«Мертвых не судят»

Мертвых не судят (fb2) - Мертвых не судят 1759K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Антонович Руденко

Борис Руденко. Мертвых не судят

Всегда в цене (повесть)

Тапочки без задников не годятся для спуска по лестнице. Они монотонно шлепали по ступенькам, походка Славича была неуклюжей и разлапистой, словно у паралитика. Скособочившись, Славич шел вниз, спрашивая себя: отчего же он не поехал, как нормальный человек, на лифте.

Кроме газеты, в почтовом ящике ничего быть не могло — Славич ни от кого не получал писем, однако он все же заглянул внутрь и провел пальцами по шероховатой металлической поверхности, усмехнувшись стойкости этого рефлекса. Этажом выше хлопнула дверь, по ступенькам простучали каблучки. Славич быстро посмотрел и отвернулся, встретив изучающий взгляд слегка выпуклых карих глаз соседки из двадцать второй квартиры — стройной блондинки лет тридцати с длинными, чуть полноватыми в играх ногами, что Славича в женщинах отчего-то особенно возбуждало. Блондинка ему давно нравилась, и, хотя они ни разу не обменялись даже словом, Славич почувствовал себя сейчас несколько неловко в своих разбитых шлепанцах, старых штанах и с небритой физиономией.

Он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Дожидаясь, пока придет кабина, развернул газету, мельком проглядывая заголовки. Весь этот привычный ритуал был выверен до последнего движения, поскольку причин для изменений не существовало.

Небольшой прямоугольник плотной бумаги вылетел из газеты и упал Славичу под нога. Помедлив секунду, Славич нагнулся, подобрал листок и шагнул в открывшиеся двери лифта.

«Компания «Бета-бизнес» предлагает Вам продать квартиру на исключительно выгодных условиях.

МЫ — покупаем Вашу квартиру по цене выше рыночной.

ВЫ — получаете эквивалентную площадь в любом выбранном Вами районе города, плюс доплата.

ВЫ — можете получить и квартиру большой площади. Разница между рыночной и официальной ценой покроет Ваши издержки.

Компания «Бета-бизнес» берет на себя организацию Вашего переезда.

Мы ждем Вашего звонка В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ. Наши телефоны…»

Славич хмыкнул, повертел бумажку и сунул в карман домашней куртки. Только лишь потому, что не хотел мусорить в лифте.

В квартире верещал телефон. Славич поморщился и снял трубку.

Звонил какой-то старый знакомый, имя которого Славич вспомнил с немалым трудом. Предлагал встретиться. Славич с тусклым удивлением подумал: зачем, собственно? — но вслух ничего говорить не стал, отделавшись неопределенным обещанием позвонить в конце недели. К счастью, тот не стремился затягивать разговор. Распрощавшись, Славич положил трубку, а затем, подумав, выдернул вилку из розетки.

Он подошел к окну и выглянул на улицу. За стеклом проходила жизнь, которая Славичу была неинтересна. Он подумал, что надо бы сходить за хлебом, но обнаружил в хлебнице слегка зачерствевший кусок и решил, что на сегодня вполне хватит. Это очень обрадовало Славича: мысль о том, что необходимо куда-то идти, как обычно, вызывала у него отвращение. Так жить нельзя, равнодушно подумал Славич и негромко произнес эту фразу, но не поверил ей. «Я болен, — продолжал он бормотать себе под нос, — я немного болен, но это пройдет рано или поздно, обязательно пройдет, просто надо чем-то заняться… Вот именно, надо приготовить завтрак, я сейчас приготовлю завтрак…»

Он встретил свой собственный диковатый взгляд из зеркальца над раковиной и осекся. Крыша совсем поехала, усмехнулся он, отворачиваясь.

Он почистил несколько картофелин и с минуту размышлял: отварить или поджарить? Склонившись в пользу жареного, полез в холодильник и выругался: кончилось масло. Он понял, что выходить из дома придется именно сегодня и вряд ли стоит оттягивать неизбежное.

Перед подъездом стоял фургон для перевозки мебели. Крепкие мужички в одинаковых аккуратных темно-красных комбинезонах укладывали внутрь какие-то вещи и свертки, обмениваясь по ходу дела производственными терминами: «Давай ее, блям-блям, этим концом, блям, в тот угол». Хозяева вещей — пожилая пара с четвертого этажа — наблюдали поодаль. Славич знал их ровно настолько, чтобы здороваться при встречах, хотя к этому не стремился. Едва заметив их, Славич с тоской понял, что общения избежать не удастся. В глазах женщины плескалось желание говорить, ее рот уже округлился для первой фразы, и Славич вынужден был изобразить улыбку и выдавить какое-то приветствие,

— Вот, переезжаем, — со странной нервной радостью сообщила она, будто Славич был настолько туп, что сам не мог догадаться о происходящем.

Он кивнул с неопределенным мычанием и собрался идти своей дорогой, но именно в этот момент матерящиеся грузчики напрочь перегородили вход в подъезд широченной тахтой. Славич покорно остановился.

— Поздравляю, — напрягая остатки сил, он продолжал вымученно улыбаться. — Далеко?

Женщина растерянно кивнула.

— Решили подальше от центра… Там спокойнее.

— Да вроде и здесь не шумно, — пожал плечами Славич.

— Вам, молодым, свое, а нам — свое, — вмешался вдруг ее муж не к месту решительным, почти агрессивным тоном.

Как будто Славич собирался спорить.

— Это верно, — торопливо согласился Славич, ожидая, когда же наконец освободится вход в подъезд.

— Нет, серьезно, — срывающимся голосом сказала женщина. — Центр насквозь пропах выхлопными газами. Просто невозможно стало дышать…

Отчего они так волнуются, подумал Славич с вялым любопытством, но грузчики наконец пропихнули кушетку на улицу.

— Желаю удачи, — произнес он, полностью исчерпав тем самым сегодняшний лимит вежливости. Более он был не способен даже на имитацию участия. Слава Богу, никакие встречи ему уже сегодня не грозили.

Лифт был надолго занят перевозкой мебели, и Славич пошел пешком. На третьем этаже, на двери двадцать первой квартиры, он увидел наклеенную на обе створки полоску бумаги с печатью и неразборчивыми подписями. В этой квартире жил самый отвратительный сосед Славича во всем подъезде. Этот сосед — Жора или Юра — был абсолютно спившийся алкаш, регулярно засыпающий на ступеньках, справляющий малую нужду в лифте и ворующий лампочки с лестничных площадок. Много раз у Славича возникало желание подстеречь его и разбить морду, но привести задуманное в исполнение он не успевал, желание уходило, сменяясь обычной апатией. Опечатанная дверь свидетельствовала, что алкаша за что-то надолго забрали. Эго пробудило в душе Славича нечто похожее на чувство глубокого удовлетворения.

Он захлопнул за собой дверь и с облегчением вздохнул.

Свою однокомнатную квартирку Славич получил незадолго до увольнения из органов. До этого дня с самого рождения он жил в огромной московской коммуналке, и лишь последние три года испробовал комфорт отдельного от соседей жилья в квартире своей жены Ларисы. Правда, комфорт оказался условным, жили они вместе с ее родителями. Это были сложные три года, только многочисленные длительные командировки Славича прерывали состояние тихого перманентного скандала с тещей и тестем. Казалось, они возненавидели зятя с первого взгляда — во всяком случае, Славич очень скоро пришел к такому выводу. Им не нравилась его работа и его зарплата, им не нравилось, что он живет в их квартире, да еще к тому же имеет наглость спать с их дочерью. Они страдали от бессильного гнева, когда он пользовался ванной или лез в единственный в квартире холодильник, их раздражал любой разговор со Славичем и смертельно оскорбляло его молчание…

Славичу понадобилось не много времени, чтобы понять, что добра из всего этого не получится, но несмотря на его уговоры перебираться в коммуналку, Лариса отказывалась наотрез. Надо признать, она долго пыталась наладить отношения, находясь как бы между мужем и родителями, она приложила немало сил, доказывая им, что Славич вовсе не наглый тупой ублюдок, желающий сжить их всех со света. Но такая позиция была обречена на провал, в конце концов сама Лариса это поняла и после очередной визгливой безобразной стычки окончательно определилась. К сожалению, не в пользу Славича. Тогда он, не говоря более худого, собрал вещи и вернулся в свою комнату в коммуналке. Как раз к моменту развода и подоспел ордер на квартиру.

Теперь, после всего, что произошло, его квартира стала единственным убежищем от всего в мире. Даже от снов. В своей квартире Славич научился просыпаться среди ночи без оглушительного сердцебиения. Тот сон больше не заставлял его вскакивать с криком, обливаясь холодным потом. Правда, он снился по-прежнему, с неизменным постоянством, но Славич теперь всегда знал, что это только сон, что нужно просто поскорее проснуться и сразу же заснуть вновь…

За это Славич был благодарен своей квартире и в ответ старался сделать ей приятное. На выходное пособие он устелил полы дешевыми, но достаточно симпатичными ковриками, своими руками наклеил вечные моющиеся обои и налепил голубой кафель в соответствующих местах. Еще он купил видеомагнитофон — чтобы никогда больше не толкаться в кинотеатрах, и установил железную дверь. И это все, что было ему необходимо. Даже женщин, изредка появлявшихся в его доме, Славич очень скоро начинал воспринимать как некий чужеродный и нарушающий интерьер элемент, источник постоянного раздражения.

Можно сказать, что в этот дом на Красноуральской улице Славич попал чудом. Дом был замечательный — постройки тридцатых годов, с полуметровыми кирпичными стенами и высоченными потолками. Когда-то в нем жила огромная уйма народа, он задумывался как светлая коммуна для совместного проживания строителей социализма с песнями вокруг общего самовара, в одном коридоре с общей ванной и кухней. Строители тут так и жили полвека, лишь немногие из них, выбиваясь в прорабы и начальники великой социалистической стройки, переезжали в квартиры, подобающие их рангу. За пятьдесят лет тут родилось и выросло два поколения, сгнили междуэтажные перекрытия и сплошь прохудились магистрали. Дом поставили на капитальный ремонт, выломав все нутро и оставив лишь внешние стены.

Через год дом преобразился. Теперь на его пяти этажах в двух подъездах было тридцать отдельных квартир, в которые мгновенно вселились отлично понимающие в качестве жилья чиновники среднего ранга или члены их семей. Но не во все. Соблюдая принцип социального равенства, в дом были допущены и строители. Им надлежало занять первый и последний этажи. Одна из квартир на пятом этаже и досталась Славичу, как рядовому строителю. Он не роптал. Крыша не текла, к тому же никто и никогда не будил его топтанием по потолку.

Заперев за собой замки, Славич внезапно решил повременить с едой. Он разделся до плавок и целый час изнурял себя силовой гимнастикой. Единственное, пожалуй, что осталось от прежней жизни Славича, это потребность в физической нагрузке. Это было хорошо, поскольку изгоняло из головы абсолютно все мысли. Затем он забрался в ванную и долго лежал в горячей воде, расслабив приятно уставшие мышцы. Кажется, он даже слегка задремал: звонок в дверь заставил его вздрогнуть.

Он не был намерен торопиться и немедленно выскакивать из ванной, поскольку никого не ждал. Никто из его немногочисленных знакомых не должен был пытаться искать Славича именно в этот час и именно дома, а на всех прочих ему было плевать. Славич терпеть не мог нежданных гостей. Но звонок гремел не переставая. Тот, кто стоял за дверью, был беспредельно нагл и к тому же точно осведомлен о присутствии хозяина в квартире.

Ругнувшись вполголоса, Славич наскоро вытерся, накинул халат и заглянул в глазок. На площадке стоял молодой парень с кейсом, в светлом летнем костюмчике без единой морщинки — будто только что из магазина. Славич его не знал. Густые русые волосы были подстрижены и уложены волосок к волоску. Парень улыбнулся в глазок, показав ровный ряд белых зубов. Симпатичный был паренек, портила его только правая щека, изрытая то ли оспинами, то ли частыми шрамами.

— Кто? — рыкнул Славич.

— Мне нужен Игорь Николаевич Славич, — вежливо ответил незнакомец.

Некоторое время Славич колебался. Ему было любопытно, откуда тому известно его имя. С другой стороны, сама перспектива общения с кем-либо внушала Славичу сильную неприязнь. В конце концов любопытство пересилило и он открыл дверь.

— Я вас слушаю, — мрачно сказал Славич.

— Здравствуйте, — незнакомец старательно изображал на лице радость от встречи. — Я представляю фирму «Бета-бизнес». — Он вытащил из нагрудного кармашка визитную карточку и протянул Славичу. — Вы позволите войти?

Он притворялся обаятельным деловым человеком. Вероятно, в свое время он потратил немало сил, чтобы вызубрить модную книгу Карнеги о том, как и с кем надо себя вести наилучшим образом, но Карнеги писал свою книгу для соотечественников-американцев, а на Красноуральской улице это не проходило. Славич принял карточку из его руки и, не заглянув в нее, отрицательно помотал головой.

— Ваши предложения мне не интересны. Я не собираюсь никуда переезжать.

Ответ прозвучал грубовато, но Славич не считал необходимым любезничать с человеком, настолько бесцеремонно вытащившим его из ванной.

— Но вы не знаете, какие у нас предложения, — теперь лицо парня изображало крайнюю степень изумления. — Я бы хотел рассказать вам очень подробно…

— Не стоит, — перебил Славич. Теперь он разглядел, что пришелец был совсем не так юн, как показалось вначале. Пожалуй, ему было немного за тридцать. — Подробностей не надо. Они меня утомляют.

— Уверяю вас, вы обязательно заинтересуетесь после того, как узнаете, что именно я хочу вам показать.

— Не заинтересуюсь, — отрезал Славич. — Потому, что не узнаю. Будь здоров.

— Я могу зайти в другое время, — прокричал незнакомец в закрывающуюся дверь.

Он ушел не сразу и некоторое время стоял на площадке, словно ожидая, что Славич вот-вот передумает и кинется его догонять. Лишь через минуту Славич услышал его удаляющиеся шаги.

«A/О «Бета-бизнес». Хандорин Вениамин Павлович, эксперт», — прочитал Славич на визитке.

Развелось экспертов, туда их мать, со внезапным раздражением подумал он.

Он вошел в комнату и включил телевизор. Очередной кандидат в депутаты учил Славича, как нужно жить. Послушав минуту, Славич скрипнул зубами и надавил выключатель. Голос смолк, экран омертвело посерел; дико озираясь, Славич стоял посреди тишины и одиночества. Торопясь, схватил телефонную трубку и тут же вспомнил, что утром отключил аппарат. «Черт! Черт! Черт!» — шипел он, не попадая в клеммы розетки. Наконец аппарат отозвался долгим гудком. Славич несколько раз глубоко вздохнул, затем набрал номер.

— Светик? Рад тебя слышать… Конечно… Да это ты меня забыла… Не забыла, да? Тогда приехала бы, что ли… Конечно, приглашаю… Встречу на высшем уровне. По полной программе…

* * *

Утром женщине нужно было на работу. Славич проводил ее до метро, а сам, вернувшись, снова завалился в постель, пытаясь во сне укрыться от пакостного осадка, который всегда наполнял его после свиданий, без которых он хотел бы, но не мог обойтись. Окончательно проснулся лишь к полудню. В комнате воняло окурками, на журнальном столике сохла недоеденная пища. Он вышвырнул все в мусорное ведро и открыл настежь окна. Проделал несколько энергичных упражнений, затем надел спортивный костюм, кроссовки и выбежал во двор. Несколько кругов по бульвару должны были окончательно привести его в норму.

У порога продуктового магазина, необычно рано закрывающегося на обед, два немытых алкаша препирались с продавщицей, пытаясь пролезть в дверь. Продавщица была мощного сложения, с огромным бюстом, одолеть ее алкаши не могли даже вдвоем, но и дверь закрыть окончательно не давали. Из любопытства Славич даже приостановился.

— Отвали! — басом говорила работница торговли. — Закрыто!

— Ну ты, пусти, мы ж мигом, — уверяли алкаши.

— Отвали! — отвечала продавщица.

— У тебя сердца нет, — сменили тональность алкаши. — Мы же дружка поминаем. У нас дружок помер. Безвременно скончался.

— Вы каждый день кого-нибудь поминаете, — не поверила продавщица.

— Да честно же, мля! — рвали рубахи алкаши. — Жорка помер, да ты ж его знаешь! Под машину угодил — и насмерть.

— Жорка? — прищурилась продавщица. — Правда, что помер?

— Я тебе клянусь! В морге, значит, лежит. Хоронить-то некому.

— Так бы и сказали, — молвила она тоном ниже. — Надо же, Жорка. Он из вас самый тихий был… Отойди от двери-то, как же я открою!

Но едва обрадованные алкаши сделали шаг назад, она с силой захлопнула дверь и накинула засов. Алкаши были настолько потрясены таким коварством, что сумели найти подходящие нецензурные слова, лишь когда широкий, подрагивающий при каждом шаге зад обидчицы скрылся в глубине магазина.

— Эй, мужики! — окликнул их Славич. — Это какой Жорка, из двадцать четвертого дома?

— Ну, — согласились алкаши.

— Как это его угораздило?

— А тебе что?

— Да я в том же доме живу. Соседи мы с ним.

— Темная история, — таинственно сказал алкаш постарше, с седой бородой а-ля аятолла Хомейни. — В тот день он трезвый был, клянусь. Ни грамма. Мужики его звали, а он — нет, дела есть. К врачу вроде собирался. Вот тебе и дела.

— Чего же темного? — удивился Славич. — Со всяким может случиться.

— Давай помянем Жорку, друг, — задушевно предложил второй алкаш. Из-под его рубахи выглядывала донельзя замусоленная тельняшка.

— Да подожди ты, — отмахнулся Славич.

— А в том темная, что Жорка свою квартиру продать хотел, — сказал аятолла.

— Продал?

— Никто не знает.

— Помянуть надо Жорку. Не по-христиански получается, — тянул свое алкаш в тельняшке.

— Христиане с утра не пьют, — осуждающе сказал Славич. — Ладно, мне пора. Счастливо.

Алкаши не ответили. Они уже забыли про Славича и решали проблему: ждать окончания обеденного перерыва в магазине или немедленно купить выпивку в одной из коммерческих палаток, но гораздо дороже.

Славич любил готовить себе пищу сам, особенно когда возвращался домой издалека. Питаться бутербродами и яичницей он терпеть не мог, считая недостойной мужчины неспособность организовать себе полноценное питание. Как ни странно, его кулинарные наклонности ничуть не помогли в семейной жизни. Частое мельтешение Славича на кухне Лариса воспринимала как его тактическое отступление, а теща — как покушение на принадлежащую ей территорию.

Он почистил картошку, нарезал ее длинными тонкими дольками и ссыпал в сковородку, в шипящее подсолнечное масло. Теперь нужно было равномерно и аккуратно переворачивать дольки до готовности, а потом добавить приправу, залить яйцом и сверху посыпать сыром… Телефонный звонок прервал его занятие. Славич с досадой отставил сковороду с огня и снял трубку.

— Я прошу извинить меня за беспокойство, — прозвучал в трубке отдаленно знакомый голос, — но мне обязательно нужно с вами поговорить.

— Кто это? — спросил Славич.

— Вчера я заходил к вам, Игорь Николаевич. Моя фамилия Хандорин. Дело в том, что…

— Слушай, — сказал Славич, скорее удивленно, чем с раздражением. — Ты откуда узнал мой телефон?

— У нас вполне солидная фирма, Игорь Николаевич. Мы умеем вести дела, — с мягким нажимом сообщил собеседник.

— Чего тебе от меня надо? — осведомился Славич. — Я уже объяснил, что услуги вашей фирмы в гробу видал. Ты, знаешь, мне не звони больше. И в почтовый ящик свои афишки не суй. Я тебя второй раз всего слышу, а уже устал. Ты мне не нужен, я понятно объясняю?

— Я прошу только одного, Игорь Николаевич, — быстро перебил Хандорин. В голосе его и намека на обиду не было. — Выслушать и оценить наши предложения…

— Пошел вон, — сказал Славич и бросил трубку.

За время разговора сковородка успела остыть. Славич передвинул ее на огонь и вновь принялся равномерно помешивать широкой лопаткой. Телефон затрезвонил вновь. Не отрываясь от своего занятия, Славич протянул руку и привычным жестом выдернул шнур из розетки.

* * *

Кошелев приперся, как обычно, без предупреждения, и все-таки вначале Славич был ему почти рад. Он подсознательно скучал по работе, которой отдал большую часть своей жизни, а еще больше — по людям, с которыми эту работу делал. Он пытался забыть обо всем, выбросить всех и все из памяти, но вряд ли это было возможно. По крайней мере так скоро. Поэтому Славич часто тосковал, не желая признаваться в этом даже самому себе.

Кошелев принес с собой бутылку водки. Будучи осведомлен о холостом образе жизни Славича, он захватил с собой на всякий случай и закуску — багровые рыночные помидоры, малосольные огурчики, светящиеся изнутри, и огромный ломоть ветчины. Славичу оставалось только выставить посуду да нарезать хлеб.

Пить Славич не стал. Он вообще пил редко, а после вчерашнего вечера тем более не хотелось. Вероятно, только равнодушное отношение к алкоголю спасло его от гибели, когда он бросил работу. Многим, слишком многим в такой ситуации спастись не удавалось…

Из вежливости Славич солидарно пригубил рюмку и отставил в сторону.

От прилива крови загорелое лицо Кошелева потемнело еще больше. На лбу и на коротком широком носу серебрились бисеринки пота. Сердито сжатые огромные кулаки лежали на столе, словно Кошелев намеревался вот-вот броситься в драку.

— Ты мне не нравишься, Игорек, — заявил он, раздавив в пепельнице пальцем дымящийся сигаретный окурок. — Если так будешь сидеть — совсем свихнешься. К тому же водки не пьешь.

— Жарко же, — возразил Славич.

— Жарко — не жарко… — Кошелев плеснул себе в рюмку, проглотил, закусил помидором. — От жары она ни крепче не делается, ни противнее… Хочешь, я тебя в охранное агентство устрою? Там наших ребят много и бабки платят побольше, чем мы с тобой получали.

— Чего же сам не идешь?

— Мне до полной выслуги еще четыре года. Надо дотягивать. Вот получу пенсион, тогда поглядим. Ну что, пойдешь в охрану? Давай соглашайся. Тебя там возьмут не глядя, гарантирую.

— Как дела в управлении? — спросил Славич, желая увести разговор в сторону.

— Хреново, — отмахнулся Кошелев. — Не пойму: куда мы катимся!.. Стариков почти не осталось, разбежались кто куда. Ходит какой-то народ по коридорам, рожи все незнакомые и не наши какие-то… Смотрю я на него и думаю: где же ты меня, голубь, продашь и за сколько. Сейчас, Игорек, не берут, кажется, только те, у кого руки отрублены. Да и в этом уверенности полной нет.

— Ты-то не берешь.

— Вот на меня как на дурака и смотрят.

— Ну, ты скажешь… — Именно в это мгновение Славич вновь, как всегда рано или поздно случалось, внезапно почувствовал, что устал. Опустошающее равнодушие навалилось на него разом, будто жаркий пуховый матрац, и с этого момента он с огромным трудом имитировал участие в беседе и мечтал лишь о том, чтобы Кошелев наконец допил свою водку и поскорее убрался.

— Я когда вспоминаю тот случай… — начал Кошелев, и Славич, немедленно догадавшись, о чем он собирается говорить, поспешно вскинул руку.

— Не надо!

— Чего не надо! — ожесточенно воскликнул Кошелев. — На твоем месте любой мог… Ну скажи, кто мог догадаться, что там его баба! Это же… Это!..

Не подыскав подходящих слов, Кошелев крепко ругнулся и взмахнул в воздухе растопыренной пятерней.

— Кончай, Петр, все это мы уже проехали, — устало сказал Славич.

— Тебя выгнали, а кто остался! — тянул свое Кошелев.

— Меня не выгнали. Я на пенсии по выслуге лет.

— Да ладно тебе, — Кошелев снова налил и тут же, задрав подбородок, выплеснул водку единым движением себе в горло. — И водку перестал пить…

Некоторое время они сидели, погруженный каждый в свои мысли.

— Я вот даже иногда боюсь, — пробормотал Кошелев, — придешь к тебе, а ты уже это…

— Да брось ты, — отмахнулся Славич. — Не застрелюсь, не бойся. Ты меня совсем уж за дурака держишь. Нормально я живу, Кошелев. Нормально. Сам разве не видишь — чисто, прибрано. Бутылок пустых нет. Так ведь?

— Так, — согласился Кошелев, подозрительно зыркнул на Славича и снова выпил.

Они говорили еще несколько минут о несущественном. Затем Кошелев поднялся.

— Я пойду.

Славич тоже поспешно вскочил, сделал попытку выразить сожаление скорым уходом — получилось не очень похоже, но Кошелев не обратил внимания.

— Ты заходи, — только и сказал Славич.

— Насчет охраны решай, не тяни. Свято место пусто не бывает, сам знаешь.

— Обязательно, — с готовностью кивнул Славич. — Только немного попозже. Мне тут с делами своими нужно немного разобраться.

Кошелев взглянул на него с сожалением и грустью.

— Вижу я, какие у тебя дела. Кончай, Игорь, думать об этом. Башку сломаешь, точно тебе говорю!..

Славич закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Глянул на бутылку с остатками водки, после короткого раздумья налил полную рюмку, медленно поднес ко рту, но пить не стал, осторожно отнес на кухню и вылил в раковину. Славич точно знал, что пить ему сейчас нельзя ни в коем случае.

* * *

На следующий день погода испортилась. Вместо неба над крышами домов повисла серая муть. Тягучий холодный дождь полился с монотонностью отчета о проделанной работе. Отзываясь на ненастье, заныла сломанная пять лет назад ключица. Славич угрюмо думал, что это первый признак постепенно приближающейся старости: год назад, кажется, еще не болело… Или болело, черт его знает.

Ключицу ему в двух местах разломал жакан, выпущенный почти в упор совершенно обезумевшим от водки и страха бандитом, которого они после двухдневной погони обложили в охотничьей избушке где-то в верховьях холодной сибирской реки Чулым. Бронежилет спас тогда Славича, его только швырнуло оземь, в горячке он сперва ничего не почувствовал и, вскочив, успел снести с ног противника до того, как тот перезарядил одностволку. Набежавшие коллеги Славича довершили дело, а минут через пять боль скрутила так, что Славич смог сдвинуться с места лишь после мощной водочной анестезии. Поддерживаемый сержантом, он ковылял восемь верст до просеки, где их ожидал вездеход, испытывая далеко не лучшие ощущения.

Кости, впрочем, срослись удачно, спустя месяц врачи выковырнули Славича из гипсового кокона и отправили к теплому морю в санаторий имени какого-то по счету партсъезда. В качестве напоминания осталась только эта ноющая ломота к перемене погоды.

Потирая плечо, Славич ходил по комнате, тупо смотрел в замкнутое пространство двора и даже пытался читать книгу, наугад вытащенную с полки. Он чувствовал приближение приступа черной меланхолии; верно, дождь тоже был тому виной. Нужно было обязательно что-то сделать, непременно нужно было чем-то заняться сейчас…

С утра у подъезда опять торчал мебельный фургон — кто-то из жильцов вновь переезжал, и Славича немного удивила разом охватившая его соседей тяга к перемене мест. Фургон уехал, даже звук его мотора показался Славичу насквозь отсыревшим. Двор сделался совсем пустым.

Переваливаясь, по дорожке прошла толстая баба. Одной рукой она держала над головой кусок полиэтилена, другой прижимала к бесформенной груди пакеты с молоком. Славичу тоже вдруг захотелось молока, и он был рад даже такому прозаическому желанию. Сбегать за молоком — тоже дело. Он накинул старую куртку с капюшоном и выскочил на улицу.

На углу дома двое в одинаковых темных ветровках молча и сосредоточенно ждали чего-то под промокшими зонтами. Пробегая мимо, Славич механически отметил странную схожесть их лиц, поз и даже одежды, которая возникает у людей, либо давно знающих друг друга, либо долго занимающихся одним и тем же делом.

Но молоко в магазине уже раскупили. Тогда Славич взял пару пакетов вчерашней простокваши, просто чтобы не было обидно за напрасную пробежку в дождь.

Пока он бегал, мужики с зонтами уже ушли. Славич вбежал в подъезд, достал ключ от почтового ящика и сунул в замочную скважину. Он услышал шаги за спиной, но не стал оборачиваться: это были мужские шаги, для Славича ничего интересного тут быть не могло.

Шаги приблизились вплотную, Славича схватили за плечи, грубо крутанули и притиснули к почтовым ящикам. Пакеты с простоквашей вырвались из руки и шлепнулись на кафель. Те самые двое мужиков крепко держали Славича за предплечья и запястья. Третий, появившийся невесть откуда, отвратительно бесцветный, тощий и вихляющий суставами, с поганой блатной ухмылкой на безволосом лице, заглядывал ему в глаза.

— К нему как к человеку приходят. Вежливо. А он даже разговаривать не желает. Ты что, Герой Советского Союза? Летчик-полярник?

Славич не испытывал страха. Он был слегка ошеломлен неожиданностью случившегося и этим идиотским текстом.

— Ты если не хочешь как человек нормально разговаривать, можно и по-другому, — вещал безволосый блатной. — Ты меня по жизни слушать должен, понял?! Слушать и молчать!

— Вы кто? — буркнул Славич. — Что надо?

— Я тебе расскажу, что надо, — услышав голос Славича, безволосый, казалось, обрадовался и начал совсем по-хулигански распалять себя, нагоняя злость. — Когда к тебе приходят приличные люди, ты их должен выслушать, козел!

Он сжал кулак и не ударил, а просто оскорбительно надавил Славичу костяшками на губы.

— Я тебе по-человечески сейчас объясню, спокойно, — уже почти орал блатной.

Вероятно, таким образом он старался напугать Славича посильнее, но эффект получил обратный. Славич почувствовал, как холодная ярость охватывает его, и удовлетворенно улыбнулся.

— Улыбается! — поразился блатной. — Улыба…

Закончить он не сумел. Славич точно и жестоко врезал ему коленом в пах. Потом легко оторвал руки от стены, одновременными круговыми движениями вырвал их из захватов слегка растерявшихся парней. Не останавливаясь ни на мгновение, схватил их за головы, ударил друг о друга и отшвырнул к двери.

Безволосый молча корчился на грязном полу. Двое других оказались покрепче, они не упали, но и не делали никаких попыток напасть, находясь, по-видимому, в состоянии нокдауна.

Славич подобрал свои пакеты и молча пошел наверх, ждать лифт не стоило, противники могли прийти в себя и начать драку всерьез. Схватываться с ними в одиночку в тесном и темноватом пространстве подъезда Славич не желал. Не было никакой уверенности, что у одного из троих не окажется в кармане по меньшей мере ножа.

На площадке своего этажа Славича ждал сюрприз. Перед дверью его квартиры стоял вчерашний эксперт Хандорин и приветливо улыбался. Сегодня по погоде он был одет в курточку из тонкой мягкой кожи.

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Извините мне мою настойчивость, но фирма требует от меня точного выполнения заданий. Я вновь убедительно прошу меня выслушать. Вы позволите войти?

— Да, — без выражения произнес Славич. — Входи.

Эксперт Хандорин и в мыслях не держат, что встреча внизу закончится отнюдь не с тем результатом, который был запланирован. Славич решил его пока не разочаровывать. Едва Хандорин переступил порог, Славич тщательно запер дверь, потом провел гостя в комнату и показал на кресло.

— Ну, давай, рассказывай, чего там у тебя, — сказал он почти благожелательно и увидел, что Хандорин немного удивился. В его представлении тон и настроение Славича должны были выглядеть иначе.

— Прежде всего о том, чего я не хочу, Игорь Николаевич, — сказал эксперт, справившись с заминкой. — Мне не хотелось бы, чтобы вы воспринимали меня как угрозу, как попытку давления, что ли.

— Тебя? — изумился Славич. — Да Бог с тобой!

— Вы сейчас сами поймете. — Хандорин открыл дипломат и вытащил несколько скрепленных листков. — Как вы уже знаете, наша фирма предлагает вам широчайший выбор квартир. В любом районе. С доплатой или расширением площади… И так далее. Вот список вариантов, пожалуйста! Посмотрите внимательно, не обязательно сейчас, сегодня… Это единственное, о чем я прошу.

— Я посмотрю, — сказал Славич. — Ну и что дальше?

— Все, — удивленно ответил Хандорин. — Вы посмотрите и сами решите. Больше ничего.

— Точно ничего?

— Конечно. — Вечный мальчик в кожаной курточке немного помедлил, а потом добавил: — Но я совершенно уверен, что вы сделаете свой выбор. Тут такие прекрасные варианты. Если хотите, я могу подробно рассказать…

— Не надо, — остановил его Славич. — Я посмотрю. А если не сделаю?

— Что? — не понял Хандорин.

— Выбор.

— Этого не может быть, — лицо Хандорина неуловимо изменилось. Теперь он смотрел на Славича с презрительным сожалением. — Вы посмотрите, посмотрите. Ну, я, пожалуй, пойду.

Он поднялся и совершил нечто вроде полупоклона. И этот абсолютно неуместный жест так развеселил Славича, что едва не заставил отказаться от задуманного.

— Всего хорошего, — задушевно сказал Славич и протянул для рукопожатия ладонь.

Эксперт тоже протянул руку, которую Славич тут же закрутил ему за спину и зафиксировал захват, подтянув голову Хандорина за его аккуратную прическу.

— Ты что! Отпусти! — потрясенно прохрипел эксперт.

— Обожди немного, — пробормотал Славич. — Ты говорил, теперь я скажу. Там внизу ты своих дружков найдешь. Подбери их, если они до сих пор валяются. И если я тебя хоть раз поблизости увижу, извини, искалечу. Вот так сделаю, — он потянул предплечье Хандорина слегка в сторону, от чего тот пронзительно вскрикнул, — и все. Не будет руки. Даже Склифосовский не поможет. Ты меня понял? Отвечай, чего молчишь?

— Понял… понял… Пусти, гад!.. Я понял! — стонал эксперт.

Славич резко выпустил его, толкнул вперед и врезал по заднице подъемом стопы. Пинок получился не очень сильный, без подготовки, но Хандорин потерял равновесие и растянулся перед дверью. Кейс его раскрылся, листочки разлетелись по полу. Он не пытался их собирать. В ожидании очередных ударов он скорчился, прикрыв руками голову.

— Вставай, вонючка, не бойся, — презрительно произнес Славич. — Пока будет достаточно.

Эксперт обладал чутьем не раз битого жизнью уличного кобеля. Он понял, что словам Славича следует верить, лупить его сегодня не станут, и необычайно быстро пришел в себя, продемонстрировав удивленному хозяину потрясающую эластичность самолюбия Из квартиры он выходил независимой походкой, слегка помахивая кейсом. Спустившись на пару ступенек, Хандорин обернулся.

— Напрасно ты так, — сказал он совершенно без злости или обиды. — Все равно по-твоему не получится. А этим ты себе жизнь серьезно осложнил. Это я тебе точно говорю…

Славич глядел на него без выражения, но, видимо, эксперт все же уловил в его взгляде нечто для себя тревожное, потому что, будто поперхнувшись, прервал свою речь и быстро сбежал вниз по лестнице. Тогда Славич замкнул дверь, вернулся в комнату и опустился в любимое кресло. Оставленные мальчиком листки лежали на подлокотнике. Славич взял, взглянул на первую страницу и отшвырнул в угол. С приятным изумлением он отметил, что в душе нет и следа темной тоски, не покидавшей его на протяжении последних шести месяцев.

Обручи, стискивавшие его мозг и душу все это время — нет, еще не лопнули! — но ослабли. Он испытывал забытое ощущение прилива энергии. В его жизнь внезапно вторглось Событие, и сейчас даже было неважно, какого оно знака. Впервые за полгода обстоятельства побуждали его к действию. Покушение на его дом, на его единственное убежище, словно пробудило его от многомесячной спячки. С изумлением и радостью Славич ощутил, что действительно проснулся. Фальшиво напевая какой-то мотивчик, он минут десять мерил шагами комнату, с удовольствием прислушиваясь и примериваясь — к прежнему! — самому себе, и внезапно остановился. Это ж не шутки, пронеслась мысль, это ж совсем не шутки.

Он перетащил с кухни в комнату телефонный аппарат и набрал номер бывшей жены.

— Алло, Лариса? — довольно бодро произнес он. — Как поживаешь?

Она ответила после короткой паузы.

— Нормально, а ты как? — в голосе ее слышалась некоторая растерянность, В последний раз они разговаривали по телефону довольно давно.

— В общем, тоже… Тут, правда, случилась со мной одна забавная штука.

— Вот как, — сказала она, явно выдавая свою неготовность выслушивать от бывшего мужа, звонящего раз в полгода, о про исходящих с ним всяких забавных штуках.

— Слушай, Лариса, ты извини, что я тебя беспокою… Насколько я знаю, твой муж сейчас в коммерции крутится?

— Он не крутится, — поправила она сухо, но без раздражения. — Работает.

— Ну да, конечно… А где конкретно?

— Зачем это тебе?

— Дело в том… Мне нужен совет, что ли… вроде консультации.

— Ты тоже в бизнесе? — ее тон выражал удивление и легкую усмешку. Бизнес и Славич в ее представлении были явлениями несовместимыми. Он тоже хмыкнул в ответ.

— Да нет, дело в другом… Ты понимаешь, на меня наезжает какая-то странная фирма «Бета-бизнес». Думаю, не только на меня… Этой фирме отчего-то приглянулась моя квартира…

И он вкратце пересказал ей происшедшие события, существенно смягчив детали.

— Я просто не могу понять, как ты ухитрился вляпаться в это! — такой была ее первая ответная фраза, и несмотря на то, что Лариса обычным, но непостижимым для него порядком заключила, что во всех своих бедах виноват один только Славич, он почувствовал признательность. Лариса, несомненно, беспокоилась за него. В общем-то, она была славная, добрая баба. Если бы не родители, черт его знает, как бы все у них сложилось…

Поэтому Славич пропустил ее замечание мимо ушей.

— Сейчас мне важнее разобраться, что, собственно, происходит. Откуда ноги растут. Что это за фирма такая, — примирительно сказал он. — Так твой супруг сможет что-нибудь подсказать, как ты считаешь?

— Ты где сейчас, Игорь?

— Дома, естественно.

— Я тебе скоро перезвоню, — сказала она. И после паузы строго добавила: — Не занимай, пожалуйста, телефон!

Он услышал короткие гудки отбоя и положил трубку. Ждать действительно долго не пришлось. Минут через двадцать раздался ее звонок.

— Ты меня слушаешь? Запиши телефон. У Евгения есть один консультант по подобным вопросам, он согласился с тобой поговорить.

— Что за консультант?

— Я не знаю. Свяжись с ним и перезвони мне потом обязательно.

— Спасибо, Лариса. — Славич был по-настоящему растроган ее участием. В конце концов, они прожили вместе достаточно долго. — Ему деньги платить надо за консультацию?.. Нет?.. Ну, это совсем хорошо, а то, ты понимаешь, у меня сейчас…

«Консультант» действительно был готов к встрече и без долгих разговоров назначил ее через два часа в каком-то офисе на Пушкинской улице. Это время следовало чем-то занять. Славич решил, что теперь ему нужно немного вооружиться сообразно с текущими обстоятельствами.

Он полез в кладовку и, покопавшись в ящике с инструментами, вытащил обломок арматурного прута длиной сантиметров тридцать, который подобрал когда-то в намерении изготовить шлямбур. Он аккуратно, виток к витку, обмотал прут изолентой, соорудив из нее же подобие рукояти, и прикрепил веревочную петлю. Проделал для пробы несколько выпадов и остался вполне доволен. Дубинка получилась увесистая, но не слишком тяжелая. Подумав еще немного, Славич нашел старую спортивную сумку и нашил внутрь пару широких петель из плотной ткани. Дубинка улеглась туда, как в ножны. При необходимости ее легко и быстро можно было выхватить, потянув за веревку.

Прежде чем покинуть квартиру, Славич внимательно оглядел из окна двор.

Возле соседнего подъезда стояла машина для перевозки мебели. Грузчики споро таскали вещи.

* * *

Консультантом оказался седенький сухощавый старичок с быстрыми прищуренными глазками. Звали его Натан Семеныч. В офисе, заполненном сотрудниками довольно плотно, он занимал отдельный кабинет. Он сидел за совершенно пустым, если не считать телефонного аппарата и настольного ежедневника, столом, но отнюдь не выглядел скучающим бездельником. Это действительно был консультант, готовый консультировать по надобности в любой момент кого угодно. Словно старый профессор, он говорил «ну-с» и «нуте-с» и потирал сухие ладошки. Он так и сказал Славичу:

— Ну-с, рассказывайте, дружок.

Славич рассказал, отбросив подробности стычки в подъезде.

Натан Семеныч слушал с абсолютно непроницаемым лицом, а когда Славич закончил, то снова потер ладошки, но как-то уж чересчур вяло.

— Поскольку я обещал помочь, я помогу. Но вы сами понимаете, Игорь, помощь может быть разного характера.

— Я понимаю, — сказал Славич, хотя это было не так.

— Информация — тоже помощь, верно?

Славич согласился.

— Бизнес с недвижимостью — это очень серьезный бизнес, друг мой. Может быть, самый серьезный на сегодня. Все прочее, прости господи, в нашей стране уже успешно разворовали. Я вам объясню, что в настоящий момент происходит. Каждая крупная фирма по торговле недвижимостью имеет «крышу». Вы знаете, что такое «крыша», молодой человек?

Славич нетерпеливо кивнул, но Натан Семеныч пожелал развить мысль до конца.

— Не думайте, это не продажные чиновники в городской администрации. Сейчас они называются «лапа». «Крыша» — чисто силовое прикрытие. Фирма «икс», к примеру (я не буду называть имена), платит какую-то сумму солнцевской банде, или, как теперь принято говорить, организованной преступной группировке. За это она имеет оттуда охранников, боевиков на случай мелкой разборки и даже авторитетов, если разборка получается серьезная. Фирма «игрек» опирается на помощь группы какого-нибудь Мефодия, а фирма «зет» — Ираклия. Примерно так. Вот боевики «крыши» и прессуют тех, кто не согласен. Как в вашем случае. Прошу вас извинить меня за некоторые… м… жаргонные выражения, но — увы! — из нынешней песни трудно выбрасывать слова.

— Что такое «Бета-бизнес»? — спросил Славич.

— Ну-с, тут не все так просто. Лично я про эту фирму только слышал, но ничего конкретного пока не знаю, хотя, конечно, справки наведу. Пока все, дружок.

Натан Семеныч с непонятной радостью потер ладошки.

— Вы мне непременно позвоните завтра, я обязательно что-нибудь узнаю. Не хочу напрасно обнадеживать, но, думаю, помочь вам можно. Можно, дружок!

Он встал и торжественно протянул через стол тонкую воробьиную ручку. Славич осторожно пожал ее и в ответном пожатии вдруг почувствовал, что сил у старикашки еще очень много. Он пристальней заглянул в живые, искрящиеся глазки Натана Семеныча и снова усомнился: старикашки ли?

От Пушкинской он пошел пешком в центр, обнаружив с удивлением, что не был здесь очень долго. Многое было ему здесь незнакомо. Славич с глухим раздражением читал странные наименования давно знакомых забегаловок. Там, где год назад продавали бутерброды с фальшивым кофе и куда Славич с коллегами изредка забегали распить под бутерброды бутылку водки, теперь был «Супермаркет». Этот супермаркет располагался на общей площади двадцать пять квадратных метров. Тут и вправду было все, от мужских носков до тайваньского телевизора, но в единственном числе. Места в супермаркете для товаров не хватало. Даже лишняя пара носков неизбежно вытеснила бы телевизор с прилавка.

Прогулкой Славич остался не доволен, изменившийся город ему не понравился. Он вдруг испытал странное ощущение, что и люди, с которыми он всю жизнь прожил в одном городе, теперь ему незнакомы непривычной настороженностью лиц и беспричинным отчуждением. Многие из них смотрели на Славича как на потенциального врага, и от досады и смущения Славич перестал смотреть в глаза прохожим.

Когда он входил в метро, уже стемнело. Час пик закончился, люди молча стояли на платформе, ожидая поезда. Славич взглянул на световое табло и вдруг увидел шагах в десяти соседку с третьего этажа. Некоторое время он раздумывал, стоит ли подойти, но решил этого не делать. Метро — не самое подходящее место для начала знакомства, лучше было подождать, пока они доберутся до своей станции.

Поток воздуха из тоннеля закачал люстры под потолком. К перрону с вытаращенными фарами вырвался поезд. Двери открылись, выплевывая пассажиров, словно отработанный материал. Вслед за чьими-то спинами Славич протолкнулся в вагон и довольно удобно пристроился в уголке. Он хорошо видел отсюда аккуратную светлую головку соседки, стоявшей в другом конце вагона. Славичу очень нравились у женщин короткие мальчишеские стрижки, хотя один его знакомый психолог усмотрел в этом подсознательное проявление гомосексуальных наклонностей. Психолога Славич послал подальше. И сейчас он с удовольствием смотрел на соседку, обстоятельно продумывая, как именно станет с ней знакомиться. Так он ехал одну или две остановки, пока внимание его не привлекло иное.

Два парня в кожанках стояли прямо перед Славичем, лицом друг к другу, словно в беседе, но заняты были другим. Тот, что пониже, через плечо своего визави впился взглядом во что-то или в кого-то в конце вагона. Взгляд высокого, не менее напряженный, был устремлен в никуда. Высокий старательно служил прикрытием. Парни кого-то пасли и делали это довольно неумело. Они не были профессионалами. Славич попытался было определить объект их внимания, но в тесноте это было невозможно, и он на какое-то время потерял интерес к происходящему. В конце концов ему не было до них дела.

Состав причалил к платформе. Славич выбрался из вагона в последних рядах, соседка в это время уже ступила на эскалатор. Те двое тоже сошли с поезда, их спины Славич видел в пяти шагах впереди себя. Сейчас подойти к соседке, вероятно, было удобнее всего, но какое-то плохо осознанное, смутное беспокойство заставило Славича остаться на месте. Теперь он внимательно следил за парнями.

На асфальтовой площадке перед метро толпились торговцы, предлагающие каждому прохожему все, что угодно душе — от букета цветов до бутылки водки. Несколько парней в коротких кожаных куртках молча пили из бутылок пиво. Пара полупьяных бомжей хищно выслеживала пустую стеклянную тару. Кучка кавказцев, безразличная к окружающим, гортанно и громко обсуждала какие-то свои проблемы. В этой толкучке Славич замешкался и едва не потерял соседку из виду. Лишь в последний момент заметил, как она свернула за киоск на пустынную вечернюю улицу. Двое в кожанках направились за ней. Это обеспокоило Славича уже всерьез.

Он быстро перебежал улицу и зашагал по другой стороне, поглядывая поверх невысоких кустов сирени на преследуемую и преследователей. Вскоре женщина тоже перешла через дорогу. Парни остались на той стороне. Светлое пятно ее платья, маячившее впереди, вдруг исчезло: женщина свернула во двор. Те двое на секунду остановились и бегом бросились через дорогу. Славич тоже ускорил шаги, а когда парни скрылись за углом, побежал, бесшумно ступая на носки.

Он осторожно выглянул из-за угла и тут же отпрянул. Укрывшись за толстым стволом тополя, всего в пяти шагах от Славича, двое в кожанках следили, как женщина подходит к подъезду. В вечерней тишине звонко хлопнула дверь. В ту же секунду оба преследователя бросились вперед. Дверь открылась и закрылась еще раз. Теперь настала очередь Славича.

Он вырвал из сумки свою дубинку и помчался к подъезду. Перед самой дверью он затормозил, заложил руку с дубинкой за спину и спокойно вошел, сосредоточенно глядя себе под ноги. Трое, замершие в неподвижных позах у стены, его, казалось, нисколько не интересовали. Он сосредоточенно откашливался и похлопывал себя свободной рукой по карману, как бы нащупывая ключи. Три лица смотрели на него: одно — побелевшее от ужаса, два — ухмыляющихся, уверенных в своем превосходстве и безнаказанности, но Славич ничего этого не замечал. Женщина, прижатая к стене, будто бы попыталась что-то произнести, но тут же смолкла. Славич и к этому остался равнодушен. Не поднимая головы, он поравнялся с ними и лишь тогда, в стремительном мощном развороте обрушил тяжелую дубинку на ключицу ближайшего бандита. Он услышал громкий хруст, бандит крикнул коротко и пронзительно, Славич тут же ударил второго. Удар пришелся в руку, вскинутую для защиты, Славич ударил еще раз, и тот упал. Раскрытый нож со звоном стукнулся о кафель, Славич быстро нагнулся и подобрал его. Упавший тяжело шевелился на полу, не делая попыток подняться.

— Пойдемте, — негромко сказал Славич, увлекая женщину к лестнице.

Он не сводил взгляда с первого противника, но это было лишним. Придерживая здоровой рукой плечо, тот прыгнул к выходу и мгновенно исчез.

Женщина силилась что-то произнести и не могла. Руки ее тряслись, Славичу пришлось взять у нее ключи и самому отпереть квартиру. Она вбежала в прихожую и бессильно прислонилась к стене.

Славич немного помялся на пороге.

— До свидания, — неуверенно сказал он.

— Зайдите, — быстро проговорила она. — Зайдите, пожалуйста. Закройте дверь.

Славич видел, что ей было невыносимо сейчас оставаться одной. Он переступил порог и остановился в ожидании. Женщина бросилась к двери, захлопнула и заперла, кажется, на все замки.

— Нужно позвонить в милицию, — сказала она с вопросительной интонацией.

— Вот этого не надо, — помотал головой Славич. — Во-первых, пока милиция приедет, они уже убегут. А если не убегут, может тоже нехорошо получиться. Дело в том, что одного из них я покалечил довольно серьезно. Еще неизвестно, кого из нас заберут. Кто были эти люди? Вы их знаете?

— Нет. Никогда не встречала.

— Что им было от вас нужно?

— Я… я не знаю, все произошло слишком быстро. Один — тот, что с ножом — успел только произнести какую-то фразу, а потом в подъезд вошли вы.

— Игорь, — представился он, но она, все еще переживавшая случившееся, не поняла.

— Что?

— Меня зовут Игорь. А вас?

— Зоя. Зоя, — отчего-то дважды сказала она.

Краска постепенно возвращалась на ее лицо. Выражение беззащитности и испуга, как ни странно, очень ей шло. Славич подумал, что она ему действительно нравится.

Зоя прошла на кухню и села на мягкий стул в узком проеме между холодильником и столиком, покрытым пленкой с веселым солнечным рисунком. Славич догадался, что это ее любимое место. Он устроился напротив, на гостевой табуретке.

— Они следили за вами.

— Откуда вы знаете?

— Совершенно случайно. Мы с вами ехали в одном вагоне метро с «Площади Свердлова»…

— Сейчас эта станция называется «Театратьная».

— Да? Может быть. Я увидел вас на платформе, собрался подойти, но что-то меня остановило. Эти двое тоже вошли в вагон, я заметил, как пристально они смотрят на вас. Потом они шли за вами по пятам до самого подъезда.

— Ужасно, — сказала она.

— Это связано с обменом вашей квартиры? — спросил Славич, и Зоя вздрогнула.

— Я… не знаю. Почему вы так думаете?

— «Бета-бизнес». Вам предлагали поменять квартиру, но вы отказались?

— Конечно, — пожала она плечами, — я не собираюсь никуда переезжать. Этот молодой человек был необычайно настойчив, мне едва удалось от него избавиться.

— Теперь они решили доказать, что вы поступили опрометчиво. Примерно то же самое пытались сделать со мной. Они добиваются, чтобы мы отсюда уехали.

— Но это же бред какой-то. — Она засмеялась коротким, нервным смехом. — Никто не может заставить… Есть же власть, милиция… Они не могут делать все, что пожелают.

— Вы знаете, а в милицию, пожалуй, стоит все же сходить, — задумчиво сказал Славич. — Это не лишнее. Прямо завтра с утра. Должны же они знать, что происходит на их территории. Только подробности сегодняшнего вечера рассказывать не стоит. То есть, не все подробности. Давайте так и сделаем.

— Хорошо, — согласилась она.

— Черт! — воскликнул он, пораженный внезапной мыслью. — Надо же! Как это я не подумал раньше!

— Что такое?

— Да… Только сейчас подумал. Один наш сосед, Жора, попал под машину. Он жил этажом выше, безнадежный пьяница, знаете?

— Еще бы! — подтвердила она с гримаской брезгливости.

— Его насмерть сбила машина. К нему тоже приходили представители «Бета-бизнес».

Широко открыв глаза, Зоя слушала Славича.

— Что же нам теперь делать? — голос ее звучал беспомощно.

— Прежде всего не расстраиваться больше, чем это заслуживает, — неловко успокоил Славич. — С пьяницей может быть просто совпадение. Да бросьте, мура все это. Не может мир перевернуться в одночасье. Пока еще не бандиты заказывают бал.

— Вы уверены? — печально усмехнулась она.

— Я уверен, — подтвердил он. И тут же поправился: — Я хочу быть уверен.

— Да, — рассеянно отозвалась Зоя. — Вы хотите кофе?

Славич хотел кофе. Ему было здесь уютно, ему здесь нравилось. Он чувствовал, что при некотором старании, возможно, нетрудно будет остаться здесь гораздо дольше, чем на чашку кофе. Именно это ощущение вдруг заставило его внутренне замкнуться. Слишком много похожего на то, что было совсем недавно. Славич не желал повторения пройденного даже в мелких деталях.

— Мне должны звонить сегодня, — сказал он. — Всякие мелкие дела… Я бы очень хотел. Если можно, завтра?

В лице Зои он увидел вежливое сожаление, не более.

— До завтра, — согласилась она, имея в виду совместный поход в милицию, но Славичу отчего-то было приятно, как она это сказала.

* * *

Наутро тучи рассеялись, как не были. Солнце выжаривало влагу из земли и мокрою асфальта, и уже к одиннадцати часам над городом повисла парная духота.

В дежурной части отделения милиции толпился какой-то народ, и на Славича с Зоей никто не обращал внимания. Протолкнувшись к окошечку дежурного — плотного лейтенанта со взмокшим лицом, Славич довольно долго ждал, пока тот закончит кричать по телефону. Положив трубку, дежурный откашлялся, покрутил головой, порылся в ящике стола и только после этого поднял глаза на Славича.

— Вы что хотели?

— Поговорить с кем-нибудь. Какая-то фирма пытается силой выселить нас из дома.

Некоторое время дежурный смотрел на него широко открытыми глазами, в которых Славич не разглядел ни одной мысли. Наконец будто щелкнуло. Дежурный отыскал наиболее подходящее к ситуации стандартное клише.

— По какому адресу проживаете? — спросил дежурный.

Славич назвал.

— Квартира ваша?

— Разумеется, моя.

— Вы там прописаны?

— Ну конечно.

— К участковому, — определил дежурный, вытирая тыльной стороной руки потный лоб. — Четвертая комната.

— Здесь не для участкового, — мягко сказал Славич. — Ты зарегистрируй, пожалуйста, наше заявление. Где у вас тут зам по розыску сидит?

— К участковому, — едва не по слогам повторил дежурный. — К нему несите заявление. Это по его части. С шестнадцати до двадцати.

Два постовых втащили в дежурку здоровенного пьяного мужика и толкнули его к окошку дежурного. Барьерчик задрожал от удара, Славич понял, что продолжать разговор уже не стоит. Он взял Зою за локоть и вывел в коридор.

— Что? — спросила она, не поняв, кажется, ничего из происшедшего.

— Все в порядке, — Славич разглядывал сейчас доску-указатель. «Начальник отделения. Комната 24», — прочитал он и потянул Зою к лестнице на второй этаж.

Секретарша начальника держала на хорошенькой курносой рожице строгое выражение. Она была молоденькая и неопытная, совсем еще вчерашняя школьница, Славич вошел в секретарский крохотный предбанничек первым, устало кивнул на дерматиновую дверь и спросил:

— У себя?

Секретарша растерянно кивнула. Славич тут же распахнул дверь и вошел вместе с Зоей. Начальник сидел за совершенно чистым столом, отвернувшись к окну.

— Разрешите? — спросил Славич вежливости ради.

Начальник окинул их быстрым взглядом.

— Проходите.

Китель начальника с майорскими погонами висел на спинке стула. Начальник был слегка полноват, его редкие волосы аккуратным зачесом прикрывали вполне зрелую лысину.

— Я вас слушаю.

Славич рассказывал не торопясь, подробно, и начальник действительно слушал очень внимательно, ни разу не перебив. Только изредка постукивал короткими пальцами по толстому листу плекса, покрывавшего стол. Когда Славич закончил, начальник еще какое-то время продолжал сохранять ту же позу участия, будто ожидая продолжения. В комнате повисла непонятная пауза, и Славич уже собрался ее нарушить, как вдруг начальник отделения пошевелился и скучным голосом произнес:

— Ну и чего же вы хотите?

Славич замер с открытым ртом.

— В чем вы обвиняете? И кого?

— Меня и эту девушку выгоняют из квартиры, — медленно произнес Славич. — Разве это не ясно?

— Мне не ясно, — сказал начальник. — Вас избили? Вам угрожали? У вас что-то украли?

— Нападение, — объяснил Славич, обретая прежнее хладнокровие. — На меня и на нее. В нашем подъезде. Этого мало?

Начальник согласно кивнул головой.

— Оставьте заявление. Будем разбираться. Но… что мы, собственно, предъявим нападавшим, когда их задержим?

— Вы сначала задержите, — сказал Славич.

— Слушайте, — вмешалась, не выдержав, Зоя, — вы что, в самом деле! Бандиты выгоняют нас из дома, а вы спокойно здесь сидите. Это милиция или что?

— Вы не волнуйтесь, — спокойно, почти ласково сказал начальник. — Милиция, конечно. Давайте вместе разберемся. Как именно вас выгоняют? Почему вы так считаете?

— Мне очень четко дали понять, что, если я не послушаюсь, меня ждут неприятности.

— Прямо этими словами?

— Нет, слова были другие, но… разве в этом дело?

— Конечно в этом, — развел начальник руками. — Вы же взрослый человек, должны понимать. Есть Уголовный кодекс, законы… Мы действуем в соответствии с ними. Какой закон нарушен? Конкретно?

— Я не знаю… я не юрист, — начала Зоя.

— Ни-ка-кой! — начальник поднял палец, посмотрел на него, а потом медленно перевел взгляд на Зою. — Что мы можем сделать?

— Что же, нам приходить, когда нас убьют, что ли? — Славич постепенно начинал терять терпение.

— Не надо шутить, — пожал начальник плечами. — У нас и без ваших шуток забот по горло. Обратитесь к участковому, он примет меры.

— Мой сосед по подъезду, я не знаю, как его фамилия, из двадцатой квартиры, погиб при странных обстоятельствах, — внезапно вспомнил Славич. — Я полагаю, его смерть тоже каким-то образом связана с продажей квартиры.

Начальник кисло усмехнулся.

— Все вокруг пытаются лезть в следователи. Ну что вы выдумываете! Хучкин, алкоголик, попал в пьяном виде под машину. Нам это известно, обстоятельства расследуются, но вы-то тут при чем? Что же, теперь нам каждого умершего алкаша, каждый несчастный случай рассматривать как результат международного заговора?

— Слушай, майор, — сказал Славич. — Ты что говоришь-то! Я же вчера еще был такой же, как ты. Не надо мне лапшу на уши вешать. Мне что, с письменными признаниями этих сволочей надо было приходить?

Начальник посмотрел на него холодным, ничего не выражающим взглядом.

— Обращайтесь к участковому, — сухо сказал он, вытащил из стола какую-то папку и углубился в изучение ее содержимого, показывая, что Славичу и Зое тут больше делать нечего.

Когда посетители вышли, начальник подождал, пока смолкли их шаги по коридору, потом спрятал папку, не спеша поднялся, закрыл дверь и лишь после этого потянулся за телефонной трубкой.

— Митрич? Это Макаров, узнал? Что-то вы там расшустрились. Ты смотри, как бы худого не вышло… Я просто предупреждаю. Тут у меня только что были двое… заявители… Да я знаю, что вы все по букве закона, но учти, есть еще дух… — Он коротко хохотнул. — Ну смотри, смотри. Мое дело предупредить… Твои уши там торчать не должны… А как же, Митрич! Разве я тебя когда подводил?.. Ну, будь здоров.

Начальник положил трубку, крутанул головой и усмехнулся своим мыслям.

* * *

— Крыса! — процедил сквозь зубы Славич. — Я таких повидал…

— Вы что, раньше в милиции работали? — спросила Зоя.

— Вроде того, — неопределенно ответил Славич. — Да это неважно.

— Ну и что теперь?

Они стояли на бульваре напротив отделения. Рядом отчаянно верещала стайка маленьких пацанов, их голоса не заглушал даже грохот проходящих трамваев. «А он ему — ий-я-а!.. А этот этому — бум!..» Пацаны обсуждали какой-то фильм про каратистов.

— Сам себе не поможешь, никто тебе не поможет, — Славич передернул плечами и невесело усмехнулся. — Пойдемте домой. Будем разбираться своими силами.

— Какими же своими? — поинтересовалась Зоя.

— Ну, как минимум нас уже двое…

— Да. Действительно большая сила, — Зоя произнесла это без улыбки, но Славичу не понравилось.

— Для начала обойдем квартиры в нашем подъезде, — сказал он. — Поговорим с соседями. Или так сделаем: пригласим их ко мне. Моя квартира — двадцать восемь, вы знаете. Ваши этажи нижние, мои верхние.

Зоя смотрела все еще скептически, но уже покорялась его твердой и деятельной уверенности.

Где-то случилась автомобильная пробка, вся проезжая часть между газоном бульвара и тротуаром была сплошь забита машинами, запах бензинового угара прочно заполнил улицу и постепенно вползал в соседние дворы.

Кроме Зои, в квартире Славича находилось еще трое. Молодой темноволосый парень с настороженным взглядом исподлобья по имени Сергей, занимавший с женой и ребенком квартиру как раз под Славичем, Дмитрий Иванович — пожилой сосед из квартиры двадцать два, пенсионного возраста, с гладко зачесанными назад седыми волосами и орденской планкой на стареньком, когда-то добротном пиджаке, и похожая на школьную учительницу математики Ирина — худенькая и чопорная, в огромных очках, вступающая или уже вступившая в ту пору, когда точный возраст определить невозможно. Впрочем, Славич скоро узнал, что Ирина действительно преподавала в школе, только не математику, а географию.

— Чаю хотите? — предложил Славич. — Только надо чайник разогреть.

Он приподнялся со своего любимого кресла, но Зоя уже направилась в кухню, там зашумел водопровод, Славич услышал, как она чиркнула спичкой. Ему вдруг почудилось, что его квартира обрела очень важное и давно утерянное, без чего вообще не бывает никакого дома. Это было лишь мимолетное ощущение, но то, что Зоя добровольно взяла на себя роль хозяйки, показалось Славичу необычайно приятным.

— Насколько я понимаю, к каждому из нас приходили те, кто желает отнять у нас наши квартиры, — сказал Славич. — То, что вы здесь, меня радует.

— А меня огорчает, — неожиданно звучным и сильным голосом произнес Дмитрий Иванович. — Из пятнадцати квартир подъезда собралось всего пять представителей. Мы в меньшинстве, дорогой мой.

— В пяти квартирах у нас уже никто не живет, — мягко поправила Зоя, вернувшаяся из кухни.

— Никто у меня ничего не отнимет, — сквозь зубы, но очень внятно проговорил Сергей. — Лажа и брехня. Я пришел, чтобы послушать. Давайте по делу, если можно.

— Действительно, где же остальные? — спросила Ирина.

— Они отказались, — объяснил Славич. — Без объяснения причин. Просто не пожелали.

— Что же тогда получается?

— Получается, что остальные уже решили вопрос с переездом. Так я понимаю, — пожал плечами Дмитрий Иванович.

— Это их дело, — пробурчал Сергей.

Славич посмотрел на него внимательнее. Сергей был одет в домашние, но явно дорогие и новые вещи — мягкие вельветовые брюки, голубую хлопковую рубашку и фирменные кроссовки, в которых одинаково удобно бегать и по спортивной площадке, и по собственной квартире. Сейчас здесь он старался выглядеть тем, кто не бросает слов на ветер. Может, оно так и было на самом деле…

— Работали они с нами примерно одинаково, — продолжил Славич. — Вначале рекламка в почте, потом визит этого паренька — эксперта или как его там…

— Ко мне приходила женщина, — тихо поправила Ирина. — Довольно симпатичная. Мне даже неудобно было сказать ей «нет».

— Вы сказали «да»? — заинтересовался Дмитрий Иванович.

— Я ничего не сказала. Просто обещала подумать. Но я никуда не собираюсь переезжать.

— Получив отказ, «Бета-бизнес» начинает давление, — вновь заговорил Славич. — Меня и Зою пытались немножко припугнуть в подъезде. Правда, с нами у них не вполне получилось…

— К моей жене подошел здоровенный мордоворот. На улице, когда она возвращалась из магазина, — задумчиво произнес Дмитрий Иванович. — Он сказал ей: «Бабка, тут жить становится опасно, если не уберешься из этого района, тебя скоро прирежут». Или пришьют. Что-то в этом роде.

— А вы? — повернулся Славич к Сергею.

— Они на меня хотели наехать. Подвалили два каких-то лоха, я послушал немного, потом достал кое-что и сказал, что, если еще замечу на горизонте, продырявлю башку.

— Ну, если у вас есть оружие, — вздохнул Дмитрий Иванович.

— У меня никакого оружия нет, — медленно и раздельно сказал Сергей. — Вы это запомните. Мне оно не положено.

Дмитрий Иванович поглядел на него и молча почесал подбородок.

— Вы думаете, на этом все кончится? — с сомнением спросил Славич. — Кстати, у вас, кажется, семья есть?

— У меня все есть, — в тоне Сергея все время звучал какой-то вызов, словно Славич вместе с другими как раз и были теми, кто угрожал его спокойствию. — Не бойся, я обо всем вовремя подумал. Не вчера родился.

Славич перевел взгляд на учительницу Ирину, и все остальные вслед за ним тоже посмотрели на нее.

— Вы единственная из нас, кто еще не сказал окончательного «нет». Вам предстоит это сделать, если вы не передумаете.

— Я… я не собираюсь, — тихонько, словно оправдываясь, сказала она.

— Тогда следующее предупреждение они сделают именно вам.

В глазах Ирины плеснулся страх.

— Что же мне делать?

— Мы и собрались для того, чтобы понять: что нам делать.

— Понимай — не понимай, — зло усмехнулся Сергей, — завтра они разок нажмут, и все вы разбежитесь.

Дмитрий Иванович обиженно поджал губы.

— Вы ошибаетесь, молодой человек, — сухо сказал он.

— Но что же в самом деле делать? — повторила Ирина погромче.

Славич понял, что должен взять инициативу на себя.

— Во-первых, Ирина, вы не должны давать ответа. Вообще никакого. Было бы лучше, если бы на пару недель вы переехали куда-нибудь. У вас есть тут родственники или близкие друзья?

— Есть, — ответила она, отчего-то не очень уверенно. — Конечно, есть.

— А мы должны будем держать оборону, — Славич улыбнулся несколько принужденно и обвел присутствующих взглядом. — Мы должны быть постоянно настороже, чтобы в случае чего прийти друг друзу на помощь.

— Эго все? — презрительно поинтересовался Сергей.

— Не все, — нахмурился Славич. Тон Сергея начинал его понемногу раздражать. — Мы должны выяснить, кто за всем этим стоит. Что такое «Бета-бизнес». Кстати, кое-что в этом смысле я уже пытаюсь сделать. Ты со мной согласен?

— Нет, — отрезал Сергей.

— Собственно, почему? — заинтересовался Дмитрий Иванович.

— Потому что все это хренота, — он поднялся со стула. — Ладно, я пошел. Делайте, что хотите, а у меня свои дела.

— Честно говоря, я на тебя рассчитывал, — сказал Славич. — Тут же, видишь, женщины…

— Нет проблем, — с досадой отмахнулся он. — Если они на кого наедут, только свистни. Только я сомневаюсь, что кто-то тут будет свистеть. Ты меня понял?

— Вы нам не верите? — решил уточнить Дмитрий Иванович.

— Я людей знаю, — отрезал Сергей. — Языком чесать все горазды, а чуть надави — и все, поплыли. Видел я всяких… В общем, счастливо. Если что — зови.

Он вышел, хлопнув дверью. С минуту оставшиеся подавленно молчали.

— В основном я с вами согласен, — нарушил тишину Дмитрий Иванович. — Только вы зря недооцениваете возможность получения официальной защиты, Игорь. Пожалуй, я этим займусь, если вы не возражаете. Существует прокуратура, власти и… все прочее.

— Попробуйте, — кивнул Славич. — Чем черт не шутит…

Зоя выходила из квартиры последней. Славич захватил дубинку и пошел ее провожать. На пороге своей квартиры Зоя протянула ему руку. Славич задержал ее ладонь в своей немного дольше, чем было необходимо, и с радостью понял, что это не вызвало у нее неудовольствия.

* * *

Славич вышел из подъезда и поставил чемодан на асфальт. Двор был пуст, по раннему утреннему часу отсутствовали даже дворники. Всего десять минут назад открылось метро. Помахивая чемоданом, Славич не спеша пошел к трамваю. У коммерческого киоска уже знакомый Славичу сизый алкаш в тельняшке гулко глотал из бутылки пиво. На улице, кроме него, никого не было.

Подъехал трамвай, заполненный наполовину рабочими утренней смены. Славич сел около двери и, обернувшись, смотрел на пустую улицу. Определенно, за ним никто не следил, но на всякий случай Славич проехал мимо метро и вышел на следующей остановке, решив возвратиться пешком. Иринин чемодан был непонятно тяжел — будто она собралась из дома на год, Славичу приходилось то и дело менять руки.

Ирина стояла перед входом на станцию, на виду у всего квартала, и Славич сквозь зубы выругался — они условились встретиться внизу, на платформе. Впрочем, никаких подозрительных рож поблизости Славич не усмотрел. Единственный автомобиль на улице — «москвич»-универсал, стоял напротив метро, кажется, еще со вчерашнего вечера. В салоне машины никого не было.

Ирина ехала в Медведково к подруге. В отместку за нарушение инструкций Славич заставил ее тащить чемодан самостоятельно и шел позади, метрах в пятидесяти, страхуя от слежки. Все было, кажется, спокойно. Они благополучно добрались до кирпичной шестнадцатиэтажки, в которой жила подруга Ирины.

Возвращался домой он часов в десять, обдумывая по пути повод зайти к Зое. Не придумав ничего существенного, он попросту оставил это занятие. В конце концов, причина побеспокоиться о самочувствии друг друга теперь существовала в любое время суток.

Она, видимо, ждала его возвращения, потому что открыла почти немедленно, и, поняв это, Славич обрадовался. Самый сложный для него момент был преодолен совершенно естественно: не спрашивая ни о чем, Зоя отступила от двери, приглашая его войти в квартиру, а потом повела на кухню. Тонкий домашний халатик обтягивал ее тело. Зоя перехватила его взгляд, и Славич поспешно отвел глаза в сторону.

— Ну как, проводили? — спросила Зоя. — Кофе будете?

— Да, спасибо, — с готовностью ответил он. — Все в порядке.

— Все в порядке, — повторила она, но с иной интонацией, — Спрятались. Две недели у меня есть от прошлого отпуска, а дальше что? Не сидеть же всю жизнь, как в осаде.

— Все решится гораздо быстрее, — сказал он.

— Почему?

— Потому, что мы не можем жить всю жизнь, как в осаде. — Он посмотрел на нее и улыбнулся.

Выражение ее лица изменилось. Вероятно, уверенность Славича передалась ей, а он в этот момент с досадой подумал, что его разговор с женщиной, которая, безусловно, ему нравится, проходит будто с соратником по борьбе.

— Вы где работаете? — спросил Славич.

— Я — врач, Представитель вымирающей профессии.

— В каком смысле?

— Вымрут все врачи скоро. От голода, — невесело улыбнулась она. — Или убегут в массажные кабинеты. Одной ногой я уже убежала.

— Ну, вы уж скажете, — проворчал он. — От голода!..

— Да нет, шучу. На хлеб хватит. С маслом уже тяжело, — она встряхнула головой. — А вы кто?

Он ответил не сразу. Тщательно размешал сахар в кофейной чашке и отложил в сторону ложечку.

— Пока — никто. Или уже никто. Я бывший военный. Пенсионер.

— Для пенсионера вы достаточно молодо выглядите. Сколько вам лет?

— Тридцать шесть.

— Как вам только удалось, — позавидовала Зоя то ли его моложавости, то ли ранней пенсии.

Она поднялась, быстрым движением поправила салфетку и осталась стоять рядом, глядя на него сверху вниз. Сейчас она смотрела на него по-другому, совсем по-другому, не так, как прежде. Она стояла совсем близко, опустив руки вдоль бедер, и Славич мог бы коснуться ее, если бы захотел, он испытывал острое желание прикосновения и видел, чувствовал, что Зоя ждет, но темный осадок в душе, непонятный страх сковывал его. Славич боялся показаться неловким и смешным, он боялся ее жалости. Почему? Он не мог себе этого объяснить и просто рассердился сам на себя.

— Повезло, — буркнул он и встал. — Пожалуй, я пойду. Если что-то произойдет, немедленно звоните…

Она недоуменно, даже обиженно взглянула на него, но не произнесла ни слова. Повернулась и пошла открывать дверь.

— Заходите, — сказала Зоя на прощанье естественно и просто, и Славич с облегчением почувствовал, что возникшая невесть откуда напряженность между ними истаяла сама собой.

Он вышел на площадку и услышал внизу шорох. Выхватил дубинку и замер. Шорох повторился. Ступая на носках, заглянул в лестничный пролет и перевел дух. Незнакомый рыжий котенок играл на площадке со скомканной газетой…

О своей прежней работе Славич не любил говорить, а еще больше вспоминать. Сразу после срочной службы на южной границе, где было достаточно жарко и в прямом, и в переносном смысле, он сдуру подался в военное училище и, к своему удивлению, не только легко поступил, но и неплохо закончил. Увлечение рукопашным боем и зарубежными детективами привели его прямиком в батальон спецназа. Двенадцать лет Славич мотался по стране, не особо задумываясь над тем, что станет делать, если жизнь, к которой он привык, вдруг изменится. До перемен было очень далеко. Но это случалось намного раньше, чем он себе представлял, и намного страшнее…

* * *

Дожидаясь назначенного Натаном Семенычем часа, Славич вел наблюдение за своим двором. Он сидел чуть в стороне от окна с биноклем в руках, тщательно разглядывая каждого прохожего, казавшегося ему подозрительным. Славич давно научился ждать вот так — часами, почти в полной неподвижности. Но ничего необычного или тревожного не происходило. Черт его знает, подумал в какой-то момент Славич, может, они отступились?

Манера разговаривать по телефону у консультанта Натана Семеныча была странная. Он снимал трубку и молча ждал, пока собеседник подаст голос. Впрочем, Славича он узнал по первой же фразе.

— Ситуация необычная, мой друг, — задумчиво сообщил он. — Я навел справки и в результате ничего не понял. Такое впечатление, что этот «Бета-бизнес» создан специально, чтобы прибрать к рукам именно ваш дом.

— Кто хозяин этой фирмы? — спросил Славич.

— Хозяин? — вяло повторил Натан Семеныч. — Хозяин, дружок, это пустяки, хозяин там подставной. Но адрес у фирмы есть. Будете записывать?..

— Что вы посоветуете?

В трубке прозвучал короткий сухой смешок Натана Семеныча. Словно кашлянул.

— Совет — самая мелкая из монет, имеющихся в обращении, — ответил он. — Так говорил один замечательный американский писатель. Но это не важно. Вот что я бы посоветовал; вам это надо?

— Что? — не понял Славич.

— Ну, все это, все эти хлопоты. Плюньте, дружок. Соглашайтесь, переезжайте. Выберите себе вариант по вкусу и успокойте душу. Ну зачем, спрашивается, создавать проблемы там, где вполне можно обойтись без них? Вы со мной согласны?

— Трудно сказать, — настороженно произнес Славич. — Смотря какие проблемы.

— Не согласны, я вижу, — вздохнул Натан Семеныч. — В чем-то я вас понимаю. Но сейчас очень сложное время. Такое сложное время… Вы мне симпатичны, Игорь, мне очень не хотелось бы, чтобы вы попали в беду.

— Я никуда не собираюсь попадать, — сказал Славич, наполняясь тяжелым, мрачным раздражением. — Я живу себе тихо и никого не трогаю, Натан Семеныч, примус починяю. А если кто мне мешает, я тут ни при чем… Не надо никогда мешать жить людям. Делай что хочешь, только другому не мешай. Жалко, не все это понимают, а это так важно. Я разве не правильно говорю?

Видимо, что-то в тоне собеседника заставило Натана Семеныча слушать внимательнее, он ответил после некоторой паузы, и в голосе его уже отсутствовала изрядно надоевшая Славичу назидательность.

— Может быть, — тихо проговорил он. — Вам виднее, молод… Игорь. Возможно, вы далее правы. Только вы должны знать… знаете, кто прав в конечном счете?

— Догадываюсь, — усмехнулся Славич.

— Окончательно прав тот, кто сильнее. Да-а… Так всегда было, всегда, сколько я себя помню, и много-много раньше, В сущности, ведь ничего не изменилось. Да и не может измениться, мой дорогой. Таков человек… Вы должны это учитывать.

— Согласен, Натан Семеныч.

— Ну что ж… Желаю вам успеха, — со вздохом сказал консультант, прежде чем повесить трубку и навсегда уйти из жизни Славича.

Когда начало темнеть, к дому подъехал мебельный фургон. Переезжала семья с первого этажа, Славич совсем не был с ними знаком и вряд ли узнал бы, встретившись на улице. Погрузка закончилась уже в полной темноте. На первом этаже теперь все квартиры были темны и пусты.

* * *

На следующее утро его разбудил телефонным звонком Дмитрий Иванович, обратившийся с несколько неожиданным предложением оценить имеющиеся в их распоряжении пищевые ресурсы. Нужно быть готовым к возможной блокаде, смущенно сказал Дмитрий Иванович. Славич вначале усмехнулся, а потом подумал, что Дмитрий Иванович прав. Всем им, а особенно старикам и женщинам, в ближайшее время действительно следовало выходить пореже из дома. Осадное положение, со злостью констатировал Славич.

Досадуя и немного посмеиваясь над собой, Славич и в самом деле осмотрел свои запасы. В кухонном шкафчике у него было два килограмма муки, килограмма три макарон да четыре банки свиной тушенки. Под раковиной еще сетка картошки килограммов на пять. Хватит на пару недель. Он взял карандаш и принялся было от нечего делать прикидывать примерный рацион в условиях тотальной осады, но окончательно разозлился и порвал бумажку в клочья.

«Я вам покажу осаду», — пообещал он в пространство, как вдруг в дверь отчаянно зазвонили. Звонки звучали один за другим без перерыва, потом раздался стук. В глазок Славич увидел заплаканное лицо Ирины и торопливо распахнул дверь,

— Господи, что же это такое, — с рыданиями выкрикивала она. — Игорь, что же это делается!

— Что случилось? Успокойтесь… В чем дело?

— Там… — задыхаясь, она показала рукой вниз по лестнице. — Мне позвонили с работы… Боже мой!

Схватив дубинку, Славич кинулся вниз. На третьем этаже у распахнутой двери квартиры Ирины уже стояла Зоя и с застывшим лицом заглядывала внутрь.

Квартиры больше не существовало. Паркет был полностью содран. Разбросанные повсюду планки мешались с обрывками обоев, кусками электропроводки и осколками искрошенной сантехники. Мебель, однако, выглядела совершенно нетронутой. Тот, кто учинил здесь это жуткий разгром, трудился методично и целенаправленно. Он отодвигал шкафы, диван, столы и стулья, и вновь аккуратно ставил их на место после завершения обработки пола и стен, словно бы тщательно следя за тем, чтобы в процессе уничтожения жилья ни в коем случае не повредить личную собственность жильца.

Из сбивчивых объяснений Ирины следовало, что кто-то позвонил ей на работу и настойчиво попросил передать, чтобы она немедленно приехала домой в связи с серьезным бедствием в квартире. Славич хмуро слушал ее, понимая, что их вчерашние утренние маневры выглядели просто смешно. Бандиты отлично знали о каждом жильце подъезда все, что необходимо — кто где работает, имеет ли родственников и так далее. Им совершенно не было нужды вести за каждым постоянную слежку.

Погромщики, вероятно, пришли нынешней ночью, убедившись, что хозяйка квартиры скоро не вернется. Судя по размерам разрушений, для завершения работы им потребовался не один час. Странно, отчего никто не слышал происходящего здесь? Впрочем, при желании можно обойтись и без особого шума.

Слабо задребезжал телефон, и Славич удивился тому, что он остался невредим. Однако тут же сообразил, что это произошло отнюдь не по забывчивости ночных гостей, а в силу иных соображений. Да и сам аппарат будто специально был поставлен на самое видное место — в центр совершенно пустого и чистого стола.

Славич подошел и снял трубку.

— Да?

— Ирину Викторовну, — потребовал уже знакомый Славичу дрянной блатной тенорок. Говорил тот самый бандит с безволосым бабьим лицом.

— Ее нет, — после короткого раздумья сказал Славич.

— Да ладно тебе, — нагло сказали на том конце телефонной линии. — Там она, не впаривай мне.

— Она не может подойти, — сдержанно ответил Славич.

— А ты кто?

— Я — сосед.

— Сосед? — весело удивился голос. — Значит, еще с тобой будем отдельно разговаривать. Но это потом. Раз ты сосед, тогда скажи ей, пусть не переживает. Новая квартирка для нее уже готова. Хоть сегодня может переезжать. Пусть не огорчается, вещички ее все целы. Пока целы. И пусть больше не тянет. Я долго ждать не буду. Понял, сосед? Да ты и сам башкой пошевели как следует… Сосед. Стой! — голос вдруг изменился. — Ты из какой квартиры?

— Тебе какое дело?

— Из двадцать восьмой? — Славич не ответил, и голос утвердительно произнес: — Точно: из двадцать восьмой. С тобой, гнида, разговор будет особый. Очень сложный. Ты уже сильно задолжал. Готовься, козел!

Трубка грохнулась на рычаг, зазвучали гудки отбоя.

— Я милицию вызвала, — подавленно сказала Зоя.

Из своей квартиры напротив вышел Дмитрий Иванович, а за ним осторожно его жена — пожилая женщина с добрым и испуганным лицом.

Она заглянула за дверь и тут же отпрянула.

— Боже ты мой!

— Вы ничего не слышали ночью? — спросил Славич.

— Абсолютно, — сказал Дмитрий Иванович. Он сильно побледнел и потирал изредка рукой левую сторону груди. — Просто не представляю, как это возможно.

— Были бы силы да время, — махнул рукой Славич. — Всю ночь, как видно, трудились, гады.

— О-о Господи! — стонала Ирина.

Обняв ее за плечи, Зоя попыталась увести к себе, но та с раздражением вырвалась, оттолкнула ее.

— Куда же я уйду?! — выкрикнула она. — Здесь же мои вещи! Я что, должна все здесь бросить?!

Снизу по лестнице уже поднимались два милиционера с дубинками и рациями.

— В чем дело? — спросил старший.

Славич молча показал ему в квартиру. Милиционер заглянул и потрясенно свистнул.

— Как это произошло?

— Если бы знать! — сказал Славич.

— Кто хозяин?

— Я хозяйка, — плачущим голосом сказала Ирина. — Я приехала сегодня утром взять вещи и… и… — говорить дальше она не смогла.

— У вас что-нибудь пропало? — деловито спросил второй милиционер. — Что у вас пропало?

— Я не знаю, — сказала она.

— Скорее всего ничего не пропало, — вмешался Славич. — Тут дело в другом. Те, кто это сделал, хотят, чтобы мы отсюда уехали. Не только она, а вообще мы все.

— Кто это такие? Кто хочет? — с деловым служебным любопытством спросил милиционер.

— Есть такая фирма. Называется «Бета-бизнес»…

Но в этот момент у милиционера зашумела рация. Приложив ее к уху, он некоторое время слушал неразборчивое бормотание, потом закричал в ответ:

— Проникновение в квартиру. Дверь взломана… нет, не кража… Ничего не пропало… Хозяйка говорит, что ничего не пропало… Так, понял… понял. Есть.

Он опустил рацию.

— Вызывайте сотрудников из местного отделения, — сказал он. — Они тут будут разбираться.

— Как это? — поразился Славич. — А вы?

— А мы — патруль. Если кража — вызовем оперативную группу. Нет кражи — значит, хулиганство там или что еще… Может, это бывший муж начудил.

— Господи, какой еще муж! — простонала Ирина.

— Я и говорю, — продолжал милиционер. — Тут отделение и должно выяснять. Вызывайте из отделения, придет участковый…

Он повернулся к напарнику.

— Пошли!

Стуча по ступенькам сапогами, словно солдатский взвод, они удалились. Дверь подъезда хлопнула, и наступила странная пауза, в течение которой все смотрели друг на друга в немом недоумении.

— Что же это за законы у нас такие! — воскликнула жена Дмитрия Ивановича.

— Законов сейчас нет, — мрачно откомментировал тот. — По крайней мере для таких, как мы.

Тем временем Славич внимательно осматривал дверь разоренной квартиры. Запереть ее было все же можно. Разрушители тщательно рассчитывали свои шаги. На этом этапе нанесение ущерба имуществу, как видно, не планировалось. Вдвоем с Дмитрием Ивановичем они кое-как восстановили запор и поднялись к Зое, куда она после нескольких минут уговоров все же увела плачущую Ирину.

* * *

Разговор с участковым, который появился через пару часов, облегчения не принес. Невысокий и худощавый младший лейтенант поскреб коротко стриженный белобрысый затылок и сдержанно поахал в знак сочувствия. Он внимательно выслушал их общий рассказ. «Кто-нибудь видел, как это произошло?» — спросил он и, услышав отрицательный ответ, вновь озабоченно почесал затылок. «Трудно», — сказал он скорее всего самому себе. «Но ведь мы знаем, кто за этим стоит», — доказывал Славич. «Это вы говорите, — отвечал участковый. — А они скажут — мы ничего не знаем». — «Так возьмите отпечатки пальцев, сделайте то, что полагается в таких случаях», — настаивал Славич, на что участковый лишь безнадежно махнул рукой: сейчас на настоящие-то квартирные кражи эксперт не всегда выезжает. Не хватает людей… А тут и статья такая… Умышленное повреждение личного имущества в лучшем случае. Ничего ж не пропало. В общем, будем работать.

На этой минорной ноте он и ушел.

Ирина уже не плакала. Глядя прямо перед собой, она сосредоточенно курила, то и дело постукивая сигаретой о край пепельницы.

— Надо пригласить журналистов, — сказала Зоя. — Вокруг этого нужно создать как можно больше шума. Чем больше людей узнает о том, что происходит сегодня в городе, тем лучше.

— Нет уж, шумите теперь без меня, — Ирина решительно вдавила окурок в пепельницу. — Я уже отшумелась.

— Вы решили… сдаться? — спросил Славич.

Она вскинула красные от слез глаза.

— Сдаться? — иронически переспросила она. — Терминология у вас какая-то… Армейская. Но ведь у меня армии нет. У меня вообще ничего нет! Что же мне остается делать? Вы знаете, сколько будет стоить ремонт? Этих денег я не заработаю за десять лет. Даже если не буду ничего есть. О, Господи!..

— С ремонтом я могу вам помочь, — нерешительно предложил Славич, но она усмехнулась и отрицательно мотнула головой.

— Не в моем положении продолжать эти… эксперименты. Спасибо, но с меня хватит. Пусть. Они победили, пусть, но я хочу жить спокойно. Вот вы мужчина, полны сил, молоды — вы и продолжайте бороться. А я… у меня другая весовая категория, как вы понимаете.

— В вашей новой квартире может случиться то же самое.

— Нет! — она снова помотала головой. — Первое, что я сделаю, — установлю стальную дверь. Разорюсь, черт с ним, в конце концов. Это мне наука. Единственная из всего подъезда денег пожалела, дура такая…

Она поднялась, взглядом поискала свою сумочку.

— Все. Счастливо оставаться!

Зоя закрыла за ней и вернулась в комнату.

— Что же делать, Игорь? Невозможно же, в конце концов, всю жизнь сидеть, как в осаде, не показывая наружу носа.

— Они точно знали, что Ирины не будет дома всю ночь, — промолвил Славич. — Возможно, за нами следили, когда я ее провожал, а я слежки не заметил, но это маловероятно. Скорее всего, у них где-то здесь постоянный пост. Следить не обязательно, нужно просто знать, кто выходит из дома и кто возвращается.

— Может быть, Ирина права? — в голосе Зои звучало откровенное отчаяние.

— Что? — в изумлении произнес Славич. — Права? Да ты что? Впрочем… Каждый из нас волен поступать, как ему вздумается, — тщательно выговаривая слова, сказал он. — Лично я никуда уезжать не намерен. Подохну, а не сдамся. Пусть убьют сначала, если им моя квартира так нужна. Только это ведь тоже не просто…

— А что ты хочешь делать? Что мы сможем?

Они незаметно друг для друга перешли на «ты», совершенно не придав этому значения. Славич повернулся и посмотрел ей прямо в зрачки.

— Все, — сказал он. — Теперь все, что угодно.

Он положил руки ей на плечи, но она отвела их мягким, необидным движением.

— Ты приходи, — с детской беззащитностью сказала она. — Ты не бросай меня теперь надолго… А сейчас — иди, Игорь. Я должна… мне надо подумать немного. Обо всем этом…

* * *

Вернувшись к себе, Славич вновь достал мощный морской бинокль. Из глубины комнаты он принялся тщательно осматривать окна дома напротив, одно за другим, подолгу фиксируя взгляд на каждом. Примерно через час он нашел то, что искал. Те, кто следил за его подъездом, устроились на первом этаже, в принадлежащем жэку помещении, где когда-то располагался то ли агитпункт, то ли красный уголок. Окно было завешено нечистой тряпицей, но сильное увеличение позволило разглядеть сквозь оставленные щелки замершую у подоконника фигуру дежурившего соглядатая. Славич смотрел не отрываясь и вскоре увидел, как у окошка ненадолго появилась еще одна фигура и снова исчезла из поля зрения. Значит, там их было по меньшей мере двое.

Он спрятал бинокль, вышел из квартиры и спустился на этаж вниз, в двадцать пятую квартиру.

Сергей не спешил открывать дверь на его звонок, хотя Славич нарочно встал посреди площадки, чтобы было хорошо видно в глазок. Славич чувствовал, что его пристально и долго разглядывают, потом тот, кто был за дверью, куда-то ушел и спустя минуту вернулся. Наконец замок щелкнул, Сергей стоял на пороге мрачный и взъерошенный.

— Заходи, — пригласил он, кажется, без особой охоты.

Его квартира, набитая дорогими, скорее всего, недавно купленными и часто необязательными вещами, штабелями каких-то коробок и свертков, была не прибрана и выглядела не слишком уютно. Славич давно уже догадался, что сосед его трудится на популярной ниве «купи-продай», и видел теперь воочию, что не ошибся.

— Ну что? — хмуро спросил Сергей.

— Они квартиру Ирины распотрошили, — сообщил Славич. — Места живого не оставили.

— Да я видел. Выглянул, когда она вопила.

— А ты что собираешься делать?

— В каком смысле?

— Мне так показалось, что у тебя есть свои соображения, — сказал Славич. — Может, поделишься?

— Нет у меня ни хрена, — ответил Сергей. Он немного помолчал, потом махнул рукой и продолжал: — Я думал, без вас отмазку найду. Дружков-то много всяких. Только все пустой номер.

— Чего же дружки не помогли? — осторожно спросил Славич,

— Жидковаты оказались. Подергались немного и свалили. На наш дом положил глаз какой-то очень крутой деятель.

— «Бета-бизнес»…

— «Бета-бизнес» тут ни при чем, — раздраженно перебил его Сергей. — Эта контора для прикрытия. Она только бумажки оформляет и все такое. А командует совсем другой человек.

— Кто?

— Не знаю, — вяло сказал Сергей. — Да если б и знал — толку что! Говорю же; очень серьезный человек. Нам его не достать. Он нас придавит и разотрет, если потребуется.

— Откуда такая уверенность?

Сергей озлился.

— Да потому, что я знаю. Мне сказали: не суйся, мужик. Сказали такие люди, которые тебя бы… — Он сдержался с немалым трудом и продолжав уже тоном ниже: — Я этим людям доверяю, они знают, что говорят.

— Ну и что, послушаешься совета?

— Чего? — не понял Сергей, занятый своими мыслями.

— Ну, насчет «не суйся»?

Сергей посмотрел на Славича так, будто увидел его впервые в жизни: с интересом и удивлением. Он уже был готов сказать какую-то резкость, потом глаза его потухли, он помрачнел, рухнул на диван и сцепил руки на затылке.

— Не знаю, — признался он. — Вот сижу, думаю.

Вся его крутая уверенность вытекла из него, как помои из дырявого ведра. Славич лишь на секунду почувствовал к нему жалость, которая, впрочем, тут же сменилась некоторой брезгливостью.

— Значит, ты надеялся на «крышу», а «крыша» оказалась гнилая, — констатировал он. — Ну а сам, без «крыши»?

— Чего без «крыши»? — не понял Сергей,

— Того, — нетерпеливо передразнил Славич. — Без «крыши» ты хоть что-нибудь можешь? Так и будешь теперь сидеть, как крыса в норе, пока не выкурят?

— Ну, ты! — дернулся было Сергей, но, встретив холодную, жесткую усмешку Славича, снова сник и неуверенно закончил: — Вали отсюда.

Славич не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Кто за всем этим стоит, твоя шпана может узнать?

— Какая шпана… ничего они не могут. Ладно, давай завязывай, иди, у меня дела еще есть.

Даже Сергей сейчас понимал, что выглядит полным дерьмом, и поэтому испытывал совершенно не свойственное ему чувство смущения. Славича это изрядно забавляло.

— Ладно, я пошел. Делай свои дела. Только не обделайся совсем-то.

Сергей невнятно и вяло огрызнулся в ответ, но вдруг вскочил с дивана.

— Слушай, а что, собственно, страшного произошло? Ну, поторгуемся немного, отвалят они нам хаты почище этой. Им же дом зачем-то нужен, пусть берут. А мы попросим… Я своих корешков попрошу словечко замолвить. В этом уж не откажут, это точно…

— Со мной ничего не получится, — со вздохом сказал Славич. — Не сработает словечко. Я их уже два раза сильно обидеть успел.

— Как это?

— Да так. Двоим просто вывеску подправил, а третьему серьезней — руку, кажется, сломал.

— Когда же ты это успел? — растерялся Сергей.

— Да вот успел.

— Тогда… да, — только и проговорил Сергей.

— Но ты хоть закладывать-то меня не будешь? — поинтересовался Славич. — Стучать им, если попросят. Могу я надеяться?

— Да ты чего! — вновь начал обижаться хозяин квартиры, и Славич подумал, что перегибать палку все же не стоит. Союзник из Сергея хреновый, да ладно, что не враг.

— Не обижайся, шучу. — Не прощаясь, Славич вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и, постояв несколько мгновений, отправился к Зое.

Она собралась куда-то уходить и стояла уже с сумочкой в руках. Сквозь шелковую белую блузку угадывались очертания лифчика, серая юбка туго обтягивала бедра. Славич вновь был вынужден сделать над собой усилие, чтобы спустя несколько секунд отвести глаза в сторону.

— Мне нужна твоя помощь, — заявил он без предисловий.

— Но я… — несколько растерянно начала Зоя, однако Славич не дал ей продолжить.

— Это надо сделать, пока светло. Возвращаться домой в темноте сейчас, сама понимаешь… Я их достану, мерзавцев.

Его убежденный тон подействовал на Зою, она покорно села на диван и отложила сумочку в сторону.

— Первым из дома выйду я. Они за мной увяжутся, я для них теперь самый интересный. Ты выходи через пятнадцать минут после меня. Встречаемся ровно через час…

Зоя смотрела на него не отрываясь. Непонятно было, слышала ли она его, слушала ли? Славич нерешительно протянул руку и положил ладонь на ее плечо, охваченный безнадежным тоскливым страхом, что она отстранит его, оттолкнет и все кончится, не начавшись. Он видел, как расширились ее зрачки, несколько мгновений Зоя оставалась совершенно неподвижной, а потом качнулась к нему навстречу и сама решительно обняла его за шею. Его руки скользнули от плеч к талии, задержавшись там всего на миг. Задыхаясь, с восторгом, он ощутил под ладонью упругую округлость ее бедер. Потом принялся торопливо расстегивать блузку. Зоя помогала, их пальцы то и дело встречались, мешая друг другу…

Они лежали, охваченные сладкой дремотной усталостью, Славич бездумно улыбался, ощущение внезапного и неожиданного счастья вытеснило все мысли, Славич специально старался ни о чем не думать, боясь его утерять.

— Почему ты такой молодой, а уже пенсионер? — вдруг спросила Зоя.

— У нас год за полтора шел, — ответил Славич, возвращаясь из грез.

— Больше не захотел работать?

— Не смог, — сказал Славич. — И не захотел…

Она ждала продолжения, и Славич решился. Он даже обрадовался, ему обязательно нужно было рассказать ей это.

— Мы брали Мамедова, — начал он чуть хрипловатым голосом, — это бандит, убийца. Он скрывался в своей селе, в горах. Кто-то успел его предупредить, когда мы приехали, он уже ушел в горы. Но недалеко, скоро мы его обложили и загнали в какие-то развалины. У меня в группе был один паренек, и фамилия такая ласковая — Мирошечкин… Очень славный был парень, знаешь — из настоящих. Все его любили. Он сгоряча выскочил на поляну и получил очередь прямо в грудь. А еще двоих Мамедов ранил… И я… в общем, когда узнал, что Мирошечкина убили, решил Мамедова в плен не брать. Пока мои ребята отвлекали его перестрелкой, подполз с другой стороны и бросил две гранаты. А когда поглядел на стенку… Ты понимаешь, оказалось, что в горы Мамедов пошел с женой и старшим сыном — ему лет четырнадцать было, кажется… Там они и лежали…

— Ты не виноват, — сказала Зоя дрогнувшим голосом и повторила громче, с нотками отчаяния: — Ты не виноват!

— Я должен был знать, — произнес он. — В деревне мог узнать, да слишком торопился. Дело раздувать не стали, но когда предложили уволиться по-тихому, я не упирался.

— Ты жалеешь об этом? — спросила Зоя и тут же торопливо поправилась, поняв двусмысленность вопроса. — Ты жалеешь, что больше не работаешь?

— Нет, — покачал головой Славич. — Работать, как раньше, я бы все равно не смог. Такая вот история…

Она повернулась к нему, теплая, пахнущая свежестью, и теперь в ее объятии была печаль и утешение, материнская нежность и прощение, вечное отпущение грехов…

* * *

Славич вытащил обувь из стенного шкафа, поднял лежавшую на полу фанерку и, выворотив ножом две паркетины, достал пистолет. Время игрушек миновало. Это был «вальтер», плоский и удобный, с не оттертой еще до конца заводской смазкой. Славич припрятал пистолет два года назад, когда его команда ликвидировала базу торговцев оружием под Калининградом. Это был не внезапный приступ клептомании. Славич уже давно собирался обзавестись собственным — не табельным — оружием и методично искал подходящего случая. Как раз такого, как тогда, под Калининградом. Точного количества стволов задержанные хозяева называть не желали ни под каким видом, поскольку незадолго до того часть партии отправили обычным маршрутом, кажется, на Кавказ. Славича это вполне устраивало.

Наплечную кобуру из мягкой кожи он надел под рубашку прямо на голое тело. Может быть, так было и не вполне удобно, зато надежно. Сверху Славич накинул легкую светлую куртку, совершенно скрывшую очертания оружия. Порывшись немного в столе, рассовал по карманам фонарик-карандаш и связку тонких титановых пластинок и стерженьков.

Он вышел из подъезда и не спеша зашагал через двор на улицу. Сейчас он чувствовал себя прежним Славичем, с глазами на затылке, настороженным и чутким, словно утративший остатки веры в людей уличный кот, вечно готовый на всякий случай к самому худшему. Ему не понадобилось оглядываться больше одного раза, чтобы угадать слежку: следившие были неопытны, они шли за ним парой в пятидесяти метрах, неумело пытаясь прикрываться спинами прохожих. Сделав несколько поворотов, Славич обнаружил, что, кроме этих двоих, за ним следует еще и автомобиль. Серый «ниссан» уже дважды проехал мимо, скрываясь в переулках. Славича знали и побаивались, на него тратили сил побольше, чем на остальных жильцов. Это порадовало Славича, скорее всего от дома удалось увести всех и Зоя пойдет без сопровождения. Одновременно он невесело усмехнулся злобному упорству своего врага, не жалеющего немалых, наверное, средств для достижения цели.

Набитый пассажирами под завязку троллейбус обогнал его и остановился в ста метрах. Славич незаметно замедлил шага. На остановке закрутился маленький людской водоворот — каждую минуту таких в городе тысячи. Те, кто желал сойти, — выбирались наружу, кто хотел ехать — прорывался внутрь. Славич дождался, когда у двери троллейбуса осталось всего двое-трое не успевших войти, и бросился вперед, набрав с первых шагов максимальную скорость. Он рассчитал все правильно. Двери машины закрылись, едва он вскочил на площадку. Троллейбус тронулся, сквозь заднее стекло Славич видел, как те двое, не поспев, отчаянно машут руками, подзывая свой «ниссан». На троллейбусе, естественно, от легковушки не убежать, да Славич и не пытался это сделать. План его был иным.

«Ниссан» не спеша следовал позади, не слишком близко, но сохраняя дистанцию, достаточную, чтобы можно было разглядеть сходящих. Долго ехать Славич не собирался. Через две остановки он пробрался к выходу, обеспечив себе возможность выскочить первым. Едва двери раскрылись, он с подножки буквально перепрыгнул тротуар и скрылся в узком проходе между домами. Жаркий воздух асфальтовой коробки двора ударил в лицо, Славич вбежал в проходной подъезд, выскочил на параллельный переулок, ворвался в следующий двор, перепрыгнул через невысокое ограждение газона и по дорожке между корпусам выбежал на гудящую машинами магистраль. Теперь все зависело от того, насколько быстро удастся поймать такси или какого частного извозчика.

Ему повезло. Желтый «жигуленок» затормозил на взмах рукой, Славич ввалился в кабину и, слегка задыхаясь, добродушно скомандовал:

— Вперед!

— Куда? — пожелал уточнить хозяин — довольно противный мужичонка с подозрительным выражением на остром, будто сплюснутом с двух сторон лице.

— К Даниловскому.

— Сколько?

— Сколько скажешь, — удивился Славич. — Поехали, друг, поскорее, меня телка ждет.

«Жигуленок» сорвался с места, ввинчиваясь в транспортный поток. Ехали совсем недолго, едва миновали площадь, Славич схватил водителя за плечо.

— Стой! Сигареты чудь не забыл… Вон у киоска, на минуту!

Водитель ошеломленно затормозил, Славич выскочил из кабины, почти не снижая скорости пробежал сквозь толпу и скрылся в метро. Жетон был приготовлен заранее, и спустя секунду Славич уже несся вниз по эскалатору. Впрочем, это было уже ни к чему. От хвоста он давно оторвался. Хотя на всякий случай Славич все же устроил пару контрольных проверок, пересаживаясь из вагона в вагон…

* * *

Второй день у Дмитрия Ивановича с мучительной нудностью болела простреленная нога. Он пытался каждые пять минут менять позу, ходил, прихрамывая, по комнате, принимался массировать, но все это не помогало. Видимо, вновь надвигалась смена погоды.

Услышав телефонный звонок, Дмитрий Иванович приглушил звук телевизора и снял трубку.

— Это из жэка, — прозвучал в трубке равнодушный молодой голос. — Вам продовольственный заказ по линии комитета ветеранов. К Дню города. Выдавать будут сегодня и завтра в жэке с пяти до восьми. Паспорт не забудьте.

— Спасибо, — растерянно сказал Дмитрий Иванович. — А в какую сумму?

— Наборы бесплатные. Строго по ветеранскому списку, — объяснил голос.

— Я тут… приболел немного, — сказал Дмитрий Иванович. — А можно, жена придет?

— Только лично в руки, — безжалостно объявил голос, — Такое указание получили. Чтобы, значит, не было мертвых душ.

— Души у всех давно уже мертвые, — раздраженно произнес Дмитрий Иванович. — Что за указание такое? Что за ерунда?

— Указание из мэрии. Лично в руки под расписку. — Голос в трубке малость смягчился: — Сами же знаете, как сейчас воруют.

— Но я не могу прийти!

— Да вы не переживайте, — утешил собеседник. — Не можете — еще лучше. Значит, прямо на квартиру принесут. У вас дом двадцать четыре?

— Да.

— Ну вот, считайте, что повезло. Сейчас туда как раз идти собираются. Погодите, не вешайте трубку, я скажу, чтобы вас в список внесли.

Дмитрий Иванович услышал отдаленный разговор нескольких человек, затем собеседник появился вновь.

— Ну вот, все в порядке. Они через двадцатый дом сначала пойдут, значит, через часок у вас будут. Да… вы Большакова не знаете из пятнадцатой квартиры? А то у него чего-то телефон не отвечает. Может, на даче? Нет? Ну, извините…

Настроение у Дмитрия Ивановича улучшилось. Даже боль в ноге слегка отступила. Было приятно, что о нем еще не забыли. Все-таки еще что-то делают, со смешанным чувством удовольствия и удивления подумал Дмитрий Иванович. Набор так набор. Дрянь какая-нибудь, наверное, да ведь дареному коню под хвост не смотрят.

— Валя, — усмехнувшись, крикнул он жене. — Счастье нам привалило, сейчас продуктовый набор принесут к праздничку.

Дмитрий Иванович снял с полки мемуары авиаконструктора Яковлева и принялся неторопливо перелистывать. Он любил эту книгу вовсе не за художественные достоинства, она напоминала ему о юности. За шесть месяцев до окончания войны восемнадцатилетним выпускником летного училища он попал на фронт. Летать долго не пришлось, его ЯК был сбит в одном из вылетов, конец войны он встретил в госпитале.

Дмитрий Иванович перечитывал любимые места, в который раз внимательно рассматривал фотографии и с сожалением оторвался, когда в дверь позвонили.

— Валя, заказ принесли, наверное, — окликнул он жену. — Не открывай сразу, сначала спроси.

Это и в самом деле были посланцы жэка, Дмитрий Иванович услышал голоса в прихожей, а потом внезапно все стихло.

— Валя! — позвал Дмитрий Иванович и не получил ответа.

Сердце трудно заколотилось о ребра, мгновенное ощущение беды охватило Дмитрия Ивановича, он отбросил плед, стиснув зубы, сел на диване да так и застыл в этой позе. Мягко ступая по ковру, в комнату вошел плотный малый с блеклыми, равнодушными глазами убийцы.

— Спокойно, дед. Не дергайся.

— Где… моя жена? — слова с трудом прорывались сквозь стиснутое спазмом горло. — Что вы с ней сделали?

— Ничего пока не сделали, не бойся. Там она.

— Валя! — отчаянно крикнул Дмитрий Иванович, и к его огромному облегчению, жена отозвалась.

— Дима, — услышал он прерывающийся от рыданий голос.

— Убирайтесь отсюда! — сказал Дмитрий Иванович, чувствуя, что дышать становится нечем.

Он сделал попытку подняться, но не сумел и грузно осел обратно на диван.

— Не ори, дед, — промямлил убийца.

В комнату вошел второй — маленький, с непропорционально огромными плечами и длинным лицом дегенерата, открыл письменный стол и принялся неторопливо рыться в ящиках.

— Где документы на квартиру, дед? — спросил первый. — Раз у тебя времени нет, мы тебе сами все оформим.

Онемевшие легкие Дмитрия Ивановича с трудом захватывали воздух. Тупая боль растекалась от левой ключицы до пояса.

— Что молчишь, пень старый? — весело заорал маленький. — Не найдем бумажки — задушим и тебя, и старуху твою. Лучше сам отдай!

Дмитрий Иванович вновь рванулся, но в глазах сгустилась мгла, он будто услышал тонкий певучий звук, который нарастал все больше и больше, захватывая все его естество, и вдруг оборвался разом, будто лопнула небесная струна.

— Эй, дед, кончай косить, — человек со взглядом убийцы подошел ближе и заглянул в открытые глаза Дмитрия Ивановича.

— Дед, — сказал он с тупым удивлением, — ты что, всерьез?

Маленький прекратил обыск и стал рядом, тоже внимательно поглядел в лицо старика, поднял и опустил безвольную мягкую руку.

— Линяем, — выдохнул маленький. — Он коньки отбросил.

— Да ты чего? — не поверил первый. — Он нервный, что ли?

— Линяем, быстро!

— А старуха?

— Что старуха? Покричит и успокоится. Его пальцем никто не тронул. Нас здесь не было, понял?

Через минуту они выскочили из подъезда. Поджидавшая их иномарка, взвизгнув резиной, рванулась со двора и слилась с уличным потоком машин. Здесь было шумно, и крика жены Дмитрия Ивановича над телом мертвого мужа никто не услышал.

* * *

Славич поднялся из метро на углу Манежной возле приемной Верховного Совета и сразу же увидел на другой стороне, на ступенях Библиотеки имени Ленина, Зою. Глаза их встретились, она замерла в секундном напряжении, потом вполне естественно отвела взгляд и не спеша пошла по тротуару в сторону Нового Арбата. Этот отрезок улицы, весь в строительных лесах и без единого магазина, был бесполезен горожанам и приезжим, и даже белым днем народу здесь было немного. Никто из прохожих, следующих за Зоей, не вызвал сейчас у Славича подозрения, и он уже был готов вздохнуть с облегчением, как вдруг из-за колонны библиотеки возник приземистый парень с короткой и толстой шеей борца. Раскачивающейся походкой он зашагал за Зоей, уставившись ей в спину. Еще несколько секунд Славич медлил, но преследователь явно был один: видимо, их враги не ждали от Зои неожиданностей. Тогда Славич двинулся в том же направлении параллельным курсом.

Образуя видимый лишь Славичу треугольник, они шли так метров двести. «Пора», — шепнул Славич, и Зоя будто услышала. Она остановилась, раскрыла сумочку и принялась там что-то искать. Парень тоже остановился. Повернувшись к стене, он старательно изучал обрывки какого-то прошлогоднего объявления. Славич злобно усмехнулся: теперь последние сомнения отпали.

Зоя застегнула наконец сумочку и пошла дальше. Парень немедленно потерял к объявлению интерес, но Славичу это уже было неважно, быстрым шагом он миновал закрытый на ремонт Военторг и остановился на углу. Зоя в этот момент спускалась по ступенькам подземного перехода. Уверенный в том, что все идет как надо, преследователь не торопился. Переваливаясь, он затопал вниз, когда Зоя уже показалась на другой стороне. Славич быстро осмотрелся — поблизости никого — и быстро сбежал по ступенькам. Полутемный переход был пуст. Поглощенный охотой, парень, как и все дилетанты, не замечал ничего вокруг, кроме объекта слежки. Бежавшего навстречу Славича он вначале окинул безразличным взглядом, а когда взглянул еще раз и во внезапной вспышке озарения все понял, было уже поздно. Многократно усиленный инерцией движения удар обрушился ему точно на переносицу. Противник Славича был чрезвычайно массивен, несмотря на своей невысокий рост, и весил не менее девяноста килограммов, голова его вначале лишь слегка дернулась назад. Но удар был вовсе не предназначен для того, чтобы сбить с ног. Славич холодно проследил, как парень медленно опустился на колени, а потом, словно тряпичный манекен, повалился лицом вперед…

Зою он догнал в переулке, подхватил под руку, потащил за собой.

— Скорее! — выдохнул он.

Они сделали поворот, добежали до следующего перекрестка и свернули за угол, забежали в маленький скверик, укрытый с улицы густыми кустами сирени. Задыхаясь скорее от перенесенного волнения, чем от бега, Зоя рухнула на скамейку.

— Что, что? — спросила она.

— Все в порядке, — мрачно ответил Славич.

Она требовательно смотрела на него.

— Надеюсь, я его не убил, — он отвернулся с жесткой усмешкой. — Хотя плакать бы не стал.

— Убил? — непонимающе повторила она.

Славича внезапно охватит приступ ярости.

— Если хочешь, пойди посмотри! — выкрикнул он. — Ты что, до сих пор не поняла, с кем мы имеем дело? Это нелюди, бандиты. Забыла, как тогда… в подъезде? Все, кончились игрушки. Это война, моя дорогая!

Он пойман ее взгляд и запнулся. В глазах Зои плескался страх, изумление, жалость. Жалость к нему, Славичу. Он прочитал все это и обмяк. Медленно опустился на скамейку рядом с ней.

— Вот… так, — осевшим голосом произнес он.

Девочка лет четырех, совсем кроха, прижимая к груди пластмассовое страшилище — то ли зайца, то ли слона, — вошла в скверик со стороны двора. Выпустила из рук игрушку, да так и осталась стоять, глядя на них внимательными глазками-пуговичками.

Славич поднялся. Он избегал смотреть на Зою.

— Пойдем. У нас не так много времени.

* * *

«Бета-бизнес» располагался на одной из узких улочек центра, заставленной автомашинами, владельцы которых абсолютно игнорировали запрещающие стоянку знаки. Бороться с ними было бессмысленно, работники ГАИ давно поняли это и сшибали деньги там, где попроще.

Фирма занимала аккуратный трёхэтажный домик, недавно и неплохо отремонтированный, с тяжелой дубовой дверью и вывеской, отчеканенной на листе блестящего нержавеющего металла. Вокруг пахло успехом и достатком. Дверь была снабжена специальными механизмами для удобства открывания и закрывания; открывалась она легко, а закрывалась медленно: пока Зоя входила, Славич успел разглядеть в щель стоявшего наготове охранника в форме-«афганке».

 * * *

— Какая неожиданность! — услышала Зоя за спиной звенящий от возбуждения голос и почувствовала, как цепкие пальцы ухватили ее за локоть. — Я рад! Честное слово, я рад!

Эксперт Хандорин обволакивал ее томным взглядом, который по замыслу должен был немедленно потрясти Зою от макушки до туфелек. Тонкий светло-серый костюм, рубашка потрясающей белизны и шелковый темно-красный галстук делали эксперта похожим на действующее лицо рекламного ролика, о чем он, несомненно, догадывался. Он даже, кажется, слегка похрустывал от тотальной новизны и то и дело косился вправо, на свое отражение в лестничном зеркале.

— А я уже начал всерьез беспокоиться, Зоечка, что мне не удалось вас уговорить. Мне было бы очень жаль…

— Я вам не Зоечка. — Она выдернула локоть из его руки, от растерянности пытаясь разозлиться.

— Виноват, виноват, — с легкостью согласился Хандорин. — Собственно, вы ведь здесь по делу? Я с удовольствием вам помогу…

— Спасибо, не надо. Я еще не решила окончательно.

— Да? — Хандорин удивленно поднял брови. — А что вам мешает?

— Многое, — не скрывая раздражения, сказала Зоя. — Очень жарко сегодня.

— Вот как! — Он ухмыльнулся, не выказав ни малейшего огорчения. — Верно, жарко. Но здесь у нас кондиционеры. Слушайте, давайте я вас угощу кофе. Честное слово, мне приятно вас встретить.

— Я не хочу.

— Чашечка кофе, — убеждал он, показывая близко сдвинутые пальцы, — вот такая маленькая.

Зоя отрицательно помотала головой.

— Извините, мне пора.

— Жаль, — произнес Хандорин. — Надеюсь скоро вас увидеть. Даже не надеюсь — уверен.

Он еще раз окинул ее взглядом с ног до головы и уже повернулся уходить, когда Зоя вдруг решила попытаться извлечь какую-нибудь пользу из этой встречи.

— В общем, несколько минут у меня есть, — торопливо и непоследовательно сказала она. — Кофе… Если не очень долго…

Слегка удивленный происшедшей переменой, Хандорин на миг застыл в неподвижности, но тут же немедленно воодушевился. Внезапную перемену в Зое он не колеблясь приписал своему обаянию.

— О чем разговор! — едва не замурлыкал он, подхватил ее под руку и ввел в свой кабинет, мгновенно вытащил из шкафа и включил кофеварку. — Я только занесу документы. Буквально две минуты…

Комната была небольшой, но довольно уютной. Черная офисная мебель, компьютер на столе, два кресла и встроенный шкаф с фирменными деловыми папками на полках. Зоя заинтересованно читала надписи на корешках: «Строит., 4», «Окружн., 23». Слева, с самого края, стояла папка с ярлычком: «Красноуральская, 24». Это был ее дом. После короткого раздумья Зоя подошла к двери и опустила защелку замка. Язычок со звонким щелчком вошел в гнездо. Она вернулась к шкафу и вытащила папку.

На каждой страничке были собраны сведения о владельцах квартир. Имя, фамилия, место работы, ближайшие родственники. Квартира за квартирой — с первой до последней. До своей квартиры Зоя добраться не успела. Дверь толкнули снаружи, и в замке заскрежетал, поворачиваясь, ключ.

Когда Хандорин вошел, Зоя разглядывала в окно каменный пейзаж московского центра.

— Зачем вы меня заперли? — спросила она, поворачиваясь.

— Видимо, просто соскочила защелка. — Он недоуменно пожал плечами, потом вытащил початую бутылку коньяка «Белый аист» и две узкие рюмки.

— Ну, как вам у нас — нравится? — поинтересовался он, когда они расположились в креслах.

— Скажите, зачем вам понадобился именно наш дом? — сказала Зоя.

Его лицо поскучнело. Он отпил маленький глоток коньяка и поставил рюмку на стол.

— Это банальный бизнес, Зоечка. Давайте лучше о чем-нибудь приятном.

— Для меня самое приятное как раз то, что меня выселяют из собственной квартиры, — упрямо сказала Зоя, и Хандорин слегка поморщился.

— Не нужно так это воспринимать.

— А как?

— Но вы же получаете квартиру ничуть не хуже. Даже лучше, не сомневайтесь, теперь я лично за этим прослежу. В неплохом районе, никаких хлопот с переездом…

— Но мне нужна именно моя квартира!

Его гладкие плоские пальцы нервно обхватили рюмку, он поднял ее и вновь отставил.

— Эдем дас зайне, — внезапно произнес он, встал и сделал несколько шагов по комнате. — Вы знаете, что это значит? «Каждому свое». Говорят, эта фраза была написана над воротами какого-то концлагеря, но я понимаю ее по-своему. Для меня это выражение означает, что каждый вправе рассчитывать на тот кусок, который в состоянии проглотить.

— Вполне откровенно, — заметила Зоя.

— Я не договорил. Тут нет ничего обидного для вас. Сейчас вокруг полно кусков любого размера — для каждого. Время такое. Кому-то приглянулся ваш дом. Он в состоянии его слопать. Ну и что? Отнеситесь к этому спокойно. Он и с вами поделится кусочком поменьше. Он готов оплатить ваше беспокойство.

— И с вами поделится?

— Естественно. Я же посредник. Моя фирма — посредник. Нужно правильно оценить ситуацию, отнестись к ней философски и заодно выжать все, что можно. Все будут довольны.

— А если кто-то все же не сумеет?

— Что? — не понял Хандорин.

— Понять правильно, отнестись философски…

Глаза Хандорина холодно блеснули.

— Тогда его слопают вместе с этим куском. У вас, кстати, есть один сосед — с последнего этажа, — вы его не знаете, случайно?

Зоя пожала плечами.

— Я мало с кем знакома в доме.

— Вот он не принял этой несложной философии. Попытался доказать, что тоже что-то значит. На самом деле это не так. Абсолютный нуль. Даже менее того. И даже я не в состоянии ему помочь. И вообще никто ему не поможет.

— Почему?

— А зачем? Бывший вояка, уволили его, кажется, за пьянку. Таких много вокруг. Кому он нужен?

— У вас на всех имеются сведения? — Зоя кивнула на полку с папками.

Хандорин равнодушно проследил направление ее взгляда.

— Мы серьезная фирма, — проговорил он. — Да ладно, хватит об этом. Давайте поговорим о вас. Или о нас — как вам больше нравится. Во всяком случае, для меня это приятнее. Например, я уверен, что у вас все будет просто отлично. Особенно теперь, после нашего знакомства.

Он присел на подлокотник ее кресла, и Зоя отпрянула: обтянутые тканью брюк ягодицы Хандорина оказались почти на одном уровне с ее лицом.

— Может, перейдем на «ты»? — предложил Хандорин.

— Что у вас со щекой? — внезапно спросила Зоя, и Хандорин слегка вздрогнул, рука его дернулась вверх и нежно опустилась на щеку.

— Детские игры, — сказал он, поглаживая рубцы. — Взрывали там чего-то. Спасибо, глаза не пострадали.

— Повезло, — сказала Зоя и решительно поднялась с кресла. — Мне пора. Спасибо за кофе.

Хандорин откровенно удивился.

— Может быть, мы вечером…

— Может быть, — торопливо сказала Зоя. — Но не сегодня.

И быстро вышла из комнаты. Хандорин выскочил вслед за ней.

— Зоя! Минуту, пожалуйста!

Она остановилась, плотно сжав бедра, слегка выставила сумку перед собой.

— Мне не очень понравилась наша беседа, — произнес он. — Мне показалось, что мы так и не нашли общего языка.

Зоя безмятежно улыбнулась, протянула руку и легко коснулась рукава его пиджака.

— Последний вопрос. Кто этот человек, который так желает нас съесть?

Хандорин тоже улыбнулся в ответ почти зеркальной по смыслу улыбкой.

— Я вам скажу, конечно, Зоечка. Но не сейчас. Через некоторое время. Пока все это — коммерческая тайна. Так когда мы увидимся?

— В следующий раз, — сказала Зоя и пошла к лестнице.

— Очень хорошо, — услышала она за спиной. — Но вы подумайте над тем, что я вам сказал. Не ошибитесь, Зоечка… я вам позвоню…

* * *

Славич не стал болтаться поблизости и перешел на другую сторону улицы. Он ждал Зою, наблюдая за тем, кто и как часто входит в эту дверь. За двадцать минут ожидания вошли четверо, вышли трое, люди были разные по возрасту и одетые, к счастью, по-разному — кто в костюм с галстуком, а кто и просто в рубашку с короткими рукавами. Это было хорошо для Славича: если он сейчас туда войдет, то среди прочих посетителей своей летней курточкой выделяться не будет.

Наконец Зоя вышла, и он помахал ей рукой, чтобы заметила. Спустя несколько минут они стояли в душном кафетерии на соседней улочке.

— Кабинет президента фирмы на втором этаже, — торопливо рассказывала Зоя, — Картотека, кажется, там же, в конце коридора. Там большая комната с компьютерами, а стеллажи сплошь заставлены папками. Но наша папка, настоящее досье на наш дом, на каждую квартиру — в другом кабинете. У Хандорина.

Славич удивленно поднял брови.

— Я встретила его там, — продолжала Зоя. — О тебе он говорил не очень приятные вещи. Я боюсь за тебя.

Она смотрела на него почти с нежностью, Славич испытал странное замешательство и, чтобы скрыть его, принужденно усмехнулся.

— Охрана? — отрывисто спросил он.

— Насколько я поняла — двое на входе и еще один в холле, где принимают посетителей.

— Посетителей много?

— Одновременно со мной было три человека. Мне показалось, все фирмачи. Я постояла немного, взяла проспекты, бланки — вот, в сумочке…

— А что на третьем этаже?

— Там еще идет ремонт. Грязь сплошная, доски, побелка. Вход на лестницу перекрыт веревкой, но я все-таки заглянула.

— Ты молодец, — немного удивился Славич. — Ладно, теперь я пойду. Значит, если я не появляюсь через пятнадцать минут, спокойно иди домой и жди. А если не появляюсь до утра, то уж тогда…

— Прекрати, — сказала Зоя.

Славич внимательно посмотрел на нее, потом протянул руку и легонько провел пальцами по щеке. Она не отстранилась.

— Я вернусь гораздо раньше, — пообещал он.

Он выходил из кафе первым, но на пороге резко остановился и шагнул назад, потянув за собой Зою. Мимо кафе шел, помахивая кейсом, Хандорин, красивый, как картинка. Он небрежно бросил кейс на сиденье белой «восьмерки», включил двигатель и едва ли не с третьей передачи рванул машину вперед. Трогаться с места с визгом проскальзывающей по асфальту резины, как в голливудских вестернах, нынче было в моде среди скоробогатеньких крутых парней.

— Уехал, ты смотри, — пробормотал Славич. — Видишь, как мне везет. А ты боишься…

Подходя к двери, Славич сотворил на лице выражение немного рассеянной озабоченности множеством дел. К такому лицу подошел бы туго набитый бумагами «дипломат», но, с другой стороны, на третьем этаже, который сейчас Славича интересовал больше всего, он был определенно не к месту.

Охранники окинули его дежурно-внимательными взглядами, особого внимания он у них не вызвал. В просторном холле-приемной действительно стоял еще один, в строгом костюме. Славич взял со столика несколько бланков заявлений на покупку-продажу жилой и нежилой площади, пристроился рядом, почеркав для виду шариковой ручкой, потом не спеша просмотрел написанное и направился к лестнице на второй этаж. Навстречу спускались двое посетителей или сотрудников фирмы, оживленно беседующих на ходу. С площадки Славич коротко глянул вниз, убеждаясь, что охранника он не заинтересовал.

Чтобы попасть на следующую лестницу, нужно было пройти весь коридор. Славич открывал по пути каждую дверь, имитируя поиски неизвестно чего, но очень важного. Зоя была права. Картотека или архив действительно размещалась рядом с лестницей, сидевшие там две хорошенькие девицы даже не подняли голов от компьютеров, когда Славич к ним заглянул.

На третьем этаже стучали мастерки, пахло сырой штукатуркой и краской. Славич быстро прошел по коридору. Первые два помещения бьши одинаково грязны и пусты. Укрыться здесь было негде. В третьей комнате, светлой и высокой, Славич увидел в углу грубо сколоченный короб, в каких обычно хранят на стройках цемент или песок. Он подошел, поднял крышку. Короб был пуст. На дне его валялись лишь разорванные бумажные мешки из-под цемента. Поморщившись, Славич после короткого колебания скользнул внутрь и улегся на дне, накрыв себя мешками.

* * *

Тело затекло на жестких досках, время от времени Славич, оставаясь в полной неподвижности, напрягал и расслаблял мышцы, усиливая кровоток. Рабочие давно завершили свою работу и ушли, бросив в короб охапку резаных обоев и какого-то мусора. Славич предусмотрительно дышал через платок, фильтрующий поднявшуюся в коробе пыль. Напрягая слух, он ловил звуки окончания рабочего дня: почти одновременно захлопали двери кабинетов, затем каблуки мужских ботинок и женских туфелек, удаляясь, простучали по лестнице. Славич терпеливо ждал.

Прошло еще около часа. Наконец он услышал неторопливые шаги охранников, осматривавших помещения. Один из них зашел в комнату, где находился Славич, приоткрыл крышку короба и, едва глянув, захлопнул, подняв новое облако пыли. Через несколько минут осмотр закончился, охранники спустились на первый этаж, но Славич выжидал еще с полчаса, прежде чем решил, что настала пора действовать.

Он осторожно пошевелился. В замкнутом пространстве бумага шуршала, как играющая на ветру кровельная жесть. Славич сел, приподнял крышку и некоторое время прислушивался. Одним плавным движением перемахнул через край ящика и бесшумно поставил крышку на место. Уже стемнело, но в комнате все было отлично видно: уличный фонарь светил прямо в окно. Куртка и брюки Славича были испачканы белой пылью. Он тщательно отряхнулся, достал из кармана платок, протер обувь — верх и подошвы — и лишь после этого направился к двери. Она отворилась без скрипа. Коридор был пуст и темен, лишь на лестнице горели дежурные лампы.

Славич спустился на второй этаж и подошел к двери архива. Достал фонарик, осмотрел в тонком луче света замок. Открыть его представлялось делом несложным. Он еще раз внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрел стену вокруг дверного проема и только теперь разглядел тоненькую проволочку, уходящую под плинтус. Дверь была заблокирована охранной сигнализацией. Ее пульт наверняка находился на первом этаже, рядом с охранниками. Отключить ее отсюда было невозможно.

Бесшумно ступая, Славич прошел по коридору и обнаружил, что под охраной, кроме архива, находится лишь кабинет главы фирмы. Тогда он вернулся к двери Хандорина. Если бы хозяин фирмы был патриотом своей страны и использовал неуклюжие отечественные замки, Славич провозился бы намного дольше. Но изящный импортный замочек сдался без сопротивления. Славич легко отжал язычок тонкой платиновой пластинкой и спустя минуту, подсвечивая себе фонариком, уже листал документы, убеждаясь, что никаких следов истинного покупателя их дома тут нет. С тем же результатом он наскоро просмотрел остальные папки на два других дома, тоже, видимо, подготовленных к выселению. Вся замечательная операция Славича оказалась абсолютной пустышкой.

Его охватило раздражение неудачей. Уже без всякой надежды он обыскал ящики письменного стола. Единственной находкой, представляющей хоть какой-то интерес для обшаривателя чужих столов, была зажигалка на пьезоэлементах. Славич взял ее, машинально щелкнул. Приходилось признавать свое поражение, но Славичу этого не хотелось. Взгляд его медленно передвигался от желтого язычка пламени в направлении мусорной корзинки, доверху заполненной скомканными бумагами.

Он посветил фонариком на потолок. Луч уперся в пожарный датчик. Вздохнув, Славич взгромоздил на стол стул и взобрался наверх. Снял защитную крышечку и осторожно отвел биметаллическую пластинку подальше от контакта. Теперь датчик сработает, но не так быстро.

Славич щелкнул зажигалкой, и пламя с жадностью охватило бумажный лист.

* * *

По «ящику» гнали очередную серию бесконечной мексиканской лабуды. Один из охранников с терпеливой брезгливостью поглядывал на своего напарника, будто влипшего в экран.

— Витек, — лениво проговорил он, — тебя еще не тошнит?

Витек сидел с открытым ртом и вытаращенными глазами, морда у него сейчас была на редкость глупой.

— Чего? — пробормотал он. — Отвали, не мешай.

— Тьфу! — сплюнул первый. Встал и потянулся, сделал небольшой кружок по холлу и вдруг остановился.

— Эй, Витек, ты дым чувствуешь?

— Чего? — раздраженно отозвался тот. — Какой дым? Отвали, говорю.

— Я серьезно, — с тревогой сказал первый охранник. — Дымом воняет.

Но Витек и сам уже вовсю крутил носом, оторвавшись от телевизора.

— Точно. Пошли, глянем.

Они сделали всего несколько шагов, как тишина взорвалась пронзительным сигналом тревоги.

— Витек! Огнетушители, быстро!

По коридору второго этажа стлался дым. Выбив дверь, охранники поливали кабинет пенными струями и не заметили, как чья-то тень скользнула мимо них по ступенькам вниз.

Славич выскочил на улицу, захлопнув за собой входную дверь. Вначале приедут пожарные. Потом непременно появится глава всей конторы, а дальше будет видно… Он перебежал через улицу, войдя в тень подворотни как раз в тот момент, когда первая пожарная машина с хриплым воем сирены вползала в переулок.

Звонко лопнуло и осыпалось на тротуар оконное стекло. Языки пламени выплеснулись на улицу, но пожарные уже волокли внутрь здания напорный рукав, через несколько минут пламя опало, из окна повалил дым, смешанный с паром, на улице остро запахло гарью.

Увлеченный этим зрелищем, Славич пропустил момент, когда мимо него к подъезду фирмы подкатили два черных «БМВ». Под хлопанье дверей, окруженный сотрудниками или охраной, в здание вошел хозяин. Славич смутно разглядел его невысокую плотную фигуру. Собственно, пока он Славича не особенно интересовал.

Хандорина пришлось ждать еще около часа. Наконец и его белая «восьмерка» припарковалась неподалеку к тротуару с паническим визгом шин.

Эксперт выскочил из машины и помчался в распахнутую дверь мелкой трусцой нашкодившей собаки. Славич злорадно ухмыльнулся, представив, как будет сейчас извиваться этот гладенький паршивец, пытаясь доказать, что комната полыхнула вовсе не по его вине. Черта с два удастся. Славич очень надеялся, что никто Хандорину не поверит. Сам Славич не поверил бы никогда. Как он и рассчитывал, эксперт свою машину не запер. Это, вероятно, был один из худших дней в его жизни, он даже не вытащил ключ из замка зажигания.

Пожарные увлеченно матерились, скатывая мокрые брезентовые рукава и собирая прочее свое хозяйство. Никто не обратил внимания, как Славич неслышной тенью вынырнул из подворотни и скользнул на пол «восьмерки» за спинками передних кресел. Ориентируясь теперь только на звуки, которыми переулок сейчас вновь был наполнен до самых крыш, Славич привычно приготовился к долгому ожиданию, но ошибся. У хозяина Хандорина тоже были личные дела, и ночного следствия с пристрастием он, по-видимому, устраивать не захотел. А может быть, считал, что и так все ясно. Славич услышал его яростный рык и ответное, жалобное и неразборчивое, бормотание Хандорина.

Потом дверцы «БМВ» властно захлопали, взревели могучие капиталистические моторы, и хозяин отбыл в ночь. Потерянная поступь Хандорина зашлепала около «жигулей»; он ввалился в кабину, горестно вздыхая и бормоча себе что-то под нос. Он был так расстроен, что с первого раза не сумел правильно воткнуть передачу и заглушил двигатель, словно начинающий. Выругался в голос и повторил попытку. «Восьмерка» нервно дернулась и прыгнула вперед.

Хандорин крутил баранку, ругаясь все громче, и не подозревал, что главные огорчения у него еще впереди. Когда машина притормозила у перекрестка, Славич поднялся из-за сидений и упер эксперту в висок дуло пистолета.

— Давай к тротуару и глуши мотор, — услышал Хандорин чей-то знакомый голос. — Обивку пачкать не будем?

Этот жуткий вопрос, заданный спокойным, будничным тоном, полностью лишил его способности к сопротивлению. Словно механическая кукла, исчерпавшая полностью энергию пружины, он кое-как исполнил приказание и бессильно замер.

— Теперь поговорим, — сказал. Славич, переместив пистолет от виска Хандорина к его затылку. — Предупреждаю сразу: не дергайся. У моей машинки, очень мягкий спуск. Все может произойти мгновенно, и я сам потом буду жалеть, да что поделаешь.

— Деньги в правом кармане, — Неуверенно проговорил Хандорин. — Бери все.

— Молодец, — одобрил Славич. — Спасибо. Но сначала — поговорим.

— Поговорим, — слабым эхом отозвался Хандорин.

— Кто покупает дом на Красноуральской? — спросил Славич, и Хандорин против воли своей судорожно дернулся, тут же получив тычок пистолетом в основание черепа.

— Я говорил; не дергайся! — свирепым шепотом сказал Славич. — Ну, отвечай!

— Ты! — потрясенно выдохнул сразу все понявший Хандорин. — Но это же… Пожалуйста, я все скажу. Пойми ты, мы только посредники, у нас все законно, мы никакого отношения не имеем… Мы тут ни при чем, я вообще…

— Кто? — еще одним тычком Славич прервал поток слов.

— Да пожалуйста, Господи… Фирма «Риони». Они сделали заказ. Мы же только оформляем.

Волна внезапного гнева захлестнула Славича.

— Оформляешь, паскуда? А качков к старухам подсылать? Это тоже оформление? Квартиру поганить? Все законно, говоришь?

— Выслушайте меня, — быстро и нервно заговорил Хандорин, от страха перейдя на «вы». — Клянусь, я тут ни при чем. Да, я сам ходил по квартирам, уговаривал, убеждал —- и больше ничего. Просто мне обещали очень хорошие проценты, поймите. Я был заинтересован… Да, я слышал, что там есть какой-то нажим, но это их люди, я клянусь… Мы никакого отношения…

— Рассказывай про «Риони», — перебил Славич.

— Пожалуйста, — повторил Хандорин, — но я не очень много знаю. У них директор этот… Кашпень, он подписывал договоры. Фирма на Минском шоссе, в каком-то подвале, там у них все так несолидно…

— А другие два дома ты тоже для него готовишь?

В горле Хандорина застряло какое-то короткое клокотание.

— Откуда вам?.. Значит, пожар… Это вы?

— Ты что мне клеишь? — яростно взревел Славич. — Какой еще пожар? Я тебя два дня пасу. Или ты скажешь, что в этих домах родственников навещал?

Сымитированная Славичем вспышка убедила-таки Хандорина в беспочвенности собственных подозрений. В самом деле, ему казалось невероятным, что Славич мог проникнуть в охраняемый офис незамеченным и так же спокойно выбраться. Во всяком случае, он сделал вид, что поверил.

— Тоже Кашпень, — хмуро подтвердил он.

— Теперь давай подробно, не торопясь, — велел Славич. — Адреса, телефоны, все, что знаешь…

Хандорин говорил минут двадцать, изредка прерываемый короткими уточняющими вопросами Славича, а когда закончил, бессильно отвалился на спинку сиденья.

— Все, — сказал он с беспомощной интонацией. — Больше ничего прибавить не могу, честное слово. Если что не так — не моя вина, что знаю, то рассказываю. Зря ты, мужик, все это затеял, честное слово…

Славич склонен был верить, что Хандорин не врет. И поэтому, не спрашивая больше ни о чем, он сильно и точно ударил эксперта рукоятью «вальтера» под правое ухо.

* * *

Когда солнце зацепилось за крышу дома напротив, Серега Пеньков из двадцать пятой квартиры принял твердое решение напиться. У него неприятно щекотало в том месте, где сходились ребра, и он понимал, что именно так на душе скребут кошки. Получалось, что душа его размещалась как раз над желудком. Это почти забытое уже ощущение возвращало его в то далекое время, когда он «бомбил фирму» на ВДНХ и смотровой площадке возле МГУ, скупая ношеные тряпки, жвачку и валютную мелочь, ежеминутно озираясь в страхе перед мильтонами. Те времена давно минули, и Серега надеялся, что вместе с ними из его жизни навсегда ушли сопутствующие позорные чувства. Но сегодня он вновь казался себе мелким и никчемным плевком на обочине жизни, растереть который мог всякий прохожий.

Сегодня утром, как последний нашкодивший щенок, он стоял перед директором своей фирмы.

— Ну ты что, урод, — выговаривал шеф, наморщив рожу гармошкой от подбородка до корней волос. — С кем ты меня хочешь поссорить? Тебе мало было от меня заботы? Хату ему дают — как у министра. Я насчет отступного для него договариваюсь. Какого тебе еще надо? Крутым стал? Я тебе покажу, кто здесь круче! Из двух корыт сразу хочешь хлебать?

Голос у шефа был не злобный, а как бы безразличный, но исполненный такого яда, что Серега знал: это самая крайняя степень раздражения. Когда шеф приходил в такое настроение, Серега боялся его до трепетания в коленках.

— Я же только вариант пощупал, Леон, — оправдывался Серега. — Откуда мне знать, что там такие авторитеты!

— Я тебе знаешь где пощупаю? — ласково пообещал тот. — Пощупаю и оторву. И я тебе не Леон, щенок, а Леонтий Михалыч…

Лет шесть назад, вернувшись с длительной отсидки за то, за что в настоящее время никого не сажают, известнейший в столице спекулянт ювелиркой Леон, не тратя ни дня, включился в коммерцию, организовав торговую фирму. Он работал в комфортных условиях: благодаря обширным тюремным связям рэкетиры его не беспокоили, в отсутствие конкурентов Леон прокладывал курс отечественного бизнеса, и к настоящему времени подобных фирм у него было более десятка. Леон был крупным авторитетом в легальном и нелегальном бизнесе города, и поэтому Серега всерьез обиделся, когда его шеф фактически отказался ему помочь, не пожелав вмешаться в историю с квартирой. Он только сказал тогда: я наведу справки, — а когда Серега дня через три вновь подкатил к нему с тем же вопросом, просто безразлично увел разговор в сторону, показывая, что считает эту проблему для себя недостойной мелочью.

Серега оскорбился. Он тоже считал себя не последним человеком в городе и в поисках помощи сунулся к знакомым долгопрудненским бандитам. Результатом был сегодняшний разговор с Леоном.

— Я тебя вышвырну, как щенка, — монотонно тянул тот. — Знаешь, что тогда с тобой будет? Теперь так: три дня тебе на сборы — и все дела. Об отступном забудь. Проехали.

Про отступное Леон, скорее всего, врал, но проверить это было невозможно и сомневаться Серега не смел.

— Жена у тещи сейчас гостит, в Виннице, — хмуро сказал он. — Только в воскресенье приезжает. Не успею без нее за три дня.

— А раньше ты о чем думал? — удивился Леон. — Ладно. В воскресенье… Недели тебе достаточно? Иди. И запомни; еще раз узнаю, что ты на сторону дергаешься, — извини. Как говорили наши деды — пеняй на себя. Все понял?..

Серега открыл бар, где в два ряда стояли красивые бутылки, которые он старательно подбирал по этикеткам, и наугад вытащил крайнюю. Виски? Крепкое пойло, в самый раз. Серега пил редко, поэтому содержимое бара расценивал не как объект потребления, а как часть обстановки; «Вот сейчас все выхлебаю», — с мрачной хвастливостью подумал он.

Он более не питал иллюзий. С квартирой, которую он успел полюбить, которую старательно вылизывал всякую свободную минуту, набивал импортной сантехникой, оклеивал супермодными обоями, придется расстаться.

Серега хватанул сразу полстакана и нехотя зажевал шоколадной конфетой.

Паркет в квартире ему перестилали специально. Содрали безобразную щепу и заменили на швейцарский из русского мореного дуба, который был украден со строительства какого-то правительственного здания. А обои! Два месяца Серега выбирал их себе в валютных магазинах, и лишь когда увидел этот, будто светящийся изнутри, рисунок, понял: с ними его жизнь потечет совсем иначе. Особой гордостью Сереги были, конечно, окна. Скрипящие и разбухающие в сырую погоду рамы он выкинул сразу, заменив на легкие алюминиевые, сделанные по специальному заказу, герметичные, не пропускающие ни сквозняков, ни уличного шума. Но рамы им, гадам, он не оставит. Не-ет! Так решил Серега. и выпил еще.

Он был реалистом. Не то что этот долбак этажом выше. Вспомнив о Славиче, Серега почувствовал к нему почти ненависть. Ладно, супермен, думал Серега, поглядим, как ты крутиться будешь. Нашелся тут… король помоек!

Он снова плеснул в стакан и проглотил огненную жидкость с громким горловым звуком. Какая же дрянь это виски! Мерзкая, гнусная дрянь!..

Над его головой раздались шаги. Серега посмотрел на потолок.

— Эй ты, потише! — крикнул он, охваченный новой волной раздражения на соседа сверху. — Хватит паркет топтать, тут люди отдыхают!

Услышать его, конечно, никто не мог, но шаги в самом деле смолкли. Добрые пять минут Серега прислушивался изо всех сил, но сосед подло лишил его повода для обиды, и это в очередной раз прибавило Сереге злости.

— Что, притомился уже? — завопил он. — Рано что-то ложишься. Ну ничего, сейчас я тебя подниму.

Покачиваясь, он побрел к двери, потом вернулся, взял недопитую бутылку и поднялся на этаж Славича. Прислонившись к стене, вдавил кнопку звонка и долго держал, не отпуская.

— Давай, давай, открывай, — нетерпеливо бормотал он. — Пообщайся с соседом напоследок! Что, гордый, да?!

Но никто открывать ему не собирался. Серега прислушался: за дверью стояла тишина.

— Ч-черт с тобой, — сказал Серега, плюнул на площадку и побрел к себе. Однако остановился. С резким щелчком включился электромотор лифта и монотонно загудел, вытягивая вверх кабину.

* * *

Машину со связанным и брошенным на пол у заднего сиденья Хандориным Славич загнал в соседний двор, вплотную к кирпичной стене помойки, куда из-за постоянной вони не заглядывали ни дети, ни алкаши. Славич сомневался, что пост наблюдения напротив его подъезда функционирует круглосуточно, но на всякий случай убедился, что отсюда неожиданности ему не грозят. Он просто вскрыл дверь при помощи отмычек и осмотрел пустую квартиру, освещенную снаружи ярчайшим светом уличного фонаря. Он вошел туда ничуть не скрываясь и намеренно громко топая. Если наблюдатели сидели там, они должны были принять его вначале за местного работника. А исправить ошибку Славич им давать возможности не собирался.

Но там никого не было, Славич чувствовал себя разочарованным, накопленная злоба искала выхода.

Его собственный подъезд тоже был чист, об этом Славич знал, позвонив Зое. Это показалось ему странным. После дневного провала противник должен был вести себя совершенно иначе.

Он поехал на лифте. Но не на свой этаж, а на Зоин.

— Эй! — услышал он пронзительный шепот.

С верхней площадки ему призывно махал рукой взъерошенный Пеньков.

— Ты чего? — непонятно сказал он, когда Славич к нему поднялся. — Ты только сейчас?

Славич увидел, что Серега прилично набрался, и переспросил с некоторым раздражением:

— Чего сейчас?

— Да это… Пришел сейчас? А там у тебя кто? Баба, что ли?

Славич с нетерпеливым непониманием смотрел на него.

— Там у тебя ходят, — зашипел Пеньков ему в самое ухо, обдавая свежим алкогольным духом. — Я слышал, точно тебе говорю. — Он потыкал пальцем в потолок. — Кто-то там ходит, ты понял?

Славич задумался. Он знал, что сложный замок ручной работы, добытый когда-то исключительно по доброму знакомству, может поддаться только крупному специалисту. То же самое относилось к железной двери. Через балкон пришли, паскудники, определил он.

— Ты как, в состоянии? — спросил он Пенькова. — Поможешь?

Виски бурлило в жилах Сереги. Он был способен на геройские подвиги.

— Сделаем, мужик, — с пьяной агрессивностью заверил он Славича. — Не сомневайся!

Вектор Серегиной злобы теперь вновь был направлен против тех, кто выгонял его из дома. Виски на пару часов избавило его от привычной осторожности и страха. Славич протянул ему ключи.

— Через пятнадцать минут — не раньше! — подойдешь к двери и сделаешь вид, что хочешь открыть. Поковыряйся ключом в замке, пошуми, но не открывай, ты понял? Как будто у тебя заело. И подольше.

— А ты? — спросил Серега.

— А я в это время — с другой стороны…

Через первый подъезд Славич пробрался на чердак и вылез на плоскую крышу. Он не ошибся. Привязанная к металлической стойке веревка была перекинута через бортик как раз рядом с козырьком его балкона. Дернув ее пару раз для проверки, Славич скользнул вниз.

Балконная дверь была открыта настежь, и даже отсюда Славич слышал, с какой старательностью Пеньков ковыряет ключом в замке. «Не сломал бы, алкаш!» — коротко подумал Славич. Те, кто затаился в квартире, привлеченные этим скрежетом, ждали у двери. Славич и сам поджидал бы на их месте именно там. Они никак не могли подумать, что хозяин квартиры войдет сюда тем же воровским путем, и неожиданно вспыхнувший свет на мгновение их обездвижил.

Славич бросился на ближайшего к нему бандита. Рукоятка пистолета с глухим звуком впечаталась в его плоть, и первый противник на время покинул поле боя, свалившись на пол. Но второй сумел оказаться быстрее. Единственное, что умел этот парень в жизни, — это драться, но это он умел делать хорошо. Короткая резиновая дубинка в его руке, которой он, вероятно, должен был оглушить ничего не подозревающего хозяина квартиры, свистнула перед лицом отпрянувшего Славича. Без малейшей паузы парень провел удар ногой, целясь Славичу в голову, от которого тот защитился блоком. Однако удар оказался так силен, что Славич выронил пистолет.

Снова свистнула дубинка. С трудом уклонившись, Славич нырнул противнику в ноги. На лету зацепил рукой за щиколотку и ударил плечом в колено. Парень с грохотом свалился, Славич прыгнул сверху и безжалостно, несколько раз подряд, изо всех сил ударил его затылком об пол. Лишь почувствовав, как обмякло тело врага, он отпустил его и устало поднялся.

Серега все продолжал скрежетать в замке ключом. Славич распахнул дверь и втянул его в квартиру.

— Что? — ошарашенно вякнул Серега, таращась на лежащие тела и трезвея на глазах.

— Воры залезли, — с мрачной ухмылкой сказал Славич. — Сейчас их упакую, пока не очнулись, и милицию вызову. Свидетелем будешь?

Серега энергично замотал головой из стороны в сторону.

— Не, ты чего! Каким свидетелем! Меня завтра же уроют. Это без меня. Если помочь — это пожалуйста, а с ментами вязаться не могу. Нельзя…

— Нельзя так нельзя, — махнул рукой Славич. На Серегу он в этом смысле не надеялся. — Тогда давай иди к себе, а то сейчас менты приедут.

— Тогда я пошел, — с готовностью согласился Пеньков и выскочил за дверь, но через секунду возник вновь. — Игорь, — хмуро сказал он. — Ты знаешь, кто нас всех закупил?

— Меня никто не закупал, — отозвался Славич, занятый тем, что стягивал одному из валявшихся бандитов руки за спиной его же собственным ремнем. — И не закупит. Знаю. Кашпень его зовут, так?

— Какой, блин, Кашпень! — почти радостно воскликнул Пеньков. — Ни хрена ты не знаешь. Кашпень — это туфта, просто прикрытие. Кто такой Кашпень — так, кукла безмозглая.

Один из связанных пошевелился и сипло простонал. Пеньков тут же умолк и попятился из квартиры. Славич вышел за ним на лестницу, притворив за собой дверь.

— Ну, договаривай, — потребовал он.

— Бунчук, — прошептал Пеньков. — Слышал про такого?

— Нет, — мотнул головой Славич.

На пьяненьком лице Сереги всплыла презрительная гримаса.

— Чего же ты тогда знаешь? Под Бунчуком пол-Москвы ходит. Он на наш дом и положил глаз. И как он хочет — так и будет. Ты вот еще немного подергаешься и сам поймешь. Если, конечно, раньше тебя не замочат, И никакие менты не помогут, не думай, Бунчук им вторую зарплату платит. Гораздо больше первой. Да ты и сам, наверное, понял, когда в отделение ходил. Хороший ты мужик, честное слово, но очень глупый.

— Ладно, иди, — Славич развернул его за плечи и легонько подтолкнул к лестнице. — А за помощь спасибо.

Не оборачиваясь, Серега безнадежно махнул рукой.

К этому времени оба бандита пришли в себя. Одного Славич узнал — это был тот самый тощий блатной, который уже нападал на него несколькими днями раньше в подъезде. Он сидел, привалившись к стене, и пытался освободить руки. Славич очень обрадовался старому знакомому.

— А, начальник, — хрипло сказал блатной. — Ну и что дальше? Ты себе будто специально приключений ищешь. Ладно, давай так: ты нас не видел, а мы про тебя забыли. Без обиды, обещаю.

Славич мельком взглянул на него и, не отвечая, ушел в комнату. Ему уже давно хотелось сменить пропахшую потом и пылью рубашку.

— Развяжи нас, начальник, добром прошу, — с уверенной наглостью тянул из коридора блатной. — Что ж ты думаешь, тебя не достанут в конце концов? Ну куда ты денешься? Могилу себе роешь, начальник, предупреждаю.

Славич неторопливо перебирал рубашки. Выбрал голубую с короткими рукавами. Неплохо было бы принять душ, подумал он, да недосуг пока. Он вышел в коридор и присел перед блатным на корточках.

— Пока не спрошу, пасть не открывать, — негромко предупредил он.

— Да пошел ты… — начал блатной и — захлебнулся. Тыльной стороной ладони Славич сильно и точно ударил его по носу, снизу вверх.

От неожиданной резкой боли тот взвыл.

— Как скажешь, начальник, — произнес он спустя несколько секунд, не сводя со Славича налитого слезами злобного взгляда. — Молчу.

Тогда Славич ударил его еще раз.

— Я тебе слова не давал, — спокойно объяснил он.

Второй бандит лежал тихо. Он созерцал происходящее, не поднимая головы с пола и не делая попыток освободиться. Его лицо с довольно правильными чертами могло показаться вполне симпатичным, если бы не намертво прилипшее туповато-сонное выражение, сквозь которое трудно было пробиться даже простейшим эмоциям. Возможно, ему досталось в схватке со Славичем побольше, чем блатному, во всяком случае, вступать в полемику он не собирался.

Славич за шиворот оттащил его на кухню, прикрыл дверь и вернулся. Из стенного шкафа он достал кусачки, пассатижи, ручную дрель, напильники и выложил рядком на пол. Подумав немного, поискал и добавил паяльник. Блатной молча следил за его действиями. В глазах его заплескалась тревога, губы округлились для вопроса, который так и остался невысказанным, потому что Славич, заметив, угрожающе взмахнул ладонью.

Задумчиво потрогав инструменты, Славич взял блестящие никелированные кусачки и поднес к лицу блатного.

— Сам будешь рассказывать или тебе помочь? — спросил он.,

 * * *

Блатной заговорил сразу, торопясь и почти захлебываясь словами; устроенного Славичем маленького зловещего спектакля оказалось вполне достаточно. Славич не сомневался, что так оно и будет, с этой категорией живущих на земле он общаться умел. Их языки удерживал только страх — за свою шкуру и перед вожаком стаи. С этой помехой справиться было несложно. Нужно всего лишь заставить бояться себя больше, чем всего прочего. Вожак был далеко, а Славич, загнанный стаей в угол — здесь, рядом, гораздо более страшный в своей ярости отчаяния, и блатной понял это очень правильно. Славичу ни разу не приходилось приводить в исполнение подобные угрозы, но блатной, как и те, другие, из прежней жизни Славича, острым шакальим чутьем учуял, что Славич не поколеблется ни на секунду, чтобы сделать это. Они всегда чувствовали реальную опасность, знали, что до того, как их отведут в тюрьму, у Славича остается выбор: брать в плен или не брать…

Иногда Славич прерывал блатного и шел в кухню, чтобы уточнить или перепроверить информацию у глупого качка, который был в этой паре вторым номером и вовсе не желал изображать стойкого партизана в немецком плену, если вожак раскололся до самого основания. Славич сразу честно предупредил обоих: если ответы не будут совпадать, равная кара немедленно падет как на того, кто соврет, так и на другого.

Но все было в цвет, пели они в один голос, не сбившись ни разу. Многое Славич уже и сам знал, но кое-что оказалось очень полезным. Например, про дружбу Бунчука с местным милицейским начальством. Насколько далеко она простиралась, блатной не знал, однако был предупрежден, что местных бояться нечего, мешать они не должны.

Когда Славич счел допрос законченным, он снова перетащил качка в коридор и позвонил в милицию. Дружба дружбой, решил он, но когда берут прямо на месте преступления, отмазать будет трудновато. Не отпускать же их, в конце концов.

Соображавший намного быстрее своего напарника блатной тут же понял, что ничего ему больше не грозит, и принялся крыть Славича с такой мерзкой злобой, что Славич не выдержал и заткнул ему пасть тряпкой.

Минут через двадцать на пороге квартиры появились два сонных сержанта.

— Вот смотрите, — взволнованно запричитал Славич, — чудом остался жив, распоясались совсем бандиты. Это надо же, до чего мы дожили! Ночью, через балкон!.. Явно пришли не только грабить, но и убивать.

Сержанты слушали с интересом. Потом привычно ловко защелкнули на запястьях ночных гостей наручники и утащили в свой канареечный «москвич». Старший наряда — плотный парень с широким рязанским лицом, — хлопая светлыми до невидимости ресницами, потребовал вначале, чтобы Славич тоже отправился с ними, но когда тот категорически отказался — ночь же, спать хочется, черт возьми! — зевнул и согласно махнул рукой. Все равно по ночному часу разбираться с задержанными и Славичем в отделении было некому. Славич на это и рассчитывал. Бандитов, конечно, выпустят, но не раньше утра, пока начальник не придет на службу.

Взяв со Славича слово явиться в отделение к десяти утра, сержанты уехали. А Славич запер дверь и позвонил Зое, предупредив, чтобы была готова через двадцать минут. Потом набрал телефон Кошелева. Его номер он помнил наизусть до сих пор, хотя с начала своей пенсионной жизни не звонил ему ни разу.

У него оставалось немного времени. Славич вдруг понял, что если сейчас чего-нибудь не съест, то просто истечет голодной слюной по дороге — с полудня у него во рту не было ни крошки. Пошарив в холодильнике, он нарезал бутерброды и принялся поедать их, запивая холодным чаем. Постепенно голод ушел, незаметно прихватив с собой владевшее Славичем несколько часов напряжение. Немного даже потянуло в сон. Славич вышел на балкон. Теплая ночь, как огромная кошка, улеглась пушистым брюхом на город. В округе — сколько хватало слуха — стояла городская асфальтовая тишина, в которой всякий мелкий звук повисал, словно красный флажок на снегу. Поэтому Славич издалека услышал, как с улицы в его двор заехала легковушка и остановилась у подъезда. А потом с лязганьем заработал лифт.

* * *

Сон мгновенно истаял, едва начальник отделения милиции услышал в трубке этот хрипловатый голос, до безжизненности лишенный интонаций.

— Сгоришь, Костя, как сухая соломка, вспыхнешь и сгоришь, — говорил голос. — Я просто бабки потеряю — мне на это плевать, бабки — мусор, бумага, а ты сгоришь.

— Не болтай, Митрич, чего не понимаешь, — попытался перехватить инициативу начальник, но на том конце телефонной линии лишь презрительно усмехнулись.

— Если ты нашему клиенту кислород не перекроешь, тебе первому и греметь. Меня ведь не найдут. В этом деле моих концов нет, ты сам знаешь. Ты не спорь, Костя, не тяни время.

— У тебя все так просто!..

— А ничего сложного и нет. Ты его забери в свою ментовку — он же бандит, на людей бросается ни с того ни с сего. Тебе свидетели нужны? Будут тебе завтра свидетели сколько хочешь. Ты на него такое дело состряпаешь — ни один адвокат не раскопает. Только ты его возьми, поговори с ним. Намекни, что если он и дальше станет переть, — так в зону паровозом и приедет. Пусть подумает до утра… или дольше. Выхода ведь у него не будет. А у тебя его уже нет, ты понимаешь?

— Не нажимай! — хрипло пробормотал начальник.

— Ты мой друг, Костя, ведь я для тебя ничего не жалел, — в голосе появилась мерзкая ядовитая вкрадчивость. — Мне для друзей никогда ничего не было жалко, ты сам знаешь. И когда я в друзей душу вкладываю… — начальник услышал короткий смешок, — то жду отдачи. Ну все, давай, действуй. Позвони мне потом…

В трубке раздались гудки отбоя. Начальник медленно положил ее на рычаг.

Сердце колотилось, отвратительная сушь, словно с перепоя, наполняла рот. Начальник вылез из кровати и принялся натягивать штаны, стараясь не шуметь, но жена уже проснулась.

— Ты куда? — сонно и равнодушно сказала она. — Опять вызывают?

— Спи, — буркнул он, и жена послушно повернулась на другой бок. Через минуту он услышал ее ровное дыхание.

«Гад! Гад! Гад!» — шептал начальник то ли по адресу Славича, то ли своего недавнего собеседника. Начальник чувствовал над собой настоящую опасность. Черт его дернул подписаться на эту лажу с квартирами. Раскатал губы, дурак! Почему, почему именно он! Все ведь вокруг хапают, сколько могут урвать — и никому ничего! Этого мерзавца он должен растереть в пыль. Митрич сволочь, но он прав. Выхода нет, нет выхода!

Начальник был искренне обижен на Славича — из-за него его жизнь могла навсегда рухнуть, все, что он нажил, все, чего добился в этой собачьей жизни, могло пойти прахом. Из-за кого?! Кто он такой?! Разве не приходилось ему сутками возиться со всякой швалью, не спать, зарабатывать гастриты за жалкую зарплату мента? Сколько раз он рисковал жизнью, здоровьем — ради чего? Чтобы этот сукин сын Славич все разрушил? Что он видел в жизни? Что он вообще в этой жизни значит?

Он уже почти успокоился, когда вышел из своей квартиры на лестничную площадку и осторожно закрыл дверь. Тут нечего выбирать. Если вопрос стоит так: или Славич, или он, только дураку не ясно, кто в этой жизни больше стоит.

* * *

Когда из кабины вышли трое, Славич уже глядел в глазок. Это были прежние два сержанта и третий, которого Славич узнал немедленно, несмотря на сугубо штатский костюм. К нему приехал сам начальник отделения. С досадой Славич признался самому себе, что тут он оплошал. Налаженная Бунчуком машина закрутилась поразительно быстро. Скорее всего блатной уговорил сержантов дать позвонить, после чего еще одним звонком майор был немедленно поднят с постели и отправлен разбираться.

Славич выждал несколько долгих нетерпеливых звонков, а потом сонно спросил:

— Что надо?

— Милиция, — отрывисто сказал майор. — Откройте.

— Ну и что, милиция? Я вас не вызывал.

— Откройте быстро, — требовал майор.

— Я утром приду, как обещал, — отвечал Славич. — Что за спешка! Я спать хочу.

— Откройте, или будем ломать дверь.

Славич издевательски захохотал. Без гранаты его новую дверь взять было нельзя.

— Ломай! — рявкнул он, отбросив притворную сонливость. — Задергался, пес продажный! Серебреники отрабатываешь! Небось из-под бока жены тебя хозяин выдернул?

— Не усугубляй, — посопев, сказал майор. — Все равно утром с постановлением придем. Давай пока по-хорошему.

— Вот утром и приезжай, — согласился Славич. — А если хочешь по-хорошему, то вали отсюда, я спать хочу.

— Ну ладно, — пообещал майор с интонацией. — Гацура, ты здесь оставайся. Чтобы он из квартиры никуда. В случае чего применяй табельное оружие…

Ну, это он явно переборщил. Не полный же дурак его Гацура. Или просто молотил в расчете на Славича.

Лифт снова загудел, увозя купленного с потрохами милицейского начальника. А Славич в этот момент уже карабкался по веревке на крышу. Об этой веревке они, возможно, скоро вспомнят, но сейчас Славич их опережал. Пока сержант Гацура таращился с лестничной площадки на его дверь, Славич выбрался из соседнего подъезда и, обходя подальше редкие фонари, побежал к оставленной в соседнем дворе машине Хандорина. Зоя уже была здесь, она тревожно вздрогнула, когда Славич, отделившись от тени дома, вырос рядом.

Они сели в машину, сзади трудно заворочался Хандорин, и Зоя испуганно подскочила на сиденье.

— Кто это?

— Свои, — усмехнулся Славич. — Знакомые лица. Попросил подбросить по дороге. Да все нормально, Зой, Хандорин это. Немного тихо полежать ему полезно.

Зоя взглянула на Славича почти с ужасом, но промолчала.

Он вывел «восьмерку» на улицу, не включая габаритных огней, намереваясь как можно быстрей и незаметней убраться подальше от своих кварталов, но тут же убедился, что совершил ошибку. Вывернувшая из-за поворота милицейская машина ударила его по глазам лучами фар и заложила крутой вираж разворота, устремляясь в погоню. Скорее всего эта встреча была случайна, прошло слишком мало времени, чтобы бегство Славича успели обнаружить — просто обычный ночной патруль, — но утешением это служить не могло. Если бы их задержали сейчас, в чужой машине, со связанным хозяином на заднем сиденье, Славич проиграл бы окончательно.

— Пристегнись! — крикнул Славич Зое, бросая машину в поворот.

От преследователей его отделяло метров сто, Славич надеялся, что сумеет удержать и увеличить дистанцию. Оторваться от них нужно было именно здесь, в удаленных от магистралей улочках и переулках, иначе вскоре в погоню за ними включится вся ночная милицейская смена города.

Он еще раз повернул и тут же вновь резко крутанул руль, устремляясь под узкую арку сквозного дворового проезда. Здесь стояла почти полная темнота, и Славич вынужден был коротко мигнуть фарами, чтобы хоть чуть-чуть сориентироваться. Видимо, патруль успел заметить этот короткий отблеск света, потому что, выезжая на параллельную улицу, Славич вновь увидел за собой огни преследователей.

В запасе у него был еще один трюк. Попетляв по переулкам, Славич влетел в широкий и длинный двор, превращенный многочисленными окрестными автовладельцами в подобие коллективной стоянки. Не колеблясь, атаковал бордюр газона, ввинтился в глубину спящего автомобильного стада и встал, не заглушая двигатель. Спустя несколько секунд во двор ворвалась патрульная машина. Пригнувшись, Славич и Зоя следили за тем, как она промчалась вдоль дома и исчезла в дальней арке. Теперь нельзя было терять ни мгновения. Преследователи очень скоро поймут, как их надули, и вернутся. Славич врубил заднюю передачу и попятился по своему следу на максимально возможной скорости. Он мчался, многократно рискуя врезаться во что угодно. Сопутствовала ему удача или Славич просто не успел окончательно утратить навыки лихого вождения, но «восьмерка» без потерь миновала узкий въезд во двор, задним ходом пересекла улицу, въехала во двор напротив и окончательно замерла в темном углу. Теперь Славич выключил мотор и весь обратился в слух.

Он успел вовремя. Разгадав уловку беглеца, патруль уже возвращался на стоянку. Протекли долгие минуты. Наконец патрульная машина медленно выползла на улицу и принялась кружить по кварталу. Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем раздосадованные неудачей преследователи уехали окончательно и Славич решился тронуться с места. Он очень надеялся, что в темноте, без освещения, номерной знак «восьмерки» Хандорина остался незамеченным.

Теперь он вел машину по всем правилам, не спеша, но и без излишней тщательности. Скучающие по ночам гаишники с одинаковым интересом бросаются и на потерявших бдительность ночных лихачей, и на чрезмерно осторожничающих за рулем нетрезвых владельцев личного автотранспорта. Встреча с гаишниками Славичу совершенно была не нужна. Он, как мог, старался держаться в стороне от проспектов и главных развязок и добрался до места немного позднее, чем рассчитывал.

* * *

Можно сказать, что Кошелев жил в деревне. Деревня эта находилась всего в пятистах метрах от Кольцевой автодороги, и до ближайшего метро автобус доезжал всего за каких-нибудь десять минут. Но, как и в каждой деревне, дома тут были настоящие деревенские, бродила кое-какая живность вроде индюков и кур. Дом Кошелева — двухэтажный, кирпичный, стоял посреди участка в шесть соток, обнесенный сплошным деревянным забором. С улицы дом был почти совсем укрыт кронами могучих старых яблонь. Каждую осень Кошелев едва не мешками таскал краснобокие плоды, щедро угощая весь отдел.

Последние несколько лет поселок вел перманентную войну с районной властью, вознамерившейся строить тут жилой, комплекс. Никто из жителей и думать не желал отрываться от натурального хозяйства ради сомнительных удобств городских квартир. У Кошелева, например, и банька была своя, в которой Славичу довелось побывать не единожды. Война эта затихала, когда власть менялась в очередной раз, но спустя короткое время новый чиновник, охваченный жаждой великих дел, принимался проталкивать проект строительства, и поселок снова переходил в глухую оборону, начинал строчить коллективные письма протеста и толкаться в высоких приемных. Сейчас, кажется, как раз выпал период затишья.

Кошелев уже ждал. Он шагнул на дорогу в свет фар и жестом показал Славичу на раскрытые ворота своего участка.

— Привет, — сказал он, когда Славич вылез из машины. — Пойдем ворота закроем. Здравствуйте, девушка!

— Тут у меня груз, — Славич кивнул за заднее сиденье.

Кошелев раскрыл дверцу и несколько секунд разглядывал спину лежащего Хандорина.

— Живой? — будничным тоном поинтересовался он.

— Вполне, — кивнул Славич. — Его надо подержать до утра, а то вопить начнет и все испортит.

— В подвал его, что ли? — подумал вслух Кошелев. — Нет, там варенье. Вдруг сожрет, гад. Лучше в сарай. Привяжу в уголке…

Он выволок Хандорина из машины и поставил перед собой. Ноги у того подгибались, он мычал, пытаясь что-то произнести сквозь кляп.

— Мы тебя утром отпустим, — пообещал Кошелев. — Если будешь хорошо себя вести. А пока — извини, браток.

Устроив пленника в сарае по своему разумению, Кошелев навесил на дверь замок. Через просторную веранду они вошли в дом. Кошелев поставил его на месте бревенчатой родительской развалюхи, успев завершить строительство как раз перед тем, как цены на материалы шарахнулись в заоблачную высь. Он очень любил свой дом, и даже самые отдаленные перспективы вынужденного переселения приводили его в совершенную ярость.

— Твоих не разбудили? — спросил Славич.

— Они на втором этаже, там не слышно. Есть хотите?

Славич и Зоя отказались, тогда Кошелев поспешил перейти к делу.

Славич подробно пересказал происшедшие за день события. Кошелев слушал внимательно. Лицо его изредка озарялось не вполне понятной Славичу и совсем непонятной для Зои улыбкой.

— С этим купленным майором все ясно, — сказал Кошелев. — Он наверняка уже сочинил какую-нибудь туфту вроде того, что ты сам напал на этих двух козлов, избил и затащил к себе. Да еще под угрозой пистолета. С постановлением действительно мог утром прийти. Особенно, если они там и прокурора подкармливают. Не исключено. Но это все мура, мы его только разок трясанем, он в ум войдет.

— Кто это мы? — спросил Славич.

Не отвечая, Кошелев покосился на Зою. Она поняла смысл этой паузы и сердито нахмурилась.

— Если у вас от меня секреты…

— Какие там секреты, — сказал Кошелев. — Тут, девушка, просто сугубо мужское дело. Нам бы надо, как говорится, тет-а-тет…

— Не обижайся, Зоя, — попросил Славич.

— Хорошо, — она встала из-за стола. — Тогда я пойду спать. Где у вас можно устроиться? Едва на ногах держусь.

Кошелев проводил Зою в соседнюю комнату, уже приготовленную для гостей, вернулся и плотно закрыл дверь.

— Есть у нас команда, — понизив голос, заговорил он. — Человек двадцать. Из бывших наших и из действующих тоже. Когда уголовники совсем беспредельничать начали, мы потихоньку и организовались. А куда деваться? Началось все, когда банда Кондуктора одного нашего следователя плотно обложила. Он одного ихнего бригадира хорошо зацепил, вот они и начали наезжать. Звонки домой, угрозы семье и все такое. Тогда мы тоже на него наехали. Разговаривать не стали — чего разговаривать? Он квартирку снимал в самом центре, пятикомнатную, шикарную такую. Мы эту квартирку очень быстро накололи и пришли в гости. Хорошая квартирка — мягкая мебель, аппаратура… В общем, разнесли все в пыль, а Кондуктора и трех его охранников разделали как Бог черепаху. Кондуктор из города после этого слинял, никто о нем до сих пор ничего не слышал. Вот так. Ну и еще кое-что.

— Понятно, — медленно произнес Славич. — Это что же, вроде «эскадрона смерти»?

— Какой еще эскадрон! — с досадой отмахнулся Кошелев. — А ты что предлагаешь? В суд на твоего Бунчука подавать? Иди, подай. Интересно посмотреть, что получится.

— В суд я не предлагаю, — сказал Славич.

— В том-то и дело, — буркнул Кошелев.

Они немного помолчали.

— Бунчука мы хорошо знаем, — вновь заговорил Кошелев. — Редкостный гнус. Минимум два заказных убийства на нем, а концов — никаких. А так вообще — прямо благородный человек. Про него даже в газете писали, он какой-то больнице на ремонт десять лимонов отстегнул. Если дальше дело так же пойдет — в Думе будет заседать. Хотя там и без него хватает… Работает исключительно через подставных, осторожный. Сам решил уйти в легальный бизнес — поэтому дома и скупает. Но я думаю, пора его немного укротить. Прямо сейчас. Ты согласен?

— Как раз сейчас он меня и ждет, — покачал головой Славич.

— Да брось ты, — Кошелев засмеялся. — Ты, конечно, крутой мужик, но не переоценивай себя, Игорь. У него охрана, одному там ловить нечего. Он спит спокойно со своей девкой, про тебя и думать забыл. Но у нас — бригада. Вот мы его и удивим. Не забыл еще ремесло-то? Ты, кстати, знаешь, где он живет?

— Недавно узнал, — кивнул Славич. — На Ленинских горах.

— Вот именно. Он молодец, Бунчук. Виллу себе построил там, где раньше партийные отцы жили. Теперь — были бы только бабки… Когда ты мне позвонил, я ребят поднял, у нас к нему тоже давно вопросы. Сейчас двое его виллу пасут, остальные наготове. Так что все очень в цвет. Вовремя.

Кошелев глянул на часы.

— До рассвета осталось часа два, пора трогаться. У тебя пушка с собой?..

* * *

Они мчались через ночной город на «москвиче» Кошелева, остановившись лишь однажды, чтобы подобрать его людей. Такие же крупные, плотные, как Славич и сам Кошелев, они с трудом втиснулись втроем на заднее сиденье сразу осевшей машины. Ехали молча, лишь изредка перекидываясь короткими и малопонятными Славичу фразами. Славич испытывал сейчас подъем и странное удовлетворение, он вновь ощущал себя тем, кем привык быть и никак не мог отвыкнуть. Он снова был охотником.

Кошелев сбросил скорость и плавно, без рывка, остановил машину.

— Приехали. Дальше пешочком. По одному, с интервалом в двадцать шагов. Пошли!

По незнакомой Славичу улице они бесшумно и молча прошли несколько кварталов, свернули во двор и, сбившись в группу, пересекли пустырь. Яркая ртутная лампа впереди освещала зеленый газон, возле которого стояло несколько машин, железную решетку и раздвижные ворота виллы. Неведомо откуда выросли две фигуры. Кошелев остановился и взмахнул рукой, подавая сигнал остальным.

— Охрана сидит в том «мерседесе», — сообщил один из вновь прибывших. — Два амбала. Часа три назад какой-то народ подвалил. Человек шесть на двух машинах. Четверо потом уехали.

— Сколько их всего может быть в доме? — спросил Кошелев.

— Вместе с Бунчуком человека четыре. И баба его. По ограде сверху проволока какая-то идет. Наверное, сигнализация.

— Как они туда входят?

— На воротах переговорник. Своим из дома ворота открывают. Прямо как на Западе.

— Нам, значит, не откроют, — заключил Кошелев. — Как будем входить? Что предлагаете?

— Сигнализация у них местная, — сказал второй наблюдатель. — Я еще неделю назад через знакомых мужиков выяснял. На пульте не стоит, это точно.

— Тогда все ясно. Вырубаем амбалов и — вперед. Если сделаем все быстро, они там и шорохнуться не успеют. Дверь, думаю, там не вышибить… Значит, входим через левые окна.

— К амбалам я схожу, — сказал Славич, но Кошелев отрицательно помотал головой.

— Не надо, у нас все по плану. Виктор, хлопушка в порядке? Тогда давай. А мы подтянемся поближе.

Один из троих ехавших в «москвиче» вместе со Славичем — Виктор — тут же метнулся куда-то в сторону и исчез в темноте. Остальные, опустившись на траву, поползли к газону. Метрах в пятнадцати от «мерседеса» замерли, превратившись в бесформенные пятна ночного мрака. Славич увидел, как за стеклом машины вспыхнул огонек зажигалки, на секунду высветив лицо сидевшего за рулем человека с короткой боксерской стрижкой.

Сзади по тротуару к «мерседесу» приближался Виктор, изображая неверную походку пьяного.

Остановился, постучал пальцем в стекло, произнес заплетающимся голосом.

— Муж-жики! Закурить есть?

— Вали отсюда, — не задумываясь, ответили из «мерседеса».

— Вы чего, муж-жики! — возмутился Виктор и стукнул в стекло посильнее. — Дай закурить, жлоб!

Там, внутри, обрадовались внезапному развлечению. Дверца машины лениво приоткрылась, именно этого Виктор и ждал. В руке его мгновенно появился пистолет с толстым стволом, один за другим раздались два приглушенных хлопка.

— Порядок, — произнес Кошелев и, не скрываясь больше, первым встал с травы. — Теперь час будут валяться, как дохлые куры. Нервно-паралитический. Хорошая штука!

— Откуда у тебя? — полюбопытствовал Славич.

— Оттуда же, откуда твоя пушка. Трофей. Мужики! Готовы? Тогда пошли, быстро!

Прыжком одолев ограду, Славич бросился вперед. Подбегая к окну, он услышал, как залился в недрах дома пронзительный звонок сработавшей сигнализации, но в следующую секунду он уже летел сквозь стекло, привычно прикрывшись выставленным вперед локтем. Перекатился по полу, вскочил, прыгнул, сбивая страшным сдвоенным ударом руки и ноги кого-то с белым, неподвижным лицом. Перехватил чью-то вытянутую с пистолетом руку, рванул, ударил, ощущая, как хрустит кость. Мимо в глубину дома бежали остальные. Второй противник еще шевелился, делая попытку встать, и Славич добил его ребром ладони под ухо.

Оглушительно грохнул выстрел. Вырвав из кобуры пистолет, Славич вбежал в просторную гостиную, ярко освещенную странными по форме настенными газосветными лампами. Он увидел, что все здесь уже закончилось без него. Еще двое охранников неподвижно валялись на ковре. На широчайшем диване, злобно ощерясь, сидел человек с нестарым еще, но толстым и обрюзглым лицом, а напротив него на коленях стоял Кошелев, зажимая плечо ладонью, из-под которой на ковер сбегала струйка крови.

— Бунчук, — прохрипел Славич и медленно поднял пистолет, целясь в лоб врага.

Стоявший рядом Виктор перехватил запястье Славича.

— Не спеши пока. Поговорить надо.

Кошелев отнял руку от раненого плеча, с усмешкой посмотрел на окровавленную ладонь и поднялся на ноги.

— Это тебе тоже в счет запишется.

— На тебя тоже счет открыт, Кошелек, — неожиданно визгливым голосом сказал Бунчук.

— Померяемся, чей счет больше? — Кошелев с помощью Виктора снял куртку, расстегнул рубаху и осмотрел рану.

Славич увидел, что пуля прошла по касательной, просто вырвав длинный лоскут кожи. Один из людей Кошелева с хрустом распечатал бинт и принялся умело накладывать повязку.

— Я тебя предупреждал: в казино ты соваться не должен. Был ведь разговор на стрелке, — сказал Кошелев, слегка морщась от боли. — Ты какой-то непонятливый, Бунчук. Замочить тебя, что ли, в самом деле?

Бунчук молча сверлил его яростным взглядом.

— За казино с тебя штраф, — продолжал Кошелев. — Твой наезд дорого обошелся. Ты же клиентов распугал.

— А за это кто платить будет? — буркнул Бунчук, кивком показав на лежащих охранников.

— Да они оклемаются. Ну, может, пару недель полечиться придется. Дашь им бюллетень. Мы чисто работаем. А ты меня по-настоящему замочить хотел. Значит, так: платишь неустойку — пятьдесят лимонов, прямо здесь, сейчас, тогда мы уходим. Я знаю, у тебя есть. Считаем, что вопрос исчерпан. Согласись, Бунчук, ты не прав. Предупреждал я тебя: с нами вязаться не надо. Ну как, платишь?

Бунчук злобно ухмыльнулся.

— Плачу, — он показал пальцем в угол комнаты. — Кейс в стенном шкафу. Там шестьдесят лимонов.

Кошелеву принесли кейс, он открыл, перебрал банковские упаковки, вытащил и бросил на колени Бунчуку две пачки пятидесятитысячных купюр.

— Лишнего нам не надо.

Все это время Славич с растущим недоумением следил за происходящим.

— Что здесь творится, Кошелев? — негромко спросил он, уже зная ответ.

— И еще одно, — сказал тот, мельком взглянув на Славича. — Хочу тебя попросить: ты моих дружков не трогай. Дом на Красноуральской оставь в покое. Человек живет тихо, никому не мешает. Зачем ты беспредельничаешь?

Бунчук раздраженно отшвырнул пачки денег в угол дивана.

— Не много ли ты на себя берешь, Кошелек? Дома — это мои дела, я никому дорогу не перебегал.

— А кто спорит? — пошевелил Кошелев здоровым плечом. — Ясно, что твои, занимайся на здоровье. Только на друзей моих не наезжай. Дом на Красноуральской ты оставь, я просто прошу как человека. Друзья — святое дело, сам понимаешь.

— Ты знаешь, сколько я на этом потеряю, Кошелек? В этот дом уже очень большие бабки вложены.

— Да брось ты, — вздохнул Кошелев. — Ничего ты не потеряешь. Сдашь эти квартиры с наваром, а то я не понимаю. И не говори мне, что не вернешь свои бабки.

Он подумал немного, потом снова открыл кейс и вытащил еще две пачки.

— Свое плечо я тебе прощаю. А моего дружка больше не обижай. Договорились? Это в твоих же интересах, Бунчук. Ты ведь человека совсем достал. Если бы я не вмешался, он бы тебя сделал, точно говорю. Валялся бы ты с пулей во лбу. У нас он одним из лучших был. Ну, сам подумай, даже если бы ты его убрал — тут только один вариант, сломать его не получилось бы, — разве тебе бы это простили? За него мы тебя бы немедленно достали. Не я, так другие, у него друзей много, мы своих не забываем. Так что я улаживаю очень серьезный конфликт, оказываю тебе, понимаешь, услугу. И задаром.

— Черт с тобой, — все с той же злобностью сказал Бунчук. — Верни еще пять штук.

Кошелев покачал головой, еще раз залез в кейс, перебросил Бунчуку еще упаковку.

— Мелочиться не буду. Значит, все уладили. И этого козла из отделения ты уж придержи. Объясни ему, что к чему. А то мы ему, дураку, анкету попортим… Ну ладно, Бунчук, извини, если что не так. Сам виноват. Надеюсь, в следующий раз будем договариваться как цивилизованные люди. Пойди нам дверь открой, не будем же мы через окно прыгать, как мальчишки…

Небо уже посветлело. Серый рассвет по-воровски выползал на городские улицы. Спутники Кошелева мгновенно разошлись в разные стороны, и к «москвичу» они вернулись вдвоем.

— Ну, ты чего? — Кошелев первым прервал долгое молчание. — Все в порядке теперь. Все улажено.

— Что ж ты мне сразу не сказал? — спросил Славич.

— А зачем? — Кошелев грустновато усмехнулся. — Что бы это изменило?

— Может быть, и ничего, — согласился Славич. — А ты на кого работаешь? Если не секрет.

— На себя, Игорь, исключительно на себя. И не смотри ты на меня так. Ты можешь другой вариант предложить? Ребятам есть-пить надо, семья у каждого, дети… Мы прикрываем несколько точек, «крышу» им делаем. Все ведь довольны. Думаешь, бандитская «крыша» лучше? Мы берем, кстати, гораздо меньше. По-человечески. А с Бунчуком действительно давно намечали разобраться, ты просто очень вовремя пришел.

— Вообще разницу я не вполне улавливаю.

— Между нами и ими? Да ты чего! Я тебе про следователя рассказывал. Мы ведь это делаем. А тебе помогли, девушке твоей! Пять лимонов, считай, отдали, чтобы все утрясти.

— Я верну, — сказал Славич.

— Да брось ты! Не в бумажках дело. Ты просто сам подумай как следует. А подумаешь — давай к нам. Ты нам нужен, Игорек, таких, как ты, почти и не осталось. Официально будешь числиться в охранной конторе, работа не пыльная, бабки хорошие. Молодых получишь… А такие рейды, как сегодня, — они ведь не часто. С нами в основном не вяжутся. Согласен? Сегодня тебе помогли, завтра ты кому поможешь…

— Долг отдам, — негромко произнес Славич.

— Прекрати, — вспылил Кошелев. — Не хочешь — я тебя не тяну.

Он завел двигатель, раздраженно врубил передачу.

— Сейчас приедем, баньку сделаю. По паре соток примем, расслабимся немного.

— Я, пожалуй, домой поеду, — сказал Славич. — Метро скоро откроется. Ты нас с Зоей подбросишь?

— О чем разговор, — обиделся Кошелев. — Какое еще метро, конечно, подброшу…

Когда они приехали, Зоя спала. Она лежала на диване, укрыв ноги пледом. Испытывая острую нежность, Славич смотрел на ее уставшее, осунувшееся лицо с темными полукружьями под глазами. Он осторожно положил на ее плечо руку, и Зоя сразу же услышала, ресницы ее дрогнули и поднялись.

— Игорь, — сонно сказала она. — Я вас так и не дождалась, заснула…

— Поехали домой, Зоя, — позвал Славич. — Теперь все будет в порядке.

— Домой, — повторила она за ним. — Очень домой хочется…

* * *

Через четыре месяца Кошелева срезали автоматной очередью из проезжавшей машины без номеров, когда он открывал ворота, намереваясь отправиться с женой в гости. В тот же день в городе произошло еще несколько убийств, к чему горожане давно уже привыкли. На пороге ресторана был застрелен его двадцатитрехлетний владелец, в подъезде своего дома выстрелом в затылок разделались с каким-то авторитетным вором в законе, после «совместного распития спиртных напитков» жена убила мужа ударом кухонного ножа точно в сердце, а на юго-западе стая полупьяных подростков забила насмерть ногами пенсионера.

Газеты хором писали о распоясавшейся преступности, готовящиеся к выборам очередные кандидаты спешно вписывали в свои программы горячие обещания о непримиримой борьбе с мафией. Правительство провело внеочередное заседание, специально посвященное борьбе с коррупцией и организованными преступными группами. При городской думе создали межведомственную комиссию, а на улицах три дня после этого милиционеры усиленно подбирали бомжей и пьяниц. Бомжей, впрочем, девать было некуда, и вскоре это занятие бросили.

Кошелева хоронили на том же городском кладбище, где незадолго до того пышно проводили в последний путь известного столичного бандита. Только могила Кошелева была намного дальше от кладбищенских ворот. Хоронили под оркестр, траурные речи начальства, клятвы сослуживцев отыскать убийц и оружейный салют.

Славич с Зоей на похороны не пошли…

* * *

Морозным предновогодним вечером инженер К. возвращался с работы в свой дом в тихом переулке возле Покровских ворот. С неба сыпала крупа, легкая поземка швыряла в глаза колючие снежинки.

К. озабоченно думал о том, что шампанское удалось достать только сухое, а жена любит сладенькое, что если заявится свояк, то снова непременно напьется и, прежде чем свалиться в отключке, будет долго орать, как дурной, и портить всем настроение, что нужно было давно уже поговорить с женой насчет свояка и не пускать его хотя бы на такой праздник, как Новый год… Впрочем, К. отлично понимал, что разговор этот ни к чему хорошему бы не привел и скорее всего свояка придется терпеть еще много лет.

Он думал о том, что из-за праздничных расходов денег до получки опять останется в обрез и придется экономить, что, если с зарплатой ничего не изменится, он должен будет наконец попытаться отыскать что-нибудь подходящее, и что сделать это будет непросто, что все вообще плохо и противно, хотя вовсе не надо думать об этом именно сейчас, перед праздником…

Все эти мысли занимали бедную голову К., и он почти не обратил внимания на фургон перед подъездом, красиво оклеенный рекламой «сникерсов» и «смирновской» водки. Молодые грузчики в потертых китайских пуховиках затаскивали в кузов мебель, кидали узлы и коробки. Не дожидаясь прочно и надолго занятого лифта, К. взбежал, слегка задыхаясь, на свой этаж по выщербленной местами от старости лестнице, вдыхая привычные, знакомые с детства запахи, поднял глаза и побледнел. На лестничной площадке его ждали двое. Один — широкоплечий, с равнодушно-тупым взглядом двоечника-переростка. Другой — тощий, с гадкой улыбкой на безволосом бабьем лице.

Тощий шагнул вперед, и инженер К. непроизвольно вжался в стену.

— Ну что, — сказал тощий, — долго еще тебя уговаривать, козел?!

Мертвых не судят (повесть)

Китайца освободили в зале суда. Когда судья Дудин — молодой и крупный, пышущий здоровьем мужик, запинаясь и поминутно откашливаясь без нужды, начал читать приговор, я уже не сомневался, что услышу то, что ожидал.

«Учитывая, что в ходе судебного рассмотрения вина подсудимого Дагоева в участии в драке, повлекшей за собой смерть потерпевших Леонова и Кавтарадзе, подтверждения не нашла, — читал судья, — признать его виновным в совершении деяния, предусмотренного статьей двести восемнадцатой частью первой Уголовного кодекса, и назначить ему в качестве наказания один год лишения свободы условно».

Зал встретил приговор негромким удовлетворенным гулом. Кроме меня и двух-трех обычных случайных зрителей, здесь не было посторонних. Судья сложил листки в папку и промокнул платком крупные капли пота на лбу. Даже со своего места в самом конце зала я видел, как дрожали его руки. Мне бы очень хотелось, чтобы причиной этой дрожи хоть немного послужил элементарный стыд. Давать год условно главарю банды, задержанному с оружием почти в руках… Но вряд ли Дудин способен был стыдиться чего-либо. Думаю, он окончательно отвык от этого примерно семь месяцев назад.

Дагоев не спеша вышел из-за ограждения скамьи подсудимых, его тут же окружили сторонники. Китайцу жали руки и сдержанно, но с чувством похлопывали по плечам. Малоподвижное лицо Китайца оставалось бесстрастным, лишь самые уголки губ слегка растянулись в подобии улыбки.

Вскоре зал опустел. Лишь девушка-секретарша старательно дописывала что-то за своим столом, низко склонив коротко стриженную светлую головку. За окном, в небольшом дворике перед зданием суда, захлопали дверцы автомашин, негромко и мощно заурчали экономичные импортные моторы.

Я спустился по изрядно выщербленным ступеням центральной лестницы районного суда. Лестница в этом нищенски заброшенном здании выглядела до неприличия роскошно. Широкая, оснащенная тяжелыми литыми стойками перил — зачем она здесь такая? Раньше тут, кажется, был частный купеческий дом. Теперь же здесь судили невиновных и освобождали преступников.

Я успел увидеть, как последний из отъезжавших «БМВ» грузно и осторожно перевалился через бортовой камень и влился в уличный поток машин. Свои «жигули» я оставил в переулке неподалеку, с трудом втиснув их меж соседних машин. Впрочем, выезжать, как оказалось, тут было еще сложнее: по этому невзрачному и никому не нужному переулку машины шли бампер в бампер. Минут пять мне пришлось дожидаться, когда в этом потоке открылся наконец достаточный просвет.

День сегодня выдался теплый, и хотя небо затянула однообразная бело-серая пелена, проникавшие сквозь нее тепловые солнечные лучи ощутимо нагрели кабину. Я вынужден был впустить в жаркую кабину смрадный сквозняк задымленной выхлопами улицы, чтобы стало хоть чуть-чуть прохладнее. В предвыходной день город был особенно забит машинами; от светофора до светофора они тащились друг за другом, легко обгоняемые пешеходами, обижаясь друг на друга нервными пронзительными гудками. Меня не раздражала эта всеобщая медлительность. Дома я должен был оказаться не позже трех, в запасе у меня оставалось более часа.

Мне хватило и вполовину меньше. До того, как зазвонил телефон, я даже успел принять душ и выпить чашку свежезаваренного чая.

— Ну что, видел? — спросил насмешливый голос в трубке.

— Все было так, как ты говорил. Год условно.

— А ты другого ожидал? Не верил мне?

— Надеялся, что ты ошибаешься, — сдержанно сказал я. — Хотя надежда, признаюсь сразу, была слабая. Теперь надеюсь, что прокурор опротестует решение.

— Даже если так и случится, толку-то что? — сказал насмешливый голос. — У Китайца загранпаспорт в кармане. Его завтра здесь не будет, если он что почует.

— Завтра? — с сомнением переспросил я.

— А ты как думал! Может, на неделю позже. Бояться ему все равно пока нечего.

— Это он так считает, — сказал я и положил трубку.

На улице возле моего подъезда возился со своим стареньким «москвичом» сосед Андрей Иваныч.

— Алексей! — возмущенно крикнул он, увидев, как я вышел из подъезда. — У тебя нормальный манометр имеется? Мой врет, как Троцкий… так его!..

Я вытащил из багажника манометр и передал Андрею Иванычу. Тот приставил его к колесу, взглянул и изумился.

— Во дает! То же самое. Да что ж такое?! Я уже полчаса качаю. Или твой тоже врет?

— Вряд ли, — возразил я. — Может, просто дырка в камере?

— Дырка, — печально повторил Андрей Иваныч. — Точно, дырка. Вот скотина. Теперь опять возиться. Когда же я теперь на дачу попаду…

Мне было некуда спешить, и я помог ему разбортовать колесо и сменить камеру. К тому времени, когда мы закончили работу, облака незаметно налились темной влагой. Начал накрапывать мелкий дождь. Меня это слегка раздосадовало: дождь не мог нарушить моих планов, но вносил дополнительные сложности. Я вернулся в квартиру и захватил большой кусок полиэтилена.

Дождь усиливался медленно и плавно, словно кто-то там наверху неторопливо двигал по часовой стрелке огромный небесный вентиль. Когда я добрался до Окружной дороги, он ровно шумел над городом, прочно связав струями серость асфальта и туч.

Старик ждал меня на автостоянке возле мотеля. Он приехал на ярко-красной «девятке», и этот чересчур приметный цвет мне совсем не понравился, о чем я ему немедленно сообщил, перебежав под полиэтиленовым куском из кабины в кабину. Но Старик лишь усмехнулся.

— Ради того и задумано. У Чигрика знаешь какая машинка? Точно такого же колера. Номера у нас даже чуть похожи, но это неважно, издалека все равно не разберут.

«Дворники» поскрипывали по ветровому стеклу. Старик на хорошей скорости вел машину сквозь туманную пелену дождя. Он получил свою кличку вовсе не по причине преклонного возраста. Его прозвали так из-за небольшого, четко ограниченного участка седины в темно-русых волосах надо лбом. Старик говорил, что с этой сединой он появился на свет. Просто причудливая игра генов. Седина придавала ему импозантность и некоторую загадочность, что весьма способствовало его успеху у женщин, но в делах, подобных сегодняшнему, могла навредить. Эта особая примета запоминалась прежде всего. Поэтому Старик подкрашивал волосы, а сегодня к тому же был в тесной легкой шапочке, надвинутой на самые брови.

Дагоева — Китайца — взяли ребята из областного РУОПа — Регионального управления по борьбе с организованной преступностью — два месяца назад, во время разборки его банды с группой Гедлиани, целенаправленно прибиравшей к рукам игорный бизнес в городе. Разборка получилась серьезная, со стрельбой и двумя трупами, что, по всей видимости, было неожиданностью для главарей, прибывших самолично на переговоры. Просто у кого-то из их шестерок не выдержали нервы. Китаец благоразумно пережидал пальбу в своем «мерседесе» неподалеку и, когда нагрянули омоновцы, первым рванул с места схватки. Но улица была уже блокирована, его взяли тут же, он даже не успел сбросить пистолет Стечкина — совсем новенький и вряд ли даже толком пристрелянный. Китаец вел себя очень спокойно, с самого начала принялся утверждать, что пистолет ему подбросили, и держался этой версии до конца. Аргументы вроде отпечатков пальцев на него не действовали. Он был уверен, что его аргументы все равно окажутся сильнее, и не сомневался в благополучном для себя исходе всей этой истории, и не ошибся. Тем временем его люди усиленно искали подходы к судье, искали и нашли.

Жаль только, что этим судьей оказался Дудин, прежде я относился к нему с симпатией. Он казался мне наиболее приличным человеком среди всех своих коллег, не раз и не два с легкостью отпускавших пойманных нами бандитов под смехотворными предлогами типа «как имеющего постоянное место жительства и давшего правдивые показания по существу дела». Правда, на этот раз Китаец сидел в камере до суда, и у нас появились некоторые надежды. Как оказалось, совершенно напрасно. Дудин тоже сломался, и мне было не важно, на чем именно. Угроза, страх, деньги — какая разница! Судья продал свою душу дьяволу, сатане, черной силе и навсегда вычеркнул себя из списка людей. Он сделался нелюдем — пока еще не опытным, начинающим и жалким, но я ненавидел его почти так же сильно, как и всех прочих, и не собирался прощать. Когда-нибудь настанет и его черед. Каждому воздастся по его делам…

Старик сбросил скорость. Машина свернула с магистрали на узкую асфальтовую дорогу. Через два километра Старик затормозил и осторожно съехал с дорожного полотна на траву, медленно лавируя меж деревьями, вывел «девятку» на маленькую полянку и заглушил мотор, С дороги нас теперь видно не было.

— Давай переодеваться, — сказал Старик, вылезая из машины.

Я расстелил кусок полиэтилена на промокшей хвое под огромной елью и вывалил на него содержимое спортивной сумки, которую Старик извлек из багажника. Пока мы меняли обувь, натягивали брюки и куртки из легкой и прочной ткани, дождь неожиданно перестал. Гнилая погода этого лета замерла в неподвижности на небесную секунду, готовя новую пакость.

Рассовав по карманам снаряжение, мы двинулись в лес. Лес здесь был мокрый и плохой, с непролазным подлеском, слишком частые деревья душили друг друга, не успевая набрать рост. Из останков погибших тянулось такое же хилое, но жадное до жизни потомство. Оставшиеся клочки земли захватил густой кустарник, переплетенный высокой и жесткой осокой. Уже через два десятка метров одежда наша потемнела от влаги, нити бесплотной паутины мокро касались лица.

Старик уверенно шел впереди, точно выдерживая взятое направление, и вскоре лес окончился. Мы увидели поселок. Дренажный ров двухметровой глубины опоясывал огромную поляну, на которой разместились три десятка двух- и трехэтажных каменных особняков со встроенными гаражами, сосновыми банными срубами и десятками стеклянных квадратных метров то ли теплиц, то ли оранжерей. Сразу за рвом высился общий забор, высокий и крепкий, с несколькими нитками колючей проволоки поверху. Где-то на дальнем от нас конце поляны строительство еще не закончилось, и оттуда несся пронзительный и визгливый вопль электропилы.

Наш объект располагался чуть левее того места, куда мы вышли. Это был маленький дворец белого кирпича со сверкающей крышей из нержавейки. Старик кивком указал мне на ель — едва ли не единственное настоящее дерево в округе. Пробираясь сквозь частые сучья, я полез по стволу к развилке. Отсюда было отлично видно происходящее за оградой.

На асфальтовой площадке перед поднятыми воротами гаража двое сытых парней с толстыми загривками склонились над капотом серой «волги». Я знал, что поселок возник лишь год назад и был отстроен с немыслимой для привычных представлений скоростью. Но участок площадью соток в двадцать — двадцать пять пока еще пустовал. Его будущее, обозначенное саженцами плодовых деревьев и ровными рядами кустарников, пока еще только угадывалось. На соседних участках никого не было видно, и, когда я спустился вниз и сообщил об этом Старику, тот удовлетворенно кивнул.

— Так и должно быть. Слева дом банкира — он сейчас с семьей на Кипре загорает, а справа деятель из той же команды — этот наезжает только на выходные. Значит, пошли!

Мы прыгнули через ров. Под ногой слегка оступившегося Старика вякнула грязь, и он ругнулся шепотом. Три доски в заборе были аккуратно подпилены на полуметровой высоте и держались лишь на нескольких волокнах. Старик почти беззвучно открыл лаз, и мы скользнули внутрь, укрытые от охранников стенкой каменного сарая. Осторожно выглянув из-за угла, Старик повернулся ко мне, спросив одними губами:

— Готов?

Мы выпрыгнули молча и бесшумно, десять метров отделяло нас от охранников, и мы миновали уже половину дистанции, когда один из них начал разворачиваться в нашу сторону. Его рука дернулась вверх, но было уже поздно, в прыжке я вогнал ему кулак точно в горло и упал вместе с ним на асфальт. Мгновением позже рухнул противник Старика. Парень подо мной не шевелился, и я поднялся на ноги.

— Порядок, — сказал Старик с хрипотцой. — Давай дальше!

По пути к дому он подхватил канистру с бензином. Не останавливаясь, я вбежал на второй этаж, выдернув запалы, швырнул в раскрытые двери комнат, устланных коврами, три пиропатрона. Старик слегка замешкался, разливая бензин, и когда закончил, вверху уже вовсю гудело пламя. Бросок его пиропатрона отозвался мгновенной буйной вспышкой огня. Второй пиропатрон он бросил в глубину гаража.

Охранники еще не пришли в себя, лишь один из них начинал шевелиться бессознательно и трудно, а дом уже весь сверкал изнутри яростным неугасимым светом…

— Черт, не сообразил, надо было им машину сломать, — с досадой проговорил Старик, когда мы вновь переодевались под елью. — Брак в работе.

— Они еще минут пятнадцать будут очухиваться, — успокоил я его, — зачем им сейчас машина.

Но пока мы ехали обратно, Старик чаще, чем обычно, крутил головой, посматривая в зеркальце заднего вида и бормоча себе что-то под нос, хотя никакой погони за нами быть, конечно же, не могло…

* * *

Славич заметил слежку, когда спустился с моста на Беговую улицу. Машины ревели раздраженным хором, проползая по нескольку метров и вновь останавливаясь в плотном и длинном заторе. Над улицей стоял сизый чад выхлопов, и Славич до отказа поднял стекло, несмотря на духоту и жару, сегодня небесный дирижер погоды решил побаловать горожан — или слегка поиздеваться над ними. Вот уже несколько минут прямо за Славичем, бампер в бампер, тащилась серая «тойота». Застывшие лица водителя и пассажира на сиденье рядом с ним были каменно-равнодушны. Славич даже слегка позавидовал их терпению, за все это время они не обменялись друг с другом ни словом, не высказали и признака нетерпения. В зеркальце заднего обзора Славич видел, что они неподвижно смотрят перед собой, словно большие живые куклы.

Справа на секунду открылся просвет, и Славич немедленно втиснулся туда, решив свернуть в ближайший переулок и попытаться прорваться на Ленинградский проспект дворами — однажды ему приходилось делать это, его легкая и маневренная «таврия» позволяла пролезть там, где машинам других марок делать было нечего и катались только мотоциклисты.

Дождавшись удобного момента, он снова поменял ряд, а когда бросил взгляд в зеркало, то обнаружил за собой все ту же «тойоту». Пока это его не обеспокоило, он просто отметил данный факт, не более.

Поток машин дотащился наконец до перекрестка, Славич с облегчением свернул и убедился, что «тойота» повторила его маневр. И в этом тоже не было ничего необычного — разве одному Славичу в этом городе известны сторонние пути. Но дальше водитель «тойоты» повел себя неправильно. Он ненадолго притормозил, давая Славичу уйти на некоторую дистанцию, и лишь потом тронулся следом. Такое поведение для владельцев «тойот» выглядело нестандартным, Славич автоматически насторожился. Сделав еще пару противоречивых контрольных поворотов, Славич убедился, что это был действительно «хвост». Неопытный «хвост»-дилетант, стряхнуть его в дневной автомобильной сутолоке не составляло для Славича никакого труда, невзирая даже на существенную разницу в мощности двигателей. Однако Славич решил не спешить. Ему не нравился «хвост», но еще больше не нравилось то, что он пока не знал, кто ему этот «хвост» прицепил.

Славич не сомневался, что это каким-то образом связано с его нынешней работой в охранном агентстве. Он так решил, потому что иных поводов быть просто не могло. Недовольные соперники клиентов фирмы? Попытка получить информацию? Гадать можно было сколько угодно, и Славич решил не ломать голову попусту.

«Тойота» имела частные номерные знаки, но это не особенно проясняло ситуацию, учитывая распространенную бандитскую привычку ездить на чужих или вообще ничьих машинах по доверенности. И все же проверить этот номер стоило. Хотя бы потому, что ничего другого Славич сейчас предложить не мог даже самому себе.

Остановив «таврию» возле рядка телефонных будок, он нашарил в кармане жетон. В двух ближайших автоматах остро воняло мочой, туда Славич заходить не стал. Из оставшихся шести желание принять жетон изъявил лишь четвертый по счету. Славич набрал номер, продиктовал свой вопрос и принялся ждать, наблюдая, как к будкам медленно подкатывает «тойота». Славич не спеша перехватил трубку левой рукой, а легким движением правой отстегнул застежку наплечной кобуры, в которой хранилось единственное его оружие — газовый пистолет. «Тойота» причалила к тротуару вслед за «таврией», почти вплотную к ней.

Именно в этот момент заговорила трубка.

— Игорь, ты слушаешь? Хозяин этой тачки Марушенко Андрей Сергеевич, тысяча девятьсот семидесятого… место жительства, нужно место жительства?

— Нужно, — сказал Славич, наблюдая, как из «тойоты» вылезает водитель.

— Олсуфьевская, двадцать, квартира пять. Все?

— Все. Спасибо, дорогой, скороговоркой произнес Славич, вешая трубку, поскольку водитель «тойоты» был уже рядом.

Он приближался нейтральной прогулочной походкой, способной ввести в заблуждение человека стороннего, но Славич не заблуждался. Но и не волновался слишком, поскольку этот парень, примерно семидесятого года рождения, не совал руки в карманы или за пазуху, пощелкивая предохранителем, как уже давно сделал сам Славич. Парень носил зеленый пиджак, светлую рубаху в полоску и безумно яркий галстук. Стандартный бандит-набор. Главное, руки он держал на виду…

Парень тупо и сонно смотрел на Славича и тем его обидел. Славичу не нравилось, когда тупые бандиты в зеленых пиджаках не принимали его всерьез.

— Слушаю тебя, Андрюша, — приветливо сказал он. — А чего твой дружок в машине парится? Жарко же, пусть выходйт, подышит.

Парень вздрогнул, в глазах его медленно расцвело удивление.

— Встречались, что ли? — неуверенно спросил он.

— Встречались, дорогой, встречались, — охотно подтвердил Славич. — Наверное, на чьих-то похоронах. Люблю на похороны ходить. Там мы с тобой обязательно встретимся.

Парень просто слушал. Он был слишком туп даже для того, чтобы оценить незамысловатую иронию Славича. Поэтому Славич сбросил с лица улыбку и, мгновенно изменив тон, прорычал:

— Что надо?!

Теперь парень все понял отлично, но почему-то смутился.

— Меня просили вам передать, — проговорил он, неуклюже пытаясь тоном завоевать доверие Славича. — Один человек с вами хочет поговорить. Вы не беспокойтесь, все нормально.

Парень изо всех сил старался точно исполнить полученную инструкцию, которая, по всей видимости, предписывала разговаривать со Славичем вежливо. Одновременно он очень желал, чтобы Славич не подумал, будто он простая шестерка и полностью соответствует крутой стоимости своего пиджака. Это получалось хуже. На солидного американского гангстера парень не тянул. Все-таки обычная прикинутая шестерка.

— Я тоже прошу тебя передать, — с вежливой улыбкой сказал Славич. — Этому самому человеку. Только передай точно слово в слово. Скажи ему так: иди в… э-э… ну, ты понял, надеюсь. Вот так и передай.

Парень помрачнел.

— Ты чего, крутой очень, что ли? — забормотал он. — Ты кончай, тебя солидные люди приглашают. С тобой пока по-хорошему говорят.

— Если ты, щенок, будешь со мной говорить невежливо, — с расстановкой произнес Славич, — я с твоим шефом встречаться не буду никогда. Я объясню ему почему — команда у него больно невоспитанная. Ты понял?

По замешательству парня он понял, что не ошибся и психологически рассчитал все верно. Этим шестеркам было велено только передать приглашение. Они просто выбрали неудачную форму.

— Ты ладно, не горячись, — парень безуспешно пытался исправить ошибку.

— Все, поговорили, — Славич шагнул к своей машине и бросил через плечо: — За мной больше не таскайтесь. А шефу своему передай, что я сам с ним свяжусь, когда время будет.

Конечно же, это был блеф чистейшей воды. Славич понятия не имел, кто шеф этих ублюдков и что ему нужно. Но расчет оказался верным. Зеленый пиджак покорно вернулся в «тойоту». Отъезжая, Славич видел, как он о чем-то ожесточенно спорил с напарником, размахивая руками. Но следом они все же не поехали.

Продолжение, которого ожидал Славич, последовало даже скорее, чем он рассчитывал. Когда он вошел в квартиру, телефон уже звал к себе нетерпеливыми звонками.

— Игорь Николаевич? — произнес в трубке низкий голос. — Извините, ради Бога, за моих дураков. Любят, тупицы, изображать из себя терминаторов, насмотрелись американского дерьма. Мне очень нужно с вами поговорить.

— Кто это?

— Мы с вами, в общем-то, знакомы, — с легкой усмешкой сообщил собеседник. — Если, конечно, вы помните. Фамилия моя Гольцов. Помните или нет?

— Гольцо-ов! — протянул Славич, не скрывая удивления. — Помню, конечно. Честно скажу — не ожидал. Чем обязан?

— Есть у меня к вам одно дело. На мой взгляд, очень важное.,

— Для меня или для вас?

— Прежде всего, конечно, для меня. Но, возможно, оно окажется важным и для вас. Я тут неподалеку, и если вы не возражаете…

— Если вопросы насчет моей нынешней службы — можешь не тратить время, Гольцов, — сухо предупредил Славич. — Меня и прежде купить было нельзя, как ты помнишь.

— И в мыслях не было! — возмутился собеседник. — Дело касается меня лично. Ваша работа тут абсолютно ни при чем. Мне просто нужно с вами поговорить… для начала.

Славич подумал.

— Ладно, — согласился он. — Давай, заходи. Знаешь, конечно, где я живу?

— Через десять минут буду, — ответил Гольцов и положил трубку.

С Савелием Гольцовым по кличке Гута Славич имел честь познакомиться четыре года назад, когда из лагеря строгого режима в верховьях реки Туры был совершен дерзкий побег. Пятеро зеков, разоружив и связав охранника, проломили на «КамАЗе» ворота рабочей зоны и помчались в сторону города. Прежде чем успели дать оповещение по трассе, они отобрали еще один ствол у гаишника, здорово его избив. Мужики собрались отпетые, все со сроками от восьми и выше. Непонятно, как и зачем в этой компании оказался Гольцов, которому оставалось до звонка чуть больше года.

Прорваться в город они не сумели. Поняв, что дорога плотно перекрыта, они свернули с большака, бросили грузовик и, преследуемые по пятам, вышли на совхозную ферму, где захватили заложником сторожа и заняли оборону. Славич со своей командой оказался там случайно: в области они работали совсем по другому делу, но, как спецы из центрального аппарата, возглавили группу захвата.

Пока шли переговоры, пока прикидывали план возможных действий, произошло неожиданное. На ферме прозвучал выстрел, потом из ворот выбежали двое; один из зеков тащил за собой старика-сторожа. С фермы им вслед выстрелили несколько раз, но не попали. Для прикрытия убегавших по ферме ударили автоматы спецназовцев, и беглецам удалось невредимыми достичь кустарника в низинке. После нескольких минут недоуменной неразберихи появился сторож. Он был цел, не считая нескольких синяков, и ничего толком не мог объяснить, за исключением того, что один из заключенных внезапно выпалил в потолок из его же одностволки, схватил сторожа за шиворот и вытащил за ворота фермы. Оставшимся бандитам это, видимо, не понравилось, беглецов обстреляли, но, к счастью, не попали. («Прямо над ухом жикнуло, вот тут!» — взволнованно показывал дед.) Рассказал также сторож, что зеки были настроены весьма жестоко и несколько раз он всерьез прощался с жизнью. Всякий раз немного успокаивал их все тот же спаситель, которого они между собой называли Гута — то есть Гольцов.

Сам Гута вылезать из овражка и сдаваться пока не торопился, опасаясь, видимо, получить пулю как от своих, так и от спецназовцев. Дальше было все, как обычно. Последний ультиматум о безоговорочной сдаче засевшие на ферме бандиты не приняли. Во время штурма двое из них были убиты наповал, двое тяжело ранены. Один из раненых скончался, по дороге в больницу. Когда же штурм закончился, оказалось, что Гольцова в овражке нет. Воспользовавшись шумом и суетой, он дополз до опушки леса и скрылся. Ловить его отправился сам Славич с проводником служебной собаки. Но, взяв след, собака очень скоро его потеряла. То ли Гольцов-Гута посыпал за собой какой-нибудь дрянью вроде табачной пыли, то ли запах его для собаки был особенно неприятен, но овчарка крутила головой, чихала, кашляла и наотрез отказывалась работать дальше. Тогда Славич пошел за Гольцовым один.

Он догнал его к вечеру — в лесу Гута был чужаком, и шансов уйти от Славича у него не существовало даже в теории. Собственно, сам Гута в этом не сомневался. Славичу показалось, что тот даже обрадовался, когда его наконец отыскали, — не придется больше в одиночку шататься по бурелому. Вел себя он очень спокойно, Славич не стал надевать ему наручники и ни разу об этом не пожалел. Их возвращение напоминало прогулку давних знакомцев и, если бы не остервенело атакующий безжалостный гнус, могло оказаться даже не лишенным приятности. Пока они перли по тайге, Гута читал Славичу стихи и пытался даже вызвать его на литературный диспут об особенностях стихотворных литературных переводов, но в стихах Славич разбирался неважно, и диспута у них не получилось.

Спустя какое-то время Славич узнал, что происшедшее в общем и целом сошло Гуте с рук. За побег ему накинули всего лишь год, поскольку суд признал поведение Гуты на ферме серьезным смягчающим обстоятельством: сторож на суде божился, что остался жив только благодаря Гольцову. К тому же и лагерный охранник, и гаишник показали, что в нападении на них Гута не участвовал и даже вроде бы выражал категорическое несогласие с таким поведением сотоварищей по побегу.

Но Славича приговор обмануть не мог, как не могла обмануть Гутина склонность к рифмованным строкам. Он хорошо понял Гольцова, он отлично знал таких людей. Этот невысокий плотный человек с холодными рыбьими глазами рассчитывал каждый свой шаг далеко вперед. Славич знал, что, не будучи уголовником в общепринятом смысле (Гольцов сидел за крупные валютные махинации), Гута обладал авторитетом, который по непонятным причинам признавали и совсем отпетые урки, и даже воровская элита. Гуту слушали и уважали. Жизнь сторожа была ценой его, Гольцова, жизни, он понял это раньше своих подельников и безошибочно использовал этот единственный шанс. Чего не в состоянии был понять Славич — зачем Гута вообще пошел на побег. Впрочем, Славич не долго ломал над этим голову, текущие дела вскоре напрочь вытеснили Гуту из памяти.

Нынче Гольцов ничем не напомнил Славичу того оборванного зека четырехлетней давности с опухшим от укусов гнуса лицом. И бандита он тоже совершенно не напоминал — никаких зеленых или малиновых пиджаков, очень дорогой темный костюм, белая сорочка и столь же дорогой, но скромный галстук. Только глаза Гуты были прежними, по глазам Славич его вспомнил, едва открыл дверь — холодные, никогда не меняющие выражения, словно они жили отдельной, обособленной от остального лица жизнью. И по-прежнему хищно были прижаты к аккуратно подстриженному черепу хрящеватые уши.

Из «дипломата» с монограммой Гута извлек бутылку армянского коньяка — Славич не усомнился, что коньяк действительно армянский, — баночку анчоусов в маслинках, шпроты и пакет сока.

— Хлебушек у хозяина найдется? — поинтересовался он.

Усмехнувшись про себя (переход от воспоминаний к сегодняшней действительности под коньячок был все же довольно резким), Славич принес с кухни хлеб и посуду.

Гута раскрыл банки, наполнил рюмки коньяком и жестом радушного хозяина пригласил Славича к столу.

— Итак, за встречу, Игорь Николаевич, — сказал Гольцов.

Славич несколько секунд рассматривал небо сквозь рюмку с янтарной жидкостью, потом, плюнув про себя, одним глотком выпил коньяк.

— Чем обязан? — спросил он.

Гута словно не услышал вопроса.

— Убедительно рекомендую маслинки с анчоусами. До сих пор не могу понять, как они, мерзавцы, ухитряются их туда засунуть. Адский же труд. Наверняка вручную делается. Впрочем, давайте, Игорь, еще по одной.

На этот раз налитую Гутой рюмку Славич демонстративно отодвинул подальше и, насупившись, посмотрел в глаза гостя. Гольцов понял и тоже посерьезнел.

— Ну хорошо, — произнес он уже иным тоном, — черт с ним, с коньяком, это успеется. Я действительно по важному делу. Хочу предложить вам работу.

— Работа у меня есть, — ответил Славич.

— Я хочу предложить тебе работу, — повторил Гольцов, — и мне нужно, чтобы ты согласился.

— Забавно все же, — Славич мрачновато усмехнулся и крутанул головой, — совсем недавно я за тобой по тайге бегал, а сегодня ты ко мне приходишь и на службу зовешь.

— Это было давно, — ровно и без малейшего волнения ответил Гута. — Времена сильно изменились, Игорь. Я не тот сегодня, да и ты уже другой. Я о тебе много знаю, ты не думай. Знаю, почему ты из конторы ушел, например…

— Ничего ты обо мне не знаешь.

— Знаю, Игорь, знаю. — Гута засмеялся, шевельнул рукой, словно отметая в сторону невидимую пылинку. — Поэтому не попрошу ничего лишнего. А дело у меня не слишком сложное. Меня, видишь ли, кто-то хочет убрать. А я не знаю, кто и почему. Но знать должен обязательно.

— Убить? — спросил Славич.

— Убрать, — поправил его Гута, но Славич не понял разницы.

— Охранять я тебя не стану, — сказал он. — Это не по моей части. Дуболомов на улице сколько угодно можешь себе набрать.

— Меня не надо охранять, — возразил Гольцов, — охранников у меня и так хватает. Мне нужно знать: кто. И почему. Больше ничего и не потребуется.

— Почему ты думаешь, что я соглашусь?

— А почему нет? — удивился Гольцов. — Что тут такого? Обычная работа. То есть, для тебя в нынешнем качестве — самая обычная. Ты детектив или нет? Ну вот. Я что, прошу, чтобы ты замочил кого-нибудь? Ограбил? Я ведь тебя знаю: ты законник, до самой смерти ментом останешься. Чуть колупнешь тебя, а там пуговицы начищенные. Что — разве не так? — Гольцов довольно засмеялся. — Поэтому ничего подобного я от тебя требовать не собираюсь. И в мыслях нет. А пришел — потому что тебе доверяю.

— Мне тебя облобызать от радости или как? — спросил Славич.

— Обойдемся. Но я серьезно, Игорь. Ты понимаешь, не верю никому. Трудно стало с народом. Одни псы вокруг. Только и ждут, чтобы продать тебя да рвануть кусок пожирнее. А те, которые не продают, годятся только для того, чтобы по башке кому-нибудь дать. Дебилы.

— Что же ты друзьями не обзавелся на такой случай? — поинтересовался Славич, и Гольцов, быстро взглянув на него, ощерился в улыбке, обнажив плотно посаженные желтые зубы.

— А у тебя у самого, Славич, друзья есть? Вот так-то. Это дело не простое. Может быть, даже совсем невозможное.

— Значит, ты пришел меня в друзья звать, — заключил Славич.

— Нет, — мотнул головой Гольцов. — Я пришел предложить тебе контракт. Помоги мне, Славич. Найди мне эту паскуду. Только найди, больше мне ничего не нужно. А потом… Оплата будет такая, что ты со своей подругой — ее, кажется, Зоя зовут? — до конца года сможешь на Канарских островах загорать.

— Подругу мою не трогай, — Славич мгновенно начал наливаться злобой, Гольцов понял причину и поспешно замахал на него руками.

— Да ты что! Я случайно узнал, позвонил как-то тебе, подошла девушка, я представился, сказал, что старый знакомый по работе, она представилась в ответ…

— Ладно, — успокаиваясь, сказал Славич. — Собственно, почему ты решил, что тебя хотят шлепнуть?

— Это, знаешь ли, чувствуешь. Организм у меня такой. Опасность кожей ощущаю. Потому и жив до сих пор.

— Да… — Славич поскреб в затылке. — А может, тебе лучше с этим делом к врачу обратиться? Путевочку в санаторий и все такое. Кожу свою подлечишь…

Гольцов не обиделся. Полез в карман и вытащил два сложенных листка бумаги.

— Это я пару недель назад в почтовом ящике нашел. А это — пришло в офис.

На половинках стандартного листа был отпечатан на машинке заглавными буквами один и тот же текст: «УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА».

— Завистники, шутники, недоброжелатели. Это все?

— Вчера вернулся домой и увидел на ручке двери гранату.

— Гранату? — заинтересованно переспросил Славич.

— К счастью, не настоящую. Имитация, подделка. Просто предупреждение. Пока.

— Может, ты кого обидел? Контракт нарушил, деньги не заплатил или заплатил мало, — предположил Славич первое, что пришло в голову, и наткнулся на откровенно иронический взгляд Гольцова.

— Игорь, дорогой мой, если кого обижаешь, то обиженных, как правило, знаешь в лицо. А также знаешь, чего от них ожидать. В моем случае я даже предположить не могу, откуда ноги растут. Нет причин, вот в чем дело.

Своих проверял? — спросил Славич.

— У меня обиженных нет, я за этим слежу внимательнее профсоюза. Хотя очень возможно, что сидит рядом какая-то сука… А сейчас я на дно ушел, прячусь. И мне это надоело.

— Слушай, а может, ты напрасно воспринимаешь так серьезно? Может, действительно просто глупые шутки какого-нибудь сопляка?

— А ты выясни, — сказал Гольцов. — Выясни и скажи мне. А еще лучше найди этого шутника. Серьезно или несерьезно — тут, знаешь… Сегодня цена человеку — пять тысяч баксов. Рисковать без нужды я не хочу.

— Скажи, пожалуйста, зачем ты тогда из зоны дернул? — внезапно спросил Славич. — Тебе же меньше года оставалось?

Секунду-другую Гута смотрел непонимающе, затем по лицу его скользнула улыбка.

— Теперь скажу. Видишь ли, пока я сидел, у меня в столице дело крутилось. И когда на зону сообщили, что один шустрый паренек пытается его у меня перехватить, я был вынужден принимать меры. Иначе сегодня бы штаны купить не на что было.

— Так уж! — усомнился Славич.

— Почти так. К тому же в этом деле были не только мои интересы.

— Ну и что? Все равно до столицы не добрался. Все впустую.

— С чего ты взял? — удивился Гута. — Да мне всего нужно было сделать пару звонков. Но только лично. Чисто деловые вопросы — откуда деньги взять и куда положить.

— И с шустрым пареньком разобраться, — подсказал Славич.

— И с ним, — кивнул Гута. — Но не так, как ты думаешь. Я его просто раздел. Он до сих пор голодранцем ходит и никогда больше никем не станет. Вот и все.

— Не могу поверить, что для этого надо было в побег идти. Неужели ты не мог звонки прямо из зоны организовать?

— Не мог, Игорь. И не хотел. Я же не девице своей звонил. Ушей вокруг было очень много.

— А я чувствовал, что там все было не просто, — сказал Славич.

— И я знал, что чувствуешь, — спокойно согласился Гута. — Кстати, пришел к тебе и поэтому тоже.

Он снова открыл свой кейс и достал полиэтиленовый пакет, стянутый аптекарской резинкой.

— Тут аванс. Десять тысяч баксов — половина твоего гонорара. Накладные расходы, естественно, оплачиваются отдельно. Расписки не надо.

Славич задумчиво взял пакет, снял резинку и вытащил пачку стодолларовых купюр.

— Не слабо, — сказал он.

Гольцов молча ждал.

«Действительно, до конца года на Канарах, — думал Славич, — если буду таким дураком, что соглашусь. А что, собственно, я теряю? Невинность — она уже давно… Что приобретаю? Двадцать тысяч баксов».

— У меня два условия, — сухо произнес Славич.

— Я слушаю.

— Как только я увижу, что дело не по мне, я тут же бросаю. Немедленно. Деньги, разумеется, верну. Кроме тех, что уйдут на расходы, естественно.

— Не по тебе? — переспросил Гольцов.

— Да, не по мне. Я хоть и бывший мент, но по грязи не шлепаю. Если у тебя есть намерения меня повязать в какие-то свои разборки…

— Согласен, — прервал его Гольцов. — Давай свое второе условие.

— Оно вытекает из первого. Извини, Гольцов, у меня лицензия частного детектива. Там написано, как и в каких случаях я должен контачить с официальной властью. Я нарушать эти правила не намерен.

— Это сложнее, — поморщился Гольцов. — Но в принципе разрешимо. Пообещай мне только, что перед тем, как побежишь докладывать, обязательно сообщишь мне. Чтобы я все-таки был в курсе.

— Хорошо, — кивнул в ответ Славич. — И еще одно. Ты понимаешь, чтобы разобраться, мне нужно будет в твое хозяйство как следует залезть.

— Без проблем, — решительно сказал Гольцов, — Будешь сидеть в моем кабинете и с моими полномочиями.

— Пусть обо мне знают как можно меньше. Работать буду под легендой и под другим именем.

Гольцов встал и протянул Славичу рюмку с коньяком.

— За успех!

* * *

Элка в своей коротенькой кружевной комбинации крутилась по квартире и нудила на свою излюбленную тему. Она, как обычно, ныла о том, что если мужик не в состоянии сегодня достойно содержать семью, то не имеет права ее создавать, что в доме вечно нет денег и ей надоело, как последней нищей, считать копейки от зарплаты до зарплаты. Я отделывался нейтральными успокаивающими замечаниями, но это разжигало Элку еще пуще. Голос ее постепенно поднимался до визга. Я смотрел на ее хорошенькую попку, туго обтянутую полупрозрачным шелком, и испытывал противоречивые чувства — от острого вожделения до желания дать Элке пинка.

Я познакомился с ней год назад во время отпуска в маленьком городке под Ростовом и в кратчайший срок впал в состояние полного любовного идиотизма, расписался и привез ее в Москву. Элка была по-настоящему красива. Она была хороша, словно голливудская кинозвезда — от длинных стройных ног до прекрасного лица с высокими скулами, огромными серыми глазами и удивительно изящной линии алого рта. Элка отлично знала себе цену, и поначалу я не мог взять в толк, каким образом она снизошла до обыкновенного милицейского майора. И лишь когда первый чувственный угар прошел и я начал понемногу шевелить мозгами, то понял, что Элка никогда не совершает необдуманных шагов.

Она была прекрасна и необыкновенно расчетлива. Из своего захолустья она стремилась в Москву, в шумную столичную жизнь, готовая покорять и властвовать, и моя маленькая квартирка была для нее только первой ступенью. Постепенно я начал осознавать, что надолго удержать Элку не сумею. То есть, вероятно, смог бы, бросившись зарабатывать большие деньги, предназначенные для Элкиных туалетов, престижной иномарки, двухэтажной квартиры и прочих свидетельств высокого достатка и положения в обществе. Но заниматься этим я не хотел и не умел, а Элка это отлично понимала. Она была дрянной корыстной девчонкой, но я любил ее до сих пор, и ясное ощущение неизбежности нашего разрыва причиняло мне боль.

Пытаясь как-то притушить ссору, я ласково погладил Элку по атласному плечу, но она раздраженно отбросила прочь мою руку и разразилась очередной тирадой, посвященной моей никчемности и полной неспособности быть мужем красивой женщины. Тогда я замолчал, полностью замкнулся, никак не реагируя больше на Элкины вопли. К счастью, она и сама скоро выдохлась или решила, что на сегодня пока довольно. Хлопнув дверью, удалилась в ванную, так что позавтракать я смог в относительной тишине.

Тягучий холодный дождь, поливавший улицу с самого утра, был неплохим оформлением для нашей семейной сцены. К тому же не завелась машина — давным-давно следовало промыть карбюратор. Дожидаясь автобуса, я вымок, испортил себе настроение окончательно и опоздал на работу.

Утренняя пятиминутка в кабинете Бавыкина была в разгаре, он лишь хмуро посмотрел на меня, когда я вошел и опустился на свободный стул, но так ничего и не сказал. Ничего, за ним не задержится. Так оно и случилось. Объявив, что пятиминутка закончена, он попросил меня остаться. Я приготовился выслушать очередную нотацию, но Бавыкин заговорил о другом.

— Ты про дачу Реваза слышал? — озабоченно спросил он.

— Слышал, — кивнул я. — Спалили дачку. Не повезло Ревазу. Или, скорее всего, повезло.

— Почему? — удивился Бавыкин.

— Могли и его вместе с дачкой спалить. Китаец — человек суровый. Но я по этому поводу не стал бы сильно переживать.

— Почему ты думаешь, что это Китаец?

— А чего же тут думать? Человек двадцать слышали, как Китаец на себе рубаху рвал, клялся, что ничего Ревазу не простит.

Бавыкин уселся за свой стол и озабоченно засопел.

— Опять стрельба будет.

— Это точно, — легкомысленно сказал я. — Если дым идет клубами — жди разборки со стрельбами.

— Поэт хренов, — внезапно разозлился Бавыкин. — Ты когда на работу будешь вовремя приходить? Ты же мой заместитель, какой ты пример показываешь подчиненным!

— Машина сломалась…

— Какая еще машина! Если прозеваем стрельбу, головы покатятся. И твоя будет первая, это я тебе обещаю, — наверное, от волнения Бавыкин сегодня крайне непоследовательно перескакивал с темы на тему. Иной мог бы счесть такую манеру ведения разговора намеренным стремлением сбить собеседника с толку, но я знал, что у Бавыкина это не достоинство, а лишь один из многочисленных недостатков.

— Ничего страшного не случится, если подстрелят еще пару-тройку ублюдков, — пожал я плечами. — Нам меньше работы.

Бавыкин даже затрясся от возмущения.

— О чем ты говоришь! Назавтра все газеты будут трезвонить, что милиция ни хрена не делает. Это тебе нужно? А за опоздания я когда-нибудь рапорт на тебя напишу, честное слово. Иди, работай. Разбейся, а узнай, кто дачу спалил. Откуда ждать неприятностей.

Успешно сдержав улыбку, я вышел в коридор. Бавыкина я не любил и не уважал. Не знаю, уважал ли его кто-нибудь вообще в нашем управлении. Мой начальник был патологический трус от рождения. Единственное, что он умел в совершенстве, — это преподносить наверх результаты работы, проделанной в поте лица его подчиненными, как плоды его личного блестящего руководства. Тем Бавыкин и жил. Такие в милиции были всегда, и никакие перемены изгнать их не могли. Напротив, они в основном и оставались на местах после всяческих чисток и перетрясок. Я не уважал и не боялся Бавыкина, он это знал и отвечал мне тихой ненавистью. Но на это мне было абсолютно наплевать.

Забежав к себе в кабинет и сделав несколько звонков, я отправился на встречу со своим информатором. Кличка у этого агента была «Рамзес», он сам себе ее выбрал, начитавшись, видимо, дурных детективов. Каждый стукач — предатель, но Рамзес был предателем дважды. Он не задумываясь закладывал своих дружков, когда ему это было выгодно или когда я на него особенно нажимал. Но он систематически закладывал своим дружкам и меня. Я давно установил это, но от Рамзеса не избавлялся. Во-первых, потому, что кое-что он мне все же сообщал. Так, ничего конкретного, но общую картину расписывал. Кто на кого наехал, в какой банде появились новые бригадиры, какая крыша у того или иного спекулянта, ныне гордо называющего себя бизнесменом. А во-вторых, я использовал Рамзеса, чтобы запускать в своих интересах информацию на ту сторону. Мне очень нравилось смотреть, как напрягалась узкая крысиная мордочка стукача, когда я как бы ненароком о чем-нибудь «проговаривался».

Когда я пришел к месту встречи в тихом дворике вдалеке от гремящих городских улиц, Рамзес уже ждал меня на мокрой скамейке, подложив под задницу газету. Он был увлечен тем, что надувал пузыри из жевательной резинки. Пузыри громко клокотали, и Рамзес оставался этим весьма доволен.

— Привет, — сказал я, усаживаясь рядом с ним на мокрые доски. — Какие новости?

— Какие сейчас новости, — уклончиво ответил Рамзес. — Лето. Курортный сезон. Все люди в разъезде. Кто на Кипре, кто на Канарах.

— Так уж и все?

— Да почти. Мелочь осталась всякая.

— Китаец тоже собирается уезжать?

— Да кто его знает. Может, и поедет.

— На его месте я бы поторопился.

— Это почему? — насторожился Рамзес.

— Гедлиани за свою дачу с него кожу сдерет.

— А что с дачей случилось? — спросил Рамзес, имитируя неосведомленность.

— Спалили ему дачу. Да ты что, не знаешь, что ли? — удивился я.

— Слышал кое-что, — неопределенно сказал Рамзес. — На Китайца вроде непохоже.

— Хорошо, что непохоже, — вздохнул я. — У нас начальство всех на уши поставило. Ждут большой разборки. Так что чем позже Реваз узнает, чьих рук дело, тем лучше. И у меня к тебе просьба номер один: не прозевай, когда Реваз начнет команду собирать.

— Ну, это не обязательно, — вяло возразил Рамзес. — Такие дела сгоряча не делаются.

Я вновь взглянул на него с удивлением.

— Ты что, в самом деле не знаешь? Видели там красную «девятку». На таких полкоманды Китайца рулит. Если Гедлиани об этом еще не слышал — в чем лично я сомневаюсь, — так услышит еще сегодня, у него в местной милиции наверняка какие-то завязки есть.

— Какие завязки? — встрепенулся Рамзес, но согласился. — Может, и есть, конечно.

— Ладно, давай выкладывай новости, у меня времени сегодня в обрез, — сказал я.

Минут десять он многословно и путано рассказывал мне о том, что я и без него давно знал. Рамзес говорил интимно-заговорщицким тоном, делая страшные глаза, и я был вынужден в ответ изображать крайнюю заинтересованность его брехней, глубокомысленно кивая в паузах. Когда он наконец закончил плести свои сказки, я облегченно поднялся.

— Ну, будь здоров. Смотри в оба, не забудь, что я тебе сказал. Если что-то срочное появится, знаешь, куда звонить.

— Я понял, понял, — закивал Рамзес. — Если что услышу — тут же звякну, не сомневайтесь…

Я видел, что оставляю его удовлетворенным. Сам я тоже был вполне доволен. В ближайшие часы Реваз узнает о красной «девятке» и начнет действовать…

* * *

Об отпуске в своем агентстве Славич договорился легко. Отпуск ему давно задолжали. Зоя, конечно, не обрадуется, узнав, что Славич вот так запросто нарушил их совместные планы отправиться на Селигер. Однако оправданием Славичу было отвратительное дырявое лето и выигрыш в случае успеха. Тем более что в настоящий момент Зоя была в Астрахани у родственников и вернуться должна была лишь через две недели. В любом случае время для реализации их первоначальных намерений у них останется.

Фирма Гуты носила странное название «ИРА-Холдинг». Что означали большие буквы ИРА — точно не знал никто даже из числа сотрудников Гольцова. С ходу предлагались различные варианты расшифровки, вроде «импортно-розничная ассоциация» или «ирландская республиканская армия», но один из самых близких Гольцову людей — его заместитель по общим вопросам, подмигнув, сообщил, что свою фирму тот скорее всего назвал в честь девицы, с которой крутил роман как раз в период регистрации предприятия.

Несмотря на то, что Гольцов не собирался вроде бы ничего скрывать от него, Славич попытался собрать сведения о фирме Гуты на стороне. К некоторому своему удивлению, он пришел к выводу, что если хозяин фирмы и использует свой авторитет в криминальной среде, так только для того, чтобы уголовники не мешали ему заниматься вполне легальным бизнесом. Гольцов ныне был занят оптовой торговлей продовольствием, которое закупал за границей и доставлял на собственных рефрижераторах. Дело у него было поставлено на широкую ногу, Гольцов владел четырьмя крупными морозильниками и несколькими складами в городе и области, имел даже два ресторана. Его фуры сновали по России и за ее пределами, наполняя рынок куриными и индюшачьими окорочками, натуральным соком и деликатесными консервами. Конечно, Гольцов по возможности припрятывал прибыль и старался поменьше платить налогов, надувая государство, поелику возможно, но в данных делах Славич государству не сочувствовал.

А вот платил ли Гольцов в воровской общак — Славичу было интересно. Скорее всего платил, поскольку с этой стороны никаких неприятностей не ждал.

Два дня он просидел в главном офисе Гольцова, представленный телефонным звонком хозяина в качестве крупного эксперта по маркетингу с неограниченным доступом к документации по контрактам фирмы. Народа в офисе работало немного. Четыре бухгалтера — женщины средних лет, профессионально незаметные, тихие и до крайности преданные шефу. Заместитель Гольцова, по общим вопросам — импозантный моложавый отставник, полковник госбезопасности. Референты — два очень похожих друг на друга манерами и одеждой умненьких очкастых мальчика — выпускники экономической академии, которые редко улыбались и были всегда по горло в работе. И, конечно же, секретарша — длинноногая девица с хорошенькой глуповатой мордашкой и безупречной фигурой фотомодели — тут уж Гольцов постарался подобрать себе кадр по высшему разряду. Девица умела носить обаятельную улыбку, варить кофе и вежливо отвечать по телефону. Славич предполагал, что данная девица должна, конечно же, иметь еще какие-то специфические обязанности, но проверить это в отсутствие хозяина не мог. К присутствующим же в офисе лицам мужского пола секретарша по имени Дина относилась как к предметам обстановки, притом не всегда лучшего качества. Были тут еще охранники — здоровенные парни с классически тупыми лицами, но они всегда сидели в комнатушке у самого входа и в рабочее помещение практически не заглядывали.

Работу в своей фирме Гольцов поставил так, что непосредственно общаться ему приходилось только с постоянными обитателями главного офиса, всем остальным многочисленным сотрудникам его фирмы распоряжения передавались по команде. Гольцову так было вполне удобно. Удобно это было и Славичу, поскольку предельно сужало круг подозреваемых. Если, конечно, подозревать здесь кого-то имело хоть малейший смысл. Кстати, из всех сотрудников офиса лишь один полковник — заместитель Гольцова — знал, что шеф скрывается и почему это делает. Для всех остальных Гольцов находился в отпуске в связи со срочной необходимостью поправить пошатнувшееся здоровье.

Полистав в течение этих двух дней контракты, обязательства и другие малоинтересные документы, Славич решил действовать более привычными методами. Озабоченным тоном он под разными предлогами сообщил сотрудникам офиса, что сегодня ближе к вечеру встречается с шефом. Не надо ли чего передать?

Все отреагировали по-разному. Отставной полковник попросил Славича быть предельно осторожным и минут десять объяснял ему, как нужно проверяться от слежки на городских улицах. Бухгалтерия ответила одинаковым вежливым отказом: Славич для них был и оставался чужаком, абсолютно посторонним человеком, которому они не желали доверить даже промокашку. Референты наперебой закидали Славича чрезвычайно важными для фирмы идеями и проектами, которые Славич был обязан безотлагательно и в подробностях донести Гольцову. А секретарша Дина обнажила в улыбке белые зубки и сказала: «Да-а?»

На время работы с Гольцовым и по его настоянию Славич сменил свою «таврию» на принадлежащий фирме «БМВ» и был удивлен той скоростью, с которой подчиненные Гуты выправили ему необходимые документы на вождение.

Весь день Славич поглядывал за своими временными коллегами, но гарантировать, что ни один из них не имел тайных контактов на стороне, решительно не мог. Обычно сотрудники фирмы ходили обедать в близлежащее кафе. Ходили, как правило, вместе, хотя имелись отдельные исключения. Как назло, именно сегодня исключений оказалось великое множество. Двое бухгалтеров с ними вообще не пошли, погрузившись в квартальный отчет и наскоро перекусив бутербродами за рабочими столами. Отставной полковник присоединился к основной группе на десять минут позже, отвлеченный каким-то срочным звонком (куда? кому?). Девица Дина сразу после обеда упорхнула на полчаса в магазин, а один из референтов несколько минут беседовал на улице с какой-то девушкой, передав ей в заключение разговора обернутую газетой книгу. И хотя беседа происходила на глазах Славича, кто их знает, о чем они там говорили. Впрочем, и второй референт имел в течение дня возможность связаться с кем угодно — в конце концов Славич не ходил за ним по пятам, вырвать пяток минут всегда было возможно: хоть для секретного телефонного звонка, хоть для краткой встречи в подъезде.

Сегодня Славич намеренно задержался, чтобы покинуть офис последним. Кивнул на прощание охраннику, забрался в «БМВ» и, прежде чем тронуться, внимательно осмотрел машины, стоящие поблизости у обочин, стараясь по возможности запомнить их номера. Потом не спеша тронулся, выруливая из дворика на улицу. Съехал на мостовую и тут же остановился. Вылез из кабины и открыл багажник. Имитируя поиски какой-то мелочи, Славич еще несколько минут незаметно осматривался, прикидывая, какие машины вокруг могли бы вызвать его подозрение.

Честно говоря, подозрение вызывали абсолютно все, и это было плохо, поскольку означало, что «хвоста» Славич не заметил, не почуял его. Если, конечно, «хвост» вообще был. Но Славич решил исходить из худшего, считая наличие «хвоста» данностью до тех пор, пока он абсолютно достоверно не убедится в обратном.

В переполненном автомашинами городе от «хвоста» легче избавиться, чем обнаружить его. Банальный, но действенный прием проезда перекрестка на красный свет помогает лишь тогда, когда машина преследователей идет вслед за тобой бампер в бампер. В ином случае «хвост» безнадежно застревал в замершем транспортном потоке, теряя объект слежки. Поэтому Славич вел машину без нарушений. Он крутился по улицам и переулкам, останавливал «БМВ» возле магазинов, сделав несколько мелких покупок, трогался не торопясь, и ощущение, что он не ошибся в своих расчетах и «хвост» действительно есть, постепенно крепло. Его вели грамотно и осторожно, несколькими машинами, из которых Славич сумел заметить пока лишь две — синюю «пятерку» и «волгу», работающую под такси. Родившееся было недоумение такой плотной опекой быстро переросло в тревогу. За Славичем следили не новички, не крутые, но бестолковые качки. Все обстояло гораздо серьезнее, и Гольцов был, несомненно, прав в своих опасениях. Славич почувствовал, что должен быть предельно осторожен в каждом своем последующем шаге. Сейчас нельзя было дать понять, что «хвост» расшифрован. Но и тащить его за собой до квартиры Славич не желал. На этот случай у него имелась в запасе домашняя заготовка.

Он поставил «БМВ» на автомобильную площадку в одном из дворов соседнего квартала. Не спеша вытащил свертки с покупками и, не оборачиваясь, зашагал к длинному девятиподъездному дому. Перед дверью в центральный подъезд он задержался, якобы отыскивая в кармане ключи, но, едва захлопнув за собой дверь с кодовым замком, резко сменил темп.

Одним прыжком проскочил площадку, пробежал мимо лифта к окну, выходящему на другую сторону дома в сплошь заросший кустарниками и метровыми сорняками дворик. Рама открылась легко, Славич перевалил через подоконник и спустя секунду уже мчался к тихому тупичку, из которого до его собственного дома было подать рукой. Все получилось нормально, никто за ним не увязался. Теперь он опережал своих противников — совсем немного, всего на полшага, но это нужно было непременно использовать.

* * *

Говоря казенным языком рапорта, анонимный звонок поступил в дежурную часть управления в восемнадцать сорок. Аноним назвал мою фамилию, он хотел побеседовать лично со мной, и я удостоил его такой чести. Он говорил, искажая голос, желая остаться навсегда неузнанным, но мне было абсолютно плевать, кто он такой. Я ждал подобного звонка и, честно говоря, не рассчитывал, что он последует так быстро. Аноним сообщил, что в помещении фирмы «Изумруд» по такому-то адресу в настоящее время находится крупная партия оружия и что если мы не поторопимся, то ночью оружие вывезут из города, скорее всего в сторону юга.

Сделав серьезное выражение лица, я ворвался в кабинет Бавыкина.

— А не туфта ли это? — были первые его слова.

Я лишь пожал плечами.

За что купил — за то продаю. Только надо быстро решать.

— Все тебе быстро, — раздраженно сказал он. — Ты берешь на себя ответственность?

— Она всегда на мне. Да тут же все просто, неужели ты не понимаешь? «Изумруд» — фирма Китайца. Нашими руками Реваз решил с ним за свою дачу поквитаться.

— Объяснять мне не надо, — Бавыкин раздражался все больше. Это происходило с ним всегда, когда возникала необходимость принимать решение самостоятельно. — Где гарантия, что это не пустышка? Приедем, шорох наведем, а результат?

— Результат будет, — заверил я его.

Бавыкин буквально вцепился в меня взглядом.

— Будет? Ты уверен?

— Хоть один ствол да найдется, не сомневайся, — сказал я, и Бавыкин внезапно успокоился. Он меня прекрасно понял.

— Только смотри, никаких провокаций!

Я лишь мысленно усмехнулся. На всякий случай Бавыкин страховался, пусть страхуется, его дело такое.

Фирму «Изумруд» я знал очень хорошо. Она занимала полуподвальный этаж дома в конце Ленинского проспекта, исправно платила мизерные налоги с почти не существующих доходов от вялых и редких торговых операций. Эта фирма была просто прикрытием организации Китайца. Здесь, кстати, именно в этом полуподвале, отделанном с потрясающей роскошью, обставленном черной офисной мебелью, набитом компьютерами, японскими телевизорами и прочей бытовой техникой, был рабочий кабинет Китайца. Я не рассчитывал застать его там сегодня, поскольку был уверен, что он прочно залег на дно ввиду сложных отношений с Ревазом.

Мощная стальная дверь «Изумруда» была заперта, но окна за тяжелыми решетками светились все до одного. Фирма работала вовсю, несмотря на позорно тощий счет в банке.

Звонить в дверь пошел Шурик Михайлов. Невысокого роста, худощавый, да к тому же в очках — он не производил впечатления опасного противника, зато обладал чрезвычайно высоким и резким голосом, неизменно раздражающим слушателей на первых же минутах крика.

— Сволочи! Совсем обнаглели, коммерсанты хреновы! — орал Шурик, периодически нажимая кнопку звонка и колотя ногой в дверь. — Уберите машину с моего места, суки, а то колеса порежу на хрен! Я в последний раз предупреждаю, мерзавцы!

Несколько секунд на Шурика удивленно смотрели через глазок. Этот явно поддатенький очкарик напрашивался на неприятность. Значит, он ее обязательно получит. Загремели сложные запоры, дверь распахнулась, и на крылечко вышли двое с ленивыми полуулыбками на свирепых рожах. По их разумению, Шурику должно было крепко перепасть, получилось как раз наоборот. Темные фигуры в масках и камуфляже, выросшие словно из-под земли, смяли бугаев, словно бумажные кульки, а потом мы ворвались внутрь.

Я любил эти шумные силовые операции. С воплями «милиция!», «все лицом к стене!» мы проносились по комнатам, сбивая на пол безжалостными ударами автоматных прикладов и ног застывших в столбнячном оцепенении бандитов. Один или два впали в полную панику и сделали попытку прорваться к выходу. Этого делать ни в коем случае было нельзя. Спустя долю секунды оба уже корчились на полу, пятная импортный пластик кровью из разбитых лиц.

Еще через минуту все было кончено. Члены банды — а их тут было человек двенадцать — смирно стояли рядком, лицом к стене. Те, разумеется, кто был в состоянии держаться на ногах.

Мы начали обыск, вываливая на пол содержимое ящиков, вышвыривая из шкафов накопившееся там барахло.

— Есть! — крикнул кто-то из конца коридора.

На столе появилась первая находка — два помповых ружья. Чуть позже к ним прибавились несколько газовых пистолетов, переделанных под дробовые патроны, и я облегченно вздохнул. Разумеется, это не было похоже на арсенал, но вполне избавляло меня от необходимости подбрасывать ради оправдания операции неучтенный «браунинг», который я специально приготовил для такой цели.

— Ого! — произнес Шурик, выволакивая из просторного встроенного шкафа здоровенный полиэтиленовый мешок, доверху набитый пачками денег. — Да тут еще есть! Ты посмотри, какие богатенькие.

— Кто руководитель? Где бухгалтер? — отрывисто выкрикнул я в спины стоявших. — Отвечать быстро!

Подошел к ближайшему и безжалостно ткнул стволом автомата в область почек. Он ойкнул, согнулся, и я врезал ему коленом по копчику.

— Стоять!

— Я генеральный директор, — поспешно произнес его сосед. — Бухгалтера нет, больна.

— Откуда деньги? Сколько здесь? — спрашивал я. — Где документы?

Каждый свой вопрос я сопровождал тычком автоматного ствола.

— Про деньги ничего не знаю, — скороговоркой произнес генеральный директор.

Я схватил его за шиворот, развернул и подтащил к столу. Этому директору было лет тридцать с небольшим. Вряд ли он одолел за свою жизнь больше шеста классов. Бесцветное, мокрое от страха лицо с белесыми опарышами бровей, редкими желтыми зубами неряхи и курильщика.

— Кто из них знает про деньги? — спросил я, кивнув на спины стоявших. — Чьи деньги? Откуда?

— Никто ничего не знает, — упорно твердил директор. — Наваждение какое-то.

— Наваждение, — усмехнулся я. — Ладно, разберемся с наваждением. Михайлов, давай протокол пиши на изъятие…

Теперь я понял, почему анонимный звонок раздался именно сегодня. Конечно же, дело было не в оружии, а в этих деньгах. Неважно, что это были за деньги — рэкетирский «налог» или навар от какой-то темной сделки. Ясно, что фирма «Изумруд» никогда не признает их своими. Таким образом Реваз действительно поквитался с нашей помощью за свою дачу, сожженную, как он считал, по приказу Китайца. Это было неплохо, хотя лично я бы предпочел более жесткое развитие событий. Ничего, впереди у нас еще немало всяких событий…

Деньги пересчитывать не стали — такую кучу пришлось бы перекладывать до утра. Просто запечатали все четыре мешка и отнесли вслед за оружием в машину. Задержанных запихнули в автобус. Очень жаль, что большинство из них придется отпустить еще до наступления завтрашнего дня.

* * *

Сигнализация «БМВ» взвыла дурным улюлюканьем, и Славич удовлетворенно понял, что снова не ошибся в своих предположениях. Вряд ли следившие за ним имели намерение торчать здесь до утра. Бесследное исчезновение Славича в подъезде, несомненно, повергло их в растерянность. Растревожив сигнализацию «БМВ», они вызывали Славича в надежде точно установить, в какой именно квартире он обретается. Славич был уверен, что один или даже двое из них ждут сейчас в подъезде, чутко вслушиваясь: на каком этаже откроется дверь.

Вой сигнализации ненадолго смолк, затем вновь наполнил притихший двор.

«Тюр-лю-лю, тюр-лю-лю, — тоскливо пел «БМВ», — вау-вау-вау…»

Со своего наблюдательного пункта в кустах Славич мог различить в бинокль лишь неясные очертания фигуры на стоянке. Он надеялся, что тот, кто возбуждал сейчас весь этот противоугонный шум, не станет в раздражении калечить машину.

С короткими передышками «БМВ» завывал еще минут пятнадцать и наконец затих. Славич нажал кнопку тон-вызова на коробочке портативной рации.

— Ребята, приготовьтесь!

От стоянки, не зажигая подфарников, отчалила синяя «пятерка».

— Машина пошла! — негромко произнес Славич в микрофон. — Постарайтесь положить его в адрес. Только не засветитесь. Все, счастливо!

На улице «пятерку» терпеливо ждали две машины с бригадой, вызванной Славичем из своего агентства. Он надеялся, что у его коллег — бывших сотрудников комитетской «наружки», хватит квалификации довести объект до квартиры или где он там живет. Славич навесил «хвост» своему «хвосту», поменявшись таким образом с преследователями ролями.

Подходя к своему дому, он поднял глаза и вздрогнул: в окнах его квартиры горел свет. Славич отлично помнил, что, уходя, выключил все лампы.

Так, сказал он себе, кажется, начинаются осложнения. Самое неприятное было то, что Славич сейчас был без оружия. Даже свой газовый пистолет он оставил дома.

У подъезда никого не было. Славич бесшумно вошел внутрь и, поднявшись пешком на свой этаж, приложил ухо к замочной скважине. Он услышал звук льющейся в ванной воды и, облегченно переведя дух, полез за ключами.

Распахнутый чемодан Зои лежал посреди прихожей. Дверь ванной открылась, оттуда вышла Зоя в халатике, загорелая, как шоколадка, пахнущая солнцем и свежестью.

— Где ты бродишь по ночам? — только и успела произнести она, прежде чем оказаться у Славича на руках.

Сразу забыв обо всем, Славич гладил ее сквозь тонкую ткань халатика.

— Как ты тут жил без меня? — шепнула она, тесно прижимаясь к нему всем телом.

— Соскучился, — выдохнул он в ответ, — очень соскучился по тебе…

Сбросив на пол простыню, они лежали рядом, переплетя пальцы. Зоя рассказывала, как ей там отдыхалось, Славич поддакивал в полусонном удовлетворении, ему было покойно и хорошо.

— Когда мы поедем? — вновь спросила Зоя, и дремота Славича прошла.

— У меня накладка вышла, Зоечка, — виновато сказал он, чувствуя, как Зоины пальцы недовольно напряглись. — Очень срочные дела, так внезапно обрушились…

Зоя молчала.

— Это буквально на пару недель. Я очень скоро все улажу, и мы поедем, — бормотал Славич.

Зоя вздохнула, приподнявшись, подтянула простыню и укрылась до подбородка.

— А я-то торопилась. Приехала зачем-то раньше времени. Честно говоря, ожидала чего-то подобного, — сказала она. — Тогда давай спать.

— Я вот о чем хотел тебя попросить, — произнес Славич после короткой заминки. — Понимаешь, было бы лучше, если бы эти две недели ты пожила у себя.

Зоя откинула простыню и села. Даже в темноте комнаты Славич различал белую полоску от лифчика на загорелой коже спины.

— Случилось что-нибудь серьезное?

— Нет, что ты. Обычная работа. Просто я хочу сделать ее как можно быстрее и… спокойнее. Если я буду знать, что у тебя все в порядке…

— Что может со мной случиться?

— Ничего не может, — поспешно проговорил Славич. — Но на всякий случай… мне было бы просто спокойнее.

Несколько мгновений Зоя обиженно молчала. Потом резко поднялась с постели.

— Хорошо, — сказала она. — Я уже ухожу.

Славич поймал ее за руку и, преодолевая сопротивление, притянул к себе.

— Ну зачем ты, Зоинька, — мягко произнес он. — Не нужно так…

Она пыталась вырваться, но он не отпускал, прижимая ее к себе нежно и крепко, пока она не затихла и сама прильнула к нему, покоряясь его настойчивой нежности и силе.

* * *

На столе коротко тренькнул телефон внутренней связи. Я поднял трубку и услышал знакомое сопение Бавыкина.

— Зайди, — буркнул он, не здороваясь.

Когда я вошел, он ходил по своему кабинету от стены к стене и вначале делал вид, будто меня не заметил. Тогда я уселся на стул и принялся спокойно ждать.

— Где деньги? — спросил Бавыкин, внезапно и резко поворачиваясь ко мне. Однако эти штучки на меня впечатления не производили.

— Какие деньги?

Лицо Бавыкина судорожно дернулось.

— Не надо дурочку гнать, — почти прошипел он. — Ты что, спалить всех нас хочешь? Куда деньги дел?

— Не понимаю, о чем речь, — холодно ответил я. — Если тебе взаймы надо до получки, то я одолжу.

— Я могу прямо сейчас позвонить в «особку», — крикнул Бавыкин. — Тебя посадят, дурак! Ты понимаешь, что творишь?

Мне не нравится, когда со мной так разговаривают. Я решил с этим кончать.

— А что ты в «особке» скажешь? — медленно произнес я. — Что третью машину за год меняешь? Это неважно, что по доверенности, дураков сейчас нет. Что дачку себе мраморной плиткой отделываешь? Это неважно, что она на тещу записана… Давай, звони. Ты что это со мной разговариваешь, как со щенком? Не надо так со мной разговаривать, Бавыкин! Деньги? Денег нет. Не было никаких денег, запомни это, задолби навек! Но и дачи у меня нет, Бавыкин. И машина старенькая, отцовская еще. Другой не будет. Ты просто забудь про деньги — сразу станешь спать спокойнее. Я тебе искренне советую.

Я поднялся и шагнул к двери. Багровое лицо Бавыкина подергивалось от бессильного бешенства, но сказать он ничего не мог и, лишь когда я уже закрывал за собой дверь, прошипел мне в спину:

— С-смотри, друг любезный. Нарвешься когда-нибудь… О-ох, нарвешься!..

Прямо от него я заглянул в кабинет Шурика Михайлова.

— Шурик, тебя Бавыкин вызывал?

Михайлов отвернулся.

— Вызывал, — вяло подтвердил он.

— Откуда он знает о деньгах?

— Во всяком случае, не от меня.

— Это точно?

Шурик начал медленно бледнеть. Потом снял очки и положил на стол. Для любого другого это было бы плохим знаком. Худенький Шурик, мастер спорта по боксу и недавний чемпион Москвы в своем весе, был классным бойцом. Когда Шурик снимал очки, это означало, что он очень сердится.

— Я два раза повторять не буду, — сказал он бесцветным голосом. — Если у вас другая информация, вы скажите.

— Да нет, Шурик, все в порядке, — успокоил я его. — Информация есть у Бавыкина. Ну и хрен с ним. Я догадываюсь откуда. Это из его кормушки информация пришла. Наверняка прощупывают возможность вернуть хоть часть. Только напрасно губы раскатали. Тут никому ничего не обломится. И Бавыкину тоже. Да он и сам понимает. Я тебя хочу предупредить, Шурик: в случае чего вали все на меня. Я отмажусь.

Очки, которые Михайлов уже собирался нацепить, вновь легли на стол.

— Вы меня за кого принимаете? — голос его по-прежнему не имел окраски. — Может, хватит, а?

— Ладно, не возникай, — я собрался дружески потрепать его по плечу, но Шурик отбил мое движение коротким ударом ребра ладони и сделал вид, что крайне занят содержанием какой-то бумаги, лежавшей перед ним на столе. Пока я не покинул его кабинет, очки он так и не надел.

Я отправился к себе. Я был спокоен и доволен. Бандитские деньги «Изумруда» пойдут по назначению. Они не достанутся негодяям, ни Китаец, ни кто другой из этой сволочи их не увидит. Эти деньги теперь будут работать против них.

 * * *

Одного из тех, кто следил за Славичем, звали Юрий Симаков. Он жил в одном из домов-«хрущевок» в Новых Черемушках, туда аккуратно довела его вызванная Славичем и оплаченная деньгами Гольцова бригада. Перед тем как поставить синий «жигуленок» к подъезду, Симаков заехал по дороге домой в темный двор и заменил фальшивые номерные знаки на собственные. По этим знакам через знакомых в центральной картотеке ГАИ ребята из бригады мгновенно узнали имя владельца.

С утра Славич на «таврии» пас своего вчерашнего преследователя. Двое коллег на второй машине помогали ему и делали это с удовольствием, поскольку Славич расплачивался наличными, не особенно утруждая себя пересчетом.

Примерно в одиннадцать часов Симаков вышел из своего подъезда, сел в синие «жигули» и поехал по Профсоюзной улице в сторону центра. Славич вел его на предельной дистанции и пару раз едва не упустил, но Симаков ехал спокойно, явно не думая даже о возможности слежки, и Славичу на очередном перекрестке удавалось его достать. Наконец синие «жигули» свернули на улицу Дмитрия Ульянова и остановились возле здания, которое, если судить по количеству вывесок у широких дверей, служило вместилищем десятка различных фирм и контор.

Симаков вышел из машины, и сейчас Славич впервые смог разглядеть его достаточно близко. Это был крупный и жилистый мужчина примерно одного со Славичем возраста, с жестким неулыбчивым лицом и темными волосами, отчего-то показавшимися Славичу крашеными. Симаков вошел в подъезд, и за ним туда же скользнул один из напарников Славича.

Организация, в которой работал Симаков, называлась «Евроконтракт». Естественно, название это ни о чем Славичу не говорило, как не могло сказать никому другому. Какие контракты и с кем заключала их фирма — об этом можно было гадать до посинения. Симаков занимал одну из двенадцати отведенных под офис фирмы комнат — маленькую клетушку, в которой едва умещался стол, пара стульев и узкий шкафчик для деловых бумаг. Имелась в организации пара компьютеров, немногочисленный штат трудолюбиво корпел за столами — больше ничего определенного беглый осмотр не дал.

Тогда Славич отправил своих коллег собирать информацию о Симакове по месту его жительства, а сам остался на посту.

День сегодня стоял нежаркий — вряд ли термометр показывал более восемнадцати в тени, но по меньшей мере наконец-то не поливал дождь. На небе не было ни облачка, и рано или поздно солнце ощутимо нагрело «таврию», и в салоне стало душновато. Однако перебраться в тень Славич не мог, поскольку не желал менять идеально выбранную позицию для наблюдения. Он позволял себе лишь изредка прогуливаться по тротуару, разминая затекающие от длительного сидения ноги.

Время тянулось на редкость медленно, Славич старался пореже смотреть на часы, зная по опыту, что тогда ожидание становится совершенно невыносимым.

Симаков появился только в половине четвертого. В этот момент Славич, выбравшись в очередной раз из машины, гулял возле ряда коммерческих киосков. Поведение Симакова Славичу не понравилось. Тот не спешил уезжать. Голова его медленно поворачивалась, Симаков очень внимательно осматривал улицу, и Славич порадовался, что не сидит сейчас в своей «таврии». Не дожидаясь, пока сканирующий взгляд Симакова доберется до него, Славич зашел в магазин, продолжая наблюдение сквозь толстое и пыльное витринное стекло. Он видел, что Симаков несколько раз прошелся по тротуару, потом вернулся к «жигулям», открыл дверцу и одним движением, необычайно ловким и быстрым для его большого тяжелого тела, очутился внутри. Славич мчался к своей машине, когда «жигули» прыгнули вперед вспугнутым зайцем.

Симаков ехал по направлению к Ленинскому проспекту. Чтобы двинуться в ту же сторону, Славичу нужно было сделать разворот. Он не особенно беспокоился, зная, что на ближайших светофорах, которые тут были в изобилии, непременно настигнет Симакова, однако все получилось иначе, чем он предполагал. Синие «жигули» Славич увидел почти сразу после разворота. Машина находилась у тротуара всего метрах в трехстах от места своей прежней стоянки. Абсолютно точно так же, как всего за день до этого поступал сам Славич, Симаков проверялся, страхуясь от возможной слежки. Именно поэтому Славич был вынужден проехать мимо, прикрываясь каким-то грузовиком и ругаясь почти в полный голос. Он чувствовал, насколько важно узнать, куда отправляется Симаков, и понимал, что в одиночку это сделать не удастся.

У поворота на Ленинский проспект Славич остановился, надеясь на чудо. Если Симаков едет в этом направлении, его «жигули» должны вскоре догнать Славича. Но чуда не произошло. В зеркало Славич увидел, как синяя «пятерка» свернула на улицу Вавилова и скрылась из вида. Исключительно для успокоения совести Славич вновь развернулся и проехался в том же направлении. Естественно, Симакова он нигде не обнаружил.

Возле ближайшей телефонной будки Славич остановился.

— Это я, — сказал он, услышав в трубке голос Гольцова. — Фирма «Евроконтракт». Тебе о чем-нибудь говорит это название?

— Понятия не имею, — ответил тот после секундной паузы. — Почему ты спрашиваешь?

— Ты уверен, что никаких дел с этой фирмой у тебя не было?

— Абсолютно. Но я дам задание проверить поточнее.

— Осторожнее насчет задания, — посоветовал Славич. — В твоем офисе есть чужие уши.

— Кто? — тяжело спросил Гольцов.

— Пока не знаю. Но скоро буду знать. Правда, уши — не голова. Головы же я пока не вижу, хотя рано или поздно она засветится… Так что если с «Евроконтрактом» будешь заниматься, постарайся, чтобы никто из офиса об этом ничего не знал.

— Не беспокойся, — Гольцов мрачновато усмехнулся. — Для таких дел у меня есть специальные люди…

К вечеру Славич знал о Симакове гораздо больше. Бывший сотрудник МВД. Разведен. Живет один в крохотной однокомнатной квартирке с совмещенным санузлом. Изредка его навещают друзья. Еще реже бывают женщины. Симаков вел спокойный, размеренный образ жизни, почти не пил, никто не видел его курящим. Иногда куда-то уезжал на две-три недели. Это все, что смогли узнать коллеги Славича, пошатавшись по квартирам под разными предлогами и поговорив с местными всевидящими старушками. Выслушивая эту информацию, Славич в какой-то момент с удивлением подумал, что у него с Симаковым немало общего. Интересно, где границы этой общности и далеко ли она простирается.

Неясным же оставалось главное: на кого и ради чего Симаков работает.

* * *

Я вдавил кнопку звонка, отозвавшегося далеким, едва различимым сквозь двойные двери мелодичным звоном. Затем внутренняя дверь открылась, и я почувствовал, что меня внимательно разглядывают через глазок.

— Кто там? — спросил голос, исполненный плохо скрытой тревоги. — Что вам нужно?

Я поднял свое удостоверение, чтобы хозяину квартиры была видна через глазок красная обложка. Потом подержал перед глазком уже в раскрытом виде.

— Мне плохо видно, — сообщил голос.

— Откройте на цепочку, я передам.

Звякнуло железо. Словно тюремная камера, невольно подумал я. Просторная, очень удобная, с телевизором, ванной, отделанной черным кафелем, и прочими приятными вещами. Но камера. На одну семью. Просунул в образовавшуюся щель удостоверение и тут же отступил, демонстрируя абсолютную лояльность.

Наконец дверь открылась. Мужчина в тонком спортивном костюме, который лишь подчеркивал отнюдь не по годам излишнюю выпуклость животика, сделал рукой сдержанный приглашающий жест.

— Входите.

Он умел и, по-видимому, любил жить удобно. Это была очень красивая прихожая, какой у меня скорее всего никогда не будет, потому что я — не умею. Может быть, даже не очень люблю. Он не спешил приглашать меня дальше и выжидательно смотрел на меня, вертя в руках красную книжечку. В конце прихожей, в полумраке приоткрытой двери в комнату, я почувствовал легкое движение, которое меня не обеспокоило. Очевидно, за дверью стояла его жена.

— Что-нибудь слупилось? — спросил он требовательным тоном человека, привыкшего отдавать приказания.

— Можно сказать и так. Только вести разговор стоя не очень удобно.

— Почему? — машинально спросил он, и я взглянул на него с укоризненной полуулыбкой.

— Я бы мог прийти к вам на работу. Или попросить прийти ко мне. Но это в том случае, если бы мне нужно было у вас что-нибудь спросить. А вопросов к вам у меня нет. Наоборот, это я хочу кое-что рассказать.

По лицу его пробежала мгновенная волна напряжения и недоверия, и я понял, что последняя фраза была лишней. Нечто подобное ему уже приходилось слышать. Поэтому я постарался тут же продолжить, не дав ему возможности возразить.

— Вы можете позвонить дежурному нашего управления и проверить мои данные, — я кивком указал на удостоверение в его руках. — Пока вы будете звонить, я могу подождать на лестнице. Я прекрасно знаю, чего вы опасаетесь, и всего лишь хочу попытаться избавить вас от страха. Поверьте, никаких иных намерений у меня нет.

И пока он осмысливал услышанное, я совсем буднично добавил:

— Только позвольте мне руки сполоснуть, если можно.

— Да-да, конечно, — он вернул мне удостоверение и включил свет в ванной.

Нет, здесь я ошибся. Никакого черного кафеля. Обычная ванная комната. Хотя стиральная машина, разумеется, — автомат. А в остальном все как у людей. Пустив тоненькую струйку воды, я вслушивался в неразборчивый, но бурный диалог хозяина квартиры со своей супругой. Впрочем, он оказался достаточно коротким. Когда звуки их голосов смолкли, я закрутил кран и вышел в коридор. Они ждали меня вдвоем — грузноватый, начинающий лысеть со лба мужчина, выглядевший лет на семь старше своих сорока, и женщина, довольно стройная, сохранившая немалую долю былой привлекательности, несмотря на отсутствие косметики.

Мы вошли в комнату, и я занял место спиной к окну, чтобы свет не мешал видеть их лица.

— Извините, Татьяна Ильинична, — сказал я, — мне кажется, будет лучше, если мы поговорим с Петром Владимировичем наедине.

— Таня! — просительно произнес хозяин, но она помотала головой.

— Я должна остаться.

— У меня нет от вас секретов. Просто я не умею разговаривать в присутствии женщин, — довольно неловко объяснил я. — Вы все узнаете от своего мужа ровно через минуту после моего ухода. Прошу вас.

— Таня, — повторил муж, и она нехотя подчинилась. Вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.

Я выдержал довольно длинную паузу и заговорил лишь тогда, когда хозяин начал выказывать признаки нетерпения.

— В общем, я в курсе ваших проблем.

— О каких проблемах вы говорите? Я вас не понимаю. — Он был на своей территории и быстро обрел самообладание.

— Вы пришли на завод инженером сразу после института. Двадцать лет на одном и том же месте, вы знаете всех, и вас знает каждый. Теперь вы — генеральный директор, избранный коллективом. Можно было бы только позавидовать…

— Тут нечему завидовать, — пожал он плечами. — Нужно работать, вот и все.

— Можно было бы, — повторил я с легким нажимом, — но я отчего-то не завидую. Я вам глубоко по-человечески сочувствую. Сгибаться перед негодяями, оказаться сломленным, отступить, сдаться — это совершенно не в вашем характере, и тут завидовать нечему. Разве я не прав?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес он без интонации.

— Сначала они присылают симпатичную девушку с документами, она знать ничего не знает и, по всей видимости, совершенно ни при чем, она просто выполняет поручение и должна показать вам точную копию вашего финансового отчета. Или это был застенчивый юноша? Они просто приносят вам документы — и все. Потом вам звонят и спрашивают: все ли верно в этих документах, и вы вынуждены ответить «да». Иного ответа быть не может, у них действительно есть полная информация о вашей финансовой и производственной деятельности. Вы в смятении, вы взволнованы и возмущены. На их предложение поделиться прибылью вы отвечаете категорическим «нет». Это заработанные деньги. Вашим личным трудом и трудом всего коллектива. Тогда через несколько дней вас встречают двое…

— Это было немного не так, — тихо сказал хозяин квартиры. Сложив руки на коленях, он тускло смотрел прямо перед собой. — Потом мне позвонили домой и сказали: подойди, посмотри в глазок. Сказали: открывать дверь не надо, только посмотри. И положили трубку. А там на площадке стояли действительно двое… Убийцы. Они ухмылялись и подмигивали мне в глазок…

Он нервно передернул плечами.

— Вас сломило именно это? — спросил я.

— Что? — Он вскинул голову. — Нет, конечно. Я не настолько пуглив. На следующий день мне принесли еще одно досье. На меня и мою семью. Очень подробное досье. Когда и как я уезжаю на работу, когда возвращаюсь. Где учится и с кем дружит моя дочь. В какие магазины чаше всего ходит моя жена. Вот тогда я понял, что выхода у меня действительно нет.

— Такого не бывает.

— Что вы об этом знаете? — Он взглянул на меня с печальным сожалением. — Сейчас у меня совершенно нормальная жизнь. Я ухожу из дома и не боюсь, что в мое отсутствие здесь что-то случится. Я не озираюсь, когда иду по улице. Я перестал бояться. Вы понимаете, что такое — перестать бояться?

— Никогда не испытывал этого ощущения систематически, — согласился я. — В том смысле, в котором вы подразумеваете.

— Потому что у вас ничего нет. Вам нечего терять.

— Каждому есть что терять, — сказал я.

— Бросьте, бросьте, — он болезненно поморщился, — вы прекрасно понимаете, о чем я. Заводу я действительно отдал двадцать лет жизни. И завод работает, он дает прибыль, хотя вокруг все рушится. Мы не кастрюли выпускаем. Вы видели наши телевизоры последнего поколения? Нет? Уверяю вас: всякие «сони» и «шарпы» просто чушь собачья. Пройдет два-три года, и мы потесним их с рынка. За счет дешевизны, за счет обслуживания…

— И тогда на вас немедленно наедут те, кто успешно занимается импортом этой техники.

— Э-э, нет, — он покачал передо мной указательным пальцем. — Вот тут вы ошибаетесь. У меня уже есть «крыша». Все вопросы теперь будут решать они.

— Это вы ошибаетесь, — возразил я. — Вы неверно ставите акценты. Не у вас есть «крыша», а у «крыши» есть ваш завод. Это во-первых. А во-вторых, в отношениях «крыши» с кем бы то ни было вы всегда останетесь самым слабым, самым уязвимым звеном. Вас не станут защищать, если это невыгодно. Вам просто объявят о решении, которое вы должны будете исполнять. Вы всегда останетесь самой мелкой картой в их собственной игре.

— Можете говорить мне что угодно. У меня есть свое собственное мнение на этот счет.

— Как вы отдаете им их долю? — спросил я. — Товаром? Безналичными?

Он усмехнулся и встряхнул головой.

— Этого я вам не скажу. Я никому ничего не отдаю.

— Хорошо. Тогда скажите мне вот что, только честно. Вам никогда не хотелось им отомстить? За страх, за унижение. Да, я понимаю, страх уже прошел. Но унижение осталось, как вы меня ни убеждайте в обратном.

— Хорошо, я отвечу, — он сделался абсолютно серьезным и посмотрел мне прямо в глаза. — Унижение осталось. И отомстить я хочу, это верно. Но я реалист и знаю, что это невозможно, по крайней мере сейчас. И я просто пытаюсь забыть. Я уже все забыл и просто живу…

— Я тоже хочу отомстить, — сказал я. — За вас, за себя и за всех прочих. И я знаю, что это возможно. Если вы чуть-чуть поможете. Совсем немного.

— Я не стану вам помогать.

— О многом я не прошу, — терпеливо сказал я. — Как вы понимаете, я знаю достаточно и в принципе могу обойтись и без вашей помощи.

— Вот и обходитесь…

— Но это будет труднее и дольше. Я не прошу вас стать свидетелем, мне не нужны ваши письменные показания. Я просто хочу добраться до самого верха как можно скорее. Мне не нужны даже конкретные имена.

— Конкретных имен у меня все равно нет.

— Я знаю. Мы сами их отыщем, рано или поздно. Но с вашей помощью — раньше. И самое главное: то, что я хочу у вас узнать, нельзя будет использовать напрямую. Это в принципе не сможет вам никак повредить.

— Какой во всем этом толк, — нервно сказал он. — Я перечисляю безналичными за услуги по маркетингу. Это вас удовлетворит? Все абсолютно законно, ничего вы тут не накопаете. Они работают очень чисто.

— На какую фирму?

— Вы даже этого не знаете? — Он усмехнулся. — О чем же мы вообще тогда говорим?

Мне уже порядком надоел его тон. Почему я должен тратить так много времени на этого трусливого обывателя с отвислым животом?

— Мы говорим о следующем, — я произносил слова четко, делая ударение на каждом. — У нас есть информация, иначе бы я к вам не пришел. В наших силах легализовать ее, показать, откуда она к нам поступила. Вы понимаете? Показать мы можем как угодно. Это очень просто. Пособников бандитов мы не защищаем и не бережем.

— Ах вот оно что! — в его глазах загорелся гнев. — Как я понимаю, вы тоже пытаетесь меня шантажировать? В чем же разница между ними и вами?

— Определитесь, на чьей вы стороне, — жестко сказал я, — С нами или против нас. Неужели вы не понимаете, что сейчас работаете в их команде. Вы работаете с бандитами!

— Чушь, — почти выкрикнул он. — Вначале вы показались мне умнее.

— Это не чушь. Вы крадете деньги у своего коллектива, чтобы обезопасить лично себя. Разве не так? За спокойную жизнь вы платите из чужого кармана. Вы когда-нибудь задумывались: как вы будете доказывать, что делали это по принуждению, а не добровольно? Что вам действительно ничего не перепадает лично? У вас есть что предъявить? Как вы можете говорить о шантаже? В одном-единственном случае никакая «крыша» в принципе не сможет вам помочь — если случится так, что вас обвинят в хищении. Примерно то же самое произошло не так давно в Калужской области, вы, конечно же, читаете газеты? Мне было жаль этого человека, я знал, что он виновен только в собственной слабости. Но «крыша» его сдала без малейших колебаний. Помните, чем все окончилось? 

— Чушь, — повторил он, но уже с меньшей убежденностью. — Я не взял ни копейки, и вы это прекрасно знаете.

— Но я должен это доказать, неужели вам не ясно! Вы помогаете мне, лично мне. А я помогаю вам. Вот так.

Наступило молчание. Он, смотрел, в сторону, на эстамп в простенькой деревянной рамочке, изображающий крыши вечернего города.

— Вы ведь их не убиваете, — вдруг печально проговорил он, — а они нас — убивают. Вот в чем разница.

— Вы не совсем правы, — сказал я.

— Я прав… Хорошо, я скажу, хотя сомневаюсь, что это сильно вам поможет. Банк «Восток-инвест», пятнадцать процентов от плановой прибыли. Ежемесячно. Я никогда и никого из них не видел лично, если не считать нескольких уголовников в период… первого знакомства… Больше мне просто нечего вам сообщить.

— Хорошо, — я поднялся, — больше ничего пока говорить и не нужно. Ничего и никому. Очень скоро вы убедитесь, что поступили правильно.

— Хотелось бы верить, — хмыкнул он.

— Увидите, — сказал я. — Вы. извините за поздний и долгий визит.

— Да ладно вам…

Я оставил ему карточку со своими телефонами. Сейчас я не был уверен до конца, что он позвонит, но рано или поздно это должно случиться. Они оба, муж и жена, провожали меня до двери молча и, кажется, даже не ответили на мое прощание.

* * *

В подъезд Славич пробрался тем же путем — через бурьян и в окно. Поскольку «БМВ» теперь был засвечен, он должен был пользоваться машиной с учетом этих обстоятельств. Правда, сейчас за машиной вряд ли следили. Славич довольно долго разглядывал в бинокль подходы к автомобильной площадке и пришел к выводу, что наблюдение снято. На месте своих противников он поступил бы точно так же. Гораздо проще сторожить у офиса. Нужен-то им не Славич, а Гольцов.

Расслабленной и беспечной походкой он прошел к машине, отпер дверцу и забрался в кабину. Никого вокруг это не заинтересовало ни в малейшей степени. Слегка прогрев двигатель, выехал на улицу и без особой спешки покатил к площади. Он особенно тщательно соблюдал сегодня правила и был немало удивлен, когда вдруг первый же гаишник взмахом жезла и короткой трелью свистка велел ему причалить к тротуару.

«Взятку, что ли, хочет с меня слупить?» — лениво подумал Славич. Платить он не собирался.

— Права, документы на машину, — отрывисто потребовал гаишник.

Он глянул в документы лишь мельком и тут же передал напарнику.

— Проверь!

Тот забрал права, доверенность и техпаспорт и ушел в канареечные «жигули» с надписью «ГАИ», намереваясь, по всей видимости, — связаться по рации с картотекой.

— Ищете кого-нибудь? — поинтересовался Славич.

— Проверка, — гаишник был явно не склонен произносить более одного слова подряд.

Ну и черт с тобой, равнодушно подумал Славич. Через несколько минут документы ему вернули и старший патруля жезлом показал, что Славич может отправляться на все четыре стороны.

За время отсутствия Славича в офисе ничего такого не произошло. Секретарша Дина приветствовала его равнодушным «здрасьте», полковник спросил «как дела?», и, услышав малосодержательное «нормально», вполне этим удовлетворился А два юных вундеркинда вообще, кажется, не заметили прихода Славича, как, по всей вероятности, и не заметили его вчерашнего отсутствия. Они жили собственной напряженной жизнью, отвечали на звонки, сами звонили куда-то, ведя долгие и непонятные Славичу разговоры, и собирались куда-то ехать для заключения очередного контракта.

Поразмыслив, Славич исключил их из числа подозреваемых в связях с противником. Исключил он также и отставного полковника, поскольку тот и без Славича знал, где нужно искать Гуту. Конечно, оставалась возможность, что полковник сам организовал отвлекающую слежку за Славичем, но лишь теоретически. В конце концов Гольцов залег на дно задолго до появления Славича в его офисе. Будь полковник двурушником, он давно бы нашел приемлемый способ сдать хозяина и остаться самому в стороне.

Наибольшие подозрения у Славича вызывала секретарша Дина и, пожалуй, одна из незаметных женщин-кассиров. Славич уже знал, что она разведена, живет вдвоем с девятилетним сыном — просто отличный объект для вербовки. Он раздумывал, прикидывая, с кого из них следует начать проверку, но вопрос отпал сам собой, когда по дороге из кабинета в сортир Славич обнаружил, что Дины нет на месте. Может быть, она просто побежала по магазинам, а может быть — сообщить о появлении Славича.

Вернулась она минут через пятнадцать и, скромно потупив глаза, прошла на свое место. Славич свирепо уставился на нее. Дина начала медленно краснеть, но, на ее счастье, зазвонил телефон, и Славич был вынужден удалиться. До обеда, развалившись в удобном директорском кресле, он читал какую-то книжонку, обнаруженную в одном из ящиков стола, — пиратский перевод американской фантастики с ужасающим количеством опечаток. Лет пять назад немало ловких людей промышляли изданием этой муры и отнюдь не без успеха.

Настенные часы мелодично пробили два. Славич услышал, как стукнула дверь кабинета полковника; согласно традиции народ собирался на обед. Славич захлопнул книжонку и вышел в приемную.

— Дина, задержитесь минут на десять.

— В чем дело? — спросила она, и Славич прочитал в ее глазах тревогу.

— Есть серьезный разговор, — жестко сказал он. — По личному поручению вашего шефа.

Не говоря больше ни слова, она покорно пошла за ним в кабинет.

— Садись! — рявкнул Славич, посчитав, что такой тон даст наилучший результат.

— Что вы на меня кричите! — она пыталась сохранить остатки самообладания, но Славич видел, что страх охватывает ее все больше.

Грубо вылепленное лицо Славича имело способность мгновенно приобретать свирепость. Это всегда неплохо действовало на допрашиваемых, особенно малоискушенных.

— Тот, кто пытается есть сразу из двух кормушек, сгорает очень быстро, — низким, страшным голосом произнес Славич. — Когда молоденькая симпатичная девушка вроде тебя совершает большую ошибку, еще есть возможность что-то исправить, если ошибка осознана.

— Что вы хотите от меня? — в ужасе пролепетала Дина.

— Но если девушка продолжает ошибаться и дальше, то помочь ей уже нельзя, — продолжал Славич, не сводя с нее тяжелого взгляда. — Зачем ты ему сказала? Ты ему позвонила или встречались?

— Нет, — машинально ответила Дина и тут же поняла, что выдала себя окончательно.

Из ее глаз мгновенно полились слезы пополам с импортной тушью, оставляя на щеках угольные дорожки. Захлебываясь рыданиями, она начала быстро говорить, и Славич даже подивился немного той легкости, с которой ему удалось добиться признания.

Просто познакомилась с симпатичным парнем, просто случайно познакомилась. Ничего такого не было (Славичу на это было глубоко наплевать), парень — бизнесмен, ему нужно было срочно встретиться с Савелием Сергеевичем, чтобы обговорить очень важное предложение. Только лично с ним и сугубо секретно, поскольку речь шла об очень большой сумме. Она согласилась помочь его отыскать…

«Прямо так и согласилась?» — с сомнением переспросил Славич, и Дина, отведя глаза в сторону, призналась, что парень обещал ей небольшой процент от успешной сделки. А что такого она сделала? Может, Савелий Сергеевич еще будет ее благодарить… Парень просил на фирме никому ничего не рассказывать, чтобы дело не перехватили конкуренты. Коммерческая тайна, что это такое — всем известно. И чтобы не подводить Дину, он просто попросил сообщить, когда к Савелию Сергеевичу кто-нибудь соберется ехать. Тогда их встреча получится как бы сама собой и… Вот и все. Ничего такого она не совершила. Сегодня? Сегодня она позвонила ему, и он просил сказать, когда вы (то есть Славич) появитесь. Вот по этому телефону… Леня его зовут, Леонид. А фамилию не знаю, он не сказал…

— Ладно, — проговорил Славич, — успокойся и иди обедай. Ничего страшного не произошло. Но впредь будь немного умнее. Ничего лишнего посторонним не надо болтать. Ты же умная девушка.

В последнем Славич сильно сомневался. Как бы то ни было, он снова немного опережал противника. Интересно, что это еще за Леня такой. Надо бы проверить…

Он вышел на улицу и из автомата позвонил в свое агентство, попросив узнать, где установлен телефон этого Леонида. Ответ будет только к вечеру, в этом смысле с милицией им в скорости не равняться. Тем более что такие сведения лучше всего добывать через дружков именно в милиции.

* * *

Бандиты Китайца изувечили Тихомирова — владельца маленького магазинчика в переулке рядом с Новослободской. Они вошли в магазин средь бела дня, никого и ничего не опасаясь, вытащили его из кабинета в торговый зал и начали хладнокровно и методично избивать на глазах у застывших от ужаса продавцов и немногочисленных покупателей. Его били в пах и по почкам, явно намереваясь искалечить, били и после того, как он окончательно потерял сознание, а потом спокойно уехали.

Больше двух месяцев я потратил на то, чтобы убедить Тихомирова дать показания на бандитов Китайца, собиравших дань с торговых и иных коммерческих точек этого района, который он считал своей собственностью. Подействовало на Тихомирова в конечном счете не мое личное обаяние, а то обстоятельство, что я поймал его на реализации через магазин фальшивой водки. Вот тогда-то он и раскололся, мудро выбрав из двух зол наименьшее. Самое ужасное заключалось в том, что полученные от него показания о рэкете я пока не легализовал. До завершения работы они хранились в оперативном деле и об их существовании знал весьма ограниченный круг лиц. Информацию Китаец мог получить только от кого-то из них, и это означало предательство.

Я навестил Тихомирова в больнице, но он не стал со мной разговаривать. Только взглянул с гневом, болью, презрением и тут же закрыл глаза. Выходя из больницы, я принял решение: с Китайцем нужно было кончать немедленно.

На Рамзеса я смотрел почти с жалостью. Пока он скороговоркой нес какую-то бесполезную чушь, делая при этом вид, будто сообщает сверхважные секреты, я вновь думал о том, как плохо быть стукачом. И еще хуже, думал я, стучать и нашим, и вашим. Рано или поздно за это приходится платить. Судьба Рамзеса была уже почти решена. Теперь до конца дней ему придется бегать и прятаться. Накануне, задействовав длинную и сложную цепочку связей через многих людей, большинство из которых понятия не имело, что участвуют в инициированной милицией комбинации, мы оповестили ближайшего соратника Китайца — бандита Чигрика, что на «Изумруд» нас навел именно Рамзес. А чтобы Чигрик не сомневался, сообщили, где и когда Рамзее в очередной раз будет встречаться со своим ментом. То есть со мной. Я слушал бормотание Рамзеса и прикидывал, откуда за нами сейчас могут наблюдать люди Китайца. Впрочем, мне не было до этого никакого дела.

— Ладно, все в порядке, — я поощрительно потрепал предателя по плечу. — Буду говорить со своим начальством, чтобы тебе подкинули на отпуск за работу. А то хочешь — путевку достанем в Сочи.

— Да ведь там стреляют, — пугливо сказал Рамзее. — Абхазия рядом.

— Стреляют сейчас везде, — возразил я, — а от Сочи Абхазия далеко, не бойся. Курорты там работают нормально.

— Да я вообще в Крым собирался, — отказывался Рамзее. — У меня там хорошие дружки в гостиничном деле. В любой пансионат устроят без проблем.

— Сейчас везде места есть. Были бы бабки. А в общем, смотри сам, дело твое.

— Вообще я не отказываюсь, — кашлянул в кулак Рамзес. — Если бабки дадите — они мне лишними не будут.

— Добро, — кивнул я, — так и решим.

Мы разошлись в разные стороны. Рамзес потрусил по улице, а я вошел во двор, бегом бросился к проходному подъезду и очень скоро сидел в машине, где, внимательно слушая рацию, меня дожидался Шурик Михайлов.

— Ну как?

— Взяли под наблюдение, ведут, — лаконично сообщил Шурик. — Засекли сопровождение — три амбала в «мерседесе». Все как по писаному.

Я был удовлетворен. Амбалы возьмут Рамзеса и повезут на разборку к Китайцу. Он любит лично разговаривать со своими врагами. Мы подождем немного и тоже нагрянем. А там уже как получится: если Рамзесу повезет и его не сумеют сильно покалечить, из благодарности к спасителям он даст на Китайца нужные показания… А если покалечат сильно — даст показания из желания отомстить. В любом случае мне он будет только благодарен. А я, в свою очередь, отпущу ему грехи за обман и двурушничество.

По нашим расчетам, Рамзеса не должны были брать, пока он не войдет в относительно тихий переулок, где он оставил свою машину, но получилось немного иначе. Амбалы не имели достаточно терпения. Их «мерседес», скрипнув тормозами, вылетел на заполненный народом тротуар. Двое бандитов, выскочивших из машины, выдернули Рамзеса из толпы, словно пробку из бутылки, и засунули его, обалдевшего и почти не сопротивляющегося, в салон. В следующую секунду «мерседес» вырулил на мостовую и помчался вперед.

Мы пошли за ними. Наши две машины, меняясь, поочередно вели «мерседес», и делали это достаточно грамотно. Во всяком случае, преследуемые не проявляли видимых признаков беспокойства и не делали резких маневров. Когда мы миновали серое здание Гидропроекта и выскочили на Волоколамское шоссе, у меня не оставалось сомнений, что наши расчеты верны. Рамзеса действительно везли к Китайцу, явка которого находилась, по нашим сведениям, где-то в этом направлении.

— Вызывать помощь? — спросил Шурик, но я отрицательно помотал головой.

— Вызовем, когда подъедем к Кольцевой. А то все напортачат. Бавыкин едва услышит, наложит в штаны и прикажет всех хватать немедленно. Пусть доберутся до нужного адреса и спокойно начнут свою разборку.

«Мерседес» плавно увеличивал скорость. Мы отпустили его достаточно далеко и, чтобы совсем не потерять, вынуждены были выжимать из служебных «жигулей», уже изрядно потрепанных, все, что возможно, и даже немного сверх того. Если бы те заметили за собой погоню, то на трассе они оторвались бы от нас максимум на пять минут. Гусь свинье не товарищ, рожденный на ВАЗе летать не может. Но они ехали спокойно. К тому же нам помогало солнце — оно было им в спину и не давало возможности оглядываться.

До Кольцевой дороги мы долетели быстрее, чем я ожидал.

— Вызывай! — скомандовал я Шурику.

Он немедленно наклонился к микрофону и скороговоркой забормотал:

— Похищение объекта. Следует по Волоколамскому шоссе, срочно вызываем помощь. Как меня поняли?..

Рация коротко хрюкнула в ответ, и Шурик удовлетворенно кивнул.

— Принято. Не сорваться бы со связи. Километров через десять будем уже на пределе слышимости.

— Ничего, подтянутся, — сказал я, беспокоясь об этом меньше всего.

Пусть Китаец увязнет поглубже — это главное. Не станет же он Рамзеса сразу убивать, вначале попытается выяснить, нельзя ли свои денежки вернуть. Хотя, конечно же, он очень скоро поймет, что такие попытки бесполезны. Рамзее тоже не дурак, будет вертеться, как уж, врать и наобещает что угодно. Поэтому время у нас есть.

Шоссе было изрядно забито транспортом, это сильно ограничивало прыть «мерседеса» и облегчало нашу задачу. Хорошо еще, что погода стояла нежаркая и двигатель нашей машины грелся не очень сильно. Тем не менее спидометр щелкал километры как жареные семечки. На тридцать втором километре вновь ожила рация.

— Замедляет ход! — передал с передней машины Серега Аристов. — Внимание!

— Может, поменяемся? — предложил я.

— Пока идем нормально, не стоит, — прозвучал ответ. — Еще пару километров пройдем за ними.

Но пару километров проехать не удалось.

— Поворачивает! — возбужденно сообщили с передней машины.

Я и сам уже видел, как «мерседес» пошел полевой дорогой вправо от магистрали к темной кромке леса.

— Не ходи за ним! — закричал я. — Пусть уйдет подальше, выжди немного и пока спрячься!

— Что за черт! — недоуменно сказал Шурик. — Куда они? Там же ничего нет.

Словно штурман, он держал в руках карту-километровку, открытую на том участке, где мы сейчас находились.

— Значит, есть, — отрезал я. — Теперь карты быстро стареют. За год не то что поселок — город могли отгрохать. Специально для бандитов.

Едва «мерседес» скрылся за пригорком, мы помчались вслед по узенькой асфальтовой нитке. Теперь моя машина шла первой. Эту дорогу не ремонтировали, наверное, десяток лет или даже больше, многие выбоины превратились в ямы, то и дело я крутил руль, жал на тормоза, но миновать все ухабы все равно не мог. На одном из ухабов Шурик крякнул, врезавшись головой в потолок кабины, и покрепче ухватился за ручку.

Машина ворвалась под кроны первых деревьев, и я до отказа нажал педаль тормоза. Мгновенная картинка открылась передо мной, будто остановленный кинокадр. Неподвижный «мерседес» с открытой задней дверцей, из которой головой вперед вываливалась безвольной тряпичной куклой человеческая фигура. Увиденное на какое-то время парализовало меня, и те, в «мерседесе», начали действовать первыми. Скорость, с которой «мерседес» развернулся на узкой дорожке, показалась мне невероятной. За рулем машины сидел классный водитель, он уже мчался, целясь в лоб моим «жигулям», пытаясь ошеломить, сбросить с дороги ударом и исчезнуть без следа. Нас разделяло около двухсот метров, и в оставшиеся мне секунды я успел развернуть и поставить «жигули» поперек дороги и выскочить из кабины с воплем, адресованным Михайлову:

— Стреляй!!

Пистолет уже лежал в моей руке, патрон всегда сидел в патроннике, вопреки запрещавшим это идиотским милицейским инструкциям, и я просто несколько раз нажал спусковой крючок. Рядом оглушительно хлопнул пистолет Шурика. Отскакивая с пути летящей машины, я успел разглядеть пулевые отверстия в затемненном лобовом стекле прямо перед водительским сиденьем, а потом раздался хрустящий металлический удар — «мерседес» врубился точно в середину нашей машины, отбросив ее на несколько метров, и замер.

Одним прыжком я очутился у дверцы и рванул ее на себя.

— Стоять!!! Милиция!

С другой стороны в машину рвался Михайлов, сзади уже подбегал Аристов со своим напарником.

Водитель «мерседеса» сидел, уронив голову на руль, удерживаемый лишь ремнем безопасности. Я шевельнул его за плечо. Открытые глаза мертво смотрели прямо перед собой: одна из наших пуль угодила ему в переносицу. Еще один на заднем сиденье тоже был ранен и, по-видимому, серьезно — я слышал его тяжелое, клокочущее дыхание. А третьему пока повезло — он был совершенно невредим. Тихонько подвывая от страха, он царапался в заднюю дверцу, пытаясь отыскать ручку. Я вытащил его за ворот пиджака и швырнул на землю, врезав ботинком в печень.

— Лежать! Руки за голову!

Потом повернулся к Михайлову, кивнув на тело Рамзеса — неподвижный темный холмик на обочине.

— Шурик, быстро посмотри, что с ним.

Пока Михайлов бежал туда, — я перевел дух и попытался успокоиться, если это вообще было возможно. Я видел, как Шурик склонился над Рамзесом, перевернул его и на секунду замер. Потом выпрямился и не торопясь пошел обратно.

— Мертв, — сообщил он спустя минуту. — Удавкой задушили.

Тогда я шагнул к лежащему на земле бандиту. Я взял его за волосы, рывком задрал голову вверх и вдавил в щеку ствол «Макарова».

— Где Китаец? — яростным шепотом сказал я. — Кончу прямо здесь, тварь!

— Не знаю, я не знаю, клянусь, не знаю, — запричитал он, и я видел, что он врет. Он не боялся, что я его убью, он мне не верил оттого, что твердо знал: менты так не делают, они не убивают задержанных, и от ощущения бессилия я почувствовал, что на глаза у меня наворачиваются слезы.

— Нет! — неожиданно крикнул Михайлов. — Не здесь! В машину его! Стрелять будем там. Было два трупа, будет три. В машину!

Он яростно рванул бандита, подтаскивая к открытой дверце «мерседеса». У того мгновенно остекленели глаза, в следующее мгновение он уже отчаянно бился в наших руках, упираясь и завывая:

— Не-ет! Не надо! Я скажу-у! Все скажу-у!

Он поверил Михайлову. Ему не хотелось умирать.

* * *

Занесенная западными ветрами жара обрушилась на город, как беспощадный враг. Столбик термометра скакнул сразу на десяток градусов вверх, зной мгновенно прокалил землю до глубины линий метрополитена, полные женщины утомленно обмахивались в вагонах сложенными газетками, а в автобусах, где из-за тесноты обмахиваться было нельзя, поочередно падали в обморок. Пьющие на жгучем солнце алкаши выпадали в осадок после первого стакана, устилая телами газоны на остановках наземного транспорта. Люди покупали пепси-колу, лишь еще больше распаляющую жажду, и мечтали о социалистическом квасе и газировке.

В гольцовском «БМВ» кондиционер отсутствовал и салон нагревался не хуже, чем в отечественной «таврии». Жара не слишком беспокоила Славича, разве что он больше потел, отдавая излишне приобретенные солнечные калории. Гораздо сильнее раздражала пыль и грязь, облепившая его за полдня поездок по городу. Он мечтал о своей квартире с прохладным душем, мылом и мочалкой.

Телефон так некстати очаровавшего секретаршу Дину симпатичного парня по имени Леонид был записан на некоего или некую Гельфанд И. М., проживавшую в отдельной квартире в Спартаковском переулке. Эта квартира находилась на втором этаже старого дома из красного кирпича и имела стальную дверь с глазком. Ее окна выходили во двор, где в утоптанной до крепости бетона почве все еще жили странным образом толстые старые липы и тополя. Двор был грязен и пуст, тут не гуляли дети и юные мамаши с колясками, словно все вокруг — и люди, и дома, и деревья — договорились умереть разом, в один день.

Распахнутые окна квартиры выдавали движение внутри ее. Понаблюдав немного со двора без малейших результатов, Славич решил поговорить с жильцами квартир, располагающихся ниже и выше. Несмотря на то, что он пытался придать себе безобидный вид, нацепив на нос очки с простыми стеклами и взяв в руки пачку каких-то бумажек, разговаривать с ним почти никто не стал. Хотя в этих очках он действительно выглядел глуповато и неопасно, двери ему не открывали. Жители города давно уже отвыкли доверять незнакомцам.

Но одна дверь этажом выше все-таки открылась. На пороге стояла старушка в длинном и пышном домашнем халате и строго глядела на Славича.

— Что вам угодно, молодой человек?

Взгляд для ее лет у нее был удивительно живой и ясный, совершенно неожиданно для себя Славич стушевался.

— Я тут ищу кое-кого, — слегка запинаясь, произнес он. — По фамилии Гельфанд.

— Инна Моисеевна Гельфанд здесь не живет, — сказала старушка. — Полгода назад она уехала из страны навсегда. Но ее квартира была этажом ниже. Вы ее знали?

— Не совсем… нет. Видите ли, когда-то у нее снимали комнату одни мои знакомые, — начал врать Славич, — и я… мне хотелось тоже…

— Она действительно одно время сдавала комнату одной симпатичной паре, — подтвердила старушка, и Славич облегченно перевел дух. — Так что вы хотите?

— Дело в том, что я тоже хотел ненадолго снять… но если так…

Старушка вновь окинула его внимательным, изучающим взглядом, от которого Славич почувствовал себя очень неуютно.

— Проходите, пожалуйста, — сказала она, отступая в сторону.

Ее звали Елизавета Петровна. Она прожила очень долгую и, наверное, в основном счастливую жизнь. Была когда-то преподавателем и воспитала из десятков и сотен краснощеких юных балбесов немало вполне приличных людей, но теперь все было в прошлом, и в ее компании нынче оставались лишь старость и одиночество. Вскоре Славич догадался, что не говорила она ни с кем очень давно и тоска по общению оказалась сильнее страха перед квартирными ворами — поэтому она открыла дверь. Впрочем, Елизавета Петровна отлично разбиралась в людях, так как поняла, что Славич действительно не представляет опасности.

Он почему-то начал прикидываться научным работником, чем немало ее насмешил. Похоронив друзей и почти растеряв родственников, Елизавета Петровна полностью сохранила здравый смысл и чувство юмора и отлично знала, что у научного работника сегодня вряд ли достанет денег на квартиру уже после оплаты поездки в метро.

Славич тут же внес коррективу: он научный сотрудник, но подрабатывает в западной фирме, которая хорошо платит. Елизавета Петровна коррективу приняла без дальнейших вопросов, и Славич мысленно перекрестился.

По-видимому, он понравился Елизавете Петровне, несмотря на явную липу в легенде, и в итоге она предложила ему поселиться у нее, в большей из двух комнат, запросив настолько смехотворную плату, что отказ выглядел бы чистым идиотизмом. Поэтому Славич с радостью согласился. Обрадовался он по-настоящему, потому что получил возможность тут же вручить ей квартплату за полгода вперед. Деньги эти он намеревался списать по графе «производственные расходы». Он обещал переехать сегодня же вечером и еще некоторое время поспрашивал Елизавету Петровну о жильцах снизу, выяснив, что новые владельцы купили квартиру у прежней хозяйки, но там не жили, используя, по всей видимости, как рабочее помещение. Днем приходили, а вечером уходили. «Спекулянты, наверное, — предположила Елизавета Петровна и тут же поправилась: — Бизнесмены».

Славич пожалел, что не приготовил. себе на сегодня напарника. Ему хотелось посмотреть, кто будет выходить из квартиры снизу. В одиночку же заниматься этим не стоило, учитывая, что его личность могла быть хорошо известна. По этой причине (точнее, решив считать данные соображения достаточно веской причиной) Славич завел свою машину и поехал купаться в Серебряный Бор.

Тащился туда целый час, но на пляже трудная дорога забылась сама собой. Тут было хорошо. Среди загорелых и загорающих юных девиц вместе с их дружками, раздувающими мышцы, словно петушиные, хвосты. Среди томного безделья рядом с прохладной рекой. Вот так бы всю жизнь работать, дремотно думал Славич, подставив спину горячим солнечным лучам.

— Эй, мужик! — произнес кто-то над ним, и Славича не слишком вежливо пихнули в плечо.

Он перекатился на бок. Щурясь, посмотрел на трех юнцов, стоявших рядом в расслабленных позах хозяев окрестностей.

— Спички есть, мужик? — развязно сказал один.

— Некурящий, — коротко и кротко ответил Славич.

— Ну и дурак, — заключил юнец.

— Почему? — спросил Славич, чем поверг юнца в недоумение. Однако он быстро нашелся.

— Потому что дурак. А ты что, возражаешь?

— В известной мере — да, — серьезно ответил Славич. — Хотя не могу отрицать, что в некоторых обстоятельствах могу вызвать подобное впечатление.

— Чего? — юнец развеселился, и дружки поддержали его гоготом. — Каких обстоятельствах?

Они уже предвкушали развлечение, но Славич им все испортил. Одним плавным движением он поднялся на ноги и толкнул указательным пальцем ближайшего юнца в солнечное сплетение. Не очень сильно, но этого оказалось достаточно, чтобы тот оборвал смех и, хмыкнув, отступил на шаг.

— Например, когда разговариваю со всякими козлами вместо того, чтобы сразу шею сломать, — свирепо произнес Славич.

В принципе юнцы были неплохо развиты в физическом отношении, но каменная монолитность фигуры Славича их смутила. Еще больше смущало очевидное желание Славича немедленно помахать кулаками. К этому юнцы не привыкли, но и отступать с позором не желали.

— Сейчас, мужик, погоди, — сказал первый. — Разобраться хочешь — разберемся, только ты не уходи пока.

Он повернулся, намереваясь, видимо, отправиться за подкреплением, и тут же получил в зад мощный пинок, сваливший его наземь. Это было не очень больно — Славич бил пяткой, скорее обидно, но юнец решил пока не обижаться. Он пробежал несколько метров на четвереньках, уходя из опасной зоны, и лишь тогда вскочил на ноги.

— Сейчас, мужик, погоди, — злобно прокричал он и, сопровождаемый дружками, кинулся к соснам, за которыми, вероятно, отдыхала основная его компания.

Славич тем временем подобрал свои вещи и легкой рысцой побежал в другую сторону. Чуть позже, медленно выезжая на дорогу, он увидел довольно большую группу мускулистых парней, которую, остервенело оскалясь, вел к пляжу оскорбленный юнец.

Солнце устало стремилось к горизонту, и, когда Славич добрался до Спартаковского переулка, в город, словно похоронная команда на поле боя, неторопливо вползал полумрак. В окнах квартиры на третьем этаже горел электрический свет. План Славича был прост до крайности. Он хотел выследить последнего, кто покинет квартиру. После чего он пойдет за ним или за ней — что гораздо лучше — и попытается узнать все возможное об этом человеке. А завтра будет новый день и новый расклад сил.

Славич увидел, что в нужной ему квартире кто-то притворяет оконные створки. Очевидно, рабочий день заканчивался, так как окна одно за другим медленно гасли.

Перебежав через двор, Славич выглянул из-за угла. Из подъезда вышли двое, не спеша направились в сторону метро. Славич дернулся было вслед за ними, но внезапно остановился, Вернулся во двор; все окна были темны. Снова выскочил на улицу и отыскал ближайший исправный телефон-автомат. Квартира отозвалась вежливым баритоном — возможно, это был голос того самого Леонида, коварного искусителя длинноногой Дины. «К сожалению, меня сейчас нет на месте, — сообщил баритон. — Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после звукового сигнала».

Порывшись в багажнике «БМВ», Славич нашел капроновый буксировочный трос и сунул его в полиэтиленовый пакет.

Елизавета Петровна еще не спала, ожидая возвращения Славича, и немного удивилась тому, как мало у него вещей. Славич объяснил, что окончательно все перетащит на днях. Они пили чай и разговаривали около получаса. Славич честно настраивался на более долгую беседу, но Елизавета Петровна деликатно завершила разговор и отправилась спать, предварительно выделив Славичу кое-какое ветхое, но чистое и выглаженное постельное белье.

Оставшись один, Славич погасил свет и, не раздеваясь, улегся на кушетку. В квартире поскрипывал дубовый паркет, где-то далеко монотонно капала вода. Закинув руки за голову, Славич вслушивался в звуки затихающего дома, почти бесплотные шаги Елизаветы Петровны по квартире и начал даже слегка подремывать.

Наконец все окончательно стихло.

На капроновом шнуре Славич примерно через каждые полметра навязал опорные узлы и, прикрепив конец троса к массивной трубе отопления, залез на подоконник и бесшумно скользнул вниз. Как Славич и предполагал, створка окна квартиры внизу легко отошла в сторону. Славич мягко сполз внутрь и включил свой шпионский фонарик-карандаш.

Елизавета Петровна была права: эта квартира явно не предназначалась для жилья. На старом, ободранном письменном столе рядом с прошлогодним перекладным календарем стояла большая пепельница из толстого стекла, доверху заваленная окурками. Славич проверил ящики стола— они были пусты или наполнены никому не нужным мусором: карандашные огрызки, расколотая чашка вся в буром чайном налете да обрывки старых газет. В углу на низком журнальном столике рядом с небольшим переносным телевизором светился зеленый индикатор автоответчика. Славич потянул дверцу платяного шкафа и замер в недоумении. На вешалках-плечиках висели три полных комплекта милицейской формы с погонами старшего лейтенанта, капитана и сержанта. Внизу стояли форменные ботинки. Продолжая осмотр, Славич вышел в коридор. Вторая комната имела такой же неухоженный вид. Засаленный и продавленный диван лишь усиливал впечатление заброшенности. Здесь тоже имелся шкаф, в котором, кроме пустых бутылок, Славич ничего не нашел. На кухне повсюду валялась грязная посуда, под ногами Славича на давно не метенном полу противно поскрипывал песок.

Славич мельком заглянул в ванную, туалети остановился перед дверью чуланчика, запертого отчего-то на врезной замок. Он вернулся в первую комнату и еще раз внимательно осмотрел ящики стола. В глубине верхнего Славич обнаружил то, что искал — два ключа на проволочном колечке. Дверь открылась с легким скрипом. Пошарив рукой по стене, Славич нащупал выключатель и слегка прищурился, привыкая к электрическому освещению.

Кладовка была завалена пустыми картонными коробками и еще каким-то мусором, но внимание Славича привлек темный плоский футляр у стены размером чуть больше обычного кейса. Он откинул крышку. Это была разобранная винтовка не знакомой Славичу системы. Каждая деталь лежала в своем гнезде на мягком бархатном ложе. Не прикасаясь руками, Славич тщательно осмотрел ствол, затвор и не обнаружил никаких следов смазки, Винтовкой либо уже пользовались, либо подготовили к использованию. Поискав еще немного, Славич обнаружил футляр с оптическим прицелом и несколько картонных коробок с патронами.

Он запер чулан и положил ключи на прежнее место. Обратный путь по тросу вверх дался ему тяжеловато. Перевалив через подоконник, Славич отер обильный пот и подумал, что неплохо бы было слегка потренироваться.

В комнате Елизаветы Петровны стояла тишина. Ступая на носках и успешно избежав столкновения с мебелью, Славич добрался до входной двери. Замок закрылся за ним с едва слышным щелчком, Славич надеялся, что не потревожил сон хозяйки.

Возможно, «БМВ» следовало бы опять оставить на автомобильной площадке, но Славич слишком устал за этот длинный день и подкатил прямо к своему подъезду. Слежки за ним не было, это он знал точно. Сейчас он мечтал лишь о том, чтобы поскорее оказаться в постели и закрыть глаза, никакие иные желания его не тревожили, и когда телефонный аппарат разразился призывным криком, Славич хотел его просто отключить, не снимая трубки. В последний момент все же передумал. Звонить могла и Зоя.

— Славич? — спросил незнакомый голос. — Извини за поздний звонок. Долго работаешь.

Славич молчал.

— Ты меня слышишь?

— Кто это? — сонно спросил Славич.

— Значит, слышишь, — заключил голос. — Не лезь в это дело, Славич.

— Не понимаю.

— Не надо ничего понимать. Просто уйди.

— Это совет?

— Просьба. К тебе неплохо относятся. Жаль будет, если попадешь в серьезные затруднения.

— Кто ко мне неплохо относится? — спросил Славич.

— Уйди, Славич, не лезь. С другим бы так разговаривать не стали. Да и с тобой больше не будут.

— Я не понимаю, — сказал Славич. — Кто это? Что тебе надо?

— Все ты понимаешь, — вздохнула трубка, и связь прервалась.

* * *

«Рапорт. После окончания плановой встречи с агентом «Рамзес» я увидел, как неизвестные лица силой усадили его в машину марки «мерседес» серого цвета и повезли в неизвестном направлении… В результате организованного преследования было установлено, что на 32-м километре Волоколамского шоссе «мерседес» ушел с трассы на боковую дорогу. Заметив преследование, «мерседес» пытался пробиться ударом в лоб, после чего было применено табельное оружие. Водитель и один из пассажиров «мерседеса» получили смертельные ранения. Третьему пассажиру, несмотря на организованное преследование, удалось скрыться. При осмотре места происшествия был обнаружен труп агента «Рамзес», задушенного и выброшенного на обочину дороги…»

Меня не могло обмануть скорбное выражение лица Бавыкина. Он, безусловно, торжествовал. Правда, к его торжеству примешивалась изрядная доля страха. За то, что случилось в отделе, начальник всегда первый ответчик. Если в наших действиях найдут криминал, Бавыкину достанется будь здоров как. Дай Бог отделаться неполным служебным соответствием. На это я решил давить, чтобы удержать его от непродуманных поступков, хотя совершенно не сомневался, что пришить мне по большому счету нечего. Неприятно, конечно, что не уберегли Рамзеса, но что поделаешь! Идет настоящая война, на войне без потерь не бывает.

Но, кроме того, у меня были в запасе и более серьезные аргументы. Два моих рапорта о точно установленных случаях утечки секретной информации давно уже лежали на столе руководства управления. — Предатель не найден, он продолжает действовать, и случившееся с Рамзесом тоже его рук дело. Такой была моя позиция, и поколебать ее было весьма сложно.

Рамзеса мне в самом деле было немного жаль, Я сознательно рисковал им, но совсем не желал ему такого конца. Впрочем, в конечном счете, он сам подписал себе приговор, решив работать на две стороны сразу. Печальный итог — неизбежность, он наступил бы рано или поздно. Двурушники всегда кончают одинаково.

— Как же так! — произнес Бавыкин, и его обвислые щеки скорбно дрогнули. — «Особка» теперь всех затаскает.

— Какая еще «особка», — с досадой отмахнулся я. — Да нам медаль давать надо. Ты газеты видел? Доблестные оперативники заметили, как на улице средь бела дня похитили коммерсанта Гузеева, и немедленно начали преследование. Бандиты получили по заслугам. Среди них — находившийся в розыске особо опасный преступник. Жаль, конечно, что коммерсанта Гузеева не удалось спасти.

— Лапшу на уши репортерам ты хорошо повесил, — сказал Бавыкин. — Но здесь это не пролезет.

— При чем здесь лапша? — холодно возразил я. — Это официальное заключение служебного расследования, переданное в прессу через центр общественных связей. Все закончено, забудьте. Если «особка» еще и поковыряет чуток — так только для пущего успокоения. Ты же сам прекрасно понимаешь, что здесь все чисто.

— Чисто! — тайное торжество Бавыкина на глазах превращалось в злость. Он уже и сам понимал, что раздувать дело, чтобы подставить меня, ему невыгодно. — Чьи это орлы? На кого работают? Ксивы, права — у них все липовое. Кто второй убитый? Куда скрылся третий? Почему его не сумели взять? Туг же кругом сплошной непрофессионализм. Хорошо еще, хоть одного по пальчикам установили.

— А что мы вдвоем могли сделать? Лес, стрельба, машина в лоб прет, Рамзес на дороге валяется…. Ну, не сумели. Я же не колдун в конце концов. Ничего, будем работать, искать…

— Слушай-ка, — Бавыкин хитро прищурился. — А вас там действительно было только двое?

Какое-то чутье у него все-таки есть, с удивлением отметил я. Или так, на арапа лепит?

— Сколько же нас должно было быть? Или ты думаешь, что я на встречи весь отдел с собой таскаю?

— Не знаю, не знаю, — промямлил он и снова взял со стола мой рапорт, — Ладно, иди. Что будет дальше — раньше меня узнаешь.

— Да ничего не будет, — сказал я, закрывая за собой дверь.

Шурик Михайлов встретил меня вопросительным взглядом, и я успокаивающе махнул рукой.

— Все нормально, Шурик, без проблем. Давай делом заниматься. Что у тебя с этим банком «Восток-инвест»?

Он повернулся к сейфу и вытащил стопочку отксерокопированных документов.

— Был в налоговой инспекции. Документы в порядке, лицензия есть, налоги платят вовремя.

— Кто в учредителях?

— Да никто, — Михайлов передал мне один из листков. — Два юридических лица, три десятка физических. Знакомых лиц не обнаружено.

Я пробежал список глазами.

— Проверки запустил?

— Само собой. Сам отвозил. Завтра будут готовы.

Я еще раз внимательнее перечитал список.

— Не может быть, чтобы там чьи-нибудь уши не торчали, — сказал я. — Стой! А это кто?

Шурик заглянул, пожал плечами.

— Мужик какой-то. Куриленко Вэ Пэ. А в чем дело?

— Сейчас поймешь, — я почувствовал, как в предвкушении удачи стукнуло сердце. — Достань-ка бумажки по «Изумруду».

Михайлов снова полез в сейф, вытащил нужную папку и некоторое время листал зажатые скоросшивателем страницы.

— Точно, — удивленно воскликнул он. — И здесь есть Куриленко. Ну и память у вас.

— Это не память, это нюх.

— Так что же выходит, Хозяин — это Китаец?

— Нет, Шурик, — покачал я головой. — Китаец — мразь, бандит, но до Хозяина он пока не дорос. Размах Хозяина ему не по зубам. Может, и дорастет, если не остановим. Ясно, что Куриленко — это связка. Через него надо и Хозяина искать. Если я прав, то очень скоро мы на него выйдем.

— А Китаец?

— Про Китайца можешь забыть, — тихо сказал я. — Считай, что его никогда не было. Вычеркни эту тварь из памяти.

Михайлов несколько секунд молча и серьезно смотрел на меня, потом убрал документы и запер сейф.

* * *

Как именно его вычислили, Славич догадался очень быстро. Прокололи его гаишники, когда остановили на площади. Остановили по чьей-то просьбе, специально, чтобы узнать, кто есть такой Славич. Эго означало, что его хитрые маневры и путание. следов были напрасны. «БМВ» оставался под наблюдением гп автомобильной площадке все время, и едва Славич тронулся, эфир пошло указание о перехвате. Но одновременно это означало, что Гольцова пасет все-таки не кто-нибудь, а милиция. ГАИ, мундиры в квартире в Спартаковском переулке — все это о чем-то говорило. Если все было именно так, Славич мог с чистой совестью последовать ночному телефонному совету и выходить из игры. Немного выпадал из схемы недавний «хвост* Славила Юрий Симаков. Но в конце концов, откуда он знает, какими приемами сейчас пользуется «наружна»? Трудно ли органам снять помещение под конспиративную квартиру, замаскировав ее вывеской фиктивной фирмы! Все эти соображений он и изложил Гольцову, позвонив ему из телефонной будки, поскольку' уже не мог исключить возможность прослушивания своего домашнего телефона. Разумеется, ни о квартире в Спартаковском, ни о Симакове Славич рассказывать не стал, I Гутать карты мил к-ции он не желал ни в коем случае.

Некоторое время Гольдов молча переваривал услышанное.

— Исключено, твердо сказал ой. — Ты вытащил пустой номер.

Тогда Славич разозлился.

— Я не понимаю, Савелий, к тебе что, министр внутренних дел на доклад ходит? Ты всерьез думаешь, что знаешь абсолютно все?

— Исключено, — с нажимом повторил Г ольцов. — Объяснять не буду. Разумеется, проверю еще раз, но этого не может быть. Если бы так было на самом деле, я бы обошелся без тебя. Еще есть какие соображения?

— Ладно, Гольцов, — сказал Славич, — я еще немного поработаю просто для того, чтобы доказать тебе, что я прав. Черт с ним, с твоим гонораром, дело не в нем. Но я тебя предупреждаю: если там действительно каким-то боком органы — на. меня не-рассчитывай. Они для меня хоть и бывшие, но все равно — „свети В отличие от тебя.

— Договор в силе, — подтвердил Гольцов без малейшего колебания, — Я все помню. Занимайся своим делом и, если что, — сразу звони. Будь здоров!

Славич раздраженно швырнул трубку на рычат, но пока шел к машине, немного поостыл. Прежде чем Славич не доказал свою правоту, работа не закончена, и злиться на Гольцова нет оснований. Лад, но, приговаривал он, трогая машину, доказать

тебе надо? Докажем!

Пока он ехал в Спартаковский переулок, на город надвинулась тяжелая черная, туча. Раскаты грома доносились в салон машины даже сквозь уличный шум. Первые капли дождя испарялись, едва соприкоснувшись с раскаленным асфальтом, но когда Славич остановил «БМВ», ливень уже молотил ровно к мощно, вмиг разогнав прохожих в укрытия. Спрятавшись под зонтиком, Славич успел добежать до подъезда еще до того, как улицы превратились в мутные реки.

— Как вы рано сегодня ушли, — удивилась Елизавета Петровна. — Я даже и не слышала. Что же вы без чая, без завтрака?

I — Не беспокойтесь, все нормально, — сказал Славич,

— Бы сегодня будете перебираться? — спросила она. — Тогда вам нужно дать ключи.

— На днях. Нужно кое-что завершить.

— Может быть, вы напрасно так сразу заплатили? — забеспокоилась хозяйка. — Вот когда переедете окончательно…

— Все в порядке, Елизавета Петровка, все это мелочи… Скажите, — а вы не знаете, кто эти люди, которые купили квартиру снизу?

— Вот этого я не могу сказать, Игорь. Я сама их видела всего раза два, когда они к Инне Моисеевне приходили. Плохого ничего не могу сказать, с Инной они поступили совершенно честно, заплатили все деньги и за квартиру, и за дачу. Вероятно, богатые современные молодые люди.

— За дачу?

— Ну конечно. Инна уезжала насовсем. Долго не могла решиться, хотя дета ее уже давно там, несколько лет, ц все время ее звали тс себе. Но она боялась. А дача у нее прекрасная — старый дом.? очень большой, с печью, с мезонином. И участок — очень большой, просто огромный, такие участки давали очень давно и теперь уже не дают. Я была там несколько раз, она меня приглашала. Мы с ней в этом доме прожили вместе пятьдесят лет… Но в конце концов дети ее уговорили и она все продала. Очень удачно, что купили у нее все сразу… А где ваши очки, молодой человек? — внезапно спросила она, и Славич смущенно заерзал на стуле.

— В машине оставил, — сказал он и зачем-то добавил: — Такой дождь на улице поливает.

— Может быть, чаю хотите? — предложила Елизавета Петровна.

— Нет, спасибо… Скажите, Елизавета Петровна, а где эта дача находится?

В Удельной. Знаете, следующая станция за Малаховкой. Лесная улица, дом, кажется, шестьдесят пять. Далековато от станции, но для молодых ног сущие пустяки. А что, это вас интересует?

— Да так, — махнул он рукой, испытывая отвращение от нс обходимости что-то придумывать и врать этой старушке. — Просто… в общем, мне нужно посмотреть.

Она негромко рассмеялась.

— Вы знаете, Игорь, я так и поняла. Я сразу увидела, что они вас интересуют. В людях я разбираюсь немного. Мой второй муж был очень похож на вас. Он работал… Впрочем, это неважно, это было так давно, сразу после войны. Может быть, все-таки чаю?

— Вы меня извините, Елизавета Петровна, — сказал Славич, — мне нужно срочно ехать.

— Дождь ведь какой, Игорь. Намокнете.

— У меня зонтик. И машина… Вот что я хотел сказать: напрасно вы так легко открываете дверь кому попало. Сейчас полно бандитов. Многие за квартирами охотятся. Особенно если живет одинокий пожилой человек.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Кому попало я не открываю. И квартира давно уже на внучку переписана. Вот помру — она сюда переедет. Так что вашим бандитам делать тут нечего. Богатства я не нажила…

Дождь все еще поливал вовсю, хотя первоначальная его ярость уже ослабла. Вода текла по мостовой вровень с тротуарами. Поколебавшись секунду, Славич снял кроссовки с носками, закатал брюки и пошлепал к машине босиком, морщась, когда под отвыкшую от земли подошву попадал камешек.

Дача. Странно. Квартира — это понятно, дача — нет. Может, милицейское начальство ее себе иод шумок загребло? Надо на эту дачу посмотреть. Там все, возможно, и разъяснится окончательно.

По городу ездить в сильный дождь особенно неприятно. Полуослепшие машины забрасывали друг другу стекла грязными брызгами из-под колес. Весь транспорт города, казалось, сбился в одну большую стаю, до смерти перепутанную 1розой. Сквозь частый росчерк дождя Славич с трудом выбрался на Волгоградский проспект, машин там было поменьше, но расслабиться он смог, лишь миновав Кольцевую автодорогу. Вдавил педаль газа посильнее и с опаской отпустил: мощный «БМВ» мгновенно разогнался до ста тридцати километров. Славич решил не спешить, дорога была очень мокрая.

Когда-то ему уже приходилось ездить в Удельную, и путь он помнил хорошо, не проскочил даже малозаметный поворот к железнодорожному переезду. Возле станции развернулась обширная и бойкая толкучка, разогнать которую не мог даже ливень. К слову сказать, дождь уже перестал, и многокилометровый грозовой фронт, накрывший разом полгорода с пригородами, уплывал своей воздушной дорогой и на горизонте уже заблестело отмытой небесной голубизной.

Дальше Славич решил двигаться пешком, оставив «БМВ» на платной стоянке возле толкучки — ^ земляной площадке с забросанными кое-где битым кирпичом грязными ямами, но зато обнесенной толстой цепью, которую охраняли два мускулистых олигофрена в камуфляжной форме. Славич взглянул на их лица и лишь горестно вздохнул: Господи, откуда же повылазило сразу столько!

Он оплатил стоянку на пять часов вперед и спросил, как добраться до Лесной улицы. К его удивлению, олигофрены объяснили дорогу довольно толково. И на том. спасибо. Путь занял минут двадцать. Асфальтовая дорожка сменилась грунтовой, чавкающей под ногами обильно пропитавшей ее дождевой влагой. Славич обходил лужи по мокрой траве, и очень скоро его кроссовки вымокли насквозь.

Елизавета Петровна была не права, когда говорила, что тагах больших участков теперь не дают. Теперь-то как раз дают что хочешь, только плати деньги, но при всем при том участок дома шестьдесять пять действительно был не маленький. Он располагался чуть в стороне, отделенный от соседних болотистой ложбинкой, по дну которой протекал ручей. Толстые стволы старых сосен почти полностью скрывали дом. Славич потянул калитку и увидел, что она заперта на висячий замок. Хозяев на даче не было. Из-под ворот тянулись следы автомашины, уехавшей отсюда задолго до начала дождя.

Он огляделся — вокруг никого — и, не особо задумываясь, махнул через забор. Ничего такого, наскоро придумывал Славич, приехал к товарищу на дачу, давно уже не бывал — и вот ошибся немного участком…

Он обошел дом по периметру. Окна нижнего этажа были закрыты изнутри толстыми ставнями. Складывалось впечатление, что тут давно никто не живет, и если бы не следы автомашины да

относительно свежий сигаретный окурок около фундамента, Славич так бы и подумал.

Между стенкой небольшого сарайчика и забором он обнаружил деревянную лестницу и удовлетворенно хмыкнул. Не слишком длинная, но достать до окон второго этажа с нее можно. Он не колебался: с соседних участков дом совершенно не просматривался, а приближение хозяев он надеялся услышать заранее и успеть удрать. Ступеньки грустно поскрипывали под ногами, но держали, Славич добрался до окна и убедился, что ему опять повезло. Плотно прикрытая створка не была заперта на шпингалет.

* * *

Встретить Элку именно здесь я не ожидал. К счастью, я увидел ее первым и тут же позорно отступил, укрывшись за киоском. Я почувствовал, как внезапно противно ослабли ноги, а в горле разлилась сухая горечь. Покачивая стройными бедрами в черных колготках, Элка выходила из дверей бандитского кабака с красивым названием «Каравелла». На Элке было черное платье, облегающее ее фигурку как чулок и едва прикрывающее трусишки. Это ее платье я любил и ненавидел, она выглядела в нем сверхсексуально, и каждый встречный мужчина обязательно таращился на нее липким раздевающим взором. Я сам смотрел на нее точно гак же, но всех остальных был готов убить. Глаза Элки блестели, она раскраснелась и явно была в легком подпитии, а рядом с ней, лапая за талию, шагал мужик в отличном вечернем костюме и галстуке-бабочке под жирным подбородком. Рука мужика как бы нечаянно скользила по Элкиному боку, то поднимаясь вверх и касаясь груди, то опускаясь до ягодицы, он шептал ей что-то отвислыми мокрыми губами в самое ухо, а Элка откидывала назад голову и хохотала. Ей было сейчас хорошо. Намного лучше, чем мне.

Подойдя к краю тротуара, мужик жестом хозяина жизни подозвал ожидавший его голубой «ситроен». Шофер услужливо распахнул перед ними заднюю дверцу, и губастый помог Элке влезть в машину, успев между делом похотливо облапать ее с ног до головы. Элка не возражала. Лишь кокетливо шлепнула его по жадной пухлой руке, бесцеремонно шарящей по телу как по собственной территории. Дверцы хлопнули, «ситроен» отчалил, увозя Элку с губастьШ прочь из моей жизни.

Я полез в карман за сигаретами и обнаружил, что у меня дрожат руки. Надо было что-то сделать сейчас. Наверное, надо было выпить. Я шагнул к киоску и остановился. Пить не буду. Пить ни в коем случае нельзя. Ехать домой тоже — я чувствовал, что не смогу просто сидеть is квартире и ждать Элку. Если, конечно, она сегодня вообще явится…

Бутылку я покупать не стал. Выбросил так и не зажженную

сигарету и поехал к сестре.

Китаец залег на дно в подмосковном Павловске. Впрочем, определение «залег на дно» можно было применять лишь чисто условно. Город Павловск был известен большим оборонным заводом, выпускавшим, помимо средств массового уничтожения человечества, отвратительного качества велосипеды. Известен он был также расположенным неподалеку водохранилищем, на которое столичные жители летом ездили купаться, а зимой — ловить рыбу. Теперь же Павловск был славен тем, что власть в нем окончательно и бесповоротно перешла в руки мафии. Но знали об этом немногие, а кто знал — помалкивал. Одних существующее положение устраивало, другие просто боялись.

Павловская группировка бандитов одной из первых в стране реализовала на практике несложную истину: власти бояться не нужно, ее следует покупать. В соответствии с этим тезисом власть в Павловске была скуплена на корню от мэра и начальника милиции до последнего постового милиционера. Каждый из них имел свою долю от бандитского пирога и старательно защищал существующее положение. Об этом мы прекрасно знали и в бессилии скрежетали зубами. Официально в Павловске преступность почти не существовала. Показатели раскрываемости преступлений были просто блестящими, все квартирные хулиганы неизменно привлекались к строгому суду. Одно исключение, впрочем, было — розыск пропавших без вести. В Павловске не часто случались убийства, люди просто исчезали без следа.

Год назад вот так же бесследно исчез перед самыми выборами кандидат в мэры, поддерживаемый довольно большой группой коммерсантов, очумевших от бандитского всевластия, местной интеллигенцией и трудовым коллективом закрытого НИИ. Скандал поначалу был большой, две недели об исчезновении писали все центральные газеты, но постепенно все успокоилось. Мэром же избрали независимого кандидата Машукова, который легко переиграл бывшего предгорисполкома — главного соперника исчезнувшего лидера местной оппозиции. Эта операция, простая, как ореховая скорлупка, подвела итог долгому спору между демократами и коммунистами. Ни тем, ни этим в Павловске ничего не перепало.

Итак, Китаец сидел в Павловске на одной из своих квартир под надежной охраной боевиков и местной милиции, пережидая,

пока ситуация сделается менее напряженной. Рамзее должен был привести нас к нему и сделал это, хотя уже после смерти. Сейчас мы знали о Китайце все необходимое, чтобы поставить окончательную точку в его бандитской карьере.

На шоссе при въезде в город стоял усиленный милицейский пост. Трое автоматчиков в бронежилетах вели выборочную проверку автотранспорта. Мои старенькие «жигули» им не приглянулись, и это было хорошо. Чем меньше сегодня будут обращать на меня внимания, тем лучше. В городе я немного поколесил по улицам — не только ради страховки, но и затем, чтобы получше изучить местность, и к месту встречи со Стариком подъехал с небольшим опозданием.

Возле универмага на центральной площади было много людей и много машин, место для стоянки нашлось не сразу. Я шел, отыскивая в многоколесной толкучке машину Старика, но он заметил меня первым и дал для ориентира короткий гудок.

В машине их было двое — Старик и худощавый парень с острым и будто застывшим в постоянном напряженном сосредоточении лицом. Он называл себя Гонта, под этим именем я его знал и не требовал большего. — Гонту к нам привел Старик, их знакомство началось лет десять назад еще во время афганских событий и возобновилось после случайной встречи на московской улице. Я знал Гонту лишь со слов Старика, но он поручился за него, и этого было вполне достаточно.

— У вас все нормально? — спросил я, забравшись на заднее сиденье.

— На въезде пост, — озабоченно заметил Старик. — Если начнется крупный шухер, это может осложнить ситуацию.

— Я видел. Не думаю, что они так быстро отреагируют. Минимум полчаса в запасе у нас будет. А то и весь час. Главное — на месте не застрять. С точкой все в порядке?

— Мы вчера проверяли. Отличная точка, лучше некуда.

— Как настроение, Гонта? — не удержался я от вопроса и тут же пожалел.

— Ты прямо как замполит, — скулю усмехнулся он. — Не беспокойся, нормальное настроение.

— Слушай-ка, — сказал Старик. — А с этой шестеркой что будем делать?

— Ничего, — ответил я после короткой паузы, — На базу мы его в багажнике привезли да с завязанными глазами. Вывезти точно так же подальше и отпустить. Он же практически ничего не видел. И никого.

— Он тебя видел, — возразил Старик. — И Шурика.

— Ну и что? Куда он с этим пойдет? К- своим — и то вряд ли

вернется после того, как своего шефа заложил. И в милицию ему попадать не рекомендуется: за Рамзеса его по головке гладить не станут. Нужно ему дать немного деньжат на билет до Сочи, и пусть дует. Думаю, больше мы о нем никогда ке услышим.

— Я против, — угрюмо сказал Старик. — Нельзя его отпускать. Свои его найдут рано или поздно. А он тебя знает.

— Ну и пусть знает. — Этот разговор начинал меня слегка беспокоить. Я не хотел лишней крови. — Что он может сделать? Даже если его свои раскрутят, вытащат все из него — дальше что?

— Дальше то, что ты, а значит, и все мы окажемся засвечен-

I чыми.,

— Мне тоже это не нравится, — произнес Гонта, не поворачивая головы. — Он знает тебя, ты — Старика и меня. Вот ты, наверное, все продумываешь, пальчики, наверное, в своей машине как следует протер — и правильно сделал, кстати, — а там уже будут не пальчики, а полный расклад. Нельзя его отпускать — это же ясно.

Я стиснул зубы. Они оба были правы, я не желал такой пра-воты и все же понимал, что возразить мне нечего.

Война идет, парень, — сказал Старик, — ты же сам об этом постоянно твердишь. Либо мы их, либо они нас. Да ты и сам все прекрасно п'онимаешь, чего тебе объяснять…

— Хорошо, — мой голос прозвучал глухо. — Все правильно, я согласен. Закончим здесь, сразу поедем на базу. Кто там сейчас с ним?

. — Никого, — ' усмехнулся Старик. — Зачем лишний народ в куре вводить.

Я удивленно посмотрел на него.

— Не беспокойся, он в подвале, упакован как надо.

— А если будет орать?

— Там ори — не ори…

Я остался в машине Старика, а они пошли в мою. Гонта шел, будто гулял, безмятежно помахивая черным чемоданчиком, очень похожим на самый обычный «дипломат».

Четырехкомнатная квартира Китайца находилась в шестнад-i; гштажном доме на центральной улице, естественно носившей имя пролетарского вождя. Впрочем, кажется, ее собирались скоро переименовать в соответствии с новыми временами. Дома отделяли от улицы газончики с низким кустарником и боковые аллейки, на которой я и остановил машину. Подъезд Китайца был от меня в двухстах метрах и просматривался отлично. Отсюда я хорошо видел и дом напротив — восьмиэтажный параллелепипед с черными проемами чердачных окон под самой крышей. Я включил портативную рацию на прием и стал ждать.

Через какое-то время я услышал слегка искаженный эфиром голос Гонты.

— Я на месте.

— Понял, — ответил я и вышел из машины.

Телефон-автомат был напротив. Как ни странно, работал он не на жетонах, а на рублевых монетах. Не успели еще переделать.

— Хозяина позови, — приказал я, услышав в трубке гортанный голос.

— Зачем тебе хозяин?

— От Тимура есть вести.

На том конце озадаченно цокнули языком.

— Говори, какие вести. Я хозяину потом скажу.

— Тебе говорить не буду. Вести не очень хорошие. Пусть хозяин подойдет.

Несколько десятков секунд я слышал невнятно бубнящие голоса — микрофон трубки был зажат рукой, потом раздался хорошо знакомый мне голос Китайца, слегка гнусавый из-за перебитого когда-то и неправильно сросшегося носа.

— Что ты хочешь?

— Твой Тимур у нас. Очень боится, просит денег, хочет уезжать.

— Деньги всем нужны, — сказал Китаец. — У кого у вас? Ты кто такой?

— По телефону не буду, — сказал я. — Приезжай к вокзалу, я жду в ресторане, там и поговорим.

— Мой кунак к тебе приедет, — сказал Китаец после короткого раздумья. — Как ты выглядишь?

— Пусть не трудится, я с ним разговаривать не буду. Я к тебе приехал и буду говорить только с тобой. Разве не ясно, почему?

— Почему Тимур сам не звонит? — спросил Китаец, и я, засмеялся в трубку,

— Потому что он у нас. Ты что, не понял? Его ищут, а мы его пока прячем. Если с тобой не договоримся, прятать больше не станем — тогда менты его сразу подберут, можешь мне поверить.

— Зачем подберут? Что ты такое говоришь, я тебя не понимаю. Если Тимур попал в какую-то неприятность, при чем тут я?

— Как хочешь, — равнодушно сказал я. — Буду ждать тебя в ресторане ровно час. Когда приедешь — я сам к тебе подойду. Привези тысячу баксов — это мне за работу. А для Тимура — сколько сам захочешь.

— Я тебя совершенно не понимаю… — начал было Китаец, но я уже повесил трубку.

Ровно через пять минут из подъезда на улицу выскочили четверо. Хлопнув дверцами иномарок, умчались в сторону вокзала, сопровождаемые визгом покрышек. Я поднес ко рту рацию.

— Охрана пошла вперед.

— Я видел, — мгновенно отозвался Гонта,

Невольно я посмотрел на чердачные окна дома напротив, но ничего там не разглядел.

Время будто растянулось. Секундная стрелка тащилась по циферблату неимоверно медленно, подолгу цепляясь за каждое деление. Мне показалось, что она замерла в тот момент, когда в дверях, сопровождаемый охранниками, появился Китаец; Тончайший белый костюм облегав' его плотную приземистую фигуру. Один из охранников бросился вперед, чтобы подогнать, поближе «мерседес». Китаец неподвижно стоял на краю тротуара, перебирая в руке агатовые четки, и вдруг отшатнулся назад. Я увидел алое пятно на белой ткани пиджака и услышал странно слабый звук выстрела. Второй выстрел прозвучал почтй без интервала, голова Китайца дернулась вверх, из-под подбородка выхлестнул фонтан крови. Пуля попала ему точно в горло, он упал — на спину, словно деревянная кукла, не сделав более ни единого движения, и это означало, что Китаец мертв.

Его охранники бестолково метались, размахивая пистолетами и безуспешно пытаясь определить, откуда- стреляли. Вдруг они скопом кинулись через дорогу, но совсем не к тому дому, а к густому кустарнику на пустыре левее. Лишь один из них, — отделившись, от общей группы, почему-то побежал' к восьмиэтажке, и это :мне не понравилось.

[Я вырулил на дорогу и поехал за ним. Охранник уже добежал до угла, и я понял, что если он сейчас забежит во двор, то увидит Старика и Гонту. Допустить это было нельзя.

Я резко вывернул руль и вдавил педаль газа:-Машина выскочила на тротуар и с отвратительным влажным звуком врезалась сзади в бегущего, его отшвырнуло в сторону, пролетев но воздуху, он без движения рухнул на тротуар. Пока мне везло: улица была абсолютно пуста от машин и пешеходов, остальных охранников скрывал дом.

Глянув в зеркало на ближайшем перекрестке, я увидел «жигули» Старика, неторопливо следующие за мной…

* # *

Здесь было очень много пыли, на этой даче, особенно на втором этаже, и здесь давно но бывало женщин. Дом, однако, выглядел обитаемым. На одной из кроватей, небрежно накрытой покрывалом, подушка еще хранила отйечаток чьей-то головы.

По скрипящим ступеням Славич спустился на первый этаж, такой же неприбранный — логово людей, абсолютно равнодушных к уюту. Он привычно порылся в ящиках и шкафах, не обнаружив ничего интересного. Вошел на кухню и замер на пороге, уловив какой-то слабый и непонятный звук. Некоторое время он стоял не шевелясь, напряженно вслушиваясь, и когда уже решил, что ему просто почудилось, звук повторился.

Славич не мог определить ни природу, ни источник этого странного звука, едва различимого в почти абсолютной тишине — как если бы щенячий визг пополам с воем электропилы слушать через трехметровый слой ваты.

Но звук раздался вновь, и теперь Славич понял, что идет он откуда-то снизу. Славич присел на корточки, внимательно изучая пол, и вскоре обнаружил в самом углу кухни узкую щель подвального люка и утопленную в дереве металлическую пластину с круглой прорезью. Он поддел лезвием ножа — пластина, щелкнув, встала торчком. Без особого труда откинув крышку, Славич увидел под ней еще один люк, теперь уже с обычной ручкой, запертый зачем-то на задвижку. Этот люк оказался неожиданно массивен. Не оценив на глаз его тяжести, Славич едва не клюнул носом вниз после первого рывка. Чертыхнувшись, он ухватился теперь уже обеими руками и отвалил крышку. Снизу шибануло густой вонью экскрементов и мочи. Славич брезгливо поморщился и, подсвечивая фонариком, начал спуск.

Подвал был громадный — едва ли не в половину фундамента — и глубокий: Славич мог стоять тут не наклоняя головы. У дальней стены тонкий луч фонарика высветил мощную металлическую кровать и распростертое на ней тело. Лежащий слабо шевельнулся, издав тот самый скрипящий звук. Проведя лучом по стене, Славич отыскал выключатель, который заставил вспыхнуть лампу, свисающую с потолка на шнуре.

Человек на кровати был прикован к толстым прутьям наручниками за руки и за ноги. Его глаза и рот были заклеены лейкопластырем. На джинсах темнело мокрое пятно. Славич потянул за край пластыря. Человек дернулся и заскулил.

— Терпи, дружок, — сказал Славич, отдирая пластырь вместе с частью бровей. — По-другому все равно не получится.

Второй пластырь отклеился легче.,

— Ты кто такой? — спросил Славич, вглядываясь в распухшее от синяков и ссадин лицо. — Что здесь делаешь?

— Фа-те-ты, — прохрипел человек, безуспешно пытаясь что-то выговорить пересохшим ртом.

— Сейчас. — Славич поднялся наверх и вернулся с большой кружкой воды.

Зубы прикованного жадно стучали о металлические края, он пил воду огромными глотками с рычанием, стонами и всхлипами, потом бессильно уронил голову и некоторое время переводил дух.

Порывшись в карманах, Славич извлек согнутую проволочку и начал ковыряться в замке наручников, но пленник открыл налитые кровью глаза и довольно внятно произнес:

— Ключ на полке.

На широкой доске, прикрепленной к стене погреба стальными уголками, Славич действительно отыскал ключ. Освобожденный пленник медленно спустил ноги на пол и сел.

— Ты кто? — спросил Славич.

— А ты? — ответил тот вопросом на вопрос.

— Кто тебя здесь приковал?

— Суки, — сказал пленник и тоненько завыл. По синим от ушибов и щетины щекам покатились слезы. — Что делают, су-у-ки!

— Да кто же? — допытывался Славич.

— С-су-ки, — рыдал пленник, — менты поганые!.. Козлы! Всех замочу-у!

Славич с некоторым усилием определил, что ему года двадцать три — двадцать пять.

— Какие менты? Что ты плетешь?

— Такие… А ты сам, ты! Тоже, падла, из этих! — истерически крикнул парень, мгновенно переходя от обиды к агрессии.

От этого неожиданного крика Славич вздрогнул, чуть отпрянул, и парень отчего-то решил, что Славич его боится.

— Ты кто, гад? Говори! — вскочил он.

Славич посмотрел на него с удивлением. Бить его в такой ситуации было просто жалко. Он просто схватил очумевшего пленника за нижнюю челюсть и толкнул на кровать. Тот лязгнул зубами и смолк.

— Давай, рассказывай, — сказал Славич довольно миролюбиво. — Только не дергайся больше. Я его освободил, а он бросается, щенок неблагодарный. Смотри, а то могу обратно упаковать.

— Ты чего, мужик, — испуганно сказал парень. — Это я так… нервы. Сутки тут лежу.

От жалости к себе он вновь всхлипнул и сморгнул слезу.

— Менты, — проговорил он. — Схватили, привезли сюда… Били, гады, беспредельщики.

— Где схватили? За что?

— Да ни за что, — ответил парень, бросив на своего освободителя быстрый взгляд.

— Прямо так ни за что? — удивился Славич, поняв, что толку из этого разговора не будет.

— Ни за что, — упрямо повторил парень. — Ты что, не знаешь их, гадов? А ты сам кто такой?

— Я тут случайно… Сосед. Услышал, как ты тут стонешь, и зашел.

— А!.. — парень вдруг с тревогой выпрямился. — А где эти?

— Хозяева, что ли? Откуда мне знать! Скоро придут, наверное.

Парень вскочил и шатнулся на не отошедших еще ногах.

— Слушай, мужик, давай скорее отсюда. А то они и тебя тут…

Они выбрались наверх, Славич хотел было закрыть подвал,

но передумал. Такая аккуратность была как-то неуместна.

— Мужик, спички есть? — лихорадочно спросил парень. — Дай спички. Запалю тут все на хрен!

— Я тебе запалю, — пообещал Славич. — Ты меня просто разочаровываешь. Не зря ли я тебя, дружок, оттуда вытащил? Иди наверх спокойно, там через окно на лестницу…

Они выбрались во двор. Славич аккуратно прикрыл окно и отнес лестницу на прежнее место. Пусть хозяева немного поломают голову над тем, как пленнику' удалось сбежать.

— Мы где, мужик? — спросил парень,

— Станция Удельная. Вон в ту сторону дуй, да смотри, не попадайся больше. Так ты мне ничего не хочешь рассказать?

— Да ладно, мужик, отвали… спасибо тебе, — отмахнулся парень и торопливо, хотя и не вполне уверенно зашагал по тропинке.

Дождавшись, когда он скроется за поворотом, Славич принялся подыскивать себе наблюдательный пункт. Наилучшим местом показался густой кустарник на пригорке. Улица отсюда была видна в обе стороны, а между деревьями можно было даже разглядеть крыльцо дома. Flo торчать там все это время оказалось трудно. Вымоченная ливнем почва не позволяла присесть, а мгновенно налетевшие комары были настолько свирепы, что скоро изгнали Славича на солнце.

Часы показывали четыре, и до сумерек было еще далеко. Славич отмахивался от комаров сорванной веткой и пытался разобраться в том, что ему удалось узнать. Что-то здесь было не так. Поверить, что милиция специально держит эту' дачу, чтобы раскалывать задержанных, Славич не мог. Да и не похожа эта дача ни на официальную явку, ни на привилегированную базу начальственного отдыха…

Шум автомобильных моторов он услышал, когда солнце скрылось за вершинами сосен. Славич поспешно забрался в кустарник, успев спрятаться за несколько секунд до того, как по улице, обдав его запахом бензина и нагретого солнцем металла, к воротам дома шестьдесят пять подъехали двое «жигулей». Бежевые и синие. Из бежевых вылез Юрий Симаков и принялся открывать ворота. Второго пассажира этой машины Славич видел впервые и попытался получше запомнить на будущее его узкое сосредоточенное лицо. Не исключено, что вскоре придется встретиться. Водитель синих «жигулей» ждал, оставаясь за рулем. Со своего места Славич мог видеть лишь его затылок.

Единственная возможность рассмотреть лицо третьего у Сла-вича была, когда приехавшие взошли на крыльцо дома. Однако мощная фигура Симакова все время заслоняла его спутника. Собственно, Славич уже узнал самое главное и мог бы уходить, но решил досмотреть развязку. Мрачно посмеиваясь про себя, он представлял происходящее сейчас внутри дома. Вот они обнаружили открытый люк. Сейчас спустились и осматриваются. Вот выскочили из подвала и принялись обыскивать дом, пытаясь понять, как ушел пленник. Вот…

Дверь с треском распахнулась. На крыльце появился третий из приехавших, и теперь Славич разглядел его очень хорошо. Смуглое лицо с треугольными раскосыми глазами, слегка искривленная, словно в постоянной усмешке, линия рта. Это лицо Славичу было отлично знакомо. Крапивин. Алексей Крапивин. Работать вместе им прежде приходилось не один раз.

Славич с немалым трудом подавил инстинктивный импульс окликнуть Крапивина и запросто выйти к нему из кустов. Он почувствовал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Что-то очень серьезное Славичу все еще оставалось непонятным.

Крапивин стоял на крыльце, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. На какое-то мгновение взгляд его задержался на кустах, и Славичу вдруг показалось, что они смотрят друг другу прямо в глаза. Но в следующий момент Крапивин отвернулся и вновь скрылся за дверью. А еще спустя минуту из дома выбежали все трое. Видно было, что они очень торопились, бросая в спешке какие-то вещи в багажник бежевой машины. Затем уселись в нее все втроем и укатили, предварительно тщательно заперев ворота. Синие «жигули» остались на участке.

Для страховки Славич еще посидел в кустах, терпеливо перенося комариные укусы, и лишь убедившись, что действительно слышит последние десять минут только комариный звон, выбрался на дорогу и перемахнул через забор дачи. «Жигули» Симакова стояли за домом. Повреждения Славич увидел сразу: расколотая правая фара, свежие царапины на металле крыла. Не колеблясь, он высадил локтем ветровик и забрался в кабину. Документов в «бардачке», как и следовало ожидать, не нашлось, зато в багажнике Славич обнаружил нечто друтое. Это был маленький обрывок картонки с надписью по-немецки. Клочок картона от патронной коробки, точно такой, какие Славич совсем недавно видел в квартире в Спартаковском переулке.

* *

Об убийстве Китайца первым сообщил, конечно же, «Московский комсомолец». В крохотной заметке на первой странице утверждалось, что убийство, совершенное профессионалом, свидетельствует об обострении борьбы среди преступных группировок за раздел сфер влияния в городе и области.

Утром по случаю безвременной кончины Дагоева начальство устроило совещание руководящего состава, чтобы попытаться спрогнозировать возможные последствия. Бавыкин бойко рапортовал, что имеющиеся в нашем отделе оперативные данные позволяют предполагать, что безвременная кончина Китайца скорее всего организована его главным соперником — лидером черемушкинской группы Ревазом Гедлиани, и в ближайшее время, видимо, следует ожидать смену «крыши» и связанные с этим разборки у нескольких ночных кабаков и одного казино. Бавыкин также сообщил, что наш отдел планирует поработать с владельцами этих заведений, дабы попытаться склонить их к добровольному сотрудничеству с целью последующего задержания рэкетиров с поличным.

В общем, он сказал все правильно. Или почти все, Я действительно собирался как следует поприжать нескольких рестораторов — время было больно подходящее. В целом же совещание прошло спокойно. В конце концов Китайца замочили не в Москве, а в областном Павловске, и голова по этому поводу должна была болеть не у нас, а у областного РУОПа.

Вернувшись к себе, я снял трубку и набрал номер директора завода.

— Газеты читали, Петр Владимирович?

— Нет, а что там? — рассеянно ‘ответил он. Видимо, своим звонком я ворвался в разгар какого-то совещания.

— Был такой Дагоев по кличке Китаец. Известный бандит. А сейчас его уже нет. Помните наш разговор?

Я услышал в трубке его вздох и грустноватый смешок.

— Не пытайтесь приписать себе чужие заслуги. Одна акула сожрала другую. Это и у них случается.

— Крыса, вы хотите сказать?

— Что? — не понял или не расслышал он.

— Одна крыса сожрала другую. Так правильнее.

— Не вижу особой разницы.

— Разница в размерах тварей, о которых мы говорим. И весьма существенная.

— Понимаю, — рассеянно сказал он. — Но не пытайтесь меня переубедить. Все это только игра в слова.

— Буду пытаться, — пообещал я. — И, полагаю, когда-нибудь мне это удастся.

Все было нормально. За исключением базы. Мы так и не поняли, каким образом этому паршивцу удалось дотянуться до ключей и освободиться. Конечно, ходили легенды о всяких умельцах такого рода, но Тимур на умельца не тянул. Ему даже не удалось обнаружить наши тайники с оружием и спецоборудо-ванием. Хотя ему было, верно, не до поисков. Нош бы унести.

Тем же вечером Старик послал туда людей, чтобы отогнать в ремонт поцарапанную моим ударом автомашину и полностью очистить базу от компрометирующего хлама. Все пока там было нормально, но мы прекрасно понимали, что на ближайшее время базу придется законсервировать. Высока возможность того, что соратники Китайца или кто еще попытаются разобраться, в чем дело. Нет, по документам, официальным путем никто ничего не найдет, об этом мы позаботились давно. Дача была оформлена через двух посредников на человека, который последние десять лет безвыездно проживал в Новосибирске и в ближайшее десятилетие приезжать не собирался. Его-то самого найти было непросто даже с использованием официальной информационной мощи. Но на какое-то время мы лишились базы и вынуждены были подыскивать себе новую. Хорошо, что средств сейчас было в достатке. Очень кстати подвернулся этот «Изумруд».

Некстати было другое. Я чувствовал, что вплотную подобрался к Хозяину. Не сегодня завтра нужно было подключать к делу группу Старика, и отвлекаться на возникшие проблемы мне было совсем не ко времени.

Распахнулась дверь, и в кабинет влетел Бавыкин.

— Слушай-ка, что у тебя есть на банк «Восток-инвест»? — спросил он с порога.

— Ничего, — удивленно ответил я. — Впервые о таком слышу.

— Да? — он с сомнением уставился на меня. — А что Михайлов в налоговой инспекции по этому банку искал?

— Ах вот оно что! — едва не всплеснул я руками. — Ну, тогда я знаю. В документации «Изумруда» есть несколько банковских проводок «Восток-инвеста», поэтому Шурик и поинтересовался. И правильно сделал. Очень грамотный и перспективный парень.

В данный момент я ничуть не кривил душой. В огромной кипе изъятых на «Изумруд» бумаг действительно было несколько платежек из этого банка. Как и двух или трех десятков других. Ничего особенного, обычная оплата мелких приобретений и услуг. Бавыкин таким образом совершенно справедливо остался доволен разъяснением. Он и не догадывался, что никому из нас и в голову бы не пришло лезть в банк из-за нескольких бумажек на мизерную сумму. Другой работы хватает.

— Ты понимаешь, я про этот банк не случайно, — Бавыкин со значением понизил голос. — Есть важные соображения. Впредь любую информацию по этому банку прошу докладывать мне немедленно.

— Какие соображения? — невинным голосом поинтересовался я. — Может, мы с кем-то параллельно работаем? Так надо объединиться…

— Пока разговор преждевременный, — уклонился Бавыкин. — Материалы очень внимательно смотрят там.

Он воздел руку к потолку, но я не вполне понял, что он имеет в виду: министерство, лично президента или непосредственно небесную канцелярию. Поэтому не счел лишним переспросить.

— Где это там?

— На самом верху, — точно так же туманно уточнил Бавыкин.

— Ладно, — согласился я, — если что будет — непременно сообщу.

По всей видимости, Бавыкин врал. В принципе я уже давно научился с высокой точностью определять, когда именно он врет и насколько глубоко. Выясняя у меня про «Восток-инвест», Бавыкин явно выполнял чей-то заказ. Шальная мысль мелькнула у меня: а может, Бавыкин сам выведет меня на Хозяина? Я усмехнулся этой мысли и с сожалением «ее отмел. Невозможно. Конечно, Бавыкин где-то имеет свой интерес и, возможно, немалый — возня с машинами и дачей тому свидетельство, но в холуи к Хозяину!.. При всей моей нелюбви к нему такого я не предполагал. Бавыкин трусоват для этого. У Хозяина уровень холуев в нашей системе должен быть намного выше. Скорее всего его используют втемную.

Хозяин — опасный и расчетливый мерзавец. До сих пор ему удавалось полностью оставаться в тени. Его организация была отлично законспирирована, имела свою разведку' и контрразведку. Ее обслуживали продажные мильтоны из числа ныне действующих, на нее работали бывшие опера из МВД и комитета. С холодной жестокостью Хозяин прибирал к рукам банки, заводы и строительные компании. На его руках была кровь как минимум двенадцати человек, в том числе трех неуступчивых банкиров и двух президентов акционерных обществ. Дед года я медленно, ощупью, приближался к нему, а он эти два года стремительно расширял свои владения, не считаясь ни со средствами, ни с человеческими жизнями. Сейчас я был почти уверен, что нашел. Я был совсем рядом. Банк «Восток-инвест» укажет мне на Хозяина. Я подумал, что информированность Бавыкина о моем интересе к банку мне на руку. Скрываться теперь нет нужды, можно действовать в открытую. Поэтому я взял машину и отправился в налоговую полицию.

С заместителем начальника налоговой полиции города Пигу-левским у меня сложились неплохие отношения. Нам нечего было делить, напротив, мы были рады подбросить им материалы о налоговых мошенничествах коммерсантов, с которыми мы не сумели найти общий язык. Эти «латки» шли в зачет налоговой полиции, существенно улучшая показатели ее работы, а нам они были ни к чему. Дружить с нами было необременительно и выгодно, и Пигулевский со мной дружил, в ответ выполняя разные незначительные просьбы.

Сейчас мне тоже нужно было не очень много. Всего лишь влезть в документацию банка, чтобы отследить его наиболее крупных клиентов. Я не сомневался, что фамилия Хозяина окажется там одной из первых.

Пигулевский принял меня с пониманием. Вызвал своего сотрудника — грузного и медлительного мужика, похожего больше на обыкновенного бухгалтера, чем на оперативника, и объяснил задачу. Бухгалтер скривился, недовольный, но возражать начальству не стал. А когда узнал, что в банк и обратно мы поедем на моей машине, то почти подобрел.

Звали его Федор Гаврилович. Я сразу окрестил его про себя Дядей Федором и был готов спорить, что в налоговую полицию он попал откуда-нибудь из районного отдела БХСС. Несмотря на жару, он был в темном пиджаке и отнюдь этим не тяготился.

— А если не пустят? — спросил я, и Дядя. Федор тихо удивился.

— Как не пустят?

— Документы не дадут.

— Дадут, — со спокойной уверенностью ответствовал он. — Один раз не дали, потом долго рыдали. Отделение ОМОНа, и все дела. Они там свои зубы вениками выметали по всему банку. Теперь везде пускают и все дают.

Банк «Восток-инвест» занимал прекрасно отреставрированный особняк в переулке рядом с Садовым кольцом. По крайней мере с виду почтенная, солидная контора. Охранники — в белых рубашечках, галстуках. Секретарши тоже — белый, тую натянутый верх и не менее тутой стройноногий черный низ. Славные девушки, хорошенькие, все улыбаются белыми зубками и говорят «до-о-брый день». Будто специально подбирали. Конечно специально, а как еще? И дрессировали специально. Дядя Федор на этот ошеломляющий блеск не реагировал. Навидался уже, счастливец, насмотрелся. Хотя, только смотреть — какое уж тут счастье, скорее наоборот. Просто его, старого, девочки в черных колго-точках на длинных ножках уже не возбуждают. Они и меня не возбуждали сильно, глядя на них, я видел перед собой свою Элку.

Охранник подлетел к нам вежливо, но решительно: куда? Дядя Федор вяло раскрыл перед ним свое налоговое удостоверение, и нас пустили. Весьма скоро я уже листал папку с подшитыми документами. Дядя Федор ненавязчиво, но очень по делу помогал негромкими пояснениями. Кондиционеры работали вовсю, но все равно из всех присутствующих в банке он один оставался в пиджаке и не собирался раздеваться даже на время. Я проникся убежденностью, что пиджак он снимает только в бане, непосредственно перед тем, как войти в парную.

Мне было жаль, что я не мог сказать ему, что именно хочу найти. Он бы отыскал гораздо скорее. Но, в конце концов, мы тоже не последние валенки, и я нашел. Производственное объединение «Электон». Наименование платежки — услуги по маркетингу'. Сумма — ого! — ну и сумма. Вот интересно, куда эти деньги ушли…

Листая огромнейшую кипу копий платежных поручений, я вскоре понял, что не смогу обнаружить искомое, даже если буду заниматься этим без обедов и выходных вплоть до Нового года. Дядя Федор, неусыпно следивший за мной усталыми и добрыми глазами сенбернара, сполз со стула, подошел и зашептал в ухо.

— Ты чего ищешь?

Я буркнул что-то неопределенное и посмотрел на него довольно раздраженно.

— Тут ты ничего не найдешь, — шумно дохнул он, ничуть не смущаясь моей неприветливостью. — Если сумма пришла банку, то в банке она и утонула. Ты, конечно, извини, я вижу, что ты сам умный, но на твоем месте я бы посмотрел корреспондентский счет.

— Зачем? — машинально спросил я, и Дядя Федор, словно старый учитель, без малейшей насмешки принялся объяснять.

— Если банк переводит свои средства, то они идут по корреспондентскому счету. Вот папка, я ее попросил на всякий случай принести. Там указано, кому и сколько. Но должен предупредить: там все чисто. В том смысле, что на каждую сумму есть договор. Платит, например, банк за окраску внутренней стороны полов в оранжевый цвет. Ну, чтобы тараканов отпугивать. Криминала туг, как ни ищи, — не вытащишь. А деньги ушли.

— Б самом деле от тараканов помогает? — спросил я, и Дядя Федор округлил от изумления глаза.

— Ты что, охренел?

— Понял, — благодарно кивнул я. — Спасибо Дяд… Федор Гаврилович.

Только благодаря его совету я нашел, что искал. Сумма была другая — они же не дураки! — но это была не единственная сумма. Банк «Восток-инвест» регулярно переводил некой фирме «ИРА-Холдинг» сотни тысяч долларов за некие договорные услуги. Фирме «ИРА-Холдинг». Я вычислил тебя, Гута!

Да, доказать суду я, вероятно, ничего не смогу. Ты хитрее, умнее наших глупых законов и намного богаче продажных судей. Я не смогу- посадшъ тебя в тюрьму за то зло, которое ты принес моей стране, и я это отлично понимаю. Я подозревал именно тебя последние полгода и был горд сейчас, что не ошибся, Несмотря на твои деньги, несмотря на твои связи, охрану и бессилие государства, тебя ждет суд. Справедливый и беспощадный.

Я не стал возвращаться в управление, забросил Дядю Федора в его контору и отправился домой. Эту удачу стоило отметить. В первом попавшемся по дороге коммерческом ларьке я купил бутылку водки, предупредив при этом торгаша о страшной каре, которая его ждет, если водка фальшивая. Торгаш в будке сидел не один и хотел было возникнуть, но, глянув на меня, отчего-то передумал и водку мне достал не из-под руки, а откуда-то снизу. Еще я купил пузырь пепси-колы. В последнее время я приучился пить водку пополам с этой коричневой американской хренью. Так вкуснее.

Впервые за долгое время я пришел домой намного раньше, чем обычно. За час до окончания официального рабочего дня и за три — неофициального. Элки дома не было, и меня это не огорчило. Отсутствовала Элка, зато в холодильнике была еда: кусок сыра, четыре помидора и обрезки колбасы. Замечательно! Неплохо был охладить предварительно водку и пепси, да ждать долго. Я налил полбокала водки и доверху долил пепси. Выпил. Хорошо! Вот теперь можно и в холодильник, пока яичница жарится. Но прежде еще раз налить в той же пропорции.

По шарам мне ударило мгновенно. Словно бомба в башке разорвалась. Все в куски! Я же не обедал сегодня. Яичница готови-

лась сама по себе, и я решил нарезать бутерброды. Нож соскакивал с отвердевшей поверхности сырного бруска, но реакция у меня отличная — всякий раз пальцы я успевал убрать.

За свою реакцию я отхлебнул пару глотков. В самом деле, у меня отличная реакция и очень верный глаз. Размахнувшись, я рубанул по куску, наметившись в середину. Попал точно в цель. Нож врезался в стол, одна половинка сыра упала на пол. Я поднял ее и сдул пыль. Элка увидит эту царапину на столе и будет орать. Черт с ним, и с Элкой, и с царапиной. Я отхлебнул глоток. Может, Элка и не увидит, царапина-то — тьфу!

Бутерброд с сыром был готов, но завоняла подгоревшая яичница. Я выключил газ. Мне вдруг захотелось хоть как-то обозначить торжественность минуты. Я встал, поднял бокал и произнес вслух:

— За победу!

Поднес ко рту и обнаружил, что бокал пуст. Ничего, не перед телекамерой. Слазил в холодильник и налил. Кстати, уже вполне прохладное пойло. Охладилось. Итак, за победу. За поражение Гуты, за униженных и оскорбленных, за нашу Советскую Р-родину! А потом настанет очередь его шестерок, его пособников, купленных им судей, политиков и прочей твари. Всех предателей! Всех!.. Жаль только, что Славич в той же компании. Собственно, что там делает Славич? Зачем он там? Здесь что-то не так, надо выяснить… Славич всегда был нашим. Не мог он так быстро…

Хлопнула входная дверь. Я быстро допил остатки и так же быстро наполнил бокал доверху. Вошла Элка, наполнив кухню запахом своих духов.

— Гуляешь, — равнодушно сказала она.

— Просто так, — пошевелил я плечами. — Есть небольшой повод. Тебе налить?

Она состроила задумчивую гримаску.

— Давай.

Поднимаясь, чтобы достать пустой бокал, я ощутил в ногах некоторую неуверенность. Надо же как шибануло! Ничего, еще выпьем немного — и пройдет.

Элка села напротив в кресло. Я смотрел на ее голые коленки, на обнажившиеся бедра и думал, что отвыкать от нее будет очень трудно. Она оставалась для меня самой желанной женщиной. Точно так же, как и в первый день.

— За что пьем? — спросила Элка, безразлично ожидая любого ответа.

— За что? Сейчас я тебе попробую объяснить.,

— Давай-давлп, попробуй, — обрадовалась Элка. — Я такая тупая.

— Во-первых, мы пьем за окончание одной моей очень важной работы…

— Поймал какого-нибудь недотепу, — прокомментировала Элка. — Это я поняла.

— Не совсем так, — обиделся я. — Но будем считать, что ты угадала.

— А во-вторых? — лениво спросила она.

— Во-вторых, пьем, — я сделал паузу и тихонько прикоснулся бокалом к бокалу, — просто пьем… За окончание моей семейной жизни.

Элка по инерции отхлебнула и поперхнулась. Она растерялась и не сразу сумела это скрыть.

— Ну хорошо, — теперь она сделала демонстративно большой глоток. — Что дальше?

— Дальше — все, — я улыбнулся с пьяной медлительностью. — Дальше уже ничего не будет.

— Да? — сказала она совсем растерянно.

А я просто продолжал пьяно улыбаться.

— Дурак, — сказала Элка. — Если бы ты был в состоянии разговаривать серьезно…

— А я серьезно, — заявил я. — Все, моя дорогая, хватит с нас. Я уже понял, что не могу соответствовать твоим высоким требованиям. Понял и осознал.

Несмотря на мои усилия, алкоголь разъедал некоторые звуки и буквы в произносимых словах, но я оставался уверен, что Элка понимала меня достаточно хорошо.

Справилась с растерянностью она довольно быстро. На ее губах уже играла презрительная, злая улыбка.

— Я рада, что ты все-таки это осознал.

Ее колени притягивали мой взгляд. Она заметила и тут же демонстративно забросила ногу на ногу, отчего ее короткая юбчонка задралась почти до пояса. Я потянулся за бутылкой и промахнулся, едва не грохнув ее на пол.

— Да, осознал, — тупо повторил я. — Пей давай.

— Готова спорить, что через полгода ты сопьешься, — мстительно сказала Элка. — Ты давно в душе алкаш. Другого от тебя нельзя и ждать.

— Сопьюсь, — в два приема я выхлебал свой бокал до дна. — Это вряд ли. Преувеличиваешь ты, Элла.

— А на что ты еще способен? Что ты еще можешь?

Эти мотивы мне были известны, я их слышал десятки раз и теперь только хихикнул. Тогда ее прорвало.

Она завопила, что не желает жить с неудачником, что давно уже десять раз прокляла себя, что связалась со мной. Что ей надоела вечная нищета и что такие ублюдки, как я, вообще не имеют право жениться, что постелью сыт не будешь, да и в постели я себя проявил весьма посредственно…

Я слушал ее молча, а она расходилась все больше. От злости ее хорошенькая мордочка пошла красными пятнами и потеряла изрядную долю привлекательности. Тогда я взял бутылку и отправился в комнату, но Элка побежала за мной, продолжая орать. Злоба так переполняла ее, что она даже принялась тыкать Mile кулачком в спину. Я отмахнулся легонько, но довольно неловко. Элка отлетела к стене, издала заключительный вопль и с рыданиями убежала в ванную.

А мне было плевать, и я этому радовался. Самое трудное осталось позади. Я налил еще и выпил, слушая, как Элка чем-то грохочет за дверью. Рыдания, впрочем, длились недолго и уже смолкли. Я не сомневался, что в данную минуту Элка старательно приводит себя в порядок, чтобы под предлогом нанесенной мной обиды смыться из дому к своему губастому. Эта мысль сильно царапнула меня по душе, чтобы отогнать ее, я мотнул головой, налил себе и выпил.

Она появилась из ванной с подкрашенными губками и без малейших следов слез. Гордо подняв подбородок и демонстративно не удостаивая меня взглядом, подхватила с дивана свою сумочку.

— Я сегодня не приду, — надменно объявила она.

— Давай-давай, — согласился я. — Лишь бы сюда не приводила.

— Скотина! — прошипела Элка, не сумев выдержать правила ею же придуманной игры, и выбежала из квартиры, сильно хлопнув дверью.

А я налил и выпил. Мне вдруг, без перехода, сделалось горько и страшно одиноко. Что я ей сделал, этой красивой стерве? За что она меня предала? Я представил себе, гак губастый в бабочке расстегивает ей платье, спускает с плеча бретельку лифчика — и заскрипел зубами.

Не надо распускаться, сказал я себе то ли мысленно, то ли вслух. Ни в коем случае не надо распускаться. В бутылке оставалось граммов сто водки, я вылил ее в стакан и выпил, не разбавляя.

В квартире оставаться мне было невыносимо тошно. Давно любовницу с квартирой надо было завести, дураку. Как же это я без любовницы?.. Какая-то уж слишком черная тоска накатывает. Не должно быть так…

Когда раздался телефонный звонок, я почти обрадовался.

— Слушаю, — сказал я, не без успеха имитируя голосом абсолютную трезвость.

— Алексей, это Гонта, — донеслось издалека. — Старик пропал.

— Б каком смысле? — тупо спросил я.

— Мы должны были с ним сегодня встретиться. Я ждал около часа, потом поехал его искать. Машина Старика стояла у его подъезда открытая. Старухи рассказали, что была какая-то драка, выстрел, газом воняло. Кого-то засунули в машину и увезли. Ты меня слышишь, Алексей?

— Да, — сказал я. — М-милиция?

— Не похоже. Зачем милиции газ? И увезли его на иномарке. Что будем делать?

— Гута, — проговорил я. — Это Гута. Ты сейчас где?

— Звоню от дома Старика.

— Надо найти Гуту и вытряхнуть из него душу. Слушай, будь на связи… Нет! Домой поезжай и не отходи от телефона, понял? Я буду звонить.

Я не знал, где прячется Гута. Он был невероятно осторожен и исчез три недели назад, едва ощутив опасность. Старику так и не удалось отыскать его лежку. Даже секретарше своей, длинноногой красотке, Гуга не оставил никаких концов… Вместо этого он сам пошел в атаку.

Внезапно я вспомнил. Славич! Он знает, где Гута, должен знать, продажная душа, где прячется его хозяин. Славич, предатель, кто бы мог подумать, что жизнь столкнет нас подобным образом. Так, где у-меня его адрес?.. Как он ни крутился, как ни петлял, а мы его вычислили…

Я выскочил в коридор. Нога никак не лезла в кроссовку, я дернул сильнее и, потеряв равновесие, свалился на пол. Квартира кружилась вокруг меня с мелодичным звоном. Господи, зачем же я так нажрался… Ничего, пока доеду, войду в норму. Лишь бы гаишники не цеплялись. Плевать на гаишников!..

* * *

В дверь позвонили резко и требовательно. Не зажигая свет в передней, Славич заглянул в глазок, затем открыл, впуская Гольцова в квартиру.

— Что случилось?

— Ничего особенного, — Гольцов прошел в комнату, заглянув зачем-то по пути на кухню и в ванную. — Ты один?

— Как видишь.

— Это хорошо, — Гольцов достал из сумки бутылку все того же армянского коньяка и два золотистых лимона. — Рюмочки дай, если тебе не трудно…

Славич принес рюмки, тарелку и нож, хотел порезать лимоны, но Гольцов не дал. Извлек из чехла под мышкой кинжаль-чик, отточенный до бритвенной остроты, и мгновенно покромсал лимоны на аккуратные дольки.

— Так что случилось? — повторил Славич свой вопрос, разлив коньяк по рюмкам.

— Почему же ты мне не рассказываешь ничего? — спросил Гольцов.

— Все, что нужно, я тебе сообщал, — насторожился Славич.

— Откуда ты знаешь, что мне нужно, — брюзгливо сказал Гольцов. — Почему я о твоих успехах должен узнавать на стороне?

— Ты заказал работу, я ее делаю. Когда сделаю — сообщу. А бегать докладывать каждые пять минут — я так не умею.

— Слушай, Игорь, — Гольцов отодвинул так и не тронутую рюмку в сторону и перегнулся через стол, — мне от тебя только одно было нужно: узнать — кто. Остальное — моя забота. Мы именно так договаривались. Почему ты мне про Симакова не сообщил? Почему мне приходится еще и тебя проверять? А про эту паскуду Дину, тварь длинноногую, ты мне тоже ничего не сказал!

— Куда ты торопишься? — Славич злился, понимая, что Гольцов прав и он, Славич, вынужден оправдываться перед вчерашним уголовником, как школьник. — Ну сказал бы — что это изменило? Тем более девка по дури, а не по подлости влипла в эти дела. А мне оставалось всего несколько дней и…

— Ты меня сильно разочаровал, Игорь Николаевич, — Гольцов бесцветно усмехнулся. — Я доверял тебе гораздо больше, чем ты того заслужил. Нет, работал ты хорошо, туч претензий быть не может. И половину гонорара ты заработал честно, не сомневайся.

— Половину? — ухмыльнулся Славич.

— Половину! — жестко сказал Гольцов, впиваясь в него взглядом. — Ты контракт наш нарушил. Так, Игорек, не поступают. Или ты со мной до конца во всем, или…

— Ясно, — Славич прервал его хлопком ладони по столу. — Все, возражений нет. В чем-то ты прав.

— Спасибо и на этом, — иронически произнес Гольцов, достал из пиджака пачку стодолларовых купюр и бросил на стол. — Здесь еще три тысячи, на покрытие текущих расходов. Думаю, этого хватит. Отчет мне не нужен.

Он поднял рюмку и медленно, с наслаждением, выпил коньяк.

— Спасибо за помощь. Можешь считать, что наш контракт завершен. Ты пей коньячок, пей. Настоящий, армянский, теперь такой не найдешь. Ну, чего ты мне еще не рассказал? Давай, выкладывай напоследок.

Славич пожал плечами.

— Я не случайно спрашивал: что у тебя с милицией?

— А я тебе сразу отвечал: никаких проблем с милицией у меня нет.

— Не знаю, — хмыкнул Славич. — Но друзья Симакова пока еще там служат, и весьма успешно. И я не уверен, что Симаков именно та фигура, которая тебе более всего нужна.

— Да? — заинтересовался Гольцов. — И кто же именно, ты узнал?

— Конкретно пока еще нет. Мне нужно было день или два… — Славич не смог бы объяснить, что удержало его в тот момент от того, чтобы рассказать Гольцову о Крапивине и прочем, включая дачу в Удельной.

— Ладно, все это пустяки, — Гольцов махнул рукой. — Теперь я и сам все узнаю. Если кто-то из ментов выполняет чей-то частный заказ… Будь здоров. О «бээмвушке» не беспокойся, приедут и заберут.

Провожая его до двери, Славин не удержался, спросил:

— Ты откуда узнал про Симакова?

Гольцов взглянул на него с насмешливым превосходством.

— Доверяй, но проверяй. Пришлось мне поспрашивать кое-кого в твоей детективной конторе. У меня везде люди есть, Игорек. Везде!

Славич запер дверь и вернулся в комнату. Что-то продолжало беспокоить его. В этой странной истории все было не так. Он тряхнул головой: черт с ними со всеми, наплевать и забыть! Все, производственный карантин закончен, надо звонить Зое и собираться в отпуск.

Он потянулся к телефону и остановился. Рука повисла в воздухе, а потом вместо телефонной трубки схватила рюмку. Славич выпил, бросил в рот дольку лимона и налил снова. Хороший коньяк пьет Гольцов, ничего не скажешь. Просто отличный коньячок. И мы тоже, с барскою стола… Зое надо звонить угром, так он и сделает, утро вечера, как известно, мудренее… Все-таки интересно, что в этой компании делал Крапивин? Как он оказался в этом дерьме? А разве он, Славич, не в нем же? Нет, стоп! Он свободный, блин, гражданин. Пролетарию нечего продать, кроме своего собственного труда. Кто платит, тот и снимает девочек. Он — свободный пролетарий, свободно продающий свой свободный труд. Еще надо коньячка рюмочку… А Крапивин — вероятно, Крапивин все же не прав. Как повяжешь галстук — береги его… Как надел погоны — так и в них ходи. Ходи, как дурак, играй по этим правилам, пока не снимешь… Хороший коньячок. И лимончик тоже ничего. Года три назад они с Крапивиным водку таджикскими лимонами закусывали. Водка теплая, лимоны сладкие — полный абзац. Девки пота… Нет, девок тогда не было, до ближайшей девки сто километров по горам. Или меньше? Все равно — пока допрешь, девки уже ни к чему… Надо бы Зое позвонить… Но сначала лимончиком… С Крапивиным они тогда этот вопрос насчет девок так и не решили. Надо бы ему позвонить как-нибудь… Гольцов, гнус, зря я его тогда в тайге не пристрелил. Но коньячок у него хороший. И гонорары. Е-мое, все-таки десять тысяч баксов за две недели работы — не так плохо. Теперь мы с Зоей… Какой, к черту, Селигер! Надо бы ей сейчас позвонить… Но лучше утром, завтра… Коньячок-то все-таки кончился…

Сквозь пьяную дремоту, словно воздушный пузырь из горячего масла, всплыл трезвон дверного звонка. Какая-то скотина давила кнопку не отпуская. Славич помотал тяжелой пьяной башкой. Звон прервался, загремели удары, потом опять заголо сил звонок.

— Я тебе сейчас открою! — рассвирепел Славич.

Пошатываясь, он вышел в прихожую, отодвинул засов и резким рывком распахнул дверь настежь. Стоявший за ней человек как раз в этот момент наносил очередной удар ногой. Потеряв равновесие, он ввалился в квартиру и плюхнулся на пол, сильно толкнув при этом Славича, который удержался на ногах лишь потому, что врезался спиной в стену. Неуклюже, но быстро пришелец вскочил на нош, и Славич его узнал.

— Крапивин! Лешка!

С нечленораздельным возгласом Крапивин бросился на Славича. Такого поведения гостя тот не ожидал и не сумел бы уклониться, если бы сам Крапивин не споткнулся о валявшиеся посреди коридора ботинки. Кулак его, нацеленный в челюсть Славича, попал в плечо.

— Ты что! — ошеломленно воскликнул Славич и тут же получил в голову слева.

— Ах ты, гад! — взревел Славич, мгновенно приходя в ярость. — В своей собственной квартире получать ни за что по морде!

Он тоже выбросил вперед кулак и тоже попал не туда, куща целился. Крапивин тяжело отпрыгнул, зацепился за порожек, едва удержав равновесие, вылетел из квартиры на лестничную площадку и тут же ринулся обратно. Славич встретил его ударом ноги, но кто-то из них опять оступился, толчок лишь заставил Крапивина изменить траекторию броска. Он налетел на косяк и едва успел развернуться лицом к атакующему Славичу. Все-таки на этот раз Славич вмазал ему точно в лоб. Жалко, что не очень сильно. Крапивин перехватил его руку, попытался провести прием и налетел коленями на журнальный столик. Они рухнули на пол и принялись с воплями кататься, колотя друг друга неловкими и не слишком опасными пьяными тычками.

Улучив момент, Славич отшвырнул Крапивина и вскочил на ноги. Тот тоже поднялся. Они стояли, тяжело дыша и обмениваясь ненавидящими взглядами.

— Где Симаков, сука! — крикнул Крапивин. — Куда Юрку дели, гады!

— А я откуда знаю! — заорал в ответ Славич. — За своими дружками уголовными сам следи!

— Продался, сволочь! — вопил Крапивин. — Ты — продался! Тебя кончать надо! Я сейчас!..

Его рука дернулась к груди, но Славич, угадавший это движение еще до начала, прыгнул вперед и намертво перехватил правую кисть Крапивина. Они закружились, не удержавшись на ногах, е грохотом свалились вновь. В конце концов Славич, который был килограммов на шесть потяжелее противника, сумел прижать ею лицом вниз, закрутив правую руку за спину.

— Ну, что, бандит, — злорадно сказал он. — Это тебе не малолеткам ребра ломать.

Крапивин делал судорожные и бесполезные попытки освободиться, но наконец обмяк и затих. Некоторое время они лежали неподвижно. Тишину нарушало лишь их хриплое дыхание.

— Подонок ты, Славич, — вдруг спокойно произнес Крапивин. — Не думал я, что ты продашься. Кто угодно, только не ты.

— Это я продался! — с гневом воскликнул Славич. — Это ты мне говоришь!

— Тебе, тебе. Гута тебя закупил с потрохами, со всем твоим дерьмом. Ему как раз такие нужны.

— А тебя кто купил? Или ты на свою зарплату дачку приобрел, а? Камеру пыток там устраивать — это что, партийное поручение? Тебе-то кто платит?

— Ты ничего не понял, Славич, — сказал Крапивин. — Ты хоть догадываешься, кому служишь? Сейчас твой Гута Юрку на куски режет. Ты этого хотел?

Славич отпустил его и поднялся.

— Вставай.

Пошел в прихожую и закрыл распахнутую дверь. Вернувшись, увидел, что Крапивин сосредоточенно изучает обломки журнального столика, разнесенного в драке на куски.

— Склеить можно, — зачем-то сказал он.

— Бери да склеивай, если хочешь, — буркнул Славич. — Дарю. Ну, что там с Симаковым? И при чем здесь я?

— Люди Гуты его захватили, — тупо проговорил Крапивин. — Симаков ничего не скажет, и тогда его убьют. Ты это понимаешь?

— Что ты мелешь? Зачем Гуте убивать какого-то Симакова?

Крапивин посмотрел на Славича с нескрываемым презрением.

— Ты что, прикидываешься или на самом деле такой? Гута под себя уже полгорода загреб и за второй половиной тянется. Мы его вычислили, ты понял?!

— Мы, — повторил Славич с усмешкой, — это я понимаю, Леша. Значит, ты хотел бы, чтобы я работал не на Гуту, а на вас? Только так не получится. Я и на Гуту не работал. Я его заказ выполнял, а это разные вещи. Но что та команда, что эта — мне без разницы, разбирайтесь сами.

— Ты ничего не понял, — сказал Крапивин.

— А что тут понимать? Квартирка, дача с подвалом… Кстати, вашего клиента выпустил я, если тебе интересно. Мне застенки не нравятся. Чем ты лучше их?

Глаза у Крапивина были налиты кровью, но взгляд получался тусклый, усталый.

— Я лучше тем, что я против них. И если ты так туп, что этого не понимаешь, мне с тобой говорить не о чем. Когда я прихожу к коммерсанту и говорю: сделай заявление, зачем тебе свои деньги бандитам отдавать, — знаешь, что он мне отвечает? Он говорит: вы их все равно не убьете, а они меня убьют. И мне ему ответить нечего, потому что все действительно так. Знаешь, сколько дел на бандитов до суда не доходит? А в суде сколько валится. Все вроде нормально, повязали с поличным, свидетели, улики… А он мне в лицо смеется — все равно, говорит, менты, через месяц буду на свободе. Это исполнители так говорят, мелочь бандитская. До главарей вообще не дотянуться. За твоим Гутой — телега трупов. У тебя пальцев на руках не хватит его покойников сосчитать. Но он не сам это делает, нет, зачем ему мараться. Так что же, так все это и терпеть? Вот я и решил: поработаю по их законам…

— Ты… сам так решил? — осторожно спросил Славич.

— Я не один, — ответил Крапивин, — если ты это имеешь в виду. Ты понимаешь, конечно, что точно так, как я, думает немало наших. И действующих, и бывших. Один бы я мало что смог.

— И… много вместе с тобой?

Крапивин усмехнулся.

— Достаточно. Если ты присоединишься — станет еще больше. Но сейчас мы говорим не о том. К Гутиным двенадцати покойникам вполне может прибавиться еще один труп — Симакова. Если я его не вытащу. Звони ему, Игорь, звони скорее, говори, что хочешь. Убьют они мужика.

Славич поднял трубку, набрал номер и долго слушал длинные безответные гудки.

— Подумай, Славич, где его искать! Ты должен знать. Гута сейчас наверняка там, где Симаков. Я чувствую, я точно знаю!

— Где-то у него должна быть база, — неуверенно сказал Славич. — Может, какой-то из складов…

— Какой? Где?

Славич молча развел руками.

— Думай, что хочешь, но смерть Юрки будет на твоей совести, — горько сказал Крапивин. — Это ты его засветил.

— Есть вариант, — внезапно воскликнул Славич. — У него есть один охранник, такой тупой бугай, я знаю его адрес, и если… сейчас, сейчас….

Он бросился выворачивать карманы одежды, отыскивая бумажку с адресом того самого первого посланца Гуты, которого он установил по картотеке ГАИ.

— Вот она! Марушенко Андрей Сергеевич, Олсуфьевская, двадцать, квартира пять. Он мне на хвост как-то садился, и я его проколол. Поехали. Если он дома, все узнаем.

— Подожди, — удержал его Крапивин, — сначала я тоже кое-кому позвоню…

& * *

Поехали на машине Крапивина, К своему удивлению, Славич обнаружил, что хмель как-то незаметно улетучился. Разве что башка немного побаливала. Он опустил стекло и подставил лицо потоку прохладного вечернего воздуха. Было уже около двенадцати, улицы опустели, и Крапивин вполне бы мог прибавить скорость. Славич ему об этом сказал, но тот отрицательно помотал головой.

— Если гаишники прицепятся, больше времени потеряем. У меня же почти бутылка водки во лбу.

Славич вспомнил их недавнюю возню в квартире и усмехнулся. Им обоим повезло, вполне могли бы покалечить друг друга по пьяному делу.

— Прибыли, — сказал Крапивин, когда они заехали во двор. —

И мои уже здесь, видишь — фарами мигают. Быстро добрались. Слушай, Игорь, если сумеешь указать, где Гута, — хорошо. Если нет — вытаскивай его любым способом на улицу. Сами узнаем.

— Так же, как у того, на даче?

— Ладно тебе, законник, — раздраженно отмахнулся Крапивин. — Неужели еще не дошло, что не с людьми мы дело имеем — с нелюдями.

Дверь у Марушенко была особая, сейфовая. Плечом ее не высадить. Славич позвонил и стал ждать. Через пару минут лязгнули запоры, на пороге появился Марушенко в футболке и коротких штанах. Славича он поначалу не признал.

— Что надо?

— Ты меня не узнал, что ли, Андрей? — спросил Славич.

Марушенко вгляделся пристальней.

— А, — неприветливо сказал он. — Это ты. Ну и что?

— Где Савелий Сергеевич?

— Тебе зачем?

— Не надо было бы — не приехал. Срочно, Андрей. Если опоздаем — будет большая беда.

— У меня насчет тебя никаких указаний нет, — Марушенко смотрел на него тупо и равнодушно.

— Какие еще указания! Говорят тебе: ждать нельзя ни минуты. Указания нужны — так получи. Позвони ему, только скорее!

— Некуда мне звонить.

— Тогда поехали. Надевай штаны!

— Щас, разбежался, — сонно сказал Марушенко.

— Слушай ты, дубина, — раздраженно произнес Славич. — Если не сделаешь этого, будешь потом долго жалеть. С тебя Гольцов шкуру сдерет, когда узнает, как ты тут выеживаешься.

— А за дубину можно и по сусалам, — в глазах Марушенко появился некоторый интерес.

— По сусалам — это мы потом с тобой разберемся. Я тебе серьезно говорю: не тяни, ехать надо.

— Андрю-юша! — раздался из глубины квартиры нетерпеливый женский голос. — Ну скоро ты?

— Щас, — рявкнул тот. — Не выступай!

— Я понимаю, милый, как трудно тебе отрываться, — ухмыльнулся Славич. — Ты не беспокойся, это ненадолго. Давай, Андрюша, давай!

Марушенко колебался. Его куриные мозги медленно шевелились в попытке осмыслить происходящее.

— Впрочем, я не настаиваю, — сказал Славич. — Зачем тебе кайф ломать. Скажи, куда ехать, и возвращайся к подруге.

— Нет, — Марушенко принял решение и заметно обрадовался своей сообразительности. — Ты меня здесь подожди, погуляй пока. Я съезжу, скажу шефу, что ты к нему рвешься. А дальше — как он сам решит.

— Долго ждать? — спросил Славич.

— Не очень. Минут за сорок обернусь.

Славич пожал плечами.

— Жаль время терять.

— Времени, мужик, на наш век хватит, — глубокомысленно изрек Марушенко. — Это не бабки.

Славич выбежал из подъезда, но машины Крапивина на прежнем месте не увидел.

— Ну что? — негромко окликнули его из-за спины.

Крапивин шагнул к нему из тени кустарника. Вместе с ним

был парень с острым, замкнутым лицом, именно его Славич видел в Удельной. В двух словах Славич пересказал содержание происшедшего разговора.

— Отпускать нельзя, — сказал Крапивин. — Гута — ушлый, заподозрит, что здесь что-то не так. Брать будем твоего бугая прямо здесь. Где его машина?

Славич показал на «тойоту'», нагло влезшую на тротуар. Спутник Крапивина метнулся к ней, присел на секунду у переднего колеса и исчез в темноте. В подъезде шумно заработал лифт, Крапивин тоже скрылся, а Славич присел на скамейку у подъезда.

— Во, — одобрил его появившийся Марушенко. — Тут и сиди. Не бойся, я скоро.

Он залез в «тойоту». Не дожидаясь, пока мотор разогреется, врубил передачу, проехал метров пять и остановился. Ругаясь, вылез из кабины.

— Ты чего? — окликнул его Славич.

— А, м-мать! Колесо спустило!

Едва он наклонился над проколотым колесом, за спиной его беззвучно выросли две тени. В следующую секунду он уже лежат грудью на капоте с закрученными назад руками. Негромко звякнули наручники, и тут же подкатила машина. Славич бросился помогать, но необходимости в этом не было. Крапивин со своим напарником без малейшего труда втащили Марушенко в салон. Славич уселся рядом с водителем. Лицо этого человека показалось ему знакомым, и он вгляделся пристальнее. Водитель повернул голову, спокойно встретив изучающий взгляд Славича. На его щеке Славич увидел небольшой раздваивающийся шрам, похожий на птичий след, и вспомнил. Этот парень тоже когда-то работал в спецназе, Славич даже припомнил его фамилию —

Шуранов. Тот тоже узнал, усмехнулся одними губами и неприметно подмигнул.

На заднем сиденье, зажатый между Крапивиным и остролицым, Марушенко ошалело вертел головой и таращил глаза.

— Продал все-таки, мусор, — сказал он Славичу. — Ну, подожди, будет тебе еще.

— Тихо, — рявкнул на него Крапивин. — Куда ехать, быстро говори!

— Разбежался, — ответил Марушенко. Было видно, что происшедшее обеспокоило его не очень сильно. — Щас я тебе все сказал.

Не произнося ни слова, остролицый выдернул из кармана бечевку, закрутил на горле Марушенко и потянул. Лицо у того мгновенно налилось кровью. Безмерное удивление вспыхнуло в глазах, тут же сменяясь ужасом. Он захрипел, и тогда остролицый ослабил бечевку.

— С-суки! — хрипел Марушенко, судорожно хватая ртом воздух. — Козлы!

— Не скажешь — подохнешь, — свистящим шепотом пообещал Крапивин. — Будешь валяться на помойке, гнида.

— Вас же посадят, козлы, — изумленно хрипел Марушенко. — Вы что творите!

Он хотел еще что-то добавить, но остролицый вновь затянул бечевку и снова отпустил через несколько секунд.

— А-а, — еле слышно сипел Марушенко, — хватит… хватит!

— Где Гольцов? На складе? Где находится склад? — деловито спрашивал Крапивин.

— На Прудниковской, — выдавил Марушенко. — Вы кто? Вы разве не менты?

— Кто там? Сторож? Охрана? Сколько народа? Говори, быстро!

— На воротах двое. И там на складе… я не знаю сколько.

— Симаков там?

— Какой еще… — начал было Марушенко, но, уловив новое движение остролицего, торопливо поправился. — Привезли днем одного… Я у него фамилию не спрашивал.

— Что с ним сделали?

— Ничего, — ответ был чересчур поспешным, и поняли это все, включая самого Марушенко. — Я тут при чем! Привезли и все… Там он, на складе. А я уехал…

— Если хоть где-то соврал — он уже веревку отпускать не будет. Ты понял? Если хоть что-то не так!..

— Все нормально, мужики, я клянусь, — захлебываясь, бормотал Марушенко. — Мне-то какое дело, я вообще ни при чем!

— Тихо, — приказал Крапивин, и тот немедленно смолк. — Ладно, пока в багажнике с нами поедешь, а дальше посмотрим, что с тобой делать.

Марушенко еще собирался что-то сказать, но остролицый уже закрыл ему рот куском лейкопластыря.

В одной из створок тяжелых железных ворот имелась дверца со звонком и глазком. Территория склада была обнесена трехметровым бетонным забором, естественно, с колючей проволокой поверху. Одолеть стену без специального оборудования было нельзя.

Крапивин молча протянул Славичу рукоятью вперед пистолет. Славич взял, взвесил на ладони. Это был «ТТ», надежный, мощный и, вероятно, не раз побывавший в деле — рукоять его была отполирована частыми прикосновениями.

— Не надо, — покачал головой Славич, возвращая оружие.

— Ты с нами? — требовательно спросил Крапивин.

— Я не против вас, — сказал Славич. — Давай на этом остановимся. Мы пойдем все вместе, но этого мне не нужно.

Несколько мгновений Крапивин изучающе смотрел на него.

— Хорошо, как хочешь, — сказал он и отошел к Шуранову.

В' этом квартале почти не было жилых домов, одни склады да конторы. Оттого и по ночам тут никто не бродил. Во всяком случае, с того времени, как они сюда приехали, Славич ни разу не услышал ничьих шагов.

К воротам подошли бесшумно и затаились по обе стороны дверцы. В ночной тишине звонок прозвучал чересчур громко, и в ответ немедленно залаяли собаки.

— Про собак этот гад ничего не сказал, — шепнул Крапивин на ухо Славичу.

— Это не собаки, — ответил Славич, — дворняги — только для шума и годятся.

— Кто? — спросил голос из-за двери.

— Для шефа есть срочные новости, — негромко произнес остролицый.

— Какого еще шефа! — ответили за дверью. — Завтра приходи.

— Для Савелия Сергеевича. Марушенко взяли.

— Не знаю никаких Марушенко, Гуляй, парень.

— Он записку7 успел через свою бабу передать.

За дверью немного посовещались, потом она приоткрылась.

— Давай сбои новости, — сказали из щели, но прежде, чем остролицый успел ответить, Крапивин и Шуранов схватились за край и изо всех сил дернули дверь на себя, буквально вырвав стоящего там человека на асфальт. Остролицый мгновенно прыгнул внутрь, Славич услышал приглушенный удар и короткий стон. Вылетевший на улицу охранник тоже медленно оседал после удара Шуранова ребром ладони в затылок. Его подхватили под руки и затащили во двор. В ужасе залаяли сторожевые дворняги и смолкли, мгновенно уразумев, что дела пошли серьезные и надо удирать подальше.

Перед дверью склада светила яркая ртутная лампа. Плотной группой они перебежали через зону света. Крапивин потянул ручку и открыл дверь.

Высокие стеллажи, уставленные коробками с баночным пивом, сардинами и шпротами, оливками, ветчиной и прочей заморской закусью, тянулись в глубину обширного помещения, скупо освещенного дежурными светильниками. Крапивин шел впереди, Славич замыкал их маленькую группу. Длинный проход между стеллажами вывел их к кирпичной перемычке, отделявшей, по-ви-димому, подсобные помещения хранилища. Из-под приоткрытой двери в стене выбивался луч света. Внезапно Славич услышал приглушенное бормотание двух или трех голосов и мучительный стон.

— Вперед! — дико крикнул Крапивин, врываясь в просторную комнату. — Всем стоять!

Трое послушно замерли, глядя на них остановившимися глазами. Славич почувствовал острый запах крови, увидел обнаженное, окровавленное тело четвертого, распростертого на деревянном топчане.

— А, Игорек, — произнес один из троих — маленький и черный, но самый опасный. Славич увидел, что это Гольцов. — Fie думал, что встретимся. Что же ты без предупреждения? И товарищей привел.

— Тихо, Гута, — приказал Крапивин, наставляя на него пистолет. — Успеем поговорить. Женя, помоги Старику.

Шуранов спрятал свой пистолет в кобуру, подошел к топчану и, щелкнув выкидным ножом, перерезал шнуры, стягивающие конечности Симакова.

Он э-fo уже видел, пронеслось в мозгу у Славича. Он, Славич, все это уже видел в Удельной… Все то же самое.

— Что с ним? — спросил Крапивин, продолжая держать на мушке Гуту с подручными.

— Без сознания, — ответил Шуранов.

Остролицый, не опуская пистолета, мягко шагнул к висящей посреди стены раковине умывальника, наполнил водой стакан и передал Шуранову.

— Поторгуемся, — предложил Гута. — Не надо только спешить. Нам есть о чем поговорить.

— Может быть, — сказал Крапивин без интонации.

В наступившей тишине раздался хриплый вздох Симакова, перешедший в исполненный боли стон. Лишь на короткий миг Славич и Крапивин невольно глянули в ту сторону, но этого времени оказалось достаточно, чтобы в руке у Гуты, холодного и расчетливого, как змея, понявшего, что этот шанс — единственный и последний, появился неведомо откуда пистолет странной формы.

Но вскинуть его он уже не успел. Дважды оглушительно хлопнул «Макаров* Крапивина. Славич увидел, как пули вспороли одежду на груди Гуты, его отбросило назад, он вскинул обе руки, но вместо того, чтобы упасть, вдруг выпрямился и полоснул в ответ очередью.

Выронив пистолет, Крапивин медленно опустился на колени и упал лицом вперед. Остролицый успел выстрелить, уже падая, он продолжал нажимать на курок, и прежде чем выстрел Гуты разнес ему голову, пуля «ТТ» поймала одного из бандитов. Шуранов лишь выхватил пистолет и тут же упал поперек топчана на тело Симакова.

— Г'а-а! — прорычал Гута. Ствол израильского пистолета-автомата «узи» плясал в его руке, нащупывая лоб Славича. — Ну а ты, супермен? Где твоя пушка?

. — Оружия не ношу, — сказал Славич.

— Да? — удивился Гута. — Чужими руками любишь жар загребать.

Он болезненно сморщился, потер грудь в том месте, куда ударили пули Крапивина.

— Помогла рубашечка, удержала пульки. Видишь, какой я умный. А ты со мной работать не хотел, дурачок. Ну а дружки твои все мои пульки скушали. Меня взять не просто, Игорек, очень не просто. Ты не заблуждайся, тогда в тайге — не в счет. Что же мне с тобой делать? Ты же свидетель — с одной стороны. А с другой — сам замазан.

Раненый бандит застонал, и Гута, не поворачивая головы, крикнул второму:

— Помоги ему, чего стоишь! Пожалеть тебя в честь старой дружбы, — продолжал играть Гута. — Нет, больно велика будет честь. Да и дружбы никакой не было, не захотел ты со мной дружить.

Славич понимал, что стоит ему сделать лишь движение, и Гута нажмет спуск. Он проиграл, и срок оставшейся ему жизни зависит от того, когда Гуте надоест куражиться.

— Ты не сможешь все спрятать, Гольцов, — сказал Славич. — Утром сюда придут…

— А я не собираюсь ничего прятать, — удивился Гута наивности Славича. — Что ты, милый, на мой склад напали бандиты, ранили моего человека, охранника на воротах… кстати, что с охранниками? Поувольняю дебилов. Оружие у меня законно. Разрешение есть. Вот так. Просто чудом спасся. И до суда дело не дойдет, ты не думай. Следователи да прокуроры — люди бедные. А я бедным всегда помогаю. Тебя мне жалко, конечно, но ведь ты сам выбрал себе дурную компанию, связался с преступниками. Так что извини…

Взгляд его стал жестким, Славич пошл, что через секунду раздастся выстрел.

— Твой охранник Марушенко… — торопливо проговорил он.

— Что, Андрюшка? — палец на спусковом крючке немного ослаб. — Что с ним такое, что ты хочешь сказать?

— Он в расколе. Дает показания на тебя.

— Да ну, не трави, Славич, — брезгливо усмехнулся Гута. — Андрюшку7 я с руки выкормил. Да я для него страшнее, чем все ваши ментовские заморочки, все вместе взятые.

— А как мы сюда попали? Он нас навел, неужели не понимаешь? — краем глаза Славич видел, как окровавленная рука Симакова медленно-медленно, сантиметр за сантиметром ползет к пистолету Шуранова. — Я тебе говорю: он сидит и дает показания.

— И где же он сидит? Говори, Славич. Или ты тоже поторговаться хочешь?

— Отчего не поторговаться, — осклабился Славич. — Цена-то хорошая. Сидит Андрюшка на одной квартире…

Симаков уже разжимал мертвые пальцы Шуранова, освобождая рукоять.

— Цена-то, — задумчиво сказал Гута. — Нет, Игорек, вряд ли. Ну, рассказал он там чего-то, наплел. Так это по причине незаконного физического давления. Вы, менты, любите людей избивать. Так что если Андрюшку' будут’ официально раскручивать, мои адвокаты его вытащат, не сомневайся. А если твои корешки замочат его втихую — что ж! Жаль его, я его долго не. забуду. Но ты мне все-таки расскажешь, где его искать. И вообще теперь все расскажешь, что знаешь, если не хочешь загорать, как этот твой дружок.

Гута легким кивком обозначил направление на топчан, и вместе с этим движением воздух разорвал грохот выстрела. Безмерное изумление появилось на лице Гольцова, его швырнуло к Славичу, а из пробитого горла фонтанчиком ударила кровь.

— A-а! — завизжал последний из оставшихся бандитов. Выхватив пистолет, он дважды выстрелил в грудь Симакова и тут же открыл огонь по Славичу. Но Гута все еще прикрывал Славича своим телом, и пули ударили в бронежилет. А затем Славич вырвал из его руки «узи» и выпустил в ответ всю обойму без остатка.

«Узи» выбросил последнюю горячую гильзу и смолк. Славич стоял посреди комнаты, безумными глазами оглядывая мертвые тела. Потом, словно большая механическая кукла, медленно достал платок, стер отпечатки пальцев с «узи» и отшвырнул в сторону. Осторожно перешагнул через лужу крови и, пошатываясь, пошел прочь…

* $

— Уважаемые пассажиры! Вашему вниманию предлагаются свежие номера столичных газет, — вешал тренированным баритоном вагонный коробейник. — Новое посещение Земли космическими пришельцами. Правда о «летающих тарелках». Кровавая разборка между преступными группировками на московском складе. Астрологический прогноз на неделю. Российская секс-звезда дает эксклюзивное интервью…

Славич закрыл дверь купе и лег на полку. Вагон мягко покачивало, поезд постепенно набирал скорость. Завтра Славич будет далеко, и всякому, кто пожелает отыскать его, сделать это будет непросто. Необходимо переждать некоторое время в спокойном месте. Славич пока не знал, когда он сможет вернуться и сможет ли вернуться вообще, но думать об этом не хотелось. Мозг просил покоя, все вокруг казалось пустым и необязательным. Безразличие, словно оболочка из жидкого вязкого стекла, обнимало его душу и тело.

«Зоя», — вяло подумал Славич. Он позвонит Зое, когда будет на месте, и она, может быть, приедет к нему. Он позвонит… но не сразу, возможно, немного позже…

Славич отвернулся к стенке и закрыл глаза.

На всех одна дорога (повесть)

— Ну, расскажи нам, что ты умеешь, — властно потребовал тот, кто назвался Робертом.

Он оскалился в улыбке, и его маленькие, плотно прижатые к обритому наголо черепу уши пошевелились. Он как бы стремился немедленно показать Быкову, кто здесь босс. На самом деле — и Быков почти сразу это понял — главным здесь был другой — Джума. Он скромно сидел вполоборота к столу и внимательно, очень внимательно следил за разговором.

— Я умею водить машину, — ответил Быков, слегка пожав плечами.

Роберт ему не нравился. Он не понравился Быкову с первой же минуты их знакомства, и чувство это усиливалось. Однако показывать его Быкову было нельзя.

— А еще? Ну, что ты еще умеешь? — допытывался Роберт. Его выпуклые глаза с ленивой бесцеремонностью шарили по лицу Быкова.

Здесь, на открытой веранде большого и просторного двухэтажного дома, было почти прохладно. Густые кроны фруктовых деревьев надежно укрывали дворик от обжигающих лучей июльского солнца. Быкову хотелось пить, но на столике рядом с бутылкой боржоми стояло лишь два стакана, предназначенных исключительно для хозяев.

— Вам кто нужен? Водитель? Я — водитель, — тихо сказал Быков. — Машину знаю. А еще могу на балалайке играть. Только ведь это без надобности.

— На балалайке, — хохотнул Роберт и сразу посерьезнел. — Это хорошо. Только грубить не стоит.

— И в мыслях не было, — мотнул головой Быков. — Вы спрашиваете, я отвечаю.

— Оставь, Роберт, — вмешался Джума, — чего пристал к человеку? Тебе водила нужен или, может, ботаник?

— А я хочу понять, что это за человек. — Роберт сверлил Быкова взглядом. — Он мой товар повезет. Я ему доверять должен.

— Ему можно доверять, — примирительно сказал Джума, — его тут знают.

— Кто? — спросил Роберт. — Кто тебя знает, Костя?

Быкова все больше раздражал этот разговор. Но он решил сдерживаться. Ему нужна была работа.

— Парыгин меня знает, — пробормотал он, — Рахмонов знает. Я у них груз возил.

— Парыгин, Рахмонов! — Роберт презрительно почмокал мокрыми толстыми губами. — Я с ними не работаю. Конкурирующая фирма.

— И я больше не работаю, — охотно согласился Быков. — Меня их расценки не устраивают. Но год назад я ихний трейлер в Новосибирск доставил. Претензий не было. Можете навести справки.

— Хорошо, справки наведем. А как ты на меня вышел? — допытывался Роберт. — Расскажи, Костя, будь любезен. Ведь ты не местный, да? Сюда как попал?

— Я не местный, — согласился Быков, — но почти здешний. В армии два года в этих местах служил. Дружками обзавелся. Да и после того бывал частенько.

— А сейчас?

— Да я же рассказывал.

— Еще расскажи, — ухмыльнулся Роберт. — Вот, Джума Ахмадович тоже послушает.

— Приехал на прошлой неделе, — скучно сказал Быков. — Я же знаю: у вас сезон начинается, дальнобойщики нужны. Только оказалось, что мой дружок, с которым мы в паре работали, два месяца как отсюда уехал. Насовсем. Многие теперь, я смотрю, от вас уезжают… Покрутился на базаре, поговорил с шоферами, один и посоветовал к вам обратиться.

— Кто? — коротко спросил Джума.

— Да из ваших, зовут — Витек. Пожилой такой.

— Как у тебя все просто получается, — невпопад, но агрессивно сказал Роберт.

Тогда Быков решил, что пришло время обижаться.

— Я не навязываюсь, — сухо сказал он. — Я — шофер. Водила. Не кассиром прошусь и не бухгалтером. Меня через госбезопасность проверять не нужно.

Он встал и шагнул к выходу с веранды.

— Ну-ну, — Джума придержал его за руку. — Зачем горячиться! Все нормально, Костя. Нам твоя анкета не нужна. Пойди посиди минутку во дворике. Мы сейчас выйдем.

Они встали и ушли в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Быков спустился с веранды и присел на плетеный стул под персиковым деревом. Из низенькой пристройки вышел парнишка лет десяти с охапкой пожухлой травы в руках, посмотрел на Быкова со сдержанным интересом занятого важным делом человека, тут же отвел глаза и понес сено в овечий загончик возле ворот.

Ожидание затягивалось. Быков, не вставая, сорвал с дерева плод, надкусил, сморщился и отбросил. Наконец Джума и Роберт вернулись на веранду. Быков поднялся и шагнул навстречу.

— Хоп, ладно! — Роберт протянул руку и звонко шлепнул в ладонь Быкова. — Будем работать. Поедешь завтра с утра. Напарника тебе дадим хорошего — Озода, экспедитора нашего. Он и машину может вести, но только днем и по очень прямой дороге, ты это учти. Неопытный еще. Только вчера права купил. Командировочные получишь в конторе перед выездом, а окончательный расчет — когда вернешься. Деньги хорошие, будешь доволен. Если все будет удачно, дальше работать станем…

* * *

Несмотря ни на что, Быков любил этот город. Ни всеобщее помешательство на политике, ни безумие суверенитетов, ни даже изнуряющая жара не могли испортить того особого настроения, которое всегда приходило к нему, когда он брел улицами с пересохшими арыками, глинобитными, беленными известью оградами, через которые свешивались отягощенные плодами ветви. Город этот с самого первого раза показался Быкову чуть-чуть заграницей, и ощущение этого сохранилось навсегда. Притом чужим себя Быков здесь не чувствовал. Впрочем, за последние два года многое изменилось. Да ведь не только здесь…

Он прошел через Зеленый базар, заполненный поровну продавцами и покупателями, напился теплой воды из питьевого фонтанчика и двинулся по относительно тихой улочке к своему временному жилищу,

После третьего поворота Быков понял, что за ним следят. Молодой, сильно упитанный парень с едва отросшими черными усиками, в белой рубахе и темных брюках из чересчур уж толстой по такой погоде ткани неотступно шагал метрах в десяти за спиной в том же неторопливом прогулочном темпе, что и Быков. Это удивило Быкова и позабавило. Чтобы окончательно убедиться в правильности своей догадки, он обошел вокруг квартала, то ускоряя шаги, то вовсе останавливаясь, словно в размышлении. Шпион следовал за ним старательно и неумело. Однажды, прозевав очередную смену темпа, он едва не ткнулся носом Быкову в спину. Тогда Быков повернулся к нему и сказал:

— Ну что, долго так ходить будем? Разве адреса моего не знаешь? Хочешь, скажу? Я как раз туда иду…

Парень дико посмотрел на него, шарахнулся в сторону и быстро скрылся за углом, размахивая руками,

«Может, ошибся», — подумал Быков и пошел дальше. Однако спустя несколько минут снова обнаружил за спиной своего преследователя. Хотя теперь уже он держался от Быкова намного дальше.

«Ну и черт с вами, пинкертоны паршивые, — вяло подумал Быков. — Давайте, проверяйте…»

Не оборачиваясь и не задерживаясь более, он поспешил на свою квартиру.

На высоком чистом лбу Саиды, едва она увидела Быкова, собрались тоненькие строгие морщинки.

— Опять лампу не выключил, — взволнованно сказала она. — Костя! Я комнату убирать стала, а лампа горит.

— Ладно, Саида, извини, — отмахнулся Быков. — Забыл, наверное.

— Электричество надо беречь, — убежденно молвила Саида и, чтобы смягчить строгость тона, улыбнулась. — Такой молодой, а память совсем плохая.

С выражением исполненною долга на лице она скрылась в доме.

Быков останавливался здесь уже в третий раз. Это был, наверное, самый тихий дом в квартале-махалле, потому что в нем не было детей. Много лет Саида и ее муж Ахмад безропотно и стойко переживали свою беду. Надо отдать должное, Ахмад относился к судьбе со смирением и жил с Саидой дружно, несмотря на ее совершенную неполноценность в глазах соседей и многочисленной родни. Ахмад был тихий, робкий человек, чья жизнь текла в однообразном, раз и навсегда установленном когда-то ритме. Утром он уходил на работу, аккуратно возвращаясь в одно и то же время вечером, а в выходные неспешно хлопотал по хозяйству. Настоящей главой семьи была, конечно же, энергичная Саида, красивая, статная, сохранившая почти нетронутой гладкость кожи даже в свои пятьдесят лет.

Быков сполоснул лицо теплой водой из-под крана и пошел в свою комнату.

Костя! — окликнула его из кухни Саида. — К тебе друг приходил.

Быков удивился.

— Какой друг?

— Твой друг, он так сказал. Парень такой высокий. Я сказала: тебя нет, он сказал — еще приду.

— А как он выгладит?

— Я чужих мужчин не разглядываю, — строго пошутила Саида, — Обыкновенно. Русский парень. Рубашка, брюки, в белых ботинках. Он еще придет.

— Ладно, — пробормотал Быков, вошел в комнату и повалился на кровать. Жарко было, сонно.

Никаких гостей он не ждал. Из его прежних знакомых в городе почти никого не осталось. После прошлогодних волнений русское население стремительно покидало республику. С полчаса Быков рассеянно строил догадки, потом ему это надоело и он задремал. А скоро пришел Ахмад, и Саида позвала Быкова ужинать.

Проходя по двору к умывальнику, на другой стороне улицы Быков увидел сквозь неплотно прикрытую калитку того самого парня, что следил за ним от дома Роберта. Парень честно нес свою службу. Он выглядывал из-за толстого ствола тополя, карауля, чтобы Быков не ушел незамеченным. Все это выглядело весьма глупо, и Быков почувствовал, как в его душе поднимается глухое раздражение. А не послать ли этого бдительного Роберта подальше, подумал Быков. Вместе с его деньгами и перспективами сотрудничества. Однако спустя минуту поостыл. Ему очень нужны были деньги.

— Черт с вами, — процедил он сквозь зубы, подошел и захлопнул калитку, закрыв на задвижку.

— Эй, Костя! — крикнула Саида. — Ты чего не идешь? Давай иди скорее, немного ужинать будем…

* * *

Конечно же, с раннего утра выехать не удалось. Собственно, Быков на это и не рассчитывал, отлично зная местные нравы. На Востоке время течет совсем по-иному, здесь ценят неспешную рассудительность и задумчивую мудрость, с суетой не совместные.

В восемь часов Быков явился к гаражу, в котором стоял трейлер, и нашел его запертым. Усевшись в тени, принялся ждать. Примерно через час он услышат хруст гравия под чьими-то шагами и обернулся. Невысокий человек лет сорока пяти, с лицом грустным или озабоченным подходил к гаражу.

— Здравствуйте, — он вежливо поклонился и обеими руками пожал Быкову ладонь. — Вы Константин, да? А я — Озод, экспедитором поеду.

— Долго спишь, Озод, — неодобрительно заметил Быков. — Открывай гараж.

— Дочку в совхоз отправлял, — оправдывался Озод. — Хлопок собирать поехала.

Он извлек из сумки связку ключей и принялся возиться с многочисленными тугими замками, продолжая бормотать под нос какие-то оправдания. Наконец массивные железные створки распахнулись, Быков выгнал «КамАЗ» из гаража и принялся за детальный осмотр машины. Движок был сравнительно новый и работал ровно, хотя зажигание стартера включалось с какими-то щелчками, что вынудило Быкова осмотреть и основательно почистить контакты. Оказалось к тому же, что запаска спущена. Отравляться в дальний рейс с неисправной запаской Быков не желал. Почти час он потратил на то, чтобы сменить камеру. Озод крутился рядом, пытался помогать, но на самом деле больше мешал, и Быков послал его от греха в контору оформлять проездные документы.

Время подбиралось к полудню, когда Быков решил, что машина готова к рейсу. Он запер гараж и пошел вслед за Озодом. В конторе его встретил Роберт. Сегодня он выглядел приветливее.

— Здравствуй, мастер, здравствуй, — сказал он. От вчерашней агрессивности вроде бы не осталось и следа. — Как дела?

— Машина в порядке, — кратко доложился Быков. — Можно ехать.

— Вот и отлично. Тогда распишись за командировочные.

Роберт вытащил из кармана пачку десяток в банковской упаковке и небрежно бросил на стол.

— Товар возьмете в совхозе имени Фрунзе. Это шестьдесят километров от города, Озод знает. А потом — на север, в столицу. Может, мимо своего дома проедешь. Ты сам откуда родом?

— Живу в Москве, а вообще из Твери.

— Из Твери? Где такая Тверь?

— Этот город раньше назывался Калинин, — объяснил Быков. — Теперь переименовали.

— Да-да, — кивнул Роберт, — знаю. Сейчас мода такая все переименовывать. Озод! Эй, Озод!

Из соседней комнаты прибежал новый напарник Быкова.

— У тебя все в порядке? — нахмурив брови, спросил Роберт.

— В порядке, в порядке. Все в порядке, — закивал Озод.

— Ну так что ты ждешь? — удивился Роберт. — Ты знаешь, где уже должен быть?

Озод засуетился, изображая немедленную готовность отправиться в дальний путь хоть бегом.

— Все сделаем как надо, Роберт Ганиевич, все будет хорошо.

Он выбежал из конторы первым. Быков направился за ним, но в дверях задержался.

— Можно вопрос? — сказал он.

— Конечно, мастер, — поощрительно кивнул Роберт.

— Зачем вчера ваш человек весь вечер за мной ходил?

Судя по мгновенной смене выражений на лице Роберта, тот вначале хотел отпереться, но отчего-то передумал.

— Коммерция — сложная вещь, Константин, — мягко сказал он, внимательно глядя на Быкова. — Кругом конкуренты, недоброжелатели, завистники… Приходится быть осторожным. Ты меня понимаешь?

— Отчасти, — сказал Быков.

— Ну и порядок. А ты бдительный. Где научился?

— Жизнь научила, — ответил Быков. — Коммерция — вещь сложная.

Роберт засмеялся несколько искусственно.

— Это хорошо, что ты такой бдительный. Мне нужные такие работники. Но об этом мы еще поговорим. А пока — счастливого пути!..

В кабине уже сидел Озод. На лице его читалась неистовая жажда странствий. Быков запустил двигатель и вывел машину на дорогу. Когда отъехали пару кварталов, Озод осторожно потрогал Быкова за плечо.

— Слушай, Костя, зачем так торопиться? Какая дорога на пустой живот! Сейчас направо свернем, там есть такая хорошая чайхана!..

После обеда, включившего в себя густейший суп-лагман, плов и палочку шашлыка, Быкову не ехать хотелось, а завалиться на пару часов поспать. Озод, по всему, думал о том же; глаза его сочились грустью, а когда он залез в жаркую кабину, из груди вырвался тяжелый вздох.

Еще час был потерян в длиннющей очереди на автозаправке, потом Озод попросил Быкова подъехать к его дому — в сущности, это было почти по пути, — чтобы забрать какие-то вещи в дорогу.

Постепенно Быкову все это начало надоедать. Он не собирался растягивать рейс до бесконечности. Однако возражать не стал, не желая спорить с напарником в самом начале пути.

Озод жил рядом с центральным проспектом, рассекавшим город, словно скальпельный надрез, с севера на юг. Раньше, кажется, проспект этот носил имя вождя, а сейчас, насколько было известию Быкову, его переименовали. Озод занимал квартиру в огромном панельном доме с застекленными лоджиями. Такие дома — шедевры интернациональной архитектуры — Быков видел по всей стране, от Мурманска до Ашхабада.

Быков ждал своего напарника минут десять-пятнадцать, от нечего делать посвистывая и таращясь по сторонам. С высоты кабины, поверх сплошного потока машин, непрерывно сигналящих, исторгающих дым и чад, который висел над проспектом синеватым маревом, Быков видел через дорогу небольшой скверик окруженную невысоким кустарником площадку почвы, превращенной в камень солнцем и ногами прохожих. Девушка с прямыми длинными волосами, в слишком короткой по местным правилам юбке и с объемистой спортивной сумкой через плечо нетерпеливо прохаживалась по этому маленькому плацу, часто поглядывая на часы. Быков со своего места не мог в точности разглядеть ее лица, отметил только, что фигурка у девушки была ладная.

Парня, которого ждала девушка, Быков заметил даже раньше ее. Невысокий и худенький, в огромных очках, он шел по тротуару быстрым и нервным шагом. Под мышкой он держал тонкую черную папку из кожзаменителя. Из-за этой папки и очков Быков решил, что парень скорее всего студент.

Парень увидел девушку и ускорил шаг. Она тоже увидела его, однако навстречу не пошла, а принялась пристально и внимательно озираться вокруг. Нет, встреча их не была обыкновенным свиданием. Приблизившись, парень немедленно принялся что-то говорить девушке, горячо и быстро жестикулируя руками. Она слушала, изредка кивая в ответ. Быков вдруг понял, что они даже не поздоровались. Парень на секунду приоткрыл свою папочку, девушка взяла оттуда что-то и тут же спрятала в сумку. После этого разговор у них пошел несколько спокойнее, на лице парня Быков угадал улыбку. Наконец девушка, прощаясь, легко коснулась плеча собеседника, повернулась и пошла прочь.

И как раз в этот момент у тротуара рядом с местом встречи резко затормозил автомобиль. Из распахнувшихся дверок выскочили три здоровенных мужика. Продравшись сквозь кустарник, они бросились к девушке с парнем, и намерения их не оставляли никаких сомнений. Несмотря на численное превосходство противника и явную разницу в комплекции, юноша повел себя весьма решительно. Оттолкнув девушку в сторону, он прыгнул навстречу ближайшему из нападавших и довольно умело ударил его в челюсть, заставив отшатнуться. Двое других были уже рядом, но юноша, увернувшись от ответного выпада и не ввязываясь больше в схватку, бросился бежать. Все его три противника дружно пустились в погоню. Они неслись, сшибая прохожих, но скорее всего остались бы ни с чем, если бы не случай. На свою беду, юноша споткнулся о какую-то выбоину в асфальте и грохнулся оземь. Папка его вырвалась из рук и отлетела далеко вперед, Быков ожидал, что сейчас начнется расправа, и уже приоткрыл дверцу кабины, готовый вылезти и вмешаться, однако нападавших, оказывается, не очень интересовал сам юноша. Они бросились к папке, и лишь один — тот, кому досталось по физиономии, — торопливо ткнул на бегу парня под ребра.

Юноша не стал дожидаться развития событий. Пока его враги торопливо ворошили содержимое папки, он подобрал слетевшие очки и скрылся в ближайшем дворе.

Происшедшее уложилось в какие-то полминуты, и в следующий момент трое нападавших уже лихорадочно озирались, пытаясь отыскать девушку. Но она как-то незаметно исчезла, и даже Быков с высоты своей кабины ее не видел. Зато он с немалым удовольствием наблюдал за бестолковыми метаниями троицы по тротуару.

Внезапно один из них поглядел через улицу и, встретившись взглядом с Быковым, на секунду застыл, захваченный какой-то мыслью. Не спуская с Быкова глаз, он шагнул к краю тротуара, готовясь перейти на другую сторону, но, точно стена, перед ним вырос длинный двойной троллейбус, остановившийся на светофоре. В это время кто-то открыл дверцу «КамАЗа» со стороны тротуара. Быков повернул голову. У подножки стояла та самая девушка.

— Подвези, шеф, — почти приказала она. — Я хорошо заплачу. Только скорее!

Ее тон Быкову не понравился. Тем не менее он кивнул и протянул руку, готовясь помочь ей забраться в высокую кабину. Помощь девушка игнорировала и залезла сама, хладнокровно оправив задравшуюся до самого пояса юбчонку.

— Поехали, — торопливо сказала она. — Скорее!

Быков чуть умехнулся и отрицательно мотнул головой.

— Чуть позже. Я напарника жду. Сейчас подойдет.

Девушка вспыхнула. Мгновение она, кажется, колебалась: закричать на Быкова или все же попросить повежливее, но Быков первым прервал паузу.

— Ты пока спрячься, — предложил он, словно речь шла о порции мороженого.

Он отвел занавеску, скрывавшую узкий матрас, который служил в «КамАЗе» спальным местом для сменного водителя. Девушка без слов скользнула за спинку сиденья, и весьма вовремя. Тот, кому она была так нужна, сумел все же преодолеть забитую автотранспортом магистраль и стоял сейчас возле «КамАЗа», но со стороны водительского места. Он небрежно стукнул кулаком в дверцу.

— Командир, э!

— Чего тебе? — нелюбезно отозвался Быков.

— Девушку видал, командир?

— Какую девушку?

— Хорошую девушку, красивую. Куда девушка побежала? Скажи, командир?

— Села в такси и уехала, — сказал Быков.

— Куда уехала?

— Она мне не доложилась. Вон туда.

Собеседник Быкова недовольно насупился.

— Шутишь, командир. Не надо со мной шутить.

Быков прищурился. Какие они все тут серьезные! Наглая рожа парня вызвала у него прилив злости.

— А кто ты есть такой, что с тобой пошутить нельзя? — холодно спросил Быков.

В это время правая дверца машины снова открылась, и Быков услышал голос Озода:

— Костя, поехали. Жена мне такие манты в дорогу приготовила — ты язык проглотишь. Вечером ужинать будем, — мечтательно сказал Озод.

— Не надо так разговаривать, командир. — Огорченный потерей девушки, парень искал возможности немедленно отвести душу.

Он нажал ручку и потянул дверь к себе. Быков несколько секунд удерживал ее, а когда убедился, что машин рядом нет, резко отпустил да еще дал дверце добавочное ускорение, ударив ногой и плечом.

Парень этого не ожидал. Тяжелая дверца стукнула его точно в лоб, он пошатнулся и во весь рост грохнулся на мостовую. Тогда Быков захлопнул дверцу и включил стартер,

— Ай! Ты что сделал! — ошеломленно сказал Озод.

Быков до отказа выжал педаль газа, и машина рванулась вперед. В зеркальце он видел, как поднявшийся на ноги парень орет что-то вслед, яростно размахивая кулаками.

— Все нормально, Озод, — весело крикнул Быков. — Маленькая разборка была. Ну, показывай, какой дорогой в совхоз поедем.

— Ташгульской дорогой. Что это был за человек, Костя? Зачем к нам пристал? — допытывался Озод.

— Девушку он искал, — объяснил Быков. — Потерял девушку и очень расстроился.

— Какую девушку?

— Да вон, за спиной у тебя сидит.

Озод подпрыгнул на сиденье, обернулся и откинул занавеску. Несколько секунд он ошеломленно молчал, потом вцепился в плечо Быкова.

— Это нельзя. Тормози машину! Зачем девушка?! Девушку с собой нельзя!

Быков освободил плечо и отодвинул напарника подальше от руля.

— Озод, спокойно. Высадим мы девушку, не бойся. Но не теперь. Отъедем вот немного…

— Куда вы едете?  — спросила девушка.

У нее был низкий голос с интригующей хрипотцой, которая, впрочем, нередко возникает и по причине неразумно частого курения. Голос Быкову понравился, а вот интонации — властные и чуть презрительные — нет. Тем не менее он вежливо ответил:

— Сначала в совхоз Фрунзе, а потом — в Европу.

— Фрукты повезете? — догадалась девушка, и Быков подтвердил.

— Ага, фрукты.

— Довезете меня до Ташкента, — неожиданно заключила она. — Я заплачу.

При всем старании в ее тоне невозможно было отыскать просительные интонации. Быков начал потихоньку злиться.

— Нельзя, — торопливо сказал Озод.

— Почему? — удивилась она. — Я хорошо заплачу.

— Это не такси, милая, — сдержанно проговорил Быков. — Ты перепутала немного. Так случается, когда очень торопишься.

Девушка пропустила его иронию мимо ушей. Она приняла Озода за начальника и решила, по-видимому, что говорить с шофером смысла не имеет. Быкову услышал, как за его спиной вжикнула расстегиваемая «молния» сумки, а потом на колени Озода шлепнулась пачка десяток. Точно такая же, как сегодняшний аванс Быкова.

— Этого достаточно? Ну как, договоримся?

Озод взволнованно всплеснул рутами, издал какой-то неопределенный звук, но прежде чем с его губ сорвался окончательный ответ, вслед за первой пачкой упада и вторая.

— На каждого, — пояснила девушка.

Тогда Быков тормознул и причалил к тротуару.

— Давай выкатывайся, дочка миллионера. Сказали тебе: не повезем.

Тем временем Озод пребывал в душевных муках. Он покашлял, потом дважды тихо простонал и робко произнес:

— Ай, ладно. Слушай, Костя, ну что будет плохого! — Он тут же повернулся к девушке и строго поднял палец. — Только ты во всем меня слушать должна. Что скажу — сразу делай, а то у нас большие неприятности будут.

— Недолго мучилась старушка, — ухмыльнулся Быков. — Ты, Озод, напрасно торопишься. Я с твоим Робертом не договаривался пассажиров возить.

— Слушай, Костя! — с неожиданной пылкостью заговорил Озод. — Аллах велел людям помогать. Разве можно отказывать, когда человек просит!

— А мне она не нравится, — объявил Быков. — Другая хотя бы спасибо сказала ради разнообразия. Где бы ты сейчас была, подруга, если б я тебя в машину не пустил?

Девушка молчала. Наступила пауза. Быков каменно глядел перед собой, положив руки на руль. Озод взволнованно стиснул руки у сердца и возвел глаза к небу.

— Извини меня, — сказала девушка наконец, и тон ее был почти мягким. — Я была не права. Спасибо тебе за помощь. Но мне действительно нужно срочно уехать из города. Очень нужно.

— Вот видишь! — радостно сказал Озод.

Теперь паузу выдерживал Быков.

— Ладно, — согласился он к огромной радости своего напарника. — С пассажиром веселей.

Он повернулся и впервые внимательно оглядел нечаянную попутчицу. Ей можно было дать и двадцать лет, и двадцать пять. Слишком уж холодным и трезвым был взгляд ее больших темных глаз. Девушка была безусловно красива. Черты ее лица наилучшим образом сочетали признаки двух рас — индоевропейской и азиатской, — столетиями живших в этих местах друг подле друга. Прямой, чуть вздернутый носик, миндалевидный разрез глаз и крутые скулы создавали странное, противоречивое впечатление незавершенного совершенства.

— Как тебя зовут? — спросил Быков.

Она легонько повела плечом.

— Зови — Гуля.

— А полностью?

— Гульбахор.

— Хорошо, Гуля, — кивнул Быков. — Скажи, пожалуйста, а ты не боишься вот так, вдруг, ехать с незнакомыми людьми? Мало ли кто мы такие?

Она устремила на Быкова холодный взгляд.

— Не боюсь. Ты местный?

Быков отрицательно покачал головой.

— Тогда ты не знаешь. А товарищ твой знает. Он меня не обидит, да и тебе не даст.

Она заговорила с Озодом по-таджикски, и Быков увидел, как у того почти мгновенно отвалилась челюсть. Изумление, испуг и робкая почтительность сменяли друг друга на его лице. Озод осторожно достал обе пачки десяток и протянул девушке. Такое решение Быкова возмутило.

— Эй, эй! — воскликнул он и быстро перехватил деньги. — Ты что это, Озод! Добрый, да? Ты добрый, а я бедный. Девушка сама нам предложила, а мы согласились. Мужчины свое слово назад не берут. Разве не так, Гуля?

Гульбахор коротко рассмеялась.

— Все правильно, Костя. Не надо денег, Озод, оставь себе.

Второй раз за эти несколько минут на лице Озода всплыло выражение глубочайшего облегчения. Он бережно взял свою долю, положил глубоко в карман и легонько погладил сверху. Гульбахор заметила этот жест к снова рассмеялась. Потом скомандовала;

— Не оборачивайтесь. Я переоденусь.

Быков завел двигатель и решительно вклинился в транспортный поток. Через какое-то время, полностью поглощенный дорогой, он даже забыл о существовании пассажирки. А дорога вывела их из города и шла сейчас меж невысоких холмов с округлыми вершинами, на склонах которых тощие овцы щипали редкую, до желтизны сожженную солнцем траву. Скоро перед ними открылась долина, поделенная от края до края на громадные клетки-классики виноградников вперемежку с какими-то злаками. Солнце опускалось все ниже, на мгновение оно зацепилось краем за вершины окаймлявших долину гор, а потом скатилось за них, и когда «КамАЗ» въехал в большой кишлак — центральную усадьбу совхоза, — вокруг сделалось совсем темно. Захватив свою служебную сумку, Озод немедленно побежал искать директора в надежде еще сегодня решить щекотливые коммерческие проблемы.

Тишина, сменившая непрерывный грохот двигателя, казалась настолько глубокой, словно имела плоть, и Быков даже слегка вздрогнул на внезапный скрип пружин оставленного Озодом сиденья — это Гульбахор гибким движением перебралась вперед. Сейчас она была одета в джинсы и темную рубашку, извлеченные из своей сумки, и выглядела куда более приветливо, чем прежде.

— Салют, — добродушно сказал Быков. — Не укачало?

— Нет, — односложно ответила она.

— Скажи, пожалуйста, Гуля, чем ты так моего Озода напугала? Что ты ему сказала?.

— Я ему сказала о том, кто мой отец.

— И кто же?

Она коротко взглянула на Быкова.

— Ты все равно не знаешь.

— Может быть. Но все-таки?

— Он очень уважаемый человек, — ей явно не хотелось развивать эту тему, но и ссориться с Быковым она больше не желала.

— Ну ладно, — он махнул рукой. — А эти, которые за тобой гнались, кто они?

Она пренебрежительно дернула плечом.

— Так, шпана… Мелочь.

— Они могут попытаться тебя разыскать?

— Не знаю, — равнодушно молвила она. — Это неважно.

— Тебе виднее, — сказал Быков.

Разговор явно не клеился. В это время из темноты вынырнул Озод и с печальным вздохом полез в кабину.

— На поле утром бригада придет, — начал рассказывать он. — Надо обязательно встать первым на погрузку, пока ящики не кончились.

— Договорились? Все в порядке? — поинтересовался Быков.

Озод горестно поцокал языком и огладил свою сумку.

— Нехороший человек. Очень жадный. Прямо шакал какой-то. Две тысячи сверху взял! А еще член партии!

— Какой еще партии? — удивился Быков.

— У нас тут всегда одна партия, — убежденно сказал Озод, вздохнул еще раз и повернулся к пассажирке — Уважаемая Гульбахор, вы можете переночевать в доме директора совхоза. Вам специальная комната приготовлена. Пойдемте, я вас провожу.

— Я буду ночевать здесь, — объявила Гульбахор.

— Как можно! — всплеснул руками Озод. — Там гораздо лучше. К тому же на виноградники мы поедем очень рано.

Некоторое время она колебалась, но потом все же приняла приглашение.

Дом директора находился неподалеку. Если для Гульбахор комната нашлась, то Быкова и Озода, естественно, приглашением не удостоили. Ночевать они пошли в низенький сарайчик, заполненный гузапая — стеблями хлопчатника прошлогоднего урожая, ломкими и жесткими.

Крупные яркие звезды дрожали в небе, готовые сорваться и упасть, словно перезрелые виноградины. Стрекотали ночные сверчки, а земля поспешно изгоняла из себя лишнее тепло, набранное за день.

— Кто эта девушка, Озод? — спросил Быков. — Ты ее знаешь?

— Ее отец очень большой человек, — уважительно сказал Озод.

— Кто он такой?

— Сапарджон. — По-видимому, этот ответ Озод считал исчерпывающим, но все же прибавил: — Его весь город знает.

— Что, народный артист или бывший секретарь горкома?

— Нет, — мотнул головой Озод. — Начальник автобазы.

— Действительно, большой человек, — согласился Быков.

Озод уловил в его тоне иронию и оскорбился.

— Ты не понимаешь, — с досадой сказал он. — Сапарджон все может. На него десятки, сотни людей работают. Ему стоит только пальцем пошевелить — вот так! — и сразу все будет сделано.

— Понимаю, — сказал Быков. — Крестный отец, стало быть.

Однако Озод не читал знаменитого романа. И фильма тоже не видел.

— Э-э, — сказал он. — Кто такой крестный отец?

— Самый главный гангстер, — объяснил Быков. — Мафия, знаешь, да? Большой пахан.

Озод немного подумал.

— Да, — согласился он. — Но только не надо так говорить.

— Почему?

— Сапарджон — уважаемый человек.

Быков оценил лаконичность ответа и больше с расспросами на эту тему к Озоду не приставал. Гузапая громко хрустел при малейшем движении, однако это не помешало им уснуть очень быстро.

* * *

На виноградниках они были с рассветом. Ждать долго не пришлось, вскоре появилась бригада — шесть загорелых до черноты крестьян во главе с бригадиром. Они довольно споро принялись за работу, но ровно через полчаса запал их совершенно иссяк, темп погрузки упал раз в десять, и Быков понял, что, если дело пойдет так и дальше, они простоят на этом поле три дня.

Опытный Озод воспринял ситуацию с пониманием и поспешил к бригадиру. Минут пятнадцать они горячо спорили, хватаясь то за голову, то за сердце, то вздымая руки к небесам. Затем звонко хлопнули ладонью в ладонь, и Озод вернулся к машине.

— Совсем испортился народ, — пожаловался он Быкову, доставая из сумки деньги. — Раньше никогда такого не было, клянусь! По сто рублей требуют, ты представляешь!..

Материальное стимулирование немедленно дало эффект. Через два часа машина была загружена под завязку. Теперь бригадир не только неустанно подгонял своих подчиненных, но и сам включился в работу, поскольку на подъезде к винограднику поджидали своей очереди еще два трейлера.

Поехали в совхозную контору оформлять документы. Здесь настроение Озода несколько улучшилось: из уважения к высокой гостье Гульбахор директор совхоза запретил своим работникам брать традиционную взятку за выдачу накладных и справок. Он сам проводил Гульбахор до «КамАЗа» и помог забраться в кабину. Быков понял, что уважение к Сапарджону характерно и для населения сельской местности. Впрочем, Гульбахор вовсе не выглядела польщенной таким вниманием. Скорее это ее беспокоило.

— Зачем ты ему сказал, кто я такая? — сердито спросила она у Озода.

— А что такого? — обиделся тот. — Разве тебя плохо принимали, сестра?

— Да разве в этом дело! — Гульбахор с досадой встряхнула густыми волосами. — Он моего отца знает и, кажется, утром ему звонил.

— Ну и что?

— Вот посмотришь что, — туманно пообещала она. — Дай Бог, чтобы я ошибалась.

Дорога вновь плавно потекла под колеса. Совхозная грунтовка перешла в шоссе районного значения — не широкое, но хорошо ухоженное. Через несколько километров оно выводило на магистраль. Машин здесь было совсем немного, поэтому идущий навстречу салатовый «жигуленок» Быков заметил издалека. «Жигуленок» вначале мчался довольно быстро, но, сблизившись с трейлером, сбавил ход и вовсе остановился. Какие-то люди, выскочив из кабины, проводили «КамАЗ» пристальными взглядами, тут же сели обратно, и «жигуленок» начал резво разворачиваться. Посмотрев в зеркало заднего вида, Быков убедился, что салатовые «жигули» их настигают.

Никто из спутников Быкова пока не видел и не понял происходящего до тех пор, пока «жигуленок» не поравнялся с «КамАЗом» и не засигналил. Из открытого окна машины едва ли не по пояс высунулся человек, требуя знаками, чтобы Быков немедленно прижался к обочине и остановился.

— Не останавливай! — воскликнула Гульбахор. — Это они! Не останавливай, Костя!

Быков и не собирался. Не обращая ни малейшего внимания на маневры преследователей, он с каменным лицом вел машину. «Жигуленок» на время отстал, а когда поравнялся с кабиной «КамАЗа» вновь, из его окна на Быкова смотрело дуло обреза. Они не оставляли Быкову выбора, и это было ошибкой. Он резко крутанул руль влево. Тяжелое колесо «КамАЗа» ударило «жигули» в бок, сбросив с дорога. Водитель легковой машины не успел или не смог затормозить. «Жигуленок» вылетел в поле и буквально вонзился передком в дно первой же ямы, откуда местные жители, вероятно, выбирали глину для построек.

— Что ты наделал? — в ужасе воскликнул Озод.

Быков молча остановил «КамАЗ» и выглянул из кабины. Протекла минута. Потом дверца «жигулей» открылась. Три человека с трудом выбрались наружу. Один из них тут же опустился на землю, оглушенно мотая головой.

— Все в порядке, — удовлетворенно сказал Быков. — Слухи о смерти клиентов несколько преувеличены. Будут жить, можешь не беспокоиться, Озод.

— Поехали! Поехали! — Озоду хотелось поскорее убраться отсюда подальше.

— Спасибо, Костя, — Гульбахор сжала плечо Быкова.

— Эй, сестра, скажи, пожалуйста, что им от тебя нужно? — спросил Озод. — Что за люди?

— Им нужно то, чего я не желаю, — ответила Гульбахор. — Их отец прислал.

Быкову показалось, что Озода сейчас хватит удар. С минуту он лишь по-рыбьи разевал рот и отдувался,

— Как! — вскричал он. — Значит, ты… мы… Ты обижаешь своего отца, не слушаешься его, а мы тебе помогаем?! Константин! Остановись! Немедленно остановись!

«КамАЗ» дернулся и встал.

— Ты что? — сказал Быков, несколько огорошенный воплями Озода.

— Уходи! — приказал Озод Гульбахор. — Пусть она уходит сейчас же. Из-за нее мы попадем в беду. Мы уже попали в беду.

— Я тебе заплатила деньга, — холодно напомнила Гульбахор.

— Возьми! — Озод с готовностью вытащил пачку и протянул ей. — Бери ради Аллаха. Костя, отдай ей деньги. Пусть берет и уходит.

Быкову уже надоел этот балаган.

— Хватит, Озод, — рявкнул он. — Кончай орать. Куда ей идти? Довезем до города, там и слезет.

— Это ты во всем виноват, — немедленно переключился на него Озод. — Зачем ее посадил?! Кто тебя просил?

— Ты просил, — сказал Быков. — Забыл уже? А я помню, как ты меня уговаривал. Слушай, Озод, я тебя прошу, заткнись по-хорошему.

Уловив в голосе Быкова реальную угрозу, Озод замолчал и вновь повернулся к Гульбахор.

— Хорошо, мы тебя до города довезем. Только из уважения к твоему отцу Сапарджону. Если ты честная девушка, ты обязательно должна ему сказать, что нас обманула, что мы не знали ничего.

— Скажу, скажу, не бойся, — презрительно отозвалась Гульбахор. — Совсем от страха разум потерял.

— Не нужно так говорить! — взвизгнул Озод, но под мрачным взглядом Быкова съежился и стих.

Дальше ехали молча.

Тесно зажатый между горными склонами, город не имел объездных дорог, Всякий, кто намеревался покинуть пределы республики, неизбежно должен был ехать через город, миновав один из окраинных постов ГАИ. Груженные товаром «КамАЗы» на постах всегда ожидали с нетерпением. Толстый и суровый страж дорожного порядка с огромными усами повелительно поднял полосатую палку, и Быков съехал на обочину, где уже стояли два грузовика.

Захватив документы, Быков проворно выпрыгнул из кабины: местные начальники медлительности не терпели, почитая ее проявлением неуважения к власти. Озод тоже вылез, но пока держался в сторонке.

— Здравствуйте, начальник, — почтительно сказал Быков.

— Что везешь? — строго спросил страж в погонах младшего лейтенанта, игнорируя вежливый тон Быкова. — Документы есть?

— А как же! — Быков с готовностью протянул ему всю пачку. — Виноград везем, товарищ лейтенант.

Тот брезгливо покосился на бумаги, отнюдь не выражая желания их брать.

— Это не такие документы, — уверенно заявил он. — С первого числа другие надо. Санэпидемстанция надо, разрешение райисполком… Разве не знаешь, что в области карантин?

Быков понял, что настала пора вмешаться Озоду.

— Я не знаю, товарищ начальник, — вздохнул он. — Я — шофер. Вот он знает — экспедитор мой.

Озод немедленно приблизился, а Быков, наоборот, отошел подальше, чтобы не мешать деликатным переговорам. Впрочем, надолго они не затянулись. Когда Озод забрался в кабину, лицо его имело привычно-горестное выражение. Целых два километра пути он только печально вздыхал и лишь потом излил душу.

— Пятьдесят рублей! — воскликнул он с искренней болью. — В прошлом году было только тридцать.

За его спиной звонко засмеялась Гульбахор.

— Аллах не велит быть жадным, Озод. Аллах велел делиться с ближними.

— Э-э, сестра, — отозвался он. — Люди сейчас совсем забыли Аллаха. Они потеряли чувство меры и не знают благодарности…

Они свернули с проспекта, и Гульбахор попросила остановить машину.

— Все-таки выходишь, — сказал Быков.

— И правильно делает. Правильно, сестра, — поспешно вмешался Озод. — Иди домой, помирись с отцом. Он очень умный человек, он тебя поймет и простит. И обязательно скажи ему, что мы очень уважаем Сапарджона.

Гульбахор с досадой поморщилась.

— Он умный человек, — повторила она. — Костя, мне надо с тобой поговорить.

Быков выбрался вслед за ней из кабины. Они отошли в сторонку.

— Когда вы будете в Москве? — спросила Гульбахор.

— Через неделю, сестренка. Если все сложится удачно.

— Где я смогу вас найти?

— Это сложно, — задумался Быков. — А в чем дело?

— Мне обязательно нужно вас отыскать в Москве, — твердо сказала она. — Я буду там раньше вас.

— Тогда встречай у Центрального рынка. Там товар принять должны, и мы мимо не проедем. Ты Москву хорошо знаешь?

Гульбахор нетерпеливо кивнула.

— А где еще? Если мы вдруг там не встретимся?

— Тогда встречай уже здесь, когда вернемся.

Она в раздумье наморщила лобик.

— Значит, через неделю у Центрального рынка. До свидания, Костя.

— Счастливо, — сказал он. — Да! Постой-ка! Деньги свои забери.

Гульбахор покачала головой.

— Можешь оставить их себе. Ты их уже заработал. Или почти заработал…

— Что значит «почти»?

— Когда в Москве встретимся, я тебе скажу.

Она повернулась и зашагала по улице, размахивая сумкой. Быков задумчиво поглядел ей вслед и полез в кабину.

— Слава Аллаху, — облегченно вздохнул Озод. — Все беды в мире идут от женщин.

— У меня другие сведения, Озод, — возразил Быков. — Все беды исключительно от жадности. Или ты не согласен?

— Зачем так говоришь? — обиделся Озод, но спорить не стал.

Поскольку Быков должен был заехать к себе на квартиру и забрать вещи, Озод тоже решил забежать домой. Они уговорились встретиться через час. Высадив Озода и проследив, как он скрылся в подъезде, Быков принялся тщательно обыскивать кабину. Большой заклеенный конверт без подписи — тот самый, что передал Гульбахор худенький юноша, — он обнаружил довольно быстро. Конверт был засунут за обивку лежанки. Не распечатывая, Быков подержал его в руках, потом завернул в газету и упаковал в полиэтиленовый пакет, который прикрепил клейкой лентой к задней стенке кабины, аккуратно отогнув и поставив затем на место обшивку. Здесь искать конверт пришлось бы намного дольше…

* * *

Весь нехитрый багаж Быкова умещался в дорожной сумке. Чтобы окончательно собраться, ему и пяти минут было много.

— Уезжаешь, Костя, — сказала Саида с неожиданной грустью. — Когда еще приедешь?

В глазах ее стояла печаль. Быков давно уже понял, что постоянная строгая и независимая гордость Саиды — всего лишь маска, тоненький и слабый щит, которым она пыталась укрыться от своей женской беды, от снисходительной жалости родни и соседей, от мира, в котором она родилась и жила, недобром и жестоком к ней не по заслугам.

— Не знаю, Саида, — ответил Быков. — Может, скоро, а может, нет. Вы тут без меня не скучайте.

— Скучать времени нет. Видишь, сколько дел, — Саида сделала усилие, снова становясь сама собой. — Чуть не забыла, Костя. К тебе опять твой друг приходил вчера. Очень жалел, что не застал.

— Что за друг такой неуловимый, — буркнул себе под нос Быков. — Ну ладно, Саида, до свидания. Спасибо тебе.

Она махнула рукой и быстро ушла в дом, не желая более обнаруживать свою слабость. Быков аккуратно прикрыл за собой калитку и полез в машину. Оказалось, что здесь его уже ждут. На сиденье пассажира устроился незнакомый русский парень в потертых джинсах и клетчатой рубашке, похожий на туриста или бомжа.

— Здравствуйте, Константин, — произнес парень, прежде чем Быков успел отреагировать на вторжение, — Это я к вам заходил, хозяйка передала, наверное?

— Я догадался, — сказал Быков. — Ты и есть, выходит, мой друг. Ну, здравствуй, дружок. Чего надо?

— Меня зовут Алексей Крапивин. Видишь ли, Константин, я — капитан милиции. Из Москвы…

Быков настороженно молчал.

— По всей видимости, у нас мало времени, — сказал Крапивин. — Я сразу к делу, без предисловий.

— И это правильно, — хмыкнул Быков.

Крапивин оставил без внимания его иронию.

— Две недели назад пропал человек. Так же, как ты сейчас, он ушел в рейс. Это был наш сотрудник, наш товарищ.

— А я-то здесь при чем? — Быков понимал, что взял какую-то дрянную ерническую тональность, но остановиться никак не мог. — У меня алиби. Честное слово.

— Не надо, Константин, — попросил Крапивин. — Ты же все прекрасно понимаешь.

— Ладно, не буду, — слегка смутился Быков. — Продолжай.

— Дело в том, что наш сотрудник ушел в рейс на машине этого же кооператива «Варзоб».

— Один? Без напарника?

— Напарник был. Он и пригнал машину обратно. Вот эту самую машину, кстати. — Крапивин похлопал рукой по спинке сиденья. — Напарник, естественно, здешний житель. Объяснил, что его сменщик взял расчет сразу после того, как груз был доставлен по назначению. Больше ничего узнать не удалось.

— Я, конечно, ваших дел не знаю, — с сомнением сказал Быков, — но почему бы этого напарника не потрясти как следует. Неужели бы не вспомнил?

— В том-то и беда, — вздохнул Крапивин. — Не можем мы его трясти. Отношения с местными сложные… Суверенное государство, ты же понимаешь. Этого напарника мы сейчас даже найти не можем. Спрятали его где-то, а милиции местной не до наших проблем. А может, и специально тормозят, кто их знает.

— Обо мне же ты собрал сведения.

— Старые связи, — усмехнулся Крапивин. — Исключительно личные контакты. Остались друзья в здешних органах, на которых я могу до определенной степени положиться.

— Тогда пусть тот человек, который в «Варзобе» на вас работает, вам и поможет, — предложил Быков.

— Никто тут на нас не работает.

Быков хмуро оглядел собеседника.

— Я не вчера родился, — сказал он. — Обо мне вам мог подсказать только кто-то из «Варзоба». Больше я нигде тут не светился. Если хочешь со мной дальше разговаривать, не держи меня за дурака.

Крапивин не обиделся и глаз не отвел.

— На нас тут никто не работает, — повторил он, выделив слово «нас». — Нет у нас тут своих людей. Знакомые есть в местном МВД. И за то спасибо, что хоть не посылают подальше,

— Ну хорошо. А почему это я у вас такого доверия удостоился? — поинтересовался Быков. — Почему ты решил, что я тут же не пойду и не доложусь моему нынешнему начальству?

— Вряд ли, Быков, — покачал головой Крапивин. — Ты же сам бывший мент. Все, что можно было, мы о тебе узнали, не сомневайся, связь с Москвой еще есть, телефоны работают. Отказаться — можешь, а что побежишь к мафиози… — нет, ты на себя не наговаривай.

— Сейчас я должен испытать чувство гордости за то, что моя репутация в органах до сих пор так высока, — усмехнулся Быков. — И в благодарность за это известие тут же завербоваться.

— Да брось ты, — устало перебил его Крапивин. — Я же знаю, что тебя тогда выгнали не по делу. Чего ты задираешься? Меня, между прочим, тоже в те времена сильно обидели. Только я не поленился доказать, что не верблюд. А ты загордился. Тебе же предлагали вернуться.

— В нашей системе доказать что-либо пока еще никогда никому не удалось, это ты мне не заливай. Был один министр, стал другой — вот и вся твоя правда. Один гайки закручивал, другой слегка раскрутил. Да и то смотрю я: что-то ты до сих пор в капитанах ходишь. А мне что один, что другой, что третий… Все обрыдло. Дураков там меньше не стало, ты мне не рассказывай. Надоели мне дураки, хватит. Больше ни один мной командовать не будет. Вот я сижу за баранкой, и нет надо мной начальников. Ни хороших, ни плохих. Ни умных, ни глупых. Я сам себе командир. Да и зарплата побольше твоей раз в несколько.

— В этом я не сомневаюсь, — протянул Крапивин.

— Вот и не сомневайся!

В кабине наступило молчание.

— Что здесь понадобилось вашему человеку? — хмуро спросил Быков.

— Сейчас это не так важно, — ответил Крапивин. — Главное: где он, что с ним?

— Если я не буду знать, куда он полез, мне концов не найти, — сказал Быков, снова раздражаясь. — Неужели не ясно! Или ты меня за болвана хочешь держать? Я в такие игры играть не стану. С конспирацией своей можешь идти знаешь куда?

Крапивин невесело покачал головой.

— Я тебе доверяю, — тихо сказал он. — Но я же не один в деле.

— Та-ак, — Быков злорадно ухмыльнулся. — Значит, ты доверяешь, а твои начальники — нет. Тогда, знаешь, иди вместе со своими начальниками…

— Подожди, — перебил Крапивин. — Я сказал, что доверяю.

Он сделал короткую паузу и заговорил, слегка понизив голос.

— Оружие идет из этих мест. Большие партии, прямым ходом на Северный Кавказ. Мы ниточки нащупываем, а они у нас в руках рвутся, понимаешь. И в очередной раз… Вот узнали, что мелькали там пару раз автомашины кооператива «Варзоб».

— Откуда оружие?

— Кабы знать, — дернул плечом Крапивин. — Когда войска из Афгана выводили, его, говорят, тут столько побросали — впору бульдозером было собирать. А может, и прямо из Афгана до сих пор плывет.

— Или через Афган, — предположил Быков, и Крапивин согласно кивнул.

— Есть и такая версия. В общем, Володя Емельянов, наш сотрудник, разрабатывал «Варзоб».

— Как он туда устроился? — спросил Быков.

— Сделали ему рекомендацию. Через третьего человека. Там все было нормально.

— Если все нормально, куда же он пропал? Местную милицию подключали?

— Только самым краем. Чтобы выйти на первую связь.

— А тебе не кажется, что этим самым краем его и зацепило? — задумчиво проговорил Быков.

— Не хотелось бы думать, — сдержанно ответил Крапивин. — Но исключить не могу.

— Значит, пока ты обо мне справки наводил, выходит, тоже вполне мог подставить?

— А вот это исключено, — возразил Крапивин. — О тебе я узнал совершенно случайно, ты оказался просто подарком судьбы.

— Что это значит? — удивился Быков.

— Я в конторе «Варзоба» побывал как-то вечерком… Ночью, то есть. Посмотрел кое-какие бумажки… Мой здешний товарищ — это мой личный друг, и я ему полностью доверяю — обеспечивал мне прикрытие.

— На шухере стоял, — не удержался Быков.

— Можно и так сказать… Естественно, руководство, ни местное, ни московское, мы в известность не ставили. Пока я там ковырялся, твое заявление и обнаружил. В тот же вечер позвонил в Москву и попросил прокрутить твои данные по нашим каналам на предмет возможного контакта. Да ты и сам все это знаешь. А оказалось, что ты вообще свой…

— Какой еще свой, — проворчал Быков. — Шофер я. Водила. Ладно… Тогда вот что. Через пару дней — не раньше! — сделайте вид, что хотите еще одного своего водителя устроить в «Варзоб». Тем же самым каналом.

— Зачем? — машинально спросил Крапивин.

— По двум причинам. Во-первых, проверишь этот канал на вшивость. Если там прокол действительно есть, они этот канал от греха закроют. А во-вторых, от меня отведешь подозрение. Видишь ли, они ко мне отчего-то повышенное внимание проявили. Не знаю, может, у меня карточка такая, что стаж в органах на ней запечатлелся… Хотя, если «Варзоб» действительно включен в дело, их осторожность вполне понятна. У меня связь с тобой по трассе будет?

— С этим сложно, — вздохнул Крапивин. — Суверенные республики, мать их… Теперь на любое мероприятие согласование требуется чуть не на уровне правительства. Так что пока до России не доберешься… Но что-нибудь постараемся придумать.

— Придумывай, — согласился Быков. — Только меня не засвети…

* * *

Во время кампании чистки органов внутренних дел, которую с большой помпой начал вновь назначенный министр, Быкова выгнали одним из первых. «Компру» на него подобрали настолько хилую, что она не выдержала первой же более или менее беспристрастной проверки. Но такие проверки начались, когда очередную кампанию — исправления допущенных перегибов и ошибок — возглавил уже следующий министр. А когда Быкова выгоняли, это время еще не наступило и никто из министерских чинов, азартно исполняющих тотальную команду «фас», не сомневался в правильности указанного свыше направления.

Выгнали Быкова по поводу, который выглядел просто смехотворно. Один из его информаторов доверительно сообщил проверяющему чину, что Быков неоднократно распивал вместе с ним на конспиративных встречах горячительные напитки. Оправдываться Быков не собирался. Он прекрасно понимал, что выпивка здесь ни при чем и с ним просто рассчитались за строптивый характер. Он не писал прошений и апелляций, просто собрал свои вещи и ушел.

Реабилитация же, которую имел в виду Крапивин, произошла без малейшего участия Быкова. Дело в том, что тот самый информатор, убежденный в том, что верно почуял господствующее направление ветра, с усердием принялся обличать некоторых других сотрудников, с коими ему приходилось иметь дело. Тех тоже быстренько повыгоняли; однако, не будучи подобно Быкову столь равнодушными к своей репутации, они разослали в инстанции огромное количество жалоб. Все эти жалобы, конечно же, последствий долгое время не имели и иметь не могли, но когда министра-чистилыцика оперативно отправили на пенсию, о жалобах вспомнили и приняли к новому рассмотрению.

К тому времени информатор сидел в тюрьме: его надежда на покровительство высоких инстанций в благодарность за активное содействие оздоровительным процессам в органах внутренних дел не оправдалась. Никто не стал его вытаскивать, когда он попался на очередной крупной спекуляции антиквариатом. Информатор очень обиделся и принялся отрабатывать назад. Когда проверяющие новой волны вызвали его для беседы из камеры, информатор немедленно покаялся, сообщив, что клеветал исключительно по подсказке сверху и по причине врожденной веры в правильность текущего курса партии и правительства.

Безвинно пострадавших восстановили на работе с компенсацией вынужденного прогула. Быкову тоже предлагали подать соответствующую просьбу, но у него в душе уже все перебродило и перегорело, оставив лишь твердый осадок брезгливости. Вспомнив свою первую специальность, Быков шоферил, гоняя в дальние рейсы, а когда в стране начался быстрый расцвет торговых кооперативов, полностью переключился на обслуживание этой области возрождаемого частного сектора. Машины тут, правда, были намного хуже, чем на государственных предприятиях, но высокая зарплата вполне оправдывала эти трудности…

* * *

На шестнадцатом километре от города Быков заметил «хвост». Серая «волга», приставшая к ним где-то на выезде из города, четверть часа кряду скромно держалась метрах в двухстах позади. Быков то увеличивал скорость, то сбрасывал газ, убеждаясь всякий раз, что «волга» неизменно сохраняет прежнюю дистанцию.

Эти маневры не укрылись от Озода, он удивленно спросил:

— Ты что делаешь, Костя?

— За нами «волга» идет от самого города как приклеенная. Ты не знаешь, кто это может быть?

Озод хотел высунуться из кабины, чтобы разглядеть получше, но Быков одной рукой втянул его обратно.

— Если хочешь, в зеркало посмотри. Пусть считают, что мы их не приметили.

— Такая «волга» у Роберта Ганиевича есть, — сообщил Озод спустя минуту. — Тоже серая.

— И номер такой же?

Озод немного подумал.

— Номер я не знаю, — сказал он. — Что им нужно, как ты думаешь?

— А вот этого я не знаю, — ответил Быков,

— Наверное, из-за этой паршивой девчонки, — Озод воздел руку к потолку кабины. — Такая молодая и столько неприятностей! Я так удивлен, что уважаемый Сапарджон не сумел ее воспитать.

— А может быть, сам Роберт Ганиевич? — предположил Быков. — Проверяет, как мы работаем?

Озод еще ненадолго задумался, потом отрицательно покачал головой.

— Разве у него других дел нет!

Видно было, что он сильно расстроился. Озода страшили возможные неприятности, в которых он сам отчасти был повинен. Да и Быкову неприятности были не нужны, он хмуро крутил баранку, размышляя, что делать дальше, как вдруг услышал встревоженный возглас Озода.

— Эх-ха! Догоняют!

«Волга» увеличила скорость и быстро приближалась. Вот она поравнялась с трейлером и, не сбавляя хода, ушла вперед. Еще несколько минут Быков с Озодом следили за ней, потом прямой участок трассы закончился, и «волга» скрылась за поворотом.

— Вот и все проблемы, — пробормотал Быков скорее с вопросительной интонацией.

Громко и облегченно вздохнул Озод.

Дорога была легкой. Чуть пошевеливая рулем, Быков вел трейлер на одной и той же передаче мимо домиков, полускрытых поблекшей зеленью садов, которые внезапно сменяла то первобытно-дикая россыпь камней на склонах холмов, то ухоженные ряды виноградников, спускающихся к самому асфальту аккуратными ступенями. И все же тревога до конца не проходила. Быков предчувствовал, что развитие событий еще впереди.

Дорога сделала два плавных поворота, а за третьим, на площадке отдыха, их поджидал канареечный милицейский «уазик» и дорожный инспектор с полосатым жезлом.

— Ай-ай! — Озод обреченно полез за деньгами в сумку. — Даже сто километров не проехали…

Дорожный инспектор на этот раз был в звании капитана, но тоже с красивыми усами. На этот раз изучение путевого листа, накладных и всевозможных разрешений было весьма тщательным. Но и прочитав все, капитан бумаг не отдал.

— Покажи машину! — потребовал он.

— Пожалуйста, — пожал плечами Быков. — Что-нибудь не так, товарищ начальник? Ищете кого?

— Мы всегда ищем, — риторически ответил тот.

Озод суетился рядом, пытаясь вмешаться, но капитан на него внимания не обращал. Инспектор прошелся вокруг трейлера, зачем-то стукнул сапогом по скату и заглянул под днище.

— Открой! — показал он на дверцы фургона.

Мельком глянув на штабели ящиков с виноградом, он отправился к кабине, забрался на водительское сиденье и ткнул пальцем в дорожную сумку Быкова.

— Это что?

— Вещи мои, — хмуро сказал Быков.

— Покажи!

Быков расстегнул «молнию» и под бдительным взглядом капитана перебрал свой багаж. После этого капитан принялся тщательно обыскивать кабину. Он занимался этим минут пять, а тем временем из-за следующего поворота мягко вырулила серая «волга» и встала на площадке рядом с «уазиком».

— Сейчас, подожди, — сказал капитан, направляясь к «волге».

Наклонившись к опущенному стеклу, он о чем-то кратко посовещался с сидевшими в салоне, хмуро взглянул на Озода и Быкова, затем, не сказав им ни слова, забрался в свой «уазик» и уехал.

— Бумаги! — ахнул Озод.

— Не бойся, бумаги здесь остались, — мрачно усмехнулся Быков.

Дверцы «волги» распахнулись с двух сторон, и оттуда вышли двое — мужчина с широким гладким лицом и сединой в черной шевелюре и здоровенный парень довольно тупой наружности. Всю пачку документов мужчина небрежно держал в руке.

— Какой неудачный рейс у вас получается! — поцокал он языком с деланным сочувствием.

— Почему? — взволнованно спросил Озод. — Что такое?

— Сами себе проблемы придумываете. Зачем? С этой девушкой…

— Не надо нам никаких проблем, уважаемый! — воскликнул Озод. — Не надо девушку! Она с нами просто хотела до Ташкента ехать. Мы не знали, что за девушка, а когда узнали — сразу высадили. Да! Передайте уважаемому Сапарджону…

— Подожди, — остановил его поток мужчина. — Сапарджону сам все расскажешь, если захочешь. Я с ним незнаком.

— Незнаком? — изумлению Озода не было предела.

— И с дочкой своей он сам пусть разбирается. Мы по другому делу. Она вам отдала бумаги. Их нужно вернуть, дорогой.

— Какие бумаги? — ошеломленно спросил Озод. — Костя, она тебе давала бумаги?

Быков тоже сделал круглые глаза и честно ответил «нет».

— Мы не знаем, какие бумаги, уважаемый, клянусь! — Озод ударил себя в грудь. — Мы в город из совхоза вернулись, и она сразу вышла. Честное слово!

Искренность Озода не вызывала никаких сомнений, и мужчина заколебался.

— А если как следует подумать?

— Пожалуйста! — немедленно согласился Озод. — Как скажете, так и подумаем. Я правду говорю!

Мужчина долго сверлил взглядом Озода, затем так же пристально посмотрел на Быкова.

— Хоп, — сказал он, приняв решение. — Мы еще встретимся. Очень скоро встретимся. А вы пока подумайте. Поищите получше. Может, она бумага забыла где-нибудь? Или оставила?

— Не знаю, уважаемый, не видел, — горячо ответил Озод.

— Вы подумайте, — повторил мужчина, Несколько возвысив голос. — Документы ваши пока у нас побудут. В Тешпеке встретимся, там и поговорим.

Он сел в машину и захлопнул дверцу. Швырнув из-под колес пригоршню гравия, «волга» прыгнула на асфальт и быстро скрылась из виду.

— Зачем документы увез? — запоздало рванулся Озод, но махнул рукой и повернулся к Быкову. — Что теперь делать! Как мы дальше поедем! Все из-за тебя, Костя!..

Быкову подобные упреки до смерти надоели.

— Знаешь что, Озод, ты с этими делами сам разбирайся. Я тебе говорил, что нечего с собой девчонку брать. Я вообще не понимаю, что это за люди. Если не Сапарджон их послал, тогда кто?

— Верно, — согласился Озод. — Не знаю, кто такие. Надо Роберту Ганиевичу быстрее звонить. Если бы это были люди Са-парджона, они бы обязательно про «жигули» спросили, которые ты сбил. — Воспоминание об этом инциденте исторгло у Озода новый стон. — Зачем ты это сделал! Сапарджон еще нам припомнит, вот увидишь!

Быков раздраженно прервал его причитания.

— Ладно, хватит. Семь бед — один ответ. Давай, поехали.

Но Озод еще долго не мог успокоиться. Он сидел в кабине и жаловался на свою судьбу, на людскую несправедливость, на трудную жизнь к еще черт-те на что. Не обращая внимания на его бормотание, Быков гнал машину вперед, и менее чем через час трейлер ворвался на улицы маленького и пыльного поселка с красивым названием Шахринар. Почту долго искать не пришлось — все важнейшие здания располагались на центральной, и единственной, площади. Озод немедленно побежал названивать Роберту Ганиевичу, а Быков спрыгнул поразмяться на спекшуюся от зноя землю. Стайка полуголых ребятишек с робким любопытством смотрела на него из-за невысокой каменной стенки. Серая от пыли тощая собака, виляя задом, уныло трусила по солнцепеку. Все было здесь точно так же, как, наверное, и десять, и сто лет назад. И только нитка телеграфных проводов да отдаленный шум транспортной магистрали не позволяли Быкову окончательно разорвать в ощущениях связь с реальностью.

Звонко стуча башмаками по деревянным ступенькам, с крыльца почты спустился Озод. Лицо его хранило впечатление от состоявшегося разговора. Быков понял, что ругали Озода очень сильно.

— Поедем, Костя, — сказал Озод. — Только тихо, не торопясь. В Тешпеке нас встретят наши люди и помогут. Эти проходимцы еще пожалеют, что с нами связались!..

Собака, улегшаяся в тени ограды, была поглощена выкусыванием блох из свалявшейся шерсти и не шевельнула ни единым мускулом, когда трейлер с ревом и грохотом промчался мимо.

* * *

До Тешпека было всего два часа нормального хода, но, следуя указанию Озода, Быков растянул путь на четыре. Когда «КамАЗ» миновал первые строения этого большого поселка или маленького городка, солнце уже склонялось к вершинам недалеких гор. По городу Быков ехал совсем медленно, но так и не заметил никого, кто бы заинтересовался трейлером. Зато Озод, вертевший головой во все стороны, заметил нечто, совершенно его успокоившее. Он уселся поудобнее и удовлетворенно хлопнул Быкова по плечу.

— Все, Костя, можно ехать нормально.

Быков поехал, как сказали. По вечернему часу шоссе заметно опустело. Знакомую серую «волгу» они увидели на первой же площадке отдыха в нескольких километрах от Тешпека. Все дверцы машины были распахнуты настежь, а четверо ее пассажиров расположились рядом на скамеечках. Они ждали «КамАЗ» лениво и уверенно. Тот самый здоровый парень не спеша вышел на дорогу и махнул рукой. Быков послушно зарулил на площадку.

— Что так долго? — почти любезно осведомился широколицый парень, когда Быков с Озодом выбрались из кабины.

— С дороги сбились, — буркнул Быков.

— Шутит, — невозмутимо объяснил широколицый своему телохранителю. — Веселый человек — легкий человек. Хорошо. Ну как? Подумали?

— Что мы можем думать, уважаемый? — сказал Озод. — Мы не думаем, мы товар везем. Отдай документы, пожалуйста.

— Значит, не думаете, — медленно повторил тот. — Плохо, очень плохо. Придется Рахиму помочь вам вспомнить.

Он показал кивком на телохранителя, меланхолично сжимавшего и разжимавшего огромные кулаки.

— Я клянусь Аллахом… — начал Озод, приложив руку к сердцу, но закончить не успел.

На площадку с резиновым визгом протекторов ворвались две машины, из которых горохом посыпались мускулистые тренированные молодцы. Здоровенный, но глупый Рахим не сумел правильно разобраться в ситуации. Он попытался изобразить готовность принять бой и немедленно получил короткой дубинкой по могучей загорелой шее. Удар был настолько силен, что сбил его с ног. Рахим свалился на четвереньки, тяжело и тупо мотая башкой. Больше желающих оказать сопротивление не нашлось.

— Ну, — нетерпеливо сказал широколицему один из вновь прибывших. — Где документы? Зачем чужое брал?

— Здесь документы, — отвечал широколицый довольно спокойно. — Вот, пожалуйста. Не надо волноваться.

— Не надо, — согласился его собеседник и крутанул в воздухе дубинкой. — Давай!

Широколицый протянул бумаги. Озод агрессивно прыгнул вперед и вырвал их у него из рук.

— У, шайтан! — Он погрозил широколицему кулаком. — Это тебя Аллах наказывает!

Широколицый ответил равнодушным взглядом.

— Возможно, мы были не правы, — сказал он тому, что с дубинкой. — Возможно, мы немножко ошиблись, мы проверим. Но так нельзя, брат. Нельзя так с нами обращаться. Неужели ты не знаешь?

— Учить меня будешь? — недобро прищурился тот.

— Мы друг с другом не ссорились, — продолжал широколицый. — Потому что ссориться плохо. Вредно для здоровья. А теперь ты нас так обидел… Я понимаю, тебе так приказали. Правда, это уже другой разговор, он еще состоится, просто я тебе хочу сказать: никогда не торопись, очень хорошо подумай.

Парень с дубинкой не то чтобы испугался этих полускрытых угроз, но действительно слегка задумался. Быков увидел, как по лицу его пробежала короткая тень сомнения.

— Ладно, — сказал он, — мы твои жалобы отдельно рассмотрим. А пока помолчи немного от греха.

Широколицый понял, что перегибать палку нельзя, пожал плечами и отступил на шаг. Парень повернулся к Озоду.

— Ну что, экспедитор, твои бумаги в порядке?

— Все в порядке, спасибо, брат, — подтвердил Озод.

— Тогда давай, трогай. И не тяни. Велено передать, что сильно опаздываешь. Из графика вышел. Смотри, сгорит товар…

На повороте дороги Быков оглянулся и увидел, что противники не спеша рассаживаются в свои машины. Инцидент завершился почти мирно.

— Я и не знал, что твой Роберт Ганиевич специальную охрану держит, — сказал Быков.

— Это люди не его, а Джумы Ахмадовича.

— Вот как, — хмыкнул Быков. — Роберт, значит, возит, а Джума охраняет. Не дорогой ли виноград получается?

— Джума Ахмадович просто помогает, — возразил Озод. — Он друг Роберта Ганиевича.

Быков попытался осмыслить происшедшее. Забота Роберта о своем товаре вполне понятна. Участие Джумы — нет. Всех этих сказок о бескорыстной дружбе акул капитала Быков наслушался досыта. Значит, Джума имеет свой интерес. И этот интерес настолько велик, что Джума не задумываясь пошел на конфликт с другим местным королем. Быков знал, что в этих местах воевать не любят — не выгодно экономически. Шуметь, кричать, топорщить усы — сколько угодно, но до определенного предела, который все конфликтующие стороны стремятся не переступать. В данном случае, по мнению Быкова, предел этот был, несомненно, нарушен. Ради чего?

— Озод, ты моего приятеля, случайно, не встречал? — спросил Быков. — Тоже где-то у вас шоферил. Владимиром зовут.

— Как фамилия? — Озод пребывал в хорошем настроении и был готов с удовольствием поддержать беседу.

— Да кто его знает, зачем мне его фамилия. Емельянов, кажется. Я просто так спросил. Мы с ним пару раз в рейс ходили на Север. Высокий такой, белобрысый.

— Худой? — пожелал уточнить Озод.

— Был худой, если на ваших харчах не отъелся.

— Знаю, — неожиданно сообщил Озод. — Правильно, Володя его звали. Только он уже не работает. Из рейса не вернулся. Там уволился.

— Уволился или уволили? — спросил Быков. — Кто же машину обратно повел? Значит, и я тебя могу в Москве бросить?

— Нет, — несколько озадаченно возразил Озод. — Если ты обратно не погонишь, то деньги не получишь. Расчет у нас всегда в конторе.

— Почему же тогда Володьке так повезло?

Озод задумался, по его лицу пробежала тень.

— Наверное, так договорился, — сказал он наконец с неохотой.

— Как договорился-то?

— Не знаю, — разговаривать на эту тему Озоду вдруг отчего-то расхотелось. — Я простой экспедитор, откуда я могу знать!

— Ну и ладно, — махнул рукой Быков. — Уволился, так уволился. У него напарник надежный был? В смысле как водитель?

— А-а, — пренебрежительно протянул Озод, — ему ишака доверить и то страшно. Совсем плохой водитель, за права в два раза дороже платил, чем положено.

Быков не смог сдержать улыбки. Возможность получения водительских прав без взятки Озод просто не оговаривал.

— Как же он доехал?

— Он… — Озод запнулся и закончил с внезапным раздражением: — Не знаю, как доехал. Ничего я не знаю.

Быков прекратил расспросы. Озод, несомненно, о чем-то слышал. Вряд ли он был в курсе исчезновения Емельянова, но стремление избежать этой темы было не случайным.

Скорость упала, и Быков переключил передачу. Начался многокилометровый извилистый подъем на перевал. Три тысячи триста метров над уровнем моря в наивысшей точке. Двигатель ревел с чугунной непреклонностью, этот мощный ровный звук успокаивал Быкова, отгоняя тревожные мысли. А Озода погрузил в дремоту: покосившись вправо, Быков увидел, что его напарник мирно клюет носом.

Ночная темнота, как всегда, пришла почти мгновенно. Будто кто-то огромный и невероятно сильный одним мощным рывком сменил заставку на картине мира. Встречных машин не попадалось, это избавляло Быкова от необходимости то и дело переключать дальний свет. Быков думал о том, что скоро им придется пересекать границу очередной суверенной республики, и был этим несколько озабочен. Пересекать границы здесь лучше в дневное время.

Первый дорожный патруль сопредельного государства Быков увидел издалека. Два милиционера стояли у мотоцикла с коляской. На плече одного из них болтался автомат без приклада.

Быков остановил машину и спрыгнул на теплый асфальт.

— Покажи права, — без лишних разговоров потребовал автоматчик. — Что везешь?

Оба члена патруля имели густые черные усы. Каждый солидный, облеченный властью человек в этих краях непременно носил густые усы. Если они росли, конечно.

— Виноград везем, — сказал Быков, протягивая бумаги.

Принять бумаги начальники отказались.

— Проверять будем, — сказали они.

— Пожалуйста, — устало согласился Быков.

— Разгружай! — скомандовал автоматчик.

— Как?! — от неожиданности Быков разинул рот. — Куда разгружать?

— Сюда, — представитель власти топнул ногой по асфальту. — На дорогу. Мы все должны посмотреть. А потом обратно погрузишь.

— Ты чего, командир, — не поверил Быков. — Тут же сутки надо корячиться. У меня грузчиков нет.

Автоматчик сделал шаг вперед, и Быков ощутил густой запах свежевыпитой водки.

— Если нужно, будешь и сутки, — сказал он и похлопал ладонью по автомату.

— Я тебе не грузчик, командир. — Быков уже не мог удержать накопившегося за день раздражения. — Я — шофер. Меня баранку наняли крутить.

— Не подчиняешься, — обрадовался командир. — Тогда с нами поедешь. Экспертизу будем делать. Ты пьяный, наверное, раз не подчиняешься.

Быков медленно и глубоко вдохнул душный ночной воздух и так же медленно выдохнул.

— Я все понял, командир, — сказал он, поворачиваясь к машине. — Эй, Озод, иди сюда, тут проблемы возникли по твоей части.

Давно уже проснувшийся Озод бдительно следил за развитием событий и тут же занял место на сцене действия. А Быков привычно отошел в сторонку, делая вид, будто проверяет скаты. Минуты две он добросовестно пинал тугую резину, пока Озод не позвал его обратно.

Едва они отъехали, Озод накинулся на Быкова с упреками.

— Зачем ты спорил?! — кричал он. — Никогда нельзя спорить! Лишние сто рублей пришлось заплатить!

— Да я не спорил вроде, Озод, — попытался оправдаться Быков.

— Как не спорил! — возмутился тот. — Раз лишние сто рублей взяли, значит, спорил.

Этот аргумент относился к категории неотразимых, и Быков промолчал. Но Озод еще долго не мог успокоиться.

— Один раз когда ехали, был шофер Леша. Тоже русский и тоже спорить любил. Тогда этот самый старшина его на экспертизу повез. Тут недалеко, я тоже поехал. Леша вообще не пил, совсем ни грамма. Ему доктор трубку дал, и Леша подул — ничего трубка не показала. Тогда старшина трубку взял и сам в нее подул — трубка вся зеленая стала, как трава, а он доктору показал и говорит: видишь, какой пьяный водитель, оформляй протокол! Тогда я двести рублей лишних ему платил и еще пятьдесят доктору. Вот как вредно спорить!

— Ладно, Озод, — примирительно сказал Быков, — ты прав. Не буду больше спорить.

В этих разговорах Быков как-то пропустил момент, когда они миновали наивысшую точку перевала, и лишь по изменившемуся тону двигателя понял, что машина покатила вниз.

— Послушай, Озод, — задал Быков давно интересовавший его вопрос, — смотри, как получается: мы и тысячи километров не проехали, а ты уже полштуки выложил. Ехать-то еще сколько! Если так дальше пойдет, в конце пути на каждый килограмм винограда такая накрутка получится, что его и не продать.

— Продадим, — уверенно ответствовал Озод. — Это только у нас так дорого ехать, а в России ГАИ хорошая, совсем мало берет, если ничего не нарушаешь.

Ночь сделалась угольно-черной, машина двигалась словно бы внутри тоннеля, вырубленного светом фар в монолите мрака. Постепенно Быков начал испытывать все большую усталость — уже более десяти часов он находился за рулем. Однако предложение остановиться на ночлег вызвало у Озода сильнейший протест.

— Нельзя, Костя, — горячо заговорил он, — тут очень опасные места. Нужно обязательно доехать до города, только в городе можно ночевать.

В зеркальце заднего обзора блеснули огни. Их догоняла легковая машина. Озод заметил, встревожился и зачем-то сказал:

— Только не останавливайся, пожалуйста, Костя!

На относительно прямом участке дороги машина — это был старенький «москвич» — обошла трейлер и начала удаляться. Опасения Озода на этот раз были напрасны — обычный ночной путник. Быков прибавил скорость; идти за лидером, ориентируясь на его габаритные огни, было удобно. Но «москвич» постепенно уходил вперед, после каждого нового поворота дороги светлые точки его огоньков оказывались все дальше и, наконец, пропали совсем.

Быков немного увлекся этой недолгой погоней и ослабил внимание к дороге, и когда Озод с неразборчивым возгласом вцепился ему в плечо, Быков до упора вдавил педаль тормоза, не успев толком понять, в чем дело.

Трейлер тяжело остановился метрах в пяти от перегородившего дорогу барьера с листом фанеры, на котором корявыми буквами было начертано; «обиезд. ремонт» — и нарисована стрелка. Быков осмотрелся. Там, куда указывала стрелка, действительно был съезд наподобие грунтовой дороги. Что за черт! Быков был вполне уверен, что шедший впереди «москвич» проскочил этот участок, не снижая скорости.

— Не надо туда, Костя, — опасливо сказал Озод. — Поехали назад.

Развернуть трейлер на довольно узкой дороге было непростой задачей. Не заглушая двигатель, Быков вылез из кабины. Барьер представлял собой длинную жердь на козелках, стоявших по обе стороны дороги. Никаких следов ремонтных работ Быков не обнаружил. Но едва он взялся за жердь в намерении просто отшвырнуть ее в сторону, из темноты шагнули две фигуры. Оба были в клетчатых ковбойках, довольно мятых штанах и сандалетах на босу ногу. На голове одного красовалась милицейская фуражка. Такое сочетание Быкову не понравилось.

— Что случилось, мужики? — мирно спросил он.

— Нельзя туда ехать, — строго сказал обладатель фуражки. — Поворачивай. Вот знак, не видишь?

— Знак вижу, — согласился Быков. — А зачем он? Где ремонт?

— Ремонт. Да!

— Я чего-то не понимаю, — изобразил недоумение Быков, — «Москвич» только что проехал, а мне нельзя.

Неизвестные переглянулись.

— «Москвич» маленький, — объяснил обладатель фуражки, — а твоя машина большая. Нельзя ехать.

— Ты что везешь? — спросил второй.

— Я понял, — кивнул Быков, пропуская последний вопрос мимо ушей. — Сейчас повернем.

Однако его покладистость их немедленно насторожила.

— Сейчас мы тебе дорогу покажем, — сказал один. —Ты сам не найдешь.

— Найду, мужики, — заверил Быков, — не беспокойтесь.

Оба разом шагнули к нему, оказавшись чуть ли не вплотную.

— Ты нас повезешь, а мы тебе покажем, — сказал тот, что в фуражке, и тон его исключал возражения. Рука его как бы ненароком скользнула в карман брюк.

Оба они были чуть пониже Быкова, но плотнее и шире, и выглядели достаточно внушительно. Быков понял, что дальнейшие разговоры излишни. Он развел руки в жесте вынужденного согласия, чуть повернулся и нанес резкий удар ребром ладони в переносицу обладателя фуражки. И сразу же правой второму в челюсть. Этот удар получился несколько неподготовленным, противник лишь отшатнулся назад. Тогда Быков, не давая прийти в себя, ударил его еще раз в то же самое место. Тот без промедления грохнулся на асфальт. Первый сидел рядом со своей фуражкой, издавая сипящие звуки.

Быков взял жердь с фанеркой и отшвырнул с дороги. Помедлив немного, подобрал милицейскую фуражку, осмотрел и запустил в темноту. Потом не спеша залез в кабину.

— Поехали, Костя, скорее, — тоскливо нашептывал Озод.

Чтобы объехать поверженных врагов, пришлось подать трейлер немного назад.

— Ты крутой, Костя, — с уважением сказал Озод, когда спало возбуждение стычкой. — Где так научился?

— В армии, — буркнул Быков. — Откуда они только взялись?

— Местные, наверное, — предположил Озод. — Тут так бывает. Притворяются, что милиция, и грабят. Если бы мы по той дороге поехали, совсем было бы плохо. Убить могли.

— Нет у вас тут советской власти, — в сердцах сказал Быков.

— Ее нигде теперь нет, — с печальным вздохом подытожил Озод. — А дальше еще хуже будет. Закона совсем не стало, никто ничего не боится, все сделались, как шакалы…

Он рассуждал на эту тему еще долго, а когда на дорогу пал рассвет, Быков усадил его за руль, наказав ехать потише, а сам завалился на койку, уснув почти мгновенно и совсем не ощущая тряски.

* * *

Быков проснулся и тут же ощутил страшную духоту, заполнявшую кабину. Он просто плавал в луже собственного пота.

Трейлер стоял с выключенным двигателем, Озода в машине не было. Быков перелез на водительское сиденье и огляделся. Машина стояла на солнцепеке посреди города, который Быков хорошо знал. Огромные здания светлого камня, разнесенные необычно далеко друг от друга, высились по обе стороны широченного проспекта. Проспект этот, возникший когда-то из груды развалин после опустошительного землетрясения как образец современной архитектуры, назывался проспектом Дружбы народов. Это был город Ташкент. Зелень бульваров, фонтаны, яркие цвета национальных одежд. «Сия-ай, Та-а-шкент, звезда Востока, столица мира и тепла!» Деревянные палочки шашлыка по двадцать копеек из дымящихся мангалов, которые прежде стояли тут столь же часто, как сыроежки в подмосковном лесу, ошеломляющее изобилие базара, чайханы, горы плова и ощущение веселого, доброго спокойствия…

Все это было раньше. Быков выбрался из кабины и двинулся по тротуару, осматриваясь по сторонам. Метрах в двухстах обнаружил палатку, от которой вкусно тянуло запахом жареного мяса. Шашлыки в Ташкенте еще водились. Но по тридцать рублей.

Получив две палочки с аппетитными коричневыми кусочками и бутылку теплой воды, он занял свободный столик с краю. Шашлык был превосходен даже в это смутное время, даже в такую жару.

— У вас свободно? — услышал Быков и кивнул, не поднимая глаз.

Подошедший аккуратно поставил на стол свою тарелку, но начинать еду отчего-то не торопился. Быков почувствовал на себе его пристальный взгляд и недовольно посмотрел в ответ.

— Константин? — негромко произнес сосед по столику.

Быков медленно отложил вилку. Перед ним сидел Фазыл Хакимов, в недалеком прошлом Быков знал его как своего коллегу, сотрудника Ташкентского управления внутренних дел.

— Привет, — сказал Быков.

— Ты как здесь оказался? В командировке? — Фазыл был, несомненно, рад встрече, и Быков, насторожившийся поначалу, расслабился и улыбнулся в ответ.

— Можно и так сказать, — ответил он. — Проездом.

— Что же ты не позвонил? — обиженно произнес Фазыл. — Надолго, Костя?

— Я действительно проездом. Приехал утром, уезжаю уже сейчас. Вон мой транспорт у обочины стоит, — показал Быков.

Фазыл посмотрел. Лицо его выразило недоумение.

— Ты уже не в милиции?

— Нет, Фазыл, — мотнул головой Быков. — Ушел я.

— Почему так?

— По-всякому. Долго рассказывать. А ты?

— Я работаю…

— Ну и как?

— По-всякому, — ответил Фазыл его же словами. —- Не так, как мы с тобой тогда… Мне очень жаль, что ты ушел.

— Какая разница? — буркнул Быков. — Все равно нам больше вместе не работать. Мы граждане суверенных государств. Да и не дадут.

— Не дадут, — согласился Фазыл. — Особенно, если как тогда… Сейчас о тех временах у нас стараются не вспоминать. Да и повыпускали уже всех, кого мы посадили. Гуляют на свободе, уважаемые люди. Оказалось, все было зря, Костя.

— Ничего зря не бывает, Фазыл. Помнишь, сколько народа к нам приходило? Не в райком свой шли правду искать, а к нам. Со всеми обидами.

— Ну и многим мы помогли?

— Так мы же не райком, — грустно усмехнулся Быков. — Но не зря это было.

— Это ты так говоришь, — сказал Фазыл. — А теперь сам персики возишь.

— Виноград, — поправил Быков. — Тоже дело нужное. Детям виноград полезен…

— Да… А как другие ребята? — поспешил сменить тему Фазыл. — Гена, Вадим, Сергей Иваныч?

— Кто как. Сергей Иваныч на пенсии. А Гена с Вадимом, насколько я знаю, пока работают. Извини, Фазыл, мне пора. — Быков допил воду и поднялся.

— Я понимаю, — сказал Фазыл. — Жаль, что так быстро… Слушай, а в гости ты ко мне приедешь? Приезжай, Костя.

— Как-нибудь. Может, и получится. До свидания, Фазыл. Я тоже был рад тебя увидеть.

Неподалеку от трейлера Быков увидел Озода. Тот был не один. Какой-то незнакомый парень в черной майке объяснял ему что-то, помогая себе бурной жестикуляцией. Озод тоже увидел Быкова и что-то быстро сказал своему собеседнику. Полуобернувшись, тот бросил напоследок энергичную фразу и быстро пошел прочь.

— Это кто? — спросил Быков.

— Знакомый один, — отвечал Озод, почему-то отводя глаза. — А ты тоже знакомого встретил?

— Вроде того, — кивнул Быков. — Года три не виделись, а тут — надо же — лицом к лицу.

— Так бывает, — сдержанно кивнул Озод. — Ты покушал уже, да? Тогда поехали. Опаздываем мы, Костя, это нехорошо.

Здания проспекта Дружбы народов вскоре остались позади. Улица Энгельса вывела их на Чимкентский тракт. А еще через полчаса трейлер углубился в открытое пространство степи, окаймленной далекими горами, умершей под знойным солнцем и превратившейся в пустыню до следующей весны.

Озод был непривычно молчалив и словно чем-то подавлен. Впрочем, возможно, настроение его было следствием жуткой жары, которую ничуть не смягчал сквозняк в кабине «КамАЗа». В конце концов он просто задремал. Дорога вновь была легкой, прямой и ровной. Сейчас Быкову почти нравилась его работа. Если, конечно, сделать скидку на эту жару…

Через несколько часов они миновали очередную границу между суверенными республиками. Проскочили на удивление гладко, наверное, жара разогнала даже трудолюбивых гаишников. Километров через восемьдесят на окраине небольшого городка Быков увидел бензоколонку. Очередь из выстроившихся «в затылок» машин была относительно невелика, и Быков решил заправиться. Пока стояли, Озод пробудился, но сидел молча. Он был заспан и хмур.

— Костя, — сказал он после очередной подвижки в очереди, — поговорить надо.

— Говори, — удивился Быков. Вступление Озода было нетипичным.

— Хочешь, я тебе все деньги отдам, которые Гульбахор дала? — предложил Озод.

— Зачем?

Озод покрутил головой и тяжело вздохнул.

— В Ташкенте, пока ты кушал, я в контору звонил, с Робертом Ганиевичем разговаривал. Он очень сердился, что мы медленно ехали, и сказал, что тебе денег совсем не заплатит.

— Что значит медленно? — возмутился Быков. — А Роберт твой Ганиевич умеет быстрее?

— Сказал, что не заплатит, — повторил Озод.

Быков разозлился.

— Может, он считает, что я за так на него буду вкалывать?

— Правильно говоришь, — горячо поддержал Озод. — Задаром даже последний дурак работать не станет.

— Ладно, Озод, не переживай, — сказал Быков, остывая. — График мы сейчас нагоним. Дорога хорошая, соляркой заправимся под завязку и вперед. Роберт нам еще специальную премию выпишет за скорость.

Озод энергично затряс головой.

— Нет! — воскликнул он. — Все равно не заплатит. Он так решил, я его знаю. Очень упрямый человек.

— Это мы еще посмотрим, — пообещал Быков. — В столице разберемся. Рассчитаемся за доставку.

— Нет-нет, — испуганно сказал Озод. — Так не надо. Лучше, слушай, я тебе все деньги Гульбахор отдам и еще дам на дорогу из своих, а ты в Чимкенте оставайся. Бери билет и поезжай домой. А хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю, кому шоферы нужны?

Странная настойчивость Озода заставила Быкова призадуматься. В безудержное самодурство Роберта Быков не верил. Зачем Озод хочет вывести его из игры? Может, в телефонном разговоре Роберт, напротив, пообещал бешеные премиальные, которыми напарник не желает делиться? Неужели его неистовая любовь к денежным знакам простирается так далеко?

— Короче, — сказал Быков. — Роберт меня увольняет?

— Нет, — быстро ответил Озод и словно поперхнулся.

— Тогда все. Заправимся, и поехали. А в следующий раз, когда звонить будешь, я сам с ним поговорю. Чтобы не было недоразумений.

Озод поглядел на него с каким-то непонятным выражением, но продолжать тему не стал.

— Хай, ладно, — сказал он.

В очереди на заправку они потеряли всего пару часов. В суверенной республике Казахстан дела с бензином обстояли получше, чем у соседей. Все это время Быков вынужденно парился в кабине, то включая двигатель, чтобы продвинуться вперед на несколько метров, то вновь выключая. Озод гулял неподалеку на ветерке. Когда же они отъехали от города на пару километров, Озод запросился за руль. Быков не возражал, поскольку намерен был продолжать движение и ночью, для чего Озод пригоден был мало.

Трогаясь, Озод резко дернул машину, и Быков услышал позади какой-то металлический звук.

— Дверцы фургона раскрылись, — предположил Озод, подруливая к обочине. — Надо закрыть получше, Костя.

В самом деле дверь была отчего-то открыта. Быков не мог понять, как это могло случиться. Толстый медный провод, которым он сам, лично, зафиксировал засов, сам собой раскрутиться не мог. Может, на заправке кто-нибудь пытался залезть? Быков проверил ящики с виноградом: вроде все цело. Он запер дверь и вновь закрутил проводом.

— Готово? — окликнул из кабины Озод.

— Готово, готово, — ответил Быков и наклонился, чтобы поправить застежку кроссовки.

Он слишком поздно понял смысл этой истории с дверью, чтобы успеть что-то изменить. Машина с яростным ревом прыгнула вперед. От неожиданности Быков застыл на месте. Метров через сто «КамАЗ» притормозил, из окошка на обочину вылетела дорожная сумка Быкова.

Некоторое время Быков бессмысленно и глупо орал вслед удалявшейся машине, размахивая кулаками, а когда устал, пошел подбирать свои вещи. Озод проявил настоящее азиатское коварство, и теперь уже не столь важно было понять, по какой причине он это сделал. Однако, к своему немалому изумлению, Быков обнаружил в сумке нераспечатанную пачку денег, полученных Озодом от Гульбахор. Странное какое-то азиатское коварство, растерянно подумал Быков. Он стоял на совершенно пустом — как назло! — шоссе и размышлял, что теперь делать. Иного не оставалось, как только идти обратно в городок. Ясно было, что путешествие его закончилось.

Он побрел по обочине, голосуя редким попутным автомашинам, ни одна из которых и не подумала остановиться, чтобы подобрать подозрительного угрюмого мужика с небритой, закопченной дорожной сажей физиономией. Ни доверия, ни сочувствия Быков ни у кого не вызвал. Собственно, времена всеобщего доверия и взаимопомощи во всех суверенных государствах закончились два года назад.

До городка Быков добрался минут за двадцать и еще столько же бродил по пыльным и узким улочкам в поисках узла связи. Таковой нашелся, как обычно, на центральной площади. Телефонов-автоматов, здесь, разумеется, не было. Заказав разговор с Москвой, Быков вышел наружу и уселся в тени. Центральная площадь была украшена зелеными насаждениями. Эти насаждения — хилые деревца неизвестной породы с побуревшей листвой — уныло торчали из твердой, спекшейся под солнцем почвы. Мимо Быкова быстрыми шагами прошла казашка в длинном платье, безрукавке и белой косынке. Ее широко расставленные глаза на скуластом смуглом лице с коротким интересом скользнули по Быкову, после чего она тут же отвернулась и ускорила шаг. Через минуту площадь снова была пуста. Тишина — жаркая и седая от глубокой старости — неумолимо затягивала в дремоту.

От постороннего звука Быков встрепенулся. Вздымая пыль веков, на площадь въезжала машина. Эти «жигули» казались такими же серыми, как и все вокруг, но когда машина приблизилась и затормозила у почты, Быков понял, что собственный ее цвет голубой и просто скрыт толстым слоем дорожной пыли. «Жигули», как и Быков, добирались сюда издалека. Номерной знак у машины выдавался в Таджикистане. Быков отметил это с возрастающим интересом, а в следующий момент уже проснулся окончательно, потому что из машины вышла Гульбахор. Она выглядела сейчас несколько старше, чем прежде. Может быть, оттого, что на лице ее не было и следа косметики, волосы убраны под скромную косынку, губы строго поджаты, брови нахмурены — словом, это была Гульбахор в дорожном варианте.

Холодно глядя прямо перед собой, Гульбахор взбежала по ступенькам на крыльцо почты.

— Привет, сестренка, — окликнул ее Быков.

Гульбахор и головы не повернула в сторону пропыленного проходимца, будто не услышала вовсе. Однако, взявшись за дверную ручку, замерла, а потом с удивлением взглянула на Быкова.

— Константин? Сюрприз… Не ожидала. А где же твоя машина?

Она огляделась по сторонам.

— Нет машины, Гульбахор. Уехала. Бросил меня мой напарник час назад прямо на дороге.

— Как бросил?

— Да вот так. Свихнулся, наверное, от жары. Или от жадности. Не захотел делиться гонораром. А ты, Гуля, далеко ли? А то подвези, если по дороге. Такая жизнь — вчера я тебя, сегодня ты меня.

— Час назад? — переспросила она. — Значит, его можно догнать.

— На кой черт! — Быков махнул рукой. — Он и так мне надоел.

Ему было действительно безразлично. В конце концов, кое-какую компенсацию ему Озод обеспечил, а больше он ни у кого на жалованье не состоял.

Гульбахор рассмеялась несколько искусственно.

— Как же так можно! Он тебя обидел, значит, обязательно нужно догнать. Поехали, Если хочешь, сам садись за руль. Кстати, если хочешь, можем вместе поехать. Ты ведь в Москву? Но догнать нужно обязательно, так мне кажется. Это будет по-мужски. Разве я не права?

— Почти, — наклонил голову Быков. Он вдруг обнаружил, что совершенно позабыл о пакете, спрятанном Гульбахор в кабине «КамАЗа». Как же это он мог забыть!

— Я делаю тебе деловое предложение, — сказала Гульбахор. — Мне нужен водитель. До Москвы. Я заплачу. Но сначала догоним твою машину.

— Эго обязательное условие? — уточнил Быков, и Гульбахор молча кивнула в ответ.

Она пошла к «жигулям», но вдруг остановилась и бросила на Быкова внимательный взгляд.

— Ты не похож на простого шофера, Костя, — сказала она.

Быков пожал плечами и улыбнулся.

— Люди все сложные, сестренка. Это же не кирпичи.

Она нетерпеливо дернула плечом.

— Мне кажется, ты прекрасно понял, что я имею в виду.

— Может быть. Шофером я действительно не очень давно… Но это не важно. Поехали, хозяйка!

— Ты собирался куда-то звонить? — спросила Гульбахор.

— Теперь это тоже не важно. А ты?

— А я передумала. Поехали!

* * *

В салоне Гульбахор немедленно включила магнитофон и закурила. И то и другое раздражало Быкова. Он не переносил ни громких звуков, ни дымящих девиц. Тем более что сквозняком весь дым несло на него. Быков терпел, а потом протянул руку и убавил звук.

— Откуда такая машина? — спросил он в надежде отвлечь Гульбахор от музыкального грохота. — Твоя?

Она отрицательно качнула головой.

— Подруга одолжила.

— Хорошие у тебя подруги, — позавидовал Быков. — А документы-то в порядке? Если ГАИ спросит…

— Не беспокойся, все в порядке. У меня доверенность. Подруга вообще просила машину в Москве продать.

— В пути у нас было маленькое происшествие, — сообщил Быков. — Какие-то люди очень тебя искали. А также какие-то документы.

— Документы? — вскинулась Гульбахор. — Откуда они могли знать?.. Впрочем, я догадываюсь.

— Это те самые документы, которые ты спрятала в кабине? — напрямик спросил Быков.

Гульбахор повернулась к нему так резко, что он слегка вильнул рулем и вынужден был притормозить.

— Не беспокойся, — сказал он, — их не нашли. Никто о них, кроме меня, не знает. Лежат, где положила. Я, кстати, в них даже не заглядывал, если это тебе интересно. Просто не успел.

Показывая, что разговор окончен, Быков снова увеличил громкость музыки и даже сам начал подпевать, немилосердно при этом фальшивя, но Гульбахор сама выключила магнитофон.

— Мне кажется, — медленно сказала она, — я могу тебе доверять, Костя.

— Тебе правильно кажется, — кивнул он. — Нам совершенно нечего с тобой делить.

— Я могу тебе рассказать, если хочешь…

— Хочу, — согласился Быков после короткого раздумья, — И не потому, что любопытен. Просто после нашего знакомства столько всего случилось, что с твоей стороны молчать просто неудобно. Мало ли что еще может произойти.

— Хорошо, — некоторое время Гульбахор словно обдумывала, с чего начать. — Отец захотел, чтобы я вышла замуж за одного человека, Ты знаешь, у нас такие обычаи… Но я не хотела. Этот человек… он из очень известной семьи в нашем городе. Его отец крупный руководитель. Строительство квартир… Я сказала своему отцу «нет», но он и слушать не хотел и… Тогда я решила сделать так, чтобы тот человек сам от меня отказался. Я попросила одного своего друга, журналиста, мне помочь. Кое-что рассказала ему об отце того человека, подсказала, где можно найти…

— Компрометирующие материалы? — спросил Быков. — Что там? Строительные дела?

— Он делал огромные деньги, перепродавая строительные материалы, которые поступали в республику. В принципе для многих это не было секретом, но прямо обвинить его было невозможно, да и никто не осмелился бы.

— Ага, — сказал Быков. — Фиктивные объемы, списание на стихийные бедствия… По его документам, наверное, у вас каждые два дня землетрясения, а по вторникам — извержения вулкана. Так?

— Откуда ты знаешь? — Гульбахор настороженно взглянула на него.

— Раньше я работал в строительстве, Гуля, — не задумываясь, соврал он. — Мне все эти дела вот где сидят. Потому и ушел в водилы, чтобы не пачкаться.

Еще некоторое время Гульбахор внимательно изучала его профиль, но в конце концов сочла объяснение удовлетворительным.

— В общем, я сказала тому человеку, что, если он не откажется, будет большой скандал. Боюсь, я наболтала лишнего, — с досадой призналась она. — Они принялись искать пропавшие документы. Мой друг, журналист, вынужден был даже некоторое время скрываться, и я решила взять у него эти опасные бумаги.

— Дальнейшее я, кажется, видел, — произнес Быков. — А эти люди, что останавливали нас? Кто они? И откуда узнали, что документы могут быть в машине?

— Я дура, — самокритично сказала Гульбахор, — я проболталась своей подружке. Той, которая дала мне машину. Оттуда и пошло. Мне вообще кажется, что за мной весь город охотится.

— Не за тобой, Гуля, — усмехнулся Быков, — вернее, не только за тобой. Значит, тебя могут догонять? И машина твоя им известна?

— Я не знаю, Костя, — с отчаянием сказала Гульбахор. — Мне все надоело. Единственное, чего я хочу, — порвать эти бумажки и уехать подальше…

— Настигнуть нас им будет, пожалуй, трудновато, — подумал Быков вслух, — если, конечно, у них там за рулем не профессиональный гонщик. Может, где-то на дороге попытаются перехватить? Хотя тут уже другая республика. Пардон, государство. Ладно, посмотрим. Сейчас нам Озода надо для начала догнать.

Быков выжимал из «жигулей» все, что позволяли двигатель и дорога. Но вечер настигал их еще более стремительно. Начинало темнеть. Понимая, что Озод вряд ли рискнет ехать в темноте, Быков чуть снизил скорость и, напрягая зрение, вглядывался далеко вперед и окрест: Озод мог выбрать себе стоянку и в стороне от дороги. Но вокруг простиралась степь, ровная, как тарелка, машина тут была бы заметна издали.

Неторопливо ползущий впереди «КамАЗ» они увидели еще до наступления полной темноты.

— Ну что же ты! — азартно воскликнула Гульбахор. — Догоняй скорее!

— Зачем? — возразил Быков. — Догоню, и что дальше? Напугается Озод и будет всю ночь пилить, пока в кювет не съедет. «КамАЗ» же так просто не остановишь — это же танк. Спешить не надо. Поедем за ним потихоньку, через час-полтора он и сам встанет.

Произошло именно так, как и предсказывал Быков. Он держался за «КамАЗом» примерно в километре — только чтоб не терять из виду габаритные огни. Увидел, как зажегся стоп-сигнал, и тоже съехал на обочину, погасив фары.

— Сейчас, — успокоил он Гульбахор. — Пусть Озод как следует на ночлег устроится, чего мешать.

К трейлеру Быков пошел пешком. В кабине было темно и тихо. Быков распахнул дверцу, одним прыжком заскочил внутрь и включил свет. С койки, испуганно моргая, смотрел Озод.

— Ну что, напарник, — грозно сказал Быков, — далеко удрал?

— Я добра тебе хотел, честное слово, — торопливо забормотал Озод. — Деньги все отдал, если хочешь, еще дам.

Он решил, что Быков его сейчас побьет, и в страхе съежился. Быкову стало смешно.

— Ты почему уехал? — спросил он. В душе у него не было злости. — Зачем меня бросил? Разве так друзья поступают?

— Я хотел как лучше. Ты хороший парень, я знаю. Нельзя тебе дальше ехать.

— Почему?

Озод отвел взгляд и привычно шумно вздохнул.

— Роберт Ганиевич узнал, что ты в милиции работал. Ему Джума сказал.

— А он откуда знает?

— У него много друзей, — объяснил Озод. —И в Москве тоже…

— Ну и что? — пожал плечами Быков. — Мало ли кто где работал? Я бы и сам ему сказал, если б спросил. Это когда было! Какая ему разница, кто у него за рулем?

— Я не знаю, я ничего не знаю, — взмахнул руками Озод. — Знаю, что тебя в Ташкенте человек Джумы со следователем видел.

— Вот оно что, — усмехнулся Быков. — Случайная встреча, Озод. Знакомы были в прежние времена — только и всего. По хлопковому делу вместе работали. Так ведь не докажешь, что случайная, верно?

— Не надо ничего доказывать, — горячо заговорил Озод. — Уходить тебе надо. Роберт Ганиевич велел мне все рассказать о тебе тем, кто нас встретит.

— Кто это нас должен встретить? — насторожился Быков. — И зачем? Почему я раньше ничего не знал?

Озод снова тяжело вздохнул.

— Зачем тебе знать? Я знаю то, что мне сказали, — а больше ничего не хочу знать. Зачем лишние хлопоты? У меня семья, ее кормить надо. Я работаю, получаю деньги и ничего лишнего не хочу знать.

— Понятно, — Быков ненадолго задумался. — Пожалуй, ты прав. Нечего мне тут больше ловить. Придется тебе одному дальше ехать. Будь здоров, Озод.

— До свиданья, — слегка растерянно сказал Озод. — А как же ты?

— У меня теперь свой транспорт имеется. И в Москве я буду раньше тебя. Подружка наша, Гульбахор, подвезет. Встретились, тоже, кстати, случайно. Дорога — она хоть и длинная, да одна.

За окнами кабины они услышали шум подъехавшей легковушки.

— Вот и Гульбахор, — кивнул Быков. — Счастливо оставаться. Да, опять чуть не забыл…

Он уже собрался достать из тайника конверт, но застыл, услышав оклик снаружи.

— Эй, хозяин, — позвал низкий хриплый голос. — У тебя все в порядке?

— Все, все, — поспешно ответил Озод. — Что такое?

— Тогда почему стоишь? Мы тебя с утра дожидаемся. Хорошо, что навстречу поехали.

Озод ошеломленно молчал. Быков почувствовал, что нужно вмешаться.

— Отдохнуть надо, да? — недовольно сказал он в темноту. — Мы не железные. А ты точно нас ждешь? Не ошибся?

— У нас ошибок не бывает, дорогой, — усмехнулись в ответ, — Ты от Роберта товар везешь?

— Ну.

— Вот видишь! Медленно поворачиваешься, шеф. Договаривались, что утром здесь будешь. Не видать тебе навара. Давай, поехали.

— Куда поехали? — подал голос опомнившийся Озод. — Зачем? Ты кто такой?

— Ты от Роберта, а я от Беслана, — отвечали ему. — Правильно?

— Правильно, — подтвердил Озод, снижая тон. — Так бы сразу и сказал.

Быков понял, что произошел обмен паролем.

— Заводи и двигай за мной потихоньку, — велели с дороги. — А чтобы не потерялись, я к вам человека своего посажу.

Дверца открылась, и со стороны сиденья пассажира влез здоровенный малый с небритой угрюмой рожей, притиснув Озода вплотную к Быкову. В кабине сразу сделалось тесно.

— Поехали, чего тянуть, — мрачно сказал парень.

Мечтая только о том, чтобы тут ненароком не появилась Гульбахор, Быков запустил двигатель и поехал за идущей впереди машиной. Ехали молча. Робкая попытка Озода завести разговор с сопровождающим успеха не имела.

Двигались примерно десять километров, а потом съехали на грунтовку. Машину подбрасывало на ухабах. Взлетев к потолку в очередной раз, Озод жалобно сказал:

— Ай, пропадет виноград.

— Ни черта ему не сделается, — внезапно подал голос провожатый. — Не вибрируй, купец.

В непрерывной тряске Быков потерял счет времени и ориентировался лишь по показаниям спидометра. Наконец идущая впереди машина остановилась. Хлопнула дверца, кто-то подошел к «КамАЗу».

— Вылезай, шеф, дальше пешком, — произнес тот, чье лицо было неразличимо в темноте.

Они молча повиновались. Вели их недолго. Скоро перед ними выросли очертания какого-то строения.

— Заходи, — скомандовал провожатый, распахивая дверь.

Позади взревел «КамАЗ».

— Куда машину погнали? — встревожился Озод.

— Не беспокойся, хозяин, поставят где надо и присмотрят. Все будет в порядке.

Это был небольшой сарайчик с земляным полом, сложенный будто на скорую руку из неровного камня. Помещение освещала керосиновая лампа, вдоль стен располагались лежанки, укрытые каким-то тряпьем, на столе из грубых, необструганных досок стояла бутылка водки, хлеб, консервы и кастрюля с едой.

— Располагайтесь, гости, отдыхайте, — пригласил провожатый.

Теперь Быков смог его разглядеть. Мужчина лет сорока, сухой и жилистый, с пронзительным взглядом из-под редких, выгоревших на солнце бровей.

— Здравствуйте, — Озод прижал к груди ладони и поклонился. — Меня Озод зовут, я экспедитор. А это Костя, водитель. А как вас зовут?

Мужчина ответил не сразу. Он с любопытством оглядел Озода, потом перевел взгляд на Быкова.

— Зови Семеном, — произнес он. — Садись, ешь. Водку будешь?

Озод спиртного не пил, но робел отказаться прямо. Семен понял причину его замешательства.

— Как хочешь, мусульманин, — усмехнулся он. — А мы с братишкой треснем. Ты как, Константин?

— Я в порядке, — буркнул Быков.

Водка ударила в голову почти мгновенно. Очертания предметов потеряли четкость, в ушах зашумело. Быков подналег на еду, Семен молча следил за гостями, скрестив руки на груди. К еде он почти не притронулся. На его правом бицепсе, чуть повыше локтя, Быков увидел круглый шрам пулевого ранения.

— Откуда? — показал на шрам Быков.

— Оттуда, — отозвался Семен. — Ты ешь, парень, закусывай. Впереди дорога дальняя.

Застольная беседа явно не входила в его намерения. Дождавшись, когда Озод и Быков закончили есть, Семен поднялся.

— До утра спать, — почти скомандован он и вышел.

Сквозь щелястую дверь Быков услышал, как Семен обменялся с кем-то короткими репликами и понял, что хибару будут сторожить. Под вздохи и кряхтенье Озода, устраивавшегося на жестком ложе, Быков думал о том, что, на его счастье, Семен не имел связи ни с Джумой, ни с Робертом. Думал он также и о том, что его счастье в этом смысле может оказаться недолгим.

* * *

Когда их разбудили, было все так же темно, и Быков понял, что поспать удалось всего два-три часа. Семен торопился и не переставал подгонять их даже во время короткого завтрака. Трейлер, оказывается, уже стоял возле сарая. Рядом с ним — довольно потрепанный «уазик». Взошла ущербная луна. В ее неверном свете Быков увидел, что каменный сарайчик находился в распадке между двумя холмами, почти прилепившись к одному из них задней стенкой. Это было неплохое убежище: вся местность вокруг состояла из таких же невысоких, сглаженных ветром и временем холмов, и заметить сарайчик можно было разве что с очень близкого расстояния.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Семен. — Можешь теперь спокойно ехать. Даже заправили твою фуру до горлышка. Цени заботу. И подстрахуем до самого места. С хорошим конвоем пойдешь, ребята надежные и веселые.

— До самой Москвы?

— До Москвы и даже дальше, — засмеялся Семен. — Твой экспедитор знает, куда надо ехать, не беспокойся. А мы дорогу покажем.

— Чего в такую-то рань? — недовольно спросил Быков. — И выхлоп у меня сейчас — любой гаишник за версту разнюхает. Если ты так спешишь, зачем угощал вчера?

— Насчет этого не беспокойся, — сказал Семен. — Мы тебе напарника приготовили. Фирменный водила. Он и поведет, пока ты не войдешь в форму. Кстати, ты не удивляйся. Я вижу, тебя в курс не ввели. Может, оно и к лучшему, но я темнить не люблю. В фургон мы тебе кое-какой товар подбросили.

— Что за товар? — спросил Быков.

— Ничего криминального, — со смехом сказал Семен. — Так, если самую малость. Небольшой левачок из местного колхоза. Каракуль. Товар дорогой, и спрос на него пока хороший. Чтобы гаишников в искушение не вводить, мы его за вашим виноградом хорошо спрятали, не беспокойся. А то разденут до трусов, ты же их знаешь. И вообще запомни: на крайний случай документы на него кое-какие имеются, но лучше бы их не показывать. Ты меня понял?

— Понял, — сказал Быков, имитируя успокоенность. — Скажи, Семен, а мне с этого товара ничего не обломится?

— А как же! Премиальные выпишут, не сомневайся. Разве тебя не предупредили?

— Никто меня не предупреждал, — в сердцах сказал Быков, — темнилы те еще.

— Азиаты, — поддержал Семен. — Ну и хрен с ними. Если что — можешь на меня сослаться.

— Ты в Афгане был? — внезапно задал Быков вертевшийся на языке вопрос.

Глаза Семена сузились, однако ответил он вполне спокойно.

— Был, не был — какая разница! Чем меньше знаешь, тем спокойней живешь, братишка. Ты знаешь такой принцип?

Быков обошел трейлер, стукнул для порядка по скатам. Одного взгляда на проволочную закрутку двери фургона оказалось достаточно, чтобы убедиться: ночью фургон открывали. Проволока была закручена совсем по-другому. Он залез в кабину и оглянулся в поисках Озода.

— Экспедитор твой поедет в «уазике», — сказал Семен, — с комфортом. Все-таки начальник…

В напарники Быкову полагался тот самый угрюмый парень, что уже сопровождал их сюда. Он залез в кабину и уселся, едва не касаясь головой потолка.

— Гоша, — хрипло представился он, протянув Быкову лопатообразную ладонь.

— Ну, все, поехали! — крикнул Семен.

Первым тронулся «уазик», Быков за ним. В зеркальце он видел, как Семен неподвижно стоял возле сарая, глядя им вслед, пока ночь не скрыла окончательно его высокую сухощавую фигуру.

Обратный путь был столь же темен и неясен. Фар Гоша не включат, подфарники выхватывали участок сухой, не тронутой колесами почвы: машина шла по целине. Следуя за «уазиком», трейлер совершал множество поворотов, в движении их, казалось, не было никакой системы, и Быков отказался от попытки определить главное направление. Рассвет пришел, когда машины выбрались из холмов. До трассы оставалось чуть более двух километров.

* * *

Гоша был человек малоразговорчивый. Как, впрочем, и водитель «уазика» — тридцати-тридцатипятилетний русский с наголо обритой головой, отзывавшийся то ли на фамилию, то ли на кличку Фосс. На осторожные вопросы Быкова оба отвечали односложно, а то и вовсе пропускали их мимо ушей. Теперь они ехали быстро: Гоша действительно был неплохим водителем и, подменяя Быкова, не снижал темпа. На коротких остановках Быков изредка перекидывался парой слов с Озодом. Тот выглядел несколько подавленным, но Быков понимал, что Озод его не выдал и, по всей видимости, не собирается. Это несколько успокаивало Быкова.

Пару раз ему казалось, что далеко позади он видит голубую машину Гульбахор, но полной уверенности в этом не было. Они двигались круглые сутки и за два неполных дня проскочили почти две тысячи километров. Перед крупными населенными пунктами Гоша неизменно уступал руль Быкову, а сам пересаживался в «уазик», присылая Озода.

Однажды Быков проснулся под вечер и, перебравшись из спального закутка на сиденье, долго вглядывался в дорожные указатели.

— Мы куда едем, Гоша? — спросил он.

— Прямо и вперед, — осклабился тот.

— Я серьезно.

— От твоего начальника новое указание поступило. Заедем в Астрахань. Это нам по пути.

— Ничего себе по пути! — изобразил возмущение Быков. — Я нанимался товар до Москвы везти. Насчет Астрахани разговора не было.

Гоша хмуро глянул на Быкова.

— Слушай, ты водила, и я водила. Какое нам дело! Если в программе изменения, все будет оплачено, я так понимаю. А если тебя что не устраивает — можешь отваливать, никто не держит. Прямо хоть сейчас.

— Ну, так тоже нельзя, — сбавил тон Быков. — У меня могут быть свои планы? Жена, понимаешь, любовница. Все ждут. Я же через два дня дома должен быть!

— Через неделю будешь, — пообещал Гоша. — Всех ждут.

— Хоть позвонить надо, предупредить.

— Нет, — Гоша категорически покачал голвой. — Звонить не надо. Коммерческая тайна.

И басовито заржал.

Откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, Быков пытался составить хоть какой-то план действий. По всему выходило, что самое время сматываться. Дело идет к развязке. Каракуль там в кузове или не каракуль — в общем-то, не очень важно. Больше он сделать ничего не может. Не может связаться с Крапивиным, не может даже толком понять, что происходит. И есть большой шанс исчезнуть столь же бесследно, как Емельянов.

— Останавливай! — сказал Быков.

Гоша удивленно покосился на него.

— Чего ты?

— Останавливай, говорю, — раздраженно повторил Быков, — Тебе в Астрахань, мне — домой. Не по пути нам.

Гоша начал не спеша притормаживать и все посматривал на Быкова, словно не верил в серьезность его намерений.

— Слушай, Костя, — сказал он, — я же не волк, все понимаю. Если ты здесь выйдешь — до завтра будешь на асфальте голосовать. Кто же сейчас тут ночью тебя подберет? Поехали до Гурьева, говорю тебе, осталось-то всего двести километров. А там и мотай на здоровье. Хочешь — на самолете, хочешь — по железке к своим подругам.

Тон у него был спокойный и искренний. «Черт его знает, — подумал Быков, — может, и зря я так беспокоюсь».

Очередной пост ГАИ Быков заметил чуть раньше Гоши и тронул его за плечо.

— Это еще откуда? — с досадой ругнулся тот. — Сроду никогда тут не было. И смотри ты, какая иллюминация! Ловят кого, что ли?

Участок дороги впереди действительно был ярко освещен фарами сразу нескольких милицейских машин. Возле остановленного большегруза расхаживали фигуры в фуражках.

— Давай, Константин, садись за баранку, — сказал Гоша, — сейчас я тебе твоего экспедитора пришлю. Сами с ними разбирайтесь.

Он ушел к подъехавшему «уазику», и на смену ему появился Озод, смотревший на Быкова с жалостью, как на тяжелобольного или вообще покойника.

— Какой ты упрямый, Костя, — сказал он. — Зачем меня не послушал. Уходить тебе надо, уходить. Они пока ничего не знают, но скоро узнают.

— Уговорил, Озод, — мрачно согласился Быков. — Я и сам вижу: нечего мне тут ловить. В Гурьеве я от вас отвалю,

— Зачем в Гурьеве! — всполошился Озод. — Сейчас уходи, в Гурьеве поздно будет.

— А ты откуда знаешь?

— Я не знаю — чувствую, — Озод приложил руку к сердцу. — Вот тут чувствую. Ты про товарища спрашивал своего, помнишь?

— Ну!

— Он вот так же поехал и не вернулся, ты знаешь.

— Сам же говорил, что он в Москве остался.

— Я говорил, — вздохнул Озод. — И мне говорили… Но я другое чувствую.

— А сам ты? — разозлился Быков. — Сам зачем в эту бодягу лезешь, если чувствуешь? Сидел бы себе спокойно дома!

— Эх-ха, — сказал Озод, — дома семья, кормить надо.

Один из милиционеров впереди посигналил светящимся жезлом. Быков подтянулся ближе и зарулил на обочину, отметив, что «уазика» поблизости уже нет. Он миновал пост без задержки.

— Документы. Что везем, куда, зачем? — скороговоркой проговорил гаишник, осматривая номерные знаки.

— Виноград везем, товарищ начальник, — отвечал Озод. — Хороший таджикский виноград. Вот документы, пожалуйста,

— Водитель кто?

— Я водитель, — выступил вперед Быков.

— Права, путевой лист, — той же скороговоркой скомандовал милиционер и повернулся к Озоду. А вы с документами на груз вон туда, к штабной машине.

— Кого ищем, командир? — спросил Быков. — Из тюрьмы, что ли, кто сбежал?

— Кого надо, того ищем, — огрызнулся тот, впрочем довольно беззлобно, и крикнул кому-то в темноту: — Собачку давай!

Подошел человек в штатском с крупной дворнягой на поводке.

— Открывай фургон, — велел милиционер.

— Теперь понял, — сказал Быков. — Анашу, значит, шукаете.

— А у тебя есть?

— Не употребляю.

Быков повернулся и пошел открывать. Сердце забилось учащенно. Впервые после остановки в степи он получил возможность заглянуть в трейлер, но делать это в присутствии милиции ему не слишком хотелось.

Ящики с виноградом стояли, как и прежде. Милиционер, подсвечивая фонариком, долго вглядывался внутрь, потом уступил место проводнику с собакой. Размахивая хвостом, дворняга деловито положила передние лапы на борт, но, не обнаружив ничего интересного, тут же спрыгнула обратно и вопросительно посмотрела на хозяина. Виноград ее не интересовал.

— Номер у тебя какой-то знакомый, — сказал гаишник. — Будто встречал уже где.

— Может, и встречал, — пожал плечами Быков. — Только я на этой фуре первый рейс командую.

— Ты сам откуда?

— Из Москвы.

— Тут земляк твой был недавно, — безразлично обронил милиционер. — По фамилии Крапивин. Не слыхал?

Быков ответил не сразу, долго молчал.

— Слыхал, — сказал он наконец.

— Так, может, что передать? — так же небрежно поинтересовался гаишник. — Как его зовут-то, что-то я запамятовал.

— Алексей.

— Точно, Алексей. Ну, что?

— Передай, что идем в Астрахань. Скажи, что груз тоже туда идет. Какой — не знаю. Пока не знаю. Говорят — каракуль.

— Здесь, в машине? — уточнил гаишник.

— Нет, — сорвалось у Быкова прежде, чем он сам успел осознать необходимость именно такого ответа. — Здесь виноград. Не видел, что ли?

— Снаружи — вроде виноград, а внутри — кто его знает!

Быков твердо знал: что бы там внутри ни спрятано, показывать сейчас это нельзя. Гоша с Фоссом ждут далеко впереди, Семен — далеко позади, а Роберт с Джумой еще дальше. Все ото всего отопрутся без малейших усилий, а в дураках (если не много хуже) останется он, Быков, обычный водила, хоть и бывший мент.

— Тогда давай разгружать, — раздраженно сказал Быков. — Смотри сам, если сомневаешься. Время есть, как раз до утра поспеем.

Гаишник в сомнении топтался на месте. Тратить время впустую ему не хотелось.

— Ладно, — махнул он рукой. — Когда пойдет этот груз, ты знаешь?

— Если бы знал, мы бы с тобой его вместе встречали. В этом вся штука. Ничего, узнаю еще.

— Ладно, — сказал еще раз гаишник. — Езжай. Вон твой попутчик возвращается.

«Уазик» поджидал их в полутора километрах от поста.

— Что так долго? — спросил Гоша, забираясь в кабину.

— Анашу ищут. С собаками. Всю машину обнюхали снизу доверху. Честно говоря, Гоша, я изрядно поволновался. Если что не так, где бы меня теперь искали…

Слова его Гоше показались очень смешными. Он долго ржал, а потом сказал:

— Не боись, мы с дурью не вяжемся. У нас честный, спокойный бизнес.

— Спокойный бизнес — это когда деньги домой в конвертике приносят, — буркнул Быков.

Гоша не ответил. Он прибавил газу и сосредоточенно покручивал баранку, казавшуюся в его лапах почти игрушечной. На предложение Быкова подменить его отрицательно помотал башкой.

Сила инерции толкнула Быкова вперед, он вынырнул из дремоты и увидел, что «КамАЗ» остановился. Горизонт посветлел. Приближался восход.

— Что там еще? — сонно пробормотал он.

— Все по плану, — успокоил Гоша.

В предрассветной полутьме Быков увидел, что они стоят в стороне от дороги, в какой-то низинке. Рядом с их машиной возвышался силуэт такого же «КамАЗа».

— Я сейчас, — Гоша спрыгнул на землю, — ты посиди пока, я быстро.

Быков видел, как от соседней машины навстречу Гоше шагнули три тени. Беседа была негромкой и продолжалась недолго. Вскоре один из встречавших отделился от группы, подошел к «КамАЗу» Быкова и склонился над передним бампером. Звякнуло железо: с машины скручивали номерные знаки.

— Эй, Константин! — позвал Гоша.

Быков не спеша вылез из машины.

— Вот, знакомься, кореши наши, — радушно сказал Гоша. — Ждали нас, все беспокоились.

Оба представляемых — невысокие и черноволосые, похожие друг на друга одинаково буйной небритостью щек, непроницаемо смотрели на Быкова.

— А номера зачем откручивать? — спросил он.

— Да поменяем их, — объяснил Гоша. — Так спокойнее. Поменяем и дальше поедем.

— Джамал, — внезапно сказал один из небритых и протянул руку.

Быков чисто машинально протянул в ответ свою и тут же в мгновенной вспышке осознания с отчаянием понял, что делать этого было нельзя. Джамал не собирался здороваться. Он крепко стиснул его ладонь обеими руками, второй небритый так же крепко ухватил Быкова за другую руку, а потом на его затылок обрушился удар и мир исчез в обвале оглушительного грохота.

* * *

Его сбросили на землю, словно куль. Кто-то незнакомый нагнулся и длинным ножом разрезал веревки, которые стягивали его более суток. Он попробовал приподняться, опираясь на руки, но тут же повалился навзничь: конечности отказывались повиноваться. Раздался презрительный смех, его схватили, волоком протащили через двор и швырнули в низенький каменный сарайчик с единственным окном-отдушиной в два кирпича. Дверь из толстых, плотно пригнанных досок закрылась, звякнул тяжелый засов.

Быков пытался массировать распухшие кисти. Сарай был совершенно пуст, если не считать охапки толстых и жестких стеблей какого-то растения на цементном полу в углу. Снова звякнул засов, дверь приоткрылась. Вошедший поставил на пол литровую банку с водой, какую-то миску и вышел. Быков вдруг почувствовал, что просто умирает от голода и жажды. Он подполз ближе, но руки пока еще не слушались, он не мог приподнять сосуд, не мог сделать ни глотка без риска расплескать драгоценную влагу. Тогда он прислонился к стене и принялся ожесточенно растирать руки. Кровообращение постепенно восстанавливалось, он ощутил невыносимую боль и едва удержался от стона. Через какое-то время он смог напиться. В тарелке оказалась вареная фасоль, показавшаяся Быкову необычайно вкусной.

Голод и жажда были почти утолены, Быков обрел способность рассуждать.

Его привезли сюда связанным в закрытом кузове машины, и Быков даже приблизительно не представлял, где находится. Когда его тащили по двору, он успел заметить лишь высокое крыльцо двухэтажною дома, сложенную из камней ограду в человеческий рост да зеленый склон горы напротив.

Быков оглядел свою тюрьму тщательнее. На задней стене в метре от пола имелась железная скоба, заделанная в кладку. Он попытался раскачать ее и вытащить, но успеха не имел. За дверью раздались шаги, кто-то заглянул в отдушину.

— Эй, кунак, отдохнул немного? Выходи, поговорить надо.

Дверь открылась. Быков поднялся и неуверенно шагнул в проем. Его ждали двое, и одного из них Быков уже знал — это был Джамал.

— Ты себя хорошо веди, — предупредил Джамал, поигрывая короткой толстой цепочкой.

Опасения его были напрасны. Сейчас с Быковым мог справиться даже ребенок.

Его ввели в дом. Просторная комната с низким потолком была обставлена крайне скромно. Широкий длинный стол, несколько простых стульев, шкаф в углу. Стиль несколько портил лишь шикарный двухкамерный «розенлев» в простенке между окнами. Пол покрывал широкий половик из грубой пряжи. За столом сидело двое. Один — пожилой и грузный с седыми, коротко подстриженными волосами, другой помоложе, хотя тоже далеко не юноша, в черной рубашке навыпуск, подпоясанной узким серебристым ремешком.

Джамал толкнул Быкова по направлению к ближайшему стулу. Толчок был не сильным, но Быков пошатнулся, неловко взмахнул руками и не упал лишь потому, что ухватился за спинку стула.

— На ногах совсем не стоит, — недовольно сказал седой. — Совсем слабый работник.

Где-то в доме, по-видимому, были женщины: Быков увидел на половике обороненную шпильку для волос.

— Ну что, Константин, — вновь заговорил седой, — что делать станем?

Быков молча пошевелил плечами.

— У нас здесь стукачей не любят. Лучше самому себе сразу так сделать, — седой выразительно провел пальцем по горлу, — чем стукачом работать.

— Где это у вас? — спросит Быков. — И с чего вы решили, что я стукач?

— У нас, в горах, — объяснил тот, что сидел рядом с седым. — И решать тут нечего. Стукач ты.

— В милиции работаешь, — произнес за спиной Быкова Джамал, — почему форму не носишь?

Быков попытался презрительно усмехнуться.

— Из милиции меня три года как уволили, — сказал он. — При чем здесь стукач?

— Дурная собака и без зубов кусает, — сказал сосед седого.

— Да вы что? — изобразил возмущение Быков. — У меня с десяток дружков — тоже бывших сотрудников — кто в торговле, кто на бирже спекулирует. Это ж уважаемые люди! На кого мне стучать? На ваши шкурки каракулевые? Да я сам в долю войду, если примете. Шофер я, уже три года. Дальнобойщик. Вы спросите, сколько я за это время исколесил!

Он говорил и видел, что речи его не производят сколь-либо заметного впечатления. Решение о его судьбе, видимо, было уже принято. Снова заговорил седой.

— Хорошо. Мы будем думать. А ты, Константин, пока у нас поработаешь. Будешь хорошо работать — хорошие деньги будешь иметь. У нас никто не жалуется.

Трое остальных дружно засмеялись.

— Барашка надо пасти, — продолжал седой, — тебя Мурат научит. Хорошо будешь пасти — с большими деньгами домой уедешь. Иди пока, отдыхай.

Джамал и второй — Мурат — встали со своих мест и шагнули к Быкову. Он тоже встал, сделал шаг, но запнулся о половик и неловко повалился на одно колено. Мурат несильно, но точно и болезненно пнул его носком сапога в бок.

— Что спотыкаешься! На ногах стоять надо!

Быков торопливо поднялся и пошел к выходу. Во дворе Мурат на некоторое время исчез, а потом снова появился, потряхивая длинной прочной цепью. Назначение ее стало понятно Быкову, когда его ввели в сарай и замкнули на левой руке кольцо наручника. Второе кольцо замыкало цепь, пропущенную через скобу в стене.

— Вы чего, мужики, — слабо попробовал возразить Быков.

— Так спокойнее будет, — объяснил Джамал. — Чтобы ночью плохие мысли в голову не приходили.

Дверь закрылась, и Быков остался один. Он неподвижно лежал на охапке соломы, вслушиваясь в звуки на дворе. Потом вытащил из кармана шпильку, которую подобрал с пола, изобразив падение. Наручник раскрылся через полминуты — квалификацию Быков не утратил. После этого он снова замкнул наручник на запястье, а шпильку спрягал в узкую щель между стеной и полом.

* * *

Утром за ним пришли снова Мурат и Джамал. Быкова расковали, и после завтрака, состоявшего из той же фасоли и бурды, похожей на чай, повели по дорожке куда-то вверх по склону. Через плечо Мурата висел обрез двустволки, но Быков не собирался бежать. Он шел, приволакивая ногу, ссутулившись, всем своим видом показывая полную покорность судьбе.

Подъем был недолог. Перевалив через гряду, они оказались в небольшой долине. С трех сторон ее тесно обступали крутые склоны гор, с четвертой был отвесный обрыв, под которым где-то далеко шумела река. Возле одного из склонов стояла кошара. Сорок или пятьдесят овец паслись на траве под присмотром пастуха, сидевшего на пригорке и поднявшегося навстречу.

— Новый работник пришел? — оскалился он, приподняв такой же ружейный обрез, как и у Мурата. — Хорошо. Иди туда, — он показал рукой на кошару. — Чистить надо, Петька покажет. Будешь хорошо работать — водки дадим. Любишь водку?

Они довольно заржали. Быков пробормотал что-то в ответ и зашагал к кошаре.

— Эй, обожди, — окликнул Мурат. Послушай сначала. Если убежать хочешь — сразу забудь. Отсюда только в могилу убежать можно. Петька тоже хотел убежать, теперь не хочет — умный стал. Он расскажет. Я на тебя даже пулю тратить не стану. Так убью. Иди, ладно.

Быков пошел, слыша, как за спиной гортанно переговариваются его тюремщики. В кошаре было душно и смрадно. Какое-то существо с ворчанием возилось в углу. Существо подошло поближе, и Быков увидел, что это человек. Серые, свалявшиеся космы свисали на его лицо, покрытое слоем грязи. Ему можно было дать и пятьдесят лет, и шестьдесят, и много больше. По всей видимости, это и был Петька.

— Пожрать есть чего? — спросил Петька вместо приветствия.

Быков отрицательно мотнул головой.

— Новенький?

— Да, — сказал Быков. — Ты кто?

— Никто. Бери лопату, греби дерьмо.

— Ты как сюда попал?

Не отвечая, Петька повернулся и пошел в угол кошары.

— Меньше будешь болтать, дольше жить будешь. — крикнул он оттуда спустя минуту и захихикал.

Они работали весь день, не обменявшись больше ни словом. Поесть им дали только вечером, когда под бдительным присмотром пастуха — нет, не пастуха, а надсмотрщика — они загнали овец в кошару и наполнили огромные колоды во дворе водой из родника. Быков ожидал, что его опять поведут в сарай, но ошибся. На ночь его оставили тут, приковав вместе с Петькой тем же манером к толстому столбу, врытому посреди хилой пристройки к кошаре. Эта пристройка служила ночлегом для рабов.

— Спокойной ночи, — издевательски пожелал Мурат.

— Только пусть ему тут бабы не снятся, а то он всех овец перепортит, — захохотал пастух-надсмотрщик.

Гогоча, они пошли прочь.

Быков улегся на подстилку, укрывшись какой-то вонючей попоной. С другой стороны столба, гремя цепью, устраивался на ночлег Петька.

— Ты давно здесь? — спросил Быков.

— Давно, — односложно ответил тот.

— И что? Так к живешь?

Петька издал звук, похожий на смешок.

— А как по-другому?

— Что это за места? Где мы находимся?

— Кавказ, — сказал Петька. — Откуда я знаю! Меня самого сюда привезли в отключке. Спасибо, что опохмелиться дали.

Он зевнул. Разговор его утомлял.

— Ладно, кончай, спать охота.

— Как же тебя сюда заманили? — не отставал Быков.

— Никто не заманивал. Дурак был, — равнодушно отвечал Петька, — за деньгой поехал.

— Ну?

— Что «ну»! Привезли сюда, паспорт отобрали… И все. А чтобы не выступал, таких пендюль подкинули… Неделю по земле ползал и кровью харкал. Теперь умный стал.

— А если бежать?

— Бежи, — согласился Петька. — Один такой побежал. Там на лужке его и закопали. А еще один — вроде тебя — спрашивал много. Интересовался. Увезли его, Вовкой звали. Молодой, горячий…

— Так ты что, тут до смерти собираешься сидеть?

— А что? Пожрать дают, а по воскресеньям и выпить. Водки ихней — чачи. Бывало и хуже.

— Этот… Володька, ты говоришь, куда его увезли?

— Кто их знает! Там за горой у них еще одна кошара есть — может, туда. А может, продали кому.

— Как продали?

— Да так. Кому работник нужен, тому и продали. Тут свои порядки. А может, и убили… Ладно, спать давай!

Новый рабочий день начался задолго до того, как солнце выползло из-за горного склона. Мурат и надсмотрщик — его звали Имран — принесли котелок все той же вареной фасоли и расковали их. Потом Мурат ушел, а Имран расположился на своем пригорке, мурлыча под нос что-то тягучее и заунывное. Как-то раз Быков попытался ненароком приблизиться к пригорку, но шагов за пятьдесят был остановлен щелканьем взводимых курков.

— Я в ногу стреляю — ноги не будет, — лениво сказал Имран, поводя обрезом. — Здесь не ходи, там ходи.

Примерно в полдень объявился Мурат.

— Эй, Константин, — крикнул он, — пойдем, к тебе гости приехали.

— Если пожрать чего дадут, ты принеси, — торопливо наказал Петька.

Он смотрел на Быкова с завистью.

Конвоировали Быкова оба — Мурат и Имран.

— Не боитесь, что сбежит? — кивнул Быков в сторону кошары, где продолжал неспешно возиться Петька.

Они засмеялись.

— Я тебе говорил: здесь бежать некуда, — сказал Мурат. — Петька знает, он не побежит. Мы тебя на цепочку сажаем для твоей же пользы, чтобы ты себе хуже не сделал.

— А его? — спросил Быков.

— Чтобы тебе не скучно было, — ухмыльнулся Имран. — Видишь, кунак, как о тебе заботимся.

— Вижу, — сказал Быков.

Ворота двора были широко распахнуты. Перед домом стояли три легковые машины. Одну из них — голубую, с таджикским номером — Быков узнал: это была машина Гульбахор. Старик — хозяин дома — спустился с крыльца, сопровождаемый двумя из гостей, которые Быкову тоже были знакомы. Широколицый со своим телохранителем приветливо помахали Быкову.

— Я как чувствовал, что мы обязательно встретимся, — признался широколицый.

— Чем обязан? — мрачно спросил Быков. Он не вполне понимал, чего следует ожидать от этой встречи.

— Ты не знаешь? — удивился тот. — А бумаги?

— Какие бумаги? — машинально проговорил Быков.

Этой фразы он не должен был произносить. Жирно лоснящееся лицо исказилось в злобной гримасе, голова Быкова дернулась от удара, во рту стало солоно. Из-за спины широколицего шагнул Рахим и резко взмахнул рукой. Быков задохнулся, согнувшись пополам, свалился наземь и скорчился, пытаясь незаметными блоками ослабить удары ног, посыпавшиеся на него со всех сторон.

— Прекратите! Прекратите! — раздался женский крик.

Удары стихли. Быков осторожно открыл лицо. На крыльце дома стояла Гульбахор.

— Немножко поучили, — недоуменно сказал широколицый. — Только на пользу, что такого! Глупостей много говорит.

Гульбахор спустилась во двор и подошла к Быкову, сидевшему на земле. В лице ее не было сочувствия, она смотрела на него словно на неодушевленный предмет.

— Где ты спрятал документы? — надменно спросила она. — Я не нашла их там, куда положила.

— Да в машине они, — ответил Быков, утирая с подбородка кровь. — Если положила, значит, там и лежат. Куда им деться.

Гульбахор повернулась к широколицему.

— Пусть он поедет и найдет.

Тот в свою очередь посмотрел на старика.

— Если ты позволишь, уважаемый?

Старик кивнул, подозвал к себе Мурата и Джамала, произнес несколько коротких гортанных фраз.

— Желание моих друзей для меня закон, — сказал он. — Мурат и Джамал вам помогут. За ним нужно хорошо смотреть. Я чувствую, это очень неразумный человек. Вы поедете сейчас. Сегодня вечером большую машину нужно отправлять обратно. Уважаемый Джума и Роберт давно ее ждут.

Быкова запихнули на заднее сиденье «жигулей». По обе стороны сели Мурат и Джамал, причем на этот раз Мурат был вооружен укороченным десантным автоматом. За руль — телохранитель широколицего. Сам широколицый с Гульбахор заняли другую машину. Выехав со двора, они помчались по пыльной неровной дороге, которая спустя пару километров вывела на узкое и довольно разбитое шоссе. Асфальт временами лежал впритирку к горному склону, с другой стороны почти сразу начинался обрыв, разминуться со встречной машиной тут было бы непросто. Однако все время поездки шоссе оставалось пустым. Дорога непрерывно извивалась, все попытки Быкова определить направление было бесполезны. Наконец машины свернули с шоссе на грунтовку. Начался длинный и крутой подъем, временами Быкову казалось, что машина вот-вот опрокинется. Затем последовал такой же крутой, но гораздо более короткий спуск, и машины въехали за ограду абрикосового сада. Старые деревья росли часто и густо, переплетаясь ветвями, землю под кронами усыпали мелкие, выродившиеся плоды. Видимо, сад этот был давно уже заброшен.

На площадке возле сарая из толстых крепких досок стоял «КамАЗ». В его тени расслабленно ждал Озод, вскочивший было на ноги, но тут же робко отступивший назад при виде Быкова с конвоем.

— Здравствуй, Озод, — сказал Быков. — Я думал, ты уже давно дома. А меня тут арестовали, ты, случайно, не знаешь, за что?

— Я не знаю, ничего не знаю, — замотал головой Озод.

Мурат с силой ткнул в спину Быкова автоматом.

— Молчи, когда не спрашивают!

Откуда-то появились два небритых хмурых парня, вооруженных такими же десантными автоматами. Один взмахнул рукой, окликнув Гульбахор. Она приветливо кивнула в ответ, подошла к «КамАЗу» и забралась в кабину.

— Вот здесь я положила, — сказала она. — Почему его нет? Иди сюда!

Быков залез. Снизу за ним бдительно следили охранники. Он бросил короткий взгляд на приборную панель и убедился, что ключ зажигания отсутствует. Слабая надежда на чудо увяла. В этот момент он почувствовал, как рука Гульбахор сильно сжала его запястье.

— Куда он делся? — надменно и требовательно спросила она.

— Да сейчас найдем, — отозвался Быков.

Бесцельно перебирая попадающиеся под руку предметы, он перебрался к задней стенке кабины.

— Здесь смотрела?

— Здесь? — Гульбахор приблизилась к нему вплотную,

Теперь они оба были до пояса скрыты от взглядов спинками сидений. Быков ощутил толчок, протянул руку, и в его ладонь легла рукоять небольшого, длиной в полторы ладони, кинжала в мягких кожаных ножнах, который он одним движением сунул себе за ремень под рубашку. Быков показал пальцем на то место, где был спрятан конверт, и Гульбахор неприметно кивнула в ответ.

— Да вот же он! — воскликнул Быков. — Забыла ты, сестренка, куда его положила.

Он извлек конверт и передал Гульбахор. Она молча спрыгнула на землю. Широколицый был уже рядом.

— Ай как неосторожно, — заохал он, выхватывая конверт из рук Гульбахор. — Как хорошо, что все закончилось благополучно. Сколько огорчений ты могла доставить своему отцу, уважаемому Сапарджону!

Быков смотрел на все это со ступеньки «КамАЗа». В двух шагах от него широколицый, слева — обезьяноподобный Рахим, Озод не в счет… справа, чуть дальше, Джамал. Нет, ничего не получится. Мурат с автоматом все так же настороже.

Кажется, короткое колебание Быкова не осталось незамеченным.

— Слезай, — приказал Джамал.

Недоуменно пожав плечами, Быков начал спускаться. Едва его ноги коснулись земли, Мурат и Джамал схватили его за руки, завели за спину. Быков ощутил, как на его запястьях сомкнулись стальные кольца наручников.

— Зачем это? — будто бы обиженно спросил он.

— Так спокойнее тебе будет, — усмехнулся Джамал, а Мурат замахнулся автоматом: — Молчи, собака!

В тот же момент Быков поймал два предназначенных ему тайных взгляда: сочувственный — Озода и сосредоточенный — Гульбахор. Мурат отвел Быкова в машину, а остальные скрылись в сарайчике. Спустя короткое время оттуда вышла Гульбахор.

— Мужские разговоры, — кокетливо сказала она и улыбнулась.

Улыбка предназначалась Мурату, и тот мгновенно зажегся.

— Извини, я хочу спросить. Вот у такой красивой девушки неужели нет друга, а?

Гульбахор надула губки.

— Сейчас мало настоящих мужчин, — сказала она, одарив при этом Мурата таким взглядом, который ясно давал понять, что шансы называться настоящим мужчиной у него достаточно велики.

— Это чей сад? — предупредила она отвлекающим вопросом немедленную атаку Мурата.

— Старик один жил, — махнул тот рукой. — Пять лет назад умер. Очень старый был.

— Слушай, Мурат, угости меня здешними абрикосами, — попросила Гульбахор. — Если тебе не трудно, конечно. Только покрупнее и послаще.

— Вах! Сейчас. Почему трудно!

Он отошел, вглядываясь в ветки над головой.

— Вон там, Мурат, вон там, — показывала Гульбахор.

Мурат сделал еще несколько шагов в сторону от машины.

— Они тебя убьют, — тихо и напряженно сказала Гульбахор, продолжая кивать и улыбаться Мурату. — Они уверены, что ты подослан, и только хотят узнать, что тебе уже известно. Сегодня приведут какого-то милиционера, захваченного еще раньше. Они будут вас допрашивать, а потом убьют.

— О, какие абрикосы! — восхитилась она. — Спасибо, Мурат. Если бы еще и сладкие… А вон оттуда можно?

— Как ты здесь оказалась? — спросил Быков.

— Меня догнали. И встретили. Одновременно. Мой папочка… Они все прекрасно договорились. Постарайся бежать, Костя, постарайся что-нибудь придумать!

— Сообщи в милицию. Где мы находимся?

— Местечко называется Чогой. Шестьдесят километров от Грозного. В милицию не пойду. Бесполезно.

— Прекрасные фрукты, — похвалила Гульбахор. — Почти как у нас. Спасибо, дорогой Мурат.

Совещание в сарайчике закончилось, все пошли к машинам. В размещении произошли изменения. Теперь Джамал перебрался в кабину «КамАЗа», к Озоду, Рахим сел за руль голубых «жигулей» Гульбахор, а сама она вместе с широколицым разместилась в той машине, в которой везли Быкова.

— Этот глупый Озод так просил тебя отпустить, — сообщил Быкову широколицый, — он совсем не умеет водить машину. Зачем таких Джума на работу берет! Теперь надо до самой трассы его провожать.

— Ну так отпустите, — сказал Быков.

Широколицый мелко хохотнул.

— Обязательно отпустят. Ты хороший шофер, я сам просить буду.

На шоссе их караван разделился. «КамАЗ» вместе с голубым «жигуленком» повернули в одну сторону, а их машина отправилась в обратный путь. Через полчаса они въехали во двор. Мурат вытащил Быкова из машины и толкнул в сарай.

— Посиди пока тут, поговори с товарищем, — зловеще сказал он. — Мы гостей проводим и с вами разбираться начнем, менты.

Реплику о товарище Быков понял лишь тогда, когда, ослепленный темнотой, наткнулся на кого-то и услышал полувосклицание-полустон. В сарае Быков был не один.

Он тихонько опустился по стене на пол, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Напротив Быкова, почти точно в такой же позе, сидел светловолосый парень. Даже в темноте было видно, что лицо его изрядно изукрашено кровоподтеками и синяками.

— Здорово, — сказал парень и сплюнул. — Вот гады! Вышибли все-таки зуб.

— Тебя зовут Володя? — спросил Быков.

— Точно, — кивнул тот.

— Емельянов?

— Допустим.

— Значит, я тебя все-таки нашел.

— Можно, конечно, и так сказать, — скептически хмыкнул Емельянов. — А ты кто такой?

— Я… да просто так. От Крапивина тебе привет.

— Спасибо, — вежливо сказал Емельянов. — Ну и как он там?

— Лучше, чем мы, я думаю. Ты давно здесь?

— Две недели. Сначала в этом сарае сидел, потом в горы уволокли на летнюю дачу. Там в подвале держали.

— И где больше понравилось?

Емельянов снова сплюнул.

— Один хрен. Били везде одинаково. Но не до смерти, следует признать… И кормили. Словно берегли для чего-то. Ну а ты?

— Я со вчерашнего дня.

— Тогда у тебя все впереди, — пообещал Емельянов.

— Мне так не кажется. Сегодня вечером нас тут быть не должно.

— А их мнение ты на этот счет спросил? — Емельянов кивнул в сторону двери.

— Их мнение будет отрицательное, — сказал Быков. — Сегодня вечером они из нас попытаются выжать, что можно, а потом… В общем, времени у нас с тобой не много.

— Хоть много, хоть мало, — проговорит Емельянов с отчаянием и позвякал за спиной наручниками. — С этими железками далеко не упрыгаешь.

Быков встал на колени, осмотрелся.

— Ну-ка, подвинься!

Он прислонился к стене и принялся ощупывать пальцами неровности. Емельянов с недоумением следил за его движениями.

— Ты что?

— Подожди, подожди, — бормотал Быков, — вот она!

Шпилька была там, где он ее и оставил. Но дальнейшее выглядело куда сложнее. Они встали на колени спиной друг к другу, и Быков попытался нащупать шпилькой замок наручников Емельянова. Замок, однако, находился с внутренней стороны, Емельянов принужден был отвести скованные руки далеко от туловища, выворачивая их в плечевых суставах. Быков же, изогнувшись в немыслимой позе, старался попасть шпилькой в крохотное отверстие замка. Ничего не получалось. Дважды шпилька выскакивала из его пальцев, и они, замирая от страха этой потери, шарили по полу, отыскивая маленький согнутый стерженек.

— Стой, — сказал Емельянов. — Дай я попробую. Зубами. Зубы у меня крепкие, не все вышибли.

Осторожно приняв ртом шпильку из пальцев Быкова, Емельянов лег на спину, а Быков поднес скованные руки к его лицу. Невыносимо медленно текли минуты. Емельянов невнятно ругался сквозь стиснутые зубы и нелепо елозил по полу, но когда замок щелкнул, этот слабенький звук они услышали оба.

Быков с усилием вытащил руки из-за спины. Напряжение этих минут отозвалось резкой болью в плечах. На короткое время он расслабился, отдыхая, а потом легко и быстро освободил Емельянова.

— Что дальше? — спросил тот, массируя кисти.

— Пока все. Хозяев жди ближе к вечеру, сейчас им недосуг. Тогда и встретим.

Быков достал из-под рубашки кинжал и обнажил лезвие.

— Откуда? — поразился Емельянов.

— Добрые люди помогли, — буркнул Быков. — Помогай чаще, и тебе тоже помогут. Знакомая моя сумела незаметно передать, дай ей Бог всяческого здоровья.

— Ты сам откуда? — спросил Емельянов. — Вроде мы с тобой не встречались.

— Ниоткуда, — горько усмехнулся Быков. — Я бывший мент и сюда влип только по собственной глупости. Ты зарплату получаешь, а я так, на оптимизме. Расслабился. Ну, как не помочь бывшим коллегам! Только все напрасно. Ушел груз-то. Я его сам полторы тысячи километров вез, а ведь не видел даже; как грузили. Шкурки каракулевые! Это они мне так лапшу на уши вешали. Даже пощупать я его не сумел, так что даже в свидетели в случае чего не гожусь. А куда ушел груз — и подавно не знаю.

— Если выберемся, то не напрасно, — возразил Емельянов. — Теперь-то уже многое ясно. База у них в степи, между Аральском и Актюбинском.

— Я там был, найду это место, — кивнул Быков.

— А здешний склад в заброшенном саду. Там сарайчик есть такой, а под ним — хранилище. Я сам разгружать помогал.

— Знаешь ли, — усмехнулся Быков, — я там тоже был. Только сегодня. Разгружать, правда, не пришлось. Они меня гораздо раньше раскололи.

— Не могу понять, где был прокол, — помрачнел Емельянов. — Так все хорошо началось. И проверочку ихнюю я прошел, и вдруг — на тебе!

— Это я тебе растолкую, — сказал Быков. — У них связи хорошие, вплоть до Москвы. Меня они даже через архив кадров прокрутили. Неужели твои начальники не могли тебе настоящее прикрытие организовать?

— Какое прикрытие! Ты же сам бывший мент, неужели не знаешь, сколько нужно бумажек подписать, чтобы хотя бы новый паспорт организовать! Хорошо хоть, билет на самолет достали. Да и то чуть не за взятку.

Емельянов немного помолчал.

— Ты посмотри, как у них все лихо налажено, — горько произнес он. — Оружие волокут через столько республик, склады кругом. Вот тебе и суверенные государства. Бандиты суверенитетов не признают. Они за интернационализм и братскую солидарность. А мы — как слепые котята.

— Суверенитеты, Володя, это изобретение местных начальников, специально чтобы открыть зарубежные посольства и пристроить туда свою многочисленную родню, — со злостью сказал Быков. — Вот и хлебаем… И еще долго будем расхлебывать. Вот мы все так хорошо выяснили, а ведь оружие отсюда еще взять надо, даже если выберемся. Местная милиция — она…

— Не дай Бог! — воскликнул Емельянов. — Местная милиция если и включится, то только чтоб в долю войти.

— О том и речь.

— Как тебя зовут? — вдруг спросил Емельянов.

— Константин.

— Давай сначала выберемся, Костя.

Они замолчали, прислушиваясь к доносившимся снаружи звукам. Они слышали, как с негромким урчаньем во двор въехала легковушка — проводив Озода, вернулись Джамал с Рахимом. Спустя некоторое время подъехали еще две или три машины. Захлопали дверцы, зазвучали голоса.

— По нашу душу приехали, — прокомментировал Емельянов, — Большая сходка.

— Я тебе вот что хочу сказать, Володя, — быстро заговорил Быков. — Ты запомни, мы сейчас будем драться не за идею — за свою жизнь. Если оплошаем — нам конец. И просто так не убьют, помучают немного. Так что, обо всем прочем, просто забудь.

— Поучи еще меня, — отозвался Емельянов, злобно скривился и сплюнул.

Шум во дворе стих — приехавшие ушли в дом. С этого момента Емельянов и Быков не обменялись больше ни одним словом. Они ждали. Все должно было случиться очень скоро.

Наконец вновь зашумели автомобильные моторы: уезжали гости. Уезжал широколицый с телохранителем Рахимом, уезжала Гульбахор. За дверью раздались близкие шага. Звяканье засова больно ударило по натянутым нервам.

— Эй, менты, выходите!

В дверном проеме стоял Мурат. Лицо его раскраснелось, глаза блестели, через плечо болтался автомат. Мурат был немного пьян и весел предстоящей забавой

Емельянов с Быковым, руки за спину, понуро вышли наружу. Вместе с Муратом за ними пришли еще двое: Имран — он был без оружия, и незнакомый худенький парень с жестокими глазами и открытой кобурой на широком поясном ремне. Мурат лениво поднял автомат одной рукой и ткнул Быкова в солнечное сплетение.

— Хорошо подумал, собака? — осведомился он.

— Хорошо, — выдохнул Быков и снизу воткнул кинжал, одновременно вырывая левой рукой автомат.

Безмерное удивление разлилось по лицу Мурата. С хриплым бессвязным возгласом он повалился вперед, мимо отпрянувшего Быкова. В ту же секунду Емельянов прыгнул и ударил Имрана наручниками в висок. Тот без звука осел.

— Ай-йа-аа! — завизжал парень, пытаясь сбросить непослушными пальцами застежку кобуры, но Быков в упор выпустил в него две пули.

Они бросились к воротам мимо стоящих рядком машин. Быков на бегу глянул через стекло крайней — ключей в замке не было, везение их не было беспредельным.

Из дома на крыльцо с криками выскакивали люди, Быков полоснул длинной очередью. Он не целился, но расстояние было слишком малым, он увидел, как пошатнулся и покатился по ступенькам старик, как Джамал схватился за плечо, как выбежала из дверей седая женщина, с воплем отчаяния бросилась к старику и взметнула руки в проклятии к убийце мужа…

Они мчались без дороги, продираясь сквозь низкий колючий кустарник. Позади все еще хлопали запоздалые выстрелы, но погони пока не было. Оба они знали, что короткое замешательство их врагов скоро пройдет и начнется настоящая охота в этих горах, совершенно чужих пришельцам. Кусты расступились, и они оказались на грунтовке. Совсем рядом зашумел мотор машины, и прежде чем они успели прыгнуть обратно в кусты, из-за поворота вылетели знакомые голубые «жигули». Быков вскинул автомат и тут же опустил: за рулем сидела Гульбахор. Почти не сбавляя скорости, она развернула машину, взметнув град сухих земляных комьев.

— В машину! — крикнул Быков Емельянову, прыгая в распахнутую Гульбахор дверцу.

— А этот, твой… где? — спросил он довольно невнятно, имея в виду широколицего. Однако Гульбахор поняла.

— Он не мой, — отрезала она. — Помчался прочь что было духу. Чужие неприятности ему ни к чему, стрельбы он не любит.

«Жигули» выскочили на шоссе и понеслись, страшно скользя юзом на крутых поворотах.

— Осторожнее, девушка! — не удержал восклицания Емельянов.

— У меня дома тоже горы, — хладнокровно бросила Гульбахор. — Не бойся.

Короткий участок трассы в какой-то момент позволил им увидеть сверху оставленный перекресток грунтовки с шоссе. На асфальт выбирались одна за другой три машины.

— Что там впереди, Гульбахор? Ты дорогу знаешь?

— Перевал. Потом город, потом большая трасса. На перевале милицейский пост.

— Не проскочить, — сказал Емельянов. — Успеют дать знать. Да и не сумеем мы оторваться. — Другого пути нет?

— Я не видела.

Несколько минут они ехали молча. Внезапно Емельянов воскликнул:

— Помедленнее, девушка! Где-то здесь поворот налево.

— Зачем нам туда? — встревоженно спросила она. — Там тоже их люди. Я знаю этот поворот.

— Их там только двое, — торопливо заговорил Емельянов, — и они нас не ждут. Машину все равно придется бросать и уходить пешком. Но сначала нужно оторваться.

Гульбахор резко крутанула руль влево. Машину швырнуло на ухабе. Сбросив скорость, «жигули» начали крутой подъем по грунтовке.

— Постарайся подъехать поближе к сараю, Гульбахор, — сказал Быков.

Не отвечая, она передернула плечами. Быков сполз с сиденья на пол, потянув за собой Емельянова.

Заброшенный сад встретил их сладким запахом перезрелых плодов. Все здесь было наполнено ленивым покоем. Если бы не двое с автоматами через плечо, вышедшие из сарая на звук автомобильного мотора. Они узнали Гульбахор, и лица их сделались менее напряженными.

— Девушка, эй, — махнул рукой один. — Здравствуй. Опять приехала?

Они были рады возможности немного отвлечься от своей унылой службы. Забросив автоматы за спину, они подходили к машине со стороны Емельянова. Быков осторожно передал ему свой автомат. Они не испытывали ненависти к этим двоим, но в их руках таилась смерть, смерть настигала сзади, и Емельянов не колебался. Резко выпрямившись, он высунул ствол в окно и нажал спуск. Автомат коротко взлаял и смолк — в рожке кончились патроны. Один из охранников без звука упал на траву, другой, оставшийся невредимым, с криком отскочил в сторону и бросился бежать, забыв о своем оружии. Но Быков, выскочив со своей стороны, прыгнул ему в ноги, и они покатились в обнимку. Несколько мгновений длилась их беспорядочная и бестолковая схватка, потом противник Быкова охнул и обмяк. Быков поднялся. Рядом, держа разряженный автомат за ствол, стоял Емельянов.

Из машины с трудом выбралась Гульбахор. Лицо ее было белым, как бумага.

— Выстрелы могли услышать, — угрюмо сказал Емельянов, стараясь не смотреть на лежащих. — Нужно спешить.

Они бросились в сарай. Люк в оружейный подвал не был замаскирован — хозяева не боялись и не ждали незваных гостей. Емельянов спрыгнул вниз. Некоторое время он возился там, ворочая тяжелые металлические ящики.

— Это надо же! — услышал Быков его голос. — Тут на две полных роты хватит, если не больше.

— Скорей! Скорей! — нервничал Быков.

Голова Емельянова появилась из люка. Передав Быкову несколько запасных автоматных рожков и четыре гранаты в рубчатых рубашках, он вылез, осторожно разматывая за собой бечевку.

— Будет вам и скрипка, будет и смычок, — приговаривал он.

— Свисток, — машинально сказал Быков и Емельянов непонимающе поднял голову.

— Чего?

— Будет вам и скрипка, будет и свисток. Так в школе учили.

— Да черт с ним!

Вытолкнув из сарая Быкова, он прикрепил бечевку к двери,

— Вот так, — удовлетворенно проговорил он. — Теперь пусть приходят. Будет им и скрипка… все будет.

Подбежала Гульбахор, крикнула:

— Они едут сюда!

Вой газующих на подъеме автомобильных моторов приближался с каждой секундой.

— Эх, машину не спрятали! — в сердцах воскликнул Емельянов. — Бежим!

Склон горы, начинавшийся сразу за ветхой оградой сада, был покрыт густым кустарником и невысокими корявыми деревцами. Растительность служила укрытием во время подъема, но вскоре перед ними открылась голая каменистая осыпь под нависшим гранитным утесом, спускавшаяся до самой ограды. Обойти ее было невозможно. Быков побежал первым, таща за руку Гульбахор. Внизу, на открывшейся площадке перед сараем, раздались крики ярости, ударили выстрелы. Пули с визгом рикошетили от камней, взметая фонтанчики пыли. Затрещал в ответ автомат прикрывавшего Емельянова. Они были уже совсем рядом с кустами, когда прогремел взрыв. Сарай приподняло, сквозь расползающиеся стены вырвались языки пламени, а потом на горный склон обрушился грохот. Гульбахор упала на колени, обхватила руками голову, но Быков рывком поднял ее и потащил дальше.

Достигнув кустарника, они вновь устремились вверх, цепляясь за пружинящие ветви, пока Быков вдруг не обнаружил, обернувшись, что Емельянова с ними нет.

— Гульбахор, подожди! — хрипло крикнул он и начал торопливо спускаться.

Далеко возвращаться ему не пришлось. Емельянов полулежал, опираясь рукой о землю и болезненно морщась. Рубашка его от правого плеча до пояса намокла в крови.

— Стукнуло, — недоуменно сказал он. — Будто камешком…

Торопясь, Быков расстегнул ему рубашку. Пуля вошла в тело чуть выше правого соска. Выходного отверстия Быков не нашел.

— Сейчас, — бормотал Быков, торопливо отрывая от своей рубахи полосы ткани, — сейчас все будет нормально.

Но нормально быть не могло, и это понимали оба. Неловкая повязка тут же пропиталась кровью. Негромко охнула подошедшая Гульбахор.

— Передохнем чуть-чуть, — одними губами улыбнулся Емельянов. — Пока погони не будет…

Внезапно он побледнел, закрыл глаза и бессильно откинулся назад.

— Что с ним? Он умер? — в страхе спросила Гульбахор.

— Обморок, — хмуро ответил Быков. — Хоть бы воды глоток…

Обморок, однако, не был глубоким. Спустя несколько минут ресницы Емельянова дрогнули и поднялись.

— Похоже, финиш, — пробормотал он.

— Да брось ты, — оборвал его Быков. — Рана пустяковая.

— Рана пустяковая, да дорога длинная, — качнул головой Емельянов. — Не дойти.

— Дотащим, — упрямо сказал Быков. — Давай, поднимайся потихоньку…

* * *

Далеко уйти они не смогли. Емельянов слабел на глазах, лицо его сделалось серым и заострилось, при выдохе на губах пузырилась кровь. Скоро он был не в состоянии сделать ни шагу даже с помощью Быкова и Гульбахор. Быков взвалил его на плечи и попытался нести, но через несколько десятков метров крутого подъема повалился навзничь, совершенно лишенный сил. Погони за собой они не слышали. Взрыв на время отвлек преследователей.

Емельянов лежал, закрыв глаза, и только по слабой пульсации шейной артерии было видно, что он еще жив. Быков сознавал, что их положение почти безвыходно. Без пищи и воды, без элементарной медицинской помощи спасти Емельянова было невозможно. Наконец он принял решение.

— Я возвращаюсь, — объявил он. — Попытаюсь отыскать хоть какие-нибудь медикаменты. Может быть, автомобильная аптечка не разлетелась вместе с этим сараем.

— Не надо, — вдруг очень тихо, но внятно проговорил Емельянов, не открывая глаз. — Сейчас там вся банда, скоро они облаву начнут по всем правилам. Погибнешь зазря. Вам надо уходить… Пока есть силы. За сутки дойдете… Начнутся русские села — там у них власти нет. А потом за мной пришлете. Я продержусь… Лежать… спать буду… тихонько. Только замаскируйте меня. Ветками прикройте, что ли…

— Они тебя найдут, — сказал Быков.

— Нет, — Емельянов с усилием мотнул головой. — Они, может, и в горы-то не полезут. Зачем? Перекроют дороги и станут стеречь. Но пока у тебя есть время. Ты их опередишь, если пойдешь немедленно.

— Не пойду, — сказал Быков. — Кончай болтать.

Емельянов открыл глаза и некоторое время смотрел на Быкова с каким-то странным выражением.

— Ты моей смерти хочешь? — спросил он.

— Ты с ума сошел!

— Тогда иди. Скорее! — свистящим шепотом произнес Емельянов. — Я тоже жить хочу, я дождусь. Если ты ковыряться не будешь как черепаха. Иди, говорю тебе!

— Он прав, — вмешалась Гульбахор. — Только так мы ему и сможем помочь. Хоть чем-то…

После недолгих поисков Быков обнаружил неподалеку подходящее место — естественное углубление меж корней, окруженное густейшим кустарником и устланное мягкой прелой листвой. Он перенес туда Емельянова, который опять, кажется, потерял сознание, и прикрыл его ветками.

— Мы скоро придем, дружище, ты подержись немного, — беспомощно бормотал Быков ничего не значащие слова.

В какой-то момент Емельянов глянул на него, губы его сложились в подобие улыбки, он прошептал «давай, давай» и снова сомкнул веки.

Быков решил держать направление на север. Возможно, это было самое простое решение и потому далеко не лучшее, но ничего иного он придумать не мог. Перевалив через гребень горного отрога, они спустились в распадок, заросший все тем же колючим кустарником, и пошли едва заметными тропинками, протоптанными то ли зверем, то ли человеком. Быков страшно хотел пить, он видел, что и Гульбахор испытывает жажду, но распадок был совершенно сух.

Надвигался вечер, солнце уже закатилось за горный склон, и, хотя темнота еще не наступила, Быков начал подумывать о месте для ночлега. Шагавшая позади Гульбахор вдруг резко дернула его за плечо. Быков застыл и в то же мгновение услышал мерный топот, приближавшийся к ним навстречу. Отпрянув с тропинки, они вбежали в кустарник и упали на землю. Быков выставил перед собой автомат. Сквозь переплетение ветвей он увидел смазанные сумерками силуэты трех всадников, ехавших друг за другом.

Было ли это началом охоты или просто случайной встречей, Быков не знал, но поклялся себе быть осмотрительнее: если бы не Гульбахор, они столкнулись бы с конниками лицом к лицу.

Тропа вывела их к подножию большого холма и разделилась надвое. Один путь шел вокруг холма, другой — тот, что и выбрал Быков — вверх по склону. Через несколько десятков метров интенсивного подъема они оказались на грунтовой дороге, которая словно делила холм надвое, проходя через его вершину. Гульбахор вновь сжала его руку, но Быков и сам услышал впереди шум машины: грунтовка упиралась в шоссе.

— Гульбахор, — сказал Быков, — нам машина нужна, без машины не пробьемся.

— Лучше уж сразу вертолет, — язвительно отозвалась она. — Где же ты возьмешь машину?

— Где-где, — сказал Быков тоже раздраженно. — Семь бед — один ответ… Не дождется Емельянов, если до завтра не успеем. Умрет. Пошли, станем машину доставать…

Шоссе это оживленным назвать было нельзя. За полчаса наблюдения по нему проползли один грузовик и две легковушки. Это Быкова устраивало. Вначале он хотел, чтобы Гульбахор проголосовала с обочины, пока он будет сидеть в засаде. Поразмыслив, все же отказался от этого плана. Неизвестно, насколько быстро могла распространиться здесь информация о черноволосой красивой девушке, бежавшей с двумя вооруженными мужчинами.

Они пошли по асфальту, скрываясь всякий раз при появлении автомашин, и вскоре Быков увидел подходящее место. Шоссе здесь было зажато между мореной — полем огромных валунов — и невысоким крутым склоном, тоже сплошь усеянным камнями. Место это считалось небезопасным, о чем водителям сообщал соответствующий дорожный знак. Под действием ливней или снега камни со склона время от времени, вероятно, скатывались на дорогу, перелетая даже через подпирающий осыпь бетонный парапет. Выгодным для Быкова оказалось и то, что, поднявшись на склон повыше, он мог увидеть один из поворотов дороги в пяти-семи минутах езды отсюда.

Имитируя небольшой оползень, Быков швырнул на асфальт несколько камней — крупных и мелких. Теперь любой водитель, если, конечно, он передвигался не на танке, принужден был бы остановиться и отпихнуть камни в сторону, дабы освободить проезд. Долго ждать не пришлось. На повороте мелькнула машина все той же популярной в бывшем Союзе марки — «жигули», — только на этот раз канареечно-желтая. Сделав Гульбахор знак спрятаться в камнях, Быков укрылся за парапетом, держа автомат наготове.

Машина выехала из-за склона, и почти сразу же Быков услышал скрип тормозов. Водитель остановился слишком уж далеко от преграды, и это обеспокоило Быкова. Он продолжал вслушиваться. Двигатель негромко работал на малых оборотах, но больше ничего не происходило. Быков терпеливо ждал, но и тот, кто сидел в машине, был не менее терпелив. Минуты неопределенности текли невыносимо медленно. Наконец прозвучал слабый щелчок открывшейся дверцы и вслед за ним осторожные, медленные шаги, которые смолкли у преграды. И вновь наступила долгая пауза. Быков затаил дыхание. Он не видел, но почти физически невероятно отчетливо представлял себе, как неизвестный настороженно поворачивает голову, пытаясь увидеть или услышать что-нибудь подозрительное. Потом Быков услышал скрежет камня об асфальт и догадался, что неизвестный шевелит один из обломков ногой, оценивая его тяжесть.

Еще пауза. Неизвестный был совсем рядом. Затем короткий шумный придых — и первый камень полетел с дороги. Быков выждал последние несколько секунд, чтобы неизвестный успел нагнуться за следующим обломком и резко выпрямился над парапетом. Он понимал, что может проиграть. Машина оставалась слишком далеко от него, и если в ней остался еще кто-то — все могло оказаться напрасным. Но выбора не было. Он поднялся, передернул затвор и крикнул: «Стоять!»

Незнакомец опустил камень, медленно выпрямился и повернулся к Быкову. Мужчина между сорока и пятьюдесятью, высокий и подтянутый, с сильной проседью в густых волосах и короткой бородке и презрительно-насмешливым прищуром глаз.

— Я это подозревал, — сказал он негромко и спокойно, а потом, повернувшись к машине, проговорил длинную фразу на своем языке.

А Быков увидел, что пока рулетка судьбы указывает не на его, Быкова, жизненный номер. За рулем «жигулей» сидел человек. Быков быстро переместился влево, чтобы незнакомец оказался между ним и машиной.

— Говори по-русски, — предупредил Быков. — Если будешь делать, что я скажу, останешься цел и невредим.

— Денег у меня немного, — сказал мужчина. — Забирай на здоровье.

— Я не грабитель, — возразил Быков. — Деньги можешь оставить себе. Мне нужно уехать отсюда. Машину я тебе верну. Еще раз повторяю: все будет хорошо, если ты сделаешь то, что я скажу. Не ставь меня в безвыходное положение. Скажи своему приятелю, чтобы вышел из машины и принес ключи. Быстрее!

Но пока он это произносил, дверца машины снова щелкнула, из салона выбралась женщина.

Мужчина тоже услышал, повернулся на звук и вновь в упор глянул на Быкова.

— Скажи ей, чтобы принесла ключи, — отчеканил Быков.

Лицо у мужчины застыло.

— Дина, — не очень громко, но внятно сказал он. — Садись в машину и уезжай. Немедленно уезжай. Сейчас же! Не ходи сюда!

Последние слова он выкрикнул и сразу же бросился на Быкова. Бросок его был более чем безнадежен, Быков в любом случае успел бы выпустить из автомата всю обойму — слишком большое расстояние отделяло их друг от друга, но тому было совершенно на это наплевать, широко расставив руки, он с криком бежал на Быкова.

Быков отвел автомат назад и, когда мужчина был совсем рядом, резко ткнул ему стволом в солнечное сплетение. Тот задохнулся и сел на асфальт. Не делая попытки подняться, он с гневом и ненавистью смотрел на Быкова. Женщина подбежала и бессильно опустилась рядом с мужчиной, схватив его за руку и не сводя с Быкова огромных глаз.

— Уходи, Дина, уходи! — говорил мужчина. — Зачем ты!.. — Послушай, — сказал он Быкову, — ты хотел машину? Вот она. Бери и уезжай.

— Я не бандит, — произнес Быков.

— Я понимаю, — равнодушно кивнул мужчина. — Бери машину и уезжай. Мы не сделали тебе ничего плохого. Не трогай и ты нас.

— Дураки вы, — Быков неожиданно почувствовал, что его горло перехватило судорогой. — Какие вы все идиоты. Гульбахор! Гуля! Иди сюда!

— Я не грабитель, — втолковывал он, понимая, что ему не верят. — Мы должны уехать отсюда, иначе нас просто убьют. Это не мы преступники, не мы! Мы не держим рабов, как ваш Беслан, мы не убиваем людей из-за денег. Понимаете вы или нет?

Подошла Гульбахор и растерянно встала подле него. Быков обнаружил, что до сих пор держит автомат на изготовку, и опустил оружие.

— Ну вас к черту, — махнул он рукой. — Пошли отсюда, Гуля.

— Подожди! — внезапно сказал мужчина. Он поднялся и помог встать женщине. — Вы бежите от Беслана? Почему?

— Да потому что он — бандит.

— А ты? — в упор спросил мужчина.

— Я? — Быков провел ладонью по своему щетинистому подбородку и горько усмехнулся. — Я — милиционер. Мильтон. Я хотел его поймать, а получилось наоборот.

— Беслан ваш друг? — спросила мужчину Гульбахор, и тот решительно мотнул головой.

— Нет.

— Тогда вы нам поможете? — быстро проговорила она. — Вы должны нам помочь. Я заплачу вам, не сомневайтесь, у меня есть деньги. А машину мы оставим там, где вы скажете…

— Одни они не проедут, Вали, — сказала женщина неожиданно спокойным и рассудительным тоном. — Это те самые, о которых говорили в поселке. Их везде ждут. Только вас должно быть трое.

— Нас было трое, — мрачно подтвердил Быков.

— Им нужно помочь, Вали, — уверенно заключила женщина, повернулась и неторопливо пошла к машине.

Мужчина молчал, опустив голову, и это молчание Быков истолковал как неуверенность и колебания. Но в следующую секунду Вали поднял голову.

— Машину поведу я, — твердо сказал он. — Вас, — он ткнул пальцем в Быкова, — описали очень точно. Поэтому вы будете моим больным. А вы, — он посмотрел на Гульбахор, — его женой. Или сестрой — как хотите.

— Я врач, — сообщил он, понижая голос. — Я тоже… не бандит. Идемте, быстро!

— Эй, а камни с дороги кто будет убирать? — удивилась Гульбахор.

* * *

Милиционер с автоматом на шее поднял руку, и «жигули» съехали на обочину. Кроме троих в милицейской форме, на посту болтались еще двое в джинсах и кроссовках, с хмурыми рожами, полубритыми по местной мафиозной моде.

— Кошкельды, Вали, — сказал милиционер, наклонился к открытому окну и увидел Быкова. — Вах! Что с ним такое?

Вали произнес длинную фразу на своем наречии, но закончил по-русски:

— Теперь в больницу везем, видишь.

Милиционер выглядел совершенно ошеломленным. Он сочувственно поцокал языком и проговорил что-то, явно обращаясь к пассажиру. Но рот Быкова был закрыт бинтами, он лишь нечленораздельно промычал, имитируя ответную интонацию, и слабо шевельнул столь же плотно забинтованной рукой.

Милиционер еще раз потрясенно покачал головой и отошел к своим товарищам, сделав знак, что путь открыт. В зеркало Быков видел, как они принялись обсуждать полученную информацию. Он поднял свободную руку и не без усилия сдвинул бинты на подбородок.

— Что вы ему такого сказали, Вали?

— Сказал, что больной казан с горячим жиром на себя опрокинул.

— И они так просто поверили?

Дина усмехнулась отчего-то немного смущенно.

— Он еще кое-что сказал. Что жир вам, э-э, за пояс пролился, свадьба должна скоро состояться, а тут такая беда. Операцию срочную нужно делать — может, и спасут.

Она не выдержала и засмеялась в голос.

— Вот что их так поразило, — пробормотал Быков. — Действительно печальная история.

— Там было двое людей Беслана, — сообщил Вали, сосредоточенно глядя на дорогу.

— За что вы его не любите? — спросил Быков.

— За что? Наверное, за то, за что честный человек не любит нечестного, добрый — злого… Мой народ очень хороший. Гордый, может быть, немного заносчивый, но добрый, искренний, честный. Я понимаю, вам трудно сейчас поверить в это.

— Отчего же, — неубедительно промямлил Быков.

— Да оттого, что сталкивались вы только с такими, как Беслан и его джигиты. Я не люблю его за то, что он обманывает тех, кого обмануть легче всего — молодежь. Деньги, машины, оружие… У некоторых наступает помешательство, настоящая болезнь, и с ней я не в силах бороться. Впрочем, вся страна сейчас, кажется, лишается разума…

Он вздохнул и замолчал.

— Впереди еще будут посты? — спросила Гульбахор.

В низко надвинутом на лоб темном платке она была совершенно непохожа на себя.

— Может быть еще один возле ущелья, — сказала Дина. — Но это не обязательно.

— Значит, можно считать, проскочили, — с облегчением произнес Быков.

Он почти решился сказать Вали, что в лесу, в горах лежит раненый Емельянов, но внезапно понял, что это бесполезно. Объяснить, как его найти, он бы не сумел.

— Скорее бы, — пробормотал Быков.

* * *

Десантники без лишнего шума разместились в здании техникума, пустующем по летнему времени. Эти люди умели ценить недолгие часы отдыха, выпадающие непосредственно перед операцией. Они отдыхали. Тем не менее просторный холл первого этажа отнюдь не сделался подобием казармы после отбоя. Скорее, он напоминал теперь гостиную клуба по профессиональным интересам. Четверо у окна играли в карты, неторопливо раздумывая над каждым ходом. Быков загадал: преферанс или бридж. Потихоньку подошел и заглянул — играли в дурака. Еще один рядом читал газету именно так, как и полагается читать газеты на отдыхе — подремывая. Двое возле сохранившегося бюста партийного деятеля обстоятельно и негромко вели беседу. Фразы прерывались длинными паузами, вполне естественными для состояния сосредоточенного отдыха.

С лестницы Быкова окликнул Крапивин, позвал за собой. Они поднялись на второй этаж. В одной из аудиторий развернулся полевой штаб. Три офицера в пятнистой форме что-то обсуждали, склонившись над разложенной картой. Еще один — в общевойсковой полевой, с майорскими погонами, круглым румяным лицом, сидел в стороне, не принимая участия в общей беседе. Вошедшего Быкова он окинул коротким внимательным взглядом и отвернулся,

— Подойдите сюда, — попросил старший из десантников. — Вы можете показать, где остался ваш товарищ?

В его голосе Быкову почудилось скрытое осуждение. Он наклонился над картой, чтобы скрыть вспыхнувшее лицо.

— Я очень приблизительно представляю себе эти места. Туда вообще ехал, можно сказать, с завязанными глазами… Нужно обязательно спросить у девушки.

— Мы спросим, — кивнул десантник, — теперь хотелось бы услышать ваше мнение.

Быков принялся изучать карту подробнее.

— Вот эта грунтовка, — с сомнением проговорил он. — Да… скорее всего. В конце ее был склад оружия. Отсюда мы пошли в этом направлении… Примерно здесь. Думаю, что так… А тут должен быть дом Беслана.

Круглолицый майор поднялся со своего места, подошел и глянул через плечо Быкова.

— Примерно сходится, — сказал десантник. — Хорошо. Высаживаемся на шоссе двумя группами. Одна пойдет брать дом, другая — искать Емельянова. Вы — со второй.

Он повернулся к майору.

— Вряд ли вам есть необходимость лететь с нами.

— Напротив, — возразил тот. — У меня распоряжение, вы же знаете. Я должен присутствовать на месте. Если вы не возражаете, я пойду со второй группой. Боюсь только, что они его уже отыскали. Свои леса они знают лучше нас.

— А что вы предлагаете? — враждебно сказал Крапивин. — Вообще не искать, что ли?

Майор пожал плечами.

— Я ничего не предлагаю. Задача поставлена, ее надо выполнять.

— Это нам известно, — холодно молвил десантник. В его взгляде на майора тоже не было приязни. — Тогда все. Вылетаем через сорок минут.

— Что это за ферт в погонах? — спросил Быков Крапивина, когда они спускались вниз.

— Какой-то чин из Министерства обороны, — ответил тот. — А зачем он здесь — непонятно. То есть понятно, конечно…

Он не договорил и махнул рукой, а Быков не стал переспрашивать.

На небольшом военном аэродроме их ожидали два вертолета. В один забрались Быков с Крапивиным, два десятка десантников со своим командиром. Последним на борт поднялся майор. Румянец его, вероятно от волнения, сделался совершенно пунцовым.

Машины шли на малой высоте, попытки Быкова сориентироваться, глядя в иллюминатор, ни к чему не привели. Полет их длился недолго. Менее чем через полчаса Быков ощутил толчок: вертолет опустился на ровную площадку недалеко от шоссе.

Растянувшись редкой цепочкой, они начали подниматься по склону. Быков шагал в центре, обшаривая кустарник взглядом в поисках хоть каких-то знакомых примет.

Где-то вдалеке ударили выстрелы, рассыпался сухой горох автоматных очередей — начала работу основная группа десанта. Слева от Быкова шелестел кустарником Крапивин, а соседа справа Быков не слышал: то ли разошлись далеко, то ли десантник умел передвигаться бесшумно. Выдравшись из зарослей на прогалину, Быков глянул со склона вниз и увидел остатки сарая в заброшенном саду. Убежище Емельянова было где-то совсем рядом. Перестрелка тем временем прекращалась. Выстрелы сделались редкими и совсем стихли.

— Крапивин! — окликнул Быков, и тот немедленно возник из кустарника. — Мы прошли мимо, немного левее. Нужно повернуть и искать тщательнее. Это где-то здесь.

Крапивин кивнул, негромко заговорил в микрофон рации. Из леса быстрыми тенями появлялись десантники. Последним, слегка задыхаясь от подъема, подошел румяный майор. Они снова встали в цепочку и двинулись в обратном направлении. Теперь уже Быкову казалось, что он идет едва ли не по своим следам суточной давности. Он был уверен, что вот-вот обнаружит убежище. Однако нашел Емельянова не он.

— Все сюда! — услышал Быков и бросился на близкий зов.

Один из десантников отбрасывал ветки, которыми они с Гульбахор укрывали тайник. Емельянов был жив. Глаза его были закрыты, он находился в забытьи, но пульс прощупывался ясно. Пока десантники укладывали Емельянова на носилки, Крапивин отозвал Быкова в сторонку,

— Ты хорошо помнишь, где тебе оружие грузили? — спросил он. — Смог бы найти?

— Гарантировать не могу. Ехали ночью, без фар, я шел за передней машиной. Я же рассказывал.

— Емельянов — видишь — нам пока не помощник, — грустно сказал Крапивин.

— Кому это нам? — немедленно ощетинился Быков.

— Мне, — спокойно поправился Крапивин. — Знаю, что ты сейчас собираешься сказать.

— А я промолчу, — сказал Быков.

— Это почти одно и то же. Понимаешь ли, расклад теперь совсем иной, чем мы предполагали вначале. Эту базу нам нужно отыскать как можно скорее.

— Вам, — упрямо уточнил Быков.

— Как можно скорее, — повторил Крапивин. — Лучше бы прямо завтра.

— Я тебе все рассказал. Хочешь, нарисую?

— А ты бы по своему рисунку отыскал?

Быков секунду подумал.

— Вряд ли, — признался он.

— Вот видишь! Там вас только двое побывало: Емельянов и ты. Только Емельянов теперь раньше чем через месяц…

— Знаешь, Крапивин, я твоими делами сыт по горло, — устало сказал Быков. — На всю оставшуюся жизнь. Я домой хочу.

— Заставить тебя я, конечно, не могу…

— Еще не хватало!

Быков старательно отряхнул одежду от прилипших хвоинок.

— Домой пора, — сказал он. — Хватит приключений.

Вертолеты ждали их у шоссе, нетерпеливо размахивая на холостом ходу винтами. Десантники охраняли небольшую группу задержанных. Или пленных. Тут же, чуть в сторонке, Быков увидел Петьку. Глуповато-растерянно хихикая, он спрашивал о чем-то десантников, не обращавших на него никакого внимания. Кажется, Петька пока еще не осознал происшедшего и не понимал, чего ждать от изменивших его жизнь событий. Забравшись в вертолет, он забился в угол, затих и съежился. Возвращение в большой мир было для Петьки сейчас много страшнее кошары с овцами Беслана.

* * *

В городке Быкову с Гульбахор легко удалось снять летнюю двухкомнатную пристройку к частному дому на тихой улочке с мощенной булыжником мостовой. Быков вошел в комнату, затененную от солнца плотными шторами, и увидел, что Гульбахор плакала. Глаза ее покраснели и припухли.

— Что случилось?

— Ничего, — почти враждебно ответила она и отвернулась.

— Тебя обидел кто-нибудь?

Гульбахор молчала. Он подошел ближе, осторожно положил руку на ее плечо, и она не выдержала, ткнулась лицом ему в грудь.

— Я… я хотела что-нибудь купить… поесть… — сквозь всхлипы говорила Гульбахор. — В магазине встала в очередь. Случайно задела сумкой одну… она меня туг же обозвала «черной», сказала: убирайся к себе… И вся очередь тоже… они все набросились на меня как безумные… А потом подошли двое в фуражках… казаки… они вытолкнули, вышвырнули меня вон. Они такое говорили мне… Что я им всем сделала? В чем я виновата? Что происходит с людьми, Костя?

— Успокойся, Гуля, — неумело утешал Быков. — Раздражены люди, напуганы, озлоблены. Все рушится вокруг, ты сама видишь, что происходит. Из-за нескольких дураков не стоит так расстраиваться.

— Что я им сделала? — не унималась она. — За что? Почему?

— От глупости, наверно. У тебя на родине русские во всем виноваты, у меня в Москве — евреи, здесь, видишь, — «черные». Разве кто признается, что сам в своих бедах повинен?

— Домой хочу, — Гульбахор стиснула виски, словно от сильной боли. — Пропадите вы тут все пропадом вместе со своими казаками.

— Это шпана была в фуражках, обыкновенная шпана, — с горечью сказал Быков. — Смута кругом. А в смуту шпана да уголовники обязательно на первых ролях. Думаешь, дома другое увидишь?

— Нельзя мне домой, — сказала Гульбахор. — Отрезано. Ты сам знаешь…

Она вдруг порывисто вскинула руки и обняла Быкова.

— Прости меня…

Быков опустил голову, к губы их встретились…

Потом они обессиленные лежали рядом. Все произошло слишком неожиданно для него, и несмотря на то, что Быков в принципе допускал подобное развитие событий, сейчас он чувствовал сильное смятение. Он понимал, что только случай толкнул их друг к другу, случай да одиночество. Но ему отчего-то очень не хотелось, чтобы это было именно так, чтобы происшедшее забылось как дорожный эпизод, незначительное происшествие в ряду множества похожих,

Он осторожно повернул голову и взглянул на Гульбахор. Веки ее были опущены, на лице разлита покойная улыбка. Он осторожно поднялся.

— Куда ты? — сонно спросила она.

— Воды принесу из колодца. Ты пить хочешь?

Она медленно кивнула.

Быков вышел на крыльцо. Солнце клонилось к закату, но было знойно и жарко, стояла безветренная тишина, и негромкий хлопок из-за ограды, похожий на выстрел из духового ружья, прозвучал ясно и отчетливо. А вместе с ним раздался другой звук — тупой и страшный. Обдав висок Быкова горячим ветром, в косяк рядом с его головой вонзился свинцовый палец. Быков прыгнул спиной вперед, запнувшись о порог, ввалился в прихожую и что было силы захлопнул дверь.

Подбежала встревоженная Гульбахор.

— Что такое, Костя?

— На пол! — закричал он, дергая ее вниз за руку. — Нагнись немедленно!

Лихорадочно обшарил взглядом комнату и схватил кочергу — единственное подобие оружия. Гульбахор испуганно смотрела на него, стоя на коленях. Быков привстал и осторожно выглянул из-за занавеси на улицу. Там никого не было.

Неожиданно громкий стук в дверь заставил вздрогнуть обоих, Быков прижал палец к губам, потом крадучись вышел в прихожую.

— Константин! — услышал он голос Крапивина. — Ты дома?

Быков переложил кочергу в левую руку и отпер дверь.

— Здравствуй, — сказал Крапивин.

Он рассеянно прошел мимо него в комнату и лишь увидев сидевшую на полу Гульбахор и кочергу в руках Быкова, недоуменно поднял брови.

— Ты на улице никого не заметил? — спросил Быков.

— Нет, — пожал плечами Крапивин. — Машина какая-то проехала… Что у вас произошло?

— В меня стреляли, — сказал Быков, и Гульбахор негромко вскрикнула. — Только что, из-за забора, с улицы. Оружие было с глушителем.

Крапивин сунул руку под пиджак и метнулся к окну. Это запоздалое действие было инстинктивным, он тут же понял его бесполезность и вернулся на место.

— Я должен был предвидеть, — сквозь зубы проговорил он. — Тут такое дело… Извини, Гульбахор, нам с Константином поговорить надо.

— Я не хочу уходить, — упрямо сказала она.

— Иди, Гуля, — мягко попросил Быков. — Мы не долго.

Помедлив, она вышла в смежную комнату и плотно прикрыла за собой дверь.

— Емельянов убит, — без предисловий начал Крапивин, не глядя на Быкова. — Час назад, в больнице. В него выстрелили через открытое окно со двора. В палате он был один… и никто из персонала не слышал выстрела.

— Пуля в косяке, — сказал Быков. — Та, что мне предназначалась. Можешь вытащить и сравнить. Ствол, думаю, один и тот же.

— Я тоже так думаю, — кивнул Крапивин.

— Это люди Беслана? Мстят нам, что ли?

— Нет… тут другое. Серьезнее.

— Куда уж серьезнее, — мрачно усмехнулся Быков.

— Емельянова убили потому, что он мог вывести на базу. И в тебя стреляли по той же причине. Ты не просто свидетель. Без тебя нам базы не отыскать, и они это прекрасно понимают.

— Ты думаешь, я буду ее искать?

Крапивин опустил глаза.

— Ты понимаешь, Костя… Мне неприятно об этом говорить, но ты же и сам поймешь в конце концов. Они будут охотиться на тебя, пока не убьют. Или пока мы не возьмем базу.

— Кто они? — спросил Быков. — Да хватит тебе темнить!

— Темнить не собираюсь, — сухо возразил Крапивин. — Оружие это не из-за бугра. Оно армейское, прямо с консервации. Со стволов смазка-то толком не оттерта. Понимаешь теперь, отчего они всегда так здорово информированы? Понимаешь, куда связи тянутся? Армия сокращается, а железа этого на складах накоплено — не дай Бог! Не миллионы — миллиарды этот бизнес стоит. Схема-то, в общем, не сложная. Из высоких армейских сфер поступает приказ: такую-то часть расформировать, личный состав — кого на дембель, кого в запас или распоряжение кадров. А вооружение передать другой части. Вначале оружие идет на промежуточный склад, потом якобы на другой — а дальше концы рубятся. И на таком уровне, который мне и не снился.

— Это ты сам догадался? — спросил Быков.

— Куда мне, — усмехнулся Крапивин. — Что-то сам, а что-то помогли. В столице коллеги из параллельного ведомства кое-кого накололи и с нашим участием начали крутить. Но дело туго идет, сам понимаешь… Помнишь этого майора? Как он тут оказался? Как сумел разрешение получить?

— Слушай-ка, Алексей, а может, это он… Емельянова?

— Нет, — покачал тот головой. — Я его утром лично до самолета проводил. Домой полетел, докладываться. Да он на такие дела и не годится. Просто шпион, отслеживает ситуацию. Я думал, пока доберется, доложит — у нас время будет. Ошибся я. У них все налажено гораздо серьезнее.

— Так ты предполагал, что нам может грозить опасность? — подозрительно спросил Быков.

— Ты что, с ума сошел! — возмутился Крапивин. — Если бы я хоть на минуту мог подумать!..

Он замолчал и опустил голову.

— Ладно, — произнес он спустя минуту, — вам надо отсюда уходите. Теперь ты под моей охраной. Без меня — ни шагу.

— Иди ты, — отмахнулся Быков. — Лучше билет мне достань на самолет.

— Не шути с этим, Константин, на тебя охота вдет. Какой, к черту, самолет! Они же тебя прямо на посадке встретят. По-другому нужно…

— Один билет достань. Не мне — Гульбахор. До Москвы, и как можно скорее. И позаботься, чтобы ее там встретили и проводили куда скажу. Понял? А если этого не сделаешь, нам с тобой разговаривать не о чем.

Последние фразы Гульбахор, по-видимому, хорошо слышала. Резко отворив дверь, она вошла в комнату.

— Вы так славно все тут за меня решили… — язвительно начала она, но Быков не дал ей продолжить, подошел и обнял за плечи.

— Нельзя по-другому, Гуля. Если по-другому, нам всем может быть очень плохо. Ты пока поживешь у моей матери, всего несколько дней, а потом все сама решишь, как захочешь. Но сейчас по-другому невозможно, поверь, пожалуйста.

— И в каком качестве я буду жить у твоей матери? — спросила Гульбахор с непонятной интонацией.

— Знаешь, — сказал Быков, — мы с тобой поговорим. Мне очень хочется об этом с тобой поговорить. Давай не будем торопиться, ладно?

Гульбахор освободилась из его рук, поглядела, собираясь что-то произнести, но передумала и скрылась в соседней комнате.

— Давай собираться, — хмуро сказал Быков. — Кстати, как ты представляешь дальнейшее? Ведь пока вы с казахскими коллегами договоритесь — месяц пройдет. Это же другое суверенное государство…

* * *

Быков смотрел вниз сквозь прозрачный колпак, пытаясь определить место, где его «КамАЗ» свернул с шоссе. Но «вид сверху» был для него непривычен и непонятен, ленточки грунтовок выглядели совершенно одинаково.

Договориться с коллегами из суверенной республики удалось достаточно быстро: и республики, и коллег до сих пор связывало гораздо больше, чем разъединяло.

— Ну что? — крикнул в самое ухо Крапивин, и Быков в ответ безнадежно махнул рукой.

Вертолет сделал широкий полукруг и пошел обратно над степью параллельно дороге.

— Дальше! — крикнул Быков. — Пусть уйдет дальше в степь!

Крапивин принялся объяснять пилоту, что от него требуется.

Тот кивнул и развернул машину. Рельеф местности под ними постепенно менялся. Начались холмы.

— Похоже, — крикнул Быков в ответ на вопросительный взгляд Крапивина. — Нужно искать сарай.

Но никаких строений сверху видно не было. Холмы выглядели пустынными и безжизненными. Вертолет шел по спирали, очерчивая в воздухе расширяющиеся круги. Стремительно скользившая по земле тень машины мешала Быкову, притягивая к себе взгляд.

— Дорога! — показал вниз пилот.

Они немного снизились и пошли над грунтовкой. Видно было, что этой дорогой пользовались не часто: кое-где колея проросла травой, на отдельных участках она вообще едва была заметна. И вдруг дорога исчезла совсем. Просто пропала в какой-то точке, выцвела, словно те, кто ездил по ней, уходили здесь в иные миры. Быков видел в степи немало таких же дорог без конца, но никогда не знал, как они возникают.

— Топливо кончается, — сказал пилот. — Домой пора.

Вертолет лег на обратный курс. Оказалось, что от трассы они ушли совсем недалеко, а через двадцать минут лета машина коснулась колесами бетонного покрытия аэродрома.

К чувству досады, испытываемому Быковым, отчего-то примешивалось неуместное ощущение вины. Это раздражало его еще больше, он повторял себе еще и еще раз, что никому ничего не должен и вообще может в любой момент плюнуть на все и уехать, но помогало плохо, Угрюмо шагавший радом Крапивин воспринимался Быковым словно живое воплощение укора. Тот словно подслушал его мысли.

— Найдем, — успокаивающе сказал Крапивин. — Завтра опять полетим.

— Не получится, — мотнул головой Быков. — Не умею я сверху смотреть ни хрена. Практики нет. К тому же уверен: бункер замаскирован так, что с воздуха его не найдешь. Нужно попытаться повторить этот путь на колесах, и не завтра, Алексей, а сейчас. Они нас опережают. Вот ликвидируют склад, если мы будем тянуть.

— Ну, это не так просто, — возразил Крапивин. — За районом ведется наблюдение.

— Кем ведется? В гробу они видели твое наблюдение. Вызовут пару тяжелых вертолетов, загрузят — и до свидания.

Крапивин ответил не сразу. Вопрос Быкова, казалось, пробудил какие-то его собственные сомнения.

— Наблюдение ведут, — повторил он через некоторое время менее уверенно. — Ладно, сделаем, как ты предлагаешь. Пойду машину просить.

Он вернулся минут через двадцать и не один. Того, кто с ним пришел, Быков узнал издалека, но не сделал даже слабой попытки приподняться со скамейки навстречу. И полковник Арефьев тоже сделал вид, будто их встреча нечто совершенно обыденное, хотя в последний раз с Быковым они виделись пять лет назад. Он даже не поздоровался. Так, кивнул небрежно. А Быков и того не сделал.

— Какова вероятность, что вы не ошибаетесь? — с ходу напористо спросил Арефьев. — Вы уверены, что объект именно в этом районе?

— Вероятность не подсчитывал, — безмятежно ответил Быков. — Тут меня даже калькулятором не обеспечили.

Его раздражение получило наконец конкретный адрес, и он обрадовался возможности излить накопившуюся желчь.

— Вы представляете, какие силы у нас сейчас задействованы? — продолжал напирать Арефьев. — Десантники сидят наготове, из Москвы звонят каждые пять минут. Что конкретно вы можете предложить?

— Я бы конкретно предложил тебе пойти в задницу, — вежливо начал Быков, но не выдержал, сорвался на крик. — Ты что, указания пришел давать?! Видел я твои указания знаешь где?! В конторе у себя командуй. А здесь… территория независимого государства. Захочу — политическое убежище попрошу, чтобы только не видеть больше никогда твою рожу!..

— Ты… ты, Быков, смотри! — угрожающе сказал Арефьев, сжимая кулаки.

— Ага! — Быков тут же вскочил, на его лице появилась нехорошая улыбка, он почувствовал, как в висках толчками запульсировала кровь.

Между ними поспешно и решительно шагнул Крапивин.

— Довольно, Быков. Товарищ полковник, мы должны отправляться. Времени у нас действительно мало. Скоро темнеть начнет.

— Ладно, Крапивин, — Арефьев отступил и сунул руки в карманы. — Учти: вся ответственность на тебе. Особенно за этого типа. Сам будешь за него отвечать!

Он повернулся и пошел прочь.

Некоторое время Крапивин смотрел ему вслед, а когда взглянул на Быкова, был удивлен происшедшей в нем перемене. Лицо Быкова было спокойно и задумчиво.

— Он меня просто провоцировал, Алексей, — медленно проговорил Быков. — Это же как день ясно. Чтобы послал я всех вас подальше и отказался. Уж не знаю зачем, но это так. Собственно, знаю, конечно. Догадываюсь. Откажусь — и все можно будет свалить на меня. И на тебя, конечно. Вот, мол, этот порочный тип Быков сорвал операцию. Не зря, мол, я его в свое время выгонял. Возможно, даже двурушник. А привлек его Крапивин, он и в ответе за все. Арефьев же ни при чем. Как всегда. Кстати, он, что ли, здесь командует?

— Нет, — Крапивин поморщился. — Он здесь обеспечивает координацию и связь.

— Он тебе тут навяжет, — проворчал Быков, осознавая, что в данном случае не вполне прав: Арефьев был достаточно расторопен и профессионален. — В общем, ему нужно именно это, я так полагаю. Или же…

— Или?

— Ну, иные варианты мне и допускать не хочется. Даже в отношении Арефьева. Он скотина, конечно, но не настолько же…

В свое время полковник Арефьев возглавлял кадровую комиссию, разбиравшую грехи Быкова и многих других. Комиссия эта работала, как мясорубка, Арефьев чутко улавливал настроения начальства и немедленно претворял их в жизнь. Его усердие было замечено и отмечено: когда началась кампания исправления допущенных перегибов, Арефьева лишь перевели от греха в другое управление. Понимали: он мог пригодиться.

* * *

Крытый «уазик» мчался по шоссе, отбрасывая тень на обочину. Тень постепенно росла и сейчас уже дотягивалась до порыжевшей травы за придорожной канавой. Водитель — белобрысый солдат срочной службы — равнодушно и тупо глядел перед собой, покручивая руль. Он не понимал, чем заняты Быков и Крапивин, и ему было на это плевать.

— Помедленнее, — попросил Быков.

Крапивин с надеждой взглянул на него, но Быков отрицательно качнул головой.

— Пока нет. Не узнаю.

Они проехали мимо отдыхавшего на обочине «запорожца» с откинутой крышкой капота. Его владелец стоял рядом, облокотившись о крышу. Водитель оживился и с непонятным злорадством проговорил:

— Отдыхает, керосинка бестолковая. Перегрелся.

— Останови! — сказал вдруг Крапивин.

Он выскочил из машины и бросился к «запорожцу».

— Коля! Ты как здесь очутился?

Быков тоже вышел. Крапивин и хозяин «запорожца» трясли друг другу руки и хлопали по плечам.

— Знакомься, — сказал Крапивин Быкову. — Коллега наш. Черт-те когда в последний раз встречались, а тут, видишь ты!

— Дорога на всех одна, как не встретиться, — засмеялся тот, протягивая Быкову руку. — Калиаскар. Можно Коля.

Он был невысок, но сложен так ладно, что это не бросалось в глаза. Темные раскосые глаза с ласковой хитрецой смотрели с загорелого лица.

— Перегрелся? — спросил Быков, кивая на открытый капот.

— Нет, — ответил Калиаскар. — Машина отлично работает.

Просто постоять нужно немного. Деятеля одного жду. Да боюсь, сегодня он уже не поедет. Стройматериалы воруют по-страшному… А я хочу посмотреть, куда он их погонит. Вы тоже закончили? Тогда поехали ко мне.

— Мы не закончили еще, Коля, — с сожалением произнес Крапивин. — И не начинали еще даже. Место одно мы ищем.

— Давай вместе поищем, — деловито и невозмутимо предложил Калиаскар. — А потом ко мне поедем.

— И в самом деле, — заинтересованно поддержал Быков. — Ты же здесь все знаешь.

— Родился здесь. Живу, — сдержанно сказал Калиаскар. — Что за место?

— В холмах сарайчик один есть, да вот не помню, как к нему с дороги проехать.

— Поищем, — сказал Калиаскар. — Садитесь в мою машину. Она хорошо у меня бегает. А свою отпускайте. А зачем вам этот сарайчик?

— Сейчас объясню, — пообещал Крапивин, — только машину отправлю.

Он вернулся к «уазику». Обрадованный нежданной свободой солдат стартовал чуть ли не на третьей передаче. «Запорожец» Калиаскара действительно шел хорошо. Скорость восемьдесят километров он держал безо всякого труда и вполне был способен на большее. Оторвавшийся от них вначале метров на восемьсот, «уазик» убежать дальше не мог. Калиаскар вел машину, негромко переговариваясь с Крапивиным, а Быков крутил головой по сторонам, пытаясь пробудить память.

С гулом и грохотом их обогнал тяжелый самосвал. Он выжимал не меньше сотни километров в час, и Калиаскар неодобрительно цокнул языком.

— Вот сумасшедший!

Он вгляделся пристальнее.

— И номер грязный. Где он так замазался?

Номер действительно был едва различим. Это было немного странно: на тысячи километров вокруг стояла сухая жаркая погода.

Шоссе впереди спускалось в низину и делало широкий поворот. Калиаскар остановил машину перед спуском, давая возможность Быкову оглядеться с этой удобной высокой точки.

— Непохоже? — спросил он, и Быков угрюмо помотал в ответ головой.

Словно заводные игрушки, двигались внизу автомобили. Все так же стремительно летел самосвал, он был уже совсем недалеко от «уазика». Дальнейшее произошло настолько быстро, что отпечаталось в мозгу Быкова подобно моментальному кадру. Навстречу «уазику» шел трейлер. Самосвал с заляпанным номером ненадолго притормозил, а потом вновь рванулся вперед, ударил «уазик» бампером и вышвырнул на встречную полосу движения под накатывающийся трейлер. Даже отсюда они услышали отвратительный скрежет ломающегося металла.

На шоссе, возле места аварии, образовалась пробка. Маленький «запорожец» проскочил затор по обочине и остановился.

— Я же ничего не мог! — бормотал трясущимися губами водитель трейлера. — Он выскочил прямо на меня… Мужики! Кто видел, мужики?! Скажите! Пьяный, наверное… Салага проклятый!..

Он не понимал, что произошло в действительности, как не знали этого все те, кто столпился сейчас вокруг. Как ни странно, но только Быков, Крапивин и Калиаскар сумели увидеть происшедшее в подробностях.

Крапивин отошел к раздавленной машине и тут же вернулся. Лицо его побелело, словно от внезапного холода.

— Все вдребезги, — сказал он. — Насмерть. Быков, ведь мы могли бы… тоже.

— Поехали! — закричал вдруг Быков. — Скорее! Коля, заводи!

Он схватил Крапивина за руку и потянул в машину.

— Уйдет самосвал!

Калиаскар понял с полуслова. Через несколько секунд они мчались по дороге.

— Это не случайность, — потрясенно проговорил Крапивин.

Быков покосился на него с мрачной ухмылкой.

— Ты только теперь сообразил? Медленно думаешь, опер. Соображай теперь, как они сумели подготовиться так быстро. Кто их на нас навел? Грузовик где-то достали…

— Грузовик угнать где хочешь можно, — не отрывая напряженного взгляда от дороги, заметил Калиаскар. — Уборочная началась, техники в поле много, прямо так стоит, без присмотра. Если человек нечестный — садись и поезжай.

— Давай, Коля, жми! — крикнул Крапивин.

Мотор «запорожца» ревел, словно самолетная турбина. Стрелка спидометра дрожала на отметке сто десять километров.

— Долго так не сможем, — виновато сказал Калиаскар, — жарко очень…

Между тем уже темнело. Слишком быстро темнело в этот раз.

Самосвал впереди они увидели одновременно,

— Через полчаса достанем, — объявил Калиаскар, приободрившись.

— Не нужно, — возразил Быков, охваченный внезапной догадкой. — Просто пойдем за ним. Крапивин, он ведь нас к месту приведет, готов спорить. Коля, у тебя оружие есть?..

Сейчас их отделяло от самосвала километра полтора, они могли видеть его лишь на подъемах, и, не будь местность ровной, как тарелка, самосвал мог потеряться в два счета. Всякий раз, когда на снижениях трассы он исчезал за близкой линией асфальтового горизонта, у Быкова замирало сердце.

Сумерки сгущались, пришлось зажечь фары. Стало ясно, что если не сократить расстояние, самосвал просто растворится в ночной темноте. Калиаскар снова прижал педаль газа, «запорожец» летел вперед с воем и скрипом, но разница в скорости оставалась небольшой, и Быкову казалось, что движутся они с неспешностью часовой стрелки.

Самосвал в очередной раз скрылся из виду на спуске, а когда они в свою очередь поднялись на горку, то увидели его огни, желтоватые от поднятой пыли огни. Самосвал почти под прямым углом уходил по целине в сторону от трассы.

Потушив фары, «запорожец» съехал с асфальта. Их так подбрасывало на ухабах, что Быков с Крапивиным, уберегая головы от ушибов, были вынуждены упереться руками в потолок. Внезапно тряска прекратилась. Калиаскар резко затормозил и заглушил двигатель. Они увидели, что огни грузовика впереди погасли. Наступила тишина, нарушаемая лишь изредка гулом проезжавших по шоссе машин.

— Чего он встал? — недоуменно проговорил Крапивин.

— Проверяется, — объяснил Калиаскар. — Слушает, нет ли кого за ним. Опытный парень,

Стоять пришлось недолго. Мотор самосвала взревел, вспыхнули фары. «Запорожец» двинулся следом. В начавшейся вновь отчаянной тряске Быков потерял счет времени, не уставая поражаться той уверенности, с которой Калиаскар вел машину почти в абсолютной темноте. Огоньки идущего впереди самосвала мельтешили перед его глазами, как подгулявшие светляки, Быков не отрывал от них взгляда и все же пропустил тот момент, когда они пропали из виду. Калиаскар остановил машину.

— Все, — объявил он. — Дальше нужно пешком идти.

— Сломалась? — встревожился Крапивин.

— Машина в порядке, — успокоил его Калиаскар. — Холмы начались, Леша. Лучше пешком, а то мою тарахтелку тут на десять километров слышно будет. И я, кажется, знаю, куда он мог поехать. Это недалеко.

Они вышли из машины и некоторое время слушали шум самосвала, скрывшегося среди холмов. А вот звуки трассы утихли совсем.

— Здесь неподалеку есть заброшенная шахта, — сказал Калиаскар. — Когда мальчишками с отарой ходили, я часто там бывал. Шахту еще до войны копали, очень давно, уголь хотели здесь брать. Да только пласт оказался совсем тоненький, а скоро и карагандинский уголь открыли — эту шахту и забросили, дорого да невыгодно. Думаю, он туда поехал.

— Очень похоже, — задумчиво проговорил Быков. — До войны, говоришь… Столько лет прошло, там, наверное, все сгнило к черту.

— Нет, не сгнило, — невозмутимо сказал Калиаскар. — Там влаги нет, всегда сухо, можно курорт для туберкулезников открывать. Верхняя штольня в холм пробита, да ты сам скоро увидишь.

Желтый, слегка сплюснутый рефракцией лунный диск вполз на небосвод. Света его едва хватало, чтобы различить спину шагавшего впереди Калиаскара. Они двигались молча, нарушая тишину лишь звуком собственных шагов. У кого-то из-под ноги отлетел камешек, и этот внезапный шум показался Быкову грохотом.

Калиаскар остановился, поднял руку, призывая к вниманию, и они услышали слабый, но ясный звук автомобильных моторов. Он постепенно усиливался, но многократное отражение от обступавших их склонов мешало определить его направление, пока позади них не блеснул свет фар. Они бросились вверх по склону, успев добраться до лысой вершины и залечь, когда рядом с ними прокатили три грузовика, крытые брезентом. Грузовики свернули за следующий холм, и вскоре вновь наступила тишина.

Калиаскар поднялся и аккуратно отряхнул брюки. В такой темноте действие это с точки зрения Быкова было совершенно лишено смысла, однако в исполнении Калиаскара выглядело вполне естественно.

— Пожалуй, мы пришли, — буднично произнес он и показал в направлении скрывшихся машин. — Вот за этой горкой шахта. Что дальше делать станем?

— Ты возвращайся, Коля, — сказал Крапивин. — И как можно скорее. Доберешься до телефона — звони в областное управление, там обязательно дежурит наш сотрудник.

— Там всегда наш сотрудник дежурит, — несколько обиженно заметил Калиаскар.

— Да, конечно, — кивнул Крапивин. — Я имел в виду…

— Ладно, я понял, Леша, — остановил его Калиаскар. — Что нужно сказать?

— Скажи, что мы здесь, что оружие, кажется, собираются вывозить, пусть поднимают группу. Он знает, что делать. А мы тут подождем. Только скорее Коля, они ликвидируют базу, так и скажи.

— Хорошо. Только вы здесь ждите, туда не надо ходить.

— Ладно, разберемся, — буркнул Крапивин. — Мы не дураки, чтобы головы подставлять.

— Не надо подставлять, — одобрил Калиаскар и повернулся, собираясь уходить.

— Коля, погоди! — окликнул его Крапивин. — Может, ты нам свою пушку оставишь? На всякий случай…

— У тебя разве нет? — удивился тот и после короткого колебания вытащил пистолет из наплечной кобыры. — Не потеряй только, ладно?

— Спасибо.

Калиаскар легко сбежал вниз и растворился в темноте. Крапивин протянул пистолет Быкову.

— Держи!

Быков молча принял оружие, опустил флажок предохранителя и передернул затвор, дослав патрон. Потом снова поставил на предохранитель и сунул пистолет за ремень.

— Пошли!

Им предстояло пройти с полкилометра по следу проехавших грузовиков и вновь взобраться на холм, неровная вершина которого заметно возвышалась над соседними. Обращенная к ним сторона оказалась довольно пологой, и все же, взобравшись наверх, они изрядно запыхались. Против ожидания, отсюда они ничего не увидели: горбатый склон скрывал подножье от взгляда.

Начавшийся столь же полого спуск внезапно оборвался. Быков на мгновение застыл на краю обрыва и, увлекаемый Крапивиным, отпрянул назад. Прямо под ними в ложбине стояли грузовики. Их включенные подфарники скупо освещали место действия. Быков с Крапивиным увидели несколько фигур, бродивших перед низким строением, прилепившимся к склону. Чуть в сторонке стоял знакомый самосвал.

— Я был именно здесь, — шепнул Быков Крапивину. — Но склад их где-то в стороне. Где же эта шахта?

Возможно, Крапивин собирался что-то ответить, но в ту же секунду оба они замерли, потому что прямо под ними с резким деревянным стуком распахнулась дверь сарая.

— Какая может быть скидка! — продолжая, по-видимому, начатый разговор, раздраженно произнес хорошо знакомый Быкову голос. — Мы не на оптовой ярмарке, Роберт. Эти поливы ты для своего базара прибереги.

— Ты меня обижаешь, Сеня, — ответил его собеседник, — разве так с друзьями разговаривают'?

— Мы партнеры, Роберт, — холодно поправил совершенно не склонный к дипломатии Семен. — С друзьями водку пьют, а не торгуются по ночам. И давай общаться как партнеры.

— Пойми же, мы такую крупную партию берем! — воскликнул Роберт. — Ты же меня совершенно раздеваешь!

Раздался презрительный смешок.

— Ты, Роберт, голым недолго будешь ходить. Не куда-нибудь — домой товар повезешь.

— Вот именно, — подтвердил тот. — Разве могу я со своих такую цену брать?!

— А ты придержи товар, не торопись, — посоветовал Семен. — Завтра тебе двойную цену за него отвалят против теперешней. У вас там дела круто заворачиваются, я слышал.

— У меня такие расходы, — застонал Роберт, — войди в мое положение!

— Это разговор для бедных, — жестко сказал Семен. — А ты человек вполне состоятельный. Кстати, о расходах! Устранять этих дятлов, которые из твоего же гнезда вылетели, недешево стоило. По правилу надо бы за твой счет, да еще штраф накинуть.

— Мы же не в арбитраже, Сеня, дорогой, — возразил Роберт. — Слава Аллаху, что все закончилось благополучно. Но вот что я тебе хочу сказать: допустим, мы сейчас не договоримся и я уеду. Что ты будешь делать?

— Подожду, пока вернешься.

— Ты меня не понял, Сеня. Или не хочешь понять. Место у вас засвечено. Не сегодня завтра здесь милиция будет или госбезопасность. Сворачиваться надо, Сеня.

— Не беспокойся. Есть кому прикрыть, если будет нужно.

— Я не уверен, — вздохнул Роберт и после паузы продолжил: — Мне очень жаль, но ты поставил меня в безвыходное положение. У меня нет такой суммы.

Семен хрипло засмеялся.

— А что с тобой сделают, когда ты пустой приедешь? Ладно, Роберт, черт с тобой. Уговорил. Из моей цены вычитаем твою цену и делим пополам. Так?

— Хоп! — последовал немедленный ответ.

— Тогда заводи моторы и к шахте…

Продолжая разговор, они направились к грузовикам. Вскоре машины ожили, развернулись и одна за другой поехали вокруг холма. Некоторое время Крапивин и Быков слушали загустевшую горячую темноту, потом осторожно двинулись вдоль обрыва в том же направлении.

— Гляди! — Крапивин дернул Быкова за плечо.

В пятидесяти метрах от дома под обрывом стоял «уазик».

— Надо его выключить, — шепнул Быков, — бегунок с распределителя снять, чтобы без нас не уехали.

Он первым шагнул к краю обрыва и скользнул вниз. Вслед за ним съехал Крапивин. Шорох осыпавшейся гальки никого не встревожил: вокруг не было ни души. Быков осторожно поднял крышку капота, вслепую нащупал распределитель и снял подвижной контакт.

— Все, закрываем, — удовлетворенно проговорил он.

Огромная тень беззвучно выросла перед ними. Болезненно и коротко вскрикнув, Крапивин упал под тяжелым ударом. Быков рванул из-за пояса пистолет, но поднять руки не успел. Следующий удар вышиб у него оружие. Он отпрыгнул назад, и короткая толстая дубинка свистнула всего лишь в сантиметре от его лица. Нагнув голову, Быков бросился вперед. Промахнувшись, противник на секунду потерял равновесие, и отчаянный прыжок Быкова свалил его с ног. Они покатились по земле. Быков почувствовал, что его враг невероятно силен. Могучие руки неумолимо тянулись к горлу Быкова. Извернувшись, он ударил противника коленом, но тот будто не заметил этого. Что было сил Быков рванулся в сторону, на долю секунды освободившись от захвата, попытался подняться, но мощные пальцы охватили его лодыжку, и Быков рухнул вновь. Он подтянул свободную ногу и ударил противника по голове раз и другой — пальцы соскользнули, и Быков вскочил, лишь на мгновение опередив своего врага.

На краткий миг они застыли друг перед другом, и туг в ноги противнику бросился Крапивин. Гигант пошатнулся, Быков что было сил ударил его в лицо соединенными кулаками. Тот упал, готовый немедленно подняться, но Быков, подхватив с земли дубинку, дважды обрушил ее на голову врага. Все закончилось.

Быков обессиленно выпустил дубинку из рук.

— Помоги-ка, — услышал он сдавленный голос Крапивина.

Его товарищ стоял на коленях, согнувшись и обхватив левой рукой правое плечо.

Быков помог ему встать. Лицо Крапивина было залито кровью из раны на лбу.

— Ключицу сломал, наверное, гад, — сказал Крапивин. — По голове чуть задело, видишь, и весь удар на плечо пришелся. Чудом каким-то я его в последний момент почуял, успел дернуться. Если бы точно попал — я покойник. Да и ты тоже. И пистолет левой рукой не достать…

Вспомнив об оружии, Быков подобрал свой «Макаров». Потом не без труда перевернул лежащее тело на спину.

— Встретились, — проговорил он. — Это же Гоша. Вот бугай!

— Живой? — вяло поинтересовался Крапивин. — Давай-ка свяжи его покрепче. И пасть заткнуть надо, чтобы не орал. Ох, собака, рука-то как болит!

— Слушай, Крапивин, а ведь это он на самосвале за нами охотился, — сказал Быков.

— Он, не он — потом разберемся. Вытащи-ка мне пистолет. И затвор передерни, а то я теперь только зубами… А этого оттащить отсюда надо подальше, чтобы свои не наткнулись.

Они спеленали и оттащили не пришедшего в сознание Гошу в какую-то ямку, показавшуюся им более или менее приемлемым укрытием. Крапивин как мог помогал здоровой рукой, ругаясь сквозь зубы от боли.

— Ну что, пошли? — сказал он, немного отдышавшись. — Хочу взглянуть на эту чертову шахту.

— Слушай, Крапивин, ты останься тут, — предложил Быков. — Зачем тебе идти. И бугая этого постеречь надо.

— Ладно, уговорил, — легко согласился Крапивин, и Быков понял, что ему лишь с трудом удавалось скрывать боль. — Из меня сейчас работник слабый, совсем никудышный.

Небо посветлело, начинался рассвет. Быков уходил от Крапивина с неприятным ощущением. Второй раз за эту неделю он вынужденно оставлял товарища одного. Впрочем, теперь Быков не собирался отлучаться надолго.

Он был примерно на середине пути, когда услышал позади себя отрывистый и гулкий треск: низко над холмами шли два вертолета. Из серого подбрюшья каждого изливался ослепительный прожекторный луч, разрывающий рассветный полумрак. Луч, словно тяжелый каток, скользил по земле, сглаживая и уничтожая тени. Вертолеты прошли чуть в стороне от Быкова, облепив его с ног до головы турбинным грохотом, и зависли над не видимой ему отсюда целью. С небес зазвучал мощный и жесткий голос, Быков не мог различить слов, поскольку динамики были обращены к тем, кто должен был их слышать. Затем обе машины упали вниз, словно хищные птицы на загнанную дичь.

Теперь Быкову нечего было там делать. Он повернул обратно.

Он не спешил. Все было позади, и впервые за эти странные дни Быков взглянул на окружающий его пейзаж глазами нормального соучастника бытия. Он с изумлением обнаружил суровую красоту древней холмистой страны. Он открыл, что с рассветом здесь рождается запах трав. Он вдруг вспомнил, что Гульбахор…

Мысли его прервала струйка песка, осыпавшаяся с обрыва. Быков разом опомнился и, вырвав из-за ремня пистолет, метнулся под защиту холма. Он ждал, пытаясь определить, откуда может грозить опасность, и напрасно терял время. Те, кто бежал по кромке обрыва, не заметили Быкова. Они очень спешили, и Быков понял это лишь спустя минуту.

Воздух разорвали два хлопка пистолетных выстрелов. И почти без паузы сухо пролаяла автоматная очередь. Быков побежал. Язык осыпи скрывал от него происходящее. Он осторожно выглянул из-за камней. В десятке метров, уткнув лицо в землю, неподвижно лежал Крапивин. Радом, пятная кровью почву, словно огромная гусеница, извивался Гоша: одна из автоматных пуль попала ему в живот.

На тоскливой ноте, надрываясь, сипел стартер «уазика». Двое, что сидели сейчас в нем, пока не осознали невозможности оживить двигатель. Быков положил руку на камень и прицелился.

Те из работников милиции, кто утверждает, что неплохо стреляет из табельного оружия, слегка преувеличивают истинное положение вещей. Имея лишь по три тренировочных выстрела в квартал, научиться стрелять вообще невозможно, и Быков никогда не заблуждался на этот счет, даже если на стрельбах ему и удавалось все три раза попасть в мишень. Поэтому сейчас он лишь точно выполнил то, что предписывала инструкция: совместил на цели мушку с прицельной рамкой и плавно потянул спусковую скобу. Пистолет с грохотом дернулся в руке. Быков увидел, как разлетелось вдребезги боковое стекло машины, и еще дважды нажал на спуск. Еще он заметил ответное движение, страшно опасное, и тут же отпрянул за укрытие, опередив лишь на мгновение стайку злых свинцовых ос, ударивших точно в то место, где он только что находился. Он выждал мгновение и выглянул снова, увидев убегающего от машины человека. Быков вскочил, пробежал несколько шагов вслед, тут же упал и откатился в сторону, снова чудом сумев обмануть судьбу. Бежавший остановился только на секунду, лишь для того, чтобы поднять автомат, но короткая очередь вонзилась точно туда, где выпрямлялись примятые Быковым травинки. И лишь одна обожгла правое плечо, вспоров рубашку и вырвав лоскут кожи.

Быков лежал не шевелясь. Когда же он наконец осмелился поднять голову, автоматчика нигде не было видно. Пригибаясь, Быков подбежал к «уазику» и дернул дверцу. На землю мешком вывалилось тело. Роберт Ганиевич, глава кооператива «Варзоб», мертвыми глазами смотрел в небо. Голова его была прострелена.

Куда делся автоматчик, Быков понял в следующий момент. Взревел мотор самосвала, машина выскочила из-за сарая и на огромной скорости помчалась прочь. Чтобы поднять капот и поставить на место бегунок, Быкову понадобилось совсем немного времени, но самосвал успел скрыться в холмах. Теперь двигатель завелся с полоборота, и «уазик» рванулся следом. Автоматчик пока не подозревал о погоне, и Быкова это вполне устраивало. Он еще не знал, что станет делать, догнав самосвал. Он не знал, что вообще можно сделать, понимая, что в открытой схватке проигрыш его неминуем. Пистолет Макарова никуда не годится против автомата, тем более в руках снайпера.

Ранка быстро подсохла, и кровотечение прекратилось, но ткань рубахи натирала больное место, и Быков, отвлекшись на миг от дороги, просто оторвал рукав. Самосвал крутился меж холмов, то ли следуя к какой-то неведомой цели, то ли вслепую отыскивая путь. Быков не видел его, однако поднятая тяжелой машиной пыль медленно оседала в неподвижном утреннем воздухе и метила след.

Повернув в очередной раз, Быков увидел, что самосвал свернул в распадок между двумя относительно пологими склонами. Решив обогнать его поверху, Быков вывернул руль, и «уазик» полез вверх по склону, задирая передок почти на сорок градусов к горизонту. Едва машина выбралась на плоскую вершину, Быков убедился, что расчет его был верен. Самосвал мчался внизу по единственно возможной дороге, стиснутой холмами, и неминуемо должен был попасть в ту точку, которую выбрал Быков.

Он бросил «уазик» вниз. Машину страшно трясло, Быков изо всех сил вцепился в руль, чтобы не вылететь прочь. Машина достигла подножья и встала, двигатель заглох, словно исчерпал последние ресурсы. Быков вылез из кабины. За поворотом, приближаясь, ревел самосвал. Быков вытащил пистолет, сжал его обеими руками и положил кулаки на капот. Самосвал с грохотом вывернул из-за склона. Он мчался, не снижая скорости, и в оставшиеся до столкновения несколько секунд Быков методично опустошил магазин, посылая пули в стекло перед водительским сиденьем. Он успел отпрыгнуть, упасть и снова прыгнуть еще до того мгновения, когда бампер самосвала с хрустом ударил в «уазик», смял его и отшвырнул в сторону. Потом, продолжая движение по прямой, самосвал врезался в крутой бок земляного бугра, мучительно дернулся огромным железным телом и смолк.

Продолжая сжимать бесполезный теперь пистолет, Быков подошел к кабине. Дверца ее была раскрыта. Семен полулежал на сиденье, глаза его внимательно смотрели на Быкова, и в них не было ни ненависти, ни страха. Он сделал попытку поднять автомат, но не сумел, и Быкову показалось, будто Семен улыбнулся своему бессилию.

Быков шагнул ближе и вырвал автомат из разжавшихся пальцев.

Через час их отыскал один из десантных вертолетов.

Быкову не пришлось узнать, кто был этот человек. Не ответив ни на один вопрос, Семен умер в больнице в тот же день. Он не терял сознания и не закрывал глаз. В какой-то момент взгляд его просто потух, будто Семен ушел из этого мира, оставив распахнутой настежь дверь.

Крапивин был жив. Одна из поразивших его пуль пробила плечо, задев верхушку легкого, другая попала в бедро. Когда Быков навестил его в больнице, Крапивин, бледный от потери крови, уже пытался шутить.

Быков не знал, как сложится его жизнь дальше, да и не загадывал вперед. Дома его ждала Гульбахор, но он понимал, что и это ровным счетом ничего не значит. Новая глава его судьбы, кажется, начиналась с совершенно чистой страницы…

Всё будет хорошо, милый (повесть)

Хотя в огромном коллективе института симпатичных женщин было немало, со служебными романами Кротову как-то не везло. Обычно к тому времени, когда он решался на активные действия, оказывалось, что отношения с его избранницей так просто перешли в категорию дружеских, что любая попытка переместить их в разряд романтической неопределенности выглядела бы просто смешно.

А быть смешным Кротов не любил. Начинать же церемонию ухаживания немедленно после знакомства он не умел. Вообще он был нормальный мужчина, даже не без шарма — рост сто семьдесят семь, сложен крепко, и подбородок в анфас почти волевой, но все-таки не Ален Делон, с первого взгляда насмерть не поражал. Обычный, в общем.

И в настоящий момент очередной неначавшийся роман шел привычной колеей к не менее привычному финалу, что воспринималось Кротовым со смиренным фатализмом. Правда, сейчас он не желал такого финала более, чем обычно. Потому что Елена Федорова нравилась ему более, чем обычно. Непонятно, правда, по какой причине. У Елены Федоровой фигура была совершенно мальчишеская — узкие бедра и почти никакой бюст. Сам же Кротов считал, что он тяготеет к классическим формам. Разобраться в таком противоречии Кротов не мог даже с помощью логики. И вот он решил форсировать события, пригласив Елену Федорову в ресторан, что и немедленно сделал, дождавшись ее после работы на автобусной остановке.

Елена несколько удивилась, но в целом восприняла приглашение положительно. Тем же вечером окрыленный успехом Кротов заказал на завтра два места в ресторане «Синий бор», который, во-первых, был расположен неподалеку от дома Елены, а во-вторых, в некотором роде славился неплохой кухней. К тому же в ресторане играл джазовый квартет, а не какие-нибудь орлы с гитарами и мегаваттными усилителями: громкой музыки Кротов не выносил.

В течение дня они с Еленой вели себя немного как заговорщики и, встретившись в институтской столовой, даже не перебросились парой слов как обычно. Некоторая скованность не оставила их обоих и по дороге. Кротову приходилось делать усилия, чтобы выглядеть естественным, и он видел, что Елена чувствует себя примерно также.

Но в ресторане оказалось довольно мило. Даже официантка попалась вполне симпатичная. Зал быстро заполнялся народом. Большинство мужчин были в пиджаках и галстуках, дамы вели себя подчеркнуто светски и, пользуясь вилкой, далеко отставляли мизинчики. Кротов по опыту знал, что через пару часов пиджаки повиснут на стульях, узлы галстуков съедут набок, да и дамы сделаются намного демократичнее. Но пока, подчиняясь всеобщему начальному настрою, он и сам подсознательно старался быть похожим на английского дворянина, каких показывают в исторических фильмах.

А Лена была гораздо естественнее, отчего в голову Кротова проникли ревнивые подозрения: не является ли для нее посещение ресторанов более привычным, нежели он предполагал.

Они пили вино «Эрети», поскольку Кротов постеснялся с ходу предложить коньяку, который любил больше; ели «Столичный» салат и эскалопы, и Кротов довольно остроумно болтал о чем-то несущественном. Причем обходился без анекдотов.

В положенный час заиграл джазовый квартет, не обманув надежд Кротова умеренностью звуковой мощи. Кротов пригласил Лену танцевать. Собственно, это был лишь предлог, чтобы вступить в новую фазу волнующей игры ухаживания — фазу, предполагающую легальное прикосновение друг к другу. Кротов этого не скрывал, и, к его радости, Лена все восприняла правильно. Под звуки мелодично-тягучего блюза они медленно передвигались по залу в толпе танцующих, волосы Лены легко касались его лица, он искал слова, чтобы рассказать, как ему хорошо. Тут-то все и произошло.

Неподалеку от эстрады стояли несколько мужчин. Кротов и Лена находились от них метрах в пяти, и обращенный в ту сторону лицом Кротов непроизвольно фиксировал на этой группе взгляд. Мужчины разговаривали вроде бы вполне спокойно, как давние знакомые. И вдруг один из них — высокий, в белых брюках и таком же белом свитере, толкнул своего собеседника — плотного и коренастого, с черной, коротко подстриженной шевелюрой. Разумеется, толчок этот не был шутливым или дружеским, но и без явного намерения причинить какой-либо ущерб. Однако реакция на него последовала ужасная.

Даже в полумраке зала Кротов отчетливо увидел, как в руке коренастого блеснула светлая полоска стали. Коротко замахнувшись, коренастый воткнул нож в грудь своего противника. На какой — то момент лицо у того сделалось растерянным, затем исказилось ужасом. Он закричал, и Кротов тоже не сумел сдержать вскрика, рефлекторно стиснув Лену в объятиях. На белоснежном свитере быстро расплывалось поразительно яркое алое пятно. Раздался женский вопль, оркестр нестройно умолк. Раненый коснулся пальцами кровавого пятна и рухнул на пол…

Все смешалось, зал закружился водоворотом бестолковой суеты, повсюду кричали. Кротов тоже пытался куда-то пойти, но Лена отчего-то не пускала, крепко вцепившись в его руку. Вспыхнул полный свет. Люди толпились около упавшего, но ни один не приближался к нему вплотную, словно не в силах переступить некой магической линии, очертившей тело.

Потом появилась милиция — как-то невероятно быстро (лишь позже Кротов узнал, что как раз в это время, следуя обычным маршрутом, в ресторане оказался патрульный наряд). Два милиционера в форме и один в штатском действовали уверенно. Один сразу же перекрыл выход, двое других принялись расспрашивать людей, и Кротов понял, что должен сделать.

— Что это такое? Какой ужас! — спрашивала Лена, дрожа и прижимаясь к нему.

Он отстранил ее и сделал несколько шагов к милиционерам.

— Я видел! — сказал Кротов. — Я все видел!

Он поискал глазами коренастого. Тот был здесь, неподалеку, не успел никуда убежать. Спокойно стоял у стены в окружении троих приятелей.

— Вот он, — закричал Кротов, указывая рукой. — Вот убийца! Держите его!

Милиционеры — все втроем — и кое-кто из посетителей бросились на коренастого. Тот сделал попытку вырваться, но в следующую секунду его уже схватили десятки рук, скрутили и потащили вниз по лестнице. Один из милиционеров вернулся к Кротову.

— Я вас прошу пройти с нами, — сказал он.

Кротов с готовностью кивнул.

— Я все видел, — возбужденно повторил он. — Своими глазами! Вот негодяй!

— И вас тоже, — сказал еще кому-то милиционер. — И вас…

* * *

Отделение было неподалеку. Коренастого сразу же утащили куда-то вверх по лестнице, а свидетелей провели через дежурную часть, по вечернему часу уже изрядно наполненную нетрезвыми клиентами, в красный уголок с длинным — во всю комнату — столом, рядами стульев возле стен, увешанных плакатами и лозунгами, и непременным бюстом вождя в углу на высокой подставке.

Кроме Кротова с Леной оказалась тут средних лет пара — лысоватый мужчина с брюшком и его дама, накрашенная густо, но вполне пристойно; две девушки, похожие друг на друга, как случается с близкими подружками; парень с обветренным лицом и крепкими руками рабочего и еще один, очкарик, явно итээровского вида в рубашке с замятым воротничком. Очкарик был сильно поддатенький, но держался неплохо, только все крутил головой и повторял: «Ну, дела! Дожили, называется!»

Сидели с полчаса, и гражданский порыв Кротова понемногу начал спадать, ему становилось досадно, что вечер заканчивается таким образом. Да и все остальные, по-видимому, думали примерно о том же.

— Ну и долго нас тут будут держать? — осведомился в пространство мужчина с брюшком.

— Капитально влипли, — сказал парень.

Девушки немного пошептались, а потом одна сказала:

— Интересно, а завтра прийти можно?

— В установленные для приема граждан часы, — немедленно отреагировал пьяненький очкарик. — Предварительная запись обязательна!

Девушки посмотрели на него с осуждением.

— В первый раз за десять лет пришли с женой в ресторан — и вот на тебе, — пожаловался мужчина.

— Вы тоже все видели? — спросил Кротов.

— Мы прямо перед эстрадой сидели, — ответила его супруга. — Когда длинный толкнул этого, другого, тот прямо на наш столик отлетел. И сразу за нож.

— Я извиняюсь, столик ваш это я зацепил, — поправил очкарик. — Он на меня налетел, и я слегка того, в сторону.

— Какая разница, — махнула пухлой рукой дама. — Не в столике дело, а в ноже.

— Надо, чтоб точно всё, — раздраженно сказал парень. — Если каждый будет лепить что попало — до утра отсюда не выйдем.

Муж дамы собрался достойно ответить, но в этот момент в красный уголок (по-современному он назывался ленинской комнатой) вошел давешний милиционер в штатском и роздал каждому по бланку объяснения.

— Вот, напишите, пожалуйста, все, что было. Ручки кому нужны?

— А как писать? — почти шепотом спросила одна из девушек.

— Так и пишите, — сказал милиционер. — Такого-то числа (сегодня шестнадцатое?), ну вот, шестнадцатого мая я с тем-то и тем-то пришла (или пришел) в ресторан «Синий бор». Там примерно во столько-то (около двадцати тридцати, так?) — примерно в двадцать тридцать произошло то-то и то-то. Ясно? Вот в таком духе.

— Но я ничего не видела, — сказала Лена, откладывая листок.

— Как не видела? — удивился милиционер. — На ваших глазах убивают человека, а вы не видели?

— Он умер? — спросила дама. — Какой кошмар!

— Нет еще, — ответил милиционер. — Увезли в реанимацию.

— Она действительно не видела, — вмешался Кротов. — Дело в том, что мы с ней танцевали. Я смотрел точно в ту сторону, а она, естественно, в противоположную.

Милиционер посмотрел на Кротова, на Лену, потом кивнул.

— Понятно, Тогда вы можете идти.

— Да, Лена, в самом деле… — промямлил Кротов, но Лена его приятно удивила.

— Я подожду тебя.

Против ожидания все закончилось довольно быстро. Они написали коротенькие объяснения, милиционер их проверил, попросил кое-что уточнить, записал у всех адреса и телефоны и отпустил с миром, предупредив, что в ближайшее время придется прийти еще раз, И адрес Лены он тоже записал на всякий случай.

На улице Лена взяла Кротова под руку, и они не спеша пошли по бульвару. Май в этом году выдался на редкость теплым. Деревья, газоны зазеленели поспешно и густо сразу после Дня Победы, и эта сочная яркая зелень еще не успела побуреть от городской пыли. Воздух казался совсем прозрачным и пах сегодня не автомобильными выхлопами, а настоящей свежестью.

— Хорошо все-таки, что я ничего не видела, — сказала Лена.

— Конечно, — согласился Кротов. — Зрелище весьма неприятное.

Лена покачала головой.

— Я не об этом. Просто я очень не люблю того, что предстоит теперь тебе. Допросы, очные ставки. Следствие, суд…

— Ты говоришь о них как о хорошо знакомых тебе вещах, — удивился Кротов.

— Да уж, — Лена грустно усмехнулась и передернула плечами. — Знакомых. Как-то раз один мой приятель сбил человека. В тот момент я тоже сидела в машине.

— Вот оно что, — сказал Кротов. — Ну и как?

— Сбил насмерть. А потом началось следствие и… в общем, долгая история. И очень нудная. Ну вот, мы пришли.

Они стояли у массивного восьмиэтажного дома старой постройки. Это был дом Лены.

— Его посадили? — спросил Кротов.

— Кого? Приятеля? Нет… там были обстоятельства… в общем, все закончилось по-другому… Мне пора домой. Спасибо за вечер.

— Да уж, — хмыкнул Кротов. — Вечер хоть куда.

— Ты не виноват, — утешила Лена. — Ничего, в следующий раз будет лучше.

Упоминание о следующем разе примирило Кротова с судьбой. Особенно после того, как, прощаясь, Лена сама подставила ему щеку для поцелуя.

* * *

А на работе Кротова ожидали неприятности. Тем более досадные, что предвидеть он их в принципе мог, но предотвратить не имел ни малейшей возможности.

— Понимаешь, старик, не получилось в этот раз, — со сдержанным сочувствием поведал Игорь Теодорович — заместитель начальника отдела и партийный секретарь. — Бог свидетель, как мы твою кандидатуру на парткоме отстаивали. Убеждали, доказывали, что ты молодой, растущий специалист, что закончил институт марксизма-ленинизма, что вполне зрелый товарищ, — ничего не помогло.

— И кто же счастливчик? — вполне спокойно поинтересовался Кротов.

— Ну, так не надо, — Игорь Теодорович укоризненно покачал головой. — На партию, мой друг, обижаться не стоит.

— Я и не обижаюсь. При чем тут партия?

— Ладно, ладно… Получилось действительно неожиданно. Анкету в последний момент решили дать Аксютину из отдела пневматики. Дело в том, что его выдвигают в начальники лаборатории. Этот вопрос у руководства уже решен, сам понимаешь, тут уж партбилет необходим…

Ежегодно райком выделял институту три анкеты для вступления в партию, которые всякий раз не без мелких интрижек и скандальчиков приходилось делить между четырьмя отделениями и приравненными к ним инженерными службами института. Кротов встал в очередь в партию два года назад и чрезвычайно рассчитывал вступить именно теперь. Это было ему крайне необходимо. Он нащупал хорошие контакты в «Станкоимпорте», ему твердо обещали там место, и пусть разница в окладах была невелика, зато в ближайшей перспективе светили обильные зарубежные командировки. Отличное было место. Было, да сплыло. Место полагалось занимать лишь с партбилетом в кармане. Теперь все его старания уплыли коту под хвост — никто целый год дожидаться Кротова не станет, желающих хоть отбавляй.

— Но ты не переживай, — утешал Игорь Теодорович, — ты человек молодой… Сколько тебе? Двадцать шесть? Все еще впереди. Через годик, скажу тебе, твои позиции будут просто непоколебимы…

Все к черту рухнуло. Не дослушав, Кротов поднялся и невежливо ушел в курилку. Обидно было невероятно. Все было так близко, совсем рядом — строгий Лондон со своими Биг-Беном и Пиккадилли, веселый Париж с Монмартром и Лувром. Да хоть Республика Бурунди или даже Монголия. Где угодно, главное — в числе посвященных, отмеченных особым доверием власти, членов высшей касты обладателей загранпаспортов.

Кротов сидел на продавленном стуле, смотрел на грязные потеки на стенах курилки и пытался прикурить сигарету со стороны фильтра.

«Сволочи, — безадресно подумал Кротов. — Уволюсь к черту».

Он выбросил сигарету и вернулся на свое, враз опостылевшее место. Игорь Теодорович проводил его внимательным взглядом поверх очков. Придав своему лицо сосредоточенно-равнодушное выражение, Кротов принялся листать пояснительную записку к проекту подъемника, над которым отдел напряженно трудился долгие годы. Вероятно, тот, кто заказывал когда-то этот подъемник, давно уже позабыл про него или даже умер от старости. Но зарплату отделу платили исправно и никого еще не уволили.

«Силовой привод ленты транспортера осуществляется асинхронным электродвигателем через червячный редуктор…»

— Уволюсь к черту, — шепотом сказал Кротов.

— Кротов! Тебя к телефону, — позвала табельщица Надя.

Он подошел и плотно прижал к уху трубку.

— Здравствуйте, — услышал Кротов незнакомый голос, — следователь следственного отдела Каширин, Я вам не стал посылать повесточку для скорости… Вы не могли бы зайти сегодня к шестнадцати часам в районное управление?

— Вы меня официально вызываете или как? — душевное состояние Кротова вылилось раздраженными интонациями, удивившими следователя.

— Разумеется, официально. А почему, собственно, вы?..

— А потому, — перебил еще более раздраженно Кротов, — что с работы я смогу уйти, если вы мне дадите освобождение.

— Разумеется, — голос следователя сделался ледяным. — В соответствии с законом.

— Тогда другое дело, — сказал Кротов тоном ниже. — Я, конечно, приду. Это, как я понимаю, насчет вчерашнего?

— Разумеется, — в третий раз повторил следователь то же слово. Наверное, свое любимое.

В общем, этот звонок случился кстати. Досиживать сегодняшний день на работе Кротову было бы невероятно тягостно.

— Игорь Теодорович! — радостно крикнул Кротов через всю комнату. — Меня в милицию вызывают!

Когда начальник отдела был в отпуске или командировке, коллективом руководил, естественно, Игорь Теодорович. Он любил руководить, вернее, любил чувствовать себя руководителем, но немедленно путался, едва только приходилось еще что-то решать. И сейчас Игорь Теодорович страшно перепугался, услышав про милицию. Он принялся взволнованно выспрашивать, что случилось, и не успокоился даже после того, как Кротов совершенно честно обо всем поведал. Не сказал Кротов только, что был в ресторане с Леной, и, разумеется, хладнокровно соврал о времени вызова — на часах-то было всего половина первого. Партийный секретарь все равно смотрел на него с подозрением. Он всегда заранее готовился к худшему. А Кротов перед уходом решил пообедать в институтской столовой.

И там он сразу увидел Лену. Она помахала ему рукой, и он сел к ней за столик.

— Как дела? — спросила Лена и тут же сообщила: — А у меня случайно билеты на сегодня. В «Москве» неделя шведских фильмов. Пойдешь?

— Конечно, Леночка, — обрадовался Кротов, позабыв о вызове к следователю. Но немедленно вспомнил. — Какая жалость, — сказал он, — а мне сейчас в милицию идти. Следователь позвонил и вызвал насчет вчерашнего. К четырем часам.

— Быстро они за дело взялись. К четырем — это ничего. Фильм-то на семь тридцать. Думаешь, не успеешь? А ты не запирайся, признайся во всем честно — они тебя и отпустят.

— Ладно, — сказал Кротов. — Успею. Если не отпустят — из окошка выпрыгну.

— Тогда в семь пятнадцать у «Москвы»…

«Нет, не все так плохо в этом мире, — думал Кротов, шагая к метро. — Совсем даже не плохо. Но все равно — уволюсь. Или подождать еще годик?..»

* * *

Следователь Каширин, как и предполагал Кротов, был весьма молод, имел круглое румяное лицо и белесые редкие волосы. Солидности в нем не было никакой, и чтобы компенсировать этот недостаток, Каширин постоянно хмурился и говорил очень строгим тоном.

— Вы Кротов? Так. Пойдемте со мной…

Он завел Кротова в соседний кабинет и приказал:

— Посидите здесь немного.

— Зачем? — поинтересовался Кротов.

— Так надо, — исчерпывающе объяснил следователь, совсем уже ушел, но в последний момент явил милость и добавил: — Будет очная ставка и опознание.

В этом же кабинете сидел другой следователь. На Кротова он никакого внимания не обращал, даже головы не поднял ни разу, сидел и писал что-то в своих бумагах. Кротов приготовился к долгому ожиданию, однако ошибся. По коридору протопали шаги нескольких человек, потом появился следователь Каширин и подал новую команду:

— Пойдемте!

В кабинете, куда он привел Кротова на этот раз, у стены сидели трое, напротив еще двое, у окна — милиционер, а на главном месте — за двухтумбовым столом — уселся сам Каширин.

— Проводится опознание, — объявил он. — Свидетель Кротов, знаком ли вам кто-нибудь из этих людей?

— Да вот он, — Кротов показал на коренастого мужчину, сидевшего посередке у стены. — Это тот, который…

Но следователь Каширин его поспешно перебил. Видимо, Кротов нарушал какие-то церемониальные правила.

— Назовите обстоятельства, при которых вы видели этого человека. По каким признакам вы его опознали?

Кротов назвал все обстоятельства. А над признаками задумался.

— Лицо, осанка, фигура? — подсказал следователь.

— Лицо, осанка, фигура, — согласился Кротов.

— Встаньте и назовите себя, — потребовал Каширин у коренастого.

Тот поднялся, произнес мягким и грустным голосом с едва уловимым акцентом.

— Новасардов Гамлет Григорьевич. Но этот человек очень ошибается, уверяю вас.

— В чем это я ошибаюсь? — удивился Кротов, но следователь опять его прервал.

— Опознание окончено. Все свободны, кроме Новасардова и Кротова.

Кротову не слишком понравилось объединение их фамилий в таком контексте.

— Садитесь.

Теперь они с коренастым уселись лицом друг к другу, а к следователю боком.

— Проводится очная ставка, — объявил Каширин, словно конферансье новый номер программы. — Свидетель Кротов, расскажите, что вы видели вчера, шестнадцатого мая, около двадцати одного часа?

Свидетель Кротов еще раз, слово в слово, повторил то, что уже говорил ровно пять минут назад.

— Вы подтверждаете, подозреваемый?

— Ничего не подтверждаю, — удивленно сказал Новасардов. — Мистика какая-то. Наваждение. Мне странно слышать такие обвинения в свой адрес.

Кротов опешил.

— Ну, ты даешь! — только и нашелся сказать.

— Вот я только прошу, вы мне скажите, — обратился к Кротову коренастый. — Зачем вам это надо? Честного человека так оговаривать, слушайте, это просто нехорошо! Некрасиво!

— Что значит оговаривать? — еще больше изумился Кротов. — Да вы за кого меня принимаете?

— Так вы настаиваете на своих показаниях? — безразлично спросил следователь Каширин.

Он и не смотрел на них совсем, и даже не слушал, кажется. Строчил себе что-то на бланке.

— Конечно, настаиваю. Я же не сумасшедший. Да я где хотите подтвержу, — возмутился Кротов.

— Ай-яй-яй, — сокрушенно сказал Новасардов. — Симпатичный интеллигентный молодой человек. Я могу понять, если это только заблуждение, личная ошибка. Но если это умышленно — это очень нехорошо.

Он смотрел на Кротова грустно и проникновенно.

— Люди должны жить честно. И помогать друг другу. Скажи, пожалуйста, что я тебе сделал плохого?

— Задержанный, вопросы не по существу, — монотонно сказал Каширин. — Вы подтверждаете свои показания?

— Обязательно подтверждаю, — твердо сказал убийца. — Это огромная ошибка, гражданин следователь.

В какой-то момент Кротов даже засомневался: не наваждение ли? Но в следующую секунду в памяти его отчетливо всплыло лицо Новасардова, застывшее в хищной полуулыбке, быстрый взмах руки и алое пятно на белом свитере. Не-ет, какая, к черту, ошибка!

— Что он дурака валяет, гражданин следователь! — сказал Кротов и поспешно поправился: — Товарищ следователь! Надо же, воткнул нож в человека… кстати, он еще жив?

— Пока еще да, — ответил Каширин. — Так. Подпишите здесь и здесь.

— Зачем я буду подписывать! — возмущенно сказал Новасардов. — Не хочу неправду подписывать!

— Вы подписываете только свои показания, — терпеливо объяснил Каширин. — Только там, где вы отрицаете показания свидетеля.

— А! Хорошо, давай подпишу.

Новасардова увел милиционер, Кротов тоже собрался уходить, но Каширин велел остаться и принялся его допрашивать отдельно как свидетеля. Кротов уже в третий раз пересказал всю историю, которую в его изложении Каширин, без сомнения, выучил наизусть, но тем не менее педантично и нудно задавал вопрос за вопросом и тщательно записывал ответы. Все это продолжалось невыносимо долго, и в конце концов Кротов понял, что никакого кино ему сегодня не видать. И Лены тоже — что гораздо хуже. Наконец все закончилось.

— Зачем он это так? — не удержался от вопроса Кротов. — Разве это ему поможет?

— Не поможет, разумеется, — ответил Каширин. — Куда он денется? Десяток свидетелей. Это еще без потерпевшего. Пусть себе развлекается. Так вам повестку выписывать?

— Разумеется, — сказал Кротов.

* * *

К кинотеатру он, разумеется, опоздал. Мало того, что просидел полдня на этих опознаниях и очных ставках. Автобус к тому же тащился со скоростью престарелой ломовой лошади, подолгу застывая на остановках, словно набирая всякий раз сил для нового рывка. В общем, когда Кротов, совершенно взмыленный, подбежал к дверям кинотеатра, часы показывали уже без десяти восемь. Вокруг, конечно же, было пусто. Даже лишних билетиков никто уже не спрашивал. Кротов рванулся было в вестибюль, но и входные двери успели перекрыть окончательно. Он пометался туда-сюда по инерции, и тут из-за угла, от касс, вышла Лена. Кротов так обрадовался, что сразу не нашелся, что сказать.

— Так и знала, что ты опоздаешь, — беззаботно сказала Лена. — Продала билеты.

— Зря, — благородно возразил Кротов. — Надо было хоть самой посмотреть.

— Да ладно. Ну, как? Во всем признался?

— Во всем, — махнул рукой Кротов, — Нудно ужасно.

— Это я поняла.

— Ты знаешь, этот мужик отказывается ото всего. Говорит, ничего не знаю, никого ножиком не резал… — и Кротов образно передал свои впечатления.

— А может, и в самом деле не он?

Кротов даже поперхнулся.

— Да ты что, Лена?! Я же в пяти шагах стоял!

— Тогда я не понимаю, — сказала она.

— И я тоже, признаться, — Кротов нахмурился, потом снова махнул рукой. — Да ну его к черту. Пусть у следователя голова болит. Лучше давай подумаем, чем заняться. Слушай, пойдем в кафе!

Предложение это было опрометчивым. Конечно же, попасть в этот час в кафе было невозможно, если только ты не являешься прямым наследником швейцара. Своих наследников швейцары дожидались, монументально взирая на уличную суету сквозь накрепко запертые стеклянные двери. Примерно так холоднокровные обитатели террариумов, сытые и уверенные в завтрашнем дне, смотрят на посетителей зоопарков. Чтобы проникнуть туда, к ним, нужно как минимум знать пароль на специальном змеином или жабьем языке. Или трояк дать. Но Кротов в школе учился только английскому, а давать швейцарам взятки стыдился. Тем более в присутствии Лены.

Впрочем, ради нее эти свои принципы он был готов частично пересмотреть.

— Сейчас дам ему три рубля, и он нас пропустит, — высказал Кротов свое намерение возле кафе «Север».

— Не надо, Саша. — Лена брезгливо поморщилась. — Не будем унижаться.

Кротов посмотрел на нее с совершенно новым чувством. Девяносто девять процентов его прежних знакомых дам имели противоположный взгляд на этот счет.

— В следующий раз нужно просто заказать столик заранее, — предложила Лена. — Но только не в таком притоне. Сюда приличные люди не ходят.

Эта фраза Кротова несколько озадачила. Кафе как кафе, подумал он.

По Неглинной спустились на Петровку, шли не торопясь, наблюдая, как закрывающиеся магазины выплескивают из дверей последних покупателей.

— Слушай-ка, — сказала Лена, — а я есть хочу. Вон кафетерий, там наверняка кофе и булочки.

«Кофе и булочки, — вяло подумал Кротов, — это уж чересчур. Совсем опозорюсь».

Кафетерий был крошечный, с высокими столами без стульев. И совсем пустой. За кассой скучала кассирша. И еще кто-то невидимый из зала скучал на мойке, лениво погромыхивая тарелками.

Они взяли по стакану теплого кофе и булочки, встали за ближайший к кассе столик. Кротов о чем-то заговорил, но в пустом помещении голос его зазвучал неожиданно гулко, и он с некоторым смущением умолк.

— Приезжие? — участливо спросила вдруг кассирша — молодая, но полная и рыхлая женщина с ярко накрашенными губами.

— Почему? — удивился Кротов. — Местные мы. Тутошние.

— А чего дома не едите? — спрашивала кассирша, по-видимому просто от того, что ей захотелось поговорить.

— Не построили еще, тетенька, — весело сказал Кротов.

Кассирша на «тетеньку» обиделась. Осуждающе поджала яркие губы.

— У вас очень вкусные булочки, — попыталась исправить неловкость Лена.

— Обычные булочки, — со вздохом сказала кассирша.

Ее мимолетный интерес к поздним клиентам уже угас. Они ничем не отличались от всех прочих и ничего не могли изменить в ее жизни. Лицо кассирши сделалось скучным, она выдвинула ящичек кассы и принялась пересчитывать мелочь.

Прощаясь с Леной у ее дома, Кротов хотел ее обнять, но Лена отстранилась легко и необидно. «Не надо», — шепнула она, и Кротов согласился: действительно, не надо. Еще не настало время. Ощущение, что все у них с Леной хорошо и правильно, не оставляло Кротова. Ему нравилось это ощущение. Все действительно было замечательно.

* * *

Под влиянием ли расположения планет или биоритмов следующая неделя показалась Кротову исключительно удачной. Даже задержка с получением партийного билета выглядела сугубо временным недоразумением. С Леной они встречались каждый вечер. Обнаружилось вдруг, что на свете существует масса дел, которые необходимо переделать именно вдвоем. Например, посетить уйму музеев, о существовании большинства которых Кротов даже не подозревал. Круг его интересов невероятно вырос: Кротова чрезвычайно привлекало абсолютно все — начиная от выставки цветов в центральном парке до юбилейного вернисажа престарелого академика-монументалиста. И, что самое удивительное, Кротов ничуть не притворился… Ни разу он не испытал даже легкого ощущении скуки.

А в четверг к нему подошел партийный секретарь Игорь Теодорович и довольно определенно намекнул, что далеко не все потеряно, что благодаря его личным усилиям в райкоме удалось выбить еще одну, внеплановую анкету, и эта анкета, вполне возможно, достанется именно Кротову. Еще несколько дней назад от такого известия Кротов бы прыгал до потолка, но сейчас воспринял новость как должное, потому что был убежден: пришла полоса сплошных удач.

О своих служебных проблемах Кротов с Леной почти не разговаривали. Не хватало еще тратить драгоценные минуты общения на обсуждение какого-нибудь Игоря Теодоровича или многострадального подъемника. В отношениях с Леной родился новый мир, рядом с которым обычное пространство, где оба они пребывали с восьми до семнадцати, дважды в месяц получали зарплату и присутствовали на политзанятиях, казалось просто выдуманным.

Впрочем, о своем намерении перейти во внешторговскую организацию Кротов Лене все же похвастался.

В этот вечер Кротов вернулся домой раньше, чем обычно. У Лены накопились какие-то домашние дела, гулять они не стали, только посидели немного в садике перед ее подъездом.

На звук открывшейся двери выглянула соседка.

— Тут к тебе заходил какой-то, — сообщила она. — Два раза. Я сказала: ты поздно приходишь в последнее время, а он сказал: я еще зайду.

— Кто? — переспросил Кротов, но соседка уже скрылась в своей комнате.

Пока он тут же, под вешалкой, менял ботинки на тапочки, как предписывал негласный порядок их коммунальной квартиры, тренькнул настенный телефон.

— Эго Саша? — вежливо спросил незнакомый голос.

— Да, — согласился Кротов.

— Спасибо, извините, — так же вежливо сказали на том конце провода и положили трубку.

Кротов недоуменно пожал плечами, отпер свою комнату, взял чайник и отнес на кухню. Спичек на кухне опять не было. Их регулярно умыкал соседкин муж — отчаянный курильщик. Кротов вернулся в комнату, припоминая, где у него спрятаны спички, услышал короткий звонок в квартиру, а потом стук в свою дверь,

— Саша, к тебе пришли, — сказала соседка.

На пороге стоял парнишка. Стройный, даже хрупкий, с иссиня-черными волосами и миндалевидными глазами под густыми и длинными ресницами. Щеки его были смуглы и нежны. Паренек походил на индийского киноактера или на юного принца из персидских сказок,

— Здравствуйте, — робко и почтительно сказал «персидский принц». — Вы Саша, да? Можно мне с вами поговорить?

— Проходите, — заинтересованно сказал Кротов.

«Принц» сделал деликатные полшага и задержался, выражая всем своим существом готовность немедленно снять обувь — красивые и, вероятно, дорогие полуботинки из тонкой кожи.

— Ничего, ничего, — махнул рукой Кротов. — Проходите,

Паренек присел на краешек стула.

— Я родственник Гамлета Григорьевича, грустно сообщил он. — Очень близкий.

Его мягкий, слегка гортанный выговор придавал каждому слову особо проникновенное звучание.

— Очень рад, — сказал Кротов. — А кто это?

— Это очень хороший, достойный человек, — объяснил «принц». — Вы его знаете.

— Да? — удивился Кротов.

— С ним случилось несчастье. С каждым может когда-то случиться несчастье. Со мной, с вами, — паренек обвел рукой комнату, закрыл глаза ресницами и убежденно повторил: — С каждым!

Кротов наконец сообразил.

— Ты, значит, от Новасардова, насколько я понимаю?

«Персидский принц» взмахнул ресницы и вновь утвердительно опустил.

— Гамлет Григорьевич очень хороший человек. Он редкий человек. Его уважают все достойные люди.

— Зачем же он, хороший человек, ножом-то? Так разве хорошие люди поступают? — холодно поинтересовался Кротов.

— Это ошибка, клянусь, вы поймите, да! — горячо запротестовал «принц». — Он никогда не мог так сделать,

— Слушай-ка, как тебя зовут? — спросил Кротов.

— Володя, — представился «персидский принц» сидячим полупоклоном.

— Слушай, Володя, я же не слепой. Он же в нескольких метрах от меня стоял. Вот как ты сейчас.

— Я только одно прошу, вы поймите, — сказал «принц» Володя. — Живет человек, всем делает добро. И вдруг машина проезжает и сбивает человека. Это разве правильно?

— При чем тут машина? — изумился Кротов.

— Или камень падает на голову — разве это правильно? Или болезнь — сердце, — Володя прижал руку к груди и поднял тонкие красивые брови. — Ведь человек ни в чем не виноват. Просто случайность!

— На кого камень падает? — спросил Кротов.

— Это я для примера, просто так. Это было, как будто камень упал. Но я еще скажу. Пусть даже так было, как вы говорите. Но если очень плохой, грязный человек, последними словами оскорбляет — даже не вас — маму вашу. Как должен поступить мужчина?

— Ну не ножом же, — сказал Кротов.

— Тот человек очень дрянной, — лицо Володи выразило крайнюю степень отвращения. — Из-за дрянного человека может пострадать очень хороший. Этого нельзя допускать. Слушайте, я вас очень прошу. Как брата прошу: помогите. Нужно всегда помогать хорошим людям.

— Чем же я могу помочь?

— Скажите только, что не видели ничего. Что в другую сторону смотрели. Надо спасти Гамлета Григорьевича.

— Да как же так? Все будут говорить одно, а я врать стану?

— Зачем врать? — удивился «персидский принц» Володя. — Не надо врать. Просто не видел, и все. Разве не могло так быть?

— Это другой вопрос.

— Почему другой? — еще больше удивился Володя. — Такой же вопрос. Вы сделаете доброе дело, и вам сделают доброе дело. Вся семья благодарна будет. Вот я знаю, вы инженером работаете. Мы вам поможем.

— Даже так? — усмехнулся Кротов,

— Конечно! — жарко сказал Володя. Он полез во внутренний карман курточки и совершенно неожиданно для Кротова вытащил пачку новехоньких десяток в банковской упаковке. — Это скромный подарок.

Кротову внезапно сделалось неприятно.

— Ни фига себе, скромный! Это еще зачем? — напряженно сказал он. — Уберите. Уберите немедленно!

Но Володя с мягкой настойчивостью тянул к нему руку.

— Возьмите, я прошу. Это просто как уважение. Как от брата. От чистого сердца.

— Уберите! Уберите же! — почти выкрикнул Кротов, и Володя, вслушавшись в интонации его голоса, спрятал деньги.

— Я вообще не понимаю, — возбужденно заговорил Кротов. — Допустим, я меняю показания. Толку-то что? Там же десяток свидетелей! Если не больше. Я уж не говорю об оркестре, елки-палки, все ж у всех на глазах! А сам этот, которого ножом пырнули, он что, помер уже, что ли?

— Нет! — протестующе воскликнул Володя. — Он живой, ничего плохого с ним не случилось.

— Ну вот! Неужели он тоже скажет, что ничего не знает?

— Конечно! — убежденно подтвердил Володя. — Он нехороший человек, но у него тоже есть совесть. Ему самому давно уже стало стыдно. Конечно! У него лучшие врачи. Все лекарства — самые лучшие, заграничные! Что только захочет — все есть. И ему стало стыдно за свой поступок. Он уже сказал, что ничего не знает, что это другой человек сделал.

— Ну а свидетели?

— Они все хорошие, достойные люди, они — понимают. Мы все ходим, говорим, объясняем — вся семья. Мать — старая женщина, жена, дета… Мы объясняем, и все сразу понимают: нельзя допустить большую несправедливость. И вот сейчас я прошу вас самым святым именем: помогите!

Кротов растерялся.

— Ну, вы даете, — сказал он. — А как ты мой адрес узнал?

— Я же говорю: хороших людей вокруг очень много. Все понимают, что друг другу надо помогать. Если по-другому — просто жить не стоит.

— Эта верно, — сказал Кротов.

— Саша, — проникновенно произнес, почти пропел «персидский принц». Или индийский киноактер. — От имени матери прошу. От имени жены. Детьми прошу.

«Что мне, больше всех надо? — резонно подумал Кротов. — Если даже потерпевший отказался… Черт с ними, пусть сами разбираются!»

— Ладно, — махнул он рукой, — скажу, что ничего не видел. Что мне, больше всех надо?

— Спасибо, — миндалевые глаза Володи подернулись благодарной влагой. — Я сразу понял, что вы честный, достойный человек. От всей семьи спасибо!

Он снова вытащил пачку десяток и сделал попытку пристроить ее на столе, но Кротов, отчего-то сразу пугаясь, закричал:

— Нет-нет! Не надо! Уберите немедленно!

— Вы не просто хороший человек, — с чувством сказал Володя, — вы — благородный человек. Вы — святой человек. Я вам хочу сказать: мой дом теперь — как бы ваш дом…

Он еще несколько минут декламировал в том же роде, а Кротов мучительно ожидал, когда все это, наконец, закончится.

Чуть позже, когда Володя наконец убрался, Кротов вдруг спросил себя вполне трезво: отчего это он не взял деньги? Это же не взятка какая-нибудь. Просто благодарность. Может быть, он, Кротов, элементарно свалял дурака? С другой стороны, ощущать себя по-настоящему благородным тоже было весьма приятно. Он имел на то все основания.

И все же тысяча рублей, определенно, не помешала бы…

* * *

Лене о визите «персидского принца» Кротов рассказывать не стал. То есть, вначале он хотел, да потом раздумал. О чем, собственно, рассказывать? О том, что денег не взял? Или о том, что собрался врать на следствии? Словом, уже на следующий день его благородство выглядело довольно сомнительным.

И вообще он сейчас больше всего был озабочен приближением отпуска. Этот отпуск Кротов собирался провести вместе с Леной, но еще не решил как.

Можно было бы поехать дикарями на юг или достать в туристическом агентстве путевки на турбазу… Не знал он и того, как отнесется к его предложению сама Лена. Отношения с ней складывались совсем не так, как было у Кротова с женщинами прежде. Рядом с Леной он испытывал сложное сочетание чувств, среди которых определенно была радость, но было и непонятное постоянное напряжение. Он смутно догадывался, что у Лены есть и другая, своя собственная жизнь со своими друзьями и своими привычками, рядом с которыми его собственный статус инженера с соответствующей зарплатой и комнатой в коммуналке гляделся более чем скромно. Правда, Лена ни разу не дала Кротову повода для серьезных раздумий, но тем не менее он не находил, к примеру, решимости пригласить Лену к себе. Ее появление в коммуналке, в комнате, скромность которой соседствовала с элементарной бедностью, казалось ему невозможным.

Тем более после того, как Кротов побывал в ее квартире — огромной и ухоженной, исполненной долгого, привычного достатка. Он находился там недолго — минут десять, ожидая, пока Лена соберется. Кротова не представили родителям, и, по-видимому, он не вызвал у них ни беспокойства, ни интереса. Мать Лены — не старая и еще красивая женщина — окинула его быстрым равнодушным взглядом, вызвала Лену и ушла к себе. А отец (насколько понял Кротов из разговоров с Леной, он работал где-то в аппарате Совмина) вообще не выглянул.

Такое явное невнимание Кротова задело. Это не значит, что он был настолько благовоспитан, что непременно стремился первым делом познакомиться с родителями подружки. Нет, пережитками Кротов не страдал и к подобным знакомствам нормально не стремился. Но с Леной было серьезно, он полагал. С Леной — дело совсем другое. Поэтому в тот вечер он неосознанно оставался с ней сдержан, и она это заметила. Вероятно, она удивилась, но спрашивать ни о чем не стала и лишь зеркально отразила эту сдержанность по отношению к Кротову. Они расстались тогда скорее, чем обычно, и впервые в их отношениях пролегла маленькая трещинка. Вскоре все забылось, но не до конца.

Выбрав удобный момент как-то во время обеденного перерыва, Кротов довольно небрежно спросил:

— Ты как собираешься отдыхать?

— Не знаю, — так же небрежно ответила она. — Наверное, поеду в Друскининкай. Папа обещал достать путевку.

— А я тебя хотел пригласить на юг, — объявил он. — В Крым.

— Правда? — удивилась и обрадовалась Лена. — А куда?

— Куда хочешь. В конце июня устроиться довольно просто.

— А-а, — сказала Лена. — Дикарями?

— Так это ж замечательно.

— Замечательно, — повторила она безо всякого энтузиазма. — Нет, Сашенька, чего-то мне не хочется дикарями. Очереди, столовые. Не дай Бог еще готовить на керосинке — это в отпуске-то! Ужасно я этого не люблю. Да и перед папой неудобно — я же его просила насчет путевки. Ты не обидишься?

— Чего обижаться? — бодро сказал Кротов. — Друскининкай — тоже неплохо. Там, наверное, весело…

Она молча кивнула. Тема была исчерпана.

Вернувшись в отдел, Кротов с ходу накатал заявление в отпуск со следующего понедельника. Подписывая, Игорь Теодорович (начальник отдела вновь был в командировке) негромко посоветовал:

— Далеко не исчезай. У меня есть сведения, что анкета может поступить со дня на день. Будь, как говорится, под рукой. В случае чего, я тебе позвоню…

— Понял, — сказал Кротов. — Я только если на недельку на реку порыбачить… А так буду дома.

Ехать ему, в общем, было некуда. Москвич в четвертом поколении, Кротов не имел в деревне родственников. А путевка в дом отдыха простым инженерам в летнее время не полагалась.

Логическим завершением этого малоприятного для Кротова дня явилась повестка в милицию, которую он вытянул из почтового ящика вместе с газетой.

* * *

Утром Кротов позволил себе поваляться в постели — повестка приглашала к одиннадцати. Позвонив на работу, не спеша поехал знакомой уже дорогой в районное управление.

Следователь Каширин был еще более сух и официален, чем в прошлый раз.

— В связи со вновь открывшимися обстоятельствами, — с казенной нудностью начал он, — я должен допросить вас еще раз. Расскажите подробно, что вы видели в ресторане вечером шестнадцатого мая.

— Да… — замялся Кротов, — в общем-то, почти ничего. Следователь поднял голову и холодно, без выражения посмотрел на него.

— На предыдущем допросе вы давали намного более развернутые показания. В частности, вы утверждали, что ясно видели, как обвиняемый Новасардов ударил ножом потерпевшего Батенина.

— Да, — снова сказал Кротов. — То есть, не совсем… Было темно, верхний свет погашен, и я… в общем, немудрено было ошибиться.

— Кто же тогда? — Каширин держал над протоколом ручку, словно собираясь отбарабанить марш, — Кто его ударил?

— А я... не знаю, — фальшиво сказал Кротов. — Темно же было.

Каширин осторожно отложил ручку в сторону.

— В конце концов, мне все равно, — с неожиданной усталостью проговорил он. — Пусть преступники гуляют по улицам, пусть режут кого хотят. Я бы только очень желал, чтобы в следующий раз именно вы ему попались. Или такому же. Они вас запугивали? — тихо спросил он. — Или купили? Скажите честно. Хоть раз в жизни. Просто так, не для протокола.

— Никто меня не запугивал, — возмутился Кротов. — И не покупал. Кто это «они»?

— Неважно, — сказал следователь. — Им это несложно. Вообще я вас могу привлечь за дачу ложных показаний. Вы об этом знаете?

— Никаких ложных показаний не было, — запротестовав Кротов. — Темно было. Мог я ошибиться?

— Разумеется, — кивнул Каширин. — Вы правильно отвечаете. Точно, как научили. Чувствуется хорошая подготовка. Значит, вам заплатили. Интересно, сколько? За какую сумму можно купить такого, как вы?

— Я повторяю: никто мне ничего не платил.

— За деньги сейчас можно сделать очень многое, — будто не слышал Каширин. — Можно приехать в столицу, купить себе прописку, а затем и квартиру. Можно купить должность, покровителей. Вот меня купить нельзя — это если вам интересно. Вас — можно.

— Послушайте, — смущение, которое испытывал Кротов, не позволяло ему по-настоящему обидеться на Каширина. — Ведь с каждым может произойти нелепая случайность…

— Какая еще случайность! — грубо закричал Каширин. — С конкурентом своим бандюга не договорился, И воткнул ему нож. Средь бела дня. Погорячился немного. А может, и не погорячился. Просто точно знал, что будет дальше. Что никаких свидетелей не найдется. Что вы — все, как один! — откажетесь. Что он опять вылезет и будет делать что хочет. Кого надо — купить, а кого надо — ножичком.

Он холодно ухмыльнулся, помолчал и заговорил с какой-то спокойной брезгливостью:

— А знаете, вы хуже его. Новасардов точно знает себе цену. Он и вам знает цену. Он ее сразу вычислил. Поэтому и не волновался. Ладно, хватит с меня этих разговоров. Ближе к делу.

Он взял ручку и наклонился к протоколу.

— Давайте, рассказывайте, чего вы там не видели.

Кротов кашлянул, порылся в карманах и не нашел носового платка.

— Я все видел, — сказал он.

Следователь посмотрел на него непонимающе.

— Что значит «все»?

— Все, что в прошлый раз рассказывал, — объяснил Кротов. — У вас там записано.

Глядя на совершенно поглупевшее лицо Каширина, Кротов упивался реваншем. Потом физиономия следователя постепенно приобрела новое выражение, не совсем понятное Кротову. Во всяком случае, не удовлетворенность, не восхищение и не благодарность. Скорее всего, некий исследовательский интерес.

— Вам действительно угрожали? — спросил Каширин.

— Да нет же, — поморщился Кротов. — Просто заходил один его родственник — он так представился. Симпатичный такой парнишка, вежливый. Очень просил. Сказал, что пострадавший этот, как его, Батенин, ни в чем Новасардова не винит. Что у самого Новасардова жена плачет и рыдает, дети — сироты, и все такое… А что, этот Батенин в самом деле отпустил ему грехи? Как, кстати, этот родственник мой адрес узнал? Это не вы ему, случайно, подсказали?

— Ваш адрес не только в уголовном деле имеется, — не очень понятно ответил Каширин. — А Батенин на Новасардова действительно показаний не дает. Не знаю, как они к нему ход нашли. Через медперсонал, что ли… Заплатить пообещали хорошо или дорезать до конца! Говорит, не знаю, кто пырнул. Темно было. По этому Батенину тоже тюрьма плачет.

— Кто он такой, собственно, этот Новасардов?

— Бандит. Деляга. С хорошей «крышей» и хорошими друзьями. Но это неважно. Давайте действительно к делу. Значит, ваши показания остаются неизменными, так я понимаю?

— Так, — кивнул Кротов.

— Тогда я пишу: «Подтверждая ранее данные показания, могу пояснить следующее: шестнадцатого мая, примерно в двадцать тридцать…»

Расставаясь, следователь впервые пожал Кротову руку. И еще сунул бумажку с телефонами.

— На всякий случай. Если что — звоните.

Кротов вышел из милиции и медленно побрел по улице. Он не стал врать следователю вовсе не потому, что испугался. Просто ему внезапно сделалось противно. И ему не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже некто следователь Каширин, думал о нем как о трусливом или продажном ублюдке. Собственно, Каширин определенно вызывал у него симпатию. А это очень неприятно, когда о тебе думают плохо симпатичные тебе люди… К тому же Каширин был сотрудником милиции, следователем. А к милиции Кротов в основном испытывал почтение, воспитанное детективными фильмами и статьями в газетах. К конкретным милиционерам на улице Кротов такого почтения, правда, не чувствовал. Он знал, что большинство из них приехали в Москву из деревни специально за пропиской, они казались Кротову бездельниками, малограмотными и туповатыми. Но следователь Каширин соединялся с образом милиции вообще, а не в частности, и Кротов начал его уважать. А лгать тому, кого уважаешь, просто невозможно.

* * *

Прошло два дня, в которых не было встреч с Леной. Они виделись лишь на работе, мельком, просто как сослуживцы. Внешне все было вроде нормально — кивали друг другу, улыбались. Но не более того. Кротов не пытался с ней заговорить, не звонил, не ждал после работы, чем причинял себе сладкую боль. Он твердил, что не позвонит, прежде чем она сама этого не сделает, но догадывался, что оснований для уверенности в таком развитии событий маловато. В конце концов, вернувшись домой пораньше, когда соседей еще не было в квартире, он набрал номер телефона Лены, услышал ее протяжное; «Да-а?» — и сказал, как обычно:

— Привет!

— Почему ты так давно не звонил? — удивленно спросила она, словно они не виделись по меньшей мере месяц.

И Кротов понял, что ей тоже тягостно было ожидание и что должен немедленно ее увидеть.

— Ты что сейчас делаешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Сижу, — Лена немного помолчала, а потом вдруг сказала: — Приезжай ко мне.

— Сейчас! — Кротов бросил трубку и бегом побежал ловить такси.

Но таксисты, паразиты, как один, катили мимо, злорадно подмигивая зелеными огоньками. На отчаянные призывы Кротова остановился, наконец, старенький «запорожец», и водитель-инвалид за трояк довез Кротова до Лениного дома.

Лена открыла сразу, словно ждала у двери. Она была в незнакомом Кротову очень красивом то ли платье, то ли халате из яркого шелка и выглядела так потрясающе, что Кротов сразу охрип.

Сипловато он предположил, что надо бы поздороваться с родителями, и Лена быстро ответила;

— Их никого нет. Они на дачу уехали.

Установилась неожиданная пауза, и, разрывая ее, Лена сказала отчасти с искусственной веселостью:

— Сейчас чаю попьем…

Он прошел за ней на кухню, Лена поискала и нашла спичечный коробок, но в следующую секунду уже выронила его или просто бросила, потому что толкнувшей их друг к другу силе бессмысленно было сопротивляться…

Возвращался домой Кротов уже за час ночи, едва поспев на метро. Трамваи уже, конечно, не ходили, и это было хорошо. Он шел по пустой улице, изредка улыбаясь, что со стороны, наверное, выглядело довольно глупо. Кротов испытывал ощущение счастья. Он думал над тем, как внезапно изменилась его жизнь и что, вероятно, вскоре она изменится еще больше. И все было славно в этом прекрасном городе этим чудесным вечером.

И даже темная фигура возле подъезда не вызвала у Кротова никакого беспокойства.

— Саша? — спросила фигура.

Кротов кивнул, собираясь удивиться, но не успел.

В глазах вспыхнуло короткое зеленое пламя, он упал на асфальт и почувствовал во рту соленый привкус крови. Потом его ударили ногой в живот — очень больно, хотели ударить еще, но Кротов извернулся, приподнявшись, толкнул нападавшего куда-то в колено. На короткое мгновение тот утратил равновесие, и Кротов успел вскочить на ноги. Но второй, которого Кротов не видел и который хладнокровно дожидался своей очереди, шагнул откуда-то сбоку и ударил Кротова в голову, вновь сбив наземь.

«Все! — мелькнуло в мозгу. — Конец!»

Отчаяние парализовало Кротова. Он сжался, закрыв голову руками.

Но ударов больше не последовало. Те двое остановились над ним, выжидая или переводя дыхание.

— Ну, что, ты понял теперь, паскуда? — сказал один.

Кротов молчал.

Тогда его снова ткнули носком ботинка.

— Ты понял или нет?

— Понял, понял, — сказал Кротов.

— С тобой как с человеком говорили, — вступил в беседу другой. — А ты понять не захотел. Поиграть решил, да? У-у, сука!

Он замахнулся ногой, и Кротов напрягся, но удар получился довольно вялый — так, для испуга.

— В общем, велено передать, что тебе дается последняя возможность, — заговорил первый. — Иди завтра к следователю и скажи, как тебя просили. И не тренди лишнего. В следующий раз просто изувечим. Или вообще кончим.

— Нет, он еще не понял, — сказал другой, и Кротов отчаянно возразил:

— Понял я, ребята! Понял. Все. Хватит!

— Понятливый стал, — заключил первый. — А до этого — никак. В общем, если ты завтра свою туфту не перепишешь, сразу заказывай похоронку.

— Пошли, — сказал второй, — поздно уже. Или врезать ему еще?

— Хватит пока…

Они ушли уверенно и неторопливо, как ходят только хозяева. Кротов поднялся на ноги, ощупал скулу и затылок. Было пока не очень больно — наверное, просто сгоряча. Утром-то непременно появится огромный фингал.

Новасардов времени зря не теряет. Однако эти два парня на членов его семейства не похожи. Обычные московские бандюги. Свои парни, московские…

* * * 

«Фонари», к счастью, не появились. Левая скула, правда, побаливала и слегка вспухла, но заметно это было лишь при очень тщательном рассмотрении. А на затылке обошлось шишкой, Кротов позвонил на работу и сказал, что берет отгул.

«Зачем тебе отгул? — удивился Игорь Теодорович. — Ты же с понедельника в отпуске». На это Кротов промямлил что-то о неважном самочувствии, и Игорь Теодорович отвязался.

Кротов собрался идти в милицию. Конечно, не для того, чтобы переписывать свои показания. Тот страх, что охватил его вчера — животный, оглушающий, — уже прошел. Сменился холодной и стойкой злобой. Перенесенное унижение вызвало у Кротова реакцию, совершенно противоположную той, на которую рассчитывали дружки или наемники Новасардова. Сама мысль о том, что он, Кротов, честный человек, должен бояться какую-то шпану, казалась отвратительной. Кротов был абсолютно убежден, что огромное и мощное государство, лояльным гражданином которого он является, обязано защитить его от уголовников и в силах сделать это.

Поэтому он пришел в управление и направился прямиком в кабинет Каширина. Но стол следователя был пуст. А за другим столом сидел незнакомый Кротову сотрудник — постарше и погрузнее, с одутловатым усталым лицом.

— Вам, собственно, зачем Каширин? По какому вопросу? — с дружелюбным интересом спросил сотрудник.

Кротов почувствовал к нему расположение, несмотря на не слишком симпатичную внешность. Сегодня, надо сказать, он испытывал расположение ко всем представителям власти, включая постовых милиционеров.

— Я по делу Новасардова, — объяснил он.

— Каширин этого дела уже не ведет, — сказал сотрудник. — Это дело находится теперь в моем производстве.

— Да? — удивился Кротов. — А почему?

Следователь сделал сложный жест рукой.

— У него большая нагрузка… Он что, вас вызывал?

— Да нет, — сказал Кротов, — я сам пришел. Дело в том, что вчера вечером на меня было совершено нападение. У дома. Меня поджидали два каких-то подонка.

— Нападение? Ну и что? Я хочу сказать: какое это имеет отношение к делу Новасардова?

— Они требовали, чтобы я изменил показания. Чтобы я сказал, что ничего не видел в тот вечер… в ресторане.

— Вот как? — удивился следователь, придвинул с угла толстый том и принялся перебирать переплетенные страницы. — Как ваша фамилия?

— Кротов.

Следователь листал и бормотал себе под нос: «Ага! Так. Ага!»

— Так, — сказал он спустя какое-то время, задумался, вздохнул, закрыл том и отодвинул на прежнее место.

— Сложная ситуация, — сообщил он результаты своих размышлений.

— Почему?

— Получается таким образом… — он еще раз пододвинул к себе том, приоткрыл и быстро захлопнут, — Александр Евгеньевич, что ваши показания в корне отличаются от показаний всех остальных свидетелей. Можно сказать, в корне им противоречат.

— То есть как?

Следователь сокрушенно развел руками.

— Двенадцать человек утверждают, что удара ножом Новасардов не наносил.

— Допустим, — сказал Кротов. — Кто же тогда нанес удар?

— Это нам еще предстоит выяснить. Тут мнения разные, — следователь постучал пальцем по уголовному делу. — Один говорит, что некий молодой человек, другой — не разглядел, не видел в темноте, и так далее.

— Интересно получается, — сказал Кротов.

— Но самое главное, — теперь палец следователя устремился вверх, — потерпевший тоже не называет Новасардова в качестве своего… м-м… обидчика.

— Это я уже где-то слышал, — заметил Кротов. — И что же теперь?

— Ситуация не простая, — следователь посмотрел на свой палец, приблизил его ко лбу и легонько помассировал кожу между бровями. — Вы говорите одно, все остальные — другое. Возможности следствия, прямо скажу, почти исчерпаны.

Кротов глядел на следователя с большим интересом. Разговор этот начинал его забавлять.

— А у вас не возникало подозрений, что свидетелей могли заставить солгать? — с пытливостью красного следопыта спросил Кротов. — Подкупили или запутали, как хотели запугать меня? Видите ли, я, собственно, и пришел к вам потому, что на меня вчера вечером напали и…

— Я тоже могу задать вам один вопрос, — охотно включился в дискуссию следователь. — Вот почему, например, вы считаете, что это нападение связано с делом Новасардова?

— На этот вопрос я смогу легко ответить! — радостно заверил Кротов. — Видите ли, поскольку нападавшие требовали, чтобы я отказался от показаний, которые давал именно по делу Новасардова, а не, скажем, какого-нибудь Барбарисова, можно заключить…

— Вы в отделение милиции по месту жительства обращались? — перебил следователь.

— Нет. А зачем? Я сюда сразу, к вам.

— Напрасно, — с сожалением покачал головой следователь. — Вам нужно было прежде всего идти в отделение милиции, заявить об этом случае. Предварительно взять справку о телесных повреждениях.

— Какая справка? Может, хватит ерундой заниматься, товарищ следователь? — не выдержал Кротов. — Вы-то сами на кого работаете? Вам, как я понимаю, не угрожали. Значит… что?

Следователь немедленно сузил глаза и выпятил челюсть.

— А вот этого не надо, — с нажимом произнес он. — Ты что себе позволяешь? Забыл, где находишься? Я сейчас наряд вызову — и в нарсуд. Мне это не трудно. Пятнадцать суток за мелкое хулиганство оформят в пять минут, — распаляя себя, он все более повышал голос. — Я еще выясню, кто тебя инструктировал такие показания давать. Напали на него! Ты еще у меня пойдешь как миленький за дачу ложных показаний!

Вероятно, Кротов был вполне способен наделать глупостей. Закричать, обругать следователя нехорошими словами или еще что похуже. Остановила случайность. Он взглянул на следователя и во внезапном прозрении увидел перед собой только маску. Гнев и возмущение были лишь искусно нарисованы на ней. А из-под маски холодно и безразлично поблескивали глаза следователя. Тогда Кротов, не говоря ни слова, повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Продажная тварь! — прошипел он. — Мент поганый!»

Для начала он решил пожаловаться на следователя какому-нибудь начальнику постарше чином. Шел по коридору, читая таблички на дверях и одновременно продумывая и оттачивая фразы, исполненные холодного сарказма, которыми он начнет свою обличительную речь о качестве кадров вверенного начальнику учреждения.

Но начальник, по-видимому, сидел где-то на другом этаже. Кротов выскочил на лестницу и лоб в лоб столкнулся с Кашириным. От неожиданности Каширин неловко взмахнул рукой, угодив пальцем прямо в глаз Кротову.

— О черт! — воскликнул Кротов, утирая хлынувшие слезы. — Осторожнее!

— Кротов! — Каширин поглядел на свой палец. — Извините. Вы кого ищете?

— Не вас, — злобно сказал Кротов, протирая глаз. — Где тут у вас начальник сидит?

— На втором этаже. Зачем вам понадобился начальник?

— Вас это не касается, насколько я понимаю, — ответил Кротов тоном, стараясь, чтобы вышло пообиднее. — У вас теперь другие заботы, насколько я понимаю. Теперь вы другими важными делами занимаетесь.

Он повернулся и начал спускаться по лестнице.

— Постойте, — окликнул его Каширин. — Вы сейчас у Борового были?

— Я в ваших кличках не разбираюсь, — совсем уже грубо сказал Кротов, однако Каширин не обратил никакого внимания.

Он перескочил через несколько ступенек, обогнав Кротова и преградив ему дорогу.

— Направо по улице — кафе-«стекляшка». Знаете? — тихо спросил Каширин. —- Нет! Лучше налево за угол и пройдите один квартал. Там пирожковая есть. Вы туда идите, а я сейчас за вами.

— Это еще зачем? — высокомерно спросил Кротов.

— Так надо. Вы ведь к начальнику жаловаться идете? Да? Подождите жаловаться. Сначала поговорим. Я вам кое-что расскажу. А потом сами решите.

— В гробу я видел ваши игры, — сказал Кротов вслед Каширину, который уже уходил по коридору.

Дверь под названием «Приемная» действительно обнаружилась на втором этаже. За ней сидела женщина не определяемого без проверки документов возраста с бледным и злым лицом.

— Я вас слушаю, — с отвращением сказала она, и Кротов понял, что этого рубежа ему не одолеть.

— Мне к начальнику, — небрежно проговорил он, двигаясь к другой двери — обшитой дерматином и без таблички.

Но арапов вроде Кротова секретарша за годы своей карьеры перевидала немало. Она мгновенно выскользнула из-за стола и преградила дорогу плоской грудью.

— У вас назначена встреча? Как ваша фамилия?

— Мне нужно поговорить с начальником управления, — надменно произнес Кротов, понимая, однако, что этим ее не проймешь.

— Приемные часы по вторникам и пятницам. Запишитесь на прием и приходите. Что у вас за вопрос?

Несколько мгновений Кротов смотрел в ее бесцветные глаза.

— Вопрос жизни, милая женщина.

— Тогда лучше изложите письменно, — ответила она, не моргнув.

— Я понял, — Кротов попятился. — До встречи. До свидания. Я еще приду…

Кажется, когда Кротов выходил, в спину ему прозвучало нечто вроде «приходи, приходи».

На встречу с Кашириным Кротов пошел, скорее, от нечего делать. Надо было испить сегодняшнюю чашу до дна.

Пирожковая была пуста по причине отсутствия пирожков. Каширин одиноко сидел за столиком с черствым коржиком в руке. Увидев Кротова, он очень обрадовался. Кротов тоже купил коржик и еще какой-то остывший напиток цвета старой побелки, называемый отчего-то «кофе с молоком». Кротов их купил, но что делать с покупками, не знал и просто отнес их за столик Каширина, положив на матовый от царапин голубой пластик.

— Что же вы мне хотели такого интересного сказать? — спросил Кротов.

— Дело у меня отобрали, — сообщил Каширин.

— Это я уже знаю.

— Это дохлое дело, — сказал Каширин. — Можно было и не браться.

— Почему так?

— Потому, — ожесточенно отрезал Каширин. — Не по зубам потому что. Вы знаете, что остались фактически единственным свидетелем обвинения?

— Ваш коллега мне уже объяснил, — сказал Кротов. — Вежливо так. Обещал, правда, посадить за ложные показания.

— Даже так? — Каширин удивился. — Не ожидал… В общем, вы, конечно, можете поступать как знаете. Но если вы честный человек…

— А вы? — спросил Кротов.

Но Каширин не обиделся. Положил обе руки на стол и ответил очень спокойно:

— Я — честный человек. Только толку от этого маловато.

— Слушайте, кто этот, которого Новасардов ножом ударил? Что тут вообще происходит?

— Я вам расскажу, — так же спокойно и даже грустно сказал Каширин. — Не знаю, правда, зачем. Новасардов официально — директор снабженческой конторы. Что-то там по цветным металлам. Но это не важно. Основное его занятие — совершенно другое, и цветные металлы — это просто для трудовой книжки. К сожалению, никакой определенной информацией по этому поводу мы не располагаем. Все на уровне трепа. Потому что кишка тонка. Не дотянуться. Но знаем, что ворочает он крупными делами — нечто вроде посредника по поставкам чего угодно и куда угодно. Потому у него огромное количество полезных знакомых. Вообще оказалось, что Новасардов очень известный человек. Этим делом сразу же заинтересовались повсюду — из министерства звонили, из союзной прокуратуры и даже еще выше… Но, естественно, уже не мне. И вот оказалось, что эти самые знакомые Новасардова очень хотят помочь своему другу.

— Откуда же у него такие знакомые? — спросил Кротов, — Вместе в одной школе учились или как?

— Или как, — кивнул Каширин. — Я — следователь. Принял дело, допросил свидетелей. Если вы думаете, что у нас как в кино — снял трубку, и тебе все немедленно доложили на каждого гражданина Советского Союза в отдельности, — вы ошибаетесь. Лично я такого телефонного номера не знаю. Но когда начальник управления чуть не каждый день интересуется, как идет расследование, когда свидетели один за другим начинают отказываться от показаний, а потом звонит прокурор и советует Новасардова выпустить…

— Откуда? Из тюрьмы?

— Из ивээс. Изолятора временного содержания. Теперь так КПЗ называется.

— Интересная какая аббревиатура, — сказал Кротов. — ИВС. Иосиф Виссарионович Сталин.

Каширин ошеломленно посмотрел на него.

— Это вы сейчас придумали?

— Просто в голову пришло, — немного смутился Кротов. — Ну и что? Выпустили?

— Конечно, выпустили. Но сделал это не я. Вначале им пришлось дело у меня забрать.

— А вы бы не отдавали.

Вместо ответа Каширин сморщился и взглянул на Кротова как на слабоумного.

— Что касается потерпевшего, — продолжал Каширин, — его фамилия Батенин — он просто картежник. Игрок. Это удалось выяснить достаточно легко. Ну, что-то там за ним еще числится, но это уже не так важно. Я знаю лишь то, что игрок и директор солидной конторы пришли вместе в ресторан, посидели, покушали, поговорили, а потом директор взял нож и… Дальше вы все сами видели. Батенин, кстати, вчера умер. Операцию-то сделали удачно, но оказалось, что у него очень больное сердце. Инвалид с детства. Но перед тем, как умереть, успел заявить, что не ведает, кто его пырнул.

— Прямо итальянский сюжет, — покачал головой Кротов.

— Сюжет наш, отечественный, — вздохнул Каширин. — А вы зачем сегодня пришли? Боровой вас вызывал?

— Не вызывал. Напали на меня вчера вечером. Специально поджидали у подъезда. Хотели, чтобы я от показаний отказался. Ну, врезали пару раз. Но, как я понял, больше на психику действовали.

Каширин задумчиво кивнул.

— Примерно этого я и ожидал.

А Кротова эта задумчивость здорово разозлила.

— Искренне завидую вашей догадливости. Если бы я был так проницателен, то захватил бы вчера с собой кирпич. Что же вы меня не предупредили?

Каширин посмотрел на него удивленно и растерянно.

— Если вы поняли меня буквально, то…

— Я вас правильно понял, — сказал Кротов совсем уже свирепо. — Не понимаю только, зачем это вы мне все рассказываете.

В душе он понимал, что сердиться на Каширина не за что, но беспомощность следователя, воспоминания о своем вчерашнем унижении и совершенная абсурдность происходящего в его родном государстве выводили его из себя. Так просто не могло быть!

— Рассказал я вот зачем, — ответил Каширин, не желая замечать настроения Кротова. — Пока есть хотя бы один свидетель преступления, никто этого дела прикрыть не сможет. Особенно после того, как я написал подробный рапорт с возражениями. А еще пригрозил, что напишу в республиканскую прокуратуру. На Борового, конечно, начальство давит, но он не дурак, я его знаю: с одной стороны, ссориться с начальником не хочет, но и вешать себе на шею лишнего его не заставишь. Скорее всего он дело направит в суд — пусть, мол, судья решает. А если прокурор сам вмешается — еще лучше. Боровому тогда вообще все нипочем.

— Ну и зачем все это? От меня-то вы чего хотите?

— Хочу довести это дело до конца. Я понимаю, из милиции они меня рано или поздно выгонят. Но так просто я не уйду. На мне они зубы изрядно поломают.

Круглый подбородок Каширина упрямо выдвинулся вперед. Он сейчас очень сильно напомнил Кротову старосту его институтской группы. Принципиальный был староста, не повезло им. Записывал, скотина, всем подряд прогулы в журнале учета, как его ни просили. Никакие уважительные причины в расчет не принимал — ни преферансные турниры, ни головную боль с похмелья. И не ради того, чтобы выслужиться перед деканатом — исключительно из принципиальных соображений. Только поэтому его и не отлупили ни разу. Подкупить пытались неоднократно. Поили изо всех сил. Староста пил в три горла, но на следующий день приходил в институт к первой паре и сразу же начинал записывать отсутствующих. В том числе и вчерашних собутыльников, которые по понятным причинам прийти были не в силах.

Кротов теперь понял, что Каширин — как раз такой.

— Они меня не сломают, — бубнил Каширин. — Если надо, я дойду до самого верха. Мы с ними еще поборемся.

«Почему мы? — вяло удивился Кротов. — Не меня ли он имеет в виду?»

— А личную охрану ты мне обеспечишь? — поинтересовался он, непочтительно переходя на «ты».

— Где же я возьму личную охрану? — грустно развел руками Каширин.

— Знаешь что, — сказал Кротов, — тебя как зовут?

— Владимир,

— Так вот, Владимир, без охраны не получится. У тебя — вон, удостоверение есть, пистолет, наверное… Самбо вас там обучают. А я необученный. Или теперь мне вообще из дома не выходить?

— Ну, ты не преувеличивай… — попытался возразить Каширин.

— Где уж там! Я тоже, как ты понимаешь, честный человек. Но если моя родная милиция мне помочь не хочет, то я, извини, тоже не хочу. Вы там свои проблемы решайте самостоятельно.

— Это не мои проблемы! — воскликнул Каширин. — Если ты готов смириться с тем, что негодяй победит всех…

— Не готов, — удивленно сказал Кротов. — Кому это понравится? Но на кой черт мне так осложнять жизнь? Ты думаешь, у меня своих проблем мало? Я тебе сочувствую, честно, но я — реалист. Шансов-то нет. Ну тебе-то по должности полагается в это дело лезть, а мне зачем? Так что это твои проблемы. А я в ваши игры не играю. Будь здоров!

Он встал и пошел к выходу, не оборачиваясь на отчаянные призывы Каширина.

* * *

В квартире трезвонил телефон. Кротов услышал его еще с лестничной площадки. Вбежал и торопливо схватил трубку.

— Саша? — спросила Лена. — Ты где был?

— В казенном доме, — усмехнулся Кротов, а потом удивился и вопросу, и странному тревожному тону, которым он был задан.

— Ко мне сейчас приходили, — голос Лены звенел и срывался. — Их было трое, они так угрожали!..

— Что? — крикнул Кротов. — Лена, с тобой все в порядке?

— Они говорили ужасные вещи… Я не знаю, что делать, Саша!

— Я сейчас приеду, Леночка, сейчас! Не открывай никому дверь!

Он метнулся к выходу, остановился, побежал на кухню и выдвинул ящик своего стола. Ложки, вилки… вот! Кухонный топорик, соединенный воедино с молотком для отбивки мяса. Кротов сунул его в сумку.

Удачно пойманное около дома такси дважды застревало в заторах. Кротов начинал нервно дергаться, а таксист — молодой, но очень спокойный парень с огромным мясистым носом — невозмутимо утешал:

— Поспеем, не волнуйся, на метро все равно медленнее.

И кивал, словно соглашаясь с самим собой, едва не утыкаясь носом в клаксон.

Свирепо оскалясь, Кротов ворвался в подъезд дома Лены. Очень ему хотелось, чтобы попался сейчас хоть кто-нибудь из этих сволочей. Но подъезд был тих и пуст, как ореховая скорлупка, сволочи давно разошлись по своим сволочным делам.

Лена дожидалась его у двери и открыла прежде, чем Кротов позвонил, едва разглядев его в глазок. Лицо у нее было напуганное, глаза покраснели, левая рука безостановочно теребила воротничок кофточки, и этот инстинктивный жест беззащитности наполнил Кротова щемящей тревогой и тоской.

— В дверь позвонили, — рассказывала Лена. — Там стоял невысокий парень с грустным лицом, вполне симпатичный. Он спросил меня, очень вежливо, и я открыла. Но вслед за ним тут же ворвались еще двое — громилы с отвратительными тупыми рожами. Они ничего мне не сделали, только не выпускали из прихожей и прямо сверлили пустыми глазами. Они даже не сказали ни слова, говорил тот, маленький. Он говорил так вежливо и так гнусно. Очень подробно объяснял, что они со мной сделают, если ты не успокоишься — он так и сказал. Потом они ушли, а я стала звонить тебе, а тебя все не было и не было…

— Как они узнали твой адрес, подонки? — сказал Кротов.

— Что же тут удивительного! — Лена дернула плечом. — Я давала свой адрес тогда, в милиции.

— Конечно, — сказан Кротов. — Еще бы!

Он вскочил с места.

— Едем!

— Куда?

— В городскую прокуратуру. Или еще выше. К министру внутренних дел, в ЦК… С этим нужно кончать. Едем!

— Никуда не надо ехать, — сказала Лена, и в голосе ее Кротов услышал раздраженные нотки. — Я позвонила папе. Он сейчас приедет.

— Папе? — глуповато переспросил Кротов. — Ну да, правильно. Он ведь у тебя, кажется…

— Он сейчас приедет, — повторила Лена, и вновь Кротов почувствовал холодок отчуждения.

Она зябко обхватила себя руками и прошлась по комнате.

— Господи, откуда вся эта мерзость! Зачем мне все это?!

Теперь Кротову почудился в ее словах скрытый упрек, он не знал, что сказать, но, к счастью, именно в этот момент хлопнула входная дверь.

— Это папа! — Лена вышла в прихожую и вернулась вместе с высоким седовласым мужчиной в темно-синем костюме и строгом галстуке.

— Мой папа, — представила Лена. — Всеволод Андреевич.

— Здравствуйте, молодой человек, — с неодобрительной иронией сказал отец Лены. — Ну, рассказывайте, в какую историю вы вовлекли мою дочь.

— Я бы так не сказал, — осторожно возразил Кротов, бросив короткий взгляд на Лену. Она молчала.

— Я понимаю, — доля иронии в голосе Всеволода Андреевича заметно возросла. — Вы рассказывайте, рассказывайте.

— Мы были в ресторане, — сказал Кротов, и Всеволод Андреевич брезгливо поморщился. — Увидели, как пырнули ножом человека. Приехала милиция, и я, естественно, рассказал обо всем, что видел. В милиции завели дело, а через некоторое время преступник через своих дружков стал добиваться, чтобы свидетели отказались от своих показаний. В том числе и я. Меня, например… — Кротов чуть было не рассказал о вчерашнем нападении, да вовремя сообразил, что в данный момент подобный рассказ не ко времени. — Ко мне приходил один… уговаривал, чтобы я переменил показания, сказал бы, что я ничего не видел. Естественно, я отказался.

— Естественно, — согласился Всеволод Андреевич, наклонив аккуратную седую прическу. — Хотя гораздо естественнее, на мой взгляд, было бы более тщательно выбирать место, куда вы приглашаете мою дочь.

— Папа! — сказала Лена.

— …И уж конечно же, не допустить, чтобы вашей даме грозили неприятности. Вот это действительно естественно для любого порядочного человека.

— Но вы же прекрасно понимаете, что не совсем правы. — Кротов посмотрел на Лену, отчаянно желая услышать хоть слово поддержки.

Но Лена с каменным выражением на лице смотрела перед собой в простенок между шкафом и зеркалом.

— Или же, — невозмутимо продолжал Всеволод Андреевич, — если уж так случилось, вы должны быть в состоянии защитить свою девушку и ликвидировать возникшие проблемы. Вы сможете защитить мою дочь?

— Смогу! — с вызовом сказал Кротов.

— Я сомневаюсь, — Всеволод Андреевич покачал головой. — Думаю, вам это не по силам. Думаю также, что Лена это уже поняла.

И опять Кротов с надеждой взглянул на Лену, и снова почувствовал, как она далеко.

— Я не домашний тиран, — неожиданно мягко сказал Всеволод Андреевич, — и не собираюсь диктовать своей дочери, с кем ей следует общаться. Но в настоящее время — я полагаю, вы со мной согласитесь — вам следует воздержаться от встреч. В целях безопасности Лены. А этот неприятный инцидент мы уладим, конечно же. Не такая уж большая проблема справиться с шайкой уголовников. Естественно, для того, кто в состоянии это сделать.

Всеволод Андреевич поднялся с дивана, показывая, что разговор окончен. Кротов тоже встал. Его выпроваживали. Лена, как и прежде, смотрела на стену. Кротов надеялся, что она хотя бы проводит его до двери — но напрасно. Всеволод Андреевич взял эту обязанность на себя.

* * *

Если бы Кротов имел хоть в малой степени пристрастие к алкоголю, он бы непременно напился. Но выпивка ему никогда не помогала в трудные моменты жизни и лишь обостряла тягостные ощущения. Потому, вернувшись домой и сделав несколько десятков кругов по комнате, Кротов ничего лучшего не нашел, как сесть составлять письма в прокуратуру, Верховный Совет и ЦК партии.

Он сидел и писал, но мысли кружились так беспорядочно, что на середине страницы он запутался и в сердцах отшвырнул ручку. Внезапно он решил, что должен немедленно поговорить с Леной. Бросился к телефону — номер был занят. Кротов минут пятнадцать непрерывно накручивал диск и все с тем же успехом.

Тогда он отыскал в кармане клочок бумаги с телефонами Каширина и позвонил ему.

— Каширин слушает, — сказал Каширин обычным своим, хорошо знакомым Кротову, важным и официальным тоном.

— Это я, Кротов. — Каширин молчал, и Кротов счел нужным напомнить: — Мы только сегодня с вами разговаривали.

— Я понял.

— Раз понял, тогда объясни мне, пожалуйста, что у нас в государстве делается, — с тоской сказал Кротов. — У нас закон вообще действует?

— Разумеется, — деревянным голосом подтвердил Каширин, будто и не исповедовался пару часов назад как последний грешник. — Действует и не вообще. Что у вас произошло?

— Сегодня они прислали своих боевиков к моей девушке, — сказал Кротов. — Как раз когда мы с тобой в пирожковой языки чесали. Запугивали ее, ты понял? Но меня вот что интересует: от кого они узнали ее адрес? Конкретно: от кого из ваших?

Некоторое время Каширин лишь молча сопел в трубку.

— Заявление подали в милицию? — спросил он.

— Не знаю. Ее отец сейчас этим занимается.

— Она их хорошо запомнила? Сумеет их опознать? В каком районе она живет? Давай-ка я сам в отделение позвоню!

Кротов слышал, что Каширин искренне взволнован, и раздражение его пропало неизвестно куда.

— Скажи, Володя, на них управы вообще нет, что ли? Что вообще в таких случаях делать полагается? Может, мне самому нож взять, если вы ни на что не способны?

— Не надо никаких ножей, — сказал Каширин. — Тут нож не поможет.

— Я два возьму, если надо. Ладно, ерунда все это. Ты знаешь, где искать этих подонков?

— Не знаю. Да и без толку. Только хуже будет.

— А что лучше-то? — спросил Кротов. — Тогда скажи, где эти свидетели живут, гады такие, которые ото всего отказываются? Давай я с ними сам поговорю.

Каширин надолго замолчал.

— Вообще это мысль, — сказал он со смущенным смешком. — Правда, за такие дела меня из милиции вышибут со свистом. Этого только им и надо.

— А ты-то здесь при чем? — Кротова уже захватила эта неожиданная идея. — Ты мне только адреса их дай. Кто узнает, откуда они у меня? Тем более что у вас там вообще как в дырявой корзине… Не держится ничего.

— Нет, Кротов, не надо этого, — передумал Каширин. — Ничего у тебя не получится, я же их знаю, с каждым беседовал.

— То — ты, а то — я. Ты ведь, извини, мильтон, а я — по-человечески. Неужели среди них хоть одного порядочного человека не найдется? Ну скажи, если хоть один правду скажет, это делу сможет помочь?

— Конечно, поможет, — голос Каширина показывал, что он находится в мучительном раздумье. — Но только ничего у тебя не выйдет.

— Ладно, Каширин, не хочешь — не надо. Вспомни лучше, что ты мне утром говорил. Или передумал уже?

— Я не передумал, — сказал Каширин. — Записывай адреса. Но только учти…

* * *

Вместе с адресами Каширин надавал еще кучу всяких советов, которыми Кротов пользоваться не собирался. Он, Кротов, не следователь, у него будет свой разговор с каждым. В одном они с Кашириным пришли к единому мнению; к официантам ресторана идти без толку — народ этот гнилой и продажный, Кротова не поймет.

Таким образом, оставалось всего три адреса; немолодой супружеской пары, двух девчонок (они жили в общежитии медицинского училища) и парня, похожего на рабочего. А пьяный инженер в очках хотя и оказался действительно инженером, но жил далеко — в Свердловске. В тот день он находился в столице в командировке и, естественно, дожидаться окончания следствия не стал. К тому же от показаний его с самого начала было мало толку; слишком он тогда надрался и путал все подряд.

Кротов достал карту и прикинул, какой из адресов ему всего ближе. Оказалось — супружеской пары Лубенцовых, Петра Даниловича и Лии Федоровны. Следующим Кротов намеревался навестить парня — он был не рабочим, а мастером строительного управления и жил как раз на полпути от Лубенцовых до общежития, где обитали девушки-подружки: Валя Мухина и Надя Аржанова.

Часы сейчас показывали без четверти пять, Кротов весьма надеялся, что застанет всех дома.

Подъезд Лубенцовых запирался на кодовый замок, но как раз в тот момент, когда Кротов подошел к двери, оттуда выходила молодая мамаша с коляской. Кротов помог ей вытащить коляску и успел проскользнуть в дверь, прежде чем она захлопнулась.

— Кто? — отозвался на звонок Кротова женский голос.

— Я из милиции, — соврал Кротов, потому что ничего другого придумать не смог. — Откройте, пожалуйста.

Звякнула цепочка, и дверь приоткрылась на длину стального поводка. Если бы Кротов встретил хозяйку квартиры на улице, он бы ее не узнал. И не только потому, что видел всего раз. Без косметики и прически она выглядела совершенно по-другому, что естественно для женщин вообще и вдвойне для тех, кому перевалило за пятьдесят.

— Здравствуйте, — торопливо заговорил Кротов, опасаясь, что дверь захлопнется. — Мы с вами уже встречались. В тот вечер, в милиции, помните? Вы — Лия Федоровна.

Видимо, лицо его Лия Федоровна действительно сочла знакомым. Цепочка была отомкнута, и Кротов получил допуск в прихожую.

— Вы меня узнали, — сказал Кротов. — Мы с вами вместе были в тот вечер в ресторане. То есть вы были с мужем, а я — со своей девушкой, но дело не в этом…

Быстрая смена выражений пробежала по лицу Лии Федоровны. От удивления до подозрительности и, наконец, холодной замкнутости.

— А в чем дело? — поинтересовалась она.

— Петр Данилович дома? — вопросом этим Кротов слегка напугал Лию Федоровну.

— Конечно, — поспешно сказала она. — Петя! Иди сюда!

Из комнаты немедленно вышел Петр Данилович с газетой и в пижамных штанах.

— Что такое, Лиечка?

— Вот, — Лия Федоровна показала на Кротова, полагая, видимо, что жест ее должен мужу все объяснить.

— Я тоже свидетель по этому делу. — Кротов решил помочь Петру Даниловичу войти в курс. — Надеюсь, вы меня помните?

— Собственно говоря… — растерянно отозвался тот.

— Я пришел с вами поговорить. Меня, как и вас, навещали дружки того убийцы, Новасардова. Чтобы я изменил показания. Я, собственно, — Кротов изобразил смущенную усмешку, — как бы товарищ по несчастью.

Но Лия Федоровна немедленно перехватила инициативу.

— О чем вы говорите? — грозно сказала она. — Кто это к нам приходил?

— Дело в том, что я вначале послушался и вскоре понял, что попал в крайне затруднительное положение, — заспешил Кротов. — Без вашей помощи, честно сказать, не знаю, как быть. Свидетелей оказалось гораздо больше, чем было вначале, и я, как дурак…

— Я не понимаю, — нервно воскликнула Лия Федоровна. — Петр!

— Э-э, я не понимаю, — послушно повторил тот.

— А в милиции крайне заинтересовались: отчего это некоторые свидетели так быстро и радикально поменяли свои показания? В чем причина? Заблуждение или осознанная помощь преступнику? Дача ложных показаний… Мы оказались в неприятном положении.

— Кто это мы? — перебила Лия Федоровна. — Почему вы обобщаете, молодой человек?

— Вы правы, — согласился Кротов. — Обобщать не следует. Все пока не так плохо…

— А почему вы, собственно… — начал Петр Данилович.

— Помолчи, Петр! — цыкнула Лия Федоровна. — Послушайте, никаких показаний мы не меняли. Мы вообще не имеем ни малейшего отношения к этой истории. Мы просто ничего не видели.

Внезапно ее глаза округлились от удивления.

— С какой стати, собственно, вы вообще к нам пришли? Вы кто, добровольный помощник? Что вы лезете не в свое дело?

— Вот именно, — ввернул Петр Данилович, обрадованный возможностью выразиться более определенно.

— Я точно такой же, как и вы, — Кротов плюнул на свои жалкие маневры и решил резать начистоту. — Я им не поддался и не собираюсь. А вам просто хочу помочь. Когда против вас возбудят дело за ложные показания — будет поздно. Кому вы помогаете? Бандиту? Мафии? Я не на совесть сейчас вашу давлю — на разум. Вам интересно, почему я пришел? Да просто следователь попался хороший. Попросил объяснить по-человечески, пока не поздно. Нельзя так жить, стыдно! Да — поступайте, как знаете!

Кротов в сердцах махнул рукой, осознавая, как глупо, несерьезно все у него получилось.

Супруги Лубенцовы молчали. Впрочем, Петр Данилович сделал попытку что-то произнести, однако был остановлен свирепым взглядом Лии Федоровны. А Кротов молча повернулся и вышел за дверь. Он был почти уверен, что результата достиг нулевого. Но хоть смятение-то посеял, успокаивал он сам себя. Несомненно посеял! А дальше — пусть Каширин раскручивается сотоварищи, если таковые найдутся. В общем, Кротову уже было ясно, что он не только взялся не за свое дело, но и за дело совершенно безнадежное. Однако из принципа, из упрямства сказал себе, что обойдет всех, как собирался.

Следующим на очереди был мастер строительного управления Геннадий Жмурко. Он открыл дверь, не спрашивая, и сразу шагнул в сторону, пропуская гостя в квартиру.

— Здравствуйте, — сказал Кротов.

— Здорово, — охотно ответил мастер Геннадий, и Кротов увидел, что он слегка под газом. — Ты кто такой?

— Меня Саша зовут, — сообщил Кротов. — Помнишь, когда в ресторане мужика ножом пырнули, мы вместе показания давали в милиции?

Жмурко сощурил один глаз.

— Ну!

— Поговорить можно?

— Ты что, из конторы? — спросил Жмурко.

— Из какой конторы? — удивился Кротов.

— Из той самой. О чем говорить?

— Да вот… об этом. К тебе дружки Новасардова приходили?

— Приходили — не приходили, — недружелюбно сказал Жмурко. — Короче, чего надо?

— Может, сядем? — предложил Кротов.

— Сядем, когда посадят, — двусмысленно отозвался Жмурко, но повернулся и пошел в кухню, жестом позвав Кротова за собой.

В кухне было довольно чисто. На столе — сковородка с жареной картошкой, нарезанная колбаса и початая бутылка водки.

— Ну, чего? — спросил Жмурко.

— Понимаешь, друг, тут такие дела творятся, — сказал Кротов, а потом без затей просто рассказал обо всем, что случилось с ним за эти несколько недель.

Жмурко слушал с непроницаемым лицом, но не перебил ни разу,

— Я сейчас только что был еще у одних свидетелей. Помнишь мужика с женой? Так вот они, как я понял, просто трясутся от страха. Уж не знаю, кого больше боятся. Поэтому я к тебе пришел.

Протекла пауза, затем Жмурко поднялся, достал с полки чистый стакан и поставил перед Кротовым.

— Будешь?

Кротов неопределенно пожал плечами. Тогда хозяин щедро бухнул Кротову водки.

— Давай!

За один прием он заглотил свою огромную долю, закусил картошкой и лишь после этого сделал мощный выдох. Кротов тоже выпил, но не до конца — не сумел, не любил водки.

— Ты мне скажи, — Жмурко ткнул вилкой в сторону Кротова. — Зачем тебе все это надо? А? Я врать не стану, как эти вонючки, у которых ты сейчас был. Приходили ко мне, ну. Черненький такой, вежливый. Уговаривал. Тыщу давал.

— А ты?

— А я сказал: полторы.

— Ну и что?

— Дал.

— Понятно.

— Нет, — Жмурко держал вилку, словно древко флага. — Ничего тебе не понятно. Думаешь: продался, да? Думаешь?

— Думаю, — честно признался Кротов, и Жмурко довольно гоготнул.

— А мне на них — во! — Жмурко показал, что собирается плюнуть в угол. — У них там, в кабаке, своя разборка была. Ты что, не понял? С какой стати я буду соваться? Да пусть они все там друг друга перережут. Мне, может, ментам помогать? С хрена ли? У них свои дела, у меня — свои.

— А мне поможешь? — спросил Кротов.

— Тебе? — Жмурко удивился, задумался и отрицательно помотал головой. — Нет. Может, ты и нормальный мужик. Но — непохоже. Нормальный в это дело не полезет. И ментам не возьмется помогать. У них и так помощников кругом… плюнуть некуда.

— Понятно, — снова сказал Кротов.

— Нет, — опять не согласился Жмурко. — Не понятно тебе. Ты жизни не знаешь. А я жизнью битый. Два года мотал по малолетке. И ментам помогать не буду.

— Я пошел, — сказал Кротов.

— Будь здоров. Стой! Ты чего не допил?

— В другой раз.

— Ну и хрен с тобой. Дверь захлопни.

Часы показывали семь с небольшим, но лето только начиналось, и было еще вполне светло. Неподалеку от подъезда стояла машина — желтенькие «жигули» со смешным Микки Маусом на лобовом стекле, задачей которого было постоянно дергаться и отвлекать внимание водителя — Кротов не понимал, для чего его цепляют именно на переднее стекло. В салоне сидели трое мужчин, видимо, поджидая кого-то. Они все курили, и клубы синего дыма вылезали из опущенного окна. Кротов не спеша зашагал к автобусной остановке.

Подъехал автобус, изрядно набитый, хотя час пик уже миновал. Кротов протиснулся в заднюю дверь, пролез под поручень и занял довольно удобное место у заднего стекла. Во всяком случае с трех сторон никто не толкался. Он стоял у окна и смотрел на желтые «жигули» и Микки Мауса, которые выехали со двора и, пристроившись за автобусом, дожидались его отправления.

Наконец автобус отъехал от остановки. «Жигули» не спеша двигались следом. Лица водителя и пассажира радом скрывал противосолнечный щиток.

Автобус подъехал к следующей остановке и распахнул двери. «Жигули» остановились метрах в двадцати, ожидая, когда автобус тронется, хотя ровным счетом ничто не мешало водителю объехать слева.

«Да ведь за мной же следят!» — внезапно догадался Кротов и тут же рассердился на себя: чушь какая, откуда взяться слежке ни с того ни с сего?

Снова остановка, и опять «жигули» заняли выжидательную позицию. Точно следят, решил Кротов. Но, может, не за ним? Как бы смогли разыскать в огромном городе Кротова дружки и соратники Новасардова?

Вдруг Кротову все стало ясно: Лубенцовы. Слишком он их перепугал. Перестарался. Наверняка сразу после его ухода они принялись названивать тем, от кого получили деньги. Может, «персидский принц» Володя им консультацию давал, а может, и сам Новасардов. И сразу же послал своих орлов на перехват Кротова. Нетрудно было вычислить, что следующим он навестит именно Жмурко. Большой головы для этого не надо…

Остановка следовала за остановкой, и всякий раз «жигуленок» тормозил то дальше, то ближе — но чтобы хорошо видеть выходящих из обеих дверей. Они не пытались маскироваться. Может, потому, что намеренно следовали тактике психологического давления, а может быть, просто считали, что в толчее салона Кротов не сумеет их заметить.

Но в любом случае тащить преследователей за собой в общежитие, где жили свидетельницы-подружки, Кротов не намеревался. Он испытывал сейчас довольно странное ощущение. Как бы азарт, замешанный на умеренной доле страха. Или наоборот. Только в детстве он чувстовал нечто подобное, удирая с яблоками за пазухой от сторожей колхозного сада.

«Не догоните», — уверенно и злорадно подумал он.

Возле метро должно было выходить пол-автобуса. Кротов заранее протиснулся к двери и выпрыгнул самым первым. Он помчался, как на стометровке. Краем глаза заметил, как из «жигулей» выскочили двое и побежали, но плотная людская масса уже отделила от него преследователей.

Лавируя в толпе, Кротов без задержки проскочил контролера, сунув ему под нос проездной, и, не снижая темпа, рванул вниз по эскалатору. У платформы уже стоял поезд. Кротов вскочил в вагон и облегченно перевел дух: преследователи безнадежно отстали. Они слишком привыкли передвигаться на машине, а ездить в городском транспорте давно разучились. Кротов представил себе, как они мечутся по платформе, и удовлетворенно усмехнулся.

Теперь можно было без спешки решить, что делать дальше. Потеряв его, бандиты Новасардова, возможно, пойдут на перехват у следующего адреса свидетелей. Или же будут поджидать его у дома. Пятьдесят на пятьдесят. Кротов решил ехать в общежитие, как и собирался. Теперь он знает преследователей, как говорится, в лицо и сумеет что-нибудь придумать, прежде чем они решатся на активные действия. Так он считал. А вообще Кротову казалось, то есть он был даже уверен, что ждать его все же будут у дома. Непонятно, откуда взялась такая уверенность. Вероятно, из острого нежелания ехать домой именно сейчас. Нечто вроде предчувствия.

На проходной общежития медицинского техникума сидела вахтерша такого свирепого вида, что Кротов и пытаться не стал проскользнуть мимо нее. Та милицейская секретарша казалась рядом с ней просто Золушкой. Тем более что никаких документов Кротов при себе не имел. Он просто остановил какую-то девчушку, попросив позвать Валю Мухину или Надю Аржанову. Или обеих сразу.

— Это с третьего курса? — наморщила лобик девушка.

— Точно. Или даже с четвертого.

— Или-или, — передразнила девчушка. — У нас четвертого курса не бывает. Сейчас позову.

Под бдительным надзором вахтерши Кротов ждал минут десять. А потом в холл спустилась тоненькая девушка в коротком летнем платьице. Тяжелая волна волос спадала на ее плечи, подчеркивая хрупкость фигуры. Как ни странно, лицо ее Кротов сразу же вспомнил. Только не мог угадать, естественно, Валя это или Надя.

— Здравствуйте, — сказал он. — Вас Надя зовут? Или Валя?

— Валя. — Она недоуменно посмотрела на Кротова.

— Вы меня не помните?

Она всмотрелась пристальнее, отрицательно покачала головой и, вдруг, узнавая, улыбнулась.

— Вспомнила. Вы в милиции были вместе с нами. С высокой девушкой.

— Верно. Какая у вас память замечательная.

— Да ну, — озабоченно сказала она, примеряя, по-видимому, его комплимент к своим экзаменационным проблемам. — А вы по какому делу?

— Почти по личному, — улыбнулся Кротов. — А подруга ваша где?

— Она уже уехала. Все экзамены сдала и поехала домой отдыхать. Их поток вчера последние госы сдал. А у нас последний экзамен только завтра.

— Тоже уедете?

Валя дернула плечиком.

— А что тут делать-то? В такую жару.

Кротову что-то мешало. Он покрутил головой и тут же понял, что именно. Вахтерша безотрывно сверлила их холодным и пристальным взглядом.

— Мне нужно вам кое-что сказать, Валя, — произнес Кротов. — Но здесь неудобно как-то. Неуютно. Вон как ваша контролерша на нас уставилась.

Валя повернула голову, грозно поглядела на вахтершу и показала ей язык.

— Змея, — пожаловалась Валя. — Хуже Гитлера.

Вахтерша будто и не заметила и, сохраняя достоинство, лишь через минуту медленно отвела взгляд, как бы потеряв интерес.

— Давайте сядем на скамейке, — предложил Кротов. — Там, в скверике.

— Ладно, — согласилась Валя. — Давайте сядем.

Они вышли из общежития, и Кротов тревожно огляделся, но ни желтых «жигулей», ни подозрительных рож поблизости не увидел. Опускались сумерки. Занятая ими скамейка оказалась очень удобной. Все подходы и подъезды к общежитию отсюда просматривались прекрасно, а саму скамейку с трех сторон укрывали высокие и густые кусты сирени. Даже странно, что такая замечательная скамейка оказалась незанятой этим теплым вечером.

— Я хочу рассказать, Валя, что произошло со мной с того самого вечера, — начал Кротов, решив отказаться от всякой дипломатии. — Вскоре ко мне, прямо домой, пришел человек, который принялся уговаривать, чтобы я на следствии сказал, что ничего в ресторане не видел.

— И к нам тоже приходил, — кивнула Валя.

— Кто? Парень?

— Нет, женщина. Одета так… сафари и все такое. Кольца, серьги. Я, говорит, сестра и ничего не пожалею.

— А вы что же?

— Да мне что, — сказала Валя. — Может, он и правда не так виноват. Она так просила…

— И деньги предлагала?

— Не, — Валя мотнула головой, и волосы закрыли ее лицо. — Колечко совала в подарок. Золотое. И Надьке тоже.

— Золотое колечко — это славно, — грустно сказал Кротов. — Поздравляю.

— Да я не взяла, — обиженно сказала Валя. — Вы что! Зачем оно мне?

Кротов удивился. Настолько, что не смог скрыть удивления.

— Вот вы какая!

— Да ладно, — Валя подумала, наверное, что Кротов ей не поверил, потому что лицо ее сделалось замкнутым.

— Жалко все-таки человека, — сдержанно сказала она.

— Новасардова?

— Ну да.

— А он не такой жалостливый. Тот, которого он ножом пырнул, недавно умер.

— Ой, ужас какой!

— А когда я просьбу его родственника выполнить отказался, двое других родственников подстерегли меня у подъезда как-то вечером. А еще три родственника, ворвались в квартиру моей девушки и немного ее попугали.

— Вы мне какие-то жуткие вещи рассказываете, — озабоченно сказала Валя. — Бандиты прямо какие-то.

— Может, и похуже, чем бандиты. Вот потому я и не хочу допустить, что они останутся безнаказанными.

Кротов почувствовал, что последняя его фраза прозвучала словно на комсомольском собрании, и, не придумав, как исправить это возможное впечатление, просто взял Валину руку в свою.

— Понимаете, Валя, — сказал он со внезапно прорвавшейся горечью, — невозможно представить, чтобы эти сволочи одержали над нами верх. Иначе все к черту. А ведь получается так, что могут. И самое неприятное, что мы им помогаем. Собственными руками. Не должно так быть!

— А что я могу? — растерянно спросила Валя, не отнимая рутой. Ладонь ее была теплой и хрупкой.

— К сожалению, ничего больше мы не можем, как только честно говорить о том, что видели. Ведь они, мерзавцы, пугают только, на страх наш надеются. Ничего они не могут, не посмеют! И я вот о чем хочу вас попросить: давайте пойдем завтра к прокурору. Вот такая просьба — не в ресторан, не в библиотеку — смешно, да?

— Нет, — качнула головой Валя.

— Ну, не к прокурору, так к генералу какому-нибудь. Я не знаю. Но чтобы — вместе. Пожалуйста, помогите мне. — Кротов импульсивно сжал ее руку. — Да и не во мне, собственно, дело. Нельзя бояться. Нельзя всю жизнь бояться! Я не очень понятно говорю, да?

— Все понятно, — сказала она. — Только я не знаю… Неудобно… То так говорила, а теперь так… В милиции за это, я понимаю, хвалить не станут.

— Мы объясним. Должны нас понять, обязательно. А если не поймут — черт с ними! Мы же правду станем говорить!

— Ой, не знаю я, — сказала Валя в сильном сомнении. — А если они ко мне, как к вашей девушке?..

— Да нет же! Нет! — горячо начал Кротов и осекся. — Если честно, то, конечно, это не исключено, — угрюмо подтвердил он, сразу утеряв воодушевление. — Пугать они большие мастера. Да, в общем, чего я вас уговариваю — сам не пойму.

— Я согласна, — внезапно сказала Валя. — Все равно уезжаю завтра после экзамена. Если и придут — не найдут. Куда надо явиться-то?

Кротов даже растерялся.

— Давайте с утра встретимся…

— Ой нет. У меня с утра экзамен.

— А когда?

— В час… или давайте в два.

— Там, около милиции. Знаете где?

Валя кивнула.

— Жалко, подруга ваша уехала, — сказал Кротов. — Втроем бы еще лучше было.

— Нет, — Валя тряхнула головой. — Надежда бы не пошла.

— Почему?

— Не пошла бы, — повторила Валя. — Бесполезно.

И только сейчас, спохватившись, выдернула свою руку из ладони Кротова.

— До завтра…

Кротов провожал ее взглядом. У освещенного подъезда она обернулась и махнула ему рукой.

Слева, в тупичке, скрытый буйным кустарником, который дворники то ли из жалости, то ли по лености не подрезали много лет, притаился знакомый желтый «жигуленок». А напротив его подъезда, на скамеечке лениво развалились две темные фигуры. Домой бы Кротов не попал даже бегом — его бы непременно успели перехватить.

Но состязаться в скорости с кем бы то ни было сейчас он не намеревался. Как пробраться в свою квартиру незамеченным, он знал заранее. Слегка настораживало его лишь то, что враги так просто позволили себя обнаружить. Может, потому, что были они элементарно тупы и ленивы? А может, и не пытались укрыться, имея, как и прежде, главной своей целью напугать Кротова до трясения поджилок? Но это Кротов тоже был не намерен выяснять.

Он сделал большой круг по соседним улицам и вышел к своему дому с противоположной стороны. Здесь к торцу здания — глухому, без единого окошка — была приклепана вертикальная лестница до самой крыши, по которой жильцам надлежало, вероятно, покидать дом в случае пожара. Чтобы не служить постоянным соблазном для дворовых мальчишек, начиналась она в двух метрах от земли. Но мальчишки по лестнице все равно лазали, лазал и Кротов в свое время. Активнее же всего лестницу использовали для отдыха вороны и голуби, окрасив каждую ступеньку до самого верха своим пометом в белый цвет.

Оглядевшись по сторонам, Кротов подпрыгнул и зацепился за нижнюю перекладину, довольно ловко подтянулся, а через секунду уже карабкался вверх, цепляясь за железные перекладины. Если б не наступила темнота, Кротова бы обязательно приняли за квартирного жулика или сумасшедшего. В последний раз он ходил этой дорогой лет двенадцать назад. Но помнил путь прекрасно.

Забравшись на крышу, пошел к чердачному окну. Кровля под ногами предательски погромыхивала, впрочем, не слишком сильно. Темнота на чердаке была абсолютной, непроницаемой и даже слегка материальной — у Кротова сразу защекотало в носу, захотелось чихнуть. «Вот пылищи-то, — подумал он. — Измажусь к черту!»

Нашарив в кармане коробок, чиркнул спичкой. Колеблющийся огонек освещал дощатую дорожку к двери, тени стропил прыгали, как летучие мыши, где-то в углу беспокойно завозился сонный голубь.

Дверь должна быть не заперта, Кротов недавно заходил на чердак, отыскивая дощечку для каких-то квартирных нужд. Он изо всех сил приподнял дверь на петлях, одновременно нажимая плечом. Она открылась легко и тихо, словно бабочкино крыло. Кротов вышел на площадку и прислушался: тишина. Тогда, скинув ботинки и держа их в руках, Кротов бесшумно спустился к своей квартире.

Оказалось, что дома никого нет. Кротов вспомнил, что соседка собиралась уезжать на лето к матери, и догадался, что отъезд уже состоялся. Тем спокойнее…

Свет Кротов зажег лишь в ванной и приоткрыл дверь: с улицы окна оставались темными, а передвигаться по квартире теперь можно было без риска стукнуться об углы или мебель. И телефонный аппарат в коридоре был освещен вполне достаточно.

Прежде всего Кротов набрал номер Лены. Подошла мать.

— Лену будьте любезны.

— Кто спрашивает?

— Это Александр.

— Она не может подойти, — без колебаний ответили Кротову и положили трубку.

Он тут же набрал номер еще раз.

— Позовите, пожалуйста, Лену, — холодно и упрямо сказал он. — Это очень важно.

— Не будьте назойливым, молодой человек, — неприязненно ответила мать Лены. — Уже поздно. Лена спит.

Но за пределами прямой акустической зоны Кротов различил голос Лены, услышал короткий спор, а потом голос Лены произнес в трубку:

— Я слушаю!

— Лена, это я.

— Я слушаю. Да.

— Леночка, я хотел узнать… как твои дела?

— Нормально, — замкнуто сказала она.

Рядом с трубкой что-то раздраженно бубнила мать.

У меня все в порядке, — повторила Лена. — Знаешь, Саша, пока не нужно мне звонить.

— Но почему?

— Не нужно, — сказала Лена. — Я тебе сама позвоню.

— Когда? Ты извини меня, но я беспокоюсь… кроме того, у меня есть кое-какие новости.

— Беспокоиться не надо. Папа все сделал, как нужно.

— Что сделал твой папа? Я тоже кое-что сделал. Может быть…

— Все в порядке. До свидания.

— Лена! — торопливо проговорил Кротов, но в трубке уже частили гудки отбоя.

Он постоял минуту, а потом набрал домашний телефон Каширина.

— Здорово, Владимир, — с беззаботной усмешкой сказал Кротов. — Как идет борьба?

— Кто это? — всполошен но и хрипло пробормотал тот, словно телефонный звонок только что вырвал его из глубокого сна.

— Это я, свидетель Кротов. Лучший свидетель!

— А, — Каширин облегченно перевел дух. — Я тебе и сам собирался звонить. Ну и как твои успехи?

— Спешу доложиться. Одну девочку я убедил говорить правду и только правду. А больше пока никого. Боюсь, что и не уговорю. Но с ней мы завтра пойдем для начала к твоему другу Боровому. Правильно? Как ты думаешь? Пусть все запишет. А если разговор с ним у нас не получится, ты подскажешь, куда следует отправиться дальше.

— У меня тоже новость, — сообщил Каширин. — К Боровому ходить не надо. С сегодняшнего вечера он дело не ведет. Забрали у него дело.

— Интересно, — сказал Кротов. — Это благодаря твоим стараниям?

— Не уверен, — ответил Каширин. — Вряд ли. Я так понял, что вмешался кто-то очень крупный сверху. У нас в управлении все забегали, из прокуратуры кто-то приезжал…

— Так может быть, все же твое письмо подействовало?

Каширин немного подумал.

— Пожалуй, нет. Тогда бы меня первым делом на ковер дернули объясняться. А со мной и разговаривать никто не стал. А Боровой сказал… Слушай, фамилия Федоров тебе ничего не говорит?

— Возможно, и говорит. Федорова — это девушка, с которой я был в ресторане.

— Теперь понял, — сказал Каширин. — Отец ее работает то ли в ЦК, то ли в Совмине. Шум, по всей видимости, он поднял. Ты очень правильно себе девушку выбрал.

В последней фразе Кротову послышалось нечто обидное, и он немедленно ощетинился.

— Ладно, это не твоя забота, — невежливо сказал он. — Кстати, если тебе интересно: дружки Новасардова меня пасут. Сегодня сидели во дворе, дожидались. А до этого ходили за мной по городу, пока я не заметил.

Каширин всполошился, забеспокоился.

— Позвони в отделение милиции. Немедленно! Они обнаглели окончательно!

— Вот я и звоню. Разве ты — не милиция?

— Разумеется, — засуетился Каширин. — Я приеду немедленно!

Кротов представил себе нескладную фигуру следователя и пожалел его.

— Не надо. Сейчас в отделение позвоню. Без тебя обойдутся…

Ни в какое отделение он звонить, конечно, не стал. Что бы он, собственно, сказал? Что кто-то его стережет во дворе? Да если не пошлют его сразу, дальше что? Ну, приедет наряд, подойдут, скажут: здравствуйте, это не вы, случайно, Кротова из тридцатой квартиры собираетесь отлупить? Чушь!

Поэтому он просто улегся спать. Пусть себе ждут, если нравится. Утро вечера мудренее…

* * *

Утром пикета во дворе уже не было. Тщательно обследовав местность из окон квартиры, а потом и с лестничной площадки, Кротов пришел к заключению, что путь свободен. Перед назначенной встречей с Валей он намеревался еще успеть забежать на работу за отпускными, которые так и не удосужился получить. Но сразу уйти не удалось. Утро началось тем, чем закончился вечер — телефонным звонком.

— Можно Александра Юрьевича? — вежливо спросила трубка.

— Пожалуйста, — разрешил Кротов. — Это я.

— Вас беспокоит следователь районного управления Ильин. Мне бы хотелось с вами встретиться. По вашему делу.

— По моему? — заинтересовался Кротов. — На меня уже дело?

— Это касается нападения на вас. Вы не смогли бы подойти к двенадцати?

Кротов согласился, и следователь Ильин положил трубку, после чего Кротов сообразил, что поступил не совсем правильно: надо было договариваться на два часа и прийти вместе с Валей.

К десяти он был на работе, получил в кассе деньги и забежал в свой отдел — без определенной цели, просто по инерции.

Он вошел и сразу ощутил неловкую тишину, которая обычно устанавливается, когда в компании внезапно появляется тот, кого только что оживленно обсуждали за глаза. Все его присутствующие коллеги как по команде взглянули на него и тут же отвели взгляды.

— Привет, — сказал Кротов в пространство и сделал вид, будто зашел, просто чтобы взять нечто позабытое в рабочем столе. Он выдвинул ящик, покопался в нем и поднял голову: к столу подошел Игорь Теодорович.

— Как отдыхается? — поинтересовался он и без паузы предложил: — Пойдем-ка на два слова.

Теряясь в догадках, Кротов вышел за ним в коридор. Игорь Теодорович не просто прислонился к стенке, а как бы лег на нее, будто приготовился провести в таком положении не менее суток.

— Что у тебя там произошло? — строго спросил он.

— Где это там? — не понял Кротов.

— В милиции. Из райкома поступила информация.

— Какая еще информация? Почему из райкома?

Игорь Теодорович снял очки, потрогал дужку губами, словно пробуя на вкус, и посмотрел в потолок.

— Рекомендовано пока воздержаться от предоставления тебе анкеты.

— Почему? — растерялся Кротов.

— Это самое я и хотел у тебя выяснить. Почему? Дословно мотивация такова: у партии есть сомнения в твоей искренности. Рекомендовали тщательно присмотреться.

— Ну и присматривайтесь. Вы что, меня не знаете, Игорь Теодорович?

— Речь не обо мне, — инфантильность Кротова вызвала у Игоря Теодоровича досаду. — Но сигнал из райкома мы не можем оставить без внимания. Пойми меня правильно.

— Что ж тут понимать? — Кротов ощутил, как его наполняет обида. — Какая, к черту, неискренность? Один подонок при мне пырнул ножом человека. Я свидетель, понимаете? Сви-де-тель!

— Я-то все понимаю, — попытался его успокоить Игорь Теодорович. — Но пренебречь сигналом…

— Не пренебрегайте! — воскликнул Кротов. — Устройте собрание, разберитесь во всем, и пусть народ проголосует. Как это делается. Достоин или не достоин, искренний или не искренний. Или вообще негодяй.

— Это, конечно, само собой… Но ты пойми… Какое собрание, до собрания еще далеко, так дела не делаются… Ты вот что, Александр, не кипятись. Давай по-умному. Ведь ты сейчас в отпуске, так? Ну и иди, гуляй. Вернешься, пройдет месяц, другой, все утихнет, разъяснится. Нельзя в такой ситуации спешить. Нет ничего — значит, рано или поздно все рассосется само собой.

— А вы не могли спросить: что они там конкретно имеют в виду? — поинтересовался Кротов. — Если у них есть претензии, почему бы просто не объяснить, в чем дело? Узнайте у них, Игорь Теодорович. Или давайте я сам позвоню да спрошу.

— Ты, Александр, честное слово, казался мне разумнее! — От возмущения партийный секретарь даже слегка покраснел. — Есть вещи, которые и объяснять-то смешно. Нужно просто понимать. Существует партийная дисциплина, определенный порядок отношений. Не пойдешь же ты, например, к директору института жаловаться, что уборщица не протирает в отделе подоконники.

— Почему же? Если с ней никто другой справиться не сможет…

— Перестань, Александр, ты не мальчик. И вообще ты должен в этих вещах уже разбираться. Это политика.

В этот момент Кротов окончательно осознал бесполезность разговора, но еще одну попытку сделал.

— Игорь Теодорович, вы мне можете объяснить: в чем дело? Ну хотя бы на самом примитивном уровне, в общих словах.

— Но я тебе уже все сказал, — удивился тот. — В партком позвонили из райкома, стали тобой интересоваться. А когда узнали, что ты у нас рекомендован в кандидаты, посоветовали не спешить. Я думаю, ты понимаешь, что такие советы пропускать мимо ушей не принято. Но ты не расстраивайся…

Игорь Теодорович был хорошим, добрым человеком. Кротов понимал это, как и то, что тот искренне хочет и, возможно, пытается ему помочь. Но заключительные слова своего партийного секретаря Кротов уже не слушал. Выдавив из себя подобие улыбки, попрощался и пошел прочь.

* * *

В автобусе и в метро, по дороге в Управление внутренних дел Кротов безуспешно пытался понять: что за силы вмешиваются таким странным образом в его судьбу? Он просто отказывался верить, что причиной тому мог быть уголовник Новасардов. Но кто же тогда? Следователь, раздраженный его упрямством? Может быть, влиятельный папаша Лены? Но зачем?

Он обязательно выяснит, рано или поздно, но сейчас свои попытки Кротов прекратил, плюнул и решил: будь что будет. Право же, легкомыслие — спасение, когда иного решения не существует.

Новый следователь — третий по счету, тоже был молодой. Лишь немного постарше Каширина. Полноватый и добродушный с виду. Впечатление это производили и коротковатый для его лица нос в бисеринках пота, и маленькие, часто помаргивающие глазки за круглой оправой очков, и даже некая первичная облыселость лба. Кротов подумал, что следователю Ильину очень пошли бы домашние тапочки. Вот тогда сугубо домашний вид наверняка бы имел потрясающее воздействие на подследственных, притупляя их бдительность и лишая возможности сопротивляться. На Кротова тоже подействовало, даже без тапочек. Особенно, когда Ильин едва не спихнул животом со стола лампу, встречая Кротова.

— Пожалуйста, садитесь, — следователь Ильин с легким пыхтеньем развернул в сторону Кротова стул, уронив при этом какую-то бумажку.

Кротов сел, а Ильин принялся протирать очки краешком своего джемпера.

— Так кто же на вас напал? — спросил Ильин, словно возобновляя прерванную всего минутой раньше беседу.

— Мне это самому интересно, — сдержанно ответил Кротов.

— Это я понимаю, — сказал Ильин, схватил листок бумаги, одновременно выпустив ручку, но успев все же ее подхватить. — Кое-какие меры уже приняты. Думаю, мы их найдем. А вы должны вспомнить подробнее: как они выглядели, как разговаривали, во что были одеты. Не исключено, что вам придется их опознавать. Вы сумеете их опознать?

— Полагаю, да, — не очень твердо ответил Кротов.

— Ну и прекрасно, — обрадовался Ильин, вытащил из стола бланк протокола и при этом ничего не уронил и не потерял. — Сейчас мы все подробно запишем…

За спиной Кротова открылась дверь, и женский голос произнес:

— Можно?

Это была Лена. Кротов от неожиданности вскочил со стула, а Ильин почти в точности повторил уже виденную Кротовым церемонию встречи, приподнялся и едва не грохнул лампу. Правда, теперь Кротов помог ее удержать.

— Да-да, пожалуйста, вы пока вон там садитесь, мы скоро закончим.

— Да мы вроде и не начинали, — обронил Кротов. — Здравствуй, Лена.

— Ничего-ничего, — добродушно сказал Ильин. — Это ненадолго.

Он вдруг вылез из-за стола и подбежал к телефону без наборного диска, что стоял на отдельной тумбочке, и поднял трубку.

— Игнатьев! Начальник на месте? Да? Я сейчас зайду, — он озабоченно посмотрел на Кротова и Лену. — Вынужден вас оставить на несколько минут. Если кто-нибудь станет спрашивать — я у начальника.

Он поспешно убежал, не забыв, впрочем, запереть в сейф какие-то папки и документы со стола.

С полминуты сидели молча,

— Как дела? — спросил Кротов.

— Нормально, — сказала Лена. — А ты еще не знаешь?

— О чем?

— Тех бандитов, которые ворвались в нашу квартиру, уже поймали.

— Милиция не дремлет, — механически прокомментировал Кротов и удивился: — Быстро у них это получилось.

— Быстро, — подтвердила Лена со странной интонацией. — Так ты ничего не знаешь?

— Мне так и не доложили, — букнул Кротов. — Так в чем дело?

— Саша, я хочу, чтобы все это поскорее кончилось.

— Я тоже, знаешь ли.

— Представь себе, в немалой степени это зависит от тебя.

— Каким образом?

— Неужели ты не понимаешь? — раздраженно сказала Лена. — Всему есть мера. Стань, наконец, реалистом. Прекрати эту дурацкую игру в принципиальность.

— Что такое, Лена? Никогда не слышал от тебя таких слов, — изумился Кротов. — Но теперь я понимаю еще меньше, чем прежде.

— Очень жаль! — раздражение Лены все увеличивалось. Казалось, она искала повода обидеть Кротова. — Но я постараюсь тебе объяснить. Жизнь все-таки несколько сложнее, чем тебе кажется.

— Да? — сдержанно удивился Кротов.

— Папе нетрудно добиться того, чтобы бандиты были наказаны. Но пойми, я не хочу, не желаю больше слышать обо всем этом. Если ты хоть чуть-чуть беспокоишься обо мне, ты выполнишь мою просьбу. Этот случай в ресторане нужно просто забыть, Просто вычеркнуть из памяти. Нам нет до этого дела, ни тебе, ни мне. Пусть они разбираются сами.

— Теперь, кажется, понимаю, — медленно проговорил Кротов. — Твоему папе удалось все уладить, но в ответ его попросили помочь уладить дело Новасардова. А в качестве аванса, возможно, даже выдадут этих пешек, которые приходили к тебе, — как залог согласия. Впрочем, им даже ничего особенного не грозит. Они ведь ничего ровным счетом не сделали. Не украли, не убили, не ударили. Ничего плохого, так? Что же за шишка такая этот Новасардов? Если даже твой папа уважаемый вынужден с ним считаться?

— Не смей в таком тоне говорить о моем отце! — Наконец-то Кротов дал конкретный повод для обиды.

— Ну извини. И все-таки?

— Я не знаю никаких Новасардовых и знать не хочу. Но пойми, дело это все равно будет прекращено, хочешь ты этого или нет. Ты не знаешь, а я знаю. Если что-то решено, значит, так и будет…

— Например, как тогда, когда твой приятель переехал человека? — неожиданно для себя сказал Кротов. — В тот раз тоже все решалось теми же людьми, что и сейчас? А тебя тоже просили изменить показания?

— Ты дурак! — вспылила Лена. — Ты ничего не понимаешь!

— Тогда зачем ты меня так уговариваешь? Кстати, извини за вопрос, эта наша встреча здесь специально устроена, не так ли? Почему ты не могла мне просто позвонить? Почему мы не могли просто встретиться и поговорить?

— Мне все это надоело, — холодно сказала Лена. — Веришь ты мне или нет, но мне хотелось, чтобы у тебя не было неприятностей.

— Неприятностей у меня и так хоть отбавляй, — усмехнулся Кротов. — Случайно не твой папа пожаловался в райком, чтобы меня в партию не принимали?

— Прекрати! — Лена даже топнула туфелькой. — При чем тут мой папа?

Она вздохнула и внезапно заговорила совсем ласково, почти как прежде.

— Ты же сам все понимаешь, Саша. Есть правила — не игры — жизни, и нельзя их нарушать. Все, о чем мы спорим сейчас, — ты не представляешь, какая все это ерунда. Мой папа, если хочешь знать, пообещал договориться насчет твоей работы. Ты же говорил мне, что хочешь перейти в «Станкоимпорт»? А у него там друг — очень хороший человек, я его давно знаю, и папа говорил с ним уже, и он обещал. Ну неужели и его не может кто-то попросить, чтобы все это поскорее закончить, — это же естественно. Допустим, попросил тоже очень хороший знакомый. Разве важно почему? И разве я тебя сейчас прошу украсть или предать? Просто забыть. Забыть поскорее…

— Слушай, Лена, ты что? — испугался Кротов. — О чем забыть? Что Новасардов, оказывается, тут всем командует? Интересно, какие это хорошие люди за него так беспокоятся?

— При чем тут Новасардов! — опять почти крикнула Лена. — Неужели ты не в состоянии понять!

— Ладно, — устало пожал плечами Кротов. — Я все забуду. Если сумею, конечно. Обещать наверняка не могу. Хорошо бы мне у тебя научиться…

Дверь распахнулась, и следователь Ильин торопливо пробежал на свое место.

— Прошу прошения, — сказал он. — Задержался немного. Ну, давайте продолжать.

Лена встала и, не произнеся ни слова, пошла к выходу. Ильин даже головы не поднял.

— Лена, — позвал Кротов. — Ты меня не подождешь?

Она остановилась на пороге и посмотрела на него чужим взглядом.

— Извини, Саша, — сказала она. — У меня сегодня дела…

— Давайте начнем, — торопил Ильин.

— Что начнем? — размеренно спросил Кротов, ощущая, как горечь уходит, сменяясь холодным, тяжелым безразличием.

— Не понял? — насторожился Ильин.

— С чего вы предпочитаете начать? С моего отказа от показаний? Этого, извините, не будет. К сожалению, я действительно видел, как Новасардов ударил ножом человека. Я видел. Так же ясно, как вижу вас сейчас. А вы поступайте, как знаете. Мне в равной степени наплевать и на Новасардова, и на… Впрочем, мне кажется, что это почти одно и то же.

Кротов не то чтобы намеренно нарывался на скандал. Ему действительно было все равно. Но на круглое, как луна, лицо следователя всплыло лишь выражение крайнего удивления.

— О чем вы, дорогой мой? Какой еще Новасардов? Он-то тут при чем?

— Не валяйте дурака, — с досадой сказал Кротов.

— Даже не думаю, — Ильин рассмеялся, и его круглые щеки мелко дрогнули в такт. — Дела, о котором вы говорите, у меня нет. Этого дела вообще нет в управлении. Его взяла в производство вышестоящая инстанция. Им и решать. Я вас пригласил по поводу вашего заявления о нападении и…

— Я не делал никакого заявления, — сказал Кротов.

— Разве? — удивился Ильин. — Формально, конечно… Я имею в виду устное заявление, которое вы сделали моему коллеге Боровому. Но если вы не хотите…

— Не хочу, — Кротов встал и аккуратно задвинул стул. — Я понимаю, для чего вы меня пригласили. Ну что ж, свое поручение вы выполнили прекрасно. Но это бесполезно. Все. Будьте здоровы.

Выходя из кабинета, Кротов на секунду обернулся. Руки следователя Ильина были разведены в жесте сожаления, а глаза под очками были так же холодны и равнодушны, как только что у Лены.

Он вышел на улицу и остановился. Солнечные лучи жарко и весело лупили асфальт, отчасти озабоченные, но вполне довольные прохожие бежали по своим делам. Кротов медленно побрел по тротуару, с брезгливостью закоренелого циника разглядывая горожан и приезжих — ничего не ведающих, наивных и недалеких.

— Здравствуйте! — сказал кто-то из открытого подъезда, и еще раз: — Здравствуйте!

Кротов недоуменно заглянул в темный проем и увидел тоненький силуэт. Валя! О Господи, как он мог забыть!

— Идите сюда, — позвала Валя тревожным шепотом. — Скорее!

Он огляделся по сторонам и нырнул в подъезд. Валя смотрела на него большими испуганными глазами. Рядом, на подоконнике, стояла туго набитая спортивная сумка.

— Я вас тут ждала. Все выглядывала, боялась пропустить.

— Но здесь-то почему? — спросил Кротов.

— Ой, вы не знаете, я сейчас все расскажу, — торопливо заговорила она, одновременно увлекая Кротова подальше от входа, на лестничную площадку. — Ко мне тоже приходили. Прямо в техникум. Двое таких… — гримаской и движением руки Валя изобразила, каких именно. — Откуда они узнали, что мы с вами встречались?

— Догадались, — буркнул Кротов. — И что?

— Ну, сначала так вежливо. А потом начали пугать.

— Да, — сказал Кротов. — Пугать — это они умеют. Ну и дальше?

— Ну, я и сделала вид, что испугалась.

— А на самом деле?

— И на самом деле испугалась. Прибежала в общежитие, собрала вещи — экзамен-то последний — и сюда. На улице стоять было чего-то страшно. Я и смотрела из подъезда, вас ждала.

— А теперь что?

— Как что? — - удивилась Валя. — Разве к прокурору не пойдем? А потом я домой поеду, вещи-то со мной.

Она стукнула кулачком по сумке.

И Кротов тоже удивился.

— Вы правда не боитесь, Валя?

— Не знаю, — честно сказала она. — Но мы же договорились. А потом, у нас все-таки не Америка, чтобы эти ходили и распоряжались. Так что идемте к прокурору.

— Здорово, — сказал Кротов. — Спасибо, Валечка.

— За что спасибо?

— Да… просто. За настроение. Но к прокурору мы не пойдем.

— Почему?

— Бесполезно к здешнему прокурору идти, — и Кротов объяснил почему.

— Что же станем делать?

— Черт его знает. Отступаться только не хочется. Лично я уже не могу. Собственно, что мы можем!.. Но письма-то хотя бы написать мы в состоянии? Рассказать обо всем, что происходит. Генеральному прокурору, в ЦК, в Верховный Совет, не знаю, куда еще… Хоть один честный человек где-нибудь остался, надеюсь, не везде же у них свои люди.

— Прямо сейчас будем писать? — несколько растерялась Валя.

— А когда же? Поехали ко мне.

— К вам? — лицо Вали выразило замешательство и даже некоторую опаску. Эта ее инстинктивная реакция показалась Кротову в данной ситуации настолько неуместной, что он не смог сдержать улыбки.

Валя поняла и слегка рассердилась.

— Хорошо, — сдержанно согласилась она. — А это удобно?

— Конечно. Я один живу, — сказал Кротов и теперь сам счел нужным поспешно уточнить: — С соседями. Комната у меня в коммуналке… Поехали!

Он подхватил Валину сумку и пошел на улицу.

* * *

Поскольку отпускные у Кротова были в кармане, он чувствовал себя вполне богатым человеком, и, конечно же, поехали они на такси. Пожилой водитель вел машину со скоростью пятьдесят километров в час, дисциплинированно останавливаясь на желтый свет и ни малейшего внимания не обращая на нетерпеливые гудки сзади. «Давай-давай, гуди, торопыга», — хладнокровно бормотал он всякий раз.

Невозмутимое спокойствие его отчасти передалось и Кротову. Впервые за сегодняшний день он ощутил, как спадает тягостное напряжение.

Они свернули с улицы и медленно поехали по дорожкам квартала. «Направо, налево, — командовал Кротов. — Вот сюда и ко второму подъезду». Он полез в карман за деньгами, и вдруг Валя схватила его за руку.

— Это он! — тревожно сказала она. — Вон тот, у машины!

Напротив подъезда Кротова у соседнего дома стоял «жигуленок». Не тот, что в прошлый раз, а синий. В салоне кто-то сидел, а рядом, облокотившись о капот, лениво курил парень в белых брюках и бордовой рубашке.

Кротов быстро осмотрелся. Еще одна машина стояла на углу — почти рядом с пожарной лестницей, «Интересно: намеренно или случайно?» — подумал Кротов,

— Давай бегом в подъезд, — скомандовал Кротов. — Вызывай лифт и на четвертый этаж. Я сейчас догоню.

Валя послушно выскочила из машины и скрылась за дверью. Парень в белых штанах скучающе посмотрел ей вслед. Не узнал, должно быть. Но Кротова-то они, конечно, засекут. И он тут же понял, какого свалял дурака. Это ему самому надо было выходить, отвлечь на себя внимание, а Валю отправить отсюда немедленно подальше. Эх, поздно сообразил!

Он сунул водителю трояк и вбежал в подъезд, заметив краем глаза, как белые штаны и еще двое, выпрыгнувшие из «жигулей», бегут через двор. Успел, однако, заметить, что бег их был нетороплив и скорее всего лишь имитировал угрозу. Но все равно Кротов не намерен был их дожидаться и на одном дыхании махнул на четвертый этаж, вытаскивая на бегу ключи, отпер квартиру, втолкнул Валю и захлопнул дверь. Преследователи в этот момент стучали ботинками этажа на три ниже.

Шаги приблизились и стихли. Кротов и Валя слушали, затаив дыхание. И те, на площадке, тоже, видимо, прислушивались, что делается в квартире. Затем в дверь довольно сильно шарахнули ногой — без цели, для острастки: погоди, мол, доберемся еще — и шаги начали удаляться.

Даже в полутьме коридора Кротов увидел, что Валя побледнела.

— Ушли, — успокоил Кротов. — Все в порядке.

— Как же теперь?

— А никак, — уверенно ответил Кротов. — Они мне надоели. Это уже перебор. Сейчас просто позвоню в отделение, тогда посмотрим.

Он шагнул к телефону, но аппарат сам встретил его призывным звонком.

— Ну, что теперь будем делать? — без предисловий спросил задумчивый и отдаленно знакомый голос. — Так и будем до конца жизни бегать?

— Алло? — сказал Кротов. — Кто это?

— Я это, — ответил собеседник. — Гамлет Григорьевич.

— Новасардов! — крикнул Кротов в мгновенной ярости.

— Не волнуйся, пожалуйста, — удивленно сказала трубка. — Давай спокойно поговорим.

Кротов решил успокоиться и на несколько секунд плотно стиснул челюсти.

— Хорошо, — сказал он. — Давай спокойно.

— Скажи, пожалуйста, — начал Новасардов. — Теперь ты убедился, что у тебя ничего не получится? Или еще нет? Что же ты молчишь?

— Я слушаю.

— Все равно все будет не по-твоему, а как надо — по-человечески. Даже твоя девушка тебе не поможет. И другая девушка, которая сейчас с тобой. Ее Валя зовут, правильно? Ну, что ты молчишь?

— Давай-давай, — сказал Кротов. — Говори.

— Конечно, правильно! Я все про тебя знаю. А ты понимаешь, почему не получится? Потому что у меня много друзей. Настоящих друзей, которые понимают толк в дружбе. А у тебя есть такие друзья? Нет? Что ты вообще в жизни полезного сделал? Ты скажешь: вот хожу на работу, работаю. Ну а что полезного ты сделал хоть кому-нибудь, а? Молчишь? А вот Новасардов всю жизнь добро людям делал, и все это ценят и помнят. А ты сейчас такой — ты мне хочешь гадость сделать. Откуда ты взялся вообще? Кто ты такой? Что ты все молчишь?

— Ты закончил? — спросил Кротов.

Он постарался, чтобы его голос прозвучал гордо и презрительно, но не уверен был, что это хорошо получилось — настроение-то было пакостное.

— Почему? Нет конечно. Я тебе еще скажу. И тебе я мог много полезного сделать, но ты не захотел. А зла я не прощаю. И друзья мои тоже зла не прощают. Ты меня понял?

— Говори-говори, — сказал Кротов. — Я все слушаю.

— Одумайся, пока не поздно, — назидал Новасардов. — Ты себе только вред делаешь. И девушку зря впутал. Не жалко тебе девушку? Отпусти ее, не бойся, ее не тронут. Пусть спокойно идет домой. И тебя не тронут, если будешь себя правильно вести. Забери свою клевету на меня и спи спокойно.

— Клевету, говоришь? — ухмыльнулся Кротов.

— Напрасно улыбаешься, — услыхал ухмылку Новасардов. — Нет у тебя причин улыбаться.

— Ты так считаешь? — сказал Кротов. — А теперь я тебе скажу. Будешь сидеть в тюрьме, не сомневайся. Никуда не денешься. Ты человека убил. И со мной у тебя ничего не получится. Испугаешься. Всех не купишь, денег не хватит. Меня не купил, и следователя — самого первого — тоже не получилось. Вот и дальше так же будет. Не везде твои друзья сидят.

— Ты глупый человек, совсем ничего не понимаешь, — ответил Новасардов. — Жизнь тебя научит. И очень скоро. А девушку свою отпусти лучше. Честно советую.

В трубке равнодушно запели гудки отбоя. Кротов опустил ее на рычаг и довольно угрюмо взглянул на Валю.

— Что он говорил? — спросила она.

— Все правильно говорил. Умный человек. Слушай-ка, Валя, поезжай домой. Не надо тебе в это дело вмешиваться — в этом Новасардов абсолютно прав. Где твой дом?

— В Харитонове, — сказала Валя.

— Вот и поезжай в Харитоново. К папе и маме.

— В Харитонове бабушка, — поправила Валя. — А родители сейчас далеко — в Ноябрьске. Это в Тюменской области, они там уже четвертый год по контракту работают.

— Вот и поезжай туда, — немного невпопад сказал Кротов, — к бабушке. Далеко это?

— Шестьдесят километров с Казанского вокзала. Почта рядом. Только идти еще пешком далековато, а то бы я в училище оттуда ездила. А вы?

— Что я?

— Ну, я уеду, а вы как же?

— Да я… как-нибудь сам разберусь.

— Слушайте, — сказала Валя с какой-то совершенно новой интонацией. — А зачем вам все это надо?

— Мне? — переспросил Кротов и удивился. — Черт знает! Что значит, зачем?

Он подыскивал ответ дольше, чем предполагал, а потом довольно злобно усмехнулся.

— Я — не пешка. Понимаешь, Валя? Пусть инженеришка обычный, каких, может, тысячи. Но не пешка. Я никому… это самое место никогда не облизывал. Все сам. В этой комнатухе родился, отсюда, может, и вынесут, как родителей, но никто мне приказывать не смеет. Я никому ничего не должен. То есть я знаю, что я должен — не красть, не убивать, а больше ничего… Врать меня никто не заставит. Понимаешь, Валя, если я вдруг сломаюсь из-за этой мрази — лучше не жить. Мы все боремся, боремся. То за мир, то за свободу народов Африки. А я — за себя. Ты понимаешь, Валя? Ведь не один же я такой! Вон — и Каширин… Кстати! Что же это я про Каширина позабыл?

Кротов бросился к телефону.

— Каширин? Помогай, дружище. Пора бы тебе наконец и прямые обязанности вспомнить…

* * *

Боевики Новасардова сидели терпеливо, как на рыбалке с почасовой оплатой. Обе машины стояли на прежних местах с распахнутыми настежь дверцами, чтобы духота от раскаленного солнцем кузова выдувалась сквознячком. А их хозяева и пассажиры сидели в тополиной тени на лавочках вокруг песочницы. И хотя Кротов, как и прежде, был убежден, что все это лишь пустая демонстрация силы — не посмеют же они, не обнаглеют же до такой степени, чтобы наброситься на людей средь бела дня, — но все же заволновался, увидев, как из подкатившего к подъезду такси вылез Каширин и воинственно устремился в сторону лавочек.

Боевики насторожились, насупились, но с места не двигались. Вероятно, они были озадачены петушиным настроем незнакомца, явно не соответствовавшим его физическим возможностям.

— Пошли, Валя, пора, — сказал Кротов.

Спустя минуту они вышли из подъезда. Со скамеек немедленно поднялись двое и вразвалку двинулись навстречу.

— Так! — выкрикнул Каширин, словно «маузер», выхватывая из кармана свое красное удостоверение. — Лейтенант милиции Каширин. А вы кто такие? Ваши документы?

Те остановились.

— Какие документы? — ошеломленно сказал один.

— А в чем дело? — спросил другой. — Мы сидим тихо, отдыхаем, начальник. Никого не трогаем.

— Документы! — грозно требовал Каширин, но те уже оправились от короткого смущения.

— Да ладно, — махнул рукой первый, к они пошли обратно.

Пока Кротов усаживал Валю в машину и передавал Каширину из рук в руки обличающие письма, на скамейке происходило короткое совещание. Один из сторожей сорвался с места и побежал через двор — видимо, звонить Новасардову.

— Пока, Валечка, — сказал Кротов. — Ты дай мне знать, когда в Москве появишься.

— Я в воскресенье приеду, — пообещала Валя, отчего-то немного покраснев, — Я позвоню.

— Поезжайте, — велел Кротов Каширину, но тот отрицательно мотнул головой.

— Поднимайся к себе, я посмотрю. И жди меня дома, никуда не ходи. Это все, конечно, психологическое давление… Ладно, давильщики! Я провожу Валю, а потом начнем с этими разбираться. — Каширин кивнул в направлении скамеек. — Я тебе гарантирую, эту ночь они в кэпэзэ проведут. То есть, в ивээс. Если, конечно, за это время не разбегутся.

Глаза у Каширина воинственно сверкали, и Кротов решил, что до сих пор думал о Каширине слишком небрежно. Каширин все-таки очень неплохой парень. И совсем не дурак.

Они ждали до тех пор, пока Кротов не поднялся в квартиру и не помахал из окна. Только после этого Каширин уселся в машину. Такси тронулось и выехало со двора. Но тут же Кротов увидел, как одна из стороживших его машин — та, что стояла со стороны пожарной лестницы и которую Каширин не мог сейчас видеть, — плавно покатила вслед. Да не сразу, а другим путем — вокруг корпуса, чтобы спокойно сесть на хвост такси уже на улице, спрятавшись в транспортном потоке.

Кротов лихорадочно соображал: значит, они «доведут» такси до вокзала, там сядут в электричку вместе с Валей… О черт! Она же говорила, что до ее дурацкого Харитонова еще сколько-то нужно идти! И наверняка лесом!

Прежде чем выскочить из квартиры, Кротов накинул куртку, чтобы хоть как-то переменить внешность. Хотя те, в машине, его вблизи вроде не разглядывали. Главное — успеть к электричке! Кротов отправился уже привычной дорогой — через чердак и пожарную лестницу. Теперь этот путь был свободен. Повезло ему и в том, что, пока он спускался, никто из редких прохожих не догадался поднять голову и выразить каким-нибудь образом изумление при виде взрослого мужика, карабкающегося по железным перекладинам, словно форточный воришка.

Кротов мягко спрыгнул на асфальт и что было сил помчался на улицу. Совсем рядом мелькнул зеленый огонек. Размахивая руками, Кротов выскочил на мостовую. Такси с визгом затормозило.

— Куда ехать? — свирепо заорал в окошко водитель. Он, вероятно, хотел сначала обругать Кротова, но профессиональный рефлекс взял поначалу верх.

— На Казанский.

— Садись. У тебя что, крыша поехала? Под колеса ж!

Таксист не переставая ругался до самого вокзала, но от пережитого волнения темп сразу же взял достаточно высокий, и добрались они минут за пятнадцать. Не пытаясь искать расписание, Кротов сразу же выбежал на платформу. Он успел. До отправления электрички оставалась еще пара минут. Кротов вскочил в последний вагон и остановился перевести дыхание.

Да, подумал он, бандиты его, возможно, не узнают. Но то, что он их не узнает, — это точно. Не видел ведь, не посмотрел ни разу в глаза. Значит, к Вале подходить нельзя. Надо просто быть все время рядом.

Кротов пошел по составу. Миновал один вагон, другой и третий, а в пятом еще от самых дверей увидел в сетке знакомую спортивную сумку — почти в самом конце вагона. Там сидела Валя, спиной к Кротову, который тут же, у дверей, устроился у окошка. Отсюда и Валя ему была хорошо видна, и все пассажиры.

Потихоньку разглядывая попутчиков, Кротов пытался определить: кто же из них враг. Может быть, эти трое, справа, с нахальными и сонными рожами? А может, те двое, что сидели впереди, друг против друга, угрюмо уставясь в окно? Еще кто-то толчется в тамбуре, краем глаза Кротов фиксировал какое-то агрессивное движение, но из осторожности не оборачивался. Внезапно он вспомнил, что едет без билета. Вот тебе на! Не приведи Бог, контролеры пойдут — вся конспирация насмарку.

Поезд дернулся и потихоньку поехал. Те, что были в тамбуре, стукнув дверьми, прошли мимо Кротова и уселись в середине вагона. Два пария лет двадцати пяти. Парни как парни…

Сменялись остановки, люди входили и выходили, и постепенно Кротов успокоился. Успокоившись — задумался. С чего это он, собственно, решил, что Валю обязательно будут преследовать? Обещал же Новасардов, что ее не тронут…

В Люберцах из вагона вышли трое парней, чьи лица сгоряча показались Кротову нахальными. Теперь-то он понял, что ошибся. Нормальные совершенно лица, симпатичные даже. На их место сели две пожилые женщины.

В какой-то момент Кротов испытал нечто вроде смущения. Кажется, в этот раз он перестарался. Подвели нервишки. Ладно еще, что не за себя боялся, за Валю.

В Григорово вышли и двое из тамбура, подозрительных, с точки зрения Кротова, теперь осталось немного — только те, что по-прежнему молча сидели друг напротив друга. Впрочем, сейчас уже Кротов склонен был критически пересматривать свои предварительные выводы. К тому же один из них, как увидел Кротов, просто спал. И довольно крепко, если судить по отвисшей челюсти. Второй — он сидел спиной к Кротову — тоже вел себя тихо. Позы не переменил ни разу. Тоже спал, что ли?

После некоторого колебания Кротов подавил импульс просто подойти к Вале и рассказать о своих опасениях. Решил доиграть свою роль до конца.

Гжель. В вагоне осталось человек тридцать. Судя по схеме маршрута, что висела над головой Кротова, на следующей станции Вале выходить.

Кротов встал и быстро вышел в тамбур. В следующий момент Валя тоже поднялась и принялась стаскивать сумку с сетки. И оба, казалось, покойно спящих парня дружно проснулись и направились к тамбуру Кротова. Инстинктивно он понял, что пока они его видеть не должны. Он тут же перешел в другой вагон, пробежал его весь и остановился в дальнем тамбуре. Никто за ним не спешил.

Тряхнуло: поезд начал торможение. Только теперь Кротов обнаружил, что небо заметно потемнело. Он взглянул на часы. Ого! Уже почти восемь вечера!

Станция. Двери с шипением разошлись, выпуская пассажиров на теплую, не остывшую до сих пор от дневного солнца платформу. Электричка ушла, унося с собой затихающее постукивание колес и характерный запах большого вокзала.

Кротов шел по платформе, выглядывая впереди светлую Валину кофточку. Вокруг летали комары, вовсю свиристели какие-то вечерние кузнечики, терпко пахло травой. Кротов подумал, что тысячу лет уже не был за городом.

Валя спустилась с платформы и перешла через рельсы. Еще несколько человек из сошедших с поезда пассажиров отправились тем же путем. И те парни — тоже. Сразу за железнодорожным полотном дорожка делилась надвое. Одна — поворачивала назад, в сторону Гжели, и шла между насыпью и реденькой лесозащитной полосой. Другая уходила от железной дороги через поле к темному, словно нарочно вырезанному из черной бумага силуэту леса. Большинство бывших пассажиров электрички пошли вдоль полотна. Валя — через поле. Два парня, сохраняя дистанцию метров в семьдесят, неторопливо шагали за ней.

Кротов не пошел за ними — его бы сразу заметили на открытом пространстве. Он свернул за лесополосу и просто сел на травку, поглядывая из-за куста. На него немедленно налетели комары, и Кротов даже растерялся от злобности их укусов.

Парни шли, казалось, полностью занятые каким-то своим разговором, не делая никаких попыток догнать Валю. Более того, как видел Кротов, расстояние между ними даже увеличилось. «Может, просто совпадение?» — подумал Кротов.

Белая кофточка Вали скрылась за деревьями, а через минуту или две границы леса достигли и парни. Тогда Кротов поднялся, убил на щеке пятидесятого комара и побежал по дорожке, стараясь ступать легко и бесшумно.

До опушки он добежал быстро, на одном дыхании. Сумерки в лесу были гуще, дорожка извивалась между стволами деревьев и плотными островками подроста, видимость ограничивалась двадцатью шагами. Теперь он не бежал, но шел достаточно быстро, чтобы расстояние между ним и идущими впереди сокращалось. Как он не напрягал слух, пытаясь различить шаги, слышно ничего не было. Однажды он споткнулся о какую-то палку, сделал еще несколько шагов, потом вернулся. Палка оказалась сосновым суком — толстая и крепкая с виду. Кротов ее подобрал.

И в этот момент он услыхал, как впереди, совсем близко, вскрикнула Валя. Сжимая в руке палку, бросился вперед. Больше всего сейчас он боялся опоздать. Всего один поворот сделала дорожка, и Кротов их увидел.

Валя сопротивлялась отчаянно и яростно. Схватив за руки, парни тащили ее с тропинки в глубину леса. Они не торопились, совершенно уверенные в том, что помешать им некому, и не услышали шагов Кротова.

Отведенная в замахе палка обрушилась на голову одного из бандитов. Палка оказалась все же трухлявой и разлетелась от удара сразу на несколько кусков, но и жертва Кротова, издав удивленный хрюкающий звук, мешком повалилась наземь. Другой, мгновенно отшвырнув Валю, отпрыгнул в сторону, принимая боевую стойку. Если внезапная атака Кротова и вызвала у него какую-то растерянность, то справился он с ней потрясающе быстро. Это был здоровенный парень, на полголовы выше Кротова и килограммов на десять тяжелее. Вполне возможно, схватка с ним окончилась бы для Кротова печально, если бы не Валя.

Совершенно неожиданно для обоих она прыгнула за спину противника Кротова, вцепилась в его волосы обеими руками и повисла всей тяжестью. Голова бандита вздернулась вверх, и тогда Кротов метнулся вперед и соединенными руками ударил что было сил ему под подбородок. Бандит упал, и Валя тоже упала, но тут же вскочила на ноги. Кротов подхватил валявшуюся в траве сумку, и они побежали. Погони не было: оба врага все еще оставались на земле.

Через несколько минут стремительного бега тропинка уткнулась в грунтовую дорогу, всю в огромных рытвинах от колес грузовиков и тракторных гусениц.

— Устала, не могу больше! — задыхаясь, сказала Валя.

Кротов замедлил шаг.

— Здорово мы их, — бодро проговорил он. — Ты просто молодец!

— Откуда ты взялся? — только теперь удивилась Валя.

Кротов только махнул рукой.

— Хорошо, хоть в последний момент сообразил. Мы с тобой ехали в одном вагоне.

— Когда они подбежали сзади, я думала: все, конец, — передернула плечами Валя, вновь ощущая пережитый страх.

— Обошлось, все в порядке. Далеко нам еще?

— Нет, — сказала Валя, — сейчас увидим Харитоново.

Метров через триста дорога вывела их на опушку. Через небольшой скошенный луг Кротов увидел ранние огни деревни. На открытом месте они невольно снова ускорили шаг, часто оглядываясь в сторону леса. Но врагов их не было видно. Может, еще не пришли в себя, а может, просто отказались от преследования в незнакомых местах.

Харитоново состояло из одной улицы — маленькая деревенька, тихо доживающая свой долгий век, каких немало в Подмосковье. И дома здесь были не дома, а избы, и вместо заборов — ветхие загородки из жердей, а посреди улицы — колодец с журавлем. Только несколько лампочек на столбах электрической линии напоминали, что цивилизация не так уж далеко.

Валин дом стоял почти в самом центре деревни, напротив колодца. Сложенный из толстых, серых от времени бревен, он напомнил Кротову декорации какого-нибудь исторического фильма. Окна дома были темны.

— Спит уже бабуля, что ли? — предположила Валя.

Но из-за небольшой пристройки — то ли кухни, то ли утепленной веранды — уже выходила сухонькая, но бодрая старушка. Приложив ладонь козырьком ко лбу, она вгляделась в сумеречных гостей.

— Валюшка, ты?

— Я, бабуля.

— Кто это с тобой?

— Знакомый мой, — сказала Валя. — Товарищ. Зовут Саша. — И после маленькой паузы прибавила зачем-то: — Мы вместе учимся.

— А-а, — сказала бабушка, внимательно оглядывая Кротова. — Я свет-то не зажигала, все смотрела, когда ты придешь. Идите в дом.

В темных сенях Кротов немедленно налетел на какую-то скамейку, загремел ведрами и чувствительно ушиб голень. Но Валя уже прошла в комнату и включила свет. И снова Кротову показалось, что все это он уже видел на телеэкране или в кинотеатре — и простенькую лавку у окна, и разноцветные лоскутные половички, беленную известью печь и икону вместе с лампадкой в углу. Только телевизор на тумбочке несколько не вписывался, нарушал стиль. Впрочем, и телевизор этот был достаточно старенький.

— Чай пить станем, — войдя следом, сказала бабушка. — А то картошка в чугуне. Теплая еще. Валюшка, картошку будете?

— Будем, бабушка. Кушать хочется. А я колбаски привезла.

— Так у меня с прошлого раза не вся съедена. Валюшка, сходи к колодцу, воды набери.

— Ладно, бабушка.

Кротов вскочил и бросился за ведрами.

Небо сделалось совсем уже темным, высыпали звезды, о существовании которых Кротов, как и почти всякий горожанин, вспоминал лишь во время отпуска, и то, если туч не было. Но электрические лампочки на столбах, как и в городе, светили намного ярче звезд, освещая улицу и колодец с журавлем. Такие колодцы Кротов прежде видел только на картинках и не был уверен, что справится с его устройством. Впрочем, воду очень ловко достала Валя, Кротову оставалось лишь дотащить ведра.

— Ка-а-во я вижу! — раздался рядом пьяноватый, разбитной голос. — Валюха приехала!

Два паренька лет восемнадцати или чуть больше подошли из темноты к колодцу.

— Здравствуй, Валечка, здравствуй, дорогая, — манерно выговаривал один — невысокий и хлипкий с виду, в белой рубахе с закатанными по локоть рукавами.

На Кротова внимания он демонстративно не обращал.

— Здравствуй, здравствуй, — с досадой сказала Валя.

— Дай хоть за руку подержаться, — изображая обиду, воскликнул парень, схватил Валину ладонь и принялся трясти. — Надолго ли к нам?

— Надолго? — Валя сделала попытку вырвать руку, но парень не давал. — Да пусти ты!

— Зачем так неласково? — снова театрально возмутился парень.

Другой — повыше и поплотнее — молча и сумрачно взирал на происходящее.

— Отпусти ее, — с неожиданной злостью рявкнул Кротов и так стремительно шагнул к парню, что тот отшатнулся.

— А эт-то ещ-ще кт-то? — сказал он, по-блатному акцентируя согласные. — Ухажер твой, да? Чего он такой нервный? Может, его полечить?

Парень скучал и явно радовался возможности покуражиться превосходящими силами. Кротов решил, что нужно, не дожидаясь развития событий, врезать ему сейчас же в челюсть, но привести замысел в исполнение не успел. Между ними решительно встала Валя.

— Ты, Мишка, чего к моему мужу вяжешься! Я тебе сейчас ведром по голове! А ну иди, куда шел!

Парень несколько опешил.

— Чего орешь-то? Кто к нему вяжется? А пусть не выступает, если муж.

— Ладно, Мишка, пошли, — баском сказал его приятель.

И Валя сказала Кротову:

— Идем!

Он поднял ведра и понес к дому. Позади недовольно и невнятно бормотал Мишка.

— Сурово ты с ним, — с уважением проговорил Кротов.

— Да ну их… салажата, — махнула рукой Валя, — Мишка каждый день пьяный. Совсем, как его батя, алкоголиком стал. Слава Богу, осенью в армию заберут.

Когда уже входили в калитку, обиженный Мишка выкрикнул что-то явно вызывающее. Кротов хотел поставить ведра, но Валя, угадав его движение, схватила под руку.

— Идем, идем…

Кротова уложили на раскладушке в смежной комнате. Вначале он еще слышал, как Валя с бабушкой негромко переговаривались за тонкой дощатой перегородкой, а потом уснул, будто в один миг.

Назойливая муха нагло звенела над ухом и щекотала лапками лицо. Отгоняя ее, Кротов взмахнул рукой и понял, что проснулся. Солнечные лучи пробивались сквозь тонкую ткань занавесок. От двери на Кротова с улыбкой смотрела Валя.

— Выспался?

Простенькое платье ладно облегало ее фигурку, волосы были перехвачены заколкой. Валя выглядела так уютно, по-домашнему, что Кротову отчего-то сделалось немного грустно.

— Доброе утро, — сказал он. — Который час?

— Уже девять. — Валя ушла за перегородку и оттуда крикнула: — Завтрак готов. Рукомойник на веранде.

Они сели завтракать. Кротов с удовольствием следил за ловкими Валиными движениями. Ему очень нравилось, что она ухаживает за ним — наливает чай и мажет маслом хлеб, он чувствовал себя не без удовольствия чуточку больше, чем просто гостем. Впрочем, так на самом деле и было — вчерашний день сблизил их гораздо скорее, чем иное долгое знакомство.

— А где бабушка? — спросил Кротов.

— На птицефабрике. Она в шесть часов уходит, — ответила Валя. — Хорошая у меня бабушка. Сердится, а виду не показывает.

— На что же сердится?

Валя быстро взглянула на него и улыбнулась.

— Вот, сердится. Я же не буду ей все рассказывать. А она видит и что-то свое думает. И сердится.

— Да… — Кротов машинально потрогал подбородок, обнаружил отросшую за сутки щетину и пожалел, что нечем побриться.

Валя правильно прочитала его мысли.

— Если хочешь побриться, на веранде в столике есть запасной прибор отца. Я сразу-то не догадалась предложить,

— Конечно, — обрадовался Кротов.

Придирчиво оглядев себя через пять минут, он нашел, что выглядит вполне прилично. Кротов спрягал бритвенный прибор и потянулся убрать зеркальце, которое пристроил на оконной раме.

И мгновенно отпрыгнул в глубину комнаты. По середине улицы неторопливо шагали двое, а чуть поодаль — третий с сумкой на ремешке через плечо. Вид у них был явно не местный, да и не в том дело, как они выглядели: по меньшей мере одного из них Кротов уже встречал.

Они шли, внимательно осматривая дома по обеим сторонам улицы, и в какое-то мгновение Кротову показалось, что взгляд одного из них уперся ему прямо в лицо. Но в следующую секунду тот уже смотрел в другом направлении.

— Валя! — позвал Кротов, стараясь говорить спокойно. — Кажется, они нас нашли. Что-то слишком торопятся…

Валя стояла на пороге веранды. Схватившись за руки, они смотрели, как трое пришельцев дошли до трансформаторной будки в конце деревни и остановились в расслабленных позах, опершись о низенький заборчик.

— Что делать-то? — растерянно сказала Валя.

— Прежде всего нужно спрятаться. Пока Каширин чего-нибудь там, в Москве, не добьется, нам бы надо где-то отсидеться. Слушай, а может, здешняя милиция поможет? Где у вас милиция?

— Милиция далеко, на той стороне дороги, — рассеянно проговорила Валя. Она что-то обдумывала.

— Пошли скорее, — Валя потянула Кротова за собой.

Через окно, выходящее во двор, они вылезли из дома и, пригнувшись, побежали к задней калитке. За небольшим участком картофельных грядок метров на пятьдесят тянулся низкий кустарник, а за ним — до лесной опушки — открытое поле, засеянное каким-то низеньким злаком. На краю поля они остановились. Кустарник, заборы и соседние дома укрывали их от тех троих, но на дороге при въезде в деревню стоял знакомый синий «жигуленок», а в нем сидели еще двое. Перейти поле незамеченными было невозможно.

Валя снова потянула Кротова, они нырнули в кустарник и побежали параллельно заборам, и вдруг Валя куда-то исчезла, а потом и Кротов почувствовал, что скатывается в какую-то яму. Этот ров, глубиной более человеческого роста, пересекавший поле от деревни до самой опушки, был вырыт, видимо, для понижения уровня грунтовых вод. На дне его кое-где стояла влага, под ногами чавкала грязь, но это было не важно Через несколько минут они уже добрались до его конца. Теперь от леса их отделяла лишь грунтовая дорога, что шла вдоль опушки.

Они выскочили из рва и в два прыжка пересекли открытый участок. Кротов остановился и поглядел назад, в просвет ветвей и стволов. «Жигуленок» спокойно стоял на своем месте. Их бегство осталось незамеченным.

— Куда теперь? — деловито спросил Кротов. — В милицию?

— Я знаю куда, — сказала Валя. — В сторожку пойдем. Там раньше пасечник жил — мой дядя, — когда пасека была, а теперь никто и не ходит.

— Отчего так?

— Два года назад дядя умер. Он старенький был. А пасеку на центральную усадьбу перевезли.

— Далеко эта сторожка?

— Нет, — Валя помотала головой, — километра три-четыре.

— А дорога вообще туда есть?

— Плохая очень. Все по лесу идет. А как дожди начинаются — вообще не проехать. Разве что на тракторе. День посидим, а вечером я домой схожу, поесть принесу.

— Тут они тебя и поймают, — сказал Кротов.

— Так уж и поймают, — презрительно фыркнула Валя. — Что ж они, до ночи будут сидеть?

— Вот уж не знаю, — с сомнением сказал Кротов. — Что-то слишком серьезно они за нас взялись. Не нравится мне это. Зря я тебя в это дело втянул, Валюшка.

— Да ладно, — легко возразила она и пошла вперед, приминая траву маленькими ступнями.

Вскоре они вышли на лесную дорогу. Тут и в самом деле можно было проехать разве что на грузовике. Хотя погода уже более недели стояла сухая, глубокие рытвины были налиты жидкой грязью. Это подействовало успокаивающе на Кротова — такую грязь на «жигулях» не проехать.

Впереди послышалось ровное тарахтение трактора, а когда дорога сделала поворот, Кротов увидел старенький «беларусь» с откинутым капотом, над которым возился худенький тракторист в синей майке и старой фетровой шляпе с заломленными по-ковбойски полями. Валя шла мимо, как ни в чем не бывало, и Кротов следовал за ней. И лишь спустя некоторое время он понял, почему это тракторист так недружелюбно зыркнул на них из-под шляпы. Это был вчерашний парень — Мишка.

Дорога разделилась на две. Более наезженная как будто описывала широкий полукруг, вероятно, выводя вновь к полю. Другая вела в глубину леса. Валя свернула на лесную дорогу. Кротов оглянулся: Мишка мрачно смотрел им вслед, расставив ноги в сапогах и уперев руки в тощие бока. Эта встреча чем-то смутила Кротова, он и Вале выразил свои неясные опасения, но она лишь махнула рукой.

— Мишка-то? Да ну!..

А Мишка раздраженно захлопнул капот и покатил в деревню. До открытия магазина оставались считанные минуты.

Лесная дорога выглядела совсем заброшенной. Никто по ней давно не ездил, пробитые колесами шрамы затянулись и проросли невысокой мягкой травой. Идти здесь было легко и приятно, и оттого, что бегство их словно бы вдруг превратилось в заурядную прогулку, Кротов и Валя не вспоминали о тех, кто остался позади. Валя принялась рассказывать о том, о чем ей действительно полагалось сейчас рассказывать — о только что сданных экзаменах и зачетах, о преподавателях и подружках по училищу. Кротов же слушал вполуха, не особенно вникая в суть — ему просто было приятно журчание ее речи. Как-то незаметно оказалось, что идут они, взявшись за руки.

— …Я посчитала — одних зачетов сорок штук, — говорила Валя. — И это еще не считая экзаменов. И на каждый столько сил уходит… А ты экзаменов боялся?

— Да, — сказал Кротов, останавливаясь.

И Валя остановилась, сразу замолчав. Они стояли вплотную, не размыкая рук. Внимательно и серьезно смотрела она над его плечом, словно разглядывая вдалеке что-то очень важное.

— Валечка, — шепнул Кротов, осторожно коснувшись ее волос.

Он поцеловал ее и увидел, что она ждала его поцелуя. Замерев, они стояли долгие минуты, а потом снова пошли молча и медленно.

— Саша, — сказала Валя. — Я хотела спросить. Та твоя девушка…

— Это не моя девушка, — отрезал Кротов.

— Почему? — удивилась Валя не смыслу, а категоричности ответа.

— Моя девушка — это ты, — улыбнулся он. — Если ты, конечно, не возражаешь.

Поймав себя на том, что ожидает ее ответа с некоторым напряжением, Кротов удивился. Но Валя не стала отвечать. Только засмеялась и ласково сжала его руку. Кротова это немного все же разочаровало. Ему бы хотелось, чтобы она ответила. Поэтому в качестве компенсации он поцеловал ее еще раз.

Лес впереди поредел, открыв то ли большую поляну, то ли заброшенное поле, на краю которого стоял бревенчатый домик под высокой, чуть не мансардного типа крышей. Домик окружали одичавшие кусты смородины и малины, ростом с которыми соперничала проросшая на бывших грядках лебеда. Окна домика закрывали ставни, забитые еще поверх для надежности досками. На двери висел огромный замок.

Кротов его озадаченно потрогал.

— Как же мы войдем?

— Нормально, — успокоила Валя, нагнулась, пошарила под крыльцом и вытащила ключ.

Замок натужно щелкнул, со ржавым скрипом откинулась дужка. Валя толкнула дверь.

— Гляди-ка, не разорили избушку, — удовлетворенно сказала она.

* * *

Мишка развернул трактор на площадке у магазина и заглушил двигатель. Неподалеку, на травке возле ограждения трансформаторной будки, сидели в кружок три каких-то пижона нерусской национальности. Мишка едва удостоил их взглядом: башка была тяжелая, и горло сушило (видно, от жары). Грохоча сапогами по ступеням крыльца, ввалился в магазин. Тут было прохладно и пусто. Продавщица Галька сидела у зарешеченного окна на мешке с крупой и читала.

«Вот деловая», — злобно подумав Мишка.

— Галочке привет, — сказал он. — Чего у тебя тут есть?

— Я тебе не Галочка, а Галина Ивановна, — поджала губы продавщица. Ей было уже далеко за сорок, и Мишку она терпеть не могла.

— Да ладно тебе, — сказал Мишка. Пререкаться не хотелось, каждое слово отдавалось болезненным толчком в висках. — Дайка красненького.

— Красненького ему, — ворчала продавщица. — Едва утро, а ему уже глаза налить. Пропащий ты, Мишка.

— Ладно тебе, — повторил Мишка, ощущая, как охватывает его тяжелое раздражение. — Разговорилась, корова. Вспомнишь, когда трактор понадобится. То — Мишка, а то — Мишенька! Давай бутылку! И сырок вон тот, плавленый.

С поллитровкой черного цвета вермута и плавленым сырком «Дружба» Мишка забрался на трактор, раздумывая, принять ли прямо здесь или отъехать к пруду, где попрохладнее.

— Эй, парень, — окликнул его один из пижонов натравке.

— Чего? — угрюмо отозвался Мишка.

Он ненавидел и презирал нерусских, особенно с прошлой суббота, поскольку именно тогда был бит в соседней деревне приезжими строителями-армянами за пьяный кураж,

— Эй, слушай, пивка хочешь? Иди, попей с нами, дорогой!

Переместив презрение поглубже в душу, Мишка подошел. Пивка ему искренне хотелось.

— Садись, дорогой, — сказал нерусский, протягивая ему жестяную банку с иностранными надписями.

Мишка догадался, что это специальное заграничное пиво, которого он никогда не пробовал. Что делать с банкой, он не знал, а спрашивать не желал из гордости. Однако догадался, заметив сверху колечко. Дернул за него едва не изо всех сил, отчего пиво с шипением плескануло ему на штанину.

— A-а, е-мое, — сказал Мишка, напряженно ожидая смешка.

Но никто ничего вроде не заметил. Тогда Мишка присосался к банке, опорожнив ее в один миг. Пиво было хоть теплое, но вкусное. А самое главное — пошло в струю.

— Нормально, — похвалил Мишка.

— Еще пей, дорогой, я прошу, — тот же пижон сердечно протянул Мишке другую банку.

Теперь уже Мишка не оплошал, открыл, как надо. Пивко сразу оттянуло дурную хмарь в голове. «Нормальные мужики, — благодарно подумал Мишка, — хоть и не русские».

— Может, красненького? — щедро предложил он.

— Спасибо, дорогой, голова от этого красного болит. Я водку люблю, — сказал пижон, и только тут Мишка понял, что он такой же русский, как и сам Мишка. Даже не брюнет — просто темноволосый. Двое других — точно нерусские, а этот свой.

— Так это… можно и водки, если что. — согласился Мишка. — Сейчас Гальку трясану — все будет.

— Попозже, слушай, — остановил его русский пижон. Все-таки говорил он как-то странно. Может, для того, чтобы дружки его лучше понимали? — Давай познакомимся. Меня Петя зовут. А тебя как?

— Миша, — сказал Мишка.

— Очень хорошо! — Петя пожал Мише руку. — Скажи, Миша, пожалуйста, ты девушку такую знаешь, Валя зовут'?

— Вальку? Ну! Вот ее дом. А что?

Петя вздохнул глубоко и грустно.

— Где ее сейчас можно найти, скажи, а?

— Кто ее знает! — пожал плечами Мишка. — Гуляет где-то со своим мужиком. Мужем то есть.

— Каким мужем! — вмешался второй пижон (точно нерусский). — Это ей не муж! Это плохой, очень мерзкий человек. Мой друг ей жених. Вот он!

Он показал на третьего — мрачного, худощавого и жилистого парня. Этот парень, успевший загореть где-то до черноты, хотя лето только началось, участия в разговоре не принимал. И даже, кажется, не слушал, о чем идет речь. Пил пиво, курил и задумчиво смотрел куда-то в сторону.

«Переживает», — догадался Мишка.

— Он ее любит, она его любит, а тот человек все испортил — подлый такой! — продолжал объяснять второй нерусский. — Где они могут быть, скажи, пожалуйста? Надо поговорить, пока не поздно, объяснить все.

— Во стерва! — посочувствовал Мишка. — Она такая, сколько я помню, это точно!..

И тут же прикусил язык, сообразив, что понес лишнее. Но жених, к счастью, не отреагировал. Занятый своими грустными думами, он просто не расслышал.

— Очень надо другу помочь, понимаешь, Миша, да? — уговаривал нерусский.

— Да откуда ж я… — начал Мишка и вдруг злобно ухмыльнулся. — Так они ж на пасеку пошли. Точно! Больше некуда. Это вот сейчас по дороге, вдоль леса, потом налево и так все время по левой руке…

* * *

Грубый стол, сколоченный из досок, маленький шкафчик, пара табуреток, лавка да еще нечто вроде топчана в углу, укрытого каким-то ветхим тряпьем, — вот и вся обстановка избушки пасечника. Валя сразу же принялась наводить порядок. Наломав веник из березовых веток, мела пол, а Кротов, оказавшись не у дел и прикидывая, чем бы заняться, обнаружил в потолке лаз.

Тогда он решил, что необходимо исследовать подробнее их временное пристанище. Он подвинул стол, поставил на него табуретку и полез наверх. Крышка люка приподнялась довольно легко, и на Кротова тут же обрушился водопад пыли и всяческого сора. Чихая и отфыркиваясь, Кротов вынужден был на время отступить.

— Ну вот, — укорила его Валя, — я только вымела…

Кротов почесал в затылке, но решил на полдороге не останавливаться. Он снова забрался на табуретку и протиснулся на чердак. Тусклого света из маленького запыленного окошка под крышей хватало, чтобы оглядеться. Во всех углах тут валялась какая-то совсем уже немыслимая рухлядь, копившаяся, вероятно, еще с начала века. К тому же ясно было, что последние двадцать или тридцать лет сюда вообще никто не лазал.

Не столько любопытство, сколько желание извлечь из своего исследования хоть какой-то практический смысл побудило Кротова начать перебирать наваленный в кучи хлам из старых послевоенных газет, каких-то жестянок, деревянных и металлических обломков бывших вещей. Он постепенно увлекся, втягиваясь в это, в сущности, совершенно бесполезное занятие.

Он вытащил облупившуюся, осыпавшуюся икону, восстановить которую не взялся бы ни один реставратор. Он достал черный от окиси медный самовар с пробитым боком, ржавый и тупой топор-колун на обломанном топорище — и это было лучшее из найденного, не считая пачки неплохо сохранившихся газет времен освоения целинных земель.

В конце концов все это Кротову надоело. Он не глядя отшвырнул в сторону очередную находку — ржавый железнодорожный костыль — и шагнул к люку. Однако остановился. Костыль упал с каким-то странным приглушенным звуком — совсем не так, как положено падать ржавому костылю на шлаковую засыпку или деревянный настил чердака.

С ленивым полуинтересом Кротов вернулся и пошарил в темноте рукой. А потом вытащил ближе к свету продолговатый увесистый сверток плотной и, видимо, когда-то промасленной, а теперь покрытой засохшей коркой пыли ткани. В трех местах сверток был перетянут толстым медным проводом, и Кротову довольно долго пришлось повозиться, расковыривая проволочные скрутки тем же костылем.

— Саша, ты куда пропал? — услышал он Валин голос.

— Я сейчас, Валюша.

Скрутки, наконец, поддались. Кротов осторожно развернул ткань и не сумел сдержать изумленного возгласа.

— Ты что, Саша?

Кротов спустился с чердака и прикрыл за собой люк.

— Посмотри-ка, что я там нашел!

Он выложил на стол разобранную и густо промасленную двустволку. Отдельно — перевязанную суровой ниткой дюжину патронов, снаряженных в тускло-желтые латунные гильзы.

— Я и не знала, что у дяди Лени ружье есть, — удивилась Валя.

— Может, твой дядя Леня тоже не знал, — предположил Кротов. — Может, оно там лежит невесть сколько. Гляди, какие гильзы. Сейчас таких не увидишь.

Теперь и ему было чем заняться. Оружие требовало аккуратного мужского отношения. Кротов отчистил ружье от масла и собрал двустволку. Темный полированный приклад удобно упирался в плечо. Кротов щелкнул несколько раз курками.

— Как новая!

Потом вложил патроны в казенник и осторожно поставил ружье в угол.

* * *

Бешир не взялся бы за это дело совсем не потому, что чего-то опасался. Он знал, что не боится ничего. Нет, Беширу в принципе не нравилась эта суматоха с погоней, этот спектакль, в котором он вынужден был участвовать. В делах, подобных этому, Бешир не любил ни суеты, ни многолюдия, предпочитая действовать быстро и надежно, и по возможности в одиночку. В этом году Беширу исполнилось двадцать восемь лет, он ни разу не сидел в тюрьме и не собирался сидеть никогда.

Убивать он научился, когда ему не было еще и семнадцати. Именно тогда это случилось впервые — в пьяной драке, исполненной слепой и разрушительной злобы. На всю жизнь отпечаталась в памяти та легкость, с которой отточенный нож вошел в тело, услышанный лишь им одним слабый хруст разрываемых острием тканей, пронзительный, звериный вскрик. Все это вспоминалось и сейчас, ярко, но без волнения. Помнил Бешир и тот страх — ужасный темный страх, что за ним придут, что его сейчас схватят…

Тогда его спас Брат — он так и сказал: зови меня Братом, и с тех пор Бешир никогда не называл его иначе. Брат первым оказался около мертвого тела, подобрал оброненный Беширом нож и уничтожил следы, а потом отправил Бешира на побережье. Милиция ничего не смогла отыскать.

Тогда, в первый раз, Беширу стало ясно, как легко отнять у человека жизнь, и больше он над этим не задумывался.

Через полтора года он отдал долг Брату. Бешир убил его врага. Для этого пришлось ехать в приморский город и целую неделю ждать, когда настанет удобный момент. Враг Брата пал жертвой своего пристрастия к ночным купаниям с девками. Он лишь немного замешкался на пляже. Подружка его уже плескалась в невысокой волне, а враг все прыгал на песке, освобождаясь от подштанников, когда к нему бесшумно метнулся Бешир и воткнул нож под лопатку.

Он не собирался тогда немедленно бежать из города и еще целую неделю спокойно отдыхал, наблюдая суету милиции, беспомощную и непонятную толпу курортников, лишь раздражавшую ее.

Брат всегда был очень щедр с Беширом. Бешир это ценил и никогда не задавал лишних вопросов. Но сейчас он впервые не мог понять Брата. Что за интерес мог быть у того к толстому столичному торгашу? Беширу не нравилось, что ради какого-то торгаша он вынужден был светиться, изображая ревнивого брошенного мужа. Это было противно Беширу само по себе, но для чего-то необходимо торгашу, пожелавшему изобразить убийство обязательно из ревности. Хотя торгаш намекал Беширу, что такая комбинация нужна исключительно для его, Бешира, безопасности, если вдруг что-то случится не так…

Но Бешир не собирался попадаться. Он просто не любил засвечиваться и ни за что бы не взялся за подобное дело, несмотря на астрономическую сумму, обещанную и частично уже уплаченную торгашом. Если бы не попросил Брат.

Впрочем, сейчас Бешир постепенно склонялся к иному мнению. Он увидел, что дело у торгаша поставлено неплохо, что четверо его парней кое-чего стоят и что в крайнем случае они и сами вполне способны убрать и девку, и парня, а Бешир необходим как козырная карта в комбинации. И толстый столичный торгаш начинал вызывать у Бешира если не уважение, то некоторую снисходительность.

Ухмыляясь в душе, Бешир слушал, как напарники расписывали деревенскому алкашу страдания Бешира, которого бросила любимая женщина. Алкаш поверил и запомнил накрепко, хотя, как все русские алкаши, нажрался мерзко и безудержно. Но на следующий день, когда проспится, он все вспомнит. А Бешир исполнит то, что должен, и уедет домой, где его уважают и где его никто не станет искать…

Они поехали сразу, как вырубился наконец, налакавшись своей отравы, русский алкаш. И почти сразу же застряли на отвратительной дороге. Вытащили машину, и через несколько минут застряли снова. Хорошо, что их было пятеро — иначе протащить «жигули» через грязь и ухабы не удалось бы. Когда они добрались до лесной развилки, начало темнеть. Теперь дорога пошла немного лучше, но машина двигалась так же медленно, не включая фар. Один из спутников Бешира ушел вперед. Они ждали его возвращения, заперевшись в кабине от полчищ свирепых и голодных комаров, налетевших тучей, едва спустились сумерки.

Спутник вернулся минут через двадцать, сообщив, что до сторожки осталось метров восемьсот. Не более…

* * *

Завечерело как-то незаметно. Будто плавно убавили свет в огромной дневной лампе. Валя вытащила откуда-то вполне приличный огарок свечи, зажгла и поставила на стол. И лишь тогда Кротов понял, что ветер утих, что вокруг наступила вечерняя летняя тишина, которую давно уже забыл город.

Они сидели рядышком и смотрели на ровное пламя.

— Надо же, сказала Валя, — три дня назад и не знала, что ты есть.

— Это-было гораздо раньше, — прошептал Кротов. — Очень давно. Не важно, три или триста.

— Слишком быстро, — возразила Валя, и Кротов почувствовал, как напряглось плечо под его рукой. — Нельзя так, наверное.

— Все хорошо, — сказал Кротов. — Даже слишком хорошо.

Неясный чужой звук заставил его вздрогнуть. Валя тоже услышала и насторожилась. Звук не был иллюзией, через секунду он стал яснее, и они его узнали: тихий, крадущийся рокот двигателя легковой машины.

— Уходим, Валя! — скомандовал Кротов и первым выскочил на крыльцо.

Выскочил — и отпрянул. Прямо в глаза ударил ослепляющий свет фар. Кротов захлопнул дверь, отступив в секундном безмыслии. Валя оттолкнула его и задвинула тяжелый засов, которого Кротов и не заметил вовсе.

Там, на улице, щелкнули открываемые дверцы машины, чужие подошвы стукнули по ступенькам крыльца, и дверь дрогнула от тяжелого толчка.

— Эй, зачем прячешься? — спросил негромкий и спокойный, гортанный голос. — Слушай, выходи. Поговорим.

— О чем говорить? — немедленно ответил Кротов.

Слишком быстро ответил, не успев справиться с собой, и там, за дверью, услышали его волнение и удовлетворенно рассмеялись.

— Не бойся! Не надо бояться. Выходи, ничего не будет. Ты не мужчина, что ли?

— Не ходи! — отчаянно прошептала Валя, стискивая руку Кротова.

А Кротов внезапно успокоился. И тоже рассмеялся. Он вошел в комнату, взял ружье и взвел курки. Сунул оставшиеся патроны в карман куртки.

— Не пущу! — сказала Валя.

Она подошла к двери и прижалась к ней спиной. Лишь неясные очертания ее фигурки мог разглядеть Кротов в мерцании свечного фитилька.

— Давай так говорить, — предложил Кротов ожидавшим за дверью. — Если тебе есть что сказать.

Ему показалось, что вместе со звуком его голоса исчез какой-то иной звук. Но какой — Кротов не понял.

— Нехорошо поступаешь, неправильно, — укорили с крыльца. — Одного человека обидел, другого обидел. Девушку увел.

— Какую девушку? Что ты мелешь? Уходите отсюда, мужики, по-хорошему прошу!

Теперь Кротов ясно услышал скрип. Не из-за двери. Он не сумел определить источника.

— Выходи, мы поговорим и уедем. Так мужчины не поступают. Все равно никуда не денешься, ты меня понял? — уговаривал голос за дверью с теми же ровными интонациями.

— Говори, кто тебе мешает! — бессмысленность этих препирательств одновременно раздражала Кротова и успокаивала.

— Нельзя при девушке, — с укоризной сказал голос.

И вновь раздался скрип — длинный, протяжный, а вслед за ним грохот. Рухнули ставни, разлетелось вдребезги оконное стекло, черная фигура тяжело ввалилась в дом через оконный проем. И одновременно на крыльце гулко хлопнул выстрел. Вскрикнула, видно, от неожиданности, Валя.

Тот, кто ворвался в дом, внезапно сделал короткое, очень опасное движение, но Кротов, торопясь, вскинул ружье и нажат курок. Выстрел разорвал воздух, вспышка высветила моментальным кадром оскаленную харю, зажатый в кулаке пистолет. Бандита швырнуло к стене, он завалился боком и больше не шевелился.

А возле двери почти в той же позе лежала Валя. Мозг Кротова зафиксировал это коротким страшным толчком.

«Убили!»

Кротов прыгнул к окну. В отраженном свете фар четко обозначился мужской силуэт. За протекшие мгновения никто из бандитов снаружи ничего не сумел понять, не догадался, чей выстрел прозвучал в доме.

Кротов выстрелил почти в упор и вновь увидел, как его жертву силой заряда швырнуло наземь. Он переломил ружье, выдернул гильзы и вставил новые патроны. Кто-то бежал от крыльца к машине, опять сверкнуло и грохнуло, и тяжелый тупой гвоздь вонзился в стену рядом с окном, а Кротов выпалил в ответ из двух стволов. Потом он вывалился в окно и, не поднимаясь с травы, вновь перезарядил двустволку.

Еще дважды ударили выстрелы, бешено взвыл мотор «жигулей». Автомобиль рванул к лесу, на какое-то мгновение пошел юзом по мокрой траве, подставив синий бок, и снова Кротов, бешено оскалясь, надавил на оба крючка. Он увидел, как исчезло, сметенное картечью, боковое стекло у водительского места, как, не сбавляя скорости и не меняя направления, машина врезалась в толстый ствол дуба, как вначале что-то коротко полыхнуло ослепительной синевой, а потом жаркое багровое пламя объяло «жигули». Кто-то выл и визжал в машине, продираясь сквозь смятый, раскаленный металл…

Всего несколько секунд Кротов равнодушно смотрел на пожар, а потом повернулся и полез в окошко.

Странно, но свеча не погасла. Горела так же ровно и спокойно, будто ничего не произошло. Кротов схватил ее со стола и бросился к Вале.

Яркое красное пятно все шире расплывалось на ее светлом платьице чуть пониже правого плеча. Валя растянула губы в слабой улыбке.

— Живой! — скорее угадал, чем услышал Кротов.

— Валечка, родная, сейчас! — лихорадочно бормотал он, торопливо и неловко раздергивая на лоскуты свою рубаху.

И на спине у Вали тоже была кровь. Выпущенная сквозь дверь пуля прошла навылет.

Он бинтовал, перетягивал своими лоскутами худенькое тело, отгоняя страшные мысли.

— Все будет хорошо, — твердил он не переставая. — Все будет хорошо!

— Все хорошо, милый, — тоже шепнула Валя. — Ты не беспокойся. Помоги-ка мне.

Осторожно и бережно он помог ей подняться на ноги.

— Я тебя понесу, Валюша, — сказал он.

— Я сама, Сашенька, — ответила она, прислушиваясь к своей боли. — Я — потихонечку. Ты только мне помогай.

Она обхватила Кротова за шею, и он с отчаянием почувствовал, насколько слаба ее рука.

Медленно-медленно, ступенька за ступенькой спустились они с крыльца. Медленно-медленно, шаг за шагом пошли по дороге.

— Вот видишь, — сказала Валя. — Все будет хорошо, Сашенька.

Она легонько простонала, и Кротов почувствовал, что ноги ее ослабли. Он подхватил Валю на руки и понес, ступая тяжело, но уверенно. Громадная круглая луна выкатилась точно над прогалиной, освещая дорогу и бледное Валино лицо.

Глаза Вали открылись, она успокаивающе улыбнулась Кротову.

— Все будет хорошо, милый… Все будет…

Оглавление

Всегда в цене (повесть)

Мертвых не судят (повесть)

На всех одна дорога (повесть)

Всё будет хорошо, милый (повесть) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg