«Взрослое лето»

Взрослое лето (fb2) - Взрослое лето 1347K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Александрович Голубев

Владимир Голубев Взрослое лето

Глава 1 Сорока

Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. А. Ахматова

Каждый год первого сентября учителя, рассадив за скрипучие парты нарядную детвору и заполонив все вазы и банки яркими букетами, встав у доски, сообщают нам, что ещё одни каникулы канули в лету, мол, будьте посерьёзнее, ведь ваше детство навсегда сгинуло под пёстрой листвой во дворе или на даче, а может, с концами затерялось в лопухах — у бабушки в деревне. Эти слова — просто острым ножом по сердцу, ведь тебе уже целых четырнадцать лет, ты давно ходишь в школу, умеешь считать и писать, научилась всякой всячине, оттого первоклашки смотрят на тебя, как на небожителя, и ты практически не боишься темноты. Родители давно отпускают тебя одну в магазин, и ты по утрам выгуливаешь во дворе собаку, но тебе ещё так хочется поиграть в игрушки и выдумывать свои собственные словечки, непонятные взрослым, а порой и необъятные фантастические миры. И поэтому, сидя за партой, ты смотришь в окно на утекающие облака, и у тебя перехватывает дыхание от запахов школьной столовки и раздевалок, и ты не глядишь на повзрослевших за лето одноклассников. Но всё это приключится только в гадком сентябре, а сейчас мелкой монетой разменялись лишь первые золотые червонцы июня, и можно надолго позабыть про школу и про несносный переходный возраст!

Девочка Алёнка, четырнадцати полных лет, худенькая и угловатая, как кузнечик, курносая пацанка с обгрызенными ногтями, нынешним летом живёт в настоящем лесу, на заимке своего деда. Оттого, что их с мамой дом на все каникулы превратился в гостиницу для приезжих строителей — они возводят комбинат в их родном посёлке, а мама и дочка теперь ютятся в кособокой сторожке, доживающей свой век на лесной опушке. Хорошо, дедушка после выхода на пенсию успел поправить дом, подлатать крышу, восстановить забор. Но отсюда без малого полчаса топать по тропинке среди зарослей лещины и волчьей ягоды до ближайшей автобусной остановки. По ней каждое утро мама спешит на автобус, чтобы уехать в город на работу, как она говорит: «Мыть полы». Она вкалывает уборщицей в одном загадочном доме и возвращается к дочери только вечером.

Алёнка знала свой распорядок на всё лето, день за днём спешил по вечному кругу: завтрак — на столе, обед — в холодильнике, книги — на этажерке, а друзья — знакомые в недоступном посёлке. Тоска. Телевизор пылится на тумбочке, под расшитой накидкой — не показывает, а только шумит: нет в лесу приёма, какой тут интернет или сотовая связь, хорошо хоть можно слушать радио. Скука. Зато если хочешь — не причёсывайся и ходи весь день в старой сиреневой футболке с Винни-Пухом и пятном от вишнёвого варенья.

А ещё в огороде полно клубники и смородины, крыжовника и вишен, яблок и груш. Настырная лесная земляника уже какой год заселяет сад и лужайку перед домом. Даже олени заглядывают на участок через пролом в заборе полакомиться душистым клевером. Правда, из друзей только ёжик по кличке Колючий колобок или просто Колобок, в сумерки он появляется из зарослей крапивы полакать из блюдца молочка с белым хлебом.

По воскресеньям они с мамой выбираются в родной посёлок. Посещение начинается с церкви, а после магазины, библиотека, а заканчивается всё походом в гости к маминым друзьям. Алёнке удаётся заскочить на несколько минут к ребятам с родной улицы — проверить электронную почту и навестить социальные сети. Но в почтовом ящике пустота, писем нет, только реклама и спам, да и откуда взяться общению, письмам или лайкам, если ты целыми неделями вне зоны доступа, точнее, в глухом лесу. Как говорит странный сосед, дядя Петя: «Из нуля не родишь и червя».

Иногда они заходят домой: мама забирает у жильцов оплату за проживание или берёт понадобившиеся вещи. Грустно, пахнет чужими людьми и грязными вещами. Ещё хуже, когда наблюдаешь за устроенным рабочими в любимых комнатах бардаком. И от этого такое досадное ощущение, словно это внутрь тебя самого проникли посторонние существа и нагадили, а ты не можешь ничего сделать, даже убраться за ними. И ты шепчешь маме: «Скажи этим, чтобы навели порядок, ну сама посмотри». А она краснеет и начинает размахивать руками и даже повышать голос на строителей, но как-то нескладно, нестрашно, не то что тётя Люба. Но и с этими ощущениями надо как-то жить.

Только вечером, в 19 часов 15 минут, на предпоследнем автобусе мама с дочерью, обнявшись, трясутся в автобусе по дороге на свою заимку. Девочка бубнит без конца себе под нос или на ухо матери детские мольбы:

— Мам, мне надоел лес, я хочу домой! Ведь сижу целыми днями одна! Из-за этого у меня совсем не осталось друзей! Я хочу интернет и чтобы телефон работал. Ну, я же не прошу отправить меня на Полярную звезду.

В ответ неизменные, надоевшие до оскомины слова:

— Потерпи. Всё сама понимаешь.

Вот так многозначительно говорила мама и клала ладонь на белобрысую голову дочери, и от её пальцев приятно пахло свежестью и чистым бельём.

— Конечно, мама! Я всё понимаю, — соглашается Алёнка, и дальше, сойдя на пустой остановке, они молча спешат мимо мрачных елей, чтобы поспеть до темноты в сторожку. При этом каждая размышляет о своём. Молодая женщина, убирая прядки с лица, — о бедности и о долге перед погибшими родителями. Девочка желает одного — не расплакаться, горюя о своей несчастной доле, из-за безотцовщины, сделавшей несбыточной мечту о поездке на неведомое море, теперь ей достались каникулы в проклятом лесе. Терпеть эти мысли становилось всё тяжелей и тяжелей, а в памяти, как назло, всплывали одноклассники, которых баловали отцы и отчимы. Будто в калейдоскопе мелькали ноутбуки, планшеты, скутеры и смартфоны.

В сторожке, отдышавшись с дороги, мама, накладывая мармеладки в вазочку и желая подсластить пилюлю, вещала бодрым голосом:

— Иди пить чай, тебя ждут «Морские» конфетки.

— Давно пора перейти с конфет на настоящее море, вон в классе почти все ребята его видели и не по одному разу. А некоторые летают в Египет или Эмираты даже зимой…

— Лена, надо научиться терпеть, в жизни это очень-очень пригодится.

— Не хочу терпеть! Я здесь живо обернусь колючей ёлкой! — тут девочка надувала губы. — Они насмехаются надо мной!

— Кто «они»?

— Девчонки, особенно Макарова. Она на переменах устраивает шоу на весь класс.

— Ну, я задам этой Макаровой!

— Мам, не надо, а то станет ещё хуже! Хорошо хоть мальчишки за меня!

— А почему?

— Я даю списывать домашнее задание… Иногда стою на воротах, когда они играют в футбол и у них не хватает вратаря. Пацаны лучше, чем девчонки, почти не врут, и не притворяются. Бывает, конечно, привирают, но хотя бы краснеют, и мне даже звон не нужен, и так понятно, когда они сморозят какую-нибудь глупость.

— Ты опять про этот перезвон, умоляю: перестань! Врач сказал, у тебя нормальные уши, абсолютно здоровая барабанная перепонка, а во внутреннем ухе нет ни-ка-ко-го колокольчика, который бренчит или звенит, якобы, от неправды! Не верю! Ты все придумываешь!

— Не верь, но, понимаешь, у меня все равно звенит! Вот сегодня тётя Света лепетала о новой работе для тебя, а у меня-то зазвенело! Хочешь, мамочка, верь, а хочешь, нет.

— Значит, всё-таки врёт Светка!

— Я не стала тебе сразу говорить, думаю «зачем любимую маму расстраивать». Хочешь, давай условимся, я в таких случая буду тебе подмигивать левым глазом или нос чесать, или, например, говорить кодовое слово, может: «колокольчик» или «лютик», и ты будешь всё понимать!

— Не придумывай, какой «лютик»! С ума можно сойти, если сразу станешь узнавать что тебя, как последнюю дурочку, водят за нос. Только умоляю: никому не рассказывай об этом своём…

— Феномене, ты хотела сказать?

— Я тебе сейчас задам тряпкой, тоже мне «феномен»!

— Всё мамочка, больше не буду.

— Заруби себе на носу: в жизни больше такого, что нам не по нутру. Надо терпеть. Ты же не станешь бранить дождь или снег?

— Стану!

— Упрямая девчонка! Иди спать, что ты всё со мною споришь! Всё, я тушу свет, мне завтра рано вставать.

— Иду-иду. Мам, а когда человек взрослеет, ну совсем или почти совсем?

— Ты всё о своём? Совершеннолетие наступает в восемнадцать лет, забыла?

— Не, я не об этом. Когда по правде становишься большим?

— По-разному, можно в пятнадцать, а можно дожить до пенсии, а быть без царя в голове. Кому какая выпадет судьба и кто к чему стремится. Вон Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал, а в наши дни многие детки зубами цепляются за родительские кошельки.

— Правда? Ничего себе… А я ведь читала Гайдара. Здорово, мне понравилось про «Голубую чашку», будто про меня, я правда постарше, а вот Маруся почти твоя ровесница. И сидели они втроём с папой под луной и звёздами.

— Вот и почитай ещё его биографию. Я тоже хотела стать самостоятельной, но судьба крепко привязала меня к родителям, считай, только три года назад моя пуповина оборвалась. А теперь давай спать, нам не с кем сидеть под звёздным небом, и ещё — мне всё-таки завтра рано вставать.

— Спокойной ночи и прости, что мучаю тебя.

Они расходятся по комнатам. Старшая укладывается и, засыпая на самом краю, размышляет, как несладко в тридцать два года пребывать матерью взрослеющей дочери, да ещё как назло не с кем посоветоваться, если только с лесом, может, с той могучей елью, прикрывшей половину крыши сторожки? А ещё подружка Светка, такая-рассякая, в какой уж раз подвела, лучше бы и не обнадёживала с новой работой, а она так надеялась…

Рядом, за рассохшейся перегородкой с лопнувшими обоями, засыпает Алёнка, в полудрёме прислушиваясь к шорохам за окном. Мечтая, как пойдёт по знакомым улицам посёлка с папой и мамой, крепко-накрепко держась за их руки. Соседи, одноклассники будут идти рядом и улыбаться прекрасному миру, озарённому тёплыми лучами оранжевого солнца.

Лес в июньские ночи даже часок не вздремнёт, выспавшись за холодную зиму, он день и ночь примеряет новую кору, ощетинившись ветками и распуская листву, пробиваясь к небесам тонкими ростками. Зверьё в сумерки только продирает глаза вместе с Колобком и принимается колобродить. Поначалу, до мурашек по коже, истерят сычи, потом ветки ели бухают по крыше сторожки, а в придачу соловей с хором лягушек веселит округу до утра. Только с предрассветным туманом лесная глухомань забывается тревожным сном, но ненадолго: птахам пора кормить птенцов, пчёлкам собирать нектар, оленям объедать слащавые листочки… Вот и испёкся в неведомой печи новый румяный денёк.

Проснувшись, девочка думает о скуке, царившей на заимке, ведь уже прочитаны привезённые с собой книги, заданные Марией Ивановной на каникулы, а ещё изрисовано два альбома и фломастеры надоели хуже горькой редьки. До переезда в сторожку, две недели назад, Алёнка не представляла, что может так возненавидеть родную глухомань за полное одиночество, с каждым следующим летом это неприятие только приумножается, до нервного тика.

Разбавляет тоску только ёж, который изредка заглядывает в сад похлебать из блюдца. Но при её приближении он сворачивается клубком, ощетинившись во все стороны противными иголками. Девочка в отместку бережно закатывает шар под куст чёрной смородины, где он вскоре раскрывается и драпает через заросли подорожника в островок цветущего чистотела. Просто ёжик, то есть Колючий колобок.

По субботам или в пятницу вечером около домика урчит мотоцикл, приезжает бывший одноклассник мамы — Дмитрий, сероглазый, с начавшим редеть пробором светлых волос. Вместе с ним в дом врывается запах бензина вперемешку со сладковатым запахом одеколона, а ещё от него пахнет гаражом, далёким и не интересным, как сам мамин ухажёр. На плите свистит чайник, из подпола на белый свет выуживается тягучее земляничное варенье под пыльной крышкой. Гость по-хозяйски усаживается спиной к окну, кладёт руки на белую скатерть, не сводит глаз с мамы, с её тонких точёных пальцев и рассыпанным по плечам волосам, изредка он отвлекается и дежурно улыбается девочке. Но ей не по душе эти ухмылки и визиты. Даже тортик, возвышающийся горой в центре стола, среди чашек и блюдец, не особо радовал Алёнку. Ей казалось, что дядя Дима только и ждёт минутки, когда она отвернётся, а он схватит маму крепкими пальцами с чёрными занозами под ногтями и утащит её, как злой Черномор, навечно, в далёкое тридевятое царство. Потому она неотступно следила за ними, стараясь ни на секунду не оставлять взрослых наедине.

— Алена, расскажи какой-нибудь стишок! — просил дядя Дима, слащаво растягивая губы в улыбке.

— Давай доча, давай! — подбадривала мама.

Алёнка, закрутив косичку петлёй вокруг шеи, забиралась на стул и декламировала:

— Огния Барто, стихотворение «Мишка»:

Уронили мишку на пол, Оторвали мишке лапу. Всё равно его не брошу — Потому что он хороший.

— Молодец, браво! — хлопая в ладоши, ревел дядя Дима, при этом косясь на маму, словно спрашивая, поступает он правильно или нет, а не получив чётких указаний, продолжал — Ну, просто настоящая артистка!

— Лен, куда тебя несёт, расскажи нормальный стих! — просила мама. — И растолкуй, почему Барто у тебя зовут не Агния, а Огния?

— Ой, я перепутала, думала, это странное имя от слова «огонь»— «Огния», а что красиво…

Постояв ещё несколько секунд и не услышав колкостей в ответ, девочка кланяется и прибавляет серьёзным голосом:

— Всё! Супер-чат продвинутых рэп-исполнителей закончен! До новых встреч на нашем молодёжном канале!

Алёнка соскочила со стула, сильные руки гостя подхватили её на лету и осторожно поставили на скрипучие половицы. Концерт завершён.

А после резали торт и пили чай. Мухи слетелись со всей терраски на белую скатерть и, кружа над столом, портили всё очарование чаепития. Приходилось накрывать сладости и ещё размахивать салфетками, чтобы на время избавиться от назойливых гостей.

Когда дядя Дима наконец-то уезжал, и рычание стального коня стихало за поворотом, она справлялась у мамы:

— А что, дядя Дима идиот, или только делает вид, что не знает, что стих про мишку учат в младшей группе детского сада?

— Успокойся, у дяди Димы пока нет детей, и в детский сад он не ходил, его растила бабушка в глухой деревне! Откуда ему знать про этот стишок! И перестань ёрничать в его присутствии, пяти минут не посидишь спокойно! Веди себя нормально. Вот наказание-то на мою голову!

— Я не могу при нём сидеть нормально! А стихотворение клёвое, его любят все малыши.

— Объясни мне, пожалуйста, почему ты не воспринимаешь Дмитрия всерьёз? Он давно за мной ухаживает, помогает нам. Мне ведь тридцать два, я не могу всю жизнь провести одна, без нормального мужа, в бесконечном ожидании твоего отца, как ты этого не можешь понять! У женщины годы куцые, короче, чем у мужчин, заруби это себе на носу! А ещё умные книжки читаешь! Рассуждаешь о героях, а то, что мать в одиночку бьётся, как рыба об лёд, в упор не замечаешь. Да, славную я вырастила дочку.

Мила отворачивается к окну. Девочка знает, что из-под век соскочили непрошенные капельки, но остановиться не может:

— Ну, ты-то знаешь, иногда у меня звенит в ухе, вот когда твой дядя Дима говорит, что нам надо жить вместе у его родителей, а нашу бедную сторожку приспособить под дачу для городских, тогда мой колокольчик бренчит как сумасшедший! Для чего наш прадед строил дом перед войной, чтобы какие-то дачники здесь хозяйничали! Почему ты мне ничего не говоришь о моем отце? Ты всё скрываешь, почему?

— Оставь в покое наших предков, царство им небесное и вечный покой. Я пока ничего не решила… А что, твой отец? Он бросил нас давным-давно. Скажи, зачем он сдался тебе? Тебе плохо со мной?

После этих слов мама умолкала и уходила к себе. Девочка знала, что в эти минуты её лучше не трогать и вести себя потише. Мама ложилась на кровать и, свернувшись калачиком, плакала, чуть вздрагивая под пледом. В эти минуты Алёна жалела, что надерзила маме, и сквозь слезы мечтала не медля ни секунды сорваться на неведомый Север и разыскать бродягу-отца. Но разве она сестра Питера Пена? Или стоит продать свою почку, ведь, наверно, можно это сделать как-нибудь по-тихому, чтобы мама не узнала? И на вырученные деньги отправиться на поиски неведомого папаши. Хотя, с другой стороны, дядя Дима тоже не плох, столько лет, ещё со школы, любит маму, не пьёт, работящий. Да и кто чинит краны или мебель, кто-кто — он самый! Ох, как тут разобраться? Почку тоже жалко. Если это так, пустяк, то все бы оставались с одной. Но так жить больше нельзя, надо найти неведомого отца и понять, почему он не с ними…

Рано утром в понедельник одна самая обычная девчонка, обняв руками мамину шею, нашёптывала на ухо:

— Мамуля! Ну, пожалуйста, не уходи, не оставляй свою Маугли одну-одинёшеньку в жутком лесу. А давай, я лучше расскажу тебе свой сон. Слушай, мы с тобой будто утром выходим из дома, я в розовом платье, а ты в новой блузке, а около дома, представляешь себе, стоит большущий самолёт и мы заходим вовнутрь, садимся в кресла и улетаем прямо в небо. Вдобавок смеёмся без остановки, как две дурочки, пока живот не разболелся. А рядышком несутся райские птицы, бабочки, олени…

— Э! Куда тебя занесло? — спрашивает мать, пряча улыбку. — Откуда в небе олени-то взялись…

— Ну, насочиняла лишнего, с кем не случается. Ты тоже иногда наобещаешь с три короба, а потом даже с места не поднимешься.

— Да ладно, было всего-то пару раз. А ты помнишь все мамины огрехи, вредина! Ну, ладно, слезай с коленок, тебе всё-таки уже четырнадцать лет! А мне давно пора бежать на остановку, а то опоздаю на автобус.

— Беги, — со вздохом сказала девочка и отвернулась к окну, где от сквозняка, как маятник настенных часов, болталась паутина с чёрной мушкой.

— Постой, на море мы с тобой махнём в следующем году, вот только установим памятник на могиле бабушки и дедушки. Уже почти три года пролетело, а на кладбище до сих пор всего-навсего деревянный крест! Теперь понимаешь, почему я коплю деньги? Но, всё равно, обещаю, мы с тобой слетаем в Египет или Турцию. Что, думаешь, тебе одной хочется, а мне нет? Да ещё как! Девчонки взахлёб обрассказывались, а я им обзавидовалась! Да, кстати, мне начальник снова пообещал хорошую премию! Так что осенью, как только начнутся распродажи, мы с тобой немедля помчимся покупать модные купальники!

— Правда? Не обманываешь?

— Обещаю, доча!

— Ура, у меня будет новый купальник! Мам, а давай ещё прикупим подводную маску и трубку, они не стоят безумно дорого.

— Непременно. Ну, всё, я побежала! Не скучай! Суп и блинчики в холодильнике, квас в чулане! Больше ешь, хоть щёки наешь! А то тебя совсем не видно из-за швабры.

— Ура! У меня будет своя маска! Я в ней буду нырять в ванне! И больше не надо просить у ребят!

Тут входная дверь хлопнула, следом за ней звякнула калитка, а после навалилась тишина, только тёмные ели в такт маминым шагам ещё дрожат колючими лапами под лесной вальс. Перед девочкой, оставшейся одной в этом утреннем, хмуром мире, распахнулись ворота одиночества, со створками до самого неба. Стало боязливо и так тоскливо, ровно кровь по капле сочится из тебя, подобно весеннему берёзовому соку, и у тебя нет даже крошечной возможности остановить её и вернуть щекам румянец.

В заросшем саду запел зяблик: «фьит-фьит-ля-ля-ви-чиу-кик», напоминая о тоске, поселившейся на лесной заимке. Девочка пододвинула стул к окну и стала глядеть на деревья, высматривая крылатого певца. Она вообразила, как среди ветвей прячутся гнёзда с пушистыми птенчиками, а в дупле, в старой липе, свернувшись калачиком, посапывает белочка, прикрывшись бурым хвостом. Тут зяблик умолк, и вскоре раздался протяжный свист. Девочка покрутила головой и заметила на вершине ели прилетевшую сороку. Оглядевшись по сторонам, птица медленно застрекотала.

— К новостям прилетела! — сказала девочка сама себе. — Лучше зяблика слушать, чем это карканье!

Она встала и, вспомнив, что осталась в доме одна, закрыла дверь на тяжёлый железный крючок. Так будет спокойней. Теперь во всей лесной обители на несколько километров вокруг — ни одной живой души, только угрюмый лес, полный до краёв тайнами и опасностями.

Сорока вдруг стремительно застрекотала и, камнем сорвавшись со старой ели, мелькнула белым пятном среди мохнатых макушек. Лес затих на мгновение, провожая неугомонную обитательницу перелесков шелестом листвы, а вскоре уже зажил обыкновенной жизнью.

Девочка глянула на портрет дедушки и бабушки — утреннее солнце беспечно отражалось в стекле и скользило полосой по рамке. Стало покойнее, и она, шлёпая босыми ногами по прохладному полу, отправилась в комнатку мамы, где завалилась на её кровать. «Ага, посмотрим, что читает мамочка, — думает Алена и берёт с комода книгу. — Так, «Франческо Петрарка». Что-то знакомое. Посмотрим. Наверно, итальянский детектив? — размышляет девочка и наугад раскрывает томик. — О, надо же, сонеты о любви, вот что почитывает маманя перед сном». Она шелестит страницами и погружается в сладкие катрены, нашёптывает вслух печальные секстины. Листает дальше, а среди заветных страничек — старый конверт. Но на её памяти им никто ни разу не присылал писем? Адресовано маме, а вот обратный адрес незнакомый и весьма странный: «Республика Саха — Якутия, п. г. т. Тикси, в/ч 44025». И фамилия неразборчивая. Настоящая тайна, и девочка своей кожей ощущает волнение перед неизведанным.

— Что такое «п. г. т.», а какое-то «в/ч»? Бог ты мой! Господи, ну почему здесь нет интернета! Отчего нельзя быстро залезть во всемирную паутину и во всём разобраться! А теперь придётся самой думать, какой ужас, — придя в отчаянье, размышляет девочка.

Внутри конверта письма не оказалось.

«Что делать, как разгадать тайну? Зачем мама хранит конверт в томике любовных стихов? Думай, Алёна, лучше думай! Например, «Саха-Якутия», мы проходили по географии — республика на северо-востоке России, омывается водами Ледовитого океана. Стоп! Север! Это конверт от письма моего отца!»

Книга закрылась, и девочка сорвалась с маминой кровати, даже не поправив покрывало.

Тем временем блестящий автобус увозил на работу королеву лесной сторожки, где её поджидали верные тряпки, благородные вёдра и галантные швабры. И после девяти часов завязывалась брань за светлые идеалы чистоты между Белой и Алой розами, и так с перерывом до восемнадцати часов.

А принцесса дальнего лесного кордона, после чтения маминых книг, принималась за полив грядок. В награду — честно заработанная тарелка окрошки и салатик с горьковатой редиской. А после, вместо десерта, тягучие блаженные минуты чтения. К обеду Алёнка решила взглянуть на семейные фотографии. Из шкафа извлечена картонная коробка. На дне её покоились снимки, а ещё какие-то старые письма.

В руки ей попала вырезка из поселковой газеты «Мы и посёлок» со статьёй трёхлетней давности под броским названием: «Жуткое убийство семьи лесника», автор «Евгений Хронов». Алёна с любопытством прочитала: «В августе этого года жителей нашего посёлка и всего района потрясло дерзкое убийство лесника Белкина Александра Сергеевича и его жены, хорошо известной в посёлке учительницы русского языка и литературы, Натальи Николаевны. Ужасная трагедия разыгралась в лесу, около деревни Воробьёвка. Думаю, наши читатели вправе знать, как всё произошло, и вот что мы выяснили в районном отделе следственного комитета России: 17 августа семья Кромовых наткнулась на истекающих кровью Белкиных, которые были завалены ветками. Грибники немедленно оказали раненым помощь, сообщили в полицию и вызвали «скорую помощь». На место происшествия срочно выехала следственно-оперативная группа и установила, что потерпевших ранили неустановленные преступники из охотничьего ружья и скрылись в неизвестном направлении. Полицией сразу был объявлен план «Перехват»: в районе проверялся весь автотранспорт и люди, которые выходили из леса. В те дни многие жители нашего посёлка приняли участие в прочёсывании местности в поисках следов преступления. Но по «горячим следам» установить лиц, причастных к нападению на семью лесника, не удалось. К сожалению, спасти жизни наших земляков медикам не удалось. В настоящее время следствие продолжается. С нами по телефону согласился пообщаться следователь Колумбов М. В., который рассказал, что при расследовании уголовного дела выдвигается множество версий: нападение браконьеров; неприязненные отношения в семье (по сведениям редакции у погибших имелась только дочь и малолетняя внучка); противодействие со стороны инвесторов, начавших строительство нового комбината в нашем посёлке. Также обнадёживает, что глава района обратился к прокурору нашей области Динисову В. Р. с просьбой взять под свой контроль расследование убийства наших земляков. Давайте зададим вопрос сами себе: что произошло в лесу около Гнилого болота, кому помешал лесник и его супруга? Будем надеяться, что следователи и полицейские сдвинут с мёртвой точки дело об убийстве Белкиных, и люди, сотворившие зло, окажутся на скамье подсудимых, о чём мы обязательно сообщим нашим читателям. Следователи настоятельно просят всех, кто знает какую-нибудь информацию о подозреваемых, обратиться в правоохранительные органы по телефону 02».

Отложив в сторону пожелтевший лист, Алёнка призадумалась… Комбинат? Возможно, но его принялись строить ещё до убийства, откровенно начихав на мнение местных жителей. Грузовики, надрывно ревя, с утра до ночи вывозили грунт, рассыпая по дороге землю, словно загустевшую кровь. Она прекрасно помнит, как в день официального открытия строительства в школе отменили уроки. Учеников привезли на стройплощадку, к разинутому рту гигантского котлована, желающему расшириться, вкапываясь в грунт, аж до самого горизонта. А в центре площадки, ощетинившись арматурами, раздражённо дремал фундамент, ожидая скорого возвращения верных строителей. Ближе к обеду, с опозданием, на горизонте появилась кавалькада черных машин с губернатором, поразившим местных жителей только своим росточком с сопливого восьмиклассника. Под музыку и аплодисменты перерезали красную ленточку. Вокруг шумели от ветра деревья, и пёстрая листва неслась по улице. Алёнка в белых бантах стояла с одноклассниками, держа в озябших руках гвоздики. Приехавших гостей окружили журналисты, операторы с камерами, а после торжественного марша школьников распустили по домам…

Недруги? Ну откуда возьмутся враги у пенсионеров: лесника и учительницы? Если только из компьютерной бродилки сбежал какой-нибудь недобитый монстр или трансформер? А у мамы какие недруги? Получается какая-то абракадабра… Где же ты Каин? А вот браконьеры, то другое дело. Вполне вероятно. Дедушка им мешал, не давал убивать зверюшек, он сам рассказывал, что наступил на хвост горе-охотникам, не желавшим соблюдать правила охоты. Надо бы вечером всё это обязательно обсудить с мамой.

Весь оставшийся день Алёнка только и думала об убийстве, о разных версиях и с нетерпением ожидала прихода мамы с работы. Наконец-то хлопнула калитка. Девочка со всей силы бросилась ей навстречу, открывая настежь двери и радостно крича:

— Ура, мама вернулась!

— Привет! Не кричи, я устала. Лучше поставь на плиту греться воду, а я сейчас приготовлю ужин, — буднично ответила мама, поставив сумку на лавочку. — И дай воды, пока шла, всё горло пересохло.

Алёнка загремела посудой, Людмила, сделав несколько глотков и убрав с лица светло-русые волосы, ушла переодеваться.

— Как день? — буднично спросила Алёнка, хотя ей не терпелось побыстрее разговорить маму, чтобы выудить из неё всю информацию о местных браконьерах.

— Обычно, а что тебя интересует? — с любопытством ответила Мила, дочь редко интересовалась её делами.

— Да так, соскучилась.

— Странно, только вчера было воскресенье, и мы целый день были вместе, а ещё в субботу. У тебя всё нормально?

— Да нет. Всё как всегда.

Она опустилась на стул рядом с мамой и, не сводя глаз, смотрела, как та нарезает салат из огурцов и помидоров. Тут длинные пальцы отложили нож в сторону, а смеющиеся глаза бросили взор на дочку:

— Ой, совсем забыла. Представляешь, а мне сегодня звонил следователь.

— Ура, ура!

— Не дури, чему радуешься? — недоуменно спросила мама. — Может, он и тебе дозвонился?

— Мама, ты что! Откуда в нашем лесу возьмётся сотовая связь, а на ёлку я больше залезать не собираюсь, да и кто мне позвонит-то, бедненькой. Лучше расскажи, что он говорил?

— Вновь вызывает нас на допрос.

— И когда нам ехать? Завтра?

— Обещал ещё перезвонить.

— Получается, они продолжают разыскивать убийц. А есть ли что-то новое о преступниках?

— Сказал, мы всё узнаем при встрече. Потом я думаю, если действительно кого-то схватили бы, то весь город об этом говорил бы, да и по телеку показали бы. А сегодня никаких криминальных новостей, наверно, ничего нового у них нет.

— Грустно, почему добро проигрывает, мам? Ведь бабушка и дедушка были добрые, правда?

— Разумеется.

— Ну, а почему тогда зло до сих пор не наказано, а? Почему нет суда, и никого не везут в наручниках в тюрьму? Вон как в передачах про преступников.

— Не знаю, Алёнка.

Людмила задумалась, но взяла в руку нож и покрошила укроп. Когда последняя веточка легла в миску, добавила:

— Не нравится мне всё это. Как-то тревожно на сердце.

— Что тебе не нравится?

— Да у меня из головы не выходит этот звонок. Зачем опять всё ворошить?

— Как зачем? Надо же найти преступников!

— Что нам с тобой даст это их следствие? Воскресит отца с мамой? А может эти убийцы ходят рядом, по соседним улицам и, когда поймут, что их выслеживают, придут сюда…

— Мама не говори так, мне страшно. Может и надо их выследить, чтобы не ожидать каждую минуту удара в спину, и так всю жизнь?

— Я боюсь даже думать об этом, чтобы не накликать беду.

— Мама, так жить больше нельзя.

Они смолкли. Алёнку зацепили слова матери. Может, и правда, нечего совать свой нос куда не следует?

Ужинали молча, а когда закипел чайник, Людмила, желая успокоить явно напуганную дочь, сказала:

— Не бойся. Мы с тобой ничего не знаем и никого не обижали, нам нечего бояться, так?

— Как будто так. Но тогда получается: моя хата с краю, ничего не знаю.

— Вроде того… — ответила мама, прищурив голубые глаза.

Рабочая неделя пролетела быстро. Слова мамы попали в точку — Алёнка все дни барахталась по бескрайним просторам своих раздумий и сгрызла все ногти. Она иногда размышляла об отсутствующем родителе и о возможных путях его поиска в этой бескрайней стране. Мила не любила говорить об отце Алёны, с самого её детства уходя от вопросов, почему теперь они и стали ссориться. Но в последние три года на девочку всё больше и больше накатывалась волна неудержимого желания раскатать клубок тайн о своём отце, словно от этого зависела их дальнейшая судьба. Об окутанной вуалью неизвестности смерти дедушки и бабушки Алёна старалась больше не вспоминать.

В пятницу вечером маму из города привёз дядя Дима. Алёнка к её приезду начистила кастрюлю картошки и, когда хлопнула калитка, зажгла конфорку.

— Привет! — сказала растрёпанная после поездки на мотоцикле мама.

— Приветики! — ответила девочка.

— Мила! Куда ставить сумки? — следом забасил дядя Дима.

— Оставляй всё здесь, я сейчас сама разберусь.

Дмитрий распихивает авоськи по стульям и с облегчением плюхается на диван. Нехотя вспоминая о присутствии ребёнка, пыхтит:

— Алена, здравствуй!

— Приветики!

— Как прошла неделя?

Девочка понимала, что вопрос задан скорее из вежливости, чем из любопытства, но вместо того чтобы сразу отшить маминого ухажёра, отчиталась:

— Загорала, купалась в бочке. Потом читала, убиралась в доме, полола грядки, раздёргивала морковь и свёклу.

Нежданно гость поддержал разговор:

— Во, я тоже всё детство зависал в огороде. Смотри: в марте, ещё, блин, снег не сошёл, а мы начинали возить на огород навоз, в конце апреля копали землю под картошку, на майские праздники под лопату сажали. После шла морковка, свёкла, капуста и огурцы. Мы с батей собирали парник, накрывали плёнкой, под помидоры и перцы. В июне косили траву для коровы и овец, сено сушили, потом скирдовали. В июне-июле шли за ягодой, потом копали молодую картошку, обрывали яблоки и так до самых белых мух.

— Тяжёлое было детство у вас, дядя Дима.

— Нет, трудовое. Зато я вырос крепкий и здоровый. А почему? Да потому что поднялся на всём своём, а не на покупном, куда напихали одной отравы. Вот и тебя надо кормить не сникерсами, а картошкой с салом!

— Я сало не люблю, как и сникерсы.

— Подрастёшь, полюбишь.

— Ну, а чипсы-то иногда можно?

— Чуть-чуть, я и сам люблю похрумкать перед телеком.

Дядя Дима рассмеялся и покосился на Людмилу. Лучи заходящего солнца подсвечивали её волосы соломенного цвета, и они привиделись ему вдруг настоящим дорогущим золотом, которое он лицезрел пару раз, но не в поселковом магазине, а в райцентре, в ювелирном с огромными окнами. Хозяйка невозмутимо кухарничала, не обращая внимание на разговоры Димы и дочери.

— Но сало я всё равно не полюблю. Лучше вообще не вырасту.

Дима заулыбался, ему стало неясно, куда может завести невинный разговор с хитрой девчонкой, и он переключился на её мать:

— Мил, даже не представляешь себе, что я видел сегодня в новостях?

— Расскажи.

— Мы, пустобрюхи, за день съедаем столько пищевых добавок, что даже после смерти не разлагаемся! Прикинь, покойники лежат в земле как свежие огурчики! Вот бы посмотреть.

— Что ты несёшь! Глянуть на трупы? Тоже мне фантазёр нашёлся, выискал чем любоваться.

— Извини. Я не хотел.

— Выбрал время о таком говорить! — не унималась Мила.

— Дядя Дима, да вы настоящий маньяк.

— Всё молчу, вам не угодишь.

Гость перестал широко улыбаться, виновато посмотрел на Милу и, ухмыльнувшись уголком рта, добавил:

— Шутка юмора, извиняюсь.

— При ребёнке, пожалуйста, так больше не шути. У неё и так после известных событий психика неустойчивая.

— Ну, извиняй. Сама знаешь, кто в армии служил, тот в цирке не смеётся.

— А вы служили в армии, дядя Дима? — спросила Алёнка.

Гость, увидев, что девочка заинтересовалась его судьбой, заулыбался и важно окинул взглядом хозяек:

— Да! Целых два года честно возвращал Родине долг.

— А где, рядом с домом?

— Я не ботаник и не какой-нибудь там мажор, я коптил небо на Северах. Воинская часть 44025, Республика Саха — Якутия, посёлок городского типа Тикси! Даже помню на зубок номер своего Калаша.

— Кто такой «Калаш»— это ваш конь или осёл? — спросила радостная Алёна, теперь она знала наверняка, что такое таинственное «п. г. т.» и неведомое для девочки «в/ч».

— Это АКМ: автомат Калашникова модернизированный, калибра 7,62 миллиметра!

— А я думала ослик, хотя на севере ослики-то не живут… да там же царство северных оленей!

— Точно, оленей, по юкагирски — илэ, там полно, все они с бо-ольшими рогами!

— Перестань! — Мила нарушила молчание и строго посмотрела на Дмитрия.

— Мама, это я во всём виновата!

— Ты тоже не ёрничай! Нашла ровесника, чтобы порезвиться!

— Обещаю, больше не буду. А про автомат можно спросить?

— Спрашивай, — разрешила мама.

— Дядя Дима, а как вас можно проверить, если вы сейчас номер автомата придумаете?

— Кто, я придумываю? Номер 1984 АМ 8480! Подожди, у меня есть доказательства!

Покрасневший Дмитрий полез в замызганную борсетку и скоро извлёк книжицу, смахивающую на паспорт.

— Вот он, мой военный билет, посмотри!

— А можно мне самой полистать, я его никогда не видела, а?

— На вот смотри и проверяй.

— Как всё удачно получилось, — обрадованно сказала Алёнка и дрожащими пальцами подхватила слегка шершавый документ.

Девочка внимательно листала книжечку с красной обложкой и наконец-то отыскала номер автомата Калашникова — всё совпало, память у дяди Димы оказалась отменная. Но самое важное, она разыскала то, из-за чего ей пришлось затевать весь сегодняшний концерт — номер воинской части, в которой служил мамин ухажёр, совпал с номером из адреса, указанного на старом конверте. Алёнке вдруг нестерпимо захотелось спросить у дяди Димы — служил ли с ним кто-нибудь из посёлка, но она испугалась, что сразу вскроется, к чему она клонит, оттого и не решилась.

Паузу прервала Людмила:

— Дима, а почему ты мне никогда не показывал свои армейские фотки?

Гость заёрзал на стуле:

— Да на что там смотреть-то, один снег десять месяцев и всё. Да и знаешь, фотика у нас в части нормального не было.

— Всё равно как-нибудь принеси.

— Да без проблем, мне нечего от тебя прятать.

Гость почему-то затих на диване и умолк. Алёнка тоже хранила молчание, с трудом пряча улыбку за занавеской, не желая выдать радость от полученных сведений. Всё шло к тому, что она наконец-то выбралась на правильный путь.

В доме пахло жареной курицей, луком и чесноком. Наконец Людмила распорядилась:

— Идите мыть руки и садитесь ужинать.

— Ура! Я хочу есть! — закричала девочка и побежала к мойдодыру.

— Я пока пойду перекурю.

— Только не долго, Дима, а то курица остынет! И вообще надо бросать, сколько раз я тебе говорила.

В субботу мать и дочь Белкины провели в домашних хлопотах по хозяйству, а в воскресенье выбрались в посёлок.

Алёнка уговорила маму и на полчаса забежала к соседу, конопатому Пашке, посидеть в интернете. В поисковике, практически без проблем, удалось найти сообщество военнослужащих той отдалённой воинской части 44025, и выяснить что часть благополучно существует до настоящего времени, и даже, судя по комментам, — совсем неплохо. Аляповатые китайские часы с котиком отсчитывали на книжной полке минуту за минутой. Девочку ждала мама у супермаркета, и следовало быстро принять решение, что дальше делать с полученной информацией. А выход виделся один — накатать письмо командиру воинской части с просьбой помочь найти отца.

Размышления прервал звонок на сотовый, мама разыскивала дочь:

— Ты где? Я тебя давно жду!

— Мамуля, я совсем забыла, всё сижу у Пашки. Вот залезла в комп и не могу оторваться, у меня столько почты! Дай мне ещё хоть пятнадцать минут, ну, пожалуйста…

— Хорошо, я подожду тебя в кафе. Не опаздывай!

— Мамуля, ты просто — розовая лошадь!

— Кто? Ты сошла с ума?

— Шучу… Ты розовая овечка. У тебя есть крылья, и когда ты делаешь людям добро, они поднимают тебя на седьмое небо.

— Ну, хрен редьки не слаще… Опять что-то выдумала!

— Приду, расскажу.

Из трубки донеслись гудки. Алёнка, словно до этой секунды сидела на сжатой пружине, — вылетела из кресла, крича:

— Пашуля, колись! У тебя в принтере есть чернила?

— Угу, но чуть-чуть, — из гостиной пробурчал Пашка. — Пушкин-то мой всё стихи строчит…

— Можно я распечатаю письмецо на полстранички?

— Валяй, только включи принтер, розетка за ковром. Но, смотри, не больше, а то он меня убьёт, каждую неделю чернила заправляет, у него в сервисном центре уже скидка 25 процентов. Вот что гадюка наделала!

— Ты про какого Пушкина, не пойму? Какая гадюка?

— Ну, та из Астрахани, что цапнула моего батю на рыбалке. Там он угодил в больницу и, как говорит мамка, «поймал рифму», ну, со страха принялся писать стихи, как тот Онегин, у которого дядя заболел.

— Ты хотел сказать Пушкин?

— Точняк, Пушкин.

— Наверно, проснулся поэтический дар?

— Не знаю. Мы с мамой и братом думаем, так на него гадюкин яд подействовал.

— Да… печалька… Осенью вернусь домой, дашь почитать своего Пушкина?

— Дам, весь дом завален его стихами, от туалета до чердака!

Тут принтер допел свою песню и с визгом остановился. Отпустив в дальний путь ещё тёплый листок, он замер, но ещё несколько секунд напряжённо моргал красным глазом. Аленка быстро пробежала глазами по тексту и побежала в прихожую, обуваться.

— Паша, я всё! Спасибочки! С меня литровая банка земляники, годится?

— Замётано. Не кинешь?

— Соседке не веришь? Как только появится в лесу, расплачусь.

— Да ладно, заходи, без банки. У нас самих клубники завались, хочешь, пойдём, угощу. Это у вас строители весь огород вытоптали, балбесы.

Алёнка перестала улыбаться и кивнула Пашке:

— Вырастим, будет лучше прежнего. Я пошла, увидимся!

Парень закрыл дверь и, скинув тапки с босых ног, вернулся в комнату, чтобы вновь завалиться на диван с планшетом и выискать, где спрятан Истинный Экскалибур.

По дороге Аленка забежала на почту, благо посетителей не оказалось, и, купив конверт, опустила письмо в синий ящик, незаметно перекрестив его перед дальней дорогой.

— Ура! Хоть что-то получилось в это лето! — сказала девочка, выходя из здания почты. Никто не слышал этих слов, разве только чёрный котик с белой грудкой, но и он в воскресный день занимался ответственной работой: умываясь, приманивал редких посетителей. Теперь Алёнке оставалось только ожидать новостей, но уж этому она научилась за свою короткую жизнь. Закрыв скрипучую дверь почты, она улыбнулась оранжевому солнцу и вспомнила, что на улице хозяйничает лето и вообще у неё в жизни замечательные каникулы. Впереди, в школьном саду, с визгом и смехом, от которого закладывало уши, малышня играла в догонялки. Она улыбнулась, ей тоже захотелось кинуться к ребятам, кого-нибудь засалить, а потом носиться со всех ног между яблонь и вишен или спрятаться среди зарослей акации, ох, какое там есть классное местечко — никто ни в жизнь не найдёт! Но пока не до игры — в кафе её ожидала мама.

— Значит, ты величаешь меня «овцой»?

— Мама, ты что?

— А я тебе капучино заказала, сейчас принесут. Будешь?

— Спасибо, мамочка. Просто я сочинила историю про розовую овечку, заметь, а не овцу, у которой есть крылья. Если она приходит на выручку деревенским жителям, то после летает, а если вредничает, то хозяева с неё шерсть состригают. Встретила она однажды того самого Колобка и от хитрой Лисы уберегла.

— Ну и выбор у тебя, не позавидуешь розовой овечке! Так и я, если вдруг совру или что-то не то, по-твоему, сделаю, у дочки зазвонит колокол, и ты уже глядишь на меня с осуждением. Бедная я, бедная овца! Где моё седьмое небо? Может, хватит меня стричь!

Глава 2 Непрошенные гости

В следующий понедельник Алёнка проснулась в одиннадцать часов. Всё привычно: геркулесовая каша в подгоревшей кастрюльке, стакан компота. Ох-хо-хо, обожгла указательный палец, дышала на него минут десять, после припомнила другой способ и помазала растительным маслом. Утро испорчено. Заправляет кровать и спасает настроение, а для этого требуется просто поудобней устроиться на диване и раскрыть обёрнутый в газету томик «Графа Монте-Кристо». И вот уже на дворе не жаркий июнь двадцать первого века, а двадцать седьмого февраля далёкого 1815 года. Задремавший на солнце дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард поздно дал знать о приближении трёхмачтового корабля «Фараон», спешащего без капитана из Смирны, Триеста и Неаполя. И вскоре Алёнка, не вставая с дивана, уже в толпе зевак наблюдает за манёврами судна, а через полчаса очутилась на обручении Дантеса и Мерседес…

За окном июньское солнце поднималось всё выше над лесом. Книжная страница торопилась за страницей, шелестя горностаевым шлейфом, и девчонка уже подумывала попить прохладного кваса из чулана, но оторваться от книги тяжело. Завязывалось самое интересное…

На улице среди привычного для уха лесного жителя птичьего хора раздался новый звук — стук дерева об дерево закрывающейся за кем-то калитки. Кто-то появился, словно призрак из ниоткуда. В лесу невозможно передвигаться незамеченным, а тем более бесшумно. Путника всегда выдаст кричащая сойка или сорока, оповещающая о непрошенных гостях лесных насельников. Но через несколько мгновений уже кто-то настойчиво постучал в оконное стекло.

У Алёнки при мысли — как-никак одна в лесу — мурашки побежали по коже, вскоре возник противный липкий страх. Первое, о чем ещё подумала девочка: закрыта ли дверь, и второе: где лежит перцовый баллончик. Вытащив его из комода влажными пальцами, Алёнка на цыпочках бросилась к двери — она оказалась закрыта. Теперь оставалось только метнуться к окну и, стараясь быть не замеченной с улицы, выяснить, кто пожаловал в гости. В это лето ещё никто не навещал забытую сторожку, редкие прохожие проходили мимо…

Визитёр не таился. Около дома стоял высокий худой мужчина в зелёной защитной рубашке и с рюкзаком на спине. Серые глаза на обветренном лице невозмутимо осматривали сторожку, словно выискивая щель, через которую можно просочиться в дом. В манере держаться скользила едва приметная бравада бывалого человека, а весь облик гостя говорил о редкой в наше время способности прошагать не один десяток километров за день.

«Ой, мамочки, он хочет меня убить! А в рюкзаке, наверно, нож и скотч, для того чтобы меня связать, а потом мучить или пытать, как в фильме ужасов», — чуть не плача думала девочка. Она закрыла глаза и, дыша через раз, продолжала ждать кровавой развязки.

Требовательный стук раздался снова. «Может, стоит не отвечать, подумает, мол, в доме никого нет? — размышляла Алёнка. — Но если он грабитель и залезет в дом через окно, то, увидев меня, тогда уж точно прикончит, зачем ему свидетель? А если я отвечу, глядишь, не станет связываться и уйдёт. А если он пришёл за мной?»

Всё-таки взяв себя в руки и перестав трястись, она решила откликнуться — и будь что будет.

— Кто там? — как можно спокойнее спросила девочка.

— Охотник я, Аникин Пётр Петрович, — покашливая, ответил гость. — Я тут хотел только узнать, в какие дни приезжает лесничий?

— По средам и четвергам он делает обход в наших кварталах! Но сюда заходит редко, так если воды попить. А вообще, он останавливается в сельской администрации, там, ну в Зверёвке.

— Эх-ма! Теперь мне всё ясно с этим лесным начальством! — гость топнул ногой и замахнулся рукой на кого-то невидимого.

— А вы, наверно, браконьер?

— Чёй-то я браконьер? — недовольно ответил Аникин и стал снимать рюкзак. — Во, тоже надумала-то.

Засаленные завязки послушно раскрыли горловину брезентового мешка и две загорелые руки охотника стали шарить внутри, стараясь что-то найти на ощупь.

«Ну, всё, мне капец, достаёт нож или топор! Сейчас убивать меня будет! Всё, я, кажется, договорилась, правильно мне в школе говорили: «молчи более — побегаешь долее», — подумала девочка и присела на корточки, но всё же, пересиливая страх, крикнула:

— Да охотники летом не охотятся, это даже школьники знают!

Вместо ответа на улице звякнуло что-то металлическое, а потом вдобавок застучало, и девчушка, закрыв глаза, спряталась в угол за занавеску. Подумалось: «Так и есть! Может быть, убийца бабушки и дедушки и есть этот самый Аникин! Вот он и припёрся сюда на разведку, всё вынюхивает, знаем мы что-нибудь или нет».

— А я и не охочусь, — спокойно ответил гость.

Через пару минут, немного придя в себя, Алёнка снова выглянула в щёлочку между занавеской и подоконником. Видно было плохо, мешали лилии, растущие у дома. Но от увиденного тотчас пересохло в горле, и она невольно зашептала сухими губами: «ой, мамочки, ой, мамочки…»

Аникин, как ни в чём не бывало, продолжал топтаться на одном месте, изредка оглядываясь по сторонам, словно ожидая подмоги или, наоборот, опасаясь подхода лишних свидетелей. В руках он ловко вертел длинный блестящий нож, слегка вогнутый вовнутрь и более походивший на кавалерийскую саблю из черно-белого фильма про Василия Ивановича Чапаева.

— Я того, ведь не охочусь, покамест, нельзя, рано ещё. Тебя-то, наверно, дед обучил? Был истинный лесник, хоть и немного поработал в нашей глуши. Эх, какой орёл, ему бы еще жить да жить, жена красавица. Помню, бывало, без путёвки в лес ни за что не пустит! Сразу пугает: вызову полицию, вызову полицию!

«Ну, всё понятно! Мне конец, — подумала Алёнка. — Дед у него явно числился во врагах, вот и припёрся, чтобы на мне отыграться! Как всё оказывается просто! Да, проще и не бывает, а полицейские всё никак не могут додуматься, эх! Поздно я догадалась».

А с улицы тем временем доносилось: вжик-вжик-вжик, аж мурашки побежали по коже. Девочка, замерла на несколько секунд, но, преодолев страх, всё же выглянула в окно, чтобы выяснить источник ужасающих звуков. Посередине двора, как ни в чем не бывало, охотник бруском точил свой гигантский нож. Алёнка не сводила глаз с преступника. Через пару минут, убедившись, что лезвие острое, Аникин положил саблю на землю и взял в руки длинную палку.

«Ох, мамочка! Ножа ему, бандюге, мало, ещё палку прихватил. Какой-то кровожадный монстр, а не охотник, ему только для полной жути не хватает в лапах бензопилы», — подумала девочка.

Продолжая прятаться от гостя, Алёна на корточках пробралась в свою комнату и схватила сотовый телефон, в нелепой надежде, что произойдёт чудо и, вопреки всем законам физики, в доме появится связь с внешним миром. Но как она ни всматривалась в экран — приём так и не появился. Отбросив бесполезный телефон, Алёнка пошла на кухню. С грохотом открыв ящик стола, выбрала самый большой разделочный нож, а в левую руку взяла крышку от самой огромной кастрюли, в ней когда-то бабушка на праздники варила холодец.

Поразмахивая пару минут ножом и щитом, она немного успокоилась и, стараясь дышать ровно и спокойно, приняла боевую стойку около входной двери, увиденную в кино, словно триста первая спартанка, ожидающая нападения кровожадных персов в далёком-предалёком ущелье. Поднятому над головой ножу следовало опуститься на голову Аникина, а щитом, то есть крышкой, она попробовала бы сбить его с ног, после чего убежать в лес. План казался неплох, только по поводу его реализации имелись большие сомнения. Но Алёнка думала иначе:

— Если он считает — моя песенка спета, то глубоко ошибается! — громко сказала девочка, и после таких слов жить бедному человечеству на Земле стало как-то уверенней, а желание спрятаться под кровать у спасительницы планеты испарилось вместе с утренней росой.

От долгого ожидания пальцы утомились сжимать рукоятку ножа и держать стальную защиту. Но изверг Аникин почему-то в дом не ломился, дверь не вышибал, стёкла не колотил, не было слышно даже его шагов по крыльцу. Тогда, отложив, ввиду ненадобности, в сторону средства самообороны, девочка, время от времени дрожа, выглядывала в окно — теперь охотник мирно держал в правой руке вместо сабли самую обычную косу и надевал на спину рюкзак. Девочка перевела дыхание.

Прошло две-три минуты. За её спиной хлопнула рама и следом задребезжало оконное стекло, звеня и бряцая металлическим голосом. На ставших мгновенно ватных ногах Алёнка едва развернулась на резкие звуки, словно в тумане мелькало искарёженное в безумном гневе лицо охотника, сабля, сапоги, сбитые кулаки. Вновь и вновь — бах, ба-бах! Из-за сквозняка бабахавшая форточка наконец-то закрылась. Фу-ууу, пронесло. Рамы и стекла оказались невредимы.

— Ну, всё, я пошёл! — на прощанье крикнул гость Алёнке. — Немного покошу около вашего дома и махну в тридцать четвёртый квартал, надо запасти сена на всю зиму для оленей и лосей.

— До свидания! Заходите ещё! — крикнула девочка, и калитка стукнула, подтвердив, что охотник покинул поле несостоявшегося боя. Она прислушалась к себе, но колокольчик не зазвонил. — Фу, пронесло! Ну, я и перепугалась, как последняя лохушка. Как я сразу не признала в его руках простой косы? Да, у страха глаза велики!

Девочке немедля приспичило выйти на свежий воздух. Хотелось с головой окунуться в июньское тепло. Вскоре под ногами оказались приятные на ощупь, прогретые солнцем ступеньки, и лёгкий ветерок шумел в кронах берёз. Наугад, найдя под порогом старые сандали, Алёнка обулась и натаскала в бочку воды из колодца для вечернего полива. Прищурившись, долго смотрела на неяркое из-за деревьев солнце и, хлопнув по лбу побежала наливать в блюдечко молоко для ёжика.

В огороде доцветала клубника и кое-где среди зелёных ягод появились первые, слегка побуревшие сердечки. Алёна от радости потирала ладони — значит, скоро придёт сладкая пора и клубники станет так много, что хватит на варенье и на объеденье. А пока приходилось перебиваться кислой чёрной смородиной.

Натянув купальник, девочка улеглась на лавочке, подставив себя мягким лучам солнца, пробивающимся сквозь березовую листву. Непонятный визит охотника с новой силой колыхнул волну мыслей о недавней семейной трагедии, не дававшей покоя. Заныло под ложечкой. Неужели этот пожилой охотник — убийца? Зачем он припёрся сюда, да ещё днём, прекрасно понимая, что мама на работе и я в доме одна? А может, взаправду вынюхивает, какая ситуация в семье потерпевших? Похоже, всё к одному — Аникин смахивает на заправского убийцу, такой у него взгляд кровопийцы, а потом если он может застрелить кабана или огромного лося, то и человека-то ему прикончить элементарно, раз-два! Может, охотился на косуль или оленей, а дедушка его за этим занятием и застукал. А он обоих убил, и дело шито-крыто, какие свидетели в лесу? Точно! Зачем приезжему убивать бабушку? Да она — божий одуванчик, училка по литературе. Для неё Пушкин и Бродский дороже золота! За непочтительное отношение к Лермонтову могла любимой дочери или внучке поддать веником. Да, теперь все сходится! Оказывается, как всё просто! Неужели я нашла преступника? Но нужны, как они называются в детективах, эти самые — улики. Ну, Аникин держись, я их скоро разыщу, и тебя ждёт заслуженная кара.

Вечером, когда скрипнула калитка, Алёнка распахнула перед матерью дверь:

— Ура! Мама вернулась!

— Что случилось? Ты какая-то возбуждённая… да и мне днём было как-то не по себе. Скажи, у тебя всё нормально?

— Да, всё классно! Я нашла убийцу!

— Кого?

— Ну, убийцу бабушки и дедушки!

Людмила со всего маха опустила сумки на пол и грохнулась на краешек лавочки, рядом с ведром с колодезной водой.

— Ох! Я так и думала, здесь что-то происходит. Тоже мне, доморощенный Шерлок Холмс, лучше подай чашку, я попью с дороги… и это… рассказывай, что тут произошло в моё отсутствие.

Алёнка сунула маме в руки кружку и рассказала о визите охотника и о своих пророческих догадках.

— Не знаю, у меня от твоих сказок голова набекрень. Но этих… доказательств у тебя нет никаких, кроме пустых фантазий, высосанных из пальца. Так можно обвинить любого, у кого был конфликт с дедушкой или бабушкой. Бабуля тоже была принципиальная, знаешь, сколько она «троек» наставила в аттестаты, несмотря на слёзы детей и родителей?

— Ну и что смертельного в «тройках», чтоб из-за них убивать?

— Раньше при поступлении в институт считался ещё общий бал аттестата! И знаешь, сколько народу не поступили в престижные институты из-за «троек» по русскому и литературе, даже сдав хорошо вступительные экзамены?

— Теперь соображаю. Но я ещё подумаю.

— Думай, только хорошенько, и давай скорей готовить ужин, я сегодня даже не обедала. Ты огород поливала?

— Да, мамочка.

— Молодец.

Алёнка нарезала салат и, прикрыв его газетой от надоедливых мух, пошла в спальню, где вырвала чистый лист из альбома. Сев за стол, она решительно написала вверху: «дедушка» и «бабушка», а в центре «охотник», и повела от последнего жирную стрелку в сторону «дедушки». Слева от «дедушки» черканула ещё слово «комбинат», а справа две буквы «ДД», и следом две стрелки к дедушке. Девчонке понравилась схема, получилось ну прямо как в настоящих детективных фильмах. Она хотела показать схему маме, но передумала из-за «ДД», означающих, конечно, того самого дядю Диму.

После ужина они вышли в огород, где их ожидали грядки с зеленью, огурцы и помидоры, а ещё кислая чёрная смородина. Солнце садилось за лесом, и ветер стих, от прогретой за день земли и трав потянулись запахи, делающие прекрасной жизнь в лесу и за городом. Любоваться закатом помешал назойливый треск мотоцикла, но это оказался не привычный рёв Диминого «Урала», это были скорее звуки певческих цикад, дразнящие слух отдыхающих на блаженном острове Хайнань.

Алёнка подбежала к забору. У калитки стоял маленький жёлтый скутер, с которого слезал молодой парень в зауженных джинсах и рубашке поло, с пёстрым рюкзачком за спиной. Завидев девчонку, он приветливо замахал рукой:

— Добрый вечер! Извините, пожалуйста! Я хотел бы переговорить с родственниками Александра Сергеевича и Натальи Николаевны Белкиных!

Алёнка хотела подойти поближе к гостю, но, вспомнив, что одета в старую футболку с Винни Пухом, на которой красуется огромное пятно от вишнёвого варенья, так и не вышла из укрытия, а только крикнула:

— Подождите, пожалуйста!

— Извините, а сотовая связь здесь работает? — ещё успел спросить парень, рассматривая бесполезный в лесу айфон.

— Нет, это же глухомань!

— Да, в лесу и вправду пахнет лесом, — от себя добавил парень.

Девчонка побежала к маме и рассказала о госте.

— Зачем ты ему сказала, что у нас не принимают телефоны? Вдруг у него на уме что-то нехорошее!

— Мама, преступники не ездят на жёлтых скутерах, уж поверь мне, я прочитала сотню детективов и посмотрела столько же фильмов! А потом у меня ничего в ухе не звонило.

— Ты опять об этом, тихо, перестань. Пошли, а то неудобно перед незнакомым человеком в таком затрапезном виде.

Вдвоём они отправились переодеваться. Джинсовый сарафан и розовая лента в волосы поджидали Милу, а Аленка обошлась свежей футболкой с мультяшными бабочками. И вскоре, выйдя за калитку, они обнаружили худенького парня, с ухоженными рыжими кудрями и тонкой кожей, который, завидев их, соскочил со скутера и, немного разволновавшись от вида двух незнакомых женщин, представился:

— Евгений Хронов, журналист местной газеты, студент факультета журналистики Московского государственного университета, уже несколько лет собираю материалы о гибели ваших родных, хотелось бы задать вам пару вопросов. Если вы не возражаете.

— Здравствуйте, меня зовут Людмила Белкина, а это моя дочь Алёна.

— Очень приятно! Наконец-то я вас увидел, — парень вдруг покраснел и добавил, — ну так рядом, близко. А то живём в одном посёлке, так сказать, видим иногда друг друга.

— Да, я тоже помню вашу статью, читала несколько лет назад в нашей газете, — сказала Людмила и осмотрела с головы до ног журналиста. — Но я вас представляла совсем иначе, таким маститым и даже в годах, почему-то с седыми усами и бородой.

Женя стал переминаться с ноги на ногу, словно оказался в классе около доски, но, совладав с волнением, продолжил:

— Усы и бороду можно попробовать отпустить, но с сединой получится загвоздка. Я только перешёл на четвёртый курс факультета журналистики и параллельно работаю в поселковой газете, так сказать, набираюсь опыта, расписываю перо, как говорят наши преподаватели.

— А вы учились в нашей школе? — спросила Алёнка.

— Да, мои родители живут в посёлке. Я, кстати, ученик Натальи Николаевны!

— Ну, а я не пойму, откуда вас знаю, то есть где-то видела. А теперь мне всё ясно с вами.

После слов «всё ясно с вами» журналист побелел и так посмотрел на девочку, словно вся его жизнь с этого момента полностью перешла в ведение подростка и от её тонких длинных пальчиков зависело — прервётся нить его жизни или нет.

— Ну, ладно, я вас слушаю, — прервала паузу Людмила.

Алёна молчала, оценивающе смотря на гостя. Парень наконец-то вновь заулыбался и спасительно подмигнул девчонке.

— Да, да, конечно. Хотелось бы спросить вас, а как идёт следствие по делу об убийстве?

— То ли приостановлено, то ли прекращено, я в этом не очень понимаю. Никто не арестован, кто убил, до сих пор: неизвестно. Но, правда, мне тут недавно звонил следователь и приглашал нас с дочерью на очередной допрос. Вот и всё, что я знаю.

— Понятно, ну а какие-то успехи на их счету имеются?

— Не знаю, когда пойду на допрос, спрошу, всё-таки я не посторонний человек, а потерпевшая. Мне даже на руки дали постановление с синей печатью.

— Да, перед нами, я имею в виду общественность и прессу, и следствием появилась какая-то кирпичная стена. Мне тоже ничего не говорят, хотя главный редактор, по моей просьбе, направлял им запрос, но в ответ мы получили набор ничего не значащих фраз, просто бюрократическая отписка да ссылки на тайну следствия.

— Грустно, мне почему-то кажется, что и мне ответят так же, как и вам, — предположила Мила.

— Тогда надо жаловаться прокурору! Вы должны знать основные версии следствия!

— Согласна. Но по версиям у меня есть своя специалистка — дочка!

Алёнка рассмеялась и сказала:

— Да ладно, какая я специалистка, я просто читала вашу статью, уголовный кодекс, уголовно-процессуальный кодекс, учебник по криминалистике, а ещё думала, но пока вам, как это сказать, не готова рассказать, что ли…

Девочка умолкла и опустила глаза, потому что не решалась произнести вслух до конца свою мысль.

— То есть вы не совсем доверяете мне?

Алёнка кивнула:

— Да, точно, а может, вас кто-то подослал, и вы тут вынюхиваете, вышли мы на след убийц или нет.

— Лена, что за «вынюхиваете», следи за своими словами!

— Извините, пожалуйста, что-то я завелась, день был тяжёлый.

Помолчав с минуту, журналист всё же продолжил:

— Я прекрасно понимаю ваши чувства и не обижаюсь на подозрения в мой адрес, но хочу вас заверить, что все мои действия направлены только на установление истины. Могу со всей ответственностью сообщить — меня к вам никто не направлял, я, так сказать, сам решил приехать.

Евгений умолк, и в лучах заходящего солнца его волосы светились бронзовым цветом, а веснушки стали совсем незаметны.

— Если хотите, можете попить с нами чая, — предложила Мила, желая хоть как-то разрядить обстановку.

— Нет, уже темнеет, пожалуй, поеду, тут тяжёлая дорога по лесу. Может, в следующий раз! Если не против, я, могу оставить свой номер телефона или взять ваш, если у меня будут новости о расследовании, я вам обязательно сообщу.

— Мама, можно я дам Жене свой номер телефона, мне ведь интересно все, что связано с убийством.

— Да, пожалуй, тем более я на память не помню свой номер.

Темнело. Длинные тени от деревьев устремились в лес, и свежий ветерок напоминал о грядущей ночи. Где-то рядом, за спиной, соловей уже начинал свою дивную трель.

— До свидания! Я позвоню, — на прощанье сказал журналист.

— Пока! — крикнула Алёнка и пошла в дом.

Вскоре, под звуки мотора, узкий луч света стал испуганно шарить по заросшей дороге, шарахаясь от черноты, мечтая поскорее выбраться на шоссе. Лес казался полон страхов и ужасов, готовых в любую секунду обрушиться на узкие плечи журналиста.

Зайдя в дом, Алёнка закрыла дверь на крючок и занавесила все окна. На плите булькал чайник, мама достала чашки.

— Иди пить чай!

— Наливай поскорее, я замёрзла.

— Достань малиновое варенье.

— Жалко, осталась последняя банка.

— Да ладно, скоро наварим свежее. Я уже накупила сахара.

Потом они пили чай с вареньем и слушали писк одинокого комара. Говорить не хотелось. За окном стемнело. Ночь прогуливалась по лесу, не давая сомкнуть глаз птицам и зверям.

— Лена, ты знаешь, о чём я сейчас думаю? — вдруг спросила Людмила и отодвинула на край стола полупустую чашку.

— Конечно нет, но могу предположить.

— Да, и о чём же я, по-твоему, думаю.

— Может о том, что тебе уже четвёртый десяток и пора что-то делать с личной жизнью. А возможно о дяде Диме?

Мила помолчала несколько минут, не сводя глаз с дочери. Ей казалось, что она то краснеет, то наоборот, мёрзнет. Хотелось ругаться из-за обиды.

— Я даже не представляла себе, какая ты глупая и жестокая, и продолжаешь ревновать меня к каждому встречному мужчине. Может быть, хватит или ты очень хочешь, чтобы я опять плакала?

— Нет, а что я такого сказала, мама?

— Ну, во-первых, обидела этого парня, он к нам сам приехал, может, хотел как-то помочь или согласовать действия, предлагал что-то, а ты ему в лицо: «Я вам не доверяю». Так нельзя, ты всё же девочка, ну как-то надо обходительнее с людьми. Не спеши говорить всё, что приходит на ум, перед тем как сказать — подумай десять раз. А во-вторых, зачем мне давить на больную мозоль, а? Проехали.

Мила поднялась и подошла к окну, глядя на чёрные чернила, обильно разлитые летучими мышами на оконное стекло. Рядышком закричал сыч, и обе женщины вздрогнули, представив кричащего от ужаса ребёнка, заблудившегося в дикой пуще, обложенного роем диких бестий, и своей кожей ощутили страшное одиночество и страх, грязными мухами закрывающий глаза.

Девочка по-прежнему сидела, склонив голову. Она сжалась, приподняв острые плечи, и попыталась хоть как-то исправить своё беспросветное положение.

— Прости, мама.

— Нет, не извиняю, ты уже достаточно взрослая, — не поворачиваясь, сухо ответила Людмила. — Я искала и ждала твоего отца несколько лет и не обязана разыскивать его вечно. Да, моя бабушка ожидала всю свою жизнь деда с фронта. А что у нас сейчас война? Пойми, он бросил нас и ни разу не приехал в посёлок, в котором вырос, не позвонил, не написал.

— Наверно, есть веская причина, почему он так сторонится нас и нашего посёлка, — предположила Алёнка, — надо попробовать выяснить, чтобы понять в чём дело и тогда принять решение.

— Я не знаю этой причины. Возможно, какие-то слухи или разговоры, но я была верна ему, видит Бог. Нормальный мужчина должен вначале решать проблему мирно, ну потом, если совсем нет мозгов, с кулаками, но не прятаться на краю света. Так, по крайней мере, меня учил твой дедушка.

— Прости, я может быть неправа, но не могу иначе.

Мила промолчала, она продолжала смотреть в ночь, разговор её тяготил, и она прекрасно знала, чем заканчиваются подобные выяснения отношений — рёвом обеих. Девочка встала и налила себе немного кипятка. Плеснув из банки варенья, она долго мешала розовую жидкость, не зная впрочем, что с ней делать. Пить не хотелось.

В стекло ударился большой мотылёк и упал в траву, оставив после себя на стекле только серое пятно. Дочь вздрогнула, отложила в сторону мельхиоровую ложку и просто улыбнулась, желая развеселить маму. Людмила моргнула и отвернулась от темноты, подумалось: надо сменить тему разговора.

— Я всегда полагала, что добро порождает добро. Вот приехал этот журналист, как там его, а — Женька, его учила мама и, может, что-то хорошее в него заложила, если он тратит своё время, бензин, чтобы хоть как-то приблизить час, когда схватят убийцу, — сказала Мила, глядя в глаза дочери, отчего с последней сползла идиотская улыбка. — Или убийц, почему ты не думаешь, что их могло быть несколько человек?

— Возможно. Надо подумать.

— Вот и размышляй, но только под одеялом. Марш спать!

— Я только помою посуду и лягу, спокойной ночи, мама.

— Хорошо, до завтра. А я пошла ложиться. Мне вставать рано.

За окном по-прежнему тявкал сыч. Несколько комаров надсадно звенели на кухне в ожидании позднего ужина. Тарелки и чашки быстро закончились. Девочка, не снимая футболки, немедля рухнула на кровать, и, как только голова коснулась подушки, её ресницы слиплись до утра.

На следующий день, к обеду, Алёнка кралась по коридору замка Иф следом за бедным Дантесом. Вскоре их отвели в камеру с тяжёлыми засовами и решётками на окнах. И она осталась с ним, среди тишины и мрака подземелья, и вместе с арестантом почувствовала мертвящий холод и отчаянье.

Пребывание во французской тюрьме прервал знакомый звук скутера, доносящийся с улицы. Отложив книгу, девочка подбежала к окну на террасе — за стенами замка не плескалась неведомая морская вода, у калитки суетился вчерашний журналист, стараясь поставить на подножку своё жёлтое чудо. Сердечко Алёнки радостно забилось, и обычный скучный день расцвёл неожиданными красками. Тут же футболка отправилась за комод, а из ящика на белый свет явилась голубенькая, под цвет глаз, и ещё новая белая толстовка и шорты цвета хаки.

— Да, получилось не очень, — оглядев себя в тёмное зеркало, девочка сделала неутешительный вывод. Но по новой переодеваться некогда, в дверь уже робко постучали.

— Кто там? — как ни в чём не бывало спросила Алёнка.

— Журналист Хронов, — раздалось из-за двери, и, откашлявшись, Женя добавил — Не мог вам дозвониться, Людмила Александровна, вот и приехал.

— Хорошо, что приехали, но Людмила Александровна на работе, а телефон давала вам её дочь — Елена Александровна.

— Ах, вчера переволновался и всё напутал!

— Заходить будете или продолжим любезничать через дверь, господин журналист?

Дверь задрожала.

— Если впустите, то, конечно, зайду.

— Ой, блин…

Алена сняла крючок и распахнула дверь.

— Алёна, во-первых, давайте перейдём на «ты» и, во-вторых, обсудим интересующие нас вопросы.

— Да, конечно, как будет вам угодно, сударь. Вот стул, присаживайтесь.

Женя прошёл по поскрипывающим половицам, окинул взором скромную терраску: белые занавески, белая скатерть, побеленные стены, и сел за стол.

— Ну, у меня бабушка была училка, и я тоже могу по-книжному лепить. Ну, так на «ты» или на «вы»?

— Да на «ты», на «ты»! Кстати, у меня один раз приключилось на втором курсе: иду после универа, а в подворотне, около общаги, меня один перец, быдлячей наружности, прижал к стенке, а я ему говорю: «Что случилось, сударь?». На него прямо напал столбняк, прикинь, молча отпустил меня и пошёл дальше. Я скорее оттуда делать ноги.

— Ну, у нас тут всё по-простому, мы ведь беднота.

— Ну, я тоже совсем не из графьёв, и с голубой кровью у меня проблемы, но буду искренне рад чашке чая. У меня самого батя работает на строительстве комбината, а до этого вообще несколько лет перебивался случайными заработками, у нас тут вообще проблема с устройством на работу. Хорошо мама трудится в детском саду, помнишь «Солнышко» на улице Строителей, на её деньги и жили, да на пенсии дедушки и бабушки.

— Помню этот садик, я там в прятки играла с друзьями, года три назад.

Девочка поставила чайник на плиту и достала две чашки.

— Сахар, варенье, карамельки?

— Сахар.

— А чё звонил-то, я ведь вчера объясняла, что здесь не берёт.

— Да забыл! Подумал с утра, что стоит попросить Людмилу Александровну, чтобы она поговорила со следователем, чтобы он дал мне эксклюзивное интервью по делу ваших родных.

— Ну, я тоже могу попросить Михаила Владимировича, меня тоже будут допрашивать, как и маму.

Девочка умолкла, потупила глаза на свои босые ноги, искусанные комарами, поправила шорты и со вздохом добавила:

— А потом у меня ещё есть интересные версии убийства.

— Какие версии?

— Да схожие с вашими, теми, что были в давней статье. Но по некоторым моё расследование продвинулось значительно вперёд, в отличие от тормозов из полиции.

— Твоё расследование? — недоуменно переспросил Женя, пока Алёнка наливала ему чай, и окинул взором девчонку. — Ты сама ведёшь расследование?

— Да, пытаюсь. Так вот, у меня есть основания предполагать, что к убийству причастен или даже его совершил местный охотник.

— Интересно… а кто?

— Я могу сказать, но при условии, что ты будешь нем как рыба.

— Обещаю, хочешь зуб дам?

— Верю, не надо мне твоего зуба. Так вот, это Пётр Петрович Аникин.

— Что-то слышал про него. Погоди, наш, с посёлка? А есть какие-нибудь доказательства?

— Да есть кое-что, он тут периодически появляется, вынюхивает, как мы живём. А потом дедушка ловил его много раз за браконьерство, да и он сам этого не отрицает. Возможно, в тот день дед его прищучил в очередной раз и ему пришлось применить оружие, вот как я думаю.

— Ну, в целом складно. Но браконьеров кроме Аникина у нас пруд пруди. Надо искать ещё доказательства. На голых предположениях в тюрьму не посадят.

— Надо, но как? Мне четырнадцать лет! А здесь я практически как в заключении, нет даже сотовой связи, не говоря про интернет.

— Ну, а что телефон вообще не берёт?

— Вообще! Только, если на старую ель залезть, то берет, и смску можно послать. Но я в том году грохнулась с неё и дала себе зарок, больше ни-ни. Вот видишь ссадину на лодыжке, от того полёта.

— Понятно.

— Но я скоро пойду на место, где погибли бабушка и дедушка, быть может, что-нибудь интересное найду.

— Меня позови, я тоже хочу посмотреть всё своими глазами. Такое серьёзное дело у меня первое, поэтому журналистское расследование надо начать с места происшествия. Вот однокурсники мои пашут на практике в «Московском комсомольце» ив «Московской правде», там какие хочешь расследования. Не то, что у нас: деревенская скука. Писать не о чем, сиди и высасывай из пальца информационный повод.

— Ага, тоска. Я тоже иногда придумываю всякие истории или переделываю сказки.

Они молча допивали чай, иногда журналист недоверчиво смотрел на девчонку, потом отворачивался и о чём-то размышлял, гоняя мысли. Когда подлетала муха, он начинал её старательно ловить, делая вид, что занят спасением человечества. А Алёнка спокойно смотрела по сторонам, при этом продолжая ломать голову, поведать ли Жене свои очередные предположения об убийстве. Решила, если журналист поймает муху — не скажет ни слова, а не поймает — тогда можно попробовать. Охотник из парня оказался никакой.

— Лицо, мне твоё знакомо, по школе помню, как же — старшеклассник, почти взрослый.

— Ну, а я тебя не помню, вы для меня были все на одно лицо, так, мелюзга-первоклашки.

— Только фамилия у тебя, кажись, была иная. Как там, сейчас вспомню… вроде бы Хрюнов, а?

Парень покраснел до ушей и, отвернувшись, уставился в занавеску. Помолчав пару минут, и не глядя в сторону Алёнки, недовольно пробурчал:

— Ну да, Хрюнов, но я взял солидный псевдоним «Хронов», от греческого «хронос», что значит «время», он лучше соответствует моей профессии. Ребята одиннадцать лет звали Хрюном, Хрюшей, думаешь, приятно? А тебя обзывают?

— Да, но так ерунда, в основном по фамилии — «Белкой», но мой дед всегда говаривал: «называй меня хоть горшком, только в печку не ставь»! Поэтому я не парюсь.

Журналист улыбнулся, вставая со стула:

— Мудрые слова! Но я, наверно, поеду в редакцию. Мне ещё заметку писать про открытие новой парикмахерской на улице Калинина. Знаешь, как называется этот храм-цирюльня?

— Как?

— «В раю у Раи»!

— Ничего себе!

— Вот так, они назовут, а ты теперь думай, как всю эту муть для нормальных людей в статье обыграть.

— Давай, я тебя провожу! Отправляйся в свой эдем.

— Скорее в ад.

— Вот то-то, пошли. Но ещё скажу пару слов об убийстве… У меня предчувствие, что в этом году тайна убийства раскроется, пришёл срок. Но надо это, как сказать-то… помочь полицейским и следователю.

— Конечно, но как помогать?

— Пока не знаю, но скоро переговорю со следователем. Может, последить надо за охотником и ещё одним человеком.

— Не пойму я тебя, Лена.

У девочки в ушах нежданно залились колокольчики, что дремали с момента её ухода на летние каникулы, нет школы — нет лжи. Захотелось промолчать и забыть о сегодняшней встрече и этом разговоре, но Женька не поймал мухи, и это был знак. Вздохнув, она сказала:

— Понимаешь ты всё, но почему-то не хочешь признаваться.

Журналист молчал, понимая всю абсурдность ситуации: взрослый парень, студент журфака, сто четыре публикации в разных изданиях и робеет как последний мальчишка перед какой-то девочкой-подростком. Но он в то же время ощущал какую-то непреодолимую силу, которая почему-то не давала вот так встать и просто уйти из сторожки с сиротливым портретом мужчины и женщины на стене. На миг у парня что-то дрогнуло в груди.

— Думаешь про меня, что я трус?

— Ты сам сказал это. Но я тоже боюсь. Да ещё как, и мама дрожит как осиновый лист.

— Послушай, кто я? Мне всего-то двадцать лет! Отец работяга! У меня нет знакомых ментов или прокуроров, которые защитят меня! Да, я, так сказать, — опасаюсь. Но хочешь верь, а хочешь нет: я не сойду с выбранного пути. Наталья Николаевна первая поверила в мой талант журналиста, рассказала родителям и всем в школе, мол, я талантливый ребёнок и мне надо помогать, тогда меня ожидает хорошее будущее. Она от всей души пожаловала мне крылья для моей мечты, поэтому я никогда не предам память о ней, чего бы мне это ни стоило.

Замолчав, Женя вдруг осознал, он переступил Рубикон, Галлия осталась за спиной, впереди ожидал наполненный страхами и страстями Вечный город, пристанище древней волчицы. Теперь не отступить, не отделаться шуточками-прибауточками, не соскочить с темы. Зачем судьба загнала его в этот кровавый лес, которого он страшился с самого детства, когда нечаянно заблудился среди этих проклятых берёз и сосен на каникулах в третьем классе? И вечером его, плачущего, еле-еле стоящего на ногах, случайно спас и вывел к дому какой-то дачник? Но всё, выбор сделан, только куда он приведёт?

Алёна смотрела на парня, не сводя глаз, колокольцы больше не заливались предательским звоном в ушах девочки. Неужели у неё появился друг, который поможет распутать клубок из загадок и тайн, да просто подставит плечо четырнадцатилетней девчонке?

— Я не хотела тебя обидеть, просто я пыталась понять — можно тебе доверять до конца. Понимаешь?

— Понимаю. Теперь убедилась?

— Да, просто я чувствую ложь, не улыбайся, у меня звенит в ушах, когда кто-то врёт. Только не надо об этом кому-нибудь говорить или тем более писать в твоей газете, а то ещё нас обоих упрячут в психушку.

— Я умею хранить тайны. Но откуда взялся такой сказочный дар? Экстрасенсы, маги, колдуны — понимаю. Детектор лжи — видел на практике, когда готовил материал о полиции. Но вот такое распознание лжи — не понимаю.

— Смеяться не будешь?

— Нет.

— Подписку о невыезде дашь?

— Дам.

— Тогда садись и слушай.

На следующий год после гибели бабушки и дедушки на лето мы переехали сюда, в сторожку, а наш дом сдали строителям. Нам нужны были деньги. Я целыми днями сидела дома или гуляла во дворе. Мама запретила мне выходить за забор, да я сама не очень хотела, потому что боялась леса и чужих людей. Мне под каждым кустом мерещился убийца с ружьём. Но в тот год в июле стояла страшная жара. Я потерпела пару дней и решила сходить искупаться на лесное озеро. Тут недалеко, всего-то пара километров, а если напрямик через лес, то вообще минут двадцать — и дома.

Так вот закрыла дом, сунула купальник в карман юбки и бегом по дороге. На озере я повстречала одноклассников, мы здорово покупались, я даже чуть не утонула, плавала ещё совсем плохо, но Пашка-сосед вытащил. После отдышалась и проболтала ещё пару часов с ребятами, тем более некоторых я не видела со школы. Когда солнце ослабило полуденную жару, пошла обратно, и чтобы поскорее попасть домой, решила махнуть напрямик через лес, а не по дороге. От озера тянулась пустошь, заросшая лебедой и полынью, после пошли молоденькие берёзки, чуть повыше меня. Пройдя немного, я заметила передо мной сойку, бегущую по земле. Я от удивления остановилась, смотрю, а птица тоже. Тогда я нагнулась, а она распушила хохолок и испуганно косит на меня черным глазом, и кричит так неприятно, будто дребезжит:

— Пиррь-пиррь.

Беру её в руки и вижу: клюв открыт, а в нём застрял обычный жёлудь. Поняла я всё. Нашла палочку, обломила кончик, сделала его поострее, попробовала и вытащила жёлудь. Отпустила птицу и иду дальше, вот уже и лес начинается. А сойка от меня далеко не улетает, рядышком: то спереди, то сбоку. Зашла в ельник, иду по белому мху, чудно и необычно, смотрю на ветке чёрный тетерев глядит на меня, как на пустое место. Иду дальше, тут под ногами прошмыгнул зайчик. Вскоре, глядь, а в полумраке, между ёлок, огромная сосна, да такая, что хоть всем классом хоровод вокруг неё води. Во, думаю, куда забрела? Только поближе подступила, смотрю на свободном пятачке стоит высокий бородатый мужчина в белом балахоне, отороченном серебряным мехом, а руки за спиной. Над ледяными глазами, царапавшими меня взглядом, нависли густые белые брови. Глядит, не моргает, словно буравит меня. Я перепугалась до смерти, вроде на грибника или охотника совсем не похож, и когда к нему подошла, он мне говорит:

— Здравствуй, Алёна! Выходит, пожалела и спасла от лютой гибели сойку?

— Здравствуйте. Спасибо за добрые слова, только ничего такого особенного я не сделала.

— «…Не сделала», — повторил последние слова девочки Лесной дед. — Добро, коль не хвастлива, хотел я тебя сурово наказать за то, что родную мать ослушалась, и без спроса ушла из дома. Но за добродушие надо возвращать токмо добро.

У меня тут сердце в пятки ушло, затряслось, как у последнего зайчонка, ну думаю, всё — попала в переделку! Боязно, но всё равно отвечаю ему:

— Дедушка, простите меня, намаялась я одна дома сидеть целыми днями, да ещё в такую жарищу.

— «…в такую жарищу». За славное твоё сердечко прощаю нынешний огрех.

— Благодарю, дедушка, больше без маминого разрешения из дома ни ногой.

— «…ни ногой». Хвалю. А обо мне не поведал тебе дедушка?

— Нет, не рассказывал.

— «… Не рассказывал». Ну, да ладно, выходит, не настала ещё пора. Ступай домой, а чтобы не забывала Лесного деда, пожалую тебе малый подарочек.

— Спасибо дедушка, да не надо мне ничего. Только бы домой вернуться.

— «…домой вернуться». А ещё, что бы не блудила по ельникам и топям, впереди тебя пущу ежака, — тут, откуда-то сверху, на плечо Лесному дедушке опустился почтенный филин и сложил серые крылья, а под ногами у Алёнки оказался колючий комочек.

— Дедушка, спасибо за ёжика.

— «…Спасибо за ёжика». Идите, а ты, балунья, заруби себе на носу, мы за тобой приглядываем!

Тут из-за спины он вытащил левую руку, в которой оказался скрученный чёрный кнут. Я поклонилась, сама не знаю почему, и мы пошли: ёжик впереди, а я за ним. Прошли метров сто, и вслед нам дед громко щёлкнул несколько раз своим витым кнутом, как заправский деревенский пастух. Но я даже не решилась обернуться, так мне было страшно, только глядела на ежика, шла за ним, как нитка за иголочкой, куда он — туда и я.

Вскоре мы очутились дома, и я больше в те места не ходила, да мне кажется, я их сейчас и не найду. А ёжик с тех пор, каждое лето живёт в нашем саду. Но самое поразительное, после той странной встречи я стала замечать, что когда слышу враньё, у меня в ушах начинает звонить маленький колокольчик или бубенчик. Вот это, я думаю, и есть подарок от Лешего.

— От кого? — недоумённо переспросил Женя.

— От Лесного царя, Лешего или Лесного хозяина, у него полным-полно имён и прозвищ!

— Вот это да! Никогда бы не подумал, что такое существует. Ладно «снежный человек», а то леший.

— Живёт он рядом с нами. А теперь пошли. Ты хотел ехать в редакцию.

Они вышли во двор, солнце пригревало, и девчонка прищурилась от яркого света. Где-то в лесу нежданно-негаданно защёлкал филин или, может, тот самый кнут, о котором только что говорили, кто разберёт, неведомо? Парень вдруг воротился от калитки и остановился около старой раскидистой ели, росшей около забора и прикрывавшей дом от холодного северо-западного ветра. Обняв руками корявый бурый ствол с пятнами нефритового лишайника, Женя улыбнулся и запел:

— В лесу родилась ёлочка!

Поражённая происходящим, Алёнка подхватила:

— Точно, в лесу она росла! Но рубить её нельзя, да-да!

— Да я и не хочу, но такую красавицу не грех и в Кремле установить на Новый год!

— Точняк, она дикая прелестница. Мы с мамой её любим. Хотя по ночам на неё бывает страшно смотреть, особенно когда полная луна, и слушать в сильный ветер.

— Подожди, я думаю, что на этот ствол можно прибить несколько ступенек из дощечек, и ты сможешь подниматься вверх, как по мачте корабля.

— По чему?

— Ну, по мачте парусного корабля!

— А поняла, Дантес тоже плавал на таком корабле.

— Ты залезешь и сможешь мне позвонить. Точно, давай в 12 часов дня у нас будет контрольный созвон или эсэмэска, если у кого-то из нас есть свежая информация.

— Согласна. Только кто будет палки прибивать и где их взять, а?

— Не переживай. Я завтра приеду и сам всё сделаю. Пока.

— До встречи. Постой! Не будем ничего говорить маме! А то я чувствую, она будет на меня ругаться.

— Смотри сама, тебе видней.

Жёлтый скутер, тарахтя и выпуская сизоватый дым из непрогретого мотора, удалился в сторону земной цивилизации, подпрыгивая на кочках. Прозрачный наэлектризованный воздух неожиданно запузырился и лопнул, и перед девочкой разлился неведомый оранжевый свет, нет, скорее, возник огромный апельсин, подвисший над поляной. Чувство страха и опасности мелькнуло, но растворилось в потёмках вместе с резким звуком, и осталось далече, словно их и не существовало в этот долгий миг жизни девчонки. Вместо привычного леса ей привиделась белая мощёная дорога, ведущая из первобытной пещеры ввысь, к неописуемым дворцам и башням под бирюзовыми бездонными небесами, а в душе пролился, подобно янтарному дождю, покой и предстала лишь несказанная радость от созерцания неведомого пути. Следом перед глазами, как в кино, поплыли пёстрые холмы с выжженной солнцем травой. Взор обратился к нескладному Каину, она ощутила доподлинно, что это именно он: не выспавшийся, с пульсирующей веной на левом виске, и с запутавшейся пчелой в бороде. Уходя, спотыкаясь о камни, по вытоптанной ложбине в долину, он обтирает насухо руки об края одежды с красными кистями, не сводя глаз с небес цвета индиго, с пугающими пурпурными всполохами. Желая только одно — поскорее достигнуть жилища, с серым от пыли садом, а там сбросить пояс, смочить горло и омыть руки. А дальше приклонить голову с колотящейся внутри болью, где-нибудь в темноте и мраке, опустив седые пряди на лицо, пряча от света печать Творца, и дождаться вечерней звезды, возвещающей о приходе ночной прохлады. Но в эту ночь долгожданный ветер не принесёт облегчения с далёких снеговых вершин… Каин ещё не ведает — на закате, вместо одной прекрасной и привычной для глаз Дили-пат[1], на небе взойдёт второе око — Муллу-баббар[2]. И в его жизни никогда не будет покоя, и не отыщется на земле место, где он сможет смыть красную охру с рук и позабыться в недолгом сне.

Мир в тот ветреный день перевернулся, и он более во веки веков не станет наивным и блаженным. Ведь о сыне человеческом запричитала изумрудная земля, и следом за ней заголосило седое небо, а на востоке, среди холмов у истоков четырёх рек, в саду, навечно захлопнулась неприметная калитка. И стенающий первенец Адама, едва отрывая ноги от земли, дрожа, побрёл на восток, а багряные лучи заходящего солнца окрасили его черные одежды пурпуром. Отстав, плелась за ним дочь Евы, и на её запястьях в такт при ходьбе лишь слегка позванивали бубенчики.

Перед девочкой предстала оборотная, серая сторона Луны, с серебряной фигурой братоубийцы с двумя темными глазами. Не отыщется следов попятной дороги в привычный розовый мир, всё многообразие кошмарного бытия вылилось на плечи крохи, не спрашивая о её желании, а главное о способности выдержать чудовищный груз.

Сверху, от кроны седой ели, дыхнул ветерок, и она ощутила запах хвои. Мираж или что-то иное растаяло, возвратив девочку в родную безмятежную глухомань. Алёнка воротилась в дом, на руках и даже во рту оказалось полно пыли. Она умылась. Забыв запереть дверь, девочка лежала на маминой кровати до вечера, опустошённая, но довольная, глядя в угол, где паук плёл паутину. А поблизости по стеклу ползала оса, залетевшая с улицы в поисках единственного выхода. От постельного белья сладко пахло мамой и ещё кипячёным молоком, мерещилось — она незримо присутствует и так будет всегда. В эти минуты ей меньше всего хотелось размышлять о братоубийстве, о людях, способных поднять руку на сыновей и дочерей Адама.

На следующий день скутер вновь привёз журналиста, но его трудно было узнать: старая футболка и джинсы превратили московского юношу в поселкового паренька. Алёнка ожидала гостя у дома. С утра она разыскала в сарае молоток, ящик с ржавыми гвоздями и, вытащив своё богатство под солнце, ожидала героя.

Но Хрюнов всё привёз с собой. Он оказался на удивление точен и запаслив. За его спиной болталась связка серых дощечек, стянутых белой верёвкой, по виду способных выдержать вес девочки.

— Привет! — слезая с железного коня, крикнул журналист.

— Приветики-приветики! Вот жду тебя.

— Иди лучше помоги, боюсь уронить доски.

Алёнка подбежала и схватила будущие ступени. Но они оказались явно не по её силам, пришлось опустить на землю и так поволочь к дереву.

— Не надо, я сам, — закричал парень и, уронив скутер на траву, подошёл и отобрал у неё вязанку.

— Не торопись, успеем. У вас есть лестница или стремянка?

— Сейчас посмотрю.

Алёна отправилась в сарай, размышляя, что в лесу невозможно обойтись без лестницы, значит надо искать. Но сарай не помог, лесенка оказалась за домом.

— Женя, иди сюда, я нашла, — позвала девочка.

— Уже иду. А знаешь, как будет по церковно-славянски «лестница»?

— Конечно, нет, мы же его не проходим.

— Лествица.

— Во, всего-то одна буковка, а звучит так поэтично: лес-тви-ца-а.

— Мне тоже нравится, но преподы не очень разделяют моё увлечение церковно-славянским, — лицо Жени приняло серьёзный вид, и, шутя, поправляя указательным пальцем невидимые очки на конопатом носу, он забасил. — Зачем современному журналисту такая архаика? На дворе двадцать первый век, а он изъясняется, пардон, как писатель-деревенщик, тоже мне нашёлся студент-деревенщина!

Вдвоём они отнесли лестницу к ели, и Хрюнов, он же Хронов, решительно начал восхождение к вершине.

— Стой! — закричала девочка. — Я быстро.

Она бросилась к скутеру и, сняв с руля шлем, вернулась к дереву:

— Держи шлем!

— Да зачем?

— Давай, я женщина и лучше тебя знаю! Убьёшь голову — дурачком станешь! Кому тогда будешь нужен?

— Ну, Белкина, ты даёшь!

— Кидаю, держи!

— Давай.

Журналист только с третьего раза поймал шлем и, надев, отважно полез к небу. Поднявшись выше конька дома, он извлёк из нагрудного кармана телефон и стал проверять наличие приёма. Убедившись в возможности пользоваться связью, обрадовал Алёнку:

— Берёт! Всё, делаю ступеньки.

— Давай, но только не грохнись.

Битый час возился парень, пока прибивал ступеньки. Но теперь стало возможно безопасно подняться на приличную высоту и сделать куда угодно звонок другой. А ещё появился шанс заглянуть в чёрную печную трубу.

— Женя, теперь дай мне слазить на ёлку.

— Иди, поднимайся, вот тебе шлем! И возьми телефон.

— Да, только сбегаю домой!

Девчонка умчалась в сторожку, где достала из стирки старые джинсы и в тумбочке нашла бесполезный сотовый телефон. Всё, теперь можно и на ёлку. Держась за прибитые ступени, Алёнка подтягивалась и, поднимая поочерёдно ноги, ступала на следующую перекладину. Так шаг за шагом, и ты над землёй.

— Не оборачивайся и не гляди вниз, а то голова закружится! — предупредил с земли Женя, наблюдая, как девчонка отважно карабкается вверх по старой ели.

— Сама знаю, читала.

Алёнка поднялась выше крыши, ступени кончились, и, схватившись за ветку, она передохнула, стараясь даже не коситься вниз. Зато перед её глазами раскинулось безбрежное зелёное море. До самого горизонта виднелись макушки деревьев: от темно-зелёных сосен и елей до серебристых тополей. От такого величая у девочки захватило дух и захотелось орать на всю округу, да на весь мир, о чудесном лесе. Она испугалась нахлынувших чувств любви к этой глухомани, о которой ещё несколько дней назад говорила как о жутком наказании.

— Посмотри, на телефоне есть приём? — с земли крикнул Женя и прервал полёт величавых эмоций.

Девочка с опаской извлекла телефон, на мгновение всё же опустив глаза вниз, увидела насколько она оторвалась от земли. При виде далёкой травы сердечко затрепетало и дыхание участилось. Телефон чуть не выскочил скользким налимом из рук, но она успела глянуть на табло и разглядеть хороший приём.

— Есть приём! Спускаюсь.

— Давай, только осторожно!

Спустившись, девочка плюхнулась на траву с последней ступени.

— Хороша ёлочка, но лучше когда под ногами твёрдая земля! Не представляю, как люди летают в Таиланд или на Кубу, по полдня болтаются в небе?

— Только в дождь не залезай, а то убьёшься, — предупредил Женя, — а мне хочется в Индию, но не на Гоа, а в Гималаи, посмотреть бы на одну пещеру.

— Пойдём лучше пить чай, а потом отправляйся на поиски Ганга! — предложила Алёнка.

— Классно, к тому же я захватил с собой конфет!

Потом они пили чай, кидались друг в друга фантиками и говорили об общем деле, которое неожиданно объединило их: вместе решили собирать информацию о руководстве строящегося комбината.

— Я хочу показать тебе мою схему.

— «Настя Каменская снова и снова, по десять раз, перебирала в уме всю информацию об убийстве пенсионерки и готовилась к завтрашнему разговору с Гордеевым». Александра Борисовна Маринина, том 17, страница 505.

— Ты читаешь Маринину?

— Иногда, а что нельзя?

— Можно, а я вот смотрела сериал, но не все серии. В фильме артисты хорошие.

— Я из-за них и читать детективы начал.

Алёнка принесла альбомный лист, и, убрав со стола всё лишнее, положила его перед журналистом. Внимательно посмотрев, Женя спросил:

— Более-менее понятно, но кто в твоём ребусе — «ДД»?

— Дмитрий Сергеевич Прозоров или дядя Дима! Ухажёр моей мамы, следует за ней со школы! А бабушка и дедушка возражали против партии с ним. Поэтому ему было выгодно убрать их со сцены, ведь мама осталась совсем беззащитной, да ещё с ребёнком на руках! А тут появляется он — герой и надёжное плечо. Мама тает, как мороженое в жару, и мечта стать мужем самой красивой одноклассницы — сбылась! Завидуйте, ребята!

— Фамилия вроде знакомая, но я его не знаю, — неуверенно сказал журналист, размышляя о словах Алёнки. — Дай-ка запишу, а то ещё забуду.

Он достал из заднего кармана блокнот и икеевский карандаш. Пролистал и, обнаружив свободный листок, записал про «ДД».

— Живёт где-то в частных домах, на улице Колхозной, — добавила девочка. — Хорошо бы собрать по нему информацию. Сможешь?

— Попробую переговорить со знакомыми. Но у меня нет выхода на полицейских.

— Ну, с этими я сама разберусь, — уверенно сказала девочка и долила в чашку ещё чая.

— В смысле? — недоуменно спросил Женя.

— Я сдам его со всеми потрохами следователю, пусть собирает информацию, слушает его телефон.

— Но почему следователь тебе поверит и поделится с тобой информацией?

— А я возьму с него честное слово. Баш на баш! Ведь я ему подкидываю новую версию, а он мне раскрывает его подноготную. Ему нужны подозреваемые, я думаю, они топчутся на одном месте, если сейчас дело не раскрыть, оно станет «глухарём» или «висяком», как говорят в сериалах.

— Хорошо бы у тебя всё получилось.

— Получится!

— Ну ладно, спасибо за чай, я поеду, на работу надо заскочить. Через пару дней позвоню, если что-то выведаю по комбинату, Прозорову и охотнику.

— Да и мне пора поливать огород и ещё накормить моего ёжика!

Женя собрался и вскоре укатил к людям. Девочка не решилась его провожать, а осталась одна в доме.

Вечером того же дня Людмила возвращалась домой и спешила по лесной дороге в сторожку. Вновь появившаяся суета по поводу убийства отца и матери её скорее пугала, чем обнадёживала, хотя в глубине души ей очень хотелось, чтобы убийц наконец-то нашли и наказали. Но страх перед неведомым злом повергал в ужас, и даже сейчас, идя по знакомой дороге, она время от времени оборачивалась, чтобы убедиться, что никто её не преследует, или вглядывалась по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не крадётся к ней из леса. Да, с такими страхами, недалеко до психиатрической больницы! Но с этим надо как-то жить, особенно если у тебя дочь-подросток, со своими идеями самостоятельно найти убийц или отца. Зачем он ей сдался? Ну, бросил, так бросил, вот и в сердце давно откипело, вроде совсем, хотя…

Июнь, но солнце не собирается на покой, время восьмой час. Она остановилась и, поставив сумку на землю, отдышалась и высыпала песок из туфель.

— Мила, самое главное, — сказала она сама себе, но на всякий случай посмотрела по сторонам, — вырастить дочь! А с ней непросто, упрётся, как баран, не убедишь, да что там… сама кого хочешь уломает, вся в деда и бабушку. Да, от рябинки не родятся апельсинки. Ладно, отдохнула, пора идти, надо погладить блузку, в ней пойду на допрос, собрать Алёнку. Дима что-то интересуется допросом, ему-то зачем?

Впереди через несколько минут показался дом с облупившейся голубой краской на фасаде и крышей, заваленной бурой листвой и хвоей. Старая ель закрывала половину двора, работая, как зонтик и свеча. Заскрипела калитка, и навстречу уже бежит Алёнка.

— Мама! Приезжал журналист и прибил к ёлке ступени, теперь можно залезть и позвонить!

— Правда? А что же Дима нам не прибил?

— Про дядю Диму не знаю и ничего сказать не могу, но я ещё никому не звонила.

— Хорошо, пойдём готовить ужин и поговорим, завтра ехать к следователю, он ждёт нас с утра. Я уже на работе отпросилась.

— Классно, всё идёт к тому, что скоро кто-то окажется на скамье подсудимых.

— Не болтай чепухи, пошли домой!

* * *

«Мудрые люди свидетельствуют — в старину такие удальцы рождались, а нам от них только сказочки остались. Так вот, в те давние времена правил на наших землях былинный князь Всеслав. Недруги обходили стороной его владения, где надолго воцарилась тишь да благодать. Появлялись новые города, распахивались пустоши, строились мосты. Крестьянин трудился на земле, кузнец ковал серпы и мечи, а пастух пас стадо.

Задумал как-то князь Всеслав поразвлечься, силу и ловкость испытать — в лесах и полях поохотиться на медведей и волков. Охота у него была знатная — не только собаки, да ястребы с соколами и орлами, но и волки с лисами, и всякое зверье. Даже вольные птицы ему дань приносили: в чём искусны и богаты, тем ему и служили. Так, лисица хитростью, заяц прыткостью, орёл крылом, а ворон клювом.

На прощанье молодая княгиня ждать обещала, да в губы князя Всеслава целовала. Была она пригожа: черноброва да кожа белее снега. Но уж очень горда и спесива — с простыми людьми не говорила, только с боярами изредка лишь словом перемолвится. После отъезда мужа княгиня затворилась во дворце и никого к себе не подпускала».

Давным-давно эту сказку сказывал Алёне дед. Вот ныне она и припомнилась…

Глава 3 Тупик

Утром рейсовый автобус подобрал двух пассажирок на неприметной автобусной остановке «По требованию» и, шелестя шинами, помчал по серому асфальту в сторону города. Мама и дочь расположились за водителем. Лес бесцеремонно обступал шоссе, и Алёнке на мгновение представилось — в мире существует только один зелёный океан… Но вскоре изумрудная стена у обочин нежданно оборвалась, и солнце со всего маха полоснуло по окнам автобуса, целясь прямо в глаза, — приближался город. Вскоре поля сменились деревнями и посёлками. Машин, из под капотов и бамперов которых, казалось, выглядывали бездушные бестии, рычащие и зловонные, становилось всё больше, и с пробками они кое-как въехали в город.

Мила склонилась к девочке и многозначительно сказала:

— Прошу, только там… веди себя хорошо.

— Обещаю, ты меня знаешь.

— В том то и дело, что я тебя хорошо знаю.

— Мам, а когда ты увидишь дядю Диму?

— Зачем тебе?

— Надо.

— Наверно в пятницу.

— Попробуй выведать, где он был в день убийства наших.

— Ты сошла с ума?

Автобус тормознул со скрипом и пассажиры кивнули в такт движению.

— Ну, я тебе дома задам. Говори, что задумала.

— Просто хочу знать его алиби.

— И ведь придумала, где задать мне эту загадку. Вставай, на следующей нам выходить.

Они вышли из автобуса, перешли дорогу и вскоре оказались около двухэтажного дома песочного цвета, аккуратного, как банковский клерк, да вдобавок прикрывшегося от окружающего мира железным забором, а от проезжей части шлагбаумом. Чахлые деревца и кусты укрывали от посторонних глаз вытянутый дворик. На стоянке дремала дюжина добротных иномарок, самым скромным оказался патрульный автомобиль ГИБДД, тихо притулившийся в углу.

— Ну, вот и пришли.

Мама прошла с дочерью в кабинет, где за столом, заваленным бумагами, у компьютера сидел следователь Михаил Владимирович Колумбов, слегка полноватый и вечно улыбающийся человек. Он совсем не напоминал тех полукриминальных по внешнему виду персонажей из нескончаемых телевизионных сериалов, а скорее, чем-то походил на добродушного Карлсона, правда, у него не было пропеллера, и шевелюра подкачала.

Возле письменного стола стоял стул, и напротив, около стены, ещё четыре. На стене держалось несколько книжных полок, на них разместились книги, бумаги и какие-то пухлые конверты. Несмотря на приоткрытое окно, в кабинете ощущался неприятный кисловатый запах.

— Здравствуйте, вот и мы, как обещали!

— Здравствуйте, рад видеть! Людмила Александровна, кто это с вами? — он посмотрел на девочку и ещё шире заулыбался. — Ну вымахала за три года-то, прямо невеста!

— Да, ещё та невеста, за швабру прячется, — пояснила мама.

— Ничего, были бы кости, мясо нарастёт. Так, Алена, садись сюда, ко мне поближе, — бесцеремонно предложил следователь, будто знал девчонку с рождения, и пододвинул стул вплотную к своему столу. — Скоро подойдёт педагог, и я тебя допрошу, как положено по закону. А вы, Людмила Александровна, можете погулять с часок, и не переживайте, я не кусаюсь.

— Да я, если честно, не знаю, за кого переживать, — ответила Мила и, выходя, сказала — Алёна, будь умницей, если я задержусь, позвони мне на сотовый.

— Да, мама.

Но то ли запах, то ли весь вид растерзанного кабинета, уставленного коробками, ружьями, россыпями бумаг, стоящими в углу лопатами и ломами, палками, давил на неё, но говорить не хотелось. «Зря приехали, — подумала девочка, — никто меня всерьёз слушать не будет, сама себе напридумывала всяких глупостей в этом проклятом лесу, наверняка из-за одиночества и скуки. Всё понятно только в моих бредовых фантазиях».

— Пока педагог не подошёл, хочу с тобой переговорить с глазу на глаз, без взрослых, как с давней знакомой. Помнишь, я к вам приезжал и в дом и ещё в лесную сторожку? Ты меня и понятых чаем с мятой поила, а?

— Помню. Только жалко.

— Чай жалко?

— Да, нет бабушку и дедушку. Каждый день о них думаю.

— Мне тоже жалко. Я ведь понимаю, как вам с мамой несладко. Но и мне тут непросто, а я почитай каждый день около неё, думаешь весело?

— Около кого? — девочка посмотрела на Михаила Владимировича.

— Около неё самой — смерти! Она забавляется, а мне описывать трупы да экспертизы назначать. После говорю с разными убивцами. Хорошо, если кается и сознаётся, а другой так загнёт, спасая свою жизнь, можно свихнуться вместе с ним.

— Каин тоже не признался.

— Во, ты куда махнула. Но я всегда полагаюсь на раскаяние блудного сына.

— Вы такой храбрый, ничего не боитесь! Вас, наверно, все любят? Я тоже хочу стать следователем.

— Ленка-пенка, фантазёрка с дальнего кордона! Почему нет, в юридическом отучишься и пожалуйста, станешь следаком. Добро пожаловать к убийствам, разбоям, наркотикам, изнасилованиям и взяткам. Вот тогда и испытаешь на своей шкуре, тьфу, коже, море ненависти вместо простого человеческого понимания. Какая любовь, какое уважение? Никому не угодишь. Потерпевшим не по душе отношение к обвиняемому и наоборот: злодей считает, что к нему жестоко и предвзято относятся, а он этого не заслужил. Вот ведь и твоя мама сегодня примется меня расспрашивать — а что сделано по делу, кого подозреваете, почему малого достигли, и так и сяк? А мне, может, захотелось о другом с ней переговорить?

— Да, так, только я за неё, мне скажите об убийстве, — девочка умолкла и, опустив глаза, добавила — У меня тоже есть кое-какие соображения.

— То, что думаешь, — это хорошо, может, подскажешь нам, сирым и убогим. Ну, а у меня, к сожалению, для тебя и мамы нет хороших новостей, всё, как прежде: кто мог совершить преступление и, главное, по какой причине, до сих пор не ясно, оружие не найдено, свидетелей как не было так и нет! Оттого и возобновили уголовное дело, чтобы хоть как-то активизировать следствие.

— Что активи… простите, не пойму?

— Ну, активизировать, стало быть, полицию напрячь — пусть роют землю, новых свидетелей ищут, проверяют на причастность подозреваемых, телефоны прослушивают. Я тоже буду искать новые версии, по-новому встречаться с людьми.

— То есть найдёте?

— Не обещаю, попробуем. А что ты хотела мне рассказать?

— А вы проверяли дядю Диму Прозорова, маминого ухажёра? Бабушка и дедушка были против их брака, хотя он ухаживает за мамой ещё со школы и настойчиво добивается её руки и сердца. Много чего мог натворить обиженный влюблённый, помните Ромео и Джульетта чем завершили свой роман?

— Помню, кажется, оба приняли яд, как-то так звучало, если не ошибаюсь: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

— А здесь тоже неразделённые чувства, да и родители против, мешают долгожданному браку троечника-неудачника и круглой отличницы-красавицы, завидной невесты.

— Романтично у тебя получается, Шекспир отдыхает, ну прямо Монтекки и Капулетти с улицы Колхозной. Ну, а если серьёзно, мы с ним ещё не работали. Думаешь, у меня других дел мало? В суд, умри, но два дела в месяц отправь! Но теперь обещаю — подумаю и о твоём поселковом Ромео. А ещё на примете у тебя кто-нибудь есть?

— Ещё-ещё… не понятно, кто из нас двоих следователь, а? Вы или я?

— Ну, давай представим, что ты уже стажёр Белкина, — улыбнулся Михаил Владимирович и стал что-то записывать в блокнот. — Тем более у тебя времени побольше, чем у меня, правильно? У тебя одно уголовное дело, а у меня восемь, шесть арестованных обвиняемых сидят в следственном изоляторе, а кто ходит под подпиской о невыезде, я и не считаю.

— Ладно, помогу органам следствия. Вот вторая легенда нашего посёлка.

— Извини, перебиваю, ну прямо писательница-сказочница, сразу видно выросла в культурной семье. А я женился на воспитательнице детского сада, так и воспитываю её до сих пор, а чем закончится мой курс, не знаю, но, думаю, печально. Не слушай это я о своём, о родном, давай, рассказывай, детка.

— Где-то на белых просторах Севера, среди оленей и моржей скитается мой отец, кстати, тоже, как и дядя Дима, бывший одноклассник мамы. У него с отличницей-красавицей случилась любовь-морковь, ну вздохи под луной и всё такое-прочее. Игорь ушёл служить в армию. Мама его ждала и, чтобы не скучать в одиночестве, родила меня. Всё замечательно, только стряслась одна напасть: мой биологический отец сгинул, растаял, как айсберг в океане и даже не появился хоть одним глазком взглянуть на малютку. Вот так: полный досвидос и памперсы некому менять! Мамуля на мои настойчивые расспросы о папочке как-то уж очень подозрительно не отзывается. А может, их любовным отношениям тоже помешали дедушка и бабушка? Возможно, им и отомстил мой папаша — тёще и свёкру, за свою разбитую личную и семейную жизнь? Может такое быть? А почему нет! Хочу добавить, его родители, пока их сын отдавал почётный долг Родине, переехали из нашего посёлка куда-то в соседнюю область.

— Ну, а где найти твоего отца? Север-то большой: почитай, от Мурманска до Анадыря.

— Да вам-то проще простого. Я уже всё продумала. Надо запросить список учеников выпускного класса, в котором училась Людмила Александровна Белкина, и узнать в полиции, кто в тот год переехал из посёлка и куда. Так можно найти моих неведомых дедушку и бабушку, ну а они уж точно знают, где их сын. Я, правда, послала письмо в одну воинскую часть, но лицо я неофициальное и шансов на помощь командира маловато.

— Логично, подумаю.

— Ещё две самые главные версии!

— Ого-го! Ну ты даёшь. Слушаю.

Алёнка за пару секунд набрала полные лёгкие воздуха и выпалила:

— Руководство строящегося комбината и охотник Пётр Петрович Аникин!

Михаил Владимирович кивнул и глазами пробежался по верхним углам кабинета:

— Про комбинат слышал и много думал, но прошу тебя, ребёнок, ничего мне не говори, меня завтра же уволят из комитета, если я только суну нос в их дела! Леночка, пойми — строительство ведётся по программе гу-бер-на-то-ра. Если что-то пойдёт не так и я им испорчу пиар, то на меня быстренько состряпают дело, обвинят в коррупции, заявят, что я по заказу «неведомых конкурентов» препятствую развитию промышленности в нашей области. Знаешь, что со мной будет?

— Не знаю. Но, может, хотя бы попробуйте? Осторожно-осторожно?

— Нет, и не проси! Там миллиарды рублей и сотни рабочих мест!

— Ну, а охотником займётесь? Он зачем-то ходит к нам и всё вынюхивает, и его, между прочим, дедушка сто раз ловил в лесу за браконьерство.

— Даже не думай! Твоего Аникина знает весь район и с ним охотится всё начальство, начиная от главы района и кончая нашим прокурором! Потом все браконьеры района отрабатывались на причастность к данному преступлению, ещё три года назад! Кстати, нам даже местное ФСБ помогало.

— Вас уволят за Аникина?

— Нет, просто житья не дадут, сам побегу с заявлением об увольнении по собственному желанию.

— Плохо.

— Очень, сам знаю, но ничего поделать не могу, такова жизнь.

— Прямо какой-то тупик. Но это самые ходовые версии.

— Не знаю. Ничего обещать не могу. Буду думать, обещаю. Может, чая? У меня конфетки завалялись, у вчерашнего трупа нашёл в кармане.

— Ой, меня уже тошнит!

— Шучу, конфеты из магазина напротив, называются «Коровка».

В дверь постучали, и в кабинет шагнула женщина с нарисованными бровями, с сумочкой и женским журналом под мышкой.

— Здравствуйте. Я Анна Фёдоровна из первой школы, вот прибыла для участия в допросе несовершеннолетнего.

— Как вы вовремя, Анна Фёдоровна, присаживайтесь!

Через полчаса, расписавшись под показаниями, девочка вышла на свежий воздух. От щемящего чувства безысходности хотелось закричать на весь город:

— Люди! Пожар! Никто не хочет искать убийц, нас как лохов водят вокруг пальца!

Но не закричала, не смогла. С лавочки напротив поднялась мама:

— Всё нормально?

— Да, пойдём отсюда — никто не хочет никого искать.

— Михаил Владимирович произвёл на меня хорошее впечатление, а получается, ничего не делает, — Мила помолчала и добавила — Всё что ни делается, всё к лучшему.

— Некогда ему, у него таких убийств завались, во сколько, — и девочка махнула ладонью над головой. — Выше крыши!

— Пойдём-ка лучше зайдём в кафешку, после я посажу тебя на автобус. С остановки дойдёшь до дома или поедешь на такси?

— Дойду, купи мне мороженого, шоколадную «Лакомку», ладно?

— Да, конечно. Скажи, во время допроса не звенело?

— Да нет! Но вот это самое обидное и страшное! Он совсем не врёт!

Они замолчали и пошли в сторону автовокзала: девочка-подросток и молодая красивая женщина, подрастерявшие в гулких коридорах веру в справедливость. Но в кармане юбки Алёнки лежал скомканный листок с номером телефона следователя.

Через час белый автобус, подобно сказочному киту, оставил позади себя блестящие высотки, заводы и торговые центры с орущими во всё горло вывесками и, перемахнув через реку по мосту, отправился в сторону зелёного раздолья, тянувшегося на десятки километров.

— Остановка «По требованию», — наконец-то по громкой связи объявил водитель. — Кто-то брал билет в эту глушь, так выходите или нет?

— Выхожу, дяденька, спасибо!

Двери автобуса распахнулись, и через минуту привычные лесные звуки окружили Алёнку. Автобус тронулся в сторону посёлка, а ей ничего не оставалось, как идти в сторожку, где кроме ёжика и несчастного Дантеса, находящегося второй год в заключении, никого не было.

Колючая кочка обошлась молоком из пакета и сыром, а зачитанная тремя поколениями семьи Белкиных книга ожидала на тумбочке под белоснежной салфеткой. В ней аббат Фариа, наверно, в сотый раз под насмешливыми взглядами поведал беспечным потомкам из далёкой России и очередному инспектору историю о сокровищах, но ему опять не поверили, и он так и застрял в тюрьме. Действительно, императоры Калигула и Нерон дали бы шанс несчастному старику. Но тюремный служка равнодушно запер дверь. Потому и воздух, которого просил аббат, так и остался недоступен, и простор, которым он дорожил, и желанная свобода, за которую предлагал столь высокую плату…

На следующий день приехал Женя, постучался в калитку.

— Алёна, это я, открой!

Шум разбудил девочку, она быстро оделась и впустила в дом гостя.

— Извини, что поднял с кровати, но удержаться не смог, потому и приехал. Ну как, следователь готов дать интервью или нет? Я из твоего вчерашнего звонка ничего толком не понял.

— Готов. Чай будешь? Я привезла конфет из города.

— Буду, но конфеты с меня и ещё торт «Пьяная вишня». А когда ему можно позвонить?

— В любое время, скажешь, что ты журналист и ещё, мол, от Лены Белкиной. Только он попросил вначале сделать интервью с его начальником, ну а потом и сам готов излить тебе, как на исповеди, свою грешную душу. Ну про душу, естественно, шучу, а остальное — чистая правда. Заметь, торт «Пьяная вишня» не катит, я ещё маленькая для алкоголя, а тебя могут привлечь за спаивание несовершеннолетней.

— Ура! Ура! Никогда до конца не верил, что получится.

— Только, знаешь, есть один момент…

Женя напрягся, но не сводил счастливых глаз с девчонки, а его рыжие ресницы продолжали слегка подрагивать.

— Ты о чём?

— Ну, мне пришлось ему сказать, что ты ухаживаешь за моей мамой.

Поэтому я тебе и помогаю, ты гораздо лучше дяди Димы, и мне нравишься, но не как мужчина, ну, как возможный отчим, типа мы с тобой одно поколение, понимаешь?

— Постой! Как ухаживаю? Так мне всего двадцать, а Людмила Александровна меня гораздо старше.

— Но я же не заставляю тебя жениться на тридцатидвухлетней старушенции, тем более из неё уже песок сыпется. Я каждое утро заметаю следы. Вот сегодня не успела.

Девочка внимательно посмотрела на пол в поисках домашних барханов. Но улыбка мало-помалу сходила с уст журналиста.

— Да расслабься ты, забудь, возьмёшь интервью и всё! Тебе перед ним отчитываться что ли о своих успехах или неудачах на любовном фронте?

— А вдруг он об этом расскажет кому-нибудь?

— А у тебя есть девушка?

— Да нет у меня никакой девушки.

— Тогда тем более нечего бояться. А он нормальный мужик, ему не до сплетен, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Правда, там была ещё учительница, но она читала дамский журнал и, наверно, ничего не расслышала, о чём мы шептались после допроса.

— Фу, ну ладно. Хотя, если честно, я терпеть не могу женщин с гламурными журналами.

— Кстати, ты что-нибудь узнал о дяде Диме и руководстве комбината?

— Пока ничего, но будь уверена: я работаю над этим.

— Вот теперь у тебя есть лишний повод, так сказать, покопаться в нижнем белье своего соперника на любовном фронте, так это называется в «жёлтой прессе»?

— Я не сотрудничаю с бульварными газетами. Давай я налью чай, пока ехал, продрог на ветру.

— Наливай, торопиться некуда, мы всё равно в тупике.

— Не хнычь, на тебя это не похоже.

— Следователь не собирается заниматься комбинатом и охотником. Говорит, что его уволят и всё такое. Один, оказывается, заслуженный браконьер всея района, у второго «крыша» сам губернатор, вот тебе и справедливость.

— Погоди, что-нибудь придумаем.

— Придумывай, пока чай пьём.

Женя смолчал. За столом сидели, не говоря ни слова, изредка был слышен шелест фантиков от шоколадных конфет, или как время от времени ветки сирени хлещут по окнам терраски. Мудрые мысли не посетили в тот день будущего светилу российской журналистики.

— Ну, я поехал, — обмолвился Женя и виновато посмотрел на девочку.

— Езжай, а я так и останусь навечно в тупике имени Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

В пятницу вечером лесную дорогу разбудил рык мотоцикла. Алёнка отмывала в саду блюдце для ёжика, а Мила возилась с клубникой.

— Мам, кажется, к тебе гость пожаловал!

— Сама слышу. А к чему твой сарказм?

Облако плутало над лесом, как будто выискивало место для ночлега. Мотоцикл смолк, словно из чаши выскочил разбуженный городским гостем великан, и со всего маха наступил на горло нарушителю тишины.

Калитка стукнула сильнее обычного.

— Мила, ну что за дела! — с обидой крикнул дядя Дима.

— Дима, что случилось?

— Я к тебе с самыми серьёзными намерениями, какой год зову тебя замуж, а ты!

— Что я, Дима, я тебя не понимаю? — недоуменно отвечала женщина.

— Да всё ты понимаешь… Нашла себе молодого хахаля и пудришь ему и мне мозги!

— Заткнись, идиот, здесь ребёнок! — крикнула Мила и махнула рукой дочери, чтобы та уходила. — Скажи спокойно, что произошло?

Дима присел около бочек с водой для полива и обхватил голову обеими руками. Только сейчас стало заметно, что его багровое лицо расцарапано в кровь, а на рубашке две пуговицы вырваны с «мясом».

— Где ты был, что случилось?

— Разбирался с твоим уродом рыжим! Вон, как баба, всё лицо мне поцарапал, придурок. Я терпеть не могу этих журналистов-писателей, ну точно замочу бумагомарателя!

— Ты выпил что ли? Что ты несёшь?

— Как тут не тяпнуть стакан водки, когда твоя любимая женщина изменяет с другим.

— Идиот! Ты избил журналиста?

— Да, поймал в редакции и ввалил не по-детски, да заодно все столы перевернул. Будут знать эти писаки!

— Тебя посадят, Дима! А мне придётся ждать тебя из тюрьмы.

— Что, правда, ждать будешь, не врёшь?

— Наверно, а кто ко мне теперь посватается, если у меня такой ревнивый ухажёр! Ох, Дима, изуродовал ты мне всю жизнь. Только, скажи на милость, журналист-то здесь причём, ну приезжал, интересовался, как идёт расследование убийств. Он же ещё ребёнок! Ты что не видел, кретин! А теперь вставай, и давай, убирайся отсюда, с глаз моих долой. Там точно уже милицию вызвали, и они за тобой сюда приедут, смойся хоть на несколько дней, приведи себя в порядок, пока всё успокоится, а там видно будет.

— Люда, меня посадят? — убрав ладони от лица спросил Дима, не сводя глаз с женщины.

— Не знаю, но могут и посадить. Смотря что ты ему сломал и какой погром устроил. Езжай, видеть тебя не хочу. Что узнаю о твоих подвигах, позвоню. Спрячься на выходные, дома не ночуй.

— Ладно. Только скажи — у вас ничего не было?

— Я тебе сейчас скажу!

Мила вырвала с корнем куст растущей у забора крапивы и начала стегать горе-ухажёра.

— Нет мозгов! Всё равно думай, что делаешь!

— Мила, хорош! Больно, ой-ой! Хватит!

Ревнивому визитёру ничего не оставалось, как бегом ретироваться на улицу и поскорее уехать на ревущем «жеребце».

— Лена, ты слышала, какую ахинею он тут нёс?

Душа девочки разрывалась на две половинки, между желанием признаться в собственном обмане и просто промолчать, но обмануть маму. Она не знала, что ей делать и как быть в эти минуты, она и не предполагала, что такое может приключиться от её невинного вранья. Пришлось спрятаться от мамы в комнату и делать вид, что ничего не понимает.

— Лена, ты где? Убежала со страха? Ну, иду искать.

Мила обошла вокруг дома, по-хозяйски убрав лопату и оборвав чистотел, разросшийся у лавочки. Сняв перчатки и наконец-то выкинув вырванную с корнем крапиву, она заглянула в дом и, увидев баретки дочери, успокоилась.

— Ты где? Сильно испугалась?

— Да нет, — ответила девочка, молчать было бессмысленно, а притворяться спящей в восемь часов вечера, по меньшей мере, глупо. — Просто неприятно.

— А мне как противно! Совсем чокнулся. Ну ладно, вставай и накрывай на стол — попьём чая. Голова разболелась, наверно, к дождю.

— Хорошо, мамочка, я всё сделаю, а ты пока полежи.

— А ты что-нибудь слышала об этих глупых сплетнях? С чего это он так взбесился?

— Нет, я же целыми днями в лесу.

В субботу утром к дому подъехал журналист.

Мила плохо спала ночью и с семи утра, проснувшись, лежала и глядела в окно на серый рассвет, размышляя о вчерашнем явлении Димы. Она ощущала, что, наверно, поспела пора, когда ей следовало наконец-то принять решение — выходить за него замуж или расстаться, заделавшись друзьями-одноклассниками. Их странные отношения тянулись второй десяток лет, сразу с момента возвращение Прозорова из армии. Он оказался надёжен, как автомат Калашникова, и готов был прийти на помощь в любое время дня и ночи, но и также прост, как первый трактор. И всё это мало походило на дружбу или тем более на серьёзные отношения мужчины и женщины, а финал или развязка всё так не наступали. Многолетняя неопределённость её злила, она сравнивала Диму и Игоря и понимала, что выбор не в пользу Прозорова. Но ей уже тридцать два, а где найти достойную партию? Кругом толкаются, мельтешат одни спонсоры, любовники, нарциссы. Что делать? Может, Дима всё-таки лучше, он проверен и надёжен? Но где та искра, что промелькнула между ними, поделив жизнь на до и после встречи? Не вспоминается. Возможно, позабыта за давностью лет? Если бы так, а возгоралась ли она? Может, только привиделось или придумалось холодными ночами, когда северо-западный ветер срывает крышу. Почему так не даёт покоя свербящее сердце?

Мила встала с кровати и принялась одеваться, стрелки часов дремали уже около десяти. Скутер замолк, и вскоре деликатный стук в калитку донёсся в дом.

— Здравствуйте. К вам можно?

— Заходите. Я скоро буду, — Мила крикнула гостю в окно и пошла умываться.

— Мам, кто там? — заспанная девочка прошлёпала босыми ногами по прохладному полу и встала сзади.

— Журналист.

— Он уже здесь?

— А ты думала, хорошо хоть вечером не приезжал выяснять отношения.

— Пойду одеваться.

Мила вышла в халате и в домашних тапочках во двор, где на лавочке сидел Женя. Услышав скрип двери, он поднял голову и радостно крикнул:

— Я тут видел ёжика! Он, правда, уже убежал.

— Здравствуйте, Женя.

Вглядевшись в лицо парня, Мила ахнула: под обоими глазами журналиста синели настоящие «фонари», на скуле оказалась приличная набухшая ссадина, а левое ухо подозрительно утолщилось да ещё отсвечивало синюшным цветом.

— Что он с вами сделал! — всплеснув руками, выпалила Мила.

— Да, вот так получилось. Хорошо, жив остался, спасибо из соседнего спортзала прибежали ребята и оттащили Дмитрия. А то и не знаю, чем бы всё это закончилось. Он здоровый, как медведь. Но я, между прочим, сопротивлялся!

— Извините, но то, что произошло вчера, для меня полная неожиданность. Я и подумать не могла, что он именно вас ко мне приревнует.

— Ну да ладно. Я приехал пораньше, беспокоясь о вашем и Алёнином самочувствии. Подумал, что он и к вам мог приехать на разборки.

— Да, заезжал вечером, но обошлось без насилия. Позавтракаете с нами?

— Если только чая. А как Алёнка?

— Жива-здорова, умывается. Я пойду на кухню, а как вволю надышитесь лесным благоуханием, милости просим.

Мила на кухне поставила чайник на плиту и налепила сырников на завтрак. Хлопнула входная дверь. Девчонка вяло натянула старую футболку и шорты и отправилась к гостю. Женя сидел за столом и смотрел в окно, иногда улыбаясь, словно вспоминая что-то хорошее.

— Женёк, привет!

— Привет!

— Ну, он тебя отделал! Вот козлище!

— Видишь, твои обещания не подтвердились, если мягко сказать. Видно, кто-то всё-таки пустил слухи по посёлку.

— Да, та училка, стопудово! Она мне сразу не приглянулась, вроде уткнулась в глянцевый журнальчик, а сама, получается, всё слушала и кому-то настучала в нашей деревне.

— Похоже.

— Жень, прости меня, дуру.

— Придётся, ты же мне помогла.

— А вы о чём шепчетесь, — входя спросила Мила. — Нашли убийц?

— Мам, подожди с убийцами! Поставь на стол чайник и сырники. Хочешь, помогу?

— Помоги.

Алёнка взяла из рук матери глубокую тарелку с румяными сырниками. Поставив, отошла к окну.

— Я вчера тебе не всё рассказала, — начала девочка. — Я тоже приложила руки к этой истории с ревностью и мордобоем.

— Что?

— Ну, когда я упрашивала следователя принять молодого журналиста, то обмолвилась, мол, это мой будущий отчим, ухаживает за тобой. А училка, что торчала на допросе, услышала и, небось, распустила слух в нашей деревне. А этот одноклеточный сошёл сума. Хотя какой у него…

Мила не дала договорить дочери и, схватив кухонное полотенце, стала хлобыстать дочку. Девчонка, как была босая, бросилась на улицу, а та за нею с криком:

— Бессовестная! Хочешь всех нас перессорить?

— Прости, мама, я больше не буду! — кричала в оправдание девочка, а спасаться пришлось в крапиве, за домом.

Мила отдышалась и вернулась на терраску, где Женя с побелевшим лицом дожидался развязки семейной драмы, неожиданно произошедшей на его глазах.

— Извините, Евгений. Алёна в последнее время берет на себя слишком много.

— Вы меня тоже извините…

— Перестаньте. Вы замечательный молодой человек, который нам помогает. Я, кстати, тоже про вас говорила следователю.

— Спасибо, мне хочется сделать интервью и поскорее окончить свою летнюю практику.

Мила посмотрела куда-то вперёд, заулыбалась:

— Я тоже мечтала учиться в Москве.

— А я в Петербурге.

— А мне Питер не по душе: холодный, серый, как водяной, в заморозок вынырнувший из болота в облаке пара ранним солнечным утром. Москва, она своя, как подруга, нет, как дальняя пожилая родственница. Хотя в ней тоже правды днём с огнём не сыщешь. Ну да ладно, куда меня занесло.

— Я не повёз свои документы в Петербург, а поступил в Московский университет. И к дому поближе.

— Ну вот и хорошо. Время расставило всё на свои места.

— Спасибо за добрые слова. Но мне пора ехать, мы с отцом договорились отремонтировать мебель в редакции.

— Может и мне отправиться с вами, я могла бы убраться в кабинете?

— Спасибо, я отвёз туда с утра мать и сестру, они уже наводят порядок.

— Какая у вас дружная семья. Я тоже всю жизнь хотела брата или сестру. Но у мамы с папой не получилось… ой, зачем я вам всё это рассказываю?

— Мне интересно о вас всё, — Женя осёкся и прибавил — Я пошёл, пока.

— Счастливо, необычный молодой человек.

— Я позвоню, если что-то новое узнаю от следователя. И, пожалуйста, будьте осторожнее с Дмитрием.

— Да, конечно. Только ещё хотела спросить, но никак не решалась, вы написали заявление в милицию?

— Милиции давно нет, а в полицию я не обращался. Ну, по своим соображениям.

Он помолчал и добавил, потупив глаза:

— Я всё понимаю. Не надо ничего мне говорить.

Журналист поднялся и вышел с террасы. Из зарослей донеслось:

— Женька, прости меня дуру, я больше не буду!

Парень улыбнулся, махнул рукой и с лёгким сердцем прикрыл калитку. Следовало поторапливаться, отец уже дожидался в редакции.

Мила вышла за дверь, и с порога крикнула дочери:

— Выходи, горе моё луковое!

— А лупить будешь? — тонким голосом спросила дочь.

— А кто тебя лупил-то? Хотя за твои дела стоило, иди завтракать, а потом помоешь посуду.

— Иду.

Алёнка нерешительно зашла в дом и, сев за стол, взяла с блюда остывший сырник.

— Возьми сметану.

Людмила, подобно маятнику, нервно ходила по террасе из конца в конец. Наконец остановилась около дочери и, облокотившись на спинку стула, громко сказала:

— Завязывай со своими расследованиями! Видишь, к чему приводят твои детские игры во взрослую жизнь! Мало того, что ты меня терроризируешь, теперь принялась за окружающих. Ещё не хватало нам крови! Довольно!

— Я всё поняла, мама.

— Ешь и будем заниматься уборкой, а то гостей принимаем, да редко убираем! Положи-ка мне пару сырников, под ложечкой сосёт! Проспали всё утро, время почти одиннадцать часов.

Из-за неприкрытой двери с улицы ворвался тёплый ветерок, маня в дальние странствия.

— Может, махнём на озеро, искупаемся, позагораем?

— Пошли, только вначале быстро уберёмся и пойдём. А завтра отправимся в посёлок, сходим на утреннюю службу к отцу Андрею.

На следующий день лесные затворницы опоздали к началу заутрени. Храм оказался полон. Читали пророчества из Нового Завета. Кто-то стоял коленопреклонённо, а несколько человек неистово делали земные поклоны. Людмила подала записку о поминовении родителей. Они стояли слева, напротив притвора и купели, осеняя себя крестным знамением.

Дьяк гудел читая молитвы.

— Аминь, — кланяясь, отвечали прихожане, на каждую следующую молитву, доносившуюся с амвона.

Благословенные песнопения и молитвы даровали умиротворение, убирая накопившуюся душевную усталость. Припоминалось детство, безоблачные деньки и картинки из детской Библии. Огромный и добрый мир ждал за воротами храма, грезилось, навек ушедшие родные где-то рядом, поблизости.

Священник дошёл до имён из записок, а клир на хорах запел, унося прихожан с собою в водоворот небесной музыки:

— Господи, помилуй.

К концу службы дети, устав находиться около родителей, стали ходить по храму, обходя верующих, словно деревья в лесу. Когда погасили свет, они стали бегать друг за другом, улыбаясь друг другу и взрослым. Вот вновь вспыхнула большая люстра и храм залился благодатным светом, в глазах малышни вспыхнули огонёчки радости. Рядом молодая женщина в узкой юбке и с ребёнком на руках долго прикладывалась к иконе Богоматери, что-то безмолвно шепча, то ли ища защиту, то ли спасение для маленького.

После службы прихожане стали расходиться. Иерей приметил гостей из леса и широко улыбаясь, подошёл к ним:

— Приветствую вас. Давненько вас не видел. Вы в добром здравии, у вас всё хорошо?

— Да, отец Андрей, слава Богу. Благословите нас с Алёной.

После благословения священник предложил:

— Пойдёмте в воскресную школу, попьём чая с прихожанами и заодно пообщаемся.

— Спасибо за приглашение.

Они вышли во двор, и Алёнке захотелось, как на Пасху, бегом подняться по каменным ступеням на колокольню и, обжигая ладони верёвками, звонить во все колокола. Но праздника в тот день не водилось. К счастью, вокруг оказалось много знакомых по воскресной школе и посёлку.

Отец Андрей, несмотря на возраст, был по-юношески розовощёк, с длинной светло-русой бородой. С высоты своего немалого роста он улыбался и внимательно слушал истории прихожан, иногда что-то отвечая или благословляя. Матушка суетилась по хозяйству, и от неё ни на шаг не отходила стайка малышни.

Выкроив свободную минутку, Алёнка приблизилась к священнику.

— Отец Андрей, можно я вас кое-что спрошу? Мама сказала, что вы знаете ответ на этот вопрос.

— Я не узнаю Алёну, раньше ты спрашивала у меня всё, что желала. Наверно взрослеешь?

— Да, мне уже пятнадцатый год. Но я хотела просить вас о весьма важном для меня деле.

— Может, тогда пройдём в кабинет, чтобы тут случаем, не помешали нашему разговору?

— Да, пойдёмте.

Они зашли в крошечную каморку, где не находилось ничего, кроме иконы Спасителя и двух книжных полок на стене, да шаткого столика с книгами и ученическими тетрадями.

— Слушаю тебя, дитя моё.

— Я хотела спросить вас, почему погибли мои бабушка и дедушка? Они же были хорошие люди, да вы сами об этом не раз говорили?

Девочка умолкла и посмотрела на священника.

— Да, они были добрые христиане и нам их сейчас крайне не хватает. Твой дед помогал организовывать приход и восстанавливать этот храм, тут многое ещё помнит тепло его рук. Но я не разберу, что тебя гложет, не даёт покоя? Я же не следователь и не ведаю причины страшного злодеяния?

Алена не решалась спросить сразу, но бросив взгляд на иконный лик, на котором ясно алел огонёк лампады, не мигая выпалила:

— Почему Спаситель допустил их убийство?

Отец Андрей возложил на неё руки, и девочка почувствовала на своих плечах тяжёлые ладони священника. Он пару минут хранил молчание, переступая с ноги на ногу, что-то безмолвно шепча.

— Горестный вопрос. Ты уже стала девушкой, и с тобой я стану говорить, как со взрослой. Но вначале поведай мне, Алёна, ты винишь Бога в том, что он попустил преступление?

— Совсем нет, но я никак не пойму, почему их не миновала чаша сия? Где тогда Его справедливость, если на земле вот так просто убивают хороших людей?

— Не сомневайся в Господе, Он безмерно добр к своему творению — человеку, и, полагаю, принятые твоими родными страдания не связаны с их личной жизнью, грехами или ошибками. Аленочка, я так же, как ты, не ведаю, что Господь желал явить нам этим убийством. Мы, люди, можем потратить целую жизнь, но так до конца и не изведать Промысел Божий. Надобно много молиться, совершать благие поступки, чтобы нам приоткрылось Его послание. Но я уверен в одном — смерть Александра Сергеевича и Натальи Николаевны не случайна, они свои жизни положили за нас, предупреждая нас о чем-то ужасном. Я пока не знаю наверняка, но всё равно скажу, что они погибли за что-то святое и благородное.

— То есть, если мы найдём этих… даже не знаю, каким словом их назвать, то разгадаем, ради чего эта жертва?

— На всё воля Божья. Думай, и, помнишь как у Заболоцкого, который жил перед кончиной недалеко отсюда, — не позволяй душе лениться!

* * *

Вечером вновь в голове девчонки зазвучали глаголы сказа деда: «День нет князя в столице, неделю, потом другую. А к княгине-красавице в каменные палаты повадился летать Змей Змеевич. Бывало, посереет небо, дождь дождит — несётся по небу огненный змей светящимся клубком — рассыпаясь искрами, а на земле — раз и обернётся молодым молодцем, удалым удальцом, и все ходит кругами вокруг княгини, ласковым голосом щебечет, подарочки ей дарит, то засмеётся, а то слезу смахнёт кружевным платочком. Ей бы в светёлке затвориться с подругами да весточку князю отправить с быстрым гонцом, глядишь, и отстал бы ухажёр. Да нет… Дрогнуло сердечко княжеской жены, так сладко закружилась голова…

Пошли у княгини шальные деньки. Вскоре мало им стало тайных встреч. Сговорились они погубить князя Всеслава. Да только в бою честном не одолеть Змею Змеевичу удалого витязя с его Верною Охотою, как ни сражайся. Значит, остались у змея в запасе только хитрость и обман…»

Глава 4 «…Разве я сторож брату моему?»

Прошло ещё две недели, первый летний месяц отметился пышными травами и тёплыми ночами. Пару раз Алёнке звонил Женя и с радостью докладывал как командиру, мол, синяки сошли, и он наконец-то отправляется в город брать интервью у начальника следственного отдела и у следователя. Ревнивец дядя Дима словно сгинул в Гнилом болоте и более не показывался в лесной сторожке, и даже не звонил Миле, наверно, опасаясь, что его прослушивает полиция. Выходило, что он напуган серьёзно и сдаваться на милость правоохранительным органам, в лице поселкового участкового Макеева, не намерен.

Девочка скучала, неприятная история с дядей Димой и журналистом отбила всякое желание заниматься собственным расследованием. Заветное письмо из заполярного Тикси тоже не приходило. Даже недочитанный томик «Графа Монте-Кристо» был спрятан в тумбочку и ждал своего часа. Лене следовало дочитать книги из списка, заданные учителем литературы на летние каникулы.

Но в пятницу вечером скука лесной жизни безвозвратно разбилась, подобно упавшей на пол чашке со старой трещиной — окрестности огласил рёв дикого мотоцикла, наконец-то выпущенного хозяином на волю. Судя по ярым звукам, на сторожку, подобно айсбергу, погубившему «Титаник», надвигался дядя Дима. Напуганные сороки разлетелись подальше от просеки, не говоря уже про пернатую мелочь.

В сторожке, услышав знакомые звуки, притихли.

— Мам, может, закроемся? Открывать не будем, будто нас нет дома? Я боюсь и не хочу его видеть.

— Да я тоже не желаю, но и прятаться не стану. Потом, я помню твоё задание: выведать, где он был в день убийства!

— Мама, слишком большой риск.

— Да ладно.

Мила выглянула в окно. Её удивлению не было границ: мотоциклист в белой рубашке вынимал из большой сумки роскошный букет алых роз, а дальше следовали ещё упаковки конфет, торт и какие-то безымянные коробки и коробочки с бантами, перевязанные крест-накрест красными и розовыми лентами.

— Не узнаю Диму, выиграл миллион в лотерею, что ли?

Девочка поднялась с дивана и с любопытством подошла к окну:

— Свататься приехал, вон как вырядился, даже рубашку белую надел. Понял, что в тюрьму за дебош с мордобоем не посадят, вот и успокоился, герой нашего времени…

— Ну ты фантазёрка! Но не дерзи, лучше иди переоденься, ходишь всё лето в какой-то рвани! Люди скажут, что я тебе не могу купить даже новую футболку, просто ужас.

Скрипнула калитка. Словно желая перепугать гостя, с верхушки ели сорвалась сорока и со стрёкотом упорхнула в лес. Бело-чёрное пятно вскоре затерялось на фоне сосен. Но Дима даже не моргнул, поднявшись на ступеньки, радостно крикнул:

— Мила, привет! Открывай!

— Иду, иду! Почему не позвонил? Мы тебя и не ждали, — как можно спокойнее отвечала Людмила, при этом надевая праздничное платье в крупных красных горошинах и доставая розовые туфли из коробки, что пылилась под кроватью с начала лета.

Выглядывая из своей комнаты, девочка подумала — «Ещё бы месяц — и я успела бы отыскать папика, а маманя сегодня точно согласится с предложением выйти замуж за дядю Диму! Ну, мы это ещё посмотрим!»

Крюк радостно слетел с петли, и дверь распахнулась настежь.

— Заходи, что стоишь как неродной!

— Я с подарками! Вот букет тебе, Милочка, и кое-что ещё.

— Спасибо, и всё так неожиданно!

— А где Алёнка?

— Иду, дядя Дима. Здравствуйте.

— Ребёнок! Вот тебе подарки!

Он сунул девочке в руки несколько пакетиков с коробочками, а сам поцеловал Милу и сел за стол, наслаждаясь поднятой им суетой. Дом наполнил запах мужского одеколона с лёгкой примесью бензиновых паров. Хозяйка наливала воду в вазу, чтобы поставить букет. Десяток разноцветных коробочек и пакетиков лежали на столе и стульях по всей террасе!

— Столько всего мне? — не веря своим глазам спросила Алёна.

— Тебе и маме, а то сидишь здесь, как Маугли, и даже без мудрого коалы, бедняжечка.

— Спасибочки, дядя Дима. Вы имели в виду Балу или Каа? Медведя или питона?

— Медведя, такого чёрного.

— Тогда Балу, а коалы — это живущие в Австралии сумчатые медведи.

— Запутался я тут с вами. Главное, ты меня поняла!

— Ага.

— Ты где пропадал? — спросила довольная Мила, устанавливая посередине стола яркий букет.

Дядя Дима вместо ответа захлопал в ладоши и закричал:

— Девчонки! Сегодня праздник!

— Какой? Расскажи нам!

— Сейчас всё узнаете. Ну, участковый «замял» дельце по моему мордобою в газете, поэтому я больше не прячусь, а живу как свободный человек. Ну и ещё: я соскучился по вам, и у меня есть одно очень серьёзное предложение…

Дмитрий встал в центре террасы и, опустившись на одно колено перед Людмилой, полез в карман брюк, но это не получилось, пришлось привставать, наконец-то он извлёк красную бархатную коробочку и, повозившись минуту грубыми от работы пальцами, всё же её открыл. Внутри, словно на ледяной, блестящей подложке, лежало обручальное кольцо.

— Вот предлагаю, так сказать, руку и сердце, как в романах и кино. Мила, выходи за меня замуж! Сколько ещё можно за тобой ухаживать, а?

— Дима, встань, всё так неожиданно! Я вообще подумала, что ты на меня обиделся и поэтому не звонишь, а ты тут устроил такое! — Людмила, краснея, сложила крестом руки на груди, словно опасаясь, что они без её ведома, сами возьмут соблазнительную коробочку.

— Я не прошу ответа прямо сейчас. Я готов подождать, ведь когда ждёшь бесконечных пятнадцать лет, то месяц-другой кажется тебе вообще ерундой. На, возьми, если чего, отдашь. Вдруг меня посадят, шутка-шутка. Но чек всё же не выбрасывай.

Мила взяла коробочку и присела на стул около стола, не сводя глаз с тонкого резного кольца.

— Первый раз меня вот так, серьёзно зовут замуж. Дождалась.

Алёнка не смогла справиться с любопытством и, подкравшись сзади, глянула через плечо мамы. Кольцо ей тоже приглянулось, и, она, закрыв глаза, представила его на тонком мамином пальце, выходило просто прелестно.

— Лена, бери подарки! Чего ждёшь? — напомнил о себе дядя Дима, и девочка стала распаковывать первую попавшуюся коробку. Она развязала красную ленту и аккуратно её свернула: ещё пригодится. Внутри оказались духи со свежим и немного сладковатым вкусом. Такие были у неё год назад, но давно закончились, а денег на новые не находилось.

— Спасибо! Я о них даже не мечтала!

— Мне тоже нравится запах. Помнишь, у тебя были такие?

— Конечно, помню. Я даже флакон до сих пор не выкидываю. Спасибо, дядя Дима!

В пакете оказалась розовая футболка с блестящими цветами.

— Миленько, ох как миленько! — завизжала девчонка.

— Смотри дальше! — подбадривал дядя Дима.

В следующем пакете была коробка с телефоном!

— Мама, смотри у меня смартфон! Я теперь сама смогу снимать клипы, читать книги, смотреть почту, — она распаковала подарок и включила гаджет. — Да, он пашет как настоящий планшет, я буду его загружать на полную катушку.

Мила улыбнулась от слов дочери и подняла счастливые глаза на Диму:

— Наверно очень дорогие подарки?

— Ну да, недёшево, но запомни — мне для вас ничего не жалко.

— Спасибо, Димуля.

— Во, ты меня первый раз в жизни так назвала.

— Мама, я пойду на улицу, опробую телефон!

Алёнка выбежала во двор и принялась фотографировать элегантные пурпурно-розовые лилии, и вскоре добралась до скромных жёлтых цветков чистотела. А тут, как раз вовремя, попался Колючий колобок, его влажный носик и последовавшее бегство в лопухи навсегда запечатлелось в интернет-анналах современного человечества.

— Ура! У меня есть сматрфон! А ты, колючий недотрога, сегодня же окажешься на ютюбе! Посмотрим, сколько лайков ты соберёшь!

После они втроём пили чай с тортом, потом, едва уместившись втроём на сиденье мотоцикла, отправились купаться на лесное озеро. Ближе к вечеру, когда Дмитрий привёз их обратно в сторожку, Мила незаметно для дочери шепнула ему на ухо:

— Позволь мне подумать хотя бы месяц, сейчас я просто не готова вот так сразу принять какое-нибудь решение, хорошо?

— Ещё спрашиваешь, я подожду. Столько лет ждал, а месяц для меня — раз плюнуть.

Этим вечером гость уезжал поздно, над головами, рассекая воздух, уже носились неуловимые летучие мыши. И когда наконец-то за Димой сомкнулись берёзовые ветки, впервые за день на дом опустилось безмолвие. Солнце зашло за лес, но его лучи ещё долго пробивали тёмный полог. В конце огорода, в зарослях пахучей черёмухи засвистел страдающий бессонницей соловей. Птицы не умолкали, их не пугала куцая июньская ночь. Они торопились жить и берегли каждое мгновение, подаренное судьбой, для выращивания птенцов и поиска пищи.

Мама с дочкой сразу в дом не пошли, слишком много эмоций за день начерпала их семейная лодка. Они молча сидели во дворе, изредка отмахиваясь от комаров берёзовыми ветками. Под стрекотанье кузнечиков, редкие крики сыча слышалось, как ветер крутит верхушки деревьев и листва хлещет по бокам лесных красавиц, но около земли было необычайно тихо. Хотя лёгкий ветерок не помешал бы, глядишь, и отогнал назойливых комаров.

— Мама, ты уже согласилась с предложением дяди Димы? — всё же решилась спросить Алёна.

Словно, вернувшись из далёка, Мила ответила:

— Пока нет, взяла месяц на раздумье.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Не знаю.

— Ты дура?

— Не знаю.

— Издеваешься?

— Я и правда не знаю, и в ушах сегодня не звенело. Вроде он добрый и сильный, всегда нам помогает, как только ты его попросишь, он тут как тут, а ещё он верный. Подарил мне сматрфон и кучу подарков! А я скоро совсем вырасту и уеду учиться на юрфак. Жаль, конечно, поблизости нет моего папашки, хоты бы для видимости выбора.

— Вот дался тебе этот отец, его нет уже пятнадцать лет, тебе со мной плохо? Чего-то не хватает?

— Все хорошо. Слышишь, волк воет? Ему одиноко?

— Наверно, грустно, как и мне, вот и зовёт своих. Знаешь, если бы твой отец хотел, то нашёл бы нас. Я в отличие от него — место жительства не меняла. Приехал бы хоть разочек и посмотрел на свою кровиночку. Да ты вылитая он: глаза, нос и лоб, такая же упёртая. Никакую экспертизу проводить не надо, чтобы понять, чья ты дочь.

— А почему ты мне никогда не показывала его фотки?

— У меня их нет, я их все сожгла.

— Когда?

— Когда ты у меня родилась, а он мне уже давно перестал писать и звонить! Ну, попали мне под горячую руку снимки, я их собрала все в охапку и спалила в саду, под яблонями, где мы с ним так любили мечтать о нашем общем будущем.

— Какая ты оказывается решительная, на тебя совсем не похоже.

— Ты свою маму ещё плохо знаешь. Вот когда Дима привезёт свои фотографии, тогда и полюбуешься на своего папочку. Мы ведь все вместе учились в одном классе, и он с ним ещё и служил в армии. Потом, правда, их раскидали по разным частям, ну так Дима мне рассказывал, а кто знает, как было на самом деле? Но зачем тебе о нём думать, ворошить прошлое? Тебе плохо со мной?

— Конечно, нет. Просто любопытно, наверно, зов крови.

— Не говори глупостей, просто мне досадить хочешь. Тыкаешь постоянно мне в глаза своим отцом, мол, я последняя неудачница, злосчастная мать-одиночка.

Снова закричала сова, и следом принялся солировать неведомый волк, завыв в глубине леса, где-то в стороне Гнилого болота. Лена захныкала и как маленькая девочка уткнулась в плечо матери, пряча лицо. Совсем стемнело. Мила обняла дочь и, не мигая, смотрела на чёрный лес, у неё самой глаза оказались на мокром месте. Вскоре среди деревьев мелькнула жёлтая затасканная луна и спряталась за верхушки дубов, не мешая плакать людям. Лес притих и перестал стращать жителей домика, охватив плотным кольцом лесную сторожку и полянку с огородом и садом, не пропуская вовнутрь ничего.

Ночь распростёрлась над здешними лесами и болотами. Людмила и Алёна продрогли и, намёрзнувшись, воротились в дом, и скоро на плите частушками запел чайник.

— Может, попьём чай с тортом, там ещё осталось несколько кусочков?

— Давай, только я пойду надену толстовку.

Мила достала чашки и блюдца, в блеклом свете лампочки они казались загадочными, даже волшебными. Девочка вернулась на терраску с улыбкой, не выпуская из рук новенький смартфон. Потянуло из углов и подпола сыростью, старым домом и чайным духом.

— Алёна, а я выполнила твоё задание. Дима говорит, что не помнит, где он находился в тот чёрный день. Тебе не кажется, как-то очень странно? Все помнят, а он нет.

— Надо же. А может, и действительно запамятовал? Мне не хочется с телефоном расставаться, у него камера классная и память большая!

— Тебя перестало интересовать убийство бабушки и дедушки?

Алена стёрла улыбку и опустила глаза:

— Нет, не дождутся, просто сегодня у народного следователя Белкиной — выходной. И дай мне, пожалуйста, то самое колечко посмотреть!

— На, гляди, лесной прокурор! — Мила стянула с безымянного пальца подаренное украшение. — Какое счастье, что ты ещё совсем ребёнок!

В течение следующих пятнадцати минут Алёнка и так и сяк крутила и рассматривала кольцо, разве только не додумалась попробовать его на зуб.

— Смотри не потеряй, а я пошла спать. Помой посуду.

— На его, забери, я тоже пойду, только немного почитаю.

Вскоре на лесной опушке погас свет, и тонкие электрические лучи поглотили ненасытные черные тени, словно мгновенно ярко-жёлтые хризантемы угасли от октябрьских заморозков. Ночь овладела землёй до утренней звезды, натянув с головой самотканое одеяло на старую ель, дубы, две липы, три тополя за огородом и весь этот немалый лес, уцелевший каким-то чудом на границе со столичной областью. Недолги ещё ночи в начале июля.

Воскресенье выдалось радостным. Наконец-то расцвели усадебные липы, и утром в дом беспардонно проник сладковатый медовый аромат, а их густые кроны раскрасились зажжёнными бледно-жёлтыми огоньками. Лето свершило ещё один неумолимый шажок, всё шло своим чередом.

Вскоре приехал Женя и поведал, что поселковая полиция наконец-то отстала от него с предложениями написать заявление, дать подробное объяснение, представить справку из травмопункта. Но самое основное — ему с огромным трудом всё же удалось взять интервью у следователей. Но горячих новостей, к сожалению, не оказалось. Журналист поведал, как в ходе беседы Михаил Владимирович доставал из рукава не козыри, и даже краплёные тузы, а стандартные следственные версии, словно перелистывал учебник по криминалистике, но клятвенно пообещал к осени подкинуть новые версии. Но, несмотря на это, Женя оказался доволен встречей, ему для окончания летней журналистской практики два больших интервью оказалось вполне достаточны, да ещё причитался какой-никакой гонорар в газете.

— Но у нас появилась ещё одна зацепочка, — многозначительно сказала Алёна и посмотрела на маму.

— Да говори, чего уж там стесняться, — разрешила Мила.

— Не томите.

— Ваш неприятель, что устроил погром в редакции, не помнит, что он делал в день убийства. Видите ли, весь посёлок помнит, а он нет. Странно?

— Да, просто какая-то ерунда, у его, так сказать, обожаемой девушки погибли родители, а он не помнит, где находился в это время. Очень ненормально, кажется, его объяснения шиты белыми нитками.

— Вот и я о том же. Ты сможешь попробовать осторожненько узнать в автомастерских, чем он занимался в тот день.

— Попробую выведать, у меня там батя раньше вкалывал и ещё сосед. Я переговорю, прямо сегодня. А может, у него была другая девушка? И теперь он стесняется признаться, что проводил с ней своё личное время.

— Женя, завязывай со своими версиями. Как насчёт чашечки чая с липовым цветом?

— С удовольствием, сегодня вроде не жарко! А Людмила Александровна, будет с нами чаёвничать? — спросил Женя, не сводя влажных глаз с Милы.

— Ну, если только гость настаивает.

— Для меня поговорить с вами — радость.

Алёна уронила чайную ложку на пол и, когда звон утих, полезла под стол, задев локтем ногу журналиста.

В следующий раз журналист приехал в понедельник утром, когда Алёнка ещё витала во снах, а Мила уже уехала на работу. Парню пришлось стучать и ждать, когда заспанный подросток, завёрнутый в клетчатый плед с красной вышитой надписью «От Главы района» соизволил открыть дверь.

— Салют, соня!

— Физкульт-привет жаворонку от совы. Пожалуйста, поставь чай, а я пока хотя бы умоюсь. У тебя есть что-то новенькое?

— Да, есть.

— А чё тогда молчишь, рассказывай.

— Пока не умоешься, ни слова, ни намёка.

— Большой и вредный. Ладно, я быстро.

Вскоре чайник зашумел. А посвежевшая девочка через считанные минуты вернулась на терраску, глаза её блестели, а нечёсаные волосы были упрятаны под косынку.

— Ну, прямо портрет с обёртки от шоколада «Алёнка»! Вылитая!

— Спасибо, что не с банки из-под свиной тушёнки! Рассказывай! И завари мне, пожалуйста, кофе, видишь, чайник-то закипел.

— Вчера я поговорил с отцом и соседом, и вот что выяснил. Ну, во-первых, все действительно помнят те дни, когда услышали о ранении твоих родных, после многие прочёсывали с полицейскими лес. Так вот, Димы с ними не было. Он не вышел на работу за день до убийства и появился в мастерской только через два дня. И, что характерно, с каким-то побитым, виноватым видом. В посёлке в эти дни была полная неразбериха, и его решили сильно не наказывать, с работы не выгнали. Тем более все знали, что Дмитрий приударяет за твоей мамой, а тут в вашей семье случилось такое несчастье!

— Получается, у него есть какая-то веская причина скрывать, где он находился в те дни.

— Отсутствие алиби ещё не говорит о том, что убийца именно он.

— Но согласись, шансы уже есть, — сказала девочка и, накручивая на палец конец косынки, продолжила — Смотри, ведь честному человеку нечего скрывать. Наоборот, рассказав, где он пропадал на самом деле, он получает доказательства своей непричастности. Тем более, дядя Дима вхож в нашу семью и может быть заподозрен в преступлении.

— Надо за ним последить, — предложил Женя.

— Но как?

— Я попробую присмотреть, гляну, чем он занимается по вечерам, после работы, да ещё попрошу соседа понаблюдать за ним в мастерской.

— Да, было бы неплохо. От тебя, то есть от полиции, он тоже где-то недавно скрывался! О… точно, когда он вновь появится у нас, я попробую выведать, где он прятался эти дни!

— Давай, но осторожнее, он явный неадекват!

— Да нет, он не чудовище, просто грубый парень с окраины посёлка, вот и тебя отделал! Ладно, с ним всё ясно. А что по комбинату и охотнику?

— Да особо ничего. В посёлке все, с кем я говорил, считают Аникина браконьером, потому что из леса он не вылезает ни зимой, ни летом. Правда, если сказать честно, у него такая жена, что от неё любой мужик сбежит куда глаза глядят, хоть на Чукотку. Он, кстати, добровольно участвовал в прочёсывании леса, получается, помогал полиции. Но я где-то читал или слышал в каком-то сериале, что преступников, частенько тянет на место преступления. Может, и его влекло?

— Не исключено. Порассуждай, словно убийца. Как лучше всего узнать о действиях полиции? Да просто прийти и посмотреть, или даже при случае помочь полицейским. Вот тогда многое услышишь и увидишь своими глазами.

— А ещё Пётр Петрович неоднократно при свидетелях заявлял, что если бы он знал, кто убийцы, сам бы с ними расправился.

— Красивые слова, бла-бла бла-бла, но о человеке надо судить по его делам. Думаю, нам нельзя его исключать из круга подозреваемых.

— А я и не собираюсь, скажи хоть что-нибудь по комбинату, умоляю.

— Да особо нечего говорить. Хозяин, некто Сергей Геннадьевич Бугрин, сорок восемь лет, родился в Красноярском крае, в каком-то глухом посёлке лесозаготовителей. Был депутатом Государственной думы двух созывов, отказался от кресла сенатора от Красноярского края, проживает в Москве. Не так давно полностью ушёл из политики и с головой погрузился в свой бизнес, имеет приличное состояние, даже отмечен в журнале «Форбс» среди наших толстосумов. Дважды женат, четверо детей — все девочки. Мечтает о наследнике, случалось на стороне несколько романов с певицами, секретаршами, ну, сама почитаешь в интернете, там про него столько информации! К нам приезжает по средам, посещает стройку, проводит совещания со строителями. Иногда остаётся ночевать, но не в нашем посёлке и не в городе. У него где-то в районе дом, может, даже комбинат его арендует для него, но где, не известно. Кстати, я тут полистал старую подшивку газет и выяснил — после убийства он обещал за информацию о преступниках награду — целый миллион рублей!

— Крутая фамилия «Бугрин», он же «Бугор» или «Багор»! А обещанными деньгами, может, отводил от себя подозрения! Смотрите, люди добрые, какой я щедрый! А сам уверен, что не найдут. Небось, киллера уже и нет на этом свете? Так ведь пишут в детективах?

— Да вроде так, но наёмные убийцы больше из пистолета или снайперской винтовки орудуют, а тут странно, из охотничьего ружья.

— Может, подстроили под рядовую бытовуху.

— Ну, у тебя натурально прямо женская логика. Всё, что хочешь, охаешь и вывернешь!

— Эх, мне бы с ним поговорить. Задать только один вопросик и выслушать ответ, и я сразу проверю эту версию. Но как бы так устроить встречу? Как могут столкнуться в нужное время в нужном месте крутой олигарх и девчонка с посёлка. А, кстати, что там пишут в Сети, он, случаем, не извращенец, не педофил?

— Ну, ты даёшь! Ты чего надумала? Совсем сбрендила?

— Да я просто пошутила.

— Завязывай с такими шутками. В интернете нет ничего такого, нормальный мужик, как все, мечтает о наследнике, будет кому передать штурвал бизнес-корабля. А может, мне у него интервью попросить, мол, уважаемый олигарх, хочу вас и ваш строящийся комбинат пропиарить перед тёмными аборигенами?

— Женя, ты гений! Точняк! А если согласится, то между делом спросишь, мол родственники погибших хотят встретиться и поблагодарить за помощь при расследовании зверского убийства, произошедшего три года назад, ну и т. д. и т. п.

— А Людмила Александровна согласится пойти на такую встречу?

— А куда ж она денется-то, если он нас примет! Уломаю! А потом она свободная красивая женщина, а ему, между прочим, как ты говоришь, нужен наследник, мне бы тоже братик не помешал, как думаешь?

— Да, вот какая у нас тут каша заваривается! Но я в сводничестве Людмилы Александровны принимать участие принципиально не стану!

— Да шучу я, а ты прям весь вспыхнул. Что, нравится моя мама? Я давно заметила, ты с неё глаз не сводишь. А сам говорил «она старая», врун.

Женя не отвечал, отвернувшись от девчонки.

— Ладно, больше шутить так не буду.

Журналист продолжал молчать, смотря в пустую чашку.

— Не знаю, как насчёт каши, но чай ты уже выпил, конфеты съел, собирайся и пулей лети на комбинат, сегодня понедельник, глядишь, может, и договоришься об интервью в эту среду.

Женя покраснел и отодвинул от чашки ворох фантиков. Но, перед тем как встать, спросил:

— Постой, а что тебе даст этот разговор? Ну, сообщит, что не имеет ни-ка-ко-го отношения к происшествию в лесу и что тогда?

— Но ты забыл, что я точно буду знать, обманывает он нас или нет.

— Тогда я поехал. Как что-то выясню, позвоню.

— Давай, а я спать. А то мозги из-за тебя уже кипят.

Журналист уехал, но Алёнка не стала ложиться, как обещала, а извлекла из тумбочки тот самый французский роман и стала рассматривать иллюстрации под комариный плач. На старых гравюрах кипела неведомая жизнь, блистала незнакомая средиземноморская природа, под лучами жгучего летнего светила искрилось лазурное море. А вот и Эдмон Дантес пишет мелком на стене камеры дату — 30 июля 1816 года, а дальше исхудавший узник в отчаянье выбрасывает пищу в окно, чтобы поскорее умереть с голоду. Печально, но нет мира под оливами.

Несколько дней прошли тихо и обыденно: гостей не было, как и новых известий, так ожидаемых девочкой. Два дня с небольшими передышками моросил дождь. На террасе был слышен мягкий шум от падающих в листву капель, и прохладный воздух был словно замешен неведомыми парфюмерами на запахе леса и здешнего огорода, а ещё полян с белоглазой кислицей, и дальних полей с цветущей люцерной. Прикрыв глаза, Алёна представляла себе земляничные поляны со спелыми алыми ягодами и заросли пахучего борщевика вдоль дороги, овражек с ежевичными кустами.

Мила с головой ушла сама в себя. Словно андроид из «Звёздных войн», она по-прежнему выполняла привычную работу и с оловянными глазами забегала в магазин или стояла на автобусной остановке. Но мысли её всё время находились далеко. Якорем, так успешно потянувшим на дно чистую душу, стало предложение руки и сердца и преподнесённое колечко, которое всё больше и больше затягивало в омут нескончаемых раздумий о грядущей жизни. Мила умаялась тащить хомут матери-одиночки, особенно после гибели родителей. Когда вдруг через неделю после похорон предательски иссякли деньги, и сколько ни заглядывай в кошелёк, там ничего нового не появлялось. Попросить помощи, по большому счету, было не у кого, и стало до рези в глазах ясно — надеяться следует только на себя. Но нормальной профессии нет, и учиться тоже нет возможности, а нынешняя работа просто не позволяла умереть с голоду и не обноситься до лохмотьев. Может, действительно, верный и надёжный, как кирпичная стена, Дима и есть тот самый человек, которого она так долго ждала?

Дочь высвободила Милу из когтистых лап печали и вернула к активной жизни:

— Я звонила днём отцу Андрею, он просил тебя ему перезвонить.

— Завтра непременно наберу. А о чем вы говорили?

— Да о Каине и Авеле.

— О Господи! И не страшно тебе, стоя на макушке ели, вести такие беседы?

— Страшно, мамочка.

* * *

И почему опять вспомнилась дедушкина любимая сказка: «Так вот, когда наконец возвратился Всеслав во дворец из дремучих лесов да полей, жена прикинулась больной. Лежит, не встаёт, только пустую воду пьёт. Тогда созвал князь лекарей в палаты и давай выведывать, чем княгиню лечить. Но знахари только руками разводят, мол, княже, не ведаем такой болезни.

Вечером красавица закрыла ясные глазки и тихонько говорит мужу, как Змей Змеевич надоумил:

— Милый, я больна! Ничто не спасёт меня кроме волчьего молока. Надо мне им умыться, чтобы скорее оздоровиться.

— Не грусти, я скоро буду, молока того добуду.

Так ответил князь и поспешил собираться в дорогу. Да тут старушка мать упала на колени и умоляет сына:

— Не езди никуда, сынок! Обманывает тебя супруга! Где это видано-лечиться молоком волчицы? Вызови лекаря из-за границы!

Ничего не ответил князь, только молча вышел из палат и отправился за волчьим молоком, чтобы спасти ненаглядную жену, а с ним его Верная Охота. Эх, нарушил Всеслав не только волю родной матери, но и свой же указ: не травить зверя летом, когда птенцы и зверята подрастают».

Глава 5 Фотография 9 На 13

В пятницу вечером рык железного чудовища известил лесных обитателей о приезде жениха. Мать и дочка пили чай, и как только рёв утих, а кузнечики застрекотали как прежде, они пригласили залётного молодца за стол.

— Привет! Уже иду. Только захвачу сладенького.

— Как дела? — спросила Мила входящего. — Почему от тебя на всю округу несёт краской? Может, воды нагреть, сполоснёшься?

— Да ацетоном оттирал руку. Потерпите, мне сейчас приходится много работать. У меня сейчас много работы.

— Ужинать будешь?

— Нет, я у своих перекусил.

— Дядя Дима, тогда садитесь пить чай!

Гость выложил на стол пакеты с конфетами, мармеладом и зефиром и ещё поставил серую картонную коробку.

— Это что? — спросила Мила.

— Фотки, помнишь, ты просила.

Внутри коробки оказался дембельский альбом с обложкой, обшитой шинельным сукном. Страницы и калька между ними были разрисованы доморощенными художниками — что-то среднее между комиксом и шаржами. Рисунки дурацкие, но порой наивно трогательные. Вначале нарисовался призывной пункт, а вот уже принятие присяги: автомат, знамя, стол напротив строя солдат, все в мешковатой форме. Различить лица трудно — всё бесцветное: свинцовое небо, серый плац и на всех защитная форма. Далее пошли изображения повеселее, вот наконец-то миновали долгожданные полгода службы, и на зрителей смотрел уверенный в себе юноша с хитринкой в темных глазах. На фотографиях Дмитрий предстал крепким парнем с накачанными руками и крепкими плечами. Он достаточно беззаботно поглядывал из-под фуражки на окружающий мир и кое-где даже белозубо улыбался.

Вскоре альбом долистали до дембеля — приказа об увольнении и панорамной фотографии далёкого северного посёлка, снятого сверху с парящего вертолёта или самолёта. Алёнке так хотелось подольше рассматривать этот снимок, изучая каждый дом и улицу. Ведь где-то там, на далёкой и неведомой планете под названием Север, жил, а может, и до сих пор ходит по прямым улицам, между домами на сваях, её родной отец.

— Алёна, ты не уснула? — мама толкнула затихшую дочь. — Всё нормально?

— Да, просто задумалась.

— Ну, я уже всё посмотрела, на смотри, — отрешённо сказала мама и передала дочери ворох фотографий, не вошедших в альбом. — А мы пока сходим на огород.

Яркая блузка мелькнула в окне, и голоса взрослых растаяли за домом. Девочка продолжила рассматривать фотографии в надежде найти в надписях какую-нибудь зацепку. Она откладывала в сторону групповые снимки и одиночные, с дядей Димой и без него, внимательно всматриваясь в незнакомые лица солдат. На одном снимке с надписью «Солдат помни — дембель неизбежен!» еле-еле приметная приписка «наш призыв». У девочки задрожали руки, её осенило предчувствие, что отец где-то на этом фото, ведь они с дядей Димой вместе ушли служить в армию. Она стала ещё внимательнее вглядываться в лица новобранцев.

Армия, особенно в первые месяцы службы, отфутболивает пацанов на несколько лет назад, откидывая в желторотую подростковую пору: тонкие шеи, испуганные глаза и длинные руки. Только потом, ближе к неизбежному дембелю, нескладные гусята, как в сказке Андерсена, оборачиваются в крепких парней. Матери и отцы подчас не могут признать преобразившегося дитятку, и только цокают языками:

— Вот и стал мужиком, настоящим мужиком!

Так вот, среди парней в одежде цвета хаки — её отец! Но где? Какое лицо из этих двух десятков родное? Как выискать? Не ясно… Вначале отыскала дядю Диму, слева от центра. Возможно, рядом отец? Ведь они же одноклассники! Но не похоже, вокруг него один рыжий и ещё три брюнета сурово смотрели на неё со снимка, словно стараясь поведать всем об ужасе армейской жизни. Нет, отец не может быть с ними. Он сильный! В кого тогда я? Либо в деда, либо в него. Не мог слабак и размазня с дрожащими губами влюбить в себя мою маму, избалованную первую красавицу школы, да и всего посёлка. Не мог!

В центре снимка офицер с дежурной улыбкой и с надписью на лице — ребята, поскорее отстаньте от меня со своими глупостями. Алёнка отвела взгляд вправо. Вот двое парней, ничего, оба симпатичные. Но как решить, где он, единственный, о котором думала тысячу ночей! Думай, Лена, думай! Вспоминай, что у меня как у отца… так — точно губы, мама говорит, «тонкие, отцовские», ещё нос и уши! Надо принести зеркало. Вот так, сравнила с солдатами, представила, выходит — вот он! Стоит справа от командира, уверенно смотрит в объектив добрыми глазами. Да, такого можно полюбить. Вот и погоны у него отличаются от других ребят, и на груди ещё какой-то значок, такого у солдатиков не видно.

Предположительно отец Алёнки оказался светловолосым парнем с прямыми неширокими плечами и узкой длинной кистью; от незнакомца веяло надёжностью. Алёнка достала смартфон и пересняла фото, а потом ещё раз внимательно пересмотрела солдатские лица и нашла ещё несколько фотографий с его изображением, и тоже перефоткала. Она даже поцеловала изображение неведомого человека, но ничего не почувствовала, кроме химического запаха от фотобумаги и ещё лёгкой затхлости — естественная расплата за многолетнее пребывание где-нибудь в шкафу у родителей дядя Димы.

Просмотрев ещё раз все фото, она обнаружила — в дембельском альбоме дяди Димы фотография её отца отсутствовала. Странно, подумала девочка, ведь два одноклассника пошли служить из одного посёлка, но он его не вклеил: не нашлось места? Глупо. Это как поехать на курорт с подругой и там ни разу ней не сфоткаться? Полный бред! Получается, Прозоров не хотел лишний раз видеть его перед глазами в своём альбоме, но при этом продолжал с ним фотографироваться и эти карточки складывал в отдельную коробку. Но если бы они поссорились, то совместных снимков просто не существовало бы, а они есть! Выходит, они не ругались, а наоборот, нормально общались всю службу! Ведь есть же даже общий снимок перед самым дембелем! Выходит, дядя Дима и отец прослужили вместе всё время! Но маме он говорил иначе…

Заскрипели ступеньки, и вскоре открылась дверь, на пороге стояли вернувшиеся с огорода мама и дядя Дима. Они улыбались и счастливыми глазами смотрели на девочку.

— Ну что, глянула на Крайний Север! — спросил Дмитрий, садясь на стул рядом с девочкой. — Страшно?

— Да, я поняла — это особенный мир. Но мне понравились вот эти большие бугры и река.

— Это не «бугры», а сопки, а река называется твоим именем — Лена!

— Правда? Этот город на реке Лене?

— На берегу моря Лаптевых, рядом с её устьем. А что ещё понравилось? Автомат мой видела?

— Видела!

— Молодец, внимательная.

Прозоров подошёл к окну, взглянуть на оставленный мотоцикл.

— Мам, а ещё, как я понимаю, я узрела своего биологического папашку!

— С чего ты взяла, глупенькая?

— Я ведь уже достаточно взрослая, мама, и знаю, о чём весь посёлок говорит, мол, мой отец — это твой одноклассник, который бросил тебя и переехал отсюда в другую область. Вот думаю, он где-то здесь.

Алена протянула молчавшей маме снимок с группой солдат.

— Покажи мне его, пожалуйста.

Дядя Дима делал вид, что собирает фотки в стопку. Мила, вздыхая, нехотя взяла фотографию из рук дочери, кинула взгляд и неожиданно посмотрела на жениха:

— Дима, а где его большая фотка, ну та, с надписью. Покажи Лене.

Дмитрий заёрзал и стал быстро перебирать фотки, но, видя, что мама и дочка наблюдают за ним, взял со стула борсетку и оттуда наконец-то извлёк снимок.

— Не хотел сыпать тебе соль на рану, — пояснил Дмитрий, передав фото Людмиле, а она, не глянув, передала дочери.

— Вот тот самый человек, который за пятнадцать лет не нашёл даже пяти минут, чтобы просто взглянуть на тебя.

У Алёнки в руках очутился стандартный снимок 9 на 13 сантиметров. Это был портрет того же солдата, с тонкими губами и внимательными серьёзными глазами, в котором она несколькими минутами раньше признала отца. Действительно, это был он, со значком и с двумя полосками на погонах. На обратной стороне ровным и красивым почерком была сделана надпись: «Другу Диме, на память о совместной службе в Арктике». Аленка пересняла на телефон и ровным голосом спросила:

— Дядя Дима, а где он сейчас?

— Алён, я не знаю, мы почти не общаемся после службы. Как видишь, я вернулся в посёлок, а он остался служить в армии, подписал контракт.

— Вижу, всё понятно. Возьмите.

Девочка положила фотографию на стол и вышла во двор покормить ёжика, нельзя же бросать друга из-за плохого настроения, пусть он даже колючий и стеснительный. Налив молока в блюдечко и положив рядом кусочек сыра, Алёнка долго смотрела на догорающий закат. Иногда из зарослей лопухов появлялась рожица ёжика, дожидавшегося, когда уйдёт человек. Но девочка, несмотря на писк комаров, всё не уходила.

Когда стемнело, шум и свет фары возвестили об отъезде дяди Димы. Алёнка возвратилась в дом и, перекусив, отправилась в спальню.

— Лена, у тебя всё нормально? — спросила мама.

— Да, всё хорошо.

— Отдыхай.

Утром, за завтраком, размазывая овсянку по тарелке, Алёнка сказала:

— Дядя Дима пропал из посёлка за день до убийства и появился на работе только через два дня.

— Приезжал Женя?

— Да.

— Я же тебе говорила, он якобы ничего не помнит. Зато я хорошо помню, когда он первый раз позвонил. Я уже занималась отправкой бабушки и дедушки в Московский госпиталь.

— А он не говорил, где прятался от полицейских?

— Говорит, у «своих», каких «своих», не ясно.

— Странно как-то.

— Да уж, кругом одни тайны и секреты. Живешь-живешь, вроде всё понятно, но как только начинаешь вникать в суть, так сразу всплывают потаённые дела, и становится вообще ничего не ясно. Ладно, пойдём убираться, нас ещё ждёт огород, сорняков после дождей полно, хоть косою коси.

— Косить я согласна.

В воскресенье в обед появился Женя. Он был без скутера, объяснил:

— Спрятал, на случай если появится Дмитрий… Ну чтобы Людмилу Александровну не ставить в неловкое положение. Пойдёмте в огород, я кое-что расскажу.

— Женя, не пугайте нас, что случилось?

— Сейчас всё объясню. Лена, закрой калитку на крючок и пошли быстрее в огород, нет, лучше вот сюда, под ёлку.

Они встали под раскидистыми лапами старой ели, и в нос ударил пахучий запах хвои.

— Вчера с утра Дмитрий был на работе, я тоже покружился около мастерской, и по месту нахождения мотоцикла без труда можно понять, где он. После обеда он переоделся и поехал в сторону Незнани, я решил отправиться за ним, ну, насколько у меня получится. Поездка оказалось тяжёлой, я еле поспевал за ним на скутере, но удержался у него на хвосте. Вскоре он повернул на просёлок, прямо в лес, через пару минут заглушил мотор. Я спрятал в кусты своего конька-горбунка и стал пробираться на звук. Оружия у меня не было, ни даже баллончика с перцем, и, зная его отношение ко мне, надеюсь, вы понимаете, насколько я рисковал своей рыжей головой. Но в моём сердце, как у Тиля, стучал пепел Клааса! Поэтому я упрямо пробирался вглубь леса. Вскоре я вышел на полузаброшенное садовое товарищество «Труженик» и приметил у одного участка знакомый мотоцикл. Вышел за околицу и стал ждать. Людей практически не было, мимо меня прошли двое пенсионеров, и где-то на участках смеялись дети. Представляете, вокруг густой лес и больше ни души. Убей, спрячь и никто никогда не найдёт. Я хотел было уйти, но тут появился наш общий знакомый и, сев на железного коня, умчался в сторону дороги. Тут у меня созрел план. Я подождал с полчаса, вижу — он не возвращается, и обошёл садовые участки. Без труда я проник на участок Дмитрия со стороны леса. Конечно, предварительно проверив, что соседей не видно. Домик оказался закрыт, и мне ничего не оставалось, как походить по заросшей усадьбе. И вот что я там обнаружил. Смотрите!

Женя умолк и полез в карман, вскоре он достал горсть обугленных гильз от охотничьего ружья.

— Видите, выбито «12 калибр». Ваши родственники были застрелены из такого же оружия!

— Женька, ты гений! — крикнула Алёнка и с опаской огляделась по сторонам.

Но парень бесцеремонно закрыл ей рот и вполголоса продолжил:

— Тише! Я их подобрал в костре. По всей видимости, несколько дней назад он пытался их сжечь, но что-то помешало ему.

— Евгений, какой ты молодец!

— Постойте, это только начало, Людмила Александровна! На меня что-то нашло, я ощутил себя следопытом или даже следователем и принялся дальше осматривать участок. У сарая приметил лопату, на ней оказалась прилипшая свежая земля. Я стал искать, что же он копал за тот час, что находился здесь. Вы будете удивлены, особенно одна заносчивая девчонка, но среди зарослей малины я наткнулся на это место, где-то метр на метр. Тогда мне ничего не оставалось, как раскопать землю.

Женя умолк и посмотрел на Людмилу и Алёну.

— Не томи, Шерлок Холмс, что дальше?

— Повозившись с полчаса, на дне ямы я обнаружил металлический ящик. Кое-как открыл дверцу. Вот посмотрите на мои руки, под ногтями до сих пор земля!

— Женя, я сделаю тебе маникюр на руках и ногах! — пообещала Алёнка. — Не тяни резину! Что в ящике? Ружье?

— Да, двустволка 12 калибра. И патроны, вот я взял пару.

— А ствол ты взял?

— Нет, я же не следователь. Что я скажу, что похитили чужое ружьё, а может, из него стреляли по вашей бабушке и дедушке? А он будет всё отрицать, и скажет что это не его оружие.

— Ты не оставил отпечатков?

— Нет, я не дотрагивался до оружия, только глянул и давай быстрее закапывать, и сегодня прямо к вам.

— А что-нибудь странное ещё было на участке? — спросила девочка.

— Да нет, заброшенный участок, ничего не посажено, у забора бурьян выше меня. Но домик закрыт, на окнах ставни, есть колодец, в общем, жить можно. Единственное, что как-то непонятно, свежеокрашенная собачья будка, но следов собаки не видно, и пустая бутылка от ацетона валяется на земле.

— В среду красил, после работы, а потом приехал к нам? Зачем? Для чего спрятал в малиннике ружье? — сказала Мила и посмотрела на дочь.

— Выясним! Ружьё перепрятал, кто в кустах будет искать? А? Надо сообщить следователю.

— Непременно, — согласилась Мила. — Женя молодец, что не стал забирать оружие, пусть лежит, а то остановили бы гаишники и что бы ты им сказал?

— Да мне и положить его было некуда, с собой ни сумки, ни рюкзака. Потом я хотел посоветоваться с вами. Вы же не просто люди, вы потерпевшие! Хоть кто-то по делу, а я? Даже не свидетель.

— Ну теперь точно станешь свидетелем, допрыгался, — улыбаясь, пообещала Алёнка. — Но главное, чтобы не потерпевшим!

— Езжайте в понедельник к следователю, всё ему расскажите, а пока больше никому ни слова! — скомандовала Мила, и ребята закивали в знак согласия. — Пойдёмте в дом, хватит прятаться.

— Спасибо, но я поеду домой, вечером ещё поработаю, ну вы меня понимаете?

— Понимаем, — хором ответили мама и дочь.

— Женя, заезжай за мной в понедельник! А я позвоню Михаилу Владимировичу.

— Заеду.

— У тебя есть второй шлем, для Алёнки?

— Да.

— Не забудь взять, и не гони, торопиться вам некуда.

Журналист вскоре пропал в подлеске.

— Мам, неужели мы подобрались к разгадке? — спросила девочка, когда они остались наедине.

— Не знаю, — ответила Мила, затеребив кольцо на безымянном пальце. — Рано говорить. У кого из местных нет ружей? Отец рассказывал, что в шестидесятые годы они продавались в сельпо, бери любой, кто хочет. Ну, а когда ввели обязательную регистрацию, многим в облом стало возиться, до сих пор прячут свои ружья от полиции по чердакам и подвалам.

— Ты переживаешь за дядю Диму?

— Разумеется, я знаю его с детства, и мне просто жалко его. Но я его не оправдываю, ни в коем разе! Ты когда вырастешь, тоже будешь переживать за одноклассников или за соседа Пашку?

— Мне кажется, мы разлетимся после школы и редко будем видеться. Может, даже позабудем друг друга.

— Я тоже так думала, когда училась в школе, и ещё мечтала о прекрасном принце, который увезёт меня в красивый замок на Рублёвке, но как видишь — принца нет, и я по-прежнему живу в посёлке и общаюсь с одноклассниками.

— Ну, а мой отец, кем он был для тебя?

— Да всем, а главное будущим. Мы хотели вместе, рука об руку, построить свою жизнь, но получилось то, что получилось.

— А если он найдётся и постучит в дверь, ты откроешь?

— Дверь да, но впущу ли в сердце, не уверена. Скорее всего, не прощу, хватит, отрыдала, отболела. Зачем ворошить прошлое?

В понедельник Женя заехал около десяти утра, в жёлтом дождевике он казался печальным напоминанием об осени среди блестящей от воды зелёной листвы. Алёнка уже собиралась в дорогу. Пришлось надеть ветровку — на улице моросил дождь. Она закрыла дом и, спрятав ключ в траву за лавкой, пошла к Жене, который сразу подал ей шлем.

— Привет, Алёнка.

— Привет, поехали скорей. Давай в следующий раз, когда будешь выбирать дождевик, позвони мне.

— Тоже мне, нашлась модельер Зайцева, она же Белкина.

— Ладно, это я так, шучу. Лучше расскажи о своём визите на комбинат. При маме я не хотела поднимать разговор.

— Да ничего не вышло. Отвели к главному инженеру, он меня выслушал, записал телефон и пообещал передать пресс-секретарю, а свяжется он со мной или нет, не знаю. Они будут думать, нуждаются в моих услугах или нет.

— Ничего, шансы на встречу есть. Поехали.

Дождь продолжал монотонно моросить. Сиденье было небольшое, явно рассчитанное на одного седока, и девочка прижалась к водителю, крепко обхватив его руками.

Вначале они ехали по лесу, и мокрые ветки упрямо хлестали путников, обдавая сыростью с головы до ног. На шоссе оказалось спокойнее и, главное, суше. Их изредка обгоняли машины, но с приближением очередной Алёнка от страха сжималась и успокаивалась только тогда, когда машина скрывалась впереди.

Город встретил их грязными лужами, рекламой и сотнями автомобилей. Пока ехали до здания следственного комитета, девочка вертела головой и со страхом представляла, как вырастет и поселится в мегаполисе, среди ещё большей толпы и шума. От этих мыслей становилось грустно и совсем не хотелось наступления взрослой жизни.

— Мы с тобой, Женя, два лоха, — снимая шлем, подвела итог поездке девочка.

— Это почему же?

— Мы следователю даже не позвонили. Я-то забыла.

— Да-а. Она собиралась, сама забыла, а в итоге получается «не позвонили мы». Интересно у тебя выходит, Белкина.

— Привыкай.

Лена вытащила из внутреннего кармана куртки телефон и набрала знакомый номер. Женя, паркуясь, наблюдал за ней и в который раз дивился, какая, в сущности, мелюзга, но ведь упрямо прёт вперёд. И он, взрослый, двадцатилетний парень, журналист, ожидает, когда эта малышня договорится со следователем. Хотя, смотря на Алёнку в мокрых, прилипших к ногам джинсах, перед собой он видел другую Белкину, в лёгком белом платье, с тонкими длинными пальцами и серыми глазами. Но стоп! Нельзя. Женя пришёл в себя и стянул дождевик, ибо среди прохожих он казался настоящей деревенщиной, просто сумасшедший грибник в зоопарке.

— Он примет нас через полчаса.

— Ты объяснила, почему мы приехали?

— Сказала, что привезла важного свидетеля.

— Во как… Хронов превратился в «важного свидетеля».

Ребята попили кофе в полуподвальном буфете гостиницы, примыкающей к зданию комитета, согрелись. Дождь то переставал, то снова припускался вдогонку за прохожими. Женя и Алёна стояли у дороги, полной рычащих чудовищ, на их фоне жёлтый скутер выглядел невинным котёнком, которого, того гляди, растерзают забавы ради. Девочке стало не по себе, и она отвернулась к стене. Перед её взглядом колыхалось мокрое объявление: «Куплю вашу душу. Дорого!». «Что за бред?»— подумала девочка и перечитала, получилось вроде невинное — «Куплю вашу квартиру. Дорого!».

— Фу-уу, — выдохнула Алена и обратилась к журналисту. — Женя, пойдём к Михаилу Владимировичу, лучше там подождём, а то у меня уже мальчики кровавые в глазах!

Они зашли к следователю с улыбками, словно ещё час назад не существовало холодной и мокрой дороги, а теперь и душного города.

— Лена, заходи! — приветствовал Михаил Владимирович, выходя навстречу из-за письменного стола. — О, да с ней ещё сам Евгений, как мне помнится, журналист! Признавайтесь, зачем приехали, снова выведывать секреты следствия? Вместе статью пишете? Что молчите, если не пишете статей, пишите сказки! Правда, за них не платят, но это другое дело.

— Здравствуйте Михаил Владимирович. Чтобы у кого-то на свете появились секреты, надо вначале раскрыть тайны следствия! — парировала девочка.

— Ну ты прямо не малолетняя потерпевшая, а просто какой-то философ в юбке, вернее, в джинсах! Начиталась умных книг и прессуешь меня по полной? Тебе бы родиться пораньше, в девяностые, цены бы не было в какой-нибудь бандитской бригаде. Ты здорово умеешь прижимать к стенке своими железными аргументами, а следом за тобой спешили бы «быки» с утюгами и паяльниками!

— Да если на вас не наедешь, вы сами опустите. Хотя, что мне лучше — надышаться в подъезде какой-нибудь дряни или обкуриться канабисом?

— Алёна, я шучу. Евгений, как ты с ней общаешься? Ладно, садитесь и рассказывайте, времени у нас не много, меня ждёт тюрьма. Журналисту хочу сказать: статьи получились хорошие, а главное, начальству в области понравились. Теперь до конца года от нас отстанет наша пресс-служба, ведь благодаря тебе мы выполнили план по работе со средствами массовой информации!

— Оба интервью вас устроили?

— Конечно. Ты молодец-огурец, а не жёлтый журналец! — пошутил Михаил Владимирович, но, судя по реакции ребят, каламбур не удался. — Извините за шуточку, я в юности мечтал писать юморески, как Зощенко или Аверченко, ну на худой конец как Жванецкий или Горин, но жизнь сложилась иначе, теперь веселю, так сказать, злодеев, а у них, как правило, проблемы с чувством юмора. Всё, шутки в сторону, слушаю, с чем приехали и где этот ваш «важный свидетель»?

— Свидетель вот перед вами, надеюсь, на суд он не наденет жёлтый дождевик, — девочка указала на журналиста.

— Женя, ты?

— Да, так получилось, Лена втянула меня в опасное журналистское расследование…

Евгений поведал о слежке за Дмитрием и о своих находках, выложив на стол обгоревшие гильзы с дачного участка. Михаил Владимирович, взяв одну, открыл сейф и, покопавшись, в чреве, извлёк белый пакет, откуда достал гильзу от охотничьего патрона.

— Эта гильза найдена в ходе осмотра места происшествия в районе нападения на пострадавших. Сейчас попробую сравнить визуально, хотя для этого нужна полноценная экспертиза.

Достав из ящика стола увеличительное стекло, он подошёл к окну и стал молча рассматривать капсюли на гильзах. Возился долго, ребятам показалось, целую вечность, наконец он вынес свой вердикт.

— Не знаю, не могу рассмотреть, нужен микроскоп и настоящий эксперт, в общем трассологическая экспертиза. Евгений, я вынужден допросить вас официально в качестве свидетеля и ещё изъять гильзы и патроны.

— Так, может, сегодня поедем на дачу дяди Димы и заодно выкопаем ружьё! — предложила Алёнка.

Следователь задумался, уставившись куда-то в пол и иногда кивая, по всей видимости в такт своим мыслям. Пауза затянулась. Ребята боялись громко дышать, чтобы не мешать вершиться правосудию.

— Нет, друзья, сегодня не получится. Во-первых, дождь, во-вторых, следственные действия в тюрьме, а в-третьих, мы его можем спугнуть, с ним надо вначале поработать, так сказать, негласно. Посмотреть, послушать, поговорить с жителями, а там недели через две-три и нагрянуть в мастерскую и сразу злодея на допрос, к этому времени, может, и экспертиза будет готова и многое станет ясно. Согласны?

— Вам виднее, если надо, то давайте подождём с обыском, — согласились ребята.

Уходя Алёнка напомнила следователю об отце, но Михаил Владимирович похлопал девочку по плечу:

— Ответы на отдельные поручения ещё не пришли. Обещаю, завтра обзвоню коллег и напомню. Думаю, как раз к обыску на даче всё будет готово. Вообще, не стесняйся и звони мне почаще. Как там мама, никто не обижает из женихов?

— Пока всё хорошо. А хоть какая-нибудь надежда найти преступников есть, дядя Миша? Или, может, пора успокоиться, уже почти три года прошло.

— Брось скулить! Будем биться до последнего, не переживай, найдём мы этих упырей. Тем более при такой массовой поддержке общественности района.

Ребята вышли из отдела, закрыв за собою тяжёлую дверь. На дороге перед ними была мёртвая пробка из-за аварии на перекрёстке. Дождь прекратился, и, как это бывает только летом, — небо стремительно очищалось от туч. От асфальта парило, и дышать становилось труднее, после родного леса показалось — очутились в преисподней. Алёна и Женя направились на стоянку, обходя лужи и прохожих. Что-то странное, едва заметное мелькало вдруг у некоторых людей: то клок шерсти, то торчащий клык или чёрный глаз. Алена от страха и удивления принялась смотреть только себе под ноги, спросила:

— Женя, ты ничего странного у людей не замечаешь?

— Нет, но я же на них не смотрю.

— Тогда сматываемся отсюда, да побыстрее. Нас ждёт моя мама.

— Конечно, тут дышать нечем.

Только на стоянке, во дворе дома под кустом сирени, они перевели дух и продышались от автомобильных запахов.

— Все-таки моя отмазочка не была высосана из пальца. Она тебе вскружила голову?

— Лена, не придумывай. Конечно, Людмила Александровна, очень красивая и того…

— Что того?

— Ну, умная, воспитанная и образованная.

— Учти, я всё вижу и слышу.

— Мы можем поругаться, ты этого добиваешься?

— Ладно, молчи, если не хочешь говорить, просто если у тебя в сердце стучит пепел Клааса, то у меня в ушах звенит колокол Хемингуэя. Поехали, нас ждут великие дела!

Вскоре они подъехали к двухэтажному дому на тихой улочке, спрятавшемуся в зелени акаций, где работала Мила. Проезд перегородил шлагбаум, и под козырьком на чёрной вывеске после дождя блестел вымытый меч. Алёнка сбегала к дежурному. Мама вышла на улицу, и они втроём отправились в столовую.

— Как доехали, как прошёл допрос?

— Все нормально, гильзы изъяли. Будут ими заниматься — назначат экспертизу.

— Мама, представляешь, он приехал в ярко-жёлтом дождевике.

— Ну и что ты всё придираешься к парню, какие его годы, купит другой.

Женя молчал, делая вид, что поглощён солянкой.

— Может, он жениться собрался, а ты говоришь, какие годы.

Мила внимательно посмотрела на парня, а потом на дочь, желая понять, серьёзно она говорит или смеётся.

— Да шучу я, а вот ты что запереживала?

— Он не в моём вкусе, — шутливо ответила Мила.

Женя покраснел и, отодвигая от себя пустую тарелку, вымолвил:

— Отстаньте!

Родственницы рассмеялись и тоже принялись обедать.

Обратная дорога пролетела быстро. Асфальт высох, и скутер летел из города в сторону леса со всех своих китайских сил. Но деревья не собирались так быстро сдаваться перед выглянувшим солнцем и вновь окатили путников каплями утреннего дождя. Они вернулись мокрыми и усталыми. Евгению пришлось посушиться и напиться горячего чая перед тем как вернуться в посёлок.

К вечеру журналист уехал, Алёнка отправилась с бутылкой молока кормить ёжика, да заодно собрать клубники. Но со стороны дороги вновь раздался треск скутера. Вскоре появился и Женя.

— Будь осторожна, я в лесу встретил Аникина, он, по-моему, идёт прямо сюда. У него тяжёлый рюкзак и судя по всему в нём разобранное ружьё.

— Я же говорю, за ним надо понаблюдать, вот что он делает в лесу, да ещё с ружьём, когда сезон охоты закрыт?

— Он скоро будет здесь.

— Пошли, спрячемся.

Ребята зашли на террасу и прильнули к окну. Через пять минут на дороге показался охотник. Он шёл уверенным шагом, в расстёгнутой плащ-палатке и кирзовых сапогах. Миновав сторожку, он направился дальше в глубь зелёного моря, умытого тёплым дождём. Дорога вела в дальние лесные кварталы, в сторону Гнилого болота.

— Ну всё, я поехал. Ещё надо заскочить в редакцию!

— Да оставайся, скоро мама приедет с работы.

Женя задумался на долю секунды и решительно ответил:

— Спасибо, но мне пора.

Наконец-то журналист уехал. Действительно, через полчаса пришла Мила, и пленницы леса сели ужинать. А ещё надо было прополоть огурцы и подвязать помидоры.

— Алёна, мне звонили с поселковой почты, тебе пришло заказное письмо. Если не секрет, кто тебе пишет?

В груди девочки громыхнула буря, совладать с душевной грозой оказалось тяжко, если не сказать невозможно. Она приняла скорое решение, мол, надо признаваться, врать в таком волнении бессмысленно, мама сразу разгадает, да и тёти с почты обязательно доложат ей, откуда прилетело письмо.

— Я написала в воинскую часть, где когда-то служил папа Игорь. Вот, наверно от командира пришёл ответ. Почитаем?

— Ох, Алёна! Почитаем!

* * *

А пока девочке в голову является очередной кусок давней сказки: «Не ест и не спит князь, по лесам и полям весь день рыщет. Наконец-то попалась охотникам в самой глуши волчица. Как увидела Всеслава, жалобно взмолилась:

— Княже, не губи, к милым деткам отпусти!

— Давай своего молока! — говорит князь.

Тотчас она дала ему молока и в благодарность ещё волчонка подарила. Отправился обратно Всеслав, спешит к жене, а та все дни и ноченьки только и мечтала, что муж сгинет среди болот. А он назад вернулся, да ещё и с молоком волчицы. Пришлось княгине умыться, и вновь притворно супружескую любовь изображать.

Прошло немного дней, княгиня опять как будто захворала и шепчет мужу:

— Дорогой, я больна! Меня спасёт лишь молоко медведицы! Достань, прошу тебя, любимый!

— Не грусти, я скоро буду, молока ещё добуду.

Так жену заверил князь и поспешил собираться в дорогу. Да тут старушка-мать со всей родней встали на колени и умоляют Всеслава:

— Останься дома, княже. Дурит тебя супруга, вокруг пальца водит, гибели твоей желает! Где это слыхано — лечиться молоком дикой медведицы? Выпиши дюжину лекарей из-за границы!»

Глава 6 Время собирать камни

Хорошо летом, проснувшись к обеду, поваляться в кровати. Поудобнее подложив подушку, смотреть в окно на ветки или редкие облака. Зная, что впереди тебя ждёт завтрак: только надо разогреть сырники, достать сметану из холодильника и отправить чайник на плиту. Но самое приятное — впереди у тебя ещё полтора месяца каникул. Мысли Алёнки перекинулись на её расследование. Выходило, что она права. Основными фигурантами оставались: охотник Аникин, мамин жених Дмитрий и хозяин строящегося комбината. В причастность отца она не верила и эту версию подбросила следствию только для того, чтобы разыскать его и по возможности увидеть.

Да, в её смартфоне хранилось несколько фотографий папы Игоря, но все двенадцатилетней давности, и было бы верхом наивности полагать, что он остался таким же спортивным и подтянутым. Основным подозреваемым виделся Аникин — охотник, имеющий оружие и запросто стреляющий по дичи. Дядя Дима всё же казался неспособным на стрельбу по родителям обожаемой женщины. Вот от владельца комбината, от олигарха, можно ожидать всё, что угодно — отвалил «котлету» баксов киллеру, и принимайте работу, пожалуйста.

Но как ей и Жене действовать? Распутывать версии по очереди или заниматься одновременно всем? Последнее выходило много раз сложнее — она ведь живёт в глухомани, вдали от цивилизации. Вот со дня на день состоится обыск у дяди Димы, и тогда станет ясным: он или нет. Аникин пропадает в лесу, дома почти не бывает, почему? Браконьерничает или прячет следы старого преступления. Но стрельбы из ружья в лесу не слышно… Да, охотник оставался самым крепким орешком из этой троицы.

Но пора идти завтракать, время-то обеденное. Сырники оказались вкусными и без сметаны, и даже разогревания. Чайник отправился на плиту. На улице зажужжал скутер. Женя приехал вовремя. Когда в дверь постучали, девочка спросила:

— Тебе чаю?

— Конечно, я привёз любимый бежевый зефир.

— Это «крем-брюле». Заходи, дверь открыта. Кстати, остался сырник, будешь?

Дверь распахнулась, на пороге стояла звезда журналистики в красных джинсах и розовой футболке. Алёна перестала жевать и молча рассматривала парня.

— Сырник, говоришь? А почему бы и нет, я уже повкалывал в редакции, сдал статью и ещё заметку о работе поликлиники.

Придя в себя, девочка спросила:

— Самоубийца, ты не боишься в таком виде ходить по посёлку, и ещё при этом ездить на жёлтом скутере?

— В посёлке нет явных гомофобов, можно даже гей-парад проводить на улице Ворошилова с концертом и плясками на площади Ленина. Кстати, я написал об этом проблемную статью на целую полосу. А мой вызывающий прикид и есть попытка выявить местных жлобов. А что такого, джинсы купил за тысячу, на распродаже, а футболка валялась с прошлого года?

— Тебе надо после университета оставаться в Москве, здесь тебе тесно, и темы наш народ интересуют явно не твои. Вот что, пиши лучше про рыбалку, тогда процентов пятьдесят мужиков будут тебя на руках носить, или про грибы и ягоды. Ещё актуален лунный календарь посадок!

— Ладно, советчица, я не за этим. Звонил следователь, тебе не дозвонился, ты же маешься в ссылке. Завтра он приедет в посёлок и будет заниматься Дмитрием. Ну а на обратном пути непременно заскочит к малолетнему свидетелю.

— Классная новость. Завтра многое прояснится. Скорее бы, а то лето кончается, а толку пока никакого. Топчемся на месте.

— Не торопись! Ещё только июль! Ты по школе соскучилась или по одноклассникам?

— Да не соскучилась, так, немного. Одичала я здесь, скоро как Маугли буду спать на ветках.

— Кстати, Аникин всё время пропадает в лесу, как настоящий браконьер, просто как Уильям Шекспир в молодости. Я тут случайно наткнулся в магазине на его соседа, ну и спросил между делом, мол, московские знакомые интересуются, никто у нас в посёлке не продаёт дичь, ну мясо лося или кабана. Он говорит, надо ждать осени, а сейчас ничего нет, даже у Аникина.

— Ладно, дождёмся завтрашнего результата, а там посмотрим.

— Тьфу, совсем забыл! — Женя хлопнул себя по лбу ладонью и рассмеялся. — Забыл сказать, завтра приезжает владелец нашего комбината, и я беру у него интервью, ближе к вечеру. И за эту ответственную творческую работу я зашибу приличную премию и ещё гонорар. Так что я твой должник и хочу с тобой поделиться, ведь это ты меня вывела на него, да и интервью в следственном комитете тоже твоих рук дело.

— Супер! Женя, ты молодец, ты сам придумал про интервью. Ну, а если честно, я от доли не откажусь, надоело стрелять деньги у матери. А у кого ещё? У ребят бабушки и дедушки, суют им сотки и пятисотки, а на день рождения отваливают подарки, да такие что закачаешься. А у меня — «иди я поцелую тебя в лобик», кстати что глупая за привычка? Потом открытка с пожеланиями расти большой и умной и белая блузка с балетками для школы.

— Когда что-нибудь узнаешь, позвони, я попробую рассказать олигарху про то убийство!

— Посмотри на его реакцию и не забудь сказать, что мы хотим встретиться с ним и поблагодарить за участие в деле. Спроси, может, его знакомые депутаты сделают депутатские запросы в полицию, и всё в таком роде, он лучше знает…

— Будем надеяться, что, может, завтра найдётся убийца.

У Алёнки в глубине уха тихонько звякнул колокольчик, словно пасущаяся на лугу корова слегка дёрнула шеей, на которой он болтался. Девочка перестала улыбаться. Если бы она была мушкетёром, то непременно вызвала бы парня на дуэль, а если бы героиней готического романа — в чай добавила бы яд, а в ужастике схватилась бы за красную бензопилу. Но она всего лишь четырнадцатилетняя девчонка, приходиться действовать заурядными методами:

— Женя, я понимаю, ты боишься конфликта с олигархом. Ну, там папашу выпрут с работы и так далее. Скажи ему, что спрашиваешь будто бы по просьбе знакомых и даже поясни — ты здесь ни при чём!

— Ты считаешь, что у меня поджилки трясутся?

— У меня зазвонил колокольчик. Я тебя предупреждала — никогда не ври мне.

Женя отвернулся и, глядя в занавеску, сказал:

— Да у меня на этой проклятой стройке батя работает, а моя учёба в универе зависит от его заработной платы. Скажи, на что мне жить целый год в Москве, если отца выкинут за мои выходки? Сама знаешь: в посёлке работы нет. Думаешь, Людмиле Александровне нравится ездить в город мыть полы?

— Слушай, я такая же беднота, как и ты, даже ещё хлеще. Но ты ведь знаешь, русские своих не сдают, и я тебя не продам. Олигарх ни за что не узнает, что ты вместе со мной ведёшь расследование.

— Поеду, мне пора.

— Езжай. До завтра. Будем на связи.

Женя отодвинул полную чашку и вышел из дома, не закрыв за собой дверь. Девочка подошла к порогу и не мигая смотрела, как он стянул скутер с подножки, завёл мотор и, не обернувшись ни разу в её сторону, уехал.

Закрыв дверь, она вернулась в свою комнату и достала любимый томик «Графа Монте Кристо», надо было срочно успокоиться и отвлечься от надоедливых мыслей. Вскоре земля, на которую опирался Дантес, подалась под ним, но он успел благополучно отпрянуть, когда груда земли и камней посыпалась в яму… Алёна вскрикнула, но продолжала читать дальше. Вскоре из тёмного отверстия показалась голова, плечи, а затем уже весь человек в лохмотьях выбрался из пролома…

На следующий день Алёнке с утра не спалось. Она поднялась вместе с мамой, но ложиться досыпать после её ухода не захотела. Оделась и стала ждать известий из посёлка. Ближе к обеду не выдержала и залезла на ель — позвонить Жене, беспокоить Михаила Владимировича она не решилась. Журналист был в редакции, но ничего не знал, только видел машину следственного комитета на улице. Следовало дальше ожидать хоть каких-нибудь известий.

Тем временем поселковый участковый инспектор и оперативник из убойного отдела, оставив машину за углом, заходили в здание автомастерской. В боксе стояли две распоротые машины с раскиданными в разные стороны частями, а трое автослесарей перекуривали у входа.

Вошедшие прямо с порога окунулись в клубы дыма.

— Здорово, мужики, а где Димыч? — серьёзно спросил участковый.

— Здрасьте. Был тут, да весь вышел, — пошутил кто-то из слесарей. — А ты что хотел, Макеев?

— Петросяны вы мои. Припомню шуточку, когда чья-нибудь тёща или жена вызовет наряд!

— Да, ладно, не дуйся. В соседнем боксе, с тойотой мается. Как уазик, колёсами ещё дёргает?

— Вот это другое дело. А служебный автомобиль на ходу.

Стараясь не шуметь, они прошли в другое помещение, где в полумраке на подъемнике висела машина. Под ней кто-то старательно копался, подсвечивая себе переноской. Рядом лежали гаечные ключи, ржавые железки и коробки с легкоузнаваемым логотипом.

— Прозоров, ты где? — спросил Макеев, хотя в боксе кроме них и слесаря никого не было.

— Здорово, я тут, — отозвался Дмитрий, не выпуская из рук головку с воротом.

— Выйди-ка сюда.

Пригнув голову, слесарь вышел из-под машины, отряхивая комбинезон.

— А теперь, Дмитрий Сергеевич Прозоров, собирайся и пойдём с нами, — серьёзно сказал участковый, не вынимая правую руку из кармана синей куртки. — К тебе есть серьёзный разговор, давай поскорее и без глупостей.

— Мужики, вы чё?

— Мужики на лесоповале лес валят, — сухо разъяснил незнакомый мужчина, вмешавшись в разговор, и выключил из розетки переноску. — Иди, командир, показывай, где твой шкафчик.

— Да там, в раздевалке, — ошарашенно отвечал слесарь, не отходя от машины, словно ища у неё помощи. — Мне бы тут доделать малость, хватит полчаса, и всё.

— Освободишься, лет через двадцать и докрутишь, — пошутил оперативник.

Дмитрий недоуменно посмотрел на Макеева, словно ища у него защиты, его красноватое от загара и повышенного давления лицо в эти мгновения казалось добрым и родным. Но тот в ответ пожал плечами и отвернулся, равнодушно разглядывая стены ангара.

— Ну у вас и шутки.

— А что так переживаешь-то? — спросил опер, упрямо глядя в перепуганные глаза. — Поджидал, когда придут за тобой? Дождался. Надо было самому к нам притопать, так и на душе легче стало бы, а?

— Не пойму, о чем вы?

— Переодевайся и пойдём. Следователь всё расскажет.

Троица гуськом прошла в раздевалку.

— Открывай, — сказал незнакомец.

— Сейчас, — Дмитрий достал из кармана ключ и повернул на один оборот, дверца металлического ящика распахнулась, противно поскрипывая петлями.

— Не возражаешь, если я гляну, нет ли тут оружия, а то сдуру шмальнёшь по нам, оставишь наших деток сиротами.

— Да смотрите, мне нечего скрывать, — приободрённый видом слесарей, ответил Дима, хотя сердце грохотало в груди, словно поршень после разрыва шатуна.

Опер двумя пальцами ощупал карманы и оглядел шкафчик, ничего опасного не имелось.

— Одевайся, пошли.

— А куда? Почему вы не зачитываете мне мои права? — спросил Дима. — Из-за рыжего журналюги пришли?

— Фильмов буржуйских насмотрелся. А мы, брат, не в Америке. У нас следователь разъяснит тебе твои права и обязанности. Зато мы, в отличие от ихних копов, не палим из стволов по людям без особого повода. Усёк, грамотей. Макеев, что за журналист, почему не рассказал?

— Побил он тут одного паренька нашего, с посёлка. Но тот не стал писать заявление, и я отказал в возбуждении уголовного дела.

Оперативник посмотрел в глаза побледневшего слесаря.

— Буйный, значит, склонный к побегу? Не советую.

— Понял, не дурак.

Диму доставили в опорный пункт полиции. Кабинет участкового не блистал чистотой и не отличался порядком. Вдоль стены стояли два бака с бражкой, в углу куча из змеевиков, мешков не понятно с чем, а ещё банки с соленьями. За столом Макеева как у себя дома, расположился Михаил Владимирович, сдвинув на край бумаги участкового. Перед ним в жёлтых обложках лежало три пухлых тома уголовного дела по факту убийства Белкиных. Рядом светился ноутбук и принтер.

— Михаил Владимирович, вот и господин Дмитрий Сергеевич Прозоров! — сказал оперативник, — Права требовал ему зачитать, учтите. Выходит, любит смотреть американские боевики. Молодец!

— Здравствуйте. Да ничего я не требовал, так, пошутил, — как можно равнодушнее ответил слесарь.

— Приветствую. Присаживайтесь, пожалуйста, Дмитрий Сергеевич! Шутник вы наш дорогой! Видите, сколько народу собрали. Вот сюда усаживайтесь и подвигайтесь ко мне поближе, и я вас быстренько допрошу по факту убийства семьи Белкиных, пока, правда, в качестве свидетеля. А дальше как карта ляжет, зависит, дорогой мой, только от вас. Всё понятно?

— О! Фу-у-у, — выдохнул Дима и опустил голову. — А я тут ни при чём, я ничего не знаю.

— Ну, это мне решать, с судьёй и прокурором, кто здесь при чём, а кто нет. Я, Михаил Владимирович Колумбов, следователь по особо важным делам следственного комитета. Знакома вам такая контора, а? Молчите, ну молчите, ваше право. А о том, почему вы ничего не знаете, мы и поговорим. Это только по телеку следаки и опера беседуют на улице или в кафе, но у нас, к сожалению, не сериал, животы у оперов не болят и ноги не отнимаются. У нас здесь не роман про ментов, у нас суровая правда жизни, никто не верит словам, потому всё будем записывать. А камера с решётками на окнах у нас тоже, заметьте, не киношная, а настоящая, с ужасными запахами и железной дверью. А сейчас, пока я буду заполнять протокол, вы почитаете в уголовно-процессуальном кодексе про свои права и обязанности. Читать умеете?

— Умею.

— Тогда держите, братец.

Дима взял в руки книгу в синем мягком переплёте и попробовал прочитать абзацы, отмеченные следователем. Буквы в глазах плясали, а подлые строчки расползались в стороны и ему не поддавались. Но он собрал свою волю в кулак и кое-как дочитал ненавистный текст статьи. Со школы он переносить не мог эти корявые буквы, книги и всё, что с этим связано, его пугали листы бумаги, заполненные убористым шрифтом. Он не понимал, как Мила или Алёнка могли целый день напролёт не отрываться от книг. Нет, это было выше его понимания!

Но импровизированный читальный зал только начинал свою работу. Следом в руках у Димы зашелестел свежеотпечатанный протокол допроса:

— А вот ещё пятьдесят первая статья Конституции Российской Федерации, пожалуйста, внимательно прочтите, а потом надо будет расписаться, что ознакомлены с её положениями, не давать показания против себя и своих близких.

— Угу.

Дмитрий со второго раза прочитал всё написанное, но от этих непонятных слов и оборотов ему стало тошно и до бешенства обидно, и он ещё ниже склонил голову.

— Да клиент-то готов, белеет уже, — тихо сказал Михаил Владимирович, глядя на опера. — Не наезжали, случаем, на пассажира-то?

— Нисколечко, гарантирую, всё, как в аптеке.

— Ох, знаю я вашего зелёного змия на рюмке, намедни одного пациента еле отпоили сердечными каплями. Ну, ладно, надо начинать работать.

— Вы ознакомились с правами и обязанностями.

— Угу.

— Всё понятно?

— Да.

— Расскажите о своих отношениях с семьёй Белкиных.

— Прямо с детства?

— Валяйте с детства.

Дима, собрав остатки воли, начал рассказ о давнишнем знакомстве с Милой, ещё в далеком первом классе, о том радостном первом сентября, об учёбе, о её родителях и своих благих намерениях жениться на однокласснице.

— Понятно, а где находились в день убийства?

— Не помню.

— Как «не помню»? Весь посёлок вместе со мной лес прочёсывал, на руках выносили раненых. А он, будущий зять, не помнит, где был. Тебе не стыдно, Дмитрий Сергеевич Прозоров? Ты думай, а вы, — следователь повернулся к оперативнику и участковому, — давайте к его родителям и без протоколов допросов не возвращайтесь. Пусть тоже напрягут память и вспоминают, где сынок пропадал, и ещё зайдите к соседям и с работы притащите пяток, пока мужики по домам не разбежались.

— Начальник, может не надо?

— Надо, Дима, надо. Признаёшься ты сейчас, не признаёшься, все равно придётся народ допрашивать, подтверждать или опровергать твою версию. Ну, слушаю тебя. А вы что тут стоите, обойдусь и без вас, езжайте.

Участковый и оперативник пошли к выходу, следователь кивнул Прозорову, мол, давай, рассказывай.

— Не убивал я, Богом и родителями клянусь.

— Верю, не похож ты на убивца. Кишка у тебя, Дима, тонка. Где был, говори как на духу. Всё равно узнаем, максимум через час. Посёлок маленький, гаечный ключ и то не сопрёшь!

Прозоров молчал, родители были дома, и он понимал, что через несколько минут всё и так всплывёт наружу. Покраснев, он выдавил из себя:

— Пил.

— Что ты говоришь, Дмитрий Сергеевич, не пойму? Повтори.

— Да забухал я. Чё тут не понятного? С Милкой перед этим повздорил, ну и от нервов забухал. Когда из запоя наконец-то выбрался, чуть не очумел, когда услышал, что Александра Сергеевича и Наталью Николаевну, чуть не убили, ну а потом убили, то есть они умерли.

— Верю, Дима, верю. Только скажи — зачем тебе ружьё, ты же не охотник?

— Какое ружье, нет у меня никакого ружья!

— Точно?

— Да, отвечаю.

— Значит, говоришь «отвечаю». Хорошо. А как же мне тебе верить, Дима, если ты в глаза мне врёшь, не просто скромному человеку, а всему следственному комитету. Я же не твой собутыльник, я должностное лицо. И вот сейчас допрошу тебя, и мы поедем с тобой на дачу, а там в малиннике прикопано ружьишко. Да ещё гильзы жёг в костре. Как же мы после с тобой друг другу в глаза-то смотреть будем? А для меня твоя Мила есть потерпевшая Людмила Александровна Белкина. Теперь представь, она прочтёт своими ясными глазками твой допрос и скажет сама себе — как я буду теперь верить этому человеку, уйди с моих глаз долой, Дмитрий, раз и навсегда! А ведь ты старался, много лет ухаживал за ней, на горло во всём себе наступал. Всё бросил, дружбу с одноклассником предал, всё ради неё одной: комсомолки, активистки да просто красавицы, всё ради своих чувств.

Следователь умолк, и было слышно, как он отодвигает стул от стола, желая встать. Дима сидел, опустив голову.

— Не моё это ружьё: отца. Он попросил его перепрятать, оно у него незарегистрированное, он трусил, что у нас будет обыск из-за моей драки с журналистом и его отыщут. Вот я и перепрятал, достал из старой собачьей будки и закопал в кустах, а пустые гильзы пожёг. А какая скотина сдала меня, небось, соседи?

— Какая тебе разница. Отдохни, а я пока запишу твою повесть.

Перенеся на бумагу рассказ о ружье и патронах, и ещё пьянстве в день убийства, Михаил Владимирович оторвал голову от стола, спросил:

— Дмитрий Сергеевич, вы готовы добровольно выдать ружьё и патроны органам следствия?

— Готов.

— Молодец. Сейчас всё запишем и поедем.

Тем временем вернулись опера и участковый с веером допросов, которые вопили об отсутствии Дмитрия Прозорова в посёлке в день убийства Белкиных.

— Всё сделали, может, мы по чайку, а, Михаил Владимирович?

— Оставьте чайник в покое! Придётся ещё раз мотануться к родителям. Дополнительно допросите об отцовом ружье. Будут упираться, привозите на очную ставку, Дмитрий все рассказал о папином ружьишке. Вот его протокол, посмотрите. И потом поедем к нему на дачу, будем оформлять добровольную выемку.

По возвращении полицейских выяснилось, что отец Дмитрия признал ружьё, хранящиеся на даче, своим и не отказывался от того, что просил сына перепрятать его. Супруга Прозорова-старшего дала аналогичные показания.

Вскоре допрос Дмитрия закончился, и чёрный микроавтобус с красной полосой и надписью «Следственный комитет России» отъехал от здания опорного пункта и направился в сторону Незнани.

— Показывайте дорогу, Дмитрий Сергеевич, а понятых прошу быть повнимательней.

Оказавшись на полузаброшенном дачном участке, Дмитрий показал, где зарыто ружьё, которое вскоре откапали. В кострище, среди углей и остатков несгоревшего мусора, отыскали несколько обгоревших гильз, которые разложили в разные пакетики с подписями понятых. Больше ничего не нашли, кроме нескольких мешков с пустыми бутылками из-под алкоголя да ещё консервных банок.

По этому подозреваемому всё сходилось тютелька в тютельку. Но для завершения проверки версии причастности Дмитрия Сергеевича к убийству Белкиных следовало ещё провести экспертизу ружья и найденных гильз, сравнив с обнаруженными на месте происшествия три года назад. А вдруг?

Михаил Владимирович не стал задерживать и сажать в камеру Дмитрия, доказательств его причастности к убийству — кот наплакал, но на всякий случай — отобрал расписку о неразглашении тайны следствия. На том и расстались. Весь посёлок прилип к окнам, выглядывая на улицу в надежде узнать, что происходит.

Слесарь оставил мотоцикл на работе и из опорного пункта пошёл домой пешком, сесть за руль в такой день он просто не мог. Всё, к чему он шёл столько лет и практически посвятил всю жизнь, рухнуло со звоном поминальной посуды, как сосульки в солнечный март.

Тем временем комитетский микроавтобус наконец-то оставил в покое пыльные улицы посёлка и направился в сторону города. Заметив отъезд, многие жители вздохнули с облегчением, а кто не без греха? Но, проехав с десяток километров, машина свернула в лес и на лесной дороге посадила попутчицу — Милу, спешащую с автобуса.

— Здравствуйте, дорогая Людмила Александровна! Садитесь, — позвал следователь. — Ведь мы торопимся к вам, пообщаться, уж если выбрались в такую даль, то надо отработать всё по полной.

— Здравствуйте! Замечательно, что меня подкинете, а то я и так сегодня набегалась.

— Ну, мы тоже, не отдыхали, вот у вашего благоверного изъяли ружьецо, да поболтали с ним по-дружески.

— Ну и какой результат вашей болтовни? Об этом можно говорить или нет?

Мила посмотрела на оперативника, который молча улыбался и кивал на следователя.

— Не только можно, но и нужно.

Но переговорить не удалось, машина выскочила из леса на поляну и вырулила к сторожке. Алёнка настежь распахнула дверь.

— Здрасьте! Я думала, с ума сойду, пока вас дождусь!

— Привет, малышка! А вам, Людмила Александровна, хочу сказать, что невозможно простому мужчине устоять перед вашими очами.

— О чем вы, Михаил Владимирович? Я до сих пор не замужем, в отличие от вас.

— Да, такое со мной приключилось однажды в сентябре.

Следователь вылез из машины и, закурив, пошёл к лавочке у дома. Опер с водителем остались около машины и травили друг другу анекдоты.

Присаживаясь, Михаил Владимирович смахнул паутину и, поворачиваясь к идущим следом Миле и Алёне, принялся рассказывать:

— Шучу-шучу я, и как всегда неудачно. Ну да ладно, теперь о серьёзном, поплыл ваш ненаглядный дядя Дима. Всё рассказал, например, про то, как бухал четыре дня и ночи, когда убили ваших близких, и прятался герой-любовник на даче у родителей. Там мы при понятых, в общем, как положено, извлекли из земли ружье и так далее и тому подобное. Конечно, я завтра назначу экспертизу, сравним те гильзы, с места происшествия, и эти, но шансов, я думаю, ноль. Так что Дима ваш, скорее всего, не причастен к убийству!

— Никакой он не мой, — поправила следователя Мила, — я ему ещё не жена.

Он умолк, нагнулся и смахнул пальцами пепел с замшевого ботинка. Распрямил спину и посмотрел на Милу, обе лесные жительницы молчали и не сводили с него глаз, Алёнка, правда, еле сдерживала улыбку.

— А чаем поят в этом доме или надо превратиться в Белоснежку, и ждать, когда семеро гномов приютят беженку? Или здесь уже есть своя Белоснежка, а?

Мила стряхнула с себя оцепенение:

— Да какая я Белоснежка, да и гномов в наших лесах не сыщешь, поставлю чайник сама.

Она ушла, покачивая бёдрами. Михаил Владимирович поднялся и, махнув рукой, крикнул водителю:

— Игорь Николаевич, отвези за ради бога Саню в город, а потом вернись за мной, я здесь чай попью и допрошу людей! Хорошо?

— Да без вопросов, Михаил Владимирович, всё будет в лучшем виде, — ответил водитель, открывая дверцу машины.

— Получается, наш дядя Дима совсем не виновен? — спросила девочка.

— Чист, как стёклышко!

— Ну и хорошо, одной версией стало меньше, будем работать с другими, так, Михаил Владимирович?

— Будем работать, — механически повторил следователь, кивая в такт словам. — Ты для чего хочешь стать следователем?

— А это здесь при чём?

— А притом, отвечай! Я хочу знать. Видишь, время восьмой час, домой я попаду часов в одиннадцать, тебе это зачем? Ты девочка, у тебя должна быть любовь, муж, семья, дети, внуки.

Алёнка опешила и села рядом. Сорвав стебелёк мятлика, резко собрав метёлку, спросила:

— Петушок или курица?

— Петушок!

— Правильно! Вот и я хочу, чтобы любое зло наказывалось, особенно если обижают бедных и слабых, а их часто некому защитить, как нас с мамой. Богатый наймёт себе дюжину адвокатов, армию юристов, потом бандитов, отыщет продажных полицейских или даже следователей, кого ещё?

— Ну, уж давай по полной: прокуроров, судей. Потом, ещё забыли — политиков!

— Вот-вот, а я хочу защищать беззащитных. Потому и буду следователем, чтобы все сказали: Белкина нас защитит, она ученица Колумбова и знает, что делать.

— Ну ты закрутила. Согласен с тобой и за слова такие уважаю. Ты мне сразу понравилась, знаешь, что хочешь и, главное, стремишься к чему-то.

— А что бывает по-другому?

— Не притворяйся. Да, конечно, у тебя в классе все, как ты, особенно детишки из обеспеченных семей?

— Ну у нас в классе богатых нет, но есть такие ребята, которым, правда, всё по фигу, лишь бы в компьютере посидеть или на каком-нибудь гаджете побродить с базукой.

— Вот так бывает, иногда бьёшься-бьёшься, а получается пшик! А ты ночей не спишь, в отпуск не ходишь, хочешь, чтобы всё было в ажуре. А на выходе получается, тебя ожидают чудовища, готовые с потрохами продаваться за гамбургер или блестящую блузку, лишь бы тепло и сытно, а ещё никто не беспокоил по пустякам со всякой совестью.

— Вы о чем, Михаил Владимирович? Я тоже иногда замечаю в людях что-то от зверя — шерсть или клык.

— Да, так бывает, а знаешь, Алёна, скажу тебе: не так страшен человек, который кого-то подкупает, страшен, тот, кто соглашается продаться. Особенно, когда очень близкие предают тебя. Вот тогда и появляется у людей что-то от неземной бестии, хвост или, например, рога.

— Я тоже стану таким зверем, когда вырасту? У меня появится тёмная шерсть?

— Ну, да, если ты, того, отдашь свою душу за деньги или шмотки, перестанешь бороться со злом, примешься думать только о себе и своём благополучии.

— Спасибо, дядя Миша. Я разгадала, куда ведёт дорога и та лестница.

— Молодец, размышляй о нашей жизни, ты стоишь на верном пути, — следователь отдышался и продолжил говорить совсем, как прежде. — Учись хорошо, будь человеком, и из тебя вырастет классный следак. А вот что ещё, пока нет твоей мамы, скажу тебе: есть другая новость, которую я получил буквально вчера вечером.

Он загадочно улыбнулся и хитро посмотрел на молчавшую девочку.

— По твоей просьбе установлен скрывающийся от любимых женщин целых четырнадцать лет неуловимый папа Алёны Белкиной.

Следователь замолчал и вокруг них повисла тишина. Алёна услышала, как скрипит на ветру старая ель, и кузнечики в траве не умолкали ни на секунду. Тут ещё где-то рядом, на террасе, зашумел чайник.

— Маме будем говорить или нет?

— Давайте, может, она обрадуется и скажет нам спасибо? А дядю Диму, думаю, она больше даже на порог не пустит.

— Только есть маленькое «но».

— Какое «но»? Вы узнали, что он каннибал или как там, а вот, вспомнила — педофил?

— Ну об этом рано говорить, мы его ещё не допрашивали, и сведения не запрашивали. Дело в том, что три года назад он был в отпуске и приезжал в ваш посёлок. Да что в этом плохого, спросите вы, я отвечу: как раз в те роковые дни, когда всё случилось. И после каждое лето приезжал. Только в этом году пока ещё не отметился.

— О Боже, вы хотите сказать… нет, не может быть.

— А почему нет, ты сама говорила об этой версии, но я не был осведомлён о личной жизни Людмилы Александровны Белкиной. А тут человек с Севера, возможно, с отмороженной головой, сидит в полярную ночь, у него депрессия, и он размышляет, кто ему испортил личную жизнь, а? Да не пугайся, с Димой разобрались и с ним разберёмся, может, он совсем и ни при чём, а просто так совпало, в жизни всякое бывало, и не такое распутывали.

— Но если он приезжал в посёлок и не раз, то почему не пришёл ко мне, то есть к нам с мамой?

— Это ты сама спросишь у него, когда представится случай. Его родители ждут сыночка со дня на день в отпуск, ну и мы с ним непременно встретимся. Обещаю.

Алёна молчала, следователь не мигая смотрел на солнце, уходящее за горизонт, его золотые лучи пробивались сквозь листву, разливая на вечернюю землю остатки света и тепла.

— Сколько лет заката не замечал, даже не помню. Забыл, что есть такая красота, и ещё самая простая жизнь: деревья, трава, солнце, а ночью настоящие звезды, — кому-то рассказывал Михаил Владимирович, возможно, сам себе, или просто пытался оправдаться перед кем-то за свою нынешнюю жизнь.

— Только маме не говорите о том, что его подозреваете, хорошо, Михаил Владимирович.

— Да, товарищ младший следователь Белкина, клянусь. Замечательная у вас лавочка, уходить не хочется.

— Дедушка сделал.

— Добрые, видать, руки были у Белкина.

— Прошу к столу, уже и курица готова! Мойте руки и ужинать! Михаил Владимирович, никаких отговорок!

Они вошли в дом. Мама накрыла стол, в центре сиротливо смотрелся в хрустальной вазе букетик полевых цветов.

— Накрой заварной чайник, — попросила мама.

Алёна встала и накрыла полотенцем белый запотевший чайник.

— Приятного аппетита!

— Жаркое удалось, Людмила Александровна! Хотя, когда весь день на пустом чае, проглотишь и камень, — похвалил хозяйку следователь.

— Вы меня захвалите, все, что успела собрать на скорую руку. Хорошо, хоть курица была разморожена.

— Мамочка, ты превзошла себя.

Мила улыбнулась:

— Спасибо! Может, ещё кусочек? Мужчина должен есть много, как и подросток.

— Вы так думаете?

— Да, так было испокон веков.

— Тогда, пожалуй, добавьте, — согласился Михаил Владимирович. — Грешен, люблю поесть. Разве по мне не видно?

Вилки стучали по тарелкам в полной тишине.

— Игорь Жуков найден органами следствия, — сказал следователь в никуда, глядя себе в тарелку.

Мила смолчала, только нож неприятно заскрипел по тарелке. Выдержав пару минут, Алёна спросила как ни в чём ни бывало:

— А кто это?

— Твой отец, — ровным голосом ответила мама.

Алёнке сразу перехотелось ещё что-то спрашивать и, выйдя из-за стола, она стала молча доставать чашки для чая.

— Я, пожалуй, поеду, чай как-нибудь в другой раз.

— Оставайтесь, машина ещё не пришла, — попросила Мила.

— Я пройдусь, подышу. Знаете, Людмила Александровна, когда слишком хорошо, это тоже плохо. Боюсь, часто после такого жди от судьбы подвоха.

— Вам виднее, но мне искренне жаль, что наш ужин закончился. От нас с Алёной ещё что-то требуется?

— Пока нет. Если что, я позвоню.

— Михаил Владимирович, до встречи. Не забывайте про наше дело.

Дверь неприятно хлопнула, а следом калитка, вся прелесть сказочного вечера исчезла. Мила обернулась: всё как всегда — недоеденный ужин, тарелки, чашки с чаем, конфетница с отбитым в детстве краем. Только что всё было иначе и в одну секунду разлетелось, даже не оставив осколков на память.

Мила посмотрела в окно: следователь закурил, клубы синего дыма зацепились за ветку берёзы, обволакивая листву. Михаил Владимирович постоял и, не оборачиваясь, побрёл по дороге прямо в лес. «Обернись, — подумала хозяйка, — ну, пожалуйста!». Но он шёл, немного сутулясь, и она чувствовала, даже знала наверняка, что он хочет повернуться, но всё же не посмеет. Если бы это случилось, в ту же секунду она выбежала бы на улицу и, схватив за фалды пиджака, больше никуда не пустила. А дальше будь что будет.

Следователь вскоре скрылся за деревьями.

После ужина Алёнка воспользовалась маминой усталостью, — Мила улеглась на диван и с головой накрылась пледом, — полезла на ёлку. Поднявшись вверх до заветных сигналов уверенного приёма, она набрала на телефоне номер журналиста, он взял трубку:

— Алло, Женя, приветик, как дела?

— Привет, я был на комбинате, в целом всё неплохо, завтра заеду и всё расскажу. А у вас что? Как обыск, нашли ружье? Где он был во время убийства? А следователь к вам заезжал? Тут весь посёлок стоит на ушах, только об этом и говорят.

— Был, недавно уехал. Да, дядя Дима признался, что прятал ружье, и показал, где прятал.

— А где он был во время убийства?

— Да бухал, он оказывается запойный! Приезжай завтра, я тебя буду ждать.

— Приеду. До встречи.

— Пока.

Женя появился в лесу, как и обещал — утром, ровно в десять. Алёнка намаялась, поджидая, пришлось переделать все домашние дела: заправила кровать, помыла посуду после завтрака, протёрла пыль и даже полила овощи, хотя это следовало делать ближе к вечеру.

Журналист привалил скутер к штакетнику, он никогда так не делал, и приветливо помахав рукой, поспешил к девочке.

— Алёна, здравствуй!

— Привет! Иди в дом, если хочешь, поставь чайник, а я скоро.

— Достал меня этот чай, может, по мороженому?

— Да без вопросов.

Она убрала лейку под лавку, вытряхнула из сандалий набившуюся землю, помыла в ведре ноги и вытерла их насухо тряпкой, сохнувшей на штакетнике с самых выходных. Вот теперь можно и обуться в приличную обувь. Она натянула кроссовки и поспешила на терраску.

Женя привычно сидел на стуле, облокотившись на руки, и смотрел в одну точку. На столе лежало мороженое, а на плите шумел чайник. Две чайные пары ожидали водохлёбов, а в блюдце с вишнёвым вареньем в отчаянье барахталась невесть откуда взявшаяся оса.

— Приветики!

Женя повернулся на голос. Он был в голубой рубашке с узким галстуком, старательно повторявшим все изгибы сорочки.

— Как денди лондонский одет — и наконец увидел свет! Что за повод: едешь делать предложение невесте или редактор назначил тебя своим первым замом?

— Да нет, просто в галстуке я выгляжу посолиднее.

— Понятно, рассказывай, что было вчера.

— Меня приняли в обеденное время. К редакции подкатил огромный чёрный «мерседес», и меня, как олигарха, с помпой доставили в офис. Я сидел на заднем сиденье и, как крутой, вытянул ноги, и все дела: кожа-музон. Еду, прохожие, водители, останавливаются и пялятся на машину, а я сижу спокойненько за тонированным стеклом.

Женя вытянул ноги и попытался развалиться на стуле, но последний не выдержал и предупредительно заскрипел.

— Кончай хвалиться, что было дальше?

— Не даёшь повспоминать приятное. Я впервые чувствовал себя олигархом или даже главным редактором крутой газеты, или, на худой конец, известным писателем, которого везут для вручения Нобелевской премии. Ну, ладно, ещё с вечера я скинул в пресс-службу по «мылу» вопросы к олигарху, поэтому по беседе не переживал. Приехал, меня провели в кабинет, а там кожа и золотые орлы: на стене, на столе, даже на полу, аж в глазах зарябило от золотых клювов. Этот олигарх меня ждёт. Говорит, есть пятнадцать минут и всё. Я взял в себя в руки пробежался по вопросам, а он мне просто в руки вручил листы с ответами, и, мол, давай вали, аудиенция окончилась… Тут я ему и говорю, мол, у нас в посёлке три года назад трагедия и т. д. и т. п., мол, потерпевшие хотят с вами встретиться, чтобы поблагодарить за участие и попросить помощи в расследовании, мол, зная ваши связи в высших сферах. Говорю и сам глаз не свожу с него, вот глазки у него заблестели, вроде как стало ему интересно. Молчит, наверно, вспоминал, а потом говорит, нет, мне это неинтересно, извините, да я деньги обещал, найдут — дам, без разговоров, а пока, прощайте и до новых встреч. Я хотел уже уходить, а он мне вдогонку, если хотите, можете постажироваться в пресс-службе моей компании, нам нужны молодые и въедливые. Так и сказал «въедливые», откуда он вспомнил такое слово, до сих пор не пойму.

— Значит, отказал, ну ладно, ему же хуже.

— Ты что задумала?

— Да погоди, когда будет опубликовано интервью?

— Забыла, когда выходит еженедельник, в пятницу, я его уже сдал редактору. Фото на всю первую полосу и ещё полторы полосы с интервью. Мне уже звонили из городской газеты и даже из области, хотят сделать перепечатку. Не часто олигархи спускаются с небес к нам, грешным обывателям.

— Лучше бы они там и оставались.

— Лена, не злись. Ты просто завидуешь моему успеху.

— Я рада за тебя, но пойми, о моей встрече ты не договорился. А зачем ты туда пошёл? Вылетело из головы? Давай я тебе скажу — договориться о моей встрече, чтобы я смогла проверить его причастность к убийству. Ты понимаешь, версия-то не отработана.

— Алёна, я старался, и глаза у него блестели, между прочим. Но пойми — ведь это олигарх, бывший депутат Государственной думы, а не какой-то директор ООО «Рога и копыта»!

Девочка молчала, так они съели мороженое. После вышли в сад, и она рассказала о вчерашних следственных действиях.

— Ну, я поеду, а то вдруг меня кто-нибудь ищет?

— Конечно, езжай, звезда ты наша. Только помоги мне!

— Да, но что требуется?

— Привези мне большой лист, как его там — «А три».

— Да без вопросов, только зачем он тебе?

— Всё сам увидишь.

— Ладно, пока. Да, ещё не забудь рассказать Людмиле Александровне о моих успехах.

— Обязательно, не успеет она войти в дом, как я примусь вещать о тебе. Езжай в посёлок, воображало-зазнавало.

— Ты иногда превращаешься в невыносимую девчонку.

— А ты, а ты… А у тебя спина белая. Сам такой! О, постой, мне надо в посёлок смотаться, на почте получить заказное письмо.

— Откуда дровишки?

— С Севера, вестимо. От папиного командира.

— Поехали.

Через полчаса в руках девочки оказался конверт. Она присела на стул для посетителей и бесцеремонно вскрыла бумагу. Ещё несколько дней назад она бы с трепетом вчитывалась в каждое слово послания, но только не сейчас. Пробежав глазами по блеклым строчкам, узнала, что до капитана Жукова, который служит в данной воинской части, доведена информация о том, что его разыскивают возможные родственники. Слово «возможные» оказалось прикрыто кавычками.

— Отвези обратно возможную родственницу капитана Жукова, — попросила Алёна.

— Хорошо хоть ответили.

— Низкий поклон от меня командованию части.

— Не умничай, никто не может вмешиваться в семейные дела, даже министр обороны. Ты что ожидала, что ему прикажут признать тебя дочерью? А он возьмёт под козырёк?

— Да нет, это, наверно, глупо.

— Тогда держись получше, и поехали, капитанская дочь.

* * *

Вот и снова в голове звучит сказка любимого деда: «Ничего не ответил родным князь, только вздохнул и молча вышел из горницы. Вскоре Всеслав со своей Верной Охотой отправился искать медведицу. Через несколько дней в глухой чаще лесной окружили зверя. Почуяла медведица беду, в ноги князю повалилась, слёзно взмолилась:

— Помилуй, не меня, а моих деток, что прикажешь — всё исполню!

— Хорошо, давай своего молока! — говорит Всеслав.

Вскорости дала медведица князю молока, да ещё медвежонка подарила. Поспешил князь во дворец, отдал супруге медвежье молоко. Сверкнула княгиня злыми глаза, но делать нечего — умылась молоком. Пришлось сделаться притворно ласковой и весёлой, но ненадолго. Спустя несколько деньков, вновь занедужила красавица и просит князя:

— Любимый, я больна! Сослужи мне службу, принеси мне львиного молока — и я не стану больше хворать, буду песни весёлые распевать и тебя все дни напролёт забавлять!

— Не грусти, я скоро буду, молока ещё добуду.

Так жену заверил князь и отправился собираться в дальний путь. Но тут старушка-мать со всей родней, боярами, купцами, горожанами и крестьянами вот что удумали: прямо на площади грохнулись на колени перед князем и давай слёзно умолять:

— Княже Всеслав, останься дома. Не верь супруге, смерть твою она спит и видит! Где это видано и слыхано — лечиться молоком львицы? Выпиши самых лучших лекарей из-за границы!»

Глава 7 Спасение утопающих — дело рук самих утопающих

Во всевозможных версиях убийства родных Алёнка чувствовала себя как рыба в воде. Как-то, ещё в первый год после гибели бабушки и дедушки, накануне майских праздников, она взяла в библиотеке уголовный кодекс, и все выходные, спрятавшись от мамы в лесу, скрупулёзно вычитывала главу за главой, статью за статьёй, мало понимая в хитросплетении юридических терминов и понятий. Добравшись до 105-й статьи, она почувствовала облегчение, словно напала на клад, но, прочитав до конца, даже с комментариями, набранными мелким шрифтом, разрыдалась, ведь там ничего не написано о преступлении, касающемся её близких. Нравились только сухие строчки санкций «… от восьми до пятнадцати лет лишения свободы». Но прошедшие годы не потрачены впустую, перекопав горы литературы, она разобралась в отличиях убийства от убийства по неосторожности или кражи от угона.

На сегодня удалось отбросить версию, связанную с дядей Димой Прозоровым, заодно, правда, расстроить его брак с мамой и вплотную подойти к новой, ещё более трудной задаче, имя которой: олигарх. Она помнила его по праздничному открытию начала строительства комбината. Сухой, небольшого роста, в блестящем костюме, наверно, очень дорогом, блестящем на солнце, как одежда инопланетянина, с крупными часами из жёлтого металла на запястье. Среди цветов и флагов он и сам выглядел декоративным убранством, не принадлежащим к миру обыкновенных людей. В ожидании приезда губернатора он вышагивал в лакированных ботинках по импровизированному подиуму из свежеструганных досок, иногда слегка приплясывая, то ли от осеннего ветерка, то ли просто от хорошего настроения и уверенности в своей удаче.

Первая идея Алёнки, как попасть на приём, провалилась, и девочка не винила Женю, в душе она обвиняла олигарха в чёрствости и зазнайстве. А как растолковать ему, успешному и богатому, что они тоже хотят жить, пусть скромно и тихо, но дышать этим смолистым лесным воздухом, обнимать бабушку и дедушку. Нельзя существовать на Земле с чувством допустимости безнаказанного убийства… ни-зя!

Мила, вернувшись домой, занялась приготовлением ужина. Алёна начистила картошки, оставалось только поставить кастрюлю на плиту и порезать салатик. Девочка что-то ответила на её вопросы и убежала на улицу, это обычный дежурный разговор. С ёжиком, что ли, она возится? Настоящая Маугли. Какое уже лето одна-одинёшенька в глухом лесу.

Нарезая помельче укроп, петрушку, Мила думала о Диме, о том, что надо бы возвратить кольцо, хотя в глубине души по-человечески жалела парня: столько лет ухаживал за ней и в конце концов оказался ни с чем, а ведь она уже уговаривала себя составить ему партию. Конечно, теперь всё рухнуло и разбилось, как тот сказочный великан, свалившийся на землю с горохового стебля, она никогда в жизни не выйдет замуж за запойного мужчину! Об этом не могло быть и речи. В случае чего за неё ведь некому заступиться, и кому тогда жаловаться или плакать в жилетку?

Алена вернулась на террасу, плюхнулась на стул.

— Иди мой руки, скоро будем ужинать, и достань ветчины, я порежу.

Девочка молча направилась к умывальнику.

— Почему ты молчишь, что-то случилось?

Алёна ответила не сразу, и Мила даже рассердилась на упрямство дочери.

— Утром приезжал Женя. Он не смог устроить нам встречу с олигархом.

— А ты всё ещё надеялась, наивная, и так ведь ясно как белый день, кто мы и кто он.

— Мама, но нам надо проверить эту версию до конца, а для этого мне надо его послушать, чтобы понять, врёт он или нет.

— И что мы сделаем? Я даже ничего придумать не могу.

Девочка молча принялась ходить туда-сюда за спиной матери.

— Не раздражай меня, садись за стол.

— Я, кажется, придумала.

— Надеюсь, ты не хочешь захватить его в заложники или напасть на его офис?

— Вообще это идея, и что я раньше не додумалась? Да смеюсь я, смеюсь, не переживай. В общем, я хочу объявить ему бойкот.

— Что? Какой бойкот? То есть ты не будешь с ним разговаривать, или покупать их продукцию… Смешно, ха-ха хи-хи.

— Извини, я что-то не так назвала, не бойкот, а, как его там, ну… пикет.

— Пикет? И что ты напишешь на плакате?

— Ну, я ещё точно не придумала, но что-то типа того: «Мои дедушка и бабушка выступали против строительства комбината — их зверски убили! Может, виновен комбинат!?» Как тебе…

Мила взяла паузу, ей вдруг захотелось, накричать на дочь, запретить даже думать об этом, и она уже набрала в лёгкие побольше воздуха… Но, сама не зная почему, она не стала этого делать, только одна мысль не давала ей покоя, стуча набатом в висках — неужели в этом мире для неё и её девочки совсем нет места? Отчего они должны прятаться в этом лесу от людей, опасаясь каждого грибника или прохожего. Почему какой-то олигарх вырубил берёзовую рощу под свой комбинат, отказавшись от земли в нескольких километрах от посёлка! Только ради того, чтобы сэкономить деньги на доставке рабочих, лишив безответных жителей любимого места отдыха и прогулок! Возможно, руководство стройки приложило руку к гибели её ни в чём не повинных родителей!

Алёна испугалась маминого молчания. Оно предвещало только одно — отказ. В эти минуты она просто подбирает аргументы, чтобы объяснить любимой доченьке, как сильно она за неё переживает, и, мол, не надо так делать, ой не надо. Но Мила, глядя в глаза дочери, сказала:

— Ладно, завтра я привезу гуашь и бумагу, а ты подумай над текстом, может, не надо так жёстко?

— Мамуля, ты гений! Я тебя люблю!

— Не болтай лишнего. Ты должна понять, что это не простой поступок. Мы можем стать врагами всему посёлку, вон как народ радуется вновь появившейся работе, за столько-то лет намотались: кто в город, кто в Москву, а тут теперь под боком свой огромный комбинат! Я же тоже хотела там найти работу, и Светка обещала посодействовать, да, видно, не судьба.

— Мама, давай ужинать! А бумагу завтра привезёт Женька.

— Какой он тебе Женька, называй его хоть Евгений, что ли.

— Ладно, зато олигарх позвал Евгения на работу в его пресс-службу. Он даже нацепил галстук для солидности.

— Да, он далеко пойдёт, молодец парень — знает, чего хочет.

— Это плохо мама, когда человек вот так старается, много работает?

— Кто тебе сказал? Плохо, когда человек идёт по головам, не обращая внимания на людей, перешагнул и забыл, вцепился за новых бедолаг, и так всё выше и выше. А те нижние, с кем пуд соли съел, стали ему не интересны, ведь они уже никак не помогут с дальнейшей карьерой!

— А Женька, ой, извини, Евгений такой?

— Нет, он нам помогает. Мы ему помогли, и он нас не забыл. Взял бы интервью и бегом в кассу за премией, а он стал задавать ненужные вопросы олигарху. А где у нашего журналиста отец работает? Правильно, на стройке и, заметь, если он вылетит оттуда, учёба у парня в Москве накроется медным тазом. Мне кажется, он отличный парень, правда я его хорошо не знаю. А ты что, влюбилась?

Алёнка покраснела до кончиков ушей и вскочила, с грохотом отодвинув стул.

— Мама, ты сошла с ума?

— А что такого, ты взрослеешь, вон какая вымахала, так и меня догонишь и скоро перегонишь!

— Я об этом даже не думала.

— А покраснела почему?

Алёнка, хмыкнула и вернулась на место.

— Между прочим, он ездит не ко мне.

— А к кому, к нашей ёлке?

— Да к тебе, ты, что, не замечаешь?

— Нет, даже не думала.

— А ты подумай, хорошенько подумай.

— Об этом не может быть и речи, он ещё ребёнок. Я никогда не опущусь до такого, лучше весь век одной тебя растить. Чем вот так, стать посмешищем в посёлке!

— Да ему уже двадцать! Он учится и работает. А через два года закончит университет. А потом, тётя Лиля и тётя Люба так не думают.

— Лена, замолчи немедленно! Я больше не хочу об этом говорить и пообещай мне, что ты более не произнесёшь на эту тему ни слова. Обещаешь?

— Торжественно клянусь.

Они молча поели и разошлись кто куда. Ленка уткнулась в книгу, а Мила вышла в огород.

Женя появился на следующий день, вечером застрекотал скутер, и молодой журналист постучался в калитку.

— Заходите, Евгений, открыто.

— Добрый вечер, Людмила Александровна!

— Здравствуйте, как дела.

— Нормально, вам, наверно, Алёнка рассказала о моей встрече с олигархом.

— Да, ещё вчера.

— А, кстати, где она?

— Да тут, в лесу рядом с домом землянику собирает. Присаживайтесь, я хоть с вами посижу, а то устала клубнику раздёргивать.

— А она не заблудится? — поинтересовался парень, присаживаясь рядом с хозяйкой.

— Она выросла здесь и знает каждую кочку и сосну. Самостоятельная жизнь в лесу делает ребёнка взрослым очень быстро. Меня-то родители не оставляли ни на час, потому я долго взрослела, иногда кажется, что детство так и не закончилось. А что вы хотели?

— Я привёз бумагу для плаката, она там, в тубусе, на скутере. Ну, для пикетирования. Вы разрешили или нет?

— Да, разрешу. Но думаю, вам не надо там светиться, учитывая, что ваш отец работает на стройке. Работу терять нельзя.

— Хорошо, что вы понимаете. Но я думал всю ночь и как сказать… готов.

— Что готовы, участвовать?

— Ну да, помогать вам. Я и отцу сказал о своём решении.

— А он что?

— Согласился. Я сам не ожидал, подумал, мол, сейчас начнёт отговаривать или даже ругаться, ведь для него эта работа очень важна: во-первых, по профессии, во-вторых, зарплата хорошая, и главное, рядом с домом. А он мне заявляет, давай, мол, сынок, сдаваться перед трудностями нельзя, а он, если чего, снова будет ездить работать в Москву.

— Добрый у вас отец, Евгений. Пожалуйста, берегите его, а я ведь своего не уберегла, — Мила помолчала и продолжила — Я думаю, мы сами справимся, тебе не надо рисковать, и тем более никакие жертвы не нужны. Хватит жертв со стороны моей семьи. Я уже попросила одноклассника, он будет возить Алёнку к комбинату и там присматривать за ней.

— Хорошо, — бодро согласился Женя. — Я ещё обзвоню своих однокурсников, они сейчас на практике кто где: один в «Московском комсомольце», Игорь Авсеев вообще в «Российской газете», у него там отец работает, вот и пристроили на лето, кто-то из девчонок на телевидении… в общем, шум поднимем на всю страну.

— Это правильно. Тебя покормить? Есть салат и ещё не остывшие котлеты.

— Спасибо, не хочу. А то подумаете, я к вам приезжаю подзаправиться.

— А зачем приезжаешь?

— Помочь. Вы мне помогли тогда, со следователем.

— Да ладно, мы давно квиты, сколько ты нам помогал, просто сделался членом нашей маленькой семьи, как двоюродный брат. Можешь считать, что полностью с нами рассчитался.

— Вы меня выгоняете?

— Да нет, только хочу перевести наши отношения на следующую ступень.

— Не пойму я вас, Людмила Александровна?

— А что тут понимать, значит, у нас теперь дружеские отношения, вот и всё, что я хочу сказать. Извините за косноязычие, но мне не удалось поучиться в университете.

— Спасибо, но они не очень дружеские.

— Евгений, да у меня просто нет средств оплачивать твою работу.

— Людмила Александровна, как вы могли такое подумать. Просто я хотел сказать, тем более Алёны нет рядом, что… — Женя умолк недоговорив, опустил голову вниз, словно искал крошки на рубашке или галстуке.

Мила молча отодвинулась на самый край лавочки, задев ногой блюдечко для ёжика, которое чуть звякнуло, но не перевернулось.

— Не пойму я вас сегодня, Евгений, странный вы какой-то.

Парень помолчал ещё с минуту, а после, отвернувшись от хозяйки и глядя на серебристые тополя, словно свечи, мечтающие сорваться с насиженного места к лазоревому пологу, всё же выдавил из себя:

— Да нравитесь вы мне, разве не видно. Я, конечно, понимаю, я ещё не совсем самостоятельный и не могу брать на себя ответственность за целую семью. Но скоро я начну работать, и думаю, что смогу достойно содержать вас и Алёну.

— Спасибо, Женя, — ответила Мила и с трудом подавила улыбку. — Но вы меня вначале спросите, мне необходима ваша забота или нет.

— Ну, вот я и спрашиваю, есть у меня хоть какая-нибудь надежда, Людмила Александровна?

— Женя, неужели вы не понимаете, я взрослая женщина и как-никак старше вас, наверно, лет на двенадцать, да еще в придачу с кучей проблем, без денег и близких, со сложным ребёнком, у которого бушует переходный период, да с ней порой невозможно рядом-то находиться, зачем вам все это?

— Мне хочется всегда быть рядом с вами.

— Давайте прекратим этот разговор.

— Вы отвергаете меня из-за того, что я рыжий? Но, может, я покрашусь, стану брюнетом или блондином?

— Что вы такое несёте, вы замечательный молодой человек.

— Вы первая, кто мне говорит такие слова, ну конечно, кроме моей мамы.

— Вы ещё встретите свою девушку, у вас всё ещё впереди. Останемся просто друзьями. И вообще мне уже пора звать дочь.

Мила встала и, отойдя к заборчику, отделяющему участок от леса, крикнула:

— Алёнка, давай домой, немедленно. Темнеет, и Женя приехал.

В ответ откуда-то из чащи донеслось:

— Да иду я, иду.

— Я, пожалуй, поставлю чай, — сказала Мила и, не дожидаясь ответа, быстро зашагала к дому.

Через несколько минут появилась девочка и проскочила в дом с литровой банкой ягод. Переодевшись в новую футболку и шорты, вышла к Жене:

— Привет, Женёк, а где обещанная бумага?

Парень словно очнулся и, посмотрев на Алёнку, растянул губы наподобие улыбки:

— Привёз-привёз, сейчас принесу.

— У тебя всё в порядке?

Он, словно на ватных ногах, отправился к скутеру. Вернувшись, передал рулон девочке, сказал:

— Поздно уже, поеду. Может, завтра заскочу. Пока.

— А как же чай с вареньем?

— Спасибо.

— Как хочешь, у тебя все нормально?

— Вроде, пока.

— Ну, пока.

Алена зашла в дом и закрыла дверь на крючок.

— А где Женя?

— Уехал, обещал завтра заскочить. Какой-то он сегодня странный.

Мила вздохнула и посмотрела в окно, поверх занавесок, парень уже отъезжал.

— Ладно, будем пить чай как всегда вдвоём, ты да я, да мы с тобой.

— Да, только зря переодевалась.

— Почему зря, девушка к столу должна надевать нарядную одежду.

— А сама-то, в халате с огорода, хорошо хоть сняла его с пугала.

— Ой, а ведь правда, — всплеснула руками Мила. — Подожди, я сейчас.

Она зашла в комнату и вернулась через несколько минут в розовом платье с короткими рукавами и открытым воротом.

— Ну как тебе платье для коктейлей?

— Ого-го! Так не честно. У меня ведь нет такого.

— Всё у тебя будет, потерпи.

Они пили чай с вареньем и болтали до темноты, несмотря на комаров, набившихся в терраску за день. Ближе к ночи из леса вынырнули мотыльки и принялись биться в стёкла, желая прорваться к яркому электрическому свету.

— Мамочка, давай спать, я устала, — сказала девочка.

Они собрали чашки, накрыли блюдце с вареньем крышкой от кастрюльки и, поёживаясь от ночной прохлады, зашли в дом, набравший тепла за день. Вскоре половицы перестали скрипеть, и тишина воцарилась в комнатах до самого утра.

Журналист приехал перед обедом. Он был серьёзен и почти не улыбался. После дежурных фраз, не глядя в глаза девочки, предложил:

— Давай рисовать плакат.

— А что мы будем писать? Я не знаю и ещё ничего не придумала.

— Доставай краски, сейчас что-нибудь накреативим. Например: «Остановим стройку, из-за которой погибли невинные люди!!!» Как тебе?

— Ничего, но мне-то нужна встреча с олигархом.

— Тогда — «Олигарх прячется от потерпевших!» Ну как?

— Может, так: «Мой дедушка боролся со строительством комбината и погиб… Почему прячется олигарх?»

— Да ничего, только мне кажется, надо чуть-чуть изменить: «Мой дедушка выступал против строительства комбината и погиб! Не сдвинусь с места, пока не встречусь с владельцем!»

— Женя, какой ты умный. Только уместится ли всё это на листе? Не будет ли слишком мелким текст?

— Ну, я же не ребёнок, как некоторые, давай попробуем.

— А если заменить «дедушку» на «деда», места будет побольше, и звучит как-то мужественно.

— Я научу тебя креативу! Не переживай, Евгений Хронов — первая надежда российской журналистики!

— Налей воды в баночку, начнём писать, «звезда ты моя сумасшедшая».

Ребята растянули лист ватмана на столе, проложив по краям чашки, блюдца, вилки и ложки. Тест написали карандашом, и когда все слова уместились, достали краски — красную и чёрную гуашь. Алёнка начала аккуратно выводить буквы.

— Да, не зря я три года занималась в классе стенгазетой «Снегири», вот и пригодилось, а ведь я не верила учительнице, когда она мне заявляла: «Алёнка, поверь, тебе это пригодится!»

— А я тоже писал, только в школьную стенгазету, как там она называется-то? Или её уже нет?

— По-прежнему «Школьные годы», ничего не поменялось.

Написав плакат, Женя засобирался домой и, когда стоял в дверях, спросил:

— Когда пойдёшь?

— Не знаю, надо ещё с мамой обсудить.

Алёнка помолчала и вдруг на секунду вновь почувствовала себя крохотной пигалицей, трусящей при виде шмеля на лужайке. Какой пикет? Ой, мамочка, что я творю…

— Ладно, как соберёшься, позвони, я приеду и вызову журналистов из Москвы. Станешь у нас «медиазвездой», ещё будешь интервью раздавать.

— Давай, это ты у нас звездишься, мне это не нужно.

Вскоре скутер затарахтел, и Женя скрылся за деревьями. Девочка вернулась на террасу. Перед глазами на столе лежал распятый плакат с черно-красными письменами. Слезы навернулись на глаза и ноги стали подкашиваться от мыслей, что она должна выйти с ним на площадь.

Надо что-то срочно предпринять, если разревёшься на глазах у мамы, она точно не пустит. Алёна посмотрела на фотографию бабушки и дедушки на стене, где они улыбались, обняв друг друга, и сказала:

— Верьте в меня… Я постараюсь.

Мила шла после работы привычной дорогой. Вокруг дремали равнодушные берёзы и осины, а несколько серебристых тополей трепетали на ветру, словно предупреждая о чём-то на своём неведомом языке. Молодой женщине хотелось только одного: поскорее заметить молчаливые ели, растущие возле дома.

В детстве она часто ощущала внутри себя гадкий страх к глухому лесу, несчитанному скопищу неведомых деревьев и кустов, вечной темноты и прибежище тени. Жутко было представить себя в сумеречной или в полночной дубраве, наполненной невидимой для человека жизнью со своими неясными звуками. Сколько раз она мечтала уехать в город и лишь изредка навещать знакомые просеки, но глушь не отпускала, словно невидимыми кандалами приковав к этому болоту, и в конце концов забрала любимых родителей, даже похороненных в закрытых гробах.

Но и от того, что происходило в её жизни в последние полтора месяца, становилось жутко. Её дочь, её кровиночка и единственная опора, четырнадцатилетний ребёнок менялась на глазах, превращаясь из угловатого подростка во взрослого человека, словно змея, стягивая с себя старую тесную кожу, освобождая новую и блестящую. Но больше всего в этой метаморфозе Милу страшила Алёнкина одержимость: ей во что бы то ни стало хотелось найти сгинувшего давным-давно отца. Ну, это-то она считала просто блажью малолетней девчонки, но ещё дочь собиралась раскрыть страшное убийство. Три года, целых три года, она старалась стереть из памяти дочери ужасные воспоминания, но получила обратный эффект. Алёна готова пойти на всё, только бы найти убийц. Но как ни странно, своим остервенением к неведомому злу она заразила и её, бывшую отличницу в белом фартуке, у которой при виде мышей и тараканов начиналась истерика, любимую папину дочку, что не слезала с рук отца до старших классов.

Нерадостные мысли Милы оборвал нагонявший её мотоциклетный рёв, приближающийся с каждой секундой. Звуки не походили на стрекотанье ставшего привычным скутера журналиста, а скорее напоминали дикий рык Диминого мотоцикла. На мгновение мелькнула мысль — зайти в лес и спрятаться в зарослях лещины, чтобы не встречаться с ним на лесной дороге. Но, по-видимому, на часах судьбы пробило время действовать, и отодвинуть его на потом или просто забыть — невозможно.

Вскоре мотоцикл выскочил за спиной Милы и, поравнявшись с ней, замолк, словно наткнулся на невидимую преграду. Она остановилась.

— Привет, а вот и я! — снимая шлем, сказал Дима, словно ничего не случилось в их жизни и отношениях, а всё идёт по-старому.

— Здравствуй.

— Садись, подвезу!

— Дим, спасибо, но я сама дойду.

— Понял, не дурак. Хочешь здесь поговорить?

— Ничего я не хочу. О чём нам говорить? Ты меня столько лет убеждал, что не пьёшь, не куришь, а только изредка пропадаешь на рыбалке. И вот на пороге нашей новой жизни выясняется обратное?

— Ну да, — Дима потупил взгляд, и в эти тягучие секунды ему хотелось одного: провалиться сквозь землю, в какой-нибудь таинственный тоннель, которыми изобилует, со слов журналистов, наша Земля, и умчаться по нему в Беловодье или Град-Китеж. Но деваться некуда, надо что-то говорить.

— Люда, прости меня.

— Я тебя давно простила, но на твоё предложение о замужестве теперь говорю: нет.

Дима молчал, но покрасневшее лицо выдавало высшую степень напряжения. Мила перепугалась, ноги подкашивались. Убегать было поздно, оставалось только ждать конца затянувшейся паузы.

— Так вот ты как заговорила, значит: серпом по яйцам.

— Перестань ругаться.

— А здесь нет никого, ни одной души, кругом лес, хочу, ругаюсь, а хочу — нет. Поняла?

— Поняла. Дима, я, пожалуй, пойду, меня ждёт Алёна.

Мила переложила сумку из правой руки в левую и пошла в сторону сторожки на одеревеневших ногах. Размахивая шлемом и что-то смахивая с лица, Дима закричал ей вслед:

— Да я тебя сейчас тут порву, как тузик грелку, никто никогда не узнает, где могилка твоя. Будешь тогда знать! Тоже мне нашлась неприступная цаца! Сколько лет я на тебя угрохал! А ты?

Он умолк и закрутил головой по сторонам, словно ища у сосен подходящие слова:

— Да ты стерва, вот кто ты после всего!

Мила шла вперёд, страшась оглянуться. Её трясло от ужаса — они вдвоём на лесной дороге, какая шальная мысль может прийти в голову обиженному мужчине? Зачем она завела об этом разговор здесь, о Боже? Слёзы от страха, обиды и жалости к себе текли по её лицу, и листва с размаху хлестала по щекам. Тут из-за спины донеслось:

— Верни моё кольцо, тварь!

Придя домой, белая, как полотно, Людмила Александровна собрала Димины подарки, в том числе и смартфон, в розовый пакет и повесила его на штакетник. Вскоре подъехал мотоциклист и, сорвав сумку, с рёвом умчался в глубь леса, оставив после себя только серый дым.

— Хорошо не жили и нечего начинать, помнишь, говорила бабушка? — сказала девочка, стараясь не смотреть на зарёванное лицо мамы.

— Помню, конечно, — и, помолчав с минуту, Мила добавила — Надеюсь, ты не расстраиваешься из-за случившегося.

— Да нет, ты знаешь, мне твой роман с дядей Димой не нравился никогда. Только…

— Что только?

— Телефончик жалко.

Алёнка вставила сим-карту в старый телефон и включила подзарядку.

— Мам, не плачь, не стоит он того.

— Я просто испугалась, кругом лес, мы одни, мало ли что ему в голову могло прийти, понимаешь, дурёха!

— Прости, я не подумала. А давай я приготовлю ужин.

— Делай что хочешь, ты добилась своего, твой эгоизм всех победил. Сделай мне чашку чая и найди успокоительное.

— Но…

Мила перебила дочь, махнув рукой:

— Молчи, не хочу тебя слушать.

Алёнка ужинать не стала, как и Людмила. Вышла на улицу наполнить блюдце и оставить немного творога для друга. Как только молоко полилось из бутылки, из-за кустика чистотела выглянула любопытная мордочка.

— Ого-го, кто это здесь? — тихо сказала девочка, продолжая наблюдать за лесным другом.

Ёжик стал лакать молочко, не обращая внимания на нависшую над ним Алёнку.

— Да, друг из тебя не получится, Колобок. Не здороваешься, сразу принялся за еду, а как же я? Вдруг я захочу тебя обнять или потискать, а ты колючий. Хороший друг обязательно милый и не колючий, как ты. Молчишь, ну молчи. А помнишь новый телефон, на который я тебя снимала? Ушёл, теперь не бойся, снимать не на что. Мама говорит, что это я расстроила их отношения с дядей Димой. Но я не специально, ты мне веришь? Так само собой получилось, а что я реву тогда как дура…

Ёж тем временем принялся за творог, совсем не обращая никакого внимания на претензии и вопросы девочки. Он свыкся с ней, а ещё больше с едой под лавочкой. А солнце не слушало Лену, а равнодушно садилось за лес, продираясь среди колючих вершин старых елей, но уставшему светилу так хотелось на покой, что оно не обращало никакого внимания на иголки и ветви.

— Ну, ёжик, погоди! Ты меня ещё не знаешь!

* * *

Но тут вспомнилась дедушкина сказка: «Ничего не ответил князь, сильно нахмурился, опустил голову и молчком обратно во дворец. Так захотелось Всеславу увидеть жену здоровой и весёлой, что покинул родной терем через задние ворота и скорей отправился разыскивать заморскую львицу. Прихватил он в дальнюю дорогу свою Верную Охоту.

Много дней они скакали на юг. Ночевали в дикой степи, вплавь переправлялись через реки. Наконец-то взору князя открылось безбрежное синее море. В городе наняли корабль и отправились в заморскую страну. В пути изрядно штормило, судно крутило и качало, насилу путники дождались, когда под ногами окажется земная твердь.

Вот показался маяк, а следом портовый город. Вступил князь на чужой берег, волки, медведи рассыпались по горам, по долам, а ястребы и соколы поднялись к небесам, разлетелись по лесам да по кустам. Перепугалось здешнее зверьё, кинулось кто куда.

Вскоре могучая львица смиренно припала к ногам князя Всеслава.

— Проси, что хочешь, князь! Только детишек моих не тронь! — взмолилась львица.

— Хорошо, давай мне своего молока!

Налила львица Всеславу молока и ещё подарила маленького львёнка. Поскакал витязь к кораблю и, подняв навстречу ветру паруса, устремились они к родным берегам.

Вот так князь вновь принёс княгине заморского молока, теперь от львицы. Капризная красавица поздоровела, повеселела, а князя Всеслава, по наущению Змея Змеевича, вновь просит, да умоляет, слезами сверкает:

— Мой любимый! Теперь я здорова и весела, а ещё я красивей бы стала, если б ты потрудился достать мне золотой пыли: лежит она далеко на чужбине, за двенадцатью горами и долинами, за девятью дверями и замками, на самом верху башни царя Змиулана. Тогда бы я тебе родила наследника, такого же отважного и сильного, как ты, мой милый!

— Не плачь, я скоро буду, золотой пыли я добуду».

Глава 8 Заклание

— Я уезжаю на работу, — тряся за плечо сонную дочь, говорила Мила. — Сделай всё как договорились: приберись в доме, не забудь погладить футболку и сними с верёвки постиранные джинсы. Потом отдыхай, у тебя завтра тяжёлый день! До вечера!

— Приезжай поскорее, мама, я буду скучать, — не отрываясь от подушки, сказала дочь.

— Постараюсь отпроситься у Константина Викторовича…

Вскоре входная дверь захлопнулась, и пришлось вставать, чтобы закрыть её на крючок. Быть одной в лесу — не подарок. Пусть в небе кудрявятся барашки-облака, но не до них — хочется спать. Вернулась, накрылась с головой тонким одеялом и проспала почти до обеда. Открыв глаза, услышала, как птицы сладостно звенят вокруг дома. Взяла с тумбочки томик Дюма. Так, где там любимый Дантес? Вскоре она узнала, что бедняга Эдмон никогда не думал о побеге. Но увидев старика, который цеплялся за жизнь из последних сил, поражённый отчаянной решимостью аббата Фариа, моряк наконец-то стал размышлять о свободе, и мужество его не оставило. И вот вскоре они спустились в подземный ход…

День прошёл наполненный солнечной теплотой, так часто бывает во второй половине июля в средней полосе России. Комара становится меньше, после дождей появляются грибы, но кое-где ещё можно набрать земляники, поспевает ежевика, и кто не опасается поцарапать руки о её колючки, забавляется фиолетовым языком.

К вечеру солнце печёт. Утомлённая дневными хлопотами, Алёна ожидала маму. Шорты и футболка, приготовленная на завтра — наглажены, кроссовки вымыты, а со шнурков безжалостно удалён ужасный репейник, и ещё в сторожке прибрано.

Со стороны дороги показалась Мила. Заметив дочь, взмахнула рукой:

— Лена, я приехала пораньше!

— Отлично! Видишь, я тебя жду!

Девочка подбежала к калитке и впустила маму.

— Я привезла мороженое, надеюсь, не растаяло.

— Давай я сама посмотрю.

Алёна взяла у мамы сумку и, сев на лавочку, достала «лакомку».

— Не растаяло, не растаяло. Надо ёжика угостить. А ты сама-то попробовала?

— Попробовала, угощайся, а я пойду приготовлю ужин пораньше, чтобы выспаться.

— Постой, просто посиди рядом со мной пять минуток. Вот и ёжик носиком трётся о мою ногу. Вся лесная семейка в сборе.

— Ты переживаешь?

— Да нет, но выйти на площадь: всё-таки страшновато.

— Может, а ну его, этот пикет, плакат, комбинат, а?

Алёна молчала, она перестала улыбаться и теперь облизывала пальцы с каплями от таявшего мороженого.

— Всё будет путём! Ещё утром я сомневалась, но сейчас чувствую, мой час пришёл и я покажу этим господам, что я настоящая внучка моего деда и погибшего на войне прадеда.

— Я тебя люблю, мы с тобой, как на фронте, а сегодня у нас передышка, но завтра снова бой.

— Так и есть.

— Утром поедешь со мной, а потом на автобусе до посёлка. Там на конечной остановке тебя встретит дядя Эдик, помнишь его, с усами. Он будет рядом, пока ты будешь возле стройки. Кстати, я положила тебе ещё денег на телефон.

— Спасибо, ты лучшая мама на земле. И я не сдамся. Иди, пожалуйста, а я ещё немного посижу.

Мила ушла, а девочка ещё долго тёрла щеки липкими руками, глядя то на подорожник, то на старую ель. Ёжик пропал, и ничто не отвлекало Алёну от грустных мыслей: взрослеть оказалось гораздо тяжелее, чем ей казалось ещё пару месяцев назад.

— Пусть будет так, как будет!

Алёнка прокричала в темнеющую чащу и направилась, сжав узкие губы, к бочке с водой для полива огорода. Умывшись нагретой солнцем за день водой, она вошла в дом.

Поужинав, девочка завела будильник и легла спать. Сквозь дремоту она слышала, как ходит мама, звенит посуда, скрипят половицы, пахло чайным ароматом и сыростью. Но вставать не хотелось, и Алёна наконец-то с головой погрузилась в сон.

Мама разбудила девочку рано утром, за окном светало. В комнате было прохладно, умываться совсем не хотелось. Кто придумал эту воду? Вот бы придумать сухое умывание…

— Торопись, завтрак уже готов. Через полчаса выходить.

— Угу.

Говорить не хотелось, все, что так волновало их в последние годы, о чем спорили и ещё больше размышляли, требовало выхода наружу в настоящих деяниях. Спрятаться некуда, все слова сказаны, а песни спеты. Глаза девочки блестели, как перед контрольной работой за четверть.

Утренний ветер зашумел в деревьях, и ветви старой ели забарабанили с гулом по крыше, словно напоминая, что Мила и Алёна живут в лесу. Мама уложила в рюкзак дочери контейнер с несколькими бутербродами, термос с чаем, бутылку воды и ещё салфетки и зонтик.

— Если начнётся дождь, не мокни, садись в машину к дяде Эдику и езжайте домой.

— Хорошо, мама.

— Устанешь, тоже уходи.

— Хорошо, мама.

— Ну что ты забубнила — это своё: «хорошо, мама», а? Перестань.

— Хорошо мама.

— Ладно, доедай сырник и пошли.

Вскоре путницы шагали среди берёз и тополей. Первой шла Мила, привычно обходя ямы. Алёнка вначале отставала, но вскоре втянулась, жизнь на природе, с ежедневными походами на огород, за ягодами и грибами давала о себе знать. Рюкзак привычно болтался на спине, а в руках, с максимальной предосторожностью, она держала плакат, что они написали с Женей.

На остановке автобус увёз маму в город, но вскоре и Алёна отправилась в посёлок. В полупустом салоне знакомых не оказалось, в основном люди ехали из города на работу. Строящемуся комбинату требовалось много мускулов и сил, и он, словно гигантский улей, вытягивал из городов, посёлков и деревень пчёл, способных ежедневно потеть, собирая нектар с утра до вечера.

На конечной остановке девочку уже поджидал дядя Эдик в серебристой иномарке.

— Здравствуйте. Я Алена.

— Привет! — сказал водитель и оживился. — О, как ты вымахала, скоро станешь, как твоя мама, настоящая красавица. Ну, садись, поехали.

Девочка села на заднее сиденье и по дороге глядела на знакомые с детства дома. Тонированное стекло оборотило посёлок в загадочный сумрачный мир, удлинив тени. Казалось, перед глазами того гляди промелькнёт Иванушка на Сером волке или из-за липовых крон вылетит летающая тарелка в поисках открытых ворот в космический портал.

— Приехали, — сказал водитель, и Алёнка вернулась на землю из родившегося за пять минут дороги мира. — Будь осторожна. Не знаю, что вы с мамой придумали.

— Я встану напротив их офиса.

— Давай, я развернусь и буду рядом. Оставляй рюкзак в салоне.

— Спасибо, ну лучше пусть будет со мной, там у меня телефон.

— У тебя вместо телефона планшет?

— Да вы что, у меня старинная «Нокиа», ещё моего дедушки.

— Забей в память мой телефон, на всякий случай, и набери меня. Я тоже буду знать твой.

Вскоре девочка чуть приоткрыла дверь, и первый шаг сделала не сразу, но все же, совладав с собой, шагнула на пустую и пыльную площадь перед административным зданием комбината. Пройдя полсотни шагов, остановилась прямо напротив окон конторы и развернула плакат. Бумага не слушалась и сворачивалась, но Алёна приспособилась и наконец-то расправила ватман.

На крыше третьего этажа здания стояли электронные часы, Алёна не сводила с них глаз, сменилась минута, затем вторая и третья… Ноги затекали, приходилось переступать с ноги на ногу. Мимо проезжали машины, редкие пешеходы проходили мимо девочки, чаще всего не замечая, словно не видя призрака. Девочка немного освоилась и стала рассматривать окрестности. Кроме трёхэтажного здания администрации комбината площадь окружали деревья и заброшенное с перестроечных времён здание весовой — собственно для стоянки грузовиков с прицепами, гружёнными дарами здешних полей, в семидесятые годы забетонировали огромную площадь. Только над головой на голубом куполе неба редкие перистые облака спешили куда-то вдаль. Какое им дело до людей с их проблемами и заботами? У вечного небосвода вечные дела.

А перед зданием новые хозяева посёлка разбили клумбу с яркими красными цветами, а справа на высоких флагштоках развевались флаги. А редкие туи, посаженные вдоль здания, словно часовые, охраняли покой олигарха. Вскоре ей надоело смотреть перед собой и она позвонила Жене:

— Привет, это я.

— О, привет, ты где? Уже на площади?

— Да, пугаю голубей и воробьёв. Здесь всё как вымерло! К нам не завозили птичьего гриппа или зомби-вируса?

— Подожди, сейчас буду, я в редакции.

Прошло не менее получаса, когда стало заметно, что в окнах конторы началась какая-то суета. Пару раз из дверей выходил перекурить мужчина в синей рубахе и черных брюках, при этом не сводил глаз с девочки. Вскоре со стороны стройки приехали две легковушки, лихо, со скрипом тормозов остановившись у входа. Из них вышли четыре человека и скрылись в здании. На двери машин она рассмотрела рисунок головы зубра, и надпись «Алый зубр».

«Испугались меня, дрожат, не знают, что делать», — подумала Алена и улыбнулась со страха. Руки похолодели, но утреннее тепло привело её в чувство.

Вскоре приехал Женя. Припарковав скутер в стороне, он принялся фотографировать девочку.

— Улыбнись, Лена. К вечеру ты станешь звездой интернета и всех социальных сетей.

— Может, не надо, а, Жень, что-то мне не хочется.

— Ты что, мать, симпатии всей общественности нашей бескрайней страны — вот твой ключ к успеху. Эти, в конторе, уже, наверно, охрипли, споря, докладывать олигарху о тебе или нет. А как только информация распространится в рунете, запрятать пикет будет невозможно! Сейчас ещё позвоню однокурсникам, вот будет шума, на всю Москву, да что там столицу, на весь мир.

Нащёлкав с полсотни фоток, журналист умчался на скутере в сторону редакции, клятвенно пообещав вернуться через час. Алёна устала стоять, она стала прохаживаться, демонстрируя прохожим свой плакатик. Мужчины улыбались, говорили «молодец», женщины как-то боязливо оглядывались и торопились уйти подальше от сумасшедшей девчонки. Только одна пожилая бабушка с голубыми волосами, спросила — «А мать-то в курсе, что ты здесь стоишь?» «В курсе»— ответила девочка. «Совсем сошли с ума!»— сказала женщина и направилась в сторону садовых участков.

Из здания комбината опять вышел охранник и направился к девочке. Только теперь он был в галстуке и солнцезащитных очках. Подойдя поближе, он прочитал надпись на плакате и спросил:

— Девочка, а ты что здесь делаешь?

— У меня одиночный пикет! Я не нарушаю законодательство и прошу отойти от меня, ведётся скрытая видеосъёмка.

Охранник, услышав о видеозаписи, отпрянул в сторону.

— Как все у тебя серьёзно, — попробовал пошутить.

— Да, мне нужна встреча с хозяином строящегося комбината. Буду стоять до тех пор, пока он меня и маму не примет.

— О, как интересно. Подожди, я скоро вернусь.

Охранник повернулся на носках и поспешил через дорогу в офис.

— Фу-у-у-у, — выдохнула девочка. — Ха-ха-ха! Обманули дурака на четыре пятака, нет никакой камеры, ха-ха-ха!

Но не прошло и пяти минут, как вновь появился охранник и направился к девочке.

— Мы связались с Сергеем Геннадьевичем, он готов рассмотреть ваше обращение, можете написать ему письмо, передать мне или скинуть по электронной почте в адрес нашей пресс-службы.

— Нашли лохушку! Нет, только личная встреча! Мой дед выступал против строительства комбината и его с бабушкой три года назад убили. Олигарх ваш не помогает нам в расследовании, а просто прячется. Поэтому мне надо с ним поговорить лично. Никакой пресс-службы! Вечером весь интернет будет забит моими фотками, а завтра здесь будут журналисты из области и даже из Москвы! Передайте вашему ненаглядному олигарху, что я пропиарю его бизнес-проект на всю страну. Все от него шарахаться будут.

— Не много ли на себя берёшь, малолетка? — вдруг грубо спросил охранник и зло посмотрел Алёнке в глаза.

Адреналин закипел в крови девчонки, в эту минуту она не отвечала за свои поступки:

— Вали отсюда, дядя, а то я быстро напишу заяву в следственный комитет, что ты педофил и пристаёшь ко мне с развратными предложениями.

Охранник стоял столбом, кусая губы, не зная, что делать и говорить. Следом за выбросом адреналина поспешил страх, и девочка пошла ва-банк:

— Люди, люди, помогите, — закричала она, размахивая руками, — Мне угрожает расправой охранник с комбината! Вначале убили моих бабушку и дедушку, а теперь и мне угрожают! Помогите! Вызовите полицию!

Несколько прохожих остановились и как минимум двое мужчин и женщина устремились к девочке. При виде подмоги охранник дрогнул и огляделся по сторонам.

— Какой ужас, дитятко, я позвоню «ноль два», — откликнулась какая-то женщина, доставая из сумки телефон. — Мало им, срубили нашу рощу, теперь посреди белого дня угрожают ребёнку.

— Да не угрожал я, вы что, — стал оправдываться охранник. — Нашли кого слушать, девку.

— Ну, козел, вали отсюда, пока жив, — сказал подошедший дядя в тельняшке. — Вооще, в натуре, комбинатовские оборзели. Пусть стоит здесь, сколько хочет, ещё раз пискни, и мы с мужиками вам рога-то враз пообломаем.

Охранник стремглав бросился в офис, чуть не попав под проезжающую машину.

— А ты, дочка, забей мой номер, если чего, позвонишь, я с ребятами приду, и мы их на уши поставим, — уже мирно произнёс обладатель тельняшки. — Я с твоей матерью в школе учился, а бабушка у меня вела русский язык. Родиной не торгую и не продаюсь.

— Спасибо, дядя, спасибо, я перепугалась — шептала девочка, и волна перенапряжения спадала, но стоять на ватных ногах было тяжело.

Охранники больше не появлялись, люди разошлись по своим делам. Приехал Евгений и отчитался о проделанной работе:

— Ребятам позвонил, скинул фотки и информацию, всё выставил в социальных сетях. Даже зашёл на сайт губернатора и туда нажаловался.

— Молодец, а меня тут по головке не гладили. Выходил охранник. Наезжал.

Алена все рассказала, и тот, поразмыслив, сфотографировал на всякий случай машины частного охранного предприятия «Алый зубр».

— Я остаюсь.

— Тогда давай попьём чая и съедим по бутерброду.

Не успели ребята перекусить, как подъехала полицейская машина. Остановилась напротив. Из неё вышел участковый Макеев.

— О молодежь, привет! Белкина, что опять случилось? Женёк, это ты к девочке пристаёшь? Ты вроде не из этих?

— Да это не он, это охранник с комбината, — пояснила Алёна.

— Я не такой! — вставил своё слово покрасневший журналист.

— Да, я знаю. Чем угрожал, поясни.

— Говорил, что будет «хуже», если я не уйду и ещё спрашивал, не много ли я на себя беру, смотрел так, будто хотел вот-вот ударить.

— Да, заёрзали московские барбосы! Ладно, пойду разберусь. Не дрейфь, молодёжь, органы с вами!

Поправив спадающий ремень с кобурой, он вразвалочку направился в контору комбината. Машина, включив сирену и мигалки, подъехала следом за ним, перекрыв вход в здание.

Он вышел минут через двадцать и подошёл к ребятам.

— Всё, я переговорил с главным инженером, чтобы не наезжали, если чего, звони прямо мне, на, держи визитку. Но и вы не собирайте здесь толпу, у вас пикет, а не митинг.

— Спасибо, Олег Севастьянович.

Участковый уже шёл к машине, но вдруг повернулся и спросил:

— Сколько стоять будешь?

— Не знаю, но пока не добьюсь встречи с олигархом. Нам нужна помощь депутатов Государственной думы в расследовании убийств.

— Во куда замахнулись! Хотя всё правильно, ладно, поеду бумаги приводить в порядок по вашему делу. Женя, оставайся здесь за старшего.

— Конечно, командир.

Макеев ушёл. У Алёнки зазвонил телефон.

— У тебя всё нормально, почему не звонишь?

— Мам, да всё нормально.

— Из конторы кто-нибудь приходил?

— Да, я сказала наши требования. Женька здесь, приезжал участковый. В общем, всё хорошо, вечером расскажу.

— Поешьте там, давай до вечера.

— Мамуля, — Алёнка пояснила Жене.

— Да, понятно.

Вскоре позвонил следователь:

— Алёна, детка, привет!

— Ой, здравствуйте, Михаил Владимирович!

— Расскажи, что творишь-то, а то мне уже из приёмной губернатора звонят — ребёнок стоит в пикете из-за убийства дедушки и бабушки.

— Хочу встретиться с олигархом.

— Зачем?

— Поговорить, причастен он или нет. Я же вам говорила про эту мою версию.

— Каждый день отзванивайся мне. А я сейчас вызову его на допрос, на пятницу. В общем, прессуем его вместе, да?

— Замётано. Вечером отзвонюсь.

— Женя, смотри, следователь со мной, он его тоже вызовет на допрос. Отлично, предчувствую, что мы на правильном пути.

— Неплохо, давай-ка я схожу в магазин за газировкой.

— Чеши, мне торопиться некуда.

Ближе к вечеру Алёна отпустила дядю Эдика и поехала с Женькой в родной лес. Так прошёл первый день пикета, первого не только в жизни девочки, но и за всю историю существования посёлка. В тот вечер все разговоры за столом, на лавочках или около телевизора были о Белкиных. Начинали с осуждения акции: «Чё придумали-то, сумасшедшие! Саня-то тоже всё боролся, пока самого в лесу не нашли с дыркой в боку!», до восхищения смелостью двух женщин: «Молодцы! Так и надо всего добиваться, а не ждать у моря погоды!»

Второй день подряд вставать рано гораздо легче, чем в первое утро, тем более Алёнка умудрилась лечь спать пораньше. Умывшись, она собрала рюкзачок и вскоре они с мамой уже спешили по привычной дороге в сторону остановки. За спиной осталась старая ель, добрый и привычный лес, а впереди их поджидали незнакомые люди со своими вопросами и претензиями.

Автобус привёз девочку в посёлок, только в этот раз Алёнке показалось, что на неё косилось несколько пассажиров. Ощущение оказалось не очень, что у них в голове? Вот тот дядя в джинсовой рубашке и с наколкой в виде орла на левой руке? А, может, он опасается, что лишится работы из-за паршивой девчонки, поэтому возьмёт и выкинет её из автобуса прямо на полном ходу? Да нет, такого не может быть. Люди не позволят! Фу-у, «звёздам» с экрана не позавидуешь.

Дядя Эдик поджидал её на конечной остановке. Машина завелась и послушно тронулась привычной дорогой к комбинату. Всё было по-прежнему, только у конторы оказалось полно автомашин, но больших и черных, на которых олигарх носился по посёлку, не видно. «Будут! Вы у меня ещё поплачете!»— сама себе шепнула Алёнка, выходя из машины.

Лёгкий ветер гнал по площади первую тополиную листву, что пожелтела до прихода осени. Песок скрипел на губах, и, казалось, сама природа выметает девочку с открытого пространства площади. Но Алёна развернула плакат и стала наблюдать за окнами кабинетов. Поначалу была заметна какая-то суета, но вскоре всё стихло — занавески и жалюзи замерли, и обычный рабочий день накрыл с головой офис…

Прошел час, второй… Тишина. Иногда редкие прохожие останавливались, читали надпись на плакате, кивали головой, расспрашивали девочку. Кто-то возмущался бездеятельностью правоохранительных органов, а кто-то проходил мимо как ни в чём ни бывало. Порой напротив неё останавливались машины, и девочку щёлкали на телефоны и камеры. Кто-то показывал на неё пальцем или приветливо махал рукой.

Близился обед. Приехал Женя, и ребята попили чай из синего термоса с бутербродами.

— Скучно, Жень, — пожаловалась девочка.

— Подожди, шоу ещё не начиналось.

— Из матушки-столицы едут мои однокурсники. Вот Егор добирается на электричке, будет часа через два, а это, между прочим, послезавтра первая полоса в «Московском комсомольце»! Потом, едет с телевидения целая бригада, вечером или завтра покажут на всю страну, их везёт Аринка. Кстати, они уже в городе, заехали в наш следственный отдел. Теперь понимаешь?

— А мне что-то придётся им говорить?

— Конечно!

— А ты мне текст не сделал? Что я им скажу?

— Не надо никаких бумажек, всё своими словами, как на душу ляжет, хочешь, плачь. Люди обожают искренность и вдобавок боятся телекамер, поэтому будут тебя жалеть.

— Посмотри, я выгляжу ничего? А то я даже зеркальце не взяла с собой.

— Я тебя предупреждал, что могут приехать журналисты.

— Да мне как-то не верилось, что к девчонке взрослые примчатся из самой Москвы.

Убрав термос и перейдя в тенёк от липы, Женя приметил машину городской газеты.

— Смотри, вот едут из города. Я отойду, чтобы не мешать.

— Жень, я боюсь, одно дело ты, а совсем другое — чужие. Будь, пожалуйста, рядом.

— Я встану около рекламы. Не бойся, никто тебя не укусит!

Из подъехавшей автомашины с логотипом районной газеты на дверях и капоте вышла женщина в белом и, бесцеремонно поправив юбку, уверенным шагом направилась к девочке. Из ярко накрашенного рта пахло сигаретами и ещё чем-то неприятным, словно серой.

— Здравствуй, девочка. Я журналист, Элеонора Свиридова.

— Здравствуйте. Я ученица школы, Белкина Алёна.

— Значит, ты здесь бунтуешь против самого олигарха?

— Ну да.

— Я заметку так и озаглавлю: «Правнучка Стеньки Разина ищет правду!», не против?

— Да нет. Хотя я про Разина в школе проходила, и он мне, если сказать честно, не понравился, какой-то, как говорят наши пацаны, «беспредельщик». Утопил принцессу в Волге… да и не родня он мне.

— Оказывается, какая ты разговорчивая девочка, наверно, далеко пойдёшь, если вовремя не остановят, — сделала вывод журналист и, повернувшись к машине, крикнула — Давай скорее, наказание ты моё! А то ветер мне всю причёску растреплет, пока ты, скотина, похмеляешься! Не обращай внимания, девочка, это я фотографа вызываю.

Алёна молчала, с опаской поглядывая на тётю, машину и Женю.

— Ну, пока эта бестолочь выходит, чтобы не терять времени, скажи, что вывело замечательного ребёнка на площадь? Говори прямо в диктофон.

Девочка, вспомнив наставления Жени, принялась рассказывать своими словами историю убийства дедушки и бабушки. И поведав обо всём, спросила:

— Напечатаете всё как есть?

— Деточка, успокойтесь, не обещаю, у хозяина и олигарха между собой какие-то тёрки, поэтому не гарантирую, пропустит он материал или нет. Может, вообще задаром припёрлись в эту глушь, запретит писать о тебе, а жалко.

— А у вас на машине написано: «Газета без цензуры», получается, это враньё?

— Маленькая ты ещё! Ничего не понимаешь.

Корреспондент не стала объяснять, что именно девочка не смыслит в современной журналистике. В это время хлопнула дверь автомашины и из неё вылез худой парень в голубых джинсах и майке-алкоголичке, ему не хватало только хвоста. Сделав несколько шагов, он принялся фотографировать Алёну и журналиста.

— Эля, еппонский городовой, отойди. Мне нужна одна девочка! — заикаясь сказал парень. — Малышка, расправь-ка пла-кат, чтобы не отс-ве-чи-вал!

Ещё пару минут, и светила бесцензурной журналистики уехали, Алёна смогла отдохнуть от пристального внимания прессы. Я вился Женя.

— Ну как?

— Ужас! Главное неизвестно, что напишут. Вот тебе и свобода слова!

— Теперь ты понимаешь, что такое работать журналистом!

— Примерно! Но я не разрешу тебе так работать!

У Жени зазвонил телефон, и он стал в трубку объяснять, как проехать к площади.

— Едет съёмочная группа. Они вначале заскочили в район, сняли картинку и хотели взять интервью у главы, да он куда-то быстренько слинял. Видно, точно у него вась-вась с олигархом. Поэтому остаётся надежда только на центральные СМИ, им плевать на олигархов, их там, в Москве, столько, что всем не угодишь.

Вдали показался расписной микроавтобус.

— Едут, Лена, едут! Ура! У нас получилось. После репортажа по центральному каналу любой олигарх поднимет руки вверх.

— Женя, я боюсь.

— Не дрейфь, я с тобою.

— Ты настоящий друг.

— Опять друг…

Тем временем автомашина подъехала к ним вплотную. Сдвижная дверь отъехала в сторону, и на пыльную обочину вышла молодая девчонка в бледно-салатовом костюме и замшевых туфлях на высокой шпильке.

— Добро пожаловать в глубинку, — крикнул Женя и картинно поклонился съёмочной бригаде.

— Привет, замкадыш! Мы вас еле-еле нашли в здешних лесах. А девочка, случаем, не правнучка Ивана Сусанина? Ладно, расслабьтесь. Я шучу.

— Здравствуйте!

— Арина, познакомься с Алёной, я тебе про неё писал. Перед тобой та самая девочка, что подняла бунт против системы.

— А взять интервью у революционерки можно?

— Конечно, только я стесняюсь, — согласилась Алёнка.

— Расслабься, первый раз всегда больно и страшно. Но надо постараться.

Журналиста развернулась и крикнула двум парням в бейсболках:

— Почему спим? Работаем, не вижу камеру, где свет.

Вокруг девушек началась суета: прикрепили микрофоны, выставили свет, и началось интервью.

Алена говорила второй раз за день практически об одном и том же, и ей даже показалось, что её речь плавно текла и получилась складной. В конце она даже растрогалась и чуть не разрыдалась, и по щеке скатились две огромные прозрачные слезинки. Оператор заулыбался, поймав удачный ракурс, и снял лицо девочки крупным планом.

— А теперь последний вопрос Алёне Белкиной, хрупкой девочке, что ищет правду в нашем сумасшедшем мире, — картинно произнесла Арина и хмыкнула в камеру. — А чем вам здешний олигарх помешал?

— Мы с мамой хотим, чтобы он встретился со мной и объяснил своё отношение к преступлению, потому что мой дедушка выступал против строительства комбината в нашем посёлке.

— Вы подозреваете экс-депутата Государственной думы Сергея Геннадьевича Бугрина в организации зверского убийства ваших родных?

— Я не следователь и не прокурор. Просто хочу понять его позицию и посмотреть ему в глаза.

— Правильно, молодец, дочка! — закричали несколько человек, собравшиеся вокруг съемочной группы. — Никто нас не спрашивал, когда вырубили нашу рощу под комбинат, а Белкин не давал!

— Так и хочется закончить наш репортаж известной поговоркой — «устами младенца глаголет истина!»

Арина умолкла и повернулась к оператору:

— Думаю, снятого материала хватит для вечерней хроники.

— Поехали, надо торопиться, чтобы смонтировать и успеть попасть в вечерний эфир.

— Женя, Алёна, спасибо, но мы поехали. Перед выходом материал надо сверстать. Если что, звоните, мы будем отслеживать вашу судьбу.

— Спасибо, что приехали! — крикнула девочка и обрадовалась, что можно расслабиться.

— До сентября, в универе увидимся!

Народ расходился, микроавтобус, подняв клубы пыли, помчался на выезд из посёлка. Уставшая девочка отложила в сторону плакат и села на бордюр, запачкав носы кроссовок.

— Устала я. Может, домой поедем. Я щей хочу.

— Давай только я схожу за мороженым, а потом мы поедем хлебать мамины щи.

Женя ушёл на соседнюю улицу, в магазин. Девочка закрыла глаза и сидела так, пока её за плечо не тронул вернувшийся парень.

— Алёна, всё нормально?

— Да, давай твоё мороженое и поехали. Только скажи дяде Эдику, пусть не ждёт и уезжает.

— Хорошо. Я пошёл.

Вскоре около девочки остановилось такси, из него вышел парень с серебристым ноутбуком под мышкой.

— Привет! Ты Алена?

— Приветик. Да, я она самая. А вы кто?

— Я Егор, стажёр из «Московского комсомольца». А где Женька?

— Идёт твой Женька.

— Егор, привет! Я скоро!

— Лена, расскажи, что тут у вас происходит. Женя мне писал, но если честно, я ничего не понял. Чувствую — что-то происходит необычное, потому и припёрся в такую даль от Москвы.

Жара. Душно. Ветер стих. Дневное напряжение у девочки спало и стало как-то не по себе — голова закружилась.

— Егор, мне что-то неважно. Кажется, сегодня у меня самый тяжёлый день в жизни. Вот сейчас подойдёт Женя и всё тебе сам расскажет, а я немного отдохну.

— Егорыч, привет! — крикнул приближающийся журналист.

— Здорово! Где ты ходишь? Тут на жаре гибнет наш пикетчик.

— Бегу. Алена, что с тобой?

— Да нормально, Жень, что-то в глазах потемнело и видно плохо. Я немного посижу, и всё пройдёт.

— Может вызвать «скорую помощь»?

— Нет, расскажи всё Егору, а я отдохну.

Девочка опустила голову на руки и выбросила недоеденное мороженное. Парни отошли, и пока девочка приходила в себя, материал для репортажа был собран. Оставалось щёлкнуть несколько фотографий, да уточнить пару вопросов.

— Ты как? Сможешь попозировать для снимков?

— Попробую.

Девочка с трудом поднялась… После фотосессии, ответив на несколько вопросов, ребята попрощались с Егором, торопившимся в Москву.

— Алёна Александровна, ваш верный пресс-секретарь задание выполнил. Я провожу Егора.

— Пока, Егор, извини, что так получилось, до встречи.

Через десять минут пикет закончился, Женя проводил однокурсника до такси. После чего жёлтый скутер увёз еле живую революционерку поселкового масштаба в родную глушь. Встречный ветер обдал упругой прохладой, а тополиная листва разлеталась в стороны, и впереди маячил ещё по-летнему зелёный лес. До завтра он готовился укрыть ребёнка от жестокого мира.

На опустевшей площади, в здании напротив, опустилась занавеска. Охранник выключил видеокамеру и отошёл от окна, сказав напарнику:

— Звони в Москву, доложи Первому о приезде телевидения. Да, девка заварила кашу, аж с самой Москвы журналюги припёрлись.

— Иди пока включи чайник, а я уже набираю, — ответил второй и потянулся к серому аппарату.

Минут через пять в комнату вернулся охранник, держа в руках два непромытых бокала с крепким чаем.

— Ну что, дозвонился?

— Ага, завтра сам приезжает. Велел объявить сбор к восьми тридцати.

— Давай попьём чая и начнём всех обзванивать.

Утром, как обычно после девяти часов, на площади, через дорогу от конторы строящегося комбината, появилась девочка с плакатом. День обещал быть обычным — скучным и жарким. Солнце палило с утра, на безоблачном небе самолёт прочертил белую полосу с востока на запад, рассекая небосклон на две части. Сегодня даже автостоянка у конторы оказалась почти пуста. Да и на дороге машин почти не видно, изредка, шумя и дымя, проезжали самосвалы или легковушка в сторону посёлка.

Дядя Эдик припарковался под раскидистой липой, после опустил стёкла в дверях, чтобы сквозняк обдувал, и вытащил заветный журнал. Через полчаса обещал подъехать Женя, у него оставались ещё дела в редакции. Девочке светило только стоять и ждать неизвестно чего, но она не злилась, не хныкала, не скулила, ведь этот странный путь она выбрала сама. Мало того, она затянула подобно смерчу в свой хаос ещё несколько человек — маму, журналиста, дядю Диму, олигарха…

Девочка задумалась на несколько минут, и утреннее марево исчезло из её глаз, перед ними в цветном калейдоскопе плыли одноклассники и соседи, учителя и погибшие родные. Выходить из этого расслабленного состояния не хотелось, и Алёнка продолжала мечтать и думать о хорошем. В эти секунды рядом с ней притормозили две длинные иссиня-чёрные машины. Из второй выскочили два амбала в тёмных костюмах цвета ночи и в солнцезащитных очках и, закрыв шершавой ладонью рот опешившей малышки с плакатом, подхватили её, словно пушинку, на руки и скрылись за дверью с тонированными стёклами. Почти бесшумно машины сорвались с места, за несколько мгновений набрали скорость и растворились за пыльной стеной.

Дядя Эдик выронил из рук мужской журнал, когда боковым зрением приметил что-то неладное с девочкой. Заведя машину, он бросился в погоню, но, проскочив насквозь весь посёлок, не обнаружил никаких следов от двух черных мерседесов, нагло похитивших ребенка.

Придя в себя, Алена вжалась в сиденье что было мочи, затем чуть приоткрыла глаза и испуганно огляделась. Она сидела на чёрном кожаном сиденье, справа и слева от неё, как ни в чём не бывало, расположились два амбала. В салоне было тихо, лишь изредка на неровностях машину чуть потряхивало, мгновенно гася колебания. Когда девочка пришла в себя и до конца открыла глаза, с переднего пассажирского сиденья повернулась молодая женщина с правильными чертами лица и белыми волосами в серебристом платье. На её тонких загорелых запястьях болтались огромные дутые браслеты из блестящего металла. Алёне почему-то вспомнилась холодная красавица из фантастического фильма о далёком будущем, которое она смотрела в детстве по телевизору.

— Привет, малышка, — приветливо поздоровалась девушка, и её ярко-синие глаза уставились не мигая на Алёнку. — Меня зовут Снежана. А как тебя? Не пугайся, ты с друзьями.

— Здрасьте, — выдавила из себя девочка.

— Фу, как не культурно, малышка не умеет здороваться?

— Здравствуйте, меня зовут Алёна.

— Вот, уже лучше. Мы с тобой находим общим язык. Это очень правильно в нашем положении.

— Вы кто и куда меня везёте?

— Естественный вопрос напуганной девочки. Не переживай, мы твои друзья и не причиним тебе никакого зла. Сейчас мы едем на встречу к Сергею Геннадьевичу Бугрину, ведь ты с мамой так настойчиво добивалась с ним рандеву. Кстати, зачем вам нужна эта встреча?

— Да, но получается, вы меня похитили, для чего? Я бы и так поехала. А теперь меня все ищут, родные, друзья, дядя Эдик. А встречу мы искали, чтобы попросить помощи у олигарха.

— Никто тебя, малышка, не похищал, на сайте нашего комбината уже больше часа есть информация о встрече Бугрина с Белкиной Алёной Владимировной, жительницей посёлка Лесной и ученицей местной школы. Полицию, губернатора и тому подобное мы тоже уведомили. А насчёт помощи, тебе предлагали изложить всё письменно, зачем нужна личная встреча, никак не пойму. Может, твоя мама что-то задумала в отношении Сергея Геннадьевича, а? Она с тобой планами не делилась?

Колокольчик не зазвонил, стало быть, не обманывает, подумала Алёна.

— Послушайте, Снежана, мы хотели только поговорить об убийстве бабушки и дедушки. Я больше ничего не знаю.

— Сергей Геннадьевич ждёт тебя, он выкроил из своего плотного графика целых полчаса, что бы обо всём с тобой поговорить. Предварительно он уже пообещал приложить максимум усилий, чтобы помочь вашей семье.

— Спасибо, можно, я позвоню маме и друзьям, чтобы они не переживали и меня не искали?

— Можно, но, к сожалению, телефон в машине не работает. Ничего страшного не случится, я думаю, они уже в курсе произошедшего с тобой.

Алёна рассердилась, да так, что дыхание спёрло в груди и захотелось укусить нижнюю губу, лишь бы не видеть перед собой красивого надменного лица.

— А долго ещё ехать? — спросила Алёна, только ради того чтобы не молчать и не быть со своими мыслями один на один.

— Нет.

Но в ушах чуть вздрогнул колокольчик.

— Вы меня обманываете, ещё долго.

— Ну, наверно да, я не очень хорошо ориентируюсь в вашем районе. А откуда ты знаешь, в стёкла ничего не видно?

— Я многое знаю.

— Да, и что же, например? — снисходительно спросила Снежана.

— Скажите, а вы замужем? — спросила Алёнка, и ей так захотелось поймать на лжи снежную красавицу с переднего сиденья и мысленно раздавить ногой, как обычный снежок.

— Нет, — немного подумав, ответила женщина.

Внутри девочки вздрогнул колокольчик.

— Нет, вы замужем!

Слова Алёнки произвели эффект фейерверка в новогоднюю ночь, когда после первого залпа вся улица или двор начинает кричать и орать. Правда, в машине первой завизжала Снежана:

— Откуда ты знаешь, малявка?

— Не важно.

Всё стихло на минуту, но краем глаза Алёна заметила, как заёрзали амбалы около неё. Следом между сиденьями дрогнула рука шофёра.

— Это правда? — спросил Снежану водитель, лицо которого девочка не видела из-за спинки сиденья.

— Да, представь себе.

— Но ты, ты мне говорила, что…

— Мало ли что я кому и когда говорила, — Снежана умолкла и повернулась к окну, её браслеты загремели подобно кандалам. — Блин, повелась как последняя лохушка с черкизона.

— Может, ещё о чем-нибудь поговорим? — как ни в чём не бывало спросила девочка, еле сдерживая улыбку.

— Нет, достаточно и этого.

Но пауза была недолгой. Водитель спросил:

— Кто он, Снежана?

— Перестань, здесь не место для выяснения отношений.

Дальше всю дорогу ехали молча. Алёна думала об одном: как там мама, Женька, дядя Эдик, ищут её, переживают. А мама вообще, наверно, плачет без остановки.

Наконец машина стала притормаживать и вскоре совсем остановилась. Перед ними ворота отъехали в сторону, автомобиль тронулся и девочка успела заметить верхушки сосен.

«Привезли в лес, — подумала Алёнка, — убьют и имени не спросят, и где-нибудь прикопают под ёлкой, как мёртвого котика или волнистого попугайчика Кешу».

Тут машина остановилась, и первым вышел водитель, резким хлопком закрыв дверь, следом высадились амбалы. Снежана наконец-то пришла в себя и как ни в чём не бывало, повернулась к девочке.

— Пойдём, малышка, а плакат можешь оставить здесь. С ним ничего не случится.

Они вышли из машины. Девочка огляделась: перед ними были широкие белые ступени, по краям которых стояли мраморные львы, пройдя мимо колонн, они зашли за дверь, увитую, словно плющом, бронзовым виноградом. Они прошли по блестящему полу и поднялись по лестнице, без опор парившей над землёй, на второй этаж. Алена только успевала крутить головой в разные стороны, страх пропал, любопытство и восхищение красотой заставили позабыть обо всём.

Наверху их встретил мужчина небольшого роста в сером блестящем костюме, в сиреневом галстуке. Черные волосы вперемешку с седыми, а ещё щетина делали его похожим на простого инженера. Он приветливо улыбался и даже развёл руки при виде Аленки.

— Заждался, заждался!

— Познакомьтесь, Алёна, а это Сергей Геннадьевич.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, девочка!

— А куда меня привезли?

— Да, собственно, какая разница, здесь ты в полной безопасности. Пойдемте в кабинет.

В ухе не зазвонил колокольчик, но успокаиваться было рано. Страх вернулся, и стало тяжело дышать, кровь то приливала к голове, и становилось жарко, то, наоборот, начинало знобить.

— Дядя Сергей, а вы меня не убьёте?

Олигарх остановился и замер, его плечи осунулись. Повернувшись, он прищурился, пригрозив указательным пальцем:

— Не пугай меня такими вопросами. Я ни-ко-го ни-ког-да не уби-вал и те-бя не бу-ду.

— Теперь верю, — сказала Алёна, колокольчик не зазвонил, и ей стало полегче, хотя говорить рано, что страх покинул её насовсем.

Они зашли в огромный кабинет, залитый светом из не менее дюжины окон, с портретами президента и премьер-министра, патриарха и губернатора на стене. А ещё иконами и картинами. На столах, тумбах лежало множеством различных изваяний орлов, хищно смотрящих на окружающих.

— Сергей Геннадьевич, можно вас на пару слов.

— Пошли, а ты, Алёна, отдохни с дороги, на чайном столике конфеты, печенье, кофе и чай. Наливай, не стесняйся, будь, как дома. Я знаю, ты любишь молочный улун.

Алёна опешила. Тем временем они вышли в другую комнату и закрыли за собой массивную дверь. Алена сняла рюкзачок и подошла к длинному столу около окон. Выбрав пару конфет, с опаской начала их пробовать, но сладости оказались самыми обычными.

Вскоре Бугрин и Снежана вернулись, олигарх сел в кресло напротив девочки, а Снежана продолжала стоять в метре за его спиной.

— Как же ты уделала нашу Снежанку-то, расскажи. Как догадалась, что она водит нас за нос? Мне доложили, что ты необычная девочка, но не до такой же степени!

Алёна молчала, плотно сжав губы. Она думала, что делать. Добрый настрой сквозил в словах олигарха, она не чувствовала подвоха или желания её обмануть. Удивительно, но он говорил с ней на равных! Как взрослый со взрослым! Эх, была не была!

— Просто я могу отличить правду от кривды. Я думаю, все люди это когда-то умели, но прошли тысячелетия, и эта способность осталось только у некоторых.

— То есть ты вроде «избранной»?

— Да вы что! Я самая обычная девочка, ну только могу различать, где ложь, а где истина.

— То есть такой детектор лжи, в джинсах и с косичками. А давай я тебя испытаю?

— Хорошо. Что-нибудь скажите.

— Моя семья сейчас находится в Москве.

Колокольчик звякнул.

— Нет. Вы обманываете меня.

— Верно, час назад они вылетели на Лазурный Берег, во Францию. Так, давай ещё: сегодня вечером я поеду к губернатору на ужин.

Тихо.

— Да, собираетесь.

— Моя помощница Снежана периодически меня обманывает.

Бубенцы опять не прозвонили мелодий.

— Получается правда, но я здесь не причём.

Олигарх повернулся к женщине:

— Расслабься и получай удовольствие, мне твои тайны не нужны и не интересны, — и, повернувшись к Алёнке, продолжил — А если тебя пригласить на деловые переговоры, ты сможешь мне сказать, кто врёт, а кто нет? Подать знак или ещё как-то проинформировать. Конечно, за достойную оплату!

— Я ни разу не была на переговорах, не считая болтовни мамы со знакомыми, но можно попробовать. Вот когда мамина подружка недавно соврала ей, я сразу определила.

— Интересный ребёнок, ну ладно, рассказывай, зачем пришла, только не начинай с начала, я всё знаю и не хочу опять расстраиваться. Ты же подтвердила, что мне ещё сегодня вечером лететь к губеру.

— Мне надо задать вам один вопрос, можно?

— Я даже знаю какой, валяй.

— Вы причастны к убийству моего дедушки и бабушки?

— Понятно, зачем тебе нужна эта встреча, — он умолк и опустил глаза, словно ища на крышке стола правильный ответ. — Понимаешь, Алёна, но я тебе уже, кажется, говорил об этом, да?

— Я хочу ещё раз услышать ответ.

— Как контрольный выстрел?

— Получается, да.

— Я не убивал и не причастен к убийству твоих родных, о Господи, твоих бабушки и дедушки.

Алена молчала и ждала, она отвела взгляд на массивный письменный стол с набором для письма в виде башен кремля. Она не могла смотреть олигарху в глаза, она ждала…

Сергей Геннадьевич чувствовал, как часто дышит за его спиной Снежана, он не злился на помощницу, что она водила за нос холостую половину его помощников и друзей. Да и его пару раз навещала мысль, а не приударить ли за девчонкой, особенно когда твоя семья второй месяц не вылезает из Ниццы. Но сейчас его действительно волновало то, что делает эта девочка. Он, олигарх и один из столпов современной России, человек, который обеспечивает работой десятки тысяч семей, ждёт вердикта какой-то малолетки, которая бесстрашно проверяет его на причастность к убийству. Ладно, следователь, это его работа, но эта пискля? Неужели выросло новое поколение тех, не поротых коммунистами людей, готовых отчаянно и бесстрашно отстаивать свои законные интересы?

…Время словно растянулось, как жевательная резинка из маленького комочка превращается в бесконечно длинную нить, прилипающую к пальцам. Колокольчик так и не прозвонил. Мужчина с ухоженными руками и морщинками возле глаз оказался ни при чём. Но отсутствие результата порой главный результат.

— Простите меня за испытание, которым я вас подвергла. Можно мне поехать домой и позвонить маме?

— Звони.

Девочка достала телефон из рюкзака и вскоре на другом конце провода она услышала всхлипывание мамы:

— Мам, у меня всё хорошо, я скоро буду дома. Потом всё расскажу.

— Ладно, ты цела? Всё в порядке?

— Да! Не переживай.

— Ой, мы тут не знали, что и думать, я еду домой и буду тебя ждать. Приезжай скорей! Я тебе люблю.

— Я тоже тебя люблю.

Убрав телефон в рюкзак, она подошла к столу, на котором стоял портрет трёх красивых девочек разного возраста.

— Мои куколки, — сказал олигарх. — Ты куда поедешь отдыхать этим летом?

— Я уже отдыхаю, в дедушкиной сторожке.

— А Египет, Турция, Греция, ну хоть на недельку?

— У нас нет денег, я в Москве-то всего три раза была.

— Правда?

— Да, мы с мамой собираем деньги на памятник бабушке и дедушке, но мама клятвенно обещала, что на следующий год мы обя-за-тель-но поедем на море. Тем более я его никогда не видела, и надо мной смеются в классе.

— Я тебя понимаю, я сам вырос в бараке, в маленьком посёлке лесозаготовителей. Для меня не было геройством в минус пятьдесят выйти на улицу в туалет. Ты вот видела Москву три раза, а я её увидел первый раз в двадцать пять лет! Не расстраивайся, хочешь, махни с мамой в Турцию на пару недель, наш комбинат оплатит путёвки?

— Спасибо, дядя Сережа, но мы, Белкины, гордые.

— Знаю, помню твоего деда. Говорю ему, подпиши бумаги, а мы тебя отблагодарим не по-детски, а он упёрся и ни в какую. Я, конечно, тогда договорился с его руководством, провёл слушания в посёлке по строительству комбината и всё такое прочее, но дед твой так и не прогнулся. Сразу видно — офицер. Я читал его биографию.

— Да, он был такой.

— Только нехорошо, когда гордость переходит в гордыню, ты понимаешь или нет, о чём я говорю?

— Понимаю, отец Андрей, настоятель нашего храма, говорит об этом часто на проповеди.

— А как же вы в лесу-то живете?

— Как-как, вдвоём. Воду носим из колодца, но, спасибо дедушке, пока ещё работает водонагреватель, поэтому можно помыться и посуду помыть тёплой водой.

— И не страшно? Хотя с таким дедом кого бояться? Если только лешего!

— Ещё как боимся, особенно в первое лето после убийства было жутко. Я вообще страшилась из дома даже нос высунуть, и поэтому целыми днями играла на терраске, пока мама была на работе, одна из дома выходила всего-то несколько раз.

— Да, вижу, досталось вам. А почему мама не выходит замуж, у неё женихов-то, небось, как сосен в вашем лесу?

— Это вы лучше у неё сами спросите. А я не знаю, один недавно предлагал ей руку и сердце, но оказался пьющим.

— Запойный?

— Вроде того, закрывался на даче и квасил несколько дней.

— Ладно, обязательно спрошу. Только вот, Алёна Белкина, давай договоримся с тобой следующим образом — я не буду вам помогать. Я буду только платить за проделанную работу.

— Не понимаю…

— Смотри, я ведь обещал вознаграждение? Обещал! Снежана, сколько там было?

— Миллион рублей, Сергей Геннадьевич!

— Вот. Вы с мамой остались одни, кто хоть как-то ищет убийц, ну ещё этот следователь-чудак, но это ему положено по его должностным обязанностям и он за это получает заработную плату. Поэтому вознаграждать я буду вас, согласна?

— Не знаю, всё так сложно, ну, меня вроде устраивает, а как маму, не знаю. Можно, я поеду домой.

— Давай, до субботы, я к вам заскочу, посмотрю, чем помочь по хозяйству.

Олигарх глянул на блестящие часы, затем на ноутбук с яблоком:

— Тебя устроила наша встреча?

— Да. Спасибо, до свидания. А можно я возьму с собой немного конфет и фруктов, очень есть хочется.

— Бери хоть вместе со столом, — он повернулся к Снежане и показал на неё пальцем. — Этим, с детства зажравшимся, нас не понять. Погоди, может, ты пообедаешь, я сейчас приглашу моего повара.

— Нет-нет. Там, наверно, меня все ждут. До свидания, дядя Серёжа.

— Счастливо, Алёна.

Девочка набрала конфет и пирожных, а ещё в рюкзак положила связку бананов. Олигарх что-то сказал Снежане и, помахав Алёне рукой, вышел из кабинета.

— Поедем, вундеркинд.

— Да, надо торопиться.

Они вышли из дома. Садясь в машину, Алена на прощанье бросила взгляд на белые колонны и на ажурную ковку, львов и атлантов, поддерживающих балкон, и скрылась за тонировкой стекла. Внутри был только водитель, амбалов не было. Они тронулись и без остановки покинули усадьбу, затерявшись среди автомашин. Водитель оказался другим, он молчал и только смотрел на дорогу. Снежана молчала, уставившись в окно, хотя девочке казалось, что она прячет слёзы.

Обратный путь всегда короче, особенно в детстве, кажется, что планета на вздохе съёживается, давая возможность путникам поскорее вернуться к родному порогу. Вот и сегодня всё повторилось. Вскоре перед глазами девочки замелькали знакомые ёлки и тополя, а следом чёрная, блестящая на солнце автомашина вынырнула из-под веток на полянку около лесной сторожки, — такая нелепая, именно здесь, в глухом лесу, словно летающая тарелка инопланетян, выбравшая для первого контакта с землянами, вместо Красной площади, лужайку перед старым домом.

Увидев машину, из дома стрелой выскочила Мила и, гремя калиткой, подбежала к дочери, выходящей из машины. Она молча осмотрела и ощупала девочку, безумными глазами вглядываясь в глупую улыбку девочки, словно желая прочитать на бледных губах, что сегодня с ней произошло.

— Ты вернулась, я думала с ума сойду или руки на себя наложу. Прокляла, что согласилась на это.

— Мам, всё хорошо, да ты что?

— До свидания, — учтиво сказал водитель, закрыл за девочкой дверь, и машина уехала.

— Убирайтесь отсюда, — сказала Мила, не отводя глаз от дочери. — С тобой, правда, всё нормально? Может, вызовем полицию или следственный комитет? Я думала, тронусь, когда Эдик позвонил. Кто мог представить, что они тебя среди белого дня похитят!

— Да всё нормально, дядя Серёжа не убивал бабушку и дедушку, я его аж целых два раза спрашивала!

— Всё, ни слова, ни о каком расследовании! Всё! Я больше не отпущу тебя никуда. Я сняла со счёта все деньги, возьму отпуск, купим путёвки и уедем в Турцию, до школы! Я боюсь за тебя и вообще не могу здесь находиться, меня уже трясёт от этих ёлок, деревьев, огорода!

— Мама, а как же памятник? Ты что!

— Господь меня простит. Мы и так за последние три года были многого лишены.

Они зашли в дом. Неожиданно на поляне вновь появилась инопланетная машина, и из неё вынырнул водитель:

— Извините, вы забыли свой рюкзак.

— Иду, — крикнула Алёна и выбежала. — Спасибо.

Забрав рюкзачок, она закрыла калитку на щеколду и вернулась в дом. Машина уехала.

Хотелось есть, но на ужин ничего готово не было.

— Плохо, что сюда нельзя заказать пиццу, да, мам?

— Да, сейчас что-нибудь приготовлю.

— Подожди, у меня есть бананы, конфеты и пирожные. Угостил олигарх.

— Дай банан, я перекушу и пойду готовить. Да и ты не наедайся сладостями, скоро пообедаем и поужинаем.

Алёна сходила в душ, а после, завернувшись в полотенце, присела на диванчик на кухне. Мила резала салат, а на плите кипела вода в кастрюле.

— Ты действительно не хочешь ехать отдыхать за границу?

— Нет, не хочу.

— Почему, месяц назад ты упрекала меня, говоря, что мы никуда не выбираемся, а когда я наконец-то решилась, ты отказываешься?

— За месяц много воды утекло, зачем куда-то срываться. Поедем, как и решили, в следующем году. Кстати, олигарх нам тоже предлагал отдых на море за счёт его компании.

— Ну и ты что?

— Я, естественно, отказалась, как и сейчас, но…

— Что «но», говори.

— Он говорит, что обещал миллион рублей тому, кто найдёт убийц, а поскольку только мы с тобой их ищем, ну не считая Михаила Владимировича, то мы и имеем право на эти деньги. Как ты думаешь, это нормально?

— Не знаю, мне страшно, я боюсь и не хочу связываться с олигархом, где-нибудь он нас подставит, кто знает, что у него на уме? Кто мы, а кто он? А потом, мне кажется, он добился своего, ты сняла пикет, и через полчаса он о нас с тобой уже забыл. И опять-таки я боюсь таких денег!

— А ещё он обещал приехать в субботу, посмотреть, чем нам помочь по хозяйству.

— Что?

— Я его не просила, он сам набился в гости, поверь мне, я здесь ни при чём.

— Суббота завтра, а у нас в доме настоящий бардак! Ужинай и начинай убираться в своей комнате.

— Всё, я узнаю свою маму!

— Когда же мы спокойно поживём, а?

— Не знаю, я ещё маленькая и не могу намного смотреть вперёд.

— Да, ты такая маленькая, что я тебя иногда боюсь.

— Мам, перестань, лучше скажи мне, а почему ты замуж не выходишь?

— О, зачем тебе? Теперь ты решила не только найти убийц и своего отца, да ещё в придачу устроить мою личную жизнь? Не старайся, я думаю — хороших и верных мужчин не существует.

— Да я, может, и хотела бы, но у меня руки не доходят до этого, вот когда мы найдём преступников, тогда и подумаю о родной маме.

— А в сериалах ищут негодяев и, не отходя от кассы, крутят любовь.

— Ну, мы с тобой не в сериале пока! Поэтому торопиться не будем. Но всё же скажи, об этом спрашивал дядя Серёжа?

— Кто, олигарх? Да, а ты чему удивляешься? Я думаю, кода я вышла на пикет, они за день-два собрали о нас полную инфу, с нашими фотками и записями.

— Какую «инфу»?

— Ну, значит, информацию. Ну, дядя Серёжа посмотрел на тебя, вот и спросил у меня, может, у тебя есть какой-нибудь тайный изъян. Шучу-шучу.

— А ты что ответила?

— Я ему поведала про недавнее предложение руки и сердца, а потом ещё нашептала про белого коня.

— Про какого коня, говори нормально, опять издеваешься!

— На котором, приедет принц, которого ты ждёшь всю свою жизнь или всё ещё надеешься, что мой отец постучится в эту дверь.

Мила убавила огонь на плите и села на краешек дивана.

— Я не знаю. Иногда мне кажется, что я всё ещё жду твоего отца. Мне даже порой мерещится, что он стоит за нашей ёлкой, укрывшись, глотает слезы и не сводит глаз с тебя и с меня, а выйти на свет не может, будто заколдован. Временами думаю, что вокруг меня нет достойных мужчин, и мне хочется навеки спрятаться в доме и даже закрыть ставни. Но ведь были хорошие ребята! Может, это любовь к Игорю не отпускает меня или это вообще уже не любовь, а просто проклятие какое-то. Моя прабабушка, твоя прапрабабушка ждала прапрадедушку с Великой Отечественной войны шестьдесят лет. Но про себя я не знаю. Всё! Больше не спрашивай меня об этом, мне и так очень больно.

— Получается, она как в стихотворении у Константина Симонова ждала всю свою жизнь, но так и не дождалась. Я этот стих читала девятого мая ветеранам, и они плакали, как и наши, из школы:

Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души… Жди. И с ними заодно Выпить не спеши.

— Умоляю тебя — хватит, что ты мне всё душу-то рвёшь? — не выдержав, мать перебила дочь.

Алёна умолкла, Мила встала и подошла к плите. Дочь знала, мама теперь уйдёт в себя и будет молчать или отвечать односложно: да или нет. Оставалось одеться и до ужина успеть подняться на ёлку — оповестить друзей о своём благополучном возвращении.

Женя, узнав о результатах поездки, порывался сразу приехать, но Алёна запретила, сказав:

— Я и мама сильно устали и не готовы тебя сегодня принимать. До завтра.

Самый долгий разговор получился со следователем:

— Значит, говоришь, два раза спрашивала? И ничего.

— Да, зря мы на него думали, оказалось, вроде нормальный мужик.

— Я тоже так понял, когда его допрашивал вчера, — не смахивает олигарх на заказчика убийства. Ну, тогда у нас на сегодняшний день остались двое: охотник и твой папик, который, кстати, в понедельник, приезжает в отпуск к родителям.

— Вы его вызовете или к нему поедете?

— Да, я понимаю, что это твой отец и всё такое, но мы во вторник его просто возьмём под белы ручки и доставим прямиком в мой кабинет, а там будет видно. Но всё в рамках закона, не беспокойся, гарантирую — никакого беспредела!

— Тогда я позвоню в понедельник!

— До связи и никому ни слова. Если сразу не отвечу, набери через часок. Мы тут всем отделом второй день не спим, расследуем убийство писателя-фантаста Бемецкого в нашем ресторане «Три поросёнка». Слышала, наверно, по новостям-то, по всем каналам крутят. Просто чертовщина какая-то! Подмосковные упыри и вампиры загрызли невинную жертву! Чушь какая-то, а не преступление. Откуда у нас вампиры?

— Михаил Владимирович, я телек не смотрю и про вашего Бемецкого не слыхала. Хотя фамилия какая-то знакомая, я про него уже где-то читала. Ну, всё, слезаю с ёлки, пока-пока.

— Подожди, напомни Людмиле Александровне, что я с ней в понедельник обедаю.

— Непременно, господин следователь, мечтающий стать моим отчимом, пойдёте хоть не в «Три поросёнка»?

— Нет, договаривались в «Зелёной лампе». А насчёт отчима — почему бы и нет? Смотри, дочурка, не упади с дерева. Ты же на ёлке?

— А где же ещё! Спасибо за заботу, будущий папочка!

* * *

И снова пришла пора: «Обрадовался князь последнему испытанию — видать такова его тяжкая доля! «Рискну в последний раз, и заживём мы счастливо дружной семьёй», — подумал князь Всеслав. Быстро в путь снарядился — обнял жену, а к матери, родным и друзьям, даже не заглянул, покинул дворец через подземный ход, словно от врагов прятался. Оседлал за городом коня и давай пылить до небес, а за ним увязалась Верная Охота, да вот только одни чёрный ворон припозднился: мертвечину клевал и потому остался.

Не успел стихнуть топот копыт княжеского коня, как уже гром загремел — то Змей Змеевич по небу летит, к неверной княгине спешит. Облака разгоняет и искры в стороны пускает».

Глава 9 Страсти по рембрандту

Утро принесло из мрачных низин и овражков свежесть, да такую по-осеннему прохладную, что пришлось прикрыть окно. Обильная роса не выпускала из дома на улицу, да ведь уже суббота, и можно беззаботно перевести дух и полениться в кресле с чашечкой чая.

Даже на терраске оказалось прохладно, и, завернувшись в пледы, Мила и Лена оставались в комнате после завтрака. Говорить не хотелось, события вчерашнего дня опустошили обоих, эмоции и чувства перегорели в огне переживаний и страха и теперь требовалось время, чтобы восстановить душевные силы, растраченные намедни. Но в то утро мужчины слетались, как луговые мотыльки на красный фонарь.

Первым на улице застрекотал скутер Евгения.

— Иди, встречай, я пойду одеваться.

Алёнка, как была нечёсаная, вышла на приступки:

— Привет! Мы только поднялись.

— Простите, что рано, не смог удержаться, чтобы не приехать.

— Да ты весь промок!

— Такая роса, пока добирался по разнотравью, чуть не смыло волной!

— Тоже мне Ихтиандр. Заходи. Чай будешь?

— Буду, я же весь мокрый и продрог!

Женя заулыбался и в мокрых носках пошлепал по полу. Алёна ответила ему и отправилась ставить чайник, при этом рассказывала о вчерашней встрече с олигархом.

— Молодец, молодец, — время от времени поддакивал рассказчице парень. — Жесть, прямо жесть.

— Всё обошлось, но, главное, оказалось, что к убийству он никакого отношения не имеет. Теперь остался только охотник! Молчун, крепкий орешек, не поймёшь, что у него в голове, не напугаешь и шумихой в прессе.

— Да, надо что-то придумать. У меня пока нет никаких мыслей, кроме одной: он давным-давно ухаживал за твоей бабушкой. А она выбрала Александра Сергеевича. Как тебе такая версия?

— Ужас! Только не сегодня разбирать твои фантазии.

— Согласен! Мои маленькие серые клеточки требуют отдыха. Кстати, я наконец-то получил гонорары и премию за интервью с олигархом и хочу тебя отблагодарить.

— Ты хочешь сказать, что я заработала кучу денег?

— Но не совсем кучу, в прямом смысле слова, но три хабаровских купюры приходятся как раз на твою долю.

— То не гроша, то вдруг алтын!

— Ты — кладезь поговорок.

— А что ты хочешь, у ребёнка бабушка филолог. Я с томиком Даля ходила в детский сад.

— Здорово. Может, после школы тебе податься в журналистику?

— Вчера, когда люди в чёрном везли меня на машине, я дала себе слово, что если выживу, то всю свою жизнь посвящу борьбе с темными силами.

— То есть с орками и гоблинами?

— Перестань, я не шучу, как впрочем, и Толкиен.

Женька заёрзал на стуле.

— Извини, помню, ты хотела новый телефон, может, быстренько смотаемся в город, а?

— Шоппинг?

— А почему бы и нет.

— Я не такая, я жду трамвая.

Алена усмехнулась, показала язык, а после покосилась на дверь, что вела в дом.

— Так спроси у Людмилы Александровны, может, отпустит.

— Пойду поговорю. А ты пока пей чай, согревайся.

— Спасибо, я выйду на солнышко, поскорее обсохну.

— Купюры мои не потеряй…

Взгляды их встретились, они рассмеялись и разошлись. Девочка вошла в дом, мамы не было видно. Милу она нашла в ванной. Мама сидела, поставив локти на раковину, и плакала.

— Ма, ты чего? Что стряслось?

— Всё хорошо. Просто после вчерашнего никак не могу нервы успокоить.

— Ну, тогда тебя не о чем спрашивать.

— А что ты хотела?

— Ну, ты помнишь, Женёк, обещал со мной поделиться деньжищами, что он получил за интервью. Вот, привёз аж пятнадцать тысяч! Я хочу купить себе смартфон, а то хожу как лохушка с древней нокией! Можно, мы с ним быстренько смотаемся в город?

— Да, можно. Только чтобы ты обязательно в шлеме и чтобы он не гнал, а то я знаю… Погоди, я сама его проинструктирую.

Мила вытерла полотенцем мокрое лицо и вышла из ванной. Какие у неё изящные руки, подумала дочка, а интересно, у меня будут такие же или мои щупальца как у родного отца-убийцы? Плохо, когда ты не очень похожа на маму.

Алёнка собиралась не спеша, ожидая, пока оранжевый шар поднимется над вершинами тополей и высушит росу, и тогда будет можно мчаться по лесной дороге, не опасаясь промокнуть. Когда она наконец-то вышла на террасу, Мила протирала пыль, а Женя на улице нежился в тёплых лучах солнца.

— Алена, а когда приедет, олигарх? Я не хочу оставаться с ним наедине.

— Ой, я совсем про него забыла! Ну ладно, мы быстро. А потом, может, он и не приедет, возможно, он хотел меня успокоить, вот и наобещал, а сам всё давно выбросил из головы. Кстати, он вечером гостил у губернатора и теперь отсыпается.

— Ну, езжай. Мне тоже не верится, что олигарх вот так запросто объявится в нашей глуши.

— Может, что-то купить домой?

— Смотри сама.

Вскоре скутер увёз Женю и Лену в город. Мила потихоньку убиралась в доме, и ещё её дожидался огород. А за окном стоял чудесный июльский день. Лето было в разгаре, после тёплых дождей ожидались грибы. В лесу стояла тишина зрелого лета, птицы уже не так активны, как в мае — июне, запахи зрелых трав и хвои разносятся в прогретом плотном воздухе.

Швабра и тряпка были на улице, и, накинув голубой халатик с перламутровыми пуговицам, Мила вышла во двор.

Тем временем Сергей Геннадьевич ехал по таинственной лесной дороге, иногда с опаской поглядывая на навигатор, но больше надеясь на внутреннего поводыря. Раздумывал: а может, не стоило отпускать охрану и он просто погорячился? Но на душе было как-то безмятежно, и оттого он улыбался и упрямо вёл машину вперёд между деревьями. Господи, когда последний раз я был в диком лесу? Не в том окультуренном и вычищенном бору, где изредка ночевал, приехав в район? Даже не помнил. В первые годы, когда он ещё только устраивался в Москве, хватая любые подряды, чтобы заработать лишнюю тысячу зелёных — было совсем не до отдыха. Изредка, в лучшем случае пару раз за лето, он выбирался на шашлык… но это было так давно. Потом наработались нужные связи с серьёзными людьми, и дела пошли в гору, а вместе с ними на него обрушилось богатство и, как тень, неподъёмная ответственность, давившая на плечи и спину, не отступавшая даже когда ложишься спать. Стало совсем не до отдыха на природе.

По днищу машины шелестела трава, а ветки хлестали по стёклам. Нежданно деревья расступились, и машина выехала на небольшую полянку. У кромки леса приютился одинокий дом. Сергей Геннадьевич остановил машину около калитки. Вышел и огляделся. Справа от него стояла старенькая деревянная сторожка с небольшим крыльцом и крышей, засыпанной хвоей и листвой, так что местами на ней уже зеленел мох и росла трава. Старая, с черными подпалинами, ель прикрывала часть дома и двора, аромат хвои приятно щекотал ноздри, как когда-то давным-давно, у родного дома.

За штакетником кто-то ходил в полинялом халате. Сергей Геннадьевич понял, что его не ждут либо он приехал не вовремя. Но он привык идти к цели, поэтому подошел к калитке и поздоровался:

— Здравствуйте! Вы, наверно, мама или старшая сестра Алёны? Мне бы хотелось с нею и с вами поговорить. Я Сергей Геннадьевич Бугрин, предприниматель, со мною вчера встречалась ваша Алёна.

Незнакомка от неожиданности вскрикнула и, на ходу застёгивая халат и бросив мельком на него быстрый взгляд голубых глаз, направилась к дому.

— Здравствуйте. Я поняла, но извините, я совсем не одета. Подождите минуту.

— Можно зайти?

— Да, там открыто. Мы не закрываемся, от кого закрываться-то — кругом лес, если надо и с замком убьют, — из-за двери Мила поддержала разговор. — Только не наступите на ёжика! Он тут всё утро шныряет по траве, дочь его, наверно, забыла покормить!

— У вас ёжик живёт, как здорово. А у нас их нет, но зато полным-полно бурундуков.

— У нас — это где? Вы сами откуда?

— Я родом из Красноярского края.

— Стало быть, сибиряк.

— Да, потомственный.

Через несколько минут за спиной олигарха хлопнула дверь, и, повернувшись, он узрел хозяйку дома. На этот раз она оказалась в бледно-голубом платье со скромным вырезом на груди. Оно шло Миле, и она знала об этом, поэтому действовала наверняка, другого выстрела могло не быть. Смотря немного сверху вниз на гостя, она произнесла:

— Извините за не очень радушный приём, я даже не представилась: Людмила Белкина, мама Алёнки.

— Очень приятно, а может, всё-таки старшая сестра, мне кажется, это вам больше подходит?

— Большое спасибо за комплимент, но я достаточно рано обзавелась дочерью.

— Теперь я хорошо понимаю главную проблему мужского населения вашего района.

— Не пойму, какую?

— Да как же, милая Мила, кстати, разрешите вас так называть?

— Пожалуйста.

— Проблема-то кроется в вашей красоте.

— Вы что, шутите?

— Нисколько. Может, присядем?

— Да, конечно, проходите на террасу, могу угостить вас чаем или кофе.

— С удовольствием выпью кофе. Кстати, я приехал не с пустыми руками. Знаете, дарить веселье — моё призвание. Я в детстве мечтал стать клоуном.

— Не может быть.

— Подождите минуту.

Олигарх вернулся в машину и прихватил с заднего сиденья дюжину пакетов. Войдя на террасу, он передал их в руки растерявшейся хозяйки.

— Кофе по-восточному вас устроит? У нас нет кофе-машины, поэтому я пользуюсь бронзовой туркой.

— Конечно, да что мы выкаем друг другу, а? Пора уже перейти на демократичное «ты», как считаете?

— Давайте попробуем.

На плите зашумел убежавший из турки кофе, и Мила, положив на диванчик гостинцы, бросилась на кухню. Сергей Геннадьевич присел на диван и по-хозяйски обложился подушками, словно собирался сидеть как минимум до второго пришествия. Ему нравился этот старый, но ещё крепкий дом, накрахмаленные занавески на окнах, чисто вымытые доски пола. Всё это напомнило его теперь такое далёкое детство, родительскую обитель, полноводный Енисей и необъятную тайгу с вершинами сопок ясным сентябрьским утром. Он вспомнил, что со своими вечными хлопотами в этом месяце позабыл перевести денег на содержание отцовского дома, и стал забивать в телефон напоминание на понедельник.

Вскоре вернулась хозяйка с двумя чашками:

— С сахаром?

— Без, я уже съел весь свой сахар.

— Следите за своим здоровьем?

— Да, у меня четыре дочери, от двух жён. Мне надо их поставить на ноги, как впрочем, и жён.

— У вас гарем?

— Нет. Было два брака, от первого дочери Александра и Евгения, они уже большие, им за двадцать. Они с матерью давно живут в Лондоне.

— Ой, как интересно, я первый раз вижу человека, у которого родные постоянно проживают в Лондоне, а чем они там занимаются? Я никогда не была заграницей, и мне, как маленькой девочке, до сих пор кажется, что нам там жить невозможно.

— Дочери учатся в университетах, а бывшая просто тратит мои деньги и по расписанию два раза в неделю мотается вечерами к своему тренеру по фитнесу. Вот такие лондонские дела.

— А нынешняя семья?

— Жена с дочерьми живёт в Ницце, раз-два в месяц они прилетают ко мне в Москву, на свидание. Прямо, как в зону. А девочки мои, Лиза и Настя, погодки, учатся в колледже. Делают успехи в языках и в английской литературе.

— Здорово, Ницца, — сказала Мила, откинулась на спинку стула и мечтательно закрыла глаза. — Это где-то во Франции? Просто как в сказке.

— Да, Лазурный Берег, Средиземноморье. Рукой подать до Италии. На Английской набережной Залива Ангелов полно уютных кафешек и роскошных отелей с видом на море. Да хватит всё обо мне да, обо мне, поведайте, что-нибудь о себе. Кстати, кофе удался.

— Спасибо. О себе что рассказывать? У меня затрапезная жизнь. Сразу после школы поступила в юридический институт, но забеременела и родила Алёнку, учёбу пришлось бросить. Отец ребёнка не помогал и вообще куда-то пропал, вроде остался служить на Севере, но в чём причина, не знаю до сих пор. Когда дочка подросла, я устроилась на работу в наш следственный изолятор.

— Куда? В тюрьму?

— Да, а куда меня мог ещё пристроить отец-фээсбэшник? Где были связи, туда и взяли. А что, совсем неплохо, отстояла смену на вышке — и домой. Я даже восстановилась на юридическом и отучилась четыре курса. Но тут погибли мои родители, мы остались почти без средств к существованию, ну а дальше вы сами всё знаете.

— Может, не скромно, но спрошу: а почему не вышла замуж, если не секрет? Хотя я, наверно, лезу в не своё дело, очень личное?

— Мы здесь народ простой, живём друг у друга на виду, что тут скроешь: да как-то не сложилось. Многие ухаживали, оказывали различные знаки внимания, но что-то не срослось, в отличие, как я вижу, от вас.

— Ты опять перешла на «вы»?

— Случайно.

— Вы меня разговорили, прямо как на исповеди, что-то я расслабился, наверно ваши чары подействовали.

— Скорее здешний воздух, он тут какой-то шальной.

— Внешне у меня всё благополучно и достойно, — сказал Сергей Геннадьевич, поправив джинсы. — А внутри, на самом деле — вакуум, ну, понимаешь: пустота. Знаешь, ещё родители говорили мне, да, наверно, и тебе, — за деньги не купишь участие, заботу или искренние переживания. Любовь приобретёшь, а вот всё остальное, наверно, невозможно.

— Как это «купить любовь»?

— Мила, ты взрослая женщина! Деньги и власть — вот две ноги, на которых в настоящее время держатся женские чувства.

— Не знаю, а я полюбила одноклассника. Вот дура!

— Не кори себя, первая любовь она такая — неземная! Исключение только подтверждает правило. Но не это меня волнует, романы случались у меня постоянно, особенно когда я разбогател. Плохо то, что своих детей почти не вижу, растут далеко, как чужие. Зачем отпустил от себя, не знаю? Когда видимся, начинаю им что-то говорить или даже учить, а они смотрят на матерей, мол, как им реагировать на этого дядю. Вот и получается, что имеется переводчик с отцовского на детский, без серьёзного образования, совсем не знающий жизнь, а определяющий её по богемным сплетням и гламурным журналам.

— Безрадостная картина у вас получилось. Может, ещё кофе?

— А давай, почему бы и нет. Кстати, а где Алёнка?

— Уехала в город со знакомым журналистом покупать новый телефон. Старый у неё весьма древний, весь класс над ней смеялся.

— А может, вам с ней съездить отдохнуть? Не желаете в Грецию, на Мальдивы или поближе, в Турцию?

— Пока нам не до отдыха, мы решили с Алёнкой на следующий год отправиться к морю-океану.

— Деньги — не вопрос. Фирма оплатит, мы должны помогать людям.

— Спасибо, но даже не знаю, что сказать.

— Вот попёрла знаменитая Белкинская гордость. А где вы сейчас работаете?

Мила загремела чашками и ответила не сразу.

— Знаете, в нашем районном ФСБ, слежу за порядком.

— За порядком в районе или в ФСБ? Наверно, там и там?

— Тьфу, неправильно, слежу за чистотой в отделе.

— Офигеть!

— Зарплата небольшая, зато безопасно, кому скажешь, где служишь, сразу успокаиваются и дальше ведут себя без всяких глупостей.

— Так может ко мне, в отделе кадров комбината полно работы, туда как раз ищем специалиста?

— Ну, я кадровиком никогда не трудилась. Вот на вышке с автоматом стояла и порядок наводила.

— Ну, вышек у меня пока нет, извини. Послушай, ну ты же устраивалась на работу, заполняла разные бумажки?

— Конечно.

— Значит, навык есть, и давай срочно восстанавливайся в институте, нам нужны толковые юристы. Учёбу мы тебе оплатим, конечно, заключим с тобой договор, отразим, что тебе надо отработать после диплома три года и так далее. Согласна?

— Да, а почему нет. Надо только с Алёнкой поговорить.

— Да, я уже понял, она девушка серьёзная.

— Да просто атас. Как мне с ней тяжело. Поставила перед собой цель и идёт к ней, не сворачивая, как баран на новые ворота. Я пыталась её отговорить от расследования этого убийства, мол, дочка следствие обойдётся без нас. А она ни в какую, говорит мне «не буду», а сама исподтишка занимается этим делом. И я решила присоединиться к ней, чтобы хоть как-то контролировать и влиять на её замыслы. Вот так она и очутилась на площади перед вашим офисом.

— М-да, Алёнка подняла шум на всю Россию, даже вчера вечером губернатор выяснял, уладил ли я конфликт с бедным ребёнком или нет?

— Мы, наверно, вам сильно навредили?

— Да нет. Даже как-то радостно, что вернулись времена на Русь-матушку, даже одиночка, если стоит за правое дело, может горы свернуть. При советах-то отправили бы в психушку, и все дела, а там бы вашу девочку и вас превратили в овощ и всё.

— Не пугайте меня! Может, перекусим, а то что я вас пою пустым кофе? Скажете потом, вот хороша хозяйка, ушёл от неё голодным.

— Да можно пару бутербродов. Посмотрите в пакетах, там все есть. И почему-то в вашем лесу подозрительно молчит телефон?

— У нас нет приёма, приходится Алёнке залезать на ёлку. Но вам не советую, ещё сорвётесь, костей не соберёте.

— Может это и хорошо, что сотовые умолкли — отдохну без звонков.

Мила и Сергей Геннадьевич принялись за приготовление бутербродов с грудинкой и бужениной и даже не услышали, как на террасу зашли Алёна и Женя.

— Какие люди в Голливуде, здравствуйте, Сергей Геннадьевич, — поздоровалась девочка. — А я прикупила себе новый телефончик, точнее смартфончик. Интернет, молодёжный дизайн, два номера и всё такое.

— Здравствуйте, молодёжь, поздравляю с покупкой! Я тоже не с пустыми руками, видите, мы тут бутербродами балуемся. Будете?

— Конечно! Но лучше бы плюшками… кстати моя мама печёт суперпироги.

— Здравствуйте, Сергей Геннадьевич! Вы меня помните?

— Здравствуй, тебя, кажется, Женя, зовут?

— Да, я брал у вас интервью. Вы ещё мою метафору похвалили.

— Помню-помню, я там что-то ещё осветил своим прожектором, подобно крейсеру «Аврора», в октябре семнадцатого года.

— А может, хватит перебиваться сухомяткой, давайте лучше обедать, есть целая кастрюля зелёных щей? — посмотрев на гостей, спросила Мила и, получив согласие, вышла на кухню.

— Ура! Я иду помогать маме. Женя, доставай тарелки, у нас толпа гостей. Аж, целых два.

Сразу после обеда Сергей Геннадьевич уехал, оставив после себя кучу подарков и главное — хорошее настроение. Алёнка уткнулась в новый телефон, и окружающий мир перестал для неё существовать. Женя, подобно рыжему коту, потёрся рядом ней, а потом помог помыть посуду Людмиле Александровне и, видя, что на него никто не обращает внимания, засобирался восвояси:

— Я поехал! До связи!

— Женька, досвидос! Респект за телефон!

— До свидания, Евгений! — крикнула на прощанье Мила. — Приезжай, непременно приезжай!

Воскресенье и понедельник прошли тихо и дали возможность Белкиным прийти в себя. В первый рабочий день недели Мила отпросилась на работе, чтобы съездить во вторник в отдел кадров стройки и выяснить условия новой работы.

Алёнка позвонила следователю, как договаривались, и оказалось, папика полицейские доставят в город только в среду. Оставалось ждать.

Во вторник Мила отправилась в посёлок к девяти часам. У неё сложилось ощущение, что весь отдел ожидал только её. Начальник любезно принял будущую подчинённую, огласил размер заработной платы, она на порядок больше прежней. Сотрудники с нескрываемым любопытством разглядывали новенькую, кто-то доброжелательно улыбался, а кто-то напротив, шептал с укором: «Что он в ней нашел?» Белкина с трудом прятала счастливую улыбку и радостные глаза — ей так хотелось сказать докучающей бедности последнее прости-прощай.

В среду Мила отправилась в город увольняться. А Алёнка ближе к обеду вскарабкалась на ель и набрала номер телефона следователя:

— Алло, Михаил Владимирович, это я, Лена Белкина.

— Привет! Подожди, я выйду, — в телефоне раздались шорохи и даже, как показалось девочке, грохот от падающего на пол стула.

— Алло, а он приехал?

— Да, доставила полиция твоего единокровного. Вот битый час сидим разговариваем. Но пока мне трудно понять врёт — не врёт. Ты ко мне сейчас сможешь приехать?

— Если только на метле, да и ту мама забрала.

— Будь дома, собирайся, я пошлю за тобой машину.

— Я не готова с ним встречаться, вот так неожиданно!

— Лена, то ты умоляешь меня найти твоего папу, а теперь не желаешь с ним встречаться. Ты определись, наконец! Послушай его хотя бы из-за двери, обманывает он или нет. У меня-то нет колокольчика в ухе. А надо решать вопрос с его задержанием, понимаешь? У человека решается судьба: отправляться к зекам в камеру или идти домой.

— Ладно, собираюсь, но заходить в кабинет не буду.

— Считай, что машина за тобой уже вышла.

Алёнка спустилась на землю, ноги не шли, и она уселась под зелёным сводом старой ели. На далёких небесных часах миновала минута, затем вдогонку ещё одна. Сердце продолжало испуганно колотиться, словно она пронеслась по школьному стадиону десяток кругов. Даже через полчаса она всё ещё ощущала, что никак не может отдышаться.

Ей не давали покоя два обстоятельства: первое, это грядущая встреча с отцом, которого она ни разу в жизни не видела, и, второе, причастен ли он к убийству Белкиных. Хотя последнее девочку особенно не беспокоило, ведь она сама «высосала из пальца» эту версию, только для того, чтобы найти среди белого безмолвия Игоря Жукова. Да и внутри неё сидела нерушимая уверенность — папа не причастен, и этому знанию, взявшемуся непонятно откуда, она слепо верила.

И вот отец рядом, в городе, в двадцати километрах от неё, в кабинете знакомого следователя, и даже в какой-то мере судьба его зависит от поведения сумасбродной девчонки, которую он когда-то бросил, даже ни разу не взглянув на неё. И первое, что сейчас являлось на ум, — месть. Пусть глупая, но такая естественная и объяснимая. Почему она, невинная девочка, оказалась брошенной, чем она, собственно, виновата перед ним, его родными и близкими? Почему они не любят её, и их не было рядом, когда она болела, и в самые тяжёлые времена, когда нечеловеческие испытания барабанили в дверь? Жестоко изранили бабушку и дедушку, и их надо было спасать, а потом хоронить, целый посёлок собирал по крохам деньги для Белкиных. Да, она может упросить, встать на колени перед Михаилом Владимировичем с просьбой арестовать её горе-отца, или просто обмануть, сказав, что колокольчик всё-таки прозвонил по Жукову. Пусть и он хлебнёт горя в этой жизни, почувствует, что не бывает случайностей в жизни и за всё надо платить, даже за юношеские утехи.

Алёна стояла у калитки, всматриваясь сквозь зелень, едет или нет посланная за ней машина, и понимала, что никогда она не сделает плохо никому ни-ког-да. Науке прощать её обучили безвинно пострадавшие родные и добрые книги, и теперь, вместо бездонной злости и подлого раздражения, она ощутила как где-то внутри неё зародилась неведомая сила, подымающая до мерцающих звёзд, могучая до дрожи в руках.

Вскоре пришёл полицейский уазик, и они помчались в город. Водитель молчал, был не доволен, что вместо положенного обеда его сослали в глухомань за какой-то девчонкой. Алёна по дороге позвонила Жене и упросила его приехать за ней в город.

Вот и знакомое здание, щиты на ограде. Её провели в соседний кабинет. Вскоре в дверь ворвался Михаил Владимирович.

— Привет! Как дела?

— Нормально, готова на всё, но встречаться с ним не собираюсь. Лучше расскажите, если можно, какие он дал показания.

— Всё как обычно: когда учился, когда крестился. После моих вопросов рассказал, что ещё в школе у него приключилась первая любовь к твоей матери, ну, значит к Людмиле Александровне. После его призвали в ряды российской армии, где он узнал, что она ему изменила, забеременела от какого-то городского парня. Жуков сразу перестал ей писать и даже порвал все фотографии. А знаешь, кто ему рассказал, о неверности твоей мамы?

— Нет, но догадываюсь.

— Говори, если ты всезнайка, а не ребёнок.

— По моим данным… Дима Прозоров, друг и одноклассник.

— Верняк! Тебе надо ехать на «Поле Чудес», глядишь, нахаляву денег заработаешь. Так вот, после этих событий господин Жуков принял решение не возвращаться домой и остался служить по контракту, потом поступил учиться заочно в институт и стал офицером. А сейчас, дамы и господа, леди и джентльмены, в соседнем кабинете нас ожидает капитан Жуков!

— То есть получается, он совсем-совсем не верит, что я его дочь, так?

— Да, я даже в протокол допроса занёс: «Алёну Белкину своей дочерью не признаю и не считаю». А ещё «…согласен добровольно пройти исследование на полиграфе, так как не причастен к убийству Белкиных».

— Во как! Но он хоть чуть-чуть похож на меня, тьфу, то есть я на него?

— Да, не переживай, похожа. Генетическая экспертиза вам не нужна!

— А зачем он тогда приезжал в посёлок, если меня не признает и с моей мамой не общается?

— Говорит, хотел посмотреть на Людмилу Александровну и на тебя, чтобы ещё раз убедиться, что ты не его ребёнок.

— Какой ужас! Оценивал меня, как собаку, Жуковской породы я или нет, или так, простая дворняжка. Похоже, я его породе не подхожу.

— Ладно, не голоси, времени в обрез. Я приоткрою дверь и ещё разок задам вопрос о его причастности к убийству, а твоя задача послушать ответ. Хорошо?

— Дайте мне хоть пять минут, дядя Миша, я успокоюсь. Думаете легко в первый раз увидеть и услышать родного отца! Все поджилки трясутся.

— Лена, прошу тебя, соберись. Вот на, попей водички, она хорошая, минеральная.

Зубы девочки стучали о край стакана, но через пару минут она собралась с духом и кивнула дядя Мише, что готова.

— Всё, я пошёл, будь через минуту за дверью моего кабинета. И прошу без глупостей. Не забывай для чего мы здесь собрались.

Прижавшись к стене, девочка стояла у чуть приоткрытой двери и вслушивалась в то, что происходит в кабинете. Она ничего не видела, вся превратившись в одно большое ухо.

— Ну, мы практически закончили наш допрос, и мне осталось задать вам ещё пару вопросов и занести их вместе с ответами в протокол. Так вот, вы каким-либо образом причастны к убийству семьи Белкиных, произошедшему три года назад? Когда вы видели Белкиных в последний раз?

Пауза была недолгой. Достаточно спокойный голос за дверью ответил:

— Я уже вам говорил, Михаил Владимирович, зачем ещё раз?

— Отвечайте, так положено по методике расследования умышленных убийств. Вы же офицер и, я надеюсь, понимаете, о чем я говорю.

— Хорошо. Надо так надо. Я не причастен к убийству Белкиных, родителей моей одноклассницы Милы. Да, действительно, три года назад я приезжал тайно в посёлок, чтобы посмотреть на неё и её ребёнка. Дома их не оказалось, соседи сказали, что они в лесной сторожке вместе с родителями. Я поехал туда и незаметно спрятался под елью. Видел несколько раз Наталью Николаевну, она стирала на улице и вешала белье, поливала огород. Рядом бегала девочка в розовых шортах, наверно, Лена, дочь Милы. Я просидел там до вечера под деревом, мельком видел Милу и её отца, не помню его имени-отчества. Когда стемнело, я вернулся в город, переночевал в гостинице «Дворянская» и утром уехал к родителям, в Велегожск. Об убийстве узнал через несколько дней из выпусков теленовостей и газет.

— Хорошо.

Алена стояла и плакала, и молодой следователь, что всё время был рядом, опасаясь громких всхлипываний, осторожно прикрыл ей рот ладонью. От неё пахло табаком и чужим человеком. Девочку начало подташнивать, к счастью, допрос закончился, и она рванулась в кабинет, где разрыдалась, укрывшись за пыльную штору.

А в кабинете Игорь Жуков прочитал протокол и начал подписывать листы. Михаил Владимирович напоследок спросил:

— Собираетесь к Людмиле Александровне или сразу в Велегожск?

— Зачем к ней? — в недоумении ответил капитан, и после, посмотрев в глаза следователя, почему-то добавил — Пока не знаю.

— Странный вы какой-то человек, Жуков, вроде выросли в соседнем посёлке, а я с вами будто живу на разных планетах, и у нас нет ничего общего. Я на Земле, а вы на холодной Луне, с лунным зайцем.

— Почему я странный?

— У вас есть дочь или точнее сказать — у вас есть ребёнок, которого вы не считаете своим, но который считает вас родным отцом, как, впрочем, и весь посёлок, а вы даже не собираетесь с ним увидеться и поговорить. Я не понимаю, почему? Как вас не подозревать?

— Это не ваше дело, но я не буду хамить и возмущаться, утверждать, что вы лезете в мою жизнь, вы следователь и можете меня запросто арестовать или как там это у вас называется, засадить или поместить в камеру! Ну, а потом всё выясните и, конечно, отпустите, даже извинитесь передо мною, но моя жизнь уже будет сломана, поэтому я вам отвечу — мать этого ребёнка мне изменила, то есть предала меня. Вы можете это понять? Поэтому у меня нет уверенности, что Алёна моя дочь. Я же говорил, что мой друг одноклассник мне об этом рассказал. А ему сообщили друзья из посёлка. Всё просто и понятно! Никаких тайн и сказок!

— О, знакомый господин Дмитрий Прозоров! И вас не удивляет, почему он мне хорошо известен?

— Возможно, за годы моего отсутствия, он превратился в преступника или хулигана? Я не знаю, я ничего не понимаю, что здесь происходит. Поймите, я с ним общаюсь очень редко, ну пару раз в год созвонимся и всё, — Жуков поднял глаза и внимательно посмотрел на следователя. — Вы что ли его тоже подозреваете в убийстве, но почему, какое он имеет отношение к Миле и её родителям?

— Да все эти годы он упорно добивался руки и сердца Людмилы Александровны! Обивал пороги, использовал все возможности! Но её родители возражали против брака. Оттого мы тоже его отработали на причастность к зверскому убийству.

— Подождите… так он говорил, что она бледная мымра, зазнайка и ботаничка, а получается сам, того… любил её.

— Того-того, господин капитан. Он с ума сходит до сих пор, совсем недавно предлагал ей руку и сердце. Не знаю, что я сейчас делаю и для чего, но молчать я не собираюсь: вам бы хоть поговорить с Людмилой Александровной. Да и девочка ищет отца, ну не верите, что она ваша дочка, тогда проведите генетическую экспертизу, она не стоит великих денег, а где, я вам подскажу.

— Я подумаю, обещаю, что подумаю. А знаете, Михаил Владимирович, сейчас с моих глаз как пелена спала. Просто я не могу так сразу принять решение. Мы на Северах никуда не спешим, как-никак все малость замороженные.

— Главное, чтобы не отмороженные на всю голову.

— Разрешите идти?

— Идите, но имейте в виду, что можете нам ещё понадобиться. До свидания.

— Прощайте. Хотя я готов, как это там говорится, — оказывать помощь следствию.

Жуков встал и направился поскорее из душного кабинета. Он прошёл по коридору мимо кабинета с приоткрытой дверью и с нескрываемым облегчением оставил здание. Дверь за спиной закрылась, и он словно возвратился в настоящий мир из таинственной пучины, таящей опасность на каждом шагу.

Алёнка в щель незакрытой двери видела, как крепкий мужчина в новых джинсах и голубой футболке с дурацкой надписью «Я не пью и не курю! Я на Севере живу!» вышел из кабинета Михаила Владимировича. Через несколько секунд хлопнула входная дверь. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в его лице и фигуре…

Игорь Жуков вышел из здания следственного комитета и районной прокуратуры и с удовольствием продышался. День выдался ужасный — с самого утра домой нагрянули полицейские, потом добирались до следователя в соседнюю область, а после самое ужасное — бесконечный допрос с вопросами, выворачивающими душу на изнанку, протоколами. Как тут не занервничаешь, когда тебя подозревают в убийстве двух человек. Но теперь это всё позади, остался только растревоженный рой воспоминаний пятнадцатилетней давности. Да немного побаливала голова, и утомление давало о себе знать. Но вот — свежий воздух и ласковое июльское солнце. Выйдя за шлагбаум, он сразу позвонил родителям:

— Мам, привет, у вас там всё нормально? …Что у меня? Всё хорошо, да допросили свидетелем и отпустили, да-да. Нет, сегодня я никуда не поеду… Даже на такси… И переночую здесь в гостинице, а завтра приеду. Нет, к тёте Зое я ночевать не пойду, и не уговаривай. Всё-всё, привет отцу, скажи ему, пусть займётся снастями, как только вернусь, поедем на рыбалку. Пока, у меня садится аккумулятор на телефоне, целую.

Гостиница была рядом, в старинном соседнем доме, с белой лепниной и коваными фонарями, он напоминал маленький провинциальный Зимний дворец Санкт-Петербурга. Игорь прекрасно помнил о ней, поскольку уже не раз останавливался в её номерах, когда приезжал в город. Он повернулся на каблуках и быстрым шагом направился к входу, в эту минуту ему хотелось только борща и жареный кусок мяса, а после принять душ и проспать до утра на хрустящих простынях.

Алёна вышла следом и, проводив взглядом отца, пошла на стоянку, где её дожидались жёлтый скутер и его хозяин.

— Привет! Ну как прошла встреча с отцом?

— Здравствуй, совсем не как в сериале или в индийском кино.

— Почему?

— Я так и не решилась к нему подойти.

— Почему?

— Ну что ты заладил «почему» да «почему»? Не знаю. Поехали домой. Хочу почитать «Графа Монте-Кристо», роман меня успокаивает. Я вообще думаю, что романы пишут для того, чтобы можно было надолго сбежать от тошной повседневности.

— Поехали, держи шлем.

Но в этот раз побег задерживался. Из дверей здания выбежал Михаил Владимирович и, найдя взглядом друзей, закричал:

— Лена, ты куда? А мне ничего так и не сказала, — и, оглядевшись по сторонам, спросил тихо — Звонил?

— Да нет, я бы сразу сказала, — помолчав несколько секунд, добавила — Михаил Владимирович, можно я поеду, плохо мне.

— Я так и думал, что ты расклеишься. Езжай, конечно! Доедешь на этом самокате или, может, нормальную машину вызвать?

— Доеду, заодно голова моя хоть немного… проветрится.

— Я позвоню, а может, даже заеду завтра, если немного со своими делами разгребусь, — и Михаил Владимирович виновато улыбнулся.

— До свидания, поскорее приезжайте, я вас со своим ёжиком познакомлю, — сказала Лена и помахала рукой на прощанье.

— Совсем ещё ребёнок, — сам себе под нос пробурчал Михаил Владимирович, улыбнулся чему-то неведомому и вернулся в кабинет к осточертевшим за день бумагам.

Они ехали около самой обочины, попутные машины без труда обгоняли их, обдавая выхлопными газами. Водители иногда сигналили или моргали фарами, но Женя не торопился. Скутер с трудом вёз двух пассажиров, напрягая изо всех сил своё доброе китайское сердце. Алёнка держалась за водителя и думала о странной встрече, о которой мечтала с малых лет. Было не ясно — радоваться или печалиться от случившегося сегодня. Мечта идиота сбылась? А нужно ли было её исполнять? Может, так легче, просто не думать, не мечтать и, следовательно, не страдать, а просто жить, радуясь каждому дню и встречной улыбке. Как вот эти сосны и ели, тополя и березы. Злость на отца как сквозь землю провалилась, наоборот, теперь она чувствовала внутри себя щемящую пустоту, из-за которой хотелось лить слёзы. Хорошо, на тебе шлем, никто не увидит, что происходит за тёмным стеклом.

Приехав в сторожку, ребята пили чай. Женя не спешил, лето давно перевалило за экватор и безнадёжно скатывалось к осенним холодам, через месяц уже надо перебираться в общагу, в Москву. Он представлял, как зимой будет вспоминать этот вечер, как тёплое солнце скользит по верхушкам деревьев, от прогретой земли стелется чарующий аромат зрелых трав, они сидят на лавочке, а напротив Алёнка с опухшим от слёз лицом и красными глазами. Её волосы скатались в шлеме, и теперь крупные пряди сосульками свисали на лицо, как у Венеры кисти Боттичелли. Заходящее солнце подсвечивало их, искрясь в волосах:

— Ты удрала из Уффицы?

— Откуда? Женя, ты сдурел?

— Ничего не поняла, Маугли ты и есть Маугли, хотя нет, вернее, лесная нимфа или по-славянски берегиня, которая ничего не ведает кроме своего дерева или ручья.

— Жень, у тебя всё нормально с головой? Не пугай меня.

— Да всё у меня в ажуре, не дрейфь. Я сравнил тебя с одной прекрасной дамой, изображённой на картине, на которую можно посмотреть лишь в галерее Уффицы, во Флоренции, а Флоренция, как известно, в Италии.

— Да, в доме, в котором пшеница хранится, в доме, который построил Джек. Давай разъезжаться. Я пойду отдыхать, скоро приедет мама. Она тебе нужна?

— Да собственно нет. Отнесу посуду на терраску и поеду, — Женя повернулся к солнцу и запел — Лето прошло-о-о! Ты где тепло-о-о?

— Давай, будем на созвоне.

— Хорошо, только скажи, а по отцу-то колокол не позвонил?

— Нет, только по мне.

Женя уехал, но, через десять минут вернулся, — встретил Милу и довёз её с остановки до сторожки.

— Ещё раз до свидания!

— Пока!

Мила опустилась на лавочку рядом с дочерью, положив сумки на траву.

— Как прошёл день? Огурцы полила?

— Нет.

— Почему?

— Я сегодня видела своего отца. Может, ты скажешь, что это не повод?

— Он что приезжал сюда?

— Нет, он был у дяди Миши, и тот попросил меня проверить, зазвонит или не зазвонит.

— Ну и как?

— Конечно, нет, ты что, ещё сомневалась? Получается, ты любила человека способного убить?

— Да нет, успокойся, что с тобою?

— Мама, мне плохо. Я не знаю радоваться или плакать. Не зна-ю.

— Ты говорила с ним?

— Нет, я не решилась. Это плохо?

— Значит, так нужно, тебе подсказало твоё сердце. Ну и что он рассказал Михаилу Владимировичу?

— То, что ты мне не говорила, наверно, стеснялась. Что ему в армии наврали, мол, ты ему изменяешь, и меня родила от какого-то городского парня. А он, такой гордый, порвал все связи и остался служить на Севере.

— А кто оклеветал меня, он сказал?

— Мама, успокойся. Вспомни, с кем он служил из наших поселковых ребят, и к кто к тебе не равнодушен? Теперь ты догадалась?

— Ну, я и раньше подозревала, но мне не верилось. То есть у меня не было доказательств. О Господи, что ж такое творится на земле…

Мила поднялась и, закрыв лицо руками, отошла к ели, спрятавшись среди по-вечернему тёмных веток. Они прикрыли беглянку, словно дерево опустило свои колючие лапы на её плечи.

Алёна не знала, что делать, она вернулась в дом и, не раздеваясь, только скинув кеды, легла на кровать, достав из тумбочки «Графа Монте-Кристо». Пожелтевшие страницы зашуршали… В камере Фариа наступила полная тишина. Тюремный врач осмотрел тело покойного:

— Вы можете быть спокойны, — сказал, наконец, доктор, — он умер, ручаюсь вам за это.

Но комендант начал возражать и требовать исполнения всех формальностей, предписанных законом. Послышались торопливые шаги, скрип двери, и вскоре в камеру доставили жаровню и железо. В полной тишине послышался треск прижигаемого тела, и тяжёлый, отвратительный запах проник сквозь стену. Эдмонд покрылся холодным потом, и ему показалось, что он сейчас потеряет сознание…

— О Боже! — бедная девочка завизжала, зримо представив сцену в тюрьме, — Дочитаю как-нибудь потом, а на сегодня мне хватит своих переживаний!

* * *

Но почему-то, едва она опустила голову на подушку, вспомнилась дедушкина сказка: «Преодолел двенадцать гор и перевалов князь Всеслав и пришёл с Верною Охотою к башне самого Змиулана, царя и повелителя всех змей на земле.

Постучал дятел в дверь — глядь, а кованые замки сами размыкаются, двери железные отворяются. Удивился чуду князь Всеслав и вошёл с друзьями в башню, дивятся они лавкам и столам из малахита и змеевика, золотой и серебряной посуде сплошь в рубинах и яхонтах, расписанным стенам и потолкам.

— Рты зря не разевай! — кричит князь. — Давай успевай!

Без труда набрали они золотой пыли на самом верху башни. Вышел наружу князь — за его спиной поднялся шум и суета, то одним махом двери закрываются и замки сами собой запираются. Глядит: Верная Охота вся осталась в заколдованной башне змеиного царя. Вот какую хитрую ловушку приготовил Змей Змеевич со своей роднёй князю Всеславу и его охоте! Разлучили-таки витязя с верными друзьями!

Но никто не сдаётся: рвётся наружу Верная Охота — ревёт, скулит, дерётся, кто зубами, кто когтями ломают крепкие двери и замки. Выхватил князь свой острый меч и давай дверь рубить, но ей хоть бы что. Тогда стал он замок молотить, да клинок изломался. Постоял-постоял, подождал-подождал князь Всеслав и с горем в сердце отправился в обратный путь один-одинёшенек.

С трудом преодолел витязь двенадцать гор и долин. В оборванной одежде, охваченный грустью по Верной Охоте, которая нещадно давила на грудь, подходит Всеслав к родному городу. Глядит по сторонам и диву даётся: встолице чужие солдаты хозяйничают. Его верная дружина и вся родня по темницам распихана, закована в железные кандалы. Даже родная мать в светёлке заперта, а у ворот стража с саблями наголо».

Глава 10 Джунгли зовут

Женя появился на следующий день после обеда. Стояла полуденная жара, тихо, не ветерка. Алёнка возилась в огороде с клубникой. Передышка пришлась кстати, тем более, парень привёз мороженое.

На лавочке пекло солнце, и они уселись на траву рядом со старой елью, опустив ноги в котлован, который вся семья усердно копала несколько лет назад для устройства погреба. Но фамильная стройка застопорилась после гибели Александра Сергеевича и Натальи Николаевны.

— Я с утра проехался по знакомым, напомнил об Анике-воине. Пока информация такая — пропадает в лесу, приходит поздно, весь в грязи, ходит в резиновых сапогах, и это в такую сушь. Дождя, наверно, целую неделю не было. Да, вот ещё, — добавил Женя, слизывая сладкие потёки с пальцев, — иногда ночует прямо в лесу! Жена и соседи не знают, что с ним творится.

— Вот так дела. Самый непонятный и последний из известных нам подозреваемых. Будем думать и рассуждать.

— Послушай, а может, у него есть любовница или вообще вторая семья? У многих такое бывает!

— Женя! Какая любовница может быть у пенсионера — пенсионерка? Вторая семья, ха-ха, тогда ему работать надо в два раза больше, а с не с ружьём гоняться по лесам.

— Ну, может, я что-то и не так сказал.

— Думай. Вот если он носит резиновые сапоги, значит, где-то есть вода или грязь, так?

— Да, точно.

— А где сейчас в нашем лесу водоёмы или грязь, а?

— Не знаю. Дождей почти нет, сухота. Как бы лесные пожары не вспыхнули. Кстати, надо об этом написать заметку в следующий номер.

— В лесном озере кто-то постоянно купается или ловит там рыбу. Если бы Аникин там зависал, все бы знали. Есть ещё несколько ручьёв, текут по лесным оврагам, но что около них делать? Я не знаю, рыбы там точно нет. Грибы? Но тогда зачем ему сапоги, они в воде не растут?

— Я вообще не понимаю вашу лесную жизнь, я человек сугубо городской, кстати, через месяц мне уже уезжать в Москву.

— Да, а мне в школу. А мы ещё ничего не сделали! Точнее я.

— Почему только ты, а я, что уже не участвую в расследовании? Ты меня исключила?

— Участвуешь, конечно. Пожалуйста, залезь на ёлку, поймаешь связь — забей в поисковике слово «лес», посмотрим, что написано в «Википедии».

— Дай мне только доесть мороженое, или прямо с ним лезть, господин начальник?

— Уже второе, Женя, для тебя это много, горло простудишь.

— Пара минут ничего не изменит.

Парень проглотил оставшийся кусочек и тщательно облизал пальцы. Сходил к бочке, фыркая и плескаясь, умылся и только после всех положенных процедур полез на ёлку. Но едва поднявшись над землёй, спросил:

— Алёна, может, купаться поедем?

— Поедем, но ты лезь, а я пока переоденусь. Заодно на озере расспросим знакомых про Аникина.

Жени не было минут двадцать. Алёнка ополоснулась и, переодевшись, ждала на лавочке. Наконец он спустился, молча подал девочке телефон и вновь направился к бочке с водой.

— Спасибо, ты настоящий друг. Так вот, слушай и думай: «Лес — это не просто совокупность деревьев и кустарников, лес является экосистемой — сложным сообществом из тесно связанных между собой элементов, сюда входят как живые организмы (биота), так и неживая, абиотическая составляющая — воздух, почва и вода. Лесная биота включает в себя растительность, животных и микроорганизмы, причём лесная растительность — это не только древесная растительность, — это также травы, мхи, грибы, водоросли и лишайники». Ну, вот теперь хоть что-то стало понятно. Как я сразу не догадалась, лохушка, у меня же твёрдая пятёрка по биологии.

— До чего ты додумалась, я из твоей галиматьи ничего не понял. Хотя у меня в аттестате тоже пятёрка по биологии.

— Пятёрки, как и люди, бывают разные. Тебя вся школа готовила в университет, вот и ставили «отлично», а я, считай, каждое лето живу в лесу, мне поэтому без точных наук никак нельзя. Я здесь то проводку чиню, то в огороде хозяйничаю, а то вот между делом убийство раскрываю.

— Не тяни, говори, супердевочка.

— Надо искать болото, лесное болото. Как раз около Гнилого болота погибли бабушка и дедушка, как я сразу не догадалась. Получается, он туда шастает, а зачем?

Алёна помолчала и, прищурившись, добавила:

— Узнаем зачем, раскроем это таинственное убийство.

— Поехали на озеро, окунёмся и после прокатимся по лесной дороге в сторону, как его там, Гнилого болота.

— Поехали, и никому ни слова о нашей догадке.

— Да без базара, зуб даю.

Вскоре они подкатили к лесному озеру. На пологом пляже собралось несколько компашек малышни из посёлка, уехавших на свободу, подальше от взрослых. На других берегах маячили неподвижные фигуры нескольких рыбаков, и даже стояла одна синяя палатка.

— Ты пока купайся, а я пойду с ребятами переговорю о нашем дорогом охотнике.

— Давай.

Алёнка ушла и вернулась через полчаса. Женя уже накупался и теперь грелся на солнце.

— Ну как водичка?

— Терпимо. На карьере лучше.

— Понятно, здесь же кругом лес. Вода плохо прогревается — зато чистая.

Девчонка разделась и пошла по скрипучему песку к воде. Вода лизнула ноги, и весь дневной жар, накопленный девичьим телом с утра, исчез. Алена сделала несколько шагов и нырнула в серые воды. Солнце повернуло на запад, и по верхушкам деревьев заскользил лёгкий ветерок.

— Маугли, долго не плавай, — крикнул Женя и рассмеялся.

Ребятня на берегу затихла и с любопытством уставилась на них. Алёнка обернулась и поплыла обратно. Выйдя на берег, сказала:

— Женя, не зови меня при всех «Маугли», тем более при наших поселковых ребятах. Хочешь, чтобы вся школа меня так окрестила, а? Лучше зови Белкой. Например — Белочка, приди ко мне! И тогда всем будет ясно, что с тобою происходит.

Ребята из посёлка, услышав последние слова, засмеялись и опять повернулись к ним, ожидая продолжения.

— Извини.

— Да, ладно, я тоже не святая. Как ты думаешь, мы сможем проехать на скутере до места убийства?

— Я ездил в тот район пару раз со своими родичами, мы там собирали грибы. Но мы далеко от дороги не отходили.

— А может, махнём?

— Почему-то мне кажется, мы вышли на финишную прямую.

— А что тебе ребята сказали?

— Да ничего особенного. Встречали его иногда на нашей дороге, с пустым рюкзаком и с косой, вроде делает заготовки сена на зиму, ремонтирует кормушки для зверья. Пару раз натыкались на него на Глебовской дороге, она идёт параллельно нашей, где-то в двух километрах.

Вытершись насухо, Алёнка отправилась в кусты переодеваться. Вскоре она вернулась, убрала влажные вещи в сумку и посмотрела на Женьку, всё ещё мечтательно глядящего на серую воду. В последнее время, из-за необъяснимой летней метаморфозы, журналист вновь обернулся в подростка, романтика и мечтателя Женьку Хрюнова из девятого класса.

Видя, как парень пребывает в нирване, девчонка нагнулась и выпалила ему на ухо:

— Ты чё, братан, очнись!

— Не ори, что стряслось?

— Попробую по-другому: какая кручина гложет тебя, добрый молодец? Отчего весь день не весел и нос повесил?

— Разве ты дашь спокойно посидеть, помечтать?

— Женя, вперёд. Нас ждут великие дела!

Вставая, парень улыбнулся и, идя к скутеру, проговорил словно самому себе:

— Сегодня на этом озере ты просто вернула мне детство. Оказывается, как хорошо и спокойно бывает в нашем лесу.

— Это изумрудное море, детка. Иногда, глядя на безбрежную зелень, я ощущаю себя кустом сирени или черёмухой. Даже сойкой или сорокой. Вот когда ты его полюбишь, он прорастёт корнями вовнутрь тебя, зацепит и больше никогда не отпустит, так и будет вечно пахучим ельником в твоём городском сердце. Я ведь тоже робела перед этой сказочной пущей, особенно когда первое лето мы жили в сторожке, оставшись без бабушки и дедушки. А сейчас я иногда как подумаю, мол, вырасту и надо будет надолго уезжать отсюда, мне даже от подобных мыслей реветь хочется. Ну, ладно, хватит расслабляться, поехали, а то будем рыдать здесь оба.

— Постой ещё минутку… хотя поехали. Ты всё равно не дашь спокойно посидеть. Ты, наверно в отца, тот умчался на край света, так и тебя куда-то постоянно несёт.

— А что моя мама не такая?

— Она другая. Мне кажется, Людмила Александровна не очень уверена в себе и сама не знает, чего хочет.

— Ладно, доморощенный философ, поехали.

Скутер вывез их обратно на дорогу и повёз прямо к сердцу реликтового леса, подальше от следов цивилизации. Ребята ехали по лесной дороге. Много лет назад здешний просёлок отсыпали щебёнкой, по нему ходили большие машины с полуприцепами, вывозили лес. Но вырубки давно прекратились, дорогу размыло весенними ручьями и разорвало в зимние оттепели. Колеи затянулись не только спорышем, но гравилатом и иван-чаем. Путь к Гнилому болоту оказался совсем заросшим, и друзья осторожно пробирались вперёд.

Проехав не менее трёх-четырёх километров от дома Белкиных, Женя остановился и заглушил мотор. Дорога под колёсами оказалась размыта ручьём, текущим со стороны Гнилого болота в обширную елань, поросшую чёрной ольхой.

— Приехали, — виновато улыбаясь, сказал парень и соскочил со скутера, — Дальше придётся идти пешком, на джип или квадроцикл я ещё не заработал.

— Место знакомое, хорошо помню, отсюда мы с мамой шли пешком до самого болота, там следователи осматривали место преступления.

— Далеко идти?

— Не знаю, не мерили, километра три-четыре. Но сегодня уже поздно, надо возвращаться. Ладно, в следующий раз попробуем, правда, Женя?

Журналист крутил головой во все стороны:

— Да, да. Но вообще здесь как-то…

— Ты тоже чувствуешь, будто кто-то из укрытия за нами наблюдает?

— Да, с каждой минутой напрягает всё больше и больше. Вот занесла нас нелёгкая, нет бы купаться в озере.

— Страшно?

— Я бы сказал, как-то неприятно и пахнет чем-то прелым, грибным.

Ребята стали смотреть во все стороны: кругом всё заросло, справа всё завалено валежником, покрытым мхом. А слева мрачный ольшаник, черные стволы деревьев торчали прямо из воды, как рога древних единорогов, покоившихся в здешних местах под тихими водами лесного ручья. Среди кочек зеленели заросли осоки, и тянуло багульником, оттого, наверно, комаров и мошек было немного.

— Оглянись. У меня ощущение, что на нас кто-то смотрит, — тихо сказала Алена, продолжая улыбаться.

— Правда?

— Тихо, говорю тебе — улыбайся как ни в чём не бывало. Типа мы ничего не понимаем и не замечаем. Просто два идиота случайно заблудились в лесу.

— Да, погнали скорее отсюда, — прошептал Женя, холодок пробежал у него по спине.

— Едем обратно. Всё равно грибов не заметно, — громко сказала Лена и стала крутить головой во все стороны. — Надо же, так далеко забрались и всё задаром. Надо ребят предупредить, что нечего здесь ловить. Ты подожди здесь, а я одну минуточку похожу, посмотрю.

Девчонка перепрыгнула через заросший кювет и углубилась в лес. Грибов, естественно, не было, но она присмотрела местечко под упавшей сосной, заросшей подлеском, в случае необходимости здесь можно было укрыть скутер от посторонних глаз.

— Поедем, а то скоро ребята сюда приедут! — скомандовала, вернувшись, Алёнка.

Ехать обратно получилось быстрее, путь знакомый и только проторён. Всю дорогу Алёнка вертела головой, желая приметить что-нибудь подозрительное, но глазам было не за что зацепиться. Вскоре они оказались подле сторожки.

— Да, местечко неприятное! Хорошо, мы быстро вернулись, — слезая со скутера, сказал парень. — Про каких ребят ты несла?

— Женя, кто-то нас пас, говорю тебе стопудово. А про ребят я специально провещала на весь лес, создавала видимость, что кто-то едет за нами следом, ну типа, мы не одни, я об этом где-то читала, в книжке. Видишь, пригодилось.

— Послушай, я никак не пойму, а как в такой глухомани оказались твои-то тогда, три года назад?

— Да обычное дело — выпало сухое лето, и дед нам наобещал, что кровь из носа, но грибов он наберёт. Вот и уговорил пойти с ним к Гнилому болоту и бедную бабушку, там, мол, сыро и белые с подберёзовиками стоят ровными рядами, только собирай, не ленись. Она как чувствовала, не хотела идти с ним. Вот там всё и случилось.

— Да, странное место. Какое-то нехорошее у меня там было чувство.

— Ты завтра приедешь, может, съездим туда, а? Я присмотрела местечко, где можно спрятать твой скутер, пока мы походим по лесу.

— Я постараюсь, — ответит парень и, немного подумав, добавил — Но мне ещё надо заскочить в редакцию.

— Хорошо, до завтра.

— Пока.

Женя уехал. Летний день катился к вечеру. Всё-таки на дворе было первое августа. И где-то под бездонными небесами перевернули песочные часы, и сверкающий поток метеоров устремился к земле, страша засидевшихся в гостях пешеходов. Оставался месяц до школы.

Миле позвонил дежурный по отделу:

— Людмила Александровна, спуститесь, к вам пришли…

— Иду.

В отделе было не принято расспрашивать, да и вообще много говорить по пустякам. В тот день она ожидала подругу, хотелось проставиться в связи с увольнением, поболтать о том, о сём. Она бегом спустилась по гулкой лестнице, стуча каблуками, и вскоре, как была в синем халате, очутилась на крыльце.

Выйдя из темноты, когда глаза пообвыкли к яркому свету, она увидела, что на ступенях, держась за поручень, стоял Игорь, её Игорь. Он не переменился за прошедшие годы, а стал лишь чуть крупнее, да на бледном лице наметились первые морщины на лбу и вокруг глаз. Но глаза те же, может, не такие озорные, как прежде, и те же крепкие руки и плечи.

— Здравствуй, Мила, ну вот и я.

— Ты… ты вернулся? Зачем?

— Да вот просто решил тебя увидеть. А ты всё такая же красивая и стройная, совсем не изменилась.

У Милы перехватило дыхание, она с трудом пришла в себя и, стараясь не выдать накатившее волнение, резко запахнула халатик, вспомнив, во что она одета, и прислонилась к парапету. Она не понимала, что ей предпринять: повернуться и молча уйти, укрывшись за кирпичными стенами? Позвать на помощь дежурного? Ответить на вопрос? Пауза затянулась, но Игорь терпеливо ожидал.

— Спасибо за комплимент. Хочу спросить: а что пятнадцать лет автобусы из Велегожска к нам не ходили, и в такси тебя также не сажали, а?

— Прости, но так получилось, ты, наверно, знаешь, что меня просто обманули, Димка сказал, что ты того…

— Что того? Говори до конца, коль пришёл?

— Ну, полюбила другого из города, и потом родила от него дочку. А подружка твоя лучшая, как там её? А, Светка, мне сама по телефону это подтвердила, а после даже письма мне писала и фотографии твои высылала, как сейчас помню, в маленьком купальнике.

— Понятно, передо мной жертва наглого обмана. Все вокруг виноваты, кроме него, целый заговор, прямо тайны мадридского двора. А что позвонить или написать — не судьба. Просто спросить — правда это или ложь. Нет, наш Игорь — гордый человек, сразу оборвал все контакты, даже писать перестал. А я, дурёха, сижу дома, жду вестей, бросила институт, потому что у меня в животике появилась девочка и начались дикие токсикозы. Ты посчитай, лучший математик школы! Ты был у меня в ноябре, а в июле, через девять месяцев, на свет появилась маленькая девочка. Которой я два месяца даже имя не давала, всё ждала от её папочки с Севера хоть каких-нибудь вестей. Не дождалась. А теперь, через четырнадцать лет, он явился-не запылился.

— Прости, Мила, я дурак.

— Можно, я с вашего позволения закончу свои подсчеты? Не каждая девчонка успеет так быстро забеременеть, а я успела. Ты, наверно, думал, что у меня сразу оказалось несколько мужчин, так?

— Извини. Наверно, я зашёл не вовремя.

— Даже не хочешь дать мне высказаться. Убегаешь, как трус. Да, что тебе рассказывать-то, всё без толку. Говори, зачем припёрся, и я пойду, мне надо работать.

— Просто хотел тебя увидеть и поговорить.

— Столько лет не хотел, а теперь вдруг захотелось. Здорово придумал, молодец. Ну, посмотрел, поговорил?

— Да, вроде.

— Тогда вали отсюда туда, где прятался все эти годы.

Она отвернулась и зашла внутрь здания. Автодоводчик прикрыл дверь, и Игорь услышал, как ригель замка с лязгом воткнулся в пазы. Он захотел броситься за ней следом, кричать во всё горло, упасть в ноги, чтобы её остановить или задержать на несколько мгновений, может, даже обнять. Он сделал несколько шагов, но металлическая дверь перегородила путь в отдел ФСБ. Он развернулся и на ватных ногах побрёл прочь, опустив голову.

— Людмила Александровна, у вас всё нормально? — спросил дежурный, когда Мила влетела в отдел и долго не могла прийти в себя.

— Всё хорошо, это один старый знакомый. Сегодня я не ждала его или ждала, не знаю. Пойду собираться, у меня ведь последний рабочий день. Так что останетесь без меня, не скучайте.

— Жалко, что вы нас покидаете. Вот вначале ушёл на пенсию Александр Сергеевич, а теперь вы.

— Пришла пора начинать новую жизнь. У меня будет нормальная профессия, достойная зарплата и карьерный рост.

— Да, жить как-то надо. Берегите себя и дочку.

— Спасибо, Алексей Алексеевич.

Игорь брёл по улицам в сторону гостиницы. Вначале мимо пятиэтажек и частных домов, потом свернул налево и вышел ко двору из грязно-розовых двухэтажек. С другой стороны на него смотрели сотни машин с огромной автостоянки. Вскоре он приметил, как на теплотрассе три затасканного вида мужика, укрывшись под ясенем, разливали в одноразовые стаканчики подозрительно беловатую жидкость из пластиковой бутылки. Вокруг них источался сочный запах сивухи.

Игорь остановился и не понятно почему вдруг спросил у выпивох:

— Привет, мужики, что пьёте?

— Те какое дело? — вопросом на вопрос ответил мужчина в синих трениках и в футболке с застиранной надписью «адидас». — Самогонку пьём, вот за свою денежку взяли в «пьяном дворе».

— Тя чё угостить, бедолага? — спросил другой, с красным лицом и шрамом на шее.

— Если можно, то прямо пять капель, а я отблагодарю, — Игорь достал пятисотрублёвую купюру и протянул «индейцу», так он окрестил про себя краснолицего.

— Вот это совсем другое дело, можно и поболе накапать, мы не жмоты. На, брат, держи живую воду.

Мужчина в белой футболке протянул ему пластиковый стаканчик, до половины наполненный загадочной жидкостью. Игорь взял, но не рассчитал и сильнее нажал на стенки стакана, под хруст самогонка поднялась до самых краёв. Он быстро отхлебнул таинственный напиток — что-то колючее и противное скатилось по горлу колобком прямо в желудок.

— Ну, на здоровье, — сказал тост Игорь и допил мутную жидкость. Мужики улыбнулись и смотрели на него как на инопланетянина.

— Может закусишь, братан? — спросил «индеец» и протянул полкусочка чёрного хлеба. — Ешь, не дрейфь, Славка из дома принёс, а не с помойки.

Игорь икнул и вроде пришёл в себя, но в пустом желудке что-то забулькало и загорелось, а чуть позже по шее и спине волной растеклась приятная теплота.

— Спасибо, мужики. Но я пойду.

— Ну, если чё, приходи, полечим, — на прощанье сказал ханыга в футболке.

— Давай, бродяга, — добавил «индеец».

С огнём в желудке капитан пересёк шумную улицу и пошёл дальше куда глаза глядят. Идя мимо стоматологической поликлиники, пожалел, что у него ничего не болит во рту, а то вырвать зуб без наркоза для него в эти минуты было как раз то, что надо. Через несколько минут он вышел на центральную улицу, посидел на лавочке около фонтана и даже съел мороженое, желая положить конец бушующему внутри него пожару. А после двинул дальше в парк, где в тени присел на лавочку и стал чего-то ждать, сам не зная чего. Хотелось, чтобы на аллее появилась улыбающаяся Мила и сообщила, присаживаясь рядом с ним, мол, прощает его за многолетнюю глупость и до сих пор любит только его одного. И они, взявшись за руки, вместе выйдут из-под зелёного купола деревьев, чтобы больше никогда не оставлять друг друга ни на минуту. Ему даже казалось, что он видит её, скользящую, как ангел, над чёрным асфальтом. Но по дорожкам, шаркая, гуляли пенсионеры, да дети спешили к площадке с динозаврами, ничего не ведая о романтичных мыслях капитана, да и кому какое дело до прохожего, на нас похожего. Вот если бы на лавочке сидел снеговик, ну, или инопланетянин, они бы остановились и поинтересовались, что он тут делает, а так, что интересного может произойти у обычного человека?

Странная жидкость не давала покоя желудку капитана, и его наконец-то вырвало. Мамы с колясками устремились в разные стороны. Стыд и боль от рези смешались в мутной голове Игоря, подобно пузырькам шампанского, и только продышавшись, он вроде немного пришёл в себя и боль отступила. Выздоровление принесло странную лёгкость в теле, и он поскорее вышел из парка в поисках стоянки такси. Она оказалась на удивление рядом.

— Здравствуйте, мне в Велегожск.

— Здрасьте, тысяча, не меньше, — предупредил таксист.

— Пойдёт, поехали.

Машина завелась и скользнула направо, мимо школы и парка, около гуляющих с колясками в тени деревьев молодых мам и детишек. Игорю захотелось вновь окунуться под сень зелёных крон и, может, также почувствовать себя отцом, ведя за руку свою кровинку, непостижимо осознавая, что впереди тебя ждут ещё внуки и правнуки. Предстоит много раз услышать их звонкий смех, отвечать на их вопросы, да просто покупать им мороженое и газировку. Как бы он хотел усадить малыша на хобот мамонта или на коленки древнего человека и снять это милую картину, хотя бы на телефон, а после на работе показывать знакомым. Вскоре такси вырулило на широкое шоссе, ведущее из города.

Мила держала путь в лесную сторожку позже, чем обычно. Она забрала последние вещи с работы и теперь тащила с автобуса тяжёлые сумки. Начиналась новая жизнь. Но кроме расставания с привычным миропорядком, из колеи её выбил неожиданный визит Игоря. Зачем он явился и что ему нужно? Почему не приходил раньше, а именно в это лето приехал в город? Целый рой вопросов кружился в её голове, ответов не находилось.

Алёнка читала на лавочке и, увидев мать, бросилась ей навстречу, схватив сумки.

— Как день?

— Забрала свои вещи, завтра выхожу в отдел кадров строящегося комбината.

— Ура! Ура! Начинается новая жизнь. А может, мы досрочно расстанемся со строителями и переедем в посёлок, я так соскучилась по людям.

— У нас с ними договор, обязаны подождать ещё три недели, потерпишь? Мне надо прикупить хоть пару деловых костюмов, туфли лодочкой, в чём я буду ходить на новую работу? А для этого нужны деньги, ещё раз спрашиваю, вытерпишь?

— Конечно, я уже и так, словно настоящая Маугли, привыкла к джунглям.

— Знаешь, сегодня ко мне приходил твой отец.

— Правда? И что?

— Ну, я высказала, что о нем думаю, и выгнала его.

— А он то хоть что-то сказал?

— Да, типа того, что его обманули, Дима Прозоров и Светка сказали, что я загуляла с городским.

— Но он просил у тебя прощения?

— Да, но как-то невнятно.

— Ну, а ты что?

— Мы не виделись с ним почти пятнадцать лет, а он не купил даже копеечного букета и вообще явился в какой-то дурацкой майке, с глупой надписью.

— А если бы оказался с шикарными розами, ты его простила бы?

— Нет. Но хоть соблюли бы рамки приличия, всё-таки он задержался на целых пятнадцать лет.

— Да, согласна.

— Ну, а про меня что-то говорил, спрашивал?

— Нет, говорили совсем мало. Я разволновалась и спустила на него полкана, и после выгнала. Наверно, не успел спросить, не знаю. Пойдём лучше ужинать, и так сегодня на меня свалилась целая гора проблем! Во-первых, увольнение со старой работы, во-вторых, твой ненаглядный папа с разборками.

— Мам, получается, что он обо мне совсем не думает, что ли?

— Да нет, просто мы выясняли свои отношения. Я столько лет ждала этого разговора, даже мысленно представляло его, проговаривала фразы, какие выскажу ему в лицо. А тут вышла в рабочем халате, волосы собраны в пучок, ну мымра мымрой. Увидела его, и куда что подевалось, не знаю. Всё разлетелось в стороны, как шелуха от семечек. Ладно, пусть теперь думает, как загладить свою вину.

— А может, опять на пятнадцать лет исчезнет и вернётся, когда мне будет под тридцать, — всхлипывая, сказала Алёна и с укоризной посмотрела на мать. — Может ладно, с букетом-то, пригласила бы его сюда, я хоть бы с ним поговорила, рассмотрела бы его хорошенько.

— Не хнычь. То вроде взрослая девушка, а то ведёшь себя хуже первоклассницы, получившей первую двойку. По-твоему, мне надо было упасть перед ним на колени: милый, я до сих пор люблю тебя и жду! Фик ему!

— А что, разве — нет?

— Может и так, но сейчас я ни-че-го не знаю. Слишком многое приключилось в последнее время. Мне надо подумать, может, это и не любовь вовсе, а жалость.

Мила умолкла, достала из кармана джинсовой юбки носовой платок и вытерла уголок глаза. Потом посмотрела на сумки, валяющиеся на траве, и на дочь.

— А что в жалости постыдного-то? Мы не можем любить всё, что вокруг нас, просто душа надорвётся, а вот возьми, например, нашу ёлку, сороку или зяблика, моего ёжика, кто они нам? Но мы-то их всё-таки жалеем, — опять начала разговор Алёнка.

— Когда твой голодный ёжик шляется по участку, мы сокрушаемся из-за того, что он бедненький ничего не ел, но мы ещё не любим его. А вот твой дед имя поменял с Алексея на Александра, чтобы стать, как Пушкин, Александром Сергеевичем. В семье бабушки бредили русской литературой, и дед не побоялся людских пересудов и, будучи взрослым человеком, стал Сашей. Над ним весь посёлок насмехался, но прошло десять лет и люди с головой назвали эту вроде бы глупость — «поступком». Вот это любовь, а этот твой биологический отец при первой трудности затворился в своей раковине, как рак-отшельник, сидит в ней столько лет — ничего не вижу, ничего не слышу. Удобно! Я стала на него наезжать, а он мне в ответ: я, мол, наверно, зашёл к тебе не вовремя и пойду. Надо же такое придумать, пятнадцать лет не было, а он — «не вовремя», конечно, задержался на полчасика.

Они замолчали. Алёна изредка продолжала всхлипывать, замечая как всё-таки здорово, что дом стоит в лесу, не надо прятаться от людей или стесняться любопытных взглядов. Где пришлось, поговорили и там же поплакали.

— Ступай в дом, поставь чайник на плиту. Я купила пиццу, а ещё привезла торт, мы с Александрой не доели. Слушай, иди поскорее и не плачь. А Светка и правда изрядная дрянь с хвостом…

В этот вечер они больше не разговаривали. Мила и Алёна просто поужинали сладеньким и разошлись по своим комнатам. Сумасшедший день августа подходил к концу. На следующее утро Миле надо было выходить на новую работу.

Игорь Жуков подъехал в такси на улицу Поленова, к дому родителей.

— Наконец-то, — выходя навстречу, воскликнула мать капитана, — мы уже с отцом не знали, что и думать. Что бледный, часом не захворал?

— Похоже, отравился, молоко есть?

— Сейчас, достану в холодильнике. Молочко хорошее, от соседской коровки.

— Мам, а где отец?

— Да вроде в сарае, вы же на рыбалку хотели. Вот и возился там с утра.

Игорь заглянул в гараж, никого. Поднялся на стремянку и пошарил на верхней полке. Ага, так и есть, медная трубка пылилась в укромном месте.

— Отлично, то, что надо!

Он вставил трубку в тиски и сжал один её конец. Паяльной лампой расправил несколько грузил и залил свинец вовнутрь. Поработав ещё несколько минут надфилем, он завернул трубку с рулоном изоленты в пакет и спрятал его в траве, под розовым кустом.

— Ну, ты чего не идёшь? — крикнула мама. — Я и молока налила и обед разогрела.

— Спасибо, мамочка, бегу.

За столом сидел отец и хлебал окрошку.

— Привет.

— Привет.

После обеда, выпив квасу, Игорь выключил тарахтящий телевизор и убрал пульт под диванную подушку.

— Ты что, сынок? — подняв брови, недоумённо спросил отец.

— Я сегодня встречался с Милой.

— Какой Милой? — как ни в чём не бывало спросила мать.

— Мать, да хватит уже делать вид, что ты ничего не знаешь, в кои веки наш сын совершил мужской поступок, — сказал отец, — говори, не томи. Она простила тебя или нет?

— Не простила. Да я ещё попёрся к ней как последний баран в этой дебильной футболке, тоже мне фирма, пацаны подарили перед отпуском. И цветов не купил, в ресторан не пригласил. В общем, вёл себя как последний безмозглый идиот.

— Правильно сделала, молодец девка! — обрадовался отец. — Короче, сынок, мы теперь из своей пенсии с матерью можем выделить денег на цветы и на подарки для нашей внучки, которой мы не видим из-за тебя уже столько лет.

— Я напортачил, мне и налаживать. Поеду в город и попробую помириться с Милой и Алёнкой.

— Молодец.

— Дождались, мать, дождались. Доставай коньяк, что мне подарили на работе при выходе на пенсию. Слава Богу, сын одумался, а то я уж думал, ты всю жизнь проносишься оленем по своей тундре.

— Сынок, мы с папой очень рады. Оденься поприличнее, может тебе надо купить хороший костюм? Кстати, он всегда пригодится!

— Куплю. Завтра с утра поеду. А сейчас мне надо наведаться в торговый центр.

К вечеру Игорь приобрёл джипиэс-навигатор, пять упаковок спичек, бинокль, охотничий нож, рюкзак и спальник. И спокойно проспал до утра, ведь теперь он точно знал, что ему делать, спасибо следователю Михаилу Владимировичу.

Утром Женя не приехал.

— Сдрейфил, — сказала ёжику Алёна, конечно, имея в виду будущего журналиста, — значит, так тому и быть, завтра пойду туда одна.

Она начала собираться. В рюкзак сложила дедовский компас и бинокль, перочинный нож, топорик, фонарик, бутылку с водой, моток верёвки, бинт, запасные носки, печенье, упаковку петард, два коробка спичек аккуратно завернула в два полиэтиленовых пакета, а ещё газету для растопки костра. Прихватила с собой несколько пакетов из супермаркета, вдруг пошли грибы, и дождевик на случай ненастья. Утром ей останется взять только несколько бутербродов, пару яблок, и все готово. Так, и с вечера надо непременно зарядить телефон!

Мила вернулась вечером, усталая и нервная. Как ни крути, первый день на новом месте! Но в целом день, несомненно, удался — ей всё понравилось и всё устраивало. Сергей Геннадьевич пообещал приехать к концу недели, чтобы лично поздравить новую сотрудницу с выходом на работу.

К вечеру брызнул дождик, и огород решили не поливать. Коричнево-жёлтая листва с тополей летела во двор, напоминая о грядущей осени.

Алёнка не стала звонить Жене, понимая, что своим звонком поставит парня в неудобное положение, ему придётся врать или оправдываться, а ей этого не хотелось. Пусть всё образуется как-нибудь само собой, решила девочка. Она не смогла сразу заснуть и долго ворочалась, думая о завтрашнем дне. Ночь прошла тревожно, ей снилось, будто она чёрная птица, с замиранием сердца перелетающая с берёзы на берёзу, в немом ужасе хватаясь за ветки.

Утром Мила уехала на работу, Алёнка больше не стала ложиться. Позавтракав, приготовила бутерброды, взяла яблок, сушек и печенье и, уложив до конца рюкзак, собралась к Гнилому болоту. Маме на случай задержки или непредвиденных обстоятельств оставила записку: «Ушла за грибами в сторону Гнилого болота».

Закрыв дом и спрятав ключ под миску с едой не появлявшегося несколько дней Колючего колобка, Алена вышла на дорогу. Шагать было не тяжело, в примятой траве оставалась наезженная колея. Вскоре её обступили деревья, и она оказалась в утреннем полумраке. Солнце ещё только поднималось над верхушками деревьев, и поэтому здесь, около самой земли, было влажно от утренней росы, а из сумрачного леса тянуло прохладой. До места, где они с Женей останавливались позавчера, она дошла менее чем за час и при подходе свернула в лес. Пройдя подлеском к месту разрушения дороги, она присела немного передохнуть и подумать о дальнейших действиях. Сегодня не беспокоило ощущение, будто за ней подсматривают, и потому на сердце было спокойно. Она вытащила из рюкзака телефон — связь отсутствовала.

Вскоре со стороны дома послышался стрекот скутера. «Неужели Женя?»— подумала девочка и подобралась к дороге вплотную, вскоре среди зарослей иван-чая появился красный шлем. Он парил над травой, как факел отважного Данко. Остановившись перед промоиной, парень увидел Алёну.

— Привет, мелюзга, почему одна свалила на дело, не позвонила? И меня не дождалась?

— Привет, ты настоящий герой и выведешь бедное человечество из мрака. Мы будем распевать бравурные песни, нет оды и гимны о бесстрашном Евгении Великом!

— Спасибо за столь лестную оценку моих скромных действий. Но что же дальше?

— Прячем твой мопед и идём к Гнилому болоту.

— Согласен.

Они осторожно затолкали скутер в лес и спрятали под сосну.

— Идём, у меня есть компас, и я немного помню дорогу.

— Веди, Будённый, нас смелее в бой! Пусть гром гремит, пускай пожар кругом! Подпевай, Лена!

— Перестань, я терпеть не могу революционных песен.

— Почему? В них столько энтузиазма и оптимизма!

— Идём молча, захочешь отдохнуть или переговорить, кинешь в меня чем-нибудь. Я пойду первой. Вот начинается просека. Всё, умолкаем.

Они вышли на старую просеку, которая петляла каждые сто шагов. Пройдя минут двадцать, Алёнка остановилась и рукой указала на заросли орешника рядом с лесной дорогой.

— Пойдём переговорим.

Оказавшись в кустах, девочка зашептала:

— Какая-то машина иногда ездит по дороге, а ещё ты видел след от резинового сапога? Это точно Аникин.

— Как ты все рассмотрела?

— Пожалуйста, будь повнимательней. Мы одни в лесу, мало ли что у этого маньяка на уме и в рюкзаке. А связь здесь не работает.

— Подожди, я проверю, — Женя достал телефон, но сигнал сотовой связи отсутствовал, — ты права, ничего нет. Для чего нам здесь нужен телефон?

— Как фотоаппарат или камера, может диктофон. Да даже если бы и была, полиция будет ехать сюда пару часов, не меньше, а нас за это время закопают под какой-нибудь рябинкой. И никто не узнает, где могилка моя.

— Что будем делать?

— Отдохнём и съедим по бутеру. Хочешь? У меня ещё есть яблоки и печеньки.

— Согласен, дай пожевать, о моя повелительница.

Ребята умолкли и сели перекусывать. Рядом с ними, всего лишь в метре-полутора, кто-то заклацал зубами. Женя побелел и замер с бутербродом во рту, показывая Алёне глазами в сторону источника непонятных звуков. Но Алёнка жевала как ни в чём не бывало. Вскоре рядом кто-то зачихал, а после ещё и заворчал. Ещё секунду и журналист был готов броситься бежать куда угодно, лишь бы не слышать звуков близкой опасности.

— Сиди, не дёргайся, это ёжик.

— Почему сразу не сказала?

— Я глухая. Это у нас семейное.

— Что будем делать?

— Давай дойдём до Гнилого болота, поищем место убийства. Только прошу тебя, будь повнимательней, смотри под ноги и по сторонам, надо искать следы, гильзы, да всё что угодно, лишь бы относилось к преступлению.

— Ваши указания будут исполнены, господин следователь.

— Тогда пошли.

Они вылезли из-под куста орешника и, выйдя на просеку, двинулись дальше. Через полчаса лес поредел, стало влажно и душно, редкие сосны остались за спиной, а подлесок почти исчез, но появились кочки и ивовые куртинки. Вскоре впереди замаячили кривые берёзки, а рядом торчали чёрные стволы сухих деревьев. Перед Алёной и Женей оказалось большое болото, тянувшееся на сотни метров во все стороны. Густая трава и камыш очертили край трясины. Под ногами громко хлюпало, и в следах появлялась буроватая вода. Далеко впереди виднелись сосны, стоящие плотным караулом у противоположного края болота.

— Женя, смотри, перед нами то самое Гнилое болото.

— Получается, пришли?

— Да, теперь поищем то самое место. Там росло несколько берёз, на такой большой поляне, чуть в стороне от дороги.

— Давай. Смотри, вот там, слева, что-то похожее.

Они прошли полсотни метров и оказались на полянке с редкими берёзками. За три года мало что изменилось, только тогда трава была примята и истоптана. Обойдя кругом лужайку, они нашли в осоке несколько почерневших шприцев, какие-то пакетики и ампулы.

— Точно, всё произошло здесь. А это, наверно, медики оставили.

— Давай искать в траве всё, что имеет отношение к убийству.

— Я начну поиск со стороны болота.

Женя вышел на край и, пригнувшись, стал потихоньку обходить берег, раздвигая руками траву. Вскоре комары стали досаждать ребятам, но они не прекращали поиски. В полдень, когда солнце было в зените, решили перекусить, спрятавшись в тени берёзок.

— Странно, но с берега дорога идёт прямиком в трясину. Там просто навалены деревья и ветки, да ещё и берег разрыт колёсами машин. Значит, кто-то постоянно ездит через болото, зачем?

— У Аникина нет машины. Значит, это не он. А кто?

— Лес поделён на кварталы, по просеке удобнее проехать, чем по топи, — Женя умолк, словно старался что-то вспомнить — О, это называется — гать, дорога из деревьев по болоту.

— Но для чего? Вернёмся — позвоним следователю, может, он знает, а если нет, то пусть сделает запросы в разные органы. Ведь кто-то построил эту гать и для чего? Как ты думаешь, там глубоко?

— Если проезжает автомобиль, то сантиметров пятнадцать, но брод может быть до полуметра.

— Всё складывается на нашем пазле. Так вот почему охотник в жару ходит в сапогах. Теперь всё ясно. Но кто же туда ездит на машине и, главное, зачем?

— А может, там тайно добывают золото?

— Какое золото в наших краях, да ещё в болоте! Женя, очнись, ты где витаешь, в каких небесах?

Игорь Жуков приехал в город на первом автобусе. Он вышел на окраине и отправился в мотомагазин, который заприметил ещё вчера по пути домой. В торговом зале и на площадке блестели на солнце мотоциклы, скутеры, мопеды и несчитанное количество велосипедов. Особняком в серебристом ангаре стояли квадроциклы и несколько гидроциклов и снегоходов.

— Здравствуйте, чем интересуетесь? — учтиво спросил молодой шустрый продавец в белой рубашке.

— Мне бы скутер, но такой, чтобы можно проехаться по бездорожью.

— Понятно, на дачу берете?

— Практически.

— Тогда пойдёмте. Они у нас стоят отдельно.

Игорь выбрал зелёный неприметный скутер с большими колёсами.

— Отлично! — похвалил продавец выбор покупателя, — и резина у него внедорожная, то что надо для леса и поля. Будете оплачивать?

— Да, а гарантия есть?

— Обижаете, мы официальные дилеры, гарантия целый год. Кстати, у нас в мастерской его можно обслужить и купить запасные части.

Через полчаса Игорь уже тронулся в сторону центра. По дороге, рядом с магазинами, остановился у садового товарищества «Мостовик». Сторож в чёрной майке и во вьетнамках красил ворота в ярко-зелёный цвет.

— Здравствуйте!

— Здоровее видали, — не поворачиваясь, сквозь зубы ответил сторож. — Ничего не предлагай, я ничего не покупаю и не интересуюсь никакими инструментами.

— Я хотел спросить, у вас тут никто не сдаёт дачу?

Дед отложил кисть на банку и повернулся к гостю, приглаживая седые волосы. На щербатом лице возникла улыбка, обнажившая жёлтые зубы.

— Понятно, так бы сразу и сказал, а то я подумал, опять пришли дрель впаривать или какой-нибудь электролобзик. Я что, похож на прораба или краснодерёвщика? Я сторож, к тому же на пенсии.

— Мне и моему железному коню найти бы крышу над головой, на месяц-другой. Получится?

Сторож отодвинул банку с краской на обочину и кисточку переложил рядом, в ёмкость с неровными краями, отрезанную наспех от пластиковой бутылки. Выполнив нехитрые манипуляции, посмотрел на Игоря снизу вверх.

— Бухаешь?

— Нет, я же за рулём!

— Наркотиками торговать будешь?

— Вы что с ума сошли?

— Девок сюда таскать будешь?

— Нет.

— А зря, женщины — это святое. А ты случаем, не этот, как там, ну сам понимаешь, не маленький.

— Я обычный человек. Поругался с женой, и вот пока не помирюсь, пожил бы здесь у вас, среди яблонь и вишен. Красота! Одним словом — природа-матушка. И рядом город.

— Природа, говоришь, матушка, — он почесал ухо, а потом попробовал тряпицей стереть краску с указательного пальца. — Есть тут у нас домик, съехала в квартиру хозяйка, что-то там у неё приключилось. Ну, думаю, от существенной добавки к пенсии она не откажется, на дворе кризис. Десять тысяч в месяц, тебя устроят? Подумай: домик, шесть соток, восемь яблонь, три груши, сливы, у забора чернослив.

— Ну, если у забора чернослив, то устроит. Но всё же хотелось глянуть на прибежище.

— Ты погодь, щас глянешь, тока в начале надо звякнуть хозяйке — Ираиде Фёдоровне. Одно имя чего стоит, Ираида! Это тебе не какая-то Маша или Глаша!

Сторож подтянул сползающие брюки и достал из кармана розовый телефон, щурясь и отодвигая его подальше, с трудом набрал номер.

— Федоровна, привет. Это я, Родион Николаевич. Узнала? Хорошо. Ладно-ладно, потом расскажешь. Слушай, тут жилец появился, да, парень молодой, просится пожить месяцок, пустишь? Сколько? Так восемь тебе, ненаглядная, ну а мне пару тыщёнок, за находку и надзор. Я ж за порядком следить буду! Обещаю, да-да, честное пионерское. Ладно, после отзвонюсь. Пошли смотреть.

Дача устроила. На участке среди фруктовых деревьев и кустов стоял крепкий домик из белого кирпича, с маленькой кухней, гостиной и спальней на втором этаже.

— Смотри, значит, так, — пояснил сторож, передавая ключи, — удобства и душ во дворе. На второй этаж не шастай, нечего тебе там делать, там хозяйкина половина. Ну, понимаешь, женщины они такие тонкие штучки, ну не желает Ираида, чтобы ты спал на ее перинах. Потому ты на первом этаже располагайся. Места там много и диван, почитай, новый. А постельное белье возьмёшь в том шкафу. Так, я Родион Николаевич. Если чего, заглядывай без стеснения, мой дом при въезде, наверно, видел.

— Хорошо.

— И последнее прошу, как сына или внука. Пожалуйста, не газуй, когда будешь приезжать. У нас тут дети, бабки, хорошо?

— Договорились.

— Подожди, сделай ещё копию паспорта и пять тыщ, аванец, отдашь мне вечером.

— Всё сделаю.

Получив деньги, сторож исчез. Игорь спрятал под порогом в пакете переделанную трубку, застелил диван, оставил рюкзак и уехал. Из города он вернулся через пару часов. В сумках оказались напиханы продукты, какие-то коробочки, защитного цвета куртка, брюки, футболка и высокие ботинки. Пообедав купленной по дороге пиццей, он переоделся, достал из-под порога заготовку, и на скутере выехал в сторону родного посёлка.

Часа за два ребята обошли всю поляну. Там, где три года назад были пятна крови, уже выросли молодые берёзки и осинки, тянувшие из травы к солнцу свои маленькие веточки. Природа и время всё пустило в невидимую работу.

Ничего необычного молодые люди не обнаружили, ничего, что имело хотя бы какое-нибудь отношение к преступлению. Кругом валялись камни, сучки, старая листва, сухие красноголовые сыроежки, какой-то непонятный лесной мусор.

— Комары достали, — ругался Женя. — Лен, может, пойдём обратно? Нам ведь отсюда выбираться долго-долго.

— Не скули, сейчас пойдём. Давай дохомячим мои запасы и будем собираться.

Они только присели в траву под берёзки доедать бутерброды, как со стороны леса появился человек. Ребята замерли и не сводили глаз с незнакомца. Он крадущейся походкой приблизился к болоту, и они смогли разглядеть путника — это был охотник Аникин. Он шёл достаточно странно — не по просеке, я рядом в лесу, всего в нескольких шагах, стараясь не выходить на открытые участки. На нём была привычная рубашка цвета хаки, такие же брюки и выгоревшая кепка. За плечами висел рюкзак, он был словно приклеен к спине.

Вскоре охотник прошёлся по краю болота, огляделся и, не задерживаясь, вышел на гать. Пройдя несколько шагов, он погрузился в жижу почти до колена, ещё через пару шагов стало мельче, и он двинулся вперёд. Ребята встали, прячась за берёзы, желая только получше рассмотреть, куда направляется Аникин. Женя неловко переступил с ноги на ногу и тут под ним, в тишине, предательски хрустнула ветка. Охотник замер, оглянулся и, срывая рюкзак, бросился обратно к берегу.

— Садись, — шепнула Алёнка Жене, — и молчи.

— Вот попали.

— Молчи, говорю, веди себя как ни в чём не бывало.

Выскочив на твердь, Аникин привычным движением извлёк из рюкзака ствол ружья, на ходу приложил к нему приклад и цевьё и, заряжая двустволку блестящими патронами, пошёл быстрым шагом в их сторону. Мурашки побежали по коже Алёнки, хотелось сжаться в малюсенький комочек и забиться под кусток или в кротовью нору. Но ноги ослабли, дыхание то обрывалось, то неудержимо частило. Женя побледнел и, не отрываясь, следил за блестящими вороными глазами двустволки.

— Вот так, наверно, и погибли мои родные, — шепнула девочка.

Приблизившись к берёзкам, Аникин остановился.

— Кто здесь? — крикнул охотник, водя стволами перед собой.

— Мы, — с трудом ответила Алёна.

— Кто «мы»?

— Я, Алена Белкина и Женя Хрюнов, мы из Лесного посёлка, а что случилось?

— Да уберите вы своё оружие, что вы им в нас тычете, — подал голос Евгений.

Взявшись за руки, ребята инстинктивно сделали несколько шагов навстречу. Охотник с минуту смотрел в глаза девочки своими холодными бесцветными глазами, но оружие не опускал.

— Как вас сюда занесло?

— Мы… мы… следим.

— Следите, за кем? — грозно спросил охотник, и два черных блестящих глаза ружья глядели на ребят.

— Ты что творишь, сейчас он нас убьёт, — зашептал Женя, добавив громко — Да нет, мы тут грибы собираем.

— Грибы, значит, собираете… ну-ка стойте на месте. Я вам щас покажу.

Видя, что, сжав кулаки, Алёна безмолвствует, Женя вытянул вперёд руку с зажатым сотовым телефоном и не своим голосом закричал на охотника:

— Стойте! Я всё снял на сотовый и уже отослал в редакцию газеты! Если с нами что-то случится, все узнают, кто убил нас и семью Белкиных! Стойте, говорю вам! Вас посадят в тюрьму на всю жизнь!

Ружьё в руках Аникина дрогнуло.

— Уф! Вы оба спятили! Я никого не убивал и не собираюсь! Быстрее спрячьтесь! Мы здесь как на ладони. Идёмте скорее в лес.

— Опустите ружьё.

— Ой, совсем забыл, — охотник опустил стволы. — Не стойте на виду, уходите к лесу.

Охотник разломил ружье, а пройдя за ними в берёзовую рощицу, разобрал и спрятал его в рюкзак.

— Идёмте отсюда. Скорее.

Они прошли с полверсты, и Аникин остановился на полянке, метрах в тридцати от просеки. Ребята стояли рядом, не зная, что им предпринять.

— Зачем вас занесло сюда? — развернувшись, спросил охотник, отмахиваясь от комаров. — Да, почитай, не в первый раз.

— Ну, я же сказала — мы случайно следили за вами. Точнее, мы пришли на место убийства бабушки и дедушки, чтобы разгадать тайну этого преступления, увидели случайно вас и стали смотреть за вами. Нам стало интересно, зачем вы попёрлись в болото?

— Я тоже уже целых три года, как пытаюсь понять, кто их убил. В то страшное лето, за несколько дней до случившегося, я случайно оказался около Гнилого болота, и увидел уазик — «буханку», которая по гати заехала на остров.

— Какой остров?

— Дед не рассказывал тебе об острове?

— Нет, ну, предположим, остров, а что в нём особенного или тайного, мало ли всяких островов?

— Посередине Гнилого болота есть большой остров, о нём знают все наши, то есть местные, кто из нашей округи. На нём, ещё до революции, при царе-батюшке, крестьяне каждое лето пасли скот и косили сено, а чтобы туда попасть, настелили гать. После коллективизации, когда коммунисты у крестьян забрали всю скотину, даже коз и кур сделали общими, то несогласные прятали там оставшихся животных, чтобы не умереть с голоду. Так тянулось до самой Великой Отечественной войны. Потом пришли немцы, во время оккупации в лесах они заготавливали дрова. Мне наши мужики рассказывали, что фашисты не раз совались и в Гнилое болото, но что тут делали — неизвестно. Может, искали базу партизан, больно там место удобное прятаться?

Аникин умолк и показал жестом, мол, присаживайтесь на поваленную ветром берёзу, и продолжил:

— Не мастер я языком-то трепать, уж извините. Так вот, в то самое лето там появились два нетутошних парня. Они там поставили палатку и жили недели две. Была у них машина. Потом они пропали из нашего леса, вот только не знаю, до убийства или после. Не ходил я сюда и их не встречал. Но на следующий год после убийства они объявились снова и поставили две палатки, навес соорудили и жили месяца два, а может, и три. В прошлом году тоже обитали на острове. Зачем они всё лето пропадают на жутком комарье, среди болота, не ясно, вроде, не браконьеры. Приходил я туда прошлой осенью, когда они свернули лагерь. Всё вроде по-прежнему, только у холмов кое-где земля покопана. Будто чего искали, а что, не понятно. Вот и в нынешнем году опять припёрлись, а я тайком хожу туда, смотрю, чем они там занимаются.

Охотник умолк, снял рюкзак с плеч и извлёк термос, примятый у дна.

— Чайку?

— Нет, спасибо. А в наше время туда кто-нибудь ходил? Может, дедушка, хотел там грибы собирать и нарвался на них?

— После войны, почитай, никто туда свой нос не совал, потому что смершевцы предупредили, мол, там немцы мины поставили на наших партизан.

— А кто это, как их там…

— Ну, это такое ФСБ было во время войны, называлось «Смерть шпионам». Когда немца с боями выбили из наших краёв, то они с истребительными батальонами делали зачистку района: объезжали все деревни, леса, искали шпионов и диверсантов, может, дезертиров. Понимаете, определяли: кого к стенке за сотрудничество с оккупантами, кого в Сибирь, кого в лагерь.

— А за что?

— Ну как за что, вот фашисты пришли в твою избу и переночевали. Всё, виновен! Трибунал осудит и хорошо ещё не к расстрелу, а только лет десять в ГУЛАГ, на стройку или лесоповал.

— Про ГУЛАГ мы в школе проходили. Б-рр, ужасное было время.

— Война хорошей не бывает. Сами посудите — лютый зверь в обычных людях просыпается, особо когда борьба не праведная. Вот жил себе маленький человек, как я, где-нибудь в крошечном городке: утром на работу, а вечером домой, и так летом, осенью, зимой. Завтрак, обед и ужин — всё одно и то же. А его соседи по ночам мусор жгут, дышать нечем. Но по мордам им не дашь, нельзя — посадят. Иди в полицию, пиши заявление. А тут, например, революция или война. Делай всё, что хочешь, даже то, за что ещё вчера могли тебя запросто убить. И тот парень хватает винтовку и ставит соседа к стенке. Он дрожит, плачет, а ты его раз и расстрелял. Был наш маленький человек слесарем, все его шпыняли на заводике, а тут он с соседом отличился и стал сержантом и сам уже командует тридцатью новобранцами. Вот тебе карьера так карьера! А ты потом накинь намордник-то на зверюгу, что у него внутри, тяжело, обожжешься. Вот возьми германцев, ведь культурная нация, а что творили во время войны. Сейчас и не поверишь, что недавно могло быть такое.

Охотник умолк и стал собираться. Алёне хотелось выяснить до конца о тех людях, что прячутся на острове.

— А что эти туристы делают на острове в этом году, вам известно?

— Копают у подножия большого холма. Я так думаю, они «черные археологи».

— А кто это? — спросила Алёнка.

— Те, кто незаконно ведёт раскопки захоронений, древних городов. Может, ищут оружие, оставшееся с военных времён.

— Какой ты умный, Женя.

— Участковому нашему я не стал пока говорить, думаю, ближе к сентябрю надо его сюда привести. Пусть эти изверги побольше накопают, чтобы потом накрыть их одним махом.

— Интересно получается, — сказала Алёна и умолкла.

— Что интересного-то, дочка?

— Целых три года возле места убийства бабушки и дедушки копаются непонятные люди, и никто ничего об этом не знает: ни полиция, ни следователь. А вы при этом никому ничего не говорите. Может, вы нас просто водите за нос, дядя Аникин? Нет, не нас с Женей, а следствие? Мы-то кто — так, подросток и незрелый журналист.

— Попрошу не выражаться в мой адрес, — забурчал Женя.

— Значит, хочешь сказать, что я выгораживаю этих… как там они… копателей, что ли?

— Не знаю, а может, себя отмазываете от того зверства, а про этих сочинили и теперь нам сказочку рассказываете. Вот и всё! Я честно сказала, что думала, и пусть будет что будет, — неожиданно она умолкла и локтем толкнула парня, он поднялся на ноги и недоумённо посмотрел на неё, — ты, Женька, если он достанет ружье, беги со всех ног в лес, а я его задержу. Главное, правду людям расскажешь.

— Лиха девка! Узнаю Александра Сергеевича, да и Наталье Николаевне тоже палец в рот не клади. Верно, Белкинская кровь. Только ошибочка вышла — не убивал я их! И мои слова когда-нибудь получат надёжное подтверждение!

Троица молчала. Женя стоял за Алёной. Со стороны Гнилого болота послышался звук работающего двигателя автомашины. Обороты то надрывно увеличивались, то падали вниз.

— Едут копатели. Тихо, ложись на землю, — приказал охотник и, подтянув рюкзак к себе, принялся развязывать горловину…

— А почему нет следов от их машины по нашей дороге, возле дедушкиной сторожки? — зашептала Алёнка.

— Они, ироды проклятые, ездят в объезд, по дороге на Глебовку. Ведь, посчитай, крюк-то делают в три-четыре километра, но около дома лесника показываться не хотят. Вот такие дела, дочка. Думай сама.

— Часто они выезжают с острова?

— Нет, всего пару раз в неделю: в магазин за продуктами, да на заправку.

Вскоре невидимая машина проехала мимо, полностью скрытая за деревьями и подлеском. Троица поднялась с земли, отряхнулась и все двинулись обратно к дороге, по едва различимой дорожке.

— Лешачья тропинка! С дороги нас не видно, — пояснил охотник, и ребята, согласившись, побрели за ним.

Выйдя на лесную гравийку, они расстались, Аникин засобирался в Глебово:

— Узнаю у продавца, что покупали, глядишь, пригодится.

— А мы домой, скоро мама с работы вернётся, — сказала Алёна.

— Что толковое узнаю, зайду. Бывайте.

— До свидания.

Охотник свернул в лес и тут же исчез за ветками крушины. Шум листвы утаил удаляющиеся шаги. Девочка посмотрела вверх — плотный лесной полог прикрывал их от солнца. Лишь кое-где горячие лучи пробивались вовнутрь зелёного мира, рассыпаясь здесь по листве и траве миллионами солнечных зайчиков.

Ребята подождали ещё несколько минут и, выкатив из укрытия скутер на дорогу, с радостью поехали домой, желая только одного — поскорее покинуть окрестности Гнилого болота.

— Что будем делать с «черными копателями»? — спросил Женя, когда они оказались на терраске в сторожке и наконец-то перевели дух с дороги.

— Не знаю. Посмотри дома в интернете и ещё надо с кем-нибудь обязательно посоветоваться.

— Ты когда охотника спрашивала о причастности к убийству, у тебя звенело или нет?

— Нет. Почему ты об этом спрашиваешь, Женя?

— Мне интересно, он преступник или нет.

— Пойми, мой звон к уголовному делу не пришьёшь. Надо думать и искать то, что сможет доказать вину убийцы. Если я в суде выступлю и скажу, что человек виновен из-за того, что у меня в ухе колокольчик звонит, а это означает, что он врёт и потому является убийцей, меня в лучшем случае засмеют, а в худшем отправят в дурдом. Или как у одной героини из детектива начинал болеть живот и отнимались ноги от умных мыслей. Как тогда в туалет бежать-то? Только мы с тобой, Женёк, не в книге и не в сериале около камеры скулим или роняем редкую слезу, правда, за деньги. Мы сегодня опять стояли в шаге от смерти, ведь представь, если бы дядя Аникин оказался убийцей…

Она умолкла и опустила голову на руки, лежащие на столе.

— Как я замучилась, ничего не пойму, кто мне друг, а кто враг.

— Я поставлю чай?

— Делай, что хочешь.

Женя вышел в кухоньку и вскоре загремел посудой.

— Тут стоит кастрюля в холодильнике. Может, щец поедим?

— Разогревай.

— А Людмила Александровна не будет ругаться?

— Не будет. Она вообще скоро станет миллионершей, и щи варить перестанет. Ты знаешь, все богатые женщины перестают готовить, обращать внимание на семью и родных, в доме появляются няньки, гувернантки, горничные. В их прекрасных головах остаётся только Гоа, мачо, шмотки, спа-салоны и фитнес, а там молодые красивые тренеры и всё такое…

— Ты что несёшь? Что случилось?

— Сразу видно, ты не читаешь глянцевые журналы, а ещё считаешь себя продвинутым журналистом.

— Это на тебя Гнилое болото подействовало. Ну, я разогреваю щи или нет?

— Разогревай. Жень, а ты ведь снял на камеру Аникина, дай посмотреть.

— Да ничего я не снял, сообразил поздно, а потом, как ты представляешь себе, я стал бы ему в лицо тыкать телефоном? А у него ружьё в руках.

— Значит, обманул?

— Придумал. Творческий вымысел. Имею право!

— Молодец, может, это нас и спасло.

Женя вернулся на терраску и сел рядом, не спуская глаз с девочки.

— Скажи: твоя мама выходит замуж за нашего олигарха?

— А что, чтобы стать богатой, нужно обязательно выйти замуж?

— Я не хочу слушать про всякие дамские увёртки. И хватит меня ловить на слове. Давай лучше обедать. Да, кстати, иди помой руки.

Алёнка встала и потянулась.

— Точно, когда мы с дедушкой выходили из леса, он меня всю осматривал — искал клещей. Пойду ополоснусь, а то неизвестно, что мы там насобирали.

— Блин, я тогда тоже пойду в сад, ополоснусь в бочке. Ой, мама, я уже весь чешусь.

— Это блохи или клещи. Шучу. Не забудь, возьми полотенце.

Выйдя из душа Алёна, увидела мокрого Женю, он сидел и улыбался:

— Пронесло, пронесло! Я чистый.

— А я не уверена, и подожду маму. Кто тебе смотрел спину? Может, мой ёжик?

— Так его давно не видно.

— Точно.

Женя уехал через полчаса, наскоро похлебав щей и выпив чаю. Алёна попросила его собрать максимум информации по острову на Гнилом болоте, а сама легла с книгой на кровать, но не читалось. День был ужасно тяжелый, ничего не хотелось: ни говорить, ни слушать, а просто забыться и дремать.

Но она всё же развернула книгу. Дантеса вместо умершего аббата несли хоронить. Бедный арестант почувствовал, как его бросают в неизмеримую пустоту, он, подобно раненой птице, рассекает воздух и падает, падает в леденящем сердце ужасе. Наконец с оглушительным шумом он вонзился, подобно стреле, в ледяную воду и, не успев крикнуть, тотчас захлебнулся.

Как бедняга Дантес погружался в солёную пучину, так и уставшая девочка засыпала с книжкой в руке. Пришедшая с работы мама извлекла из её рук пузатый томик Александра Дюма и накрыла дочь пледом. Судя по грязной обуви и немытым тарелкам, день у неё и Жени, выдался непростой.

* * *

А где-то рядом всё звучала и звучала дедушкина сказка: «А что же во дворце творится? Неузнанным из-за лохмотьев, спешит он к высокому терему… А там любимая жёнушка суетится, весела и молода: ну кровь с молоком, на стол накрывает: кушанья подаёт и вина разливает. Во дворе Змей Змеевич хозяйничает! Признал его князь по хвосту, торчащему из-под одежды. От горькой обиды подступили слёзы, тогда выхватил Всеслав свой меч, да он же сломан! Крикнул тогда ненаглядной жене:

— Миля жёнушка, неси скорее мой верный меч из опочивальни!

— На кой ляд мне такой супруг! — отвечает неверная жена. — А твой меч заговорённый давно у моего любимого Змея Змеевича служит вместо кочерги!

Вскрылся наконец-то обман и надувательство. Князя Всеслава обвели вокруг пальца коварная княгиня и Змей Змеевич. Так ему стало от этого горько, всё потерял он — мать, родных и друзей, княжество и свою Верную Охоту. Руки у Всеслава опустились, словно плети, висят.

А Змей Змеевич этого только и дожидался, и так любезно молвит князю:

— Здорово, князь Всеслав! Наверно, отродясь не думал, не гадал, что в собственном доме в полон угодишь, а всё хлопотами той ненаглядной красы, которую пригрел на своей груди? Да, видно, придётся тебе испить горькую чашу позора и унижений! Но я не желаю марать руки об тебя! Возьми мой подарочек — на шейку шёлковая петля! А вздумаешь упрямиться — мои змейки тебя на части разорвут и всю родню твою и дружину верную!

— Погоди, змей! Да, твоя взяла, я в полной твоей воле! Только прошу, не губи мать и родных, дружину и Верную Охоту! Позволь мне перед смертью спеть всего-то три старые песни, что пели за свадебным столом?

— Ладно, пой, есть такой обычай — пусть исполнится последнее твоё желание, — отвечает Змей Змеевич, а сам уже примеряет корону княжескую.

Запел Всеслав первую песню — даже подлая змеюка заслушалась. А верный ворон каркает на ухо своему князю:

— Пой, пой, князь Всеслав! Твоя Охота уже три двери прогрызла!

Спел другую песню — Змей Змеевич прослезился. А верный ворон опять каркает, пусть даже стража отгоняет его:

— Пой, князь, ещё пой, твоя Охота уже девятую дверь испортила!

— Хватит! — зашипел Змей Змеевич. — Полезай, князь, в петлю, да поскорей! Хороши песни, но нечего жаловаться на судьбу, нам веселье портить да горькими слезами уродовать мою победу!

— Послушай третью песнь, Змей Змеевич! На своей свадьбе её пел я с друзьями, никогда не думал, что спою её перед своей могилой.

Затянул последнюю третью песню Всеслав, а ворон снова каркает со всей мочи, хоть и гонят его со двора:

— Пой, пой, князь! Твоя Охота последний замок ломает!»

Глава 11 Маскарад

Заляпанный торфом уазик, в просторечье «буханка», натужно преодолевал лесное бездорожье. За три дня без дождя, дорога стала более-менее сносной, конечно, по здешним меркам. Третий год, с июня по август, этот путь в сторону Гнилого болота и обратно до соседней деревни или в посёлок, становился привычным.

Машина старательно объезжала все просёлки с гравийкой, способные вывести к людям, а искала пути поглуше, в объезд, несмотря на повсеместно разбитое дорожное полотно с глубокой колеёй от лесовозов. Подальше положишь, поближе возьмёшь, вот истина людей, которым не надобны лишние глаза и уши.

Вылазки за продуктами давались непросто, терялся целый день, да ещё надо было подгадать, чтобы хотя бы пару дней не было дождя. С собой везли все: еду, сигареты, спиртное, бензин, новые лопаты, батарейки, средства от комаров. Пакеты прыгали в салоне, на кочках и колдобинах, словно живые. На подъёмах скатываясь к задней двери, а на спусках и при резком торможении бились о перегородку, отделявшую грузовой салон от кабины.

Водитель и пассажир за всю дорогу не произнесли ни слова. О чем им говорить, если всё давным-давно сказано за бесконечные дни совместной работы и вечерние передышки? Лучше просто молчать и думать о своём, глядя в окно, о том, как осенью вернёшься в столицу и тогда уж пошикуешь на широкою ногу. Позовёшь друзей в кабак, накроешь поляну, всласть выпьешь и, захмелев, ткнёшь кулаком в отрыжку Гарику или Сёме, и, нагнувшись к испуганному лицу, обдашь перегаром трезвеющего от панического страха друга и заорёшь прямо ему в харю:

— Ну, что, уроды, всё лето опять пробухали, а я в лесу, как проклятый, третий год ишачу, чтоб всех вас изжога до пяток достала, козлы!

Утром приехал Женя, постучал в калитку.

— Привет! Заходи, я сейчас выйду, — крикнула Алёнка и открыла входную дверь.

— Привет! Ты скоро?

— Торопишься?

— Да нет.

— Прикинь, ты вчера уехал, и я проспала до утра, встала в шесть часов и проводила маму на работу.

— Рассказала или нет?

— Пока нет, у неё новая жизнь, новая работа, всё новое. Она вся в своих мыслях и чувствах. Приезжал олигарх, заходил к ней в отдел, похвалил её и так далее и тому подобное. Она чувствует себя Золушкой, только пока без хрустальной туфельки. Интересно, а в моей жизни случится хоть какое-нибудь подобие принца, а?

— Лен, я не знаю, я же не маг, а только журналист. Кстати, я вчера весь вечер просидел в интернете, сегодня с утра заскочил в библиотеку и не зря! Вот, смотри, я раздобыл интересную газетную статью, в рубрике «В преддверии 30-летия Великой Победы», аж от апреля 1975 года! Слушай: «Недавно в нашу редакцию обратился краевед Семенов В. Г., который поведал неизвестные факты сопротивления местных жителей немецким оккупантам. Так, согласно архивным данным, наши земляки массово бежали с лесозаготовок, устроенных фашистами, зимой 1941–1942 годов, куда их насильно сгоняли оккупанты. Около сотни крестьян укрывались на Курганном острове, что расположен в центре известного Гнилого болота. Под жилье они приспособили старые сараи и бывшие загоны для скота, а также несколько землянок, оставшихся от пастухов. В феврале — марте 1942 г. на остров нагрянули каратели, но беглецы были предупреждены и спаслись у партизан, вступив в их ряды. План немцев по лесозаготовкам был полностью сорван, а количество партизан в наших лесах увеличилось. Однако немцы стали использовать остров как базу для борьбы с партизанами и оставили его только при отступлении, весной 1943 года».

— Значит название этого острова — Курганный. Курганы — это то, что Аникин называл «холмами».

— Теперь более-менее ясно, что ищут «черные копатели»— немецкое оружие, снаряжение, да заодно вскрывают славянские захоронения — курганы, вдруг там есть что-то на продажу нерадивым коллекционерам.

— Непонятно только, причём тут мой дедушка, то есть почему произошло убийство? Ну, заметив посторонних на острове, он мог спокойно сообщить кому следует, и их бы вымели поганой метлой из нашего леса. А для чего копателям убивать двух мирных грибников? Я не понимаю? Для чего? Надеюсь ты не станешь предполагать, что моя бабушка была любовницей «чёрного копателя»?

— Я пока не знаю, у меня нет никаких версий. Но нам это надо непременно выяснить. Чуть попозже, я на пару-тройку дней уеду в Москву, а когда вернусь, давай вместе сходим на остров?

— Давай, только не пропадай с концами в этой Москве. Куда-то мой ёжик запропастился, второй день не приходит обедать. Осталось только потерять тебя: маманя сгинула в своей личной жизни; отец захлебнулся, наверно, в своих переживаниях о появившейся у него семье; следователь-бедолага зарылся в уголовных делах, получается — у всех есть свои веские основания не заниматься этим преступлением, кроме меня.

— Не обижайся, просто так получается. Нельзя остановить жизнь или подчинить её только одному делу, даже пусть такому важному и нужному, это я читал в какой-то статье.

— Езжай, счастливой дороги. Я тебя буду ждать.

— Спасибо, я так и думал, что ты меня поймёшь. Передавай привет Людмиле Александровне.

— А вот без привета можно?

— Алёна, я тебя не понимаю.

— Иди, психолог. Потом поймёшь, да поздно будет.

Женя уехал, а девочка начала собираться на Гнилое болото. Ждать журналиста — не имело никакого смысла, он бы только помешал, там, на острове, одной спрятаться легче. Рюкзак ещё после последнего похода лежал неразобранный, оставалось только доложить продукты и всякую мелочь и с утра можно выбираться в лес. Проблема только с резиновыми сапогами, но и её удалось решить. Алёнка на чердаке нашла бабушкины, и они оказались ей в самую пору.

Игорь последние два дня мотался по городу и лесам вокруг посёлка. Ему оставалось сделать только одно важное дело, и этим утром он полностью подготовился доказывать свою любовь. Теперь никакое ФСБ не могло остановить настоящего офицера, ни в прямом, ни в переносном смысле.

С утра он примчался в оптовый магазин цветов на окраине города.

— Доброе утро, ваш заказ собран, — приветливо встретила его продавец, — идите оплачивайте в кассу. Постойте, я хочу спросить, вы, наверно, цветочный магазин открываете?

— Да нет.

— Тогда понятно, а то не пойму, вы накупили одних роз, а как же, думаю, другие цветы?

Игорь улыбнулся, продолжая укладывать розы в черные мешки.

Вскоре он вновь появился у отдела ФСБ. Отвязав первый мешок, он зашёл во двор и стал раскладывать розы на крыльце здания, подобно пёстрому ковру. Белая, красная, розовая, золотая, опять белая, жёлтая — колючие красавицы покорно ложились на плитку. Всего пару дюжин успел разложить Игорь, когда из-за двери отдела выскочил удивлённый дежурный, испуганно размахивая руками:

— Вы кто? Вы что творите? Почему розы?

— Здравствуйте, извините, но она любит розы, я их и привёз!

— Вы сошли с ума, кто она? Убирайте всё немедленно!

— Людмила, которая у вас работает, любит розы, вот я и хотел с утра приготовить сюрприз!

— Людмила Петровна? Так она в отпуске, и неё есть муж, они женаты уже лет тридцать.

— Нет, Людмила Александровна Белкина.

— Ах, Белкина! Вы сейчас отправитесь на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка, это не ЗАГС и не жилой дом! Это всё-таки районный отдел ФСБ! А ваша любимая Людмила Александровна недавно рассчиталась, её здесь больше нет!

— Как уволилась? А куда она тогда устроилась на работу? Подскажите, пожалуйста, ради всего святого.

— Обещаете, что немедленно заберёте эти ваши розы?

— Даю слово офицера.

— Она работает в отделе кадров строящегося комбината в Лесном посёлке. Езжайте туда и там делайте, что хотите. Тем более вы офицер, как вам не стыдно — превратили отдел контрразведки в дом для свиданий. Что я, по-вашему, доложу начальнику? Что у нас тут за ночь случилась нечаянная любовь. Вон он уже едет, на чёрной «мазде»!

— Всё, убираю, простите меня, я не хотел никого подставлять.

Игорь и дежурный моментально собрали полтора десятка роз в мешок. Непрошеный гость даже успел покинуть территорию учреждения, когда машина начальника заехала во двор, спрятавшись в тень от яркого солнца.

— Здравствуйте, Константин Викторович, дежурство прошло без происшествий!

— Приветствую. А это кто, который с мешками? — спросил у дежурного начальник отдела.

— Да предлагал нам приобрести цветы, мелким оптом.

— Народ совсем сошёл с ума, уже цветы по офисам носят. Ну ладно, пойдём в отдел.

— Да, точно свихнулся, но главное, не на нашей территории.

А Игорь, привязав мешок к скутеру, направился в посёлок. Прохожие оглядывались на необычного мотоциклиста в блестящем сером костюме, белой рубашке с ярким галстуком и пятью полиэтиленовыми мешками, привязанными к железному коню. Со стороны могло показаться: сборщик мусора собрался делать предложение, но офицер упорно направлял руль в сторону Лесного посёлка, где когда-то он так бездарно потерял любовь, а как теперь оказалось, и дочь.

Миле выделили рабочее место в кабинете с белыми стенами и подоконником, уставленным комнатными цветами, рядом с опытным инспектором отдела кадров Валентиной Степановной. В черных сейфах, стоящих вдоль стены, лежали трудовые книжки и личные дела сотрудников. Бумажной работы оказалось много: каждодневные приказы, заявления, обязательные записи в кадровые документы. Отвлечься возможно только в обеденный перерыв и ещё около 11 и 16 часов разрешалось выпить чая или кофе на рабочем месте.

Около одиннадцати часов Валентина Степановна сняла очки и сказала:

— Милочка, я не пора ли нам побаловать себя кофейком? Слышу, как в соседнем кабинете, у Тони и Саши, звенят чашки.

— Пора, а то у меня с непривычки разболелись глаза. А пока, посмотрите, вот заявление Гринько, его подшивать в личное дело или нет?

— Отложите вы эту Гринько на десять минут! Пожара нет, поэтому я включаю чайник.

Мила под столом ногами нащупала туфли, одела их и тоже встала, чтобы пройтись по кабинету. Сидячая работа утомляла, и приходилось часто делать лёгкие разминки, чтобы прийти в себя. Хорошо, утренние и вечерние прогулки по лесу давали возможность держать себя в приличной физической форме.

Чайник вскипел и щёлкнул, Валентина Степановна заварила кофе, а Мила опустила в чашку пакетик и, ожидая когда чай заварится, подошла к окну. Отношения на новой работе складывались весьма своеобразные, все сотрудники конторы прекрасно помнили, как напротив их окон несколько дней маячила девчонка с угрожающим плакатом. О сколько по этому поводу случилось шума и эмоций! И что же теперь, думали обыватели, наверно, всё это и затевалось, чтобы пристроить на работу её — Люду Белкину, мать бедной девочки. Просто форменный шантаж! «Так поступать нельзя!»— шептались в кабинетах и вполголоса обсуждали в курилке наглую красавицу. Мила об этом не только догадывалась, но и знала точно. Особо всех наповал сразил чуть ли не новогодний праздник, устроенный в связи с её выходом на работу, который продолжался несколько дней! То цветы, то конфеты, то музыка в обед с поздравлениями по громкой связи. Её, как губернатора, водили по всем кабинетам, любезно знакомя с сотрудниками. Не зря такой почёт, ох, не зря!

За окном зарычал мотоцикл, но Мила не обращала внимания на то, что происходит на улице, она вся ещё находилась в своих нерадостных думах.

— Мила, вы только гляньте, как оригинально! Прямо как в песне у Аллы Пугачевой, помните, — и Валентина Степановна, довольно точно попадая в ноты, напела вполголоса — Миллион, миллион, миллион алых роз из окна, из окна видишь ты. Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьёз, свою жизнь для тебя превратит в цветы.

Мила подняла глаза и посмотрела за окно. Нарядный Игорь доставал розы из огромных чёрных мешков вперемежку то белые, то красные, то розовые и раскладывал напротив их окон. К нему подошёл охранник и начал что-то говорить. Жуков поправил бордовый галстук и стал возбуждённо что-то объяснять, показывая на здание. Охранник через пару минут махнул руками и вернулся с улыбкой обратно ко входу.

Видя, что соседка молчит, Валентина Степановна добавила:

— Пошлая песня, но ведь слушали в начале восьмидесятых, хотя слова написал хороший поэт Андрей Вознесенский. О смотрите, Мила, там уже из наших толпа собирается. Может и мы выйдем посмотрим, что там происходит?

— Выйдем посмотрим, — сказала Мила, не зная, что же ей следует предпринять, чтобы остановить накатывающееся на неё чувство стыда и неловкости.

В дверь постучали.

— Людмила Александровна, — позвал вошедший охранник, — выйдите и скажите, чтобы он собрал розы! Уже вся стоянка в цветах, даже машину поставить некуда. А вдруг начальство нагрянет? Меня к чёрту выгонят из конторы!

— Сейчас иду! Мне только этого не хватало.

Мила поставила чашку на стол и под недоумённые взгляды соседки вышла на улицу. Но при виде розового ковра она растерялась, все слова улетучились, подобно парашютикам одуванчика, парящим над поляной, благодаря свежему ветерку.

— Здравствуй, Мила! Это всё тебе! Прости меня, пожалуйста!

Слова Игоря вывели её из оцепенения. Она не знала, плакать или смеяться, ругаться или радоваться.

— Ну, что ты творишь? Я только недавно вышла на работу, а ты здесь устраиваешь такое! Что подумают обо мне люди!

— Да пусть. Лучше улыбнись! Я так старался!

— Господи, за что мне всё это? Ты бы вначале у меня спросил, мне это нужно или нет? Немедленно прекрати это балаган, мы не в цирке.

— Балаган? Цирк? А я клоун?

— Да нет же, ну перестань, пожалуйста.

Игорь опустил руки и сел прямо на дорожный бордюр. Улыбка сползла с его лица, и собравшаяся толпа стала расходиться, пришло время возвращаться в кабинеты. Шоу закончилось, едва начавшись, и люди потеряли к нему всякий интерес.

— Ну что, скажи, ну что тебя не устраивает, а? — спросил Игорь, ломая в руках алую розу. — Зашёл на работу просто поговорить — не приняла. Собирался придать романтики нашей встрече — опять не то. Что ты хочешь, скажи?

— Оставь меня просто в покое, вот что я хочу! У меня другая жизнь и свои проблемы. Я, конечно, рада, что ты наконец-то объявился, правда, через пятнадцать лет, но сегодня я не готова кинуться тебе на шею с криком: «Я прощаю тебя! Игорь, я счастлива, что ты разобрался, где правда, а где ложь». Нет, шиш тебе, слышишь? Это надо было сделать давно, сразу после армии, приехать и всё выяснить, да просто спросить, может, нужна какая помощь, а она мне и дочери была необходима. Но ты не такой, ты гордый, любишь только одного человека, я тебе сейчас назову его имя и фамилию, слушай — это Жуков Игорь. Вот теперь, если мы с Леной тебе и вправду необходимы, добивайся нормального к себе отношения.

— Мила, прости меня.

— Я простила тебя. Но это не значит, что мы с тобой на машине времени вернёмся в прошлое и заново переживём нашу жизнь. Нет, к сожалению, так не получится. Ты когда-то сам нас вычеркнул из своей жизни, а не я. Согласен со мной?

— Да.

— Ты был у своей дочери? Ты с ней хотя бы поговорил?

— Нет.

— Плохо, привыкай, у тебя есть дочь.

— Прощай.

— Прощай.

Мила окинула взглядом стоянку, всю заваленную красными, розовыми, белыми, жёлтыми розами, и несколько раз глубоко вздохнула. Она повернулась и скрылась в здании за блестящей дверью. На улице остались только Игорь, машины и цветы. Так он просидел ещё с полчаса, а после, собравшись с духом, уехал.

Мила, пройдя по гулкому коридору, юркнула в туалет и расплакалась. Привести себя в порядок удалось не сразу. Когда она наконец-то вернулась в кабинет, Валентина Степановна с кем-то разговаривала по телефону, увидев коллегу, сразу умолкла.

— Мила, у тебя всё в порядке?

— Да, вроде нормально. Не знаете, какое сегодня настроение у начальника отдела?

— С утра было хорошее, к нему дочь с внуком заехали, после поездки в Испанию.

— Пойду, может, отпрошусь, что-то мне сейчас трудно сосредоточиться.

— Да, конечно. Как я тебя понимаю.

Мила вернулась через несколько минут, с чуть покрасневшими щеками.

— Отпустил. До завтра, Валентина Степановна.

— Всего доброго.

Сложив в сумку телефон и зонт, Мила выскочила из кабинета и поспешила на автобусную остановку. Через час она подходила к дому. Алёна, лёжа на лавочке, читала книгу.

— Привет! Что читаешь?

— «Графа Монте-Кристо». Представляешь, в его дом в Париже ночью проник взломщик, и он пытается его поймать и обезвредить.

— Тебе можно уже самой писать детективы.

— Правда?

— А почему нет? Представляешь, авторы пишут про красавиц блондинок, работающих частными детективами? Тоже мне, мисс Марпл Агаты Кристи. А ты так закрутила это лето, что я уже с ума схожу.

— Я пока детектив по сказкам. Постой, а что ты имеешь в виду? — дочь отложила книгу в сторону, — Что-то случилось? Вот почему ты сегодня так рано? Мама, что всё-таки произошло?

— То, чего ты добивалась несколько последних лет.

— А, к тебе опять приходил мой отец?

— Да, самый проницательный в мире подросток.

— Он что, хамил?

— По-твоему, я родила тебя от дебила? Нет, он завалил розами всю стоянку перед конторой. Весь офис вывалил на улицу. Ты не представляешь — цветов может тысяча или больше, разные, прекрасные! А запах!

— Надеюсь, вы помирились после такого романтичного поступка?

— Ты что, я его выгнала. А потом в туалете проревела полчаса.

— Мама, но почему? Ты сама учила меня прощать, да и батюшка говорил про прощение.

— Я простила его, как ты не поймёшь.

— Ну, а что же тогда мешает сесть за стол и просто поговорить?

— Ничего не могу с собой поделать, как увижу его, меня всю выворачивает.

— Иди полежи, а лучше поспи. А я ужин приготовлю, может, селедочки почистить?

— Точно! Я как раз купила бородинского, а ты ещё навари картошки, хорошо?

— Конечно. Отдыхай.

Мила угомонилась, хлебнула валерьянки и легла в кровать. Алёна начистила картошки, всего-то пяток картофелин, но ставить на плиту ещё рано. Оставалось почистить селёдку, но она не спешила — ведь готовка так успокаивает. Она разделала рыбу, потом взялась за луковицу, нарезала полукольцами и сбрызнула уксусом.

По дороге кто-то ехал. Но звук мотора разительно отличался от звука Женькиного скутера или Прозоровского мотоцикла, значит, чужой. Отложив кухонные дела, девочка вытерла насухо руки о передник и выглянула в окно. На скутере был какой-то мужчина. Девочка присмотрелась, гость показался ей знакомым. Вскоре приехавший постучал в калитку.

— Проходите, открыто, — крикнула Алёна и в фартуке вышла на крыльцо.

— Здравствуй, дочка, — протяжно сказал мужчина, прикрывая за собой калитку.

Теперь Алёна признала отца. В эти мгновения стало непривычно тихо для августовского леса, ещё такого приветливого и наполненного до краёв жизнью и движением.

— Здравствуйте.

Девочка спустилась со ступенек, но не кинулась к Жукову, хотя, грешным делом, такое желание промелькнуло. Она быстро сделала несколько шагов в сторону сада и молча присела на лавочку.

— Можно, я сяду рядом? — спросил подошедший отец.

— Прокурор сажает, — мрачно пошутила Алёна, понимая, что надо что-то говорить, а не просто сидеть и молчать, — конечно, присаживайтесь, не занято.

Игорь расположился на краю скамьи, поставив в ноги яркий пакет, и глядел прямо в лицо дочери. Пауза затягивалась, как петля, чем дальше тем больнее. Больше всего на свете в эти минуты Алёне хотелось оказаться где-нибудь в глубине леса, укрыться с головой под ветвями ели или дуба, чтобы никто на целом свете не мог достать её. Зачем она его искала, ещё несколько недель назад так жаждала этой встречи, а сейчас нелепо рассматривает стебель подорожника?

— Хочу сказать, — наконец-то прервал долгую паузу Жуков, — что…

— Что?

— Не знаю. Ну, ты понимаешь?

— Понимаю.

— Вот.

— Многословный мне попался отец, однако, — сказала девочка, продолжая смотреть себе под ноги и теребя руками стебель мятлика.

— Вот наконец-то я рядом с тобой.

Алена промолчала, но потом не выдержала и выговорила, глядя на макушку старой ели:

— Вы всегда были со мной, даже когда вас не было поблизости. Хотя сейчас, я иногда думаю, что я просто выдумала себе папу. На самом деле вы совсем не такой, как в моих фантазиях.

— Почему?

— Да вас нашёл-то следователь, по моей просьбе. Может, я ожидала бы вас ещё лет двадцать-тридцать? А я мечтала, что папа приедет сам, найдёт меня. Мы обнимемся с ним на виду у всей школы… А получилось, что его доставили под конвоем.

И снова молчание. Он не мог проронить ни слова — не знал, что сказать. Хотел было коснуться руки дочери, но не смог, опасаясь негативной реакции. А она опять услышала стрекот кузнечиков и живое дыхание леса.

— Вот тут подарки тебе — айфон, айпад.

— Спасибо. Ещё месяц назад я об этом мечтала и маму изводила. А теперь не надо, у меня есть смартфон, я на него сама заработала.

— Молодец. А ещё позабыл сказать — мои бабушка и дедушка передают тебе привет, тьфу, то есть твои бабушка и дедушка, ну, которые мои родители. Понятно?

— Да. Хорошо, им тоже от меня привет.

— Можешь дать мне номер своего телефона? Ну, там позвонить, эсэмэску прислать. Я не стану надоедать.

— Да-да, конечно. Записывайте.

Она продиктовала номер, и он сразу забил его в память телефона.

— Я наберу тебя, чтобы определился мой. А то я не помню номер, на Северах редко им пользуюсь.

— Здесь нет связи, только на ёлке.

— Что на ёлке?

— Когда на неё залезешь, то появляется приём.

— Понятно. Тогда я в городе тебя наберу.

— Хорошо.

— Может, хочешь с мамой куда-нибудь съездить отдохнуть, а? Не обязательно со мной, езжайте одни, я оплачу. Да меня и за границу-то не выпустят.

— Почему?

— У меня допуск.

— Что это такое?

— Ну, как тебе объяснить: я знаю секреты родины.

— Ясно, но я никуда не хочу, у меня здесь есть важные дела.

— Подумай, Алёна, не торопись, поговори с мамой.

— Почему вы, взрослые, стремитесь всё перевести к деньгам? Подарки, поездки и всё такое — айфоны, гучи, фигучи. У меня вот ёжик пропал — это да, он друг, у него влажный носик и короткие ножки, и вот это трагедия.

— Согласен, если тебе нужна помощь, звони. А ты намерена сделать лучше нынешний мир?

— Да, мечтаю добавить доброты и любви, чтобы всех детей дома ждали отец и мать, дедушка и бабушка, брат и сестра.

— Хорошо сказала, у нас, взрослых, голова забита работой, футболом, делами, всякой всячиной. Порой кажется, любой вопрос на грешной Земле можно решить с помощью денег, ну там что-то купить, дать взятку, нанять специалиста. Но на самом деле — это не так. Вот тут как раз и буксует двадцать первый век, крошит свои зубы в пыль о непокорных, и вся цивилизация оказывается бессильной. Споткнулась старая телега о девочку из другого мира.

Алёна ещё посидела и интуитивно почувствовала: для первой встречи хватит.

— Я пойду, мне ужин готовить. До свидания.

— До встречи. И если надо помочь в поисках ёжика — звони, я приеду.

Жуков тоже встал, направился к калитке, но, сделав несколько шагов, остановился и повернулся к дочери, но ничего не сказал, хотя желал всем сердцем. Махнул рукой, будто поздно, мир стремглав мчится в бездну и его уже никому не остановить, промолчал и вышел.

Алёна поставила на плиту кастрюлю с картошкой. Когда звуки двигателя растворились в вечернем лесу, она разбудила маму.

— Вставай, на закате спать нельзя, бабушка говорила.

— Наконец-то выспалась. Схожу в огород, пока настроение. А почему у тебя глаза на мокром месте?

— Отец приезжал.

— Ну и что?

— Поговорили. Но я не хочу сейчас об этом даже думать.

— Я тоже. Для одного дня слишком много эмоций. Сумасшедшее лето!

— Взрослое лето! Да просто полный пи…

— Лена! Не забывай, ты росла в семье филолога.

* * *

«Затих дворец и весь город, в темницах колодники примолкли, прощаются со Всеславом. Но вот завершилась песня, а Змей князю уже шёлковую петлю на шею надевает, торопится. Только и осталось Всеславу напоследок вздохнуть полной грудью и крикнуть на весь честной мир:

— Прощай, белый свет, прощайте, мать и родня, прощайте, друзья и люди добрые! Не радуйся Змей, а лучше плачь горючими слезами — ведь во веки веков не одолеть людей змеиному отродью! Вот слышен шум крыльев и топот моих вольных братьев!

И, правда, Верная Охота тут как тут, легка как на помине: соколы выхватили из рук палача верёвку, медведи разорвали кандалы у дружины, волки открыли темницы. А самозванца и обманщика Змея Змеевича лев стащил с трона, следом звери подхватили его и в клочки разорвали. На блудную жену накинулись птицы и мигом заклевали.

Так скоро и бесславно окончилось в наших землях правление Змея Змеевича. С тех пор Всеславу только и выпало в одиночестве доживать свой век, в горе горевать, да слезы вытирать. Но остался верен князь одной забаве — Верной Охоте, с ней делил стол и ночлег отважный витязь.

Однажды, вверивши княжество племяннику и боярам, подался Всеслав в глухие леса за боровой дичью, припозднился в окраинах аж до лютых морозов и обратно в стольный град так и не возвратился… Искали его три года, но даже останков не нашли. Погоревала дружина и простой люд о добром князе, а молодой князь справил тризну по Всеславу».

Глава 12 Ловушка

Работники поужинали. Теперь у входа в палатки стояли две пустые банки из-под голубцов, и ещё две из-под говяжьей тушёнки с остатками желтоватого жира по краям и прилипшим к дну и стенкам лавровым листом. Тут же раскрытая упаковка нарезанного хлеба и почти пустая бутылка из-под водки.

— Баран, поставь чайник! — донёсся мужской голос из зелёной палатки.

В синей палатке, стоящей чуть в стороне, под берёзкой, зашуршал полог, и вскоре из неё вылез крепкий парень в тельняшке с длинными рукавами. Он огляделся и стал натягивать грязные высокие ботинки.

— Утюг, я тебе сколько раз говорил, не называй меня «Бараном», что, трудно забить себе в память? Меня зовут Борис, Борян, но никак не Баран.

В зелёной палатке послышался смешок.

— Да ладно, братан, без обид! Чёрт меня дёрнул.

— И уже не первый раз он тебя дёргает!

Борис, который совсем не Баран, наконец-то расправился с берцами и подошёл к газовой конфорке. Чайник обнаружился среди полупустых скомканных пакетов, привезённых из магазина и мусора от продуктов. Пошарив по шуршащим пакетам, он извлёк банку сгущёнки и, пробив ножом два отверстия, стал высасывать из металлического нутра желтоватую, приторно сладкую жидкость. Липкие капли изредка цеплялись за небритый подбородок и горло, прокладывая дорожки сверху вниз. Убрав ото рта пустую банку, он крякнул и крикнул:

— Домой хочу! Больше не могу!

— Терпи, послезавтра приедут Принц и Шрам, передадим им всё, пересчитаем денежки и сразу по домам.

— Что-то мне не терпится, даже спокойно полежать не могу!

— А ты ещё дёрни грамм двести, там, в чёрном пакете, непочатая бутылка шнапса. Тока мне оставь, хоть на пару буль-булей.

— Не хочу водку, может, сойдёт?

— Убирайся, а мне и так кайфово.

— Ладно, я приберусь, а ты завтра полезешь в туннель укреплять стены.

— Идёт, завари мне чайковского, тока покрепче, братан.

Поставив на стол чёрные от заварки стальные кружки, Борис пошёл убираться, а из двух закопчённых пароходных труб поднимался дымок от кипятка. Оставалось всего два дня, к приезду заказчиков всё должно быть окей.

Собрать мусор не составило большого труда, шесть пакетов он уложил около машины, чтобы после вывезти в мусорный контейнер. Но самым проблемным из следов их трёхлетней жизнедеятельности на острове оставался грунт, вытащенный из тоннеля. Парень прикинул, земли оставалось в куче не менее пятидесяти тачек и за завтрашний день её следовало перевезти и скинуть в гадкое болото, и тогда всё просто супер — подземное хранилище за три года поисков найдено, проход к ёмкостям, наполненным непонятно каким газом, открыт. Оставалось самое приятное — получить пачку упругих купюр и свалить отсюда навсегда куда подальше.

— Утюг, давай вместе махнём на Гоа!

— Не, я по бабам соскучился, полечу на месяцок в Таиланд, отведу душу, а там посмотрим, может, и к тебе ломанусь.

Алёну разбудила мама, уходя на работу. Девочка закрыла входную дверь на кованый крючок, но ложиться не стала, впереди ей предстоял тяжёлый день. Позавтракав, она сложила в рюкзак бутерброды, бутылку с водой. Оставила маме на белой скатерти записку, что идёт прогуляться в район Гнилого болота. Закрыла дверь на два оборота и ключ спрятала в укромное место. Заодно глянула, не объявился ли ёжик, но нет, ужин оказался нетронут, только мураши деловито сновали по краям блюдца.

На улице было хмуро, по всей видимости грибники умилостивили её величество погоду, ведь для обильного урожая грибов позарез не хватало самой малости — дождя. В нескольких шагах от дома началась изморось. Девочка вернулась и взяла с собою дождевик.

На сером низком небе гигантские полосы облаков равнодушно спешили, не обращая внимания на бестолковое движение каких-то муравьишек внизу. Иногда облака притормаживали у железнодорожных станций, полюбоваться, как длинные червяки-поезда спешат в разные стороны, изгибаясь на поворотах и обгоняя неторопливые полотна.

Алёна шла по дороге, всматриваясь вперёд и прислушивалась. В случае появления иных звуков она была готова броситься под спасительный покров леса. Но вокруг только заурядное августовское утро. Из-за небесной хмари в лесу было темно, как в поздние сумерки. Напоминало осень. Девочка ощущала со всех сторон запах грибов, а вместе с ними и тоскливый дух увядания, и ещё сырости, который тянулся из ложбин. Только ярко-белые цветы белозора радовали глаз, но из-за сумрака и прохлады они совсем не пахли.

Девочка шла и раскручивала маленькое колесо своей жизни назад, в недавнее прошлое. В памяти всплыли образы бабушки и дедушки, вот они привезли ей огромную куклу, и она водила её за ручку по комнате. А после, в начале зимы, саднит горло, но температура совсем не ощущается, она крутится возле бабушки и мамы и неожиданно засыпает, прямо на своём стульчике. Её несут на руках в спальню, чувствуют жар, будят её и дают горькое лекарство. А после приезжают люди в белых халатах и делают укол, но ей уже все равно, она даже не чувствует боли. Таинственные серые тени скользят перед её глазами, исчезая в углах комнаты, чтобы вновь явиться из-под пола. Ночью тревожные сны заставляют маленькое сердечко биться сильно-сильно или наоборот замирать. Утром её не повели в детский садик, и дедушка весь день читал ей сказки. Среди них была и та, «Звериное молоко», которую, она помнила наизусть и мечтала переделать, точнее дополнить, убеждая себя:

— Сказка народная? Да, народная. Я кто, народ? А кто ж ещё, плоть от плоти! Значит, могу всё! Даёшь новую сказку Малеевского леса.

Так, со сказкой в раздумьях, она и дошла до знакомого поворота к Гнилому болоту. Спрятавшись под орешником, где они в прошлый раз с Женей собирались с силами, Алёна перекусила и немного отдохнула. Подумалось, что, наверно, это её последний рискованный поход в лес, скоро всё прояснится: либо преступники будут наконец-то найдены, либо все известные версии, связанные с лесом и посёлком, отпадут. Она больше не будет совать свой нос в дела следствия, а лишь изредка станет навещать Михаила Владимировича и интересоваться новостями.

Изморось то усиливалась под тревожный шелест листвы, то затихала, и чудилось, что где-то в небе пробивается сквозь пелену забывшее про землю солнышко.

Вскоре по известной тропе, идущей вдоль лесной дороги, Алёна вышла к болоту. В березняке она надела сапоги и пошла по гати к острову. Воды, оказалось, по щиколотку, на дне, под подошвой, чувствовались какие-то скользкие бревна, идти было непривычно, ноги скользили, и того гляди грохнешься в чёрную жижу в любую минуту.

Так она брела минут двадцать, пока ноги наконец-то не ощутили твердь Курганного острова. Алёнка спряталась в кусты из ольхи и молоденьких осинок, чтобы отдышаться и, оглядевшись запомнить, где находится переход на большую землю. К счастью, на траве была заметна едва видимая колея от какой-то автомашины. Но девочка не пошла по ней, она решила обойти остров, чтобы незаметно подкрасться к таинственным лесным жителям.

За час её пути ей иногда попадались поросшие соснами и елями, берёзами и осинами вытянутые холмы — курганы, высотой в два-три метра и длиной около десяти. На многих из них она приметила не заросшие травой следы-ямы от раскопок. Добравшись до заросшего подлеском берега, Алёна стала осторожно углубляться к центру острова. Пройдя ещё шагов пятьсот, она увидела перед собой большой курган высотой с двухэтажный дом и длинный, как поселковая школа. Опасливо, близко не приближаясь, стала его обходить. С южной стороны склон кургана обрывался. А в десяти метрах стояли две палатки и тот самый уазик-буханка, от которого они с охотником Аникиным прятались в лесу. Людей она не видела.

«Так вот где живут копатели и вот что они копают», — подумала девочка и обрадовалась, что сама, своими собственными глазами увидела это таинственное место. Вернувшись к противоположному от входа склону, Алёна приблизилась к кургану. Подлесок надёжно скрывал её от враждебных глаз, и она пошла по склону, приближаясь к цели. Подняться на вершину рукотворного холма не составило большого труда.

Осторожно пробираясь, девочка обнаружила несколько ямок, заросших травой и кустарником. «Наверно, искали клад», — подумала Алёна и пошла дальше. Но идти вперед, пригнувшись, стало опасным, она ползком подкралась к краю кургана и стала смотреть и слушать.

Через полчаса внизу послышались шаги и грубые мужские голоса:

— Борян, я пошёл готовить обед.

— Я тебе помогу, вот только отремонтирую тачку.

— Приходи. Слышь, мастер, вермишелевый супец с тушёнкой будешь?

— Да, а на второе?

— Картофан с консервами.

— Сгодится.

Девочка замерла, боясь даже дышать, от страха ей захотелось тут же провалиться под землю. Она лежала, боясь пошевелиться, о возвращении обратно не могло быть и речи. Алёна решила дождаться, когда копатели куда-нибудь отлучатся. Тогда можно безопасно отползти от края кургана и поскорее покинуть таинственный остров. Прошло ещё с полчаса.

— Утюг, давай, я достану посуду, — сказал тот, кого называли Борян.

— Без базара, накрывай на стол.

— Мне кажется, в тоннеле опять утечка газа, попахивает чем-то.

— Да ладно, тебе. Я смазал вентили, чуть подкрутил. Ну, может, мальца и выпустил. Что с того?

— Сдохнем мы здесь от этого газа. Или ёмкость травит, почитай, с войны стоит?

— Если бы газ выходил, отрава бы давно ушла в атмосферу. Фашисты стали не жалели, тем более для таких тёмных делишек.

— Эти твои утечки ни разу добром не заканчивались. Помнишь, когда ты первый раз надышался?

Алёне показалось, что в повисшей на полянке тишине слышно только биение её сердца.

— Ага, помню, когда мне дед с бабкой попались.

— Ты чуть всю операцию не запорол.

— Даже не верится, что всё чудом обошлось.

— Хорошо, меня рядом не оказалось, ты бы и меня прихлопнул, как комара, верняк, Утюг, а?

— Ну да, точняк! Не знаю, что на меня тогда накатило. Я вспомнил, что ты приезжаешь из Москвы и сорвался за тобой, ну, в общем, что с меня взять — поехала крыша, злился так, аж зубами скрипел. Всё меня бесило. Ну и порешил из обреза грибников. А чё? Мужик меня тормозит и спрашивает так борзо, мол, ты кто такой и что в моём лесу делаешь, прикинь, совсем оборзел старый пень. Ну, тут меня и понесло. Хвать из-под сиденья обрез и в него дуплетом. А после слышу, кто-то вопит в кустах, глядь — бабулька, божий одуванчик. Молчком перезаряжаю, а она сама бежит в мою сторону, значит, к своему мужику. Ну, я её тоже снял дуплетом. Выхожу из машины, руки-то трясутся, а они лежат родненькие рядом, в крови. Я сразу и свалил оттуда. Нечего тут всяким шляться без спроса! Здесь наша земля! Верно?

— Точно. Хорошо, тебя не замели. А то парился бы сейчас в крытой зоне, в пожизненном заключении. Есть кому передачки-то хоть носить?

— Братва подсобила, мусора к нам на остров и не сунулись. А насчёт дачки, ты ж знаешь, нет, у меня никого. Батя всю жизнь по лагерям скитался, пока, бедолага, не околел на строгаче, в Невьянске. Маманя тянула меня в одиночку, всё маялась, переживала. Да вот схоронил её лет шесть назад. Я лучше сдохну, чем обратно в клетку, хватит с меня казённого дома, нахлебался баланды!

— Да, судьба. Я вот сколько уже тебя знаю, да всё хочу спросить, а зачем ты к нашим нацистам подался? Ты ж судимый, зачем тебе всё это? Политика, расовая теория?

— А что мне, по-твоему, осталось в жизни: только с синяками бухать в вонючей подворотне или за гаражами спайсом дымить?

— Да нет, я совсем не об этом. Ну, у нас всякие разговоры, книжки, идеи. Потом дисциплина, ну сам понимаешь?

— Пойми, Борян! Тяжело одному по жизни болтаться. Куда я могу прибиться после отсидки по малолетке? В токари? В охранники? Опять смазать лыжи и на зону? А здесь я человек, глядишь, со временем и пристроюсь на тёплое местечко, и стану тогда не какой-то Утюг, а уважаемый Юрий Павлович.

— Да, свои люди везде нужны. Особенно после такой работы, глядишь, мы с тобой в героях окажемся. Только я…

Голос умолк и стало слышно, как дятел забарабанил по старой берёзе.

— … ты никому не сольёшь?

— Да я, сам знаешь, могила.

После этих слов у девочки привычно зазвонил колокольчик.

— А я хочу отколоться. Приеду и сразу женюсь, детишек с женой нарожаем. На заработанные деньги куплю в пригороде двушку, я уже и дом присмотрел, под Люберцами. Тачка у меня есть, на первое время сойдёт. Вернёмся, отдохну и пойду работать, а? Как тебе?

— Тоскливо. Давай, братан, завязываем ковыряться в мозгах, иди лучше похлебай моего супчика.

— Давай разливай, а я пока хлеб достану.

Голоса стихли. Всё стало ясно как белый день. Девочка, справившись с дрожью, подняла голову и осторожно выглянула из своего травяного укрытия. Копатели сидели за складным столом в нескольких метрах от неё и ели из одноразовой посуды. Один из них, крупный и белобрысый, с тяжёлой челюстью и узкими глазами, одетый в камуфляжные брюки и футболку, громко прихлёбывал из тарелки. «Наверно, это Утюг», — подумала девочка, не сводя глаз с его синих от наколок рук. Второй, повыше, с правильными чертами лица и причёской «ёжик», наверно — Борис. Значит, вот тот, в наколках, просто так убил дедушку и, чтобы не осталось свидетелей, заодно застрелил и бедную бабушку. Но чем он надышался? Наркотиками? Газами? Токсикомания? Вот так дела.

Алёне хотелось здесь, прямо на земле, плакать, кричать, дёргать траву — она узнала убийцу, она видела его перед собой, но ничего не могла поделать, ибо сама находилась на краю жизни — один только необдуманный шаг или нелепая случайность, выдавшая её копателям, приведёт к смерти. Надо уходить, побыстрее скрыться, но как? Они совсем рядом, им не составит труда поймать девчонку, тем более, они знают остров как свои пять пальцев. Значит, надо дожидаться, когда они куда-нибудь уйдут, и тогда со всех ног сматываться с этого кургана и такого опасного острова. Пусть разбираются взрослые, те, кому положено, а ей, девчонке, надо просто спасать свою жизнь.

Но лежать пришлось долго. Копатели неторопливо обедали, потом пили чай и курили. Только через час они разошлись по палаткам.

Тогда Алёнка решилась и стала отползать назад, подальше от опасности. От долгого лежания на земле в одном положении руки и ноги болели, и она еле двигалась.

— Утюг, выйди посмотри, кто-то шумит рядом, — подал голос из палатки Борис.

— Да ладно, лень мне. Я ничего не слышу, хочешь, смотри сам, я и так в тоннеле проторчал полдня. Дай мне отдохнуть.

Полог палатки открылся и копатель осмотрелся по сторонам. А после достал пачку сигарет и закурил.

— Нервы стали ни к чёрту в этом грёбаном лесу. Всё что-то слышится или видится. Вчера в сумерки углядел, будто кто-то ходит по болоту, прямо по трясине. Может, леший? Или водяной? Нет, наверно, болотник, такой весь в сером и такой высокий? Как ты думаешь, кто это?

— Отстань от меня со своими сказками, детям будешь рассказывать. А пока не шуми, дай поспать хоть полчасика, — недовольно закряхтел Утюг.

— Ладно, спи, а я покурю и тоже подремлю.

Алёна лежала, боясь дышать, собственное дыханье казалось ей громким и гулким. В эти минуты девочке хотелось услышать родные звуки лесного оркестра: стрекот сороки, переливы сойки, барабанную дробь дятла, гром и скрип стволов в ураган. Но кругом тихо, и небо хмуро, только листва на осинах дрожит по привычке, да иногда сзади нежданно зафыркает ёж. Девочка улыбнулась, вспомнив своего Колючего колобка, а потом испугалась, а вдруг копатели подумают, что здесь кто-то прячется. Но её страхи утихомирил зашумевший в верхушках берёз и осин ветер, а следом хором заскрипели стволы, и поднялся птичий гомон.

Успокоившись, она поползла дальше, и когда оказалась в метрах тридцати от опасного края кургана, очутилась в ямке между сухой сосной и дубом. Впадина показалась ей местом для укрытия, где можно встать и размяться и потом, согнувшись, как можно скорее покинуть холм. Алёна спустилась в ложбину — шрам на теле холма от кладоискателей, и привстала, с опаской оглядываясь по сторонам. Она отряхивалась от травы и иголок, когда земля под её ногами предательски просела, песок по трещинам посыпался в чрево кургана и следом за ним, в облаке пыли, туда рухнула и девочка, царапая ноги и руки, даже не успев перепугаться…

Девочку спасло от копателей только то, что при падении в подземелье она не закричала и даже не вскрикнула. Либо время, предшествующее её провалу вниз, заставило её перестроиться и забыть обыкновенные привычки, либо само небо оберегало девочку в этот день.

Вскоре она пришла в себя и кое-как поднялась с разбитых колен. Когда облако пыли осело, Алена открыла глаза и увидела, что провалилась под землю. Находилась она словно в узком колодце, чьи стенки можно ощупать руками, а сверху, в полутора-двух метрах, светился маленький лаз, за которым оказалось самое дорогое в жизни — свобода. Прыгнуть так высоко обычной девочке немыслимо, цепляться не за что, можно попробовать сделать ступени в отвесной стене. Ноги после приземления саднили, а ещё ныли поцарапанные локти, коленки и пальцы. Пыль попала в горло, и пришлось потихоньку откашливаться.

А ей нестерпимо хотелось разрыдаться, вопить, звать на помощь. Как можно в нескольких метрах от убийц угодить в такую переделку? Девочка стояла и, прикусив нижнюю губу, плакала. Сколько прошло времени, она не знала, но в эти тягучие минуты, ей казалось, что миновала целая вечность. Алёна перестала плакать: то ли иссякли солёные родники, толи разум приходил в себя после панического бегства.

Девочка сняла с плеч рюкзак, достала бутылку с водой и чистые носки. Попив, промыла царапины и ссадины, после кое-как удалось остановить кровь, прижав к ранам гольфы. Придя в себя, Алёнка осмотрелась по сторонам и достала фонарик. Осветив каменный мешок, в который угодила так нелепо, стала ещё раз руками ощупывать стены пещеры. Сухая почва крошилась в руках, и Алёнка бросала её под ноги, в надежде подняться поближе к спасительной поверхности. В эти минуты она многое отдала бы, чтобы поскорее попасть наверх. Но даже нож не был подспорьем, — сухая земля оказалась твёрдой, как камень, и отковырять небольшой кусок было совсем не просто.

Девочку радовало только одно — копатели не услышали звуков от её падения, иначе они давно были бы здесь и, возможно, этот вертеп сделался бы её могилой. Но их до сих пор не было, значит, у неё оставалась надежда выбраться и остаться живой. Но если затея выбраться самой не удастся, то тогда остаётся только ждать людей, которые начнут её искать уже этим вечером. Мама увидит записку и, не дождавшись возвращения дочери, начнёт бить во все колокола. Понятно, ночью искать практически невозможно, но утром здесь точно будут полицейские и спасатели. Надо только ждать и надеяться. Однако девочка не могла сидеть сложа руки, вооружившись ножом, она отбивала комья грунта от стен, шепча про себя слова маминой молитвы.

Пальцы вновь наливались силой и она снова рубила стену. Но когда в проёме над головой девочки стемнело, нож уткнулся во что-то твёрдое. Расчистив небольшой пятачок, она ощутила холод металла. Вскоре она отыскала ребро ёмкости, о которой говорили копатели. Она оказалась у задней стенки цистерны, ради которой три года Утюг и Борис, каждое лето пропадали на острове посередине Гнилого болота.

Пришлось развернуться в другую сторону и на противоположной стене сделать ступень. С перерывами, часа через два она выдолбила небольшой выступ, на который можно было опереться ногой при подъёме вверх. Отдохнув, Алёна стала готовить следующую ступень. Дела пошли заметно быстрее: грунт оказался более податливым. Вскоре достаточно большой кусок отвалился от стены и оказался в руках девочки. Она включила фонарик — у неё в руках лежал человеческий череп! Из пустых глазниц высыпалась земля и многовековой прах.

— О Господи! Я, наверно, потревожила вечный сон древнего вятича! Простите, я не хотела…

Она аккуратно поставила останки далёкого предка в угол провала и засыпала землёй. Тишина воцарилась, как в склепе, аж в ушах зазвенело. Девочка вздрогнула, отгоняя от себя безмолвие, и сказала:

— Спи спокойно, предок. Я не стану тебя больше тревожить. Я тоже буду спать. Что нам с тобой принесёт завтрашний день? Придёт ли за мной, Верная Охота?

Ночью в пещере стало заметно прохладно. От холода спасала запасная футболка и дождевик, в который она завернулась и привалилась к стене, ноги же до конца вытянуть не смогла, да так и забылась, сидя, в прерывистом сне.

Ночь прошла тихо, если не считать уханья филина и фырканья ёжика, который крутился рядом с провалом. Алёнке снился князь из дедушкиной сказки, в блестящих доспехах и в бордовом плаще, красавица жена и диво — огненный змей, рассыпающий по ночному небу снопы ярких искр.

Утром девочка очнулась от холода — близость воды давала о себе знать, а сырость проникла даже в её пещеру на кургане. Она плотнее завернулась в дождевик и снова уснула.

Сон окончательно прошёл, когда солнце взошло над головой девочки, меж веток засинело чистое небо. Вчерашние облака бесследно сгинули, и щебетанье птиц вновь напоминало о беззаботном лете. Но здесь, в провале, всё оставалось по-прежнему, даже стало ещё хуже. Из еды остался один бутерброд, а воды в бутылке — пара глотков. Но самое ужасное — болело и ломило всё тело: руки, спину, шею и особенно ноги. Девочка несколько минут не могла встать и с трудом приподнялась над землёй. Ссадины и синяки ныли при любом неловком движении.

Позавтракав половиной бутерброда и запив глотком воды, девочка стала ждать — либо счастливого спасения, как в американском фильме с обязательным хэппи-эндом, либо последней схватки с копателями. Мозоли на ладонях ныли, и она решила экономить силы, просто сидела и ожидала развязки, иногда кое-как вставала, чтобы размять ноги. В голове оставалась только любимая сказка.

— Вот бы мне такую Верную Охоту, она бы меня враз выручила и спасла, — помечтала девочка и закрыла глаза.

* * *

«Вот и сказке конец, да рассказ ещё не весь… Ещё поведали земляки — князь Всеслав и его охота бесследно не сгинули в лесах. Они здравствуют и до сих пор странствуют среди наших бескрайних дубрав и болот.

Порой, в ясную ночь, подняв голову к звёздному небу можно разглядеть в свете полной луны, как среди созвездий и сосновых вершин, по чёрному небу, с восточной стороны на запад, скачет во весь опор отважный князь Всеслав со своею свитой — Верной Охотой. Под ним белый статный конь, его копыта высекают снопы искр, а из ноздрей валит пар. На плече витязя — тот самый верный ворон, на груди мерцает кольчуга, глядь, а на остром шлеме, отражаясь, горит сама Полярная звезда».

Глава 13 Загон

Рано утром «гелендваген» оставил за собой Москву и с первыми лучами солнца уже мчался по просыпающемуся шоссе, подальше от многоэтажной столицы.

— Жалко, опять уделаем машину в этом грёбаном лесу, — зевая, сказал водитель.

— Нашёл, что жалеть, на любой мойке тебе её вылижут за тысячу рублей. Смотри лучше не усни за рулём. Вечером, небось, бухал с тёлками?

— Старею, перед серьёзным делом больше не квашу.

— Молодчина, остепенился.

— Я взял сапоги, камуфляж. Даже накомарники.

— А ствол не забыл?

— Обижаешь, всё на месте. Смазан и заряжен. Только я чё думаю: кризис на дворе, может, сэкономим? Ствол не станем светить, возможно, я и так обойдусь, одними руками?

— Смотри, тебе виднее. Не слишком ли жадничаем? Наших пацанов в расход пускаем всего-то из-за двух лимонов, да ты ещё и пистолет жалеешь. Политики за эту отраву нам заплатили сполна. А Утюг парень крепкий, всё лето на свежем воздухе и на тушёнке. Второй-то по-хлипче, но тоже, глядишь, начнёт зубами за жизнь цепляться. Как бы мы с тобой из-за копеечной экономии дело не загубили? Ты же знаешь, кто за этим всем стоит, а в сентябре уже выборы…

— Не дрейфь. Я взял пистолет-автомат Стечкина, он тяжёлый. Тюкну пистолетной рукояткой по репе Утюгу, а пока он будет в отключке, ножичком порешу второго, и труп в болото.

— Тоже мне, Рэмбо. Давай Боре скажем, что Утюг нас достал, все причитающиеся деньги отдадим ему, пусть поможет связать этого урода. Ну а после Утюга и со вторым покончишь.

— Хитро, голова ты, Принц, не зря к тебе такая погоняла прилипла.

— Да ладно. Дай мне лучше навигатор, я пока введу координаты Гнилого болота.

— Не дрейфь, не проскочим. А гаджет в бардачке. Нам с тобой главное объект сдать заказчикам, а тогда и я, глядишь, стану принцем, переберусь на Гоа или в Таиланд. А может, лучше махнуть на Сейшелы? Правда, там тоскливо.

— Главное, чтобы эти два урода не надышались и ёмкость не попортили. Без газа она не стоит, ни копейки!

— Как три года назад?

— Конечно, хорошо тогда Утюг был один, а представь, два отморозка ворвались бы в посёлок и устроили бы там резню? Навели бы шороху похлеще, чем зомби.

— Да, а вспомни, сколько бабла выкинули на ветер, чтобы замять эту бойню и отмазать этого придурка!

— Не говори. Давай остановимся, хлебнём кофейку, что-то сердце с вечера щемит.

— Да когда сердце… того… нельзя кофеин. Я где-то читал.

— Шрам, не умничай, мне станет полегче, сто раз проверено.

— Хозяин барин. Так и быть приторможу. Вот только оторвусь от «паджерика», висит у нас на хвосте уже полчаса.

— Думаешь, слежка?

— Да ладно, не дрейфь. Дачник или коммерс газует по делам в провинцию.

Чёрный джип мчался на юго-запад от столицы, рассекая гранёными рёбрами плотный утренний воздух. Равнодушные километровые столбики кивали вдоль обочины и щурились от бешеной скорости, не давая пассажиру рассмотреть цифры.

Ближе к обеду на Алёну сверху посыпались комочки земли. Девочке хотелось вжаться в землю, стать невидимой и неслышимой, провалиться ещё глубже. Она нащупала нож и взяла его в левую руку. На ней оказалось меньше мозолей, и всегда можно незаметно нанести удар, ведь в первую очередь обращают внимание на правую руку.

Она подняла голову вверх и в лазе увидела мужское лицо, мужчина всматривался в полумрак провала.

— Алена, ты здесь?

— Да, а вы кто?

— Отец. Как ты себя чувствуешь? Встать можешь? Ноги не сломала?

— Тише, они рядом.

— Знаю. Я тебе сейчас спущу верёвку, обвяжи себя вокруг пояса и держись покрепче.

Через пару минут конец веревки с несколькими узлами оказался перед девочкой. Она всё сделала, как надо, хотя узлы долго не затягивались, а после крепко взяла верёвку в руки.

— Я, вроде, готова.

— Держись, дочка.

Верёвка натянулась, и потихоньку, рывками девочка начала подниматься вверх. Невыносимо жгло руки от впившейся верёвки, особенно в местах ссадин. Алёнка плакала, но молчала. Иногда она вновь опускалась вниз, а сверху летели комья земли и камни, но Игорь напрягался, и Алёна вновь упрямо ползла вверх.

Наконец-то отец приподнял её над землёй, и она увидела самое прекрасное солнце и самые родные деревья. В эту секунду боль ушла на второй план, спасение оказалось на расстоянии вытянутой руки. С трудом Игорь подхватил её и рывком извлёк из смертельного плена. Теперь они оба лежали в траве, стараясь тихо отдышаться, и смотрели в бездонные небеса. И обоим казалось в эти сладостные минуты, что этот холодный лазоревый свод никогда не предаст и не оставит каждого из них в беде.

— Идти сможешь?

— Не знаю, ноги стали, как ватные, и ссадины ноют до сих пор.

— Пальцами пошевелить можешь?

— Могу.

— Отлично, переломов нет. Алёнушка, надо идти. Эти двое увезли мешки с мусором. Могут вернуться в любую минуту.

— Да, я всё понимаю. Я сейчас попробую.

— Вставай. На, держись за мою руку.

Опираясь на отца, девочка поднялась и на полусогнутых ногах пошла с кургана. Каждый шаг давался с трудом, словно сотни иголок воткнулись в ступни, суставы не разгибались.

Игорь на склоне подхватил дочь, и она руками обвила его шею. Так они и шли, вначале к краю острова и после вдоль жижи, к гати. Пока всё складывалось удачно. Через полчаса они вышли к переправе и залегли в березняке, поджидая машину с копателями. Столкнуться с ними нос к носу посреди болота казалось обоим равносильно смерти.

Девочка немного отошла от невольного заключения. За время ожидания отец накормил её и поведал, как очутился на Курганном острове.

— Мне позвонил следователь около десяти вечера, и сказал, что твоя мама ищет тебя, якобы ты ушла на Гнилое болото и не вернулась. Они сообщили в полицию и спасателям, и те принялись искать тебя на лесных дорогах. Стемнело, и поиски в лесу начинать было бесполезно. Но я собрался и поехал на остров. Тем более что я был здесь всего несколько дней назад.

— Что ты здесь делал, тут ведь очень опасно?

— То же, что и ты. Ну, это другая история, — Игорь помолчал, но решил открыть дочери правду. — Меня посылал сюда Михаил Владимирович, для… ну как тебе лучше объяснить, для разведки. Ведь я всё же военный человек и могу прожить без цивилизации много дней. Я поспал на краю болота. А на рассвете, ещё в тумане, я прошёл по гати, а дальше всё было просто. Я оказался около тебя.

— Как ты обнаружил меня, да ещё под землёй?

— Я читал твои следы: там ты ветку сломала, после сидела на траве, видел, как ты ползла по кургану, лежала на его краю. Я просто шёл по твоему следу, главное — не торопиться, не отвлекаться и не лениться, а побольше смотреть по сторонам и под ноги. После в подлеске дождался, когда наконец-то эти упыри уедут, и сразу к тебе.

— Папа, ты молодец, просто настоящий следопыт. Я уж и не знала, что ждать. А тут, как в волшебной сказке: наш богатырь спасает свою дочку.

— Я думал, ты скажешь, как в «Крепком орешке».

Со стороны болота послышались звуки двигавшегося автомобиля. Двигатель работал на низких оборотах иногда срываясь на металлических визг.

— Едут, тихо.

Они лежали на траве за белым стволом берёзы. Иногда она смотрела на отца и улыбалась. На самом деле она не хотела сводить с него глаз, но стеснялась этого и потому периодически отводила взгляд то на крону берёзки, то на лазоревое небо с редкими перистыми облаками. Под таким небом нельзя умереть, и ничего плохого с нами не случится, думала девочка, ей безумно хотелось домой, к маме, под старую ёлку, к книжкам, к чаю с липовым мёдом.

Машина наконец-то проехала и скрылась на острове, оставив после себя торфяной след на воде.

— Надо спешить. Пойдём, впереди самый опасный участок.

— Пошли, я хочу домой.

— Потерпи, за болотом нас никто не достанет. Если вдруг они появятся, я скажу, что мы собирали грибы, и ты потерялась. Я даже попрошу нас подвезти, словно не знаю, кто они, хорошо?

— Не надо, я боюсь.

Они вошли в чёрную жижу и двинулись к противоположному берегу. Игорь взял дочь за руку и, как буксир, тащил её по затопленным брёвнам. Алёна едва успевала переставлять ноги. Когда оставалось до берега шагов сто пятьдесят, за спиной опять запел унывную песню движок уазика-буханки.

— Скорее! Они возвращаются.

— Я устала и не смогу идти быстро.

— Ладно, веди себя естественно, а дальше будь что будет.

Они прошли ещё метров пятьдесят, Алёна не выдержала и обернулась — со стороны острова, поднимая колёсами разбегающиеся в стороны волны тёмной жижи, приближалась «буханка» чёрных копателей. Иногда машину начинало трясти и бросало из стороны в сторону, и девочка видела как, сжимая тонкий руль, Утюг ловит «уазик». Где-то рядом, в ельнике, тревожно защёлкала неведомая птица или кнут заблудившегося пастуха. Из воды неожиданно показались руки с перепончатыми пальцами и косматые головы, которые дружно принялись с гати спихивать в болотную пучину невесть откуда взявшуюся машину.

— Лена, скорее, — позвал отец и замер от страха, увидев происходящее, не поддающееся пониманию холодного рассудка. — Ты это видишь или мне показалось?

— Иду-иду. Да, вижу, это друзья, они за нас.

Они отвернулись, пробуя прибавить шаг, чувствуя, как мурашки побежали по коже. А в глазах Игоря ещё несколько секунд стояло видение: вот из потёмок болота появились чьи-то руки. С берега раздался крик, словно кто-то в траве терзал какого-то невидимого загадочного зверя. Игорь и Алёна вздрогнули и пришли в себя:

— Бежим? — спросила девочка, хотя в эту минуту суша показалось ещё страшней, чем покинутый остров.

— Давай, — Игорь поддержал дочь.

Они пробежали несколько метров, девочка отстала, и отец отпустил её руку. Через пару шагов Алёна потеряла равновесие и с размаха повалилась в разводину с намешанными остатками растений и веток, ряской и травой, первыми жёлтыми берёзовыми листами, обильно пахнувшую в лицо влагой и торфом. Рядом, за кочками, со свистом с сухой ольхи сорвался тетерев и чёрным пятном растворился на Курганном острове.

Игорь обернулся и выхватил из воды девочку. Машина надвигалась. Он шагнул в сторону и повернулся к дочери, прикрыв её собой. В эту минуту её состояние волновало его больше всего. Возможная опасность со стороны копателей отошла на второй план.

— Слышь! Не гони. Странная парочка, — сказал Борян, держась обеими руками за ручки в салоне болтавшейся машины.

— В натуре, какие-то бараны. Спроси, кто такие?

Уазик притормозил, из окна выглянул белобрысый мужик с красным от солнца лицом.

— Здрасьте, помощь нужна?

— Здравствуйте. Спасибо, но мы вроде вышли на дорогу.

— Заблудились?

— Да пошли вчера за грибами.

— А корзинки где?

— Бросили.

— Ну, ладно, удачно выбраться.

— Спасибо.

— Поехали.

Машина тронулась, и набежавшая волна накрыла голенища сапог, зачерпнувших воды.

— Чё они тут делают? — спросил соседа Утюг.

— Заблудились, видишь, все помятые и грязные, это не наши проблемы, к вечеру нас здесь не будет. Поехали скорее, ребята подъезжают.

Утюг молчал и смачно сплёвывал в окно. Вскоре машина, надрывно ревя, вынырнула на берег и поехала по просеке. Но водитель резко ударил по тормозам, машина заглохла, и как только стих скрип, заорал на Бориса:

— Чёрт побери! Как они сюда попали, откуда знают про гать? Они были на острове и, может, видели хранилище!

— Успокойся. Через час мы зашибём кучу денег и навсегда покинем этот проклятый лес и болото. Какая тебе разница, были — не были? Пойми, мы сделали свою работу! Остальное мне по барабану!

Наконец-то Игорь и Алёна подходили к берегу, машина благополучно скрылась в лесу и звуков тарахтящего мотора не было слышно. Отец продолжал тащить дочь, с трудом переставлявшую ноги в жиже.

— Вроде, обошлось, уехали. Я уже думал о самом плохом.

— Даже не верится, что мы спасены. Пойдёмте в берёзки, там отдохнём и я переобуюсь.

Они ступили на траву, но из леса снова стало слышно машину «чёрных копателей».

— Бежим! Они возвращаются.

— Не могу, натёрла ноги.

Игорь подхватил дочь на руки и поспешил в спасительный подлесок. Машина вынырнула из леса, свернула в их сторону и остановилась. Сразу, вместе со скрипом тормозов, прогремел оглушительный выстрел, а за ним следующий. Утюг зарычал:

— Урод! Я тебе говорю, картечь заряжай, а то уйдут падлы.

Игорь рванул из последних сил к спасительным кустам, стараясь бежать, как учили: челноком, из стороны в сторону. Следом громыхал выстрел за выстрелом, и он явно услышал, как зашумела листва от свинцового заряда. За спиной хлопнули двери уазика, раздались крики:

— Отсекай от леса! Уйдут, гады!

Картечь кучно легла где-то рядом. Следом ещё два раза — бах! Ба-бах!

Ворвавшись в подлесок, Игорь опустил дочь на землю и тут же стянул рюкзак. Из горловины извлек чёрный пакет, а следом из него палку с прикрученной синей изолентой трубкой.

— Алёнушка, беги в лес, я догоню.

— Сапоги трут мне.

— Брось их, нашла время, о чем думать.

Отец поднёс спичечный коробок к трубке и из неё в сторону идущих копателей вырвался сноп огня и следом удушливый сизый дым.

— Уходим, — крикнул Игорь, утягивая в лес дочь и на ходу перезаряжая странное оружие.

— Ах, ты, гад! Из поджоги палит по нам! Ну, гадёныш, вешайся, — кричал Утюг, однако копатели остановились. То, что противник обладает оружием, пусть и примитивным, охладило их пыл, и они не решались заглянуть в подлесок.

— Звони нашим по спутниковому. Пусть помогают! — крикнул Борис, оглядываясь по сторонам.

За те минуты, что Утюг звонил по телефону, брызжа слюной во все стороны, Игорь и Алена прошли совсем немного.

— Пошли! — крикнул Утюг, сжимая обрез. — Ребята их встретят на дороге, с волынами, организуем загон под конец сезона. Поохотимся!

Борис достал нож и кивнул.

— Получается, мы с тобой загонщики?

— Так и есть. Давай, а то их потеряем. И тогда на нас объявят охоту!

— Мы не можем просто так засунуть псу под хвост наш труд за три года.

Они вошли в берёзовый подлесок и поспешили вперёд по истоптанной странной парочкой траве. Утюг вскоре явно распознал спину в камуфляже и даже прицеливался, но для обреза с коротким стволом расстояние до жертвы следовало сократить до нескольких метров.

Зазвонил спутниковый телефон. Копателям пришлось остановиться и ответить:

— Стойте на гравийке! Мы их гоним на вас. Мужик и девчонка. У них что-то типа поджоги… А у вас-то есть стволы? Стечкин и пятизарядный «браунинг»… ну тогда всё будет в ажуре…

Ветки хлестали по лицам бегущих Игоря и Лены. Оторваться от преследователей не удавалось. Ночь в яме давала о себе знать, и девочка с трудом держала темп отца. Её ноги были сбиты в кровь. Оглянувшись, она с ужасом увидела, что оба копателя находились всего в двадцати — тридцати метрах от них. Утюг размахивал обрезом, словно прицеливался. Судя по всему погоня приближалась к концу. Надеяться было не на что и не на кого, копатели приближались.

— Стойте, придурки, вам всё равно хана! — крикнул Утюг и поднял обрез, ловя спину с рюкзаком в прицел.

— Лена, не слушай, давай вперёд, — шепнул отец, пропуская её, а сам остановился.

— Стой, парниша! А давай по честному, — не унимался Утюг, — мой обрез, против твоей поджоги с десяти метров?

— Ты чё творишь, Утюг?

— А чё, я парень фартовый, сами их возьмём, — по-тихому шепнул Борису, а после крикнул — Да тебе слабо!

— Папа, не надо, я тебя умоляю.

— Это последний наш шанс, они нас догнали и расстреляют обоих. Ты давай беги дальше, я потяну время, а после догоню. Они не найдут тебя в лесу, иди в самую гущу, подальше от дороги.

— Нет, они убьют тебя, как бабушку и дедушку. Я только тебя узнала, чтобы вот так сразу потерять?

— Иди, только не на гравийку, а к дому, так ближе будет. Запомни, помощь где-то рядом, тебя ищут второй день, и полиция будет здесь с минуты на минуту.

— С тобой ничего не случится?

— Ничего. Беги. Я тебя скоро нагоню.

Он впервые поцеловал дочь в щеку и, отвернувшись, чтобы она не заметила предательских слез, сделал шаг навстречу копателям. Девочка за его спиной уходила в спасительную чащобу.

В эти мгновения Алёнка уже бежала по чаще, и как бы это не было необычным, с каждым шагом в неё вливалось сил больше, чем тратилось. Казалось, она впитывала в себя по капле, по песчинке, по атому силу от деревьев и трав, земли и неба, воды и ветра. Пробежав с полсотни метров, в овражке она уткнулась в густой ельник и, как только одолела первую ель, ощутила себя в полной безопасности. Почудилось, что теперь можно лечь и спокойно уснуть, или даже, оторвавшись от земли, парить среди вальсирующих деревьев. Ноги перестали болеть на этом чудном ковре из опавшей хвои.

Впереди неё замелькали песчаные иголки. Ёжик! Так вот ты где! Алёна спешила за ним, но на удивление не могла догнать коротконогого бегуна. Она не чувствовала, сколько прошло времени. Где-то за спиной хлопнула новогодняя хлопушка. Следом опустилась тишина. Она бежала и ждала, словно в детстве играя в прятки, когда дедушка найдёт её, спрятавшуюся в платяном шкафу, среди блузок и костюмов. Время останавливалось, буксовало, и минуты ползли подобно садовой улитке.

Она уткнулась в грудь и, почувствовав знакомый запах, подняла глаза.

— Алёна, успокойся, ты в полной безопасности! — он подхватил её и оторвал от земли.

— Дядя Миша, меня вывел ёжик. Там остался папа, помогите ему. Они его убьют.

— Молчи, ты устала. Я сам всё видел. Наши уже спешат к нему. Я отнесу тебя на дорогу, там твоя мама.

* * *

Алёна закрыла глаза. «В вышине, насколько хватает взгляда, обгоняя друг друга, парят соколы и орлы, лебеди и гуси, сотни преданных птиц. Не отставая от князя, во весь опор несутся львы и медведи, волки и лисы, кабаны и рыси, олени и лоси, зайцы и горностаи…

И так все ночи напролёт, не уставая, без остановки небесные странники гонят невидимого зверя по земле и по небу. Под ними проносятся залитые лунным светом поля и дубравы, поймы рек и луга…

Редкие счастливцы, лицезревшие ночную охоту князя Всеслава, шёпотом передают о виданном чуде…»

Глава 14 Дуэль

— Я согласен, не пристало русскому офицеру труса праздновать.

— Давай, иди к берёзе, только, чур, не прячься. А я стану у сосны. Как раз между нами метров десять-двенадцать. Идёт?

— Изволь. Только пусть твой напарник станет рядом с тобою, ну хоть за сосну. Я не хочу, чтобы мне в спину стреляли.

— Да ты чё, командир, мы правильные пацаны, не кинем.

Игорь подошёл к берёзе и огляделся. Тонкий белый ствол с развевающимися на ветру клочками коры не давал ни малейшей надежды укрыться. Рассчитывать оставалось только на себя. Справа от него росла старая ель с сухими нижними ветвями. А среди колючих ветвей даже показалось, промелькнули оранжевые глаза филина.

— Ну что, давай на «раз-два-три»?

— А кто считать будет?

— Да Борян, у него по математике было «три», а у меня «два»!

— Заметно.

Утюг надрывно рассмеялся. Игорь с трудом улыбнулся, он старался потянуть время, Алёнушка должна была уйти как можно дальше.

— Согласен, Борян, так Борян. Только у меня такой уговор.

— Какой?

— У меня выстрел один, у тебя два, так?

— Точняк.

— Надо чтобы всё было честно — вытащи один патрон из ствола. Чтобы всё на равных.

— Ну, ты, волк позорный! Берёшь меня в ежовые рукавицы?

— Сам предложил всё по-честному. Я с тобою согласился, вот теперь стою у берёзки, а ты у столетней сосны, так давай и ты иди мне навстречу.

— Слышь, Борян, этот фраер берёт меня на понт! По рукам.

— Отлично.

— Ты куришь?

— Нет.

— А жаль, хоть курнул-бы перед смертью. А в Бога веруешь?

— Верую.

— Тогда ты молись, а я покуда покурю.

Игорь прислонился к берёзе и, не выпуская поджогу из рук, стал молиться, прося у Спасителя только одного — чтобы дочь успела уйти как можно дальше и спастись. Служба на Севере, ежедневные, особенно зимой, опасности приучили к мыслям о смерти. Самая рядовая поездка по тундре могла стать трагической: сломайся машина или гусеничный транспортёр.

— Ну, хорош, прохлаждаться, выходи, — крикнул Утюг, появился из-за сосны и, видя, что Игорь выходит, резко рявкнул — считай, Борян!

— И раз, и два…

«Три» офицер так и не услышал — на полянке грянул оглушительный выстрел. Утюг рассчитал всё правильно и точно: выстрелил первым, ещё до конца счета. В доли секунды Игорь заметил как в последний момент к обрезу со стороны старой ели метнулась стальная молния, и хлопок кнута слился с канонадой. И его с головы до ног окатила волна тёплого воздуха, листва и сучья падали сверху. Жуков пошатнулся, но не упал. Навалившись на берёзку, он нагнулся и поднял поджогу, но левую руку со спичечным коробком поднести не смог, она его не слушалась. На рукаве проявились красные разводы, как ягоды клюквы на прошлогоднем снегу…

— Ну что, лошина позорная! Обвёл я тебя вокруг пальца. Накось, ещё получи горячего свинца, чтоб не мучился. Ненавижу вас, офицерьё, и ещё ментов с прокурорами.

Утюг вразвалочку прошёл чуть вперёд и демонстративно встал за молодой сосной. В его руке блестел обрез, он безразлично посмотрел на Игоря каким-то нечеловечьим стальным взглядом.

— Слышь! Не падай, не хочу добивать лежачего, так интереснее, — крикнул копатель и стал целить в грудь. — Устроим бродилку, как в игре.

Игорь поднял глаза и посмотрел в небо, вернее туда, где оно должно было быть, но он не видел его, взгляд застрял на колючей ветке ели. «Как глупо всё получилось, — мелькнуло в голову у Жукова, — даже небесам нет дела до того, что творится на земле».

Грохнул выстрел.

Офицер закрыл глаза и подумал — «оказывается, как безбольно приходит смерть».

— Падла, кто стрелял? — заорал Утюг.

Игорь раскрыл глаза и увидел, как рухнувший на колени копатель испуганно смотрит по сторонам, крутя головой. Из-за ели вышел пожилой мужчина в застиранной защитной куртке, с двустволкой в руках, направленной на Утюга.

— Я.

— Ты кто? Что за хрень тут происходит!

— Я ищу пропавшую девочку. Сюда идут спасатели и полицейские. Бросай обрез, нехристь.

— Не дождётесь! Борян, дай-ка ещё патроны, — Утюг по-собачьи оскалил зубы и заревел, в эти мгновения он более походил на загнанного волка, чем на человека.

— Утюг, ты сам тут разбирайся, а я пошёл. Мне в тюрьму нельзя.

— Вот тоже козел! А-а-а-а-а-а-а-а! — из тёмного рта вырвался наружу отвратительный хохочущий звук, переходящий в вой.

— Бросай, говорю, оружие, — ещё раз сказал незнакомец, глядя в упор на Утюга, но главным аргументом в споре оставались воронёные стволы, направленные прямо на него.

— Хрен вам, а не Утюг! Не дождётесь!

Раненый копатель поднял с земли обрез, весь в прилипшей сухой траве и иголках, и резко приставил сталь к своей груди, синие купола на ладони дрогнули, и с ревущим криком «а-а-а-а-а!», он надавил на спусковой крючок. Тело чёрного копателя отбросило от земли, и он, хрипя, завалился на бок и, вытянув ноги, испачканные землёй вперемешку с темной кровью, рухнул навзничь. Тяжёлая челюсть раскрылась, словно он продолжал чертыхаться на весь белый свет.

Охотник ногой отбросил обрез в сторону и подошёл к Игорю, доставая из рюкзака нож.

— Так, тихо, давай не шуми.

— Ну вот, из огня в полымя. А вы собственно кто?

— Свой я, Петр Петрович Аникин, ищу внучку Александра Сергеевича.

— Она вроде убежала. А я хотел их задержать.

— Да я видел… как там её, тьфу… дуэль вашу. Вот только не успел чуть-чуть, так получилось. Ну ладно, до свадьбы заживёт.

Он распорол Игорю рукав и умело забинтовал два входных отверстия от картечи, из которых продолжала сочиться кровь.

— Пошевели пальцами. Вроде кость не задета, но дело дрянь, потеря крови. Надо поднять руку и затянуть повыше раны.

Перевязав раненого, как надо, охотник отошёл и с ног до головы оглядел Игоря:

— А что у нас с ногой? Сейчас гляну. Ого-го — на правой брючине-то дырка. Как левая нога?

— Да вроде не болит, но что-то течёт в сапог.

— Понятно. Будем резать.

Он распорол брючину, но к счастью рана на бедре оказалось несильная, её удалось затянуть бинтами, и кровь остановилась. Затем Аникин подошёл к Утюгу и, убедившись, что тот мертв, спросил Игоря:

— Идти сможешь?

— Смогу. Надо взять обрез.

— Зачем? Этот отстрелялся.

— Один убежал, и ещё они кому-то звонили и просили помощи.

— Ну, тогда другое дело.

Охотник поднял обрез и передал в руки Игорю.

— Проверь патроны, а я посмотрю телефон.

Он пошарил по траве, и среди корней ели нашёл чёрный телефон с антенной.

— Вот этот?

— Да, надо взять с собой, может, пригодится.

— На, держи, — он сунул его в руки Игорю, — я всё равно ничего в нём не понимаю. Пошли.

Первым шёл Аникин, он ступал твёрдым уверенным шагом и даже не смотрел по сторонам. Казалось, всё плохое и опасное позади. Раненому идти было труднее, потеря крови, усталость и нервное перенапряжение давали о себе знать: сердце бешено колотилось, крупные капли холодного пота стекали по спине и груди. Но Игорь не выпускал из рук обрез, стараясь прислушиваться к лесу. Они шли напролом, через чащу, и посторонних звуков не замечали.

Пройдя около часа, Аникин остановился и подозвал Игоря.

— Выходим на гравийку. Ты будь здесь и не высовывайся, а я пойду взгляну, что там, вдруг и вправду засада.

— Может, не стоит, подождём спасателей, не нападут же они на целую толпу.

— Отдохни, а я гляну, если никого нет, пойдём нашим навстречу.

Серые выцветшие глаза на обветренном лице улыбнулись, он поправил бинты на руке и, привычно сняв ружьё с плеча, скрылся в подлеске, примыкающем к дороге. Игорь прилёг, огляделся по сторонам и достал спутниковый телефон.

Аникин выбрал роскошный куст лещины и как можно осторожнее стал пробираться к дороге. От неё отделяло ещё несколько молодых крушин. Было тихо, августовский лес молчал, словно погрузился целиком в послеобеденную дрёму. Каждый шаг охотник делал неторопливо, смотря под ноги. Только шум мог выдать его приближение и привести прямо к опасности. И вот кусты остались позади, впереди заросшая барвинком и пижмой обочина…

Лесную тишину разорвал гул, неслыханный с времён великой войны. Слева от охотника безжалостная стальная машина досылала в ствол патрон за патроном, и вот свинцовый заряд прошил и отбросил в кювет охотника. Обожгло грудь, но впопыхах, в горячке, он всё же отполз за куст лещины, и, опираясь на пук тонких стволов, положил двустволку перед собой, сдаваться он был не намерен.

Выстрелы застали Игоря, когда он набрал телефон следователя. Сразу стало ясно, что произошло самое ужасное: охотник напоролся на засаду, по всей видимости, выйдя на линию стрелков. Связь сработала, и он быстро поведал Михаилу Владимировичу о происшествиях у Гнилого болота за несколько последних часов, назвав свои координаты. Отложив телефон, Игорь рванул вперёд и через минуту наткнулся раненого в грудь Аникина.

— На дороге, видишь. Слева, стреляли слева от меня. Не знаю, как я их проглядел.

— Держись, Аникин, погоди, не умирай, я уже позвонил нашим.

— Нашим?

— Точно нашим.

Перевязав охотника остатками бинта, Жуков не удержался и, взяв ружьё, бросился к дороге. Пробираясь по лесу вдоль гравийки, он принял влево и, как загнанный зверь, вышел на стрелков и незаметно залёг в нескольких метрах от них.

— Где-то бродит ещё один и с ним девка! — бубнил Борян. — Надо искать!

— У них оружие, получим по пуле, — ответил незнакомый голос.

— Принц, хорош дрейфить, — вмешался второй неведомый голос, — а ты, Боря, иди добивай раненого, а мы в лес искать оставшихся. Времени в обрез. Ты видел по дороге сюда, сколько машин в лесу, того и гляди они нас опередят?

— Это мокруха, вы что не понимаете, кретины? Мы не подписывались перед политиканами устраивать кровавую бойню в центре России! Надо валить отсюда, слышь, Шрам, пока ещё нас по полной не срисовали. Пусть эти придурки сами расхлёбывают кашу, которую сами и заварили. Вернее, один идиот — Утюг.

— Мужики, на колени встану, не бросайте меня здесь, — взмолился Борис.

— Не бросим, иди добивай раненого и мы сматываемся отсюда, — сказал Принц. — Шрам, что смотришь, иди разворачивай машину.

— А чем мне его?

— Дай ему «стечкина», всё равно ствол засветили, так и так придётся скидывать.

— На, вот ещё два магазина.

— Шрам, ты сумасшедший, зачем ему шестьдесят патронов?

— А вдруг пригодится?

— Борян, чеши скорей, а ты, Шрам, разворачивай машину и валим отсюда, — скомандовал Принц.

Прижав пистолет к животу, Борис побежал к месту ранения Аникина. Игорю ничего не оставалось как последовать за ним.

Подойдя к кусту лещины, копатель отдышался и, пригнувшись, стал продираться через кусты. Опасаясь каждого шага, он вытягивал шею, внимательно рассматривая каждое дерево. Раненый с каменным лицом лежал среди кустов и, завидев незнакомца, попробовал поднять обрез, оставленный ему Игорем. Но Борис успел первым снять предохранитель и направить ствол тяжёлого пистолета в сторону человека…

Доли секунды не хватило копателю сделать своё дело и навсегда смыться из этого проклятого леса, где за три года было пролито столько человеческой крови. Удар ружейного приклада по голове, обрушившийся сзади, сбил его с ног и он, теряя сознание, только успел заметить перед собой чёрно-серое полотно и помчался по таинственным туннелям с сумасшедшей скоростью.

Игорь подобрал пистолет и выстрелил несколько раз в землю. Связав Бориса, сказал:

— Ну, теперь мы в расчёте с тобой, Пётр Петрович, а то негоже ходить офицеру в должниках. Терпи, помощь близка, а мне надо ещё один должок отдать.

— Не о том думаешь, офицер.

Аникин улыбнулся уголками губ и кивнул. Оставив ружьё, Игорь поспешил к дороге, ощущая, как сосёт под ложечкой. Встав за ивовый куст, замахал рукой. К нему поехал, покачиваясь на ухабах дорогостоящими боками, антрацитно-чёрный «гелендваген». Остановившись в нескольких метрах от Игоря, пассажир опустил блестящее стекло и крикнул в окно:

— Боря, давай быстрее, мы валим отсюда к чертям собачьим!

Игорь в ответ потряс кусты.

— Что молчишь, добил раненого или нет? — спросил Принц и с опаской высунулся в окно. — Выходи, что за шутки? Нашёл время!

— Угу.

Ничего не поняв, Принц буркнул Шраму:

— Поехали в Москву, пусть сам здесь разбирается, как хочет. А то ещё нас повяжут вместе с ним.

Водитель что-то ответил, но Игорь не расслышал, и машина тронулась с места, подняв пыль. Когда она поравнялась с ним, он выскочил из-за куста и очередью из «стечкина» полил джип. Водитель среагировал быстро, выжал до пола педаль газа, и чёрная махина, подскакивая на ухабах, набирала скорость. Игорь отскочил в сторону и успел до конца выпустить обойму по колёсам. Неприступный джип, как танк, убрался вглубь леса. Игорь остался на гравийке и смотрел ему вслед, ловя себя на мысли, что вместе с пулями улетучились и последние силы. После стрельбы он ничего не слышал и не понимал, что происходит вокруг него. Серая пелена застилала его глаза, он моргал, напрягался и вновь на краткое время мог хоть что-то видеть.

— Мужик! Не двигайся, — громко раздалось сзади, незнакомец скомандовал, — брось оружие и подними руки вверх! На раз-два-три! Иначе стреляем без предупреждения!

— Что? — Игорь ничего толком не разобрал, только слыша знакомые щелчки, оружие снимали с предохранителя.

— Не стреляйте! Это наш! Как его там… — теперь вопил сзади следователь Колумбов, расталкивая спецназовцев. — Жуков! Это Жуков.

Игорь улыбнулся и стал медленно поворачиваться на знакомый голос, но его тут же сбили с ног и он, долго паря в воздухе, всё же очутился на земле. Заныла правая рука, а из-под сбившейся повязки на левой руке засочилась кровь. Время исчезло, глаза затянула ряска, и он погружался в липкую глубину болота. Люди в форме уже распарывали рукав и брючину, обрабатывая раны и с треском разрывая упаковки бинтов.

— Не надо, это мой отец! Он меня спас! — откуда-то с небес хрустальным колокольцем пролился волшебный голос дочери, крепкие руки ослабили хватку и даже стали поднимать его с дороги.

— Там, в кустах, раненый охотник и связанный копатель, — только и успел сквозь зубы процедить Игорь и потерял сознание.

— Вызовите «скорую помощь», он может умереть.

— Не плачь, девочка, врачи уже здесь, всё будет хорошо, — пообещал Колумбов, и Алёнке очень хотелось верить каждому его слову.

— Я же говорила, Верная Охота поспела вовремя!

В небе над гравийкой настойчиво продолжал кружиться вертолёт, но недолго, вскоре, получив команду с земли, он взял курс за черным джипом, как и серебристая «паджеро» и две черные «тойоты».

* * *

«А ещё поведали мне старики: коль настанет на матушке — Руси тяжёлая пора, ослабеет мужская сила, дрогнут перед врагом наши витязи и ополченцы, то сызнова объявится княже Всеслав, а с ним и его Верная Охота, легка как на помине! Клык к клыку, крыло к крылу, коготь к когтю — так ощетинится непреодолимой засекой легендарная охота, ведь за ними Родная земля!

А ещё обрушится с небес на недругов молния за молнией! Вспыхнут леса и степи, заполыхает земля и небо! Следом разольются реки и набухнет земля. Придёт черёд, и холодные ветра пригонят на сотни вражьих языков стада туч с колючим снегом, и всё скуёт первобытный мороз!

За извечным князем Всеславом, за Верной Охотой поспешат по земле полк за полком, дружина за дружиной. И много прольётся крови и не устоит враг, дрогнет и в отчаянье упрекнёт себя и спросит: «Зачем я пришёл на эти земли, глупец?»

И вновь возвратится мир и воцарится покой… Да не покинет нас, во веки веков, княже Всеслав и его Верная Охота!»

Глава 15 На круги своя

Машина «скорой помощи» следовала последней в ряду машин со спецназом, полицейскими, следователями и спасателями. Жукова и Аникина перевязали и повезли в больницу. Бориса врачи привели в себя и в окружении конвоя забрали в город.

Алёнка только проводила глазами машину «скорой помощи», ей ужасно хотелось поехать с отцом, но надо показать следователям и полицейским место дуэли и остров, а сделать это кроме неё, конечно, некому. Ей тоже обработали раны и ушибы, дали успокоительного и перевязали ноги, а ещё накормили пирожками и бутербродами и напоили сладкой газировкой. Спецназовцы из своего резерва выделили для неё самые маленькие высокие ботинки, и теперь она с трудом передвигалась в них по лесу.

Лесная гравийка никогда не ведала такого количества машин и людей, они выходили и заходили обратно, хлопали дверями, что-то делали, суетились, снимали на видео, фотографировали. Михаил Владимирович с понятыми осматривал место происшествия. Несколько следственно-оперативных групп направились в лес и на Курганный остров осматривать подземное хранилище, брошенную машину копателей, искать посреди леса труп Утюга.

— Алёна, — оторвавшись от протокола осмотра места происшествия, сказал следователь, — никуда не уходи, сейчас приедет мама.

— Хорошо.

Вдали показался чёрный микроавтобус. Алена присела на край обочины и смотрела как машина осторожно пробирается по разбитой дороге. Авто бесшумно остановилось в нескольких метрах от нее, сдвижная дверь открылась, из машины выпорхнула мама:

— Лена, я здесь!

— Привет!

Мила подбежала к дочери и, плача, начала целовать её в макушку, ощупывая руками всю девочку.

— Ты цела?

— Да, всё хорошо, только царапины. А вот папа ранен, и дядя Аникин ранен, их увезли в больницу.

— Нам встретилась «скорая», не переживай, всё будет хорошо. Я тебя люблю.

— Да, мама, всё будет хорошо. Но я никогда уже не стану прежней. Понимаешь?

— Да. Ты у меня стала совсем взрослая. Я глаз не сомкнула с той минуты, как увидела твою записку на столе.

— Прости, мама, я не думала, что так получится. Я уже всё выяснила об убийстве, возвращалась и провалилась в яму на кургане, там просидела всю ночь, а утром папа спас меня. А когда мы шли с острова, они на нас напали. Знаешь, было очень страшно.

— Не вспоминай, потом поговорим. Лучше посмотри, кто со мной приехал, но только не пугайся.

— Кто?

— Повернись.

Девочка обернулась и увидела, как от машины к ней шёл пожилой мужчина, ужасно напоминавший поседевшего дедушку, улыбаясь и помахивая ей рукой.

— Не бойся, это твой дедушка.

— Постой, он же мёртв? Деньги на памятник…

— Он сам тебе все объяснит.

— А что с бабушкой?

— Она в машине.

— А почему не выходит?

— Она в инвалидном кресле и ждёт тебя.

Алёнка бросилась к деду. Они обнялись и так молча стояли несколько минут. Никто не мешал им.

— Пойдём к бабушке, — шепнула внучка деду.

— Пошли, она давно ждёт, уж все глаза выплакала! Как ты вымахала, прямо настоящая невеста!

Они вернулись к машине, и, заскочив в салон, Алёнка обняла бабушку, вытирающую тыльной стороной ладоней, слезы, шепчущую:

— Милая моя, наконец-то.

Следом в машину сели дедушка и мама. Так они и сидели вчетвером, взявшись за руки, словно обмениваясь душевным теплом, накопленным за три года страшной разлуки. Когда все немного пришли в себя и накатившиеся подобно цунами эмоции отпустили их, Александр Сергеевич поведал:

— В 1941–1943 годах, в оккупированных районах СССР, прилегающих к Москве, Киеву, Минску, Грозному, Вильнюсу, Риге и Таллину, фашисты спрятали в лесах сотни ёмкостей с секретным пси-газом, они разработали его ещё в тридцатые годы. Несколько лет испытывали на немецких антифашистах, потом на жителях покорённых стран и на узниках концлагерей. Так вот: пси-газ воздействует на сознание людей и стимулирует немотивированную агрессию друг к другу, отца к сыну, матери к дочери. Люди хватаются за оружие по любому поводу. Во время отступления часть пси-газа оккупанты обильно распыляли на Украине и в Прибалтике. Но частью тайников, как этим на Курганном острове, они не успели воспользоваться из-за наступления Красной Армии весной 1943 года. Много десятилетий забытая фашистская отрава лежала мёртвым грузом в наших лесах. Кое-где ёмкости прохудились, и газ уходил в атмосферу. Но в восьмидесятые годы прошлого века в лесах появились необычные люди, действовавшие под личиной «чёрных копателей». В руках у них были подробные карты времён Великой Отечественной войны. И нашёлся кто-то, кто щедро оплачивал эти раскопки. Так вот, они находили схроны и приводили ёмкости в рабочее состояние. И главное, время от времени продавали газ нечистым на руку политикам, точнее, преступникам. К нашему Гнилому болоту они долго присматривались, но никак не могли попасть на остров, точно не зная, где гать проложена через топь. Но один «добросердечный» охотник несколько лет назад случайно поведал московским охотникам про дорогу на Курганный остров. Так они оказались в сердце Гнилого болота.

— Кто этот охотник, дедушка?

— Не будем называть его имя, он уже и так расплатился своей кровью. Служа в ФСБ, я много лет работал с неонацистами. Так вот, когда их активность в нашем лесу возросла и стала понятно, что они ищут ёмкость с газом, я якобы ушёл на пенсию и внедрился — то есть стал здешним лесником. Так было удобно, без всяких подозрений постоянно находиться в лесу и контролировать «чёрных копателей». Ну, а дальше вы всё знаете. Мы собирали грибы, я, нарушив инструкции, шуткой спросил ранее судимого Юрия Железнова, по кличке Утюг, что он делает в лесу. Железнов открыл пальбу, нас с твоей бабушкой тяжело ранили, после мы попали в районную больницу. На следующий день нас отвезли в Москву, в центральный госпиталь. Возвращаться после лечения домой мы не могли, ибо спугнули бы копателей и испортили всю многолетнею операцию, так и не выйдя на организаторов и, самое главное, на заказчиков. Тогда мы, с тяжёлым сердцем, согласились на инсценировку нашей смерти, но оперативная комбинация затянулся на долгих три года. А потом, Мила, ты всегда нас попрекала, что мы не даём тебе жить самостоятельно, вот и представилась такая возможность.

— Папа, как можно!

— Извини, за глупую шутку.

— А для чего нужен этот газ? Ведь война давно прошла?

— С его помощью кое-кто в нашей стране хотел вызвать беспорядки и погромы. Чтобы все боролись против всех, зажечь с помощью крови настоящую гражданскую войну.

— Как жутко…

Девочка умолкла, глядя то на дедушку, то на бабушку, словно припоминая что-то очень важное, о чём размышляла несколько лет и теперь ей во что бы то ни стало надо дать ответ, от которого зависит судьба всего человечества на планете Земля, висящая на волоске.

— Послушайте, получается, все люди и вся наша семья до сих пор находится на той великой войне, — вдруг произнесла Алёна. — Вот дедушка и бабушка чуть не погибли от рук неонацистов, я с мамой и Женей и тоже боролись, как могли. Раненые отец и дядя Аникин лежат в больнице. Оказывается, в мирное время — война совсем близко от нас, только не ленись, просто приглядись и, протянув руку, сорвёшь с неё чёрную вуаль. Выходит, мне, родившейся в двадцать первом веке, надо быть постоянно готовой сражаться за такой привычный мир, за родных и соседей, за эти деревья и ёжиков. И в нашей школе, когда мы с учителями организовывали встречи с ветеранами, то делали это не только для тех, кто воевал на той далёкой войне, но и для себя, чтобы мы знали, а главное, помнили о ней, и в любой момент каждый из нас мог выступить на защиту нашего мира.

— Алёнушка, я рад, что ты сама поняла, на какие жертвы мы пошли с бабушкой ради родины.

— Ура! Так вот почему всё лето мне вспоминалась твоя любимая сказка про князя Всеслава и Верную Охоту!

Вечером полицейский «уазик» тронулся в сторону дороги, урча и переваливаясь с правого колеса на левое, и обратно. Вскоре деревья за ним сомкнулись, и провожающие пошли к сторожке. Алёнка отстала. Среди назойливого стрекота кузнечиков на долю секунды почудилось, что ничего такого не было, все приснилось: убийцы, опасность, погоня. На самом деле все каникулы пролетели под любительский оркестрик вот этих кузнечиков. Она подняла голову, над лесом заблестела вечерняя звезда — Венера, и сегодня взору явилось второе око — неяркое, но грозное — Юпитер.

— Лена, иди сюда! Хватит считать ворон, — позвала мама, вернув дочь с оранжевого неба в реальный мир. — Скорей, тебя следователь ждёт. Темнеет, а ему уезжать пора!

— Да иду. Никто не подумал, что у бедного ребёнка заканчиваются каникулы, а я кроме этого леса этим летом нигде не побывала. Ишачила тут и за следователя, и за полицию.

— Не гунди, тебе это не идёт, — успокоила мама.

Михаил Владимирович курил, сидя на лавочке, на любимом месте деда, и беспардонно стряхивал пепел в заросли лилий. Мама присела на самый краешек и, позёвывая, застёгивала верхние пуговицы кофты, становилось прохладно. Девчонка примостилась рядом со следователем и, нагнувшись, под лавкой заметила пустое блюдце, последние дни ей было не до молока, и ёжик оставался без ужина.

— Дядя Миша, а от меня ёжик ушёл — ведь я его перестала кормить. Правда я его или его братца встречала в лесу, но мне всё равно грустно.

Она толкнула ногой блюдце, и оно со звоном покатилось в крапиву.

— Бывает, но если вы по-настоящему подружились, то он непременно вернётся. Ну а если нет, то терпи. Да учись побыстрее, из тебя хороший следак получится, — следователь умолк на минуту, потушив окурок о ребристую подошву ботинка. — Я ещё хотел тебе сказать, ты уже человек взрослый, и знаю: правильно меня поймёшь.

— Попробую, как коллега коллегу.

— Ты во время допросов, очных ставок, а, тем более, когда тебя будут допрашивать в суде, не говори про… — он умолк, и стал вертеть головой, словно ища подходящее слово среди кустов крыжовника и смородины. — Ну, про этих твоих сказочных персонажей. А то, понимаешь, адвокат, который станет защищать этих доморощенных неонацистов, может потребовать проведение тебе психиатрической экспертизы.

— Даже под пытками никого из своих не выдам!

— Молодец, я всегда верил в тебя. Смотри, взошла полная луна.

— Да! Там окаянный Каин! Я сама его видела, не верите?

— Верю. Я тоже в курсе этого дела.

— Как, не пойму?

— Версий много: зависть перед Богом, жадность, любовь к Аван, дочери Евы… Мы с тобой ещё обсудим это происшествие.

— Вы и это дело расследуете?

— Каждый человек на нашей земле ищет ответы на такие загадочные преступления.

В лесу нежданно застрекотала сорока, и все повернулись в сторону вековой ели. Деревья, растревоженные свежим ветерком, шумели, поджидая осень, и первый жёлтый лист уже подкрасил надоевшую за лето зелень.

— Идите мыть руки и садитесь ужинать, — выйдя на ступеньки, пригласил дедушка, — да поскорее, мы вас с бабушкой ждём.

— Мне пора ехать, меня ждут допросы, чёрный джип задержали на подъезде к Москве, их везут обратно, в наш отдел, — с грустью сказал следователь и посмотрел на Милу. — Ночевать придётся на работе. Отдохните тут без меня. Спокойной ночи!

— Очень жаль, — ответила мама, собирая волосы в хвост. — Но мы всегда тебе рады и наша дверь распахнута настежь для тебя.

— Жалко, Михаил Владимирович, не уезжайте.

— Да, вот такая работа. Но мне действительно пора, а мы ещё обязательно свидимся и посидим за столом в дружеской обстановке.

— До встречи!

Следователь, не оглядываясь, вышел, неся под мышкой ворох бумаг. Звякнула калитка, и вскоре последняя машина скрылась среди деревьев. Что-то холодное и влажное дотронулось до лодыжки Алёнки, она вздрогнула, но не вскрикнула и не отдёрнула ногу. Посмотрев вниз, заметила под лавкой колючую кочку с черным носиком.

— Мама, смотри, ёжик вернулся! Он ведь вёл меня домой из леса, когда я убегала от «черных копателей»!

— Отлично, без старого проверенного друга жить ужасно плохо. Вставай, надо идти домой.

— Мама, смотри, на небе появилась лестница!

— Где? Это облака, дочка, ты что?

— Ну, тогда мне просто почудилось.

Алёнка пошла домой, но всё поглядывала на запад, куда указывало сердце, где ещё только пару минут назад в облаках явственно появлялась белая лествица с розовыми ступенями. А сейчас остались лишь мазки ярких пурпурных красок на серых облаках. И никакой тайны.

Александр Сергеевич ожидал внучку на верхней ступеньке, обнявшись, они пошли на терраску.

— Дедушка, а знаешь, я придумала сказку!

— Отлично, а мне расскажешь после ужина?

— Ну конечно, дедушка, а ещё всем нашим и папе, когда он выздоровеет, и обязательно Михаилу Владимировичу. А ещё мне надо срочно позвонить одному журналисту, я надеюсь, он оставил в покое Москву и теперь топчет белыми кроссовками здешнею глухомань.

— Кстати, Алёна, совсем забыла, я встретила на остановке твою классную руководительницу, она просила тебя на торжественной линейке 1 сентября прочитать стихотворение Николая Рубцова, название не помню, но ты его рассказывала на празднике девятого мая нашим ветеранам.

— Ах да, поняла, похоже, вот это:

Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву.

Когда человек взрослеет?

Вопрос «Когда человек взрослеет» на первый взгляд кажется риторическим. А между тем, в каждой стране существуют четкие правовые нормативы — с какого возраста можно приобретать спиртное и сигареты, с какого смотреть эротические фильмы, а с какого вступаться в брак… И все-таки, этот вопрос звучит снова и снова. «Мам, а когда человек взрослеет, ну совсем или почти совсем?»— спрашивает Алёнка, юная героиня этой повести свою маму. Ответу на этот вопрос, в сущности, и посвящена эта повесть.

В прекрасном фильме «Шанс», снятом режиссером Александром Майоровым по повести Кира Булычева «Марсианское зелье», утверждается, что есть люди, которые состарились еще в молодости, а есть такие, которые до преклонного возраста остались молодыми. Но повесть Владимира Голубева немного не о том. Кир Булычев и Александр Майоров говорили о свежести восприятия мира, о способности веселиться и быть непосредственным… Будьте, как дети, учит Священное писание… Но повесть Владимира Голубева о другой стороне взросления — о способности брать на себя ответственность за себя и своих близких, за умение решать самостоятельно любые проблемы. В конце концов именно поэтому детям и не продают спиртное и сигареты — потому что они неспособны сами принимать решения по поводу того, что приносит им вред, а что нет, что для них хорошо, а что плохо. Помните Маяковского: «Кроша-сын к отцу пришел…» Сын не знает, что такое хорошо и что такое плохо, а отец знает. И должен объяснить это сыну. В этом суть взросления.

Герои повести Владимира Голубева — мать и дочь. Хотя их взаимоотношения часто больше похожи на взаимоотношения двух подружек. Мать доверяет дочери, и это вполне заслуженно — дочь не по годам понятлива. Она понимает, что мать не в состоянии обеспечить ее всевозможными радостями жизни, и терпеливо сносит все тяготы небогатого быта. Они даже вынуждены жить в лесу, в сторожке, построенной дедушкой Алёнки, потому что квартиру пришлось сдать на лето… А других близких у них нет, помочь некому…

Повесть Владимира Голубева «Взрослое лето» можно смело назвать «три в одном». В ней есть тайна и криминальный сюжет. Так что, во-первых, это детектив. В ней есть фантастическое допущение. Даже несколько. Но они предельно аккуратно вплетены в канву истории. Так что любители фантастики обнаружат в этой повести дополнительную пикантность, а те, кто фантастику не жалуют, их, пожалуй, даже не заметят. И все же, во-вторых, это фантастика в лучшем ее проявлении. Когда элемент нереального не бросается в глаза, а воспринимается, как часть единой картины мира. Ну и самое главное… То, о чем говорилось выше. То, что логические выводится уже из самого названия произведения… «Взрослое лето». В-третьих, это повесть взросления.

На наших глазах героиня этой повести, Алёнка, учится разбираться в том, что хорошо, а что плохо. Она учится понимать мир и принимать его. Видеть в нем добро и зло. И видеть истоки добра и истоки зла. Аленка учится находить друзей и выстраивать с ними взаимоотношения. И оказывается, что близких ей людей в этом мире у Алёнки гораздо больше, чем она думала. Но это уже спойлеры, спойлеры…

Андрей Щербак-Жуков

Читатель проживает тысячу жизней. Человек, который никогда не читает, переживает только одну.

Мартин Д.

Владимир Голубев, член Союза писателей России. С 1992 г. пишет сказки, сказочные повести. Публиковался в журналах «Юность», «Няня», газете «Крайний Север», автор книг для детей и юношества «Сказки Малеевского леса», «Асины сказки», «Тешиловская русалка», «Зибровский водяной», «Лесовик и Метелица» и других.

В настоящее время проживает в г. Серпухове Московской области, кандидат юридических наук, ветеран правоохранительных органов.

Примечания

1

Шумерское название Венеры.

(обратно)

2

Шумерское название Марса.

(обратно)

Оглавление

Владимир Голубев Взрослое лето

  Глава 1 Сорока

  Глава 2 Непрошенные гости

  Глава 3 Тупик

  Глава 4 «…Разве я сторож брату моему?»

  Глава 5 Фотография 9 На 13

  Глава 6 Время собирать камни

  Глава 7 Спасение утопающих — дело рук самих утопающих

  Глава 8 Заклание

  Глава 9 Страсти по рембрандту

  Глава 10 Джунгли зовут

  Глава 11 Маскарад

  Глава 12 Ловушка

  Глава 13 Загон

  Глава 14 Дуэль

  Глава 15 На круги своя

Когда человек взрослеет? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg