наказать. Наверное, это у тебя из-за Джины. Но, позволь тебе заметить, ты выбрал ужасно разорительный способ наказания. А теперь я тебя покину и пойду обедать.

Фрейзер лежал на смятой кровати в будке за шесть долларов и пускал дым в потолок. Будки знали лучшие времена, до того как здесь провели шоссе. Их было восемь чумазых бело-зеленых остроконечных домиков, выстроившихся полукругом позади маленького грязного кафе. Шоссе проходило слишком близко. Грохот грузовиков отдавался в пружинах его матраса. Новые роскошные мотели пришли на смену будкам.

Будка его устраивала. Хозяина больше интересовали наличные, чем отсутствие машины и вещей. Рваный пиджак был погребен под грязью степной канавы. В городе он купил дешевые спортивные штаны, туалетные принадлежности и яркий пиджак из плохой, дешевой кожи. Отек на губах еще был виден. Фрейзер нашел место, где находился «Эйс-гараж». Постоял у забора, рассматривая сгоревший «олдс». Багажник был открыт — вещи исчезли, но запаски лежали на месте. Он вытер вспотевшие ладони о штаны и пошел прочь.

Заметка в утреннем выпуске одной из местных газет заставила его призадуматься. Он взял газету и прочел:

«УКРАДЕННАЯ МАШИНА РАЗБИЛАСЬ И СГОРЕЛА

Вчера вечером полиция сообщила, что седан зеленого цвета, который потерпел аварию и загорелся вчера возле Бланчарда, был украден три дня назад в Мобайле, Алабама. В день кражи полиция Мобайл-Сити обнаружила брошенную машину, украденную за день до того в Чифланде, Флорида. Присутствие на машине номерных знаков Флориды заставило полицейских предположить, что мужчины, ехавшие в ней, являются преступниками, которые совершили дерзкое ограбление Народного банка города Виллистона, Флорида. Это произошло утром в четверг на прошедшей неделе. Преступники завладели суммой в сорок тысяч долларов.

В огне погибли мужчина и женщина. Их тела до сих пор остаются неопознанными. Второй мужчина избежал серьезных травм. Выбраться из машины ему помог проезжавший мимо водитель. Позже он отказался от медицинской помощи и покинул место аварии. Его приметы: на вид около тридцати лет, среднего телосложения, темные волосы и глаза, одет в серый спортивный пиджак с порванным рукавом; имеет ссадины в районе рта и суставов пальцев левой руки. Описание совпадает с описанием одного из преступников, ограбивших Народный банк Виллистона. Два револьвера, схожие с теми, что были использованы при ограблении, найдены в багажнике сгоревшего автомобиля. Ожидается, что эксперты, осмотрев салон, вынесут заключение о нахождении там денег в момент возгорания. Полиция полагает, что разыскиваемый не покидал окрестностей Бланчарда. ФБР помещает здесь фотографии подозреваемых, надеясь, что видевшие этого человека на месте аварии смогут его опознать».

Фрейзер мрачно отшвырнул газету. Запахло жареным. Как бы не начали шмонать гостиницы. Но сорок тысяч лежали у него на виду, и его от них отделял какой-то паршивый забор. Он вспомнил, как Чарли не хотел запихивать деньги в запаски. Потом убедился, что это очень надежное место. Если бы их остановили для шмона, никто и не догадался бы. Из соображений практичности Фрейзер решил не думать больше о деньгах, а только о том, как стащить запаски. Припереться на стоянку и начать торговаться за две шины теперь, пожалуй, слишком рискованно. Но с другой стороны, забор высокий, а вокруг понатыкано до черта фонарей. Он горько усмехнулся. Стало быть, ограбить банк легче, чем украсть запаску из разбитой машины.

Фрейзер вскочил, подошел к двери, глянул через стекло. Через час пора будет обедать. Машины проносились мимо, взметая тучи пыли у порога его будки.

На единственной ступеньке будки напротив сидела девушка в белых шортах и красном топе. Загорала. Ее круглые, полные ноги, намазанные кремом для загара, блестели на солнце. У нее были черные солнцезащитные очки, тонкая талия, темные волосы и высокая прическа с начесом. Фрейзер узнал в ней официантку из кафе, которая подавала ему завтрак и ужин и показалась ему довольно дружелюбной особой. Он взглянул на часы, пожал плечами и вышел за дверь.

Засунув руки в карманы, Фрейзер вразвалочку приблизился к девушке.

— Привет, — поздоровался он.

— О, привет.

— Загораем?

— Тут, пожалуй, загоришь, черт побери. Через пять минут мне опять переодеваться и работать.

— Ты здесь живешь?

Она подвинулась, он сел рядом на ступеньку.

— Если это можно назвать жизнью. Понятия не имею, зачем я согласилась на него ишачить. Он сказал, что тут дают хорошие чаевые. Как же! В этой дыре и десять центов чаевые.

— Я дал тебе двадцать.

Она усмехнулась:

— Это редкое исключение. Я положила их в сундук с приданым. Мечтаю накопить целый сундук и уехать отсюда. Кстати, меня зовут Донна. Донна Хейвуд.

— А я Стэн Кентон. — Фрейзер без труда припомнил имя, под которым зарегистрировался.

— У тебя есть сигарета? Спасибо. Как тебя сюда занесло?

— Жду работы. Я работаю на стройке. Рано приехал и вот болтаюсь без дела. Сначала хотел остановиться в городе, но там слишком дорого.

— Эл сказал, что у тебя нет вещей.

— Я оставил их в камере хранения на автовокзале. С собой взял только зубную щетку. Не было смысла брать остальное, потому что я не знал, смогу ли спать у дороги.

— Конечно. Это правильно. Сначала я сама не могла уснуть, но потом привыкла. Сплю и не слышу ни черта. Эта работа у меня временная. Мы с подружкой, не поверишь, приехали из Бронктона, Массачусетс. В январе она рванула в Лас-Вегас, но я застряла здесь. А она уже два месяца как там. Если бы не Миранда, я бы давно смоталась.

— Миранда?

— Я зову так свою машину, извини за выражение. Она стоит в местном гараже. Я не могу ее забрать, пока не оплачу ремонт. Это наша с Джой общая машина, мы купили ее в складчину для поездки. Боже, отдали кучу денег. «Студебекер» пятьдесят шестого года. В январе, когда мы прикатили в Бланчард, она сломалась. Мы решили, что нет смысла торчать здесь обеим. Кинули монетку, кому ехать дальше, кому оставаться. Мне не повезло. Джой уехала на автобусе.

— Значит, ее уже отремонтировали?

— А как же. Осталось лишь заплатить тридцать пять баксов — и вперед. Через месяц, я думаю, у меня уже будет столько. Джой присмотрела для меня местечко в Лас-Вегасе. Я даже хотела продать Миранду, но это можно сделать только с большим убытком. Нужно было продавать раньше, а я проволынилась и теперь уж поеду на ней до конца.

— В каком она гараже? — спросил он, понизив голос.

— В самом большом, что тут есть. Называется «Эйс-гараж».

— Во дворе?

— Конечно. Если бы она была под крышей, эти крохоборы выставили бы мне еще один счет.

В груди у Фрейзера разлилось приятное тепло. Надо же, как все переменилось! Стоит лишь подождать, и монетка ляжет другой стороной.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, который обычно срабатывал:

— Если честно, Донна, я не мог понять, что такая девушка, как ты, делает в такой дыре. Я подошел, потому что мне стало интересно.

Она вскинула на него карие глаза.

— Правда, Донна. Когда я тебя вчера увидел, то сразу почувствовал, что здесь какая-то загадка. Я мотаюсь по стройкам и встречаю много людей. Вижу их насквозь. Я сразу понял, что это место не для тебя.

Она улыбнулась, польщенная:

— На самом деле здесь не так уж плохо. Жилье у меня бесплатное. Если платить за жилье, то половина зарплаты вылетает в трубу.

— Верно. Но видела бы ты, каких клюшек обычно держат в таких забегаловках! Ты совсем другая. У тебя красивая фигура и глаза, и вообще ты чертовски симпатичная. — Он старался, чтобы его слова звучали искренне.

— Ты, наверное, давно сюда приехал?

— Да. И мне уже надоело. Стройка затянется на год, если не больше. Представить себе не могу, как проведу здесь целый год.

— Разве у тебя нет жены или еще кого-нибудь?

Он смотрел вдаль поверх ее головы, сделав суровое и печальное лицо.

— Была у меня жена. Но я не хочу вспоминать, Донна.

Она тронула его за руку:

— Бедняжка. Да, среди женщин попадаются порядочные стервы.

— Но ты не такая.

— Э… о чем это ты? — Она нервно хохотнула.

— Я говорю, что, может быть, здесь не задержусь.

— Куда же ты поедешь?

Он смотрел на нее, пока она не опустила глаза.

— Может быть, даже в Лас-Вегас.

— Стой, парень, тормози. Не так быстро.

— А что? Почему бы нам это не обсудить?

— А чего здесь обсуждать?

— Когда ты вечером заканчиваешь работу? Я возьму холодного пива, и мы посидим здесь, попьем пивка, подсчитаем наши денежки и решим, что нам делать дальше.

— Мистер, ты меня неправильно понял. Думаешь, если я здесь работаю, то…

— Тс-с-с… — Он поднял ладонь. — Я не думаю того, о чем ты подумала. Чисто коммерческое предложение.

— Как же!

— Честное слово.

Она пристально посмотрела на него и усмехнулась:

— Ладно, Стэн. Я освобождаюсь около десяти. Почему бы, в самом деле, не поболтать, не попить пивка?

Задняя дверь в кафе распахнулась. Из нее высунулся мужчина.

— Донна! — заорал он. — Какого черта ты там сидишь?

— Да иду я, иду! — крикнула она и прошептала Фрейзеру: — Как он мне надоел. Но надо идти переодеваться.

Пять минут спустя он увидел, стоя в дверях своей будки, как она в зеленой полосатой униформе торопится на работу. Донна остановилась и помахала ему. Он тоже взмахнул рукой. Она пошла дальше, виляя полными бедрами.

Фрейзер снова растянулся на кровати. Дым поплыл в потолок. В голове начинал складываться план. Он скажет, что у него четыре сотни баксов. Они вместе пойдут в гараж, и он оплатит счет. Потом скажет ей: «Киска, я хочу проверить машину. Вдруг опять что-нибудь не так? Ребята одолжат мне инструменты. А ты пока сходи купи чего-нибудь в дорогу и жди меня на углу возле аптеки».

Он управится в полчаса. За это время хоть один шанс должен выпасть. Сделает вид, будто копается в двигателе, и, улучив момент, стянет шину, положит ее в «студебекер». Ей скажет, что купил. Может, это и к лучшему, что они поедут вместе. Она будет ему маскировкой. В первом же крупном городе он смоется от нее. Если сегодня вечером правильно применит свой язык и пиво, она развесит уши и будет счастлива поехать с ним. Блондинка, правда, была гораздо симпатичнее. Интересно, какая у нее была фамилия?

Глава 13

Бернард Криссел прибыл в N двухчасовым поездом и добирался до Бланчарда на автобусе. Это был высокий, худой, сутулый человек, с темными волосами и узким лицом, не в меру суетливый. Кожа на веках и вокруг карих глаз напоминала кусок выцветшего, помятого драпировочного бархата из-за бледности и тонких морщин, покрывавших ее. При всей шаткости фигуры и нездоровом виде мистер Криссел имел огромные, мясистые, рабочие руки. Когда-то давно он работал на заводе. Сейчас ухаживал за руками и делал маникюр. На рукаве его светло-серого костюма чернела широкая траурная повязка. Он держал потертый черный портфель. Черная шляпа с загнутыми полями делала его лицо еще тоньше и бледнее.

Он сидел впереди, у окна. Толстая румяная женщина сидела с краю, у прохода. От нее шло тепло, как от печки. Криссел хитро косился на соседку, время от времени издавая нарочито громкие всхлипы. Наконец она медленно повернула голову и уставилась на него маленькими голубыми глазками.

— Простите меня, пожалуйста, — сказал Криссел. — Я так расстроен. Может быть, вы слышали, что на шоссе у Бланчарда произошла ужасная авария?

— Ага, что-то слышала.

— Я еду туда. У меня там разбилась семья. — Он снова шмыгнул носом.

— Да что вы говорите! — В ее взгляде появился интерес. Она облизнула нижнюю губу.

— Представьте себе. Сестра — насмерть. Зять — насмерть. Младшая племянница — насмерть. Старшая племянница — при смерти. — Каждый раз, произнося слово «смерть», он загибал длинный белый палец на правой руке. — Счастливая семья ехала в отпуск. И — бац! Их убили на дороге, когда они пели и смеялись от счастья.

— Боже, какой кошмар, — произнесла толстуха.

— Когда мне позвонили вчера вечером в офис, я подумал, что это какая-то глупая шутка. Поверьте, для меня все равно что настал конец света. Конечно, смерть — это обычная вещь в нашей жизни. К ней готовишься. Все умирают, но чтоб так сразу?

— Да…

— Берт работал не покладая рук. Он не щадил себя ради семьи. У них были две чудесные дочери. Красавицы. Все его мечты и надежды.

— Да, это ужасная трагедия. Четыре года тому назад моя кузина поехала в Бейкерсфилд, и…

— Я сидел в офисе, и зазвонил телефон. Вы не представляете. Элис обещала посылать мне открытки. Я никогда не был женат, и они были моей семьей. А девочек я любил, как собственных детей. Это ужасающее преступление.

— Хм?..

— Я хотел сказать, что тот, кто погубил эту счастливую, дружную семью, совершил преступление.

— Понятно.

— Я хотел, чтобы Берт вошел со мной в долю. Как я просил его! Умолял, только что не встал перед ним на колени, но он любил работать у станка. Говорил, что в офисе заржавеет. Берт любил физический труд. А у меня оптовая торговля. Трое продавцов.

— Моя кузина…

— Теперь на мои плечи легла огромная ответственность. Если старшая девочка выживет, я должен буду ее содержать и воспитывать. — Он шлепнул по портфелю рукой. — Здесь копия завещания. Я теперь ее опекун. Когда они составляли завещание, это было похоже на шутку. Казалось, что может случиться?

— Никогда не знаешь, что может случиться, — поддержала его женщина, крепче прижимая к груди сумки. — Дерните звонок, пожалуйста. Мне здесь выходить.

Криссел дернул. Когда автобус остановился, она поднялась и сказала:

— Какой ужас.

— Спасибо вам за участие, — на весь автобус произнес Криссел.

Она с трудом протиснулась по проходу и вышла.

Две женщины, сидевшие позади него, зашептались. Он расслышал слова «несчастный случай» и «брат». Он гордо выпрямил спину и еще раз громко всхлипнул.

На автовокзале в Бланчарде ему объяснили, что до больницы еще нужно ехать. Он взял такси. Увидев новое чистое здание больницы, удивился.

— Моя фамилия Криссел, — сказал он девушке в приемной, — я дядя бедной девочки Шолл.

— Ах да, мистер Криссел. Присядьте, пожалуйста, я доложу доктору Будишону о вашем приезде.

— Я должен увидеть мою племянницу, молодая особа.

— Пожалуйста, присядьте, сэр.

Он остался стоять.

В приемную энергичной походкой вошел доктор Будишон.

— Сьюзи умерла? — приветствовал его Криссел.

— Нет-нет. Она ранена, но довольно легко. Так, сегодня у нас вторник. В четверг ее можно будет выписать. Во всяком случае, не позднее пятницы. Конечно, она пережила потрясение.

— Да-да.

— Я думаю, она пока не вполне осознает, что произошло.

— Она такая юная! Она не могла даже…

— Я позволю вам навестить ее, но должен вас предупредить, что вам необходимо сохранять спокойствие. Не надо эмоций. Поддержите ее, подбодрите, успокойте, скажите, что все будет хорошо.

— Все хорошо, доктор? Я вас не понимаю. Она разом лишилась матери, отца, сестры…

— Мистер Криссел, держите себя в руках, иначе сегодня вы ее не увидите.

Криссел сделал глубокий вздох:

— Я постараюсь.

Будишон пристально поглядел на него:

— Ладно. Тогда идемте.

Проснувшись утром, Сьюзи не помнила ни где она, ни что с ней. Болела рука и нога. Постепенно память стала возвращаться к ней. В сознании всплыли яркие картины. Она не хотела говорить с медсестрой, улыбаться или двигаться. Хотела только одного — чтобы ее оставили в покое. Лежала, смотрела в стену и думала.

Смерть. Странное слово. Если повторить его много раз, оно перестанет что-либо означать. На слух как шлепок по воде. Но теперь оно разделило их.

Сьюзен вспомнила, как раньше часто воображала себе, что будет, если умрет Конни. Представляла, как Конни лежит в белом шелковом платье, с легкой застывшей улыбкой на холодном лице, похожем на искусственный фрукт; ее руки сложены на груди, из пальцев торчит цветок. Она сама в передней. Мама и папа, не вынеся вида Конни, ушли в спальню плакать. Когда приходят люди, Сьюзен открывает им дверь. Она вся в черном и без помады. Говорит шепотом, опускает глаза и ведет их в гостиную, где они могут взглянуть на Конни. Женщины приносят еду к черному ходу. Пироги и запеканки. В доме пахнет цветами.

Иногда, думая об этом, Сьюзен могла заплакать, но сейчас у нее не было слез, потому что все оказалось не так, как она представляла. Та жуткая штука, которую она видела в машине, была не Конни.

Теперь, когда это случилось по правде, Сьюзи ничего не чувствовала. Она могла думать о них как о живых — закрыть глаза и увидеть их лица, услышать голоса. Думать о них как о мертвых она не умела. Знала, что должна переживать скорбь, горечь утраты. Конечно, это ужасно. Их было четверо, и вдруг она осталась одна. Как будто в книге или по телевизору. Когда Сьюзи смотрела такие фильмы по телевизору, она часто плакала. Значит, сейчас ей должно быть легко расплакаться. Наверное, боль в руке отвлекала ее, не давая по-настоящему ощутить горе.

Все теперь переменится. Задумавшись над этим фактом, она поискала в себе тоску по тому, что было и уже не будет, но не нашла. Прошлого ей было совсем не жаль.

Сьюзи смотрела в стену, когда раздался его голос. Она повернула голову и увидела его, с черной шляпой в одной руке и с портфелем в другой.

— Сьюзи! — воскликнул он. — Моя дорогая малышка! Тебе очень больно?

— Нет, дядя Берни, не очень.

Он сидел у кровати, держа ее здоровую руку обеими руками. Его ладони были холодные, влажные и противные.

— Все будет хорошо, детка. Я обещаю. Все будет хорошо.

— Странные слова, — проговорила она и нахмурилась.

— Я о тебе позабочусь.

— Они все умерли. Как вы их вернете?

— Никто не может их вернуть, детка. Никто.

Его темные глаза наполнились слезами. Он упал головой на постель и зарыдал. Черные волосы Криссела лоснились от тоника, который он использовал для укладки, плечи вздрагивали. Он не отпускал ее руки, упершись лбом ей в запястье. Слеза, как расплавленный воск, упала на тыльную сторону ладони. В смущении Сьюзен попыталась освободить руку, но он держал ее крепко. С ним ей всегда было неловко. Он норовил тискать ее и щекотать, как в детстве, хотя она давно уже повзрослела. При этом глаза его маслено блестели и он отвратительно хихикал.

— Бедняжка Сьюзи. Сиротка, — приговаривал Криссел между всхлипами.

Она не хотела, чтобы все началось сначала при нем. Ей вовсе не хотелось плакать. Но слезы внезапно нахлынули горячей удушливой волной. Она вырвала у него свою руку. Сьюзен ни за что не стала бы плакать в его присутствии. Потому сдерживалась из последних сил, борясь за дыхание. Его еще хватило, чтобы крикнуть:

— Пошел вон, старый дурак! Убирайся!

Он поднял лицо. На нем было такое глупое, изумленное выражение, что она едва не рассмеялась.

— Сьюзи, дорогая!

Но тут красный от злости доктор Будишон схватил его и вытолкал из палаты. Пока его тащили, дядя Берни все время оборачивался. Оставшись одна, Сьюзи дала волю слезам. Она плакала долго и сладко. Вначале был гром, а потом пошел долгий теплый ливень без причины. Просто слезы.

— Хорошо, мистер Андре, если вы хотите посмотреть, я покажу вам. Идемте.

Рыжеволосый лейтенант Томас Фей грузно поднялся из-за стола. Они вернулись в залитую солнцем комнату в глубине поста дорожной полиции. Вдоль одной из стен тянулась полка, на которой стояли несколько лабораторных приборов.

— Мы здесь делаем только тесты на алкоголь и еще кое-что, а сложные анализы проводят в лаборатории, — объяснял Фей. — Бенни, покажи нам кусок шины от автомобиля Джемисона.

Человек в форменной рубашке с короткими рукавами подал Фею кусок резины, фута два длиной и полшины шириной.

— То, что шина лопнула, это понятно. Вопрос в том, лопнула ли шина именно в момент удара о бордюр или до того. То есть управлял ли он автомобилем в момент наезда на бордюр или уже нет, потому что шина лопнула раньше и он уже не мог ничего поделать. Видите, как обесцвечена нарезка в этом месте? Это старое повреждение. Здесь она и лопнула. А в этом месте нарезка слегка окрашена, видите? Здесь она пошла рваться дальше. Дыра была такая, что камера, наверное, выпирала наружу. Ну так вот, на внутренней поверхности этого куска мы нашли грязь с дороги, значит, шина была порвана уже на дороге. И то, что было дальше, произошло без участия Джемисона. Вот и все.

— Как насчет превышения скорости?

— Расследование показывает, что он обгонял на разрешенной скорости.

— Значит, по-вашему, Джемисон не виноват?

— Нет. Это несчастный случай.

— Как я вам завидую! Мне бы вашу уверенность. Если дело дойдет до суда, то неизвестно, чем оно кончится. И все оттого, что у Джемисона есть деньги, а у погибших их не было. Хорошо еще, что те двое из «олдса» не доставляют мне хлопот. Кстати, как продвигаются поиски?

— Сорок тысяч как сквозь землю провалились. Мы должны еще раз осмотреть машину. Мы точно знаем, что в салоне они не сгорели. Он не мог унести их в кармане или послать себе по почте. Впрочем, я ведь дорожный патруль. Я имею только косвенное отношение к этому делу.

Андре поблагодарил лейтенанта и поехал по адресу, который ему удалось раздобыть в гараже. Мистер и миссис Конклин, мотель «Ночной ветер».

Когда он постучал в десятый номер, дверь открыла девушка в желтых джинсовых шортах и белой блузке. Андре обратил внимание, что одно колено у нее забинтовано.

— Да?

— Моя фамилия Андре. Я сотрудник страховой компании «Фиделити мьютьэл». Я хотел бы поговорить с вашим мужем.

— Проходите, пожалуйста.

Андре вошел, пожал руку Конклину.

— Где вы застрахованы, мистер Конклин? — спросил он.

— «Атлантик кэжьюэлити».

— Вы уже связались с ними?

— Да, вчера вечером.

— Полицейский отчет с места происшествия, составленный патрульными пятого участка, показывает, что вы совершили наезд на машину Джемисона, мистер Конклин, — заявил Андре не моргнув глазом.

В комнате повисла тишина. Оба смотрели на него. Андре сохранял полное спокойствие.

— Да, мы с ним столкнулись, — сказала Джойс. — Но Пол не виноват. Его машина загородила нам дорогу.

— Есть версия, что машина Джемисона, потерявшая управление, не выскочила бы на полосу встречного движения, если бы ваш автомобиль не наехал на нее.

Джойс вспыхнула.

— Какая ерунда…

— Подожди, Джойс, не волнуйся, — вмешался Конклин. — Что вы предлагаете, Андре?

— Переуступку претензий. Я, конечно, сам могу связаться с оценщиком из «Атлантик». Машина Джемисона после аварии не подлежит ремонту, его здоровью нанесен ущерб.

— Ага, вы рассчитываете запугать нас, потом подсунуть бланк расписки, которую мы с радостью подпишем, и дадите нам один доллар, как доказательство того, что Джемисон признал свою ответственность, выплатил нам компенсацию и не собирается возбуждать против нас иск. Все счастливы. Наверняка Джемисон застрахован у вас на крупную сумму?

Андре улыбнулся:

— Я смотрю, вам знаком весь план. Хорошо, чего хотите вы?

— Чего хотим мы? Мы остались в живых. На многое мы не можем рассчитывать, потому что мы все же на него наехали и нам трудно будет доказать обратное. Но мы ничего не подпишем без совета страховой компании.

— А вы уверены, что у вашей жены не разболится нога?

— А вы предполагаете, что разболится?

Андре вздохнул:

— Это бизнес, мистер Конклин. Мне не с руки признавать ответственность нашего клиента. Но ради собственного и вашего спокойствия я предлагаю вам двести пятьдесят долларов в обмен на расписку об отказе от претензий. Я уверен, что ваша компания посоветовала бы вам согласиться.

— Боюсь, что ничего не выйдет.

— Скажите, мистер Андре, семья погибшего водителя грузовика получит часть страховки мистера Джемисона? — спросила Джойс.

— Боюсь, что нет. Его машина и грузовик находились слишком далеко друг от друга. Не ближе тридцати футов. Насколько я понимаю, водитель грузовика просто свернул с дороги. Растерялся, наверное.

— Он свернул, чтобы не раздавить нас. А мы были на его пути, потому что автомобиль Джемисона потерял управление.

— Слишком притянуто за уши.

— Это нечестно, мистер Андре, — сказала Джойс.

— Ну, мне пора. Увидимся позже.

В больнице ему сообщили, что приехал дядя девочки Шолл. Дядя в расстроенных чувствах гулял по парку. Андре увидел его издалека: он стоял прислонившись к березе.

Глава 14

После обеда Дэвлин Джемисон поехал с Сивером выбирать гостиницу. Таксист посоветовал остановиться в мотеле, но, так как у Джемисона не было машины, он предпочел отель. Отель «Бланчард» был зданием старой кирпичной постройки с большими окнами. Он находился в центре старого города, далеко от шоссе, и существовал главным образом за счет арендной платы от обществ и клубов, снимавших в нем помещения. Фойе было выложено изразцами, главная лестница была мраморная.

В номере Джемисона были высокие потолки, две позолоченные литографии фламандских мастеров, массивный комод и гектар кровати. Свои клюшки для гольфа, чтобы не нарушали общего стиля, он поскорее запрятал в дальнем углу чулана, размером с гараж.

— Дэв, прошу тебя, не принимай это близко к сердцу, — начал Сивер, прислоняясь к комоду.

— Я хочу сделать для этих людей все, что в моих силах.

— Хорошо. Но не торопись. Надо все хорошенько обдумать. Черт подери, ты ведь лакомый кусочек для любителей поживиться за чужой счет. Я защищаю твои интересы. Сделай это для меня, ладно? Если ты решишь помочь, дай мне об этом знать. Я подготовлю специальные бланки расписок, в дополнение к тем, которые получит с них Андре, если, конечно, договорится.

— Какие специальные бланки?

— Ну, вроде я, имярек, уведомлен о том, что бабки, которые я получу от Джемисона после этой даты, он дарит мне по доброте душевной, и только один раз. Ну и прочее и прочее. Да, и еще что они не имеют отношения к инциденту, не являются компенсацией ущерба и Джемисон ничего мне не должен.

— Ну а если я хочу исполнить свой долг перед ними?

— Хотеть не вредно.

Джемисон надолго замолчал.

— Мне сказали, что сегодня я смогу увидеть их — мисс Аллер и девочку Шолл, так что я поеду в больницу.

— Мне нужно возвращаться на работу, Дэв. Обещай, что ты не станешь ничего делать тайком.

Джемисон тяжело вздохнул:

— Ты упрямый как осел. Ладно, обещаю.

Они простились перед отелем. Джемисон сел в такси. Оглянувшись, он увидел, что Сивер смотрит ему вслед, взявшись за бока и досадливо сморщив лицо.

Когда Джемисон подходил к больнице, он заметил Андре, который сидел на скамейке во дворике и разговаривал с джентльменом в черной траурной шляпе.

Невропатолог по фамилии Дилби, высокий, седой, но моложавый, проводил Джемисона в палату Кэтрин Аллер. Доктор Дилби говорил громким, оживленным голосом. В его очках сверкало весеннее солнце. Неподвижное тело Кэтрин Аллер, несомненно, было предметом его интереса и гордости.

Взглянув ей в лицо, Джемисон испугался. Багровая опухоль вместо глаза, изжелта-серый на фоне белой повязки цвет кожи показались ему нечеловеческими. Клочки русых волос торчали на макушке из-под бинтов. Она лежала на спине, вытянув руки по швам, с плотно сомкнутыми ногами. Если бы не хриплое дыхание, вырывавшееся изо рта, можно было бы подумать, что под простыней скрыта мраморная статуя.

— Я полагаю, что вскоре ее состояние изменится, мистер Джемисон. Посмотрите.

Он помял пальцем закрытое веко. Веко вздрогнуло и сжалось. Рефлекс исчез, когда он убрал палец.

— Видите? — гордо спросил Дилби и, наклонившись, закричал ей в ухо: — Кэтрин! Кэтрин!

Она прерывисто вздохнула.

— Кэтрин! Откройте рот! Кэтрин!

Приоткрытые губы раздвинулись шире. Когда Дилби выпрямился, вялый рот вернулся в прежнее положение, дыхание возобновилось.

— Сознание постепенно восстанавливается. Ей уже лучше. Видели, как она реагирует на раздражители? Это хороший признак.

— Она придет в себя?

— Думаю, да. У некоторых это быстро, другим требуется время. Возможно, она пройдет через стадию, когда будет выполнять команды, но не будет понимать, что делает. Также вероятна частичная потеря памяти.

— Когда она окончательно выздоровеет?

— Точно сказать нельзя. Я лично лечил пациента, который страдал потерей памяти в течение семи лет. Впрочем, тот случай был скорее исключение, чем правило. Здесь, на мой взгляд, прогноз благоприятный. Возможно, недели через три она снова станет прежней.

— Возможно…

— Через три недели или через три месяца, но она вспомнит все — сразу или постепенно. Это зависит от тяжести травмы. Вот вам пример того, как выглядит картина самой легкой травмы. Футболисту во время игры мяч попадает в голову, и после игры он вдруг начинает спрашивать, с каким счетом закончился матч. От удара он отключился и играл автоматически. В худшем случае наступает кома, которая прогрессирует и приводит к смерти. Вскрытие показывает обширное кровоизлияние в мозг. У нее в мозгу, несомненно, присутствуют мелкие точечные участки кровоизлияния, но, судя по рефлексам, они рассасываются. Простите, сэр, но я должен идти.

— Можно мне побыть здесь еще немного?

— Но… что ж, если вы хотите…

— Она понимает, что происходит вокруг?

— Нет, пока нет. Ну, разве что вот настолько. — Доктор сблизил большой и указательный пальцы на расстояние в миллиметр.

Перед тем как уйти, он с сомнением посмотрел на Джемисона. В дверях еще раз обернулся, но потом кивнул и вышел.

Дэв взял стул и сел у кровати. Он сидел, смотрел на ее неподвижное лицо и слушал ее дыхание.

Через некоторое время он привык и перестал обращать внимание на кровоподтек на лице и повязку и, к своему удивлению, заметил, что у нее правильные, классические черты. Это лицо всколыхнуло в его памяти что-то давно забытое, и он не сразу вспомнил что. Она была похожа на актрису по имени Энн Хардинг.

Кэтрин дышала ртом, ее губы высохли и растрескались. Дыхание было несвежим. Глядя на нее, Дэв вспоминал, какое лицо было у Джины, когда она спала. Во сне знакомые черты изменяются. Губ спящего не узнать. В мозгу его бродят диковинные, нездешние образы и мысли. И все же, даже во сне, лицо Джины было родное, близкое, его лицо. Он вспоминал, как часто будил ее поцелуем и ее мягкие, расслабленные губы вздрагивали, перед тем как слиться с его губами. Но сон Джины не был болезнью, она засыпала по своей воле и радовалась пробуждению.

Эту женщину силой принудили ко сну. И он повинен в ее тяжелом безмолвии, в том, что губы ее запеклись, кожа пожелтела, а глаз заплыл кровью. Это было чужое лицо. Этот рот целовали другие. Под серыми веками скрывались глаза, которых он никогда не видел и которые никогда не видели его.

И все же, сидя подле нее в тишине больничной палаты, Дэв чувствовал, что они странно близки. Эта женщина пострадала из-за него. Он испытывал стыд, жалость и какое-то благоговение перед той огромной, животной волей к жизни, которая была в ее теле. Оно будет дышать, пока ее мозг не восстанет из забытья, пока ее глаза не распахнутся и не посмотрят изумленно вокруг, а память не потребует ответа на вопросы, что с ней и где она.

Модуляции ее дыхания действовали на него как гипноз. Понимая, что воображение его уж слишком воспалилось и толкает на ложный путь нездоровых фантазий, он пытался противиться этому, но под конец сдался. Дэв думал о том, что Джина, получив тяжелую травму, умерла, а эта женщина выжила. Смерть забрала одну, но уступила другую. В своей беспомощности она так напоминала ему Джину — тот же мягкий, вялый рот, та же боль, та же страдающая женственность. Могло ли случиться так, что судьба подарила ему ее, чтобы в заботе о ней он нашел утешение?

Впрочем, при мысли о том, что он посмел изменить Джине, Дэв тут же ужаснулся и раскаялся. Нелепым было бы думать, что в этой незнакомке заключена какая-то часть Джины. Он не верил в переселение душ. И чересчур размечтался, видя только одно ее неподвижное лицо. Хотя, пока она без сознания, может быть кем угодно. Но на самом деле эта женщина может оказаться самой обыкновенной пресной банальностью с тусклым голосом, какими часто бывают приятные барышни при ближайшем знакомстве и каких он не терпит. Их тело может поражать и притягивать, но мозги, застопорившиеся по достижении ими семнадцати лет, портят всю картину.

Мысленно убеждая себя в этом, он сам себе не верил. Дэв наклонился к ее уху, как это делал Дилби, и позвал:

— Кэтрин! Кэтрин!

Ровный ритм ее дыхания сбился — она услышала его.

Он снова позвал ее, на этот раз громче, и вдруг с ее раскрытых губ сорвался тихий звук, похожий на шипение:

— Эх-х-х…

Это был слабый, отчаянный стон, похожий на сдерживаемый крик, который тронул его сердце. Он хотел, чтобы Кэтрин знала, что она не одна. Хотел, чтобы она почувствовала его прикосновение. Дэв думал, что она сможет его почувствовать. Воровато оглянувшись на дверь, он откинул край простыни и нежно взял ее за руку. Ее ладонь была горячая и сухая. Пальцы тонкие, сходящие к кончикам на нет, с мозолями на подушечках. Он нащупал ниточку пульса. Ее сердце билось медленно и настойчиво.

Держа руку Кэтрин, Дэв снова произнес ее имя и ощутил, как во второй раз ее пальцы шевельнулись у него в ладони. Он просидел так довольно долго. Она опять застонала, потом закрыла рот, сглотнула и некоторое время дышала носом. Затем ее губы снова повело, рот открылся и стал как прежде.

В комнату вошла медсестра с капельницей. Джемисон торопливо опустил руку Кэтрин и встал. Взглянув на Джемисона, медсестра поставила капельницу у изголовья кровати и убрала руку раненой под простыню.

Джемисон вышел.

Андре и Криссел сидели на солнцепеке. Криссел сложил бумаги и сунул их обратно в портфель.

— Как видите, мистер Андре, здесь все по закону. Я опекун и душеприказчик, согласно воле покойных.

— Нужно еще дождаться решения суда по делам наследства.

— Это моя забота. Но я уже сейчас законный представитель моей племянницы, а вы? Может быть, вам нужно еще получить разрешение?

— Нет, не нужно. Моя компания ведет дела по всей стране.

— Тогда давайте поговорим о судьбе несчастной девочки.

— Да, о бедной страдалице.

— Мне не нравятся такие выражения, мистер Андре.

— Но именно в таких выражениях вы говорите последние двадцать минут. Я хочу поговорить о ней и понимаю, что это прискорбное событие, которое огорчило вас до глубины души. Давайте примем это за отправную точку нашей беседы.

— Мистер Андре, раз уж речь зашла об отправных точках, то позвольте начать со следующего: я намерен возбудить иск о материальной компенсации ущерба и потребовать двадцать пять тысяч за каждого из погибших плюс семьдесят пять тысяч на воспитание и образование, которое Сьюзен получила бы от своей семьи, плюс, конечно, компенсацию расходов на лечение и потерю собственности.

— Да, нехилое начало.

— Это не слишком большая сумма, если учесть, что она потеряла.

— А еще услуги адвокатов.

Криссел пожал плечами:

— Суд иногда постановляет выплатить больше, чем требует истец.

— Чрезвычайно редко.

— Но такое случается.

— Ха, но вы не знаете мистера Джемисона. Он очень аккуратный водитель. Не пьяница. Ни разу не попадал в аварии. У него лопнула шина. И вот он приходит в суд. Он солидно выглядит и производит хорошее впечатление. Джемисон известный архитектор, прекрасный человек. Мы представим суду полицейский отчет, где собраны показания свидетелей, которые утверждают, что Шолл ехал со скоростью семьдесят-восемьдесят миль в час, при разрешенных шестидесяти.

— Мы с вами не адвокаты, мистер Андре. Я знаю только, что одна счастливая семья ехала на каникулы и погибла. Отец, рабочий, управлял своей машиной, за которую он ежемесячно вносил взносы. Они давно собирались поехать и откладывали деньги на эту поездку. И кто же погубил их? Богач в дорогом автомобиле с откидным верхом, чтобы загорать, и с клюшками для гольфа. Он ехал на курорт. Очень важный человек, сделавший успешную карьеру. Что стало с ним? Он отделался легким испугом. А жизнь ребенка разбита. У него есть страховка, он купит себе новую машину. У страховой компании достаточно денег, чтобы дать ребенку то, что у него отняли, хотя всего, конечно, не возместишь.

— Вот именно. Давайте посмотрим, что она потеряла. Ей семнадцать лет. Вряд ли она будет поступать в университет. Ну, допустим, закончит бизнес-школу — это три года. Потом выйдет замуж. Значит, еще три года она находилась бы на иждивении семьи. Я считаю, их расходы не превышали бы пяти тысяч в год. Ну, еще пять тысяч на всякий случай. Итого двадцать тысяч долларов. Суд не присудил бы двадцати тысяч, даже если бы Джемисон был в стельку пьян и мчался со скоростью сто миль в час, а Шолл стоял бы у светофора. А у нас другая ситуация.

— Мой дорогой мистер Андре, у вас потрясающее чувство юмора. Однако, как бы вы ни обставляли дело, мой зять ехал по своей стороне дороги, а Джемисон свалился на него с другой. Пусть он ехал со скоростью восемьдесят или сто, присяжные тоже люди. Они подумают: что будет с нами и с нашими близкими, если такой молодец свалится нам на голову?

— Мой дорогой мистер Криссел, они также не преминут задуматься над тем, можно ли штрафовать человека, у которого случилась механическая неисправность. В любом случае у Джемисона нет такой страховки, чтобы удовлетворить ваши запросы.

— Но у него есть собственность. Он отдаст нам свою страховку, а разницу выплатит.

— Присяжные будут вне себя, мистер Криссел.

— Еще бы! Сьюзи красивая девочка… и умная. Если ей придется выступать свидетелем, она расплачется. Не забывайте про гипс на руке. Она еще долго будет ходить в гипсе.

— Мистер Криссел, мы оба заботимся о благе вашей племянницы. Я восхищен вашей… самоотверженностью в защите ее интересов. Мы оба предпочли бы не доводить дело до суда. Послушайте, что я вам предлагаю. Я предлагаю вам сорок тысяч долларов, то есть удваиваю сумму.

— Нет, мистер Андре, — Криссел печально покачал головой, — ни в коем случае. Я бы стыдился подойти к зеркалу, если бы поддержал такое издевательство над бедным ребенком. Принять ваше предложение — значит пренебречь долгом дяди и опекуна.

— Полагаю, если мы ищем согласия, то я должен поднимать сумму, а вы опускать?

— Мне трудно совершать сделки, которые касаются будущего моей племянницы. Я не хочу торговаться. Мое последнее слово — сто двадцать пять тысяч.

Андре откинулся на спинку скамьи и закурил.

— Тогда подавайте в суд, мистер Криссел.

— Конечно, конечно. Но я потребую компенсацию в первоначальном размере.

— Как вам будет угодно.

— А я надеялся, что мы с вами договоримся, мистер Андре. Судебные расходы потребуют денег, которые могли бы достаться Сьюзи.

— У нас собственные юристы.

— Простите мне этот вопрос, мистер Андре, но вы хорошо понимаете, чем вам грозит суд? Вы ведь знаете, что присяжные часто непредсказуемы.

Андре грустно улыбнулся:

— Что ж, доверимся судьбе, ведь это единственное, что нам остается. Но если судебное решение будет не в нашу пользу, мы попросим суд оформить сумму в виде фонда на имя Сьюзи, откуда до своего совершеннолетия она будет получать деньги только на учебу. Остальное — после двадцати одного года. Обычно суд поддерживает такие просьбы, когда речь идет о несовершеннолетних, — дабы оградить родственников от излишних соблазнов.

После недолгого молчания Криссел сказал, глядя вдаль:

— Но я же ее дядя. Я ее опекун. Я хочу ей добра.

— Разумеется. Ей очень понадобятся ваши советы относительно того, как потратить, скажем, сто долларов в неделю, которые будут ей выделяться до совершеннолетия. Это несомненно.

— Но вы бы все-таки предпочли заключить соглашение?

— Разумное.

— Без фонда?

— Что вы, мистер Криссел! При том доверии, которое я к вам питаю?

— Может быть, мы сойдемся на ста тысячах?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Сколько же вы предлагаете?

— Пятьдесят тысяч — последнее предложение. Документы вам на подпись будут готовы завтра.

— Семьдесят пять тысяч. Не забывайте, как много она потеряла.

— Нет, мистер Криссел.

— Не разделить ли нам остаток поровну?

— Я и так предложил вам слишком много. — Андре закусил губу.

— Семьдесят.

— Мистер Криссел, я делаю вам уступку, хотя мне и не поздоровится. Я даю вам шестьдесят, и все дополнительные расходы вы берете на себя. Чек получите на этом месте послезавтра.

Помолчав, Криссел сказал:

— Я понимаю, как вам тяжело. Я не могу доверять суду, когда на карте стоит будущее ребенка. Я согласен. — Он протянул руку.

Поколебавшись, Андре пожал руку Криссела и встал.

— Я иду готовить документы.

Глава 15

После обеда ей сказали, что водитель голубой машины хочет ее видеть. С утра она расслабленно отмокала в теплом соленом море слез, потом его волны схлынули, вернув ее, сонную, на берег жизни.

— Зачем? — спросила она.

— Если ты не хочешь, чтобы он приходил, так и скажи.

— Нет, не то чтобы… но зачем?

— Я не знаю, детка.

Он вошел. Сьюзи этот мужчина сразу показался интересным и застенчивым. Еще большим и старым — лет тридцати с лишком. У него было суровое лицо, но глаза совсем не суровые, а добрые и мягкие губы. Он сел на стул возле кровати и взглянул на медсестру. Она сразу вскочила, повернулась и вышла. Просто обалдеть, какая от него исходила сила и как он сразу ее выставил.

— Я Дэвлин Джемисон, Сьюзен, — сказал мужчина глубоким, бархатным голосом, который сразу проник в нее и эхом отдался в груди.

— Приятно познакомиться, — пискнула она. Его щека и ухо были заклеены пластырем, один палец — в гипсе. — Меня всю перевязали. — Она попыталась улыбнуться.

— Сьюзен, я не знаю, как сказать… Мне очень жаль… Я бы многое отдал, лишь бы вернуть все назад.

«Бедняжка, как тебя дрючит», — подумала она и сказала:

— Ничего.

— Нет-нет, ты не понимаешь, что говоришь.

— Понимаю. То есть я хочу сказать, что это ужасно. Но я уже взрослая и знаю, что такие вещи случаются и нужно всегда быть к ним готовым. Не вините себя.

— Я мог предотвратить аварию. Мог не допустить…

— Боже мой, как?

— Мне нужно было сменить шину, но я не сделал этого.

У него был до того несчастный вид, что все ее смущение прошло. Он даже напомнил ей — но только слегка — Барни, когда тот, провинившись, просил прощения.

— Мистер Джемисон, — твердо сказала Сьюзен, — мой отец был отвратительный водитель. Честное слово. Он гнал на восьмидесяти, клянусь вам. Он всегда гнал как сумасшедший. Его вечно штрафовали за превышение скорости, и он разбил три машины. Я уверена, что хороший водитель смог бы увернуться от вашей машины. У отца всегда были проблемы с получением страховки, и он без конца ворчал по этому поводу.

Она видела, что его лицо стало чуть менее унылым. Джемисон смотрел не на нее, а в стену поверх изголовья кровати. Это может быть как в кино, думала она. Как в очень грустном кино, но со счастливым концом. Вся ее семья гибнет в катастрофе, и эта трагедия их сближает. Сначала он будет относится к ней как к ребенку, но настанет день, когда он поймет, что она женщина.

Когда Сьюзен заметила у него на пальце золотое кольцо, ее мечты померкли. Она спросила:

— Ваша жена тоже ранена?

— Что? Ах нет, Сьюзен. Она недавно умерла.

— Вам, наверное, очень одиноко, мистер Джемисон?

«У нас будет большой дом. Я там все устрою. Буду готовить, убирать, ходить за покупками. Вечером, после работы, приготовлю ему его любимый коктейль. На столике в патио будут гореть свечи. Я сделаю высокую взрослую прическу. Ни у него, ни у меня никого на свете не осталось».

— Да, Сьюзен. Я пришел, чтобы поговорить с тобой. Мне сказали, что приехал твой дядя?

— Да, дядя Берни, брат моей мамы.

— Наверное, он свяжется с моей страховой компанией насчет компенсации. Я не знаю, какова будет сумма уплаты. Он может подать в суд. Я должен это выяснить. А сейчас, Сьюзен, слушай меня внимательно. С этого дня я стану помогать тебе. Не только первое время, но пока ты не повзрослеешь. Если у тебя будут неприятности, если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Я хочу, чтобы ты приезжала ко мне. У меня могла бы быть дочь почти твоего возраста, но у меня нет детей. Я хочу быть тебе… ну, вроде отца.

Он улыбнулся. От его улыбки у Сьюзи подпрыгнуло сердце и в горле пересохло.

— Я… я не могу причинять вам столько беспокойства.

— Наоборот, я буду счастлив.

— Ну, если так…

— Давай начнем прямо сейчас, Сьюзен. Что я могу сделать для тебя? Чего тебе хочется?

Она закусила губу. Ей не очень хотелось торопить события, но и упустить такой шанс было бы нелепо.

— У меня есть одна проблема, но мне трудно о ней говорить.

— И что это за проблема?

— Дядя Берни. Наверное, он будет моим опекуном, и мне придется жить в его доме. Я боюсь жить у него.

— Почему?

— Ну, девушке с ним жить опасно. У него нет семьи. И даже если он мой дядя, я думаю, что мне не стоит к нему переезжать.

— Я, кажется, догадываюсь, о чем ты, но ты уверена?

— Совершенно уверена. Видели бы вы, как он на меня смотрит. И во время своих приездов к нам всегда меня целовал. Вроде бы по-родственному, но на самом деле совсем нет.

Мистер Джемисон выглядел таким пораженным и растерянным, что Сьюзи едва не рассмеялась.

Помолчав, Джемисон угрюмо и с расстановкой произнес:

— Кажется, я знаю, как решить эту проблему, Сьюзен. Я поговорю с твоим дядей.

— Пожалуйста, не разозлите его. У него ужасный характер.

— Постараюсь.

— Я буду вам очень благодарна, если вы сможете это… уладить.

— Хорошо, что ты мне сказала, Сьюзен. — Он взял ее за руку. Она стиснула его ладонь и просияла. Он поспешно выпустил ее. — Пойду его поищу.

Внизу ему сказали, что Криссел, как и он, остановился в отеле «Бланчард». Позвонив ему от портье, Джемисон получил приглашение подняться в номер.

Номер Криссела был точной копией его номера. Они поздоровались.

— Я очень рад вашему приходу, мистер Джемисон, — сказал Криссел. — Бедная девочка так страдает. Какая ужасная трагедия! Она легла тяжелым гнетом на вашу совесть. Не хотел бы я иметь такое на совести, сэр.

— Конечно, мне очень жаль, — просто отозвался Джемисон, подавив мгновенное раздражение.

— Теперь я должен заботиться о ребенке, ведь, кроме меня, некому о ней позаботиться. Мне придется нелегко, мистер Джемисон. Если я поддался на уговоры мистера Андре, то лишь потому, что был расстроен и думал только о том, как бы бедняжку не потащили в суд на растерзание адвокатам. Я поторопился. Сумма, о которой мы условились, слишком мала.

— Какова же она, позвольте спросить?

— Шестьдесят тысяч долларов, сэр. И хотя звучит солидно, это вовсе не так, если разобраться. Подумайте, сколько всего ей понадобится: образование, дом, друзья… А я бедный человек и живу в маленькой квартирке. Конечно, ей это не подойдет. Я сделаю все, что в моих силах, но кто, скажите, возместит ей то, чего она лишилась? Кто сможет восполнить эту утрату? Как она будет жить без своей любимой сестры и родителей?

— Я пришел, чтобы поговорить о ее будущем, мистер Криссел.

— Вот как? — Тот заинтересовался.

— Я хотел бы, чтобы вы позволили мне ей помочь.

— То есть вы предлагаете финансовую помощь сверх оговоренной суммы?

— Именно так.

— Это очень благородно с вашей стороны, сэр. Очень-очень благородно. И хотя я человек гордый, мне приятно знать, что в течение всех этих долгих лет я смогу рассчитывать на вашу поддержку.

— Я не совсем то имел в виду.

— Мистер Джемисон, перед тем как начать переговоры, — простите мне этот деловой термин, но я, в конце концов, деловой человек, — я хотел бы получить от вас чек для бедной девочки на совсем небольшую сумму, такой символический подарок…

— Подождите. Прежде всего, мой адвокат составит договор, и вы его подпишете.

Криссел вздохнул:

— Да, разумная предосторожность — на случай, если другая сторона попробует использовать вашу щедрость в корыстных целях…

— Вот именно. Кроме того, мне необходимо ваше согласие на то, что я буду принимать решения относительно образования девочки.

— Очень необычно.

— Иначе я не смогу оказывать ей финансовую поддержку.

— Ну а если я соглашусь, что вы предлагаете?

— Хороший летний лагерь. Она пойдет в хорошую частную школу, а после школы — в один из лучших женских колледжей. Я не буду давать ей наличные, но стану оплачивать все расходы. Шестьдесят тысяч останутся ей на совершеннолетие. Вам не придется думать о ее проживании. Это значительно облегчит нелегкое бремя ваших забот, мистер Криссел.

Криссел печально покачал головой:

— Извините. Она слишком юна, и ей нужен домашний уют, тепло. Позже, может быть.

— Сейчас или никогда.

— Это похоже на ультиматум, мистер Джемисон. Мне не нравится ваш тон.

— Это и есть ультиматум, — улыбнулся Дэв. — Как душеприказчик и опекун, вы отвечаете за нее перед законом. Я расскажу Сьюзен о моем предложении. Вам придется объяснить суду свой отказ принять мою помощь.

— Сьюзен послушает меня, сэр.

— Час назад она сама сказала мне, что не станет вас слушать.

Криссел побелел как полотно.

— Кто дал вам право восстанавливать против меня ребенка?

— Насколько мне известно, если выяснится, что опекун пренебрегает своими обязанностями, суд может назначить другого опекуна.

— Вы угрожаете мне, мистер Джемисон?

— Вы очень проницательны.

Дэв поднялся и пошел к двери.

— Подождите, я плохо соображаю от расстройства, — зачастил Криссел, — дайте мне время все обдумать. Возможно, ваш план не так уж плох. Я не знаю.

Джемисон вышел в коридор и захлопнул за собой дверь. Он был уверен, что Криссел согласится. От этой уверенности у него даже поднялось настроение. Он думал, как интересно будет наблюдать превращение Сьюзи из вульгарной секс-бомбы, какой она была в свои семнадцать лет, в утонченную светскую даму — если, конечно, она примет задуманный им план. Ее следует поместить в другое окружение, чтобы откровенно прущая из нее сексуальность перешла в более цивильные формы. Он вернется в больницу и объяснит ей все. Постарается втолковать, что она много потеряет, если сбежит и выйдет замуж слишком рано. Он надеялся, что она поймет.

Дэв представил себе, как однажды, через несколько лет, он заедет за ней в очень дорогую школу для девочек и они вместе поедут в Бостон, например обедать и в театр. К тому времени его подопечная будет уже не прежняя Сьюзи, а новая Сьюзен Шолл, очаровательная и уверенная в себе юная леди, со вкусом одетая.

В его воображении так ясно предстала эта картина, что он устыдился. Суток не прошло с тех пор, как он самым жестоким образом отнял у девочки семью, а уже строит на нее планы, теша свое самолюбие. Еще немного, и он пойдет по дорожке Пигмалиона, окучивая дикарку, чтобы затем жениться на ней. Когда ей будет двадцать, ему будет тридцать семь. Уж не сошел ли он с ума? В конце концов, из них двух Кэтрин Аллер куда больше годится на роль Галатеи.

— Пожалуйста, не кладите трубку, мистер Лэнни. Я спрошу у мистера Худа, сможет ли он сейчас с вами поговорить.

— Только быстрее, сестренка. Я звоню по межгороду, и у меня мало денег.

— Мистер Худ, мистер Лэнни из Бланчарда хочет с вами поговорить.

— Алло? Худ слушает.

— Мистер Худ, у вас работала девушка по имени Кэтрин Аллер?

— Да. А что? Она поступает к вам на работу? Я дал ей рекомендательное письмо, где…

— Нет, мистер Худ. Она попала в аварию.

— Что? Где? Она ранена? А вы кто такой?

— Не надо так волноваться, мистер Худ. Я репортер местной газеты. Полиция ищет родственников и знакомых. Я решил позвонить вам, как ее бывшему начальнику.

— Она погибла?

— Не перебивайте, мистер. У нее травма головы, она без сознания, но череп цел, так что она должна поправиться, хотя и не скоро. Скажите, у нее есть родственники? С кем связаться полиции? Вот для чего я и позвонил… Алло, вы меня слышите?

— Да-да, я слышу, мистер Лэнни. У нее никого нет. Была тетка в Филадельфии, но она умерла пару лет назад. Ни единой родной души.

— Как все сложно.

— Да уж.

— У вас такой взволнованный голос. Может быть, вы были с ней дружны?

— Я не понимаю, о чем вы. Она в течение нескольких лет была моим личным секретарем. Она очень способная девушка. Естественно, я огорчен.

— У нее был бойфренд?

— Мне ничего не известно о ее личной жизни. Мы общались только по работе.

— Что ж, спасибо.

— Пожалуйста, мистер Лэнни. Жаль, что я не могу вам ничем помочь. И если вы увидите ее, когда ей станет лучше, передайте ей, пожалуйста, что я… беспокоюсь и буду рад ее звонку.

— Передам.

Лэнни повесил трубку. Бауэз, сидевший на углу его стола, вопросительно поднял брови.

— Глухо. Хотя он так говорил… Готов поспорить, что они частенько задерживались после работы. Но доказательств нет. Он хитер как лис.

— Тогда бросай это дело. У тебя есть какие-нибудь идеи насчет остальных?

Лэнни покачал головой:

— Ни единой. Везде глухо.

— Кстати! Удалось выяснить личность этого сбежавшего парня.

— Да ты что!

— Доктор Прейс узнал его по фотографии. Почерк сходится. Он был осужден условно, но сбежал. Полиция разыскивает его. Его фамилия Фрейзер. Он из Бостона. Они думают, что он все еще пасется где-то поблизости от Бланчарда.

— Есть еще что-нибудь?

— Сгоревшая девушка. Вот смотри, окружной коронер подкинул ее описание. Блондинка пять футов семь дюймов, примерно сто тридцать футов весом, лет двадцати пяти. В сумочке найдено золотое кольцо с инициалами «Л.С.А.» и «Ф.К.М.» на внутренней стороне.

— Не густо.

— Еще у нас есть карта, где отмечен их предполагаемый маршрут. В пункте А они увели первую машину. В пункте В ограбили банк. В пункте С украли «олдсмобил», который разбился. В пункте D произошла авария. Скорее всего, девушку они подобрали где-то по дороге.

— А может, она ехала с ними с самого начала?

— Без одежды? Без вещей? Вряд ли. В полиции считают, что она увязалась с ними по пути. Может, когда они заходили в какой-нибудь кабак. Может быть, она запала на деньги.

— Так где же деньги?

— Интересный вопрос.

Трое сотрудников Федерального бюро расследований закончили подсчитывать деньги. Один из них сложил их в большую картонную коробку, завернул ее в коричневую оберточную бумагу и крепко перевязал толстой бечевкой. Написав на коробке «$38 770», он поставил свою подпись. То же проделал и человек из Вашингтона.

Это происходило в здании окружного суда. Шериф прочистил горло, собираясь заговорить, и все повернулись в его сторону.

— Я могу одолжить вам нескольких отличных парней, ребята.

— Спасибо, мы справимся сами.

— А Томми Фей будет с вами?

— Кто это?

— Тот лейтенант дорожной полиции, который нашел деньги.

— Ах, рыжий. Нет. У нас достаточно своих агентов.

Тяжело вздохнув, шериф вышел.

После его ухода оставшиеся трое ближе сдвинули стулья. Человек из Вашингтона развернул листок с начерченным на нем планом гаража и прилегающей территории. Он водил по бумаге острым карандашом, оставляя на ней едва заметные точки.

— Машины стоят здесь, здесь и здесь. Рация вот в этом офисе. Наблюдатель, который сидит там, — основное звено всей цепи. Вильямс, ты сменишь его сегодня в семь часов вечера. Если Фрейзер сунется ночью, эти прожекторы зальют светом всю стоянку. У тебя в офисе рубильник. Ты следишь за машиной в бинокль с линзами ночного видения. Харрингтон, ты сменишь Вильямса в восемь утра. Если полезет днем, не надейся на двоих, что сидят в гараже, а сразу включай сирены. Лишнего народу вокруг не будет, чтобы не спугнуть вора.

Фрейзер не знает ни того, что денег уже нет в шине, ни того, что его вычислили. По логике вещей, он должен вскоре появиться в гараже. Если он полезет через забор, снимите его оттуда. В офисе есть винтовка. Когда включится громкоговоритель, он, наверное, оцепенеет на какое-то время. Сомневаюсь, что кинется на забор. Все ясно?

Остальные двое кивнули.

— Если капкан пахнет капканом, то грош ему цена, — сказал человек из Вашингтона.

Глава 16

Выйдя из будки Донны Хейвуд, Фрейзер остановился и прислушался. На востоке занимался рассвет. С шоссе донесся комариный писк далекого грузовика. Он стоял, слушал и ждал. Наконец грузовик проехал, но его грохочущая отрыжка еще долго висела в воздухе. Фрейзер взъерошил волосы и содрогнулся. Его босые ноги шаркнули по сухой грязи.

Вытащив из кармана ключ, он сжал его в кулаке. Ключ холодил руку. Кроме него и девушки, возле шоссе жили еще два человека. Их будки были темны. Мужчина громко храпел.

Фрейзер, стараясь держаться в тени, бесшумно двинулся к черному ходу закусочной. Выведать у нее что-то было так же нелегко, как вышивать, держа иголку ногой.

— Такие места часто грабят.

— Да ты что, котик? Чего здесь брать?

— Кто их знает, этих шизиков? Они идут туда, где безопасно.

— Милый, давай поспим немного, а? Бай-бай.

— Если бы я был здесь хозяин, я бы позаботился об охране.

— Разве ты совсем не хочешь спать? А ты мог бы остаться здесь, но только до утра.

— Нет, я не хочу спать! — рявкнул он.

— И чего ты злишься? — Она зевнула. — Зря я тебя пустила к себе.

— Я не хотел тебя обидеть. Я просто хочу поговорить.

— Ладно, котик. — Обняв его одной рукой, она похлопала его по плечу. — Давай поговорим. О чем?

— Интересно, у твоего хозяина когда-нибудь чистили кассу?

— Господи, да он за цент удавится. Как раз под кассой он держит пистолет.

— И забирает его домой?

— Не знаю. Вряд ли.

Фрейзер задумался. Ее рука шарила по его голой груди. Он лежал на спине, заложив руки за голову.

— Котик, зря ты меня растолкал, — хихикнула она, — теперь я уже долго не усну.

Он заставил себя повернуться и заключить ее в объятия. Ее горячее тело было влажным от пота, и волосы воняли кухонным чадом.

Закончив, он спросил как бы невзначай:

— Если ты живешь здесь, а он в городе, то ты, наверное, сама открываешь кафе по утрам?

— Чего?.. — Она уже спала.

Он встряхнул ее за мягкое плечо:

— Эй, ты сама открываешь утром?

— Раньше — да. Но завтра уже нет. Ты не забыл? Я больше никогда не буду открывать эту вонючку.

— Тогда ты должна отдать ему ключ.

— Че…

— Я говорю — ключ. Где чертов ключ?

— Боже, пиво всегда валит меня с ног. В сумке.

Он лежал рядом, пока ее тяжелое ровное дыхание не наполнило маленькую комнатку. Бледный свет луны лег на ее лицо и тяжелую белую, как сало, грудь. Когда Фрейзер убедился, что она крепко уснула, он осторожно встал, надел туфли и оделся. Поднеся ее сумку к окну, где было светлее, отыскал ключ. Петли заскрипели, когда открывал дверь. Фрейзер замер, слушая ее дыхание.

Ключ легко повернулся в замке черного хода, и он проник в маленькую кухню. В нос ударила вонь от гниющих под линолеумом влажных досок, от отбросов, забытых по углам, смешанная с ядовитым запахом мыла в посудомоечной машине. Тонкая перегородка с единственной вращающейся дверью разделяла кухню и собственно кафе. Рассеянный свет фонаря струился с той стороны сквозь круглое окошко в двери, падая оранжевым пятном на угол старого белого холодильника. Фрейзер легонько толкнул скрипнувшую дверь и прислушался. С шоссе не доносилось ни звука. Он вошел в зал и пробрался за стойку. Оранжевый плафон горел как раз возле кассы. На кухне заурчал компрессор. Фрейзер вздрогнул и похолодел.

Он дышал часто, как собака, сердце бойко колотилось в груди, пальцы подрагивали от возбуждения. Заслышав шум приближающейся машины, он нырнул под стойку. Машина быстро пронеслась мимо, скользнув фарами у него над головой. Он выпрямился, запустил руку под кассу и нащупал плоский деревянный ящик. Дно у ящика было из тонкой, податливой фанеры. Фрейзер опустился на колени и ударил кулаком снизу. Фанера со скрипом сдвинулась вверх. Он снова прислушался. Еще две машины прошумели мимо по дороге. Затем, сунув пальцы в щель, отогнул фанеру, и в ладонь ему скользнул тяжелый пистолет в кожаной кобуре. Пошарив внутри, Фрейзер нащупал маленькую коробку. Патроны. Он достал их, вынул пистолет из кобуры, засунул ее в ящик и задвинул взломанное дно на место.

Это был пузатый револьвер с коротким стволом. Пощупав пальцем дуло, Фрейзер решил, что это тридцать восьмой, что было даже лучше, чем он ожидал. Он думал найти тридцать второй пистолет. Фрейзер поднялся, положил оружие в один карман, патроны в другой. Пригнуться еще раз его заставил грузовик, грузно кативший навстречу рассвету.

Он выбрался через кухню, закрыл дверь, отнес ключ девушке. Когда входил, дверь снова громко заскрипела.

— Кто здесь?

— Это я, Стэн, киса. Я иду к себе. Уже почти рассвело.

— А-а-а… Так мы едем сегодня, дорогой?

— Конечно.

— М-м-м. Хорошо. Я ужасно рада.

И она снова заснула.

Вернувшись к себе, он закрылся в крошечной ванной и вы тащил револьвер. Это был кольт — помятый, страшный и допотопный, из которого давно никто не стрелял. Он был как раз по его руке. Барабан полон, а в коробке еще девятнадцать патронов. Фрейзер ссыпал патроны в левый карман пиджака, а картонную коробку, разодрав на мелкие клочки, отправил в унитаз.

Потом разделся, свалил шмотки в угол, револьвер швырнул сверху и залез в жестяной душ. После девушки он чувствовал себя таким грязным, будто не мылся года два.

Донна освободилась в одиннадцать часов. Они уселись на ступеньку ее темной будки с двумя упаковками пива по шесть банок в каждой и штопором.

Он сообщил ей деловым тоном:

— У меня есть четыре сотни баксов. Я выкуплю Миранду, и мы поедем на ней вместе. Ты сказала, что Джой нашла для тебя работу в Лас-Вегасе. Это хорошо. Мы подсчитаем дорожные расходы, а потом ты отдашь мне долг из своей зарплаты. Идет?

Она поломалась только для виду. Чокнувшись с ним жестяной банкой, сказала:

— Стэн, это здорово! Представляю, какая у него будет рожа, когда он узнает, что я уезжаю!

— Значит, завтра утром — в дорогу?

— Почему бы и нет? Я могу собраться за десять минут.

— Договорились, Донна.

— Мы едем в Лас-Вегас.

Он облокотился о порог и стал щекотать ее голую руку. Она захихикала и отодвинулась.

— Стэн, не забывай, что мы с тобой партнеры по бизнесу.

Он проявил настойчивость. Добрых десять минут прошло, прежде чем он наконец обнял ее, впился в ее губы, а она крупно задрожала, с шумом дыша через нос. И еще двадцать минут, прежде чем они вломились в темную комнату, мешая друг другу, спотыкаясь, и повалились на продавленный матрас.

Акт любви нисколько не сделал ее ближе. Фрейзер был далеко от нее, парил над ней, холодный, равнодушный, жестокий, презирая ее и презирая то, что она сделала с его телом. По-другому у него не бывало. Ему казалось, что близость с женщиной оскверняет его одиночество, что это недостойная его слабость, уступка животному инстинкту. И все же это было необходимо. Ибо, только внушив ей слепую, глупую веру, лишь убедив в том, что белое — это черное, а черное — это белое, он мог ее употребить.

Теперь Фрейзер яростно драил свое тело, оттирал прилипшую грязь. Сполоснувшись напоследок ледяной водой, насухо вытерся, подобрал револьвер, выключил свет и в темноте ощупью добрался до кровати.

Револьвер Фрейзер сунул под матрас. Ему хотелось убить ее. Это будет его первая незаконная жертва. Остальных он убивал на законных основаниях. Он представил себе, как это будет. Он свернет на проселочную дорогу где-нибудь среди холмов, приставит дуло к ее животу и спустит курок, глядя ей в лицо. Он улыбнулся в темный потолок.

Джемисону снился голубой «кадиллак». Он переворачивался в воздухе, как голубок, и падал в пустоту… Дэв проснулся весь дрожа, мокрый от пота. Встал и пошел в ванную. Не зажигая света, снял влажную пижаму, растер дрожавшее тело полотенцем. Сердце успокоилось не скоро. Он включил свет, надел свежую пижаму и вернулся в комнату. Там долго сидел на краю постели в темноте, обхватив руками колени, курил и думал о Кэтрин Аллер.

У нее в палате было темно. Нет, возможно, там горел ночник и его бледное свечение достигало ее неподвижного лица. Но она не знала, светло вокруг или темно. За ее безмолвием скрывалась борьба ее мозга, борьба за жизнь, за излечение. Невредимое тело Кэтрин лежало без движения и ждало команды. Сердце билось, органы работали, железы выделяли секрет, расслабленные мышцы готовы были сократиться, едва поступит приказ. Ее память, ее воспоминания о жизни, запрятанные в глубине мозга, терпеливо ждали своего часа, как карты в ящике стола.

Память Джины была в таком ящике, который был заперт навечно. Она умерла.

Наконец сон снова овладел им.

Сьюзи проснулась от боли в руке. Ей снилось, что она сидит в машине Барни с Дэвлином Джемисоном. Была ночь. Барни стоял возле «мерса» и отдирал куски обшивки с крыши, как будто это была просто фольга. Дэвлин обнимал ее, и они смеялись над Барни.

Каждый раз, просыпаясь, Сьюзи не тотчас вспоминала, где она и что произошло, а вспомнив, не могла поверить. На этот раз все было по-другому, потому что ей захотелось к маме. Ей было одиноко и ужасно хотелось, чтобы мама была рядом. От тоски Сьюзи даже заплакала. Впрочем, плакала она недолго. Поплакав, взяла носовой платок, лежавший на тумбочке, и от всей души высморкалась.

Она стала думать о Дэвлине Джемисоне, о том, о чем они договорились с дядей Берни. Жаль, что она не слышала их разговора. Они все за нее решили. Теперь ближайшие пять лет ее жизни расписаны по минутам. Какая глупость — тратить жизнь на учебу.

Но Дэвлин — она не могла без трепета называть его про себя по имени — посмотрел на нее так торжественно и сказал:

— Ты должна дать слово, Сьюзен, что приложишь все усилия.

И она, как дура, дала слово.

Внезапно ее осенило. Боже! Что такому важному человеку, как мистер Джемисон, делать с семнадцатилетней школьницей? Но если подождать лет пять, пока эта школьница повзрослеет, поумнеет, станет хорошей хозяйкой, и собеседницей, и другом, и… женой…

Господи! Так вот отчего он был такой настойчивый и заставил ее дать обещание. Он не мог сказать ей прямо, потому что боялся обидеть ее.

Ее щеки вспыхнули, в груди потеплело. Она закрыла глаза и, шевеля губами, торжественно пообещала:

— Дэвлин, я клянусь, что сделаю все, что ты говоришь. Я буду хорошо учиться и буду хорошо себя вести. Я научусь разговаривать как ты, научусь хорошо одеваться, никогда не буду делать такого, как с Барни, и через пять лет ты увидишь меня такой, какой хочешь меня видеть. — Она поискала подходящую фразу, чтобы закончить клятву, и прошептала: — Да поможет мне Бог. — Потом, закусив губу, добавила: — И я похудею в бедрах.

В темном офисе на третьем этаже у открытого окна сидел человек. Подперев кулаком подбородок и облокотившись на подоконник, он смотрел вниз, во двор гаража. В свете фонарей были видны стоявшие там машины — примерно дюжина. Человек видел разбитый «кадиллак» и сгоревший «олдс». Он поднес к глазам бинокль и навел его на задний бампер «олдса». Увидел покрышки, лежащие в багажнике. Опустив бинокль на подоконник, он зевнул и потер глаза. Чертовски длинная ночь. И сколько было таких ночей и сколько еще будет. Годы. «Вот чего ради я стал доктором права», — подумал он.

Глава 17

В восемь часов Фрейзер подошел к ее будке и заглянул внутрь через стеклянную дверь. Она лежала на животе, зарывшись лицом в подушку, и храпела. Одеяло съехало, обнажив спину.

Он трижды позвал ее по имени, но все напрасно. Тогда он зашел и растолкал ее. Донна перевернулась на спину, подтянула одеяло и сказала, что сейчас идет. Он вернулся к себе.

Хозяин приехал в восемь тридцать. Фрейзер видел, как он идет к ней в будку, играя желваками, побурев лицом, и слышал, как они скандалили. Слов он не разобрал. Потом хозяин выкатился от нее, отпер черный ход и скрылся в кухне, хлопнув дверью.

В пятнадцать минут десятого Фрейзер снова пошел к Донне. Она спала. Он схватил ее за руки и посадил. Она смотрела на него мутным взглядом, будто впервые видела. Наконец проснулась.

— Вставай! Вставай, мы уезжаем, киса.

Она зевнула.

— Ладно, ладно. Ты слышал, как он орал? Я сказала ему, что уволилась.

— И снова заснула. Вставай, черт возьми!

Она надула губы.

— Ну хорошо, пожалуйста, сделай одолжение.

— Выйди, мне нужно одеться.

Он снова пришел без пятнадцати десять и застал ее в купальном халате. Она что-то стирала в раковине.

— Ты еще не готова?

— Я через минутку. Это нейлон, он быстро сохнет.

— Ты собралась?

— Еще нет. Куда ты так торопишься? Разве мы едем на время?

— Мне не терпится поскорее уехать.

В пять минут двенадцатого она вышла из будки с большим синим чемоданом и красной шляпной коробкой в руках. На ней был светло-серый свитер, синие слаксы и сандалии. Волосы покрывал серо-белый шарф. Он вынужден был признать, что недооценивал ее.

Она робко подняла на него глаза:

— Я, кажется, готова, Стэн.

— Надо думать. Давай понесу чемодан.

— Разве ты не вызовешь такси?

— Здесь идти-то всего полмили.

Хозяин стоял на пороге кафе и глазел на них. Как только они прошли мимо, плюнул им вслед, повернулся и ушел обратно.

— Наверное, ты плохо обо мне думаешь, — сказала она.

— Почему?

— Из-за вчерашнего. Мне не следовало тебе этого позволять.

— Ничего я не думаю. Донна, я считаю, что у нас с тобой так все и должно было быть.

Вздохнув, она взяла коробку в другую руку. Коробка больно врезала ему по ноге.

— Ой, извини. Послушай, Стэн, я так рада. Я боялась, что ты подумаешь что-нибудь плохое.

— Перестань, киска. — Он прибавил шагу.

— Блин, какие у тебя длинные ноги.

Он смотрел вперед и уже разглядел рекламу над зданием: красный неоновый ромб со словом «Эйс» внутри.

В девять часов утра, когда доктор Дилби пришел в палату Кэтрин Аллер, Джемисон уже был там.

— А вы опять здесь! — воскликнул Дилби.

Джемисон поднялся:

— Доброе утро, доктор. Сестра сказала мне, что сегодня она открывала глаза.

— Посмотрим, посмотрим, — засуетился врач. Он снова стал орать ей на ухо, похлопывая кончиками пальцев по ее щекам: — Кэтрин! Кэти! Проснись! Иногда они реагируют, если угадать с именем, — объяснил он Джемисону.

Кэтрин Аллер открыла здоровый глаз. Джемисон подошел поближе. Глаз был ни голубой, ни серый и без всякого выражения, будто это был глаз рыбы.

— Вот хорошая девочка, — обрадовался доктор. — Замечательная! Теперь давай поднимем руку. Вот эту, правую. — Он дотронулся до ее руки. Рука поднялась. — Теперь опусти ее, детка. Вот так! Отлично! А сейчас подними левую руку. Молодец! Сестра, принесите стакан воды.

Сестра сбегала за водой. Дилби одной рукой приподнял больную за спину, а другой поднес стакан к ее губам.

— Давай посмотрим, Кэтрин, сможешь ли ты это выпить. Глотай!

Девушка послушно сделала глоток и глотала до тех пор, пока стакан не опустел. Дилби опустил ее на подушки. Она лежала, равнодушно уставив глаз в потолок.

Дилби наградил Джемисона признательной улыбкой:

— А лед тронулся. Сестра, начинайте кормить ее нормальной пищей. Днем наденьте на нее халат и пустите гулять по коридору.

— А… можно мне ей помогать? — робко попросил Джемисон. — То есть пусть сестра оденет ее, а я мог бы водить ее на прогулки.

— Мы принимаем любую помощь, не так ли, сестра?

Взглянув на Кэтрин, Джемисон увидел, что она снова лежит с закрытыми глазами.

Доктор засмеялся:

— Приходите сегодня во время обеда. Посмотрите, как она ест. Она будет глотать и жевать, но кому-то придется напоминать ей о том, чтобы она открывала рот. Вы можете и сами попробовать, мистер Джемисон.

— Конечно.

— Мы присвоим вам звание почетной медсестры. Да, кстати. Судя по ее реакции, она может вдруг очнуться. И тогда нужно ждать от нее психического припадка. Если это случится при вас, постарайтесь ее успокоить и, конечно, немедленно дайте мне знать.

Джемисон вышел на улицу. День стоял теплый и ясный, и он решил прогуляться по городу, а заодно заглянуть в гараж и проведать свою машину. Он вспомнил, как радовалась Джина, когда он купил этот «кадиллак». Она любила открытые машины, любила, когда ветер играл ее волосами. И ездила с ветерком.

— Что мне нравится больше всего, так это запах нового автомобиля, — призналась Джина однажды.

— Знаешь, Джина, подержанные машины современных новых моделей обрабатывают перед продажей бальзамирующим составом, и тогда они пахнут как новые. Их лучше покупают.

— Какая жуть! — отозвалась она тогда. — Какой кошмар!

Джина не воспринимала черный юмор. У нее был патологический страх смерти, всего, связанного со смертью. Она боялась смерти, как дети боятся темноты, в которой заключены для них неизвестные ужасы. А он должен был отпустить ее туда одну, в темноту, будучи не в силах удержать ее.

Воспоминание о Джине омрачило ясный день. Он поспешил вернуться к мыслям о Кэтрин Аллер. Проходя мимо школы, услышал детское пение. Дети пели хором. Их голоса были высокие и чистые. Дэв шагал мимо отеля на южную окраину города, по направлению к шоссе и к гаражу, где стояла его машина, в которой он должен был по всем правилам погибнуть, но не погиб. Он шел быстрым шагом, разминая затекшие и болевшие мышцы. Была среда. Ему казалось, что со дня аварии минуло не меньше месяца. Не верилось, что это случилось всего два дня назад.

Вкусив все радости позднего завтрака, Джойс с улыбкой спросила:

— Чего желаете, мой господин? Посмотреть смену караула? Совершить прогулку по каналам?

— Отставить каналы, — отозвался Пол. — Давай позвоним домой детям.

— Позже. Сначала пойдем на прогулку. Потом, вернувшись со славой, пообедаем. После обеда посмотрим вестерн. А уж напоследок позвоним детям.

— Программа одобрена. Только давай сначала сходим в гараж, посмотрим, как там машина.

Фрейзер и Донна остановились у конторки старшего менеджера. От напряжения у Фрейзера сводило плечи. В гараже кипела работа — среди вони и тумана выхлопных газов лязгало железо и ревели двигатели.

Когда появился менеджер, Донна сказала:

— Привет. Вы меня помните? Я пришла выкупить Миранду.

— Конечно, конечно. Как дела? Кассир выдаст вам квитанцию, мисс. Это вон там. Собрались в путь?

— А она довезет нас до Лас-Вегаса?

— Туда и обратно, если хотите.

— Нет, спасибо, — засмеялась Донна.

— Машина на заднем дворе.

Фрейзер спросил:

— Ничего, если я проверю кое-что перед выездом?

— Валяйте, — ответил менеджер.

В окошке кассы Фрейзер оплатил счет и взамен получил от девушки квитанцию с печатью и ключи от машины. Пройдя прямо по коридору, они очутились на задворках, где стоял старый «студебекер» Донны. Она дружески похлопала его по правому переднему крылу.

— Вот она, моя Миранда. Старушка, привет!

Фрейзер погрузил чемодан и коробку на заднее сиденье. Обошел вокруг машины, осматривая шины, завел двигатель. Двигатель работал нормально, но Фрейзер озабоченно почесал голову, будто нашел неполадку.

— Что случилось, дорогой?

— Не нравится мне, как он гудит. Я лучше проверю. — Открыв капот, он уставился на двигатель. — Здесь нужно кое-что подправить, Донна. А ты пока прогуляйся и купи чего-нибудь себе в дорогу. — Он вытащил из бумажника пять долларов и протянул ей. — Я управлюсь за полчаса. Жди меня у аптеки напротив.

— Э-э-э-э… Ладно. Спасибо. Только не испачкайся, Стэн.

Дойдя до гаража, она обернулась и помахала ему с улыбкой.

В багажнике Фрейзер обнаружил ржавую отвертку. Запаска, которая лежала там, была уже лысая. Оставив багажник открытым, он обошел машину и нырнул под капот с отверткой в руке, держа ее за рабочий конец, ручкой вперед, чтобы невзначай чего-нибудь не задеть.

Механик припарковал машину рядом и скрылся в гараже. Оглянувшись через плечо, Фрейзер мог увидеть «олдс» и даже кусочек запасок. Револьвер в правом кармане пиджака лязгнул о крыло «студебекера». Это подстегнуло его. Быстро подойти, поднять багажник, вытащить шину, притащить ее, сунуть в багажник, багажник захлопнуть.

Высокий, хорошо одетый мужчина с забинтованным лицом вышел из гаража в сопровождении старшего менеджера и остановился у «кадиллака». Они стояли, смотрели на машину и разговаривали. Потом менеджер ушел, а клиент и не думал уходить, будто уснул стоя. Фрейзер закипал от нетерпения. Хуже того, к высокому присоединилась молодая парочка. Они все трое стали болтать. Гудевший вхолостую двигатель «студебекера» грозил перегреться. Он смотрел на них. Они явно не работали в гараже. Наверное, пострадавшие или свидетели аварии. Может быть, высокий — страховщик. А может, наоборот, — тот, который пониже.

Фрейзер знал, что если не суетиться, то никто не обратит внимания. Он начал по давней привычке считать до десяти. Сказав «десять», повернулся и быстро, но не бегом двинулся к «олдсу». Там поднял крышку багажника, схватил запаску и начал ее вытаскивать. Она подалась легко, будто пустая, хотя он помнил, что она была тяжелая.

Что-то ухнуло в воздухе, и низкий бас зарычал на всю вселенную:

— Фрейзер, положи шину и ложись лицом на землю. Ты окружен, Фрейзер. Сдавайся!

Часовой у окна насторожился. На стоянке появился мужчина в желтом кожаном пиджаке и с ним пухлая девушка в сером и голубом. Проследив, как они кладут вещи на заднее сиденье старой машины, он расслабился. Девушка ушла, а мужчина стал копаться в моторе. Какой-то высокий человек и старший менеджер подошли к «кадиллаку». Потом менеджер ушел, а к высокому подошли молодой человек и девушка.

Часовой сладко зевнул во весь рот, зажмурив глаза. Солнце припекало по-летнему. Открыв глаза, он увидел, что мужчина в желтом пиджаке уже на полпути к «олдсу», и тупо смотрел, как тот достает из багажника пустую шину. Спохватившись, он включил микрофон и произнес:

— Поехали. Он в гараже.

Потом подтянул другой микрофон, щелкнул по нему, подождал секунду и подул. Динамик, стоявший в углу двора, ухнул. Он приказал Фрейзеру сдаваться, схватил винтовку, взвел курок, вскинул винтовку на плечо и прицелился в грудь Фрейзеру.

Фрейзер метнулся из-под прицела влево. Стрелок снова взял его на мушку. У Фрейзера в руке появился пистолет. Другой рукой он схватил хрупкую девушку, стоявшую у «кадиллака», и спрятался за нее, держа ее за талию. Двое мужчин, которые были с ней, оцепенели. Тот, что был пониже, рванулся было вперед, но большой удержал его.

Фрейзер дико озирался. Потом толкнул девушку к «студебекеру». Стрелок видел, как одна из машин, которым он передал радиосигнал, загородила выезд со стоянки. Фрейзер не мог этого видеть.

Фрейзер втолкнул девушку за руль и сел рядом, приставив ей дуло к виску. Машина тронулась с места. Согнутый локоть правой руки, в которой он держал оружие, высунулся из окна.

Стрелок принял решение. Поймав локоть на прицел и двигая винтовку вслед за машиной, он мягко спустил курок. Оставалось только надеяться, что палец самого Фрейзера не дернется на курке от удара.

Он видел сквозь прицел, как локоть подскочил и брызнул кровью.

Дверь открылась, и девушка вывалилась на землю, упав на руки и колени. Машина не остановилась, пока не врезалась в кирпичную тумбу у выезда. Девушка встала, к ней подбежал молодой человек и обнял ее. Высокий рванул дверцу машины, вытащил Фрейзера и револьвер. Их окружили.

Вскоре Фрейзера уже не было видно за спинами. Стрелок поставил винтовку в угол, достал носовой платок и вытер взмокшие ладони. Когда он снова глянул вниз, то заметил, что к Фрейзеру сквозь толпу пробивается девушка в сером и голубом. Тогда он наклонился к микрофону и сказал:

— Задержите девчонку в сером свитере и голубых слаксах. Она была с ним.

Глава 18

В четверг, 28 мая, Джемисон вывел Кэтрин Аллер на прогулку вокруг больницы. Они гуляли на улице уже десятый день. Хотя лицо ее еще хранило зеленовато-желтые следы былого отека, повязка на голове была уже значительно тоньше, а русые волосы тщательно причесаны. На ней был серый английский костюм с белой блузкой и мокасины на резиновой подошве.

— Еще кружок? — спросил он голосом доктора Дилби.

Она не ответила.

Ему нравилось, как она ходит. Кэтрин была высокой, стройной, элегантной. И держала осанку, несмотря на то что не отдавала себе в том отчета. Могла исполнять простые команды, но, сделав что-то одно, снова останавливалась и цепенела. Если ей давали вилку, простую еду и велели есть — она ела. Однако, получив кусок мяса, вилку и нож, была беспомощна. Во время прогулок обходила явные препятствия.

Нежно взяв ее за руку, Дэв повел ее к скамье.

— Давайте присядем и поговорим, ладно?

У скамьи он взял ее за плечи, развернул и сказал:

— Садитесь, Кэтрин.

Она села, он опустился рядом с ней.

Доктор Дилби объяснял, что такая картина болезни может возникнуть, когда физическая травма накладывается на эмоциональную. Он предполагал, что второе тоже имело место. Советовал больше разговаривать с ней, понуждать ее отвечать.

— Вы можете сказать «привет», Кэтрин? Попробуйте. Ну, говорите: «Привет!»

Она облизнула губы и сглотнула слюну.

— Привет.

Хотя у нее был низкий голос приятного тембра, ее интонация была совершенно бесцветная, безжизненная, как у куклы, пищащей «мама».

— Взгляните на меня, Кэтрин. Вот так. — Джемисон осторожно повернул ее лицо за подбородок. Она смотрела сквозь него. — Назовите, пожалуйста, меня по имени. Скажите: «Дэв». Ну? Дэв.

— Дэв.

— Правильно, Кэтрин. Ну, о чем бы нам поговорить? Хотите, я прочитаю вам письмо, которое получил сегодня? Это пишет девочка, которая тоже пострадала в этой аварии. Оно у меня с собой. Слушайте.

«Дорогой мистер Джемисон!

Мне здесь хорошо, все ко мне добры. Мне сказали, что ногу бинтовать больше не нужно. Теперь я могу почти все делать сама. Я уже привыкла делать все одной рукой. Бумаги из лагеря пришли сегодня. Там есть фотографии. Еще мне прислали список вещей, которые необходимо взять с собой. У меня почти все есть, кроме амазонки.

Я буду рада поехать в лагерь, потому что здесь все люди старые. Один мой друг приезжал меня навестить за пять тысяч миль. Он принес мне конфеты, но я их выбросила, потому что теперь я не ем сладкого. Он просидел у меня два часа и страшно мне надоел. Он маленький и глупый. Раньше мы с ним очень дружили. Я сказала ему, что вы приедете сюда в июле, перед тем как мне ехать в лагерь. Вы приедете, правда?

Вы сказали, что, если мне что-то понадобится, я могу у вас попросить. Мне нужны брюки для верховой езды. Ростом я пять футов пять дюймов, талия у меня двадцать три дюйма, бедра — тридцать два. Но к тому времени, когда я сяду на лошадь, останется, наверное, только тридцать. Мне делали рентген руки и предплечья. Сказали, что скоро все срастется. Если вы пришлете мне свою фотографию, я буду очень счастлива.

Искренне ваша,

Сьюзен».

— Славное письмо, правда? После больницы она поедет в летний лагерь, а с осени будет учиться в частной школе для девочек в Балтиморе. Там училась моя жена.

Кэтрин молча смотрела куда-то вдаль. Иногда он чувствовал себя полным идиотом, который разговаривает сам с собой. Случалось, Дэв спрашивал себя, что будет, если поцеловать ее немые губы. Возможно ли, чтобы поцелуй пробудил ее ото сна? Он стыдился таких мыслей, но продолжал мечтать и верить в сказку.

— Кэтрин, вы очень красивая.

Она молчала. Он вздохнул, взял ее за руки и поднялся.

— Ну, идемте. Идемте обратно. Вставайте, Кэтрин.

Она не пошевелилась.

— Вставайте, Кэтрин, — повторил он.

Она смотрела куда-то поверх деревьев, сощурив глаза и шевеля губами. Дэв наклонился и заглянул ей в лицо. Казалось, в ее взгляде впервые промелькнул смысл. Она что-то увидела. Он сел рядом.

— Кэтрин! Вы просыпаетесь? Вы слышите меня?

Она посмотрела на его руки, на обои руки и потом внезапно уставилась прямо ему в лицо. У нее был новый, живой, испуганный и тревожный взгляд. Она вырвалась, отпрянула и встала на ноги.

— Вы кто? — спросила она звенящим от испуга голосом.

Когда Дэв встал, она попятилась. Он прыжком подскочил к ней и крепко схватил ее запястья. Она вырывалась.

— Отпустите меня! Где я? Что происходит?

— Кэтрин, пожалуйста, послушайте.

— Отпустите меня! Уберите руки!

— Я не могу. Послушайте, Кэтрин, послушайте, сегодня двадцать восьмое мая.

Она перестала вырываться и смотрела на него с недоверием.

— Семнадцатое!

— Нет, вы не знаете. Вы были больны. Вы были ранены. Вы попали в аварию.

Кэтрин нахмурилась:

— Уолтер… — Она встряхнула головой. — Нет, это я… я сама… машина завертелась…

Она уронила голову на грудь и расплакалась. От растерянности он выпустил ее руки. Она зашаталась, сделала два шага вперед и упала к нему в объятия. Ее тело вздрагивало в его руках, слезы текли и мочили ему рубашку. Он дал ей свой носовой платок и усадил на скамью. Она сидела опустив плечи, понурив голову.

— Здесь больница. Я провожу вас в вашу палату.

— Да, пожалуйста… Что со мной было? Я бесновалась?

— Нет, у вас была частичная потеря сознания.

— А вы мой врач?

— Нет… я… тоже пострадавший.

— Мистер Уолтер Худ приезжал?

— Нет. Никого не было.

— Я так устала.

— Идемте. Идемте обратно.

Кэтрин тяжело оперлась на его руку. Дэв привел ее в палату. Она стала расстегивать пуговицы своего костюма. Он закрыл дверь. Ему хотелось петь от счастья. Она плакала у него на груди. Она нуждалась в нем. Ее потребность в нем заполнит пустоту в его душе. Он увидел ее сегодня в первый раз, и ему понравилось то, что он увидел. Дэв налетел на доктора Дилби. Дилби, с резиновым молоточком в руке, бивший по коленке какую-то толстуху, посмотрел на него с укоризной.

В тот же день, 28 мая, Роджер Сивер отправил письмо, адресованное миссис Стэнли Чсррик. Это письмо, составленное с особой тщательностью, он отправлял неохотно. Вся эта затея больно дорого обходилась Джемисону. Но идиот твердо стоял на своем. Да и деньги были его собственные.

Начало письма Сивер знал наизусть:

«Моя дорогая миссис Черрик!

Я пишу вам по поручению человека, который предпочел не называть своего имени. Будучи свидетелем катастрофы, в которой погиб ваш муж, он был поражен его беспримерной самоотверженностью и героизмом. Он попросил меня выступить посредником в осуществлении плана, который, надеется, вы одобрите. Мой клиент желает перечислить на ваш счет…»

И в тот же день, 28 мая, в три часа пятьдесят одну минуту пополудни, в одиннадцати милях к востоку от Бланчарда девушка, которая ехала с превышением скорости на автомобиле «бьюик», принадлежащем ее отцу, нарушила правила обгона, неверно оценив расстояние между легковой машиной с левой стороны и грузовиком справа. Моросил дождь. «Бьюик» занесло на мокрой дороге. Поняв свою ошибку, она дала по тормозам.

И взрывы, и грохот крушения были похожи на глубокий кашель, бьющийся в металлической груди. Фонтаны стекла брызнули на мокрый бетон. Бензин щедро поливал горячие обломки покореженного металла. Тормоза визжали. И вскоре тяжелые, мокрые небеса огласились ревом сирен. Прибыли тягачи. Мелькали белые халаты, заливались свистки.

Поезжайте дальше. Освободите дорогу. Не задерживайте движение.

Не на что здесь смотреть.

Послесловие

За более чем тридцатипятилетний период своей литературной деятельности Джон Макдональд написал 69 романов, изданных отдельными книжками в мягких обложках. Подобно «Кондоминиуму» («Condominium»), в котором описываются махинации финансово-промышленных корпораций с целью прибрать к рукам земли Флориды, или роману «Еще одно воскресенье» («One More Sunday»), где речь идет о деятельности евангелической церкви, собирающей средства с помощью телевидения и компьютеров, подавляющая часть этих романов посвящена теме противозаконной, алчной и нередко жестокой деятельности воротил крупного бизнеса. В других произведениях поднимается проблема коррупции в политических кругах местного масштаба или, как, например, в «Забудьте все наши клятвы» («Cancel All Our Vows»), повествуется о хрупкости и ущербности семейных отношений в предместьях американских городов.

Однако в большей степени Макдональд известен все же по серии произведений, начало которой было положено в 1964 году романом «Расставание в голубом» («The Deep Blue Goodby») — повествование в нем ведется от имени некоего Тревиса Макги. Другие книги, уже без участия Макги, такие, как «Единственная девушка в игре» («The Only Girl in The Game») (о невинной девушке, обманным путем вовлеченной в деятельность преступного синдиката, орудующего в лас-вегасском отеле, и в конце концов убитой) или «Пожалуйста, запросите нас о подробностях» («Please Write for Details») (о группе бездомных американцев, которых рекламные объявления заманили в сомнительного рода религиозную секту), чрезмерно насыщены всякого рода стереотипами — осуждением воинствующей невинности, вялыми протестами против «системы» и так далее, — да и вообще написаны гораздо более примитивным языком.

Что же касается Макги, то это определенно привлекательная и отнюдь не простая личность, в которой удачно сочетаются едкие комментарии по поводу жизни в современной Америке, четкие и ясные моральные взгляды и к тому же богатый жизненный опыт. Этот симпатичный, сильный мужчина ростом под метр девяносто, в прошлом профессиональный футболист, чувствует себя вполне уютно и независимо, живя на своей яхте «Лопнувший флеш», выигранной им в результате шулерских махинаций в покер и пришвартованной в Форт-Лодердейле. Когда ему требуется машина, он пользуется «роллс-ройсом» модели 1936 года, переделанным в некое подобие грузовика. Средства на свое существование «отставника-пенсионера» он получает преимущественно от деятельности, которую сам же называет «спасательными операциями». В одном из телевизионных интервью в 1984 году сам Макдональд образно сравнил Макги с «обнищавшим рыцарем на хромом коне».

Обычно Макги появляется в романах в связи с какими-то обязательствами, доставшимися ему из прошлого. Например, желая помочь жене или дочери своего давнего, а ныне покойного друга или узнав, что честный и порядочный, но совершенно беспомощный человек стал жертвой неких преступных организаций. Свой долг перед прошлым Макги выполняет страстно, даже рьяно, полагаясь в первую очередь на физическую силу, природный ум, а порой и на помощь неких властных структур, в свое время оказавшихся перед ним в долгу. «Спасательные операции» носят не только спасительный и финансовый, но также и эмоциональный характер, ибо он регулярно приглашает своих подзащитных дам совершить с ним длительное уединенное путешествие на борту «Лопнувшего флеша». В чем-то он действительно похож на современную разновидность странствующего рыцаря вкупе с психотерапевтом, использующим свои незаурядные личные качества в борьбе с корпоративной коррупцией.

Включенные в романы небольшие эссе, как правило, призваны еще более рельефно очертить моральные принципы Макги. В подобных эссе, равно как и в самих романах, наиболее часто поднимается вопрос о вреде, наносимом окружающей среде промышленными выбросами крупных предприятий, заинтересованных лишь в одном: как бы урвать побольше прибылей. Макги ностальгически вспоминает мир Флориды, некогда похожий на рай, полный певчих птиц, красивых озер и болот, а ныне испоганенный чрезмерным перенаселением и потому превращающийся в «дешевую, жалкую и шумную показуху», все более покрывающуюся асфальтом и опускающуюся в пучину безмерной жестокости. Жители крупных городов, чувствующие «близкий конец эры свободного выбора», в массовом порядке, словно саранча, переселяются во Флориду.

Всегда уважавший порядок, чистоту и уют на собственной лодке, ибо замызганное и неухоженное судно, по мнению Макги, красноречиво свидетельствует об эмоциональной безответственности его владельца, он яростно противится всяким современным нововведениям типа «индустриализованного воздуха» (хотя в иных условиях и сам не прочь в жаркий летний полдень отдохнуть под струями кондиционера), компьютерной информации, университетских программ, проводимых при поддержке федерального правительства, всевозможных агентств, за бесценок вербующих своих служащих в бедных и разлагающихся предместьях Нью-Йорка, а также большинству проявлений «системы» и нынешней общественной организации. Во всех своих романах Макдональд настойчиво и довольно эффективно бичует субкультуру потребителей наркотиков, байкеров, всякого рода любителей излишеств, охотников и вообще любителей пострелять, сторонников «бесчувственного» секса, а также тех, кто усиленно стремится искоренить или как-то изменить человеческую совесть. В романах 60-х годов типа «Глаза с желтизной» («One Fearful Yellow Еуе») он связывает зло современного мира с некими социальными и внешними причинами, с расизмом южных штатов, нацистским прошлым или трагическими и разрушительными последствиями Второй мировой войны; в более же поздних книгах причины коррупции видятся уже в неких особенностях индивидуальной психической структуры человека либо в обобщенном чувстве зла, перерастающем свои собственные причины.

Впрочем, иногда и сам Макги не прочь воспользоваться плодами некоторых форм коррупции. Так, в романе «Бледно-серая шкура виновного» («Pale Grey for Guilt») он на пару со своим закадычным другом Мейером (чертовски умным волосатым любителем шахмат, в прошлом экономистом) разрабатывает хитроумный план по выпуску в обращение большого числа поддельных акций, что позволяет не только обогатиться им самим, но также помочь вдове их убитого друга и заманить в ловушку группу преступников.

Все романы Макдональда являются весьма познавательными и увлекательно описывают то механизм функционирования фондового рынка, то работу профессиональных татуировщиков, то процедуру запуска воздушных шаров, то различные стадии съемки порнографического фильма («Свободное падение в багровых тонах» — «Free Fall in Crimson»), то хитрости установления личности человека посредством анализа его деловой активности («Пустое медное море» — «The Empty Copper Sea»), то премудрости того, как на море избежать опасностей обратного прибоя, а то и как найти в большом городе элегантную «девушку по вызову».

Макги отнюдь не является примитивным моралистом или «гласом разгневанных», как это можно было наблюдать в некоторых романах Макдональда, написанных им до появления данного персонажа. Он — прекрасно информированный путешественник, хорошо разбирается в еде и выпивке, женщинах и литературе, может с одинаковой легкостью цитировать Рильке, отдельные положения Второго закона термодинамики или произведения Синклера Льюиса, иронически высказываться о подчеркнутой мужественности героев Хемингуэя, комментировать военные подвиги генерала Паттона или деяния героев Микки Спиллейна.

Ярко выраженный «сексуальный разбойник», Макги тем не менее имеет четко разработанный и опробованный им же кодекс поведения в общении с женщинами. Он никогда даже пальцем не прикоснется к жене друга, сколь бы великой ни оказалась та помощь, которую он ей оказал. Во время своих «терапевтических круизов» он способен неделями, а то и месяцами ждать, пока героиня окончательно не залечит свои раны и не выплеснет мучащую ее боль, и лишь после этого станет заниматься с ней любовью. Обольстительность Макги, его обожание женщин и уважение к старомодной «сексуальной тайне» являются вполне человечным и в чем-то тонизирующим средством, а не простым механически упрощенным актом. При этом он отнюдь не одними лишь «постельными» методами облагораживает и гуманизирует стереотипный образ крутого детектива, часто замечая, что человеческий мозг — «компьютер избирательного свойства», умеющий оперировать деталями головоломки, которые на первый взгляд вроде бы никак не подходят друг к другу, и высмеивает те романы, в которых детектив неизменно демонстрирует чудеса дедукции или физической удали.

Мир, окружающий Макги, столь же коррумпирован, сколь и жесток, и зло он встречает честно, лицом к лицу и с полным знанием дела. Образ своего героя Макдональд рисует достаточно лаконично, порой резковато, иногда при посредстве метафоричной, чувствительной и даже юмористичной прозы. В некоторых более ранних романах из данной серии Макги предстает перед нами простоватым и в чем-то незамысловатым защитником американских ценностей, демонстрирует верность ветеранам войны, считает индустриальных магнатов чужеродными созданиями, преступниками вроде скрывающихся нацистов или расистами. Однако начиная с 1970 года в романах «Молчание золотых песков» («А Tan and Sandy Silence»), «Бирюзовые рыдания» («The Turquoise Lament») и «Свободное падение в багровых тонах» Макги обнаруживает, что и сам способен убивать «не по закону», может временами получать удовольствие от жестокости, быть алчным и равнодушным к другим людям. Ощущение зла становится более сложным, многослойным, а сам Макги, также усложняющийся, все чаще занимается самокопаниями и становится более уязвимым. Несмотря на то что в итоге он все же остается верным своим принципам и своей чувствительности, Макги постепенно, от романа к роману, смотрит на мир и на себя самого уже не столь строго по-моралистски.

В ранних романах статус Макги как безупречного любовника ни разу не подвергался сомнению; по завершении своих «терапевтических круизов» он неизменно расставался с девушками, дабы сохранить в целости свою сексуальную независимость, и лишь в одной книге, «Бледно-серая шкура виновного», подружка сама уходит от него, но и то лишь потому, что страдает от редкой неизлечимой болезни. В более же поздних произведениях вроде «Бирюзовых рыданий» или «Коричной кожи» («Cinnamon Skin») благодарные спасенные красавицы по завершении «терапии» по собственной инициативе оставляют Макги, предпочтя ему либо нового мужчину, либо просто работу, тем самым показывая, что признательность, верность прошлому и привлекательность отнюдь не то же самое, что настоящая любовь. В поздних романах меняется и роль Мейера — теперь это уже не просто высокоэрудированный закадычный дружок, ему также приходится — не без помощи Макги — бороться со стыдом за собственную трусость («Свободное падение в багровых тонах») и восстанавливать попранную честь («Коричная кожа»), Макги же, постепенно старея и становясь еще более чувствительным, все отчетливее понимает, что «спасательные операции» необходимы не только сексуально привлекательным жертвам, но также проницательным друзьям, да и ему самому.

Библиография произведений Джона Макдональда

Романы

The Brass Cupcake

Judge Me Not

Murder for the Bride

Weep for Me

The Damned

Dead Low Tide

The Neon Jungle

All These Condemned

Area of Suspicion

A Bullet for Cinderella

Cry Hard, Cry Fast

April Evil

Border Town Girl (novelets)

Murder in the Wind

You Live Once

Death Trap

The Empty Trap

The Price of Murder

A Man of Affairs

Clemmie

The Executioners

Soft Touch

The Deceivers

The Beach Girls

The Crossroads

Deadly Welcome

The End of the Night

The Only Girl in the Game

Slam the Big Door

One Monday We Killed Them All

Where Is Janice Gantry?

A Flash of Green

The Girl, The Gold Watch, and  Everything

A Key to the Suite

The Drowner

On the Run

The Deep Blue Goodby

Nightmare in Pink

A Purple Place for Dying

The Quick Red Fox

A Deadly Shade of Gold

Bright Orange for the Shroud

Darker Than Amber

One Fearful Yellow Eye

The Last One Left

Three for McGee (omnibus)

Pale Grey for Guilt

The Girl in the Plain Brown Wrapper

Dress Her in Indigo

The Long Lavender Look

A Tan and Sandy Silence

The Scarlet Ruse

The Turquoise Lament

McGee (omnibus)

The Dreadful Lemon Sky

The Empty Copper Sea

The Green Ripper

Free Fall in Crimson

Cinnamon Skin

One More Sunday

The Lonely Silver Rain

Barrier Island

Сборники рассказов

End of the Tiger and Other Stories Seven

The Good Old Stuff: 13 Early Stories

Рассказы

Double Hannenframmis

He Was Always a Nice Boy

Wedding Present

Blurred View

Романы Джона Макдональда, опубликованные издательством «Центрполиграф»

След тигра

Мыс страха

Капкан на «волчью стаю»

Утопленница

Расставание в голубом

Глаза с желтизной

Оранжевый для савана

Смерть в пурпуровом раю

Шустрая рыжая лисица

Смертельный блеск золота

Легкая нажива

Девушка, золотые часы и все остальное

Бледно-серая шкура виновного

Месть в коричневой бумаге

Долгий фиалковый взгляд

Молчание золотых песков

В бегах

Оставшийся в живых

Захлопни большую дверь

Мы убили их в понедельник

Где Дженис Гэнтри?

В плену подозрений

Клемми

Ты живешь один раз

Пустая ловушка

«Перекрестки»

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Послесловие

Библиография произведений Джона Макдональда Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg