«Я садовником родился»

Я садовником родился (fb2) - Я садовником родился (Алексей Леонидов - 4) 1075K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Вячеславовна Андреева

Наталья Андреева Я садовником родился

Не на шутку рассердился

Алексей Леонидов проснулся в это утро с ощущением праздника: выходной. Наконец-то! Он сладко потянулся, глянул в окно, отметил грозные ряды туч, выстраивающихся для парадного марша по плацу свинцового неба под свистящий аккомпанемент ледяного ветра, и натянул до носа одеяло. Слава богу, выходной.

В такую погоду только и лежать весь день в тепле и уюте, лениво щелкая пультом. Он удовлетворенно вздохнул и глазами стал искать пульт. И тут… Он вспомнил все! Выходной, говорите? За стенкой раздался рев маленькой дочки. Потом Сережа плюхнулся на диван и перед носом у отца стал расставлять на шахматной доске фигуры:

– Сыграем?

И потянул одеяло, чтобы освобожденный леонидовский рот смог дать утвердительный ответ, не дожидаясь которого сын уселся поудобнее и сделал первый ход.

Леонидов высвободил руку и рассеянно передвинул на две клетки черную пешку. Скорей бы проиграть! Может, тогда его оставят в покое? Жена Александра тоже объявилась, демонстративно подняла с пола носок, а со спинки кресла перекинула в шкаф джинсы мужа, обращаясь при этом в никуда:

– Один в тренировочных штанах на чистое постельное белье садится, другой разбрасывает вещи по квартире. Я вам что, всем нянька?

– Где? – лениво спросил Леонидов и зевнул.

– Что где? Где твои штаны?

– Где мое место в этой жизни? Я хотел сказать, в этом доме? И есть ли оно?

– Я не знаю, где твое место, а мое – на кухне. У меня маленький ребенок голодный. – Александра исчезла, а плач девочки вскоре затих.

Он в два счета проиграл партию, но Сережа потребовал реванша. Пришлось подняться с постели. Шахматы с утра его утомляли, впрочем, ближе к вечеру утомляли еще больше. Не дело коммерческого директора напрягать мозги по пустякам. На это есть нижестоящие сотрудники. Он обвел глазами комнату и таковых не увидел. Присутствовали лишь члены семьи, которые не собирались решать его проблемы. А намерены их добавлять. Мать его! Выходной!

Делать нечего, он пошел на кухню за проблемами, а заодно и за чашечкой кофе.

Маленькая Ксюша приоткрыла рот при виде папы, который был в ее жизни явлением редким: уходил, когда она еще спала, приходил, когда уже спала. Александра воспользовалась моментом и сунула девочке в рот полную ложку каши. Ксюша закрыла рот и задумчиво сглотнула.

– У-тю-тю, – сказал ей Леонидов, пальцами левой руки сделав козу. Дочка заревела. Что-то ей не понравилось. Алексей решил, что каша, а не коза. Но зачем-то сказал:

– Мать есть мать.

– Ребенок совсем не знает папу, – констатировала Александра, успокаивая плачущую дочку.

– Я работаю, – заметил Леонидов.

– Но сегодня у тебя выходной, – пристально взглянула на него жена. Леонидов почувствовал, как по спине ползет холодок. У нее на него планы, что может быть хуже? Он хотел по привычке спросить «где?», но вместо этого произнес:

– И что?

Сегодня неудачный день: он все время говорит не то, что думает. Осталось только делать не то, что хочется. Жена Александра тут же уловила ход его мыслей и вновь воспользовалась моментом:

– Пойди, погуляй с ребенком.

– Где? – спросил он и на этот раз угадал. Жизнь, похоже, налаживается. Всего-то погулять с ребенком!

– На улице.

– С одним? – уточнил он на всякий случай. И невольно напрягся, что жена тоже уловила. Александра женщина умная и чуткая, на другой он бы и не женился.

– Леша, будь человеком! – взмолилась она. – Я все понимаю. У тебя работа, но и я тоже устаю. У Сережи трудный возраст. За Ксюшей нужен глаз да глаз, она все в рот тащит и постоянно куда-то карабкается. Вчера (представляешь!) выдвинула лесенкой ящики платяного шкафа и по ним добралась до самого верха! Я едва успела ее поймать! Она ведь не взяла с собой парашют!

– Скалолазка ты моя, – умилился Леонидов, с гордостью посмотрев на дочку. – Умница!

– Вот и пойди, прокати эту умницу в коляске вокруг дома. Раз двадцать. Хорошо, если она после этого уснет. А я пока сделаю в доме уборку и, может быть, успею сходить в магазин. Одна.

Через полчаса Леонидов вытаскивал из подъезда прогулочную коляску, между делом вспомнив: «выходной». Погода к прогулкам не располагала. Тучи сомкнули ряды, ветер заунывно тянул на одной ноте: и-и-и… Он не удивился бы, если бы вдруг пошел дождь. Чего еще ждать от безнадежно испорченного дня? В начале февраля, когда положено трещать морозам и завывать метелям, снег вдруг растаял, зазвенела капель. А потом вся эта прелесть закончилась, потому что матушку природу начала бить лихорадка. Что не удивительно. Не май месяц! Февраль! Коляску Леонидов развернул против ветра и, выполняя волю пославшей его жены, стал обходить по часовой стрелке дом родной. Раз, другой… Понял, что двадцать кругов не выдержит. А схалтурить? Он решил просто постоять у подъезда вне поля зрения любимой.

«Сейчас хорошо дома, перед телевизором, с бутылкой пива и тарелкой наваристого борща, – глубоко вздохнул он. – И поспать бы тоже хорошо. Но, с другой стороны, Сашку можно понять. Двое детей, один учится в начальной школе, девочке чуть больше года. Трудный возраст у обоих. Мужа целыми днями дома нет. Коммерческий директор крупной фирмы, тут уж ничего не поделаешь. Кто-то должен заботиться о процветании семьи. О том, чтобы детям было что кушать. Она, конечно, все понимает, но устала. Чувствуется, что устала. И погода, как назло, ужасная! Факт: во всем виновата погода! Люди – заложники природных катаклизмов. Мы впадаем в депрессию, потому что не в силах управлять стихией». Леонидов понял, что его потянуло на философию. Плохой признак. Если в феврале месяце потянуло на философию, в марте жди авитаминоза. Потом начнется: «Я самый больной в мире человек, жизнь дала трещину и вообще не удалась…» Он поежился и нагнулся к дочке поправить сбившуюся шапочку.

Конец неприятным мыслям положило еще более неприятное происшествие. По методу вытеснения. Проехавшая машина с ног до головы окатила Алексея грязной жижей: растаявший снег вперемешку с речным песком, которым дворник Ахмет посыпал дорожки. Отучить его от этой привычки невозможно так же, как выяснить, куда он девает реагенты. Леонидов успел закрыть своим телом коляску. Враг не прошел, но разозлился Алексей здорово. Это ж надо! У собственного подъезда! На виду у всего дома! Где каждый знает, какой он солидный и уважаемый человек! И нате – в рожу грязь! Как это называется? «Да за такое надо в суд!» – подумал коммерческий директор Алексей Алексеевич. Бывший опер Леха Леонидов тут же возразил: «морду бить». Пока суд да дело, ждать замучаешься. А морду – это мгновенно, не отходя от кассы. На глазах у всего дома, где каждый знает, какой он со…

В этот момент красный «Опель» затормозил у соседнего подъезда, и Леонидов решительно толкнул туда коляску. Однозначно: бить морду! Раз он рядом. Водитель долго и с пристрастием пристраивал на руль машины противоугонный «костыль». Алексей успел.

– Эй, мужик! – негромко окликнул он, едва сдерживая ярость.

Тот обернулся. Алексей открыл рот. От удивления. «Колоритная личность!» – подумал он. Его обидчик был лыс, как коленка, но с черной бородкой-клинышком, похожей на жирную кляксу. Без шапки, в расстегнутом драповом пальто песочного цвета, из-под которого виднелись пестрая шелковая рубашка, кожаные брюки в обтяжку, а на тощей шее золотая цепь толщиной в палец. Но главное, это его руки. Холеные, в причудливых кольцах с огромными полудрагоценными камнями типа малахит и тонких серебряных колечках, а ногти с маникюром.

– Да-а, мужик! – выдохнул потрясенный Леонидов. И вдруг услышал:

– Леха! Леонидов! Ты, что ли?

«Где я мог его видеть?» – напрягся Алексей. И пожал плечами:

– Извините, – забыв, что сам хотел потребовать от мужика извинений. Но как его не пожалеть? Хотя бы за маникюр.

– А ты здесь какими судьбами? Не узнаешь? Эх ты, не узнаешь! А как я тебя в десятом классе сделал на последней стометровке? На городских соревнованиях, а? Помнишь?

Обидных поражений Леонидов никогда не забывал. Он бежал тогда первым и до сих пор не понимал, как его смог догнать хилый Колька Лейкин, выскочивший вдруг из-за спины и рванувший к финишу. Алексей рывок прозевал. Вот тебе и Лейкин! Никогда не был ему серьезным соперником, а тут прорезало! Что ж, у каждого в жизни бывает звездный миг.

– Лейкин? Ты, что ли? – Леонидов с сомнением посмотрел на обритую голову бывшего одноклассника. Колоритный товарищ. Неужели бандитом работает? Лейкин?!

– Он самый. Как жизнь? – подмигнул тот.

– Нормально.

– А ты поправился! С трудом тебя признал!

Леонидов тут же втянул живот. Жена, понимаешь, раскормила. Но и он в долгу не остался:

– Да и ты изменился. Слушай, а у тебя все в порядке? – и он выразительно посмотрел на Колькин маникюр.

– Чего? – удивился тот. – Ах, руки! Привычка. Я же по образованию флорист, – важно сказал Лейкин.

– Кто?!

– Флорист. Составляю композиции из цветов. Потом презентую их. Выставки, показы. Руки все время на виду. Вот и хожу раз в неделю на маникюр. Не прикасаться же к прекраснейшим созданиям природы руками с грязными ногтями.

– Прекраснейшие создания природы – это… – Леонидов тут же подумал о женщинах, но Лейкин сурово сказал:

– Цветы.

– Ну да, ну да. И на букетах ты так… – Леонидов хотел сказать «разбогател», имея в виду дорогую машину. Удержался, но Лейкин понял:

– Я сам редко теперь за прилавком стою. У меня фирма. Цветами торгую. Несколько павильонов по Москве. Закупками в основном занимаюсь и если выставка. Я – хозяин. И творец.

– Ну да, ну да. Флорист. Так ведь это… – Леонидов хотел сказать «бабская профессия», но опять удержался. Ему сегодня везло: он все время недоговаривал. Оставалось надеяться, что не заставят и доделывать. В спальне, к примеру, обои поверху отошли, и в прошлый выходной он купил клей. Саша сказала: «Дела на две минуты». Лучше бы эти злополучные минуты случились через два месяца.

– А сюда какими судьбами? – спросил он у Лейкина.

– Продавщица у меня приболела. Вот, заехал узнать, когда на работу выйдет, фруктов привез, – Лейкин слегка тряхнул полиэтиленовым пакетом с ярким рисунком, который держал в руке: – Витамины.

– У нее телефона, что ли, нет? – удивился Алексей.

– Почему нет? Есть. Просто я привык заботиться о своих девочках. Слушай, а ты-то сам как, а? Я наших редко вижу. Слышал, ты в ментовке работаешь? Опером? И до какого чина дослужился?

– Ушел, – коротко сказал Леонидов. – Два года как ушел.

– И где теперь?

– Так, – Алексей неопределенно махнул рукой.

Это была такая длинная история, что рассказ затянулся бы на день. А ветер меж тем дул. Вдаваться в подробности своего коммерческого настоящего Алексею не хотелось.

– Проблемы, да? – огорчился Лейкин. – Слушай, я тебе телефончик оставлю, ты позвони. Если денег надо или с работой помочь… Позвони, а?

Леонидов с удивлением взял протянутую визитку. Вот оно, оказывается, как! Не все богатые люди опасаются навязчивости старых знакомых. Колька-то человек! Он уже хотел рассказать Лейкину о своей работе, но тот поежился зябко в тонком драповом пальто и посетовал:

– Погода-то, а? Гадость! Пойду. – И нагнулся к его дочке: – Твоя? Ох, ты, какая незабудочка! А?

У Ксюши были яркие голубые глаза.

– А ты? Женат? – спросил Алексей.

Лейкин замялся, отрицательно покачал головой. Леонидов опять засомневался насчет маникюра. Они потоптались у подъезда еще пару минут и разошлись. В сущности, темы для разговора между бывшими одноклассниками иссякают быстро. «Как ты? Где? Как жена? Дети? Кого из наших видишь?» И все. Дальше уже «пока-пока» и по разным подъездам.

Когда за Лейкиным закрылась тяжелая дверь, Алексей с досадой на себя пожал плечами. Пустой, ни к чему не обязывающий разговор. Но отчего-то неприятно. Он, Леонидов, оказался не на высоте. Определенно, не на высоте. Надо было в свою очередь спросить: а тебе, Колька, не нужна ли помощь? И дать свою визитку. Отговорки не проходят. У тебя всегда есть при себе визитка, Леонидов. Даже если ты в тренировочных штанах на пробежке. Когда ты успел стать таким снобом? А вот Колька Лейкин – человек.

Алексей сунул его визитку в карман и принялся стряхивать с брюк грязные капли. Все. Домой. К жене, к борщу. К шахматам, чтоб их. К отошедшим обоям. Выходной.

…все цветы мне надоели

Мать всегда ассоциировалась у него с цветком, но никогда с розой. Хотя она часами бродила по саду именно среди роз, и что такое мульчирование, прищипка, удобрение и подкормка он понял раньше, чем начал складывать из слогов слова. И все никак не мог сообразить, что же за цветок она ему напоминает? Почерневшая от горя, увядшая настолько, что засохшие лепестки глаз потеряли свой первоначальный оттенок, а стройный стебель тела словно надломился, и головка цветка поникла навеки.

Какой она была, когда еще цвела и чувствовала себя кому-то нужной и любимой? Нет, он этого не помнил. Отец ушел к другой женщине, когда ему исполнилось четыре года. Мать переживала страшно. Именно так: страшно. Страшным стало ее лицо, ее глаза, ввалившиеся щеки. Он не переносил вида сорванных цветов с того самого дня, как она почувствовала себя мертвой. Все время казалось, что еще немного – и мать умрет по-настоящему. Он целыми днями цеплялся за ее темную юбку и таскался за ней повсюду: на улицу, где она перестала пугаться огромных и страшных машин; на последний этаж дома, где стояла подолгу у окна и смотрела вниз; в аптеку, где просила какие-то лекарства. Он не знал, что за лекарства, чувствовал только, что страшные. И еще крепче цеплялся за ее юбку: не отпускать, ни за что не отпускать!

– Колокольчик ты мой! – всхлипывала мать, заметив его. – Колокольчик! Что ж ты за мной все время ходишь? Отпусти ты меня!

Он не отпустил, зато мать осталась жива. И с головой ушла в любимую работу: мульчирование, прищипка, подкормка… Ранним утром, пока он еще спал, срезала полураспустившиеся розы и везла на рынок. А он, так и не выучивший впоследствии ни одного иностранного языка, бродил среди осиротевших розовых кустов и бормотал, словно заклинание, с детства ставшее таким родным: Аламо, Супер Стар, Парфюм де ла Неж, Крейслер Империал, Бель Анж… Слава богу, что он не видел их мертвыми, только исчезнувшими навеки из их сада! Милые, чудесные красавицы! Бель Анж, нежно-розовые лепестки… С ума сойти!

И чувствовал, что мать не любит их так же сильно, как он. Она выращивает розы на продажу. Торгует любовью величественных красавиц. А ими надо радовать глаз. Свои розы он мертвыми не выносил. Но чужие… Когда они попадали в его руки, хотелось сделать что-то особенное. Сделать с ними, с людьми, которые будут на них смотреть. Одеть в зеленый бархат причудливых листьев и трав, в блестящие юбки шуршащей упаковки, украсить золотыми лентами, бриллиантовыми капельками росы. Он с раннего детства мечтал об этом, но начать сразу с роз не рискнул. Розы были священны. И он пошел за деревню, набрал охапку странной травы – кукушкиных слезок. Крохотные сердечки, дрожащие во множестве на тонких волосках. И воткнул в них несколько странных цветков, лепестки которых были с мохнатыми, словно рваными краями. Цвета, который он мысленно называл «цикламен». Лепестки сплелись с крохотными дрожащими сердечками. Он принес букет домой, поставил в глиняную вазу и назвал его «Нежность».

Но нежность вскоре прошла. Когда он стал совсем уже взрослым и пережил главную в жизни трагедию, то понял, что лучше, чем эти букеты, ничего делать не умеет, а жить чем-то надо. Какой бесполезный теперь дар! И, по-прежнему натыкаясь повсюду, дома и в саду, на цветы, он потихоньку стал их ненавидеть. Надоели. Все, кроме…

Глава 1 Лилия

1

Если уж мы твердо решили начать новую жизнь, то дата исполнения приговора всегда приходится на понедельник. Поэтому их так и не любят. Замечательная новая жизнь отчего-то всегда начинается с вещей неприятных. С того, что приходится прилагать усилия, отучаться от старой, незамечательной жизни. Но чем дальше, тем меньше в ней находишь недостатков. Вот для того, чтобы понять, как тебе было хорошо, надо узнать, что такое плохо.

Понедельник? Вперед! Новая жизнь зовет! Алексей Леонидов не был исключением. Вот уже год как он перестал делать гимнастику по утрам, стал хорошо и много кушать и ощутимо поправился. Даже бывшие одноклассники это замечают! Тот же Лейкин. А ведь всю жизнь Леонидову твердили: «Господи, Леша, какой же ты худой! Надо поправиться». И вот теперь он мучительно думает: надо похудеть. Есть меньше – раз. И два – вернуться к гимнастике по утрам. Тот же Колька Лейкин – человек! Не потому, конечно, что он худой. А с другой стороны, кто его знает? Разве можно в наше время в чем-то быть уверенным?

В воскресенье вечером Леонидов зашел в спортивный магазин и купил синие атласные трусы.

– Вы уверены в размере? Мерить нельзя, – предупредила продавщица.

– Уверен, – буркнул Леонидов и втянул живот.

Он решил, что если завтра утром, надев эти шикарные трусы, расправит перед зеркалом плечи, то остальное придет само собой.

Трусы-то он надел и плечи расправил, и даже попытался нагнуться, но кончиками пальцев до пола не достал. «Как быстро, однако, теряем мы былую легкость!» – хмыкнул он. Потом лег на пол и попытался отжаться. После пяти раз понял, что лежать значительно легче. И приятнее. И вообще на улице пасмурно, в окно дует, словом, обстановка явно не располагает. Это не последний в жизни понедельник. Слава богу! Александра заглянула в большую комнату, где мучился муж, и вкрадчиво спросила

– Леша, а что ты делаешь?

– Грязь с паласа собираю. Вот. – Леонидов со скрипом поднялся и показал ей поднятое с пола перо. Явно из подушки. А впрочем, кто его знает? Разве можно в наше время в чем-то… и так далее. Тут же перевел стрелки: – Пылесосить надо чаще.

– Надо чаще вспоминать о том, что ты толстый, – не осталась в долгу Александра.

– Я в меру упитанный. И потом: почему ты до сих пор молчала?

– Твое самолюбие размером гораздо больше твоего живота. Я ждала подходящего момента.

– Ты считаешь, что он настал?

– Я вижу, ты задумался о смысле жизни. Купил атласные трусы.

– Я на работу опаздываю, – хмуро сказал Леонидов и решил, что утром следующего понедельника непременно, обязательно, несмотря на обстоятельства, вопреки всему… Об этом он забыл через десять минут после того, как приехал в офис. Равно как и о Кольке Лейкине, его благородстве и худобе. А зря.

…С работы он уехал поздно. Даже позже, чем обычно. В половине двенадцатого ночи. День промелькнул, как одно мгновение. В десять вечера позвонила жена и спросила:

– Леша, ну ты едешь? Ужин греть?

– Да. Еду. Греть, – ответил он, заранее зная, что через полчаса она позвонит еще раз с тем же вопросом. И он снова решительно ответит: греть! И не тронется с места. Этому он учился год. Обещать, не моргнув глазом то, что не исполнит. Но без этого невозможно стать большим начальником. После третьего «греть!» он решительно встал из-за стола. Однако пора. Ночевать надо дома. Этому он тоже учился долго. Все дела не переделаешь, не стоит и стараться заказывать в офис персональный диван и джакузи. Просто надо все рассчитать.

Добираться до дома ему полчаса, не больше. Если нет пробок. В это время дня, то есть ночи, их, как правило, нет. С некоторых пор он оставлял машину на платной стоянке. Значит, плюс еще минут двадцать. Но осенью из его «Пассата» вытащили магнитолу с колонками. Кто-то ловко расправился с сигнализацией и аккуратно вскрыл машину. Даже стекло не разбили. Леонидов спохватился, только увидев дыру там, где раньше был новенький «Panasonic». И держать машину возле дома и дальше не рискнул.

Вот и пришлось после получаса езды в теплой машине идти пешком со стоянки до дома, ежась под ледяным ветром. Можно было, конечно, подождать автобуса, но, вспомнив, как натянулась на животе резинка атласных трусов, Леонидов решительно застегнул доверху «молнию» кожаной куртки. Только пешком! Ведь была же у него когда-то сила воли!

Этих людей он воспринял поначалу только как досадное препятствие. Замерз, словно собака, а они дорогу перегородили! Люди, машины! Ночь на дворе, а возле дома родного целая толпа! Две полицейские машины, «Скорая помощь», его, Леонидова, бывшие «Жигули». Год отъездил, еще бы их не узнать! Стоп, стоп, стоп… «Жигули»! Он же их Сереге Барышеву продал этим летом, когда купил «Пассат»! Практически подарил. По старой дружбе.

Гиганта Серегу Барышева оказалось трудно заметить. Дамочка, к которой он нагнулся, пытаясь расслышать, что она говорит, выглядела как растерявшаяся школьница. Мучительно краснела и мямлила. «Мы любили дядю Степу за такую высоту…» – вспомнил Леонидов и усмехнулся.

Потом зевнул и громко крикнул:

– Барышев! Серега! Привет!

Тот легким движением руки смахнул с дороги дамочку и кинулся к другу:

– Леонидов! Привет, коммерческий! Я думал, ты уже спишь! Вот, стою и прикидываю: подняться к тебе или не стоит? С одной стороны, Александру с Ксюшкой разбужу, а с другой…

– Что с другой? – насторожился Алексей.

– А с другой вот, – Серега отвел взгляд, и Леонидов заметил, наконец, в двух метрах от себя голые женские ноги. В луже с водой, а рядом с ними яркий целлофановый пакет в желтых подсолнухах. Лицо и плечи лежащей на асфальте женщины широкой спиной загораживал эксперт. Леонидов сообразил, наконец: у его подъезда работает опергруппа.

– Труп? – спросил он и, не удержавшись, заглянул через плечо эксперта. Сработало любопытство бывшего сыщика-профессионала. Тем более что он сразу оценил необычность происшествия, которое кому-то предстояло расследовать. Слава богу, не ему.

Женщина лежала на тротуаре и была целиком и полностью одета, как записал бы он в протоколе осмотра места происшествия. Только ботинки и носки с нее сняты и голые синие ноги, словно бы специально опущены в лужу, растекавшуюся у тротуара. Шрамы на ее лице и шее Алексея крайне удивили.

– Никогда такого не видел! Ясно, что не бритва, но и не нож, это уж точно. Раны какие-то странные. Такое ощущение, что лезвие тупое. И почти в миллиметр шириной, а? Он ее не резал. Бил, что ли, с размаху?

– Давил, – поднял голову эксперт. – На последней стадии прижал к земле и этим металлическим предметом давил на шею до тех пор, пока жертва не перестала дышать. А вы, молодой, человек, собственно, кто?

– Я здесь живу, – ответил Леонидов.

– Свидетель? – сразу обернулся плотный мужчина в штатском, в котором Алексей мгновенно вычислил старшего группы. Барышев тут на подхвате, сто процентов. И, вообще, как он здесь оказался? Леонидов отвел друга в сторонку.

– Серега, а ты как здесь?

– Работаю.

– Не понял. Что значит работаешь?

– Леша, ты о чем-нибудь или о ком-нибудь помнишь, кроме своей фирмы? Я же тебе перед Новым годом звонил, сказал, что иду служить в полицию. Опером.

– Да. Было. Теперь вспомнил. Но зачем? Тебе же в охране неплохо платили!

– Квартиру обещали, – хмуро сказал Барышев. – Сколько ж можно по частным хатам кочевать?

– Квартиру?! И ты поверил? Не смеши!

– Надо кому-то верить, Леша. А насчет денег… Так меня жена содержит. – Алексею показалось, что Серега горько усмехнулся. – Ты же ее сам недавно директором филиала назначил. Спасибо тебе, родной! Ее целыми днями дома нет, и меня теперь не будет. Это называется современный брак: любовь по мобильному телефону и дети через Интернет. Чужие. Смотри и радуйся.

– Да я как лучше хотел! Хочешь опером быть, будь на здоровье, – сказал Алексей и осекся. На здоровье! Эк тебя, парень, занесло! – Но почему именно в этом районе?

– Может, я к тебе поближе захотел быть? Рассчитываю на помощь. Я ж в этом деле новичок.

– Так. Ладно. Я все понял, только мне домой пора. Сашка ждет.

– А может, посмотришь? – Барышев кивнул на мертвое тело. – Кроме странных ран, ничего больше не настораживает?

– Не хочу. Я ничего этого больше для себя не хочу! Ты понял? Если собираете показания со всех жильцов нашего дома, то так и запиши: я только что с работы, можешь позвонить и проверить. Алиби у меня железное, жена из дома так поздно никогда не выходит. У нас двое детей, если ты еще не забыл. Живых, не виртуальных. Так что свидетели мы никакие. Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем. Еще вопросы есть?

– С каких пор ты стал таким, Леша? – тихо спросил Барышев.

– С тех самых.

– Ты же был лучшим. Да что там лучшим! Ты был человеком. Я-то без колебаний когда-то на чужую дачу полез! Когда тебе это понадобилось.

Ах, вот он что вспомнил! Дело Клишина! В компьютере у убитого писателя остались ценные записи! Да, было, лезли. А долги надо отдавать.

– Черт с тобой, посмотрю, – Леонидов снова приблизился к трупу. – Подвиньтесь, мужики.

– А вам чего, свидетель? – ощерился старший.

– Капитан? Майор?

– Капитан Степанов. Кирилл Семенович.

– Леонидов. Алексей Алексеевич. – И пока озадаченный капитан соображал, что перед ним за чин, Леонидов внимательно оглядел место происшествия. – Не похоже, что ее изнасиловали. И на ограбление не похоже. Сумочка на месте, пакет рядом валяется. В пакете, судя по всему, личные вещи. А ботинки? Неужели он ее ботинки с собой унес?

– Вон они лежат, – кивнул эксперт. – Снял и в сторону отбросил.

– Ну, что скажешь, Леша? – спросил Барышев.

– Ничего не скажу. Тухлое дело. Не изнасилование, не ограбление. А раны такие, что на маньяка тянет. Зачем он ее бил перед тем, как удушить? Или после? И что в пакете? Смотрели?

– Смотрели. Пол-литровый пакет кефира, 0,5 >н йогурт, пара сдобных булочек и туфли.

– Туфли? Зимой? Покажи.

Барышев аккуратно, двумя пальчиками вытащил из пакета с подсолнухами черную туфлю на невысоком устойчивом каблуке, показал. Алексей пожал плечами и покосился на голую ногу убитой:

– Да. Бывает. Слышь, мужики? Туфля-то размера тридцать девятого! А у этой ножка маленькая. Как у Золушки. И не в подарок маме купила, туфля-то старая, стоптанная. Набойки совсем стесались. Чепуха какая-то. Хочешь, Серега, чаю?

– Чаю?! Тут еще вкалывать и вкалывать!

– А мне завтра работать. У нас с тобой, Барышев, графики теперь разные. И вообще: спать я хочу. Женские трупы, равно как и мужские, меня больше не интересуют.

– Жаль. Ну что ж, давай. Извините, гражданин, что задержали. – Серега издевательски приложил руку к козырьку черной кожаной кепки.

– Клоун. – Леонидов решительно направился к своему подъезду, но вдруг, обернувшись, неожиданно для себя спросил: – А долго она кричала?

– Не знаю, как долго, а что громко, факт. Видишь, сколько народу из дома выбежало? Но, сам понимаешь, пока решали, бежать – не бежать, пока оделись, пока спустились. Словом, скрыться он успел. И никто убийцу описать не может с указанием примет. Рост, вес, цвет глаз и волос. Даже одежду.

– Странно. Очень уж все это странно.

Уже набрав код и взявшись за дверную ручку, Алексей услышал, как капитан Степанов спросил Серегу Барышева:

– А кто это был? Что за сноб?

– Да так. Приятель.

Приятель!!!

… Обида клокотала в душе Алексея долго, он даже уснуть сразу не смог. Нет, вы слышали? Приятель! Что он для Сереги не сделал? Небось, когда устраивался на службу именно в это отделение, всерьез рассчитывал на помощь друга. Его, леонидовским, умом мечтал сделать карьеру. Нет уж, дудки. Был когда-то оперуполномоченный Алексей Леонидов, да весь вышел. У него теперь фирма. А пионерский задор в определенном возрасте хорош. В пионерском. Жаль, что Барышев этого еще не понял.

Утром за завтраком Александра спросила:

– Чего такой хмурый? И почему вчера задержался?

– Да так. – И Алексей не удержался: – Барышева встретил.

– Сережу Барышева? Где?

– Возле дома родного. Мало того: у нашего подъезда. Представляешь, он теперь опер!

– Я знаю, – спокойно сказала жена.

– Знаешь? А почему мы с тобой это не обсуждали?

– Потому что мы последнее время с тобой ничего не обсуждаем. Давно хотела тебя спросить… – Саша замялась.

– Ну-ну, договаривай.

– Ты торопишься. Как всегда. Потом как-нибудь… Так что Барышев?

– Вчера возле нашего дома женщину убили.

– Да что ты говоришь?! – охнула Саша. – А я еще подумала: кто ж это так кричит? Ужас какой! Убили женщину! Просто кошмар!

– Ты в окно выглядывала?

– Я? Да, выглядывала, когда услышала крик. Но спускаться не стала. Не могу же я Ксюшу без присмотра оставить. Даже спящую.

– Ты его видела?

– Темно, высоко. Но что-то видела.

– Барышев вчера по квартирам ходил. Свидетелей опрашивал.

– А почему к нам не зашел?

Алексей промолчал и, отставив недопитый кофе, встал из-за стола.

– Почему к нам не зашел? – настойчиво переспросила жена.

– Потому. Все, я пошел. Пока. До вечера. – Он выдвинулся в прихожую, Александра следом.

– Леша!

– Ну что еще?

– Я тебя не узнаю!

– Все меня последнее время не узнают! Даже бывшие одноклассники! Ну, поправился я! И что с того? Не умер же! – Ксюша проснулась от его крика и отчаянно заревела. Жена кинулась к ней, а Леонидов повторил уже злым шепотом: – Все меня последнее время не узнают! А я просто работаю! Понятно вам всем? Работаю!!!

И, схватив с вешалки куртку, он пулей выскочил за дверь.

…все цветы мне надоели

Лилия испокон веков означала чистоту и непорочность. Непорочность помыслов и дел. Может, попробовать с лилией? Раз она с таким отвращением отвергала и розу, и маргаритку. А что плохого в розе? Во все времена и у всех народов роза означала только одно: любовь. Ветка розы – на языке цветов вечное «да». А если она ярко-красная, сияющая, полностью распустившаяся? Символ искреннего расположения, что тут не понятного?

Да, да, да. Какое наслаждение слушать это «да»!

С каким сожалением пришлось отвергнуть розу! И вот – лилия. Белая лилия. Цветок по нынешним временам очень дорогой. Вырастить его непросто, и достойный букет с ним составить непросто. Что там записано в конспектах?

Что один из основных элементов составления букета – это цвет. Желтый контрастирует с голубым и усиливает его, а зеленый глушит. Желтый и красный выступают ярче на черном фоне. Высота букета должна в полтора раза превышать высоту вазы. Но это все конспекты. Всего-навсего записи лекций. Можно выучить их наизусть и повторять каждый день как молитву. Можно линейкой измерять углы и расстояния, строго следовать рекомендациям специалистов. А потом преподнести букет, как совершенство, образец вкуса, по безумной цене. Кому надо потратить деньги, тот заплатит и не поймет. И будет обидно. Очень обидно. Разве ради этого существует гармония? Разве на продажу?

Чувствовать гармонию – это дар божий. И глядя на море цветов, безошибочно и без всяких конспектов выбрать несколько идеально дополняющих друг друга – тоже дар. Никакая линейка здесь не поможет. Потому что красота – это прежде всего душа. Песнь души. И каждый поет ее по-своему. Одни стихами, другие нотами, третьи цветами. У красоты много языков, и все они международные. Одни поют, другие слушают. Кто кем родился.

Я всю жизнь стремился быть певцом красоты. Так почему же меня не понимают? Что во мне не так?

Значит, не дано. Как обидно! Нельзя же все время красть чужое. Все эти лилии, розы, маргаритки… Они живые, и с ними так тяжело! Может, попробовать с мертвым цветком? Душа-то просит! Она так и ищет свою песню.

Нет, надо заканчивать поиски. Если уж так все пошло, то надо заканчивать…

2

Совесть у Леонидова проснулась во время обеда. С трудом прожевывая плохо прожаренную и жирную отбивную, он подумал: «А все-таки я свинья». И со злостью отодвинул тарелку с другой свиньей, так бездарно закончившей свой земной путь. Даже ее смерть никому не принесла морального удовлетворения. «Буду вегетарианцем, – решил Леонидов, а потом подумал: – Должно быть, это был хряк. И ты – хряк! Такой же толстый. Зачем ждать понедельника? Хочешь начать новую жизнь – начни сейчас».

Серега Барышев остался единственным другом, который еще хоть как-то поддерживал с ним связь. Звонил, заезжал и просто помнил о дне рождения Алексея и его семейных праздниках. Остальные приятели исчезли, как только он стал коммерческим директором, потому что ему было не до них. Работа, болезни маленькой дочки, бесконечные домашние дела и снова работа. Барышев – трудяга, но это дело ему не раскрыть никогда. Тут нужна сообразительность. Голые ноги в воде. Сие есть символ. А символами мыслят, как правило, маньяки. Ловить маньяка занятие неблагодарное. Можно всю жизнь его ловить, если не умеешь вычислить, влезть в его шкуру. Мыслить его терминами и все переводить в символы. Голые ноги в воде. Что сие означает?

Леонидов полез в карман за мобильным телефоном. Но позвонил он не Сереге. Хочешь помириться наверняка – заходи издалека. А с мужем проще мириться через жену. Тем более если она у тебя же и работает. Леонидов был стратег, поэтому позвонил в филиал Анечке Барышевой, поставить ее в известность, что собирается заехать после обеда. Посмотреть, как идут дела, ну и заодно поболтать.

– Ну, как Серега? – первым делом спросил он, добравшись до места.

– Работает, – улыбнулась Анечка.

– Да я знаю, – с досадой сказал Алексей. – Вчерась встретились. У трупа.

– Где?!

– Разве он ничего не рассказывал? Возле моего дома женщину убили.

– Нет, не рассказывал, – упавшим голосом ответила Анечка.

– И про меня?

– Что-то случилось? – погрустнела она. – Вы поссорились?

– Ссорятся женщины. Мужчины, как бы это сказать? Гм-м-м… Неприличными словами выражаться не будем. В общем, между нами возникли определенные разногласия. Он сейчас где?

– На работе.

– Дай мне номер его телефона. Позвоню Сереге, а потом займемся делами филиала.

– Да у нас все нормально.

– А должно быть отлично. Лучше всех, больше всех. Нельзя на месте топтаться. Я тебя все время другим в пример ставлю как лидера продаж. Так что требуй от меня что положено, не стесняйся. Поддержу.

Алексей улыбнулся Анечке и с телефоном отошел в сторонку. Барышев отозвался сразу:

– Оперуполномоченный Ба…

– Вольно. Капитан Леонидов у аппарата.

– Леха?! Слушай, я рад. Ты извини за вчерашнее. Я все понимаю.

– За сегодняшнее. Дело было за полночь. Черт с тобой, извиняю. И за завтрашнее заранее извиняю тоже.

– За завтрашнее? – удивился Барышев.

– Ну да. Я решил тебе помочь, Серега, поэтому придется с тобой общаться. А ты парень бесцеремонный. Из-за огромного роста, должно быть. То, что тебе комариный укус, другому ой как бо-бо.

– Леха! Я…

– Проехали, не тормози. Скажи лучше, как у тебя дела? С убитой женщиной?

– А никак. Чиста, аки лист белый. Недаром Лилией звали.

– Как?!

– Ли-ли-ей. Повторяю по буквам: первая «Леня», вторая «Ирочка», третья снова «Леня», четвертая снова «Ирочка»…

– Пятая «Барышев, я не глухой». Просто удивлен. Слушай, ты бы заехал ко мне.

– Куда?

– Да хоть в офис.

– А что я от тебя там узнаю в перерывах между телефонными звонками? У тебя в кабинете сколько аппаратов, коммерческий, два, три, пять?

– Один. Плохо у тебя, Барышев, со знанием оргтехники. Недоработано. Телефоны в офисах многоканальные. У меня предложение: я сейчас у твоей жены в филиале.

– Ревную.

– Ко мне или к филиалу?

– К обоим.

– Так вот: ты приезжай. Пока доберешься, как раз и будет конец рабочего дня. И жену, наконец, увидишь, и ревность полечим, и о деле поговорим.

– Идет, – обрадованно сказал Серега. – Слушай, а почему ты удивился, когда узнал, что убитую Лилией зовут?

– Вот об этом и поговорим. Отбой.

– Есть! – в трубке раздались гудки.

– Скоро муж приедет, – улыбнулся Леонидов Анечке. – Рада?

Она мило покраснела. Алексей подумал, что видел в жизни только двух столь легко краснеющих женщин: Анечку Барышеву и свою жену Александру. Интересно, часто они друг другу звонят?

– Ну, давай, Анна, рассказывай, – он уселся рядом с ней и, щелкнув мышкой, открыл балансы постоянных клиентов филиала…

… К концу дня приехал Серега. Они уединились в кабинете у Анны, где Леонидов кисло сказал:

– Больше всего на свете мне не хотелось бы сейчас услышать, что убитая девушка была продавщицей в павильоне цветов. В фирме, принадлежащей некоему Николаю Лейкину. Но ты ведь именно это мне сейчас и скажешь. Так?

– Так, – открыл рот от удивления Серега. – Откуда знаешь?

– Хочешь верь, хочешь нет: интуиция.

– Ну что цветы продавала, это можно предположить. Раз Лилия. А насчет Лейкина?

– Про дедуктивный метод слышал? – таинственно понизив голос, сказал Алексей.

– Ну.

– Есть новейшие разработки в этой области. Фамилия цветочного магната складывается из первой буквы имени убитой, притяжательного местоимения «ей» и трех первых букв слова «кинули».

– А имя?

– Имя… Серега, это еще сложнее! Ты сначала с фамилией разберись. Суть метода уловил?

Минуты три Барышев напряженно раздумывал, потом обиделся:

– Кончай прикалываться. Если бы ты не был мне другом, я бы тебе…

И он сжал огромный кулак. Леонидов вовремя вспомнил, что Серега имеет разряд по многим видам спорта. В частности, по боксу. Злить его не стоит.

– Ну, пошутил, – тут же сделал он обратный маневр. – Без обид. Дело обстояло так: прогуливаясь в воскресенье с ребенком от первого подъезда ко второму, я встретил своего бывшего одноклассника Николая Лейкина, приехавшего навестить больную продавщицу. Мы минут десять постояли, поговорили, потом он дал мне свою визитку и ушел. Взять продавцом в цветочный павильон девушку по имени Лилия очень в его стиле. В школе Лейкин был розовым романтиком. Да и сейчас… – Алексей кашлянул: – В общем, своеобразный парень.

– В чем это выражается?

– Руки с маникюром, голова лысая, шея с цепью.

– Бандит? – напрягся Барышев.

– Я сказал: руки с маникюром.

– А-а-а… Голубой!

– Фантазии у тебя, Серега, ни грамма! Мысли шире. Флорист.

– А это не одно и то же? – подозрительно спросил Барышев.

– Представь себе, нет! Хотя… Я ж не проверял.

– А хочешь? – прищурился Серега.

– Иди ты! Я женат! У меня двое детей!

– Что ж. Аргумент. Значит, ты этого Лейкина хорошо знаешь?

– Знал. Когда мы школу-то закончили?

– И телефончик свой он тебе, конечно, оставил?

– Ну, оставил.

– Это хорошо, – обрадовался Серега. – Потому что Лейкин – единственная зацепка. У него с покойной был роман.

– А туфля? Разве не зацепка?

– Что?

– Чей туфля?

– Понятия не имею!

– Так никому и не подошла? Ты, надеюсь, примерял?

– Леонидов, ты что, Золушку мне предлагаешь искать? С тридцать девятым размером ноги?

– Какой размер обуви у ее мамы?

– Я тут прихватил на всякий случай. Вдруг да поможет? Взгляни.

И Барышев достал из кармана пачку фотографий:

– Она такого же роста, как и ее дочь, сто пятьдесят пять – сто шестьдесят сантиметров. И ножка маленькая.

Снимки оказались семейные. Групповые. Алексей принялся их разглядывать. Настоящее карликовое семейство: маленькая мама, маленький папа, маленькие дети, даже члены семьи мужского пола были не намного выше Лилии. А ее саму Алексей узнал с трудом. Девушка на фотографии была юной, свежей и милой, хотя и некрасивой.

– Сколько ей лет?

– Двадцать три.

– Двадцать три?! А вчера показалась мне такой старой! Я подумал: лет сорок.

– Смерть, знаешь, никого не красит. Тем более такая. Она, между прочим, всю жизнь прожила в твоем доме. С родителями и братом. Ты должен был часто ее видеть, – тихо сказал Барышев.

– Ну не помню я ее! Не помню! Некрасивая девица, маленького роста, наверняка тихоня. Глазки в пол, вежливое «здравствуйте». Может, Сашка ее и знала. Но я-то в этом доме не так уж давно живу!

– Не ори. Кстати, а почему ты вчера был не на машине?

– Ха! Так она теперь ночью на охраняемой стоянке! Потому что магнитолу у меня, по-русски говоря, с…ли.

– Вот! А дело это на меня повесили. О вскрытых и ограбленных машинах. В вашем дворе такое, между прочим, часто происходит. Когда магнитолам того самого, ноги приделывают. А почему ты, гражданин Леонидов, в полицию не заявил?

– Потому. Я знаю, каков шанс найти вора. И не хочу терять драгоценного времени.

– Вот она, значит, какая, твоя гражданская позиция!

– Хорошо, хорошо! Мне уже стыдно. Готов искупить свою вину. Что у тебя есть кроме Лейкина?

– Ни-че-го. Ты прав на сто процентов: тихоня, скромница, внешность ниже среднего, без особых талантов. Нет ни единого повода ее убивать. Дружная семья, мама, папа, я. И братик. Студент-очкарик. Квартира трехкомнатная, достаток средний. Лейкин своим девицам неплохо платит, между прочим.

– Как он за ней ухаживал?

– А я знаю?

– А вот и узнай. Тебе непременно надо выяснить, во-первых, чьи туфли были в пакете…

– Опять!

– Черт, что там еще имелось? Напомни! Кефир, йогурт и две сдобных булочки?

– Ну да.

– А жила она с родителями и братом?

– Ну да.

– А на работе у нее ты был?

– Ну да.

– Там тепло, холодно?

– Нормально.

– Тебе, может, и нормально. Медведь! Обойди все лейкинские павильоны.

– Зачем?

– Температуру воздуха выясни, вот зачем. А причину я тебе потом скажу. Черт, придется, видимо, моей жене заняться икебаной.

– Ты постоянно слова какие-то неприличные употребляешь, Леонидов. Флорист, икебана. А этого Лейкина, между прочим, можно просто взять за грудки и как следует потрясти.

– Ну, потряси. Признание в убийстве ты, может быть, и вытрясешь. А если это не он? Если и в самом деле маньяк?

– Да? Маньяк? Одной жертвы? Маленький такой маньячек. Исполосовал девчонке лицо и шею, снял ботинки, опустил ее ноги в воду и успокоился.

– Погоди, Серега, еще не вечер. Еще не вечер…

3

А когда настал долгожданный вечер, Леонидов словно невзначай поинтересовался у жены:

– Сашенька, ты знаешь, что такое икебана?

– Ну, допустим, знаю. А ты откуда знаешь такое умное слово?

– Сашенька! – развел руками Леонидов. Что означало: ну, разве я дурак?

– Лешенька! Ты последнее время все больше о кредитах и процентах говоришь. И вдруг об искусстве создавать цветочные композиции! Ты не заболел?

– Здоров. Так тебе это интересно?

– Очень!

– Честно?

– Мне безумно интересно. Как и все, что не касается твоей работы.

– Так вот, – торжественно сказал Леонидов: – Ты не хотела бы заняться икебаной? Это ж такая радость творчества! Такое счастье!

– Уже занимаюсь. Моя самая удачная и любимая композиция пятнадцать минут назад крепко уснула, наконец. И я счастлива.

– Да что ты говоришь? – встрепенулся Алексей. – Ксюшка уснула?

– Ну да.

– А Сережа?

– И Сережа. Уже одиннадцать часов, а у него первая смена. Так что, займемся икебаной?

– Само собой. Барышев-то прав! И в самом деле слово какое-то неприличное.

И он прижался к жене, пытаясь одной рукой дотянуться до кнопки и выключить бра, а другой расстегнуть пуговицы на ее халате. Радость творчества захватила его вполне.

… Лейкину он позвонил из офиса, после девяти часов вечера, подумав, что цветочный бизнес не требует от хозяина присутствия в рабочем кабинете до полуночи и Колька уже расслабляется дома перед телевизором. Трубку взяла женщина, которая недовольным голосом сказала:

– Алло? Говорите.

– Николая, пожалуйста.

– А кто его спрашивает?

«Друг детства», – хотел было ляпнуть Леонидов, но сдержался. Сказал официально:

– Леонидов Алексей Алексеевич, коммерческий директор фирмы «Алексер». По делу. Срочно.

Видимо, женщина слегка напугалась, потому что Лейкин подошел к телефону не сразу и голос его был напряженным:

– Слушаю вас.

– Коля, это Леша Леонидов. Ты мне свою визитку оставлял.

– А! Леша! А мать черт знает что наплела!

– Ты прячешься, что ли? К телефону сам не подходишь?

– Не. Другое. Ты насчет денег?

– Каких денег? Нет. Слушай, Коля, жена моя скучает. Вязать – зрение портить, сериалы надоели. Вот психотерапевт и посоветовал ей для успокоения нервов заняться чем-нибудь отвлекающим. Созидательным. Икебана, говорит, подойдет. Ты как насчет икебаны? Ты же этот, как его, флорист? Это связано?

– Леха! Да ты даже не представляешь себе, как это здорово! В каждой веточке, в каждой травинке отражена сама великая Мать Природа! Это же творчество с большой буквы! А?

– Ну да, ну да, – без энтузиазма сказал Леонидов. После бурной ночи он не выспался и теперь думал о творчестве с тоской. Не надо бы так увлекаться. Потом спохватился: – Коля, а у тебя книги есть? Про это?

– Само собой! Сколько хочешь!

– Так я к тебе заскочу на днях?

– Буду рад!

– Ты все в том же доме живешь или тоже переехал?

– В том же.

– И все с мамой?

– Да.

– Номер квартиры напомни.

Алексей записал продиктованный Лейкиным адрес и решил, что в эти выходные обязательно заедет к матери – он у нее не был уже давно, – а заодно и к Лейкину, который живет в том же доме, на минутку заскочит. Окинуть взором всю эту икебану. Если человек убивает женщин с именами цветов, должны же у него быть некоторые странности. Почему-то он так и подумал: женщин, а не женщину. А сыщицкая интуиция Алексея редко подводила.

…все цветы мне надоели

Подумаешь, какая оказалась недотрога! Ей дело предлагают, а она вздыхает и глазки к небу! Не хочу! Ах, святая! Скажите, пожалуйста! Как в детской игре, честное слово! Все цветы мне надоели, кроме… Лилия!

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

– В кого?

– В садовника.

Ха! Да если рассказать ей про этого мерзавца правду, так сама убежит от него на край света! Она еще дома у него не была! И вообще все они сволочи и мерзавцы. Мужчины. Незачем вешаться на шею первому, кто обратил на тебя внимание. Она подумала, что этот козел влюблен! Бедняжка! Разве они умеют любить?!

Вообще-то мир принадлежит им, этим козлам. И надо как-то приспосабливаться. Собственно, не так уж они мне неприятны. Некоторые даже ничего. Почти ничего. Вот именно: ни-че-го! Ничего я к ним больше не чувствую! Надоели.

Но приспосабливаться надо. Думала когда-то, что, выбравшись из грязного болота, куда меня затолкала судьба, найду чистую, приличную работенку, познакомлюсь с порядочным человеком. Богатым, разумеется. Машина дорогая, квартира большая и хорошая. Дача огромная. И море любви. Ха! Порядочных и богатых давно уже разобрали. Остались только богатые и с заскоками. Те, кого и за большие деньги терпеть не будешь. Недолго можно, и то если хорошо заплатят.

… Подумать только, он снова принес мне цветы! Да меня от них тошнит! Как можно за несколько месяцев так устать от этой работы! Последнее время я постоянно чихаю. Может, виновата пыльца? Аллергия? Так вот: я решила все ей рассказать. Ну сколько можно? Пора и настоящим делом заняться. Среди мужчин тоже есть любители экзотики. Одни любят розы, а другие и на лилию могут запасть. Символ чистоты и непорочности. Ну вот, опять я об этом! О цветах! Как же я хочу отсюда уйти! Не могу, ну не могу больше смотреть каждый день на то, как другие мужчины устраивают другим женщинам праздник! Неужели я завистливая? Да неужели же кого-то любят? Нет! Это ложь! Они делают это за тем же, зачем он приносит мне цветы! Чтобы их грязные деньги пахли ландышами или розой! Но они по-прежнему пахнут деньгами. А я по-прежнему их беру. Хотя слово себе давала, что не буду, что надо остановиться, наконец!..

…Она сама виновата. Берегла себя, берегла, вот и умерла непорочной. Надо было раньше со мной пойти. А ведь, должно быть, обидно – умереть девственницей? Все это понимают, и все спешат. А ей непременно замуж сначала хотелось. Замуж!

– Лилия?

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

Быть может, я не права, и от этого мне так страшно? Я хожу и все время оглядываюсь. В моей жизни было много страшного, но умереть из-за того, что тебя назвали именем какого-то цветка? Ха-ха! Как это нелепо! Ведь именно ему я и обязана своей работой, этому имени. И знакомству с Лилией. Теперь понимаю, что просто ей завидовала. Ведь мой цветок ничуть не хуже. «Я желаю тебе всего наилучшего» – означает он.

Я действительно желала ей всего самого лучшего. Но вынуждена была ею воспользоваться. Не получилось. И может, это хорошо, что лилия так и осталась белой?

Глава 2 Вика

1

Поговорив по телефону с Лейкиным, Алексей решил: пора домой. В самом деле, разве можно столько работать? Домой он и так приедет не раньше десяти часов вечера. Поесть и спать. А жить когда?

В машине Алексей только и думал об этом: когда жить? В выходные хочется выспаться, на отдыхе тупо валяться на пляже. В праздники пить и есть, как после длительной голодовки, до праздников ходить по магазинам. А жить когда? Смотреть интересные фильмы, ходить в театры, быть может, даже в музеи, на выставки, встречаться с интересными людьми. Ведь он ничего этого не видит. Главный подсказчик – реклама. Смотреть то-то, читать то-то, обязательно сходить туда-то. Оно и рассчитано на занятых людей. Те, у кого есть время, сами решают, что читать и что смотреть. Куда пойти. Как провести отпуск активно, а не лежа у моря на песке или в гамаке на даче. У них есть время отделить зерна от плевел. Им не нужна реклама, они сами в поиске. Поиск – смысл жизни. Узнать, найти, получить от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Потому что сам, без подсказки. Кстати о рекламе. Рекламный отдел работает плохо. Какое уж тут удовольствие!

Леонидов машинально взглянул на панель приборной доски: десять вечера, через два часа начнется новый день. Да, похоже, сегодня пожить он уже не успеет. Есть и спать. Звонит мобильный телефон. Кто бы это мог быть? Кому сегодня так хочется жить, что не хочется спать?

– Алло?

– Леха, ты где? Это Барышев.

– В машине.

– А машина где?

– Подъезжаю к стоянке.

– Будь добр, загляни в третий подъезд.

– Что-то случилось?

– Случилось.

– Серега, время позднее загадками говорить. Подробнее.

– Подробнее – некоторые в аварии попадают, когда по мобильным телефонам в машине много треплются. А ты мне еще пригодишься.

– Корыстный ты человек, Барышев.

– А то. Отбой.

Что ж там случилось? Без вариантов. Серега попросил заглянуть в третий подъезд, голос усталый и злой. Выходит, еще один труп? Значит, все-таки маньяк? Поганое дело. Леонидов зарулил на стоянку, оставил там боевого коня, и на этот раз не стал геройствовать, прыгнул в подошедший автобус.

Прибыв в указанное место, мгновенно оценил обстановку. Полицейские машины и «Скорая» стоят у третьего подъезда. Дверь оного распахнута и даже приперта камешком внушительных размеров, чтобы не затруднять вынос тела и выход-вход сотрудников полиции. Люди, судя по всему, внутри. Убийство Лилии произошло возле первого подъезда, а сам Леонидов живет во втором. Пропустив эту дверь, он направился сразу к третьему.

– Куда прешь? Нельзя! – преградил ему дорогу дюжий мужик в камуфляже.

– Меня ждут, – отмахнулся Леонидов.

– Прокуратура, что ли?

– Хуже. Эксперт по особо странным преступлениям.

– А такие есть?

– Уже есть. Новая штатная единица. Не слыхал?

Мужик в камуфляже задумчиво покачал в руке резиновую дубинку. Леонидов слегка удивился: дубинка-то ему зачем? Новая штатная единица? Как он, однако, отстал от жизни! Барышев выглянул вовремя.

– Леха? Здорово! Тут еще одна девица. Убита примерно с час назад.

– Аналогичный случай?

– Тот, да не тот. Не знаю пока. Посмотришь? Проходи.

И Барышев любезно пропустил его вперед. Леонидов победно взглянул на мужика в камуфляже:

– Ну вот, а ты не верил! Говорю ж тебе: новую штатную единицу ввели.

– Какую единицу? – подозрительно спросил Барышев. – Опять твои шуточки?

– Черт, а чего ж так темно? – выругался Леонидов, попав в маленький предбанник между первой дверью и второй.

– Ночь.

– Ага. Души человеческой. Электрического света не выносит, так и просит тело бренное активно лампочки в подъездах бить. – Он сделал шаг вперед, на ощупь. – Где она?

– Вон лежит, – кивнул Серега на женское тело. Алексей пригляделся. Ноги на ступеньках, голова на кафеле. И машинально отметил: обута.

В самом подъезде было светлее. Женщина лежала возле будочки вахтера, крохотной комнатушки, огороженной фанерой. Когда-то здесь по очереди дежурили жильцы, но потом среди обитателей подъезда начался раздрай из-за денег, и окно в будочке заколотили той же фанерой. Леонидов потрогал хлипкую дверь, потянул за ручку. Она тут же открылась.

– Замок сломали, – вздохнул Барышев.

– Надо думать. – Алексей заглянул в будочку: – Интересно кто? Бомжи или наш маньяк? Популярное место, должно быть, у местной молодежи. Вон и банки из-под джин-тоника валяются. Пивные бутылки. Хреново. Затоптано все.

– Леша, у нее такие же шрамы на шее. И на лице.

– А кто она? Уже выяснили?

– Да. Паспорт в сумочке. Капитан Степанов поднялся наверх. К мужу.

– К мужу?! Так она что, замужем?!

– Ну да. Воробьева Виктория Сергеевна, тридцать девять лет. Прописана в этом доме. Вот уже десять лет. По адресу…

– Тридцать девять лет! Высокого роста!

Леонидов обошел мертвое тело, внимательно осмотрел женские ноги в тяжелых зимних ботинках.

– А размер-то, а?

– Ну, тридцать девять – сорок, не меньше. И что?

– А то. Ты, Сережа, туфельку-то ей примерь. На всякий случай. Вдруг у нее и убитой позавчера белой Лилии было что-то общее? К примеру, туфля. И такое бывает.

– Ничего у них не было общего! Ни-че-го! Точка. Та маленькая, эта высокая, та не замужем и вообще того-этого… Одним словом… Как бы поприличнее выразиться? Ну, словом, как сказал эксперт, половой жизнью не жила. – Алексей хмыкнул. Ну, Серега! Застенчив, как девица! Будто и сам того-этого. Барышев меж тем продолжал: – А эта замужем, двое детей, тридцать девять лет. Женщина в возрасте, – сказал Серега, которому не исполнилось еще и тридцати.

– В возрасте! – возмутился Алексей. – Имей совесть! Малолетка! А чем это так пахнет?

– Пахнет? – Барышев принюхался. – Не знаю, не чувствую.

– Эх, сыщик! Духами пахнет!

– Ну и что? От всех баб духами пахнет. Моя Анька каждый день на себя прыскает из флакона.

– Такими же?

– А я разбираюсь?

– Вот и узнай, что за духи. – Леонидов принюхался. – Резкий запах. Резеда, что ли? Как ты, говоришь, ее звали?

– Виктория Сергеевна Воробьева.

– Виктория. Вика.

– Вот именно. Никаких цветов. И тут мимо.

– А это что? – Леонидов обратил внимание на целлофановый пакет, разрисованный желтыми подсолнухами. Он валялся рядом с убитой. – А это что?!

– Пакет.

– А в нем?

– Продукты. Двухлитровая бутылка «Пепси», большой пакет чипсов, мороженое типа пломбир в количестве четыре штуки …

– Странный набор для матери семейства. Ни тебе батона хлеба, пачки пельменей, мяса-рыбы-колбасы. Хотя… Он желтого цвета. С подсолнухами.

– Кто?

– Пакет. Соображаешь?

– Ну и что? Подумаешь: пакет желтого цвета! Да этих пакетов полным-полно в супермаркете напротив! У кассы горой лежат! Полмикрорайона с этими подсолнухами ходит, так что ж, он их всех убивать будет, что ли?!

– Не знаю. Но пакет – это существенно.

– Леша, ты сам подумай. Это же звучит смешно: между двумя убитыми женщинами есть связь. А именно: из магазина, который работает круглосуточно (заметь: круглосуточно!), обе несли домой продукты в целлофановом пакете с картинкой «Подсолнухи»!

– Да. Именно. Кстати, обрати внимание: она обута.

– Обратил. Обута. А вдруг это вообще не он? Другой, а?

Барышев тронул за плечо эксперта, который был поглощен своими записями и на перепалку не обращал внимания.

– Как думаешь, Иван Андреевич? Он или не он?

– Раны характерные, – пожал плечами эксперт. – Той же штуковиной душили.

– А что за штуковина? – безнадежным голосом спросил Леонидов.

– А кто ж знает наверняка? Железная. Я вчера как раз экспертизу делал. Микрочастицы на коже убитой девушки присутствуют. Изделие, которым пользовался преступник, из металла.

– Прут? Железный прут? – тут же спросил Алексей.

– Прут толще.

– Проволока?

Эксперт тяжело вздохнул:

– А проволока тоньше. Хотя, – он пожевал губами, – смотря какая проволока. Ясно только, что не медная. Кто ж знает?

– И что вскрытие? – спросил Леонидов. – Первой девушки? Результаты готовы уже?

– Завтра передам официальное заключение. Вот ему, – Иван Андреевич кивнул на Барышева, – скажу. А вообще… Дело ведет прокуратура. Все вопросы к ним.

– А мне, по секрету?

– Вы, молодой человек, вообще частное лицо. Хотя и очень мне знакомое. В органах работали, признайтесь?

– Было.

– Так вот: у меня этих экспертиз каждый день…

– Маленькую какую-нибудь детальку, Иван Андреевич.

– Наличие небольшой дозы спиртного в организме.

– Пьяная была? – с надеждой спросил Леонидов.

– Небольшой, я сказал. Небольшой. Без сомнения, она где-то ужинала. В ресторане, я думаю. Содержимое желудка красноречиво. Морепродукты, пирожное с кремом. И выпила совсем чуть-чуть. Шампанского.

– Барышев, во сколько Лилия домой с работы ушла? – развернулся Алексей к другу.

– В семь.

– А убили ее в начале первого. Четыре с лишним часа. Где-то поужинала. С кем-то.

– Я же говорю: Лейкин.

– А здесь тоже Лейкин?

– А кто? Только мотив пока не ясен. Но не тянет, Леша, на цветочного маньяка. Никак не тянет.

– Вика. Трава такая есть, между прочим. В поле растет. Или на лугу.

– Трава? – усмехнулся Барышев. – Фантазия у тебя…

За их спинами лязгнули двери большого лифта. Леонидов обернулся: капитан Степанов поддерживал под локоть тщедушного трясущегося мужичка в спортивном костюме. Мужичок часто-часто моргал и все время щурился, пытаясь разглядеть людей, находившихся в подъезде. Алексей сразу догадался, что у него слабое зрение.

– Вика? – неуверенно позвал мужчина. – Вика, ты где?

– Петр Александрович, вы держитесь. Сюда гляньте, только постарайтесь держаться. Возьмите себя в руки. Это ваша жена?

Мужчины расступились, муж Виктории Воробьевой неуверенно моргнул еще пару раз. Потом взялся рукой за сердце.

– Нитроглицерина ему! – крикнул капитан Степанов. – Иван Андреевич!

– Господи! Да иду я! Иду! Как что, так Иван Андреевич! А я вам не «Скорая помощь»…

Пока откачивали Воробьева, капитан отвел Барышева в сторонку. Алексей услышал, как тот сказал Сереге:

– Убитая работала главным бухгалтером в коммерческой фирме. Семью содержала. А в фирме, между прочим, всю последнюю неделю были проблемы с налоговой инспекцией. Муж говорит, на нее хозяин давил. И даже грозил. Много знала. Вот тебе и мотив.

– Я говорил ей: брось эту работу! Ведь не платят просто так больших денег! Не платят! Я говорил! – тут же запричитал муж.

– Вот-вот, – тихо сказал капитан. Следующую фразу Леонидов едва расслышал: – Вместо того чтобы самому пойти заработать деньги, проще каждый день говорить жене: «Брось эту нехорошую работу!» И сидеть дома, и по-прежнему брать у нее деньги.

– Он не работает? – так же тихо спросил Барышев.

– Нет.

– Ну что теперь? Хозяина Воробьевой будем трясти?

– Само собой.

Алексей только плечами пожал и направился к дверям. Ну, трясите. Но это уже без меня.

– Эй, Леха! – окликнул его Барышев.

– Да?

– Погоди.

– Давай на улице поговорим. Здесь дышать темно и воздуха не видно.

– Ты только не обижайся, – сказал Серега, когда вышли на свежий воздух, и слегка придержал Леонидова за плечо. – Не обижайся, но проблемы с бухгалтерией мне как-то ближе, чем пакеты с подсолнухами. Деньги – это мотив. А пакет – твоя фантазия.

– Я слышал краем уха, что желтый цвет всегда связывали с изменой. Неприятный цвет.

– Ну и что?

– И очень уж яркий. Я бы даже сказал: пронзительный. Значит, я свободен?

– Ладно тебе прикалываться. В общем, спасибо, Леонидов, – с чувством сказал Серега. – Ты настоящий друг…

– Но мы теперь и сами справимся, – закончил фразу Алексей. – Что ж, ставлю мою интуицию против твоего прагматизма, что дело тут в цветах, а не в бухгалтерии. Спокойной ночи, малыши, – не удержался он от того, чтобы не съязвить. – Удачи вам!

Серега Барышев не отреагировал на подколку, пошел трудиться дальше. А Леонидов пошел домой. Он даже не переживал свою отставку. Куда они денутся? Все равно придут! И в ножки поклонятся. Потому что Вика – это трава.

2

Александра встретила его словами:

– Опять что-то случилось?

– С чего ты взяла? – он поцеловал жену в прохладную щеку, тонко пахнущую ландышами, и спросил: – Как Ксюша?

– У нас все хорошо. А у тебя? Леша? Не молчи! И не отводи глаза! Я уверена: что-то случилось!

– Снова женщину убили, – нехотя сказал Алексей. – На этот раз в третьем подъезде.

– И?

– Что и? Там Барышев.

– Леша, я боюсь! – вздрогнула Саша.

– Чего?

– Ну, я же тоже из дома выхожу! Иногда одна. Прошу Сережку за Ксюшкой присмотреть, пока она спит – и в магазин. А вдруг?

– Ерунды не говори, – отмахнулся Алексей. – Во-первых, он поздно вечером «работает», во-вторых, убивает только…

И тут он замолчал. Задумался. Цветы? Женщин с именами цветов? А как же Вика? Замужняя дама, имеющая двоих детей. И запах… Резеда. Интересно, а какие духи были у Лилии?

– Саша, у тебя есть желтый пакет?

– Какой пакет?

– С подсолнухами. Из ближайшего супермаркета.

– Конечно, есть. Я туда часто захожу. Удобно: рядом с домом, работает круглосуточно, весь ассортимент…

– Выброси его, – прервал жену Алексей. – Пакет.

– Ты что, Леша?! Почему?!

– Срочно. Выброси.

– Ну, знаешь!

– И не выходи вечером из дома. Как стемнеет – никуда не выходи.

Жена, кажется, обиделась. Молча поставила на стол тарелку с куриным супом, хлебницу и солонку. Леонидов глотал обжигающий суп и все думал, думал, думал…

– Саша, ты знаешь мать убитой девушки? Лилии? Из соседнего подъезда?

– Полину Михайловну? Знаю, конечно! Она нигде не работает и частенько сидит на лавочке у своего подъезда с соседками. Иногда на детской площадке. Не сейчас, конечно. Летом, весной. Когда тепло. Я тоже там останавливаюсь, когда с Ксюшей гуляю.

– Женский клуб, да? – усмехнулся Леонидов.

– А что? Да, клуб! Именно женский! Мужья же не хотят ни говорить, ни слушать о ценах на рынке, о детских болезнях, о…

– Хватит, хватит, – замахал он руками. – Не грузи меня. Вы тоже не желаете знать о мужских проблемах! Я просто хочу, чтобы мы, если вдруг встретимся с Полиной Михайловной, попытались ее разговорить. Я уверен, что в полиции она совсем не то расскажет. Я имею в виду, не то, что нужно.

– Почему?

– Потому, – отрезал Алексей. – Она усиленно будет вспоминать, кто и за что мог убить ее дочь. Подозрительных знакомых, нервных ухажеров, сомнительных подружек. А причиной может стать ерунда какая-нибудь. С ее точки зрения. И убийца не похож на маньяка.

– Что ж. Я слышала, завтра похороны. Хочешь, подойду постою в толпе? Народу наверняка будет немало.

– Вот и постой. Послушай, что люди говорят.

Когда жена ушла к маленькой дочке, Леонидов обшарил всю кухню и, найдя несколько желтых пакетов с картинкой «Подсолнухи», разрезал их кухонным ножом на кусочки и выбросил в мусорное ведро. От греха подальше.

… В субботу ему представился случай поговорить с матерью убитой девушки. На этот раз они с Александрой отправились на прогулку вместе. Светило яркое, почти весеннее солнце, напоминая о том, что февралем заканчивается зима и вслед за ней должна прийти весна. И хотя в наше время нельзя ни в чем быть уверенным до конца, весну еще никто не отменял.

Леонидовы возвращались из магазина и уже почти дошли до своего подъезда, когда Александра толкнула мужа в бок:

– Леша, вон там, у соседнего подъезда, Полина Михайловна стоит.

– Где? – пригляделся Леонидов.

Две женщины, видимо, обсуждали что-то совсем невеселое, на их лицах не было улыбок. Та, у которой на голове был черный шарф, все время промокала глаза белым носовым платочком. Леонидов просительно посмотрел на жену:

– Подойдем?

Ксюша сладко спала, и Саша согласно кивнула.

– Здравствуйте! – улыбнулась она женщинам. – Как здоровье, Полина Михайловна?

Та снова промокнула глаза платочком:

– Да откуда же здоровье, Сашенька? На одних таблетках живу. Горе-то какое? – И она тяжело вздохнула: – Горе.

– Ой, я пойду, – заторопилась ее собеседница. – Тесто поставила для пирогов. Перестоит ведь тесто!

– Это мой муж Алексей, – представила жена Леонидова.

– Очень приятно, э-э-э… – тот сделал вид, что никаких справок о матери убитой девушки не наводил.

– Полина Михайловна, – подсказала она. – Что-то редко вас видно с женой.

– Работа.

– Да. Работа… Дочка тоже все работала… Про горе-то мое слыхали?

Леонидов участливо вздохнул: да, наслышаны. Торопливо заговорила жена, выражая Полине Михайловне соболезнования по поводу смерти ее дочери. Леонидов напряженно раздумывал, как бы вклиниться в разговор и задать наводящий вопрос. И во время возникшей паузы сказал:

– А вот я слышал, что в первом подъезде в среду вечером тоже убитую женщину нашли.

– Ох! – вздрогнула Полина Михайловна. – Похороны-то сегодня! Ведь скоро выносить будут! Чего же я здесь стою-то? Надо Викушу в последний путь проводить! Прямо эпидемия в нашем доме! Второе убийство! Скорей бы уж поймали этого мерзавца!

– А вы разве ее хорошо знали? – насторожился Алексей. – Вику?

– А как же! Лиля-то почти год у нее работала!

– Как работала? – удивился Леонидов. – В одной фирме, что ли?

– В какой там фирме! – махнула рукой Полина Михайловна. – Моя-то без образования вовсе. Потом уже на курсы пошла учиться, когда в цветочный магазин устроилась. На этих, как их…

– Флористов, – подсказал Алексей.

– Вот-вот. Букеты, значит, делать. А до того подрабатывала где могла. Вот Викуша и уговорила ее за детьми присматривать. Двое их у нее. Старшей-то девочке тогда уже тринадцать исполнилось, но все равно трудный возраст, а младшей всего четыре года. Болезненная очень девочка, в садик нельзя. А Викуша как раз службу хорошую нашла. Главным бухгалтером.

– Постойте, – не удержался Леонидов. – У нее же, как я знаю, муж дома сидит. У меня друг в полиции, – попытался оправдать он свою осведомленность.

– Что ж, – вздохнула Полина Михайловна. – Петя-то не всегда ведь такой был. И он работал. Только человек простой, не при должности. А она женщина образованная. Яркая. Очень уж модная. Хорошо одевалась…

Леонидов вспомнил дорогую норковую шубку покойной, яркий пестрый платок на голове. С цветами. Слишком уж яркий. Да, это сейчас модно. Только такая пестрота и простота юной девушке к лицу. А Виктория была дамой при большой должности. Похоже, что у покойной бухгалтерши имелись деньги, но не было вкуса. И она любила модно одеться.

– … Высокая, стройная, – продолжала меж тем Полина Михайловна. – Я Лиле-то всегда говорила: у хозяйки своей учись, как одеваться, как себя подать. И надо сказать, что и моей перепадало. Викуша-то, бывало, то духи ей свои подарит, то губную помаду. То еще какую косметику. Последний раз вот, платок подарила. На голову. Чистый шелк! Дорогой, итальянский. Один купила себе, а другой дочке моей, – она снова стала вытирать платочком навернувшиеся на глаза слезы. – В подарок. Это уже после того, как Лиля у нее работать перестала. Заходила иногда, помогала Вике. Уже не за деньги, а по доброте. Лиля-то моя добрая девочка была. Добрая… Да… Петр хоть и дома сидел, но все равно руки не женские. А Викуша целыми днями на службе. И по субботам, бывало, тоже. И домой свои документы брала. Балансы какие-то, отчеты.

– Значит, она до последнего времени делала Лилии подарки? – уточнил Леонидов. – И ваша дочь ими пользовалась? В смысле, вещами Виктории?

– Ох, – снова вздохнула Полина Михайловна. – Как же: пользовалась! Как лежало все на полке, так и лежит. И духи, и помада. Платок тот же. Все, бывало, говорила: «Мама, это не мой стиль». И то сказать: я уж боялась, что дочке замуж-то и не выйти. А тут сам хозяин стал за ней ухаживать. Я уж подумала: повезло!

Но про Лейкина Алексею дослушать не пришлось. Проснулась и завозилась Ксюша, да из первого подъезда вышли две женщины в черных платках, направились прямиком к Полине Михайловне, чтобы вместе идти к третьему на вынос тела. Алексей понял, что ничего интересного узнать больше не удастся.

– Пошли, Саша, – вздохнул он и толкнул вперед коляску. – Ксюшу кормить надо.

– Извините, молодой человек! – окликнула его вдруг одна из женщин.

– Да? – обернулся Леонидов.

– Вы не могли бы нам помочь? Это недолго. Сейчас уже выносят, и, пока все на кладбище поедут, мы столы будем накрывать к поминкам. Столов-то маловато. И стульев тоже. Не поможете мужу перенести мебель из моей квартиры к Воробьевым?

– Конечно, – Алексей обернулся к жене: – Справишься одна с коляской?

Та кивнула и покатила Ксюшу домой. Народ начал подтягиваться к третьему подъезду, двое мужчин уже выносили из него крышку гроба. Пропустив обложенную со всех сторон цветами Викторию, которая отправилась в свой последний путь, Алексей прошмыгнул в подъезд. Похорон он не любил, хотя к трупам привык еще на прежней службе. Но каждый раз, очутившись на кладбище, думал: «Это я виноват. Недоработал». Этой смерти тоже можно было бы избежать, если бы бывший оперуполномоченный Леонидов не стал такой свиньей. Ведь знал, что Лилия первая, но не последняя! Знал! И сейчас подозревает, что он не успокоится. А они бухгалтерию Воробьевой взялись проверять! Надо положить этому конец. Алексей направился в квартиру к Воробьевым.

Вскоре он на пару с мужиком, от которого попахивало алкоголем, заносил в просторную прихожую обеденный стол. И когда вошел туда, понял, что не ошибся. Не зря согласился помочь. Ох, не зря!

…все цветы мне надоели

Как жить? Вика умерла. Как жить?!

Она давно уже стала чужой. Связывают нас только дети. И зачем только вышла за меня замуж? Может, потому, что ей, такой волевой и сильной, умной и решительной, был нужен рядом слабый, послушный мужчина в качестве мужа? Половичка, лежащего в прихожей, о который можно вытирать ноги? Да, я слаб. Характером похож на женщину. Она права. Как всегда, права.

Она смеялась над моими женскими увлечениями. Над цветами, которые я разводил, над вышивкой гладью и крестиком, над тем, что я люблю готовить. Но в нарядах-то, которые я ей шил, ходила иногда. Ведь ходила?! Зачем же тогда смеялась?

Как женщина может не любить цветов? У моей мамы вся квартира была в цветах. На подоконниках стояли горшки, на стенах висели кашпо, на застекленной лоджии красовалась огромная кадка с фикусом. Я привык к этому с детства. И в своей квартире хотел видеть то же: маленький рай, где пахнет душистой геранью, ветки традесканций свисают до самых плинтусов с полочек, развешенных по стенам. Я сам делал эти полочки из неструганной березы. Слышите, сам?! О, как тонка ее кожа, мгновенно слоящаяся и облезающая в неосторожных руках! А мои руки очень и очень нежные. Мои внимательные, умелые руки. Но она презирала эти полочки. И ни разу так и не полила мои цветы. За что?!

«Ошибка природы, – смеялась она. – Мой муж – ошибка природы». Но у природы не бывает ошибок. Даже в том, что мы с Викторией сошлись, была гармония. Я гармонично ее дополнял. Потому что ничего никому не дается в полной мере. Сильным людям не хватает слабости, слабым – силы. И надо ценить эту гармонию, а не разрушать ее изо дня в день. А она… Она разрушала!

Я терпел до тех пор, пока она не принесла обогреватель в мою комнату. Ведь у нас огромная четырехкомнатная квартира, зачем же так? Ну хочет она с девочками спать в тепле, так кто ж мешает? А у меня в комнате как раз сейчас цветет цикламен, или иначе альпийская фиалка. Удивительное растение – он отдыхает летом, а с октября до марта пышными фиолетово-красными цветками радует глаз. Но растение это капризное и цвести может только в прохладных помещениях.

Когда она выбрасывала черенки, принесенные мною из квартиры матери, я терпел. Хотя для меня они то же самое, что маленькие дети. Ну, разве можно? Всякому терпению есть предел. Мой любимый цикламен… За что?

Вика, Вика, почему ты умерла? Ты обрела покой, а я потерялся. Да, ты стала последнее время невыносима. Мои нервы натянулись до предела. Меня раздражала твоя работа, твои упреки, твое постоянное давление. Но я никогда не думал о том, чем и как жить, когда тебя не станет? Я всю жизнь был при тебе. А теперь остался при детях, которым надо есть, им надо покупать одежду, младшей игрушки, старшей мобильный телефон, потому что старая модель устарела, и новый компьютер. Они не привыкли жить на мою скромную зарплату. А теперь, видимо, придется. И если я сделаю еще раз что-нибудь дурное, то это будет только ради них. Ради наших с тобой детей.

Поэтому прости меня, Вика! Завтра же я выброшу из дома их все. Баночки с черенками, полочки, цветочные горшки… Все выброшу. Кроме цикламена. В конце концов, ты права: нельзя превращать квартиру в оранжерею. С ними же столько хлопот! Одни отцветают, другие зацветают, третьи болеют, четвертые требуют пересадки. Все. Хватит. Кончено. Ради тебя, Вика…

Леонидов с удивлением огляделся: ну и ну! Попятился вместе со столом, резко взял влево и наткнулся на огромную кадку с фикусом. Вот это да! Чего только в жизни не бывает! Цветов-то сколько! Прямо не квартира, а ботанический сад!

– Чего стоишь столбом? В большую комнату его заноси! – крикнул мужик, который шел сзади, подталкивая Алексея в ягодицы столешницей.

– Иду уже! Несу!

Леонидов стал разворачивать стол так, чтобы протащить его боком в дверь. И чуть не задел другую кадку. Что в ней росло, он так и не догадался. Нечто, похожее на пальму. Чудовище с огромными резными листьями и стволом толщиной с детскую руку. Это нечто он все-таки задел столом и слегка помял. Поморщившись от досады, подумал, что не страшно, в квартире Воробьевых хватает этого добра. Зеленых насаждений. Стоящих, висящих, вьющихся и просто в зачаточном состоянии. В баночках с водой и маленьких горшочках. Когда с мебелью разобрались, его напарник подмигнул:

– Ну, чего, мужик, помянем? – И, не дожидаясь его согласия, пошел на кухню. Там энергично орудовали три фурии (или гурии) в черном, раскладывая по тарелкам закуски, а по салатницам оливье. После короткой перепалки гурии отступили, и напарник урвал-таки поллитру, пару бутербродов и полбанки маринованных огурчиков.

Накрыв один из горшков разделочной доской, напарник разложил на ней добычу. Примятый цветок принял на себя всю тяжесть содеянного. Стоя рядом с пальмой, Леонидов нехотя взял рюмку с водкой (Сашка будет ругаться), выпил, хрустнул маринованным огурчиком и спросил:

– А что, сосед с тобой выпивал?

– Петя-то? – мужик хрустнул в ответ огурчиком. – Не. Редко. Ну, еще по одной?

– Мне не наливай. Сегодня гости обещали приехать. Надо лицо соблюсти, – соврал Леонидов.

– Это дело. Гостей надо встретить с лицом, а не с рожей. Терпи. А я помяну. Эх, царствие ей небесное! Упокой, Господь, душу!

Мужик выпил еще рюмку водки и сказал:

– Петя-то малость того. Не в себе. Ну как с ним выпьешь?

– Как не в себе? – насторожился Леонидов.

– Ну, в том смысле, будто и не мужик. Скажи, какая чепуховина: цветочки разводить. Это ведь все он. Не баба его, – сосед Воробьева стукнул кулаком по разделочной доске, под которой пригнулся несчастный цветок, и сплюнул. – Тьфу!

Налив и выпив следующую рюмку водки уже без закуски, он сделался еще разговорчивее:

– Эва сколько всякой пакости! Ты глянь! Кладовочку можно организовать на месте кадки, а в кладовочке поставить бутыль, а в бутыли…

– А где он раньше работал? – перебил его Алексей. – Муж бухгалтерши?

– Где? А в школе. Учителем.

– Учителем чего?

– Ха! Домоводства.

– Чего?!

– Поначалу пацанам показывал, как табуретки делать. Столярничал, значит. А потом та баба, что девкам кулинарию объясняла, в декрет ушла. А с учителями нынче дефицит. Не хотят они в школу идти, им подавай колледж али этот? Как его? Лицей! Дочка моя там учится. А по мне, как ни назови, одна хрень. Работы все одно для молодежи нет. Что после школы, что после лицея. Разве что по блату. Ну Петька и решил, того… Совместить. Нравилось ему.

– Чего? – снова спросил Алексей.

– Чего. Домоводство! И шить, значит, умел, и готовил неплохо.

– Зачем же тогда его жена няньку детям нанимала?

– Виктория-то? Ха! Зачем! Во-первых, Петьке назло. Мол, бабские дела должна баба делать. Во-вторых, чтобы муж бросил это позорное занятие и сидел дома. Мол, старшей дочери стыдно, что папа в школе показывает девочкам, как фартуки шить. Табуретки, мол, это еще туда-сюда, а уж щи с борщами – это позорище. В-третьих, надо же ей кому-то на жизнь жаловаться. Баба, она без этого не может. Вот возьми мою: как сядут на кухне с соседкой – и ля-ля-ля, ля-ля-ля. До ночи сидят, пока за той муж не придет. И по рюмочке запросто могут выпить под это дело. Что у меня отбирает апосля получки, то, значит, запросто потом с соседкой употребляет. Ну, есть она, спрашивается, справедливость?

– Справедливости нет, – согласился Леонидов.

– Вот и дожала она Петьку. Бросил он работу в школе, хотя и нравилась ему. А Лилька в цветочный магазин как раз устроилась. Не хочу, мол, быть нянькой, хочу в люди выйти. Вот и вышла! Ногами вперед. Прости, господи! – И мужик потянулся к бутылке.

– Значит, они с Викторией были подруги?

– Ну, вроде того.

– И Лилия сюда поболтать заходила, а не по хозяйству помогать?

– Кому помогать-то? Петьке, что ли? Ха!

– А в рестораны они вместе с Викторией не ходили?

– Эка! В рестораны! Может, и ходили. Которые бабы на кухне сидят, языками чешут. Которые в кабак идут за тем же. Если при больших деньгах. А соседка мно-о-го зарабатывала. Нам такое и не снилось. Мы пролетарии всех стран. И друг с другом по-пролетарски соединяемся: бутылочка на столе, селедочка на газете, да разговоры житейские. Ну что, так и не выпьешь больше со мной?

– Ругались они? Сосед с женой? – напоследок спросил Леонидов, решительно отказавшись от выпивки.

– Бывало. Петька-то все больше молчал. А она мертвого подымет. Голосище ого-го! Бой-баба. Тьфу, свят-свят-свят! Она ж померла! Одним словом, плохо жили.

– Понятно. Пойду я.

– Давай. Ты того… Заходи как-нибудь. А то к гаражам. У нас под березками лавочка.

– А на лавочке газета, а на газете селедочка. Я все понял. Как-нибудь…

Леонидов в последний раз оглядел стены прихожей, увешанные полочками, и вздохнул. В каждом дому по кому. Значит, Воробьевы жили плохо. А Лиле Виктория жаловалась на жизнь. Странная дружба, учитывая разницу в возрасте.

… Дома за ужином Леонидов как бы невзначай поинтересовался у жены Александры:

– А ты могла бы любить и уважать мужчину, который преподает домоводство в школе?

– Домоводство? Любить и уважать? – переспросила Саша. – Видишь ли, Лешечка, это разные вещи. Любить можно кого угодно. И министра, и безработного. А насчет уважения не знаю. Наверное, нет. Что-то ненормальное в этом есть, когда мужчина выбирает женскую профессию.

– А когда женщина выбирает мужскую? Тоже ненормально? Но почему-то такую женщину все уважают. Вот, мол, какая молодец! Феминизм, значит, процветает, а как, интересно, называется движение в защиту мужчин? За равные права?

– Ты опять завелся. Причем без повода. Я не феминистка. Сижу дома с ребенком, занимаюсь домашним хозяйством. Ко мне какие претензии?

– Никаких, – буркнул он.

– Ты, Лешечка, стал очень нервный. Тебе в отпуск надо. Или сменить обстановку.

– Ну да. Перейти из одной комнаты в другую. Поменять синюю мягкую мебель на коричневую в белую клетку.

– Как остроумно!

– Радуйся, что я еще шутить могу.

И Леонидов надулся. Саша деликатно замолчала. Ссоры никто из них не хотел. Когда позвонили в дверь, оба обрадовались. Первым в прихожую побежал Сережка и крикнул оттуда:

– Дядя Сережа Барышев пришел! Мама, тебе тортик принесли! А мне шоколадку! А папе? Что папе?

Бутылку водки Барышев достал из кармана на кухне и украдкой покосился на дверь. Александра укладывала Ксюшу спать.

– Не обманул я мужика, – улыбнулся Леонидов. – И в самом деле: гости!

– Какого мужика?

– Да так. Информатора.

– Как жена? – спросил Серега, усаживаясь на табуретку. Та жалобно скрипнула под его могучим телом.

– Как все жены. Муж дома – плохо, денег мало. Денег много – плохо, мужа дома нет.

– А если мужа дома нет и денег мало, тогда как?

– Тогда, Серега, никак. Тогда развод.

– Типун тебе на язык! Что, с Александрой поругались?

– Нет. Все нормально. А ты специально к нам или мимо проходил?

– Если честно, дело есть. Я здесь уже часа три брожу. Фотографию хозяина фирмы, где работала Виктория Воробьева, жильцам показывал.

– Ну и что?

– Может, выпьем? – и Барышев начал открывать бутылку.

– Выпьем. Только сначала скажи: как успехи?

– Не хотел тебя расстраивать, ты ж интуицию свою на кон поставил. Но этого Анашкина, Леша, опознали. В тот день, когда убили Викторию Воробьеву, он заходил в третий подъезд. Двое опознали: старушка со второго этажа и девушка, которая гуляла с собакой. Обе сказали, что мужчину с фотографии в среду видели. Определенно. Шел пешком со стороны супермаркета.

– Так. А что за фирма у этого Анашкина?

– Торгово-закупочная. Продукты питания оптом продает. Со склада.

– И машина у него есть?

– А то! Джип. Полный привод.

– Ого! А к подъезду главного бухгалтера, значит, пешком пришел?

– Пешком.

– И обе его запомнили.

– Еще бы! Белое кашне, бежевое пальто, с букетом. Видный мужчина.

– И когда заходил в подъезд? То есть во сколько?

– Вечером. Около девяти часов. Воробьеву убили приблизительно в это время. Он мог спрятаться в будке вахтера и подождать ее там.

– А вдруг он поднялся наверх и подождал ее в квартире? Вместе с мужем?

– Воробьев говорит, что ничего подобного. Никто к ним домой не заходил.

– А сам-то Воробьев был дома?

– Дома. А где?

– Это он тебе сказал?

– Ну да.

– Вот теперь, Серега, выпьем.

И он принялся разливать водку. Выпили. Мысленно Алексей смеялся. Ну, Серега! Ну, сыщик! Где ж логика? Логики нет.

– Ну? – посмотрел на него Барышев, подцепив на вилку маринованный белый гриб. – Рассказывай. Я же вижу, как у тебя глаза блестят. В чем я не прав?

– Я сегодня случайно попал в квартиру Воробьевых. И много интересного про него узнал. Не ладили они с женой. Скандалили постоянно, по словам соседей. А сама Виктория, между прочим, была подругой Лилии. Вот где мотив! Они дружили!

– Чепуха все это, – отрезал Барышев. – Анашкина опознали: факт. Проблемы с налоговой на фирме были. Вдруг там крупными махинациями пахнет? А Воробьева не захотела единолично за все отвечать и решила показания дать? Он ее и того. Убил.

– А Лилию? За что?

– Ну, это надо подумать. В любом случае: можешь ты объяснить, почему хозяин фирмы приехал в этот дом, причем в то время, когда, по идее, должен быть на работе? Безвылазно, день и ночь. Там же налоговая шерстит!

– А сам он что говорит? Зачем приезжал?

– Пока ничего. Я его еще не спрашивал. Теперь спрошу. А ты, Леша, забудь про свои подсолнухи. Кстати, у него в руке, у этого Анашкина, по словам свидетелей, был пакет. Тот самый, желтый.

– Гибискус.

– Что?

– Ты гибискус, Барышев.

– А кто это? – озадаченно спросил Серега.

– Сам не знаю. Моя мать одно время все черенки какие-то в глиняные горшки сажала. Комнатные растения разводила. Но из всего цветоводства у меня в голове осталось одно только это слово. Почему? Сам не знаю. И что это не знаю тоже.

– Вечно ты, Леонидов, какие-то неприличные слова запоминаешь.

И вдруг Алексей сообразил:

– Слушай, Серега, если этот Анашкин был с букетом, то куда он его дел? Ведь никаких цветов возле тела Виктории не нашли! Кроме подсолнухов на пакете.

– Положим, с собой унес. Когда обратно шел, в мусорный контейнер выкинул.

– А зачем тогда приносил?

– Откуда я знаю? Ты у нас знаток психологии. Может, договориться с ней хотел? По-хорошему? Цветы принес бабе, конфеты. Мне в их фирме по секрету сказали, что, когда налоговая пришла, Воробьева большую часть отчетной документации увезла с собой. Припрятать. Вдруг отдавать не захотела? Он ее и того. Убил.

– Ты узнай на всякий случай, что за цветы были в букете.

– Да иди ты знаешь куда со своими цветами?!

– Тише, ребенок засыпает!

– Иди ты знаешь куда? – повторил Барышев зловещим шепотом.

На кухню заглянула Александра:

– Пьете?

– Нет. Уже закусываем, – подмигнул ей Леонидов. – Хочешь присоединиться?

– Водку пить все равно не буду. Но с вами посижу.

Александра налила себе чаю, разрезала вафельный торт. Потом спросила мужчин:

– Ну, чего замолчали? Продолжайте.

– Саша, что такое гибискус? – невинно спросил Леонидов.

– Кто?!

– Ги…

Александра слегка стукнула его по лбу чайной ложкой:

– Замолчи. Я еще икебану не забыла!

– Все, о цветах больше ни слова, – подвел итог Барышев. – У Лехи богатая фантазия. Он в душах у людей все поэзию ищет, а там давно одна сплошная проза.

– А ты думаешь, у него поэзия? – тихо спросила Александра. – Там теперь баланс. Дебет с кредитом никак не сойдутся.

– Раз так, я буду пить! – Леонидов потянулся к бутылке. – Все равно завтра выходной. Серега, как?

Барышев кивнул: давай. Больше они о цветах не говорили.

3

Второй выходной решили провести с толком и со смыслом. Поставить во главу угла семейные ценности, поскольку по телевизору только об этом и говорят. Надо, мол, укреплять семью, повышать рождаемость, понижать смертность, особенно среди мужчин репродуктивного возраста. Которые, оказываются, мрут, как мухи. С чего бы это? От нервов, не иначе. Так жить неохота, что даже выпить хочется. А продукт не всегда оказывается того качества, которое соответствует задаче. Да и с количеством выходит промашка.

Умирать Леонидов пока не собирался, задачу рождаемости выполнил, осталось все это укрепить и закрепить. Словом, он повез Сашу с детьми к маме. Та долго не могла простить сыну, что женился на разведенной женщине с ребенком, когда вокруг так много свободных и бездетных. Потом смирилась. Внучку она обожала и даже хотела с ней сидеть. Но Саша кормила ребенка грудью до года и сказала, что в няньках не нуждается, опыт есть, справится сама. Леонидов не возражал: мать есть мать. Однако теперь он думал: ребенок подрос, можно и бабушку привлечь. Высвободить хотя бы один выходной в неделю, чтобы куда-то пойти. Александра засиделась.

Это была вторая маленькая корысть его визита. А первая – Лейкин. Пока женщины будут болтать и возиться с ребенком, он сбегает к бывшему однокласснику на предмет икебаны.

Обрадованная мать напекла пирогов, налепила пельменей, накрыла на стол и тут же повела маленькую Ксюшу в спальню показывать папины игрушки. Леонидов увязался следом послушать про свое счастливое детство.

– Деточка, это папин мишка. Ну-ка, скажи: па-пин миш-ка. Смотри, как он рычит: р-р-р… – розовый медведь с оторванным ухом, которого перевернули вниз головой и как следует тряхнули, хрюкнул, и девочка восторженно запищала. Леонидов позвал:

– Мама!

– Да, Лешенька?

– Тебе с ней не тяжело?

– Отчего же мне с внучкой будет тяжело? Привозили бы почаще.

– Саша считает, что нехорошо тебя так обременять.

– Пожилых людей можно обременить только одиночеством, – вздохнула мать. – Даже если мы жалуемся на трудности, то это лишь для того, чтобы узнать, что мы еще нужны. На работе, детям, внукам. Чтобы нас упрашивали, говорили приятные нам вещи. Нет, мне это не трудно.

– Тогда посидишь с детьми в следующие выходные? Я жену в театр хочу сводить.

– А твоя-то согласится? По-моему, она сумасшедшая мать.

– Разумеется, она скажет, что сама со всем справляется и не хочет никому подкидывать детей. Даже на один день. Но я же вижу, как она устала. Конец зимы – не лучшее время года. Если к однообразной погоде примешивается еще и однообразная жизнь изо дня в день… – Леонидов не договорил, только рукой махнул.

– Смотри сам, Леша, – вздохнула мать. – Ну что, Ксюшенька, к маме пойдем?

Девочка изо всех сил вцепилась в розового медведя.

– Пускай возьмет с собой, – сказал Алексей. – Он старый, но проверенный боец. Пойдем, мама, чаю попьем. Пирогов домашних хочу. Твоих.

Он с грустью посмотрел, как дочка поволокла медведя к дверям за единственное целое ухо. Как давно это было: детство. Чем дальше, тем меньше из него что-то помнишь. Когда, интересно, он любимому медведю ухо оторвал?

– Мама, а что такое гибискус? – спросил Алексей.

– Гибискус? – удивилась мать. – Китайская роза.

– Тьфу! А я-то думал!..

Леонидов вскоре набрался наглости и улизнул на полчасика из дома, оставив жену, мать и сына играть в лото. Раз уж он влез в расследование, то надо доказать Барышеву, что дело тут не в бухгалтерии. И не в его, Леонидова, фантазиях. А в том, что если маньяк действительно существует, то он на свободе и очень опасен. И чем дальше, тем больше. Уже весна, а весной, как известно, у них обострение.

Леонидов все еще не верил в то, что этим психопатом может быть Колька, хороший человек Лейкин. Но не проверить его не мог тоже. Да, они вместе учились. Да, Лейкин сразу же предложил помощь однокласснику, которого не видел много лет. И впечатление от него у Алексея осталось в целом приятное. Он был собой недоволен, потому что оказался снобом. Собой, а не Колькой Лейкиным, который приехал навестить больную продавщицу. Все бы хозяева были такие! Правда выяснилось теперь, что он с продавщицей крутил роман, но в то, что Лейкин из ревности или по другой причине так жестоко убил девушку, Алексей верить не хотел. Только не Колька. Ведь в детстве он был розовым романтиком. Хотя где оно, это детство? Люди меняются.

… Квартира Лейкина, во всяком случае, сильно изменилась. Школьником Алексей здесь иногда бывал. Близкими друзьями они с Лейкиным никогда не были, но и соперниками тоже. Даже на беговой дорожке. Тот обидный проигрыш на городских соревнованиях – случайность, и до того и после Алексей у Лейкина всегда очень легко выигрывал. А Коля никогда не делал из проигрыша трагедию. И часто говорил:

– Спорт не мое.

Леонидов тоже не собирался становиться профессиональным спортсменом. Но даже во всем, что было не его, привык выкладываться по максимуму. Потому что неизвестно, как жизнь повернется, каким боком, и что в ней пригодится. Повернулась она неожиданно для обоих. Даже в самых бредовых фантазиях Леонидов никогда не видел себя коммерческим директором крупной фирмы, а Кольку Лейкина цветочным магнатом.

Но зарабатывал бывший одноклассник, судя по всему, на своих цветочках неплохо. То, что он сделал в итоге из обычной трехкомнатной квартиры, было достойно восхищения. Алексей помнил, что раньше, как войдешь, начинался длинный, узкий коридор, заваленный всяким хламом. Велосипед, детская ванночка, старая зимняя одежда… Теперь же стенку сломали, и комната оказалась очень большой, просторной и отделанной то ли под пещеру, то ли под морской грот. Во всяком случае, камни и камешки здесь присутствовали в изобилии. И коряги всевозможных размеров и степеней уродства. Ибо Леонидов никакой красоты во всем этом не находил.

Он так и стоял в крохотной прихожей, прикидывая, на которую из коряг пристроить свою куртку, а высокая женщина с коротко остриженными темными волосами рассматривала его долго в упор и подозрительно.

– Мама, кто там? – услышал Алексей голос Лейкина.

– Это ко мне, – тут же отреагировала женщина.

– Нет, я к Николаю.

– Вы кто? – она загородила проход. Ростом она оказалась даже чуть выше Алексея и широка в плечах. Лицо загорелое, молодое, а обильная седина в ее темных волосах выглядела нарисованной. – Кто вас послал?

– Да я сам по себе, – растерялся Леонидов. И попытался вспомнить, как же ее зовут, Колькину мать?

– Вы меня не обманете! Ну, признавайтесь! Какая из шлюх наняла вас, чтобы передать записку Николаю? После того, как я полностью контролирую телефон?

– Анна Валентиновна! – Вспомнил, наконец, Алексей и облегченно вздохнул. Какой же ценный капитал: хорошая память! И повторил: – Анна Валентиновна, вы меня не узнали? Мы же с Николаем учились в одном классе!

– Да? – Она оглядела Леонидова подозрительно, но словно что-то припоминая. – В самом деле? Учились в одном классе? И как же вас зовут?

– Леонидов. Алексей Леонидов.

– Ну, конечно! Леша Леонидов! Леша Леонидов, Леша Леонидов, – повторила она несколько раз подряд и крикнула: – Коля! К тебе пришли! Коля!

И неожиданно спросила:

– А сестры у вас нет?

– Сестры? – Леонидов не переставал удивляться. – Нет, сестры у меня нет.

Она посторонилась наконец и достала из ящичка для обуви домашние тапочки. Женские или мужские, Леонидов так не понял: вся обувь в этом доме была одного размера. Тридцать девятого, как определил он на глазок. Две пары зимних ботинок стояли на полочке, и он не мог догадаться, какие принадлежат мужественной матери, а какие женственному сыну. Ибо вышедший в гостиную Лейкин выглядел весьма экзотично. В пестрой шелковой рубашке, бархатных штанах и с корявой веткой в руке. На ногтях маникюр, на ветке красные ягоды. А на подбородке клинышек волос, похожий на жирную черную кляксу.

– Леха? Ты?

– Я же тебе звонил.

– Да. Помню. Проходи в мою комнату. Я тебе что-то покажу.

«Ох, боже мой! – подумал Леонидов. – И маникюр! А вдруг он и правда того? Нестандартной ориентации? Надо было Барышева к нему послать! Серега, по крайней мере, краси-ивый!»

Показал же ему Лейкин в своей комнате неприглядный глиняный горшок, из которого торчали две кривые ветки. На взгляд Алексея, отвратительные.

– Вот.

– Что это?

– Икебана. Творю. Ты же интересовался. Я, знаешь, увлекаюсь иногда. Ну и как тебе? Смотри! Любуйся!

Алексей послушно взглянул на это безобразие, стараясь не кривиться. Как поступить? Сложить молитвенно руки и сказать: «Ах?» Так поступил бы хомо сапиенс воспитанный. Вообще-то он не чужд искусству. И даже к авангардизму относится с пониманием: надо, так надо. Но лейкинский шедевр не оценил. И осторожно сказал:

– Нормально.

– Ты не понимаешь! Леша! Тут главное – правильная расстановка. Чтобы во всей силе проявилась Великая Мать Природа, которая отражена в каждом изгибе этого маленького шедевра.

Отполированным ногтем Лейкин любовно коснулся чешуйчатого нароста на одной из веток, напомнившего Алексею стригущий лишай. Потом взял линейку и приложил к ней ветку с красными ягодами:

– Ты понимаешь: основу композиции составляют три ветви, три элемента. Самая длинная «син» символизирует небо, средняя «соэ» – человека и маленькая «хикаэ» – землю. «Син» в таком букете должна в полтора раза превышать размер вазы, «соэ» равняться трем четвертям «син», а «хикаэ» – трем четвертям «соэ». И еще угол наклона. Основная ветвь должна быть наклонена вправо под углом 45°, вторая влево под углом 15°, третья так же вправо под углом 75°, и все три ветви наклонены вперед.

Леонидов мгновенно выпал в осадок от всей этой тарабарщины и на пару минут растерялся. Лейкин же все бормотал непонятные ему слова и при этом возился с линейкой, транспортиром, распорками и своими корявыми ветками. Леонидов уже пожалел о том, что пришел.

– Чего-то я не догоняю, – покачал головой он, на что Лейкин не прореагировал, занятый горшком и раковыми опухолями на кривых ветках. То любовно гладил их, то разворачивал к свету, причмокивая при этом и с вожделением облизывая губы.

«Кто сказал, что он голубой? – подумал Алексей. – Он не голубой. Он – сумасшедший! Какие тут жены! Какие дети!» Леонидов почти потерял терпение, когда Лейкин закрепил последнюю ветку в вазе и отошел на пару шагов, потом, окинув нежным взором композицию, произнес:

– Красота, а? Что скажешь?

– А мне? Можно?

– Что можно?

– Чуть-чуть поправить?

– Ну, давай, – слегка опешил Лейкин.

«Ну, не убьет же он меня?» – подумал Леонидов и решительно стал обламывать на одной из веток сучки. С особенным наслаждением тот самый, покрытый лишаем. Ему показалось, что Колька застонал. Алексей меж тем отщипнул с пяток красных ягод и несколькими легкими щелчками порушил все правильные Колькины углы. Раскидал на глазок ветки в вазе и, счастливо улыбнувшись (конец уродству!), отошел от стола:

– Ну, как? Что скажешь?

Выражение Колькиного лица Алексею не понравилось. «За лишайник обиделся», – подумал он. И вдруг услышал:

– Почему опять не я?! А? Ладно, хватит, пойдем чай пить.

Столик был накрыт посреди каменного грота. Алексей долго вертелся в кресле, прежде чем сообразил, чего здесь не хватает. Ведь денег в ремонт вбухано немало. И мебель не дешевая, на заказ. И все коряги расставлены, без сомнения, при помощи той же линейки и транспортира. С соблюдением пропорций и углов. Души нет. Холодно, неуютно и вроде бы даже сыро. Все сделано словно для того, чтобы кому-то что-то доказать. А творчество – это не утверждение собственного «я», а его вечный поиск. Похоже, Лейкин-то заблудился! Дались ему эти углы!

– Вы по-прежнему вдвоем живете с мамой? – спросил Алексей, размешивая сахарный песок в стакане с чаем серебряной ложечкой. Анна Валентиновна гремела кастрюлями за тонкой перегородкой на кухне. Леонидов не исключал, что она подслушивает.

– Да, вдвоем, – кивнул Лейкин.

– Развелся или закоренелый холостяк?

Тот поморщился, но от прямого ответа уклонился:

– Сложный случай.

– Слушай, а у нас в доме двух женщин убили! И обеих за последнюю неделю!

– Да. Я знаю, – Лейкин слегка побледнел.

– Жена сказала, что одна из них в цветочном магазине работала. Не у тебя часом? – постарался добить его Алексей. Лейкин не выдержал:

– Слушай, Леха, у тебя в полиции друзья остались?

– Друзья? Да. А что случилось?

– Оставили бы они меня в покое! – с отчаянием сказал бывший одноклассник. – Ты не знаешь, кому надо дать?

– Что дать?

– Денег, чего ж еще! Я знаю: все берут. А у меня денег много.

– Это вопрос спорный. Не то что у тебя денег много, а что все берут. Я, к примеру, взяток не брал. И не могу порекомендовать тебе людей, которые этим занимаются.

– А что же мне теперь делать?

– Я не понял: ты чего боишься-то?

– Чего боюсь? Да себя я боюсь! Не выдержу, сломаюсь…

– Ты успокойся. Может, пойти и все рассказать?

– Рассказать? Не-ет. Слишком уж это легко. Я даже своему психотерапевту этого не рассказываю. Представляешь, хожу к нему регулярно и вру. Комплексы себе придумываю. Но правду выложить? Не-ет.

– Ты где был в тот вечер? Когда Лилию убили? Не у психотерапевта часом? Тогда у тебя алиби.

– Так ты знаешь, как ее зовут? А ты не врешь мне часом, Леша? Все так же в ментовке служишь? – подозрительно спросил Лейкин.

– Да я же тебе сказал: два года как ушел.

– А откуда ты знаешь подробности обоих убийств?

– Да какие подробности? Что ее Лилией звали? Так она же в соседнем подъезде жила!

Леонидов услышал, как за стенкой на кухне раздался грохот. Лейкин вскочил и рванулся туда. Должно быть, Анна Валентиновна нечаянно уронила-таки кастрюлю. Или нарочно? Во всяком случае, когда Лейкин вернулся из кухни, разговор об убийстве Лилии он поддерживать не захотел.

– А как мать? – сдавшись, спросил Алексей. – Все там же работает? В Научно-экспериментальном хозяйстве? Цветы выращивает?

– Нет. Она давно уже на пенсии, – ровным голосом сказал Лейкин.

– Давно? На пенсии? – Алексей удивился, потому что Анна Валентиновна не показалась ему такой уж старой. На вид он не дал бы ей больше пятидесяти.

– Я что, мало зарабатываю? Мне нужны ее деньги? Ее работа?

– А Викторию Воробьеву ты случайно не знал? – попробовал еще раз Алексей. – Вторую женщину, которую убили?

– Случайно знал, – нехотя ответил Лейкин. И заметил: – А ты еще говоришь, что не связан с полицией! Это же допрос, Леша! Зачем ходишь вокруг да около? Наводящие вопросы задаешь? Обманул ты меня. Я, когда визитку тебе давал, думал, что помочь надо. По-хорошему хотел. А ты обманул. Так вот, ты им скажи: я все равно буду молчать. А с Викой меня Лиля познакомила. Они же были подружки! Странная такая дружба. Никогда этого не понимал. На мой взгляд, ничего общего у них не было. Лиля такая чистая, непорочная. Я искренне ее любил…

Леонидов испугался, что на кухне снова обрушатся кастрюли. Но Лейкин замолчал сам. Тему Виктории Воробьевой он тоже не собирался развивать. Алексей подумал: а не сделал ли я хуже своим вмешательством Барышеву и следствию? Ведь все равно ни черта не понял. Ни икебаны, ни «соэ» этого, ни Кольку Лейкина. Ишь ты, человек! Вверху, значит, небо, а внизу земля.

– Слушай, Коля, а почему ты берешь продавцами девушек с именами цветов?

– Так ты и справки обо мне успел навести, друг детства? Кто у меня работает, как долго?

– Не преувеличивай, мы никогда не дружили. И справок я не наводил. Просто догадался. Раз была Лилия, значит, есть и Роза?

Тут уж Лейкин сам опрокинул на пол поднос с серебряными вазочками. В одной печенье, в другой шоколадные конфеты в ярких фантиках. Нагнулся, собирая их с ковра. Из-под стола глухо сказал:

– Не были никогда друзьями, говоришь? А что ж ты тогда в душу лезешь? По какому праву?

Леонидов нагнулся туда, под стол, и спросил:

– Значит, ты ухаживаешь только за девушками с «цветочными» именами? Правильно я догадался? А прочие тебя не интересуют?

– А твою жену как зовут?

– При чем тут моя жена?

– Что, у тебя нет странностей?

Алексей распрямился, Лейкин тоже вынырнул из-под стола, сжимая в руке печенье. Глядя, как его сильные, гибкие пальцы в серебряных кольцах крошат сдобное тесто, Леонидов поспешно сказал:

– Мою жену зовут Александра. Саша. Понятно? И желтых пакетов у нее нет.

– Каких пакетов? – упавшим голосом спросил Лейкин.

– Тех самых. С подсолнухами.

– Ты икебану-то свою возьмешь? – Лейкин сделал вид, что про подсолнухи не услышал. – Для тебя старался.

– Нет. Она твоя. И, если хочешь, я тут еще пару коряг могу передвинуть.

– Передвинуть? Тебе что, все это не нравится?! – Лейкин обвел взором комнату-грот.

– Нравится. Только мне, Коля, пора. Жена ждет. Дети.

– Дети? А… сколько их у тебя?

– Двое, Коля. Двое.

Лейкин, похоже, обиделся на то, что не оценили его коряги. Алексей тоже слегка разозлился. Ишь, творчеством прикрывается! Денег, значит, ему мало, надо еще и матерью-природой прикрыться! Он, мол, единственный понимает ее красоту! А вот дудки! Не творец он, а делец. А все эти кольца, маникюр, бородка-клякса – чепуха! Антураж, чтобы красиво обставить куплю-продажу.

– Я пришел за книжкой, – сказал Алексей, поднимаясь. – Дай моей жене про икебану почитать.

– А я думал, это предлог, – усмехнулся Лейкин. – Ментовские штучки.

– Последний раз повторяю: в полиции я больше не работаю. Я коммерческий директор фирмы «Алексер». Возьми мою визитку и успокойся. Можешь завтра мне в офис позвонить. Проверить.

– А то вы не можете сделать так, что мне там все, что положено, скажут!

– У тебя паранойя. Сходи к психотерапевту, – посоветовал Леонидов и, огибая коряги, направился к дверям. Лейкин следом.

Закрывая за ним дверь, бывший одноклассник сказал:

– Привет жене.

Алексею эта фраза почему-то очень не понравилась.

…все цветы мне надоели

Это не мое. Забыть и успокоиться. Ну, что такого уж страшного случилось? Ничего. Ровным счетом ничего. Пришел бывший одноклассник, обломил на ветках пару сучков, сорвал пяток ягод. Ненужных, как оказалось. Но почему я не увидел, что они не нужны? Почему? Что мне мешает? Словно я ослеп. Это месть. Я украл, и судьба мне мстит. Я лишен дара Божьего за воровство.

А ведь как старался! Творил, искал, измерял углы, думал, что созидаю. С линейкой и транспортиром, согласно конспекту. А в конце конспекта маленькое пожелание, одна строчка мелким шрифтом: глаз, рука и сердце не должны быть в плену у правил. Вот и все. Я выучил наизусть и понял весь конспект, а эту фразу не понял. Как же так? Ведь получается: те, кто только и делает, что следует правилам, и не творцы вовсе? А творцы те, кто верит лишь в глаз, руку и сердце? Кто плюет на правила?

Но для чего же тогда правила? Для того чтобы все прочие могли прикидываться творцами? Но ведь Лешка Леонидов никакой не творец. У него отродясь не было талантов. Разве что бегал быстро. Да и то, я смог его обогнать. Один раз, но смог! Задался бы целью, тренировался изо дня в день, и Лешку победил бы неоднократно. Вовсе он не недосягаемый. Всего лишь человек. И служил он простым опером. И врет, что сейчас не служит. Но я почему-то верю, что в следующий раз он принесет мне книжку про икебану, и так же, как про Лилию и Розу, невзначай скажет: «А ведь я знаю, что после моего ухода ты выбросил в мусоропровод полиэтиленовый пакет с картинкой «Подсолнухи». И про «Нежность» тоже знаю».

И мне станет опять так больно, что умереть захочется. Ну почему же мне не везет, а? Почему, прочитав внимательно от корки до корки эту книгу и получив диплом флориста, я не сделал ничего достойного внимания и похвалы, а он, прочитав ту же книгу, узнает и про «Нежность», и про «Подсолнухи», и про Лилию с Розой, хотя там ни слова об этом не написано?

Почему?!

Глава 3 Маргаритка

1

В середине следующей недели Алексей сам позвонил Барышеву. Хотел узнать, не испортил ли он дело своим визитом к Лейкину, но река разговора сразу же потекла по иному руслу.

– Серега, время есть?

– Хорошо, что ты меня застал. Убегаю. На мобильник звони. Да и то: овес нынче дорог. Я деньги имею в виду, которые тают, как снег. Не успеешь кинуть две сотни – как их нет.

– Да я только узнать хотел, как успехи?

– Пока никак.

– Я про «цветочное» дело.

– И я про него. Молчит Анашкин. Хоть тресни! А я в тупике. Нельзя же задержать человека только за то, что он вошел в подъезд чужого дома с букетом цветов?

– Он это отрицает?

– Не отрицает. Куда ж денешься против показаний двух свидетелей? Он просто молчит.

– Ну, тогда «шерше ля фам», как говорится.

– Да ты что?! Я навел справки. Анашкин – образцовый семьянин, у него двое детей, жена-красавица. И богатый тесть, который от внуков без ума. Денег для дочери не жалеет. Какая женщина? Тут дело только в бизнесе.

– А где он был в понедельник вечером, когда Лилию убили?

– Дома. С женой и детьми.

– А с женой ты разговаривал?

– Конечно. Подтверждает целиком и полностью.

– Еще бы!

– К сожалению, не только она. У них в тот вечер теща в гостях была. Она тоже факт присутствия Анашкина дома подтверждает.

– Ну, если уж теща! Теще придется поверить. Неужели тоже подтверждает? – не удержался Леонидов.

– А ты не ехидничай. У меня, между прочим, теща – класс! Блины печет – пальчики оближешь! И не хмыкай в трубку, не всегда теща с зятем как кошка с собакой живут.

– Не всегда. Бывает еще, как кролик с удавом.

Барышев вздохнул:

– Кто бы говорил. У тебя-то тещи нет! Сказал же, что у Анашкиных все в порядке. Я думаю, раз Виктория Воробьева с Лилией были подружки, то могла бухгалтерша и про дела на фирме проболтаться. Он сначала девчонку убрал, а потом и с самой бухгалтершей разделался.

– А что за букет он нес, узнал? Какие цветы?

Серега засопел.

– Ты, Леонидов, конечно, будешь смеяться и ехидничать, но – узнал! Розы. Белые розы. Пять штук. Самых дорогих. Между прочим, жена Анашкина сказала, что это ее любимые цветы. Я долго пытался ее разговорить, болтали о том, о сем. Ну, смейся теперь!

– Не буду. Розы, значит. Тогда точно: «шерше ля фам». Ты его припугни. Намекни, что расскажешь жене про цветочки. И про то, как он в чужой подъезд с букетом ее любимых роз заходил.

– Ты думаешь, у него с Викторией были амуры? – задумчиво спросил Серега.

– Ага. Он заходил с букетом к ней домой и прямо при муже и детях говорил: «Я вас люблю». Думай, Барышев, думай.

– Да ну тебя, в самом деле! Гибискус.

– Ты думаешь, я обиделся? Это, оказывается, комплимент. Только больше женщине подходит. Ты книжку лучше почитай. По цветоводству.

– Не буду.

– Боюсь, что придется. Ты позвони, Серега, когда в стену упрешься. Я тебе ее принесу. Там обо всем есть. О любви, об уважении и об измене. И о том, кто убил Лилию с Викой, есть тоже. Я в этом уверен. Ее только надо внимательно прочитать.

– Я лучше Анашкина припугну. Спасибо за совет.

«Розы, розы, белые розы», – замурлыкал Леонидов, положив трубку. Что ж тут плохого: мужчина с букетом белых роз? А сам он когда в последний раз дарил жене цветы? Не по случаю дня рождения или Восьмого марта, а просто так? Ах, да! Дарил! И не так давно. Когда обещал приехать пораньше с работы и посидеть с ребенком, пока Саша отлучится по срочным делам, а потом забегался и забыл. Пришлось замаливать грехи цветами. Может, и теперь стоит попробовать? А какие за ним числятся грехи? Невнимание – раз. Пренебрежение – два. Откровенное хамство – три. В субботу вечером они с Барышевым выхлестали-таки бутылку водки. Огромному Сереге хоть бы хны, а Леонидов, будучи под газом, начал хамить. Роковая фраза «Я тебя содержу» прозвучала трижды.

Покупая вечером букет белых роз, он подумал: «Интересно, это выражение моих чувств, замаливание грехов или следственный эксперимент?»

Результат следственного эксперимента оказался неожиданным. Александра, увидев на пороге мужа с букетом цветов, охнула:

– Что-то случилось?

– Ничего, – растерялся Леонидов.

– Ты уезжаешь, да? В командировку? Надолго?

– Да никуда я не уезжаю!

– Леша, не ври! На неделю, да? Или на две? Ох! – Саша взялась руками за румяные щеки.

– Что за паника? Я никуда не уезжаю!

– А почему ты мне цветы купил?

– Просто так.

Александра все никак не могла успокоиться. Уложив Ксюшу спать, пришла в большую комнату, присела на диван, где он пытался заснуть, и повторила:

– И все-таки что-то случилось.

– Почему ты так думаешь?

– Когда вечно занятый человек приносит жене вечером букет цветов, значит, он согрешил и хочет откупиться.

– Это за субботу.

– Ах, да! Но ты же был пьяный!

– Выпивши, – поправил Алексей.

– Нет, Леша, пьяный. Выпивши ты пришел от Воробьевых. А с Барышевым ты напился. Причем он-то был трезвым.

– Ему полбутылки водки как слону дробина, – буркнул Алексей. – И ты меня простила?

– Ты не со зла. Хотя, говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мне давно уже не нравится твоя работа.

– Но деньги тебе нравятся.

– Даже за деньги я не буду терпеть откровенное хамство.

– Но я принес тебе цветы.

– Спасибо.

– Мне нравится женская логика. Если мужчина выпивши и говорит гадости, он не заслуживает прощения в отличие от мужчины пьяного, который занимается тем же. Если приносит розы, значит, уезжает в командировку. Надо спросить жену Анашкина, не получала ли она в среду вечером букет белых роз.

– Какого Анашкина?

– Хозяина фирмы, где работала Виктория Воробьева. Барышев его в убийстве подозревает. А я вдруг подумал, не жене ли он грешным делом цветы купил?

– Ты об этом думал, когда мне розы выбирал?!

– Каюсь: думал.

– Я тебя сейчас убью, Леша!

– За что?!

– Догадайся с трех раз.

Александра кинула в него подушку, Леонидов увернулся и, увидев, как она потянулась за второй, подумал: «Вот тебе и женская логика! Цветы без повода – это подозрительно, да и не всякий повод, оказывается, можно озвучить». Выходит, врать женам нехорошо, но врать им надо? Потому что они сами хотят быть обманутыми. Вот чего не учел Серега! Белые розы предназначались жене! Так куда же в таком случае шел Анашкин?

2

Утром Ксюша проснулась с температурой. Леонидов уехал на работу расстроенным. Потом позвонила Саша и сказала, что был врач, ничего серьезного у ребенка не нашел. Но Алексей все-таки решил приехать домой пораньше. Хотя бы на два часа.

Весь вечер он, как мог, успокаивал капризничающую Ксюшу. Перечитав всего Корнея Чуковского, Леонидов почти охрип. А в одиннадцать, когда девочка, наконец, уснула, зазвонил телефон. Он готов был убить того, кто осмелился.

– Да?!

– Леша, ты еще не спишь?

– Сплю, Барышев, сплю. И не только я. У меня ребенок болеет. Так что ты не вовремя.

– Прости. Я не хотел ее разбудить.

– К счастью, тебе это не удалось. Говори уже, что случилось.

– Да тебе сейчас не до меня.

– И все-таки?

– Я болван. Ты гений, а я болван.

– Так. Когда?

– В восемь вечера. Сегодня. Те же характерные раны на шее и лице. И опять в вашем доме.

– Что ж ты сразу не позвонил?!

– Но это моя работа, а не твоя. Все уже кончено: ее в морг увезли. На вскрытие.

– А ты где?

– У старушки со второго этажа. В первом подъезде. Седьмая квартира. Это она опознала убитую.

– Так, – повторил Алексей.

– Я даже не прошу тебя зайти, – грустно сказал Серега. – Потому что не знаю, кто из нас двоих прав. И ты, и я. Такая петрушка получается. Во-первых, ее Маргаритой звали, а во-вторых, Анашкина видели возле тела. Он убежал, но скоро его возьмут. Так что ложись, Леша, спать.

– Спасибо, заботливый ты мой, – сердито ответил Леонидов. – Зачем же ты тогда позвонил?

– А я и сам не знаю! Спокойной ночи, – и Барышев повесил трубку.

– Кто это был? – заглянула в кухню, где он беседовал по телефону, полусонная жена.

– Ложись спать, – нахмурился Алексей.

– Барышев, да?

– С чего ты взяла?

– Опять кого-то убили? Леша, только не ври мне!

– Саша, тебе что, забот мало? Иди к себе в комнату! У ребенка опять температура может подняться!

– Ты думаешь, я сейчас усну?! Маньяк возле дома разгуливает, а я усну! Он же сегодня кого-то убил! И наверняка опять в нашем доме!

– А от меня ты чего хочешь?

– Я хочу знать, что его поймают.

– Конечно, поймают, – не очень уверенно сказал Леонидов. – Уже поймали.

– Ты опять врешь!

– Все, Саша. Я ложусь.

– Сделай что-нибудь!

– Что?

– Что хочешь! Я из дома выйти боюсь! Мужчина ты или нет?

– О, господи! Твою мать!

– Не смей ругаться!

– Истеричка! Как вы меня все достали! Я сам сейчас кого-нибудь убью!

Он выскочил в прихожую, схватил с вешалки теплую куртку и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь. Какого труда стоило уложить Ксюшу! И вот вам пожалуйста! Его выгнали на мороз!

На улице он немного успокоился, должно быть, холод подействовал. Остудил его гнев. Леонидов вздохнул и пошел в первый подъезд. Через минуту он уже толкнулся в дверь, которая тут же открылась, словно его ждали. В седьмой квартире, в единственной комнате Барышев отпаивал валерьянкой старушку с седыми буклями. Такой же кудрявый, белый и насмерть перепуганный пудель тявкнул на Леонидова, на секунду выскочив из-под кровати, и тут же нырнул обратно. Алексей огляделся, и ему показалось вдруг, что ожила одна из любимых детских книжек: старушка с буклями, белый пудель, полосатый недовязанный носок, клубок шерсти с торчащими из него спицами. Идиллия, только пудель уж больно разошелся. Опять выскочил из-под кровати и тявкает.

– Ты еще тут, животное! Сгинь! – топнул на него ногой Алексей.

Пудель испугался и жалобно заскулил. Старушка громко всхлипнула.

– Да вы успокойтесь, Розалия Марковна, – огромный Серега Барышев попытался всунуть в ее сморщенную лапку стакан с водой. В комнате остро пахло валерьянкой. «Неужто пудель балуется?» – покосился на собаку Алексей. Старушка мелкими глотками пила воду.

– Да как же успокоиться, молодой человек? Я семьдесят семь лет прожила на свете, но мне никогда не было так страшно! Даже в детстве, когда арестовали папу. Тогда я еще не понимала, что это такое – смерть. Ведь он так и не вернулся. Он просто не вернулся. Понимаете? Все мы смертны. И я уже стара. Смерти не боюсь, хватит, пожила. Но мне хочется, чтобы все произошло тихо и спокойно. Естественно. Как и положено. Но то, что он делает – страшно. И кто, скажите, заберет Артемошеньку?

Старушка снова всхлипнула, белый пудель поник.

– Валерьянки ему дать? – спросил Барышев. – Дрожит весь.

– Лучше на руки возьми.

– Кис, кис, кис, – позвал Барышев, и старушка посмотрела на него удивленно. Пудель к Сереге не пошел, прижался к хозяйке и затих.

Алексей придвинул кресло поближе к дивану, на котором полулежала Розалия Марковна, и спросил у нее:

– Вы давно живете в этом доме?

– Да уж скоро пять лет. Как расселил богатый господин нашу коммунальную квартиру в центре, так и живу. Спасибо, что второй этаж мне сговорил. Две комнаты у меня там было, в центре. Теперь зато отдельная однокомнатная квартира.

Леонидов поинтересовался, чтобы ее разговорить:

– А что, родственников у вас нет?

– Увы, молодой человек, увы, – старушка начала понемногу успокаиваться. Пудель оторвался от ее ноги и стал подбираться к Сереге. Барышев посмотрел на него неприязненно и убрал ногу подальше.

– Так, значит, девушку звали Маргаритой? – уточнил Алексей. – И она проживала в вашем доме? Как давно?

– Да-да, молодой человек, я как раз об этом и хотела рассказать! – Старушка одним махом выпила оставшуюся воду и заговорила торопливо: – Вы ничего плохого про Марию Аристарховну не подумайте. Мы, пожилые люди, устраиваемся как можем. Ведь пенсия такая маленькая. Я не хочу сказать, что государство нас обокрало. Нет. Мы просто оказались лишними в смутное время. Не до нас. Хочется надеяться, что это временно. Но – приспосабливаемся понемногу. Кто как. Я, признаюсь, до семидесяти лет частными уроками подрабатывала. Фортепиано. Пока артрит не скрутил. Руки стали не те, пальцы почти не гнутся. Сейчас хожу в соседний дом и дежурю на вахте. Пенсия уж больно маленькая. А у меня Артемошенька.

Белый пудель поднял голову, посмотрел на незнакомых мужчин и снова тявкнул, словно подтверждая слова хозяйки. Ведь я есть? И мне надо есть! Барышев не выдержал пространных объяснений:

– Постойте-постойте. При чем здесь Мария Аристарховна? Кто такая Мария Аристарховна?

– Ну, как же? – заволновалась Розалия Марковна. – А кто сдал этой девушке квартиру на третьем этаже? Я, конечно, понимаю, что надо бы все делать по закону. Но в нашем возрасте ходить по налоговым инспекциям и заполнять декларации о доходах… Вы уж простите меня, молодой человек, но это так хлопотно! До магазина-то с трудом иной раз доходишь! Какая уж тут налоговая?

– А где живет сама Мария Аристарховна? – спросил уже Алексей.

– У дочери. В Химках она живет. А дело было так. Я как переехала в этот дом, так с Марией Аристарховной близко сошлась. Знаете, молодые люди, у нас ведь много общего. Да-да, я понимаю. Вы торопитесь. Об общем я не буду. Скажу только, что прошлой весной, в марте, когда был сильный гололед, Мария Аристарховна упала и сломала ногу. Не приведи господь в нашем-то возрасте. И нога, знаете, неудачно срослась. Так вот, когда Мария Аристарховна нуждалась в уходе, дочь на время взяла ее к себе. Ну а квартира на третьем этаже стала, значит, пустовать. А Лилия была очень добрая девочка. Она знала, что у меня Артемошенька и дежурства в соседнем доме. Я все время боялась, что с квартирой Марии Аристарховны что-нибудь случится. Ведь она просила меня присматривать! Так просила! И Лилия предложила, через меня разумеется, сдать эту квартиру своей подружке. На то время, пока Мария Аристарховна отсутствует. И хорошие деньги, и присмотр за жильем. Конечно, незнакомому человеку, тем более террористу какому-нибудь, мы никогда бы не позволили… – старушка грозно тряхнула седыми буклями. – Но молодая одинокая девушка, тем более по рекомендации самой Лилечки… Такая была добрая девочка!

– Так, – подвел итог Барышев. – Значит, подружка Лилии по имени Маргарита вселилась летом в квартиру на третьем этаже. Они вместе работали, да?

– Не могу вам сказать, – вздохнула Розалия Марковна. – Я знаю только, что ее звали Маргаритой и она исправно платила за квартиру. Девушка с работы приходила поздно, а до Химок далеко. Ну, кто поедет оттуда поздно вечером в Москву? Время ведь неспокойное. Террористы, опять же. Уж, конечно, не дочка Марии Аристарховны. Да-да, я поняла. Про Маргариту. Несколько раз она оставляла у меня деньги для Марии Аристарховны.

– Сколько?

– Триста. Этих, нерусских.

– Так. Триста долларов в месяц за квартиру в Москве. Это по-божески, – сказал Барышев, который сам снимал квартиру, и, насколько знал Алексей, за пятьсот. Да Мария Аристарховна просто святая! – Интересно, а сколько она зарабатывала, Маргарита? Надо срочно Лейкину звонить.

– Ты уверен, что Маргарита именно у него работала? – усмехнулся Алексей.

– А у кого?

– Значит, опять цветочница? Ну что, будешь книжку читать?

– Нет. Книжку я пока читать не буду. Потому что у меня есть кое-что поинтереснее. Показания свидетеля.

И Барышев взмахнул коричневой папкой. Потом вновь повернулся к старушке:

– Розалия Марковна, а ключей у вас случайно нет от квартиры вашей приятельницы?

– Были, – с готовностью тряхнула буклями старушка. – Но я их отдала Маргарите. Видите ли, у Марии Аристарховны имелось два ключа. Один у нее, а другой…

– Понятно-понятно. Другой у квартирантки. А телефон ее дочери не знаете, случайно?

– Конечно, знаю! Мы с Марией Аристарховной регулярно друг другу звоним. У меня ведь родственников нет. И если со мной что-то случится…

– Да-да, – снова перебил ее Барышев. – Вы нас извините. Торопимся очень. Телефончиком воспользуемся?

Старушка вновь с готовностью кивнула. Барышев передал папку Алексею:

– Анашкина уже ищут повсюду. Ты почитай пока. А я позвоню.

Открыв папку, Леонидов посмотрел на протокол, нацарапанный могучей Серегиной рукой, не удержался и скептически хмыкнул: «Все понятно. Золотое правило троечника: чем короче предложения – тем меньше синтаксических ошибок. И что мы после этого имеем? А вот что: «Труп лежит. Точка. У дверей. Точка. За которыми находится помещение. Точка. Куда осуществляется сброс мусора из мусоропровода. Разумеется, после этого тоже точка. На шее имеются характерные. Запятая. Запятая! Да он титан среди троечников! Серега-то!» И Алексей не удержался:

– Барышев, ты почти поэт. Мусора из мусоропровода, – и тут же Серега протянул огромную лапищу к протоколу:

– Дай сюда! Я лучше на словах.

– Да, на словах оно как-то лучше, – хмыкнул Алексей.

– Поговори! Не у каждого жена учительница. Да еще русского языка и литературы. Короче, он затащил ее в тот закуток, откуда мусор вывозят. И там прикончил. Тем же способом, что и двух других.

– Разул?

– Нет.

– А размер ноги?

– Не помню.

– Серега!

– Да ты дальше смотри! Он выскочил из закутка, и как раз в это время у подъезда остановилась машина. Дамочку из местных кавалер до дома подвозил. Оба сообразили, что дело пахнет керосином, заглянули в закуток, откуда мужик в бежевом пальто, как ошпаренный, выскочил, и там увидели убитую Маргариту. Кавалер по мобильнику сразу же в полицию принялся звонить. А я ему по приезде фотографию Анашкина: бац! Он это. Точка.

– Запятая, Серега, запятая.

– Да ну тебя! Мне только что сказали, что Анашкина задержали. Он даже до дома не успел доехать!

– А ехал туда? Домой?

– Да какая теперь разница?

– Слушай, Серега, не будем больше злоупотреблять гостеприимством Розалии Марковны. И пудель волнуется. Двенадцать часов ночи. А у него наверняка режим.

– О, черт! Опять от Аньки попадет! Двенадцать часов! Поедешь со мной в отделение? На Анашкина глянуть?

– Ну уж нет. Пудель мне как-то симпатичней.

Леонидов присел на корточки, протянул руку к забавной мордочке:

– Что, напугали тебя? Все друг. Спать. Да, спать.

Он зевнул, пудель согласно тявкнул. Барышев снова с опаской отодвинул от собачьей морды свою ногу:

– Цапнет еще. Ты бы, Леша, того. Подальше. Собака все-таки.

– Да ты посмотри, какой он забавный! И маленький.

– Все они… Маленькие, пока забавные. То есть наоборот. Ну его. Не люблю собак.

Барышев закрыл папку и пожелал Розалии Марковне спокойной ночи. На улице Леонидов, зевая, спросил:

– А что пакет? Я твой опус до конца не успел дочитать.

– Какой пакет?

– С подсолнухами. Что в нем на этот раз было?

– Йогурт, два глазированных ванильных сырка, сдоба с вишневой начинкой… О, черт! – Барышев сообразил, что попал впросак. – Откуда ты узнал про пакет? Не надо, Леша. Без фантазий. Да Анашкин это! Я тебе говорю, что Анашкин!

– Ты, Серега, напрасно так быстро ставишь точки. Ошибок, конечно, не сделаешь, но и суть не передашь. И будет в итоге полная ясность, но без всякого смысла. Если даже твой Анашкин сегодня расколется, то и тут я бы не спешил. Убитую-то Маргариткой звали.

– Маргаритой, – поправил Серега. – Она была подругой Лилии. Лилия – подругой Виктории Воробьевой. Виктория проболталась о делах на фирме Лилии, та Маргарите. Он убил сначала Лилию, потом свою бухгалтершу, потом девушку, которая могла что-то знать. По случайному совпадению она оказалась Маргаритой. Вот и все. Точка.

– Ты сам-то в это веришь?

Барышев пожал плечами:

– А почему бы нет?

Алексей же тихо повторил:

– И все-таки, Серега, запятая.

3

В пятницу вечером Леонидов сказал жене Александре:

– А театр, судя по всему, отменяется. Ксюша еще не здорова.

– Какой театр? – удивилась она.

– Большой. Или Малый. Тебе что больше нравится, опера или балет?

– Сон. В летнюю ночь. Или в зимнюю. Выспаться, наконец, потом открыть глаза и увидеть, что муж дома.

– А я хотел тебе сделать сюрприз. С мамой договорился.

– Ну, если с мамой…

– Но Ксюша заболела. Я ведь знаю, что больного ребенка ты свекрови не подкинешь. Она будет нервничать, ты станешь звонить каждые пять минут и спрашивать «как дела?», вечер будет испорчен, потому что удовольствия никто из нас не получит. Ни ты, ни я, ни мама. Ни Ксюша, которая станет плакать и звать родителей.

– Ты правильно мыслишь. Можешь пригласить Серегу Барышева и устроить театр на дому. Разыграть классический спектакль: «Зимний вечер на кухне». Действующие лица: двое друзей и бутылка водки. Еще лучше две. Диалоги собутыльников вызывают громкий хохот зрителей. Назовем это комедией.

– Не смешно, – надулся Алексей.

– Зато актуально. Я думаю, вам есть о чем поговорить. Вы еще не всех маньяков переловили, – прозрачно намекнула Саша.

– Черт! Маньяк! А я забегался и забыл! Новогодний ажиотаж закончился, спрос населения на бытовую технику упал. Но впереди двадцать третье февраля, а там и Восьмое марта … Извини. Забыл, что мы условились не говорить о моей работе. Так я Сереге позвоню?

– А я Анечке.

– Она завтра работает. Я в том смысле, что в гости не сможет прийти. Что ты на меня так смотришь, у нее график такой!

– Ты это назло мне сделал, да? Загрузил ее работой, чтобы мы даже по выходным встречаться не могли?

– Да что вы с Серегой сговорились, что ли? Я помочь хотел. Понимаешь? Помочь. Ведь у нее сейчас хорошая зарплата. И премии.

– А о Сергее ты подумал? – тихо спросила Саша. – Она – директор филиала, он – простой опер. Если они разведутся, виноват в этом будешь ты.

Леонидов обиделся: я же хотел как лучше! И пошел на кухню звонить Сереге. Маньяков-то ловить надо! Барышев был дома.

– Серега, похоже, ты уже разобрался с маньяком? Премию пропиваешь?

– Нет. Изучаю документы, – сухо сказал Барышев. – Передо мной лежат показания подруги убитой. Они работали вместе. Я думаю, что теперь со всем этим делать?

– А что за тон? Женщина с цветочным именем Маргаритка оказалась наркоманкой?

– Хуже. Видишь ли, Леша, ее подружка шепнула мне на ушко, что у Маргариты был СПИД. Я уж и экспертам позвонил, чтобы с заключением поспешили. Но сегодня пятница. Днем с огнем никого не сыщешь!

– Что у нее?!

– СПИД, Леша. И она честно предупреждала об этом близких ей людей. Чтобы были осторожнее.

– А что Анашкин? – спросил Леонидов после долгой паузы.

– Молчит. Его задержали, отправили в «обезьянник». Улик-то хватает: у трупа застукали. Но обвинения ему еще не предъявили. Тут либо надо отпускать, либо в СИЗО. Может, обождать пару дней? Пока обстановка на него не подействует?

– Он даже не пытается объяснить, что делал возле трупа?

– Ничего он не пытается. Просто молчит. Слушай, Леша, у меня теперь ключ есть. От квартиры, где наверняка не деньги лежат. Но вещи любопытные. Я хочу, чтобы ты на это посмотрел. У тебя голова светлая. Сможешь минут через сорок подойти к третьему подъезду?

– Могу, наверное. Слушай, Серега… – он замялся. – Жена дома?

– Дома. Недавно приехала. Все какие-то балансы сводила.

– Она сильно устает?

Барышев не ответил. Потом бодрым голосом сказал:

– Значит, договорились? Выезжаю?

– А не поздно? – с сомнением спросил Алексей.

– Да нам только глянуть. То есть тебе. Мне надо знать твое мнение, – таинственно сказал Барышев.

– Хорошо. Иду.

… Через сорок минут Леонидов топтался у третьего подъезда и все думал о девушке с цветочным именем Маргаритка. Интересно, где ж она подцепила ВИЧ-инфекцию? И знала ли об этом добрая девушка Лилия, когда сватала ее Марии Аристарховне через Розалию Марковну?

Хлопнула дверца подъехавших «Жигулей», Барышев быстрыми шагами направился к подъезду, у которого его ждал Алексей.

– Давно здесь стоишь?

– Нет. Ты сигнализацию на машину так и не поставил?

– Невелико сокровище. Зачем?

– А магнитола?

– Я полицейскую фуражку на виду оставил. Не полезет же он к менту в машину?

– Наверное, не полезет. Но разве можно в наше время в чем-то быть уверенным на сто процентов?

– Все философствуешь, Леонидов, – беззлобно заметил Серега. – На это времени хватает.

На третий этаж поднимались пешком, Барышев рассказывал:

– Так вот о Лейкине. Да, он видел ее документы. Паспорт и диплом об окончании торгового техникума. Этого ему показалось достаточно. А медицинскую книжку он со своих девушек не требовал. С тех, кого официально не оформлял. Не продуктами же брал их торговать – цветами. Адреса, где прописана Маргарита, естественно, не помнит. Маленький городок на окраине Московской области. То ли Кабанов, то ли Баранов. Послал меня к бухгалтеру уточнить. Та якобы все данные Маргариты записала. Но я решил, что лучше наведаться на квартиру. К потерпевшей.

– Так. Понятно, – Алексей перевел дух. Огромная Серегина нога в зимнем ботинке сорок шестого размера, перешагнув ступеньку, задержалась на следующей, штанина задралась. Леонидов с интересом уставился на ярлык, пришитый снаружи на «языке», и хмыкнул.

– Дышишь тяжело, коммерческий, – улыбнулся в ответ Барышев. – Донести?

– Иди ты.

– Я-то иду… – Серега взлетел на лестничную клетку третьего этажа, не переставая болтать: – Ее напарница говорит, что накануне того дня, когда ее убили, Маргарита попросила выходной на следующий день. Личные дела. Мол, в субботу отработаю. Не в свой черед. Погоди. Дай-ка, я открою. – Серега уверенно сорвал печать. Они вошли.

Квартира, которую снимала Маргарита, была аккурат над той, где проживала владелица белого пуделя. Тоже однокомнатная, но требующая ремонта и неуютная. Вещи в единственной комнате были разбросаны в беспорядке. Или здесь что-то искали, или торопливо собирали самое необходимое для поспешного бегства.

– Так, – глубокомысленно изрек Барышев и стал осматриваться.

Алексей, меж тем, прошел на кухню и принюхался. Колупнул засохший кусок сыра в тарелке на колченогом обеденном столе, открыл отделение под раковиной, где находилось мусорное ведро, заглянул туда. Крикнул громко:

– Серега!

Барышев сунулся в кухню, тоже принюхался:

– Черт! Воняет как, а?

– Мусорное ведро давно не выносили. Маргарита здесь уже с неделю не была. Может, и больше.

– Где ж она ночевала?

– Пойди, спроси. В морг, – мрачно пошутил Леонидов. – Паспорт ее нашел?

– Нет еще.

– А при ней не было никаких документов?

– Ничего не нашли.

– Ладно, проехали. Ну-ка подвинься.

Леонидов попытался протиснуться между Барышевым и дверным косяком. Тот ухмыльнулся, не двигаясь с места.

– Здоровый, черт! – пропыхтел Алексей. – Нашел время для вольной борьбы!

– Худеть надо, коммерческий. Эк тебя за год раздуло!

– Да иди ты! – Леонидов заехал Сереге кулаком в живот и, воспользовавшись моментом, проскочил в коридор. Чего они все привязались? Ладно, мстя его будет ужасна. Он вспомнил Серегины ботинки и хмыкнул. Получишь у меня!

Ничего примечательного в квартире не оказалось. Мебель старая, на стенах репродукции, вырезанные еще из журналов «Крестьянка» и «Здоровье» доперестроечных времен, в вазе на столе композиция из травы, каких-то палочек и засохших камышей с желтыми листьями. Алексей пристально взглянул на нее, прикинул углы наклона трех главных веток и задумался. Потом взгляд упал на яркую трикотажную кофточку, свисающую со спинки стула. Кофточка пахла чем-то до боли знакомым. Алексей осторожно взял ее в руки. И напел:

– «У тебя СПИД, и, значит, мы умрем. У тебя СПИД, и, значит, мы умрем…». Серега!

– Ну, чего?

Алексей сунул ему кофточку прямо под нос. Барышев чихнул:

– Фу!

– Не «фу», а знакомый запах. Так пахло в подъезде, когда там лежала мертвая Виктория Воробьева. Резедой, что ли. Так и не узнал, что это за духи?

– Как же я узнаю?

– А вот как, – Леонидов взял с трюмо коробку и вслух прочитал название. Добавил: – Надо запомнить.

– Скажи еще, что он не только баб с одинаковыми пакетами убивает. Еще и с одинаковым запахом. Нюхает их перед тем, как придушить. И в экстаз от этого впадает.

– Может быть. Все может быть, когда речь идет о маньяке. Кстати, ее-то я не видел. Последнюю жертву. Как она выглядит, эта Маргарита?

– На вид лет двадцать пять, – заунывно начал Барышев. – Глаза голубые…

– По таким словесным портретам можно только роботов искать, – прервал его Алексей. – А я спрашиваю про человека. Про женщину. Ты мне как мужчина скажи. Какое впечатление она на тебя произвела?

– Издеваешься? Во-первых, у меня жена красавица. Во-вторых, я не некрофил. Она же была уже мертвая! Высокая деваха, без головного убора, волосы до плеч, кажется, блондинка.

– Эффектная?

– Ну, – замялся Барышев. – Если бы я был холостым мужчиной, не имеющим жилищных и материальных проблем, и нуждался бы в развлечениях…

– Словом, на проститутку похожа, да?

– Что-то вульгарное в ней присутствовало. Определенно.

– Присутствовало! Нет, Серега, ты не романтик. Я бы поставил тебе диагноз «верный муж». Это безнадежно. Ты потерян для общества. А для моего общества потерян тем более. С тобой, Барышев, каши не сваришь. Вульгарное, говоришь, присутствовало? Если не наркоманка, значит, могла подцепить СПИД, только занимаясь древнейшей профессией.

– А может, несчастный случай? Перелили в больнице зараженную кровь или укол нестерильным шприцем сделали?

– Бывает и такое. Но это частный случай, а не несчастный. Вот занятие проституцией куда более распространено. Интересно, а эти духи у женщин популярны? – Алексей указал на коробку.

– Ты скажи лучше, где ее паспорт искать?

– А ты разбираешься в женской логике? Чужая квартира, нет гарантии, что ни придут хозяева и не станут шарить по шкафам. А девушке есть что скрывать. Никто бы не сдал ей квартиру, если бы узнал ее маленькую тайну. Повезло, что подруга дала рекомендацию. С собой она документ не носила. Почему-то.

– Красивых женщин, тем более блондинок, полиция без причины не задерживает, – буркнул Барышев. – Зачем ей с собой паспорт носить?

– Ага! Значит, все-таки красивая! Лицемер!

Леонидов открыл дверцу старинного буфета и вытащил оттуда коробку из-под конфет. Осторожно снял крышку.

– Ну и что? – спросил Барышев. – Стекляшки какие-то.

– Бижутерия. Вытряхиваем аккуратненько, поднимаем картонку, и вот вам пожалуйста! Паспорт и прочее. Держи, сыщик!

– Так. Документы на имя Маргариты Семеновой. А это еще что?

Барышев задумчиво повертел в руках яркую бумажку:

– Реклама какая-то. Чепуха. Случайно сюда попала. Так. – Он открыл паспорт. – Не Кабанов, значит, и не Баранов, а Барановск. Так и есть: двадцати пяти лет. Прописана: улица Строителей. Интересно бы узнать, в каком городе нет улицы Строителей? Дом, квартира. Все, поехали.

– Куда?! Побойся если не свою жену, так хоть мою!

– У меня идея.

– Не надо, Серега, очень тебя прошу!

– Хорошо. В воскресенье я жену сюда привезу.

– Сюда?!

– К тебе домой. Они с Александрой посидят, чайку попьют, потом с детьми погуляют. А мы с тобой на несколько часиков отлучимся. В Барановск. Надо по карте посмотреть, где это. Но раз Московская область, то километров сто от столицы. Или чуть больше. Да на твоем «Пассате» мы мигом туда слетаем!

– Почему один не хочешь поехать? Завтра?

– Скучно. Да и Анашкину надо созреть.

– Врешь!

– Ладно, признаюсь. Не получается у меня пока. Опыту маловато. Ну, приеду я к ее родителям – и что скажу? Вот ты, Леша, обаятельный. Ты знаешь, кого спрашивать, о чем спрашивать. Пуделей по голове гладишь. И не кусают они тебя почему-то. А я даже не знаю, как человека к себе расположить.

Леонидов прищурился. Вот он, момент! Отомстить Барышеву за то, что формирует в гениальном сыщике Алексее Леонидове комплекс неполноценности! Барышев, такой огромный, такой высокий и сильный! На жизнь жалуется! И сладким голосом Алексей пропел:

– Я знаю причину.

– Да ну? И в чем она?

– В ботинках, которые ты носишь.

– А при чем тут мои ботинки? – Серега приподнял штанины и уставился на свою зимнюю обувь сорок шестого размера.

– Видишь ли… Эта фирма… Кстати, где брал?

– На рынке, – озадаченно сказал Барышев. – А что?

На ярлыках, пришитых снаружи, красовалось «KAKLOX».

– Понятно, – тонко улыбнулся Алексей. – Мэйд ин Чайна. А называется-то как?

– Каклох, – прочитал Серега.

– Как лох ты, Барышев! А еще жалуешься: почему я не могу людей к себе расположить?

Тут до Сереги, наконец, дошло.

– Ты-ы-ы… – Он торопливо опустил штанины и даже, нагнувшись, поправил их, чтобы закрыть злополучные ботинки. Распрямившись, сказал: – Если ты кому-нибудь скажешь… Я тебя убью!

– Кому? – невинно спросил Алексей.

– Я тебя предупредил.

– Могила. Ну, пойдем, что ли? Каклох.

В прихожей Алексей задержался, посмотрел на осенние женские сапожки. Черные, блестящие, с высоким голенищем из искусственной кожи на трикотажной основе, чтобы плотно охватывать изящную женскую ножку. Один сапожок взял в руки и, взглянув на подошву, задумчиво сказал:

– И все-таки тридцать девятый размер, Серега. Съездил бы ты в морг, примерил Золушке туфельку.

– Ну да, – буркнул обиженный Барышев. – Интересный я получаюсь принц. По моргам с хрустальным башмачком. Прямо Дракула какой-то. Кого ты из меня делаешь?

– «Граждане санитары, помогите найти невесту вампира!» – дурашливо затянул Алексей. – Эх ты! Каклох!

– Если ты еще раз скажешь…

Не дожидаясь расправы, Алексей кинулся к двери. Сзади затопали огромные Серегины ботинки китайской фирмы «KAKLOX».

…все цветы мне надоели

Вот именно. Надо потихоньку отсюда выбираться. Хорошо, что хоть эту работу нашла и хозяин не скупердяй. Хотя еще бы он был скупердяем! Только не со мной. Почему? Да потому что я – красавица! Разве он не мужчина? А разве мужчина может хоть в чем-то мне отказать?

Каждое утро смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь: «Я – красавица!» Само совершенство! Если бы у меня был хоть какой-нибудь диплом, устроилась бы в чистенький, евроотремонтированный офис, болтала бы целыми днями по телефону и принимала шоколадки от благодарных клиентов. Хотя о чем это я? Конечно, не проблема подцепить в этом чистеньком офисе богатенького Буратино и навсегда запереть себя в четырех стенах. В золотой клетке. Быть женой, матерью, снохой. Фу, какая мерзость! Особенно последнее. Никогда не забуду! Как мне повезло, что этого не случилось! Потому что я сама по себе. Не кошка, а женщина, которая очень на свой ум рассчитывает. И не только на собственную внешность. Хотя… Да, я красавица! И это тоже должно мне помочь!

У меня есть мечта. Что ж, у всякой женщины есть мечта. Но сколько я ни слушала своих подружек, все их мечты какие-то мелкие. Например, накопить денег и поехать отдыхать за границу. Ну и что? А я хочу, чтобы это было в моей жизни делом обыденным. Как пожелала, так и поехала. Или купить себе серьги с бриллиантами. Подумаешь! Тоже мне, мечта! Вещь – это вообще не предмет для мечтаний. И замуж за богача я не хочу. Хотя хочется и круизов, и серьги с бриллиантами, и норковую шубку, и собственный автомобиль.

Но я не хочу за это никому быть должна! Потому что я сама по себе. Не кошка, но женщина, которая очень на себя рассчитывает. И у меня появился шанс. Я обязательно буду знаменитой. Прославлюсь и попаду на первые полосы газет. В рейтинговые ток-шоу. На экраны телевизоров. С моей-то красотой! Да с моими талантами! А там и до мечты недалеко. Потому что я могу рассказать такое! Историю, в которой будут и любовь, и ревность, и месть, и зависть, и коварные планы, и неожиданный финал. Я оставлю ее для себя, эту историю. Для собственной славы.

А начну я ее так:

«Она родилась в маленьком городе Барановске. Сто километров от Москвы или чуть больше, но какая разница! Городок оброс с трех сторон микрорайонами, словно остов затонувшего корабля, который облепили ракушки. И в одном из новых домов, в самой обычной семье, не пьяниц, не наркоманов, не преступников, заурядных обывателей, родилась девочка, которую назвали именем цветка. Маргаритка».

Правда, красиво? Говорю же, что у меня талант! А дальше будет еще лучше. Сюжет-то какой захватывающий! Потому что, когда девочка оканчивала школу, началось самое интересное…

4

– Барановск – налево, – подсказал Барышев, внимательно следивший за придорожными указателями. – Слушай, а мы не рано? Половина десятого, выходной. Не спалось тебе!

– Я привык в семь часов просыпаться. Как по звонку… Александра, конечно, вчера промолчала, но она недовольна.

– Разве у Ксюши опять температура?

– Нет, слава богу. Но выходные я должен отдать семье. Как муж, отец и просто порядочный человек. Словом, обещал к обеду вернуться.

– Ну, так и вернемся. На твоем «Пассате» и с моим удостоверением можно сто пятьдесят преспокойно переть. Или даже сто восемьдесят. Едем на задание. Точка. Эй, Леонидов, сбрось газ! Убийца!

– Ты только что сказал: сто восемьдесят.

– Я сказал?! Да мне еще род продолжать! Я не самый худший экземпляр на этой планете! Я жить хочу! Дорога скользкая, побойся бога! Тормози!

– Спокойно, Барышев. «Я встретил вас, и все…» Все, понимаешь?

– Тормози, я сказал! Юзом же пошла!

– Большой, а трусливый. Я обещал к обеду вернуться. Вот и вернусь.

– Угу. На катафалке.

– Все. Город на горизонте, не канючь. Доставай свою бумажку. Сейчас будем искать улицу Строителей. Черт, бабка навстречу идет с пустым ведром!

– Это относится ко мне, а не к тебе, не переживай. Я бедный. Может, спросим дорогу у бабки?

– Ага. Она тебя пошлет. Прямиком на улицу Строителей. Вон девушка идет. Симпатичная. Торможу.

– Бабник!

Серебристый «Пассат» остановился возле испуганной девушки, крепко прижавшей к груди хозяйственную сумку. Там наверняка все ее ценности: батон колбасы, сдобная булка, пакет кефира и новые джинсы с местного рынка. Не бойся, милая! Не отнимем! Леонидов выскочил из машины и закричал:

– Девушка, добрый день! Можно у вас спросить?!

– Ой, да я не знаю!

– Вы же еще не знаете, что именно я хочу спросить, – Алексей подошел ближе. – Где тут у вас в Барановске улица Строителей?

– В первом микрорайоне, должно быть.

– А где первый микрорайон? Девушка, может, вас подвезти? На улицу Строителей не хотите?

– Ой, да я не знаю… – она опустила руку с хозяйственной сумкой и хихикнула. Барышев стал делать какие-то знаки.

– Что говоришь? – спросил Алексей. – Девушка понравилась?

Гигант замахал руками.

– Девушка, вы ему понравились! Гляньте – он же Аполлон! То есть Геракл. У него один лишь недостаток: он женат. Но детей нет. Что, не подходит? Ах, подходит! Серега, слышь? Вылезай!

«Геракл» побагровел и вцепился в сиденье.

– На обратном пути, – пообещал Алексей. – Ему надо привыкнуть к этой мысли. Ну так где тут у вас первый микрорайон?

Выслушав путаные объяснения девушки, Леонидов полез обратно в машину. Хлопнула дверца.

– Я тебя убью, – мрачно сказал Серега.

– Я ж пошутил!

– Все равно убью. И за ботинки.

– Не я же их покупал, – резонно заметил Леонидов и надавил на газ.

Полчаса они колесили по городу. Достопримечательностей в нем оказалось немного: старая церковь с новехонькими золотыми куполами, монументальное здание городской администрации с новой крышей и главный в Барановском районе рынок, обнесенный новым же забором. Все три кита, на которых держалось спокойствие и благосостояние городка, выглядели достойно.

Дом, где была прописана Маргарита Семенова, они, наконец, нашли. Пятиэтажный, панельный, цветом похожий на грязный мартовский снег. У третьего подъезда Барышев глубоко вздохнул и сказал:

– Давай, Леха, ты первый. На меня женские слезы угнетающе действуют. Надо ж сообщить родным, что ее убили!

На четвертом этаже Леонидов коротко надавил на кнопку звонка.

– Кто там? – спросили из-за двери, обитой черным дерматином.

– Маргарита Семенова здесь прописана?

Нет ответа. Мало того, Леонидов услышал за дверью удаляющиеся шаги. Женщина (а голос был женский) уходила. Он позвонил еще раз. Минут через пять из-за двери раздалось:

– Вон! Убирайтесь! Я полицию сейчас позову!

– Да мы сами полиция, – вмешался Барышев. – Откройте, пожалуйста!

– Убирайтесь! – повторила женщина.

– Ваша дочь умерла! – крикнул Леонидов. Ну кем могла быть хозяйка квартиры, как не матерью Маргариты? – Не хотите узнать, где и как?

Дверь приоткрылась. Женщина лет пятидесяти, в халате из синей байки, не собираясь пускать их в квартиру, с торжеством воскликнула:

– Умерла?! Слава богу!

Оба растерялись. Барышев неуверенно спросил:

– Не хотите узнать, где можно забрать ее тело? Похоронить ведь надо.

– В канаву! К собакам! Где сдохла, там пусть и валяется!

И женщина захлопнула перед носом у них дверь.

Услышав, как щелкнул замок, Барышев вновь потянулся к кнопке электрического звонка. Алексей тронул его за руку:

– Подожди, Серега. Пусть остынет. Выйдем на улицу, воздухом подышим.

У подъезда двое парней попивали пиво, с энтузиазмом обсуждая какую-то Машку. Барышев вздохнул:

– Может, мы ошиблись?

Алексей окликнул парней:

– Эй, мужики! Маргарита Семенова в этом подъезде жила?

Парни дружно заржали, потом один из них, поставив возле лавочки пустую пивную бутылку, похабным голосом сказал:

– Жила-то здесь, а давала в другом месте. Адресок-то вам, мужики, не тот подсказали.

– А разве она еще жива, Марго? – удивленно спросил второй.

– А почему она должна умереть? – насторожился Барышев.

– Так у нее ж СПИД нашли! От него вроде быстро того… Помирают.

– Откуда известно, что у нее нашли СПИД? – быстро спросил Алексей.

– Во! Ну, вы, мужики, даете! Так весь город знает! Приезжие, что ли?

– Вроде того.

– Так мы вам другой адресок дадим. Там только сифилис можно подцепить. Но его, говорят, того… Лечат.

Парни вновь дружно захохотали. Леонидов сказал серьезно:

– Мы из полиции. Нам бы поговорить надо. О Маргарите. Утверждаете, весь город ее знает?

Они явно напугались, переглянулись, и тот, что держал в руке недопитую бутылку пива, неуверенно произнес:

– А мы чего? Мы ничего. Мы сами к ней не ходили. Знаем только, что другие болтают. Она была баба того… Дорогая.

– А кто может подробности рассказать?

– Ха! Начальство городское, вот кто! Только они молчать будут. Кто ж признается теперь, что с ней спал? У всех жены, дети. А у Марго СПИД нашли. Она, правда, сразу после этого быстренько собрала вещички и смоталась. Наши-то отцы города перепугались поначалу.

– Их тоже проверяли на ВИЧ-инфекцию?

– Чего? – тот, что держал бутылку в руке, одним глотком допил пиво. Потом сказал: – На СПИД, что ли? Если и проверяли, то никому об этом не докладывали. Эта, как его, врачебная тайна.

– Почему же про Маргариту весь город узнал?

– А кто она такая? Хоть и дорогая, но обыкновенная б… – парень смачно сплюнул. – У нас в городе одна больница. Маша шепнула Даше, Даша Саше, и пошло. Марго давно у всех была бельмом на глазу. Бабы в городе если и работают, то копейки получают. А эта сыта, обута, разодета, на дорогих машинах катается, да еще и плюет на всех. В глаза ее все, конечно, ругали. Бабы, имеется в виду. Но завидовали жутко. Тайком, конечно. Говорят, девчонки в школе даже красились и стриглись «под Марго». А как нашли у нее СПИД, так все вздохнули с облегчением. И пошло-поехало. Травля. Каждая мамаша своей дочке приводила пример, до чего доводит такая жизнь. И выжили ее из города все скопом. Марго уехала. Летом, кажется. Никто не знает куда.

– Понятно, – сказал Барышев. – В большом городе решила затеряться. А как же она дошла до жизни такой? До проституции?

– Погодите-ка! Вон учительница идет, Анна Афанасьевна. Здрасьте, Анна Афанасьевна!

– Здравствуй, Соловьев. Здравствуй, Мамонов.

– Здрасьте, Анна Афанасьевна! Неужели помните?

– Да уж тебя, Василий, трудно забыть. Ох, и интересно же ты на экзамене по литературе рассказывал комиссии, как Рахметов старуху-процентщицу топором «пришил» после того, как на гвоздях выспался!

– Анна Афанасьевна! Троечку же поставили!

– За цирк бесплатный. Что ж, литература тебе все равно ведь не пригодилась. Как дела? Работаешь?

– Все нормально. На рейсовом автобусе теперь. Шоферю. На зарплату не жалуюсь. Тут вон полиция Марго интересуется.

– Что ж. Неудивительно.

Старая учительница прищурилась подслеповато за толстыми стеклами очков и вдруг спросила:

– А удостоверение можно?

Она оказалась самой бдительной. И, внимательно изучив документы Барышева, удивленно протянула:

– Из Москвы-ы? Из самой Москвы-ы? Вы не обижайтесь, что я удостоверение спросила. Маргарита – такая личность, что ею кто угодно может интересоваться. И полиция, и бандиты. Упустили девочку. А ведь способная была, – с сожалением сказала Анна Афанасьевна.

Леонидов поежился от ледяного ветра и покосился на пустые пивные бутылки, стоящие возле скамейки. Да, согреться бы сейчас не мешало!

– Анна Афанасьевна, а можно к вам в гости напроситься? На чай? Мы рассчитывали у матери Маргариты погреться, да туда что-то не зовут.

– А вы бы на месте ее матери как поступили? Городок маленький, все друг друга знают. Может, у вас в столице о таких вещах, как СПИД и проституция, спокойно говорят, а мы тут по старинке живем. И у нас, конечно, теперь все знают, где, в каком месте можно девушку на ночь купить, а где наркотики. Но знают и другое: у кого сын наркоман, а у кого дочь проститутка. От сплетен никуда не денешься. А насчет чая… Не богато я живу, господа.

Видимо, заметила машину, на которой они приехали. Отсюда и «господа». Все еще сомневается.

– А мы сейчас в ближайший магазин заглянем, – пообещал Алексей. – И все к чаю купим. Посидим, побеседуем. Ведь Маргарита у вас училась?

– У меня. Литературе в старших классах.

– Ну, вот и расскажете нам, что это была за девушка.

– Интересная девушка. Высокая, красивая, – вздохнула старая учительница, аккуратно выкладывая в хрустальную вазочку печенье из красивой импортной коробки. Пояснила с гордостью: – Ученики подарили вазочку. И весь этот хрусталь.

Она с улыбкой показала на старый сервант, заставленный всевозможной посудой.

– Дочери говорю: «Возьми хотя бы часть. Куда мне?» Да она все по частным квартирам. В столице. В двух местах работает. Крутится, как может. А я вот одна. Да. А на Маргариту никто бы не подумал, что у нее такая судьба будет, знаете, есть вульгарные девицы, о которых сразу можно сказать: плохо кончат. Курят, учатся плохо, уроки прогуливают, косметикой злоупотребляют. А Маргарита училась неплохо. Не пила, даже не курила и косметикой не злоупотребляла. Хорошая, чистая девочка. Отличницей, конечно, не была, но в институт бы она поступила. Если бы школу окончила.

– А почему она ее не окончила? – спросил Алексей, прихлебывая чай.

– Ребенка родила, – спокойно ответила Анна Афанасьевна.

– Ребенка?!

– Да, девочку. Ей сейчас уже лет одиннадцать, должно быть.

– А от кого?

– Вот это до сих пор загадка. Ведь Маргарита была гордая. К ровесникам относилась снисходительно, а со взрослыми мужчинами ее никто не видел. Тихая, скромная девочка из порядочной семьи. И вот как гром среди ясного неба: беременна! Полагаю, если и был у нее с кем-то роман, то этот мальчик наверняка учился с ней в одной школе. Может быть, даже в одном классе. Думали на одного, но Маргарита категорично заявила, что это не он. Мальчик из хорошей семьи, родители обеспеченные и уважаемые люди. И, если бы это действительно был он, нет никаких сомнений, что их бы расписали. Его родители непременно настояли бы. Я же говорю: люди порядочные.

– А тест на установление отцовства?

– Молодой человек, это было давно! И провинция – не Москва. У нас таких тестов не делают. И потом: Маргарита категорично заявила, что отец ее ребенка уехал из города.

– А что за мальчик? – спросил Барышев.

– Да теперь уже мужчина. Коля Суханов. Отличник, талант, гордость школы. И, знаете, он действительно многого в жизни добился. Окончил школу с золотой медалью, сразу же поступил в престижный институт. И его окончил с красным дипломом. Живет сейчас в Москве, работает в солидной фирме. Он приезжал недавно на такой машине! Вы себе даже не представляете!

– Отчего же, – усмехнулся Леонидов. – Представляю. А вдруг это все-таки был он?

– Что вы, что вы! – Анна Афанасьевна даже руками замахала. – Маргарита же категорически это отрицала!

– Ну, а если бы это оказался он, история с беременной девушкой могла как-то повредить его, скажем, дальнейшей карьере? Медаль ему без проблем дали бы?

– Ну, как вам сказать, – она вздохнула. – С моим предметом у Коли имелись проблемы. Русский и литература. Это вопросы этики. Его сочинения были суховаты. И мысли в них, скажем, не совсем верные. Для того времени. Сейчас, конечно, это актуально. Индивидуализм, расчетливость, концентрированность на собственном «я», желание во что бы то ни стало сделать карьеру. И даже не в мыслях дело. В конце концов, за мысли можно поставить и отличную оценку, главное, что человек умеет мыслить.

Она замялась:

– Не хотелось мне об этом говорить. Стыдно. Но ладно уж, сколько лет прошло! Словом, я исправила в его экзаменационном сочинении пару ошибок. Синей ручкой.

– Это возможно? – удивился Леонидов. – А комиссия?

– Ну, комиссия закрыла на это глаза. Уважаемая семья, мама – работник РОНО. Ведь без медали ему пришлось бы сдавать все вступительные экзамены в институт. А конкурс был огромный.

– А если бы вы знали, что он – отец ребенка Маргариты?

– Ну, во-первых, это скандал на всю школу. Да что там! На весь город! На весь район! У нас ведь провинция. Городок маленький, все на виду. И многие учителя взглянули бы на Колю по-другому. И я тоже.

– И не видать ему тогда ни золотой медали, ни серебряной. Как своих ушей, – злорадно сказал Серега Барышев. – И жениться пришлось бы. А маленький ребенок и неработающая жена, которых надо кормить-поить, такая обуза! Он сейчас женат?

– Да, конечно. Ходили слухи, что на его свадьбу даже близких родственников не пригласили. Ее справляли в Москве, в шикарном ресторане. Как говорят.

– Большая родня?

– Он и сам достойный молодой человек.

– Не сомневаемся, – заявил Алексей. – Значит, Коля Суханов уехал в Москву навстречу блестящей карьере и выгодной женитьбе, а Маргарита Семенова стала проституткой, так?

– Ее родители люди небогатые, – замялась Анна Афанасьевна. – А Маргарита всегда была девушкой со странностями. Знаете, в тихом омуте… И вот этих чертей словно бы всех разом выпустили на волю. Она как с цепи сорвалась. Знаете, она пользовалась большим успехом у мужчин. Красивая не просто, а с изюминкой. Недаром школьницы пытались ей подражать. Такое бывает, только если кумир – сильная личность. Ведь она деньги не транжирила, сумела и торговый техникум окончить, и однокомнатную квартиру себе купить. Там, говорят, такие оргии случались! – в голосе Анны Афанасьевны прозвучало откровенное любопытство.

– А ребенок? – спросил Алексей.

– Девочку взяла к себе мать.

– Скажите, а Коля Суханов знает, что у Маргариты нашли СПИД?

– Да кто же в нашем городе об этом не знает? Он же приезжает к матери. Редко, но все-таки приезжает. Пока, – не удержалась от усмешки старая учительница.

– Значит, если бы он с Маргаритой вдруг встретился в Москве, шарахнулся бы от нее, как от чумы, – задумчиво сказал Леонидов. – А могли они, интересно, встретиться?

– Ну что между ними общего? – спросила Анна Афанасьевна. – Теперь! Ну, учились в одной школе. Она же так низко пала! И, кстати, я так и не выяснила, почему вы ею интересуетесь? Она совершила преступление? Или из-за нее?

– Не знаем пока. Но ее убили, – сказал Барышев. – Маньяк.

– Господи, какой кошмар! – охнула Анна Афанасьевна. – Бедная девочка! Я думала, что она плохо кончит, но чтоб так! Убили! Маньяк! Господи!

– Что ж, спасибо за чай. И за поучительную историю.

Алексей поднялся и кивнул другу на дверь – пойдем. Потом спохватился:

– А школьных фотографий у вас нет? Маргариты и этого… Коли?

Старая учительница не спеша поднялась и достала несколько альбомов из книжного шкафа:

– Вот, пожалуйста. Маргарита, а это Коля, – она указала на симпатичного парня, который Леонидову тем не менее не понравился. Может, из-за рассказа Анны Афанасьевны?

– Мы возьмем одну фотографию? С возвратом? – И, уловив согласный кивок, он спросил: – А как отчество Суханова, не подскажете? И год рождения?

– Отца Кириллом звали. Хотя постойте. Приемного отца звали Кириллом. Колина мать вторично вышла замуж. Какое отчество взял себе Коля, когда получил паспорт, я сейчас не вспомню. Память стала подводить. По именам-то не всех бывших учеников теперь назову, а уж отчество… А год рождения у него, как и у Маргариты. Ее-то документы у вас есть? Господи! – не удержалась она. – Какая трагедия!

– Ладно. Найдем, если надо будет, – сделал пометку в блокноте Барышев.

А на улице спросил:

– Ну что с матерью ее будем делать? Зайдем еще разок?

– Давай.

Но дверь на четвертом этаже так и не открылась, хотя за ней и слышались признаки жизни. Мать Маргариты Семеновой была дома, но обсуждать трагическую гибель дочери ни с кем не собиралась. Пришлось уйти ни с чем. Барышев нацарапал на листке бумаги свои координаты и просунул его под дверь, крикнув:

– Надумаете – позвоните.

На улице он спросил:

– Ума не приложу: что с телом-то делать? Раз мать отказалась?

– Погоди. Остынет она, – уверенно сказал Алексей.

– А если нет?

– Утрясется. Лейкин возьмет на себя организацию похорон. Раз уж он так заботился о своих девушках.

– Ну и что теперь? Родителей Суханова будем искать? Чтобы через них выйти на него?

– Зачем? – удивился Алексей.

– А разве он не под подозрением?

– С какой стати? Не факт, что Маргарита родила именно от него. Слухи-то не подтвердились. И при чем тут тогда две другие женщины? Поедем, Серега, домой. Время к обеду. Я обещал.

– Хорошо. Я вернусь в Барановск один, – упрямо заявил Барышев. – Войду в квартиру Семеновых и встречусь с родителями Суханова. Какая-никакая, а зацепка.

– Упрямый ты парень. Впрочем, как хочешь.

В машине они долго молчали. Алексей минут двадцать что-то обдумывал, потом спросил:

– А знаешь, что можно сейчас сделать?

– Ну?

– Сказать Анашкину, что у Маргариты был СПИД. Как тебе эта идея?

– Да ты что, Леша! У него же семья, двое детей, жена-красавица, тесть-богач! Думаешь, он к Маргарите ходил? Зачем?

– Дурак ты, Барышев. Безгрешны только ангелы и ты. И то до поры до времени. Я не про ангелов, про тебя. Человек просто не может не делать пакости. Так уж он устроен. Интуиция мне подсказывает, что Анашкин тут же сломается. Ну что, заедем?

– Заедем, – мрачно сказал Серега. – Но если он ходил к Маргарите… Тогда уж я не знаю, во что верить!

…На вопросы Барышева Анатолий Анашкин долго не реагировал. Сидел, бессмысленно уставившись в одну точку, и думал о чем-то своем. Леонидов не выдержал первым:

– Маргарита Семенова, с которой вы, как утверждаете, были незнакомы, оказалась заражена СПИДом.

– Что?! – очнулся, наконец, Анашкин.

– Вирус иммунодефицита. Слышали о таком? И о том, что проститутки принадлежат к группе риска?

– Вирус и… Ерунда какая! Полная ерунда… Я всегда надевал презерватив! Слышите вы?! Я всегда…

Он все-таки сломался и через несколько минут, раскачиваясь из стороны в сторону, без конца повторял только одно:

– Я хочу сдать анализ на СПИД… Возьмите у меня кровь… Я хочу сдать…

– Да успокойся ты! – рявкнул Барышев. – Пиши признание и беги сдавать анализы!

– В чем?! В чем признание?!

– Во всем. Лилию кто убил?

– Какую еще Лилию?! Мне врач нужен! Я хочу сдать кровь! Я должен убедиться в том, что абсолютно здоров!

– Да что ж так паниковать? Ты сам сказал, что всегда презерватив надевал?

Анашкин обхватил голову руками. Потом пробормотал:

– Воды… Воды дайте.

Судорожно глотнул из стакана и спросил, заглядывая в глаза поочередно то Барышеву, то Алексею:

– Как он еще передается? А? Как передается? Это ж можно по-разному? О-о-о! Зачем? Рита, зачем?

Алексей тихо сказал:

– Барышев, бери ручку, бумагу. Пиши…

– Я люблю свою жену, – начал Анашкин. – Слышите вы? Я люблю свою… О-о-о! Рита! Зачем?!!!

…все цветы мне надоели

Мою жену тоже зовут Маргаритой. Только она Рита, а не Марго. Но все равно – королева! Она самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо встречал. Именно поэтому я на ней и женился. Она показалась мне тогда принцессой. Спящей красавицей, которая живет в заколдованном хрустальном замке. Вернее, не живет. Спит. Я захотел разбудить ее и сделать Королевой. Но стены замка так и не смог разбить. Даже когда добрался до губ хрустальной принцессы.

Те ночи, когда я добился-таки от нее ответа, можно пересчитать по пальцам. Две из них приходятся на наших детей. После рождения второго ребенка она сказала, что выполнила свой супружеский долг сполна. Рожать больше не собирается. Что же касается секса, то это грязно и отвратительно. Ради детей терпела, но теперь во всем этом нет смысла. И дверь спальни она передо мной закрыла. Хочешь – терпи, не хочешь – уходи. Никто не держит. Материально она от меня не зависит, у нее богатые родители, которые ко всему прочему обожают внуков. Так что…

Я не стал спорить, потому что люблю свою жену. Я жить без нее не могу! Она прекрасная мать и отличная хозяйка. Она хорошая жена, каждое утро меня ждет чистая и отутюженная белоснежная рубашка. Она замечательно готовит. Мои костюмы безупречны, галстуки подобраны со вкусом, а в ужине столько калорий, сколько положено для того, чтобы всегда быть в форме. Она следит за моим здоровьем и за своим. Соблюдает диету и ходит в бассейн. Она безупречна, ослепительно красива, без расчетливости холодна и умудряется никогда не просыпаться и не покидать стен своего хрустального замка. А мне по-прежнему не хватает мужества, чтобы их разбить. Потому что я люблю свою жену. И она (вы будете смеяться) говорит, что любит меня. Она никогда мне не изменяла. Она даже пустила меня через несколько лет в свою спальню, когда убедилась, что я безопасен.

И еще она любит белые розы. Поэтому, задерживаясь с работы дольше положенного, я всегда приношу домой пышный букет белых роз. И надо сказать, последнее время цветы у нас в доме не переводились.

Если бы она меня не любила, я мог бы понять ее вечный сон. Но она каждый вечер ложится со мной в одну постель, мгновенно засыпает, утром целует меня в щеку и радостно говорит:

– Доброе утро, родной! Я тебя так люблю!

Как будто все было. А может, я чего-то не понимаю?!

Эту тему мы никогда не обсуждаем. Фильмов с пикантными сценами не смотрим. Если это происходит на экране, я тут же берусь за пульт. Все думают, что мы с Ритой безумно счастливы, да так, наверное, оно и есть. Потому что с тех пор, как в моей жизни появилась Марго, все встало на свои места. Я тоже ложусь вечером в одну постель со своей женой, мгновенно засыпаю, а утром нежно целую ее в ответ в щечку и радостно говорю:

– Да, родная, доброе утро! Я тоже тебя люблю!

И мысленно добавляю:

«Спи спокойно в своем хрустальном замке».

Она ничего не знает о моих делах. Фирма, договоры, проценты, дебет с кредитом ее не интересуют. Она ничего не знает про Марго. Это ее тоже не интересует. И я буду молчать, хотя моя фирма на грани катастрофы. В крайнем случае поговорю с тестем. Ведь это он вручил мне спящую принцессу у алтаря и сказал:

– Береги ее, как берег я.

Вместе мы что-нибудь придумаем. Только бы мне поскорее разрешили сдать этот анализ! До жены я пальцем не дотрагивался, но кто знает, как он еще передается? Вдруг я заражен и могу заразить ее? Вдруг Марго мне отомстила, почувствовав себя оскорбленной? Не сказала ведь! Надо бежать сдавать анализы. Я должен быть уверен…

Глава 4 Цикламен

1

– Итак, когда вы познакомились с Маргаритой Семеновой? – завел разговор с Анашкиным Барышев.

– С Марго? Осенью. Сначала я познакомился с ее подругой.

– С Лилией?

– Да. Через Викторию. Пока Вика не купила машину, я частенько заезжал за ней, чтобы пораньше привезти на работу. Дела, знаете ли. Она была главным бухгалтером на моей фирме. А жила далеко. Вот я и… Да и в машине, пока стоим в пробках, многое можно обсудить.

– Но она все-таки купила машину?

– Да, – кивнул Анашкин. – Иномарку. Я хорошо ей платил.

– И что Лилия?

– Я заехал за Викторией, как обычно, рано утром. Она ждала меня у подъезда, я остановился, и тут подошла эта девушка. Темноволосая, некрасивая, маленького роста. Но, знаете, что-то в ней было.

– Обаяние?

– И это тоже. Милая девушка. Добрая. Знаете, она умела слушать. Виктория попросила подбросить Лилию в центр. Мол, подруге надо побыстрее попасть на работу. Мы все равно ехали через центр, и я согласился. Я человек добрый, сам из простых. В машине Лилия сидела сзади и молчала, разговаривали только мы с Викторией. О делах. Я высадил девушку на Тверской, и мы уехали. Все.

– И часто вы ее подвозили?

– Может, в общей сложности раз десять. Разве я считал? Она не злоупотребляла. Сидела тихо, как мышка. Ничего не спрашивала, ни о чем не говорила.

– Значит, она сидела в машине и слушала? И была в курсе дел вашей фирмы?

Леонидов тронул Серегу за рукав: не гони. До этого места все шло хорошо, все правильно, но давить на Анашкина не стоит.

– О Маргарите, – напомнил он.

– Да, – послушно сказал Анашкин. – О Марго. Однажды я заехал к Виктории за документами. Вечером. И возле дома встретил Лилию. Она была не одна. С подругой. Естественно, я подошел, поздоровался. Лилия представила: «Это Маргаритка». Я еще неудачно пошутил насчет цветочных имен. Марго рассмеялась. Знаете, у нее был такой смех… Особый. Глазами она при этом словно играла. И я задержался. Понял, что передо мной доступная женщина. И тут вдруг Лилия сказала, что ей надо бежать. Мол, родители ждут. Мы остались вдвоем. Марго никуда не спешила. Я сразу спросил, не могу ли зайти, она почему-то отказала. Но номер телефона дала. И я вскоре позвонил. Вот и все.

– Вы сразу поняли, что она профессионалка?

– Конечно. Мы обсудили цену. Я уже пользовался до этого услугами… – он судорожно сглотнул. – Словом, с Марго все оказалось просто. Ей нужны были деньги, мне – мир и покой в семье. Все буднично. Я заезжал к ней после работы раз в неделю или два, предварительно, конечно, позвонив. Жене говорил, что задерживают дела. После расплачивался и уходил. Меня все устраивало. Никто ничего не знал, посредников не было, цена приемлемая.

– И вы привозили вечером жене букет белых роз? – усмехнулся Алексей.

– Ну и что?

– А как Марго реагировала на то, что цветы не ей? И почему вы букет покупали перед тем, как к ней пойти?

– Так я же поздно от нее возвращался! Иногда за полночь. Потому что заезжал к ней после работы. Выходные я всегда провожу с семьей, с детьми. И Марго работала. Мы встречались примерно с восьми до двенадцати. Ну где я, скажите, в полночь буду искать цветы? И какие? Увядшие остатки? Моей жене нужно все самое лучшее. Первой свежести. А Марго реагировала нормально, что цветы не ей. То есть… Она их терпеть не могла.

– Розы?

– Любые цветы. Это профессиональное, знаете ли. Она ведь работала в цветочном магазине. Говорила, что у нее от них аллергия начинается. Надо, мол, бросать эту работу.

– Кто покупал презервативы? Вы или Марго?

– И я, и она. Она настояла. Мол, без этого никак. И вообще… – Анашкин замялся. – Она была неплохая. Говорила, что никогда не стала бы этим заниматься, но катастрофически не хватает денег. Она снимала квартиру и хотела, чтобы оставалось на черный день. На какую-то больницу. Теперь я понимаю! О-о-о!

Анашкин застонал. Алексей не выдержал:

– Неужели вам в голову не приходило, что от проститутки можно заразиться? СПИДом или другим чем-нибудь?

– Я… Мне… Но ведь презервативы… Да, все мы, конечно, знаем. И не только про СПИД. И про тюрьму. Что, если воруешь, можно туда попасть. Но ведь воруют же? И людей взрывают. Террористы. Это кошмар! Но мы все почему-то уверены в том, что нас это никогда не коснется. Не посадят, не взорвут. Кто угодно, только не я. Так уж человек устроен. А иначе ему ничего другого не останется делать, как только бояться. Все время бояться. Лучше уж не думать. Или… Думать по-прежнему! Со мной этого никогда не случится, и все! Короче, я об этом не заморачивался.

– А к Марго еще кто-то кроме вас ходил?

– Уверен. Марго себя так вела… Просила предварительно звонить. Думаете, это только моя проблема? Я не чувствую за собой вины. Ну, ходил. Были бы у нас в стране публичные дома, я с той же регулярностью ходил бы туда, а не к Марго. И не мучился бы сейчас неизвестностью. Скажите, это правда? Про СПИД?

– Абсолютная, – кивнул Алексей. – В ее родном городе все про это знают.

– Вот черт, а? Не повезло! Лишь бы с женой ничего не случилось! С детьми. Знаете что? Вы меня не выпускайте. Пока анализы не сдам.

Леонидов с Барышевым переглянулись. Алексей спросил:

– А почему вы не оставляли машину возле ее дома?

– Я оставлял ее на платной парковке возле супермаркета, – пояснил Анашкин. – У меня по осени почти новый джип угнали. Вот так же оставил возле дома, забежал к приятелю на пять минут. И в окно увидел, как кто-то на моем джипе уезжает. Пока по лестнице бежал, ногу вывихнул. Дома пришлось с неделю валяться. А джип так и не нашли.

– Сигнализации, что ли, не было?

– Почему? Была. Как раз за неделю перед угоном в автосервис заезжал. Все сделали, как положено, – Анашкин усмехнулся. – Постарались. Потом, видимо, пасли. Я так думаю, что его сразу же на запчасти разобрали. А тут еще Виктория пожаловалась, что в их дворе машины ночью вскрывают и магнитолы воруют. У нее, например, «Sony» увели. Она тоже после этого стала свою на платной стоянке на ночь оставлять. А я после кражи джипа за газетой из машины не выйду, не убедившись, что при ней сторож есть.

– Ну, хорошо. С машиной понятно. Значит, когда убили Викторию Воробьеву, вы приходили в гости к Марго. Правда, подтвердить этого она уже не сможет. А в тот день, когда убили саму Маргариту?

– Я тоже шел к ней, – нахмурился Анашкин. – Но она об этом не знала.

– Вы же сами сказали, что предварительно всегда звонили. А тут что ж, решили без звонка? Так приспичило?

– Решил без звонка. Что, запрещается?

– Анашкин, она уже с неделю на этой квартире не жила. Неужели не позвонила и не предупредила?

– Нет.

– Придется тебе, видно, еще посидеть. Улик хватает, можно просить у прокурора санкцию, – притворно вздохнул Барышев. – А анализы подождут.

– Нет! Я хочу врача! Что ж мне здесь мучиться неизвестностью? Думать целыми днями, есть или нет? Я правду знать хочу!

– Мы тоже. Какое, однако, совпадение! – усмехнулся Алексей. – Давайте начнем с того, что правду вы знали: Марго домой не приходит. Прячется. От кого?

– Черт с вами, пишите! – сломался Анашкин. Уж очень, видно, ему хотелось сдать анализы. – Да, знал. Она отменила свидание. Объяснила, что боится одного психопата.

– Имя не называла?

– Нет. Сказала просто: психопат.

– Он что, ее преследовал?

– Кажется, да. Она заявила: «Лилю убили, теперь моя очередь. Я боюсь».

– А вы?

– Что я? Посоветовал: «Боишься – иди в полицию».

– Логично. Этого она, конечно, не могла сделать, поскольку сама пряталась и скрывала, что больна СПИДом. Не хотела, чтобы о ней справки стали наводить. Предпочла сбежать. А куда?

– Не знаю. Сказала, что, как только найдет новую квартиру, перезвонит.

– Не перезвонила?

– Нет.

– Что же вы тогда делали возле ее подъезда?

– Гулял.

– А свидетели говорят, девушку душили.

– Да никого я не душил! Я нагнулся – Марго уже мертвая была. Я ждал возле подъезда одного человека, – нехотя признался Анашкин.

– Кого?

– Черт! Если бы не этот СПИД! Воробьева ждал.

– Петра Александровича?

– Сволочь он. Вымогатель. Не хотел я говорить. Когда налоговая пришла, Виктория успела вынести бумаги и спрятать в своей машине. Потом увезла их домой. Мол, документы потеряны. Или украдены. А на «нет» и суда нет. Докажи теперь, что криминал в них был. Липа, подтасовки. А недавно этот Воробьев позвонил и сказал, что если я не заплачу, то он в налоговую документы отнесет.

– И сколько он попросил?

– Да в том-то и дело! Сказал, что будет отдавать бумаги частями. Мол, сейчас ему нужна тысяча. Баксов, разумеется. А мне что делать? Решил, заплачу. Потом видно будет. Ну, пришел к нему, как договаривались, в половине восьмого. Дочка спрашивает через дверь: «Кто там?» Я, само собой, говорю, что к отцу по делу, а она отвечает: папы дома нет, в магазин вышел за хлебом. Знаю я, за каким хлебом. Наверняка у него где-то тайник. Не дома же он бумаги хранит? После того как Викторию убили, вы там небось все осмотрели?

– Осмотрели, – кивнул Барышев. – Документов не обнаружено.

– Она, видимо, на всякий случай их спрятала. Не сожгла, как говорила, а в тайник положила. Ну, я постоял немного на площадке у двери. Воробьева нет. Потом спустился на третий этаж, позвонил в дверь Марго. На всякий случай. Вдруг она вернулась? Никого. Тогда я вышел на улицу, закурил. Подождал на крыльце. Потом чувствую замерзаю, решил размяться, пройтись. Спустился по ступенькам, вижу – у двери, откуда мусор выносят, кто-то лежит. Ну и черт меня дернул туда заглянуть. Присмотрелся и понял, что женщина. Мертвая. По одежде подумал вдруг, что Марго. Темно было. Еще раз пригляделся: она – не она? Ну, подошел, нагнулся. А тут эти двое на машине подъезжают. Само собой, я бежать. Сразу понял, что дела мои плохи. Викторию знал, Марго знал. Да и Лилию эту. Черт! Не повезло!

– А Воробьев так и не появился?

– Нет.

– Может, пока вы спускались по лестнице пешком, он в лифте поднялся?

– Да? Черт, не подумал! Может, и поднялся.

– Воробьева вы хорошо знаете? Что он за человек?

– Со странностями. Виктория любила рассказывать про своего мужа. В машине. Про его цветы, про цикломен этот. Смеялась. Мол, сам ночью мерзнет, а обогреватель в комнате не включает из-за цветка. Ну не придурок? Я Викторию прекрасно понимал. Сам терпеть не могу таких мужиков.

– Каких?

– Нежных. Которые, это… «Берегите природу, мать вашу!» Надо, мол, жить в гармонии с собой. Шишечкам и травинкам умиляться. А сами на шее у баб сидят. Легко быть нежным и фиалки выращивать, когда жена каждый месяц по две штуки баксов домой приносит. Не считая премий. А где же сейчас его нежность, когда он деньги хочет с меня тянуть? Где? Сразу волком стал и по-волчьи зубы скалит. Притворство все это.

– Когда был последний разговор о Воробьеве? И что Виктория говорила?

– Я давно уже ее не подвозил. С тех пор, как она машину купила. А на работе последнее время было не до того. Не до обсуждения ее мужа.

– И все-таки?

– Она обмолвилась как-то, что муж стал много денег тратить, – нехотя сказал Анашкин. – Какие-то суммы, за которые не мог отчитаться. Хотела все заначки в доме проверить. Если, мол, бабу завел, то пусть к ней и убирается в чем мать родила. Нищим его ругала.

– Значит, до развода дошло?

– Подробностей не знаю. Мы сразу же об этом забыли. Тут не знаешь, как фирму спасти! Мы же до ночи вкалывали! А что будет с бумагами, когда вы их найдете?

– В налоговую передадим, – усмехнулся Барышев. – Куда еще?

– Эх, черт! Что так, что эдак. Да если еще окажется, что у меня СПИД…

– Зато, если не окажется, считайте, вам повезло.

– Ну да. Лучше быть здоровым, чем богатым. Так, что ли?

– Ладно, Серега, – сказал Алексей. – Пусть его отпускают под подписку о невыезде. Не надо санкции. Все вышеизложенное похоже на правду. Не сбежит ведь он. Не сбежишь, Анашкин?

– Куда? – развел тот руками. – Да и зачем? Я не убивал!

Алексею даже стало его жалко. Но в дверях он не удержался и пропел:

– «У тебя СПИД, и, значит, мы умрем. У тебя СПИД…»

Анашкин скрипнул зубами. Пока улаживали формальности, Леонидов дышал свежим воздухом, потом сидел в машине, слушал музыку. Когда Серега освободился, подумал: «Попадет от жен. Обещали же к обеду».

– Ну, и что ты про Воробьева думаешь? – спросил Серега, усаживаясь рядом.

– Про цикламен? А ничего. Думаю, уж не к Маргарите ли он ходил?

– Он?! К Марго?!

– А как тогда объяснить большие суммы, за которые Воробьев перед женой не смог отчитаться? Не посещениями же психотерапевта? Учитывая то, как относилась к Воробьеву жена, вполне возможно, что он искал утешения на стороне.

– Да ну! Заливаешь!

– Воробьеву не позавидуешь. Его жена была стерва. Вот он и бегал к Маргарите. Кстати, очень удобно: всего-то спуститься на пару этажей вниз. Называется «пошел в булочную за хлебом». Можно и в выходной. По будням у Марго бывал Анашкин. Не исключено, что еще кто-нибудь. А с Маргаритой уважаемый Петр Александрович познакомился, как и все прочие, через белую Лилию. Она – связующее звено. Словом, все, кто знал Лилию, знали и Марго. Не исключено, что все, кто знал Викторию, знали и Семенову.

– Мы его никогда не поймаем! – в отчаянии воскликнул Барышев. – Это ж сколько мужиков к ней ходило! И как их всех найти?

– Не так уж много, если Розалия Марковна ничего не заметила. Бабульки – народ в этом плане бдительный. Ну, сосед. Ну, спустился. Кстати, в свете последних событий не хочешь ли снова на белого пуделя взглянуть? А заодно спросить у Розалии Марковны, не видела ли она Петра Воробьева выходящим из квартиры, которую ее подруга Мария Аристарховна сдавала Семеновой?

2

Со стоянки шли пешком. Обсуждали разговор с Анашкиным. Барышев все допытывался:

– А почему мы уперлись в Воробьева?

– А потому, – пояснил Алексей. – Спуститься вниз и подождать в подъезде жену, потом придушить ее, исполосовав лицо, он мог. И Марго убить тоже. Под маньяка закосить. Вспомни убитую Лилию.

– При чем тут Лилия?

– Да при том. Идея такова: закосить под маньяка, а потом под это дело убить и собственную жену.

– А при чем тогда цветы?

– Близкая ему тема. Любовь всей жизни. Все, пришли.

– Постой-ка, Леша. Не Воробьев ли это чешет? С желтым пакетом?

– Где? – завертел головой Алексей.

– Да он. Точно! Ну-ка, постой. Я ему сейчас … Петр Александрович! Эй! Гражданин Воробьев!

– Серега, куда! Стой! Дров наломаешь!

Но он опоздал. Близорукий Воробьев уже заметил гиганта и заметался, прижимая к груди пакет. Леонидов чуть не рассмеялся, глядя, как огромный Барышев навис над тщедушным цветоводом. Воробьеву было не до смеха:

– Что вам?! Кто вы такой?! – взвизгнул он.

– Никак не признали, товарищ? Полиция! – гаркнул Барышев. – Признавайтесь-ка в совершенных вами противозаконных деяниях!

– Мамочки! – ахнул цветовод и вцепился в пакет.

– Что у вас там?

– Ма, – Воробьев икнул, – макароны.

– Макароны?!

Тут подскочил и Леонидов.

– Да уймись ты! – сказал он Сереге. – Извините, гражданин Воробьев, это у него нервное. После того, как побывал в горячих точках. Последствия контузии. На людей кидается, а может и пристрелить. Барышев, ты табельное оружие сдал? Перед тем как из отделения уйти?

– Нет!

Серега сунул руку в карман, и тут Воробьев метнулся к своему подъезду.

– Стой!

Барышев догнал его в три прыжка, притянул к себе и зловеще сказал:

– Маргарита Семенова была больна СПИДом.

– СПИ… идом, – Воробьев снова икнул. Потом опомнился: – Да мне-то что?! Мне-то что за дело до вашей Маргариты?!

Серега, который ожидал признания в адюльтере и всех прочих грехах, учитывая шантаж, слегка растерялся. И цветовода отпустил. Тот шмыгнул в подъезд, воспользовавшись моментом.

– Пусть идет, – добродушно бросил Леонидов.

– Я тебя не понимаю, – озадаченно произнес Серега. – Ты же сам только что…

– Видать, ошибочка вышла. Не спал он с Марго. Пошли, Сережа, домой. Нас женщины ждут.

Алексей первым направился к подъезду, где находилась его квартира. Барышев шел следом и бубнил:

– Так ходил или не ходил? Ты же сам сказал, что ходил?

– Уймись! Ты зачем руку-то в карман опустил, когда я про табельное оружие спросил?

– Замерз.

– Вот и согрейся. А Воробьева пока не трогай. Сначала пусть Анашкин заявление напишет, что его шантажируют. Документов у Воробьева при себе нет. В пакете, видать, и в самом деле макароны.

– И что мне теперь делать?

– Сойти с моей ноги, – сердито сказал Алексей. – На которой ты сейчас стоишь. Черт, где же лифт? Кто его держит на десятом этаже? Эй, вы! – он забарабанил кулаком по двери маленького лифта. Большой вообще не работал.

– Извини, – засопел Серега. – Я переживаю.

– Переживай, но только не на моей ноге. В тебе весу больше центнера.

– У меня же мускулатура, не жир.

– А я разве сказал, что ты толстый? Я сказал: больше центнера. Все, поехали. Интересно, здорово нам влетит?

Когда открылась дверь, Леонидов завилял хвостом:

– Сашенька, ты сердишься? – Он попытался поймать взгляд жены.

– Совести у тебя нет, это я давно уже поняла. Что ж, проходите.

– Нам бы покушать, – робко вякнул Алексей.

– Где гуляли, там и ели бы.

– Ну, зачем ты так? – укоризненно сказала Анечка Барышева. – Они не гуляли, они работали. Конечно, накормим.

Пока женщины накрывали на стол, Алексей развалился на диване и взял в руки пульт. Нажимая на кнопки и переключая с канала на канал, задумчиво протянул:

– А вдруг и в самом деле маньяк?

– Да ну тебя, – отмахнулся Серега. – Все дело в деньгах.

– А если не в деньгах? За Сашу волнуюсь.

– Ведь ты сам сказал, что он не просто так убивает. По системе.

– Вот именно. А как понять эту систему? Как? С одной стороны, у маньяков нет логики. Они ж ненормальные! А с другой – железная. Они же не кого попало убивают. По системе. В нашем случае есть цепь. Одинаковые пакеты – цветочные имена – духи – характерные раны на лице и шее. Но! – он поднял вверх указательный палец. – В каждом убийстве присутствует элемент неожиданности. Одна разута. Другая Вика. И в то же время прослеживается связь. Но как вычислить следующую жертву? И будет ли она?

– Типун тебе на язык! – замахал руками Серега. – Никаких жертв больше не надо!

– С одной стороны, Марго и Лилия работали вместе, – продолжал Алексей. – А с другой: Вика-то с ними не торговала! Значит, убивают не по профессиональному признаку. Но! Все три жили в нашем доме! Выходит, надо проверить список жильцов? Вдруг какая-нибудь Гортензия?

– Розалия Марковна, – подсказал Серега.

– А что? И так может быть. Черт! А ведь это интересно!

– Вот теперь, Леша, я тебя узнаю, – усмехнулся Барышев. – Глаза горят, мозги шевелятся. А то совсем зарвался. Процветаешь, машину новую купил, денег много зарабатываешь. Тебе бы позавидовать, да что-то не хочется.

– Потому что я дурак. Я думал, что могу победить систему. Понимаешь ты, Серега? Сис-те-му. А ее победить нельзя. С такими, как я, она разделывается на раз-два. Ну, верит человек в идеалы. Хочет по-честному, по правилам. Ну, давай, рули. Попробовал… Прошло время, и я уже не хочу проблем. Не хочу делать то, что мне не выгодно. Поезд встал на рельсы и пусть себе катится. Какой смысл строить новую железную дорогу, коли и старая хороша? Прокладывать рельсы, таскать шпалы. Надорваться ж можно. Герои приходят и уходят, а работа остается. Есть они, нет ли, она всегда есть. И всегда как-то делается. Не факт, что при плохом руководителе плохо, а при хорошем хорошо. Скорее наоборот. Посредственность приносит делу больше пользы, чем воитель с ветряными мельницами. Вот и получается, что я лишний. Приехали!

– Ладно, перестань. Все нормально.

– Да давно уже ничего не нормально! Давно уже я лечу по жизни, словно стальная пуля. Ничего не слышу, ничего не вижу, только цель: прийти вечером домой, свалиться с ног от усталости, мгновенно уснуть, а утром лететь дальше все к той же цели. Чтобы никогда в нее не попасть. А жить когда? Я последнее время часто задаю себе этот вопрос: когда жить?! И самое главное: мне все это больше не интересно. А вот маньяк – интересен!

Александра заглянула к ним в комнату:

– Леша, чего ты так раскричался? Идите за стол.

– Ладно, закончили с этим, – махнул рукой Леонидов. – У тебя, Серега, в любом случае больше проблем, чем у меня.

– Ну, если ты это понимаешь, значит, молодец! А то расфилософствовался! Это означает лишь одно: у тебя все в порядке. Если человек философствует, значит, он сыт. И в завтрашнем дне уверен. А когда у тебя квартиры нет и не светит, тут не до философии. Извини, конечно…

– Да чего там! Ты прав. Все у меня есть, потому я могу себе позволить брюзжать. Значит, надо у меня что-то отобрать. А лучше не дожидаться. Судьбу не обманешь. Лучше уж отдать самому, добровольно, чем получить удар в спину. Отберут ведь то, что сам ты не отдал бы ни при каких условиях. Такова жизнь.

… За полночь Алексей пошел провожать гостей. Очередная оттепель принесла с собой влажный ветер и неприятную сырость. По ночам подмораживало, и улицы превращались в каток. Он поскользнулся и оперся рукой о машину:

– О, черт!

И вдруг услышал возмущенный Серегин голос:

– Твою мать! Он что… Да я его…

Анечка заткнула уши. Алексей догадался, что вор не испугался полицейской фуражки, лежащей на виду. Вскрыл Серегину машину и вытащил магнитолу. Причем, стоимость его не смутила. Магнитола-то копеечная! Разумнее было выбрать машину побогаче и владельца не «мента».

– Говорил же я тебе! – сказал он. – Предупреждал!

– Нет, ты глянь! Я ж сам это дело расследую! Об ограбленных машинах! Он что, издевается?!!

– Вот и возьми сам у себя показания. «Не заметили ли вы во дворе подозрительного мужчину, гражданин Барышев? И почему не поставили на личный автомобиль сигнализацию?» «Я даже не думал, что это может случиться со мной!» Как лох. Вот они, ботиночки! Их злостное влияние на владельца.

– Я тебя, кажется, предупреждал… – сжал кулаки Серега.

– Давай! Вали с больной головы на здоровую!

– Сережа! – вцепилась в гиганта жена.

– Может, у него чувство юмора такое? У преступника? – примирительно сказал Алексей. – У сыщика магнитолу украсть?

– Ничего, хорошо смеется тот…

– … кто смеется над последним, – закончил Алексей. – Вот пусть этим последним, у кого машину в нашем дворе ограбили, будешь ты.

Расстроенный Серега пообещал:

– Поймаю – убью! – и полез в салон.

– Звони, – махнул ему рукой Алексей. – Если что…

… «Если что» случилось на следующий день.

– Передо мной лежит заключение эксперта, Леша, – мрачно сказал Барышев. – Анализ крови гражданки Маргариты Семеновой. Не было у нее никакого СПИДа.

– Что?!

– Не было у нее СПИДа. Ты понял?

– Но откуда ж они тогда это взяли? Кто? Почему? Кто ей сказал, что она больна? И всем? И главное: зачем?

…все цветы мне надоели

«Красиво жить не запретишь.

Но отравить жизнь можно. Даже красивую. Когда она у всех бельмом на глазу, средства найдутся. Нужно только объединиться. Они сами меня изгнали. Опозорили. У меня не осталось выбора. Только на панель. А потом стали завидовать. Чему? Моей «красивой» жизни? Да что они про нее знают!

И появляется этот диагноз. Болезнь, от которой не только умирают, но и стыдятся. А началось-то все с обычного аппендицита. Острый приступ скрутил внезапно, и пришлось вызвать «Скорую». Конечно, им придется заплатить. За лекарства, за уход, за отдельную палату, за операцию, наконец. И за собственный диагноз. Потому что ко мне, когда я еще не отошла от наркоза, пришла медсестра и, торжествуя, сказала:

– А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте.

Когда я в последний раз сдавала анализы? Когда меня проверяли? Да вскоре после родов! Потом я к врачам не обращалась. Только с дочкой. У нее брали кровь, все в порядке. А у меня нет. Так когда? И почему я не удивилась? Да потому что все правильно. Все справедливо. За все надо платить. И за красивую жизнь тоже.

Может, это ошибка? Врачи часто ошибаются. Но только не в этом случае. Сейчас все так, как и должно быть. Все логично. У меня даже нет сомнений в результате анализа.

Неизвестный поклонник принес цветы. Неужели еще не знает? Такую радостную весть все женщины города должны написать крупными буквами на огромных плакатах и вывесить их в окнах своих домов: «Вы к ней ходите, мужчины, а у нее СПИД!» Но букет стоит в вазе, на тумбочке. Розы. Отныне я ненавижу цветы. Этот букет не признание в любви. Он – признание в ненависти. Я даже догадываюсь, кто его прислал. Все женщины города. Которые меня ненавидят. С этого дня цветы для меня будут означать одно: болезнь и начало страшного пути по острым ножам осуждающих людских взглядов. Как же больно-то! Как страшно! И что теперь делать? Бежать! Как только вернутся силы, бросить все и бежать! Скрыться! Затеряться в огромном городе, где никому нет дела до тебя. И до твоей болезни. Скрыть все. Это преступление, но… Какая теперь разница?

…Без сомнения, он знает. Должен знать. Жизнь иногда подбрасывает сюрпризы. К примеру, случайные встречи, когда можно ограничиться еле заметным кивком. Но только не делать вид, что вообще не знакомы. Еще бы он меня не помнил! Чего для него не сделано и что сделано им? Кроме туманных обещаний, которые никто и не просил выполнять – ничего. И появляется жгучая, как крапива, обида: для тебя все кончено, а для него только-только начинается. Тебя проклинают, а ему улыбаются. Ничуть не изменился. И такой же эгоист! Ну, ничего! Отольются тебе мои слезы!..»

«… И тогда она вышла из павильона, где задыхалась и чихала от запаха цветущих растений, чтобы увидеть, как он садится в машину. Выпавший оттуда яркий листок с рекламой даже не стал подбирать, небрежно сказал своей спутнице:

– Это из салона, где я купил недавно машину. Предлагают какие-то услуги. Оставь.

И женщина села в салон, прижимая к себе шикарный букет. Она оценила его выбор. Не красавица, зато, должно быть, с деньгами. Сверкающая иномарка уехала, а она нагнулась и подобрала листок с рекламой. Чтобы было все так, как и должно быть. Чтобы и к нему в палату однажды вошла медсестра и пусть не так, как ей, а участливо и, сожалея о случившемся, сказала те же слова:

– А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте…»

Перечитала, подумала: а ничего получилось? Я молодец! Не только красавица, но и умница! Хорошо, что у меня есть ее дневник! Надо лишь обработать записи. Я же говорила, что эта история произведет фурор! Меня ждет слава. А все эти цветочки-василечки мой чуть не ставший мужем пусть нанимает продавать кого угодно. Хоть Лилий, хоть Маргариток. Тех, кому еще не приелся весь этот букет.

3

«Не было у нее никакого СПИДа, – вспомнил Алексей, заезжая вечером на стоянку. – А все говорят, что был. Странно это».

Он уже подходил к будке охранника отметить пропуск, когда заметил мужчину, копающегося в багажнике новенькой машины. Леонидов задержался, потому что мужчина показался ему знакомым. Тот, наконец, распрямился и захлопнул багажник, засовывая в карман куртки какие-то бумаги.

– Петр Александрович! – окликнул его Леонидов. – Добрый вечер!

Воробьев вздрогнул, обернулся и близоруко прищурился:

– Добрый вечер.

Алексей подошел поближе:

– Нам с вами не по пути?

– Вы?! Э-э-э… Полиция? – Воробьев затрясся.

– Нет. Я не служу в полиции. Но живу в соседнем подъезде. Ну что, пойдемте пропуска со стоянки отмечать?

– А какое отношение вы имеете к этому делу?

– Мы с Сергеем Барышевым, который привлечен к расследованию, давние друзья. Так что, на автобус или пешком?

– Мне еще в супермаркет надо зайти, – отговорился Воробьев. – Нам не по пути. Всего хорошего.

– Да бросьте! – Алексей придержал его за рукав и тихо спросил: – Что, другого способа нет?

– Какого способа? – испугался Воробьев.

– Ведь у вас в кармане документы.

– Нет!

– Вы хотите их продать. Сегодня ведь?

– У меня дети, – сказал Воробьев.

– У меня тоже. Так что, будем дальше воспитывать наших детей, или вы в тюрьму сядете?

– В какую тюрьму? Я только денег хотел!

– Значит, пешком пойдем? – уточнил Алексей. – Погода-то неплохая. И ветер утих. У вас родители живы?

– Родители? – удивился Воробьев. – А почему вы… У жены. Мама. Да, жива.

– А не тяжело ей будет с двумя девочками управляться? Одной?

– С двумя де… Слушайте, да что вы пристали! Я только денег хотел. Разве Вика мало страдала? Разве он не должен мне как-то компенсировать?

– Это называется вымогательством.

– Я только денег… – в третий раз повторил Воробьев.

– Петр Александрович, это статья, – мягко произнес Алексей. Детей ему стало жалко. – Скажите, вы знали Маргариту Семенову? С третьего этажа? Ту, что убили последней?

– Нет. Да. Знал.

– Почему же сказали «нет»?

– Сообразил, что раз Лиля была ее подругой и одновременно подругой моей жены… Что я не мог не знать…

– Неудобно разговаривать об этом на ходу. Может, зайдем все-таки в супермаркет? По чашечке кофе выпьем?

Воробьев кивнул с кислым выражением лица. «А разве у меня есть выбор?» – понял Алексей.

В супермаркете, куда они зашли, в длинном ряду касс зевали уставшие за день дамы, а такие же измотанные покупатели выкладывали рядом с ними продукты из корзин и тележек. И те и другие ошибались при подсчете сдачи и вяло переругивались. Пахло молотым кофе и выпечкой. Запах доносился из маленького кафе, открытого тут год назад. На столиках красовались приметные скатерти в крупную клетку, белая чередовалась с красной. Сидевшие за ними клиенты пили кто кофе, кто пиво и обсуждали события дня, который через два с половиной часа должен уже закончиться. Воробьев от пива отказался, они взяли по чашечке «эспрессо» и паре пирожков.

– Во сколько вас ждет Анашкин? – спросил Алексей.

– В десять, – нехотя ответил Воробьев. – Так что я опаздываю.

– Полчаса у нас есть, – сказал Леонидов, глянув на часы. – Сообщите ему, что документы уничтожены, и все. А потом ликвидируйте то, что прячете в багажнике своей машины. И ему хорошо, и вам.

– А почему вы так обо мне заботитесь? – подозрительно спросил Воробьев.

– Я не забочусь. Петр Александрович, я давно уже ничего не делаю просто так. Мы ведь с вами деловые люди. Деловые? – Воробьев кивнул. – Так вот: это сделка. Я вам даю совет, как спасти свою шкуру, а вы мне сейчас расскажете, зачем ходили к Маргарите. Всю историю. От начала до конца.

– Но это же личное, понимаете? Личное. Очень.

– Не понимаю, потому что ее убили. Ее, Лилию и вашу жену. А вас, между прочим, в этом подозревают.

– Меня?!

– Вы с Викторией последнее время конфликтовали. Деньги большие тратили. А на что? Одеты вы так себе, не пьете, даже не курите, по ресторанам не ходите, в рулетку не играете. Значит, не долги. Шантажировать вас нечем. Остаются женщины. А Марго, как выяснилось, этим и промышляла. Она была проституткой.

– И поэтому заразилась СПИДом? – прошептал Воробьев.

– Так, да не так. Ей сказали, что она заражена ВИЧ. Она поверила, потому что была проституткой. А вы что, об этом не знали?

– Я? Не знал. То есть не знал, что она больна. Вернее, не знал, что не больна. Я вообще про это ничего не знал! – сказал Воробьев, запутавшись окончательно.

– Но к Марго вы ходили?

– Ну и что тут такого?

– Да все нормально, Петр Александрович, все нормально. Естественно, я бы сказал. Вас Лиля познакомила, ведь так?

– Да. Видите ли, у меня серьезные проблемы со зрением.

– Я заметил.

– Я много раз говорил об этом жене, но Виктория только отмахивалась. И каждый раз говорила: «Сходи к врачу!» Я сходил в поликлинику. Ну, выписали мне очки. Но я и в очках вижу плохо. В глазах двоится. Посоветовали сделать операцию. А я боюсь. Тогда для поддержания зрительной функции глаз мне выписали витамины. В ампулах. В поликлинику не набегаешься – далеко, неудобно, да и народу много. Я хотел нанять медсестру. Но, знаете, я человек застенчивый. Это же надо раздеваться при чужой женщине! Я все тянул и тянул. Вика ругалась. А Лиля была девочка добрая. И чуть ли не силком привела меня к своей подружке. К Маргарите.

– Что, Марго делала вам уколы? – удивился Алексей.

– Представьте себе. Правда, всегда почему-то одноразовые перчатки надевала. Я не придавал этому значения. Но теперь понимаю.

– У нее ж не было медицинского образования!

– Чтобы укол, извиняюсь, в попу сделать, университетов оканчивать не надо. Не все могут, да. Лиля, к примеру, не могла, крови боялась. А Марго… В первый раз я пришел к ней с Лилей. А потом освоился и стал ходить один. Я при ней не стеснялся. Она одинаково воспринимала что голых мужчин, что одетых. Равнодушно.

– Еще бы! У нее ведь их столько было! – не удержался Алексей.

– Иронизируете. А напрасно. Хотите знать, зачем я на самом деле к ней ходил!

– Об этом нетрудно догадаться, – усмехнулся Алексей. – За тем же, за чем и все. Началось все с уколов, а закончилось…

– Это вы так думаете. И Вика тоже подумала, что у меня появилась любовница… Да, я Марго платил! Как за сеанс любви. Но мы ничего такого не делали.

– Что же вы делали?

– Разговаривали.

– И сколько вы ей платили?

– Как положено. Сто долларов.

– А не дешево? – засомневался Алексей.

– Может быть, с других она брала больше, а с меня сто. Ведь мы ничего такого…

– Это что ж, Марго стала вашим психотерапевтом?

– Представьте себе! – гордо сказал Воробьев. – Вот почему я не испугался, когда этот ваш… Ну, который психованный после Чечни, сказал, что у Марго СПИД. Я же с ней ничего такого…

– И о чем вы разговаривали?

– Обо мне. Человек должен кому-то исповедоваться. Я, знаете, неверующий. То есть верующий, но тайно. И в церковь давно уже не хожу. Это все как-то… Ну, словом, не располагает. Люди вокруг толпятся, молятся, крестятся. И, опять же, поп. Мужчина. Разве он поймет? А мне тяжело. Очень. То есть при Вике было тяжело. Она мне изменяла. Я знаю, что изменяла. Я должен был тоже это сделать. В отместку. Но не мог. Даже деньги платил Марго, и она была не против, но… Не мог. Вы не думайте, я пробовал. Но я все время ее боялся. Вики. Жены. Даже когда ее не было рядом, когда я точно знал, что она на работе, все равно боялся. Мне казалось, что в любой момент может открыться дверь и она войдет. И будет кричать. Она очень громко кричала. Она только и делала, что портила мне жизнь.

– Почему же вы не развелись?

– Но куда же я пойду? К кому? К ее маме? А дети? Она плохая мать. Была. И Вика никогда не заикалась о разводе. Она не могла жить одна, ей требовалось кого-то мучить. Я не думаю, чтобы кто-то еще захотел на ней жениться. Хотя она, без сомнения, была женщиной красивой. Но характер… Она все время жаловалась Лиле. На меня. Что я, мол, не мужик. Она смеялась. Она покушалась на мой цикламен!

– Оставим цикламен, Петр Александрович. В тот день, когда убили вашу жену, вы уходили из дома? Вечером?

– Уходил. За хлебом. Вика же никогда не покупала нормальных продуктов. Из которых можно готовить.

– Ну да. Бутылка «Пепси», мороженое, чипсы.

– Что-то вроде этого. Но никогда не покупала хлеб или, скажем, мясо для первого блюда.

– Значит, это все-таки был ее пакет, – заметил Леонидов.

– Что?

– Все нормально. Мысли вслух. А в тот день, когда убили Марго, вы ходили на стоянку за документами? Ведь вас ждал Анашкин?

– Да. Ходил.

– И во сколько вернулись? Тело Марго уже нашли? Полиция приехала?

– Нет, никого не было.

– Как же так? И Анашкина не видели?

– Нет, не видел. Ждал его весь вечер, но он так и не пришел.

– Вы на лифте поднимались?

– На лифте.

– А он, значит, спускался пешком. Так я и подумал: вы разминулись. А почему не созвонились?

– Видите ли… – Воробьев замялся. – Не хотелось лишний раз с ним общаться. Даже по телефону. Я человек застенчивый. И потом он не брал трубку. Я звонил.

– А когда Лилю убили? В понедельник? Вы где были?

– Дома.

– Кто это может подтвердить?

– Вика. Ах, да… Никто. Младшая девочка спала, а старшая отпросилась ночевать к подружке. В соседний подъезд. Там день рождения, что ли, был. Но… Как можно? Я бы никогда не посмел… Вика…

– Ну, хорошо. О чем вам рассказывала Маргарита?

– Марго? Ни о чем, – пожал плечами Воробьев. – Мы сидели, пили чай. Она больше молчала, я жаловался на Вику. На свою жизнь. О цветах говорил.

– А ей дарили цветы? Я не вас имею в виду. Другие мужчины.

– Цветы? Да, конечно. Маленькие такие букетики. Совсем маленькие. И, на мой взгляд, странные. Уродливые. Или я чего-то не рассмотрел.

– Зачем, как вы думаете? Мне кажется, проституткам не дарят цветы, им платят за услуги.

– Ну, она была так несчастна.

– Значит, все-таки несчастна?

– Она знала, что такое несчастная любовь, – поправился Воробьев.

– Все женщины это знают.

– По-разному.

– Что?

– По-разному знают. Одни прошли как нелюбимый предмет в школе и забыли. А другие всю жизнь повторяют как молитву. И утром, и перед сном. «Я несчастна в любви. Я несчастна в любви». Вот и накликают беду.

– Она никогда не говорила, что хочет этого человека найти? Может, она отомстить ему хотела?

– Нет. Ничего такого не говорила.

– Ну, а вы кого-нибудь встречали у нее? Случайно? Пришли, к примеру, без звонка, а там мужчина.

– Нет. Хотя…

– Кто? – подался вперед Алексей.

– Я видел у нее как-то раз мужчину, – шепотом сказал Воробьев. – Молодого. Лет двадцати. Мне так показалось.

– Случайный любовник? Или постоянный клиент?

– Послушайте, я не лез в ее дела. И не задавал лишних вопросов. Меня это не интересовало.

– Ну а про маньяка Марго не говорила?

– Про какого еще маньяка?

– Который ее преследовал?

– Никто ее не преследовал.

– Что, разве она не нервничала?

– Нет, представьте себе!

– А когда вы ее видели в последний раз?

– Незадолго до того, как убили Лилю. Потому что Вика стала устраивать сцены по поводу тех денег, что я тратил на Марго. Конечно, она не знала, куда уходят эти средства. Но я испугался. Очень испугался. И ходить к Марго перестал. А потом началось это. Их всех стали убивать, – прошептал Воробьев.

– Как выглядел тот мужчина?

– Да зачем вам?

– Как?

– Обычно. Как мужчина. Я плохо вижу.

– Волосы темные, светлые? – спросил Алексей, припоминая, что одноклассник Марго Коля Суханов был ярким блондином.

– Темные. Молодой, я же вам говорю. Я видел-то его всего один раз. В воскресенье. Вика в магазин уехала с девочками, ну я и… А его увидел – сказал, что за солью зашел. По-соседски. Мол, не охота из-за пустяка в магазин бежать. Соврал, да. Чтобы не мешать. Я же понимаю, что она зарабатывала, как и чем могла. Потому и сам деньги давал. Это было ее личное время, а она его на меня тратила. На мои жалобы. Да, вспомнил. Когда я сказал, что зашел за солью, Марго послала меня на кухню. Мол, там, на столе солонка. Я вошел, а рядом с ней какой-то предмет. Я же близорукий. Ну, взял, машинально в руки, глянул.

– И что это было?

– Карточка с булавкой. Чтобы пришпиливать к одежде. Как у продавцов. Забыл, как называется.

– Бэйдж.

– Что? Да, наверное. Я машинально поднес его к глазам. Прочитал фамилию, она была крупными буквами написана, и положил обратно. Потом отсыпал для виду немного соли и ушел.

– Что за фамилия? – напряженно спросил Алексей.

– Шипов. Имени не помню.

– Должность, место работы?

– Остальные буквы были гораздо мельче. Я не стал их разбирать. Зачем? Вы извините, но… Мне пора. Оленька осталась с младшей дочкой одна, а меня еще и Анашкин ждет.

– Документы.

– Что?

– Дайте мне документы.

Воробьев послушно полез в карман. Алексей взял у него бумаги, порвал их пополам, еще раз и еще, потом смял и бросил в корзину с мусором. Встал со словами:

– Все. Пойдемте.

– Вы хороший человек, – с чувством произнес Воробьев, тоже поднимаясь из-за стола. – Ведь я и сам переживаю. Я просто пытаюсь быть мужчиной. Как хотела Вика. Я…

– Для этого не надо вымогательством заниматься.

– А что надо?

– Не знаю. Нет человека, который собой доволен. Я, например, тоже хочу быть настоящим мужчиной, а поступаю иногда по-детски. Выращивайте лучше свои цветы, Петр Александрович.

Когда переходили дорогу, Алексей придержал Воробьева за локоть:

– Осторожно! И вообще, Петр Александрович: очки надо носить.

– Да-да, – рассеянно откликнулся тот.

– Где вас ждет Анашкин? Он вам когда звонил? Сегодня? И где встречу назначил?

– У нашего дома. Он в машине должен сидеть.

– Я пойду вперед, а вы подождите минуты три. Не нужно, чтобы он нас видел вместе.

Алексей заспешил к дому.

– Спасибо! – крикнул ему вслед Воробьев. – Не знаю, как вас зовут, но спасибо!

«А вдруг это все-таки он?» – мелькнула запоздалая мысль. Но очень уж Петр Александрович был убедителен.

…все цветы мне надоели

Может, я просто устал? Не могу понять логику преступника. Нельзя быть коммерческим директором крупной фирмы и одновременно вести частное расследование. Сам же не выносил самодеятельности и многих ругал за это. Сыщиков доморощенных на дух не переносил. И вот на тебе – влез. Снова влез не в свое дело.

Цикламен. В масть или не в масть? Цветок ведь. А я его отпустил. Да еще подсказал, как поступить. А если все-таки он? Нет, не может быть! Петр Александрович Воробьев – убийца. Но – цикламен!

У меня в голове все смешалось. Кредиты, проценты, падение прибыли, прирост прибыли, целлофановые пакты с подсолнухами, женские туфли тридцать девятого размера, цветы…

Цветы… Где бы найти время, чтобы почитать эту книжку? Он снял с убитой женщины ботинки и опустил ее голые ноги в воду. Почему-то только у одной. У Лилии. Или просто вода оказалась поблизости? А в других случаях ее не было. А как же Маргарита? Рядом была лужа. Но ее он не разул. Определенно, он как-то связан с цветоводством. И в голове у него все перемешалось.

– Леша, опять ты ходишь зимой без шапки!

– Леша!

– Ты заболеешь!

Сколько времени я не болел? Год, два? Пандемия гриппа. Все уже переболели. И Сережка, и Ксюша. И Барышев… Нет, Барышев не болел. Он ничем не болеет. Никогда. Здоровый, черт! А ведь в Москве эпидемия. То есть пандемия. А, В или С? Каким-то я уже болел. Температура под сорок, голова чугунная, нос заложен, в ушах словно вата. Пусть это будет А. Сейчас в Москве свирепствует А.

– Леша, ты опять ходишь зимой без шапки!

Уже не хожу. Лежу под одеялом и глотаю что-то обжигающее из чашки. А мне ведь рано вставать.

– Никуда ты не пойдешь.

– Кыш! Налетели, пернатые!

– Кто, Леша?

– Комары. Пи-пи-пи…

– У тебя бред. Ты посмотри на градусник! Тридцать девять и девять!

– Сашенька, я умру?

– Я вызову врача. Тебе сделают укол.

Укол. Кто сделает мне укол? Девушка Маргаритка, которая не отводит взгляда при виде голых мужчин? Вот она входит, такая красивая. Светлые волосы распущены по плечам. У нее на ногах туфельки тридцать девятого размера. Нет, черные сапоги, голени обтянуты блестящей кожей. Она достает шприц, улыбается.

– Перевернитесь на живот, мужчина.

– Нет! Только не это!

– Леша, да что ж ты так кричишь?

– Я не хочу, чтобы она мне делала укол! Не хочу! Это преступление!

– Ваш больной очень плохо себя ведет.

– Ай!

Вот и все. «У тебя СПИД, а значит, мы умрем… У тебя…»

Это не ее пакет. Вот и все. Желтый пакет с подсолнухами…

– Анальгин с димедролом. Должно подействовать. Он сейчас уснет. И жар спадет.

– Бедненький!

– Мужчины не любят болеть.

Да, мужчины не любят болеть. Поэтому их надо усыплять, делая им уколы. А ведь все на мгновение стало таким понятным! Вспыхнул свет в конце тоннеля! Как в детстве, я встряхнул калейдоскоп, прижался к нему глазом, и разноцветные стеклышки составили такой красивый и правильный узор. Желтые подсолнухи. И все стало понятно. Это был не ее пакет.

Глава 5 Шиповник

1

– Сколько времени?

– Как ты себя чувствуешь, Лешенька?

– Сколько времени?

– Десять.

– Десять чего?

– Утра.

– Ты с ума сошла?! Я уже должен быть на работе!

– Глупый, – жена села рядом, поправила одеяло, заговорила ласково и тихо: – Было у меня двое детей, а теперь трое. Третий самый большой, но самый глупый и упрямый. Я уже позвонила Ирине Сергеевне. Тебе выписали больничный на неделю. Тебе давно следовало отдохнуть. Нельзя столько работать. Ты устал, Леша. И на твой ослабленный организм набросился вирус.

– И что теперь делать? – испуганно спросил Леонидов, чувствуя, как его снова бросило в жар.

– Болеть. Сиди в этой комнате, подальше от детей. Хотя Ксюша и Сережа гриппом уже переболели. Но на всякий случай полная изоляция.

– А ты?

– Должен же кто-то вас спасать, – вздохнула Александра. – Это буду я.

– И что мне теперь делать?

– Лежать.

– А телевизор?

– Нельзя. Температура поднимется.

– Книги?

– Голова заболит.

– Ну, тогда телефон?

– Ни-че-го. Не смотреть телевизор, не читать, а главное, не работать.

– Я тебя умоляю, Саша! Пусть хотя бы Барышев зайдет! Мне надо с ним поговорить.

– Ты его гриппом заразишь.

– Серегу? Гриппом?

– А что, он не человек?

– Нет. Он Терминатор. А эти не болеют. Они железные.

– Так не бывает. Все болеют, – возразила Саша. Потом сжалилась: – Ну, хорошо, я ему позвоню.

Она вернулась в комнату через десять минут и сообщила:

– Сережи Барышева нет на работе. Он уехал по делам. В какой-то Барановск. Мобильный телефон отключен. Но я оставила для него сообщение. Приедет – перезвонит. Может, ты поспишь?

– Не буду, – буркнул Леонидов, уже начавший тосковать в полной изоляции. Через двадцать минут он уже крепко спал.

К вечеру поднялась температура, но он соврал жене, что абсолютно здоров, и тайно стряхнул градусник. Когда позвонил Барышев, Алексей уже собрался потребовать у жены хоть каких-нибудь развлечений. От телевизора еще никто не умирал. Но тут Саша принесла в комнату телефон:

– Коммерческий, ты, говорят, гриппуешь? – услышал Алексей бодрый Серегин голос.

– Ага. Завтра встану.

– Не спеши. Грипп – дело серьезное. Надо отлежаться.

– Я хочу в одно место съездить. В салон, где продают машины.

– Куда?!

– В салон.

– Машину, что ли, собрался менять? А не быстро ты их? Это ж тачки, а не перчатки!

– Помнишь, у Марго в коробке из-под конфет вместе с паспортом лежал рекламный проспект?

– Ну и что?

– Ты еще сказал, что эта бумажка туда случайно попала. А с какой стати женщина будет хранить вместе с важными документами рекламный проспект? Да еще из салона, где торгуют новыми иномарками! Дорогими! Денег таких у Марго не было, кредит ей никто бы не дал. Но эта бумажка для Марго что-то значила. Понимаешь?

– Ну и что? – снова спросил Барышев.

– Вот я и хочу узнать, не заходила ли она в этот салон.

– Ты же сам сказал, что денег у нее…

– Тут другое, – перебил Алексей. – В общем, мне туда надо.

– Хорошо. А я тебя в качестве посетителя автомобильного салона не устраиваю?

– Не удобно об этом напоминать… – съехидничал Леонидов.

– Ну-ну, договаривай.

– Я все о твоих ботинках…

– Я тебя, кажется, предупреждал…

– В таких ботинках, Сережа, в салон, торгующий дорогими иномарками, нельзя. Тут надо действовать тонко. Скажи, ты можешь закосить под буржуя?

– Зачем, если есть буржуй натуральный? Ты то есть.

– Но ты мне нужен. Для статуса.

– Для чего?

– Для важности. Будешь изображать моего секьюрити.

– Извиняюсь, кого? – обиделся Серега.

– Телохранителя.

– А что взамен? Компенсация за унижение?

– Ценная информация.

– Что ж… Я подумаю. Не хочешь узнать, как я съездил в Барановск?

– Весь день только об этом и мечтаю. С температурой тридцать девять.

– Ладно, болей дальше. Я завтра зайду. Ты пока отдыхай. Много думать, того… Вредно.

– Слушай, Серега, а как Воробьев? Ты его задержал?

– Тут незадача, – огорченно сказал Барышев. – Мы его с Анашкиным ждали в машине, то есть ждал, конечно, Анашкин, а мы с ребятами хотели его за руку схватить при передаче денег. Купюры-то были помечены. А он пришел без документов. Сказал, что никаких денег не хочет. И бумаг у него нет.

– Да что ты говоришь? – фальшиво удивился Алексей.

– Ты что-то об этом знаешь? – насторожился Серега.

– Откуда? Лежу, болею.

– Ну-ну. Тогда до завтра. А врать, Леша, стыдно.

Алексей усмехнулся, услышав в трубки гудки. Обиделся. Потом крикнул:

– Саша!

Жена заглянула в комнату:

– Что?

– Я хочу видеть своих детей, – торжественно сказал он.

– У тебя карантин.

– Тогда принеси книжку. Ту, что Лейкин дал. Мне скучно.

– Лежи, отдыхай.

– Ну, мне уже легче, честное слово! – начал канючить он. – Не могу же я целый день смотреть в потолок!

– Можешь. У тебя должна созреть мысль о ремонте.

– Никогда! – ужаснулся Алексей. – Ремонт! Это же катастрофа! – И грозно: – Дай книгу, Александра!

– Ты не ребенок, – пожала плечами жена. – И знаешь, что делаешь.

Когда Алексей открыл книгу и прочитал пару страниц, он невольно начал зевать. Да, не лучшее из развлечений. Но надо ее прочитать. О чем он подумал, когда лежал вчера в бреду? Это было… Что-то очень важное. О цветах. Да, именно так. О цветах.

«Да. Шипов», – вспомнил он и прочитал: – «Шиповник. Колючее растение с ярко-красными плодами. На языке цветов означает… Шиповник – можно ли тебе верить?»

– Вот именно, – вслух сказал он. – А можно ли тебе верить, господин Шипов? Сдается мне, что ты работаешь в салоне, торгующем дорогими иномарками. Согласно моей теории, именно там тебя и подцепила очаровательная Марго. А вот что было дальше?

2

…Барышев пришел вечером, принес банку с медом и другую с малиновым вареньем:

– Мама варила, – сказал он басом.

– А мед диких пчел? Папа-медведь собирал?

– Раз остришь, значит, выздоравливаешь.

– Я хочу встать. Прямо сейчас, – Алексей откинул одеяло и попытался с первого раза попасть ногами в тапочки. Но промахнулся. Ноги не слушались.

– Что за черт?

– Это не черт. Это грипп, Леша.

– Температура вроде упала. Вчера было под сорок, а сегодня только тридцать восемь.

– Организм ослаб, – назидательно сказал Серега. – Лежал бы ты в постели.

– Барышев, а ты вируса не боишься?

– Кого?

– Вируса. Я же на тебя дышу. Бактериями.

Серега пожал могучими плечами. Мол, я такой большой, а они такие маленькие. Леонидов вздохнул:

– Как я иногда тебе завидую! Сил нет! Большой, здоровый, правильный.

– Но без денег и квартиры. – Барышев взял в руки книгу. – Искусство составления букета, значит. И что интересного ты тут вычитал?

– Совместимость и несовместимость цветов.

– Чего?

– Розы и лилии лучше стоят в вазе одни, без других цветов. Лилии ускоряют увядание маргариток.

– Иди ты! Как интересно! Кстати, о маргаритке. Не попить ли нам чайку? С медом и малиновым вареньем?

– Долгий разговор?

– Но я же не зря рабочий день на Барановск убил! Мне эту Марго даже стало жалко. Сейчас расскажу, – пообещал Барышев.

– Хорошо. Но чай будем пить здесь. Боюсь, что до кухни я не дойду.

Минут через десять жена вкатила к ним в комнату сервировочный столик. Расставила чашки, вазочки для варенья и сказала:

– Я пойду погуляю с Ксюшей. До супермаркета. Погода хорошая, снежок выпал, ветер стих. А старший с вами останется. Он уроки делает в соседней комнате. Леша, гаркни минут через десять, чтобы он телевизор не включал. Пока все не сделает.

Алексей глянул в окно и заметил:

– Стемнело уже. Куда ты собралась?

– Семь часов. Сережа, помоги, пожалуйста, вынести коляску.

Когда Барышев вернулся, Алексей взволнованно сказал:

– Нет, я все равно волнуюсь! Живем как на вулкане! В любом магазине нашего микрорайона только и разговоров, что о маньяке! Жена с ребенком пошла погулять, а я теперь целый час буду сидеть как на иголках! Дай мне мобильный телефон. А она свой взяла?

– Успокойся. Взяла. Я через час спущусь вниз и встречу ее. А пока расскажу тебе грустную историю, которую мне поведали в Барановске.

– Ну, так что там было? – спросил Алексей, слизывая с ложечки малиновое варенье.

– Бабий заговор. А началось все, когда Марго первый раз попала в больницу. Не с приступом аппендицита, когда у нее СПИД нашли. С девочкой. У ребенка обнаружилось воспаленье легких. Марго тогда еще жила с родителями, копила деньги на квартиру и училась в техникуме. У нее был высокопоставленный покровитель из городской администрации. И тут девочка заболела. Ее, естественно, положили в больницу. С матерью. Ну и так Марго там не понравилось, в барановской больнице, что она дала разгон всем медсестрам и врачам. Мол, никакой ответственности, уколы делать не умеют, лечат кое-как, в палатах холодно, санитарки хамят. И нажаловалась своему высокопоставленному любовнику. Тот тоже устроил разгон, но уже на своем уровне, полетели шапки, кое-кого из персонала больницы уволили, и эти женщины заимели на Марго здоровый зуб. Она, кстати, долго еще лечила ребенка после того, как отлежала в больнице. Ездила в Москву в платную клинику, лекарства дорогие покупала. Говорят, даже уколы сама научилась делать. Выхаживала.

– Так вот, значит, откуда, – пробормотал Алексей.

– Чего говоришь? – Барышев налил себе еще чаю.

– Ничего. Продолжай.

– Это мне в больнице рассказали. Пришлось главврача припугнуть, чтоб надавил на персонал, заставил признаться. Диагноз-то не подтвердился, значит, человека оболгали. Да так оно все и было! – в сердцах сказал Барышев. – Лихо она жила, красиво. Любовники-то большие чины. Их дети. Шишек, значит. Сынки богатых родителей. Их друзей. Потом друзья друзей. Сауна, шашлыки, загородные особняки. По городу ходила с гордо поднятой головой. Мне, мол, все нипочем. На все и на всех я плюю. И бабы в городе словно сбесились. Особенно жена главы администрации. Ходили слухи, что в оргиях принимал участие и ее супруг. И что деньги на покупку квартиры Марго он добавил. Обиженные жены решили мужиков своих припугнуть. Да так, чтоб мороз по коже. И придумали. Одна дама из особенно обиженных, которую из-за Марго тогда уволили, устроилась-таки обратно в больницу. Анализы делать. На нее вышли, дали ей денег. Она Марго СПИД и организовала. Теперь не обязательно анализы в Москву посылать, все решается на месте. Раз в неделю забор и по прибытии реактивов результат. Мол, положительная реакция. И – бац! Штамп в истории болезни. Инфицирована. Тут же слух по городу пошел. И звоночек в кожно-венерический диспансер. Мол, у такой-то положительный анализ на ВИЧ, срочно поставить на учет. И на местном, барановском уровне признали Маргариту Семенову ВИЧ-инфицированной. Лихо, а?

– А почему она не стала еще проверяться? Ну, пошла бы в московскую больницу, когда перебралась в столицу.

– А ты бы на ее месте пошел? Она, должно быть, сильно испугалась. Этот диагноз как приговор. Поставили – и точка. После этого ее стали из города выживать. Шишки все, естественно, напугались, стали от нее шарахаться. Анализы побежали сдавать. Клиентов – ноль. Не размениваться же на мелочовку. Не на трассу же идти? Ну и скандалище был, доложу я тебе! Весь город гудел!

– Представляю!

– Вот-вот. Это тебе не грипп, Леша, а СПИД.

– Короче, все женщины в городе были довольны. Кроме Марго.

– Да. И она уехала из города. Даже квартиру не смогла продать. Ее никто не купил, так все были напуганы. Ее мать запретила встречаться с девочкой. Сама сдала анализы, внучку отвела. У нас, мол, все чисто, а зараженную мы на порог не пускаем. Еле-еле отбоярились.

– Интересно, а кто знал правду? Кроме жены главы администрации и ее подружек? Они-то знали! Ха-ха-ха! – начал смеяться Алексей.

– Ты чего? – удивился Серега.

– Представляю себе, как они напугались! Их мужья! Это ж надо! Нашли способ отучить мужей ходить по шлюхам! Ха-ха-ха! Да, наши женщины – это наши женщины! Сообразительные!

– Да уймись ты!

– Нет, представь себе! Сколько ночей не спали мужья, как тряслись!

– Не смешно.

– А мне смешно. Да, такова жизнь. Одна фальшивая бумажка с печатью может ее испортить. Иди, доказывай, что ты не жираф. Ну что, в автомобильный салон поедем?

– Когда?

– Завтра.

– Да что ты никак не уймешься? Как ты узнаешь, к кому приходила Марго, даже если она там была? Думаешь, так тебе и расскажут?

– Знаю я, к кому она приходила. В том-то и дело, – таинственно сказал Алексей.

– Откуда?

– Дедуктивный метод. Слыхал? Фамилия этого человека складывается из первых двух букв фигуры из трех пальцев, в просторечии называемых «шиш»…

– Давай, заливай. Второй раз у тебя этот номер не пройдет.

– Не хочешь, не верь. А правду я тебе все равно не скажу.

– Это потому, Леша, что тебе стыдно. Ты ведь с Воробьевым поговорил?

– Знаешь, Серега, сыщик из тебя получится. Мыслишь в правильном направлении.

– А ты не задумывался о том, что меня подставил?

– Вымогательство – это мелочь. И анашкинские бумаги мелочь. Вся эта чепуха не сравнится с человеческой жизнью. Ничто не сравнится. Зато я теперь знаю, за какую ниточку надо тянуть. Ты же не хочешь получить еще один труп?

– Не хочу, но… Ты не сможешь завтра встать. Ты болен.

– Смогу. Все равно меня от работы на неделю освободили. Серебрякова раньше понедельника и не ждет. Сегодня что? Среда. Больше трех дней я не болею. Завтра должен быть в норме. Ты будешь за рулем. Мне и надо-то доехать до салона, разыграть из себя солидного покупателя и, вернувшись домой, снова залечь в теплую постель.

Серега посмотрел на часы. Алексей потянулся к телефону:

– Пора звонить.

– Я сейчас спущусь за коляской, твоим ребенком и твоей женой, но уговаривать ее будешь ты. Чтоб она тебя завтра отпустила.

… На следующий день, уже сидя в машине, Алексей понял, что погорячился. За три дня грипп не вылечивается. Ему же для презентабельности пришлось надеть костюм и черное кашемировое пальто с отложным воротником, которое он терпеть не мог. В нем было и неудобно, и холодно, и никакой головной убор из имеющихся в леонидовском гардеробе к нему не подходил. Шляпы у Алексея не имелось.

– Без головного убора не пущу! – заявила жена.

– Сашенька, рыбка, но как же? Мне ж надо! Ты обещала!

– Нет! Ты болеешь! А на улице холодно!

Тогда Серега Барышев взял с полки огромную ушанку из неизвестного зверя, предположительно дворняги, и нахлобучил ее на голову другу:

– Так пойдет?

– Спятил, что ли? Я ее уже давно не ношу! – возмутился Алексей. – Она старая!

– Зато теплая.

– Там моль!

– Не ври, – обиделась Александра. – Я за этим слежу. Даже если моль… Не съест же она тебя.

– Зато пальто мое новое съест, – пожаловался Леонидов и подошел к зеркалу. Вид у него был нелепейший в модном пальто и в огромной ушанке. – Черт знает что!

– Не бузи. Дойдешь до машины, там снимешь, – сказал Серега. – А уж к салону я тебя с шиком довезу. К самому порогу.

Когда в лифт, на котором они спускались, вошли две девицы и стали переглядываться и хихикать, Алексей посмотрел на Барышева волком. Тот усмехнулся и невозмутимо уставился в потолок. Огромный, в черной кожаной куртке, с непокрытой головой. Не над ним смеются. Это уж точно! А ботиночки фирмы «Каклох» джинсами прикрыты.

«Подбросить бы ему парочку микробов! – разозлился Алексей. – Терминатор хренов! Надо мной девки смеются! Позор!»

Выйдя из подъезда, он рванулся к своему «Пассату», его Барышев уже подогнал к дому с платной стоянки. Дернул за ручку передней дверцы и вспомнил, что ключи у Сереги. Обернулся и посмотрел на хихикающих девиц. Те, не таясь, разглядывали гиганта, который, небрежно играя брелком с ключами и не торопясь, подходил к машине.

– Я тебе этого никогда не прощу! – прошипел Алексей, нырнув в салон.

– Это тебе за ботинки, – мстительно сказал Серега.

– Не я же их покупал? – И Леонидов поспешно стянул с головы ушанку, швырнул на заднее сиденье.

– Я бы тебе посоветовал и в машине ее не снимать, – заметил Барышев.

– Еще чего!

– Девочкам он хочет нравиться. Все не наигрался. Так и помрешь бабником.

Машина тронулась. Леонидов с торжеством глянул на девиц: понятно, кто здесь начальник? А через полчаса понял, что погорячился. Его бросило сначала в жар, потом в холод, и он сам добровольно натянул на голову теплую шапку.

– Вернемся? – участливо спросил Серега.

– Не надо. Сейчас пройдет. В голове гудит. И уши словно ватой заложило. Да, грипп – это не шутки!

Когда «Пассат» подъехал к салону, Алексей с тоской подумал о том, что надо вылезти из машины и идти по улице с голой головой. А ветер такой холодный! Его знобило. «Не было бы осложнения!» – подумал он, вновь снимая ушанку. Теперь уже с сожалением.

– Ты меня не жди, – сказал Барышев. – Не мерзни. Ныряй в теплое помещение и осматривайся. А я припаркуюсь и приду. Потопчусь тут для виду. Я ж телохранитель. Все должно быть чин по чину.

Алексей не успел войти, как к нему подскочил улыбающийся молодой человек со словами:

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

Фамилия на его бейдже Алексея не устроила. Это был не Шипов. Смазливый молодой блондин.

– Я сейчас осмотрюсь и сам к вам подойду, – вальяжно отмахнулся он, поправляя белоснежное кашне на шее.

– А вас что конкретно интересует?

– Конкретно меня интересует машина.

– А какая?

– Дорогая. И новая, – он увидел, как в салон входит Барышев. Услужливый молодой человек улыбнулся и ему, когда Серега подошел:

– Могу я чем-нибудь…

– Это со мной, – небрежно бросил Алексей. Серега оскалился и расправил могучие плечи в черной коже. Молодой человек перестал улыбаться и попятился. Все было разыграно как по нотам.

Барышев встал у друга за спиной, безразличным взглядом скользнул по ряду новеньких блестящих иномарок. Лицо его словно окаменело.

– Артист, – шепнул Алексей. Серега еле заметно подмигнул. И тоже шепнул:

– Так который?

Иван Шипов только-только освободился от навязчивого клиента, который ничего не собирался покупать. Алексей знал: есть такая порода людей. Туристы. Они есть везде, что на рынке, что в дорогом магазине. Денег у них нет, зато любопытства навалом. И нахальства тоже. Могут целый день ходить, мерить, расспрашивать, имея в кармане только карточку для бесплатного проезда в общественном транспорте. Им развлечение, а менеджерам морока. Тем деньги надо зарабатывать, у них процент с продаж. За клиента идет война, где улыбка – оружие, вежливость – разменная монета. Не достиг цели – потерял деньги, потратил время не на того – остался без навара. Шипов наметанным глазом определил в Леонидове человека при должности и с деньгами и тут же подошел:

– Добрый день. Чем могу…

– Моя хорошая знакомая посоветовала обратиться к вам.

– Она купила у нас машину? – обрадовался Шипов.

– Нет. – Алексей был в этом стопроцентно уверен. Такая машина Марго не по карману. – Она не ваша клиентка.

Тут он усмехнулся. Это скорее Шипов был клиентом Марго.

– А тогда почему она посоветовала обратиться именно в наш салон?

– Говорят, вы предоставляете весь спектр дополнительных услуг. Вот ваша реклама.

Леонидов достал из кармана проспект. Шипов стал еще более любезен.

– Я коммерческий директор крупной фирмы, – Алексей вынул из кармана визитку, повертел в руках, но Шипову не дал. – Езжу на подержанной иномарке и хотел бы поменять ее на новую, из салона. Вот, хожу, присматриваюсь. Ведь у вас есть гарантия? Сколько?

– Конечно! – захлебываясь от восторга, заговорил менеджер. – Три года! Все ваши координаты будут в нашей базе данных! Мы в кратчайший срок устроим вам и оформление, и регистрацию! Вы станете обслуживаться в нашем сервисном центре!

– Значит, мой адрес и телефон будет у вас в базе данных? – уточнил Алексей.

– Разумеется!

– А по номеру машины можно узнать, где проживает ее владелец?

– Конечно, – уже на тон ниже сказал Шипов. – Но вы не беспокойтесь, это конфиденциальная информация.

– Я понимаю. Значит, просто так ее не получить?

– Наша база данных доступна только сотрудникам, – заверил его Шипов. – Для внутреннего пользования. А что за знакомая посоветовала к нам обратиться? Мы занимаемся исследованием. Откуда может исходить рекомендация? А дружеский совет – лучшая реклама.

«Надо запомнить, – подумал Алексей. – А мои ни черта не делают. Спят. Надо заставить их, чтобы анкету составили, давали бы клиентам». Он решил слегка осадить Шипова.

– Смотря чей совет. А знакомая эта у нас с вами общая. Маргарита Семенова. Или просто Марго.

Иван Шипов порозовел и засмущался. И тут же сказал:

– Не знаю такой.

– Да бросьте! – подмигнул Алексей. – Классная девочка, а? Для состоятельных мужиков. Дорого, говорю, обходится? Но стоит того.

Шипов оттаял:

– Значит, это Марго вас сюда направила?

– Услуга за услугу, – вновь подмигнул Алексей. – Ведь ты ей вроде помог.

Он решил, что пришло время для дружеской фамильярности.

– Да что там! – махнул рукой менеджер. – Так, ерунда! Всего-то адресок подсказал. Родственника она искала.

– Ну да. Родственника, – в третий раз подмигнул Алексей. И глаз у него задергался. Теперь он моргал безостановочно. – Слушай, а ты не знаешь, почему ее телефон не отвечает? Ни домашний, ни мобильный? Уехала, что ли? Или квартиру сменила?

– Не знаю, – пожал плечами Шипов. – Хотел заехать к ней на днях, да дела.

– Понимаю. Ну, это никуда не убежит.

– Так что насчет машины? Посмотрим? – спохватился Шипов.

– Само собой. Ну, давай, рассказывай, чем комплектуете и как это выражается в денежном эквиваленте.

– Начнем с того, что разброс цен огромный. Есть машины представительские, а есть подешевле. Вам какая нужна?

– Мне? Ну, разумеется, представительская! Я же не лох какой-нибудь. – И он выразительно скосил глаза на Серегины ботинки. Пока они в салоне, Барышев с ним ничего не сделает. А потом отойдет. Он добрый, отходчивый.

Еще с полчаса Леонидов добросовестно изображал из себя покупателя. Про машины с большим интересом слушал Барышев, он же ходил и смотрел. Лекция оказалась весьма познавательной. Алексей же думал только об одном: скорей бы вновь очутиться дома, под теплым одеялом. Наконец он пообещал Шипову подумать и приехать в следующий раз уже с деньгами. Потом отозвал Барышева в сторонку:

– Ну, ты понял, в чем дело?

– В чем?

– Выйдем на пару слов.

Они задержались в предбаннике перед раздвижными автоматическими дверями.

– Слушай сюда, – сказал он Барышеву. – Во-первых, Шипов подтвердил факт знакомства с Марго. Во-вторых, подтвердил то, что оказал ей маленькую услугу. В-третьих, он, похоже, не знает, что Марго убили. Значит, он не маньяк. Или хороший актер. Но вряд ли он стал бы передо мной спектакль разыгрывать. Я же не полиция. Богатый и тупой клиент. И вот теперь на сцену выступаешь ты. Сейчас подойдешь к нему, отзовешь в сторонку, достанешь свое удостоверение и припрешь к стене. Мол, если он тут же не назовет тебе имя и координаты того человека, адресом которого интересовалась Марго, ты идешь к директору. И подставляешь господина Шипова по полной программе. Во-первых, за разглашение конфиденциальной информации о клиентах частному лицу, во-вторых, за связь с криминалом…

– Какую еще связь? У нас на Шипова ничего нет!

– Ну, наплети чего-нибудь. Я думаю, до дирекции дело не дойдет. Шипов скажет тебе, кем интересовалась Марго. На раз-два.

– Я не понимаю, зачем такие сложности? Она что, не могла в адресном столе справку получить?

– А если парень в Москве не прописан? Мало у нас в городе людей проживает не по месту регистрации?

– Но тогда и адрес в салоне не тот, где он живет, а по которому зарегистрирован.

– Там оба могут быть. И официальный, и фактический. Ведь проспекты-то из салона он получал. Думаю, машина зарегистрирована на его жену. Очень может быть, что не он, а она Марго интересовала.

– Да зачем Марго чья-то жена?

– Ты сначала скажи мне фамилию. Я ее уже и так знаю, но надо быть уверенным до конца.

– Хорошо, – Барышев кивнул

– А я с твоего позволения прилягу. То есть отдохну в машине. Дай мне ключи.

И они разошлись в разные стороны. Барышев пошел к Шипову, Алексей – к машине. Он был уверен, что Серега вернется быстро. Иван Шипов не боец. Да и грешок его так себе. Мелочь. Дело на пять минут.

Барышев вернулся через десять. Нырнул в машину и сказал:

– Не пришлось мне сочинять. Как только парень увидел мое удостоверение, сразу же поплыл. А поскольку я слышал все, что тебе плел Ваня Шипов, он испугался, что дело дойдет до дирекции, и тут же выложил мне и фамилию, и адрес. Ты прав, этот человек живет не там, где прописан. И машина зарегистрирована на его жену. Живет он с ней, а прописан в другом городе. Ну, гений? Из чего складывается на этот раз фамилия подозреваемого, согласно твоему дедуктивному методу?

– Николай Суханов, – у Алексея так трещала голова, что он не стал ерничать, чтобы позлить Серегу. – А город – Барановск. Марго хотела знать, где и с кем проживает отец ее ребенка Коля Суханов. Главное – как.

– Ну, ты даешь! – только и сказал Барышев.

– Потому что это, мой друг, элементарно.

И Леонидов откинулся на спинку сиденья.

– Поехали.

Ему было плохо.

– Ну что, домой? – участливо спросил Серега, вставляя ключ в замок зажигания.

– Да. Домой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно. Лучше умереть.

– И куда тебя понесло?

– Рассказывай, – Алексей закрыл глаза. – Подробности.

– Нечего рассказывать. Да, они встречались. Красивая была девочка. О Суханове не говорили. Она узнала адрес и закрыла эту тему. Расплатилась натурой. Потом Шипов стал иногда забегать. Однажды столкнулся с Воробьевым, – и Барышев замолчал.

– Виноват, – пробормотал Алексей. И, не открывая глаз, сказал: – Зато я теперь знаю, как было дело. Я буду молоть чушь, потому что у меня голова раскалывается, а ты слушай. Марго встретилась с Сухановым случайно. Скорее всего, в цветочном павильоне. Они приехал не один, с женщиной. Думаю, с женой. И, скорее всего, сделал вид, что они с прелестной цветочницей не знакомы. Марго не стала парню жизнь ломать. Хотя и могла. Она была девушка неглупая. И добрая. Скоропалительные браки по залету чаще всего распадаются. Марго поняла, что со временем они с Колей все равно бы разошлись, и весь удар приняла на себя. Это ведь у нее живот рос, а не у Суханова. Они не сказала о том, кто отец ребенка. А тот принял это как должное. Я с Николаем Сухановым не знаком, но, судя по всему, сволочь он редкая. Забыл и о Марго, и о ребенке, уехал в Москву, окончил институт, выгодно женился. Когда отец ее ребенка с ней даже не поздоровался, Марго, видимо, обиделась. Ладно, ты денег не даешь, алименты не платишь, но хотя бы «привет» сказать можно? Улыбнуться? Элементарная признательность должна быть? Он купил жене цветы и отчалил. Но потерял рекламный проспект из салона, где недавно купил машину. Марго подобрала его, поехала в салон, познакомилась с Шиповым, соблазнила его и попросила оказать маленькую услугу. Раздобыть адресочек владельца машины номер такой-то. Ведь в родной город ей пути были заказаны, Колина мать ее бы на порог не пустила. Да и не хотела Марго встречаться с ним там. Скорее всего, не Коля ее интересовал. Она-то знала, что с него все как с гуся вода. Марго искала его жену.

– Зачем? Жизнь отравить?

– Скорее всего.

– А нам это зачем? Ты думаешь, что Суханов ее убил?

– Не знаю. У меня, Серега, голова болит. Я знаю только про пакет. С желтыми подсолнухами. Ключ к разгадке. Ты бы поговорил для начала с женой Суханова. Что-то между ней и Марго, видимо, произошло…

…все цветы мне надоели

«– Маргаритка!

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

– В кого?

Годы проходят, а боль остается. Самая сильная любовь – первая! А если после того, как расстались, все хорошее в жизни закончилось? Тогда остается только жить воспоминаниями. Как это легко – принести себя в жертву. Легче легкого. Если бы еще знать, что жертва эта не напрасна!

Какая она теперь, его жизнь? С другой женщиной? Любят ли они друг друга? Счастливы ли? Судя по их лицам – нет. Машина-то у него дорогая. И букет он купил шикарный. Значит, деньги есть. Он всегда был уверен, что именно в них и есть счастье. В больших деньгах. Его взгляд невозможно поймать. Нагнувшись, он что-то шепчет на ухо жене, она смотрит на цветы и улыбается. На девушку за прилавком – ноль внимания. Не смотри на него, Марго, не смотри. А на его жену? Отчего же не глянуть? Может, она милая, славная, добрая женщина, и все было не напрасно?..

– Вы меня не помните?

– Простите?

– Вы покупали цветы в магазине, где я работаю…

– Девушка, я не обязана помнить продавцов и прочую обслугу!

– Вы жена Коли Суханова.

– Да вам-то что?

– А я Марго. Из Барановска.

– Что-о?!!

И больше ничего не надо знать. Только этот взгляд. Потому что его жена, оказывается, слышала историю. Марго из Барановска. И ей наплевать и на саму Марго, и на ее внебрачного ребенка. Она такая же эгоистка, как он. Два сапога пара. Называется, нашли друг друга. Но СПИДа она боится, словно чумы. На это ей не наплевать. Затряслась от страха, губы задрожали, закричала, бледнея:

– Не приближайся! Я полицию позову! Не приближайся!

– Не бойтесь, он по воздуху не передается.

– Ты, грязная тварь! Ты зачем пришла? У меня ребенок!

– Как странно, у меня тоже! Что самое странное, и у вашего, и у моего ребенка один отец.

– Зачем пришла?! Шлюха! Дрянь! Проститутка!

– Ах, так? Я хотела по-хорошему. А не хочешь ли с ним развестись? Я тебе кое-что расскажу.

– Что-о?! Развестись?! Нахалка! Ты думаешь, я поверю? Я добьюсь того, что тебя упрячут в тюрьму! Ты не имеешь права ходить по улице и приставать к здоровым людям! Ты не имеешь права дышать с нами одним воздухом!

– Ой, как страшно! Значит, такие твари, как я, должны быть изолированы от общества?

– Вас убивать надо! Да-да! Отстреливать, как бродячих собак! Попробуй только еще раз ко мне подойти! Я найму охрану, и в следующий раз тебя скрутят и посадят в тюрьму! Пожизненно! У меня достаточно денег, чтобы обезопасить свою жизнь и жизнь своего ребенка!

– У тебя? Или у твоего папы? А почему вы Колю к себе не пропишете? Он еще не прошел испытательный срок, да? И машина на тебя зарегистрирована? А что будет иметь он, если надоест тебе и твоему папаше? Это такая любовь, да?

А ведь Коля – парень с характером. Он должен как-то им мстить. Наверняка ходит по девкам. Жаль только, что и он знает про СПИД. Его не обманешь. А другого способа нет.

– Маргаритка?

– Ой!

– Что с тобой?..»

Марго была груба. О, она это умела! Хамить! Мне ли не знать! И та, другая, тоже за словом в карман не лезла. Сцепились две стервы и начали поливать друг друга грязью. Дым коромыслом. Но надо, чтобы бедную Марго пожалели. Хотя меня, если честно, ее признание шокировало. И я тут же поменяла место работы, чтобы с ней не встречаться. Кто знает? Я понимаю ту, вторую. Жену. Марго ведь сама виновата в том, что подцепила эту ужасную болезнь. Ее и в самом деле следует изолировать. А она пряталась, скрывала, портила людям жизнь. Словом, стерва!..

3

Пятницу Алексей провел в постели. Теперь уже не сопротивляясь всему, что проделывала с ним жена. Пил куриный бульон, чай с малиной и послушно потел под двумя одеялами. Зато телевизор позволили. Как назло, в каждом выпуске «Новостей» напоминали: в Москве пандемия гриппа! И рекламировали чудодейственные порошки и таблетки, гарантирующие немедленное выздоровление. Ты только съешь-выпей-закапай-помажь. После каждой рекламы Леонидов звал жену и требовал у нее новое лекарство.

– Леша, опомнись! Это же яд!

– Хуже мне уже не будет.

– Они устраняют симптомы, а не саму болезнь. С гриппом надо прежде всего отлежаться. А не скакать по морозу без шапки.

– Я не скакал.

Он скосил глаза на экран. Новая яркая упаковка. Незнакомая. «Завтра вы будете здоровы!» Рот сам собой открылся:

– Дай! Сил нет больше терпеть!

– Лучше поспи. Сон – лучшее лекарство.

– Издеваешься, да? Смерти моей хочешь!

Барышев заскочил на минутку справиться о здоровье.

– Откуда ты? – спросил Алексей.

– Да так, – махнул рукой Серега. – Лежи, отдыхай.

– Не надо меня беречь. Я слаб, но почти уже здоров. Что, жена Суханова отказалась с тобой разговаривать?

– Та еще оказалась стерва! Не женщина – змея, – мрачно сказал Серега. – Терпеть не могу эту породу баб! У которых за все заплачено. Знаешь, как она на меня посмотрела, когда я удостоверение показал? Словно я марсианин. Зеленый, со щупальцами и с присосками. Захватчик с чужой планеты. Такое ощущение, что она в барокамере живет! Дышит чистым кислородом, ест только экологически чистые продукты и смертельно боится микробов и людей. Тех, что не борются с остервенением с этими самыми микробами. Стерильна до неприличия. И холеным пальчиком мне тут же указали на дверь.

– Как ее зовут?

– Элла Эдуардовна.

– Здорово! То есть шикарно.

– Ты бы ее видел!

– Высокая, худая? Хорошенькая?

– Да то! Пышечка. Ничего особенного. Но – богатая. Причем вульгарно богатая. Неприлично богатая. Золота на ней с килограмм! Клянусь! На шее две цепи и огромный крест в алмазах, в ушах кольца, на пальцах перстни, на запястье браслет.

– Может, это бижутерия?

– Да то!

– И что она сказала?

– Ничего. Я ж говорю: указала на дверь.

– И ты ушел?

– Задержался, – все так же мрачно сказал Серега.

– А она?

– Сразу принялась звонить папаше. Мол, пришел какой-то мент и терроризирует ее безо всяких на то оснований.

– А ты терроризировал?

– Я?! – Серега пригладил огромной ладонью жесткие, как проволока, волосы. – Только спросил, не приходила ли к ней Маргарита Семенова и не встречался ли тайком ее муж с вышеназванной дамой?

– Ты думаешь, он своей жене об этом докладывал? О тайных встречах с другими женщинами?

– Я об этом не думал. Может, сразу за него взяться, а?

– И что ты ему предъявишь?

– Ну, он же встречался с Марго.

– А он разве встречался? Я не уверен. Скажет, что нет, и все. Последний раз виделись случайно лет – цать назад. Что именно он отец ее ребенка, доказательств тоже нет. Не виделись, не общались, давно забыл, кто такая. Все. Конец вопросам.

– И что делать?

– Значит, тебя дальше прихожей не пустили?

– Стоял, топтался, как дурак, между стеной и шкафом, пока она своему папе названивала. А потом: «Я буду отвечать на ваши вопросы только в присутствии своего адвоката». А? Каково? А какие у меня к ней вопросы? Просто по душам хотел поговорить.

– По душам, Серега, можно поговорить только при наличии у обеих сторон этих душ. Насчет тебя я не сомневаюсь. А ее душа, видимо, где-то заблудилась. И тела своего так и не нашла. Ну, и что ты увидел в прихожей?

– А что там можно увидеть? Хорошо люди живут, – пожал плечами Барышев. – Прихожая большая, мебель итальянская, потолки французские. Натяжные. И насчет культуры не гнушаются. На полочке у зеркала билеты в театр. Чтоб чин по чину. И снаружи, и внутри. Евроремонт.

– Постой-постой. А куда билеты?

Серега наморщил лоб, потом назвал театр, который был Алексею прекрасно известен. Саша раньше была заядлой театралкой, премьеры не пропускала. Да-с, наслышан.

– На воскресенье, – добавил Серега. – Я, знаешь ли, от скуки долго их изучал. Партер, десятый ряд. Середина. Зрение у меня, как орла.

– Молодец! Что-то давненько я не был с женой в театре, – задумчиво сказал Алексей. – В партер, конечно, билеты уже не достанешь, а вот на галерку… Это можно.

– Ты серьезно?

– К этому отлично упакованному парню надо как-то подойти.

– Ага. В театре. Самое подходящее место. А под каким предлогом? «Как вам понравился спектакль?»

– Слушай, Барышев, будь другом, достань мне два билета. В киосках наверняка еще есть. Или к театру съезди. Ну, переплатишь лишку. Я отдам. Тоже, понимаешь, культуры хочу. Жа-а-ажду, – простонал Алексей. – Таблеток-то не дают. Может, это спасет мне жизнь?

– Сидел бы ты дома.

– Полежу еще денек в постели и оклемаюсь. Ну, как?

– Уговорил, – кивнул Серега. – Только ума не приложу, как ты к нему подкатишься? Ты ж не балерина, красивыми ножками не возьмешь. Да и он, похоже, не Лейкин.

– А при чем здесь Лейкин?

– Как же? А маникюр?

… Алексей еще не знал, как ему войти в контакт с человеком, чей номер машины он переписал к себе в блокнот. Знал только, что получит ценную информацию. А возможно, и преступника. Закрытый человек Коля Суханов. И у него был мотив убить Марго. Видимо, она его доставала. Причем здесь две другие женщины, он пока не знал, но цепочка прослеживалась. Билеты Барышев привез, правда, не в партер, а на галерку, как Леонидов и ожидал, но жена Александра была так рада!

Она долго выбирала подходящий наряд, пока не остановилась на вечернем платье синего цвета.

– Мы ведь на машине поедем? – спросила она, примеряя платье.

– На машине.

– Лучше надеть брючный костюм.

– Зачем же? Платье такое красивое.

– Слишком вызывающее, – вздохнула жена и принялась снимать платье. – Мы ведь не наряды идем демонстрировать, а спектакль смотреть.

– Делай как знаешь, – сказал он, занятый своими мыслями. Как подойти к Суханову? Под каким предлогом?

– А вдруг Ксюша закапризничает?

– Некоторые с чужими людьми со спокойной совестью детей оставляют, а ты родной бабушке не доверяешь.

– Доверяю. Только мне все время кажется, что ей тяжело.

– Это тебе тяжело. Ты слишком уж совестливая. Знаешь, милая, это тоже напрягает. Так что уймись.

– А ты в костюме не такой уж и толстый, – задумчиво сказала Александра.

– Ну, спасибо, – слегка обиделся он. – Мне уже надоело постоянное напоминание о моем лишнем весе. С завтрашнего дня начинаю делать зарядку.

– Ты болеешь.

– Ну, когда на работу выйду. С понедельника.

Леонидов вспомнил о замечательных атласных трусах. Пожалуй, стоит еще разок попробовать. Александра тонко улыбнулась.

План у Леонидова созрел аккурат к воскресенью. Теперь он опасался, что Николай Суханов оставит машину не на той платной стоянке, ближайшей к театру. Или, что там не будет места для его собственной машины. Жене он ничего, разумеется, не сказал.

Итак, Николай Суханов. Молод, хорош собой, женат на богатой женщине со скверным характером. Имеет от нее ребенка. На руках у Алексея фотография школьных лет. Сильно ли Суханов изменился внешне? Характер, видимо, остался прежним. Эгоист до мозга костей, легко принимает жертвы, но себя бережет. Голые ноги в воде. Нежность. К сломанному цветку, белой Лилии. Нестыковка? Время покажет.

Алексею повезло. И машина Суханова на стоянке была, и свободное местечко в наличии имелось. Алексей заплатил охраннику, въехал на стоянку и припарковался рядом с новенькой иномаркой Суханова. Хорошо, что ее номера он аккуратно переписал к себе в блокнот.

– Почему именно сюда? – занервничала Саша.

– А что тебя не устраивает?

– Не знаю. Леша, у тебя глаза подозрительно блестят. Скажи, что ты задумал?

– Я обещал, что поеду с тобой в театр. Ведь ты так давно здесь не была. Вот увидишь, ничего не случится. Мы приехали, машина на охраняемой стоянке, театр в двух шагах. Вылезай. Пойдем отдыхать.

И Саша поверила. В театре она успокоилась совсем. Сказала, что для нее это большой праздник, что она и в самом деле засиделась. Потом начала изучать программку и что-то ему объяснять. Алексей рассеянно кивал и смотрел по сторонам. Ну, где может быть Суханов вместе со своей ненаглядной Эллой Эдуардовной? Где? В буфете?

– Шампанского хочешь? – спросил он жену.

– Конечно!

«Партер, десятый ряд, середина, – подумал Алексей. – Серега не мог ошибиться, у него зрение как у орла. И машина на стоянке. Они здесь. У буфета. Где же еще? Нет, это невозможно! Я никогда его не найду!»

– Что ты все время крутишься, Леша? Хочешь кого-то найти?

– Знаменитостей. Премьера же! Их здесь должно быть много.

– А каким чудом Сережа Барышев тогда билеты достал?

– У него спроси.

«Административный ресурс», – хотелось пошутить Алексею. Оперативная разработка. Луну с неба достанут, лишь бы не сорвалось. Публика в театре была, как на подбор. Мужчины в костюмах, дамы в вечерних туалетах. Саша уже пожалела, что не надела синее платье. «Да-да», – рассеянно откликнулся он, по-прежнему вертя головой. Сухановы здесь не случайно. Ничего второсортного. Престиж прежде всего. Только премьера со знаменитостями.

– Еще шампанского? – спросил он у Саши.

– А спектакль? Мы напиться сюда пришли или пьесу посмотреть?

И тут Алексей его увидел! Николая Суханова. Против ожидания, он узнал его сразу. И Эллу Эдуардовну по описанию Сереги тоже. Она показалась Леонидову полотном, в котором не чувствовалось кисти великого мастера. Так, мазня. Блестящее модное платье ей не шло, она была полновата. И драгоценности оказались слишком уж вызывающие.

– Саша, тебе нравится этот молодой человек? – спросил Алексей, тронув жену за локоть. – Блондин в сером костюме.

– Какой блондин? Я не мужчин сюда пришла смотреть! Уже первый звонок, Леша!

– Ну, посмотри, пожалуйста!

– Нет, не нравится, – отрезала жена, нехотя повернув голову.

– А почему?

– Он какой-то… замороженный.

– Зато красивый.

– Ничего особенного.

– Но он же не толстый. Как я.

– Леша, мне не нравится этот молодой человек, – повторила Саша. – Это все?

– Я есть хочу, – сказал он.

– О, господи! Ну, ешь!

Алексей оставил жену возле столика и протиснулся поближе к чете Сухановых. Запах духов, которыми пользовалась Элла Эдуардовна, чуть не сшиб его с ног. Поистине, всего в ней было слишком. Она словно жалела, что можно так мало на себя надеть, намазать и вылить. Алексей все не мог понять, из чего состоит ее наряд, так много в нем было разрезов, бахромы, блесток и разного рода аксессуаров. Эта экзотическая птичка, меж тем, не переставала жадно стрекотать:

– Мне бутерброд с белой рыбой, с красной рыбой, нет, два с белой и еще пирожное. Нет, два.

Николай Суханов обернулся к жене, и Алексей вдруг поймал его взгляд. В нем была ненависть. Элла Эдуардовна меж тем жадно поглощала пирожные и бутерброды. Сохранением формы она себя, похоже, не утруждала. Николай Суханов был красив, строен, но словно заморожен, как правильно заметила Саша. В правильных чертах его лица жизни не было. Казалось, ему давно уже все приелось: и публика эта, и премьеры, и дорогие рестораны. Хотя он был очень молод! Только жена, Элла Эдуардовна, еще вызывала у него какие-то эмоции. В частности, ненависть. Он смотрел на нее так, словно хотел задушить. Но вместо этого протянул с улыбкой еще очередной бутерброд. «Чтобы ты лопнула», – понял его тонкую улыбку Алексей. Странное дело! Улыбка ему не шла, лицо сразу потеряло свою привлекательность. Глаза оставались холодными. Он смотрел на людей так, словно накалывал их, как мертвых бабочек, на острые булавки своих зрачков. А глаза у него оказались светло-голубые, ледяные.

– Может, не стоит брать два пирожных? – услышал Алексей. – Ты же хотела сесть на диету.

– Что? Не нравлюсь уже такая? Только не думай, будто я тебя так быстро простила! И вообще: что хочу, то и делаю! Дай еще!

– Извини. Я куплю все, что ты захочешь.

– Я еще не успокоилась после визита мента!

– Потише, Элла! Ты с ума сошла!

– А почему я должна отдуваться за тебя? Ты уже забыл, где я тебя подобрала? На помойке.

– Не на помойке, – невольно поморщился Суханов. – Я работал в офисе твоего отца. И не кричи, пожалуйста, вокруг люди.

– Что хочу, то и делаю! А офис моего отца и есть помойка! Раз он нашел там такое барахло, как ты! Гнилье! Для своей единственной дочери! – Суханов с опаской обернулся. Алексей тут же уткнулся в прейскурант, лежащий возле тарелки с пирожными.

– Я куплю тебе шампанского. Два бокала, – обреченно сказал парень с ледяными глазами.

– Только не надейся, что я сопьюсь!

Тут уж он точно скрипнул зубами. И торопливо сказал буфетчице:

– Два бутерброда с белой рыбой, два с красной, два с колбасой, два пирожных с кремом и два бокала шампанского.

Потом, небрежно бросив на поднос тысячную купюру, Суханов сунул тарелку с бутербродами жене:

– Иди за столик, Элла, я сейчас принесу тебе шампанское.

Получив бутерброды и пирожные, райская птичка со скверным характером немного успокоилась и на время затихла: она клевала и жевала. Леонидову пришлось пройти в зал, потому что раздался третий звонок. Жена Александра не раз ему выговаривала, что актеров надо уважать и подчиняться правилам, установленным в театре, раз уж сюда пришел. И обязательно отключить мобильный телефон. Сухановы на них, похоже, плевали. На правила. Алексей видел в бинокль, как под шиканье зрителей они протискиваются к своим местам.

– Жевать в зале неприлично, – шепнула ему Александра. – Убери бутерброды. И вообще не понимаю, зачем в театре буфет!

Он не хотел есть. И спектакль смотреть не хотел, потому что опасался громких премьер. Если что-то усиленно рекламируют, значит, это продается хуже некуда. Об этом спектакле Леонидов был наслышан, ведь во время болезни он только и делал, что смотрел телевизор. В частности, реклама вопила о «гениальных находках режиссера». Алексей с опаской смотрел по сторонам. Как бы не начали актеров чем-нибудь обливать и обсыпать. Задавать глупые вопросы и ставить в угоду прочим зрителям в дурацкое положение. Ноу-хау нашего времени как раз и состоит в том, что кого-то назначают дураком, а все остальные над ним потешаются до тех пор, пока не назначат нового дурака. Чтобы дурак не обижался, ему дают много денег. Иногда у дурака сдают нервы, но это заводит публику еще больше. Как говорится, назвался груздем – всей птичке пропасть.

Но с женой, обожавшей модные спектакли, изобилующие гениальными режиссерскими находками, Леонидов никогда не спорил. Если это кому-то нравится, значит, имеет право быть. Пусть себе развлекаются. Лишь бы дураком не назначили тебя. Тем более что всегда есть добровольцы. Но сегодня, к счастью, портить костюмы и прически публике не собирались. Палили и дымили только на сцене. Там же играли спектакль. Даже под потолком мало что висело. В смысле людей. И ни одной обезьянки или хотя бы кошки. «Денег, что ли, мало?» – подумал Алексей.

– Правда здорово? – шепнула ему Саша. – Какие молодцы!

– Что? Да, конечно, – кивнул Алексей.

В бинокль он в это время разглядывал партер, мысленно отсчитывая десятый ряд. Ничего интересного. Сытая колибри и Коля Суханов старательно смотрели на сцену. Найти их в антракте он не успел. Услышав жалобы на то, что его хотят уморить голодом, жена достала из сумочки бутерброды:

– На, ешь.

– Давай хотя бы за столиком в буфете!

– Стань у стенки и жуй.

– А шампанское?

– Я не хочу, а ты за рулем, – отрезала неумолимая Александра, и Леонидов через силу принялся жевать бутерброд.

Мысленно он называл себя жертвой искусства. Ну и попал! Придется терпеть до конца. Да еще поддакивать Александре, выражая восторг по поводу происходящего на сцене. Наконец, главный герой умер к всеобщему облегчению, уж очень громко он кричал. Героиня немного поплакала и сказала, что жизнь кончилась, зато у других она сразу началась, потому что занавес опустился. Все вскочили, те, что сидели ближе к сцене, чтобы стоя поаплодировать и вручить ожившему герою и исстрадавшейся героине цветы, прочие же ринулись в гардероб. Алексею удалось утащить жену из зала сразу же после того, как опустили занавес.

– Скорее, Сашенька, скорее! В гардеробе сейчас соберется огромная очередь!

– Ну и что! Мне понравилось, я хочу поблагодарить артистов! Хотя бы аплодисментами, раз цветы мы не догадались купить.

– А вдруг ребенок плачет? И мама не может его успокоить? Надо поторопиться!

– Так позвони ей!

– Не здесь же, – сыграл на ее любви к театру Алексей. – Звонить в зрительном зале – кощунство! Это же театр! Святое место! В машине позвоню.

– Хорошо, – Саша дала себя увести, и на стоянке Леонидов убедился, что машина Сухановых никуда не делась. Стоит, миленькая, на месте. Видимо, Сухановы застряли в гардеробе.

Теперь уже он никуда не торопился, зато жена занервничала:

– Что же ты не звонишь?

– …Все в порядке, – сказал Алексей, переговорив с матерью. Он задал массу вопросов, все тянул время. И, увидев, что на горизонте появилась чета Сухановых, напряженно повторил: – Все в порядке.

То, что он собирался сделать, любимая жена ни за что бы не одобрила. И ему это не надо. Коммерческому директору Алексею Алексеевичу. Но в бывшем опере Лешке Леонидове проснулся вдруг охотничий азарт. Мысленно перекрестившись, он даванул на газ, сдал назад, потом дернулся вперед и аккуратненько тюкнул передним бампером своей машины заднюю левую фару новенькой иномарки Суханова. Раздался хруст, словно из челюсти пациента поднатужившийся стоматолог с корнями выдрал больной зуб.

– Ой! – вскрикнула Саша. – Лешечка!

– Не волнуйся, обе машины застрахованы.

«Спасибо тебе, господи, кажется, я правильно все рассчитал! – подумал Леонидов, вылезая из своей машины. – Ничего серьезного быть не должно».

Но выражение лица у Николая Суханова было такое, будто случилась вселенская трагедия. Его аж перекосило. Впрочем, высказался он корректно и без мата:

– Надеюсь, вы понимаете, что я могу обратиться к охране на стоянке? Есть свидетели.

– Да я сейчас папе позвоню, только дернись! – взвизгнула его жена.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь удирать, – усмехнулся Алексей. – Я готов компенсировать ущерб.

– Да это же новая машина! Только что из салона! – снова закричала Элла Эдуардовна.

– В чем проблемы? – спросил подошедший к ним охранник.

– Ни в чем, мы сейчас сами разберемся, – Алексей полез в карман, потом выругался: – О, черт, деньги с собой не взял! Ну, в том смысле, что у. е. Вы ведь в рублях не возьмете? И… сколько вы хотите? За разбитую фару?

– Какие еще рубли? – раздраженно чирикнула колибри. – Только евро!

– Какая фара! – вторил ей Суханов. – Задний бампер помят!

Охранник переводил взгляд с одного на другого, видимо, соображая, у кого больше влияния и денег.

– Давайте вызовем сотрудников ГИБДД, – предложил он.

– Да пошел ты!.. – взвизгнула Элла Эдуардовна. И Леонидову: – Деньги давай!

– Элла! – поморщился Коля Суханов. Потом натянуто улыбнулся Алексею: – Машина застрахована. Но, вы сами понимаете, что моральный ущерб…

– Да-да, – закивал Алексей. – Я понимаю.

– Извините, пожалуйста, – чуть не расплакалась выскочившая из машины Александра. – Он нечаянно.

«Чаянно, чаянно», – усмехнулся Леонидов. Наивность и непосредственность Сашеньки произвели впечатление на Николая Суханова:

– Я вижу, вы люди порядочные. Кажется, я видел вас в театре. Мы вот как поступим: машина завтра отправится в сервис-центр, а счет вы оплатите, когда будет сделан ремонт. И, разумеется, моральный ущерб. Я не сторонник бумажной волокиты, поэтому полицию вызывать не будем. Давайте ваши права, я запишу данные. Номер телефона домашнего и рабочего, а заодно и мобильного. И паспорт. Надеюсь, вы живете там, где прописаны?

– Разумеется, – усмехнулся Алексей. И едва удержался, чтобы не добавить: «В отличие от тебя, дорогой».

– И не сомневайтесь, что платить придется! – вновь влезла в разговор Элла Эдуардовна. – Мой папа…

– Элла! – ледяным голосом сказал Суханов.

– А что ты мне все время рот затыкаешь? Это, между прочим, моя машина!

– Давай сейчас об этом не будем?

– Я заплачу за ремонт, не надо так расстраиваться, – сказал Алексей, мысленно скомандовав: «Брэк!» Это была уже вторая ссора Сухановых за вечер, свидетелем которой он стал.

С самим Николаем Сухановым они договорились быстро. Алексей пообещал, что заедет с деньгами, как только будет установлена сумма ущерба. В залог у него отобрали паспорт. Алексей законы знал, но спорить не стал. Паспорт отдал безропотно. «Ничего, милый. Придет время, и ты за все заплатишь».

– А вы где работаете? – словно бы невзначай поинтересовался Суханов.

– Коммерческий директор фирмы «Алексер», – Леонидов полез в карман за визиткой.

– Что-то знакомое. «Алекс…» – Николай заглянул в визитку. – Это ваша собственность? Я имею в виду фирму?

«Алексер» означало «Александр Серебряков», а вовсе не Алексей Леонидов, но он не стал отрицать, что является владельцем. Что-то буркнул и отвернулся, делая вид, что рассматривает повреждения своей машины.

– И чем вы торгуете? – не унимался Николай.

– Бытовой техникой, – вмешалась Саша.

– Неплохо, – задумчиво протянул молодой бизнесмен. – А как вам спектакль? Понравился?

Светская беседа начала Алексея утомлять. Лучше бы этот парень просто матюгнулся и рванул без промедления в автосервис. Наверняка ведь не хочет бумажной волокиты, надеется выжать больше. Зачем ему протокол составлять? Чтобы в нем была зафиксирована одна разбитая задняя фара? А моральный ущерб?

И он поспешно с Сухановыми распрощался.

– Как только все выяснится, я вам позвоню, – пообещал на прощание Николай. Алексей мысленно назвал его занудой.

Когда выехали на Кольцевую, Саша начала хлюпать носом:

– Ну, зачем ты это сделал? Зачем?

– Так вышло.

– Ты же видел, какие это неприятные люди!

– Так что ж мне теперь выбирать приятных, чтобы им задние фары бампером бить?

– Ты злой, Леша. Злой. Ты сделал это нарочно! Но зачем?

Он не ответил. Ничего, как-нибудь образуется. Теперь он непременно попадет в дом к Сухановым и познакомится с Эллой Эдуардовной поближе. А это стоит разбитой фары на чужой иномарке.

4

В понедельник Алексей, наконец, вышел на работу. И убедился, что ничего не изменилось. Конец света не наступил, даже маленького землетрясения не случилось за время его отсутствия, здание стоит, как стояло, люди по-прежнему приходят на работу согласно графику. Конечно, дел накопилось немало, но если бы он не появился на работе и в понедельник, все рассосалось бы как-нибудь само собой. Незаменимых людей нет, есть те, кто считает себя незаменимым. И злорадно думают: покрутитесь тут без меня! А потом с удивлением узнают, что им нашлась замена, и все довольны. Природа не терпит пустоты. Вот и надо стремиться заполнить собой вакантное место, а не делать кому-то подарок. Леонидов уселся в кресло у себя в кабинете, надул щеки и сказал:

– Мда-а… Завал!

Секретарша поддакнула и понеслась по офису, оповещая, что начальство в добром здравии, но, кажется, в дурном настроении. Чтобы поддержать этот миф, Леонидов пожаловался на вчерашнее ДТП. Тюкнул, мол, иномарку. А владелец – редкостный м… Зануда, то есть. Изгадил вечер воскресного дня одним своим видом, не говоря уже о словах. И весь офис принялся ему сочувствовать. В кулуарах шептались:

– У нашего-то, а? Неприятности. Врезался в иномарку…

– Важная персона! Чуть ли не замминистра!..

– Пьяный был. Боится, что права отберут…

– Он же не пьет?..

– Ну, с кем не бывает!..

– А видели, как он прихрамывает?..

– А жена?..

– Она сидела сзади и не пострадала…

– Глянь! И на работу пришел!..

– Куда деваться? Деньги-то нужны!..

– Да теперь уж конечно!..

Суханов тянуть не стал. Позвонил во вторник во второй половине дня прямо на работу. Видимо, хотел убедиться, что тюкнувший бампером его любимую игрушку господин действительно коммерческий директор крупной фирмы и деньгами располагает. И сумма, которую он назвал, положению Алексея Леонидова на фирме вполне соответствовала.

– Это что, за разбитую фару столько?! – охнул Алексей.

– Ну, диагностика показала… – промямлил Суханов. – И моральный ущерб…

«Да ты не только зануда, но и жмот!» – подумал Алексей и решил сыграть с бизнесменом злую шутку:

– Хорошо. Я заеду завтра. Сегодня не могу.

– Только вечером, пожалуйста. Днем я на работе. До восьми. А ко мне в офис вы не можете подъехать?

– У меня своя работа. Тоже до восьми. Никак не могу.

– Что ж. Тогда домой, – в голосе Суханова послышалось откровенное сожаление.

«Ага! Не хочешь, чтобы жена узнала, сколько ты с меня содрал!» – усмехнулся Алексей, записывая адрес той самой квартиры, куда Серегу Барышева не пустили дальше прихожей. Он уже догадался, что все зарабатываемые Колей деньги у его жены на строгом учете. Наверняка тот работает у ее же отца, и о зарплате мужа Элла Эдуардовна прекрасно осведомлена. И Коле приходится крутиться изо всех сил, чтобы получить неучтенную сумму на карманные расходы. Например, содрать за разбитую фару такие деньги, которые порядочный человек спросить бы постеснялся. Но о непорядочности Коли Суханова Алексей был уже наслышан. Положив трубку, он со вздохом сожаления распотрошил свою заначку. И подумал при этом, что Николай Суханов теперь не получит от него совета, как избежать тюрьмы. Скупой платит дважды.

… Домой к Сухановым Алексей поехал не к восьми часам вечера, а к шести, решив, что двух часов для установления контакта с неподражаемой Эллой Эдуардовной вполне достаточно. Секретарше сказал с глубоким вздохом:

– Еду улаживать конфликт. Если позвонит Серебрякова… В общем, ты поняла.

– А что за машина? Дорогая? – поинтересовалась Марина.

– Угу. Новенькая, из салона. – И он назвал марку.

– Ничего себе! – охнула девушка, и как только за ним закрылась дверь, понеслась по офису. Алексей понял, что к вечеру о его проблемах будет знать и владелица фирмы Ирина Сергеевна Серебрякова.

«Может, премию дадут?» – подумал он, подмигивая своему отражению в зеркале. В лифте он ехал один, можно и покривляться. Отражением Леонидов остался доволен. На нем было то самое пальто, белоснежное кашне и новенькие ботинки из натуральной кожи. Он вышел из офиса и посмотрел на небо. А ведь скоро весна! Настроение было отличное. У милой девушки, скучающей в цветочном павильоне, купил букет алых роз. «Не лейкинская ли собственность?» – подумал вдруг, глядя, как хорошенькая цветочница ловко упаковывает розы с алыми упругими бутонами, и спросил:

– Как вас зовут, девушка?

Та внимательно оглядела его пальто, кашне и ботинки, скосила глаза на иномарку, заехавшую передними колесами на тротуар. Потом, кокетливо улыбнувшись, ответила:

– Татьяна.

– Очень хорошо. Счастья вам, Татьяна, – улыбнулся Алексей и пошел к машине.

Девушка с обидой и недоумением посмотрела ему вслед. Как? И это все? Настроение у Леонидова было отличное. Он ехал к Сухановым.

Дом, у которого он припарковался, находился в спальном районе Москвы. Люди здесь жили не бедные. Охраняемая стоянка, подземный гараж, квартиры индивидуальной планировки, просторные холлы, в подъезде консьерж. Алексей мысленно снял шляпу перед Серегой, которому удалось добраться до сухановской прихожей. Не так-то просто это сделать. Его самого после переговоров с Эллой Эдуардовной консьерж пропустил охотно. «Еще бы: я деньги вам принес», – улыбнулся Алексей, нажимая в лифте кнопку с цифрой «шесть». Потом поправил галстук и пригладил волосы. Бросил взгляд в зеркало, которое здесь было и больше и чище. Суханов, конечно, красавчик, и строен, как тополь, до него ему далеко. Но женщине ведь не только это нужно от мужчины. А еще внимание и общение. А, главное, комплименты и откровенная лесть.

Элла Эдуардовна, например, сразу же взяла другой тон, наткнувшись в дверях на розы.

– Цветы?! Мне?! Как это мило!

– Я доставил вам в воскресенье столько неприятностей, – улыбнулся Алексей, шагнул в просторную прихожую, дотронулся до ее душистой ручки и заглянул в глаза, похожие на маслины:

– Разрешите?

Когда он галантно поднес эту душистую ручку к губам, Элла Эдуардовна оттаяла окончательно.

– Я знаю, вашего мужа нет дома, – еще слаще улыбнулся Алексей, – получилось так, что я освободился на два часа раньше. Мы договаривались на восемь, но я почему-то подумал… – Тут он сделал многозначительную паузу.

Элла Эдуардовна попятилась к дверям гостиной и приложила пальчик к губам:

– Мы не одни…

Прелестная светловолосая девочка лет четырех, похожая на Колю Суханова, выскочила в холл, и мать строго сказала:

– Настя, позови Надежду Митрофановну. А вы снимайте пальто, проходите в гостиную. Располагайтесь. Извините, как ваше имя-отчество?

– Алексей… Алексеевич, – добавил Леонидов после очередной многозначительной паузы. – А ваше?

– Ах, да. Я не представилась вчера! Элла… Эдуардовна.

– Как это необычно! Элла… – с придыханием сказал он.

Женщина лет пятидесяти появилась в холле, вытирая руки о клетчатый фартук.

– Надежда Митрофановна, погуляйте, пожалуйста, с Настей. Хорошая погода, – голосом, в котором звенел металл, произнесла жена Николая Суханова.

– Но мы сегодня уже… – растерянно пробормотала няня.

– Погуляйте, – отчеканила Элла Эдуардовна. И, покосившись на Алексея, добавила: – Пожалуйста.

Няня взглянула на розы в ее руке и пожала плечами.

– Хорошо.

– А что скажет ваш муж, когда узнает? – спросил Алексей, оказавшись в гостиной, где развалился на мягком диване. По сравнению с Серегой прогресс был налицо, хотя это и стоило Алексею разбитого бампера любимой машины и денег за чужую фару, на которые можно купить пять аналогичных. «Ничего! Ты у меня за все заплатишь!» – злорадно подумал он, имея в виду Николая Суханова.

– Узнает о чем? – обозначила удивление Элла Эдуардовна.

– Розы, няня, которую отослали погулять с ребенком. Она же расскажет хозяину о визите таинственного незнакомца. Ведь расскажет?

– За все в этом доме плачу я, – отчеканила Элла Эдуардовна. – А условия в браке диктует тот, кто за все платит.

– Согласен, – улыбнулся Алексей. – Значит, вы женщина независимая?

– Чай, кофе или коктейль? – получил он в ответ.

– Я за рулем.

– Слабоалкогольный.

– А вы?

– Почему бы нет?

– Тогда согласен!

Она уже ничем не напоминала ту визгливую базарную бабу, которая пыталась устроить скандал на платной стоянке в воскресенье вечером. Светская львица с приятными манерами и… Недурна собой. Да-с. Алексей подумал, что Элле Эдуардовне просто не хватает внимания. Мужем она может помыкать сколько угодно, но комплиментов от него за это не дождется. И ласки тоже. Да, плохо, видать, живут Сухановы.

– На вас был такой элегантный туалет. Вчера в театре, – сказал он, приняв из рук хозяйки бокал с коктейлем, в котором плавала одинокая маслина такого же цвета, как ее глаза, и такой же формы. – Я обратил внимание. Не мог не обратить.

– Но там же было столько женщин! – кокетливо заметила Элла Эдуардовна. – И все – в вечерних платьях.

– Но вы выделялись и в этой нарядно одетой толпе… Элла…

– Эдуардовна.

– Да. Чудесный коктейль!

– Это была ваша жена, да? В машине?

– Да. – Он притворно вздохнул и посмотрел в потолок, заметив философски: – Брак – это осознанная необходимость, с мыслью о которой рано или поздно приходится смириться.

– Вот как? И когда вы смирились, рано или поздно?

– Ну, до возраста Христа я дотянул без всяких осложнений. А потом… – Алексей вновь многозначительно вздохнул. – Инстинкт продолжения рода… Вы меня понимаете. Мне кажется, вы чуткая женщина.

– И дети у вас есть? – подозрительно спросила Элла Эдуардовна.

– Да. Двое.

– Двое?! Когда ж вы успели? На вид вам не дашь больше… Тридцати пяти. И – двое! Что ж. Ваша жена – интересная женщина, – не удержалась она.

– Да и ваш муж тоже ничего.

– Что?! Ничего?! Он подлец, вот что я вам скажу!

«Неужели так сразу? – подумал Алексей и мысленно взмолился: – Ну, давай, Элла! Вперед!»

– Он что, обидел такую женщину? Вы правы – он подлец!

Элла Эдуардовна вцепилась в бокал с коктейлем и сделала жадный глоток.

«А ты, подруга, спиртным не пренебрегаешь», – отметил Алексей.

– Мой муж – тварь неблагодарная, – заявила дама. – И я в отместку ему могу позволить себе все, что хочу.

– Тогда еще по коктейлю?

– А вы?.. Бокал-то полный!

– Если бы никуда не ехать, – снова вздохнул Алексей и замолчал. Дыхание в его груди уже заканчивалось. Еще на пару вздохов хватит, а что потом? Придется переходить от многозначительных вздохов к многозначительным паузам. О, женщины! Что ж вы с нами делаете? Вам нельзя говорить правду, можно только лгать. На что вы обижаетесь и требуете правды. А потом устраиваете истерики: зачем ты мне это сказал? В данном случае Леонидов предпочел паузы и вздохи. А правду пусть выложит она.

Элла Эдуардовна словно услышала его и сделала себе еще один коктейль. Для храбрости, наверное, потому что, выпив, сразу же начала жаловаться на супруга:

– Здесь все мое. Он родился в каком-то Барановске! Представляете? Ха-ха-ха! Барановск! Это я бы еще могла стерпеть. Но когда мне устроила скандал его бывшая любовница…

– Ба!

– Он совершенно меня не замечает. Совершенно. Я все-таки женщина… И цветы… Господи! Когда он в последний раз дарил мне цветы? Сам? Без напоминаний?

На ее лоб без единой морщинки опустилось облачко.

– Хоть кто-то заметил, – сказала она, бросив взгляд на стоящий в вазе букет, – что я – женщина. Я непременно пойду в бассейн. Завтра. И в спортклуб. Куплю абонемент. Мне надо похудеть… Хотите, мы встретимся как-нибудь? В ресторане? Или… Еще где-нибудь? Где вы сможете выпить свой коктейль? И не один?

Потом таинственно добавила:

– Я очень богатая женщина. Мой папа…

Элла Эдуардовна посмотрела на часы:

– Он скоро придет. Я дам вам номер своего мобильного телефона.

– Конечно, – кивнул Алексей. Надо же! Почти увел жену у красавчика Коли Суханова! И так легко! Ай, да Леша, ай да… Вот именно. Он и есть.

– Я бы простила ему эту шлюху, если бы не полиция, – сказала Элла, вырывая листок из блокнота и протягивая ему.

– Полиция?! – переспросил Алексей, засовывая листок в карман пиджака.

– Ну да. Ее, оказывается, убили. И ту, другую.

– Какую другую? Что, еще одну любовницу?

– Не знаю. Мне позвонила какая-то женщина. Ах, ужасно! Зачем я вам все это рассказываю?!

– Ничего-ничего, – дотронулся Алексей до ее руки. – Вам надо выговориться, Элла. Я готов вам помочь.

– Да уже помогли. Вы меня слушаете. Никуда не торопитесь, не делаете вид, что меня не существует. Боже мой! Почему я не встретила вас раньше?

– И что, кто-то набрался наглости и сказал, что у вашего мужа есть любовница? – попытался вернуться к интересующей его теме Алексей.

– Да. Я раньше думала, что это бывает только в кино: таинственные вечерние звонки, какие-то намеки. И вдруг – женский голос в телефонной трубке. Представилась доброжелательницей и сказала, что мой муж поедет вечером в ресторан «Дюймовочка» на свидание с Марго. Как будто я должна знать, кто такая Марго!

– Это и есть любовница, да? Которую убили?

– Ах, не смешите меня! Ха-ха! – рассыпалась трелью Элла Эдуардовна. – Я его хорошо знаю! Чтобы мой Коля, который каждый раз моет с мылом уже вымытые мною фрукты, переспал с женщиной, больной СПИДом?! Ой!

Она испуганно зажала ладошкой рот. Потом начала оправдываться:

– Вы не думайте, ничего такого не было. Эта Марго не имеет к нашей семье никакого отношения. Он никогда бы не стал…

– Зачем же поехал с ней в ресторан?

– В том-то и дело. Их там было трое, и я успокоилась.

– Трое?!

– Ну да. Я долго думала, ехать или не ехать. Если бы не эта ужасная болезнь! Я имею в виду ВИЧ. Я подумала: может быть, эта шлюха его преследует и он хочет ее убить? Он такой.

– Какой?

– Совершенно невыносимый!

«Какое замечательное определение! – подумал Леонидов. – Как это по-женски!»

– Понимаешь, он меня устраивает, – перешла вдруг на «ты» Элла Эдуардовна. – И меня, и папу. Ах, я поначалу была от Коли без ума! Молод, хорош собой, умница, манеры безупречные. Я бы его и сейчас любила, честное слово! Но это невозможно. Это все равно, что пытаться растопить гору льда, а в итоге замерзнуть самой. – Элла Эдуардовна так увлеклась, что зябко передернула после этих слов пышными плечиками. Словно ей и впрямь было холодно. – Он меня не любит! Никого не любит! И никогда не любил! Это бесчувственный человек, бесчувственный! Сплошной расчет! Чтобы он и… Нет! Это невозможно!

– И вы поехали в ресторан? Но зачем? Элла? Так унижаться!

– Не знаю. Там был Коля, эта Марго и еще одна девушка. И я почему-то успокоилась. Она была некрасивая. Маленькая такая, невзрачная. Марго, по крайней мере, интересная женщина. Яркая. И она умерла. К счастью. Она меня… преследовала. Да. Так.

– Когда это произошло? – с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросил Алексей. Она ничего не заметила, увлеченная своими признаниями. – Поездка в ресторан?

– Странно… Был понедельник. И чего их понесло в ресторан в понедельник? Ах, да. Он еще сказал, что задержится на работе. Как будто я не могла это проверить! Он же работает у моего отца!

– А какой… – начал было Алексей, но тут раздался звонок в дверь.

Он не заметил, как в приятной беседе пролетело больше часа. Это был не Коля Суханов. Няня с маленькой Настей вернулись с прогулки, и Элла Эдуардовна скоро снова смогла заняться гостем. Но разговор уже потек по другому руслу.

– И во сколько обошелся ремонт? – спросила она.

– Ремонт?

– Разбитой фары? Машина зарегистрирована на мое имя. Коля ездит на ней по доверенности. И в этой квартире он не прописан. Николай не собственник даже части ее.

– Почему?

– Моя мама ему не доверяет. Говорит, что Николай – типичный карьерист. Такие мужья хороши для престижа, но если вдруг он почувствует финансовую независимость, добьется успеха или найдет женщину богаче, его ничто не удержит. И судиться он будет до последнего. Учтет все до копейки и потребует дележа. А ребенок его мало волнует.

– Ваша мама – умная женщина, – заметил Алексей.

– Да. Так сколько?

Он назвал сумму, и тут даже у Эллы Эдуардовны, выросшей в достатке, удивленно приподнялись брови:

– Сколько?!

Вот в это время и раздался второй звонок в дверь. Муж вернулся с работы и был крайне удивлен, увидев Алексея:

– Я же просил после восьми, – жалобно сказал он.

– Да? – съязвила жена. – А почему я не могу получить деньги за разбитую фару? Это же, кажется, моя машина!

– Элла!

– Счет.

– Что?

– Счет.

– Но…

– Дело принципа, – она с улыбкой обернулась к Алексею. – Если бы он хотел этих денег для меня, я бы не стала вмешиваться. Но позволить ему положить в карман деньги, которые будут потрачены на очередных шлюх…

– Элла! – Николай Суханов обреченно полез во внутренний карман пиджака.

Его жена взяла счет, заглянув в который через ее плечо, Алексей почувствовал некоторое облегчение. Вот это похоже на правду.

– Пиши расписку, – сказала она мужу. – И закончим на этом.

Когда Алексей надевал пальто, он перехватил взгляд Эллы Эдуардовны, направленный на мужа, и содрогнулся. Суханов тоже понял, что ничего хорошего его не ждет.

– Я вас провожу, – поспешно сказал он. – Заодно отгоню машину в гараж.

– Что ж не отогнал? – язвительно спросила жена. – Торопился должника перехватить?

Николай Суханов поспешно снял с вешалки куртку.

В лифте Суханов молчал, Алексей же попытался выкрутиться:

– Я не знал, что у вас такие напряженные отношения с женой.

– Что?

– Не знал, говорю…

– Я же просил вас зайти после восьми!

В его голосе была такая тоска, что Алексею на мгновение сделалось Суханова жалко. Но лишь на мгновение. Потом он подумал, что Элла Эдуардовна не такая уж плохая жена. И нужен-то ей всего-навсего незапланированный букет алых роз и пара комплиментов. Ну, еще бокал с коктейлем. Слабоалкогольным. И можно смело врать про любовь. Поверит. И какая женщина на ее месте не поверит? Николай мог бы сделать над собой усилие.

Алексей машинально смял в кармане листок из блокнота с номером ее телефона. На улице не удержался, кивнул на сверкающую иномарку Суханова.

– Хороша! Как отремонтировали?

– Нормально, – сухо сказал тот.

– Недавно я был в салоне. Там, где ими торгуют.

– В каком именно? – вяло спросил Суханов. Алексей сказал и пояснил:

– Присматривался.

– Я свою там купил.

– И как?

– Можно брать. Не жалуюсь.

– Можно в салоне посидеть? – спросил Алексей. – Никак купить не решусь: эту или какую-нибудь другую. Выбор-то большой. Нет выбора – плохо, а есть – так еще хуже. Чем дольше выбираешь, тем больше теряешь. Так ведь? Короче, надо определяться.

Суханов пожал плечами и открыл переднюю дверцу. Алексей нырнул на водительское место. Положил руки на руль и снова не удержался:

– Хороша!

Владелец равнодушно отвернулся в сторону. Он был расстроен и меньше всего хотел сейчас домой, в свою шикарную квартиру, на мягкий диван перед телевизором с огромным плоским экраном. Поэтому и терпел докучливого господина. Тянул время. Алексей же потянул носом, почувствовав знакомый запах. Что за черт? Резеда! И как настойчиво пахнет!

Он посмотрел через стекло на Николая Суханова. Тот стоял, отвернувшись к дому. И смотрел на окна своей квартиры. Алексей засунул руку под переднее сиденье, что было рядом. Ему показалось, что оттуда торчит клочок пестрой материи. Так и есть. Потянув за него, Алексей невольно вздрогнул. Змеиной кожей скользнул по руке душистый шелк, и яркий женский платок появился на свет. Сомнений не осталось. Точно такой же был на голове у Виктории Воробьевой в тот день, когда ее убили. И запах. Резеда. Коробка, замеченная им в квартире, которую снимала Марго.

«Может быть, Лилия надела-таки платок в тот день, когда пошла в ресторан с подругой и ее приятелем? А потом забыла его здесь, в машине. Похоже, это ее платок», – подумал Алексей и запихнул добычу обратно под сиденье. Потом вылез из машины и сказал Суханову:

– Спасибо. Я почти решился.

Тот смотрел с прежним равнодушием.

– Отметить бы, – подмигнул Алексей. – А? Удачный ремонт. В ресторане посидеть. Вы какой предпочитаете?

– Да мне как-то…

– Тогда я могу предложить ресторан.

– Никуда я с вами не пойду.

– Что ж. Хотелось как-то компенсировать…

– Вы не такой простой и открытый человек, каким хотите казаться.

– А вы такой, каким кажетесь? – усмехнулся Алексей.

– Всего хорошего.

Суханов открыл дверцу своей машины и нырнул на переднее сиденье. Леонидов смотрел вслед уезжающей иномарке и невольно подумал: «Хороша! Просто красавица!» А садясь в свою, не удержался и понюхал правую руку. Запах духов словно прилип к его коже. Они были стойкие и навязчивые.

Жена тоже принюхалась и спросила, принимая у него пальто:

– Леша, где ты был?

– У Сухановых. Ездил расплатиться за разбитую фару.

– Да? Но это не ее духи! Не той визгливой дамы.

– Да что ты говоришь?

– Я же прекрасно помню! Тот запах классический, а этот цветочный. Это не ее духи, – уверенно сказала Саша.

– Точно?

– Я женщина. Где ты был, Леша?

– Сашенька, я всего-навсего подержал в руках женский платок!

– И на ком был этот платок?

– Платок был в машине. Как дети?

– Не юли. Ты кого-то подвозил?

– Саша, я хочу есть.

– Сначала ответь. Кого?

– Да не я подвозил! Не я. И мне тоже очень хочется узнать, кто эта женщина.

– Алексей!

Его спас телефонный звонок. Барышев позвонил как нельзя вовремя, Алексей даже подумал, что за ним должок. Но вопрос, который ему задали, оказался странным:

– Коммерческий, тебе сегодня вкусно было?

– Где? – удивился он.

– В гостях. Что подают в таких богатых домах? Ананасы в шампанском? Или рябчиков, обложенных перепелиными яйцами?

– Откуда ты…

– Не хочешь поделиться результатами частного расследования?

– С удовольствием. Но откуда ты…

– Мы с ребятами следим за Николаем Сухановым. И не зря, между прочим. Потому что вчера в его машину села девушка. Потрясающая девушка! Красавица! Высокого роста, рыжеволосая, фигура такая, что…

Алексей подумал, что если даже Серегу проняло, то рыжая и в самом деле красотка. И поинтересовался:

– А ножка? Какого размера?

– Далась тебе эта туфелька! Интересно другое. Красавицу-то, между прочим, Розой зовут!

– Что-о?

– И работает она знаешь где?

– Где?

– В цветочном магазине, принадлежащем все тому же Николаю Лейкину. Хорошо тебе знакомому. Ну, как тебе, коммерческий?

– Что ж, – грустно сказал Алексей. – Я рад, что в нашем букете прибыло.

…все цветы мне надоели

…Надо избавляться от этой бабы. Срочно. Любыми способами. Свалилась на мою голову! Почему у них у всех такие странные имена? Как надоел этот цветочный магазин! Сначала Лилия, потом Маргаритка, а теперь еще эта Роза. Взялась меня шантажировать, стерва! Сначала благодетельницу изображала. Ах, я тебе помогу! А теперь преследует. Просто проходу не дает. Она ничего себе штучка, Роза-Розочка, очень даже хороша, но мне хватило и Марго. Никогда больше я не буду так неосторожен. Хорошо, что Марго быстро поняла, что любви у нас нет. Просто случай. Мои родители ушли на работу, а она не сказала «нет». Если бы отказала, я бы ее и пальцем не тронул. Но как-то само собой получилось. Глупо. Я даже не подумал, что из-за одного раза она может забеременеть. Была бы совершеннолетней, жили бы мы вдали от дома, я бы сам заставил ее сделать аборт. Тайно. Заплатил бы за все, и дело с концом. Деньгами, а не собственной карьерой. Марго, в конце концов, к этому же и пришла. К товарно-денежным отношениям. Умница. Но тогда ей пришлось рожать. Барановск не Москва, там не затеряешься. Делать аборт было уже поздно. Дура! Она даже не догадывалась, что беременна, пока мать не заметила растущий живот и не потащила ее силком к гинекологу!

Она молодец, Марго. Родила. Никому не сказала, кто отец ребенка. Хотя это была ее проблема. Женская. Странно, обе мои девочки очень похожи. Я видел ее мельком, дочь Марго. Но я к ней ничего не чувствую. Так же как и к Насте. Мне просто нужно было, чтобы Элла оказалась беременной. Даже необходимо. И все получилось, как и тогда, с первого раза. Может, это я такой особенный? Тот ребенок был пропуском в ад, этот в рай. Ведь я женился на дочери владельца фирмы, в которой работал. Но от этого я не стал ко второй девочке менее безразличным, чем к первой. Я вообще не люблю женщин. Да и мужчин тоже. Никого. Но женщины иногда мужчинам нужны для определенных целей. Однако это опасно, случайные связи. Вспомнить хоть Марго. А сколько их таких? Зараженных? ВИЧ или чем-нибудь другим? Какая гадость! Говорят, что половина всех московских шлюх. Врут, конечно. Не маловато ли? Мне кажется, они все заражены.

Взять хотя бы Розу. Кто знает, с кем она путалась до меня? Вдруг она тоже шлюха? А что? Похожа! Со своими рыжими волосами, хищными белыми зубами, с глазищами, которые мерцают, словно огоньки на болоте! Ведьма! А я не хочу больше проблем. Я не пью, не курю, не употребляю наркотики, бегаю по утрам, два раза в неделю хожу играть в теннис. Утром и вечером тщательно чищу зубы по десять минут, как и положено, мою фрукты с мылом в горячей воде, раз в год посещаю дантиста, так же регулярно врача для профилактического осмотра и делаю флюорографию. Потому что главное в жизни – здоровье. Так говорила мама, объясняя мне, почему все это надо делать. И, черт возьми, она права!

Стоило только взглянуть на Марго. Какие у нее были глаза в последний раз! Взгляд смертника, который сидит в камере и ожидает исполнения приговора. Она уже была мертвая. И я невольно содрогнулся. Я никогда бы к ней не подошел, и она это знала. Поэтому даже дотронуться до меня не пыталась. Говорила что-то о своей любви, о том, что хочет мне помочь, что понимает мои проблемы. И с девочкой этой свела, потому что знала: только такая и может мне понравиться. Да, бедная Марго слишком хорошо меня знала.

А где, скажите, я найду себе любовницу? Объявление в газету дать? Или обратиться в брачное агентство? Да Марго – та же сводня. И я ей поверил, потому что она потребовала с меня денег за услугу. Если бы не потребовала, это меня бы насторожило. А так все по правилам: Марго решила самостоятельно заняться сводническим бизнесом. Я пригласил обеих в ресторан. Ее подруга оказалась такой робкой. Славная девочка, она не умела фальшивить. Как жаль, что все так обернулось!

Я понял, что ничего не получится. Нужно время, чтобы ее приручить. А ждать не хотелось. Марго тоже заметно нервничала. Говорить нам было не о чем, и мы быстро закончили. Пришлось посадить обеих в машину, предварительно заплатив по счету. У меня в этом ресторане скидка как у постоянного клиента, но все равно это ощутимая трата. И, главное, никакого результата. Конечно, я разозлился. Эти проклятые деньги слишком дорого мне достаются. Нет, я за них не пашу с утра до ночи. Не вырываю добычу из ненасытных глоток своих соплеменников. Я вне конкуренции на фирме моего обожаемого тестя. Я свой. Я член семьи. Я раб семьи. Джинн, который прикован к ней кандалами и который давно уже забыл, что сам может быть волшебником. Его не вызывают, просто держат при себе. Потому что он выполнил уже два желания: женился на Эллочке и зачал всеми обожаемую внучку. И можно теперь либо дать ему свободу, либо всю жизнь держать в семье, не используя, но владея. Иногда мне до смерти хочется испробовать свое могущество. Ведь я молод, здоров, красив и неглуп. О! Во мне таятся такие силы!

И мне во что бы то ни стало надо избавиться от этой бабы. Она меня утопит. Потому что, если Элла развяжет язык и перестанет меня прикрывать, ее семья возьмется за меня всерьез. Я могу получить свободу окончательную. От всего. Главное, от радостей жизни. А я слишком дорого их ценю.

Я все время теперь повторяю. Не вслух, конечно, потому что это слишком личное. Мысленно. Как заклинание. Роза.

Роза… Роза… Проблема моя… Боль моя…

Глава 6 Роза

1

– Проходил мимо, дай, думаю, загляну, – буркнул Серега, вваливаясь вечером следующего дня в квартиру к Леонидовым.

– А по какому поводу ты мимо проходил? – поинтересовался Алексей, пристраивая на вешалку его куртку.

– По тому самому. Засаду хотел организовать в вашем дворе. Ночью. Магнитолу, понимаешь, мне жалко.

– Анечка же сказала, что новую купит.

– А он, меж тем, еще кого-нибудь грабанет. Дудки! Нет, я его, гада, поймаю!

– За руку хочешь схватить?

– Хочу, – упрямо сказал Серега. – Именно за руку. Кстати, как твое здоровье, коммерческий?

– В норме. Чаю хочешь?

– Можно и чаю.

– Только тихо. Жена Ксюшу укладывает.

Огромный Барышев на цыпочках прошел в кухню:

– Я недолго. Поздно уже. Мне на охоту пора.

– И что вы такого интересного узнали, наблюдая за Сухановым? – спросил Алексей, наливая чай себе и Сереге.

– Да как тебе сказать? В деле он замешан. Факт, – мрачно сказал Барышев.

– Из чего это следует?

– Во-первых, он знал Марго. Во-вторых, эта Роза.

– Расскажи про нее, – попросил Алексей.

– Интересная девушка, – вздохнул Серега. – Двадцати лет, красавица, близкая подруга Марго. Кстати, это Роза мне сказала, что у той СПИД.

– Вот как? Значит, не Лилия, а Роза была у Марго доверенным лицом?

– Ну да. Понимаешь, у твоего Лейкина несколько павильонов. Сначала Марго устроилась работать вместе с Лилией, в центре. Они вроде бы подружились, Лилия помогла найти напарнице отдельную квартиру, ведь до этого Марго комнату снимала в коммуналке, а у нее бизнес, сам понимаешь. Потом она вдруг сошлась с рыжей Розой и перевелась к ней в павильон. Но это продолжалось недолго.

– Почему?

– Роза сказала, что Лейкин открыл еще один павильон. Недалеко от ее дома. И в целях экономии времени…

– Значит, сэкономленное время дороже дружбы? – усмехнулся Алексей.

– Да черт их поймет, этих баб! – в сердцах сказал Серега. – То ходят друг за другом, как пришитые, а то из-за пустяка вдруг становятся злейшими врагами.

– Значит, вы отследили, как она садилась в машину Суханова? Роза?

– Ну да. Во вторник.

– А что на ней было надето?

– Куртка короткая, джинсы в обтяжку.

– И платок на голове? – на всякий случай спросил Алексей.

– Какой еще платок? У нее, знаешь, какая роскошная шевелюра! Рыжая, колечками. Я ж тебе говорю: красотка. Зачем ей такие волосы прятать под платок? И не мерзнет, наверное, с эдакой-то шевелюрой!

– Странно. Откуда ж он тогда взялся в сухановской машине? Яркий такой платок, точь-в-точь какой был на Виктории Воробьевой в тот день, когда ее убили.

– Да что ты говоришь? – удивился Серега.

– И запах. Резеда, сто процентов. А у нее что за духи, у этой Розы?

– Знаешь, я ее не нюхал.

– А зря. Я так думаю, что она нас специально на Суханова наводит. Не простые у них отношения.

– А с чего она взяла, что мы обязательно будем обыскивать сухановскую машину?

– С того, что она знает: на него мы рано или поздно выйдем. Знает, что в тот вечер, когда убили Лилию, он был с ней и с Марго в ресторане.

– Да что ты говоришь?!

– А ты, дорогой, найди в Москве ресторан «Дюймовочка» и поинтересуйся.

– То Золушку ему найди, то Дюймовочку, – буркнул Серега. – Мальчика с пальчик не надо? Или эту… Принцессу на горошине?

– «Дюймовочка» – это не женщина, а ресторан.

– Ну да. Золушка тоже не женщина. Это средство для мытья посуды.

– Я не шучу, Серега. Суханова надо прижать к стене. Я тут за его женой слегка приударил, – шепотом сказал Алексей.

– Бабник! – хмыкнул Серега.

– Женщины – двигатель прогресса. Особенно в нашем деле. Я имею в виду сыск. Они наблюдательнее, дотошнее и… мстительнее мужчин, что тоже немаловажно. Зато я выяснил, во-первых, про тот вечер, когда убили Лилию. Они втроем сидели в ресторане. Во-вторых, у Розы в этом деле личный интерес. Она пока с нами играет, не пойму только в какую игру. То ли в любовь, то ли в ненависть. Ты бы ее вызвал к себе и допросил с пристрастием.

– Я бы рад. Но она ушла в отпуск. С понедельника. На работе не появляется, к телефону не подходит. Мобильник отключен.

– Ты, Барышев, как ребенок. Иди к ней домой. Она, кстати, одна живет?

– С родителями, похоже. Какая-то женщина трубку берет: «А Розочки нет дома. Что ей передать?» – сладким голосом пропел Серега.

– Ну, так иди, тряси родителей.

– По поводу?

– Не жила ли у них с неделю Марго, понял? Раз они с Розой были такие близкие подруги. Ну, сам посуди, к кому еще Марго могла обратиться? Полиции боялась, как огня, маньяка, который ее преследовал, боялась. Наверняка побежала к подружке и попросила убежища на несколько дней.

– Черт! Чего ж я раньше не догадался?

– Потому что был увлечен бухгалтерией. Анашкиным и его бумагами. А я тебе недаром книгу по цветоводству подсовывал. Он, может быть, неслучайно букет из них составляет. Сначала Лилия, потом Маргаритка. А теперь вот Роза. Ты бы поберег этот цветок. Предчувствие у меня плохое.

– Да. Завтра. Прямо с утра. Пойду. А ведь ты прав! Клянусь, Леша, я ее найду!

…все цветы мне надоели

Господи, ну почему я красавица?! Ему все равно, а мне еще обиднее! Была бы некрасивая, я бы его поняла. А так…

– Роза?

– Ой.

– Что с тобой?

– Влюблена.

– В кого?

– В него, самый прекрасный цветок на свете!

Как же так получилось? Как?! Да так!

Конечно, я знала историю Марго от начала и до конца! Писала в дневнике о ее страданиях, еще не догадываясь о том, какая беда обрушится на меня саму. Я знала ее план мести, я была в восхищении. Мы встретились с Марго на банкете, который организовал хозяин по случаю своего дня рождения. Собрал весь цветник: Лилия, Маргаритка, Роза и… и так далее. И повел нас всех в ресторан. И тут я и познакомилась с Марго. Я восхищалась ею и ее приключениями, не замечая, что стоит за ее откровенным интересом ко мне. Марго льстиво говорила о моей красоте, что должно было меня насторожить. Она даже перевелась ко мне в павильон, так мы подружились. А потом вдруг в порыве откровенности призналась, что ВИЧ-инфицирована. Я не невежа, не ханжа, не трусиха. Я понимаю, что по воздуху он не передается. Но однажды я увидела, как Марго уколола палец о розовый шип, и жутко перепугалась. Эта капелька крови на ее носовом платке повергла меня в шок. Ведь смерть оказалась так близко!

На следующий день я уговорила хозяина открыть еще один павильон, поближе к моему дому. Тогда в его жизни не было ни Лилии, ни Маргаритки. И я не задумывалась над тем, почему Лейкин до сих пор не женат. Марго сделала вид, что придуманный мной предлог вполне оправдывает то, что я отныне буду работать в другом павильоне. И вообще в другом районе. Мы остались подругами. Тем более что ее история была мне очень интересна.

Я ненавидела парня, который с ней так жестоко поступил, честное слово! Я была полностью согласна с тем, что его надо наказать. Мы часами обсуждали планы мести. Вернее, один план, потому что Марго в итоге остановилась именно на нем. Но однажды…

Ах, это однажды! Откуда приходит любовь? Она соткана из солнечного света, который лежит на его волосах, из его скупых, осторожных движений, из случайных взглядов, которые хочется оставить себе все. Только себе. Потому что влюбленные – жуткие эгоисты. Я не работала в ту субботу и заехала в павильончик к Марго узнать, как продвигаются ее дела. Познакомила ли она его с Лилией или еще нет. Я сразу поняла, что это его машина. Такая красивая и дорогая. А когда заходила в цветочный магазин, у меня слишком громко стучало сердце. Кто его знает, почему?

Сначала я его не заметила за всеми этими огромными вазами с букетами. Подошла к Марго, и она вдруг зловеще прошипела:

– Вон стоит эта сволочь. Полюбуйся!

Но он вовсе не выглядел сволочью. Милый и несчастный. Светлые волосы, грустные голубые глаза. И меня вдруг словно тонкой иголочкой в сердце укололо. Господи, как же я без него жила до сих пор? Как?! Я подумала вдруг, что вместе мы будем очень красивой парой. Он подошел, спросил у Марго, найдется ли у нее свободная минутка. Я согласилась ее подменить в магазине. Они вышли на улицу и недолго о чем-то разговаривали. А потом я напросилась к нему в машину. Чтобы подвез.

Я красавица. Уж чего в моей жизни не было, так чтобы меня бросали мужчины! Чтобы мне отказывали. Да мне только глазом стоит моргнуть, как десятки, нет сотни, упадут к моим ногам! А здесь все кончилось, еще не начавшись. Ему было все равно. Если бы я знала, что он любит свою жену и не хочет встречаться с другими женщинами, я бы поняла. Но Марго была со мной более чем откровенна: этот мужчина бунтовал. Мстил жене, встречаясь с другими, но их не любя. Так почему не я? Почему?!

И началась эта странная игра. Его спасение стало моей козырной картой. Мне пришлось тайком залезть в записную книжку Марго и узнать его адрес и телефон. Она тщательно собрала все данные о бывшем любовнике. И даже побывала у его дантиста. Маньячка. Полное досье на Николая Суханова. В этом было что-то ненормальное. Она ведь тоже его любила. Но решила убить. И не просто убить. Она узнала все его страхи и слабости. Она узнала, чего этот мужчина боится больше всего на свете.

В тот вечер я позвонила его жене. Чтобы, во-первых, его спасти, а во-вторых, подставить. Не мог же он жениться на мне, не избавившись от своей Эллы? Ради него я придумала все это. Полет к славе. Я захотела стать богатой и знаменитой. Чтобы он ушел от жены, ни о чем не жалея. Он еще сопротивляется, и надо его как следует напугать. Ведь я слишком много знаю. И про то, что его жена приезжала в тот вечер к ресторану, но почему-то не устроила скандал. И про то, что он посадил в свою машину двух девушек, одну из которых в тот же вечер нашли убитой. И про Маргаритку тоже знаю. И про Виолу. Тоже ведь цветок! Его во множестве высаживают по весне на улицах и площадях Москвы, где теперь так много красивых и оригинальных клумб. Это не может быть простым совпадением. Это – знак!

Он должен понять, что принадлежит мне. И только мне. Мой маленький джинн, мой волшебник. Почему я сегодня не возвращаюсь к истории Марго? Да потому что отныне у меня есть своя собственная история! «В постели с маньяком». Как звучит, а? Это будет фурор! Надо сегодня выглядеть на все сто. Надо быть неотразимой.

– Роза?

– Ой. Что с тобой?

– Влю…

2

– Леша, я ее нашел.

– Кто это? – Леонидов машинально посмотрел на часы. Два пятнадцать. Рабочий день в разгаре. Звонок на мобильный телефон. У него пропала фура. Не пришла вовремя в пункт назначения, а водитель не подает признаков жизни. Выходит, нашли? «Леша, я ее нашел». Нашел пропавшую фуру? Он – Барышев. Но какое отношение Барышев имеет к…

– Серега, ты?

– Я. Я ее нашел, Леша.

– Постой… Нашел кого?

– Позвонили без пятнадцати два, сообщили, что в подъезде лежит мертвая девушка. Рыжая. Мы сейчас здесь работаем.

– Подожди, в каком подъезде? Какая девушка?

– В подъезде дома, который находится напротив того, в котором ты живешь, Леша. Подъезд номер два. Тимофеева Роза. Та самая. Рыжая.

Алексей вновь посмотрел на часы:

– Я уже не успеваю, да? Долго вы там еще пробудете?

– Мы оба опоздали, – глухо сказал Барышев.

– Она живет… То есть жила в этом доме?

– Нет. Прописана по другому адресу.

– А как она там оказалась?

– Не говорит, – мрачно пошутил Серега.

– Понимаю. Очередная тайна. Остальных, по крайней мере, убили там, где они жили. А эту в чужом доме. Да еще белым днем. Как ты сказал? Без пятнадцати два? Раны характерные?

– Нет.

– То есть как? – оторопел Леонидов.

– А так. Ее просто задушили. Руками. Никто ее стальным прутом не избивал. На лице никаких следов. Эх! – не удержался Серега. – Красивая была девушка!

– Погоди… Как это руками задушили?

– Так.

– А… пакет? Что в нем?

– Какой пакет?

– Как какой? С подсолнухами!

– Нет никакого пакета.

– Внимательно все осмотрели?

– Да. Она обута, шрамов на лице и теле нет, никаких вещей и документов при ней не обнаружено. Опознал ее я, когда приехал на место происшествия. Гляжу – она, рыжая. Подруга Марго. Тоже у Лейкина работает.

– И сумочки нет?

– И сумочки.

– Одета во что? – деловито спросил Алексей. Он начал злиться. Ну и маньяк! С полным отсутствием логики! Ладно, она обута! Но где пакет? Он повторил вопрос: – Во что она была одета?

– Куртка, джинсы, зимние ботинки…

– Платок на голове? Как у Виктории?

– Нет.

– Духи?

– Другой запах. Сто процентов. Я не специалист, но не резеда. Что-то восточное, тяжелое. Аж голова кружится.

– Что за бред! – еще больше заволновался Алексей. – Почему же тогда ее убили?

– Ты у меня спрашиваешь?

– А… что Суханов?

– Сейчас за ним поеду. Закончим здесь – и поеду. Надо проверить его алиби.

– Я тебе нужен?

– Ты мне всегда нужен. Но сейчас я просто хотел у тебя книжку попросить. Ту самую. Все-таки ее Розой звали.

– Но это единственное, что ее связывает с остальными жертвами. Ты зайди вечерком.

– Могу не успеть. Дела, – коротко сказал Серега.

– Тогда завтра. И выясни на всякий случай имена остальных лейкинских продавщиц.

– Я уже интересовался.

– И что?

– Есть еще Гортензия. И Флора. Первая работала с Марго, вторая работает… Работала с Розой… Почему ты молчишь?

– Думаю.

– Ну, думай. Пока.

«Я думаю, Серега, думаю», – Алексей положил трубку и невольно поморщился, потому что тут же зазвонил телефон на его столе. Он не мог сосредоточиться ни на работе, ни на очередной жертве маньяка. Его личность неумолимо раздваивалась. Коммерческий директор Алексей Алексеевич вступил в конфронтацию с бывшим опером Лехой Леонидовым. Один понимал, что надо работать, иначе завал, другой горел желанием вычислить загадочного маньяка. Такого в карьере Леонидова-мента еще не было. Некто убивает женщин с именами цветов! Это ж надо! Вот это маньяк! Ну почему такого не случилось два, три, пять лет назад? Почему именно сейчас?!

Вновь звонил телефон. Фура нашлась, но возникли проблемы с таможней. Надо ехать туда. «Но мне все это уже не интересно, – подумал он. – Не интересно. Вот в чем дело-то! А «цветочник»… Это да! Хочется ехать на место происшествия. Вдруг они что-то упустили? И с духами напутали. А телефон не умолкает. Так можно и самому свихнуться».

Он вытащил из ящика стола чистый лист бумаги. Надо выбирать. И он выбрал. Недрогнувшей рукой написал:

«Заявление

Прошу предоставить мне две недели в счет очередного отпуска…»

…Он с чистой совестью поехал домой. Незаменимых людей нет. И с таможней как-нибудь рассосется. Серебрякова поедет. Алексей поднял голову и увидел синее небо. Ух, ты! Небо! Елки, весна ж! Наконец-то он заметил, что пришла весна. Теперь он никуда не торопился.

Купил фруктовое мороженое, сел на лавочку в сквере и подставил лицо яркому мартовскому солнцу. Глаза тут же заслезились. Вокруг еще лежал снег, ветер был холодным и пронзительным, но Алексей не тронулся с места, пока не доел мороженое. Теперь у него так много времени! Когда он встал со скамейки, плавное, осторожное торможение продолжилось. Вопрос «когда жить?» отпал, следовало задуматься над тем, «как жить?». Перво-наперво надо спасти жизнь оставшихся двух девушек. Как сказал Серега? Гортензии и Флоры. Сто процентов: на них в ближайшее время будет совершено покушение. Алексей был почти уверен и в том, что Николай Суханов сегодня отсутствовал на работе. Или уехал в обед. Ему надо еще разок побеседовать с очаровательной, но заброшенной Эллой Эдуардовной.

Открыв ему дверь, Саша замерла на пороге:

– Ты?! Так рано?!

– Я взял две недели. В счет отпуска.

– Но почему сейчас?! Ранней весной?!

– Я могу хотя бы войти и снять пальто?

Александра отступила. Глядя, как муж раздевается, напряженно спросила:

– Что случилось?

– Ничего. А как вы? Все спокойно?

– Где спокойно?

– Ну, дома. Во дворе.

– Опять?! Убили кого-то?!

– Не надо нервничать. Я здесь и завтра буду здесь. И послезавтра тоже. Не отойду от вас ни на шаг.

– Трепещите, маньяки, – усмехнулась Александра.

– Напрасно иронизируешь. Покушать бы дала.

– Руки вымой.

– Потом.

С криком «па!» в прихожую выбежала Ксюша. Он подхватил ее на руки и весело спросил:

– Что будем читать? Какую книжку?

– Руки вымой, – повторила Саша.

Вскоре он, сытый и довольный жизнью, лежал на диване и вместе с Ксюшей строил пирамидку. Теперь у него было много времени! Вошла Саша, села в кресло и спросила:

– Леша, кого убили?

– Ты сегодня из дома выходила? – уклонился от ответа он.

– Да. С Ксюшей в магазин. Потом зашла в школу за Сережкой.

– И во сколько вы возвращались?

– В час. А около двух во дворе поднялся гвалт. На кухне форточка была открыта, и я услышала. Выглянула в окно и увидела полицию и «Скорую». Неужели опять? Господи, что будет?!

– Успокойся. Я же сказал, что взял две недели в счет отпуска. Убитая жила не в нашем дворе. Но она работала там же, где две другие жертвы. В цветочном магазине. Непонятно, как она оказалась в соседнем доме. Надо выяснять круг ее знакомых. Этой рыжей.

– Как ты сказал? – вздрогнула Саша.

– Я сказал: рыжей. Говорят, очень красивая девушка. А что?

– Я ее, кажется, видела.

– Когда?!

– Да вчера. И сегодня. И позавчера, кажется, тоже. Я ведь каждый день гуляю с ребенком. И в окно частенько смотрю. Ее нельзя не заметить. Высокая, красивая. Рыжеволосая, без шапки. В джинсах и короткой куртке. Она с начала недели маячит в нашем дворе. То появится, то опять исчезнет. Такое ощущение, что она кого-то ждет. Или выслеживает. То есть… Ждала…

– Вот оно что… – задумчиво протянул Алексей.

– И что ты собираешься делать? – осторожно спросила жена. – В отпуске?

– Жить, – пожал плечами Алексей. – Просто жить.

– Иными словами, ловить маньяка?

– А что тебя не устраивает? Ты же говорила, что тебе не нравится моя работа. Что меня целыми днями нет дома. И вот я дома. Радуйся!

– Я радуюсь. Особенно когда тебе женщины звонят. Ты не мог бы давать им свой мобильный телефон? Или рабочий? Зачем же домашний, Леша? Ты меня совсем не уважаешь?

– Мне? Звонила? Женщина?

– Да. В половине шестого. Не рановато для любовницы?

– Саша, что за глупости? Какая любовница? По работе, должно быть. Она что, не представилась?

– Нет. Мне показалось, что звонила та визгливая особа, машину которой ты протаранил. Помнишь наш культпоход в театр? О! Я его никогда не забуду!

– Откуда же она узнала…

– Ты сам оставил им координаты.

– Тем более не надо так нервничать. Это по поводу разбитой машины.

– Ее уже починили. Леша, сначала я была женой сыщика. И с логикой у меня все в порядке. Она не о разбитой машине хотела с тобой поговорить.

– Ну, может, она хочет в моей фирме холодильник купить со скидкой?

– Я знаю твои скидки, – вздохнула жена. – Ты сам мне рассказывал… Твои бесконечные романы… Еще когда ты работал в…

– Вспомнила!

– Пришлось. Что, опять начинается? Может, ты и запьешь? Раз загулял?

– Саша! – он вскочил. Рассыпалась пирамидка, Ксюша заревела. – Я тебя не узнаю! Ты же умная женщина!

– Вот потому что умная, – сказала Саша, подхватив на руки плачущего ребенка. – Солнышко мое, успокойся. Папа хотел грехи замолить. Но не получилось.

– Нет, это невыносимо! На пустом месте!

– Ты клянешься, что у тебя никого нет?

– Клянусь! Черт меня возьми!

Он подумал, что в следующий свой визит Эллу Эдуардовну придушит. Сделает подарок Николаю Суханову. Какого черта ей понадобилось звонить ему домой?!

…Наутро они с Серегой встретились у того самого подъезда, где накануне нашли задушенную Розу. Прежде чем зайти туда, Алексей внимательно осмотрел двор. Ничего примечательного. Двор, как двор, со всех сторон окружен домами: один дом длинный, семнадцатиэтажный, буквой «Г», два других пониже и в длину в два раза меньше. Между домов проходы. У каждого припаркованы машины. Есть и дорогие иномарки. Рисковый народ. Знают ведь, что тут орудует вор.

– Вора нашел? – спросил он Серегу.

– Какого вора?

– Который машины вскрывает?

– А… – Барышев махнул рукой. – Не до него.

– Я вдруг подумал: почему именно в нашем дворе? Говорят, плату за стоянку со следующего месяца увеличат. И на других тоже. Короче, на всех ближайших.

– Ну и что?

– От клиентов отбою нет. Раз такое дело. Сегодня магнитолу сняли, завтра и саму машину могут угнать. Ну что, заходим в подъезд?

– Не понимаю: что ты тут хочешь найти? – пробормотал Серега. – Вчера ребята все облазили.

– С чего-то надо начинать, – пожал плечами Алексей. И толкнулся в дверь. Она не поддалась.

– Кодовый замок, не видишь, что ли?

– Задумался.

– Погоди, я ключ вчера раздобыл. – Барышев чиркнул магнитным ключом по замку, раздался характерный писк, и тяжелая железная дверь открылась. Алексей первым шагнул в подъезд, спросил:

– А девушку здесь убили?

– Ну да.

– Точно? Убили, а не затащили в подъезд?

– Днем? Затащили?

– Всякое бывает.

– Убили тут. Эксперт сказал. Сто процентов.

– И как он сюда вошел? Убийца? На двери-то кодовый замок!

– Хочешь сказать, что он здесь живет? – сообразил Серега.

– Вообще-то не факт. Узнать код – раз плюнуть. Он мог заходить в гости к кому-нибудь из друзей. Домофона нет, сломался, видимо. Только замок. Не держать же гостя возле подъезда? Сказали код. А мог и подсмотреть, как кто-то из жильцов набирает цифры. Не факт, что он здесь живет, – повторил Алексей. – Но придется все квартиры проверять.

– Одиннадцать этажей!

Барышев тяжело вздохнул.

– А ты как хотел? Это рутина. Но можно пойти другим путем. Надо попытаться понять его логику. – И Леонидов подошел к почтовым ящикам.

– Да какую еще логику?

– Такую. Я полагаю, что одна из женщин была лишней. Не в системе. Случайная жертва. Возможно даже, что он хотел нас запутать. Только которая? Вот когда это поймем, мы вычислим убийцу. Давай, Сережа, выстраивать схему. У трех из них были желтые пакеты. У трех «цветочные» имена. Трех из них убили тем странным металлическим предметом, о котором нельзя с полной уверенностью сказать, что это прут. Или же проволока. А что тогда? В этом тоже ключ к разгадке. Четвертую же просто задушили. Характерных ран на лице и шее нет. Так какая же лишняя, а? Серега? И духи. Две «резеды», про Лилию надо уточнить, да и про Розу… Вдруг ты напутал? У тебя проблемы с обонянием. Ты женские духи не различаешь. Нет, одна точно лишняя. Она никак не вписывается в схему. Но которая?

– Роза не вписывается, – упрямо сказал Серега. – Вот смотри: она лежала здесь.

Меловой контур на полу возле почтовых ящиков был затоптан, но еще не стерся окончательно. Алексей покружил вокруг него, потом внимательно осмотрел сам подъезд:

– Чистенько здесь. И светло. Спрятаться негде. Он не мог напасть на девушку внезапно. Они знакомы. Сто процентов, как ты говоришь. Роза его здесь с понедельника пасла. Кого?

– Суханова, – четко сказал Барышев.

– У него алиби нет, так? В то время как рыжую красавицу душили, на работе он отсутствовал.

– А его, оказывается, частенько в офисе не бывает. Должность у него, м-м-м… Синекура, одним словом. Ездит по Москве, магазины тестя инспектирует.

– И чем фирма торгует?

– Кассетами, фильмами, СD-дисками, «софтом».

– Да-а? И все лицензионное?

– Это у налоговой надо спросить, – пожал плечами Серега. – Если не прикрыли контору, значит, лицензионное. Я вчера полдня его алиби, между прочим, проверял. Там, куда Суханов якобы поехал, его не видели. Задерживать надо.

– А по душам для начала поговорить не хочешь? – усмехнулся Алексей, вспомнив Серегин визит к Элле Эдуардовне.

– Чего с ним говорить? – махнул огромной дланью Серега. – Нашел я твою «Дюймовочку». Он в этом ресторане постоянный клиент. Теперь не отвертится, что сидел там с двумя девицами в тот день, когда одну из них убили. И с Марго он был знаком. И с Розой.

– Мотив? Зачем ему их убивать?

– Сам же сказал – маньяк!

– Я сказал про абстрактного человека. Не про Суханова. Он и цветы? Что-то сомнительно.

Серега хмыкнул:

– А знаешь, как зовут его дочь?

– Знаю. Настей.

– Я не про эту.

– Ты имеешь в виду его дочь от Марго?

– Ага. Я ведь в Барановске целый день торчал. Так вот: ее зовут Виолой.

– Как-как?!

– Виолой, – четко сказал Серега. – Ничего не напоминает?

– Это же… Цветок!

– Даже я знаю. Теща на даче сажает. Она по цветам – спец.

– Не только по блинам, значит, – задумчиво произнес Алексей. – Это хорошо. Слышишь, Серега? Я говорю: это ж отлично! Замечательно! Что твоя теща такой спец по цветам!

– И что ты теперь скажешь?

– Ты с матерью Розы говорил?

– Не успел до того, как ее… А сейчас…

– Надо ехать. Первым делом, поговорить с матерью. Посмотреть, как жила Роза. Где. Быть может, найдется ее дневник. Записи. Работать надо, Сергей. Работать.

3

Младшая сестра Розы Тимофеевой, открывшая им дверь, тоже оказалась рыжеволосой. Глядя на тринадцатилетнюю девочку, Алексей представил, как же убитая девушка была хороша. Они, должно быть, с сестрой похожи. И мать их оставалась бесспорной красавицей, хотя ей давно уже перевалило за сорок и красота ее увяла. Высокая, стройная, с тонкой белой кожей и глазами, мерцающими, словно огоньки на болоте. Истерики она не устраивала, с полицией поговорить не отказалась, только без конца повторяла:

– Да-да, я сейчас. Сейчас.

Словно все никак не могла собраться с мыслями.

– Мы хотим найти этого человека. Как можно быстрее. Надо собраться, Светлана Антоновна. Несколько вопросов, на которые нужно ответить, – попытался войти с ней в контакт Алексей. – Вы должны нам помочь.

– Да-да. Сейчас. Розочка, – он увидел, как комок прокатился по нежному горлу. – Розочка…

– У нее была подруга. Маргарита. Вы ее видели?

– Ма… Да. Была.

– Вы ведь знаете, что ее убили, да?

– У… Да. Убили.

– Не жила ли она у вас с неделю перед тем, как ее… как это случилось?

– Нет. Не жила.

– Роза, должно быть, много рассказывала о своей подруге?

– Рас… Да.

– Вам воды, может? – участливо спросил Барышев.

– Да-да, сейчас. Розочка… – Светлана Антоновна отпила немного из стакана, потом продолжила: – Я даже представить не могу, кто мог… Такая замечательная девочка. И такая талантливая.

– Талантливая?

– Она мечтала поступить на факультет журналистики в МГУ. Такие замечательные сочинения в школе писала! Замечательные… Учителя хвалили. И заметки посылала в газету. Все хотела, чтобы ее опубликовали. Там же творческий конкурс, на факультете журналистики. Но Розочке не везло. Ей всегда присылали один и тот же ответ: «Ваша заметка не представляет интереса…» Мол, тема не актуальна. И еще: «Надо работать». Или стихотворение. Или очерк. Все отвергали. Если вообще присылали ответ. В большинстве случаев просто не отвечали. А она не хотела ни в какой другой институт. Только журналисткой. Или ведущей ток-шоу. Вернее, сначала журналисткой, потом ведущей. Такая красавица! Но для этого надо было сначала поступить в МГУ, учиться, публиковаться… Без образования, сразу после школы ее брали только курьером в какую-нибудь редакцию. А ей хотелось быть поближе к мечте. Конечно, были варианты. Участвовать, к примеру, в конкурсах красоты. Но Розочка не такая. Ведь там все решают спонсоры. А она… – И вновь по нежному горлу прокатился комок. – Последнее время она все ходила на какие-то кастинги. Хотела попасть в реалити-шоу. Но ей не везло. Похоже, там тоже не так все просто. Мало быть красивой. В конце концов, она не выдержала, устроилась в редакцию. Курьером. Ну что такое курьер? Розочка – девушка гордая. И обидчивая. Ей предложили повышение, но… Начальник… Вы меня понимаете… В обмен на… Она не такая. Не выдержала – ушла. Вы даже не представляете, сколько их таких, красивых и талантливых, – вздохнула Светлана Антоновна. – Вот и младшая тоже… И Роза устроилась в этот цветочный магазин. На время. Зарплата хорошая, хозяин к ней очень хорошо относился. Но не… Вы меня понимаете…

Светлана Антоновна сделала еще один глоток воды и вдруг неожиданно для Алексея сказала:

– Даже не представляю, почему они разошлись.

– Разошлись кто? – переспросил он.

– Розочка и… Лейкин этот.

– У нее были какие-то отношения с хозяином?

– Отношения, – горько вздохнула Светлана Антоновна. – Посмотрите на меня. Я тоже мечтала когда-то быть богатой и независимой. То есть я живу неплохо. Муж хорошо зарабатывает. У меня все есть. Но насчет карьеры… Мечты… По-моему, Розе надо было выйти замуж за этого Лейкина и успокоиться. Ведь не домогался же. Предложил замуж. Чем плохо? Деньги, фирма.

– А почему она ему отказала?

– Не знаю. Сначала вроде бы согласилась. Потом вдруг сказала, что ноги ее больше не будет в его доме. Чудом, мол, убереглась. А потом вдруг свалилась на нее эта любовь…

– Любовь? – вновь удивился Алексей. Они с Барышевым переглянулись. – Какая любовь?

– Да такая. Она же просто бредила этим человеком. И все хотела его спасти.

– Спасти? От чего? Или… кого?

Но Светлана Антоновна словно споткнулась. И замолчала. Потянулась к стакану с водой, и комок прокатился по нежному горлу.

– Вы поймите, – мягко сказал Алексей. – Тут любая мелочь важна. Ведь дочери вам доверяют, да?

– Да.

– Как его звали?

– Николай. Фамилию я, естественно, не спрашивала.

– Но Лейкина тоже зовут Николаем.

– Нет. Не Лейкин. О Лейкине она и слышать не хотела. А он часто звонил. Он любит ее. Я думаю, что до сих пор любит.

– Так от чего она хотела спасти своего Николая?

– От страшной болезни. Но она хотела, чтобы за это Николай бросил свою жену и женился на ней, Розе. Вы поймите, она же еще девочка! Глупая, наивная девочка. Двадцать лет. Я бы даже сказала, несовременная. Идеалистка. Я берегла своих дочек, как могла. Возможно, у Розочки и были романы, но ничего серьезного. Она чистая, наивная девочка. Незащищенная. И фантазерка. А все думали… Если красивая… Она казалась такой. Вы слышите? Казалась. Я имею в виду доступной. А на самом деле… Кому, как не мне, знать свою дочь?

– Она вела дневник?

– Что? Да, осталось много записей. Она все время говорила, что настанет момент, и ее оценят. Непременно оценят. И опубликуют.

– Давайте посмотрим ее комнату?

– Мои девочки жили вместе…

Вслед за ней мужчины прошли по коридору к двери одной из комнат. Оказавшись там, Алексей подумал, что Светлана Антоновна и в самом деле хорошо знала свою старшую дочь: мечтательница и фантазерка. Присутствие младшей было незаметно, видимо, она разделяла вкусы сестры. Идеального порядка здесь нет, косметика, диски и кассеты валяются в беспорядке на письменном столе и полках, тут же книги, в основном затрепанные любовные романы. За стеклом одной из полок большая фотография Леонардо ди Каприо времен «Титаника». И тут романтика. Героиню знаменитого фильма звали Розой. Этого парня в девичьей оказалось много. На стене, на столе, даже на обложках школьных тетрадей младшей сестры. Алексей внимательно вгляделся в лицо актера и, наконец, сообразил: «Похож». Не удивительно, что Роза влюбилась в Николая Суханова. Внешне он похож на ее кумира.

Алексей оглянулся на Серегу Барышева, в нерешительности застывшего на пороге, и наугад взял с полки несколько CD-дисков. Глянул: попса. В основном сборники. Тяжелым роком или рэпом Роза Тимофеева не увлекалась. Обычная девушка, каких на улицах Москвы – тысячи. Разве что красивая. С рыжими волосами и молочной кожей.

– А где ее дневниковые записи? – спросил он у матери. И посмотрел на монитор: – Не в компьютере?

– Компьютер хорошо знает младшая. Роза любила писать, забившись под одеяло.

Женщина шагнула к письменному столу, выдвинула один из ящиков. Заглянув туда, Алексей увидел жуткий беспорядок. Заколки, бижутерия, губная помада, вскрытые конверты, одни пустые, другие с письмами, много маленьких блокнотиков, он мог поклясться, что со стихами, общие тетрадки в клетку, исписанные крупным полудетским почерком. Светлана Антоновна взяла в руки одну из них и растерянно сказала:

– Не понимаю. Была еще одна тетрадь. Розочка очень ею дорожила. Говорила, что это ее будущее. Что-то плела про пальмы, море, солнце, белый пароход. Я думала, она бредит.

– Как-как? – переспросил Алексей.

– Мол, в этой невзрачной обложке ее будущее. Дорога к славе. К большим деньгам. Знаете, я ей не верила. Думала, пусть девочка помечтает. Большой беды в этом нет.

– Когда она завела эту тетрадь? – напряженно спросил Алексей. И вновь переглянулся с Барышевым. Тот молчал, внимательно слушал.

– С тех самых пор как познакомилась с Маргаритой. И сказала, что пишет книгу. Или серию очерков. Что эта тема должна вызвать интерес. А потом вдруг замкнулась в себе, стала неожиданно исчезать из дома, попросила у меня ключ от дачи.

– Ключ?! Когда попросила?! Вы извините, – спохватился Алексей, – что я так кричу, но это очень важно. Так когда?

– Был вторник. В начале февраля. Точно не вспомню дату… Да, вторник. Я помню, что очень удивилась. Если бы она попросила ключ под выходные или весной, когда уже тепло… У нас хорошая дача. Небольшая, но хорошая. С камином. Мы под Новый год всей семьей едем туда. Это ведь так романтично: зимой, у камина, когда завывает вьюга… Розочка, правда, последнее время встречала праздники отдельно. И часто просила под выходные ключ от дачи, когда там никого не было. Но она же взрослая девочка. Я ей доверяла. Я знала, что ничего такого…

– Конечно. Значит, был вторник, – Алексей повернулся к Барышеву: – Соображаешь? В понедельник убили Лилию, и Роза попросила у матери ключ от дачи. Я думаю, для Марго. Вот кого она прятала. А где ваша дача, Светлана Антоновна?

– В Дедовске.

– Это ж недалеко! И в среду Роза не ночевала дома, так?

– Да.

– А тетрадь, в которой она последнее время делала записи, пропала, так?

– Да. Ее нет.

– Может, младшая сестра взяла?

– Я, конечно, спрошу у нее, но вряд ли. Вещи старшей сестры для нее неприкосновенны.

– А к вам кто-нибудь приходил? Кто бы мог ее украсть?

– Не понимаю…

– Слесарь, сантехник, телевизионный мастер? Или… Маргарита незадолго до того, как ее убили? А может быть, Лейкин?

– Нет. То есть мой муж все в доме делает сам. Подругу Розы я видела неоднократно, но после того, как дочь попросила ключ от дачи, Маргарита у нас не появлялась. А Лейкин… Да, он заходил.

– И под каким предлогом?

– Он все никак не мог поверить, что Розочка его бросила. И что ее решение окончательное. Ведь у них, кажется, все уже было решено. Это я о свадьбе. И он продолжал ходить. Ко мне. Все пытался со мной поговорить. Чтобы я повлияла. Он странный, конечно. Вы себе даже не представляете!

– Ну отчего же, – усмехнулся Алексей.

– Очень странный. Но главное, что деньги у него есть, ведь так? Профессия есть, собственное дело.

– Да, конечно.

– Не понимаю, почему…

– Можно мы возьмем ее записи? Хотя бы эту тетрадку? Вдруг там есть черновики, наброски?

– Но мне бы хотелось…

– Мы все вернем.

– Вдруг она права, моя девочка? И это можно опубликовать. Я не из-за денег, поймите, – застеснялась вдруг мать Розы.

– Разумеется.

– В память о ней.

– Конечно. Вы извините, Светлана Антоновна, но мы, скорее всего, еще вернемся. Разговор не окончен. И насчет ключика от дачи… Сережа, при Марго обнаружили какие-нибудь ключи?

– Конечно! Целая связка! Ты думаешь, один из них…

– Вот именно. Предъявим хозяевам, они сами разберутся. Светлана Антоновна, опознаете свой ключ?

– Да, конечно, он ведь приметный, но Розочка сказала, что потеряла его. Мы сделали дубликат. У нас целых три ключа. Если хотите…

Алексей невольно вздохнул:

– Нет, дубликат нам не нужен. Нам надо знать наверняка, где пряталась Марго. Может быть, тогда мы поймем зачем? Вы не могли бы сказать, как добраться до поселка, где находится ваша дача?

– Надо ехать по старой Волоколамке, потом свернуть…

– Барышев, записывай.

– Есть!

После того, как Светлана Антоновна подробно объяснила дорогу, мужчины с ней распрощались, еще раз извинившись за беспокойство. Надевая пальто в прихожей, Алексей спросил:

– А фильм «Титаник» она, интересно, сколько раз смотрела?

– Я не помню, – растерянно ответила Светлана Антоновна. – Часто. Это был ее любимый фильм.

– Плакала, наверное?

– Да. Очень. И, что странно, каждый раз плакала. Казалось бы, должен этому быть конец? Ее слезам?

– Но не такой. Извините. До свидания.

– Всего хорошего, – сдержанно ответила Светлана Антоновна.

На улице Барышев хмуро спросил:

– Почему «Титаник»? При чем здесь «Титаник»?

– Да так. Романтичная барышня. Все дело в имени. Героиню звали Розой. Вот она себе и вообразила… Тебе, к примеру, какой фильм нравится?

– Мне много фильмов нравится, – мрачно ответил Серега. – И все они – про спорт!

– Про мордобой, одним словом. Боевики. А она смотрела фильмы про любовь. Принца ждала, понимаешь?

– Нет.

– Вот и я не понимаю. Неужели она не видела, что Николай Суханов не принц? Что-то у них не доработано. Я имею в виду Тимофеевых. Мама верит в чистоту своих дочек и спокойно дает старшей ключ от дачи. Под выходные. Ох, не просто все! Ты сам-то что думаешь?

– К Суханову сейчас поедем. На работу. Надо его…

– Знаешь, что, – задумчиво сказал Алексей, – мы не в офис к Суханову поедем, а к нему домой. Сколько уже времени?

– Половина пятого.

– Вот и славно! К шести доберемся. Учитывая пробки. Пообщаемся с Эллой Эдуардовной, а там и главный герой на сцене появится. И вот тут-то ему и придется побеседовать с нами по душам. Ну что, Серега, поищем его заблудшую душу?

– Думаешь, эта Элла, чтоб ее, Эдуардовна, будет с нами разговаривать? – ухмыльнулся Серега.

– Будет, – уверенно ответил Алексей.

4

После звонка хозяйке квартиры консьерж пропустил Алексея в дом беспрепятственно, а заодно и Барышева. Дверь им открыла Настина няня Надежда Митрофановна. Сама Элла Эдуардовна вскоре появилась в холле, благоухая, как целая оранжерея цветов. На ней был затейливый домашний наряд, в разрезе сверкали аппетитные коленки. Кокетливо улыбнувшись Алексею, она спросила:

– А где же розы?

– У меня сегодня не цветы, а презент, – кивнул он на огромного Серегу. – Впечатляет?

Элла Эдуардовна наморщила лобик, что-то напряженно обдумывая:

– Постойте-постойте… У меня плохая память на лица. Вы тот самый полицейский…

– Так точно, – вытянулся в струнку Барышев.

– Не понимаю. Алексей… Алексеевич. Вы и…

– Я не из полиции. Просто хочу вам помочь.

– Не понимаю… – попятилась Элла Эдуардовна.

– У вашего мужа большие неприятности, и лучше будет, если вы ответите на все наши вопросы. В гостиную не пригласите? – напирал Леонидов. – И как насчет коктейля?

– Но если вы не…

– Секретный агент, – не выдержал он. – Внедряюсь в преступную среду под видом богатого бизнесмена.

– Я сейчас позвоню моему… – мгновенно среагировала Элла Эдуардовна.

– Не спешите. Не думаю, что он обрадуется. Рекомендую сначала нас выслушать.

– Значит, вы меня обманули? – взвизгнула Элла Эдуардовна. – Розы, комплименты, разговор по душам… Я думала, что мы друг друга поняли… Обман… А я… На шейпинг записалась, дважды ходила в бассейн и даже села на диету! Как это жестоко!

– А жене моей названивать не жестоко?! Я тоже думал, что мы друг друга поняли!

– Скажите пожалуйста! Какая цаца!

– Вы ничего не умеете делать тайно. Вы меня подставили. Я вынужден теперь разговаривать с вами как лицо официальное. И лучше вам согласиться… – и он угрожающе надвинулся на хозяйку квартиры.

– Черт с вами, проходите, – сдалась Элла Эдуардовна. Поправила прическу и посмотрела на Барышева: – И вы. Как вас там?

– Сергей Ба…

– Проходите в гостиную, – оборвала его хозяйка. – Надежда Митрофановна! Кофе! Я сейчас.

И она исчезла. Няня раздвинула двери, приглашая мужчин в гостиную:

– Пожалуйста. Сюда прошу. Сейчас будет кофе.

– Адвокату звонить пошла, – прошипел Серега, плюхнувшись на диван всем своим огромным телом так, что обивка чуть не лопнула. – Вот увидишь…

– Спокойнее. Время у нас есть. До прихода адвоката.

Надежда Митрофановна вошла в гостиную с подносом, на котором красовался кофейный сервиз, и принялась расставлять на столе крохотные чашечки. Мужчины замолчали, а вскоре в комнате появилась и сама хозяйка. От нее так сильно пахло духами, что Алексею захотелось чихнуть. Он с трудом удержался.

– Спасибо, Надежда Митрофановна, а пока мы беседуем, погуляйте с Настей, – велела Элла Эдуардовна няне, и когда та удалилась, спросила уже по-деловому: – Что с Николаем?

– Как вы думаете, он мог убить Марго? – в лоб спросил Алексей.

– Убить бывшую любовницу? Николай? Ха-ха! Этот вывод вы сделали из того, что я в прошлый раз вам наговорила? После коктейля? – насмешливо прищурилась хозяйка. – Нет, милый. Мой муж не убийца. Я была пьяна. Показаний не будет. К следователю я не пойду.

– Погибла еще одна девушка. Та самая, что звонила вам. В тот вечер, когда вы поехали в ресторан.

– Вот как? Ну, убили ее. Мне-то что?

– Похоже, она шантажировала вашего мужа.

– Николая? Но чем?

– А разве нечем?

– Ну, если бы мой отец узнал о некоторых вещах… Но разве она могла быть его клиенткой?

– Клиенткой? Какой клиенткой? – удивился Алексей.

Элла Эдуардовна направилась к бару.

– Коктейль, Алексей Алексеевич? Или вы снова за рулем?

– Мы на машине, но один из нас составит вам компанию, – Серега нахмурился, и Леонидов понял, что это будет он. Когда хозяйка вернулась с двумя бокалами, Алексей протянул руку и взял один из них со словами:

– Огромное спасибо.

– Не за что. Ну так?

– Это мы от вас хотели бы услышать. Ну так? Что за дела, о которых не должен знать ваш отец?

– Махинации моего мужа затрагивают интересы только моего отца, – отрезала Элла Эдуардовна. – Николай ворует у него. Убийства тут ни при чем.

– Ворует? И давно? – с интересом спросил Алексей, отхлебнув коктейль.

– Давно! Муж думает, что я не догадываюсь! – фыркнула Элла Эдуардовна. – Я не так уж глупа, как это может показаться.

– Да что вы! – встрепенулся Алексей. – В том смысле, что никто и не заподозрит вас в глупости!

– Опять льстите? Да, мой муж ворует. Как я узнала? Он тратит гораздо больше, чем я ему даю. Тот же ресторан. Вещи, которые у него появляются. У меня также есть подозрение, что он откладывает на черный день. На тот день, когда я выставлю его за дверь. Вы уже поинтересовались, чем торгует фирма моего папы?

– Да, – кивнул Серега. Элла Эдуардовна проигнорировала его, по-прежнему обращаясь исключительно к Алексею:

– Николай прекрасно разбирается в компьютерах. Он занимается установкой программ.

– Нелегально?

– Да. Ведь фирма моего отца торгует лицензионной продукцией. Время от времени разработчик присылает в подарок новые версии. Так называемые «демо». Эти новинки непременно проходят через руки моего мужа, иногда там и оседают. У него есть своя клиентура, которая в свою очередь рекомендует его многочисленным знакомым. Деньги за установку идут, естественно, в карман Николаю, минуя кассу. Это один из источников его доходов. Не исключаю, что он может устанавливать и нелицензионные программы. Все ведь хотят сэкономить. Просто я случайно разговорилась с одной нашей общей знакомой и все выяснила.

– Мужу сказали об этом?

– Разумеется.

– Зачем?

– А пусть он меня боится! – тряхнула головой Элла Эдуардовна. – Раз не любит, так пусть хоть боится! Что папе расскажу! Это же пиратство! Он рискует нашей фирмой! Ее репутацией! Я не исключаю и другие махинации. К примеру…

В дверь позвонили.

– Неужели Надежда Митрофановна так рано вернулась с прогулки? – удивилась хозяйка и пошла открывать.

Алексей услышал там ее визгливый голос:

– Ты?! Так рано?!

И Николая Суханова, который взволнованно сказал:

– Элла, мне срочно надо уехать!

– Куда уехать?

– В командировку.

– Но…

– Я тороплюсь.

– Не спеши, – Барышев тоже вышел в холл. Алексей решил пока остаться на мягком удобном диване. Это уже без него. Серега и сам справится. В холле послышалась возня, потом писк Эллы Эдуардовны, ругань Николая Суханова и грозное:

– Сопротивление бесполезно. В гостиную попрошу.

Появившийся вскоре перед его очами в сопровождении огромного Сереги Суханов выглядел подавленным. Лицо бледное, светлая прядь прилипла ко лбу. Увидев Алексея, он удивленно спросил:

– Разве мы с вами не все выяснили?

– Представьте себе, нет, – усмехнулся Алексей. – Сейчас продолжим.

– Да он нарочно въехал в твою машину, тупица! – не выдержала Элла Эдуардовна. – А еще считаешь себя умным! Ты идиот!

– Так вы следили за мной? О, господи! Можно выпить?

Поскольку Барышев этому не воспрепятствовал, Николай прошел к бару и достал оттуда бутылку виски. Дрожащими руками плеснул из бутылки прямо в бокал с остатками коктейля и жирным следом губной помады, из которого недавно пила его жена. Элла Эдуардовна вытаращила глаза. Уж она-то знала, как муж брезглив! И вдруг! Из бокала со следами губной помады! Николай выпил, не морщась, гремучую смесь и устало опустился на диван. Вдруг сказал:

– Это хорошо. Хорошо, что вы за мной следили. Вы должны знать, что я здесь ни при чем. Вы должны арестовать этого человека. Он вымогатель.

– Кого арестовать? – удивленно спросил Алексей.

– Я расскажу. Я честно все расскажу. Только пусть этот разговор останется между нами.

– Это уж как нам будет угодно, гражданин Суханов, – отчеканил Серега. – И не надо пафоса. Попроще. «Разговор», «между нами»… Выражайтесь нормальным человеческим языком. Все положенные слова вы знаете, я только что это слышал. Хватит нам мозги пудрить!

– Да чтоб вас всех… – Суханов вскочил и вновь отправился к бару за виски. На этот раз он не сел на диван. Солировал стоя: – Откуда она свалилась на мою голову? Ну откуда? Она ж меня в этой любви утопила! Безумная! А что она говорила? «Любовью оскорбить нельзя». Нет, вы слышали? Где она этого нахваталась? Она считала, что на меня свалилось огромное счастье! Ее любовь! Я за последнее время выслушал столько от этой сумасшедшей. «Оскорбить нельзя…» А под монастырь, значит, подвести можно?

– Давайте с самого начала, – остановил его Алексей: – Во-первых, сядьте. И вы, Элла Эдуардовна.

– Нет, – вздрогнул Николай. – Не при жене.

– Хорошо, я выйду, – сладко улыбнулась Элла Эдуардовна. – Настя сейчас вернется с прогулки. Мне надо их встретить.

Она действительно ушла из гостиной, и Николай Суханов завел свой рассказ:

– Все началось с Лилии. С того, что Марго решила нас свести.

– Это опустим, – оборвал его Алексей. – С ресторана давай.

– С ресторана? – Он пожал плечами. – Да нечего рассказывать. Ну, посидели, поужинали, я понял, что ловить нечего, и повел девиц к машине.

– Ты их до дома довез?

– У супермаркета высадил.

– А кто это подтвердит?

– Вот и вы туда же! Да не подъезжал я к дому! Не подъезжал! Высадил их возле магазина и уехал!

– А платок у тебя в машине откуда?

– Платок? – вздрогнул Николай. – Откуда вы про него знаете? Ах, да. В машину мою садились. А я только в гараже заметил. Чем, думаю, так противно пахнет? И понял: духами. Это духи Марго. – Суханов даже передернулся.

– И платок ее?

– Да. Возможно. Эта рыжая сучка мне его подсунула! Попугать захотела. Романтическая дура! Игры какие-то затеяла. В сыщиков-шпионов. Позвонила на следующий день и заявила, что Лилию убили, а она, мол, должна меня спасти. Попросила о встрече. Я приехал. Тут она мне и вывалила. Мол, я узнал о планах Марго и убил девчонку. Лилю, имеется в виду.

– Постой-ка… О каких планах?

– Оказывается, Марго решила мне отомстить, – усмехнулся Николай. – Еще одна дура! Познакомить меня с девственницей, зная, что я на нее клюну, дождаться, пока она станет моей любовницей, и заразить ее СПИДом. А через нее и меня.

– Как это?

– Спросите что-нибудь полегче. Я же говорю: сборище сумасшедших. Вот что такое хозяйство этого… как его? Лейкина. Вроде бы так его называла Роза. Он – первый псих. Судя по ее рассказам. Похоже, и Марго обезумела. Она обещала, что сразу уйдет. Познакомит нас, и… А сама… Я знал, что она не отвяжется. И как она меня выследила? Мне надо было ее успокоить. Я запутался. Вместо того чтобы пойти в полицию…

– Сама не без греха, – рассмеялся вдруг Алексей. – А ведь не было у нее никакого СПИДа!

– Как это не было? – оторопел Суханов.

– Да так. А, Серега? Стерва, оказывается, была наша Марго! Ох, и стерва! Ты, Суханов, за стакан не хватайся. Проехали с этим. Дальше что произошло?

– Погодите… Не было, значит. Да, начинаю соображать. Но как же так? – Он помолчал немного, потом спохватился: – Дальше? Поначалу Роза была управляема. Говорила со мной ласково, на рожон не лезла, жене не звонила. Мол, я тебя спасла один раз, спасу и другой. Никому не скажу ни про ресторан, ни про Марго. А потом вдруг и Марго убили. Что тут началось! Роза просто-таки стала меня преследовать! Почему-то вспомнила, что мою дочь зовут Виолой. Я имею в виду… – Он оглянулся на дверь и понизил голос: – дочь Марго. Но это была не моя инициатива. Назвать ее так. Я к ним и близко не подходил! Клянусь!

– Верим, – усмехнулся Алексей.

– А что потом? – спросил Серега.

– Потом… Роза ведь следила за мной. И что-то узнала. Мне кажется, она узнала, кто убийца. И затеяла собственное расследование. Все говорила, что прославится, когда вычислит «цветочника».

– Кого?

– Маньяка. Это, мол, такая история! Лакомый кусочек! Мол, теперь-то ее статью напечатают! И грянет слава! Именно так: грянет.

– Девчонка! Мать ее… – выругался Барышев.

– Я же говорю: дура. Но стрелки она по-прежнему переводила на меня. Пугала. В офисе моем стала появляться. Тесть мог ее увидеть. А тут еще она взялась за мной следить. Застала с… С одной моей хорошей знакомой. В ресторане. Приревновала, естественно. Пошла к ней домой и устроила сцену. Мол, он мой и ничей больше! Не мне, так никому! Последний месяц я жил в каком-то кошмаре!

– Мы в курсе, – хмуро заметил Барышев.

– Роза требовала развода. Чтобы я бросил Эллу и женился на ней. Но я же не сумасшедший! Потом она принялась бы мне детей рожать. Она этим бредила. «Пятеро, нет, шестеро очаровательных детишек», – передразнил Суханов. – А где деньги брать, спрашивается? Жить где? У нее? С ее родителями и сестрой? И шестеро наших очаровательных детишек! Вот оно, счастье! То, что она прославится, на воде вилами писано. Сколько их таких? И еще рожать собралась. А работать, значит, мне. Нет, такой вариант меня не устраивал. Я предпочитаю Эллу.

– И ты решил от Розы избавиться? – спросил Барышев.

– А у меня был выход? Скажите вот вы, – он ткнул пальцем в сторону Алексея, – вас когда-нибудь преследовала влюбленная психопатка? А вас?

Он посмотрел на Барышева. Серега нахмурился. Суханов же увлеченно продолжал:

– Я готов рассказать вам все. Сделать признание. Чистосердечное. Лишь бы меня не записали в маньяки. Я ведь знаю ваши методы. – Они с Барышевым переглянулись. – Лучше я сам. Добровольно. Да, я сделал глупость: позвонил по объявлению.

– По какому объявлению? – насторожился Алексей.

– Обычное объявление. Думаете, сейчас киллера трудно найти? «Мужчина возьмется за любую работу. Позвонить по такому-то телефону с такого-то времени по такое-то». Я позвонил. Само собой, не со своего телефона. Таксофоном воспользовался. А трубку прикрыл носовым платком. Из предосторожности. Объяснил, что и как, он, конечно, поломался немного, сделал вид, что не понял, потом согласился. Сначала заломил столько, что я хотел повесить трубку. Потом мы поторговались и сошлись на сумме, для меня приемлемой. Назначили встречу. Похоже, этот парень такими делами еще не занимался. Но вполне созрел. Девчонку пришить – это не бизнесмена завалить, у которого полно охраны. Мы встретились, я дал ему денег. Аванс. Из тех самых, скопленных на свободу.

– Когда это было? – хрипло спросил Алексей.

– Вчера. Вечером.

– Как вечером?

– Она уже была мертва, да? Я знаю. Я позвонил ей домой. Сразу же, как только подъехал к своему дому и позвонил. Из машины.

– Зачем?

– Не знаю.

– Предупредить хотел, что ли? Совесть проснулась? Или тюрьмы испугался?

– Не знаю. Слышите, вы? Все надо объяснять, да? Не знаю я. Просто позвонил. Ну, назовите это совестью. Я просто хотел услышать ее голос. А вместо этого мне сказали, что Розу убили. Мама ее сказала.

– Это сделал нанятый вами человек, да?

– Нет. Он получил деньги только вечером. Она уже была мертва. А теперь он звонит и требует вторую половину. Говорит, что, если я не отдам деньги, он сам в полицию пойдет. Мол, я хотел убить эту девушку, и она мертва. И без меня тут не обошлось. А я ни при чем, слышите? Я хотел сегодня уехать из города. Пока не найдут того, кто на самом деле ее убил. Но раз вы здесь…

– Ни при чем, значит, – зловеще улыбнулся Барышев. – Заказал девушку, дал убийце аванс, и ни при чем!

– Но мне же повезло, слышите?! Мне повезло. Ее убил тот, другой.

– Какой другой?

– Не знаю. Она кого-то искала. Говорила, что Марго и Лилию убил маньяк. Хотела выяснить, кто он.

– Да как она могла это выяснить? Как?

– Может, и маячила у нас во дворе, как приманка? – предположил Алексей. – Слушай, Суханов, а ты не в курсе, где могут быть ее дневниковые записи?

– Записи? Знаменитая тетрадка в клетку? В которой море, пальмы и белый пароход в Рио-де-Жанейро? Дома, где ж еще!

– А где ты был вчера днем? С часу до двух? Когда ее убили?

– Я скажу. У клиента. Программу устанавливал.

– Левую, да? Нелицензионную?

Суханов пожал плечами:

– Ну да. Зато это могут подтвердить два человека. Алиби железное.

– А ты не думал, что по тебе давно тюрьма плачет? Убил ты или не убил, уже без разницы. Заказчик убийства! Да еще и пиратскими программами торгуешь! Плохо ты кончишь, Коля. Ох, плохо!

– Вы что?! Я же сам! Добровольно!

– Серега, что будем делать?

– А что? – пожал плечами Барышев. – Покушение на убийство. Он же заказчик! В следственную часть его. А там в СИЗО. И далее: суд, потом зона. По этапу.

– Вы что?!!

– Давай адрес этого начинающего киллера, – велел Алексей.

– Какой адрес? У меня нет адреса! Мы в метро…

– Ну, телефон. Объявление, говорю, давай. Которое в газете.

– А… я сейчас.

Он встал, и тут же в гостиную вошла Элла Эдуардовна. По ее лицу Алексей понял: подслушивала. Николай Суханов заглянул ей в глаза и умильно сказал:

– Эллочка, мне, похоже, нужны деньги. И… семейный адвокат.

– Я все слышала. Собирай вещи и убирайся отсюда, – отчеканила Элла Эдуардовна. – Это мой дом. Моя семья. Мой адвокат. Ничего твоего здесь нет. Я не хочу быть женой уголовника.

– А ребенок? Как же Настя? Что будет с ней? – залепетал Суханов.

– Ах, да. Забыла. Это мой ребенок. Я как-то не задумывалась над тем, почему ты не интересовался дочерью Марго. Как ее здоровье, как она учится, хорошо ли питается. Потому же, почему не интересовался и моей дочерью! Тебе наплевать на всех, кроме себя! Вот и мне наплевать. Забирайте его!

Суханов нервно поправил узел галстука:

– Элла, я не понимаю…

– А тут и понимать нечего!

– Суханов – телефон, – напомнил Алексей. – Объявление.

– Телефон… Ах, да…

Он, пошатываясь, словно пьяный, вышел из гостиной. Барышев следом. Элла Эдуардовна повернулась к Алексею:

– Что? Весело? Довольны?

– Нет, мне грустно, – честно сказал Алексей. – Так что, забирать его? Прямо сейчас?

– Забирайте. Он здесь даже не прописан. И машина моя. Ах, да. Пусть отдаст ключи. От дома, от машины. Я хочу начать новую жизнь.

– С понедельника? – усмехнулся Алексей.

– Сейчас.

– Как скажете. Сергей!

Ее хватило минут на десять. Ровно через десять минут Элла Эдуардовна сказала:

– Стойте! Пусть останется здесь. Дома. Под эту, как ее?.. Подписку о невыезде.

– Но… – заикнулся было Серега.

– Я звоню моему адвокату.

– Спасибо, Элла, – с чувством сказал Суханов. – Спасибо. Я тебя люблю.

– Только не ври, – поморщилась Элла Эдуардовна. – Не надо.

…В машине Серега спросил:

– Это что, любовь такая? А?

– Может быть.

– Не понимаю. Неужели он выкрутится? Ее стараниями?

– Время покажет.

– Что ты заладил! Штампы: «может быть», «время покажет». Скажи что-нибудь человеческое!

– Иди ты на… Отстань!

– Во! То, что надо! Теперь понял.

…все цветы мне надоели

Какая она все-таки бестолковая, эта Роза! Устать можно от ее фантазий, честное слово! То хотела стать звездой реалити-шоу. Замучила всех. Пока она бегала на кастинги, я ее подменяла. Теперь придумала какого-то маньяка. А у меня столько дел! О чем-то она меня просила. По телефону. Когда же она звонила? Постой-ка! Вчера! Вечером! Но о чем просила? Господи, как я замоталась! Какое-то письмо, которое должно прийти на мое имя. Какое письмо, если мы с ней вот уже несколько месяцев видимся почти каждый день на работе? Опять фантазии! Я понимаю, ей просто скучно. Она девочка еще, а у меня муж, ребенок, мать да свекровь с тестем. Она не знает, что такое забота о близких. Когда ты глава семьи. Когда голова занята только ее проблемами, а любовь вроде бы и есть, но так же, как зубная щетка в стакане: предмет повседневного пользования. Или личной гигиены? «Милая, я так тебя люблю. Борщ сегодня вкусный». «Да, дорогой. Лампочка в ванной комнате перегорела. Обожаю тебя. Но все-таки, когда будет свет?» Борщ, свет в ванной комнате, штукатурка на потолке осыпается… О, господи! Эту милую девочку еще не заел быт. Она полна чувств. Она думает, что любовь – это… А собственно, что это? Забыла! А ведь знала когда-то! Но лампочка… борщ… Да, вчера был вкусный. Я к ней снисходительна. Но всегда помню, что она фантазерка. Всего лишь фантазерка. Это несерьезно.

Ах, да, вспомнила! В письме должно быть что-то про общую тетрадь в клетку. Ту, где море, пальмы и белый пароход в Рио-де-Жанейро. Инструкции! Ха-ха! Очередная ее игра. Я должна поступить с этой тетрадкой так, как будет указано в письме. Она сочиняет шпионский роман, эта рыжая девочка. А мне надо Наташку одевать к весне. Снег скоро сойдет, у дочери ботинок нет. И туфельки бы не мешало купить. И Сашка раздет. Муж. Как я не люблю смену сезона! О себе самой уж потом как-нибудь подумаю. А как хочется модные сапожки! Высокие, блестящие, на каблучке. Видела такие на одной. Идет, каблучками постукивает. И, господи, как же мне такие захотелось! Сапожки-и-и… Не девочка уже, но солнышко пригрело, и захотелось до зеленой тоски новую красивую тряпку. Сапожки. Да, весна…

Какое еще письмо, какая тетрадка? Не помню. Ботинки, туфли, куртка… Цены опять подскочили… Мясо подорожало, а колбаса докторская, какую все время беру, аж на десять рублей! Зато яйца подешевели. Зелень скоро пойдет. Дешево. Весна. А в почтовом ящике одни счета. За квартиру, за телефон, за кредит… Ах, как же все надоело! Что это еще? Повестка? К следователю? Какая глупость! Роза взяла отпуск, мне теперь даже дышать некогда. После. Обо всем этом после…

Глава 7 Садовник

1

Проснувшись, Алексей долго еще лежал в постели. Настроение было отличное. Он даже решил начать утро с гимнастики, но вовремя вспомнил, что сегодня не понедельник. Планка установлена и нет смысла прерывать разбег. Высота будет взята в понедельник. А сейчас он разминается на беговой дорожке и ждет аплодисментов. Люди? На глазах у вас я хочу стать героем! Но сперва надо подкрепиться. И Леонидов отправился на завтрак.

– Ну-с, чем бы нам сегодня заняться? – подмигнул он Ксюше, которая барабанила ложкой по тарелке из сверхпрочного материала. И заметил: – У девочки определенно есть чувство ритма.

– Ага. И чувство вредности, – улыбнулась жена.

– Одно другому не мешает, – философски заметил Алексей, и как раз в этот момент зазвонил телефон. – Это Барышев, – сказал он жене.

– Я догадалась.

Саша протянула ему трубку.

– Ну, давай, радуй, – велел Леонидов, отхлебывая кофе.

– Парня, который дал объявление в газете, я нашел. Мы его, конечно, задержали, но Розу убил не он. Стопроцентное алиби. Зато у меня уже есть результаты экспертизы. Дело на контроле у высокого начальства, поскольку это уже четвертый труп. Серийный маньяк. Создана спецгруппа, куда включили и меня. Нам велено оказывать всяческое содействие.

– Ну и какое содействие лично тебе оказали?

– Я ж говорю: с экспертизой не затянули. И есть результат. Поскольку душили Розу руками, то нам с тобой будет проще. У нее на шее, то есть на коже, где есть четкие следы пальцев, обнаружены частички лака для ногтей. Ты Лейкина помнишь?

– То есть его руки?

– Вот именно. Маникюр.

– Но как он оказался в том подъезде? Странное место для свиданий! Тебе не кажется?

– А его любовь к Розе?

– От ревности, что ли, свихнулся?

– Похоже. Что будем делать, Леша?

– Я ему книжку сегодня отвезу. Про икебану. Верну.

– А не рановато?

– Не волнуйся. Жена такую же купила в книжном магазине. И еще парочку. Про цветы. По моей просьбе. Так что занимательным чтением мы обеспечены.

– Знаешь, я, пожалуй, с тобой поеду.

– Зачем?

– Ты маленький, слабый.

– Думаешь, с Лейкиным не справлюсь?! – мгновенно обиделся Алексей. – Да я его в школе на беговой дорожке…

– Верю, верю. Лейкина ты догонишь, если вниз по лестнице бежать придется. Ну, так я в машине посижу. Вдруг он в окно сиганет? Тогда я его поймаю.

– Он живет на десятом этаже, Серега.

– Тем более. Соскребай потом признание ложкой с асфальта. А так я ему крикну: «Лейкин, стой!»

– И он тут же передумает.

– Не знаю, не знаю. Голос у меня громкий.

– Хорошо. Через час жду тебя у стоянки. Кстати, и свою машину там оставишь. Сколько по магнитоле справил? Девять дней? А сорок когда?

– Иди ты… – беззлобно ругнулся Барышев.

2

Когда Алексей пришел за своим боевым конем, мужик, отмечающий в будочке пропуска, его обрадовал:

– С первого апреля повышаем плату за стоянку. В курсах?

– И сколько?

– Тысячу двести!

Алексей присвистнул:

– Ого! А не многовато? Я знаю, что на других стоянках меньше берут. Чего ж у нас так дорого?

– А до дома добираться целый час охота? С других стоянок?

– Почему час?

– Да ты ж из того двора, где машины того… Вскрывают.

– Откуда это вам известно? – насторожился Алексей.

– У нас таких большинство. Потому, мужик, знай: свято место пусто не бывает. Можешь, конечно, забирать свою тачку. Желающие найдутся.

Алексей разозлился не из-за денег. В конце концов, лишних двести рублей заплатить за стоянку при его зарплате не смертельно. Разозлило то, что его просто поставили перед фактом. Мол, скажи спасибо, что накинули двести. Могли бы и три сотни, и пять. И накинем со временем. А тебе не остается ничего другого, как платить. Потому что в твоем дворе орудует преступник. И это всем известно.

Алексей оглянулся и увидел, как на стоянку заезжает Серегина машина. Барышев переговорил с охранником, и Алексей увидел, как вытянулось его лицо.

– Чего ж так дорого, Леха? – спросил Барышев, когда они обменялись рукопожатием.

– Вот и я хотел бы это знать. Подойдем покажем охраннику твое удостоверение и выясним, кто хозяин стоянки. Согласен?

– Да ты представляешь, какая у него «крыша»?!

– А вдруг она не в курсе, какими методами владелец этой стоянки из людей деньги выжимает? У этой так называемой «крыши» порядка больше, чем в некоторых государственных органах, учти. Ну что, подойдем?

– Двинули.

Охранник полиции не испугался. Покрутил в руках удостоверение, пожал могучими, как у Сереги, плечами:

– Вроде не из налоговой. А какой у вас интерес?

– Телефончик хозяина дай. Побеседовать охота.

– Да беседуйте на здоровье. Только у Михалыча все схвачено. У него в приятелях сам депутат!

– Тем более ему не захочется на следующих выборах остаться с носом. Депутаты приятелей с умом выбирают. А ну как мы уголовное дело заведем?

– Ха! Так ведь закроют!

– Про ветер перемен слышал? Губернаторы садятся. Борьба с коррупцией в моде.

В общем, напугал. Охранник почесал в затылке, но телефон продиктовал. Барышев записал и номер, и фамилию владельца стоянки, а в машине спросил у Алексея:

– Слушай, и чего ты зациклился на этих магнитолах?

– Да потому что совесть надо иметь. Ловко получается: ушлый мужик нанял какого-то бандита, чтобы тот регулярно вскрывал машины и напоминал людям о том, что держать их на стоянке безопаснее. Бизнес, между прочим, весьма доходный: деньги капают прямо из воздуха. Из охраняемого места под солнцем. А ему, видать, все мало! И конкуренты поджимают. Кому охота за воздух лишние две сотни в месяц платить? Стоянок вокруг полно. Вот он и выбрал дворик, с четырех сторон окруженный домами. Сколько там квартир, прикидываешь? Машина сейчас уже не роскошь, людям на работу надо на чем-то добираться. А цены на общественный транспорт каждый месяц повышаются. Раньше этих машин у нас под окнами столько стояло! Ты даже не представляешь, Серега, сколько. А сейчас немногие рискуют ставить. Кто больше всего от этого выигрывает? Хозяин платной стоянки. И ежемесячно стрижет с этого дворика купоны.

– Слушай, а почему в соседних дворах машины не вскрывают?

– Погоди. Еще не вечер. Видел, что стоянку собираются расширять? Наверняка на новых клиентов рассчитывают. А откуда они возьмутся, а? Надо же кому-то этого предприимчивого предпринимателя остановить.

– Что ж. Дело-то на мне висит! Если ты его раскроешь, кому медаль?

– Вот именно.

– Но главное теперь – Лейкин, – напомнил Серега. – Ох, до чего ж не нравится мне этот флорист!

– А кто тебе нравится? Анашкин – подлец, Воробьев – скотина, Суханов – негодяй, Элла Эдуардовна – дура.

– Осторожно, Леха! Справа «мерс» подрезает! Мать, его… Как ездят, а?.. Хочешь сказать, что я не прав и все они хорошие?

– Нормальные. Они просто люди. Что же касается Лейкина… Если человек красит ногти и носит кожаные штаны, то это еще не характеризует его как маньяка. Маньяки, Сережа, они, напротив, лояльные и обоюдные.

– Какие-какие?

– Обычные с виду люди. Внушающие доверие. Женщина наверняка сто раз подумает, войти ли в подъезд с мужиком, у которого голова обрита. А вот какому-нибудь неприметному господину с авоськой, из которой торчит длинный батон, еще и дверь придержит, чтобы хлебобулочное изделие осталось в целости и сохранности.

– Ну, это ты загнул! Чтобы маньяк да с батоном!

– Я с тобой как-нибудь поделюсь опытом. Психологический этюд. Из собственной практики. Мы мыслим стереотипами, которые нам насаждают. В частности, СМИ. Не входите в лифт с подозрительными людьми. Умный человек намотает это на ус и будет действовать от противного. Пакет молока в сумке, собачка на поводке. Нас очень легко обмануть, Сережа. Очень.

Замолчали надолго. Леонидов ехал и думал: разве можно в наше время быть в чем-то уверенным до конца? На сто процентов? Интуиция интуицией, а факты фактами. Поведение Лейкина и ему показалось подозрительным. Человек он со странностями. И мама его тоже.

Дверь ему открыла опять-таки она. Замерла на пороге с каменным лицом, и Алексей опять удивился ее росту и почти мужскому телосложению. Ну и плечи! А ручищи? Он невольно поежился: Барышев, как и обещал, остался в машине. Один на один с… У нее, похоже, не все дома.

– Здравствуйте, Анна Валентиновна, – как можно мягче сказал он. – Николай дома?

– Добрый день. Вы кто?

– Одноклассник вашего сына. Бывший, – начал он по второму кругу. – Я уже заходил. За книгой. Сегодня хочу вернуть.

– Одноклассник? А у вас нет…

– Сестры у меня нет. Вы уже спрашивали. Я Леша Леонидов.

– Леша Леонидов! Леша Леонидов! Ну, конечно! Коля!

Она посторонилась. Алексей шагнул в каменный грот и замер. Куда исчезли все коряги? В комнате стало просторнее и… чище. Хотя по-прежнему мрачно.

– А где… – заикнулся было он.

– Я все выбросил, – Лейкин выполз ужом из своей комнаты в гостиную и уставился на гостя. – Доволен?

– Почему это я должен быть доволен? – удивился Алексей. – Я книгу тебе решил вернуть. Вот, зашел.

– Книгу? – Лейкин почему-то побледнел. – Ну и как?

– Что как?

– Все понял?

– Многое. Так мне пройти можно?

– А зачем тебе проходить? Давай книгу и иди, – усмехнулся бывший одноклассник.

– И чаю не нальешь?

– Значит, тебе чай нужен, а не книгу вернуть?

– Я вообще-то поговорить хотел, – обиделся Алексей.

– Да? Значит, просто хочешь поговорить? О подсолнухах, о «Нежности»? Ты знаешь уже, что я ее украл?

– Кого?

– «Нежность». Ладно, проходи.

Лейкин посторонился наконец, и Алексея допустили в святая святых. В каменный грот. Он расположился на диване и стал осматриваться. Окно было по-прежнему завешено плотными портьерами, и возникло ощущение, что из углов тянет сыростью. А пахнет здесь тиной болотной. Нет, выбросить коряги мало. Надо что-то делать с запахом.

– Думаешь, мне это помогло? – хозяин квартиры сел в кресло напротив.

– Что помогло? – насторожился Алексей.

– Я все про «Нежность».

– А я бы с подсолнухов начал. Это я про пакет.

– Какой пакет?

– Полиэтиленовый. Который ты в мусорное ведро выкинул. После того, как я ушел с книгой.

– Так и знал! Я так и знал! Ну, где, скажи мне, где про это написано? Про пакет? – Лейкин начал трясти книжку, которую ему только что вернул Алексей, словно ожидая, что из нее выпадет листок с подсказкой.

– Ты спятил, что ли, Коля? Ты же в тот день с пакетом был! Помнишь нашу случайную встречу? Разве ты не заходил в супермаркет?

– Я?! Да, извини. Забыл. Заходил.

– А почему же ты тогда испугался? Ты что-то знаешь? Ведь так?

– Послушай, у меня горе. Убили девушку, которая у меня работала. Мне вчера позвонили.

– Они все у тебя работали, – заметил Алексей.

– Да. Все. Но я любил ее. И только ее. Я хотел на ней жениться.

– Почему же не женился?

– Какое тебе дело?

– Почему?

– Тихо. Т-с-с-с, – Лейкин приложил к губам палец.

– Не понял, – обернулся Алексей. Лейкин смотрел на стену, отделяющую кухню от гостиной.

Там, за стеной, было подозрительно тихо. Именно туда ушла Анна Валентиновна. «Подслушивает, – подумал Алексей. – Но чего он боится?» И спросил:

– И что теперь будет с твоим бизнесом? Других девушек уже нанял? Опять по именам подбирал?

– Я нанял управляющего. Пусть берет на работу кого хочет. Своих знакомых, через своих друзей. С любыми именами. Мне наплевать, – вяло сказал Лейкин. – Я ухожу от дел.

– И чем будешь заниматься?

– Ничем. В деревню хочу уехать. Розы выращивать. Теплицу построю. Зимний сад.

– Розы?

– Да не цепляйся ты к словам! Да, Роза! Потому я их так люблю. Я все надеялся, что она передумает.

– Но ты ходил к Марго.

– Уходи, Леша, – отмахнулся Лейкин. – Зачем тебе это?

– После того как Роза с тобой порвала, ты ходил к Марго. А потом ухаживал за бедной девочкой. За Лилей. Она же верила, что это всерьез. Чего ты хотел?

– Откуда ты узнал про Марго? – все так же вяло спросил Лейкин.

– В квартире, которую она снимала, я увидел странный букет. Помнишь? «Син», «соэ»… Ты приходил к ней не просто так. Икебану приносил. Сокровенным делился. Ты пытался человека найти, который хотя бы тебя выслушает. Так же, как Воробьев. Марго ведь была безотказной.

– Ну, навещал я своих девочек. И что? Я человек свободный.

– Ты ее о Розе расспрашивал. Они ведь были подружки. Марго старше. Ты хотел, чтобы она повлияла. К матери ее ходил. Я имею в виду Розу. На все рычаги давил. А ты предприимчивый, Лейкин. Я-то думал, романтик!

– Отстань от меня, а?

– Отстану. Скажи только: где ты был в четверг днем, с часу до двух?

– Документ покажи.

– Какой документ?

– На основании которого задаешь мне такие вопросы. Я не обязан перед тобой отчитываться. Без документа. И вообще: отдал книгу – уходи.

– Это ты взял у нее из ящика письменного стола тетрадь?

– Какую тетрадь?

– Общую. В клетку. Больше некому. Ты взял. Где она?

– Ищи, – пожал плечами Лейкин. – Ты все знаешь. Вот и ищи. Тебе спешить надо. А вдруг не успеешь всем доказать, что ты самый умный? Жизнь пройдет, а никто этого так и не узнает. Мне теперь некуда спешить. Времени у меня полно. Я в деревню уеду. Цветочки выращивать.

– А как же маникюр?

– Что? – Он внимательно посмотрел на свои руки. – Ничего. Перчатки можно надеть.

– Ну да. Это если готовиться. А случайная встреча? Не подведет ли лак для ногтей?

– Чего? – Лейкин вздрогнул. – К чему готовиться? Ловишь меня? Сыщик! Только я тебе не помогу.

– Поможешь. Не хочешь – заставят. Я к тебе больше не приду. Будешь давать объяснения в другом месте. А лучше было бы рассказать мне все по-дружески…

– По-дружески? – вздрогнул Лейкин. – Уходи! Ты не друг. Ты предатель. Да и не были мы никогда друзьями. Сам сказал. Уходи.

Алексей поднялся и направился к выходу. И вновь пригляделся к аккуратно расставленной обуви. И подумал: «Это ведь был не ее пакет». Но тогда логично спросить: «А чей?» Этого Алексей не знал. Пока. Но на женские туфли в прихожей посмотрел с интересом. Размерчик-то подходящий!

– Ну как? – выскочил из машины Барышев.

– А никак. Говорит загадками. Про нежность какую-то украденную, про время, которого у него полно. Похоже, он тронулся. Плывет. И признаний делать не хочет. Но что-то он знает. Определенно. Пакет-то выбросил!

– Какой пакет? – насторожился Барышев.

– С подсолнухами. Как будто я его не видел у него в руках! Чего он боится?

– Он убийца!

– Думаешь? А я вот сомневаюсь. И туфли у его матери тридцать девятого размера.

– И что? А у Лейкина маникюр!

– И что? Ведь и Роза наверняка была с маникюром. А?

– Не помню.

– А ты вспомни.

– Допустим, с маникюром. Ну и?

– Когда ее душили, она, естественно, сопротивлялась. Пыталась разжать его пальцы. Убийцы. Представляешь картину? Это может быть и ее лак.

– Ну и?..

– Это надо выяснить, Серега. Сравнить лак у нее на ногтях и тот, частички которого попали на ее кожу. Либо он один, либо два разных. Тогда Лейкина можно брать.

– Что ж…

– И еще одна мысль пришла мне в голову: а почему мы решили, что это мужчина?

– Что-о?

– Мужчина – маньяк.

– Но какая баба сможет…

– Не мужиков же убивают. И смотря какая баба.

– Черт! Это ты про туфли подумал?

– Да. Это был не ее пакет. Не Лилии. Помнишь его содержимое? Пол-литровый пакет кефира, один йогурт, две сдобные булочки. Лилия не могла это нести домой. Суханов высадил ее у супермаркета. Она зашла в магазин, видимо вспомнив, что мать просила что-то купить. Батон хлеба, например, но никак не две сдобные булочки. Семья-то большая. Накормишь их двумя булочками? Купила, положила в пакет. А возле дома на нее напал маньяк. Или маньячка.

– У которой в пакете был кефир, йогурт и две сдобные булочки? Умора!

– Не умора, а вариант. Девушку никто не поджидал, они случайно встретились, и…

– А чем же ее тогда? Откуда при случайной встрече возьмется весьма неслучайное орудие убийства? Железные пруты, Леша, на дороге не валяются. И в супермаркете не продаются. Вместе со сдобными булочками.

– Не продаются. Факт. А вдруг это не прут? Подумать надо.

– Тут и думать нечего! Лейкин!

– Есть у меня одна мысль. Но сначала надо убедиться в обратном. Что это не Лейкин. Ведь если экспертиза определит только лак Розы, это доказывает его алиби. Лейкин не мог не оставить на коже у жертвы частички своего лака для ногтей. А пока надо сделать у него обыск. Раз не хочет по-хорошему, пусть будет так. Надо искать общую тетрадь в клетку. Ту самую, с пальмами. Сдается мне, что друг Коля залез к своей любимой в письменный стол…

…все цветы мне надоели

Он признался, что ходил к этой грязной женщине! Я все слышала! Он ходил, чтобы…Он спал с ней… Потому что она была… Он хотел у… Она ведь могла его…

Мой мальчик! О-о-о! Мой маленький мальчик! Да вы знаете, что такое мать?! Настоящая мать! Это тигрица, если надо защитить своего детеныша, кошка, если надо его приласкать, ястреб, если надо высмотреть, где таится опасность. Ну, что он может знать о жизни, моя крошка? Ведь они все хищницы, все! Я зна-а-аю…

Вы думаете, легко быть матерью? А хорошей матерью? Это каторжный труд изо дня в день. Когда голова раскалывается от ежесекундной необходимости делать выбор. Как надо вести себя: быть строгой или, напротив, ласковой и доброй, выговаривать за каждый промах, или просто их не замечать? Как быть: заставлять его съедать за завтраком всю манную кашу, даже если он не голоден, или не заталкивать ее насильно, потому что его организм сам знает, как, когда и сколько? Отдавать ему все самое вкусное до крошки или заставлять его делиться в надежде, что, когда вырастет, он поделится с тобой? Баловать или понукать? Говорить, что он для тебя дороже всех на свете, или быть сдержанной, чтобы он ни в коем случае не спекулировал этой любовью? Как?

Быть может, это случилось из-за моего непостоянства. Я никак не могла сделать выбор. Была то ласковой, то строгой, то ругала, то хвалила, то била, то ласкала, то говорила, что он должен рассчитывать только на себя, то заставляла дружить со всеми ребятами в классе без исключения и искать у них поддержки. И теперь он хочет у…

Он привык к тому, что я все время рядом. Отец бросил нас давно, когда Коля был еще крохой. Сын его не помнит. Совсем. И я почти не помню. Мне было все равно. Я заходила в маленькую комнатку, видела, как в детской кроватке под одеяльцем лежит это чудо, подходила тихонько и целовала его в светлую пушистую макушку. От него пахло детским мылом, теплом и, кажется, парным молоком. И капельку лавандой, мешочками с которой я перекладывала постельное белье в нашем шкафу. И в моем сердце уже не оставалось места для кого-нибудь или чего-нибудь другого. Для увлечений, нарядов, косметики, работы.

Он наказал меня за любовь. Он хотел у…

Если бы только я знала, что кто-нибудь сможет полюбить его так же! Я бы его отдала! Полюбить с такой же силой. Чтобы без колебаний пойти на преступление ради него. Отдать ему кровь, всю до капли, если она вдруг понадобится. Полюбить, а не ограбить. Не воспользоваться его деньгами, квартирой, его нежным и чутким сердцем. Все, что могла, я ему дала. А он сказал недавно, что обворовала. Что у него тоже могли быть дети. Но такая любовь, как у меня, бывает в жизни одна. Чем будут для меня его дети? Еще одна любовь, и мое сердце просто-напросто разорвется. Двоих детей мне не выдержать, слишком тяжело. Я не смогу больше часами смотреть в окно и ждать, когда мой маленький мальчик появится на тропинке, идущей от школы до нашего подъезда. Не смогу сидеть вечерами перед выключенным телевизором и прислушиваться к движению на лестничной клетке и скрежету лифта на этажах. Не смогу слушать, как ему нравится какая-нибудь девочка из класса и что она для него дороже всех на свете. Дороже меня. Это можно пережить только один раз.

Я хотела его лишь оградить от посягательств. Ведь я оказалась права: все они хотели использовать моего сына. Роза, Лилия, Маргаритка… Они его не любили. Я знаю, что такое цветы. Они изменчивы и капризны. С ними много возни, хлопот, а в итоге ими любуются другие. После того как ты душу в них вложил. Нет, цветы нам не подходят.

Но ведь он хотел у… Умереть. Как трудно это выговорить! Тогда и я умру. Нет уж. Пусть умирают другие. А мы с Колей останемся жить. И он будет мой и только мой. Навсегда.

3

– Да, кстати, – Барышев полез в карман, – ключи.

– Какие ключи?

– Те, что были при Марго. Раздобыл. Один из них наверняка от дачи Тимофеевых. Заедем?

– Что, прямо сейчас?

– А чего время тянуть? Еще не вечер.

– Без хозяев? Без понятых? Без ордера? Серега, это же нарушение закона! И ключи… Как тебе удалось?

– Да брось! Сам-то всегда жил по букве, а? Мы одним глазком. И ключики я верну. А потом как положено. По закону. Ежели что интересное найдем.

– Авантюрист!

– А кто меня научил?

– Черт с тобой. Но я ни за что не отвечаю.

– Кто бы с тебя спросил? – пожал могучими плечами Серега.

… Дачный поселок, в котором находился загородный дом Тимофеевых, они нашли быстро. Светлана Антоновна понятно все объяснила. Солнышко припекало, снег потихоньку таял, но дачный сезон еще не наступил. В землю зарываться рановато. Поэтому здесь было тихо. Тем не менее, когда они поднялись на крыльцо, товарищ в ватнике, держа наперевес охотничье ружье, окликнул:

– Эй, мужики!

– Ты сторож? – спросил Алексей.

– Местный житель. Давайте, двигайте отсюда. Повадились по дачам шарить!

– Все в порядке, полиция, – и Барышев полез в карман за удостоверением.

– Эка! – местный житель подошел, опустил ружье и протянул руку за документом: – По поводу кражи, что ли? – спросил он, посмотрев удостоверение. – Как же! Мы звонили! Дом тут недавно вскрыли…

– Нет, мы по другому делу. В этом доме девушка с неделю жила. Интересная блондинка. Если ты на вахте, да с ружьем, наверняка поинтересовался, кто такая? А?

– Вы про ту девку, что с рыжей приезжала? Так это ж ее подружка!

– На огонек не заходил? – подмигнул Алексей, учитывая подмоченную репутацию Марго… Но местный житель его обломал:

– А о чем нам с ней разговаривать? Спросил, кто такая, да и успокоился. Своя. С разрешения хозяев проживала.

– Одна?

– Ну, рыжая иногда заезжала. У нас в поселке ее так и кличут: Рыжая. Хотя… Они ж все рыжие! Но прочих по именам. А эту – Рыжей.

– А мужчины? Не заезжали к девушкам?

– Мужика? Не. Не видал.

– Как же так? Две молодые, интересные девушки и одни? Ранней весной, на даче. Не удивило тебя?

– А кто их нынче разберет, молодежь? Которые работают, которые без дела болтаются. Вон, в крайнем доме два парня всю зиму жили. Может, они и по дачам шарят, да только за руку никто не поймал. А девками я не интересуюсь. Возраст не тот, да и печень шалит. Мне бы не на бабу лечь, а на печь, – он хмыкнул и сплюнул: – Но мужика с ними не было. Точно. Я бы заметил. Обхожу поселок каждый день.

– Платят за это? – вновь подмигнул Алексей.

– Жертвуют. На благотворительность. Люди здеся не бедные, погляди, какие домики ваяют! Это ж не ширпотреб. Ар-хер-тек-ту-ра. Не дома – игрушки.

Тимофеевская дача тоже была не из последних. Небольшая, но по спецпроекту, отделана на загляденье. Похоже, отец Розы неплохо зарабатывал. Не просчитался ли Суханов? Надо было справочки навести перед тем, как отвергать любовь рыжей девушки. Когда Барышев достал из кармана ключи, мужик в ватнике вытащил пачку «Примы» из кармана, закурил, сплюнул и потопал дальше. На ежедневный обход дачного поселка. А один из ключей и впрямь оказался от этой двери. Они вошли. В доме было прохладно, в углу террасы лежали березовые поленья. А в гостиной на нижнем этаже красовался камин.

Девушка, которая здесь жила с неделю, похоже, рассчитывала вернуться. В гостиной царил беспорядок, пол немыт, на столе грязные тарелки и чашки. Женских вещей, видимо, принадлежавших Марго, было немного. Все они пахли ее духами. У зеркала на полочке осталась ее косметика. Барышев разочарованно сказал:

– Ничего интересного. Зря мы сюда приехали.

– А что ты ожидал увидеть? Ну, пожила здесь Марго с недельку. Потом, наверное, подыскала новую квартиру. Поехала ее смотреть. Да зашла к себе. На съемную.

– А он как ждал.

– Может, и ждал.

– Леха, я ничего не понимаю! Кто говорит, что ее преследовали, кто говорит, что нет. Если маньяк за Марго следил, то почему не убил здесь, на даче? Тихое место, свидетелей нет. Она что, не соображала, что тут ему будет проще сделать это?

– Не знаю. Скорее всего, она ничего не соображала, просто убегала. Ей было страшно. От страха человек перестает что-либо соображать. Когда убили Лилию, Марго схватила первые попавшиеся под руку вещи и сбежала.

– Да, зря мы сюда приехали, – повторил Серега.

– Наверное.

Алексей взял с дивана дамскую сумочку. Не новую, но дорогую. Из натуральной кожи. Сумка, на его взгляд, была аляповатой. С огромной пряжкой, с несколькими «молниями», со стразами. Он открыл ее и заглянул внутрь. Кроме расчески, пары салфеток из «Макдоналдса», сломанного карандаша для губ и десятка шпилек для волос, в ней ничего не оказалось. Алексей аккуратно расстегнул «молнию» внутреннего кармашка. Вытащил оттуда штук пять визиток. На всех было одно и то же: Виктория Воробьева, главный бухгалтер. И название фирмы с указанием рабочего телефона. Пошарив еще в кармашке, Алексей нашел единый проездной билет за май месяц прошлого года.

– Серега, смотри!

– Ну и что? Билет. Старый.

– Так в мае Марго еще не жила в Москве! Этот единый ей без надобности! А визитки? Все принадлежат убитой бухгалтерше!

– Ну и что? – повторил Барышев.

– Это ее сумка. Воробьевой.

– А почему она у Марго?

– В подарок получила. Хорошая сумка, из натуральной кожи. Хотя и ношеная.

– Да они же не были близкими подругами! Едва знакомы. С чего это бухгалтерша будет дарить Марго свою поношенную сумку?

– Может, эта сумка Виктории надоела? Не выбрасывать же? Есть у меня одна мысль. Надо взять сумку с собой.

– А остальные вещи?

– Пусть хозяева дачи разбираются. Поедем домой, а?

– Домой?

– Ты должен обыскать квартиру Лейкина. Свяжись со следователем. Докажи ему, что в этом есть необходимость. Только без меня. В смысле, обыск. Потом расскажешь. А здесь ловить нечего. Кроме сумки.

– А что за мысль?

– Важная. Кажется, я знаю, кто лишний. И при чем здесь Виктория Воробьева.

…все цветы мне надоели

Что ж поделаешь: на них спрос! На цветы. Мирно и глаз радует. Авангардизм-то не каждый у себя в спальне повесит, всякие там спиральки с пружинками. Бывают, конечно, любители. Но эти выгоду ищут. Куплю за бесценок, продам за тыщи. Когда мода придет. Мода модой, а душа душой. Ей чувствовать надо, а не пребывать в неведении и тоске. А вот пейзаж какой-нибудь или, скажем, вазу с букетом – это запросто. И в спаленке, и в гостиной. Или знакомым подарить. Свадьба опять же. Юбилей. Цветочкам самое место. Думаете, не покупают у меня картины? Покупают!

За последние полгода продал три сирени, одну березовую рощу да трех коней. В том смысле, что все три на одной картине. Пейзажи-то крохотные, цена на них небольшая. Но на хлебушек с маслом хватает. В том смысле, что хлебушек мне, а масло им. Коням. Масляными красками картины-то пишу, а вы что думали? Расходный материал, будь он неладен!

Это я к тому, что коней-то одних продал, а сирени три. Сейчас, опять же, яблоки повесил. На блюде. Присматривается народ. Чувствую – присматривается. Эх, был же когда-то талант, а? Может, и сейчас есть. Вот гляжу на эту картину и думаю: точно есть. Потому и цену заломил. Не берут. За такие деньги не берут. А мне не обидно. Она там не для денег висит. Для того, чтобы мне не замечать ни коней этих сытых, ни блюда с яблоками. Это мой отчет Всевышнему. Кто, значит, любовью отчитывается, кто житьем праведным, кто заслугами перед Отечеством, а я «Нежностью». Как увидел ее, понял: напишу. Пить-есть не буду, а напишу. Аж внутри все зазвенело! До дрожи. Не поверите. Зазвенело и улетело. Душа, что ли? И сладко, и пусто. Будто ничего там больше нет. Только нежность. И все.

И картинка-то вышла неброская. Но – цепляет. Это вам не блюдо с яблоками! И даже не сирень. Хотя и против той ничего не имею. Что красиво, то красиво. Но нежность – она другая. Лепестки цветов, что капли крови. Со рваными краями. Вплетены в дрожащие сердечки, которые висят на тонких стебельках травы, названия которой я не знаю. Что за растения? Понятия не имею. Но – красиво. Нет, это не красота. Это – нежность.

Был я недавно в Салоне изящных искусств. Цены там, конечно! Мама дорогая! Не подступишься! И картины современных художников есть. Все ходил и смотрел: а чем я хуже? Почему я на улице дешевкой торгую, а они здесь за бешеные тыщи? Так и не понял. Есть ведь у меня «Нежность». Осталось только умереть. Тогда и цена ей будет… Страшно даже подумать! А пока… Пусть висит.

Пусть висит. А с сиренью пора заканчивать. Руку набил, значит, души там уже не будет. А души не будет, не будет и радости. Мебелью она в доме станет, а не картиной. Лучше уж я возьму свою «Нежность» и…

Глава 8 Резеда

1

Обещание, данное себе, Леонидов выполнил. В понедельник утром надел синие атласные трусы и, стоя перед зеркалом, расправил плечи и втянул живот. Вот таким он будет через… В общем, будет. Утренняя гимнастика началась с разминки, во время которой Леонидов с тоской думал: «Избавит меня что-нибудь от этого? Или кто-нибудь?»

Избавил телефонный звонок. Алексей ждал результатов обыска у Лейкина. Если найдутся записи Розы, все разъяснится само собой.

Барышев сразу же спросил:

– Леша, не можешь зайти ко мне? На работу? Я тебя встречу внизу.

– А что случилось?

– Лейкина допрашиваем. А он молчит.

– Нашли что-нибудь?

– Нашли, – загадочно сказал Серега.

– Тетрадь?

– Хуже. Ты приходи. Мне спросить надо.

«Что может быть хуже?» – подумал Алексей, натягивая джинсы. Жена спросила:

– А завтракать?

– После.

– Когда приедешь?

Он махнул рукой, некогда, мол, и выскочил из дома. Мелькнула мысль: «Вот тебе и отпуск! Зато – весело».

Увидев бывшего одноклассника, Лейкин усмехнулся:

– А вот и коммерческий директор фирмы «Алексер»! Красивая легенда, Леша. Только зачем врать? Все в сыщиков играешь?

В кабинете их было четверо. Он, Лейкин, Серега Барышев и щуплый мужик, лицо которого Алексею показалось знакомым. Они обменялись рукопожатием, после чего мужик спросил:

– Обратно к нам? В органы?

Алексей кивнул и уселся на стул напротив Лейкина.

– И что такого интересного у него нашли?

– Смотри.

Серега вынул из конверта пачку цветных фотографий и веером разложил их перед Алексеем:

– Ну, как? Впечатляет?

Впечатляло. На всех фотографиях были девушки Лейкина. Те, что работали в его павильонах, торгующих цветами. Лилия, Роза, Маргаритка. Лейкина не было ни на одном снимке. Ни с Розой, ни с Марго. Все девушки сняты с другими мужчинами. Роза с юным брюнетом, Марго с Анашкиным, а потом с Шиповым у подъезда того дома, в котором она снимала квартиру, Лилия у дверей ресторана с Николаем Сухановым. Снимки ее и Марго с незнакомыми мужчинами. У Алексея создалось впечатление, что они случайные. Сделанные на улице в момент, когда девушкам оказывал знаки внимания противоположный пол. Интересовала мужчин, конечно же, Марго. На всех фотографиях она улыбалась своей особенной улыбкой. Словно ревнивец нарочно подбирал эпизоды, которые разжигали пожар в его душе. С маниакальной страстью.

– Коля, что это за коллекция? – спросил Алексей у Лейкина.

– Допустим, я фотограф-любитель, – криво усмехнулся тот. – Хочу прославиться. Фотографирую на улицах случайных людей.

– Случайных? Но ты же всех этих девушек знаешь!

– Хотел сделать подборку. О любви, – упрямо сказал Лейкин.

– Ты следил за ними, что ли?

– Нет.

– А у нас создается такое впечатление, что следил.

Лейкин не ответил. Равнодушно взглянул на фотографии и уставился в пол.

– Признание напишешь? – тихо спросил его Алексей.

– В чем?

– Ты убил?

– Докажите – напишу.

– А чистосердечное признание…

– Не буду я вам помогать, – оборвал его Лейкин. – Хотите петлю мне на шею надеть – надевайте. Но прыгать с табуретки не собираюсь. Придется меня подтолкнуть. А, Леша?

– Хорошо. Серега, отправляй его. Пусть посидит, подумает. Улик достаточно.

Когда Лейкина увели, Барышев спросил:

– Ну, что, Леша, конец? Осталось только дождаться результатов экспертизы?

– Странно все это. Кстати, ты обратил внимание, что нет ни одной фотографии Виктории Воробьевой?

– Ну и что?

– А почему нет?

– Выкинул, наверное.

– А почему остальные не выкинул? Где их нашли?

– В комнате у его матери. Тайничок она там организовала.

– А тебе не кажется это странным? Кстати, как она отреагировала?

– Да что ты заладил: «Кстати, кстати».

– Как она отреагировала? – повторил вопрос Алексей.

– Плохо, – криво усмехнулся Барышев. – Сначала на порог нас не пускала. Пришлось применить силу. Здоровая тетка, между прочим! Иные мужики слабее. Когда Лейкина уводили, начала кричать, как сумасшедшая. Пришлось «Скорую» вызвать. И парочку здоровых санитаров. Должно быть, ее в больницу увезли.

– В какую больницу?

– Я еще не выяснял. В психиатричку, наверное.

– Ну, так выясни!

– А что ты кричишь?

– Извини. Эта женщина мне с самого начала показалась странной.

– А Лейкин? Не странный? По-моему, психопат. Маньяк, точно! Стерег свои цветочки, а потом приревновал их и задушил. Ты обратил внимание на фотографию Лилии?

– Ту, что с Сухановым? Конечно! В тот вечер, оказывается, не только Элла Эдуардовна к ресторану приехала. И все-таки не понимаю, зачем он их фотографировал?

– Тайно любовался.

– Звони, выясняй, где Анна Валентиновна Лейкина. Надо срочно ее навестить.

…Через полчаса они ехали в психиатрическую лечебницу, куда мать Николая Лейкина отправили после того, как с ней случился припадок.

…все цветы мне надоели

Холодно. Холодно и страшно. Тепло куда-то ушло. Из души, из комнаты, отовсюду. На улице мрак. Беспросветный мрак. И свет погас. Тепло и свет ушли. Голова гудит. Надо сосредоточиться. Но мысль невозможно удержать. Она все время растекается. Яйцо. Сырое яйцо. Его разбили, выплеснули из скорлупы на раскаленную сковородку. Оно растеклось по ней, зашипело. Коля. Коля!

Нет, сняли с огня. Поставьте обратно. Еще одно сырое яйцо. О чем это я? Лучше бы оно оставалось в скорлупе. Кальций. Известь. Истолочь и посыпать землю вокруг цветов. Да! Вот оно! Я помню! Наконец-то помню! До того, как они начали растекаться, все были в скорлупе! Целые. Ах, какое чудное время! Я была в них, то есть в себе. Аккуратно, осторожно сложить яйца в белоснежной скорлупе в плетеную корзиночку. Чтобы не разбились. Воспоминания. У меня что-то отняли. Но что?

Ничего не вижу. Никого. Только себя. Это значит, что я одна. Наконец-то одна. Моя Вселенная. Мой Космос. Хорошо. В сущности, так даже легче. Спокойнее.

Давно надо было прийти сюда. Вселенная одиночества. Что-то не пускало. Любовь. Знакомое слово. Целое. Хлоп. Разбилась скорлупа. Холодно. Дайте сюда сковородку. Нет, не то. Это забвение, а мне нужно тепло.

Но не слышат. Спать…

2

Алексей с опаской шел по длинному коридору. Не любил он бывать в психиатрических лечебницах. Неприятное место. Они искали главврача. Но он сам их нашел.

– Кто такие? В чем дело? – строго уставился на них сухонький старичок в круглых очках.

– Полиция, – представился Барышев. – Мы ищем главврача.

Тот нисколько не удивился:

– Это я и есть. Кто-то из наших пациентов от уголовной ответственности «закосил»? – Алексей вздрогнул. Сленговые словечки в устах профессора звучали как фальшивая нота.

– У вас таких, должно быть, немало, – усмехнулся он.

– Да, у нас всякие есть. На любой вкус.

– Наполеонов много? Как насчет мирового господства?

– На этом свихнуться трудно. Времена не те, молодой человек.

– А на чем же тогда легко?

Они шли по коридору к его кабинету. Профессор кивнул на одну из дверей:

– Слышите, стреляют?

– Куда?

– В виртуальных монстров. У меня таких половина отделения! Целыми днями стреляют. Или уставятся в одну точку и сидят. Ступор. Доигрались, называется. Мозг работал с максимальным напряжением, а тело было неподвижно. Вот организм и не выдержал. Конвульсии, глубокий обморок, а потом вечная погоня по виртуальному лабиринту. Подростки в основном. И студенты. Я, знаете, не сторонник компьютерных игр. Родителям надо бы поосторожнее. Так вам кто нужен-то? Заходите в кабинет.

Он гостеприимно распахнул дверь, сел за стол, передвинул в сторону какие-то бумаги, освобождая чуток пространства.

– Женщину вчера привезли, – Алексей сел напротив. Огромный Барышев жался к дверям, лицо у него было напряженное. – Лейкина Анна Валентиновна. У нее, говорят, припадок случился.

– Ах, Лейкина… Простите, как вас?

– Леонидов Алексей Алексеевич. А это оперуполномоченный Барышев. Сергей, удостоверение…

– Не надо, – махнул рукой главврач. – Верю, что оперуполномоченный. Данные у вас, господин Барышев, выдающиеся. Да-с… Игорь Петрович Минаев. Хозяин этого милого заведения. Нравится у нас?

– Упаси боже! – вздрогнул Алексей.

– Что так? Быть сумасшедшим не так уж плохо. Сидеть в четырех стенах. Здесь спокойно. Гляньте-ка за окно. Вот где настоящее безумие. Телевизор по этой причине, простите, давно уже не смотрю. У меня свое кино: мои больные. Они ведь счастливы, как дети. Картинки рисуют. Посмотреть хотите?

– Нет, спасибо.

– Зря, – с сожалением сказал Игорь Петрович. – Диссертацию пишу. Тема благодатная, материала хоть отбавляй. А картинки занятные. Это нам кажется, что в голове у них хаос, а там, может быть, божественный свет.

– Да вы философ, – усмехнулся Алексей.

– Приходится. В таком месте надо быть либо палачом, либо философом. Я человек добрый. Предпочитаю философствовать, нежели закалывать их препаратами, от которых они теряют остатки разума. А Лейкина – случай неинтересный. Скучный, я бы сказал.

– Она раньше к вам попадала? – спросил Алексей.

– Ко мне лично нет. Я тогда работал в другом месте. Лейкину первый раз увидел только вчера. У нее помешательство на почве безмерной любви к сыну. Вот история ее болезни. Отыскали в архиве.

Игорь Петрович указал на тоненькую папку. Здесь были и потолще.

– Записей мало, как видите. Она обращалась к нам один раз, и это было давно. С ней случился припадок. Наподобие вчерашнего. Первый раз все то же самое. Когда ее сын якобы сбежал из дома. Она позвонила в полицию, та приехала и нашла женщину почти в невменяемом состоянии. Вызвали «Скорую». А парень просто уехал с друзьями в дом отдыха. С ночевкой.

– Что ж мать не предупредил?

– Так ведь не пускала! Она растила сына одна, насколько я понял. Замуж второй раз так и не вышла, всю любовь сосредоточила на единственном ребенке. Ну и того… Крыша, как говорят, поехала, – Алексей вновь вздрогнул. – Ее лечили, потом выпустили, и больше она к нам не обращалась.

– Выздоровела?

– Вы же видите, что нет.

– А почему же тогда в истории болезни нет больше записей?

– Не знаю. Видимо, сын сделал соответствующие выводы и не стал провоцировать новые приступы. Или действительно держалась. Они ведь жили вдвоем?

– Да. Скажите, а она могла ревновать сына к другим женщинам? Я имею в виду к молодым, с которыми он встречался?

– Естественно, – кивнул главврач. – Просто должна ревновать. Обязана.

– И с этим ничего нельзя поделать?

– Жалко, конечно, парня, но выход у него только один. Поместить маму в лечебницу и жить спокойно. Если бы он женился, не исключено, что эта особа покушалась бы на сноху. На ее жизнь. А что вы на меня так смотрите? Вполне! И успешно. Видел я вчера эту Лейкину. Крупная женщина.

– В ее комнате нашли фотографии. Сергей, фото у тебя с собой?

Барышев полез в карман и вытащил оттуда конверт. Алексей достал из него снимки и протянул главврачу:

– Взгляните, Игорь Петрович.

Тот пожал плечами, быстро просмотрел снимки:

– Что ж. Фотографии как фотографии… А эта рыженькая ничего. И блондинка хорошенькая. А в остальном ничего интересного в них не нахожу. Вот если бы вы увидели мои рисунки…То есть моих пациентов…

– Это девушки ее сына. С другими мужчинами. Лейкина могла сделать эти снимки?

– Почему нет?

– А следить за женщинами, с которыми встречался сын, могла?

– Вполне. Делать, как я понимаю, ей было нечего. Группу инвалидности ей давно дали.

– Даже так?

– Конечно!

– Вот почему она не работала. Ушла на пенсию по инвалидности. И стала целыми днями караулить обожаемого сыночка. А тут Лейкин на беду влюбился в Розу. Девушка побывала у него дома и быстро смекнула, что к чему. Тут же бросила любимого. Лейкин с горя пошел к Марго. А потом стал ухаживать за Лилией. Хотел дать матери шанс. Лиля ведь была доброй девушкой. Лейкин надеялся, что они найдут общий язык. Что ж, спасибо, Игорь Петрович. А с самой Лейкиной никак нельзя поговорить?

– Запросто, – улыбнулся главврач. – Как насчет космоса, в котором она сейчас одна? Не хотите послушать про ее вселенское одиночество?

– Что, так плохо?

– Она придет в себя. Быть может, очень скоро. Увидит сына и придет. Где он, кстати?

– В тюрьме, – сказал Барышев.

– Серьезное что-то?

– Четыре трупа, – мрачно ответил Серега. – А эту, как я понимаю, суд признает невменяемой?

– Само собой, само собой…

– Возможно, мы еще вернемся, – Алексей встал.

– Заходите, – гостеприимно улыбнулся главврач.

Барышев вздрогнул:

– Нет уж, лучше вы к нам. Милости прошу.

– Упаси боже, упаси боже! – замахал руками профессор.

– Значит, не судьба.

И они поспешили покинуть лечебницу, хозяин которой был так гостеприимен и доброжелателен.

– Куда теперь? – спросил Серега, залезая в машину. – К Лейкину?

– Да. Надо поставить все точки над «i».

– Думаешь, это она? Лейкина?

– Тебе же только что русским языком сказали. Она бы не допустила женитьбы сына. Она ревновала его ко всем женщинам без исключения. Вот и сорвалась. Решала таким образом свою проблему: душила девчонок. Неясен только вопрос с Викторией. Помнишь, я тебе говорил, что одна из жертв лишняя? Не вписывается в схему.

– Помню. Я был уверен, что это Роза.

– А сейчас?

– Сейчас вроде все на месте.

– В том-то и дело. Виктория не на месте! А ее сумка? Платок? Пакеты? А ноги Лилии в луже с водой?

– Ты же сам говорил, что убийца как-то связан с цветоводством. А эта Лейкина вроде работала в НЭХе. Научно-экспериментальном хозяйстве. Цветочки выращивала.

– Так-то оно так, – вздохнул Алексей. – Вроде бы все сходится. Ну, что ж, поехали вытрясать правду из Кольки!

…Пока они стояли в огромной пробке, Алексей позвонил жене. Та, естественно, начала ругаться.

– Леша, где ты бродишь? Я собиралась хоть во время твоего отпуска заняться своими делами!

«Как это логично! – усмехнулся он. – И как по-женски! Во время твоего отпуска заняться своими делами». Но, как хороший муж, ответил:

– Дорогая, я скоро буду.

– Когда скоро? – не унималась Александра.

– Не знаю. Но скоро.

– Лучше бы ты работал! – в сердцах сказала жена. – По крайней мере, мне было бы не так обидно!

– Где логика? – спросил он у Сереги, услышав в трубке гудки. – Нет, ты слышал? Чего ей надо, спрашивается? Было плохо, а когда я решил круто изменить свою жизнь, стало еще хуже. Где логика? – повторил он.

– А ты решил круто изменить свою жизнь? – усмехнулся Серега.

– Похоже на то.

– И в который раз?

– Во второй. Слушай, а когда у вас дети будут?

– Когда квартирный вопрос решим.

– Тю! – Алексей даже присвистнул. – Состаришься! Если только кредит…

– Не будем о грустном. К хозяину платной стоянки надо бы заехать. Или забыл уже?

– Помню. Но сначала Лейкин.

– Идет.

В кабинете Барышева ждал результат экспертизы. Сравнительный анализ показал, что на шее у жертвы частички только ее лака для ногтей. Другого не обнаружено.

– Значит, не Лейкин? – спросил Серега. – Отпускать?

– Сначала пусть про маму расскажет.

– Само собой.

Лейкин не выразил удовольствия по поводу повторного вызова в кабинет, где базировался уголовный розыск. Вошел, недовольно спросил:

– Чего вам еще? Только начал привыкать.

– Герой! – усмехнулся Алексей. – Привыкать! А как же маникюр? Кожаные штаны? На зоне любят таких. Особой любовью. Догадываешься? А женщин ты не убивал. Так почему правду не сказать?

– Какую правду?

– Ты думаешь, что убийца – мать? Так?

– С чего вы это взяли? – нахмурился Лейкин.

– Она в больнице. С приступом. Ты прекрасно понимаешь, что ей светит принудительное лечение до конца жизни, если будет доказана ее вина. Боишься своей свободы. Ты сколько о ней бога молил, Коля?

– Она правда в больнице? – хрипло спросил Лейкин.

– Да. Мы сейчас оттуда. Похоже, что на этот раз ей хуже. Ты теперь не сбежал из дома, тебя в наручниках увели. Соображаешь?

– Не убивал я, – сказал наконец Лейкин. И повторил: – Не убивал.

– А кто? Она?

– Не знаю. Испугался, что она. Все ведь было нормально. Все, – отчаянно сказал он. – Она не слишком переживала, когда отец ушел к другой. Обрадовалась даже. Мол, мы с тобой теперь вдвоем. Ты и я. Каждый день, возвращаясь из школы, я видел ее в окне. Она стояла неподвижно, спрятавшись за занавеской. Но я знал, что она там. В тот момент, когда в школе заканчивались уроки, в нашей квартире звенел будильник. Она подходила к окну и начинала ждать. Я долгое время не мог понять, почему стрелка часов стоит на двенадцати. Потом она переместилась на час. Потом на два. А я не понимал. Зачем будильник звенит днем? Мои ровесники встречались с девочками, ходили на дискотеки. Она меня отпускала, но, подходя поздно вечером к нашему дому, я чувствовал, что она там. За занавеской. Это становилось невыносимым. Я давно вырос, а она не хотела этого понять. Однажды я уехал в дом отдыха с ночевкой. Все поехали. Все мои друзья. И девушки. А с ней случился приступ. Первый. И врач сказал: «Никаких волнений». Я не мог подтолкнуть собственную мать к безумию. В конце концов, она мне жизнь отдала. Всю, без остатка.

– И так продолжалось до тех пор, пока не появилась Роза, – подсказал Алексей.

– Да. Я сказал: «Мама, мне уже за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Я и в самом деле влюбился. Сильно. Она не возразила, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Маму? Она же безобидна, поверьте. Она не ломает мебель, не бьет посуду, не кричит. Она просто меня очень любит. Роза меня бросила. Правда, никому не сказала, в чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Исповедался, одним словом. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И заявила: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». Я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я поверил, что и мама сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в загс… Когда ее убили, я испугался. Матери в этот момент не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. Все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать часами бродила у дома, где жили Лилия и Марго. Я же не контролирую ее целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенностью сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать. Это я знаю точно. Поэтому я и выбросил пакет. Улику.

– Послушай, Коля, а с Викторией тебя что связывало?

– С какой Викторией? – удивился Лейкин.

– Воробьевой.

– А, бухгалтерша… Мы были едва знакомы.

– Тогда как же она попала в эту компанию?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!

– Как же так? Зачем она тогда ее убила?

– Вы мне не верите, что ли? Не знаю!

– Верим, – сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной сейчас нельзя поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?

– А то нет! Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.

– Послушай, ну а туфли из дома не пропадали?

– Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.

– Ее туфли. Сергей, где они? У тебя? Покажи Кольке.

Барышев, сопя, полез в шкаф. Долго там копался, потом положил на стол коробку, открыл:

– Вот. Смотрите.

Лейкин уставился в коробку.

– Да ты возьми их в руки, – сказал Алексей. – Они не кусаются.

– Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.

– Почему?

– Она не любит… как бы это сказать? Женственную обувь.

– А эти разве женственные?

– Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?

– Все правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.

– Значит, я могу идти?

– Можешь. Только не бери, ради бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то можно подумать, что ты маньяк.

– Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам почему-то ничего не могу для нее сделать.

– В смысле? – удивленно спросил Алексей.

– Я еще про «Нежность» хотел рассказать…

– Потом. Про нежность потом.

– Но меня совесть мучает!

– А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.

– Под подписку? – деловито спросил Барышев.

– Как знаешь. Ты у нас начальник, – усмехнулся Алексей.

Когда Лейкин ушел, он сказал задумчиво:

– Вот тебе и резеда.

– Что? – удивленно переспросил Барышев.

– Желтый цветок, говорю, это предчувствие разлуки. Или измена. Словом, ничего хорошего нет в желтых цветах.

– А при чем здесь Лейкин?

– Не Лейкин, а его мать. Почему-то с самого начала я воспринимал ее в желтом цвете.

– Неужели все кончилось? А, Леша?

– Трудно сказать… Мы еще в одно место собирались. Забыл?

– Да. Поехали. У меня машина на стоянке. Вот и побеседуем с гражданином. Как там его? – Барышев полез в карман за блокнотом.

– Михалыч. Коновалов Альберт Михайлович.

– Так точно.

3

Коновалова они увидели в ресторане, где тот с размахом праздновал свой юбилей. Гуляли шумно, весь микрорайон был в курсе: как, где, что. И, разумеется, почем. Праздник юбиляру портить не хотелось, да и охрана в ресторан не пускала. Дальше холла, в котором засели крепыши с бритыми затылками, пройти не удалось. Барышев решил уже применить силу, а сам Алексей плюнуть и уйти, но тут именинник вышел из банкетного зала освежиться и услышал шум.

– Почему гостей не пускаем? – пьяно качнувшись, выдохнул он вместе с сигаретным дымом.

– Так это не гости! Это менты, – презрительно сплюнул прямо на паркетный пол один из крепышей.

– Менты-ы? – удивленно протянул Альберт Михайлович.

Алексей подумал, что имя «Альберт» досталось ему по ошибке. Словно кличка «Лорд» беспородной дворняжке типа «Шарик». Ничего породистого в этом человеке не было, глаз хитрый, мужицкий, брюхо огромное, голос гулкий, словно из котла.

– Депутат здесь? – подмигнул ему Алексей.

– Какой депутат?

– Покровитель.

– Здесь, – немного протрезвев, ответил Михалыч. – А зачем он вам?

– Праздник портить не хочется. Мы по-хорошему собирались.

– Стоп-стоп-стоп, – юбиляр мигом пришел в себя. – А ну-ка, ребятки… – чуть ли не хлопнул он в ладоши. Крепыши тут же сделали стойки.

– Сдай нам парня, который тебе бизнес делать помогает, и мы сами уйдем, – Барышев выразительно шевельнул могучими плечами. – А нет, так шум будет.

– Да мои парни вас…

Крепыши двинулись к незваным гостям. Алексей оценил свои силы. Да-с. Он не в форме-с. Но пиджачок придется снять. Не уступать же ребяткам. Оборзели-с.

– А я группу захвата вызову, – ухмыльнулся Барышев. – Маски-шоу хотите? Потом, конечно, извинимся: ошибочка вышла. Но банкет будет испорчен. Покровитель не обрадуется. Я же сказал: по-хорошему хотели.

– А о каком бизнесе речь? – достав из кармана пачку сигарет, настороженно спросил Альберт Михалыч. Крепыши замялись.

– Кто магнитолы из машин таскает?

– А что ж так вдруг припекло? – усмехнулся хозяин. – Из-за такого пустяка солидных людей беспокоить. Нехорошо. Я думал, что вы ребята серьезные.

– Мы пострадавшие, – угрюмо сказал Алексей. – От вашего крестника.

– Барахла жалко? Так я возмещу, – Михалыч снова полез в карман. Теперь уже за деньгами.

– Нам старые шарманки дороги. Как память.

– Па-амять?

– Любимая жена на любимой магнитоле гравировку сделала, – напирал Барышев. – «Люблю, жду, всегда твоя». Умру, но не расстанусь. И с магнитолой, и с женой.

Михалыч посмотрел на него и все понял. Бывший спецназ. С такими не шутят. «А Серега мужик, – подумал Леонидов. – С таким хоть в разведку». Михалыч примирительно сказал.

– Что ж. Бывает. Так он у ментов стал воровать, придурок?

– У ментов. И фуражка в машине лежала.

– Тогда забирайте. Только без протокола. Я его не нанимал.

– Но разговор был?

– Без протокола?

– Само собой.

– Был. Парень странный. Он ко мне на стоянку магнитолу как-то принес. Год назад. Новенькую. С колонками.

– А разве вы занимаетесь скупкой краденого? – удивился Алексей. – Вроде не по чину.

– Да не занимаюсь, конечно, – раздраженно отмахнулся Михалыч. – Я случайно в тот день на стоянку зашел. С инспекцией. И тут подваливает этот парень: «Мужик, купи магнитолу». Я говорю, мол, не нужна. А сам глазами охрану ищу. Он не унимается: «А кому нужна?» Я насторожился. Ну, слово за слово, я его вывел на чистую воду. Вещь, мол, краденая. Потом ребятки подошли. Охрана. Вместе мы выяснили, где парень живет. У него со здоровьем вроде как не в порядке. Инвалид. На работу не берут. Ну, я и пожалел его. Велел отпустить. И намекнул, что, если он дальше своего двора деятельность развернет, я его лично ментам сдам.

– И купили магнитолу. Для стимула.

Михалыч тяжело вздохнул:

– Я по таким мелочам с законом не связываюсь. Подойдите, вон, к Косому, он скажет, где парня найти. Заберете у него свое добро, и дело с концом. А за жалость в тюрьму не сажают.

– Это потому, что он будет молчать. После того, как познакомился с вашей охраной. Кто ему клиентов на ворованные магнитолы находил? Косой?

– Никаких клиентов не было, – четко сказал Михалыч.

– Что ж. И на том, как говорится…

Подвыпившая брюнетка в серебристом платье с огромным декольте, пошатываясь, вышла в холл. Увидев юбиляра, подошла, замурлыкала:

– Альбертик, где ты, котик, гуляешь? За тобой ответный тост.

Михалыч бережно, словно дорогую вещь, взял ее смуглую душистую ручку с тонкими пальчиками, прижал к губам:

– Лапа моя. Как наш почетный гость? Не скучает?

– Я ску-учаю, – капризно протянула брюнетка. – Потанцуем?

Посмотрела она при этом не на Альбертика, а на Серегу. Тот поспешно отвел глаза от декольте:

– Пойдем, Леша.

– Банкет еще не закончен, – захихикала брюнетка. – Гостей просят пожаловать к столу.

– Это не гости. Это менты, – усмехнулся Михалыч.

– Менты-ы? – удивленно подняла выщипанные брови брюнетка. В ее прекрасных глазах застыл немой вопрос: «Что с ними делают?»

– А что, и в самом деле. Раз уж пришли, можете и по рюмашке пропустить. За мое здоровье, – благодушно предложил хозяин.

– Спасибо за приглашение, – вежливо ответил Алексей, наступив на ногу Барышеву, который при этих словах напрягся. – Но у нас срочное задание. От правительства. Личный приказ президента, – подмигнул он брюнетке. Та хихикнула.

– Так точно, – буркнул Серега.

– Ну, была бы честь оказана, как говорится, – нахмурился Михалыч и кивнул крепышам: – Проводите. Да, Косой, подскажи им адресок того парня, что ворованную магнитолу на стоянку приносил. И не расслабляться. На улице надо стоять. На у-ли-це. И чтоб больше никаких сюрпризов.

Брюнетка, которую хозяин, зацепив за локоток, повел обратно в банкетный зал, пару раз споткнулась, оглянувшись на Серегу.

– Ты чего? – спросил Алексей, следуя за крепышами к выходу.

– Ничего, – хмуро сказал Барышев. – Неприятно.

– Ну, нахамил бы ты ему, и что? А он бы утречком звякнул твоему начальству. Или, чего хуже, не он, а его влиятельный покровитель. И катать бы тебе рапорт за рапортом. Объясняться. Надо?

– Да плевать я хотел…

– Кто из вас Косой, парни? – обернулся Алексей к крепышам. Они задержались у входной двери, не спеша покидать теплый холл.

– Ну, я, – ответил один из них. Глаза у крепыша были нормальные. То есть правильные.

– А почему Косой?

– Зайцев я. Михалыч, значит, решил вам мужика сдать.

– Это мы за него решили.

– А за что?

– По-твоему, машины у людей вскрывать – это не преступление?

– Он же мог их угонять. А брал только магнитолы.

– Логика у тебя… – Алексей кашлянул. – Правильная, одним словом. По понятиям. Кстати, ты этого мужика хорошо знаешь?

– Неплохо. Мы в одном дворе живем. Он мне как-то машину чинил, когда в автосервисе подрабатывал. Руки хорошие, только со здоровьем у него непорядок. А конкуренция сейчас большая, сами знаете. Здоровым работы не хватает. Поперли его. Ну, он и решил «подработать». Это он ко мне приходил в тот день, когда на Михалыча нарвался.

– Перепутал, что ли? – с сомнением спросил Алексей. Михалыч был значительно толще Косого. Тот засопел:

– Только запомните: я у него ничего не покупал. А живет он в тридцать восьмом доме. Во втором подъезде. В том самом дворе…

– Где кражи происходят по несколько раз в месяц. Я сам там живу, – сказал Алексей.

– Третий этаж, сорок шестая квартира. Брать будете?

– Не, денег дадим, – усмехнулся Серега. – Призовые. Ладно, Зайцев. Неси вахту, как хозяин приказал. Снаружи, где дует.

– А мы не гордые, – пошевелил могучими плечами Косой. – На холодке-то оно приятней. Я вот духоты не выношу.

– Я тоже. Гулять уважаю. Только не на поводке. В ошейнике и на свежем воздухе все равно душно. Давит.

Косой дернулся было, но промолчал. На улице Серега широко улыбнулся:

– Ну, вот: одно дело сделано. Сейчас подъедем к твоему дому, ты пойдешь к любимой жене, а я поднимусь на третий этаж дома номер тридцать восемь. И жители четырех домов смогут отныне спать спокойно. Мелочь, а приятно.

– Это, Серега, не мелочь. Хотя маньяк, конечно, серьезнее. Весь микрорайон терроризирует. У нас в любой торговой палатке только об этом и говорят «А вы слышали?», «Да что вы?», «Какой кошмар!». Детей перестали из дома выпускать, как стемнеет.

– Детей-то отчего? Он же по бабам специализируется.

– На всякий случай. Cлухи-то идут. Но чую я, что дело близится к концу. Погода-то, а? Весна. Ладно, поехали.

В воздухе и впрямь запахло настоящей весной. Алексей подумал, что хорошо бы на выходные погулять с женой по Москве. Не сидеть в ресторане или кинотеатре, а просто погулять. На весну посмотреть. Поймать миг ее окончательной победы, который все время почему-то ускользает. Как солнечный зайчик из-под накрывшей его ладони. Руке вроде бы и тепло, а все равно не поймал.

– Может, мне с тобой подняться? – спросил он у Барышева, когда подъехали к дому и вышли из машины.

– И чем ты мне поможешь? При оказании сопротивления подавишь противника своим очевидным физическим превосходством?

– Да иди ты!

– Обиделся?

– На дураков, знаешь, не обижаются.

– Обиделся, – повторил Барышев.

– Бывай, – буркнул он и повернулся к другу спиной.

– Эй, коммерческий! До завтра! – крикнул ему вслед Серега.

– Обойдешься, – пробурчал Алексей.

…все цветы мне надоели

Ну, где он ходит-бродит, любимый муж?

Когда Леша сидел в офисе, мне было спокойнее, хотя я и жаловалась на одиночество. А теперь он снова похож на азартного мальчишку. Глаза горят, спит беспокойно, во сне все время что-то бормочет. Я прислушалась: все про какую-то нежность. Почему-то украденную. Кто ее украл, у кого? И разве можно это сделать?

Что-то его мучает. Как ему помочь? Ведь я люблю его. Его и наших детей. Но иногда срываюсь, устраиваю сцены. Никто не идеален. Знаю: надо держать себя в руках. Но не всегда получается.

Слава богу! Хлопнула входная дверь! Звонить не стал, открыл своим ключом. Думает, что Ксюшка спит. Он тоже любит наших детей. Обоих. Сережка – тоже наш. Я даже забыла, что родила его от другого мужчины. Ощущение такое, что его отец – Алексей. Чем дальше, тем больше Сережка становится похож на него. Как странно!

Мой муж хороший, хотя и не без недостатков. Но кто без них? Он обидчив, как ребенок, хотя и других обижает часто, сам того не замечая. Его шутки не всегда безобидны. Я стараюсь щадить его больное самолюбие, но не всегда выдерживаю.

Вот и сейчас надулся. Должно быть, на Барышева. Эти двое друг друга стоят! А ведь друзья! И не надоедает им друг друга доставать! Сергей, должно быть, сказал что-то обидное. Я даже догадываюсь что.

Вошел на кухню, где я сижу и делаю вид, что читаю. Ну не кидаться же мне прямо с порога ему на шею? А ведь хочется! Кинуться, обнять и расцеловать. Но для профилактики надо немного поворчать, сделать вид, что я сердита. Его не было целый день.

– Где мои синие атласные трусы?

– Какие трусы? Зачем?

– А можно без вопросов? Дай трусы!

Дала. Главное, не заглядывать в комнату, откуда слышится его пыхтение и сопение. Бедный, он снова себя мучает! Мне безразлично, толстый он или худой. Он очень хороший человек, несмотря на все свои недостатки. Это главное. Вышел минут через двадцать, весь потный, красный. Но довольный собой.

Открыв дверь ванной комнаты, бросил:

– И так каждый день.

– Ох, Леша, – только и сказала я.

Мне вдруг показалось, что он бросит работу на фирме. Если с таким упорством начал делать гимнастику, да еще вечером, непременно бросит. Что ж, я вернусь в школу. Никогда не хотела быть просто домохозяйкой. Мы как-нибудь проживем. Лишь бы вместе. Лишь бы навсегда.

– Как прошел день? – спрашиваю, ставя пред ним тарелку супа. Голодный, ест торопливо, обжигается. Ох, Леша!

– Нормально.

– Ты вычислил убийцу?

– Куда он денется?

– Устал?

– Немного.

– Леша, ты опять говоришь во сне.

– Да? О чем?

– О какой-то украденной нежности.

– О нежности? Не может быть! При чем здесь это?

– Вот и я не понимаю.

– Да я об этом даже не думаю! Ах, да! Лейкин! Он все порывается рассказать мне эту историю!

– Какую историю?

– Не бери в голову. – Махнул рукой. И спросил: – В выходные погуляем по Москве. Хочешь?

– А дети?

– Дети поедут к бабушке. А я хочу на весну посмотреть. Вдвоем с любимой женщиной.

– Что ж. Любимая женщина согласна!

– С чего ты такая на все согласная? И голос спокойный? Не кричишь, не ругаешься. Ведь меня не было дома весь день.

– Я люблю тебя.

– Что? – Он перестал жевать и уставился на меня.

– Я действительно ждала тебя целый день, хотела отругать и вдруг подумала, что люблю. И не могу ругаться. Улыбаешься. Тебе смешно?

– Нет. Мне хорошо. Потому и улыбаюсь.

– А ты?

– Что я?

– Любишь?

– Саша, мужчины об этом не говорят. Если действительно любят. Они просто поступают так, что у женщины не остается в этом никаких сомнений.

И мне вдруг стало так спокойно.

Все пройдет. Усталость, раздражительность, ссоры по пустякам. Болезни детей, когда они вырастут. Все пройдет. И молодость пройдет. И жизнь тоже. Но мне не обидно. Потому что я счастлива. Счастлива и любима. Это лучшее, что со мной могло случиться.

Глава 9 Колокольчик

1

Алексей проснулся в прекрасном настроении, в полной уверенности, что еще немного, и все будет кончено. Женщины с именами цветов перестанут погибать. Ксюша подошла с детской книжкой. Пока он читал ребенку сказку, жена успела сбегать в магазин и приготовить завтрак. Алексей встал, сделал зарядку, с удивлением почувствовав, что усилия над собой делать не пришлось. Все случилось само собой. Словно он тяжело и долго болел и вдруг выздоровел. А точнее, проснулся.

Потом он вспомнил вчерашнюю нелепую ссору с Барышевым из-за пустяка. И пошел за телефоном. Мириться. Но Серега сделал вид, что ничего не случилось.

– Проснулся? – спросил он.

– Давно.

– Со мной поедешь?

– Куда?

– Вчера вечером, часов около десяти, совершено нападение еще на одну цветочницу. На Флору.

– Убита?!

– Ей повезло. Жива, – коротко сказал Серега. – Она сейчас дома, почти уже успокоилась. И позвонила нам.

– Но почему вчера не позвонила?

– Не знаю. Говорит, испугалась, когда этот мужик начал ее душить. А потом внезапно отпустил. Она его даже толком не разглядела. Подумала, что грабитель. Услышал шаги и отпустил. Кто-то его спугнул. А ночью, обсуждая происшествие с мужем, она вдруг подумала, что это нападение связано с убийствами других цветочниц. Я думаю, что она права. Ее муж сегодня позвонил нам. И вот я весь такой молодой и красивый еду к ним домой снимать показания. Компанию составишь?

– А где он на нее напал?

– Возле павильона, в котором Флора работала. Она вышла оттуда и направилась к ближайшей станции метро. Там, по ее словам, дворик есть, маленький такой, уютный, тихий. Девять вечера, сумерки. Говорит, он сзади напал.

– Где встречаемся? – деловито спросил Алексей.

– Метро «Маяковская». Давай на своих двоих. В центре огромные пробки. Устроит?

– Вполне.

Поспешно одеваясь, Алексей пытался сообразить, что же такое произошло? Он что, все лейкинские павильоны теперь решил обойти в поисках очередной жертвы? Но зачем ему нужны именно цветочницы? Причем лейкинские?

– Может, Флора нам поможет, – сказал он Сереге, дождавшись его, наконец, у метро. – Ведь она осталась жива. Неужели опять ни одной зацепки?

По дороге к дому Флоры Алексей поинтересовался:

– Чего ты так долго? Не на машине же!

– Да я вчера этого деятеля, который магнитолы крадет, так и не дождался. Позвонил в его квартиру – никого. Ждал, ждал, пока не надоело. Плюнул и ушел. Никуда он не денется. Сегодня заехал к себе, написал все, как положено, и велел, чтобы участковый с ним разобрался вместе с ребятами из отделения. Чтоб задержали, препроводили в следственную часть, оформили протокол. Как положено. А я, значит, по маньякам. Потом побеседуем.

– Это правильно.

– Знаешь, что странно? Он в том самом подъезде живет.

– В каком?

– Где Розу нашли. Третий этаж.

– А его допрашивали в связи с этим делом?

– Всех допрашивали. Я обошел все квартиры в том подъезде. И этого мужика вспомнил бы, если б увидел.

– Вот увидишь – и вспомнишь. И поговоришь.

– Да. Неизвестно, где найдешь, где потеряешь, – вздохнул Барышев. – Вдруг он что-нибудь видел? Может, дома сидел, в окошко глядел?

– Слушай, погода-то, а? Идти никуда не хочется. Работать тем более.

– Я тебя не заставлял.

– Ладно, проехали.

Цветочница Флора взяла отгул. Позвонила хозяину и заявила, что, пока не поймают маньяка, она на работу ни ногой. Пусть закрывается. Перепугалась она сильно, и семья ее поддержала.

Дверь им открыла девочка лет десяти и, впустив в крохотную прихожую гостей, тут же убежала прочь. В кухне на плите что-то кипело, в ванной лилась вода. Они сунулись было в кухню.

– Нет, нет! Вы в комнату, в комнату проходите! – Маленькая, круглая, как шарик, Флора стала поспешно вытирать руки о фартук, расшитый цветами. – А я сейчас. Сейчас…

Она вихрем пронеслась по квартире, где-то стерла пыль, запихнула в шкаф какие-то тряпки, плюхнула в кастрюлю с супом нарезанную кубиками картошку, поставила чайник на плиту, закрыла воду в ванной, засыпала белье, лежащее в ней, стиральным порошком, нашла в ящике с обувью две пары мужских тапок и турнула дочь делать уроки. Потом села на диван в гостиной и громко сказала:

– Уф!

– Как вы себя чувствуете? – улыбнувшись, спросил Алексей. Она была хорошенькая: круглолицая, чернобровая, розовощекая. И очень энергичная. В руках у Флоры все кипело.

– Устала. Посижу немного и дальше побегу.

– А как ваш страх? Прошел?

– Да я уж и позабыть успела о вчерашнем! Дел-то сколько! Это все Сашка мой. Муж. Он за меня волнуется.

– Так как же было дело, Флора? Расскажите.

– Ой, да обыкновенно! Когда поздно вечером с работы возвращаешься – жди приключений. То пьяный какой-нибудь привяжется, то парни нахамят. А вчера грабитель напал.

– Уверены, что грабитель?

– Да не знаю я! – махнула пухленькой ручкой Флора. – Ну, чего ему от меня еще надо?

– Может, любви? – усмехнулся Алексей.

– Ой, ну вы скажете тоже! – хихикнула Флора, прикрыв рот, похожий на вишню, ладошкой. – Вышла я из магазинчика, закрыла все, как полагается, сигнализацию проверила. Сумки с продуктами подхватила – и к метро. Думаю: пройду двором, быстрее будет. А там не больно-то светло. И тут он меня догнал.

– А давно он за вами шел?

– Ой, да я не помню! Внимания не обратила.

– Как же так?

– Задумалась. Столько проблем! Как он меня догнал, так сразу же обхватил за шею. Руки в перчатках, а в руках…

– Что в руках? – даже привстал с дивана Алексей.

– Линейка. Стальная линейка. Ой, вспомнила! Не руками обхватил, а линейку на шею забросил! И к себе ее притянул. Душить стал. Я и не пикнула. Один раз-то накинул, да мимо. А уж во второй у него получилось.

– Как это мимо? – удивился Барышев.

– Да так. Вроде махнул линейкой-то, да только шею оцарапал. Вот.

Флора отодвинула рукой волосы с шеи и показала длинную тонкую царапину. Темную, уже подсохшую.

– Узнаешь? – тихо спросил Алексей. – Он самый. Линейка, значит. Тонкая, гибкая стальная линейка. А что дальше?

– Ничего. Шаги раздались. И он меня тут же отпустил. Вроде бы шли двое. Но они возле нас не задержались. Ушли.

– А дальше?

– Я закричала. Он вырвал сумочку у меня из рук и убежал. Странный очень.

– Почему странный? Вы поймите, Флора, – просительно сказал Алексей, – нам каждая мелочь важна. Почему этот человек показался вам странным?

– Он вроде как принюхивался все время. И движения у него такие… Неуверенные.

– Пьяный?

– Вроде не пахло от него.

– Наркоман? – Она отрицательно покачала головой: не похоже. – Особые приметы?

– Я лица его не видела, – виновато сказала Флора. – Он же со спины зашел.

– А почему про движения говорите: странные?

– Не знаю. Мне так показалось. Я сразу подумала: грабитель. Сумку-то он взял, а в ней деньги. Хорошо, проездной на метро в кармане лежал. Денег-то в кошельке немного было. Главное, что сама жива.

– Как вы думаете, он хотел вас убить? Или только ограбить?

– Да. Кажется, да, – шепотом сказала Флора. – Он хотел. Убить. Да.

И она всхлипнула:

– Господи, да что это я? Подумала – грабитель. Он же сумочку… Сумочку мою…

– Серега, позвони Лейкину. Срочно, – вдруг сказал Алексей.

– Это еще зачем?

– Спроси, не поступила ли к нему информация о том, что в павильон, где работает Флора, кто-то залез. И на мобильник звони, не домой.

Потом он попытался успокоить Флору:

– Не надо плакать. У вас чайник кипит.

– Ох! Забыла! – женщина тут же перестала плакать, вскочила с дивана, вытерла фартуком круглые щеки и унеслась на кухню.

Дозвонившись до Лейкина, Серега несколько минут слушал его в полной растерянности. Положив трубку, произнес:

– Черт знает что! Он говорит, что в павильоне, где раньше работала Роза, ночью случился пожар. Изнутри павильон выгорел дотла. Ничего не понимаю. Если маньяк с самого начала хотел поджечь павильон, то на кой леший ему нужна сумочка Флоры? С ключами от него? Ты об этом подумал?

– О ключах? Да. Ему не деньги нужны. Он хотел быть стопроцентно уверен в том, что, когда потушат пожар, изнутри все выгорит дотла. Он вошел туда и поджег павильон. Ведь подожги он его снаружи, пожарные могли успеть все потушить. А вдруг нужные ему бумаги в сейфе? Лежат вместе с деньгами? Он не был уверен наверняка.

– Какие бумаги, Леша?

В гостиную вернулась Флора, Алексей тут же спросил у нее:

– А какие отношения были у вас с Розой? Доверительные?

Она согласно кивнула: да.

– Долго вы вместе работали?

– Ой, да я не вспомню! Я не считала. Сначала Роза работала с этой блондинкой, которую вроде тоже убили.

– С Маргаритой?

– Ну да. А та сперва работала с Лилией. Которую тоже… Ой! – Флора снова испуганно зажала ладошкой рот. – Потом хозяин, к Розе неравнодушный, открыл специально для нее павильон поближе к дому. Ну и взял меня. Розе в напарницы. А с блондинкой стала работать Гортензия.

– Что, еще и Гортензия есть? – кисло спросил Серега. – Ах, да. Вспомнил. Есть такая. Огромная бабища, пардон, женщина с усиками. Все время жаловалась, что в павильоне дует. Как это, мол, Марго в туфельках ходит?

– Как ты сказал? – вздрогнул Алексей.

– В туфельках, говорю, она ходила.

– Черт, Серега! Как мне раньше в голову не пришло! Вот тебе и «Подсолнухи»! Значит, это был пакет Марго! Ну да: все сходится. Йогурт, две сдобные булочки. Завтрак одинокой женщины, которая накануне плотно поужинала в ресторане. Так просто! Она, должно быть, забрала туфли с работы, чтобы сделать на них новые набойки. Каблуки-то совсем стесались. У вас, Флора, тепло в павильоне?

– Не очень. Зимой в туфельках не походишь. Девчонки говорят, что только там, где сейчас торгует Гортензия, условия хорошие. Но та почему-то все время мерзнет.

– Да, пакет принадлежал Марго, – с уверенностью повторил Алексей.

– И что это нам дает? – тут же спросил Серега.

Но Алексей не ответил, он вновь повернулся к Флоре:

– Значит, после того, как убили Маргариту, вы стали у Розы доверенным лицом?

– Больше у нее подружек вроде не было. Ну, а между нами какая дружба? Она же девочка еще была. Все с глупостями со своими, с фантазиями. Ну, разве можно к этому серьезно относиться?

– С какими фантазиями? – насторожился Алексей.

– Все хотела поймать маньяка. Книжку об этом написать, стать знаменитой. Ой, да она ж мне звонила вечером, незадолго до того, как…

– Ее убили, да? Зачем звонила?

– Письмо какое-то вроде бы отправила. Ну, не смешно? Мы ж виделись почти каждый день!

– Где оно? – хрипло спросил Алексей.

– Да не я знаю. Вроде не было с почтой ничего. Вы ж знаете, как наша почта работает, – пожаловалась Флора.

– Почтовый ящик, – сказал Серега. И спросил: – Флора, где ключи?

– Ой, да я Наташку сейчас вниз пошлю. Наташа!

– Не надо. Мы сами. Спуститесь с нами к почтовым ящикам?

– Ой, конечно! Кастрюлю только сниму с плиты.

Флора накинула прямо на халат джинсовую куртку и с трудом отыскала в шкафу ключ от почтового ящика. Сказала виновато:

– Газет и журналов мы не выписываем, счета я в начале месяца забираю, а письма… Кому ж нам писать? Родственники-то все в Москве живут. Телефон на то есть.

И она беспечно махнула пухленькой ручкой.

Бережно открыв ключом почтовый ящик, Алексей извлек оттуда огромную кипу газет и рекламных проспектов. Кодового замка в подъезде не было, и разносчики бесплатной прессы заходили туда часто. Перебрав всю пачку, Алексей отыскал в ней плотный белый конверт. Письмо Розы. Аккуратно его распечатал, вытащил на свет божий листок, тонко пахнущий духами. Понюхал его:

– Чем пахнет? А, Серега?

– Ты читай лучше. Важен нам этот запах?

– Не скажи. Он же все время вроде как принюхивается. А, Флора?

Та завороженно посмотрела на конверт и молча кивнула. Алексей прочитал и протянул листок Барышеву.

…все цветы мне надоели

«Милая Флора! Мне просто не к кому больше обратиться!

Завтра я начинаю заключительный этап своей кампании. То есть выхожу непосредственно на этого человека. Я не знаю, как его зовут и где точно он живет. Знаю приблизительно со слов Марго, как он выглядит. Я буду ждать его во дворе дома. Хочу выглядеть при этом потрясающе. Интересно, какие они, маньяки?

Он должен мною заинтересоваться, быть может, даже влюбиться и открыть мне свою душу. Интересно, почему люди становятся такими? Обо всем, что он мне расскажет, я обязательно напишу. Но на всякий случай надо подстраховаться. Я не верю, что это закончится плохо, и ничего не боюсь. Ведь я такая красавица, а он все-таки мужчина. Для начала я с ним просто поговорю.

Но все должно быть как в настоящем детективе. Если все будет нормально и со мной ничего не случится, это письмо можешь вообще не читать. Или отнестись к нему так, как относилась до этого ко всему, что я делаю. Снисходительно. А если вдруг…

Но нет. Этого быть не должно. На всякий случай, есть общая тетрадь в клетку. Там я описала все в подробностях. Все, что мне рассказала Марго. Про тот вечер, когда убили Лилю, про себя саму. Отдай ее ментам, они догадаются, в чем дело. Тетрадь эта лежит у меня на работе в ящике стола, там, где и вся наша документация. Чтобы ничего не случилось, я об этом предупрежу и нашего маньяка. О письме и о тетради. Так, кажется, делается, если расследуешь детектив.

Вот и все, что я хотела тебе написать. Не называй меня, пожалуйста, глупой девочкой. Я храбрая девочка. И мне очень нужно стать знаменитой.

Целую тебя в пухлые, милые щечки.

Роза»

2

– Глупая девочка! – тяжело вздохнул Серега, а Флора громко всхлипнула.

– Значит, ему нужна была тетрадь, – задумчиво сказал Алексей. – Поехали, Серега, глянем на то, что осталось в павильоне после пожара.

– А мне? Мне что делать? – растерянно спросила Флора.

– Сидите пока дома. Не думаю, что он снова на вас нападет. Не рискнет.

– Но он же хотел меня убить!

– Хотел. И странно, что не убил. Извините, конечно.

Алексей еще раз понюхал листок из конверта. Потом подошел к Флоре и тоже потянул носом.

– Извините. Поближе можно?

Она засмущалась, но кивнула.

– Что за духи у вас? – спросил Алексей, приблизившись и почувствовав от одежды Флоры незнакомый тонкий аромат.

– Какие такие духи? Дешевая туалетная вода. «Цветы России» называется. Фиалка.

– Фиалка?

– Муж подарил. К Восьмому марта. Живем скромно, на дорогие духи у нас денег нет.

– Хороший подарок. Может быть, он вам жизнь спас. До свидания, Флора!

– Что ж, поймаете вы его? – спросила маленькая энергичная женщина.

– Обязательно!

Они ехали к месту происшествия на метро, радуясь, что можно избежать огромных пробок.

– И все-таки я не понимаю, – пытался рассуждать Серега Барышев, – почему он ждал столько времени, чтобы поджечь павильон? А?

– Неизвестно, как долго они разговаривали с Розой. И о чем. Быть может, она сказала только, в каком районе работает и кому отправила письмо, подстраховавшись. И он начал методично обходить все цветочные павильоны, чтобы узнать, в котором из них есть женщина по имени Флора. Редкое имя, между прочим! О, черт! Надо было ее об этом спросить! Не обращались ли к ней с пошлым вопросом: «Девушка, как вас зовут?»

– Она могла и не ответить.

Они вышли из метро, Барышев начал оглядываться, потом уверенно сказал:

– Туда!

– Флора ему не ответила? Вряд ли. Не похоже, что она может огрызнуться: «А вам-то что?» Или просто послать. Тем более что, кроме имени, он ничего и не спрашивал. И приставать к ней не собирался. Ему важно было знать, что именно здесь, в этом павильоне, работает Флора, которая и должна передать полиции опасные записи.

– Пришли, – сообщил Серега. – Вон, видишь почерневшее здание?

Они подошли к обгоревшему павильону. Возле него уже не было ни пожарных, ни Лейкина, ни зевак. Окна разбиты, но крыша целехонька.

– Ты прав, – задумчиво сказал Серега, – пожарные приехали быстро. Разрушения незначительные. Снаружи по крайней мере.

– Зато внутри, кажется, почти ничего не осталось.

Алексей заглянул в павильон, потом нырнул внутрь, стараясь не запачкаться. Подошедшему постовому Барышев протянул раскрытое удостоверение:

– Свои.

– Уголовный розыск, что ли? Криминал ищете?

– Вроде того.

– Удачи, – козырнул патрульный.

Алексей в это время вышел из павильона, вытирая грязные руки:

– Бесполезно. Можешь даже не заходить. Он, видимо, бумаги поджег и убежал.

– Не проще ли было взять из ящика стола тетрадь, запереть дверь и уйти? Или сигнализация сработала?

– Видимо, он ее отключил. Да, странно. Времени, чтобы найти тетрадь, у него было достаточно.

– Но тогда зачем, Леша?

– Я и сам все время об этом думаю. И у меня есть идея. Знаешь, куда нам с тобой надо сейчас заехать?

– Куда?

– К матери Лилии.

– Это еще зачем?

– Там узнаешь, – загадочно сказал Алексей.

– Хорошо. Я только позвоню.

Пока Серега разговаривал по телефону, Алексей прогуливался взад-вперед и думал. О платке в машине Николая Суханова, о сумке Виктории Воробьевой. И о ее духах с запахом резеды.

Барышев вернулся минут через десять, потирая руки, заявил:

– Порядок!

– Жена в сотый раз сказала, что тебя любит? – усмехнулся Алексей.

– Иди ты со своими шуточками! Ублюдка, что магнитолы воровал, мужики задержали. Привели в отделение, и там он во всем признался. Теперь можешь спать спокойно. И машину оставлять во дворе.

– Ну, уж нет! Береженого бог бережет.

– Надо бы поехать, с ним побеседовать.

– Успеешь. Хотя… Ох, я дурак! Давно следовало догадаться! Я же говорил, что одна из женщин была лишней! Вот мы сейчас и узнаем наверняка, которая…

…Мать убитой девушки Полина Михайловна нежданным гостям не удивилась. Тяжело вздохнула и сказала:

– Что ж, проходите. Я как раз к гадалке собралась. Назначено у меня. А вы надолго?

– Зачем же к гадалке? – удивился Алексей.

– Есть, говорят, предсказательница Тамара, так она по фотографии может отыскать злодея, который дочку мою убил.

– По чьей фотографии? – спросил Леонидов, а Барышев пробурчал: «Дайте мне его снимок, я и сам найду».

– Как по чьей? Дочки!

– Так и я тоже могу, – усмехнулся Алексей. – Зачем же к гадалке? Тем более я сделаю это бесплатно. А сколько с вас собиралась содрать гадалка?

– У вас есть экстрасенсорные способности?! – уставилась на него Полина Михайловна.

– А то! Не верите – у оперуполномоченного спросите. – Серега хмыкнул: клоун!

– А вы разве не…

– Нет. Это он из полиции. А я – экстрасенс. Но мне нужна не фотография Лили, а ее вещи.

– Конечно-конечно, – засуетилась Полина Михайловна и направилась в маленькую комнату.

– Когда это у тебя проявились способности экстрасенса? – прошипел Барышев, ткнув Алексея в бок.

– Полчаса назад. У сгоревшего павильона. Не поверишь, Серега! Как посмотрел на него, понял: открылось шестое чувство. Вижу свет в конце тоннеля. Иду прямо на него.

И Леонидов следом за Полиной Михайловной двинулся в маленькую комнату. Она с готовностью распахнула перед гостями гардероб:

– Вот. Дочкины вещи. Сохранила все, как при ней было.

Алексей заглянул в недра старого шкафа, удушливо пахнущие лавандой:

– Полина Михайловна, меня вообще-то интересуют те вещи, которые Лилии подарила Виктория Воробьева. Вы же сами говорили: духи, платок. Мол, на полке все так и лежит.

– Да-да.

Полина Михайловна выдвинула нижний ящик шкафа, заглянула туда, сказала недоумевая:

– Не понимаю. Вот здесь все и было.

Она торопливо стала перекладывать вещи. Сказала виновато:

– Я давно уже сюда не заглядывала. Ни к чему. Но… Ничего нет! Ни духов, ни платка.

– Может, Лилия их кому-нибудь отдала? – спросил Алексей.

– Кому ж? Если только подружке. Маргаритой ее звали. Только ее тоже убили, – вздохнула Полина Михайловна.

– А сумка среди вещей была?

– Какая сумка? Ах, сумка! Кожаная, с большой пряжкой. С камушками. Но Лиля сразу сказала, что эта вещь не для нее. Подруге, мол, отдам. Той подойдет. Она девушка яркая. Значит, и другие вещи тоже отдала. А платок-то новый был! И пузырек с духами полный, нераспечатанный.

– Вот тебе и решение задачки, – вздохнул Алексей. – Спасибо, Полина Михайловна. Мы, пожалуй, пойдем.

– А вещи-то? Вещи?

– Я уже их посмотрел.

– Вы ж обещали назвать имя убийцы!

– Увы, имени я не знаю, – и, поймав разочарованный взгляд Полины Михайловны, Алексей добавил: – Но зато знаю адрес. Так что не ходите к гадалке. Не стоит тратить деньги.

И Алексей подтолкнул Барышева к дверям. Очутившись на лестничной клетке, тот прошипел:

– Ты что плетешь? Какой адрес?

– Я ж тебе сказал: у сгоревшего павильона у меня открылись экстрасенсорные способности.

Они вошли в лифт. Барышев схватил друга за плечо, резко развернул лицом к себе:

– Давай, говори!

– Могу я тебя чуточку помучить? Шучу. Выйдем на улицу, тогда скажу.

Они остановились у подъезда.

– Говори, – потребовал Барышев. – Адрес.

– На самом деле я и имя знаю. При ней не хотел говорить. Это будет для нее ударом. Она ведь хорошо знает этого человека.

И, не обращая внимания на мрачное лицо лучшего друга, Алексей начал рассказывать:

– Все это настолько очевидно, что я мог лопухнуться только по причине занятости на основной работе. Как только у меня появилось свободное время, я все понял. Одна из женщин была лишней. И это именно Вика. Луговая трава, не цветок. Он просто ошибся. И не хотел ее убивать. У него ведь зрение слабое. Он убил Лилию, потом решил убить Марго. Представь себе картину: Лилия отдала ей вещи богатой подруги, которые без толку валялись в шкафу. А Марго экономила на всем, деньги копила. Кто бы стал о ней заботиться в больнице? Потому она и вещи у Лилии брала. Среди них оказались духи и пестрый платок. Марго его часто надевала. А пакет с подсолнухами сыграл роковую роль. Он же не знал, что Виктория зайдет после работы в супермаркет, чтобы мороженым полакомиться. И на сцене появится яркий пакет. А в подъезде темно. Помнишь, Флора говорила, что он все время принюхивался? У этого человека недостаток зрения компенсируется острым обонянием и тонким слухом. И движения неуверенные, не потому что он пьяный. Он слабовидящий. Особенно плохо видит в темноте. Потому и линейку на шею с первого раза не смог закинуть. Отсюда и царапины. Ошибка, элементарная ошибка. Он хотел убить не Викторию, а Марго.

– Но зачем?

– Цветы, наверное. Он маньяк. Помешан на цветоводстве. Он и павильон потому поджег, что не мог найти тетрадку. Не в состоянии был разглядеть написанное, вот и решил уничтожить все бумаги. Чтобы наверняка. Роза не знала этого человека в лицо, а Марго как раз знала. Она все рассказала ей, а та записала.

– Но тогда получается, что это…

– Воробьев, да?

– Нет, Леша! Не узнать свою собственную жену?!

– Может, он ее потом узнал? Когда она уже была мертва? Или чуть раньше, но… Ненавидел ее так сильно, что продолжал душить.

– Надо его брать! – решительно сказал Барышев.

– Знаешь, Серега, иди к нему один. Я не могу. Я ведь ему поверил. И… помог.

– Выходит, это твоих рук дело? – зло спросил Барышев. – А не пожалей ты его тогда, Роза была бы жива!

– Ну, бывает, – развел руками Алексей.

– Бывает?!! Видеть тебя больше не хочу!

Барышев развернулся к нему спиной и зашагал к подъезду, где жили Воробьевы. Алексей тоскливо смотрел ему вслед. Что ж, бывает.

…все цветы мне надоели

Я давно уже никому не говорю, какое у меня зрение. Минус сколько. Это так много, что люди все равно не в состоянии представить себе, каково мне. Плюс астигматизм. Все сливается в одно сплошное разноцветное пятно. В кляксу. Такая близорукость полностью не корректируется. А очки очень тяжелые, и с такими толстыми стеклами, что натирают переносицу. Меня жалеют. Вслух. А я чувствую в людях скрытую радость: «Ой, как хорошо, что это не у меня!» Потому что, выразив соболезнование, сочувствующие торопятся сообщить о своем отличном зрении. В крайнем случае о небольших проблемах. Минус один, два, три. Господи! Да это же ничто! Они даже не подозревают о том, как это меня раздражает! Я давно уже делаю вид, что все более или менее нормально. И очки со стеклами, уменьшающими мои глаза почти до точки, надеваю только в крайних случаях. Двигаюсь на голос и на ощупь. На разноцветные пятна, в которые сливаются люди и машины.

По причине слабого зрения все чувства мои обострены до крайности. Особенно обоняние. Контактные линзы я носить не могу. Во-первых, астигматизм. Такие линзы стоят дорого, а денег у меня нет. Во-вторых, роговица моих неудавшихся глаз сверхчувствительна. Линзы ее мгновенно натирают, и слезы льются градом. Я не могу ходить по улицам, ревя белугой, а потом залечивая микротравмы роговицы дорогостоящими каплями и гелями. Денег у меня нет.

Я живу в своем, особом мире. В нем нет людей, только туманные пятна. Цветные пульсирующие пятна, если я пытаюсь в них вглядеться. Но я не чувствую себя ущербным. Наоборот. Я знаю, как уродливо многое из того, что видят остальные. На это незачем смотреть. А мой мир прекрасен. Несмотря ни на что. Я его домысливаю. А фантазия у меня богатая.

Я лучше слышу, тоньше чувствую. И запахи, и людей. Я придумываю их по этим запахам, а еще по голосам. И уродины могут показаться мне красавицами, а красавицы – ведьмами. Уродинами. У меня свое зрение. Особое.

И я не хочу, чтобы меня жалели.

3

– Что мрачный? – спросила жена, открыв Алексею дверь.

– Меня обманули, Сашенька, – пожаловался он. – Человек, которому я сделал добро.

– Бывает.

– Почему так?

– Леша, ты как ребенок! Главное, что мы живы, здоровы. Ну, ошибся. Бывает, – повторила Саша.

– Я вычислил маньяка, – важно сказал он. – Но он успел убить еще одну девушку. Если бы я был более сообразителен, этого бы не случилось.

– Ты устал. Тебе надо успокоиться. Иди мой руки. Я тебя покормлю.

– Завтра мы едем гулять. Без детей. Только ты и я. Ты обещала.

– Хорошо. Как скажешь.

– У меня замечательная жена.

– И ты только сейчас это понял, поросенок?..

…Они поехали в Парк культуры. Было солнечно, но все еще прохладно. Саша замерзла, гуляя по парку, но все равно очень радовалась.

– Мне хочется что-нибудь на память об этом дне, – сказала она, еле шевеля замерзшими губами. – К-к-какой прекрасный д-день!

– Например?

– Напротив Парка культуры есть уличный вернисаж. Выставка картин на продажу. Давай зайдем?

– Ты картину хочешь купить?

– Ну, самую маленькую. Малюсенькую. – Саша развела руками, показывая, какой должна быть картина.

– Хорошо, что я денег с собой много взял. Хотел сводить тебя в дорогой ресторан. В очень дорогой, – намекнул Алексей.

– Нет. Купи мне лучше картину.

– Как скажешь.

– У меня замечательный муж.

– Ты только сейчас это поняла?

Они вышли из парка и спустились в подземный переход. Потом добрели до вернисажа. Народу там было гораздо меньше, чем картин, и продавцы явно скучали. Алексею не нравилась лубочная живопись, но он решил терпеть. Жена упрямо сказала:

– Я хочу осмотреть все! Раз уж мы сюда приехали.

Он кисло посмотрел на длинный ряд картин и кивнул:

– Хорошо.

Потом они долго бродили среди лошадей, сирени и пейзажей, где природа была так мало похожа на настоящую. Яркие, насыщенные краски, жирные, масляные пятна солнца и луны, сочная зелень. У Алексея начало рябить в глазах. Сирень в вазе, сирень на скатерти, сирень в глиняном кувшине… И вдруг сладкий толчок. Удар под дых. У него аж дыхание перехватило. На серой стене с облупившейся штукатуркой висела маленькая картина. Необыкновенная. Нежные, слабые краски. Размытые контуры. В тонкой, почти невесомой и тянущейся ввысь вазе из прозрачного стекла такой же невесомый букет. Почти прозрачный. Алексей знал, что эта трава называется «кукушкины слезки». Но как называются цветы с рваными краями, не знал.

Поэтому нагнулся, разбирая подпись к картине. Да, она как-то называлась. И еще один сладкий толчок почти разорвал его сердце. На бумажке, приклеенной скотчем к деревянной раме, было старательно выведено печатными буквами:

«Нежность».

Саша тоже остановилась, замерла надолго, потом восхищенно сказала:

– Какая красота! Купим?

Но, услышав цену, вздрогнула:

– Как дорого!

– Купим, – сказал Алексей бородатому мужику в бархатном берете. Типичный художник, судя по тому, как живописно обмотан вокруг шеи шарф.

– Хороший выбор. Для души писал, – пробасил тот. – Потому так дорого.

– Скажите, где вы взяли сюжет? Необычная композиция, – заметил Алексей. – Полевые цветы, неброские. Нигде такого нет. У всех сирень, в крайнем случае ландыши.

– Я вижу, вы разбираетесь в живописи, – художник заметно оживился. – Да, необычная. А история такая. Пару лет назад пошел я на выставку цветов. Выставлялись композиции на конкурс букетов. Дело было летом, как сейчас помню. Выставками я интересуюсь, особенно цветов. Сюжеты новые ищу. И увидел я там этот букет. Он так и назывался: «Нежность». Как увидел, так и замер. Остальные букеты огромные, вычурные, и цветы в них дорогие. Сплошное барокко. Мысленно я их так и назвал. Этот букет среди них выделялся. Скромный, почти незаметный. Но около него все останавливались. Три дня выставка шла, так я все три дня на нее ходил. Денег на билеты не пожалел. Все запоминал эту «Нежность». Да что там запоминать? Вот где она у меня. В душе.

Бородатый художник хлопнул себя по левому нагрудному карману. А потом со вздохом сказал:

– Давно уже все увяло, а она осталась на моем полотне. А на третий день, к вечеру, призы раздавали. За лучшие композиции. Так вот за «Нежность» дали первую премию. И деньги, и диплом.

– А кому дали, не вспомните?

– Такого товарища не забудешь, – усмехнулся художник. – Колоритная личность! Голова обрита, а на подбородке черная клякса. Пальцы сплошь в колечках и перстнях. Ногти с маникюром. В кожаных штанах. Был бы я портретистом, написал бы с него портрет. Так завернуть вам картину?

– Да, конечно, – рассеянно ответил Алексей. Потом опомнился и полез в карман за деньгами. Выгреб все до копейки, но оно того стоило. Нет, в смерти Розы он не виноват.

Саша была в восторге. Несла свое сокровище, прижимая к груди, словно младенца. И все время повторяла:

– Но как же это дорого! Как дорого! Леша, похоже, мы разорились!

У машины Алексей, извиняясь, сказал:

– Милая, мы сейчас едем к маме. И быстро. Пока ты одеваешь детей, я к другу детства заскочу. К Николаю Лейкину. Узнаю, наконец, историю про украденную «Нежность». Только бы он был дома! Только бы дома…

…На этот раз бывший одноклассник сам открыл ему дверь.

– Как мама? – спросил Алексей, проходя в каменный грот.

– Поправляется. Скоро из клиники заберу. Поедем с ней в деревню розы выращивать.

– А цветочный бизнес как же?

– Бизнес? Что бизнес… Разваливается на глазах. Трех девушек убили, теперь вот и павильон сгорел. Может, не мое это?

– Слушай, Коля, расскажи мне, наконец, эту историю. Про украденную «Нежность».

Алексей уселся в кресло, приготовившись слушать. Лейкин побледнел. Замялся, отвел глаза.

– Да брось, – сказал Алексей. – Половину я уже знаю. Знаю, что «Нежность» – это букет. Название композиции. Там доминирует трава, которая в народе называется «кукушкины слезки».

– Откуда знаешь? – еще больше побледнел Лейкин.

– Один художник увидел букет и написал картину. Я ее сегодня купил. Так что «Нежность» будет жить в веках.

– Покажешь?

– Сначала ты покажи. Диплом.

Лейкин нехотя побрел в свою комнату. Его не было минут десять. Алексей уже заволновался, но бывший одноклассник вернулся и протянул ему диплом в рамочке:

– Вот. Сначала на стене висел. Потом я снял. Совесть замучила. Ведь не я это придумал. Я просто украл чужую идею. Взял и украл. А осмелился только потому… В общем, дело было так. Учился я на курсах флористов. В нашей группе было десять девушек, а парней всего двое. Я и… И еще один человек. Вот это был талант! Чутье и вкус невероятные! Причем знал я его с детства. Наши матери работали в одном НЭХе, обе цветоводством занимались. И судьба у нас похожая. Мне иногда кажется, что я – это он. Их тоже отец бросил. Жили они вдвоем с матерью, только все больше за городом, в деревне. Я знаю, что она розы выращивала и на рынке продавала. Но незадолго до того, как мой приятель пошел на курсы флористов, его мать умерла. Рак. А с парнем случилось несчастье: он стал с огромной скоростью терять зрение. Почти ослеп. Говорят, на нервной почве. Как мать умерла, так это и случилось. А какой из слабовидящего флорист? Надо же видеть, что делаешь. Цвета видеть, форму. Ему даже группу по инвалидности дали. Он отчаялся и бросил это дело. Я заходил к нему домой, справлялся о здоровье. Но он замкнулся в себе, стал таким странным. О цветах и слышать больше не хотел. А мне как раз предложили участвовать в конкурсе на лучшую цветочную композицию. Международная выставка, призы, дипломы. Это же начало карьеры, если получится! Всем, Леша, нужно признание. Я сначала попытался что-то придумать. Но ты уже знаешь – не могу. Хорошо могу сделать, красиво, дорого, но без души. Премии за это не дадут. А мне все хотелось доказать, что я не хуже, тоже талант. Ну и вспомнил вдруг про «Нежность». Приятель однажды привез ее из деревни. А наши матери дружили. Мы пошли к ним гости и… Тут-то я и увидел в первый раз эту композицию. Ну, я и украл идею. Сделал букет, представил на конкурс. И дали мне первую премию и диплом. Даже за границу пригласили. На другой конкурс. Но я-то знал, что ничего больше не выиграю. И стала меня мучить совесть.

– Почему?

– Как же? Деньги хорошие дали. Первую премию. Несколько тысяч долларов.

– Так много? – удивился Алексей.

– Что ты удивляешься? Конкурс-то международный! А он инвалид. Может, ему на операцию денег надо? Как поступить? Пойти и все рассказать? Отдать деньги?

– И почему ты не пошел?

– Он гордый. Не взял бы. Да и мне стыдно. У меня с этого карьера началась. Все говорят: «А, Лейкин! Тот, который первую премию получил на международном конкурсе!» Хоть что-то за мной есть. Картину покажешь? – настойчиво сказал Лейкин.

– Приходи, смотри. А где живет твой приятель?

– Представляешь? В двух шагах от тебя!

Теперь уже Алексей никуда не спешил. Все закончилось. Солнышко светит. Хорошо. Весна. Замечательно. Нет, не будет он сегодня Барышеву звонить. Не надо портить такой хороший день. Завтра. Это будет завтра.

4

Серега позвонил сам. На следующий день и прямо с утра. Голос у него был расстроенный:

– Слушай, Лешка, Воробьев никак не колется. Не бить же мне его, а? Две ночи в «обезьяннике» просидел, а все равно не колется! Ну, никак! Что делать?

– Я сейчас приду. Не нервничай: все уже свершилось.

Он повесил трубку и посмотрел на стену, где висела картина. «Нежность». Ну что за штука жизнь, а? И где, спрашивается, справедливость?

… В кабинете у Барышева сидел Воробьев. Он часто и беспомощно моргал. Алексей приблизился к нему вплотную, положил руку на плечо, тот прищурился и заволновался. Заговорил торопливо:

– Как же так? А? Как же так? Ведь я никого не убивал! Отпустите меня. Вы хороший человек. Отпустите.

– Ага. Отпустим, – зловеще сказал Барышев. – Как же!

– Вы свободны, Петр Александрович, – заявил Алексей и посмотрел на Серегу: – А извинения вам принесут официальные лица. И я.

– То есть как? – Серега даже привстал. – Какие извинения?

– Больше его задерживать ты не имеешь права. Срок вышел.

– Но он же маньяк! – заволновался Барышев.

– Кто тебе сказал?

– Ты!

– Я ошибся.

– Ну, знаешь… Твои шуточки… Как они меня достали!

– Я знаю, кто убил. И у меня есть доказательства. На этот раз никакой ошибки, – заверил Алексей.

– Вы хороший человек! Замечательный человек! – вскочил Воробьев. – Ведь я никого не убивал! Не убивал!

– Сидеть, – рявкнул Барышев. И Алексею: – Сначала докажи, что это не он. И назови имя убийцы. А уж потом…

– Хорошо, – кивнул Алексей. – Петр Александрович, не волнуйтесь. Это не займет много времени.

Когда они остались вдвоем, Барышев напряженно спросил:

– Ну, и кто?

Алексей зевнул и развалился на стуле. Бросил лениво:

– Отдыхай.

– Отдыхай?! Если ты знаешь, кто это, его срочно брать надо! Пока еще кого-нибудь не убил! Он в тюрьме должен сидеть!

– Он там и сидит, – спокойно сказал Алексей. – В тюрьме.

– То есть как? – оторопел Серега.

– А так. Позавчера его задержали за кражу. Он вскрывал машины и вытаскивал из них магнитолы с колонками. И он, между прочим, признался. В кражах. Следователю осталось только вызвать его на допрос и предъявить обвинение в четырех убийствах. Кстати, почему мы вдруг решили, что это маньяк?

– Да ты сам говорил…

– С моей фантазией надо романы писать, а не в полиции работать. Ну, какие в наше время маньяки? Это все сказки. Жизнь – это проза, сплошная проза. Все из-за денег. Из-за бумаги. Но ты-то, ты! Серега! Как ты в Анашкина-то вцепился? Я, мол, в цветочных маньяков не верю, а вот корысть, пожалуйста! Почему ты не настоял? Не обломал меня? Сказал бы: Леонидов, иди со своими фантазиями в… В общем, туда.

– Тебе скажешь!

– Помнишь, ты еще возмущался, что вор не испугался твоей полицейской фуражки и залез в машину? А он ее просто не разглядел. Он слабовидящий. Ну, лежит что-то. Честно говоря, мне его жаль. Я, Серега, картину видел.

– Какую картину?

– Приходи ко мне – посмотришь. «Нежность» называется. А фамилия «маньяка» Колокольчиков. Мне Лейкин сказал. Вкратце я расскажу тебе его историю. Оставшись без дела, один-одинешенек, Колокольчиков долго думал, чем бы ему заняться. Пенсия маленькая, на работу не берут. Или работа не нравится. А руки у него золотые. Пальцы чувствительные, слух отменный, все чувства обострены до предела. Устроился он было в автосервис, да долго там не удержался. Помнишь рассказ Косого? Кому нужен инвалид? А навыки остались. Как ловко он с сигнализацией-то расправлялся! И почти вслепую! Помнишь сигнализацию на павильоне? То-то! Работал он глубокой ночью, когда был уверен, что народ спит. В своем дворе, потому что с передвижением по городу у него, слабовидящего, проблема, особенно в темноте. Недаром он Флору столько времени искал. Так вот: «работал» он магнитолы, продавал их Косому и имел неплохой приработок к пенсии. Кстати, на стоянке он тогда обознался. Когда первую магнитолу принес. Одеколон, что ли, у хозяина с Косым одинаковый? Надо спросить. Он же в основном по запахам ориентируется. Ха-ха! Принял хозяина за охранника! Михалыч-то плебей! Колокольчикова не обманешь! У него нюх!

Алексей на минуту замолчал.

– Водички дай. В горле пересохло.

– А дальше? – наливая воду в стакан, нетерпеливо спросил Серега.

– А дальше завернулась «цветочная» история. В один несчастный зимний вечер две девушки за полночь возвращались домой из ресторана. Лилия и Маргаритка. Улицы пустынны, дует холодный ветер. Были они слегка навеселе, поэтому по дороге, видимо, перепутали пакеты. Может, у одной «молния» на сапоге расстегнулась и она дала свой пакет подруге подержать? Те самые подсолнухи, о которых я тебе столько говорил. Короче, Марго дошла до своего подъезда, «пока-пока» и закрыла за собой дверь. А Лилия пошла дальше и тут-то возле своего подъезда и увидела мужчину, который тонкой стальной линейкой пытался открыть дверцу машины. Вот откуда линейка, Сережа. Не орудие маньяка, а удобная штука, если надо поддеть пимпочку и открыть машину, не имея ключей. Тонкая, гибкая стальная линейка. Наша девочка догадалась, чем он занимается. Видимо, она вскрикнула: «Ай!» Или: «Что вы делаете?!» Хорошая была девочка. Добрая, правильная. Не то что глупая Роза. Но о ней потом. Он среагировал на крик мгновенно: наотмашь ударил Лилию линейкой. Попал, видимо, по щеке. У него вообще все чувства обострены до предела. Он ими видит. Не глазами, а чувствами. А Лилия, видимо, начала громко кричать. На него же словно весь мир обрушился. Мир звуков. Он ошалел. И ударил ее еще раз, еще, еще… Потом начал душить, лишь бы замолчала. Не хотел он ее убивать. Поэтому, когда девушка затихла, сам не поверил тому, что сгоряча натворил. И поступил как с сорванным цветком: разул ее и опустил голые ноги в лужу с водой. Словно надеялся, что она оживет. Не ожила. А тут он услышал другой крик. Видимо, уже оказавшись в лифте, Марго заглянула в пакет и не нашла там своих черных туфель. Батон и буханку черного хлеба увидела. И поняла, что случайно обменялась с Лилией пакетом. А туфли нужны. Марго ведь на всем экономила. Она вновь спустилась на первый этаж и бросилась вдогонку за подругой и увидела, как какой-то мужик разувает мертвую Лилю. Марго вскрикнула, и он обернулся. Но Марго была девушка умная. Она кинулась к своему подъезду и успела убежать. Ему остался только запах ее духов. Резеда. И два ярких пятна в воспоминаниях: цветной платок на голове у девушки и желтый пакет с подсолнухами. Свидетель убийства! Он долго ждал у подъезда. Быть может, не один час, пока не сообразил, что девушка здесь живет. Потом опомнился. Пришел в себя. Замерз, наконец. Ушел домой и стал ждать, когда за ним придут. Не пришли. Он подождал еще день, потом понял, что девушка в полицию не заявила. Но не факт, что не заявит. И вечером в среду Колокольчиков снова пошел в тот подъезд, где жила Марго. Спрятался в бывшей будочке вахтера. И даже оттуда почуял знакомый запах. Виктория тоже была высокого роста, такой же платок на голове, духи, пакет. Этого хватило. Колокольчиков принял Викторию за Марго и убил ее. Стальной линейкой, которая оказалась надежным оружием. И успокоился. Полиция ведь так и не пришла. И в этот день, и на следующий. И потом.

– А после?

– Потом Марго подыскала себе другую квартиру и решила вернуться за вещичками. И, видимо, к несчастью своему, с ним опять столкнулась. Может, он шел «на дело», раз был опять со стальной линейкой. Или машину присматривал. Марго вскрикнула от страха, он почувствовал знакомый запах. Заметил яркое пятно на голове у женщины, узнал голос. И сообразил, что обознался. Свидетельница-то жива! Но жила она недолго. Если бы не дурочка Роза, которая решила сама стать частным детективом вместо того, чтобы прийти в полицию, все закончилось бы на Марго. Наивный ребенок! Решила поиграть в игру под названием «в постели с маньяком». Накрасилась, разоделась. А он видел лишь туманное цветное пятно. Ведь Марго в полицию не пошла по причинам, нам известным, но все рассказала близкой подруге. А когда и Марго убили, Роза «взяла след». Марго, видимо, и раньше, еще до убийства Лилии, встречалась с Колокольчиковым и знала, что он живет в этом же дворе. Может, видела однажды, в какой именно подъезд он заходил. У нее-то со зрением все было в порядке. И Роза, разодевшись и надушившись, стала у этого подъезда караулить. Даже моя жена отметила красивую рыжую девушку, маячившую несколько дней в нашем дворе. Не знаю уж, насколько точно Марго описала подруге Колокольчикова, но на беду они встретились. Роза – дурочка наивная и болтушка. «Ах, я про вас все знаю!» Он, может, и не хотел ее убивать. Она ж еще и пригрозила: «У моей подруги Флоры (работаем мы возле такой-то станции метро) будет письмо, где указано, что делать, если со мной что-то случится. Давайте поднимемся к вам в квартиру и поговорим? Ведь это так интересно! Я о вас напишу!» Они вместе вошли в подъезд. Быть может, Роза слишком сильно к нему прижалась. И он сорвался.

– Он что, еще и женоненавистник? – хмуро спросил Барышев.

– Запах, Серега. Запах. Сдается мне, этот Колокольчиков ненавидит розы. И вообще цветы. А от девушки духами пахло. Сильно. Слишком уж сильно. Ее убил запах. Она, скорее всего, представилась: «Меня зовут Розой, а вас как?» Флору-то он отпустил. Видимо, у него что-то связано с запахом фиалок. В этом деле много загадочного. Колокольчиков – необычный человек. Его мир – особый мир. У следователя появится еще много «почему?». Нам, нормальным людям, это понять трудно. Обыск, кстати, произвели у него?

– Само собой!

– А линейку не нашли?

– Может, и была. Наверняка, ее приобщили к делу, как вещественное доказательство, раз Колокольчиков ею машины вскрывал. Но никто и не подумал, что этой линейкой…

– То-то. Он маньяк поневоле. Если таковые бывают.

– Леха! Он четырех женщин убил! Поневоле?!

– Тебе успокоиться надо. Приходи ко мне «Нежность» посмотреть. Не все так однозначно. Главное, что мы покончим уже сегодня с этим букетом. На колокольчике и покончим.

…все цветы мне надоели

Он ждал этого уже третий день. С того самого момента, как после обыска его забрали в полицию. Пока ехал, ждал, во время допроса в следственной части ждал, в камере ждал. Ведь нашли же они и черные перчатки из кожзаменителя, и гибкую стальную линейку. Забрали как вещественные доказательства. За ним числятся кражи магнитол из автомашин. Но он уверен, что идет сейчас давать показания не по этому делу. Хотя сжег все до единой бумаги в цветочном павильоне. Мужчин, сидящих в кабинете у следователя, он, конечно же, не разглядел. Но пульсацию, идущую от них, почувствовал.

Это была сильная пульсация. Эти люди знали про него все. Он достал из кармана очки и надел. Есть вещи уродливые и неприятные, но приходит момент, когда надо на них посмотреть. Ему сразу же стало больно: на переносицу легла огромная тяжесть. Но он решил терпеть.

Если ему и было кого-то жалко, так ту первую девушку, которая очень громко кричала. Почему-то он уверен, что та девушка была хорошей. Может, даже ее назвали именем цветка. Хорошего цветка. Правильного. Он чуть не плакал, когда опускал в лужу с водой ее босые ноги, надеясь, что девушка вновь начнет дышать. Не начала. Сорванный цветок медленно умирал. Но зачем же она так громко кричала?

А остальные не стоили его жалости. Злые, жестокие, бездушные женщины. Он просто задыхался, когда их убивал. От зловония. Хотя это были всего-навсего духи. Желтые духи. Потом черные духи.

И только последняя, которую он отпустил, оказалась другая. Возненавидев все цветы, он оставил-таки себе маленькое утешение. Любимый мамин цветок: фиалку. Эта фиалка зацвела как раз перед маминой смертью. Умирая, она смотрела на цветок. И на его немой вопрос почерневшими губами еле слышно ответила:

– Красиво.

Мама умерла, а фиалка осталась. Его неустанными заботами продолжала жить и цвести. Если он что-то и любил еще в жизни, так это ее тонкий, еле слышный запах. И теперь, собираясь во всем признаться, жалел только об одном.

Она тоже умрет. Кто будет ее поливать? Кто будет о ней заботиться? Это конец.

Оглавление

Не на шутку рассердился

Глава 1 Лилия

  1

  2

  3

Глава 2 Вика

  1

  2

  3

Глава 3 Маргаритка

  1

  2

  3

  4

Глава 4 Цикламен

  1

  2

  3

Глава 5 Шиповник

  1

  2

  3

  4

Глава 6 Роза

  1

  2

  3

  4

Глава 7 Садовник

  1

  2

  3

Глава 8 Резеда

  1

  2

  3

Глава 9 Колокольчик

  1

  2

  3

  4 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg