«Когда расцветёт сакура»

Когда расцветёт сакура (fb2) - Когда расцветёт сакура (Приступить к выяснению - 2) 1016K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ирина Грачиковна Горбачева

Приступить к выяснению Когда расцветёт сакура Ирина Горбачева

Глава 1

Япония. 1756 год. Остров Кюсю

Период Эдо (1600–1868). Начало сёгуната Токугава — Иэясу захватывает власть и переносит столицу в г. Эдо (Токио). Повсеместное преследование христиан. Христиане, как представители чужеземной культуры, так же подверглись гонениям. Исповедание христианской веры каралось смертной казнью. Потомки казненных христиан в течение семи поколений считались подозрительными. Япония практически полностью отгораживается от внешнего мира.

***

Шизуко считала себя счастливой женщиной. Не зря родители отдали её за Масао. Недаром в народе говорят: "Среди цветов — вишня, среди людей — самурай".

Масао самурай. Она любила своего мужа. Шизуко понимала своего мужа и во всём старалась быть ему опорой. Зарабатывал он не так много, как истинный самурай Масао относился с презрением к личной выгоде и деньгам, но им хватало для безбедной жизни. Шизуко была счастлива. Когда Масао прикасался к ней, она испытывала те же чувства, какие ощущала каждой весной, наблюдая за рассветом над зарослями цветущей сакуры. Парение. Как лёгкий лепесток сакуры её душа, взмывала в небеса, а голова кружилась от любви. Когда любимый заглядывал в глаза Шизуко, ей казалось, что тёплые стрелы пронзают её сердце. Мягкий голос мужа окутывал сознание так, что она словно летела, подгоняемая ветром любви. Сердце Шизуко, как ручей с чистой водой по весне, полнилось счастьем. Не тем обыденным, повседневным счастьем, каким наполняется человеческая жизнь, а осязаемым ощущением того, как в сердце вместе с каждым взглядом любимого, попадает, разливается по телу, согревая его — счастье любить и быть любимой. Она любила своего Масао. Любила весну, солнце и ей нравилось встречать рассвет в дни ханами[1].

Этот март выдался холодным, ветреным. Дождь, казалось, будет лить до бесконечности, навевая на жизнерадостную Шизуко тоску и печаль. Она ждала весны. Шизуко обязательно должна родить Масао сына. У самурая первым на свет должен появиться наследник. Сын должен пойти по стопам отца, продолжателем рода, хранителем и наследником его традиций.

Хотя самой Шизуко очень хотелось девочку. Ей так хотелось, чтобы дочь появилась на свет в дни цветения сакуры. Чтобы её дочери передалась вся красота этого чуда и она была также прекрасна и легка, как лепесток дикой вишни. Но Масао, напротив, считал, что провидение его не обманет и у него родится сын. Обязательно будет сын. Он будет красив, как Шизуко и талантлив, как он, его отец.

Под гулкий звук дождевых капель, Масао крепко спал. Шизуко, напротив, мучило беспокойство. Тянула поясница, отдавая острой болью в низ живота. Ребёнок то и дело шевелился, упираясь малюсенькими пяточками в её плоть, словно требуя скорее вызволить его на волю. Шизуко нежно гладила себя по округлому животу, успокаивая своими движениями маленькое чудо, жившее в ней своей жизнью.

Сквозь шум дождя ей послышались странные звуки. Шизуко с трудом поднялась с футона[2] и прислушалась. Ей показалось, что с улицы доносится детский плач.

— Масао, Масао! — позвала она мужа, — там ребёнок, или мне это кажется?

Переступив порог жилища, Масао поёжился. Холодный дождь лил, колко ударяя его по разгорячённому от сна телу. В отблеске молнии он увидел стоящую поодаль женщину.

— Вы кто? Что вам нужно? — крикнул он ей. Но его слова заглушили громкие раскаты весеннего грома. Сквозь треск разрывающихся молний, послышался плач ребёнка. Посмотрев по сторонам, в бликах очередной огненной стрелы, он заметил шевелящийся комок. Подняв его, увидел сморщенное от плача маленькое личико ребёнка, которое, казалось, было синим от холода. Дитя дрожало всем своим крохотным тельцем. Масао посмотрел в ту сторону, где ему показалась женщина, но вдруг увидел её совсем рядом.

— Спасите его, возьмите, — женщина плохо говорила на их диалекте. Она совсем не походила на женщин его города. Упав на колени в липкую землю, размокшую от дождя, она сняла с шеи небольшой шёлковый мешочек на шнуре — мидзухики[3]. Поцеловав мешочек, с мольбой в голосе протянула его Масао, — пусть берёжёт вас Всевышний. Умоляю, сделайте так, чтобы он никогда не расставался с ним и Господь будет милостив вам за доброту вашу. Передайте моему сыну, что несмотря на гонения, нашему роду удалось сохранить это со времён Симабара[4]. Возьмите, спрячьте это до времени. Пусть не прервётся вековая нить. Пусть «Капля крови Христа» спасёт наш род и тех, кто ему помогает.

Случись по-другому, Масао не раздумывая, поступил бы с ней, как подобает самураю. Но сердце отважного воина дрогнуло от дрожащего тонкого плача младенца.

Раскаты грома гремели не переставая. Ребёнок в руках Масао закричал с новой силой. Мужчина опасливо посмотрел на заливающегося младенца, а когда поднял глаза, то женщины рядом уже не было. Не заметил он и того, как неизвестная, спрятавшись за стволом дерева, перекрестила Масао с оставленным ею младенцем.

— Шизуко, это ребёнок, — произнёс он ждущей в доме жене.

Масао положил мокрый свёрток с младенцем на циновку. Шизуко, превозмогая боль, нагнулась над ним.

— Приготовь горячей воды, он недавно появился на свет, — прикусив губу от нарастающей боли, Шизуко быстро обмыла плачущего младенца.

Она передала мужу маленький измученный комочек и тут же застонала от раздираемой боли. Мужчина, растерявшись, положил малютку на приготовленную тряпицу и кинулся к жене.

— Шизуко, этот ребёнок принесёт в наш дом беду. За её матерью погоня. Значит она христианка. К нам могут нагрянуть в любую минуту.

— Масао! Подумав — решайся, а решившись — не думай. Ты принёс этого ребёнка в наш дом — теперь он наш. А раз он наш ребёнок мы будем всегда защищать его. Масао, беги, приведи старую Сетзуко. Видно, время настало появиться на свет нашему ребёнку.

Шизуко ещё долго мучилась в родах. Старая Сетзуко ничего не спросила, увидев рядом с роженицей чужого плачущего младенца. Муки Шизуко подходили к концу, когда в жилище ворвались солдаты.

— Убирайтесь, не мешайте принять второго младенца, — крикнула Старая Сетзуко.

Но солдаты не услышали крик родившейся дочери Масао. Они, молча, вышли, увидев горе на лице самурая.

С рассветом утихла непогода. Старая Сетзуко взяла кричащего мальчика и приложила младенца к груди Шизуко. Она вошла за перегородку, где на циновке лежала мёртвая новорождённая девочка. Положив руку на плечо убитого горем Масао, она сказала ему:

— Старая Сетзуко хранит много чужих тайн. Но в её сердце найдётся место для ещё одной.

Наутро прошла непогода. Вскоре прошёл слух, что на окраине города нашли пришлую женщину.

— Наверное, её пронзила стрела ночной молнии, — судачили люди. А вот Масао и Шизуки страшная ночь подарила сына и отняла дочь, — делились новостью горожане.

Прошёл почти месяц после тяжёлой утраты. Масао мучился, скрывая правду рождения ребёнка. Ложь для самурая равна трусости. А Шизуко не знала, как пережила бы своё горе, но глядя на маленького приёмного сына, душа её таяла от материнской нежности. Масао вспомнил о шёлковом мешочке, который отдала ему странная женщина. Взяв его, он вышел из дома, развязал узел и заглянул внутрь. От увиденного он непроизвольно отвёл глаза. Солнечный луч, бросив искру света в мешочек, заставил засиять, засверкать находящийся в нём предмет. Масао осторожно извлёк из мешочка небольшой золотой, крестик. На перекрещении двух его перекладин, вместо распятия, горел огнём, струился, преломляясь в гранях красным необычайно красивым цветом камень в виде капли. Как капля крови на кресте. Наконец, подумав, Масао, решил показать его жене.

— Она дала мне этот мешочек и сказала, что её клан берёг то, что в нём со времён Симабара, что недалеко от Нагасаки. Тогда, давно вспыхнуло восстание против политики сёгуната. Почти все восставшие были христианами. Невиданная вещь, Шизуко. Может, стоит избавиться от неё?

— Нет, Масао. Нам с тобой хорошо. Мы вместе и любим, друг друга, а значит, мы богаты. Это христианский крест. Мы не знаем христианских правил. Но я знаю одно, эта бедная женщина, христианка. Она вымолила у своего Бога самое дорогое, что у неё было: жизнь сына и этот крест. Обратись она в другой дом, неизвестно чтобы было с мальчиком и с этим крестом. Значит, молитва матери дошла до её Бога. Так спрячь его до лучших времён. Настанет время, вырастет наш сын, и ты расскажешь ему его историю рождения и отдашь этот крест.

Решено было младенца назвать Хироши — щедрый. Вскоре, собрав свои пожитки, они покинули родной город навсегда.

* * *

Россия. Москва. 2012 г. Январь

Я сладко потянулась в постели. Пора вставать. Хотя почему пора? Ну и что, что суббота! Я ещё никак не привыкну к своему новому статусу пенсионерки, хотя и нахожусь в нём уже почти два года. Но я жаворонок. И хотя с возрастом ложусь спать всё позже и позже, ночью мучаюсь бессонницей, но встаю всё равно рано. С рассветом солнца. Готовлю кофе и с чашечкой горячего любимого напитка наблюдаю за чудом, название которому рассвет в мегаполисе. Живу-то на двадцать втором этаже. Красота!

Но сейчас январь. Солнце спит, накрывшись тёплыми тёмными облаками. Могу и я понежиться в постели. Но не нет, хочу кофе!

Для меня приготовление этого напитка всегда было и остаётся

настоящим ритуалом. Если не удаётся сварить утренний кофе так, как мне этого хотелось, считаю, что день не удался. Настроение испорченно окончательно и бесповоротно. Поэтому, в былые времена, до развода с Олегом, когда наши сейчас уже взрослые дети, были просто детьми, я всегда, старалась встать с утра, на часик раньше запланированного времени, чтобы подарить себе минуточку утреннего блаженства, за чашечкой крепкого ароматного напитка.

Кофе! Как не любить этот божественный аромат? Пока кофемолка размалывает зёрна, которые блестят, словно их жарили на душистом масле, я ставлю турку на огонь. Самое главное правильно смолоть кофе. Помол должен быть и не крупным, и ни в коем случае мелким. Золотую середину определит, только хорошо натренированный глаз помольщика. При варке кофе всякое действие главное. Необходимо правильно, до нужной кондиции довести кипячение воды. Это один из главных моментов приготовления. Ни в коем случае не дать воде перекипеть! Она должна только… чуть закипеть. Когда на поверхности турки появятся маленькие равномерные пузырьки, я делаю газ ещё меньше, настолько, чтобы только он сам не погас.

Мерную ложечку свежеперемолотого кофе аккуратно, нет, не высыпаю, кладу на воду горкой посередине горловины турки. Молотый кофе не утопает сразу в воде. Мелкие пузырьки кипятка, делают ему нежнейший массаж, от которого он постепенно млеет, и потихоньку дает накрыть себя теплым покрывалом воды.

И вот тут, происходит главное, ради чего я всех своих домочадцев приучила обходить, в этот момент, кухню стороной. Появление пенки! Никаких резких движений! Ни каких отвлекающих моментов! "Легким движением руки", вы ложечкой помогаете молотым зернам, окунуться в млеющую на тихом огоньке воду. И вот финал действа — горловина турки, покрыта розовой, густой, но воздушной, искрящейся пенкой. Первая чашечка — победителю!

Но вкусить первую чашечку, да со смаком, как говорили ещё мои бабушки, а потом и мама, научившая меня всем этим премудростям, это тоже, своего рода ритуал.

У меня имеется своя красивая чашечка для утреннего кофе, которая после трапезы, становится на почётное место в буфете. Она используется годами, поэтому привыкнуть к новой, очень тяжело. Изменить своему фарфоровому чуду, испортить себе настроение ещё больше, потому, как неизвестно, сколько на новую вместимость нужно положить сахара? Кстати сахар, дело вкуса.

Ну вот, всё собралось воедино. Я не проспала, кофе удался, и можно отдаться этому наслаждению в полной мере, пока тебя не отвлекли. И не дай Бог, кофе остынет! Медленно испытав наслаждение запахом и вкусом, можно продолжить свои утренние хлопоты.

Пока я вкушаю, божественный напиток, тишина, которую нарушали лишь стрелки часов, неумолимые двигатели времени, начинает таять, как и темнота за окошком. Но не сегодня.

Этот шум за стенкой. Эти новые соседи, просто кошмар! Около десяти лет назад, как я въехала в этот высотный дом на севере столицы. Всегда на нашей лестничной площадке стояла тишина. А теперь!

— Настроение ноль, да ещё с утра эти итальянские разборки, — пробурчала я, пригубив глоток кофе.

— Помогите, помогите! — вдруг резкий испуганный крик молодой соседки Лоры, эхом пронёсся по пустой лестничной площадке.

Я выскочила на крик. На площадке никого не было, но дверь в соседскую квартиру была открыта нараспашку. Из неё слышался громкий плач и причитания Лорки.

— Деничка, родной не умирай, я прошу тебя, не умирай!

Я осторожно пошла на крик и увидела лежащего на кровати лицом в подушку Дениса. На его затылке алела небольшая ранка, из которой сочилась кровь и тонкой струйкой стекала по шее на плечи, собираясь лужицей в ложбинке красивой шёлковой простыни. Вся его спина была в ссадинах и синяках. На запястьях, которые лежали на подушке были следы толи от наручников, толи от верёвок. Лора стояла на коленях рядом с кроватью и, уткнувшись в её край, плакала, все, уговаривая мужа не умирать.

— Вы что, с ума посходили, что ли? — недоумённо проговорила я, оценивая ситуацию. Бросив взгляд в сторону второй половины кровати, я увидела на ней настольные часы в серебристом металлическом корпусе, в стиле модерн. Круглый корпус циферблата, испачканный кровью, возвышался над стойкой с маятником в виде стрелы. Они лежали на боку и издавали глухой стук отбиваемых секунд. От этого звука атмосфера в квартире становилась ещё тревожней.

— Удобное оружие убийства, ничего другого под руку не попало, типа скалки? — сказала, я насмерть испуганная произошедшим. Я взяла из Лоркиных трясущихся рук мобильник и набрала номер службы спасения.

— Я никак «Скорую помощь» не могу вызвать, — хлюпая носом, проговорила Лора.

— Вам не скорую, вам психушку надо вызывать.

— Говорите, — послышалось из трубки.

— Девушка, пришлите скорую. Что случилось? Семейная разборка. Нет, я соседка. Хозяйка в трансе сидит и плачет. У мужа проломлена голова, он видно в отключке. А вообще… ты, что его пытала? Да это я не вам, жене пострадавшего, у него на теле следы побоев. А может не побоев, сейчас молодёжь, такая, фиг их разберёшь, чем занимается от скуки.

Пока я диктовала адрес, в квартире появилась вторая наша соседка из трёхкомнатной квартиры Илона Павловна. Мой громкий диктующий голос, расспросы Илоны Павловны, плач и причитания Лоры, смешался со звонким лаем китайского мопса Баси.

— Что у вас там? Шум такой? Сейчас приедет бригада скорой и полиции, — успокоила девушка в трубке.

— Полиция? Зачем? — глупо спросила я, но тут, же спохватилась.

— Ждите, — закончили разговор на другом конце провода.

Ждать пришлось, конечно, не долго. Что такое по московским меркам двадцать минут? Бригада медиков вошла в квартиру. При появлении врача Денис издал первый стон.

— Ну, вот милая, а говорите, что убили мужа. Вы словами-то не разбрасывайтесь. Врач стал осматривать Дениса.

— Так, да у него ещё и ребро, скорее всего, поломано, сотрясение мозга сто процентное, множественные гематомы, а это что? — Врач с удивлением посмотрел на Лору.

— Я не знаю, он вчера пришёл весь избитый. А что это? — всхлипывая спросила врача Лора.

— А это девушка следы на запястьях от тугого завязывания. Вы что, милая, пытали его?

Денис, лежал, не открывая глаз, казалось, он был без сознания.

— Ладно, пусть милиция разбирается. Это их работа. Сами видите? Голова пробита, надо швы накладывать, сотрясение сильное и ребро у него, по-видимому,

всё-таки повреждено.

В квартиру зашёл мужчина средних лет в штатском с папкой для документов в руках. Задумчиво посмотрев на опухшую от плача Лору, он попросил её выйти из комнаты.

— Забираете? — спросил он врача, — неужели такая хрупкая девушка и так отделала мужа? Это как надо было насолить ей? — усмехнулся он, — она что, этими часами его оприходовала? Молодец!

— Естественно забираем. Сами разберетесь, может она каратистка — феминистка, кто их сейчас разберёт, — усмехнулся доктор, — пусть ваши молодцы помогут с носилками, — попросил врач.

— А вы кто? — обратился ко мне мужчина с папкой.

— Соседка, — ответила я.

— Пройдите, сейчас вас опросят.

Мне не верилось, я не могла поверить, что Лора, эта Дюймовочка на шпильках, способна так избить своего горячо любимого муженька.

— Молодой человек, вам не кажется, что у них разная весовая категория? — спросила я мужчину.

— Давайте без лирики, — остановил он мой пыл, — отвечайте по существу заданных вопросов. Ответив на все заданные вопросы и поняв, что Лорку не оставят дома, а заберут в отделение, я поинтересовалась у перепуганной насмерть девчонки.

— Где живут твои родные, кому позвонить?

— Дедушка сейчас за городом живёт, скоро подъедет, — ответила она, еле шевеля синими губами.

— Я понимаю задержать мужика, избившего женщину. Но задерживать девушку по подозрению в избиении здоровой детины, это курам на смех! Куда она денется, оставьте её дома под подписку, — всё ещё возмущалась я.

— Отпустим. Потом, когда докажем, что это не она сделала. Женщина, на кровати часики, которыми она его приложила, на его руках следы от верёвки или шнура.

— Подождите, а может…?

— Может! Всё может быть, но ребро, возможно и не одно, также возможно, что поломано. Завтра всё узнаем, может муж очнётся и откроет тайну, чем они здесь занимались с женой. И если это то, о чём вы подумали, а он неаккуратно упал с кровати, какие проблемы, завтра же и отпустим.

— Конечно, скажет, всё как было. Подтвердит, что произошло недоразумение. Лорочка так любит Дениску, так заботится о нём, — пыталась защитить молодую соседку Илона Павловна.

Лора была совершенно напугана произошедшим. Обессиленная от сильного стресса она сидела на кухне, о чём-то думала, когда в квартиру вошёл её дед.

— Добрый вечер! Вы случайно не соседи Лоры Зеленской?

— А вы Григорий Аркадьевич? Нас Лора предупредила, что вы подъедите. А Дениса только, что увезли в больницу.

Из квартиры Лоры вышел следователь и остальные полицейские. Лора, увидев деда, кинулась ему на шею.

— Это не я, это не я! Я не хочу в тюрьму, — дед вопросительно посмотрел на следователя.

— Да не переживайте вы так. Не заберём мы вашу хулиганку. Идите, отпаивайте её валерьянкой. Завтра разберёмся.

После развода с мужем, я решила жить отдельно от сына с невесткой. Олег, поступил благородно, денег на приобретение однушки. Сам выстроил себе коттедж, недалеко от нашей бывшей совместной дачи где, поселился со своей молодой пассией. Но не лежала моя душа на приобретение бетонной кельи с видом на автомобильную дорогу. Заняв денег и добавив все свои сбережения, я купила двухкомнатную квартиру в красивой высотке, на двадцать втором этаже в своём районе. Могла бы взять квартиру и повыше, но побоялась. Теперь я со своей спальни могу наблюдать рассвет над Москвой, а с кухонного окна любоваться многоцветным закатом. Вот это обзор! Такой простор для взгляда, такой масштаб, красота! А главное, эту красоту не закроет никакая точечная застройка.

Так как, события, которые совпали с моим выходом на заслуженный отдых, не давали мне возможности постоянно проживать в московской квартире, я только недавно познакомилась с соседями по лестничной площадке. С бывшей соседкой Аннушкой, которая жила в однокомнатной квартире, мы подружились сразу после вселения. Но, недавно, Анна с мужем, мои ровесники, продали свою квартиру молодой паре: Лоре и Денису, а сами переехали в давно строившийся ими дом в Подмосковье. Когда они закончили отделку коттеджа, радости Аннушки не было границ. А вот у меня участились случаи головной боли от шумного образа жизни новых соседей.

С ещё одной соседкой, Илоной Павловной Карташовой, я познакомилась и подружилась сравнительно недавно. Осенью прошлого года. Оказалось, что пожилые соседи купили квартиру, давно, ещё в процессе строительства дома, но так в неё и не въехали. Все эти годы они жили на подмосковной даче. Дело в том, что муж Илоны Павловны, Дмитрий Петрович Карташов, долгое время работал в Советском Консульстве в Японии. Потом в Министерстве культуры, откуда и ушёл на пенсию. Летом десятого года он умер. Илона Павловна могла бы остаться и дальше жить на даче, но решила, что в Москве её быт будет намного легче. Хотя и выглядит Илона Павловна на все «сто процентов», но возраст берёт своё. А ей уже немногим, но за семьдесят.

Познакомилась я с пожилой соседкой при странных обстоятельствах. Я, как и Аннушка, уже привыкли, что в соседней трёхкомнатной квартире никто не живёт. Но вот, как-то, кажется, это был июль, я увидела на порожке квартиры пожилых соседей, веточку с оранжевыми бутонами лилий. Звонить в квартиру к Анне, и спросить её, что это означает, было бессмысленно. Я знала, что та в Подмосковье. Тогда они с мужем безвыездно жили там, заканчивая обустройство своего коттеджа.

Позвонив, на всякий случай, в квартиру Карташовых я поняла, что соседей всё ещё нет, поэтому забрала цветы и поставила их у себя на кухне в вазу, решив рассказать об этом им тогда, когда увижу соседей хотя бы воочию. Но соседи так и не появлялись, хотя лилии, и почему-то только оранжевого цвета с постоянной периодичностью я находила на их порожке.

— Странно, — думала я, — два раза в месяц приносят, прямо ритуал какой-то. Жаль, что не удаётся выяснить, кто их кладёт. Да, мало ли, кто. Может поклонник или поклонница. Аннушка говорила, что Дмитрий Петрович, кажется, так зовут соседа, книги пишет. Надеюсь не детективы? Быстрее бы Анна вернулась, может она знает то, чего я не знаю.

Аннушка, вскоре вернулась, чтобы предупредить меня, что они с мужем продали свою квартиру, и что теперь вместо них будет проживать молодая пара. А о пожилых соседях она ничего не знала. И о цветах тоже. Лето незаметно пролетело. И вот как-то в конце сентября, возвращаясь с работы, я зашла в лифт вместе с пожилой женщиной, держащей в ухоженных руках, небольшую собачку. Узнав, что она тоже с двадцать второго этажа, выяснила, что это и есть моя давняя, но незнакомая соседка. Так мы и познакомились с Илоной Павловной.

— Очень приятно, меня зовут Илона Павловна. А это моя Бася, — пожилая женщина поцеловала в голову лохматую китайскую мопсиху, которая от удовольствия заурчала, как кошка.

Илона Павловна выглядела прекрасно, для своих лет. Она напоминала стройную красивую статуэтку из коллекции антиквара. Прямая спина, идеальная причёска, тонкие красивые пальцы с хорошим маникюром. Одета она была по возрасту скромно, но современно и с большим тонким вкусом. Познакомившись, Илона Павловна пригласила меня на чашку чая.

Выйдя из лифта, я вспомнила о лилиях.

— Илона Павловна, подождите одну минуту, — я быстро прошла на кухню и, взяв вазу вместе с цветами, протянула их соседке.

— Вот, вам кто-то оставляет их с июля месяца. Мимо цветов пройти нельзя. Мне жалко стало, поэтому я и стала ставить их в вазу. А то, был бы ваш порог сейчас устелен оранжевыми увядшими лилиями, — я улыбнулась, но на лице соседки появилось недоумение, даже испуг, — вы не рады? Не любите лилии, — спросила я.

— Странно, кто это мог бы быть? Очень странно. Знаете, в Японии существует такое поверье. Оранжевые лилии преподносят тем людям, которых ненавидят. Или, тогда, когда желают этому человеку смерти, — сказала она.

— Илона Павловна, — удивилась я, — вы же понимаете, что это бред, наверняка, кто-то в вас влюбился, — я попыталась пошутить.

— Марго, ну что вы такое говорите, — она вынула цветы из вазы и выкинула их в мусоропровод. Входя в свою квартиру она напомнила мне о приглашении на чай.

Чашка чая в нашем понятии лохань с сахаром. Мне по нраву зелёный чай с мятой и без сахара, но тоже вместимостью с небольшое вёдрышко. Но я была удивлена тем, что и малюсенькими чашечками вполне можно утолить жажду прекрасным напитком. Само действо заваривания чая вводит в какой-то транс. Да ещё тихий голос Илоны Павловны, рассказывающей о способах выращивания чая и его сбора, о традициях чайной церемонии вводили меня в приятное расслабленное состояние.

— Так вот, Маргарита, перед тем, как собрать молодые листочки чая и непременно с первой почкой, его накрывают соломой, для того, чтобы на них не попадали прямые солнечные лучи в течение 20 дней, — увлечённо рассказывала она мне.

Да, традиции традициями, а в трудолюбии японцам не отказать. Чайная церемония располагала к воспоминаниям и неспешным беседам. Показывая фотографии, сделанные в городах Японии, Илона Павловна предложила весной посетить Ботанический сад на о-ханами. Так в Японии называют любование цветущей сакурой.

— Вы знаете, Риточка, я скучаю по Японии. Когда мы там жили мне, казалось, что по возвращении в Россию, я быстро освоюсь на своей земле и забуду об этой стране, — говорила она, — но нет, я никак не могу забыть. Не могу привыкнуть к нашей жизни здесь, в России. Наверное, со всеми так происходит. Когда был жив муж, мне было легче. А сейчас… Как, Риточка, я люблю весну в Токио! Когда расцветает сакура. Риточка, вы представляете, цветение этих нежных и красивейших цветов очень недолговечно, но когда они опадают на землю, их тут, же сметают, чтобы не осталось, ни одного лепестка. И всё для того, чтобы красота осталась лишь в памяти каждого. Японцы очень сентиментальный народ, очень чувствительный к красоте и с большой тягой к жизни, скажу я вам.

Как-то вечером, Илона Павловна, возвращаясь с прогулки с Басей, мы вместе поднимались в лифте на свой этаж. Выйдя из лифа, я сразу обратила внимание на лежащую на порожке перед соседской квартирой оранжевую лилию. Лицо Илоны Павловны стало серым. Она застыла на месте не решаясь подойти ближе к двери.

— Да, что же это такое? Может в милицию заявить, — возмущаясь, я поломала уже ненавистный ей цветок и выкинула его в мусоропровод.

Через несколько минут, ко мне в дверь позвонила Илона Павловна.

— Что случилось, вам плохо? — увидев её растерянный вид, спросила я. — У меня опять нет света. Странно. Утром был, а сейчас нет.

— Почему опять? — я удивилась, — давайте вызовем электрика.

Но она не дала мне это сделать, ссылаясь на то, что уже поздно, и электрик тоже человек, отдыхает. Тогда Илона Павловна рассказала, что когда, привозила мебель, то в квартире свет был отключён, а включили рубильник, и что-то вспыхнуло, и свет потух. Пришлось вызвать электрика. Потом розетка не работала, опять пришлось его вызывать.

— Нет, так не пойдёт, — сказала я, — давайте дадим заявку на завтра, потом вместе поужинаем у меня. Не переживайте, я завтра проконтролирую работу электрика, что-то часто у вас свет вырубается. Просто безобразие творится.

Так и сделали. Утром, я пригласила Илону Павловну на кофе, после чего мы стали ждать мастера в квартире соседки.

Мне нравилось бывать у Илоны Павловны. Обстановка в большой комнате была очень интересной. Вроде все стены заставлены добротной мебелью, но ничего лишнего. Меня поразил красивый резной стеллаж с расставленными на его полках японскими маленькими скульптурами, знаменитыми нэцкэ. Видеть их воочию и так близко, мне раньше не приходилось. Сувенирные поделки из пластмассы и металла я конечно видела. Но вот настоящие, старинные, сделанные руками японских мастеров!

— Какая красота, это же надо так вырезать. Это слоновая кость? — спросила я подошедшую к стеллажу Илону Павловну.

— Нет, они вырезаны из бивня мамонта. Но не все. Это коллекция моего мужа. Он увлекался историей и искусством Японии, столько выставок организовывал по Японскому искусству в России. Некоторые нэцкэ очень ценные и значимы для Японии. Вот обратите внимание, эти фигурки представляют школу Ивами. Она одна из наиболее самобытных в истории нэцкэ. Смотрите, какой своеобразный стиль. И хотя сюжеты нэцкэ этой школы провинциальны, в отличие от других, но обратите внимание, как запечатлены движения животных, насколько точно подмечены они на этих милых фигурках, — увлечённо рассказывала Илона Павловна. Наверное, так она рассказывала посетителям выставок, которые проводил её муж.

— А что, бивни мамонта от времени чернеют? — удивилась я, разглядывая фигурки различных животных.

— Что вы, дорогая, это не бивень. Мастера этой школы использовали необычные материалы, тем они и ценны. Вот эта вырезана из умимацу — из морской сосны, это род черного коралла. А эта, — она показала на симпатичную маленькую лягушку, эта уморэгий — мореное дерево. Скажу вам по секрету — вот эта очень ценная она была сделана руками дочери основателя школы Ивами Сэйёдо Бунсёдзё, предположительно в тысяча восемьсот четвёртом году.

— Это сколько ей лет? Двести?

Раздался глухой стук в дверь, и Илона Павловна пригласила в квартиру молодого мужчину в спецодежде нашего ТСЖ.

— Электрика вызывали?

— Вызывали, — инициативу за контролем по починке электропроводки я взяла на себя, — в чём дело, почему в квартире отключается свет, сигнализация? Не боитесь ответить, если вдруг, кто-то воспользуется тем, что сигнализация отключена? — накинулась я на электрика, потому, что это был уже не первый его приход в эту квартиру.

— Ничего, Маргарита, это не его вина. Он не виноват, что мы здесь долго не появлялись, — стала успокаивать её Илона Павловна.

— А где же вы жили всё это время? — спросил хозяйку электрик, проделывая какие-то манипуляции с розеткой в стене.

— Что за нездоровый интерес, — вставила я возмущённую реплику но, хозяйка опять меня остановила.

— Ну, что вы Марго, не кипятитесь. Ничего, это не тайна. Мы много лет с мужем работали и жили в Японии. А когда вернулись, поселились на даче. Но вот муж умер, я, конечно, могла бы дожить свой век и там, на воздухе, но возраст. Это при муже у нас был водитель, теперь я не могу его содержать.

— Кого содержать? Водителя или машину, — опять поинтересовался электрик.

— И машину и водителя, — грустно ответила Илона Павловна, — здесь легче. Всё в шаговой доступности, правда, недостаток кислорода ощущается.

— А как же дети, внуки? — спросил он опять, искоса глядя на старушку.

— Это для меня больная тема, молодой человек, — тихо ответила она, — не сложилось, нет у нас ни детей, ни внуков.

— Да, я вас понимаю, мне очень хорошо известно, какой бывает душевная боль. Сочувствую вам, — он встал с колен, окинул быстрым взглядом комнату, — пройти можно, — он показал на кабинет Дмитрия Петровича, покойного мужа Илоны Павловны.

— Конечно, — Илона Павловна, провела его в соседнюю комнату.

Электрик подошёл к большому живописному портрету, висящему на стене.

— Это ваш муж? — спросил он, внимательно рассматривая портрет.

— Да, — грустно ответила Илона Павловна, — Дмитрий Петрович Карташов.

— А от чего он умер?

— Сердце, молодой человек, сердце у него было больное, но щедрое, — чуть не плача ответила она.

Мне показался очень подозрительным этот молодой мужчина с проседью в тёмных волосах, на вид лет тридцати пяти, шести. А возможно, это мне только показалось. Но я ещё несколько раз ловила его заинтересованный взгляд, бросаемый на соседку и на портрет её покойного мужа.

— Да будет свет! — наконец электрик закончил свою работу.

— Возьмите, — Илона Павловна протянула ему достаточно высокую номиналом купюру.

— Не нужны мне ваши деньги, — почему-то, как мне показалось, зло огрызнулся он, — не нуждаемся, оплатите по квитанции, — произнёс он у порога и вышел из квартиры.

— Как нехорошо вышло, — посетовала Илона Павловна, — я ненароком обидела хорошего человека.

— Прямо таки и обидели! Вы видели, как он смотрел на вас? Вы случайно, не знаете его? Может быть где-то, когда-то встречались?

— Нет, у меня хорошая память на лица, я впервые его вижу. Вы всё о цветах? Ну что вы, Марго, какое отношение этот человек может иметь к лилиям. Я уверена, что он не знает ничего о цветах-символах.

Разговор прервал звонок в дверь. Это был Денис, наш новый молодой сосед.

— Маргарита Сергеевна у вас? — спросил он Илону Павловну, пригласившую его пройти в комнату.

— Проходите Денис, не стесняйтесь. Маргарита Сергеевна у меня.

Денис прошёл в большую комнату, где я с Басей на руках сидела на диване.

— О, так вы коллекционер, Илона Павловна? Какая красота! Это же денег стоит и больших денег, — произнёс он, с любопытством, рассматривая коллекцию в стеллаже, — а правда, Илона Павловна, сколько это всё стоит?

— Молодой человек, кто вас учил задавать такие бестактные вопросы? — возмущённо спросила я его, — видя, как этот вопрос был неприятен для хозяйки квартиры.

— Ничего личного, я чисто теоретически, — замямлил он.

— Теоретик, тебе чего надо, и вообще, зачем меня искал?

— Да я к вам, в дверь сунулся, Маргарита Сергеевна, а вы оказывается здесь. Мне неудобно. Маргарита Сергеевна, не могли бы вы меня опять выручить?

Денис недавно отдал мне две тысячи долларов, которые занимал, как он сказал на ремонт машины.

— Что опять машина поломалась? — спросила я его, — смотри, доведут тебя эти автомобили до ручки. Какая сумма необходима?

— Три тысячи баксов, то есть долларов, — быстро выпалил он.

— Ставки растут, — подумалось мне, не зная, как я близка к истине, — пусть Лора зайдёт ко мне позже? Хорошо?

Мне показалось подозрительным, что Денис так часто занимает деньги и никогда не отдаёт их в срок, зачастую возвращает их мне всегда Лора. Интересно было знать, для чего двадцатичетырёхлетнему парню так часто нужны большие деньги. А вдруг наркотики? Потом его родные спросят: зачем занимала. Я чувствовала, что этот мальчик не совсем адекватен. Нет, поговорить с Лорой не помешает.

Тогда ничего вразумительного мне так и не удалось вытянуть из Лоры. Она просто обожала своего мужа и всячески защищала его славное имя. Но я-то понимала, что с молодым человеком творится что-то малоприятное. Успокоив себя тем, что молодость заканчивается раньше, чем появляется мудрость, я отнеслась к объяснениям Лоры с пониманием.

Пролетели ещё пару недель. В один из морозных ветреных вечеров, ко мне зашла Илона Павловна с приглашением на умасю. Эти японские названия так по-детски звучат, что не догадаешься даже, на что тебя приглашают.

У-ма-сю! Оказалась это сливовая наливка, хотя наливкой её нельзя назвать, потому, что в отличие от наших, в японской умасю, сливы заливаются бренди или виски и настаиваются они в течение месяца.

— Дело в том, что мой муж завещал часть коллекции музею нэцкэ в Ногано, — сказала она, разливая из изящного графинчика умасю по симпатичным маленьким рюмочкам.

— Передача коллекции назначена весной в пору о-ханами. Когда расцветёт сакура. Мужу, конечно, надо было самому передать коллекцию. Не оставлять меня с такими хлопотами, но он не успел, — горестно вздохнула Илона Павловна.

— Да, жалко.

— У меня к вам просьба, Маргарита, вы не могли бы мне помочь в одном деликатном деле? Мне надо оформить кое-какие документы, для этого я пригласила нотариуса. Вы мне нужны, как свидетель, при оформлении документов.

— Всегда к вашим услугам, дорогая Илона Павловна, — успокоила я её, и почувствовала, как в голове расцвёл японский сливовый сад, — хороша умасю!

Глава 2.

Денис приоткрыл тяжёлые набухшие веки, но свет, льющийся из окна, ослепил его, и больно ударил по глазам. Дотянувшись руками до век, он вскрикнул от боли.

— Твою Дарданеллу, — еле прошептал он пересохшими от жажды губами.

Как страшный сон, в сознании предстала картина всего того, что с ним произошло вчера. А вчера ничего хорошего с ним не происходило. Он опять проиграл в казино крупную сумму денег. Мало этого, сделав очередную затяжку марихуаны, вместо того, чтобы отойти от проигрыша, расслабиться и успокоиться, им с новой силой овладел безудержный азарт.

— Я выиграю, нутром чувствую — сейчас я вас всех сделаю!

Шатаясь, он подошёл к барной стойке.

— Дай в долг фишку, — обратился он к бармену, который скорее походил на вышибалу.

— Нет, Дэн, ты мне столько должен, сколько не весишь, не проси, не дам.

— Тогда налей вискаря, запиши на мой счёт.

— И вискарь свой ты уже на год вперёд выпил. Иди по-хорошему.

— Слушай, ну хоть на затяжку дай, жлоб ты…

— Всё, зову Молота, — раздражаясь ответил бармен.

— Ну, и пошёл ты…

Денис с трудом удерживая равновесие вошёл в кабинет хозяина клуба.

— Артур, последний раз, дай отыграться! — обратился он к чернявому, одетому в дорогой костюм молодому парню.

— Сколько ты мне уже должен? Рассчитайся по долгам и опять бери! Сколько хочешь, бери. Только сначала рассчитайся за старое, — высокомерно и с нотой брезгливости в голосе, ответил Артур.

— Мамой клянусь, отдам, дай фишек.

— Ты маму свою уже сто раз проиграл, — усмехнувшись, Артур манерно выпустил табачное облако Денису в лицо, прищурив глаза, сказал — жена у тебя красавица, только не умная женщина. Зачем за такого, как ты замуж пошла?

Денис не унимался, унижаясь, он всё просил и просил у Артура фишек.

— Хорошо, договорились. Только чем ответишь?

— Все, что есть друг! Всё твоё, — выпалил он, глядя на Артура безумными глазами.

— Ха-ха! Что у тебя осталось? — Артур нагнулся к лицу Дениса и тихо, но твёрдо произнёс, — женой ответишь. Эй! Ты понял, что я тебе говорю? Проиграешь, твоя жена будет у меня, пока прежние долги не отдашь.

— Понял, понял, — заплетающимся языком ответил Денис. Взяв фишки, еле различая дорогу, он удалился в игровой зал.

Артур не любил таких жалких, беспомощных и бесполезных маменькиных сынков, как этот слюнтяй Денис. Не любил малолетних девчонок изо всех сил пыжившихся, чтобы отхватить кого-то из таких бездельников проводивших ночи напролёт в игровых залах или модных клубах. Он много раз видел, как высокомерные не знающие цену деньгам детишки с лёгкостью тратили заработанные их родителями деньги на травку, фишки и алкоголь, но вскоре превращаясь в мусор, в сорную траву, унижались, клянча у него, Артура хотя бы одну затяжку, одну дозу или одну фишку.

Он презирал их, не понимая, зачем они живут. Для чего им жизнь вообще нужна этим бесполезным бабочкам, родившимся с красивыми крылышками? Для того, чтобы стать кормом для полезных птиц, поедающих их? Что поделать, они сами выбрали свой путь. Путь, который рано или поздно приведёт их к бездне. А раз так, пусть хоть кому-то от их бесцельной никчёмной жизни будет польза. Почему кому-то, пусть будет хорошо ему, Артуру. Он заслужил хорошую красивую и комфортабельную жизнь. Всего и всегда он добивался сам. Теперь Артур знает точно, больше стоять за прилавком на рынке он никогда не будет. Он вывел себя в люди сам. Его уважают в определённых кругах, он водит дружбу с такими людьми, которых раньше только по телевизору видел. Артур может всё, обслуга высший класс. Чего угодно? Сделать ставку? Ширнуться? Девочку? Какие проблемы, Артур рад угодить, только вовремя надо платить. А уж он-то знает, как делать деньги. И обязательно найдет, на чём или на ком их сделать.

Жизнь всегда крутилась вокруг Дениса, а он был её эпицентром. Он пользовался любовью и поддержкой отца, потому, что Дэнис, как называла его мама, первый и единственный его ребёнок, подаренный судьбой на закате лет. Мать беспрекословно выполняла все прихоти избалованного сына, безгранично любя и балуя свою единственную отраду. Вырос мальчик, возросли и его потребности, но стали иссякать возможности престарелого отца, давно потерявшего былые связи и значимость в деловых кругах.

Когда родители устали от постоянных пьяных загулов и неразборчивых связей своего чада, приняли решение: сына надо срочно женить. Выбор невесты пал на внучку бывшего заместителя отца Дениса, Григория Аркадьевича. Лора воспитывалась дедом, после того, как её родители погибли в автомобильной аварии. Его жена вскоре умерла от тяжёлой болезни. Дед как мог, уговаривал внучку не делать поспешных поступков, доказывая ей, что Денис не создан для семейной жизни. Но все его доводы были тщетны. Лоре сорвало голову. Она буквально, ухватилась за шалопутного Дениса, считая, что эта её первая и последняя любовь. Дед стоически сопротивлялся, но поняв, что «любовь зла…», с тяжёлой душой сдался на уговоры внучки.

Как он и предвидел, жизнь молодых сразу не сложилась. Да и как можно сложить не слагаемое? Но кто может понять влюблённую душу девушки. Тем более выросшей на принципах чистой любви и доверия. Как золотая рыбка попадает в сети ленивца, неспособного понять какое богатство само к нему приплыло, так и Лора отдала всю себя обожаемому Дени.

Денис понял одно. Лорка по уши в него трескалась. А раз так, то он не против того, чтобы его любили, а любит ли он, это его личное дело. Лорка, наивное дитя, успокаивая, пыталась убедить деда.

— Поймёт скоро Деня, как я его люблю. И всё у нас будет хорошо. Он видит, что я всё делаю ради него. Живу ради него.

— Ты ради себя поживи, — внушал внучке Григорий Аркадьевич, — тогда он поймёт, кто ему дорог по-настоящему. А сейчас зачем ему утруждать свои никчемные мозги? Ты предупреждаешь все его желания. Надо уважать себя, девочка, тогда и тебя будут уважать и любить.

Так в спорах и постоянных ожиданиях и переживаниях, что ещё вытворит Денис, они и жили. Лора, как на привязи ходила за Денисом, во всём потакая его прихотям, а он работать, не умел и не хотел. Отец купил ему фирму по разработке рекламы, но сын быстро от неё избавился. То же было с многочисленными машинами, квартирами, которые перешли через казино к Артуру. Женив сына, отец думал, что тот остепенится, но вышло всё наоборот. Избавившись от опеки отца и матери, он всё продолжал тянуть с них деньги, доводя родителей своими похождениями до сердечных приступов. Особо не переживая за них, он также бессовестно пользовался любовью Геннадия Аркадьевича к своей внучке, а уж Лора, так та сама надоедала ему своей всепоглощающей любовью.

Когда из-за Дениса, его родителям пришлось продать шикарную дачу, у отца — пожилого человека не выдержало сердце. После очередного инфаркта он умер. Со смертью отца у Дениса пропал канал снабжающий его ненасытную утробу игрока денежным потоком. Он не ожидал и подвоха от матери. Похоронив мужа и немного придя в себя от горя, она, по совету Григория Аркадьевича, сразу поставила условие сыну, чтобы тот приходил к ней только с деньгами, подарками и непременно с хорошими вестями.

— Хватит Дэнис, ты забрал жизнь отца. Я тебе всю жизнь отдала, отец решал все твои проблемы. Теперь ты обязан меня содержать. Того, что я получаю и имею, мне хватает только на оплату ЖКХ и мелкие радости. Если ты пожелаешь прийти ко мне за деньгами, говорю сразу — их у меня нет, а были бы, не дала. Настала пора тебе платить по счетам.

Так как денег у Дениса никогда не было, то маленькие радости ей доставались исключительно от Григория Яковлевича и Лоры. К тому же, уже несколько лет, после смерти супруга, она с весны до глубокой осени жила на большой комфортабельной даче свата в Подмосковье, пользуясь его полным пансионом.

Денис с трудом привстал с постели. Побитое тело ныло. Голова кружилась и гудела. Глянув на себя в Лоркино трюмо, он увидел, как распухли и посинели его веки. На запястьях остались синяки — следы от туго стянутого жгута, которым перевязывали ему руки отморозки Артура.

— Что делать? Голова гудит, как никогда. Что он в травку подсыпает? Где достать деньги, где спрятаться? Где спрятать Лорку? Этот везде найдёт. Надо что-то придумать, — но думать не хотелось, невыносимо мучила жажда. Казалось, если сейчас не потушить пожар, который сжигал все его внутренности, от него останется один пепел. Он обессилено рухнул на кровать. В душе кипела злость на Артура, на неудачную игру, на себя, за унижения перед этим приезжим, считающим себя властелином его города.

— Гад, здорово мне вчера досталось от этих отморозков. Друг называется. Я твой друг! Сволочь. Когда у меня водились деньги, вился вокруг, как змея. Ты мне ещё ответишь, — голова продолжала гудеть с удвоенной силой, сильно тошнило,

— Лора! Лорка, — крикнул он, — воды дай. Дай холодной воды!

— Что, проспался? — Лора достала из холодильника бутылку с минералкой, — на, подавись!

— Заткнись, дура! Что делать? — громко спросил он, то ли её, то себя, — что мне делать? — Денис ударил кулаком по одеялу.

— Доигрался? — в приоткрытом дверном проёме комнаты стояла Лора и зло смотрела на него, — ты мне обещал. Ты прошлый раз клялся, что будешь клуб обходить стороной, ты обещал не занимать больше деньги. Мы же ещё Маргарите должны. А уж кому ты должен, не сосчитать!

— Заткнись! — в Лору полетела подушка, — идиотка. Всё из-за тебя!

— Ты посмотри, как ты на улицу выйдешь, — кричала она, — а впрочем, мне надоело. Говоришь из-за меня? Хорошо, больше я тебе мешать не буду! Всё, с меня хватит. Я подаю на развод, сейчас же я поеду к деду, а как ты будешь отдавать свои долги, мне наплевать.

Она подошла к шкафу, достала объёмистую сумку и стала без разбора кидать в неё свои вещи.

— Бросаешь меня в самую трудную минуту? Да?! Шкура продажная, вали отсюда!

— Это я бросаю? Я продажная? Это ты урод, понимаешь? Ты продал всё, что тебе твои родители дали. Всё, что мне дед дал. Всё! Продавать больше нечего. А квартиру? Даже не надейся, эта квартира оформлена на деда. Он обещал тебе в прошлый раз, когда ты проигрался вдрыск! Чего забывать, можно подумать ты когда-то, что-то выиграл? Всё забыл! Я напомню! Он тебя в прошлый раз выкупил, а эту квартиру оформил на себя, чтобы ты не смог ничего с ней сделать. И не мог меня уговорить продать, заложить, подарить, всё! Лавочка закрыта! Да, я дура, Слава Богу, у меня дед не дурак. Я уеду, но когда вернусь, чтобы твоей ноги здесь не было! Понятно?

— Ты что, хочешь, чтобы меня убили? Дура, о себе подумай! Тебе нельзя никуда уходить! Слышишь? — Денис схватил Лору за руку.

— Не прикасайся ко мне, — она пыталась освободиться. Но Денис потянул её за руку и повалил на кровать.

— Отстань, не трогай меня, уйди! — кричала Лора, стараясь выскочить из-под Дениса, навалившегося на неё всем телом, — ненавижу тебя, сейчас же уеду отсюда к деду. Нет, позову деда, и он вышвырнет тебя отсюда. Это не твоя квартира!

— Не моя? Да? Я тебе покажу не моя. Я тебе покажу, вышвырнет, – в порыве ярости Денис сжал горло жены.

Её лицо покраснело от недостатка воздуха. Она пыталась освободиться от его цепких пальцев. Скорее инстинктивно, чем специально, Лора нащупала настольные металлические часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, и ударила ими по голове Дениса. Он вскрикнул и всем телом упал на неё. Лора, кашляя, высвободилась из-под тела мужа. Он лежал неподвижно лицом вниз. Увидев на его затылке рану, из которой сочилась кровь, Лору охватила паника.

— Помогите! Помогите! Убила! — она открыла входную дверь и ещё раз позвала на помощь.

С самого утра меня мучила головная боль. Это она приучила меня вставать с рассветом. Раньше, по-молодости, эта вредина могла прийти ко мне в любое время суток. А теперь повадилась стучать своими надоедливыми молоточками именно с четырёх, пяти утра. Лежать и терпеть боль, перекладывая подушку с места на место, становится невыносимым. Я встала с кровати и ещё некоторое время сидела, массажируя виски и надбровья, ожидая, когда прекратит свою игру этот головной ксилофон. Бывает, что после массажа головы кровообращение нормализуется, но всё чаще приступы становятся жёстче и беспощадней. Приходится срочно приводить свой организм хотя бы в относительно работоспособное состояние. Пить горстями ненавистные таблетки, прописанные врачом, которые не приносят ощутимого облегчения в таких случаях бесполезно и тогда в ход идут рекламируемые сильнодействующие болеутоляющие, которые вскоре боль снимают, но проблему не искореняют, как говорят доктора. А каждый день принимать, то, что они назначают, и пить это всё по расписанию у меня не хватает терпения.

— Не правильным путём вы идёте, Маргарита Сергеевна, не бережёте свою, уже закругляющуюся огромными датами жизнь, — поругав себя, я туго завязала голову платком и положила на затылок пластмассовую бутылку с горячей водой, обмотанную полотенцем, и пролежала так около получаса.

Почувствовав себя лучше, после принятия таблетки, приняла прохладный душ, привела себя в порядок и пошла на прогулку с Басей, потому, что Илона Павловна, после вчерашних событий, была совсем разбита.

— Что-то странное творится с моими соседями, то кто-то порог Илоны Павловны украшает лилиями, теперь это происшествие с Лорой. Надо спросить у Илоны Павловны, перестала она получать цветочные подарки, или всё ещё её порог устилают цветами мести?

В нескольких метрах от своего подъезда, я увидела сидевшего на лавочке деда Лоры. Дедом этого моложавого мужчину назвать затруднительно. Стройный, я сразу определила его в бывшие военные, с идеальной стрижкой, с иголочки одетый мужчина, напряжённо сидел на лавке, прижав руку к сердцу.

— Вам плохо? Сердце? Может вам валидол дать?

— Валидолом тут не поможешь, — тихо проговорил он. Лицо его было мертвецки бледным.

— Держитесь, вы ещё такой молодой, на дедушку совсем не похожи, — мне хотелось подбодрить его, — вы военный, я угадала?

— Да, угадали. Но после трагедии пришлось закончить свою военную карьеру и стать просто дедом. К сожалению, — его глаза потускнели ещё больше, — что-то сердце прихватило.

— А Лора где? Почему вы один?

— Лора? Вы знаете, что удумал этот мерзавец? Он пришёл в себя и дал показания против Лоры. Утверждает, что она его накачала спиртным до бессознательного состояния, связала, заклеила рот и хотела убить его. Нет, каково? Вы можете представить себе такую картину? Лорочку задержали по его заявлению.

— У него, что с головой не всё в порядке? — я не ожидала от событий такого поворота, — Лорка, простите, Лора его связала? Здесь что-то не так.

— Давно не так! Как я её просил не связывать с ним свою жизнь. Нет, любовь! Вот она любовь, до чего довела. Да какая это любовь!

— Возможно, у него появилась другая женщина, и он хочет таким образом избавиться от Лоры?

— Кому он нужен, где он ещё найдёт такую дуру, которая бы содержала его, да ещё и любила, как, — мужчина в отчаянии махнул рукой.

— Григорий Аркадьевич, пойдёмте, поднимемся, я вас чаем с мятой угощу.

— Спасибо, я к себе поеду. У меня квартира в Сокольниках. Ничего не понимаю, что происходит?

Я обменялась с ним телефонными номерами и поспешила домой.

В подъезде мне с трудом удалось удержать Баську, которая непонятно с чего чуть не набросилась на выходившую из лифта пожилую женщину. После неё в кабине лифта остался стойкий запах странных духов. Бася, не переставала лаять. На лестничной площадке её встретила возбуждённая Илона Павловна. По её лицу я поняла, что опять что-то произошло.

— Маргарита, вы себе представить не можете!

— Что случилось, на вас лица нет?

— Право не знаю, что предпринять. Помните оранжевые лилии у меня на пороге?

— Не поверите, сейчас гуляла и думала об этом. Хотела узнать получаете ли вы ещё цветочные подарки, или может уже нашли своего тайного поклонника?

— Маргарита, кто носил раньше цветы, выяснилось. Я вам скоро об этом человеке всё расскажу подробней. Но вот сейчас, когда вы гуляли с Басей на улице, мне позвонили в дверь. Я открываю, а на коврике опять лилия. Умом понимаю, что всё это ерунда, но психологически, этот факт меня настораживает. Это не выносимо.

— Так может быть это тот, кто и носил их до этого? Вы встречались с этим любителем цветов?

— Да, Маргарита, встречалась. Но сейчас это не от него подарки. Я точно это знаю.

Я с удивлением смотрела на встревоженную женщину.

— Зря, Маргоша, я тревожу вас, но, вы поверьте мне, этот человек больше никогда не принесёт мне именно такие цветы. Я вам скоро о нём всё расскажу. Обещал, и я ему верю, дарить и отдавать лично в руки розы или ромашки, которые я очень люблю. Поверьте мне на слово. Ну, да ладно. Вы не забыли, что завтра приедет нотариус и мне понадобится ваша помощь. Маргориточка, процесс оформления коллекции займёт много времени. Вы, уж меня заранее извините.

Весь день меня терзал один вопрос. За что Денис подставил Лору. А что это было именно так, я даже не сомневалась. Только смысл в этом, какой? Лора содержала Дениса, да ещё рассчитывалась по его долгам. Как-то она рассказывала мне, что они обменяли большую квартиру в центре Москвы на квартиру меньшей площади в этом доме. До этого она продала принадлежащий ей спа-салон, объяснив тем, что пропало желание заниматься бизнесом. Захотелось побыть просто женой. Почему эта квартира даже не на Лору, а на деда?

Мои рассуждения прервал тревожный звонок в дверь.

— Я вас сильно потревожу? — на пороге стоял Григорий Аркадьевич.

Я усадила расстроенного мужчину за стол и предложила ему чашку ароматного чая.

— Что нового вы узнали?

— Ну, что же это такое? Что у нас за следствие, что за прокуратура?

— Григорий Аркадьевич, успокойтесь, что случилось? — я налила успокоительных капель в чашку и дала её мужчине.

— Лоре предъявили обвинение и перевели в СИЗО. Вы представляете, как убийцу какую-то. Этот стервец решил избавиться от Лорочки таким варварским способом. Это за всё, что она для него сделала. Я был у него в больнице. Лежит подлец, мычит, что-то непонятное и притворяется тяжело больным. Представляете, говорит одно и то же: так лучше будет. И всё!

— А что Лора говорит? Вы были у следователя? Он-то куда смотрит?

— Что он сказать может? Говорит, что Денис отрицает, что душил Лору. Её осмотрели, признаков удушенья не нашли. Но вы-то не верите в этот моразм? Не могла она ему рёбра поломать! Ну, это же смешно!

— Успокойтесь, это конечно так смешно, что плакать хочется. Пусть стоит на своём. Ещё доказать надо её виновность. В конце концов, есть же, как это у них называется, очная ставка. А ещё когда на место преступления выезжаю? — рассуждала я, показав свои познания в проведении следственных мероприятий.

— Следственный эксперимент, — добавил он.

Успокоив растерянного Григория Аркадьевича, я проводила его к себе в Сокольники.

Глава 3.

Япония. Остров Хонсю.1771 г.

По впалым щекам Шизуко медленно стекали слёзы. Умирал её любимый муж. Горе навалилось на её хрупкие плечи. Казалось, оно мстило ей за все годы, прожитые в счастье. А счастье было. Но рано став самураем ушёл из дома их сын Хироши. Много слёз пролила Шизуко от неизвестности за своего мальчика. Где он решил искать своё счастье? Вернулся сын, как раз незадолго перед смертью Масао. Словно доброе его сердце почувствовало беду на расстоянии.

Как быстро жизнь меняет счастье на горе, радость на слёзы, надежды на беспомощность. Масао ушел в надежде, что всё сделал в своей жизни правильно. — Хироши, сын мой, — говорил Масао, еле шевеля губами. Теперь ты главный в доме. Ты мужчина. Ты выбрал свой путь. Я ухожу со спокойным сердцем за тебя. А теперь выслушай меня.

Масао долго рассказывал Хироши о его появлении в их семье, часто прерывая свой рассказ, для того, чтобы удержать последние силы, уходившие от него. Говорил о женщине, принёсшей его на этот свет и о потери первого своего ребёнка. Рассказал и об оставленном кресте в шёлковом мешочке. Вспомнил Масао и слова Шизуко когда-то давно сказанные ему.

— Живи с любовью в сердце. Тогда слеза на кресте, омытая кровью твоей матери, будет слезой счастья. Пусть крест останется напоминанием о ней, давшей начало твоему роду. Возможно, эта бедная женщина поплатилась за свою веру. Но наградой ей будет твоя счастливая жизнь. Когда настанет твой час, и ты пустишься в последний путь в другой мир, то передай этот крест своему сыну.

После смерти отца, Хироши надел на шею крест, переданный ему отцом, облачённый в шёлковый мешочек, и от чужих глаз спрятал его на свой груди. Хироши предложил матери перебраться к нему в Осака, где у него имелся и дом и прибыльна работа. 

* * *

Россия. Москва. 2010 г. Февраль

И без того большой овальной формы стол в комнате Илоны Павловны был раздвинут и покрыт красивой белой шёлковой скатертью с вышитыми по углам большими кустами розовых пионов. По центру скатерти вышиты замысловатые иероглифы. С одной стороны стола лежали какие-то бумаги и стояли выстроенные в несколько рядов миниатюрные фигурки. С другой стороны стола также лежали бумаги и выстроенные в ряды нэцкэ.

В комнату вошла миловидная женщина нотариус и молодой человек, её помощник. Усадив нотариуса напротив бумаг, Илона Павловна не громко, но с долей торжественности в голосе, произнесла:

— Этим, я выполняю волю своего покойного мужа Дмитрия Петровича Карташова, который пожелал часть своей коллекции передать в музей Такаяма, расположенный в префектуре Нагоя, через японское консульство по культуре в России. Перед вами лежит список передаваемой коллекции в трёх экземплярах. Это наиболее ценные экземпляры его коллекции. Чтобы ускорить процесс завещания, я расставила статуэтки по списку.

Когда список передаваемых статуэток был проверен и все документы оформлены, Илона Павловна попросила нотариуса пересесть за противоположную сторону стола.

— А теперь я хочу оформить ещё одно завещание. Статуэтка «Чжункуй — гроза демонов», размером десять сантиметров. Он изображен в военном халате, высоких сапогах, с пышной бородой. В одной руке держит меч, в другой — демона. Статуэтка стоит на высоком постаменте имеет табличку с надписью японскими иероглифами: «Проблема изворотлива, хитра. Присела на колено, как овечка. Не дай ей вырасти до человечка. Реши её, пока она мала». Нэцкэ вырезана из бивня мамонта и имеет футляр из умимацу (вид чёрного коралла). Эту статуэтку, Дмитрий Петрович просил передать Александру Владимировичу Стрешникову, как и другие оставшиеся нэцкэ по списку. А также после моей кончины, всё моё имущество: данная квартира, всё, что в ней находится, дача, счёт в банке на моё имя я завещаю также Стрешникову А.В.

Я внимательно слушала её, любовалась изящными статуэтками и удивлялась, откуда взялся этот Стрешников и кем он приходится чете Карташовых. При посторонних мне неудобно было спросить об этом Илону Павловну, но как только нотариус с помощником ушли и хозяйка стала складывать в специальную коробку, похожую на небольшой чемодан нэцкэ предназначенные для передачи японскому консулу, я поинтересовалась, кто это такой Стрешников А.В.

— Маргарита, — таинственно улыбнувшись, ответила Илона Павловна, — в следующий выходной я приглашаю вас на торжественный обед. Я познакомлю вас с очень близкими мне людьми. Я знаю, нет, я уверена, что после этого вечера, вы подружитесь с моими родными, любимыми людьми. А я, когда настанет мой час, уйду навсегда, со спокойным сердцем, чтобы поделиться там, — она подняла два пальца вверх, — долгожданной радостью с Дмитрием Петровичем.

— Что-то вы меня заинтриговали. Но не буду вас расспрашивать, пусть это будет для меня тоже неожиданной радостью, — ответила я ей, сама боясь не дожить до следующей субботы, сгорев от любопытства.

— Вы знаете, Маргарита, с моей души, как камень свалился. Так мне стало легко. И даже жить захотелось ещё больше. А то, в последнее время я что-то совсем расквасилась, — от внутреннего возбуждения у хозяйки появился румянец на щеках.

— Жить захотелось, а завещание написали. Смотрите, вы так возбуждены, чтобы давление у вас не подскочило.

— Риточка, к лешему давление, мы его сейчас с вами нормализуем, даже если оно есть. У меня припрятана бутылочка настоящего сакэ. Перед Новым годом я была приглашена в посольство Японии, там проходила ежегодная встреча с консулом с вручением новогодних подарков. Было очень мило, — улыбнулась она.

Илона Павловна усадила меня в удобное кресло, а сама вышла в другую комнату. Через несколько минут, её было не узнать. Облачённая в яркое красивое настоящее японское кимоно, она засеменила предо мною мелкими шажками, словно настоящая гейша плыла по полу.

— Ну, вот, можно сказать, что и я побывла в Японии. Как вам идёт кимоно!

Илона Павловна, оценив комплемент поклоном, с улыбкой проплыла на кухню и через некоторое время выкатила небольшой столик на колёсиках, сервированный в японском стиле.

— Я не умею палочками, — я крутила палочки в руках, не зная как ими пользоваться.

— Не страшно, сегодня, я преподам вам мастер класс, это не так сложно,

как кажется, — успокоила она меня, взглянув на большие часы, стоявшие на комоде.

Внушительных размеров фарфоровые часы, на меня, собирающую и обожающую красивый и необычный фарфор, произвели неизгладимое впечатление. Они имели вид барабана, который стоял между ног щекастого широко улыбающегося фарфорового японца. Глухо, прозвучал звук от удара по барабану встроенной в руку японца палицей, подтверждающий, что настало семь вечера. В это время раздался звонок в дверь.

— Маргарита, секунду, — хозяйка засеменила к входной двери.

В дверях стоял мужчина, с характерным разрезом глаз, в спецодежде японского ресторана — ярком шёлковом одеянии поверх куртки, он казался полным, совсем как толстячок с часами на барабане. Я невольно ухмыльнулась их схожестью. Передавая хозяйке две плоские коробки, он всё время кланялся. А уходя, взглянул на меня. Мне стало понятно, что он заметил мою ухмылку, а может это мне показалось. Но взгляд чёрных, как бусинки глаз толстячка, был колким и холодным.

— Вам помочь, Илона Павловна?

— Ни в коем случае, одну минуту и я вернусь.

Она вернулась, что-то тихо напевая. На красивом фарфоровом блюде были расставлены похожие на пирожные сасими и суши. Я догадалась, что это суши, но что они бывают такими красивыми, даже не предполагала.

— У нас пирожные так красиво не украшают. Как это можно есть? — восторгалась я. До этого мне не приходилось пробовать такое угощение.

— Вот так! — Илона Павловна, сделала мне поклон головой и начала мастер класс по употреблению маленьких произведений искусств японской кулинарии.

В этот вечер я узнала много интересного об обычаях Японии. О правилах поведения в японском доме, на улице. Особенно меня поразил тот факт, что в японских домах принято входить в туалетную комнату снимая домашние тапочки и одевая другие, специальные для этой комнаты, а при выходе из неё, обратно необходимо переобуваться в домашнюю обувь. Или ещё. Ни в коем случае не освобождать нос прилюдно. Это понятно и для нас. Но даже при насморке, у них не принято прилюдно вытирать нос платком, и не осуждается шмыганье носом. Да, в каждой стране есть обычаи, которые другим народностям кажутся нелепыми и странными.

В таком радостном возбуждении мне ни разу не приходилось видеть свою пожилую приятельницу. Я бы слушала разошедшуюся и переполненную воспоминаниями Илону Павловну ещё и ещё, но от её приятного голоса или выпитого сакэ, меня стало клонить в сон, и я засобиралась к себе. Перед моим уходом хозяйка, достала из шкафчика заранее приготовленную коробочку и протянула её мне.

— Маргарита, сегодня такой день! Мне очень хочется оставить вам память о себе. Пусть эта нэцкэ принесёт вам удачу, — я стала отказываться от дорогого подарка.

— Не обижайте меня, я пожилой человек, в любое время наша встреча может быть последней. И очень важно здесь, на этом свете, сделать всё, что хотелось. А мне очень хочется оставить о себе частичку памяти, напоминание. Мне будет очень приятно, когда глядя на эту статуэтку, вы будете вспоминать свою старую приятельницу. Это Нэцкэ Васю. Она символизирует попутный ветер удачи. Васю любимец всех богов и людей. Быстр, легок и всегда доволен судьбой. И главное помогает исполняться самым заветным желаниям, избавляет от печали и горести. У него веселый характер и шаловливый нрав. По характеру просто ваша копия, Маргарита. Я буду надеяться, что он принесёт вам счастье и удачу во всех начинаниях и делах. Знаете, Риточка, как писал Басё? — «О, ветер со склона Фудзи! Принес бы на веере в город тебя, Как драгоценный подарок». Вот Васю и принёс мне вас, как драгоценный подарок судьбы. Я очень рада нашему знакомству и тёплой дружбе.

После таких слов, отказываться от подарка было неудобно, да и силы мои были уже на исходе. Отвыкшей от крепких горячительных напитков, это «настоящее сакэ» быстро вскружило мне голову.

— Риточка, весной, когда расцветёт сакура, мы обязательно все вместе соберёмся и пойдём на ханами, посмотрим на эту красоту, вот тогда у вас по-настоящему закружится голова. У вас от красоты, а у меня от ощущения полного счастья.

— Я очень рада за вас. Мне так приятно видеть вас такой восторженной и весёлой, — сказала я Илоне Павловне.

Тепло расставшись с хозяйкой чудесного вечера, я ушла к себе. Выходя из квартиры Илоны Павловны, я чуть не наступила на лежащую веточку оранжевой лилии.

— Японец! Илона Павловна, это точно он — японец! Я ещё заметила, он так на меня смотрел, вот паразит, такой вечер испортил! — стала я громко возмущаться.

— Да нет, это не он, — но я заметила, как она расстроилась, — ерунда, всё это условности и дурной тон. Забудьте Маргариточка. Скоро этот «инкогнито» о котором я догадываюсь, перестанет нервировать меня этими несчастными лилиями. Хотя, цветы, совсем не причём, — она покрутила веточку в руках.

— А вы уже знаете кто этот негодяй? И где он их только берёт эти лилии?

— Потом, обязательно всё расскажу.

Пожелав спокойной ночи друг другу, мы разошлись по своим квартирам. Даже холодный душ не отрезвил меня и не прогнал сон. Но, то, что я легла в постель без четверти одиннадцать, мне запомнилось отлично. Меня разбудил резкий звук дверного звонка. От неожиданности я соскочила с постели и сидела, успокаивая внутреннюю дрожь, наверное, несколько минут, так ничего не поняв, что произошло. Мне стало казаться, что звонок пригрезился во сне. Я хотела продолжить сон, но услышав пронзительный лай Баси, встала и тихо подошла к двери. На лестничной площадке слышались чьи-то голоса. Посмотрев в глазок, я увидела, нескольких мужчин. Кажется, их было трое или четверо. Один звонил в двери Илоны Павловны. Другой мужчина держал руку на звонке Лориной квартиры. Третий отошёл от моей двери к лифту и сказал своим товарищам:

— Да нет его здесь, что он совсем дурак, а соседи ментов могут вызвать. Пошли отсюда, — внешность молодых людей очень смахивала на вышибал из новомодных клубов.

— Странно, как пропустил их дежурный по подъезду, что у нас за охрана? — подумалось мне.

Лифт застрекотал, спуская непрошеных гостей вниз, но никто из соседей не спешил открывать свои двери.

— Григория Аркадьевича, допустим, нет на месте, он в Сокольниках. Но что же так воет Бася? — Я набрала на мобильнике номер Илоны Павловны, — странно, почему она не отвечает?

Оставив страхи позади, разумно рассчитав, что раз вышибалы в приличных костюмах ушли, а наверняка они приходили по Денисову душу, то мне опасаться нечего, я открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Я нажала на звонок квартиры Илоны Павловны, но в ответ услышала, только громкий лай Баси. Тогда я набрала номер местного отделения полиции. Объяснив случившееся и услышав, вялое согласие дежурного прислать наряд для проверки, я с недобрым предчувствием стала ждать их приезда.

— Что это Бася так развылась? — я ещё и ещё набирала номер мобильного Илоны Павловны. Тишина, — может ей плохо? Поднялось давление, и она не может встать и подойти к двери?

— Илона Павловна, — прокричала я в закрытую дверь, надеясь, что она меня всё же услышит.

Прошло ещё некоторое время, когда из лифта вышли двое полицейских, держа в руках по автомату. Выслушав мой сбивчивый рассказ, они стали сами звонить в двери к соседям.

— Может эти молодчики напугали пожилую женщину и у неё случился приступ! Ломайте замок и скорую помощь вызывайте, — беспокойно командовала я.

— Женщина, пройдите к себе в квартиру, когда надо, мы вас позовём. Быстрая вы. Кто это разрешит просто так замки ломать, двери вскрывать?

У меня не было желания спорить с полицейскими. Они вызвали дежурного слесаря, разбудили соседа с нижнего этажа и попросили его и меня быть понятыми при вскрытии двери. Слесарь с красными, видно после хорошей попойки, глазами что-то манипулировал с замком. Бася, неистово заливалась лаем за дверью.

— Бася, Бася, — говорила я скорее машинально, чем для того, чтобы она меня услышала.

Моё сердце боялось биться, так страшно было входить в квартиру к Илоне Павловне. Повторяя постоянно про себя как молитву: пусть всё будет хорошо, я вошла в прихожую. Когда все зашли в большую комнату, я сразу заметила, что на столе нет чемоданчика со статуэтками — нэцке. Но мало ли, может Илона Павловна убрала его в другое место.

Полицейские вошли в спальную комнату. На застеленной вышитым шёлковым покрывалом кровати лежала Илона Павловна. На ней было кимоно, которое она одела накануне. В руках она держала веточку с оранжевыми лилиями, которую м с ней нашли нынешним вечером. Лилии красиво расположились на груди у Илоны Павловны и казались дополнением к её наряду.

— Скорая уже не понадобится, вызывай криминалистов, — полицейский обратился к прибывшему оперативнику, — странно она как-то лежит. Одетая… с цветами в руках… — тихо произнёс он.

— Владимир Иванович, пройдите сюда, — обратился оперативник к мужчине с папкой в руках, в котором я узнала следователя задержавшего Лору. Я с нетерпением кинулась вместе с ним в спальную комнату.

— Ей эти цветы кто-то приносил и оставлял на пороге квартиры. Какой-то негодяй, — сквозь слёзы объяснила я появление лилий в доме соседки.

— Интересно, может влюблённый старичок приносил? — ухмыльнулся оперативник.

— Такие женщины нравятся не только старичкам, молодой человек, — раздражённо заметила я, — Илона Павловна узнала, кто приносил эти цветы с таким постоянством, но должна была рассказать об этом нам в субботу, — признав во Владимире Ивановиче главного, я пыталась рассказать ему о последних событиях.

— Кому это «нам»?

— Вот этого я сама не знаю. Мне, точно, так как я была приглашена и на встречу с нотариусом и на субботний вечер. К тому же я знаю всю эту историю с подношением цветов с самого начала. Кстати, вы в курсе, что по восточному поверью, эти цветы обозначают ненависть и угрозу мщенья, смерть?

— Ну, вот, договорились, — рядом стоявший оперативник усмехнулся и отошёл в сторону, в отличие от Владимира Ивановича, который посмотрел на меня с удивлением и явным подозрением.

— А что, было за что мстить?

— Я не буду ничего сочинять. Не знаю. Мне самой было интересно кто он, или она этот любитель лилий. Я сначала думала, что это наш электрик. Его, кстати, Александром зовут, не знаю его фамилии. Но она категорически отрицала это. Потом, я подумала на японца. Тоже кстати тип, скажу я вам.

— Подождите, подождите, японец? Какой ещё японец? Откуда он взялся?

— Вот на этого похож, — я показала на часы, стоящие на комоде, — фарфор отличный, старинный, я в нём разбираюсь, поверьте мне, — я подвела Владимира Ивановича к красивому комоду, на котором стояли часы.

— Господи, фарфор причём? — удивился он.

— Не причём, я просто его собираю.

— Японец тогда причём?

— Слушайте, молодой человек, что вы всё причёмкаете? Чего вы меня путаете. Садитесь и пишите протокол осмотра места происшествия и опрос свидетеля.

— А свидетель кто?

— Вы что, не выспались, в конце концов? Я, я свидетель!

— Обалдеть, вы что юрист?

— Архитектор я. А вообще, пенсионерка! — тихо добавила я.

— Хуже нет иметь дело с добровольными свидетелями, да ещё архитекторами, — устало произнёс Владимир Иванович, — пенсионерками, — добавил он, с усмешкой посмотрев на меня. Но за стол сел, и стал что-то писать, заполняя форму протокола.

— Да? Учту. Вы ещё за мной побегаете, — мне показалось обидным его высказывание.

— Не обижайтесь, так, кому она хотела ещё рассказать о цветах?

— Она мне сказала так: ничего, скоро он, этот инкогнито, перестанет носить цветы. Я догадываюсь, кто это может быть. А когда я спросила её о ком это она, то Илона Павловна сказала, что всё нам скажет в субботу. Я поняла, что в субботу будет и этот Стрешников А. В., которому она завещала всё своё имущество. Не может быть… только вечером… я от неё ушла почти в одиннадцать ночи, с ней всё было в порядке, — спазмы до слёз пережали моё горло.

— Так, так! Завещала, говорите? Интересно, — Владимир Иванович кивком головы пригласил меня присесть, — теперь, давайте без слёз и всё по порядку.

Часа два я рассказывала, а он записывал и все, переспрашивая меня о последних событиях, о завещаниях, обо всём, что было мне известно.

— Она вчера и мне подарила нэцкэ, — неожиданно прорвались душившие меня слёзы. Я разревелась ещё больше, — мне кажется, она предчувствовала, что с ней что-то случится. Но знаете, такой весёлой я её никогда не видела.

— Вот как, а свидетели у вас есть?

— Какие свидетели? Чего свидетели? — я не поняла сути вопроса.

— Свидетели вручения вам подарка?

Но тут вышел из спальной комнаты криминалист и сказал, что смерть наступила путём удушения.

— Так, как следов борьбы на кровати не обнаружено, скорее всего, её задушили, — криминалист прошёл в просторный холл квартиры, — да, скорее всего, здесь. Вот сброшены журналы, перевёрнута ваза для цветов. Она открыла дверь и на неё кто-то набросился. В силу своего возраста, она не смогла дать достойного отпора нападавшему.

— Как! Получается, её убили? — с ужасом спросила я.

— Как вы понимаете, сама она до кровати дойти не могла.

— Ищите коробку с нэцкэ. В ней самые дорогие статуэтки, приготовленные для передачи в музей нэцкэ. А убийца тот, кто таскал ей эти злосчастные лилии, и кто стащил коллекцию нэцкэ, — высказала я свои предположения.

— Ну, всё! Преступление раскрыто, осталось найти убийцу, — издевательски ухмыльнулся Владимир Иванович, — и, кстати, вы последняя кто с ней виделся, так может мы и убийцу уже нашли?

— Издеваетесь?

Отключив сигнализацию в стеллаже со статуэтками, оперативники, в потайном ящике нашли какие-то бумаги, завещания, заверенные нотариусом и блокнотик — еженедельник. Открыв его на предыдущем дне, Владимир Иванович прочёл:

— Встреча с нотариусом. Маргариту пригласила. Преподнести ей нэцкэ Васю.

— Не Васю, Васю — ударение на последней букве, — я поправила следователя.

— Понятно, Васю, так Васю, только вот никакого чемоданчика специального в квартире нет, — подытожил он.

Марго ничего не понимала. Не мог же пусть небольшой чемоданчик испариться. Хотя, чего ему испаряться. Кто-то же убил Илону Павловну. Вот убийца и испарился вместе с ним.

До самого рассвета все находились в квартире Илоны Павловны. Была осмотрена и моя квартира, на предмет обнаружения чемоданчика с нэцке.

— То, что у вас ничего не нашли, подтверждает версию о сообщнике, — продолжал издеваться следователь. Ему явно нравилось видеть на моём и без того испуганном лице страх и недоумение.

— Вы мне голову мне не морочьте, и стращать меня не надо. Лучше не отвлекайтесь на безумные версии, а ищите настоящего убийцу, — может, меня ещё арестуете, как Лору? Вам, как я смотрю, нравятся идиотские версии, — моему возмущению не было предела.

Моя голова уже не воспринимала никакую информацию. Да и до моего сознания ещё не доходил тот факт, что Илоны Павловны уже нет в живых. Я еле сдерживала постоянно набегавшие на глаза слёзы. Взяв на руки бедную Басю, измученную наплывом в квартиру чужих людей, я как могла, успокаивала, то скулящую, то лающую собачку.

Страшно. Ужасное чувство. Несколько часов назад разговаривать, веселиться, шутить с человеком и вдруг, осознать, что его уже с тобой никогда не будет. Я видела, как вносят в большой лифт запакованное в чёрный клеёнчатый мешок тело Илоны Павловны, но всё равно, было ощущение, что это кто-то другой там лежит, а не она.

— Маргарита Сергеевна, если что вспомните, позвоните мне, по этому номеру, — Владимир Иванович, передал мне свою визитку, а в это время оперативник опечатывал квартиру Илоны Павловны.

— Так, что, решили меня не арестовывать? — съязвила я, и наконец, мы с Басей закрылись в квартире от чужих посторонних глаз.

— Ну, что Бася, теперь мы одни. Иди, выбирай себе местожительство.

Собака посмотрела на меня своими умными грустными глазами и словно поняла моё предложение, пошлёпала в уголок между большим мягким креслом и диваном.

— Ну, что, я тебя понимаю. Не сквозит, свет не мешает и обзор прекрасный. Умела бы ты говорить, ведь ты, Бася, единственный свидетель убийства. Кого же ты с хозяйкой впустила в квартиру такой глубокой ночью? Ушла я от вас в половине одиннадцатого. Разбудили меня в половине первого ночи, — размышляла я, гладя по шерсти бедную Басю, запрыгнувшую ко мне и положившую на мои колени свою лохматую широкую мордашку.

Два часа хватило убийце. Этот кто-то был тем, кому бедная женщина не побоялась открыть дверь так поздно и впустить в квартиру. Мои мысли скатывались скомканным клубочком, но сил разгадывать эту загадку уже не было.

Утром я выгуляла Басю. Вернувшись, закуталась в плед и прилегла на диван. Постоянно прокручивая в голове все последние события, я провалилась в тревожный сон с какими-то кошмарами. Проснулась, не сразу сообразив, что это в моей квартире лает Бася и во всю трезвонит дверной звонок.

— Иду, иду. Бася успокойся, — пыталась я угомонить и звонившего в дверь и лающую собаку.

На пороге стоял расстроенный Григорий Аркадьевич.

— Маргарита Сергеевна, ничего понять не могу. Вышел из лифта, смотрю, квартира Илоны Павловны опечатана, к вам звоню, слышу лай. Я догадался, что это Бася. Что произошло?

— Проходите, сейчас, я в себя приду. Вы будете со мной завтракать?

— Завтракать? Уже ужинать пора. Что случилось?

Я глянула на часы.

— Пять вечера, ничего я поспала. Убили нашу соседку. Пропала коллекция нэцкэ, которую она собрала для передачи в музей в Японии. Вот такой ужас. Вы не могли бы выгулять Басю, а я сейчас приду в себя и соберу, что нибудь перекусить и всё подробно расскажу вам.

Я быстро привела себя в порядок и приготовила ужин, выгрузив из холодильника всё съестное, что было в нём. Так захотелось есть, будто неделю сидела на диете. Наверное, это на нервной почве. К возвращению Григория Аркадьевича уже был накрыт стол. Помянув бедную подругу, мне пришлось повторить весь рассказ о происшедшем.

Внимательно выслушав, Григорий Аркадьевич, не удивился тому, что кто-то приходил и искал Дениса.

— Он сбежал из больницы. Как раз вчера во второй половине дня. Вы представляете? Моя девочка сидит в этой омерзительной камере в СИЗО, а этот мерзавец сбежал.

— Говорите, вчера сбежал?

Мы переглянулись, удивившись осенившей нас догадке. Мне сразу вспомнилось, как искавший меня Денис, зашёл к Илоне Павловне и, увидев коллекцию нэцкэ, интересовался ценой коллекции.

— Вы думаете, он способен на это, — всё-таки что-то не давало мне поверить, в то, что этот хлюпик, мог решиться на убийство Илоны Павловны.

Только я хотела успокоить обескураженного предположением Григория Аркадьевича, как опять раздался звонок в дверь.

На пороге стоял следователь Владимир Иванович:

— Добрый вечер, вы не знаете, где может быть хозяин этой квартиры, — кивком головы он показал на соседские двери.

— У меня, — спокойно ответила я, заметив, что он как-то странно посмотрел на меня, — проходите. Садитесь с нами и помяните Илону Павловну.

— Да? Вообще-то я ещё на работе. Думал к вам забегу по дороге…, — стал он оправдываться перед нами, — мне надо снять с вас показания, где вы находились прошлым вечером.

— Раз надо, значит надо, — Григорий Аркадьевич, услужливо придвинул стул нежданному гостью, — я в курсе последних событий. Вы по поводу бегства Дениса из больницы?

— И по этому поводу и по второму. Документация, понимаете, Всё надо записать, кто, где, когда…

— Я понимаю, понимаю. Находился на своей даче, где проживаю постоянно.

Быстро заполнив формуляр, гость отложил свою папку в сторону, и с удовольствием потирая руки, помянул нашу соседку.

— Вы думаете, что это Денис её убил? — осторожно спросил Григорий Аркадьевич.

— Денис? Какой Денис? А, понял, ваш зять? А кстати, вы не знаете, где он может быть? Мне, сами понимаете, надо его опросить. Зачем к нему приходили, кто? Так, что вы не скрывайте его местопребывание, так сказать.

— Скрывать? Я его скрывать?! Да если встречу — убью, — разошёлся Григорий Аркадьевич.

— Понятно, вы не знаете, где может находиться муж вашей внучки. Ладно, ладно, если узнаете, сразу мне позвоните. Да, вот такие дела. А убийцу вашей соседки мы взяли. Да, да. Сегодня днём, и нашли вещественное доказательство. Так сказать подтверждение того, что он убил свою почти приёмную мать.

— Что? Мать? Какую мать? — Я даже не поняла о чём идёт речь.

— О, эта такая история, скажу я вам, целый сериал. Вот такая наша работа. Что не день, то сериал.

— Да вы толком объясните, — меня стал раздражать этот человек, со своим слащавым голосом и манерами. Но я сдержала своё раздражение и стала класть на его тарелку закуску, пока он наливал в бокал виски.

— Я вам скажу так, — начал он, опустошив бокал, — мы стали проверять завещание, а там, как вы помните, дорогая Маргарита Сергеевна, всё имущество…

— Да, завещано Свешникову А.В. — уточнила я, пока он пережевыал закуску.

— А Свешниковым А.В. оказался, кто бы вы думали? Александр…

— Не может быть, — меня пронзила догадка.

— Правильно, электрик, которого вы подозревали.

— Подождите, подождите! Минуточку, Илона Павловна не один раз говорила, что она знает точно, что это не он. Вы что-то не то говорите, — возмутилась я.

— Всё бы было так, если бы не одно «но», как говорится, — он опять плеснул виски в бокал.

— Вы хорошо помните текст завещания?

— А чего его помнить? Там перечисляются все нэцкэ, подробно описываются со всеми изъянами.

— Правильно, только вспомните, с чего начинается завещание?

— А, ну, да… по просьбе Дмитрия Петровича она передаёт в наследство нэцкэ со сложным названием. Идёт его описание… Помню на постаменте и в футляре из морской сосны.

— Правильно, вот именно эта нэцкэ и была найдена в квартире убийцы.

— Так может Илона Павловна сама её подарила, как и Маргарите Сергеевне, — предположил всё это время внимательно слушавший Григорий Аркадьевич.

— Может быть. Но почему-то ваша приятельница вашу нэцкэ не вписала в завещание, но в еженедельнике указала, что готова её отдать вам именно в этот день. Поэтому к вам никаких претензий не может быть. Значит, эту нэцкэ она хотела ему передать только после своей кончины. Но молодой человек, пожелавший отомстить вашей соседке, не утерпел и взял понравившуюся ему игрушку.

— Ну, да. Убил старушку, потом отключил сигнализацию. Нашёл и прочитал завещание, забрал игрушку и пошёл ждать вступления в права наследства. Конечно, всё ясно, чего там, можно сказать убийца сам в лапы правосудия вляпался.

— Не иронизируйте, Маргарита Сергеевна, — продолжил уже изрядно захмелевший Владимир Иванович, — не надо иронизировать. Он её ненавидел, — шёпотом произнёс он, — он ей мстил.

— Господи, ну что вы говорите! Закусывайте, пожалуйста.

— Нет, вы послушайте. Он таскал ей два раза в месяц эти лилии. В аванс и получку… Так, чтобы настроение ей испортить. А вообще, они когда-то хотели усыновить его — Стрешникова. Но что-то не получилось, и они драпанули в Японию. И вот, столько лет прошло, Стрешников узнал убитую. Решил отомстить.

— Уж лучше бы вы японца проверили. Что-то не сходится ваша версия, — мне совсем не понравился этот Владимир Иванович, я стала заваривать ему крепкий кофе.

— Да, вы лучше нашего мерзавца проверьте. Вот он точно драпанул из больницы. Зачем? Зачем Лорочку в тюрьму упёк? Вот, что вам надо хорошенько проверить, — стал возмущаться Григорий Аркадьевич. Мне показалось, что ему тоже не понравился этот человек.

— Проверим и вашего мерзавца, — пообещал следователь, выпив кофе, и попросил нас, на прощание, позвонить, как только мы узнаем, где прячется Денис.

Глава 4

Денис открыл глаза, и его сразу обволокла непроглядная тьма. Он лежал, боясь, пошевелиться, пытаясь определить, где находится. Почему-то на ум сразу пришли слова Артура, который не в шутку говорил ему:

— Не рассчитаешься по долгам, живьём закопаю, а Лорка твоя отработает мне всё до копеечки.

Неужели закопал? Денис съёжился, до боли сжал пальцы в кулаки. Холодом пронзила мысль, что Артур сдержал своё слово и теперь он лежит обёрнутый в какую-то тряпку в ледяной земле. Он почувствовал недостаток воздуха. Казалось, что спина его заледенела. Он хотел закричать, но горло свело так, что он даже не смог разжать зубы, для того, чтобы открыть рот и позвать на помощь. Кого звать? Ночью в зимний лес грибники не ходят. Странно, ноги его заледенели, а лоб покрылся горячей испариной. Дениса охватила паника. Такая паника, от которой съёживаются все внутренности, потому, что сердце почувствовало безысходность, конец жизни. Всё! Это конец!

Но вдруг, до него донёсся непонятный звук. Какой-то скрип и… Храп!

— Твою ж Дарданеллу! — Денис почувствовал, как вместе с возвращающейся памятью, обмякло его тело. К ногам медленно прибывало тепло, щекоча под ложечкой, и ему стало невыносимо душно. Он скинул с себя одеяло, сел на кровать.

За какие-то доли секунды, он осознал, что все, что ему пригрезилось, вполне могло быть явью. И главное, Артур вычислит его моментально, потому, что люди из местной полиции, а то, что у него есть там свои люди, Денис знал точно, сразу доложат, где он и что с ним. Да ещё Лорка вчера всех подняла на ноги. По башке вломила. Голова теперь гудит, и скобы поставили, теперь волосы на этом месте расти не будут. Идиотка.

Из размышлений Дениса вывел сильный храп соседа по палате. Тот перевернулся на другой бок и захрапел с новой силой. Денис сидел, уставившись в темноту, и не знал, что ему предпринять. Он отчётливо понял, что это тупик и в него он загнал себя сам. Он чётко предвидел, события, которые скоро свалятся на его и без того битую голову. Сам Артур, не появится. За ним придёт его ударный отряд во главе с Молотом. И тогда, действительно наступит ему конец. Лору разыщут даже в дедовом особняке, и тогда никто не сможет ей помочь. Ему давно было известно, куда девались многочисленные симпатичные девчонки, постоянно увивающиеся за Артуром. Проходило время и одни девочки сменялись другими красотками, которые вскоре также исчезали в неизвестном направлении.

— Лору он держать рядом с собой не будет. Похитит и продаст. Иди, ищи тогда. Борделей, что в Москве, что по стране, да и в той же Турции полно. Это он тогда об этих каналах говорил… Точно, как я сразу не догадался. Не к чему было, вот и не придал значения.

Денис вспомнил, что совсем недавно, когда он в очередной раз клянчил деньги у Артура в его кабинет, без стука вошёл Молот. Эту кличку, высокий здоровяк получил не зря. Бил он точно как молот по наковальне, Денис это прочувствовал на себе в полной мере. Не обращая внимания на Дениса, Молот спросил Артура:

— По какому каналу товар будем отсылать? По южному или северному?

Тогда Денис подумал, что разговор идёт о наркотиках. Но теперь, почему-то он уверен, что говорили они о девушках, проданных в бордели, куда запросто может попасть и Лора. Денис отчётливо понимал, что долго оставаться в больнице ему нельзя. Скоро его разыщут головорезы Артура и тогда ему несдобровать и Лоре он ничем не сможет помочь.

После обхода врачей к нему пришли двое парней из полиции и стали брать объяснение о случившемся. Вдруг в голове Дениса молнией проскочила одна идея. Конечно идиотская, для всех покажется предательской, но если всё получится, Артур никак не сможет заполучить Лорку именно сейчас. А там он выкрутится. Главное оттянуть время. Главное вырваться из этого замкнутого круга. Он в последний раз обратится к деду Лоры за помощью. Не ему, нет! Надо думать, как спасти Лору, а вместе они что-то, да придумают. Дед у Лорки, бывший «сапог». И не просто военный, а полковник в отставке, прошедший Афган. Он придумает, он поможет.

— Потом всё образуется. Я Артуру нужен живым. Мёртвые долги не отдают. И с Лоркой всё разрешится. Мне нужен тайм-аут. Всё образуется.

Дениса раньше не посещали мысли кто виноват, в том, что его жизнь при видимом благополучии, сложилась не так, как он считал, должна была сложиться. Видно так устроен человек. Чтобы понять истину своего существования, ему надо упасть на самое дно своей жизни. Из темноты обрушившихся на него обстоятельств, карабкаться вверх, к свету правды. Кто не боится ссадин и ран на душе, тот докарабкается наверх, а кто закроет глаза и сердце, не давая оценки своим поступкам, тот останется там, внизу. Привыкнув к тьме и жизни в грязи.

Совсем недавно Денис думал, разве он виноват в том, что не он крутился по жизни, а жизнь крутилась вокруг него. А он только останавливал круг её вращения, на той остановке, где ему было выгодно. В мечтах он всегда представлял себя успешным, богатым, ни от кого не зависимым. Так было до определённого момента. После смерти отца всё пошло другим порядком.

Денис с раннего возраста усвоил, что всё, что есть в доме, всё, чем пользуются родители, также принадлежит и ему. Наверное, они знали, что внушают мальчику, когда постоянно твердили, всё твоё, ради тебя, ради твоего будущего. И Денис это хорошо усвоил. Только зачем, почему он должен ждать какого-то призрачного будущего, когда он молод сейчас. Ему жить хочется сейчас, когда вокруг такие соблазны. Хочется сейчас иметь всё то, что есть у друзей. Ездить по миру туда, куда едет его тусовка. Хочется быть на равных с нею. Он не виноват в том, что его с детства приучали к хорошей жизни. Он не виноват в том, что он на третьем десятке лет своей жизни не может найти своего дела. Всё было, можно сказать и сейчас всё есть, что нужно для жизни. Но нет интереса, ни к чему. Нет чего-то такого, чего он сам себе объяснить не может. Вот если только безудержная тяга к игре.

Азарт. Как наркотик притягивает азарт своим жжением где-то под «ложечкой». Своим безрассудным желанием выиграть. Вот сейчас шарик упадёт на заветную цифру и всё, фортуна повернётся к нему своим улыбающимся лицом и притянет к себе следующую победу.

Лоркин дед, постоянно твердит ему, что нет в нём, в Денисе стержня. Может и правда, нет у него этого стержня, на котором строится характер человека, поэтому и сгибает его жизнь до земли, то в одну сторону, то в другую.

По большому счёту, он ещё не знает, что это за такое чувство — любовь. Потому что любили пока все только его. Любил отец, мать, Лора. Каждый по-своему. А он только принимал от них эту любовь: жертвенную, назойливую, требовательную. Но любил и любит ли он? Любил он своего отца, просто потому, что это отец. Отец, с которым хочется поговорить по душам, открыть ему свои мальчишеские тайны, посоветоваться о будущей профессии, которому хочется привести на одобрение свою первую девушку. Нет, отец для него был поставщик комфортной жизни, отец нужен был для удобства существования.

Но сейчас, когда Денис осознал всю серьёзность положения, которое сам и создал, у него защемило сердце. В таком смятении он ещё ни разу не находился. Ему хотелось повернуть время вспять. Закрыть глаза, и открыв их очутиться в другой жизни, из которой исчезло бы зло, предательство, обиды, которые он наносил своим близким.

— Правильно Лора говорила, только она чувствует мою душу. Я живу не своей жизнью. Я не такой, каким кажусь окружающим. Когда — то мне будет стыдно за свои поступки. Она оказалась права. Неужели надо потерять что-то дорогое для тебя, чтобы понять, что ты потерял?

Если Артур только дотронется до Лоры, то он, Денис, потеряет её навсегда. Такого предательства она ему не простит. Быть может, он испугался гнева деда и тех последствий, которые тот может ему устроить? Нет, Денис испугался потерять Лорку. Единственного человека, который понимает его с полуслова. Только она всегда стояла за него горой.

— Не совсем же я пропащий. Лора за что-то же меня полюбила. Сколько раз дед просил её развестись со мной? А она верила, прощала, помогала.

После ухода оперативников, Денис сбежал из больницы. Стащил оставленную на посту фирменную больничную куртку, быстро вышел из корпуса, прошёл через поликлинику и вышел на улицу. Остановил старый Жигулёнок, сразу определив по ней «бомбилу».

— Покажи деньги, тогда поедем, — сказал водитель, еле выговаривая русские слова.

— Ты сначала довези на своей тарахтелке живым. Вези, пожалуйста, на месте расплачусь, не видишь, с больницы сбежал.

Водитель успокоился, но не умолкал до самого коттеджа Григория Аркадьевича, что-то рассказывая своему пассажиру и в чём-то пытаясь его убедить. Мать Дениса, Варвара Ивановна — Барбара, как она себя называла, не ожидала такого визита, но денег водителю дала.

— Дэнис, как так можно? Ты же в больнице лежал. Хорошо Григорий Аркадьевич вчера уехал, привёз мне продукты и обратно умчался. Ты же знаешь, как он относится к тебе. Что будет, если вернётся?

— Мама, отстань. Будь что будет. Лорку надо спасать. Я сам ещё не знаю что делать.

— Вот так ты всегда, сынок, — запричитала мать.

Денис успел помыться и переодеться, когда зазвонил материн мобильник.

— Барбара Ивановна, Денис случайно не с вами? — спросил Григорий Аркадьевич.

— Григорий Аркадьевич, сколько вас просить не называть меня по отчеству, что вы право, — стала отчитывать деда мать, но Денис выхватил у неё трубку.

— Григорий Аркадьевич, простите меня, но мне вам надо всё объяснить. Вы сегодня можете приехать?

Денис отдал мобильный матери.

— Представляешь, он нарочно меня Ивановной называет, чтобы задеть моё самолюбие, что за человек?

— Мама, он же тебя твоим именем не называет — Варварой, а только настоящим отчеством. Выдумала тоже — Барбара Яновна.

— Не груби матери, ничего не выдумала, ты знаешь, мы из рода обрусевших поляков.

— Мам, ты никогда не думала, к чему приводит эта фальшь? Ну, и что, что из обрусевших! Ну и что, что из поляков! Отец-то твой тебя Варварой нарёк. Как надоела эта твоя игра! Барбара, Ян, Дэнис. Денис я! По паспорту и в свидетельстве о рождении сама записала — Де-нис!

Я решила зайти к Владимиру Ивановичу в отделение, чтобы узнать адрес Саши электрика. Ей не верилось, чтобы Илона Павловна так могла ошибаться в людях. Да и месть Александра мне показалась какой-то неправдоподобной. Цветочки, цветочками, а чтобы убивать, нужен повод посерьёзней. Да и убить, забрать нэцкэ и поставить фигурку у себя дома на видном месте, надо быть сумасшедшим, а не расчётливым убийцей.

И потом, меня интересовал вопрос родственников Илоны Павловны. Если их нет, надо оформить разрешение на захоронение на меня или Григория Яковлевича, так мы с ним решили.

— Вопрос о родственниках решается. Я вам отдельно сообщу о них и если надо всё оформим, как полагается. Зачем вам адрес предполагаемого убийцы? — хитро глядя на меня спросил Владимир Иванович.

— Собаку хочу отдать, — нашлась я с ответом. Меня ужастно раздражал этот человек своими ужимками, как у Салтыковского Иудушки. Хитрые бесцветные глаза, вечно бегающие по предметам руки, бессистемно и беспричинно переставляющие что-то на рабочем столе. Рот с узкими бесцветными губами, уголки которого он постоянно вытирал двумя пальцами. Когда ему надоедает переставлять предметы на столе, или перекладывать бумагу и документы из стола в сейф и обратно, он смотрит на собеседника, проделывая какие-то замысловатые па с простым карандашом или ручкой. Казалось, что этими движениями он старается отвлечь собеседника от своих мыслей, чтобы выбрать момент, застать его врасплох, а потом задать ему интересующий и важный для него вопрос.

— Не на ту напал, мужчина, — подумала я, и усмехнулась своей догадке.

— А что так? Не любите собачек?

— Не то чтобы люблю. Не привыкла. Но если не возьмут, придётся привыкать и учиться общению и уходу за ними.

Пока мы со следователем беседовали на эту тему, и он записывал адрес Александра, в кабинет без стука вошёл молодой человек в сопровождении двух охранников.

— Артур, ты зачем здесь, подожди, — отдав мне адрес, Владимир Иванович быстро простился и спешно повёл меня к выходу из кабинета.

Артур с видом хозяина зашёл в кабинет Владимира Ивановича. Он любил чувствовать себя выше окружавших его людей и с так называемыми партнёрами вёл дела чуть с высока. Со следователем, как он считал, рассчитывался правильно. «Сделал дело — получай мзду смело». А, как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. И в этот раз он пришёл в отделение не просто так. Дождавшись, когда из кабинета выйдет тётка, подозрительно косящая на него свой взгляд, он сказал следаку:

— Ты в курсе, что этот больной убежал с больницы. Куда денется, куда денется, — передразнил он Владимира Ивановича.

— Оставил бы своих горилл у входа, теперь-то, что? — следователь пытался оправдаться, — ищите по своим, эта дурья башка никуда от подачек не денется. Будет около своих ошиваться. А зачем он тебе? Свяжешься с дураком. На его бабу запал, так я думаю, он тебе и так не помеха. Она-то у нас. А он пусть бегает, пока ноги не вырвали.

— Подожди, ты мне что обещал, что девочку отпустишь, а его по подозрению в убийстве соседки посадишь.

Следователь Владимир Иванович призадумался. Надоел ему этот зарвавшийся тип. Вечно со своими просьбами, а как платить, так клянчить у него приходится.

— Ты бы подумал для начала. Если он сидеть будет, то, каким образом он тебе деньги принесёт?

— Обыкновенным, Лорка для него где угодно достанет.

— А спорим, не достанет. Она разводиться с ним собралась.

— Разводиться? Ну, а я к тебе и шёл по поводу девочки. Чего её держать зря, в таком месте. Это же он должен больше, чем сам весит. Найду его, куда денется. А не найду, не отдаст долг… тогда, такие смазливые девочки, как Лорка, сам понимаешь — денег стоят. Всё имеет свою цену. По любому своё верну.

— Так что, отпускать пленницу?

— Да, завтра и выпускай. Птичка с клетки улетит, птичка в клетку залетит, — адрес Лоркиного деда выяснил? — спросил Артур, вставая и пожимая на прощанье руку следователя.

— Да, как обещал, — Владимир Иванович порылся в своём портфеле, достал блокнот и вырвал из него листок с адресом дачи Григория Аркадьевича, — Артур, я понимаю, мы друзья, но я свою работу сделал.

— Завтра доделаешь дело, получишь лавэ. Я тебя, когда обманывал?

Перед зданием полиции Артура ждал новый «Мерседес». Водитель предусмотрительно открыл дверцу перед хозяином.

— Давай домой и набери мне Молота.

Дав Молоту распоряжение поехать на дачу к деду Лоры и проверить не там ли прячется Денис, он добавил:

— Ему негде прятаться, если он там, тащите его в клуб, знаешь, куда поместить дорогого гостя. Да сильно не обрабатывайте, он мне ещё пригодится.

Артур, всего лишь лет на пять старше Дениса, но цену себе знает. А чтобы таких типов было достаточно для ведения его дела, Артур знает, что делать. До поры до времени этих животных надо подкармливать, удерживать на плаву любым способом. Дать в долг. Не сразу большую сумму. Сначала понемногу. И сочувствовать, сопереживать, просить бросить играть. Но тут, же давать денег ещё на пару фишек, чтобы отыграться. В ход идёт всё. Травка, можно, что и посущественней. А когда колесо азарта затягивает «клиента» в свой водоворот и он прочно увязает в долгах, тогда накидывать проценты, а к должнику прикрепить вышибал. Они хорошо знают свою работу. А в счёт долгов идёт всё: дома, машины, квартиры должников, жильё родителей, жён, детей. Артур своё забирает всегда.

И в случае с Денисом он не сомневался. Правда, у него уже ничего дельного не осталось. Но есть молодая жена. Помимо клуба Артур занимался перепродажей девушек в публичные дома за рубеж и не забывал родные бордели. Попавшихся на его уловки симпатяшек он сортировал. Отбор проводил лично и по его критериям кто-то из девушек оставался в России, а кто-то переправлялся в Турцию. А девушек «конфеток» можно продать с хорошим своим интересом не только за рубеж. Они стоят и здесь не дёшево. Недавно Артура свели с очень солидным человеком, который обслуживает людей «высшего класса». Пока он с Артуром, через губу разговаривает, но это пока не получил стоящий товар. Так, что каждый занимается своим делом. А своё дело Артур знает хорошо. Кто-то с лёгкостью проигрывает свои и не свои деньги. А кто-то взращивает эти купоны, ждёт всходов, и только потом добросовестно их стрижёт. Так что своё дело Артур знает отлично.

Утром следующего дня приехал на дачу примчался Григорий Аркадьевич. Увидев зятя, он бросился на него. Схватил его за грудки. Варвара Ивановна попыталась разнять мужчин.

— Вы можете мне объяснить, что произошло?

— Объяснить? Вот ваш сын пусть объяснит! Как он посмел в очередной раз предать Лору? Пусть объяснит, почему он здесь, а моя девочка в тюрьме!

— Григорий Аркадьевич, я сейчас всё вам объясню, — но Григорий Аркадьевич в ярости бьёт кулаком Дениса в лицо.

Денис пошатнулся от удара, но не удержался на ногах. Он провёл ладонью по лицу, вытирая кровь с разбитой губы. С криком к нему подбежала Варвара Ивановна. Она попыталась вытереть сыну кровь, но он отвёл её руку в сторону, встал и усадил мать в кресло.

— Ужас! Что происходит? Что случилось?

Григорий Аркадьевич встал у окна рукой он держался за сердце. К нему подошёл Денис.

— Вы можете убить меня и будете правы. Я сам сдох бы. Но этим Лоре не поможешь.

— Поэтому ты упрятал мою девочку в тюрьму, — обессилено сказал он зятю.

— Я виноват перед вами, перед Лорой.

— Надо же, какое раскаяние! Ничего нового.

— Я виноват. Я сам не понимаю, как вышло. То есть, я понимаю, что обкурился, донюхался до чертей. В общем, они пригрозили, если денег не будет забрать Лору. Она не должна к ним попасть! Понимаете! Они страшные люди.

— Не должна, говоришь? Ну, ты и сволочь! — Григорий Аркадьевич схватил его за грудки и поднял руку, чтобы ударить Дениса.

Денис перехватил его руку, послышался тихий плач Варвары Ивановны

— Григорий Аркадьевич, прошу вас. Успокойтесь. Потом мне врежете. Сейчас не до этого.

Григорий Аркадьевич схватился за сердце. Денис помог ему сесть на диван, ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Варвара Ивановна, нервно накапала сердечные капли в стакан для Григория Аркадьевича. Он выпил лекарство и отстранил руку Дениса.

— Говори…

— Артур полнейший отморозок. Если он что задумал, то обязательно получит. Ему давно Лора нравилась. И я уверен, он меня, дурака, специально подсадил и на травку, на кокаин.

— Ты не дурак, ты подленький приживала — устало сказал Григорий Яковлевич, — мерзавец, по твоей наводке соседку убили?

— Какую соседку? — Денис встал за спинкой роскошного дивана, стоящего посередине большого зала с камином.

— Какую соседку, — испуганно продублировала вопрос сына мать.

— Какую? Где коллекция? — ещё громче спросил Григорий Аркадьевич и с силой ударил по рядом стоящему комоду. Удар был такой силы, что упала фотография погибшего сына с невесткой. Он поднял с пола фотографию, стряхнул с рамки разбитое стекло и сразу как-то обмяк, успокоился и обессилено упал в большое глубокое мягкое кресло.

— Какая соседка, какая коллекция, Дэнис, — всё ещё повторяла Варвара Ивановна, еле шевеля синими губами.

— Барбара Ивановна, — глядя на фото детей, медленно с расстановкой заговорил вдруг Григорий Аркадьевич, — как мне надоело ваше позёрство, если бы вы знали.

Варвара Ивановна, закрыв ладонями лицо, заплакала навзрыд. Денис обхватил голову руками. У Варвары Ивановны полились слёзы, а Денис, закрыв ладонями лицо, опустил голову, лихорадочно соображая, когда и как он мог подставить Илону Павловну. Он же никогда не вспоминал о коллекции соседей и никому не говорил о том, что видел.

В этом году зима в Москве переборщила с осадками. Можно представить какие бурные потоки воды москвичей ждут весной. На протяжении нескольких лет, зима была почти без снега. А нынешняя с большими сугробами, со скрипом на заснеженных тропинках. Одно не радует. С появлением стеклопакетов в окнах домов, перестали замерзать стёкла и современные дети не знают что такое замысловатые морозные узоры на окнах. В детстве я могла часами смотреть на снежинки, пытаться их изобразить на бумаге. Проделывать своим дыханием маленькие круглые окошки на стекле и сквозь них наблюдать за дворовой жизнью.

Решив прогуляться по заснеженным дорожкам, от отделения полиции я пошла пешком до указанной следователем улицы. Да и находилась она в квартале от моего дома. По дороге на лавочке около одного из подъездов я заметила закутанную в тёплую шаль старушку. Она сидела на специальной подушечке, ноги бабушки были обуты в тёплые валенки, на руках пуховые варежки ручной вязки. Старушка так смотрела на меня, будто боялась, что я проскочу мимо неё.

— Кого ищешь, милая? Заблудилась?

— Кажется, да.

— Скажи, кого может, я знаю. Да ты садись, садись сюда. А то всё бегаете, бегаете, поговорить не с кем.

Старушка приподнялась, передвинула свою подушечку ко мне. Ей явно хотелось поговорить.

— Садись, садись, милая, не бойся, не простынешь. Разве это мороз? Вот помнится раньше, какие морозы были. Помнишь? А сейчас что? Вот раньше доходило даже до минус сорока и ниже. Раньше зимы были. Я вот, что тебе скажу, теперь Москва

переполнена южанами. Им у нас холодно. Это верно. Поэтому и жалобы на холод. Так кого ты ищешь?

— Электрик один мне нужен. Где-то здесь живёт. Он в нашем ТСЖ работает. Саша Свешников.

— А зачем он тебе?

— Недавно ремонт делала в квартире, он мне электрику менял, так розетки не работают в одной комнате.

— Бывает. Но вообще-то Сашка хороший электрик. Только не поможет он тебе.

— Почему?

— Так его на днях арестовали.

— Как? За что? — Я решила прикинуться несведущей.

— А ты что, не слышала? Говорят, убил женщину. Только я тебе так скажу. Не он это. Знаю я Сашку этого. И мне он розетки чинил. Так сам купил всё, что надо. Нет, он не мог убить. Да и зачем? Живут они с женой неплохо. Двое детей. Добрый он. Нет, я не верю. Я тебе так скажу, этим, лишь бы кого взять, а потом разбираться будут, — Кивком головы она показала мне на соседний дом, — там и живут, — иди, Лена, жена его должно быть дома. Как же теперь они одни?

Мне открыла дверь миловидная жена Саши, Елена. На звук звонка в прихожую вышли их дети: Дима шестнадцати лет и десятилетняя Лана. Вежливо поздоровавшись, они ушли в свою комнату. А я, приняв её приглашение пройти в комнату и выпить чашку чая, удобно устроилась на диванчике.

— Леночка, я конечно не вправе влезать в ваши семейные дела, но я не согласна с выводами следствия и считаю Сашу невиновным.

Я видела, как Лена приободрилась, в её глазах вспыхнула искорка надежды на понимание.

— Да какой он убийца. Что вы! Так всё нелепо получилось. Я ведь тоже была не в курсе всей этой истории. Узнала только тогда, когда к нам пришла сама Илона Павловна, принесла эту фигурку, кучу подарков.

— Что вы говорите, Леночка подробней. Значит, она принесла нэцкэ до оформления завещания?

— Вот ещё завещание какое-то. Мы о нём только от следователя узнали.

— Понятно. Я была при составлении этого завещания. Вам Илона Павловна оставила всё своё имущество и большую часть коллекции нэцкэ. А статуэтку, которую у вас пока конфисковали, завещал Саше лично Дмитрий Петрович. Только как они оказались родственниками? Я знаю, что детей у четы Карташовых не было.

— Да, не было. Они хотели усыновить Сашу, но у них ничего не получилось.

Саша рано стал сиротой. Его родители погибли при пожаре. А как рассказала Илона Павловна, у них с мужем не было детей. Они решили усыновить мальчика. Им Саша сразу понравился. Они его называли Звёздочкой. У него на шее родимоё пятно в виде небольшой звёздочки. Карташовы долго к нему ходили в детский дом, забирали на выходные. Раньше, знаете не как сейчас, к документам ответственно относились. Когда документы на усыновление были почти готовы, в Москве разыгралась страшная эпидемия кори. Саша тяжело заболел. Илона Павловна ходила к нему в больницу, помогала выхаживать. Дмитрия Петровича в это время срочно отправляют консулом в Японию. А Сашу никак не выписывали из больницы. Он ещё был слабенький после болезни. Пришлось мальчика оставить, как думали, на время в детском доме. Когда Карташовы прибыли в Японию, вдруг заболела Илона Павловна. Оказалось, что она заразилась от Саши. Кто бы мог подумать, что она в детстве не болела этой болезнью. Да так сильно заболела, что её еле спасти. Она почти год не выходила с территории посольства. Пока пришла в себя стали писать письма в детский дом, а оттуда сообщили, что Сашу усыновили, и огласке адрес усыновителей не подлежит. Илона Павловна долго мучилась. И что странно, Саша никак не мог её забыть. Очень он полюбил Карташовых. Но с взрослением, появилась обида на них. Тем более, что в переходном возрасте мальчику сказали, что Карташовы бросили его специально, уехав в Японию.

Но прошло много лет, и судьбой видно было предназначено, им встретиться. Илона Павловна с мужем купили квартиру в этом доме. Саша устроился электриком в ваше ТСЖ, но видеться с Карташовыми не приходилось, потому, что жили они на даче. И только спустя много лет, и только после кончины супруга, Илона Павловна переехала в квартиру и вызвала электрика. Саша узнал её сразу, но мне ничего не говорил. И тут у него взыграла детская обида. Где-то он прочёл, что оранжевая лилия в Китае и Японии обозначает ненависть и мщение.

Вы не думайте. Никакой ненависти у него никогда не было. Дурость какая-то, стал носить и оставлять на пороге, эти чёртовы лилии. Представляете, мальчишество какое! Таскал он их, таскал, думал, что она их поднимает, а как оказалось, всё это время лили вы, собирали. Так вот. А она увидела звёздочку на его шее и догадалась обо всём. Тогда Илона Павловна вызвала Сашу на разговор. Всё ему объяснила. Они очень подружились, Илона Павловна несколько раз приходила к нам, дети её полюбили. Я ведь тоже детдомовская. Нашим детям так хотелось бабушку, дедушку, — Лена заплакала.

— Не плачьте. Скажите, а зачем Саша опять стал ей лилии носить? Дело в том, что когда мы закончили с оформлением завещаний, при выходе из квартиры, на пороге опять лежала лилия. А потом кто-то вложил её в руку убитой Илоны Павловны.

— Что вы, зачем ему это надо было. Они так подружились. Саша, правда, поверьте, не знал о завещании. Да мы и не нуждались ни в каком наследстве. Знаете, привыкли только на себя всю жизнь рассчитывать.

— Я знаю, что Саша мог не знать о завещании, оно было составлено в день убийства. Но Илона Павловна могла заранее посвятить его в свои планы.

— Она за день до убийства была у нас, подарила ему статуэтку и сказала, что приглашает всех нас на торжественный обед, где поделится с нами о чём-то важном, расскажет, почему именно эту статуэтку она завещает Саше и познакомит нас с друзьями. Как вы думаете, чем я могу помочь мужу? Полиция пришла, детей напугали. Умысел у него нашли. Он им доказывал, что не знал ни о каком наследстве, но разве им докажешь. Господи, за что? Что мне делать?

— Во-первых, Леночка, успокойтесь. Во-вторых, если, что стойте на своём. Вот вам мой номер телефона, звоните в любое время. Вытащим Сашку. Ради памяти Илоны Павловны и её мужа, всё сделаем, что сможем. И пусть Саша будет спокоен, что у него дома всё в порядке. Побегу я. Помните, если что, звоните сразу.

— А как там Бася поживает? — спросила Лена.

— Хотите взять Басю?

— А можно? Дети её очень полюбили. Мы с удовольствием заберём её к себе.

Я обрадовалась этому обстоятельству, потому, что никогда не держала в квартире живность и даже не знаю как следить за меньшими братьями. Договорившись вечером встретиться на прогулке, где я передам им Басю, попрощались, и я поспешила домой.

Варвара Ивановна, увидела спускающегося из своей комнаты Григория Аркадьевича.

— Григорий Аркадьевич, вам обязательно надо позавтракать. Каши укрепляют сердечную мышцу. Вот я читала…

— Мне некогда сейчас укреплять мышцу, — раздражённо ответил он ей, –

Денис, ты готов?

— Уже давно готов. Пойду, подгоню машину к входу.

— Вы хотя бы держите меня в курсе, где вы, что с вами. Я очень переживаю за вас всех. Господи, за что мне это?!

Денис открыл входную дверь и тут же получил удар в челюсть, от которого отлетел вглубь помещения. В холл вошёл Молот, за ним двое его шкафоподобных молодчиков, которые остались у двери. Григорий Аркадьевич попытался нанести удар Молоту. Он замахнулся на него но, тот перехватил его руку и силой оттолкнул. Григорий Аркадьевич упал и сильно ударился головой о ступеньку

лестницы, ведущей на второй этаж. Подбежавшая к нему Варвара Ивановна поняла, что Григорий Аркадьевич потерял сознание.

Молот поднял Дениса с пола, но увидев, что он пришёл в себя, ещё раз ударил. Потерявшего сознание Дениса молодчики погрузили в автомобиль, и быстро покинули усадьбу.

Григорий Аркадьевич, с трудом пришёл в себя от неприятного запаха сердечных капель, которые пыталась ему дать Варвара Ивановна. Отмахиваясь от её помощи, он всё же проглотил капли и, посидев некоторое время на крыльце дома, пошёл в гараж.

— Я не переживу это. Я никогда в жизни не испытывал такого бессилия перед обстоятельствами. Надо что-то делать, а что надо делать, я не знаю, — говорил он мне, добравшись уже совсем обессиленным до Москвы, где мы с ним беседовали в моей кухне.

— Григорий Яковлевич, не убивайтесь так. Выпейте, — я протянула ему успокоительные. Мы придумаем, как вызволить Лору. И Дениса разыщем. Завтра похороны Илоны Павловны. Проводим в последний путь хорошего человека, а потом вплотную займёмся поисками детей. Только вы держитесь. Из последних сил держитесь. У вас больное сердце, вы нужны Лоре живым.

Лора никак не могла понять, что с ней происходит. Как могло такое случиться? Денис, для которого она столько сделала, которого так любила, обвинил её в этом бреде. Почему он оговорил её? Возможно, хотел избавиться из-за квартиры. Но он знал, что не сможет распорядиться ею, а больше ничего из-за чего бы можно было так поступить с ней, у них нет. Единственно, возможный вариант: Денис совсем «слетел с катушек» и у него в планах шантажировать деда. Так дед и так отдал бы ему квартиру, лишь бы она развелась и не общалась бы больше с ним.

Лору подвели к камере. С лязгом открылась тяжёлая металлическая дверь. После яркого освещения в коридоре, по которому её вели, свет в камере казался совсем тусклым. За спиной с сильным грохотом захлопнулась дверь. Лора стояла у стены, и первые несколько секунд, ничего не видела перед собой. Как сквозь туман, перед взором появилось очертание стола, за которым сидели три женщины и с явным интересом смотрели на неё.

— Чего стоишь? Проходи, у нас не как в кино, новеньких не бьём, — сказала женщина средних лет, в тёплом крупной вязки свитере.

— И стареньких тоже, — дополнила черноволосая женщина, чем вызвала улыбки у остальных сокамерниц.

Лора выдохнула с облегчением.

— Здравствуйте, — тихо произнесла она, подойдя к столу и выкладывая на него продукты, переданные дедом.

— Вот твоё место, — кивнула на нары женщина, казавшаяся старше всех, — а рядом твоя тумбочка, туда всё и складируй. А за то, что не жилишься, молодец. Давай знакомиться. Меня Верой Васильевной зовут. Это Нина, — она кивнула головой в сторону черноволосой женщины.

— А я, — Мария, — улыбнулась девушка, года на два старше Лоры.

— Лора, — сказала она всем остальным и присела рядом с Марией.

— Надо же Лора, Лариса, что ли? — поинтересовалась Вера Васильевна.

— Меня так с детства мама называла. А когда её не стало, в общем, в память о ней. Мне всё равно: хотите Лора, хотите Лариса.

— А что с мамой? — спросила Нина.

— Они с папой ехали на дачу из Москвы, разбились, автокатастрофа. Потом бабушка умерла. Мы с дедом одни остались.

— Да, тяжело, а что с тобой случилось? Рассказывай, — женщины приготовились слушать Лорину историю.

Когда она закончила свой рассказ, Вера Васильевна, явно имевшая авторитет среди остальных женщин задумчиво спросила:

— А почему тебя сюда перевели. По идее тебя не должны были задерживать. Подписку дала бы и всё. Твой заплатил, что ли следаку?

— Сначала так и было. А через день вызвал к себе следователь, предъявил обвинение.

— А я, что тебе говорю. Вот он у тебя гнида!

Вскоре женщины разошлись по своим местам. Лора тоже легла на нары, но заснуть ей так и не удалось. Перед ней вставал образ погибшей мамы. Волосы мамы покрывал белый воздушный шарф. Длинное платье напоминало одежду Богородицы. Лора очнулась ото сна.

— Мамочка, почему ты так рано ушла от меня? — слёзы медленно катились по её щекам. Она тихо плакала, но потом обида, непонимание всего происходящего так скрутили её душу, что уткнувшись лицом в жидкую, пахнущую сыростью и затхлостью подушку, она зарыдала в голос.

— Ну что ты, милая, что с тобой? — на край нар села Нина, — расскажи, выплачь всё, что на душе, легче станет.

— Не станет, — сквозь рыдания говорила Лора, — за что он так со мной?

В темноте камеры, она не видела лиц слушавших её женщин, но понимала, что они понимают её и сопереживают её горю.

— Разве так может быть? Теперь я его и люблю и ненавижу. Ну, скажите, как можно любить предателя? — закончила она свой сбивчивый рассказ.

— Ой, милая, ещё не то может быть, — тихо ответила ей Нина, — не переживай, не одна ты такая дура. Все мы бабы дуры. Вот теперь и отдуваемся за них. Перевелись мужики на белом свете!

— Всё это ерунда. И раньше всё так же было. Бабы ради мужиков и добро и зло творили, — присоединилась к разговору Маша. И вообще девчонки, знаете, что я слышала? Есть в Карелии у какой-то народности миф, или сказка, как ещё называют, каким-то словом…

— Эпос? Карельский эпос «Калевала» называется, — всхлипывая, подсказала Лора.

— Наверное, ты умненькая, я не запоминаю так точно. Кажется, по телеку показывали, так вот, они говорят, ну этот народ верит, что жизнь на их земле произошла от женщин, спустившихся с неба. И что мужики с какой-то планеты привезли баб на Землю, оставили их у нас, а сами полетели дальше. Или назад. Один чёрт. В общем, они там определили, что у нас тогда мужиков не было. А размножаться надо. Вот женщина и создала мужиков на свою голову, едрыть. А они нам что талдычили, что мы из его ребра, из Адамова то есть. Представляете?

— Да, я тоже слышала такую версию. Её подтверждает и версия происхождения Амазонок, — Лора уже не всхлипывала.

— Ну вот, успокоилась, молодец. Правильная версия, что мужики от баб произошли, поэтому потихоньку, обратно в нас превращаются, — заключила Маша.

— Да хватит вам, балаболки. Что вы тень на плетень наводите. Сами уже стреляные вороны, а девчонке мозги парите, — не слушай их дочка, будет и тебе счастье. Есть мужики. Чего говорить. Вот дед твой — мужик? Есть, поверь, есть мужики настоящие, способные на поступки. Ещё пути ваши не пересекались, а может и твой дурачок после такой встряски за ум возьмётся. Не совсем же он ненормальный, такую девчонку терять?

— Да, чего ты её успокаиваешь, — разошлась Маша, — не засоряй ей мозги романтикой. От баб они произошли, точняк, а те, кто не от нас, так с Марса прилетели. Поэтому, как чуть чего, так сразу в морду норовят. Чего вы ржёте? Вот мой, например, какой мужик? Так одно барохло торчит и всё отличие. Сам с детьми сидел, не работал с роду гад, ни хрена, а меня сюда послал. В Москву на заработки. Я говорю, а если в другого влюблюсь? А он мне — работай больше, не до любви будет. Вот и скажите мне: ну, зачем козе баян? Я тут приехала домой, гостинцев детям, продуктов навезла, деньги оставила, а он хмырь такой, нажрался и к стенке храпака, а утром говорит, мол, гулять будешь, детей не увидишь. Я сюда попала, а он гадёныш, детей в интернат сдыхал, а сам к другой бабе ушёл. А ты говоришь.

— Маша, а почему вы здесь оказались? — поинтересовалась Лора.

— Да всё потому же. Хозяин палёнкой заставлял торговать, а с неё два бомжика окачурились. Он отбрехался, а я здесь. Клянётся, что я самовольно ею торговала.

— А вы, Нина, если не секрет?

— Да уж секретней не бывает. Похожая история. Только вышло так, что я торговала и палёной водкой, и всем остальным без накладных. Да, хозяин приставать стал, гад. Угрожал, что если не отдамся ему, посадит. «Моё слово закон». Исполнил, хачик вонючий. Смену сдала, он приставать стал. Я ему и накатила по лбу, тем, что под руку попалось. А попался молоток. Теперь вот… Что за жизнь?

— Одна Вера Васильевна у нас мокрушница, — засмеялась — Маша.

— Да, точно. Куда деваться, девонька. У меня не ваши хихоньки-хаханьки. Вторая ходка получается. Рецидив. По первой я своё отсидела. Семь лет. От звонка — до звонка. Поверила одной заразе, вроде Соловьёвой, знаешь такую? Нет? Короче, организовала одна подруга типа пирамиды денежной, а сама за кардон смылась. Сейчас, небось, на Канарах греется, а я за неё парилась семерик. Вернулась домой, а мой муж меня и на порог не пустил, бомжихой сделал. Я с расстройства его пнула на лестничной площадке, он скатился и упал неправильно — шею себе свернул. Вот теперь жду суда за непреднамеренное убийство. Такие вот дела.

Утром Лоре приказали выйти из камеры с вещами.

Глава 5

Япония, 1839 г. Остров Хонсю, Осака

Хироши давно обосновался в провинции Осака. Крест с алым, как кровь алмазом не давал ему покоя. Недалеко ушли те времена, когда принадлежность к христианству влекло за собой погибель. Узнай, кто о кресте, пришлось бы несдобровать ни ему, ни его близким. Хотел поначалу Хироши отделить золотой крест от алмаза, но самому не сделать этого. Да, и не хотел он идти против воли отца. Запомнил его слова: Зачем избавляться от того, что никогда к тебе не вернётся. Пусть этот крест омытый слезами твоей матери будет хранителем твоего дома, а камень, похожий на её слезу, будет залогом счастья твоего рода. Передавай эту вещь из поколения в поколение, как символ счастья твоего рода.

Хироши решил так и сделать. Он мужчина, он остался продолжателем рода Масао. И хотя он понимал, что в его жилах льётся другая кровь, но любовь и уважение к родителям, к той матери, которая стоя на краю своей гибели, думала о нём, он пронесёт через всю жизнь.

— Отец, я продолжатель твоего рода и я выполню твою волю. Скоро и у меня будет сын, и я по праву передам ему то, что завещал ты — мой отец.

Но выполнить волю Масао Хирошу не удалось. Мешочек с драгоценной ношей оказался в руках хозяина Хирошу. Не смог сын Масао перенести такую несправедливость. Неисполненный сыновний долг клокотал в его груди.

— Я нарушил волю своего отца. Я заслуживаю презрения.

После этого уединился Хироши для совершения обряда харакири.

* * *

Россия. Москва 2010 г. Конец февраля.

Настал день похорон Илоны Павловны. На запрос полиции о родственниках Карташовых пришёл ответ. Выяснилось, что у Дмитрия Петровича была родная сестра во Владивостоке, но она давно умерла. Илона Павловна, единственная дочь профессора МГУ. Её родственники так и не нашлись.

После отпевания в церкви, я поинтересовалась у батюшки, можно ли накрыть покойную перед погребением кимоно. Получив согласие, так и сделали.

— Она так мечтала побывать этой весной в Ботаническом саду, когда расцветёт сакура. Показать розовые облака, на которых она уплыла бы в Японию. Обещаю вам, что мы все вместе исполним ваше желание. Весной все вместе пойдём на ханами и там будем вспоминать вас, — больше говорить я не могла, душили слёзы.

Тяжелее всего терять навсегда очень хороших своих знакомых и очень близких по духу людей. Следующим слово взял седовласый человек. Я думала это представитель, министерства. Оказалось — это друг семьи, как он всем представился.

— Вот и друг появился. Странно, — подумала я, — Илона Павловна не упоминала о друзьях. А был ли он другом? Может быть, он и есть тот инкогнито «цветы приносящий», о котором хотела поведать нам покойная? Но Илона Павловна была очень деликатным человеком и немного скрытным. Она не поделилась даже о встрече с семейством Стрешниковых и о том, что у неё появилась полноценная семья: сын, невестка и двое внуков. Хотела объявить об этом торжественно, сделать для всех праздник. Не успела.

Вообще, скрытность, у кого-то я вычитала, это одна из черт деликатности, а я… у меня чуть, что на ум полезет, сразу на языке оказывается. Мне бы научится вовремя прикусывать свой язычок. Так нет, не получается.

К могиле подошли два представителя японского консульства с небольшим, но очень красивым букетом. Один из них, сказал добрые слова о чете Карташовых и сообщил, что в день передачи коллекции нэцкэ Илоне Павловне должны были вручить Орден Культуры, которым наградили её мужа за заслуги перед Японией.

— Я думаю, — российской полиции удастся найти коллекцию Дмитрия Петровича, которая имеет большое значение для культуры Японии. А также мы надеемся, что найдутся родственники четы Карташовых, которым мы передадим заслуженную награду Дмитрия Петровича от правительства Японии.

Провожающих в последний путь Илону Павловну, было немного: Григорий Яковлевич, Марго, Лена с детьми, друг семейства Карташовых — Савва, и еле успевший подойти ко времени, (он подошёл, когда уже гроб опускали в могилу), бывший водитель семьи Владислав. Поминать решено было у меня. Мы с Леной заранее подготовила поминальный стол.

При выходе из кладбища, в рядом припаркованной машине, я, вдруг, заметила человека, похожего на уже знакомого мне японца. Он сидел на заднем сидении автомобиля и явно наблюдал за нашей компанией. Как мне показалось, увидев, что я обратила на него внимание, он быстро поднял тонированное стекло автомобиля.

— Похож на японца, который смахивает на толстячка на часах в квартире Илоны Павловны. Короче, на того японца, который приносил суши, в день её убийства, — но тут, же я одёрнула себя, — теперь мне все с таким разрезом глаз будут казаться курьерами из японских ресторанов и потом, курьер на заднем сидении шикарного автомобиля, со своим водителем, не много ли счастья на одного работника ресторана?

Решив, что много, я для себя закрыла эту тему для размышлений и переключилась на нового знакомого — Савелия Николаевича или Савву — друга семейства Карташовых. Правда сегодня пришлось познакомиться с двумя новенькими на звание подозреваемых, но пока я оставила водителя за пределами своих умозаключений.

При входе в мою квартиру, грустную компанию встретил лай Баси, которую решено было не брать на кладбище, а на это время оставить у меня. Она с громким лаем кидалась на входящих мужчин. Улучшив момент, цапнула за брючину раскрасневшегося водителя.

— Ну, вот и найден убийца! Кстати, Бася у нас единственный свидетель, — сказала я, подойдя к водителю.

— Целых два убийцы, — ухмыльнувшись, ответил он, — она и на Савелия Николаевича лается. А Баська меня никогда не жаловала. Ревновала к Дмитрию Петровичу. Как он садился в машину, она лаять. Да и я собак особо не жалую. А они, видно, чувствуют это, — он нагнулся, притянул лающую Басю к себе и потрепал её за шерсть, приговаривая, — узнала хулиганка, как креветки у меня просить, так любила. Кстати, вы в курсе, что Бася обожает креветки? Я первый раз таких собак видел, — Бася лизнула его руки.

— Вот и думай, может он собаку прикормил, — размышляла я, пока возилась с Леной за сервировкой стола. Григорий Яковлевич беседовал со вторым кандидатом на убийцу — Савелием Николаевичем.

За столом все вспоминали чету Карташовых, переживали арест Саши, Лоры. У гостей не было никаких предположений по поводу убийства. Сава, как называл друга семьи водитель, рассказывал о жизни в Японии, о коллекции нэцкэ. Заметил, что та нэцкэ, которая по завещанию оказалась у Саши, была самой любимой Дмитрия Петровича. Он никогда и никому не давал её в руки.

— Я удивлялся, — вспоминал Сава, — особой ценности она не имеет, но бывает у коллекционеров такое, что чем-то завораживает тебя та или иная штуковина, и становится центром всей твоей жизни. Центром, вокруг которого, в дальнейшем, собираются остальные экспонаты. В принципе так и начинается коллекционирование. Вот именно с неё у Дмитрия Павловича и стала формироваться своя коллекция.

— Странная я женщина, — думала я, слушая объяснения Савы, — иногда в очереди просто спросишь: спросишь, кто крайний, и с этим крайним слово за слово столько близких тем для разговора найдёшь, будто с этим человеком общался всю жизнь. И распрощаешься с добрыми пожеланиями. А с другим сто лет знакомым, вроде неплохим человеком, с виду приятным, респектабельным, начнёшь разговор, а между вами, как барьер каменный. И надо беседу поддержать, да слова выскакивают какие-то не те. И если что-то делаешь при нём, всё из рук валится, а он ещё подсказывать наровит, как надо тебе сделать, да всякие ласковые словечки вставляет. А это раздражает, до того, что такое появляется желание послать его вместе с подсказками и сюсюканьем типа: не переживай так, солнце моё. С чего он взял, что я солнце и непременно его? Поэтому, если с первых фраз чувствую эту напряжённость, то стараюсь только слушать такого человека, но в разговор не вступать. Метод, испытанный годами. Более близкое общение с такими людьми всё равно приведёт к разрыву отношений. Зачем усугублять. В этом никто не виноват, что нет контакта между людьми. Просто между нами нет магнитика, который притягивал бы нас друг к другу. А насильно души не притянешь.

Вот и при разговоре с Савелием, между нами встала стена. Я смотрела на него и думала: наверное, это я такая ненормальная. Ведь сидит напротив мужик — симпатяга, одет с иголочки, культурный, образованный. А как умеет остановить рассказчика и вставить своё умное словечко, да ещё обвести всех своим взором, мол, какой я умный. И получается, что весь вечер все слушали только его. А глазки… Ох, эти окна души человеческой! И как могла Илона Павловна называть его другом семьи? Если только из своей врождённой деликатности?

Мог бы такой человек стать убийцей?

— Ох, и любитель заливать! — Меня вывел из размышлений Владислав, вошедший на кухню покурить.

— Это вы о ком?

— Да Сава, друг семьи! Он такой же друг семьи, как я балерина. Сосед по даче — это, да. Он позже вернулся из Японии. Измучил всех своими посещениями. Назойливый человек, до ужаса. В последнее время, Дмитрий Петрович уже болел, так Илона Павловна его в дом старалась не впускать. У калитки встретит, скажет, что спит больной, или меня пошлёт сказать, что они оба больны. Саве бы понять, что не хотят с ним в данный момент общаться, так нет, он всё равно идёт. Илона Павловна говорила, что он как вампир, придёт, затянет свою нудную песню, всю энергию у них заберёт и довольный уходит, а они, наоборот опустошенные остаются после его визитов.

Провожая гостей, я была абсолютно уверена, что убийцы среди них нет. Владислав показался мне работягой, простым не заносчивым мужичком. Родился он в деревне и имел все хозяйственные навыки. Выяснилось, что жена водителя Ольга, помогала семейству по дому, готовила им обеды. И все были довольны. Но после кончины Дмитрия Петровича и после переезда Илоны Павловны в московскую квартиру, они только перезванивались. Владислав, будучи уже пенсионером жил с женой в основном на своей даче. Хотя мотив мог быть у обоих гостей. Коллекция. Наверняка они знали, что Дмитрий Петрович, а потом и его жена хотели передать часть коллекции музею нэцкэ. Владислав, как мне кажется, далёк от проблем коллекционирования. Так мог или не мог он стать убийцей?

Мне представилась картина убийства Илоны Павловны Владиславом. Ночью, в день убийства бывший водитель каким-то образом зашёл в подъезд незамеченным и позвонил в дверь к Илоне Павловне. Она, думая, что это за чем-то вернулась к ней я, потому что убийство совершено по заключению экспертов между одиннадцатью и часом ночи открыла дверь убийце. Но в половине первого у двери соседки уже были охотники за Денисом, а потом я подняла шум. Потом приехала полиция. По моим подсчётам убийство произошло, между одиннадцатью и двенадцатью ночи как раз когда я спала самым крепким сном после выпитого сакэ и после принятия отрезвляющего душа. Увидев нежданного гостя, пожилая женщина, да ещё размякшая после такого весёлого ужина, конечно, не могла дать должный отпор коренастому и крепкому Владиславу. Скорей всего, он сразу придушил её, поломав ей шейный позвонок. Когда понял, что коллекция готова и как на заказ лежит уже сложенная в коробке, а он знал об этом заранее, то положил бедную женщину на кровать, вложил ей в руку цветок и смылся. А то, что Владислав или его жена знали о кем-то оставляемых цветах, я не сомневалась. Он от Илоны Павловны мог знать и о том, что носил эти цветы Саша. И то, что Илона Павловна считает его сыном. Знал он и о причудах японской флористики, и о последних событиях в жизни, бывшей хозяйки, и о завещаниях возможно был в курсе. А что, может быть, за простеньким видом и добродушной улыбкой скрывается расчётливый убийца?

— Маргарита Сергеевна, представляете, после кончины Дмитрия Петровича, Илона Павловна подарила мне шикарную «Тайоту» на которой я их возил с Дмитрием Петровичем. Самому бы мне такую уже не купить никогда. Кому человек помешал? Добрее и порядочнее людей я ещё не встречал, — Владислав отвернулся, смахивая навернувшуюся слезу. Немного успокоившись, он произнёс, — моя Оля, предложила девять дней сделать обязательно у нас. Встретимся на кладбище, придёте, хорошо?

— Посмотрим, Владик, — я погладила его по плечу. Мне казалось, что всё-таки я ошиблась, представляя его убийцей.

Владислав, попрощавшись со всеми, ушёл. Засобиралась домой и Лена с детьми и Басей, с которой ещё необходимо было погулять. Один Сава сидел, казалось, что-то выжидая. Уже я убрала всю посуду, уже Григорий Яковлевич опух от выпитого чая, а Сава, казалось, и не думал уходить. Неожиданно нас спас пришедший следователь Владимир Иванович. Я с дедом Лоры, хотя и недолюбливали его, но сейчас были ему чрезвычайно рады.

— Зная, что сегодня траурный день, я всё-таки решил зайти к вам с доброй вестью, — сказал он, входя в квартиру, не дожидаясь приглашения.

Я провела его в комнату и познакомила с Савой.

— Знакомьтесь, это друг семьи Карташовых, Савелий Николаевич.

Протянув руку для приветствия и услышав от меня, что пришедший мужчина следователь по делу об убийстве Илоны Павловны, Сава на глазах побледнел и, ссылаясь на то, что уже поздно, поспешил удалиться.

— Вы зря уходите, раз вы друг семьи, не мешало бы мне опросить вас. Но хорошо, если, что я вызову вас по телефону или повесткой, — говорил ночной гость, заторопившемуся вдруг Саве. Мы с Григорием Яковлевичем, переглянувшись, улыбнулись.

— А чего вы смеётесь, я его вызову, — удивился Владимир Иванович.

— Да, нет, мы о своём, — успокоила я его.

— Какую хорошую новость вы нам принесли? — спросил гостя Григорий Яковлевич.

— А новость у меня такая. Я подписал постановление об освобождении вашей внучки. Так, что завтра можете забирать свою хулиганку. Но дело ещё не закрыто.

— Наконец-то! Спасибо! — обрадовался Григорий Аркадьевич, — только вы знаете, Дениса похитили. На дачу ворвались какие-то молодчики, избили нас, а Дениса увезли неизвестно куда.

— Так-так. Ммм-да, дела. Значит, вы ко мне завтра подъезжайте и напишите заявление о похищении. Вообще-то его по месту события надо подавать, но я постараюсь вам помочь. Так сказать, по месту постоянного места жительства. Так, что завтра, как заберёте свою внучку и ко мне. Дело-то ещё не закрыто. Надо найти вашего зятя, чтобы его закрыть, так сказать, сделать всё честь по чести. А его, вы говорите, похитили. Ладно, разберёмся. А в СИЗО подъезжайте к часикам трём— четырём. Забирайте свою красавицу.

Радости Григория Яковлевича не было предела. Я до отвала накормила, и донельзя напоила Владимира. Выпив, по его требованию на брудершафт, мы отбросили все отчества. В этот вечер, я и дед Лоры договорились тоже перейти на «ты». Всё-таки почти ровесники, да и произошедшие события сделали нас друзьями.

Пока мужчины заплетающимися языками вели душеспасительные беседы, я в другой комнате старалась надеть образ убийцы на Саву. А что? Почему он так побледнел, когда узнал, что явился следователь по делу об убийстве Илоны Павловны и быстро ретировался? Почему до этого он так долго сидел, не желая уходить, чего высиживал?

Но мои рассуждения прервал телефонный звонок встревоженной и плачущей Лены.

— Маргарита Сергеевна, что мне делать? Мы от вас вышли, погуляли с Басей. Пришли домой, а наша квартира открыта. Я детей соседям оставила, а сама с Фёдором соседом зашла в квартиру, а там такое творится. Всё выворочено. Что-то искали. Ничего не украли, да у нас и брать особо не чего. Я не знаю, что и подумать. Полиция уже приехала.

— Леночка, если вам и детям страшно оставаться дома, приходите ко мне. А если хочешь, давай, я подскочу к вам, — предложила я свою помощь, но она отказалась, ссылаясь на то, что ей поможет приятельница.

— Владимир, так всё-таки, что происходит? Пока мы сидели за столом, кто-то хозяйничал в Лениной квартире. У них-то, Стрешниковых, что искать? — я пересказала следователю весь разговор с Леной.

— Приобщим к материалам дела, — сказал он, глядя на меня осоловелыми глазами.

Проводив загулявших гостей по домам, я ещё долго не могла успокоиться. Кто же творит эти подлости. Кому, и что надо? Что искали у Саши в квартире? Только нэцкэ, подаренную Илоной Павловной? Но чего её искать, как сказал Сава, она самая обыкновенная, не стоящая. Просто она первая в коллекции. Но из-за этого не переворачивают дом кверху ногами и тем более не убивают. А может всё-таки Сава всё это спланировал? Может он решил, или знал, что нэцкэ у Саши в квартире и нанял кого-то. Поэтому и сидел у нас до упора, ждал звонка похитителя? Точно. Обеспечивал себе алиби. Ах, да Сава! Всё понятно с ним. Всё сходится! Теперь объясняется и его поведение. Друг семьи. Ладно, разберёмся.

А может это всё-таки другой инкогнито? И он искал всю коллекцию? Может он не знал о завещании музею и искал все нэцкэ у Саши? Тогда тот, кто рыскал по его квартире, не убивал Илону Павловну и не забирал коллекцию. Тогда выходит охотников не один, а несколько? Нет, что-то я намудрила. Спать, спать! Завтра заберём Лорку. Григорий с внучкой поедет на дачу. Тогда я сяду и всё проанализирую с самого начала, — рассуждала я, готовясь ко сну.

Следователь посоветовал подъехать в СИЗО к четырём часам дня. Сесть за руль Григорию я не разрешила, так как он с следователем вчера так набрудершафились, что сегодня он был не похож на себя. А я, наоборот, утром встала совершенно бодрая и без признаков алкогольных последствий. Когда мы встретились у лифта, увидев лицо Григория, я предложила ему остаться и ждать меня с Лорой дома. Конечно, он не согласился, но сесть за руль я ему категорически запретила, предложив свою помощь, и в СИЗО мы поехали на моём «Форде».

Ехать до места минут десять не больше, но мы, боясь пробок, выехали с запасом времени. Добрались быстро, но около СИЗО некуда было поставить машину. Все свободные мало-мальски места были забиты автомобилями и людьми, которые не смотря на отвратительную погоду, ждали своей очереди на перекличку по списку, для того чтобы сдать передачи или получить свидание с близкими, находящимися в этом заведении.

Только «Форд» въехала в узкий просвет дороги, чтобы проехав дальше развернуться и остановиться у дверей СИЗО, из которых должна была появиться Лора, как я резко дёрнулась от неожиданного крика Григория:

— Куда они её повезли?

— Кто? Кого? — от его неожиданного крика, я чуть не въехала в машину, которая двигалась мне навстречу. Но лучше бы я в неё въехала!

—У них Лора! Они похитили Лору! — кричал Григорий, развернувшись всем телом назад.

К сожалению, я ничего не могла сделать, потому, что для разворота надо было проехать вперёд, а потом в медленно двигающейся веренице автомашин, вернуться назад. Мне пришлось остановить автомобиль, к всеобщему возмущению следовавшей за нами колонны. Григорий выскочил из салона машины и побежал вслед удаляющегося автомобиля с Лорой. Под общий вой клаксонов, мне пришлось сесть обратно за руль, и двигаться по течению движения вперёд. Пока я развернула автомобиль на узком пяточке, пока проследовала в такой же узкой колонне автомашин назад, машина с Лорой умчалась в неизвестном направлении. Около автозаправочной станции, я увидела обескураженного Григория. Он, сокрушённо размахивая руками, возмущённо что-то говорил сам себе. Увидев меня, он быстро побежал навстречу.

Я остановила машину. Григорий открыл дверь и плюхнулся на переднее сидение.

— Её похитили.

— Звони в полицию.

— Хотел, но телефон сел, вчера на зарядку не поставил, растяпа.

— Едем к Вовчику, — предложила я, имея в виду вчерашнего гостя, который после очередной рюмки просил себя так называть.

— Ему надо позвонить, — Григорий стал рыться по карманам куртки, — его номер забыл дома. Ну, что ты будешь делать!

— Всё, едем в полицию, там разберёмся.

Через минут пятнадцать мы были на месте. Всё безуспешно. Дежурный объяснил, почему он не примет заявление. Потому, что дело открыто, надо обращаться к своему следователю, его сейчас нет, и завтра не будет. Муж похищенной тоже скрывается, может он и есть похититель.

— Разберитесь дома сами, а потом, может она уже, давно дома вас ждёт!

Всё сводилось к тому: приходите завтра, и без вас дел полно.

— Ну, ладно! Мы проверим дома ли она. Но если нет, вы пожалеете, что не приняли нас, как положено! — пригрозила я молодому безразличному дежурному и расстроенные мы поехали домой.

Пока добирались до дома, Григорий, с моего аппарата, позвонил на дачу матери Дениса

— Барбара Ивановна, Изменений нет?

Никаких изменений не было. Войдя ко мне в квартиру, мы нашли номер телефона Владимира, но его мобильник молчал.

— Что делать? Что всё это значит? — шепотом говорил Григорий.

Он казался разбитым и опустошённым. Я не находила слов, чтобы его как-то утешить и поддержать.

— Григорий, давайте сделаем так, сейчас вы идёте в ванну, хорошо отмокаете, потом приходите ко мне и я вас кормлю правильным обедом. Потом вы принимаете снотворное и засыпаете до утра. А утром, я поеду в наше отделение полиции и постараюсь добиться встречи со следователем. Этим странным Владимиром Ивановичем, Вовиком. Будем с вами созваниваться по мобильному. За неимением других предложений, решили остановиться на этом.

Пока Григорий отходил в ванной, я сварила крепкий куриный бульон. Бульончик с кусочком курицы, с отварным вкрутую яичком и густо сдобренный зеленью, самое то, что надо бедному мужскому нутру, чтобы избавиться от последствий предыдущего застолья. И он был съеден Григорием с удовольствием, немного погодя он проглотил нежные куриные котлетки с воздушным пюре и, размякнув уже за столом, извинившись, удалился в свою квартиру спать.

Ещё несколько раз я пыталась дозвониться к пропавшему следователю Владимиру Ивановичу, но безуспешно. Завтра с утра я решила поехать к нему в отдел, надеясь, что может быть, другой дежурный подскажет, где его найти. Интересно, что-то дальше будет?

В феврале в Москве морозно. Около моего дома как всегда пронизывающий сквозной ветер. Быстро заскочив в машину, я минут сорок стояла в пробке почти напротив своего дома. Чтобы в час пик, да свободно проехать? Это остаётся несбыточной мечтой московского водителя. Сто раз я зарекалась в эти часы не выезжать на автомобиле. Лучше ножками, ножками и для фигуры полезно и для самочувствия. Живу, ведь рядом с метро! Но нет, чего-то я подустала за эти хлопотные дни, захотелось порулить в одиночестве. Ещё минут через двадцать я была на месте. Но не успела я выйти из машины, как увидела выходящего из отделения следователя. Он громко разговаривал с кем-то по телефону. Не обращая внимания ни на меня, ни на мою машину он сел в свою «Ауди», неплохую на вид машинку, и двинулся с места. Я замешкав, решила поехать за ним. Остановился он у молодёжного клуба-кафе.

Отдельно стоящее двухэтажное здание имело два входа. С одной стороны на втором этаже здания находилось кафе, с другой — весь первый этаж занимал ночной клуб. Я дождалась, когда Вовчик зайдёт в кафе и минут через пять, больше не хватило сил ждать, последовала за ним. Мне повезло он сел за столик спиной к входу. Я приземлилась за соседним столиком, прямо за его спиной. Спина к спине, так, что и его собеседник, если он будет, не увидит лица женщины сидящей за соседним столиком. Ко мне сразу подошёл официант.

— Кофе, — тихо сказала я ему, боясь, что меня услышит Владимир и узнает по голосу. Я подняла один палец, обозначавший одну чашку. Официант принёс чашечку горячего кофе, я сразу расплатилась с ним. Когда он отошёл, я включила диктофон в мобильнике и положила его рядом с собой. Вовремя положила, потому, что тут же услышала, звук отодвигаемого стула за столом Владимира.

— Привет, чего такой смурной, — говорил голос с небольшим приятным восточным акцентом.

— Да пошёл ты! — зло огрызнулся следователь, — ты совсем оборзел? Ты что творишь? — кипел он от возмущения.

— А что я творю? Не понял? Объясни!

— Артур, ты зачем эту чёртову девку прямо от конторы забрал? У тебя, что крыша совсем поехала?

— Артур… Понятно, — подумала я, — это тот вальяжный кавказец, который приходил к нему в кабинет, когда я брала у него адрес Саши.

— Слышь, ты чего бисер мечешь? Мы с тобой как договаривались? Птичка вылетает из клетки, сразу в клетку попадает. На! Держи, как договаривались, какой базар, — я услышала шлепок, наверное, купюры бросили на стол.

— А чего ты так смотришь? Да, половина. Вторая половина бегает. Вот как скажешь, где его искать, получишь остальное.

— Всё жилишься. Я же знаю, что ты уже послал гонцов по адресу, который я тебе дал, и что парень у тебя. Запомни, со мной надо мирно жить и во время и честно оплачивать услуги.

— Ладно. Всё, ша! Я понял. Ну, ты молодчик.

— Уметь надо работать. А с птичкой ты погорячился. Надо было в родные пенаты её отпустить. А там было бы видно что, да как. А ты всё спешишь. Очень спешишь. Поэтому корм для птички подорожал. Остальное увеличь на треть.

— Ну, ты оборзел… Успокойся, больше пуржишь.

— Лучше вовремя попуржить, — примиряющее сказал следователь, — а ты давай быстрее от птички избавляйся. Как можно быстрее и куда хочешь, отпускай её. Чтобы, никакого чириканья от неё не было. Понял?

У меня казалось, заледенели внутренности от всего услышанного. Стараясь не привлекать к себе внимания, я быстро вышла из кафе. Сев в машину, я никак не могла сосредоточиться.

— Что делать? Кому сообщить? Как не навредить бедной девочке?

Меня охватила паника. Руки, лежащие на руле, дрожали. Я хотела тронуть автомобиль с места, но тут увидела, как Артур и следователь вышли из кафе. Я быстро включила, как говорит мой внук Илюшка, «фотик» на мобильном телефоне, который и обучил меня, как пользоваться этой техникой. Пощёлкав, как мужчины прощаются друг с другом, я проверила качество звука на диктофонной записи. Шпионская вылазка удалась не очень. Но понять разговор можно. Дождавшись, когда Владимир развернёт свой автомобиль, я ещё раз щёлкнула его физиономию на фоне кафе Артура. Понятно, что Лора и Денис у Артура, но где он их держит?

Глава 6

Александр Стрешников не знал, что и думать. После его задержания прошла почти неделя. Саша не обижался на полицейских. У всех своя работа. Он искренне верил, что это недоразумение и скоро всё закончится. В самом деле, как можно поверить в эту нелепость — он убил Илону Павловну? Он, Саша Стрешников, несмотря на свой рост и физические данные, даже драться нормально не умеет. А тут убить человека, пожилую женщину, да ещё ту, которая, в своё время, могла бы стать его приёмной матерью. И, что за нелепое обвинение в похищении статуэтки? Он и брать её не хотел, когда Илона Павловна принесла этого маленького японца. Она много чего ему рассказала. И он только в тот день узнал, что подарить эту статуэтку, на Сашин взгляд, совсем некрасивую и ненужную безделицу была последняя воля Дмитрия Петровича, который, как оказалось, почему-то всегда был уверен, что они ещё встретятся. Саша не хотел обижать старушку Илону и после её ухода повертел маленькую статуэтку в руках, и, пожав плечами, поставил в стенку на полочку с книгами.

— На память, так на память, — подумал он.

И о завещании он недавно узнал, от Илоны Павловны. Дмитрий Петрович и она хотели что-то завещать Саше на память о них, но что именно, они с Леной могут узнать в субботу. Илона Павловна собирала дружеский обед, на котором хотела познакомить их с Леной со своими друзьями и рассказать ему, очень многое. Огласить завещание и передать ему ещё кое-что на память, уже лично от неё. Она очень винилась перед ним, плакала. Но Саша совершенно искренне пытался объяснить, что никогда на них с Дмитрием Петровичем не держал зла. Наоборот, тепло, которое они дарили ему в тот небольшой период общения с ними, он пронёс через всю жизнь. Даже детей своих назвал в честь Карташовых. Но она, кажется, ему не совсем поверила, в том, что он забыл обиду. Конечно, детские обиды сильные и запускают в память корни злопамятства так глубоко, что с возрастом, у многих, вырастает дерево ненависти, распуская свои ядовитые цветы, не позволяющие понять, забыть, простить обидчика. Но Саша очень хотел доказать ей обратное. Она переживала. Очень переживала.

— Нет, Сашенька, мы все должны подружиться, и позволь мне, хотя бы немного почувствовать себя счастливой в кругу твоей семьи. А главное, не хочу, чтобы у тебя в памяти о Дмитрии Петровиче и обо мне остались негативные моменты.

Память интересная штука. Бывает, из потаённых уголков мозга всплывает то, на что, казалось бы, ты тогда, давно, совсем не обращал внимания. Не собирался это запоминать, никогда в будущем не теплил надежду вспомнить это. Но накатывает на мозг какое-то облачко и перед глазами встаёт картинка. И сердце сжимается от воспроизведенного, как на фото видения. И видишь всё, до мельчайшей пылинки на дорожке, и вспоминаешь слова кем-то произносимые и тембр голоса. И потом мучает тебя это воспоминание всю жизнь, тем, что приходит оно вновь и вновь, а зачем и почему неизвестно.

* * *

Москва, 1975 г.

Саша попал в детский дом, после пожара, на котором погибли его родители и бабушка. Тётка, имеющая кучу своих детей, племянника определила в детский дом. Прошло три года после трагедии, мальчик стал уже забывать своих близких, когда директор детского дома привела его в свой кабинет и спросила:

— Сашенька, ты хочешь, чтобы у тебя были папа и мама?

Не дожидаясь ответа, она слегка подтолкнула обескураженного её вопросом мальчика. Он медленно шёл к мужчине и женщине, сидящим на диване. Почему-то ему сразу понравились эти люди. Мужчина в костюме с галстуком, с небольшими залысинами на голове. Он держал в руках большую красную пожарную машину. Такую машину Саша видел впервые. А красивая женщина смотрела на него глазами, полными слёз и, протягивая руки, звала к себе: — Сашенька, Сашенька, иди ко мне.

Словно тёплая стрела вонзилась в сердце мальчика. Он вспомнил! Так его мама всегда звала. Протягивала руки вперёд и звала. Даже таким голосом. Но Саша уже взрослый, ему скоро шесть лет, он знает, что его родители сгорели и теперь живут на небе. Значит, их нет среди живых. И он хорошо помнит, как тогда после пожара, плакала тётка, называя его сиротинкой, и в землю закапывали три больших красных ящика, в которых, как ему сказали, лежат его родители и бабушка. А ещё, Дашка Ковалёва, девочка с которой он подружился в детском доме, как-то говорила ему, чтобы он внимательно смотрел и запоминал свои сны. Потому, что умершие мамы иногда спускаются с небес и разговаривают со своими детьми. И надо только не прозевать этот момент и запомнить, что они говорят тебе. Но во сне к Саше никто не приходил. Мама, наверное, жила очень высоко на небе. Но у этой тёти голос оказался, как у мамы и руки такие же, с мягкими тонкими пальцами. И говорит она, как настоящая, его, Сашина мама.

— Мама! Мамочка! Это ты? Ты не умерла? — закричал он и бросился в крепкие объятия Илоны Павловны.

Он навсегда запомнил запах исходивший от неё. Она была очень красивая. Стройная, с волнистыми светлыми волосами. Он прижался к её щеке и почувствовал такое родное тепло, которое может дать только родной человек — мама.

— Ну, молодой человек, а со мной знакомиться будешь? — Дмитрий Петрович, положил руку на плечо мальчика.

— Буду!

Чета Карташовых, каждую неделю приходила за ним, они брали мальчика к себе домой на выходные, пока оформлялись документы на усыновление. Оказалось, что по правилам усыновления, они должны были прожить в браке пять лет. А они расписались четыре с половиной года назад, хотя жили вместе давно. Потом оказалось, что тётка Саши не даёт отказ от опекунства. Полгода Саша приходил в дом Карташовых, где у него была своя комната, игрушки, одежда. Потом ещё долгое время, Дмитрий Петрович уговаривал, одаривал подарками, устраивал родственников Саши, куда те просили: на учёбу, работу, в больницу. Пока не дал энное количество денег и не привёз, наконец, нужную бумагу от них, заверенную нотариально.

В ожиданиях окончания оформления усыновления прошёл год. Сашенька совсем привык к новым родителям и уже со слезами уходил обратно в детский дом. Причём плакали все: и он, и новые родители. Но вот, когда документы были собраны, когда комната Саши ломилась от подарков к предстоящему Новому году, когда весь персонал детского дома был одарен подарками и денежными пожертвованиями, Саша заболел. Не один он заболел, в этом году эпидемия кори в Москве унесла пятерых детей. Так говорили врачи шёпотом, передавая грустную закрытую статистику друг другу. Сашу отправили в больницу с другими заражёнными детьми. Пришедшая за ним Илона Павловна узнав всё это, кинулась в инфекционную больницу, куда поместили больных детей из этого детского дома.

— Родителям нельзя, — строго говорила дежурная при входе, а узнав, что она ещё и не мать, захлопнула дверь, не желая слушать просьб бедной женщины.

Илона Павловна, так привыкла к Сашеньке, что уже и жизни не представляла без него. Между ними были такие отношения, что казалось, они становятся похожи друг на друга. Иногда Санька взбирался на колени к Илоне, облокачивался на её руку и, водя маленьким пальчиком по её носу, говорил: — у тебя нос, как у меня. Смеясь и прижимая сына к себе, она обводила пальцем его пухлые губки и в тон ему отвечала, — а у тебя губы, как у меня. Дмитрий Петрович, улыбался, глядя на эту идиллию. Саша и к нему хорошо относился. Ласковый, добрый мальчуган, о котором они с женой так давно мечтали.

Илона Петровна добилась встречи с заведующей отделением больницы.

— Не положено, понимаете, не имею права вас пустить к мальчику.

Но после долгих уговоров Илоны, предложила своеобразный способ ухода за ребёнком.

— У нас санитарок не хватает. Мы можем устроить вас по договору по вашему паспорту санитаркой на время болезни мальчика. Условие одно, вы убираете палату и смотрите за теми детьми, которые там лежат, разумеется, без получения оплаты. Выходить из отделения нельзя. Еду вам может приносить супруг. И вы должны понимать, что распространяться об этой услуге не стоит.

Илона была согласна на всё. Она сразу подписала все бумаги, которые ей дала заведующая и пошла в палату к Саше, предварительно позвонив мужу на работу и всё, объяснив ему. Вечером он привёз ей все необходимые вещи, соки и фрукты для Саши и соседских детей.

Когда она зашла в палату, Саша был без сознания. Температура у мальчика зашкаливала. В палате находились ещё двое детей. Они были младше Саши. Мальчик постоянно плакал. Девочка лет четырёх, в мокрой большой не по размеру пижаме лежала на голой жёсткой клеёнке и испуганными глазками смотрела на Илону. От жалости к бедным детям, у женщины защемило сердце.

Первым делом она пошла к медсёстрам и добилась, чтобы всем детям дали сменное бельё, запасные пелёнки и ещё по одному одеяльцу. Подмыв, переодев детей и перестелив им постели, она, ласково уговаривая, накормила их принесённым сёстрами обедом. Разомлевшие малыши, почувствовав теплоту не только сухих одеял, но и материнского сердца, вскоре заснули. Пока они спали, она успела, поменять мокрое от пота бельё Сашеньки, через силу напоить ребёнка водой, вымыть горшки, а в палате полы, протереть везде пыль. Ночь она провела на краю детской кровати, вместе с Сашенькой, предугадывая каждое его движение.

Он метался от жара, от высокой температуры у ребёнка потрескались губы. От бесчисленных уколов на мальчике не было живого места. Она делала Саше компрессы, массажи, одновременно приучая соседского мальчика ходить на горшок, а обессиленную девочку подкармливала и уговаривала кушать, потому, что она совсем не хотела принимать пищу и крепко сжимала маленькие синие от болезни губки. Но за десять дней пребывания в палате Илона добилась, что девочка немного окрепла, стала что-то лопотать на своём детском языке, даже улыбаться. Дети стали есть фрукты и разрешённые продукты, которые передавал Дмитрий Петрович. Мальчик сам слезал с кроватки и делал свою нужду, как положено и куда положено. А у Саши прошёл кризис. Он первый раз открыл глаза и, увидев склонившуюся над ним Илону, тихо произнёс: — мамочка, где ты была. А где папа?

С того времени ему грезился запах мандаринов. Такой вкусный, поднимающий настроение запах. Но до выписки было ещё далеко. Саша был очень слаб.

— Сашенька, потерпим ещё немного, скоро мы тебя заберём. Долечишься дома. Правда?

Конечно, правда. Саша даже не сомневался, что всё, что говорит его мама Илона правда. Его мама самая добрая на свете. Она такая красивая, как и её имя. И отец добрый, хороший.

Но, когда Саша уже вставал с постели, и у него почти не кружилась голова, мама Илона, спустившаяся на первый этаж к отцу за продуктами, вернулась назад в палату очень расстроенная.

— Сашенька, сыночек, скажи, ты веришь мне?

— Да, — сразу ответил мальчик.

— Ты сможешь сделать так, как я тебя попрошу?

— Почему ты плачешь, мама? — Саша прижался к Илоне, и вытер ладошкой катившуюся по её щеке слезу.

— Сашенька, ты пока полежи в больнице без меня. Мне с папой надо срочно уехать, но я тебе обещаю, что я сразу вернусь за тобой. Вышло так, что мы все вместе будем жить далеко-далеко отсюда. В другой стране. Страна эта называется Япония. Туда срочно посылают папу на очень ответственную работу. Он хотел отказаться, чтобы потом мы смогли уехать вместе, но понимаешь, мой милый, нельзя. И я не могу остаться. Но поверь, я сразу приеду обратно. Брошу там, в Японии все чемоданы и скорее, назад к тебе. И потом мы вместе полетим на большом самолёте в далёкую страну Японию.

Саша слушал её бархатный голос, и верил, конечно, верил. Он так полюбил этих людей: папу Диму и маму Илону. И они его тоже. Он это знал, чувствовал своим маленьким, умеющим верить только в хорошее детским сердечком. А сердце ребёнка не обманешь, оно угадает любую фальшь.

Саша ждал маму Илону в больнице. Потом стал ждать в детском доме, куда его обратно привезли, после болезни. Он ждал бы своих родителей всю жизнь, терпел бы и дальше насмешки детей, которые смеясь, дразнили его японцем. Но в один из осенних дней его опять, как это уже было, привели в кабинет к заведующей. Как и тогда на диване сидел мужчина и женщина. Мужчина был в костюме и с большим животом. Он всё время кряхтел и вытирал пот с лица. Женщина, одетая в неброское тёплое вязаное платье, с тёмными, зачёсанными в тугой узел волосами, встала и пошла навстречу к Саше. Она нагнулась и поцеловала его в щёку. Но Саше сделалось неприятно от её прикосновения. Он резко отстранился от неё.

— Какой ты ёжик! — ласково произнесла женщина и погладила его по голове. И голос у неё был совсем другим, не таким, как у Илоны, и пальцы другие, совсем не мягкие и тёплые, а холодные, как будто она только, что пришла с мороза.

— Я не ёжик, я Саша Карташов, — вызывающе произнёс он, и, оттолкнув, засмущавшуюся директрису, выбежал из кабинета.

Позже он выслушал гневную тираду от директрисы. Тогда она в сердцах и крикнула ему:

— Ты думаешь, ты им нужен Карташовым твоим? Сейчас, дудки! Загранка засветила, и всё, прощай усыновление! Знаю я таких, навиделась. А ты, болван, иди в семью, пока берут. Ещё год и останешься вообще в детском доме, кому ты взрослым нужен.

Директриса объясняла скорее себе, чем этому мальцу, сложившуюся ситуацию. Но тогда Саша много чего не понял из её высказываний. Вскоре ей надоело уговаривать мальчика, и она не нашла ничего лучше своей придумки.

— Всё, не хочешь идти к Стрешниковым, не надо. Жди своих Карташовых в тюрьме. Вот видишь, какое сегодня письмо я получила? — она потрясла перед Сашиным лицом конверт. Потом достала из него исписанный листок и стала зачитывать. «Дети, от которых отказались усыновители, и которые не желают идти к другим родителям, больше предлагаться другими усыновителями не будут, а будут переправлены в тюрьму, до своего совершеннолетия». Ты хочешь в тюрьму?

— Нет, — ответил мальчик, смотря на неё широко открытыми глазами, полными слёз.

— Молодец, тогда скоро за тобой придут твои новые родители, будь вежлив с ними. Да, и забудь Карташовых, тебе же лучше будет. Они предали тебя. Как ты, дурачок, этого не понимаешь?

Не хотел этого понимать Саша и забыть не смог. Новый отец Стрешников, не обращал внимания на приёмного сына. Целый день находился на работе. Выходные куда-то уезжал, и тогда в эти дни приёмная мама Надя долго плакала, а потом весь день была злой и раздражённой и тоже не обращала внимания на Сашу. Она лежала в постели и пила всё время какие-то таблетки.

А Саше ничего не оставалось делать, как только вспоминать, как его забирали по выходным Карташовы, и как весело было им всем вместе. Куда его только не водили: и в Цирк на Цветном, и в Новый цирк на ледовое представление, и в Детский театр и в кукольный Образцова. А уж в парке сколько раз он был, на чём только не катался! А когда была непогода, ему всегда было интересно и не скучно в их доме. Дмитрий Петрович показывал мальчику какие-то красивые картинки. Доставал глобус, который возвышался на большом книжном шкафу и так увлечённо рассказывал о странах и городах, что такие путешествия Саша любил даже больше, чем походы в кафе — мороженное.

Мама Илона, всегда читала ему сказки и обязательно на ночь пела колыбельную. Когда он засыпал, она его целовала в щеку, поправляла одеяло и, выключив свет, выходила из комнаты. Она не знала, что Саше больше всего нравился этот момент. В темноте открыв глаза, он думал, что он самый счастливый на свете мальчик и не мог дождаться того дня, когда никогда не будет расставаться с родителями.

Илона складывала необходимые вещи в чемодан со слезами на глазах. Дмитрий договорился с директором детского дома, сделав ей внушительный подарок, что ни при каких обстоятельствах, она никуда не денет их папку с документами на усыновление. Он объяснил ей, что его назначили Консулом по культуре в Японии и по протоколу он обязан прибыть в страну с супругой. Но он уже обо всём договорился и Илона после устройства и всех необходимых процедур прилетит обратно в Москву за Сашей. Отделение больницы, где лежал Саша, Дмитрий завалил подарками, для того, чтобы персонал хорошо кормил сына и выдавал обязательно ему фрукты, они так необходимы ослабленному организму мальчика.

Вскоре они улетели в такую далёкую и незнакомую страну для Илоны — Японию. Ещё до прибытия в советское посольство в Токио, Илона почувствовала себя плохо.

— Это корь, констатировал врач посольства.

Оказалось, она заразилась от детей этой тяжёлой болезнью. Что с ней было, и как её лечили, она не помнит и не знает. Долгое время она пребывала без сознания. Немного придя в себя, первый вопрос она задала мужу:

— Ты звонил в Москву, как Сашенька?

— Обещай, что ты не будешь плакать. Сашеньку усыновила другая семья. Я звонил, просил, упрашивал. Но видно, там роль сыграли деньги и то, что мы далеко и никак не сможем повлиять на ситуацию.

— Для чего теперь нужна мне эта жизнь? Я поверила, что Всевышний простил меня, за содеянный по молодости грех, подарив нам с тобой Сашеньку. А получается, он наказал меня ещё больше, лопнувшей надеждой на обретение материнства.

Дмитрий успокаивал её, как мог, но восстановление Илоны затягивалось. Звонил он директору детского дома регулярно, но отвечать ему стали реже и с каждым разом раздражённей. Весной Дмитрию Петровичу сообщили, что мальчика усыновила другая семья, так как уже прошло полгода, за которые они были обязаны довести своё дело до конца.

Дмитрий Петрович думал, что Илона не переживёт этого известия. Она ещё больше осунулась, замолчала, превратившись из красивой молодой женщины в старушку. У неё пропал интерес к жизни.

Илона не хотела лечиться. Дмитрий Петрович извёлся и не знал, что ему предпринять, как найти выход из сложившегося положения. Помог посольский врач, наблюдавший за Илоной Павловной.

— Я слышал, что благовония и масла многим помогают. Напишите докладную и попробуйте посетить храм. Как говорится: с Богом. Выздоровления Вам, Илона Павловна.

И вот, в середине марта, когда в Токио расцвела сакура, он, посадил Илону в машину, уложил кресло-каталку в багажник и поехал с ней на о-ханами в древний буддийский храм Ясукуни.

В Японии не принято заходить в храм больным. По японским представлениям это проявления нечистоты. Поставив каталку с Илоной в тени цветущих растений, Дмитрий Петрович зашёл в ворота храма. Сначала он прошёл к источнику для очищения. Такие источники есть во всех японских храмах. Ковшиком, он зачерпнул воду из него, поочерёдно омыл руки и лицо. Из своей ладони набрал воды в рот, пополоскал его и выплюнул. Глотать воду из источника не принято. Достав из полиэтиленовой сумочки пластмассовую фляжку, налил в неё воду и положил её обратно в сумку. Он заметил, что люди, проделывающие такой же обряд очищения, искоса с недоумением наблюдают за ним, не проявляя при этом никаких эмоций. Мало ли чудаков иностранцев на свете?

Потом он подошёл к ящику для пожертвований, который стоял рядом с божествами, опустил в него монетку, дважды низко поклонился, и также дважды хлопнув в ладоши, снова сделал долгий низкий поклон, в течение которого просил японские божества помочь Илоне обрести здоровье. Хотя он отлично понимал, что ей надо лечить израненную житейской несправедливостью душу.

Дмитрий прошёл к месту, где в больших жаровнях дымились благовония. Купил связку ароматических палочек, зажёг их и дал погореть несколько секунд. Затушив пламя взмахами руки, он направил струю дыма на себя, а несколько палочек установил в жаровне. Остальные взял с собой и быстро покинул территорию храма. Считается, что дым храмовых благовоний целебный.

Дмитрий быстро вышел из территории храма, подошёл к жене, достал фляжку с водой и попросил её проделать всё то, что делал он у источника. Пока она омывала руки, лицо полоскала рот, он всё время обмахивал её дымящимися благовониями. Он дул на палочки, разжигая маленький костерок, и тут же тушил чуть разгоревшийся огонёк, достаточное время, пока палочки совсем не прогорели.

Дни цветения сакуры этого природного чуда, один из неофициальных, но самых любимых праздников Японии. В эти дни все японцы выходят из домов и заполняют парки, скверы, аллеи, а также территории храмов с цветущей сакурой. Недаром в Японии она стала символом долголетия, удачи, радости, благоденствия.

На следующий день Дмитрий медленно катил каталку с женой по ровной дорожке центрального парка Токио. Шествуя между розовых облаков, опускающихся на ветвях сакуры прямо на головы, было ощущение, что ты попал в сказку, в которой над тобой плывут розовые облака. Навстречу идут люди с улыбками на лицах. Нечаянно поймав твой взгляд, они добродушно кивают головой, заочно желая тебе добра и выздоровления.

Увидев свободную удобную скамеечку под сенью ветвей сакуры, Дмитрий присел, поставив кресло-каталку с Илоной рядом. Мимо них медленно шёл японец и также катил впереди себя каталку с сидевшей в ней хрупкой женщиной. Поравнявшись, он приостановил свой ход и мужчины поклонились, приветствуя друг друга. В этот день, впервые за долгое время болезни и выздоровления Илона улыбнулась в ответ на улыбку миловидной японки находившейся в кресле каталке.

— Я вас видел вчера в храме Ясукуни у источника и подумал, что, наверное, вы стараетесь для жены, — обратился мужчина к Дмитрию.

Когда Дмитрий ответил по-японски, мужчина, сделав поклон, назвал своё имя.

— Сашио, а это моя жена Фумико. Она получила послеродовую травму и теперь ей тяжело ходить. Хорошо, что наша дочь Ньоко не пострадала.

— Сашио? — переспросил Дмитрий Петрович, было видно, как названное имя встревожило его, — у вас красивое имя, — сказал он, почему-то краснея и нервно протирая очки носовым платком.

— По-русски — ребёнок счастья, — с трудом выговаривая слова на русском языке, произнёс японец.

— Да, да, ребёнок счастья. А меня зовут Дмитрий. Сашио-Сан, откуда вы знаете русский? — удивился Дмитрий Петрович.

— Долго учил ваш язык, но мне помогала русская старушка. Она родилась в Японии, а её родители уехали из России в революцию. Я с детства мечтал попасть в Россию и разыскать своего отца. Он пропал без вести, когда с вашими воевали. Вы же из России?

— Да, да Сашио, — задумчиво произнёс Дмитрий Петрович, — да, я из России. А как звали вашего отца?

— Ичиро. Но я не видел никогда своего отца. Знаю его только по рассказам деда, да по одной сохранившейся фотографии.

Сашио достал медальон, висящий на цепочке, на его груди, открыл его и показал Дмитрию. В медальоне находилась небольшая фотография улыбающегося молодого Ичиро — отчима Дмитрия Петровича.

— Да, война для всех беда, — посочувствовал Дмитрий Петрович мужчине и по японскому обычаю низко поклонился, выразив этим удовлетворение от встречи. Женщины с улыбками на лице, как могли, одарили друг друга поклонами.

— Дмитрий, а вы ещё раз отвезите свою жену в храм. Попробуйте, пройдите вместе с ней ритуал очищения. Возможно, это поможет вашей жене.

Завтра благоприятный день для этого.

— К сожалению, не всё в этой жизни зависит от нас. Но я постараюсь.

— У нас говорят: Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу.

Дмитрий Петрович пошатнулся, от услышанного. Он хотел что-то ответить Сашио, но увидел шедшего им навстречу сослуживца, и поспешил раскланяться с японцем.

— Фумико, ты заметила? Он мне хотел что-то сказать. Он побоялся своего товарища, — возбуждённо спросил Сашио.

— Сашио-Сан ты в каждом русском видишь знакомого твоего отца. Смотри, ты навредишь себе, и твоим собеседникам.

— Нет, Фумико, он даже пошатнулся, услышав пословицу, которая начертана на нашей нэцкэ. Он побледнел. Он знал моего отца, я чувствую это. Мне кажется, завтра он обязательно придёт в храм. Нам с тобой надо быть предельно внимательными.

— Гуляете? Погода благоприятствует. А этот товарищ ваш знакомый? — спросил сотрудник посольства Дмитрия Петровича.

— Ну, что вы! Откуда у меня, недавно прибывшего в эту страну знакомые? Скорее братья по несчастью. Вот посоветовал чаще привозить жену в храм.

— Вы знаете, я тоже слышал, что благовония и масла многим помогают. Напишите мне докладную, и как говорится: с Богом. Выздоровления Вам, Илона Павловна.

Сослуживец ушёл вперёд. Но сделав несколько шагов остановился и подождал, когда приблизится к нему пара. Доброжелательно протягивая руку для рукопожатия, он обратился к Дмитрию.

— Дмитрий Петрович, всегда поражался вашему отличному знанию японского языка.

— Дар, подкреплённый усидчивостью. Я полиглот, если так можно сказать. Владею многими языками, — с улыбкой ответил он.

— Всего вам доброго. Удачи и здоровья вам, Илона Павловна, — мужчина раскланялся и поспешил дальше.

— Митя, кто это был? — насторожено спросила Илона.

— Человек, от которого зависит наше пребывание здесь.

— Что же теперь будет?

— Что будет? Сейчас придем, и я сразу напишу докладную о разговоре с японским товарищем. Где подробно изложу суть нашего разговора. Не переживай Илоночка.

— Я думаю, это была последняя встреча с Сашио. Ты в храме хочешь передать ему Чжункуя?

— Нет, что ты. У меня ещё нет сто процентной уверенности, что именно это тот Сашио. Я не имею право так рисковать.

— А фото?

— Илона, на фото я видел совсем молодого человека. Оно очень мало, для того, чтобы я был совершенно уверен в том, что это тот самый Ичиро. Я его знал совсем другим. А совпадений в жизни много. Нет, я не имею права так рисковать.

— А как же завещание Ичиро?

— Посмотрим. Мы должны завтра попасть в храм. Я вот, что придумал. Илоночка, слушай меня внимательно.

Глава 7

Япония. 1937 г. Остров Хонсю, окрестности г. Канадзава.

Период Сёва (1926–1989). Инцидент в Маньчжурии, события Второй Мировой войны. Бомбардировка г. Хиросима и г. Нагасаки. Капитуляция Японии и её последующая оккупация. Вступление Японии в ООН. Налаживание отношений с Россией и Китаем.

* * *

Дождь стучал по крыше жилища Киошу — внука Хироши, приёмного сына Масао и Шизуко, нагоняя на домочадцев тревогу и страх перед разбушевавшейся стихией, перед гнетущей неизвестностью. Ветер с моря гнал на берег всклокоченные волны, которые гулко разбивались о скалы, разбрасывая густую белую пену на берег. Тяжело прошла ночь. Кашель никак не хотел отпускать и разрывал провалившуюся от болезни грудь мужчины. Глухие хрипы и боль не давали Киошу набрать в лёгкие сырого воздуха и вздохнуть всей грудью. Труден был день. От боли слезились глаза. С трудом набрав в воспаленные лёгкие сырого морского, пропитанного солью воздуха, Киошу позвал жену Хану.

Она и без его слов поняла, что он хотел. Приложив палец к губам, показывая этим, чтобы он не произносил лишних слов и приберёг силы для более важного дела, чем напоминать ей о том, о чём она слышала от мужа много раз, женщина внесла в комнату небольшую шкатулку. Через несколько минут она подвела к умирающему мужу старшего сына Ичиро и бесшумно удалилась из комнаты.

— Пойдём, Ньёко, — тихо сказала она своей дочери, которая была на три года младше Ичиро, — это не для твоих ушей. Пусть всё будет так, как и было два века назад.

Хана пошла к Харуко — своей невестке, которая недавно родила долгожданного внука Сашио. Младенца так и назвали — к счастью рождённый. Только чувствовало сердце пожилой женщины, что скоро счастье покинет её дом. Чуткое материнское сердце предугадывает беду задолго до её появления. Ичиро скоро заберут в армию. Её мальчика, который умеет только рисовать, читать умные книги — заставляют учиться стрелять в людей. В детстве он драться не умел. Даже всегда строгий Киошу, махнул на сына рукой, когда увидел в нём талант художника и отправил учиться в Нагоя. Ичиро хороший художник. Что теперь с ним будет? Идёт война с Кореей. Говорят, скоро начнётся война с Россией. Хана отгоняла от себя тревожные мысли.

— Любимый, ласковый, заботливый сын, что с тобой будет? Дочь Ньёко не такая. Требовательная, властная, грубоватая. Вся в отца.

Убедившись, что мать занята игрой с любимым внуком и разговором с невесткой, Ньёко осторожно подошла к комнате отца.

— Сын мой, я немощен и стар. Пришло время покинуть мне этот мир. Но прежде, ты должен услышать историю, которая в каждом поколении нашей семьи передаётся от отца старшему сыну. И ты обязан передать её своему старшему сыну Сашио. Так ведётся в нашем роду ещё со времён Эдо.

Ичиро внимательно слушал слабый голос отца.

— Серьёзные беды всегда обходили стороной нашу семью, — было заметно, что Киоши устал от пересказа продолжительной истории. Он закрыл глаза, но тут, же боясь что-то упустить, продолжил, — мой дед решил, что этот крест и необычный камень имеет какую-то таинственную силу. Он хранил его, как талисман и никому не показывал. Только в день передачи он показал его своему сыну — моему отцу, для того, чтобы обоим убедиться в существовании этого камня. Смотри сын — вот этот крест.

Слабые руки старика, на что-то надавили в маленькой скульптуре, потом он медленно и с большой осторожностью опустил приподнятую руку демона вниз и на их глазах постамент скульптуры стал медленно выдвигаться вперёд. Перед взором мужчин предстал небольшой алый алмаз в виде капли посередине золотого креста. Алмаз, будто бы обрадовался освобождению от долгого заточения и засиял ярким необыкновенным светом. Увидев восторженный взгляд сына, старик опустил голову на подушку и тихо произнёс.

— Запомни сын слова своего деда: Если сварить горсть риса, ты не умрёшь от голода один день. А если горсть риса бросить в землю, то его хватит надолго и твоим детям и внукам. Подумай, надо ли терять то, что никогда к тебе не вернётся. Быть может мольба матери к Богу о счастье ребёнка заключена в этом кресте. Лишившись его, ты можешь лишить счастья не только себя. Это теперь и твоя история, — устало произнёс Киоши, — береги крест и камень, как память о твоих предках и верь в его силу. «Камень счастья» на кресте заключён в эту фигурку с мудрым изречением: «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». Помни об этом всегда. Никто не может догадаться, какую тайну хранит в себе эта нэцкэ. Перед тем, как уйти на фронт, я нашёл мастера, который закрепил табличку с этим изречением, для того, чтобы никто не смог открыть потайной замок и увидеть нашу реликвию — крест и камень на нём. Но верь мне, он находится там. Возможно, своей тайной силой он уберёг меня от погибели на войне, а может сама нэцкэ, переданная отцом, сохранила мне жизнь. Теперь я передаю тебе эту нэцкэ и верю, что и ты вернёшься живым и обязательно передашь крест с «Камнем счастья» спрятанным в нэцкэ своему сыну.

— Спасибо отец, но чувствую я, что война — это моя погибель. Я скоро уеду, а сын мой останется здесь. Не хочу забирать с собой в неизвестность, то, что принадлежит нашему роду. Вдруг счастье покинет наш дом. А ты поменяй традицию. Оставь нэцкэ нашей Ньёко.

— Нет, сын. Я сделаю то, что завещал мне мой отец. Ньёко останется в родном доме, на своей земле, среди родных. А тебя ждёт неизвестность. И если этот крест с камнем действительно приносит счастье, пусть он вернётся домой вместе с тобой. И только тогда он докажет свою силу и принесёт в наш дом ещё большее счастье, чем просто иметь и хранить его, как талисман. Я всё сказал, это моё последнее слово и ты обязан его исполнить.

* * *

Россия. Москва. 1937 г.

Родители Дмитрия Петровича жили в Москве, куда его отца, кадрового военного, направили по службе. Здесь, в Москве и родила бы своего первенца молодая жена. Но глубокой осенней ночью Петра и Надежду разбудил требовательный стук в дверь.

— Наденька, слушай меня внимательно. Вероятно это за мной. С рассветом срочно перебирайся к своим и пусть они тебе помогут выехать во Владивосток. Молчи, молчи родная. Делай, как я тебе говорю. Мои родители тебе помогут. Прощай.

Открыв нежданным гостям двери, Пётр крепко обнял жену на прощание. Прикрыв уже большой живот длинной тёплой шалью, Надя подошла к окну. Она видела, как мужа подвели к автомобилю, как он обернулся и посмотрел в окно, где она, рыдая, махала ему рукой. Вскоре машина скрылась из виду. С рассветом Надя, собрав самое необходимое в маленький чемоданчик и небольшой узел, вышла из дома.

Молодая женщина не понимала, зачем и почему она должна уехать на конец света к чужим людям, бросив свой дом, родителей. Отец, молча выслушав дочь, тихо, но твёрдо сказал жене:

— Быстро собери её в дорогу. Я провожу. Петя правильно решил. Оставаться здесь тебе опасно. Пока не спохватились тебе надо уехать и чем дальше, тем лучше.

— Что ты такое говоришь, — запричитала мать, — а если Наденька родит в дороге?

— Мир не без добрых людей, думаешь, в лагере ей будет легче рожать? Молчи мать. Не забывай, уши вокруг.

— Смотрите, уши вам, когда небудь прищемят. Всё подслушивают, подслушивают, — из-за двери послышался голос одной из соседок по многонаселённой коммуналке. Отец Надежды взял небольшой узел с вещами дочери, чемоданчик и они вышли из комнаты, — добро здоровья Наденька и вам здрасьте, Дмитрий Сергеевич. Вы когда выходите из комнаты, дверь резче открывайте. Не бойтесь, с петель не слетит. Есть, кому подхватить. Так и дежурят, так и дежурят под дверью.

— А мы чего, мы ничего, — затараторили две подружки сплетницы, вечно всё знающие про своих соседей.

— Здрасьте, Наденька. Рожать пора? А кого ждёте? Ой, я вам скажу, когда я первого рожала, — продолжала одна из них.

— Всё, тараторки, не пугайте её. Она и так вся напугана, — отгородил дочь от надоедливых подружек отец.

— А рожать куда отправляете?

— Слышали же, в Рязань.

— А чем наши московские врачи плохи?

— Кто сказал плохие? Хорошие врачи. Но родная тётка лучше. Да и

воздух там, молоко своё и всё такое…Поспешай, поспешай Надежда.

Отец и дочь вышли из квартиры.

— Ну конечно, и врачи им не те…

— Подумаешь… — никак не могли успокоиться соседки.

Проводы на вокзале были не долгими, но тяжёлыми. Больше отец и дочь никогда не встретились. В дальней дороге попутчики старались помочь Надежде. Кто хлебом, кто кипятком, кто горячей картошкой купленной на полустанках. Женщина, ехавшая с ней до конца, просыпалась на каждый вскрик Нади.

— И как же тебя угораздило с таким сроком путешествовать? — спросила она как-то её. Надежда хотела ей объяснить свою ситуацию. Но женщина прервала её.

— Не говори. Не надо. И так понятно, не от хорошей жизни бежишь. Всё пройдёт, махни рукой и радуйся каждому дню. Вот смотри, какая красота за окном. Это хорошо. Дитя у тебя родится. Так это же отлично.

Беседу женщин прервал молодой солдатик.

— Извините, возьмите, горяченького. Вам сейчас надо, — он улыбнулся, на то, как Надя жадными глазами посмотрела на дымящуюся картошку в мундире и мелко нарезанное солёное сало.

— А вы на неё сальца, сальца. Вкусней будет и вот ещё, — солдатик протянул Наде большой солёный огурец.

Надя улыбнулась и с жадностью откусила огурец.

— О чём я тебе говорила? Есть счастье! — попутчица придвинула картошку ближе к Надежде.

Чудом, добравшись до Владивостока, Надежда из последних сил нашла дом, где жили родители мужа.

— Вот так всё и произошло. Петя боялся, что меня заберут следом за ним. Как теперь жить? — плача, рассказывала Надежда. Мать Петра, тоже плакала, тихо успокаивая невестку.

— Наденька, здесь тоже тебе не стоит оставаться. Мы — учителя. Ещё неизвестно, как теперь с нами поступят. Мы теперь родители врага народа. Нет, нет, тебе здесь с нами нельзя. Мы так поступим. У нас в рыбацком посёлке, живёт моя тётушка. Она совсем уже немощная. Мы к ней стараемся приезжать по возможности. Кой, какие продукты привозим. Да так помочь по дому, — тихо рассуждал отец Петра.

— Да, да… Наденьку надо отвезти к тётушке. Там легче договориться. И безопасней. А мы будем тебя с малышом навещать. Ты только, Надюша, не падай духом. Может, всё ещё обойдётся и Петенька наш вернётся, — соглашалась свекровь с мужем.

— Будем надеяться на лучшее. Пусть Пете в заключении будет легче, зная, что ты в безопасности. Сегодня отоспись с дороги, а завтра поедем.

В рыбацком посёлке осталось несколько десятков домов. Жители — женщины. Вдовы, да малочисленные демобилизовавшиеся мужики. Редко можно было встретить здорового мужчину: со всеми ногами, руками. Здесь Надежда с младенцем Митенькой похоронила приютившую её тётушку, встретила войну, а потом и Победу.

Димочка рос смышленым мальчиком. Любил читать книги, которые привозили ему из Владивостока педагоги — родители отца. Мальчиком Дима мечтал стать военным, как и его папа, но потом, взрослея из рассказов матери, понял, что надо свои мечты согласовывать с реалиями жизни. Дима рано узнал о репрессиях. Прислушиваясь к тихим разговорам бабушки и дедушки с матерью, он многое не понимал. Но дедушка, умел ответить на любые вопросы внука так, что Дима рано осознал, за что и почему, а главное кто его лишил отца. Он хорошо усвоил, что он сын репрессированного офицера. Но на всю его дальнейшую жизнь, как и на выбор профессии, повлиял случай.

Кто знает, что такое случай? Внезапный поворот судьбы? Небольшое ответвление в заданной кем-то свыше схеме жизненного пути? А, может жизнь каждого человека, разложена на невидимом шахматном поле фигурками обстоятельств, и кто-то переставляет своей всесильной рукой эти фигурки то на чёрную клеточку, то на белую, разыгрывая очередную шахматную партию? У кого-то в жизни ничья, кому-то заведомо уже выставлен мат. А кто-то смело шагает по полю своей судьбы победителем.

* * *

Россия. Дальний Восток. 1948 г.

Бывший рыбацкий посёлок в 50-ти км. от порта Посьет.

После капитуляции Квантунской армии через земли Приморья прошло более полумиллиона японских военнопленных. Часть из них, из северокорейского порта Хыннам, была переправлена в маленький советский порт Посьет.

Баржа, переполненная японскими военнопленными Квантунской армии, стояла в порту уже третий день. Люди промокли от постоянно идущего холодного дождя. Чтобы хоть как-то уберечься от сильного ветра, раскачивающего баржу, они плотно жались, друг к другу, попеременно кашляя. У баржи резко затормозил военный грузовик. Из него выскочил молодой лейтенант. Посовещавшись о чём-то с группой военных в плащ-палатках, он запрыгнул на подножку грузовика, укрывшись от ветра и дождя в его кабине. Послышалась команда: Начали!

С баржи по трапу, по обе стороны которого стояли автоматчики, сбегали мокрые, измученные перевозкой и невыносимыми условиями японские солдаты. Некоторые из них одеты в шинели, но на большинстве военных кителя с отложными воротниками и брюки с обмотками, перевязанными лентами цвета хаки крест-накрест. На ногах чёрные холщёвые туфли или таби, с отдельным большим пальцем и резиновыми подошвами.

Больных пленных с баржи выносили на носилках. Врач, бегло осмотрев их, отдаёт приказ грузить кого в кузов грузовика, а кого-то оставить поодаль на земле. Им медицинская помощь уже не требуется. Спустившихся с трапа военнопленных выстраивают в колоны. Грузовик с молодым лейтенантом в кабине и с больными японцами движется в сопровождении конвоя во Владивосток.

Ичиро попал в кузов санитарного грузовика. Он лежал на дне кузова, засыпанного песком, сверх которого был набросан слой сена. От дождя эта подложка превратилась в мягкое месиво. Больных в кузове так много, и лежат они так плотно, что дождевая вода не стекает с тел, а пропитывая обмундирование, проникает вглубь, от чего всё тело леденеет. Слышатся постоянные стоны и крики умирающих людей, которые не могут заглушить ни шум моторов, постоянно увязающих машин в дождевой жиже, ни гул шагов пленных по чавкающей под тысячами ног вязкой промозглой грязи. С каждым часом людских звуков в кузове машины становилось всё меньше и меньше. Больные, измученные люди покидали этот мир навсегда.

Колонна военнопленных, охраняемая конвоем, прошла по дороге через лесопосадку и вышла к открытой местности. Грузовик остановился.

— Всё, хана, здесь мы не пройдём, — сказал измученный шофёр лейтенанту, — надо в объезд. И на той стороне встретим колону.

Около остановившегося грузовика появился врач. Лейтенант приоткрыл дверь.

— В колоне много больных. В кузове есть умершие? Надо освободить кузов от мёртвых и загрузить больных, — потребовал врач.

— А куда мне их девать? — спросил его лейтенант.

— Как куда, я заключение напишу, твоё дело захоронить. И место здесь подходящее, — врач залез в кузов грузовика, — ты видишь, они мрут, как мухи. Выгружай мёртвых с кузова, а из колоны забирай. А то вообще никого не довезём.

Лейтенант, закутанный в плащ-палатку, устало наблюдал, как из кузова грузовика солдаты — конвоиры сгружают трупы. Два солдата относили мёртвые тела пленных и укладывали их неподалёку на мокрой земле.

Когда эта работа была закончена, один из солдат стал обыскивать Ичиро. В нагрудном кармане он нашёл старенький, грязный маленький мешочек, — смотри, что я нашёл, — обратился он к пожилому напарнику, вытаскивая из мешочка нэцкэ Чжункуй.

— Страшный-то какой! Наверное, их японский бог, заместо нашего креста. Вишь, написано что-то. Наверно, молитва, какая. Мне жинка, перед уходом на фронт, тоже молитву с крестом дала. Смотри, да он живой ещё.

— Да, ладно, скажешь тоже! Игрушка, наверное, дитю своему возьму. Всё одно япошка помрёт скоро.

— Ты крест носишь? — Спросил его пожилой солдат.

— Нет. Я партийный.

— А я с крестом на груди всю войну прошёл. Ни одной занозы не поймал. Кто его знает, может крест мой, да вера меня сберегла. Все мы под Богом ходим. Крещённые, не крещённые. Бог с ним, вишь, помирает, человек. Так пусть со своим богом на тот свет отойдёт.

— Скажешь тоже. Человека нашёл. Фриц японский.

— Да вишь, как говорят, что эти и повоевать не успели. Сразу под капитуляцию попали. Не бери грех на душу. Эта штуковина тебе не к чему. Дитя твоё повозится, да бросит. А ему может легче помереть будет со своим японским богом.

— А! Да, ладно! Уговорил. Не было добра и этого не надо. Забирай солдат, своего японского бога, — солдат положил статуэтку в мешочек и спрятал его в кителе Ичиро.

Ещё один грузовик, замыкающий колонну, остановился около лейтенанта. Из кабины выглянул тучный майор.

— Лейтенант, что у тебя?

— Товарищ майор, тут такое дело, четверо ещё живы. Заберите с собой. Мы их выгрузили с мёртвыми, а они живые оказались. Мне их назад уже некуда класть. Из колонны и то, не всех больных погрузили.

— Лейтенант, у меня и так полна коробочка! А по документам у тебя они, как числятся мёртвые?

— Так точно, товарищ майор, — растерянно ответил лейтенант.

— Так что ты мне голову морочишь?

— Что хочешь, то и делай, чтобы в срок колонну догнал!

Машина с майором умчалась в объезд поля, догонять колонну. Лейтенант, в сердцах выругавшись крепким солдатским словцом, подошёл к шофёру.

— Конечно, хоть и пленный, но не скотина же, понятно дело, всё одно человек. И живьём закопать грех большой, — закуривая, говорил шофёр.

— Ну, вот ты ещё, чего мне на нервы капаешь? Лучше скажи, что мне делать. Я боевой офицер. Я ж не могу, вот так, — лейтенант в сердцах бросил папиросу.

— Я что скажу, ты, лейтенант это, оставь их.

— Где здесь? Ты что? Как я их оставлю. На дороге среди леса? А выживут… Чтобы меня потом того?

— Так они не жильцы. Верь мне. Хана им.

— Всё равно… ну не могу я так!

— Тогда, знаешь, что. Всё равно нам крюк делать. Там чуть дальше рыбсовхоз был раньше. Оставь их там.

— А документы? А если они выживут?

— Так начальство, там есть какое-никакое. Разберутся. Это уж дело десятое.

Жители небольшого рыбацкого посёлка и предполагать не могли, что вдруг в их посёлке, в несколько десятков километров от порта Посьет окажутся трое японских военнопленных.

Случилось. Как-то у крыльца поселкового совета остановилась машина, в кузове которого лежали трое японцев. Из кабины вышел молоденький лейтенант и подошёл к удивлённому председателю.

— Старший лейтенант Кедров. Тут такое дело. Мы группу японских военнопленных ведём маршем. В дороге многие заболели. Некоторые умерли. А эти трое, наш врач сказал, что скоро дойдут. Не жильцы они, только заразу распространяют. Вот полковник и приказал вывезти их и… оставить, мол, не выживут. Сильно жар у них большой. Знаешь, махнул рукой, сказал, войне конец, что хочешь, то и делай с ними. Но, что в расход мне их, что ли? Будь другом, не дай грех на душу взять, война то уже почти как три года закончилась. Помрут своей смертью, и ладно…

— Ты что лейтенант? А если выживут? Это же расстрельное дело, кто со мной будет разбираться, откуда и кто оставил? Укрывательство на меня хочешь повесить? Пожалей, лейтенант, у меня семья, дети, пропаду я из-за твоих узкоглазых.

— Да человек ты, или кто? — чуть не плача закричал лейтенант Кедров, — как я военный, видевший смерть, расстреляю больных пленных? Выручай, земляк, я тебе бумагу оставлю.

— На кой ляд мне твоя бумага? Тебе приказано было в расход, твоё дело военное, сами разбирайтесь! Слышишь, лейтенант, пожалей, оставь другим. Мало посёлков что ли, за что мне честь такая?

Не слушая причитаний председателя совета лейтенант, слюнявя химический карандаш, писал расписку: «Я, Гвардии лейтенант, Кедров В.С. воинского подразделения Советской Армии. Осуществляя приказ о передислокации военнопленных, оставляю смертельно больных японских военнопленных, в количестве трёх человек, под ответственность Председателя правления сельсовета рыбсовхоза «Восток» Ерошкина В.П. Поручаю, Ерошкину В.П. после смерти оных, захоронить их по установленному образцу и порядку. Подпись».

— Прости меня Боже, то стреляют пачками, а то…, — председатель не успел договорить, как лейтенант поднял на него налитые кровью глаза.

— Что! Что ты сказал? — он схватил хилого мужичка за грудки, потом в гневе отбросил его и потянулся рукой за кобурой.

— Прости, прости, родной. Не губи. Всё сделаю, как скажешь, — взмолился председатель с деревянным костылём вместо правой ноги.

— То, то же! — сунув в руки Ерошкина В.П. помятую бумагу, лейтенант быстро запрыгнул в кабину грузовика.

— Печати нет, слышишь сынок, печать хоть какую-то поставь, — кричал ему вдогонку председатель. Но, автомобиль с молодым сердобольным военным, уже мчался прочь, оставляя за собой клубы пыли.

— Да, за что мне такое! Это же расстрел на месте! Хоть бы печать, какую поставил! Что мне с ними делать? — сокрушался он, глядя на японцев, лежащих на плащ-палатках на земле.

— Семёныч, созывай всех! Решать будем, что делать и как дальше жить придётся, — отправил председатель старого рыбака ударом рынды собрать малочисленный народ посёлка.

Посёлок всего-то насчитывал несколько жилых домов. Совхоз развалился, так как выходить в море было некому. Мужчин на войну забрали, кто смог вернуться раненым были или без руки или без ноги. Жители посёлка в основном женщины, да дети. Жили тем, что чинили сети для соседнего рыбсовхоза, который находился в двадцати с лишком километрах от «Востока». Женщины, жёны рыбаков, выросшие у моря, сами ставили сети на уцелевшем барке, чтобы хоть как-то прокормить себя, да своих многочисленных детей.

— Ну, что мне с вами делать? Самим жрать нечего, бабы с ног валятся, чем вас выхаживать? — пока люди собирались к неказистому зданию правления, всё причитал председатель.

Один японец умер к концу собрания. Оставшихся двоих пленных решено было поселить у поселковой учительницы Надежды, она москвичка, учённая, и только у неё один пацанчик, да и то, большой уже, смышлёный.

Так в избе, доставшейся Надежде после смерти престарелой тётки свёкра, появились больные японские военнопленные. Надежда, приняла решение собрания, молча. Ей ли, жене репрессированного, самой живущей здесь на птичьих правах, отказываться от решения правления, которое Ерошкин зафиксировал протоколом общего собрания. Решили — постановили, значит, обсуждению не подлежит.

— Не переживай, Надюха, помогу, чем смогу, — успокоил её председатель, после того, как всем миром перенесли больных «япошек» в дом Нади и женщины подсуетившись, принесли кто, что смог из своих скудных запасов.

Надя сама не поняла, почему и как, без лекарств, можно сказать на одной горячей воде и травках, мужчины пошли на поправку. Видно скудная еда, которой кормила их Надя была всё-таки лучше той, которую они получали раньше, да и долгий сон и покой сыграли свою роль. Или может быть помогло то, что Ичиро, очень приглянувшийся Наде, иногда что-то доставал из глубокого внутреннего кармана своего кителя и в стороне от посторонних глаз аккуратно это что-то скоблил ножом. Получив от этого процесса немного белёсого порошка, он понемногу в мизерных долях подсыпал его в тёплое питьё не только себе и товарищу по несчастью Тадаши, но и доброй миловидной хозяйке с её сыном. Над чем японец колдовал, Надя не знала, а подглядывать не хотела. Но в первый раз, попробовав сухой порошок на вкус и поняв, что он безвкусен и безопасен, она успокоилась и больше не обращала внимания на загадочные действа стройного, хотя и очень исхудалого квартиранта.

Как бы там не было, к весне мужчины ожили, пообвыклись, стали смелее и ёщё чаще кивали головами в знак благодарности за любую маломальскую помощь, оказанную им Надей и её сынишкой. Чаще стали лопотать что-то на своем, непонятном Наде языке. Вскоре первого выздоровевшего японца по имени Тадаши, уже выходившего на улицу, забрала к себе в помощники по хозяйству, крепкая на руку и слово солдатка Нюрка

Однажды она заглянула к Наде, — солдатка Нюрка.

— Ух-ты! Праздник, что какой? Хлеб печёшь? Запах по всему посёлку. Муку, где достала? — с румянцем на щеках от появившегося весеннего солнца, а возможно и от пригублённого винца, настоянного на сухой полыни ещё прошлой осенью, спросила радостная Нюра.

— Нынче свекровь со свёкром приезжали. Муки немного привезли. Вот побалую больных, а то совсем отощали. Не поедим вволю, так, хоть понюхаем.

— Хорошие они у тебя, — сказала Нюра, искоса бросая взгляд на сидевшего на кровати Тадаши.

— Это ты о японцах? — заметив её интерес, улыбаясь, спросила Надежда.

— И о них тоже. Я говорю, свекровка твоя со свёкром старенькие совсем, а ездят. Не забывают. Помогают. Внука любят.

— Твоя, правда. Очень хорошие люди. Никогда не забудут. Митьке завтра десять стукнет. Вот и привезли побаловать внука, подарков навезли. Он и рад.

— Да, смотрю, не скучно тебе. А Митька-то твой, всё с японцем, да с японцем. Прямо не разлей вода. Смотри — папкой признает.

— Нюр, ну что ты несёшь?

— Да, ладно-ть, вижу и тебе он по нраву. Я бы и сама от такого папки не отказалась.

— Так кто тебе мешает? Забирай второго, — смеясь, говорила Надя, вымешивая тесто.

— А, что? И заберу, коль отдаёшь, — ответила ей Нюра и, обращаясь к Тадаши, спросила его, — ну чего? Пойдёшь ко мне?

Мужчина, не понимая её вопроса, улыбаясь, часто замахал головой.

— О, смотри! Он согласен, — кивнула Нюра на Тадаши.

— Они всегда кланяются. Что ни сделай, ни спроси, всё поклоны бьют. Это у них так положено.

— А тебе, откуда известно? Понимать по ихнему стала, чё ли?

— Да, куда там! Это Митька всё — переводчик. Как и что понять он может, сама в толк не возьму. Языка — то он не знает. Один по-японски лепечет, а малой переводит, будто понимает, что он ему говорит. Чудно!

Дима сразу подружился с всегда вежливым, постоянно машущим головой, и кланяющимся в знак благодарности японцем. Весной он первый раз помог пройти Ичиро по улице. Он не понимал, почему мальчишки, норовили попасть в них камнем, когда они с Ичиро, который одной рукой опирался на его плечо, а другой на выструганную палку, шли к морю. Ичиро тоже привязался к мальчику и всё время что-то говорил Диме по-японски, гладя своей жилистой рукой по светлым волосам мальчика и вытирая выпирающие от худобы скулы от набегавших слёз на своём лице. Они почти никогда не расставались. Куда бы японец ни шёл, Дима сопровождал его, оберегая от злых проказ мальчишек. Ичиро был благодарен ему за это. Вскоре мужчина и мальчик стали понимать друг друга.

— Мама, я уже хорошо понимаю Ичиро. Он рассказал мне, что у него дома остались и ждут его отец Киоши, мама Хана, жена Михико и сын Сашио, — как-то радостно выпалил он ей.

— Значит и жена и детки у него там есть, ждут его, — с грустью проговорила Надежда.

— Не детки, а один сын. Мама, а знаешь, как по-японски звучит твоё имя? Нозоми! Надежда, это Нозоми. Ичиро-сан сказал, что ты очень красивая! — радостно сообщил ей Дима.

— А я-то думаю, что он всё мне На-за-ми, На-за-ми. А это выходит он меня так называл? Иди уже! Что за сан такой, иш, научился словам и рад! Придумал тоже На-за-ми какую-то, — вытирая тарелки, тихо говорила она.

Щёки Нади запылали от смущения. Шутя, она ударила полотенцем сына и, смеясь, прогнала его на улицу.

— А у второго есть жинка? Как его зовут?

— Тадаши. Не знаю. Димка переводчик. Его надо попытать.

— Ну, что Тадаши, пойдёшь ко мне? У меня тоже весело, не соскучишься. Я не Надька, я тебя враз на ноги поставлю.

Тадаши, сидя на кровати закивал головой. Женщины, понимая, что он ничего из сказанного не понял, засмеялись. Нюра подошла к Тадаши и помогла ему встать с кровати. Аккуратно, медленно ступая, они вышли из дома Надежды.

— Надя-сан, Но-зо-ми, — вдруг услышала она тихий голос Ичиро, который оказался рядом с ней.

Он стоял за её спиной, вдыхая в себя запах русых волос, просачивающийся через тонкую полотняную косынку. Осторожно взявшись пальцами за один кончик косынки, он дёрнул её. Длинные волнистые волосы, собранные в большой мягкий пучок упали водопадом на плечи Нади, пройдясь, как мягкой кистью по полотну, по лицу Ичиро.

— Но-зо-ми, — прошептал он ей на ухо и повернул её лицом к себе, — Но-зо-ми, — повторял он, целуя уставшую ждать любви молодую женщину, застывшую от неожиданно нахлынувшего счастья.

Дима рос способным мальчиком. На радость Надежды и Ичиро, через год он стал переводчиком между японцами и жителями посёлка. Да и добродушные пленные пришлись по душе большинству жителей посёлка. Безотказные, спокойные они хорошо и быстро выполняли любую работу.

Диме нравилось уходить с Ичиро на берег моря и там, спрятавшись от надоедливых мальчишек, слушать его рассказы. Рассказы это были или крик истосковавшейся по родине души Дима не знал, но ему казалось, что он всё понимает, что в своих словах хочет передать ему этот крепкий спокойный, но сентиментальный мужчина, у которого всегда глядя в бескрайность Японского моря, появляется горькая скупая слеза.

— Осыпались вишни, напрасно бродит мой взгляд. Кругом всё поблекло.

Весенний дождь без конца в опустевшем небе.

Сикисси Найсинно, — громко называл Ичиро имя любимого поэта.

Дима понял, что тогда читал ему отец, он так стал называть Ичиро, через много лет, когда всерьёз стал изучать японский язык, когда его сознание полностью поглотило изучение японской культуры. А тогда, Ичиро оструганной, как карандаш палкой рисовал на земле то, о чём рассказывал Диме. Там на берегу моря, укрывшись под уступом берега, как в маленькой пещере защищавшей их от ветра, любуясь красотой моря, Дима понемногу, слово, за словом познавал другой мир. Новый для него мир звуков, понятий, семейных отношений. Он видел этот мир в рисованных картинках Ичиро.

Узнав, что японец, оказался художником и обучает Диму языку, в очередной свой приезд к невестке и внуку, дедушка привёз ему в подарок пересохшие краски с кистями и большие листы белого картона для черчения, лежавшие у них дома без дела много лет. Так же он подарил Ичиро целых два химических карандаша и толстую тетрадь в клеточку в твёрдой картонной обложке. Несколько листов в тетрадке были вырваны, да и сами листочки в ней немного пожелтели от времени, но Ичиро был несказанно рад таким дарам и всё кланялся в пояс дедушке, высказывая этим свою благодарность, до тех пор, пока он не уехал. Дед смущённо, останавливал его, постоянно повторяя:

— Молодой человек, что, вы! У нас не принято кланяться. Это я вам благодарен, что вы расширяете кругозор внука.

И обращаясь к Диме, внушал ему:

— А тебя прошу, будь осторожен. Время ещё не пришло, когда запросто можно с иностранцами общаться. Всё может случиться, — горько вздыхал он, но на прощание обязательно брал Диму за плечи и говорил: — учись, брат, всегда, везде и всему, но только хорошему.

Вскоре Надежда округлилась формами. Приехавшая летом в посёлок свекровь, не удивилась этому.

— Я понимаю тебя Наденька. Ты молода, красива. Жизнь требует своего. Да и Димочка привязался к Ичиро. Я думаю, Петенька всё понял бы, — они долго плакали, потом свекровь, успокоившись, предложила невестке.

— На следующий учебный год присылай Димочку к нам. Он способный мальчик, пусть доучится в нашей школе. А там, посмотрим, пока мы имеем возможность, поможем ему и школу окончить и в институт поступить.

Настал день отъезда Дмитрия во Владивосток. Мальчик крепко прижался к Ичиро.

— Отец я буду часто приезжать к вам.

— Помни всегда, о чём мы с тобой говорили. Никогда не забывай:

Солнце подобен солнцу.

не знает правых, неправых.

Солнце светит без цели кого-то согреть.

Нашедший себя 

Надя и Ичиро долго махали в след уходящим родным людям.

В ноябре у Нади и Ичиро родилась девочка. Маленькая, как Дюймовочка. Назвали её Ури. Лилия.

* * *

Ичиро был старшим сыном в семье Киоши. Он никогда и не как не связывал себя с военным делом, занимаясь живописью. Но пришло время, и Ичиро стал солдатом Квантунской армии. Когда армия капитулировала он, в душе, даже обрадовался этому.

— Какое счастье, что этому дикому кошмару наступил конец, — думал он.

Но ошибался. До счастья было ещё очень далеко.

Среди военнопленных ходили слухи, что их всех по принятой Потсдамской декларации, к которой СССР присоединился в августе 1945 г., вывезут из Северной Кореи и отправят домой, в Японию. «Японским вооруженным силам после того, как они будут разоружены, будет разрешено вернуться к своим очагам с возможностью вести мирную трудовую жизнь» — гласило в ней.

Но никто не мог и предположить, что декларация будет нарушена, и их перевезут в маленький советский порт Посьет, где для такого количества людей не будет хватать, ни воды, ни пищи. До железной дороги многие километры пешего пути. Голодных, почти обезвоженных военнопленных, которым, пока они находились в порту, приходилось пить воду, в которой они мылись, форсированными маршами перегоняли к железнодорожным станциям. Оттуда отправлялись вагоны с пленными в разные уголки страны. Антисанитария сделала своё дело. Многие не дожили, даже не дойдя до железнодорожной станции, не то, что до возвращения домой в начале хрущёвской оттепели. Пленные заболевали кто на марше, кто уже в вагонах. Из-за недостатка медикаментов и медицинских инструментов, японцам приходилось терпеть уколы из шприцев для лошадей.

Ичиро и его товарищей болезнь свалила, когда они в колоне военнопленных с трудом, без остановок, маршем пробирались через огромное раскинувшееся поле расстоянием километров двадцать с лишком. Осенний проливной дождь, превративший землю в грязное месиво, не прекращался ни на минуту. Холодные, хлёсткие его стрелы, падающие с неба, проникали за шиворот плаща. Грязь попадала внутрь высоких ботинок, и чувствовалось, как липкая скользкая жижа обволакивала пальцы ног, делая ходьбу невыносимой. Несмотря на дождь, до потери сознания хотелось пить. Пили воду, собиравшуюся в глубоких следах, оставляемых колонной на поле.

Ичиро как мог берёг семейную реликвию, переданную ему отцом, и помнил всегда его слова:

— Ичиро, сын. Ты должен вернуться назад, чтобы передать её своему сыну. Ты должен вернуться, обещай мне. Помни слова Лao Цзы: Хороший боец отвергает битву. Искусный воин презирает войну. Достойный победитель равнодушен к победе. В неизбежном сражении победит избежавший.

И Ичиро избежал смерти. Он верил в силу небольшого драгоценного камушка, заключённого в маленькую плоть нэцкэ, которая находилась в прочном чехле из морской сосны. Он часто гладил шёлковый мешочек, сшитый руками матери и думал, что это её любовь бережёт его. Он знал, что сила предка помогла ему излечиться от болезни. Во время болезни он соскабливал понемногу с постамента и без того маленькой нэцкэ Чжункуй, сделанной из бивня мамонта «Порошок жизни». Недаром изначально Чжункуй, был известным ученым, и только после своей смерти воплотился в великого воина, покорителя демонов и защитника людей от всяческих бед и напастей.

Нэцкэ Чжункуй — талисман своей семьи и «Камень счастья» спрятанный в нём, Ичиро сумел сберечь и во время войны в Корее и Китае, и во время пленения. Она была с ним всегда и напоминала о прошлом, о родном доме. О слове, данном отцу.

Когда пришло время и повзрослевший, возмужавший Дмитрий приехал из Владивостока в посёлок чтобы попрощаться с матерью, сестрой и Ичиро, перед отъездом в Москву для поступления в университет, Ичиро умирал. Дмитрий, часто навещавший родителей, плакал, прощаясь с ним.

— Судьба неизвестна. Мы осенью смотрим на месяц, но можем растаять, ведь жизнь — это только лишь бусы прозрачной росы, — шептал ему Ичиро.

— Я понимаю тебя, отец, — отвечал ему Дмитрий.

Ичиро, попросил Надежду передать Дмитрию нэцкэ и взял с него слово, что тот будет хранить её всегда и когда настанет его последний час, передаст реликвию своему старшему сыну.

— Запомни, у нэцкэ есть своя тайна. В ней хранится сила нашего рода. Дима открыл футляр и вытащил маленькую, изящную скульптуру. На ней был изображён Чжункуй в китайском военном халате, высоких сапогах, с пышной бородой. В одной руке он держал меч, в другой — демона. На небольшой табличке выведены иероглифы.

— Здесь написано: «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». Следуй этому. Но если, вдруг, тебе удастся побывать на моей родине, — у Ичиро потекли слёзы, — найди моего сына, и передай нэцкэ, вместе с тайной ему. Я не верю, что моя мечта исполнится. Но верю, что если вдруг моей мечте будет дано воплотиться, ты сделаешь всё, как надо. Учись, сын. А когда начнёшь понимать язык иероглифа, всё узнаешь отсюда.

Ичиро протянул худую трясущуюся от напряжения руку с толстой старой тетрадью в твёрдой обложке с уже совсем пожелтевшими от времени листками. Она была вся исписана иероглифами.

Вместе с нэцкэ и тетрадью, отец передал ему свои небольшие рисунки, в которых он обрисовал всё то, что ему пришлось пережить в Корее, Китае, России. Портреты своих родителей, жены Ханы. Автопортреты с сыном — младенцем Сашико, и каким он мог бы его видеть в пять, десять лет. Ичиро рисовал сына рядом с собой, держащим его за руку, подкидывающим вверх, к голубым облакам. Будто хотел этим стереть время разлуки с сыном, побыть с ним рядом хотя бы на своих рисунках. Он рисовал Надю, Ури, и Дмитрия — своего русского сына. Дмитрий так же взял с собой стопку исписанных листков из ученической тетради. Это были письма Ичиро своему маленькому сынишке Сашико. Он писал их почти каждый день. Почти до своей кончины.

Похоронив Ичиро, Дмитрий в последний раз пошёл на берег моря, где часто сидел с отцом в расщелине высокого берега и с упоением слушал его рассказы, которые тот, как перевод своих слов показывал в своих рисунках на земле.

Оставив картину, написанную Ичиро с Чжункуем, изображение, которого считалось и считается в Японии амулетом против заболеваний, и является защитой дома от всяческих бед и напастей, ещё несколько картин и портретов матери и сестре на память об Ичиро, Дмитрий уехал в Москву навсегда.

Глава 8

Россия. Москва. 2010 г. Февраль.

На девятый день кончины Илоны Павловны решено было собраться в японском ресторане. На кладбище я поехала с Леной измученной неизвестностью об Александре и с Григорием Аркадьевичем, всё ещё не отошедшим после похищения Лоры. У оградки, рядом с ухоженной могилой Дмитрия Петровича и свежим холмиком, где покоилась Илона Павловна, уже стояли «лучший друг» Сава и Владислав с женой Олей.

Глядя на фото ещё молодой Илоны Павловны, я не сдержала слёз. Кто ответит, кому нужна была смерть этой замечательной женщины? Как мало времени нам обеим судьба отвела для дружбы. Я искренне любила и уважала эту чистую душой женщину с царственной осанкой и добрым характером. Упивалась её рассказами. Сколько бы ласки, материнской любви Илона Павловна подарила бы своей новой семье, уже повзрослевшим внукам.

За поминальным столом я поинтересовалась у Савы.

— Как вы думаете, почему всё-таки Дмитрий Петрович оставил именно эту, как вы говорите обыкновенную, совершенно не ценную нэцкэ Александру?

— В прошлый раз я неверно выразился. Этой нэцкэ, по словам Дмитрия Петровича более трёхсот лет. Имея такой возраст, любая вещь становится ценной. Нет, она по-своему ценна. А вы не знаете историю жизни Дмитрия Петровича?

— Мы в курсе, — ответила Оля, её муж утвердительно замахал головой, — он рассказывал, что эта фигурка досталась ему от его отчима. Пленного японского солдата. Как он смог её сберечь в то страшное время не понятно. Но факт остаётся фактом. Дмитрий Петрович считал эту фигурку счастливым талисманом. Мы узнали о его японском отчиме только в конце перестройки. Раньше вы же знаете, как было. Заполняли километры анкет, точные автобиографии. Ему удалось скрыть в анкетах отчима, да ещё пленного японца. Посёлка этого давно уже нет, кто разъехался, кого похоронили. Документы о пребывании в посёлке пленных не сохранились. Сестра погибла, мать умерла.

— Дмитрий Петрович говорил, — добавил Владислав, — что Ичиро что-то пытался рассказать ему об этой статуэтке, но у него тогда был очень маленький словарный запас русских слов и Дмитрий Петрович так и не понял, что ему хотел сказать отчим. Но всю жизнь он дорожил этой фигуркой, оставшейся ему, как воспоминание о детстве, об Ичиро. А ещё, он мне как-то рассказал, что, когда он первый раз посетил Японию, случай свёл его с сыном Ичиро. Они виделись один-два раза и Дмитрию Петровичу, удалось сообщить ему, что он знал его отца. Тогда за связь с иностранцами, сами понимаете.

— Да? А мне об этом ничего неизвестно, — как-то расстроено произнёс Сава, — в то время, он должен был поставить в известность своё начальство о встрече родственника.

— Сава, вам много чего неизвестно, — раздражённо заметил Владислав, – во-первых, Дмитрий Петрович, сомневался, думая, что это сын его отчима. Мало ли совпадения, какие бывают. А во-вторых, его сразу же турнули бы на Родину. А может это и хорошо, что вам это не было известно? А, Сава?

— Что за намёки? — обиделся Сава.

Я внимательно слушала и сопоставляла все факты происшедшего, о которых знала. Но чего-то, вернее кого-то не хватало во всей этой истории. Присутствовавшие здесь, как-то не вязались с ролью убийц. Разве что Сава. Да, нет! Зануда, карьерист, навряд ли он способен убить. А украсть? В день похорон он побелел весь, узнав, что пришедший мужчина из органов. Да и сам Сава собиратель нэцкэ. Хотя и говорил, что он не настоящий коллекционер. Как это настоящий, не настоящий?

— Сава Николаевич, а вы давно собираете нэцкэ? — спросила я его.

— Давно, но я не коллекционер.

— Те есть, собирать собираете, но не коллекционируете.

— Да уже и не собираю, — отвечал почему-то покрасневший Сава, — понимаете, собирательство и коллекционирование, это две разные вещи. Я собираю, вернее, собирал бессистемно, так сказать для души. А в коллекционировании есть опредёлённые правила, без которых коллекция становится просто сбором интересных штучек.

— Понятно, — сказала я, хотя многое ещё мне было не понятно.

У выхода из ресторана, я обратила внимание на автомобиль с затемненными стёклами.

— Григорий, смотрите, та же машина с японцем.

— Маргарита Сергеевна, смею вам заметить, что нет странности в том, что японским автомобилем управляет японец. И ничего нет удивительного в том, что этот японский автомобиль с японским водителем стоит у японского ресторана.

В метро, стоя на эскалаторе я оглянулась и увидела мужчину, в чёрном пальто, похожего всё на того же японца. Японец отвёл взгляд от нашей компании, делая вид, что я ему незнакома.

— Смотри, смотри, — я легонько толкнула в бок Григория, — скажешь, что это не он?

— Понятно. Саке, как ниндзя, ударило вам в голову.

На эскалаторе Лена стояла впереди нас с Григорием.

— Внизу встретимся, — сказала она нам, и стала быстро спускаться по эскалатору.

Мне показалось, что Лена кого-то заметила среди впередиидущих людей, поэтому и сбежала с левой стороны переполненного эскалатора, смешавшись с идущей толпой. Мы с Григорием остались далеко позади неё. Но я видела, как мимо нас пробежал, так, же спускаясь и подозрительный мне японец.

Вдруг послышался пронзительный женский крик. Мы сразу кинулись на платформу, откуда доносились крики людей и увидели Лену, которая лежала на мраморном полу. Её куртка была распахнута. Скорчившись, она прижимала ладони, через которые струится кровь к своему боку. Около неё уже образовалась толпа и какая-то испуганная женщина и кричала: — Скорую! Срочно скорую вызовите скорую! Женщину убили!

— Леночка, Леночка, что с тобой? Кто тебя так? Кого ты увидела? — я растолкала людей и наклонилась над раненой. Лена что-то пыталась ответить мне, но посмотрев на свои окровавленные руки, потеряла сознание.

Вскоре машина «Скорой помощи» доставила Лену в институт Склифосовского. Пока мы с Григорием ждали врачей, к ним подошёл человек в штатском и представился сотрудником полиции.

— Нам можно к ней, — спросила я его.

— Нет, она сейчас без сознания. У вас есть какие-то предположения, кто это мог бы сделать?

— Насколько мне известно, у неё не было врагов. Такой солнечный человечек. Даже не знаю, что и думать. Может быть всё это связано с наследством? Сашу, её мужа, посадили, Лену зарезали.

— Так, давайте начнём по порядку, — остановил он меня, — вы кто? Кем доводитесь потерпевшей?

— Я Колосова Маргарита Сергеевна. Соседка и подруга убитой Илоны Павловны и прохожу по этому делу, как свидетель.

— Так, интересно. По какому это делу? Потерпевшая кем вам доводится и, как вы оказались рядом с ней.

— Я вам всё расскажу, только вы меня к Леночке пропустите. — Давайте ваши просьбы будем выполнять после выполнения обязательных процедур. Так вы хотели мне о чём-то сообщить.

— Вот я и сообщаю. Недавно была убита моя очень хорошая, можно сказать, подруга. Соседка по дому.

— Так подруга или соседка?

— И подруга, и соседка в одном лице.

— Адрес у подруги имеется? Дело по факту убийства открыто, или это вам кажется, что её убили?

— Вы серьёзно, или смеётесь? Конечно, дело открыто. Только я следователю не доверяю. Я ему сразу сказала, чтобы он обратил внимание на японца, который нам суши приносил в день убийства Илоны Павловны.

Мужчина поднял на меня удивлённые глаза и усмехнулся.

— Вот-вот, он тоже посмеялся.

— Я не смеюсь.

— Правильно делаете. Потому, что сегодня этот японец побежал вниз по эскалатору за Леной.

— И вы прямо так сразу узнали его.

— Если бы я его один раз видела, я бы сомневалась. Но он был на кладбище — сидел в машине, и вот опять он. Нет, точно — это был он.

— А что ему, по вашему мнению, надо от потерпевшей?

— Как что? Наследство. В смысле коллекция нэцкэ, которая была завещана Саше и музею нэцке в Такаяма провинции Ногано

— Какая точность. Скажите, Саша это кто?

— Это муж потерпевшей Лены. Но его, правда, арестовали по подозрению в убийстве Илоны Павловны.

— Стоп, стоп, стоп… Всё. Слишком много информации сразу. Давайте договоримся так. Вы чётко отвечаете на мои вопросы. Я даю разрешение на ваше завтрашнее посещение потерпевшей. Всё остальное вы объясните следователю, который вам позвонит. А я только дознаватель. Хорошо?

— Подождите, а как же японец?

— Я вас понимаю, но я после ночного дежурства, и мне надо добраться живым до дома. А я с утра добираюсь и никак добраться не могу. Ещё немного и я сам себе сделаю харакири.

Пожалев уставшего полицейского, я чётко ответила на поставленные им вопросы и мы с Григорием покинули больницу.

— Теперь я вообще ничего не понимаю, — растерянно произнёс Григорий, — будем надеяться, что следствие разберётся.

— Григорий, что творится с моими соседями? Какой-то криминальный лабиринт, а не дом. Ты звонил этому беглому Вовчику?

— Бесполезно. Телефон отключён. Надо что-то делать. Как узнать,

где этот Артур прячет Лору. Где Денис?

— Я предлагаю такой вариант. Завтра, я с утра поеду в больницу к Лене. Встречусь со следователем. Его надо посвятить во всё, что у нас тут происходит. А ты, Гриша, дуй в «Колибри», в Артуровское кафе. Сиди там, пей полезный зелёный чай и наблюдай. Будем связь держать по телефону. Потом определимся с дальнейшими действиями.

Следующим утром я примчалась в больницу. В палате Лены лежало несколько человек.

— Леночка, как ты? Тебя уже перевели из реанимации?

— Маргарита Сергеевна, как там дети? Вы Саше ничего не говорите.

— Ты не за детей, ни за Сашу не переживай. Вот тебе твой телефон, сама будешь всё знать с первых уст. Лучше скажи, ты видела, кто тебя так? За кем ты побежала.

— Мне показалось, что я увидела приёмную мать Саши. Понимаете, она никак не могла оказаться в метро. Я потом, догадалась, что обозналась. Наверное, была похожая женщина. Пока я головой крутила на платформе, потом чувствую боль. Меня ударили со спины в бок.

— Мы испугались, думали вдруг, какой орган задет.

— Нет. Крови много было. Но всё в порядке. Врачи сказали — скользящий удар.

— Так ты не видела, кто тебя ударил?

— Нет.

— А японца рядом ты не видела?

— Японца? Да, нет. Я же Элеонору высматривала.

— Элеонора — приёмная мать Саши? А почему ты сказала, что она не могла оказаться в метро?

— Понимаете, это была Сашина тайна. В общем, она больна. Душевно больна, понимаете?

— Ты хочешь сказать, что она была помещена в психиатрическую больницу, но каким-то образом оказалась в метро?

— Она не в больнице. Она содержалась в хорошем закрытом пансионате в Подмосковье. Нет, я уверена, что ошиблась.

— А где его приёмный отец сейчас? Он с ними поддерживает отношения? Почему они его усыновили?

— У Элеоноры и Николая Митрофановича — так зовут приёмных родителей Саши, умер маленький сын. Его тоже звали Саша. Тогда, с горя Элеонора чуть с ума не сошла. Вот муж и предложил ей усыновить ребёнка. Я мало что знаю. Выходит и Саша ничего не знал о том, что вокруг него происходило.

— Леночка, так квартира, в которой вы живёте Саше от них Стрешниковых досталась?

— Ему её приёмный отец купил, когда Саша над дипломом работал, мы с ним тогда уже встречались. Ещё Саша прописан в Элиной однушке. Вы понимаете, она сложный человек, мало ли что ей в голову стукнет. Продаст и бомжом станет. А так, Саша всё под контролем держит.

— И что, его приёмная мать живёт всё там же в Чертановской однушке?

— Да. Но временами.

— Это как понять? Временами?

— Понимаете, Свешников, всё порывался отдать её в больницу. Ну, для таких. Понимаете? Но потом, Саша сильно разругался с отцом, даже накричал на него, а вскоре Свешников дал кому-то денег и устроил её в пансионат. Каждый год они ругались с Сашей по этому поводу. Потому, что цены поднимают в пансионате каждый год, оплачивать проживание всё труднее становится. Свешников всё предлагал Саше продать Элину квартиру, и оплатить её проживание в пансионате. Саша не соглашался. Сам уже, который год оплачивает её проживание там. Говорит, вдруг настанут времена посложнее, тогда у неё свой угол будет.

В палату вошла медсестра.

— Всё, всё девочки, прощайтесь. Сейчас будем уколы делать, капельницы ставить.

— Всё, Ленка, выздоравливай. На витамины налегай. Я тебе позвоню.

Григорий зашёл в клуб-кафе «Колибри» и огляделся. Зал утопал в полумраке. Вдоль стен, вокруг низких столиков мягкие кожаные диваны с множеством подушек. Григорий Аркадьевич сел за дальним столиком. Несмотря на утренние часы в кафе толпится народ. Звучала тихая музыка. За столиками преимущественно сидели студенты находившегося неподалеку колледжа. К Григорию Аркадьевичу подошёл молодой щупленький парнишка и, улыбаясь, подал меню. На бейджике официанта Григорий прочитал — Анатолий.

— Анатолий, принесите, пожалуйста, зелёный чай и что вы посоветуете к нему?

— Возьмите чизкейк. К нам специально приходят, чтобы его попробовать.

Когда Анатолий ушёл за заказом, Григорий заметил, как в сопровождении своей свиты в кафе вошёл Артур. Он окинул зал хозяйским взглядом, и прошёл в дверь около бара, услужливо открытую охранником.

— Пожалуйста. Приятного аппетита, — Анатолий поставил на столик поднос с небольшим чайником, чашкой и внушительным куском десерта.

— Ничего себе кусочек. Не жадный ваш хозяин.

— Не бойтесь, он малокалорийный. А хозяин большими порциями борется за клиента.

— Что вы говорите? Я смотрю у вас не только с посетителями, но и с кадрами полный порядок.

— Да, у нас официантами подрабатывают в основном студенты. Мы учимся в колледже. Он находится неподалёку. И график работы можно подогнать под учёбу.

— О, как хорошо. Удобно и всегда у вас лишняя копейка имеется.

— Лишней никак не получается. Хозяину хорошо, он нам платит половину положенного. Но это между нами, а, то вылечу отсюда, а мне деньги нужны. На каждое место очередь стоит из нескольких претендентов, — приветливо кивнув Григорию, Анатолий подошёл к новым посетителям.

Позавтракав таким образом, Григорий собрался уходить. Но его внимание привлекла девушка официантка, которая выскочила из служебной двери, за которой недавно скрылся Артур. Она подошла к бару, нервно сняла с себя фирменный фартук и в сердцах бросила его на стойку. Девушка оживлённо разговаривала с барменом. Он налил ей стакан воды, но только она поднесла его к губам, как увидела охранника Артура. Он подошёл к девушке и, взяв её за руку, потянул назад за дверь.

Через некоторое время Григорий Аркадьевич вышел из кафе. Он сидел в своём автомобиле, до тех пор. Пока не увидел выходящего из кафе Анатолия. Григорий Аркадьевич посигналил ему и помахал рукой, чтобы студент подошёл к машине.

— Вы что-то хотели?

— Толик, садись, мне кое, что спросить у тебя надо.

— Вообще-то я спешу, — озадачено ответил Анатолий.

— Я могу тебя подвести. Куда тебе надо? Ты что уже закончил работу?

— Да пришёл мой сменщик. Не переживайте я сам доеду.

— Садись, садись. Чего ты боишься?

— Ничего я не боюсь. Вы же не из этих?

— Не знаю, кого ты имеешь в виду. Я сам по себе. Горе у меня. Поэтому и хочу у тебя спросить. Что это там было сейчас?

— Где там, и что было?

— Не дури. Будь другом, расскажи, что сейчас произошло в кафе? Куда он потащил девушку?

— Да ничего не произошло. Рабочий момент. Не знаю я ничего. — Перестань, кто та девочка, которую тащил охранник Артура?

— Так вы знаете хозяина? А кто вы такой? Почему я должен отвечать на ваши вопросы?

Парень засуетился, стал открывать дверь машины, чтобы выйти. Григорий Аркадьевич попытался его остановить.

— Подожди, не кипятись. Понимаешь, этот Артур похитил мою внучку. Мне надо знать, где он прячет её. Может случиться самое страшное и с ней и с этой девочкой. Помоги, я вижу ты нормальный парень.

— Ладно! — немного подумав, ответил Толик, — раз вы сами на меня вышли, пусть будет, что будет. Я устроился сюда работать, потому, что здесь работала официанткой моя девушка. Мы встречаемся уже почти три года. Встречались. Понимаете, а потом Катя пропала.

— Как пропала?

— В тот день была не её смена. Её попросили выйти. Из дома ушла, потом выяснилось, что на работу не приходила.

— Кто выяснял?

— Я. Её родители подали заявление на розыск, ходили к Артуру. Он подтвердил, что она должна была выйти на работу, но не пришла. Но я ему не верю. Мне кажется, что это его гориллы девочек похищают.

— Катя не первая? Были ещё случаи пропаж студенток?

— Мне узнать не удалось. Но он появлялся в кафе постоянно с разными девчонками. Меняет их. Чуть ли не каждый день новенькая. Но не подкопаешься. С родителями Кати он даже разговаривать не стал. Посоветовал им в полицию обращаться.

— Так ты здесь работаешь ради Кати?

— Да, может, что-то услышу, увижу, узнаю о Катерине.

— Слушай, Толик, так ты тот, кто мне позарез нужен. Ты правильно решил, в поиске каждое слово, намёк всё важно. Давай объединим наши усилия?

— Так вы точно не от Артура и не из полиции?

— А полицию ты, за что не уважаешь? Что у него и там всё схвачено?

— Я так думаю, что у него там все свои.

— Ладно. А я тебе слово офицера десантника даю. Я сам за себя. Веришь?

— Верю! Ради Кати я на всё согласен.

Григорий Аркадьевич и Анатолий обменялись телефонными номерами и распрощались до следующей встречи.

Денис очнулся в том же подвале, где недавно его избивали. Голова гудела от боли и духоты в маленьком помещении.

— Дом без окон, без дверей, — подумал он, с трудом оглядевшись вокруг и пытаясь подбодрить себя.

Вскоре заскрипела железная дверь, и на пороге комнаты показался Молот.

— Живой? Очухался? — равнодушно спросил он Дениса.

— Пить, дай, — еле прошептал Денис, облизав потрескавшиеся от сухости во рту губы.

— Берите его, — не обращая внимания на просьбу, спокойно произнёс Молот, вертя в руках янтарные чётки.

К Денису подскочили двое крепких молодцов, подхватили его под руки и потащили по длинному коридору. Пройдя через какую-то дверь, Денис оказался в кабинете Артура. Стены и полы этой комнаты были обвешаны и устелены толстыми восточными коврами. Одну стену помещения, украшали сабли, кинжалы и ещё какое-то старинное оружие. Поодаль стояла красивая кожаная кушетка с подушками, рядом с ней большой сверкающий инкрустацией и золотом кальян. Посередине комнаты, как островок возвышался массивный письменный стол с ножками в виде голов льва. С одной стороны которого стояло кресло, напоминающее, скорее трон, с противоположной стороны два глубоких кожаных кресла для посетителей.

В комнате ощущалась прохлада, пахло фруктами и свежестью от стоящего поодаль на круглом столике массивного фонтана с журчащей водой и плескающейся в нём небольшой золотой рыбкой.

— Брат, что с тобой? — наиграно, посочувствовал Артур еле стоящему на ногах Денису.

— Что с тобой случилось, брат? — продолжал он, делая круг вокруг него.

— А ты не знаешь, что со мной, — еле шевеля пересохшими губами, ответил Денис.

— Побили? Да? Хоть за дело? Не скажешь? Молчишь? Так я скажу! — вдруг изменил интонацию Артур. Теперь он не говорил, он выкрикивал фразы, обращаясь к Денису, — таких, как ты, ничего не стоящих людей, убивать надо. Так-то, брат. Я что обещаю, выполняю? Правда? Сказал, если долг не отдашь, плохо будет? Сказал? А своё слово, дорогой, я всегда держу. Поэтому, брат, тебе сейчас плохо. А будет ещё хуже! — Артур, в гневе бросил чёрные чётки на стол и вплотную подошёл к Денису.

— Чем платить будешь? Как расплачиваться со мной будешь?

— Отпусти, я найду деньги. Лорку только не трогай, прошу, — Денис чуть не плакал.

— Лорку? Что за Лорка? Почему я её трогать должен? Сильно били, что заговариваешься? Я с жён долги их мужей не беру. Мужчина сам должен платить за свою женщину. А уж рассчитаться по своим долгам — честь для любого мужчины!

— Пить дай, благодетель.

— Правильно сказал. Я твой бла-го-де-тель, — с расстановкой проговорил Артур. Когда ты меня просил, когда тебе плохо было, я всё тебе давал. Для друга ничего не жалко. Но ты обещал, клялся рассчитаться. Я, что обещал, что подарю тебе эти деньги? Нет! Мы с тобой сразу договорились — ты берёшь в долг! Так как?

— Отпусти, здесь, как я тебе деньги достану?

— А что есть, где достать? Ничего у тебя нет. И денег нет, и жены нет, и матери ты не нужен. А дед жены, сам тебя ищет. Прибить грозится. Может помочь тебе в последний раз? Как, брат, ты думаешь?

— Артур, дай пить…

— Нет, денег я тебе не дам… но я для тебя хорошее дело сделаю, — продолжал Артур, словно не расслышав просьбу Дениса, — я вот, что для тебя сделаю! Как для лучшего друга и клиента — отправлю на курорт. Здоровье поправить. А то ты как-то выглядишь, не как всегда. Не комильфо!

— Дай пить! Воды дай! — Денис уже кричал, но Артуру, словно приносило удовольствие видеть унижения избитого и сгорающего от жажды человека.

— Воды? Да, да… Что надо настоящему мужчине? Чтобы работа была настоящая, мужская, да всегда на столе хлеб, соль, да вода стояла. Всё у тебя это будет, брат, если хорошо работать будешь.

— Какой курорт, чего ты несёшь… дай пить, сволочь.

— Нет! Я не сволочь, а ты мразь! Вот там, где ты будешь вкалывать с утра до ночи, сразу поймёшь, кем ты был, кем стал и кем станешь через пару месяцев, — зло прошипел Артур, — по своей работе и пайку хлеба получишь и воду. А пайка такая, чтобы только не сдохнуть. Но ты и её получать не будешь! А знаешь почему?

— Почему? — Денис еле шевелил потрескавшимися губами.

— Да потому, что ты работать не можешь. Даже ради своей жизни, ты не сможешь и половины сделать того, что делают другие! Ты хоть один день в своей поганой жизни работал? Нет!

— О чём ты говоришь? Куда ты меня хочешь отправить? — из последних сил Денис кинулся на Артура, но тут, же получил сильный удар по затылку. Очнулся он в той же комнате — камере. На полу лежала четвертушка чёрного хлеба и литр тёплой воды из водопроводного крана в пластиковой бутылке.

Лора прищурила глаза от ослепившего её белого снега. Не успела за ней закрыться массивная дверь СИЗО, как она почувствовала, что её кто-то подхватил с двух сторон под локти, и уже в следующую минуту она оказалась в машине, которая тут же сорвалась с места и чуть не врезалась в ехавший им навстречу автомобиль.

— Вы кто? Что вам надо? Остановите машину! — она пыталась вырваться из цепких рук, сидевших рядом с ней по обе стороны парней.

— Сиди спокойно, помрёшь красивой! — заржал, повернувшийся к ней с переднего сидения мужчина, похожий на гориллу.

— Куда вы меня везёте? — уже спокойней спросила его Лора.

— Куда надо, туда и везём. Всё заткнись, поняла?

Лора поняла, что это не полиция. Уж сильно эти молодцы смахивали на вышибал. Ей стало ясно, что она в руках каких-то бандитов. Но мысль, что они каким-то образом связаны с Денисом, она всячески отбрасывала.

Выскочив на шоссе, они ехали ещё минут пятнадцать-двадцать. Проехав очередной пункт ДПС, рядом сидевший мужчина, натянул на голову Лоры чёрную вязаную шапку и связал сзади её запястья каким-то шнуром или верёвкой. Лора не стала сопротивляться, она постоянно думала, зачем она им нужна и куда её везут.

— Приехали, — сказал охранник, помогая ей выйти из машины.

Так же придерживая за локти, её вывели из автомобиля.

— Открывай! — услышала она голос сопровождающего, и тут же послышался звук открываемых автоматических ворот.

Грубо держа за плечо, мужчина вёл Лору за собой. Вскоре она услышала скрип открываемой двери.

— Осторожно, ноги не поломай, спускайся.

На Лору, разгорячённую в машине, повеяло холодом. Она догадалась, что её ведут в подвальное помещение. Лязг открываемых засовов на железной двери, кто-то развязал ей руки, снял с лица вязаную шапку и втолкнул в чуть освещённое помещение. Лора размяла запястья, чтобы прошла боль от жгута, протёрла глаза руками.

— Ну, вот, пополнение прибыло, — она услышала тихий женский голос.

— Проходи, будь, как дома, — к ней навстречу подошла высокая стройная девушка с копной белых волос, — Как говорится, Бог троицу любит? Н-да, не смешно.

— Здравствуйте, — также тихо произнесла Лора, — вы знаете, где мы? Зачем мы здесь? — спрашивала Лора, подсознательно боясь услышать ответ, о котором сама догадывалась. Блондинка усмехнулась.

— Ты что прям девочка, как эта? — она кивнула головой в угол, где сидела девушка с опухшими от слёз глазами. Лора подошла к ней и села рядом.

— Меня Лора зовут, а вас как, — обратилась она к обоим.

— Катя, — ответила ей заплаканная девушка.

— А тебе не всё равно, как кого звать? Ты что не поняла, через день, два, нас оприходуют здесь, а потом по кабакам и хатам растащат.

— А всё-таки? — Лора поправила волосы.

— А всё-таки, всё-таки Жаклин! Жаклин меня звать, — с вызовом произнесла девушка.

— Хорошее имя, а мама, как нарекла? — не успокаивалась Лора.

— Мама? А она была эта мама? — зло ответила Жаклин, — так, что Жаклин и точка.

Жаклин подошла к двери и стала громко стучать в неё.

— Веди в сортир, кому сказала, веди в сортир, а то все углы сейчас поотделаю, будешь знать. И есть давай! Вот скажу хозяину, как ты нас обжираешь, он тебе голову оторвёт.

— Ты чего разоралась? — послышался ленивый голос охранника. Открылась дверь и в комнату вошёл лысый среднего роста, щуплый молодой человек.

— Ты тёлка успокой свой нрав, а то загремишь под фанфары, как говорил мой любимый актёр. Руку дала, — он достал наручники и пристегнул их к одной её руке. Держа Жаклин за свободный наручник, они вышли из помещения.

Пока не было Жаклин, Лора узнала от Кати, что её взяли на улице. Но она догадывается, кто это мог сделать.

— Я подрабатывала в кафе, по совету подруги, а через неделю мне предложили поработать за границей. Я ж не дура, знаю, что эта за подработка. Я сразу в этот же день ушла с кафе и предупредила, что заявлю куда надо. А на следующий день, меня у дома в машину засунули и вот, — она заплакала, — теперь никто не знает где я. А у мамы сердце плохое. Нас, что, правда, будут проституцией заставлять заниматься?

— Судя по Жаклин, не знаю, что и предположить. Не переживай, давай держаться вместе, может что и придумаем.

— Кому ещё надо, пошли, отведу, потом не приду, терпеть будете — поставив на низкий столик пакет с едой, сказал лысый.

— Мне надо, — ответила Лора и подошла к лысому, — не пристёгивай, руки и так болят. Или что туалет наверху? Казематы построили, а удобств никаких?

— Поговори мне тут, — вяло ответил он ей.

Но удобства оказались здесь же. Надо было пройти по коридору, минуя ещё две двери. Сделав свои дела, Лора освежила лицо водой, раковина стояла рядом, обтёрлась бумажным полотенцем.

Когда она вернулась, небольшой низкий стол, такие бывают на востоке, был накрыт нехитрой едой. Нарезанная крупными кусками варёная колбаса, батон хлеба и двухлитровая бутылка воды.

— Добрые, колбасой кормят, — зло сказала Жаклин и тут же прокричала, — колбаска из человечины или собачатины? А я вегетарианка!

Катя закашлялась.

— Да, успокойся ты, ешь. Я смеюсь. Раз кормят, думаю, что сегодня придётся ночевать нам здесь, — продолжила Жаклин.

— Почему ты так решила? — спросила её Лора, не прикасаясь к еде.

— Учёная уже. Второй раз в каземат запирают. Первый раз меня в родном городе похитили, год назад, вот так же держали в подвале, потом привезли в Москву. А теперь, меня «мамочка», за долги продала. Зараза!

— Как? Мама? — удивилась Катя.

— Не мама, а «мамочка», две большие разницы, хотя в моём случае, разницы никакой нет.

Лора поняла, о чём говорит Жаклин, но для Кати разъяснила.

— «Мамочка», это сутенёрша.

— Чего ты всё ревёшь? — с вызовом спросила Катю Жаклин, привыкнешь, везде можно жить. Главное ищи плюсы даже в дерьме.

— Я не хочу никакого дерьма и никаких плюсов, — взъерошилась Катя.

— Ой, какие мы тюти-мути, чистенькие. С папочкой, мамочкой росли? Да? Не привычно в дерьме ковыряться? Чистенькой хочешь остаться? Нетушки, попробуй, благородная девица, говно ложками. Как мы.

— Не хочу и не буду, — огрызнулась Катя.

— Куда денешься, и спрашивать тебя не будут, — зло ответила ей Жаклин.

— Успокойтесь, Жаклин, Катя не слушай её, — хотела остановить развязную девушку Лора.

— А чего это не слушай, нет, пусть послушает!

— Чего ты куражишься? Тебе нравится такая жизнь, живи, я например, не собираюсь здесь долго оставаться, — уверено сказала Лора.

— Ну, ну, — немного притихла Жаклин.

Потемнело в маленьком узком окошке, сквозь которое еле сочился дневной свет с улицы. Лора потеряла счёт времени. Возможно, только часов пять, шесть вечера, а может и все одиннадцать. В подвале стало темно, душно. Лора сидела на полу, вытянув ноги. На них примостила голову Катя. Лора гладила совсем молоденькую девушку по волнистым волосам и напряжённо думала, что можно предпринять в этой ситуации. Ей очень хотелось знать, по чьей инициативе она оказалась здесь, но эти мысли и рассуждения она сейчас гнала от себя. Надо сосредоточиться только на одном, как убежать отсюда.

— Блин, как хочется курить, — Жаклин грязно выругалась.

— Жаклин, а как тебя украли в прошлый раз? — тихо спросила Лора.

— Интересно?

— Не сидеть же молча, спать невозможно. Но если ты хочешь спать…

— Ага, сейчас только спать, — Жаклин перебила Лору и перешла с противоположной стороны комнаты, где сидела раньше ближе к девушкам.

— Мы же детдомовские, — начала свой рассказ Жаклин, — как посмотришь по телеку, какие детдома показывают. Почему-то в наш детдом никогда не приезжали журналюги. Показали бы наши окна без стёкол, в лучшем случае фанерой забитые, полы проваленные, да извергов воспитателей. Бегали мы из этого родного дома.

А куда бежать, до трассы добежишь, а тут тебя уже ждут. Недалеко от нас точка была на трассе. Накатаешься, отъешься. Поймают, сдадут в приёмник. Отмоют, отшкварят, медики проверят и опять в детдом. Так я почти с одиннадцати лет и каталась. А в пятнадцать так всё надоело. Да, и понимать стала, видела, как девчонки от беременности избавлялись, если сама не помрёт, то ребёнка урода рожает. Нет, думала, всё! Завязываю с трассой. Думала, поеду к тётке в Ростов, она иногда, в перерывах между хахалями своими забирала меня на каникулы. Жалела. Ага, за всю жизнь два раза жалость её ко мне взыграла. А тут думаю, поеду, в ноги упаду. Просить буду, чтобы не отпускала меня больше. Всё делать буду, учиться пойду. На парикмахера или в кулинарный поступлю. Не поверишь, пёхом пошла. До Ростова пятьдесят километров, я три дня шла в обход трассы, чтобы подвозилы не приставали. Сторонилась дорог.

* * *

г. Ростов — на — Дону, 2002 г.

Измученная долгой дорогой и голодом Жанна еле дошла до квартиры тётки. — Ты к кому, красавица? — дверь ей открыл подвыпивший мужчина,

— Здесь тётя моя жила, — ответила ему Жанна, — Валя.

— А дядя тебе не нужен? — мужчина оценивающе смотрел на уставшую Жанну.

Ей захотелось нагрубить этому очередному слащавому с пьяной улыбкой на лице тётушкиному кавалеру, но за его спиной появилась сама тётя Валя. Она отстранила мужчину от двери и без особой радости в голосе воскликнула.

— О, Господи! Жаннка, ты чё ли? Здоровая стала какая! Ты это чего, заявилась? Тётку проведать решила?

Жанна прислонилась к косяку двери и заплакала.

— Тётя Валечка, пожалуйста, разреши мне у тебя остаться. Сил нет никаких, в этом проклятом доме оставаться. Я всё тебе делать буду. Убирать, стирать, я готовить научусь. Только не прогоняй меня.

— Жанка, ты чего? Проходи, сейчас соседи повылазят. Ты давай, заканчивай сопли распускать. Ты чего это?

Жанна всхлипывая, хотела прижаться к тётке, но она отстранила её и провела на кухню.

— Не реви, кому говорю. На каникулы оставайся. Раз так приспичило, — она дала ей стакан воды, — на выпей, господи, грязная какая. Иди в ванну попарься, я пока бельишко тебе соберу чистое, потом и поговорим.

Жанна вышла из ванны распаренная, разморенная от тёплой воды. Ей очень хотелось, есть, спать.

— Помылась? Ну, вот другое дело. Садись кушать, небось, хочешь? Я что говорю, Жаннка. Конечно ты мне родня, но пойми меня правильно. Оставить я тебя, конечно, могу, но не навсегда. Ты же подумай — дурья твоя башка, кто мне тебя отдаст? Да и куда я тебя возьму? Я работаю. По неделям не бываю дома.

— Я работать пойду. Тётя Валечка, пожалуйста, оставь меня у себя.

— Да не реви ты. Говорю же, ладно, пока живи. А там разберёмся.

Жанна с жадностью набросилась на еду. Ночью лежа в чистой постели, сквозь дрёму, она услышала разговор.

— Ну и чего, девчонке идти некуда. Оставь. Всё же ты родственница.

— Ага, я в рейс, а ты к ней в постель. Знаю я тебя, какой ты кабель. — Валюш, ты чего? Ты в рейс на своём поезде, а я в рейс на своей «Ласточке». Ну, ты чё? Мне работать надо, а не малолеток соблазнять.

— Ладно, ладно уж. Спи. Посмотрим.

Но совсем мало Жанне выпало пожить в нормальных условиях. Не удалось ей привыкнуть ни к домашнему уюту, ни получить хотя бы каплю тепла от близкого человека. Как-то глубокой ночью она проснулась от чьего-то прикосновения. Она испугано вскрикнула и вскочила с постели.

— Ах ты кабель! Ты, что это удумал? — в комнату влетела разъярённая тётка.

— Валюнчик, перепутал. Хотел водички попить, назад шёл и перепутал спросонья, — стал наигранно оправдываться её сожитель.

— Чтоб тебя с той водички пронесло, кабель проклятый, — из спальной комнаты тётки ещё долго слышалась их перебранка. Жанна проплакала всю ночь.

Утро началось не лучше.

— Ну, вот, что племяшка я тебе скажу. Я, конечно, понимаю, что мой, кобелина ещё тот, но другого мне не найти. Ты меня должна понять. Ты девка молодая, а моё время уже на исходе. Так, что на одной поляне двум козочкам делать нечего.

Жанна разрыдалась, закрыв лицо руками.

— Не реви. Я сама ещё не жила. С поезда на поезд. Приезжаю, ещё два дня отхожу от трясучки. Мне покой нужен. Нервы совсем не к чёрту. А тут ещё о тебе надо думать. Да и содержать тебя, у меня нет никакой возможности. Пойми, у меня только жизнь налаживается. А ты сама должна о себе подумать. Не реви. Вот я вещички тебе кой-какие собрала и вот денег немного. И возвращайся ты моя хорошая назад. А там видно будет. Помру, всё, что имею — тебе завещаю.

Жанна медленно шла по улице.

— Почему все жизненные неудачи сошлись на мне? Чем я прогневила Бога? За что он меня так наказывает. Разве я была виной тому, что мать меня родила, сама не зная от кого. Что бдительные органы опеки из одной грязи перенесли и бросили меня в другую. Но могла, же я попасть в нормальный детский дом. Может тогда и меня кто-то удочерил. Так нет, жизнь выбросила меня на трассу.

— Девушка, а девушка, как вас зовут? Почему вы плачете, по кому слёзы льёте? — из горьких размышлений её вывел мужской голос. В медленно ехавшем автомобиле сидел симпатичный молодой человек.

— Никак. Чего надо, — грубо ответила ему Жанна.

— Миша, у девушки прекрасное имя — Никак. Так почему вы плачете? У вас горе? А я могу утешить.

— Отвали, утешитель.

— Миша, а девушка грубит. Научим её вежливости?

Жанна ускорила шаг. Автомобиль остановился, и парень вышел из машины, оглянулся по сторонам. Подбежал к Жанне и грубо схватил её за плечо.

— Погнали с нами!

— Отстань, никуда я с вами не поеду. Помогите! — Жанна не ожидала такого поворота событий, она стала вырываться из рук крепкого парня. На них стали обращать внимание редкие прохожие.

— Отстань от девчонки, чего к ней цепляешься? — рядом остановился прохожий старичок.

— Моя жена, хочу и цепляюсь, — ответил он ему.

— Какая жена, совсем девчонка, — старичок пытался помочь Жанне.

— Дядя, иди по добру, по здорову. Говорю жена, — прошипел он защитнику, — а ты быстро села, шалава, — он с силой затолкал Жанну на заднее сидение автомобиля и сел рядом с ней, — пикнешь, твоих костей не найдут.

— Да кто её искать будет. Посмотри на неё, — сказал второй парень, сидевший за рулём.

Машина рванула с места.

— Куда вы меня везёте? Остановите машину. Отдайте мой пакет, — испуганно кричала Жанна.

Парень с силой ударил её в живот, — всё отдадим. Заработаешь, всё получишь.

* * *

Подмосковье 2010 г.

— Привезли, тоже в какой-то подвал бросили, навроде этого. Потом отмыли, и работать заставили. Вот такое, блин, похищение, — закончила свой рассказ Жанна.

— А здесь, как оказалась?

— Как? Оказались эти молодцы «мамочки», не в свой бизнес залезли. На их деятельность быстро лапу наложили, им ничего не оставалось, как меня и других девчонок, типа за долги отдать, да ещё кучу денег, чтобы их вообще не прибили. А новые хозяева меня сюда привезли. Я здесь уже два дня сижу. Видно партию собирают, а потом переправят ещё куда.

— Куда переправят? — всполошилась Катя.

— Раскудахталась, по хатам, куда? А может быть в загранку. О, может в этот раз повезёт, заграницей побываю, — мечтательно проговорила Жанна и растянулась на матрасе.

— Ну, у тебя и мечты! А ты не подумала, в кого, ты превратишься через года три, если конечно доживёшь до этих лет? — задумчиво проговорила Лора.

— А что ты предлагаешь? У них у всех оружие. Побежим, так точно не доживём, постреляют. «И никто не узнает, где могилка моя», — тихо запела Жанна.

— Надо не расслабляться, надо держаться вместе и использовать любой шанс. Ты согласна? — спросила она Жанну.

— Я даже не знаю. Если что, вы уж сами, а я по жизни одиночка. Но вам мешать не буду, — ответила та.

— А ты Катя? — Катя поднялась и села рядом с подругами по несчастью.

— Я? Ещё бы. Я не хочу, чтобы первым моим мужчиной был какой — то пьяный урод.

— Что? Ты ещё девочка? Ну, мать моя ты даёшь! То есть не даёшь! — искренне удивилась Жанка, засмеявшись, спросила, — сколько же тебе лет?

— Сколько, сколько? Скоро будет девятнадцать.

— И для кого же ты берегла такое богатство? — не унималась Жанка.

— Чего ты к ней пристала, — заступилась за девушку Лора, — только, кажется мне, что об этом пока никто не должен знать. Поняла, Катя? — предостерегла она девушку.

— Точняк, они тебя с таким приданным определят в другое место. Останешься одна и тогда уж конец побегу, — предупредила Жанна, — хотя, мне кажется, что кирдык нам в любом случае.

Глава 9

Заскрипела дверь, и лысый охранник незлобиво сказал девчонкам:

— Красавицы, на выход.

Они поднялись по лестнице наверх, где их вывели с чёрного хода большого красивого трёхэтажного особняка во двор. Девчонки, растерянно озираясь по сторонам, вдыхали свежий морозный воздух.

— Всё кранты, побег отменяется, — тихо сказала им Жанна, сейчас нас отвезут по хатам, — она подошла к стоящему недалеко лысому охраннику.

— Молодой, красивый, будь другом, угости сигареткой и скажи, куда нас определяют?

— Моё дело охранять, а кого и куда я не в курсе, — ответил он ей, — оно мне надо? Курить не дам, не курю и тебе не советую. Дыши воздухом, пока дышится. Идите за мной, — сказал он девочкам через несколько минут.

Они пошли по очищенной от снега дорожке. Лора заметила, что на довольно большом участке несколько строений. В одном располагался гараж на три машины, Лора поняла это по трём раздвижным воротам. Рядом одноэтажное здание, скорее всего для прислуги. Чуть поодаль располагался небольшой двухэтажный особнячок, у входа в который их встретил внушительного вида охранник с рацией в руках.

— Принял, — сказал он кому-то по рации, проходите.

Пленниц отвели в сауну, забрали все носильные вещи и выдали новые ночные сорочки и махровые халаты. Потом их отвели в обустроенный медицинский кабинет. Женщина в белом халате, смерила всем девушкам температуру, давление, что-то записала в своём журнале. Потом у каждой взяла кровь из вены.

— Девочки, меня зовут Вера Антоновна. Я буду следить за вашим здоровьем. Теперь по очереди заходите за ширму и ложитесь на кресло.

Проверив Жанну и Лору, она пригласила на кресло Катю.

— Ну, всё, конец нашей девочке, — на ухо Лоре прошептала Жанна.

— Ты как здесь оказалась? — из-за ширмы послышался тихой голос врача.

Катя хотела ей что-то ответить, но женщина перебила её и громко произнесла: — Одевайся.

Вера Антоновна вышла из-за ширмы, Лоре показалось, что как-то обречённо она села за свой рабочий стол. Лицо женщины было бледным. Она хотела сделать запись в журнале, но её что-то удержало. Катя с красными пятнами на лице, от смущения, вышла из-за ширмы. Врач строго посмотрела на неё, потом на Жанну с Лорой. Она стала что-то записывать в журнале. Лора подошла к ней, и села рядом на стул. Она увидела, что на лежащей в журнале бумажке, врач крупными буквами пишет записку, явно предназначенную им.

«Здесь везде камеры. Будьте осторожны. Девочке лучше будет с вами здесь. Только молчите!!!» Врач незаметно повернула записку Лоре, потом так же незаметно положила её в свой карман. Будто ничего не произошло, она захлопнула журнал.

— Сейчас вас проводят в ваши апартаменты. Утром вы сдадите анализы, — требовательно обратилась она к девочкам.

— Ничего себе обследования, вы нас, что для элитных гостей готовите?

— Вам потом всё расскажут, что и как.

Вера Антоновна позвала охранника. Пленниц отвели на второй этаж, в достаточно просторную светлую хорошо обставленную гостиную. Рядом находилась спальная комната с большими затемнёнными окнами, укрепленными массивными решётками, стояли четыре удобные кровати.

— Ну и хоромы, мне б так жить, — Жанна плюхнулась в просторное кресло в гостиной комнате с большим столом.

— Да, отсюда не убежать, — прошептала Лора.

— Девочки, что это всё значит?

— А это значит, что будем мы с вами, девочки, обслуживать богатеньких барыг. А может и того выше — депутатов. Только я не понимаю, как мы будем работать, все вместе? В одной комнате? Всё это странно.

— Как это? — удивилась Катя, всё ещё ничего не понимая.

— Как, как? Кровати все в одной комнате стоят. Говорю же, странно всё это, — прикрикнула на неё Жанна.

— Да, странностей много. Не слабый медосмотр. Нет, девчонки, здесь что-то не так, — Лора подошла к окну.

— А что может быть другое? — теперь уже удивилась Жанна.

— Что, Жанночка, а вот как пустят нас на органы, — с вызовом произнесла Лора и тут же пожалела об этом.

— Успокойся малолетка, — обратилась Жанна к заплакавшей Кате, — а гулять, на воздух нас будут выпускать, или так, как в тюрьме и загнёмся?

— Не плачь, Катя. Я сказала, не подумав. Успокойся, разберёмся.

Лора обняла напуганную девушку.

На следующий день врач подробно расспрашивала их о перенесённых болезнях и так же всё записывала в журнал. Войдя в комнату после осмотра врача, пленницы увидели на столе большое блюдо с различными фруктами, соки, сушеные фрукты и орехи.

— Блин, мне объяснят, что здесь происходит? Вы что нас откармливать на мясо собрались? — в расчёте на установленные камеры, крикнула Жанна.

Она стала стучаться в закрытую с другой стороны дверь. Но им никто и ничего собирался объяснять. Четыре раза в день молчаливый охранник привозил им еду, после чего, так же без каких либо объяснений удалялся.

— Кажется, я поняла, для чего нас готовят, — задумчиво произнесла Лора, — в суррогатные матери.

— Ну, ты скажешь, тоже, какие матери? Ты что? А потом, они что для этого дела не могли легальных девчонок нанять. Сейчас многие зарабатывают таким образом.

— Не совсем таким, — ответила Жанне Лора.

— Лора, объясни.

— Легальное суррогатное материнство это когда женщина вынашивает эмбрион обоих супругов по договору с ними. То есть — она носит, а потом рожает чужого ребёнка. А если нам взбрызнут только материал отца, то это будет уже … чёрти что девочки, вот что я вам скажу.

— Не поняла, это что же, без меня — меня женили? Меня поимеют? Я выношу, получается, своего ребёнка, но неизвестно от кого, а его того… или продадут, или вообще на органы пустят? Я им что инкубатор? Нет, я так не согласна. Что ты, я не дамся!

— Лора, а как же так? Что…. — у Кати началась истерика.

Лора закрыла ей рот ладошкой, чтобы она не сказала лишнего. Катя от испуга чуть не потеряла сознание.

— Ладно, ладно, не пугайся так, завтра всё узнаем, — пыталась успокоить бедную девушку Лора.

Анатолий переодевался в свою одежду после сдачи смены, когда через неплотно закрытую дверь раздевалки он услышал разговор двух мужчин, идущих по коридору. Он прислушался. Артур разговаривал со своим помощником Молотом.

— Артур, надо что-то решать с поваром. Ребята отказываются заниматься кухней даже за деньги. Да и готовить они не умеют. А на сухомятке сидеть, сам понимаешь. А девчонок кормить как? Не навозишься из Москвы. Примелькаемся.

— Кадры — не моя компетенция. Сказано обслугу довести до минимума. Сколько всего человек на базе? — недовольно ответил ему Артутр.

— Постоянно трое ребят из охраны, врач, ну и тёлки. И уборщицу неплохо бы.

— Ну, да и садовника и горничную с массажисткой. Не умничай. Сказано вопросы с кадрами не я решаю. Ладно, ты пока отвези им жратву, успокой ребят.

Анатолий быстро собирался и вышел из помещения кафе. На улице он набрал номер телефона Григория Аркадьевича.

Всё произошедшее за последние пару месяцев меня совершенно выбило из привычного ритма жизни. Расстраивало и то, что мои близкие, раньше постоянно звонившие и не дававшие мне покоя, разъехались по разным странам мира. А после поздравлений с новогодними праздниками, совсем забыли меня. Даже мой друг, англичанин Миша, раньше звонивший, в обязательном порядке раз в месяц, теперь молчал. И если я легко простила отсутствие звонков от своего бывшего мужа Олега, наверняка завёл себе на Кипре, где у него бизнес, новую пассию, то была очень обижена на своих детей. Молчала дочь Даша с семьёй, работающая так же на Кипре на фирме Олега — своего отца. Молчал и сын, который поселился в Англии по приглашению её друга Миши.

— Забыли, все меня забыли, — страдала я, — но возможно это к лучшему. Никто меня в данный момент дёргать не будет. И без них всё так закручено, что не понятно, что делать. Жалко нет полковника, моего Ангела спасителя. Его перед вступлением в новую должность и повышением по службе отправили в давно, за несколько лет, не отгулянный отпуск. И он улетел в свою родную Сибирь. Бродит где-то там в тайге. Обещал весной вернуться. Вот он бы, друг сердечный сейчас, пригодился бы.

Прошло несколько дней, после нападения на Лену. Я все эти дни ездила к ней домой, потом как на работу к следователю, он всё уточнял у меня разные детали и не только по делу нападения. От него ехала к внукам Илоны Павловны, хотя за ними присматривала подруга Лены, но я не могла их оставить и без своего внимания. Куда-то пропал Григорий. Его понять можно, производственные дела тоже не стоят на месте, да и здоровье не железное. А всё-таки, почему я не могу дозвониться до него?

Но мои размышления прервал звонок в дверь.

— Григорий, всё в порядке? Куда вы пропали? Раздевайтесь, пойдёмте обедать, и всё мне расскажите. Вы были в кафе? Вы такой встревоженный.

— Много чего было. Во-первых, разрулил завал на работе, потом, честно сказать, сердце подвело, но это не главное! Я видел, как в недра этого заведения затащили ещё одну девочку. И главное, я познакомился в кафе с одним молодым человеком, у которого пропала невеста. Ситуация подобная нашей. Девочка пропала, полиция её не ищет. Парень работает в кафе специально ради возможности что-то пронюхать. Я подумал, знакомство с ним нам очень пригодится.

— А если это только его уловка и ваш знакомый это человек Артура?

— Да, нет, не думаю, — ответил Григорий, достав из кармана мобильный телефон, — а вот, он сам и звонит. Алло! Я слушаю. Нет, лучше приезжай ко мне. Всё жду, — пойдёмте ко мне, — пригласил он меня, — сейчас подъедет Толик. У него есть для меня информация.

— Ничего у меня и поговорим. А вы пока поешьте, — я налила тарелку борща, — что же предпринять? Никто не занимается поисками Лоры и Дениса. Я не могу узнать даже, как идёт расследование по делу об убийстве Илоны Павловны. Саша задержан. На Лену совершено нападение. В нашем УВД все молчат. Говорят, что если я просто соседка, то должна дома сидеть и ждать. Следователь по делу Лены, только успокаивает меня и намекает на то же самое.

— Спасибо, борщец отменный, с грибами. На Петровку надо идти, хотя я там был, и они меня культурно отослали, — опять зазвонил телефон Григория, — ну, вот и Толик подъехал. Пойду его встречу.

— Не тушуйся. При Маргарите Сергеевне всё можно рассказывать, — успокаивал он смущённого Анатолия, входя в мою квартиру.

— Понимаете, мне случайно, удалось услышать разговор Артура с его помощником. Молот — есть такой детина. Так вот, им требуется повариха на какую-то базу. А ещё Артур сказал, что кадровые вопросы он не решает. Мне кажется, что над ним кто-то стоит, что это целая организация. А раз нужна повариха, значит надо кого-то где-то кормить. А может наших пленниц?

— Надо узнать, где находится эта база. Только как? — приободрился Григорий Аркадьевич.

— Да… и организация эта, явно не пионерская, только возможно для наших девушек поваров выписывать не будут, — задумчиво произнесла я, — но интуиция мне шепчет, что это то, что мы ищем.

Григорий нервно заходил по комнате.

— Толик, ты говоришь, что им повариха нужна? — оживился Григорий, — Маргарита, кажется, я знаю, что надо делать. Надо предложить им на эту должность свою кандидатуру.

— В смысле, — я не поняла, что этим он хотел сказать.

— А что если устроить к ним Варвару? Она, кстати, неплохо готовит.

— Григорий, вы скажите тоже! Видела я вашу Варвару-Барбару, мало вам двоих пленников, давайте ещё одну подарим. А если она, попав туда, где возможно, содержатся ребята, ваша Барбара увидит сына или Лору? Она провалит всю операцию!

— Это, конечно, так. Но, что, же делать?

— Если им нужна повариха, это может решить нашу основную проблему. Считайте, главную задачу на данный период мы решим. Толик, слушай меня внимательно. Ты завтра подойдёшь к Артуру с просьбой трудоустроить свою тетушку, приехавшую из провинции в кафе, хотя бы уборщицей, посудомойкой, кем угодно. Слёзно проси, говори, что хочешь, но только так, чтобы он меня взял на работу.

— Вы думаете, он согласится? Хорошо, я придумаю правдоподобную легенду.

— Ты с ума сошла, Марго! Он тебя на раз раскусит. Ты солидная дама, какой из тебя повар и тем более уборщица.

— Этот шанс нам надо использовать, другого такого не будет. Всё, решено!

На следующий день Анатолий постучался в дверь кабинета Артура.

— Тебе чего? — раздражённо спросил он студента.

— Я к вам с большой просьбой. Вы не могли бы помочь моей тётушке. Взять её на работу в кафе хотя бы посудомойкой или уборщицей?

— Ты, что пьёшь на работе? — Атур удивлённо поднял глаза на Анатолия, — адресом, случайно не ошибся? Тебе здесь что, биржа труда? Иди отсюда…

— Я вас очень прошу, мне не к кому обратиться. У тётки случилось несчастье. Она вышла на пенсию, решила в кои веки приехать к нам с мамой погостить. А у неё украли все документы и деньги. Она сейчас очень нуждается в деньгах, а мы с мамой ей ничем помочь не можем. Наши доходы, сами понимаете, мамина пенсия, да то, что я у вас заработаю. Пока учусь, больше заработать нигде не могу. Даже отправить её назад к себе не на что.

— Я не пойму, чего тебе от меня надо? Хочешь, чтобы я ей денег дал?

— Что, вы. Возьмите ее уборщицей или посудомойкой в кафе, хотя бы на полставки. Вообще-то она поваром проработала всю жизнь. Но хотя бы уборщицей. Ей только на обратную дорогу денег заработать. Без документов её никто никуда не берёт. — Поваром говоришь, работала? Все документы украли? — Артур задумался, — сколько лет тётке?

— Второй год на пенсии. Ещё не совсем старая.

— Ладно, иди, работай. Я подумаю.

Артур несколько дней находился под впечатлением бурного разговора с влиятельным чиновником, знакомство с которым раньше для него было великой честью. Он хотел набрать номер мобильного телефона, но передумал и бросил трубку на стол.

— Вот влип! Нет, зачем мне всё это надо? Зачем я согласился на это бредовое предложение этого придурка шефа, который не знает на чём ещё заработать.

* * *

Года два назад, в его кабинет в кафе, без стука зашли двое парней презентабельного вида.

— Вас убедительно просят проехать с нами.

— Кто просит? — побоялся нагрубить им Артур, сразу поняв, что с этими людьми лучше не спорить.

— Вам всё скажут.

Он, молча, вышел из кабинета в сопровождении этих двух гостей на улицу. Перед ним открыли двери большого импортного автомобиля. Машина помчалась по городским улицам.

Автомобиль, проехав по Кольцевой автодороге, свернул на загородное шоссе, завернул в лес на просёлочную дорогу. Артур мысленно попрощался с жизнью. Всю дорогу он старался предположить, за что его хотят убрать.

— Что я делал не так? Я понимаю, за то, чтобы бизнес процветал, я должен платить. Я и платил по давно известной и накатанной схеме.

Автомобиль остановился напротив красочной цветочной поляны. Вдалеке виднелся какой-то коттеджный посёлок, вид был необычайно красив, только бы любоваться им, да дышать полной грудью чистым воздухом. Дверь автомобиля открыли, для того, чтобы Артур вышел из машины. На краю большой цветущей поляны стоял седой пожилой мужчина. Это был шеф.

— Здравствуйте, — Артур вежливо поздоровался с ним.

— Цветёт полянка. Красиво.

— Я вас понял, — Атур понял его фразу по своему, — так я плачу. Я же понимаю, сколько положено, столько я и плачу, никого не обижаю.

— Какой ты, Артурчик, конкретный! — сказал Шеф ухмыляясь, — ты посмотри, какая красота вокруг! Если бы не тропинки, бездумно проложенные лентяями, желающими сократить путь, поляна была бы ещё краше. Как ты думаешь?

— Так я вроде, никуда без вашего указания не лезу… У меня что, проблемы?

— Да, какие проблемы? Не переживай так. Всё у тебя в порядке. Только жизнь идёт вперёд и надо смотреть, чтобы поляна цвела круглый год. Понимаешь? В общем, не буду усложнять. То, чем ты сейчас занимаешься, остаётся одной из веток нашей деятельности. Пришло время расширять свой бизнес. Как ты на это смотришь?

— Вам решать. Надо, значит надо.

— Тебе знакомо такое понятие, как суррогатное материнство? Перспективное дело. За бугром очень востребовано. В тонкости тебя посветят позже. Но поверь, это намного безопаснее и прибыльнее. Твоё дело, как и прежде подбор кандидаток. Мне известно, что в подборе девочек ты преуспел. Одно другому не помеха. Только для нового дела старайся выбирать не совсем объезженных кобылок. На тебе обеспечение их безопасного содержания. Ну, ты меня понял, надеюсь. Обращайся, всегда посоветую, помогу. Держи меня в курсе всех дел. Да, вот тебе номер телефона, и давай так — никаких имён, должностей.

— А как же мне к вам обращаться, шеф?

— Да, так и обращайся. Шеф, так шеф.

Шеф сел на заднее сидение автомобиля и уехал вместе со своей свитой.

И вот уже прошло почти два года, после введения нового бизнеса. Столько проблем, напряжения, страха. То, девчонка при родах умрёт, то младенец. От прежнего повара пришлось избавиться. Теперь, когда подобрали новую партию девчонок, конечно нужен повар. Не дело так часто ездить на базу, привозить готовую еду, светить свои машины. Артур набрал номер Шефа.

— На базу нужен повар, — сказал он, поздоровавшись с ним.

— Сколько у тебя пациентов?

— Пока три. Завтра переправим четвёртую. Заодно можем и повара отправить.

— Кандидатура подходящая?

— Да. Нет никаких документов. В дороге обворовали. Пенсионерка из другого города. До пенсии работала поваром.

— Смотри, чтобы не как в прошлый раз. В принципе, всё равно. Пенсионерка. Из другого города, говоришь? Надеюсь, никто искать не будет? Тебе не надо напоминать, что главное в нашем деле вовремя утилизировать отходы производства. Да, и ещё требуется кандидат на операцию номер два. Надеюсь, ты меня понял. Действуй.

— Артур набрал другой номер на мобильном телефоне.

— Молот, зайди ко мне.

— Послушай, — спросил он вошедшего в кабинет здоровяка, — скольких за это время пришлось утилизировать на базе.

— Так это… Кажется трёх, или четырёх, — ответил Молот.

— Когда ты всё будешь точно знать? Кажется ему.

— Артур, ну, это… смотри: одна тёлка умерла при родах, другая бежать надумала. А третьим стал врач. Он это, по-пьяни несколько раз грозился сдать нас. Вот — трое всего.

— Убрали чисто?

— Чисто. Не подкопаешься.

— Дело оказалось не таким безопасным, как обещал Шеф. Я так понимаю, что кладбище будет расти по любому. Да ещё новое указание — срочно найти кандидата на изъятие почки. И от этого, новое дело безопаснее, как обещал Шеф, не станет. Ладно бы это он делал где-то на стороне, а я подгонял бы ему «мясо». Сдал и забыл. Так нет, Шеф хочет оставаться инкогнито, всё организовывать и по этому направлению должен я.

— Грохнуть бы этого шефа и работали бы, как раньше тихо, спокойно. Без этих направлений.

— Ну, да грохнешь, тогда следующим буду я. Где я им должен срочно донора на почку найти? И опять же, операционную наладили в коттедже. Ещё Денис этот завис у меня. Надо его убирать из подвала моего дома. Да сейчас все ушлые. Времена рабовладельцев закончились, на юге страны стали бояться облав. А отпускать его нельзя. Сдаст сразу. Натравит на нас деда Лоркиного.

— Ну, вот и кандидат.

— А что, он мне должен, пусть расплачивается.

— А потом что с ним? Он же сдаст всех с потрохами.

— Молот, мне тебя научить, как сделать так, чтобы не сдал? Завтра вези кухарку на место. Потом дам распоряжение по девчонке и Денису. Всё, решено. Иди.

На следующий день мы с Анатолием вошли в кабинет Артура. Он смерил меня высокомерным взглядом.

— Нам нужен повар в загородный пансионат. Условия такие — работаете в закрытом режиме. Санаторий элитный, поэтому никаких телефонных звонков и поездок. Деньги получите после отработки всего срока, они вам там всё равно не понадобятся. Полный пансион и проживание. Устраивает?

— Устраивает. Конечно. Мне лишь бы заработать на обратный билет и на проживание на первое время. Всё сделаю как надо, не переживайте.

— Что-то вы мне кого-то напоминаете? Мы раньше встречались?

— Нет, что вы. Возможно вы меня видели, когда я была у вас в кафе, Толик меня вашим десертом знаменитым угощал, — нашлась я, не на шутку испугавшись провала, — а вы тогда через зал шли, а так… Ах, вы знаете, меня часто с кем-то путают, вот была история…

— Всё, вам всё понятно? — раздражённо прервал мои излияния Артур.

Я выскочила на улицу, где меня ждал в автомобиле Григорий.

— Удачно всё прошло? Ничего не заподозрил?

— Заподозрил. Знакома, ему моя личность показалась. Да, успокойся. Я его смогла уболтать. Значит так. Предупредил сразу, что заведение закрытое. Никакой связи с волей. Думаю, что там полно охраны. Звонки тоже запрещены.

— Вполне возможно, что там стоят камеры и прослушка.

— Да. А как же мы будем связь держать?

— Марго, вы толкаете меня на преступление. По-хорошему, надо срочно идти в полицию. А я вас в логово отпускаю. Там всё, что угодно может случиться. Мои дети, а вы рискуете.

— Не переживайте, я Лорку люблю. Так, что всё нормально. Лучше думайте, как мы связь будем держать и как мне сообщить вам, где я нахожусь.

— Завтра я поеду за вами. Постараюсь, чтобы меня не заметили. А связь будем держать по телефону. Нужен самый маленький аппарат, чтобы вы смогли его спрятать в надёжном месте.

— Есть у меня вот такой аппаратик, — я показала на пальцах сантиметров семь — восемь. Я даже знаю, куда его спрячу, чтобы при личном досмотре не обнаружили. Только надо не забыть отключить его. А то стражников напугаю.

— А подзарядное устройство туда поместится? — улыбаясь, спросил Григорий, искоса бросив взгляд на мою пышную грудь.

Мне предложили сесть на заднее сидение большого чёрного джипа. Украдкой я обернулась назад и увидела идущий поодаль автомобиль Григория. Немного успокоившись, я стала рассматривать Молота, сидящего рядом с водителем. Своим накаченным торсом, с маленькой квадратной головой на такой же квадратной шее он и, правда, напоминал этот инструмент и оправдывал своё прозвище. Незаметно я провела рукой по своему бюсту, удостоверившись, что маленький телефонный аппарат на месте. Туда — же пришлось поместить и подзарядное устройство, которое порядком мне мешало.

Вскоре мы подъехали к участку, обнесённому высоким металлическим забором.

— Принимайте повара. А ты тащи продукты из машины, — дал Молот распоряжение охране, когда большой джип въехал на территорию усадьбы.

Меня провели в большой красивый коттедж. Я заметила, что двое охранников находятся в небольшом домике у главных ворот усадьбы. Так же поодаль основного здания стоял коттедж поменьше. На пороге меня встретила миловидная женщина моего возраста, в белом халате и ещё один охранник.

— Пройдёмте со мной, хорошо, что вы теперь будете у нас работать. Давайте знакомиться. Меня зовут Вера Антоновна. Не возражаете, я осмотрю вас.

— Маргарита Сергеевна, — представилась я, и смело пошла за врачом к её кабинету.

Я смотрела на эту женщину и не могла понять, что могло её заставить пойти на преступление. Наверняка здесь столько крепких молодцев не для того, чтобы охранять пустую шикарную усадьбу.

— Надеюсь, вы ничего запрещённого не привезли? — Спросил меня охранник, шедший за нами, — может что-то прихватили с собой? Телефон, диктофон, фотоаппарат, — обратился он ко мне.

— Ага, всё сразу, милок. Меня предупреждали, так, что всё в порядке. Вы мне объясните только, для кого, что и сколько надо готовить.

— Вам придётся раздеться на досмотр, — сказала врач, указывая на ширму.

— Потом вам всё объяснят. А на будущее, даю совет — вы меньше спрашивайте и не интересуйтесь больше дозволенного, для вашего же блага, — пробасил охранник и вышел из кабинета врача.

— Поняла, поняла. Молчу, молчу. Не в моих интересах вылететь с такого прекрасного места. Такой чистый воздух, природа, отменное питание, все удобства. Да ещё и деньги в придачу. Чудо! — болтовнёй и раскованностью я пыталась скрыть боязнь перед неизвестностью.

С колотуном по всему телу, казалось моё сердце, сейчас выкатится из груди и понесётся по дорожке подальше от этого места, я прошла за ширму. Туго соображая, что предпринять дальше, я начала медленно раздеваться.

— Мне что вообще раздеться? — спросила я врача.

— До трусиков. Не стесняйтесь, — ответила мне Вера Антоновна.

Но бюстгальтер я намеренно не снимала и пристально смотрела в глаза, Вере Антоновне, зашедшей за ширму. Я видела, что она заметила инородный предмет в моём удобном лифе, но на удивление мне не изменившимся голосом предложила одеваться.

Она села за стол и сделала запись в журнале. Одевшись, я подошла к ней и только открыла рот, чтобы поблагодарить её за разумное молчание, как Вера Антоновна, перебила меня.

— Маргарита Сергеевна, теперь вы работаете в филиале режимного предприятия. Вы должны расписаться о неразглашении, — врач повернула ко мне журнал, где лежал маленький листок бумаги, на котором было написано: Везде камеры.

— Понятно, — ответила я.

— Вам понятно, что здесь болтливость не приветствуется?

— Всё, всё понятно.

— Сейчас я вам покажу вашу личную и рабочую территорию.

Прошла неделя моего пребывания в усадьбе. Я готовила, охрана вместе с врачом относила еду в соседний коттедж. За эти дни я разобралась с графиком работы охраны. Кто-то спит, потом вступает на охрану коттеджа ночью. Кто-то днём чистит дорожки, разносит еду. Мне показалось, что для действующего публичного дома, к этой идиллии не хватает главного — посетителей, клиентов. И охраны маловато. Наличие врача и строгого медосмотра, которому подвергли меня, натолкнуло на не очень хорошие мысли. Неужели девчонок разберут на органы.

— Тогда, по идее, и я им подойду. Что же, я барышня без вредных привычек. Жизнью закалённая. В случае чего и меня вмиг разберут, как конструктор. Не подойду, избавятся, глазом не моргнут. Мамочки мои, вот я вечно попадаю в истории.

Ещё я заметила, что Вера Антоновна, исподволь, присматривается ко мне. Чтобы хорошо ориентироваться в усадьбе, под видом прогулки по свежему воздуху, я после каждого обеда, набирала кусочки хлеба и выходила во двор, кормить птиц. И каждый раз, пока я бродила по выложенным дорожкам, пытаясь приблизиться ко второму коттеджу, я замечала, что Вера Антоновна, стоя у окна, наблюдает за мной. Сегодня из коттеджа вышел один из охранников и подошёл к мне.

— Что вы тут высматриваете? — спросил он.

— А чего тут высмотреть можно? Хожу, гуляю, воздухом дышу.

— Вам здесь гулять нельзя. Идите к своему коттеджу.

— Нельзя, так нельзя. Надо же. Снега жалко? Я вернулась к своему коттеджу.

— Неужели Вера Антоновна с ними заодно. Не хотелось бы. Всё-таки, что-то она скрывает. Это видно по её очень грустным глазам и какой-то обречённости иногда в её взгляде. И всё же, как мне узнать, кому охранники носят обеды, и зачем каждый день его посещает врач? Явно девчонок держат взаперти. На всех окнах затемнённые стёкла и жалюзи. Мне их не увидеть. Но зато они меня могут увидеть. Вдруг Лорка там? Надо чаще маячить перед их окнами.

Глубокой ночью, в кровати, накрывшись одеялом и засунув голову под подушку, я включила телефон.

— Гриша, молчи и слушай. Пока Лору не видела. Но здесь кого-то держат. Везде камеры. Пока ничего не понятно. Держи телефон наготове. Я свяжусь с тобой.

Всё.

Утром, после завтрака, взяв кусочки хлеба, я вышла во двор и стала кормить птиц. Во дворе я увидела Веру Антоновну. Та стояла поодаль коттеджа и курила.

— Погулять вышли? — спросила я её.

— Да, подышу воздухом. Маргарита Сергеевна, а вы здесь не просто кашеварите? Я не права? — тихо спросила она меня.

— Я не понимаю вас?

— Да всё вы понимаете. Я сама здесь тоже не от хорошей жизни.

— Поделитесь.

— В другой раз. Хочу вас предупредить. Будьте предельно осторожны, — Вера Антоновна зашла в дом.

Лора не могла спокойно ждать своей участи. В её душе страх сменялся ненавистью. Она ненавидела себя, за свою слабость в отношениях с Денисом. Ненавидела Дениса много раз предававшего её. Всех этих парней с аккуратными стрижками и в идеальных дорогих костюмах. Но она сдерживала себя. Она понимала, что нельзя сейчас пускаться в панику, нельзя жалеть себя. Надо сконцентрироваться и думать только о побеге. Любыми путями надо вырваться из этого преступного рая.

— Нельзя раскисать, нельзя выдавать своего беспокойства Катюши.

Состояние этой молодой, совсем не искушённой девушки находится на грани срыва. Как могла Лора поддерживала, успокаивала новую подругу.

— Лорка, чего ты с ней нянькаешься? Катя скажи, тебе, дома жилось лучше? Я бы здесь навсегда осталась. А что? Это может у вас есть какая-то другая перспектива. А я девушка бедная, горем измученная, никому не нужная. Нет, век бы мне здесь жить в своё удовольствие, — не унималась Жанна.

— Глупая ты, Жанка! Конечно, ты впервые попала в обстановку, о которой только мечтала. Но ты только задумайся, чем вся эта шикарная жизнь может закончиться. Во всяком случае, перспектива остаться в золотой клетке и ждать, когда у тебя из крыльев будут вырывать по пёрышку, меня не устраивает. Тем более мне совсем не понятно, к чему нас всех приговорили. К работе проституцией? Так почему нет клиентов? Вот если только нас держат для изъятия каких-либо органов или для рождения детей для этих же целей. Ладно, давай не будем паниковать. И не дёргай Катю, она совсем ещё девчонка, — просила она Жанну, пока Катя находилась в душе

Лора подошла к окну в столовой комнате. Через затемнённые стёкла она смотрела на меняющуюся с началом ранней весны природу. На прикормленных птиц клюющих чуть ли не с рук какой-то женщины. Незнакомка повернулась в сторону их коттеджа, и Лора чуть не вскрикнула от неожиданности. В женщине она узнала Маргариту Сергеевну.

— Не может быть, этого не может быть, — прошептала Лора.

Она ещё раз всматрелась в силуэт женщины. Щёки её покрылись румянцем.

— Тебе плохо? — забеспокоилась подошедшая к ней Катя.

— Всё нормально, что-то душно стало, — ответила она ей, решив пока никому не говорить о своём открытии.

Лора легла на кровать и закрыла глаза.

— Если я не ошиблась и это действительно Маргарита Сергеевна, значит, скоро этому кошмару наступит конец. Раз Марго здесь, значит дед где-то рядом.

Отобедав по очереди, охранники собрались у сторожки, оживлённо о чём-то беседуя. Мы с Верой Антоновной остались в столовой вдвоем. Я заметила, что врач чем-то озабочена. Она задумчиво смотрела на чашку с чаем, руки её чуть дрожали, и она пролила горячий напиток на стол. Хотя за столом никого не было, Вера Антоновна напряжённо молчала, и как-то необычно бросала на меня взгляд.

— Сегодня хороший, солнечный день. Не терпится на воздух, весной так и пахнет, — задумчиво сказала она.

Собрав оставшиеся после обеда кусочки хлеба и, накинув на себя дубленку, врач вышла на улицу. Убрав посуду со стола, я тоже накинула пальто и вышла с хлебными кусочками в пакете на свежий воздух.

— Ух! Погодка хороша, пей, гуляй моя душа! — нарочито громко пропела я. Охранники с улыбкой посмотрели на нас и продолжили свой увлечённый разговор.

— Хорошо, что вы догадались выйти.

За моей спиной послышался голос врача. Так стоя спинами, друг к другу мы продолжали кормить птиц.

— Гули, гули! — громко созывала птиц Вера Антоновна, — Вы меня слышите? — тихо спросила она меня.

— Слышу. Что случилось? — так же тихо ответила я ей.

— Сегодня ночью привезли мужчину, его поместили в подвал. У него должны вырезать почку. К операции почти всё готово. На днях привезут хирурга. Мне приказано подготовить операционную. Эта операция будет пробной, в случае положительного результата, дело поставят на поток. Я не хочу в этом участвовать.

— А что вы так переживаете? Наверняка, деньги, хорошие получите.

— Какие деньги? Нас никогда отсюда не выпустят. Вы что, ещё не поняли куда попали? — встревожено говорила женщина.

— Мне по барабану, где работать. Мне деньги нужны, — ответила я ей.

— Я вас понимаю. Вы мне не доверяете. Думаете, они вам доверяют. Простите, из вас кухарка… Просто предприятие только запущенно, как я думаю. Охрана шалай-валяй, расслабилась. Всё потом. Я, просто не знаю, что надо предпринять.

— Кто находится в том коттедже? — уже деловым тоном спросила я её.

— Девчонки. Сегодня одна из них станет суррогатной матерью. Я поняла, что получен заказ. Хорошо, если детей будут продавать на усыновление, а если нет? Это страшный бизнес. Я не могу сейчас рассказать всего. На всякий случай подберите пакетик, там порошок и инструкция. Когда надо будет воспользоваться ею, я скажу, что вы отвратительно готовите. А дальше будем действовать по обстоятельствам.

За воротами послышался клаксон подъехавшего автомобиля.

Глава 10

Двое охранников кинулись навстречу к вышедшим из машины мужчинам. Вера Антоновна поспешила к приезжим, а я подошла к месту, где она кормила крошками птиц и, подобрав лежавший на снегу маленький пакетик, вернулась к коттеджу. У двери дома я обернулась и внимательно посмотрела в затемнённые окна малого коттеджа, где находились девочки.

— Вдруг Лора здесь. Она смышленая, поймет, что к чему.

Молот, Вера Антоновна и приехавший мужчина с чемоданчиком в руках зашли в малый коттедж.

Лора пережила, прошло достаточно времени, чтобы вернулась Жанна, которую куда-то увёл охранник. Но вот, Жанна вошла в комнату и легла на свою постель.

— Девчонки, ну всё, меня того, — растерянно сказала она.

— Чего того? — спросила её Катя.

— Чего, чего? Осеменили, как кобылу. Всё амбец. Корову из меня сделали. Теперь бычков выращивать буду.

— Да ты толком расскажи, куда тебя водили, — Лора присела на край кровати.

— Чего сказать? По научному изнасиловали и спасибо не сказали. Ты права была — сурогатики мы.

— Как? А я же… — заплакала Катя.

Лора подскочила к ней и зажала её рот рукой.

— Не плачь, всё будет хорошо, молчи, — успокаивала она девочку.

— Да, Катюха, не плачь. Ляльку свою даже не увидишь. Выносишь, отмучаешься, а взглянуть не дадут. Вот попали?

— Жанн, не нагнетай, — Лора укоризненно посмотрела на Жанну, — как ты думаешь, нас сегодня тоже будут, ну это…

— Да не думаю. Уже бы за вами пришли. Мне велено лежать, не вставать. Врачиха скоро подойдёт. Вот, блин, жизнь развесёлая пошла.

Прошло несколько дней, когда в гостиную девичьего коттеджа вошёл охранник вместе с незнакомой девушкой.

— Принимайте пополнение.

Лора подошла к новенькой, — как тебя зовут? — Спросила она её.

— Настя, — ответила она.

— Меня Лора. Пойдём.

Приобняв испуганную девушку за плечи, Лора провела её к креслу.

— Привет — четвёртой будешь. Я Жанна.

— Я Катя. А вас сегодня привезли?

— Нет, вчера. Девочки, здесь публичный дом?

— Успокойся. Это элитный санаторий. Лафа! Кормят витаминами, курить, правда, не разрешают. Целый день смотри телевизор, видик, отдыхай. Все удовольствия жизни. Только ради того, чтобы сделать из нас бурёнок с толстыми задницами.

— Это как? — удивилась Настя.

— Нас самих недавно сюда поместили. Как крыс подопытных. Ничего толком не знаем, — укоризненно глядя на Жанну, сказала Катя.

— А у вас тоже анализы брали? — обречённо интересовалась Настя.

— И у нас брали. Век бы так жить. Не хватает только сигарет, — изощрялась Жанна.

— Понятно, значит, разберут на органы.

— Не сочиняй и не пугай себя раньше времени. На органы могли бы и мужчин использовать. Или бомжей, мало их что ли.

— Когда меня привезли сюда, поместили в подвале соседнего дома.

— Знакомый подвальчик, — опять принялась за своё Жанна.

— Жанна! — укоризненно остановила её Катя.

— Пока открывали дверь моей конуры, там лысый охранник заводил в соседнюю комнату парня.

— А как он выглядел? — насторожилась Лора.

— Ин-те-рес-нень-ко! — Жана подошла ближе к девочкам.

— Ужасно выглядел. Весь избитый, грязный. Бомж, наверное.

— Всё равно не думай о плохом, — пыталась успокоить новенькую Лора.

— Ага, но помни, что хорошее, — Жанна обвела вокруг руками, — когда-то, да закончится. И я думаю, что очень скоро.

— Настя, пойдём, я тебе покажу твою кровать.

Я смотрела в окно и увидела, как Вера Антоновна шла вместе с Молотом и о чём-то оживлённо беседовала. Они зашли в коттедж и прошли в её кабинет. Я поставила на поднос, разлитый по чашкам чай, и булочки и понесла угощение к кабинету врача. Через дверь мне было слышно, как Вера Антоновна говорила Молоту.

— Поймите, я ни разу не ассистировала на операциях. Как вы не понимаете, вам необходима операционная медсестра. Как я могу взять на себя такую ответственность.

— Что ты кочевряжишься, тебе сказано, что делать — делай. Поняла?

— Да вы поймите…, — женщина пыталась объяснить детине, но он ничего не желал слушать.

— Что тебе не понятно? Объяснить? Ясно? — угрожающе говорил он ей.

— Ясно…

— Молодец, понятливая. Жди звонка, и чтобы всё было в ажуре.

Молот вышел из кабинета и наткнулся на Марго, чуть не перекинув поднос в её руках.

— Ой, ну что вы так резко двери открываете? Я чай вам несу.

— Чай? — Молот подозрительно посмотрел на Марго и залпом выпил чашку чая, — всё? Напоила? Иди на своё место.

Молот отдал охране распоряжения и уехал вместе с приехавшим мужчиной.

Денис сидел в подвале, обняв голову руками. Ныло всё избитое тело. Ему хотелось закрыть глаза, а открыть их в своей уютной квартире. Оказаться рядом с Лорой, любящей и всегда предугадывающей его желания.

— Какой же я идиот. Неужели это конец. Интересно, что задумал Артур? Убивать меня, ему смысла нет. Почему нет? Теперь зачем я ему. У него Лора. Что я натворил? Лучше бы она тогда уехала к деду. А толку? Приехали бы и, так же как и меня забрали бы. Идиот я! Если выберусь отсюда, всё, Господи, обещаю тебе — начну другую жизнь.

Вскоре открылась дверь, и в подвал вошёл лысый охранник.

— Вставай, иди в душ, помойся. Грязный весь, — обратился он к пленнику.

— Кормить когда будешь? — спросил его Денис.

— Когда прикажут. Иди, делай, что говорят, — огрызнулся охранник.

Время обеда подходило к концу. Все охранники, как обычно после трапезы вышли во двор. За столом остались только лысый охранник, Вера Антоновна и я. Охранник увлечённо ел, когда Вера Антоновна выразительно посмотрев на меня и, попробовав пару ложек супа, сказала.

— Маргарита Сергеевна, ну как же вы отвратительно готовите.

— Вам не угодить, Вера Антоновна, — я слегка качнула головой, дав ей знак, что поняла её слова.

Я поставила на стол тарелки со вторым и обиженно ушла в свою комнату.

— Да? А мне нравится, — сказал охранник, увлечённый едой.

— Вот и ешьте, приятного вам аппетита, — пожелала ему Вера Антоновна и удалилась вслед за мной.

Тем временем я зашла в туалетную комнату, на своей половине, достала маленький пакетик с порошком и небольшой запиской в нём.

— Перед ужином растворите содержимое в чае. Через пятнадцать минут, все уснут. Нам надо сбежать до приезда Молота.

Я быстро набрала номер Григория.

— Гриша, слушай внимательно. Сегодня ночью должны делать операцию по изъятию почки у какого-то мужчины. Мы с врачом в семь часов вечера усыпим охрану и попытаемся убежать вместе с заложниками. Действуй по своему усмотрению. Всё отключаюсь.

Спрятав телефон, я вернулась в столовую, где всё ещё находился лысый охранник.

— Вера Антоновна, вы что на диету сели? — спросил он меня.

— У врачей свои причуды. Что, правда, не вкусно?

— Да, ладно! Не переживайте, мне больше достанется, — улыбаясь ответил он.

— Достанется, достанется, — успокоила я его.

— Марго, Марго… — Григорий Аркадьевич кричал в трубку.

Но из мобильного телефона слышались одни гудки. Он положил телефон на стол, но тут, же снова звонил мобильник.

— Марго, Марго… А… Это ты Толик? Да есть новости, вот обдумываю свои действия. Приедешь? Ладно, только быстро. Времени в обрез.

Поразмышляв некоторое время, Григорий Аркадьевич, достал портмоне, проверил разрешение на ношение оружия. Переоделся в спортивный костюм, кроссовки. Достал из спортивной сумки наградной пистолет.

— Ничего себе экипировочка! Что так серьёзно? Я тоже с вами поеду, — сказал приехавший Толик.

— Ладно, поехали. Сейчас ещё время до семи вечера есть, надо заехать в одно место.

Только быстро в нынешней Москве получается лишь в кино или в книгах. Проклиная всё и вся, всегда сдержанный Григорий с трудом оказался в центре города.

В Бюро пропусков ГУВД он протянул служащей талончик с номером принятого заявления.

— Мне надо срочно встретиться со следователем вот по этому делу. Передайте ему, что у меня срочная информация, не терпящая отлагательств.

— Вы только успокойтесь. Сейчас я всё выясню. Вы присядьте, я вас вызову, — последовал ответ из окошка.

Через несколько минут, он всё-таки выудил из служащей бюро, что следователь на выезде.

— Ждите, — вежливо, но безразлично ответила она ему.

— Как вы понять не можете, сейчас минуты на счету. Ещё до места неизвестно, сколько надо добираться. Там женщин убить могут. Там целое логово — операции незаконные делают. Эх, что там! — в отчаянии он махнул рукой, — Толик помчались!

День для Артура начался с плохого предчувствия. Вроде всё идёт по плану, он всё предусмотрел. Но сердце не обманешь. Оно с каждым своим ударом, азбукой Морзе отсылало в мозг сообщение: жди неприятности. Будь начеку!

Артур нервничал, разговаривая по телефону с Шефом. Он был вежлив и старался, как можно спокойнее отвечать ему.

— Всё идёт по расписанию. Через час мой человек заберёт врача, контейнер и поедет на место.

— Держи меня в курсе. После окончания, контейнер доставите туда, где договаривались, там передадите его моим людям. Смотри, чтобы всё было, как надо.

Закончив разговор, Артур выпил коньяка, но он не успокоил, а только усилил напряжение. Отправив Молота на место, он несколько раз звонил ему, спрашивая, всё ли в порядке. Но Молота никогда не мучили предчувствия. Он спокойно отчитался, что врач с контейнером уже в машине и дорога, как это не странно, не такая загруженная.

А для меня время остановилось. Я постоянно смотрела на настенные часы, висевшие в просторной гостиной. Почему, когда чего-то очень ждёшь, время будто специально не бежит, как обычно, а по-черепашьи еле передвигает стрелки часов? Наконец, эти ленивцы показали без четверти семь вечера.

Подошло время ужина. За столом первыми поужинали Вера Антоновна, и казалось, совсем безобидный лысый охранник. Увидев разлитый по чашкам чай, она отказалась от него и, попросив позже сделать ей кофе, удалилась к себе. Довольный и разомлевший лысый охранник ушёл в свои казематы, а вместо него в столовую вошла охрана из коттеджа девочек и на въездных воротах. После ужина, они, попив чая с булками, так же шумно ушли на свои посты.

Через некоторое время Вера Антоновна осторожно открыла дверь и быстро проскочила вниз по лестнице. Молодой парень, положив свою лысую голову на руки, сладко сопел, улыбаясь во сне, как ребёнок. Она попыталась растолкать его, проверяя крепость сна и удостоверившись, в том, что теперь его не разбудит даже землетрясение, взяла связку ключей и открыла дверь, за которой находился Денис, облачённый в махровый халат.

— Быстро на выход. Машину водите? — спросила она у обескураженного Дениса.

— Конечно. Только они зачем-то раздели меня полностью, — смущаясь, сказал он ей.

— Ничего, голый, зато живой. Бегом наверх.

Я, готовая к побегу, держала в руках дублёнку Веры Антоновны и ждала её, разговаривая по телефону.

— Григорий, мы сейчас постараемся в гараже взять машину, — но вдруг, я увидела Дениса и от неожиданности закричала, — Денис, Денис! Гриша, слышишь? Денис здесь. Значит и Лорка здесь.

— Марго, держитесь! Мы подъезжаем. Алло! Алло! — кричал он мне в ответ, но я уже его не слышала.

— Маргарита Сергеевна, как вы здесь? А где Лора? — подбежал ко мне ничего не понимающий, что происходит Денис.

— Всё потом.

— Так вы знакомы? Денис берите ключи, добывайте машину, а мы за девчонками, — дала распоряжение Вера Антоновна.

Денис побежал в гараж, а мы кинулись к коттеджу девочек.

Лора, стояла у окна и видела нас спешащих к маленькому коттеджу. Она вскрикнула от радости, увидев Дениса, почему-то облачённого в банный халат и в тапочках на босу ногу.

Озабоченная происходящим, Лора спустилась на первый этаж. Охранники спали, удобно устроившись у мониторов. Лора попыталась растолкать спящих молодцев, но поняла, что это бесполезно.

— Девочки, накиньте на себя одеяла и быстрее спускайтесь вниз, — крикнула она.

Она нашла ключи и открыла дверь коттеджа. Увидев нас, кинулась мне на шею и заплакала.

— Лорка, девочка моя, с тобой всё в порядке? Не плачь. Денис здесь и дед едет за нами, — я пыталась её успокоить.

— Быстрее девчонки, — поторапливала пленниц Вера Антоновна.

Все побежали в домик охраны у ворот. Тем временем, Денис в гараже надел рабочий костюм слесаря и пытался без ключей завести автомобиль.

Когда мы вбежали в домик охраны, то увидели, что один из молодчиков очнулся. Сначала он не понял в чём дело, но быстро сообразив, что происходит, непотребно ругаясь, кинулся на Настю. Вбежавшая в дом следом за ней Жанна, схватила стул и со всего размаха ударила его по голове.

— Упал. Живой хоть? — спросила она Веру Антоновну.

— Ничего, ему не привыкать. Выживет.

На улице послышался шум драки. Я выбежала из сторожки и увидела, как Молот, откинув Толика в сторону, бьёт Григория Аркадьевича. Вдруг около них резко затормозила импортная машина с затемнёнными стёклами. Из неё выбежал японец и в прыжке ударом ноги попал Молоту по голове. Но тот только словно молодой бычок, встряхнул головой и развернулся к невысокому японцу, решив ответить ударом на удар. Но японец, как в кино взлетев, опять нанёс ему сильный удар ногой по голове. Молот упал без чувств. Всё это время Григорий Аркадьевич, лёжа на земле, целился из пистолета в Молота, но так и не сделал выстрела, боясь попасть в незнакомца.

Я не успела опомниться, как около ворот остановился чёрный микроавтобус. Из него выбежали сотрудники ОМОНа. К Григорию Аркадьевичу подбежал оперативник из ГУВД.

— Григорий Аркадьевич, а ещё офицер! Вы же нам всю операцию загубили.

Я подбежала сначала к Григорию потом к японцу.

— Это вы? Так вы, наверное, работник консульства? Надо же! А я вас подозревала, а получается вы наш спаситель? Но как вы здесь оказались?

— Кадаши, — ответил он мне.

— Здравствуйте, здравствуйте, — думая, что он мне сказал слово приветствия, ответила я ему.

— Здравствуйте, меня зовут Кадаши, — с сильным акцентом ответил японец, — вам, наверное, моё имя ни о чём не говорит.

— Говорит, говорит, — я чуть не расцеловала его от радости.

— Так вы знакомы? — к нам подошёл мужчина в штатском, — вы пока все успокойтесь, у вас будет время, надеюсь, для личных бесед, а товарищу ниндзя надо дать объяснения сначала нам. Пройдёмте, пожалуйста, мы вас долго не задержим.

— Да, да пойдёмте, только я не ниндзя, — не поняв юмора, засмущался Кадаши.

— Правда? А летаете, прямо, как в кино про ниндзя, — улыбаясь, ответил ему оперативник.

Этот день закончился для меня сумбурно, но плодотворно.

Утро следующего дня началось, как обычно с телефонного звонка.

Как мы жили раньше, когда не догадывались даже, что этот необходимый маленький аппарат будем носить в своём кармане и беспрестанно болтать по нему? Нет, раньше мы трепетнее относились к чудо технике.

— Марго, ты спала? Я тебе звонил, а ты не подходила, — у Григория был бодрый голос, чувствовалось, что радость переполняет его.

— Меня только под утро домой привезли. Спала. Как вы все? Лора, Денис? Вы где, на даче?

— Да, мать Дениса очень переживала. А молодые, как голубки. Варвара всё бегает за ними. Её не узнать.

— Варвара? А как же Барбара?

— Всё, Барбара улетучилась. Подошла ко мне и попросила, чтобы я её теперь Варварой называл. Денис запретил ей в такие игры играть. Теперь у нас никаких Дэнисов, Барбар. Да и Варвара красивое имя. Не знаю, чего она выдумывала. Маргарита, молодые поехали к себе. Завтра им на Петровку, ты уж, если что, присмотри за ними, ладно?

— Конечно, не переживай. Береги сердце, — послышался звонок в дверь, – а вот и молодые подъехали. Не переживай, всё теперь будет хорошо. Меня тоже просили приехать с ребятами.

— Дед переживает? — Лора чмокнула меня в щёку, — как вы, Маргарита

Сергеевна?

— Проходите. Ничего отхожу от встряски.

Сияющий Денис пропустил Лору вперёд и упал на колени передо мной сомкнув свои ладони, как перед иконой.

— Маргарита Сергеевна, умоляю, простите меня, пожалуйста. Обещаю, старой жизни конец!

— Ты Лорку и деда умоляй и благодари, за то, что они есть у тебя. Вставай, горе луковое.

— Правда, Маргарита Сергеевна, Денис теперь будет работать с дедушкой в его фирме. Всё, конец его свободе, — вставила своё слово Лора.

— А ты, Лорик, меньше за него говори. Денис сам должен о себе и за себя и за тебя и говорить и делать. Тебе детей пора рожать, а ему вкалывать. Но если так, я очень рада за вас.

— Маргарита Сергеевна, пойдёмте к нам, мы суши заказали, сейчас принесут.

— О, нет. Спасибо. Я валяюсь, отхожу от всех этих потрясений. Вы уж сами.

— Тогда вы поболтайте, а я подожду заказ, — Денис ушёл в свою квартиру.

— Маргарита Сергеевна, так кто всё-таки убил Илону Павловну?

— Не знаю. Я грешным делом, думала на японца, который оказался правнуком отчима Дмитрия Петровича. Теперь такая каша в голове, что нужен тайм-аут, чтобы всё осмыслить. Надо Лене позвонить. В отделение полиции съездить, узнать, как дело продвигается.

— А как этот японец оказался здесь? И по-русски хорошо говорит. И дерётся, прямо настоящий японец.

— Он и есть самый настоящий японец, — я улыбнулась, — и зовут его Кадаши. Сказал, что обязательно всё объяснит при встрече. Может он что-то знает об убийстве. Лора, а как Катя и остальные девочки?

— Я сама переживаю за них. Катю Толик забрал, отвёз к родителям. Настю полицейские домой отвезли, а Жанну в больницу поместили. Она беременна. Завтра обязательно поедем с Денисом и девочками к ней. А вы ничего не слышали о Вере Антоновне?

— Её задержали до выяснения всех обстоятельств. Жалко, хорошая женщина.

— Да, хорошая. Наверно, случайно попала в сети Артура.

— Мы с ней успели поговорить, пока у всех на месте предварительные объяснения брали. Завтра на Петровку с вами поеду. Ко мне вопросы какие-то есть. Ещё раз о ней спрошу. Это она помогла усыпить охрану, и побег она устроила.

— Как она к ним попала? — спросила Лора.

— Её дочь работала в кафе у Артура и тоже пропала. Она решила, как мы, самостоятельно вести поиск. Так и оказалась в усадьбе, когда там избавились от предыдущего врача. А уже на месте по разговорам она поняла, что дочь умерла при родах. Потом вас привезли, и так всё завертелось.

— Молодец она, не испугалась. Она хорошая, видно было, переживала за нас.

— Она говорила мне, что осталась совсем одна. Очень за Жанну вашу переживала. Хотела уговорить её не избавляться от ребёночка.

— Не получится. Жана сразу после побега сказала, что избавится от него. Жалко и её, и дитя. Но она одна. Ей самой жить негде. Ни работы, ни жилья.

На четвёртом этаже, знаменитого особняка, где находится прославленный МУР, когда бы я здесь побывала, было шумно и суетно.

— Всё предельно ясно, — сказал оперативник, выводя меня из своего кабинета.

— А Артура задержали? — поинтересовалась я.

— Нет, не задержали. Маргарита Сергеевна, у меня к вам очень большая личная просьба. Впредь, не занимайтесь самодеятельностью. Всё могло закончиться для вас очень плачевно.

— Учту вашу просьбу, в обмен на мою, — лукаво ответила я ему.

— Маргарита Сергеевна… — молодой человек укоризненно посмотрел на меня.

— Вы ничего не слышали о деле, об убийстве нашей соседки Илоны Павловны Карташовой? Это не праздное любопытство. Теперь-то вам стало понятно, что наш районный следователь прокуратуры был связан с Артуром.

— Стоп, стоп, стоп… Маргарита Сергеевна…Мы же договорились. Могу сказать Вам только одно. Следователь арестован, дело передали нашему сотруднику. Всё идёт своим чередом. Но это не в моей компетенции.

— А Саша Свешников всё ещё арестован?

— Нет, что за женщина? Дома давно ваш Свешников. Вы больше в шпионские игры играйте. Интересовался он, куда вы пропали. Вот вам телефон нового следователя, теперь это дело в Следственном управлении. Все вопросы к нему. Вот ваш пропуск, всего вам доброго, дорогая Маргарита Сергеевна.

— Ребят, вы в курсе, что Артур в бегах? — спросила я ребят, сев в их автомобиль.

— Да, нас предупредили, если встретим его сообщить им. Абсурд. Где мы его встретим? — мне показалось, что Лора беспечно отнеслась к этому сообщению.

— Встречу — убью, — сердито предупредил Денис.

— Убивать не надо, лучше будьте осторожнее, внимательнее. Пока его не взяли, всё может случиться. Вы меня довезите к дому Саши Свешникова, он уже дома, — попросила я ребят.

— Вас подождать? — спросил меня Денис, когда мы подъехали к дому Свешниковых.

— Отдыхайте. Наслаждайтесь одиночеством. Я сама пройдусь, воздухом подышу.

Лору Денис высадил у подъезда, а сам отъехал поодаль, чтобы припарковать автомобиль. Она вошла в лифт, но двери кабинки не успели закрыться, как в него заскочил Артур. Он закрыл Лоре рот рукой. Когда лифт остановился на нужном этаже, Артур подвёл испуганную Лору к дверям её квартиры.

— Открывай, — тихо и злобно приказал он ей.

Они вошли в квартиру, и Артур рукояткой пистолета ударил её по голове, а сам спрятался за приоткрытой дверью квартиры, в которую уже входил Денис. Лора без сознания лежала на полу. Денис бросился к жене.

— Лора, Лора, что с тобой, — закричал Денис и тут же упал без сознания, оглушённый ударом Артура.

Глава 11

Семейство Свешниковых радушно встретило Марго. Усадив её в удобное кресло, Лена налила Марго чашку горячего чая.

— Спасибо, Маргарита Сергеевна, что сразу не поверили в эту чушь. Первое время, находясь в СИЗО, мне даже сопротивляться, не хотелось. Тем более, что я чувствую за собой вину, — с грустью говорил Саша.

— Маргарита Сергеевна, вы хотя бы скажите ему, чтобы он не винил себя. Дело же не в оранжевых лилиях? — Лена, ласково потрепала мужа по волосам.

— Конечно бедные цветы здесь не причём. Кто-то охотился за коллекцией. Что говорит следователь? — Марго об этом деле интересовало всё.

— Говорит, что следствие идёт. О коллекции пока ничего не известно. Они проверили всех знакомых Илоны Павловны и пока ничего нового.

— Да, коллекция, наверное, уже давно за границей, — сделала предположение Лена.

— Да, может и такое случится. Саша, извини за вопрос. Как твои приёмные родители поживают?

— Теперь нормально, — ответил Саша Марго, но в его голосе чувствовалась озабоченность.

— Куда нормальней. Здесь такое было! Вы, Маргарита Сергеевна, представить себе не можете. Такое открылось, — Лена не могла утерпеть всё выложить Марго.

— Следователь отдал мне архив Дмитрия Петровича. В нём был пакет, адресованный мне. В нём записи. В них Дмитрий Петрович, описал, — Саша прервал свой рассказ. На его глазах появились слёзы.

— Представляете, Маргарита Сергеевна, оказывается, это Дмитрий Петрович помогал столько лет Саше, а совсем не Свешников. Так жалко, что им так и не удалось встретиться. В общем, было так…

* * *

Россия. Москва 1979 г.

Саша долго не мог привыкнуть к новым родителям. Его окружало всё непривычное, чужое. Он жил в комнате умершего несколько лет назад своего сверстника, сына семейной пары, которого тоже звали Саша. Над кроватью, на которой теперь спал Саша, всё ещё висел его портрет. В шкафчике висели его вещи, которые теперь должен был носить Саша, в большой коробке лежали игрушки, которыми играл прежний их хозяин. Но Саша считал, что всё это не его. Его любимые игрушки, книги, вещи, большой красивый глобус, все, что он любил, и было дорого ему, осталось там, в квартире Карташовых.

Он долго не откликался на свою новую фамилию в садике, что злило его новую маму. В прочем новую маму злило все, и раздражали все вокруг. Иногда она обнимала Сашу, расцеловывала его, говорила какие-то добрые, ласковые слова, но потом, внимательно смотрела на изумлённого её поведением мальчика и отталкивала его от себя.

Саша понимал, что эти ласки были предназначены не ему, а тому Саше, которого уже давно нет с ней, но по которому она очень скучает и так часто плачет.

Он пытался пожалеть Элеонору, так теперь звали его новую маму. Саша гладил её по руке и ласково говорил, чтобы она не плакала, что он тоже её будет любить.

Но Элю это только раздражало. Она закрывалась в своей комнате и не выходила из неё до самого вечера, пока не возвращался Николай Митрофанович, новый отец Саши.

Как-то она выпила свои таблетки и надолго уснула. Проголодавшись, Саша стал её тормошить, но на его просьбы встать и накормить его, Эля никак не реагировала. Саша плакал от обиды, от одиночества, когда Эля вышла из своей комнаты и подбежала к плачущему ребёнку.

— Что случилось? Что с тобой? Ты заболел? Сашенька ты весь красный, — она стала осматривать его, потом побежала в ванную за аптечкой, но тут вернулся со службы Николай Митрофанович.

— Ему надо дать лекарства. Он болен, — сказала она, но Свешников вдруг выбил из её рук коробку с лекарствами.

— Ты с ума сошла! И этого хочешь залечить?

— Ты что такое говоришь? Я залечила нашего Сашеньку? Я, по-твоему, сумасшедшая?

У Элеоноры началась очередная истерика. Испуганный её криком Саша ушёл в свою комнату, лёг в кровать и с головой накрылся одеялом.

— Нормальная не будет по любому случаю, не разбираясь в чём дело давать ребёнку антибиотики. Ты понимаешь, для этого есть врачи. Может и у этого мальчика аллергия. Ты не подумала? В тюрьму захотела? — басил на неё муж.

— А!!! Я знаю! Тебе от меня лишь бы избавиться. Лишь бы с глаз долой! Уже и замену нашёл? Нашёл, нашёл! Ты что думаешь, я не в курсе всех твоих делишек? Ты никогда меня не любил. Тебе я нужна была, как трамплин! Прописка московская тебе нужна была! — упрекала его Элеонора.

— Всё! Села на своего конька. Ночь на дворе! Мне завтра на работу! Успокойся!

— Конечно, ему на работу. Теперь ты меня попрекаешь, что я не работаю!

Николай Митрофанович накапал жене успокоительной микстуры, но она выбила их из его рук. С грохотом разбился стакан, брошенный Эльвирой. Послышались глухие удары соседей в стенку.

— Эля, что ты делаешь? Слышишь? Люди стучат в стены! — он старался обнять, прижать жену к себе, но она продолжала и продолжала громко рыдать. — Это ты, ты во всём виноват! — всхлипывая, говорила она.

— Хорошо, я. Я во всём виноват. Пойдём, пойдём спать. Тебе надо успокоиться, — наконец он отводит жену в спальную комнату, даёт запить ей таблетку и укладывает в постель.

Саша долго плакал под одеялом. Чувство голода не давало ему заснуть.

А равнодушие обоих родителей вызывало горечь и обиду на душе.

Дмитрий и Илона вернулись в Москву. В столице полным ходом шла подготовка к предстоящей Олимпиаде. Но, несмотря на всю свою занятость, Дмитрий решил обязательно посетить детский дом и разузнать всё о жизни Саши. Для него было важно узнать, что с мальчиком всё в порядке, что он ни в чём не нуждается и что, он счастлив со своими новыми родителями. С женой, о неудавшейся попытке усыновления, они больше не говорили. Но он отлично знал, чувствовал, что сердце Илоны изнывает от боли и тоски по маленькому Саше.

Разговор с директором детского дома никак не клеился.

— Дмитрий Петрович, я вас очень хорошо понимаю, но и вы меня поймите. Вы пропали. А мне очень было жаль мальчика. Он, благодаря вам, привык к семейной жизни. Вы поверьте, я так поступила, только ради ребёнка.

— Я вас не осуждаю. Вы поймите, я должен убедиться, что с Сашей всё в порядке. Я не буду предпринимать никаких действий, только узнаю, ради своего успокоения, что мальчик растёт с достойными людьми и ни в чём не нуждается. Тем более, что после Олимпиады, я опять вынужден уехать в длительную командировку.

Дмитрий положил на стол директора конверт с деньгами.

— Хорошо, ладно, будем считать — уговорили. Но только ради мальчика.

Она порылась в шкафу и достала архивную папку, откуда переписала адрес проживания Свешниковых.

Вскоре Дмитрий знал об этой семье почти всё. Скорее всё, что касалось Саши. Первого сентября он решил познакомиться и поговорить со Свешниковым. Он приехал к школе, в которой предстояло учиться Саше. Школьный двор гудел от собравшихся первоклашек и ждущих торжественной линейки их родителей. Дмитрий долго выискивал глазами Сашу. Наконец, он заметил маленького Сашу с большим ранцем на спине. Сердце Дмитрия защемило при виде худой длинной шейки мальчика. Он видел, как Свешников подвёл мальчика к группе учащихся первого класса, с кем ему придётся учиться, отдал букет учительнице, что-то ей сказал и быстро покинул школьный двор.

— Николай Митрофанович! — окликнул он его. Мужчина обернулся и чуть замедлил свой шаг, — прошу, прощения, мы не знакомы. Разрешите представиться.

— Вы кто? Я очень спешу. Опаздываю на работу, — удивлённо ответил он ему.

— Давайте, я вас подвезу и по дороге всё вам объясню.

— Вы муж Марии? Предупреждаю, между нами ничего не было и не могло быть, — Свешников говорил, не останавливая свой шаг.

— Марии? Нет, нет. Я Карташов. Понимаете, тогда мы должны были усыновить Сашу, но срочная командировка, потом болезнь жены, не позволило нам вовремя вернуться в Москву.

Свешников остановился. Удивлённо посмотрел на Дмитрия.

— Прошу вас, садитесь. Я отвезу вас, куда вам нужно, — Карташов открыл перед Свешниковым переднюю дверь «Волги».

— Неожиданно. А что вам собственно нужно?

— Вы извините меня. Моё предложение может показаться для вас странным. Но я знаю, что у вас проблемы с женой. Вы человек очень занятой, редко бываете дома.

— Послушайте, кто вам дал право копаться в нашей жизни? Кто вы такой?

— Признайтесь, вам Саша совсем не нужен. Он у вас постоянно находится один. А когда не один, так ему приходиться находиться с вашей не вполне адекватной женой. Отдайте его нам.

Свешников повернулся к Дмитрию и у него чуть не сорвался положительный ответ, но вдруг в его глазах вспыхнул огонёк хитрости. Его осенила какая-то мысль. На несколько секунд он призадумался.

— Как вы это себе представляете, — как можно серьёзнее ответил он.

— Я вам возмещу… Вы меня простите, я не знаю сам, что говорю. Но я всё сделаю… У вас жена больна, я помогу вам с лечением…

— Вы сошли с ума. Да, моя жена сейчас нездорова. На её здоровье отразилась смерть нашего сына. Но ей будет хуже, нет, она не перенесёт ещё раз потерю ребёнка. И вообще, вы думаете, что мне предлагаете? Остановите машину. Мы приехали.

— Николай Митрофанович, ради бога, прошу, извинить меня. Но вы должны понять, мы очень привязались к Сашеньке за год общения с ним. И только трагическая случайность помешала нам довести усыновление до конца.

— Я вас понимаю. Но вы и меня должны понять. Что будет с моей женой. Ей сейчас тяжело. Вы видели, она даже сегодня, в такой торжественный день не смогла проводить Сашу. А если вдруг вы появитесь в нашей жизни — это будет катастрофа, — размеренно говорил Свешников, не собираясь выходить из автомобиля. — Да, вы конечно, правы.

— Почему вы не хотите усыновить другого ребёнка?

— Что вы, после Сашеньки, жена даже слышать ничего не хочет об этом. Ведь он тяжело болел, она его выхаживала и заразилась сама. Собственно поэтому и произошла задержка. Из-за осложнений после болезни, мы не могли выехать в Москву.

— Да, да, я понимаю, как это тяжело и морально и физически когда, болеет близкий человек.

— Хорошо, — задумчиво сказал Дмитрий, — Николай Митрофанович, разрешите мне как-то участвовать в Сашиной жизни. Хотите, я помогу вам в лечении вашей супруги? У меня есть знакомые отличные врачи. Хотите, организую отличную госпитализацию? А мы тем временем присмотрим за Сашей.

— Что вы, врачи и больница есть, а о том, чтобы видеться вам с сыном, даже не может быть и речи. Как вы объясните ваше присутствие Саше?

— Я понимаю, понимаю. Но разрешите, хотя бы материально поучаствовать в жизни мальчика. Вы знаете, я должен быть уверен, что он ни в чём не нуждается.

— Давайте так поступим. Я сейчас очень спешу. Позвоните мне завтра. Только давайте уговоримся. Раз уж ваша жена ничего не знает, то пусть и для моей супруги наша встреча будет тайной.

— Да, да, конечно. Как скажите. Подождите, Николай! — Карташов достал из внутреннего кармана пиджака конверт с деньгами, — не откажите, возьмите деньги. Сделайте, пожалуйста, праздник для Саши. Сегодня такой день.

У Свешникова на лице появился недоумённый вид. Но радость забегала по его сердцу с необычайной быстротой.

— Хорошо, не буду вас обижать, сделаю, как вы хотите, — взяв конверт он

вышел из машины и скрылся в недрах своего НИИ. Через некоторое время в его кабинет вошла Мария, сотрудница его отдела, с которой Николая связывала успешная, очень приятная во всех отношениях и совсем не производственная деятельность

— Почему тебя так долго не было?

— Забыла? Сегодня первое сентября? Мне пришлось сына отводить в первый раз в школу.

— А фурия твоя на что?

— Она в больнице. Осень, осень дорогая. Сезонное обострение.

— Так кто мальчика заберёт со школы?

— Старушка соседка. Она постоянно заменяет мальчишке мать. Да, вот такие дела. Плачу ей понемногу, она и рада.

— Бедный мальчик.

— Мальчик? А меня кто пожалеет?

— Я, котик, я тебя пожалею. Пошли сегодня куда-нибудь?

— А как же твой фурий?

— Укатил в командировку.

— Ну, тогда, раз праздник, значит, отведу я тебя сегодня в ресторан. В «Прагу» хочешь?

— С тобой не только в «Прагу», но и на край света поеду. Тем более, если там нас вкусно накормят.

* * *

Россия. Москва 1990 г.

Пролетело десятилетие. Дмитрию Петровичу с трудом удавалось скрывать от Илоны свою тайну общения с усыновителями Саши. Сколько раз он пытался открыться ей, но сомнения, что лучше для Илоны: жить в неведении или узнать о трудной жизни всё ещё любимого мальчика, видеть его и только исподволь помогать ему, мешали это сделать.

— Нет, — решил он, — для женщины, матери превыше всего общение, ощущение близости, неотрывности с ребёнком. Раскрыться пока не время. Правда нанесёт ещё одну травму Илоне и неизвестно как, отразится на Саше.

Дмитрий отправился на встречу со Свешниковым с тяжёлым сердцем. Он понимал, догадывался, что Николай давно обманывал его. Использовал его связи, деньги, которые он высылал для Саши в своих целях. Но что и как изменить он не знал.

— Здравствуйте, давно не виделись, — к иномарке Дмитрия подошёл Свешников, — машина, какая у вас хорошая. И вы изменились. В лучшую сторону.

— И у вас, я наслышан большие изменения. У меня есть к вам несколько претензий. Вы лгали мне на протяжении всех этих лет, пользуясь тем, что из другой страны мне нелегко будет проверить правдивость ваших обещаний. Вы оставили свою больную супругу на попечение мальчика, — сказал он, успокаивая негодование к этому человеку.

— Дмитрий Петрович, у вас неверная информация. Да я оставил жену, разменял квартиру. Но все ваши деньги ушли на доплату. Вы же знаете, трёшку я не мог разделить на две однокомнатные. Вот и пришлось доплатить и Саше вместе с матерью сделать однокомнатную квартиру. Я ему помогаю. Вы не думайте. Сейчас конечно тяжело, в стране сами видите, что творится. Но у Саши всё хорошо, он готовится поступать в институт.

— Он уже решил, в какой институт будет поступать?

— Да, давно. На подготовительные курсы ходит в МАДИ — автомобильный институт.

— Хорошо, я попробую посодействовать. Чтобы хотя бы здесь у мальчика не было разочарований. Как здоровье вашей жены.

— В смысле Эли? Стабильно. Но весной, осенью… Сами понимаете, бывают рецидивы. Наблюдаем, по врачам вожу. Вы не думайте, я с ней честно поступаю. Вот опять в больницу положил.

— Знаете, Николай, я вам вот что скажу. Моя работа за границей подходит к концу. Скоро мы с женой вернёмся в Москву. Саша уже взрослый человек. Вы оставили его и свою больную жену. Больше меня ничего не держит. Я откроюсь Саше. Он взрослый, умный мальчик. Он всё поймёт и простит.

— А как же ваша супруга? — Стрешников побледнел.

— И свою жену я подготовлю. В конце концов, и он, и она уже вправе делать свои выводы.

— Я понимаю вас. Это ваше право. Дмитрий Петрович, могу я вас в последний раз просить о помощи?

— К сожалению, средствами я на данный момент не располагаю.

— Нет, нет. Дело не в деньгах. У вас много знакомых. Вы же знаете ситуацию в стране. В общем, я потерял работу. Может у вас есть возможность меня устроить… Такая сейчас безработица. А то в скором времени мне нечем будет и Саше помочь. А ему учиться надо. Он сейчас рвётся работать, всё хочет к частнику устроиться, как они сейчас называются? Кооператоры?

— Хорошо я постараюсь вам помочь. Вы специализируетесь по строительству? Ладно, ладно, я думаю, помогу вам. Только это и будет строительный

кооператив.

— Дмитрий Петрович, я вам так благодарен. Ну, я позвоню вам завтра? А с Сашей вы правильно решили.

Сухо попрощавшись с Дмитрием. Свешников с завистью смотрел на удаляющийся автомобиль.

Через некоторое время Свешников ещё раз встретился с Дмитрием. Дома, злой на себя, на это демократическое правительство, лишившее его всех средств к существованию, отобрав последнее — работу, на закате трудовой деятельности, он, выпив рюмку водки, почувствовал, что раздражение в его мозгу только усилило обороты.

— Ты что так проголодался? Как встреча прошла, — спросила его Мария, видя, как он с жадностью поедает горячий суп.

— Маш, налей ещё водки, — раздражённо попросил он её.

— Так ты скажешь, наконец, в чём дело?

— В чём дело? Свешников достаёт из внутреннего кармана ветровки пачку долларов и бросает её на стол.

— Дело в том, что мы начинаем новую жизнь. Этот придурок, оказывается сам хотел обменять Элькину однушку на трёхкомнатную с доплатой. Что бы Сашеньке хорошо жилось. Чтобы он не на кухне, а в своей комнате спал. И хотел после этого всё ему рассказать. Бла-го-де-тель! Представляешь? Но его, как у него всегда бывает, срочно вызывают Японию.

— Ну, не томи, говори.

— Вот я и говорю, Сашке и так хорошо. В институте он договорился. Поступит Сашка. А Элька и так постоянно в больнице. Зачем одному Сашке трёхкомнатная?

— Так это он тебе кучу денег отвалил?

— А я тебе, о чём говорю? И на работу он меня пристроил. Коттеджи, дачи строить. Пока прорабом, а там, может и я, с такими деньжищами в долю войду, и будет у нас с тобой Машка и свой коттедж, и всё остальное…

— Чего не радуешься? — грустно спросила его Мария.

— Радоваться? Чему? Ты что думаешь, он свои кровные отдаёт? Благодетель?

Интересно откуда у него такие деньжищи? Отдаёт, значит лишние. Значит ещё есть где взять. Знаю таких! Квартиру ему! Чтобы Сашенька не нуждался! Вдруг семья появится!

— Грешно это… Ой, Коленька, ты и так безбедно жил на его деньги. Смотри, грех это.

— А, это у тебя, что? Новое увлечение. Теперь ресторан на церковь заменила? Я же для тебя стараюсь. И кстати для Сашки тоже. Этот олух ничего не понимает. Да и ты, вижу тоже. Будет у меня стабильное дело — всем будет хорошо.

* * *

Россия. Москва 2002 г.

Вернувшись из Японии, Дмитрий Петрович купил квартиру в доме, в котором потом поселится Марго. Пока Илона Павловна обустраивала дачу, на которой они собирались жить постоянно, Дмитрий Петрович находился в новой квартире.

Своими планами на будущее он решил поделиться со Свешниковым.

— Николай Митрофанович, добрый день. — Вы вернулись? — Николай сразу узнал голос Карташова, — навсегда или опять на время?

— Я вернулся давно. Обустраивал свой быт. Заодно и о Саше позаботился. Хочу вас предупредить, что я понял, что вы в очередной раз обманули меня. Но пусть это будет на вашей совести.

— Дмитрий Петрович, моя совесть чиста. Я помогал Саше, по силе моих возможностей.

— Не трудитесь объяснять. Я помогал вам на столько, что вам не надо было никаких сил прилагать. Я хотел вам сказать, что я вышел на пенсию. Теперь у меня не будет тех возможностей, которые были раньше. Шестьдесят пять лет, знаете ли, тоже возраст. Я приобрёл квартиру для Саши рядом со своим домом. А завтра я хочу навестить его и всё ему рассказать.

— Да, я понял, понял. Конечно, это ваше право.

Дмитрий Петрович долго представлял свою встречу с Сашей. Он готовился. Даже изложил на бумаге, что он скажет ему, чтобы не растеряться, повторял записанные фразы. Но такой встречи он не ожидал и не был готов. Свешников, напротив, вернулся домой в радостно-приподнятом настроении.

— Ну как? Как Саша отреагировал на Карташова? — волнуясь, спросила его Мария.

— Никак. Всё получилось в лучшем виде. Сашки не было. Он же с девушкой встречается. А я не мог помешать встрече двух влюблённых. Зато была моя бывшая. Ох, она и устроила. Вопли, сопли! Она решила, что я привёл к ней врача и собираюсь отвезти её в больницу. А когда до неё дошло, что это прежние усыновители Сашки, так такое началось, впору и, правда, её госпитализировать. Она кинулась на меня, пыталась схватить меня за горло. Еле ей объяснил, зачем мы пришли. Тогда, представляешь, она кинулась в ноги к Карташову и стала кричать: прошу, вас, не забирайте у меня Сашеньку.

Это всё, что у меня есть. Это мой сыночек Сашенька. Он был таким маленьким, щупленьким. И болел… А я его лечила, я хорошая мать. А врачи… они же ничего не понимают. А я лечила Сашеньку. Я ему таблетки давала. Много таблеток. Чтобы он не болел.

У Марии потекли слёзы.

— Чем всё закончилось? — тихо спросила она.

— Чем? Карташов отдал мне документы на Сашкину квартиру. Сказал, чтобы я ему это представил, как будто я её приобрёл для него.

— А ты?

— А что я? Пришлось согласиться.

— А как Элина квартира?

— Никак. Там для страховки Сашка будет прописан. Так он, Карташов решил. Понимаешь? Теперь он решает. Этот интеллигентишка

— Не гневи Бога. Он столько лет тебе помогал. Жалко мне их всех.

— Ты ещё заплачь. Жалко. В отличие от тебя он в Бога не верит, но на всякий случай грехи свои так замаливает. Запомни и усвой! На этом свете нет праведников. Все свой грех за пазухой держат. Щас, если бы он не по загранкам разъезжал, а здесь щи пустые хлебал с этими перестройками, да демократами, расщедрился бы. Знаю таких!

— Не суди, да… — горько заметила Мария.

— Чего? Не судить? Это ты за моей широкой спиной можешь сейчас

рассуждать, праведница! А я насмотрелся. Наслушался в своё время лозунгов. Кто были первыми ворами, да несунами. Активисты, твою мать их, коммунисты. В молодости, когда я на заводе пацаном работал, мой наставник, самый честный, старейший рабочий, туды его в качель, как говорил, аж заслушаешься, какой он честный, трудолюбивый! За завод жизнь отдаст. «Я Колька, копейки государственной не украл. Чужого в жизни не взял! Не соврал ни разу в жизни!» Ага! Первый несун. Жена карманов потайных нашила, так он через проходную всё, что помещалось, таскал. Заметь, каждый день из проходной на себе выносил. Не считая того, что машинами вывозил на свою даченьку. И не нужно ему было — всё равно тащил, потому, что не мог по-другому. А заслуг столько — сколько и карманов для воровства. Так, что наслушался я праведников. Научили. А теперь — что… Вместо крыс заводских прихватизаторы пришли наученные заслуженными папеньками. Теперь миллионами тащат! В карманы не поместишь.

— Да не у того Ты Коля учился. Да и Дмитрий Петрович причём?

— При всём. Ненавижу их всех этих умников, плевать я на них хотел. Не верю никому. Вот откуда у него деньжищи такие? Сашке, пусть небольшую, но трёхкомнатную отвалил! И если что с Элькой случится и её квартира пацану достанется.

— На всё воля Божья!

— Да пошла, ты, надоела ты мне, сил больше нет!

— Смотри, останешься один. Другие песни запоёшь. Сашка ведь верит, что всё это не Дмитрий Петрович, а ты для него делал. И институт и подарки.

— Не лезь не в свои дела. Мой сын, я с ним сам разберусь.

— Он-то тебя за отца всегда считал, а вот ты! Он у тебя, как рыбка золотая. Нужен тебе только для того, чтобы через Дмитрия Петровича свои желания выполнять.

— Иди отсюда, а то договоришься — выкину из квартиры! — Свешников в отчаянии махнул на неё рукой и налил себе очередную рюмку водки.

— Ещё раз обидишь, сама уйду! — с решимостью в голосе ответила ему Мария.

* * *

— Вот такая история, — Раскрасневшаяся от возбуждения Лена ещё бы много чего рассказала, но её прервал Саша.

— Лена, не тараторь, — старался успокоить он жену, — а ещё, когда я вышел из СИЗО, через пару дней поехал к матери в пансионат. А там говорят, что её домой отпустили. Оплата закончилась. У нас с отцом договорённость была. За полгода платил он, за полгода я. Понимаете, её оставлять без постоянного присмотра нельзя. Я поехал к ней домой. Пока ехал не знал, что и предположить. Приезжаю, а там с ней Маша. Вторая жена отца. Мать совсем рассудок потеряла. Не знаю, как вам и сказать, сам пока ничего не понимаю.

— Да, ты Саша, говори, как есть, — я пыталась его успокоить, — не переживай так.

Саша достал из небольшой шкатулочки в серванте маленькую фигурку рыбки и протянул мне нэцкэ.

Глава 12

— Смотрите, вот, что мне дала Маша.

— Интересно, как эта нэцкэ оказалась у Маши?

— Вы уже поняли, что Маша, это вторая жена отца. Он к ней ушёл от матери. Они долго прожили вместе, но потом Маша пропала. А теперь вот появилась и эту рыбку она взяла у Элеоноры, так мою приёмную мать зовут.

— Говоришь, Элеоноры? И, как же она попала к Элеоноре. Кстати, ты говоришь, Маша пропала, а теперь объявилась? Странно.

— Я думала, она ушла от Свешникова. И ещё! Раз он её не искал, значит, всё это время знал, где она, — предположила Лена.

— Отец, после её ухода очень переживал. Потом озлобился. Мы стали редко с ним видеться. А когда меня отпустили, я сразу к матери домой пошёл, а там Маша. Я сначала не узнал её. Она, оказывается, когда от отца ушла в монастыре поселилась. Всё это время грехи отмаливала. А теперь вернулась. Помогает и матери и отцу. У отца диабет. Маша увидела меня, расплакалась. Говорит, что это она во всём виновата. Соблазняла отца, знала, что у него приёмный сын, жена больная. И ещё она знала, что Дмитрий Петрович, за несколько лет перед своей кончиной, разыскал меня.

— Соблазнительница! Короче, эту квартиру, и ещё много чего Дмитрий Петрович сделал ради Саши. Представляете? — от возбуждения Лена встала и заходила по комнате.

— Лена, не это главное. Главное, он нашёл меня. Дмитрий Петрович первое время оплачивал пансионат и лечение Элеоноры. А этот добрый папочка Свешников и Маша использовали доверчивого Дмитрия Петровича, — Лена никак не могла успокоиться.

— А почему Илона Павловна ничего не знала об этом?

— Сначала Дмитрий Петрович не хотел ей говорить обо мне, потому, что Свешников спекулировал болезнью Эли, говорил, что я очень привязан к приёмной матери. А Дмитрий Петрович боялся навредить и мне и Илоне Павловне.

— Денег Свешников боялся лишиться. Конечно, Дмитрий Петрович всё равно открылся бы Илоне Павловне, но тяжело заболел. Он написал ей письмо — распоряжение, вот она его и нашла, когда готовила коллекцию к передаче в музей. Я тут ещё с этими лилиями начудил. Но ещё до этого до письма, Илона Павловна сама узнала меня. По родимому пятну. Честно, я сам хотел проверить, узнает или нет, она меня. Потом письмо Дмитрия Петровича с нашим адресом она нашла. Вот она и пришла, принесла нэцкэ и пригласила нас на семейный вечер, где хотела зачитать и письмо Дмитрия Петровича, и своё завещание.

— Понятно. Но, как всё-таки нэцкэ «Рыбка» оказалась у Маши, — меня сейчас больше всего интересовал этот вопрос.

— В том и дело, что Маша говорит, что когда она пришла к матери, та держала в руках эту нэцкэ. И что она постоянно что-то несвязно говорила, но Маша так ничего и не поняла. Маше показалось, что Эле стало плохо, от перенесённого какого-то стресса. Раньше она хотя бы связно говорила, а сейчас её совсем не понять. Я боюсь за неё.

— В общем, так, Сашка думает, что это Элеонора задушила Илону Павловну. А Маша грешит на отца, на Свешникова, потому что Элеонора всё повторяет: Это он, он. Она думает, он старушку убил, а у самого сердце не выдержало. Тоже не молодой уже. Вот и слёг.

Саша вопросительно и виновато посмотрел на меня.

— Конечно, что Элеонора это сотворила маловероятно. Возможно, каким-то образом она что-то видела, — предположила я, — подождите, а она-то что, была знакома с Илоной Павловной? А сейчас, где Элеонора и Маша?

— Если судить по записям Дмитрия Петровича, Элеонора, кажется, была знакома только с ним. Сейчас она в пансионате. Я оплатил её нахождение и лечение. А Маша ухаживает за отцом. У него инсульт.

— Ясно. Навалилось на вас, ребята, проблем. Но держитесь. А мама твоя, значит опять в пансионате? Этот пансионат, который по Ленинградке находится? — спросила я не желая выдавать моего уже созревшего плана действий.

— Нет, по Ярославскому шоссе, тридцать километров от Москвы. Его там все знают, — протараторила Лена.

— Лена, а ты как? Рана не беспокоит? Нашли злодея, который тебя в метро ранил? Прости, заговорились, сразу не спросила.

— Да я-то нормально. Шрамик небольшой. Нет, никого не нашли и вряд ли уже найдут.

— Ладно, ребята, побегу. Не будем теряться, будем держать связь.

Попрощавшись, я вышла на улицу. Весна уже сделала первые шаги по городским улицам. Снег растаял, на местах прохождения теплотрасс, зеленеет травка. И воздух, конечно, не такой как за городом, но всё, же пахнет своим ароматом. Я решила немного прогуляться.

— На воздухе и думается лучше. Надо проведать Элеонору Свешникову может ей уже лучше. Зачем, не знаю, но для спокойствия своей души, проведаю.

Мои размышления перебил звонивший мобильный телефон.

— Марго, ты дома? — в голосе Григория Аркадьевича появилась тревога.

— Уже подхожу. Что случилось?

— Ты ребят видела сегодня?

— Гриша, они высадили меня у Свешниковых и поехали домой. Всё нормально. Мы были на Петровке.

Григорий Аркадьевич перебивает меня.

— Никто из них не берёт трубку. Они должны были позвонить мне и рассказать, о встрече со следователем.

— Тебе не кажется, что ты слишком контролируешь молодёжь? Лечи своё сердце, работай спокойно. Я уже подхожу к дому. Сейчас поднимусь на этаж и перезвоню тебе.

Я поднималась в лифте на свой этаж, когда раздался звонок по мобильному.

— Маргарита Сергеевна… — интонация Лоры, мне совсем не понравилась.

— Лора, где вы? Вас дед уже обыскался.

— Вы не переживайте мы с Денисом уехали на дачу. Я деду сейчас позвоню.

— Лора, алло, что случилось? — мне показалось напряжение в голосе Лоры, я хотела расспросить её, но в трубке уже слышались гудки.

— Наверное, опять поссорились, — подумалось мне, и выждав некоторое время я набрала номер телефона Григория.

— Григорий, Лора звонила тебе?

— Нет. Они нашлись?

— Кажется, они к тебе едут. Во всяком случае, Лора сказала, что они поехали на дачу.

— Хорошо, буду ждать звонка но, что-то на сердце беспокойно.

Пока я открывала свою дверь, мне послышались какие-то звуки. Я прислушалась. Подошла к квартире Лоры, и приложила ухо к двери, но ничего подозрительного больше не услышала.

— У Лорки голос какой-то странный. Скорее всего, опять поругались с Денисом, и Лора решила вернуться к деду. А возможно это вечная моя подозрительность. Правильно, Илона Павловна говорила: мудрость приходит тогда, когда заканчивается молодость.

* * *

Рано утром я завела свой автомобиль и выехала в пансионат. Удачно проскочив все пробки на дороге, к полудню я была на месте, у помещения охраны пансионата.

— Добрый день. Могу я пройти проведать Свешникову Элеонору? — спросила я охранника.

— Нет, не можете, — ответил он мне.

— Почему?

— Потому, что я вас не пущу.

— Не кажитесь злее, чем вы есть на самом деле.

— А я не злой. Я ответственный. Раз не положено, значит, не пропущу. У вас есть разрешение на посещение?

— Какое разрешение нужно, чтобы с сестрой встретится? Тем боле суббота. Из персонала, наверняка, никого нет. Вот возьмите, пожалуйста.

Я протянула ему крупную купюру. Охранник помялся немного и взял деньги.

— Вот так вы и развращаете нас. А потом порядок требуете. Идите уж. Только не долго, чтобы не было неприятностей. Вообще время посещений сегодня после полудня.

Не зная, на каком этаже находится комната Элеоноры, я остановила молоденькую санитарку, спускавшуюся по лестнице.

— Витюша, а Свешникова у нас в какой палате? — обратилась она к рядом идущему с ней мужчине в белом халате.

— Вы к Свешниковой? — спросил он меня удивлённо, — пойдёмте, проведу.

Он оставил свою спутницу и поднялся со мной на этаж. Мы долго шли по коридору пансионата.

— А вы ей кто? — спросил крупногабаритный, как я догадалась, медбрат.

— Сестра, — соврала я.

— И разрешение на посещение у вас есть? — выпытывал дотошный мужчина.

— Естественно, раз меня пропустили, — меня стал раздражать этот детина.

Но вот, Витюша открыл дверь палаты. Элеонора лежала в кровати. Увидев меня и вошедшего за мной мужчину, она еле подняла руку и, указывая на Витюшу, еле проговорила.

— Он, он! — Элеонора потеряла сознание.

Я растерялась.

— Ей плохо. Пойду за врачом, — сказал Витюша и вышел из комнаты.

— Эля, Эля! Он там был? — придя в себя, я слегка потрясла её за плечи. Элеонора приоткрыла глаза.

— Он, он… Илона… рыбка… — еле шептала она.

— Он был у Илоны Павловны? У Карташовой? — Элеонора утвердительно качнула головой.

Марго нажала на кнопку вызова медсестры, находившуюся над кроватью Эли, и выбежала из комнаты. Увидев в конце коридора удаляющуюся фигуру Витюши, я поспешила за ним. Я не добежала до поворота коридора, вдруг неожиданно меня кто-то схватил за шею и ударил головой о стену. Я упала, потеряв сознание.

Витюша затащил меня в кладовку и закрыл там. Оглядываясь, он вернулся в палату к Элеоноре.

— Что память вернулась? Разговорчивая стала? — спрашивая с издёвкой больную женщину, он схватил её за горло и стал душить.

Неожиданно распахнулась дверь, и в палату влетел Кадаши. Витюша отпустил бесчувственную Элеонору и бросился на него. Между ними завязался настоящий бой самураев. С усилием, применяя какие-то ему известные приёмы, японцу удалось повалить детину на пол и связать ему руки.

* * *

В кабинет следователя вошёл оперативник.

— Только что получено сообщение, что мужчина похожий на Артура вывел Зеленскую из подъезда её дома. Всё показывает на то, что он взял её в заложники. Мы думаем, он проследует к украинской границе.

— А муж похищенной? Он где? — спросил следователь.

— Он с тяжёлой черепно-мозговой травмой находится в больнице. Пока без сознания.

— Готовим задержание. Артур не должен ускользнуть.

Я очнулась в больнице. После сотрясения мозга, которое я получила от санитара, мне пришлось с большим усилием заставить свою память собрать все разрозненные кусочки событий, бегающие в моей голове и составить довольно чёткую картину произошедшего накануне. А события разворачивались стремительно.

К приходу в палату моих друзей, я была уже почти готова вступить в заключительную фазу всех этих событий. Собраться со своими новыми друзьями за моим большим столом, с добром вспомнить Илону Павловну и Дмитрия Петровича и поставить точку во всех криминальных историях, сопровождавших нас всё последнее время.

Но меня не выписывали из больницы. Одно хорошо, меня не забывали друзья, не давая возможности скуке пролезть ко мне через невзрачные больничные стены.

— Марго, как ты могла так легкомысленно поступить? Хотя бы мне сообщила о своих планах. Я думал, что ты присмотришь за детьми, а оказалось за тобой нужен глаз, да глаз! — возмущался Григорий.

— Так у меня и планов никаких не было. Я, просто хотела познакомиться и проведать Элеонору. А подозревала в убийстве Илоны Павловны Свешникова и Марию. А этот верзила сам себя выдал.

— А что за японец вас уже второй раз спасает? — спросил Саша.

— Весна в разгаре. Скоро в Ботаническом саду расцветёт сакура. А знаете, что? В субботу собираемся все у меня. Придёт Кадаши, так зовут моего спасителя, и мы узнаем о нём всё из первых уст. Одно скажу тебе Саша, теперь это твой родственник. Григорий, а Лора где? Денис?

— Лора, как всегда у постели своего любимого. Ты ещё не в курсе последних событий. Пока мы с тобой переговаривались по телефону, Артур держал ребят в их квартире. Денису, не рассчитав удар, он проломил голову. Сильная травма. Денис пока без сознания. А Лору вывел из дома и, прикрываясь ею, хотел сбежать, но его задержала полиция.

— Так Артура задержали?

— Да, оказывается, за ним следили. Думали он к своему Шефу побежит. А он и от него хотел сбежать.

— Ты давай отлежись хорошенько. Дома тебя ждёт сюрприз, раз в субботу всех приглашаешь к себе.

После выписки, дома меня действительно ожидал сюрприз.

— Вера, Верочка, тебя отпустили! — увидев на пороге своей квартиры Веру Антоновну, обрадовалась я.

— Да, Слава Богу, закончился весь этот ужас.

Навстречу мне вышла сияющая Жанна.

— Жанночка? И ты здесь. Как я вам всем рада!

— Да, и мы с дочкой, тоже к вам гости пришли, — она погладила себя по животу, где развивалось маленькое чудо.

— Девочки, я вас оставляю. Поеду к Лоре в больницу, — поспешил уйти Григорий.

Устроившись на большом уютном диване, я слушала рассказ Веры Антоновны.

— Знаете, Маргарита, а мою девочку нашли. Молот показал, где они устроили кладбище непокорных. Скоро мне отдадут мою девочку, и я смогу захоронить её, — Вера Антоновна заплакала.

— Какой ужас. Я сочувствую тебе, Верочка. Держись.

— Стараюсь держаться. Да вот Жанночка помогает мне жить. Скоро подарит мне внучку.

Я удивлённо смотрела то на Жанну, то на Веру Антоновну.

— Да, мы решили, что Жанночка останется у меня. Я ведь совсем одна. А теперь, мы семья.

Жанна заплакала. Вера Антоновна подошла и обняла её.

— Маргарита Сергеевна, наконец, и у меня появилась мама, — сквозь слёзы сказала Жанна.

* * *

В субботу за большим столом разместились Григорий Аркадьевич, Саша, Лена, их дети: Дмитрий и Илона и улыбчивый Кадаши. Марго суетилась, накрывая стол, пока японец, постоянно кланяясь, знакомился со всеми. Наконец, помянув Дмитрия Петровича и Илону Павловну, вспомнив всё то, что произошло с ними, Марго обратилась к японцу.

— Кадаши, мой спаситель, расскажи нам, как ты появился в России. И как эта история связана с тобой.

— Мой прадед Ичиро попал на фронт когда его сыну, моему деду, Сашио было три года. Перед уходом на фронт, отец передал Ичиро нэцкэ Чжункуй или как её ещё называют "персиковая палица" — укротитель и гроза демонов. У нас в Японии принято вывешивать изображение Чжункуя как оберег против сил тьмы, появляющихся в образе человека или животного. Так же Чжункуй ещё защита от болезней. Скажем так, нэцкэ Чжункуй на протяжении нескольких веков был оберегом нашего рода. Но она ещё сильна тем, что имеет свою многовековую тайну. А началась эта история ещё в давние времена.

Кадаши долго рассказывал о своей семье. Как крест с алмазом «Капля Христа» оказался в их семье. Все молча, с интересом слушали гостя.

— Вот такая история моей семьи и нашего талисмана.

— Так сколько же лет этому кресту? — спросил Дима, сын Саши.

— К нам крест попал в конце семнадцатого века. В дни гонений на христиан. Тогда очень тяжёлые были времена. Шизуко и Масао с младенцем пришлось покинуть родные места, чтобы сохранить тайну рождения сына и появление у них этой вещи, ставшей для нас родовой реликвией.

Саша протянул Кадаши нэцкэ Чжункуй.

— Держи, брат. Теперь реликвия вернётся к себе домой. Эта вещь по праву принадлежит тебе.

Кадаши не сразу взял в руки нэцкэ. Сначала он проделал какой-то буддийский ритуал, после чего он склонил голову перед маленькой статуэткой, и только потом, взял её в руки и приложил к своему сердцу.

Марго прослезилась. Тишину нарушил Григорий Аркадьевич.

— А где же крест находится?

— Должен находиться здесь. В постаменте.

Кадаши долго крутил в руках статуэтку, но постамент не выдвигался.

— Кадаши, нэцкэ долгое время находилась у Дмитрия Петровича. А что, если он переделал механизм, — Марго проявила свою смекалку, — например, взял вот эту табличку с надписью и закрыл её выдвигающиеся отверстие? Посмотри, она почему-то не спереди статуэтки, а тыльной стороны?

Саша с Кадаши долго колдовали над статуэткой. Марго оказалась права.

Саша аккуратно отделил табличку, скреплявшую фигурку и постамент и передал нэцкэ Кадаши.

— Что на ней написано? — спросил он у него.

— «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». Эти слова сказал Киоши — отец Ичиро, провожая его на войну и вручая ему нэцкэ.

Киоши с трудом удалось выдвинуть потайное дно нэцкэ, на котором показался совсем небольшой крест. Красный алмаз, будто обрадовался освобождению из своего многовекового заточения и на радости впустил в себя лучи естественного света, от чего заиграл всеми гранями, присущими бриллианту.

— И правда, похож на каплю крови, — заворожено глядя на крестик, сказала Илоночка.

— Сколько ему пришлось попутешествовать, — удивилась Лена.

— Ничего, скоро он вернётся к себе домой, — задумчиво сказала Марго.

— Почему? Можно. Первоначально этой таблички с надписью не было, как и самой нэцкэ. Как я вам уже рассказывал, крест спрятал в нэцкэ Хироши, чтобы заключить его в тайник. Для этого ему подошла нэцкэ с Чжункуем. А чтобы не было соблазна лишний раз заглянуть внутрь, он попросил мастера сделать такую табличку с надписью.

— «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». Лучше не скажешь — мудрость, проверенная веками. Кадаши, а как тебе удалось разыскать семью Дмитрия Петровича, — поинтересовалась Марго.

— А мне не пришлось его искать. Когда впервые Дмитрий Петрович встретился с Сашио на ханами в Токио. Сашио чутьём догадался, что это тот человек, который ему нужен. Он понимал, что для открытой беседы у них не будет ни времени, ни возможности. Сашио боялся навредить Дмитрию Петровичу. Поэтому предложил ему посетить храм. На удачу. Дмитрий Петрович угадал замысел Сашио, — продолжил свой рассказ Кадаши.

— Дмитрий Петрович хотел написать книгу об Ичиро, о своей семье. И об этой встрече с Сашио у него есть запись. Мне следователь вернул все бумаги Дмитрия Петровича, которые они изъяли во время расследования. Я внимательно их изучил. Их самая первая встреча произошла во время прогулки по аллее с цветущей сакурой.

* * *

Дмитрий Петрович сел на свободную удобную скамеечку под сенью ветвей сакуры. Рядом в кресле-каталке сидела Илона Павловна. Мимо них медленно шёл мужчина японец с каталкой с сидевшей в ней хрупкой женщиной. Поравнявшись с Дмитрием Петровичем, он приостановил свой ход и мужчины склонили головы приветствуя друг друга. Илона Павловна улыбнулась в ответ на улыбку миловидной японки находившейся в кресле каталке.

— Это ваша жена? — на ломаном русском языке, спросил Дмитрия Петровича японец.

— Да, это моя жена Илона. Дмитрий, — представился он ему.

— Я — Сашио, а это моя жена Фумико. Она получила послеродовую травму и теперь ей тяжело ходить. Хорошо, что наш сын не пострадал при родах.

— Как? Вас зовут Сашио? — Дмитрий Петрович побледнел от совпадения, — у вас красивое имя, — сказал он, чтобы скрыть своё смущение.

Сашио заметил, как русский изменился в лице.

— Моё имя означает — ребёнок счастья.

— Да, да. Сашио-Сан, откуда вы знаете русский?

— О, я учил ваш язык долго! Мне помогала русская старушка. Она родилась в Японии, а её родители уехали из России во время революции. С детства я мечтал попасть в Россию и разыскать своего отца. Он пропал без вести в сорок седьмом. Вы же из России?

— Да, да Сашио, да, я из России. А как звали вашего отца? — задумчиво произнёс он.

— Ичиро. Но я не помню своего отца. Знаю его только по рассказам деда, да по одной сохранившейся фотографии.

Он достал медальон, висящий на цепочке, на его груди, открыл его. В медальоне находилась небольшая фотография улыбающегося Ичиро.

— Да, война для всех беда, — взволновано сказал он Сашио.

— Фумико, ты заметила? Он мне хотел что-то сказать. Он побоялся своего товарища, — возбуждённо спросил Сашио.

— Сашио-Сан ты в каждом русском видишь знакомого твоего отца. Смотри, ты навредишь себе, и твоим собеседникам.

— Нет, Фумико, он даже пошатнулся, услышав пословицу, которая начертана на нашей нэцкэ. Он побледнел. Он знал моего отца, я чувствую это. Мне кажется, завтра он обязательно придёт в храм. Нам с тобой надо быть предельно внимательными.

— Гуляете? Погода благоприятствует. А этот товарищ ваш знакомый? — спросил сотрудник посольства Дмитрия Петровича.

— Ну, что вы! Откуда у меня, недавно прибывшего в эту страну знакомые? Скорее братья по несчастью. Вот посоветовал чаще привозить жену в храм.

— Вы знаете, я тоже слышал, что благовония и масла многим помогают. Напишите мне докладную, и как говорится: с Богом. Выздоровления Вам, Илона Павловна.

Сослуживец ушёл вперёд. Но сделав несколько шагов остановился и подождал, когда приблизится к нему пара. Доброжелательно протягивая руку для рукопожатия, он обратился к Дмитрию.

— Дмитрий Петрович, всегда поражался вашему отличному знанию японского языка.

— Дар, подкреплённый усидчивостью. Я полиглот, если так можно сказать. Владею многими языками, — с улыбкой ответил он.

— Всего вам доброго. Удачи и здоровья вам, Илона Павловна, — мужчина раскланялся и поспешил дальше.

— Митя, кто это был? — насторожено спросила Илона.

— Человек, от которого зависит наше пребывание здесь.

— Что же теперь будет?

— Что будет? Сейчас придем, и я сразу напишу докладную о разговоре с японским товарищем. Где подробно изложу суть нашего разговора. Не переживай Илоночка.

— Я думаю, это была последняя встреча с Сашио. Ты в храме хочешь передать ему Чжункуя?

— Нет, что ты. У меня ещё нет сто процентной уверенности, что именно это тот Сашио. Я не имею право так рисковать.

— А фото?

— Илона, на фото я видел совсем молодого человека. Оно очень мало, для того, чтобы я был совершенно уверен в том, что это тот самый Ичиро. Я его знал совсем другим. А совпадений в жизни много. Нет, я не имею права так рисковать.

— А как же завещание Ичиро?

— Посмотрим. Мы должны завтра попасть в храм. Я вот, что придумал. Ланочка, слушай меня внимательно.

Вечером Дмитрий Петрович написал подробную докладную о встрече и сути разговора с местным жителем. Посочувствовав Илоне Павловне, им было разрешено посетить Буддийский храм.

Ночью, Дмитрий Петрович, как опытный шпион написал на маленьком листке записку для Сашио. «Я Дмитрий Петрович Карташов 1937 г. рожд. Искать меня надо в Москве. Ичиро похоронен в пос. Рыбацкое 53 году. Отец оставил вам рисунки, дневник и Чжункуя со своей тайной. Он всегда помнил о тебе и семье. Больше встречаться нам нельзя. Если не удастся встретиться здесь, всё надо искать в России по заведённой у вас вековой традиции. Надеюсь на лучшие времена. Обнимаю тебя — твой названный брат». Он туго скрутил в маленький рулончик исписанный иероглифами кусочек бумаги.

Приехав в храм, они оставили коляску и Илона Павловна медленно, опираясь на руку мужа, и с его помощью проделала сама весь обряд очищения. Закончив все действа, они поклонились в сторону храма, и вышли на дорожку, ведущую на аллею цветущей сакуры. Вскоре они увидели Сашио с коляской с Фумико, двигающуюся по направлению к храму. Коляска с Фумико поравнялась с коляской Илоны Павловны. Мужчины поклонились друг другу в приветственном жесте..

— Вы прошли полный обряд? — Спросил Сашио.

— Мы старались сделать всё, что могли, — вежливо ответил Дмитрий

В это время Илона сложенными ладонями в буддийском приветствии прикоснулась к ладоням Фумико. Из её рук в ладони Фумико упала туго свёрнутая записка. Женщины раскланялись и пары разъехались в противоположных направлениях.

— Удачи вам и здоровья, — грустно пожелал Сашио.

— И вам терпения и надежды. Сделаем всё, что сможем, а в остальном положимся на судьбу, — с грустной улыбкой ответил ему Дмитрий.

Дмитрий с Илоной потерялись из виду, когда Фумико, осторожно протянула мужу маленький рулончик послания.

— Посмотри, что мне передала русская женщина.

— Почему ты мне сразу не передала её? Это был приёмный сын отца.

— Чтобы ты не наделал глупостей. Тайное, до поры должно остаться в тайне. Значит, ещё не пришло время для вашей встречи. Что он тебе написал?

— Что всё хранится у него в России. И если нам с ним не будет суждено встретиться, он передаст всё, что оставил мой отец для меня, своему старшему сыну.

Сделаем всё, что сможем, а в остальном положимся на судьбу.

Дмитрий Петрович низко поклонился мужчине по японскому обычаю, выразив этим удовлетворение от встречи. Но Сашио остановил его.

— Отвезите свою жену в храм. Пройдите ритуал очищения. Возможно, это поможет вашей жене. Завтра благоприятный день для этого.

— К сожалению, не всё в этой жизни зависит от нас. Но я постараюсь.

— У нас говорят: Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу, — Сашио внимательно смотрел на Дмитрия Петровича и заметил, как он пошатнулся, от услышанного. Было видно, что он хотел что-то ответить Сашио, но увидел шедшего им навстречу сослуживца, и поспешил раскланяться с японцем.

Женщины с улыбками на лице, на прощание одарили друг друга поклонами.

Дмитрий Петрович с Илоной Павловной в кресле-каталке поздоровались с сослуживцем и медленно продолжили путь к посольству.

— Фумико, ты заметила? Он мне хотел что-то сказать. Он побоялся своего товарища.

— Сашио-Сан ты в каждом русском видишь знакомого твоего отца. Смотри, ты навредишь себе, и твоим собеседникам.

— Нет, Фумико, он даже пошатнулся, услышав пословицу, которая начертана на нашей нэцкэ. Он побледнел. Он знал моего отца, я чувствую это. Мне кажется, завтра он обязательно придёт в храм. Нам с тобой надо быть предельно внимательными.

— Дмитрий Петрович, гуляете? — обратился сослуживец к всё ещё возбуждённому от встречи Дмитрию Петровичу, — погода благоприятствует. А этот товарищ ваш знакомый?

— Ну, что вы! Откуда у меня, недавно прибывшего в эту страну знакомые? Скорее братья по несчастью. Вот посоветовал отвезти жену в храм.

— Да, я тоже слышал, что благовония и масла многим помогают. Напишите мне докладную, и как говорится: с Богом. Выздоровления Вам, Илона Павловна. Дмитрий Петрович, я всегда поражался вашему отличному знанию японского языка.

— Дар, подкреплённый усидчивостью. Я полиглот, если так можно сказать. Владею многими языками.

— Всего вам доброго, — простившись, сослуживец ушёл вперёд.

Дмитрий Петрович медленно вёз в коляске Илону Павловну, по аллеи из сакуры. Розовые лепестки, как дождь ложились на них, на дорожки аллеи.

— Митя, кто это был? — спросила Илона Павловна мужа.

— Человек, от которого зависит наше пребывание здесь.

— Что же теперь будет?

— Что будет? Сейчас придем, и я сразу напишу докладную о разговоре с японским товарищем. Где подробно изложу суть нашего разговора.

— Я думаю, это была последняя встреча с Сашио. Ты в храме хотел передать ему Чжункуя? — интересовалась Илона Павловна.

— Нет, что ты. У меня ещё нет сто процентной уверенности, что именно это тот Сашио. Я не имею право так рисковать.

— А как же завещание Ичиро?

— Посмотрим. Но мы должны завтра попасть в храм. Я вот, что придумал. Ланочка, слушай меня внимательно…

Вечером Дмитрий Петрович писал подробную докладную о встрече и сути разговора с местным жителем. Посочувствовав Илоне Павловне, им было разрешено посетить Буддийский храм. Ночью, Дмитрий Петрович, как опытный шпион написал короткую записку для Сашио.

«Ичиро похоронен в пос. Рыбацкое в 1953 году. Он оставил вам рисунки, дневник и Чжункуя со своей тайной. Я Дмитрий Петрович Карташов 1937 г. рожд. Искать меня надо в Москве. Больше встречаться нам нельзя. Надеюсь на лучшие времена. Обнимаю тебя — твой названный брат».

Он туго скрутил в маленький рулончик исписанный кусочек бумаги.

На следующий день, находясь в храме, закончив обряд, Дмитрий Петрович и Илона Павловна поклонились в сторону храма и шли в сторону аллеи с сакурой, когда увидели Сашио с коляской с Фумико, двигающуюся по направлению к храму.

Коляска с Фумико поравнялась с коляской Илоны Павловны. Мужчины поклонились, приветствуя друг друга.

— Вы прошли полный обряд? — спросил Сашио.

— Старался сделать всё, как надо, — ответил ему Дмитрий Петрович.

В это время Илона Павловна сложенными ладонями в буддийском приветствии прикоснулась к ладоням Фумико. Из её рук в ладони Фумико попала туго свёрнутая записка. Женщины раскланялись и пары разъехались в противоположных направлениях.

* * *

— Вот и вся история встречи названных братьев, — закончил рассказ Саша, — и ещё вот, что, — он достал из пожелтевшего конверта письмо Дмитрия Петровича к Илоне Павловне, — «…Ланочка, если судьбе будет угодно, и тебе все-таки посчастливится встретиться с нашим Сашей, передай ему нэцкэ «Чжункуй» с тайной, заключённой в нём и моей последней просьбой. «Чжункуй» должен вернуться в семью Ичиро. А Саша пусть следует словам, начертанным на постаменте нэцкэ: «Сделай всё, что сможешь, а в остальном положись на судьбу». И всё в его сложится жизни хорошо, на что я очень надеюсь».

— Судьбу, дарующую нам свыше — не изменить, — задумчиво изрёк Григорий Аркадьевич.

— А мне кажется, жизнь каждого человека, разложена на невидимом шахматном поле фигурками обстоятельств, и кто-то переставляет своей всесильной рукой эти фигурки то на чёрную клеточку, то на белую, разыгрывая свою шахматную партию. И случай, конечно, в нашей жизни играет большую роль. Вот, казалось бы трагический случай, а мы все рады, что встретились и подружились. Но всё-таки, лучше было бы, чтобы мы все встретились по-другому. Чтобы сейчас с нами сидела Илона Павловна.

— Всё-таки я никак не могу понять, как Илона Павловна могла впустить этого громилу Витюшу? Да ещё глубокой ночью.

— Так она впустила не его, а Элеонору, — ответила Марго.

— Разве они были знакомы, — удивилась Лена.

— Вот, как раз о случае. Вы помните, Когда у вас была Илона Павловна в последний раз? — спросила Марго Сашу.

— Она передала мне Чжункуя. Мы долго беседовали, смотрели фотографии, потом она отказалась, чтобы я её проводил. Сказала, что сама пройдёт по свежему воздуху. Мы же рядом живём.

— Правильно. Вы смотрели фотографии, и ты показал ей свою приёмную мать. Рассказал о её проблеме.

* * *

Илона Павловна в хорошем настроении вышла из подъезда дома Саши. Около подъезда она увидела сидящую на скамеечке женщину с поникшей головой. Она подошла к ней.

— Добрый день, вам плохо? Могу я вам чем-то помочь?

Женщина подняла глаза на Илону Павловну.

— Я забыла, — тихо ответила она ей.

— Что вы забыли?

— Я всё забыла.

Илона Павловна взяла конверт, лежащий рядом с женщиной. Вытащила из него листок бумаги.

— «Уважаемый Александр Николаевич. В связи с неоплатой следующего полугодия проживания и лечения вашей матери — больной Свешниковой Э.И. в нашем пансионате, мы вынуждены прервать её нахождение в нашем учреждении. В случае погашения задолженности»… Понятно.…Отправлена с сопровождающим… Надеемся на понимание… Телефон, адрес. Милая, так вы Эля? Элеонора? Какой ужас? Оставить больного человека на улице и даже не передать его родственникам. Знаете, что, милая, не будем тревожить Сашу. Пойдёмте ко мне. Сейчас мы всё сами решим.

Женщины вошли в квартиру к Илоне Павловне. Она провела Элю на кухню. В большой комнате стоит специальный чемодан для нэцкэ. На столе разложены фигурки нэцкэ, предназначенные для передачи в музей. Илона Павловна набирала номер телефона указанный в сопроводительном письме.

— Здравствуйте, объясните, как получилось так, что ваш сопровождающий оставил Свешникову Элеонору на улице. Возле дома её сына, даже не удосужившись передать больную женщину с рук на руки?

— Такого не может быть, но если это так, обещаю, что мы разберёмся с этим фактом, — прощебетала заведующая отделением пансионата.

— Да, уж очень вас прошу. И можно внести вам наличными задолженность по оплате?

— Конечно. Приезжайте и на месте оплатите.

— Раз вышел такой конфуз с вашей стороны, вы не могли бы прислать

Сопровождающего с квитанцией об оплате? Я ему передала бы Элеонору и деньги.

— Хорошо, раз так получилось, я пришлю к вам человека. Вы нас тоже поймите, я звонила старшему Свешникову, он мне категорически ответил, что больше не может оплачивать нахождение Элеоноры Илларионовны в пансионате.

— Понятно. Ещё одна просьба. Вы не могли бы пока не сообщать о случившимся и об оплате долга её сыну Александру?

— Хорошо, я понимаю, дела семейные. А вы кто больной приходитесь?

— Двоюродной сестрой.

Из кухни вышла Эля. Она прошла мимо разговаривающей в коридоре по телефону Илоны Павловны в большую комнату. Подошла к стеллажу с нэцкэ, завещанными Саше. Увидев среди маленьких статуэток небольшую рыбку, заулыбалась.

— Рыбка. Саша рыбка моя. Моя, моя…

Элеонора жалобным взглядом посмотрела на хозяйку. Илона Павловна замешкалась, потом решившись, открыла стеллаж и отдала рыбку Эле.

К вечеру подъехал Витюша, сопровождающий Элеоноры. Илона Павловна провела его в кухню, где у окна стояла Эля. Увидев его, женщина быстро вышла из кухни и зашла в большую комнату. Следом за ней прошла Илона Павловна и Витюша.

Он окинул взглядом обстановку комнаты.

— Элечка, за вами приехали. Вы поезжайте, а потом придёте ко мне ещё не раз.

Она взяла Элю за локоть, но Эля вывернулась и отбежала к стеллажу с нэцкэ. Виктор шёл к Эле, исподволь рассматривая разложенные на столе и в стеллаже фигурки.

— Успокойся, успокойся, пойдём, нас машина ждёт, — говорил он ей.

— Ты добрая. Я приеду к тебе, можно? — Эля никак не хотела уходить от Илоны Павловны.

— Приедешь, приедешь, — Илона Павловна успокаивала бедную женщину.

Сев в автомобиль, Витюша набрал чей-то номер мобильного телефона.

— Слушай, здесь тема одна есть. Да я сам справлюсь. Твоё дело найти покупателя.

* * *

Весёлая после подписания завещания, окрылённая счастьем, от встречи с Сашей, от обретения большой семьи, Илона Павловна провожала немного не в себе от выпитого сакэ Марго.

— Нет, забудьте Маргариточка. Скоро этого «инкогнито» я рассекречу. В эту субботу, я приглашаю вас ко мне на торжественный обед и обязательно, как обещала, я вам всё расскажу и познакомлю с очень близкими мне людьми.

Илона Павловна не успела переодеться, как услышала звонок в дверь. Она осторожно посмотрела в глазок и увидела Элю. Она открыла дверь. Вошла Эля. В руке она держала веточку оранжевой лилии.

— Ты добрая. Возьми, они такие красивые.

Илона Павловна не успела закрыть дверь и отреагировать на Элю, как увидела Витюшу. Он быстро заскочил в квартиру.

— А и вы… Не понимаю, почему так поздно?

— Понимаете, она убежала к вам, мне её назад надо привезти.

Илона Павловна стала испуганно пятиться назад.

— Что вам надо? Убирайтесь, я кричать буду!

Элеонора стояла у двери сзади Витюши. Иллона Павловна постаралась увёрнуться от цепких рук здоровяка, но он схватил её за горло. Убедившись, что она мертва он перенёс её в спальную комнату. Откинув ногой громко лающую Басю, он вошёл в кабинет. На столе стоял приготовленный для передачи в японское консульство специальный чемоданчик с нэцкэ. Открыв и оценив содержимое чемоданчика, он взял его с собой и прошёл к выходу.

Эля, отойдя от испуга, подошла к лежащей в кровати Илоне Павловне. Она поправила на ней кимоно, положила цветок лилии, который она купила на заправке, пока Витюша заправлял свой автомобиль на деньги данные ей в прошлый раз Илонной Павловной. Ей понравились яркие крупные цветы оранжевых лилий.

— Это он. Это он, — говорила она, то ли погибшей Илоне Павловне, то ли себе.

Увидев Элю, Витюша схватил её за пальто и провёл к выходу.

Элеонора, сидела на заднем сидении автомобиля, постоянно повторяя одно и то же.

— Это он, это он, это он…

Раздражённый Витюша, развернувшись, ударяет Элеонору по лицу. Она замолкает, потеряв сознание

***

— Вот так санитар случайно попал в квартиру Илоны Павловны. Она с радостными событиями совсем забыла про осторожность.

— А Лену кто ранил? — Спросил Григорий Аркадьевич.

— Так он и ранил, — продолжил рассказ Саша. Понимаете, Элеонора стала убегать из пансионата. Больная, больная… а вот получалось у неё. Она всё рвалась сама попасть к Илоне Павловне, а может и ко мне. В тот день у неё опять появилось желание сбежать. А санитар, зная уже, где и как её искать, напал на её след уже в метро, где вы её случайно и встретили. Он слышал, как Лена звала Элю, сразу смекнул, что если подумают, что Эля пырнула ножом свою знакомую, то следствие может пойти другим путём. Вот он Лену слегка и ранил. Нож подложил к Эле. Но тут помешала Маргарита Сергеевна. Пришла навестить Элю. Но потом случилось, что случилось. Кадаши неотлучно следил за Маргаритой Сергеевной.

— Я знал, что вы дружили с Илоной Павловной. А раньше открыться ей я не мог, не решался.

Марго обняла Кадаши за плечи, — как у нас говорят, — хорошо, что хорошо кончается, — если Илона Павловна видит нас, она, мне кажется, радуется вместе с нами. Лена пошли на кухню, обновим угощение. Надо же отметить окончание путешествия Чжункуя и исполнение желания Илоны Павловны и её мужа.

Пока женщины возились с обновлением празднично накрытого стола, Дмитрий включил телевизор.

— Вот теперь можно сказать, что весна прочно вошла на территорию Москвы. В Ботаническом саду расцвела японская сакура….

Примечания

1

Ханами— японская национальная традиция любования цветами.

(обратно)

2

Футона — традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого матраца, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром.

(обратно)

3

Мидзухики — декоративные узлы, которые плетутся из крепкой тонкой бечевки, спрессованных бумажных шнурков.

(обратно)

4

Симабарское восстание

Исторически Симабара была одним из центров католического христианства в Японии начиная с середины XVI века. В 1587 году. В 1596 году японское центральное правительство начало массовые репрессии против христиан, которые продолжались до начала 1630-х годов. Некоторые христианские священники тайно скрывались в этой местности и способствовали росту христианской общины.

Пытками (на связанных крестьян надевали соломенный балахон и поджигали солому) и казнями они добились формального отречения от христианства большинства населения своих земель (1633). Восстание началось 17 декабря 1637 г./Википидия/

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg