«Занавес упал»

Занавес упал (fb2) - Занавес упал 1196K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Александрович Видинеев

Дмитрий Видинеев Занавес упал

Глава первая

Крохотный паучок выбрался из щели между дорогой шкатулкой и толстой кулинарной книгой, целеустремленно пробежал по полке, на несколько секунд замер, а потом начал спускаться по паутинке, усердно перебирая лапками. Он не был жильцом этого шикарного дома — утром сдуру заполз в открытое окошко, весь день прятался от хозяйки, ее маленькой дочки и черной кошки, а теперь, немного осмелев, спешил обратно, на волю.

Паутинка опускалась, опускалась… Вот уже и столешница с массивными бронзовыми часами, стрелки на которых показывали 10.30. Темнота за окном манила паучка, сулила ему покой и пищу. Она была так близко. Оставалось взобраться на стенку, юркнуть за занавеску…

Тут-то его и заметила сидящая в кресле молодая женщина с пышными огненно-рыжими волосами, собранными в «конский хвост». На ее красивом лице отразилось недовольство. Пауков она побаивалась, даже таких крошечных. Все, кто имел больше четырех ног и умел ползать по стенкам, были в этом особняке гостями нежеланными.

Женщина поднялась, взяла с подлокотника кресла журнал «Кино и театр», который успешно помогал ей скоротать вечер, свернула его в трубку. Подошла к паучку. Сначала хотела смахнуть журналом маленькое чудовище на пол и раздавить, но затем вспомнила, что однажды так и поступила, и свидетельницей расправы оказалась Кира. Дочка тогда не на шутку рассердилась — топнула ножкой, надула губки, а потом на одном дыхании выдала историю про дружное семейство паучков, которое теперь осталось без сыночка. Она не сомневалась, что мама лишила жизни именно сыночка. С фантазией у нее всегда все было в порядке.

Сейчас Кира спала в своей обставленной в стиле «сказочное королевство фей» комнате на втором этаже. Но для женщины даже ее сердитого образа перед мысленным взором оказалось достаточно, чтобы отменить смертный приговор.

Нехитрыми манипуляциями она загнала незваного гостя на журнал, после чего осторожно поднесла его к окну и вытряхнула в объятия душного июльского вечера. Облегченно вздохнула: дом избавился от монстра! Аллилуйя и аминь — пускай теперь других пугает.

Но тут она заметила за окном отблеск фар. К особняку подъезжала машина. Женщина знала, кто сидел за рулем — человек, который был ей неприятен больше всех пауков, вместе взятых. Надменный, мрачный, расчетливый и очень обидчивый, в его памяти, как в копилке, откладывались даже такие мелочи, как косые взгляды, шушуканье за спиной, недостаточно уважительные рукопожатия. Эти «монетки» он вынимал время от времени, чтобы лишний раз поскрежетать зубами. Главным авторитетом для него была его высокомерная мамаша. Тот самый случай, когда яблоко от яблони… Он коллекционировал дорогие наручные часы; записывал в тетрадь свои «умные» мысли; носил золотые запонки; курил кубинские сигары, а за ужином выпивал рюмку коньяка; ненавидел отечественный кинематограф; боготворил Англию; мечтал пожать руку принцу Чарльзу.

А еще он был глуп, и женщину этот факт вполне устраивал, ведь высокомерие и ум не лучший коктейль, опасный. Такой человек может обиду не просто припомнить, а жестоко и изощренно уколоть. Пускай уж глупый, меньше подвохов.

Ее звали Дарья, и на то, как муж на своем «Мерседесе» въезжал на территорию особняка, она глядела с грустью. За окном прекрасный летний вечер, в доме тихо и спокойно… а тут этот аристократ недоделанный. Лучше бы к матери поехал ночевать, как частенько делал. Одного паучка в окно вышвырнула, зато другой сейчас в дверь войдет.

Дарья вздохнула и отправилась встречать нелюбимого мужа.

Едва Артур переступил порог, она почуяла запах алкоголя. Сел за руль поддатый? Странно, такого он себе еще не позволял. Впрочем, в последнее время с ним вообще творилось что-то неладное. Постоянно озирался, вздрагивал, когда звонил телефон, иногда подходил к окну и подолгу стоял, что-то высматривая. Вел себя как классический параноик. Иной раз он просыпался среди ночи и принимался расхаживать по спальне. А неделю назад Дарья слышала, как Артур плакал в своем кабинете. Вернее — скулил, будто побитая собачонка. До этого момента она была уверена: слезы на глазах мужа способна вызвать только смерть его драгоценной мамаши, но, как оказалось, существовал еще какой-то весомый повод. От вопросов он отмахивался или отвечал коротко и раздраженно: «Тебя это не касается».

Артур и раньше попадал в неприятные истории, бывало, даже крупные, что Дарью вовсе не удивляло, учитывая его неуважительное отношение к людям. Но никогда проблемы не доводили его до такого отчаяния. Видимо, крепко влип на этот раз.

Дарью беспокоило то, что он, как заразу, занесет неприятности в дом, в семью. У нее не выходили из головы слова, которые муж бубнил на кухне перед пустой бутылкой коньяка. В ту ночь он стонал во сне и дышал так тяжело, словно в мире грез со всех ног убегал от полчищ чудовищ. Дарья его грубо растормошила, посоветовала пойти куда-нибудь и напиться до поросячьего визга, как это делают нормальные мужики во время стресса. Он огрызнулся, назвал жену дочерью колхозника и отправился на кухню. И каково же было ее удивление, когда полчаса спустя она увидела, что Артур в полной мере внял ее совету. Человек, который алкоголь почти не признавал, расправился с бутылкой коньяка меньше чем за тридцать минут. Причем без закуски. Он сидел за столом и глядел будто бы в никуда — осунувшийся, с запавшими глазами. С его губ монотонно срывалось: «Они знают, что я сделал… все знают… вот в чем штука… они все знают…» Дарья глядела на несчастного мужа, стоя в дверном проеме. Она не собиралась тревожить его — пускай сидит и бормочет, может, спьяну проговорится о причине своей паранойи. Но нет, кроме слов «они все знают» и «вот в чем штука», он больше ничего не говорил. Однако и так было ясно: по своей глупости он сделал какую-то хрень и теперь за это расплачивался собственным покоем. Хотелось бы ей сказать: «Так ему и надо, недоумку», но, черт возьми, была ведь еще и жалость. Немного, но была. И никакого злорадства.

Сейчас он выглядел так, будто в его кармане лежала вот-вот готовая взорваться бомба. Глаза очумелые, в каждом движении — нервозность. От былого подтянутого, скупого на жесты и мимику человека не осталось и следа. Дарья заметила на его обрамленной черной щеткой волос лысине, которую он считал главным проклятием своей жизни, пятнышко грязи. И как только умудрился испачкать именно лысину?

Не разуваясь, он стремительно пошел к лестнице на второй этаж.

— Ты в своем уме? — зло выкрикнула ему вслед Дарья, но потом вспомнила, что наверху спит Кира, и понизила голос до змеиного шипения: — О чем думал, когда поддатый за руль садился, а?

Он остановился, набычился, оглянулся и посмотрел на нее, как на врага человечества. Дарья с легкостью выдержала его уничижительный взгляд.

— Собьешь кого-нибудь, и тебе даже твоя мамаша не поможет, — нанесла она удар ниже пояса. — Так что давай, дорогой, возьми себя в руки.

Такие эпитеты, как «дорогой, милый», Дарья употребляла по отношению к мужу исключительно язвительным тоном. И только тогда, когда хотела его задеть. А он в подобных случаях, не менее язвительно, называл ее «супруга» или «дорогуша».

Но сейчас Артур конфликтовать не собирался — фыркнул и продолжил путь к лестнице. Дарье оставалось лишь осуждающе покачать головой и отправиться на кухню разогревать ужин, хотя она и сомневалась, что сегодня «дорогой» притронется к еде.

Она слышала, как наверху Артур зазвенел ключами, как щелкнул открываемый замок. Его кабинет был единственной комнатой в доме, которая запиралась на ключ. Дарья и Кира туда даже не совались — боже упаси, — ведь это было самое скучное место в особняке. Массивный стол, витрины с коллекцией дорогих часов, вмонтированный в стену сейф и шкаф с книгами одинакового размера — ни одну из них, как подозревала Дарья, муж даже не открывал ни разу. Да и кто, считала она, станет вообще читать толстые тома с таким названием, как «История всемирной литературы»? Один процент из всех, кто на планете Земля знает грамоту, и муж к этим интеллектуалам явно не относился. Книги стояли в шкафу для интерьера. Что может быть скучнее?

Зачем Артур, даже не разуваясь, направился прямиком в кабинет, Дарья понятия не имела, но с того момента, как он переступил порог дома, на душе стало как-то неспокойно. Вернулась уверенность, что муж притащит-таки с собой неприятности для всей семьи. Если еще не притащил.

Спустя пару минут снова звон ключей, звук шагов на лестнице. Дарья засунула ужин в микроволновку, установила таймер и проследовала в гостиную с полным удовлетворением от выполненного супружеского долга. Мужа она застала сидящим в кресле в напряженной позе. Так и не удосужившись снять пиджак, он пялился на домашний телефон, который приволок из коридора и поставил на журнальный столик. Пальцы Артура нервно барабанили по поверхности черного «дипломата», лежащего у него на коленях.

Дарья подошла к столику, скрестила руки на груди и спросила спокойно, участливо:

— Может, все-таки расскажешь, что происходит, а?

Артур тряхнул головой, скривился, словно вопрос жены причинил ему боль.

— Ну же, — подбодрила Дарья. — Я просто хочу знать, нам с Кирой есть о чем беспокоиться?

— Нет, — выдавил он, отводя взгляд. — Это только моя проблема, и сегодня я с ней разберусь. Вам точно не о чем беспокоиться, поверь.

Дарья заметила, что впервые за последнее время он дал определение тому, что его тревожит. Проблема! Нелегко, видимо, ему было произнести это слово вслух. Как признание собственной вины.

— И как же ты разберешься? — Она взглянула на «дипломат» и добавила в голос нотки сочувствия: — Тебя что, кто-то шантажирует? Расскажи мне, прошу.

Его глаза вспыхнули. Он заерзал в кресле, глядя на свою рыжеволосую жену с гневом.

— Хватит! — гаркнул, скривившись. — Хватит меня донимать. Не до тебя сейчас.

— Голос не повышай, — огрызнулась Дарья, — Киру разбудишь. Не хочешь рассказывать, и не надо. Плевать я хотела на твои проблемы. — И после небольшой паузы все тем же грубым голосом спросила: — Ужинать будешь?

— Нет.

— А для кого я тогда разогревала?

На лице Артура возникло плаксивое выражение.

— Прошу, отстань ты со своим ужином и уйди куда-нибудь…

В этот момент зазвонил телефон. Артур подскочил как ошпаренный, подался вперед, схватил трубку и прижал к уху.

— Да-да, я слушаю. — Пауза, во время которой он сидел, поджав губы. — Ясно… Вся сумма, как и договаривались…

Многое Дарья сейчас отдала бы, лишь бы узнать, кто именно довел мужа до такого состояния. Никогда она еще не слышала, чтобы он с кем-то разговаривал таким заискивающим тоном, даже с матерью.

— Где, вы говорите?.. Ах да, знаю, знаю… Прямо сейчас? Уже выезжаю.

Артур положил трубку на телефон. Во время этого короткого разговора на его лбу успела выступить испарина. Он облизал губы, поднялся с кресла и рассеянно посмотрел на Дарью.

— У нас остался еще коньяк?

— Нет, — соврала она. — Я так понимаю, ты опять куда-то намылился? Кто это звонил? Ну же, расскажи мне!

Артур взял «дипломат» и, расправив плечи, постарался принять вид уверенного в себе человека. Получилось не очень.

— Все, мне пора.

Он встрепенулся, похлопал себя по щеке ладонью и направился в коридор. Дарья с осуждением смотрела ему вслед, ее вся эта ситуация пугала. Ну вот куда он собрался на ночь глядя, да еще и с немалой суммой денег? То, что в «дипломате» деньги, она уже не сомневалась, фраза «…вся сумма, как и договаривались» была более чем красноречива. Остановить бы его, да как? Возникла даже мысль немедленно позвонить свекрови, пускай старая стерва сейчас же принимает меры, она способна любую проблему разрешить. И своего глупого сыночка наверняка вразумить сможет. Всегда могла.

Но не позвонила.

Дарья вышла из дома на веранду. Стояла и с тревогой наблюдала, как муж суетливо забирался в машину. Заурчал двигатель, загорелись фары. Охранник открыл ворота, и «Мерседес» по посыпанной гравием дороге выехал с территории особняка.

Вот и все. Поезд ушел. Оставалось только успокаивать себя и надеяться, что катастрофы не случится.

Далеко над лесом небо озарили вспышки зарницы, и в тот же миг Дарья услышала звон колокольчика. Динь-динь, динь-динь… И снова тишина. Показалось? Шутка разума?

Но вот опять: динь-динь, динь-динь…

Дарья поежилась, по спине побежали мурашки. Звук явно не был игрой воображения. Он доносился со стороны вишневых деревьев. Она с напряжением вгляделась в темноту: черные контуры древесных стволов, за которыми с трудом различалась беседка. Никакого движения. В этот душный вечер не было даже легкого ветерка, способного качнуть ветви и всколыхнуть листву. Все выглядело застывшим, будто на фотоснимке.

Над лесом снова блеснула зарница, а спустя несколько секунд зазвенел колокольчик. Дарья растерянно хлопала глазами, этот звук ей казался каким-то потусторонним, тоскливым.

Динь-динь, динь-динь…

Будто умирающий из последних сил пытался подать сигнал о помощи. Дарья даже представила себе человека, который, истекая кровью, лежал там, в темноте, среди вишневых деревьев. А в его ослабленной руке — колокольчик. Бредовая картина. За этим мрачным образом последовала не менее мрачная мысль: «Артур все-таки привел с собой беду!»

Динь-динь, динь-динь…

Нужно было что-то делать. Уйти и постараться обо всем забыть — не вариант. Любопытство и самоупреки потом с ума сведут. Да и идти на звук колокольчика, как безумная героиня дешевого ужастика, вовсе не хотелось. Жутко.

И тут ее взгляд упал на будку охранника возле ворот. Вот кто поможет!

Дарья спустилась с веранды и, опасливо косясь на вишневые деревья, побежала к будке. Охранник, крепко сбитый парень с короткой стрижкой и грубыми чертами лица, увидел ее в окно и поспешил наружу.

— Случилось что, Дарья Сергеевна? — встревоженно спросил он, спускаясь с крыльца.

— Я… это… — сбивчиво начала она, указывая пальцем в сторону деревьев. — Там кто-то есть. Я слышала. Эдик, там точно кто-то есть.

— Хм-м. — Эдик нахмурился. — Сейчас проверим.

Он вернулся в будку, открыл электрический щиток и поднял сразу три переключателя.

Дарья с удовлетворением увидела, как загораются фонари вдоль высокого бетонного забора. Зажглась и подсветка под крышей беседки, вспыхнул прожектор на высоком столбе возле оранжереи. Такую иллюминацию здесь устраивали только по праздникам, или, как выражался Артур, — во время торжеств. А вообще, по настоянию матери, он экономил на электричестве, и охранники обходили территорию по ночам с ручными фонариками.

Эдик вышел из будки с дубинкой в руке.

— Пойду, гляну.

— Я с тобой, — решительно заявила Дарья.

— Нет, вам лучше в дом… А я проверю и сообщу.

— Черта с два!

Эдик посмотрел на нее с уважением, как, пожалуй, ни разу не смотрел на ее мужа.

— Ну, как знаете.

Помахивая дубинкой, он зашагал в сторону беседки. Дарья, полностью воспрянув духом, устремилась следом.

Вишневая рощица, не дотягивающая до гордого звания «сад», выглядела в свете фонарей как картинка из книги сказок. А главное, отсюда больше не звучало это печальное «динь-динь».

Тишина. Лишь кузнечики стрекотали. Но Дарья не сомневалась, что слышала звон колокольчика. Она еще не сошла с ума и звуковыми галлюцинациями не страдала. Был звон, и точка!

— Похоже, все спокойно, — заметил Эдик, озираясь.

Дарья развела руками. С одной стороны, она испытывала облегчение из-за того, что картина, нарисованная разыгравшимся воображением, оказалась ложной, а с другой — чувствовала легкое разочарование. Ведь вопрос об источнике звона оставался без ответа. Видимо, придется записать случившееся в разряд «Необъяснимо, но факт». Печально.

Эдик последовал дальше, решив обойти территорию особняка полностью, а Дарья, проводив его взглядом, уже собиралась вернуться в дом, но тут заметила на полу беседки что-то блестящее. Пригляделась и поняла: это колокольчик!

Сердце заколотилось. Вечер продолжал преподносить сюрпризы.

Нахмурившись и не спуская взгляда с колокольчика, Дарья зашла в беседку. Вот он, источник звука «динь-динь». Ничего не померещилось, с рассудком все в порядке. Это походило на чей-то глупый розыгрыш. Она подумала о Лешке Краснове. У того хватило бы наглости и ума на подобную шутку. В театральной труппе он был первым балагуром, и его безбашенность частенько являлась источником его же проблем… Но, поразмыслив, Дарья отмела версию с лучшим другом. Он не мог залезть на территорию особняка, ведь сейчас гостил у родителей в Рязани. Только утром она общалась с ним по скайпу. Он хвастался тем, что вчера перепил всех мужиков в местном баре.

Нет, однозначно не Лешка.

Тогда кто?

Дарья подняла колокольчик. Ее ждал очередной сюрприз, от которого у нее глаза округлились и отвисла челюсть. В голове, в вихре эмоций, закружились вопросы: «Как такое возможно? Что за фигня? Почему, откуда, зачем?..»

Меньше всего на свете она ожидала увидеть эту давно потерянную вещицу. Серебряный колокольчик, изготовленный в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году мастером Катаевым. Его купила свекровь на аукционе и подарила внучке на день рождения. Она преподнесла подарок на красной подушечке и произнесла торжественно: «Пускай твой смех, дорогая, всегда будет зво́нок, как этот колокольчик». Дарью тогда едва не стошнило от такого, в общем-то, не свойственного свекрови пафоса. И вообще, она считала, что глупее подарок для ребенка трудно найти.

Но Кире колокольчик очень понравился. Малышка всюду его с собой таскала и трезвонила, действуя матери на нервы. Дарья даже подумывала спрятать его: ну пропал, бывает.

Вот только прятать как раз и не пришлось. Колокольчик исчез без ее помощи. Это случилось на новогодние праздники, когда Кира заболела бронхитом. У нее поднялась температура, кашель не давал покоя. Как-то она очнулась от горячечного беспокойного сна и прошептала:

— Мой колокольчик утащила злая Кира. И значок со смайликом тоже утащила.

На вопрос, кто такая злая Кира, отвечала:

— Она такая же, как я. Точь-в-точь. Только плохая, злая.

Скоро девочка поправилась, но колокольчик и круглый желтый значок с улыбающейся рожицей так больше никто и не видел. Исчезли с концами. Дарья над этим фактом долго голову не ломала, посчитав, что вещицы кто-то спер. Возможно, кто-то из приятелей Артура, их много заглядывало на новогодние праздники. Клептомания вещь такая — хвать, что под руку подвернется, и в карман.

Но вот колокольчик нашелся, и как он оказался здесь, на полу беседки, Дарья не имела ни малейшего понятия. И тут уж не спрячешься за ширмой простеньких предположения, вроде: его подбросил неведомый клептоман, которого замучила совесть. В голову лезли мысли о чем-то сверхъестественном, и от них не так уж легко было отмахнуться.

— Бред какой-то, — прошептала Дарья, озадаченно разглядывая находку.

Колокольчик ее пугал. Меньше всего хотелось снова услышать его звон. Выкинуть куда подальше? Нет, лучше припрятать. Вещица как-никак раритетная.

Дарья вздохнула и пошла к дому. Отчего-то она была уверена, что Эдик, обойдя территорию, не обнаружит таинственного нарушителя. И главный вопрос, кто же скрывался в темноте, останется без ответа.

* * *

Колокольчик Дарья положила на верхнюю полку в кладовке. Пускай себе пылится вместе с другим хламом. Никакого больше динь-динь. Баста! И срок заключения в темнице не ограничен.

Когда она закрыла дверцу кладовки, почувствовала некоторое облегчение. Избавилась от паучка, серебряной штукенции, а третий нарушитель спокойствия укатил на «Мерседесе» неизвестно куда. Теперь оставалось надеяться, что остаток вечера пройдет без приключений.

Дарья поднялась на второй этаж, тихонько зашла в комнату дочки.

Кире явно снилось что-то нехорошее. В тусклом свете ночника ее лицо выглядело напряженным. Она ворочалась, скомканное одеяло лежало в ногах.

С тревогой глядя на дочку, Дарья подумала, что рано понадеялась на спокойствие остатка вечера. Обычно Кире снились кошмары, только когда она болела, и это случалось, слава богу, не часто. Но сейчас… может, от духоты?

Дарья присела на краешек кровати, приложила ладонь к щеке дочки.

— Эй, Росинка, проснись.

Веки Киры дернулись, из приоткрытого рта вырвался стон.

— Проснись, ну же…

Девочка встрепенулась, захлопала глазами, что-то невнятно, но сердито пробормотала, затем потянулась и сфокусировала взгляд на маме. Дарья погладила ее по голове.

— Сон плохой снился, да?

Кира кивнула и села на кровати.

— Пить хочу. Ма, можно мне сока?

— Конечно, сейчас принесу.

Дарья выдавила ободряющую улыбку, вышла из комнаты и поспешила вниз на кухню. «Все от чертовой духоты, — твердила она себе. — Ничего страшного. Просто душный вечер».

Когда вернулась с кружкой яблочного сока, застала дочку сидящей на кровати все в той же позе. Девочка, нахмурив брови, глядела в окно.

— На вот, попей. — Дарья сунула ей в руку кружку.

Кира сделала несколько глотков.

— Ма, а мне опять она снилась.

— Кто?

— Ну, она, злая Кира. — Девочка наморщила носик. — У нее такие глаза были черные… Не хочу больше ее видеть.

Дарья ощутила, как по коже побежали мурашки. Вернулись мысли о сверхъестественном. Звон колокольчики и сон дочки виделись ей звеньями одной цепи. Ну не может все это быть совпадением. Творилось что-то очень неладное.

— Она стояла в темноте, — мрачно продолжала Кира, — и у нее был такой же джинсовый комби… комбине…

— Комбинезон?

— Да, он был такой же, как у меня. — Кира сделала еще несколько глотков и поставила кружку на тумбочку возле кровати. — А к лямке был прикреплен мой значок со смайликом. Ну, тот, помнишь? Тот, который она утащила, — снова задумчиво уставилась на окно. — Она указала пальцем в темноту и сказала, что приближается гроза. И сразу же в темноте молния сверкнула, и гром прогремел. — Она перевела взгляд на маму: — А еще она сказала, что папа никогда не выберется из колодца.

Дарья взяла дочку за руку.

— Какого еще колодца?

Кира ответила пожатием плеч и тяжелым вздохом. В воздухе повисла тишина, которую Дарья нарушила спустя минуту.

— Это всего лишь сон, Росинка. Всего лишь сон.

— Знаю. — Девочка рассеянно улыбнулась. — Но я не хочу, чтобы она снова мне снилась. Я… боюсь ее, мамочка. Она плохая.

— Ничего не бойся, — Дарья прижала ее к себе. — Все у нас будет хорошо, Росинка, обещаю. Ничего не бойся.

Она успокаивала ее, а самой было страшно. Слова дочки о злой Кире, о том, что папа никогда не выберется из колодца, оказались последней каплей. Предчувствие чего-то зловещего полностью завладело сознанием. Дарья лихорадочно принялась мысленно твердить, что не нужно накручивать себя. Утром, когда солнце прогонит тени, все будет выглядеть в ином свете… Но сейчас это внушение работало плохо.

Кира зевнула в ее объятиях, прикрыла глаза. Через несколько минут Дарья услышала ровное дыхание дочки и уже с нажимом, злясь на себя, мысленно повторила: «Утром все наладится!»

Она аккуратно опустила голову дочки на подушку, поцеловала в лоб, прошептала:

— Все наладится.

Подошла к окну, желая ощутить хотя бы малейшее дуновение ветерка. Но, увы, теплый вечерний воздух был недвижим. Вдалеке над лесом небо по-прежнему озаряли вспышки зарницы. Молнии бесновались за сотню километров отсюда. Даже отголосков не слышно. Дарья подумала, что злая Кира ошиблась насчет грозы. А вот по поводу колодца, из которого никогда не выберется папа… Эти слова вообще выглядели как бред, но отчего-то именно они тревожили Дарью. Волновали не меньше, чем звон колокольчика в темноте вишневой рощицы. Они походили на приговор. И то, что их произнес персонаж из страшного сна, делало эти слова еще более жуткими. Дарья не могла припомнить, чтобы ей самой снилось нечто подобное.

«Папа никогда не выберется из колодца», — мысленно повторила она и поспешно вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Сбежала по лестнице, схватила с тумбочки в коридоре сотовый телефон и позвонила мужу.

Гудки, гудки, гудки…

— Да ответь же ты, дуралей! — со злостью прошипела Дарья.

За Артуром водилась привычка игнорировать телефонные звонки жены. Позже с напыщенным видом он объявлял, что был очень занят, и такое объяснение всегда вызывало у Дарьи гнев. Она знала мыслительное устройство мужа до последнего винтика и не сомневалась, что на звонки он не отвечал по одной простой причине: это недостойно внимания его высокой персоны. К тому же жена все равно не сообщит ничего важного. Вот из таких бредовых упертостей и был скроен человек по имени Артур.

— Ну и черт с тобой!

Дарья швырнула телефон на тумбочку и задумалась над тем, что бы сказала мужу, если бы он оказал честь ответить на звонок. Немедленно возвращайся домой, потому что персонаж из сна дочери накликал беду? Остерегайся колодцев? Да уж, после таких слов можно смело ставить табличку перед домом: «Осторожно, здесь проживает семейка идиотов!»

Нервно усмехнувшись, Дарья прошла в гостиную, уселась в кресло, но тут же поднялась. Она и сама от себя не ожидала, что будет так беспокоиться о муже. Да, не любила его. Да, вышла замуж по расчету. Но, черт возьми, зла Артуру она никогда не желала. Ее вполне устраивала такая семейная жизнь. Главное, Кира росла, ни в чем не нуждаясь.

Нужно было срочно успокоить нервы, и Дарья знала, как это сделать. Способ, проверенный временем.

Она прошла в другую комнату, взяла лежащий на пуфике баян и уселась с ним на стул. Некоторое время задумчиво глядела в потолок, затем встрепенулась, нажала на кнопки и медленно растянула меха. Начала с композиции «Дом восходящего солнца», но скоро сменила тему, принялась импровизировать. Играла тихо, чтобы звуки инструмента не достигли ушей спящей дочки. Играла и постепенно успокаивалась. Она не была виртуозом, но инструментом все равно владела неплохо. Научилась в интернате — из всех инструментов в музыкальном классе были только пианино, металлофоны, кларнет и баян. Последний сразу вызвал у Дарьи интерес, она буквально влюбилась в его звучание. Улыбчивый старичок-учитель, которого дети называли дедушка Андрей, был превосходным педагогом. Обучение детей владению инструментом ему самому доставляло какую-то детскую радость.

Свекровь пренебрежительно называла баян инструментом для развлечения колхозников и не понимала, как вообще уважающая себя женщина может брать его в руки. У Дарьи такие слова вызывали злорадство, она не упускала случая своей игрой потрепать нервы старой стерве.

Во время своей свадьбы, по настоянию некоторых гостей, Дарья как вдарила «Цыпленок жареный» во всю мощь, растянув меха… А потом с улыбкой наблюдала, как меняются лица чванливых особ. Ее выходку поддержал уже порядком набравшийся Лешка Краснов, который выглядел среди этой богемы, как птица додо среди императорских пингвинов. Он принялся ногами такие кренделя выделывать, что у особ челюсти отвисли. Хотя и среди них нашелся нормальный человек — престарелый оперный певец одобрительно подмигнул Дарье и начал пританцовывать и хлопать в ладоши. Пожалуй, ей запомнился только этот эпизод на той необычайно скучной свадьбе, и вспоминала она его всегда с улыбкой.

Ее умение играть на баяне не раз использовал Веня Каховский в своих спектаклях. Дарья входила в труппу экспериментального театра, и Веня, обладатель внушительной коллекции женских париков и почитатель творчества братьев Вачовски и Элтона Джона, был режиссером. Сейчас в театре творился полнейший раздрай. В последнее время Веню начало заносить, он хотел, чтобы новые постановки были на грани, чтобы вызывали шок. Труппа разделилась на две части. Одна половина, в которую входили и Дарья с Лешкой, считала, что последние веяния режиссера откровенная пошлятина. Другая же, наоборот, была в восторге. Переругались и решили взять паузу. Вернее, пришлось взять, ведь у Вени совсем шарики за ролики заехали. Дарья слышала, что неделю назад его сняли с крыши мэрии, где он в мини-юбке и топике размахивал радужным флагом.

Дарья скучала без театра и очень надеялась, что в ближайшем будущем все наладится. Для нее это было больше чем просто увлечение — весомая часть жизни, отдушина, психотерапия. Ей нравилось, что Венины постановки похожи на сон сумасшедшего. Впрочем, до поры до времени это нравилось и критикам. И ой как хотелось, чтобы все вернулось на круги своя.

Она взяла очередной аккорд, чувствуя, что нервное напряжение почти сошло на нет. Даже в сон потянуло, а главное, исчезло плохое предчувствие. Зато пришла уверенность, что и звону колокольчика в вишневой роще, и странному видению дочки вполне можно найти логичное объяснение. Без мистики. Но потом. Когда-нибудь.

Дарья стянула меха, убрала пальцы с кнопок и прошептала:

— Не будет никакой грозы. Не сегодня.

Глава вторая

Поехать на ночь глядя на встречу с людьми, которые его шантажировали, — отчаянный поступок, даже безумный. Но у Артура не было выбора. Тот случай, когда на карту положено все и решать проблему нужно в одиночку. Дело слишком щекотливое. Он даже матери, которой всегда доверял самые сокровенные тайны, в этот раз ничего не рассказал. Да и как такое расскажешь, начнешь, и язык отнимется от стыда. Лучше уж сразу удавиться.

Артур презирал себя, но и жалел. То, что он и его приятель сделали месяц назад с теми девчонками, ему сейчас виделось как временное умопомешательство. Хотелось все это забыть, вычеркнуть из жизни, чтобы больше не просыпаться в холодном поту и с дрожащими губами. Заглядывая в прошлое, он пытался оправдать свой поступок. Говорил себе, что нет на свете безгрешных людей, все рано или поздно совершают какую-нибудь мерзость. И он ведь раскаивался, совесть мучила похлеще средневекового палача. Это ли не свидетельство, что человек он неплохой? Просто оступился. Так бывает. Такое случается даже с людьми его положения, из высшего общества. Никто не застрахован.

Угрызения совести ему казались достаточным наказанием, но, видимо, кто-то наверху решил, что этого мало. Человек с голосом, похожим на шорох наждачной бумаги, позвонил две недели назад. Сказал: «Мы все знаем. Девчонка все нам рассказала». И отключил связь. А Артур еще минут пять стоял с телефоном в руке и тупо глядел на стенку перед собой. Потом его начало трясти, он заскулил, точно потерявшийся щенок, выронил телефон и побежал в туалет, где его стошнило. Блевал, а в голове звучал голос: «Мы все знаем… мы все знаем…» Для него тогда не существовало слов страшнее, они означали крах.

На следующий день он узнал, что его приятель Фролов, с которым он совершил преступление, исчез. Тот был известным из-за своих скандальных статей журналистом. Вечером вышел из офиса редакции — и с концами. Ни слуху ни духу. Тогда-то Артур и внушил себе: «Я следующий!» Эта роковая мысль вытеснила все чувства, кроме страха.

Его жизнь превратилась в параноидальный кошмар. В каждом человеке он видел опасность, а телефон казался бомбой с часовым механизмом. Резкие звуки вызывали приступы паники. Однажды Кира разбила нечаянно вазу — он подпрыгнул, перепугавшись, едва не обмочился, а когда пришел в себя, наорал на дочь и на жену, вставшую на ее защиту. Постыдный поступок, но контролировать себя он уже не мог.

Прошла неделя, а тот человек больше не давал о себе знать, и Артур никак это не мог объяснить. Неопределенность вытягивала душевные силы, капля за каплей. Ему хотелось спрятаться от всего мира, забиться в какую-нибудь щель и сидеть там целую вечность. В то, что все обойдется, он не верил, будущее виделось в мрачных тонах. Как-то ему приснилась пропасть, черная дыра в земле. И неведомая сила тянула его к краю, тянула. Он упирался, кричал, бездна уже была в шаге… Дарья разбудила — хоть какая-то от нее польза. Но пропасть отпечаталась в сознании. Артур теперь видел ее, даже просто закрыв глаза.

Когда от постоянного нервного напряжения он уже готов был лезть на стенку, тот человек позвонил снова. «Ну что, Артур, каково тебе живется, а? Еще не спятил? А мы за тобой следим, постоянно следим», — затем последовал смех, который перешел в кашель. Артура моментально прошиб пот, голова закружилась, но он сумел с мольбой в голосе промямлить: «Пожалуйста… что вам надо? Я все сделаю». Человек ответил после долгой паузы: «Жди следующего звонка». И отключил связь.

Это была какая-то нелепая игра, смысла которой Артур не мог понять. Тот человек сказал ждать звонка, и он ждал, надеясь, что издевательская неопределенность закончится и начнется банальный шантаж. О да, откупиться для него было бы наилучшим вариантом. Любая сумма ради спокойствия.

И вот сегодня днем мужчина с хриплым голосом позвонил опять и произнес слова, от которых у Артура камень с души свалился: «Радуйся, богатый мальчик, мы решили замять это дельце. Но сам понимаешь, не за просто так…» И назвал сумму. Артур, не раздумывая, согласился, а затем принялся лихорадочно благодарить, неосознанно опустившись на колени. Человек прервал его резким: «Заткнись и слушай дальше», после чего сказал, что в одиннадцать вечера перезвонит на домашний телефон и к этому времени Артур должен быть готов к встрече. Раскашлялся и добавил: «Расплатишься и можешь жить спокойно. Требовать с тебя деньги больше не будем, так что расслабься».

У Артура еще многое в этой ситуации не укладывалось в голове, но одно он уже знал точно: скоро все разрешится. Застывшая пугающая проблема сдвинулась с мертвой точки. В том, что шантажисты после сделки оставят его в покое, он сомневался, однако размышлять над этим сейчас был не готов и отмахивался от мерзких мыслей, как от мух назойливых. Артур видел свет в конце тоннеля и замечать что-то еще просто не желал, боялся.

Он представлял, как вернется после встречи с шантажистами домой, как откроет бутылочку коллекционного вина, подаренного ему на юбилей директором крупнейшего торгового центра Москвы. Более весомого повода ведь не найти. Представлял, как наконец уснет без тяжелых мыслей, и пропасть, черная дыра в земле, больше не приснится. Воодушевленный надеждой на благоприятный исход, он даже осмелился смотреть дальше завтрашнего дня и решил многое изменить в своей жизни. И первое, что собирался сделать, — наладить отношения с Дарьей. А потом они всей семьей уедут из России, возможно, в Лондон. После устроенной судьбой встряски хотелось строить планы на будущее.

Только бы ночное рандеву закончилось без эксцессов. Но на всякий случай он подстраховался, прихватил с собой травматический пистолет, который купил в тот же день, когда узнал, что приятель-журналист исчез. Не бог весть какое оружие, однако оно давало ощущение хоть какой-то защищенности.

Сейчас, сидя за рулем «Мерседеса», Артур испытывал не только волнение, но и толику гордости за себя. Еще недавно он и представить не мог, что поедет вот так, на ночь глядя, на встречу с опасными типами. Поступок, достойный уважения.

Во внутреннем кармане пиджака завибрировал сотовый. Артур, не сбавляя скорости, вынул телефон, увидел, что звонок от Дарьи, и решил не отвечать. Меньше всего сейчас хотелось выслушивать ее упреки, а в том, что из «трубки» немедленно хлынет поток упреков, он не сомневался. Сунул сотовый обратно в карман и подумал, что завтра же, когда все беды останутся в прошлом, купит жене шикарный букет цветов и пригласит в ресторан. Да, именно так стоит начинать новую жизнь.

Он свернул с шоссе на проселочную дорогу и через минуту заметил справа полуразрушенную водонапорную башню. На фоне ночной темени она казалась чудовищным грибом из какого-то сюрреалистичного мира. Рядом стояла «Нива» с включенными фарами.

Сердце пустилось в бешеный галоп. Артур принялся лихорадочно убеждать себя, что все закончится быстро. Он отдаст «дипломат» с деньгами, выслушает заверение, что шантаж не повторится, и поедет домой. Такое развитие событий казалось логичным, а главное, устраивающим обе стороны. От избытка эмоций из головы выветрились остатки алкоголя, пот сочился из каждой поры, но хуже всего — начался мандраж.

Напомнив себе про пистолет, Артур остановил «Мерседес», взял с соседнего сиденья «дипломат» и вышел. Из «Нивы» выбрались двое мужчин. Один сразу же сунул в рот сигарету, чиркнул зажигалкой и прикурил. А второй приложил палец к ноздре и смачно высморкался.

Света фар было достаточно, чтобы Артур хорошо разглядел их лица. Тот, что курил, вызвал у него ассоциацию с матерым волком: худощавый, с коротким ежиком волос, припорошенных на висках сединой. Глаза запавшие, взгляд колкий, уверенный. Натуральный хищник, он явно относился к тому типу людей, что едят с ножа и не брезгуют сырым мясом.

Второй же мужчина выглядел как полная противоположность «хищника». В нем совершенно не ощущалась угроза. Эдакий херувимчик с густыми кудряшками цвета соломы и вполне добродушным, без единой морщины круглым лицом. Артуру он напомнил глуповатого купеческого сына из советского фильма.

«Хищник» сделал очередную затяжку, сложил губы трубочкой и выпустил струйку дыма, после чего произнес насмешливо:

— Знаешь, Артур Аркадьевич, а я в тебе не сомневался. С такими, как ты, приятно иметь дело. Сказал приеду — и приехал. А ведь страшно было, правда? Ну, давай, сознайся?

У Артура не было сил и воли строить из себя героя, а потому он кивнул, соглашаясь.

— Я привез деньги, как и договаривались, — пролепетал он и не узнал собственного голоса. Так мог бы говорить смертельно больной на последнем издыхании.

— Расслабься, — улыбнулся «хищник», и тут же улыбнулся его кучерявый спутник. — Мы свое слово держим, такими уж нас воспитали. — Он коротко рассмеялся, держа сигарету возле губ. — И нам тоже не нужны лишние проблемы. Ты нам деньги, мы тебе душевное спокойствие. Все просто, как три копейки. Ну что, пожмем друг другу руки и разбежимся?

Артур облегченно выдохнул, чувствуя себя уверенней.

— Да-да, конечно. — Он подошел к «хищнику» и протянул «дипломат». — К сумме я добавил часы из своей коллекции. Они стоят целое состояние.

— Вот как? Даже… даже не знаю, что и сказать, Артур Аркадьевич. Ты щедрый человек. Честно скажу, удивил!

— Если хотите, можете все пересчитать, но, заверяю вас, там все точно.

«Хищник» принял «дипломат», передал его своему спутнику и сокрушенно покачал головой.

— Не обижай. Мы тебе полностью доверяем.

Он сделал затяжку и разразился сильным кашлем. Лицо болезненно сморщилось, недокуренная сигарета выпала из пальцев. Когда приступ прошел, он вытер ладонью слезящиеся глаза, расправил плечи и уставился на Артура.

— Слушай, можешь сделать для нас еще кое-что? — И поспешил добавить: — Пустяк. Мы убедились, ты человек, которому можно доверять, и теперь хотим отвезти тебя в одно место. И Богом клянусь, никакого злого умысла.

Артур насторожился, пружина в нем снова начала сжиматься.

— Простите, но… я не могу. Мне нужно ехать.

— И ты поедешь, просто сделаешь небольшой крюк, и все. Это не много времени займет.

— Простите, но…

— Да хватит уже извиняться, Артур Аркадьевич! — Тон «хищника» изменился, в голосе появилась сталь. — Сам посуди, если бы мы хотели причинить тебе зло, уже это сделали бы. Место здесь тихое, темень вокруг… Ну же, включи голову.

Артур, переминаясь с ноги на ногу, поглядел на второго мужчину. Тот улыбался так открыто, так искренне, будто большой ребенок.

— Ну же… — поторопил «хищник». — Скоро сам убедишься, что бояться нечего. Мы всего лишь приглашаем тебя к себе в гости, хотим с одним человеком познакомить. Скажи, что тут такого? Сюда ведь не испугался приехать. Или тебе наша с братом компания противна?

— Нет, что вы…

— Да, мы не те, с кем ты привык общаться. Не из высшего общества, но и у нас есть гордость. Это дело принципа, скажи Свин? — Он взглянул на своего спутника, и тот с готовностью закивал, как китайский болванчик. — Вот видишь, Артур… мы к тебе со всей душой, а ты нос воротишь. Нехорошо, нехорошо… А я потом хотел выпить с тобой по стаканчику, пожать руку на прощание и пожелать долгой счастливой жизни. Вот так нужно сделки закреплять. Это, так сказать, по-людски.

— Сделал дело, гуляй смело, — ляпнул Свин, поглаживая «дипломат».

— Правильно, братишка, — одобрил «хищник». — Хоть и не совсем по теме.

Артур отступил на шаг, изобразив на лице виноватую улыбку.

— Все-таки я вынужден отказаться. Вы уж извините меня…

— Мать твою, он опять извиняется! — «Хищник» повысил голос и всплеснул руками. — Ты только посмотри на него, Свин, он снова за что-то прощения просит. Вот это я называю — воспитание.

Свин хихикнул, а Артур мысленно назвал этих двоих тупым быдлом и отступил еще на пару шагов. Пружина внутри него сжалась до предела, и сохранять улыбку на лице стоило огромных усилий. Он поднял руки в примирительном жесте.

— Послушайте, вы ведь получили деньги. Давайте теперь мирно разойдемся.

— А я о чем, Артур Аркадьевич? — возмутился «хищник». — Как раз мы с братом и хотим, чтобы все закончилось тихо-мирно. Это ты ведешь себя как… как он ведет себя, Свин, ну-ка скажи?

— Как мудак, — тут же ответил его спутник. Голос у него был звонкий, мальчишеский.

— Ну, это ты уж слишком. — «Хищник» нахмурился. — Помнишь, чему я тебя учил? Нельзя вот так людей оскорблять, это нехорошо. В следующий раз следи за языком, а то наш друг о нас бог весть что подумает.

Артур теперь ясно видел: перед ним два кретина, один из которых, похоже, не уступит, пока своего не добьется. А из ситуации нужно как-то выпутываться. Поехать с ними? Ну, уж нет, на такой подвиг точно не хватит духа.

— Все, решено, — заявил «хищник». Он сплюнул и направился к «Мерседесу». — Ты не против, если я поведу? Всегда мечтал посидеть за рулем крутой тачки.

От такой наглости у Артура перехватило дыхание, рука нырнула за спину, через мгновение он держал пистолет, целясь в «хищника» и чувствуя, как гнев сменяется паникой.

— Не подходите к машине! — выпалил фальцетом.

«Хищник» остановился, смерил его насмешливым взглядом.

— И что ты сделаешь, выстрелишь?

— Да!

— Тогда целься в голову. Попадешь в глаз или висок, и, возможно, я ласты склею.

Руки тряслись, подступила тошнота. Взгляд Артура нервно метался с одного мужчины на другого.

— Это боевой пистолет.

— Серьезно? — «Хищник» усмехнулся, подмигнул Свину, который улыбался, прижимая к себе «дипломат». — Боевой, говоришь… Вот что я тебе скажу, богатый мальчик: эту травматическую хрень ты купил в магазине «Витязь» несколько недель назад. «Беркут ПМ». Все еще будешь настаивать, что пистолет боевой? И да, хочу предостеречь… Нажмешь на спусковой крючок, и нам придется пересмотреть условие нашей сделки. Оно тебе надо, а? Вот именно сейчас ты можешь сделать глупость, о которой сильно пожалеешь. Не порть все.

Артур не мог вымолвить ни слова. Он стоял с плаксивым выражением лица, сжимая рукоять пистолета. Неожиданно заныл мочевой пузырь, а в ногах образовалась предательская слабость.

— Да твою ж мать! — «Хищник» сделал шаг к нему, молниеносным ловким движением вырвал из руки оружие.

Артур вскрикнул от неожиданности, Свин захохотал как безумный, а «хищник» размахнулся и швырнул пистолет в темноту, после чего хлопнул пару раз ладонью по ладони, словно стряхивая пыль.

— Это чтобы ты все-таки не наделал глупостей, — заявил он. — Ну, честное слово, ночь такая хорошая, не хочется сегодня никаких конфликтов. А то, что ты целился в меня… я на это глаза закрою. Я же понимаю, нервы и все такое. А теперь давай прокатимся.

Он подошел к «Мерседесу» и забрался на водительское сиденье. Свин, что-то бормоча себе под нос и улыбаясь, сел в «Ниву» и сразу же завел двигатель.

Артур чувствовал себя полным ничтожеством. Он подумал, что можно сейчас же пуститься наутек, но мысль эта была вялой — появилась и исчезла. Ей на смену пришла другая, более уверенная: «Если бы хотели убить или покалечить, уже сделали бы это».

С поникшими плечами он проследовал к «Мерседесу», уселся на переднее сиденье.

— Вот и славно, — одобрил хищник. — Кстати, я так и не представился… Меня зовут Виктор.

* * *

Ехали по проселочной дороге, в противоположную от шоссе сторону. Первым — «Мерседес», за ним — «Нива». Вдалеке горели огни какой-то деревушки.

— Классная тачка, — восхитился Виктор. — Прямо мечта.

Уныло глядя на ночь за окном, Артур буркнул:

— Хотите, забирайте.

— Серьезно?

— Угу.

Виктор рассмеялся.

— Вот это я понимаю — щедрость. И заметь, ты сам предложил. А я ведь помню условие нашей сделки: с тебя больше ничего не требовать. Но раз сам… Глупо было бы отказываться, скажи?

Он раскашлялся, прильнув к рулю. Машина вильнула вправо, влево, и Артур испугался, что они сейчас вылетят в кювет. Но обошлось. Виктор снова откинулся на сиденье, его глаза слезились после приступа кашля, на щеках выступили пунцовые пятна.

— Фух. — Он отдышался и покосился на Артура. — Интересное у тебя имя. Не припомню ни одного знакомого, кого бы звали Артур. Породистое такое. И знаешь, я не могу себе представить какого-нибудь деревенского босяка с таким именем. Ваня, Коля, Петя — это да, но Артур… Я думаю, когда родители так называют ребенка, ждут от него в будущем чего-то исключительного. Ну, может, что он станет знаменитостью, когда вырастет. Согласен?

Артур пожал плечами, нервно ерзая на сиденье.

— Да-а, — вздохнул Виктор, — такие имена не для простачков. Они им не идут. Это как надеть дорогой костюм на помоечного бомжа… О, вспомнил, — он оживился. — Была у меня одна знакомая с именем Изабелла. Ничего так имечко, да? Черт, да так королев называют! Это тебе не хухры-мухры. Сразу представляется дамочка такая навороченная с дорогой сумочкой и охренительной прической. Ты ведь такой представил мою знакомую? — Он рассмеялся. — Вот только была та Изабелла никакой не шикарной… Шлюшка привокзальная, готовая на все за стакан бухла. — Виктор помолчал и уже без тени веселья добавил: — В этом вы с ней похожи. Имена благородные, а начинка с гнильцой.

— Я каждую минуту корю себя за то, что сделал! — с пылом произнес Артур. — Каждую секунду!

— Коришь? Ну-ну…

— Я тогда испугался. Просто испугался. Это было какое-то затмение. И я не убивал никого, это все Фролов. Вы должны мне верить. Он запугал меня, правда…

— Успокойся, Артур Аркадьевич. — Виктор бросил на него суровый взгляд. — Твой дружок журналист все нам рассказал, перед тем как кони двинул. Я знаю твою роль в этой истории. Я все отлично знаю.

Артур ощутил, как по спине к затылку пробежала холодная волна.

— Вы убили его, — он не спрашивал, а утверждал.

Виктор ударил ладонью по рулю.

— Да за кого ты нас принимаешь, а? За отморозков конченых? Думаешь, нам человека грохнуть, что муху раздавить? Не убивали мы твоего друга. Хочешь, верь, хочешь, нет, но погиб он случайно. Упал и шею свернул. Да, такое случается, люди порой падают и сворачивают себе шеи.

Артур с надеждой во взгляде посмотрел на Виктора.

— Пообещайте, что сегодня же я буду дома.

— Хм-м… пообещать недолго, другое дело, поверишь ли ты.

— Поверю.

Виктор пожал плечами.

— Ладно, обещаю. — Он поморщился. — Черт, сигареты в «Ниве» оставил, вот балда.

Через несколько минут машины въехали в деревню. Несмотря на поздний час, во многих домах горел свет. Артур знал, что это за место. В основном здесь проживали цыгане, которые принципиально не платили за электричество и воровали газ, делая врезки в магистральный газопровод. Управы на них власти найти не могли. Недавно сюда в очередной раз заявлялись сотрудники коммунальных служб вместе с отрядом спецназа, отрубили электричество в домах неплательщиков — акция проходила под истошные вопли женщин и угрозы мужчин. После репортаж об этом знаменательном событии показывали в новостях, даже документальный фильм вышел. А местные умельцы уже на следующий день после рейда подключили дома к электричеству.

Скандальная деревушка. Артур к тому же слышал, что здесь наркотой торгуют. Когда он смотрел в новостях тот репортаж, его раздирала злость: возмущало, что с этим цыганским быдлом вообще церемонились. Будь его воля, сжег бы их дома, и все дела.

Но вот он здесь, и к мрачным мыслям прибавилась еще парочка. Только и оставалось, что утешать себя обещанием, которое дал Виктор. Больше утешаться было нечем.

Миновали почти всю деревню. Виктор свернул к подворью, обнесенному приличным железным забором. Посигналил. Через минуту ворота открыла тощая, как скелет, женщина в цветастом халате, и машины въехали во двор.

— Это ваш дом? — спросил Артур.

— Нет, — ответил Виктор. — Мы с братом живем по соседству. Это дом человека, который однажды спас нам жизнь.

Они выбрались из машины. Артур бросил взгляд на женщину. Она стояла возле открытых ворот и смотрела на него исподлобья, с презрением. В свете прикрепленного к столбу фонаря ее глаза походили на две смоляные капли.

Артур поежился, ему отчаянно захотелось стать крошечным и незаметным. Ощущение, что он угодил в ловушку, обострилось.

— Пойдем, — поторопил Виктор.

— Прошу, скажите еще раз, что потом отвезете меня домой! — истерично выпалил Артур. — Пообещайте!

— Слово даю. Но советую больше не действовать мне на нервы. Сказал, будешь дома, значит, будешь, и точка.

Виктор со злостью сплюнул и направился к крыльцу. Артур, чувствуя на себе пристальный взгляд женщины, двинулся следом. Свин остался во дворе. Прислонившись к «Ниве», он вытащил из кармана ветровки круглую металлическую баночку с леденцами, открыл ее и, сунув один леденец в рот, блаженно зажмурился.

В доме было ужасно душно и пахло яблоками. Гирлянды из сушеных ломтей яблок висели в прихожей, в коридоре. От сладковатого аромата Артура снова затошнило, а когда он вслед за Виктором переступил порог гостиной, почуял еще и запахи мочи и лекарств.

Посреди заставленной дорогой винтажной мебелью комнаты в массивном кресле сидел старик. Артур дал бы ему лет сто, не меньше. Из-за густых бровей и крючковатого носа он походил на древнего филина. Его колени прикрывал красный шерстяной плед, на табурете рядом с креслом стоял радиоприемник, из которого доносились тихие звуки музыки. Старик не шевелился, морщинистое лицо казалось грубо вырезанной из гнилого дерева маской, и лишь взгляд водянистых глаз перемещался с одного мужчины на другого.

— Мы привезли его, Пастух, как и обещали, — с почтением заявил Виктор.

Старик отреагировал на его слова едва заметным кивком.

Виктор обратился к Артуру:

— Подойди ближе, он хочет поглядеть в твои глаза.

Артур сглотнул сгустившуюся во рту слюну и сделал пару шагов к старику. Ему хотелось на свежий воздух. Этот кошмарный запах просто с ума сводил, да и от древнего типа в кресле было не по себе. Поскорей бы все закончилось. Поскорей бы покинуть вонючий дом. Поскорей бы открыть бутылку вина и забыть об этом кошмаре навсегда.

Пастух сурово глядел ему в глаза. Артуру стоило больших усилий, чтобы не отвести взгляд. Прошла минута, другая, наконец старик моргнул, уставился на Виктора и чуть приподнял ладонь с подлокотника кресла.

Виктор совсем не по-дружески хлопнул Артура по плечу, подошел к массивному столу и взял с него блокнот и карандаш. Блокнот положил на подлокотник, карандаш сунул в руку старику.

Артур затаил дыхание. Он чувствовал себя как смертник перед расстрелом и жалел, что в свое время не набрался храбрости, чтобы рассказать все матери. Она бы поняла и простила и нашла бы способ утаить от общественности его позор. А еще она и ребята из ее охранного агентства разобрались бы с этими шантажистами. Артур о многом сейчас жалел, впервые в жизни ощущая себя полным глупцом.

Пастух тяжело задышал, крылья носа вздулись, из уголка рта потекла слюна. Выпучив глаза, он глядел на карандаш. Его рука напряглась, приподнялась, и Виктор тут же подсунул под нее блокнот. Старик закряхтел и, прилагая неимоверное усилие, нарисовал на бумаге кривой крест, после чего облегченно выдохнул, обмяк и выронил карандаш.

— Ясно, — спустя несколько секунд сказал Виктор. — Другого я и не ожидал.

Артур не мог оторвать встревоженного взгляда от блокнота.

— Почему крест? Зачем он нарисовал крест? Прошу, скажи?

— Не бери в голову, — усмехнулся Виктор. — Пойдем, пора отвезти тебя домой.

Он подтолкнул Артура к дверному проему, а старик прикрыл глаза, его губы сложились в жуткое подобие улыбки. Из радио, как по заказу, зазвучала музыка Эннио Морриконе «Одинокий пастух».

Вышли из дома, и Артур сразу же сделал глубокий вдох. Ему казалось, что запахи мочи, лекарств и яблок впитались в кожу. Хотелось отмыться, залезть под душ и стоять под горячими струями не меньше часа. А Виктор, едва спустившись с крыльца, разразился мощным кашлем. Он буквально давился мокротой. К нему подбежал Свин, взял его под локоть.

— Опять таблетки не принимал, — сказал он с упреком.

Виктор сплюнул, отдышался, вытер ладонью испарину со лба.

— Срать я хотел на таблетки.

— Не говори так.

— Заткнись и садись за руль. Пора нашего друга домой отвезти. — Виктор вырвал руку из ладони Свина и зашагал к «Ниве». На ходу бросил: — Пастух крест намалевал.

— Кто бы сомневался. — Свин со злорадством покосился на Артура. — Кто бы сомневался.

Вдалеке полыхнула зарница. Откуда-то доносился тоскливый собачий вой. Тощая женщина, сильно ссутулившись, по-прежнему стояла возле открытых ворот. Она что-то бормотала себе под нос, рассеянно глядя на летающих вокруг фонаря мотыльков.

Артур занял место на заднем сиденье «Нивы» рядом с Виктором и ощутил злость и жгучую ненависть к этим двоим типам, к вонючему старику, к чертовой деревне. Внезапно вернулось высокомерие, которое породило смелую мысль о возмездии — не завтра и не через месяц, а, возможно, через год, когда страсти улягутся и жизнь войдет в привычную колею. Возмездие за унижение. Это деревенское быдло, возомнившее себя крутыми гангстерами, должно за все ответить. Не составит труда нанять крепких ребят, которые проклятую деревушку на уши поставят, а этот вонючий дом превратят в кучу головешек. Прекрасная мысль, Артур решил не задвигать ее на задний план.

Машина покинула двор. Виктор закурил. Он с жадностью делал затяжки и с грудным хрипом выдыхал дым в открытое окно. Когда докурил, посмотрел мрачно на Артура.

— Тебе небось любопытно, кто был тот старик? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я его считаю святым. У нашей со Свином мамаши не все было в порядке с головой. Черт возьми, да она была настоящей психованной сучкой! До сих пор не понимаю, как ее родительских прав не лишили. Мы тогда совсем пацанами были… Она подсыпала нам в чай снотворное и, когда мы вырубились, взяла да подожгла дом, а потом пошла в сарай и повесилась.

— Мне жаль, — вставил Артур.

— Серьезно?

— Конечно.

Виктор рассмеялся и хлестко, ребром ладони, ударил Артура по губам.

— Жаль тебе? Да ты, богатый мальчик, никогда и никого не жалел, кроме себя. В следующий раз сначала думай, а потом свой поганый рот открывай. Ну-ка, Свин, выдай нам подходящую пословицу?

Свин, не задумываясь, отчеканил:

— Слово не воробей, вылетит — не поймаешь, — и тут же добавил: — Помолчи, за умного сойдешь.

— Молодец. А теперь прибавь газу, а то ползем, как черепахи.

Артур вжался в сиденье, из лопнувшей губы текла кровь. Поднявшее было голову высокомерие трусливо ретировалось, уступив место обиде и страху.

— Ну, так я продолжу, — заявил Виктор, вглядываясь в ночь за окном. — Пастух нас тогда спас. Единственный, кто бросился в горящий дом. Вытащил сначала Свина, затем меня. И просто чудо, что ни мы, ни он не получили ни единого ожога. Я думаю, все это было каким-то умыслом свыше. Мать удавилась — царство ей, суке, небесное, дом сгорел, но Пастух не оставил нас на произвол судьбы, оставил жить у себя. Уму-разуму учил, сделал из нас людей.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — весело сказал Свин, бросив взгляд в зеркало заднего вида над лобовым стеклом.

Виктор кивнул:

— Верно, брат. Верно. — Он уставился на Артура: — Тебе все это интересно, мажор? Не думай, я ведь не от скуки тут языком чешу… Мне важно, чтобы ты увидел всю картину в целом. Та девчонка, которую вы с журналюгой убили… Ты хоть помнишь ее имя, а?

Артур не помнил и не был уверен, знал ли его когда-нибудь вообще. Глядя с опаской на Виктора, он изобразил на лице виноватое выражение.

— Ее звали Тамара! — с гневом выкрикнул Виктор. — Простое имя, нетрудно запомнить, верно? Ей тоже не повезло с родаками. Алкаши конченые. Она на вокзале побиралась. Пастух ее к себе забрал, а с родаками мы со Свином разобрались. — Он сплюнул в открытое окно, вздохнул. — Тамарка… Если честно, терпеть ее не мог. Она из тех, у кого дурость в крови, и это ничем уже не исправить. Пастух хороший воспитатель, но и у него не вышло сделать из нее человека. Выросла шалавой, чтоб ее… Но он Тамарку и такую любил.

— И мне она нравилась, — заявил Свин. — Веселая была и пела хорошо. Помню, как запоет «Подмосковные вечера»…

— На дорогу смотри! — грубо осек его Виктор. — Впрочем, ты прав, о покойниках или хорошо, или ничего. — Он зыркнул на Артура: — Теперь понимаешь, зачем мы возили тебя к Пастуху? Он хотел посмотреть в глаза убийце своей приемной дочери. А крест нарисовал, потому что не увидел в твоих тупых глазенках раскаяния. Хотя… думаю, крест он нарисовал бы в любом случае. Око за око, маменькин сынок. Око за око.

У Артура задрожали руки, к горлу подкатил горький комок.

— Не трясись, — с презрением сказал Виктор. — Убивать мы тебя не собираемся. — Он хлопнул Артура ладонью по колену. — Поживешь еще, богатенький Буратино.

Свин пискляво рассмеялся.

— Как волка ни корми, он все в лес смотрит.

— Это ты к чему? — поморщился Виктор. — Не по теме ляпнул, братишка. Не по теме. Гляди, поворот не пропусти.

— Вы обещали отвезти меня домой, — осмелился произнести Артур. — Вы слово дали.

Сказал и отпрянул к дверце, опасаясь снова получить по губам.

— Опять та же песня. Да отвезем мы тебя домой. — Виктор посмотрел на него, как на вонючего клопа. — Достал уже. — Он покачал головой. — Тебе, кстати, не интересно, как выжила вторая девчонка? Вот такое, значит, раскаяние, да? Эх, мажор, мажор… Если бы тебя действительно мучила совесть, ты первым делом поинтересовался бы тем, что стало с Ритой. Но тебе ведь по фигу, верно я говорю? Хотя нет, ты предпочел бы, чтобы она тогда погибла, как Тамарка. Нет человека, нет проблем. Когда вы с журналюгой бросили девчонок в реку с моста, то думали, что они обе мертвы. Не в себе вы были, понимаю. Но Ритка была жива. Без сознания, но жива. Ее нашли цыганята из нашей деревни, на берегу, в километре от моста. И это я считаю тоже умыслом свыше. Кто-то наверху точно хотел, чтобы она выжила, и никто меня в этом не переубедит. Есть, есть, мать твою, все-таки на свете справедливость… В больнице девчонка ни слова не произнесла. Просто не могла, в голове что-то замкнуло. Говорить начала дома, и знаешь, богатый мальчик, она запомнила и ваши рожи, и номер твоего «Мерседеса». Девчонка-то оказалась не промах, молодчинка. Пастух убедил Ритку и ее близких не обращаться в полицию. Верное решение, такие твари, как ты, всегда отвертятся.

— Проза жизни, — тяжело вздохнул Свин, сворачивая с проселочной дороги. — Деньги решают все.

— Лучше и не скажешь, брат.

Виктор раскашлялся, уткнувшись головой в переднее сиденье.

Дальше ехали молча. Артур вглядывался в окно, но не мог определить местность. В одном он был уверен: везли его явно не домой. Машина подпрыгивала на ухабах, Свин то и дело выворачивал руль, объезжая заросли кустарника и молодую поросль. Через какое-то время, показавшееся Артуру вечностью, фары высветили развалины здания из красного кирпича. Машина остановилась.

— Приехали, — сообщил Виктор.

Свин скорчил комичную рожу и жестяным голосом произнес:

— Станция конечная. Очистные. Всех пассажиров просим покинуть вагоны. — Он захохотал, вскинув голову.

Артур распахнул дверцу, собираясь сбежать, но Виктор метнулся на сиденье и успел схватить его за шкирку и хорошенько встряхнуть.

— Не так быстро, мажор! Не суетись, усек?

Свин взял из бардачка ручной фонарик, сунул его в карман ветровки, вышел, обогнул машину и, не церемонясь, выволок Артура наружу. Покинул «Ниву» и Виктор. Он вскинул руки, сделал глубокий вдох.

— Знаешь, что это за место, богатый мальчик? По запаху застарелого дерьма можно догадаться… Это очистные сооружения, лет десять как заброшенные. Столько времени прошло, а все равно воняет. Говно, оно такое… — Он ухмыльнулся. — Но ничего, привыкнешь. Люди ко всему привыкают. Мрачновато тут, но мне это местечко почему-то нравится. Не знаю почему.

— Вы обещали! — истерично выкрикнул Артур.

— Да, обещали, — спокойно сказал Виктор. — Добро пожаловать домой. Здесь теперь твой дом.

Свин снова захохотал, задрав голову. Он крепко держал Артура за шкирку и за предплечье. Виктор подошел к ним, после чего они последовали в сторону разрушенного здания. Миновали круглые, заваленные мусором отстойники. Остановились возле открытого канализационного люка, рядом с которым, в окружении битого кирпича и чахлых зарослей ежевики, стояла корявая береза.

У Артура затряслись поджилки. Перед внутренним взором возник образ из сна: дыра в земле, темная, как этот люк.

— Прошу вас… — пролепетал он. — Вы обещали…

Виктор деловито запустил руку во внутренний карман его пиджака, вытащил сотовый и сунул телефон в свой карман, а затем сурово приказал:

— Прыгай. — Его запавшие глаза блестели в свете фар.

— Нет, пожалуйста…

— Прыгай! Будет хуже, если мы тебя туда скинем. Свернешь шею, как журналюга. Тебе оно надо? Прыгай!

Свин, злорадно улыбаясь, ударил Артура кулаком в плечо, подтолкнув к люку.

— Давай прыгай. Представь, что ты парашютист. Ну же, удача любит смелых.

— Нет, братишка, к нему это не относится. — Виктор пнул ржавую консервную банку. — Это существо трусливое. Оно и на встречу с нами приехало из-за трусости.

Он схватил Артура за шею и прошипел:

— Если сейчас же не прыгнешь, мы тебе переломаем руки, ноги, а потом все равно скинем в чертов люк. Свин, не желаешь ему руки переломать?

— Мечтаю.

— Прыгай, мать твою! — взревел Виктор, став еще больше похожим на волка. — Прыгай, богатый мальчик!

Артур завыл от ужаса, таращась на дыру в земле. Свин, презрительно поджав губы, хлестко ударил его ладонью по уху и тут же ударил еще раз.

В голове помутилось, и он прыгнул — с диким воплем, зажмурившись. Приземлился на ноги, но в голени хрустнула кость. Боль электрическим разрядом обожгла нервы, молнией промчалась по позвоночнику и вонзилась в мозг. Не прекращая вопить, Артур завалился на что-то мягкое, в нос шибанула мощная трупная вонь.

— Повезло тебе, чмо, не свернул шею, — крикнул сверху Виктор. — Передавай там привет журналюге!

Свин включил фонарик и бросил его в люк. Он упал на грудь Артура и скатился на бетонный пол. Поток желтоватого рассеянного света выхватил из темноты распухшее лицо с трупными язвами и открытым в безмолвном крике ртом, из которого торчал серый, как рыбье брюхо, кончик языка.

Артур, едва не разрывая легкие, завопил еще громче и, на миг забыв про боль, отпрыгнул от трупа журналиста. Он был на грани сумасшествия. Мочевой пузырь не выдержал, брюки намокли в считаные секунды.

— С новосельем тебя, богатый мальчик! — с издевкой выкрикнул Виктор, склонившись над колодцем. — Как тебе твое новое жилье?

Артур отозвался на его слова звериным ревом, он прижимался к вогнутой поверхности бетонного тоннеля, не в силах оторвать взгляд от лица мертвеца. В ноге бушевал вулкан боли, обжигая лавовыми потоками нервы.

Свин захихикал, плюнул в колодец и выдал очередную пословицу:

— От сумы да от тюрьмы не зарекайся!

— Сойдет, — кивнул Виктор, — но с большим натягом.

Они прикрыли люк гнилым деревянным поддоном и зашагали к машине.

На востоке ночное небо озаряли совсем уже слабые отблески далекой грозы. Из леса, в сотнях метров от очистных сооружений, доносилось уханье совы. А под землей, в канализационной трубе, продолжал орать Артур, хотя сил кричать становилось все меньше и меньше.

Глава третья

Девять утра. Кира уже позавтракала и сейчас, лежа на животе, на пушистом ковре в гостиной, листала красочную книжку про гномов и фей. Рядом примостилась Ириска. Черная кошка дрыхла, свернувшись калачиком, лишь уши дергались время от времени.

А Дарья с задумчивым видом сидела в коридоре на пуфике возле тумбочки с телефоном. Ой как не хотелось звонить свекрови, но обстоятельства вынуждали, чтоб их… Артур ведь так и не вернулся. Этим утром уже были минуты, когда накатывали волны гнева, и Дарья внушала себе, что муж не заслуживает, чтобы она о нем так волновалась. Но гнев быстро сменялся беспокойством с толикой стыда. Из головы не выходили слова Киры: «Папа никогда не выберется из колодца». И сейчас, ясным утром, они звучали в сознании не менее жутко, чем вчерашним вечером. Как бы ни было противно, а Розе придется звонить.

Вздохнула, чувствуя сильный душевный диссонанс, подняла трубку, набрала номер. После недолгих гудков услышала стальной голос свекрови:

— Слушаю.

— Это я, Роза Васильевна. Артур не у вас?

— Нет, — был четкий ответ, и после небольшой паузы: — Почему у тебя такой голос, Дарья? Что-то стряслось?

— Даже не знаю…

— Говори.

И Дарья, нервно теребя телефонный шнур, рассказала и о «дипломате» с деньгами, и про звонок неизвестного, и про то, как Артур укатил на ночь глядя черт знает куда.

Роза слушала ее, не перебивая, а когда та закончила, заявила обвинительным тоном:

— Нужно было еще вчера со мной связаться. Неужели это не очевидно?

— Я собиралась…

— Не хочу выслушивать твои жалкие оправдания. Будь дома, я скоро приеду.

Услышав гудки, Дарья с недовольством посмотрела на телефон и положила трубку. Подумала, что собственными руками удавит Артура, если тот соизволит объявиться.

— Да уж, — буркнула она, поднимаясь с пуфика. — Печалька.

Не самое приятное утро грозило усугубиться упреками и обвинениями со стороны Розы. Не сорваться бы. Однажды свекровь прочитала Дарье жесткую нотацию из-за того, что у Артура плохо начищены ботинки. По ее разумению, именно жена должна следить за такими вещами и никто иной. От такого маразма Дарья не выдержала и вспылила. Повысив голос, заявила, что Артур даже гвоздя забить не может и все потому, что до фанатизма заботливая мать воспитала его таким. С языка готовы были сорваться оскорбительные эпитеты, но Дарья успела взять себя в руки. Переходить черту, за которой начиналась открытая вражда, не стоило. На протяжении многих лет их отношения удерживались в рамках ровной, с редкими всплесками, антипатии.

Тогда были ботинки, а сейчас повод для упреков куда весомей. Придется держать удар. Дарья взъерошила свои рыжие волосы, тряхнула головой и прошла в гостиную. И сразу же услышала вопрос дочери:

— Мам, а почему в книжке гномики малюсенькие, а в кино про Фродо — большие?

Дарья улыбнулась: хоть какой-то позитив за утро. Наивные вопросы Киры всегда вызывали теплые чувства, будто само детство касалось души. Над ответом долго не думала:

— Гномы бывают разные, Росинка.

— Хотела бы я увидеть живых гномиков, — мечтательно вздохнула Кира, перевернув страницу. — И фей. И хоббитов. И эльфов. И дракончиков… — Сдвинула брови, вспоминая сказочных существ. — И смешариков. И фиксиков…

Дарья подошла к окну. За вишневыми деревьями виднелась беседка. Связанный с колокольчиком временной отрезок вчерашнего вечера сейчас казался Дарье каким-то мороком, пускай даже с вещественным доказательством. Анализировать произошедшее не хотелось, во всяком случае, не сегодня. Сказала себе, что странные вещи порой случаются, и задвинула мысли о колокольчике на задворки сознания. А вот от слов Киры про колодец, из которого никогда не выберется папа, отмахнуться не удавалось. Они то и дело всплывали в голове, вызывая очередную волну тревоги. Одно радовало: дочка за утро ни разу не вспоминала про свой сон.

— …И Гарри Поттера. И Леголаса, — перешла на конкретных персонажей Кира. Она бормотала себе под нос, не забывая перелистывать страницы с красочными иллюстрациями. — И… Джеки Чана. Мне нравится Джеки, он здоровский, лучше всех. Лучше даже чем… — задумалась. — Лучше, чем Ван Дамм.

Девочка улыбнулась, нарисовав в воображении образ любимого актера, но улыбка померкла, уголки губ поползли вниз, а взгляд опасливо переместился с книжки на овальное зеркало на стене между двумя репродукциями полотен Кандинского. Ириска встревожилась, села и тоже уставилась на зеркало, ее хвост нервно метался туда-сюда. Но вдруг кошка зашипела, выгнувшись дугой, шерсть встала дыбом, изумрудные глаза вспыхнули.

Дарья повернулась, увидела, как кошка со всех ног улепетывает в коридор.

— Что стряслось, Росинка?

Кира не ответила. Она по-прежнему, не мигая, глядела на зеркало. Книжка была открыта на странице с изображением бородатого гнома в красном колпаке, в руке он держал серебристый колокольчик.

«Что-то не так!» — с нарастающей тревогой осознала Дарья. Она поспешно подошла к дочери, опустилась на колени и положила ладонь на ее плечо.

— Кира! Росинка!

Девочка вздрогнула, уселась на ковре и с удивлением посмотрела на мать, не понимая, как та оказалась рядом, ведь только что возле окна стояла.

— Что случилось? — Дарья взяла ее за руку.

Кира покосилась на зеркало.

— Мне… показалось.

— Ты о чем?

— Мне показалось, что в зеркале была гроза. Молния сверкнула.

Дарья выдавила улыбку, хотя у самой внутри все словно инеем покрылось.

— Тебе действительно показалось. — Она приложила немалые усилия, чтобы произнести эти слова без дрожи в голосе.

— Да… наверное, — кивнула Кира.

Девочка выглядела растерянной, но на бледном лице уже начал проступать румянец. А Дарья, все еще держа ее за руку, думала об Ириске. Кошка чего-то испугалась. Грозы в зеркале? Еще вчера можно было бы смело сказать, что это чушь собачья, но после колокольчика и сна дочери… К мистической цепочке прибавилось еще одно звено, и пугало то, что оно может оказаться не последним.

Когда-то Дарья увлекалась историями про барабашек, не принимая их, в общем-то, всерьез. Время от времени покупала журналы с тематикой о паранормальных явлениях, читала статьи с любопытством и с ироничным скептицизмом. Уступая актерской привычке, всегда пыталась представить себя на месте людей, столкнувшихся с чем-то сверхъестественным. В воображении она была бесстрашной. Летали ли по комнате вещи, стучал ли барабашка в стенку или поджигал ли полотенца — нет, все это не пугало, а пробуждало охотницу на привидений… И Дарья в таких случаях снова чувствовала себя девчонкой, которую в интернате все задиры обходили стороной.

Легко было не подпускать страх, считая мистические истории выдумкой. Но сейчас она и ее дочка сами стали персонажами подобной истории, и мантра: «Всему можно найти логичное объяснение» — не приносила облегчения. Внутренний голос настойчиво советовал быть теперь начеку и в случае чего не поддаваться панике. Дарья с голосом согласилась — дельный совет, нужно прописать его в сознании как аксиому.

Кира перелистнула страницу, ее взгляд, проигнорировав иллюстрацию, снова устремился в сторону зеркала. Дарья принялась лихорадочно думать, как отвлечь дочку от сомнений и вспомнила: в холодильнике еще осталось песочное тесто!

Сказала бодро:

— А давай-ка печенюшки испечем, ага?

Кира оживилась, глаза заблестели. Она обожала лепить из теста все, на что фантазии хватит: звездочки, человечков, буквы, цифры, зверушек, и получалось у нее вполне аккуратно. И, уж конечно, она любила посыпать изделия ванильным сахаром или ореховой крошкой — делала это самозабвенно, не жалея обсыпки.

— Ага! — был предсказуемый ответ.

Глядя на улыбающуюся дочку, Дарья рассудила, что тот, кто придумал печенье, достоин лучшего места в раю.

Поднялись с ковра, направились на кухню. Ириска следила за ними, сидя на верхней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Кошка все еще нервничала — хвост мотался из стороны в сторону, в изумрудных глазах светилась настороженность.

* * *

Роза со своим начальником охраны Константином Антоновым приехали минут через десять после того, как Дарья с дочкой попили чай с печеньем.

Кира обрадовалась:

— Бабушка!

И бросилась в объятия Розы. Дарья заметила, как суровая зима в глазах свекрови резко сменилась весной, а черты лица смягчились. Роза Сергеевна — железная леди — всегда проявляла слабость и преображалась в присутствии внучки. Ей было семьдесят три, но выглядела она лет на десять моложе — статная, с короткой стрижкой, и седые волосы, не знающие краски, ей очень шли, не старили. Морщин на лице было немного, а изящности рук могли бы позавидовать манекенщицы, рекламирующие кольца и браслеты. Помимо ресторанного бизнеса, она к тому же являлась владелицей популярного среди московской богемы салона красоты, и мастера в этом заведении свое дело знали.

У Розы было достаточно денег, чтобы обвешать себя бриллиантами с ног до головы, но и чувством стиля ее Бог не обделил. А потому дорогой сверкающей пошлости она предпочитала украшения стильные, экзотические. На шее — колье в виде тонких костяных пластин с вытравленными на них орнаментами ацтеков. Из подобных же пластин состоял и браслет на запястье. Палец правой руки обвивала серебряная змейка с глазами из малахита — перстень был единственным внешним проявлением ее сентиментальности, памятью о мужчине, за которого Роза однажды едва не вышла замуж.

Когда приветственные обнимания закончились, Дарья отправила Киру в свою комнату, разрешив прихватить с собой ноутбук и флешку с коллекцией мультиков. А Константин к тому же снабдил ее пакетиком соленых орешков — знал, что девочка их обожает, и никогда без них не приезжал.

Прошли в гостиную. Роза снова надела привычную маску снежной королевы, в глазах блеснул лед, черты лица ожесточились. Уселась на диван и сразу же перешла к делу:

— Повод для беспокойства значительный, Дарья. У Константина не получилось отследить сотовый Артура. — Она говорила четко, не выдавая бушующих в душе эмоций. Выдержки ей было не занимать. — Удалось выяснить номер, с которого вчера вечером поступил звонок на ваш домашний телефон, но… очевидно, сим-карта была уничтожена после звонка.

— Кто-то все предусмотрел, — добавил Константин.

Он стоял возле дивана, сложив руки на груди — поджарый, средних лет, в строгом сером костюме. Черные с редкими седыми прядями волосы были зачесаны назад, во взгляде карих прищуренных глаз сочетались уверенность и спокойствие. Дарья к нему всегда относилась с симпатией, хотя он и напоминал ей классического гангстера из фильма про итальянскую мафию. Однажды Артур поведал, что Константин мастерски устранил двух недругов Розы. Те просто исчезли. Как выразился муж, не скрывая глупого злорадства: «Стерлись с лица земли. Нет человека — нет проблем».

— Попробуй еще что-нибудь вспомнить, — обратился Константин к Дарье. — Сейчас любая мелочь помочь может.

— Действительно, — поддержала его Роза.

Дарья дернула плечами, глядя в пол перед собой. Она задумчиво прошлась по комнате и присела на подлокотник кресла.

— Нечего больше вспоминать. Артур приехал, дождался звонка, переговорил и укатил куда-то с «дипломатом» с деньгами. Все… Ах да, он был слегка поддатый. Совсем чуть-чуть, я только по запаху и определила.

Роза крутанула перстень на пальце, выдав тщательно скрываемое психическое напряжение.

— И ты даже не пыталась его остановить?

— Вот не начинайте, а? — с вызовом сказала Дарья. — Я что, по-вашему, должна была вцепиться в него и вопить: «Не уходи»?

— А хотя бы и так. Во всяком случае, позвонить мне ты могла, руки не отсохли бы.

— Вы приехали обвинять меня? — ринулась в бой Дарья, напрочь забыв данное самой себе обещание быть сдержанной. — Вам что, козел отпущения нужен? Ну, давайте, вперед! — Она вскинула руки и соврала: — И да, остановить я его пыталась. Конечно, не умоляла, но просила никуда не ехать. Вот только ему, как всегда, было плевать на мои слова.

— Не заслужила уважения, чтобы он к тебе прислушивался, — парировала Роза. Она крутила перстень все быстрее.

Дарья фыркнула:

— Да куда уж мне, убогой.

— Ты в очередной раз доказала, что ваш с Артуром брак был ошибкой.

— Вот как? Скажите это Кире!

От такого апперкота на щеках Розы вспыхнул румянец. Она поджала губы, готовясь к контратаке, но Константин, который глядел на ругающихся женщин с тоской, решил вовремя вмешаться.

— Давайте успокоимся, хорошо? — Он поднял руку в примирительном жесте. — Сейчас не время для личных… разборок.

Гнев проходил, и Дарья уже жалела, что так легко завелась. Раньше к нападкам свекрови она относилась по большей части с иронией и очень редко — как в случае с ботинками — срывалась. А сейчас, похоже, придется списать это на стресс и назначить себе терапию в виде систематической игры на баяне.

— Вернемся к нашей проблеме, — предложил Константин тоном, не терпящим возражений, и Дарья не в первый раз отметила: свекровь подыскала себе начальника охраны столь же волевого, как и она сама. Два сапога пара.

Роза сидела прямая, как спица, перстень больше не крутила.

— Мы только зря время здесь теряем и…

— Артур что-то натворил, — перебила ее Дарья. — Это точно. В последнее время он был сам не свой. Я пыталась у него узнать, но… дохлый номер. Черт, да он в настоящего параноика превратился. — Она с недоумением уставилась на свекровь. — Не верю, что вы не замечали, что с ним творится. Вот не верю и все!

Роза выдержала ее взгляд. Ответ был дан с морозными нотками в голосе:

— Все я замечала, Дарья. Конечно же, замечала. Я ждала, когда он наберется мужества и наконец расскажет мне, что с ним стряслось. Не хотела на него давить и теперь жалею об этом. — Она потупила взгляд, ее голос дрогнул: — Впервые в жизни я решила не лезть в его дела. Думала: что бы он ни натворил, это станет для него уроком. Устала смотреть на его… безалаберность. Поздновато спохватилась, верно?

Дарья никогда не видела ее такой. Как выяснилось, королеве льда ведома печаль, и она способна признавать свои ошибки. Вот так раз! С такой свекровью можно было бы найти общий язык, жаль только, что эта оттепель продлится недолго. Без сомнений — недолго.

— Вы же знаете, я всех своих людей подключил к поиску, — решил поддержать Розу Константин. — Скоро у нас будут записи с видеокамер с заправок, а через… — он бросил взгляд на наручные часы, — полтора часа я встречаюсь со своим приятелем, частным детективом. Да и в полиции у меня связи, если что…

— Мне кажется, Артур совершил серьезное преступление, — подлила масла в огонь Дарья. Держать неприятные подозрения в себе она не собиралась. — Возможно, убил кого-то, — и поспешила добавить: — Случайно, конечно.

Под словами «случайное убийство» она имела в виду автомобильную аварию. Очень реалистичный вариант. Артур сбил человека на своем чертовом «Мерседесе» и смылся с места преступления. Дарья с легкостью допускала, что муж именно так и повел бы себя — сбежал бы.

— Нет, не верю! — категорично заявила Роза. — Артур мне рассказал бы.

Константин поморщил нос, и этот жест был весьма красноречив: начальник охраны разделял опасения Дарьи. Впрочем, трагичность темы он решил не усугублять:

— Давайте не будем гадать.

— Ты прав, — охотно согласилась Роза, поднимаясь с дивана. — Мне сейчас только бредовых предположений не хватало.

Дарья отреагировала на укол пожатием плеч и тяжким вздохом, мол, дело ваше, верить или нет.

— Нам пора, — заявила Роза и обратилась к Дарье приказным тоном: — Ступай, позови Киру попрощаться.

— Кира-а! — во всю глотку заорала Дарья, не сходя с места. — Спустись с бабулей попрощаться! — И добавила уже тихо и мрачно: — Она покидает нас.

Свекровь наградила ее взглядом, от которого и цветы бы завяли.

* * *

Роза и Константин уехали. Кира отправилась на кухню пить чай с печеньем, а Дарья вернулась в гостиную и встала напротив висящего на стене в золоченой массивной раме портрета мужа. На картине у него был вид великого мыслителя — взглянешь, не зная его, и уважением проникнешься. Чувство такта Артуру не было присуще, а потому он «украсил» подобными пафосными портретами едва ли не все комнаты в доме. Даже в помещении с бассейном висела картина с изображением его высокой персоны. Художники на нем озолотились.

— Что скажешь, дорогой? — совсем не ласково спросила Дарья у написанного маслом мужа, а потом озвучила мысль, которая крепко засела в голове: — Так ты у нас убийца?

Человек на портрете ничего не ответил, зато Дарья, к своему ужасу, услышала звон колокольчика. У нее перехватило дыхание. Металлический звук был короток — тренькнул и замолк, — но он конкретно резанул по нервам.

Ноги сами понесли ее к кладовке. В голове колотилась мысль: «Что, если его там не окажется?..» Стремительно проходя по коридору, бросила взгляд в дверной проем, ведущий на кухню…

И остановилась.

Кира ползала на коленях, пытаясь протиснуть ладошку в щель между посудомоечной машиной и выложенным кафельной плиткой полом.

— Росинка! — воскликнула Дарья, вбегая на кухню.

Девочка оглянулась.

— Я ложечку уронила. Она от ноги отскочила и вон туда закатилась. Не могу достать.

Дарья облегченно выдохнула:

— Фух… ложечка, значит.

И добавила мысленно: «Не колокольчик! Пора начинать принимать успокоительное, пока не превратилась в дерганую паникершу». Вспомнила, как Артур в последнее время подпрыгивал от любого резкого звука. Ну уж нет, она не желала становиться такой! В полдень и вечером — ромашковый чай, а прямо сейчас — баян!

Кира снова попыталась протиснуть руку в щель.

— Да оставь ты эту ложку, — усмехнулась Дарья, — пускай себе валяется. Потом достанем. Сядь лучше и чай допей.

Девочка послушалась, а Дарья направилась в каминную комнату, к инструменту, размышляя, с какой композиции начать.

Начала с музыки из фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Для душевного комфорта — самое то. Приятные для слуха переливы, вызывающие ассоциацию с золотой осенью и рождающие толику теплой грусти.

Через какое-то время в комнату вошла Кира и сразу же принялась вальсировать. Танцевала по-детски неуклюже, но самозабвенно, нестройно мурлыча себе под нос мелодию. В руке она держала надкусанную печенюшку.

С умилением глядя на дочку, Дарья рассудила, что вот такие моменты стоят больше всех сокровищ мира. Пальцы порхали над кнопками, неспешно растягивались и сжимались меха, а воображение нарисовало на фоне танцующей Киры осенний лес. На желтых и красных листьях играло солнце, легкий ветерок качал ветви кленов и дубов, над деревьями плыли пушистые облака. Но чего-то все-таки не хватало… Ах да, улетающий вдаль косяк белых птиц. Вот теперь — красота. Если есть на свете абсолютная красота, то это она и есть.

К огромному сожалению Дарьи, вдохновения Киры надолго не хватило: девочка сунула печенье в рот и, будто вспомнив о каком-то важном деле, выскользнула из комнаты.

Скоро раздался ее истошный крик:

— Ма-а-а!

Дарья встрепенулась, устремила взгляд в сторону дверного проема.

— Господи, я сегодня с ума сойду, — пробормотала, поспешно избавляя плечо от лямки баяна.

Дочку она застала лежащей на животе возле посудомоечной машины, рука по локоть — в щели, в которую закатилась ложечка. Кира, выпятив нижнюю губу, с плаксивым выражением на лице, покосилась на маму.

— Рука застряла, — пожаловалась она тоненьким голоском и хлюпнула носом.

Дарья несколько секунд смотрела на дочку с наигранным осуждением, а затем, несмотря на трагичность ситуации, не выдержала и захохотала. Внутри нее будто плотину прорвало. Задыхалась от смеха, а сама думала: «Муж пропал, в доме черт-те что творится, а я как дура последняя…»

Кира не долго смотрела на нее с обидой — сначала улыбнулась, потом тоже засмеялась, хотя в глазах блестели слезы.

Глава четвертая

Сквозь щели в прикрывающем люк поддоне проникал дневной свет. Артур сидел, прислонившись к шершавой поверхности бетонной трубы, и глядел, как в солнечных лучах кружились пылинки. Его глаза лихорадочно блестели, губы дрожали, голень распухла и обрела цвет созревающей сливы. Боль немного притупилась, но иногда она начинала пульсировать в такт биению сердца — в такие моменты Артура бросало в жар, перед взором вставала красная пелена, и оставалось лишь стонать, проклиная всех и вся.

В руке он держал выключенный фонарик. Когда его выключил — не помнил, не помнил и то, как отполз от трупа на несколько метров.

Полчаса назад Артур вынырнул из вязкого омута тревожного сна, в котором два чудовища — одно с головой волка, другое с головой хряка — орали человеческими голосами: «Прыгай, богатый мальчик! Прыгай! Прыгай!..» И во сне он летел в пропасть, слыша громогласный хохот. Очнулся из-за собственного крика — в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Не сразу вспомнил, где находится, а когда сообразил — зарыдал.

Сейчас, глядя на кружащиеся в лучах света пылинки, он думал о том, что его уже ищут. Цеплялся за эту мысль, как за спасательный круг. Мама, конечно же, найдет. Она всегда добивалась своего, а ради сына горы свернет. Ох поскорей бы, поскорей…

Взгляд переместился на труп журналиста.

— Все из-за тебя, Фролов, — прошептал Артур. — Ненавижу тебя… ненавижу…

Резко затошнило, но рвотные позывы продлились всего несколько секунд. Артур облизал пересохшие губы, прикрыл глаза. Очень хотелось пить, перед внутренним взором возникла бутылка с минералкой, потом еще одна и еще… целые стеллажи до горизонта с бутылками с водой. В них искрились пузырьки — такие чудесные, манящие и будто бы живые.

Он отметил, что за всю свою жизнь ни разу не испытывал ни сильного голода, ни сильной жажды. Сколько себя помнил — на обеденном столе всегда были деликатесы. И воспринимал это как должное. Однажды, будучи еще ребенком, он увидел по телевизору экзотический фрукт, похожий на волосатую клубнику, со странным названием «рамбутан». Сказал всего лишь одно волшебное слово: «Хочу!» — и уже к вечеру деликатес лежал перед ним на тарелке. Быть может, именно тогда он впервые испытал чувство превосходства над другими людьми, в полной мере осознал собственную значимость. Ведь именно ради его прихоти прислуга носилась по зимней Москве, разыскивая рамбутан, фрукт, который ему даже не понравился — откусил кусочек, поморщился и отодвинул тарелку. Мама ни в чем не отказывала. Голод и жажда казались чем-то из жизни маленьких людей, для которых слово «хочу» не являлось волшебным.

Несправедливость — вот какое определение дал Артур своему положению. Высшая степень несправедливости. Он ведь был застрахован и от голода, и от жажды, и от боли. И страховка должна была действовать до самой его смерти в очень преклонных годах. Так почему он здесь, в вонючей дыре, в компании разлагающегося трупа? Это какая-то ошибка. Одна большая ошибка! И кое-кто за это ответит. Обязательно!

Локомотив «несправедливость» приволок вагон с кипящей злостью. И очень даже кстати. Дело плохо — злость в помощь. Мощным потоком она смыла состоящую из боли и отвращения преграду, и Артур, сунув фонарик в карман пиджака и стиснув зубы, пополз к лучам света. Он упирался руками, подтягивал тело, кряхтя и помогая здоровой ногой, и садился. Упирался, подтягивал и садился. Получалось неплохо. Метр, еще метр…

Потревоженные мухи закружились над трупом, в их жужжании Артур слышал упрек. Конечно, без нового жильца этим тварям здесь было спокойней, знай себе откладывай личинки в мертвую плоть. Идиллия, черт возьми, маленький зловонный Эдемчик. Артур усмехнулся своим мыслям и удивился, что еще способен усмехаться — великая сила злости творила чудеса.

— Мама скоро найдет меня, вот увидишь, урод! — обратился он к мертвецу. — И скоро у тебя будет новая компания, Свинья с Волком.

В ноге запульсировала боль. Артур скривился, зажмурился, подождал, пока пожар в голени не превратится в тлеющие угли, и открыл глаза. Подтянул тело еще немного и оказался возле трупа. Цель достигнута.

Морщась от жуткой вони, Артур уставился на колодец. Прикинул, что до поверхности земли метра четыре, не меньше. На самом верху под поддоном, как подлая насмешка, торчал обломок ржавой лестницы. Бетонные стены колодца в некоторых местах поросли лишайником, а из трещин выглядывали шляпки бледных, почти прозрачных, грибов.

Свобода была так близко и в то же время далеко. Четыре метра. Артур понял: этот путь непреодолим. Во всяком случае, для него. С таким же успехом можно штурмовать Эверест без специального снаряжения. Трещины в поверхности колодца были слишком мелкими, чтобы просунуть в них пальцы и зацепиться, да и до этих трещин нужно как-то добраться. Нет, нереально. А уж с покалеченной-то ногой…

Артур сел поудобней, подтянул штанину и коснулся пальцами распухшей голени. Закрытый перелом? Судя по всему — вряд ли, боль тогда была бы адской, и любое движение сводило бы с ума. Возможно, трещина в кости. Ну ничего, скоро о покалеченной ноге позаботится один из лучших хирургов Москвы. Как же его фамилия? Полтавченко, кажется. Мама с ним уже много лет в дружеских отношениях.

К лицу подлетела муха, Артур отмахнулся от нее и устремил взгляд в темный тоннель по ту сторону от мертвого журналиста. А что там? Вряд ли путь к свободе, но проверить стоило. Все ж лучше, чем сидеть на одном месте. Несмотря на боль, ему хотелось двигаться — это был внутренний зуд, коктейль из адреналина и надежды. Движение не позволяло ощущать себя частью этого вонючего места.

Он вынул из кармана фонарик, включил и направил его в темноту. Свет озарил бетонную растрескавшуюся поверхность трубы, и если там что-то и было, то мощности фонарика не хватало полностью рассеять мрак.

Артур пополз, волоча больную ногу и стараясь не коснуться мертвеца. Труп преграждал путь, пришлось двигаться в неудобном положении, прижимаясь к вогнутой стенке тоннеля.

Мухи совсем обезумели — десятками выползали из-под одежды журналиста и присоединялись к своим кружащимся в воздухе собратьям. Артур теперь слышал в их жужжании не упрек, а ярость.

Но вот мертвец остался позади. На то, чтобы проползти мимо него, ушло немало сил. Артур остановился, отдышался, представил, как станет потом матери рассказывать о своих злоключениях. Да уж, история та еще выйдет. Но кое о чем, конечно же, умолчит, не стоит никому знать о том, что он обмочился, что блевал, скулил, рыдал. Его история будет историей героя. Возможно, он даже запишет ее в тетрадь, чтобы потом перечитывать и с гордостью вспоминать эти нелегкие часы своей жизни. Отличная мысль. Во всем можно найти положительные стороны.

— Скоро меня найдут, — подбодрил себя Артур и пополз дальше.

Преодолел пару метров. В пересохшем горле першило, во рту ощущался вкус собачьего дерьма. Боль пульсировала, но не разгоралась, и Артур подумал, что смог бы подняться, чтобы дальше перемещаться по тоннелю, прыгая на одной ноге и опираясь руками в поверхность трубы. Ширина тоннеля метра два, можно было бы даже головы не пригибать… Но, поразмыслив, решил с этой идеей повременить, ползком все же надежней, да и спешить, в общем-то, некуда. Пройдут часы, прежде чем мама найдет его…

В голове что-то щелкнуло, и Артур, к своему ужасу, услышал ехидный голос бывшего приятеля:

— Тебя никто не найдет. Не надейся.

Фролов всегда говорил чуть насмешливо, даже если разговор шел о серьезных вещах. Странный стиль речи, который был показателем его природной сути — ехидной, пронырливой.

Артуру понадобилось с десяток секунд, чтобы сообразить: голос прозвучал в его воображении. Мертвые журналисты не разговаривают! Всего лишь злая шутка мозга и не более того. Но после нее остался мерзкий, замешанный на первобытной жути осадок. Артура бросило в жар, темнота в тоннеле больше не казалась безобидной.

Чувствуя, как разрастается паника, он включил фонарик. Рука дрожала, на поверхности трубы заплясали тени, но там дальше… а дальше был завал, как в другом конце трубы: куски бетона, из которого торчала арматура, земля. Тупик. Предсказуемый тупик.

Артур выключил и убрал в карман фонарик. Паника стихала. Двигаться больше не хотелось, неожиданно накатила дикая усталость, будто вид завала вытянул все силы. В голове снова прозвучал голос журналиста — тихий, как далекое эхо: «Не надейся…» И Артур с тоской подумал, что мертвые все же могут говорить здесь, в железобетонной могиле. Не сойти бы с ума, дожидаясь, пока его найдут.

Колотилось сердце, в голени пульсировала боль, монотонно жужжали мухи. Артур прикрыл глаза и увидел озеро в окружении высоких стройных сосен. Вода — чистая-чистая, в ней отражались плывущие по голубому небу облака. Ему было тринадцать, когда они с матерью провели возле этого озера в Карелии целый день. От прозрачной хрустальной воды веяло прохладой. Рыба плескалась.

Боже, как же хотелось пить! Даже слюны во рту не осталось…

Артур встрепенулся, распахнул глаза. Послышалось или он действительно только что слышал какой-то странный звук? Снова шутка мозга?

Но вот опять… кашель? Это кашель! Звук, приглушенный расстоянием.

Пополз к лучам света, порывистыми движениями подтягивая тело и лихорадочно внушая себе, что множество людей кашляют, не только Волк.

— Помогите-е! — хрипло заорал. По трахее и пересохшей глотке будто песочная буря промчалась. — Эй! Я здесь, внизу! Помогите-е!

Ослепленный надеждой, он едва не наполз на труп, ладонь все же коснулась головы журналиста. И плевать, сейчас было не до брезгливости, ведь там наверху…

А наверху раздался смех — писклявый, мерзкий. Именно так смеялся Свин. Артур застыл, чувствуя, как гаснет надежда. Щуря глаза, он глядел на поддон, лучи света падали на его изможденное лицо.

— Чего разорался? — послышался веселый голос Свина. — Знаем, что ты внизу, где же тебе еще быть-то?

Глаза защипало от подступивших слез, и Артур зажмурился, а когда разомкнул ставшие вдруг тяжелыми веки, поддона наверху уже не было. В круглом проеме, на фоне ослепительного неба, маячили два темных силуэта.

— Как ты там, освоился? — с притворным участием спросил Виктор. — А мы вот решили к тебе в гости заглянуть. Проведать старого приятеля, так сказать.

Свин хихикнул.

— Дружеский визит.

— Вытащите меня отсюда! — завопил Артур. — Я не должен здесь быть! — Голос резко стал плаксивым: — Пожалуйста, я ведь отдал вам деньги. Это… это все неправильно.

— У нас свои правила, богатый мальчик. — Виктор присел на корточки. — Вот скажи мне, ты заслуживаешь наказания за то, что сделал, а? Ну, знаешь, там, око за око, зуб за зуб и прочая хрень… Ты ведь соучастник убийства.

— Да, заслуживаю! — с обидой выкрикнул Артур. — И я за все расплатился!

Он не понимал, как эти отморозки вообще смеют его судить. На их руках наверняка немало крови — смердящее доказательство в виде журналиста лежало рядом. Они меньше всего подходили на роль борцов за справедливость. Садисты, по которым психушка плачет.

— Ух ты. — Виктор улыбнулся и кинул в колодец камешек. — В твоем голосе такая уверенность. Деньги как плата за грех? Все просто, верно? Для тех, чьи жопы привыкли к золотым унитазам, всегда все просто. Знаешь, в чем между нами конкретная такая разница, Артур Аркадьевич? Я за свою жизнь сделал много всякого дерьма, и вонь от него преследует меня, не позволяет забывать. И это правильно, так и должно быть. Как только забуду, превращусь в равнодушного мудака. Ты же свое дерьмо похоронил, а на могилку положил «дипломат» с баблом. Вони нет, и ты со спокойной совестью говоришь, что за все расплатился? Уверен, если бы мы вчера отпустили тебя домой, ты уснул бы сном праведника. И тебе никогда не приснилась бы мертвая Тамара. Что называется — подкупил собственную совесть, чтоб не мучила, сука драная. — Он вздохнул, бросил в колодец еще один камешек. Тот упал на живот журналиста. — Бесишь ты меня, мажор, ей-богу, бесишь. Пуп земли, мать твою. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, ты побрезговал бы мне руку подать.

Артур решил ничего не отвечать на эту чушь. Понимал: с этими уродами невозможно найти общий язык и договориться, хотя что-то внутри настойчиво подталкивало к тому, чтобы молить о пощаде, оправдываться, уверять.

Виктор поднялся, сунул в рот сигарету, прикурил. Артур с тоской глядел, как в круглом окошке клубился дым.

— Жаль журналюшка шею свернул, — заявил Виктор после очередной жадной затяжки. — Он был забавный тип. Черт, да он мне даже нравился. — Рассмеялся, сплюнул и продолжил: — И знаешь, мажор, он ведь всю свою вину пытался на тебя свалить. И это было так предсказуемо.

— Недолго пытался, — заметил Свин.

— Да, недолго. Всего два сломанных пальца и несколько ударов в печень сделали из него честного человека. Видел бы ты, как он каялся… волосы на себе рвал, говорил, что хотел даже повеситься, так его, беднягу, совесть мучила. Как видишь, недолго он был честным.

— И я ему еще три пальца сломал, — с широкой улыбкой и торжеством в голосе заявил Свин.

Артур покосился на руку Фролова, но сразу же отвел взгляд. Не хотелось рассматривать свидетельство экзекуции.

Виктор швырнул в колодец окурок.

— А вот скажи-ка мне, мажор, тебе жалко журналюшку, а?

— Нет, — выдавил Артур.

— Хм-м… вы ведь вроде как приятелями были.

— Дружбанами, — продолжая улыбаться, уточнил Свин.

Артур с ненавистью взглянул на труп.

— Я сейчас не понимаю, как вообще мог с ним связаться.

— О, он, похоже, неплохо умел входить в доверие, — заметил Виктор. — И знаешь, он ведь еще кое в чем сознался…

— Момент истины! — торжественно заявил Свин, сделав серьезное лицо.

— Ага, именно так. Момент истины. Редкий случай, когда тайное становится явным. Готов услышать правду, Артур Аркадьевич?.. Журналюшка-то наш собирался подставить тебя, причем конкретно так подставить. Мать твою, да он именно ради подставы и втерся к тебе в доверие!

Свин, будто бы только и ждал этих слов, вскинул руки и радостно запел — фальшиво и пискляво:

— На ду-рака не нужен нож… ему с три ко-ро-ба нав-решь и делай с ним, что хошь…

— В точку, брат. В самой яблочко, — похвалил Виктор, после чего склонился над колодцем. — Кстати, при нас он тебя только дураком и называл.

Артур совершенно не понимал, о чем мелют эти уроды. Какая такая подстава? Уже то, что он помог Фролову от трупов избавиться, являлось одной огромной подставой. Неужели было что-то еще? Или они просто издеваются?

Виктор выдержал паузу, наслаждаясь моментом, а когда заговорил, в голосе его звучало злорадство:

— Твой приятель-журналист полностью спланировал тот вечер. Девчонки, бухло, сауна… и скрытые видеокамеры в комнатах его дачи. Ну, и чуток химии в твоем бокале, чтобы ты конкретно расслабился. Если бы все прошло, как он планировал, у него скоро был бы умело смонтированный фильм, в котором хозяин престижного ресторана, сынок уважаемой бизнес-дамочки с голой жопой развлекается с шалавами. Вот позорище, скажи? Московская богема была бы в шоке от такого блокбастера. А жена, а мамаша?.. Кстати, о мамаше… Все ведь из-за нее было затеяно. Фролов всего лишь отрабатывал заказ врагов твоей матери. Они верно рассудили, что самое слабое место у нее — это ты, тупой и избалованный мудак. И ведь могло получиться, но вот засада, у журналюшки с психикой не все было в порядке, страдал гаденыш неконтролируемыми вспышками гнева. На него даже дело как-то заводили за то, что он отдубасил бабу из своей же редакции. Отмазался, даже из газеты не поперли, ведь его папашка тоже не последний человек среди шишек. Ну, а дальше ты знаешь, что произошло: Тамарка решила обшарить ваши карманы, пока вы в сауне загорали, но Фролов вышел и застукал ее. И озверел.

— Кина не будет, — траурным голосом произнес Свин. — Режиссер оказался психом.

Виктор усмехнулся:

— Да уж, если псих пытается подставить кретина — жди беды.

У Артура все это пока плохо укладывалось в голове, требовалось время, чтобы переварить непростую информацию. Но ненависть к Фролову все равно возросла в разы — авансом.

Наступила тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух. Артур немного отполз от трупа, обессиленно откинулся на стенку тоннеля. В голове был полный сумбур, и очень хотелось, чтобы эти подонки ушли, оставили его в покое. Лучше уж слушать, как колотится боль в ноге, чем слушать их мерзкие голоса.

— Эй, мажор, — крикнул Виктор, — ты куда уполз? Гостей не уважаешь? А мы ведь к тебе не с пустыми руками.

— Без гостинцев в гости не ходим, — внес свою лепту Свин и, по обыкновению, захихикал.

На живот мертвеца шлепнулась двухлитровая пластиковая бутылка. С глухим стуком она опрокинулась на пол и подкатилась к ногам Артура. Вода? Неужели вода? Несколько мгновений он глядел на бутылку с недоверием, словно та могла раствориться в воздухе, как мираж. А потом схватил ее, лихорадочно открутил крышку и припал пересохшими губами к горлышку. Пил так, будто от скорости поглощения и от объема глотков зависела жизнь. И плевать, что вода была теплой и отдавала тиной. В какой-то момент мелькнула запоздалая мысль, что Волк и Свинья могли в нее подмешать какую-нибудь гадость… но теперь и на это было плевать.

Когда он делал очередной глоток, сверху упали несколько яблок, два огурца и одна морковь — все это «изобилие» не миновало мертвого тела, прежде чем скатиться на пол.

— Мы заботимся о своей зверушке! — услышал Артур издевательский голос Свина. — Не хотим, чтобы она голодала.

— И это еще не все, Рокфеллер ты наш тупоголовый, — в тон брату продолжил Виктор. — Мы подумали, что в компании журналюшки тебе будет скучновато, и решили подселить к тебе новых жильцов. Ты ведь не против, нет?

Свин выкрикнул:

— В тесноте, да не в обиде! Встречай гостей, мудила!

То, что Артур успел закрутить крышку, оказалось очень кстати, ведь в следующую секунду бутылка выпала из его руки. Задыхаясь от ужаса и отвращения, он вжался в поверхность тоннеля и, вытаращив глаза, глядел, как на труп падают крупные крысы. Шлепнувшись на мертвеца, серые твари прыгали на пол и тут же устремлялись в темноту. А одна крыса, не сумев сориентироваться, помчалась к Артуру. Он взвизгнул, отшатнулся, ощутив, как в потревоженной ноге вспыхнула боль… И этого хватило, чтобы тварь насторожилась и побежала в другую сторону.

Сверху упало еще что-то, и Артур, у которого нервы едва не лопались от напряжения, вскрикнул, выставил перед собой руки, защищаясь… Но это всего лишь была драная войлочная шинель. А потом на грудь журналиста упала еще и солдатская шапка-ушанка — с кокардой.

Через некоторое время Артур услышал кашель, и звучал он явно далеко от колодца. Волк и Свинья, насытившись злорадством, удалялись.

* * *

Они уже подходили к припаркованной возле кустов ежевики «Ниве», когда со Свином начало твориться неладное. Сначала он застыл на месте и, глядя будто бы в никуда, принялся твердить бесцветным голосом:

— У четырех черепашек четыре черепашонка. А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, что осталось… что осталось… что осталось…

— Вот же черт! — выругался Виктор, хмуро глядя на брата.

Со Свином иногда случались странные приступы. По непонятным причинам, всегда неожиданно, он будто бы уходил в себя, принимался вынимать из закромов памяти и озвучивать различные фразы и иногда совершать не всегда логичные действия.

Началось это после пожара, когда мать, перед тем как повеситься, подожгла дом с детьми. В юности приступы случались примерно раз в месяц, и чем старше становился Свин, тем интервалы между ними были больше. В последний раз это приключилось полгода назад. Виктор тогда застал брата копающим совком для мусора яму посреди двора. Твердя обрывочные фразы, Свин с ожесточением ковырял металлическим совком промерзшую землю. Когда Виктор несколькими оплеухами вывел его из этого состояния, Свин принялся с недоумением озираться, совершенно не понимая, как оказался здесь, посреди двора, да еще и с совком в руке. Он не помнил, что делал и о чем бубнил во время этих приступов.

Пастух всегда уверял: «Беспокоиться не о чем. А эти чертовы мозгоправы… они только навредят, уж я-то знаю. Моему мальчику не нужны никакие мозгоправы!» А еще он говорил, что во время приступов душа Семы выходит из тела, чтобы очиститься от скверны. И Свин ему верил, а вот Виктор сомневался — единичный случай, когда ставил под сомнение слова Пастуха.

Но, как бы то ни было, вхождение Семена в это состояние не доставляло особых проблем ни ему самому, ни окружающим. Все обходилось без эксцессов. А те редкие случаи, когда он поджег муравейник или оторвал лапу кошке… Виктор относил их к разряду «исключение из правил», от такого можно с легкостью и отмахнуться. В полном сознании, отдавая себе отчет в своих действиях, братишка делал вещи и похуже.

— У четырех черепашек четыре черепашонка… — повторял Свин.

Черты его лица становились злыми, хотя глаза с расширенными зрачками оставались бесстрастными, как у куклы. Сейчас он меньше всего походил на херувима с церковных фресок — скорее на демона, и кучеряшки на голове и пухлое побагровевшее лицо только усиливали зловещий образ.

С какой-то механической угловатостью в движениях он поднял с земли обломок красного кирпича и запустил им в сидящую на ржавой бочке ворону. Не попал. Птица улетела, возмущенно каркая. Свин нагнулся, поднял еще один обломок и швырнул его туда, где несколько секунд назад сидела ворона.

— …кто остался на трубе? Кто остался… кто остался… кто остался… У четырех черепашек… кто остался…

Виктор схватил его за плечи, встряхнул как следует.

— Свин, мать твою, очнись!

Тот попытался поднять очередной снаряд, но крепкая оплеуха заставила его встрепенуться. Он охнул, резко со свистом втянул в легкие воздух. Зрачки сузились до нормального размера, и Свин с удивлением уставился на брата.

— Пришел в себя? — раздраженно спросил Виктор.

— Я что… опять…

— Да, опять, черт бы тебя побрал!

Свин виновато потупил взгляд, став похожим на нашкодившего ребенка.

— Я не делал ничего… такого?

— В ворону кирпичами швырял. — Раздражение исчезло из голоса Виктора, сменившись насмешливостью. — Чем тебе ворона не угодила, а?

— Мне-то откуда знать? — нахмурил белесые брови Свин. — Не помню ничего. Как всегда. — Он зачем-то понюхал испачканную в кирпичной пыли ладонь, пожал плечами и повторил: — Как всегда.

Виктор добродушно подтолкнул его к машине.

— Ладно, братишка, проехали. За руль садись.

Он знал: в ближайшее время приступ не повторится, а потому не опасался доверять ему вести машину.

Когда уселись в «Ниву», Свин сразу же по привычке включил радио. Шел выпуск новостей, диктор рассказывал об успехе сборной России по синхронному плаванию.

Виктор вынул из спортивной сумки очки в тонкой металлической оправе и книжку с детективами Чейза. Водрузив на нос очки, он перестал быть похожим на хищника, оттенки суровости исчезли. Открыл книжку, погрузился в чтение.

Через пару минут машина с двумя братьями выехала на проселочную дорогу. Спортивный раздел новостей закончился, теперь диктор рассказывал о погоде: «…В некоторых районах Москвы и Подмосковья ожидаются дожди с грозами…»

— Это хорошо, — пробормотал Свин. — Люблю грозу.

Глава пятая

«А что, если он мертв?» — еще вчера этот вопрос звучал в голове Дарьи тихо, словно шепот из другой комнаты, а сегодня — четко, часто. Вот уже двое с половиной суток прошло, как Артур исчез, и строить оптимистические предположения больше не получалось. А вот мысли о том, как жить дальше без мужа, лезли в голову с подлым постоянством.

Дарья боялась перемен, ее пугало, что привычный уклад может смениться чем-то нехорошим. Вчера вечером Кира спросила: «А где папа?» Пришлось сказать, что он уехал по очень важным делам и в ближайшее время его не будет. И ведь не соврала, но после такого ответа почему-то почувствовала себя лгуньей.

Рано утром звонила Роза, заявила, что договорилась о встрече с известным парапсихологом Владимиром Раром, финалистом конкурса «Битва экстрасенсов». Он специализировался на поиске людей и в прошлом году, мол, нашел пропавшую девочку.

Дарья не верила своим ушам: свекровь решила довериться человеку с якобы паранормальными способностями? Это был нонсенс! Вот до чего доводит отчаяние. Двое суток, наполненных тревожными мыслями, — и ты уже спешишь за помощью к тому, кого всегда считал шарлатаном. Впрочем, от железной леди Дарья все равно такого не ожидала. От кого угодно, но только не от нее. Плохо, видать, знала родную свекровь, не стоило ее расценивать как ходячий набор стереотипов.

Роза пояснила, что нужно использовать любые варианты, причем слово «любые» произнесла с некоторым отвращением, будто речь шла о чем-то мерзком. Это подтолкнуло Дарью к мысли, что идея обратиться к экстрасенсу все же вызывала у свекрови внутренний протест.

— Не прощу себе, если сейчас отвергну чью-либо помощь, — добавила Роза. — Да хоть самого дьявола.

Это было разумно. Дарья мало верила, что парапсихолог поможет, но чем черт не шутит. Все ж лучше бездействия. Она понимала: для Розы просто сидеть и ждать — невыносимо.

— Мы должны вместе там быть, — заявила свекровь. — Два близких Артуру человека. Это вроде как облегчит поиск.

Она назвала адрес. Договорились встретиться возле офиса Владимира Рара в час дня. А чуть позже приехал Константин со своим приятелем — частным детективом — блеклым человечком, мимо которого пройдешь и не заметишь. Дарье даже пришлось напомнить себе, что по внешности не судят.

Они осмотрели кабинет Артура, ознакомились с немногочисленными бумагами из его стола — искали хоть какую-то зацепку. Но, увы, эта дорога была без указателей и поворотов. Впрочем, Дарья иного и не ожидала, иначе сама уже давно бы осмотрела кабинет. Артур не вел дневник, как делают некоторые люди, и не составлял расписание дня. Единственное, что он записывал, так это свои умные мысли, большинство из которых были совсем не умными, а некоторые и вовсе являлись наглым плагиатом высказываний известных философов.

— Ты, часом, не знала Стаса Фролова? — поинтересовался Константин после осмотра кабинета.

— Да-да, помню его. Артур как-то заявился с ним, и он на ужин остался. Когда же это было?.. Месяца два назад. — Дарья поморщилась, будто надкусила лимон. — Не понравился мне этот тип. Видел бы ты, как он на мою грудь пялился, будто кот похотливый.

На губах Константина обозначилась и тут же померкла улыбка. А стоящий рядом детектив смущенно потупил взгляд, словно слова про грудь и похоть являлись для него неэтичными. Такая реакция вызвала у Дарьи симпатию, и этот невзрачный человечек в сером мешковатом костюме показался ей положительным, но второстепенным персонажем какой-то старомодной пьесы.

— Тут вот какое дело, — сказал Константин. — Этот Фролов исчез три недели назад. Именно тогда Артур начал вести себя как параноик, верно?

Дарья энергично закивала:

— Да, так и есть. У вас что, есть зацепка?

— Возможно. Не знаю, как это нам поможет, но Артур с Фроловым, кажется, сдружились…

— И они вдвоем что-то натворили, — подхватила Дарья.

Константин развел руками.

— Это самое логичное, что может в голову прийти. Мы расспросили коллег Фролова по работе, большинство о нем не слишком хорошо отзывались, говорили, что он скользкий тип.

— Авантюрист, — скромно подал голос детектив, — в худшем смысле этого слова.

Константин почесал щетинистый подбородок, глядя в глаза Дарье.

— Нам одна дамочка в редакции про него несколько историй рассказала. И если хотя бы часть из них правда, то этот журналюга был тем еще уродом.

И Дарья в этом нисколько не сомневалась. После того ужина, из любопытства, она откопала в интернете статьи Фролова. Большинство из них представляли собой полоскание грязного белья известных артистов, причем он частенько апеллировал такими словами, как «возможно, предположительно, по некоторым сведениям». Бездоказательные помои, но Дарья была уверена: в редакции журнала «Светская жизнь» его ценили — лживые беспринципные журналисты нынче востребованы. А сопутствующие лжи скандалы? В интернете кое-кто заметил, что Стас Фролов умел выпутываться из щекотливых ситуаций.

Она вспомнила его лицо — смазливое, холеное, с сальными глазками и постоянной, будто нарисованной улыбкой. Фу! Ей подумалось, что если бы ее угораздило попасть с ним на необитаемый остров, он первым делом попытался бы ее изнасиловать. Знала такую породу хомо сапиенс, сталкивалась не раз. Много лет назад после интерната красивой рыжеволосой девушке часто на жизненном пути встречались лжецы с сальными глазками. И они просто обожали натягивать на свои рожи улыбку. Должно быть, и дьявол улыбчивый парень.

Но Дарья сейчас вот чего не понимала: как высокомерный, не самый умный сноб сдружился с пронырливым лжецом? Артур всегда был необычайно избирателен в выборе приятелей, и, как правило, они являлись такими же, как и он, едва не лопающимися от собственной значимости пузырями.

Константин с детективом (он представлялся, но Дарья в это утро была очень рассеянной и напрочь забыла его имя) направились в коридор. Выглядели они удрученными.

— Костя, — окликнула Дарья начальника охраны. — Ты в курсе, что мы с Розой сегодня к экстрасенсу пойдем?

— Конечно, в курсе. По мне — бредовая идея. Вернее, самая бредовая из всех возможных. Если честно, не ожидал от Розы такого. Все могу понять, но обращаться к какому-то шарлатану?..

— Не согласен, — неожиданно вмешался детектив и буквально озвучил мысли Дарьи: — Это все же лучше, чем просто сидеть и ждать у моря погоды. К тому же я из собственного опыта знаю: не все из них шарлатаны. — Он смутился и зачем-то буркнул: — Простите.

Константин посмотрел на него, как на невесть откуда взявшегося незнакомца. Открыл было рот, чтобы возразить, но передумал — махнул рукой и пошел в прихожую.

Дарья с детективом переглянулись. И она не удержалась.

— Вы ведь найдете его?! — спросила напористо и тут же об этом пожалела, ведь слова походили на реплику отчаявшейся дамочки из какого-нибудь фильма. А штампы ей претили, да и отчаяние пока не грызло душу.

Он ответил с сочувствием, в искренности которого трудно было усомниться:

— Простите, Дарья… я не знаю. Логика мне подсказывает, что тут не только шантаж, но и возмездие. Если так, то…

— Следует ожидать худшего, — закончила за него Дарья. — Ну что же, спасибо за откровенность.

Константин, глядя в прихожей на свое отражение в зеркале, поправлял галстук и не слышал их тихой беседы. Детектив прищурился, расправил щуплые плечи, он больше не казался Дарье невзрачным человечком.

— Я догадался, что вы не любите мужа. Не нужно быть профессиональным психологом, чтобы это понять, — он говорил мягко, без обвинительных интонаций. — А потому я с вами честен. Вижу, что мои предположения по поводу Артура не причинят вам сильной боли. Да, вы переживаете, но переживаете так, словно потеряли дорогую вещицу, а не любимого человека.

Она рассудила, что он видит ее насквозь, и его откровенность не задевала, а, напротив, вызывала уважение. Притворного сюсюканья и слов «все будет хорошо» сейчас уж точно не хотелось.

— Еще раз простите, — добавил он, коснувшись ее руки. — И вот что, Дарья… будьте в ближайшее время особо осторожны, хорошо? На всякий случай. Неизвестно, что придет в голову людям, которые вашего мужа шантажировали.

А совет-то был дельный. Дарье вспомнились собственные опасения, что Артур приведет в дом беду.

Она кивнула, мол, предостережение принято к сведению. Детектив развернулся и направился к Константину. Дарья вдруг с грустью подумала, что этот скромный и честный человек навсегда для нее останется просто детективом. Можно, конечно, потом узнать его имя у Константина…

— Вы уж не обижайтесь, — вырвалось у нее, — но когда вы представлялись, я ваше имя мимо ушей пропустила. Я сегодня ужасно рассеянная.

Он обернулся, одернул пиджак и с какой-то старомодной церемонностью поклонился:

— Андрей Петрович Вяземский.

И улыбнулся. Дарья отметила, что ему шла улыбка.

* * *

Едва Константин и Вяземский ушли, Дарья позвонила Глафире, страшно некрасивой, но тем не менее приятной женщине, живущей в деревушке в десяти минутах ходьбы от особняка. Глафира раньше работала учительницей начальных классов и с любым ребенком моментально могла найти общий язык. Кира ее просто обожала, а Дарье она казалась эдакой уже далеко не молодой Мэри Поппинс с внешностью Бабы Яги.

Глафира никогда не отказывалась посидеть с Кирой: «В любое время, Дашенька. Буду только рада. Вы же знаете, я всегда дома, если что, сразу же звоните». А когда Дарья давала ей деньги за работу временной няньки, та всегда возмущалась: «Ну что вы, это слишком много!» Но Дарья в этом вопросе была тверда и буквально заставляла принять немалую сумму.

Женщина взяла трубку после первого же гудка и, выслушав просьбу посидеть с Кирой, с готовностью ответила:

— Уже выхожу, Дашенька.

Через полчаса, на радость Кире, она уже была в особняке, и Дарья не поскупилась на слова благодарности. В другое время прихватила бы дочку с собой в Москву, но сейчас, в такую жару… нет уж, пускай лучше дома сидит в компании доброй Мэри Поппинс.

* * *

По указанному Розой адресу Дарья приехала ровно в час дня. Хотела пораньше, но чертовы пробки… Частенько забывала учесть это препятствие из пункта «А» в пункт «Б» — благословенная природа Подмосковья умела стирать из памяти подобные вещи.

Выйдя из такси, она в очередной раз убедилась: оставить Киру дома было решением верным. Здесь, на Смоленском бульваре, сильно ощущался тяжелый дух мегаполиса. К тому же — час пик. Вообще, Дарья любила Москву, но не была оригинальна в том, что обожала Москву именно вечернюю, чуть остывшую после дневной кутерьмы. И ночную — особенно ночную.

Заметила Константина. С кислой миной он стоял под навесом подъезда, прячась от солнечных лучей.

— Решил поприсутствовать? — спросила Дарья, поднявшись по ступеням.

— Ага. Мне просто стало любопытно, что это за экстрасенс такой. Знаешь, какую сумму Роза отвалила, чтобы попасть на прием без записи?

Дарья дернула плечами.

— Да мне фиолетово, если честно. Беднее она уж точно не станет.

— Здесь ты права, — горестно вздохнул Константин. — Беднее не станет. Зато я скоро стану злой как черт.

Он открыл дверь, пропуская Дарью в здание.

* * *

Офис находился на втором этаже. В просторной светлой приемной в шикарных кожаных креслах сидели две пожилые, судя по одежде и обилию побрякушек, далеко не бедные дамы. Обе листали журналы, коих на столике в центре помещения было немало. Роза стояла возле ведущей в кабинет экстрасенса двери и о чем-то беседовала с яркой девицей. Заметив Дарью, тут же прервала разговор и буркнула недовольно:

— Вот и она, не прошло и года.

Дарья покосилась на красивые часы на стене, причудливые стрелки которых показывали пять минут второго. Опоздала. Ну и ладно. Оправдываться и извиняться она не собиралась.

Роза смерила ее критическим взглядом: белые теннисные туфли, джинсы, невзрачная блузка, распущенные рыжие волосы. И неодобрительно покачала головой. В иное время упрекнула бы, но сейчас на это не было времени.

Владимир Рар принял их вполне радушно, со сдержанной, соответствующей печальным обстоятельствам улыбкой.

— Прошу вас, проходите, присаживайтесь. — Он привстал из-за массивного стола и жестом указал на кресла.

Дарье его внешность показалась забавной: невысокий, с пухлыми, как у хомяка, щеками и с двойным подбородком. Объемный живот выпирал из-под желтой рубашки. Шеи, казалось, не было и в помине, а пышные усы выглядели как нечто инородное, по какому-то недоразумению случайно попавшее на это лицо.

А еще она с удовлетворением отметила, что у Рара хватало здравого смысла не украшать свои пухлые пальцы печатками с изображением мистических знаков. Да и в кабинете не было зловещей атрибутики — хрустальных шаров, черепов, книг с пентаграммами на обложках. На стенах висели дипломы в тонких металлических рамках, а на столе между компьютерным монитором и аккуратной стопкой журналов стояла бронзовая статуэтка вставшего на дыбы единорога.

Да, Рар не использовал внешние эффекты для обработки не самых умных, но впечатлительных особей, и Дарье это внушало некоторое доверие. Насмотрелась она по телевизору на обвешанных цепями колдунов с мрачными глазами, на якобы потомственных ведьм, размалеванных, точно шлюхи, и с хрустальными шарами в обнимку. И ведь им не было никакой разницы, как себя обзывать: ведьмы-колдуны-экстрасенсы-парапсихологи-шаманы — и все это едва ли не в одном флаконе. К таким у Дарьи было нулевое доверие. Она называла их «шутами» и обычно, если на экране возникали подобные субъекты, спешила переключить канал, лишь бы не слышать изрыгаемую из их ртов ересь.

Рар уже был в курсе дела, но Роза все же решила коротко обрисовать ситуацию. Он внимательно слушал и кивал, переводя поочередно взгляд с одного посетителя на другого. Дарья рассматривала дипломы на стене, а Константин сидел с таким видом, будто явился в логово злейшего врага.

— Ясно, — проронил экстрасенс, когда Роза закончила. — Фотографию принесли?

— Конечно, Владимир Борисович.

Дарья подумала, что свекровь всю свою заносчивость оставила за порогом кабинета. Ну и слава богу.

Роза достала из сумочки фотографию Артура и положила на стол. Рар несколько секунд пристально глядел на снимок, после чего сделал глубокий вдох, выдох и принялся энергично тереть друг о друга свои пухлые ладони. При этом он, нисколько не смущаясь, пыхтел как паровоз.

Дарья разволновалась, остатки скептицизма куда-то улетучились, и она с надеждой подумала, что прийти сюда было не такой уж и плохой идеей. А вдруг этот человек с забавными усами действительно что-то выяснит? Как выразился Андрей Петрович Вяземский: «Не все из них шарлатаны».

Владимир Рар затаил дыхание и медленно провел ладонью над фотографией, еще раз и еще… Прошло не менее минуты, прежде чем он нарушил тишину:

— Тепло. Ощущаю тепло.

Роза подалась вперед, глаза вспыхнули.

— Мой сын жив?!

— Определенно. — Рар позволил себе улыбку, которая почти затерялась под усами. — Определенно. И могу с точностью сказать, что он не при смерти. Ощущение тепла ровное, но… была небольшая волна прохлады…

— Что это значит? — Дарья всего на миг опередила Розу с этим вопросом.

Рар переплел похожие на сардельки пальцы, сложив руки на столе.

— Это значит, что, возможно, у него травма. В точности не могу сказать. Это может означать что угодно: колики, головная боль, несварение желудка… да любой разлад в организме. Но я все-таки склоняюсь к травме.

— Главное — живой, — прошептала Роза, нервно вращая перстень на пальце.

Дарья решила верить Рару, и это решение далось ей с удивительной легкостью, без внутреннего спора. Устала от тревожных мыслей, а экстрасенс предлагал ценный товар — оптимизм. Грех отказываться. Она мельком глянула на Константина и заметила, что тот снял с себя маску непробиваемого скептика. Уверовал? Это вряд ли, но задумался: а вдруг?

— Ну а теперь, — Рар поднялся с кресла, — попробуем определить направление и расстояние. Но хочу предупредить, — он выставил перед собой указательный палец, — успех будет зависеть от вас.

— Что мы должны делать? — решительно спросила Роза. Судя по суровому блеску в глазах, она готова была сейчас вступить в схватку с самим дьяволом.

— Вы должны думать об Артуре, — ответил Рар. — Должны сосредоточиться как следует и усиленно думать. — Он уставился на Константина: — А вы должны покинуть кабинет, таковы правила.

Начальник охраны сердито сдвинул брови.

— Что еще за правила?

— Мои правила! — В голосе экстрасенса проскользнули резкие нотки. — Извините уж, но вы — Фома неверующий, и ваша энергетика будет только мешать.

— Выйди, Костя! — нетерпеливо сказала Роза.

Он поднялся с кресла, набычился и пошел к двери, бубня себе под нос что-то нечленораздельное.

— Не держите зла, — уже мягко бросил ему вслед экстрасенс. — У вас хорошая энергетика, сильная, такая бывает у лидеров.

— Я и есть лидер, — сердито буркнул Константин, открывая дверь. — Лидер кучки олухов.

Дарья несвоевременно в очередной раз отметила, что есть в нем что-то гангстерское, свирепое и в то же время — романтичное. Вот за кого нужно было выходить замуж, за человека с сильной энергетикой, а не за напыщенного слизняка. И да, несмотря на обстоятельства, она не ощутила стыда за такие мысли.

— Итак, давайте приступим, — объявил Рар. — Сосредоточьтесь. Выкиньте из головы лишние мысли. Думайте только об Артуре. Только о нем. Повторяю: тут многое зависит от вас, близких ему людей. Сконцентрируйтесь. Сбросьте с себя напряжение. Дышите ровно…

Думать об Артуре и только о нем оказалось непросто. В голову, как назло, полезли другие мысли. Дарья сосредоточилась и попыталась вспомнить, когда в последний раз видела мужа в благостном расположении духа. Давненько, давненько… Кажется, это было месяца три назад. Что-то его развеселило. Ага, точно, смешной рассказ в журнале. Он долго смеялся — такой редкий для него случай. В тот момент Артур был совсем другой, словно в его тело временно вселился веселый позитивный незнакомец.

— Хорошо, — прошептал Рар. Он стоял возле стола, делая руками странные манипуляции, будто пытался несуетливо плести узлы из невидимых веревок. — Очень хорошо. Я уже ощущаю связующую нить… Ох, ускользнула… Сосредоточьтесь, прошу вас… Да-да, отлично, опять ощущаю…

Роза глядела в пол перед собой, но видела сейчас образ сына. Но вот ее губ коснулась улыбка — вспомнила что-то приятное.

Экстрасенс тряхнул руками, на его лицо легла тень недовольства.

— Упустил. Ничего не понимаю, все шло нормально, но… нить выскользнула. И так резко, словно ее что-то выдернуло.

Он прошелся по кабинету, медленно втягивая в легкие воздух и делая резкие с выкриком «ха!» выдохи. Дарья с Розой терпеливо следили за ним, не решаясь спросить, что пошло не так. Наконец Рар снова встал возле стола и произнес с легким раздражением:

— Попробуем еще раз. Сосредоточьтесь!

И принялся сканировать ладонями пространство перед собой, пытаясь нащупать ускользнувшую нить. Примерно через минуту пробормотал:

— Что-то мне мешает. Вот только не пойму что…

Неожиданно он вскрикнул, отдернул руки, словно они коснулись огня. Дарья и Роза встрепенулись. Пухлое лицо экстрасенса покрылось пунцовыми пятнами. Вытаращив глаза, он уставился в угол кабинета. Его дыхание участилось, на лбу выступила вена.

— Что… это?! — выдавил он с таким напряжением, будто слова были тяжелыми камнями.

Чувствуя, как стремительно зарождается страх, Дарья повернула голову, проследила за взглядом экстрасенса. На что он смотрит? Там, в углу кабинета, ничего не было. Или было?

Роза, растерянно хлопая глазами, принялась нервно крутить перстень на пальце, а Рар начал пятиться, пока не уперся спиной в стенку. Его губы дрожали.

— Кого вы привели сюда? Боже мой!

От сквозящего в голосе экстрасенса ужаса Дарье захотелось перекреститься, но не привыкшая к такому жесту рука поднялась до уровня груди и застыла.

— Кого вы привели? — выдохнул Рар.

И тут Дарья услышала звон колокольчика. Звук был нечетким и вполне мог сойти за происки разыгравшегося воображения, тем более царящая в кабинете гнетущая атмосфера этому способствовала. Но звон больше не повторился. Дарья на несколько бесконечных секунд забыла, как дышать. Ей казалось, что если сейчас она опять услышит «динь-динь», то просто тронется умом. От копчика вверх по спине пробегали «мурашки», в кишках словно образовалась глыба льда.

— Во-он отсюда, — проблеял Рар, а потом сжал ладони в кулаки и заорал истерично, брызжа слюной: — Пошли-и во-он!

Его круглые от потрясения глаза едва не вылезали из орбит, на лбу выступили крупные капли пота, пунцовые щеки тряслись, как у бульдога во время бега.

— Пошли-и во-он!

В кабинет, распахнув дверь, влетел Константин, за ним — яркая девица. Оба выглядели так, будто собирались незамедлительно вступить в бой с полчищами врагов.

Взгляд Розы стал жестким, глаза сузились до узких щелочек, от былой растерянности не осталось и следа. Королева льда пробудилась и теперь жаждала разъяснений.

— Что за спектакль вы нам тут устроили?! — Ее голос вполне можно было приравнять к холодному оружию. — А я ведь вам поверила!

Она поджала губы, схватила со стола фотографию Артура и направилась к выходу. Прежде чем выйти в приемную, выкрикнула:

— Вам лечиться надо, псих! — И добавила желчно: — А вы молодец, ничего не скажешь. Даже мне умудрились мозги запудрить.

Константин бросил на экстрасенса уничижительный взгляд, в котором явственно читалось обещание поквитаться, и нырнул вслед за Розой в дверной проем. Дарья тоже решила не задерживаться, ей казалось, что в кабинете стало темнее, или это в глазах потемнело от потрясения? Хотелось наружу, на шумную московскую улицу, залитую солнечным светом. Она стремительно пересекла кабинет, на пороге оглянулась и увидела, как Рар, прижав ладонь к груди, обессиленно опускался в кресло. Выглядел он так, словно на него в одночасье навалились все болезни мира. Его лицо все еще было пунцовым, на двойном подбородке блестела нить слюны. Побледневшая и далеко уже не такая яркая девица суетливо наливала из графина воду в стакан, сбивчиво приговаривая:

— Успокойтесь, Владимир Борисович… Все хорошо… Успокойтесь…

Дарья нагнала Розу и Константина на лестничном пролете. Свекровь шипела, как змея:

— Если услышу от тебя «я же предупреждал», уволю к чертям собачьим!

Начальник охраны благоразумно молчал, быть уволенным ему не хотелось.

Дарья вдруг застыла, рассеянно глядя, как они спускаются по лестнице. В голове царил хаос, но в нем пылающей птицей метался вопрос: «Что увидел Рар?» Если она сейчас уйдет, то никогда не узнает. Никогда! И тайна будет висеть над ней грозовой тучей — эта мысль показалась жуткой, от нее даже в голове прояснилось.

— Ну уж нет! — решительно заявила Дарья ведущей вниз лестнице, после чего развернулась, едва ли не бегом, не обращая внимания на встревоженных женщин в креслах, миновала приемную и влетела в кабинет.

— Уходите, сейчас же! — выкрикнула девица.

Но Дарье было плевать на ее крики. Она твердо решила выбить из экстрасенса ответ, чего бы это ни стоило.

— Что. Вы. Видели?! — Отпечатала так, будто молотом ударила.

Рар посмотрел на нее с мольбой, мол, оставьте меня в покое. Однако Дарья успокаиваться не собиралась:

— Ответьте мне! — Она обошла кресло и нависла над столом.

Девица, очевидно не привыкшая к такой бесцеремонности, застыла в растерянности, держа в руке графин. Рар тяжело вздохнул, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. В воздухе повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом автомобилей за окном. Когда Дарья, теряя терпение, собиралась повторить вопрос, Рар наконец разомкнул веки и обратился к секретарше:

— Выйди, пожалуйста, Элла.

Девица, прижимая к груди графин, с подозрением покосилась на Дарью.

— Вы… вы уверены, Владимир Борисович?

— Да, черт возьми! — Рар ударил ладонью по подлокотнику. — И дверь закрой.

Обиженно поджав губы, секретарша покинула кабинет. Дарья все еще нависала над столом в ожидании ответа.

— Я видел… нечто, — произнес Рар. — Не знаю, что это было.

— Нечто?

— Существо. Оно будто состояло из черного дыма. — Экстрасенса передернуло, руки покрылись «гусиной» кожей. — Никогда не ощущал такой энергетики. Это была концентрация чего-то дикого. Ничто не может обладать такой энергетикой. Ничто!

Дарья отпрянула от стола. Ох как хотелось сказать себе, что Владимир Рар просто безумец, страдающий галлюцинациями. Сказать и поставить на этом жирную точку. Но что-то заставляло верить ему, возможно — страх. Грозовая туча разрасталась, накрывая своей тенью разум Дарьи. «Если Рар не захочет продолжать, — подумала она, — я просто уйду. И плевать на вопросы. Иногда лучше не знать ответы». Но он продолжил, с напряжением гладя в угол кабинета, будто опасаясь, что нечто появится снова:

— Когда я смотрел на… это, мне показалось, что жизнь из меня вытекает. Капля за каплей, капля за каплей… Никогда не испытывал ничего более жуткого. И вот еще что. — Он потер переносицу и взглянул на Дарью с сочувствием: — Обычно связующие нити серебристые, иногда серые, но я видел черную нить, которая тянулась от этого существа к вам.

— Ко мне? — Дарья не узнала собственного голоса, он походил на писк мышки.

Рар кивнул:

— Потому я и сказал, что вы привели это. Но сейчас я ни в чем не уверен. Откровенно говоря, даже не знаю, что по этому поводу думать.

Дарья тем более не знала. Все, о чем говорил экстрасенс, воспринималось как не поддающийся логике кошмар. Она даже позавидовала Розе, свекровь ведь мигом вынесла вердикт — Владимир Рар — псих! — и теперь наверняка испытывала только злость, но не страх. Дарья, не раздумывая, поменялась бы с ней местами.

— Это еще не все. — Рар замялся, принялся нервно теребить пуговицу на рубашке. — Прежде чем раствориться в воздухе, это существо на несколько секунд трансформировалось в человека. В маленькую девочку в джинсовом комбинезоне. И я услышал голос у себя в голове: «Только посмей, жирдяй! Пожалеешь!» Оно не хотело, чтобы я искал вашего мужа. И я не стану искать. Вообще отменю все сеансы, и завтра же уеду на какой-нибудь курорт, где много солнца. Мне нужен отдых. — Он оторвал пуговицу, уставился на нее с удивлением и повторил: — Мне срочно нужен отдых.

Услышать что-то вразумительное Дарья уже не ожидала. Да и не хотелось. Эту бы информацию переварить и не спятить.

— А теперь уходите, прошу вас, — жалобно попросил Рар. — Когда вы рядом, мне не по себе. И вы уж извините, что я так сорвался.

Неожиданно захотелось сказать ему что-то резкое, оскорбительное, назвать лжецом и плюнуть в его одутловатое усатое лицо. Но сдержалась и молча поплелась к выходу. Когда взялась за дверную ручку, услышала:

— У девочки был колокольчик.

Дарья на несколько секунд застыла, чувствуя, как в висках пульсирует кровь, после чего тряхнула головой, резко открыла дверь и вышла в приемную.

Роза с Константином поджидали ее возле подъезда.

— Зачем возвращалась? — с упреком спросила свекровь.

Дарья отмахнулась:

— Сама не знаю.

— По этому типу психушка плачет. Чувствую себя последней идиоткой. — Роза ткнула пальцем в грудь Константину: — Чтобы эта шарашкина контора нам все деньги вернула, до копеечки, слышишь?

— Уж я об этом позабочусь, — заверил начальник охраны, злобно покосившись на дверь подъезда. — С процентами вернут.

Роза обратилась к Дарье:

— Хватит с нас неординарных методов. А Артур найдется, чувствую, что найдется. И ты в это верь, слышишь?

Дарья рассеянно кивнула. О пропавшем муже она сейчас совсем не думала, голова была забита мыслями о девочке с колокольчиком, о черной связующей нити. А еще невыносимо хотелось кому-то довериться, поведать обо всем, выговориться. Роза и Константин для этой роли не подходили. Здесь нужен друг. Лешка Краснов? Ну конечно! Вчера вечером он вернулся из Рязани.

* * *

Она позвонила ему, едва сев в такси и устроившись на заднем сиденье. И как же приятно было услышать его веселый голос:

— Приветик тебе, Дашка-Чебурашка!

— И тебе привет, Крокодильчик.

Они так приветствовали друг друга с тех пор, как много лет назад работали аниматорами в маленькой фирме по организации праздников. На детских мероприятиях Алексей развлекал малышню в костюме Крокодила Гены, а Дарья в костюме Чебурашки. Он распевал: «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…», а она: «Теперь я Чебурашка, и каждая дворняжка…» Дарья скучала по тем дням, хоть и приходилось тогда экономить на каждой копейке и порой питаться тем, что добрые друзья принесут. Зарплата аниматора была маленькой, как и сама фирма по организации праздников. Но все равно те времена вспоминались с теплотой.

— Слушай, ты не мог бы сегодня приехать? — Она глядела в окно на залитый солнцем проспект, и гнетущая тяжесть после визита к экстрасенсу постепенно улетучивалась. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Без проблем, Дашка. Вечерком подкачу, ага? Но ты смотри там, тортик к моему приезду испеки, ну, или кексики.

— Обойдешься.

— Согласен на плюшку без начинки.

Дарья улыбнулась, мысленно поблагодарив провидение за то, что Лешка так кстати вернулся из Рязани.

— Да будут тебе плюшки, только приезжай.

* * *

Когда Дарья вернулась домой, охранник сообщил ей новость: Константин распорядился, чтобы по ночам дежурство несли двое. Патрулировать территорию особняка теперь будут чаще. А что касается постоянного ночного освещения… тут по воле хозяйки.

Насчет освещения Дарья не возражала, пускай охранники хоть все рубильники врубают. После визита к экстрасенсу одна мысль о темноте пугала. Так что пускай и фонари возле забора горят, и прожектор на столбе, и даже подсветка в оранжерее и на крыше беседки. Чем ярче, тем лучше. Мысленно она поблагодарила детектива Вяземского, ведь не сомневалась: именно он убедил Константина усилить охрану. Славный человек, неравнодушный.

Но позитив на этом не закончился. Кира встретила Дарью сияющая, радостная, казалось, в ней энергии было больше, чем в атомной электростанции. Пока мама ездила в Москву, она успела выучить стишок про волшебный лес, слепить из пластилина мухомор и научилась вязать морской узел (муж Глафиры когда-то работал на рыболовном судне). Стишок Кира прочитала сразу же, не дожидаясь, пока мама попросит, — читала громко, звонко, от души. Выучила на славу, ни разу не запнулась. Аплодисменты Дарьи и Глафиры заслужила сполна. Как выяснилось, стишок она уже успела прочесть и охраннику, и кошке, и, по ее уверению, те тоже были в восторге.

Настала очередь хвастаться мухомором.

В эти благословенные минуты Дарья чувствовала себя почти счастливой. Былые страхи рассеялись, и пришла уверенность: если не унывать, можно справиться с любой бедой. Маленькое чудо по имени Кира — лучшая в мире психотерапия.

Дарья обняла дочку. Ей вдруг очень захотелось озвучить слова, которые сейчас казались заклинанием от зла. Простые слова, и она произнесла их тихо, но уверенно:

— Все у нас будет хорошо, Росинка.

Кира кивнула. Дарья ощутила кожей ее теплое дыхание и повторила:

— Все будет хорошо.

Комнату заливал солнечный свет, рядом, с улыбкой на устах, стояла Глафира, на журнальном столике красовался слепленный из пластилина мухомор, кошка Ириска раскинулась на ковре, в ее изумрудных глазах светилось спокойствие. Тишина. Лишь часы тикали на стене. Дарья не спешила выпускать дочку из своих объятий. Ей вдруг пришла в голову совершенно абсурдная мысль, что только эта комната настоящая — маленький островок истинной реальности. А окружающий мир лишь иллюзия. Эту мысль не хотелось развивать, пускай хотя бы на несколько секунд останется абсурдной данностью. Наполненный тихой радостью островок «Здесь и сейчас» — Дарья мечтала, чтобы время на нем застыло.

— Хочешь, я тебя научу морской узел вязать? — спросила Кира.

— Очень хочу, — ответила Дарья.

За окном каркнула ворона, и реальность снова приняла привычный размер вселенной.

Глафира засобиралась домой, но Дарья настояла на том, чтобы та осталась на чаепитие. Хотелось просто посидеть с этой милой женщиной, поболтать о пустяках. Кира, конечно, неплохо отвлекла от тяжелых мыслей, но они ведь никуда не делись — притаились в сознании и ждали своего часа. Так пускай же общение с Глафирой отсрочит их возвращение. Глядишь, к тому времени они и утратят свою тяжесть. Обыденность порой творит чудеса.

Дарья мигом накрыла столик на полукруглом балконе на втором этаже. Без изысков — конфеты, печенье и чай. Поговорили о Кире, о погоде, посетовали на то, что в Шатурском районе снова горят торфяники и иной раз даже досюда доносится запах дыма. Болтали, и паузы между темами не вызывали неловкости. Внизу, на виду у женщин, устремив лицо вверх, тихонько раскачивалась на качелях Кира. Иногда она что-то весело выкрикивала плывущим по небу облакам.

Глафира, съев уже третью шоколадную конфету и запив ее глотком чая, начала рассказывать о своих бывших учениках. С некоторыми из них она до сих пор поддерживала связь. Дарья слушала ее, а сама думала о том, что Глафиру наверняка в детстве сильно дразнили. А может, и не только в детстве: вытянутое лошадиное лицо, крючковатый длинный нос, узко посаженные глаза… Любопытно, как ее между собой называли ученики? Отчего-то казалось, что если у нее и было какое-то прозвище в школе (как у большинства учителей), то не обидное. Да, дети бывают жестоки, но они и доброту ценят, а в Глафире доброты хоть отбавляй. К таким, как она, оскорбительные прозвища не прилипают, по крайней мере в обществе нормальных людей.

Рассказ об учениках закончился, и в воздухе повисла пауза, которую Глафира оборвала спустя минуту. С легкой улыбкой глядя на раскачивающуюся на качелях Киру, она промолвила:

— У меня ведь тоже была дочка. Маша… Машенька.

Ох, как же Дарье не понравилось это «была». В данном контексте это слово не могло означать ничего хорошего. Стоило ли развивать тему вопросом: что случилось? Пожалуй, нет.

Но Глафира, ступив на тропу воспоминаний, решила идти дальше:

— Мы тогда жили в крошечном поселке в Архангельской области. Такие места обычно «дырой» называют. Одна убогая больничка на всю округу, а дороги такие, что… — Усмехнулась. — Но мы с мужем молоды были, на все проблемы житейские сквозь пальцы смотрели. Жили себе вполне счастливо, планы на будущее строили. — Она говорила тихо, позабыв про чай и конфеты. Смотрела на Киру, но взгляд был устремлен в далекое прошлое. — Машенька у нас почти никогда не болела, муж говорил, что она вся в него, что у нее кровь настоящей сибирячки, таким никакой вирус не страшен. Уж лучше бы молчал. Мне потом одна старушка сказала, что нельзя хвастаться здоровьем собственного ребенка. Суеверие? Может, и так… но лучше бы он молчал. Машенька заболела сразу же после новогодних праздников. Морозы тогда стояли ужасные. Врач поставил диагноз «бронхит», лекарства прописал. А через два дня, ночью, Маша начала задыхаться. Все произошло так неожиданно. Муж побежал к соседям «Скорую» вызывать, а я… я растерялась, не знала, что делать. Смотрела, как она задыхается, и проклинала себя за свою беспомощность…

Дарья слушала ее, затаив дыхание. Хотела болтовню о пустяках, а в итоге получила пронзительную откровенность. И ничуть об этом не жалела. Она чувствовала, что в эти минуты они с Глафирой стали духовно ближе. Ощущение, будто обрела что-то ценное, что не купишь ни за какие деньги.

Глафира вдруг смутилась.

— Простите, Дашенька, не стоило мне…

— Не извиняйтесь. — Дарья подалась вперед в плетеном кресле, коснулась ее морщинистой руки и, неожиданно для себя самой, задала вопрос, ответ на который и так уже знала: — Машенька умерла?

Глафира кивнула.

— «Неотложка» приехала только через час. Слишком поздно. Маша захлебнулась жидкостью в легких, у нее оказалась пневмония. Врач поставил неверный диагноз. Я потом высказала ему все, что о нем думаю, а он… он лишь пожал плечами и сказал: «Ошибки случаются». Его даже с работы не уволили. Муж после похорон запил крепко. Пил так, что себя не помнил. Я не ожидала, что он сломается, его будто подменили. Просыпался и плелся за самогонкой, напивался и снова засыпал. Он превратился в тень, я его начала ненавидеть, но в то же время завидовала ему чернейшей завистью: он ведь спрятался от горя, а я так не могла. Однажды не выдержала, убежала в поле и кричала, кричала… а потом легла на снег и лежала так, казалось, целую вечность. Вот тогда-то я и ощутила настоящую злость, она будто с холодом в меня ворвалась. В тот же день поехала в райцентр, подкараулила того врача возле больнички и ударила его обломком кирпича по голове. Последнее, что помню, так это его вопль, а потом все как в тумане. Пришла в себя в милиции, и первая вразумительная мысль была: «Что же я натворила?!» Злость прошла. Как оказалось, я не сильную травму врачу нанесла. И слава богу. Знаете, он не стал подавать в суд, а через полтора года молодой врач Колесников Игорь Михайлович погиб. Двое детей на озере под лед провалились, и он бросился их спасать. И спас. Вытолкнул на льдину, но сам выбраться не смог. Вот такая, Дашенька, история. Я его простила, даже цветы на могилку принесла… а простив, почувствовала облегчение.

Дарья сглотнула подступивший к горлу горький комок. Глафира отчего-то сейчас ей казалась самой красивой женщиной на свете. Именно такой девочке из интерната когда-то представлялась мать, которую она никогда не знала. Должно быть, такой.

— Спасибо, — прошептала Дарья.

Глафира удивилась.

— За что, Дашенька?

Ответом ей стала теплая улыбка.

А внизу на качелях Кира начала громко читать стихотворение про волшебный лес:

— Празднуя луны восход, под веселый щебет птичий звери водят хоровод на поляне земляничной…

На этот раз ее благодарными слушателями были облака.

Дарья проводила Глафиру, а чуть позже обнаружила в гостиной на спинке дивана маленькую книжечку стихотворений для детей. И то, что автором являлась Глафира Юдина, скорее вызвало восхищение, чем удивление. Первое стихотворение в книжечке называлось «Волшебный лес».

Глава шестая

Алексей приехал после семи вечера. Приехал на самом несуразном мотоцикле, какой можно собрать из запчастей, — уважающих себя байкеров вид этого железного чудовища наверняка вверг бы в шок.

С Кирой по обыкновению поздоровался, хлопнув ладонью по ее ладошке:

— Привет, мелочь пузатая.

— Я не мелочь никакая, — хихикнула девочка.

— Тогда просто — пузатая.

— Сам ты пузатый!

— Да, и я пузом своим горжусь, между прочим. — Он выпятил живот. — Знаешь, сколько пива мне пришлось выдуть, чтобы вырастить такое?

Дарья поспешила вмешаться:

— Знать об этом ей не обязательно.

Алексей подмигнул Кире, расстегнул шлем в виде стилизованной немецкой каски с изображенным на боку кулаком с выпяченным средним пальцем и повесил его на руль мотоцикла.

— Ну, и как у нас с плюшками делишки обстоят? Угощать будете или я зря приехал?

— Будем! — воскликнула Кира. — Мы с мамой столик в беседке поставили. Ты любишь блины с медом?

— Да я за блины душу продам! — Он вынул из спортивной сумки пластиковый пакет и протянул его девочке: — А это тебе за гостеприимство, малявка.

Кира схватила подарок, ее глаза загорелись. Через секунду она держала в руках вынутую из пакета черную с белыми черепами материю.

— Ух-ты! Здорово! А что это?

— Ну ты даешь, — усмехнулась Дарья, глядя на Алексея с шутливым упреком, — нашел что ребенку подарить. Бандана с черепками?

Алексей сделал серьезное лицо, деловито взял из рук Киры бандану, расправил, а потом лихо, будто делал это постоянно, повязал ее на голову девочки.

— Вот, — с довольным видом сказал он. — Это вам не хухры-мухры, понимаете ли.

— Я пиратка! — воскликнула Кира и взмахнула рукой, сжимая воображаемую саблю. — Я Джек Воробей!

Глядя на восторженную дочку, Дарья вынуждена была признать: с подарком Лешка не ошибся. Впрочем, как всегда. Она считала его тем еще пофигистом, но если дело касалось близких ему людей, то он был очень даже участлив. Дарья относилась к нему как к брату. За все время их знакомства у них не было и намека на романтические отношения. Так уж сложилось, и обоих это устраивало. Когда в театре начались проблемы, видеться они стали не часто, зато созванивались при каждом удобном случае. Вчера общались по скайпу, Дарья сообщила ему о том, что муж пропал. Новость он воспринял спокойно и без эмоций выразил надежду, что тот отыщется. Это как будто ему совсем было не интересно — тот самый случай, когда пофигизм становился явным. Или он просто не осознал серьезность ситуации: ну пропал, у богатых ребят свои заскоки. Надоест быть пропавшим — найдется. Алексей не привык все усложнять, на проблемы смотрел поверхностно. С этой беспечной легкостью он и шагал по жизни, спотыкаясь на каждой кочке.

Артуру не нравилось, что Дарья водит дружбу с Алексеем, но не ревновал. Ему и в голову не могло прийти, что между его красавицей женой и этим шутом гороховым могут быть любовные отношения. Ну какая достойная женщина позарится на такого типа? Кривоногий, лопоухий, конопатый, с прической, от которой Сергею Звереву плохо бы стало. Да и ростом Краснов не вышел. А еще не брился по нескольку дней. Походка, как у гуся. Артур всегда был уверен, что в театре Алексею доверяют только роли дурачков, а Дарья его не переубеждала: пускай думает, как хочет, все равно не поверит, что Алексей Краснов в экспериментальном театре являлся ведущим актером, и режиссер Веня Каховский называл его «талантище!» и сравнивал с самим Фернанделем.

Дарья накрыла на стол в беседке, не забыв послать Киру с порцией блинов к охраннику. Ей нравилась вся эта суета, перед самым приездом Алексея в голову, как зловещий таракан, заползла мысль: «Беда уже здесь. Артур привел ее!» — и отвлечься от нее удалось только сейчас. Однако замешанный на тревоге осадок все равно никуда не делся.

Пока ели блины, Алексей много шутил. Кира хохотала, а Дарья могла лишь натянуто улыбаться. После очередной шутки перед мысленным взором неожиданно возникло искаженное страхом лицо Владимира Рара, и тут уж совсем стало не до улыбок — поморщилась, отвернулась. Алексей это заметил, но промолчал, однако в глазах его мелькнуло удивление.

Когда Кира допила чай и убежала играть на веранду дома, он откинулся на спинку плетеного кресла, сложил руки на животе и строго сказал:

— А теперь, Дашка, давай выкладывай, что у тебя стряслось. Дело ведь не только в пропавшем муже, верно?

— Не только, — подтвердила Дарья, думая, с чего начать. Мысли путались, готовые сорваться с языка фразы казались бредом сумасшедшего.

— Рассказывай! — с нажимом повторил Алексей.

И тут ее прорвало. Она указала пальцем в пол беседки и выпалила:

— Вот на этом самом месте я недавно обнаружила колокольчик, который пропал давным-давно! И я слышала: динь-динь, динь-динь — чертов звон в темноте!..

Без пауз, на повышенных тонах, она начала выкладывать обо всем странном, что случилось за последнее время, и ее сейчас меньше всего волновало, как все это звучит. Нужно было выговориться. А здравый смысл? Да пошел он. Это понятие осталось в прошлом. Она рассказала про сон Киры, про визит к экстрасенсу. Закончила, перевела дыхание и добавила с досадой:

— Ну вот, думала, расскажу тебе все, как на духу, и легче станет. Но ни хрена не стало. Пока, по крайней мере.

— М-да. — Алексей почесал щетинистую щеку.

— Ты мне веришь? — В голосе Дарья сквозила угроза, мол, только скажи «нет» и пожалеешь.

Отвечать он не спешил — медленно свернул блин в трубочку, окунул его в пиалу с медом, целиком запихал в рот и принялся жевать, задумчиво глядя на чашку с чаем.

Дарья не выдержала и громко хлопнула ладонью по столу.

— Ну, давай, скажи: у Дашки совсем крыша поехала!

Он торопливо заработал челюстями, проглотил остатки изрядно пережеванного блина и промолвил спокойно:

— Не психуй. Сама понимаешь, такое в голове непросто уместить. Черная нить? Злая Кира? Я тебя сейчас спрошу, но ты не спеши швыряться в меня чашками, ага? — Он побарабанил пальцами по столу. — Ты в последнее время ничего такого не принимала? Препараты какие-нибудь…

— Нет! — сдавленно выкрикнула она, но взяла себя в руки, ее голос смягчился: — Неужели ты думаешь, что я все это выдумала?

— У тебя муж пропал, в театре бардак… Стресс, одним словом. Хорошая почва для… даже не знаю, как это назвать…

— Да называй уж как есть: сумасшествие. Чего со мной сюсюкаться. — Дарья принялась нервно болтать ложечкой в чашке с недопитым чаем. — Знаешь, я в последнее время хожу, улыбаюсь, на чертовом баяне играю — делаю вид, что ничего такого не происходит, а внутри растет напряжение. Иной раз появляется предчувствие, что вот-вот произойдет что-то страшное. А этот экстрасенс, будь он неладен, только масла в огонь подлил. Ну не может быть таких совпадений! Ощущение, словно вокруг меня плетется какая-то паутина. Не за себя боюсь — за Киру. Хотя толком и не пойму, с какой стороны опасности ждать. Уж лучше бы я и вправду спятила.

Алексей вздохнул.

— Выкинь из головы все, что тебе тот экстрасенс наплел. Прости, Дашка, но лучше совета, чем этот, я тебе дать пока не могу.

— Но он ведь не врал! Откуда ему было знать про колокольчик? А девочка в джинсовом комбинезоне?

— Он экстрасенс, Дашка. Экс-тра-сенс! — повысил голос Алексей. — Такие, как он, умеют в голову влезать, умеют внушать. Вот в это я верю. Ты не думаешь, что этот тип, как фокусник из шляпы, вытащил из тебя твои страхи и просто озвучил их? Я, между прочим, знал одну цыганку, которая такие штучки запросто проделывала. Как-то она во всех подробностях пересказала мне мой же сон, хотя я ей до этого ничего не рассказывал. И не было в этом ни мистики никакой, ни чуда. Она потом созналась, что ввела меня в гипноз на минутку, и в этом состоянии я ей выложил, что мне снилось прошлой ночью. Вот такой вот фокус-покус. Она с помощью гипноза лохов на вокзале бабосов лишала… А твой экстрасенс лишил тебя спокойствия. Правда, непонятно, на хрена ему это было нужно. Может, он просто злыдень, а?

— Может, — поспешила согласиться Дарья.

Она поднялась с кресла, прошлась взволнованно вдоль стола. Алексей, возможно сам того не ожидая, бросил ей спасательный круг, и теперь сознание лихорадочно пыталось зацепиться за него. В версии про гипноз была логика — не железная, уязвимая, но все же была! И искать в ней прорехи не хотелось: а вдруг найдутся?

— Знаешь что, Дашка, — с заразительной беззаботностью сказал Алексей, — тебе нужно сменить обстановку. Уехать с Кирой куда-нибудь на время.

— Я об этом думала, гений. Вот только момент не самый подходящий, чтобы с места срываться. У меня муж исчез, ты не забыл? Но… — она уставилась в сторону дома, где на веранде играла дочка, — если опять случится что-нибудь, даже мелочь, которая меня хоть немного напугает, — я хватаю Киру и уматываю. В Крым! Давно мечтала в Крыму побывать. И плевать я на все хотела.

— А вот такой настрой мне нравится, — одобрил Алексей.

Сознание Дарьи уже крепко держалось за спасательный круг и стремительно плыло прочь от темных тревожных вод.

— Если что, мы с Кирой уедем! — повторила она уже более решительно. — Артур и без меня найдется. Если вообще найдется.

Существовала, конечно, вероятность, что его найдут мертвым, но Дарья не желала сейчас этой мыслью усугублять и без того шаткое психическое состояние. Она вспомнила слова Розы: «Артур отыщется. Обязательно отыщется». И на душе стало легче.

— Все наладится, Дашка, — пообещал Алексей, сворачивая в трубочку очередной блин. — Черные полосы всегда сменяются белыми. — Он тихонько добавил: — Если только ты не полный лузер, — и снова повысил голос: — Ты только погляди вокруг… Природа, птички поют, вон оса в мой мед заползти собирается, тварюга полосатая… Ах да, в театре скоро дела на лад пойдут. Веня, как я слышал, полностью вернулся из мира розовых зайцев. Вот о таких вещах думай, Дашка. И думай почаще!

Дарья хмыкнула:

— Отличный совет. Записать бы его, чтобы не забыть.

— Ирония? Это хорошо. — Алексей откусил кусочек от блина. Ел с тем же аппетитом, что и в начале ужина. — А знаешь, я только что подумал и понял… Все твои страхи от скуки.

— Не пори чушь.

— Нет, я серьезно. Жизнь у тебя в основном беззаботная, не нужно голову ломать, что купить на последние деньги, пачку китайской лапши или бутылку пива, ну, или к кому в гости завалиться, чтобы пожрать на халяву.

Дарья уперлась руками в стол.

— Не пойму, к чему ты клонишь?

— А все просто. Твои страхи от излишней сытости.

— Говорит человек, только что сожравший десятый блин.

Алексей рассмеялся:

— Вообще-то, седьмой. Но я говорю о другой сытости, о финансовой. Ибо, — он с многозначительным видом выставил перед собой указательный палец, — финансовая сытость способствует безделью. А от безделья в башку начинают лезть всякие бредовые мыслишки. А потом мерещится чертовщина какая-нибудь. У тебя, Дашка, недуг богатых домохозяек.

— Ну, спасибо за диагноз, доктор Хаус! Умнее ничего не мог придумать, а?

— Что, правда глаза колет?

Дарья засмеялась, чувствуя, как с души падают камни — не все, но хоть что-то. Засмеялся и Алексей, едва не подавившись кусочком блина.

После такой разрядки они сменили тему и говорили теперь все больше о театре. Вечернее солнце отражалось в окнах особняка, легкий ветерок шелестел листвой вишневых деревьев. В какой-то момент Дарья второй раз за день снова ощутила себя на безмятежном островке «Здесь и сейчас» и оптимистично подумала, что всегда отыщется спасательный круг, чтобы выплыть сюда по темным водам моря Тревоги.

Алексей укатил на своем страшном мотоцикле после девяти вечера, прихватив с собой пять оставшихся блинов и баночку с медом. Но перед отъездом пообещал, что завтра снова нанесет визит, чтобы вот так же посидеть в беседке и поболтать… и съесть что-нибудь вкусненькое.

Когда солнце исчезло за гребнем леса, вдалеке на востоке прокатился громовой раскат. Дарья стояла у окна в комнате Киры, возле ворот внизу о чем-то беседовали охранники, горели фонари. Кира уже полчаса как спала, в ее ногах на кровати примостилась Ириска. Дарья решила, что будет спать сегодня рядом с дочкой. Места хватит, и так спокойней.

После очередного громового раската она отметила, что вот уже третий вечер подряд где-то бродит гроза. И сегодня она как будто ближе. Ходит вокруг, будто присматривается к чему-то. Быть может, завтра нагрянет и разразится. Ну и пускай. От грозы всегда можно спрятаться.

Глава седьмая

Темнота. Где-то грохотал гром. Закутавшись в шинель, Артур сидел возле завала и сквозь сонный бред бормотал себе под нос что-то невразумительное.

Эта часть тоннеля была его территория, а там, за мертвым журналистом, обитали крысы. Еще вчера днем он заметил, что у всех серых тварей сломано по одной передней лапке — Волк и Свинья все предусмотрели, покалечили конечности крысам, чтобы те не смогли выбраться на свободу по стенкам колодца.

Когда какая-нибудь тварь пыталась вторгнуться на территорию Артура, он швырял в нее камешком, таких снарядов было в достатке среди обломков бетона и комьев земли. Пока в колодец проникал дневной свет, кидал камешки прицельно, но в темноте — на звук. Ему постоянно мерещился подозрительный шорох, и воображение рисовало крадущихся крыс. Порой он кричал на них: «Пошли прочь! Жрите Фролова, а меня оставьте в покое!» И частенько этот крик переходил в проклятия в адрес Виктора, Свина, Пастуха, той девчонки, которая выжила. В такие моменты страх сменялся злостью, от которой перед глазами вставала красная пелена. Проклятия вылетали из глотки, как ядовитые плевки. Доставалось даже матери, ведь она, со всеми своими связями и неограниченными возможностями, до сих пор не отыскала его, своего любимого сына. Это бесило до зубовного скрежета, до колик в кишках: да как такое возможно?! Прошло уже хрен знает сколько времени, а он еще здесь, вдыхает трупную вонь и швыряет камнями в крыс! Не иначе поиском занимаются бездари. Быть может, мать доверила расследование своему начальнику охраны, этому тупому типу. От таких умозаключений хотелось выть, ведь надежда таяла. И Артур выл, скулил, кричал…

А еще этот ехидный голос в голове. Он звучал все чаще. Фролов после смерти оказался столь же болтлив, как и при жизни. «Забудь о том, что тебя найдут, дружище. Просто смирись с мыслью, что ты здесь сдохнешь». Артур с ним спорил, называл куском гнилого мяса, у которого черви в мозгах копошатся. Днем он видел, как труп жрали крысы, и это зрелище вызвало злорадство, а не отвращение.

Ненависть к журналисту была особая, черная, как территория серых тварей в другом конце трубы. Артур жалел, что Фролов сдох мгновенно, от перелома шейных позвонков — ублюдок и тут оказался скользким, перехитрил Волка со Свиньей и помер без мучений. Проныра во всем, до последнего вздоха. Одна отрада: он стал инкубатором для опарышей и кормом для крыс.

У Артура было достаточно времени, чтобы проанализировать слова Виктора про подставу. То, что поначалу казалось сомнительным, теперь выглядело как истина: Фролов заманил в ловушку! Фролов плел свою сеть, точно паук! Фролов врал, врал, врал!.. И как вообще ему можно было верить? У Артура этот вопрос вызывал полное недоумение, которое обычно сменялось приступами гнева. Злился и на себя тоже, что для него было совершенно непривычно.

Днем приезжал Свин. Выдав пару унизительных фраз, он бросил в колодец бутылку с водой и пластиковый пакет с яблоками и морковью. Артур не сумел совладать с собой и, наперед зная, что это бесполезно, все же принялся кричать ему: «Вытащи меня отсюда, прошу тебя! Я заплачу вам с братом! Заплачу, сколько захотите!..» Он сидел возле трупа и с мольбой глядел вверх, а затем увидел что-то искристое на фоне синего неба. Через мгновение понял, что это, и, схватив пакет и бутылку, пополз прочь от колодца, но капли мочи все равно успели попасть на руки и лицо. Свин пискляво смеялся, пока опорожнял мочевой пузырь, а когда застегнул ширинку, весело сказал: «Нету большей красоты, чем поссать с высоты! Слышь, мажор, а ты уже никогда с высоты не поссышь. Ни-ког-да!» И долго гоготал над своей шуткой, пока Артур скрежетал зубами, забившись в угол завала и прижимая к груди бутылку и пакет.

В первый день «гостинцы» ничего, кроме тошноты, не вызывали, но потом голод поборол отвращение. Теперь же яблоки и морковь Артур поедал, даже не протирая их о войлок шинели. Поедал с каким-то механическим безразличием.

А прошлой ночью его пронесло. Живот скрутило так неожиданно, что он едва успел скинуть шинель и стянуть брюки. И, как на зло, в этот момент боль в ноге стала адской. Артур сидел в неудобной позе, облегчал кишечник и рыдал в голос, а затем сил терпеть боль не стало и он плюхнулся задницей в собственное дерьмо. После злость сорвал на Фролове — бросил в голову мертвеца несколько камней и принялся, брызжа слюной, поливать его отборной руганью.

Гром прогремел снова. Артур встрепенулся, выходя из сонного полубредового состояния, под рукой зашуршал пакет с остатками яблок и моркови. Некоторое время сидел, таращаясь в темноту и пытаясь разглядеть хоть что-то, затем нащупал стоящую рядом бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько глотков. Пробормотал, обращаясь к крысам:

— Жрите Фролова, жрите… а сюда не суйтесь.

Ехидный голос в голове прозвучал тут же: «Скоро они и до тебя доберутся, дружище. Свежее мясо. Свежа-атинка…»

— Заткнись, — буркнул Артур, поправляя съехавшую набок шапку-ушанку.

«Крыски скоро устроят пирушку. Ням-ням, ням-ням… Сожрут нос, губы, уши… ням-ням… свежа-атинка…»

Голос уже не пугал так, как раньше, не вызывал мысли об умопомешательстве — воспринимался как нечто обыденное. Сейчас Артур решил игнорировать болтовню мертвеца, желания спорить и ругаться не было.

«Крыски глядят на тебя, дружище. Ты их не видишь, но они там. Им больше не хочется гнилого мяса, хочется свежа-атинки…»

Артур промолчал, поджав губы, и швырнул камнем в темноту. Лампочка у фонарика перегорела еще вчера, и теперь бесполезная вещица лежала рядом. Отчего-то было спокойней, когда фонарик (даже неработающий) под рукой.

Шли минуты. Мертвец заткнулся, тишину разбавляли лишь далекие громовые раскаты.

— Завтра меня найдут, — прошептал Артур. — Обязательно найдут. Завтра. Утром… или в полдень. Да, пожалуй, в полдень, ровно в двенадцать… в двенадцать… в полдень…

Его глаза слипались, веки подрагивали, становясь тяжелее и тяжелее, разум заволакивал туман сна.

— …В полдень… — шептали губы почти беззвучно. — В полдень…

Гром прогремел с такой мощью, что Артур подпрыгнул на месте, вскрикнул от неожиданности, распахнул глаза. В ушах звенело, а перед мысленным взором… О нет, это было не воображение! От поверхности тоннеля исходил холодный голубоватый свет, и там дальше не существовало никакого завала — прямая как стрела труба тянулась, казалось, в бесконечность.

У Артура отвисла челюсть. Вопрос: «Не сон ли это?» — застыл в сознании глыбой льда.

В конце излучающего свечение тоннеля что-то было. И оно приближалось. Скоро Артур уже отчетливо видел сгусток тьмы, который то и дело рассекали зигзаги электрических разрядов. По тоннелю будто бы ползла грозовая туча, движение сопровождалось звуком, похожим на камнепад. Крысы носились как безумные, они натыкались друг на друга, прыгали на стены трубы, их глаза блестели, отражая призрачный свет.

Артур прикрыл лицо трясущимися руками и заскулил. Он ощущал себя букашкой, над которой навис здоровенный каблук: вот-вот раздавит, вот-вот… И некуда спрятаться, некуда уползти, ведь за спиной завал. Да что вообще творится?!

— Я сошел с ума, — прошептал он, тараща круглые от потрясения глаза. — Сошел с ума… с ума…

В сгустке тьмы кружились вихри, молнии прорывались наружу и били в поверхность трубы.

— Сошел с ума, — шептал Артур, обхватив голову руками. — Хочу проснуться… Пожалуйста… я хочу проснуться…

Он задрожал всем телом и снова принялся скулить.

Но вот нечто, продолжая приближаться, из бесформенной массы начало трансформироваться в человеческую фигуру: руки, ноги, голова, торс, будто состоявшие из плотного черного дыма. В мглистом силуэте проскакивали уже слабые электрические разряды, похожий на камнепад звук сменился сухим потрескиванием.

Крысы застыли, как по команде. По тоннелю промчался поток теплого затхлого воздуха — он ударил в лицо Артуру, заставив его затаить дыхание. Черная фигура приближалась, обрастая плотью — словно невидимый художник быстро раскрашивал ее в разные цвета. Несколько секунд — и темное пятно лица стало белым. Появились как на фотобумаге во время проявки — нос, губы, глаза. Длинные волосы волнообразно развевались подобно водорослям в потоке воды. Материализовался джинсовый комбинезон, желтый круглый значок на лямке. И колокольчик.

— Кира?! — выдохнул Артур. Его щеки блестели от слез.

Девочка шагала, держа перед собой колокольчик. Позади нее светящийся тоннель уходил в бесконечность. Она приподняла руку и тренькнула колокольчиком пару раз.

— Динь-динь, кусок говна! — Ее голос походил на скрежет железа. — Не могла не прийти. Так хотелось поглядеть на рожу одного из тех, кто вызвал Грозу из бездны. — Она напряглась и заорала, с яростью выплевывая слова: — Вызвал! Эту! Безумную! Суку!

Она подошла к трупу, ее лицо искажала лютая злоба, в глазах горели синие огоньки. Артур смотрел на девочку, судорожно хватая ртом воздух, кровь стучала в висках: тук-тук, тук-тук…

— Ты, тупой урод, привел Грозу, и теперь мы все будем плясать под ее дудку, и она не уйдет, пока не насытится!

— Хвати-ит! — завопил Артур. Его нижняя губа тряслась, по подбородку текли слюни. — Мне стра-ашно!

— Жаль, я не могу убить тебя прямо сейчас, — сказала девочка, — ведь ты еще не отыграл свою роль. Но сделать так, чтобы ты до конца жизни дрожал от страха, я могу. Этого мне Гроза не запрещала.

Ее губы сложились в улыбку, больше похожую на оскал. Она вытянула руку с колокольчиком.

— Динь-динь, уродец… Ты больше никогда не увидишь хорошие сны. Не знаю, какую роль отвела тебе Гроза, но, думаю, она будет короткой.

— Хва-атит… — скулил Артур, утратив остатки самообладания.

Колокольчик коротко звякнул, и девочка повторила:

— Короткой.

Ее фигура завибрировала, стала смазанной, кожа и одежда стремительно темнели, колокольчик растворился в воздухе, голубоватый свет в глазах погас. Снаружи прогремел гром. Артур съежился, пытаясь с головой спрятаться под шинелью, он лихорадочно тянул ее край к лицу, но войлочная ткань выскальзывала из пальцев.

Силуэт девочки расплылся, теперь за трупом журналиста в воздухе парило черное облако, внутри которого загорались и гасли голубоватые вспышки. Но вот от облака отделился маленький дымный сгусток, несколько мгновений он метался по тоннелю, а затем, сориентировавшись, пулей влетел в открытый рот мертвеца.

«Уходи, уходи, уходи!» — как заклинание твердил Артур. Он бы завопил, но вопль застрял в глотке. В голове бушевала вьюга, мысли рождались уродливыми, страшными, они застывали и распадались в прах.

Облако запульсировало, выстрелило в стенки тоннеля сотней электрических разрядов и стремительным болидом полетело прочь. Нечто мчалось по трубе с гулом и треском, оно становилось все меньше и меньше, удаляясь. Крысы очнулись от транса и засуетились. Исходящее от поверхности тоннеля свечение немного потускнело.

Но и его оказалось достаточно, чтобы Артур увидел, как дернулась рука мертвеца, давая понять, что кошмар не закончился. В тот момент, когда наверху пророкотал очередной громовой раскат, Фролов начал медленно подниматься. Так медленно, словно само время превратилось в тягучую патоку. Оторвалась от пола спина, руки согнулись в суставах. Задыхаясь от ужаса, Артур слышал, как хлюпает гной в язвах, как хрустят позвонки. Десятки мух вились вокруг ожившего трупа, их жужжание походило на непрерывную вибрацию басовых струн. Крысы поднялись на задние лапки и запищали разом — пронзительно, испуганно. Они тянули морды вверх, обнажив желтые зубы-резцы.

В зловонном воздухе нарастало напряжение, Артур чувствовал его каждой клеткой тела. На барабанные перепонки и глазные яблоки что-то давило изнутри, боль в ноге разгоралась, грозя превратиться в пожар. Но все это было мелочью в сравнении с тем зрелищем, что предстало перед взором по воле неведомой силы.

Упираясь руками в пол, мертвец поднялся на колени. Голова на свернутой шее дернулась, как у китайского болванчика, на лбу, брызнув гноем, лопнула язва.

«Не ожидал такого поворота, дружище? — услышал Артур ехидный голос в сознании. — О да, здесь мертвые не только разговаривают, но и… Не хочешь помочь мне подняться? А потом мы обнимемся, как лучшие друзья! Обнимашки, обнимашки, обнимашечки…»

Голова Фролова тряслась, поворачиваясь на шее, из открытого рта с шипением выдавились газы.

«Не хочешь обняться, богатый мальчик?»

Синюшное лицо повернулось к Артуру, в глубине пустых глазниц пульсировали синие огни. Губы мертвеца дрогнули и стали вытягиваться, образуя жуткий полумесяц улыбки, из уголка которого, будто дразня, торчал кончик языка.

«Ну, давай же обнимемся, друг?»

Улыбка стала противоестественно широкой, кожа натянулась до предела и лопнула, а Артур еще на один шаг приблизился к сумасшествию. Рот мертвеца теперь походил на большой шрам, рассекающий лицо от уха до уха, нижняя челюсть поползла вниз и повисла на сухожилиях.

Артур беззвучно зарыдал, не в силах отвести взгляд от Фролова, но нечто дьявольское, абсолютно безумное, обосновавшееся в сознании, как паразит, подбивало к тому, чтобы истерично расхохотаться. Вместо этого Артур громко икнул… и уже не мог остановиться. Икал и вздрагивал, икал и вздрагивал, безвольно пялясь на улыбку мертвеца. А в голове раздавались громовые раскаты — мощные, непрерывные.

Тело Фролова яростно затряслось, под синюшной кожей расползались голубые вспышки, одна за другой прорывались язвы. Труп трясло так, словно через него пропускали электрический ток. Вдалеке свечение в тоннеле гасло, мрак приближался. Когда он стремительно достиг места, где раньше находился завал, раздался звук, похожий на визг дисковой пилы… и Фролова разорвало на части. Внутри него будто бомба взорвалась. Ошметки плоти разлетелись по тоннелю, стянутый сухожилиями скелет рухнул на пол, голова кувыркнулась в воздухе и упала на территорию крыс.

И наступила кромешная тьма.

Ощущая на лице склизкую вонючую массу, Артур икнул и потерял сознание. Но, прежде чем он провалился в пропасть забытья, перед его мысленным взором промелькнула молния, а волосы на висках стали седыми… как и сама душа богатого мальчика.

* * *

Обливаясь холодным потом, Виктор метался на койке. Ему снился кошмар, из которого он никак не мог вырваться. Лицо кривилось, сомкнутые веки дрожали, сквозь стиснутые зубы продирались стоны.

Он видел во сне собственные легкие изнутри — черные, в потеках зеленоватой слизи, испещренные серыми сосудами. Они растягивались, с сухим треском втягивая в себя воздух, и с тем же хрипом сужались. В этом действе ощущалась дикая натужность, ведь механизм внутреннего органа полностью износился и работал вопреки, а не благодаря. Вот-вот сломается, застынет на очередном выдохе.

Виктор ощущал себя безвольной марионеткой. Но он здесь был не один. На стенке легкого висело похожее на спрута чудовище. Тонкие щупальца пронзали плоть, кожа лоснилась от иссиня-черной слизи, единственный желтый с розовым узким зрачком глаз медленно вращался в провале глазницы. У чудовища было имя, и — о да — Виктор отлично его знал: Рак. Шесть месяцев назад их представил друг другу врач в подмосковной больнице: «Прошу познакомиться. Виктор — это Рак. Рак — это Виктор. Вы теперь вместе навсегда, до самой смерти!»

Познакомились и стали врагами.

Сейчас Виктор слышал мысли чудовища. Они сочились той же злобой, что отражалась в желтом глазу. А еще Рак испытывал лютый голод. То был голод ненасытной черной дыры, пожирающей планеты, звезды, пространство и время.

Вместе навсегда.

Виктор глядел на чудовище, не сомневаясь: конец уже скоро. Щупальца-метастазы жадно вытягивали жизнь, и остановить процесс было невозможно. И вот что странно: именно сейчас, в этом кошмарном сне, пришел ужас из-за неотвратимости скорой смерти. А ведь, казалось бы, давно уже смирился и перестал заглядывать в будущее дальше завтрашнего дня. Но этот желтый глаз… Вид чудовища пробудил невыносимое желание жить.

Ох, как же хотелось ринуться в бой, наброситься на подлую тварь и рвать ее зубами, раздирать ногтями, выдергивать щупальца из черной ткани легких. Как же хотелось!.. Но он был всего лишь безвольным наблюдателем, и это бессилие сводило с ума.

Виктор теперь видел в желтом глазу злорадство: жить захотел? Ну уж нет! Сожру тебя, сожру тебя, сожру тебя!.. Вместе навсегда, до самой смерти!

Когда отчаяние достигло предела, он услышал мощный громовой раскат. Его развернуло, перед взором предстало величественное зрелище: клубящиеся тучи до самого горизонта — плотные, маслянистые, подсвеченные изнутри миллионами вспышек молний. В мглистой массе кружились вихри, огромные валы врезались друг в друга и распадались в клочья, чтобы через секунду собраться воедино. Масштаб странного грозового фронта поражал воображение, казалось, это бескрайний, живущий по своим законам океан чужого мира. Зрелище вызывало одновременно благоговение, тоску и страх. И какая-то сила манила, звала стать частью клубящейся массы.

— Я — Гроза-а! — услышал Виктор протяжный женский голос, по силе не уступающий реву урагана.

Гроза пообещала, что уничтожит желтоглазого монстра.

Но у всего есть цена.

И она рассказала, что он должен сделать.

Виктор вырвался из цепкой хватки сна, сел на кровати. В ушах все еще звучали громовые раскаты… Хотя нет, они были наяву, за окном, где-то далеко. Сердце бешено колотилось, безумно хотелось курить. Рука машинально потянулась к тумбочке, на которой лежала пачка «Bond», и застыла. В таком положении Виктор просидел не менее минуты, после чего поморщился с отвращением, взял пачку и стиснул ее в кулаке изо всех сил, ощущая, как с хрустом ломаются сигареты. Кормить желтоглазое чудовище он больше не желал. Вместе навсегда, до самой смерти?

Быть может, и нет!

Быть может, есть шанс!

Пачка шуршала в кулаке, сигареты превратились в бумажно-табачное крошево: Рак сегодня останется без привычного дымного смрада! А завтра… Гроза сказала, что уничтожит тварь, сказала, что очистит легкие от монстра! Завтра! Нужно только выполнить ее приказ — ничего сложного, работенка вполне привычная. К тому же она обещала облегчить задачу и устранить кое-какие препятствия. И ей можно верить.

Нужно верить.

Вера в нее — это все что есть!

Виктор даже ни на секунду не допускал, что она была плодом его воображения. Гроза являлась столь же реальной, как и смятая пачка «Bond» в кулаке, а кто усомнится, тому место в выгребной яме! Кто она? Божество! Виктору сейчас казалось, что он всегда был готов к этой встрече. Более того, ему как-то довелось уже ее видеть — мельком, во время того пожара, когда мать подожгла дом. Да-да, теперь он в этом не сомневался: Гроза была там! Странное воспоминание, оно словно пряталось в сознании, чтобы именно сейчас дать о себе знать.

Ощущая эйфорию, Виктор разодрал пачку на части и швырнул обрывки и табачное крошево на пол. Вот и все. Больше ни одной чертовой сигареты!

Вместе не навсегда! Смерть подождет!

Он вскочил с кровати и принялся возбужденно расхаживать по комнате. Во всем теле была удивительная легкость, даже дышать стало как будто… О нет, это самообман, дышать все еще тяжко, ведь желтоглазое чудовище все еще там, в легких. Гроза не дает никаких авансов.

В подтверждение этого его охватил яростный приступ кашля. Когда он прекратился, Виктор какое-то время стоял, пошатываясь, затем подошел к стенке и вдарил по ней кулаком.

— Вот так вот, тварь желтоглазая! — Ударил еще раз, скривив губы в злой улыбке. — Недолго тебе осталось. Вместе не навсегда, слышишь, сучара?! Не навсегда! — Еще удар и еще. Костяшки покраснели от крови. — Не навсегда! Я буду жить! Буду!

* * *

В тот момент, когда Виктор нанес первый удар по стенке, в гостиной соседнего дома проснулся Пастух. Какое-то время старик молча сидел в своем похожем на трон глубоком кресле, затем напрягся, закряхтел и, задрав голову, принялся яростно скрести ногтями по подлокотникам.

Из соседней комнаты прибежала сиделка. Растерянно глядя на Пастуха, женщина развела руками.

— Вот не было печали…

Старик застыл, поднял на нее взгляд и неожиданно захохотал — хрипло, с одышкой. Его глаза буквально вылезали из орбит, ладони хлопали по подлокотникам. Хохот походил на карканье ворона, веселья в нем было меньше, чем в звуках похоронного марша, а безумия — через край.

Сиделка никак не могла сообразить, как расценивать этот приступ смеха. Старик за последние два года даже не улыбнулся ни разу, а тут такое. Ей в голову пришла фраза из погодных новостей: «За день выпала месячная норма осадков». Но что теперь делать, ведь старик и не собирался останавливаться? Того гляди, задохнется от своего безумного карканья. Может, успокоительного вколоть?

Она уже хотела сбегать за препаратом, как рот с гнилыми пеньками зубов резко закрылся. Пастух отдышался, зашамкал сморщенными губами, покосился на стол и зашевелил пальцами.

Этот жест был хорошо знаком женщине. Она кивнула, подошла к столу, взяла блокнот и фломастер.

Уже спустя несколько секунд она с прежней растерянностью глядела, как старик с натугой чертил в блокноте кресты, да так, что бумага рвалась. Он хрипел, сжимая фломастер в кулаке, и вид у него был такой, словно не существовало на белом свете миссии важнее, чем накарябать в блокноте как можно больше крестов. Губы Пастуха разомкнулись, и он сделал то, что не делал уже очень долгое время: заговорил. И сиделку это поразило больше, чем неожиданный приступ хохота.

— Гро… Гро… Гроза, — выдавил старик. — Гроза… идет.

Блокнот с изорванными скомканными листами упал на пол. Теперь Пастух чертил кресты на подлокотнике кресла.

— Гро… Гро… Гроза… идет…

И снова захохотал. Сиделка горько вздохнула, перекрестилась и пошла за успокоительным для старика. Да и себе решила накапать валерьянки.

Глава восьмая

Июль порадовал очередным ясным днем. На небе — ни облачка. В воздухе витал аромат освеженных росой трав, в саду щебетали птицы.

Стоя на балконе с кружкой чая, Дарья глядела вдаль. За поросшим бурьяном полем, в объятиях теплого марева, стояла стена смешанного леса. Кроны деревьев в лучах солнца переливались изумрудными и салатовыми цветами. А небо над ними было глубоким, и сейчас даже не верилось, что там за слоем атмосферы существует холодная космическая тьма. Казалось, это синее небо и есть вся вселенная.

Дарья улыбнулась своим мыслям, глотнула из чашки чаю и загадала желание: «Хочу, чтобы сегодня все было хорошо!» Она в воображении и восклицательный знак поставила — огромный, как Останкинская башня. И тут же загадала еще одно желание (кто-то наверху ведь не будет против?): «Хочу, чтобы Артур наконец нашелся. Живой!» И мысленно нагородила целый частокол восклицательных знаков. Авось сработает. В такое чудесное утро хотелось верить только в лучшее. А экстрасенс Владимир Рар, перезвон колокольчика и сон дочки пускай останутся в прошлом. Навсегда. В настоящем и будущем они гости нежеланные.

Держа в руке пакетик с ягодным соком, на балкон зашла Кира. За ней, лениво переставляя лапы, проследовала Ириска. Кошка запрыгнула на кованые перила и принялась деловито умываться.

Полная идиллия.

Дарья подумала, что теперь это утро просто верх совершенства. Все на своих местах, хоть бери и картину пиши. Или восторженные стихи.

Кира потянула сок через трубочку, улыбнулась.

— Мам, а давай у нас сегодня будет Полянкин день?

Так она называла пикник на поляне за оранжереей. Они часто туда ходили, прихватив с собой различную снедь. Это было только их место — матери и дочки. Артуру Полянкины дни не нравились. Он как-то даже назвал их глупостью.

— Отличная идея, — одобрила Дарья. — Ну-у, тогда давай-ка подумаем, что нам такого вкусненького приготовить.

— Курочку! — предсказуемо сказала Кира. Куриные ножки в кляре на Полянкином дне были всегда. — А еще груши в карамельке! Хочу груши в карамельке!

Следующие полтора часа Дарья посвятила готовке. Сделала два вида салатов, закарамелизовала ломтики груш, обжарила в кляре четыре куриные ножки. Готовила она расторопно, умело, а главное — с удовольствием. Знала, что на пикнике они с дочкой и половины этой стряпни не съедят, ну да и ладно, все равно ничего не пропадет.

Плоды готовки заняли свои места в большой плетеной корзинке. Сверху Дарья положила покрывало и книжку.

— Ура! — воскликнула Кира. — Это будет самый лучший Полянкин день!

Дарья ощутила легкое дежавю. Раз сто она слышала точно такие слова от дочки перед очередным пикником. И была бы просто счастлива слышать их еще миллион раз. Как бы хотелось, чтобы звучащая в них детская радость вечной светлой аурой окутывала саму жизнь. Всегда, в любое время суток и в любую погоду. Дышать этой радостью, ощущать ее в снах. Сейчас был тот самый момент, когда не хотелось, чтобы Кира взрослела. Дарья даже не удержалась и, смеясь в душе, загадала третье за сегодняшнее утро желание: «Пускай она навсегда останется такой. Пускай навсегда останется беззаботной малышкой с большими веселыми глазами!»

— Мам, можно я корзинку понесу? — спросила Кира. — Я справлюсь, честно!

Дарья коснулась пальцем ее носа.

— Не-а, у тебя от такой тяжести пупок развяжется.

— А мы его обратно завяжем! — последовал сопровождаемый смехом ответ. — И вообще, я сильная, как Джеки Чан!

Она встала в боевую стойку и ударила кулачком по воздуху.

— Всех победю! Даже Человека-паука победю! И корзинку донесу! Я сильная!

В перерыве между готовкой, по настоятельной просьбе Киры, Дарья повязала ей на голову черную бандану с черепками, и сейчас в этой повязке и белом сарафане девочка выглядела более чем комично.

— Пойдем уже, каратистка, — усмехнулась Дарья. — Нас кузнечики и бабочки заждались.

Она взяла довольно увесистую корзинку. На мгновение на лице Киры появилось недовольство, но возражать она не стала.

Когда вышли из дома, им махнул рукой Эдик, приветствуя. В черных солнцезащитных очках и с выпирающими из-под футболки цвета хаки мышцами охранник был похож на молодого Шварценеггера. Они, улыбаясь, помахали в ответ, а Кира еще и выкрикнула, растягивая слова:

— Здра-асте, дя-ядя Э-эдик!

Дарья запрещала ей обращаться к охранникам на «ты». С ее точки зрения, это выглядело как проявление избалованности. На «ты» можно только с Лешкой, он по-всякому «вы» не признавал.

Солнце палило вовсю, над клумбами с астрами и пионами порхали бабочки-капустницы, перелетали с цветка на цветок шмели. На вымощенной плиткой дорожке, ведущей в вишневую рощицу, деловито чирикая, суетилась стайка воробьев. Лето шагало по земле в полный рост, двигаясь к полудню, дыша зноем.

А Дарья с дочкой шагали к заветной поляне. Кира, как речевку, повторяла строфу из выученного вчера стишка:

— Празднуя луны восход, под веселый щебет птичий звери водят хоровод на поляне земляничной…

Ее голос был звонок, глаза сияли, словно вобрав в себя чистоту июльского неба.

Обошли оранжерею — стеклянный памятник давным-давно усопшим экзотическим растениям. Лет пять назад Дарья пыталась сделать в ней уголок тропического рая, но потом забросила это занятие: гибискусы, орхидеи, монстеры росли убогими, а Артур приглашать специалиста-садовника отказывался напрочь: «Пустая трата финансов!» Достаточно того, что он согласился раскошелиться на строительство этого стеклянного чудовища. Оранжерея, как и неработающий, поросший мхом фонтан в западной части участка, была теперь для Дарьи олицетворением завышенных амбиций.

А вот и поляна.

Дарья отметила, что в жизни за высоким забором есть свои плюсы — чужак не осквернит своим присутствием особенный для хозяев клочок земли. Да, эгоизм, но безобидный и не лишенный сентиментальности.

Травы здесь никогда не касались ножи газонокосилки. Возле дарующего тень ветвистого клена разрастался живописный кустарник черной смородины. А далее, до самого овитого плющом забора, высились стебли борщевика с огромными зонтиками белых соцветий.

Дарья расстелила на траве покрывало, выложила из корзинки снедь. Под аккомпанемент стрекота кузнечиков Полянкин день начался.

Во время еды болтали и много смеялись. Смеялись порой без повода, просто потому что было хорошо. А потом разлеглись на покрывале и молча глядели на небесную синь, среди которой резвились ласточки.

Снова испытывая утраченное за последние дни спокойствие, Дарья подумала, что, быть может, напрасно она страшится будущего без Артура. По большому счету ведь ничего не изменится. Да, придется пережить период дискомфорта, но потом… Кто знает, возможно, потом начнется что-то новое, интересное. Во всем есть свои положительные стороны, нужно только их разглядеть. Раньше ведь она не боялась перемен, напротив — стремилась к ним с уверенностью непробиваемого оптимиста. И куда делась та смелость? Неужели осталась в прошлом на веки вечные? От этих мыслей стало немного грустно, а в Полянкин день грустить не полагается.

— Хочешь, я тебе книжку почитаю? — спросила она.

— Очень хочу, — ответила Кира.

Дарья вынула из корзинки «Сказки дядюшки Римуса», уселась на покрывале по-турецки и открыла книжку на странице, отмеченной закладкой. Откашлялась, с улыбкой подмигнула дочери:

— Итак, сказка называется «Как Братец Лис охотился, а добыча досталась Братцу Кролику», — и начала читать, четко, выражением проговаривая слова: — Старый Лис услыхал, как Кролик проучил Братца Волка, и подумал: «Как бы и мне не попасть в беду. Оставлю-ка лучше его в покое». Они встречались частенько, и много-много раз Братец Лис мог схватить Кролика…

Когда дошло до момента, когда Братец Кролик в очередной раз перехитрил Братца Лиса, Кира засмеялась. Хохотала так, что аж слезы на глазах выступили. С улыбкой подождав, пока дочка успокоится, Дарья продолжила чтение. Закончив с этой сказкой, перешла к следующей: «Почему у Братца Опоссума голый хвост».

Кира улыбалась, слушая, но уже сонно. Пару раз она широко зевнула. Заметив это, Дарья теперь читала более монотонно, и скоро девочка уснула.

На небе появились облака. Легкий ветерок зашуршал листвой клена. Откуда-то явилась Ириска. Кошка томно потянулась и распласталась на покрывале.

Отложив книжку, Дарья улеглась на бок, подперев голову рукой. Смотрела на спящую дочку, гадая, что же ей снится. Уж точно не злая Кира. Должно быть, что-то цветное, яркое. А может, она летает во сне подобно птице? Над лесами… над лугами и реками… над поляной, на которой, под веселый щебет птичий, звери водят хоровод…

Дарья не заметила, как тоже задремала.

Ее разбудил громовой раскат. Она села на покрывале, протерла пальцами глаза и зевнула. Сколько проспала, полчаса, час? Как бы то ни было, но за это время погода успела ухудшиться: под порывами ветра шумела листва, с юго-запада ползла огромная туча. Ласточки летали низко, беспокойно. Увы, Полянкин день оказался короче, чем хотелось бы. Пора в дом, пока не хлынул ливень.

Разбудила Киру.

— Давай-ка, Росинка, собираться. Гроза приближается.

— У-у-у, — недовольно прогудела девочка, еще до конца не проснувшись.

— Давай-давай, а то не успеем до дождя, промокнем.

И тут Кира обратила внимание на потемневшее на юго-западе небо. В ее глазах вспыхнул восторг.

— Ух-ты! Вот это тучища! Здорово, правда, мам?

— Правда, — без особого энтузиазма ответила Дарья. — Скорее, скорее, собираемся…

Тучи надвигались грозной волной — темно-серый фронт, в авангарде подсвеченный солнечными лучами. Под далекие вспышки молний мощные облачные валы пожирали синеву неба, погружая мир в сумрак. Ветер усилился, под его порывами гнулись кроны деревьев, флюгер на крыше особняка бешено вращался. В небесной выси будто перекатывались камни — громовой рокот звучал почти беспрерывно.

Дарья с Кирой как попало покидали остатки еды в корзинку, свернули покрывало и побежали к дому, оставляя в прошлом прекрасный, но такой короткий Полянкин день.

Когда за их спинами закрылась дверь, над лесом в свинцовом полумраке полыхнула огромная молния. Гром не заставил себя ждать — прогремел так, что аж земля вздрогнула, и его отголоски еще долго звучали в ветреном воздухе.

Первым делом Дарья поставила чайник, затем выложила на кухонный стол пластиковый контейнер с остатками закарамелизованных груш, а остальную еду разместила в холодильнике. «Гроза все же решила заявиться, — думала она. — Ну и ничего, как пришла, так и уйдет».

Через минуту засвистел чайник.

И в это же время в нескольких сотнях метров от особняка съехала с дороги и остановилась «Нива» с наклейкой «Танки грязи не боятся!» на заднем стекле. Из машины вышли двое мужчин в черных спортивных костюмах.

— А погодка-то как по заказу, — весело заметил Свин.

Виктор промолчал. Он точно знал время, когда нужно подъехать к особняку, точно знал, когда разразится гроза. Погода как по заказу? Свин попал в самую точку, вот только «как» — лишнее.

Они двинулись к особняку, а неподалеку, над поросшим бурьяном полем, с оглушительным грохотом сверкнула молния — она оставила после себя нечто феноменальное: парящий в воздухе светящийся шар размером с теннисный мяч. Сияющая голубоватым светом шаровая молния несколько секунд неподвижно висела над полем, затем поплыла в сторону особняка.

* * *

Вдалеке шумел лес. Тучи полностью покрыли небо — иссиня-черные, плотные, у лучей солнца не было ни единого шанса пробиться сквозь такую завесу. Мир окутал сумрак, который то тут, то там рассекали серебристые лезвия молний. Ветер взметал с земли сор и закручивал его в вихрях, флюгер гудел, вращаясь на тонкой оси, качели возле дома раскачивались, как маятник.

Эдик не мог поверить своим глазам. С открытым термосом в руке он стоял возле окна в будке охранников и глядел на плывущий по воздуху плазменный шар. Бывшего спецназовца мало что могло напугать, но сейчас в нем зарождался первобытный, мистический, лишающий воли страх, какой, должно быть, испытывал пещерный человек, впервые увидевший огонь. К такому его не готовили. К такому просто нельзя быть готовым!

Но дело было не только в шаровой молнии. Какая-то сила вытянула из закромов памяти жуткий образ из прошлого: лучший друг с изувеченной головой — во время не самой удачной спецоперации боевик из наркокартеля снес ему полчерепа из дробовика. Мозги разлетелись по стене — серо-розовая в кровавых потеках масса, сползающая вниз, она блестела в свете пыльной лампочки под потолком. Друг был мертв, но его челюсть дергалась, клацая зубами, дергалась, дергалась… Как же долго Эдуард пытался похоронить этот образ под пластами памяти. И это даже удалось. Но вот он снова воскрес, не иначе, чертов плазменный шар воскресил его! Образ был чудовищно ярок, словно часть сознания вернулась в прошлое и сейчас смотрела на мертвого друга.

Светящийся объект плыл к окну, как будто существуя в ином пространстве, над которым не властны порывы ветра этого мира. Эдуард невероятным усилием воли заставил себя отступить на шаг. Все тело одеревенело, каждое движение казалось подвигом. Челюсть друга перед мысленным взором дергалась, дергалась, клацая зубами. Мозги стекали по стене.

Отступил еще на шаг. Термос выпал из руки, кофе растекся по полу.

Шаровая молния метнулась к окну, прошла сквозь стекло, проделав ровную дыру с оплавленными краями. В голове неожиданно прояснилось, оцепенение исчезло, и Эдуард бросился к двери, но успел сделать лишь два шага — шар взорвался, раскаленная ударная волна швырнула бывшего спецназовца в стену. Взрыв совпал с мощнейшим громовым раскатом, окна, брызнув осколками стекла, вылетели из проемов вместе с рамами, как и обе двери.

Тут же прогрохотал очередной гром.

Эдуард лежал без движения, его футболка и штаны превратились в тлеющие лохмотья, на коже вздувались пузыри ожогов. По стенам и по обломкам мебели плясали огненные языки, в покореженном электрическом щитке дымились и искрились провода.

* * *

— Нет, ты это видел?! — с восторгом выкрикнул Свин. Шум ветра почти заглушал его голос. — Что вообще, мать твою, это было? Кто бы рассказал, не поверил бы!

— Гроза устранила препятствие, — буркнул Виктор, — как и обещала.

Он ощущал мощный эмоциональный подъем. Все шло по плану. И, черт возьми, за последний час не было ни единого приступа кашля! Может, Гроза все же дала аванс? Он представил себе желтоглазого монстра, который корчился в бессильной злобе — щупальца-метастазы выползают из многострадальной плоти легких, становятся слабыми, безвольными. Желтый глаз вспыхивает и гаснет. Тварь повержена, но она может воскреснуть, ведь задание Грозы еще не выполнено!

Братья вошли в будку, в которой уже вовсю властвовал ветер. Свин легонько пнул ногой лежащего возле стены Эдуарда.

— Кажись, жив еще бедолага.

— Оставь его, — бросил Виктор, вытаскивая из-за пазухи черную тряпичную маску. — Нам лучше не задерживаться.

Ливень хлынул ровно в тот момент, когда они, проследовав по усыпанной разноцветным гравием дорожке, поднялись по фасадной лестнице и подошли к аркообразной двери.

* * *

Дарья вздрогнула, когда за окном полыхнула очередная молния. С началом грозы появилась тревога. С чего бы? Это ведь просто гроза, хоть и очень сильная. Но именно сейчас вспомнился тот злосчастный эпизод с зеркалом, да и в голове ни с того ни с сего всплыло былое опасение, что Артур, возможно, привел в дом беду. Проклятая непогода, такой прекрасный день испортила. Даже в душе наступило ненастье.

Кира коснулась ее руки.

— Ничего, мам, гроза скоро пройдет, и снова солнце засветит, — девочка произнесла эти слова так, словно успокаивала маленького испуганного ребенка.

Дарья улыбнулась, упрекнув себя за то, что так неожиданно раскисла. Вон даже дочка заметила.

Они не спеша пили чай за кухонным столом. Гром порой гремел так, что стены сотрясались, а теперь еще и шум ливня добавился. Капли громко барабанили по металлическому карнизу.

— Мам, а давай завтра опять будет Полянкин день, а? — спросила Кира. — А то я уснула сегодня и даже сказку не дослушала…

Девочка вдруг застыла, держа кружку с чаем над столом. Ее глаза стали круглыми от изумления. У Дарьи екнуло в груди, она повернула голову, проследив за взглядом дочки, и обомлела.

В дверном проеме стоял мужчина в черном спортивном костюме и в черной же маске с узкими прорезями для глаз. Совсем близко от особняка ударила молния, свет на кухне замигал, но не погас. Громовой раскат показался Дарье бесконечной адской какофонией. Она ощутила холод в груди, в сознание, будто дождавшаяся своего часа ядовитая змея, заползла страшная мысль: «Гроза привела беду!»

Виктор вошел. За его спиной в сумраке коридора появился Свин.

— Кто вы?! — выдохнула Дарья, изо всех сил стараясь не поддаться панике. — Что вам нужно?!

Она подумала о ноже на стойке возле раковины: слишком далеко! Чудовищно далеко! Метра четыре, а еще нужно стол оббежать.

— Не важно, кто мы, — заявил Виктор, приближаясь. Он взглянул на брата: — Уведи девчонку, живо!

Кира сжалась на стуле, в больших перепуганных глазах блеснули слезы. Дарья вскочила, схватила дочку и прижала ее к себе. Выкрикнула:

— Берите, что хотите, и уходите! — А в голове, будто барабаны грохотали: «Гроза привела беду! Гроза привела беду!..»

Отблеск молнии ворвался в окно, окрасив на мгновение стены в серебристый цвет. Светильник под потолком снова замигал.

Свин приближался, как паук лапками, шевеля пальцами в черных перчатках. Дарья покосилась на нож: нет, никак не успеть! Она отстранила Киру себе за спину, закричала срывающимся голосом:

— Уходите! Если нужны драгоценности, деньги, я все вам отдам! Уходите!

Свин взял ее за плечи, встряхнул и отшвырнул от Киры. Девочка отпрянула к холодильнику, захныкала. Плач дочки мигом поборол страх — взревев подобно зверю, Дарья схватила со стола заварной чайник, подалась вперед и обрушила его на голову Свина. Мужчина со свистом выдохнул — в глазах в прорезях маски вспыхнула ярость — и наотмашь ударил кулаком Дарью по лицу. Виктор тоже не остался в стороне: шагнул вперед, сцепил пальцы на ее шее и пригвоздил к стенке. Прошипел:

— Спокойно, богатая девочка! Твою дочь мы не обидим!

Дарья задыхалась, в голове царил хаос. Она дернулась, пытаясь вырваться, но силы были неравны.

Свин взял Киру за руку.

— Пойдем, малышка, покажешь дяде свою комнату, ага? — Его голос прозвучал почти ласково.

В ответ девочка всхлипнула и с надеждой посмотрела на мать. У Дарьи разрывалось сердце, она бы закричала, да воздух почти не проникал в легкие — пальцы Виктора сжимали ее горло железной хваткой.

Свин повел Киру к дверному проему. Девочка шла послушно, ее бледное лицо было мокрым от слез. На пороге оглянулась.

— Мам, все будет хорошо, — произнесла эти слова почти беззвучно.

«И как она нашла в себе волю сказать такое?! — пронеслось в голове Дарьи. — Но ничего хорошего не будет! Гроза привела беду!» Она изнывала от отчаяния. Ох, как же хотелось хотя бы на несколько секунд тоже найти силы, чтобы вырваться, вонзить ногти в глаза этому отморозку!

Свин и Кира растворились в полумраке коридора. Виктор приблизил свое обтянутое черной материей лицо к лицу Дарьи.

— А ты не такая трусливая амеба, как твой муженек. Уважаю. Мне не доставит никакой радости причинять тебе боль. Но… у меня нет выхода, я хочу жить, понимаешь? Просто хочу избавиться от желтоглазого монстра. Гроза приказала отметить тебя своим знаком, и я это сделаю.

Держа одной рукой Дарью за горло, другую он запустил в карман спортивной куртки, вытащил опасную бритву. Дернул кистью — из пластикового ложа выскочило плоское лезвие. Вспышка молнии отразилась от стали.

Свин и Кира поднялись на второй этаж, прошли по темному коридору мимо кабинета Артура. Вот и дверь в комнату девочки, на которой нарисована фея в розовом воздушном платье и с волшебной палочкой в руке.

Неожиданно Свин застыл. Его глаза стали бессмысленными, зрачки сузились.

— У четырех черепашек четыре черепашонка, — замогильным голосом произнес он. — А и Б сидели на трубе… Что осталось? Что осталось?.. У четырех черепашек четыре черепашонка…

Все сильнее и сильнее сжимая руку Киры, он открыл дверь. В комнате ветер вздувал занавески, как паруса. Подвешенные под потолком забавные пластмассовые дракончики кружились на бечевках, отбрасывая на стены беспокойные тени. Вспышка молнии осветила фигуры мужчины и девочки, сделав их похожими на призраков.

— У четырех черепашек четыре черепашонка… — Свин тяжело задышал. — Четыре… черепашонка…

Лезвие опасной бритвы блестело в сантиметре от лица Дарьи.

— Не бойся, богатая девочка, — выдыхал сквозь маску Виктор. — Гроза выбрала нас. Тебя и меня. Нужно пройти через боль, нужно что-то отдать, чтобы получить… Это справедливо. Она наградит нас… Я видел ее, девочка, видел собственными глазами, и она говорила со мной… Это был не сон, я видел и слышал ее наяву. И ты тоже увидишь Грозу…

На миг он ослабил хватку, и Дарья, каким-то образом найдя в себе силы, лихорадочно зашарила рукой по стене. Пальцы наткнулись на что-то твердое. Через мгновенье она ударила Виктора в живот пластиковой шумовкой. «Оружие» согнулось, не причинив вреда, но Виктор все же отпрянул от неожиданности.

И этого хватило, чтобы Дарья, жадно хватая ртом воздух, бросилась к ножу. Адреналин закипел в крови, пульс стучал в висках в бешеном ритме.

— Твою мать! — заорал Виктор, перекричав грохот грома. — Никогда не сдаешься, да?! — Он взмахнул бритвой и двинулся к Дарье, отшвырнув стоящий на пути стул. — Нет, вы с мужем точно из разного теста!

Дарья подбежала к стойке возле раковины, схватила нож, которым утром нарезала овощи, готовясь к Полянкиному дню. Повернулась к Виктору, оскалившись и сжимая оружие в дрожащей руке. Перед глазами плясали черные точки, в голове, как заезженная пластинка, звучала единственная мысль: «Гроза привела беду!»

Виктор всплеснул руками.

— Ну надо же! Решила устроить небольшой форс-мажорчик? Смело, ничего не скажешь! И что теперь, а?

Дарья смотрела ему в глаза. Ей казалось, что за маской скрывается морда зверя. Медленно, шаг за шагом, она начала продвигаться к дверному проему, пальцы на рукоятке ножа побелели от напряжения.

Виктор вздохнул.

— Не стоило тебе все усложнять. Ох, не стоило…

Он положил бритву на стол, шагнул к Дарье, с небрежной легкостью схватил ее за запястье и вывернул руку. Нож с лязгом упал на пол. Дарья скривилась от боли, но сдаваться не собиралась, ведь были еще ногти! Из ее груди вырвался вопль. Она скрючила пальцы: еще миг, и ногти вонзятся в глаза этой мрази…

Но Виктор опять оказался быстрее: его кулак безжалостно врезался в висок Дарье. Она охнула, ноги подкосились, комната перед глазами закружилась, и сознание полетело в пропасть со скоростью метеора.

— Не стоило все усложнять, девочка! — прохрипел Виктор и ударил еще раз. — Не стоило…

Несколько секунд он глядел на потерявшую сознание Дарью, после чего взял со стола бритву, опустился на колени и, затаив дыхание, вырезал на лбу женщины «молнию», наподобие той, что рисуют на электрических щитках.

— Вот и все, — прошептал он, поднимаясь. Тряхнул рукой, сбрасывая с лезвия капли крови. — Вот и все. Теперь твой черед, Гроза, я свое дело сделал.

Дарья лежала, раскинув руки, кровь из раны заливала лоб, тонкими струйками стекала к вискам. За окном шумел ливень, вспышки молний были уже не столь яркими, гром гремел где-то в стороне. Гроза удалялась.

Виктор положил бритву в карман, вышел из кухни и застал брата спускающимся по лестнице.

— Все нормально?

Свин кивнул.

Спустя десять минут, насквозь промокшие, они уже ехали в «Ниве» прочь от особняка. А еще через минуту сидящий за рулем Виктор заметил, что с братом не все в порядке. Тот молчал, отстраненно глядя на ливень за лобовым стеклом. Лицо — будто каменная маска.

В голову Виктору закралось подозрение, от которого руки покрылись «гусиной кожей».

— Что ты сделал? — прошипел он, нажав на педаль тормоза.

Свин молчал, никак не отреагировав на его слова.

— Что, мать твою, ты сделал?! — Виктор ударил ладонями по рулю. — Говори!

— Я не помню, — последовал тихий ответ. На лице Свина появилось плаксивое выражение, глаза забегали, дыхание участилось. — Я ничего не помню.

Виктор зажмурился, стиснул зубы и долго сидел так, слушая, как грохочет в груди сердце. Он чувствовал себя обманутым, ведь теперь понимал: Гроза не все ему рассказала, и цена за избавление от желтоглазого чудовища оказалась слишком высокой. «Молния» на лбу богатой девочки? Какая чушь! Грозе нужно было не это. В чертов особняк сегодня приехала не одна марионетка, а две. И именно вторая исполнила главную роль.

— Я не помню, — продолжал скулить Свин. — Я ничего не помню…

Он ничего не помнит. Это не его вина. Боже, как же все погано! Виктор снова вдарил ладонями по рулю и поспешно выбрался из машины. Обхватив голову руками, он зажмурился и подставил лицо под струи дождя.

— Прости меня, брат, — доносился из салона скулеж Свина. — Я ничего, ничего не помню…

* * *

Шум дождя зацепился за разум и начал вытаскивать его из небытия. Этот звук не был монотонным, он вибрировал в каждом нерве, отдаваясь болью в голове. Дарья открыла глаза. Четкость зрения пришла не сразу, предметы медленно выплывали из серой пелены, обретая форму и угловатость.

Дарья уперлась руками в пол, села. Кровь стекала по лицу, капала с подбородка на живот. Как далекое эхо, в голове прозвучала мысль: «Кира… комната наверху… дочка там». Дарья поднялась, застонала. В голове не прояснялось, нервы натягивались все сильнее. Пошатываясь, она пошла к выходу из кухни.

Сумрачный коридор. Две горящие изумрудным светом точки в прихожей. Кошка? Должно быть, кошка, кто же еще… Лестница на второй этаж. На этот раз обычно поскрипывающие ступени не издали ни звука. Дарье мерещилось, что этот застывший во мраке коридор, шум ливня, вкус крови на губах — все это нереально, будто она пребывала в вязком кошмаре. Последняя ступенька все же скрипнула — звук отозвался в голове острым разрядом боли.

Дверь в комнату дочки оказалась открытой. Кира лежала на ковре посреди комнаты, губы слегка приоткрыты, застывший взгляд устремлен в потолок, под которым кружились пластмассовые дракончики. Волосы девочки ореолом разметались вокруг головы, вливаясь в общий узор ковра. Во всем этом было что-то кукольное, неестественное… и холодное.

«Она спит… Кира всего лишь уснула… День был долгим…»

Дарья вышла из комнаты, прикрыла дверь. На душе стало спокойно, ведь с дочкой ничего не случилось, она всего лишь устала и теперь спит. Даже скрипнувшая ступенька не потревожила нервы. Боль? Какая мелочь. Боль пройдет, рана на лбу заживет, даже следа не останется, а страшные воспоминания померкнут.

Прошла по коридору, вышла на улицу. Ливень плотной стеной отгородил мир от ее взора. Она спустилась по фасадной лестнице, чувствуя на коже прохладные упругие капли.

«Гроза принесла смерть! — ворвалось в сознание. — Нет-нет, я и Кира остались живы! Гроза ушла, а мы живы!»

— Кира не спит! — прошептала Дарья. — Не спит!

«Она мертва! мертва, мертва, мертва! Росинка мертва!..»

Упала на колени и закричала. Ливень размывал кровь с лица, попадал в рот, глаза.

«…Мертва, мертва! Кира мертва!..»

Она кричала и кричала, загребая пальцами грязь возле колен… кричала, пока красная волна не затопила разум…

«…мертва, мертва!..»

…и Дарья не потеряла сознание.

Глава девятая

Во время ливня, не обращая внимания на боль в ноге, Артур ползал по тоннелю. Он не находил себе места, ему постоянно мерещилось, что бетонная труба становилась все уже и уже. Паника душила его, заставляла лезть на стены. Плотные струи дождя врывались в жерло колодца. Воды в тоннеле было по щиколотку, из нее зловещими островками выглядывали останки журналиста Фролова. Одежда Артура промокла насквозь, шинель — хоть отжимай, шапка-ушанка грязным комом валялась возле завала.

— Тесно. Здесь тесно, — бубнил Артур. — Это неправильно…

Крысы глядели на него, черные бусинки глаз блестели в мутном сером свете. Он больше не боялся этих тварей, тот, кто видел оживший труп, вряд ли устрашится каких-то пожирателей падали. Пускай смотрят, пускай…

Артур сел под колодцем и, щурясь, поглядел вверх. Упругие струи дождя врезались в его лицо, проникали в приоткрытый рот. Он то сглатывал воду, то выплевывал ее. Ему вдруг в голову пришла мысль, что там, наверху, больше не существует того мира, который он знал. Города́, леса́, люди, животные — все уничтожено! Что за сила сотворила такое? На ум пришло слово, вызвавшее очередной приступ животного страха: «Гроза».

С тех пор как он стал свидетелем жуткой мистерии в тоннеле, ему только и снились тучи и молнии. Да стоило просто закрыть глаза, и на тебе — черная клубящаяся масса, озаряемая яркими вспышками. Ни минуты покоя. А теперь еще и эти стены… труба явно становилась все уже! Даже голова Фролова это заметила, она сказала, что скоро здесь станет совсем тесно. Кажется, вчера ночью сказала. Точно, ночью, ведь было так темно. И в темноте летала голова. Она светилась, летала и говорила без умолку, а иной раз застывала в воздухе и начинала хохотать. Мерзко так хохотала, громко. Артур умолял ее заткнуться, швырял в нее камнями, но она не унималась. Сволочь все делала назло!

Сейчас голова скрывалась на территории крыс. Молчала. Хотя нет… Ага, точно, что-то бубнила, слов за шумом дождя не разобрать. Артур подумал, что на всей планете Земля остались только он, десяток крыс и голова Фролова. Та еще компания. Следующая мысль оказалась настолько сильной, что он решил озвучить ее вслух, громко, с торжеством в голосе:

— Я не умру никогда! Здесь нельзя умереть!

Конечно же, нельзя! Вон от журналиста почти ничего не осталось, но ублюдок, судя по язвительной и порой очень даже бойкой болтовне, все равно чувствовал себя неплохо. Фролова даже не расстраивало, что его останки жрали крысы.

Крысы!

Они здесь лишние! Мелким тварям здесь не место!

— Это мой дом! — выкрикнул Артур, ударив кулаком по дождевым струям. — Я здесь хозяин! Я!

В нем заклокотал гнев. Он вспомнил, что человек с харей свиньи и человек с мордой волка бросили в его жилище крыс. Когда же это было?.. Вечность назад. Теперь эти ублюдки, конечно же, сдохли, ведь Гроза убила всех, всех, всех… А крысы… Они друзья Волка и Свиньи. Они их частицы. Они здесь, чтобы жрать бессмертных! Это заговор, однозначно — заговор!

От тварей нужно немедленно избавиться. Сейчас же! Если Фролову плевать, что его едят, то Артур не желал стать кормом. Такой радости он никому не доставит. Нет, не доставит! Бессмертный должен стать охотником. Боль в ноге? Да пошла она…

Артур засмеялся и пополз на территорию крыс.

— Я иду к вам. Кто не спрятался, я не виноват… Интересненько, какие вы на вкус, а? Попробуем, попробуем…

В его выпученных глазах горело безумие, черты лица обострились, дождевая вода на поросшем щетиной подбородке смешалась со слюной. Он сипел, продвигаясь вперед, кряхтел и смеялся. В ноге колотилась боль, но Артур давно с ней свыкся, порой она ему даже нравилась. Боль вносила разнообразие.

Он вглядывался в темноту: да куда же подевались эти твари? Здесь ведь даже и спрятаться негде! Ну ничего, ничего… найдутся, никуда не денутся. Выползут рано или поздно и будут пойманы! Ему нравилось быть охотником. Охота возбуждала. Он подумал, что если не будет крыс, то в доме станет просторней. О да, именно так! И как эта мысль не пришла раньше? Вонючие крысы крадут пространство. Вот же твари! Волк и Свинья хитры, тут ничего не скажешь, но он раскусил их замысел.

— Слышишь меня, Фролов? — прохрипел Артур. — Я теперь хищник. Я очищу наш дом от крыс. Кто-то же должен об этом позаботиться, как думаешь? Никто с этим не справится лучше меня.

Он разглядел в темноте голову журналиста — череп без нижней челюсти, обтянутый гнилой плотью. Наполовину затопленная водой, она лежала на боку, а сверху на ней, возле того огрызка, что остался от уха, сидела крыса. Внутри у Артура все затрепетало: вот удача! Первая жертва! Теперь дело за малым — схватить, стиснуть так, чтобы косточки у твари переломались, а из-под пальцев засочилась теплая кровь. Ох, как же хотелось все это ощутить, его даже затрясло от воодушевления. И почему он раньше не стал охотником? Давно нужно было, давно…

— Не бойся меня, — произнес Артур ласково. — Тебе нечего бояться, правда. Я не кусаюсь. Я просто хочу с тобой подружиться.

Крыса глядела на него, нервно подергивая носом.

— Не бойся.

Он начал медленно протягивать к ней руку. Очень медленно, ведь охота дело такое, тут главное — выдержка. Только бы голова Фролова не подвела. С нее станется, возьмет да снова примется летать. Она ведь тупая.

— Лежи тихо, — прошептал Артур, надеясь, что за шумом дождя голова услышит его голос. — Пожалуйста, лежи тихо, ага?

Еще чуть-чуть, и можно хватать. Он мысленно выругался на себя за то, что не снял шинель перед охотой, ведь она, насквозь промокшая, сильно сковывала движения. Еще немного… Выдержка иссякла, и он выбросил руку вперед — крыса прыгнула с головы в темноту, пальцы схватили воздух.

— Тварь! Я все равно доберусь до тебя, до всех вас доберусь!

Ему вновь почудилось, что труба тоннеля стала у́же. Он этого не видел, но ощущал каждой клеткой тела. Крысы крали пространство внаглую, а значит, нужно все время посвятить охоте, каждую минуту. Одно плохо: за шелестом дождя не слышно этих тварей. Да когда ж кончится проклятый дождь?!

«Ты справишься, — услышал он бодрый голос Фролова. — Ты убьешь их всех. Я верю в тебя, дружище! У тебя душа настоящего охотника!»

— Спасибо, — буркнул Артур, погладив ладонью голову журналиста.

Он больше не злился на Фролова. В конце концов, они с ним в одной лодке, а точнее — в Ноевом ковчеге. Последние разумные существа на Земле, если не считать Грозу. Печально, но факт.

— Мир?

«Конечно, мир, дружище! Однозначно!»

Артур улыбнулся. Неудача с крысой теперь казалась ему пустяком: ну чего расстраиваться, в самом-то деле? Охота только началась. А первый блин всегда комом. Настроение улучшилось, захотелось преподнести Фролову какой-нибудь подарок — заслужил ведь, поддержал. Ну и за примирение…

Немного подумав, пополз на свою территорию. Ливень перешел в мелкий дождик, в тоннеле стало немного светлее. Артур с удовлетворением отметил, что длившаяся не менее сотни лет эпоха Бури подходит к концу. Как же хорошо находиться здесь, в безопасности. Да, в доме сыро и тесно, но скоро все наладится. А от Свиньи и Волка давным-давно и следов не осталось, их кости превратились в прах, время и Гроза об этом позаботились. Конечно же, все так и есть.

Он добрался до завала, возле которого лежал притопленный пакет с остатками моркови. Одну морковь съел, после чего взял впитавшую как губка воду шапку-ушанку и пополз обратно на территорию крыс.

— А я к тебе с подарочком, — крикнул он Фролову. — Нет-нет, не спрашивай и не подглядывай, пускай это будет сюрпризом, хорошо?

«Как скажешь, дружище. Я обожаю сюрпризы. У-ух, даже не терпится увидеть, что же ты мне приготовил».

Артур, к своей радости, отметил, что в голосе журналиста больше нет того сарказма, что так сильно бесил раньше. Да и с чего бы ему быть, ведь они теперь друзья. Дом двух друзей! Артуру понравилось, как это прозвучало в голове, а потому решил произнести эти слова вслух:

— Дом двух друзей!

Вслух оказалось еще лучше, просто музыка какая-то. У слов был сладковатый привкус моркови. Артур подумал, что если их сказать много-много раз, то можно насытиться. Он взял эту полезную мысль на заметку, но через пару секунд забыл о ней начисто.

Проползая мимо колодца, посмотрел вверх и увидел за серой пеленой дождя гигантский, испещренный голубыми молниями сосудов, глаз. Синий светящийся зрачок то сужался, то расширялся и медленно перемещался, словно кого-то выискивая.

— Гроза ищет нас, — прошептал Артур. — Но мы здесь в безопасности, правда, друг?

«Нет места безопасней, — ответил Фролов. — Ничего не бойся».

Глаз растворился в серой пелене. Артур облегченно выдохнул, пополз дальше и вдруг застыл. В его сознании словно рассеялись тучи. Он растерянно уставился на шапку в своей руке и плаксиво промолвил:

— Я спятил? У меня… галлюцинации? Не может быть… Вот черт… я спятил?

Его начало трясти, вспыхнула боль в ноге. Дом двух друзей, бессмертные, апокалипсис, охота на крыс, Гроза — все это теперь выглядело как абсолютный бред.

«Не оставляй меня!» — потребовал Фролов. Голос был тихий, словно далекое эхо.

Артур бросил шапку, прижал ладони к вискам.

— Ты мертв! — заскулил он. — Не надо со мной говорить, пожалуйста. Тебя нет! Мертвые не говорят, не говорят, не говорят!

«Давай посмеемся, дружище. Смейся: ха-ха-ха! Ну же… Смех всегда помогает. Он лучшее лекарство! Давай, тебе сразу станет легче! Ха-ха-ха…»

— Нет!

«Значит, так, да? А ну смейся, сука! Не покидай меня, слышишь? Давай вместе: ха-ха-ха! Это же так просто: открой рот и…»

И Артур засмеялся — помимо воли, натужно, но скоро он уже хохотал вовсю и не мог остановиться. Сознание заволокло туманом, безумие вернулось.

«Так ведь лучше, дружище, согласись? Я же говорил тебе, что сразу станет легче!»

Артур кивнул, надрываясь от смеха. Так действительно было гораздо лучше. Молодец Фролов, впредь нужно всегда слушать его советы, он настоящий друг. И ему полагается подарок! Ах да, подарок как раз здесь, под рукой. А потом начнется охота на воров пространства. Артур испытывал огромное облегчение, ведь все встало на свои места. Так и должно быть в доме двух друзей. Полный порядок. Полнейший!

Он поднял шапку, тщательно отжал из нее воду и подполз к голове журналиста.

— Не знаю, что бы я без тебя делал? Наверное, сошел бы с ума.

«Пока я рядом, ты никогда не сойдешь с ума!»

Артура эти слова растрогали. Он аккуратно, будто редкую реликвию, взял голову Фролова, надел на нее шапку и завязал тесемки. Подумал секунду — и протер кокарду.

— Вот так. Прости, но пока ничего лучше я подарить тебе не могу.

«Мне нравится, дружище! Это самый лучший подарок. Всегда мечтал о такой шапке!»

— Рад, что тебе понравилось. Это я от всей души, друг.

«Мне идет?»

— Очень. — Артур еще раз протер рукавом шинели кокарду. — Очень идет.

Он долго держал в руках голову. Дождь прекратился, и наступила тишина. Артур вспомнил, что пора охотиться: крысы ведь сами себя не поймают. Но перед охотой решил преподнести Фролову еще один небольшой сюрприз.

Чтобы соорудить из обломков бетонной трубы и камней постамент под колодцем, у него ушло немало времени и сил. Но оно того стоило. Теперь голова друга покоилась на сухом почетном месте. Отличная работа! Фролов не поскупился на слова благодарности, от которых Артур смущенно отмахивался: мол, пустяки, для друга все что угодно.

С постаментом дом стал намного уютней. Артуру было чем гордиться.

А теперь — крысы!

— Поохотимся?

«Конечно!» — отозвался Фролов.

Почти вся вода в тоннеле ушла, приходилось двигаться по грязевой жиже. Но это мелочь для настоящего охотника. Вон и Фролов заявил, что грязь пустяк. Друг знает, как подбодрить.

Темень. Крыс не видно. Попрятались, сволочи, почуяли неладное. Ну, ничего, у Артура был план, в котором заключалась настоящая охотничья смекалка. Он стянул с себя шинель, уселся поудобней, прислонившись к поверхности трубы, и застыл. Даже дышать старался тихо-тихо. Так ведь и делают охотники в засаде. Тут главное самому поверить, что ты незаметный, и тогда все получится. Рядом в грязи лежала нога Фролова — отличная приманка. Теперь оставалось только ждать. Не шевелиться, почти не дышать и ждать.

Через несколько часов к оторванной ноге подкралась крыса. Есть! Вот что значит быть терпеливым! Артур, будто рыбак сеть, набросил на тварь шинель, а потом еще и сам сверху навалился.

Но проклятая крыса умудрилась ускользнуть. Вот же гадина юркая!

«Не расстраивайся, — успокоил Фролов. — В следующий раз точно получится. Ты, дружище, отличный охотник!»

Неудача Артура не сильно расстроила. Какое-то время он вглядывался в темноту, стараясь дышать размеренно и тихо, а потом задремал. Ему приснился разрушенный город, над которым бесновалась гроза. Молнии яростно били в руины. Повсюду, присыпанные пеплом, лежали скелеты.

Проснулся ранним утром. В колодец проникал мутный серый свет. И вот удача: на оторванной ноге Фролова сидела крыса!

Артур тут же швырнул на нее шинель и, рыча, будто зверь, принялся молотить сверху кулаками.

Повезло. На этот раз тварь улизнуть не успела. Какое же было блаженство сжимать в кулаке серую тушку! Косточки крысы хрустели, а пальцы сжимались все сильнее и сильнее. Артур хотел выжать ее досуха, чтобы даже капельки крови не осталось. Только так можно вернуть украденное пространство. Только так!

«Я горжусь тобой! — ликовал Фролов. — Дави суку, дави!»

И Артур давил, дрожа от возбуждения. Дом становился просторней, он это чувствовал. Украденное пространство возвращалось. Костяшки пальцев заныли от боли, но то была боль приятная, приправленная победным духом.

«Дави суку, дави!»

Крыса превратилась в месиво. Артур, блаженно улыбаясь, размазал по лицу кровь и грязь, после чего пополз к голове Фролова.

— Вот, посмотри! — Он положил то, что осталось от крысы, возле постамента. — Как я ее, а? Это сделал я! Я!

«Замечательно! — похвалил журналист. — В другое время написал бы об этом хорошую статью».

Через несколько часов Артур опять едва не поймал крысу — тварь чудом умудрилась выскользнуть, когда он уже держал ее в руке. Фролов упрекнул его за неудачу, и это стало причиной ссоры. Артур психанул, отнял у головы шапку, но скоро остыл, и они с журналистом снова помирились. Шапка вернулась на прежнее место.

А потом случилось невероятное: явился Свин!

Тот, кого давно не должно быть в живых, сбросил в колодец пакет с морковью и яблоками и бутылку с водой. Бутылка попала в голову Фролова, и та свалилась с пьедестала.

— Тебя нет! — закричал Артур. — Нет тебя! Это все обман!

Он глядел вверх и судорожно пытался найти объяснение происходящему. На помощь пришел Фролов:

«Это все происки Грозы! Верь мне, друг!»

Ну конечно же! По-другому и быть не может. Она хитрая, коварная, хочет мозги запудрить… Но нет, у нее ничего не выйдет! Не с тем связалась, сучка! Охотника на крыс так просто не проведешь!

Свин присел на корточки возле колодца и долго вглядывался вниз.

— Похоже, мажор, ты окончательно тронулся. — В его голосе не было привычной для него насмешки. — Да вы только гляньте?.. Охренеть! Что ты с журналюшкой сделал, а? Вот же мать твою! Пойду-ка я проблююсь.

Он ушел и больше не возвращался. Артур водрузил голову Фролова обратно на постамент, задумчиво съел два яблока и морковь и отправился на территорию крыс. Скоро визит Свина благополучно забылся.

Утром следующего дня Артур поймал и растерзал вторую крысу. Их с Фроловым радости не было предела, ликовали целую вечность, ведь дом двух друзей стал еще просторней.

Глава десятая

Все как в тумане. Люди, деревья, дома, небо теперь имели красноватый оттенок. Звуки, слова — долетали, словно из другой вселенной, теряя порой смысл. Иной раз Дарья не могла понять, где находится, впрочем, и задумываться об этом не особенно пыталась. Вот комната. Гостиная? Безразлично. Вот люди что-то говорят. Кажется, это Лешка и Константин. Тоже безразлично. В душе была пустота, в ней исчезало абсолютно все.

В прошлом остались врачи, вопросы следователей, похороны, бесконечные слова сочувствия. И рядом всегда были Алексей и Глафира. Они все больше молчали, а если и обращались к Дарье, то бережно, стараясь не задевать нити, ведущие к боли.

Роза все эти дни держалась неплохо, хотя и выглядела так, словно внезапно постарела лет на двадцать. Во время похорон и поминок она не проронила ни слова, выражение ее лица не менялось — напряженное, суровое. Ходила, расправив плечи, на слова соболезнования сдержанно кивала. А когда после поминок Константин вез ее домой, с ней случилась истерика, которая закончилась инсультом. Теперь с перекошенным лицом, парализованной рукой и ногой она лежала в VIP-палате и почти ни на что не реагировала.

Именно перед той палатой, дрожа от злости, Константин поклялся, что не успокоится, пока не отыщет тех, кто убил Киру и взорвал Эдика в охранной будке.

Эдик выжил, но получил мощные ожоги, а обстоятельства взрыва стали настоящей загадкой для следователей. Когда присутствующий на месте взрыва молодой полицейский в шутку заикнулся о шаровой молнии, все посмотрели на него как на идиота: мол, не лезь со своими глупостями в серьезные дела. Какая, к чертям собачьим, шаровая молния?! Полицейский стушевался и решил впредь следить за языком.

Миновало двое суток после похорон.

Утром пришла Глафира, приготовила завтрак.

— Нужно немного поесть! — едва ли не приказным тоном заявила она Дарье.

Ее поддержал Алексей, который вот уже четвертые сутки не покидал особняк, опасаясь оставлять подругу одну. Он был настойчив:

— Ешь, Дашка! Ну-ка, хотя бы немного!

И она поела, не ощущая вкуса и глядя в тарелку отстраненным взглядом. Глафира сунула ей в руку стакан с яблочным соком. Дарья сделала глоток и вдруг встрепенулась, ей показалось, что откуда-то прозвучал голос Киры. Стакан выскользнул из пальцев, сок разлился по скатерти. Дарья выскочила из-за стола, опрокинув стул, и побежала в коридор, выкрикивая имя дочери. Взлетела по лестнице на второй этаж — тут ее занесло, и она врезалась в стоящую на площадке кадку с декоративной пальмой, едва на ногах удержалась, схватилась за перила и улыбнулась, но то была улыбка безумца.

— Даша! — окликнул Алексей.

Она сфокусировала на нем взгляд и прочла в его глазах: «Киры больше нет, тебе почудилось!» Прочла и поверила. Улыбка померкла, ноги стали ватными. Дарья опустилась на верхнюю ступеньку, сгорбилась и тихо заплакала, прикрыв глаза.

Глафира тяжело вздохнула и принялась салфетками вытирать пролитый сок. А Алексей поднялся по лестнице и сел рядом с Дарьей. Приобнял ее. Он не знал, что говорить в таких ситуациях, на ум приходили фразы вроде: «Ты справишься» или «Время лечит», но за последние дни эти слова звучали слишком часто и растратили силу воодушевления. А потому он молчал, упрекая себя за беспомощность и жалея, что время слишком медлительный лекарь и не всесильный — от некоторых душевных травм просто невозможно оправиться.

Алексею жутко хотелось напиться. Он привык любую беду заливать алкоголем, вот только сейчас был не тот случай: затуманить голову спиртным означало предательство по отношению к Дарье. Придется терпеть, запой подождет.

— Гроза привела смерть, — чуть слышно промолвила Дарья. — Смерть.

Она поднялась и, пошатываясь и прижимая ладонь к шраму на лбу, пошла вниз. Когда лестница осталась позади, остановилась, посмотрела на дверцу кладовки в прихожей. Прищурилась.

— Почему я его не выбросила? Нужно было выбросить.

Алексей понятия не имел, что она имела в виду, но то, что подруга за последние минуты произнесла целых три фразы, расценил как положительный знак. Ее молчание и отстраненность пугали: пускай бормочет, пускай плачет, лишь бы не походила на ходячего мертвеца.

Дарья подошла к кладовке, открыла дверцу и долго глядела на верхнюю полку. То, что колокольчика там не оказалось, ее не удивило. В голове лишь апатично проползла мысль, что серебряную штуковину снова украла злая Кира. Ну и что? Какая теперь разница? Украла и украла. Все уже было неважно. Гроза принесла смерть, и ничего изменить нельзя. Тупик. Искать выход не было ни сил, ни желания.

Весь день она просидела в кресле, глядела на моросящий дождик за окном. Алексей время от времени поправлял плед на ее коленях, Глафира подносила к губам чашку с травяным чаем и заставляла сделать глоток-другой. Дарью эта забота тяготила, один раз она истерично потребовала, чтобы Алексей с Глафирой оставили ее одну, но те не послушались.

Вечером явились ребята из театра во главе с Веней Каховским. Все со скорбными лицами, каждый счел нужным обнять Дарью и сказать: «Держись!» Веня, как и вчера и позавчера, прослезился, а перед уходом пообещал, что вместе со всей труппой придет еще и завтра: «Мы с тобой, Дашенька. Ты должна это знать. Держись».

Чуть позже отправилась домой Глафира. У Дарьи начали слипаться глаза. Алексей отвел ее в спальню, уложил в кровать и, устроившись в кресле, принялся ждать, когда она уснет. Он вымотался, сама царящая в доме атмосфера скорби лишала энергии. Но было кое-что еще — чувство вины. От нее порой хотелось на стенку лезть, и сохранять самообладание стоило огромных усилий. Теперь он четко понимал: гибель Киры и похищение Артура звенья одной цепи, и ковать проклятую цепь начал не кто иной, как он сам, не предполагая, к какому кошмару это приведет. Все вышло случайно? Подобная отговорка не успокаивала. Во всем виноват тот журналист? Ох, как же хотелось свалить вину на него, да совесть не позволяла. Чертова совесть, чтоб ее! До смерти Киры Алексей и не подозревал, до какой степени она может быть жестокой — душу наизнанку выворачивала, сволочь! О чем он вообще думал, когда рассказывал Фролову, которого всегда презирал, что неплохо бы сделать подлянку одному богатенькому типу? Уж точно не о последствиях. В то время все это казалось каким-то розыгрышем, в котором пострадать должны были только Артур и его мамаша. Проучить эту высокомерную парочку всегда хотелось. Черт, да он мечтал об этом, ведь они смотрели на него, как на кусок дерьма. Элита, мать их!.. А теперь хоть вешайся. В сознании постоянно возникал образ смеющейся Киры. Душу бы отдал дьяволу, лишь бы умер он, а не она.

Дарья уснула. Алексей, чувствуя себя полным ничтожеством, коснулся губами ее лба, поправил одеяло и вышел из спальни. Боже, как же ему хотелось выпить, хотя бы одну рюмку. Глоток водки помог бы снять внутреннее напряжение. Однозначно, проверено временем.

Но нет! Силы воли пока хватало. Вряд ли Дарья посреди ночи начнет истерить, но все равно нужно быть начеку. Страшно за нее. Безумно страшно. Вдруг у нее в голове что-то перемкнет и… об этом даже думать не хотелось, и без того тяжко.

В гостиной он взял с журнального столика фотоальбом, который за последние дни просматривался бессчетное количество раз, и уселся на застеленный диван. За окном продолжал моросить дождик. После той бури, когда погибла Кира, погода все время была пасмурной. Июль доживал свой срок в скорби.

Сгорбившись, как старик, Алексей листал фотоальбом. На всех снимках Кира и Дарья смеялись или улыбались. И это вызывало боль, ведь смех и улыбки остались в прошлом. Ничего больше не будет, как прежде. Дарья вчера обмолвилась, что все теперь видит в красном свете. Мир для нее стал иным, и в ближайшее время вряд ли что-то изменится. Вот она на фотографии на фоне детской площадки — рыжие волосы, будто пожар, глаза сияют. Такая живая, яркая… а там, в спальне, лежит женщина выцветшая, опустошенная. Жуткая разница. Словно до той грозы была жизнь, а после наступило влачение — серое, унылое.

Выпить бы. Алексей знал: в шкафчике на кухне стояла непочатая бутылка водки. И она манила, заставляла то и дело коситься в сторону кухни.

Каждая фотография выглядела как обвинение. Закрыть бы альбом, отложить его в сторону — к чему себя мучить? — но рука помимо воли листала и листала страницы, пальцы касались снимков.

Один глоток. Всего один. Дарья спит и вряд ли проснется до утра. Алексей буквально ощущал вкус водки во рту и, постоянно сглатывая слюну, косился в сторону кухни. Даже с жуткого похмелья он не испытывал такой острой потребности выпить. Глоток для успокоения нервов. Только один глоток. Или два…

Закрыл альбом через силу, с таким выражением на лице, словно сделал какую-то подлость. Предстоящая ночь представлялась Алексею мрачной вечностью. Он устал, но чувствовал, что не сможет уснуть. И вот так сидеть наедине со своими мыслями? Нет, нужен глоток водки, чтобы не спятить! Никому не будет хуже, если он немножечко выпьет. Хуже ведь уже некуда.

Решено!

Алексей почти не заметил, как сходил на кухню за бутылкой — ноги и руки сделали все сами, пока мозг взял паузу. И вот он уже с пойлом опять на диване, лихорадочно откручивал крышку и ругал себя за отсутствие силы воли. Но дело сделано. Он поморщился, резко выдохнул и припал губами к горлышку. Пил жадно, без натуги, словно это была вода, а не водка. Глаза слезились, лицо раскраснелось, он опустошил бутылку почти до половины, напрочь забыв про «один глоток. Или два». Тяжело дыша и отдуваясь, поставил пойло возле дивана, откинулся на спинку. Алкоголь ударил в голову, нервы расслабились.

Он вынул из фотоальбома снимок, на котором были Дарья с Кирой, и долго вглядывался в него, мысленно прося прощения — теперь без надрыва, а с грустью. Глаза затуманились, веки отяжелели. Глотнул еще водки и скоро уснул, продолжая держать в руке фотографию.

Спал крепко, его не разбудил даже грохот в спальне — это Дарья, проснувшись после полуночи и поднявшись с кровати, опрокинула на пол с тумбочки электронные часы.

Не слышал, как она в одной ночной рубашке бродила по коридору, будто привидение, а потом зашла в ванную комнату и спустя минуту вышла с зажатым между пальцев бритвенным лезвием.

Алексею снился психоделический бред, когда Дарья покинула дом и под моросящим дождем поплелась к поляне за оранжереей.

Он нашел способ спрятаться от горя. Как всегда.

* * *

Босые ноги ступали по мокрой мощеной дорожке, в руке блестело лезвие, с губ чуть слышно срывалось:

— Празднуя луны восход… под веселый щебет птичий… звери… звери водят хоровод, — голос звучал бесцветно, холодно, — на поляне земляничной… на поляне… земляничной…

Дарью пошатывало — того гляди упадет, — взгляд был устремлен в никуда, впитавшая воду рубашка липла к телу. Дошла до поляны, повернулась на месте. Вокруг ворочались черные силуэты, над головой нависали отяжелевшие от влаги ветви клена, неподалеку над оградой тускло горели фонари, в свете которых искрились дождевые струи.

— Сегодня Полянкина ночь, Росинка, — промолвила Дарья, коснувшись пальцами шрама на лбу. — А мы ведь так и не дочитали про Братца Кролика… Как обидно. — Помолчала, потупив взгляд. — Сегодня зябко. А я так устала.

Медленно, будто пребывая в трансе, она отняла руку от шрама и выставила ее перед собой ладонью вверх. Поднесла лезвие к запястью.

— Так устала, Росинка…

С ее подбородка стекала струйка воды, мокрые волосы обрамляли бледное лицо, руки чуть дрожали. Листья клена зашелестели под порывом ветра, мигнули лампы над оградой. Дарья прикрыла глаза, лезвие было в сантиметре от ее запястья.

— Празднуя луны восход, — совсем безжизненно забормотала она, — под веселый щебет птичий…

— …звери водят хоровод на поляне земляничной, — закончил чей-то голос за ее спиной.

Голос был детский, звонкий. Дарья не удивилась и не вздрогнула от неожиданности. Она точно знала, кто находится за спиной — та, что связана с ней черной нитью. Та, что являлась Кире во сне. Та, что предсказала приход Грозы.

Дарья не обернулась. Лезвие по-прежнему поблескивало в опасной близости от вен. Звякнул колокольчик.

— Динь-динь, мамочка. Ты хочешь, чтобы так все закончилось? Порежешь себе вены, и привет, кладбище?

— Ты не моя дочь! — процедила Дарья сквозь зубы. — И я устала. Уходи.

— А как же те, кто убил меня? Вспомни, как они пришли в наш дом — безжалостные, прячущие звериные морды за масками. Вспомни, вспомни, вспомни! Ты готова была перегрызть им глотки, но…

— Я все помню! — закричала Дарья, дрожа всем телом. — Зачем ты пришла? Оставь меня!

— Я здесь, чтобы помочь, мамочка.

— Не смей меня так называть!

— Я помогу. Представь, что те отморозки попадут к тебе в руки и ты сможешь с ними сделать все, что пожелаешь. Только представь это! Месть! Согласись, это лучше, чем бритвой по венам. Месть. Ты только произнеси это слово вслух, попробуй его на вкус, мамочка! Я знаю, где они сейчас. Те, кто убил меня, заслуживают мучений. Эти твари должны страдать!

— Месть, — сорвалось с губ Дарьи.

— Да, месть!

Зазвенел колокольчик — звук походил на смех. Зашелестела листва, в тусклом свете фонарей заметались тени. Лезвие выскользнуло из пальцев. Дарья повернулась, расправив плечи, и посмотрела на ту, кто в других обстоятельствах вызвал бы у нее мистический страх.

Струи дождя удивительным образом не касались маленькой фигурки девочки. Черная бандана с белыми черепками, синий джинсовый комбинезон, на лямке которого желтел круглый значок с улыбающейся рожицей, — выглядели сухими. Взгляд Дарьи приковали ее глаза, они казались необычайно глубокими, и на дне этой бездны горел голубоватый огонь. Девочка была бы точной копией Киры, если бы не острота черт бледного лица.

У Дарьи в душе ничего не всколыхнулось, ведь она смотрела лишь на жалкое подобие своей дочки, на гротескное творение неведомых сил. Изумление, страх? Нет, эти эмоции затерялись в закоулках разума. Но было удивительное возбуждение, вызванное словом «месть».

— Ты знаешь, как найти убийц? Правда, знаешь?

Девочка кивнула, ее губ коснулась легкая какая-то кукольная улыбка.

— Знаю. Они живут неподалеку, в цыганской деревне. Номер дома — тридцать три. Больше нет желания убивать себя?

Дарья теперь отчаянно желала жить — ради ненависти. Появилась злая, замешанная на предвкушении радость. Как же все изменилось в одночасье! И дождливая ночь теперь не казалась унылой, и пустота в душе исчезла. Принявшее облик Киры существо указало путь, и Дарья уже знала, что пойдет по нему уверенно, не оглядываясь. Ее бросило в жар, глаза заблестели, голова была ясная как никогда.

— Нет, — ответила она на вопрос.

— Теперь все в твоих руках, мамочка. Действуй. Сделай так, чтобы они страдали. А я буду рядом. Всегда.

— Кто ты?

Девочка развела руками, из-за чего колокольчик тренькнул пару раз.

— В свое время узнаешь. — Огонь в глубине ее глаз стал ярче. — В свое время, мамочка.

Фигурка девочки распалась на черные дымные клочья, среди которых вспыхнули и погасли два синих огонька. Мгновение — и клочья растворились в воздухе, став частью промозглой ночи. Откуда-то издалека донесся тихий звон колокольчика: динь-динь, динь-динь… динь… Дарья расценила это как «Я рядом. Всегда».

Она только сейчас ощутила прохладу дождя — поежилась, обхватила руками плечи. Ее обуревала жажда действий, но пробудившийся вдруг здравый смысл настойчиво твердил: хорошенько все обдумай! Не испорти предоставившийся шанс сиюминутным порывом! Дарья вспомнила тех типов в масках… Воображение подрисовало им сочащиеся злобой звериные глаза. А может, убийцы и не были людьми? Она ведь и следователям говорила (пока могла вразумительно говорить), что в дом явились посланные Грозой чудовища. Это и сейчас не казалось бредом.

Накатила волна ярости, но не бессильной, как раньше, а будоражащей, от которой жилы наполнялись силой. Возможно, так чувствовали себя берсерки, когда глядели в лица врагов. Дарье нравилась эта ярость, она была как глоток чистой воды во время лютой жажды, с ней не хотелось расставаться, с ней хотелось жить.

Сквозь мокрую ночную рубашку ногти вонзились в кожу, напряглась каждая мышца в теле. Дарья порывисто задышала сквозь стиснутые зубы, ощущая себя на грани безумия, но зная, что не переступит черту. Пока не отомстит — не переступит. Выдержит. На поминках и похоронах все убеждали ее, что она сильная. Врали. Чертова ложь во спасение. Горе сделало ее слабой, почти мертвой. Но теперь есть ярость.

Теперь она и вправду сильная.

* * *

Проснулся Алексей ранним утром. Пить хотелось ужасно, во рту — вкус дерьма, а в голове боль и тяжелые мысли. Сел на диване, протер глаза, зевая… да так и застыл с открытым ртом. Изумление — нет, даже легкий шок — вызвала Дарья.

Она стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди, и смотрела на экран работающего без звука телевизора. На ней были джинсы, черная футболка, волосы аккуратно зачесаны назад.

Алексей озадаченно поскреб щетину на щеке: куда делся тот ходячий мертвец, которого он вечером укладывал в кровать? Вот это номер! Дарья выглядела подтянутой и полной сил, лишь глаза странно блестели. Странно блестели? Да вчера они вообще напоминали две мутные капли, в которых жизни было меньше, чем в осколках стекла. Удивительная метаморфоза! Алексей пока не мог понять, пугаться ему или радоваться. Уж очень все походило на продолжение сна. Он даже головой тряхнул, чтобы проснуться.

— Тебе лучше уйти, — промолвила Дарья, не отрывая взгляд от экрана.

По телевизору шло кулинарное шоу. Толстый тип в фартуке резво шинковал зелень.

Алексей хмуро поглядел на бутылку возле дивана и ощутил тошноту. И стыд. Однако он был сейчас не в том состоянии, чтобы заниматься самоупреками.

— Тебе лучше поехать домой, — повторила Дарья ничего не выражающим голосом.

— Послушай, — начал Алексей, морщась от головной боли, — ты должна понять, я просто боюсь оставлять тебя одну. Ну чего ты, в самом деле? Скоро Глафира придет, мы позавтракаем, а потом, может, прогуляться сходим… Я гляжу, тебе лучше?

— Гораздо лучше! — был ответ, и Алексею не понравилась прозвучавшая в нем резкость. — Но ты должен уйти. Не бойся за меня, со мной все в порядке. Теперь — в порядке. Вредить я себе не собираюсь, уж поверь.

Алексей поднялся с дивана, чувствуя головокружение. Он выглядел помятым, на щеке отпечаталась складка от подушки, волосы торчали в разные стороны.

— Мне теперь есть для чего жить, — понизила голос Дарья.

Он смерил ее подозрительным взглядом: она даже волосы вымыла. И когда успела? Ему вспомнилось, что раньше самоубийцы, прежде чем расстаться с жизнью, мылись в бане, а потом надевали чистую рубаху. Вот же черт! Стало жутко, еще больше захотелось пить.

— Я не оставлю тебя одну, и точка! — выпалил он. — Может, завтра или послезавтра, но не сегодня. И прошу, не спорь. Пойми, ты сейчас для меня один огромный повод для беспокойства и я…

Дарья зыркнула на него так, что он вздрогнул и замолчал. В ее глазах была злоба.

— Мне что, польку сплясать, чтобы ты понял, что со мной все в порядке?! — процедила она. — Или тебе понравилось жить в таком шикарном доме, есть и пить на халяву? Отлично устроился, Краснов, просто отлично! Домой. Уматывай домой. Уйди в запой, соседку свою трахни… ну, или что ты там обычно делаешь, когда не лезешь к кому-нибудь со своей гребаной заботой? И Вене с ребятами скажи: пусть тоже в покое меня оставят! Мне не нужны сиделки, неужели не ясно?!

Алексей выслушал эту сочащуюся ядом тираду с изумлением. Он не мог поверить, что Дарья, самый близкий для него человек, выдала такое. Она не в себе! Однозначно!

— Давай успокоимся. Дашка, я же твой друг!

— Не говори со мной, как с полной дурой! — отчеканила она, снова вперив взгляд в экран: тип в фартуке вытаскивал из духовки противень с мясным рулетом. — Я в здравом уме и полностью себя контролирую. Кризис миновал. Уходи, Краснов, не заставляй меня звать охрану, чтобы тебя отсюда вышибли.

Эти слова его задели, вызвав обиду. Он попытался найти в ее лице признаки безумия, но не находил. Только холод в глазах. И что теперь делать? Продолжать убеждать ее как неразумного ребенка? Часть сознания так хотела и поступить, а другая гнала прочь из особняка: хватит, нужна передышка! И на стороне последней было похмелье. И обида. К тому же он ведь не оставлял ее одну, в наспех отстроенной будке дежурили два охранника. Сказать им, чтобы присматривали за Дарьей? Само собой. А к восьми, как обычно, Глафира явится.

— Не испытывай мое терпение, — поторопила Дарья.

Забыв про жажду, Алексей поплелся в коридор. Выглядел он как побитый пес, да и чувствовал себя так же. В дверном проеме остановился, обернулся.

— Я твой друг. Помни об этом, Дашка.

— Я помню, — отозвалась она. Эмоций в ее голосе было меньше, чем в тиканье часов на стене.

Когда Алексей покинул особняк, Дарья сосредоточилась и представила себе чистый лист бумаги. Мысленно написала на нем: «Кулинарное шоу!» Затем прошла в северное крыло дома, спустилась в подвал, осмотрелась, удовлетворенно кивнула и начертала слово «Подвал!» на воображаемом листе.

Вернулась в гостиную, позвонила Константину. Несмотря на раннее утро, он взял трубку после первого сигнала:

— Дарья?

— Я знаю, как найти убийц Киры. Приезжай.

— Знаешь?

— Прошу, Костя, не задавай вопросов.

— Хорошо. Жди. Уже еду!

Она положила телефон на стол, подошла к окну. Утро было серым, над землей клубился туман. Беседка за вишневыми деревьями выглядела как обитель призраков.

Дарья вновь представила лист бумаги и, с трудом сдерживая ярость, вывела слово: «Голод!» Крупные буквы сочились кровью. Воображение — отличный художник.

Глава одиннадцатая

— Рассказывай! — потребовал Константин.

За последние дни он осунулся. Гибель Киры и для него стала сильным ударом, а когда у Розы случился инсульт, так вообще покой потерял. Спал от силы по четыре часа в сутки; часто кричал на своих подчиненных, чего раньше никогда себе не позволял; много времени проводил в спортзале или тире, где срывал злость на боксерской груше или мишенях. Его бесило от одной мысли, что убийцы так и не будут найдены. Их искали его люди, искала полиция, он даже перешагнул через свою гордость и обратился за помощью к знакомому криминальному авторитету, с которым когда-то зарекся иметь дело. Но никаких подвижек. Вяземский тоже уперся в тупик: детектив обнаружил на даче Фролова кучу скрытых видеокамер и выяснил, что журналист задолжал банку крупную сумму. И все, на этом ниточка оборвалась. Когда Дарья позвонила и заявила: «Я знаю, как найти убийц Киры», Константин поверил ей сразу же, потому что отчаянно хотел верить. Он готов был уцепиться за любую соломинку.

Они стояли на веранде возле фасадной лестницы. Внизу, цепляясь за траву, плавали бледные клочья тумана. Где-то неподалеку каркала ворона.

— Ты должен мне кое-что пообещать, — заявила Дарья. Ее руки покоились на перилах, взгляд был устремлен в серое небо. — Это важно, Костя. Пообещай, что полностью мне доверишься.

— Обещаю, — не раздумывая ответил он.

— Я знаю, где сейчас находятся убийцы Киры, и не спрашивай, откуда. Просто прими это как факт. Уверена, ты хочешь сам с ними расправиться, но у меня на месть больше прав. Они мои!

Константин хмыкнул:

— Может, не будем пока делить шкуру неубитого медведя?

— Будем, Костя, еще как будем. Не хочу, чтобы ты дров наломал. Давай сразу договоримся: убийцы — мои!

— Что ты задумала?

Дарья стиснула пальцами перила, поморщилась будто бы от боли.

— Я собираюсь заставить их страдать. Долго страдать. Они не заслуживают пули в лоб, не заслуживают быстрой смерти. Ты приведешь их ко мне, но не сегодня, и не завтра… Еще ничего не готово, нужно все подготовить. Я все продумала, Костя! — Она развернулась, шагнула к нему и крепко схватила за руку. Заговорила, понизив голос до шепота, словно опасаясь, что кто-то может подслушать: — Ты должен найти рабочих, которые не станут задавать лишних вопросов. Они превратят подвал этого дома в камеру пыток. Не такую, как в Средневековье, нет… совсем другую. Я все продумала. Я им скажу, что делать. Ты ведь найдешь таких рабочих?

Константину понадобилось время, чтобы все это осмыслить. Он был ошарашен: неужели перед ним стояла та самая Дарья, которую он знал? Она ему сейчас напоминала ведьму из какой-то страшной сказки — красивая, но безмерно злая. А глаза… такой взгляд он видел у ребят в Чечне в разгар боя. Невольно возник вопрос: а действительно ли она знает, где находятся убийцы? Вполне возможно, что все это ее фантазии из-за невыносимого горя.

— Я найду рабочих, это не проблема, — ответил он. — Уже после полудня они будут здесь. Но вот что, Даша, мне нужно точно знать, что ты не ошибаешься. Согласись, все это выглядит как-то странно. Поверь, я на твоей стороне. Да я буду предан тебе, как чертов самурай, но сначала мне нужно убедиться, что ты действительно знаешь, где сейчас те ублюдки.

Дарья отшатнулась от него, во взгляде мелькнуло недоверие.

— Ты точно их не убьешь?

Константин недовольно покачал головой:

— Давай договоримся: я доверяю тебе, ты доверяешь мне. Только так. Скажу честно, мне не слишком нравится идея с камерой пыток, ну или что ты там задумала… За тебя боюсь, Дарья. Боюсь, что потом не выкарабкаешься из этой трясины, и ни один психиатр не возьмется тебя лечить. Но я знаю, ты не остановишься. Вижу, что не передумаешь. Будь я на твоем месте… — Переминаясь с ноги на ногу, он ударил кулаком по своей ладони. — Да, мне не нравится твоя идея, но я ее уважаю. И можешь не беспокоиться, те ублюдки попадут в твою камеру пыток. Убивать их не стану. Но я обязан удостовериться, что ты не ошибаешься! Ну как, доверяем друг другу полностью?

Дарья кивнула. Константин дал слово, и этого было достаточно. Что он обещал? Быть преданным, как чертов самурай? Отлично!

— Неподалеку есть деревня, где живут цыгане, — сообщила она, ощутив, что точка невозврата пройдена. — Знаешь такую?

— Еще бы. Деревушка скандальная, как-то на всю страну ославилась…

— Дом тридцать три. Это все.

— Ясно, — после долгой паузы произнес Константин. — Может, все-таки расскажешь, откуда информация?

Ответ был категоричным:

— Нет.

— Мы же договорились доверять друг другу.

Дарья вернулась к перилам, снова уставилась на небо.

— Прости, Костя, но тут уже дело не в доверии. Я просто не в состоянии тебе это объяснить.

— Ладно, проехали, — разочарованно буркнул он. — Значит, дом тридцать три, говоришь?

— Да.

Он все еще сомневался. Ему не терпелось проверить информацию. Это не сложно, труднее будет усмирить свои чувства, если окажется, что дом тридцать три в цыганской деревне действительно логово тех отморозков. В последние дни он часто представлял, как расправится с ними, когда поймает, и их быстрая смерть не входила в его планы. Здесь у него с Дарьей была полная солидарность.

— А Артур? — неожиданно вспомнил он. — Может, тебе и о нем что-то известно?

Дарья ответила холодно, раздраженно:

— Мой муж мертв!

— Уверена?

— На все сто!

Она даже думать об Артуре не желала. Ведь с него все началось. Он привел в дом смерть. Гроза пришла по его следам! Кира погибла из-за этого высокомерного недоноска. Жив ли еще муженек? Для нее — мертв.

— Ну что же, на этом пока все, — подвел итог Константин. — Рабочая бригада будет после полудня. Жди. Позже я тебе еще позвоню. — Он замялся. — Слушай, Даша… раньше не мог просить тебя, ты в таком состоянии была, а теперь… Может, навестишь Розу, а? Ей нужна поддержка.

«Преданный самурай», — подумала Дарья.

— Конечно, я ее навещу.

Несколько минут спустя он сел в машину и сразу же позвонил своему заместителю. Приказал ему навести справки про жильцов дома тридцать три в цыганской деревне.

* * *

После отъезда Константина Дарья какое-то время бродила по комнатам, не находя себе места, а потом взяла баян, уселась на пуфик и начала играть. Она бездумно нажимала на клавиши, растягивала меха то медленно, то резко. Злость порождала звуковой хаос, инструмент выл, ревел, гудел. И эта какофония казалась Дарье идеальной музыкой, она разрывала тишину в клочья и не давала ни единого шанса просочиться в голову сомнениям. То, что нужно! Гнев талантливый композитор, он свое дело знал.

Пальцы ныли от напряжения, на лбу выступила испарина. Растягивая меха, Дарья делала вдох, крылья носа раздувались, а потом следовал долгий тяжелый выдох. Она и баян были как один организм.

В безумную какофонию влился посторонний звук: динь-динь, динь-динь… Дарья решила, что теперь музыка стала лучше, ей не хватало именно треньканья колокольчика.

Копия Киры появилась ниоткуда — вот ее нет, а вот она уже здесь, посреди комнаты. Девочка, вскидывая руки, кружилась в странном подобии танца. Ее движения были угловаты, неестественны, она походила на механическую куклу, у которой заедал механизм. Девочка улыбалась, громко напевая: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля…» Колокольчик в ее руке не умолкал.

«Кира танцевала, держа печеньку, — вспомнила Дарья. — Танцевала на фоне осеннего леса». Злость сменилась такой лютой тоской, что она завыла, не переставая терзать несчастный инструмент. Пальцы застыли на кнопках, теперь и баян выл на одной ноте. А существо, принявшее облик Киры, все кружилось и кружилось по комнате.

— Перестань! — выкрикнула Дарья, тяжело дыша. И уже тихо, обессиленно: — Перестань, прошу.

Девочка остановилась, дернула плечиками.

— Ну здорово же было! Хочу еще. Мне нравится танцевать. Еще хочу!

Дарья высвободилась от лямок баяна, положила инструмент на пол.

— Хватит. — Она уперлась локтями в коленки, погрузила лицо в ладони.

— Хочу еще! — Девочка топнула ножкой.

Внезапно Дарья невесело рассмеялась.

— Ты правда считаешь себя ребенком?

— Хочу танцевать! Под музыку!

— Ну давай, давай, покапризничай, так ведь все дети делают. Можешь еще губы надуть, лоб нахмурить. Давай же.

Девочка надула губки, лоб под черной банданой нахмурился. Дарья вздохнула, поднялась с пуфика.

— Да кто же ты на самом деле?

Чувствуя, что ответа на этот вопрос не последует, она вышла из комнаты. За ее спиной раздался разъяренный чудовищный рев:

— Не игнори-ируй меня, ма-амочка! Не игнори-ируй!..

— Господи, да моя дочка даже слова такого не знала! — раздраженно выкрикнула Дарья, не оглядываясь.

— Не игнори-ируй меня! — продолжало доноситься из комнаты. — Я же на твое-ей стороне-е!

Рев резко оборвался, и наступила звенящая тишина. А через пару секунд с улицы в прихожую вбежал охранник. Увидев Дарью в конце коридора, он спросил встревоженно:

— С вами все в порядке?

— Конечно. — Она сделала удивленный вид.

— А то я слышал что-то…

— Тебе почудилось. Бывает.

* * *

Глафира пришла к восьми утра. На Дарью она посмотрела настороженно и даже немного испуганно: случилось чудо, и девочка в одночасье взяла да оправилась от горя? Так не бывает! Это противоестественно. А может, дело в каком-то наркотике? Или бедняжка тронулась умом? От таких предположений Глафире стало не по себе.

Вчера вечером она покинула особняк с тяжестью на душе, ей и самой было непонятно, плохое ли это предчувствие или просто моральная усталость. Ночью почти не спала, маялась и все спрашивала себя: все ли сейчас в порядке с Дашей?

А Дарья, как выяснилось, ожила. Вчера напоминала увядший цветок, а теперь… Нет, что-то здесь явно не так! И где, спрашивается, Алексей? Он ведь обещал глаз с Дарьи не спускать. Ночью в этом доме определенно что-то произошло.

Глафира выложила из корзинки на кухонный стол баночку черничного варенья, пакет с травяным сбором и букетик полевых цветов. Поинтересовалась как бы невзначай:

— А где Леша?

— Ушел, — равнодушно ответила Дарья. Она сидела за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула, и чистила апельсин. — Он вспомнил, что у него есть важные дела. Да и вам лучше уйти. Как видите, я теперь в норме и приглядывать за мной не нужно.

Алексей ушел из-за каких-то важных дел? Глафира отказывалась в это верить. Конечно же, Дарья выгнала его, как сейчас и ее гонит. Но почему?

— Может, я все-таки побуду с тобой немного? — попросила она скромно.

— Зачем? — Дарья кинула в рот дольку апельсина. — Простите, но мне не нужна компания.

Глафира решила не ходить вокруг да около. Она была человеком не всегда решительным, но сейчас дала себе зарок, что не покинет этот дом, пока не дождется от Дарьи кое-каких ответов. Пускай хоть охрану вызовет — упрется и не уйдет! Некрасивые детские писательницы тоже умеют показывать характер, когда нужно.

— Что с вами случилось, Даша? — строго спросила она. — Прошу, расскажите.

Дарья поглядела на нее с наигранным недоумением, рука с долькой апельсина застыла возле рта.

— Со мной? Ничего со мной не случилось, если не считать того, что Росинку убили какие-то мрази. Но я, как видите, смирилась и живу дальше. Так бывает. Осознаешь, что в страдании нет смысла и…

— Я вам не верю, — перебила ее Глафира.

Дарья положила апельсин и дольку на стол.

— Вольному воля. Вот только не пойму, почему вы все не хотите оставить меня в покое?

— Не нужно со мной так. — На лице Глафиры отразилась обида. Но только на миг. — Я этого не заслуживаю. Вы и Алексея так выгоняли? Я же вижу, вы пытаетесь обидеть меня, но вам от этого самой больно.

После ее слов воцарилась тишина. Дарья смутилась, виновато потупила взгляд.

— Простите, — наконец промолвила она. — Не знаю, что на меня нашло. Просто… я сегодня чувствую себя другим человеком. Не лучшим человеком. И знаете, Глафира, вам я скажу правду. — Ее пальцы принялись терзать кожуру апельсина, голос повысился: — Те, кто убил Киру, скоро за все поплатятся!

— Бог мой! — выдохнула Глафира. — Их поймали?

— Я знаю, где они сейчас. — Дарья заговорила с пылом. — Отличная новость, верно? Просто отличная! У меня на них большие планы, хорошие такие планы, дорогая Глафира. Я заставлю их страдать! Я лично заставлю их мучиться! И прошу вас, не говорите мне прописную истину, что месть иссушает душу. Там иссушать больше нечего. Пустота. Пустыня бескрайняя. Я помню, что стало с вашей дочкой, помню про того доктора, которого вы простили. Но у меня другая ситуация, вы должны это понять. Я как никто заслуживаю мести, это все, что у меня теперь есть. Пожалуйста, не смейте меня отговаривать…

— И не собиралась, — четко сказала Глафира, чем удивила Дарью. — Кто я такая, чтобы вас отговаривать? У меня нет такого права. Делайте, что задумали, Даша.

Она хорошо помнила свои чувства, когда сама жила местью. Тот доктор казался ей олицетворением зла. Доктор, который всего лишь допустил ошибку. А убийцы Киры… Для Дарьи месть спасение. В ином случае она зачахнет и, возможно, с собой покончит, лечение временем — не для нее. Пускай будет месть. Гнев лучше отчаяния. Злость — во спасение, ярость — как лекарство. Отговаривать, упрекать, взывать к милосердию — вот что сейчас настоящая жестокость.

Дарья вскочила со стула, подбежала к Глафире и крепко обняла ее. Она и сама не предполагала, насколько важно для нее было получить благословение от этой женщины. Словно благословение матери.

— Спасибо вам. Но прошу, выполните мою просьбу, не приходите сюда больше. Когда я на вас смотрю, у меня появляются сомнения, а я не желаю сомневаться. Вы слишком добрая, слишком прекрасная для этого проклятого дома. Вы как ангел, от вас сияние исходит. Смилуйтесь надо мной и больше не приходите, не отнимайте у меня мою злость.

— Хорошо, девочка, хорошо, — заверила Глафира, поглаживая ее по голове.

Они долго стояли, обнявшись, посреди кухни. С подоконника на них сонно взирала кошка Ириска. Дарья, наконец, отстранилась от Глафиры, повернулась к ней спиной и закрыла саднящие от слез глаза. Она услышала вздох, тихий звук удаляющихся шагов… Вот и все. Еще одна ниточка оборвана, Ангел ушел, не прощаясь.

— Как трогательно, мамочка. Это было ну просто ужасно трогательно! Я бы расплакалась, да не умею.

Дарья оглянулась, но увидела лишь серое облачко возле стола, которое мигом растворилось в воздухе. «Ангел ушел, зато демон никуда не делся, — подумала она. — И это правильно».

* * *

После ухода Глафиры Дарья смыла в унитаз все таблетки успокоительного, им больше не было места в этом доме. Вылила из пузырька валерианку, выбросила ромашковый чай.

А потом позвонил Константин. Он сообщил, что в доме тридцать три проживают два брата, Виктор и Семен Агафоновы. Оба долгое время работали в коллекторском агентстве, но год назад их со скандалом уволили: покалечили должника, агентству пришлось раскошелиться, чтобы замять дело. Это пока все, что удалось выяснить, но Константин больше не сомневался: Агафоновы те самые ублюдки, что убили Киру. По телефону его голос походил на шипение змея, и Дарье пришлось напомнить ему про данное обещание. «Не беспокойся, — мрачно ответил он, — я свое слово держу. А ты рабочих жди, скоро они будут у тебя. Насчет оплаты сама с ними договоришься».

Рабочие прибыли около полудня. Пока они вытаскивали из подвала различный хлам, Дарья объяснила бригадиру, что нужно сделать. Бригадир — крепкий мужчина с руками как кувалды — записал все в блокнот и заверил, что уже завтра работа будет выполнена. Если его и удивили белее чем странные нюансы, то вида он не показал. Дарья рассудила, что этим шустрым ребятам не впервой выполнять необычный заказ. И где Константин их отыскал так быстро? Да неважно где, главное, все шло по плану, и братья из дома тридцать три скоро сменят место жительства. Навсегда.

Когда в доме вовсю кипела работа, Дарья вспомнила о данном Константину слове. Она вызвала такси, повязала на голову косынку, прикрыв шрам на лбу, и уже через час была в VIP-палате, в которой лежала свекровь.

Перед ее глазами предстало тяжелое зрелище. Впрочем, иного она и не ожидала: Снежная королева почти растаяла, от нее осталось лишь жалкое подобие той самой женщины, которая некогда вызывала у недругов трепет. Правая рука Розы напоминала высохшую ветку, а правая сторона лица с закрытым глазом походила на кусок старого сыра. Левый глаз бессмысленно таращился в потолок, уголок губ кривился, словно бы в попытке сложиться в улыбку.

Дарья не сомневалась: свекровь предпочла бы смерть такому состоянию. Унизительное угасание — не для нее. Сильные личности должны уходить быстро. Но инсульт оказался подлой штукой, не убил сразу, а решил поиздеваться. Должно быть, именно он притаился в страшной усмешке Розы. Не раб ли он Грозы? Не выполнял ли ее приказ? Дарье сейчас это не казалось абсурдом.

Она взяла свекровь за левую руку и увидела ответную реакцию — пальцы Розы обхватили ее ладонь, зрачок сместился вниз, пытаясь сфокусироваться, изо рта вырвалось жутковатое: «Гу-у-у…»

— Здравствуй, Роза, — тихо сказала Дарья. — Ты ведь слышишь меня и понимаешь, правда?

Ответом стало очередное «гу-у-у…» и тик щеки.

— Слышишь и понимаешь, — сделала вывод Дарья. Она погладила руку Розы. — Не думала, что когда-нибудь увижу тебя такой. Мне жаль… Действительно жаль. Теперь наша вражда в прошлом. Все в прошлом.

— Гу-у-у, — согласилась Роза, оросив нижнюю губу и подбородок капельками слюны.

Дарья отпустила ее руку, взяла с тумбочки салфетку, вытерла слюну и поправила подушку.

— Вот так. А теперь я расскажу тебе кое-что о будущем, дорогая Роза.

Она наклонилась и сосредоточенно зашептала ей на ухо. Поведала о том, что убийцы Киры найдены, и рассказала, какую кару им придумала. Описала предстоящие мучения отморозков во всех подробностях, как истинный ценитель искусства, смакуя нарисованные воображением страшные картины.

— Теперь можешь спать спокойно, Роза, — закончила она. — Моей злости на нас двоих хватит. Я обо всем позабочусь. Спи спокойно, Снежная королева.

Глаз Розы закрылся и открылся. Дарья получила второе за день благословение на месть.

Глава двенадцатая

Все тело чесалось. Артур полагал, что это из-за мурашей. Точно из-за них. Они бегали под кожей, бегали, бегали. И откуда они взялись? Не иначе Гроза прислала этих мелких сволочей. От нее всего можно ожидать. Подлая, какая же она подлая!

Возле алтаря с головой Фролова лежали шесть дохлых крыс, а где-то там, в темноте, скрывалось еще несколько воров пространства. Артур не знал точно, сколько, может, три, а может, пять. Но как теперь охотиться? Из-за проклятой чесотки невозможно было смирно усидеть в засаде. Какая к черту это засада, когда охотник изнывает от зуда и чешется без остановки, чешется, чешется!

Хуже всего дело обстояло с ногой. В больной лодыжке была целая колония мурашей. Артур ощущал, как они прогрызали тоннели в его плоти. Наружу не вылезали — знали, хитрюги, что он их тут же прикончит. Хорошо Фролову, у него нет ноги, да и мураши его не донимали. Завидно. Плохо завидовать другу, но все равно завидно. Может, снова шапку у него отнять?

Нет, обидится и разговаривать перестанет. Как-то Артур в припадке ярости на мурашей разломал алтарь, так Фролов после этого целую вечность молчал. Пришлось долго прощение выпрашивать и дарить очередной подарок — пуговицу от шинели.

Артур сидел возле алтаря, нервно грыз морковь, не забывая расчесывать живот. Грязные ногти оставляли на теле саднящие кровоточащие бороздки. Больно, но иначе мурашей не унять.

«Не забывай про крыс, — подал голос Фролов. — Их всех нужно прикончить. Они ведь там, в темноте. Ты слышишь, друг, как они смеются над тобой?»

Артур прислушался, на миг забыв про морковь и чесотку. Смеются? Точно, друг оказался прав, твари хихикали — тонко так, как тот человек с мордой свиньи много столетий назад.

— Не могу охотиться! — зло выдавил Артур.

«А через не могу?»

— Вот сам иди и охоться. Ах да, у тебя ведь ног нет. И рук.

«Обидно слышать такое от друга, — угрюмо заметил Фролов. — Ну же, соберись, нужно всех крыс уничтожить. Кто здесь лучший крысолов, а? Кто?»

Его настойчивость начинала Артура раздражать.

— Будешь на меня давить, я шапку отниму! Вот вычешу всех мурашей и снова буду охотиться.

«А они смеются. Ты слышишь? Хи-хи-хи, хи-хи-хи. Крадут пространство и смеются».

— Заткнись! — взвизгнул Артур и швырнул в голову журналиста огрызок моркови. Тот угодил точно в кокарду на шапке. Голова пошатнулась, но устояла на постаменте.

«Больше ты от меня слова не дождешься! — обиделся Фролов. — Ни единого словечка!»

Артур поднял грязный огрызок, откусил кусочек и захрустел, одновременно расчесывая шею. Его нижняя челюсть медленно смещалась то вправо, то влево, перемалывая морковь. Вкуса он не ощущал, точнее, для него теперь все было одного бесцветного вкуса — яблоки, морковь, залетевший в колодец жук, мухи, крысиные хвосты, которые он с удовольствием съел, узнав от Фролова, что такова охотничья традиция. Пропало осязание? Да и плевать. Пустяк в сравнении с мелкими подлецами под кожей. Вон у головы журналиста нет ни языка, ни челюсти, но он же не жалуется. Для бессмертных — это мелочь.

Не хотелось в очередной раз выпрашивать прощение у Фролова: пускай себе дуется! А может, все-таки отнять у него шапку? И пуговицы с ботинком, и дохлых крыс, и фонарик? Артур задумался над этой идеей. Его ногти расчесывали теперь предплечье. Он все-таки решил отнять, очень уж хотелось поглядеть, как на это отреагирует Фролов. А потом, когда страсти утихнут, можно вернуть «драгоценности» и попросить прощения. Нужно же как-то от чесотки отвлечься?

Сначала забрал с алтаря все пуговицы. Фролов молчал, не реагировал. Забрал ботинок и уже потянулся к трупику крысы… Но тут случилось то, что вызвало у него шок. На несколько секунд он растерял все мысли, а когда немного пришел в себя, прошептал:

— Происки Грозы!

Артур ошалело глядел на непонятно откуда взявшуюся веревку. Ее конец с завязанным узлом болтался возле алтаря — хоть сейчас хватайся да вверх карабкайся. Происки Грозы?

Прошла минута, другая, наконец, Артур собрался с духом и осторожно, словно это была ядовитая змея, потрогал веревку. Настоящая, не галлюцинация! Кто-то сделал на ней множество узлов, чтобы удобней было цепляться. Гроза? Но зачем ей это?

«Это она, не сомневайся! — нарушил тишину Фролов. — Сука задумала подлость!»

Артур почесал больную ногу, поглядел вверх. Веревка не тянулась к небу, а исчезала за краем колодца. Еще один повод задуматься. Пробудившаяся после долгого сна логика подсказывала: другой конец веревки к чему-то привязан. Он даже дернул за нее, потянул — держалась крепко.

В полном смятении Артур заерзал на месте. У него в голове не укладывалось, зачем все это Грозе? Задумала подлость, как сказал Фролов? Какую подлость? Он вспомнил, что лет сто, а может, и двести не видел наверху гигантского глаза, а громовые раскаты в последний раз слышал вообще в прошлой эпохе. От волнения не заметил, как расчесал лодыжку до крови.

— Ее больше нет!

Артур вздрогнул. Кто это произнес?! Явно не Фролов, голос совершенно другой. Тогда кто? И вдруг его озарило: это же сказал он сам. При других обстоятельствах расхохотался бы, но сейчас было не до смеха.

— Слышишь, Фролов, — Артур похлопал ладонью по голове журналиста, — а может, Грозы больше нет?

«Никуда она не делась!» — услышал он резкий ответ.

— Ты не можешь этого знать! — разозлился Артур. — Лежишь тут на кучке камней и думаешь, что все знаешь?

«А кто, по-твоему, веревку сбросил?»

Вопрос на засыпку, но ответ нашелся неожиданно быстро:

— Кто-то!

«Ха-ха-ха!..»

— Там наверху друг, такой же бессмертный, как и мы!

«Ха-ха-ха!..»

Артур схватил голову журналиста, поднес ей к своему лицу и прошипел:

— Не беси меня, урод! Почему ты не хочешь, чтобы я узнал правду? Чего ты боишься, отвечай? Не-ет, Фролов, тебе меня не обмануть!

«Ха-ха-ха!..»

— Теперь я понял, ты только притворялся моим другом, а на самом деле ты враг! — Губы Артура задрожали от гнева и обиды. — А я тебе еще подарки дарил, шапку, пуговицы! Не будет больше подарков, слышишь?! Никаких подарков! Ты лжец, лжец, лжец!

Он размахнулся и швырнул голову в темноту, после чего стиснул зубы и решительно схватился за веревку.

Небо в окне колодца было серым. Оно манило, звало к себе. И никакого гигантского глаза. Артура бросало то в жар, то в холод, в мозгах бушевал смерч из противоречивых мыслей и обрывочных образов из далекого прошлого. Впервые за целую вечность он вспомнил о матери, а затем перед внутренним взором возникли лица Киры и Дарьи.

Неожиданно он ощутил жуткую вонь, которую перестал замечать давным-давно. В желудке заурчало, к горлу подкатили рвотные массы. И ему показалось, что там, в темноте, больше нет тупика, тоннель опять уходил в бесконечность. Плохо! Хуже некуда! Когда-то из бесконечности явилось страшное нечто. Он хорошо это помнил, то была ночь, когда Фролова разорвало на части.

От страха на воспаленных глазах выступили слезы, нервно задергалась грязная, покрытая густой щетиной щека. В голове разрасталась единственная мысль: «Нечто приближается!»

Мышцы напряглись, руки, судорожно перехватывая веревку, потянули тело вверх. В ноге взбесились мураши, Артур заскулил от невыносимого зуда и боли. Но сдаваться он не собирался, ведь нечто приближалось, а небо манило, манило! Там наверху безопасность! Там никто не ворует пространство!

«Ну, куда ты лезешь, друг? — закричал Фролов. — Там же царство Грозы, там смерть!»

Артур пожалел, что не расколол голову журналиста об стенку. Его правая рука уцепилась за узел, левая — обхватила веревку чуть выше. Как же тяжело! Мышцы ныли, протестуя, сухожилия едва не лопались. Собственное тело казалось Артуру многотонным куском скалы. Но он карабкался вверх, сантиметр за сантиметром.

«Не смей бросать меня! — завопил Фролов. — Я буду хорошим другом, самым лучшим!»

— Лжец! — процедил Артур.

Он перехватил одну руку, другую, вот и следующий узел — словно на середину Эвереста вскарабкался. Зажал веревку между ляжками и позволил себе несколько секунд передышки. До поверхности оставалось не больше метра, вот только пальцы совсем задеревенели, а боль в ноге пульсировала все сильнее. И задница чесалась, просто невыносимый зуд в левой ягодице, определенно, все мураши туда перебрались.

Артур услышал, как зарыдал Фролов, но даже малейшей жалости не испытал. И вообще, сейчас было не до журналиста.

Выдохнул, разжал пальцы, потянул руку вверх, ухватился за веревку. Вдох, выдох. Силы кончались, от напряжения перед глазами замелькали черные точки. Артур закряхтел, устремил трясущуюся руку к следующему узлу…

Голова закружилась, накатила волна паники. Он скользнул вниз по веревке, содрав кожу на ладонях, и чудом удержался. Ему показалось, что кто-то вцепился в его ногу. Нечто! Кто же еще это может быть! Чудовище тянуло, тянуло обратно в тоннель. Артур тонко завизжал, широко раззявив рот, покосился вниз, но ничего страшного не увидел. На ноге никто не висел, почудилось.

Пока почудилось!

Сердце бешено колотилось, с каждым выдохом из глотки вырывался полустон-полувизг. Он сделал неимоверное усилие, перехватил руку и за считаные секунды стал ближе к свободе еще на полметра. Ладони будто огнем жгло, веревка пропиталась кровью, но паника открыла у Артура второе дыхание.

Еще немного! Только бы голова снова не закружилась. Еще чуть-чуть. Он карабкался, выпучив глаза, на лбу и шее вздулись вены.

«Ты вернешься! — кричал навзрыд Фролов. — Минуты не пройдет, и ты опять будешь со мной! Мы ведь друзья! Это наш дом!»

Ответить ему означало растерять последние силы. Ну уж нет, не дождется! Журналюга только того и ждет, хитрюга подлый! Артур посмотрел вниз: ничего не видно, но нечто уже рядом. Он это чувствовал, паника врать не будет.

Последний рывок. Рука уцепилась за край колодца. Морщась и хрипя, Артур подтянулся, его голова уже была снаружи, а вонь тоннеля осталась в прошлом. Хороший запах — вот первое, что он осознал. Аромат свежести, невообразимо прекрасный! Ощутил кожей дуновение ветерка, а потом заметил темный силуэт рядом. Человек?!

Свин! Это был Свин! И он ухмылялся!

— Чудны дела твои, Господи! — услышал Артур. — Он все-таки выбрался. Почти. Ну что, мажорчик, не меня ты ожидал увидеть, а? Чертовски обидно, правда? Карабкался, карабкался, и такой облом. Я бы даже сказал — обломище! А теперь давай, альпинист, лети обратно!

Свин подскочил к колодцу и, словно футболист по мячу, вдарил ногой по лицу Артура.

— Го-о-о-ол! — заорал он, вскинув руки.

Оглушенный ударом Артур упал на каменный постамент для головы Фролова, нога хрустнула, обломок кости прорвал плоть, из раны хлынула кровь.

— Го-о-о-ол! — продолжал вопить наверху Свин. — Один ноль в пользу команды веселых парней!

Артур тряхнул головой и тупо уставился на ногу. Что это? Что случилось?! Он видел, как в каком-то уродливом куске мяса, среди порванных сухожилий и обломка кости, суетились мураши. Миллионы мурашей! В следующую секунду они хлынули из раны нескончаемым потоком. И тут до Артура дошло: это никакой не кусок мяса, а его собственная конечность, свернутая под неестественным углом! За осознанием налетел ураган боли. Он заорал, чувствуя боль не только в ноге, но и в сломанных ребрах, руке, спине.

Фролов хохотал и издевался: «Я же говорил, что ты вернешься! Не прошло и минуты! Я же предупреждал тебя, друг!»

На разрушенный постамент упал пакет с морковью и яблоками, затем — пластиковая бутылка с водой. Веревка дернулась, поползла вверх и исчезла в дыре колодца.

«Я же предупреждал тебя, дружище!»

* * *

— С тебя бутылка пива, братишка! — радостно заявил Свин. — Говорил же, что мажор доползет до верха, а? Говорил?

— Спор есть спор, — равнодушно рассудил Виктор.

Он сидел на мятой железной бочке в нескольких метрах от колодца и лениво перекидывал с ладони на ладонь пачку «Winston». После своего визита в особняк он не выкурил ни единой сигареты, хотя тянуло ужасно. Когда совсем было невмоготу, Виктор открывал пачку, подносил ее к носу и дышал так какое-то время, наслаждаясь запахом табака. Помогало? Ну если только чуть-чуть. Он не был уверен, что Гроза избавила его от рака. Да, дышалось легче, самочувствие улучшилось, но порой ему казалось, что желтоглазый монстр все еще там, в легких, дремлет и ждет своего часа. После гибели той девочки Виктор убедился: Гроза коварна, ей нельзя доверять. Она могла опять его обмануть. Не убила монстра, а усыпила. Зачем ей это нужно, он даже гадать не хотел, понимая, что пути Грозы неисповедимы. Она ведь божество, и этим все сказано. Развеять сомнения помог бы визит к врачу, но Виктора этот вариант пугал: а вдруг опасения подтвердятся? Он сказал себе: «Поживем — увидим» — и решил поменьше думать про желтоглазого монстра. И у него порой получалось.

Рядом с Виктором стоял складной столик с початой бутылкой водки, пластиковыми стаканчиками и нехитрой закуской. Это была идея Свина приехать сюда вдвоем: «Посидим, бухнем чуток, над мажором поприкалываемся, если он еще ласты не склеил. Весело будет».

Из колодца доносился крик Артура. Виктор рассудил, что богатый мальчик переломал все кости. Брат всегда по-своему понимал слово «весело».

Свин подошел к столику, плеснул в стаканчик водки и выпил одним махом. Закусил помидором.

— Предлагаю еще один спор, братишка, — заявил он, чавкая. — Я вот думаю, мажор протянет еще дня три.

— До того, как ты ему по морде съездил, я бы согласился, — усмехнулся Виктор. — Ну а теперь… сутки, не больше.

— Забьемся?

— Ага.

— Опять на пиво?

Виктор кивнул, протянул руку. Свин пожал ее и разбил ребром ладони сцепку, скрепляя спор.

Глава тринадцатая

Рабочие все сделали в лучшем виде, Дарья осталась довольна и оплатила работу более чем щедро. «Побольше бы нам таких клиентов, — сказал на прощание бригадир. — Если что, обращайтесь еще».

Итак, камера пыток была готова: стены подвального помещения обшиты звукоизоляционной плиткой; в бетонный пол на приличном расстоянии друг от друга вмонтированны скобы, к которым крепились цепи; справа от единственной двери — стол и электрическая плита с духовкой; на стене — огромный плазменный телевизор; в углу под потолком — видеокамера. Дарья не сомневалась: каждый предмет в этой комнате заставит убийц Киры страдать. Но не сразу, ее месть требовала терпения.

Больше всего она боялась, что ярость выйдет из-под контроля. Она не была уверена, сможет ли сдержать себя, когда братья Агафоновы окажутся в полной ее власти. В голове сгорит предохранитель, и месть закончится, не начавшись. И что тогда? Снова бритва и вены? Девочка с колокольчиком вряд ли опять предложит лучшую альтернативу.

С этими мыслями Дарья взяла телефон и позвонила Константину.

— У меня все готово, — сообщила она, дрожа от волнения. — Вези этих мразей.

— Сегодня ночью, — был ответ. — Жди.

Дарья положила телефон на стол и долго стояла, пытаясь унять бурю эмоций. Она уже жалела, что выбросила все успокоительное, десяток капель валерианки ей сейчас не помешал бы.

Голову под струю холодной воды — вот что поможет!

Через десять минут, мокрая и трясущаяся от холода, она глядела на себя в зеркало и шептала:

— Я выдержу? — На секунду задумалась. — Да, я выдержу. Я выдержу? Да, выдержу. — Взгляд приковал шрам на лбу, дрожь унялась. Теперь голос звучал уверенно, мощно: — Я выдержу? Да, выдержу! Я выдержу? Да, черт возьми, еще как выдержу! — Она прильнула к зеркалу и со злостью выкрикнула своему отражению: — Ты выдержишь, Дарья Сергеевна, чего бы тебе это ни стоило! Уяснила? Ты все выдержишь! Все!

* * *

В два часа ночи к дому на окраине деревни подъехали два черных внедорожника. Из них вышло пятеро крепких мужчин, включая Константина. Для операции «Захват мразей» он выбрал лучших ребят, проверенных. Несмотря на то что предстоящее дело ему представлялось простым, решил все же перестраховаться. Как говорил его тренер по самбо: «Не гляди свысока даже на самого хилого с виду противника. Мелкая шавка ого-го как может тяпнуть».

К тому же был один досадный нюанс — в деревне проживали преимущественно цыгане, народ шумный. Выйдет какой-нибудь ром на крыльцо покурить, заподозрит неладное, да и поднимет кипиш — вмиг толпа набежит, несмотря на глубокую ночь. Тут-то четверо крепких ребят и пригодятся. Подобное развитие событий Константин считал маловероятным, но чем черт не шутит.

Во двор проникли без проблем — дверца в железных воротах оказалась не заперта, — бесшумно проследовали вдоль дома. Двое остались возле крыльца, Константин с остальными поднялся по скрипящим ступеням к двери. Где-то залаяла собака — лениво, басовито. Гавкнула несколько раз и притихла.

Константин кивнул одному из парней: действуй! Тот, не мешкая, вдарил ногой по двери в область замочной скважины. От мощного удара дверь слетела с петель. Снова раздался лай. Теперь настал черед скорости и наглости, пока цыгане не спохватились.

Включили фонари, ворвались в дом. Прихожая. Небольшой коридор. Комната. Лучи фонариков высветили кучерявого типа на диване. Тот хлопал глазами, открыв рот от изумления. Парни скрутили его в считаные секунды, вкололи изрядную дозу снотворного.

Первый готов. Где второй?

Константин заметил в стене проем, занавешенный портьерой под цвет обоев. Другая комната! Он рванул к проему, отбросил портьеру, луч его фонарика скользнул по помещению. Справа мелькнула тень. Константин успел заметить искаженное злобой лицо, прежде чем получил удар в пах. Он согнулся, закряхтел, попятился, проклиная себя за беспечность: попался, как глупый щенок!

Мимо проскользнули его ребята, в комнате началась сумасшедшая игра «Загони зверя в угол». Зверь рычал, швырял в загонщиков все, что под лапу подворачивалось. Один из парней бросился на него, намереваясь сбить с ног, но он с поразительной ловкостью увернулся, перескочил через кровать, схватил лампу со стола и обрушил ее на голову второго загонщика. Лучи фонариков резали темноту на части, скользили по стенам, потолку.

Константин резко выдохнул и, скривившись от боли, устремился в комнату — он не собирался быть не у дел. Выкрикнул, пытаясь сориентироваться:

— Не убейте его, слышите?!

Зверь сорвал с кровати покрывало, набросил его на одного из парней, после чего кинулся к окну, но на подоконник вскочить не успел — Константин был уже тут как тут. Хлестко, ребром ладони, он ударил его по горлу и сразу же — кулаком под дых, еще раз и еще, пока зверь не обмяк и не рухнул на пол.

— Прыткий урод! — процедил Константин, еле сдерживаясь, чтобы не продолжить избиение.

Он направил на него фонарик: ублюдок скалился, хрипел — ну чисто волк. Матерый. Если бы Константин не знал, в чем его вина, то испытал бы к нему уважение.

Укол снотворного — и первая часть операции «Захват мразей» завершилась.

— Если кому расскажете, что он мне по яйцам вдарил, можете другую работу искать, — мрачно предупредил парней Константин.

Те дружно сделали удивленные лица: кто вдарил? Мы ничего не видели, ничего не знаем.

Бесчувственных братьев Агафоновых вытащили во двор. Предстояла вторая часть операции — поскорее смотаться из деревни. Откуда-то доносились возбужденные голоса и лай собак. Как Константин и опасался, ночной визит команды захвата не остался незамеченным. Ну еще бы, столько шума наделали, а главное, время потеряли. Профессионалы недоделанные. Таким только дворниками работать! К «таким» Константин, конечно же, причислял и себя. Себя — в первую очередь.

Вынесли братьев со двора. В нескольких домах горел свет, по улице, приближаясь, шел мужчина в семейных трусах.

— Эй! — выкрикнул он. — Вы кто такие?!

Из-за забора дома напротив отозвался писклявый женский голос:

— Бандюганы это! Агафошек грабют!

Еще в нескольких домах загорелся свет, но к этому времени внедорожники уже отъезжали от двора братьев Агафоновых.

Операция закончилась.

* * *

Пастух проснулся, выпучил совиные глаза и заорал, хлопая ладонями по кровати. Прибежала сиделка, включила свет, крик старика сменился тихим плачем.

С болью во взгляде он уставился на большую, заключенную в резную деревянную рамку, фотографию на стене. Черно-белый снимок был сделан давным-давно. Осень восемьдесят восьмого. За год до этого Пастух потерял сына: паренек учился в Москве в строительном техникуме, проживал в общежитии. Как сообщили очевидцы, его после дискотеки забили до смерти типы кавказской наружности. В ту ночь Пастух вот так же, как сейчас, проснулся и закричал — почувствовал, что с сыном случилась беда. О его смерти он узнал утром.

Спустя полгода Пастух приютил у себя двух мальчишек, у которых повесилась мать. Боль после потери сына немного улеглась. На фотографии был изображен он сам — крепкий, подтянутый, — а рядом стояли двенадцатилетний Витя и восьмилетний Сема. Оба широко улыбались. В тот год Пастух дал себе зарок воспитать их сильными людьми, умеющими постоять за себя, чтобы какой-нибудь тип кавказской наружности сто раз подумал, прежде чем бросить на них косой взгляд.

В полной мере воспитать таким получилось только Виктора, Семен же был хоть и задиристым, но частенько прятался за спиной брата.

Как и в ту ночь, когда погиб сын, Пастух сейчас чувствовал неладное: с братьями беда! Живы ли? Если мертвы, то ему хотелось отойти в мир иной раньше, чем кто-то принесет весть об их смерти. Полтора месяца назад он уже потерял приемную дочь. Быть может, это какое-то проклятие — терять детей?!

Он закарябал скрюченными пальцами по простыне и взмолился, с трудом выговаривая слова:

— Гр… Гроза, за… забери меня! За… бери! Я бо… больше… не… могу!

* * *

Дарья сидела на ступенях фасадной лестницы. Ждала, стараясь не думать о том времени, когда все было хорошо. От подобных воспоминаний становилось плохо, хотелось рыдать, само существование начинало казаться бессмысленным. И предстоящая месть тоже. Нет, лучше не думать о Полянкиных днях, не воскрешать в памяти образ смеющейся Киры. Все это слабость, а сейчас непозволительно быть слабой. По этой причине несколько часов назад Дарья собрала все фотографии с изображением дочки и, чувствуя угрызения совести и непрерывно прося прощение, запрятала их в шкаф. Не время травить душу, не время.

Этим вечером с запоздалыми соболезнованиями позвонил какой-то дальний родственник Артура. Долго мямлил, охал и ахал, говорил, что видел Киру на фотографии: «Такая хорошенькая, и глазки такие умненькие…» Дарье хотелось разбить телефон об стенку, но вместо этого она выдавила, с трудом сдерживая гнев: «Засунь себе в жопу свои соболезнования, родственничек! Кто она для тебя была, а? Всего лишь девочкой с фотографии и больше никем! Ты ее даже не знал!»

Родственник поспешил отключить связь, но Дарью это не остановило, она продолжала шипеть в трубку: «Достали вы все меня со своим сочувствием! Африканским детям сочувствуйте, долбаным сирийским беженцам, больным СПИДом, а меня в покое оставьте!..»

Да, сорвала злость на ни в чем не повинном человеке, но она не упрекнула себя за это, даже когда успокоилась: а нечего сыпать соль на рану!

Над оградой мелькнул свет фар. Наконец-то! Дарья зажмурилась и повторила уже привычную мантру:

— Я выдержу, я выдержу, я выдержу.

Внедорожники въехали на территорию особняка. Дарья находилась в смятении, с одной стороны, ее обуревал гнев — ведь сейчас посмотрит в лица убийц Киры, — а с другой, ей хотелось убежать, спрятаться. И откуда вдруг взялся страх? Из каких закоулков предательски выполз? «Пошел вон! — мысленно приказала ему Дарья. — Уходи, сейчас же!» Помогло, и отчасти то была заслуга злости.

Из внедорожника выбрался Константин. Он подошел к Дарье, посмотрел ей в глаза.

— Все, ублюдки твои.

Она кивнула. Хотела сказать: «Хорошо, Костя», но слова застряли в горле. Из-за переизбытка эмоций ее охватило оцепенение. Так и стояла с каменным лицом, пока люди Константина выволакивали из машин братьев Агафоновых. «Вот они! Вот они! Вот они!» — скакала в голове сопровождаемая ненавистью мысль. Ни с того ни с сего затошнило, горло обожгло желчью.

На братьях были только трусы. Один из них даже в бесчувственном состоянии выглядел сурово, будто спящий хищник, готовый пробудиться в любую секунду и наброситься на жертву. А вот второй показался Дарье вполне безобидным — эдакий великовозрастный пухлый мальчишка с веселыми кучеряшками на голове. Ее даже слегка удивило, насколько обманчива бывает внешность. Не иначе это маска, за которой скрывается личина демона.

— Извини, одевать их времени не было. Как взяли голыми, так и привезли. Эй, Даша, ты вообще слышишь, что я говорю?

Она встрепенулась, выходя из оцепенения, взглянула на Константина:

— Что?

— Я говорю, может, штаны им хотя бы надеть? Ты ступай, покопайся в вещах Артура, найди пару штанов, лады? А мы ублюдков пока в подвал оттащим.

Она с места не сдвинулась.

— Дарья! — теряя терпение, гаркнул Константин. — Возьми себя в руки и топай за штанами. Мстительница, мать твою!

Оцепенение прошло полностью. Оно сменилось отчаянным желанием подбежать к братьям и бить их, бить, бить. Как же хотелось дать волю ярости, закончить все здесь и сейчас! А на то, что будет потом, — плевать! Бритва и вены? Пусть так!

Константин заметил, как резко изменилось лицо Дарьи, и понял: она сейчас сорвется! Он схватил ее за плечи, встряхнул.

— Соберись, прошу тебя. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но соберись. Они не заслуживают быстрой смерти, помнишь? Они должны долго страдать.

Дарья сжала кулаки так, что ногти вонзились в кожу.

— Должны страдать.

— Успокойся, Даша. — Константин все еще держал ее за плечи. — Вспомни про свою камеру пыток. Они должны сдохнуть там, но не сегодня и не завтра.

Она разжала кулаки, сделала резкий вдох и медленный выдох. Посмотрела на Константина с благодарностью.

— Спасибо, — она едва не добавила «самурай». Ей сейчас было тошно от того, что злость все-таки оказалась сильней ее воли. Но кризис миновал, миновал, потому что Константин вовремя нашел нужные слова. — Хорошо, что ты рядом.

Он убрал руки с ее плеч.

— Успокоилась?

— Да, Костя.

— Ну что же, тогда давай за штанами топай.

Дарья бросила взгляд на лежащих на земле братьев и поняла, что сможет в будущем себя контролировать и мантра «я выдержу!» больше не нужна. Сейчас она испытывала к этим недоноскам отвращение, злость ушла на задний план.

— Штаны, — напомнил Константин.

Больше медлить она не стала, направилась в дом. А четверо парней потащили братьев вверх по лестнице.

Через пятнадцать минут Дарья спустилась в подвал. Константин посмотрел на нее с недоумением.

— Это и есть твоя камера пыток? — Он даже не пытался скрывать разочарование. — Серьезно?

Дарья фыркнула, передавая пару спортивных штанов одному из его ребят.

— А что ты ожидал увидеть, «Железную деву» и «Испанский сапог»?

— Да все что угодно, но только не телевизор и плиту! А на этом столе ты готовить собираешься, я правильно понял?

— Ты правильно понял, — грубо ответила Дарья. — И давай на этом точку поставим. Ты обещал мне доверять, так доверяй.

Он насупился, сложив руки на груди, и пробормотал недовольно:

— Хорошо хоть цепи есть.

Его ребята шустро натянули на братьев штаны, после чего, по просьбе Дарьи, положили узников на жесткие подстилки и заключили их лодыжки в плоские железные браслеты, от которых к вмонтированным в пол скобам тянулись цепи.

Оставалось скрепить браслеты заклепками, но Дарья решила сделать это сама. Для нее было важно заковать убийц Киры лично. Каждый удар по заклепке означал шаг по темной тропе, на которой уже невозможно будет повернуть обратно. Но это ее путь, только и только ее!

Она взяла со стола маленькую наковальню, заклепки, молоток и, под уважительные взгляды Константина и его людей, сделала эти шаги.

Ее шествие по темной тропе началось.

Глава четырнадцатая

Остаток ночи Дарья провела в своей комнате, сидя в кресле и поглядывая на монитор компьютера. Картинка на экране не менялась: крепко спящие на жестких подстилках в подвале братья Агафоновы.

Под утро начался дождь, сначала тихий, скоро он перешел в настоящий ливень. Тяжелые капли громко барабанили по карнизу. Дарья зажала уши ладонями, ей был ненавистен этот звук. Он возрождал в памяти образ лежащей на ковре мертвой Киры. Гроза в тот проклятый день явилась под аккомпанемент шума ливня. Страшная музыка непогоды.

Ее нужно заглушить! Она невыносима!

С презрением косясь на окно, Дарья поднялась с кресла, подошла к музыкальному центру. На полке стояли компакт-диски с разной музыкой, от классической до тяжелого рока.

Дарья выбрала группу «Manowar», альбом восемьдесят восьмого года. Сейчас это было то, что надо. Вокал Эрика Адамса и бас-гитара Джоуи ДиМайо более чем способны бросить вызов шуму ливня.

Она вставила диск в центр, увеличила громкость до максимума и через пару секунд с удовлетворением услышала мощный рев гитары. От рвущейся из динамиков звуковой лавины завибрировал воздух, задрожали стены. Дремлющая на подлокотнике кресла кошка встрепенулась и бросилась прочь из комнаты.

Дарья, не скрывая злорадства, вытянула руку в сторону окна и показала ливню средний палец: получи, сволочь! Забойный музыкальный ритм и голос Эрика Адамса подействовали на нее как допинг, вялости после бессонной ночи как не бывало.

Она уставилась в монитор, нетерпеливо побарабанила пальцами по столу.

— Ну, давайте же, просыпайтесь, твари! Пора просыпаться!

Ей не терпелось увидеть выражение их лиц, когда они очнутся и осознают, что свобода осталась в прошлом. Ради такого определенно стоило торчать у монитора всю ночь.

— Просыпайтесь!

Агрессивная музыка группы, будто боевой клич, вызвала у нее эмоциональный подъем. Она четко осознала свое превосходство над врагами. Они ведь полностью в ее власти! И нет адвокатов, которые могли бы попытаться их оправдать; нет ноющих о милосердии моралистов. Есть только она — судья и палач в одном лице. Удивительное ощущение — словно обладаешь чем-то великим, тайным, запретным, что может вызвать в обществе мощный взрыв. Но это только твое, твое!

На экране мелькнула тень. У Дарьи екнуло в груди. Она прильнула к монитору: в подвале никакого движения, братья мирно спали.

Показалось?

Нет, не показалось — из слепой зоны вышла девочка в джинсовом комбинезоне и с черной банданой на голове. Изображение на экране стало размытым — Дарья недовольно наморщила нос, — но через несколько секунд четкость вернулась.

Девочка стояла между братьями и с широкой улыбкой глядела на видеокамеру. В одной руке она держала колокольчик, а другую подняла над головой в приветственном жесте.

— Ну, здравствуй, — буркнула Дарья, совершенно не слыша за ревом гитар и грохотом ударных свой голос. — И что, скажи на милость, ты там делаешь, а?

Ответом ей стал воздушный поцелуй, который девочка послала в сторону видеокамеры. А потом копия Киры закружилась в неуклюжем танце по камере пыток, ее руки взметались, точно крылья у птицы. Остановилась возле одного брата, поднесла к его уху колокольчик, потрезвонила. На миг изображение на экране пропало, но этого мгновения хватило, чтобы девочка каким-то чудом оказалась уже рядом с другим братом. Дарья услышала серебристое: динь-динь, динь-динь — и лишь спустя секунды поняла, что этот звон плод ее воображения.

Выключился музыкальный центр. Оглушительная композиция оборвалась так резко, что Дарья невольно сжалась, будто в ожидании удара.

Девочка на экране поднесла палец к губам: тссс! Тихо! После чего, комично сгорбившись, на цыпочках ушла в слепую зону.

— Вот негодяйка, — покачала головой Дарья.

Снизу экрана выскочила ладошка: пока, пока! И тут же исчезла.

Братья заворочались на подстилках и почти одновременно открыли глаза. Тот, что походил на хищника, сел, морщась, по всей видимости, от боли. Его голова повернулась туда-сюда. Он уставился на цепь и застыл, лишь глаза часто-часто моргали.

Второй же брат, еще не осознав своего незавидного положения, широко зевнул, зашамкал губами, вытер ладонью вытекшую во время сна на подбородок слюну. И тут он все понял: брови поползли вверх, а челюсть вниз, глаза округлились, руки ухватились за цепь. Он что-то выкрикнул…

Дарья поспешно включила звук, выругав себя за то, что забыла сделать это раньше. Торчала всю ночь возле монитора и забыла!

— Какого хера! — вопил кучерявый, лязгая цепью. — Какого хера! Какого хера, а?!

— Заткнись, Свин! — осек его «хищник». Дарья заметила, как сверкнули его глаза.

Узники были на таком расстоянии, что при всем желании не смогли бы дотянуться друг до друга.

Свин громко застонал, шаря взглядом по камере пыток.

— Где мы, Вить? Я не понимаю…

Теперь Дарья знала, кто есть кто: хищник — Виктор, кучерявый — Свин, Семен. Константин ведь два дня назад назвал их имена без пояснений. Ну а теперь знакомство с убийцами Киры можно считать полным.

— Где мы? — не унимался Свин. — Что за херня? — Он тяжело задышал в приступе паники. — Где мы?!

— Мы в полной жопе, брат, — справедливо рассудил Виктор.

Он выглядел напряженным, но волю эмоциям не давал. Дарье это не нравилось, совсем не нравилось. Почему эта мразь не паникует, как брат? Вовсе не такую реакцию она ожидала увидеть.

Дарья хлопнула ладонью по столу, но сразу же осеклась: нужно держать себя в руках, гнев не должен выходить за рамки! Она зажмурилась, мысленно досчитала до десяти и открыла глаза. Немного успокоилась? Да.

Ну а теперь — в камеру пыток.

* * *

Прежде чем открыть дверь в подвал, она дала себе строгое наставление: не выказывать эмоций, не отвечать на вопросы подонков, не реагировать на их оскорбления. Эту роль ей нужно сыграть безупречно.

Дарья сосредоточилась, выровняла дыхание и вошла в камеру пыток. Не менее минуты висела тишина. Немую сцену прервал Виктор:

— А я мог бы и догадаться. — Его голос звучал ровно и даже чуть насмешливо. — Ну и как ощущения? Кипит все внутри, правда, рыжая?

Он был прав, внутри все кипело, и стоило больших усилий, чтобы злость не отразилась на лице. «Не показывай эмоций! — твердила себе Дарья. — Не доставляй им такой радости!»

Виктор сплюнул на пол, почесал закованную в железный браслет ногу.

— Ну что молчишь, наслаждаешься победой?

Свин, который все это время сидел с открытым от изумления ртом, не выдержал:

— Ты убьешь нас, да?! Отвечай, отвечай, сука! — Он принялся отчаянно дергать цепь. — Отвечай, отвечай! Ты убьешь нас?!

Дарья стояла, сложив руки на груди. Поглядывала то на одного брата, то на другого. Реакция Свина сняла часть нервного напряжения, и удерживать маску непринужденности на лице было уже не так сложно. Все шло по сценарию, как она и представляла. Но будут ли сюрпризы? Вряд ли. Не сегодня.

— Ты убьешь нас?! — истерично вопил Свин. — За что, за что?! Я не убивал твою дочь, я ничего не помню, не помню ни-че-го!

— А ну закрой свой рот! — Виктор уставился на него с отвращением, как на кучу дерьма.

— Я ничего не помню, клянусь! — не унимался Свин. — Ты должна мне верить! Почему ты молчишь, почему ты молчишь, сучка?

Его лицо побагровело, он вскочил, задыхаясь от приступа паники, и бросился к Дарье, но цепь позволила сделать только два шага. Свин упал на бетонный пол и заорал, выпучив глаза.

Дарья заставила себя улыбнуться, рассудив, что сейчас ее улыбка для братьев как красная тряпка для быка. Но на этом стоп, нужно придерживаться роли.

Свин уселся возле подстилки, обхватил голову руками и уставился в пол перед собой.

— Нет, ты нас не убьешь, нет! — вдруг озарило его. — У тебя духу не хватит. Точно не хватит! Ты не такая, правда? Духу не хватит…

Виктор фыркнул, исподлобья глядя на Дарью:

— О нет, брат, еще как хватит. Но ты прав, убивать нас она не станет. Пока не станет. — Он демонстративно сплюнул на пол. — Зуб даю, наша рыжая подруга задумала что-то поинтересней убийства.

«Проницательный ублюдок», — подумала Дарья. Почему-то ей хотелось, чтобы оба брата были тупы как пробки. Но вот досада, Виктор вовсе не казался ей глупым.

— Что ты задумала? — заскулил Свин. При падении он разбил локоть, ссадина кровоточила. — Ну, скажи, что ты задумала?

Ох, как же хотелось поддаться порыву и ответить ему — резко, на одном дыхании выложить все, что их ждет. Но сдержалась, продолжая играть роль молчаливого ангела мести. Пускай неизвестность их мучает, пускай гадают, рисуя в воображении чудовищные картины, зная, что не выйдут отсюда никогда.

— Она задумала месть, — спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном, заявил Виктор. — И удовольствие она будет растягивать. — Он посмотрел Дарье в глаза. — Я на твоем месте поступил бы точно так же, рыжая. Хотя нет, вру, у меня не хватило бы терпения. А у тебя, подруга, терпения хватит, а?

Дарья едва не выкрикнула «да!». Ее бесил голос Виктора. Подонок говорил без тени страха, с нотками издевки. Крепкий орешек, выдержки ему не занимать. И ведь он сейчас тоже играл роль — роль сильной личности. Возможно, на пределе, мысленно крича от страха, но играл, причем хорошо.

Она с раздражением увидела, как он улыбнулся — то был скорее оскал зверя.

— Хватит у тебя терпения? — повторил Виктор. — А может, ну ее, эту долгую месть? Почему бы, дорогая, тебе не взять у своих дружков-амбалов пистолет и не пальнуть в наши бошки? Ба-бах, ба-бах — и все кончено. И живи себе дальше, вспоминая наши мозги на этом полу. Как тебе такая идея? По мне, так просто отличная.

— Что ты говоришь такое?! — взвизгнул Свин. — Я не хочу, не хочу!

Виктор зыркнул на него:

— Заткнись, брат, или, клянусь, я тебе сам шею сверну!

Он произнес это, сжав кулаки и чуть подавшись в сторону Свина, будто действительно собирался осуществить угрозу. Дарья с удовлетворением записала его глупый порыв как свою маленькую победу. Нет, он не полностью себя контролировал и роль играл не безупречно. А ведь это только начало. Но с ним все равно нужно быть настороже, он опасен даже закованный в цепь. Опасны его глаза, голос. Он зверь. Хитрый свирепый зверь!

Свин прикусил нижнюю губу и, шмыгая носом, принялся тереть ушибленный локоть. Виктор, сощурив глаза, смерил Дарью холодным взглядом.

— Так и будешь молчать, рыжая? Ни словечка не скажешь? О, я, кажется, понял… это у тебя фишка такая: сегодня — рот на замок. Ты ведь все продумала, даже это молчание. Поиграть с нами решила.

Она рассудила, что на сегодня достаточно, дальше стоять как памятник самой себе — это уже перебор. Дарья подошла к столу, взяла пульт и включила телевизор, после чего, сохраняя гордую осанку, вышла из камеры пыток. Все, первая сцена в спектакле «Месть» отыграна. Занавес.

Ну а теперь — закулисье.

Дарья поднялась в свою комнату, открыла на рабочем столе компьютера папку «Кулинарные шоу» и активировала верхний файл. В подвале на экране телевизора появилось изображение: сначала музыкальная заставка, следом — приветствие толстого типа в белом фартуке и поварском колпаке.

— Сегодня, друзья мои, мы будем готовить блюда итальянской кухни, — весело оповестил он. — За последние сорок лет итальянская кухня завоевала весь мир. Вкуснейшие макаронные изделия, легкая в приготовлении пицца, мгновенно взбитые десерты, запеканки, долго томившиеся в духовке, — все это итальянская кухня! Я поделюсь с вами подлинными рецептами десяти итальянских блюд…

Свин горестно вздохнул и сглотнул скопившуюся во рту слюну.

— Жрать хочется.

Глава пятнадцатая

За трое суток Дарья спускалась в камеру пыток всего один раз — бросила узникам пластиковые бутылки с водой и сразу же ушла. Все это время на экране огромного плазменного телевизора без перерыва транслировались различные кулинарные шоу. Один повар сменял другого, мастера своего дела готовили мясные, рыбные, грибные блюда, раскрывали секреты соусов, жарили, парили, варили супы. И на все это смотрели Виктор и Свин, у которых уже более трех суток во рту не было ни крошки.

Дарья наблюдала за ними. Порой часами сидела возле монитора компьютера и всматривалась в их лица. Она сама не понимала зачем. Возможно, причина была в злости, которая постоянно требовала подпитки. Ее тянуло к монитору как магнитом, и эта тяга мешала сосредоточиться на обыденных делах. Даже ночью множество раз просыпалась и шла к компьютеру — взглянет на лица убийц Киры, и обратно в постель.

Сны ей снились бредовые: то она продиралась сквозь черную густую хмарь, в которой бесновались молнии; то брела сквозь ливень неизвестно куда. Когда пробуждалась, не сразу могла сообразить, где находится, сознание выползало из цепких объятий сна медленно.

Нынешним утром Дарья взглянула в зеркало и не узнала себя: в запавших глазах странный блеск, в чертах лица что-то чуждое, холодное. Женщина из зазеркалья была новой Снежной королевой, принявшей власть у той, что лежала в больничной палате. И женщина эта не вызвала у Дарьи отвращения, напротив, она ей понравилась. Даже толика безумия в ее глазах понравилась.

Время приближалось к полудню.

Пора готовить обед. Роскошный обед! Все эти дни Дарья стряпней не занималась — перекусывала бутербродами, запивая их литрами кофе, — но сейчас был особый случай.

Она сложила в корзинку промаринованные в соевом соусе кусочки курицы, овощи, специи, зелень, масло, пластиковый контейнер с грибами и с этими продуктами спустилась в камеру пыток. Ее сегодняшняя роль не была молчаливой.

— Ну что, мрази, — громко сказала она, — проголодались? Лично я — очень. Как насчет жареной курочки, а?

Лежа на подстилке, Виктор хмыкнул и отвернулся, а Свин пялился на Дарью с таким видом, будто она и была той самой жареной курицей. Взглядом он пожирал ее, а язык жадно облизывал губы в тщетной попытке ощутить вкус.

На экране телевизора молодая женщина рассказывала о супе гаспачо, а рядом с ней женщина постарше нарезала лук. Дарья взяла пульт и убавила громкость, после чего принялась выкладывать продукты на стол.

— Меня всегда восхищало, как они так быстро ножом орудуют, — как бы между прочим заявила она. — Настоящие профи. Когда-то и я собиралась выучиться на повара, но не сложилось, — на секунду задумалась, — даже не помню почему… Кстати, вы часом не вегетарианцы? Вряд ли, по рожам вижу, что нет. Вот не понимаю я этих ребят. Жрут ботву всякую, но могу поспорить, во сне они видят мясо.

— А ты, подруга, сегодня болтливая, — проворчал Виктор. — С чего бы? Больше не брезгуешь с нами общаться?

Дарья вытащила из стола две сковороды, поставила их на плиту.

— Нет, не брезгую. К тому же я обожаю болтать во время готовки, это настроение поднимает. А знаешь, какое первое правило у уважающих себя кулинаров? Готовить с хорошим настроением. Кстати, как вам моя коллекция кулинарных шоу?

Звякнув цепью, Виктор уселся на подстилке.

— Отличная коллекция. Люблю на досуге посмотреть кулинарные шоу.

— Жрать хочу-у-у! — неожиданно взревел Свин. — Дай нам пожрать, сейчас же!

— Не кричи, брат, — спокойно сказал Виктор, — она ведь этого и добивается.

— Жрать хочу-у-у!

Эти вопли были для Дарьи как прекрасная музыка. Она с трудом скрывала ликование, хотя легкую улыбку себе позволила. Пускай этот урод вопит, и чем громче, тем лучше. Скоро, очень скоро к нему присоединится его братец. Не терпелось услышать хор голодных ртов.

— Ну дай чего-нибудь, а? — Свин протянул руку, как нищий на паперти.

Дарья включила конфорку, налила в сковородки оливковое масло и принялась резать грибы.

— Не люблю я рестораны, — деловито заявила она. — Да, как правило, в ресторанах все вкусно, но не нравится мне эта эстетика блюд. Все слишком аккуратно, что ли… Тут на тарелке кусочек рыбки, там пара капель соуса, а с краю листики зелени какой-нибудь. Симпатично, конечно, но у меня все это аппетита не вызывает.

Масло зашкворчало, и, оторвавшись от резки грибов, Дарья бросила кусочки курицы на сковородку.

— Я люблю, чтобы в тарелке было изобилие. Горячее изобилие! Гора картошки с укропом да с маслом сливочным и тут же кусок мяса поджаристый. Вот это я понимаю. — Деревянной лопаткой она поворочала в сковородке курицу. — Или пельмени со сметанкой, и чтобы зелени побольше. Любите пельмени со сметанкой, а, братцы-уродцы?

— Да-а, — выдохнул Свин. Его подбородок лоснился от слюны, а в глазах была странная томность, граничащая с безумием.

— Пельмени все любят, — добродушно заметила Дарья и принялась переворачивать кусочки курицы, чтобы со всех сторон образовалась румяная корочка. — А еще я обожаю макароны. Памятник из золота поставила бы тому, кто макароны придумал. Могу их лопать на завтрак, обед и ужин. С томатным соусом. Хотя с сыром тоже неплохо. По-флотски, опять же — просто и сердито.

Свин застонал, а Виктор лег на спину и закрыл глаза. Дарья убавила температуру в конфорке и закрыла сковородку крышкой. Включила конфорку под второй сковородкой и вернулась к столу.

— Хорошо, когда под рукой много продуктов, — улыбнулась она. — Есть где разгуляться. А вообще, на кухне я люблю импровизировать. Скучно готовить строго по рецепту, хочется эдакой отсебятинки. Тут главное не бояться экспериментировать. Готовка ведь тоже требует смелости.

Она нарезала лук, чеснок, натерла на терке морковь и все это вместе с грибами выложила на сковородку.

Свин принюхивался, вытянув шею. Крылья его носа вздулись. Он непрерывно сглатывал слюну и облизывал губы. А Виктор лежал спокойно, словно ему не было никакого дела ни до аппетитной болтовни Дарьи, ни до железного браслета на ноге.

Дарья помешала лопаткой грибы, затем сняла крышку со второй сковородки, высвобождая вместе с паром густой запах жареного мяса. До того как она зашла в камеру пыток, есть ей не хотелось, но теперь аппетит появился, в желудке заурчало.

— М-м-м, вкуснотища-а! — прокомментировала она. — И ведь ничего сложного, верно? Курица, масло и сковорода. Сегодня, уродцы, я не стану импровизировать. Пускай все будет по-простому. И вообще, если дело касается курицы, то лучше ничего не усложнять.

— Вкусно? — тихонько проскулил Свин.

— Ага! Еще как! Чуешь, какой запах?

Дарья закрыла крышку, вернулась к столу. Нарезая помидоры для салата, она то и дело поглядывала на Виктора: вот дернулся его кадык — слюну сглотнул, а вот повел носом. Маленькие, но все же доказательства его голодных мук. Пускай изображает невозмутимость, пускай… Так или иначе, голод подчинит себе его мимику, эмоции и превратит в безвольную скотину. Голод любого способен сломать.

— Предлагаю сделку, — произнес Виктор, не открывая глаз. — Я тебе информацию, а ты нам с братом по куску курицы.

Свин, расслышав лишь слова про курицу, отчаянно закивал. В его глазах загорелась надежда.

— Неинтересно, — сказала Дарья, складывая нарезанные помидоры в миску.

Виктор сел, потянулся, зевнул, изображая расслабленность и равнодушие к своему положению.

— А ты не спеши отказываться. — Он с хитринкой улыбнулся. — Информация стоящая.

— Неинтересно, — повторила Дарья.

— Неинтересно узнать тайну своего мужа? Хм-м… Давай сделаем так, рыжая: я тебе все рассказываю, а потом ты уж сама думай, стоит эта информация пары кусков курицы или нет.

— Курица, — заныл Свин, держась за живот. — Ку-урица…

Дарья молчала, сосредоточенно нарезая огурец. Ни на какую сделку она идти не собиралась. Пускай утрется урод своей сделкой! Кем он себя возомнил, дьяволом-искусителем? Не на ту нарвался!

— Ну, так я начну, если ты не против, — Виктор произнес эти слова с металлом в голосе. — Твой мудак-муженек вместе со своим приятелем, таким же мудаком, убили нашу сестру. Убили, а труп в реку сбросили. Как тебе такая информация, а, рыжая? Не пропал еще аппетит?

Дарья демонстративно съела кусочек огурца и облизала губы. Слова Виктора ее не только не шокировали, но даже и не удивили. Артур кого-то убил? Она это и так подозревала. Убил сестру этих уродов? Да и плевать. К тому же хитрый волчара мог и солгать. Он сейчас что угодно придумает, лишь бы кусок курицы заполучить.

— А ты, похоже, не слишком-то мужа любила, — заметил Виктор.

Дарья усмехнулась:

— Я его совсем не любила. А сейчас ненавижу не меньше, чем вас. Надеюсь, он страдал, прежде чем сдохнуть?

— А с чего, подруга, ты решила, что он мертв? Я этого не говорил.

Она уставилась на Виктора, позабыв про огурцы. На этот раз он метко попал в цель и вызвал любопытство. Неужели Артур все еще жив? Это казалось невероятным, учитывая, насколько сильно она уже свыклась с мыслью о его гибели.

— Во-от, во-от, — с удовлетворением протянул Виктор. — Вот такой взгляд мне нравится. Знаешь, что я в нем вижу? Две поджаристые куриные ножки. Ну а теперь поторгуемся? И не говори, что тебе неинтересно, где сейчас твой муженек. Не поверю. А ты, Свин, если хотя бы слово вякнешь, я тебя достану. Не знаю как, но достану.

Свин порывисто кивнул и зажал рот ладонями — крест-накрест. Он сейчас плохо соображал, но все же уловил суть потенциальной сделки и ее цену — кусок куриного мяса.

Дарья мысленно выругала себя за временный выход из роли и вернулась к готовке: добавила в миску с помидорами нарезанные огурцы, подошла к плите и перемешала лопаткой шкворчащие грибы. Она была в смятении. Желание узнать, где сейчас Артур, нарастало как снежный ком. И ее бесила наглость Виктора. Два куска курицы за информацию? Вот же торгаш выискался?!

— Твой муж сейчас подыхает от жажды, — заявил он. — Ему ведь теперь некому приносить воду. Страдает бедолага. Не знаю, сколько он еще протянет. Часы тикают, подруга. А в глаза-то его поглядеть хочется, правда? Хочется сказать ему все, что ты о нем думаешь? Такой охренительный бонус к твоей мести и всего за два куска курицы. А скоро он крякнет, и будет поздно. Может, уже через час будет поздно.

— Соглашайся! — заорал Свин. Молчаливое упрямство Дарьи и запах пищи сводили его с ума. — Соглашайся, давай же, сучка!

Виктор с наигранным упреком взглянул на брата:

— Не оскорбляй нашу гостеприимную хозяйку.

Дарья принялась нарезать зелень. Она поймала себя на том, что делает это слишком нервно, и взяла себя в руки. Зелень добавила в сковородку с грибами, туда же вылила сливки.

— Два куска курицы, Свин, — не отвлекаясь от готовки, сказала она. — Ты их получишь, обещаю. И немного салата в придачу. Скажешь, где сейчас мой муж, — и приятного аппетита. Это моя сделка, другой не будет. Еду я буду давать маленькими порциями, чтобы ты все съел сам. Кинешь хотя бы кусочек брату и не получишь остальное.

Свин покосился на Виктора и сразу же отвел взгляд. Минуту-другую он сидел, опустив голову, виноватое выражение на его лице сменялось злым и снова виноватым.

Виктор передернул плечами.

— Соглашайся, братишка.

Дарья с равнодушным видом сняла с плиты сковородку с курицей, открыла крышку и продемонстрировала колеблющемуся Свину поджаристое, источающее аппетитный запах содержимое.

— С корочкой, — сказала она. — Любишь курицу с золотистой корочкой?

— Начинай его кормить, рыжая, — заявил Виктор, уставившись на закованную в железный браслет ногу. — Я расскажу тебе, где твой муж. Начинай.

Все с тем же безмятежным видом Дарья поставила сковородку на разделочную доску, отложила крышку, сняла с кусочка курицы золотистую кожицу и бросила ее на пол рядом со Свином.

— Это аванс.

— Маленький какой-то у тебя аванс, — выдавил Виктор.

Свин схватил кожицу, запихал в рот, почти не пережевывая, проглотил и принялся усердно с утробным урчанием облизывать пальцы.

— Я жду, — строго сказала Дарья. — Рассказывай.

— Дай ему еще, — потребовал Виктор.

— Он ничего больше не получит, пока не расскажешь.

На экране телевизора женщина в белом фартуке медленно, наслаждаясь процессом, нарезала мясной пирог. С легкой улыбкой она то и дело поглядывала в камеру, словно говоря: «Это так вкусно, дорогие телезрители! Божественно вкусно!»

Свин стер пальцами с пола капельки жира и сунул пальцы в рот. Его глаза умоляли: еще, еще мяса!

— Я жду, — повторила Дарья.

Виктор колебался. И тут Свин выдернул пальцы изо рта и выдал на одном дыхании:

— Он на заброшенных очистных, в канализации! Дай, дай еще мяса, дай!

Виктор зажмурился и покачал головой. Со словами брата из него словно бы вышла вся невозмутимость, в лице отразилась жуткая усталость.

Дарья ощутила триумф. Свин выложил информацию за куриную кожицу, но ее больше обрадовало то, как резко изменился Виктор. Сдался? Нет, она так не думала, но спеси в нем явно поубавилось.

— Еще мяса! — со злостью требовал Свин. — Ты обещала!

Она закрыла сковородку крышкой, выключила обе конфорки — на сегодня все, теперь есть дела поважней готовки.

— Ты обещала. Я же сказал, где твой муж!

Дарья усмехнулась:

— А вдруг ты соврал? Ляпнул первое, что в голову пришло, лишь бы я тебе пожрать дала. Нет, уродец, так не пойдет. Сначала я все проверю.

Свин от возмущения потерял дар речи. Он силился что-то сказать, но из глотки вырывались лишь звуки, похожие одновременно на лай и мычание.

— Он сказал правду. — Виктор уставился в потолок. — И ты это знаешь. Свин ведь больше ничего не получит, верно?

Дарья не собиралась ему ничего отвечать. Она взяла пульт и включила громкость телевизора. Женщина на экране весело пожелала телезрителям приятного аппетита.

Свин скрежетал зубами, от бессильной злобы корябая ногтями подстилку. Дарья сложила в корзину остатки овощей, миску с салатом, а сковородки с мясом и грибным рагу решила оставить — пускай запахом и недосягаемостью сводят с ума узников. В корзинку положила лишь один кусок курицы.

Свин яростно зашипел сквозь стиснутые зубы, вскочил, схватил пластиковое ведро, служившее унитазом, и с диким воплем швырнул его в Дарью. Не попал, лишь обрызгал себя собственной мочой — ведро угодило в стол и отрекошетило в сторону Виктора.

Дарья презрительно фыркнула:

— Молодец, уродец! Теперь ты точно ничего не получишь, даже если сказал правду. Штрафное очко за плохое поведение.

С этими словами она вышла из камеры пыток.

— Я достану тебя, сука-а! — орал ей вслед Свин. — Достану тебя!

* * *

Предстояла долгая прогулка, нужно было подкрепиться. Дарья съела кусок курицы и весь салат — съела быстро, почти не ощущая вкуса. А когда складывала посуду в мойку, разбила тарелку. Она не могла ни на чем сосредоточиться, все мысли на фоне жуткого внутреннего трепета сводились к Артуру.

Рассеянно Дарья собрала в спортивную сумку фотографии мужа. Почти бездумно положила в нее несколько старых игрушек Киры. Что еще захватить? Мысли путались, и в голову больше ничего не пришло. Она и игрушки-то с фотографиями сунула в сумку, поддавшись эмоциональному порыву, не вполне понимая, зачем вообще это сделала.

Раздался телефонный звонок. Она взяла трубку и услышала пьяный сбивчивый голос Алексея:

— Это… это все неправильно! Я все расскажу… тебе. Ты многое не знаешь. Мне плохо, Дашка. — Он поперхнулся, задышал тяжело. — Расскажу… все…

Она вспомнила, что в прошлый раз обошлась с ним не лучшим образом. Да, сейчас ее раздражал его пьяный голос, но обострять положение она не собиралась. Уж он-то точно не заслуживал ее злости.

— Леш, проспись, — произнесла она мягко. — И не дуйся на меня, я тогда не в себе была.

Он сопел в трубку и бормотал что-то невнятное. Дарья вздохнула:

— Прости, Леша, — и повесила трубку. — Не до тебя сейчас.

Она взяла сумку и вышла из дома. Погода была пасмурной, по небу медленно ползли тучи. Охранник, перекидывая из руки в руку теннисный мячик, расхаживал возле будки.

— Пойду, прогуляюсь немного, — бросила ему Дарья, проходя мимо.

Он с подозрением поглядел на сумку, но от вопросов воздержался. И слава богу, она находилась сейчас в таком состоянии, что любая мелочь могла вывести ее из себя.

Дарья покинула территорию особняка и быстрым шагом пошла по грунтовой дороге. Внутренний голос ненастойчиво и даже как-то устало просил вернуться в дом и оставить все как есть. Чтобы заглушить его, она нервно забубнила:

— Празднуя восход луны, под веселый щебет птичий звери водят хоровод на поляне земляничной…

Внутренний голос умолк быстро, но она, словно в трансе, продолжала снова и снова повторять строки из детского стишка. Выражение ее лица постоянно менялось, но то были лишь разные оттенки злости. Мимо проехал автомобиль, водитель посмотрел на нее, как на дикое опасное животное. А она шла по обочине дороги, не замечая ничего вокруг.

Именно сейчас ей вспомнилось, как Артур накричал на Киру, когда та разбила чашку. А за этим воспоминанием с каким-то неумолимым напором последовали другие, и во всех них муж выглядел едва ли не демоном. Воспоминания крепко сдабривались вымышленными моментами, ложными. Дошло до того, что Дарья, как наяву, увидела перед мысленным взором Артура на кухне во время той грозы. Не Виктора, а его! Без маски, со звериным оскалом. И он же поднимался по лестнице, уводя Киру на второй этаж в ее комнату.

Дарья даже не заметила, как перешла с быстрого шага на бег. Внутри нее словно бы работал мощный поршень, накачивая кровь адреналином, а мозг — какой-то первобытной свирепостью. На перекрестке она остановилась и, дав волю эмоциям, выкрикнула в серое небо серию ругательств. Ее лицо раскраснелось, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. На столбе недовольно каркнула ворона. Дарья бросила на нее презрительный взгляд, после чего свернула с шоссе на проселочную дорогу и пошла прямо по луже в сторону заброшенных очистных.

Через какое-то время злость пошла на спад, и Дарье это не понравилось. Она жаждала злости, как наркоман жаждет дозы наркотика. На помощь снова пришли ложные воспоминания о муже. Поршень внутри заработал с новой силой.

В таком состоянии она дошла до очистных. Исцарапав руки о ветки, продралась сквозь стену молодой поросли и выбралась к одному из отстойников. Осмотрелась: дряхлое здание из красного кирпича, мусор, пожухлая трава, гнилые доски… Скорбное зрелище. От всего здесь веяло безнадегой. Взгляд, будто по наитию, притянуло к чахлой корявой березе. Скользнув вниз, он остановился на канализационном колодце.

— Он там! — уверенно и несколько плотоядно произнесла Дарья, мысленно добавив: «Росинка».

Что-то дикое блеснуло в ее глазах. Уголки губ дрогнули и, чуть приподнявшись, образовали жуткую пародию на улыбку. Хлюпая промокшими кроссовками, Дарья устремилась к колодцу. В сознании разрасталось безумное торжество, сердце колотилось. Но за несколько шагов до люка ее словно бы окатило ледяной водой, по спине пробежали мурашки. В голову ворвалась мысль, что сейчас она заглянет не в канализационный колодец, а в глубины ада. Дурная мысль, не своевременная. Торжество резко угасло, а внутренний советчик пробудился и снова подал голос: «Уходи! Возвращайся домой и забудь про мужа!»

На этот раз подавить голос оказалось труднее. Дарья, резко выдохнув, подошла к колодцу и посмотрела вниз. В сумраке тоннеля рядом с кучкой камней что-то шевелилось. Пригляделась и поняла: это рука. Пальцы сгибались и разгибались. Дарья услышала тихий стон, а потом и хриплый болезненный голос:

— Заткнись, Фролов… не буду я охотиться на крыс… мне больно, больно…

Далее последовал скулеж, сопение и невнятное бормотание. Рука исчезла, зато в полумраке появилась лысая голова. Человек в колодце смотрел вверх, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыбина.

С трудом Дарья узнала в этом существе своего мужа. Лицо у него было черным, то ли от грязи, то ли от засохшей крови, а может, и от того и от другого. В глазах навыкате горело чистое безумие. Он моргнул, и Дарье показалось, что это не веки закрылись и открылись, а врата, ведущие в саму преисподнюю. В какой-то мере давешний мистический страх ее не обманул, она действительно заглянула в колодец и увидела нечто сатанинское, безмерно уродливое, то, что немедленно хотелось вычеркнуть из памяти.

— Происки Грозы! — выдохнул Артур, еще сильнее выпучив глаза. По его грязному лицу ползали мухи. — Тебя нет, нет тебя, тебя нет!.. — Он заворочался, уполз в сумрак и через несколько секунд появился снова, держа за волосы сгнившую человеческую голову. — Смотри, смотри, Фролов, ее нет, правда? Ее не может там быть! Это… это все Гроза…

Его пальцы разжались, голова упала и откатилась в сторону. Артур обессиленно опустил руку. Язык стал заплетаться, срывающиеся с потрескавшихся губ фразы походили на лепет впавшего в маразм старика. Лишь изредка отчетливо звучало «Гроза».

И именно это слово заставило Дарью прийти в себя от увиденного. Заставило задрожать от гнева. Слово, которое олицетворяло для нее все самое мерзкое.

— Ты привел ее! — выкрикнула она, склонившись над колодцем. Перед глазами встала красная пелена, в горле запершило от горечи. — Мразь, мразь, мразь, ты привел смерть в наш дом!

Судорожно она открыла сумку, выхватила из нее десяток фотографий мужа и с яростью швырнула их вниз.

— Никакой памяти о тебе! Слышишь? Никакой!

Следующую партию снимков она порвала, скомкала, а уж потом кинула в колодец. Снизу раздался истеричный визг. Артур отмахивался от падающих на него фотографий, как от зловредных насекомых.

— Из-за тебя погибла Росинка! — с исступлением кричала Дарья, то и дело сглатывая подступающую к горлу желчь. — Ненавижу тебя, ненавижу!

Она достала из кармана зажигалку, вынула из сумки куклу с отломанной рукой и подожгла ее. Чадя удушающим дымом, огонь с жадностью принялся пожирать целлулоидную плоть куклы. Когда вспыхнули белые синтетические волосы, Дарья кинула горящую игрушку вниз. Артур взревел от ужаса. Он прижал к груди голову Фролова, как бы прося у нее защиты.

Дарья подожгла пупса, которого Кира называла «Кузей». Он, охваченный пламенем, последовал за куклой. Настал черед красного пластмассового домика.

— Мы за все отомстим, Росинка, — быстро зашептала Дарья. — Каждый свое получит. — Ее глаза блестели от слез, руки дрожали. — Каждый получит, что заслужил. Вот увидишь. Вот увидишь…

Из колодца поднимались клубы черного дыма, а горящие игрушки падали и падали вниз. Артур хрипел, задыхаясь. Он накрыл ладонью расплавленную пластмассу, и мощнейший разряд боли затмил даже боль в сломанной ноге. Но сил кричать не было. Удушливый дым быстро заполнял пространство тоннеля. Отчаянно пищали крысы.

Артур уже почти ничего не соображал, сознание погружалось в черную трясину. Паника затмила боль, рука в каком-то порыве потянулась вверх, обожженные пальцы попытались хоть за что-то уцепиться, но там была лишь пустота. Разъедаемые едким смрадом легкие молили о глотке свежего воздуха, сердце будто тисками сжало, а в отравленном мозгу что-то пульсирующее и горячее рвалось наружу, давя изнутри на барабанные перепонки и глазные яблоки.

И именно в этот момент сознание вынырнуло из черной трясины, и Артур четко осознал свое положение. Безумие отступило, зато панический животный ужас достиг критической точки. Откуда-то взялись силы для вопля.

Артур увидел, как из дымной хмари выплыло лицо Киры. Девочка улыбалась, радужка ее глаз сияла голубым потусторонним светом.

— Я оказалась права, — произнесла она. — Гроза уготовила тебе короткую роль. Прощай, дуралей. Скучать по тебе не буду.

Ее лицо растворилось в клубах дыма. Последнее, что Артур услышал перед тем как задохнуться, — был тихий звон колокольчика: динь-динь, динь-динь… Его обмякшее тело завалилось на бок, голова опустилась рядом с черепом журналиста Фролова, на лице застыла гримаса ужаса.

Дарья бросила опустевшую сумку и зажигалку в колодец, попятилась и обессиленно села на землю. Она сейчас не чувствовала ни триумфа, ни злорадства. В душе расползалась пустота, здравый смысл временно впал в кому. Дарья ясно сознавала, что только что убила человека, своего мужа, но она думала об этом совершенно бесстрастно, как о чем-то неважном.

Ее взгляд наткнулся на ползущего по обломку кирпича жука. Она вспомнила, что эта букашка зовется жук-пожарник. Красивый, с длинными усами. Ползает себе и не делает никому зла. Его не интересует, что творится вокруг, у него свои жучиные заботы. Крошечное создание, если оно умрет, ничего не изменится. Абсолютно ничего. И никто не будет горевать по этой букашке. Вот же несправедливость.

Дарье стало тоскливо, да так, что слезы потекли, и жук тут был «виновен» лишь отчасти. Тоска копилась все эти дни, скрываясь за вуалью злости, а теперь, ничем не прикрытая, она растекалась в сознании мутными ручьями. Дарья ощущала себя одинокой букашкой, до которой никому нет дела. Безмерно одинокой и несчастной.

Рядом материализовалась копия Киры. Девочка нерешительно протянула руку и кончиками пальцев погладила Дарью по голове.

— Не плачь, — с сочувствием промолвила она. — Я не хочу, чтобы ты плакала. Будь сильной.

Дарья вытерла ладонью слезы, поднялась. Первым ее порывом было нагрубить: «Я не нуждаюсь ни в чьем сочувствии!» Но искорка гнева погасла, едва вспыхнув. Вся злость упала в колодец вместе с горящими игрушками, не осталось ни капельки. К тому же ей действительно хотелось, чтобы хоть кто-нибудь ее пожалел.

— Папочка получил то, что заслужил, — сказала девочка. — Это ведь хорошо. Это правильно.

Дарья с грустью усмехнулась:

— Кира никогда не называла его «папочка».

— А я его никак называть не буду. Он теперь ничто.

— Странно, — Дарья, пошатываясь, приблизилась к колодцу, — я больше не чувствую к нему ненависти. Полное равнодушие, словно он и не существовал никогда.

Но она понимала, ненависть всего лишь взяла передышку. А вот сожаление насчет того, что сделала, появится вряд ли. Она уже сейчас неосознанно пыталась стереть из памяти грязное лицо Артура, колодец, горящие игрушки — ничего этого не было, сон.

Дарья вздохнула, развернулась и побрела прочь от колодца, а девочка еще долго глядела ей вслед, пока не растворилась в воздухе, как утренний туман.

Внизу, в тоннеле, дымный смрад немного развеялся. Одна из выживших крыс выбралась из-под шапки-ушанки, тонко пискнула, обнажив желтые зубы, подбежала к сломанной ноге Артура и начала трапезу. Скоро к ней присоединились еще две крысы. Теперь это был только их дом, безумный охотник стал пищей.

* * *

Дарья вернулась в особняк и долго стояла под горячим душем. Просто стояла, апатично глядя на стекающие по кафельной плитке струйки воды. Иногда она шептала: «Это был сон», смутно понимая, зачем произносит именно эти слова.

После того как вышла из душа и оделась, приехал Константин. Его лицо было бледным, в глазах — глубокая печаль.

— Роза умерла, — сообщил он. — Полтора часа назад. Не хотел тебе это по телефону говорить. Такое лучше лично…

Эта новость Дарью не шокировала, но жалость вызвала. Снежная королева умерла, но у нее теперь есть достойная преемница. И не было никакого удивления, что Роза ушла в мир иной в то же время, когда в колодце задохнулся ее сын, — в этом виделась какая-то логика, рассуждать о которой у Дарьи не было никакого желания.

— А я все надеялся, что она выкарабкается, — добавил Константин мрачно.

— Я тоже, — сказала Дарья, веря в свои слова, хотя еще в тот день в больничной палате мысленно попрощалась со свекровью навсегда, и ее больше удивило бы выздоровление Розы, чем ее смерть. Но сейчас хотелось верить в это «я тоже», совести так было спокойней.

Они прошли на кухню и выпили по рюмке водки, помянув Розу, а потом долго сидели молча за столом. Наконец, Константин нарушил тишину:

— Все из-за этих тварей. — Он скривился, скомкал салфетку и сжал ее в кулаке так, что костяшки побелели. — Я хочу их видеть!

— Нет! — резко отреагировала Дарья. — Но поверь, они страдают и будут страдать еще больше.

Настаивать Константин не стал. Он лишь с недовольством выпил еще водки, а потом ударил кулаком по столу.

— Заставь их страдать и молить о пощаде! Сделай это, Дарья. И ты права, лучше мне их сейчас не видеть. — Он покачал головой, сурово глядя на свой кулак. — Не сдержусь, удавлю ублюдков!

— У меня к тебе просьба. — Дарья подалась вперед, нависнув над столом. — Достань мне хорошее обезболивающее, сильное снотворное и хирургический скальпель.

Константин кивнул:

— Достану, Дарья. Достану все, что потребуется.

Глава шестнадцатая

Ночью Дарье снилась гроза. Вокруг клубилась черная мгла, среди которой бесновались молнии. На фоне непрерывных громовых раскатов раздавались жуткие вопли. Она слышала мужские, женские, детские и какие-то совсем не человеческие крики. Но их объединяло одно — боль. В каждом звуке чувствовалась мука. Дарья кричала вместе с голосами, пробираясь сквозь густую, точно патока, мглу.

Проснулась, продолжая кричать. Открыла глаза и села на кровати. В тусклом свете ночника увидела, как темные туманные клочья, будто вода в губку, впитывались в стены, в потолок. Дарья зажмурилась, тряхнула головой и, чувствуя, что сходит с ума, распахнула веки.

Никакого тумана в комнате не было. Под потолком порхал черный мотылек, на стене тикали часы. Все спокойно, обычная тихая ночь.

С тяжелым осадком на душе Дарья встала с кровати, подошла к монитору компьютера. Виктор спал, а Свин сидел на подстилке и, с дебильным выражением лица, глядел на экран телевизора. С его щетинистого подбородка свисала нить слюны, челюсть чуть заметно шевелилась, пережевывая воображаемую пищу.

— Ничего, — проворчала Дарья, — будет тебе завтра еда. Лучший деликатес.

Спать ей не хотелось. К тому же она боялась, что, уснув, снова попадет в грозовой кошмар. Уселась за стол, да так и просидела до утра возле монитора, глядя на узников в камере пыток и ощущая, как пробуждается, будто древний свирепый ящер, злость. Холодная энергия текла по жилам, вчерашняя хандра теперь казалась глупой слабостью, которая, конечно же, не повторится. Нынче время гнева, время скальпеля и решительных действий.

И время для пары чашек крепкого кофе.

Позавтракав, Дарья вызвала такси и поехала на кладбище. Положила букет цветов на могилку Киры и прочитала вслух одну из сказок про Братца Кролика и Братца Лиса. Прочитала звенящим от напряжения голосом, то и дело запинаясь и делая паузы, чтобы вытереть слезы и сосредоточиться.

Когда садилась в такси, чтобы вернуться в особняк, заметила, как возле остановки остановился автобус, из которого вышла Глафира. Поправив выбившуюся из-под черной косынки прядь волос, женщина направилась на кладбище. Несколько мучительных секунд Дарья боролась с собой. Ей очень хотелось подойти к Глафире, обнять, но она понимала: это будет слабостью, которая посеет сомнения и, возможно, станет причиной новой хандры. Нет, только не сейчас, не перед тем, что она собиралась сделать.

Проводив Глафиру мрачным взглядом, Дарья провела пальцами по шраму на лбу и излишне резко сказала водителю:

— Поехали!

За час до полудня она насыпала в бутылки с водой хорошую дозу снотворного, спустилась в подвал и бросила бутылки узникам. Свин сразу же открутил крышку и принялся жадно пить, не отрывая голодного взгляда от экрана телевизора. Виктор же поставил бутылку перед собой и с каким-то вымученным ехидством поглядел на Дарью:

— Ну и как? Застала своего мужа живым?

— Да, — вырвалось у Дарьи, хотя отвечать она не собиралась.

Виктор рассмеялся, покачивая головой.

— Слышишь, братишка? Я тебе бутылку пива проспорил. Но уж извини, в ближайшее время ты ее не получишь.

Свин на его слова внимания не обратил, мысленно он сейчас был участником идущего на экране кулинарного шоу, дегустировал творожную запеканку, обильно политую сиропом.

— Ты его грохнула? — спросил Виктор у Дарьи. — Ну, конечно же, грохнула. Гроза в тебе не ошиблась. Ты понимаешь, о чем я, рыжая? — Ухмылка резко сошла с его лица, в чертах появилось что-то волчье. — Мы игрушки в ее руках, а ты главная игрушка. Ты делаешь именно то, что ей нужно. Ты кормишь ее! Она убила твою дочь, не мы. Это всегда была Гроза. Она и сейчас стоит за твоей спиной и хохочет.

Дарья развернулась и быстро вышла из камеры пыток, а Виктор выкрикнул ей вслед:

— Давай, рыжая, накорми ее досыта! Злость и страх — ее пища, пускай сука обожрется!

Его слова еще долго звучали в голове. Они раздражали и вызывали обиду. Дарья выпила чашку кофе, налила еще одну, мысленно доказывая самой себе, что все произнесенное Виктором не имеет никакого смысла, бред человека, спятившего от голода и отчаяния. И вообще, не нужно было его слушать, рассудок сейчас слишком уязвим. Все из-за проклятых ночных кошмаров.

Со второй чашкой кофе она прошла в свою комнату, уселась возле монитора компьютера и с удовлетворением заметила, что Виктор то и дело прикладывался к бутылке с водой. Скоро оба узника уснули, и Дарья поднялась из-за стола.

— Я справлюсь, — подбодрила она себя. — Справлюсь.

Ей было жутковато. Возникла мысль выпить рюмку водки для храбрости, что Дарья и сделала, зайдя на кухню. Выпила одним махом, даже не поморщившись. А потом взяла коробку, в которой находились шприцы, ампулы с обезболивающим, рулон ваты и скальпель, и спустилась в подвал.

С кого начать? Со Свина!

Она подошла к нему, опустилась на колени, ощущая, как между лопатками потекли струйки пота, открыла коробку и вынула скальпель.

Ее всегда пугали хирургические инструменты. Она без дрожи смотрела фильмы ужасов и страшные криминальные репортажи, но, когда в какой-нибудь передаче, даже мельком, показывали операционную, врачей в масках и сверкающие хромом инструменты, она отворачивалась, чувствуя жуткий дискомфорт и стараясь немедленно вычеркнуть из памяти те кадры, что успела увидеть.

Но сейчас скальпель был в ее руке — холодный, отражающий свет люминесцентных ламп. От него веяло трагизмом и какой-то сокрытой в металле силой. С глубинным мистическим трепетом Дарья мысленно сказала ему: «Мы с тобой не враги!», и ей почудилось, что инструмент отозвался, послав в ее руку импульс решительности.

Дарья отложила скальпель, отколола одну из ампул, набрала в шприц обезболивающее средство и, уже не колеблясь, вонзила иглу в кожу Свина рядом с ухом. Свин на укол не отреагировал — спал крепко. Дарья выждала секунд тридцать и снова взяла скальпель. Попыталась внушить себе, что перед ней сейчас не живой человек, а нечто неодушевленное. Не получилось. Тогда она, разозлившись, процедила:

— Он убил Киру!

И с чудовищным напряжением, с побелевшим лицом и зубовным скрежетом принялась отрезать Свину ухо. Она ощущала, как сталь рассекает хрящи, как лезвие с легкостью, будто существуя само по себе, разъединяет плоть. В этом было что-то магическое, не дающее отвращению взять верх. На короткий миг Дарьей даже овладел восторг.

Она положила отрезанное ухо в пластиковый контейнер, оторвала от рулона кусок ваты и приложила его к ране. Вата быстро пропиталась кровью. Свин поморщился, издал тихий звук, похожий на стон, но власть сна была слишком сильна.

Дарья выбросила окровавленную вату в ведро с экскрементами и приложила к ране другой ватный ком, который закрепила пластырем.

Со Свином все. Теперь черед Виктора. Она поглядела на него и содрогнулась. Приближаться к этому матерому волку было страшно: а вдруг он притворяется, что спит, и только и ждет, когда она к нему подойдет? Да, она собственными глазами видела, как он пил воду со снотворным, но… Дарья не могла придумать логичные аргументы, которые должны следовать за этим «но», а решительность тем временем улетучивалась.

— Он спит крепко, не сомневайся, мамочка, — прозвучал детский голос.

Копия Киры вышла из-за спины Дарьи, проследовала к Виктору и тренькнула колокольчиком возле его головы.

— Ему сейчас хоть руки и ноги отрезай, не проснется. Не-а, точно говорю — не проснется.

Дарья взяла коробку, подошла и села возле Виктора, выругав себя за то, что поддалась страху. Медлить не стала — быстро вколола успокоительное и с суровым выражением лица, не испытывая ни восторга, ни отвращения, отрезала ухо. Приложила вату к ране.

Веки Виктора чуть подрагивали, дернулась рука. Дарья подумала о том, как просто было бы сейчас перерезать ему горло. Один взмах скальпелем — и все, конец. Скальпель блестел так заманчиво, он словно бы просился в руку.

— Отрежь ему второе ухо. И нос! — с азартом посоветовала девочка. — Отрежь, мамочка, отрежь! И пальцы отрежь! Ну, хотя бы один палец!

— Нет! — твердо сказала Дарья.

— Ну почему-у?

— По кочану. И вообще, не трогай меня сейчас!

Копия Киры топнула ножкой, надула губы и мгновенно растворилась в воздухе. Дарья закрепила вату пластырем, закрыла коробку, не спуская сосредоточенного взгляда с лица Виктора, и поднялась. Ей не терпелось увидеть, как узники будут просыпаться, скуля от боли. Почему-то казалось, что они начнут именно скулить, как побитые шавки. Она этого жаждала. А когда ублюдки обнаружат, что лишились ушей, их ждет очередной сюрприз. Дарья наклонилась и плюнула Виктору в лицо.

— Ты не волк, а шакал!

Его щека дернулась, дыхание участилось. Дарья понадеялась, что ему снится кошмар, что он даже в мире грез страдает.

Она сунула коробку под мышку, морщась от отвращения, взяла ведра с экскрементами, чтобы опорожнить их, и покинула камеру пыток. А веселый пухлый повар на экране телевизора, напевая арию на итальянском языке, с энтузиазмом готовил Королевскую пиццу.

* * *

За окном заморосил дождик. Стрелки на часах показывали 18.30. Дарья, прильнув к монитору компьютера, смотрела, как просыпается Виктор.

Едва открыв запавшие глаза, он скривился от боли, прижал ладонь к залепленной ватой и пластырем ране. Выругался, сплюнул, вцепился пальцами в повязку, чтобы сорвать ее, но сообразил, что лучше этого не делать. Поглядел на брата и снова выругался, но уже громче.

Свин заворочался, зевнул, просыпаясь, да так и застыл с открытым ртом. Из его глотки вырвался протяжный вибрирующий вопль, который сменился жалобным скулежом. Как и брат, он прижал ладонь к коричневой от засохшей крови повязке.

— Да, братишка, — сказал Виктор с усмешкой, — она нам уши отрезала. — Он уставился на видеокамеру. — Эй, рыжая, радуешься небось до усрачки сейчас? А Гроза-то как рада! И что, теперь будешь наши уши на шее как трофеи носить?

Дарья улыбнулась, ей нравилась бессильная злоба в глазах Виктора. Она могла только представить, как у него все кипит внутри. И ей показалось или в его голосе и правда проскользнуло что-то истеричное? Точно проскользнуло! Он явно ломался. Дарья желала в это верить, и она заставила себя в это верить.

Свин стоял на коленях, закатив глаза к потолку, и, не отрывая ладони от раны, мерно раскачивался и издавал странные звуки: «Ы-ы-ы, ы-ы-ы…» Его серые штаны в области паха потемнели от мочи. Виктор бросил взгляд на брата и тут же отвернулся, зажмурился.

Дарья ощутила, как ее лодыжки коснулось что-то мягкое. Поглядела вниз и увидела Ириску.

— Время кормежки?

Кошка, мурлыкая, потерлась мордочкой о ее ногу. Обычно Дарья кормила Ириску специальным кошачьим кормом, но сейчас решила дать ей что-нибудь более вкусное. Сметана? Кусочек ветчины? Пускай будет и то и другое. И гусиный паштет в придачу. Каждый сегодня получит свою порцию деликатесов. Время кормежки!

С приподнятым настроением Дарья прошла на кухню, покормила кошку, а потом достала из ящика стола пластиковый контейнер с ушами, открыла его и поморщилась от отвращения. Она попыталась взглянуть на себя со стороны и сразу же подумала о психушке, камере с мягкими стенами. Вот оно, безумие мести: делать то, что раньше казалось недопустимым, нарушать табу.

Кошка начала было умываться после обильной трапезы, но вдруг насторожилась, недовольно задергала хвостом и бросилась прочь из кухни. Раздался звон колокольчика — сначала глухой и будто бы далекий, звук становился все отчетливей. Рядом с холодильником возникло темное облачко, которое в течение секунд трансформировалось в фигурку девочки в джинсовом комбинезоне и с черной банданой на голове.

— И что у нас сегодня на ужин? — с веселым сарказмом поинтересовалась она. — Что-нибудь вкусненькое?

Дарья вопрос проигнорировала. Ей сейчас было не до шуток. Прикусив губу, она вытряхнула уши из контейнера на тарелку.

— Что теперь, мамочка? — Копия Киры поставила локти на стол, обхватив ладонями лицо, и широко улыбнулась. В ее голубых глазах вспыхивали и гасли искорки. — Выглядит не слишком аппетитно.

Дарья опять промолчала. Она сунула тарелку в микроволновую печь, выставила таймер, нажала на кнопку «старт» и застыла с каменным лицом.

— Ням-ням, — издевалась девочка возле стола. — Ты, мамочка, настоящий повар, из ничего можешь вкусняшку приготовить.

Дарье хотелось швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым, чтобы заткнулась — да вот хотя бы кофеваркой, — но сдержалась. Тренькнул таймер: пища готова! В голове, совсем некстати, прозвучала фраза, множество раз слышанная в различных кулинарных шоу: «Вы только попробуйте — пальчики оближете!» Копия Киры звякнула колокольчиком:

— Ням-нам, ням-ням, вкусняшка готова!

Дарья вынула из микроволновой печи тарелку, поставила ее на стол. Уши выглядели как эталон мерзости, от них поднимался пар. По кухне распространился тошнотворный сладковатый запах.

— Вот теперь другое дело! — одобрила девочка. — Очень аппетитно!

К горлу подступила тошнота, Дарья пулей выскочила из кухни, забежала в туалет, где ее вывернуло наизнанку. Вытерев губы полотенцем, она поглядела в зеркало над раковиной и слабым голосом спросила у женщины из зазеркалья:

— Что я творю, а?

Но тут взгляд остановился на шраме на лбу. Растерянная женщина в зеркале превратилась в Снежную королеву и ответила:

— То, что необходимо!

Дарья освежила разгоряченную кожу лица холодной водой, вернулась на кухню и, не колеблясь, переложила уши в тонкие пластмассовые тарелки. На секунду задумалась, после чего вынула из холодильника кетчуп и полила им уши.

— Да это теперь просто кулинарный шедевр, мамочка! — воскликнула копия Киры. — А посолить?

— Сожрут без соли! — выдавила Дарья, больше не ощущая ни смятения, ни отвращения.

Тарелки она положила в корзинку и бодрой походкой направилась в камеру пыток.

— Ты нам уши отрезала! — заорал Свин, едва она вошла.

Дарья не сдержала усмешку.

— Да ты у нас капитан Очевидность.

— Сука! — взвизгнул Свин, потрясая кулаками. — Су-у-ка!

— Что потом нам отрежешь? — спросил Виктор. — Руки, ноги?

— Я еще не решила, — спокойно ответила Дарья, подойдя к столу. — Ну а теперь, уродцы, вас ждет шикарный ужин.

После слова «ужин» выражение лица Свина резко изменилось, из злого стало жалостливым. Дарья вынула из корзины тарелки, поставила их на пол и поочередно подтолкнула к узникам.

— Приятного аппетита, уродцы! — Она решила, что без этой фразы ну никак не обойтись. Банальнейшая, но тем не менее меткая издевка, будто созданная для подобной ситуации. Не произнесла бы, так и вертелась бы на языке.

Свин сразу же схватил тарелку, но, увидев, что на ней, содрогнулся и уронил ее на подстилку. Его глаза расширились, рот открылся, да так и застыл в форме буквы «О». А Виктор словно бы морально был готов к провокации Дарьи, он как ни в чем не бывало взял тарелку, подцепил пальцами ухо и поднес его к носу. Понюхал.

— Неплохо пахнет. Со специями, надеюсь, не переборщила? У меня от них изжога.

— Решила обойтись без специй, — ответила Дарья. — Ну и как вам ужин?

Свин все еще с открытым ртом в оцепенении пялился на тарелку. На вопрос ответил Виктор:

— Шикарный ужин, рыжая. Жаль, аппетита нет.

Дарья открыла крышку сковородки, в которой находились куски вчерашней курицы.

— Сожрете уши и получите по кусочку. Это будет бонус. Ну же, Свин, сожри ухо брата. Смотри, что у меня есть! — Она вынула из сковородки куриное бедрышко. — Это твой приз!

Свин поднял взгляд. Его глаза были мутные, безучастные, из них словно бы ушла вся жизнь. Теряя терпение, Дарья прошипела:

— Сейчас досчитаю до десяти! Если в течение этого времени не сожрете уши, не получите курицу. Один. Два…

Свин встрепенулся, зрачки забегали в глазницах, как испуганные зверьки, рука потянулась к тарелке.

— Три…

Пальцы подцепили ухо.

— Четыре…

Виктор глядел на брата исподлобья, с напряжением. Свин запихал ухо в рот и принялся торопливо жевать. Дарья буквально слышала, как его зубы перемалывают хрящи.

— Пять… — уже медленней продолжала считать она. — Отлично, Свин, ты заслужил приз!

Свин взял тарелку и принялся слизывать с нее кетчуп. Он повизгивал от усердия. Дарья перевела взгляд на Виктора.

— Шесть! Семь!

— Стоп! — Он поднял руку. — Погоди, рыжая, погоди! Ты обещала дать ему мяса. Сначала сдержи слово, а уж потом я сожру ухо. И вот еще что… Мне не нужна курица, пускай моим бонусом будет сигарета.

Дарья задумалась. Ей очень не хотелось идти с этим ублюдком даже на такую ничтожную сделку, но понимала: если месть пойдет не по плану, будет еще хуже, это посеет смятение и досаду.

— Идет, — согласилась она и, оторвав от куриного бедрышка небольшой кусочек мяса, бросила его Свину.

«Приз» был проглочен в одно мгновение, после чего Свин припал к полу и принялся слизывать с него жир.

— А теперь — сигарета! — потребовал Виктор.

Дарья хотела было сказать: «Сначала ухо», но передумала, решила, что спор будет выглядеть для нее унизительно. Молча она покинула камеру пыток, поднялась в кабинет Артура, взяла из коробки сигару, со стола — зажигалку и вернулась в подвал.

— Сигарет нет, — заявила она. — Есть сигара.

Виктор кивнул:

— По фигу.

Свин с сосредоточенным видом осматривал тарелку: может, микроскопическая капелька кетчупа осталась? Его лицо плаксиво кривилось, в животе урчало — желудок требовал еще пищи.

Дарья брезгливо прикурила сигарету, едва не раскашлявшись. Выдохнула ароматный дым.

— Жри ухо! — осипшим голосом сказала она. — Жри, пока я не растоптала эту вонючую гадость.

Виктор с легкой улыбкой обмакнул ухо в кетчуп и отправил его в рот. Пока пережевывал, швырнул тарелку с остатками кетчупа брату. Свин тут же остервенело припал губами к тарелке.

— Могла бы и посолить, — посетовал Виктор, проглотив «ужин». — Уши без соли — херня полная.

Дарья бросила ему сигару. Он поднял ее, сделал затяжку, томно прикрыв глаза, выпустил струйку дыма через ноздри. Побледнел, раскашлялся.

— Ух, — сказал он, разгоняя ладонью дым возле лица. — Крепкая штука. Но все равно — кайф. А я ведь бросил курить. Знаешь, рыжая, Гроза ведь меня от рака излечила. Вот только цену за это я большую заплатил. Она, лживая тварь, забирает больше, чем дает. А ты ее сучка. Захочет, чтобы ты тявкала и ходила на задних лапках, и ты будешь это делать.

Дарья сама не понимала, зачем выслушивает этот бред. Возможно, хотелось узнать, как вообще мыслит этот ублюдок? Возможно. А быть может, ей требовалась новая порция злости.

Свин тонко скулил и просил еще мяса. Виктор, не обращая на него внимания, продолжал время от времени делать затяжки, и его голос звучал агрессивней с каждым словом:

— Ты слишком тупа, чтобы это понять, рыжая, но я все же скажу: если ты нас грохнешь прямо сейчас, Гроза просто взбесится! Ее игра оборвется, потеряет смысл. Она уйдет голодная. — Он поднялся, приблизился к Дарье, насколько позволила цепь. — Убей нас! Ну же, возьми нож и перережь нам глотки, я сам тебе шею подставлю, а Свин слишком слаб, чтобы сопротивляться! Отомсти Грозе за свою дочь. Кстати, чтобы ты знала: был я на похоронах твоей уродливой дочурки, в сторонке стоял, а когда все разошлись, я обоссал все венки. Как тебе такое, а?

На миг перед глазами Дарьи потемнело, в голове помутилось. Доза злости оказалась слишком велика — дикой волной нахлынула, поглотив здравый смысл. Рука потянулась к лежащему на разделочной доске ножу, пальцы стиснули рукоятку.

— Она сдохла по твоей вине! — как змея, шипел Виктор. — Ты ее не защитила! Ты, рыжая, самая дерьмовая мамаша на свете! Когда мы твоего мужа похитили, ты даже не почувствовала, что всей семье грозит опасность. Или почувствовала и ни хрена не сделала? О да, теперь я вижу: ты, долбаная сука, наложила на свое предчувствие большую кучу. Огромную вонючую кучу! На тебе вина за смерть дочери! И ты живешь с этим?

Сжимая нож, Дарья двинулась к Виктору. Ярость пульсировала в каждой клетке тела, в голове взрывались звезды, сталкивались галактики, черные дыры пожирали время и пространство.

— Давай, давай же! — подначивал ее Виктор, выпятив кадык. — Сделай это, сука! Вот мое горло! Это же так просто!

Дарья ничего вокруг не видела, кроме его незащищенного горла. Она чувствовала, что ярость вот-вот разорвет ее на части, если нож сейчас же не вонзится в кадык этого ублюдка. Еще шаг и…

Звон колокольчика ударил по нервам, какая-то сила потянула ее назад. Виктор взревел, попытался схватить Дарью, но не дотянулся, рука поймала пустоту. Свин заверещал, бешено молотя кулаками по тарелкам. На экране телевизора молодая ведущая шоу хохотала над шуткой повара. А Дарья, пятясь к столу, приходила в себя, еще не до конца сознавая, что едва не погибла. Холодная волна пробежала по спине, ярость стремительно угасала.

Виктор тяжело дышал, его глаза влажно блестели, на лбу вздулась вена.

— Я это видел! — процедил он. — И слышал!

Свин зарыдал в голос, комкая пластиковую тарелку, а Дарья обессиленно положила нож на стол и, не чувствуя ног, побрела к выходу.

— Кто тебя оттащил от меня, а?! — выкрикнул Виктор. — Кто, рыжая? Я слышал звон колокольчика!

Дарья вышла из камеры пыток. В голове уже рождались оскорбительные фразы, которые она позже будет говорить своему отражению в зеркале.

Виктор уселся на подстилку, обхватил голову руками, проклиная себя за то, что упустил шанс: еще бы чуть-чуть, один миг, один сантиметр, и он схватил бы ее! Но кто-то вмешался! Гроза? Ему хотелось выть, как выл сейчас брат, скулить от обиды. Держаться помогали лишь остатки гордости, вот только надолго ли ее хватит? Голод и гордость, как оказалось, злейшие враги.

Он поглядел на сигару, которую в суматохе нечаянно затоптал. Успел сделать несколько затяжек. Всего несколько. Даже в этом облажался. Его приз за съеденное ухо оказался всего лишь глотком дыма.

Глава семнадцатая

Остаток вечера Дарья как в бреду бродила по комнатам. Иногда на нее накатывали волны гнева, и тогда она хватала и швыряла в стены все, что под руку попадалось. К монитору компьютера не приближалась, не желала больше сегодня видеть Виктора и Свина.

Около полуночи легла на кровать, долго глядела в потолок. В голове непрерывно звучал обвинительный голос: «Она сдохла по твоей вине, рыжая! Ты ее не защитила!» И даже мысленно не получалось с ним спорить. Этот голос рвал душу на части, причиняя боль. А перед внутренним взором возникали лица: Киры, Розы, Артура, Виктора, Свина. Иногда они сливались в одно целое, жуткое, сатанинское.

Сон забрал ее неожиданно, Дарья будто бы провалилась в мир, в котором царил грозовой кошмар. Из темной туманной мглы к ней тянулись призрачные руки, грохотал гром, сверкали молнии. И даже здесь звучал мощный ревущий голос: «Ты ее не защитила, не защитила!»

Спала она всего лишь минут двадцать. Когда вырвалась из кошмарного сна, поплелась на кухню, чтобы выпить воды. Ее лицо пылало от жара, сердце бешено колотилось, мысли путались.

В коридоре боковым зрением Дарья увидела вспышку. Вскрикнула, резко обернулась. Зеркало на стене! В зазеркалье клубились тучи, бесновались молнии. Дарья ощутила в воздухе напряжение, в кожу будто бы вонзились миллионы тончайших иголок. Грозовой фронт в зеркале надвигался, из той реальности в эту потянулись темные бесплотные щупальца.

Дарья задрожала, схватила с тумбы вазу и, пронзительно закричав, кинула ее в зеркало. Стекло и фарфор разбились, осколки со звоном осыпались на пол. Теперь гроза бушевала в зеркале в конце коридора, в рамках картин и портретов, по стенам плясали тени. Дарья зажала ладонями уши, чтобы не слышать грохот грома, и забежала в ванную комнату. Здесь в зеркале над раковиной тоже была гроза. Где от нее укрыться? Она всюду!

— Пошла во-он! — заорала Дарья, после чего сорвала зеркало со стены и швырнула его в стену.

И тут она поняла, что не желает больше убегать и прятаться. Хватит! Склонившись над покрытым сетью трещин зеркалом, прошипела:

— Я не боюсь тебя, слышишь?!

И с горящим взглядом вышла из ванной. Она следовала по коридору, срывала портреты и картины и с яростью бросала их на пол.

— Не боюсь! Не боюсь!

В голову ворвалась мысль, которая вызвала злую усмешку и прилив сил: «Нужно избавиться от знака Грозы на лбу, этого мерзкого клейма!» Лучшая идея за последнее время! Нужно было раньше это сделать!

Не медля ни секунды, она вспорола ногтями кожу, еще и еще. При этом улыбка не сходила с ее губ, а безумный блеск в глазах стал ярче. Из бороздок на лбу потекла кровь, боль резанула по нервам.

— Я не твоя марионетка! — выкрикнула Дарья. — Слышишь меня, тварь?! У тебя нет надо мной власти!

Гордо расправив плечи, она прошла на кухню, приложила ко лбу полотенце. Время от времени с ее губ срывались ругательства, но волны гнева накатывали все реже и реже. Полностью так и не успокоилась, нервы оставались натянутыми. Так, не находя себе места и меряя шагами кухню, она и провела ночь.

Утром позвонил Константин, напомнил, что похороны Розы состоятся завтра в одиннадцать, и поинтересовался, нужна ли какая-нибудь помощь. Дарья задумалась. Ей очень хотелось причинить узникам боль — голод, конечно, вещь сильная, но не помешало бы разнообразие. Она вспомнила, как однажды стреляла из травматического пистолета — так, ради забавы и чтобы на минутку ощутить себя крутой воительницей. Травматический пистолет — отличная вещь для того, чтобы причинить кому-то боль и при этом освободиться от избытка гнева.

— Мне нужен пистолет. Травматический, — сказала она Константину и, предвидя последующие вопросы, добавила: — На всякий случай.

— Хорошо, будет тебе пистолет, — ответил Константин. — Вечером охранник привезет. Ты вообще как там?

— Нормально.

— Я за тебя беспокоюсь, Дарья. Если что нужно, сразу же мне звони, лады?

— Лады. Спасибо, Костя.

Она повесила трубку и отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Спустя полчаса, продезинфицировав перекисью водорода и залепив пластырем шрамы на лбу, она вызвала такси: пора на кладбище, читать возле могилки очередную сказку про Братца Кролика и Братца Лиса.

* * *

После полудня приехал Алексей. Вид у него был помятый, руки дрожали, от него пахло потом и перегаром. Дарью удивило, как он вообще умудрился в таком состоянии не попасть в аварию на своем убогом мотоцикле.

— Я должен тебе все рассказать! — даже не поздоровавшись, заявил Алексей. Он сильно волновался и не знал, куда деть руки — то принимался нервно расчесывать поросший многодневной щетиной подбородок, то запускал пальцы в неопрятные сальные волосы. — Ты должна меня выслушать. Я больше не могу с этим жить. Прошу, выслушай меня.

Дарья решила, что все его беспокойства вызваны похмельным синдромом. Ох, не ко времени он приехал, не до него сейчас. У самой мозги набекрень, и роль психотерапевта выполнять вовсе не хотелось. Но и быть стервой по отношению к нему больше тоже не желала. Вполне возможно, что одна из причин, почему он ушел в запой, это ее поведение в тот день, когда она задумала месть. Любой бы обиделся на его месте.

— Кофе будешь? — спросила она.

— Я бы сейчас от чего-нибудь покрепче не отказался.

— Обойдешься. Только кофе.

— Давай в беседке посидим, а? — предложил Алексей. — Мне как-то легче на свежем воздухе.

Дарья кивнула. Ей и самой уже опостылели стены. Она сварила кофе и принесла кофейник с чашками в беседку.

Алексей сидел на скамье, скрестив руки на груди. Его била мелкая дрожь, глаза слезились. Он открывал рот, намереваясь что-то сказать, но закрывал его, не подобрав нужных слов.

— Да говори уже, — подбодрила его Дарья, разливая кофе в чашки.

И он начал нерешительно:

— Я всегда ненавидел твоего мужа. И Розу…

— Тоже мне новость. Кстати, Роза скончалась, завтра похороны.

Алексей застонал, погрузив лицо в ладони. А потом задышал так, будто ему не хватало воздуха.

— Моя вина, — выдавил он. — Если бы не я, всего этого не случилось бы. Моя вина… Только моя.

Дарья пододвинула к нему чашку.

— Ты-то тут при чем?

— Я их ненавидел. Они смотрели на меня как на шута. Особенно Роза. Я буквально мысли ее читал: «Вот друг моей невестки — полный дурачок. Слишком убогий, чтобы воспринимать его всерьез». А я ей улыбался, потому что боялся проблем. Из-за тебя… И терпел. — Алексей говорил сбивчиво, то повышая, то понижая голос. — Знала бы ты, сколько раз я хотел высказать Розе и Артуру все, что я о них думаю… И плюнуть в их лица… Меня блевать тянуло от их высокомерия. Хозяева жизни. Элита. Они терпели меня возле тебя только потому, что считали пустым местом…

— Все это больше не имеет смысла, — раздраженно перебила его Дарья. — Они мертвы. Забудь о них и живи дальше.

Алексей поглядел на свои дрожащие руки.

— Мертвы. Из-за меня.

— Господи, — вспылила Дарья, — да прекрати ты уже наконец! Мы, Леша, с тобой, конечно, друзья, но я сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать весь этот бред!

— Ты не понимаешь! — Лицо Алексея побагровело.

— Все я понимаю. В тебе сейчас алкоголь говорит.

— Артура похитили из-за меня! Но я не знал, что все так обернется. Хотел отомстить, но был слишком глуп, чтобы просчитать последствия. Да и не хотел ничего просчитывать. Это был какой-то порыв, дурость.

— О чем ты? — удивилась Дарья.

— Я надоумил одного знакомого журналиста подставить Артура. Я! — Он вскочил со скамьи, нависнув над столом. — С меня начался весь этот кошмар!

— Ты знал Фролова?

— Знал. Познакомился с ним на одной вечеринке. Он все хвастался, что может собрать компромат на кого угодно, только деньги плати. Убедительно так хвастался. Я тогда поддатый был, взял да выложил ему про Розу. Сказал, что ее враги заплатят любые бабки за компромат против нее. Фролов уцепился за меня как клещ, хотел знать, какие у меня мыслишки насчет этого. А мыслишки у меня были! Я ему сказал, что у Розы есть ахиллесова пята — ее тупой сынишка. Если бы я тогда хотя бы на секунду задумался, к чему это приведет… Но мне было по фигу. Позже я узнал, что Фролов каким-то образом познакомился с Артуром и влез к нему в доверие. Но я понятия не имел, какую именно игру затеял журналюга. Я лишь надеялся, что Роза и Артур получат по заслугам. С меня все началось, Дашка, с меня!

Дарья глядела на него, округлив глаза. Молчала, только дыхание с каждой секундой становилось все тяжелее. Алексей обессиленно опустился на скамью, потупил взгляд.

— Если бы не я, Кира была бы жива. Все были бы живы. А теперь… теперь мне хочется сдохнуть.

— Так сдохни! — взорвалась Дарья. Она смела со стола чашки, блюдца и кофейник — те с грохотом и звоном упали на пол беседки. — Пойди и удавись! Ты привел в мой дом смерть! Ты!

Алексей отвернулся, что-то промямлил. Дарья отшвырнула пластмассовый столик, подскочила к нему, схватила за ворот рубашки и встряхнула.

— Вспомни Киру! Она любила тебя, Краснов, а ты!.. И что теперь, решил свою вонючую совесть водкой залить? Как всегда? Приперся плакаться… сдохнуть он, видите ли, хочет… Да лучше бы ты молчал, тупой ублюдок!

Алексей поднялся, посмотрел ей в глаза.

— Прости.

— Нет, Краснов, не прощу! Знаешь, каково это — стоять возле могилы дочери? Знаешь, каково это, а? Ты же мог все это остановить, исправить, но тебе было плевать! Сидел в этой самой беседке, блины жрал, смеялся, шутил, советы какие-то глупые давал и срать хотел на то, что сделал! Подумаешь, какое дело — подставил Артура, Розу, меня, всех! Убирайся! — Она оттолкнула его. — Убирайся, пока я тебя своими руками не придушила!

Он, пошатываясь, вышел из беседки, а Дарья опустилась на скамью и заплакала, погрузив лицо в трясущиеся ладони. Обида, гнев, недоумение смешались в ее душе в ядовитый коктейль, горький осадок которого обжигал глаза. Возникла мысль сейчас же позвонить Константину и попросить его наказать Алексея. Как? Она и сама не знала. Но прошли секунды, планка гнева снизилась, и мысль эта показалась мерзкой.

Алексей нацепил на голову шлем, уселся на мотоцикл, бросил унылый взгляд в сторону беседки и выехал за ворота, которые, с выражением легкого недовольства на лице, открыл охранник. В воздухе осталось витать облачко сизого дыма из выхлопной трубы.

Разум Дарьи заволокло туманом, накатила слабость. В подавленном состоянии она добралась до дома, поднялась в свою комнату, взяла баян и принялась извлекать из мехов тоскливые звуки, не имеющие никакого отношения к музыке. Устремив взгляд в угол комнаты, она механически, бездумно, нажимала на кнопки. И подвывала бессознательно, тоскуя по прошлому. По Полянкиным дням, по спокойствию, по повседневным, приносящим радость заботам, по мелким проблемам, по смеху Киры.

* * *

Единственным желанием Алексея сейчас было напиться до беспамятства. Не просто нажраться вусмерть, а дожить свои дни в таком состоянии. Он не хотел ни о чем думать, не хотел помнить то, что сделал. И куда подевался привычный, всегда приходящий на помощь пофигизм? Сдох! Но у него есть достойная замена — алкоголь. «Напиться! Напиться! Напиться!..» — мысленно, с каким-то ожесточением, твердил Алексей.

Закапал мелкий дождик. Мимо промчался самосвал, груженный щебнем. Алексей, наплевав на свое опасное похмельное состояние, прибавил скорость. Полчаса — и он будет дома. Не терпелось налить полный стакан водки и выпить его залпом. А следом — еще один. И к черту закуску. Только бы побыстрее, побыстрее…

Он ехал по прямому, как стрела, шоссе, проклиная себя за визит в особняк: не ко времени решил рассказать Дарье правду, совсем не ко времени. Как всегда, только о себе думал. На что рассчитывал, на понимание и прощение? Идиот! Он и сам себя не понимал и не мог простить, что уж говорить о Дарье. Исповедь не облегчила душу, напротив, прибавила камней к той куче, что уже была. А хуже всего то, что он явился в особняк с затуманенной алкоголем головой и трясущимися руками. Как последний трус. Залил глаза, спрятался в алкогольном тумане и приперся каяться.

По обе стороны от шоссе шумел лес, ревел двигатель мотоцикла. Мимо проехал автобус. Впереди за пеленой дождя показался мост через реку. Через секунды Алексей заехал на него, не снижая скорости.

И тут же, будто бы из ниоткуда, прямо посреди дороги возникла фигурка девочки в джинсовом комбинезоне и с черной банданой на голове. Девочка стояла, вытянув руки в стороны, будто говоря: путь закрыт! Стоп!

— Кира! — ошарашенно выкрикнул Алексей, едва не выпустив руль.

Она улыбалась, в глазах горел синий огонь. Полностью потеряв контроль, Алексей вывернул руль вправо. Паника взорвалась в голове мощным фейерверком. Колесо наскочило на бордюр. Мотоцикл подбросило, сила инерции безжалостно швырнула его в чугунную ограду моста. Алексея выдернуло из сиденья. Оглушенный ударом, с открытым в безмолвном крике ртом, он кувыркнулся в воздухе и полетел вниз, в реку.

Девочка заорала, топнув ножкой:

— Ты огорчил мамочку, сволочь!

Алексей упал в воду, безвольно пошел ко дну, но вдруг сознание вернулось, и он, захлебываясь, отчаянно заработал руками и ногами. Выплыл на поверхность, с хрипом втянул в легкие воздух. В голове стоял гул, перед глазами мелькали темные пятна.

— Ты не должен жить! — завопила девочка, и голос у нее был мощный, он походил на рев урагана. — Ты отыграл свою роль, Гроза ждет тебя!

Он молотил руками по воде, течение сносило его прочь от моста. Девочка опять топнула ножкой, поморщилась и растворилась в воздухе. И в тот же миг Алексей ощутил, как что-то схватило его за лодыжки, потянуло вниз. В голове, заглушая гул, раздался звон колокольчика: динь-динь, динь-динь… Этот звук был острым, он иглами вонзался в охваченный паникой разум. Вода хлынула в легкие, изо рта, вместе с криком, вырвались пузыри воздуха. Алексей дергался, судорожно загребал руками воду, но сила, тянущая его вниз, была неумолима. Грудь словно тугим обручем стянуло, попытки выплыть на поверхность становились все слабее и слабее, сознание погружалось во тьму.

Тело обмякло, изо рта и ноздрей поднялись на поверхность последние пузырьки. За несколько секунд до смерти в голове Алексея промелькнула мысль: «Я видел Киру!», а за ней: «Я это заслужил», а следом: «Жаль, не успел выпить… не успел… не успел…»

И все.

Темнота.

Глава восемнадцатая

Опять беспокойная ночь, снова кошмарный сон, в котором клубились тучи, сверкали молнии и раздавались тысячи воплей. Во сне Дарья стонала, ворочалась, обливалась холодным потом. Ее тело то напрягалось, то расслаблялось, пальцы корябали простыню, собирая ее в складки.

После полуночи свалилась с кровати, вскрикнула, распахнула глаза. Минуту-другую сидела на полу, приходя в себя — сознание с трудом выбиралось из грозового кошмара в реальный мир. Поднявшись, Дарья поглядела на часы: сколько удалось поспать на этот раз, час, полтора? Если дальше так пойдет, то никаких сил не хватит. Да и какой, к чертям собачьим, это отдых? Не сон, а мучение. Проклятые кошмары! Но и явь не лучше. И что теперь? Конечно же — кофе. Много кофе. Как всегда.

За окном пророкотал гром. Дарья вздрогнула, ей захотелось немедленно куда-нибудь спрятаться. От дуновения ветра всколыхнулись занавески, замигала лампа светильника. Дарья зажмурилась, и в голове тут же возник образ Киры, затем Артура, Розы, Виктора, Свина, Алексея.

Открыла глаза. Желание спрятаться исчезло. Дарья подошла к окну, отдернула занавески и выкрикнула в ветреную ночь:

— Да пошла ты!

Небо вдалеке озарила вспышка молнии, а через секунду капли дождя забарабанили по металлическому карнизу. Загрохотал гром.

— Ну, давай, гадина! — орала Дарья, вцепившись в край подоконника. — Сделай все еще хуже, чем сейчас! Думаешь, я боюсь? Да плевать я на тебя хотела!

Она подалась вперед и плюнула в дождь, после чего разразилась смехом, в котором веселья не было ни капли. Смех — вызов, смех — оружие.

Молния ударила в землю неподалеку от особняка, струи дождя на мгновение стали цвета расплавленного серебра. Дарья с демонической улыбкой на устах отошла от окна, бросила взгляд на монитор компьютера и решила, что кофе подождет, сейчас ей невыносимо хотелось выплеснуть злость, которая буквально раздирала душу на части. Можно, конечно, хоть до утра кричать в окно на Грозу, но лучше оторваться на Викторе и Свине.

В подвал она спустилась с травматическим пистолетом и двумя обоймами к нему и сразу же, не колеблясь, без предисловий, выстрелила четыре раза в Свина и четыре в Виктора, целясь в живот и ноги. Отдача была неожиданно сильной, заныли запястья. К вони испражнений и пота добавился запах пороха.

Свин пронзительно визжал, метался на цепи, размахивал руками, словно намереваясь слепо отбить следующую пулю. Виктор вскочил на ноги, прижимая ладонь к раненому бедру, оскалился. Его запавшие глаза яростно сверкали.

— Ну что, сука рыжая, это все, на что твоей убогой фантазии хватает?! Давай, пальни еще раз, повесели меня! Мне понравилось, давай! — Он вскинул руки, выпятил грудь, мол, стреляй, смотри какая отличная мишень. — Попадешь мне в бошку с трех раз, а?! Спорю на второе ухо — промажешь, сука драная!

Свин, всхлипывая и подвывая, свернулся калачиком на подстилке, прикрыл ладонями голову. Дарья испытывала восторг. Она ощущала себя той самой грозной Снежной королевой из зазеркалья. И даже показная храбрость Виктора сейчас не уязвляла — пускай храбрится, пускай корчит из себя крутого — так даже интересней. Стена его гордости, без сомнения, давно уже покрылась трещинами.

Ну а теперь — вторая обойма!

— В бошку стреляй, в бошку! — хрипел Виктор. — Лучше целься, не промахнись!

В голову она стрелять не собиралась. Сменила обойму, прицелилась Виктору в живот и нажала на спусковой крючок. Пуля попала в область печени. Виктор охнул, согнулся от боли, но тут же взял себя в руки, выпрямился, уголки его губ дрогнули, не сразу, напряженно и криво, но губы все же сложились в нечто похожее на улыбку.

— Как же, мать твою, весело! — выдохнул он, пошатываясь. — А я уж думал, от скуки тут сдохну. Умеешь ты, рыжая, развлечь… умеешь…

Следующая пуля попала ему в солнечное сплетение. Несколько секунд улыбка сохранялась на его лице, но затем ноги подкосились, и Виктор рухнул на подстилку, потеряв сознание.

У Дарьи екнуло сердце: не перегнула ли палку? Не убила ли? Но нет, зверь дышал. Живой.

Свин забормотал, все еще прикрывая руками голову:

— Пастух что-нибудь придумает… Он хороший… он накажет рыжую гадину. Нарисует крест и накажет… А меня накормит. Я буду есть мясо, мясо, мясо! И хлеб. И конфеты. И пирожные. Пастух спасет меня…

— Кто такой Пастух?! — громко спросила Дарья. — Говори, живо, или оставшиеся пули достанутся тебе!

Свин зажал ладонями рот и замотал головой, но Дарья твердо решила добиться от него ответа. Она чувствовала: это важно — будто бы обнаружила потайную дверь, за которой, возможно, находятся сокровища. Он все расскажет, все!

— Кто такой Пастух?! — повторила она нетерпеливо.

Свин хранил молчание. Дарья выстрелила, целясь ему в ногу. Промахнулась. Еще выстрел — пуля угодила в голень. Свин взвыл, скорчился от боли.

— Рассказывай, урод, кто такой Пастух! — закричала Дарья.

То, что он не желал говорить, только усилило ее уверенность, что этот допрос стоит потраченных нервов. Она решила кнут сменить на пряник:

— Я дам тебе курицу, если скажешь. Обещаю.

Свин задрал голову и заорал, вытаращив полные боли глаза. Он орал и орал, брызжа слюной, пока силы не иссякли и крик не сменился сиплым хрипом. А потом он вдруг застыл — зрачки сузились, лицо побледнело, — после чего с напряжением повернул голову, уставился на Дарью и заговорил:

— У четырех черепашек четыре черепашонка… А и Б сидели на трубе… Кто остался?.. Кто остался? — Голос был совершенно безжизненный, механический. — Кто остался? У четырех черепашек четыре черепашонка…

— Какого черта? — нахмурилась Дарья. — Эй, Свин, слышишь меня?

— А и Б сидели на трубе… Кто остался? — Он отодрал от раны ватную накладку и принялся с остервенением рвать ее в клочья, при этом голос его оставался ровным, отстраненным: — У четырех черепашек четыре черепашонка…

Виктор пришел в сознание, заворочался, приподнял голову и пробормотал что-то невнятно. Сфокусировал мутный взгляд на Дарье, потом поглядел на брата. Свин продолжал рвать ватную заплатку и повторять слова про черепашек и А и Б.

— Кто такой Пастух? — спросила Дарья у Виктора.

Она не ждала от него ответа — хотела увидеть его реакцию. Виктор посмотрел на нее настороженно. Она заметила в его глазах то ли страх, то ли тревогу. И этого было вполне достаточно. Пастух — кто бы он ни был, — вероятно, дорог этим ублюдкам. Родственник? Друг?

— Можешь не отвечать, — сказала она, изобразив на лице безразличие. — Я и так узнаю, кто он. Мне кажется, это будет не сложно.

На экране телевизора двое мужчин готовили уху на берегу живописного озера. В огромном котле в наваристом бульоне плавали крупные куски рыбы, несколько луковиц, лавровые листья. В костре потрескивали дрова.

Дарья взяла пульт, прибавила громкость.

— …Не знаю, как у вас на Кубани, — весело обращался один мужчина к другому, — а у нас в уху обязательно добавляют немного водки.

Положив пульт на стол, Дарья вышла из камеры пыток. Вышла с мыслью, что снова сюда зайдет с плохой новостью для Виктора и Свина.

* * *

На похороны Розы Дарья надела черный брючный костюм, на голову повязала косынку, прикрыв шрамы на лбу. Предстоящую церемонию погребения она расценивала как испытание, которое нужно обязательно выдержать, хотя от одной мысли о десятках траурных лиц и бесконечных словах сочувствия ей становилось тошно.

Когда садилась в машину, которую за ней прислал Константин, она мысленно назвала предстоящую траурную церемонию «мрачной тусовкой». Цинично. Смотреть на все взглядом циника для нее вообще стало делом привычным.

На похороны собралось много народу. Дарья без удивления обратила внимание, как мало пришло людей с добрыми простыми лицами. В основном были хищники — ястребы и волки. Они приехали на шикарных машинах, напускная печаль не могла скрыть их настоящей сути.

Дарья невольно задалась вопросом: не считая Константина, кто-нибудь действительно скорбит по Розе? Вряд ли. Даже на похоронах эти хищники не упускали случая померяться друг с другом крутизной: бриллиантовые запонки, платиновые булавки, венки и букеты, цена которых вызвала бы недоумение у рядового бюджетника или пенсионера. Стоило ли Снежной королеве жить так, как она жила, чтобы после смерти получить мрачную богемную тусовку вместо пары чистых искренних слезинок? Вот она, цена власти — холод и равнодушие за печальными масками.

Когда гроб опускали в могилу, Дарье почудилось, что вокруг стоят не люди, а темные бездушные статуи. И тишина была какая-то мертвая, будто все затаили дыхание в ожидании, что что-то сейчас пойдет не так — лямка выскользнет из рук сотрудника похоронного агентства, и гроб свалится в могилу, или цветы на венках вдруг охватит адское пламя.

Но все прошло нормально.

Дарья бросила горсть земли на крышку гроба и сказала мысленно: «Прощай, Снежная королева. Гроза оказалась сильней тебя. Увы».

Поглядела на Константина: тот стоял с каменным лицом, но глаза выдавали тоску в его душе. В руке он держал две желтые розы — хозяйка любила эти цветы и обожала желтый цвет. Когда могилу засыпали землей и установили крест, он возложил букет бережно, погладив подушечками пальцев лепестки.

Поминки проходили в ресторане. Все было так стандартно, что Дарье даже стало обидно за Розу. Кто-то поднимался с бокалом в руке, говорил банальные фразы, все дружно кивали, соглашаясь, и выпивали, не чокаясь. Тут не приходилось ждать, что кто-нибудь напьется и, со слезами на глазах, затянет тоскливую песню и привнесет в эту богемную версию поминок хоть что-то душевное. Ложь и цинизм заполняли роскошный зал ресторана.

Дарья обратила внимание, как какая-то престарелая дамочка с бриллиантовым колье на дряблой шее с презрением посмотрела на молодого официанта — тот разливал в бокал вино и налил чуть больше положенного стандарта. Всего лишь мимолетный презрительный взгляд, но в Дарье он пробудил гнев. В голове начала выстраиваться цепочка, звенья которой состояли из подобных высокомерных старух, из вон того седовласого типа в костюме от Версаче и часами «Ролекс» на запястье, из сидящего рядом старика, похожего на какого-нибудь английского лорда. Цепочка, ведущая к смерти Киры.

Отчего-то казалось, что большинство из этих людей могли быть потенциальными заказчиками компромата на Розу, который собирал Фролов. И теперь они сидят тут с масками скорби на рожах, жрут, пьют, с презрением глядят на официантов… И не подозревают, что наравне с Артуром и Алексеем привели в ее дом смерть. Вот кто настоящие марионетки Грозы! Общество моральных уродов. Сколько таких цепочек можно составить, сотни, тысячи? И все они, без сомнения, ведут к чьему-то горю.

Гнев нарастал.

Дарья накручивала себя, всматриваясь в лица, и не могла остановить поток обвинительных доводов, стремительно заполняющий разум. Да и не желала. Злиться на этих людей не просто хотелось — сама душа этого требовала.

Старуха с сердитым выражением на лице что-то бормотала, видимо, оплошность официанта ее крепко задела. Дарья услышала мерзкий скрип — это сидящий рядом мужчина столовым ножом резал в тарелке и без того крошечный кусок мяса. Стальное лезвие с наглым вызовом, повизгивая, конфликтовало с фарфором.

— Хватит! — теряя над собой контроль, сказала Дарья. Она вскочила и выхватила из руки мужчины нож. — Хватит пилить это чертово мясо!

На нее нацелились сотни глаз. В них горело любопытство, которому суждено было смениться осуждением. Ошарашенный мужчина поднялся, нервно одернул полу пиджака.

— Что вы себе позволяете?

— Все я себе позволяю! — выдохнула ему в лицо Дарья. — Теперь — все, мне ведь больше нечего терять. А ты, жопа надутая, сядь и жуй свое мясо! — Она швырнула нож на пол, обвела взглядом присутствующих, понимая, что разумно было бы сейчас остановиться, притихнуть. Но разумной больше не хотелось быть. Плотину прорвало, жгучий поток злости хлынул наружу. Дарья впервые за сегодняшний день почувствовала себя хорошо, полной каких-то мистических сил. — Поскорбеть по Розе пришли? Не-ет, не думаю. Позлорадствовать! Стадо чванливых говнюков — вы скорбите, только когда бабки теряете!

Люди возмущенно загомонили. Кто-то глядел на Дарью снисходительно, мол, бедняжка выжила из ума от горя, не стоит ее винить.

— Шакалы! — выкрикнула она. У нее на уме были только банальные ругательства, которые мешали сложить более хлесткие, более ядовитые оскорбления. Пришлось сосредоточиться. — Для вас сегодня праздник, умерла волчица, которая могла всем вам глотки перегрызть. Может, расскажете, кто из вас готов был раскошелиться на компромат против нее, а? Или все вместе, вскладчину? И вот вам такой шикарный подарок — инсульт! Хотя нет, не подарок, вы предпочли бы ее унизить, но не вышло — волчица ушла гордо. Ну ничего, вы друг друга жрать будете, вам не привыкать. Это здесь и сейчас вы все из себя такие почтенные, правильные, а сбросите маски — шакалы! — Она вонзила пылающий взгляд в старуху: — А ты — старая крыса!

Люди поднимались с мест, огрызались, сверкая глазами. Похожий на английского лорда старик, разнервничавшись, опрокинул бокал с вином. Засуетились официанты. Пухлый управляющий рестораном стоял в сторонке с растерянным видом и бледным лицом.

К Дарье подошел Константин, обхватил ее за плечи.

— Успокойся. Пойдем на свежий воздух.

Она взяла со стола бокал с вином, мигом его осушила и швырнула на пол.

— Пойдем, — сказала громко, со злым весельем. — Все, что хотела, я сказала, и шакалы меня услышали!

Константин потянул ее прочь от стола, и она повиновалась. Когда шли к выходу из зала, возмущенный гомон усилился. Старуха, позабыв про статус, выкрикивала матерные слова, а кто-то хохотал как безумный, словно все произошедшее ему представилось розыгрышем.

На улице, прикурив сигарету, Константин спросил:

— Ну что, легче стало?

— Ага, — с усмешкой ответила Дарья. — Осуждаешь?

— Шутишь? Да я едва не взялся аплодировать. Ты высказала им то, что я давно мечтал высказать. Ты просто смелее меня — факт. И намного безумней.

Из ресторана выходили люди. Некоторые с опаской косились на Дарью.

— Я поминки изгадила, — вздохнула она.

— Это были не поминки, а вечеринка толстосумов. Позор. — Константин проводил взглядом типа, похожего на жирного пингвина. Тот, поддерживаемый телохранителем, тяжело дыша и отдуваясь, спустился по ступеням и заковылял к парковке. — Позорище. Я вечером выпью, помяну Розу. И больше не нужно ничего. Поминки должны быть скромными и тихими.

Дарья пожала плечами. Рассуждать на эту тему ей совершенно не хотелось — пресытилась траурными днями выше крыши, а от самого слова «поминки» выть хотелось.

— Паршиво выглядишь, — заметил Константин. — Ты вообще спишь? Как привидение, ей-богу…

— На себя посмотри, — тут же отозвалась Дарья. — Горе, знаешь ли, не красит людей.

— И месть тоже.

— Я живу местью, и ты, кстати, часть этой жизни.

Константин бросил окурок в урну, пристально поглядел на Дарью.

— У меня ощущение, что ты сейчас опять от меня что-то потребуешь. Патроны к травматике закончились?

— О нет, патронов хватает. И заметь, я никогда от тебя ничего не требовала. Просила, — ответила Дарья. — Но ты прав, просьба у меня и сейчас есть. Свин сегодня случайно обмолвился о человеке, которого назвал Пастух. Вот только настоящего имени, к сожалению, не назвал. Нужно выяснить, кто этот человек.

— Ну и зачем тебе это?

— Я хочу, чтобы они еще больше страдали. Они забрали у меня дочь, я заберу у них все, что им дорого. Это справедливо.

Константин несколько секунд молчал, обдумывая ее слова, а когда заговорил, в голосе его прозвучало осуждение:

— Тебе не кажется, что это уже перебор? Причем перебор конкретный такой.

— Нет, не кажется! — резко ответила Дарья. — А ты, я гляжу, размяк. Боишься идти до конца? Ты сегодня Розу похоронил, женщину, которая для тебя много значила, и в ее смерти виновны Виктор и Свин. И ты говоришь про какой-то перебор? Все, Костя, все, что им дорого, должно быть уничтожено! Только так мы по-настоящему отомстим, только так! Голода и боли недостаточно — это полумера. И я тебе расскажу кое-что про Виктора… Он хохотал, когда я ему рассказала, что Роза скончалась. Он смеялся над смертью Киры. Он нелюдь, Костя, нелюдь! И если есть человек, который этому ублюдку дорог, то этот человек такая же мразь, как он сам. Перебор? Нет, я так не думаю. Ну, так как, желаешь выйти из игры, самурай? Вот только не будет ли это предательством по отношении к Розе, а?

— Не дави на меня! — грубо сказал Константин. — Я тебе не какой-нибудь пацан.

— Я и не давлю, — примирительным тоном заявила Дарья. — Просто… просто, Костя, я боюсь, что ты остановишься, и мне придется идти по этой дороге одной. Ты мне нужен, я без тебя не справлюсь.

— Я с тобой, Дарья. С тобой. Все, что требуется, я сделаю. Об одном только прошу: чтобы ты ни задумала, обдумай это еще раз. И еще. И да, я знаю, кто такой Пастух…

— Знаешь? — Дарья посмотрела на него с упреком во взгляде.

— Я ведь наводил справки про Виктора и Свина. Пастух их приемный отец. Он живет в той же цыганской деревушке, местные его уважают, даже цыганские бароны к нему за советом приходят. Вернее, приходили, сейчас Пастух едва ли пару слов произнести может. Он инвалид.

Внутри у Дарья все затрепетало, она услышала то, что очень желала услышать: Пастух действительно близкий Виктору и Свину человек. Приемный отец! Более чем удачный расклад. Непонятно только, почему Константин скрыл от нее такую важную информацию.

— Нужно было раньше мне о нем рассказать.

— Не думал, что для тебя это важно. Он всего лишь больной старик, который, возможно, из ума давно выжил.

— Он воспитал их! — снова начала злиться Дарья. — Именно Пастух сделал из них нелюдей.

— Ну, знаешь… Бывает, что и у хороших людей вырастают дети-мрази.

— Не защищай его! Он просто не может быть хорошим человеком. Сам сказал, цыганские бароны к нему за советом ходят, а они свое состояние на наркоте делают. Уверена, это он приказал Виктору и Свину похитить Артура.

Константин сдался:

— Ладно. Но что ты собираешься с ним делать? Тоже посадишь в свою камеру пыток?

— Нет, — был холодный ответ, — я собираюсь его убить. Уничтожить. Сама. Лично. А потом во всех подробностях рассказать Виктору, как я это сделала. У меня хватит на это духа. Теперь — хватит. И еще останется.

Константин поежился, будто на него повеяло холодом.

— Не хотел бы я быть твоим врагом.

— Так не будь. И помоги мне уничтожить Пастуха.

— С одним условием, — тоном, не терпящим возражений, сказал Константин. — Ты выспишься и хорошенько еще раз все обдумаешь на свежую голову. Сама понимаешь, это ведь не муху прихлопнуть.

— Обещаю, — искренне произнесла Дарья, — я высплюсь и все обдумаю еще раз. На свежую голову.

Из ресторана в сопровождении молодого смазливого мужчины вышла та самая старуха, которую покоробила оплошность официанта. Заметив Дарью, она скривилась, схватила костлявыми пальцами за руку своего спутника и что-то ему сказала. Мужчина по-лакейски кивнул и с надменным видом подошел к Дарье.

— Софья Федоровна попросила вам передать: сама вы крыса. — В его манере говорить было что-то женственное. — Она еще попросила плюнуть вам в физиономию, — он покосился на Константина, — но я, пожалуй, воздержусь.

— Мудрое решение, — усмехнулась Дарья. — А теперь топай к своей хозяйке, шакаленок. И передай ей… Хотя ладно, ничего не передавай. Все что нужно, она от меня уже услышала.

Мужчина манерно фыркнул, развернулся и пошел к старухе. Константин с грустью улыбнулся.

— В болоте высшего общества повеяло свежим ветерком. Будет теперь у кикимор тема для пересудов. Хоть какой-то позитив.

Глава девятнадцатая

«Нужно поспать хотя бы немного», — именно с этой мыслью Дарья вернулась домой с поминок. Она не чувствовала себя усталой, вот только в голове была тяжесть, а мысли рождались какими-то колкими и обрывочными. Нужен отдых. И если пытаться уснуть, то только сейчас. Ночью не получится, ночь — время грозовых кошмаров.

Она уже собиралась подняться к себе в комнату и улечься в кровать, как раздался телефонный звонок. Отчего-то сразу же возникла мысль, что это звонит Алексей. Подняла трубку в полной уверенности, что сейчас услышит его пьяный голос: «Прости меня, прости…» Но услышала слезливый голос Вени Каховского. Театральный режиссер с трудом подбирал слова:

— Даша… он… Леша погиб. Утонул. До сих пор не могу поверить. Господи, да как же так? Мне сказали, он пьяный ехал на мотоцикле, врезался в ограду моста и упал в реку. Боже мой, боже мой… Это просто какой-то кошмар. Я до сих пор в себя прийти не могу.

Дарья оцепенела. Новость ее потрясла. Злость, которую она до этого испытывала к Алексею, улетучилась, сменившись смесью тоски, недоумения и чувства вины. Минуту назад она была уверена: он не заслуживает прощения. А сейчас проклинала себя за то, что записала его в один ряд с Виктором, Свином и Артуром. Давешняя ненависть к Алексею показалась искусственной, будто бы некая сила взяла да навязала ее и запретила искать ему оправдание.

— Даша, — услышала она голос Вени, — нам нужно всем встретиться. Всей труппой. Мы ведь как одна семья… Боже мой, сколько горя, это просто проклятие какое-то. У меня даже сердце разболелось. Нам нужно собраться в театре сегодня вечером. Что скажешь, дорогая?

— Прости, Веня, — ответила Дарья слабым голосом, — без меня. Я просто не в состоянии сейчас…

— Понимаю, понимаю. Я все понимаю, Даша. На тебя столько всего свалилось. Но знаешь, в такие моменты нельзя быть одной. Это неправильно.

Неожиданно ей захотелось закричать: «Оставьте все меня в покое!» Но агрессивный порыв продлился всего пару мгновений. Стараясь сохранять спокойствие в голосе, Дарья произнесла:

— Прости, Веня. И, пожалуйста, извинись за меня перед ребятами.

И поспешила повесить трубку, отчаянно желая, чтобы никто из театральной труппы больше не позвонил.

Она поднялась в свою комнату, с тоской взглянула на кровать, понимая, что теперь поспать уж точно не получится. Какой сон, если все мысли в голове точно тяжелые гири: давят, давят на сознание. Мысли о Грозе и ее жертвах. Ох, как же хотелось, чтобы Гроза была не эфемерным воплощением зла, а чем-то, состоящим из крови и плоти. Чтобы вцепится в нее ногтями и зубами — и рвать, рвать, рвать… Да будь Гроза страшным чудовищем — не испугалась бы, гнев помог бы. С таким союзником ничего не страшно.

Усевшись за стол, Дарья несколько секунд отрешенно глядела на монитор. Что-то было не так. Что не так?

О Господи!

В голове завыла сирена: «Тревога, тревога!»

Узники что-то пожирали, с остервенением вгрызаясь в темно-красное месиво в своих руках. Лица — в крови, челюсти с бешеной скоростью перемалывали… мясо? Это точно было мясо! То тут, то там на полу валялись темные клочья.

Шерсть! Кошка!

Дарья сделала резкий вдох, с выдохом выкрикнула:

— Твари! Вот твари!

Схватила клавиатуру компьютера, швырнула ее в стену, после чего вытащила из ящика стола травматический пистолет. И тут же ощутила себя сильной, всемогущей. Ярость растекалась по жилам, но здравого смысла все же хватило, чтобы напомнить себе о контроле — давешний урок, когда Виктор раскрыл весь спектр своего коварства, был усвоен на отлично: ярость без контроля — крах!

Непрерывно напоминая себе об этом, Дарья спустилась в подвал. Дверь оказалась открытой — весомый повод выругать себя за беспечность. Вот что значит потеря контроля: забыла закрыть дверь, и ублюдки разделались с кошкой!

Первая пуля попала Свину в область печени, вторая в темную от синяков ногу. Свин заверещал, но добычу из рук не выпустил. Он торопливо вырвал зубами кусок мяса из растерзанной кошачьей тушки и, издавая утробные звуки, принялся жевать. Его челюсти работали с бешеной скоростью, кровь и слюна текли по щетинистому подбородку.

Дарья, превозмогая отвращение, выстрелила. Пуля попала Свину в пах. Он захрипел, поперхнулся, из широко раскрытого рта вывалились полупережеванные куски мяса, тушка выпала из рук. Свин выпучил глаза, заорал во всю глотку и завалился на бок, прижав ладони к паху.

Дарья не мешкала. Ей хватило несколько секунд, чтобы, не снимая пальца со спускового крючка, подбежать к Свину, схватить тушку и отбежать обратно к столу. Безрассудный поступок, но мысль, что ублюдок сожрет хотя бы еще один кусок мяса, была невыносима.

Тушку положила на стол, поглядела на Виктора: настоящий зверь, дикий, лютый. Запавшие глаза показались ей черными ямами, на дне которых искрился лед. Он поедал свою порцию мяса с механической размеренностью, словно не опасаясь, что кто-то может сейчас же лишить его пищи. Виктор будто бы не замечал ничего вокруг и не обращал никакого внимания на вопли брата.

У Дарьи возникло искушение выстрелить ему в голову, но установка не терять контроля была еще достаточно сильна. К тому же после разговора с Константином теперь для этого зверя существовало оружие посильнее травматического пистолета.

— Если сейчас же не прекратишь жрать, я распоряжусь, чтобы Пастуха убили!

Шантаж сработал. Виктор застыл, его челюсти словно бы заклинило.

— Я выяснила, кто он, — продолжила Дарья. Она удивилась, насколько спокойно звучал ее голос, учитывая, что внутри все кипело и ярость буквально рвалась наружу. — Ты ведь не хочешь, чтобы твой приемный отец сдох в муках?

Звериный блеск в глазах погас, Виктор, не колеблясь и без видимого сожаления, бросил тушку кошки к ногам Дарьи, после чего выплюнул недожеванное мясо.

— Молодец, рыжая, — прошептал он устало, — правило этой игры ты усвоила хорошо.

Свин стонал, прижимая ладони к паху. На экране телевизора румяная женщина в нарядном фартуке готовила фарш для пельменей, не жалея приправ.

Виктор размазал ладонью кровь по лицу, зажмурился и улегся на подстилку. Громко рыгнул. Дарья была уверена: ему сейчас хотелось съязвить по поводу кошки, хоть как-то задеть, выместив злость.

— Ее звали Ириска, — сказала она. — Ее так назвала моя дочка.

Дарья сама не понимала, зачем произнесла эти слова — они выскочили из глотки будто бы помимо воли, — но именно после них ярость вырвалась наружу: перед глазами завибрировала красная пелена, взметнулась рука с пистолетом. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Виктор извивался, как уж, пули попадали ему в ноги, ягодицы.

— Ее звали Ириска, уроды! — кричала Дарья. Патроны закончились, но палец продолжал давить на спусковой крючок.

Свин громко зарыдал, при этом облизывая окровавленные пальцы. Виктор же выгнулся дугой на подстилке — вопль боли пытался вырваться из груди, но он все же сдерживал его из последних сил.

Дарья резко выдохнула, сунула пистолет за пояс и тряхнула руками, будто сбрасывая с них остатки ярости. Ее бесило, что Виктор еще продолжал держаться, сейчас его мольбы о пощаде или простое выклянчивание пищи были бы как бальзам на душевные раны. А если не мольбы, то пускай бы он изрыгал проклятья, выкрикивал угрозы — это ведь тоже проявление и свидетельство слабости. Дарья представила себе бешеного пса на цепи: морда в пене, челюсти клацают, шерсть дыбом. Реалистичная картинка нарисовалась в голове, такая реалистичная, что явь и воображение слились воедино, и почудилось, что у Виктора вытягивается лицо, превращаясь в звериную морду. Рыдание Свина стало в точности напоминать хрюканье хряка — эти мерзкие звуки как бы вышли на передний план, заглушив звуки из динамика телевизора.

Наваждение длилось несколько секунд. Когда игры разума закончились, Дарья с раздражением приказала себе держаться, во что бы то ни стало: не время сходить с ума! Чертово нервное истощение! Злясь на предательскую слабость собственного рассудка, она вышла из камеры пыток. Скоро вернулась с пластиковым пакетом, в который сложила останки кошки — сделала это быстро, решительно, до боли закусив губу.

— Отда-ай, мое! — вопил Свин, рыдая. — Мясо, мясо, отда-ай мое мясо!

Дарья подумала, что нет на свете звука более поганого, чем звук его голоса. В голове даже возникло словосочетание: «Нытье погани».

— Отда-ай, отда-ай мое мясо! — Свин глядел то в потолок, то на стены, словно уже не соображая, у кого именно выпрашивал подачку. Его блеклые глаза походили на глаза мертвой рыбины. — Отда-ай!

Дарья вышла из камеры пыток. Закрывая за собой дверь, усомнилась, что забыла утром ее закрыть. Все, конечно, возможно, но… что-то внутри протестовало против того, чтобы брать на себя вину за беспечность и гибель Ириски.

— Как жалко кису! Бедненькая, бедненькая киса.

Дарья услышала детский голос, когда поднималась из подвала по лестнице в комнату, а потом и увидела копию Киры. Та, выпятив нижнюю губу, стояла в дверном проеме. Дарье хватило мимолетного взгляда, чтобы понять: печаль это существо сейчас изображает, а не чувствует. Притворство, бездарная актерская игра.

— Такая хорошая киса была, черненькая, с хвостиком, — вздохнула девочка. — А эти нехорошие люди ее съели. Ох-хо-хо… беда, беда.

Дарья прошла мимо нее в коридор. Оглянулась.

— Это ты дверь в подвал открыла?

Она знала, что честного ответа не услышит, да и какой ответ на самом деле честный? Копия Киры скорчила обиженную гримасу.

— Не открывала я никакую дверь. Не нужно, мамочка, винить меня. Может, ты сама забыла ее закрыть, а?

Спорить Дарья не собиралась. С трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться, отвернулась и стремительно пошла дальше по коридору.

— Положи от меня цветочек на могилку кисы! — крикнула ей вслед девочка. — Я буду по ней скучать. И не вини себя ни в чем, мамочка. У тебя есть кого винить!

Останки кошки Дарья закопала в вишневом саду, возле беседки. Вторые похороны за день, но на этот раз без высокомерных людей вокруг. С вымазанными в земле и крови руками, стоя возле могилки с маленьким, не слишком аккуратным холмиком, Дарья впервые задумалась о том, что совершенно не помнит похорон Киры, будто их и не было вовсе. Отрезок времени, милосердно вырванный из памяти, из жизни. Даже стало страшно, что когда-нибудь эти воспоминания вернутся.

И тут, словно по чьей-то подлой воле, в голове возник образ лежащей в гробу девочки.

— Нет! — выкрикнула Дарья, проклиная свое вышедшее вдруг из-под контроля воображение.

Образ не желал меркнуть, хоть бери и головой бейся о стену. Девочка лежала в гробу — образ невероятно четкий, вот только лицо девочки было размытым.

Дарья не заметила, как зашла в беседку, села на скамью. Она совершенно потеряла связь с реальностью. Откуда-то донеслось треньканье колокольчика, а потом раздался громовой раскат — рокот звучал не прекращаясь. Дарья запаниковала, не понимая, как вырваться из мира иллюзий, ее тело будто бы растворилось в пространстве, а перед взором гроб с девочкой плыл по океану черной мглы.

Но вот очертания гроба размылись, и скоро он исчез вовсе. Мгла расступилась, и Дарья увидела залитый солнечным светом островок. Лучи появлялись ниоткуда. Это была поляна — ветвистый клен, кустарник черной смородины, на траве покрывало, на котором стояла корзинка, а рядом была разложена снедь. И книжка с красочным изображением Братца Кролика на обложке.

Дарья даже представить себе не могла, что может существовать что-то более несочетаемое. Этот островок выглядел слишком чуждо среди клубящейся, будто живой, мглы. Нечто прекрасное, то, от чего щемило сердце, и мерзкие, источающие чистейшее зло, тучи. Мощный противоестественный диссонанс.

Взирая на островок, она испытывала отчаяние. Как же хотелось попасть на эту поляну, ведь верилось, что там и только там придет успокоение, что солнечные лучи, изумрудная трава, листва клена заберут все беды и вернут утраченное, что прошлое — счастливое прошлое — вернется. Но какая-то сила не давала приблизиться, держала на расстоянии и будто говорила, издеваясь: «Здесь все в моей власти! Смотри и страдай от бессилия! Смотри и страдай!»

Из кустарника вышла кошка. Она задержала взгляд на порхающей над поляной бабочке, а потом разлеглась на траве и принялась вылизывать лапы. Раскрылась книга, перелистнулись страницы.

Мгла становилась все беспокойней, то тут, то там ее озаряли яркие вспышки, рождались и распадались в клочья черные вихри. Дарья увидела, как вдалеке мгла вздыбилась, поднялась, точно гигантская волна, и трансформировалась в женскую фигуру. Тень нависла над грозовым миром, мглистые потоки стекались к ней и, сопровождаемые электрическими разрядами, устремлялись вверх. И все это под мощный аккомпанемент грозовых раскатов и какого-то звериного, полного дикой ярости рева. Женская фигура становилась выше, шире, на черном овале лица вспыхнули синие огни глаз, как путь в бездну, прорезался и раскрылся рот.

Дарья не испытывала страха, ею полностью овладела злость. Ненависть к Грозе была абсолютной, будь она огнем, спалила бы всю вселенную.

На солнечном островке появилась призрачная фигурка девочки — зыбкая, едва заметная, подует ветерок и развеет. Солнечные лучи начали исчезать, на островок надвинулась тень. Листва клена, кустарника, трава стали пепельного цвета. Призрачная девочка приподняла руку и растворилась в воздухе, а на островок хлынули потоки мглы. Весь грозовой мир погрузился во тьму.

Дарья ощутила, как что-то схватило ее, встряхнуло. Она закричала, а затем увидела чье-то лицо и немедленно вонзила в него ногти.

Это был охранник. Он отпрянул, коротко выругался, на его раскорябанной щеке выступила кровь. Дарья, еще не осознавая, что вернулась в реальный мир, выкрикнула:

— Уничтожу тебя, тварь!

Охранник глядел на хозяйку с опаской. Секунду-другую он колебался, а потом перехватил ее руки и четко произнес:

— Спокойно, Дарья Сергеевна. Спокойно. Все хорошо. Спокойно.

Наконец Дарья сообразила, что сидит на полу беседки, а рядом никакая ни тварь из странного иллюзорного мира, а крепкий молодой человек. Охранник помог ей подняться.

— Я видел, что вы сидели на скамейке, дремали, кажется, а потом упали. Я сейчас «Скорую» вызову и…

— Не нужно! — резко сказала Дарья, не утратив еще агрессивный настрой.

Но охранник, имея свое мнение на ситуацию, все же вынул из кармана сотовый телефон.

— Я вызову. Вы ведь сознание потеряли.

Воспользоваться телефоном он не успел — Дарья ринулась к нему, как фурия, вырвала из руки сотовый и швырнула его на пол.

— Я же сказала «нет»! — прошипела она, дрожа от гнева. — К черту «Скорую»!

Охранник нахмурился, но промолчал. Дарья выскочила из беседки и зашагала к дому. Голова кружилась, глаза лихорадочно блестели, во рту, будто с похмелья, был неприятный привкус. В памяти крепко обосновался образ состоящей из мглы женщины. И островок. А еще не оставляло желание ринуться в бой, сорвать на ком-нибудь злость.

Вымыв руки, Дарья позвонила Константину.

— Я все обдумала, — заявила она решительно. — Мне нужен Пастух.

И рассказала Константину, что именно нужно сделать ему и его людям. Пока говорила, пальцы все сильнее и сильнее сжимали телефонную трубку.

— Хорошо, все сделаю, — с укоризной произнес Константин, когда она закончила. — Но знай, мне все это не нравится. Ты спала? Только честно?

Дарья коснулась шрама на лбу.

— Да, — ответила. — Я спала. И видела сны.

* * *

Константин приехал после полуночи. Угрюмо сообщил, что дело сделано, все прошло без эксцессов, но в проклятую цыганскую деревушку он больше ни ногой. Когда Дарья садилась в машину, спросил:

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Дарья дернула плечами.

— О чем?

— О том, как ты сознание потеряла, разбила телефон охранника и запретила вызывать «Скорую».

— Вот стукач! — фыркнула Дарья, бросив презрительный взгляд в сторону будки охранника. — Мало я ему рожу расцарапала.

— Ты за языком-то следи, — осек ее Константин. — Он мой человек и выполняет мои указания. И поверь, его меньше всего волнует, что думают о нем всякие разные истеричные дамочки. Не срывай злость на тех, кто тебе добра желает.

Дарья благоразумно отвечать на выпад не стала, хотя на языке уже крутились язвительные фразы. Она молча уселась на переднее сиденье, не проронила ни слова, когда Константин вывел автомобиль с территории особняка и через минуту-другую выехал на шоссе.

Ночь была ветреной, шумел густой лес по обе стороны дороги. На фоне бледного лика луны стремительно плыли тучи.

Дарья была настроена решительно. В ее воображении Пастух представал эдаким отвратительным чудовищным стариком с водянистыми глазами. В последнее время воображение было щедрым на яркие образы. Злость подавляла всяческие сомнения, внутренний голос даже не пытался что-нибудь вякнуть, упрекнуть — спрятался трусливо в глубинах сознания, ведь у него не было ни малейшего шанса против жестокой воли, царящей в голове Дарьи — Снежной королевы. Мысли походили на лозунги — четкие, нерушимые, единственно правильные. Черное и белое без малейших оттенков. С такими мыслями Дарья ощущала себя по-настоящему живой, целеустремленной. В душе была странная гармония — такая, возможно, бывает у палачей, для которых моральная дилемма не более чем пустые слова.

— Ты улыбаешься? — удивился Константин. — Я лично не вижу повода для радости.

— Тебе показалось, — бросила Дарья, отвернувшись.

Она не сомневалась, что ему действительно показалось — изгиб губ не всегда означает улыбку. Да и с чего бы ей улыбаться? Вон отражающаяся в боковом стекле женщина более чем сурова, такая просто не способна на улыбку. Переутомился самурай, потому ему и мерещится всякое.

Константин вывернул руль, автомобиль съехал с шоссе на лесную дорогу. Свет фар вырывал из ночной темени кочки, кустарник, деревья. Минут через пять Константин остановил машину, вынул из бардачка два ручных фонарика, один из которых вручил Дарье.

— Пойдем, тут рядом совсем.

Выбрались из автомобиля, зашли в лес, освещая фонариками путь. Как Константин и обещал, до места назначения дошли быстро.

Небольшая поляна. Возле прямоугольной ямы сидели на траве двое крепких парней — один курил, другой с улыбкой на губах рассматривал картинки в телефоне. На пригорке выбранной из ямы земли лежала лопата и стояли две мощные электрические лампы — в их свете лес вокруг выглядел как жутковатая декорация к мрачной сказке. Раскачивались ветви, в кронах шумел ветер, над поляной скользили тени.

Парни поднялись с земли, расступились, и Дарья увидела старика. Тот лежал на траве спокойно, сложив руки на груди. Его тонкие губы смыкались и размыкались, взгляд был устремлен в небо.

Дарья подошла ближе и поняла: воображение до этого рисовало ей ложную картину, Пастух вовсе не выглядел отвратительным, похожим на урода из фильма ужасов старикашкой. Напротив, в его облике была властная, в чем-то даже подкупающая суровость. «Старый филин», — подумала Дарья, не позволяя другим чувствам взять верх над злостью.

— Давай покончим с этим побыстрее, — заявил Константин.

Дарья кивнула, не отрывая внимательного взгляда от Пастуха.

— Вы ступайте к машине. Я все сделаю сама. Идите.

Константин подошел к ней вплотную, произнес тихо, с нажимом:

— Ты еще можешь передумать!

— Идите к машине, — спокойно повторила Дарья.

Несколько секунд Константин вглядывался в ее будто окаменевшее лицо, затем махнул рукой и сказал своим людям:

— Пойдемте.

Когда они покинули поляну, Дарья вынула из кармана телефон, включила видеокамеру и присела возле Пастуха на корточки.

— Ну привет.

Старик повернул голову, из-под кустистых седых бровей на Дарью уставились слезящиеся водянистые глаза. Пастух глядел оценивающе, как дантист на больной зуб пациента.

— Ты скоро умрешь, — процедила Дарья, снимая на телефон лицо старика. — Твоя вина в том, что ты вырастил из сыновей убийц. Они убили мою дочку.

Пастух моргнул, выражение его лица не изменилось. Дарья склонилась над ним и ощутила запахи лекарств и подгнивших яблок. Промолвила, не скрывая злорадства:

— Они страдают. Ох, старик, если бы ты только знал, как они страдают. Молят меня о смерти. Твои сыновья превратились в животных, совсем оскотинились, в них больше нет ничего человеческого. Недавно я скормила им их собственные уши, отрезала и скормила. Они жрали их с аппетитом, чавкая, как свиньи. Они еще долго будут страдать, я не дам им спокойно сдохнуть. Как тебе моя месть, а, старик?.. Пастух, Пастух… не уследил ты за своими хрюшками.

Пастух с заметным усилием сделал глубокий вдох, на выдохе попытался плюнуть Дарье в лицо, но не смог — слюна осталась на нижней губе.

— Знаю я таких, как ты, — усмехнулась Дарья, не забывая снимать старика на камеру. — Ты привык все контролировать, верно? На всех свысока смотрел… А тут вон как вышло… лежишь тут беспомощный и даже плюнуть не можешь. Нет ничего хуже, чем бессильная ярость. Уж я-то знаю, о чем говорю, поверь. Могу поклясться, ты, старик, жалеешь сейчас, что дожил до этого дня, не помер тихо-мирно в теплой постельке. Ну а теперь… — она поднесла телефон к лицу Пастуха, — не желаешь передать привет своим выродкам? Давай же, не стесняйся, прохрюкай что-нибудь…

Звук, который издал Пастух, действительно был похож на хрюканье, хотя он, задыхаясь от гнева, явно пытался произнести какие-то слова.

Ветер усилился, из-за туч выглянула луна, сделав пляску теней на поляне еще причудливей. Кроны деревьев раскачивались, шелестели листва и травы.

Дарья улыбнулась. Она чувствовала себя хозяйкой леса, властительницей ночи, способной разгонять тучи и управлять ветром. Удивительное ощущение. В нем было что-то колдовское, сатанинское, запретное. Даже аппетит неожиданно проснулся: очень хотелось чего-то сладкого, пирожных или шоколадных конфет.

Она похлопала Пастуха по морщинистой щеке.

— У тебя есть еще время помереть от инфаркта. Несколько минут.

Собрав остатки сил, старик прохрипел в ответ:

— П… проклинаю!

— Проклинаешь? — с наигранной укоризной промолвила Дарья. — Ну-ну… Вот только поздно меня проклинать, я уже проклята. Зря пыжишься, старик. Лучше помолись своей хозяйке Грозе. Она услышит тебя, я уверена.

Пастуха затрясло, его зубы клацнули, рука приподнялась — напряженные костлявые пальцы скрючились — и обессиленно опустилась на траву. Дарья узрела в этом жесте предел отчаяния, эмоциональный максимум, на который только способен человек. И это принесло ей удовлетворение. Она уже предвкушала тот момент, когда покажет видеозапись с последними минутами жизни Пастуха Виктору. Это окончательно сломает зверя. Это мощней и беспощадней голода и боли. Это идеальное орудие мести. Но пока съемку придется прервать. Временно. Нужны свободные руки для следующего шага.

Отключать камеру не стала — просто положила телефон на траву, после чего принялась толкать Пастуха к яме. Непростое оказалось дело, хотя старик даже не пытался сопротивляться. Он лишь хрипел, гневно вращал глазами да тщетно пытался вцепиться слабыми пальцами в траву.

— Тяжелый, сволочь, — сетовала Дарья, пододвигая Пастуха все ближе к яме. — Ну ничего, ничего… еще чуть-чуть…

Остановилась, отдышалась, подняла телефон и продолжила съемку. В свете ламп лицо старика напоминало морду древнего ящера — из широко открытого рта обильно текла пенистая слюна, глаза едва не вылезали из орбит. Дышал он порывисто, издавая звуки, схожие с шарканьем наждачной бумаги. «Хороший материал, — оценила Дарья. — Первое место за операторскую работу».

Телефон снова отложен. Еще усилие — и Пастух свалился в яму. И как же удачно упал, прямохонько на спину. Такую картину нужно запечатлеть как подобает, не упуская мелочей. Взяв телефон и нацелив объектив камеры на старика, Дарья медленно обошла могилу.

— Вот так. Отлично. То, что надо. Знаешь, Пастух, у меня это уже третьи похороны за сутки. Многовато, скажи? Того гляди, привыкну. Похороны после завтрака, похороны после обеда, похороны после ужина — вот и день удался. Я не против того, чтобы хоронить таких, как ты, трижды в день.

Пастух вытянул дрожащую руку. Дарья было решила, что это запоздалый жест мольбы о пощаде, но ошиблась: старик, оскалившись и натужно хрипя, вонзил ногти в стенку могилы и накарябал крест. Усилие, которое он приложил к этому действу, было неимоверным, будто от этого зависела его жизнь и жизнь его сыновей.

Крест. Дарья присела на корточки и сняла знак на камеру крупным планом. Отчего-то вспомнила про шрам на своем лбу. Крест и молния. Черные метки? Определенно. Символы ненависти.

Плюнув в старика, Дарья взяла лопату и принялась с ожесточением закапывать могилу. Землю бросала на ноги Пастуха, на живот. Она хотела до последнего момента видеть в его глазах животный страх. Старик ворочался, кряхтел, глядя, как растет слой земли над его дряхлым телом. Дарья закапывала могилу, умудряясь при этом снимать все на камеру — спина взмокла, ветер теребил копну рыжих волос.

Она теперь бросала землю на грудь и шею старика, наслаждаясь тем, в какой муке кривилось его лицо. Мимика человека, знающего, что жить осталось совсем немного, а смерть будет страшной, — превосходный видеоматериал, лучше не придумаешь! Виктор станет таким же ничтожеством, как Свин, когда это увидит. Его гордыня падет и растечется зловонной слизью. Восторг! Это будет ничем не замутненный восторг! И пускай Гроза бесится, глядя, как страдают ее слуги, эта сука не с той связалась, на каждую молнию найдется громоотвод!

Комья земли скатывались на лицо Пастуха, его глаза в сумраке могилы блестели, как серебряные монеты. Дарья не чувствовала усталости, по ее жилам текла холодная энергия, мощи которой хватило бы, чтобы закопать сотню, тысячу прислужников Грозы. Месть взрастила древо с пьянящими восхитительными плодами. Каждый ком земли, брошенный в могилу, был хлесткой пощечиной Грозе. Бить ее, бить суку безжалостно! Мгла расступится, и путь к солнечному острову будет свободен! Так будет, обязательно будет!

Увлеченная своими мыслями, Дарья не заметила, как подошел Константин. Он быстро вынул из наплечной кобуры пистолет, снял его с предохранителя и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела был подобен грому. Дарья подскочила от неожиданности, выронила лопату и телефон.

Пуля попала Пастуху точно в лоб. Эхо от выстрела затерялось среди ночного леса. Несколько секунд Дарья стояла в оцепенении, уставившись на мертвого старика в могиле, а затем развернулась и, рыча сквозь зубы, попыталась влепить Константину пощечину. Тот с небрежной легкостью перехватил ее руку.

— Ты-ы! — рычала Дарья. — Да ты-ы!..

Он оттолкнул ее, засунул пистолет в кобуру.

— Не вздумай меня отчитывать! — строго, металлическим голосом сказал он. — Я не собираюсь оправдываться за то, что не дал тебе похоронить старика заживо. Он такой смерти не заслуживал.

Дарья тихо неразборчиво выругалась. Константин вздрогнул, будто от холода, и продолжил, сменив тон на более мягкий:

— Я готов Виктора и Свина на куски разорвать, но причинять вред еще кому-то я не стану. И тебе не позволю. Нужно видеть границы.

— Разорвать на куски? — процедила Дарья. — Ну что же, ловлю на слове.

Константин поднял руки в жесте «сдаюсь», попятился.

— Ну вот что, безумная ты моя, я даже знать не хочу, что ты опять задумала.

Дарья промолчала. Тяжело вздохнув, она положила телефон в карман, затем поддела ногой крупный ком земли, сбросив его в могилу прямо на лицо Пастуха.

Подошли парни, Константин сказал им «закапывайте» и зашагал прочь. Дарья пошла следом. Она больше не чувствовала себя хозяйкой ночи, и лес уже не казался ей таинственной декорацией. Странная эйфория прошла, накатила усталость.

Забрались в автомобиль. Какое-то время сидели молча, ждали, когда вернутся парни, вглядываясь в беспокойную ночь за лобовым стеклом. Наконец Дарья произнесла тихо:

— Раньше ты всегда мне напоминал гангстера из фильма про итальянскую мафию.

— А теперь?

— Теперь — нет.

Константин побарабанил пальцами по рулю.

— Возьми свою фотку, погляди на нее, а потом посмотри в зеркало. Не уверен, что узнаешь саму себя. Черт возьми, я теперь даже в глаза твои заглядывать боюсь, в них что-то… потустороннее. — Он помолчал, а когда заговорил, голос у него был тоскливым: — А что будет потом? Скажи мне, что будет потом, а?

— Не понимаю. — Дарья бросила на него усталый взгляд и тут же отвернулась.

— Что будет с тобой, когда все закончится?

— Буду жить дальше.

Константин коснулся ее руки.

— А есть ли жизнь после мести? После такой мести?

— Не нужно задавать мне такие вопросы, — рассердилась Дарья. — Я не хочу, не желаю об этом думать. Не сейчас. Лучше давай обсудим наш следующий шаг. Ты сказал, что готов Виктора и Свина на части разорвать…

— Быстро же ты припомнила. Ну ладно, я слушаю.

— Есть еще одно дело, с которым я сама могу не справиться. Потребуется помощь твоя и твоих людей. — С каждым словом Дарья чувствовала себя все уверенней, холодная энергия снова потекла по жилам. Злость возвращалась. — Это нужно сделать сегодня.

— Разорвать ублюдков на части? — с нервной иронией поинтересовался Константин.

— В какой-то мере, — был ответ. — Нужно лишить их еще кое-чего. Тебе и твоим людям придется запачкать руки в крови. Это будет твоя личная месть за Розу. И Киру.

Возникла пауза, которую Константин нарушил спустя минуту:

— Похоже, этой ночью мне поспать не суждено.

Глава двадцатая

Смотреть ли на то, что будет твориться в подвале? Этот вопрос оказался сложнее, чем Дарья предполагала. А ведь в своих мрачных, подогретых злостью фантазиях она сама заходила в камеру пыток с тесаком для рубки мяса. Все до последних мелочей делала сама. И это не казалось сложнее отрезания скальпелем ушей. Но сейчас, с долей страха, отвращения и досады, она начала сомневаться, что вообще сможет присутствовать на экзекуции. Устала? Неужели это и есть психологический предел? Неужели это сложнее, чем закопать живьем старика или убить мужа?

Вот так раз!

Когда Константин с ребятами спускались по лестнице в подвал, Дарья чувствовала приступ паники: идти следом или остаться?! Оба варианта казались плохими. С одной стороны, было опасение, что можно полностью тронуться умом, а с другой — страх того, что месть утратит нечто важное, то, чего потом уже не вернуть. Какой-то сумбурный и несправедливый выбор.

Хотя…

Есть компромисс. Видеокамера в подвале. На экзекуцию можно смотреть по монитору компьютера. Разум такое выдержит, это ведь совсем не то, что присутствовать самой. Будто кино глядишь, страшный кровавый триллер. Ох, если бы не проклятая усталость, если бы не недосып… Тогда и дилеммы никакой не стояло бы.

С этими мыслями Дарья поспешила в свою комнату. С мощным внутренним трепетом уселась за стол, уставилась в монитор. Волнение, неуверенность — как же хотелось, чтобы тот воинственный, с примесью горячей жестокости, настрой, который был в лесу, вернулся.

Она увидела, как Константин, пройдясь по камере пыток, бросил на стол стопку полотенец и что-то сказал своим подчиненным. Те медлить не стали — подошли к Свину и с суровым видом принялись за работу: укол обезболивающего в руку, жгут на предплечье. Свин не сопротивлялся. Он лежал спокойно и, судя по всему, вообще не соображал, что происходит.

Зато Виктор все прекрасно понял. Зверь вскочил и принялся метаться на цепи, что-то яростно выкрикивая.

Дарья потянулась к клавиатуре, чтобы включить звук, но передумала — отдернула руку от рядов кнопок, как от огня, проклиная себя за слабость. Где чертова всемогущая женщина из зазеркалья? Где триумф? Где ярость? Они так нужны сейчас, так нужны!

Чувствуя, как предательски к горлу подкатывает тошнота, Дарья наблюдала за действиями подчиненных Константина. Один из них прижал плечи Свина к подстилке, лишив его возможности вырваться; другой же подложил под руку узника разделочную доску. Все это они делали с напряженными лицами, нервно.

Губы Свина расплылись в улыбке, на изможденном, со следами подсохшей крови лице она выглядела настолько противоестественно, что Дарья содрогнулась. Улыбка была какой-то детской, безмятежной.

Виктор перестал метаться — застыл, уставившись на брата. Несколько секунд он стоял, расправив плечи, будто бросая палачам вызов, а потом вдруг обмяк, ссутулился, руки повисли вдоль тела как плети.

Дарья, позабыв про ангельскую улыбку Свина, подалась вперед. Ей хотелось во всех подробностях рассмотреть выражение лица Виктора. Она очень надеялась, что сейчас наблюдает гибель его гордыни. Впору ликовать, но чувство триумфа было слабым — так, какой-то всплеск, и не более того. Только и оставалось, что наблюдать и мысленно звать Снежную королеву.

В свете люминесцентных ламп камеры пыток блеснуло широкое лезвие тесака. Дарье почудилось, что время замедлилось. Будто в тягучем сне, она наблюдала, как тесак, которым не раз разрубала куриные тушки на кухне, опустился на руку Свина, с легкостью отделив кисть.

— Вот это я понимаю! — раздался за спиной восхищенный детский голосок. — Хрясь — и готово! Надо было тебе самой, мамочка, самой! Ну что же ты, а? Самой!

Дарья ощутила прохладное дыхание возле уха. Копия Киры зашептала — словно листва прошелестела:

— Самой… самой… самой…

В камере пыток дергался и орал Свин. Один из здоровяков навалился на него всем телом, другой прижимал к ране полотенце.

— …Самой, мамочка… самой…

— Убирайся!

Дарья вскочила со стула, повернулась лицом к девочке, но увидела лишь стремительно тающее посреди комнаты темное облачко. Тихонько, будто в насмешку, звякнул колокольчик: динь-динь…

Скривившись, Дарья повернулась к монитору. По экрану стекали капли крови. Они появлялись как конденсат на стекле — бледные, с розовым оттенком, капли становились все более насыщенными, буро-красными, маслянистыми. Сам по себе включился звук, из динамиков вырвался полный безумия вопль Свина.

Дарья отшатнулась, прижав ладонь к губам. В горле, обжигая кислотой, заклокотала рвотная масса. Виски сдавило.

Неожиданно кровавые потеки на экране исчезли, вопль прекратился. Дарья снова видела камеру пыток. Свин лежал без сознания. Оба здоровяка, без суеты, обрабатывали его рану. Виктор по-прежнему стоял, ссутулившись. Он был похож на потрепанную механическую куклу, у которой кончился завод.

Сил бороться с тошнотой больше не было. Дарья бросилась к окну, откинула занавески, перегнулась через подоконник, и ее вырвало желчью. Болезненные спазмы повторялись и повторялись. Зеленоватая вонючая масса раздирала глотку, обжигала гортань и язык и выплескивалась наружу.

Наконец спазмы прекратились. Дарья вытерла ладонью губы и слезящиеся глаза, уставилась на бледную полосу рассвета над лесом. Набрала полные легкие свежего утреннего воздуха.

— Я пустая, — произнесла чуть слышно, жалобно, имея в виду вовсе не содержание своего желудка. — Совершенно пустая.

Память вдруг выдала странную шутку — в голове зазвучала невероятно печальная мелодия, которую Дарья слышала давным-давно, еще в детском доме. Одна из воспитательниц играла ее на пианино. Как же звали эту женщину? Нет, уже не вспомнить. Она проработала всего месяц, а потом… Дарье иногда казалось, что этой похожей на серую птичку воспитательницы никогда и не было, что она и ее музыка просто пригрезились. Залетела птица-сон в обитель отверженных, пропела грустную мелодию и упорхнула. А музыка забылась, как забываются детские грезы. Позже Дарья пыталась ее вспомнить, с тоской мучая баян, но не смогла. А сейчас вспомнила. Почему?

Слезы снова затуманили взор. Сквозь их пелену она видела, как расширяется, светлея, территория зари. Под аккомпанемент грустной мелодии в голову закралась безумная мысль, что спокойное утро всего лишь иллюзия. Казалось невероятным, что одновременно могут существовать кошмар, который сейчас творился в подвале, и эта чистая, светлая безмятежность за окном. Пугало то, что кошмар манил больше рассвета. Вспомнился вопрос Константина: «Есть ли жизнь после мести?» Теперь она знала ответ и с механической обреченностью озвучила его вслух:

— Нет.

Сморгнув слезы, она подошла к монитору. Свин лежал с перебинтованной культей, окровавленная отрубленная кисть покоилась у него на груди. Он все еще был без сознания. Константин и его ребята курили возле стола, а Виктор… он смотрел в видеокамеру, задрав голову. Смотрел с безразличием. Это был взгляд мертвеца. Но вот он приподнял руку и очертил в воздухе зигзаг. Знак молнии. Дарья поняла: этот жест не был спонтанным, послание предназначалось ей. Неужели это был вызов? Казалось маловероятным, что зверь еще способен показывать клыки. Рановато она похоронила его гордыню.

Здоровяки затушили сигареты, направились к Виктору. Тот напрягся, на его тощем, покрытом синюшными потеками теле вздулись жилы. Глаза зло блестели, от безразличия в них не осталось и следа.

Сердце Дарьи бешено заколотилось.

— Осторожно! — выдохнула она, вцепившись в панель клавиатуры.

Парни приближались — мускулистые, с бычьими шеями, весь их вид будто бы гласил: против танка не попрешь! Кто для них измученный голодом узник? Всего лишь букашка! Сейчас поквитаемся с тобой, ничтожество, за нашу хозяйку Розу!

— Осторожно, дурни! — повторила Дарья.

То, что случилось в следующую секунду, выглядело, как нечто непостижимое: Виктор развернулся и прыгнул на одного из парней, обхватил его руками и ногами, вонзил зубы ему в шею. Все это он проделал с неимоверной скоростью, на которую, казалось, просто не способен человек. Он словно бы годами готовился к этому броску, часами отрабатывал каждое движение.

Дарья даже не заметила, как включила звук. Из динамиков раздалось хриплое, полное звериной ярости, рычание. Виктор дернул головой, вырвав из шеи кусок плоти и разорвав артерию. Из раны брызнул фонтан крови.

Константин и второй здоровяк опомнились, бросились на помощь. Виктор отпрыгнул от своей жертвы, его челюсти ходили ходуном, с чавканьем пережевывая мясо, перекошенное лицо блестело от крови. Он даже не пытался обороняться и прикрываться руками, когда на него посыпались мощные удары.

Пострадавший парень пятился к столу, прижимая ладони к ужасной ране на шее и жадно хватая ртом воздух. Константин прервал избиение, поспешил к парню, и через мгновение они скрылись в слепой зоне.

Дарья вскочила со стула — усталости как не бывало — и выбежала из комнаты. Она думала только об одном: лишь бы второй здоровяк не забил Виктора до смерти! Еще рано, рано! На лестнице споткнулась, скатилась кубарем на первый этаж, расшибив локоть, колени, ягодицы. Но на боль было плевать — нужно спешить! Поднялась и, с полустоном-полукриком, помчалась по коридору.

Запыхавшись, она влетела в камеру пыток, увидела, как пунцовый от злости здоровяк наносил удары кулаком по лицу Виктора.

— Хва-атит! — заорала Дарья срывающимся голосом.

Парень продолжал избиение. Она бросилась к нему, пихнула ладонями в плечо.

— Хватит, слышишь? Хватит!

Он застыл с занесенной для очередного удара рукой, повернул голову и поглядел на Дарью с яростью.

— Не убивай его! Нельзя! Еще рано! — быстро заговорила она, вцепившись в его запястье. — Смерть освободит его, а он должен страдать!

— Оставь ублюдка, Кирилл! — отдал четкий приказ Константин.

Он стоял на коленях возле умирающего товарища, которому уже ничего не могло помочь, из разорванной артерии вытекло слишком много крови. Жить парню оставалось считаные секунды.

Кирилл поднялся.

— Спасибо, — промямлила Дарья.

Лицо Виктора выглядело как сплошное кровавое месиво. Невероятно, но он улыбался, разбитые губы кривились. Один глаз полностью заплыл, а другой, красный от лопнувших сосудов, как-то насмешливо таращился.

Дарья прямо по растекающейся по полу луже крови подошла к умирающему и застала его последний порывистый вздох. Константин выждал с минуту, а потом ладонью прикрыл веки парня.

— Моя вина, — тихо произнес он. — Черт бы меня побрал…

Раздался хриплый булькающий смех, который сменился протяжным воем. Виктор, тщетно пытаясь приподняться на локтях, ликовал. Его едва ли не волчий вой походил на победоносный клич.

Дарья поглядела на зверя с мистическим страхом: откуда он черпает силы? Невозможно!

Вой сменился смехом, затем опять воем. На клочковатую бороду Виктора стекала пенистая кровавая слюна, красный глаз в темной глазнице таращился в потолок.

Кирилл нервно топтался возле стены, уставившись с презрением на Виктора. Здоровяк с трудом удерживал себя от того, чтобы не подойти и не двинуть в рожу ублюдку еще разок. А лучше много, много раз.

Константин поднялся, стряхнул с ладоней кровь, постоял немного, глядя в лицо мертвого товарища, после чего подошел и поднял с пола тесак. Его лицо ничего не выражало, в движениях была противоестественная меланхоличность. Глядя словно бы в никуда, он проследовал к Виктору, наклонился, с ужасающей обыденностью занес над головой тесак и одним ударом отрубил узнику кисть руки.

Кирилл одобрительно кивнул, а Дарья открыла рот от изумления, ее поразила безэмоциональность, с которой Константин все это сделал. Совсем как робот.

Дикий вопль заполнил камеру пыток, в нем смешались и ярость, и боль. Виктор извивался на полу, сучил ногами. Кровь из раны лилась ему на грудь.

Дарья пришла в себя. Она схватила со стола полотенце и бросила его Виктору. Тот, скорее инстинктивно, чем осмысленно, продолжая кричать, судорожно укутал в ткань покалеченную руку. Полотенце сразу же покраснело.

Константин небрежно бросил тесак к ногам Дарьи, затем подошел к мертвому парню и попытался поднять его. Кирилл поспешил на помощь. Вместе они вынесли товарища из камеры пыток.

Чувствуя головокружение и тяжесть в животе, Дарья подобрала тесак, положила его на стол. Бросила Виктору еще два полотенца. Она не сомневалась: зверь не умрет от болевого шока или кровотечения. У нее была железная уверенность, что Гроза убережет его от смерти. Нет, все просто не может так закончиться. Месть продолжится, пик еще не достигнут.

Вяло размышляя об этом, она поплелась к выходу.

Константин и Кирилл погрузили в машину труп товарища и уехали, не прощаясь. Выйдя на веранду, Дарья как раз успела застать их, когда они, перепачканные в крови, мрачно забирались в салон автомобиля.

Она еще долго стояла, обхватив ладонями плечи и мелко дрожа от утренней свежести. Думала о Константине и о том, как он отрубил руку Виктору. Самурай был таким пугающе спокойным, хотя она сознавала: внутри него тикала бомба с часовым механизмом, которая могла рвануть в любую секунду. Он прошел войну, выполнял для Розы преступные приказы, но именно этой ночью в его душе что-то необратимо покорежилось. Помощи от него можно больше не ждать. Однако Дарья не испытывала по этому поводу сожаления, ею полностью овладела тоска. В голове снова зазвучала та самая печальная мелодия.

По небу расползалось рассветное зарево, над землей стелился туман, из вишневой рощи доносилось пение какой-то птички. Пичуга радовалась, что ветреная ночь стала прошлым. Радовалась. Дарья невольно ей позавидовала, ведь сама уже не способна была радоваться ничему.

Нет утраты тяжелее.

Глава двадцать первая

Дарья уснула прямо за кухонным столом, не допив кофе, хотя сном это состояние назвать было трудно. Она просто вырубилась — голова опустилась на поверхность стола, глаза закрылись.

И наступила темнота.

Никаких образов и снов. Черная пропасть, в которую провалилось сознание, была пуста, глубока и спокойна. Черты лица Дарьи обрели давно утраченную мягкость, из приоткрытого рта вытекло немного слюны.

Но безмятежная дрема оказалась недолгой — веки затрепетали, дыхание стало порывистым. Дарья вздрогнула и села на стуле прямо. Какое-то время не могла сообразить, где находится, да и вообще рассудок не желал нормально работать. Были лишь вялые вопросы: «Где я? Кто я? Что случилось?..» Вопросы и желание вернуться обратно в черную спокойную пропасть.

Неожиданно вспомнились люди в подвале. Кто они? Ах да… Виктор и Свин. Они сегодня — а сегодня ли? — лишились рук. А ночью умер в лесу старик. Пастух. Кровь в камере пыток. Много крови. Константин. Парень с разорванной артерией. Блеск лезвия тесака для рубки мяса…

Дарья потерла пальцами виски. Голова была наполнена тяжестью, мысли ворочались неохотно, с трудом выстраиваясь в логические цепочки.

Недопитый кофе. Напиток остыл… ну и плевать. Дарья сделала два глотка и осознала, что что-то потеряла. Это было смутное чувство утраты, но оно заставило выйти из-за стола и отправиться на поиски. Прошлась по коридору, с подозрением вглядываясь в декор на стенах. Потопталась в прихожей.

Потеряла что? Что утратила, пока спала?

Нет, никак не вспомнить. Все из-за чертовой тяжести в голове. А может, на улице поискать? Пожалуй. Оставить поиск — не вариант. Чуть пошатываясь, Дарья вышла из дома, проследовала до ворот. Молодой охранник посмотрел на нее обеспокоенно.

— С вами все в порядке?

Она выдавила улыбку.

— Да, все хорошо. — Сделала глубокий вдох и резкий выдох. Тряхнула головой. — Все хорошо. Хочу немного прогуляться. — И добавила непринужденно: — Я тут рядышком.

Ей была неприятна мысль, что кто-то станет о ней волноваться. Отчего-то — неприятна. Дарье хотелось, чтобы ее вообще никто не замечал, будто она бесплотный призрак.

Охранник неуверенно переминался с ноги на ногу. Прошли секунды, прежде чем он вздохнул и открыл дверцу рядом с воротами.

— Благодарю, — снова наградила его улыбкой Дарья.

Когда она проходила мимо, охранник поежился, словно на него повеяло холодом. Ему невыносимо захотелось выпить горячего чая, чтобы нутро обожгло, а между лопаток выступила испарина. Прикрыв за хозяйкой дверцу, он поспешил в будку ставить чайник.

Дарья брела по пыльной дороге, апатично глядя себе под ноги. Она даже не пыталась задаваться вопросом, куда лежит ее путь… Просто шла, шла и шла, вдыхая ароматы освеженных утренней росой трав. Скоро ощутила сильный дискомфорт, с минуту стояла в задумчивости, после чего разулась, зашвырнула сандалии в бурьян и дальше пошла босиком.

Она не ощущала ход времени, она не ощущала даже саму себя, словно и правда стала бесплотным призраком. В голове настойчиво пульсировала мысль, что нужно что-то найти; мысль, которая тянула вперед, заставляя делать очередной шаг. Следуя внутреннему зову, Дарья свернула на тропинку, ведущую через поле разнотравья. Шла все так же, понурив голову и устремив бессмысленный взгляд себе под ноги.

Вот и поле осталось позади.

А потом Дарья без удивления, но с неожиданностью обнаружила себя идущей по деревенской улице. Она знала эту деревню, все вокруг было смутно знакомо, словно она уже здесь когда-то была. Или действительно была?

Не хотелось напрягать память и вообще думать.

Низенький, выкрашенный в синий цвет забор, открытая резная калитка. Ступни Дарьи коснулись мощенной плиткой дорожки. Сердце заколотилось, отчего-то захотелось плакать.

Из дома ей навстречу вышла Глафира. Женщина, печально улыбаясь, спустилась с крыльца. Дарья, больше не в силах сдерживать плач, бросилась ей в объятья.

— Девочка моя, — гладила ее по затылку Глафира. — Бедная, бедная моя девочка…

— Я не знаю, что здесь делаю… Я ничего уже не знаю. Я дала себе слово больше не видеть вас, но… Зачем я пришла?

— Молодец, что пришла. Молодец. — Глафира поцеловала ее в лоб. — Тебе нужно остановиться, прекратить все это. Хватит.

Дарья отстранилась от нее. Долго молчала, а потом вымученно улыбнулась сквозь слезы:

— Я не могу. Уже слишком поздно.

— Неправда! Никогда не поздно остановиться, — Глафира говорила мягко, но с укором. — Останься у меня, прошу тебя. Мы будем пить чай и разговаривать. Не нужно возвращаться в этот проклятый особняк. А хочешь, мы пойдем за земляникой? Будем бродить по лесу, собирать ягоды… я знаю такие земляничные поляны! А вечером сварим варенье. Запах в доме будет просто божественный. Я испеку булочки по бабушкиному рецепту. Нет ничего вкусней, чем эти булочки со свежим вареньем. Мы сядем прямо здесь, во дворе… Вынесем столик, стулья, поставим самовар. У меня есть прекрасный старинный самовар. Мы с тобой будем есть булочки, пить чай с вареньем и смотреть на закат. Уверена, сегодня будет чудесный закат…

— Нет, Глафира, — отступила на шаг Дарья. — Не сегодня. Мне нужно закончить дело.

— Забудь о делах. Просто поверь, что они не важны.

— Не могу. Это сильней меня. Я не позволю Грозе победить.

Глафира уставилась на нее с жалостью:

— О чем ты, девочка?

Дарья выставила перед собой руки, будто защищаясь.

— Это была ошибка. — В ее глазах появился горячечный блеск, лицо обрело жесткие черты. — Почему я здесь? Это ошибка, ошибка, ошибка! Не говорите больше ничего, пожалуйста…

Глафира сделала движение в ее сторону, но она быстро отступила.

— Нет! Вы лишаете меня сил, а мне еще нужно закончить дело. Прощайте и простите за все.

Она развернулась и, рассеяно потирая шрам на лбу, пошла прочь. Что она искала? Почему явилась сюда? Эти вопросы действовали на нервы.

— Останься, Даша! — с мольбой в голосе крикнула ей вслед Глафира. — Прошу тебя… Ты ведь убиваешь себя, я вижу. А вместе мы справимся…

Дарья зажала уши ладонями, чтобы не слышать ее. Так и дошла до окраины деревни, а потом побежала. Лишь посреди поля, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, снова перешла на шаг. Ощущения потери больше не было, все встало на свои места. Мутная рассеянность сменилась острой резкостью. Злость вернулась. Земляничные поляны, варенье, булочки? Не в этой жизни!

«Не в этой жизни!» — снова и снова повторяя в уме эту фразу, она добралась до особняка. Охранник бросил на ее босые ноги удивленный взгляд, но счел разумным вопросов не задавать. И правильно, хозяйка ведь вернулась совсем не такой, какой уходила — глаза пылали, в каждом движении сквозила нервозность. Вот так прогулялась!

Дарья собиралась было сразу же наведаться в камеру пыток, но передумала. Рано. Лучше вечером, когда узники хотя бы немного оправятся от шока. Сейчас же они вряд ли смогут адекватно оценить то, что она собиралась им показать. А значит, нужно набраться терпения.

Весь день она слонялась по дому. Иногда брала баян и начинала извлекать из многострадальных мехов кощунственную пародию на музыку. Порой подолгу сидела возле зеркала в комнате Киры — вглядывалась пристально в зазеркалье и видела на фоне Снежной королевы отблески молний. А еще она пила кофе. Много кофе — крепкого, очень сладкого.

Вот и вечер.

Дарья взяла флешку с записью казни Пастуха, бутылки с водой и, неосознанно кривя губы в жестокой улыбке, спустилась в подвал.

Узников била дрожь. Оба лежали на подстилках мокрые от пота. Свин тихо стонал — громче стонать просто не хватало сил. А Виктор молча глядел в потолок, прижимая к груди обернутую в окровавленную простыню покалеченную руку.

Дарья бросила им бутылки с водой и уселась на стул.

— Пейте. Я добавила в воду обезболивающее.

Слово «обезболивающее» подействовало как условный сигнал гипнотизера, выводящий пациента из транса. Оба узника с заметным усилием сели на подстилках, взяли бутылки. Свин, не прекращая постанывать, зажал бутылку между коленей и судорожно открутил крышку. Виктор справился с задачей с помощью зубов. Пили жадно, захлебываясь, отдуваясь и гримасничая от боли.

Дарья смотрела на них и думала о том, как мало они походили на человеческих существ. Это были какие-то странные твари из иного мира, не люди. Покалеченные изможденные твари.

Ее слегка мутило от вони экскрементов и запаха крови, но, оценив свои ощущения, она решила, что полчаса в этой преисподней выдержать в состоянии. А больше и не нужно.

Она поднялась со стула, обойдя полуподсохшую лужу крови, подошла к телевизору и вставила в разъем флешку. С помощью пульта включила видеозапись, после чего вернулась и снова уселась на стул.

— Смотрите, это будет вам интересно.

Оба узника послушно уставились на экран. Свин сидел с отвисшей челюстью и видом дебила, здоровой рукой он заторможенно расчесывал живот. А Виктор смотрел устало, но не отрешенно, на его изуродованном побоями лице капли пота прокладывали дорожки среди запекшейся крови.

На экране Дарья разговаривала с лежащим возле ямы стариком. Звук был четким. Несмотря на шум ветра на фоне, хорошо различалось каждое слово. А вот изображение оставляло желать лучшего. Камера прыгала, то и дело соскакивала с лица старика, выхватывая пучки травы.

«У тебя есть еще время помереть от инфаркта, — звучал из динамиков голос Дарьи. — Несколько минут».

— Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец, — неожиданно выдал Свин.

Судя по его виду, он совершенно потерял связь с реальностью и эти слова произнес неосмысленно, ничего не подразумевая. Но Дарья его реплику оценила и демонстративно похлопала в ладоши: мол, отлично, уродец, кое на что ты еще способен! Все происходящее она расценивала как бредовую, но тем не менее увлекательную театральную постановку. Три персонажа. Кровавые декорации. Пока еще смутный, но, без сомнения, трагичный финал. Странную она написала пьесу. Пьесу под названием «Месть».

На экране она обходила могилу, в которой лежал старик.

«Знаешь, Пастух, это уже мои третьи похороны за сутки. Многовато, да? Того гляди, привыкну. Похороны после завтрака, похороны после обеда, похороны после ужина — вот и день удался. Я не против того, чтобы хоронить таких, как ты, трижды в день».

Виктор смотрел, не моргая. Дарья заметила на его глазах слезы и попыталась проанализировать свои чувства… Радости или просто удовлетворения среди них не оказалось. Было какое-то раздражение, словно не такого результата она ожидала. Но тогда какого? Зверь сломлен, чего еще нужно?

Она закапывала старика живьем. Камера прыгала сильно, но суть происходящего на экране была ясна.

И тут Виктор зарыдал. Он даже не пытался себя контролировать и буквально давился слезами. Дарья смотрела на него и понимала: именно сейчас, впервые за все время он не похож на какого-то зверя, не похож на тварь из иного мира. Он похож на человека. Вот такой, весь изуродованный, с лицом, на котором нет живого места. Дело было в глазах — в них космическая тоска, какая бывает только у людей.

Звук выстрела. Константин прикончил Пастуха, прекратив ужасное погребение.

Дарья сидела молча. Ждала. Свин снова принялся тихо постанывать, при этом что-то неразборчиво бубня себе под нос. Виктор прекратил рыдать. Какое-то время он всхлипывал, глядя на экран с остановленным изображением, но скоро успокоился и тихо заговорил:

— Мне было тринадцать… Пастух подарил мне на день рождения телескопическую удочку. Мы впервые пошли с ним на рыбалку с ночевкой. Вдвоем. Это была лучшая ночь в моей жизни. Горел костер… звезды сияли… С тех пор я больше никогда не видел таких звезд. — Он улыбнулся, словно действительно вернулся в прошлое, во времена счастливого детства. — Мы заварили в котелке травы… как же было вкусно. Чай пах лесом, летом. Пастух рассказывал разные истории. Он был отличный рассказчик. В костре потрескивали дрова. Я до сих пор помню его жар. Особенный жар. Все тогда было особенным, неповторимым. И река, и воздух, и тишина… и тишина. Он не заслуживал смерти. Только не он.

— Заслуживал, — возразила Дарья. — Он вырастил из вас с братом убийц.

Виктор перевел на нее затравленный взгляд.

— Как скажешь. Я больше не могу бороться. Я… я совершенно пустой.

Дарья вспомнила, что совсем недавно слышала эти слова. Но кто тогда их произнес? Кто-то знакомый, близкий.

— Я скучаю по желтоглазому монстру, — заявил Виктор. — Никогда не думал, что буду по нему скучать. Я недавно звал его, умолял снова поселиться в моих легких. Он был частью меня. А теперь… я пустое место. Никто.

— Ты сделаешь все, что я скажу? — спросила Дарья.

— Да, — был тихий, полный покорности ответ.

— Скажи, что ты дерьмо собачье.

— Я дерьмо собачье.

Дарья откинулась на спинку стула, пытаясь разглядеть в Викторе признаки былого зверя. Но нет, она их не видела. Волк умер, родилась овца. Униженная, готовая на все овца.

— Почему ты не ешь?

Виктор поднял на нее тоскливый взгляд.

— У меня нет еды.

— А рука? Твоя рука. Возьми ее и ешь.

— Это не еда, — скривился Виктор.

Дарья подалась на стуле вперед.

— Ты будешь ее есть, причем с аппетитом! Или желаешь, чтобы я сходила за пистолетом? У меня еще много патронов.

Он кивнул, поднял с пола отрубленную кисть, поднес ее к губам. Снова поглядел на Дарью с какой-то мольбой во взгляде.

— Ешь, — почти ласково велела она.

Виктор сомкнул зубы на кисти, при этом его затрясло еще сильней. Зажмурившись, он откусил кусок плоти и принялся медленно жевать. Для Свина это будто бы послужило неким сигналом. Уставившись на брата, он, точно сомнамбула, поднял свою кисть и без колебаний вцепился в нее зубами. Обливаясь потом, дрожа всем телом и болезненно гримасничая, оба узника усердно работали челюстями.

Дарья поймала себя на мысли, что это зрелище не вызывает у нее ни отвращения, ни удовлетворения. Будто она глядела не на братьев, поедающих свои собственные руки, а на что-то мирное и обыденное. Неужели это финал? Неужели можно считать, что месть свершилась?

Задавая себе эти вопросы, Дарья поднялась со стула и покинула камеру пыток. Ей хотелось немедленно поглядеть в зеркало и увидеть в зазеркалье грозную женщину, для которой ничего еще не окончено. Финал? Какой может быть финал, если главный враг не наказан?

Гроза не наказана!

— Я жду тебя, сука, — шептала Дарья, поднимаясь на второй этаж. — Я жду тебя…

В коридоре возле комнаты Киры с ней случился припадок. Рухнув на пол, она скорчилась, выпучив глаза и стиснув зубы. Мышцы свело, пальцы скрючились. А потом ее начало трясти. Перед мысленным взором сверкали молнии, в голове грохотал гром и шумел ветер. И ей слышалось в этих звуках: «Я иду-у, иду-у…»

* * *

Дарья пришла в себя, но была не в силах подняться с пола. Кости ломило, мышцы болели, в голове не прекращался глухой, какой-то тягучий звон. Так и лежала посреди темного коридора, слушая биение своего сердца. Прошло немало времени, прежде чем она заставила себя подняться. Каждое движение давалось с трудом. Упираясь ослабшими руками в стену, зашла в комнату дочери. Пошатнулась, едва не упав, нащупала выключатель, нажала на кнопку и добрела до кровати. Припадок полностью лишил ее сил. Как же не вовремя. Дарья испытывала обиду за собственный, как оказалось, такой ненадежный, организм. И за свой рассудок. Они представлялись ей сейчас как нечто отдельное от ее сущности — союзники, ставшие предателями.

За окном пророкотал гром. Звук был далеким и каким-то хищным. Во всяком случае, так показалось Дарье. Она представила себе, как в мрачном ореоле туч по земле медленно шествует чудовищное существо. Гроза. Древняя злобная тварь, которая идет сквозь беспокойную ночь, приближаясь.

— Пускай, — прошептала Дарья. — Я готова.

Произнести эти слова было несложно, но поверить в них… Готова к встрече с Грозой? Нет. Она покосилась на окно, после чего хлопнула ладонью по кровати, собралась с силами и пересела на стул напротив столика с зеркалом. Вгляделась в свое отражение: истощенная, усталая женщина с растрепанными волосами. Глаза как осенние лужи, без живого блеска. И эта дурочка решилась на то, чтобы бросить вызов Грозе? И она с глупой самоуверенностью заявляет, что готова к противостоянию?

За окном снова пророкотал гром. В комнату, взметнув занавески, ворвался ветер. Лампочка в люстре замигала и погасла. В глубинах зазеркалья кромешный мрак разорвала ветвистая молния.

Несколько секунд Дарья сидела, ослепленная вспышкой. Когда зрение восстановилось, увидела в зеркале лицо Розы и отшатнулась, едва не вскрикнув. Видение было четким. Лицо покойной свекрови будто плавало в океане тьмы — губы шевелились, глаза блестели.

— Гроза забрала меня, — услышала Дарья ее голос. — Она забрала всех нас… Здесь мертвые страдают. Здесь нет покоя… Здесь холодно…

Лицо скривилось страдальчески и медленно погрузилось во тьму. Дарья сидела, застыв в оцепенении и вцепившись в край стола. Как зачарованная она смотрела в зеркало, не в силах отвести взгляд. На нее дохнуло могильным холодом, кожу начало покалывать.

Из глубин зеркальной вселенной донесся глухой тяжелый стон, от которого нервы Дарьи натянулись до предела. Они завибрировали, как струны, когда за окном в очередной раз пророкотал гром. Перед ее взором во мраке, словно сияющее древо, выросла молния — корявые ветви, совсем не резко, точно трещины вспарывали тьму. Молния растворилась, а из густого мрака выдавилось искаженное мукой лицо Артура. Именно выдавилось — с напряжением, как будто какая-то сила безжалостно выталкивала его на обозрение Дарьи. Рот Артура кривился, постоянно меняя форму, под грязной кожей что-то шевелилось.

Удивительно, но именно сейчас Дарья вспомнила другого Артура. Того, который любил дочку, дарил цветы, устраивал в ресторане шикарные вечера. Она и забыла, что он когда-то был таким. Не часто, но все же был. И искренне в любви объяснялся, и даже стихи читал. Эти воспоминания теперь вызывали боль. Возникла мысль, что когда-то, давным-давно, она свернула не на ту дорогу, выбрала неверный путь, который привел к вратам ада. А Артур… он всего лишь одна из жертв ее выбора. Как же долго она избегала того, чтобы винить себя, а тут, словно некая дверь распахнулась, и все запретное хлынуло неудержимым потоком. И ведь не отвернуться, не отмахнуться. И почему именно сейчас, когда злость на саму себя до ужаса несвоевременна? Злость должна быть оружием, а не орудием самоуничтожения! Это все Гроза! Не иначе сука забралась в голову и корежит, корежит разум!

— Ты отдала меня ей! — выкрикнул Артур из зазеркалья. — За что? Никто такого не заслуживает! Ты убила меня, убила, убила!.. Меня жрут крысы. Их тут тысячи. Сотни тысяч. Слышишь, как они пищат? Пи-пи-пи-пи-пи… Мелкие ненасытные твари… Они крадут пространство. Мне тесно, тесно!..

Дарья впервые задумалась о том, что он пережил там, в канализационном колодце. И испытала жалость. Еще одно несвоевременное чувство. Разбить бы поганое зеркало, да что-то мешало это сделать. Когда лицо Артура исчезло во мраке, Дарья сказала себе: «Я сошла с ума» — и тут же повторила вслух:

— Сошла с ума.

А может, и нужно быть сумасшедшей, чтобы пытаться противостоять силе, которая чужда для человеческого понимания? Эта мысль вызвала странное возбуждение. Дарья подалась вперед и прошипела в зеркало:

— Да, я спятила! И я не боюсь!

В темноте появился Пастух. С его седых волос, с бороды соскальзывали влажные комья земли.

— Ну а ты что мне скажешь, а? — выпалила Дарья. — Будешь ныть, как холодно тебе в могиле? И тебе нужна моя жалость?

Он не ответил. Его морщинистое лицо медленно растворилось в темноте. Дарья вспомнила, с каким ожесточением и злорадством закапывала беспомощного старика, и снова всколыхнулось чувство вины. Проклятое чувство, вырвать бы его, как занозу!

— Я сделала бы это снова! — выкрикнула Дарья упрямо, стараясь верить в свои слова. — Я все делала правильно! Ну, куда ты исчез, старик? Я не боюсь смотреть в твои глаза!

Ответом ей стал грохот грома, более мощный, чем раньше. Гроза уже была близко.

В зазеркалье появился Алексей.

— Нет, только не ты, — застонала Дарья. — Уходи, прошу…

Ей тяжело было его видеть. Он дрожал и выглядел таким жалким, потерянным. Его кожу покрывал иней, в волосах блестели льдинки. Он походил на человека, отмеченного многовековыми страданиями. В глазах была усталость, которую Дарья не видела даже у узников в подвале. Абсолютная, космическая усталость. Дарье пришла в голову тоскливая мысль, что он целую вечность брел по ледяной пустыне — одинокий, не знающий надежды. Образ бредущего по ледяной бесконечности Алексея был четким, как истина, не требующая доказательств.

— Прошу, не говори ничего, — прошептала она. Ей казалось, что в голосе будет та же вселенская усталость, что и в глазах, и это окончательно добьет ее морально. — Молчи, прошу, Леша.

Он молчал. Из глаз Алексея текли слезы, застывая искрящимися льдинками на щеках. Дарье хотелось просить у него прощенья, но она понимала: если начнет — разрыдается, а там и до истерики недалеко. Прощупывая взглядом его лицо, она подумала о том, что толком не знала, как он погиб. Веня сказал — утонул, но сейчас она была уверена: без Грозы тут не обошлось. Конечно, нет, ведь Лешка Краснов там, в мрачном зазеркалье. Его тело, пустая физическая оболочка, в морге, в морозильной камере, но его сущность, душа, в плену у зловещей, не знающей жалости, силы.

— Я вижу мертвых, — произнесла Дарья. — Я их вижу…

Ей подумалось, что она как раз из тех сумасшедших, что способны видеть покойников. И ничего, кроме грусти, эта мысль у нее не вызвала. Видеть призраков прошлого — это больно. Это ни с чем несравнимая тяжесть.

«Здесь мертвые страдают…» — далеким эхом прозвучал в голове голос Розы. Он сменился мощнейшим продолжительным громовым раскатом. Стекла в окнах задребезжали, стены затряслись, где-то в глубинах дома что-то скрипуче застонало.

Дарья покосилась на дверной проем. Ей почудилось, что в темную комнату из коридора медленно вползает нечто еще более темное, будто туша гигантского спрута протискивалась в щель. Из зеркала, озарив стены призрачным светом, вырвалась грозовая вспышка. За окном завыл ветер. Взгляд Дарьи заметался по комнате: никакого темного нечто! Действительно почудилось. Еще один побочный эффект сумасшествия. Безумие стимулирует воображение.

Эта мысль что-то надорвала в сознании, и Дарья захохотала. Вернее, это было что-то среднее между истеричным хохотом и рыданием. Она с нарастающей паникой сознавала, что нужно немедленно прекратить это, но не могла. А разум заволакивало мутной хмарью, и Дарье вдруг показалось, что это хохочет вовсе не она, а какая-то дурная старуха, словно демон влезшая в ее тело. Причем хохочет, чтобы поиздеваться, унизить, показать свою власть. Уже и дыхания не хватало для очередного вдоха.

Она сползла со стула на пол, обхватила голову руками, зажмурилась и заставила себя закричать, выдавив из легких остатки воздуха. Несколько мгновений, показавшихся ей вечностью, она находилась на грани потери сознания, а потом, вскинув голову, сделала резкий вдох. Мутная хмарь в сознании немного рассеялась.

Какое-то время Дарья сидела без движения, слушая, как стучит кровь в висках, а потом, ощущая дрожь в ногах, поднялась. За пеленой слез все было как в мутном калейдоскопе. Проморгалась, обессиленно опустилась обратно на стул и с опаской взглянула на зеркало. Алексея в зазеркалье больше не было, но там, в глубинах черного потустороннего пространства, сияла крошечная искорка.

Гром гремел, почти не переставая. Дом стонал, словно это было не современное здание, а ветхий, доживающий последние дни терем, которому любой порыв ветра доставлял страдания.

Искорка приближалась, и скоро Дарья сообразила, что это вовсе не искра, а обрамленный ярким сиянием силуэт человека. Ребенка!

— Кира! — выдохнула Дарья.

Теперь она ясно видела лицо дочки, ее глаза. И это была никакая не копия. Кира шла в темноте осторожно, будто по невидимой тонкой жердочке, опасаясь оступиться и упасть в черную бездну. Исходящее от нее свечение то угасало, то становилось ярче.

Резко подавшись вперед, Дарья протянула руки, ладони уперлись в гладь зеркала. В кожу вонзились иглы лютого холода, пульсирующая ледяная волна поползла по запястьям, предплечьям, покрывая немеющие руки слоем инея. Дарья тонко завыла от боли и отдернула ладони.

— Росинка!

Далеко за силуэтом Киры расцвела ветвь молнии. Через мгновение — уже ближе, ярче. Молнии словно догоняли девочку, становясь все яростней. Зеркало завибрировало, затрещало, по нему поползли трещины — теперь молнии бесновались в сотнях зеркальных сегментов. Раздался оглушительный громовой раскат, и искрящиеся осколки посыпались на столик. Дарья отшатнулась, прикрыв руками лицо. Когда грохот грома затих, посмотрела на пустую зеркальную оправу с долгожданной злостью, сжала онемевшие ладони в кулаки и заорала, дрожа всем телом:

— Верни мне ее, тварь! Верни ее! — Голос сорвался на пронзительный визг: — Верни-и-и!..

В исступлении, она обрушила кулаки на осколки, порезалась. От гнева перехватило дыхание, но с возвращением злости исчезла моральная и физическая усталость, а боль стала почти незаметной. Внутри будто бы разжалась пружина, в висках заколотилась кровь. Дарья вскочила, отшвырнула стул и устремилась к дверному проему. Ее мысли походили на обрывки горящей бумаги, они сгорали, не успев толком сформироваться.

Вышла в коридор.

Стены были прозрачные, за их зыбкой поверхностью, одна за другой, пробегали горящие синим светом искрящиеся волны. Грохот грома сливался со скрипучими стонами, скрежетом, пол кренился в разные стороны, точно при корабельной качке.

Дарья шагала, стиснув зубы и стараясь не упасть. С ее ладоней капала кровь. Дом вздрогнул, как при землетрясении, затрещал страдальчески, где-то наверху раздался хруст дерева, затем грохот, а потом Дарья услышала громкий кошачий вопль, плавно сменившийся диким продолжительным звериным ревом, от которого воздух завибрировал, а синие отблески за стенами стали угловатыми, резкими.

Она застыла, поглядела на потолок: что за демонов притащила с собой Гроза? Паскуда явилась не одна! Кошачий вопль повторился, но звук теперь был печальный. За стенами снова поползли ровные неоновые волны.

Дарья взмокла от нервного напряжения. Сделав глубокий вдох и резко выдохнув, продолжила путь по коридору. Ее заносило то вправо, то влево, отбрасывало назад. Она отталкивалась ладонями от стен, на мгновения теряя чувство ориентации в пространстве. Дом стал чужим. Он словно дремал, притворяясь обычным зданием, но теперь пробудился стонущим и кряхтящим чудовищем.

— Гроза пробудила тебя! — с обидой в голосе выкрикнула Дарья. — Ты предал меня!

Коридор начал удлиняться. Проем, ведущий на лестницу на первый этаж, уползал вдаль. Картины на стенах вытянулись, слились в одну неровную полосу.

Остановившись, Дарья закрыла глаза и принялась громко, с яростью в голосе читать стихотворение:

— Празднуя луны восход!.. — Пауза. — Под веселый щебет птичий!.. — Пауза, резкий вдох. — Звери водят хоровод!.. — Она продолжила путь, не открывая глаз и не ощущая больше «качки». — На поляне земляничной!

Повернув вправо, Дарья нащупала дверную ручку, опустила ее, распахнула дверь и вошла в свою комнату. Открыла глаза. Ударила ладонью по выключателю, но свет не загорелся. Ну и плевать. Мертвенных отблесков молний было достаточно, чтобы сориентироваться, да и за стенами продолжали пробегать неоновые волны.

— Празднуя луны восход. — Теперь она говорила тихо, выдавливая слова с напряжением. — Под веселый щебет птичий. — Она дошла до стола, выдвинула ящик, вынула пистолет. — Звери водят…

Дом опять задрожал, стекла в окнах лопнули, брызнув осколками. Обвалился карниз со шторами, тюль затрепыхался на ветру призрачным стягом. Посыпалась лепнина, по потолку, сдирая пласты штукатурки, поползла трещина. Она добралась до люстры, и та со звоном и грохотом рухнула на пол.

Дарья удержалась на ногах только потому, что вцепилась рукой в край стола. Зло ухмыльнувшись, она бросила взгляд на окно.

— …водят хоровод на поляне земляничной!.. Я не боюсь тебя, сука! Ты слышишь меня?!

Не прекращая ухмыляться, Дарья покинула комнату. В коридоре побежала в противоположную от лестницы сторону. Гнев буквально разрывал ее изнутри. Стены сужались и расширялись, словно легкие гигантского существа. Потолок всколыхнулся и взмыл в космические дали, на пол посыпались картины, светильники, распахнулись и сорвались с петель двери во всех комнатах.

Сзади, с первого этажа, донесся приглушенный голос охранника:

— Дарья Сергеевна, где вы?! Где вы, черт бы вас побрал?! Уходить нужно! Дарья Серг…

Что-то загрохотало, и голос оборвался. Дарья даже не оглянулась, она лишь сильнее стиснула рукоять пистолета и выскочила на балкон. В лицо ударила пахнущая дымом волна ветра. Часть вишневой рощи была объята пламенем, огонь с диким ревом подбирался к беседке. Над оградой нависала упавшая деревянная мачта линии электропередач, свисающие с нее оборванные провода метались и искрили. От оранжереи остался лишь голый каркас, осколки стекла блестели, отражая вспышки молний.

Выдавив из груди звериный рык, Дарья вскинула руку с пистолетом и принялась стрелять в небо. Звуки выстрелов и грохот грома слились в единую канонаду.

— Это самое глупое, что я видела. — Копия Киры вышла из коридора на балкон и встала рядом с Дарьей. — Бросать вызов Грозе? С таким же успехом можно бросать вызов космосу.

Дарья опустила руку, выронила пистолет. Что она могла возразить этому существу? Какие подобрать слова, чтобы это были слова ее, а не злости? А возражать хотелось. Хотелось упрямиться, с зубовным скрежетом внушая себе и всему миру, что она, женщина, лишившаяся дочери, способна уничтожить всех демонов ада, способна разорвать в клочья Грозу. Ведь ничего же больше не осталось, кроме этого безумного упрямства. Дарья готова была палить и палить из травматического пистолета в небо, лишь бы оно не исчезло.

— Уходи!

— Я уйду. — Голос девочки четко выделялся на фоне шума стихии. — Скоро мы с тобой расстанемся навсегда. Ты хотела знать, кто я? Ну что ж, время настало… Я ее дочь, одна из целого легиона. Дочь, но такая же марионетка, как и ты. Я ее частичка, но я не такая, как она. Пока не такая. Мы с тобой обе делали то, что хотелось ей. Она питалась твоим страданием, пила твою боль капля за каплей.

Дарья устремила взгляд в небо. Отражая блеск молний, массивные валы туч зловещим кольцом окружали особняк. Казалось, это могучие волны обрамляли гигантскую воронку в бушующем океане. И было в их движении что-то неестественное, выходящее за грань реальности, словно бы изображение на мрачной гравюре вдруг ожило по чьей-то колдовской прихоти. Огонь внизу добрался до беседки, ревущие смерчи подхватывали мириады искр и уносили их в беспокойное небо.

— Виктор был прав, — прошептала Дарья.

— Да, прав. — Девочка достала из кармана колокольчик и посмотрела на него задумчиво. — Ты всего лишь играла роль, которую для тебя придумала Гроза. Ты ее лучшая актриса. Она выбрала тебя, зная, что кто угодно остановится, сломается, завершит свою месть на полпути… Но только не ты. И если хочешь узнать, чем все закончится, спускайся в подвал. Занавес упадет там. А можешь сейчас же уйти из дома. Можешь сказать себе, что нет никакой Грозы, нет меня, что все это порождение твоего безумия. Кто знает, возможно, со временем ты и правда поверишь в это. Выбор за тобой.

Звонко тренькнул колокольчик. Копия Киры, пятясь, вошла в коридор, и скоро ее фигурка стала размытой, а потом она и вовсе исчезла. До ушей Дарьи донесся едва различимый на фоне буйства стихии шелест:

— А может… меня и Грозы… действительно… не существует…

Совсем рядом с особняком в землю ударила молния, ярчайшей вспышкой озарив ночь. Дарья зажмурилась, отвернулась и произнесла тихо:

— Выбор за мной.

Глава двадцать вторая

Расстояние от балкона до лестницы Дарья преодолела с закрытыми глазами. Так было легче, ведь стоило разомкнуть веки, и дом оживал, стены начинали шевелиться, пол — крениться. Она открыла глаза, только когда спустилась на первый этаж и услышала слабый голос:

— Помогите…

Охранник лежал на полу. Упираясь руками, он тщетно пытался подтянуть свое тело в сторону входной двери. Лицо было в крови, нога выше лодыжки — свернута под неестественным углом.

— Помо… гите…

Дарья подбежала к нему, не церемонясь, просунула руки ему под мышки и, кряхтя от натуги, поволокла его к выходу. Он взвыл от боли, а потом задышал тяжело, с хрипом.

Здесь, на первом этаже, стены тоже были полупрозрачные, внутри них, подсвеченные бледным голубоватым сиянием, перекатывались дымные валы. В глубинах дома что-то ухало, скрежетало, раздавались мерные, глухие, будто биение чудовищного сердца, удары.

— Потерпи, — шептала Дарья, скорее чтобы поддержать себя, чем охранника. — Еще немного. Потерпи…

Она попыталась вспомнить его имя, но не смогла. Он был из новеньких. Замена Эдика, который пострадал во время той самой злосчастной бури. И вот еще одна жертва. Бедолага. Ну уж нет, этот парень Грозе не достанется!

Ее мышцы ныли, прося пощады, но она упорно тянула и тянула его к выходу. Со стороны каминной комнаты донесся звон стекла, трубно загудел ветер. Охранник забормотал, таращась на свою покалеченную ногу:

— Я пожарных вызвал… скоро будут… нужно убираться отсюда… здесь какая-то чертовщина творится…

— Потерпи, — кряхтела Дарья. — Еще чуть-чуть…

— Я звал вас… Что-то схватило меня и швырнуло в потолок… А потом в стену. — Он громко застонал, с его губ сорвались капли окровавленной слюны. — Меня… меня швыряло в стены, а я… ничего не мог сделать… Кажется, у меня ноги сломаны… И ребра… Да как же это…

Вот и дверь. Оставив парня, Дарья открыла ее и позволила себе десяток секунд отдыха. Отдышалась, вытерла ладонью пот со лба — и снова за работу. Когда через порожек тянула охранника, он закричал, а Дарья заскулила, словно забрав часть его боли себе.

Порожек остался позади. Маленькая победа. Несколько метров по гладкой поверхности веранды Дарья протащила парня быстро, в каком-то нервном порыве. А дальше была лестница. Десять ступеней. Дарья застыла в растерянности: ну как спустить бедолагу с этого Эвереста?

— Оставьте меня здесь, — прохрипел охранник. — Скоро пожарные приедут.

Дарья посмотрела в сторону вишневого сада. Огонь пожирал деревья с жадностью, языки пламени тянулись к еще более лакомой пище — к фасаду дома. Вспыхнула молния, и тут же грянул гром с такой силой, что Дарье показалось, что это само небо рухнуло на землю. С крыши посыпалась черепица. Колонны, поддерживающие террасу второго этажа, покрылись сетью трещин.

Оглушенная, ослепленная вспышкой, Дарья некоторое время ощущала себя совершенно беспомощной. В голове гудело, перед глазами распускались белые цветы. А потом она почувствовала, как что-то схватило ее за голень, услышала голос, который словно бы доносился со дна океана, с трудом пробиваясь сквозь толщу воды:

— Дарья… Сергеевна… вы слышите меня?.. Дарья… Сергеевна…

И опять загрохотало. Пол задрожал под ногами, а над головой — заскрипело, заскрежетало. Дарья резко выдохнула, протерла пальцами глаза. Зрение восстановилось.

— Вы лучше бегите к воротам. — Охранник расцепил пальцы, высвободив ее ногу. — Бегите, здесь опасно.

Будто подтверждая его слова, на веранду, расколовшись на части, рухнул сферический пластиковый плафон, а по одной из колонн с сухим треском поползла крупная трещина.

— Вот именно, опасно, — произнесла Дарья. — Тебе придется потерпеть, будет очень больно. Потерпи, ладно?

Он тяжело задышал, поджав губы, и кивнул. Дарья снова подсунула ладони ему под мышки и повернула параллельно ступеням. Она решила действовать быстро, не обращая внимания на стоны парня, если они последуют. Ничего, он крепкий, выдержит.

Спустившись на три ступеньки, она взяла охранника за предплечье и потянула на себя. Он помогал, как мог, упираясь рукой в пол, а когда его искалеченное тело переместилось с веранды на ступеньку — не издал ни звука. Дарья снова потянула его на себя, стараясь придерживать и хоть как-то смягчить падение. Было тяжко. И в кого уродился такой здоровяк? Настоящий великан, в нем килограммов сто, не меньше!

— Ничего, ничего… я потерплю. — Он даже умудрился выдавить некое подобие улыбки. — Все нормально, Дарья Сергеевна… все нормально…

Молнии одновременно вспыхнули справа и слева. Дарья инстинктивно втянула голову в плечи и едва устояла на ногах, когда звуковая волна от громового раската накрыла ее буквально со всех сторон. Пламя в вишневой роще заревело, точно раненый монстр. Дымный искрящийся поток врезался в дом, растекся клубящимися волнами по фасаду, заполз в раскрытые окна.

Стараясь не обращать внимания на боль в барабанных перепонках и гул в голове, Дарья продолжила спускать охранника по лестнице. Еще одна ступенька осталась позади. И еще одна. Вот и половина Эвереста пройдена. Отдых. Несколько секунд, не больше.

В области затылка кольнуло, виски сдавило, и Дарью охватила паника: только бы опять не потерять сознание! Только бы снова не случился припадок! Не сейчас, не сейчас, не сейчас!

Охранник тем временем сам умудрился спуститься еще на одну ступеньку. Сплюнув сгусток крови, он поглядел на Дарью с суровым торжеством: я так просто не сдаюсь, видите?

Паника рассеялась. Воодушевленная силой воли парня, Дарья встряхнулась и помогла ему преодолеть следующую ступеньку. В голове все еще гудело, но виски больше не сдавливало, и слух возвращался, хотя она предпочла бы не слышать этот ураганный звуковой хаос. И не видеть, как ночь разрывают вспышки.

Осталось три ступеньки. Охранник держался, выдавая свою боль лишь порывистым дыханием и вздувшимися на шее жилами.

— Ты молодец, — похвалила его Дарья.

Но он вряд ли расслышал ее слова за очередным раскатом грома.

Две ступени.

Одна.

Дарья облегченно выдохнула, встряхнула руками и посмотрела на лестницу, как на побежденного врага. А потом, поддавшись злому порыву, даже пнула нижнюю ступеньку: на, сволочь, тебе не удалось нас доконать! Мы справились!

— Мы справились, — услышала она голос охранника.

Еще одна маленькая победа открыла второе дыхание. Быстро растерев ноющие мышцы на руках, Дарья нагнулась и поволокла парня в сторону охранной будки. «Подальше от проклятого дома! — твердила она себе. — Подальше!» От дымного воздуха першило в горле, поясницу ломило, но Дарья ощущала себя сейчас более живой, чем тогда, когда смотрела в зеркало и видела призраков прошлого. Но главное, она больше не ощущала себя растерянной и безумной. Появилось не замутненное всплесками злости возбуждение. И предвкушение чего-то нового, пока совершенно неясного. Молнии и гром больше не раздражали. Да, слепили, оглушали, но Дарья воспринимала их теперь как глупых шавок — брызжут слюной, клацают зубами, но укусить не решаются. Воспринимала с неожиданной смелостью.

В таком возбужденном состоянии она и дотащила охранника до открытых ворот. Поднатужившись, вложив остатки сил, приподняла его и прислонила к бетонному забору.

— Фу-ух. — Она согнулась, уперев руки в колени.

Только сейчас Дарья заметила, что особняк, точно кокон, окружало прозрачное дрожащее марево, и в некоторых местах марево было плотнее, туманней. Из окна второго этажа выползали клубы дыма; крыша в северной части дома была как-то неестественно покорежена, словно по ней прошлись гигантские когти.

Дарья глядела на дом, в котором провела треть своей жизни, и не узнавала его. Что-то неуловимо уродливое изменило это строение. Аура Грозы? О да, пожалуй, что так. Даже не хотелось искать иные объяснения.

— Пожарные с минуту на минуту приедут, — попытался подбодрить охранник, прижимая ладони к сломанным ребрам.

— У тебя телефон в будке?

— Так точно, я его на столе оставил.

Дарья последовала в будку и скоро вернулась с телефоном. Положила его на живот парня.

— Звони в «Скорую». Я попыталась, но… руки дрожат, не смогла даже по кнопкам попасть. Звони, а мне идти нужно.

— Куда? — опешил охранник.

— В дом. — Она грустно улыбнулась. — Я сделала выбор.

— Да что с вами?! Вы спятили?

Проигнорировав его то ли вопрос, то ли утверждение, Дарья направилась к особняку. Охранник что-то кричал ей вслед, но его голос растворился в грохоте грома. Несмотря на тяжесть в мышцах, она шагала уверенно. Шла, понимая, что скорее всего не вернется. Но это ее не пугало. Выбор сделан. Пора встретиться с Грозой лицом к лицу.

* * *

Дарья поднялась по лестнице, которая теперь не казалась неприступной горной вершиной, миновала веранду и вошла в дом.

Тишина. Такая неожиданная, тяжелая, противоестественная тишина — она буквально обрушилась на Дарью. Все звуки — гром, шум ветра, рев пламени, стоны и скрипы здания, — словно по мановению волшебной палочки, были вырваны из реальности. И в этой космической тишине все застыло, как на фотоснимке. Отблески молний впечатались в стены и интерьер. Недвижимы были и тени. Дом погрузился в иную реальность, где время стоит на месте.

Тяжесть тишины сковала, наложила чары оцепенения, и Дарье пришлось мысленно рявкнуть на себя: «Иди дальше, не стой как памятник! Для тебя время не застыло!»

И она пошла, не слыша звука собственных шагов и заставляя себя думать о Глафире, о ее словах про земляничные поляны, булочки по бабушкиному рецепту, столик с самоваром во дворе, ароматное варенье и чудесный закат. А какой сегодня был закат?.. Хотелось верить, что действительно чудесный, ведь так сказала Глафира, самая добрая женщина на всем белом свете.

Эти мысли помогали ощущать себя живой в этом застывшем мертвом безмолвии. Дарье казалось, что стоит ей подумать о чем-то плохом, страшном, и она тут же станет недвижимой частью этой реальности, окажется в ловушке, как и все здесь. И тогда — конец. Но заставлять думать себя о Глафире, булочках и закате было непросто. Приятные мысли так и норовили смениться чем-то мрачным, унылым.

В воздухе, искрясь в отблесках молний, висела пыль, чешуйки штукатурки. Сверкали осколки стекла серванта, которое разбилось, очевидно, за мгновения до остановки времени, и теперь осколки зависали в пространстве, так и не достигнув пола. Все в доме как будто оказалось в западне. В этом застывшем мире не было спокойствия, в нем ощущалось напряжение, словно каждый предмет, каждый миллиметр стен и потолков молчаливо протестовали против навязанной им оцепенелости. Атомы жаждали движения. Дарья вспомнила фразу: «Движение — это жизнь». Но здесь не было никакого движения, а значит…

Закончить мысль она не успела, так как ее внимание отвлеклось на… Глаза? Это точно были глаза, такие же, как у копии Киры. Они смотрели из темноты раскрытой кладовки, сияя голубоватым, с искорками, светом. Исчезли. Снова появились. Кто-то тоненько захихикал. Еще одна пара глаз вспыхнула справа, во мраке каминной комнаты. Еще глаза. А вот и еще… Десятки глаз!

— Она глупая. Могла уйти, а не ушла, — послышался шепот.

— А мне она нравится.

— И мне нравится.

— А мне нет. Она глупая. Мама с ней разберется.

— Точно разберется. Мама ей покажет…

Это были незнакомые детские голоса. Дарья повернулась на месте, пытаясь разглядеть во мраке владельцев этих глаз и голосов. Но нет — никаких очертаний, темнота заботливо их скрывала.

— Мама заберет глупышку.

— Заберет и сделает больно.

— Мама заставит ее еще больше стадать.

— А мне ее жалко.

— И мне жалко.

— Нельзя жалеть человечков. Все человечки — глупые.

— Сама ты, сестричка, глупая!

Со всех сторон раздалось дружное хихиканье. Дарья вспомнила слова копии Киры: «Я ее дочь. Одна из целого легиона…» Дети Грозы? Эти существа во мраке дети Грозы? Явились поглазеть на очередную потенциальную жертву своей мамаши?

— Исчезните! — выдавила Дарья, продолжив путь к подвалу. — Пошли прочь!

Существа зашушукались:

— Вот видишь? Она плохая.

— И глупая.

— Все человечки плохие. И глупые.

— Нет, не все.

— Все, все, все, все…

Голоса звучали все тише и тише, а потом и вовсе смолкли. И глаза исчезли. Дарья снова шла сквозь застывшее безмолвие.

Но вот и лестница, ведущая в подвал.

«Занавес упадет там», — вспомнились еще одни слова дочери Грозы. Дарья представила себе Киру, Розу, Алексея, Артура, Пастуха, Виктора, Свина и себя на театральной сцене в свете софитов. Софиты гасли, медленно опускался тяжелый занавес. Актеры отыграли свои роли. Представление закончилось.

— Ничего еще не закончилось! — упрямо сказала Дарья.

Ей не понравился образ, который сама же нарисовала в своем воображении. От него веяло тоскливым смирением.

В полной темноте она спустилась по лестнице, нащупала дверную ручку.

«Никогда не поздно остановиться… Останься у меня, прошу тебя… Мы будем пить чай и разговаривать… А хочешь, мы пойдем за земляникой?.. А вечером сварим варенье… Мам, а давай сегодня будет Полянкин день?.. Мам, а почему в книжке гномики маленькие, а в кино про Фродо — большие?.. А знаешь, я только что подумал и понял… все твои страхи от скуки…»

Голоса из прошлого. Они звучали в голове, как что-то очень-очень далекое. Так звучат голоса птиц, улетающих осенью в теплые края. Слова, образы близких людей, собравшись в косяк белых птиц, улетали в бесконечные дали. Навсегда. Для них эта осень была последней. Занавес упадет, и не останется ничего.

Но выбор сделан.

Назад дороги нет.

Дарья открыла дверь и осторожно, словно ожидая немедленно оказаться в аду, зашла в камеру пыток.

Но здесь как будто ничего не изменилось. Ярко светился экран телевизора, рассеивая мрак помещения. Узники сидели на своих подстилках. Свин тихонько покачивался, словно в трансе, и что-то неразборчиво бормотал. Виктор поглаживал покалеченную руку. Он поднял на Дарью усталый взгляд. Его разбитых губ коснулась чуть заметная улыбка.

— Похоже, это все?

Дарья кивнула, подумав, что раньше он бы добавил «рыжая». Виктор посмотрел на брата, а затем скривился и прикрыл глаза.

— Как это будет?

— Я не знаю, — промолвила Дарья. — Тебе страшно?

Он долго молчал, а когда заговорил, голос его звучал совершенно безжизненно:

— Я не боюсь смерти. Я боюсь, что смерть — это не конец… Мне хочется просто исчезнуть, чтобы с той стороны не было ничего.

Дарья больше не испытывала злости ни к Виктору, ни к Свину, и ей не хотелось им рассказывать, что с той стороны властвует Гроза, что там мертвые страдают, что там Розу и Артура преследуют их собственные демоны, что там Алексей обречен в одиночестве брести целую вечность по ледяной пустыне. Что для тех, кого забирает Гроза, смерть — это не конец.

— Черепашки и черепашонки уходят, — тихонько заскулил Свин. — На трубе никого не осталось… никого… совсем…

Полумрак помещения всколыхнулся, стал неоднородным. Он будто очнулся от дремы и, ужаснувшись собственной обыденности, поспешно превратился в беспокойную хмарь. Стены поплыли, углы смазались, потолок с плафонами растворился, уступая место сизой клубящейся мгле.

— Никого… не осталось, — хныкал Свин. — Черепашки уходят… уходят…

Вглядываясь в мглу, Дарья вспомнила, как, стоя под дождем, собиралась перерезать себе вены. С тех пор прошла целая вечность. Вены были не тронуты, но она все же умерла в ту дождливую ночь. Погибла, когда задумала месть. Та женщина была слишком слаба, а потому из боли и ненависти родилась другая Дарья, женщина, способная отрезать людям уши, закапывать беспомощных стариков заживо. Способная убить собственного мужа. Лучшая актриса в театре Грозы. И ведь даже сейчас не было никакого раскаяния. Если бы время отмоталось назад, она опять выбрала бы месть, а не бритву. Рожденная в ту ночь женщина была обречена пройти весь этот путь до конца. Черепашки уходят… а она останется, ведь занавес для нее еще не упал.

Мгла заполнила почти все пространство, кроме участка, на котором находились Дарья и узники. Из глубин дымной хмари беззвучно и как-то робко высвечивались голубоватые отблески. Стихия как будто дремала. Но Дарья была уверена: это мрачное спокойствие обманчиво. Затронешь невидимый нерв — и мгла взорвется, выстрелит черными протуберанцами, неудержимо разъярится молниями, взревет чудовищными громовыми раскатами.

— Вот и все, — тихо промолвил Виктор. Он медленно, морщась от боли, поднялся на ноги. — Я слышу ее.

Дарья тоже слышала — звук, словно где-то рядом завывал и стихал ветер. Она подумала о ночах в интернате: рыжеволосая девочка лежит в кровати, натянув одеяло до подбородка. Не может уснуть, смотрит в окно, на стекле которого тени образовали дрожащие корявые узоры. А за окном промозглая осень. И ветер завывает. Девочке мерещится, что там, среди мокрых деревьев с пожухлой листвой бродит чудовище. Она даже придумала ему имя… теперь уже и не вспомнить какое, что-то на «Г»… А может, чудовище действительно существовало? Может, Гроза всегда была рядом — бродила, скрываясь в ночи, присматривалась? И выбрала рыжеволосую девочку, чтобы много лет спустя сделать ее игрушкой в своих руках.

Ветер. Как дыхание. Она здесь. Это ощущалось кожей, кровью, каждой клеткой тела. Дарья чувствовала, как пространство вокруг тяжелеет, наполняется напряжением. Глаза щипало, в кишках разрастался холод, волосы потрескивали.

Свин тонко заскулил и принялся хлопать себя ладонью по виску, будто пытаясь выбить из головы собственное безумие. Виктор же обреченно смотрел в пол перед собой. Веко в его заплывшем глазу подрагивало, с губ срывался шепот:

— Я слышу ее. Слышу…

Во мгле возник бледный овал лица. Волосы — как продолжение дымной хмари. Гроза с неспешным изяществом ступила на бетонный пол комнаты и застыла. Несколько мгновений Дарья видела ее вполне отчетливо: красивая обнаженная женщина, по телу которой струились лоснящиеся, будто живые, иссиня-черные ленты. А потом фигура начала двоиться, троиться, растекаться, словно Гроза не могла удержать физическую форму здесь, на чужой территории. Она казалась реальной и нереальной одновременно.

Мозг Дарьи бунтовал. Он возмущенно пытался обработать изображение, полученное с сетчатки глаз, но воспринимал все как нелогичный зрительный обман. Мозг знал лишь то, что положено знать, а это… это было знание иного измерения.

Взгляд Дарьи сам по себе уползал в сторону, отвергая фиксацию. В глазах лопались сосуды, зрительные нервы ныли, но она с нарастающей злостью упорно пыталась вглядеться в лик Грозы. Это было важно. Дарья внушила себе, что нет ничего важнее. Она должна смотреть в лицо врагу. Как еще человек, чье оружие лишь гнев и презрение, может противостоять могущественной стихии? Пускай видит, тварь, что кто-то ее не боится! Пускай видит!

Гроза приблизилась к Свину. Струи ее волос плавно, с волнообразной грацией будто бы стекали с головы лоснящимся потоком, устремляясь в объятия мглы. Теперь ее дыхание не было ветром, оно походило на шелест сухой листвы.

Свин всхлипнул и как-то осторожно, снизу вверх, поглядел на Грозу. Он напоминал обиженного ребенка — нижняя выпяченная губа чуть дрожала, в чертах лица отпечаталась наивность, какая бывает только у детей и умалишенных.

— Все черепашки ушли, — пожаловался он. — Почему они ушли?.. Верни их…

Гроза протянула руку, коснулась тонкими пальцами его плеча. Свин вздрогнул, сделал резкий вдох, а с выдохом его тело стало бесплотным, темным. Раздался тонкий вибрирующий звук, от которого у Дарьи зубы заломило, и Свина разорвало на сотню дымных клочьев. Мгла протянула к ним туманные щупальца, затянула их и поглотила равнодушно. Рядом с подстилкой остались лежать обглоданные косточки кисти руки — единственное доказательство, что некогда существовал человек, похожий на пухлого херувима.

Развернувшись, Гроза поплыла к Виктору. Он даже не пытался от нее отшатнуться. Стоял смирно, расслабленно. У него был вид человека, который смирился со своей участью, с покорностью ожидающего, когда все закончится.

Но вдруг его дыхание участилось, дернулась щека. Он наклонил голову, и внутри него словно бы распрямился стальной стержень. Виктор расправил плечи, сплюнул себе под ноги. Обреченность из его глаз исчезла, сменившись бунтарской суровостью. Зверь восстал из пепла. Дарья снова видела несломленного волка — гордого, сильного.

И с неожиданной горечью, уверенно она подумала, что он заслуживает ее прощения. И простила, ощутив, как внутри, в области сердца, что-то трепетно освобождается. Оковы пали, клетка распахнута и… Дарья осознала свою свободу. Словно не узников, а себя все это время держала в камере пыток. Не для этого ли она вернулась? Не для этого ли шла сквозь застывшее безмолвие?

— Я хочу, чтобы ты знала… — услышала она напряженный голос Виктора. — Я — раскаиваюсь!

Гроза протянула к нему руку, и Дарья сомкнула веки. От пронзительного дребезжащего звука снова заломило зубы. Звякнула цепь. Тихо пророкотал гром.

«Теперь мой черед», — сказала себе Дарья. Она открыла глаза. Гроза стояла в нескольких метрах от нее — обнаженная фигура все так же двоилась, троилась, вибрировала, расплывалась.

Дарью начала бить дрожь — не от страха, а от мощнейшего напряжения. Сам воздух словно бы давил со всех сторон, пытаясь заставить поникнуть, обмякнуть, почувствовать себя ничтожной. Внутренний голос выполз из небытия и пропищал жалобно: «Сдайся, упади на колени…»

— Смотри! Ей! В лицо! — вслух, сквозь зубы приказала себе Дарья.

Звук собственного голоса придал ей силы. Она решила, как Виктор в последние секунды жизни, держаться с достоинством. Марионетка? О нет, нет и нет! Марионетки не бросают вызов кукловодам. Стоять, расправив плечи, смотреть с презрением, без страха — в этом и есть вызов. А еще можно произнести слова, которые Грозе никто и никогда не говорил:

— Я не боюсь тебя, сука!

А еще можно сделать самый безумный поступок. И Дарья его сделала с какой-то свирепой радостью, поддавшись внутреннему порыву: метнулась к столу, схватила сковородку и, оскалившись, запустила ей в Грозу.

Сковородка, словно пойманная невидимой рукой, зависла в воздухе, а потом с грохотом упала на пол. Но Дарья все равно испытала удовлетворение. Она заставила себя верить, что этот поступок привел тварь в смятение.

Гроза медленно приближалась. Дарья сжала кулаки.

— Я смотрю на тебя, гадина! Я не сдалась! Заберешь меня в свой вонючий ад — я и там не сдамся! Ты еще пожалеешь, что выбрала меня! Ну давай же, иди…

И тут она поймала взгляд Грозы. Увидела ее глаза. Все вокруг смазалось, застыло и стало неважным. Существовали только эти глаза. Это были тоннели в эпицентр урагана. Они затягивали, делая Дарью безвольной. Как противостоять такой силе? Там, за границей реальности, гуляли дикие ветра. Там штормили океаны иного мира. Там тучное пространство терзали молнии. Как противостоять такой мощи? Глаза манили, предлагали древние тайны. Нужно только стать частью стихии, раствориться в ней…

— Нет! Хватит! — раздался гневный детский голос. — Прекрати, сейчас же!

Задыхаясь, жадно хватая ртом воздух, Дарья освободилась от чар. Она с трудом держалась на ногах, голова кружилась, перед глазами все расплывалось, сердце колотилось так сильно, словно пыталось как можно скорее выработать весь свой ресурс. Дарья зажмурилась, мысленно досчитала до трех, стараясь прийти в себя. Когда открыла глаза, увидела копию Киры. Девочка, вытянув руки в стороны, стояла между ней и Грозой. Преграждала путь, защищала.

— Отпусти ее! Отпусти их обеих! Она это заслужила! — Девочка топнула ножкой. — Сделай это, и я перестану тебя ненавидеть! Мы, твои дети, никогда и ни о чем тебя не просили, но сейчас я прошу… отпусти их. Ты выпила ее досуха, она больше не нужна тебе. Хотя бы раз нарушь свои же правила. Сделай это!

После ее слов наступила тишина — долгая, тягучая, напряженная. Дарья рассудила, что сейчас станет свидетельницей настоящей неумолимой ярости стихии. Как это будет? Ураган из тоннелей-глаз вырвется и поглотит остатки камеры пыток, особняк, километры пространства? Молнии испепелят леса, землю, окрестные деревни? Такая тишина просто обречена закончиться яростью.

Но она закончилась хохотом.

В звуках, которые издавала Гроза, слышались металлический скрежет, треск электрических разрядов, посвист ветра. Но все же это был хохот. Эмоциональный взрыв могущественного существа.

— Освободи их, — опустив руки, печально попросила девочка.

Хохот стал громче, к нему присоединилось многоголосое детское хихиканье. Среди мглы загорались и гасли сотни синих искрящихся глаз. Дарья стояла, пошатываясь. Она зажала уши ладонями и принялась мысленно твердить себе: «Я выдержу, выдержу…»

— Освободи, освободи, освободи… — повторяла копия Киры.

Неожиданно хохот прекратился, но его отголоски еще звучали какое-то время в мглистом пространстве. Гроза отступала, напряжение в воздухе спадало. Дарья с недоумением отняла ладони от ушей: «Что происходит?! Почему она уходит?!»

Гроза исчезла так же, как появилась, — погрузилась медленно во мглу. Ее бледное лицо словно бы растворилось. Дыхание-ветер звучало все тише, тише…

Девочка повернулась к Дарье:

— Сковородка? Это даже глупее, чем резиновыми пульками в небо.

— Почему? — сдавленным голосом произнесла Дарья. — Почему она ушла?

— Не спрашивай. Просто прими это.

Мгла вокруг словно бы выцветала, превращаясь в спокойный белесый туман. Запахло свежестью, какая бывает после дождя. И в воздухе больше не было напряжения.

— Все закончилось, — прошептала Дарья. — Занавес упал. Занавес упал?

— Для тебя — нет.

— Что это значит?

— Увидишь. — Девочка грустно улыбнулась. — Нас с тобой больше ничего не связывает. Я оборвала нить. Ты свободна. Боюсь, что за это мне придется заплатить большую цену, но… впервые я тоже чувствую себя по-настоящему свободной… Даже странно… мне хочется танцевать. Помнишь, как я танцевала? А ты играла на той штуке… баяне. — Она улыбнулась. — Я все помню. Все. Но скоро забуду. Мать сделает так, чтобы я забыла. А теперь иди. Твоя дорога лежит сквозь туман. Не задавай вопросы, просто иди.

Дарья поглядела на стол, на телевизор, на сковородку. Все это были частички привычного мира. Мира, где идут войны, где времена года сменяют друг друга, где в лесной могиле лежит старик, где в канализационном колодце гниет труп Артура. Ей в этом мире больше не осталось места, и сожалений по этому поводу она не испытывала. Хотелось покоя. Абсолютного, ничем не замутненного покоя.

— Просто — иди, — мягко повторила девочка. — Иди.

И Дарья пошла. Прежде чем войти в белесую дымку, оглянулась. Копия Киры улыбнулась ей, подняла над головой колокольчик и тренькнула: динь-динь, динь-динь, динь-динь… прощай… прощай… прощай…

Дарья улыбнулась в ответ и сделала шаг в неизвестность. Туман принял ее в свои объятия. Он клубился вокруг сонно, в его толще возникали и медленно таяли мутные силуэты.

Она не думала о том, куда идет, зачем… Просто шла. В голове, тихо и совершенно не навязчиво, зазвучала та самая мелодия, которую играла на пианино учительница в интернате. Мелодия то умолкала, словно улетая вдаль, то снова возникала. Из памяти мягко и незаметно стирались воспоминания о камере пыток. Воспоминания о Викторе, Свине, Артуре, Розе, Пастухе… и смерти Киры. Они исчезали, и так легко становилось на душе, и эта легкость казалась естественной, привычной. От страданий и злости не осталось даже отголосков. И Дарья вдруг с какой-то детской радостью вспомнила, что сегодня Полянкин день! Ну конечно же, и как она могла забыть? А где Росинка?

Туман расступился, и Дарья увидела солнечный островок. Поляна с ветвистым кленом, кустами ежевики и искрящейся от росы травой. Кошка, помахивая черным хвостом, наблюдала за порхающими бабочками-лимонницами.

А на покрывале, возле корзинки со снедью и книжкой сказок дядюшки Римуса, сидела Кира.

— Ма, ну где ты ходишь? — с легкой обидой воскликнула она. — Полянкин день ведь уже начался! Ты что, забыла?

Дарья засмеялась, а потом подошла и тоже села на покрывало.

— Я кажется… где-то плутала. Уже и не помню где. Да и не важно.

Кира улыбнулась:

— Это будет самый лучший наш Полянкин день, правда, мам?

— Правда, Росинка. Самый лучший.

Они разговаривали о всяких пустяках, ели жареную курочку в кляре, пили клубничный морс и просто лежали, слушая, как жужжат шмели и тихо шелестит листва. И туман вокруг поляны не казался им чем-то необычным. Он как будто всегда был, есть и будет.

— Мам, а почитай книжку, а? — попросила Кира.

— Помнишь, на какой сказке мы остановились?

— А давай начнем сначала?

Дарья открыла книжку.

— Хорошо, начнем сначала. Итак, сказка называется…

* * *

Пожарные машины и карета «Скорой помощи» уехали. Над гребнем леса разгорался розовый рассвет. Воздух пах гарью, легкий ветерок гонял по земле чешуйки пепла.

Константин окинул взглядом особняк. Что, черт возьми, тут произошло? Дом выглядел так, словно пережил землетрясение. А еще этот пожар… помимо вишневой рощи, выгорели две комнаты и часть коридора на втором этаже здания. Охранник, прежде чем его увезла «Скорая», нес какую-то дичь. Бредил. И как он вообще умудрился так покалечиться? Пожарные в доме никого не обнаружили. Вообще никого! Где Дарья? Где Виктор и Свин?

Он растерянно посмотрел на Глафиру. Женщина явилась буквально пять минут назад и почему-то выглядела спокойной. Константина это даже слегка раздражало. Глафира нянчилась с Кирой, дружила с Дарьей, и вот теперь… А может, она что-то знала? Он уже собирался задать ей пару вопросов, но вдруг заметил, что ее некрасивое лицо озарил добрый внутренний свет. Она взяла Константина за руку, улыбнулась.

— Дашенька теперь свободна.

Свободна? Ее слова прозвучали как непреложная истина. Верить этой красивой женщине хотелось невыносимо. Константин долго вглядывался в ее светлое лицо… и поверил.

— Она свободна.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg